Ричард Хардвик
Тебя тут не хватает
Характерные особенности, присущие большинству людей, умирают вместе с ними — и редко кто потом о них вспоминает, разве что друзья и знакомые, да и то это постепенно забывается и стирается. Однако, что касается Марты Адамсон, то она отличалась от большинства людей, что при жизни, что после смерти. Ну, по крайней мере, так это выглядело со стороны. Она была немного «со сдвигом» — в сторону необычности.
Чарли Адамсон заглянул ко мне спустя месяц после похорон жены. Было прохладно — в округе ежедневно шли сильные ливни — но, несмотря на это, его лоб покрывали бисеринки пота, не говоря уже о какой-то нездоровой бледности.
— Баззи… — сказал он, плюхнувшись в кресло-качалку на моей веранде. Вообще-то меня зовут Генри Басби, но, сколько я себя помню, все меня звали «Баззи». — Баззи, — сказал Чарли, — ты ведь хорошо знал Марту, даже получше, чем все остальные. Ты никогда не замечал, что у нее были некие, скажем… необычные способности?
— Ну это зависит от того, что понимать под словом необычные, — ответил я, стараясь быть предельно тактичным. Я вытащил свою старую бриаровую трубку и начал методично её набивать.
— Скажем так, — продолжил Чарли. — Дозволь мне спросить у тебя кое-что. Веришь ли ты в жизнь после смерти?
— Допустим, я верю. К чему ты клонишь?
Чарли сунул руку во внутренний карман своего дорогого костюма и вытащил конверт. — Вот к чему! Если бы я не знал почерк Марты, то я бы решил, что кто-то шутит со мной, и эти шутки какого-то низкого пошиба!
Он сунул мне в руки небольшой квадратный конверт розового цвета. Я вытащил записку. Она была краткой, и поскольку я знал Марту все 47 лет ее жизни, то немедленно узнал ровный, чёткий почерк. На листочке, без подписи, было написано:
Я закусил мундштук трубки, положил письмо на колени и чиркнул спичкой. Выпустив несколько клубов дыма, я снова взял в руки письмо.
— Ну, почерк точно похож на ёё. Как ты получил письмо?
— Посмотри на конверт! Штамп местный, опустили в ящик здесь в Бинсвилле, вчера! Пришло утренней почтой.
— В таком случае, Чарли, — ответил я, отдавая ему письмо, — я бы сказал, что ты попал в яблочко. Кто-то сыграл с тобой злую шутку.
Он яростно затряс головой: — Баззи, но это её почерк! Я его из тысячи узнаю.
— Ты никогда не слышал про такую вещь, как подделка? А в городе, должен тебе сказать, хватает людей, которые будут только рады попугать тебя.
— Ты что имеешь в виду?
Я откинулся на спинку, задумчиво пыхнул трубкой, и, развернувшись, пристально посмотрел на Чарли. — Мы с тобой знакомы с тех самых пор, как ты сюда приехал, а было это лет двадцать назад, не так ли?
— Двадцать пять лет, Баззи, именно так. Более того, в Бинсвилле у нас не было друга дороже, чем ты.
— Хорошо, хорошо… тогда я думаю, не стоит ходить вокруг да около. Дело в том, что многие считают, что это ты убил Марту.
— Она погибла, когда машина слетела с дороги и врезалась в дерево!
— Ну, естественно. Именно это и было написано в свидетельстве о смерти — в результате несчастного случая.
Он запихнул письмо обратно в карман: — Ты был первым, кто приехал на место аварии. Баззи, люди тебе верят. Ты засвидетельствовал, что Марта была мертва, а я находился без сознания. Почему кто-то может подумать, будто я ее убил?
Я наклонился вперед, взял его за лацкан пиджака и медленно потер между пальцами дорогую ткань. — Скажи мне, Чарли, сколько людей в округе могут себе позволить такой костюм? Две с половиной сотни долларов, если я не ошибаюсь?
— Триста двадцать пять, — машинально ответил он, ссутулившись. — То есть дело в деньгах — её деньгах, так получается?
— Именно.
Он резко встал, набычившись, на скулах заиграли желваки. — Всё равно, это ничего не объясняет — по поводу письма. Я, пожалуй, отдам его экспертам-графологам.
