В однотомник выдающегося азербайджанского писателя вошли его комедии.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Мусье Жордан — ученый ботаник, парижанин, 40 лет.[1]
Гатамхан-ага — владетель кочевья Текле-Муганлы, карабахец, 65 лет.
Шарафниса-ханум — его старшая дочь, 16 лет.
Гюльчохра — его младшая дочь, 9 лет.
Шахрабану-ханум — его жена, 45 лет.
Шахбаз-бек — его племянник, жених старшей дочери, 22-х лет.
Ханпери — кормилица Шарафнисы-ханум, 40 лет.
Дервиш Масталишах — знаменитый колдун, иранец, 50 лет.
Гуламали — его ученик, иранец, 30 лет.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Гюльчохра. Почему ты плачешь, сестрица?
Шарафниса-ханум
Гюльчохра
Шарафниса-ханум
Гюльчохра
Шарафниса-ханум
Шахрабану-ханум. Зачем ты толкнула девочку? С ног ее сбила!
Шарафниса-ханум. Провалиться бы ей сквозь землю! Ни минуты не сидит спокойно. С самого утра не дала мне расчесать и двух клоков шерсти. Все время балуется, то шерсть выхватит из рук, то платок с головы сорвет. Мне надоело, я и толкнула ее легонько. А она побежала к тебе с ревом. Можно подумать, она в кровь разбилась.
Гюльчохра. Ей-богу, мама, неправду она говорит. И вовсе она не расчесывала шерсть, а все время плакала. Я говорю — не плачь, а она как толкнет меня, я так упала и ушиблась.
Шахрабану-ханум. Почему это ты плачешь, Шарафниса? Что у тебя за горе, чтобы плакать? Слава аллаху, отец твой жив, мать жива. Жених — красавец. Ешь ты вдоволь, нарядов довольно. О чем же ты плачешь?
Шарафниса-ханум. Да не плакала я, мама; ей-богу, не плакала!
Ей-богу же, я не плакала, мама. Слава аллаху, отец у меня жив, мать жива, с чего же мне плакать?
Шахрабану-ханум
Шарафниса-ханум. Какой еще жених?
Шахрабану-ханум. Как это какой жених? А твой двоюродный братец Шахбаз-бек чей жених? Отец твой, бог даст, недели через три такую вам свадьбу справит, что молва о ней пойдет по всему Карабаху. Позавчера он написал письмо своему другу Курбан-беку в Зардаб, чтобы тот договорился с шемахинскими музыкантами и прислал их на свадьбу.
Шарафниса-ханум
Шахрабану-ханум
Шарафниса-ханум
Шахрабану-ханум. И куда?
Шарафниса-ханум. Не знаю, не то во Францию, не то в Париж… Пропади они пропадом, и выговорить не могу.
Шахрабану-ханум. Хорошо, а с кем он едет в Париж?
Шарафниса-ханум. С нашим гостем, мусье Жорданом.
Шахрабану-ханум. С этим нашим франком, что всякие травы собирает? Зачем он едет? Какие у него во Франке дела? У него что, собака, что ли, заблудилась в Париже?
Шарафниса-ханум. Ничего не знаю. Шахбаз — молодой неопытный. Мусье Жордан вбил ему в голову, будто девушки и женщины в Париже появляются в обществе с открытыми лицами. И многое еще другое наговорил ему. А тот с ума сошел и все твердит, что он обязательно должен поехать и посмотреть Париж. Сначала, говорит, попрошу разрешения у дяди, а если не пустит, то ночью на коне переправлюсь через Араке, найду там мусье Жордана, поеду с ним в Париж, посмотрю там все и погуляю.
Шахрабану-ханум
Говорила же я: Гатамхан-ага, послушай, поскорей справь эту свадьбу. Боюсь я за Шахбаза. Каждый день у него тысяча новых фантазий. Не послушался он меня, тянул, тянул, и вот что вышло.
Шахбаз-бек. Что случилось, тетушка? Ты меня звала?
Шахрабану-ханум
Шахбаз-бек
Шарафниса-ханум. Мне не нужно шапочек, как у Франкских девушек: купи эти шапочки в Париже и надевай их своим девушкам, если ты из-за них легче ветра летишь из Карабаха.
