Продолжает тему академической недвижимости статья Николая Мнёва, канд. физ. -мат. наук, с.н.с. С. -Петербургского отделения Математического института им. В.А. Стеклова РАН

www.citywalls.ru/house2468.html

В октябре 1986 г. Политбюро ЦК КПСС обсуждало математику. Перестройка начиналась с модернизации, в ходе которой фундаментальные науки должны были быть усилены и углублены. Начали с математики, как с первой в списке, и до других наук дело уже не дошло. Математиков спросили, что им нужно, и тогдашний директор ЛОМИ АН СССР Л.Д. Фаддеев, только что избранный президентом Международного математического союза, сказал, что математикам первым делом нужен международный математический институт — специально благоустроенное место для постоянного общения советских и зарубежных математиков — с тематическими программами, заканчивающимися большими конференциями.

Политбюро, говорят, очень развлекалось, вспоминая свои школьные годы и математику в них; институт оно одобрило, и все произошло. По первоначальному плану, институт хотели открыть в Киеве, но в Киеве был Чернобыль. Проект переместили в Ленинград, дали деньги, дали особняк с парком на Песочной набережной и целый подъезд квартир в новостройке — под гостиницу. Особняк, построенный архитектором Н.Е. Лансере в 1914 г. для М.А. Новинской и В.А. Засецкой, долгое время был детской туберкулезной больницей и пребывал в соответствующем виде. Математики его отреставрировали, восстановили интерьеры, и Международный математический институт (ММИ АН CCCР) начал работать. Директором его стал Л.Д. Фаддеев.

Международный математический интернационал с восторгом принял затею с новым институтом и, как и полагается, стал активно помогать: появились невероятные по тем временам компьютеры, оптоволоконный Интернет. В Западном Берлине было организовано «Общество друзей MM№, оборудовавшее кроме прочего кафе в гостинице института. Концерн «Тойота», благ.аря великому японскому математику Хэйсукэ Хиронака, подарил институту два автомобиля «Тойота». Были получены гранты от Сообщества имени Макса Планка, от UNESCO и от других организаций. Через Академию наук ММИ получал основательное финансирование научных программ, приглашенные иностранцы зачислялись в штат института.

Международных научных центров нынче очень много — один CERN чего стоит! Но, хотя наука интернациональна по определению, международные научные центры были не всегда, и история их возникновения — история отнюдь не древняя.

Обратимся к истории создания одного из первых научных центров. В 1885 г. Луи Па-стер придумал вакцину от бешенства. Тогда же он и понял, как можно спасти человечество от страшных болезней. Это была эпоха войн и всяческой политической мерзости; она же породила и великие планы спасения человечества, например Второй Интернационал. В проекте Пастера спасением человечества — для начала, от болезней — должен был заняться интернационал ученых.

План Пастера удался: не желая зависеть от политики, Пастер в 1888 г. основал — на частные пожертвования — частный институт. Пожертвования Пастеру шли со всей планеты — от нормандского почтальона до Русского и Бразильского Императоров. У Института с самого начала была огромная международная программа, в разных странах начали открываться его филиалы, основанные на тех же принципах Пастера.

Без малого сто лет Институт Пастера существовал исключительно на частные пожертвования и собственные доходы, и только в 1974 г. он стал получать государственную помощь, оставаясь при этом частным и независимым институтом. Пастер-организатор стал кумиром шведского математика Миттаг-Леффлера, предметом забот которого была наука в Скандинавии и особенно скандинавская математика. Миттаг-Леффлер исповедовал идею естественной самоорганизации науки и образования в правильных условиях, которые (правильные условия) для этого следует создавать. Свою роскошную виллу под Стокгольмом и великолепную библиотеку Миттаг-Леффлер завещал для создания центра общения скандинавских математиков — центра без постоянных профессоров, уютного, удобного, в котором математики самоорганизуются на различных мероприятиях.

Институт Миттаг-Леффлера образовался в 1916 г., но из-за финансовых проблем он только в 1968 г. стал работать так, как было задумано его основателем.

Так мировой научный интернационал стал формировать свои центры-институты двух основных типов — центры, в которых международные программы направляются постоянным составом сотрудников, и центры типа «все для свободного научного общения» — красивый пейзаж, отменная библиотека, жилье, ресторан... При этом независимость обоих типов этих институтов — это фундаментальный принцип, которому не всегда и не всюду просто следовать.

Самые знаменитые ныне институты первого типа — это два частных «Института высших исследований»: IAS в Принстоне и IHES в Бюр-сюр-Иветт под Парижем.

IAS был основан в 1930 г. на деньги филантропов. Более всего IAS прославился как место, где были трудоустроены великие ученые: Эйнштейн, Гедель, фон Нейманн. Принстонский IAS часто ругают как «дом престарелых гениев», которых берут туда за былые заслуги, уже на закате научной активности. Однако престарелые гении, может быть, и малопродуктивны сами, но курируют замечательные программы. Французский IHES был основан по образцу IAS в 1958 г. Леонидом Мочаном, предпринимателем и математиком-любителем российского происхождения. Фундаментальным отличием IHES является то, что, следуя заветам Пастера, институт сам находит молодых талантливых ученых в расцвете активности, и на работу в IHES приходятся их продуктивнейшие годы. Одним из первых профессоров IHES был Александр Гротендик, без которого современной математики просто не было бы. Сейчас из пяти постоянных профессоров IHES трое -наши бывшие соотечественники: Громов, Концевич и Некрасов. IHES принадлежит уникальная и легендарная математическая деревня, в которой живут гости института.

Удивительна традиционная немецкая организация науки. В Германии есть какое-то народное уважение к науке и понимание её роли. Немецкий профессор — гораздо больше чем профессор. При послевоенной реформе науки в Германии образовалась целая система международных институтов: Сообщество имени Макса Планка — сообщество независимых институтов, самоуправляющихся, но существующих в то же время на федеральные и местные деньги.

Одним из образцов при создании ММИ в Ленинграде послужил замечательный немецкий институт — центр конференций «Обервольфах». Обервольфах удален от мирской суеты, он расположен в красивейших горах Шварцвальда. Гостиница, где не запираются двери, одна из самых полных математических библиотек в мире, уютный ресторан. Гости находятся на полном обеспечении. В Институте проводится приблизительно 45 недельных конференций в год, подать заявку на проведение там конференции (за счет Обервольфаха (!)) может любой житель планеты. Американских гостей особенно поражает то, что все это существует в основном на местные деньги земли Баден-Вюртемберг. В Америке, с точки зрения американских гостей, налогоплательщики разнесли бы в пыль подобное научное нечто, узнав, что оно проедает их деньги безо всякой видимой пользы.

Хочется заметить, что независимые международные математические центры, безусловно, спасли от распада и растворения разъехавшуюся по планете «бывшую советскую» математическую школу. Ситуация в других науках автору известна плохо. После Великих перемен Ленинградский ММИ получил имя Эйлера, но судьба была к нему не слишком благосклонна.

Проблемы начались с того, что два человека, сначала вложивших огромное количество энергии в ремонт особняка и формирование института, впоследствии решили извлечь из этой деятельности пользу для себя лично: в квартирах института оказались прописаны их родственники и знакомые, права на недвижимость претерпели свойственные тому времени превращения, и гостиница, тем самым, для института пропала. Л.Д. Фаддееву досталось тогда очень сильно: были проигранные суды, угрозы физической расправы лично с Фаддеевым, откуда-то появлялись даже «братки» с кастетами — но институт не прекращал проводить конференции все это тяжелое время. Одновременно, в согласии с тезисом тогдашнего и.о. премьер-министра: «Наука может подождать» — прекратилось и какое бы то ни было финансирование научных программ института. Интерес чиновников к институту превратился в интерес к симпатичной недвижимости, которой распоряжаются какие-то совершенно непонятные граждане, лично им даже не знакомые. В 1995 г. внутри института был вдруг обнаружен прогуливающийся по коридорам и внимательно разглядывающий пейзаж министр науки Б. Салтыков, сообщивший, что, с его точки зрения, это здание прекрасно подходит для размещения в нем вычислительного центра. Специального центра, в котором будут стоять купленные за большие деньги у американцев по программе «Гор — Черномырдин» устаревшие суперкомпьютеры Convex.

В 1996 г. у администрации города возникла идея еще более оригинального использования особняка ММИ — под оргкомитет олимпиады 2004 г., на проведение которой свободный от тоталитаризма Петербург как раз подал заявку. Ходили слухи, что особняк предназначался под резиденцию самого председателя МОК маркиза де Самаранча. Город был готов отдать ему всё. Частично обезопасить ММИ удалось, только присоединив его к чуть более понятному чиновникам и более тяжеловесному центру петербургской математики — ПОМИ РАН.

