Кровавый ветер
«Кровавый ветер» — сборник лучших полицейских детективов, созданных «отцами» криминального чтива, жанра, расцвет которого пришелся на первую половину 20-го века, — Рэймондом Чандлером, Томасом Уолшем, Норбертом Дэвисом и др.
Это — первая книга «забойных» детективов из серии «Криминальное чтиво», где в главных ролях выступают герои-одиночки, частные сыщики, борцы со злом и защитники несправедливо обиженных.
Читайте также в этой серии лучшие криминальные рассказы знаменитых американских писателей о злодеях-преступниках, ворах, циничных убийцах, о женщинах-полицейских и о дамах, попавших в беду.
Вступление
Уважаемый читатель!
Как же я тебе завидую!
Сейчас ты погрузишься в мир криминальною чтива. Если ты любишь этот жанр и знаком с ним не понаслышке, пропускай предисловие, и — сразу за чтение. Твое нетерпение прекрасно можно понять. Да и остальных томить не буду, ограничусь лишь кратким введением.
Я знаю писателей, которые заявляют, что они никогда не читали бульварных детективов и читать не станут. Их можно разделить на две группы. Тех, кто составляет Большую, — я без тени сомнения назову лжецами, поскольку не сомневаюсь, что они не просто читали, а зачитывались бульварными романами, но не хотят в этом признаваться. Это и понятно, ведь слово «чтиво» имеет пренебрежительный оттенок. Ко второй группе относятся писатели, которые действительно никогда не брали в руки такие книги. Вот бедняги! У них явно заниженная самооценка, не заладилась личная жизнь, мало друзей, и их редко приглашают на вечеринки.
Читателя, который открывает для себя криминальное чтиво сейчас, этой книгой, можно сравнить с кладоискателем, наткнувшимся на сундук с сокровищами. Но это не простые сокровища. Они развлекают, обучают, веселят, пугают, затягивают, волнуют, держат в напряжении. Эти книги смогли пережить не одно десятилетие, и читательский интерес к ним за это время нисколько не ослабел.
В них есть накал — вот ключевое слово. Они по-прежнему способны цеплять, волновать, даже шокировать. Их авторы были первопроходцами. Они создавали свои книги на ходу. Да, они писали за деньги, но ведь и Шекспир и Оскар Уайльд тоже получали гонорары.
Составитель сборника Отто Пензлер тщательно отобрал лучшие образчики криминального чтива, включив в него произведения самых выдающихся авторов, работавших в этом жанре: Рэймонда Чандлера, Томаса Уолша, Норберта Дэвиса, Уильяма Роллинза и Кэррола Джона Дэйли. Поскольку это — первая книга в серии, мы приберегли еще пару сундучков с сокровищами на будущее.
Итак, вам предстоит увлекательное путешествие в погоне за этим сокровищем. Отто Пензлер знает про криминальное чтиво все, и вряд ли кто-то сможет с ним в этом сравниться. А еще у него все в порядке с самооценкой, личной жизнью, и он желанный гость на вечеринках.
Все, я закругляюсь. А теперь переворачивайте скорей страницу и начинайте читать.
Red Wind
Raymond Chandler
Кровавый ветер
Рэймонд Чандлер
переводчик Ростислав Грищенков
В ту ночь дул ветер из пустыни. Это был один из тех сухих и обжигающих ветров, носящих имя Санта-Ана, что обрушиваются на долину через перевалы в горах; они закручивают вам волосы, вызывают нервные срывы и невыносимый кожный зуд. В подобные ночи все попойки завершаются потасовкой. Смиренные юные женушки, пробуя лезвия кухонных ножей, внимательно изучают шеи своих супругов. Может вообще произойти все, что угодно. В коктейль-баре вам даже могут налить пива полный стакан.
Я как раз получил такой стакан в уютном новом заведении напротив многоквартирного дома, где жил. Оно открылось с неделю назад, но дела там шли скверно. Пареньку за стойкой бара едва перевалило за двадцать, и складывалось впечатление, что сам он никогда не брал в рот спиртного.
В баре, кроме меня, был еще лишь один клиент — пьянчуга, сидевший на круглом табурете спиной к двери. На стойке перед ним красовался аккуратный столбик десятицентовых монет, где-то на пару долларов. Он поглощал неразбавленное ржаное виски маленькими стопками, полностью погрузившись в мир своих грез.
Я примостился у стойки немного подальше и, получив свой стакан пива, произнес:
— А наливаешь ты, дружище, по-честному, до краев. Уж это точно, я тебе говорю.
— Мы только что открылись, — ответил паренек. — Нужно привлечь клиентов. Уже приходилось бывать здесь, мистер?
— Ага.
— Живете поблизости?
— В апартаментах «Берглунд» через улицу, — сказал я. — Мое имя Филипп Марлоу.
— Спасибо, мистер. А мое — Лью Петролле. — Он перегнулся ко мне через темную отполированную стойку: — Знаете этого мужика?
— Нет.
— Ему бы лучше двигать до хаты. Я, наверное, должен вызвать такси, чтобы его отправить. Он уже выдул свою норму на неделю вперед.
— Это просто ночь такая, — сказал я. — Оставь его в покое.
— Ему это вредно, — возразил паренек, нахмурившись.
— Ржаного! — проскрипел пьянчуга, не поднимая глаз.
Он предпочел щелкнуть пальцами, а не барабанить по стойке, явно боясь задеть свой столбик монет.
Паренек взглянул на меня, пожав плечами:
— Стоит ему плеснуть?
— Утроба-то чья? Ведь не моя же.
Паренек налил мужику еще одну порцию неразбавленного, но, сдается мне, все-таки плеснул туда воды у себя за стойкой, поскольку, выйдя из-за нее, выглядел так, словно дал пинка собственной бабульке. Выпивоха и бровью не повел. Он лишь снял со столбика пару монет с безупречной аккуратностью хирурга, удаляющего мозговую опухоль.
Паренек вернулся обратно и долил мне в стакан пива. Снаружи завывал ветер. Время от времени его порывы распахивали дверь со стеклянными витражами чуть ли не настежь. А дверь была увесистой.
Паренек проворчал:
— Во-первых, я терпеть не могу пьяных, во-вторых, я не люблю, когда они надираются в стельку прямо здесь, а в-третьих, вообще терпеть их не могу — это во-первых.
— Такую хохму могли бы использовать на киностудии «Уорнер Бразерс», — сказал я.
— Они и использовали.
Именно в этот момент у нас объявился еще один клиент. На улице с резким визгом затормозила машина, и болтающаяся дверь распахнулась. В бар быстро вошел незнакомец, который, похоже, весьма торопился. Он придержал дверь и быстро оглядел помещение темными сверкающими глазами.
Незнакомец был неплохо сложен, смугл и недурен собой — если вы питаете слабость к узким лицам со сжатыми губами. Одежда на нем была темного цвета, только белоснежный платок кокетливо выглядывал из нагрудного кармашка. Вошедший выглядел спокойным, хотя в то же время явно был в некотором напряжении. Я предположил, что это от горячего ветра. Я и сам чувствовал себя схожим образом.
Он уткнулся взглядом в спину сидевшего пьянчуги. Тот играл в шашки своими пустыми стопками. Пришедший перевел взгляд на меня, а потом — на столики в открытых кабинках напротив. Все они пустовали. Он миновал пьянчугу, качавшегося и говорившего с самим собой, и обратился к пареньку, управлявшему баром:
— Не видал здесь леди, дружок? Высокую, симпатичную, с каштановым волосами, в платье из синего шелкового крепа, а сверху жакет типа «болеро» из набивной ткани. На голове соломенная шляпка с широкими полями и бархатной лентой. — У него оказался натужный голос, который мне не понравился.
— Нет, сэр. Таких здесь не было, — сказал паренек.
— Спасибо. Неразбавленный скотч. И давай побыстрее, хорошо?
Паренек налил ему, и незнакомец, уплатив, залпом осушил стакан и направился к выходу. Он сделал три или четыре шага и замер, разглядывая пьянчугу. Тот, ухмыляясь, извлек откуда-то пистолет, причем настолько быстро, что тот промелькнул смазанным пятном. Пьянчуга крепко держал оружие в руке и выглядел теперь не менее трезвым, чем я. Высокий смуглый незнакомец стоял не шевелясь — лишь голова на мгновение слегка качнулась в сторону.
Снаружи промчалась машина. Пистолет пьянчуги был автоматический, двадцать второго калибра. Он исторг пару жестких хлопков, и из дула показался дымок — еле заметный.
— Будь здоров, Уолдо, — произнес пьянчуга.
Потом он перевел пистолет на меня и бармена.
Смуглый мужчина падал целую вечность. Он пошатнулся, потом обрел равновесие, воздел одну руку, опять пошатнулся. Его шляпа слетела с головы, а потом и сам он рухнул лицом на пол. Своим падением он произвел такой шум, будто упал бетонный блок.
Пьянчуга соскользнул с табурета, смахнул свои десятицентовики в карман и ринулся к двери. Он передвигался боком, с пистолетом наперевес. Я был безоружен. Я не подумал, что мне может понадобиться ствол для того, чтобы купить стакан пива.
Паренек за стойкой ни разу не двинулся и не издал ни звука.
Пьянчуга, не сводя с нас глаз, легонько толкнул дверь плечом и толчком спины распахнул ее настежь. При этом в помещение ворвался сильный порыв ветра, взъерошив волосы лежавшего на полу мужчины. Пьянчуга проговорил: «Бедный Уолдо. Держу пари, что я расквасил ему нос».
Дверь захлопнулась. Я бросился к ней — по старой привычке делать не то, что нужно. Правда, в данном случае это уже не имело смысла. Где-то снаружи взревел мотор, и, когда я очутился на улице, красный расплывчатый блик хвостового огня исчезал за ближайшим поворотом. С номером машины я облажался, как некогда с шансом сделать свой первый миллион.
Как всегда, на улице хватало и машин, и людей. Все вели себя так, словно бы никаких выстрелов и не прозвучало. Впрочем, ветер производил достаточно шума, чтобы тяжелые быстрые хлопки двадцатидвухкалиберного пистолета были приняты за стук двери. Я вернулся обратно в бар.
Паренек будто окаменел. Он стоял, положив руки на стойку, чуть перегнувшись и разглядывая спину лежавшего на полу мужчины в темном костюме. Тот тоже не двигался. Я наклонился и ощупал его шейную артерию. Этот уж точно больше не двинется — никогда.
Лицо паренька за стойкой по своей выразительности заставляло вспомнить о бифштексе, да и цвета было такого же. В его глазах читалось больше злости, чем страха.
Я закурил сигарету и, пустив облачко дыма к потолку, бросил ему:
— Ступай звонить.
— Он, может, еще живой, — усомнился паренек.
— Когда используют двадцать второй калибр, то знают, что осечки не будет. Где телефон?
— У меня его нет. Я и без того понес значительные расходы. Черт, плакали мои восемьсот баксов!
— Заведение принадлежит тебе?
— Принадлежало, покуда не приключилось всего этого.
Он стянул свою белую куртку и передник и вышел из-за стойки.
— Я намерен запереть дверь, — заявил он, доставая ключи.
Он вышел на улицу, захлопнул дверь и стал возиться снаружи с замком; вскоре раздался щелчок, когда язычок механизма вошел в паз. Я нагнулся, чтобы перевернуть Уолдо на спину. В первый момент я даже не понял, куда именно вошли пули. Потом разглядел. Пара крошечных отверстий в его пиджаке, чуть выше сердца. На рубашке проступило немного крови.
Пьянчуга, похоже, мог справиться со всем, о чем его попросят — в качестве киллера.
Ребята из патрульной машины появились примерно через восемь минут. Паренек, Лью Петролле, к тому времени уже вернулся в бар и стоял за стойкой. Он вновь облачился в свою белую куртку и пересчитывал выручку; справившись, опустил ее в карман и сделал в маленьком блокноте соответствующую запись.
Я присел на перила одной из кабинок, курил сигарету за сигаретой и наблюдал за тем, как черты лица Уолдо постепенно заостряются. Я размышлял о том, кем была леди в жакете из набивной ткани, почему Уолдо оставил мотор своей машины включенным, куда он спешил и поджидал ли пьянчуга его специально или оказался здесь случайно.
Затем, истекая потом, ввалились парни из патруля. Как обычно, это были дюжие здоровяки, а у одного из-под заломленной на затылок фуражки торчал цветок. Когда он заметил мертвеца, то избавился от цветка и присел, чтобы проверить пульс Уолдо.
— Похоже, труп, — заметил он и немного повернул мертвое тело. — О, теперь я вижу входные отверстия. Отменно славная работенка. Вы оба видели, как он их словил?
Я ответил, что да. Паренек за стойкой не проронил ни слова. Я рассказал парням, как все произошло, а также сообщил, что убийца, похоже, скрылся в машине Уолдо.
Коп извлек бумажник Уолдо, быстро проглядел его содержимое и присвистнул.
— Полно наличных и нет водительской лицензии, — Он отложил бумажник в сторону. — О'кей, мы до него не дотрагивались, ясно? Лишь взглянули, чтобы выяснить, была ли у него машина, и сообщить по радио.
— Черта с два вы его не трогали, — брякнул Лью Петролле.
Коп одарил его характерным взглядом.
— О'кей, приятель, — сказал он безмятежно. — Мы дотронулись до него.
Паренек взял чистый стакан и принялся его полировать. Он полировал его все то время, что мы там находились.
Минуту спустя раздалась сирена спецмашины из отдела по расследованию убийств, и тут же у порога послышался визг тормозов. В помещение вошли четверо: двое полицейских в штатском, фотограф и сотрудник лаборатории. Ни один из полицейских не был мне знаком. Вы можете заниматься сыском в большом городе сто лет и так и не узнать всех детективов.
Первый был невысоким, смуглым, улыбчивым и спокойным, с черными вьющимися волосами и мягким умным взглядом. Другой — широкий в кости верзила с массивной квадратной челюстью, испещренным красными прожилками носом и остекленелым выражением глаз. Он походил на тяжелого пьяницу. Вида был свирепого, но при этом почему-то казалось, что выглядит он гораздо более крутым, чем является на самом деле. Он загнал меня в крайнюю кабинку у самой стены, а его напарник извлек паренька из-за стойки и распорядился, чтобы патрульные ушли. Специалист по отпечаткам пальцев и фотограф приступили к своей работе.
Приехал судебный медик; он оставался ровно столько времени, чтобы закатить скандал по поводу отсутствия телефона, по которому он намеревался вызвать труповозку из морга.
Низенький полицейский опустошил карманы Уолдо, а потом поступил схожим образом с его бумажником, разложив содержимое на огромном носовом платке, которым он застелил стол в кабинке. Я заметил много наличных, ключи, сигареты, еще один платок — больше практически ничего не было.
Полицейский-верзила втолкнул меня в крайний угол кабинки.
— Давай, — произнес он. — Мое имя Коперник, лейтенант Коперник.
Я положил перед ним свое портмоне.
Он взглянул на него, перебрал все содержимое, швырнул его обратно, сделав пометку в записной книжке.
— Филипп Марлоу, значит? Частный сыщик. Здесь по какому делу?
— По питейному, — ответил я. — Я живу как раз напротив, в апартаментах «Берглунд».
— Знаете этого паренька в баре?
— Был тут всего лишь раз с момента открытия.
— Ничего в нем особенного не заметили?
— Нет.
— Для юнца, каким он является, не слишком ли легко он ко всему отнесся? Можете не отвечать. Расскажите все по порядку.
Я рассказал — три раза подряд. Один раз, чтобы он уяснил общую линию происшедшего, второй — чтобы он усвоил все факты, и последний, третий раз — чтобы он проверил, не чересчур ли гладким видится мой рассказ. В конце концов он произнес:
— Да, мамзель эта меня заинтересовала. Вдобавок киллер назвал убитого «Уолдо», а ведь сам, похоже, даже не предполагал, что тот здесь окажется. Я имею в виду — если даже сам Уолдо не был уверен, что дама окажется именно здесь, то никто не мог знать, что он сюда заглянет.
— Глубоко копнули, — заметил я.
Он изучающе посмотрел на меня. На моем лице не было и тени улыбки.
— Все выглядит как убийство из ненависти, не так ли? Непохоже, чтобы это было запланировано. Нет лазейки для бегства, разве что по чистой случайности. В нашем городе мало кто оставляет свои машины незапертыми. И еще сам этот киллер, орудующий перед двумя реальными свидетелями. Не нравится мне это.
— А мне не нравится быть свидетелем, — заявил я, — Игра не стоит свеч.
Он ухмыльнулся. Зубы у него были в каких-то крапинках.
— Киллер был действительно пьян?
— Чтобы пьяный и так стрелял? Нет уж.
— И я так думаю. Что ж, дело несложное. Этот парень наверняка проходит по нашей картотеке, да и отпечатков он оставил предостаточно. Если даже у нас не отыщется его рожи, мы все равно через пару часов его схватим. Он имел зуб против Уолдо, хотя сегодня встречаться они не планировали. Уолдо лишь заскочил поинтересоваться насчет дамы, с которой у него было назначено свидание, но он утратил с ней связь. Это горячая ночь, а под таким ветром у девушки тотчас вся тушь потечет. Она ведь могла зайти куда-нибудь, чтобы там подождать. Но тут киллер всаживает в Уолдо пару пуль куда надо и делает ноги, наплевав на вас, ребятки. Все просто.
— Да, — согласился я.
— До того просто, что похоже на полное дерьмо, — бросил Коперник.
Он снял фетровую шляпу, взъерошил свои бесцветные, какие-то крысиные волосы и оперся подбородком на руки. У него было длинное и злое лошадиное лицо. Он извлек носовой платок и промокнул им лоб, а потом вытер затылок и руки. При помощи гребенки взбил свои волосенки и причесался — так он стал выглядеть еще хуже — и вновь нахлобучил шляпу.
— Я тут подумал кой о чем, — сообщил он.
— Вот как? И о чем же?
— Этот Уолдо знал, как одета девушка. Стало быть, нынешней ночью он с ней уже виделся.
— Ну и что? Возможно, ему просто в сортир нужно было сходить. Вернулся, а ее уже и след простыл. Не исключено, что она передумала насчет него.
— Это так, — согласился я.
— Но только думал я не об этом. Я размышлял о том, что Уолдо описывал одежду девушки так, как не под силу было бы сделать обычному мужчине: «Платье из синего шелкового крепа, а сверху жакет типа „болеро“ из набивной ткани». Я, к примеру, понятия не имею, что представляет собой этот жакет «болеро». И я мог бы сказать «голубое платье» или даже «шелковое голубое платье», но никогда — «платье из синего шелкового крепа».
Чуть погодя показались двое мужчин с корзиной. Лью Петролле по-прежнему наводил глянец на свои стаканы, беседуя с низеньким смуглым полицейским.
Мы все вместе отправились в головной полицейский офис.
Когда полицейские проверили, что у них есть на Лью Петролле, то оказалось, что он чист. У его отца имелся виноградник возле Антиоха, округ Контра-Коста. Он вручил Лью тысячу долларов для начала бизнеса, на которые тот открыл свой коктейль-бар с неоновой вывеской и всем остальным, что необходимо, всего за восемьсот монет. Его отпустили, велев не открывать бар до тех пор, пока они не решат, придется ли им еще искать отпечатки пальцев. Он пожимал всем руки и улыбался. Он отнюдь не скрывал, что убийство идет на пользу его бизнесу: люди станут заглядывать к нему, чтобы послушать его историю (ведь никто уже не верит тому, о чем пишут газеты), а при этом и пива заказать.
— Вот человек, который заведомо не станет ни о чем тревожиться, — сказал Коперник, когда Лью удалился. — За других людей, например.
— Бедный Уолдо, — произнес я. — Нашлись пригодные отпечатки?
— Слегка смазаны, — сказал Коперник с досадой. — Но мы их классифицируем и перебросим фототелеграфом в Вашингтон, скорее всего, уже нынешней ночью.
Я обменялся рукопожатиями с ним и его напарником, которого звали Ибарра, и ушел.
Они до сих пор не установили, кто такой Уолдо. В карманах убитого не нашлось ничего, что смогло бы пролить свет на его личность.
Я вернулся на свою улицу около девяти часов вечера. Прежде чем войти в апартаменты «Берглунд», оглянулся по сторонам. Коктейль-бар располагался ниже по улице на другой стороне; окна были темными, но к ним все ж таки прилипла носами пара зевак, хорошо не целая толпа. Многие наверняка видели стражей порядка и труповозку, но были не в курсе того, что произошло. Чего нельзя было сказать о мальчишках, резавшихся в пинбол в аптеке на углу. Те знали абсолютно всё, кроме того, как не вылететь с работы.
Ветер бушевал по-прежнему; горячий, словно из духовки, разметая вдоль стен пыль и обрывки бумаги.
Я вошел в вестибюль своего дома и поднялся на лифте на четвертый этаж. Раздвинув двери кабины, я шагнул вперед и увидел ее — высокую девушку, дожидавшуюся прихода лифта.
У нее были волнистые каштановые волосы, спрятанные под широкополую соломенную шляпу с бархатной лентой. Еще у нее были огромные голубые глаза и ресницы, как говорится, почти что до подбородка. На ней было голубое платье, вполне возможно, из шелкового крепа; хотя и незамысловатого покроя, оно ладно облегало фигуру. Поверх платья девушка набросила нечто, вполне подходящее под определение «жакет типа „болеро“ из набивной ткани».
Я поинтересовался:
— Это жакет «болеро»?
Она отстраненно взглянула на меня и сделала движение, будто сметала мешавшую паутину:
— Да. Не будете ли вы так любезны… Я очень спешу. Я предпочла бы…
Я даже не шевельнулся, напрочь отрезая ее от лифта. Мы не сводили друг с друга глаз; она стала медленно краснеть.
— В таком наряде вам не следует показываться на улице, — произнес я.
— Почему… да как вы смеете?!
Лифт лязгнул и пошел вниз. Я не знал, что она еще собиралась сказать. Однако голос ее разительно отличался от нахальной и режущей слух манеры говорить, присущей потаскухам из пивной. Он был мягким и невесомым, словно весенний дождик.
— Я к вам не подкатываюсь, — сказал я. — Вы попали в беду. Если они сейчас поднимутся сюда, на четвертый этаж, на лифте, у вас еще будет время убежать через холл. Но прежде снимите шляпу и жакет — все это прочь!
Она не тронулась с места. Мне показалось, что ее лицо под слоем умеренного макияжа слегка побледнело.
— Полицейские, — продолжил я, — вас разыскивают. По этому вот наряду. Позвольте мне рассказать вам, по какой причине.
Она быстро повернула голову и оглядела коридор. При ее внешности она, конечно же, не могла не попробовать еще раз меня развести:
— Да вы просто нахал, кем бы вы там ни были! Я миссис Леруа из тридцать первой квартиры. Уверяю вас…
— Тогда вы на чужом этаже, — сказал я. — Это четвертый.
Лифт остановился где-то внизу. Раздался шум открываемых дверей.
— Пойдемте! — бросил я. — Живо!
Она стремительно смахнула шляпу и выскользнула из жакета. Я, скомкав их, сунул под мышку. Потом я взял ее под руку, и мы двинулись по коридору.
— Я живу в сорок второй. Она напротив вашей, только этажом выше. Выбор за вами. Еще раз говорю: я к вам не подкатываюсь.
Она пригладила волосы быстрым движением руки, подобно прихорашивающейся пташке. За этим жестом стоят десять тысяч лет непрестанной практики.
— Ко мне, — произнесла она и, подхватив сумочку, устремилась вперед по коридору.
Лифт остановился этажом ниже. Она остановилась одновременно с лифтом, повернулась и взглянула на меня.
— Лестница дальше, за шахтой лифта, — учтиво напомнил я.
— У меня нет здесь квартиры.
— Я так и думал.
— Они ищут именно меня?
— Но перетряхивать здесь все, вплоть до последнего камешка, начнут только завтра. Да и то лишь в случае, если не установят личность Уолдо.
Она уставилась на меня:
— Уолдо?
— Ах, вы не знаете Уолдо, — откликнулся я.
Она медленно покачала головой. Лифт вновь ожил и двинулся вниз. В ее глазах мелькнул ужас, словно поверхность воды подернуло рябью.
— Нет, — еле выдохнула она. — Только уведите меня из этого коридора!
Мы почти подошли к моей двери. Я вытащил ключ, открыл замок и распахнул дверь. Потом ступил внутрь, чтобы дотянуться до выключателя и включить свет. Она устремилась в комнату, подобно волне. В воздухе еле ощутимо повеяло легким ароматом сандалового дерева.
Я закрыл дверь и бросил свою шляпу на стул, наблюдая за тем, как девушка приблизилась к столику, на котором осталась нерешенная мной шахматная задача. Как только девушка оказалась внутри, за закрытой дверью, ее страх как рукой сняло.
— Вы, стало быть, играете в шахматы, — спросила она менторским тоном, словно явилась оценить мои достижения. Я пожалел, что это не так.
Внезапно мы одновременно застыли, прислушиваясь: хлопнула дверь лифта, послышались шаги. Потом они стали затихать, удаляясь в другую сторону.
Я улыбнулся, правда, немного напряженно, не от души, и направился в кухню, где стал возиться со стаканами, и лишь там обнаружил, что до сих пор не избавился от ее шляпы и жакета «болеро», которые держал под мышкой. Я подошел к гардеробной за кроватью, убирающейся в стену, и запихнул их в ящик. Потом вернулся в кухоньку, плеснул в стаканы шотландского виски экстракачества, добавил содовой и льда.
Когда я появился с напитками, у нее в ладошке уже был пистолет. Это была автоматическая игрушка с перламутровой рукояткой. Ствол пистолета был направлен на меня; в глазах девушки ясно читался ужас.
Я остановился, держа по стакану в каждой руке, и сказал:
— Похоже, этот горячий ветер и вас с ума сводит. Я частный детектив. Могу доказать это, если вы позволите.
Она слабо кивнула; ее лицо было белым как мел. Я медленно подошел, поставил один стакан рядом с ней и полез за визитной карточкой, постаравшись выбрать ту, что с менее обтрепанными краями. Девушка сидела, одной рукой разглаживая голубое платье на колене, а в другой держа пистолет. Я положил карточку рядом с ее коктейлем и сел отведать свой.
— Никогда не позволяйте мужчине подбираться к вам так близко, — произнес я. — Если только вы не настроены заниматься серьезными делами. Кстати, ваш пистолет на предохранителе.
Вздрогнув, она опустила глаза и убрала пистолет в сумочку. Потом одним глотком втянула добрую половину коктейля, грохнула стаканом о стол и взяла мою визитную карточку.
— Этим нектаром, леди, я угощаю далеко не всех, — заметил я. — Я не настолько богат, чтобы позволить себе это.
Ее губы презрительно скривились:
— Так и думала, что вы потребуете денег.
— Чего-чего?
Она промолчала. Ее рука опять поползла к сумочке.
— Не забудьте про предохранитель, — сказал я.
Рука замерла. Я продолжил:
— Мужик, которого я назвал Уолдо, довольно высокого роста, скажем так, около метра восьмидесяти; худой, смуглый, с блестящими карими глазами. Нос и губы немного тонковаты. Темный костюм, белый платок в нагрудном кармашке. Из кожи вон лез, стремясь вас отыскать. Ну как, я все правильно описал?
Она опять взяла свой стакан.
— Так это и есть Уолдо, — сказала она. — Ну и что там насчет него? — Ее язычок, как мне показалось, стал немного заплетаться.
— Да, забавная штука. Там, через дорогу, есть коктейль-бар… Слушайте, а где это вы были в продолжение всего вечера?
— Почти все время, — холодно сказала она, — я просидела в своей машине.
— Вы что же, не заметили, какая суматоха поднялась на другой стороне улицы?
Ее глаза пытались сказать «нет», но безуспешно. А губы произнесли:
— Я поняла: что-то произошло. Увидела полицейского, красные мигалки. Я предположила, что кто-то пострадал.
— Кое-кто и впрямь пострадал. Перед этим Уолдо искал вас. В том коктейль-баре. Он точно описал вас и то, как вы одеты.
Ее глаза застыли как заклепки, с тем же отсутствующим выражением. Губы задрожали и не могли остановиться.
— Я был в баре, — сообщил я, — и говорил с пареньком, что там заправляет. Больше никого не было, кроме пьянчуги на табурете, паренька и меня. Пьянчуга не обращал никакого внимания на происходящее. Ввалился Уолдо и начал расспрашивать о вас; мы заявили, что не видели такой, и он собрался уходить.
Я пригубил стакан. Как любой рассказчик, я просто обожаю эффекты.
— Собрался он уходить, и вот тогда этот пьянчуга, который вроде бы уже ни на что не реагировал, назвал его по имени и выхватил пистолет. Он два раза выстрелил в Уолдо, — я дважды прищелкнул пальцами, — вот так. И наповал.
И тут она опять выставила меня дураком. Она рассмеялась мне прямо в лицо.
— Так, значит, мой супруг нанял вас шпионить за мной, — проговорила она. — Я должна была сразу же понять, что все это розыгрыш. Вы и ваш Уолдо.
Я обалдело уставился на нее.
— Никогда не предполагала, что он из тех, кто ревнует, — бросила она. — Во всяком случае, не к человеку, который некогда был нашим шофером. Ну, немного к Стэну, конечно, но это понятно. Но к Джозефу Коутсу…
Я пожал плечами.
— Леди, один из нас открыл эту книгу на неверной странице, — пробурчал я. — Я не знаю никого по имени Стэн или Джозеф Коутс. Поэтому помогите мне, я даже не знал, что у вас был шофер. У тех, кто живет со мной по соседству, они не водятся. Что до мужей — иногда встречаются. Увы, не слишком часто.
Она медленно покачала головой, стараясь держать руку поближе к сумочке, и в ее голубых глазах зажглись огоньки.
— Посредственная игра, мистер Марлоу. Ни капли не убедительно. Знаю я вас, частных детективов. Вы такие поганые типы. И вы обманом завлекли меня в свою квартиру, если, конечно, это ваша квартира. Скорее всего, это жилище какого-нибудь ужасного урода, который за несколько долларов даст какие угодно показания. А теперь вы пытаетесь меня запугать. Вы и меня шантажируете, да еще и с мужа деньги возьмете. Ну хорошо, — закончила она, переводя дыхание. — Сколько я должна заплатить?
Я отставил пустой стакан и откинулся на спинку кресла.
— Позвольте, я закурю сигарету, — сказал я. — Что-то у меня нервишки шалят.
Я закурил, а она тем временем изучала меня; в ней не чувствовалось того страха, который испытывают люди, действительно совершившие серьезное преступление.
— Итак, его имя Джозеф Коутс, — сказал я. — Парень, заваливший его в коктейль-баре, назвал его Уолдо.
Она улыбнулась, с долей презрения, но где-то даже снисходительно:
— Не напрягайтесь. Сколько?
— Почему вы хотели увидеться с этим Джозефом Коутсом?
— Я намеревалась выкупить у него кое-что, похищенное им у нас. Кое-что ценное и в обычном смысле. Стоит почти пятнадцать тысяч долларов. Эту вещь мне подарил человек, которого я любила. Он скончался. Так-то вот! Он мертв! Он погиб в горящем самолете. Теперь валяйте, шлепайте с доносом к моему мужу и расскажите ему это, вонючий маленький крысеныш!
— Не маленький и не крысеныш, — возразил я.
— Все равно вонючий. А насчет моего супруга можете не беспокоиться. Я сама ему все расскажу. Да он и сам, наверное, уже знает.
Я ухмыльнулся:
— Вот это ловко. И что же тогда я должен был обнаружить?
Она схватила свой стакан и прикончила то, что еще в нем оставалось.
— Ну, он полагает, что я встречаюсь с Джозефом. Может, так оно и было. Но не для того, чтобы любовью заниматься. Ведь не с шофером же, право! Не с прохвостом же, которого я подобрала чуть ли не на улице и кому предоставила работу. Если я хочу развлечься, мне нет нужды опускаться столь низко.
— Вам, леди, уж наверняка.
— А теперь я ухожу, — заявила она. — И попробуйте только попытаться меня остановить. — Она выхватила из сумки знакомый пистолетик с перламутровой рукояткой.
Я даже не шелохнулся.
— Ах вы, жалкое ничтожество! — взорвалась она. — Да откуда мне знать, что вы вообще частный сыщик? Может, вы жулик! Визитная карточка, которую вы мне тут всучили, еще ни о чем не говорит. Такую любой может себе заказать.
— Точно, — согласился я. — И я предполагаю, что был достаточно хитер, чтобы нарочно прожить здесь целых два года, поскольку ждал, что именно сегодня вам вздумается здесь появиться, и я смогу вас шантажировать, так как вам не удалось увидеться с Джозефом Коутсом под именем Уолдо, которого пристукнули в баре через улицу. Кстати, а у вас имеются деньги для выкупа этой вашей штуковины за пятнадцать штук?
— Ага! Вы намерены ограбить меня до нитки?
— Ага! — передразнил я ее. — А я уже грабителем, выходит, заделался? Леди, вы лучше положили бы пистолетик обратно в сумку — или снимите наконец его с предохранителя! Мои профессиональные чувства больно ранит подобное издевательство над достойным оружием.
— Вы здоровый кусок… того, что мне отвратительно, — заявила она. — Прочь с моего пути!
Я не тронулся с места.
Она тоже не тронулась с места.
Мы оба остались сидеть — все так же далеко друг от друга.