Шахрабану-ханум. Она права, надевай эти шапочки на Франкских девушек. Шарафнисе они не нужны. Скажи-ка мне, ты сам себе хозяин или есть старший, который заменяет тебе отца?
Шахбаз-бек. Конечно есть! Я не поеду, не получив разрешения у дяди. Мусье Жордан сам будет просить его согласия.
Шaхpабану-ханум
Шахбаз-бек. До моей свадьбы двадцать дней? Нет, я еще слишком молод и не женюсь так скоро. Я не соглашусь на свадьбу, разве только насильно меня женят…
Шахрабану-ханум
Шахбаз-бек. На воровство и разбой толкают голод, нужда. А у меня, слава богу, всего вдоволь.
Шахрабану-ханум
Как будто умерли Гатамхан-ага и Шахрабану-ханум! Неужели какой-то франк собьет Шахбаза с толку и увезет в Париж? Послушай, Шарафниса, я уже забыла, повтори-ка, какими посулами этот собиратель трав соблазнял Шахбаза, чтобы увезти его в Париж?
Шарафниса-ханум. Он говорил, что в Париже все красивые девушки и молодые женщины появляются в обществе с открытыми лицами.
Шахрабану-ханум. А еще что говорил?
Шарафниса-ханум. Что там девушки и молодые женщины бывают вместе с мужчинами, разговаривают с ними, смеются, танцуют.
Шахрабану-ханум
Шарафниса-ханум. Да много чего он рассказывал. Но все остальное у меня вылетело из головы, запомнилось только это. Откуда мне знать?
Шахрабану-ханум
Шарафниса-ханум
Шахрабану-ханум
Гатамхан-ага
Шахрабану-ханум
Гатамхан-ага. Как? Мусье Жордан хочет увезти Шахбаза в Париж? Кто это сказал?
Шахрабану-ханум. Я сказала. Да и сам Шахбаз говорил Шарафнисе.
Гатамхан-ага
Шахрабану-ханум
Гатамхан-ага. Хорошо, жена, только не кричи, ради аллаха. Сейчас я позову их и при тебе же расспрошу. Только ты не кипятись.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Гатамхан-ага. Господин ученый, до меня дошли слухи, что ты хочешь повезти нашего Шахбаза во Франкистан, правда ли это?
Мусье Жордан. Да, Гатамхан-ага. Я об этом сам с вами хотел поговорить. Жаль, если такой способный и образованный молодой человек, как Шахбаз-бек, не будет знать французского языка. Я обещаю повезти его в Париж, обучить французскому языку и отправить обратно. Ему очень хочется знать французский язык, и он быстро его усвоит. Даже теперь, общаясь со мной, он уже выучил несколько фраз.
Гатамхан-ага
Шахбаз-бек. Да, дядюшка, если на то будет ваше согласие, я поеду с мусье Жорданом, а потом уж сам вернусь обратно.
Гатамхан-ага. Но для чего это, сын мой?
Шахбаз-бек. Чтобы выучить французский язык, дядя.
Гатамхан-ага. На что тебе французский язык, милый? Тебе нужны арабский, персидский, азербайджанский и русский языки, а их ты уже изучил в школах, о которых позаботилось правительство.
Шахбаз-бек. Французский язык мне очень нужен, дядя. В прошлом году, когда вы посылали меня в Тифлис получить разрешение на прорытие канала, сын Аллахверди-бека, Тарверди-бек, который изучил в Варшаве французский язык, пользовался большим уважением, чем я, хотя, кроме французского и азербайджанского, никакого другого языка не знал.
Гатамхан-ага. Сын мой, ты еще ребенок и не понимаешь что все это пустяки. Человеку нужен ум, а если будешь знать еще один язык, от этого ума не прибавится. На каком бы языке ни говорил человек, он прежде всего должен уметь рассуждать, правильно представлять себе нравы и обычаи людей своего времени тогда он будет умело вести свои дела.
Шахбаз-бек. К людям нашего времени относятся и жители Парижа. Значит, дядя, необходимо знать и их обычаи и нравы.
Гатамхан-ага. Ну что ж, знай и их обычаи и нравы, если тебе так хочется.
