Павел Амнуэль, литератор, журналист, кандидат физ. -мат. наук

В Израиле есть единственный русскоязычный телеканал «Израиль-плюс». На этом канале я довольно часто бывал в новостных программах, комментировал очередное астрономическое событие: затмение, появление кометы, астероида и т.д. На комментарий давали минуты три-четыре, но при этом не прерывали, не задавали нелепых вопросов, благодарили за участие — передачи шли в прямом эфире, так что и вырезать ничего не могли.

Кроме новостных программ я принимал участие в двух типах передач. Вот с ними-то и связан как отрицательный, так и положительный опыт.

Больше я в эти программы не ходил: здоровье дороже...

Теперь о положительном. На том же канале несколько лет назад была программа «Ученый совет» — еженедельная получасовая научно-популярная. Хорошая программа, умный ведущий, любивший науку и понимавший, что делает на телевидении. Приглашал в студию научных работников, изобретателей, позволял говорить по делу, вопросы задавал нормальные. В общем понятно, что рейтинг у программы был низкий, и ее прикрыли через несколько месяцев. Я успел поучаствовать в одной передаче -о космологии и темной материи. Со мной в студии был еще Виктор Гурович, доктор наук, сотрудник Техниона (бывший аспирант Я.Б. Зельдовича). Очень продуктивно поговорили, ведущий вставлял дельные вопросы. Правда, после записи в передачу вставили пятиминутный сюжет из Тель-Авивского планетария, никакого отношения к теме разговора не имевший. Но сам по себе сюжет был вполне внятным, просто на другую тему. От программы остались хорошие впечатления — видимо, потому ее и прикрыли...

Павел Моргунов, пресс-секретарь ИМБП РАН

Вы затронули просто самую больную мою тему насчет ТВ. Я являюсь пресс-секретарем, ну, фактически руководителем пресс-службы, Института медико-биологических проблем РАН. И почти за 7 лет работы с этими «чудаками» с ТВ наелся по полной программе. Прессы к нам валило много и постоянно, так что есть опыт общения практически со всеми телеканалами России и ведущими ТВ мира. Один только наш эксперимент «Марс-500» привлек огромное внимание, да так, что пришлось нахлебаться с некоторыми передачами и каналами, когда после выхода передачи звонили с Академии наук и удивлялись сказанным словам на ТВ....

Дмитрий Дьяконов, зам. руководителя отделения Петербургского института ядерной физики РАН, доктор физ. -мат. наук

1. а) В двух передачах по каналу «Копенгаген» Датского телевидения в 2002 и 2003 гг. (обе — интервью);

б) в двух передачах Петербургского кабельного телевидения в 2006 и 2007 гг. (обе — интервью);

в) в двух передачах программы «Прогресс» Пятого федерального канала в 2007 и 2008 гг.;

г) в прямой передаче программы «Петербургский час» Пятого канала в 2010 г.

2. Все передачи меня в той или иной степени удовлетворили.

Отрицательного опыта у меня не было. Разумеется, в передачах, которые записываются заранее, реально на экран обычно выходит не все, а иногда только небольшая часть того, что снимается заранее. Однако во всех случаях я не мог не признать, что оставлялось наиболее важное. Трюков, существенно меняющих характер моих высказываний, не подмечал.

3. Тем самым я считаю, что все передачи были достаточно удачными. Наиболее удачными мне показались передачи-интервью по Датскому телевидению и по Петербургскому кабельному телевидению, когда интервьюер задавал интересные и грамотные вопросы.

Максим Борисов, зав. отделом науки «Граней.Ру»

Лет пять назад наше издание пробовало сотрудничать с каналом «Домашний». Так я попал в открытый эфир передачи «Полезное утро» или что-то в этом духе. С сотрудниками канала заранее обсудили список возможных тем, которые потенциально могли бы заинтересовать массового зрителя, и для начала остановились на «проблемах связи с внеземными цивилизациями». Беседа должна была протекать после выступления какого-то астролога и девушки-дизайнера. Астролог, кстати, на этом канале весьма востребован — это был далеко не первый его визит. То есть в результате получались такие вот информблоки для домохозяек.

Я, конечно, старался не говорить ничего непонятного и не употреблять терминов на английском (даже SETI, кажется, было под запретом), но совершенно не учел того, что у меня довольно медленный темп речи. Девушка, выступавшая передо мной, просто откровенно тараторила, и это воспринималось как норма, а я вот хоть и говорил без пауз и эканий-меканий и фразы строил правильно, но все как-то неторопливо. Ведущий, понимая уже общий смысл сказанного, меня обрывал и задавал следующий вопрос. Боюсь, со стороны это должно было производить неприятное впечатление — одни обрывки, поэтому под конец передачи я расстроился и досадовал (на себя), но перестроиться уже не смог. Разумеется, все это при общении в прямом эфире нужно учитывать — там ведь ничего уже не вырежут (и это в каком-то смысле хорошо), но это не неторопливая лекция, там темп во многом задает сам формат передачи.

Всему нужно учиться. И прежде чем перекладывать на кого-то ответственность за неудачи на ТВ, нужно попытаться честно ответить, что сам не так сделал (если знал, на что шел и какая будет аудитория) и каких можно вообще представить «идеальных тележурналистов». Да, у тележурналистов своя специфика, свои потребности. Если снизить темп подачи информации или говорить не общедоступным языком, то телезритель, особенно утренний, торопящийся, просто переключит канал в поисках чего-то более «насыщенного».

Еще есть проблема в том, что интересный разговор не может возникнуть без хорошего собеседника и сочувствующей аудитории, ну а банальные вещи говорить бессмысленно. Меня спросили про летающие тарелки, показав какие-то скандальные «фотографии», я сказал, что мне лично это не интересно, но понял, что этой аудитории, возможно, именно такое и было бы интересно... Может, нужно было поговорить об ошибках, ложных сообщениях и разоблачениях...

В общем для других эфиров со мной уже не связывались, я сам тоже не звонил (не очень-то вдохновился, и лень было учиться этому делу всерьез), так что этот опыт можно, наверное, записать в «неудачные»...

Дмитрий Вибе, ведущий научный сотрудник Института астрономии РАН, доктор физ. -мат. наук

1. Мое общение с ТВ, наверное, нельзя называть участием в телепередачах. Я всего лишь несколько раз записывался для программ новостей различного формата — «Доброе утро» (Первый канал), «Вести-24», «Инфомания» (СТС), «В центре событий» (ТВЦ)

2. Отрицательный опыт, пожалуй, только один — запись для программы «В центре событий» на ТВЦ. Мне было предложено дать комментарий на слухи о планете Нибиру, что я и сделал. Комментарий был, естественно, отрицательный. Я прекрасно понимаю, что из того текста, что я наговариваю кому бы то ни было, в эфир может пойти лишь малая толика. Но при этом есть надежда, что будет выделена суть сказанного, а не просто вырванное из контекста предложение. В случае же сюжета про Нибиру на ТВЦ произошло именно это. Из моего 15-минутного выступления была использована фраза «За границей пояса Койпера может находиться еще много неизвестных объектов» (я не помню дословно, но смысл был именно такой). Поскольку ее вмонтировали в поток сознания от нибирологов, получилось, что я в целом бред о Нибиру не то что не отрицаю, а даже чуть ли не поддерживаю.

3. Практически все остальное было нормально (из того, что удалось посмотреть). И в «Добром утре», и в «Инфомании» сумели, даже урезав текст, сохранить в нем главное. В «Вестях-24» был прямой эфир, так что испортить все мог только я сам. Хотя и тут нужно отдать должное: вопросы были уместные и грамотные.

Сергей Попов, старший научный сотрудник ГАИШ МГУ, кандидат физ. -мат. наук

1. Новостные программы на разных каналах, прямой эфир на Russia Today, «Необъяснимо, но факт» (ТНТ), «В центре событий» (ТВЦ).

2. Оба случая записи (кроме новостей) оставили самое отрицательное впечатление.

В некотором смысле виноват я сам, так как, оказывается, плохая репутация программ была в обоих случаях достаточно общеизвестной, но я эту информацию не стал искать. В обоих случаях (ТНТ и ТВЦ) мне была неверно представлена цель программы, в обоих случаях журналисты были некомпетентны. В обоих случаях мои слова были использованы как «обрамление» для псевдонаучного бреда уфологов и тп.

В случае ТВЦ сразу после моей реплики был добавлен журналистский текст, противоречащий тому, что я говорил и объяснял во время записи.

3. Мне кажется, что самое безопасное — это прямой эфир. В прямом эфире я был только один раз — на Russia Today. Впечатления остались хорошие. Аккуратный подбор фраз для новостей также исключает возможность неадекватных манипуляций при нарезке и склейке. Так что с такими комментариями также больших проблем не было.

В целом сотрудничество с ТВ-журналистами складывается у меня хуже, чем с радио- или с пишущими (кстати, корреляция с популярностью журналистов немонотонна; например, опыт общения на радио с таким известным ведущим, как Антон Комолов, — самый положительный). Хочется призвать коллег пытаться заранее узнавать об уровне (в работе с учеными) конкретных журналистов, вышедших с вами на контакт. Правда, часто это трудно сделать, так как ответ требуется быстро. В итоге идешь на поводу у презумпции невиновности, а потом приходится сожалеть. Стоит сразу настойчиво спрашивать, кто еще будет в программе, в чем основная идея программы. Всякие споры с астрологами и уфологами «под запись» чреваты, так как нарезкой режиссер и редактор смогут добиться почти любого эффекта, используя вашу прямую речь.

Алексей Паевский, выпускающий редактор ТрВ, исполняющий обязанности пресс-секретаря Института общей физики РАН

1. Мне довелось попасть в эфир ТВ всего лишь один раз, в качестве пресс-секретаря Иоф РАН. К нам приезжали с передачи «Доброе утро» на Первом канале. Делали сюжет про лазеры. Как ни странно, этот опыт можно отнести к положительным. Потому что цитаты не только не выдергивали из контекста, но и прислали закадровый текст, чтобы посмотреть его на предмет фактических ошибок, — и даже большую часть их исправили.

Ревекка Фрумкина, главный научный сотрудник Института языкознания РАН, профессор, доктор филол. наук

1. «Тем временем», «Автограф», «Экология литературы», «Неприкосновенный запас» (Питерское ТВ).

2. «Автограф», который до того, как сама я там «появилась», я смотрела раза два, на этот раз оказался просто пустой тратой времени, несмотря на присутствие достойных людей — это была неудачная имитация интеллектуальной беседы. Задним числом я очень жалела, что согласилась — утомительно и бестолково.

3. Известный московский литературовед и преподаватель литературы Л.И. Соболев несколько лет вел на ТВ-канале «Культура» постоянную передачу «Экология литературы». Съемочная группа приезжала домой и записывала много, потом это монтировалось. Меня записали в двух передачах: о литературоведе, поэте и переводчике А. Карельском, с которым мы были хорошо знакомы, и о А.П. Чудакове, литературоведе и писателе, о романе которого я писала, но знакома лично не была. Вторую передачу показали еще раз после безвременной гибели Александра Павловича — мой раздел дали практически в первозданном виде, вернув обратно ранее сделанные сокращения.

Сотрудничество с Л.И. Соболевым было удачным, потому что в его передаче отсутствовала всякая имитация общения с третьими лицами, при которой неизбежно попадаешь в нежелательный контекст.

Лев Клейн, профессор, доктор ист. наук

Плюсы и минусы разделить трудно: они в одном флаконе. В давнем прошлом я часто участвовал в молодежных передачах Ленинградского телевидения: я свободно держал себя перед камерой, это ценилось. А мне импонировала известность «человека из телевизора», хотя уже через несколько дней после передачи об этом помнили только самые близкие мои знакомые.

Интерес к этому, как сейчас сказали бы, пиару я утратил после одной передачи. Мне сказали, что требуется мое участие в раскрытии эволюции мышления -от обезьяны к человеку. Тема в общем моя — преистория, антропогенез. Я, естественно, со всем моим удовольствием. Много работали, снимали в таком ракурсе, в этаком. Я объяснял зрителям, какая это трудная проблема, как происходит зарождение мышления по Дарвину, по Леви-Брюлю... В смонтированном виде передача выглядела так: сначала на экране показали обезьяну, и диктор прокомментировал, как она решает задачи с палкой и подвешенным бананом. Потом диктор сказал: «А вот как решает трудные задачи человек, ученый...» — и на экране появился я.

Вкус к дальнейшему сотрудничеству у меня пропал. Правда, потом я использовал рассказ об этом эпизоде в своих лекциях, когда нужно было оживить аудиторию. Он неизменно вызывал громовой хохот. Хотя что тут смешного? Несколько лет тому назад приезжали ребята с НТВ, потом из Немецкого телевидения, снимали фильмы о событиях истории науки, в которых я участвовал. В частности, мой давний арест: добыли разрешение от начальника «Крестов», водили меня в тюрьму, брали интервью в камере. И хотя контекст, в который поместили эти кадры, мне не нравился, кадры мне пригодились — я их использовал в иллюстрированном переиздании моей книги «Перевернутый мир», которая сейчас выходит на Украине. Ведь «фотки», которые я пытался вынести из лагеря, зашив их в подошву, исчезли — башмаки у меня украли перед выходом (в самом деле, зачем мне на воле лагерные башмаки?).

Остальную лагерную форму я сохранил. Недавно надевал — для той же книги. Надеюсь, пригодится только для книжных и телевизионных реконструкций.

Дмитрий Беляев, сотрудник Учебно-научного Мезоамериканского центра им. Ю.В. Кнорозова, кандидат ист. наук, доцент

2. Телепередача «В центре событий» (канал ТВЦ).

3. Опыт оказался предельно отрицательным. В мае 2008 г. к нам в Центр обратились журналисты с ТВЦ с просьбой дать комментарий по поводу знаменитого «хрустального черепа майя» в связи с предстоящим выходом фильма «Индиана Джонс и королевство хрустального черепа». Как сказала девушка из съемочной группы, «мы хотим дать объективную картину». Я и директор нашего Центра профессор Г.Г. Ершова организовали съемки в университете, где объяснили, что хрустальные черепа — это фальшивки.

Я специально подробно разобрал все выдумки и вранье про якобы глубокую древность этих предметов, невероятную точность и уникальную технологию черепов. Так называемый «череп Митчелла-Хеджеса» вовсе не был найден при раскопках городища Лубаантун в 1924 г., а был куплен им на аукционе Сотби в 1940-е годы у одного из коллекционеров. Вообще сам Митчелл-Хеджес никогда не был археологом, а возил по джунглям и руинам английских светских дам. Единственный из черепов, который был исследован учеными, — череп, хранящийся в Британском музее. Исследования обнаружили на нем следы ювелирного колеса XIX в., и Британский музей официально признал его фальшивкой. И т.д. и т.п.

В итоге все мое интервью было порезано, а куски вставлены в такой контекст, что сложилось впечатление, что мы как эксперты с «информационными перебивками» полностью согласны. Оставили лишь те слова, где я излагаю выдумки, вранье о черепах, а последующие разъяснения просто были опущены.

На экране:

Сенсационная находка заставила вспомнить древнюю легенду племени майя. На земле существует 13 хрустальных черепов, которые могут предотвратить планетарную катастрофу. По календарю майя, она случится в 2012 г. Британский археолог Митчел Хеджес в 1924 г. проводил раскопки именно в городе майя — Лубаантум. И хрустальный череп был найден на месте, определенном как алтарь.

Дмитрий Беляев, историк, археолог Мезоамериканского центра РГГУ:

«История, которую Митчел-Хеджес описывает, — она потрясающая. Ее надо было вписать в какой-то фантастический роман. Вместе с ним там была его дочка, она во сне проснулась, потому что у нее были видения, какие-то голоса позвали, она пошла, бродила по руинам, и после одного из таких брожений она якобы вернулась с таким черепом».