— Поделитесь-ка со мной одним секретом перед тем, как уйдете, — попросил я. — За каким чертом вам потребовалось снимать квартиру этажом ниже? Лишь для того, чтобы увидеться с этим парнем на улице?
— Не стройте из себя идиота, — отрезала она. — Я не снимала. Я солгала. Это его квартира.
— Джозефа Коутса?
Она свирепо кивнула.
— А Уолдо в моем описании напоминает Джозефа Коутса?
Вновь резкий кивок.
— Ну хорошо. Наконец-то хоть один факт мне удалось установить. Разве вам невдомек, что Уолдо, перед тем как его пришили, разыскивал вас, а данное им описание наверняка попадет в полицию? А полиция, не узнав, кто такой Уолдо, примется искать особу, одетую как вы, для помощи в опознании. Неужели не ясно? Или все это так уж сложно сообразить?
Пистолет в ее руке задрожал. Она взглянула на него, скорее машинально, и медленно убрала к себе в сумочку.
— Какая же я дура, — прошептала она, — что вообще стала с вами разговаривать. — Она уставилась на меня надолго, потом глубоко вздохнула. — Он сказал мне, где остановился. Было непохоже, чтобы он чего-то опасался. Полагаю, шантажисты все такие. Он должен был встречать меня на улице, но я ненадолго опоздала. Когда я туда добралась, кругом уже было полно полиции. Поэтому я вернулась и села в свою машину. После этого я вошла в дом и постучала в дверь квартиры Джозефа. Потом опять отправилась к машине и ждала. В общей сложности я поднималась трижды. Последний раз я добралась до четвертого этажа, чтобы вызвать оттуда лифт. На третьем этаже меня уже дважды видели. И я встретила вас. Вот и все.
— Вы что-то говорили о муже, — буркнул я. — Где сейчас он?
— На совещании.
— Ах, на совещании, — ехидно заметил я.
— Мой муж — очень важный человек. У него множество совещаний. Он инженер-гидроэлектрик. Ездит по миру. Да будет вам известно…
— Довольно, — остановил я ее. — Вот приглашу его как-нибудь на ланч, и он мне сам все расскажет. Чем бы там ни собирался вас стращать Джозеф, все это умерло. Как и сам Джозеф.
— Он правда умер? — прошептала она. — Правда?
— Он умер, — ответил я. — Умер, умер, умер. Леди, он умер.
Наконец она поверила. А я уж и не надеялся даже, что она когда-нибудь поверит. В тишине было слышно, что лифт остановился на нашем этаже.
Я услышал шаги по коридору. Знаете, у всех бывают свои предчувствия. Я приложил палец к губам. Девушка замерла. Ее лицо словно застыло. Огромные голубые глаза почернели, как залегшие под ними тени. Горячий ветер ломился в закрытые окна. Окна следует закрывать, когда дует Санта-Ана, — неважно, стоит жара или нет.
Шаги, звучавшие в коридоре, были обычными человеческими шагами. Но они остановились возле моей двери, и тотчас раздался стук.
Я указал на гардеробную за своей откидной кроватью. Девушка бесшумно встала, прижав свою сумочку к боку. Я снова указал, теперь уже на ее стакан. Она быстро взяла его, скользнула по ковру к двери и тихо затворила ее за собой.
Я не мог взять в толк, зачем мне понадобились эти проблемы.
Стук повторился. У меня даже ладони вспотели. Я намеренно громко скрипнул креслом и встал, сделав громкий зевок. Потом я приблизился к двери и открыл ее. Без оружия.
Это было ошибкой.
В первый момент я его даже не узнал. Возможно, Уолдо тоже его не узнал, только по другой причине. В продолжение всего сказанного, в коктейль-баре на нем была шляпа. Теперь ее не было. Его волосы резко заканчивались там, причем именно там, где начиналась шляпа. Выше этой линии находилась белая и жесткая сухая кожа, блестевшая, как шрам. Он был не просто на двадцать лет старше. Это был вообще другой человек.
Зато пистолет в его руке я узнал сразу же: двадцатидвухкалиберный автоматический с большим передним прицелом. И еще я узнал его глаза. Светлые, настороженные, пустые глаза, как у ящерицы.
Он был один. Он довольно небрежно подвел пистолет к самому моему лицу и проскрипел сквозь зубы:
— Да, это я. Давай-ка войдем внутрь.
Я отступил достаточно далеко и стал именно там, где он хотел, — чтобы закрыть дверь без лишних движений. По его глазам я понял, что он ждет от меня как раз этого.
Я не был напуган. Скорее, парализован.
Когда он затворил дверь, то принудил меня отступить, покуда я не почувствовал, как мне что-то ткнулось сзади в ноги. Он взглянул мне прямо в глаза:
— Карточный столик, как я погляжу. Какой-то придурок режется здесь в шахматы. Не ты ли, часом? Ты?!
Я проглотил слюну.
— На самом деле я не играю. Я просто забавляюсь.
— Играют вдвоем, — проговорил он хрипловато-мягко, словно какой-нибудь коп шарахнул своей дубинкой ему прямо по горлу на допросе третьей степени.
— Фишка в том, — сказал я, — что это не игра, а задача. Взгляни на фигуры.
— Будто бы я что-то в этом смыслю!
— Короче, я тут один, — сказал я, и мой голос дрогнул.
— Какая разница, — откликнулся он. — Я в любом случае конченый человек. Какие-нибудь ищейки всадят в меня пригоршню пуль завтра или на следующей неделе, да не один ли черт? Только вот твоя фотокарточка, приятель, мне все равно не нравится. И тот сладенький педик в белой курточке, в баре, что играл левым полузащитником, кажется, за Фордхэм. Таких парней, как вы, я уж точно в гробу видал!
Я ничего не ответил и даже не шевельнулся. Здоровенный ствол, словно лаская, царапнул меня по щеке. Мужчина улыбнулся.
— Это и для дела неплохо, — сказал он. — Так, на всякий случай. Такой стреляный воробей, как я, следов не оставляет; все, что против меня есть, так это два свидетеля. К дьяволу вас обоих.
— Что тебе сделал Уолдо? — Я постарался, чтобы мой вопрос прозвучал так, будто мне и впрямь интересно. А если честно, то я пытался унять дрожь в коленках.
— Раскололся, когда мы в Мичигане взяли банк, и упек меня на четыре годика. А себе заработал снятие всех обвинений. Четыре года в Мичигане — это не летний круиз. В штатах, где дают пожизненное, из тебя прямо шелкового делают.
— А как узнал, что он здесь? — прохрипел я.
— Да я и не знал. Нет, я, конечно, был не прочь отыскать его. Уж очень повидаться хотелось. А тут он как-то мелькнул на улице, позавчера, но я его упустил. И если раньше я его толком не искал, то теперь принялся за поиски. Ловкий парень, этот Уолдо. Как он?
— Умер, — сказал я.
— Я по-прежнему еще хоть куда, — хмыкнул он. — Что пьяный, что трезвый. Ну да мне теперь все это без пользы. Они меня уже опознали?
Я помедлил с ответом. Он тут же ткнул пистолетом мне в горло; я поперхнулся и инстинктивно едва ли не цапнул ствол.
— Ну-ну, — мягко предостерег он меня, — без шуток. Ты ж не настолько глуп.
Я опустил руки и вывернул их ладонями к нему. Как он хотел. Сам он до меня не дотрагивался, предпочитая тыкать пистолетом. Ему было наплевать на то, что у меня тоже может оказаться оружие. А это означало, что он, скорее всего, уже принял решение.
Ему теперь было вообще на все наплевать, если он сюда вернулся. Наверное, так на него действовал горячий ветер, который бесновался у моих закрытых окон, как прибой под волноломом.
— У них есть твои отпечатки, — сказал я. — Но я не знаю, насколько они четкие.
— Вполне сойдут — но не для передачи по фототелеграфу. Придется для проверки отправлять их самолетом в Вашингтон, а потом обратно. Скажи-ка мне, приятель, зачем я здесь?
— Ты слышал, как я разговаривал с пареньком в баре. Я сказал ему, как меня зовут и где я живу.
— Это все как, приятель. А я спросил — зачем. — Он улыбнулся мне. Улыбка была скверная, особенно если она последняя, которую тебе суждено увидеть.
— Завязывай, — сказал я. — Палач никогда не просит жертву гадать о цели своего посещения.
— Смотри какой крутой. После тебя я наведаюсь к тому мальцу. Я проследил его от полицейской конторы прямо до дома, но решил, что ты будешь первым. Ехал за ним от центра в той машине, которую Уолдо взял напрокат. От самой полицейской конторы, приятель. Эти копы такие болваны! Ты можешь сидеть у них прямо под носом, а они тебя даже не заметят. А стоит тебе припустить за трамваем, так они тут же открывают пальбу из пушек, заваливая попутно пару случайных прохожих, дрыхнущего в своей машине таксиста и старушку уборщицу, что моет шваброй пол на втором этаже. А в того, за кем они гнались, им попасть, конечно же, не удается. Такие вот чертовы болваны, эти копы.
Он повертел дулом пистолета, упиравшимся мне в горло. Глаза его стали выглядеть еще более безумными.
— У меня времени навалом, — сообщил он. — Взятой Уолдо напрокат машины хватятся еще не скоро. Да и самого его быстро не опознают. Уж я-то этого Уолдо знаю. Хитер был. Ловкий малый, Уолдо.
— Еще немного, и меня вырвет, — сказал я ему. — Если ты не уберешь свою пушку от моего горла.
Он улыбнулся и переместил пистолет к груди, к сердцу:
— Так будет получше? Не стесняйся, говори.
Должно быть, я говорил более громко, чем мне хотелось. Между дверью гардеробной и стеной показалась щелочка. Потом она стала расширяться. Я увидел глаза девушки, но мгновенно отвел свой взгляд, уставившись в зрачки лысоголового. Очень твердо — я не хотел, чтобы он перевел свой взгляд с меня.
— Боишься? — мягко спросил он.
Я налег на его пистолет и затрясся. Я подумал, что ему должно понравиться, что я трясусь. Девушка вышла из-за двери. В ее руке опять был пистолет. Я чертовски переживал за нее. Она или бросится к выходу, или завопит. В любом случае нам обоим крышка.
— Эй, ты что, собрался затянуть представление на всю ночь? — проблеял я. Мой голос словно бы доносился издалека, как шум радио на другой стороне улицы.
— Да нравится мне, приятель, — расплылся он в улыбке. — Я просто тащусь от всего этого.
Девушка маячила где-то у него за спиной. Нельзя было двигаться более бесшумно, чем это делала она. Впрочем, толку в этом все равно было мало. Он с ней и вовсе церемониться не станет. Я смотрел в его глаза всего пять минут, но было ощущение, что я знаю его всю мою жизнь.
— А что, если я закричу? — предположил я.
— Ну что ж, попробуй крикнуть. Давай кричи, — сказал он с улыбкой законченного убийцы.
Девушка не метнулась вон. Она была у него за спиной.
— А что, возьму и крикну, — пригрозил я.
Словно это был сигнал, она, не издав ни звука, уткнула свой пистолетик ему в ребра.
Он должен был как-то среагировать. Это было похоже на коленный рефлекс. Разинув рот, он вскинул руки и немного выгнул спину. Дуло пистолета смотрело теперь мне в правый глаз.
Я, нырнув головой вниз, изо всей силы вмазал ему коленом между ног.
Он согнулся, и тут я заехал ему уже в подбородок. Я лупил так, словно забивал последний костыль в полотно трансконтинентальной железной дороги. Я до сих пор ощущаю боль, касаясь костяшек пальцев.
Ствол его пистолета царапнул меня по щеке, но выстрела так и не последовало. Он был уже готов. Хрипя, он повалился на левый бок. Я ударил его в правое плечо — очень крепко. Пистолет вылетел у него из руки, упал на пол и отскочил под кресло. Где-то позади я услышал стук падающих шахматных фигур.
Девушка стояла над киллером и смотрела на него. Потом ее исполненные ужаса, широко раскрытые глаза встретились с моими.
— Я у вас в долгу, — сказал я. — Все, чем я располагаю, отныне и навсегда принадлежит вам.
Она меня не слышала. Ее глаза расширились так, что отчетливо выделялись белки под пронзительно-голубыми радужками. Она, не выпуская пистолета из рук и не поворачиваясь, внезапно устремилась к двери, нащупала позади себя ручку и повернула ее. Потянула дверь на себя и выскользнула наружу.
Дверь захлопнулась.
Она ушла с непокрытой головой и даже без своего жакета «болеро».
У нее оставался лишь пистолет, который по-прежнему был на предохранителе, так что выстрелить она бы не смогла.
Несмотря на ветер, в комнате было тихо. А потом я услышал, как киллер, лежа на полу, хватает ртом воздух. Его лицо приобрело зеленоватый оттенок. Я подобрался сзади и обыскал его — нет ли другого оружия, — но ничего не обнаружил. Я достал из ящика своего стола пару наручников и, вытянув его руки вперед, защелкнул браслеты на его запястьях. Они смогут его утихомирить, если, конечно, он не слишком сильно будет их терзать.
Он смотрел так, будто снимал с меня мерку для гроба, невзирая на то, что был еле жив от боли. Он лежал на полу в самом центре комнаты, по-прежнему на левом боку, скрюченный, какой-то весь иссохший — человек с лысой головой, вывернутыми губами и дешевыми серебряными пломбами на зубах. Его пасть выглядела как черная дыра; он дышал с перебоями, словно волнами: пара вдохов, остановка, опять пара вдохов…
Я прошел в гардеробную и открыл ящик. Шляпа и жакет девушки лежали, брошенные поверх моих сорочек. Я запрятал их подальше, вниз, и завалил сверху своими вещами. Потом направился в кухню и плеснул себе изрядную порцию виски, проглотил ее и замер на мгновение, прислушиваясь, как горячий ветер завывает за оконным стеклом. Хлопнула где-то дверь гаража, сильно провисший между изоляторами электрический провод хлестнул по стене здания с таким звуком, будто бы кто-то выбивал ковер.
Напиток потихоньку оказывал свое благотворное действие. Я вернулся обратно в гостиную и открыл окно. Человек на полу, в принципе, не мог учуять духов девушки с ароматом сандалового дерева, но кто-то другой вполне был способен.
Чуть погодя я закрыл окно, вытер ладони и решил воспользоваться телефоном, чтобы дозвониться до полицейского управления.
Коперник по-прежнему был на месте. Своим наглым голосом он проговорил:
— Да? Марлоу? Погоди, сейчас угадаю. Держу пари, что у тебя возникла новая идея.
— Установили личность киллера?
— Закрытая информация, Марлоу. Чертовски сожалею, приятель, и все такое прочее. Ты же сам понимаешь, как оно бывает.
— О'кей, мне плевать, кто он такой. Просто приезжайте и заберите его, чтобы не поганил пол в моей гостиной.
— Господи Иисусе! — заорав, Коперник тотчас понизил голос и продолжал более спокойно: — Подожди-ка минутку, всего одну минутку, приятель. — Я услышал где-то в отдалении шум закрываемой двери. Потом опять раздался его голос: — Выстреливай! — сказал он чуть ли не с нежностью.
— В наручниках, — сообщил я. — Весь к вашим услугам. Пришлось заехать ему по яйцам, но он непременно оправится. Он явился, чтобы устранить свидетеля.
Возникла пауза. Голос Коперника просто источал мед.
— Да, слушай, малыш, а кто там еще с тобой был?
— Кто еще? Никого. Только я.
— Пусть так и остается, малыш. Без шума. О'кей?
— Ты полагаешь, что я горю желанием зазвать сюда всех окрестных отморозков?
— Полегче, малыш. Полегче. Просто сядь и сиди. Считай, я практически уже у тебя. Ни к чему не прикасайся. Усек?
— Ага. — Я напомнил адрес и номер квартиры, чтобы сэкономить ему время.
Я легко мог представить себе, как сияет его жирная рожа. Я достал из-под кресла пистолет двадцать второго калибра, уселся и не выпускал его из рук до тех пор, пока не услышал грохот шагов в коридоре и тут же — негромкую дробь костяшек о дверную панель.
Коперник прибыл один. Он стремительно возник в дверном проеме, потом, напряженно усмехнувшись, втолкнул меня в комнату и захлопнул дверь. Он встал к ней спиной, держа левую руку под пиджаком. Здоровенный ширококостный мужчина с пустыми и жестокими глазами.
Он медленно опустил их и взглянул на человека, лежащего на полу. У того немного подергивалась шея. Его глаза лихорадочно блуждали, как у больного.
— Ты уверен, что это тот самый парень? — Голос у Коперника был хрипловатый.
— Абсолютно. А где Ибарра?
— О, он очень занят, — это он сказал избегая смотреть мне в глаза. — Твои браслетики?
— Ага.
— Ключ.
Я кинул ему ключ. Он быстро опустился на одно колено рядом с киллером, снял мои наручники с его запястий и отбросил их в сторону. Он достал с бедра свои собственные, завернул лысому руки за спину и защелкнул их.
— Ну ладно, ублюдок, — равнодушно бросил киллер.
Коперник осклабился, собрал пальцы в кулак и со страшной силой врезал человеку в наручниках по лицу, метя в рот. У того голова так дернулась назад, что могла переломиться шея. Из левого угла рта у киллера полилась кровь.
— Подай полотенце, — распорядился Коперник.
Я взял полотенце для рук и подал ему. Он с ненавистью засунул его человеку в наручниках между зубов, поднялся и вытер свои костистые пальцы о его жиденькие светлые волосики.
— Хорошо. Теперь рассказывай.
И я рассказал — совершенно исключив из рассказа девушку. Повествование вышло немного странноватым. Коперник изучал мое лицо, не говоря ни слова. При этом он потирал покрытый прожилками нос. Потом он извлек свою гребенку и стал приглаживать волосы так же, как он делал это ранее в коктейль-баре.
Я приблизился и вручил ему пистолет. Он небрежно глянул на него и засунул в боковой карман. В его глазах что-то мелькнуло; лицо исказила кривая улыбка.
Я нагнулся и стал собирать мои шахматные фигуры, складывая их в коробку. Закончив, поставил коробку на камин, выпрямил ножку карточного столика, повозился еще немного. Все это время Коперник наблюдал за мной. Я был не прочь, чтобы он поделился со мной своими соображениями.
В конце концов он не выдержал.
— Этот парень использовал двадцать второй калибр, — произнес он. — Он наверняка прибег к нему потому, что хорошо умеет обращаться с такого рода оружием. То есть он в своем деле мастер. Он стучит к тебе в дверь, упирает пушку в твое брюхо, вталкивает тебя в комнату, говорит, что пришел, чтобы навсегда заткнуть тебе рот, — и все-таки ты его берешь! Причем не имея оружия. Берешь в одиночку. Выходит, приятель, ты сам изрядный спец.
— Послушай-ка… — сказал я, взглянув на пол. Я подобрал еще одну шахматную фигурку и принялся вертеть ее в пальцах. — Я был занят решением шахматной задачи. Хотел отрешиться от происшедшего.
— У тебя, приятель, что-то такое на уме, — мягко произнес Коперник. — Ты ведь не собираешься развести старого сыскаря, а, малыш?
— Задержание — первый сорт, и я дарю его тебе, — сказал я. — Чего, к чертям собачьим, тебе еще надо?
Человек на полу промычал что-то сквозь полотенце. Его лысая голова блестела от пота.
— Что такое, дружок? Хочешь нам что-то сообщить? — почти шепотом спросил Коперник.
Я быстро взглянул на него и снова отвернулся.
— Хорошо, — сказал я, — ты дьявольски умен и понимаешь, что я не смог бы взять его в одиночку. Он уже уставил на меня свой пистолет, а когда такой тип стреляет, то промаха не жди.
Коперник прикрыл один глаз и одобрительно прищурился, глядя на меня другим глазом:
— Давай дальше, приятель. Подобная мысль возникла и у меня.
Я еще немного потянул время, стремясь подать все так, чтобы это больше походило на правду. Потом медленно начал:
— Здесь еще был парнишка, который вписался в ограбление, помнишь, в Бойль-Хайтс? Простая грошовая работенка. Игра явно не стоила свеч. Грабеж бензоколонки. Я, кстати, знаком с его семьей. Он сам вообще-то парень неплохой. Пришел ко мне, чтобы подзанять монет на железнодорожный билет. Когда в дверь постучали, он мигом скрылся в гардеробной — вон там.
Я указал на откидную кровать и дверь рядом с ней. Голова Коперника медленно повернулась туда, а потом обратно.
— И у этого мальца оказался при себе пистолет, — сказал он.
Я кивнул:
— И он зашел этому киллеру за спину. Для этого нужно иметь нутро настоящего мужика, Коперник. Ты просто обязан дать ему шанс. Ты не должен впутывать его в это дело.
— За ним в базе что-то числится?
— Пока что ничего нет, уверяет он, но ему страшно, что может появиться.
Коперник ухмыльнулся.
— Я из отдела убийств, — сказал он. — До всего прочего мне и дела нет.
Я указал на лежащего на полу человека, который был в наручниках и с кляпом во рту.
— Ведь это ты его задержал, разве нет? — спросил я учтиво.
Коперник продолжал улыбаться. Изо рта у него показался гигантский белесый язык, которым он немного помассировал толстую нижнюю губу.
— И как же это я провернул? — прошептал он вопрошающе.
— Из Уолдо пули-то извлекли?
— А то! Длиннющие, двадцать второй калибр. Одна сплющилась, попав в ребро, зато другая — что надо.
— Ты очень внимателен. Не пропускаешь ни одной детали. А обо мне ты ведь толком ничего не знаешь, верно? Вот и зашел сюда, чтобы познакомиться, а заодно и проверить, какое у меня оружие.
Коперник встал и снова опустился на одно колено рядом с киллером.
— Ты слышишь меня, мужик? — спросил он, приблизив свое лицо вплотную к лежавшему на полу человеку.
Человек издал невнятный звук. Коперник, зевнув, поднялся на ноги:
— Да кому, черт его дери, интересно, что он там будет вякать? Давай рассказывай дальше, приятель.
— Ты не предполагал у меня обнаружить что-нибудь в этом роде, лишь намеревался поглядеть, как я живу. И пока ты проводил осмотр там, — я указал на гардеробную, — а я больше помалкивал, будучи слегка обиженным, — в дверь постучали. Вошел этот тип. А потом появился ты и скрутил его.
— Ага. — Коперник широко улыбнулся; зубов у него было не счесть — прямо как у лошади. — Ты молодец, приятель. Я дал ему в челюсть, потом заехал коленом между ног и задержал. У тебя никакого оружия не оказалось, а парень сопротивлялся всерьез, поэтому я хрястнул его левым хуком и уложил на пол. О'кей?
— О'кей, — согласился я.
— Ты все так и скажешь в полиции?
— Ага, — ответил я.
— Я не дам тебя в обиду, приятель. Если ты со мной хорошо, то и я верну сторицей. Насчет парнишки не беспокойся. Дай мне знать, если ему нужна будет помощь.
Он приблизился и протянул мне руку. Я пожал ее. Она была липкая, словно дохлая рыба. От липких рук и людей с такими руками меня просто с души воротит.
— Еще один момент, — вспомнил я. — Этот твой напарник, Ибарра. Не будет ли он на тебя в некоторой претензии за то, что ты не захватил его с собой на дело?
Коперник пригладил волосы и протер ленту внутри своей шляпы большим желтым платком.
— Этот гвинеец? — осклабился он. — К черту его! — Он подобрался ко мне вплотную, дыша мне прямо в лицо, — Ты уж постарайся без ошибок, приятель, — ну, я о нашей истории.
Его дыхание смердело. У таких, как он, всегда смердит изо рта.
В кабинете начальника полицейского управления, где Коперник выкладывал свои козыри на стол, нас было пятеро: стенографист, сам шеф полиции, Коперник, я и Ибарра. Последний восседал на стуле, приставленном к боковой стене. Он надвинул шляпу глубоко на глаза, но их мягкий блеск все равно был заметен. В уголках его рта с четко обрисованными латиноамериканскими губами играла слабая улыбка. Он избегал встречаться взглядом с Коперником. А тот вообще не обращал на него внимания.
В коридоре, чуть раньше, были сделаны снимки: Коперник, пожимающий мне руку, Коперник в шляпе и с револьвером в руке, с суровым и озабоченным выражением лица.
Они, то есть полицейские, заявили, что им известно, кто такой Уолдо, только мне они об этом говорить не имеют права. Я, конечно, не поверил этому, тем более что на столе у шефа полиции я видел фотографию Уолдо, снятую в морге. Отличная работа, надо признать: волосы приглажены, галстук завязан безукоризненно; чтобы глаза блестели — прямо в них бьет свет. Никто бы не догадался, что это фото умершего человека с двумя пулями в сердце. Он выглядел как признанный чемпион танцпола за принятием решения: выбрать блондинку или рыжую.
До своего дома я добрался уже около полуночи. Парадная дверь была заперта. Пока я рылся в поисках ключей, из темноты, адресуясь ко мне, послышался тихий голос.
Прозвучало лишь одно слово: «Пожалуйста», но я тотчас узнал голос девушки. Я обернулся и заметил темный двухдверный «кадиллак», припаркованный у грузовой площадки. Его фары были погашены.
В свете фонаря глаза девушки блестели особенно выразительно.
Я подошел к машине.
— Вы невероятная дуреха, — заметил я.
Она сказала:
— Садитесь.
Я забрался в «кадиллак», она тронула машину с места и проехала полтора квартала по Фрэнклин-стрит, потом свернула на Кингсли-драйв. Бушующий горячий ветер по-прежнему обжигал кожу. Из открытого, но занавешенного окна дома доносился шум радио. Здесь стояло множество припаркованных машин, но девушка нашла свободное местечко за новехоньким «паккардом», на ветровом стекле которого еще виднелась эмблема дилера.
После того как мы притиснулись к тротуару, девушка откинулась на спинку сиденья; ее руки в перчатках продолжали покоиться на руле.
Она была теперь вся в черном или в темно-коричневом, а на голове — маленькая дурацкая шляпка. Я ощутил знакомый аромат ее духов — сандаловое дерево.
— Я не слишком-то учтиво с вами обошлась, верно?
— Вы лишь спасли мне жизнь.
— Что произошло потом?
— Я позвонил в полицию, скормил порцию небылиц копу, который мне не по душе, и уступил все лавры ему — тем дело и кончилось. Тот тип, которого вы отвлекли на себя, и был человеком, убившим Уолдо.
— Вы хотите сказать… что не сообщили копам обо мне?
— Леди, — молвил я вновь, — вы спасли мне жизнь. Что еще я для вас могу сделать? Я готов, горю желанием и постараюсь оказаться полезным.
Она ничего не сказала и не пошевелилась.
— От меня о вас никто ничего не узнает, — заверил ее я. — По чистой случайности я и сам-то ничего не знаю.
— Я миссис Фрэнк К. Барсали, улица Фремонт, двести двенадцать, телефон: Олимпия 24596. Это то, что вы хотели узнать?
— Благодарю, — промямлил я и стал раскатывать пальцами сухую незажженную сигарету. — Почему вы вернулись? — Тут я щелкнул пальцами левой руки. — Шляпа и жакет, — сказал я. — Я пойду и принесу их.
— Дело не только в них, — произнесла она. — Мне необходимо мое жемчужное ожерелье.
Я, должно быть, слегка подпрыгнул. Пожалуй, всего было довольно и без жемчуга.
Улицу прорезала машина, двигаясь со скоростью, вдвое превышающей дозволенную. Тонкое горьковатое облачко пыли взметнулось в свете уличных фонарей, взвихрилось и растаяло. Девушка поспешила поднять стекло — как раз перед моим носом.
— Хорошо, — сказал я. — Расскажите мне о своем жемчужном ожерелье. У нас уже имеется убийство и таинственная женщина, а также безумный киллер, героическая спасательная операция и детектив, которому подсунули для представления фальшивый рапорт. А теперь у нас еще и ожерелье. Хорошо — валяйте, рассказывайте.
— Я должна была выкупить его за пять тысяч долларов. У человека, которого вы называете Уолдо, а я — Джозефом Коутсом. Ожерелье должно было быть при нем.
— Жемчуга не было, — заметил я. — Я видел все, что извлекли у него из карманов. Куча денег, но жемчуга не было.
— А не могло оно быть спрятано в его квартире?
— Да, — ответил я. — Насколько мне известно, он мог запрятать ожерелье где угодно в Калифорнии, но не в своих карманах. А как там мистер Барсали в эту горячую ночь?
— Он до сих пор на совещании. Иначе я не смогла бы приехать.
— Что ж, вам следовало его взять, — сказал я. — Он мог бы устроиться на откидном сиденье.
— Ох, я даже не знаю, — сказала она. — Фрэнк весит две сотни фунтов. Я не думаю, что ему бы понравилось сидеть на откидном сиденье, мистер Марлоу.
— Черт, о чем это мы говорим?
Она не ответила. Ее руки в перчатках легко и как бы провоцирующе похлопывали по ободу изящного руля. Я выбросил незажженную сигарету в окно, немного повернулся и притянул ее к себе.
Когда я ее отпустил, она отодвинулась от меня так далеко, как позволяли размеры машины, и отерла тыльной стороной перчатки свои губы. Я сидел совершенно неподвижно.
Какое-то время мы молчали. Потом она очень медленно проговорила:
— Я ведь сама спровоцировала вас. Но я не всегда была такой. Лишь с тех пор, как Стэн Филиппс погиб в авиакатастрофе. Если бы этого не произошло, я бы сейчас была миссис Филиппс. Стэн подарил мне это жемчужное ожерелье. Оно обошлось ему в пятнадцать тысяч долларов, как он однажды признался. Белые жемчужины, всего их сорок одна; самая крупная из них диаметром около трети дюйма. Уж и не знаю, сколько она там весила. Я никогда не оценивала их и не показывала ювелирам, так что ничего об этом не знаю. Но они мне нравились благодаря Стэну. Я любила Стэна. Так, как любят лишь один раз в жизни. Вы можете это понять?
— А как вас зовут? — спросил я.
— Лола.
— Продолжайте, Лола. — Я достал из кармана еще одну сигарету и принялся по привычке разминать ее пальцами, только чтобы их чем-то занять.
— На ожерелье была незамысловатая серебряная застежка в форме двухлопастного пропеллера. А в самой середине — небольшой бриллиант. Фрэнку я сказала, что жемчуг поддельный и купила я его сама. Он не мог понять разницу. Впрочем, отличить их не так уж и просто. Но, видите ли… Фрэнк жутко ревнив.
В темноте она придвинулась ко мне, и ее бедро коснулось моего. Однако на этот раз я даже не двинулся. Снаружи завывал ветер, сотрясая деревья. Я продолжал вертеть пальцами сигарету.
— Вы, наверное, читали этот рассказ, — сказала она. — Про одну жену и про настоящий жемчуг, который она выдала мужу за фальшивый?
— Я читал его, — ответил я. — Моэм.[1]
— Джозефа наняла я. Мой муж в это время был в Аргентине. Я чувствовала себя очень одинокой.
—
— Мы с Джозефом частенько катались на машине. Иногда выпивали коктейль-другой. Только и всего. Я не пускаюсь во все тяжкие с…
— Вы рассказали ему о жемчуге. А когда ваши двести фунтов говядины возвратились из Аргентины и дали ему под зад ногой, он стащил ожерелье, поскольку знал, что жемчужины настоящие. А потом предложил их вам за пять штук.
— Да, — бесхитростно сказала она. — Естественно, я не желала обращаться в полицию. И естественно, что при сложившихся обстоятельствах Джозеф не побоялся сообщить мне, где он живет.
— Бедный Уолдо, — сказал я. — Мне его где-то даже жаль. Что за дьявольское невезение — столкнуться в такой момент со старым дружком, имеющим на тебя зуб.
Я чиркнул спичкой о подошву и зажег сигарету. Табак настолько высох от горячего ветра, что вспыхнул как трава. Девушка тихо сидела рядом; ее руки вновь лежали на руле.
— Ах уж эти летчики — всем женщинам погибель, — произнес я. — И вы по-прежнему его любите или думаете, что любите… Где вы хранили ожерелье?
— В русской малахитовой шкатулке на туалетном столике. С прочими драгоценностями. Я была вынуждена так поступить, иначе каким образом я смогла бы его носить?
— И стоили эти жемчужины пятнадцать штук. И вы полагаете, что Джозеф мог спрятать их в своей квартире. Тридцать первая, так?
— Да, — сказала она. — Я полагаю, что прошу о слишком многом.
Я открыл дверцу и выбрался из машины.
— Мои услуги вами уже оплачены, — сказал я. — Пойду гляну. В наших апартаментах двери не слишком упрямые. Когда будет обнародована фотография Уолдо, полицейские обнаружат, где он жил, но произойдет это, надеюсь, не сегодня.
— Это ужасно мило с вашей стороны, — произнесла она. — Мне подождать здесь?
Я стоял, выпрямившись и поставив ногу на подножку, и смотрел на Лолу.
Я не ответил на ее вопрос. Я лишь стоял и вглядывался в сияние ее глаз. Потом захлопнул дверь машины и двинулся по улице в направлении Фрэнклин-стрит.
Даже при таком ветре, иссушающем кожу моего лица, я мог по-прежнему ощущать аромат сандалового дерева от ее волос. И чувствовать прикосновение ее губ.
Я отпер дверь апартаментов «Берглунд», прошел через тихий вестибюль к лифту и поднялся на третий этаж. Потом на цыпочках двинулся вдоль спящего коридора и вскоре стоял у порога тридцать первой квартиры.