Шахбаз-бек. Как же я могу узнать их нравы и обычаи, если не поеду в Париж?
Гатамхан-ага. Очень просто; так же, как их знаю я, встречаясь только с мусье Жорданом и слушая его речи. Хотя, кроме Карабаха, я нигде и не был.
Шахбаз-бек. Я не понимаю, дядя, каким образом вы составили себе представление об обычаях и нравах парижан?
Гатамхан-ага. Сейчас я объясню тебе, сын мой. Для меня совершенно ясно, что, каковы бы ни были наши обычаи и нравы, у парижан все наоборот. Например, мы красим руки, уной, а французы нет; мы бреем головы, а они отпускают волосы; мы сидим дома в шапках, а они с непокрытой головой; мы носим башмаки, а они ботинки; мы едим рукой — они ложкой; мы принимаем подношения открыто — они принимают их тайком; мы верим всему, а они ничему не верят; наши женщины носят короткие платья, а их женщины — длинные; у нас в обычае иметь много жен, а в Париже — много мужей…
Шахбаз-бек. Вот этого я не понял, дядюшка.
Гатамхан-ага. Почему же не понял, сын мой? Иметь много жен означает, что один мужчина не довольствуется одной женой, а иметь много мужей — это значит, что одна женщина не довольствуется одним мужем. Первый обычай существует у нас, второй — у парижан, если судить по тем книгам, содержание которых всю зиму подробно рассказывал нам мусье Жордан. Вот по такому образцу суди обо всем остальном и откажись от бесполезной мысли ехать в Париж.
Мусье Жордан
Гатамхан-ага. Извольте, господин ученый! Нам приятно каждое ваше слово.
Мусье Жордан
Гатамхан-ага. Я решительно ничего не понял из того, что вы сказали, господин ученый. Кто такой Клиффорд, кто Линей и кто Турнеф? К чему они утруждали себя, устанавливая какие-то классы для растений? И что такое герман, кто такой картоф, и от чего он захворал, и что он за важная персона, что родина в такой степени заинтересована в его здоровье и долгой жизни?
Может быть, и нашего Шахбаза вы для того хотите увезти, чтобы научить его подобным загадкам?
Мусье Жордан. Простите, Гатамхан-ага! Вы правы. Только теперь я понял, какие надо было приводить вам примеры. Вспомните, например, о том счастливце, — я забыл его имя, — который приезжал к вам месяц назад на карабахское жеребке Альетмазе и гостил у вас; каким образом он нажил бы богатство, если бы не приехал в Карабах?
Гатамхан-ага. Вот это совершенно ясно, господин ученый. Правильно изволите говорить, если бы он не приехал в Карабах, то никогда бы не разбогател.
Шахбаз-бек. Милый дядюшка, если желаете мне счастья, разрешите мне поехать с мусье Жорданом. Такого благоприятного случая никогда больше не представится. Ведь оба вы признали пользу путешествий.
Гатамхан-ага
Мусье Жордан. Эта поездка потребует год, не больше. Если он останется там меньше года, то не получит всей той пользы, ради которой он едет, ведь главная его цель — изучить французский язык.
Гатамхан-ага
Шахрабану-ханум
Гатамхан-ага
Шахрабану-ханум
Шахбаз-бек
Шахрабану-ханум
Гатамхан-ага. Беда с женщинами.
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Xанпери. Салам-алейкум!
Шахрабану-ханум. Алейкум-салам, Ханпери! Ты знаешь, чем кончилось дело?
Дело кончилось тем, что Шахбаз едет в Париж. Я вот и позвала тебя, помоги нам, если у тебя имеются какие-нибудь средства. Ты ведь знаешь, что Гатамхан-ага мягок, как тесто. Начал он хорошо, но потом вдруг размяк, поддался пустым разговорам мусье Жордана и Шахбаза. Но я скорее умру, чем отпущу Шахбаза в Париж. По правде сказать, я не могу видеть слезы Шарафнисы. Потерпит ли аллах, чтобы Шахбаз в Париже получал удовольствия, а моя пятнадцатилетняя девочка, у которой щечки, как розы, вздыхала, кровью кашляла, блекла и таяла от горя?