Спустя три дня Чарли снова зашел ко мне. Он сказал, что ездил в Атланту. Судя по его состоянию, он выпил джина вдвое больше чем обычно, и крепко залил вермутом. Чарли был из тех людей, для которых мартини являлся обязательным ритуалом. Экстра сухой мартини.
— Ну? — поинтересовался я.
Он вздохнул. — Я взял все образцы почерка Марты, которые только смог найти: чеки, письма, списки покупок и так далее. Я обратился к трем экспертам — и каждый был готов дать голову на отсечение, что это письмо написала Марта. Никаких сомнений.
В этот момент в воротах показался старый мистер Грабб, наш почтальон. Пробравшись сквозь пустые банки и прочий мусор на моем дворе, он вручил мне ворох счетов и прочего рекламного мусора.
— Вот, кстати, — сказал он. — Хорошо, что вы тут, мистер Андерсон — я тогда не стану заходить к вам домой, а отдам почту прямо в руки.
Я едва успел открыть письмо из магазина бытовой техники и увидеть огромный красный штамп: «Последнее предупреждение» и что-то там насчет обращения в суд, как услышал странный всхлип. Подняв глаза, я увидел как почта, которую Чарли держал в руках, рассыпалась по полу.
— Что случилось?
— Это… это…
Лоб Чарли покрылся капельками испарины, подобно смоле на свежеободранной сосне, а глаза, казалось, вылезут из орбит. В руке он мял одно единственное письмо. Я подался вперед и взял его.
Тот же самый почерк, тот же самый розовый конверт.
Я встал и принес из дома полбутылки водки, стоявшей у меня в баре несколько месяцев. Потом я направился за стаканом, но, как оказалось, это было лишним — Чарли сразу присосался к бутылке.
В ту ночь я положил его спать на свою кровать, а сам устроился на кушетке. Дело в том, что когда водка кончилась, Чарли попросил меня сходить к нему домой и принести джин с вермутом. К тому времени как он расправился и с ними, мне ничего не оставалось, как просто уложить его спать — до дома я бы его просто не дотащил.
Когда я укладывал его спать, то невольно обратил внимание на его безмятежное лицо и вспомнил тот вечер, когда они разбились. Тогда он выглядел точно так же — за исключением тонкой струйки крови, там, где он ударился головой о руль. Я бы не сказал, что это была страшная авария — Чарли вряд ли ехал быстрее 20 миль, когда машина наехала на масляное пятно, слетела с дороги и врезалась в дерево.
Вот тогда и пошли разговоры. Чарли отделался сотрясением мозга, а Марта получила перелом черепа, что и явилось причиной ее мгновенной гибели — скорее всего, травма случилась, когда она ударилась головой о приборную доску. Но люди, склонные подозревать всех и вся — а таких, к сожалению, хватает — начали шептаться, что Чарли нарочно всё подстроил и убил ее, после того, как машина воткнулась в дерево.
Конечно, это была бездоказательная болтовня, но если бы не мои показания, то Чарли пришлось пережить много неприятных минут — против него набиралось слишком много косвенных улик. Большая часть из тех, что шептались об убийстве, прекрасно помнили то время, когда я ухаживал за Мартой. Тогда ее звали Марта Мэлоун, и она была единственной дочерью старого Эй Ди Мэлоуна, упокой Господь его душу, человека, которому принадлежала половина округа — причем, большая его половина.
Естественно, что я был, мягко скажем, потрясен, когда из Атланты по каким-то делам к Эй Ди приехал Чарли Адамсон, увидел Марту и через какой-то месяц они поженились. У меня к тому времени уже были планы на нашу с Мартой долгую и счастливую жизнь — в качестве сквайра, сельского джентльмена, возрождающего былую славу семейства Басби.
Но люди знали, что когда я заявил о том, что своими глазами видел аварию и видел, что Чарли был без сознания, а Марта мертва — я говорил правду.
После этого второго письма, когда Чарли выпил всю водку, а потом запил ее джином, утром он чувствовал себя отвратительно, и отказался позавтракать со мной. Я сидел за своим столиком, перед большой тарелкой кукурузной каши и яичницей-глазуньей из трех яиц.
— Чарли, — сказал я, — расправляясь с глазуньей, — ты не думал над тем, чтобы обратиться в полицию по поводу этих писем?