Света под дверью не было. Я постучал — традиционной легкой конфиденциальной дробью бутлегера, у которого широкая ухмылка на лице и поистине бездонные карманы. Ответа не последовало. Я достал кусок плотного целлулоида, претендующего на роль защитного чехла для моей водительской лицензии, и вставил его между язычком замка и дверным косяком, потом сильно приналег на ручку, нажимая в направлении петель. Краешек целлулоида достиг откоса пружины и сдвинул ее назад с тихим сухим щелчком, как будто сломалась сосулька.
Дверь подалась, и я вступил в объявшую меня темноту. В комнату проникал свет уличных огней, то здесь, то там оставляя отблески.
Я затворил дверь, включил свет и замер на месте. В воздухе стоял странный запах. Мгновение спустя я его узнал — это был запах черного табака. Я приблизился к пепельнице у окна и обнаружил в ней четыре коричневых окурка — мексиканские или южноамериканские сигареты.
Наверху, на моем этаже, послышался звук шагов: кто-то отправился в ванную. Потом я услышал, как спустили воду. Я зашел в ванную тридцать первой квартиры. Некоторый беспорядок, но в целом сойдет; однако прятать что-либо тут было негде. Кухонька заняла у меня больше времени, правда, искал я уже вполсилы. Я уже знал: в этой квартире жемчуга нет. Однако было очевидно, что Уолдо, собираясь, сильно спешил, и что-то сильно его заботило, когда он поймал пару пуль от своего старого дружка.
Я возвратился в гостиную, откинул складную кровать от стены и попытался заглянуть за зеркальную дверь гардеробной: не осталось ли каких следов пребывания от прежнего владельца. Потом я отодвинул кровать еще дальше и тотчас перестал думать о поисках жемчуга. Я увидел человека.
Он был небольшого роста, средних лет, очень смуглый и с седыми висками; одет в бежевый костюм с галстуком бордового цвета. Его ухоженные смуглые руки безвольно свисали по бокам. Небольшие ноги в блестящих остроносых туфлях почти что касались пола.
Он был подвешен на ремень, крепившийся к верхней металлической спинке кровати. Его язык высовывался изо рта гораздо дальше, чем, думалось мне, это вообще возможно для языка.
Он немного покачнулся, и это мне не понравилось. Я опустил кровать, и, надеюсь, он вполне уютно почувствовал себя между двух подушек. Я к нему так и не притронулся. Мне не нужно было касаться его, чтобы понять: он холоден как лед.
Я обошел его и проник в гардеробную, обтерев платком дверные ручки. Помещение было просто вылизано; оставалась лишь какая-то мелочь из обихода одиноко живущего мужчины.
Я вышел оттуда и все-таки приступил к осмотру покойника. Бумажник отсутствовал. Уолдо наверняка забрал его, чтобы, опустошив, выбросить. Плоская и наполовину пустая коробка из-под сигарет с надписью золотом:
Этот маузер говорил о нем как о профессионале, так что меня немного отпустило. Хотя, должно быть, не слишком хороший профессионал, иначе его нельзя было бы прикончить голыми руками, с таким-то маузером — оружием, которым можно легко пробить стену, — безмятежно лежавшим в его кобуре.
Кое-что я, конечно, уяснил, но не так уж и много.
Четыре выкуренных коричневых сигареты наводили на мысль об ожидании или беседе. Где-то в процессе этого Уолдо схватил маленького человека за горло и сжал настолько сильно, чтобы уже через пару секунд тот потерял сознание. Маузер теперь мог пригодиться ему не больше какой-нибудь зубочистки, если только не меньше. Потом Уолдо повесил его на ремне, не исключено, что уже мертвого. Это объясняет спешные сборы, свободную от вещей квартиру и то, как Уолдо нервничал, не застав девушку в положенном месте. Это также объясняет и оставленную незапертой машину возле коктейль-бара.
Так-то оно так, но объясняет лишь в том случае, если именно Уолдо убил его, если это действительно была его квартира — и вообще, если меня не пытались развести.
Я еще пробежался по карманам. В левом брючном я нашел золотой перочинный ножик, несколько серебряных монет. В левом заднем кармане брюк обнаружился платок — аккуратно сложенный и надушенный. В правом — тоже платок, не сложенный, хотя и чистый. В переднем кармане брюк — четыре или пять неиспользованных платочков. Просто малыш-чистюля. Ему было не по душе платком вытирать нос. Под платочками лежал небольшой новехонький футляр для четырех новехоньких ключей — от машины. На футляре было золотом выбито: Дар Р. К. Фогельзанг Инкорпорейтед. «Паккард Хауз».
Я положил на место все найденное, откинул кровать обратно, прибег к помощи платка для уничтожения своих отпечатков на ручках и прочих выступах и поверхностях, вырубил свет и высунул нос за дверь. Коридор был пуст. Я спустился, вышел на улицу и, обогнув угол, пошел к Кингсли-драйв. «Кадиллак» был на месте.
Я открыл дверь машины и облокотился на нее. Девушка как была, так и сидела. Было сложно разглядеть выражение на ее лице. Вообще нельзя было ничего разглядеть, кроме ее глаз и подбородка, но аромат сандалового дерева — можно, и еще как.
— От этих духов, — произнес я, — и дьяк рехнется… А жемчуга там нет.
— Спасибо за то, что попытались, — ответила она низким вибрирующим голосом. — Я полагаю, что смогу это пережить. Должна я… Нам следует… Или?..
— Вы сейчас отправляйтесь домой, — сказал я. — И что бы ни случилось, вы никогда меня прежде не видели. Что бы ни случилось. Да вы и впрямь можете никогда меня больше не увидеть.
— Это ужасно.
— Всех благ, Лола. — Я захлопнул дверцу и отступил на шаг.
Зажглись фары, завелся мотор. Машина неторопливо развернулась против ветра, дующего из-за угла, и уехала. А я так и стоял на освободившемся месте парковки у тротуара, которое она только что занимала.
Тем временем уже совсем стемнело. Окна, из которых доносилась музыка, были погружены во тьму. Я стоял и не сводил глаз с багажника нового «паккарда». Я уже видел его раньше — прежде чем пошел на поиски жемчуга, причем здесь же, перед машиной Лолы. Аккуратно припаркован, темного цвета, с выключенным мотором, а на блестящем ветровом стекле, в правом углу, — голубая эмблема.
И тут у меня в голове возникло иное — связка новеньких автомобильных ключиков в футляре с выбитой надписью: «Паккард Хаус»; эту связку ключей я видел на третьем этаже своего дома, в кармане у мертвеца.
Я обошел машину спереди и включил компактный карманный фонарик, наведя его на голубую эмблему. Дилер был тот же самый. Под названием фирмы были написаны чернилами имя и адрес: Эжени Колченко, Арвиеда-стрит, 5315, Западный Лос-Анджелес.
Это было безумие. Я возвратился к тридцать первой квартире, открыл дверь прежним способом, залез за откидную кровать и вытащил футляр из кармана брюк аккуратного смуглого мертвеца. Пять минут спустя я уже был на улице перед кабриолетом.
Ключи подошли.
Это был небольшой домик возле каньона под Сиэтлом, перед ним полукругом были посажены эвкалипты. А в доме на другой стороне улицы вовсю гудела вечеринка — из тех самых, на которой гости выкатываются на улицу и вдребезги бьют бутылки о мостовую, издавая жуткий вой сродни тому, который раздается, когда футболисты Йеля, играя против Принстона, добиваются тачдауна.
Дом был обнесен проволочной сеткой; за ней можно было заметить несколько розовых кустов, мощеную дорожку и гараж без какого-либо признака машин, двери которого были широко распахнуты. Перед домом также не было ни одной машины. Я позвонил. Последовало долгое ожидание, а потом дверь довольно-таки неожиданно распахнулась.
Я был не тем человеком, которого ждала эта женщина. Это ясно читалось в ее блестящих, чрезмерно подведенных глазах. А потом они и вовсе стали пустыми.
Она лишь стояла, уставившись на меня, длинная, тощая, будто изморенная голодом брюнетка с сильно нарумяненными щеками, густыми черными волосами с пробором посередине и ртом, в котором легко мог уместиться трехэтажный сэндвич. На ней была напялена коралловая с золотом пижама, на ногах с позолоченными ногтями — сандалии. В мочках ее ушей под веянием бриза еле слышно позвякивали два миниатюрных церковных колокольчика.
Она медленно, с презрением повела сигаретой в мундштуке, способном поспорить своей длиной с бейсбольной битой:
— Ну-у-у, что та-а-а-кое, молодой человек? Желаете чего-нибу-у-удь? Вы с той преле-е-естной вечеринки напротив и теперь заблудились, да-а-а?
— Ха-ха, — сказал я. — Ох и веселье же там, не правда ли? Нет, я просто пригнал вашу машину. У вас ведь пропала машина, не так ли?
На противоположной стороне улицы с кем-то приключился приступ белой горячки, и смешанный квартет разорвал остаток пространства ночи на мелкие лоскуты, изо всех сил стараясь, чтобы эти лоскуты вызвали сострадание. Пока это происходило, экзотичная брюнетка и глазом не повела.
Она не была хороша собой, не была даже миловидной, но вела себя так, словно мир вертится вокруг нее одной.
— Что вы там такое говорили? — наконец осведомилась она притворно нежным голосом.
— Ваша машина. — Я указал себе через плечо, не сводя с нее глаз. Она явно была из тех, что норовят пырнуть ножом при малейшей возможности.
Длинный сигаретный мундштук очень медленно завалился на сторону, сигарета из него выпала. Я шагнул, чтобы ее затушить, и тем самым оказался уже в холле. Она отпрянула от меня, и я захлопнул дверь.
Холл благодаря своим объемам заставлял вспомнить о железнодорожном вокзале. Дампы в железных бра изливали розовый свет. В самом конце холла виднелся занавес из нанизанных на нити бус, на полу лежала тигровая шкура. Местечко под стать хозяйке.
— Вы мисс Колченко? — спросил я, так и не дождавшись реакции дамы.
— Да-а-а. Я ми-и-исс Колченко. Какого че-е-ерта еще вам надо?
Теперь она смотрела прямо на меня, словно я был мойщиком окон, явившимся невпопад.
Левой рукой я достал визитную карточку и протянул ей. Она прочла ее прямо в моей руке, еле-еле поводя головой.
— Детектив? — выдохнула она.
— Ага.
Она что-то пробормотала на непонятном языке. Потом вновь перешла на английский:
— Входите! Э-э-этот проклятый ветер сушит мою кожу, словно бума-а-а-гу.
— Мы уже внутри, — заметил я. — Я ведь только что при вас закрыл дверь. Однако кончайте строить из себя Назимову.[2] Кто это был? Такой вот небольшого роста человечек?
За занавесом из бус кашлянул мужчина. Она взвилась, словно укололась о вилочку для устриц. Потом попыталась улыбнуться. Увы, безуспешно.
— Вам премия, — мягко произнесла она. — Подождете здесь, пока я принесу? Десяти долларов будет достаточно, правда?
— Нет, — ответил я.
Я медленно навел на нее свой указательный палец и добавил:
— Он мертв.
Она подпрыгнула на полметра и издала вопль.
Резко скрипнул стул. Раздались шаги из-за занавески, показавшаяся огромная длань отдернула ее, и к нам присоединился белокурый великан с весьма суровой внешностью. Поверх пижамы на нем был лиловый халат, в правом кармане он держал руку, в которой явно что-то было. Едва появившись из-за занавески, он неподвижно замер; ноги расставлены, челюсть выпячена, бесцветные глазенки смахивали на серые ледышки. Он выглядел как человек, у которого будет весьма проблематично отобрать мяч, окажись он на поле.
— Что случилось, сладкая? — У него оказался солидный и уверенный голос, правда, чересчур уж энергичный для человека, которому предстояло биться за женщину с позолоченными ногтями на ногах.
— Я тут насчет машины мисс Колченко, — сказал я.
— Что ж, вы могли хотя бы свою шляпу снять, — откликнулся он. — Для разминочки.
Я снял шляпу и извинился.
— О'кей, — сказал он, но его правая рука все так же сильно выделялась в лиловом кармане. — Значит, вы явились по поводу машины мисс Колченко. Дальше что?
Я отодвинул женщину и приблизился к нему. Дамочка отшатнулась к стене и раскинула руки. Дама с камелиями из школьной постановки. Длиннющий мундштук без сигареты валялся у ее ног.
Когда я оказался в полуметре, великан небрежно бросил:
— Я вас и оттуда хорошо слышал. Расслабьтесь. У меня в этом кармане ствол, с которым я научился неплохо управляться. Так что там с машиной?
— Человек, взявший ее, не сможет доставить обратно, — сказал я, сунув в лицо ему свою визитку, которая все это время так и оставалась у меня в руке. Он, едва на нее глянув, вновь перевел свой взгляд на меня.
— Так что? — повторил он.
— А вы всегда такой крутой? — поинтересовался я у мужчины. — Или только когда на вас такая пижама?
— Так почему же он не сможет доставить ее обратно? — спросил он. — Только кончайте молоть свою чепуху.
Смуглая дамочка за моим плечом издала приглушенное восклицание.
— Все в порядке, лапушка, — успокоил ее мужчина. — Я с этим разберусь. А вы давайте дальше.
Дамочка проскользнула мимо нас и скрылась за занавесом из бус.
Я еще немного помедлил. Великан и пальцем не шевельнул. Он выглядел не более встревоженным, чем жаба на солнце.
— Он не сможет доставить ее обратно, поскольку кое-кто его завалил, — сообщил я. — Поглядим, как вы разберетесь с этим.
— Да? — спросил он. — И вы приволокли его сюда в качестве вещественного доказательства?
— Нет, — сказал я. — Но если вы наденете галстук и цилиндр, я отвезу вас, чтобы вы сами могли на него полюбоваться.
— И кто ж вы, к дьяволу, такой, а? Чего вы там болтали?
— Я не болтал. Я подумал, что вы умеете читать. — Я вновь приблизил к его лицу свою визитку.
— О, ясно, — проговорил он. — Филипп Марлоу, частный сыщик. Так-так. Ну и куда я должен с вами тащиться и на кого смотреть?
— Возможно, он украл эту машину, — предположил я.
Великан кивнул:
— Это мысль. Возможно, и украл. Кто он?
— Маленький смуглый человечек, в кармане у которого находились ключи от нее; он припарковал ее на углу апартаментов «Берглунд».
Великан переварил услышанное без видимого волнения.
— Кое-что вы нарыли, — заявил он. — Но так, не слишком много. Чуть-чуть. Должно быть, потому, что полиция устроила себе перекур на весь день. Вот вы и делаете за них их же работу.
— Как?
— На карточке я прочитал: «Частный сыщик», — сказал он. — У вас там нет на улице полицейских, которые стесняются сюда войти?
— Нет, я один.
Он ухмыльнулся. Его ухмылка выявила светлые морщинки на его лице.
— Значит, вы нашли какого-то мертвяка, взяли у него ключи, обнаружили машину и заявились сюда — и со всем этим вы совладали в одиночку. Без копов. Я прав?
— Точно.
Он кивнул.
— Давайте пройдем вовнутрь, — предложил он. Он отдернул занавес, пропуская меня в комнату. — Не исключено, что у вас есть идея, которую мне следует услышать.
Я прошел мимо него, и он повернулся вслед за мной, направляя на меня свой тяжелый карман. Лишь тогда, оказавшись рядом, я обнаружил бисеринки пота у него на лице. В этом мог быть повинен горячий ветер, но я думал иначе.
Мы были в гостиной этого дома.
Мы сели и уставились друг на друга. Нас разделял темный пол, на котором было разбросано несколько ковров в стиле индейцев племени навахо; были там и турецкие; их комбинация смотрелась удачно, дополнительно сочетаясь со слегка потертой мебелью. Еще имелся камин, небольшое пианино, китайская ширма, высокий китайский светильник на тиковой подставке и золотые сетчатые занавески на окнах. Окна, выходившие на юг, были распахнуты. Фруктовое дерево с беленым стволом, терзаемое порывами ветра, стонало, и этот стон сливался с шумом от вечеринки через дорогу. Великан удобно откинулся на спинку гобеленового кресла и возложил свои ноги в тапочках на скамеечку. Он продолжал держать свою правую руку там, где я заметил ее, впервые столкнувшись с великаном, — на пистолете.
Брюнетка маячила в тени гостиной; оттуда донеслись булькающие звуки опорожняемой бутылки и перезвон храмовых колокольчиков в ее ушах.
— Всё в порядке, лапушка, — повторил мужчина, — всё под контролем. Кто-то кого-то завалил, а этот парень полагает, будто мы имеем к этому отношение. Так что садись и расслабься.
Дамочка запрокинула свою голову и плеснула себе в глотку этак с полстакана виски. Она кивнула, произнесла: «Черт его дери» — в своей обычной манере и свернулась в калачик на кушетке. Она заняла практически всю кушетку. Ноги у нее росли прямо от ушей. Из погруженного в тень уголка, где она, казалось, безвозвратно схоронилась, на меня посверкивали ее позолоченные ногти.
Я извлек сигарету, чудом оказавшись не подстреленным, закурил ее и продолжил свой рассказ. Не все в нем было правдой, но кое-что соответствовало истине. Я поведал им про апартаменты «Берглунд» и про то, что я там живу, а также про то, что Уолдо тоже жил там этажом ниже в тридцать первой квартире и что у меня как у сыщика были веские профессиональные основания для наблюдения за ним.
— Что за Уолдо? — вклинился блондин. — И что это за профессиональные основания?
— Мистер, — проговорил я, — разве у вас нет секретов?
Он слегка побагровел.
Я рассказал ему о коктейль-баре наискосок от апартаментов «Берглунд» и о том, что там произошло. Я умолчал о набивном жакете типа «болеро» и о девушке, которая его носила. Я напрочь вывел ее из этой истории.
— Это своего рода было работой под прикрытием — в том, что касается меня, — сказал я. — Если вы, конечно, понимаете, что я имею в виду. — Он опять побагровел, нервно закусил губу. Я продолжал: — Я возвратился из центрального полицейского управления, так никому и не сказав, что я знал Уолдо. В то же время, уяснив, что они пока не в состоянии узнать, где он проживал, я взял на себя смелость обследовать его квартиру.
— Что хотели найти? — тускло поинтересовался великан.
— Кое-какие письма. Могу вам попутно сообщить, что там практически ничего не оказалось, кроме мертвеца. Задушен и подвешен на ремне к спинке откидной кровати — отличное укромное местечко. Маленький человечек примерно сорока пяти лет, мексиканец или южноамериканец, хорошо одетый, в бежевом…
— Достаточно, — оборвал меня великан. — Будем считать, Марлоу, что я клюнул. Вы расследовали дело о шантаже?
— Ага. Самое забавное в том, что этот смуглый маленький человечек хранил у себя под мышкой совсем неслабый пистолет.
— А у него, случайно, не обнаружилось в кармане пяти сотен зеленых, одними двадцатками? Что скажете?
— Не обнаружилось. Зато у Уолдо нашли свыше семи сотен наличными, когда он был убит в коктейль-баре.
— Похоже на то, что я недооценил этого Уолдо, — спокойно проговорил великан. — Он пришил моего парня, прихватил выкуп, ствол и все остальное. Нашли при нем оружие?
— Не нашли.
— Организуй нам выпивку, лапушка, — приказал великан. — Что ж, я действительно промахнулся с Уолдо: принял классный прикид за шмотку с распродажи.
Длинноногая брюнетка встала и приготовила нам два виски со льдом и с содовой. Сама она приняла еще полстакана не закусывая и опять свернулась на кушетке. Ее огромные сверкающие глаза неотрывно и мрачно были устремлены на меня.
— Ну, будем, — провозгласил великан, приветственно вздымая свой стаканчик. — Я никого не убивал, но мне теперь светит бракоразводный процесс. Вы никого не убивали, если верить вашим словам, но в полиции вляпались в дерьмо по самые помидоры. Вот же дьявольщина! Жизнь — это целая груда неприятностей, как ни смотри. У меня-то здесь хоть лапушка имеется. Она белогвардейка из России, а повстречал я ее в Шанхае. Надежна, как банковский сейф, а выглядит так, словно готова ни за грош кому угодно глотку перерезать. Это мне в ней особенно нравится. Море гламура — и без особых проблем!
— Ты говоришь ужасные глупости, — одернула его дамочка.
— Мне кажется, что с вами все о'кей, — продолжал великан, начисто проигнорировав подругу. — Учитывая, что я сейчас имею дело с легавым. Выход-то из этого есть какой?
— Ага. Но это будет стоить денег.
— Я это предвидел. Сколько нужно?
— Скажем, еще пять сотен монет.
— Черт побери, э-э-этот горячий ветер иссушает меня как пепел любви, — сказала со злостью русская дамочка.
— Пять сотен — это еще куда ни шло, — сказал блондин. — И что я за это получу?
— Если мне удастся все провернуть, вы выйдете сухими из воды. Если нет — вы не платите.
Он задумался. На лице у него проступили морщины, оно теперь выглядело уставшим. В коротких белокурых волосах поблескивали бисеринки пота.
— А об убийстве вам рассказать все-таки придется, — буркнул он. — О втором, я имею в виду. Вдобавок я так и не получил того, за что заплатил. Но если все удастся замять, я готов подмазать, только чтоб без посредников.
— Кто был этот смуглый человечек? — спросил я.
— Его имя — Леон Валезанос, уругваец. Еще один из тех, кого я сюда импортировал. Я в таком бизнесе, что приходится бывать во многих местах. Этот Леон подрабатывал в клубе «Спецциа» в Чизл-тауне — знаете, фрагмент Сансет-бульвара неподалеку от Беверли-Хиллз. Кажется, он служил крупье; обслуживал рулетку. Я уплатил ему пять сотен, чтобы он двинул к этому… этому Уолдо и выкупил у него несколько счетов за разное барахло, что приобрела для себя мисс Колченко, воспользовавшись моим счетом и доставив все прямо сюда. Это было не слишком умно с моей стороны, не так ли? Я хранил их в портфеле, а этот Уолдо улучил удобный момент и слямзил. Есть идеи, что там могло произойти?
Я сделал глоток виски.
— Ваш уругвайский приятель, возможно, говорил недостаточно вежливо, а Уолдо слушал недостаточно терпеливо. Потом маленький человечек, скорее всего, подумал, что его маузер окажется наиболее приемлемым аргументом, но Уолдо оказался для него чересчур быстрым. Я бы не назвал Уолдо убийцей по убеждению. Вот шантажистом — это уж точно. Вероятно, он утратил контроль над собой и держал в тисках шею маленького человечка дольше положенного. После этого ему было необходимо срочно сматывать удочки. Но у него была назначена еще одна встреча, сулившая дополнительные деньги. Он начал прочесывать окрестности в поисках этого человека. И тут напоролся на своего дружка, оказавшегося в достаточной мере исполненным ненависти и алкоголя, чтобы его завалить.
— Во всей этой истории чертовски много всяких совпадений, — заметил великан.
— О, это горячий ветер, — усмехнулся я. — Все словно рехнулись.
— Стало быть, за мои пять сотен вы не даете никаких гарантий? И если я не получаю отмазки, то вы не получаете своих денег. Так?
— Так, — ответил я ему с улыбкой.
— И точно, рехнулись, — согласился он, осушив свой бокал. — Тут я с вам согласен.
— Есть еще пара деталей, — сказал я мягко, подавшись вперед в своем кресле. — Уолдо оставил незапертую машину припаркованной возле коктейль-бара, где и был убит; незапертую и с включенным мотором. Ею воспользовался убийца. Отсюда можно ждать какой-нибудь подлянки в любой момент. Вы же понимаете, в этой машине должен был находиться весь багаж Уолдо.
— Включая мои счета и ваши письма.
— Ага. Но полиция в подобных случаях достаточно легко идет на сговор — если только нет шансов, что вы благодаря своему имени поможете заварить большую шумиху. Если шансов на это нет, то я перекушу в первой же забегаловке и отправлюсь восвояси. Если шансы есть, то ситуация будет развиваться по-другому. Как, вы сказали, вас зовут?
Ответ последовал лишь через продолжительное время. Когда он прозвучал, меня шарахнуло в куда меньшей степени, нежели я предполагал. Все разом встало на свои места.
— Фрэнк К. Барсали, — ответил он.
Немного погодя русская дамочка вызвала для меня такси. Когда я отъезжал, вечеринка напротив явно достигла своего апогея. Я отметил, что стены дома каким-то чудом уцелели. Об этом можно было лишь сожалеть.
Когда я отпер застекленную парадную дверь «Берглунда», тотчас учуял полицейского. Я бросил взгляд на наручные часы. Было около трех часов ночи. В темном углу вестибюля дремал на кресле мужчина, лицо которого было прикрыто газетой. Его здоровенные ножищи были вытянуты вперед. Краешек газеты ритмично вздымался и опадал. А в остальном мужчина был совершенно неподвижен.
Я миновал холл, подошел к лифту и поднялся на свой этаж. Прокрался по коридору, открыл свою дверь, широко распахнул ее и потянулся к выключателю.
Цепочка выключателя звякнула, и комнату озарил свет торшера, стоявшего возле кресла неподалеку от карточного столика, на котором по-прежнему беспорядочно валялись шахматные фигурки.
А в кресле сидел Коперник; на его лице застыла неприятная улыбка. Напротив него и слева от меня сидел смуглый недомерок Ибарра, молчаливый и, как всегда, с кривой усмешкой.
Коперник, щедро продемонстрировав свою пасть с желтыми зубами, произнес:
— Здорово! Давненько не виделись. С девушками развлекался?
Я закрыл дверь, снял шляпу и стал неторопливо массировать затылок. Коперник продолжал улыбаться. Мягкие темные глаза Ибарры были устремлены в никуда.
— Присядь-ка, приятель, — предложил Коперник. — Чувствуй себя как дома. Надо бы нам кое-что обсудить. Ох, парень, и до чего же я ненавижу сыскную работу по ночам. Кстати, тебе известно, что твои запасы бухла на исходе?
— Я мог об этом и сам догадаться, — сказал я, прислонившись к стене.
Коперник все еще улыбался.
— Я всегда ненавидел частных детективов, — заявил он. — Но у меня никогда не было такой возможности намотать на кулак кого-либо из них, как я это сделаю сегодня.
Он лениво опустил руку вниз за кресло, поднял с пола жакет «болеро» из набивной ткани и швырнул его на столик. Снова потянулся и положил рядом широкополую шляпу.
— Держу пари, что в таких шмотках парня круче тебя и в аду не сыскать, — сказал он.
Я взял стул и, повернув его, оседлал, положил скрещенные руки на спинку стула и взглянул на Коперника.
Он вставал целую вечность — с подчеркнутой медлительностью, затем пересек комнату и застыл напротив меня, разглаживая пиджак. После этого он вскинул правую руку и заехал мне открытой ладонью прямо по лицу — очень чувствительно.
Я ощутил острую боль, но не шевельнулся.
Ибарра посмотрел на стену, перевел взгляд на пол, потом отвел в никуда.
— Стыдись, приятель, — лениво изрек Коперник. — Разве так следует обращаться с красивыми эксклюзивными нарядами? Засунуть их под свои старые сорочки! От вас, низкопробных частных ищеек, меня просто тошнит.
Он возвышался надо мной еще мгновение. Я не двигался и был безмолвен. Смотрел в его стеклянные глаза алкаша. Он поднял кулак, но потом пожал плечами, развернулся и возвратился в свое кресло.
— О'кей, — сказал он. — Будет с тебя покуда. Откуда у тебя эти вещи?
— Они принадлежат одной леди.
— Скажешь тоже.
Я ничего не ответил.
— Ты ведь сам интересовался на ее счет, — осклабился Коперник. — Но ты был хитер, приятель. Ты одурачил меня.
— Для этого не требовалось изрядного ума, — сказал я.
Его лицо судорожно исказилось, и он собрался вскочить на ноги. Ибарра хохотнул, неожиданно и совсем негромко, словно бы про себя. Глаза Коперника обратились на него и застыли. Потом он вновь повернулся ко мне лицом и размеренно произнес:
— Гвинеец тебе симпатизирует. Он думает, ты парень что надо.
Улыбка сошла с лица Ибарры, но выражение его осталось отсутствующим. Абсолютно отсутствующим.
Коперник сказал:
— Ты все время знал, кто такая эта дама. Ты знал, кто такой Уолдо и где он жил. Как раз напротив по коридору, этажом ниже тебя. Ты знал, что этот тип, Уолдо, завалил кое-кого и был готов сделать ноги, только возникла эта шлюха и каким-то образом смешала его планы; он горел желанием увидеться с нею, перед тем как отправился на тот свет. Только у него шансов не было. Грабитель с Восточного побережья по имени Эл Тессилоре позаботился об этом, прибрав Уолдо. Тогда ты повстречался с бабенкой, сховал ее тряпки и отправил восвояси домой, а сам — роток на замок. Именно так парни вроде тебя зарабатывают на житье-бытье. Я прав?
— Ага, — сказал я. — За исключением того, что обо всем этом я узнал совсем недавно. Кто такой Уолдо?
Коперник сверкнул на меня зубами. На его землистого цвета щеках рдели пятна. Ибарра, уставившись в пол, мягко произнес:
— Уолдо Рэтиган. Нам все отписали насчет него по телетайпу из Вашингтона. Он был второразрядный взломщик с парой незначительных ходок. Именно он сидел за баранкой при том ограблении банка в Детройте. Он слил всю банду, за что с него были сняты обвинения. Эл Тессилоре тоже был в этой банде. Он пока что не проронил ни слова, но мы полагаем, что их встреча там, на улице, была чисто случайной.
Ибарра говорил тихим, мягким, хорошо модулированным голосом человека, имеющего обыкновение взвешивать свои слова.
Я сказал:
— Спасибо, Ибарра. Я могу закурить? Или Коперник выбьет пинком сигарету у меня изо рта?
Ибарра неожиданно улыбнулся.
— Конечно, можешь закурить, — сказал он.
— Гвинеец явно на тебя запал, — загоготал Коперник. — Всегда невдомек, на что может запасть гвинеец, точно?
Я закурил сигарету. Ибарра взглянул на Коперника и очень мягко произнес:
— Ты подзатрепал слово «гвинеец». Я не люблю, когда меня так называют.
— Плевать, что ты там любишь, гвинеец.
Ибарра улыбнулся шире.
— Ты делаешь ошибку, — сказал он. Опустив глаза и вытащив из кармана пилку для ногтей, он применил ее по назначению.
Коперник заорал:
— Я с самого начала чувствовал, Марлоу, что у тебя гнилое нутро! Когда мы установили личности этих двух олухов, то мне и Ибарре подумалось, что будет неплохо заскочить к тебе и еще немного поболтать. Я захватил одну из сделанных в морге карточек Уолдо — отличная работа, глаза блестят, галстук пригнан и белоснежный платок именно там, где ему полагается быть, — в нагрудном кармашке. Да, отличная работа. И вот мы по пути навестили — как полагается, на всякий случай — менеджера твоего дома и сунули это фото ему под нос. Он признал этого парня. Тот зарегистрировался как А. Б. Хаммел и поселился в тридцать первой квартире. Ну, мы двинули туда и нашли там мертвяка. Мы начали его раскручивать. Пока его никто не опознал, но на горле у него миленькие синячки от пальцев, и я слыхал, что они великолепно подходят к отпечаткам пальцев Уолдо.
— Уже что-то, — сказал я. — А то я было подумал, что сам его убил.
Коперник долго изучал меня. С его лица сбежала улыбка, оно стало грубым и жестоким.
— Ага. Только мы еще кое-что нарыли, — сообщил он. — Мы обнаружили машину Уолдо и то, что он в ней оставил, намереваясь взять с собой.
Я в несколько приемов выдохнул сигаретный дым.
Снаружи ветер тяжело ломился в закрытые окна. Воздух в комнате был спертый.
— Да мы вообще парни смышленые, — осклабился Коперник. — Правда, никак не предполагали, что у тебя хватит пороху на все это. Полюбуйся.
Он запустил свою костистую лапу в карман и медленно достал какой-то предмет, положив на край карточного столика. Он переместил его по зеленому сукну к самому центру и оставил там — блистать. Предмет оказался нитью белых жемчужин с застежкой в форме пропеллера. Кругляшки нежно мерцали в густом задымленном воздухе.
Жемчужины Лолы Барсали. Жемчужины, подаренные ей неким летчиком. Парнем, который был мертв, но которого она по-прежнему любила.
Я смотрел на них, будучи не в силах двинуться. После продолжительной паузы Коперник чуть ли не с горечью проговорил:
— А они хороши, правда? Мистер Марлоу, вы не ощущаете потребности кое-чем с нами поделиться — прямо сейчас?
Я встал, оттолкнул стул, стоявший подо мной, неспешно пересек комнату и остановился, разглядывая жемчужины. Самая крупная из них была около трети дюйма в диаметре. Все они белоснежные, переливающиеся, матовые. Я медленно поднял ожерелье с карточного столика, где оно лежало рядом с вещами девушки. Жемчужины оказались на ощупь тяжелыми, гладкими — прекрасными.
— Красивые, — проговорил я. — Сколько же они горя принесли… Что ж, я все сейчас расскажу… Они, должно быть, стоят целую кучу деньжищ.
Ибарра, стоя за моей спиной, рассмеялся. Это был невероятно вежливый смех.
— Около ста долларов, — сообщил он. — Качественная, но, увы подделка.
Я опять поднял ожерелье. В стеклянных глазах Коперника читалось злорадство.