В реальности:

«История, которую Митчел-Хеджес описывает, — она потрясающая. Ее надо было вписать в какой-то фантастический роман. Вместе с ним там была его дочка, она во сне проснулась, потому что у нее были видения, какие-то голоса позвали, она пошла, бродила по руинам, и после одного из таких брожений она якобы вернулась с таким черепом.

Но на самом деле это вранье от первого и до последнего слова.

Митчелл-Хеджес не проводил никаких раскопок в Лубаантуне, он туда возил английских дам высшего света, любовником одной из которых он был. Более того, приемная дочь Митчелла-Хеджеса Анна никогда не была вместе с ним на раскопках, она в это время находилась дома. Естественно, в археологических отчетах ничего не говорится о находке чего бы то ни было похожего на череп, да и сам Митчелл-Хеджес ничего о черепе не писал до 1950-х годов. Впервые он его упомянул в своей книге 1954 г. без каких-либо подробностей. Вся эзотерика с блужданиями по лесу — выдумки самой Анны Митчелл-Хеджес.

Факт исследования черепа в Британском музее не упомянули вообще. Наоборот, говорится, что на черепах нет следов инструментов. Лишь вскользь упомянули, что некие безымянные «серьезные археологи вообще считают черепа фальшивкой, изготовленной в XIX в.», в сопровождении моей короткой реплики о фантазере Митчелле-Хеджесе. Но затем идет опять ерунда про якобы имевшие место исследования компании «Хьюлетт-Пакард», обнаружившие «нечто необъяснимое».

На экране:

Дмитрий Беляев, историк, археолог Мезоамериканского центра РГГУ:

«Митчел-Хеджес — это такой своеобразный Остап Бендер двадцатых — тридцатых годов. Он никаким археологом не был, он был путешественником, журналистом и авантюристом. Он вообще научному-то миру давно известен — он открыл в свое время Атлантиду в Никарагуа и много написал таких разного рода произведений».

В реальности:

«Митчел-Хеджес — это такой своеобразный Остап Бендер двадцатых — тридцатых годов. Он никаким археологом не был, он был путешественником, журналистом и авантюристом. Он вообще научному-то миру давно известен — он открыл в свое время Атлантиду в Никарагуа и много написал таких разного рода произведений. Когда он вел передачи на радио, он как-то рассказал, что на него в джунглях напала свирепая хищная игуана.

Он написал книгу «Land of Wonder and Fear» («Земля чудес и страхов»), которую известный археолог Эрик Томпсон прокомментировал: «to me the wonder was how he could write such nonsense and the fear how much taller the next yarn would be» («для меня чудом является — как он смог написать такую чушь, а страхом -как далеко он зайдет в этом в следующий раз»)». Он вообще и с русской историей был связан: это именно он покупал и перепродавал в 1950-е годы возвращенную недавно в Россию икону Казанской Божией Матери. Он ее пытался продать советскому правительству в 1950-е годы. История была восхитительная: он все время рассказывал, что иконе 1000 лет, а камни в окладе — из сокровищ царя Соломона, а потом предлагал экспертам 500 фунтов за подтверждение того, что икона настоящая. Потом его дочка ее продавала Ватикану за 500 тыс. долларов.

Заканчивается все тем, что, мол, «легенда древних майя гласит, что собранные вместе черепа всего лишь помогут избежать мировой катастрофы. До 2012 года еще есть время...», хотя я особо подчеркнул, что это стопроцентное вранье и в текстах майя не говорится ничего ни о каких хрустальных черепах, тем более об их связи с 2012 г.

Транскрипт передачи опубликован на сайте ТВЦ (www.tvc.ru/bcastArticle.aspx?vid=967018ba-15f3–45c0–9463–38cbac0e23fa)

3 а. Был еще не менее поучительный опыт про участие в «научно-популярном фильме» компании АТВ, каковой уже с год с успехом крутится по каналу «Россия». Премьера прошла в октябре 2009 г.

Весной 2009 г. мне позвонили из АТВ, от Игоря Василькова, и, сославшись на Г.Г. Ершову (коия была в отъезде), попросили дать научный комментарий про 2012 г. Я вещал в их студии часа полтора и лишь потом, беседуя после записи с Васильковым, заподозрил неладное. Пришельцы-ушельцы и пропавшие высокоразвитые працивилизации перли из него как пар из кипящего чайника. Мне, однако же, обещали, что в фильме будут представлены разные точки зрения, хотя верить в это было наивно. В итоге из моего рассказа взяли кусочек, к этой теме никакого отношения не имеющий, а вся содержательная часть была вырезана.

Зато там были инопланетяне, заселившие Землю и вмешавшиеся в генетический код человечества, интервью с мексиканскими астрологами, рассуждающими о пришельцах с Ориона или Сириуса, майя, ушедшие в иное измерение, невменяемая мексиканка с подписью «антрополог», которая несет всякую ерунду про конец света каждые 52 года и стерильную инкрустацию зубов у майя, дети индиго, рождающиеся в результате вибраций после чернобыльской катастрофы, космонавт Гречко в поисках инопланетян. И, естественно, ЦЕРН как угроза человечеству. Наш шанс — стать лучше и добрее.

Г-н Васильков для съемок специально ездил в Мексику. А вся эта безумная компашка из астрологов, «антропологов» и докторов медицины в расшитых одеждах — это, оказывается, знакомые его мамы, журналистки Инны Васильковой, ранее корреспондента АПН в Мехико, проживающей в этом городе по настоящее время.

4. К сожалению, положительного опыта не было. Хотя надежды терять нельзя — сегодня мы беседовали с Пятым каналом (программа «Прогресс») про дешифровку древних письменностей. Может, получится что-то нормальное.

Опрашивал Алексей Паевский

В начале сентября 2009 г. более 500 докторов наук направили Президенту РФ письмо, в котором была выражена озабоченность состоянием законодательной базы конкурсного финансирования научных исследований и урезанием бюджетных расходов на науку [1]. Ученые выражали беспокойство о судьбе ведущих научных фондов в связи с изменениями, внесенными в 2007 г. в Бюджетный кодекс РФ, а также писали о непригодности Федерального закона № 94-ФЗ от 21.07.2005 г. для проведения научных конкурсов. Они рассчитывали, что эти вопросы будут рассмотрены на осеннем заседании президентского Совета по науке, технологиям и образованию.

Однако события развивались совсем не так, как надеялись авторы письма. Запланированное на осень заседание Совета по науке, технологиям и образованию, посвященное проблемам фундаментальной науки, так и не состоялось. А поступившее в приемную Президента обращение докторов наук было переадресовано Министерству образования и науки, которое в конце октября направило свой ответ научному сотруднику, доставившему письмо в приемную. В ответе (см. «Троицкий вариант» № 23 (42) от 24 ноября 2009 г.) Министерство рассказало ученым о неустанно ведущейся по поднятым в письме вопросам работе, о росте зарплат в РАН, увеличении размера грантов Президента для молодых ученых и т.д., а также заверило в своей готовности учитывать предложения ученых.

В конце декабря на письмо отреагировало и Министерство финансов, указав, что фонды смогут работать в прежнем режиме еще год, а финансирование РФФИ определено законом о бюджете на 2010 год. И правда, определено: РФФИ в 2010 г будет выделено 6 млрд руб. (в прошлом году фонд получил 7,2 млрд руб.). Не менее приятные новости ожидают ученых и на втором направлении — финансировании исследований в рамках госзаказа, т.е. по идущим в соответствии с 94-ФЗ конкурсам в рамках федеральных целевых программ. В наступившем году изменена система оценки заявок на конкурсах ФЦП «Кадры»: ученые писали, что 35 % оценки заявки, приходящиеся на цену контракта, — это слишком много, теперь же на цену контракта будет приходиться 55 % оценки заявки.

Таким образом, изменения, если и происходят, то к худшему Можно было бы усмотреть в этом издевательство, но, думаю, дело в другом — в полном безразличии «инстанций» к мнению научного сообщества. Все просто идет своим чередом, как будто никто никому ничего не писал. К тому же «инстанции», похоже, просто не в состоянии отделить серьезные обращения от несерьезных. В том же сентябре Президенту доложили об обращении фашистского толка «футуролога» Максима Калашникова [2], по поручению Д.А. Медведева с ним осенью встретился глава аппарата Правительства Сергей Собянин, а недавно состоялась встреча Калашникова с руководством РАН. Обсуждались вопросы создания города будущего — биоагроэкополиса — и российского аналога американского DAPRA.

В общем, не обращая внимания на поднимаемые серьезными учеными проблемы, власти готовы слушать малограмотных болтунов и прожектеров. Более убедительно расписаться в своей недееспособности сложно.

Евгений Онищенко

1. www.scientific.ru/doska/rffi94fz.html

2. С обращением Максима Калашникова к Дмитрию Медведеву можно познакомиться в его блоге — http://m-kalashnikov.livejournal.com/141905.html Что же касается его взглядов, то в дискуссиях в Интернете Калашников открыто называет себя фашистом и не отказывается от этого в интервью СМИ — http://slon.ru/articles/136143/

Грантовая поддержка научных исследований и отечественная политика в области науки

02 Фев 2010 г. ТрВ № 46, c. 5, "Наука и общество"   Валентин Бажанов Рубрика: Бытие науки

Мы публикуем окончание статьи заслуженного деятеля науки РФ, доктора философских наук, профессора Ульяновского государственного университета Валентина Бажанова (начало — в ТрВ № 1(45)).

Стратегия развития науки, основанная на принципах социального номинализма

Гениальная идея, способная перевернуть мир или сделать его лучше, всегда возникает в мозгу одного человека. Озарение всегда является плодом длительных размышлений, упорного труда, оттачивания интуиции отдельного человека. Впоследствии идея может и должна «доводиться» в научном коллективе, шлифоваться в процессе научных дискуссий и обмена мнений между коллегами. Среда оформления научной идеи в «материальную» силу, концепцию, завоевывающую массы, никогда не представляет из себя крупный институт и уж тем более университет. Это чаще всего сравнительно небольшой коллектив (десять — двадцать — тридцать человек).

Коллектив людей, одержимых — но только какое-то время! — одной идеей. Если идея хороша, то имеет шанс когда-то лечь в основу деятельности научного направления, представленного уже множеством коллективов. Если же идея недостаточно хороша, то со временем сей факт осознается самим коллективом, и его члены перетекут в коллективы, занятые разработкой новых идей и концепций. Процесс рождения и смерти исследовательских коллективов — естественная форма развития науки, предопределенная конкуренцией и отбором исследовательских программ. Институциональное «консервирование» такого рода коллективов значительно тормозит ее развитие. Поэтому выигрышная стратегия должна основываться на свободе и всемерной поддержке научного творчества - отдельного человека (ученого) и научных коллективов (которые, как правило, — стоит повторить еще раз — достаточно компактны по своему составу).

Это вовсе не декларация, а положение, претендующее на основополагающее в планировании научной стратегии. Как известно из трудов замечательного отечественного науковеда А.И. Яблонского, «научная результативность, являясь функцией от капиталовложений и организации науки, пропорциональна лишь логарифму от ассигнований, но прямо пропорциональна степени организации науки» (выделено мною. — В.Б.). Поэтому выбор стратегии — ключевой вопрос для судеб российской науки и, в конечном счете, ключевой для судеб развития страны не как сырьевого (и, стало быть, временного) придатка «золотого миллиарда», а полноправного члена клуба развитых государств, обеспечивающих своим гражданам достойную и безопасную жизнь.

Стратегия организации науки должна исходить из принципов социального номинализма. Главное действующее лицо здесь — конкретный ученый и тот творческий коллектив, который создается для решения или иных исследовательских или конструкторских задач.

Институт, вуз могут считаться ведущими вовсе не «по определению», а потому, что в них работают ученые, которые постоянно, в режиме обязательной и открытой состязательности с коллегами, подтверждают свое высокую репутацию. Они не должны пользоваться заслугами своих великих предшественников, которые творили десятилетия или даже столетия в прошлом (М.В. Ломоносова, Н.И. Лобачевского, А.М. Бутлерова и др.). Наука на личностном уровне развивается не кумулятивно. Она подобна птице Феникс: только постоянно сжигая себя, наука способна возрождаться. Если поддерживать научных мертвецов и строить научную стратегию, отталкиваясь от надгробных плит, то ни сохранить научное сообщество, ни приумножить список великих научных достижений не удастся.

Иными словами, поддержки достойны только конкретные люди и небольшие мобильные исследовательские группы. «Большой институт (тысячи сотрудников), не имеющий перед собой научной проблемы национального уровня, это почти всегда неизбежная бюрократическая иерархическая структура, в которой тонут молодые оригинальные исследователи и их идеи», — справедливо замечал В.С. Летохов.

Об организационных формах реализации научной политики

Такого рода поддержка обеспечивается только посредством гибкой грантовой системы, представленной ныне в основном Российским фондом фундаментальных исследований (РФФИ) и Российским гуманитарным научным фондом (РГНФ).

Независимая и объективная экспертиза, которая должна и в значительной мере осуществляется в фондах, позволяет выявлять наиболее перспективные и глубоко продуманные проекты, сохранять и приумножать концептуальный арсенал науки и технологий. Грантовая система оставляет открытым вопрос о «приоритетных» направлениях и ведущих научных организациях. Ученый или научный коллектив предъявляет свои наработки независимой экспертизе, которая оценивает их с точки зрения возможности финансирования и благодаря которой на некоторое время эти наработки становятся приоритетными.

Опыт истории (причем и сравнительно недавний) показывает, что научный прогресс (особенно в области фундаментальной науки) невозможно прогнозировать на сколько-нибудь разумный период. Прогресс совершается «здесь и сейчас». Его природа такова, что в принципе не позволяет видеть вперед на десятилетие, а иногда даже и на несколько лет. Чем, так сказать, фундаментальнее открытие, тем менее оно предсказуемо. Стягивая фронт научного поиска до нескольких «приоритетных» направлений или финансируя «ведущие» вузы, мы рискуем оказаться — в который раз! — на обочине и научного, и технологического прогресса.

Каких-то 7–8 лет назад мои знакомые радиоинженеры серьезно обсуждали проблему наискорейшего получения радиопозывных людьми, которые хотели бы пользоваться переговорными устройствами типа «воки-токи». Никто из них и подумать не мог, что через считанные годы начнется бурное развитие сотовой связи. Прогресс, как всегда, пошел непроторенными и непредвиденными путями, контуры которых можно было проглядеть лишь на пару-тройку лет вперед. Как заметил однажды создатель робототехники И.И. Артоболевский, часто побочный продукт открытия оказывается более плодотворен, чем само открытие.

Генератором и носителем новых идей и технологий всегда был и будет конкретный человек, пусть и не имеющий шанса оставить след в истории науки. Поэтому сужение поля научного поиска в соответствии с рекомендациями А.И. Ракитова и в надежде на «лучшие времена», селекция перспективных и неперспективных институтов, вузов, направлений и технологий — проигрышная стратегия, надежно гарантирующая, что эти «лучшие времена» никогда не наступят. Только существенный перенос акцента с общего (институт, вуз) на частное (человек) путем качественного скачка (и в смысле финансирования, и в смысле расширения) грантовой системы позволит сохранить разнообразие и потенциал отечественной науки и образования.

В настоящее время ситуация существенным образом здесь не изменилась. Ненормально, когда львиная доля научного потенциала сосредоточена (если судить по внешним признакам типа грантов, публикаций, поездок и т.п.) в одной или всего нескольких организациях. Не имеет ли смысл обозначить некоторые (достаточно «необременительные», впрочем) лимиты, препятствующие такого рода концентрации?

Необходимо совершенствовать и расширять независимую экспертизу. Надо существенно увеличить долю финансирования науки, которая проходит через грантовые фонды. Здесь, вероятно, можно было принять смешанный принцип, аналогичный тому, на котором еще в недавнем прошлом было построено формирование Государственной Думы: 50% средств на фундаментальную науку распределяется «прежним» образом — на институты и вузы, а 50% (а не доли процентов — как сейчас) — идет через фонды конкретным исследователям и коллективам. Полагаю, что в идеале пропорция распределения средств должна была быть изменена в пользу фондов, поскольку распределение внутри институтов и вузов часто отражает пристрастия администрации («Петров мне мил, а Иванов нет»).