Конференции в ММИ проводились все время и продолжают проводиться. Очень популярные среди ученых, удивительно уютные благодаря абсолютной самоотверженности и гостеприимству микроскопического штата института. Но, конечно, теперь каждая конференция ищет для себя гранты (обычно это — маленькие гранты РФФИ), и о каких-либо больших программах, о научной организации сюжетов без — хотя бы — собственной гостиницы для гостей конференций речи быть не может.

Последние (вот прямо сейчас происходящие) приключения института таковы. Международному научному институту, как уже было сказано, без собственной гостиницы для приглашаемых ученых существовать очень сложно, а, точнее говоря, он без нее практически не может существовать. Поэтому была предпринята попытка построить гостиницу (с помощью инвесторов) прямо на участке земли, принадлежащем институту. На эту инициативу был получен строгий отказ городских властей: «Нельзя! Ибо — памятник архитектуры!».

И сразу же вслед за отказом, практически тут же, немедленно обнаружилось, что территория особняка внесена в программу Фонда содействия развитию жилищного строительства. Эта программа — плод недоступных умам простых смертных каких-то невероятно высоких рыночных технологий. Кажется, планируется выбросить на рынок землю, находящуюся в федеральной собственности, чтобы таким образом сбить цену на землю вообще и тем самым способствовать недорогому жилищному строительству. Благороднейшая цель — и как много пользы можно из нее извлечь, ежели с умом и сноровкой взяться...

С умом и сноровкой и взялись, видать: тот участок земли, на котором стоит памятник архитектуры — ММИ, оказался внесен в кандидаты на такую продажу. Рассмотрение идет.

В конце января 2010 г. многие газеты и электронные СМИ поместили информацию об опубликованном компанией Thomson Reuters докладе, посвященном российской науке [1]. Аналитики компании посмотрели, как изменилось число публикаций стран из числа БРИК (Бразилия, Россия, Индия, Китай) в базе данных Web of Science с 1981 по 2008 г., и сделали вывод, обошедший страницы российских СМИ: «Россия на протяжении долгого времени была интеллектуальным лидером как в Европе, так и во всем мире. Сейчас падение ее доли в мировой науке вызывает не просто удивление, а настоящий шок». Если оценивать по публикациям, то Россия стала второстепенной в научном отношении страной, утверждается в докладе.

Но так ли важно число статей, опубликованных российскими учеными или при участии российских ученых в журналах, учитываемых в принадлежащей компании Thomson Reuters базе данных Web of Science? И насколько вообще развитие науки, дающей на выходе публикации, необходимо для страны, существенно ли оно с точки зрения, к примеру, модернизации и создания инновационной экономики? В среде чиновников, депутатов и близких к ним аналитиков есть разные мнения на сей счет. Многие из них склонны считать, что публикации в научных журналах едва ли не вредны, поскольку опубликованными результатами работ российских ученых воспользуются скорее иностранные, а не российские компании. Так думает председатель комитета по экономической политике и предпринимательству Государственной Думы Евгений Федоров: «На нынешнем этапе я бы сравнил инвестиции в науку и НИОКР с наливом воды в дырявое ведро. Большая часть того, что мы наливаем, автоматически уходит на подпитку других стран». Так что науку (а особенно «бесполезную» фундаментальную) поддерживать нужно лишь во вторую очередь, деньги следует вкладывать в инновационный сектор.

На основе таких рассуждений иногда делается вывод, что следует поддерживать лишь те научные организации, которые выдают на-гора полезный продукт. Логика многих наших партийных и государственных деятелей может быть выражена в простом и незатейливом виде: вместо того, чтобы публиковать статьи, лучше бы ученые занимались полезными разработками и внедряли их. В ответ ученые указывают, что без развития науки создание современной высокотехнологичной промышленности и инновационной экономики невозможно. Что многие страны, не имевшие сильной науки, по мере развития промышленности столкнулись с необходимостью развивать науку, как было в Японии, Финляндии и Южной Корее. Что ученые необходимы для подготовки квалифицированных кадров не только для научно-образовательной сферы, но и для высокотехнологичных отраслей экономики. Что квалифицированные ученые — это экспертное сообщество, которое необходимо как для оценки перспективности конкретных научно-технологических проектов, так и для понимания общих тенденций научно-технологического развития. Что, наконец, недальновидно делать упор на непосредственную практическую пользу, поскольку иногда случается так, что область науки, которая кажется очень далекой от практических нужд, быстро переходит в число критически важных для существования страны. Наиболее ярким примером такого поворота событий является ядерная физика, которая в 30-е годы прошлого века активно критиковалась в СССР за «отрыв от практических нужд народного хозяйства», а во второй половине 40-х обеспечила развитие самого приоритетного проекта тех лет — атомного.

Однако ученых можно заподозрить в отраслевом лоббизме. Существуют ли какие-то объективные данные, подтверждающие их слова? Или правы те высокопоставленные деятели и эксперты, которые не считают вложения в научные исследования такой уж жизненной необходимостью, и ученым действительно стоит больше «заниматься делом», т.е. разработками, а не писать статьи в рецензируемые журналы?

В зеркале Web of Science

Можно попытаться ответить на этот вопрос, обратившись к данным по публикационной активности разных стран с использованием наиболее старой и авторитетной базы данных, уже упоминавшейся выше Web of Science. Безусловно, невозможно точно оценить научный потенциал страны на основании всего лишь одной цифры — числа публикаций в некоторой, пусть даже и самой авторитетной базе данных. Следует учитывать множество факторов, начиная от научного уровня публикаций, который с формальной точки зрения можно оценить с использованием импакт-факторов журналов, где публикуются статьи, и их средней цитируемости (имея в виду, что эти показатели для разных областей науки могут различаться на порядок), и заканчивая национальными особенностями публикационной политики, которые могут сильно зависеть от того, как влияет наличие публикаций (и их «импактность») на оценку успешности работы ученого. Однако отслеживание изменения числа публикаций дает возможность проследить тенденции и попытаться понять, может ли развитие экономики, в особенности высокотехнологичной, происходить без развития «публикабельной» науки.

Что же произошло «в мире публикаций» с того момента, когда статьи российских ученых стали отражаться в Web of Science как статьи из России — с 1993 г.? Если 1993 г. наши ученые опубликовали (в том числе и в соавторстве с зарубежными коллегами) примерно 25 тысяч статей, то в 2008 г. — около 30 тысяч. Рост не был монотонным: число публикаций российских ученых несколько выросло в начале 90-х годов прошлого века, а затем стабилизировалось, меняясь в диапазоне от 26 до 30 тысяч статей в год.

Обратимся теперь к данным по наиболее развитым странам. В силу того, что доступная мне версия Web of Science не дает информации о числе статей, если оно превышает 100 тысяч в год, невозможно проанализировать публикационную динамику для США: уже в 1980 г. американские ученые публиковали более 100 тысяч статей. Но за публикационной динамикой других крупных развитых стран (членов «Большой восьмерки») проследить можно. Число опубликованных в период с 1993 по 2008 г. статей выросло для них от 1,6 раза (Япония, 92 тысячи статей в 2008 г.) до 2,6 раза (Италия, 63 тысячи статей в 2008 г.). Примерно та же картина наблюдается для сравнительно небольших развитых стран: число публикаций растет от 1,7 раза (Швеция, около 22 тысяч статей в 2008 г.) до 2,8 раза (Австрия, 14 тысяч статей в 2008 г.). Анализ публикационной динамики для отдельных штатов США показывает, что и цифра для США в целом попадает в данный интервал.

Посмотрим теперь на несколько менее развитые европейские страны, как «отстающие» из числа старых членов ЕС, так и страны Восточной Европы. Рост еще более впечатляющий: Испания — рост в 3,3 раза (48 тысяч статей в 2008 г.), Польша — в 3,6 раза (22 тысячи статей в 2008 г.), Греция — в 4,7 раза (13 тысяч статей в 2008 г.), Португалия — в 6,9 раза (более 9 тысяч статей в 2008 г.). Можно предположить, что для крупных развитых стран рост числа статей обусловлен не столько ростом финансирования исследований и разработок, сколько повышением публикационной активности исследователей с течением времени, а для не столь развитых стран характерны тенденции ускоренного развития науки, причем для менее развитых стран они проявляются ярче. Тут уже может сказываться целая совокупность факторов: рост числа исследователей и финансирования исследований и разработок, введение комплекса мер, направленных на повышении результативности работы ученых.

А что происходит в тех бурно развивающихся странах, которые принято (или еще недавно было принято) относить к третьему миру? Обратимся для начала к странам Юго-Восточной Азии. Стремительно растущая азиатская сверхдержава Китай продемонстрировала с 1993 г. рост примерно в 11 раз (число статей ученых из КНР превысило 100 тысяч в 2008 г.). Один из мировых лидеров в области бытовой электроники Южная Корея увеличила свой публикационный выход в 12,4 раза (в 2008 г. южнокорейские ученые опубликовали 40 тысяч статей).

