Сотник имел достаточно причин для гордости: дальний путь из столицы Турана в столицу Вендии остался позади. Особенно трудным назвать его было нельзя. Но сложностей по дороге не возникло, лишь благодаря разумному планированию, умению Конана и его десятников различить вероятную опасность до того, как она стала реальной. Единственным исключением стало нападение безумных идолопоклонников на авангард отряда туранцев.

Вот только великий посол Туранской империи Шеймасаи этого не понимал. Судя по его высказываниям, его препровождение было организовано отвратительно. Мало того, что тупой киммериец гнал отряд вперед в совершенно ненормальном темпе, так он еще на самом подъезде к столице умудрился ввязаться в схватку с дикарями, которую, судя по потерям, еще и проиграл.

Конан особо и не ждал от него слов благодарности. Лично ему на пустословие посла было наплевать, но было обидно за солдат, которые немало вытерпели, исполняя все мыслимые и немыслимые требования своего командира.

— Мы не будем вам платить, — Конан оторвался от размышлений о гнилой натуре Шеймасаи, чтобы в очередной раз высказать страже полуночных ворот свою точку зрения на счет взимаемых со всех приезжих налогов. — Позовите своего начальника.

Вендийским киммериец пока только овладевал, а потому говорил лишь короткими фразами, чтобы не допустить никакой ошибки.

— Сто тридцать человек — сто тридцать монет.

Страж продолжал упорствовать. Он также, по примеру Конана, оставил в сторону велеречивость.

Проблема состояла в том, что отряд прибыл в Айодхью несколько раньше ожидаемого срока, и стража не была предупреждена, что с гостей не то что налог снимать не надо, а более того следует препроводить со всеми почестями во дворец к радже Нараину.

Грамоты, которые предъявляли стражам Конан и Шеймасаи, не произвели на них никакого впечатления – печати на них стояли незнакомые и, как знать, может быть поддельные. Одним словом, без денег пускать отказывались.

Ситуацию эту, кроме как недоразумением, назвать было нельзя. Но недоразумение это было неприятное, потому что очевидных путей его разрешения видно не было.

Заплатить – значит уронить честь Турана в глазах чужеземцев. Прорываться силой – начинать новый этап отношений с Вендией с бессмысленного кровопролития.

К счастью, Шеймасаи, не настаивал на втором варианте, и у Конана появился шанс разрешить дело миром. Но после препираний, которые длились полколокола, киммериец убедился, что со стражами им решительно не повезло. Эти представители одной из младших каст кшатриев отличались тупостью и преувеличенным чувством собственной значительности.

Тогда один из десятников – Бернеш предложил неплохой выход из постигшего отряд затруднения. Он взял одного из почтовых голубей и отправил через него письмо, в котором говорилось, что новый посол Турана назавтра прибудет к полуночным воротам Айодхьи. Датировал Бернеш письмо вчерашним днем.

Получив послание слуги раджи, конечно, испытали бы легкое удивление от того, что птица летела к ним так долго, но отреагировать на него должны были незамедлительно. И тогда отряд встретили бы, как и положено.

По прикидкам Конана встречающие должны были вот-вот подойти к воротам, ну а пока он, чтобы как-то убить время, продолжал препираться со стражниками. Все лучше, чем слушать, как на тебя орет взбешенный задержкой Шеймасаи. К стражам посол подъезжал лишь в самом начале, но когда убедился, что они его словам не внемлют, удалился, оставив киммерийца беседовать с ними.

— Что здесь происходит?

Со стороны города к воротам подъехал высокий вендиец с окладистой бородой. Одет он был в отполированную до блеска кольчугу. На поясе висела сабля с богато украшенным драгоценными камнями эфесом. Конь вендийца был черным, как ночь.

— Эти люди отказываются платить за въезд в город, — доложился незнакомцу страж.

— Они предъявляли тебе какие-либо бумаги? — высокий вендиец обращался исключительно к стражнику. Конана он предпочитал не замечать, и киммериец тоже не спешил его окликать.

— Да, предъявляли, — не стал отпираться страж.

— Тогда, почему мне не было об этом доложено?! — повысил голос прибывший человек. — На этот счет не раз давались указания!

— Их грамоты мне знакомы не были, – попытался оправдаться страж.

— Дурак, — махнул рукой обладатель вороного коня. — Уйди отсюда. Найди среди прибывших со мной того, кому велено тебя сменить на посту. Сам же вечером явишься ко мне за наказанием.

Стражник поклонился и двинулся в сторону группы солдат, отстоявших от высокопоставленного вендийца шагах в двадцати.

— Покажите мне ваши грамоты, — обратился обладатель вороного к Конану.

Киммериец достал документы из сумки у седла и протянул их вендийскому чиновнику.

Тот внимательно изучил их, проверил пальцем сургуч печатей, после чего кивнул и вернул бумаги назад сотнику.

— Прошу принять мои извинения, — говорил вендиец ровным вежливым тоном. — Уверяю, что оскорбление было нанесено вам ненамеренно, и мы сделаем все, чтобы его загладить.

— Не понимаю, о каком оскорблении идет речь…

Закончить фразу киммерийцу не позволил подъехавший к ним с вендийцем Шеймасаи.

— Извинения будут приняты, — произнес посланник Турана, — если вы, как можно более скоро организуете нам эскорт и укажите путь к дворцу раджи Нараина. Думаю, он примет нас без промедления.

— Как будет угодно высоким гостям, — вендиец на слова Шеймасаи отреагировал совершенно спокойно. — Следуйте за мной.

Чиновник развернул коня и медленно поехал за ворота.

— Созывай своих солдат, сотник, — велел Конану Шеймасаи.

Созывать никого не требовалось, команд на отмену изначального построения киммериец не давал. Отряд был готов в любой момент проследовать в Айодхью. Но доносить это знание до Шеймасаи, сотник не собирался – слишком много ему чести.

Киммериец поднял вверх правую руку и громко объявил:

— За мной!

Туранцы повиновались.

Шеймасаи ехал чуть впереди Конана и остальных солдат в окружении личных телохранителей. В иной ситуации киммериец оспорил бы это его решение: гарантировать безопасность посла в таких условиях он не мог. Но при иноземцах он ссориться с Шеймасаи не хотел.

На Конана Айодхья не произвела большого впечатления. Столица Вендии мало чем отличалась от других городов этой страны, виденных киммерийцев по пути следования туранского посольства. Айодхья была грязной, многолюдной и совершенно равнодушной к иноземным гостям. Столичных жителей заезжие туранцы не занимали совершенно.

Киммериец же, в силу своих обязанностей, внимательно изучал окружавший отряд люд, высматривая опасность. Нельзя было исключать возможность того, что на Шеймасаи нападут сразу же по прибытию отряда в город.

Сам же посол подобных опасений не испытывал или же вполне натурально делал вид, что не испытывал.

Шеймасаи двигался на одинаковом расстоянии и от посланного встретить туранцев вендийского чиновника, и от начальника сотни сопровождения. По сторонам он не оглядывался, держался в седле исключительно прямо.

— Вошел в роль, — пробормотал себе под нос киммериец. Впрочем, без особого раздражения.

Для Конана тоже скоро должна была начаться новая жизнь. Если до этого времени он просто исполнял обязанности провожатого и достаточно достойно с ними справлялся, за исключением нелепой смерти Газила, то теперь ему предстояло заняться расследованием гибели бывшего посла Турана.

Царь Илдиз не ставил перед киммерийцем задачи найти убийц. Правитель Турана желал узнать, что твориться в Вендии, не нарождается ли здесь реальная угроза благополучию великого закатного соседа.

Но сам сотник видел лишь один способ разобраться в происходящем, если, в самом деле, в Айодхье происходило нечто интересное. Предстояло найти убийц посла, и уже тогда смотреть, какие ниточки от них тянутся и куда они приведут.

В первую очередь Конан хотел поговорить с вдовой посла. Царь Илдиз говорил, что именно она настаивала на том, что смерть ее мужа не случайна.

Во время одной из стоянок на пути из Турана в Вендию киммериец подошел к Шеймасаи и постарался завести с ним разговор о бывшем после и о его семействе. Нормальной беседы, как и следовало ожидать, не получилось. Туранец взъелся на Конана, указав тому, в какие именно дела солдатам дозволено совать свой нос, и с криками выставил сотника из шатра.

Киммериец и не рассчитывал, что Шеймасаи усадит его за стол, предложит вина и расскажет все, что ему известно о предшественнике. Конан знал, что посол сразу же перейдет на крик и оскорбления, но именно это сотнику и было нужно. Шеймасаи обычно был несдержан на язык и в ярости мог сказать что-нибудь и о фигуре бывшего посла, раз именно он послужил причиной его беспокойства.

Но в этот раз Конану не повезло. Ни про посла, ни про его жену Шеймасаи ничего не сказал.

Это означало то, что знакомство с Телидой предстояло начинать с нуля.

Но до этого еще следовало выдержать визит к радже.

По этикету начальник сотни сопровождения обязан был проследовать вместе с послом Турана к властителю Айодхьи. Но киммериец подозревал, что Шеймасаи может захотеть избавиться от присутствия варвара на церемонии представления. Конан в душе был не против такого положения вещей. Отвешивать поклоны и слушать долгие пустые речи у северянина большой охоты не было.

Но Шеймасаи, вопреки надеждам Конана, решил, что без сотника ему не обойтись.

Киммериец распорядился, чтобы с ним к радже проследовал десяток Масула. Руководить оставшимися солдатами в свое отсутствие он привычно поручил Хасану.

Старый десятник с вверенными ему людьми остался ждать возвращения Конана за пределами дворца. Без малого девяносто человек разместили в той части двора, где обычно проводили свои тренировки городские стражи.

Конан же с десятком Масула эскортировал посла. Солдаты на этот раз держались непосредственно за Шеймасаи. Вся сотня еще в Туране получила наставления о том, как следует себя вести во время дипломатических церемоний. Конан специально по дороге, когда им случалось останавливаться на ночлег у знатных персон, назначал то один, то другой десяток ответственным за препровождение Шеймасаи.

Так что сейчас он не сомневался, что солдаты ведут себя подобающим образом: смотрят вперед, держат шаг, к оружию не прикасаются, рта не открывают и прочее, прочее.

Сам киммериец также вынужден был следовать этим же правилам, а потому толком рассмотреть дворец раджи не получилось. Но то, что он был обставлен чрезвычайно богато, Конан уловил.

Вообще куда больше дворца сотника интересовали люди Нараина: как вооружены, как обучены, как держаться. Но бросать оценивающие взгляды на солдат другой державы в нынешней ситуации было бы наглостью. Потому лишь непосредственно во время церемонии представления друг другу посла и раджи, когда все внимание присутствующих было приковано к этим двум персонам, киммериец смог осуществить свое желание.

Церемония представления проходила в большой зале, в которой при желании смогло бы спокойно разместиться до тысячи человек. Сейчас народу в ней было меньше, и большей частью это были различные чиновники, но набралось и два десятка стражей раджи.

Вооружены они были легко. Сабли вендийцев заметно уступали в длине оружию туранцев. Плетение кольчуг также было более тонким, защиты на ногах и не было вовсе. Эти люди разительно отличались от солдат, находившихся в гарнизонах городов, которые миновала по дороге сотня Конана. Те наоборот уделяли доспехам чересчур много внимания, из-за чего казались киммерийцу излишне неповоротливыми.

Тот же человек, что командовал городским гарнизоном Айодхьи, явно отдавал себе отчет в том, что стража должна в первую очередь быть ориентирована на действия непосредственно в столице Вендии, то есть в духоте, в толчее, в путанице.

Конан решил, что ему также стоит подумать над тем, не изменить ли слегка вооружение вверенных ему людей на время пребывания в Айодхье, если позволят средства, разумеется.

Сама же церемония представления ничего особенного собой не представляла. Шеймасаи и Нараин вышли навстречу друг другу, поклонились, обменялись грамотами. После этого правитель Айодхьи и новый посол Турана обнялись и произнесли несколько негромких реплик.

Затем Нараин громко на туранском языке объявил:

— Приветствую посланца великой Туранской Империи в нашем славном городе. Слава Турану!

Те двадцать стражей, что находились в зале трижды повторили за раджой: «Слава Турану»!

Шеймасаи вновь поклонился. Посол казался Конану чрезвычайно довольным.

Улыбка же с лица раджи так и не сходила с самого начала церемонии.

Нариан был невысоким смуглым человеком. Бороду и усы он стриг довольно коротко. Их уже понемногу начала затрагивать седина, равно как и волосы правителя Айодхьи. Идеальной фигурой раджа похвастать не мог, но и чересчур полным назвать его тоже язык не поворачивался. Черты лица у Нараина были мягкими, и улыбка располагала к себе.

— Прошу вас, — произнес раджа, когда слуги внесли в зал большое блюдо, заставленное вином и фруктами, – вкусите еду моего дома.

Нараин сам наполнил вином кубок гостя и преподнес его Шеймасаи.

Посол отведал напиток, похвалил его, после чего взял с подноса персик.

Когда слуги удалились, Шеймасаи и Нараин продолжали тихо, чтобы их слова не достигали посторонних ушей, общаться между собой. Беседовали они не очень долго, и вновь, как и в предыдущий раз, по окончанию их с послом разговора раджа громко обратился к людям в зале:

— Великая честь была принять у себя в доме столь замечательного человека!

— Великая честь и для меня, — ответил Шеймасаи. — Рассчитываю увидеться с вами и завтра у повелителя.

— С превеликим удовольствием продолжу общение с вами.

Представители двух великих держав вновь поклонились другу.

Нараин, выпрямившись, остался стоять там, где и стоял. Шеймасаи же развернулся и проследовал к выходу из залы. Конан с десятком Масула направился следом за ним.