Принцип «50 на 50» придал бы системе финансирования российской науки известную гибкость и сделал бы её значительно более жизнеспособной в условиях времени экономического неблагополучия.

Реальная возможность выиграть относительно приличный по своим размерам грант в честном состязании с более опытными коллегами крепче удерживала бы молодых исследователей в пределах Отечества.

Стоило бы обдумать целесообразность ввести качественно новый вид грантов в области фундаментальных наук. Я бы (условно) назвал их инновационными (или венчурными). Дело в том, что ученые, которые известны своими работами в какой-то одной области, имеют значительно больший шанс получить грант, связанный с темой их давних исследований. Тем самым ученого как бы «удерживает» эта тема. Однако он мог бы заинтересоваться и другой тематикой, по которой у него пока нет сколько-нибудь существенного задела. От соблазна окунуться с головой в новую проблему его удерживает риск остаться без адекватного финансирования, да и недостаток времени (если он не решается оставить свою «традиционную» тему).

Почему бы тем, кто уже неоднократно доказывал свою способность успешно выполнять грантовые проекты, не дать возможность сделать крутой зигзаг в своих научных интересах и попытаться доказать свою научную «состоятельность» в радикально новой для них области, в которую они могут привнести свой опыт, оригинальные методы и видение проблемы? Из истории науки известно, что такого рода научные преображения бывают весьма продуктивными. Акцент на развитие грантовой системы поддержки науки в РФ — и есть выигрышная стратегия развития фундаментальных научных исследований в обозримом будущем. Грантовая система в РФ ныне несовершенна и также нуждается в модернизации (это — тема отдельного разговора), но опора на неё даже в её нынешней форме способна придать науке в нашем Отечестве импульс для развития.

М.Я. Амусья1, Физико-технический институт им. А.Ф. Иоффе РАН, С. -Петербург, Россия; Институт физики им. Рака, Еврейский университет, Иерусалим, Израиль

Это совершеннейшая банальность — говорить о том, как быстро летит время. И, тем не менее, огорчительно, что она справедлива и по этому случаю: двадцать лет Ленинградского (ныне Санкт-Петербургского) союза ученых (СУ), как и вся породившая его «перестройка», промелькнули столь огорчительно быстро.

Двадцать лет — большой срок в жизни человека. Тем более велик он в применение к общественному союзу в столь неспокойное для России время, когда развалилась страна, система организации ее науки, и в хаосе исчезновения начали формироваться черты нового — частью заимствованного за рубежом, частью придуманного самостоятельно. Но чтобы заимствовать — следовало знать, чтобы придумать — надо было иметь идеи. Да и сам развал страны не мог оставить безучастными людей образованных и думающих. Вокруг этих проблем и разворачивалась деятельность Ленинградского (Санкт-Петербургского) СУ.

Сейчас уместно вспомнить, для чего создавался этот союз 20 лет тому назад, что он сделал за это время, почему по-прежнему жив и активен, есть ли у него и сейчас масштабные задачи. Это и ностальгическое воспоминание, и ответ тем, кто в последнее время высказывает сомнения в нужности общественных организаций ученых ввиду многонаправленности научной среды, глубоких расколов в ней, не в последнюю очередь в отношении морально-этических принципов — долга перед страной, отношения к власти и т.д. и т.п.²

Союз возник на волне общественного энтузиазма конца 80-х, когда многие ощущали, что серьезнейшие общественные перемены не только возможны, но и близки. И это оказалось правильным. Хотелось верить, да и многим верилось, что эти перемены пройдут просто и быстро, притом непременно будут позитивными, в том числе и для интеллигенции. Это, увы, оказалось ошибкой. Нас 20 лет назад идея союза ученых привлекала своей возможностью многократно усилить способность каждого в отдельности противостоять мощной научной бюрократии Академии наук СССР и высших учебных заведений, т.е. защитить индивида от управленцев. Одновременно мы видели общественную организацию ученых как механизм усиления научного подхода к решению задач общества, включая руководство городом, страной, выработку правил игры — законов этой системы. Союз ученых должен был стать местом, где каждый научный работник мог найти защиту, и голосом научного сообщества, которому было что сказать по поводу происходившего в городе и стране.

Членов союза объединяло желание видеть достойных людей в Верховном Совете СССР (в первую очередь академика А.Д. Сахарова) и требование открытой научной экспертизы многочисленных «преобразовательных» планов властей, будь то поворот сибирских рек или строительство ленинградской дамбы. Проблема дамбы мне была особенно близка. Организовав специальный семинар в Физико-техническом институте им. А.Ф. Иоффе, удалось поймать проектировщиков буквально на подтасовках и показать несостоятельность всего проекта. К сожалению, сила государственного аппарата была, да и опять стала, больше общественной, так что строительство дамбы остановить не удалось. С годами ей нашли, однако, другое применение, пусть и не столь впечатляющее, как защита Ленинграда от химеры гигантского наводнения. Сейчас в ходу новая химера, глобальное потепление, и трудно даже вообразить, в какие деньги может вылиться защита Санкт-Петербурга от тающих льдов Гренландии и подъема Мирового океана. История с дамбой показала, на что способны борцы за огромные затраты. Она же показала, что общественность должна быть гораздо сплоченнее и энергичней в проверке и оценке разумности инициатив власти.

С самого начала СУ через учрежденный им уже на первой конференции Координационный совет (КС) стремился не столько к количественному росту, сколько к возможности усиления общественного влияния организации. Это достигалось тщательным отбором вновь принимаемых членов и продуманностью задач, на которых сосредотачивалась деятельность СУ, а также, что очень важно, тесной связью с прессой. Именно эта связь позволяла КС добиваться громкого звучания голоса СУ — отнюдь не просто пропорционального числу своих членов. Связи с прессой особое внимание уделял один из сопредседателей первого и множества последующих КС Л.Я. Боркин, неоценимо много сделавший для того, чтобы СУ прожил эти 20 лет и имел завидные шансы на дальнейшую длительную жизнь.

Тесная связь с прессой вскоре после создания СУ стала двусторонней. Нередкими были встречи с видными журналистами, в том числе и зарубежными. Запомнилось интервью, которое брал у нас известный телевизионный обозреватель США Роберт Новак, работавший в том числе и на CNN. Это давало возможность представить точку зрения членов КС и СУ очень широкой аудитории. Замечу, что членство в КС было и осталось неплохим пропуском в прессу как в России, так и за границей, придавая дополнительную весомость и значимость тому, что говоришь или пишешь. Я это многократно испытал на себе.

Членами СУ и КС были люди, занимавшие видное место в учреждениях, управляющих наукой на уровне города. Так, председателем постоянной комиссии Ленсовета по науке и высшей школе был А.Ю. Сунгуров, а его заместителем — А.Я. Винников (оба — члены КС). В 1992 г. был создан Совет по науке, высшему и среднему специальному образованию мэрии Санкт-Петербурга, председателем которого стал член СУ, член-корреспондент АН СССР (сейчас академик РАН) Е.Б. Александров. А через год в мэрии был создан Департамент науки и высшей школы, председателем которого стал один из организаторов СУ — профессор А.М. Ельяшевич. Не удивительно, что мнение СУ и его КС отражалось в новой научной политике. Да и сама эта политика возникала не без влияния, удачного или иногда — не очень, СУ Вообще, был период, когда можно было просто связаться с властными структурами — позвонить или зайти туда и высказать занимавшему ответственный пост члену СУ свое мнение по важной проблеме. Это создавало неповторимое ощущение причастности к важнейшим событиям в жизни страны, включая законотворчество, вплоть до редактирования статей Конституции России.

Уместно напомнить, что членом СУ был и А. Собчак, уже в бытность его мэром Ленинграда. Однако здесь взаимное влияние вскоре уменьшилось: приход в столь высокую власть быстро установил непреодолимую дистанцию.

С первого момента своего образования СУ был занят проблемой сохранения науки, в первую очередь академической. Союз ученых много сделал, чтобы РАН возникла как преемник АН СССР. Преемник, увы, оказался в два раза больше, хотя сегодняшняя Россия есть половина СССР. К сожалению, СУ не удалось включить в РАН как организацию наряду с академиками и членами-корреспондентами еще и ее научных работников — пусть лишь главных и ведущих. Это в свою очередь усугубило проблемы принадлежности весьма обширного имущества РАН, включающего завидные своей высокой ценой земельные и водные участки.

СУ был весьма активен политически. Члены КС находились в острейшие исторические моменты в Нагорном Карабахе и Вильнюсе (Винников) и в Риге (Сунгуров), информируя о происходящих там событиях и в какой-то мере влияя на них. Помним несколько обращений КС и заявлений групп ученых по поводу драм, разворачивавшихся в Сумгаите, Нагорном Карабахе, Вильнюсе, Риге и ряде других «горячих точек». Ни одно из этих событий не проходило без оперативной реакции КС. Так появилось заявление группы весьма авторитетных ученых, включая академиков Ж.И. Алферова, В.Е. Голанта и О.А. Ладыженской, крайне резко осудивших введение Президентом СССР войск в Вильнюс и их атаку телецентра и парламента. Сейчас можно определенно сказать, что тогдашняя непродуманная политика центральной власти во многом способствовала развалу СССР.

Реформы в стране пробуждали активность, в том числе и в создании новых учебных и образовательных учреждений. Хорошо помним, как СУ через КС способствовал открытию школ управления, или менеджмента, научно-религиозных школ, активно участвовал в воплощении замысла Европейского университета, сумевшего успешно занять нишу в образовательной сети Петербурга. Подобная деятельность и по сей день не прекращается. Так, 13 октября 2009 г. КС рассматривал вопрос об открытии в Санкт-Петербурге научно-образовательного Российско-германского центра. Опять и КС Союза ученых, и Л.Я. Боркин стали инициаторами проекта и основными помощниками в его реализации.

Слом старой системы организации и финансирования науки в 90-х годах поставил вопрос о том, что может прийти ей на смену. Естественно, в период перемен разумно пытаться перенять опыт зарубежных стран. СУ много внимания уделял связям с зарубежными научными центрами и организациями ученых. Эту деятельность координировала Иностранная комиссия, председателем которой сначала был я, а затем проф. Г.С. Цейтин. Важно было выяснить, как организована наука и каковы механизмы ее финансирования в развитых странах. На заседаниях КС с докладами на эту тему выступали иностранные эксперты. Стоит упомянуть проф. Д.П. Коннерейда, тогда казначея общества «Спасите британскую науку». Знакомство с ним позволило уже сравнительно недавно, когда он стал президентом общества «Евронаука», создать в Петербурге, а затем и в ряде других городов России отделения этой весьма заметной в Европе организации. В свою очередь, основываясь на опыте СУ, представляющие Россию члены руководства «Евронауки» стремятся внести новое в организацию ее работы.

Не прошли незаметными и встречи с бывшим председателем Нобелевского комитета, директором Института стратегических исследований Швеции проф. И. Линдгреном. Грамотное выделение стратегии организации научного поиска — уже давно приоритетная работа СУ.

Заметный след оставили знакомство, доклад и проведение совместных конференций с Немецким исследовательским обществом — основным государственным учреждением в ФРГ, финансирующим фундаментальную науку. Очень активное участие в организации полезных связей сыграла влиятельный чиновник этой организации, позднее один из ее руководителей — г-жа Д. Шенк. Несомненна положительная роль РФФИ в финансировании российской науки. Но сама организация РФФИ была бы невозможна без освоения мирового опыта в этой области, главным образом опыта США и ФРГ.

После Второй мировой войны научные учреждения США и их работники помогли науке Германии встать на ноги. Немцы тогда учредили специальную исследовательскую премию им. фон Гумбольдта. Ее целью было отблагодарить крупных американских ученых, внесших в это восстановление особо большой вклад³. Сейчас, когда финансовые возможности России выросли, уместно было бы ввести премию, к примеру, им. Вернадского, чтобы ею отметить западных и японских ученых, без помощи которых российской науке грозила гибель.

Одним из направлений деятельности СУ была проблема прав не только ученых, но и общих прав человека. Обеспечение успешной деятельности ученого немыслимо без законодательного закрепления индивидуальных авторских прав. СУ главным образом А.Я. Винников, много занимался этой проблемой, вплоть до проведения соответствующих законов на уровне Государственной Думы. Однако важнее авторских являются общечеловеческие права. Для нас особая честь, что человек, отдавший за отстаивание этих прав жизнь, проф. Н.П. Гиренко, специалист по проблеме национальных меньшинств, был членом СУ и его КС.

Когда 20 лет назад был организован СУ, мы думали, что главная опасность для успешного развития науки и процветания научного сообщества исходит от централизованного государственного управления наукой и связанного с этим засилья бюрократии.

Именно окостенелые, крайне трудно модернизируемые, громоздкие институты, включая и Академию наук СССР, виделись и во многом были существеннейшим препятствием в проявлении инициативы «снизу», в возникновении новых точек роста в науке, маленьких инициативных групп, новых нетрадиционных направлений. Важнейшим представлялось укрепление и расширение связей с мировой наукой, даже своего рода интеграция с ней. Все это стимулировало создание общественной организации, призванной защищать индивидуального ученого и саму науку от бюрократической организованности и произвола. Важнейшей была задача изучения мирового опыта в организации науки, ее финансирования. Эти, как, впрочем, и многие другие задачи, старался решать ленинградский СУ.

Много полезного было сделано в этом направлении, далеко не все удалось⁴, однако непрерывно развивающаяся реальность преподносила все новые сюрпризы, и тем самым ставились новые задачи.

Так, вскоре оказалось, что главная проблема для научных работников — борьба против всевластия научной бюрократии, т.е. сопротивление внутри государственно организованного научного сообщества, перенеслась во вне его. Иными словами, важнейшей стала борьба ученых за свое существование с самим государством, которое не хотело или не могло (да и не хочет в должной мере в настоящий момент) финансировать науку на уровне и в масштабе, существовавшем до начала так называемых рыночных реформ.

Вследствие очевидного неравенства сил борьба с государством была обречена на неудачу. Вместо организованного сопротивления преобладающим стал принцип «Спасайся, кто (а мы бы добавили — как) может».

Советская наука, особенно техническая, по мере превращения в постсоветскую стала стремительно уменьшаться в размере и интегрироваться, по мере сил и инициативы отдельных работников, с мировой, в основном американской, западноевропейской и японской науками. Эта интеграция, сопровождаемая явной и скрытой эмиграцией, и носила, как и носит, во многом индивидуальный характер. Создалось положение, когда защита научного сообщества, отдельных ученых от официальной научной бюрократии, да и от околонаучной государственной бюрократии, бывшая к моменту основания СУ его основной задачей, во многом, если не полностью, потеряла свой смысл.

Проблема выживания отдельного научного работника стала почти полностью индивидуальной, а само научное сообщество в значительной степени утратило когерентность. Оно свелось просто к сумме отдельных работников и малых (вплоть до небольшой лаборатории) групп. Однако это поставило, как нам кажется, новые важные проблемы, в решении которых именно организация, подобная СУ, может быть особенно эффективна и полезна. Проблемы эти лежат в области этики ученого и его отношения с коллегами, где сплошь и рядом возникают острейшие коллизии, требующие вмешательства общественной организации и связанные с формированием общественного мнения.

В условиях рыночной экономики основным для выживания научного работника становится продажа товара, владельцем или совладельцем которого он является: умения, знания, научного результата, идеи. Цена в процессе продажи во многом зависит от торговой марки: личной известности ученого, престижа учреждения, в котором он работает, международного авторитета его коллектива. Разумеется, в реальной жизни зависимости эти, да и возможности более многообразны, однако упомянутые представляются наиболее существенным. Как после военного разгрома и окружения, чтобы выйти из него, соединение разбивается на мелкие группки или даже действует по одному человеку, так российские научные работники с 90-х годов прошлого века ищут выход из положения в продаже лично своего умения, знания, результата, идеи.