Ханпери. Ханум, я уже говорила тебе, что есть единственное средство. Зачем тебе полагаться на Гатамхан-агу или на кого-нибудь другого. Пошли в соседнее селение Агджабеди за дервишем Масталишахом, что из Ирана приехал, он все устроит так, как душе твоей угодно. Он так здорово колдует, что, пожелай он, даже меня с моим стариком мигом разведет.
Шахрабану-ханум. Ханпери, и я слышала о его колдовстве. Но все же никак не решусь. Не знаешь ли, что он такого сделал? Расскажи, может быть, я в него поверю. Ведь дело-то у нас очень трудное.
Ханпери. Ханум, не он ли развел агджабединского старшину Керима с женой Селимназ и свел ее с любовником? Не он ли устроил брак дочери старика Сафарали из Муганлов с ее возлюбленным? Не он ли силой своего колдовства убил отца, который не соглашался выдать ее замуж? Не он ли раньше времени вернул уехавшего на год мужа Шахсенем, дочери Кербалай-Ганбара из Джавадлов, чтобы тот не женился на другой? Ничто не может спастись от его колдовства!
Шахрабану-ханум. Милая моя Ханпери, сейчас же пошли сына, Алимардана, чтобы он привез Масталишаха из Агджабедов. Пусть скажет, что ханум его зовет, и пообещает ему все, чего только он пожелает. Одним словом, к вечеру, когда зажгутся огни, Масталишах должен быть в нашем доме.
Ханпери. Слушаюсь, ханум, сейчас пошлю. Но только ни Гатамхан-ага, ни Шахбаз-бек не должны знать, что придет Масталишах. Не дай бог, увидит его здесь Шахбаз-бек, тогда и колдуна убьет, и меня в живых не оставит.
Шахрабану-ханум. Ну конечно! Я выйду сейчас же и отправлю Гатамхан-агу с Шахбаз-беком посмотреть, как там табун, а когда вернутся, уложу их спать в комнате Шарафнисы, потому что ночью, скажу, мне нужно подогреть здесь воду, чтобы вымыть Шарафнисе голову и выкупать ее. Ступай и пошли сына за дервишем.
Шарафниса-ханум. Благодарю тебя, боже, за милость. Немного успокоилось сердце. Да сгинет страна, в которой нет колдунов и чародеев. Если бы не было дервиша, о котором говорила моя кормилица, мусье Жордан непременно увез бы Шахбаза и одел бы меня в траур.
Шахбаз-бек. Ты знаешь, Шарафниса, милая, какую бурю устроила сегодня тетушка? При мусье Жордане криком кричала на дядюшку и мне грозила.
Шарафниса-ханум. Ты не видишь, что сам делаешь, а видишь только, как тетушка кричит.
Шахбаз-бек. Что же такого я сделал, милая Шарафниса?
Шарафниса-ханум
Шахбаз-бек. Эх, Шарафниса, ты рассуждаешь, как ребенок. Эти картинки были в книге мусье Жордана. Он как-то перелистывал ее, увидел их и отдал мне. Отнеси, говорит, их своей невесте, покажи ей. В этом году, говорит, парижские девушки и женщины надевают такие платья, в прошлом году они носили другие, а в будущем году будут носить совсем иное. Каждый год в Париже меняется фасон платьев. Я их и принес тебе. Что же в этом плохого?
Шарафниса-ханум. Плохо то, что ты ради этих девушек готов на крыльях полететь в Париж.
Шахбаз-бек. Что ты говоришь, Шарафниса. Я не променяю всех парижских девушек на один твой волос. У меня такая красавица невеста, что я даже на райских гурий смотреть не захочу. Дня не могу прожить без тебя.
Шарафниса-ханум. Оставь, ради аллаха! Нечего меня обманывать! Если бы ты действительно не мог дня без меня прожить, не стремился бы уехать в Париж. Совсем ты меня не любишь!
Шахбаз-бек
Шарафниса-ханум
Шахбаз-бек. Клянусь аллахом, нет, не для них! Ничего ты не знаешь. Все мои сверстники получили образование, занимают хорошее служебное положение, им оказывают почести, их уважают, они счастливы. А у меня нет ни почета, ни уважения, потому что я застрял в этой дыре.