Хорошие результаты демонстрируют и крохотные государства Юго-Восточной Азии с достаточно высоким уровнем развития. Так, Сингапур с 1993 по 2008 г. продемонстрировал рост числа статей в 6,2 раза (до 8 тысяч). Впечатляющий рост числа статей демонстрируют даже те страны этого региона, которые ассоциируются у россиян прежде всего с пляжным отдыхом. Так, ученые из Таиланда опубликовали в 2008 г. более 5 тысяч статей, что в 8,9 раза больше, чем в 1993 г.

Переместимся на другой конец Земли, в Бразилию. 30-40 лет назад никто ничего не знал о бразильской науке. Теперь Бразилия — стремительно развивающаяся страна, имеющая заметные успехи во многих отраслях экономики (от сельского хозяйства до авиастроения). С 1993 по 2008 г. число статей, опубликованных бразильскими учеными, выросло в 7,1 раза (до 34 тысяч).

Может быть, ситуация обстоит по-другому в исламском мире? Одна из самых мощных и быстро развивающихся ближневосточных держав — Турция. Число публикаций турецких ученых выросло с 1993 по 2008 г. в 13 раз (23,5 тысяч статей). Находящаяся в конфликте со странами Запада Исламская республика Иран, активно развивающая свою ядерную программу, на данном временном интервале показывает просто взрывной рост числа публикаций — в 45 раз (иранские ученые опубликовали в 2008 г. более 13 тысяч статей)!

Можно видеть, что — независимо от культурных особенностей, политического строя, расположения на карте мира и размера территории — в современном мире действует единая закономерность: страны, в которых происходит быстрое экономическое и научно-техническое развитие, демонстрируют ускоренный (по отношению к наиболее развитым странам мира) рост числа публикаций. Даже в не претендующих на технологическое лидерство умеренно развитых странах с неизбежностью развивается наука: она необходима им, чтобы обеспечить подготовку квалифицированных кадров, способных если не развивать, то хотя бы уметь воспринимать современные технологии. Развитие науки до определенного уровня необходимо хотя бы для того, чтобы быть в состоянии поддерживать инфраструктуру современного общества. Это понимают практически везде, и, независимо от роли бизнеса в финансировании исследований и разработок, власти перечисленных выше развивающихся стран прилагают серьезные усилия для развития науки, вкладывая значительные бюджетные средства и стимулируя «выдающую на-гора» публикации науку.

Конкретные цифры роста числа публикаций не столь важны: для практически не имевших 15 лет назад статей в индексируемых Web of Science журналах стран, таких, как Иран, работает «эффект низкой базы», — достаточно выделения нескольких групп стран: развитых, «подтягивающихся» и бурно развивающихся. А также еще одной группы стран — отстающих, оказывающихся на обочине научно-технологического развития. Из сколько-нибудь крупных и развитых стран к этой группе относятся всего два государства, для которых рост публикационной активности оказывается ниже, чем в развитых странах: Россия и несколько опережающая ее Украина. Приходится сделать вывод, что случившееся в 90-х годах прошлого века обвальное падение финансирования науки, массовый отток квалифицированных ученых за рубеж и в другие сферы деятельности, неблагоприятные для развития науки бюрократические реалии привели к деградации научно-технического потенциала этих стран.

Таким образом, число публикаций в базе данных Web of Science оказывается весьма неплохим индикатором научно-технологического развития. И несколько лет постоянного роста числа публикаций из России скажут о том, что на самом деле происходит развитие и модернизация, гораздо точнее, чем вагон и маленькая тележка бодряческих рапортов и докладов. А разговоры о том, что можно развивать инновационную экономику без того, чтобы ученые «попусту тратили время» на публикацию статей, — это сказки для наивных депутатов от «Единой России», поскольку такое развитие событий было бы невиданным в мире чудом.

Соответственно запрос на инновационную экономику и модернизацию должен сопровождаться реальными мерами по развитию науки. Противопоставление дающей на выходе публикации науки и инновационной деятельности ничего хорошего не сулит: сменяющие друг друга поветрия по организации технопарков, бизнес-инкубаторов, центров трансферта технологий, инновационных поясов и кремниевых долин в лучшем случае дают весьма ограниченные результаты, а часто имеют на выходе лишь то или иное количество «освоенных» бюджетных средств и докладов об успехах. При этом, чувствуя государственный запрос на инновации, развивают бурную активность разного рода пробивные деятели, рассчитывающие привлечь внимание высоких руководителей напрямую, избегая серьезной и независимой научной экспертизы. Спектр предлагаемого этими деятелями простирается от откровенно лженаучных проектов до среднего уровня продукта, предлагаемого государству втридорога под предлогом его чрезвычайной инновационности и нанотехнологичности. Ярким примером последнего является питерский бизнесмен Виктор Петрик, продвигающий свои фильтры для воды при поддержке Бориса Грызлова [2].

А что в России?

Посмотрев, что происходит в мире, интересно обратить взгляд на Россию. С наукой в России в первую очередь ассоциируются Российская академия наук и лидер среди вузов — Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова. В таблице приведены данные Web of Science по числу публикаций для России, РАН (Russian Acad Sci и RAS) и МГУ (Lomonosov State Univ + Moscow). Однако в реальности приведенные данные по публикациям РАН оказываются несколько заниженными: во многих статьях из наиболее известных академических институтов (от 15 до 35 % от общего числа публикаций для проверенных мной институтов), особенно «именных» (Физический институт им. П.Н. Лебедева РАН, Математический институт им. В.А. Стеклова РАН и т.д.), не указывается принадлежность института к академии. А у ряда институтов ядерного профиля (Институт ядерной физики им. Г.И. Будкера СО РАН) академическая принадлежность указывается всего лишь в трети статей. За счет этого РАН «теряет» примерно полторы-две тысячи статей. Доля РАН в общем числе российский публикаций составляет примерно 55 %, МГУ — более 10 %, причем эта доля растет со временем: 15 лет назад на РАН приходилось примерно 40 % статей из России, на МГУ — несколько менее 10 %. Как можно видеть, практически весь рост числа публикаций из России в последние годы приходится на РАН и МГУ.

Публикационная активность некоторых российских научных организаций в период 1995—2009 гг.

Однако и результаты РАН с МГУ сложно назвать блестящими. Для этих структур рост числа публикаций за последний 15 лет находится вблизи нижней границы того, что показывают наиболее развитые страны, что свидетельствует: восстановления после периода обвального падения финансирования в начале 90-х и оттока значительного числа квалифицированных ученых за рубеж и в другие сферы деятельности, «вымывшего» сотрудников среднего возраста, не происходит. Скорее, имеет место медленное падение общего уровня, хотя в целом пока все еще держится в основном на плечах квалифицированных ученых и преподавателей старшего поколения. Несложно себе представить, что случится, когда это поколение сойдет со сцены, если не произойдет значительных изменений к лучшему, в первую очередь в плане притока в науку работающей молодежи.

«Деньги, деньги, дребеденьги...»

То, что без роста финансирования науки ситуации к лучшему не изменить, очевидно. Однако все ли упирается в деньги? У принимаемых в последние годы решений была разная логика. Часто дело сводится к выделению значительных средств той или иной организации с мотивацией «закупят современное оборудование и начнут делать науку высокого уровня». В первую очередь тут следует обратить внимание на Сибирский и Южный федеральные университеты и РНЦ «Курчатовский институт», получающие миллиарды рублей на развитие. Посмотрим, что произошло с этими организациями.

Федеральные университеты были созданы совсем недавно, во второй половине 2006 г, так что нет возможности отследить публикационную динамику на разумном промежутке времени. В 2009 г. два федеральных университета, ежегодно получавшие по 3 млрд руб., опубликовали около 490 статей в журналах, индексируемых Web of Science. Не только МГУ и СПбГУ, но лидеры по публикациям из числа академических институтов — Физико-технический институт им. А.Ф. Иоффе РАН и Физический институт им. П.Н. Лебедева РАН — публикуют больше статей — за двумя последними институтами Web of Science насчитывает 810 и 570 статей соответственно. При этом каждый федеральный университет опережает любой из названных институтов и по объему закупок дорогостоящего оборудования и финансированию НИР, и по числу научно-педагогических работников. По состоянию на 2008 г. в Южном федеральном университете работали 3233 профессоров и преподавателей, а также 724 научных работника, в их числе 483 доктора наук и 2052 кандидата наук. В Сибирском федеральном университете по состоянию на 2008 г. работали примерно 3000 профессоров и преподавателей (данных о числе научных сотрудников найти не удалось), в их числе 408 докторов наук и 1684 кандидата наук. В каждом из упомянутых выше ин-статутов работает примерно 1600 сотрудников, из которых половина — научные сотрудники.