В связи с этим возникают многочисленные морально-этические коллизии, в которых вмешательство общественного мнения, общественной оценки становится исключительно важным. Действительно, чисто рыночные отношения во всех областях человеческой деятельности, а в науке особенно, имеют помимо очевидных достоинств не менее очевидные недостатки. Так, несомненно, эти отношения способствуют развитию инициативы, продвижению и выдвижению молодых работников, созданию новых идей. Вместе с тем они вносят в науку чисто торгашеский дух с его прискорбными принципами типа «не обманешь — не продашь», с его преувеличенной оценкой важности и самодовлеющей ценности денег как единственной или, точнее сказать, важнейшей меры и оценки значимости достижений.

Абсолютизация денег, которые из просто необходимого средства существования становятся основным мерилом ценности, приводит к эррозии морали, а последнее — к допустимости или недооценке зазорности того, что следовало бы именовать научным воровством, скупкой, продажей (и перепродажей) краденого — научного знания, умения, результата и даже идеи. Ведь все это нередко создается (или создалось) трудом коллектива и в определенном коллективе, а на научном рынке часто выступает в качестве личной собственности. Поэтому необходима двусторонняя защита прав — и отдельного научного работника, и самого коллектива друг от друга.

Здесь роль общественной организации типа СУ может и должна быть очень значительна. Естественно, подобные проблемы, весьма актуальные сейчас в России, еще ранее возникли на Западе. Не случайно поэтому, что ряд профессиональных обществ, к примеру Американское физическое общество, имеет в своем уставе моральный кодекс, формулирующий этические рамки поведения научного работника, определяющий понятия авторства, соавторства, плагиата и т.п. Стоит отметить, что обязательство следования этому кодексу есть необходимое условие членства в физическом обществе. Однако очевидно, что самого по себе даже письменно сформулированного кодекса недостаточно: необходимо, вероятно, существование органа или даже конкретного лица, своего рода третейского суда или судьи, разрешаюшего возникающие конфликтные ситуации. Вероятно, членство в организации, подобной СУ и назначение такого рода организаций способствовало бы авторитету подобного суда и/или судьи.

Ранее, в советский период, особо важной была проблема защиты отдельного научного работника от бюрократической системы, от научной организации и даже от непосредственного коллектива, в котором он находился. Сейчас весьма актуальной оказывается обратная проблема — защита узкого коллектива от его отдельного работника. Ведь последний, выезжая за границу временно или навсегда, подавая заявку на получение финансирования исследований, выступает как носитель умения, знаний, идей и предложений. Очевидно, что желание повысить свою ценность, или, точнее говоря, стоимость, неизбежно приводит российского научного работника к бессознательной, а нередко и сознательной переоценке своей доли в том, что создано трудом группы или коллектива, к которому он принадлежал. Возникает ситуация, которую грубо можно назвать «продажей краденого». В борьбе с этим неприятным и опасным явлением необходима ответственная и серьезная разработка критериев, определяющих принадлежность собственности и методов общественной эффективной борьбы с ее присвоением. Разумеется, проблема эта тесно связана с авторским правом.

Эта деятельность должна вестись в тесном сотрудничестве с зарубежными общественными организациями научных работников — ведь именно американские, западно-европейские и японские ученые до сих пор, как правило, являются обеспечивающими деньгами участниками совместных проектов, а также работодателями приезжающих к ним научных сотрудников. Воспринимая конкретный проект или самого приехавшего работника, западный ученый невольно, а, возможно, иногда и сознательно выступает в роли своего рода «скупщика краденого». Весьма соблазнительно получить значительное идейное продвижение за счет приобретения пусть пока временного, начинающего научного сотрудника, но обладающего запасом новых предложений и мыслей, наработанных нередко фактически не им самим, а целой лабораторией или даже институтом в России, Административные запреты едва ли могут прекратить подобное «частное присвоение общественно-произведенного». Напротив, они восстанавливают чисто бюрократический контроль, который, унижая ученого, сам провоцирует нарушения. Не об этике ученого заботилась запретительная система отправки научных работ — с ее сбором б_есчисленных подписей «непричастных», актами экспертизы и т.п.⁵ Организации же, подобные СУ, могут действовать в этом направлении, на мой взгляд, весьма эффективно.

При обращении за финансовой помощью для выполнения определенного проекта или при попытке опубликовать научную статью также нередко возникают проблемы этического плана, в разрешении которых требуется участие научной общественности.

Следует заметить, что подобное обсуждение возможно на сегодняшний день и без непосредственной встречи участников — к примеру, по электронной почте и т.д. Обе стороны — и авторская, и рецензентская — дискутировали бы гораздо более аккуратно и научно убедительно, если бы опасались, что результаты, не просто в виде окончательного вердикта: «печатать» — «не печатать», «финансировать» — «не финансировать», — а с некоторой профессиональной аргументацией станут достоянием научной общественности и будут влиять на авторитет и престиж участников спора.

Не надо опасаться в данном контексте слова «суд» со всеми его известными атрибутами — защитой, обвинением и т.д. То, о чем мы здесь говорим, есть скорее организованный аппарат формирования, а затем и выражения общественного мнения и, соответственно, наказания за поступки, несовместимые с кодексом поведения научного сотрудника. В разработке всего этого круга вопросов, норм и т.п. могут и должны участвовать общественные организации научных работников, в частности и СУ. Разумеется, подобные изменения в системе рецензирования требуют тщательной проработки при конструктивном участии общественных организаций ученых, таких, как СУ.

Новые времена ставят перед сообществом ученых новые задачи не только в важнейшей области внутри — научной этики. Бюрократия в России на сегодняшний день опять набирает силу. Ее мощный напор чувствует каждый ученый, материальное положение которого, даже факт наличия работы, зависит опять слишком часто не от потребностей рынка, но от интересов бюрократии. Это сопровождается заметным снижением престижа занятия наукой, но не обладания ученой степенью, что несколько парадоксально. В этих условиях важнейшей задачей такой организации, как СУ, становится борьба за сохранение самоуважения в научной среде, за способность заставить власть прислушиваться к мнению научного сообщества.

Важнейшим элементом здесь становится осознание ответственности ученого за то общество, элементом которого он является. На ученом и его организациях, подобных СУ, лежит ответственность за моральный уровень того общества, в котором он живет, за воспитание уважения к науке и научным работником. Такое отношение должно сделать немыслимым, к примеру, передачу целого института РАН в другое ведомство даже без обсуждения с сотрудниками этого института. Каждый отдельный ученый не имеет ни времени, ни сил для необходимого сопротивления. Но это под силу единомышленникам, их союзу.

Сохранение высоких моральных стандартов — важнейшая и вовсе не абстрактная задача. Мы все помним, что развал СССР и последующее тяжелейшее десятилетие были прямым следствием падения морали «верхов» в позднесоветский период. На научном сообществе лежит тяжелая обязанность не допустить повторения не выученного и не понятого властью урока.

Санкт-Петербург — Иерусалим

Всюду необходимы деньги

02 Фев 2010 г. ТрВ № 46, c. 7, "Авторская колонка"   Анастасия Казанцева Рубрика: Авторские колонки

Анастасия Казанцева

Я, разумеется, не имею права говорить о науке; мое участие в ней свелось к тому, что мне не удалось показать достоверные различия амплитуды и латентности вызванного потенциала в правом и левом полушарии — да и то я сейчас рылась в папке «мои документы», чтобы вспомнить, что именно мне не удалось показать. Последние два года я показываю телесюжеты, и это мне удается значительно лучше.

Но я могу смотреть на своих однокурсников. Самые талантливые — уже в Европе и в США; чуть менее талантливые собираются уезжать туда после следующей степени. В российских лабораториях остались три девочки (все живут с родителями; одна из них параллельно учится на логопеда, чтобы логопедом же и работать) и один мальчик — прекрасный, умный, но, по-моему, его тоже скоро достанет работать на трех работах ради возможности жить с девушкой, а не с родителями, и он тоже куда-нибудь уедет.

И дело не в том, что я сочувствую им. Каждый человек осознанно и добровольно выбирает, чем и где ему заниматься, сравнивает плюсы и минусы, находит оптимальную для себя комбинацию. Я даже не беспокоюсь за своих будущих детей, которых некому будет учить в университете, — у меня не хватает абстрактного мышления на такие сложные построения. Я не волнуюсь по поводу научных популяризаторов, которым нечего будет сказать о российской науке, — будем показывать русскоязычных спикеров из университетов всего мира, еще и лучше. Я, как это ни пафосно звучит, беспокоюсь за науку как таковую.

Мои однокурсники уезжают за границу не потому, что им просто нужны деньги: любая компания, в названии которой есть слово «био» или «мед», немедленно взяла бы их старшими менеджерами, и они жили бы не беднее, чем западные ученые. Они уезжают, потому что им нравится заниматься наукой. А у науки в России две проблемы: деньги и деньги, прямо и косвенно.

Основная проблема — в организации. Действительно, дураки-вахтеры, недостаток приборов, задержки реактивов и что там еще было в нашумевшей статье Е. Петровой в прошлом ТрВ. Но организацию можно и нужно улучшать, и есть единичные примеры лабораторий, в которых с этим вполне успешно справляются. Вот только улучшением условий работы кто-то должен заниматься, а всем некогда -ведь вторая проблема в том, что кроме лаборатории они работают еще в трех местах.

Я совершенно уверена, что любимая работа может и должна занимать все время. Понедельник должен начинаться в субботу. Сорокачасовую рабочую неделю придумали неудачники. Это, может быть, в каком-нибудь ООО «Отбитые Баклуши» можно всё успеть за восемь часов в день, а в науке и творчестве совершенно точно — нельзя, потому что всегда хочется сделать больше и сделать лучше. И всегда есть что делать, не бывает, чтобы не было.

Но мне, конечно, легко говорить: мне платят зарплату. Она не является для меня смыслом работы, но она обеспечивает мне саму возможность работать. Я точно знаю, что, если я опоздаю на метро, я смогу поймать машинку. Если у меня не будет сил готовить еду, я закажу ее в ресторане. Если муж выгонит меня из дома, потому что его достанет, что я не готовлю еду и все время опаздываю на метро, то я смогу снять квартиру. Поэтому я могу не беспокоиться ни о чем, кроме своей работы. Поэтому я могу делать ее хорошо.

Если бы мне повезло меньше и любовью всей моей жизни оказалась бы не журналистика, а наука, мне пришлось бы уехать. Просто потому, что я хочу, чтобы мне не мешали заниматься делом. А отсутствие денег мешает катастрофически: приходится думать, как сварить дешевый суп, заштопать колготки и выбрать наиболее экономичные схемы оплаты телефона и лечения схваченного в переполненном автобусе гриппа, — вместо того, чтобы думать (те же нейроны, нейромедиаторы, АТФ) о статьях, экспериментах, планах. Какие уж тут могут быть научные прорывы!

В прошлом выпуске ТрВ мы поговорили о храме, который построил человек, считающийся основателем Москвы, — Юрий Долгорукий. Сегодня же мы расскажем о главном, пожалуй, архитектурном шедевре его сына — владимирского князя Андрея Юрьича, прозванного Боголюбским.

Если ехать по Горьковскому шоссе в направлении Нижнего Новгорода, то сразу же за Владимиром, когда окружная снова выскочит на шоссе, вы проедете село Боголюбово, которое хорошо заметно по огромным синим куполам Боголюбовского монастыря. Когда-то здесь была резиденция сбежавшего от отца князя Андрея. Сейчас от этого дворца сохранилась только маленькая часть — непонятная пристройка к Рождественской церкви. Это лестничная башня самого дворца князя Андрея и переход в несохранившуюся древнюю церковь.

В 1155 г. Андрей вместе со сво- . им двором «втихаря» удрал из княжеского села Вышгород под Киевом и направился во Владимир. Причем просто так будущий святой уехать не мог. Андрей забрал с собой икону Богородицы, которую якобы написал евангелист Лука (впрочем, датируется она XII в.). Теперь мы ее знаем как Богоматерь Владимирскую.

По широко растиражированной легенде, кони, которые везли икону, встали и не пошли дальше. Ну, якобы так Бог велит. Бог оказался не дурак и велел коням с иконой остановиться в стратегическом месте, на холме, под которым река Нерль впадала в реку Клязьму. Местечко Боголюбово (так его назвали) стало контролем над водным путем из Ростова и Суздаля. Андрей, разумеется, Бога послушался и выстроил здесь уникальный замок, каменная часть которого состояла из Рождественского храма, обитого золотом, переходов, лестничных башен, шатра-кивория и дворца. Дворец погиб едва ли не сразу же после убийства князя боярами в 1174 г., а собор мог бы дойти до нашего времени, но идиот-игумен Аристарх в 1722 г. решил, что окна недостаточно светлые и надо бы в стенах проломить окна побольше. В итоге храм просто рухнул: сопромата игумен не учил. Еще через 50 лет другой игумен того же монастыря чуть было не погубил другой шедевр, но об этом чуть попозже.

Строили замок Боголюбского нерусские мастера. Это тоже очень интересно. Дело в том, что прислал Андрею руководителя артели другой весьма неординарный монарх — Фридрих Барбаросса. А согласно летописи, строительную артель составляли «из всех земель» мастера. И этот интернационал возвел два шедевра, от одного из них дошли до нас жалкие остатки, а второй сохранился почти целиком.

В километре с небольшим от Боголюбова стоит памятник, широко известный по всему миру, — храм-мемориал в память об умершем в 1165 г. сыне Боголюбского — Изяславе, храм-памятник в честь победы Боголюбского над булгарами в 1164 г. (на этой войне сын Андрея и получил раны, от которых умер). Речь идет о знаменитом храме Покрова на Нерли. Сейчас считается, что это — самый совершенный памятник древнерусской архитектуры, однако исследования Николая Воронина показали, что, на самом-то деле, это изящное здание выглядело совсем иначе. То, что глава была шлемовидной, а не луковичной, понятно всем, знакомым с древнерусской архитектурой. Луковичную главу поставили только в начале XIX в. Однако оказалось, что в древности храм окружали на половину высоты галереи, а сама церковь стоит на искусственном холме. В те времена весной уровень воды здесь повышался на 3,5 м. Так что пришлось специально повышать рельеф, а фундаменты церкви опускать на глубину 5,3 м! Стены холма были облицованы белым камнем, а к воде спускалась лестница. Насколько изменяется вид привычной стройной, хрупкой церкви! Перед нами не романтичная постройка, а парадный храм, ослепляющих всех плывущих по Нерлю своим величием.

И вот этот-то «дважды шедевр» (и то, что было, и то, что получилось — безусловно жемчужины мировой архитектуры) спасла от разрушения только жадность одних людей и скупость других.

В 1784 г. игумен Боголюбского монастыря решил выстроить себе в монастыре новую колокольню. Дело хорошее, но камень ведь денег стоит. И решило духовное начальство, что не будет покупать камень, а разберет на стройматериалы Покров на Нерли. Ну а что — Рождественский храм уже поломали, чего мелочиться. Зато колокольня будет хорошая — большая. И все бы хорошо, но та сумма, которую решили выдать на слом, показалась слишком маленькой подрядчику. Сейчас вам, конечно, могут изложить другую версию: скромно умалчивая о том, кто заказал снос храма, расскажут о чуде: якобы мастеру, пришедшему разбирать храм, попала в глаз золотая соринка с купола (тогда он был золоченым), ну, и мастер, разумеется, отказался от кощунственного замысла.

Похоже, век спустя Церковь решила отомстить церкви за живучесть. В XIX в. опять же местное духовное начальство решило переделать здание. Пока центральные органы по надзору хватились, древнюю роспись успели сбить всю — и посбивали часть наружной белокаменной скульптуры. Да, Покров на Нерли — это первый дошедший до нас случай украшения фасадов русских храмов полноценной скульптурой. То ли это влияние романского зодчего, то ли связи Боголюбского с Грузией сказались: на соборе Свети-Цховели в древней грузинской столице Мцхете можно увидеть очень похожую фасадную резьбу.