Шарафниса-ханум. Во-первых, это все неверно. Кто это из наших юношей добился успеха образованием и работой. Все эти счастливцы добились успеха совсем иным путем. А во-вторых, если ты хочешь служить, поезжай в Тифлис, поступи там на службу, а потом, если захочешь, поезжай в другие города, недалеко, чтобы руку можно было протянуть и голос подать. Никто из наших в Париж не ездит, да и из Парижа у нас никто не бывает.
Шахбаз-бек. Ты права, но в каждом деле человек должен иметь поддержку. В Тифлисе и в других городах никто меня не знает. Кто там поддержит меня, поможет устроиться на службу, внушит уважение ко мне? А этот француз — очень хороший человек и любит меня, знаком с нашей семьей. И я стану известен уже потому, что поеду в Париж с ним, научусь французскому языку и буду представлен королю. Когда же я вернусь, для меня везде найдется место.
Шарафниса-ханум. Все это твои выдумки, просто ты хочешь обмануть меня. Как это может быть, чтобы такой умный и способный молодой человек, как ты, не мог найти себе службу в Тифлисе?
Шахбаз-бек. По возвращении из Парижа я поеду в Тифлис и буду там служить.
Шарафниса-ханум
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Шахрабану-ханум
Ханпери. Не беспокойся, ханум. Сейчас будет.
Масталишах. Салам-алейкум!
Шахрабану-ханум
Масталишах
Шахрабану-ханум. Я побеспокоила тебя по легкому и небольшому делу, дедушка дервиш. Наш Шахбаз совсем отбился от рук. У нас гостит один франк, с которым он решил ехать в Париж и оставить невесту, мою дочь-красавицу — вот она сидит здесь, в слеза и горе. А через двадцать дней должна состояться их свадьба. Сколько Гатамхан-ага и я ни уговаривали, ни просили его, он даже не хочет слушать. Надо сделать что-нибудь такое, чтобы наш Шахбаз не мог уехать в Париж. Пусть мусье Жордан оставит его в покое, не увозит с собой.
Масталишах. Ханум, это вовсе не так легко и просто. Наоборот, это очень трудное дело. Сила моих чар должна обрушиться на Париж, либо на мусье Жордана.
Шахрабану-ханум. Я не поняла, дедушка дервиш. Почему это сила твоих чар должна обрушиться либо на Париж, либо на мусье Жордана?
Масталишах. А как же иначе? Чтобы воздействовать на Шахбаз-бека, я должен буду вселить в него одного из моих джиннов, и джинн выбьет из его головы желание поехать в Париж. Но очень может быть, что Шахбаз-бек испугается джинна, это отразится на его рассудке, он может заболеть или стать калекой, потому что слишком еще молод.
Шахрабану-ханум. Что ты, дедушка дервиш, ради аллаха, не говори таких вещей. Все это для того и делаем, чтобы Шахбаз-бек ни на один день не отлучался и всегда был у нас на глазах. Как же мы можем согласиться, чтобы в него вселился джинн?
Масталишах. Тогда мне придется приказать дивам и ифритам разрушить Париж, перевернуть его вверх тормашками, чтобы Шахбаз-бек отказался от своего желания ехать туда. Или повелеть звезде Меррих обезглавить мусье Жордана, чтобы некому было везти Шахбаз-бека в Париж. Других способов помочь вам нет.
Шахрабанy-ханум. Как же это возможно, дедушка дервиш? Можно ли сделать такое?