При создании федеральных университетов предполагалось, что там будет развиваться наука высокого уровня. В отчете ректора Южного федерального университета В.Г. За-харевича «О работе университета в 2007 г» [3] есть информация об «Основных целевых показателях развития ЮФУ на период до 2015 г» (слайд 16). Там, в частности, присутствуют такие показатели, как «количество статей в журналах с импакт-фактором по техническим и естественным наукам (на 1 сотр. в год)» (0,1 в 2010 г.) и «количество публикаций в Nature & Science за последние 5 лет» (4 в 2010 г.). Если судить по состоянию на 2009 г., то до достижения заявленных целей далеко: по числу статей в журналах с импакт-фактором на одного сотрудника из числа ППС и научных работников реальные показатели не дотягивают до плана примерно в два раза, а со статьями в Nature и Science вообще ничего не выходит — по состоянию на сегодняшний день не опубликовано ни одной статьи...

Что активно развивается в федеральных университетах, так это малокомпетентная, но хорошо оплачиваемая бюрократия. Об этом говорилось, в частности, в обращении ученого совета факультета механики, математики и компьютерных наук к ученому совету ЮФУ 2008 г. [4]. Насколько можно судить по поступающей из Сибирского федерального университета информации, там ситуация примерно такая же: резко выросло число «людей в окошках» — получающих неплохие зарплаты клерков, которые заняты всевозможными согласованиями.

Итак, с созданием «вузов будущего», способных «производить глобально значимые знания и технологии», а также готовить «современные кадры, способные позитивно влиять на внутрироссийские и мировые процессы», пока не задалось. Но, может быть, процесс создания передовой национальной лаборатории — прообраза научно-исследовательского и инновационного центра будущего — идет более успешно?

РНЦ «Курчатовский институт» — безусловно, организация с достойным прошлым и мощным кадровым потенциалом. На сайте института и в его рекламных проспектах можно найти следующие данные о нем: 7 уникальных установок, около 5000 сотрудников, в том числе 2000 научных работников, 900 докторов и кандидатов наук, 21 член Российской академии наук. Курчатовский институт, являясь головной научной организацией программы координации работ в области нанотехнологий и наноматериалов в России, получает огромные средства в рамках различных федеральных целевых программ — как через лотовые конкурсы, так и через прописываемые без конкурса инвестиции в развитие инфраструктуры. Только в рамках ФЦП «Развитие инфраструктуры наноиндустрии» объем инвестиций в объекты Курчатовского института в 2008 — 2010 гг. составит 5,3 млрд руб. [5]. Курчатовский институт хорошо представлен в высших консультативных органах при руководстве страны. В состав президентского Совета по науке, технологиям и образованию входят директор РНЦ «Курчатовский институт» член-корреспондент РАН М.В. Ковальчук (многолетний ученый секретарь СНТО), президент РНЦ «Курчатовский институт» академик Е.П. Велихов и совмещающий руководство Центром «Биоинженерия» РАН с работой в Курчатовском институте академик К.Г. Скрябин. Ни одно другое учреждение России не имеет столь масштабного представительства в СНТО. Этим не ограничивается. Е.П. Велихов является секретарем Общественной палаты РФ, а М.В. Ковальчук возглавляет Комиссию Общественной палаты по науке и инновациям. Курчатовский институт ежегодно посещают руководители страны, а директор и президент института, демонстрируя им массу закупленного дорогостоящего оборудования, рисуют картину грядущего расцвета нано- , био- , инфо- , когнитивных наук и технологий в национальной лаборатории.

Что же можно увидеть, если отвлечься от планов громадья и победных реляций и посмотреть на цифры? Результат мы видим в таблице (Kurchatov Inst и Kurchatov Atom): ситуация с публикациями в Курчатовском институте даже хуже, чем в среднем по России: в последние 10 лет происходит постепенное падение числа статей, публикуемых сотрудниками института. Как ясно из написанного выше, это несовместимо не только с чисто научным, но и с научно-техническим развитием, а является признаком упадка и деградации научно-технического потенциала.

Другие факты указывают на то же самое. Нельзя сказать, что сотрудники Курчатовского института стали публиковаться несколько меньше, зато в более высокорейтинговых журналах: к примеру, число статей в журналах семейства Physical Review уменьшилось с 2000 по 2009 г. с 53 до 44. Экспертная оценка, когда речь идет не о мегалотах, в получении которых, по понятным причинам, Курчатовский институт вне конкуренции, а о небольших проектах, где не задействован мощный административный ресурс, также показывает, что институт не выглядит «лидером по результативности». Я проанализировал доступные данные за несколько последних лет по распределяемым через РИНКЦЭ грантам Президента РФ для молодых кандидатов наук, а также по инициативным проектам РФФИ. Оказывается, что упомянутые выше ФИАН и ФТИ РАН получают заметно больше грантов Президента для молодых ученых и проектов РФФИ, чем Курчатовский институт.

Ровно о том же говорит и поступающая из неформальных источников информация. В конце прошлого года увидело свет письмо, подписанное 60 сотрудниками Института ядерного синтеза РНЦ «Курчатовский институт», которые выразили несогласие с политикой руководства института [6]. Весьма неприглядную картину состояния дел рисуют и пользователи источника синхротронного излучения (см. статью «Синхротронная потемкинская деревня» в № 39 «Троицкого варианта»): даже на своем родном синхротроне М.В. Ковальчук не может или не хочет нормально организовать работу.

Падение «выхода» при тех огромных средствах, которые идут в Курчатовский институт, свидетельствует о совершенно неэффективном управлении. Поэтому видеть в нынешнем Курчатовском институте прообраз чего-то прогрессивного и эффективного, да еще передавать в распоряжение его руководства огромные ресурсы и другие, вполне дееспособные институты можно только под гипнозом сказок о нынешних и грядущих успехах и под впечатлением от показываемых потемкинских деревень. На основании объективных данных принимать подобные решения невозможно.

Рис. М. Смагина

Итак, можно видеть, что в наших условиях попытки вложения значительных средств в отдельные организации (по принципу «этих мы любим, дадим им побольше денег, и там будет развиваться наука») дают либо очень умеренный положительный эффект, либо не дают эффекта вовсе. Единственным воспроизводимым во всех случаях результатом является растущая, как раковая опухоль, некомпетентная управленческая прослойка, которая паразитирует на выделенных ресурсах.

Может ли что-то дать иной эффект? Да. Обращает на себя внимание заметный рост числа публикаций академических институтов в последние годы. Финансирование РАН тоже возросло, однако, в отличие от рассмотренных выше примеров, в данном случае идеология вложения средств была иной. В рамках пилотного проекта, реализованного в РАН в 2006—2008 гг., предусматривались существенное повышение зарплат научных сотрудников, выработка квалификационных требований к ним, а также меры по стимулированию результативной работы. При всех несовершенствах реализации подобный подход, как можно видеть, дал положительный результат. Способствовал этому, конечно, и общий рост финансирования науки, в первую очередь увеличение размера грантов РФФИ (более 50 % статей российских ученых в индексируемых Web of Science журналах содержит указание на поддержку со стороны РФФИ).

Оказывается, что основной «ресурс» — квалифицированные ученые и преподаватели и вложения средств наиболее эффективны тогда, когда деньги поступают непосредственно квалифицированным исследователям и научным коллективам. Соответственно первоочередными и абсолютно необходимыми для вывода российской науки из кризиса мерами являются заметное повышение должностных окладов научных работников и преподавателей при условии их соответствия определенным квалификационным требованиям (очевидно, что в условиях глобального рынка научного труда уровень оплаты труда квалифицированных ученых в России и на Западе должен быть хотя бы сопоставим), а также резкий рост грантового финансирования научных исследований. Грантовое финансирование гораздо более эффективно стимулирует результативную работу конкретных ученых и научных групп, чем выбиваемые большими начальниками где-то наверху мегапроекты, получение которых зачастую вообще никак не коррелирует с наличием или отсутствием серьезных результатов. Оно обеспечивает поддержку жизнеспособных научных групп независимо от их ведомственной принадлежности и сиюминутных приоритетов. Конечно, если грант не является сугубо средством финансирования поддержания штанов.