Сравнительно недавно аппаратом «Кассини» сделан удивительный снимок, первый в своем роде; — блик солнца в море другого небесного тела — Титана, спутника Сатурна. Море называется Kraken mare (кракен — мифологическое морское чудовище — экстраполяция гигантского кальмара до размеров корабля). Оно наполнено легкими жидкими углеводородами, среди которых доминирует этан. Площадь моря — около 400 000 км², что близко к площади Каспия. Снимок сделан в инфракрасном свете (5 микрон): видимый свет слишком сильно рассеивается атмосферной дымкой Титана.

О существовании на Титане озер и рек из жидких углеводородов известно с 2006 г.: они проявились на радарных картах поверхности, снятых аппаратом «Кассини» (метод синтетической апертуры), как слабо отражающие области с четкими границами. В 2007 г. «Кассини» выявил множество озер вблизи Северного полюса. Мы уже приводили радарную карту северных районов Титана в ТрВ № 1, повторяем ее в дополненном виде. На карту попал залив моря; все море с его сложной конфигурацией проступает на инфракрасных снимках. Хорошее представление о размерах и контурах моря дает наложение радарной карты на инфракрасный снимок.

Итак, не остается никаких сомнений, что на Титане есть моря и озера, текут реки и идут дожди. Только все  это из смеси этана, метана и пропана. Озера высыхают и наполняются вновь. Сейчас это единственный мир в Солнечной системе, кроме Земли, с круговоротом жидкости. Когда-то таким был и Марс.

Еще из «живых» образований на Титане есть огромные поля дюн, которые тоже прекрасно видны на радарных картах (см. ниже). Они занимают низменности и «обтекают» скалистые выступы. В этом отношении Титан менее уникален: ветровые дюны есть в огромном количестве и на Марсе.

Наконец, раз уж мы обратились к недавним снимкам «Кассини», предлагаем полюбоваться северным полярным циклоном, имеющим форму правильного шестиугольника. Раньше в Северном полушарии была зима, и шестиугольник был в тени. Это явление совершенно загадочное. Ясно, что это какой-то хитрый гидродинамический эффект, до понимания или воспроизведения которого путем численного моделирования земные гидродинамики еще не доросли.

Полосу подготовил Борис Штерн

Все изображения, приведенные на данной странице, принадлежат NASA и открыты для некоммерческого использования.

Может ли молодой человек быть известным ученым, читающим лекции по всему миру, и, одновременно, известным (и весьма радикальным) автором, популярным в далекой от науки молодежной среде? Может! По крайней мере таков Михаил Вербицкий. Вопросы задает Сергей Попов.

Так получается, что ТрВ-Наука довольно много пишет о математиках. На Ваш взгляд, насколько современная математика типична как наука? Можете ли Вы дать краткую характеристику современной математики среди других наук?

- Математика — одна из наименее коллективистских наук. Количество работ в сотрудничестве и уровень цитирования в математике самые небольшие из всех естественных и точных наук. Сами математики зачастую аутичны и не в состоянии общаться.

- Михаил, Вы много путешествуете по миру, вот и на вопросы ТрВ-Наука Вы отвечаете из Индии. Насколько важна такая мобильность для математиков? Поездки нужны Вам в основном для работы с соавторами, для чтения лекций или есть еще какие-то мотивы?

- Основная проблема математики (других наук, возможно, тоже, но в математике особенно) — колоссальные объемы информации, которой никто в целом не владеет. Работ сейчас пишется вдесятеро больше, чем лет 50 назад (я называю цифры наобум, но тенденция очевидна). Соответственно, профессиональный долг ученого — делать все, чтобы в этом хаосе можно было разобраться. Как можно больше читать лекций, курсов и докладов и пытаться в свою очередь следить за возможно большим количеством работ и публикаций.

Что касается моих поездок, придется признаться, что я так много езжу в немалой степени для удовольствия. Когда меня приглашают из экзотической страны, где я еще не был, я стараюсь согласиться, потому что интересно. С другой стороны, следить за процессами, которые идут в науке условно «третьего мира», довольно поучительно, в Индии и Бразилии я многому научился. Но основной мотив более приземленный: с тех пор, как я уволился из университета Глазго пару лет назад, весь мой заработок -зарплата профессора в университетах, куда я езжу, потому что в Москве мне платят какие-то смешные деньги.

- Все ли свои статьи Вы выкладываете в Архив (arxiv.org)? Насколько Архив популярен среди математиков в России и в мире? Изменил ли сетевой доступ что-то в работе математиков?

- Я выкладываю в Архив все, кроме русскоязычных статей, лекций и книжек для студентов. Научные работы выкладываю все. Архив, кажется, универсально популярен среди математиков, т.е. приличных статей, которые там не появляются, — доли процента.

Математики зачастую аутичны и не в состоянии общаться

В России, конечно, в Архив кладут не все, но ведь и пишут по-английски тоже не все, а по-русски туда можно, конечно, класть, но никому не надо.

Что до сетевого доступа, изменилось в математике очень многое. Вес и репутация традиционных журналов катастрофически падают (характерен пример Перельмана, который просто отказался публиковать свои работы в традиционных журналах). Одновременно практически исчезла нужда в бумажных библиотеках. В России это особенно ценно, потому что у нас их де-факто и нет.

- Есть ли у математиков традиция пресс-релизов? Можно ли вообще говорить о каких-то общедоступных «научных новостях по математике», и что бы Вы к ним отнесли за последнее время?

- Нет такой традиции. Периодически что-то по линии физиков делается, но математики никогда не занимаются прессой. Я отношу это на счет традиционной аутичности сообщества. Что до общедоступных научных новостей, я не видел их и немало переживаю от их отсутствия. Проблема, думаю, в отсутствии популяризаторов-математиков и инертности неспециалистов.

Проблема в отсутствии популяризаторов-математиков и инертности неспециалистов

- Согласны ли Вы, что сейчас в России нет по-настоящему популярных в обществе ученых? Если «да», то с чем это связано, если «нет», то кто популярен, в какой среде и почему?

- Ученый в России имеет зарплату меньше, чем газпромовская уборщица, и такой же социальный статус. Омеги не могут быть популярны, это ясно. Но в России, как показывает опыт опросов, популярны только телеведущие и «президент Путин».

- Нужно ли вообще, чтобы «страна знала своих героев» — ученых-естественников, математиков, чтобы к их мнению в тех или иных (каких?) случаях прислушивались? Нет ли опасности, что специалисты, подобные флюсу, но имеющие большой авторитет, будут восприниматься как гуру в областях, в которых они некомпетентны (политика, экономика)?

- Думаю, что нужно популяризовать науки и лично ученых, привлекательность науки надо повышать. Что до опасности, в стране в данный момент основным (по сути единственным) авторитетом по всем вопросом остаются телеведущие. Пусть лучше Фоменко воспринимается как гуру, чем Стиллавин, Гордон и Татьяна Толстая.

- Вы — достаточно известный, в первую очередь в Сети, человек. На Ваш взгляд, насколько в восприятии Вас читателями в Сети важен тот факт, что Вы еще и известный математик? Насколько Вы сами позиционирует себя в Вашей вненаучной активности как ученого?

- Стараюсь не опираться на авторитет «видного ученого», потому что подобные аргументы — откровенно жульнические и дискредитируют любую точку зрения. С другой стороны, партийность очевидна во всем, что я пишу, и я действительно считаю, что все ресурсы общества должны тратиться на науку (не полпроцента и не 10%, а ближе к 80%).

- Как коллеги-математики (в России и вне) относятся к Вашей вненаучной деятельности и популярности, к радикальным высказываниям и т.п.?

Следить за процессами, которые идут в науке условно «третьего мира», довольно поучительно

- Знакомые — в основном хорошо, незнакомые, наоборот, чрезвычайно плохо (по отзывам). Отношусь философски: я не доллар ведь, чтоб всем нравиться.

- Если ученый начинает заниматься какой-то публичной общественной деятельностью, насколько, на Ваш взгляд, он должен чувствовать ответственность, что его могут воспринимать не только как частное лицо, но и как «представителя науки», даже если он так себя не подает?

- То же относится к любой профессии. Думаю, нужно чувствовать ответственность и поступать по совести в любом случае, а не только ученым.

- Высказываясь о состоянии дел в российской науке (скажем, критикуя Академию или, наоборот, защищая позицию ученых от действий госчиновников), в какой мере Вы говорите о науке вообще, а в какой — о математике, где, как известно, кроме бумаги, карандашей и ластиков, часто ничего не надо? Что бы Вы предложили здесь позитивного: в смысле созидательного изменения, а не разрушения?

- Хотя у меня много друзей среди разных ученых, мой личный опыт ограничен математикой. Вероятно, это перекашивает мои суждения (я стараюсь избегать этого, но не всегда получается).

Что до позитивной программы, лет 10 назад у меня была позитивная программа. Я думал, что нужно поступить как в Китае: вывезти толпы русских ученых с недавно полученными американскими и европейскими степенями, назначить им зарплаты больше, чем на Западе, выделить на образование 20–30% бюджета страны — и вперед. Сейчас мне ясно, что это — дурацкое предложение, потому что наша Академия не допустит.

Сейчас китайская наука есть колоссальный чугунный паровоз с ядерным реактором

Впрочем, китайский опыт оказался (по прошествии 10 лет) не вполне удачным, местная академическая коррупция была гораздо вирулентнее, чем мы думали, и в числе коррупционеров оказались даже весьма уважаемые западные математики-китайцы (по словам этих самых западных математиков). Сейчас китайская наука есть колоссальный чугунный паровоз с ядерным реактором в виде государственных субсидий, но он ездит строго по кругу. Коррупционеры от Академии наделали сотни журналов, где они ссылаются друг на друга, повышая друг другу индекс цитируемости и прочие формальные показатели, при этом научной ценности их деятельность не представляет, являясь в чистом виде коррупционной. Тут можно сослаться на череду скандалов вокруг уважаемых всеми и неиллюзорно великих китайских математиков Тиана и Яо и более свежую коррупционную историю с журналом Chaos, Solitons and Fractals; подобных журналов на самом деле сотни.

Не знаю уж, как закончится китайский опыт с созданием науки на пустом месте, вложив в образование до трети бюджета страны; нам в России ничего подобного все равно не предлагали. Но полезный урок из китайского опыта можно извлечь сразу: надо было сначала разогнать Академию, а потом уже платить деньги.

Сейчас аналогичный эксперимент начался в Бразилии, где сама система (в силу ограничений демократии) более открыта; на образование тратится (согласно недавним поправкам к конституции) 25% бюджета, и профессорские зарплаты уже сейчас больше, чем в Европе и Америке (а стоимость жизни втрое меньше). При этом, в отличие от Китая, каждое решение в Бразильской академии принимается после неиллюзорной международной экспертизы, часто имеющей решающее значение; а стартовый уровень академической коррупции был (сравнительно с коммунистическими странами) совсем не велик. Лет через 10–20 там будет либо Китай, либо научная держава европейского уровня; как раз и посмотрим, потому что еще лет 10 никто в России ничего в науке делать не начнет, факт.

Но при прочих равных, я думаю, самым разумным в России было бы разогнать Академию, аннулировать все научные звания, пригласить экспертную комиссию из западных ученых, назначить новые звания после переаттестации, а после этого начать платить ученым серьезные деньги пропорционально экспертным оценкам. При этом не учитывать никак публикаций на русском, которые никакая экспертная комиссия оценить не может. У нас получится маленькая, динамичная Академия, целиком ориентированная на Запад, а уволенным ученым будут платить пенсию в знак уважения их прошлых заслуг.

— С ходом времени роль науки в обществе меняется. Насколько сейчас в России и вообще в мире важно заниматься «наукой ради науки»? Вы сами занимаетесь областью, достаточно далекой от практического применения, наверное, Вам приходилось отвечать на вопросы о смысле Ваших занятий. Что Вы

отвечаете? Что бы Вы ответили о смысле дорогих исследований в фундаментальной науке (скажем, запуски дорогих космических аппаратов для космологических исследований)?

— Мне подобные вопросы кажутся оскорбительными. На мой взгляд, человечество само никакой ценности не представляет, помимо занятий наукой и искусствами. Цивилизация, которая не развивает науку, обречена прозябать в рабстве, имея в перспективе исторически заслуженный геноцид. То есть правильный вопрос не «в чем польза от науки данному конкретному человеку», а «в чем польза науке от данного конкретного человека». Если пользы нет, это не человек, а сырье для биореактора, и разговаривать с ним не о чем.

Вопрос, короче, в системе ценностей, и спорить о ценностях так же глупо, как о моде или преимуществах эстрадных певцов.

"Opinions are like assholes, everybody's got one and everyone thinks everyone else's stinks."

Что до применений математики, применение у нее в общем одно: без математического образования человек не может заниматься точными науками, а если в обществе нет профессиональных математиков, математическая культура неизбежно падает. Поэтому математики, читающие лекции по своей науке, необходимы, и чем больше, тем лучше (потому что слишком много, кажется, не бывает). На пользе собственно исследований я особо настаивать не буду, потому что 99% статей (даже хороших) никто не читает вообще и не прочтет. Впрочем, то же относится и к стихам, например. Но из этого никак не следует, что стихи писать не нужно.

Человечество само никакой ценности не представляет, помимо занятий наукой и искусствами

Что до дорогих исследований, нет ничего более полезного для экономики, чем выбрасывание денег на ветер. Оценить научную ценность этого выбрасывания я не возьмусь; мне кажется, это на самом деле такие кейнсианские экономические проекты для борьбы с инфляцией. Но лучше пусть занимаются хоть какой-то наукой, чем никакой.

Алексей Иванов

Казалось бы, какая может быть разница между водой, отобранной из одного и того же источника 18-го утром и в ночь с 18-го на 19-е января? С научной точки зрения, да и следуя обычной бытовой логике — никакой разницы. Однако в православной традиции воду освящают, при этом «особенным свойством святой воды является то, что, добавленная даже в небольшом количестве к воде обычной, она сообщает благодатные свойства и ей»... «желательно -из благоговения к святыне — принимать Богоявленскую воду натощак, но по особой нужде в помощи Божией — при недугах или нападениях злых сил — пить ее можно и нужно, не колеблясь, в любое время» [1]. Следование этой традиции, однако, сыграло злую шутку с несколькими сотнями иркутян в этом году. Большинство из пришедших на Крещение в храм Михаила-Архангела, набравших святой воды и испивших ее, банально подхватили кишечную вирусную инфекцию, а как следствие — свалились с ног с высокой температурой, поносом и рвотой. Всего, по сообщению СМИ, в больницы обратилось свыше 300 человек, из которых более половины -дети, в том числе и в возрасте 1–2 лет [2–3]. Причина банальна — несоблюдение элементарных правил гигиены. Воду набирали в трех местах: из иордани, из природного подземного источника, из которого для ускорения процесса производили откачку, и из специальных емкостей на территории храма. По свидетельствам многочисленных очевидцев, инфекцию подхватили все, кто пил такую воду, в том числе и те, кто набирал ее из специально подготовленных мест на территории храма, и даже некоторые искупавшиеся в иордани, но воду не пившие (см. ниже). Взрослые пили непригодную к потреблению воду и — что самое ужасное — поили ею маленьких детей.