Масталишах. Ах, ханум, это мое дело. Как вы можете сомневаться? Разве вы не слышали, что я приказал нескольким бесам сеять постоянно в крепости Шуше вражду и раздоры между моллами сект усули и шейхи, никогда не оставлять их в покое, потому что эти моллы с кафедры мечети открыто призывали народ не верить колдунам и чародеям. Не я ли переселил невиданного интригана и ябедника, дьявола Кейледжана, в тело Ага-Вели-оглы и пустил его в Сальян, жители которого так его боятся, что ни днем, ни ночью не могут спокойно жить и спать в своих домах. И это еще я недостаточно отомстил сальянцам, ведь они в прошлом году не допустили меня в Сальян, прогнали, заявив, что их город — обитатель благочестивых, а я дервиш и колдун, не смею ступить туда ногой. О каких еще моих делах вам поведать? Одиннадцать лет назад я прибыл на берег Аракса, чтобы проехать через Нахичеванский и Шарурский участки в Эривань. Жители обоих этих участков стали мне мешать, не пропустим, мол, тебя на эту землю, у тебя нет пропуска, а закон запрещает пропускать на эту сторону неизвестных людей без соответствующего разрешения. Сами они, мошенники, знают переправы и постоянно перевозят туда и обратно контрабандистов без всяких документов. Сколько я ни просил, ни умолял — не послушали. Я пошел вниз по реке, потом вверх, — нигде нельзя переправиться. Тут я вышел из терпения и приказал джиннам и ифритам сровнять с землей все дома Нахичеванского и Шарурского участков. Тут раздался такой удар, что треснула и обрушилась часть горы Арарат, похоронив деревню Акур. Несчастные невинные армяне, жители этой деревни, погибли, пострадав из-за своих злых соседей. А Мирав разве не разрушится, если я ему повелю: "Разрушься!"? А разве не остановится Аракс, если я прикажу ему остановиться?
Шахрабану-ханум
Масталишах. Ночь проходит, ханум. Медлить нельзя. Скажите, когда собирается ехать мусье Жордан?
Шахрабану-ханум. Через десять дней.
Масталишах. Очень хорошо! Сейчас я на ваших глазах, ханум, построю «Париж» и тут же разрушу его. А дивам и ифритам прикажу в ту же самую минуту разрушить настоящий Париж и в течение десяти дней известить об этом мусье Жордана, чтобы тот отказался от своего намерения увезти Шахбаз-бека. А то возьму большого петуха, назову его мусье Жорданом, тут же отрублю ему голову. А планете Меррих прикажу за десять дней точно так же отрубить голову подлинному мусье Жордану, чтобы Шахбаз-бека спасти от него. Скажите же, что вам угодно: разрушить Париж или отрубить голову мусье Жор-дану?
Xанпери
Шахрабану-ханум. Что ты, Ханпери! Каменное у тебя сердце, что ли? Что плохого сделали нам бедные парижане, и за что мы должны обрушить жилища на их головы, погубить тысячи и тысячи людей? Всю беду накликал на нас этот собиратель трав мусье Жордан.
Шарафниса-ханум. Не говори так, мама! Жалко мусье Жордана. Он такой хороший. Все лето он каждый день присылал мне с Шахбазом букеты цветов и всякие растения и говорил ему: "Отнеси своей невесте, пусть полюбуется; сколько лет она гуляет по этим горным лугам, видела ли она эти цветы и растения?". Еще он подарил мне зеркальце; на его обороте изображены удивительные цветы, привезенные из Нового Света и растущие в парижском диковинном саду. Он любит меня как родную дочь. Скорее я убью себя, чем позволю отрубить голову мусье Жордану. Пусть будет разрушен Париж. Что нам до него? Если бы девушки и женщины не разгуливали там с открытыми лицами, то и Шахбаз никогда бы не вздумал ехать туда. Пусть будет разрушен Париж и погибнут его девушки и женщины.
Шахрабану-ханум. Клянусь аллахом, не знаю, на что согласиться. Но делать нечего. Шарафниса права. Жалко мусье Жордана. Хороший он человек. Он виноват лишь в том, что соблазнил Шахбаза, уговорил его поехать в Париж. Ясно, что в Париже много порочных людей. И сама судьба послала нам дервиша, который разрушит этот город, превратит его в развалины.
Масталишах. Слушаюсь ханум.
Ханум, где сейчас находятся Гатамхан-ага и Шахбаз-бек?
Шахрабану-ханум. Они объезжали табун, а теперь вернулись и спят в другой комнате.
Масталишах. Ханум, об этой тайне не должны знать ни они, ни кто-либо другой, ни теперь, ни после, иначе чары не будут иметь никакого действия.
Шахрабану-ханум. На этот счет будь покоен, дедушка дервиш!
Гуламали. Салам-алейкум!
Масталишах. Алейкум-салам! Положи хурджин, развяжи его и достань дощечки с картинками.