— Откуда вы это узнали? — спросил я.
— Я разбираюсь в жемчуге, — сказал Ибарра. — Эти жемчужины неплохие, того сорта, что так нравится женщинам: они заказывают их, чтобы подменить настоящие. Только эти скользкие, как стекло. А настоящие, если попробовать их на зуб, шероховатые. Попробуй сам.
Я прикусил две или три жемчужины и немного подвигал зубами — взад-вперед, потом вбок. Не просто кусал. Бусины оказались твердыми и скользкими.
— Да. Они очень хороши, — сказал Ибарра. — У некоторых даже имеются выпуклые и плоские поверхности, как у настоящих.
— Они стоили бы пятнадцать штук — если бы не были фальшивыми? — спросил я.
— Да. Вероятно. Так сразу — сложно сказать. Это зависит от целого ряда деталей.
— Этот Уолдо был не так уж и плох, — сказал я.
Коперник быстро вскочил; взмаха руки я не заметил. Я по-прежнему любовался жемчугом. Кулак поразил меня в лицо, там, где коренные зубы. Я тотчас ощутил вкус крови. Я отшатнулся назад, притворяясь, что удар вышел гораздо серьезнее.
— Садись и рассказывай, подонок! — Коперник говорил почти шепотом.
Я уселся, приложив платок к щеке. Полизал языком рану. Потом опять встал и подобрал с пола сигарету, вышибленную Коперником у меня изо рта. Я раздавил ее в пепельнице и снова сел на место.
Ибарра продолжал заниматься ногтями и как раз любовался одним из них в свете лампы. На лбу у Коперника, ближе к переносице, появились бисеринки пота.
— Вы нашли бусы в машине Уолдо, — сказал я, глядя на Ибарру. — Там не оказалось каких-нибудь бумаг?
Он отрицательно покачал головой, не поднимая глаз.
— Тебе я поверю, — признался я. — Ну так вот. Я никогда не видел Уолдо до тех пор, пока он не ступил сегодня на порог коктейль-бара и не начал расспрашивать о девушке. Я не скрывал от вас ничего из того, что мне удавалось узнать. Когда я шел домой, то, выбравшись из лифта, встретил эту особу в жакете «болеро» из набивной ткани, в широкополой шляпе и голубом платье из шелкового крепа — все, как описал Уолдо, — которая ожидала на моем этаже, когда придет лифт. И выглядела она как порядочная девушка.
Коперник издевательски заржал. Но мне теперь было все равно. Я его поимел. Ему лишь оставалось это узнать, причем очень скоро. Практически прямо сейчас.
— Я знал, что ее ждет в случае вызова в полицию, — сказал я. — И я подозревал, что не все в этом деле чисто. Но я даже на миг не предполагал, что с девушкой не все ладно и она в этом замешана. Она выглядела как попавшая в беду славная девушка, — причем она даже не понимала, что оказалась в беде. Я привел ее сюда. Она навела на меня пистолет. Но она не намеревалась его использовать.
Коперник неожиданно выпрямился в кресле и стал облизывать губы. Его лицо стало каменным. Сплошной серый сырой камень. Он не проронил ни звука.
— Уолдо некогда был ее шофером, — продолжал я. — Его настоящее имя Джозеф Коутс. А ее — миссис Фрэнк К. Барсали. Ее супруг — крупный гидротехнический инженер. Один парень подарил ей однажды этот жемчуг, а она сказала своему супругу, что это подделка из универмага. Уолдо пронюхал о деталях ее романа, а когда Барсали возвратился и уволил его по причине излишней привлекательности, он убрался, прихватив жемчуг с собой.
Ибарра внезапно поднял голову, его зубы блеснули.
— Ты имеешь в виду, что он не знал, что они поддельные?
— Я подозревал, что он загнал настоящие и подменил их фальшивыми, — сказал я.
Ибарра кивнул:
— Это возможно.
— Он прихватил с собой еще кое-что, — заметил я. — Некоторые бумаги из портфеля у Барсали, по которым видно, что тот содержит любовницу в Брентвуде. Итак, Уолдо шантажировал и жену, и мужа, а они ни о чем не догадывались. Пока все ясно?
— Ясно, — грубо откликнулся Коперник, еле разжав губы. Его лицо по-прежнему походило на серый сырой камень. — Давай дальше, черт тебя дери!
— Уолдо их не боялся, — сказал я, — Он даже не скрывал, где остановился. Это было глупо, но зато избавляло от целого ряда хлопот, раз уж он был готов идти на риск. Девушка приехала сюда сегодня с пятью тысячами для выкупа своего жемчуга. Уолдо она не обнаружила. Чтобы найти его, она зашла в этот дом и специально поднялась на этаж выше, прежде чем спуститься вниз на лифте. Женское представление о конспирации. Так я ее и встретил. Я привел ее к себе. Она пряталась в гардеробной, когда Эл Тессилоре нанес мне визит, чтобы ликвидировать как свидетеля. — Я указал на дверь гардеробной. — И она выбралась оттуда со своим маленьким пистолетом и, ткнув им в спину Тессилоре, спасла мне жизнь, — закончил я.
Коперник не шевельнулся. В его лице появилось что-то чудовищное. Ибарра вложил пилку в небольшой кожаный чехольчик и медленно спрятал его в карман.
— Это все? — вежливо поинтересовался он.
Я кивнул.
— Пожалуй, кроме того, что она сообщила мне, где квартира Уолдо, и я пробрался туда, чтобы найти жемчуг. Однако обнаружил труп. В кармане мертвеца я нашел футляр агентства «Паккард» с новыми ключами от машины. На улице я этот «паккард» отыскал и перегнал его туда, откуда он был взят. К женщине, которую содержал Барсали. Именно Барсали послал своего дружка из клуба «Спецциа» выкупить кое-что у Уолдо, но вместо денег, врученных ему Барсали, он предпочел осуществить выкуп с помощью маузера. Только Уолдо оказался проворнее.
— Это все? — мягко спросил Ибарра.
— Это все, — ответил я, зализывая ранку на внутренней стороне щеки.
Ибарра медленно спросил:
— И что ты хочешь?
Лицо Коперника конвульсивно исказилось, и он хлопнул себя по длинной каменной ляжке.
— Да этот парень просто молодчина! — рявкнул он. — Он западает на шлюху и нарушает все мыслимые законы, а ты спрашиваешь его, что он хочет? Уж я ему точно дам, что он хочет, гвинеец!
Ибарра неторопливо повернул голову и взглянул на него.
— Не думаю, — сказал он. — Я думаю, что ты выдашь ему чистый бланк справки о здоровье, а также все, что бы он ни попросил. Он преподал тебе классный урок полицейской работы.
Коперник просидел молча и не шевелясь чуть ли не целую минуту.
Никто из нас не двинулся.
Потом Коперник подался вперед, пиджак распахнулся. Рукоятка его служебного револьвера выглянула из подмышечной кобуры.
— И что же ты хочешь? — спросил он меня.
— То, что лежит на карточном столике. Жакет, шляпу и фальшивый жемчуг. И чтобы пара имен не попала в прессу. Надеюсь, я прошу не слишком многого?
— Да нет, слишком! — сказал Коперник почти вежливо.
Он качнулся вбок, и его пушка ловко скакнула прямо ему в ладонь. Упершись локтем в бедро, он направил оружие мне в живот.
— Мне больше понравится, чтоб ты словил пулю в брюхо в ходе сопротивления при аресте, — признался он. — Мне это гораздо больше понравится по той причине, что я написал в рапорте о том, как я арестовал Эла Тессилоре и как я при этом круто себя проявил, а еще из-за моих фотографий, попавших в утренние газеты. Мне больше понравится, если ты не протянешь достаточно долго для того, чтобы прикалываться на мой счет.
Во рту у меня неожиданно стало горячо и сухо. Откуда-то издалека доносились завывания ветра. Казалось, стая голодных волков вышла на охоту.
Ибарра закинул ногу за ногу и холодно произнес:
— У тебя закрыты оба дела, лейтенант. Все, чего тебе это будет стоить, — пара тряпок и не светить несколько имен перед газетчиками. Что означает — утаить их от окружного прокурора. Если они станут ему известны, тебе же хуже.
Коперник сказал:
— Мне нравится по-другому. — Отливавший голубым пистолет в его руке был неподвижен. — И помогай тебе Бог, если ты откажешься меня в этом прикрывать.
Ибарра сказал:
— Если женщину выставят на всеобщее обозрение, ты окажешься лжецом, так как не только составил фальшивый рапорт, но и обманул своего напарника. Через неделю твое имя в управлении никто и произносить не захочет. Один звук его станет вызывать у всех тошноту.
Раздался щелчок взведенного курка, и я увидел, как огромный палец Коперника потянулся к спусковому крючку.
Ибарра встал. Пистолет перескочил на него. Он сказал:
— Что ж, давай поглядим, трус гвинеец или нет. Я говорю тебе, Сэм, спрячь свой ствол.
Он двинулся вперед — сделал четыре шага. Коперник застыл как камень, не дыша.
Ибарра сделал еще один шаг, и тут пистолет в руках Коперника дрогнул.
Ибарра произнес самым обыденным тоном:
— Спрячь ствол, Сэм. Если ты не потеряешь голову, все останется как есть. Если потеряешь — тебе конец.
Он сделал еще один шаг. Пасть Коперника широко разверзлась; он глотнул воздуха и обмяк в кресле, словно получив удар по голове. Глаза у него закатились.
Ибарра выхватил у него из руки пистолет настолько быстро, что я даже не заметил движения. Он тут же отступил назад, держа оружие в опущенной руке.
— Это все горячий ветер, Сэм. Лучше забыть об этом, — предложил он тем же будничным, чуть ли не заботливым тоном.
Плечи Коперника дрогнули, и он закрыл лицо руками.
— О'кей, — промычал он сквозь пальцы.
Ибарра неслышно пересек комнату и открыл дверь. Он томно посмотрел на меня из-под опущенных век.
— Ради женщины, спасшей мне жизнь, я бы тоже пошел на многое, — сказал он. — Я принял твое объяснение, но, как полицейский, отнюдь от него не в восторге.
Я произнес:
— Маленького человечка, повешенного на кровати, зовут Леон Валезанос. Он был крупье в клубе «Спецциа».
— Благодарю, — сказал Ибарра. — Пойдем, Сэм.
Коперник тяжело поднялся на ноги, прошел через комнату и, достигнув открытой двери, скрылся из виду. Ибарра ступил за порог вслед за ним и приготовился затворить дверь.
Я сказал:
— Подожди минутку.
Он медленно повернул голову, держась левой рукой за дверь, в правой отливал синевой пистолет.
— Я пошел на это не ради денег, — четко произнес я. — Барсали живут по адресу: 212, Фремонт-плейс. Вы можете передать ей жемчуг. Если имя Барсали не попадет в газеты, я получу пять сотен. Они будут переданы в Фонд полиции. Я вовсе не так дьявольски хитер, как видишь. Просто все так вышло — а твой напарник оказался последним дерьмом.
Ибарра бросил взгляд через всю комнату на жемчужины, лежавшие на столе. Его глаза блеснули.
— Разбирайся с жемчугом сам, — сказал он. — А пять сотен — это здорово. Я думаю, Фонду они пригодятся.
Он тихо закрыл дверь, а уже через мгновение послышался шум лифта.
Я открыл окно, выставил голову наружу, подставив ее ветру, и наблюдал за тем, как отъезжает полицейская машина.
Ветер трепал мои волосы, мне это даже нравилось. Со стены у меня упала картина, и две шахматные фигурки скатились с карточного столика. Жакет «болеро» Лолы Борсали тоже взметнуло и начало трепать ветром.
Я заглянул в кухоньку и хватил немного виски, потом вернулся в гостиную и позвонил девушке — не беда, что поздно.
Она сама сняла трубку, очень быстро, без признаков сна в голосе.
— Это Марлоу, — сказал я. — У вас все о'кей?
— Да… да, — ответила она. — Я одна.
— Я тут кое-что отыскал, — сообщил я. — Точнее, нашла полиция. Но только ваш брюнет провел вас. У меня тут нитка жемчуга. Жемчужины поддельные. Настоящие он загнал, как я полагаю, и соорудил для вас фальшивку, правда, с вашей застежкой.
Она была долгое время безмолвна. Потом еле слышно спросила:
— Значит, их нашла полиция?
— Да, в машине Уолдо. Только они не намерены обнародовать эту информацию. Мы заключили сделку. Загляните поутру в газеты, и вы поймете какую.
— Похоже… все темы для разговора исчерпаны, — констатировала она. — Я могу получить застежку?
— Да. Вы можете увидеться со мной завтра в четыре часа в баре отеля «Эсквайер».
— Все-таки вы невероятно милы, — проговорила она упавшим голосом. — Да, я могу. Фрэнк по-прежнему на своем совещании.
— Ох уж эти совещания, скоро из-за них мужская порода совсем переведется. — Мы попрощались.
Я набрал номер в Западном Лос-Анджелесе. Барсали по-прежнему был там со своей русской дамочкой.
— Утром вы можете высылать мне чек на пять сотен, — сообщил я ему. — Если вы не против, пусть в качестве адресата фигурирует Фонд помощи полиции. Именно туда эти деньги и отправятся.
Коперник угодил в газеты на третью полосу — две фотографии и премиленькая заметка на полстолбца. Маленький смуглый человечек из тридцать первой квартиры не попал в газеты вообще. У Ассоциации домовладельцев тоже имеются неплохие связи.
После завтрака я решил выглянуть на улицу и обнаружил, что ветер совсем стих. Было мягко, свежо, немного туманно. Низкое небо стало серым и уютным.
Я выехал на бульвар, нашел лучший ювелирный магазин и положил нитку жемчужин на черный бархатный коврик под голубоватой лампой дневного света. Человек в тугом воротничке и полосатых брюках равнодушно взглянул на них.
— Насколько хороши? — спросил я.
— Прошу меня простить, сэр. Мы не производим здесь оценки. Я могу сообщить вам имя и адрес эксперта.
— Не разыгрывайте меня, — произнес я. — Это фуфло.
Он немного сфокусировал свет лампы, наклонился и повертел несколько бусин.
— Мне необходима точно такая же нитка жемчуга, с этой вот застежкой, срочно, — добавил я.
— Как?! Точно такая же? — Он даже не поднял головы. — И кстати, это никакое не фуфло. Это богемское стекло.
— О'кей, возьметесь срочно изготовить дубликат?
Он покачал головой и резко отодвинул бархатную подставку, словно из боязни запачкаться:
— Месяца за три, пожалуй. У нас не выдувают подобного стекла. Если вам нужна точная копия, то ждать придется, по крайней мере, три месяца. А что до нашей фирмы, то мы вообще этим не занимаемся.
— Должно быть, подобная разборчивость не слишком прибыльна, — сказал я. Под черный рукав мужчины я втиснул свою визитную карточку. — Что ж, тогда пишите имя и адрес того, кто — отнюдь не за три месяца — сделает копию, пусть даже и не совсем точную.
Он пожал плечами и удалился с моей карточкой; возвратившись через пять минут, он вручил мне ее обратно. На обороте было что-то написано.
Магазин старика-левантинца оказался на Мелроуз-плейс — этакая лавка древностей, в витрине которой была выставлена масса всякой всячины: от детской складной коляски до французского рожка, от перламутрового лорнета в выцветшем плюшевом футлярчике до одного из шестизарядных кольтов «Спешал сингл экшн» сорок четвертого калибра; они до сих пор производятся для полисменов с Запада, чьи деды были по-настоящему крутыми.
Старик-левантинец носил ермолку, две пары очков и имел окладистую бороду. Он изучил мои жемчужины, сокрушенно потряс головой и заявил:
— За двадцать долларов, почти такие же хорошие. Не совсем такие, вы понимаете. Не из такого добротного стекла.
— Насколько иначе они будут выглядеть?
Он развел руками — крепкими и сильными.
— Я скажу вам правду, — сказал он. — Ребенок, и тот на них не купится.
— Делайте, — решился я. — С этой вот застежкой. И я, естественно, хочу получить назад эти.
— Угу. Через два часа.
Леон Валезанос, маленький смуглый человечек из Уругвая, попал в дневные газеты. Он был обнаружен повесившимся в неизвестно чьих апартаментах. Полиция приступила к расследованию.
В четыре часа я вошел в длинный прохладный бар клуба «Эсквайер» и двигался вдоль ряда кабинок, пока не нашел ту, где в одиночестве сидела девушка. На ней была шляпа, имевшая форму неглубокой суповой тарелки, с невероятно широкими полями, коричневый, явно сделанный на заказ костюм, строгая блуза, скроенная на манер мужской сорочки, и галстук.
Я сел рядом, бросив на сиденье пакет с ее вещами.
— Не стоит вам открывать его, — посоветовал я. — В сущности, вам лучше всего выбросить этот пакет в мусоросжигатель нераспечатанным, если вы не против.
Она взглянула на меня темными усталыми глазами. Ее пальцы поигрывали бокалом из тонкого стекла, от которого пахло мятой.
— Спасибо.
Ее лицо было очень бледным.
Я заказал себе виски с содовой, и официант ушел.
— Газеты читали?
— Да.
— Вы теперь всё поняли об этом самом Копернике, который украл ваше шоу? Вот почему полиция не может изменить его заявление и теперь ни за что не привлечет вас.
— Это уже не имеет значения, — сказала она. — Все равно, благодарю вас. Пожалуйста… пожалуйста, покажите мне их.
Я извлек из кармана нитку жемчужин, небрежно завернутую в папиросную бумагу, и подвинул ее через весь стол к ней.
Серебряная застежка ожерелья в виде пропеллера блеснула в свете стенного бра. Маленький бриллиантик тоже блеснул. Жемчужины были тусклые, как белое мыло. Они даже по размеру не совпадали.
— Вы были правы, — тускло произнесла она. — Это не мои жемчужины.
Приблизился официант с виски, и она ловко накрыла ожерелье своей сумочкой. Когда он удалился, она еще раз медленно пробежалась по нему пальцами, сгребла в сумочку и сухо, безжизненно мне улыбнулась.
Я поднялся, крепко опершись рукой о стол.
— Как вы и сказали — я оставлю себе застежку.
Я медленно проговорил:
— Вы обо мне ничего не знаете. Прошлой ночью вы спасли мне жизнь, и на какой-то миг между нами возникло нечто, но всего лишь на миг. Вы по-прежнему обо мне ничего не знаете. В управлении полиции есть один детектив по имени Ибарра, на редкость симпатичный мексиканец, который как раз вел расследование, когда в чемодане Уолдо были обнаружены жемчужины. Это на тот случай, если вы захотите удостовериться…
Она сказала:
— Не будьте глупцом. Все кончено. Это было лишь воспоминание. Я чересчур молода, чтобы жить одними воспоминаниями. Возможно, так будет лучше. Я любила Стэна Филиппса… но его не стало… давно не стало.
Я смотрел на нее, ничего не говоря.
Она тихо добавила:
— Этим утром мой супруг сообщил мне нечто, о чем я не знала. Нам придется расстаться. Так что сегодня у меня слишком мало поводов для веселья.
— Я сожалею, — проговорил я с запинкой. — Что тут скажешь. Возможно, мы еще увидимся. А может, и нет. Я не столь уж часто вращаюсь в вашем кругу. Всех благ.
Я встал. Мгновение мы смотрели друг на друга.
— Вы даже не притронулись к своему виски, — сказала она.
— Выпейте вы. А то это мятное пойло вас прикончит.
Я постоял еще немного, держа руку на столе.
— Если вас когда-нибудь кто-то побеспокоит, — сказал я, — дайте мне знать.
Я вышел из бара не обернувшись, забрался в свою машину и поехал в западном направлении к Сансет-бульвару, а оттуда к океану. По пути моего следования вокруг в садах было полно листвы и цветов, увядших и почерневших, испепеленных горячим ветром.
А океан выглядел спокойным и ленивым, таким как всегда. Я доехал почти до Малибу, потом припарковался, вышел из машины и уселся на большом камне, находившемся внутри чьей-то проволочной ограды. Прилив лишь недавно начался и неотвратимо прибывал. В воздухе пахло водорослями. Какое-то время я смотрел на воду, а потом извлек из своего кармана нитку поддельного жемчуга из богемского стекла, отрезал узелок на одном конце и одну за другой спустил все жемчужины в свою ладонь.
Когда я ощутил их у себя в левой ладони, то, задумавшись, подержал так еще какое-то время.
Собственно, на самом деле думать было не о чем. Я и так был во всем уверен.
— Памяти мистера Стэна Филиппса, — громко возвестил я. — Еще одного любителя пускать пыль в глаза. — И принялся бросать жемчужины Лолы в чаек, качавшихся на волнах.
Бусинки поднимали маленькие фонтанчики брызг, и чайки, сначала взмыв над волнами, пикировали на них.
Chicago Confetti
William Rollins, Jr
Чикагское конфетти
Уильям Родлинз-младший
переводчик Юрий Балаян
— Генри Фулдер убит? Для меня это не новость!
Я посмотрел на него поверх кончика сигары. На самом деле я их не люблю, но коп без сигары, частный детектив без сигары — кто в это поверит? И я далек от желания разочаровать вошедшего в мой офис потенциального клиента.
— Разумеется, я в курсе, — подтвердил я, вынимая вонючую затычку изо рта, чтобы вдохнуть свежего воздуха. — Обзор прессы — от «Таймс» до таблоидов.
— Видите ли… я его племянник.
Он сказал это так, как будто всю жизнь привыкал к статусу племянника свежеупокоенного старого черта. Полагаю, что так оно и было. Но мне почудилось, что передо мной Санта-Клаус.
Я резво вскочил и предложил Санта-Клаусу сигару из другой коробки. Тут же усадил его в глубокое кресло, из которого трудно выбраться, и навис над ним горною лавиной, полный предупредительности и понимания.
Хотя мой посетитель всю жизнь нежился в лучах двадцати миллионов, загар от этих лучей выглядел бледноватым. Так, обычный прилежный зубрилка; очки старили его лет на десять, так что выглядел он на все сорок. Тонкие ломкие волосенки, тщедушное тельце, жидковато-голубые блеклые глаза… Однако, когда он начал свой рассказ, я понял, следя за его глазами, что в случае необходимости этот парень вполне способен отвлечься от своей «Илиады», отложить в сторону бредятину какого-нибудь Джойса и показать себя толковым делягой. Он толковал о деле. И мне понравилось то, что я услышал.
— Видите ли, мистер Уоррен, — все так же тихо продолжил он, — полиция прилагает все усилия…
— Полиция… — Выражение моего лица досказало остальное.
— Совершенно верно. Полиция. Но семья покойного придерживается мнения, что нужно предпринять
— Кто его пришиб, — пришел я на помощь ошеломленному горем родственнику.
— Соверш… — Он сжал губы, нахмурился. — Видите ли, не вполне «пришиб». Кровоподтеков на теле не обнаружено. Его застрелили. Из револьвера.
— В курсе. В собственной квартире, в понедельник вечером, около восьми часов. Свидетелей не обнаружено. Криминальная хроника. И вы хотели бы… — Я предоставил ему завершить фразу.
— Мы хотели бы привлечь вас к расследованию, если вы согласитесь.
— Гм… — Я озабоченно нахмурил лоб, распахнул блокнот и уставился на пустые страницы.
Я только что перешел на вольные хлеба и реально нуждался в перспективных клиентах. Качнув головой, я захлопнул блокнот и изрек:
— Хорошо, я согласен. На каких условиях?
Колман Фуллер — так обозначено на его визитке, которой я поначалу не придал значения, — вырвался из объятий кресла:
— Мы можем выработать условия с мистером Бондом, нашим семейным адвокатом. Сразу, сейчас же.
Я взглянул на часы.
— Через полчаса вас устроит? — спросил я и, когда он кивнул, добавил: — Я сейчас кое-что тут закончу… Харли Бонд, в здании «Юнайтед Траст»?
— Отлично.
Он поклонился и направился к двери. На пороге я остановил его вопросом:
— Кстати, мистер Фуллер, кто вас ко мне направил? Кто-нибудь из удовлетворенных клиентов?
Он слегка улыбнулся, лукаво и несколько самодовольно:
— Не совсем… Видите ли, мы с Джорджем — это мой кузен — открыли адресную книгу розыскных бюро наугад и просто ткнули пальцем в список. Попали на вашу фамилию.
Он смущенно хохотнул, поклонился и вышел.
Выждав, пока он выйдет на улицу, я схватил шляпу и тоже покинул свою контору. Заскочил в забегаловку на углу, где, как и обещал Колману Фуллеру, «закончил кое-что» — расправился с легким завтраком. В те дни я не предавался греху чревоугодия. Через четверть часа я уже прыгнул в свою лихую колымагу неопределенной марки, которая, пройдя через руки трех владельцев, все еще была способна выжать из себя добрых шестьдесят миль. Еще через десять минут я уже с достоинством вступил в готический холл храма древнего бога Мамоны. Молодой профессор Фуллер беседовал у лифтов с какой-то сногсшибательной блондинкой. Выглядел господин ученый несколько взволнованно.
— Вы точны, мистер Уоррен, — пробормотал он едва разборчиво мне и добавил что-то совершенно неразборчивое, адресуясь к блондинке.
Та мгновенно зашагала прочь, покачивая всем, чем можно было покачивать, и я едва ускользнул от гильотины лифтовых дверей, следя за колебаниями и колыханиями ее рельефов.
— Очаровательное создание, — вздохнул после продолжительной паузы мистер студент. — Просто знакомая.
— Понимаю, — кивнул я. — Но если бы я имел счастье быть ее знакомым, она быстро стала бы мне другом или врагом.
Прогулка по коридору — и вот мы предстали перед Харли Бондом, одним из самых зубастых волков городской адвокатуры.
Конечно, видел я его не раз, в суде и вне суда. Мелкая собачонка с виду, пузанчик лет сорока пяти. На столе его можно было бы сыграть в крикет, но я все же заметил на его лице детали, которые не бросались в глаза раньше. Мешочки под глазами, очевидно, регулярно заливались напитками с высоким процентным содержанием алкоголя. Приятная улыбка, неожиданно длинная рука вытягивается через весь стол.
— Рад знакомству, мистер Уоррен, — гнусавит он знакомым по судебным заседаниям голосом. — Должен признать, что, если бы семья проконсультировалась со мной, я бы порекомендовал более известное агентство, однако…
— У нас на счету ни одного нераскрытого случая! — перебил я решительно. И не соврал.
Харли Бонд от такой наглости даже сморгнул. И тут же улыбнулся. Понравилось, что я выступил в его манере. Улыбка, однако, быстро улетучилась, и он перешел к делу:
— Поскольку семья вас уже ангажировала, первым делом следует…
— Обсудить условия, — услужливо подсказал я.
Губы Бонда сложились в трубочку. Дунь он сейчас — послышался бы свист щегла.
— Полагаю, вас ожидает успешная карьера, мистер Уоррен. — Вместо свиста мы услышали довольное мурлыканье сытого кота. — Условия, однако, определены однозначно мистером Карлом Фуллером, старшим братом мистера Генри. Десять тысяч долларов тому, кто обнаружит убийцу и докажет его вину. Выплата по вынесении приговора.
Я молча обозначил энергичный кивок и молча же распрощался с надеждами на сытный обед.
Перешли к менее интересным деталям.
Уж во всяком случае, ничем новым Бонд меня не порадовал. Газеты знали не меньше. Генри Фуллер отбыл в свои апартаменты на Брэдфорд-стрит, 38, в половине восьмого. Цель — переодеться к ужину. В полдевятого вернулся слуга (алиби с дюжиной свидетелей) и обнаружил хозяина с простреленным сердцем. Вызвали врача, который определил время смерти около восьми. Покойный не был женат. Явных врагов не отмечено.
— А завещание?
Мистер Бонд кашлянул.
— Завещание распределяет имущество покойного в равных долях между двумя сестрами и двумя из трех братьев. С третьим братом, Джоном, у покойного отношения не сложились. Мистер Джон… э-э… — Бонд снова прочистил горло, — отец присутствующего здесь мистера Колмана.
Я повернул голову к молчавшему до сих пор студенту. Тот тоже прокашлялся.
— Совершенно верно. Но я, с моей стороны, был в наилучших отношениях с дядей Генри, вот уже более года. Если бы он прожил подольше, он бы… э-э…
— Понимаю, — милостиво избавил я его от необходимости продолжать. — И сочувствую. А сейчас, мистер Бонд, я хотел бы ознакомиться с обстановкой. Снабдите меня адресами осиротевшей родни.
Посетил я разнесчастных родственников, озабоченных разделом двадцати миллионов старого Фуллера. Ничего обнаружить не ожидал, ничего и не обнаружил. На следующий день добрался до слуги.
Звали его Джобсон. С согласия наследников он выжимал из квартиры покойного последние дни истекающего срока аренды, прежде чем перебраться в более подобающее его скромному статусу обиталище.
Дом отличался типичным для миллионеров всех времен и народов пошлым никчемным размахом. Протяженный, четырехэтажный, на старой «аристократической» улице. Найти лифтера оказалось задачей не из легких. На него возлагалась еще куча функций, в том числе и обслуживание коммутатора, в нише которого парень и был обнаружен мирно посапывающим на пятом по счету сне. Лифт медленно вполз на самый верх, я прошелся по длинному темному коридору, нашел нужную дверь и предстал перед мистером Джобсоном, великим и ужасным.
Узнав, кто я такой и что мне нужно, он весьма вежливо усадил мои сто семьдесят фунтов в самое хрупкое золоченое кресло в антикварной гостиной и навис надо мною тучей, готовой разразиться скорбным ливнем.
— Ужасно, сэр, ужасно… — горестно возвестил он. — Чего бы я не дал, чтобы изловить этого мерзавца, но, к сожалению, ничем не смогу вам помочь…
— Глядя на вас, не скажешь, что вы такой уж беспомощный.
Он встрепенулся:
— У меня железное алиби, сэр! Никак не меньше десятка свидетелей…
— Алиби оставьте для тех, кто вас будет обвинять, я же просто хотел с вами побеседовать.
И мы побеседовали. О жизни, об искусстве и литературе, и мне уже надоело толочь воду в ступе, когда я, следя за его физиономией, заметил взгляд, брошенный на часы.
На часы можно смотреть по-разному.
Мне его взгляд понравился, захотелось увидеть еще один на бис, и я поудобнее устроился в неудобном креслице.
Промариновав мистера Джобсона еще минут двадцать, я уловил достаточное количество направленных на часы взглядов разной степени интенсивности. Он потел и пыхтел, как тенор-дебютант, обнаруживший перед выходом, что у него пропал голос.
Наконец он не выдержал:
— Извините, мистер Уоррен, но я вынужден прервать беседу. Может быть, продолжим в другой раз? У меня, видите ли, договоренность… — Еще взгляд на часы.
Я вскочил:
— Конечно, разумеется! У меня у самого куча дел… Приятно было побеседовать.
Рукопожатие, сердечное прощание, дверь за мной затворилась — и я понесся по коридору к лифту. Нажав на звонок, я удерживал кнопку, пока не услышал снизу лязг лифтовой решетки.
— Кто-нибудь, кроме тебя, есть внизу на коммутаторе?
— Нет, сэр. Я один.
Вот и хорошо. И если Джобсон выйдет или кто-нибудь войдет, мимо меня они не проскользнут незамеченными.
— Послушай, сынок, — нежно обратился я к лифтеру, пока лифт полз вниз, — у тебя тут, как видно, куча работы. Чего они на тебя только не навесили.
— И не говорите, сэр! — вздохнул парень.
Он открыл дверь, я вышел и остановился:
— Я так думаю, сынок, лишних десять баксов ты нашел бы на что потратить.
Он недоуменно уставился на меня.
— А-а-а… — опасливо протянул он.
Я похлопал его по плечу:
— Не бойся, ничего незаконного. Просто помогу тебе немного на коммутаторе. — Я лихо надвинул шляпу на один глаз и выпятил челюсть.
— Коп! — прошептал он и тут же перевел взгляд к вынырнувшему из моего кармана кончику бумажника. Я занял его место за панелью коммутатора, натянул на голову наушники. Хороший сыщик должен управляться и с коммутатором, и с множеством других вещей и профессий. Даже ремесло мойщика окон может пригодиться, потому что… впрочем, вы, конечно, читали об этом.
А вот и первый звонок. Служанка миссис Уинслоу требует ускорить доставку заказанных телячьих котлет, пышет жаром негодования, а потом намного тише и нежнее добавляет:
— Тони, доставь их сам, милый, если сможешь.
Не прошло и минуты — второй звонок. Мы с Хэтти Как-ее-там узнали, что доктор думает о почках Джесси… Нет, о почках-сотэ в ресторанчике «У Джесси». Я уже начинаю жалеть о зря растраченных усилиях и десятке, думаю, что Джобсон собирается выйти или ждет кого-то — в этом случае я услышал бы звонок у лифта, — как вдруг последовал третий вызов:
— Дюваль 8390.
Голос Джобсона я запомнил хорошо.
Я сунул штекер, щелкнул тумблером… Ждать долго не пришлось. Вызываемый абонент снял трубку.
— Алло! — Женский голос.
— Мисс Келли?
— Да.
— Это Джобсон. Вы знаете меня. Джобсон.
— Д-да… — несколько неуверенно.
— Я хочу узнать… Там ли… Вы знаете кто.
— Нет.
— Значит, найдите его. Срочно. Понимаете?
— Да.
— И скажите, чтобы он здесь не появлялся. Опасно. Понимаете?