Когда туранская миссия вышла из дворца, Шеймасаи жестом подозвал к себе сотника.

— Сейчас мы идем в посольство, — сказал туранец. — После этого я направлюсь в свой дворец. Для тебя и твоих людей раджа выделил отдельное помещение.

— Понятно, — кивнул киммериец. — Вам понадобятся все мои люди для препровождения вас к новому месту жительства?

— Я как раз хотел сказать, — ответил Шеймасаи, — что для охраны мне достанет и моих телохранителей. После визита в посольство наши пути разойдутся, и надеюсь, что пересекаться будут они нечасто.

— Меня такой вариант не устраивает, — обычно Конан держался с послом более вежливо, но сейчас Шеймасаи коснулся тех полномочий киммерийца, к которым не имел прямого отношения. — У меня есть приказ от царя Илдиза. В первые три дня вас будут сопровождать не менее трех десятков моих людей. По прошествии этого времени я приму решение насчет дальнейших мер безопасности.

Шеймасаи зло посмотрел на Конана, сплюнул и, ускорив шаг, отдалился от киммерийца.

Смерть Шеймасаи действительно никак не вязалась с планами сотника, и он намеревался делать все от него зависящее, чтобы новый посол Турана не отправился на скорое свидание с Нергалом. Охранять Шеймасаи силами своей сотни он собирался до тех пор, пока не убедится, что его жизни ничто не угрожает.

Не то чтобы Конан не доверял телохранителям Шеймасаи: они были, самое меньшее, ровней воинам из сотни сопровождения, просто рядом с послом ему нужны были люди, которые будут исполнять его, Конана, приказы.

Тем не менее, известие о том, что сотня будет жить отдельно от Шеймасаи, киммериец воспринял с воодушевлением. Посол плохо влиял на солдат, отличался ужасным нравом, и вообще без него было лучше.

Оставалось только надеяться, что отделенным от посла солдатам, выделят для жизни нормальный дом.

Но до знакомства с новым обиталищем было еще много времени. Сначала предстояло посетить посольство, затем разобраться с безопасным размещением Шеймасаи.

Провожатый за время пребывания отряда во дворце у Нараина успел поменяться. Теперь эскортом руководил не бородатый вендиец, что встретил туранцев у ворот Айодхьи, а один из помощников раджи. Киммериец помнил, что тот находился на церемонии в первых рядах принимающей стороны – место, по мнению Конана, вполне почетное.

Когда отряд построился перед воротами дворца, этот вендиец поочередно подъехал сначала к Шеймасаи, потом к Конану и попросил следовать за ним и его людьми.

Люди на улицах перед новым провожатым расступались чуть более споро, чем перед прежним, хотя этот доспехов не носил, да и конь у него был не боевой, а самый обыкновенный.

Шеймасаи, как и в прошлый раз, предпочел держаться далеко впереди отряда.

Конан вновь не стал вступать с ним в дискуссию. Вместо этого он подозвал к себе трех десятников: Талата, Ясира и Бернеша. Им он собирался поручить охрану посла в первый день.

Выбор этот объяснялся достаточно просто: Талат раньше трудился в сыскной службе и отлично мог разобраться в том, насколько хорошо или плохо охраняется тот или иной дом, Ясир сопровождал караванщиков и имел репутацию непревзойденного мастера своего дела, Бернеш же просто казался киммерийцу самым сообразительным и сметливым из десятников, и его обязательное присутствие у Конана даже вопросов не вызывало.

Вкратце киммериец обрисовал им ситуацию, в которой им предстоит действовать, и особенно настаивал на том, чтобы все три десятника подробно, до мелочей запоминали все, что происходит вокруг, и доносили до сведения своего сотника. Незнакомая страна, незнакомые люди: опасность могла крыться где угодно.

Получив указания, десятники вернулись к своим людям, доносить до них приказы командира.

Больше до того момента, как отряд добрался до ворот туранского посольства, киммериец ни с кем не общался.

Дворец, в котором располагалось посольство, по размерам значительно уступал тому, в котором жил раджа Нараин, но все равно был огромен. В Аграпуре ни одна страна не могла похвастаться таким представительством.

На ступенях дворца в окружении слуг Шеймасаи встречала высокая и очень худая туранка с лицом хищной птицы, на котором улыбка, пребывавшая там в настоящее время, смотрелась несколько неуместно.

Киммериец решил, что это и есть Телида.

— Мое имя Телида, — подтвердила женщина догадку сотника, – рада принять вас во дворце моего покойного мужа.

—– Это дворец посла Турана, — Шеймасаи на своем коне находился впереди всех прибывших: солдаты во главе с Конаном держались по-прежнему позади посла, вендийцы же из провожатых сразу за воротами расступились по сторонам. — А значит мой. Я представляю здесь власть Турана, и мне не нравится, женщина, когда мне не оказывают должного почтения.

— Приношу свои извинения, — в голосе Телиды проступали ядовитые нотки, – если вы, конечно, и в самом деле представитель власти царя Илдиза. Уж простите, но по внешнему виду, вы скорее напоминаете отъевшегося сверх меры купца, которого Эрлик не наградил ни манерами…, ни ростом.

— Да как ты…

Шеймасаи уже начал было гневную отповедь, но Телида его перебила.

— А грамот ваших я пока не видела, — сказала она. — Так что власть Турана – здесь я. Предъявите мне ваши бумаги, иначе я попрошу своих людей выставить вас отсюда немедля.

Вдову нисколько не смущала сотня туранских воинов, находившаяся за спинами Шеймасаи.

— Сумасшедшая женщина, — пробормотал Шеймасаи, но так, чтобы его слышали все окружающие.

Однако вслед за этими словами он подъехал к Телиде и вручил ей бумаги.

Конан про себя ухмыльнулся: именно с этой женщиной волею царя Илдиза ему было назначено распутывать клубок вендийских интриг.

До этого дня мясником Конану работать не доводилось. Нет, он, конечно, сотни раз вонзал меч или саблю в туловище врага, но чтобы вот так планомерно разрубать человеческое тело на маленькие кусочки – такого еще не случалось.

Работал киммериец молча. Было у него внутреннее убеждение, что начни он расспрашивать Телиду до того, как с четвертованием трупа будет покончено, то ничего хорошего из этого не выйдет.

Вдова посла точно, что спешила поскорее разобраться с телом покойного Сатти, при этом не выказывая ни малейшего желания отвечать на вопросы. Большой беды в том, что беседе будет предшествовать труд мясника, Конан не видел: раньше или позже Телида даст все ответы.

Единственное, что смущало – это сама работа. Разделывать на куски приятелей – занятие неприятное и, пожалуй, даже в чем-то недостойное.

Рубить труп приходилось мелко. В этом Конан брал пример с Телиды. Она также не произносила не слова, но время от времени кивала киммерийцу, показывая, что тот делает все правильно.

Отделенные от тела куски они складывали в тряпичные мешки, что также находились в комнате. Когда те заполнялись, их перевязывали бечевкой и оттаскивали в сторону.

Под конец оставалось самое неприятное. Предстояло разобраться с головой тысяцкого. Этим выпало заниматься Телиде. Она несколькими ударами топора расколола череп на четыре части и закидала их в мешок. Зрелище было отвратительное.

Конан еще раз поймал себя на мысли, что на поле боя все воспринималось бы иначе.

— Вроде бы все, — заключила Телида.

Киммериец ничего не ответил, просто смотрел на вдову посла.

— Считаешь, что мне надо объясниться?

— Да.

Сотник старался говорить как можно меньше слов, понимая, что если начнет высказывать все, что думает о Телиде, остановиться ему будет очень сложно.

— Пойдем куда-нибудь, где обстановка не столь гадкая?

— Лучше останемся здесь.

— Твоя воля, сотник, — сказала Телида. Стульев в комнате не было, и она присела на край стола, на котором совсем недавно трудилась над телом Сатти. Длины фартука со спины не хватало, чтобы укрыть платье от крови, но вдова даже не заметила, что запачкала наряд. Жестом она пригласила и Конана присаживаться за «свой» стол. – Давай, не стесняйся. Есть вещи, которые лучше не слушать стоя.

Киммериец не смотря на все безумие ситуации, решил побеспокоиться об одежде. Ходить по Айодхье перепачканным кровью ему не улыбалось.

— Ничего, благочестивая, я как-нибудь так.

— Ладно, слушай, — при этих словах Телида взмахнула рукой. — Когда Сатти пришел ко мне этим утром, он был уже мертв. Что самое печальное, он не сказал ни слова о том, кто его убийца.

— Можешь считать, что пока я тебе не верю.

— Печально, Конан, очень печально. Твое доверие – эта та вещь, на которую я сейчас больше всего рассчитываю.

— Прекрати эти словесные изыски. Ты отлично понимаешь, в каком ты сейчас положении. Я помог тебе разобраться с трупом, а если уж говорить прямо и откровенно, взял на себя часть ответственности за смерть Сатти. Сделал я это лишь по той причине, что считаю, что ты сможешь помочь мне разобраться с моими проблемами, и более того – я верю, что именно так ты и поступишь. Но перед этим ты мне вразумительно объяснишь, зачем мы здесь четвертовали тысяцкого городской стражи, и только потом мы станем говорить о делах.

Закончив монолог, киммериец мысленно похвалил себя за то, что сумел удержаться от ругани и прямых оскорблений.

— Он сам попросил меня об этом.

Иного Конан и не ожидал услышать.

— Подробности, — потребовал он спокойным тоном.

— Не знаю я подробностей! — рявкнула в ответ Телида. — Я была удивлена не меньше твоего. Сегодня примерно на второй колокол, после того, как рассвело, ко мне во дворец пришел Сатти. Слуга, который сообщил мне о его визите, сказал, что тысяцкий требует, чтобы я его немедленно приняла, но в остальном его поведение выглядело абсолютно нормальным.

— Ты интересовалась его поведением? — киммериец обратил внимание на последние слова вдовы.

— Да, — зло ответила женщина. — Чтобы ты знал – у Сатти не было привычки посещать меня рано утром да еще требовать, чтобы я к нему сие же мгновение явилась.

— Ладно, я понял.

— Все нормально. Ты просто уточнил. Как, наверное, догадываешься, мешкать я не стала. Сразу же пошла к нему на встречу. Первое, что он сделал, как меня увидел, попросил, чтобы я отослала слуг и охрану. Когда они удалились, Сатти сказал, что его этой ночью убили.

— Вот так вот спокойно и сказал?

— Представь себе. Никакого волнения и в помине не было, даже голос не дрожал. Смерть его словно и не занимала. О ней он, в общем-то, больше и не говорил. Сатти интересовало то, что случится с ним после. Он попросил меня сделать так, чтобы врагам не досталось его тело.

— Врагам?

— Врагам, сотник. Наш с тобой знакомый употребил это слово, наконец, и он сыскал себе врагов.

— И кого же?

— Не сказал. Он не хотел, чтобы я знала о том, кто его убийцы. Даже стоя на пороге смерти, Сатти опасался открытого противостояния с теми, в чьи планы он залез.

— Видел для себя в этом единственную возможность отмщения? Получается, что имя, которое он не назвал, подтолкнуло бы тебя на скорые действия. По мнению Сатти, результат вышел бы и для тебя, и для него отрицательный.

— Я с тобой согласна. Сатти мог решить, что если эти враги сумели добраться до него, то и другие ниточки, ведущие к ним, очень скоро оборвут. И сделают это тонко и умело. Потому он и молчал. Мы остались ни с чем, но остались живы.

— Мы? Он говорил что-нибудь обо мне?

— Нет, но он не мог не знать, что я расскажу обо всем тебе. Он вообще ни о чем не говорил, кроме своего погребения. Если, конечно, можно использовать это слово. Позволь я тебе все-таки расскажу до конца.

— Конечно.

— Сатти сказал, что его труп надо уничтожить. При этом он просил сделать так, чтобы тело его как можно меньше оставалось целым, и, самое главное, запретил его сжигать.

— И ты решила разрубить его на части и закопать?

— Честно говоря, не совсем так. Да и идея принадлежала не мне. Это сам Сатти предложил порубить его тело, но не закапывать после этого, как ты сказал, а скормить собакам.

— Гадкий конец.

— Он боялся чего-то более неприятного.

— Так что было дальше – он просто свалился замертво или покончил с собой?

— Свалился замертво… Говорил о своем погребении, внезапно замолк и упал. Так странно было. Сначала мне казалось, что все может оказаться большой безумной шуткой. Потом я поняла, что это, увы, правда. Тогда мне словно передалось его предсмертное спокойствие. Я в одиночку дотащила труп до этой комнаты. Хорошо, что на нем не было кольчуги, иначе мне бы одной было не управиться. Не знаю, может кто из слуг меня и видел, но они должны держать рот на замке. Потом я послала Залиль за тобой. Ну, а остальное ты знаешь.

— Ненавижу эту страну, — выругался Конан.

— Я хочу выпить, — сказала Телида. — Сотник, пойдем отсюда. Мешками я займусь вечером.

Киммериец подумал, что выпить бы по такой ситуации стоило. Внезапная и столь необычная гибель Сатти немало ошарашила Конана, еще более неприятными виделись последствия кончины тысяцкого.

— Нет, надо довести дело до конца, — взять верх эмоциям северянин не позволил. — Я не уверен, что среди твоих слуг нет сообщников тех людей, что убили Сатти. Они могут добраться до его трупа. Сначала мы до конца разберемся с останками, потом подумаем, что делать дальше и только после этого выпьем.

— Хорошо, что я позвала тебя, Конан. Мне одной со всем этим не справиться бы.