Гуламали
Масталишах. Я сложу из дощечек "город Париж", а потом прикажу дивам и ифритам в мгновение ока перевернуть настоящий Париж вверх тормашками, точно так, как на глазах этой госпожи
Гуламали
Масталишах. Ради сотни новеньких золотых, которые я получу от этой госпожи за свои труды.
Гуламали
Масталишах. Длинная история, сейчас некогда рассказывать. Доставай дощечки из хурджина!
Гуламали. Сейчас! Но я никак не могу поверить, чтобы эта трудная затея удалась. Не понимаю, шутишь ты, что ли? Как это можно в мгновение ока разрушить Париж?..
Масталишах. Чего же ты не понимаешь? Сейчас эта почтенная госпожа отсчитает мне за такое дело сто новеньких золотых, а для действия моего колдовства имеется десять дней срока. Ни один человек не знает и не будет знать об этой тайне. Как только получу золотые, я отправлюсь отсюда; неужели же за десять дней я не успею переправиться на другой берег Аракса? А там кто меня найдет? Тогда будь что будет. Если за десять дней Париж будет разрушен, то золотые останутся при мне без всяких разговоров. Откуда нам знать, может быть, за это время Париж действительно будет разрушен по какой-нибудь причине. Разве мало бывает таких необыкновенных совпадений?
Гуламали
Масталишах. Хорошо, а насчет денег? В это ты можешь поверить? Или это тоже выдумки?
Гуламали. Э нет, на этот счет не может быть сомнений.
Масталишах. Ну и хорошо. Не утруждай меня праздными вопросами. Ступай к лошадям. За час я закончу тут свое дело и выйду к тебе. Сядем на лошадей и уедем.
Тетушка Ханпери! Запри-ка дверь, чтобы никто сюда не вошел. Ханпери встает, запирает дверь и садится на свое место.
Шахрабану-ханум. Что говоришь, дедушка дервиш?
Масталишах. Читаю заговор, ханум, чтобы наше дело увенчалось успехом, посвящаю дивов и ифритов в свои замыслы.
Шахрабану-ханум. Что же делать?.. Да накажет аллах виновника. Вместе с сухими ветками сгорают и сырые. Бедные парижане! Они не сделали нам ничего плохого. Пусть грех этот падет на головы их девушек и женщин, которые с открытыми лицами сидят в обществе мужчин, болтают с ними, развращают добрых людей, сводят их с верного пути. Дедушка дервиш, принимайся за дело.
Масталишах. Ханум, пожалуйте награду дивам за их труды.
Шахрабану-ханум. На что дивам награда, дедушка дервиш?
Масталишах. О ханум, разве мои дивы-иранские сарбазы, чтобы служить даром, и разве я — иранский везир Хаджи Мирза-Агаси, чтобы ничего им не платить, а только бранить и стращать?
Шахрабану-ханум. Дедушка дервиш, разве Хаджи Мирза-Агаси не платил своим сарбазам? Он только их ругал и пугал?
Масталишах. Ханум, ей богу, однажды в Тегеране я собственными глазами видел, как Мирза-Агаси на Площади пушек рассматривал пушку под названием Изумруд. Вдруг семьсот сарбазов, окружив его, стали требовать свое жалованье. Хаджи Мирза-Агаси, нагнувшись, снял с ноги башмак, и, бранясь, бросился на них. Сарбазы в миг разбежались как стая вспугнутых куропаток. Не поймав ни одного сарбаза, он вернулся к пушке и, обращаясь к ханам из своей свиты, сказал: "Господа, вы видели? Не знаю как я с такой трусливой армией захвачу Герат! Хорошо, что я еще не бросился на них с мечом. Тогда я не знаю, где бы они остановились. Однако этого нельзя объяснить только трусостью сарбазов. Их напугала моя рустемовская смелость, я напал на них неожиданно и поэтому они позорно бежали. В смелости полководца есть множество секретов". Не думайте ханум, что я кормлю моих дивов пустыми разговорами. Наоборот, мне приходится угощать их, ласкать и ублажать, пока не упадут и не истребят их шигаби-сакибы.