— Да.
— Скажите, чтобы встретился со мной в отеле. В номере… Черт, забыл. Какой номер?
— Триста одиннадцатый.
— Триста одиннадцатый. Примерно через час. Понимаете?
— Да, понимаю.
Щелкнула ее трубка, затем его. Я вытащил штекер, затем соединился с Центральной.
— Девушка, у меня к вам просьба, — умоляющим тоном обратился я к телефонистке. — Дайте мне адрес Дюваль 8390, будьте столь добры. Это гостиница.
— Извините, сэр, — раздался заученный ответ, — но это строго воспрещается правилами.
— Знаю, знаю, милая, — подпустил я в голос драматизма. — Но я вас умоляю, случай исключительный. Понимаете, мне только что сказали, что моя жена там… с другим…
Я услышал вздох. Потом молчание. И наконец:
— Дюва-аль… вос-семь… тр-ри… д-девять… нул-ль — отель «Стоповер-инн» на Восточной Скоростной.
Я безмолвно ахнул. Я даже, может, спасибо ей не сказал. Я думал о другом. Думал, что десять тысяч у меня в руках. Если эти руки не оторвут вместе с головой.
Отель «Стоповер-инн» на Восточной Скоростной — логово банды Льюиса!
Проглотив свое «Ах!», я вскочил и взъерошил лифтеру прическу:
— Молодец! Быть тебе миллионером!
Наградив его честно заработанной десяткой, я вернулся домой, набрал полную сумку ненужных вещей и вышел.
До «Стоповера» от меня около десяти миль, и, когда я вывернул из-за последнего угла, у его подъезда как раз остановился дряхлый мелкий драндулет с Джобсоном за рулем. Я проехал мимо, увлеченно рассматривая архитектурный декор зданий на противоположной стороне, вскоре развернулся и припарковался неподалеку. Волоча свою дорожную сумку, я вошел в отель.
Грязный холл, обшарпанная стойка регистрации. За барьером прыщавый парнишка с глуповатым лицом. Я обрадовался ему, как лучшему другу.
— Номер! — выдохнул я якобы из последних сил. — На самом верху, где потише. Отоспаться наконец.
В заведении три этажа, по десять номеров на каждом: пять во двор, пять на улицу.
Парень тупо уставился на меня.
— Надо ждать. Мисс Келли там, — прогундосил он и шевельнул бровями вверх. Губами он не шевелил. Зачем утруждать губы, если есть нос.
Мисс Келли не значилась в перечне интересующих меня лиц. Очень мне нужны ее проницательный взгляд и неудобные вопросы — как высказанные, так и не высказанные. Подальше от мисс Келли!
— Брось, парень. Хочешь, чтобы я сейчас рухнул? Мне не нужна никакая мисс. Пустая койка — вот что мне сейчас по нраву. Спать! Давай комнату.
И я протянул руку за ключом 313-го номера.
Но ключи висели под носом у парня, и он наложил лапу на 313-й.
— Эта комната сдана, — выпалил он неожиданно резво. — Я покажу вам другую.
Парень прихватил ключ от 317-й и вынырнул из-за барьера. Он чуть не свалился, споткнувшись о мою сумку, и мне пришлось поддержать его. Выпустив локоть парня и перехватив свой багаж поудобнее, я последовал за ним по узкой и темной лестнице, по такому же коридору третьего этажа. Ковер на лестнице и в коридоре оказался, однако, такой толщины, что звук шагов полностью поглощался. В этом, как и во всем на свете, свои плюсы и минусы.
Комната показалась мне не краше коридора: узкая темная нора с одним окном. Демонстрация номера заключалась лишь в том, что парень распахнул передо мною дверь. Я сунул ему в руку четвертак:
— Спасибо. И больше обо мне не беспокойтесь. Отдыхаю, может, сутки.
Я захлопнул дверь и заперся, щелкнув ключом. Далеко отходить, однако, не трудился. Выждав две минуты, бесшумно повернул ключ, открыл дверь и вышел в коридор.
Здесь ночь круглые сутки, хотя и не та ночь, что царит в белом безмолвии Заполярья. Посреди коридора шипит один газовый рожок. Что ж, пусть шипит, хотя и он мне ни к чему. Ковер-благодетель скрывает шаги, красться необязательно.
Самая дальняя — 311-я. В ней разговаривают двое, мужчина и женщина.
Комната 313 рядом. В ней тихо. Я достал универсальный ключ. Да, в 313-й пусто. Обычная комната дешевого отеля. Кровать… да и все, пожалуй. Когда-то была «под золото», кое-где латунь еще не стерлась, кое-где ее уже сменила рыжая ржавчина. Окно выходит в большой, но запущенный сад. О! Мебель: одинокий стул с жесткой спинкой. Я подтянул стул к двери, ведущей в 311-й. Дверь, разумеется, заперта, замочная скважина заткнута с той стороны. Я присел. Женщина, вероятнее всего, стояла у двери в коридор.
— Я сразу пошлю его наверх, — сказала она приятным, мелодичным голосом. Значит, это мисс Келли. — Я позвонила ему сразу же, он должен прибыть с минуты на минуту.
Рядом со мной что-то неопределенно хрюкнуло. Джобсон, очевидно, лежал на кровати рядом с дверью между комнатами. Звук открываемой и закрываемой двери. Тишина. Жалобный стон пружин: значит, Джобсон сменил позу. Я устроился поудобнее на этом раздолбанном стуле — к счастью, не таком скрипучем. Вздремнул. Мгновенно проснулся от звука дверной защелки в 311-м. Кто-то вошел; заскрипела кровать, Джобсон уселся.
— Наконец-то, — проворчал он. — Долго пришлось поджидать.
Входящий ничего не ответил. Дверь закрыли и заперли. Наконец вновь прибывший что-то пробормотал, но я ничего не разобрал.
— Угу, — ответил Джобсон. — Ладно-ладно, давайте к делу.
Он встал и, наверное, подошел к тому, второму типу. Я прилип к двери ухом. Опустился на колени, попытался выковырять затычку. Короче, так я ничего и не разобрал. Иногда Джобсон повышал голос, и до меня доносились фрагменты их содержательной беседы.
— Сколько? — вырвалось у него вдруг. — Ладно, десять кусков, и можете забыть, как выглядит малыш Фредди Джобсон.
Я чуть не присвистнул. Пытаться шантажировать банду Льюиса… Безопаснее улечься спать на железнодорожном полотне. Потом Джобсон тоном скорбящего родственника жалостно помянул бедного старого мистера Фуллера. А под конец вспылил:
— Слушай, парень, кончай мне пудрить мозги. Я не видел, как ты его кокнул, но я слышал, как вы с ним трепались за пару часов до этого. Как он тебе рассказывал о сотне кусков, которые с него хочет сколоть банда. Как ты ему сказал… «Слушай, — сказал ты ему, — я могу их отвезти, если ты дашь мне лично половину. Пятьдесят тысяч». И как ты пообещал к восьми прийти за ответом. Удивляюсь, почему он сам тогда тебя не пристрелил, вместо того чтобы дожидаться восьми. Как думаешь, присяжным понравится такая история? Молчишь? А еще меньше она понравится ребятишкам Льюиса, если они о ней узнают.
«Вот оно что! — подумал я. — Вот почему Джобсон такой смелый. Он сейчас не против банды Льюиса, а против кого-то, кто захотел эту банду „наколоть“».
Тут в 311-м зазвонил телефон. Джобсон снял трубку, и опять я ничего не разобрал. Трубка грохнулась на крюк, и на этот раз я хорошо расслышал возбужденный голос шантажиста:
— Слушай! Она говорит, что копы на лестнице. Наверное, за мной увязался хвост и… и… Скройся! Скройся живей! Дьявол, этого не хватало! Нас не должны застать вместе!
Тут я впервые услышал голос того типа:
— Секунду. Я тебе скажу… — Далее все более неразборчиво и наконец вообще не слышно.
Спрятался?
И вот уже слышны тяжелые шаги двух или трех пар ног. Да, никакой ковер не заглушит уверенной поступи доброго копа.
Они прошли мимо «моей» двери, подошли к соседней, и я услышал резкий стук, поворот ключа в замке.
Голос сержанта Руни:
— Вот она, наша птаха! Вы были правы, мистер Бонд.
А теперь гнусит Бонд:
— Я не стал бы вас зря беспокоить, сержант!
Я в задумчивости почесал затылок. Значит, Бонд решил немножко поиграть в детектива. Сорвать приз в свой карман. Как он выследил Джобсона? Нанял кого-то или даже копа привлек к слежке за квартирой на Брэдфорд-стрит… Да плевать мне на Джобсона, но если они найдут того, второго парня, угрохавшего Фуллера… прежде чем капитан Перси Уоррен предъявит свои права на премию… Есть же какие-то нормы, неписаные правила, и согласно этим нормам и правилам Харли Бонд должен крутиться в беличьем колесе судебной мельницы, черт побери!
Без всякого удовольствия я слушал нытье мистера Джобсона:
— А чего я сделал такого, мистер Бонд? Зашел вот просто…
— Мы вас пока ни в чем не обвиняем, мистер Джобсон, — успокоил Бонд. — Хотели с вами поболтать, может, вы что-то вспомнили. Нам с сержантом оказалось по пути, вот мы и зашли…
В этот момент снаружи по эстакаде загрохотал поезд надземки. Что тут можно услышать? Когда лязг и грохот затихли, обмен мнениями за дверью завершился.
— Ну пошли, — отрезал Руни.
Я двинулся к двери, чтобы продолжить обмен мнениями, но призадумался. Нашли они второго парня, сделавшего «черную работу»? За это время они вполне могли его откопать. Но знали ли они, что в номере были два человека? Я на цыпочках подкрался к двери, отпер ее и затаился. Если убийца с ними… Что ж, не повезло. Если нет — не повезло Бонду. Я поищу его сам.
Они вышли из 311-го, заперли дверь, протопали мимо «моего» номера. Я приоткрыл дверь и высунулся.
Четверо шагали по коридору, как раз поравнялись с газовым рожком, я их отлично разглядел. Сержант, еще один коп, Бонд и Джобсон. Все! Я ухмыльнулся, попросил прощения у госпожи Фортуны за недоверие и снова спрятался, так как за мужской группой заметил женскую фигуру. Вероятно, мисс Келли.
Я запер дверь, подошел к окну, осторожно поднял раму и высунул голову.
Не скажу, что я выбрал легкий путь. Узенький карнизик; осторожно-осторожно, в темпе легкого моциона черепахи, добрался я до окна 311-го. Пистолет я на всякий случай держал в руке. Обзор неплохой, высунувшаяся голова сразу бросится в глаза. Но головы ниоткуда не высовывались; я осторожно отодвинул штору и забрался в комнату.
На первый взгляд в номере пусто. Комната больше соседних, кроме кровати в ней несколько стульев, стол. Я быстро осмотрел комнату, никого не нашел. Второе окно в торце здания. За ним здоровенный клен, одна из ветвей доходит почти до окна. Ветвь хилая, меня бы она, конечно, не выдержала. Но если тот, второй невелик и спортивен, то вполне мог использовать эту возможность.
Мог… Но… Что-то не вязалось в общей картине, что-то не вписывалось в нее. Я уставился в пол, постоял, направился к кровати, нагнулся, чтобы еще раз под нее заглянуть…
— Что-то потеряли?
Я повернул голову. В дверях — молодая женщина. Эк ведь, какая быстрая!
— Да так, мелочь. Булавку обронил.
Губы ее, весьма приятной формы, изобразили легкую улыбку, насмешливую, надо признать, но глаза сквозь очки в роговой оправе глядели серьезно. Я шагнул к ней, она шагнула в мою сторону.
— Булавка — прочистить трубку или вскрыть замок?
Она дошла до стула, оперлась на спинку и смерила меня взглядом:
— Полагаю, вы понимаете, что ошиблись дверью.
Я заверил ее, что дверью не пользовался, уселся на кровать, вытащил пачку сигарет и закурил. Хотелось понять, как я могу воспользоваться ситуацией. В то же время мозг мучила какая-то загадка. Женщину легко было охватить взглядом, несмотря на такие усложнения общей картины, как очки, узел волос на затылке, как у сварливой старухи. Казалось, что я ее где-то видел, но этот вопрос пришлось отложить, так как я не способен раздваиваться мыслью.
— Вы слегка правы, мисс Келли.
— Мисс Келли. Вот как. Рада встрече, мистер?..
— Бернс. Вильям Джей.
Она рассмеялась:
— А где ваши фальшивые усы, мистер Бернс? — И уже серьезно спросила: — Значит, я права… хотя и слегка? И вы вряд ли по ошибке попали в чужую комнату.
— Верно мыслите! — Я захлопал в ладоши и тоже сразу посерьезнел. — Давно вы здесь трудитесь, мисс Келли? — Не потому, что меня это интересовало; спросил, просто чтобы продолжать обдумывать ситуацию.
— Сначала предъявите мне ваш жестяной орден, а потом уж допрашивайте, — ледяным голосом ответила она. — И заодно объясните, как вы попали в запертую комнату.
Я быстро взглянул на нее:
— Вы знаете Джобсона?
— Значок покажите, — уперлась она.
— Джобсона знаете?
— Значок.
— Знаете убийцу, который был вместе с ним? — тем же тоном, бесстрастно, монотонно.
Она мгновенно отвлеклась от созерцания потолка и уставилась на меня широко раскрытыми глазами. Даже побледнела.
— Вы видели здесь убийцу? — почти шепотом.
— Я не говорю, будто что-то здесь видел.
Всмотревшись в ее лицо, я предположил, что эмоции не сыгранные, подлинные. Но это меня не очень интересовало.
— Мисс Келли, вы были в коридоре, когда копы прошли с мистером Джобсоном и еще одним парнем, мистером Бондом, адвокатом.
Она чуть помедлила, сглотнула и кивнула:
— Теперь ответьте, только правду. Видели вы еще одного человека, который вышел за ними?
Она пристально посмотрела на меня, явно обдумывая ответ. Затем снова кивнула.
— Да, видела. Я подумала, это один из них, и поэтому…
— Ладно-ладно, — отмахнулся я от объяснений. — А можете ли вы мне его описать?
— Среднего роста, худощавый, бледный, нос большой, глаза маленькие, как будто бегающие…
Описание самого Спайка Льюиса. Я прищурился. Она перевела дыхание.
— Слушайте, я интересовалась, в основном, своими делами. Но я могу узнать много интересного для вас. Где вы будете в восемь вечера?
— Кто знает? Возможно, в городском морге, там, где неопознанные трупы.
Она вежливо улыбнулась:
— Запишите номер. — Я вынул блокнот. — Эшли 2836. Это далеко отсюда. Не стоило, конечно, вам его давать. Позвоните ровно в восемь. Если меня не будет, значит, я ничего не узнала. Если узнаю, буду там. — Она протянула мне руку, как лихой парень. — Но скорее всего вы меня там застанете.
Рукопожатие.
— Вы очень добры, Мириам. Жив буду — обязательно позвоню.
Я уже спустился на полтора марша, когда услышал сверху оклик. Ее лицо сияло над лестничными перилами.
— Не Мириам. Верьте или нет, но Дездемона.
Через две минуты я уже гнал свою ступу на колесах в город.
Ох, как я был доволен собой! Убийца у меня в ладошке. Осталось сжать кулак и его не выронить. И чтобы с добычей. Непросто, что и говорить. Но Перси Уоррен не боится трудных задач. Въехав в город, я свернул с шоссе и сбросил скорость. И тут же оцепенел.
«Ах ты, тухлая селедка!» — эмоционально обратился я к самому себе. Уничтожив себя морально, я тут же посмертно реабилитировал уничтоженного и вручил ему высший орден самой экзотической империи — за оригинальность мышления. Если я мыслил верно, то Джобсон, вместо того чтобы почивать на лаврах в идиллической обстановке городской тюрьмы, в полной безопасности, как и положено ценному свидетелю, подозреваемому или кому еще там, вместо этого оказался вышвырнутым на свободу, в зубы убийцам! До Брэдфорд-стрит лишь десяток кварталов, но я резко свернул к поребрику у первой же аптеки, выскочил и понесся к телефонной будке. Джобсон снял трубку через минуту. Я облегченно вздохнул, услышав его голос.
— Джобсон, вы один? — спросил я его, предварительно назвавшись.
Он колебался достаточно долго, чтобы я понял: соврет.
— Да, один, — проворчал он недовольно.
— Ладно, как хотите. Только скажите: ваш дружок поднялся с вами в лифте или проник в дом иным путем?
Возмущенное шипение в трубке. Потом он отвернулся и что-то кому-то прошептал. Ох, кретин!
— Джобсон! — заорал я. — Джобсон!!!
— Ну, чего еще? — этак мрачно, недовольно.
— Слушайте, Джобсон, с огнем играете. Немедленно смывайтесь оттуда, сию секунду! Он вас…
— Хлоп! — ответила мне трубка. Тут же из нее выплеснулся на меня целый коктейль, смешанный из звуков падения тела, трубки и, возможно, телефонного аппарата.
— Джобсон!!!
Секунду я вслушивался в пустоту, живо представив себе валяющегося на полу Джобсона и гадая, в каком месте у него появилось непредусмотренное природой отверстие. Скорее, даже два. Потом пустота исчезла. Трубка зашуршала и тут же задышала мне в ухо. Я грохнул ее на рычаг и выскочил из будки. Две-три минуты — и я уже в лифтовом холле дома на Брэдфорд-стрит. Парень, по счастью, сидит в лифте.
— Слушай, друг! — трясу я его за плечо. — Живее на третий! И дай мне запасной ключ от квартиры Фуллера. — Некогда мне было с замком возиться.
Провожаемый сонным взглядом так толком и не проснувшегося лифтера, я дунул по коридору, отпер дверь и запер ее за собой. Бегом дальше — все, бежать далее незачем.
Джобсон, как и положено, валяется на полу, остывает. Трубка, как и положено, на аппарате, но вернул ее на место не Джобсон, а тот, другой, у которого пистолет с глушителем.
Как положено, я уделил Джобсону долю своего драгоценного внимания, хотя и был на сто процентов уверен, что он последовал туда, куда отправляются все незадачливые шантажисты. Джобсону не поможешь, благодетеля его тоже не найдешь. Но все же я его спугнул, и впопыхах он мог оставить какие-нибудь улики.
Телефонная трубка, однако, чиста, как совесть банкира. Быстрый осмотр комнаты. Конечно, не в поисках окурка редкой марки, засунутого под ковер. Если что и осталось, то где-то на виду. Ничего. Я вышел из комнаты, прошел по коридору, заглядывая в двери. Три спальни, на которые я почти не обратил внимания. Столовая, туалет с ванной. Последняя — кухня. Из нее дверь ведет на темную черную лестницу. Открытая дверь. Ага, наконец-то. На столе пивная бутылка, при ней два стакана. Добрые друзья — отпечатки пальцев. Сейчас я их…
— Ручки вверх! И не оборачиваться. Отличненько.
Голос, внушающий доверие. Я поднял руки вверх. И не обернулся.
Голос умолк, и его хозяин молча шагнул назад.
— Отличненько. Головку поверни, глянь сюда и отвернись.
Выполняю. Не вижу никого. Нельзя сказать, что совсем ничего интересного не заметил. Четко разглядел дуло в конце коридора. Но и все. Так он и задумал.
— Смотришь перед собой?
— Да.
За спиной кошачья поступь, он перешел к противоположной стене.
— Отличненько. Теперь повернись и медленно-медленно по коридору…
Поворачиваюсь, шагаю. Его шаги сзади. Дошел до ванной.
— Стоп!
Я остановился.
— Медленно, правой ручкой — ключик в замочек…
Выполняю. Он подошел почти вплотную.
— Входишь, руки вверх, к окошечку.
Подхожу к окну. Дверь захлопнулась, ключ щелкнул в замке.
Я даже не оборачиваюсь. Открываю окно, выглядываю. Ну и лопух! Вылезаю из окна, с комфортом сбегаю вниз по пожарной лестнице. Мощеная дорожка ведет к улице. Единственное неудобство — черный ход выходит на другую улицу. Что ж, пробегусь.
Бегу… И тут же вбегаю в копа в штатском, орлиным оком озирающего окрестности и окна квартиры Фуллера. Похоже, что мой топот разбудил его. Он оторвался от стены и заступил мне дорогу:
— Куда спешим?
— В церковь опаздываю, — огрызаюсь я. — Прочь с дороги, святотатец!
Куда там!
— Слушай, шеф, не надо так спешить, вредно для сердца. Кроме того, нам стоит познакомиться поближе…
Этот базар затягивается, я должен отбрехиваться, открещиваться, предъявлять ему свои фото в младенчестве и прочее в том же духе. Убийца тем временем прихватил свои стаканы и пьет из них дома чай. Я сообщаю копу интересные подробности о своем знакомстве с его матушкой как раз в момент, когда мы с ним выходим на Брэдфорд-стрит и к нам подкатывает автомобиль.
— Приветствую, мистер Уоррен! — машет мне рукой Колман Фуллер. — Пришли или уходите? Я хотел повидать Джобсона.
— Есть на что посмотреть, — закивал я с энтузиазмом. — Особенно если вам нравится любоваться покойниками.
Он распахнул глаза до размера ворот пожарного депо:
— Поко… Вы хотите сказать…
— Не хочу, но приходится. Поднимитесь, бросьте взгляд. Заодно позвоните в управление. Я об этом пока умалчивал, потому что не хотелось пускаться в разъяснения и заполнение анкет.
Он схватил меня за руку:
— Это… тот же человек, который убил дядю?
— Тот самый.
— И вы знаете, кто это? Догадываетесь?
— Рядом вьется, а в руки не дается, — признался я, — Если повезет, к вечеру узнаю больше. Может быть, даже чем-то вас смогу удивить.
— Вечером? — Он посмотрел на меня, наморщил лоб. — Где вас найти?
Я прикинул, решил, что вреда не будет, и сказал:
— «Стоповер-инн», на Восточной Скоростной.
— «Стоповер-инн»? Но ведь это же…
— Точно. Притон шайки разбойников злобного Льюиса.
— И вы туда отправитесь в одиночку?
— Зачем вам это знать?
Он отвел взгляд:
— Я просто… Это ведь опасно.
— Не беспокойтесь. Просто приготовьте для меня десять тысяч. И гробовщика на всякий случай.
Я оставил его на тротуаре, прыгнул в свою жестянку и был таков. Остаться одному, подумать, поразмыслить.
Свет в конце туннеля. Племянник Колман дал решающий толчок. Дездемона. Сними с нее очки, смени прическу, напяль на нее вместо крахмальных гостиничных шмоток парадный облегающий прикид — что получится? Да-да, та самая, которую и видел-то всего секунду-другую…
Трубку сняла Дездемона.
— Слушайте, мистер Уоррен, — прошептала она прямо в трубку, — я кое-что узнала. Я знаю, кто это сделал и где его искать. Вы на машине?
— Да, тачка рядом.
— Можете за мной заехать? Я в аптеке на бульваре Милтона, номер 1038.
Я присвистнул:
— Далеко забралась, Джульетта.
— Что ж… Если хотите поймать эту рыбу…
— Лечу, Одетта. Но вот что: оставайтесь на месте, может, я вам еще брякну с дороги.
Я повесил трубку и прыгнул за баранку. У меня давно выработалась невредная привычка следить за обстановкой. Вот и сейчас я автоматически обшаривал и оценивал окружение. И через две мили очень полюбился мне большой черный чемодан, который медленно, но верно приближался ко мне по соседней полосе. За стеклами маячили полдюжины мужских голов, слегка повернутых в мою сторону. Одна из голов выделялась интересной бледностью и значительных размеров носом. Именно такая голова иной раз украшала первые полосы ежедневной прессы. Аршинные заголовки при этом сообщали об очередных злодеяниях шайки Льюиса.
Шесть глоток гаркнули что-то, дюжина глаз сверлила мне спину. Скорость шестьдесят, тяжелый тарантас пристраивается сзади, не отставая. Движение средней плотности, мили две без всяких поворотов, на прямой от них не уйти. Более того, расстояние между мною и моими почитателями сокращается. И я решил им помочь. Скинул скорость. Пятьдесят. Сорок пять. Сорок. Обрадовал. Улыбаются. А вот и мой шанс.
Дорога передо мною пуста, если не считать одного автомобильчика. Я еще чуть убавил скорость, почувствовав, образно говоря, тяжкий пивной дых из глоток шести милейших соотечественников. Пора! Сцепление, тормоз, баранка…
Мгновенно все изменилось. Милые морды мелькнули мимо, рассыпая свинцовый горох, мой бампер пропорол обшивку боевой колесницы фараоновой, жестянка моя козликом вспрыгнула на тротуар противоположной стороны улицы, пронеслась в дюйме от фонарного столба. Краем глаза я заметил, как дернулся и рухнул на сиденье ненароком попавший под колесо судьбы водитель переднего автомобильчика. Поребрик, по счастью, невысок, я спрыгиваю с тротуара. Сзади вокруг столкнувшихся автомобилей уже собирается толпа зевак. На меня — ноль внимания. Если и заметили, то посчитали, что я просто случайный проезжий, поспешивший убраться от греха подальше. Итак, куда меня занесло?
Номер 1104. Перестарался. Через минуту я вылезаю на тротуар у номера 1038. Бледная и обеспокоенная Дездемона Келли встречает меня в дверях.
— Докладываю о прибытии, — улыбаюсь я ей.
— С вами все в порядке?
Я удивленно вздымаю брови:
— А что могло со мной случиться?
— Ну… Там пальба на улице. Я думала…
— А, это… — Я отмахнулся, как от мелкой мошки. — Так, пустяки. Чуток чикагского конфетти. Они гнались за парнем, который ехал рядом со мной. Ухлопали. — Я решил добавить красок: — И жену его с ребенком, — широкими мазками расцветил я картину.
Дездемона заметно побледнела.
— Жену с ребенком? — ужаснулась она.
— А как же! Сосунок ведь мог показать на дядю погремушкой. Нельзя допускать оплошностей в работе.
Я усадил ее в машину. Предложил даме сигарету, закурил сам. И мы направились к городу.
— Мистер Уоррен, — произнесла она медленно и тихо, — вы, наверное, думаете, что я не лучше убийцы.
— Это зависит от того, насколько хорош убийца, — отшутился я и швырнул окурок на мостовую.
— Вы думаете, что это устроила я.
— Да ну? Вас интересно послушать, Одиллия.
И она замолчала.
— Каков у вас план действий? — спросила она через милю.
— Ресторан, танцзал, затем отдых в «Стоповер-инн»… денек-другой…
Она поморщилась:
— А вы не… — опять замолкла.
— Не боитесь встретить ребятишек? — помог я. — Надеюсь, дорогая Джессика. Видите ли, Джоконда, мне закапали в уши, что этот Льюис — или кто там хлопнул Фуллера — пытался объехать трудовой коллектив банды. Из-за этого старик Фуллер и скончался.
Она пристально смотрела на меня. Казалось, что ее лицо снова побледнело. Может быть, от света голубой вывески аптеки. Молчала и смотрела на меня.
Мы прибыли к «Стоповеру». Тьма и тишь. Дездемона вышла, приказав мне оставаться в машине. Она, видишь ли, не хотела, чтобы кто-то увидел ее со мной. Зашла, снова вышла, поманила меня к себе. Я последовал за ней. Прыщавый парень почивает, размазавшись по столу, освещенный настольной электрической лампой под зеленым абажуром. Дездемона поднесла палец к губам.
— Спокойной ночи! — прошептала она, послала мне воздушный поцелуйчик и исчезла в служебке.
Я поднялся по лестнице наверх, прошел к 317-му номеру. Вошел, закрыл и запер дверь, дернул — дверь без усилия распахнулась. Кто-то потрудился и удалил засов замка.
— Фу, какая грубая работа! — возмутился я, закрыл дверь и подтащил к ней умывальник. Так, на всякий случай. Вытащил свою любимую игрушку, проверил ее, спрятал в карман. Стоя у окна, разделся до пояса, накинул пижаму, выключил свет и снова оделся. Подошел к открытому окну, выглянул.
Ночь, конечно, выдалась темная, но не настолько, чтобы не разглядеть широкой плоской прогулочной палубы под окном, ведущей к номеру 313-му. Скорее всего, крыша балкона нижнего этажа. Туда я немедленно и направился. Номер оказался пустым. Вообще, судя по набору ключей, висевших внизу у стола портье, никто, кроме меня, не воспользовался в ту ночь услугами этого прелестного заведения. Устроившись под дверью, я приготовился терпеливо ждать.
Ждать пришлось около получаса. Какие-то часы в отдалении пробили два. Прошло еще минут десять, и я что-то услышал. Это «что-то» кралось по коридору, сигнализируя о своем приближении еле уловимыми вибрациями стенных панелей. Потом я почувствовал еще что-то. Новое движение, неизвестно откуда, но не из коридора.
Я отпрянул в глубь комнаты и ощутил прикосновение руки к щеке.
Не пойму, почему я не выстрелил. Возможно, из-за мягкости прикосновения. Возможно, меня предупредил звук ее дыхания.
— Мистер Уоррен, — шепнула она.
— Здесь и готов.
— Я думала, что вы в своей комнате. Прошу вас, отойдите в угол. В угол, ради бога.
— Спасибо, мне и здесь неплохо.
— Ради меня. Отойдите в угол. — Голос испуганный не на шутку.
— Что ж… Чего не сделаешь ради дамы, Офелия. — Я отступил.
— И не шевелитесь.
Женщина открыла дверь, в комнату проникла слабая световая дорожка от газового коридорного светильника. Она остановилась в дверном проеме, закрыв его собою.
— Какого дьявола вы здесь бродите? — тихо, но резко прозвучал вопрос.
Кто-то пробормотал что-то в ответ.
— Да? — едко спросила она. — Кретины, а вы знаете, что отель оцеплен? Он оставил внизу полдюжины своих братков.
Это их проняло. Снова еле слышное бормотание, затем поспешный отход. Она закрыла дверь. Ни звука, ни движения.
Я шагнул к ней:
— Розалинда, я и мои братишки, вся моя семья в долгу перед вами. Мы вам, извините, не очень доверяли, но…
— Оставьте благодарность при себе, — сухо ответила она. — И идите баиньки.
— Прежде всего, премия, — сказал я, схватил ее и крепко поцеловал. Каким-то образом умудрился в губы.
Она не отбивалась. Замерла, выждала, а после поцелуя я услышал ее тяжелое дыхание.
— Хороший мальчик, — похвалила она наконец. — Может, плюнешь на свои хитрые замыслы и отвалишь отсюда — сейчас же?
— Сударыня! — прошептал я. — Покинуть вас в этот час…
Я услышал, что она отвернулась.
— Как хотите. Лезьте в свое окно и продолжайте развлекаться.
Она открыла дверь и вышла. А я направился к окну.
Проснулся я около четырех. Оторвался от стены — спал я сидя, прислонившись к ней, — и прислушался. Это наконец он. Тот, кого я ждал. Я уставился в направлении двери. Немного подождал. Вот заскрипели ролики ножек умывальника. Дверь отошла, в щель упал лучик света. Я приподнялся на колени, ожидая развития событий. Щель расширилась уже до шести дюймов. Ролики замолкли. Я встал.
— Хлоп!
Пуля, посланная из пистолета с глушителем, врезалась в стену за моей спиной. Я развернулся к окну, выстрелил и рухнул на пол. Отзвенело эхо, и в комнате повисла тишина. Дверь с умывальником помалкивали. Они свое дело сделали. В то время как я, баран бараном, глазел на оживший умывальник, гость приблизился со стороны окна. А сейчас он уже оказался в комнате. И замер, так же как и я. Мы оба дружно ждали. Какой-то звук донесся от противоположной стены, я нажал на курок.
Еще не раздался выстрел, как я понял, что допускаю очередную ошибку. Любой мог бы понять по звуку, что кто-то запустил в стену карандаш. Но — неодолимый инстинкт. Тут же что-то обожгло мне плечо, я метнулся под кровать и затаился. Кто-то, кажется, стоял возле изножья кровати. Я лежал и вслушивался.
Должно быть, есть во мне доля индейской крови. В сравнении со мною камень намогильный покажется суетливой сучкой. Дышать, конечно, приходилось, но я и этим не злоупотреблял.
Он шевельнулся первым. Возможно, подумал, что я уже готов. Шевельнулся в трех футах от меня.
Больше он не шевелился.
Еще не отзвенело в ушах, как я услышал тяжелый топот из коридора. Я выкатился из-под кровати и только успел встать и принять пристойную позу, как в комнату ввалились четверо: первым сержант Руни, за ним трое копов в форме. Чуть позже привидением вплыл Колман Фуллер. Белый, как простыня.
— Что ж вы без дамы? — спросил я. — Скучное мужское общество.
Не успел я договорить, как ввели и ее.
— Вы меня почти накололи, Дезди, — обратился я к ней. — Я, дурак дураком, глазел на дверь, которую вы открывали. Но вы заслужили этот приз за оказанную мне помощь.
Она глянула на меня, как на выплюнутую жвачку. Я больше не был мальчиком-паинькой.
— Чем это я вам помогла?
— Вы старались удержать банду на расстоянии от меня. Не настолько, чтобы оказаться вне выстрела, но вне общения. Опасались, что я им открою, как ваш дружок пытался их надуть. Одно дело, они хлопнули бы меня из автомобиля, другое дело — здесь. Здесь вы решили предоставить меня на десерт вашему любезному.
Она открыла рот, закрыла, покосилась на Фуллера, потом на меня:
— С чего вам вздумалось, что он мой дружок?