Возникает два извечных вопроса: кто виноват и что делать? Несмотря на то, что виновники происшествия очевидны, вряд ли они понесут наказание. «Роспотребнадзор» не намерен «привлекать к юридической ответственности кого-либо в связи с инцидентом» [2]. Перед иорданью вроде как было предупреждение, что воду пить нельзя, а в водопроводе самого храма (кто бы сомневался!) вода оказалась нормальная. То есть вроде заболевшие сами и виноваты. Удивляет только позиция церковников по этому поводу. «Глава пресс-службы патриарха Московского и всея Руси священник Владимир Вигилянский отрицает, что источником заражения стала вода, взятая из источников вблизи Михайло-Архангельского храма в Иркутске, и настоятельно рекомендует проверить всю полученную информацию» [4]. Людмила Беляева, директор церковно-приходской школы Михайло-Архангельского храма, идет даже дальше, сказав буквально следующее: «Я считаю, что со святой водой этого не могло произойти. Это просто наговаривание, поскольку наш приход пользуется большой популярностью. Кому-то это просто удобно, что у людей возникнут сомнения и они просто выльют эту воду в унитаз. Это греховно» [5].

На вопрос, что делать, по-видимому, есть только один ответ. Просвещать граждан, что никакой святой дух не убивает болезнетворные бактерии и вирусы. Ну, и остается надеяться, что диарея будет иметь больший образовательный эффект в умах граждан, чем слова церковнослужителей.

[1] www.pravmir.ru/article_805.html [2] www.irk.ru/news/20100126/intoxication/ [3] http://irk.kp.ru/online/news/608555/ [4] www.irk.ru/news/20100126/poisoning/ [5] www.irk.ru/news/20100125/poisoning/

Свидетельства очевидцев на форуме http://forums.drom.ru/irkutsk/t1151327129-p1.html (орфография сообщений сохранена)

Я ехал на машине и глазам своим не верил, когда видел что люди из болота воду набирали.

А какая разница где ее брать в будке или в озере если рядом Сарафановка бежит :-))). Должен заметить что давным-давно и она была чистой!

Из болота воду никто не набирал, не надо считать что в новоленино дебилы живут. Это я для тех кто считает что из болота набирали!

Смотрел новости в крещение — показывали ИОРДАН — как наши набирали с него воду на русском языке была надпись(спец для наших) ВОДУ НЕ ПИТЬ!!..цвет води-моча осла и то светлей-мутногрязножелтая...

Пoпы всeгдa в свoём рeпeртуaрe. Пoзaкoну прeждe чeм устрaивaть мaссoвoe кушнда нeoбxoдимo здaть вoду нa aнaлиз в СЭС гак это дeлaют пoрядoчныe влaдeльцы бaссeйнoв. P.S. Знaкoмый слёг, вoду нe пил, гoвoрит внoс пoпaлa кагда зaныривaл.

Супруга работает в 8й больнице, у них сейчас ахтунг. 4 человека из персонала траванулись. В поликлинике детской участковые врачи без ног, набегались по вызовам симптомы одинаковые пищевое отравление и все пили козлячью водичку. Сегодня брали пробы воды в источнике и соскобы у больных.

Набирали с баков около часовни, на берегу, там еще такая очередь была... а некоторые просто умудрялись с проруби набирать...

Набирал с будки воду, Но не как не с проруби, Да и не видел чтоб кто то с проруби набирал, Вся семья полегла, Боженька делает очищения организма, от всякой гадости :)))

Да с проруби и не набирал никто.. все либо с будки либо с церкви..))

Да нифига не из болота. У жинки в отделе набирали из источника в итоге кто пил тот и слег. Благов больничке работают. ас по новостям услышал типа они еще насос поставили что бы шибче бежала водичка. Вот наверное и насосали грунтовых вод из болота.

Я даже видел в резервуарх с водой плавал какой то нездоровый осадок:( , а у меня ещё как чувствовали банки нехотели открыватся — примёрзли крышки ооочень сильно ели отодрал.

Поклёп!!! Чтобы кто-то брал в болоте я не видел, а вот от воды, что я набрал из источника все родственники дружно отравились. Сам то я пить не стал, так как пью только кипяченную воду. Все, в том числе и форумчане (у меня родственники тоже), набирали воду не из проруби, а из т.н. «источника». Пробы воды выявили наличие заразы и в источниках и в проруби. Не нашли только в церковном водопроводе (я так понимаю речь про городское водоснабжение).

Ревекка Фрумкина

Человек я неконформный. Не «из принципа», а как-то так получилось. Возможно, именно поэтому я не очень ценю споры об искусстве: если я чувствую, что мои оценки кардинально расходятся с позициями собеседника, я предпочитаю помолчать и слушать аргументы другой стороны. А о том, чего я не знаю, я не высказываюсь. Так что ради обретения собственного мнения о сериале «Школа» пришлось включить телевизор, который я более года использовала только как «приставку» к плееру. Я посмотрела полторы серии — и мне этого хватило.

Содержание споров об этом фильме почему-то сводится к не к обсуждению кино, а к тому, таковы ли и в самом деле наша школа и наши дети. Меня это крайне удивило. Все же кино — это искусство, а искусство — даже документалистика — в принципе не может претендовать на роль зеркала. Итак, смотрим кино, претендующее на категорию «художественный фильм».

«Школа» поражает прежде всего «грязью» - не в метафорическом смысле, а в буквальном. Впечатление, что весь фильм снят через непромытый объектив. По сравнению с тем, как в «Школе» переданы цвет, фактура, как выстроен кадр, как двигаются персонажи, средний советский фильм, снятый на шосткинской пленке в далекие 70-е и с тех пор еще и потертый, кажется прямо-таки образцовым хотя бы по качеству изображения. Так что не говорите мне про «Догму», где каждый миллиметр, каждый ракурс и каждая секунда просчитаны. Кстати, до «Догмы» было еще cinema-verite — на мой вкус, несравненно более плодотворный проект.

Сериал, как известно, предполагает сюжет. Сюжета в «Школе» я не обнаружила вообще: даже в пределах короткого эпизода драка или скандал начинается раньше, чем зритель успевает сообразить, почему тут подрались, а вон те ребята начали орать и швырять что попало и куда попало.

Школьники преимущественно кричат и «обзываются»; взрослые — учителя и родители — произносят какие-то стереотипные фразы, в которых трудно усмотреть смысл. В большинстве случаев речь персонажей сводится к восклицаниям и клише, которые крайне неумело имитируют усредненный молодежный и учительский жаргон. Того, что в кино принято называть «диалог» — а ведь есть специалисты по диалогам, — в «Школе» просто нет.

Учителя постоянно общаются с учениками по такой схеме: «Семенова! Ты почему не ...(вставьте что угодно)? Садись! Два!»

Дело не в том, что так не бывает: в самой худшей школе, когда учитель срывается и дает подростку подзатыльник, остатками помутненного разума осознавая, что так и под суд пойти можно (ибо случаются действия и похуже подзатыльника), он знает — отметка здесь ни при чем. Более вероятно услышать любые угрозы и даже мат — как бы это ни было ужасно, но такова, увы, естественная реакция в подобном конфликте, — кстати, реакция обеих сторон.

Плохие школы есть во всем мире, о чем мы много лет назад читали в повести Бел Кауфман «Вверх по лестнице, ведущей вниз». И тут я не могу написать, что «Школа» — наш фильм о плохой школе или фильм о типичной нашей школе и т.п.

Я вообще не обнаружила фильма. Я увидела чисто любительские экзерсисы на невнятную тему.

И тогда я решила почитать, что пишет о фильме мой добрый знакомый Ян Левченко, известный исследователь и знаток, тонкий специалист по истории кино. (См. www.chaskor.ru/article/klient_sozrel_14514).

В его статье «Клиент созрел» с редакционным (?) подзаголовком «Странно, что «Телевизор.doc» не появился раньше. Снова долго запрягали» Левченко справедливо отметил, что эстетика «Школы» восходит к «дремучему радикализму» проекта «Кинотеатре»: «Это был нишевый проект, ориентированный на очень специальную тусовку, хотя в основе его лежали вполне демократичные принципы. Люди в зале видят на экране ровно таких же людей, узнают знакомое, радуются узнаванию и не парятся касательно эстетичности состоявшегося события. <...>. «Действительное» кино так и просилось в телевизор, как представляется сейчас (задним числом все, поди, умные)».

И далее автор продолжает: «В профессиональной журналистике быстрого реагирования уже высказывалась здравая мысль, что у Германики (Ура! теперь ее имя у всех на слуху. — РФ) в ближайшем будущем — непочатый край работы. Сериалы про вуз, банк (скорее государственный, чем частный), больницу, воинскую часть, милицию, тюрьму, Госдуму».

А далее у Левченко — блестящая кода: еще лучше, если разумный начальник Константин Эрнст даст соответствующие задания другим талантливым людям и на экране получится масштабная версия «Живого журнала»: «Хоть какая-то польза, правда?»

То есть событием является не фильм «Школа», а появление на телеэкране чего-то, чего там до сих пор не было — этакого кинотекста в эстетике «Живого журнала». Фраза про «непочатый край работы» изящно маскирует то, что Левченко (как я предполагаю) имел в виду. Хотя не подобает приписывать свои мысли другим, но мне думается, что он не только хотел, но сумел сказать : «Чума на оба ваших дома!»...

Я не оригинальна в своей уверенности в том, что правда искусства не рождается с помощью якобы грязного объектива, трясущейся камеры, плохо сделанных диалогов и общей невнятицы, т.е. из непрофессионализма, возведенного в принцип.

Конечно, эстетические принципы могут быть кардинально разными; кроме того, случается, что эстетически талантливый фильм оказывается этически неприемлемым: лучший пример здесь — фильм Лилианы Кавани «Ночной портье».

Подобно тому, как невероятно художественно сложен якобы простой язык Платонова, перенести на экран «простую» повседневность как она есть — очень сложная художественная задача. Ни на сцене, ни на экране невозможно «просто обедать» — так что напрасно мы пытаемся придать буквальный смысл известной метафоре. Конечно, в пьесе или в фильме «Дни Турбиных» зрители ожидают увидеть знаменитый абажур, но без абажура пьесу Булгакова все-таки можно поставить, а вот без аристократизма героев — никак.

Жаль, что у нас по ТВ не покажут «Madmen» — сериал о буднях обычной американской фирмы (Mad — не более чем сокращение от названия улицы Madison Avenue, так что безумие здесь ни при чем). Будни эти не больно приглядны — как и всякие будни, и (якобы) безыскусная съемка их не украшает. Зато все видно и слышно, так что при некотором знании английского еще и понятно...

Enjoy it! Какая-никакая, но польза!..

Комментарий главного редактора

Свежее высказывание Бориса Грызлова может оказаться очень полезным, поскольку ставит точки над i, а также заставит многих образованных людей определиться с позицией. Дополнительную силу новому крылатому высказыванию придает то, что оно принадлежит тому же человеку, что и фраза «Парламент — не место для дискуссий!». Повод для высказывания очевиден: это выступление ряда академиков (среди них есть члены Комиссии по борьбе с лженаукой, но не только) против Виктора Петрика — соавтора Грызлова по патенту и победителя конкурса «Единой России» по программе «Чистая вода».

Заявление Грызлова может иметь некий мобилизационный эффект, в частности:

- Люди, заявляющие, что Академию наук пора разогнать, призадумаются. Например, будет полезно, если призадумается Максим Франк-Каменецкий, заявивший: «Пока эта застывшая феодальная структура существует, никакое эволюционное реформирование не поможет». С чем мы останемся, если разогнать единственную (пусть и феодальную) государственную структуру, пока еще способную противостоять в пределах профессиональной компетенции порывам вышестоящих лиц?

- Академия наук подвергается проверке на прочность, и если она ее выдержит, то обретет массу новых образованных и социально активных сторонников, в том числе и среди независимых журналистов. Ближайший акт такой проверки — предстоящее заседание бюро Отделения физических наук по следам визита академиков в лабораторию Петрика (см. ТрВ № 43, 44). То, что бюро не выскажется в поддержку Петрика или даже нейтрально — факт. Важно, чтобы высказалось. Пока заседание оттягивается (первоначально планировалось провести его вскоре после рождественских каникул). Ждем с надеждой!

— Есть шанс мобилизации здоровых сил в самой Академии. Причем отнюдь не по формуле «сплотимся вокруг дорогого Леонида Ильича». Наоборот, приходит понимание того, что угодливая позиция руководства РАН по отношению к власти катастрофически проигрышна. Главное достояние любой Академии наук — авторитет. Менять авторитет на благосклонность власти — самоубийство. Юрий Осипов победил на выборах на пост президента РАН как человек, умеющий входить в важные кабинеты. Сейчас цена этому умению постепенно вырисовывается. Фактически Академия поставлена перед выбором — «прогнуться» или отстоять профессиональную честь. Заявление Грызлова затрудняет вероятные попытки руководства РАН спустить дело на тормозах.

Уже появилось интервью с академиком Эдуардом Кругляковым в «Газете.ру», и, надо признать, свою персональную проверку на прочность он прошел, должным образом отреагировав на заявление Грызлова (http://gazeta.ru/science/2010/01/29_a_3317956.shtml). Высказался и нобелевский лауреат Жорес Алферов (www.rosbalt.ru/2010/01/29/708300.html). В словах Алферова есть один момент, который хотелось бы прокомментировать. «В нашей стране нет альтернативы Академии наук. И любой, кто льет на нее грязь, вредит стране». Альтернативы, конечно, есть, но они выходят за пределы данной исторической обстановки. Сейчас — нет. Но нельзя позволять использовать этот факт как довод, чтобы законсервировать РАН в ее нынешнем виде, — перемены назрели давным-давно. По поводу «лить грязь» — без критики и открытых дискуссий РАН обречена на быструю деградацию. Просто на критику надо вразумительно отвечать и принимать ее к сведению. И на огульные обвинения тоже надо отвечать. Причем, если будет налажено нормальное сотрудничество с независимыми журналистами, о котором говорил академик Владимир Захаров на Общем собрании РАН (ТрВ № 44), последние помогут.

Борис Штерн

Юрий Апресян

Ю.Д. Апресян родился в Москве. В 1953 г. он окончил факультет английского языка 1-го Московского государственного педагогического института иностранных языков, несколько лет преподавал там же английский. В 1958 г. защитил кандидатскую диссертацию на тему «Фразеологические синонимы в современном английском языке». С 1960 по 1972 г. Ю.Д. Апресян работал в Институте русского языка Академии наук СССР, в Секторе структурной лингвистики, в должности младшего научного сотрудника. Однако в июне 1972 г. ученый совет Института русского языка «не счел возможным» переаттестовать уже знаменитого к тому времени ученого, автора двух книг и множества статей (это в должности-то младшего научного!), — по причинам, разумеется, ничего общего с наукой не имевшим. Гонения продолжались и дальше (исчезновение рукописи в издательстве, запреты на преподавание, поездки, на упоминание имени Апресяна в работах других лингвистов и т.д. Докторскую диссертацию пришлось защищать в Минске, подальше от глаз московского начальства).

С 1972 по 1985 г. Ю.Д. Апресян работал в московском НИИ «Информэлектро», где возглавлял группу из лингвистов и программистов, которая разрабатывала системы французско-русского и англорусского автоматического перевода научно-технических текстов. В 1985 г. вместе с несколькими сотрудниками он перешел в Институт проблем передачи информации (ИППИ) АН СССР. Работа Ю.Д. Апресяна и его сотрудников по ИППИ над системой машинного перевода «ЭТАП» (ЭлектроТехнический Автоматический Перевод) является постоянным источником импульсов для развития лингвистической теории. Позже Ю.Д. Апресян возглавил также Сектор теоретической семантики в Институте русского языка (сейчас им. В.В. Виноградова) РАН. Этот коллектив с 1991 г. разрабатывал Новый объяснительный словарь синонимов русского языка, а в последние годы — Активный словарь русского языка.

Ю.Д. Апресян разработал теорию интегрального описания языка и концепцию системной лексикографии, которые оказали огромное влияние на современную лингвистику и лексикографическую практику.

В 1974 г. Ю.Д. Апресян основал постоянно действующий семинар -вначале по прикладной, а затем и по теоретической лингвистике, — который не прерывает своей работы в течение 35 лет. Семинар все эти годы является одним из центров лингвистической жизни Москвы.