Шахрабану-ханум. Как это пока не упадут и не истребят их шигаби-сакибы? Что ты говоришь, дедушка дервиш? Неужели потом шигаби-сакибы упадут и истребят их?
Масталишах
Шахрабану-ханум. Хорошо, дедушка дервиш, но почему в таком случае они не дорожат своей жизнью и решаются на такое дело?
Масталишах. Во-первых, потому что я им приказываю это. А во-вторых, потому что они глупы и такова их природа: они теряют покой, если не творят зла. Не будь дьяволов, не было бы на свете никакого зла и никто бы не соблазнял потомков Адама на дурные дела.
Шахрабану-ханум. Ты прав, дедушка дервиш. Сколько же надо дать дивам в награду?
Масталишах. Я не хочу больше того, что вы обещали: сто золотых.
Шахрабану-ханум. Не много ли будет, дедушка дервиш?
Масталишах. Помилуйте, ханум, вы заставляете разрушить город, который стоит тысячи тысяч туманов; разве много будет, если вы заплатите за это сто золотых?
Шахрабану-ханум
Шарафниса-ханум. Ничего, мамочка, продадим сотню-две баранов, и опять будут деньги.
Шахрабану-ханум. Ты верно говоришь, дитя мое. Лучше потерять нос и уши, да сохранить голову.
Масталишах
Шахрабану-ханум. Да, дедушка дервиш, очень довольна. Только бы известие о разрушении Парижа поскорее дошло до мусье Жордана — занялся бы он собой, оставил бы Шахбаза в покое. Но я не представляю себе, кто бы мог так быстро доставить сюда это известие из Парижа.
Масталишах
Шахрабану-ханум. Верно, дедушка дервиш. Но как было бы хорошо, если бы это известие дошло до мусье Жордана сейчас же, — мы бы сразу избавились от него.
Мусье Жордан. Гатамхан-ага! Шахбаз-бек! Откройте дверь!
Ханпери. Ох, батюшки! Ох, матушки!
Мусье Жордан
Шахрабану-ханум
Мусье Жордан
Шахрабану-ханум. Что случилось, господин ученый?
Мусье Жордан. Париж разрушен! Тюильри в развалинах! Франция погибла! Dommage Paris! Dommage Tuileris![3]
Шахрабанy-xанум. Слава тебе, аллах! То есть я хотела сказать упаси, аллах!
Мусье Жордан. Прекрасный город, прекрасное королевство в одно мгновение превращены в руины! Уму непостижимо! Что это такое? Что это за колдовство? C'est affreux! Mon dieu! Mon dieu![4]
Шахрабану-ханум. Какое колдовство? Разве Париж разрушило колдовство, господин ученый? Что вы говорите?
Мусье Жордан
Xанпери
Мусье Жордан
Гатамхан-ага
Мусье Жордан
Гатамхан-ага
Мусье Жордан
Шахбаз-бек. А ты что дрожишь, плутовка? Уж не ты ли приказала разрушить Париж, чтобы я не мог поехать туда?
Шарафниса-ханум
Шахбаз-бек
Шахрабану-ханум
Мусье Жордан. Что вы, ханум? Я не знаю, где голову приклонить, как же мне везти еще Шахбаза? Умоляю вас, Гатамхан-ага, скорее седлайте лошадей и проводите меня. До полудня я непременно должен быть на берегу Аракса.
Гатамхан-ага. Пойдем, Шахбаз! Посмотрим, что можно предпринять. Какое несчастье.
Шaxpабану-ханум. Видела, Ханпери, как все обернулось?!
Xанпери. Разве не говорила я тебе, ханум, что нет дела, с которым бы не справился этот дервиш? Я только боюсь, как бы от сотрясения, разрушившего его Париж, не пострадали какие-нибудь другие города. Ведь говорил же дервиш, что от страшного удара по Нахичеванскому и Шарурскому участкам отвалился целый кусок от горы Арарат.
Шахрабану-ханум. Да. После всего, что случилось, удивительно лишь то, что мужчины вечно твердят нам: не верьте в колдовство. Но как можно не верить, когда собственными глазами видишь подобное.
Xанпери. Эх, ханум, как могли бы мы на каждом шагу обманывать мужчин и делать все, что нам вздумается, если бы у них был ум?