— Просто очередное гениальное умозаключение, — скромно пояснил я. — Я не сразу сообразил, что вы та дама, которую я видел с мистером Фуллером в «Юнайтед Траст», — тут Фуллер безмолвно ахнул, да так и забыл закрыть рот, — но потом, когда вы так резво вспомнили, что кто-то, уж Лыоис или не Льюис, выскользнул за сержантом Руни и его компанией, я понял, что вы на страже некоего конкретного индивида. Надо воздать должное тому, кто это заслужил.
Руни огласил воздух негромким, но выразительным англосаксонским словцом.
— Ты хочешь сказать, что убийца прятался в комнате, когда мы туда пришли?
— Не совсем так, сержант. Он был в комнате с вами. Но он не прятался.
— Не пря… — Взгляд Руни ясно давал понять, что один из нас идиот. — Но, черт, кто тогда… где…
— Отвечу одним драматическим жестом, сержант.
И я действительно позволил себе жест, исполненный пошлейшего сценического драматизма: отпихнул от стены кровать.
Перед нашими взглядами предстало — точнее, возлегло — тело мистера Харли Бонда. Нет, не мертвое тело. Мистер Бонд мирно спал, и не сразу его удалось разбудить.
Я получил премию после того, как старшина присяжных вымолвил свое веское слово. Капитан полиции Старр присутствовал при сей сладостной процедуре и по-отечески похлопал меня по плечу.
— Несложный случай, капитан, — скромно признал я. Скромность весьма уместна в общении с полицейским чином, особенно если ты частный детектив. — Сначала я потрепыхался, потому что воображал, что Бонд вошел в комнату с полицией. Поезд за окошком гремел, то-се… Но потом подумал: нет никаких причин считать, что его там не было и раньше, что это не он говорил с Джобсоном.
Капитан задумчиво покачал головой:
— Ведь он способный парень. А влип в такую ситуацию.
И с философским видом добавил:
— Выступил в суде за банду, вошел с ней в контакт, увидел, как плывут в руки легкие деньги… И вот результат. Запаниковал. Испугался. Что за Джобсоном следят, он знал. Позвонил нам, сказал, что встретится с ним, и пригласил на полчаса позже для обмена информацией. Обеспечил подход и отход. Хитрый парень.
— Очень хитрый парень, — с готовностью согласился я с капитаном, складывая чек. — Но не самый хитрый, — добавил я себе под нос.
— А в вас, мистер Фуллер, должно быть, проснулся материнский инстинкт, когда вы узнали, что я один-одинешенек направляюсь в «Стоповер-инн», — обратился я к мистеру студенту, когда мы с ним вышли из управления. — И вы решили подстраховать меня полицией.
— Совершенно верно, — кивнул он как-то механически.
— Представляете себе, что вам угрожало, если бы сержант появился раньше положенного и сгреб бы приз себе?
Он снова кивнул, точно так же. Я даже всмотрелся в его лицо повнимательнее: уж не робот ли он?
— И вы, конечно, представляете себе, на что потратит такую кучу денег простак вроде меня?
— Совершенно верно, — опять механически кивнул он, но сопроводил кивок жестом неожиданной человечности: сунул руку в карман и протянул мне плоскую пинтовую фляжку.
После того как я к ней основательно приложился, он прикончил содержимое и сказал нормальным человеческим голосом:
— Как раз хватит, чтобы дойти до уютного местечка, где можно спокойно пообщаться.
Я снова глянул на него. На этот раз он мне понравился.
— Совершенно верно, — согласился я.
Double Check
Thomas Walsh
Двойная проверка
Томас Уолш
Переводчик Никита Вуль
Дивайн был юрким человеком небольшого роста, щуплым, с тонкими чертами лица. Его волосы и щеточки усов над верхней губой отливали жгучей чернотой. От уголков проницательных глаз тянулись лучики морщинок. Когда он заговорил, в его взгляде одновременно чувствовались беспокойство и наигранная легкость.
— Вы должны понимать, что я не могу относиться к этому серьезно, — сказал он.
Флаэрти кивнул. Ему был знаком такой тип людей — надменных богачей, имеющих в обществе большой вес. Поди пойми, что скрывается за их поведением.
Банкир же, не повышая голоса, заговорил быстрее:
— Первое письмо я получил две недели назад. С того времени они стали приходить с перерывом в два-три дня. Конечно, я не придавал им никакого значения — люди моей профессии постоянно получают подобные письма. В основном это пустые угрозы, но вчера мне позвонили прямо сюда, в мою контору, вот тогда-то я и решил обратиться в полицию. За помощью профессионалов, так сказать, — он выдавил слабую улыбку, еле разжав губы.
Флаэрти кивнул.
— Правильно поступили, — сказал он. — У вас остались эти письма?
Дивайн слегка повернулся в кресле и нажал на одну из белых кнопочек рядом с собой.
— Зачем они мне? Если, конечно, их не сохранил Барретт, мой секретарь. Но я и представить не мог…
Высокий мужчина с серыми глазами, в сером костюме, с каштановыми волосами с проседью бесшумно проскользнул в кабинет. Он слегка кивнул Флаэрти, глядя как будто мимо него.
— Нет, — ответил он, когда Дивайн повторил свой вопрос. — Прошу меня простить, но я отправил их прямиком в мусорную корзину — самое подходящее место для таких писулек. Мне и в голову не пришло, что они могут понадобиться.
Лицо Флаэрти приобрело кислое выражение. «Сноб», — подумал он.
— Вам было бы лучше их сохранить. Иногда из таких бумажек можно много чего узнать. Мой вам совет на будущее — больше их не выбрасывайте. — Он повернулся к Дивайну: — А что это был за телефонный звонок?
— Позвонили около полудня. Когда я снял трубку, мне показалось, что на том конце провода разговаривали два человека. Но я не мог разобрать их слов, потому что они говорили не в саму трубку. Ах да, кажется, я услышал что-то вроде «Джинджер» или «Джиггер». Я решил, что это имя одного из них. Когда я произнес: «Алло», — один из них сказал: «Мы не шутим. Деньги должны быть в четверг, в полдень, и никаких звонков в полицию. Если вы готовы заплатить, размещайте объявление в „Морнинг Геральд“. Оно должно быть адресовано человеку по имени Чарли. Мы вам сообщим, что делать дальше». А потом повесили трубку.
— Это все? — поинтересовался Флаэрти. Когда банкир утвердительно кивнул, он встал и взял шляпу. — Ничего не предпринимайте, пока я с вами не свяжусь. Я позвоню позже сегодня вечером. Может быть, чтобы выйти на них, нам действительно придется дать объявление в утренней газете. Сейчас вам не о чем волноваться.
Дивайн нервно улыбнулся и быстро облизнул губы.
— Я, конечно, не боюсь и не намерен отдавать им свои деньги. Им не запугать меня, как мелкого лавочника. Я вверяю дело вам, мистер, э-э-э, Флаэрти.
Флаэрти услышал это «э-э-э», когда уже направлялся к выходу, и оно его насторожило. Он закрыл за собой дверь и, пройдя через внешние офисы «Первого коммерческого банка», вышел на улицу.
Стоял теплый сентябрьский вечер, улицы были исчерчены четкими тенями. Он украдкой огляделся по сторонам. Ну и дельце ему досталось. Но тут уж ничего не попишешь.
Отдав свой отчет в управление и уже спускаясь по лестнице, Флаэрти столкнулся с Майком Мартином, который как раз шел наверх. Майк, несмотря на появившееся брюшко, производил мощное впечатление. Он был крепко сбит, к тому же являлся обладателем грубого, хриплого голоса и пудовых кулаков. Рядом с молодым, поджарым Флаэрти Майк выглядел как жирный мопс, оказавшийся подле гончей.
Флаэрти схватил Майка под руку и увлек его в нишу рядом с лифтом.
— Слушай, Майк, ты появился очень кстати. Тебя назначили мне в напарники по делу о вымогательстве. Приказ шефа.
— А шеф не дурак, — отозвался Майк. — Сразу видно, ему хочется, чтоб за работу взялся человек с мозгами.
— Именно, — кивнул Флаэрти. — Ну а ты хотя бы опыту немножко наберешься. Заявление подал Конрад Дивайн, директор «Коммерческого банка».
Майк извлек сигарету из пачки, которую протянул ему Флаэрти, затянулся и медленно выпустил струйку дыма.
— Дивайн, говоришь? С ним они маху дали. Говорят, «Коммерческий» со дня на день лопнет.
— Думаешь, у других банков дела обстоят лучше? — проворчал Флаэрти. — Одним словом, вчера ему позвонили. Он говорит, что расслышал имя, нечто вроде «Джиггер».
Майк с задумчивым видом сплюнул в угол:
— Джиггер? Может, Джиггер Бернс? Он уже давно ведет себя тише воды, ниже травы. Да и вообще такими делами не занимается.
— Вот и я о том же, — согласился Флаэрти. — На Джиггера непохоже. Хотя сейчас такие времена — пойдешь на всякое.
— Давай-ка подумаем, — протянул Майк. — Джиггер у нас бомбит сейфы, работает со взрывчаткой, — широко раскрыв глаза, он уставился на Флаэрти невидящим взглядом. — Вечером в понедельник повстречался я с ним в баре «У Джо». Время было семь сорок шесть. Синий пиджак, белые брюки, желтые перчатки… — Майк в восхищении замолчал. — Желтые перчатки! Ты только подумай! Моя мне такие подарила на прошлое Рождество, но черт меня подери, если я смогу их когда-нибудь надеть. Пришлось соврать, что они потерялись… Так вот, он разговаривал с Джонни Греком.
— Погоди, — перебил Флаэрти. — Ты никогда не говорил о его дружке. Что у тебя на Джонни Грека?
— Крепкий орешек, — снова сплюнул Майк. — Тридцать пять лет, рост пять футов восемь дюймов, вес сто шестьдесят фунтов, глаза И волосы темного цвета, на правой брови — шрам. Два раза привлекался за разбой, один раз за убийство, но в убийстве его признали невиновным — за отсутствием свидетелей.
— А вот он вполне подходит, — кивнул Флаэрти. — Дэвис его на прошлой неделе взял, но пришлось отпустить по решению суда. Джонни крутит шашни с одной полячкой в «Эспланаде». Можем сегодня вечерком наведаться туда к нему в гости.
Майк кинул взгляд на часы:
— Сейчас, считай, девять. У моей сегодня гости, так что мне надо домой.
— Давай беги, — с горечью в голосе произнес Флаэрти. — Вот она, семейная жизнь, — фартучки да слюнявчики. Бьюсь об заклад, небесно-голубое кухонное полотенце, расстеленное на твоем пузе, будет смотреться просто обворожительно. Вы так чисто моете посуду, мистер Мартин! И как же у вас это получается?
— Попомни мое слово, Флаэрти, — нахмурился Майк. — Когда-нибудь я порву тебя, как тряпку.
Длинная вертикальная вывеска отбрасывала на тротуар пятно грязновато-желтого цвета. Быстро вспыхивали и гасли буквы «Эспланада. Танцы. 25 центов». Грязные двустворчатые двери вели в залу, откуда на верхний этаж поднимались ступеньки, покрытые истертым ковром. Когда Флаэрти, входящий в залу, остановился придержать дверь Майку Мартину, в уши полицейским ударила громкая музыка, которую перекрывал гомон голосов, перемежавшийся взрывами смеха.
Флаэрти великолепно смотрелся в коричневом костюме и бордовом галстуке. За Флаэрти следовал Майк, одетый в серую пару, правда, с измятым воротничком и криво повязанным галстуком.
— Великолепно выглядишь, старина, — оскалился Флаэрти. — Бьюсь об заклад, стоит нам подняться, как у тебя не будет отбоя от поклонниц. Даже слепой за сто миль догадается, что ты коп.
— Может, оно и так, — согласился Майк. — Окромя дамских угодников шефу нужны и настоящие полицейские. Если бы портной вовремя сшил мне костюмчик…
— Ладно, — перебил его Флаэрти. — Я внутрь, а ты, Майк, стой у двери. Попробуешь спрятаться за плевательницей. Пошли.
Флаэрти быстро взлетел по лестнице, а за ним грузно проследовал Майк. Оказавшись на втором этаже, Флаэрти кинул четвертак девушке в кассе и, пройдя через турникет мимо высокого мужчины в очках с усыпанным прыщами лицом, оказался в небольшом вестибюле.
Встроенные в стены лампы из матового красного стекла струили тусклый свет, заливавший диваны и кресла с деревянными спинками. Несколько дальше, на всю ширину здания, раскинулась танцевальная зала. Флаэрти, не торопясь, обошел ее, пристально всматриваясь в лица посетителей. Снова оказавшись у дверей, он сделал еще круг, затем еще один. Выкурив сигарету и потанцевав с пышной брюнеткой, вышел и приблизился к Майку, который ждал его в кресле возле дверей.
— Пока негусто, — посетовал он. — Ни Джонни, ни Джиггера. Может, объявятся позже, так что нам лучше пока не уходить.
Майк в ответ лишь кивнул. Время тянулось медленно. По лестнице то и дело поднимались новые посетители, которые проходили через турникет в зал, не забыв поприветствовать прыщавого охранника. Флаэрти, начав уже терять терпение, смолил сигарету за сигаретой. Закурив, он сделал несколько быстрых затяжек, после чего затушил окурок в стоявшей у его ног вазе с песком. Когда в ожидании прошел почти час, по лестнице поднялся щупленький человек с землистым цветом лица и, проскользнув мимо полицейских, прошествовал в туалет.
Майк кивнул в его сторону и произнес:
— Это Джоуи Хелтон. Можем попытать с ним счастья.
Флаэрти кивнул, и детективы проследовали за Хелтоном. Когда они вошли в туалет, человечек, который в это время мыл в раковине руки, даже не обернулся. Однако, услышав голос Майка, он буквально подпрыгнул на месте.
— Привет, Джоуи.
Забегали маленькие пристальные крысиные глазки-бусинки. Человечек то и дело переводил взгляд с Майка на Флаэрти.
— У нас есть кое-какие новости для Джонни Грека. Давно его видел?
— Давно, — ответил человечек. — А что за новости?
— Оставил пару грязных носков там, где не нужно, — отозвался Флаэрти. — Вот мы и хотим, чтобы он их постирал. Давай-ка, Джоуи, вспоминай.
— Да пошли вы к черту, — вдруг прорычал человечек и попытался прошмыгнуть за дверь. Флаэрти быстро его перехватил и резко швырнул назад, к раковине:
— Куда ты так торопишься, Джоуи? На нары? Три месяца без понюшки я тебе обеспечу. Оно тебе надо?
Джоуи кинул взгляд на каменное лицо Майка, медленно провел языком по губам и, наконец, произнес:
— Ладно. Короче, я про Грека ничего не знаю. Сюда он часто ходит, крутит шашни с полячкой. Больше я ничего не видел.
— А мне больше и не надо, — ответил Флаэрти. — Ты славный мальчик, Джоуи. Когда выйдешь, подойдешь к полячке и что-нибудь ей скажешь. Но о нас ни слова. Понял?
— Понял, — ответил Джоуи. Он с угрюмым видом подтянул галстук и вышел вон.
Мгновение спустя за ним последовали детективы. Флаэрти снова оказался в бальной зале, держась от Джоуи на расстоянии ярда. Он внимательно проследил, как человечек, пробравшись через толпу, остановился возле высокой блондинки и о чем-то заговорил. Она кивнула, отвернулась, после чего Джоуи снова что-то ей сказал.
Флаэрти вернулся к Майку:
— Позвоню Дивайну, — сказал он, — а ты пока сиди здесь.
— Валяй, — кивнул Майк. — Жду.
Флаэрти, миновав турникет с охранником, зашел в телефонную будку. Полистав справочник, отыскал номер и кинул в прорезь монету. Когда он представился, мужской голос на том конце провода произнес: «Одну секундочку, сэр». Флаэрти попытался вытряхнуть из пачки сигарету. Тут в трубке что-то металлически щелкнуло, и раздался голос банкира:
— Мистер Флаэрти?
Полицейский усмехнулся. Что ж, на этот раз никаких «э-э-э». Дивайн говорил быстро, его голос дрожал:
— Они мне снова звонили… Угрожали убить сегодня вечером. Они пронюхали, что я обратился к вам. Господи… Немедленно сюда приезжайте! Если они…
Флаэрти наконец извлек сигарету из пачки и неторопливо прикурил, чиркнув спичкой о подошву ботинка:
— Сохраняйте спокойствие. Мы кого-нибудь к вам пришлем. Минут через десять, а то и раньше. Они пытаются вас запугать. Не волнуйтесь.
Полицейский повесил трубку. Вот теперь Дивайн по-настоящему напуган, не то что днем, когда еще не успело запахнуть жареным.
Майк по-прежнему ждал Флаэрти.
— Не желаешь прошвырнуться к Дивайну? Захвати кого-нибудь с собой по дороге. У него уже поджилки трясутся, думает, что сегодня его пустят в расход. Я останусь здесь, может, мне удастся что-нибудь выведать у девчонки Грека. Звякни, когда доберешься до Дивайна.
— Ладно, — кивнул Майк и отправился к лестнице.
Флаэрти снова прошел в бальную залу и огляделся. Девушка, с которой говорил Джоуи Хелтон, сидела на одном из стульев, поставленных специально для работниц клуба.
Флаэрти пересек залу и остановился напротив нее.
— Потанцуем? — спросил он.
Она кивнула и подняла на него скучающий взгляд. Как только заиграла музыка, они закружились в плавном танце. Блондинка, обладавшая большим чувственным ртом и темно-синими глазами, была высокой, почти одного роста с Флаэрти. Ее волосы были заколоты в гладкую прическу.
Пара танцевала молча, не говоря друг другу ни слова. Когда музыка подошла к концу, Флаэрти произнес:
— Спасибо. Весьма недурно, солнышко. Как насчет еще одного танца?
Вместо ответа она лишь пожала голыми плечами. Свет притушили, а один молодой человек из ансамбля отложил в сторону инструмент и затянул в маленький микрофон что-то убаюкивающее.
У девушки была ладная гибкая фигура. Она танцевала, слегка повернув голову, устремив взгляд за плечо Флаэрти. Полицейский крепче сжал ее талию.
— А ты ничего, — произнес он. — По крайней мере я так считаю. Слишком хороша, чтобы тратить свое время на всяких проходимцев.
Вначале она не ответила, но спустя мгновение переспросила сквозь зубы, не поворачивая головы:
— Проходимцев?
— Ну да, — отозвался Флаэрти. — Ты знаешь, о ком я. Я про красавчика, с которым ты танцевала вчера вечером.
Она резко повернула голову, обдав полицейского запахом дешевых духов. В глазах, прикрытых подведенными тушью ресницами, мелькнула тень издевки:
— Вчера вечером меня здесь не было, — сказала она низким хрипловатым голосом, выговаривая слова с легким акцентом.
— Ну, значит, позавчера, — рассмеялся Флаэрти. — Я тебя с ним часто видел. Ты с ним встречаешься?
Она пожала плечами, чуть слышно подпевая солисту ансамбля.
— У меня порой бывают свободные вечера, — произнес Флаэрти. — Может быть, поужинаем сегодня?
— Нет, — отозвалась она. — У меня мать болеет.
— Знакомая песня, — протянул Флаэрти. — Мама болеет, а сестра ушла в монастырь. Ладно, солнце, как-нибудь еще свидимся.
Когда музыка смолкла, девушка снова присела на стул. Она явно с кем-то собиралась встретиться. Не исключено, что с Джонни Греком. Флаэрти, решив подождать, глянул на часы. Двадцать минут одиннадцатого — вот-вот должен позвонить Майк. Он вышел в вестибюль и выкурил сигарету. Когда в кабинке зазвенел телефон, полицейский схватил трубку, прежде чем охранник успел повернуться.
— Алло.
— Флаэрти? — Во вкрадчивом голосе Майка звучали нотки волнения. — Дуй сюда, да побыстрее. Кто-то оставил в машине подарочек Дивайну. Буквально пять минут назад банкир с шофером взлетели на воздух.
Флаэрти поймал такси на углу. Все десять минут, которые заняла поездка, он напряженно вглядывался во тьму. Что, черт возьми, происходит? Ни Джонни Грека, ни Джиггера Бернса нельзя было упрекнуть в отсутствии мозгов. Взорвать человека — это не шутки. Но зачем? Они даже не дали Дивайну времени пойти на попятную. Что это? Хотели преподнести урок другим, чтобы в следующий раз жертва шантажа не побежала жаловаться? Очень может быть. Интересно, что же видел Майк?
Машина скользнула в тишину и мрак, которые царили на Магнолия-авеню. Проехав три квартала, полицейский увидел в бледном свете уличного фонаря группу людей. Кругом во всех домах горели окна, в дверях толпились люди, громко перекрикиваясь друг с другом. Выбравшись из машины, Флаэрти расплатился с водителем и попросил его обождать десять минут.
Дом Дивайна отделяла от улицы низкая терраса, а сам он представлял собой большое трехэтажное здание, к которому через окутанный мраком газон вела присыпанная гравием дорожка. Вдоль улицы тянулась густая живая изгородь. Флаэрти продрался сквозь нее, и путь ему загородил полицейский в форме. Флаэрти как раз рылся в карманах в поисках удостоверения, когда к нему подошел Майк.
— За дело, Смит, — буркнул он. — Разгони толпу. Пошли, Флаэрти.
В молчании они направились к вершине холма. Из окон первого этажа лучился свет, заливавший траву и кусты. В разбитых окнах колыхались на ветру изорванные занавески. Скамейка у входа стояла, пьяно скособочившись, один ее край упирался в землю. Сам подъезд, выстроенный в колониальном стиле, видимо, раньше щеголял высокими стройными колоннами и резным портиком. Теперь три колонны покосились, а правую часть крыши сорвало, и она свисала словно тряпка.
Остатки покореженной машины громоздились грудой почерневшего металла в футе от скамейки. Крышу снесло взрывом, а стекло разбитых окон, лежавшее вокруг, сверкало в электрическом свете как серебро.
— Теперь дело за патологоанатомами, — промолвил Майк. — Останки опознаешь разве что под микроскопом.
Флаэрти нагнулся и пристально всмотрелся в обломки. Когда он выпрямился, его лицо приобрело сероватый оттенок.
— Вот те на!
— Ага, — согласился Майк. — Лучше просто не скажешь.
— Ты видел взрыв?
Майк сплюнул и кивнул:
— Видел. Мы как раз подъехали. Я заскочил в участок, взял Смита, тачку, и мы поехали сюда. На улице я никого не видел. Велел Смиту ждать, а сам пошел к дому. Тут я и приметил, как из парадной двери вышел человек в цилиндре и сел в машину.
— Дивайн, — нахмурился Флаэрти. — Я-то думал, у этого идиота хватит мозгов остаться дома.
— Потом я услышал, как завелся мотор, и буквально через секунду рвануло. Я ничего не успел увидеть, меня как пушинку отшвырнуло взрывной волной в кусты. А когда я добрался до машины, все было кончено.
Флаэрти закурил, кинув спичку на газон. На мгновение пламя выхватило из тьмы его худое, суровое лицо.
— Бомбу, видать, законтачили с мотором. Но тогда какого черта машина не взорвалась в гараже? Что делал шофер? Он что, после того как подогнал машину, оставил ее без присмотра?
— Не знаю, — ответил Майк. — Я еще не успел допросить слуг. Они сейчас так напуганы, что ничего толком сказать не могут — одно сплошное блеяние. У Дивайна был дворецкий. Англичанин. Вот с ним тебе, Флаэрти, стоит повидаться. Господи Боже! Задаст он прачечной работу на этой неделе.
— Узнай, что делал шофер, — велел Флаэрти. — Допроси народ в округе, может, кто чего и видел. А я займусь Джонни Греком и Джиггером. Это они подложили взрывчатку.
Вдалеке заслышался рез сирен. Флаэрти отшвырнул в сторону окурок.
— Наверное, это шеф. Дивайн в городе был большой шишкой, так что начальству захочется узнать, как мы прошляпили покушение. Майк, ты оставайся здесь, принимай поздравления. Пока. Я тебе потом звякну в управление.
— Ах ты… — Майк выругался, — Шеф и для тебя прибережет пару комплиментов. Я уж об этом позабочусь.
Такси, в котором ехал Флаэрти, вильнуло на углу, чтобы не врезаться в летящую навстречу полицейскую машину. Затем водитель выправил руль, и они понеслись по Магнолия-авеню. Доехали быстро — когда такси затормозило у «Эспланады», на часах Флаэрти было десять минут двенадцатого.
Народу в клубе прибавилось. Теперь люди вели себя веселее и куда как более шумно.
Флаэрти протолкался через толпу, прошел через вестибюль и снова оказался в танцевальном зале. Блондинки нигде не было.
Он вернулся к турникету и спросил прыщавого охранника:
— А куда подевалась высокая блондинка? Полячка…
Мужчина пожал плечами:
— Ушла минут десять назад.
Флаэрти чертыхнулся.
— Где она живет?
— Вы меня с кем-то путаете, — ответил прыщавый. Маленькие глазки за стеклами очков настороженно смотрели на полицейского. — Слушайте, какая вам разница? Тут полно блондинок.
Флаэрти рванул охранника на себя и, впившись в него взглядом, повторил:
— Где она живет?
Прыщавый облизнул губы. Он явно колебался. Выдвинув вперед челюсть, он произнес:
— Слушайте, чего вам надо? Проблем? Я же сказал…
— Я слышал, что ты сказал. А проблемы как раз у тебя. Только не рассказывай, что у тебя нет списков. Ты не хуже меня знаешь закон о таких заведениях.
Прыщавый попытался выдержать взгляд Флаэрти, но у него ничего не получилось.
— Ясное дело, у меня есть списки, — угрюмо произнес он. — Подождите здесь.
Он подошел к окошку кассы, перебросился парой фраз с девушкой и минуту спустя вернулся, сжимая в кулаке клочок бумаги.
— Анна Брински, Аллингтон-плейс, 213,— произнес он, украдкой глянув на Флаэрти. — А что случилось? Если…
Флаэрти и не подумал дослушать охранника. Прыгая через три ступеньки, он спустился на первый этаж, выбежал за дверь и повернул налево. Промчавшись четыре квартала, он оказался на Аллингтон-плейс — узкой, плохо освещенной улице, по сторонам которой параллельно друг другу тянулись два ряда дешевых многоквартирных домов из песчаника. Детектив отыскал двести тринадцатый дом, отсчитав шесть зданий от угла. Таблички с номерами домов, истершимися от непогоды и времени, было невозможно разглядеть в темноте.
Оказавшись в вестибюле, Флаэрти зажег спичку и поднес ее к списку жильцов. Имя Анны Брински оказалось в самом конце. Выяснилось, что она проживала в квартире сорок три. Дверь открылась от одного касания, пропустив полицейского в длинный коридор, залитый бледным светом.
Флаэрти, не издавая ни звука, двинулся на цыпочках вперед. В одной из квартир хрипло стонало радио. Когда он проходил мимо, оно зашлось в кашле статических разрядов. До полицейского доносился храп и обрывки разговоров. В воздухе стоял тягучий запах жареной рыбы.
На лестничном пролете тускло светила лампа, освещавшая двери квартир. На каждом этаже имелось шесть дверей, а третья квартира была угловой. Когда Флаэрти добрался до четвертого этажа, он замер и прислушался, однако не услышал ничего, кроме недовольного голоса пьяной женщины, которая на что-то сетовала этажом ниже.
Пол был покрыт линолеумом. Звуки шагов гулко отдавались в коридоре. Детектив остановился у двери с номером 43.
Звонка не было, поэтому он два раза отрывисто постучал.
На минуту воцарилась тишина. Из-за двери спросили:
— Кто там?
— Анна? Я от Джонни, — хриплым голосом отозвался Флаэрти. — Сегодня встретиться не получится. Ему сели на хвост.
Девушка что-то коротко с горечью сказала. Флаэрти осклабился. Когда дверь немного приоткрылась, полицейский налег на нее всем весом и, поднажав, ввалился внутрь.
В квартире ярко горел свет. В углу комнаты стояла неприбранная кровать, напротив нее — туалетный столик со сваленными в беспорядке вещами, а у окна — высокий торшер с разорванным абажуром. В воздухе висел тяжкий табачный дух. Кровать и пол покрывала раскиданная одежда, а на маленьком столике в центре комнаты громоздился открытый чемодан.
— Куда-то собралась? — поинтересовался Флаэрти, прислонившись к двери. — Что же ты, Анна, меня не предупредила?
Вьющиеся волосы ниспадали локонами на плечи девушки, одетой в грязный халат. Она мягко улыбнулась, однако выражение ее глаз осталось прежним — отсутствующим, чуть скучающим.
— Ну ты и дешевка, — бросила она. — Сам-то как думаешь?
— Довольно шуток, Анна, — сказал Флаэрти. — Я задал тебе вопрос.
Он запер дверь, пересек комнату и заглянул в крошечную кухоньку и ванную. Нигде никого не было.
Ухмыльнувшись, он повернулся к девушке:
— Значит, Джоуи Хелтон нас все-таки сдал. Придется его наказать.
Она села на кровать и взяла из массивной бронзовой пепельницы недокуренную сигарету.
— Чего тебе надо? — спросила она.
— Да ничего особенного, — ответил Флаэрти. — Просто скажи, где ты должна встретиться с Джонни Греком.
Она пожала плечами. Бретелька ночной рубашки соскользнула вниз, и девушка ленивым движением вернула ее на место.
— Я не знаю его… не знаю этого Джонни.
— Ты, сестренка, напрасно теряешь время, — прищурился Флаэрти. — Где вы собирались с ним встретиться?
Вместо того чтобы ответить, она уставилась на кончик дымящейся сигареты. Флаэрти, отвернувшись, подошел к чемодану и принялся в нем копаться. Он брал платья одно за другим и, ощупав их, кидал на пол.
Глаза девушки, на которые падал свет лампы, потемнели. Она резко выплюнула какое-то слово, но Флаэрти его не понял.
Он поднял взгляд, задержав его на мгновение на девушке.
— Можешь не переводить то, что ты сказала, — молвил он. — Не могу похвастаться рыцарским обращением с дамами.
Опустошив чемодан, он подошел к кровати и потянулся к записной книжке, которую Анна пыталась спрятать за спиной. Стоило ему наклониться, как девушка неожиданно бросилась на него словно тигрица. Он двинул локтем ей в подбородок, услышал, как клацнули зубы, и тут же скривился от боли — Анна ударила его ногой в живот. Полицейский схватил девушку за руку, стиснул ее, резко вывернул и продолжал выкручивать, пока Анна не обмякла, застонав от боли. Детектив грубо швырнул девицу на кровать и взял сумочку.
— Хочешь еще, или довольно?
Она лежала на кровати и смотрела на него, сверкая глазами. Где-то через минуту Флаэрти опустил взгляд на сумочку. Сверху лежали два розовых конверта с билетами. Детектив вынул их и пробежал глазами по строчкам:
— Лос-Анджелес! — присвистнул он. — Далековато. А второй, надо полагать, для Джонни, — Флаэрти сунул билеты в карман.
— Одевайся, малышка, нам предстоит поездка в центр города. Я знаю пару ребят, которые великолепно умеют выбивать ответы на свои вопросы.
Девушка села в кровати и с угрюмым видом принялась растирать запястья. Детектив извлек из кучи одежды платье, швырнул ей и стал шарить в карманах в поисках сигарет. Он как раз вынимал пачку, когда в дверь резко постучали. Анна, которая в тот момент одевалась, замерла и приоткрыла было рот, но Флаэрти его тут же зажал, одним прыжком оказавшись возле нее.
— Тихо, — мягко сказал он. — Тихо. Ради твоего же блага.
В два шага Флаэрти оказался у двери и спрятался за нею. Анна неподвижно стояла у кровати.
В комнату вошел человек в сером. Когда он увидел девушку, его голова дернулась, и он быстро, на одном дыхании проговорил:
— Анна, все готово. Я…
Должно быть, он услышал дыхание Флаэрти. Он резко повернул голову, но из-за надвинутой на глаза шляпы полицейский разглядел только губы и острый подбородок.
— Бросай оружие, — приказал детектив, выскочив из укрытия.
Глаза гостя на мгновение метнулись в сторону Анны, и он прорычал:
— Ах ты, су…
Как только мужчина схватился за пистолет, Флаэрти сразу же выстрелил. Гость осел на пол словно шарик, из которого вдруг выпустили весь воздух. Эхо короткого резкого хлопка пошло гулять по коридору, отражаясь от стен, и наконец затихло. Флаэрти услышал, как где-то вдалеке по-прежнему ругается пьяная женщина. Детектив склонился над телом.
— Ты убил его, — тихо произнесла Анна.
Она стояла возле бронзовой пепельницы. Вверх лениво поднимался дымок сигареты, зажатой между пальцами. Флаэрти ничего не ответил. Он взялся за плечи гостя и перевернул его, на мгновение оказавшись к Анне спиной. Стоя на одном колене и уже поднимая пистолет, он увидел, как тускло сверкнул свет, отразившись от бронзовой пепельницы, которая, описав дугу, врезалась ему в голову.
Из глаз детектива брызнули искры. Выронив пистолет, он упал ничком на труп и отключился.
В сознание его медленно вернула пульсировавшая за ухом боль. Когда Флаэрти открыл глаза, лучи яркого света тысячью ножей впились ему в голову. Оттолкнув в сторону труп, он встал на колени, потом поднялся и, пошатываясь, огляделся. Комната по-прежнему была ярко освещена, однако теперь стояла мертвая тишина. Анна, естественно, сбежала.