В начале 90-х годов заслуги Ю.Д. Апресяна были, наконец, признаны официальной академической наукой: в июне 1992 г. он был избран действительным членом Российской академии наук (минуя стадию члена-корреспондента).

Сейчас академик Ю.Д. Апресян — лауреат Золотой медали им. В.И. Даля, присужденной ему Российской академией наук в 2004 г., лауреат престижной премии Гумбольдта (Германия), Почётный профессор МГУ, доктор honoris causa Софийского университета Св. Климента Охридского, автор десятка книг, многие из которых переведены на несколько языков мира, 11 словарей и сотен статей, он известен далеко за пределами нашей страны как признанный глава Московской семантической школы (МСШ). «Новый большой англо-русский словарь», который был создан под его руководством в 80-е годы прошлого века, с тех пор постоянно переиздаётся. Такие его книги, как «Идеи и методы современной структурной лингвистики» (1966), «Экспериментальное исследование семантики русского глагола» (1967), «Лексическая семантика» (1974), «Интегральное описание языка и системная лексикография» (1995), становились классическими почти сразу после их выхода в свет. В 2009 г появился первый том его фундаментальных «Исследований по семантике и лексикографии (Парадигматика)», скоро появится и второй том — «Синтагматика».

Редакция

Американские исследователи из Канзасского университета (University of Kansas), основываясь на хорошо сохранившихся ископаемых остатках микрораптора (Microraptor gui), сумели изготовить и испытать ряд моделей этого четырехкрылого летающего ящера. Рассматривая различные конфигурации крыльев и примеряя их к модели, специалисты смогли определить, какой тип крыльев обладал наибольшей эффективностью. В результате такой биомеханической реконструкции было сделано несколько важных выводов об особенностях полета первых динозавров-летунов.

В частности, удалось показать, что стартовали они с ветвей деревьев (а вовсе не разбегаясь с земли) и к тому же не могли использовать в полете «схему биплана» (как предположили в последние годы некоторые ученые, утверждавшие, что оба набора крыльев -передние и задние — располагались параллельно друг другу, один под другим). Соответствующая публикация — в американском журнале Proceedings of the National Academies of Sciences.

Microraptor gui — это вид совсем небольших динозавров, живших около 120 миллионов лет назад. Около двух десятков представителей этого вида было найдено в китайской провинции Ляонин.

М.Б.

Ирина Левонтина

Как мы много раз убеждались, возникновение новых слов обычно связано с изменениями картины мира. Ну, появился новый смысл, а слова-то для него нет, вот и... Однако в языке есть и другие механизмы. Прежде всего, существуют разные подъязыки, в частности жаргоны — молодежные, профессиональные и пр. Здесь специфические словечки нужны как опознавательные знаки для своих, а то и как шифр — от чужих. И они, разумеется, должны меняться, а то постепенно словечки просачиваются за пределы узкого круга своих и теряют эксклюзивность. Но кроме того, в языке явно действует и механизм обновления: людям надоедают одни и те же слова, хочется чего-то новенького. Старые слова затираются, новые кажутся яркими и свежими. Потом и они приедаются, и снова откуда-то берутся новые.

Это особенно хорошо видно на всяких формулах речевого общения: у каждого поколения свои коммуникативные обыкновения. А еще очень характерны «слова-паразиты»: мода на них тоже меняется. Вот в последние годы — эпидемия на словечко по ходу (в Интернете видим также написания походу и по-ходу). Ну, там: Ты что по ходу совсем дурак?; А у тебя по ходу самое длинное сочинение. Вот несколько примеров, выловленных в Сети (орфография, само собой, аутентичная):

Набираю в гугле «что делать», найдено 11 900 000 результатов. по ходу проблема очень актуальна...; По-ходу забился бензиновый фильтр в машине. Не завёлся; Каждый раз после визита к родителям (что своих, что жены) у меня в голове крутится один вопрос, по ходу не имеющий ответа: «зачем, НУ ЗАЧЕМ?! Ну вот нафига я ТАК ОБОЖРАЛСЯ?!» :); В городе Н как-то все дует и красный восход не впечатляет. На набережной дубак по ходу; И написала Насте в 23 часа, что МОЖЕТ не поеду (почему я выделяю «может», потому что по ходу Настя именно этого слова не заметила); Походу я правда ф-ленты сильно засоряю; Я по ходу заболела. Температура маленькая, но голову долбит конкретно!; Был отвратительный вечер, по пьяному делу люди расплатились с офицанткой, а та походу воспользовалась и попросила расплатиться их еще раз; Но сейчас-то я ничего не пишу. И поэтому через два года я, может, пролистаю страницу в 20 постов и скажу «ээ, чувак, да я так посмотрю с 2007 по 2009 ты ваще ничерта не делал походу».

И вот самый замечательный: В хлебопечке сварил варенье из мякоти мандаринок, а потом подумал и из шкурок тоже. Первое вкусно кушать ложкой, второй походу хорошо на начинку пустить для какой нибудь вкусняшки. Тут все, что я люблю — и мандаринки, и кушать, и особенно — брр!... — вкусняшка. Ну и тут же наше походу.

Вообще это слово довольно вульгарное. Правда, в молодежном сленге, кажется, сейчас почти общепринятое. При этом мне не раз приходилось слышать от коллег: «Да брось ты! Нет такого слова». Не попадалось. А ведь оно на каждом шагу — если места знать, конечно.

Судьба выражения по ходу в качестве «паразита» складывается так удачно, потому-то у него очень подходящий семантический потенциал. Подобные слова призваны помочь человеку в нелегком деле речевого общения. Трудно ведь одновременно говорить и думать, слова могут подвернуться какие-нибудь неточные. Вот язык и предлагает целый арсенал словечек, снимающих с говорящего ответственность за такие неточности. Классика жанра здесь — знаменитые как бы и типа (типо). Действительно, одно дело Он профессор, и другое — Он типа профессор или Он как бы профессор. А тут еще Грайс со своими постулатами!

Один из столпов лингвистической прагматики Г.П. Грайс выделил 4 принципа речевого общения (коммуникативные постулаты): 1) количества (требование информативности высказывания), 2) качества (требование истинности), 3) отношения (соответствие высказывания теме коммуникации), 4) способа (требование ясности — однозначности, упорядоченности и т.п.). Грайс называет это Принципом Кооперации. Он, конечно, признает, что люди часто в своем общении отклоняются от его постулатов. Он говорит лишь о том, что люди при говорении бессознательно стремятся следовать этим постулатам, а при восприятии речи друг друга интерпретируют ее исходя из предположения, что собеседник, скорее всего, им следует. Отсюда и фундаментальное понятие коммуникативной импликатуры.

Ничего себе: «Будь информативен»; «Не отклоняйся от темы». А как тут быть информативным и тем более как не отклоняться от темы, если говорится как-то само собой, а зачем - затем, что ветру и орлу... Поэтому очень удобно на всякий случай пересыпать речь словечками, которые помогают сделать вид, что вот это говорится так, между делом, как будто вообще-то человек открыл рот, чтобы сказать нечто важное, просто случайно отвлекся на что-то другое. Это такие выражения, как между прочим, между тем, кстати — и наше славное по ходу из этой когорты. При этом постепенно в выражении по ходу, конечно, остается лишь слабый след первоначальной идеи. В вариантах по ходу дела или, как сейчас часто говорят, по ходу пьесы, смысла гораздо больше. Но и употребляются они гораздо более ограниченно. По ходу содержит, так сказать, гомеопатическую дозу. Вроде почти что ничего, но при постоянном применении довольно эффективно.

Вообще было бы неверно считать, что подобное слово каждый раз конкретно указывает на то, что такая-то часть высказывания недостоверна, нерелевантна, неинформативна и т. п. Это просто некие словесные жесты, передающие определенную установку говорящего. Мол, не предъявляйте ко мне повышенных требований: это я так просто, пусть Грайс со своими постулатами пока покурит.

Между прочим, а почему мы так часто начинаем речь со слова а? Потому что очень трудно начать речь, вступить в словесный контакт. Вот мы и говорим А скажите, пожалуйста... А можно войти? Как будто мы уже до этого с человеком разговаривали, а сейчас просто хотим тему сменить. А то действительно — как это прямо так и брякнуть: Можно войти? Или там Где найти директора? Да и закончить речь непросто, именно поэтому люди так часто в конце фразы прибавляют ни к селу, ни к городу: вооот или еще что-нибудь в этом роде. Скажем, как в русском переводе «Над пропастью во ржи» — трогательно-беспомощное и все такое...

Лев Клейн

Примерно в середине 70-х годов ХХ в. в археологии сложилась новая отрасль — теоретическая археология. Есть теоретическая физика, теоретическая биология, почему ж не может быть теоретической археологии? Справедливо или нет, но в мире я считаюсь одним из создателей этой отрасли. Слишком долго археология была сугубо практической, полевой наукой. В Англии археологов стали делить на dirt archaeologists («грязных археологов» — полевых, с пылью на сапогах) и chair archaeologists («археологов кресла» — кабинетных чистюль).

Этих не уважали. Клайд Клакхон говорил, что теоретизирование — «это то, что вы делаете, если вы слишком ленивы, или слишком нетерпеливы, или слишком кабинетный ученый, чтобы выйти и взяться за факты». Симпозиум теоретиков, на котором я присутствовал, моя коллега из Москвы, видный ученый, оценила в письме ко мне так: там собрались люди, которые не любят археологию, а хотят лишь щеголять заумными словесами. Я ей ответил: «Уборщица, которая подметала зал заседания, думала именно так, но ей это простительно, а тебе — нет».

За полвека в науке у меня сложились представления о функциях и структуре археологических теорий, об их трансформации в методы исследований и о новациях, которые они вносят в практику. Я разработал курс лекций, который читал сначала в Ленинградском университете, потом в зарубежных университетах. Публиковал статьи, конечно, на русском, немецком и английском, но книгу издать не удавалось.

В 1993 и 1998 гг. я читал этот курс в Копенгагенском университете. Профессор Клаус Рандсборг, зав. кафедрой археологии, пригласивший меня, надеялся в основном услышать о конкретных новых раскопках в России, но я уговорил его дать мне возможность познакомить датских студентов с моими теоретическими изысканиями. Рандсборг, выдающийся ученый, принадлежит к числу завзятых практиков, вел раскопки в Дании, Африке и в России. Он решил сам послушать мои лекции и присутствовал на каждой. После первых же лекций он стал активно участвовать своими вопросами и высказываниями. И вскоре признался: «Я думал, что будет очередная болтовня, интеллигентный трёп, как большинство докладов по теории, а тут ведь всё серьезно и солидно! И чрезвычайно полезно! Это в самом деле наука!»

И он тотчас предложил мне издать у него мою обобщающую книгу по теоретической археологии. Мой английский был достаточен для чтения лекций, но это, конечно, не тот английский, на котором стоит писать книги. К счастью, среди моих студентов в Копенгагене был один природный англичанин, Ян Симпсон, который выбрал датский университет, потому что там учиться дешевле, чем в Англии. После окончания учебного года он и один из моих датских студентов поехали со мной в Питер и были со мной до тех пор, пока язык книги не стал чисто английским (но, возможно, с оттенком молодежного стиля).

Книга вышла на английском как отдельное приложение к датскому солидному ежегоднику «Акта Археологика», распространяемому по подписке. Он имеет свою аудиторию, весьма профессиональную, но узкую. В магазинах книги не было. Купить ее невозможно. Она поступила только в самые крупные европейские библиотеки.

Вскоре мне удалось выпустить и русский вариант. Этот вариант «Введения в теоретическую археологию» вышел в «Бельведере» — одном из небольших издательств, отколовшихся от головного издательства Санкт-Петербургского университета. Такие издательства издают очень качественно сугубо научные книги (это в интересах тех факультетов, на основе которых они созданы). У меня нет претензий к изданию: книга издана великолепно — очень аккуратно, красиво, серьезно. Но бедой таких издательств является узость базы распространения. У таких издательств обычно договор с несколькими местными книжными магазинами — в том же городе, где и издательство. Моя книга издана неплохим для научной книги тиражом (1000 экземпляров), но расходится почти исключительно в Петербурге. В другие города попадает лишь с оказией. Поэтому петербургская ниша (сколько в Питере археологов?) насыщена, а дальше книга расходится медленно, тогда как прослышавшие о ней иногородние археологи, интересующиеся теорией, пишут, что достать ее не могут. Ну, достают, конечно, — через питерских друзей, могли бы заказать и по почте, но это у нас мало принято. Вот и получается, что книга хорошо издана по-английски и по-русски, а ее не видно.

У американских библиографов есть такой термин — «серая литература». Он относится к литературе по частным вопросам, выходящей в провинциальных городах, в глубинке, плохо изданной и не попадающей в библиографические списки и справочники. Мои указанные книги к «серой литературе» не отнести: они не страдают мелкотемьем, изданы отлично, вышли в столицах, в библиографических справочниках фигурируют, а вот к читателю проникают очень туго. Остаются такими же невидимками. Оказывается, существует и такая невидимая, темная литература. И это проблема.

Путь преодоления западного варианта (приложений к подписным изданиям) только один — заинтересовать какое-нибудь крупное (кембриджское, оксфордское или нью-йоркское) издательство и переиздать книгу там. Но это хлопотно, а само собой происходит только после смерти известного автора.

У нас есть разные пути, но они, вероятно, требуют государственной помощи, потому что научная книга большого и немедленного дохода не приносит. Нужно развитие книготорговой сети, которое охватило бы мелкие издательства. В советское время такая была, но она разрушена. Нужна система грантов и льготных кредитов, которая бы поощряла распространение книг, а не только их написание и издание. В Германии такая литература выкупается государством и рассылается по библиотекам. Невидимая литература — это непрочитанные книги, лежащие мертвым грузом на складах, это читатели в поисках нужной книги и авторы, ждущие отклика.

На рис. 2 приведены результаты расчетов как для Исландии, так и для низов верхней мантии под Исландией (на глубине 410 км). Расчеты выполнялись для двух случаев; когда Исландия была покрыта ледником (реальный пример) и как если б она не была покрыта ледником (гипотетическая ситуация). Ранее уже было известно, что в результате таяния ледового щита в Исландии в последнем межлед-никовье произошла интенсификация вулканизма. Причина этого проста, более глубокие горизонты мантии поднимаются к поверхности из-за снятия ледовой нагрузки, происходит снижение давления, что приводит к более интенсивному плавлению мантии. Расчеты в работе [1] также показывают, что таяние льдов Исландии приводит к ее всплыванию, что должно провоцировать усиление плавления на глубине и как следствие — вулканизма на поверхности. Новым и достаточно неожиданным результатом, однако, является то, что в период максимального оледенения из-за ледовой нагрузки на континентах (в Северной Америке и Скандинавии) происходит перераспределение мантийного вещества на глубине. Мантийное вещество под континентом погружается из-за дополнительного давления, создаваемого ледниками сверху, достигая границы с нижней мантией (глубина ~ 650 км), оно перемещается в горизонтальном направлении в сторону океана, где оно впоследствии всплывает под срединно-океаническим хребтом. То есть формируется конвективная ячея, контролируемая ледовой нагрузкой на поверхности. Из-за особого распределения ледовых масс в Северной Америке и Скандинавии, восходящая ветвь такой конвективной ячеи оказывается как раз под Исландией. Таким образом, аномально продуктивный вулканизм Исландии может быть связан не с нижнемантийным источником (плюмом), как традиционно рассматривается в большинстве работ, а с верхнемантийным перераспределением вещества, контролируемым оледенением на континентах.

Алексей Иванов

[1] Carminati E., Doglioni C. North Atlantic geoid high, volcanism and glaciation. Geophysical Research Letters, 2010, v. 37, doi:10.1029/2009GL041663, в печати

[2] Peltier W.R. Global glacial isostasy and the surface of the ice-age Earth: The ICE-5G (VM2) model and GRACE. Annual Reviw of Earth and Planetary Sciences, 2004, v. 32, p. 111–149, doi:10.1146/an-nurev.earth.32.082503.144359.