Безусловно, эти меры не являются панацеей: они не решают вопросов создания уникальных и дорогостоящих установок, несовершенной законодательной базы, коррумпированности и недостаточной компетентности бюрократии, однако без их реализации движение вперед невозможно. К сожалению, пока все развивается в противоположном направлении. Судьба научных фондов остается неопределенной, а их финансирование (в том числе и доля фондов в бюджетном финансировании гражданской науки) падает. В этом году средний размер гранта РФФИ более чем в полтора раза ниже, чем размер гранта Президента РФ для молодого кандидата наук с соисполнителем, аспирантом или студентом. Абсурдная ситуация! Вдобавок при новом руководителе, выходце из Курчатовского института В.Я. Панченко, в РФФИ появился новый вид грантов, значительно превышающих по размеру финансирования обычные, которые распределяются по заранее заданной узкой тематике. Практика распределения этих грантов сильно напоминает практику объявления лотов ликвидированной ныне Роснаукой, когда за формулировкой лота часто угадывался конкретный коллектив, который выиграет конкурс, с руководителем, который — по чистой случайности, конечно, — приближен к формирующим тематику лотов людям или умеет найти к ним подходы.

Не стоит, похоже, надеяться и на повышение должностных окладов: судя по всему, в целях сокращения бюджетных расходов государство собирается отпустить большинство бюджетных организаций на вольные хлеба, гарантировав им лишь минимальные субсидии на осуществление определенных функций исходя из текущих размеров финансирования. Впрочем, даже и при таком раскладе, если государство озабочено не только экономией бюджетных средств, но и повышением результативности и эффективности, резкое увеличение финансирования научных фондов выглядит совершенно разумной мерой, поскольку фонды поддерживают наиболее квалифицированные коллективы и соответственно дают развиваться тем организациям, в которых таких коллективов немало. Известны в мировой практике и способы поддержки — путем выплаты индивидуальных грантов — тех научных сотрудников и преподавателей, которые соответствуют определенным квалификационным требованиям. Вот только захочет ли власть отказаться от своих иллюзий относительно методов развития науки и инновационной экономики и начать с реализации простых и понятных мер, не ясно. Ведь чиновникам гораздо легче делать вид, что принимаются и реализуются «судьбоносные» институциональные решения, с масштабным выходом. через 5, 10, 20 лет (все помнят классическую историю про обучавшего осла говорить Ходжу Насреддина), а на повышении окладов и увеличении грантового финансирования не отпиаришься.

Евгений Онищенко

[1] http://science.thomsonreuters.com/info/grr-russia/

[2] См, например, www.sbras.ru/HBC/hbc.phtml?15+523+1 и www.gazeta.ru/science/2010/03/18_a_3340088.shtml

[3] Отчеты В.Г. Захаревича за 2007 и 2008 годы можно найти на странице http://sfedu.ru/00_main_2010/main_context.shtml?about/doc

[4] http://gallery.webrostov.ru/users/17/1272?photo=16447#upper

[5] http://dis2.informika.ru/read/tagpro/fcp/inv

[6] http://forum-msk.org/material/news/1566875.html

Осенью 2009 г. вышла книга рассказов Игоря Сутягина «На полпути к сибирским рудам» (М.: Права человека, 2009). Фрагмент из публикуемого ниже рассказа был написан в сентябре 2009г. и не успел попасть в книгу. Публикуется по материалам сайта «Права человека в России»

Когда живёшь в тюрьме, невольно сравниваешь то, что видишь вокруг, с прочитанным у Шаламова и Солженицына. Вывод один: тюрьма стала другой. Не то чтобы более человечной — человечной тюрьма не будет никогда. Побольше пригодной к жизни — вот какой. Это правда. Что бы там ни говорили. Давайте сохраним хотя бы в себе честность, не станем уподобляться изолгавшимся нашим врагам — и «по гамбургскому счёту» честно скажем сами себе: тюрьма стала немного другой.

Но есть две вещи, которые никогда не исчезнут в тюрьме. Две вещи, которые при самых комфортных общежитиях «отрядов» и при самой неплохой кормёжке постоянно живут и любовно культивируются тюрьмой. Эти две вещи — чувства униженности и отчаянного бессилия. Или бессильного отчаяния — это не важно. Как бы то ни было, а всё равно вся система тюрьмы «заточена» на то, чтобы зарождать, крепить и не давать угаснуть в человеке двум этим чувствам. Наверное, в них и есть самая главная суть «лишения свободы». Ведь даже и лагерные репрессии, которые, конечно, тоже бывают, главной своей целью ставят именно это — унизить и вселить отчаяние.

Бороться с этим человек может. На воле «свобода — это осознанная необходимость». В тюрьме философскую формулу меняешь на «свобода — это осознанная неизбежность» — и в условиях лишения свободы становишься хотя бы чуть-чуть (и иногда о-очень прилично!) свободнее. Формула проста. Гораздо сложнее её выполнение. Весь секрет — в силах.

Сил в тюрьме черпать неоткуда. Черпать их можно столько со свободы. Из своих продолжающих жить там, за забором, воспоминаний. Из самого себя — тогдашнего, свободного. И ещё — из поддержки тех, кто на свободе. Родных. Близких. Знакомых и незнакомых. Знать, что тебя не забыли, что о тебе помнят и не дают забыть другим, — мощный источник сил для запертого в «зазаборье».

Это вообще один из секретов тюремной жизни: человек, у которого есть поддержка с воли, как бы не полностью принадлежит «зазаборью». Отношение к нему со стороны тюремщиков становится другим: на человеческом уровне — заинтересованнее, даже уважительнее, на уровне системы — я бы сказал, осторожнее. Человека, о котором говорят на воле, тюремщики не станут слишком изощрённо «прессовать»: да, репрессии возможны, особенно если специально прикажут, но даже и они будут как бы спустя рукава. Конечно, всегда в силе рассказанное ещё царским надзирателем правило: «А мне что заключённый: прикажут — буду булочки подавать, а прикажут — удавлю собственными руками». Но это когда человек ничем не выделяется из безликой серой массы.

Если же надзиратель слышит, и нередко, по ТВ или читает в газетах об одном из своих поднадзорных — в достаточно скучном сером его собственном мирке появляется вдруг яркий цветной кусочек свободного мира. Это ведь не зря сказано, что зэки и надзиратели — вместе сидят в тюрьме. (Почитайте это у Довлатова, он очень верно рассказал — это важно понять!) И тогда надзирателю интереснее уже поговорить, он же человек — и лишь потом функция. Так фигуральный кнут откладывается в сторону или уж, что скорее, если и свистит, то как-то ленивее, необязательно-формально — с тем, чтобы после прийти в камеру ШИЗО или БУРа и всё-таки поговорить. Поговорить — и тем «выхватить» свою каплю интереса. Интереса и свободы — потому что сидеть в тюрьме плохо, даже если при этом носишь погоны. А знаете, сколько сил придаёт, когда вдруг останавливает тюремщик — да и говорит, почему-то почти всегда пряча какую-то неловкость за напускной развязностью:

—  А я про тебя вчера в газете читал!

—  Да? Ну и что пишут?

—  Да так — что вроде сидишь ни за что и всё такое...

И ещё они опасаются. Банально боятся чего-то на генетическом уже уровне. Страх, столько лет культивируемый ГУЛАГом, неизбежно поселился и в души обслуживающих его людей — так что они тоже боятся тех, кто не находится в их полной власти. Поддерживающих осуждённого свободных людей, которые могут узнать о творимых безобразиях. Могут пожаловаться «наверх» — и кто его знает, вдруг да и найти при этом поддержку. (Выпустили же вот необъяснимо Сутягина из СУСа по постановлению прокурора — после вмешательства правозащитников!) И «вольных» этих людей при том нельзя запугать, засадить в ШИЗО, как-то иначе «запрессовать», «создать им душняк», не выпустить из колонии жалобу... Ну, пускай не боятся, а всего лишь не любят возможности неожиданно для себя вдруг взять да и оказаться на свету. Но даже и этой «нелюбви» достаточно для того, чтобы неправы оказались те, что говорят: «Ну зачем вы всё время стараетесь напомнить? Ему же хуже делаете!». Не правы.

А прав Валентин Саввич Пикуль. В своей «Каторге» он сказал замечательное: «Сплетни? Не будем бояться сплетен. Гораздо опаснее свирепое молчание, которое иногда окружает человека, и в этом молчании чаще всего вершатся самые подлейшие дела.».

Так что сказать я хочу, пожалуй, только одно. Пожалуйста, не молчите! Не опасайтесь возможных репрессий для осуждённого — они будут совсем не такими страшными, как были бы в окружающем его свирепом молчании. А скорее, что их и вовсе не будет. Своими словами, своим неравнодушием вы и на расстоянии защитите человека. И главное, придадите ему силы — очень нужные в «зазаборье», чтобы выстоять. Когда есть силы, уже можно «осознать неизбежность» — и тем возвратить отнятую свободу. А без свободы очень трудно жить, особенно в тюрьме. Поэтому ради всех тех, кто заперт сегодня в лагерях (нас много уже сегодня, увы) — пожалуйста, будьте вместе с ними — и не молчите. Не молчите!