Детектив отправился на кухню и, склонившись над раковиной, подставил голову под струю холодной воды. Ссадины не было, но в месте, на которое пришелся удар, вздулась шишка, на ощупь размером с апельсин. Через минуту, почувствовав себя немного лучше, Флаэрти вытер лицо, вернулся в комнату и глянул на часы. Четверть первого. Он провалялся без сознания недолго, не больше получаса.
Взявшись за труп, детектив перевернул его на спину и обнаружил, что смотрит на бледное худощавое лицо Барретта, секретаря погибшего банкира. Входное пулевое отверстие располагалось над носом. Флаэрти сел на пол и стиснул кулаки. Барретт!
Через некоторое время в голове стала вырисовываться картина. Барретт и Анна с самого начала были в сговоре. А когда же на сцену вышли Джонни Грек с Джиггером? Может быть, Анна все это время только использовала Барретта, а смыться решила с Джонни и Джиггером, потому что ставки у них были выше?
Черт, как же болит голова. Флаэрти выругался. Ну и каша заварилась. Если бы мозговым центром операции был Барретт, он бы никогда не пошел на убийство, не получив предварительно денег. Он бы ни за что не стал рисковать — не такого он склада человек. Но почему же тогда Дивайна предпочли взорвать и отказаться от денег? Пока концы с концами не сходились. Похоже, он что-то упустил, о чем-то еще не знал, о чем-то не догадался…
Детектив расстегнул на теле секретаря плащ и пошарил в карманах. Кошелек из темной кожи, потертый, пара банкнот, письмо, карточки, клочок бумаги, на котором в спешке кто-то написал «1934».
Больше ничего не было.
Флаэрти сунул бумажку в карман, подобрал пистолет и поднялся. Он тихо прикрыл дверь, оставив за собой непогашенный свет и мертвого Барретта, устремившего взгляд остекленевших глаз в потолок. Когда детектив стал спускаться по лестнице, он обратил внимание на то, что в доме довольно тихо. Интересно, кто-нибудь слышал выстрел? А если даже и слышал, опасаться было нечего — люди, жившие в подобном месте, предпочитали не совать нос в чужие дела.
Выбравшись на улицу, детектив свернул налево и направился к проспекту, радуясь прохладному ночному ветру, обдувавшему ему лоб. Он почти добрался до угла, когда показалась машина. Она ехала плавно и явно замедляла ход. Вдруг Флаэрти заметил, как на заднем сиденье тускло сверкнула сталь, — это и спасло ему жизнь.
У стены в темноте громоздились мусорные баки. Детектив бросился на землю и перекатился за баки, слыша, как пули загрохотали о металлические стенки. Быстро повернувшись, он выстрелил два раза. Огни фонарей отразились на черном глянце машины, отчего она сделалась похожей на доисторическое чудовище. Оно еще четыре раза полыхнуло оранжевым пламенем, после чего свернуло за угол и, рыча мотором, скрылось из виду.
Стали распахиваться окна. Мужской голос что-то хрипло закричал. Флаэрти выбрался из укрытия и тщательно отряхнул брюки. Становится жарковато. Они явно вернулись за ним. Если бы он задержался в квартире на пять минут дольше, сейчас бы там уже лежало два трупа, а не один. Но зачем? Почему им было так важно непременно от него избавиться?
Конечно же, это работа Анны. Кроме нее, никто не знал, где он находится. Она обо всем рассказала Джонни, и он вернулся, чтобы доделать незаконченную работу. Впрочем, так получилось, что игра еще не окончена. Так или иначе, преступники всерьез опасались, что он сорвет их планы. Они полагали, будто в его распоряжении оказался ключ к разгадке. Вот только понять бы, что это за ключ?
Флаэрти чувствовал беспокойство. Неужели его держат за простофилю, которого можно в два счета обвести вокруг пальца? Чего же ему так и не удается разглядеть?
Чуть дальше на проспекте располагалась круглосуточная аптека. Зайдя туда, детектив позвонил в управление, и через минуту его соединили с Майком Мартином.
— Встретимся на углу Холланд и Линч. Давай быстрее. Дело идет к развязке, — проговорил в трубку Флаэрти.
Вновь оказавшись на улице, он занял выжидательный пост у неосвещенного входа в ювелирный магазин. Перед ним раскинулась погруженная во мрак и молчание Линч-стрит, на которой возвышались здания офисов и брокерских фирм. Тьму рассеивали только уличные фонари, отбрасывавшие на мостовую лужицы желтого света. В полквартале отсюда виднелась черная громада банка Дивайна. Флаэрти закурил и, нахмурившись, посмотрел на сигарету. Сколько всего произошло за десять часов. Вот теперь…
По пустынной улице волной прокатилось эхо чудовищного взрыва, приглушенного стенами здания. За стеклянными дверьми «Коммерческого банка» на мгновение вспыхнуло и погасло золотистое пламя.
Флаэрти бросился бежать, на ходу извлекая пистолет. На расстоянии одного квартала от него визгливо заверещал полицейский свисток, а гораздо ближе пронзительно заскрипели тормоза. Обернувшись, детектив увидел, как Майк Мартин выпрыгнул из такси и бросился к нему через тротуар.
— Ты на главный вход, — бросил Флаэрти. — Внутрь — ни шагу. У них не было времени разбежаться.
Флаэрти промчался вдоль здания и окаймлявшего его газона. Сзади зиял дверной проем, а сама дверь была распахнута. Над входом горела красная лампа. В свете, который она отбрасывала, детектив увидел, что во дворе, обнесенном высокой каменной стеной, никого нет. Преступники должны были выбраться через центральный вход. Хотя, на самом деле, теперь они лишились и такой возможности. Злоумышленники оказались в ловушке.
Полицейский вошел в здание, стараясь держаться в тени. Густые клубы дыма поднимались из центра длинной залы, медленно рассеиваясь у потолка. Между столами счетоводов в задней части залы и расчетными кассами спереди, разделенными стеклянными перегородками, находился широкий альков, забранный железными створками. Створки были распахнуты, а возле них, распростершись на полу, лежал человек.
Флаэрти замер, притаившись в сумерках и вслушиваясь. Ни звука. Странно, преступники должны были понимать, что взрыв всех переполошит, они не могли не знать…
Поколебавшись мгновение, Флаэрти выставил вперед пистолет и шагнул к освещенному алькову и лежавшему возле него трупу. Огромная стальная дверь сейфа была открыта, а в середине искорежена и смята взрывом, словно бумага. Кинув на нее взгляд, Флаэрти склонился над охранником и перевернул его на спину. Он увидел пожилое, покрытое морщинами лицо, которое теперь уже ничего не выражало. Сторож был убит выстрелом в затылок. Флаэрти выпрямился и тихо пошел к черному ходу.
Майк караулил, притаившись в тени. Увидев Флаэрти, он опустил руку, в которой сжимал револьвер.
— Прибыла подмога. Они караулят главный вход. Что-нибудь нашел?
Флаэрти ответил не сразу:
— Охранник готов. Его убили не меньше часа назад. Сейф выгребли подчистую.
— Черт, — выругался Майк. — Как же они успели? У них же совсем не было времени.
— Верно, Майк, — согласился Флаэрти. — Времени у них не было. Это и есть самое смешное. — Немного помолчав, он продолжил: — Мы с самого начала кое-что упустили. Даже сейчас какая-то важная деталь остается за гранью нашего понимания. Концы с концами не сходятся. Если они хотели ограбить банк, зачем они убили Дивайна? Он им ничуть не мешал.
— И чего тут непонятного? — пожал плечами Майк. — Дело ясное, как Божий день. Они наехали на Дивайна, пролетели с деньгами, ну и, чтобы не уходить с пустыми руками, забрались в банк и взяли сейф. Джиггер и посложнее брал. Для него такой сейф проще картонной коробки.
— С одной стороны, все так, — покачал головой Флаэрти. — Но почему они сначала обчистили сейф и только потом его взорвали? Ответ один — мы оба знаем, что после взрыва у них не оставалось времени. На это они могли пойти только по одной причине. Чтобы все решили… — Он замолчал, тихо ахнул и присвистнул.
Майк дернулся от нетерпения:
— Ну! Говори! Чего тянешь?
— Слушай, хочу тебя спросить, — произнес Флаэрти. — Какой рост у Джиггера Бернса?
— Небольшой. Пять футов и пять дюймов.
— Головоломка начинает складываться, — проворчал Флаэрти. Он достал из верхнего кармана клочок бумаги и сунул его Майку. Мгновение спустя тот вернул бумажку Флаэрти.
— «1934»? Мне это ни о чем не говорит.
Флаэрти быстро пересказал события прошедшего вечера. Когда он закончил, Майк фыркнул:
— Значит, секретарь? Черт меня подери!
— У нас не так уж много времени. Как ты думаешь, что означает этот номер?
— Может быть, номер дома… — Майк сдвинул шляпу на затылок.
— Ага, точно, — кивнул Флаэрти. — Вот только названия улицы мы не знаем. А может, это номер почтового ящика, да ключа у нас нет. А может, это просто год. Следующий.
Чувствуя неловкость, Майк переступил с ноги на ногу:
— Сбрось обороты, — произнес он. — Когда-нибудь я порву тебя как тряпку.
— Я нашел это в кармане у Барретта, — пояснил Флаэрти. — Зачем он таскал с собой эту бумажку? Наверно, потому, что в ней содержится важная информация, то, чего он ни в коем случае не должен забыть. Будем исходить из этой предпосылки. Значит, скорее всего, сегодня вечером он должен с кем-то встретиться в тысяча девятьсот тридцать четвертом. У них не так много времени. Это не может быть номером дома, он бы его наверняка знал и не стал бы записывать на бумаге. Кроме того, снять целый дом посреди ночи нельзя, а вдобавок ко всему они должны были подготовить путь к быстрому отступлению. Значит, им требовалось помещение, которое они могли снять когда угодно и съехать оттуда в любой момент. Что у нас остается? Гостиничный номер?
— Я как раз это и собирался сказать, — отозвался Майк. — Тогда «19» — означает номер этажа, а у нас в городе только две гостиницы такой высоты: «Шерман» и «Баррисфорд».
Флаэрти сунул бумажку в карман:
— Сейчас в любой момент может подъехать следственная группа. Дождись, пока она не появится. Потом пусти их внутрь, пусть все осмотрят, все равно ничего не найдут, а сам дуй в «Шерман»: он ближе и народу там больше. Спросишь в регистратуре, поднялся ли я наверх. Если меня там нет, значит, я в «Баррисфорде».
Оставив Майка в одиночестве, Флаэрти быстро прошел к центральному входу, где перемолвился парой фраз с дежурившим там полицейским, после чего, прошагав пять кварталов, вошел в фойе гостиницы «Шерман». Из ресторана в задней части здания доносились развеселые звуки танцевальной музыки, однако в самом фойе практически никого не было.
Служащий с великолепно ухоженными руками, стоявший за стойкой регистратуры, был хрупкого телосложения. На бледном лице застыло высокомерное выражение. Когда Флаэрти показал удостоверение, у служащего дернулись губы:
— Простите, я, право, надеюсь… — заахал он.
Флаэрти сунул руку в карман, пытаясь отыскать бумажку:
— У вас в гостинице девятнадцать этажей. Так?
Судя по внешнему виду служащего, у него только что гора свалилась с плеч.
— Нет, — ответил он. — Только восемнадцать. Конечно же…
Флаэрти так и замер с рукой в кармане. Бросив искать бумажку, он закусил губу. Служащий выжидающе на него посмотрел.
— Сколько этажей в «Баррисфорде»? — бросил полицейский.
— Я полагаю, шестнадцать. Вы уж поверьте, у нас самый большой отель в городе. Целых восемьсот номеров…
Флаэрти снова вытащил бумажку и впился в нее взглядом. Ошибки не было: «1934». Если это не номер комнаты, то что? Телефон? Номер ячейки? Но как…
Служащий с обеспокоенным видом прочистил горло:
— Быть может, вы сочтете это забавным, — начал он. — Понимаете, нам следует проявлять осторожность. Вы просто не представляете, сколько у нас клиентов с предрассудками и суевериями. У нас нет тринадцатого этажа — мы его пропустили. Тринадцатый этаж у нас считается четырнадцатым, ну и так далее. На самом деле в здании только восемнадцать этажей, но по бумагам — девятнадцать. А теперь…
Флаэрти, собравшийся было уходить, резко обернулся:
— Кто у вас в 1934-м? Живее! Мне нужен ключ.
При звуке его голоса клерк даже подпрыгнул.
Вскоре он показался из подсобки с ключом, обеспокоенно поглядывая на Флаэрти.
— Сегодня в этот номер заселился джентльмен. Он зарегистрировался под фамилией Уокер. Что-то случилось? Я не могу вам дать ключ без…
Флаэрти перегнулся через стойку и выхватил ключ из рук:
— Кто у вас тут штатный детектив? Гилмор? Как только его найдете, немедленно посылайте наверх. И предупредите, чтоб был поосторожней. Никакой увеселительной прогулки не предвидится. Будет пальба.
Полицейский двинулся через фойе, оставив за собой тихо охающего служащего.
На верхнем этаже Флаэрти вышел из лифта и оказался в длинном пустынном коридоре, устланном красным ковром и залитом ярким электрическим светом. Он оглядел номера комнат и двинулся вперед, придерживаясь левой стороны. Номер 1934 оказался почти в самом конце.
Полицейский замер, прислушиваясь. Ни звука. Флаэрти вставил ключ в замочную скважину и принялся медленно, дюйм за дюймом, его проворачивать. Дверь чуть-чуть приоткрылась, образовав тоненькую щелку, за которой клубилась тьма. Согнувшись в три погибели, Флаэрти беззвучно проник внутрь. Все это отняло у него лишь мгновение.
В номере царил мрак, который едва рассеивали силуэты двух окон в дальнем конце комнаты. Справа, расплываясь белым в темноте, стояла кровать. Ничего.
На секунду удивленный и обеспокоенный детектив замер, после чего повернулся к стене, собираясь нащупать выключатель. В темноте, слева от себя Флаэрти заметил какое-то движение, в то же мгновение почувствовав порыв воздуха. Что-то твердое и острое со всей силы врезалось в запястье, выбив у него из рук пистолет, который со стуком ударился об пол.
Детектив упал навзничь, пытаясь нащупать оружие, как вдруг в комнате вспыхнул свет. Женская ножка пинком отшвырнула пистолет в сторону, а мягкий вкрадчивый голос произнес:
— Не дергайся, Флаэрти.
Флаэрти медленно поднялся на колени, плотно сжав губы от боли в запястье. В номере кроме него находилось три человека. Анна — слева и чуть сзади Флаэрти, Джонни Грек — у дверей, а также привязанный к креслу щуплый человечек с кляпом во рту.
Лицо Джонни с ощетинившейся бородкой расплылось в кривой улыбке.
— Очень умно, Флаэрти. А мы тебя ждали. Обидно, правда? В следующий раз не ломись очертя голову через фойе, а лучше осмотрись по сторонам. Там полно телефонов.
— Мне надо было догадаться о слежке, — признал полицейский. — Хотя, Джонни, это тебе не поможет. Ты крепко влип. Округа кишмя кишит полицейскими.
— Как же, — осклабился Джонни. — Не катит, коп, ты вошел в фойе один. Потом твои дружки, конечно, подвалят, но толку от них тебе не будет никакого. Мы уже здесь почти закончили, — он перевел взгляд на Анну. — Малышка, встань у него за спиной. А ты, красавчик, — преступник снова обращался к Флаэрти, — садись на стул.
Детектив медленно подошел к стулу и сел, не сводя глаз с лица Джонни. Никаких шансов. Джонни следил внимательно. У него были безжалостные черные глаза. Глаза убийцы.
— Я принесу полотенца, — сказала Анна. — Они вполне сойдут, чтобы связать ему руки, — с этими словами она направилась в ванную комнату. Человечек с кляпом во рту замычал, явно желая что-то сказать. Флаэрти кинул на него взгляд и увидел большую голову со взлохмаченными русыми волосами, глаза светлого цвета и гладко выбритую верхнюю губу.
— Чего тебе надо? — прорычал Джонни. Человечек продолжал мычать. Джонни протянул руку и вынул кляп. — Давай говори, но только быстро.
Прежде чем заговорить, человечек несколько раз хрипло вздохнул, посмотрел на Флаэрти, быстро отвел глаза и затараторил умоляющим голосом:
— Теперь у вас есть деньги, так отпустите меня. Расстанемся внизу. Если он узнает, кто я такой…
— Я знаю, что вы Конрад Дивайн, — молвил Флаэрти. Он тянул время. Где же черти носят Гилмора и Майка Мартина? Если только ему удастся задержать здесь преступников хотя бы минут на пять… — Вы сбрили усы и покрасили волосы — всего-то делов. Впрочем, чтобы обвести вокруг пальца тех, кто поверил в вашу гибель, вполне сойдет. Да и кто бы не поверил?
Человечек зарычал от ярости.
— Вот видишь? — спросил он, повернувшись к Джонни.
— Ну конечно, — кивнул Флаэрти. — Ваш банк со дня на день должен был лопнуть, а у вас за душой ни гроша, чтобы его спасти. Поэтому вы решили сграбастать то, что осталось, и придумали эту маленькую аферу с Барреттом. Барретт ходил в клуб на танцы, где и познакомился с Анной, а она, в свою очередь, вывела вас на Джиггера Бернса. Вы решили сделать вид, что берете Джиггера в долю, вам были нужны его бомбы. Вам казалось, что вы все продумали до мельчайших подробностей и вам ничто не угрожает. Когда я позвонил вам сегодня вечером, вы сделали вид, что до смерти напуганы, и попросили меня приехать. Вы навесили Джиггеру Бернсу лапши на уши — не представляю, что вам удалось наговорить. Увидев подъезжающий полицейский патруль, вы нацепили ему на голову цилиндр и отправили в свою машину. Надо полагать, вы решили, что я обознаюсь, ведь вы с ним примерно одного роста и комплекции, а лица с такого расстояния я разглядеть не мог. Я бы своими глазами увидел, как вы взлетели на воздух, — лучшего алиби и не придумаешь. Полицейские не настолько глупы, чтобы подозревать мертвеца. Когда я был у вас в кабинете, вы в разговоре упомянули Джиггера — его бы я и стал искать. Все должно было выйти шито-крыто: вы бы спокойно поселились в другом городе, ведь денег у вас должно хватить до конца жизни; полиция искала бы преступника, которого разнесло взрывом в клочья, а я бы остался с носом.
— Не так уж и плохо, Флаэрти, — вмешался Джонни. — Я обожаю оставлять полицию с носом. Ладно, Дивайн, отпустим тебя, но только не делай глупостей. Развяжи его, Анна.
Глаза Дивайна на мгновение сверкнули и тут же снова погасли. Это не ускользнуло от внимания Флаэрти, но полицейский ничего не сказал. Мгновение спустя появилась Анна с полотенцами и, встав на колени за спиной Флаэрти, принялась связывать ему руки.
Детектив продолжал говорить, а Дивайн, потянувшись, тем временем направился к кровати. Джонни не спускал с банкира глаз.
— Я заподозрил вас, когда оказался в банке, — бубнил Флаэрти. — Сейф взорвали уже после того как его обчистили. Зачем? Чтобы навести подозрение на Джиггера. Однако совершенно ясно, что грабитель открыл дверь ключами, убил охранника, а потом отпер сейф, введя шифр, и только затем пустил в ход адскую машину. Вот тут-то я и подумал о вас, Дивайн. У вас имелись ключи, и вы знали шифр. Ходили слухи, что ваш банк на грани краха, а труп в машине было невозможно опознать. Никаких писем вам не приходило, у вас хватило ума не писать их самостоятельно…
— Заткнись, — рявкнул Джонни. — Анна, ты его крепко связала?
— И вот тут-то вас обвели вокруг пальца, — рассмеялся Флаэрти. — Когда вы все обстряпали так, как хотели, и явились сюда отсидеться пару дней, девица и Джонни обманули вас как ребенка и отобрали леденец. Черт…
Банкир кинул на детектива ледяной взгляд. Губы Грека застыли в кривой улыбке.
— А ты очень умен.
Анна рывком затянула полотенце. Когда она начала завязывать узел, Флаэрти изогнул руки и рванул их вверх, швырнув девушку на пол. Джонни шагнул вперед, оставив Дивайна без внимания. Глаза преступника полыхали от ярости.
— Еще раз такое выкинешь, я тебя кончу!
Флаэрти увидел искаженное лицо банкира — рука Дивайна скользнула в карман плаща. Джонни наверняка обыскал его, неужели он забыл про верхнюю одежду, лежавшую на кровати? Вот дурак набитый…
Флаэрти перенес вес на носки, готовый в любой момент броситься в атаку.
— Вот так, — протянул Джонни. — Будь хорошим мальчиком. Ты должен…
Вдруг Анна закричала, увидев, как карман банкира неожиданно вздулся.
— Джонни! У него…
Раскрыв рот, Джонни повернулся. Выстрел прогремел, прежде чем он успел произнести хотя бы слово. Глухо и хрипло застонав, преступник свалился на пол.
Воспользовавшись мгновением, Флаэрти рванулся и упал ничком за кроватью. Джонни, стонавший с другой стороны, тянул скрюченные пальцы к пистолету, который лежал в футе от него. Флаэрти заерзал, пытаясь проползти вперед, вытянул руку, но в тот момент, когда он уже схватился за рукоять пистолета, щелкнул выключатель, и комната погрузилась во тьму.
Из коридора донесся топот ног и приглушенные крики. Что-то с силой врезалось в дверь. Флаэрти услышал рев Майка Мартина. Дивайн выстрелил два раза. Пули выбили из пола щепу, брызнувшую в лицо Флаэрти. Он не стал стрелять в ответ — вместо этого попятился назад, не отводя взгляда от окон. В темноте дико продолжала кричать Анна. В коридоре завозились, заскреблись, рванули дверь, и тут на фоне окна темным пятном проступил знакомый щуплый силуэт. Флаэрти ясно его видел. Полицейский выстрелил всего лишь один раз. Дверь с треском распахнулась, и тусклый свет, проникавший из коридора, тут же сменился сиянием вспыхнувшей в номере люстры. У выключателя стоял Майк, а в дверях штатный детектив Гилмор с обрюзгшим бледным лицом.
— Какого черта? — произнес он.
— Все в порядке, — успокоил его Флаэрти, поднимаясь. — Праздник кончился.
В центре комнаты стояла на коленях Анна, склонившись над Джонни и всхлипывая. Насколько можно было судить, Дивайн ранил Грека несерьезно. Джонни сел и, шипя ругательства, стал сдирать с себя пропитанный кровью пиджак, поглядывая на пистолет, который наставил на него Гилмор. Ветер из открытого окна раздувал занавески, и они скользили по перегнувшемуся через подоконник Дивайну. Он не двигался. Флаэрти подошел и рывком втащил тело банкира в номер, а затем, наклонившись, вынул из его рук кожаную сумку. Под двумя рубашками, до самого дна, лежали хрустящие пачки долларов.
Флаэрти тяжело вздохнул и с грустью погладил их длинными пальцами.
— Какой трофей! Но я должен помнить о долге.
Из-за плеча Флаэрти выглядывало раскрасневшееся пухлое лицо Майка Мартина.
— Что это была за стрельба, Флаэрти? А это еще кто такой?
— А ты разве не понял? — поинтересовался Флаэрти. — Санта-Клаус. Кто же еще?
— Богом клянусь, — пообещал Майк, — когда-нибудь я порву тебя как тряпку!
The Price of a Dime
Norbert Davis
Десять центов
Норберт Дэвис
переводчик Никита Вуль
Шейли сидел за столом у себя в кабинете, надвинув шляпу на лоб так, что тень от нее скрывала прищуренные глаза и тонкий прямой нос. В руке он сжимал перочинный нож, которым с раздражением ковырял ящик стола. Неожиданно за стеной раздался пронзительный крик. Шейли замер и хмуро посмотрел на дверь. С грохотом упал опрокинутый стул. Последовал еще один крик, громче, чем в первый раз. Шейли швырнул ножик на стол и поднялся.
— Когда-нибудь она меня окончательно сведет с ума, — пробормотал он под нос и быстрым шагом направился к двери.
Рывком распахнув ее, он выглянул наружу и увидел, что Сэди, его секретарша, сцепилась с какой-то полной блондинкой. Сэди держала ее за плечи и изо всех сил старалась вытолкать прочь, в коридор. Искаженное маской отчаяния лицо блондинки припухло от слез. Кричала именно блондинка. Сэди упорно, наклонив голову с черными прилизанными волосами, продолжала выпихивать блондинку, но ей было не справиться: уж слишком разные у нее с соперницей были весовые категории.
— Ну… — прорычал Шейли. Судя по голосу, он был готов вот-вот взорваться от ярости.
Женщины повернулись к нему. Первой заговорила Сэди.
— Вы сами сказали сегодня к вам утром никого не пускать, а она уперлась, пусти ее — и все тут, а я ей говорю, мол, не принимаете вы, а она не уходит, я ее стала гнать, а она орать начала, — на одном дыхании выпалила Сэди.
— Мне надо было к вам пробиться, — тихо всхлипнула блондинка. — Мистер Шейли, мне непременно надо было к вам попасть. Я из-за Бенни. Нам очень надо поговорить.
— Ну ладно, ладно, — сдался Шейли. — Хорошо! Заходите.
— Но вы же сказали… — начала было Сэди.
— Может, вы будете столь любезны и соизволите вернуться к работе? — с деланой вежливостью поинтересовался Шейли.
— Хорошо, мистер Шейли, — смиренно ответила Сэди.
Шейли кинул взгляд на блондинку и резко кивнул головой:
— Заходите.
Прикрыв дверь кабинета, он ткнул пальцем на стул:
— Садитесь.
Обойдя стол, он опустился в кресло и, сняв с головы шляпу, бросил ее на пол рядом. После этого детектив вперил в женщину хмурый взгляд:
— С чем пожаловали?
Блондинка промокнула припухшие глаза мятым, мокрым от слез платочком.
— Простите, мистер Шейли, что я кричала тут и устроила такую сцену, но мне и вправду надо было срочно вас видеть. Мне так Бенни велел, а он попал в беду, поэтому я просто обязана была с вами встретиться.
— Кто такой Бенни?
— Мой брат, — с удивлением посмотрела на мужчину блондинка.
— Бот как? Ну, теперь все стало на свои места, — произнес Шейли. — А фамилия у вашего брата есть?
— Ах да, конечно. Петерсен. Его зовут Бенни Петерсен, — казалось, блондинка вот-вот снова расплачется. — Он сказал, что вы его знаете. Сказал, что вы ему поможете. Он служит посыльным при «Гроувер-отеле».
— Угу, — понимающе протянул Шейли. — Значит, говорите, Бенни Петерсен? Маленький мошенник… — Он кашлянул, — Да, точно. Я его помню. Что он на этот раз вытворил?
— Он ни в чем не виноват, мистер Шейли, — всхлипнула блондинка.
— Ну конечно же, — кивнул детектив. — Разумеется. Он никогда ни в чем не виноват. Так что же он натворил?
— Мистер Шейли, он всего-навсего потерял монетку в десять центов. А теперь мистер Ван Бильбо хочет, чтоб его арестовали.
Шейли резко сел, с прямою спиной.
— Вы сказали, Ван Бильбо? Тот самый? Кинорежиссер?
— Да, — кивнула женщина.
— И вы утверждаете, что Ван Бильбо требует ареста Бенни из-за того, что мальчик потерял десять центов?
— Да.
Шейли нахмурился и, хмыкнув, произнес:
— Значит, так. Давайте начистоту. Расскажите по порядку с самого начала, как все случилось. Вернее, передайте, что вам рассказал Бенни.
— Ну… Бенни велели отнести на седьмой этаж имбирного эля. Там была вечеринка. Ему дали на чай десять центов. Потом Бенни пошел по коридору в сторону лифта, а монетка была у него в руке, и он ее подбрасывал, знаете, совсем как Джордж Рафт в фильмах. Вот. Он уронил монетку, наклонился, чтобы ее поднять, а в этот момент из номера вышел Ван Бильбо и увидел Бенни. Теперь он хочет, чтобы Бенни арестовали.
— Вот как, — тихо промолвил Шейли, откинувшись на спинку стула. — А может, дело было несколько иначе? Бенни уронил монету рядом с замочной скважиной, решил в нее глянуть, тут-то Ван Бильбо его и схватил.
— Нет-нет, что вы, — замотала она головой. — Бенни никогда бы не стал подглядывать в замочную скважину. Ни за что на свете, мистер Шейли. Бенни хороший мальчик. Наши родители рано умерли, я сама его растила. Вы уж поверьте, я его знаю.
Шейли внимательно на нее посмотрел. Она и впрямь искренне верила в то, что говорила. Она действительно считала Бенни хорошим, честным мальчиком.
— Ладно, — наконец мягко произнес Шейли и улыбнулся собеседнице. — Забудьте, что я вам сказал. Ну конечно, Бенни никогда не стал бы подглядывать в замочную скважину. Так что же он просил мне передать?
— Он просил вас отправиться к мистеру Ван Бильбо и все уладить. Скажите мистеру Ван Бильбо, что Бенни ему не враг, что они могут встретиться и все обговорить. Бенни сказал, вы поймете.
— Да, — с глубокомысленным видом произнес Шейли и кивнул: — Я все понял. А где сейчас Бенни?
— Он спрятался, чтобы его не отыскала полиция, и велел ни за что и никому на свете не говорить, где он.
— Как же я ему помогу, если даже не знаю, где он скрывается? — улыбнулся Шейли.
— Ну… — Ее голос дрогнул. — Мистер Шейли, ведь вы же его друг? Вы же ему поможете, правда? Умоляю, мистер Шейли, последний раз. Он мне обещал никогда больше не попадать в передряги, — она вперила в детектива полный волнения взгляд.
— Ладно. Я помогу ему, — произнес Шейли.
Блондинка облегченно вздохнула:
— Он прячется в пансионе. Точного адреса я не знаю, но вы его без труда найдете. Такой большой белый дом с изгородью, аккурат позади театра «Империал» в Голливуде. Мой брат заселился туда под именем Бенни Смит.
— Ладно, отыщу, — бросил Шейли. — А с вами мне как связаться?
— Я работаю в магазине «Зике Тамале». Это на улице Кауэнга, к северу от бульвара Сансет.
— Это я знаю, — кивнул Шейли и, поднявшись из-за стола, открыл дверь. — Ни о чем больше не волнуйтесь. Я все устрою.
Она принялась копаться в старой, потертой сумочке:
— Мистер Шейли, я сегодня утром сняла в банке деньги. Я вам могу заплатить. Прямо сейчас.
— Оставьте, — бросил Шейли, чувствуя неловкость. — Я вышлю вам счет. А Бенни из этих денег ничего не давайте. Я о нем позабочусь.
Застыв на пороге, он смотрел ей вслед. Когда посетительница вышла в коридор и дверь за ней закрылась, Сэди кинула через плечико на Шейли обиженный взгляд.
— Я слышала, что вы ей сказали, — заявила она, тряхнув головкой. — А еще сегодня утром вы мне обещали никогда в жизни больше не брать заказов без предоплаты.
— Да, ну! — фыркнул Шейли и, хлопнув дверью кабинета, вернулся за стол. Снова взяв в руки перочинный нож, он задумчиво на него уставился.
— Я ему устрою, — кисло произнес он. — Я этому маленькому мерзавцу башку сверну. Решился пойти на шантаж, а меня заделать марионеткой?
Он снова принялся тыкать перочинным ножиком в ящик стола. Вдруг рука с ножом замерла. Несколько секунд Шейли сидел неподвижно. Глаза его расширились.
— Господи Боже… — медленно произнес он. Посидев в кресле еще немного, громко крикнул: — Сэди!
Дверь открылась, в кабинет заглянула секретарша:
— Чего?
— Слушай, неделю назад в каком-то отеле произошло убийство. Погибла женщина. Ты не помнишь названия гостиницы?
— «Гроувер-отель», — ответила Сэди.
Шейли откинулся на спинку кресла и растянул губы в улыбке. В уголках рта залегли морщинки.
— Вот как… — тихо, но торжествующе промолвил детектив.
— Я обо всем прочла в газетах, — продолжила Сэди. — Женщина, которую звали Бигси, связалась с гангстерами в Кливленде. Полиция решила, что она бежала сюда к нам, чтобы скрыться, а эти самые гангстеры ее все-таки отыскали. Журналисты писали, что личность убийцы осталась неизвестной. А потом мистер Ван Бильбо, кинорежиссер, прочитал о смерти Бигси, ему стало ее жаль, и он оплатил похороны. Мне кажется, это очень мило с его стороны. А по-вашему, мистер Шейли? Заплатить за похороны совершенно чужого человека. Он ведь ее не знал. Вообще.
— Да-а, — протянул детектив. — Это действительно очень мило со стороны мистера Ван Бильбо. А теперь ступай. Мне надо подумать.
Сэди хлопнула дверыо. Шейли, подняв с пола шляпу, водрузил ее на голову и плотно надвинул на глаза. Развалившись в кресле, скрестил на груди руки. Минут через десять он снял телефонную трубку и набрал номер. Раздался бодрый женский голос:
— Вы позвонили в «Гроувер-отель» — самую большую и лучшую гостиницу к западу от Миссисипи.