Клонирование человека — актуальная проблема современной науки и политики

02 Фев 2010 г. ТрВ № 46, c. 15, "Письмо в редакцию"   Игорь Вишев Рубрика: Наука и общество

Игорь Вишев, доктор философских наук, профессор кафедры философии Южно-Уральского государственного университета (Челябинск), действительный член Академии гуманитарных наук

Мы публикуем письмо, посвященное проблеме клонирования человека, сложной не только с научной, но и с этической, и даже политической стороны. В России существует законодательный мораторий на клонирование человека, который вскоре может быть продлен. Автор письма не является профессионалом в данной области, он — философ, причем занимающийся весьма экзотическим направлением — концепцией практического бессмертия человека. Направление, конечно, лежит за гранью современной науки; видимо, на то и существует философия, чтобы охватывать в том числе и такие запредельные темы. Однако тема, поднятая в письме, имеет самое непосредственное отношение к науке сегодняшнего дня, причем в таком аспекте, который волнует широкие слои общества. Мы будем рады получить комментарии профессионалов по поводу данной проблемы вообще и недавно продленного законодательного моратория, в частности.

Рубежные годы XX и XXI столетий ознаменовались целой чередой выдающихся научных достижений, среди которых первенство, на мой взгляд, уверенно удерживает открытие реальной возможности клонирования человека. Данное направление научных исследований открывает неведомые ранее перспективы решения целого ряда сложнейших и насущных задач укрепления здоровья людей, продления их жизни. Среди них прежде всего следует упомянуть получение биологически неотторжимых органов человека, в которых существует острейшая потребность для спасения жизни множества людей, поскольку в условиях крайнего дефицита донорских органов остается исключительно высокой смертность реципиентов, нередко усугубляемая разного рода осложнениями. Современный уровень развития биологии и медицины делает подобную ситуацию совершенно неоправданной и недопустимой. Естественно, в этой области исследований есть еще немало нерешенных проблем, но современное слово науки — отнюдь не последнее ее слово; трудности же, как известно, надо не замалчивать, не уходить от них, не откладывать на будущее, но преодолевать, насколько это возможно, уже сегодня. Недаром говорят: «под лежачий камень вода не течет».

Весьма показательно, что практически никто не оспаривает принципиальную возможность клонирования человека и решение соответствующих задач. В пользу ее реальности свидетельствуют первые экспериментальные данные, когда удается продлить жизнь человеческого эмбриона, полученного методом клонирования, до двухнедельного возрасти, который, однако, после этого принято уничтожать [1, с. 53]. Это считается вполне этичным, но отнюдь не осмотрительное продолжение самого эксперимента.

С самого начала перспектива клонирования человека встретила резкое осуждение со стороны практически всех конфессий. Так, бывший патриарх Московский и всея Руси Алексий II заявил: «Клонирование человека — аморальный, безумный акт, ведущий к разрушению человеческой личности, бросающий вызов своему Создателю» [2]. А нынешний патриарх Московский и всея Руси Кирилл, еще будучи митрополитом Смоленским и Калининградским, также категорично высказался против использования этого метода, ибо, по его словам, «таковое действие есть вторжение в Божий замысел о человеке» [3, с. 9]. Такого рода утверждения не могут не вызвать удивления, поскольку, согласно их же собственному вероучению, «пути Господни неисповедимы», так что людям не дано знать о такого рода «замыслах Создателя». Против клонирования человека, реальные интересы которого явно игнорируются, приносятся в жертву идеологическим догмам, выступает и ряд консервативно настроенных ученых, которые, впрочем, тоже нередко оказываются под тем или иным влиянием религиозного мировоззрения.

Именно подобный, по существу, идеологический подход перевел сугубо научную проблему в явно политическую плоскость. Первая кризисная ситуация в этой области исследований возникла, когда Госдума РФ 19 апреля 2002 г. приняла закон о моратории на такого рода исследования. Уже тогда запрет нанес существенный ущерб развитию отечественной науки в этой области и интересам граждан России в осуществлении их неотчуждаемого, не противоречащего правам и свободам других людей, непосредственно действующего конституционного права на жизнь [4]. Срок моратория закончился 23 июня 2007 г. Тогда он не был продлен и, казалось, уже ничто больше не угрожает таким исследованиям, хотя, понятно, тревога в этом отношении всегда сохранялась, поскольку подспудное противостояние не могло не продолжаться.

Теперь наступила вторая кризисная ситуация на исследования по клонированию человека. Почти два с половиной года спустя после окончания срока первого моратория на такие исследования Правительство РФ неожиданно внесло в Госдуму поправку в статью 1 федерального закона «О временном запрете на клонирование человека» с целью его продления. Кстати сказать, его формулировка лишний раз подчеркивает реальность возможности клонирования человека. Утверждается, что проект запрета поддержан РАН и РАМН. При современном положении вещей это, к сожалению, неудивительно, но, тем не менее, было бы вполне оправданным ознакомить общественность с соответствующими протоколами обсуждения и решения этого вопроса.

Выдвигаемые доводы в пользу продления моратория, на мой взгляд, не выдерживают никакой критики. Главный из них — технология клонирования человека в настоящее время окончательно не разработана. Но, совершенно очевидно, без продолжения исследований такая задача в принципе никогда не может быть нами решена, а между тем именно в ее решении все мы крайне заинтересованы. Эти исследования, безусловно, должны быть продолжены, но при условии жесткого контроля со стороны научной общественности и государства.

С этой целью, как представляется, следовало бы, в частности, ввести лицензирование на исследования по клонированию человека для институтов, лабораторий и отдельных ученых, которые способны по своим профессиональным и этическим качествам решать данную проблему в интересах людей. Но ни в коем случае, что надо еще раз подчеркнуть, нельзя запрещать такого рода исследования. Подобный запрет является бесполезным и крайне небезопасным, ибо исследования все равно так или иначе будут продолжаться, но нелегально, а это, действительно, чревато всевозможными злоупотреблениями.

Нельзя не принимать во внимание и те доводы в пользу запрета на клонирование человека, согласно которым еще не решены окончательно, а продолжают обсуждаться вопросы биологической безопасности, связанные с клонированием человека, что оно встречается с множеством юридических, этических и будто бы религиозных проблем, пока не имеющих очевидного решения. Однако и в данном случае ни одна из этих задач не может быть решена без свободного научного поиска их решения.

Вместе с тем следует со всей определенностью заявить, что религия не имеет никакого прямого отношения к научным исследованиям по клонированию человека. Ее приверженцы, как уже отмечалось, имеют полное право дать им свою идеологическую оценку, но не должны влиять на их ход и результат. Свободный научный поиск ученых не может ограничиваться и направляться ортодоксальными выводами из религиозных догм.

Клонирование человека — дело сугубо добровольное. Кто не хочет применить этот метод для улучшения и продления своей жизни, имеет на то полное право. Но нежелающий не должен препятствовать применению данного метода другими, ибо это стало бы непосредственным антиконституционным ущемлением их прав и свобод, прежде всего права на жизнь. Сторонники продления моратория ссылаются на Декларацию Генеральной Ассамблеи ООН, запрещающую клонирование человека. Ее, действительно, поддержало большинство стран, в частности Южной Америки, где подавляющее влияние имеет католицизм, в ряде других -ислам и т.п. Но в данном случае более важное значение имеет обстоятельство, что в то же время эту Декларацию не поддержали 34 страны мира, среди которых Англия, Франция, Канада, Австралия, Китай, Япония и др. Может случиться так, что нам, россиянам, за осуществлением права на индивидуальное существование, укрепление здоровья, продление жизни придется обращаться в иные страны. Такое положение вещей недостойно России, и потому допустить его нельзя!

Особое место в обсуждении данной темы занял вопрос о клонировании человека и человеческом достоинстве. На нем особо акцентируется внимание в упомянутой Декларации ООН и богословских оценках. Правда, текст этой Декларации, в отличие от богословских, можно прочитать так, что в принципе клонирование человека не исключается по существу и не запрещается, а лишь в тех случаях, когда оно ведет к ущемлению его достоинства. Вместе с тем это обстоятельство четко никак не оговаривается, и потому может сложиться впечатление, что клонирование человека всегда должно повлечь за собой такое ущемление. С этим трудно согласиться.

Уже сегодня все говорит о том, что нельзя допустить продления моратория на научные исследования в области клонирования человека, ибо такой запрет непосредственно противоречит правам и свободам граждан России, в первую очередь их праву на жизнь, демократическим и гуманистическим принципам, интересам развития отечественной науки!

Литература

1.Крутов Б., Болонкин А. Бессмертие станет реальностью? //Панорама. — № 962, 15–21 сентября.

2. www.wco.ru/biblio/books/kaft1/H1-Thtm

3. Кирилл, митрополит Смоленский и Калининградский. Лишь близость к Богу дает человеку силы... //Комсомольская правда, 2000, 12 июля (№ 125).

4. Конституция Российской Федерации, раздел первый, глава 2, статья 20.

Высший государственный интерес

02 Фев 2010 г. ТрВ № 46, c. 15, "Авторская колонка"   Иван Экономов Рубрика: Авторские колонки

Уважаемая редакция!

Постоянно читаю в моей любимой газете о многих хороших и разных инициативах научной общественности. В большинстве случаев горячо их одобряю и поддерживаю, однако с некоторыми хочется поспорить. Во-первых, вызывает у меня сомнение постоянно муссируемая на страницах газеты тема о якобы вредности федерального закона о госзакупках. Мол, этот закон позволяет отбор лучших научных и технологических проектов подменять отбором более дешевых проектов, а это для науки плохо.

Не спорю, иногда для науки это может быть и не очень удобно, но нужно ведь смотреть на вопросы не с узколобой ведомственной точки зрения, а с позиций высшего государственного интереса. А в чем состоит высший государственный интерес, особенно — в эпоху кризиса? Правильно, в том, чтобы экономить каждую государственную копейку. Кроме того, в тяжелую годину кризиса исключительно важно поддерживать социальную стабильность. А закон о госзакупках этому очень даже способствует!

Попробуйте посмотреть на дело с этой точки зрения, и сразу все станет на свои места. Какой-нибудь ученый начинает охать и ахать, когда узнает, что вместо одного хорошего проекта поддержали два никудышних, а тут, наоборот, радоваться нужно. Во-первых, за два плохих проекта бюджет заплатит меньше, чем за один хороший. Во-вторых, не один, а два коллектива получат деньги на жизнь и смогут худо-бедно пережить год-два. И даже более того скажу. У малоквалифицированных коллективов без закона о госзакупках не было бы шанса получить финансирование, и, сидя без денег, люди роптали бы и представляли бы угрозу для социальной стабильности. Хороший же коллектив, не получив лота, все равно выкрутится: наверняка он другие проекты имеет, а если не имеет, то найдет, да если и не найдет, то за границу свалит и будет представлять угрозу тамошней социальной стабильности, а не нашей.

Еще одно возражение против закона: бумажной возни масса, а чиновникам воровать он не мешает. Смешно, коллеги, ей-богу: какой такой закон нашим чиновникам воровать помешать может? Никакой. Всегда они лазейку найдут, воровали, воруют и воровать будут. А бумажной работой неорганизованным научным умам заниматься полезно — дисциплинирует и к государственному порядку приучает.

Не меньшее несогласие вызывает у меня недавно высказанная известным археологом профессором Клейном в своей статье «Пора бы и перестать» позиция относительно употребления спиртного. Вот что нужно сделать, по мнению уважаемого профессора: «1) установить сухой закон, распространяющийся на водку, дешевые вина и пиво; 2) резко удорожить цены на качественные вина, чтобы их можно было потреблять только крохотными рюмками, как жидкое золото.» и т.д. Никто, конечно, не спорит с тем, что алкоголизм — зло, а человек, напившийся до скотского состояния, непригляден и, хуже того, для общественного порядка угрозу представлять может. Однако давайте посмотрим на вещи, опять же, с позиции высшего государственного интереса. Алкоголики, конечно, стране не нужны, но кто представляет для государства большую ценность — трезвенник или гражданин, умеренно выпивающий после работы? И тут очевидно становится, что выпивающий гражданин для государства неизмеримо полезней. Во-первых, он поддерживает отечественного производителя и исправно содействует пополнению бюджета. Во-вторых, жизненная позиция у такого человека гораздо более позитивная и жизнеутверждающая. Далеко за примерами ходить не нужно, достаточно сравнить колонку непьющего профессора Клейна и мою, человека, умеренно выпивающего, колонку. В первой часто выражаются пессимизм, критицизм, унылый взгляд на нынешние российские реалии и наше славное прошлое. Совсем другое дело — моя колонка: в моих письмах в редакцию гораздо больше исторического оптимизма, конструктивности и понимания всей важности нашей государственной политики.

И это вовсе не случайное совпадение. Подумайте сами. Человек небогатый и уставший от разного рода проблем и забот, будучи трезвым, сможет ли испытать подлинно патриотический порыв в случае победы нашей футбольной команды? Пойдет ли он на улицу предаваться всенародному энтузиазму, слиться в патриотическом порыве со всей страной? Очень сомнительно. Зато тот же человек, выпив 2–3 литра пива, очень даже способен целую ночь орать во все горло: «Россия! Россия! Россия!» А у нас ведь на носу Олимпиада, и мы всем супостатам должны перца задать. Так что без патриотизма никак!

Иван Экономов

История про того, кто сильнее ПРАН

02 Фев 2010 г. ТрВ № 46, c. 16, "Квартирный вопрос"   Рубрика: Бытие науки

Комментариев нет

В начале — ответ. Сильнее всех — управдом. Теперь — сама история.

Жил-был научный сотрудник. Работал в московском институте РАН. Много лет работал.

Поскольку жилищный вопрос в Москве не только гордо возвышается, но и портит всех и вся, то жил сотрудник в общежитии, точнее — в ДАС-2. Долго жил. Почти 20 лет. Надеялся на какое-то жилье получше, но уж как есть. Думал: «Вот скоро третий десяток в ДАС-2 разменяю». Не разменял.

Не выходя из дома, наш сотрудник вдруг оказался не в общежитии, а в гостинице (история превращения общежития в гостиницу не совсем ясна, но у директора не спросишь — его в октябре 2009 г. арестовали). И тогда герой повествования получил от академического ЖКУ направление, которое его послало ... Уж послало, так послало! Послало платить за свою комнату в общежитии, в которой он 18 лет прожил, чуть не 20 тыс. руб. в месяц. Много? Мало? Главное, что это больше зарплаты сотрудника.

Удивительно, но сотрудник хотел не только за свой «номер в гостинице» заплатить, но еще и поесть. Потому решил, что платить более 100 % от зарплаты за комнату в бывшем общежитии странно. Теперь сотрудника в комнату не пускают. Уже два месяца человек мается и по неделям проводит 100 % времени на рабочем месте. Интересный метод для повышения производительности труда!

По сути же, сотрудников скорее подталкивают к тому, чтобы значительную часть своего времени тратить не на науку, а на зарабатывание денег «на стороне», так как работа в родном институте не дает достаточно средств даже для оплаты общежития, предоставленного своей же Академией. И подобные проблемы, увы, встречаются не только в РАН. Часто «льготами» и помощью (например, в приобретении жилья за заметную часть рыночной стоимости без кредита) реально могут воспользоваться только те, у кого достаточно высоки доходы (существенно выше, чем зарплата научного сотрудника или преподавателя), т.е. те, кто имеет вторую работу вне науки, на которую тратится много времени. Наш герой все еще занимается только наукой; пока институт решил за бедного сотрудника заплатить, но надолго ли этого хватит?

Вернемся к началу. Руководство института и РАН вроде бы зла сотруднику не желают. Бумажки пишутся, профсоюзы требуют разобраться и т.п. Но все втуне: управдомы оказались сильнее.

С.П.

P.S. По данным ТрВ-Наука, все совпадения с реальными лицами не случайны. Статья основана на реальных событиях.