—– Вдвоем нам тоже будет тяжеловато, — прикинул киммериец. Единственным местом, где спокойно можно было избавиться от тела, ему представлялся квартал Тринадцати Стен. Но путь до него от дома Телиды был неблизкий. — К тому же, ты мне не помощник. Нельзя, чтобы нас видели разгуливающими на пару по Айодхье да еще с непонятным грузом за спинами.

— Хочешь позвать кого-нибудь из своей сотни на помощь?

Киммериец улыбнулся краешком рта – Телида угадала его мысль, но все-таки покачал головой.

— Хочу, но не стану. Я перестал доверять людям. В том числе и своим. Избавлюсь от тела самостоятельно. Но мне нужно много плотной черной ткани, чтобы не было видно крови.

— Не лучше ли все-таки дождаться вечера? Мы бы сами могли присмотреть за телом.

— Нет. Сатти чего-то очень сильно опасался. Я думаю, причин верить ему у нас более чем достаточно. Не будем терять времени. Займись мешками, а я пока покараулю здесь.

На то, чтобы избавиться от тела Сатти, у Конана ушло почти четыре колокола. Когда киммериец покидал квартал Тринадцати Стен, солнце уже выходило из зенита. Палило беспощадно.

Но на жару киммериец внимания почти не обращал. Его мысли занимали другие вещи.

В первую очередь киммерийца беспокоила возможная слежка. Направляясь от Телиды в район, занятый неприкасаемыми, северянин во все глаза высматривал, не пристроился ли за ним какой наблюдатель. И хоть никого обнаружить он не сумел, все равно, волнения унять не получалось.

В самом квартале Тринадцати Стен тоже пришлось изрядно повозиться и понервничать. Развязывал мешки и «прикармливал» собак киммериец лишь тогда, когда был уверен, что рядом нет никого из неприкасаемых. Основная проблема заключалась в том, что таких спокойных мест было не так и много, а рисковать и избавляться от тела за раз Конан не хотел. Множество изрубленных костей, если бы их обнаружили в одном месте, могло бы навести стражу на определенные размышления.

Так что киммериец, нигде подолгу не задерживаясь, прохаживался из конца в конец по кварталу, постепенно опустошая мешки.

В результате, когда последние кости тысяцкого были обглоданы четвероногими обитателями Айодхьи, настроение у Конана успело испортиться окончательно: он не верил, что не допустил ни одной ошибки, способной навести власти на его след. Кроме того, его одолевали сомнения в правильности сделанного им выбора.

Решение помочь Телиде было скорее интуитивным, принятым на волне душевного порыва, а не по здравому размышлению. Любой нормальный человек на месте Конана немедленно доложил бы о гибели Сатти стражам. Но тогда он бы потерял последнюю возможность разобраться в происходящем: кроме Телиды, у киммерийца не было знакомых, способных рассказать ему о силах, разыгрывающих в Айодхье свою партию. Конечно, еще оставалась верная подруга Рамини, но она прямо заявляла, что сделает все, чтобы уберечь Конана от опасности, а это значило, что о многих важных вещах она будет молчать.

Но была еще одна причина у недовольства северянина: вновь проявила себя тень. Незадолго до того, как работа Конана в районе неприкасаемых подошла к концу, она показалась киммерийцу на стене одного из домов. На этот раз тень не просто допустила ошибку, случайно выдав свое присутствие, она открыто демонстрировала себя Конану.

Повисев немного, убедившись, что не осталась незамеченной, она снова укрылась в переплетении других теней. После этого она еще несколько раз показывалась на глаза киммерийцу, причем выбирала для этого такие места, где, кроме Конана, ее различить было некому.

Утешало лишь то, что приблизиться к северянину ближе, чем на двадцать шагов, тень все еще опасалась. От роли соглядатая это существо, как выяснилось, не отказалось, но вот убийцы из него, к счастью, пока получиться не могло.

Тем временем перед Конаном встал вопрос, который предстояло разрешить немедля. С трупом было покончено, мешки, в которых он хранился, также благополучно были выкинуты. То есть последняя воля Сатти была исполнена, и теперь у Телиды не оставалось никакого иного выхода, кроме как выложить начистоту все, что ей известно. В противном случае, серьезных неприятностей со стороны киммерийца ей было не избежать. И вот в такой ситуации Конана одолевало огромное искушение немедля отправиться к вдове и потребовать от нее ответов на вопросы обо всех случившихся в Айодхье убийствах, начиная с гибели ее мужа и заканчивая смертью Сатти. Но если за киммерийцем все-таки следили, подобная поспешность была бы ошибочной: наблюдатели лишь утвердились бы в мысли, что Конан и Телида затеяли какую-то свою игру.

— Кром! — выругался северянин, внезапно осознав, что не видит очевидных вещей. — Один-то соглядатай у меня точно есть.

Тень упорно не желала оставлять киммерийца в покое и, вообще, постоянно напоминала, что именно она и есть главный враг и одновременно главная проблема северянина.

Конан решил, что лишь избавившись от тени раз и навсегда, он сможет оказаться со своими противниками в равных условиях.

Победить тень, по его мнению, можно было двумя способами: с помощью какого-нибудь сильно ядовитого отвара либо использовав магию. Травы свою эффективность уже доказали. Отвар Аямала не позволял тени приблизиться к киммерийцу. Можно было бы попытаться упросить алхимика изготовить смесь, способную прикончить тень. Но киммериец сомневался в разумности такого решения: без Сатти у него не было реальной возможности подействовать на Аямала. А других знакомых мастеров у киммерийца не было.

С магией дело обстояло еще хуже. С одной стороны, Сатти предупреждал Конана, что магическое разрушение тени может обернуться смертью всех присутствующих при обряде. С другой, даже если бы северянин решился рискнуть, обратиться за помощью опять же было не к кому.

Хотя был один вариант…

Но Конан решил пока с ним не торопиться. Тень наблюдала за ним, но можно было и ему попытаться повнимательнее понаблюдать за ней. Тем более что она решила не таиться. В первую очередь киммерийца интересовало, будет ли тень от него отлучаться или продолжит сопровождать его все время. Конану казалось, что Сатти ошибался, предполагая, что тень может общаться на расстоянии с человеком, пославшим ее. Еще тогда во время разговора в квартале Тринадцати Стен киммериец подумал, что идея эта весьма сомнительная, а за последнее время еще больше утвердился в этой своей мысли.

Тень слишком напоминала своим поведением обыкновенное живое существо. Она представлялась киммерийцу чем-то вроде хищника, но хищника думающего и наделенного сверхъестественными возможностями. Ему казалось, что имей она возможность обмениваться со своими хозяевами мыслями, то повадки у нее были бы иные. Конечно, предположение это основывалось скорее на интуиции, чем на фактах, но Конан своему предчувствию привык доверять.

Наконец, окончательно расставив приоритеты в своих ближайших действиях, киммериец направился к казармам. Визит к Телиде он решил отложить до вечера.

Сейчас предстояло разобраться с тем, что происходит в сотне. А в том, что что-то происходило, он не сомневался.

Сатти навел киммерийца на мысль, что среди его солдат есть те, кто знает намного больше, чем говорит. Возможно, кто-то из них был причастен непосредственно к раздвоению личности Хамара. Кроме этого, не стоило забывать и того, что Шеймасаи рассказал об Амьене. О его связях с фансигарами.

Конан злился на себя, что так долго не обращал внимания на ситуацию с Амьеном. Мало того, что новоиспеченный десятник встречался со слугами Кали, он встречался с ними в квартале Тринадцати Стен! В месте, которым, по словам Телиды, некоторое время назад интересовался покойный ныне Сатти, которого всерьез занимали только самые трудные головоломки. Одно это должно было подтолкнуть киммерийца к действиям. Даже если это было простое совпадение.

Теперь же Амьен исчез в неизвестном направлении. Вместе с ним могла исчезнуть и ниточка к фансигарам, в непричастность которых к ситуации с Хамаром, Конан не верил.

Пусть от проблем шла кругом голова, но можно же было выделить хотя бы четверть колокола на беседу с Амьеном! Тогда, может, и не пришлось бы сейчас думать над тем, с какой стороны лучше подступиться к поиску заговорщиков в сотне.

Хотя беда была не только с пропавшим Амьеном. В последние дни киммериец совершенно забыл о своей обязанности руководить сотней. Он не отдавал никаких новых приказов, не собирал десятников, не интересовался проблемами. Дела были просто пущены на самотек.

Сейчас было бы хорошо поговорить с кем-нибудь из десятников или простых солдат и узнать, что за настроения царят в сотне, о чем говорят люди. Вот только киммериец никому не доверял настолько, чтобы принять его слова на веру. А позволить ввести себя в заблуждение было бы смертельной ошибкой.

Поэтому Конан решил провести общее собрание десятников. Большинство из них, если не все, были преданы ему и Турану. Значит, скорее всего, ни слова лжи на собрании не прозвучит. Но и на особую откровенность киммериец не рассчитывал.

Но надо же было с чего-то начинать.

У ворот казарм, как и положено, стояло двое стражей. Сегодня за безопасность отвечали люди из десятка Джана.

Поприветствовав солдат, киммериец прошел внутрь. Он уже хотел попросить одного из воинов собрать вместе всех десятников, как к нему подошел, практически подбежал, Хасан. Следом за ним возник и Масул.

— Сотник, нам надо поговорить, — сказал Хасан.

Вот вам и надежда провести общее собрание и обойтись без тайн и лжи!

— Конечно, — кивнул Конан. — Пошли в трапезную. Нас там не побеспокоят.

Киммериец сам первым двинулся в направлении лестницы. Двое туранцев молча проследовали за ним. Встреченных перед входом в трапезую слуг, которых для удобства солдат отрядил в казармы раджа Нараин, он попросил покараулить снаружи и никого не впускать. Впрочем, и без того вряд ли кто-нибудь поднялся бы сюда.

— Устраивайтесь, — киммериец сам уселся в кресло во главе стола, указывая десятникам на скамью по правую руку от него. — О чем вы хотели со мной поговорить?

Одновременно Конан вскользь пробежал глазами по стенам. Но нет, тени в комнате не было. Помещение было не настолько большим, чтобы она могла находиться в нем, не подпадая под действие репилента.

— Мне кажется, что скоро у нас будут неприятности, — начал Хасан. После этих слов он взял небольшую паузу, ожидая реплики киммерийца, но тот промолчал, и туранец продолжил. — Солдаты говорят, что стражи на них как-то нехорошо смотрят. Кому-то даже кажется, что не только стражники, но и все вендийцы держатся с ними несколько иначе, чем раньше.

— Вы с ними согласны? — спросил Конан у своих десятников.

— Что-то чувствуется такое в воздухе, — сказал Хасан.

Услышь северянин эту фразу от кого другого, он бы немедля высмеял его. К словам же пожилого туранца он отнесся с уважением. Воин, доживший до лет Хасана, просто обязан был обладать хорошей интуицией и имел полное право на нее опираться.

— А ты что думаешь, Масул? — поторопил Конан султанапурца.

Тот не спешил с ответом.

— По-моему, поменялось не отношение стражи, – в итоге сказал он. – Они, скорее, получили какой-то нечеткий приказ. Вроде, обязанности повнимательнее приглядывать за нами. Словно мы не совершили что-то незаконное, а только собираемся это сделать.

— Просто замечательно, — выдохнул киммериец.

— И еще кое-что, — сказал Масул. — Мне очень не нравится, что подобное внимание к нам возникло не в тот момент, когда вендийцы узнали, что их браминов резал Хамар, а уже после его казни. Я не вижу повода, чтобы интересоваться нами. А вендийцы видят, и значит это то, что, скорее всего, он есть.

— Знать бы только какой, — грустно произнес Хасан.

Конан же отлично знал, какая причина была у этой заинтересованности. Еще вчера Сатти предположил, что власти могут очень скоро прознать про встречу Амьена с фансигарами. Похоже, что его опасения подтвердились. Оставалось лишь дождаться того момента, когда власти Вендии дадут делу ход.

— Желаете угадать, что у вендийцев в голове? — печально улыбнулся Конан. — Пустое занятие. Даже если вы правы, и у властей есть реальный повод подозревать нас в чем-то, то повода для обвинений у них нет точно. В столице за последнее время не произошло ничего существенного.

— Они, скорее всего, думают не о том, что случилось, — сделал вывод Хасан, — а о том, что только может случиться.

— А вот это предотвратить уже в наших силах, — заверил его Конан. — Вы говорите, что стражи нас в чем-то подозревают. Я вам верю. У меня нет никаких оснований не доверять вашему опыту. Еще я уверен в том, что каждому из десятников под силу проследить, чтобы никто из его людей не делал глупостей.

Самым плохим вариантом киммерийцу виделся тот, при котором Амьен попал в руки стражей. Им не составило бы никакого труда выведать все про его отношения с фансигарами. Это известие нанесло бы серьезнейший удар по репутации Турана. Единственное, что можно было сделать – проследить за тем, чтобы больше ни один солдат Илдиза не касался вендийских интриг.

— Вся сотня в казарме? — спросил у десятников Конан.

Хасан традиционно оставался старшим в его отсутствие и должен был знать все о перемещениях солдат по городу.

— Да, я собрал всех здесь, — ответил Хасан. — После того, как пошли разговоры о странном поведении вендийцев… После того, как я сам убедился, что это не выдумки! Я отдал приказ никому не покидать пределов нашего дома.

— То есть все здесь? — на всякий случай, переспросил киммериец, пытаясь не выдать своего удивления.

— Да, все солдаты, прибывшие в Айодхью. Кроме покойного Хамара. И еще двое из десятка Джана дежурят у ворот.

— Этих я видел, – ответил Конан. — Хорошо, что все здесь. Ты правильно все сделал, Хасан. Вы молодцы с Масулом, что сразу подошли ко мне с этим разговором. А сейчас дайте мне чуть-чуть подумать в одиночестве. Я спущусь вниз. Соберем оставшихся десятников, еще подумаем над тем, как нам лучше будет поступить.