1 марта 2010 г. Исакогорский районный суд Архангельской области отказал в условно-досрочном освобождении (УДО) ученому Игорю Сутягину, осужденному в 2004 г. по обвинению в государственной измене.

45-летний Игорь Сутягин — выпускник физического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, кандидат исторических наук. Его кандидатская была посвящена вопросам военно-морской стратегии США в 1960-80-е годы. Бывший заведующий сектором военно-технической и военно-экономической политики отдела военно-политических исследований Института США и Канады РАН.

Фото из журнала The New Times

В 1999 г. ФСБ обвинила Игоря Сутягина в передаче секретных сведений о военном потенциале России иностранным спецслужбам, хотя было известно, что ученый допуска к сведениям, составляющим государственную тайну, никогда не имел, а работал с открытыми источниками.

На суде Игорь Сутягин не отрицал, что передавал информацию иностранцам, но настаивал на том, что черпал ее из общедоступных источников. В частности, он выпустил в свет справочник по ядерным вооружениям СССР и России на английском языке. По версии следствия, обнародованные в нем данные — секретные. Между тем Игорь Сутягин ссылался на газету «Красная звезда», ранее опубликовавшую эту информацию.

Согласно приговору Мосгорсуда от 7 апреля 2004 г., «Сутягин И.В. в период с 15 мая по 22 июня 1998 г. в ущерб внешней безопасности Российской Федерации собрал из открытых источников и иных неустановленных следствием источников аналитическую информацию о России» с целью ее передачи внешней разведке США. Итог судебного разбирательства — 15 лет лишения свободы с отбыванием наказания в колонии строгого режима.

В 2005 г. международная правозащитная организация Amnesty International признала Игоря Сутягина политическим заключенным. Парламентская Ассамблея Совета Европы дважды обращалась к делу ученого и дважды призывала к его пересмотру. Жалоба Игоря Сутягина на несправедливое судебное разбирательство была подана в Европейский Суд по правам человека (ЕСПЧ) и признана приемлемой.

В России и правозащитники, и деятели науки (например, академики РАН Юрий Рыжов и Виталий Гинзбург) с самого начала добивались прекращения преследования Игоря Сутягина, утверждая, что никаких преступлений он не совершал.

Однако дело Игоря Сутягина было только одним из многих «шпионских» дел, возникших в 1998—1999 гг., когда Владимир Путин поднимался на вершины государственной власти. При этом Путин всегда активно поддерживал позицию ФСБ. Так, в интервью газете «Комсомольская правда» от 8 июля 1999 г. он заявил: «К сожалению, зарубежные спецслужбы помимо дипломатического прикрытия очень активно используют в своей работе различные экологические и общественные организации».

Говоря о деле другого «шпиона», бывшего дипломата Валентина Моисеева, Владимир Путин задолго до суда утверждал: «Да, вокруг этих персонажей по-прежнему много шуму. Но я считаю, в данных случаях наше ведомство поступает исходя из государственных интересов... Работаем, как говорится, только по факту. К слову, дело Моисеева — из разряда как раз таких случаев. И неважно, на какую разведку он работал — южно- или северокорейскую».

Между тем впоследствии ЕСПЧ признал, что суд над Моисеевым был несправедливым и зависимым.

И приговор Игорю Сутягину при отсутствии в России независимой судебной системы фактически был предопределен заранее. По сути, ученого просто «назначили» изменником.

Игорь Сутягин отбыл в заключении уже 10 лет, пройдя за этот период пять тюрем и три колонии. Согласно российскому законодательству, осужденный к отбыванию наказания в колонии строгого режима после истечения двух третей срока имеет право на УДО.

Однако Исакогорской районный суд Архангельска Игорю Сутягину в этом праве отказал. Не помогли прошения ни Уполномоченного по правам человека в РФ Владимира Лукина, ни членов Общественной палаты, ни академиков, ни известных правозащитников. По мнению судьи Галины Каторс, десяти лет оказалось недостаточно для исправления ученого-«шпиона». К тому же Игорь Сутягин, осужден за «совершение особо тяжкого преступления, которое наносит вред конституционному строю».

А с характеристикой, которую ученому выдала администрация колонии ИК-1 Архангельска, где он удерживался в последние годы, произошла вовсе удивительная история. Как сообщила в своем интернет-блоге председатель Московской Хельсинской группы Людмила Алексеева, присутствовавшая на судебном заседании по вопросу об УДО, характеристику ученый получил очень хорошую. Она заканчивалась фразой: «администрация рекомендует применить к И. Сутягину условно-досрочное освобождение». Но в суде перед словом «рекомендует» вдруг обнаружилась частица «не». И это при том, что характеристика как была, так и осталась положительной.

«Судья заслушала в качестве свидетелей людей, которые положительно характеризовали Сутягина. Это академик Юрий Рыжов, председатель Московской Хельсинкской группы Людмила Алексеева, президент Фонда защиты гласности Алексей Симонов, Эрнст Черный, который возглавляет Комитет защиты ученых, - все это для судьи пустой звук», — рассказала СМИ адвокат Игоря Сутягина Анна Ставицкая.

«Меня потрясло поведение судьи, которая крайне язвительно оглашала обращения очень видных общественных деятелей, правозащитников, ученых и журналистов, выступающих в поддержку просьбы Сутягина об условно-досрочном освобождении. Судье было весело», — говорит защитник.

Как призналась Анна Ставицкая, у нее сложилось впечатление, что судебное решение было готово заранее. Судья пробыла в совещательной комнате минут сорок, а текст решения оказался достаточно большим — на пяти листах.

Суд состоялся 1 марта, и после него в прежнее место отбывания наказания Игорь Сутягин не вернулся, а был этапирован в уже четвертую с момента заключения под стражу колонию — ФБУ ИК-12 Холмогорского района Архангельской области. Не приходится сомневаться в том, что это — одна из форм прессинга по отношению к неугодному властям.

У политических узников современной России из застенков по-прежнему есть только два пути. Либо через признание несуществующей вины, либо, как у бывшего вице-президента «ЮКОСа» Василия Алексаняна, — через грань между жизнью и смертью, когда держать человека за решеткой на глазах у всего цивилизованного мира становится уже попросту невозможно.

В истории нашей страны далеко не раз достойные ее сыны становятся изгоями. Хочется верить, что когда-нибудь мы изживем эту «традицию». 25 лет назад Михаил Горбачев начал перестройку с того, что освободил советских политзаключенных. И Дмитрий Медведев, которого некоторые комментаторы сравнивают с Горбачевым, вполне мог бы последовать его примеру.

Впрочем, это зависит от каждого из нас. «Не молчите!» — призывает Игорь Сутягин в одном из своих последних рассказов всех тех, кто неравнодушен к чужой беде.

Вера Васильева, судебный репортер, корреспондент интернет-портала «Права человека в России», специально для «Троицкого варианта»

«Троицкий вариант» уже освещал разные точки зрения в дискуссии о влиянии человека на изменение климата на Земле. Публикуем два новых материала на эту тему: статью Инны Купер, к. соц. н., докторанта Университета штата Индиана, и комментарий к её статье к. физ. -мат. н., ассоциированного профессора кафедры наук о Земле и политики Университета Северной Дакоты Андрея Кириленко, участвовавшего в подготовке доклада IPCC AR-4.

В обсуждениях глобального изменения климата на передний план вышла тема доверия к науке. От вопросов о том, повышается ли средняя температура по планете и несем ли мы за это ответственность, участники перешли к обвинениям ученых в недобросовестности и попытках самих ученых оправдать себя и свою деятельность.

В попытках доказать или опровергнуть тенденции глобального изменения климата сломано много копий и стрел. С конца 80-х, когда проблема глобального потепления перешла с сугубо научной в экономико-политическую плоскость, ученые и политики следят за таянием ледников, уровнем углекислого газа в атмосфере и изменениями температуры и обсуждают сценарии будущего. Несмотря на громкие голоса скептиков, или «отрицателей», как их иногда называют в СМИ, большинство ученых и общественность склонны были признать наличие глобального потепления.

В 2001 г. совместное заявление 16 Национальных академий наук разных стран (список не включает Россию) поддержало заключение Межправительственной группы экспертов по изменению климата (МГЭИК) о том, что к 2100 г. средняя температура поверхности Земли превысит уровень 1990 г. на 1,4 — 5,8% [1]. Повышение температуры будет сопровождаться множеством негативных изменений в мировом сельском хозяйстве и ресурсообеспечении.