Чарли тяжело поднялся с кровати и, шатаясь, добрел до бара, где стояла полупустая бутылка джина, оставшаяся с вечера. Он щедро плеснул себе джину в пыльный стакан, и не озаботившись такой мелочью как вермут, одним духом его осушил. Похоже, что ему это помогло хоть немного прийти в себя — по крайней мере, он смог сесть за стол.
— Баззи, что я им скажу? Что моя любимая покойная жена пишет мне письма из могилы? — он покачал головой и налил себе джину на три пальца. — Нет уж, спасибо.
После этого, Чарли, как говорится, совсем сорвался с катушек. Он пил постоянно, не просыхая ни на час, перестал бриться и причесываться, а его 325-долларовый костюм безнадежно измялся и покрылся пятнами сомнительного происхождения. В общем, человек, никогда не знавший Чарли, вне всякого сомнения, принял бы его за опустившегося бродягу.
Он завел себе привычку каждый день приходить ко мне с бутылкой джина. Когда на дорожке появлялся старый Грабб, Чарли немедленно прятался у меня в доме и не выходил оттуда до ухода почтальона.
Прошло, наверное, недели две с того самого письма о дренажной трубе. Чарли как обычно сидел у меня, прочно присосавшись к бутылке с джином, когда пришел мистер Грабб. Чарли его заметил только тогда, когда он подошёл вплотную.
— Добрый день, мистер Адамсон, — поприветствовал его почтальон, одновременно вручая мне очередное письмо из магазина, гласившее об окончательном и последнем предупреждении. После этого он извлек из сумки небольшой розовый конверт и сунул его в задрожавшие руки Чарли. — Хорошо, что вы тут, я так сэкономлю время и не буду к вам заходить.
Следующие пять минут Чарли сидел с разинутым ртом, уставясь на письмо. Когда я понял, что более от него ничего не добиться, то взял конверт и открыл его. Естественно, и это письмо было от Марты — в нем она благодарила Чарли за то, что тот провел дренаж (
Для Чарли это стало последней каплей. Он допил бутылку, оставил ее на столе и петляющей походкой побрел к себе в дом на холме. Спустя пару-тройку минут я услышал звук выстрела. Похоже, что он разрядил оба ствола.
Я сидел, медленно покачиваясь в кресле, и улыбался. Я редко улыбался — а после того, как Чарли и Марта уехали в свадебное путешествие (которое должно было стать нашим с Мартой свадебным путешествием), я стал улыбаться еще реже.
Я так полагаю, что у каждого из нас есть своя слабость. У Марты это были потусторонние силы. У Чарли — мартини. Что касается меня, то это была месть. Я начал планировать её в тот самый день, когда Чарли с Мартой выходили из церкви, а я бросал на них горсти риса.
Когда они вернулись после медового месяца, то я держался как тот же самый старый добрый Баззи. С годами они все сильнее привязывались ко мне, поверяя свои проблемы. Я всегда был хорошим слушателем. Не помню уже когда я понял, что между участливыми кивками и поддакиваниями, умный слушатель всегда сможет вставить нужные ему слова. Так, шаг за шагом, я подвел Марту к мысли, что Чарльз вынашивает планы ее убийства. После этого я невзначай подбросил ей идею о письмах из могилы — она их напишет заранее, а храниться они будут у меня. Я пообещал ей, что случись с ней что-нибудь подозрительное, и Чарли при этом избежит наказания, то я начну посылать эти письма. Марта написала их около 60 — на случай жары, на случай дождей, на случай заморозков, ну, в общем, едва ли не на каждую ситуацию. Когда Чарли застрелился, то я сжег оставшиеся.
Так закончилась вторая часть моего плана отомстить. Первую я выполнил, когда обнаружил разбитую машину с Мартой и Чарли. Тем вечером я убил Марту. Я просто решил растянуть это удовольствие — ради моего дорогого друга Чарли.
Со дня смерти Чарли прошел месяц. Его похоронили на склоне холма, рядом с Мартой. Над их могилами растет тенистый раскидистый платан. В принципе на этом история должна была закончиться — однако, нет. Пятнадцать минут назад ко мне заглянул старый мистер Грабб и среди счетов и рекламных писем, которые он мне вручил, лежал небольшой розовый конверт с аккуратным почерком и нежным запахом очень знакомых духов. В конверте была небольшая записка.
Я помню, что где-то в моем доме завалялась полная бутылка водки. Надо пригласить мистера Грабба разделить её со мной.
©