— Сотник, — оба десятника поднялись с лавки и слегка склонили головы в знак почтения.

— Идите, — еще раз повторил он и для убедительности махнул рукой.

Подумать северянину и впрямь было над чем. Меньше всего он ожидал, что после слухов о связях с фансигарами и суточного отсутствия Амьен решит вернуться в казармы.

Конан, по правде говоря, почитал его уже мертвецом. Если пожилой туранец сам по себе не был значимый фигурой, хоть и такого варианта исключать было нельзя, он мог представлять опасность для фансигаров. Оставалось лишь удивляться тому, что они еще не расправились с ним.

Хотя о фансигарах говорили, что они истинные мастера интриг. Могли ли они специально сделать так, чтобы Амьен целый и невредимый вернулся в сотни и чтобы до поры до времени до него никто не добрался? Могли, вполне могли. Оберегали его до того момента, пока властям не стало известно, что туранец встречался с почитателями Кали. Тогда становилось совершенно очевидным, почему стражи столь подозрительно смотрели на солдат царя Илдиза. Фансигар в стане «заклятого друга» с заката – идеальная основа для будущего конфликта.

Но тогда Амьен не должен был знать ничего о фансигарах, не иметь к ним совершенно никакого отношения, иначе он, все равно, представлял бы для убийц опасность.

Разрешить сомнения можно было лишь одним способом, и киммериец решил не откладывать его на потом.

Он вышел из трапезной, сбежал по лестнице на первый этаж, по пути чуть не сбив слугу.

Комната Амьена располагалась неподалеку от покоев самого киммерийца. Каждый десятник имел в своем распоряжении отдельное помещение.

Чуть успокоившись и перейдя на шаг, Конан добрался до нужной комнаты.

Дверь оказалась не заперта.

Внутри обнаружился Амьен. Он лежал на спине поперек кровати.

Сначала киммерийцу показалось, что он мертв. Но уже спустя несколько мгновений Конан понял, что ошибся. Грудь десятника то поднималась, то опускалась. Он был жив, просто спал.

Притворив за собой дверь, северянин подошел к кровати.

— Вставай! Просыпайся!

Теребить Амьена не пришлось. Слов оказалось достаточно. Десятник проснулся.

Потянувшись, он подгреб под себя ноги и уселся на кровать. Взгляд, которым он одарил Конана, показался киммерийцу каким-то замутненным.

— Где я? — спросил туранец.

Конан только собрался ответить, как Амьен задал свой второй вопрос.

— Кто я?

— Как же все просто! — поздравил себя с запоздавшей догадкой киммериец. — Вот почему они его не убили. Вместо того, чтобы самим что-то с ним сделать, они переложили эту задачку на нас.

— О чем ты? Кто ты такой?

Тут Амьен увидел лежащий на столике рядом с кроватью кинжал и потянулся к нему. Конан уже не успевал его остановить. Но никакого злого умысла у десятника не было. Он схватился открытой ладонью за лезвие. Порезался, отбросил кинжал и тут огласил комнату пронзительным визгом.

Но и без этой демонстрации посетившего Амьена недуга безумия Конану было понятно, что туранец не притворялся. Конечно, маги Шеймасаи проверят сознание десятника, но это была лишь формальность.

На руках у киммерийца был полоумный десятник, которого обвиняли в связях с фансигарами. Ко всем проблемам Конана добавлялась еще одна.

— Тебя можно поздравить с удачным назначением. Вернувшись из похода, не сомневайся, получишь повышение. Тысяцкий Конан, правда, красиво звучит?

Сидевший перед северянином человек был немолод. Его густые черные волосы уже начинали седеть. Лоб покрывало множество морщин.

— Звучит-то красиво, — согласился Конан. — Только надо еще вернуться. И желательно победителем.

— Интересно, очень интересно, — произнес ветеран. — Какая может быть победа, когда на тебя возложена самая что ни на есть мирная миссия? А раз прозвучало слово «победа», то, наверное, ты и возможность «поражения» учитываешь. Что-то я совсем ничего не понимаю.

— Не разыгрывай представление, Зем, — попросил собеседника Конан. — Ты отлично знаешь, почему я тебя сюда пригласил. У меня есть ощущение, что в скором времени мне будет не продохнуть от неприятностей.

Ветеран по-доброму рассмеялся и положил себе в рот небольшой кусочек рыбы с пряностями с тарелки, что лежала перед ним. После чего запил рыбу двумя глотками дорогого зингарского белого вина.

— Ты не только невероятно везуч, — сказал человек, которого киммериец назвал Зем, — но еще и умен.

— Умен? — теперь была уже очередь киммерийца смеяться. — Был бы я умен, то отказался бы от предложения Илдиза и мчался бы, не жалея лошадей, куда-нибудь в Коф или в Стигию. Хотя нет: сначала согласился бы, а потом, все равно, умчался.

— И кому ты признаешься в столь крамольных мыслях? — ответил Зем. — Одному из высших офицеров тайной службы Турана. И как тебе не страшно?

— Я тебя знаю, — пожал плечами Конан. — И что куда более важно: ты знаешь меня.

— Авантюрист – вот ты кто, — без всякого сожаления заявил ветеран. —Однажды настанет день, и ты покинешь нашу страну. Не сказав никому ни слова, и, возможно, прихватив с собой на память что-нибудь из дворцовой сокровищницы. Но не потому что ты испугаешься какого-нибудь непосильного задания, а просто потому что тебе станет скучно.

— Я же говорю. Ты меня знаешь.

Конан понимал, что все сказанное Земом чистая правда. Однажды ему наскучит служить Турану, исполнять обязанности сотника или тысяцкого, захочется посмотреть на новые земли, всколыхнуть застоявшуюся жизнь. Пока до этого момента было еще далеко, но в том, что он настанет, Конан не сомневался. И тогда он купит резвого жеребца или, может быть, снарядит небольшой корабль, разживется в Аграпуре деньгами и отправится в путь. И если один знакомый офицер из тайной службы Турана, вздумает помешать ему осуществить этот замысел, то придется его убить. Хотя впоследствии он обязательно выпьет вина за упокой Зема.

— Взглянуть бы хоть одним глазом, на того, кто рекомендовал тебя Илдизу, — сказал туранец. — Он все правильно рассчитал, выбрал ту единственно верную кандидатуру.

— Уж не ты ли это был? — поинтересовался Конан.

— Нет, не я, — ответил Зем. Киммериец ему поверил. — Но я думаю, что это один из моих ближайших знакомых.

— Не сомневался, что все это дело рук вашей службы.

— Вот и зря. Служба в целом не имеет отношение к твоему назначению в сотню сопровождения. Может, кого-то и вызывали в надежде получить пару советов, но достоверных сведений об этом у меня нет.

— Зем! Мы же говорим не только о моем назначении. Кто-то спланировал весьма масштабное мероприятие, в котором я лишь одна из фигур на доске.

Конан блефовал.

Он не видел других людей, которых Илдиз мог задействовать в Вендии. Исключение составляли только новый посол Шеймасаи и его окружение. Но он, как и сам Конан, был весьма примечательной фигурой.

Правда, оставался шанс, что хитрецы из тайной службы действительно разработали какой-то тонкий механизм, который, несмотря на малое число составных частей – Конан, Шеймасаи и, возможно, еще двое-трое людей, сработает в Вендии. И в этом случае, если Зем действительно не имел никакого отношения к составлению плана, он из профессиональной гордости мог начать с Конаном его обсуждение.

— Ты так думаешь? — удивленно произнес туранец. Деланным было его удивление или нет, киммериец не разобрался. — Тогда это что-то невероятно сложное. В сотне, да будет тебе известно, нет ни одного агента нашей службы. Ты – смышленый, невероятно везучий парень, но тоже не конфидент. Единственная интересная личность – это новый посол. О нем мало что известно. До этого момента он вел весьма скромную жизнь, в политических играх не участвовал. Весьма странное, скажу тебе, назначение.

— Мне он не понравился.

— Такого же мнения о нем большинство. Как бы там ни было, присмотрись к нему получше, лишним не будет. Выпьем?

Двое воинов, старый и молодой, наполнили бокалы и опрокинули их. Зем попутно прихватил со стола еще один кусочек рыбы.

Конан остался доволен тем, что его товарищ из тайной службы сумел развеять самые черные его опасения. Если Илдиз сказал ему правду о том, что в Вендии ему предстоит постараться в одиночку разобраться с тем, не плетет ли кто интриг против Турана, это одно. В таком случае у киммерийца впереди было несколько месяцев весьма нескучной жизни, посвященных поискам убийц посла Туранской Империи. Но если Илдиз со своими советниками решил разыграть в Вендии крупную партию, то Конан вполне мог оказаться одной из фигур, обреченных быть принесенными в жертву. К счастью, никаких разумных аргументов в пользу последнего варианта у северянина не было. Вот и у Зема их тоже не нашлось.

— Не расскажешь, о чем тебя просил Илдиз?

Конан серьезно задумался перед тем, как ответить. Зему он доверял, к тому же туранец, в случае честного ответа, мог бы помочь дельным советом. Однако северянину не хотелось без особой причины нарушать слово, данное им Илдизу.

— Нет, не расскажу. Извини.

— Ничего, — отмахнулся Зем. — Все равно, наверняка ничего конкретного.

— В этом ты прав, — не стал отрицать очевидного киммериец. — Расскажи, что еще ты думаешь о моем назначении.

— Это очень необычный ход, — сказал ветеран. — Мне с таким сталкиваться еще не доводилось. Чтобы Туран с его закостеневшими обычаями выдвинул на роль второго человека в посольстве иноземца. Притом выходца из далекой варварской страны, к тому же пугающе молодого.

— Мне дали задание, — подытожил киммериец. — И одновременно выставили напоказ: вот тот человек, который нужен Турану в Вендии! Про странность такого хода ты мне можешь не рассказывать. И так все очевидно. Лучше скажи, зачем он Илдизу мог понадобиться.

— Можно считать это демонстрацией добрых намерений, — не замедлил предложить вариант Зем. — Туран показывает, что именно ты займешься поисками всего, что желают скрыть от империи. Наши союзники в Вендии будут знать, кому предложить свою помощь. Власти же всегда смогут держать тебя в поле зрения.

— Глупо, — заметил Конан. — Хотя и не лишено определенной красоты.

— Только это, по-моему, не весь замысел нашего правителя, — продолжал Зем. — Не сочти за комплимент, но твоего умения идти к поставленной цели наши противники не оценят до того момента, как ты разобьешь их в пух и прах, оказавшись в Айодхье. Мы говорим вендийцам, что отправляем к ним умного и опасного человека, замены которому не нашлось среди туранцев. Предупреждаем их, что этого человека стоит бояться, что лучше ему помогать. Но мы утаиваем от них, что ты не просто опасен – тебя, если ты нападешь на след, будет не остановить.

— Что-то подобное мне говорил и Илдиз.

— И это чистая правда. Но стоит помнить еще об одной вещи: это Вендия, и самый лучший замысел там может не сработать.

— Меня, кстати, не пожелали снабдить сетью ваших людей в Айодхье. Я практически ничего не знаю о Вендии, не знаю языка, а в столице у меня не будет никого, к кому я смог бы обратиться за помощью.

— Какой смысл выводить тебя на конфидентов? У них у каждого свои задания. За большинством из них постоянно следят. С теми, за кем еще не следят, тебе, тем более, не стоит встречаться. К тому же, их слова только запутают тебя. Почти у каждого из наших людей в Вендии есть свои покровители. Конфиденты действуют одновременно и в их пользу, и в пользу Турана. Одновременно со всеми новостями о вендийской столице ты получишь еще и целое море лжи.

— А так я буду получать эту ложь из уст самих вендийцев! Если они, конечно, будут со мной говорить. Какой во всем этом смысл?! Я не знаю, как мне действовать, когда я окажусь в Айодхье.

— Меня самого это ставит в тупик, — признался после небольшой паузы Зем. — Возможно, Илдиз надеется на твою удачу, интуицию. Но то, что тебя отлучили от связей с конфидентами, вещь очень показательная. Похоже, правитель не доверяет им даже больше, чем мы. Их собственное руководство.

— Ты мне, кстати, так и не сказал, какую именно должность занимаешь, — попенял приятеля Конан.

— И не скажу, — не стушевался тот. — Одним словом, Конан, о конфидентах в Вендии можешь забыть. Я тебе не выдам ни одного человека.

— Я уже и передумал у тебя спрашивать, — признался северянин. — Хотя ты меня не убедил, что от общения с нашими людьми не было бы никакой пользы.

—– Зато убедил, что не переступлю через решение Илдиза, — отрезал Зем. — Он четко обрисовал в своем указе твое будущее положение в Айодхье. Пойми, решение это не было спонтанным. Если император посчитал нужным лишить тебя определенных источников знаний, значит, так оно и нужно.

— Турану, наверное, нужно. А мне?

— Ты же согласился с назначением.

Это был железный аргумент. Конан шел на риск совершенно осознанно. И теперь уже поздно было жаловаться, что с ним поступили не до конца честно.

— Правда, кое в чем я тебе все-таки помогу, — смилостивился Зем. — В конце концов, ты же мой друг. Без вендийского языка ты в Айодхье пропадешь. Чтобы не терять времени, начнешь изучать его в походе. Я неплохо знаю одного человека из свиты Шеймасаи. Думаю, смогу договориться с ним, чтобы он давал тебе уроки языка.

— Ваш человек? — Конан сделал акцент на первое слово.