Дебаты о глобальном изменении климата выглядели как консенсус научного большинства против несведущей публики и идеологизированных политиков до тех пор, пока в ноябре 2009 г. не разразился Климатгейт, или, более корректно, инцидент взлома компьютеров в Центре изучения климата Университета Восточной Англии. В результате взлома тысячи документов Центра стали публично доступны в Интернете. Скандал разгорелся вокруг электронной переписки между Филом Джоунсом, тогдашним главой Центра, и Майклом Манном, сотрудником Университета Пенн Стейт. Реплики Джоунса, такие, как «Я применил уловку Майка ... чтобы скрыть снижение температур» и другие, были интерпретированы как попытки фальсификации и нарушения порядка рецензирования литературы (в русскоязычной Википедии есть статья «Климатгейт», которая дает переводы ряда цитат).

Выступая перед Палатой общин 1 марта 2010 г., Фил Джоунс признался в написании «ужасных» сообщений и удерживании исходных данных, но отказался признать наличие фальсификаций и подтасовки данных. Оправдывая политику нераспространения исходных данных, Джоунс заявил, что большинство ученых не работают с исходными данными и что при желании эти данные можно было получить из других источников. Расследование инцидента продолжается, и Палате общин еще предстоит сформулировать свою позицию о деятельности Джоунса и Центра, которым он раньше руководил. Комитет по научной этике Университета Пенн Стейт уже опубликовал заключение о том, что обвинения в академической недобросовестности Майкла Манна не обоснованы [2].

Скандал Климатгейта имел более серьезные последствия, чем репутация одного или двух экспертов. По следам переписки Джоунса и Манна скептики стали изучать отчеты МГЭИК на предмет научной недобросовестности. В результате перепроверок МГЭИК вынуждена была признать наличие ошибок и неточностей в своем отчете о климате AR4 за 2007 г. Утверждение о скорости таяния гималайских ледников было признано ошибочным. По данным о темпах повышения уровня моря в Голландии, предоставленным голландским агентством по изучению окружающей среды и опубликованным в отчете МГЭИК, была опубликована поправка. Ряд других утверждений, таких, как уровень неурожаев в Африке и исчезновение амазонских лесов, подверглись критике за ссылки на так называемую «серую», т.е. нерецензированную литературу. В дополнение к этому обнаружилось, что глава МГЭИК Раендра Пачаури руководит Институтом энергии и ресурсов в Нью Дели, а этот институт связан с компаниями, прямо заинтересованными в климатической политике.

Все эти события породили волну обсуждений и материалов на тему кризиса доверия общественности к науке. Журналисты и ученые сокрушаются, что из-за Климатгейта количество людей, верящих в глобальное потепление климата, стремительно падает (согласно одному из опросов, в США это число упало с 71 до 57 % на начало 2010 г.). МГЭИК и другие организации объявили о намерении провести тщательную проверку своих данных и деятельности своих экспертов. «Нью-Йорк Таймс» приводит слова Ральфа Чичероне, президента Национальной Академии наук США, о том, что ученые должны научиться лучше преподносить себя и свою деятельность публике. «Бостон Глоуб» цитирует сенатора Джона Керри, который заявил, что науку оклеветали и необходимо нанести ответный удар. Создается впечатление, что стоит ученым активнее и «правильнее» участвовать в публичных дебатах — и вопрос доверия к науке решится сам собой. Однако дело не только в «пиаре». Доверие к науке нужно повышать не словами, а делами.

Климатгейт и последующие инициативы по проведению проверок и экспертиз еще раз показывают, что наука — это продукт человеческой деятельности. И как в любой человеческой деятельности, в науке возможны ошибки. Особенно, когда речь идет о сложных крупномасштабных техногенных проблемах. В таких ситуациях рассчитывать на выявление однозначных причинно-следственных связей не стоит. Как не стоит рассчитывать и на то, что одно агентство, одна группа ученых или даже одна страна может взять на себя ответственность за всю проблему. Более того, дело не в ответственности и моральных принципах, а в простых и понятных процедурах, которые обеспечат контроль за качеством проведения исследований как со стороны научного сообщества, так и со стороны общественности.

Для того, чтобы ошибки были минимальными, а результат максимальным, необходимы высокие стандарты открытости и прозрачности в науке. Такие стандарты должны обеспечить открытый доступ к исходным данным и опубликованным результатам, международное сотрудничество разных исследовательских групп, независимую экспертизу деятельности научно-исследовательских организаций, а также конструктивный открытый диалог экспертов и неэкспертов. Обсуждение и выработка таких стандартов должны стать частью более широкой дискуссии на темы этических норм в науке и критериев научности теорий и гипотез. На мой взгляд, с заново выработанным коллективным пониманием того, как делается наука, придет и доверие к науке.

1. The Science of Climate Change, 17 мая 2001 г http://royalsociety.org/WorkArea/DownloadAsset.aspx?id=5860

2. Комиссия по этике Университета штата Пенсильвания оправдала М. Манна по 3 пунктам обвинения в нарушении научной этики из 4. По 4-му пункту назначено дополнительное разбирательство.

Cм. статью на эту тему на «Полит. ру» (www.polit.ru/science/2010/02/04/manns_intergrity.html), а также решение комиссии Университета по делу М. Манна (www.research.psu.edu/orp/Findings_Mann_Inquiry.pdf); пресс-релиз по решению комиссии по этике (http://live.psu.edu/story/44327); ответ М. Манна на решение комиссии (www.essc.psu.edu/essc_web/news/MannInquiryStatement.html).

* * *

Меня попросили прокомментировать статью Инны Купер. Для начала — пример из её текста:

«В результате перепроверок МГЭИК вынуждена была признать наличие ошибок и неточностей в своем отчете о климате AR4 за 2007 год». Нетрудно проверить, что IPCC признал одну ошибку (два предложения про глейчеры в Гималаях: вместо 2035 г. следовало указать 2350 г., ошибка мигрировала из доклада WWF) и одну «неточность» — попавшую в доклад ошибку правительства Голландии в проценте затопления своей территории [1].

Я привожу эту выдержку не для того, чтобы критиковать статью Инны, — как раз наоборот, неаккуратность в газетных публикациях тут передана очень хорошо. Мне интересно другое:

1) как такими неаккуратностями создается ощущение раскрытого всемирного заговора ученых;

2) как ученые и публика противопоставляются друг другу, и возникает требование усиления общественного контроля за наукой и проведения научных дискуссий с публикой;

3) почему общественность так пристально заинтересовалась именно этой темой.

По первому пункту. Выше я уже привел пример газетной критики, оставляющей впечатление, что ошибки и неточности в последнем докладе IPCC многочисленны, хотя на самом деле они единичны. Мне пока не известно ни одного профессионально проведенного расследования, обнаружившего преднамеренные ошибки в докладе IPCC (AR-4); говоря о профессионалах, я, разумеется, не имею в виду блоггеров или политиков.

Я часто встречаю обвинения ученых в «скрытности, непрозрачности работы». В своей статье Инна пишет об отказе Университета Восточной Англии в лице директора CRU Фила Джоунса открыть исходные данные метеостанций, не упоминая о том, что эти данные не являются собственностью университета и переданы с условием нераспространения [2].

На самом деле большая часть данных доступна через их собственников [3], однако мне известны только единичные использующие эти данные «публичные» проекты, и число таких проектов несоизмеримо с количеством людей, требующих данные открыть. Что в общем понятно: для проведения собственного анализа нужны время и, главное, знания. Не давая доступ к не принадлежащим им данным, Университет Восточной Англии тем не менее открыл результаты собственной работы: глобальные поля температуры, осадков и т.д., распределенные на географической сетке. Кстати, в одной из таких баз данных я когда-то нашел ошибки, как ни парадоксально, для территории Великобритании, и мое сообщение было с благодарностью принято авторами.

Второе. Самым интересным, по-моему, является тезис о необходимости общественного контроля за научными исследованиями, с одной стороны, и проведения дискуссии ученых и публики относительно научных результатов — с другой. На мой взгляд, тут смешиваются два вида дискуссии: научная и политическая. Я полностью согласен с Инной в том, что публика может, и, более того, в демократическом государстве обязана участвовать в обсуждении того, как, насколько и надо ли вообще пользоваться научными знаниями при выработке политического решения.

Но в дискуссии научной квалифицированно способен участвовать лишь человек, обладающий необходимым для такой дискуссии багажом знаний. Не потому, что «ученые такие умные»: просто профессионалы много читали и думали на тему предмета [4]. Дискуссия вокруг «климатгейта» это хорошо иллюстрирует. Публика требует открыть данные, но этими данными или не пользуется, или делает на их основе работы популярного уровня [5]; возмущается названием «трюка Манна», но не понимает, в чем он состоит; сначала хвалит храброго ученого из НАСА, выступившего против IPCC, потом столь же отчаянно его ругает, когда он поясняет, что поддерживает тезис об антропогенном характере потепления климата [6] , — и так до бесконечности.