— Нет, не из тайной службы, — ответил туранец. — Мой старый знакомый. Дипломат. Так что, к тебе будут две просьбы. Во-первых, не впутывай его в то, чем будешь заниматься в Айодхье: никаких просьб, никаких поручений. Во-вторых, постарайся не афишировать перед Шеймасаи то, что он тебе помогает. Я не знаю, как посол к этому отнесется, и не хочу портить товарищу карьеру.

— Договорились, — легко согласился киммериец. — Как зовут твоего друга?

— Сначала я все-таки сам поговорю с ним, — не стал спешить Зем. — Мало ли, вдруг он откажется. Если все будет хорошо, я завтра пришлю тебе весточку.

— Надеюсь, с одной проблемой разобрались.

— Думаю, что так. Но, боюсь, это единственное, с чем я тебе могу помочь. Разве что еще оплачу наш ужин, хоть зазвал сюда меня именно ты. Мое жалованье все же несколько превосходит твое.

Туранец допил свое вино и полез рукой в кошель.

— Подожди! Зем, ты что собрался уходить?

— Дела… Служба…

— Ну, уж нет! — сказал киммериец, усаживая приятеля назад на скамью, с которой тот уже было дело поднялся. — Я тебя так просто не отпущу. Нам еще есть, что обсудить.

Ветеран пробежал глазами по зале таверны, словно ища поддержки у ее посетителей. Но никого, готового придти ему на помощь, он не обнаружил, и был вынужден сдаться.

— Ладно, ладно, — сказал он. — Но тогда за ужин платишь ты.

— Разумеется! — согласился киммериец. — Я готов еще и девушек оплатить. Главное, ты никуда не спеши.

— У меня жена, — как-то грустно сказал туранец.

— Хорошо, тогда без девушек, — ответил Конан и подозвал служанку. — Вина! И еще какого-нибудь мяса!

— И что именно тебе еще от меня надо?

— Я хочу, чтобы ты рассказал мне о Вендии. Я только и слышу: Вендия странная, Вендия необычная, в Вендии все не так, как у нас. Но при этом ничего толкового я за последние дни о ней не узнал.

— Так ты считаешь меня знатоком Вендии? — улыбнулся Зем. — Вынужден тебя разочаровать, Конан. У нас в службе этой страной занимаются другие люди.

— Но кое-что ты знаешь? — не сдавался Конан.

— Кое-что знаю, — кивнул Зем. — Вендия странная, Вендия необычная, в Вендии все не так, как

— Шутишь?

— Шучу.

— А если серьезно.

— Ну, если серьезно, то расскажу, что знаю, — с этими словами улыбка с лица туранца исчезла. — В самом деле, мне очень жаль, но к нашим конфидентам в Вендии я не имею никакого отношения. Разве что знаю их по именам, в силу своего положения, и все. И о ситуации в стране знаю лишь из обобщенных докладов.

Конан имел в виду не совсем то, о чем ему начал говорить его туранский приятель из тайной службы. Киммериец надеялся узнать у него о самой стране, а не о том, что там сейчас твориться. Но раз Зем сам затронул эту тему, стоило попытаться этим воспользоваться.

— Хотя бы это, — сказал киммериец.

— Будешь смеяться, — ответил Зем. — Но в трех словах: все как обычно. Политическая ситуация Вендии – это постоянное ожидание перемен. Сил, способных повлиять на политику в этой стране, огромное множество, но все они уравновешены между собой. Они постоянно ищут пути усиления собственных позиций, устраивают союзы, разрывают их, предают друг друга, но практически никогда не действуют открыто.

— Почему?

— В случае неудачи того, кто начал активную игру уничтожат. В первую очередь, бывшие союзники, чтобы самим уйти из-под удара. Вот и сейчас, в Вендии, по докладам наших людей, идет обычное для них скрытое перестроение сил. Преимущества пока не у кого нет.

— А что за силы?

— Так сразу и не ответишь… Вендийское общество поделено на касты: жрецы-брамины, воины-кшатрии, торговцы-вайшьи и бедняки-шудры. Внутри касты также делятся, но это четыре основных пласта общества. Интересы касты для вендийца – святое. Кроме этого, существенным мерилом жизненных и политических приоритетов для них является вера. У вендийцев огромное количество богов: живых и мертвых, местных и пришедших из иных стран. Остается только удивляться, как они сами не путаются в своих богах и в их интересах. Следующим немаловажным моментом является происхождение вендийца. Род и его традиции, особенно для знатных кшатриев, играют значительную роль. Если добавить сюда деньги, власть и любовь к красивым женщинам, мы получим практически полный список того, что заботит вендийца.

— Надеюсь, что не каждого?

Конана такая перспектива напугала.

— Нет. Разумеется, нет. Бедняков, которых в Вендии большинство, волнует в первую очередь дхарма – их жизненный путь, еда и кров над головой. Именно в таком порядке. Но немало и тех, у кого хватает времени и денег на то, чтобы заниматься вещью, которую мы именуем политикой. И именуем, пожалуй, ошибочно, потому как допускаем огромное упрощение. Вендийцы не просто стремятся возвеличить, к примеру, свой род. Они одновременно заботятся об интересах касты, количестве верующих в божество, которому они поклоняются, следуют дхарме и умудряются при этом делать вид, что живут обычной жизнью.

— Сложно. Я так понимаю, что как таковых устоявшихся политических сил там, только временные союзы?

— Ошибаешься. Есть и неизменные силы. Например, сторонники нынешнего правителя, касты высших браминов, поклонники Кали. Но в большинстве своем, ты прав, речь идет именно о временных союзах. Хочешь еще одну интересную деталь?

— Ну, разумеется.

— Вендийцы почти никогда открыто не врут. Они все-таки люди и все упомнить не в состоянии, а потому лжи предпочитают полуправду.

— А ты говоришь, что ничего не знаешь о Вендии!

Зем удивил своим рассказом киммерийца. Ничего конкретного о верованиях, обычаях, истории Вендии он ему не поведал. Вместо этого приятель точно дал ему понять, что разобраться в этом всем иноземцу практически не реально. Во всяком случае, находясь в Туране.

И еще одну очень важную вещь можно было почерпнуть из сказанного: в Айодхье лучше будет никому не доверять.

— Это не так и много, — не согласился туранец. — Практически ничего! Сам я в Вендии не был никогда, и все это знаю только понаслышке. А вот люди, бывавшие там говорят, что лишь изнутри можно понять, что такое Вендия. Почувствовать ее дух. Пока ты сам не станешь составной частью всех местных интриг, ты останешься там чужаком, фигурой на чужой доске.

— Что ж, мое назначение кажется мне все более и более странным.

— Не согласен. Я уже говорил, что тот, кто рекомендовал тебя Илдизу, сделал очень правильный выбор.

Какое-то время Конан потратил на то, чтобы успокоить Амьена. Потерявший всякое представление об окружающем мире туранец то и дело срывался на истерику. Все вокруг его пугало, в том числе и огромный незнакомый северянин, пытающийся говорить с ним. Киммерийцу стоило немалых трудов пробиться через эту стену страха и недоверия.

Но, в конце концов, Амьен согласился тихо посидеть в комнате и ничего не трогать, пока Конан «найдет кого-нибудь, кто мог бы ему помочь».

Киммериец даже не надеялся, что разум однажды вернется к туранцу. Тех, кто над ним поработал, такой исход вряд ли бы устроил. Так что, следовало поскорее придумать, как разрешить проблему с Амьеном с наименьшими потерями для сотни.

Было два варианта: во всеуслышанье объявить, что десятник сошел с ума, либо же, наоборот, сделать круг посвященных предельно узким.

Конан отлично видел минусы и того, и другого варианта.

В случае огласки, немедленно пошли бы разговоры о том, что среди туранцев появился второй Хамар. Еще один случай помешательства поданного царя Илдиза за весьма краткий срок настроил бы против солдат чуть ли не всех жителей Айодхьи. Власти Ведиии тоже не остались бы в стороне.

Попытка же скрыть помешательство Амьена могла обернуться еще худшими последствиями. Ведь если кто-то пытается что-то скрыть, вероятно, он это делает не просто так, а руководствуется какими-то тайными умыслами. Подобный вариант уже рождал прямой повод для обвинения туранцев в заговоре против Вендии.

Конечно, Амьена можно было просто убить. Но для Конана это означало поступиться собственной совестью.

Еще раз все обдумав, киммериец пришел к выводу, что лучше будет пока о недуге Амьена не распространяться. Он все еще собирался разобраться в череде последних убийств, а также прочих событий тесно с ними связанных, вроде появления тени и помешательства Амьена. И если в городе все до одного жители начали бы воспринимать туранских солдат как источник угрозы, задача его сделалась бы почти невыполнимой.

Поэтому стоило рискнуть и смолчать.

Выйдя от Амьена, киммериец в первую очередь отыскал Хасана и Масула. Этим двоим десятникам он доверял сейчас больше, чем другим. Ведь кого-то в тайну, все равно, пришлось бы посвятить.

— Н-да, неприятность, — заключил Хасан, глядя на потерявшего рассудок товарища.

Сотник и двое десятников стояли в комнате Амьена и внимательно смотрели на болезного, который в свою очередь не менее внимательно смотрел на свои пальцы.

— Это еще не все, — поспешил «обрадовать» подчиненного Конан.

Он пока рассказал Хасану с Масулом лишь о том, в каком состоянии он обнаружил заменившего покойного Газила десятника.

— Есть еще одна вещь, о которой я очень не хотел говорить, — продолжил он. — Вам тоже лучше будет держать язык за зубами. Вчера утром ко мне приходил Шеймасаи. Он рассказал, что от каких-то своих людей ему стало известно, что один из нас имел встречу с фансигарами. Речь шла об Амьене. Кто такие фансигары вам объяснять надо?

— Нет, сотник, — отозвался Хасан. — Я знаю.

— Я тоже, — подтвердил Масул.

— Тогда мне не нужно объяснять и того, — сказал Конан, — какими неприятностями могло обернуться для нас это известие. Одних только разговоров о связях солдат с фансигарами хватило бы для того, чтобы выставить нас из страны. Если же подозрения в том, что у нас водятся друзья среди почитателей Кали, нашли бы подтверждение, то проблемы у всех нас, не только у Амьена, были бы несоизмеримо большими. Думаю, вы понимаете, как вендийцы могут воспринять недуг Амьена.

— Простые люди решат, что мы точно что-то замышляем, — ответил Масул. — Власти же займутся расследованием, которое нас не просто унизит, а куда хуже…

— Нельзя, чтобы про Амьена узнали, — заключил Хасан. — Я считаю, что даже в сотне никто не должен знать, что он сошел с ума. Так будет безопаснее.

— Я с тобой согласен, — сказал Конан ветерану. — Действовать будем так, как договорились. Никто не должен будет покидать казармы без веских причин. Причем это правило коснется лишь десятников. Простые солдаты будут получать разрешение на выход в столицу лично у меня. Так мы сможем держать ситуацию под контролем.

— Рано или поздно от нас отстанут, — сказал Хасан. — Из казарм благополучию Вендии мы навредить никак не сможем. Дождемся приказа из Аграпура о возвращении в Туран…

— А если до этого времени, — поинтересовался Масул, — вендийцы попросят нас дать им возможность побеседовать с Амьеном? Они ведь могут так поступить, если всерьез подозревают, что он имеет отношение к фансигарам.

— Амьен – болен, — принял решение Конан. — Именно этой версии мы будем придерживаться. Кроме нас троих, никто не должен, что происходит на самом деле. Ты, Хасан, временно примешь командование над остатками десятка Газила. Объяснишь им, что Амьен подхватил какую-то заразную хворь. Я поговорю с Шеймасаи, постараюсь убедить его посодействовать нам. В любом случае, ближе к вечеру я организую визит лекаря к Амьену. Настоящего или актера, разберусь по ходу дела.

Больной тем временем ползал по кровати из конца в конец и с подозрением поглядывал на трех визитеров.

— С ним что делать будем? — спросил у киммерийца Масул и указал на Амьена. —– Сможешь с ним договориться, чтобы он сидел здесь тихо?

— Сомневаюсь, — признался сотник.

— Связать его, — безо всякого пиетета к больному товарищу предложил Хасан. — В рот засунем кляп. Дверь закроем. После того, как «лекарь» его осмотрит, один из нас возьмет на себя обязанность ухаживать за ним.

— И кто же это будет? — с ухмылкой спросил киммериец. Ничего приятного в том, чтобы кормить, поить и убирать за безумцем, он не видел. — Ты или Масул? Я не могу: мне постоянно приходится бывать в городе.

— Мне все равно, — спокойно ответил Хасан. — Могу и я.

— Значит, так и решим, — согласился Конан.

— Но вот насчет того, что тебе постоянно приходится бывать в городе…

Хасан замялся и не договорил.

— Что?

— Ты уверен, что поступаешь разумно? — закончил фразу пожилой десятник. – Я понимаю, что у тебя обязательства перед Шеймасаи и Телидой, но вряд ли они не могут подождать несколько дней.

—– Я не боюсь, — ответил киммериец. Хотя на душе у него было гадко: своим расследованием он подставлял под удар всю сотню. — Всем отсидеться не получится. К тому же, не все вендийцы видят в нас врагов, нельзя терять связи с возможными союзниками.

— Наверное, ты прав, — сказал Хасан.

Чувствовалось, что киммериец не сильно поколебал его уверенность в том, что рисковать и покидать казармы, будет ошибкой. Масул молчал, но Конану казалось, что султанапурец скорее согласился бы с Хасаном, чем с ним.

— Вот и хорошо, — подытожил киммериец и огляделся по сторонам в поисках того, чем сподручнее было бы связать Амьена.

После недолгого обсуждения на веревки пустили шелковую рубашку туранца, предварительно разорвав ее на полосы. Ее же остатки и послужили кляпом.

Длительное время такие путы пленника вряд ли бы удержали, но, во-первых, Амьен пока не сильно рвался на свободу. Во-вторых, после визита лекаря десятника можно было уже без спешки устроить с большим комфортом.

Собирать вместе всех десятников киммериец передумал. Так он только бы привлек внимание к отсутствию Амьена. Ни к чему это было.

Вместо этого Конан обошел оставшихся семерых офицеров, поговорил с каждым из них в отдельности. Объяснил, что в Айодхье творится что-то не совсем понятное, в связи с чем солдатам запрещается покидать казармы. Никого такое решение не удивило. Десятники, похоже, не сомневались, что киммериец подтвердит приказ, ранее отданный Хасаном.

Про Амьена киммериец много говорить не стал, обмолвился, что ему нездоровиться, и что приемник Газила просил его пока не беспокоить.

Настроение у десятников, как показалось киммерийцу, было нормальным. Если кто и нервничал из-за слухов об излишнем внимании вендийских стражей к сотне почетного сопровождения, то никак этого не показывал.

Сам Конан тоже несколько приободрился по сравнению с тем состоянием, в котором он пребывал, когда обнаружил, что Амьен не помнит ничего о себе.

В том, что ничего страшного с сотней в ближайшее время не случится, киммериец был уверен. Они с Хасаном и Масулом сделали все, чтобы оградить отряд от неприятностей. Конану оставалось жалеть лишь о том, что он теперь не сможет рассчитывать на помощь своих солдат.

Но, по крайней мере, он не дал разыграть своим противникам никаких гадких комбинаций с сотней. Пока была ничья.

Из казарм киммериец направился в посольство.

Предстояло объясниться с Шеймасаи по поводу Амьена. Киммериец даже не мог себе представить, как отреагирует посол на известие о постигшем десятника безумии.

— Единственное, что точно — будет кричать.

Конан усмехнулся своему мрачному умозаключению.

Время постепенно приближалось к вечеру, а надо было еще навестить Телиду. Именно там киммериец планировал собрать наибольший урожай новостей.

Вообще от событий просто шла кругом голова.

— Сотник, еле тебя догнал! — неожиданно рядом с киммерийцем возник Бернеш. Десятник возник сзади Конана и опустил тому руку на плечо, привлекая к себе внимания. Вид у бастарда был, как всегда, самый бесшабашный. — Ты научился ходить по их улицам, как самый настоящий вендиец. Как только умудряешься ни на кого не натыкаться?! Я вот, за тобой пока гнался, чуть было корову не сбил, представляешь?

— Скорее, она тебя сбила бы, — не удержался киммериец от того, чтобы уточнить. — И зачем ты за мной шел? Я же только что отдал прямой приказ, чтобы никто не показывал носу из казарм.

— Без веской необходимости, — поспешил заметить Бернеш. — Пошли куда-нибудь отойдем с центра улицы.

Конан не стал спорить. Они завернули в закуток, образованный двумя домами, между которыми зачем-то возвели стену. Там была тень, и не было народу.

— У меня как раз была веская необходимость, — заверил киммерийца бастард. — Я хотел переговорить с тобой.

— Я думал, мы только что беседовали, — Конан не понимал, что могло подтолкнуть Бернеша к тому, чтобы подкинуть казармы. Бастард, конечно, всегда воспринимал приказы с несвойственной большинству солдат прохладцей, но просто так, чтобы покрасоваться, он нарушать бы их не стал. Должна была быть какая-то причина. — Ты не выказывал никакого недовольства моим запретом.

— Потому что я боялся, что нас могут подслушать, — заявил туранец. — Здесь я себя чувствую себя не в пример свободнее. Ты же не думаешь, что Хамар был единственной паршивой овцой в нашем стаде?

Откровенность Бернеша покоробила киммерийца. Конан никак не ожидал, что тот с подобной прямотой начнет обличать своих товарищей. Предположение бастарда казалось сотнику весьма разумным, он и сам пришел к подобным выводам. Правда, Конан знал про Амьена и фансигаров, а вот Бернешу это не должно было быть известно.

Вообще, поступок бастарда наводил на определенные размышления. Если не сказать больше – подозрения.

— Предлагаешь это обсудить? — жестко сказал Конан. Отвечать на вопрос десятника он не стал.

— И не только это! — не смутился Бернеш. — Ты же ищешь что-то. Тех, кто убил нашего посла? Или, может быть, того, кто околдовал Хамара?

— Ты хоть понимаешь, что ты говоришь? – спросил киммериец.

Десятник целенаправленно переходил рамки дозволенного. Наверняка в сотне шептались о том, чем вызваны столь частые отлучки северянина в город: вряд ли Конан казался солдатам просто любителем светской жизни. Но вот так открыто на эту тему с киммерийцем никто не решался заговорить. Даже Шеймасаи был более обходительным.

— Отлично понимаю, сотник, — сказал Бернеш. — Я ставлю тебя перед выбором. Либо ты сочтешь меня другом и союзником, и мы продолжим наш разговор. Либо решишь, что я не достоин доверия, и отправишь назад в казармы, приказав Хасану и Масулу за мной приглядывать.

Десятник, как часто это уже оказывалось, был совершенно прав. Он, именно что, поставил Конана перед жесткой дилеммой. Правда был еще третий вариант, о котором Бернеш не упомянул: киммериец мог посчитать его этой самой паршивой овцой, но не отсылать прочь, а, напротив, как говорит вендийская поговорка о врагах, приблизить к себе.

Северянин подозревал, что об этом третьем варианте Бернеш умолчал сознательно, предлагая Конану самому до него додуматься.

— Какая мне польза будет с тебя? — киммериец тоже решил играть показательно открыто.

— Двум людям куда сложнее отвести глаза, чем одному, — ответил бастард. — Если кто-то тебя обманывает, мне будет куда проще различить ложь, ведь я смогу судить о вещах беспристрастно. Еще я достаточно умен, чтобы дать тебе при случае разумный совет. Один могу предложить прямо сейчас.

— Давай, — сказал Конан.

Он решил, что определиться с тем, стоит ли посвящать Бернеша в ход расследования или нет, после того, как поговорит с Телидой. Если туранец был агентом их врагов, привести его к вдове было бы непростительной ошибкой.

— Ты сделал очень большую глупость, — начал Бернеш, — когда приказал солдатам не покидать казармы. Наши люди будут в доме, как в ловушке. И я думаю, что очень скоро ее захлопнут. Правда, к сожалению, не имею никакого представления о том, как это будет сделано.

— Здесь ты не прав, — можно было просто принять слова бастарда к сведению и смолчать, но киммериец не видел в этом смысла. Ему скорее было интересно последить за ходом мысли Бернеша. — Ты ведь заметил, как изменилось к нам отношение со стороны стражи?

Внезапно Конану пришла в голову мысль, что сам-то он ничего такого не замечал. Об излишней внимательности со стороны вендийцев он знал только со слов. Интересно было бы, если б Бернеш сейчас сказал, что ему кажется, что все как прежде…

— Да, от нас явно ожидают какого-то выпада против Вендии, — «разочаровал» киммерийца десятник.

— Не разумно ли сделать все, чтобы не оправдать их ожидания? — не без доли сарказма спросил Конан.

— Ожидания кого? — переспросил Бернеш. — Стражей?

Киммериец понял, что имел в виду бастард.

Вендийцы получили приказ следить за туранцами, им дали понять, что от подданных Илдиза следует здесь и сейчас ждать неприятностей. Конан боялся, что среди солдат есть тот или те, кто пожелает организовать провокацию. Своим последним распоряжением он постарался лишить их этой возможности.

Бернеш же намекал на то, что сотник напрасно исходил в своем расчете из того, что стражи получили насчет туранцев верные сведения. Тот, кто отдавал им приказ, мог желать именно припугнуть сотню. И тогда они, как послушные марионетки, точно отреагировали на все движения кукловода, запершись в казарме.

Но Бернеш ничего не знал про Амьена… Возможность для организации провокации у противников туранцев имелась просто замечательная.

— Мне виднее, — не стал вдаваться в детали Конан.

— Ты что не видишь, что нас подтолкнули к этой ошибке? — Бернеш почти перешел на крик. Похоже, до этого момента он верил, что Конан встанет на его сторону. — Кто-то разыгрывает в Айодхье свою партию, и нас рано или поздно принесут в жертву. Мне за себя страшно, но я просто так не дамся. Но наших людей скоро сметут с доски, не спрашивая, что они об этом думают. К этому же все идет! Сначала был Хамар…

— Достаточно! — оборвал туранца сотник. — Мы поговорим обо всем, я обещаю. Сегодня вечером. Но сейчас у меня дела.

— Отсылаешь назад в казармы? — с долей разочарования произнес Бернеш.

— Не хочешь оставаться там – не надо, — смилостивился Конан. — Я тебя врагом не считаю. Так что, можешь находиться, где хочешь. Но вечером как угодно, любым способом, дай знать, где тебя найти.

— Хорошо, сотник, — сказал бастард. — До вечера.

Сотник кивнул на прощанье, вернулся на основную улицу и растворился в толпе.

— Кром! — выругался Конан. — И что с ним делать?

Сам киммериец пока не спешил покидать уютный закуток. Ему хотелось немного подумать в тишине и покое.

Ему вспомнились былые опасения, что посещали его, когда он с сотней только отправился в путь в Вендию. Он ожидал, что окажется совершенно один в чужом мире, что рядом не будет никого, кто согласится ему помогать. Конан не представлял, как в такой обстановке сможет исполнить поручение Илдиза.

На деле же оказалось, что его фигура стала пользоваться определенной популярностью. И если в первые седмицы это была исключительно его заслуга, что он сумел наладить хорошие отношения с Телидой, познакомился с Рамини, изучил нравы и обычаи вендийцев, то в последнее время киммериец, сам того не желая, оказался в сфере интересов весьма большого числа людей.

Кто-то пытался его убить, кто-то подослал к нему тень, кто-то отдал приказ следить за его людьми. И этих «кто-то» набиралось еще очень много…

Вот так он и попал в ту ситуацию, о которой говорил ему Илдиз. Император отдавал должное умению киммерийца выпутываться именно из таких положений: со всех сторон враги, чьи силы и возможности несоизмеримо больше, чем у Конана, выхода не видно, а время летит вперед с огромной скоростью, грозя утопить северянина в бездне происходящих вокруг перемен.

Могли ли туранцы предвидеть такое развитие событий в Айодхье?..

Тут Конан мысленно влепил себе затрещину. Нет, не о том он думал!

Бернеш интересно оценил поведение стражей и причины, его породившие. В его словах о том, что сотника подвели к решению ограничить сообщение солдат с внешним миром, имелся смысл. Даже очень много смысла. Весь вопрос был в том, как оценивать его слова: был ли это глас друга или голос недруга?

Бастард точно сказал: киммерийцу предстояло сделать жесткий выбор. Либо он верит Бернешу, либо нет. Ошибка могла стоить жизни и Конану, и его людям.

Он знал о Бернеше не так и много. Его отец был знатных кровей, мать же была дочерью бедного гончара из Аграпура. Ничего больше про родителей десятника киммерийцу известно не было, ни их имен, ни того, в каких отношениях они состояли с сыном. Про свое детство и юность Бернеш тоже никогда не рассказывал.

Карьера его в войсках Илдиза складывалась весьма необычно. Учитывая, в скольких сражениях на суше и на море успел побывать Бернеш, ему надлежало бы уже ходить в сотниках или даже тысяцких. Причина же того, что он пребывал лишь в десятниках была до банальности просто: бастард в солдатах служил только два с небольшим года. Но за них он и успел побывать во всех своих кампаниях. Складывалось впечатление, что он сознательно желал не упустить ни одной битвы.

В бою Конан Бернеша не видел. На тренировках он демонстрировал неплохое владение саблей и луком, но не более того. Кровожадности за ним также никто не замечал. Так что киммерийца сильно мучил вопрос: чем именно занимался бастард во всех свих бесконечных битвах. Явно, что в первые ряды не лез…

Вдобавок ко всему Бернеш хорошо знал вендийский.

Странная личность…

… но люди из тайной службы заверили киммерийца, что среди десятников нет никого, кому нельзя было бы доверять. А Бернеша-то они наверняка проверяли с особой тщательностью.

И если он и вправду был другом, то все его качества вкупе с весьма нетипичным взглядом на вещи вокруг Конану в его расследовании очень пригодились бы.

Что ж, тяжелый выбор…

В конце концов, киммериец его сделал.

— Вечером разыщу Бернеша и расскажу ему все, что знаю, — объявил он для самого себя. После небольшой паузы все же поставил одно условие. — Если доживу до вечера.

Особенно актуальной эта мысль становилась с учетом того, что обязанности посетить Шеймасаи с киммерийца никто не снимал.

Потихоньку посылая небесам проклятья за их неблагодарность, Конан покинул уютный тенистый уголок и продолжил свой путь в людском море. Он и впрямь за последние дни научился неплохо лавировать в потоках забивающих собой все улицы Айодхьи людей, носилок и коров.

Либо, наконец, у Конана образовалась привычка, либо же из-за свалившихся на него неприятностей он сам неосознанно начал требовать от себя не допускать слабостей ни в чем, даже в мелочах.

По пути киммериец старался тайком наблюдать за стражами: будут ли они проявлять к его персоне какое-то особое рвение. Открытого неприятия заметно не было, но все же взглядами Конана провожали весьма внимательными.

Значит, в самом деле, подозрения Хасана и Масула имели под собой почву.

Стражи раджи Айодхьи Нараина получили приказ следить за туранцами. Киммерийцу очень хотелось бы узнать, кто именно отдал это распоряжение. Одно конкретное имя.

Вот так возникла и еще одна причина сожалеть о гибели Сатти. Тот был ни много, ни мало тысяцким, и его можно было уговорить, несмотря на все его принципы, узнать, кто именно так интересуется сотней.