Третье. Мне кажется, что широкая публика склонна отрицать результаты научных исследований тогда, когда политические решения, базирующиеся на результатах этих исследований, противоречат её, публики, фундаментальным убеждениям — в данном случае идее свободного рынка с минимумом правительственного контроля. Сходный пример: в США известны многочисленные разоблачения противоречащего Библии «дарвинизма». В общем виде это отрицание принимает форму антиинтеллектуального движения, недоверия к науке в целом. Но это слишком серьезная тема для короткого комментария.

1. По ошибке, см. www.ipcc.ch/pdf/presentations/himalaya-statement-20january2010.pdf. По разбору других обвинений см. неофициальное письмо Председателя IPCC WG-2 Martin Parry, разосланное членам WG-2 с разрешением передачи третьим лицам — например, здесь: http://klimazwiebel.blogspot.com/2010/03/mar-tin-parry-chair-of-ipcc-ar4-working.html

2. http://www.cru.uea.ac.uk/cru/data/availability/agreements.pdf

3. Например, через Global Historical Climate Network: www.ncdc.noaa.gov/oa/climate/ghcn-monthly/index.php

4. За формулировку я признателен http://scholar-vit.livejournal.com

5. Например, в российских публикациях часто ссылаются на работу Натальи Пивоваровой из института Андрея Илларионова. Н. Пивоварова утверждает, что для территории России CRU отобрал только данные метеостанций, показывающие тренд потепления. Аргументация такая: выбраны температурные измерения шести метеостанций, не вошедших в базу данных CRU, для них построен график годовой температуры, которые автор исследовала методом «беглого взгляда»: «Даже беглый взгляд на температурные ряды по станциям, не включенным в расчеты британских специалистов, обращает внимание на отсутствие в них четко выраженного тренда к потеплению». www.iea.ru/article/kioto_order/15.12.2009.pdf, С. 8.

6. Andrew Lacis из NASA во время ревьюирования IPCC AR-4 критично отозвался о том, как в обсуждении возможного исчезновения лесов в Амазонии использовалась его статья в Nature. Первоначальная восторженная реакция климатических скептиков сменилась столь же решительной критикой после того, как в интервью удивленный Andrew Lacis пояснил, что в своей критике он был недоволен слишком осторожной позицией IPCC: ему ясно, что антропогенное глобальное потепление климата — установленный факт: http://dotearth.blogs.nytimes.com/2010/02/12/nasa-scientist-adds-to-views-on-climate-panel/

Международная группа астрономов из Европы, США, Австралии, Бразилии и Чили впервые сумела обнаружить так называемым транзитным методом новую планету с параметрами, сравнимыми с параметрами планет Солнечной системы. При этом масса новой планеты напоминает массу Юпитера, а ее орбита близка к правильной окружности (эксцентриситет 0,11 ±0,04) и сопоставима с орбитой Меркурия (0,36 астрономической единицы). Важность открытия в том, что это первая экзопланета с «нормальными» характеристиками, которую можно изучить в деталях (публикация в журналe Nature 18 марта 2010 г.).

Планета, получившая обозначение CoRoT-9b (по названию французского космического телескопа CoRoT, с помощью которого она и была открыта), расположена на расстоянии порядка 1500 световых лет от Земли, в созвездии Хвост Змеи. Оборот вокруг своей звезды (солнечного типа) она делает за 95,274 суток, и при каждом таком обороте в течение 8 часов пересекает звездный диск (с точки зрения земных наблюдателей). Когда CoRoT-9b оказывается между родительской звездой и Землей, то часть звездного света блокируется, что и позволяет установить наличие «транзита».

Впрочем, свет от звезды не просто блокируется — часть его проходит сквозь атмосферу гигантской газовой планеты, и спектральный анализ этих лучей позволяет узнать состав атмосферы.

М.Б.

Посвящается Рите

Хотя и близилась весна и шел апрель, но все же шло и скучнейшее комсомольское собрание курса. На лицах большинства из почти ста присутствующих студентов читалось только одно: «Когда, наконец?» И вот, действительно, председательствующая встала и сладким голосом объявила «Собрание закрыто. Есть предложение спеть «Интернационал»».

В те давние коммунистические времена пением «Интернационала» заканчивались только районные и более крупные партийные конференции, не ниже. Но в строго ранжированном политическом этикете комсомольцам давалась скидка, поощряющая их рвение в подражании старшему брату, поэтому предложению никто не удивился.

Все с радостью и облегчением встали, и вдруг, на полсекунды ранее, чем открылись рты почти всех присутствующих, две группы парней, сидевшие в разных концах аудитории, одновременно, слаженно и радостно грянули на мотив «Интернационала»:

Конечно, они договорились заранее и прекрасно подготовились, — и ведь, действительно, стихи замечательно подходят к мотиву. Проверьте. Какое-то время шок был столь велик, что пели только они, но потихоньку, к четвертой строчке к ним присоединилось еще несколько смельчаков. Основная масса с запозданием затянула «Вставай ...», и, хотя получился ералаш, партия хулиганов была слышнее всех. Многие вообще ничего не поняли и испуганно озирались. А некоторые, наверное, подумали, что слова партийного гимна недавно были изменены, но им об этом не сообщили. Какое-то осторожное возмущение основной массы усиливалось. И все-таки, спев первую строфу, эти нахалы запели вторую.

Но все кончилось столь же неожиданно, как и началось. Допев вторую строфу, хулиганы во весь голос, еще громче, по всем правилам запели припев

и при постепенно затухающем возмущении ортодоксальной части присутствующих все присоединились к ритму припева. Волнение большинства, что и следующие куплеты будут новыми, — не оправдались, дальше все пелось по канону, и пение благополучно добралось до конца. Нельзя ведь прерывать исполнение гимна! Более того, после всего раздались традиционные аплодисменты — это тоже была тогдашняя традиция партийных песнопений.

И вдруг все обратили внимание, а кое-кто заметил это еще и ранее, еще до конца пения, что.

Но, прежде, чем сказать, что «это», я должен объяснить важную вещь. Дело в том, что председательствующая, она же секретарь комсомольской организации курса, была миленькой, если не сказать красивой, девушкой. Она приехала учиться из провинции, очаровательно наивная и простодушная. Поэтому отчаянные ловеласы курса писали ей официальные заявления в комсомольскую организацию с признаниями в любви и прочими глупостями.

А теперь вернемся к собранию. К концу пения стало видно, как все ниже опускается головка председательствующей, как все больше краснеет ее личико. А к «...с «Интернациона-а-алом» воспрянет род людской» люди из первых рядов увидели, как чистые слезы капают из её глаз на председательский стол.

Мы никогда не узнаем правды о причине этих слез. Очень может быть, что эти стихи уже читал ей кто-то из числа буйных обормотов, и чтение имело успех, и теперь она опасалась не столько политического резонанса, сколько боялась за судьбу этого чтеца. Не знаем и не узнаем этого никогда.

Но финал был поистине драматическим. Мгновением после окончания пения к столу вышел студент из демобилизованных, учившийся с нами, но старше всех в полтора раза. Он был членом партии и посещал не только партийные, но вообще все собрания — профсоюзные, комсомольские, членов кассы взаимопомощи и даже кружка по изучению азбуки Морзе. Подняв руку, он сказал: «Неизвестная группа негодяев довела до слез председателя собрания. Мы не можем позволить, чтобы на мотив партийного гимна пелись пусть и неплохие, но все же стихи Лермонтова».

Зал грохнул. Такого подъема настроения после комсомольского собрания не было никогда. И даже никакого разбирательства не было.

А наша милая секретарь скоро вышла замуж. Да-да, за того демобилизованного.

Анатолий Вершик, 1997 г.

«Эволюция искусственного интеллекта»

Проблема создания искусственного интеллекта давно будоражит умы ученых и обывателей. Одна за другой появляются новые научные области: кибернетика, искусственные нейронные сети, искусственный интеллект, аниматы, искусственная жизнь. Тем не менее, компьютер, забравший у человека пальму первенства в шахматах, по уровню сообразительности все еще поразительно далек от маленькой мышки. Так куда же идет эволюция искусственного интеллекта? Сможем ли мы понять, как в лаборатории природы создавался и развивался интеллект, и использовать это знание на благо человека?

Михаил Бурцев, к. ф. -м. н., науч. сотр. ИПМ им. М.В. Келдыша РАН и ст. науч. сотр. НИИ НФ им. П.К. Анохина РАМН

7 апреля 2010 г., в 19:00

г. Москва, Новая площадь, д. ¾, подъезд 9 Большая аудитория Политехнического музея Вход свободный