Теперь друзья у киммерийца оставались лишь среди стражей повелителя, если, конечно, Тхана можно было считать другом.

Стражи раджи и стражи повелителя…

Киммериец вдруг понял, что проглядел одну важную деталь. В общей суете он совершенно забыл о взаимоотношении людей, служивших повелителю и служивших радже. Их интересы не всегда были общими. Что если стражи повелителя остались лояльны к туранцам?

Стоило помнить о такой вероятности. Тот же Сатти считал, что киммерийцу не повредит поговорить с Тханом.

Но прежде предстояло выдержать разговор с новым посланником Турана в Вендии.

У входа в посольства люди Шеймасаи – туранцы, что прибыли с ним из Аграпура, и вендицы, набранные в охрану посольства здесь в Айодхье, привычно одарили Конана взглядами, в которых явно читались подозрение и неприязнь. Киммерийцу было интересно, чего им такого плохого рассказывал о нем Шеймасаи.

— Посол на месте? — для порядка осведомился у охранников Конан.

— Вам назначено? — в ответ спросил один из вендийцев.

Конан посмотрел на него, как на последнего идиота. Коим охранник, судя по вопросу, и являлся.

— Гонец с известием не приходил? — спросил северянин. — С просьбой принять меня. Колокола два назад.

Часть охранников явственно заскрипела зубами.

— Нет, не приходил, — вендиец, в отличие от товарищей, попался крепкий.

— Значит, мне не назначено! — рявкнул Конан. На него и так проблем навалилось больше, чем мог бы выдержать нормальный человек, так еще и болванов вокруг меньше не становилось. — На месте посол?

— Да.

Это влез в разговор один из двух присутствовавших у ворот туранцев.

— Благодарю.

Киммериец представил, что было бы с Шеймасаи, если бы кто из солдат решил поинтересоваться у него, назначил ли ему киммериец встречу или вздорный туранец приперся просто без предварительной договоренности. От казарм, наверное, и камня не осталось бы.

Сам Шеймасаи как-то заметил, что киммериец в посольстве второй человек. Конан выставлять напоказ свое положение не любил, но одно дело – позволять определенные вольности тому же Бернешу, и совсем другое – терпеть хамство со стороны посольской прислуги.

Во дворе посольства толкущегося народу за последние дни прибавилось. То ли Шеймасаи вплотную приступил к выполнению обязанностей посла, то ли неприятности, постигшие сотню, коснулись и его.

Больше препятствий на пути движения киммерийца к комнате, в которой обычно трудился Шеймасаи, никто ему не чинил. Лишь перед входом охранники вежливо попросили сотника оставить у них все оружие. Вежливо!

Впрочем, внутри дворца откровенных грубиянов Конану не встречалось. Разумеется, за исключением владельца этого самого дворца.

— Что-то ты не спешил ко мне на встречу, — поприветствовал Шеймасаи Конана, когда тот в сопровождении охраны вошел к нему в комнату. Охранникам же адресовалась вторая часть послания. — Все в порядке, оставьте нас наедине.

Киммериец дождался позволительного жеста со стороны посла, разрешившего присаживаться, куда гостю удобно будет. Конан выбрал стул прямо перед столом Шеймасаи. Стол, как обычно, был просто завален бумагами.

— Я говорю абсолютно серьезно, — продолжил посол. — Я ждал тебя раньше. Не тебя, так хоть каких-нибудь известий о той проблеме, что я говорил вчера!

Несмотря на раздраженный тон, Шеймасаи держал себя в рамках приличия. Киммериец ожидал худшего.

— Амьена долгое время мы не могли найти. Он пропал сразу после вашего визита, — киммериец не знал, насколько его слова соответствовали истине. Когда именно Амьен покинул сотню, чтобы возвратиться в нее уже безумцем, северянину не было ведомо. — Сейчас он на месте, сидит связанный у себя в комнате. Но с ним есть одна весьма серьезная проблема.

— Говори уже! — поторопил киммерийца посол.

— Он сошел с ума, — сказал Конан, после чего поспешил пояснить свои слова, предупреждая вопросы, уже готовые сорваться с языка Шеймасаи. — Амьен не помнит ничего ни о себе самом, ни о мире вокруг. Он сейчас словно новорожденный ребенок.

— Замечательно, сотник, — произнес посол. И снова его реакция показалась Конану удивительно спокойной. — Именно такого паршивого результата следовало от тебя ожидать.

— Я хотел попросить у вас мага, — Конан решил воспользоваться ситуацией, пока Шеймасаи пребывал не в столь скверном как обычно состоянии духа. – Пусть он осмотрит Амьена. Надо убедиться, что он нас не разыгрывает. К тому же, есть небольшой шанс обнаружить следы воздействия на его разум.

— Ничего он не найдет, — ответил Шеймасаи. — Но проверить – пусть проверит.

После этих слов посол поднял голову и посмотрел в глаза киммерийцу. Все время до этого взгляд Шеймасаи блуждал где-то среди бумаг и письменных принадлежностей на его столе. Лишь срываясь на крик, он на миг поднимал очи. Но так внимательно и долго до этого момента он собеседника не разглядывал.

— Ты спрашивал меня о людях, – проговорил посол, – что рассказали мне о встрече твоего человека с фансигарами. Хочешь знать, что с ними стало?

— Хочу, — киммериец не стал высказывать никаких предположений, боясь спугнуть решившегося на откровенность Шеймасаи.

— Они мертвы, — сказал туранец. — Погибли в пьяной драке. Странно, не находишь ли?

— Вряд ли совпадение, — заключил Конан.

— Вот и я так думаю, — согласился с ним посол. — Есть еще, чем меня обрадовать?

Последнее предложение Шеймасаи произнес в обычном холодно-презрительном тоне. Время откровений кончилось. Все вернулось на круги свои.

— Больше ничего, — соврал Конан. — Я еще раз поговорю с Телидой, попрошу ее ускорить сборы. Боюсь, что история с Амьеном может иметь продолжение.

— Ты не думал о том, что будет лучше его убить? — озвучил Шеймасаи немой вопрос, уже долгое время висевший в воздухе. — Сумеешь избавиться от тела? С живым Амьеном у нас может возникнуть немало проблем.

— Я не буду я его убивать, – заявил Конан и, чтобы прекратить дальнейший спор, добавил. — Тем более, солдаты мне не позволят.

— Можно было бы рискнуть сделать это незаметно, — не сдавался Шеймасаи, но в итоге махнул рукой. — Ладно… С мертвецом тоже неприятности могли бы возникнуть.

— Он жив, посол, — напомнил Конан. — И будет жить, сколько отпустит ему Эрлик. Так что вдаваться в пространные рассуждения о минусах его пребывания на Серых Равнинах я не собираюсь. Как не собираюсь позволять вам его туда отправить. Лучше скажите, как мне поступать, если ко мне придут вендийцы и потребуют его выдачи.

Посол обхватил голову руками и начал раскачиваться взад-вперед. Потом внезапно остановился и ударил кулаком по столу.

— Одни неприятности! — провозгласил он. — От тебя одни неприятности, сотник! Как поступить? Как поступить? Не знаю я, как поступить. Наложите все на себя руки. Может, тогда они устыдятся и отстанут от нас.

— Превосходный вариант, — похвалил посла Конан. — Я обязательно донесу ваше предложение до солдат. Быть может, они согласятся.

— Шел бы ты отсюда, — посоветовал Шеймасаи киммерийцу.

Северянин советом пренебрегать не стал. Поднялся и неспешно побрел к двери.

— Не отдавай им Амьена, — вдруг сказал Шеймасаи. Киммериец к тому времени был уже готов переступить порог комнаты. — Тяни время. Они будут обязаны обратиться ко мне. Тогда что-нибудь придумаем.

Отвечать киммериец не стал.

В коридоре охранники все с той же показной вежливостью вернули Конану оружие. Оставаясь при этом столь же безмолвными, как и всегда

Конан уже второй колокол сидел в своей любимой комнате с водопадами.

Шум воды и пение птиц ласкали слух, заставляя забыть о насущных тревогах. Вкусная еда и холодное вино тоже немало помогали киммерийцу в том, чтобы обрести расслабиться и утраченное чуть ранее душевное равновесие.

Этим утром Шеймасаи в честь очередной расправы над одним из браминов, вкупе со всем семейством и слугами, удостоил казармы своим визитом. Дело в том, что нескольких туранских солдат, в том числе и киммерийца, видели рядом с местом трагедии. Как раз незадолго до того, как произошло убийство. Посол никак не мог оставить подобное без внимания и явился высказать свое мнение по поводу этого совпадения.

Но то, и в самом деле, было совпадение.

Храм Кришну изъявил желание преподнести дар императору Илдизу. Храма Эрлика в Вендии не было, и жрецы его, обитавшие на территории посольства, весьма редко снаряжали караваны в Аграпур. И передавать подарок через них вендийцам показалось глупо. Пришлось искать иной выход.

Вскоре кришнаиты прознали, что туранский сотник интересуется верованиями вендийцев, к тому же вскоре ему предстояло вернуть в столицу империи. Потому жрецы и обратились напрямую к Конану с просьбой нанести к ним визит и забрать подношение. Делалось все это без ведома Шеймасаи.

Киммериец подозревал, что тот из нелюбви к персоне сотника и зависти, что обратились не к нему, мог бы отказаться от дара. А Конану для удачного завершения миссии, возложенной на него Илдизом, нужны были хорошие отношения с представителями одной из высших каст браминов, а не испорченные беспочвенным отказом.

О визите в храм Конан доложил бы Шеймасаи спустя какое-то время, но сделать этого не успел. Так уж получилось, что через колокол после того, как туранцы, возвращавшиеся из храма вместе с подношением, прошли аккурат мимо дома несчастного четвертого брамина, пострадавшего от рук неведомого убийцы, его там как раз и начали убивать.

Посол никак не желал верить, что это было просто совпадение. В убийстве он, слава Эрлику, никого из солдат не додумался обвинить, но в неких злокозненных умыслах против Турана и него лично все же заподозрил.

Долго ходил по казармам. Кричал на Конана, на солдат, ходивших вместе с ним в храм Кришны, на оставшихся солдат и снова и снова на Конана.

Когда Шеймасаи наконец убрался восвояси, киммериец объявил солдатам, что те на сегодня свободны, кроме десятка, дежурившего по казармам. Также порекомендовал всем хорошо отдохнуть с настойкой и девушками, чтоб поскорее забыть «крикливого осла».

Сам северянин, выбирая куда ему отправиться, счел, что самым правильным будет нанести визит Телиде. У Рамини, конечно, можно было отдохнуть не только душой, но еще и телом. Но все же вчера случилась очередная резня, которая могла иметь самое прямое отношение к миссии Конана, и у вдовы можно было разжиться последними известиями.

Помимо новостей об убийстве, коих набралось не так и много, Конан получил у Телиды вдоволь вина и превосходных кушаний.

За беседой же киммериец, как он того и хотел, забыл и про Шеймасаи, и про его нелепые обвинения.

— Интересно все-таки, когда они остановятся? — спросил киммериец.

За прошедшее время он уже успел выяснить, что подробностей убийства Телида практически не знала. Стражи после того, как второго брамина с семьей препроводили на Серые Равнины, стали на редкость скрытными. Не то что туранцев на место преступления перестали пускать, среди своих установили очень узкий круг тех, кто получал хоть какие-то маломальские сведения о ходе расследования.

Все, что поведала киммерийцу вдова, она узнала из слухов, со слов тех, кто находился неподалеку от места убийства. Ничего такого, к чему можно было бы применить характеристику достоверные сведения.

Якобы покойный брамин собирался провести у себя дома церемонию поклонения одному из погибших богов, якобы его слуги, проводившие изыскания в джунглях полуденной Вендии, обнаружили нечто ценное, и как раз вчера хозяин получил от них соответствующую депешу, якобы брамин недавно серьезно повздорил с раджой Нараином, и тот имел на него серьезный зуб. Ну, и прочая чепуха.

Вообще для вендийцев, которые предпочитали жить исключительно своей дхармой и напрасно не лезть в дела ближних, породить подобное количество слухов было деянием, соизмеримым с подвигом.

— Снова ты говоришь «они», — попеняла киммерийцу Телида. — Не желаешь верить, что убийца действует в одиночку?

— Не то что не желаю — не верю, — заявил Конан. — Ну, как один человек может перебить столько народу? Я бы и то не справился со всеми этими вендийцами.

— Положим, сотник, ты – человек нормальный, — рассуждала вдова. — А наш с тобой убийца – безумец. Мне, к примеру, это ясно, как светлый день. Тебе не доводилось слышать, что люди ненормальные обладают нечеловеческой силой и ловкостью?

—– Отчего же… Не только слышал, но и сталкиваться имел несчастье, — сказал северянин. — Потому, ты уж извини, мне твои слова и кажутся глупостью. Эти вояки, объевшиеся мухоморов или другой какой дрянью обпившиеся, помимо того, что были сильны как демоны, так они еще не соображали ничегошеньки. Представь, несется на тебя такой дурак, мечом во все стороны машет, а глаза у него пустые-пустые. У собаки и то больше соображения наберется, чем у этих. А те, кто браминов убивает, делают это как раз очень продумано. Это ж надо суметь, чтоб за четыре раза ни одного человека в доме не упустить и посторонних при этом не потревожить!

— Умелый, хорошо обученный безумец, — не сдавалась Телида.

— А вот таких я уже не встречал, — парировал Конан.

— Ну, хорошо, — тихо произнесла вдова. Киммериец понял так, что ей таких талантливых дураков тоже повидать не довелось. — Как же тогда объяснить твои слова, что все покойники в доме первого брамина на Серые Равнины были отправлены одной рукой и одним клинком?

— Это не я говорил, а вендийский тысяцкий, — уточнил киммериец. — Он вполне мог ошибиться. Более того, он мог сделать это специально, чтобы сбить нас с Шеймасаи с толку.

— Какой ему с этого прок? — спросила Телида.

— Понятия не имею, — признался киммериец. — Это – Вендия, здесь, как мне объясняли, от людей не следует ожидать поступков понятных и легко объяснимых.

— Тоже мне абориген! — рассмеялась вдова.

— Кто-кто? — не понял Конан.

— Местный житель, — объяснила Телида. — Ты только что появился в Айодхье, а уже пытаешься рассуждать как заправский вендиец.

— Так я не прав?

— Наверное, прав. В чем-то…

— Ну, вот.

Конан остался доволен тем, что одержал маленькую победу. Ему льстило сознание того, что он постепенно начал проникаться вендийскими реалиями.

Незадолго до того, как отбыть из Аграпура, он в одной из столичных таверн замечательно посидел со своим хорошим товарищем из тайной службы и тот сказал ему, что Вендию можно узнать, лишь погрузившись с головой в водоворот местных интриг. Конан чувствовал, что он, если так можно выразиться, «уже попробовал воду».

— Ты, кажется, о чем-то спрашивал, — напомнила Телида. — Я увела разговор в сторону и забыла. Извини.

— Я говорил о том, что понятия не имею, когда кончатся убийства, — сказал киммериец. — Сначала, помнишь, мы с тобой думали, что власти вот-вот обнаружат убийцу. Слишком уж много тот дел натворил, обязан был следы оставить. Потом второе убийство было, потом третье. Но стражи все ловили и ловили негодяя, и мы здесь все так же сидели и ломали себе головы. Вот я и задумался, когда браминов перестанут резать.

— К чему ты ведешь?

— Что случится раньше: кончатся «нужные» брамины или все же власти схватят убийц?

— Вот как ты вопрос ставишь! Хорошего же ты мнения о нашей страже…

— Они сами заставляют так к себе относиться. Даже в Шадизаре не допустили бы, чтобы в их городе подобное непотребство творилось: это ведь не просто убийства, а самая настоящая резня. Для властей это как плевок в лицо. А толковой реакции я пока так и не увидел.

— В начале ты неплохо отзывался о том тысяцком, что водил вас по первому дому.

— Мне показалось, что он умен. Но раз он допустил еще три подобных нападения, значит, расследование он ведет весьма паршиво. Не удивлюсь, если его уже отстранили. Зря вендийцы отказались от нашей помощи. У меня в сотне десятник – бывший сыскарь. Таких еще поискать надо, любого вора мог достать, дай ему только достаточно времени и толковых людей в подручные. Да и я чего-нибудь бы во всех этих убийствах углядеть сумел, за что можно было бы в поисках зацепиться.

— Весьма самоуверенно. Позволь тебя заверить, сотник, что у вендийцев немало толковых стражей, которые готовы Айодхью верх дном перевернуть, чтобы убийцу найти. Только тот им пока не дал ни единого шанса. Иначе был бы уже пойман.

— Либо убийца им шанса не дал, либо кто-то среди стражей делает все так, что шансами воспользоваться не удается.

— Все еще убежден в заговоре? Намекаешь, что стражи не совсем чисты? Поэтому они, наверное, и не пожелали привлекать к расследованию тебя и твоего десятника?

Тут киммерийцу надоело ходить вокруг да около. У него в голове родилось весьма конкретное предположение, с которым он пока к Телиде не обращался. Стоило попробовать и посмотреть на реакцию вдовы.

— А могут это быть фансигары? — спросил Конан.

— Гляжу тебя сегодня бросает в крайности, — ухмыльнулась вдова. —– Впрочем, я была уверена, что однажды ты фансигаров упомянешь. Интересно, кто о них тебе рассказал… И насколько подробно.

— Знать половину – не знать ничего? — попытался угадать мысли Телиды киммериец.

— Вот-вот, — кивнула вдова. — Особенно, когда разговор идет о вещах сложных и весьма запутанных.

— Надеюсь, что знаю чуть больше, чем половину.

— Надейся.

— Я же говорил тебе, что больше всего меня поражает в этих убийствах – это их организация. Исполнено все просто идеально. Разве это не довод в пользу того, что это фансигары?

— А ты хоть догадываешься, сколько наберется доводов «против»?

— С удовольствием послушаю, — киммериец предложил Телиде продолжать. — Я же не стремлюсь в чем-то убедить тебя. Мне хочется найти убийц.

— Начнем с того, сотник, — сказала вдова довольным тоном. Так уж сложилась, что ей выпала участь разбивать в прах версии киммерийца о возможном злодее или злодеях. И она, похоже, уже начала получать удовольствие от этой своей деятельности, — что не обнаружено ничего, подчеркиваю, совершенно ничего, что указывало бы на ритуалы жертвоприношения Кали в домах покойных браминов. Ни одну из жертв не задушили. Это же прямое нарушение всех традиций фансигаров! Кровь из несчастных не выпускали, кроме той, что сама натекла из ран, имущества не похищали. Мне не доводилось слышать, чтобы фансигары действовали подобным образом.

— Я слышал, что они не столь закостенелые в деле соблюдения традиций, как остальные вендийцы?

— Они, конечно, стоят ближе к нам, людям с заката, но не до такой степени! Если эти убийства их рук дело, то они просто наплевали на все заветы Кали. Не может быть…

— Скажем, не на все, — возразил киммериец. — Ни одно резни не было в пятый день седмицы, зато три случились на четвертый день.

— Вот это как раз совпадение! — не согласилась Телида. — Точно так же можно взять и принять на веру слова Шеймасаи, о которых ты мне только что вещал. Сколько раз твоих солдат видели рядом с местом убийства? Те же три раза! Последний раз, между прочим, ты сам был среди них. А после того единственного случая, когда никого из туранцев рядом не углядели, ты со своим солдатом уже спустя колокол был на месте драмы. Какие выводы можно сделать?

— Печальные, — киммериец изобразил на лице смущение.

— Но все, кроме нашего любезного посла, понимают, — продолжала Телида, — что строить на основании этого совпадения обвинения против туранцев – бред. Вот зарежут пятого и шестого брамина вдалеке от твоих солдат и даже Шеймасаи не вспомнит своих прежних слов. Так же и твои «закономерности» в убийствах наверняка очень скоро испарятся.

— Я и не опираюсь на то, что убийцы браминов строго следуют какой-то традиции, — не стал спорить киммериец. — Но думаю, что если это все-таки фансигары, они, пока это возможно, будут пытаться следовать своим ритуалам. Задушить шелковым платком и пустить кровь жертве – это те обряды, которые дали бы стражам прямую указку: ищите фансигаров.

— Красиво рассуждаешь, — признала Телида. — Тебя послушать, так ты у нас на закате всех убийц бы переловил. Даже самых хитроумных. Я это я тебе совершенно серьезно говорю. А вдвоем с тем десятником вам бы и вовсе равных не было.

— К чему ты это? — спросил киммериец.

Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что Телида иронизирует над ним.

— К тому, что ты не прав, — сказала вдова. — Только убедить тебя в этом будет тяжеловато. Дело не в том, что твоя логика не пригодна для Вендии. Ты верно говоришь, что фансигары способны отступить от традиций. Они весьма могущественны, среди джемадаров немало очень умных людей. Им было бы под силу организовать и осуществить все эти убийства. Но они этого не делали. Твоя беда, Конан, в том, что ты не видишь грань. Ты не понимаешь того, что хоть фансигары и способны зайти далеко в своих допущениях, но столь далеко они никогда не зашли бы.

— Предлагаешь поверить на слово? — спросил Конан.

— Других вариантов нет, — ответила Телида. — Фансигары – это часть местной культуры. Ее же важно не просто научиться понимать, а еще научиться чувствовать. Вендийцы, несмотря на все интриги, что они плетут, умудряются поддерживать свое общество в равновесии. Чье-то положение улучшается, чье-то ухудшается, кого-то время от времени казнят, но серьезных потрясений здесь уже очень давно не было.

— Разве бывает дхарма бунтаря? — поинтересовался Конан.

— Шутишь? — с сомнением произнесла Телида.

— Немножко.

— Думаешь, у ведийцев нет склонности к государственным переворотам? Возможно. Но, все равно, местная культура чрезвычайно уравновешена. Все тянут за края одного одеяла, но никто не стремится его порвать.

— Одеяло — это власть?

— Скорее, влияние. Власть — это власть правителя, земная власть. А в Вендии слишком много повязано на духовных началах, на касте, на вере в богов.

— И фансигары хоть и не чураются некоторых закатных методов, но не забывают соблюдать это равновесие?

— Именно! Фансигары действуют так, как и должны, по общему мнению, действовать фансигары. Все знают, что они способны отойти от своих традиций. И они знают, что все знают. И отступают от традиций ровно настолько, насколько все считают, что они способны.

— Путано.

— Наоборот, очень просто. Все вендийцы знают, что это не фансигары. Тебе остается только поверить.

— Ладно, пусть это не они. А способны они на такое допущение: могут они просто помогать убийцам за определенную плату? Не делать всю работу, а только создавать необходимые условия?

— И как ты себе это представляешь?

— Тебе обрисовать?

— Нет, постой. Я сначала все-таки тебе кое-что объясню. Фансигары – это не тайная служба. У них иная суть, иное внутренне построение. Ты представляешь их монолитом, а они не монолит. Они чем-то подобны живому организму. У них есть множество джемадаров, каждый из которых обладает большим или меньшим талантом, влиянием, возможностями. Часть из них питает симпатию друг к другу, а часть враждует, но все они делают общее дело. Во славу своей богини. Про фансигаров говорят: умные, хитрые, осторожные. Знаешь к кому это относится? К сотхи и к лучшим из джемадаров. Но большинство фансигаров бхутоты и шамсиасы, тупые и безграмотные. Шудры! Беднейшие из них. Они фанатично преданы делу и своим джемадарам, но способны лишь исполнять команды. Теперь ответь мне, как фансигары могли поспособствовать тому, кто убивал браминов?

— Получается, убить они могли, — рассуждал Конан. — У них есть те, кто способен выследить жертв и составить план. Есть те, кому под силу его осуществить. Правильно?

— Правильно, — согласилась Телида. — Если бы они захотели препроводить всех этих браминов на Серые Равнины, то, скорее всего, со своей задачей справились бы. Но при этом не стали бы таиться.

— А вот помочь настоящим убийцам, — продолжал киммериец, — они, значит, не могли. Потому что с одной стороны фансигары скованы своими традициями, а с другой – нехваткой по-настоящему умелых людей. Бхутотов и шамсиасов они не решились бы использовать для помощи тем, кто орудовал в доме, так как их участие могло быть истолковано, как поклонение Кали, а обряды соблюсти не было никакой возможности.

Конан говорил и одновременно смотрел на вдову посла, ожидая от той одобрения его слов или наоборот развенчания его в неправоте. Телида слушала и мерно кивала головой.

— Нить рассуждений ты уловил, — произнесла она. — Если бы фансигары увидели в смертях браминов выгоду для себя или кто-то сумел бы убедить их в том, что она есть, даже тогда они не смогли бы оказать толковую помощь своим друзьям или нанимателям. От джемадара, который бы составил хороший план или нашептал бы на ушко сотникам и тысяцким стражи нужные слова, проку было бы не больше, чем от того же сотхи, который мог бы проследить за кем угодно и втереться в доверие к любому врагу. Убийце нужно было бы не это. Все, что ему требовалось, это возможность спокойно делать свое дело. Чтобы никто не вышел из дворца и не вошел туда до тех пор, пока он не закончит свой кровавый труд. Согласись, фансигары были бы ему здесь ни к чему.

— Пожалуй, соглашусь, — улыбнулся Конан. — Ты просто не оставляешь другого выбора.

— Поверь, я делаю это не специально, — Телида ответила киммерийцу виноватой улыбкой. — Ты постепенно начинаешь понимать суть Вендии, но в своем стремлении поскорее ее изучить допускаешь нелепые ошибки. Ну, зачем искать сложности в простых вещах? Убийца – это везучий до безобразия одиночка, у которого не все в порядке с головой. Иначе тайна смертей четырех браминов была бы уже раскрыта. Нескольких людей найти проще, чем одного.

— Это меня и смущает, — признался киммериец. — В одном ты меня не убедила: убийца просто не может быть одиночкой. Мы имеем дело с хорошей, организованной группой людей. Но в связи с этим, я никак не возьму в толк: почему их еще не поймали?! Они же действуют в чьих-то интересах. Можно же уже было установить в чьих, да и допросы очевидцев должны были дать результат.

— Снова ты горячишься, сотник, — сказала вдова. — Все-таки ты очень молод. Это твоя беда. В чьих интересах действует убийца, я, к примеру, так и не смогла понять, хотя уже живу в столице не первый десяток лет. И это еще один повод к тому, чтобы подозревать безумца. Но и его можно было уже поймать! Все из-за того, что у стражей нет такого хорошего советчика, как у тебя. Они ведь, подобно тебе, сейчас гоняются за демонами, что сами себе навыдумывали, ищут заговоры, вместо того, чтобы признать очевидное. Браминов убивает ненормальный.

— Говоришь, думают так же, как и я? — спросил Конан. — Значит, и фансигарами они интересовались.

— Очень может быть, — не стала спорить вдова.

— Хотелось бы знать, как фансигары на это отреагировали, — сказал киммериец. — Вряд ли им могло понравиться внимание со стороны властей. Останутся они после подобного в стороне или вмешаются?

— Хорошие вопросы задаешь, Конан.

— И что станут делать фансигары, если первыми обнаружат убийц?