— Макфэйн у себя? — спросил Шейли.
— Да, сэр. Одну секундочку, сэр. Сейчас я вас соединю с мистером Макфэйном.
Шейли в ожидании забарабанил пальцами по столу.
— Здравствуйте, — вежливо произнесли из трубки.
— Макфэйн? Это Бен Шейли.
— Привет, Бен. Как поживают частные детективы?
— Неплохо. Слушай, Макфэйн, у вас посыльный по имени Бенни Петерсен не работает?
— Работал. Маленький подлец ушел на прошлой неделе, никому и слова не сказав. Просто взял и не явился на работу. А что с ним случилось? Во что-то вляпался?
— Нет, я так спрашиваю. Слушай, получается, он уволился сразу после убийства?
— Дай-ка подумать… — Макфэйн ненадолго замолчал. — Погоди, ты что, решил взяться его расследовать?
— Нет-нет, — быстро ответил Шейли. — Просто любопытно, и все.
— Слушай, Бен, — с беспокойством проговорил Макфэйн. — Брось это дело. Мы потратили тысячи долларов, чтобы пригасить шумиху в газетах. Никакой от нее пользы для гостиницы нет, только вред.
— Ты все неправильно понял, — вежливо произнес Шейли. — Убийство меня совершенно не интересует. Я просто так спрашивал. Ладно, Макфэйн. Спасибо. Пока.
— Погоди, Бен, послушай, я мог бы…
Шейли повесил трубку и быстрым шагом вышел из кабинета.
— Если кто позвонит и представиться Макфэйном, — велел он Сэди, — скажешь, что я уехал в Европу. Позвоню через час.
— Из Европы? — невинно поинтересовалась Сэди.
Шейли ушел, хлопнув за собой дверью.
Высокий забор когда-то покрасили в светло-желтый цвет, но с тех пор прошло немало лет, краска успела потрескаться и местами облупиться, обнажив коричневое дерево.
Шейли припарковал видавший виды двухместный «крайслер» за углом и пошел вдоль ограды. У больших железных ворот неподвижно кружком стояли индейцы, в молчании и со скрещенными на груди руками. Все красовались в ярких, кричащего цвета рубашках, а у двоих, постарше, головы были перехвачены кожаными лентами, расшитыми бисером.
Индейцы не обратили на Шейли никакого внимания, никто даже не одарил его взглядом. Детектив подошел к железным воротам и глянул за толстые ржавые прутья.
За воротами на усыпанной гравием дороге стоял желтый «Роллс-ройс» с поднятым капотом. Двое мужчин прислушивались к звукам работавшего двигателя.
— Если, по-твоему, это стучит поршень, — произнес один из них, — тебе можно доверить разве что тачку с мусором.
— Эй, Мэнди, — позвал Шейли.
Один из мужчин выпрямился и обернулся. Оказалось, что он малоросл, но весьма коренаст. На коротышке были бриджи для гольфа, клетчатый свитер, длинные носки и клетчатая кепка. Красное, круглое лицо густо покрывали веснушки. Крепыш жевал сигару, тоненькая струйка слюны сползала из уголка рта по подбородку. Коротышка уставился на Шейли, будто бы совершенно его не узнавая.
— Впусти меня, Мэнди, — попросил Шейли.
Мэнди подошел к воротам и оглядел его из-за прутьев.
— Пропуска у тебя явно нет?
— Да будет тебе, Мэнди. Впусти меня. Мне надо с тобой поговорить.
Мэнди фыркнул и с недовольным видом открыл ворота.
Как только Шейли проскользнул внутрь, Мэнди с грохотом и лязгом захлопнул за ним створку.
— Давай, говори, — потребовал он. — Только толка особого не жди. Ничего я у тебя покупать не стану.
Шейли с многозначительным видом посмотрел на второго мужчину, одетого в фиолетовую форму с серебряной оторочкой. Он выглядел именно так, как и должен был выглядеть водитель кинорежиссера. Мужчина был худым, высоким, смуглолицым, с черными усами и в лихо заломленном военном кепи. Он перевел взгляд с Мэнди на Шейли и пожал плечами.
— Простите, — сказал он, рывком опустил капот, сел за руль «роллс-ройса» и сдал задним ходом по дорожке.
— А он модник, — заметил Шейли, кивнув на шофера в машине.
— Он меня доводит, — с кислым видом посетовал Мэнди. — Прежний, Манн, мне нравился куда как больше.
— А что у вас ирокезы у ворот толкутся?
— Массовка. Ждут, когда позовут. Но мы сегодня на улице снимать не будем. Сегодня сцена в салуне. Сто раз им уже повторил, а все без толку. Только знай бубнят себе под нос, и ни с места.
— А хорошо у Ван Бильбо идут дела с тех пор, как он ушел на вольные хлеба?
— Неплохо, — пожал плечами Мэнди. — Думаю, в этот раз мы снимем стоящую вещь. Про золотоискателей.
Они помолчали, внимательно разглядывая друг друга.
— Кто такая Бигси? — неожиданно спросил Шейли.
Мэнди с отсутствующим видом промычал нечто маловразумительное.
Шейли не стал повторять вопрос. Присев на корточки, он принялся чертить пальцем на песке.
Через некоторое время Мэнди с горечью произнес:
— Так я и знал, что ты до этого докопаешься. Вечно тебе удается все разнюхать.
Они снова помолчали. Шейли продолжал рисовать на песке.
— Некогда ее звали Роза Ли, — с угрюмым видом продолжил Мэнди. — Она снималась у Ван Бильбо в сериалах году эдак в девятом-десятом.
Шейли тяжело вздохнул.
— Вот как, — тихо сказал он. — Спасибо, Мэнди.
— Даже не думай копать под Ван Бильбо, — с яростью произнес Мэнди. — Черт тебя побери, Шейли, не смей этого делать, а не то я тебя прибью своими руками.
— Пока, Мэнди, — осклабился детектив и, приоткрыв ворота, выскользнул наружу.
Прижавшись лицом к прутьям, Мэнди прокричал:
— Я тебе серьезно говорю, Шейли. Я не шучу. Не трогай старика. А не то убью! Слышишь?
Шейли зашел в аптеку на бульваре Сансет, откуда позвонил себе в офис.
— Меня никто не спрашивал? — поинтересовался он, когда Сэди взяла трубку.
— Спрашивали. Три раза звонил мужчина, представлялся Макфэйном. Кажется, вы его здорово разозлили. Когда я ему сказала, что вы уехали в Европу, он страшно заругался. А еще звонила женщина, та самая, которая заходила к вам сегодня утром и ни гроша не заплатила.
— И чего она хотела?
— Она хотела вас поблагодарить. За то, что вы устроили Бенни на работу в Фениксе.
— За что?! — рявкнул Шейли.
— За то, что вы устроили Бенни на работу в Фениксе.
— Передай как можно точнее, что она сказала, — потребовал Шейли.
— Она звонила совсем недавно. Сказала, что хочет вас поблагодарить. Сказала, что ей звонил человек, с которым вы поговорили, и обещал взять Бенни на работу в гостиницу в Фениксе. Она сказала этому человеку, где Бенни…
Шелли окоченел, уставившись на телефонный аппарат.
— Вы меня слышите? Алло, — обеспокоенно спросила Сэди.
Шейли медленно повесил трубку и озадаченно нахмурился.
— Господи Боже! — сдавленно прошептал он. Рывком распахнув дверь телефонной будки, бросился вон из аптеки.
Шейли ударил по тормозам «крайслера» так резко, что взвизгнули шины. Выбравшись на тротуар, он спешным шагом направился вдоль высокой зеленой изгороди к осевшим воротам. Миновав шероховатую кирпичную стену, взбежал по лестнице к высокому крытому входу в старинном стиле.
У входа в старом кресле-качалке, положив ноги на перила, сидел толстяк в розовой рубахе.
— Где проживает Бенни Смит? — быстро спросил Шейли.
— Кто?
— Бенни Смит.
— Как, говорите, его фамилия? — с невинным видом поинтересовался толстяк.
Не говоря больше ни слова, Шейли подцепил носком ботинка ноги толстяка и резко рванул их вверх. Пузан, издав испуганный вопль, опрокинулся на спину вместе с креслом-качалкой. Перекатившись на живот, он встал на четвереньки и, глупо моргая, уставился на склоненного над ним Шейли.
— Где живет Бенни Смит? — повторил вопрос детектив.
— Вверх по лестнице, — быстро проговорил толстяк. — По коридору до упора. Последняя дверь налево, — он вытер нос тыльной стороной ладони. — Слушай, парень, зачем так грубо-то? Я бы тебе и так все сказал. Ну подурачился немного. К чему без нужды задираться?
Шейли его не слушал. Бросившись ко входу, он распахнул дверь и вбежал в полутемный, сырой зал. В воздухе чувствовалась влага, пол был скрыт потертым зеленым паласом. Шейли кинулся вверх по лестнице, застеленной ковром. Последние несколько ступеней он преодолел на цыпочках. Сунув руку за отворот плаща, взялся за рукоять автоматического пистолета в плечевой кобуре.
Добравшись до последней двери слева, он замер, прислушиваясь. Затем извлек пистолет и тихонько постучал.
Ответа не было.
— Бенни, — позвал Шейли и постучал снова.
Он повернул ручку. Дверь была заперта. Стараясь издавать как можно меньше шума, Шейли извлек связку отмычек, которая хранилась в левом кармане плаща. Замок был старым и разболтанным. Подошла первая же отмычка.
Шейли со всей осторожностью приоткрыл дверь и тут же отшатнулся. При виде картины, представшей перед его глазами, он стиснул зубы и с шипением втянул воздух. Бенни лежал на кровати. Он казался очень маленьким, худеньким и юным. После смерти черты его лица утратили былую остроту, то циничное выражение, которое свойственно людям, считающим, что они знают о жизни абсолютно все… Бенни несколько раз ударили ножом в грудь. На кровати царил беспорядок.
Шейли бесшумно прикрыл за собой дверь.
Свернув с бульвара Сансет, Шейли поехал по улице Кауэнга. Припарковав «крайслер», он медленным шагом направился к обшарпанному зданию, на котором горела неоновая вывеска «Зике Тамале». Обойдя здание, он отыскал служебный вход и постучал в дверь. Изнутри раздался недовольный голос:
— Сколько раз вам, побирушки, повторять, объедки я выношу только после того… — Мужчина открыл дверь и увидел посетителя. Узнав, охнул:
— Здравствуйте, мистер Шейли.
Перед детективом стоял толстенький коротышка в белом поварском колпаке. Лицо блестело от пота. Вытянув шею, Шейли глянул внутрь. Сестра Бенни, стоя за кассой, обменивалась шутками с полицейским и мужчиной, одетым в форму водителя автобуса.
— В чем дело, мистер Шейли? — спросил коротышка.
Шейли кивнул в сторону блондинки.
— У нее только что убили брата.
— Бенни? — ахнул коротышка.
— Да.
— Господи Боже, — вздрогнул коротышка. — А она-то, бедняжка, считала его лучшим человеком на всем белом свете.
— Вам придется ей обо всем рассказать.
— Мне? Ох… Ну уж нет. Нет, сами ей скажите, мистер Шейли.
— Не могу, — покачал головой Шейли.
Коротышка уставился на посетителя.
— Ладно, придется мне, — произнес он. — А она-то всегда думала, что он идет в гору, верила, что из него будет толк, — толстяк провел ладонью по губам и вздохнул. — Бедное дитя.
Шейли, чувствуя, как у него перехватило горло, развернулся и пошел прочь.
Когда Шейли снова подъехал к железным воротам и глянул за решетку, то обнаружил, что со времени его последнего визита мало что изменилось. Мэнди и шофер точно так же пялились на двигатель «роллс-ройса».
— Это все цапфа, — произнес Мэнди, — цапфа, говорят тебе.
— Мэнди, — позвал Шейли.
Мэнди неохотно оторвался от мотора и открыл ворота.
— Ты как болезнь, — с кислым видом сообщил он Шейли. — Вечно приходишь, когда тебя не ждешь. Чего тебе надо на этот раз?
— Я хочу встретиться с Ван Бильбо.
— Он у себя в офисе. Сейчас готовятся отснять пару новых дублей сцены в салуне. А в чем дело?
— Только что я видел тело мальчика. Его убили. Да, он был крысенышем, прохвостом и мошенником, но у него чудесная сестра. Она мне доверилась, а я ее подвел. Я собираюсь побеседовать с Ван Бильбо, а дальше… Дальше сам увидишь. Так что далеко не уходи.
Он двинулся вперед по дороге. Под ногами хрустел гравий.
Шофер поднял на Мэнди взгляд и поинтересовался:
— Он что, чокнутый?
Мэнди искоса посмотрел Шейли вслед и медленно покачал головой.
— Нет. Так он обычно себя ведет, когда звереет. А всякий раз, когда он звереет, кому-то очень приходится об этом пожалеть.
Шейли повернул за угол здания, напоминавшего амбар, и оказался на короткой пыльной улочке с декорациями по обеим сторонам. Вдоль улицы тянулись дощатые тротуары. На нескольких больших шатрах висели таблички со стрелками и надписью «Салун». Оседланные лошади понуро стояли, привязанные к длинной кормушке. Туда-сюда, звякая шпорами, бродили мужчины в огромных сомбреро с грозными шестизарядыми револьверами на поясах, а также джентльмены в черных сюртуках и цилиндрах. Были здесь и дамы в платьях с глубокими вырезами, и девушки в ситцевых юбках, в чепцах или шляпках.
Мужчина на деревянной башне, на которой была закреплена дуговая лампа, с яростью орал на мужчину, стоявшего на земле. Тот отвечал ему тем же. Два плотника о чем-то со злобой спорили у входа в салун. Еще один мужчина, сжимавший в руках длинный список, носился взад-вперед, проверяя костюмы на участниках массовки. На тротуаре трое склонились над разобранной камерой и со скорбным видом изучали ее содержимое.
Пройдя посередине улицы до самого конца, Шейли зашел в маленькое деревянное здание. Там располагался офис. Преодолев пыльный коридор, Шейли остановился у двери с матовым стеклом, по которому от угла в угол бежала трещина. На стук из-за двери раздался голос:
— Войдите.
Шейли переступил порог и оказался в тесной комнатенке, отведенной под кабинет режиссера. Ван Бильбо сидел за столом. Он был низеньким худеньким человечком. Благодаря полному отсутствию волос на голове и огромным очкам в роговой оправе походил на сову. Шейли же он всегда напоминал маленького мальчика, который пытается всем доказать, что уже вырос.
— Здравствуйте, — смущенно произнес режиссер, взглянув поверх очков на детектива.
— Вы меня не узнаете? — спросил Шейли.
— Простите, — Ван Бильбо сконфуженно покачал головой. — Мне приходится встречаться с таким количеством людей… Я не припоминаю.
Шейли прикрыл за собой дверь и опустился на стул.
— Я расскажу вам одну историю. То, что вы услышите, — правда. Жил-был гонщик. Однажды он сильно разбился. Он больше не мог участвовать в соревнованиях, у него сдали нервы. Он приехал в Голливуд, надеясь найти достойное занятие. Не нашел и покатился вниз по наклонной. Как-то раз он стоял у входа на киностудию. Он уже успел заложить все, что мог, осталась лишь одежда, которая тогда была на нем. Он был голоден, он ослаб. Он был в отчаянии. И тут мимо него проходил режиссер. Он дал тому человеку десять долларов и велел пойти поесть. Потом дал бедняге рабочую карточку и позволил сниматься в массовках целый месяц, покуда этот человек снова не встал на ноги. Тем человеком был я, а режиссером — вы. Такие вещи я не забываю.
Ван Бильбо в смущении замахал руками:
— Перестаньте… что вы… ерунда какая… Я не помню…
— Конечно, — кивнул Шейли. — Конечно, не помните. Скольких отчаявшихся вы выручили, сколько помогали тем, кто был в беде. Как, например, Бигси.
— Бигси, — испуганно повторил Ван Бильбо.
— Зная вас, установить это было несложно, — кивнул Шейли. — Когда-то, давным-давно, она работала у вас. Она попала в переделку и обратилась к вам за помощью. Вы помогли. Она держала притон в Кливленде, испортила отношения с какими-то политиканами, и они прикрыли ее заведение. Восприняла она это болезненно. У нее имелись какие-то документы, которые, придай их огласке в суде, могли дорого обойтись ее врагам. Она бежала сюда, желая здесь скрыться, а потом по полной отыграться на ребятах из Кливленда. Но они не сидели сложа руки. Они отправили за ней убийцу, и он заставил ее замолчать навсегда.
Часть из сказанного Шейли знал, об остальном догадался. Однако домыслов и придумок в его словах было немного. Основывался он на том, что было известно, остальное представлялось очевидным.
Ван Бильбо уставился на дверь. Его глаза расширились. Шейли обернулся. За матовым стеклом виднелась фигура человека, который внимательно прислушивался к их разговору. Шейли извлек из кобуры пистолет и, не сводя глаз с силуэта за стеклом, продолжил:
— Все бы со временем улеглось, если бы не гостиничный посыльный по имени Бенни, решивший откусить от пирога. Бигси опасалась погони, поэтому обратилась к вам с просьбой, чтобы вы подержали у себя компрометирующие документы. Бенни видел, как вы выходите из ее номера, и, будучи мерзавцем, решил поживиться за ваш счет. Бигси вызывала у него любопытство, вот он и приглядывал за ее номером. Он видел, как к ней зашел и вышел убийца. Потом, когда Бенни обнаружил Бигси с проломленной головой, он решил, что вытащил счастливый билет, — Шейли замолчал, разглядывая тень за дверыо. Тень не двигалась с места.
— Бенни решил надавить и на вас, и на убийцу. Насчет убийцы он просчитался. Этот человек был не из тех, кто поддается на шантаж и с готовностью расстается с деньгами. Как только до Бенни это дошло, он лег на дно, одновременно пытаясь связаться с вами через меня. А убийца тем временем искал Бенни. Во-первых, Бенни слишком много знал, а во-вторых, убийца желал избавить вас от шантажиста. Вдруг у вас не выдержат нервы, вы испугаетесь и придадите документы огласке?
Теперь человек за стеклом медленно двигался, стараясь подобраться поближе к двери.
Шейли торопливо продолжил:
— Убийца в поисках Бенни стал следить за его сестрой, надеясь, что она выведет на брата. Увидев, как она заходила ко мне, хитростью вызнал у нее адрес Бенни. Да, он убил Бенни, но документов у него по-прежнему нет, а они ему нужны. Он подкупил вашего шофера, чтобы тот уволился, а сам занял его место, чтобы, не привлекая лишних подозрений, быть к вам поближе… Давай же, заходи, крошка!
Стекло в двери неожиданно разлетелось на осколки, и просунулась рука человека в фиолетовой форме. В руке был зажат короткий револьвер. Как только хлопнул выстрел, Шейли вскочил, отшвырнув стул. Громыхнул автоматический пистолет Шейли, после чего из коридора раздался топот удаляющихся ног. Детектив рывком распахнул дверь и увидел, как высокая фигура в фиолетовой форме заворачивает за угол. Пригнув голову, Шейли бросился в погоню.
Вылетев на улицу, он в тот же момент увидел, как убийца скрылся за дверьми, ведущими в салун. Снова раздался хлопок выстрела, на этот раз слегка приглушенный. Привязанные к кормушке лошади храпели, брыкались и пронзительно ржали. Шейли кинулся через улицу, в одной руке сжимая пистолет, а другой прикрывая глаза от яркого слепящего солнца. Добравшись до дверей салуна, он рванул их на себя и оказался внутри.
Помещение представляло собой зал с длинной барной стойкой, площадкой для танцев и сценой для музыкантов в дальнем конце. Шейли резко присел. Пуля, разбив окно, просвистела над его головой и впилась в стену. Детектив бегом пересек зал и прыгнул в разбитое окно. Не успев приземлиться, еще на лету он понял, что допустил ошибку. Шофер на этот раз вместо того, чтобы спасаться бегством, решил притаиться с другой стороны окна и дать преследователю бой. Шейли попытался перевернуться в воздухе. Упав на плечо, он покатился по земле, краем глаза поймав худое смуглое лицо убийцы и нацеленный револьвер.
От угла дома прогремел выстрел. Оскалившись, шофер в фиолетовой форме отскочил в сторону. На углу, сжав в зубах сигару, стоял крепыш Мэнди. В руке он держал большущий револьвер с длинным стволом. Когда убийца повернулся, Мэнди прицелился и выстрелил снова. Револьвер шофера громыхнул два раза в ответ, а потом в дело вступил автоматический пистолет Шейли. Убийца издал короткий захлебывающийся вопль, рванулся вперед, но, сделав несколько шагов, растянулся во весь рост на покрытой пылью земле и больше не двигался.
Шейли медленно встал и вытер грязь с лица. Из окон начали осторожно выглядывать люди. Послышались взволнованные голоса. Подбежал Ван Бильбо, смешной маленький человечек. Роговые очки висели на одной дужке. Кинувшись к Мэнди, он схватил крепыша:
— Ты ранен? Мэнди, ты ранен?
— Да перестань. Что ты надо мной как наседка над цыпленком? Естественно, я не ранен. Этот парень при всем желании не смог бы меня пристрелить.
— Это наркоман, — объявил Шейли людям, окружившим тело шофера. — Ни с того ни с сего взял и напал на мистера Ван Бильбо. Вы все можете дать показания, что я защищался.
Мэнди, расталкивая толпу, двинулся прочь. Шейли двинулся следом.
— Мэнди! — окрикнул он.
Мэнди оглянулся.
— Дай-ка мне револьвер, — потребовал Шейли и вырвал оружие из рук крепыша.
Это был неавтоматический шестизарядный револьвер. Шейли откинул барабан, крутанул его и вытащил один из патронов. В патроне не было пули.
— Так я и думал, — кивнул Шейли. — Холостые. Ты взял один из револьверов для массовки. Идиот, черт бы тебя побрал, ты был как на ладони, подставляя себя под пули этой макаки, — ради того, чтобы отвлечь его от меня. Вот это мужество.
— Да ладно, — Мэнди явно чувствовал неловкость. — Я об этом даже не думал, вот и все. Просто парень устроился на место Манна, да и вообще он мне не нравился.
Шейли кинул взгляд на вооруженного двумя револьверами мужчину в летах, который выбирался из-под дощатого тротуара.
— Вот это, я понимаю, человек предусмотрительный…
— А, эти, — Мэнди презрительно сплюнул. — Эти герои экрана рисковать не любят. Риск пагубно сказывается на их игре.
The Third Murderer
Carroll John Daly
Третий убийца
Кэррол Джон Дэйли
переводчик Юрий Балаян
Глава 1
«Я убью тебя»
Мне его физиономия сразу не понравилась. К чему это скрывать? Я и не скрывал. Это лицо можно было бы назвать привлекательным, если б не застывшая на нем самодовольная, наглая гримаса. Изгиб губ естественный — но не в данный момент, когда верхняя губа дергается, как стрелка индикатора уровня, показывающая, сколько внутри горючего. И горючее это может выплеснуться через край. Лучше в этот момент находиться подальше, чтобы пиджак не забрызгало.
— Не нравится, значит, моя морда?
Бледно-голубые глаза сузились, лоб избороздили морщины, уходящие в шапку черных волос. Губы змеились усмешкой. Может быть, его угрожающую мину нельзя назвать естественным выражением лица, но и в дешевом притворстве этого типа не обвинишь. Полагаю, он начал лицедействовать так давно, что эта привычка стала основной чертой его характера. Что ж, практика — критерий истины.
Я перевел взгляд на часы над стойкой. Прошло уже почти полчаса, как я должен был встретиться с Рудольфом Майером, уголовным адвокатом и чемпионом краснобаев города Нью-Йорка. «Уголовный адвокат» — здесь можно, смело выделить «уголовный». Очень к нему подходит это определение. Он всегда на полквартала впереди прокуратуры, да и коллег своих обводит вокруг пальца, когда они пытаются притянуть его к ответу за нарушения профессиональной этики. За всякие там лжесвидетельства, давление на присяжных, вымогательство и иные мелочи, без которых никакой порядочный адвокат не обходится.
Мне Майер порой оказывался весьма кстати. Особенно после того, как иной лихой пистолейро воображал, что нажмет на спусковой крючок раньше меня. Впоследствии друзья и близкие фатально пострадавшего выясняли, что это не так, и Майер помогал мне преодолеть хляби и трясины Судебного Священного Писания. Но пока вместо уголовно-ханжеского лика чемпиона-трепача передо мной маячила физиономия победителя конкурса «Кто состроит самую похабную гримасу».
Итак, клуб-кабак «Золотая собака», разочарованная долгим отсутствием Майера моя персона и перед нею сопляк, который упустил шанс вырасти в полноценного рэкетира и теперь пробавлялся ролью шута горохового. Ретировавшись от надоедливого сопляка, я услышал за собой его шаги в направлении моей спины. Он тащился за мной, не обращая внимания на жестикуляцию бармена, предостерегающего юного наглеца от опрометчивых действий. Бармена я фиксировал краем глаза, отнюдь не возражая против того, что он таким образом вмешивается в мою личную жизнь.
— Кра-асавчик. Морда моя ему не нравится… На себя посмотри!.. Рэйс Вильямс, лихой детектив! Вшивая ищейка — вот ты кто… Много кому моя морда не по нутру. Много кто дрожит, о ней вспомнив. Обратись к лику горгоны и умри! — Сопляк покачнулся и облизал губы.
— Достаточно безобразная морда, — охотно подтвердил я. — Ты бы с этим ликом в управление полиции наведался, авось они все там окаменеют от ужаса.
— А? Ну… Ну ты… — Нет, он к шуткам не приучен. Очень серьезно себя воспринимает. — Был я в управлении, был, не раз… И ни одна полицейская морда меня пальцем не тронула… Мы, Горгоны…
— …воруем с молоком бидоны, — живо завершил я его горделивую фразу. — Молочишко из-под дверей таскаем, так?
Вытаскивая с задворков памяти эту информацию, почерпнутую из зарегистрированных краем уха сплетен, я позаботился, чтобы ее услышали и окружающие. А что я еще мог сделать? Уж очень он оказался прилипчивым, этот Эдди Горгон, неоднократно привлекавшийся по подозрению в убийстве, но всегда ускользавший из судейской мельницы неперемолотым.
— Молоч… — Он аж задохнулся, услышав раздавшийся вокруг смех. — Ах ты, с-сука блохастая, сутенер, поганая бабья содержанка…
Я прервал поток его красноречия, схватив за лацкан пиджака и чувствительно встряхнув.
— Если не желаешь заработать массаж физиономии, — поскольку окружающие все более внимательно присматривались к нашей парочке, я выдавил чарующую улыбку, — придержи язычок. Твои сведения из неверных источников. Или ты приписываешь мне факты своей биографии. Я никогда не жил за счет женщин.
Что ж, я дал ему шанс. Только он этим шансом пренебрег.
— Массаж! Он не жил!.. Х-ха! Конечно, не жил! Не жил с теми, у которых деньжатами не обзаведешься. Да вся авеню знает эту Фл… — Я едва заметно встряхнул его. — Убери свою грязную лапу! — Он вывернулся, как бы ненароком расстегнув пиджак и продемонстрировав висящую под мышкой кобуру. — Массаж Эдди Горгону! Брату Джо Горгона! Да ты кишки выблюешь, в штаны наложишь… Он не жил за счет мелкой сучки Флэйм, Флоренс Драммонд!
Тут я ему и врезал. Уж потерял я голову или нет… Конечно, полностью осмысленным это действие назвать нельзя. Ведь легко было бы спровоцировать его на угрозу оружием. Вытащил бы он пушку — и все в порядке, не придерешься. Но жизнь берет в зачет твои реальные поступки, а не то, как ты
Не знаю, вырубился ли он «раньше, чем коснулся пола», как пишут в дешевых романах, лучше б, конечно, сразу, как я ему влепил. Он не подох, конечно. Рухнул на пол, как груда кирпичей из тачки каменщика-подмастерья, вошел в пол своей чугунной башкой. В общем, вытянулся он спокойно на полу и отдыхал, слушал, что птички чирикают. Одна птичка ему точно чирикнула, когда он открыл свои пьяные глаза. Ваш покорный слуга, Рэйс Вильямс.
— Все в порядке, Эдди, — промурлыкал я ему в ухо, когда он очухался. — Ты в предпоследний раз в своей дурной жизни помянул имя Флэйм. Следующий раз будет последним.
— Я убью тебя… За это я убью тебя, — бормотал он, но за пушкой не полез.
Народ забеспокоился. К нам поспешил управляющий в сопровождении двух вышибал. Ничего опасного, но на всякий случай я отступил спиной к стене и встретил руководство заведения улыбкой.
Управляющий оценил лежащего. Ситуация для него, конечно, не из самых приятных. Эдди Горгон и сам птичка темная, а над ним ведь крылья его могучих братьев… Но, с другой стороны, я тоже не из домашних бройлеров, хоть и без всяких братьев.
Полагаю, управляющий склонился бы в мою пользу. Хотя бы потому, что я стою на ногах, от меня можно ожидать больше гадостей, нежели от валяющегося на полу Эдди Горгона. Но ему и не пришлось ломать голову. На сцене появилось новое действующее лицо. В дверном проеме возникла гигантская фигура человека, лицом схожего с Эдди Горгоном. Этот человек, однако, лучше контролировал свое лицо, чем Эдди. Да, я узнал в вошедшем Джо Горгона, Большого Джо, одного из криминальных боссов Нью-Йорка, главу гангстерской клики с разветвленными экономическими и политическими интересами, владеющего оружием лучше, чем ложкой и вилкой.
Для меня славные вехи биографии и боевая репутация Джо Горгона в тот момент не имели никакого значения. Я стоял спиной к стене. Если он быстрее меня, то как раз выдался случай это проверить. Ставка — жизнь, и я готов к игре. Я сложил руки на груди и внимательно следил за вошедшим.
Он, разумеется, меня заметил, но виду не подал. И прямо на меня не смотрел. Подошел к брату, опустился возле него на колени. Лицо жесткое, даже жестокое, без всякого выражения. Маленькие нервные глаза. О состоянии братца он мог особо не беспокоиться, тот уже уселся на полу и замер, встретившись глазами со старшим Горгоном.
Тут мое созерцательное настроение кто-то спугнул, опустив цепкие пальцы на мое предплечье.
— Идем, идем. Нечего тебе вмешиваться, это тебя не касается, — услышал я мягкий говорок. — Дешевые ковбойские забавы… Фу!
Я пожал плечами и последовал за Рудольфом Майером. Мы вышли в гардеробную, прошли через нее и попали в главный зал. Хорошо, что Майер не видел интермедии у стойки бара. И конечно же, я не стал его просвещать. Он страсть как не любил проявления эмоций, считая, что они сокращают жизнь и не способствуют гармонии духа.
Глава 2
В «Золотой собаке»
— Не могут они спокойно жить. — Майер ткнул большим пальцем за спину, в направлении бара. — Опять базар, причем с Джо Горгоном, Да черт с ним. У меня для тебя работа.
— Черт с ним, черт с ним, — поспешно поддакнул я, не желая привлекать его внимание к событиям в баре. До поры до времени, во всяком случае. — Что нового от Флэйм? Еще держится?
— Держится. Час назад держалась, по крайней мере. Но больше не воображает, что честность — лучшая политика. Дело не в деньгах, не в тяготах честного труда. Не в том даже, что копы не преминут накапать будущему боссу о ее рецидивистском прошлом. Ей не хватает чувства опасности, ответственности, контроля над людьми. Представь, что ее живой активный ум занят подсчетом рулонов ткани! Хотя… ее теперешняя квартирка после прежних покоев… Будь я на ее месте, меня бы это сшибло с ног. Вот я, например. Я не был бы таким честным, если бы… Не понимаю, Рэйс, что я сказал смешного?
Я ничего не сказал о «честности» Рудольфа Майера. Он — прожженный мошенник даже на фоне своей адвокатской братии. Но заявлять ему такое в глаза не следует. В конце концов, честный адвокат — бесполезный адвокат. Во всяком случае, для преступного мира. А Майера бесполезным не назовешь. Поэтому я вернулся к разговору о Флэйм.
— А как обстоит дело с ее имущественным положением? С материнской стороны, после смерти отчима, Лу Ропера…
Майер положил локти на стол и сложил ладони домиком:
— Слушай, Рэйс, мы ведь с тобой друзья, так? Я, конечно, проделал некоторую работу. Ты-то сам много ли знаешь о Флэйм? О Флоренс Драммонд? Видишь ли, я только выполнил твою просьбу, нашел ей работу и глубоко не рылся, но самое необходимое узнал. Попытался отколоть ей что-то от филадельфийских капиталов миссис Драммонд. Но миссис Драммонд ей не мать, Рэйс. Она удочерила Флэйм, взяла ее из приюта под Харрисбергом. В те времена условностями пренебрегали, документы толком не оформлены. Кроме того, Лу Ропер как опекун наложил лапу на все, до чего смог дотянуться. Профессия киллера нелегкая, Ропера ухлопали прежде, чем он успел добраться до электрического стула. Денег, короче, кот наплакал. О моем участии она знает только то, что я работал с ее наследством. Знала, во всяком случае.
Он поднял глаза к потолку.
— Что ж, Майер. — Я почесал подбородок и постарался изобразить безразличие в отношении Флэйм. — Она хорошая девочка и оказала мне крупную услугу. Добудь ей другую работу, доходную. Чтобы выглядело естественно. Счета мне выставишь.
— Эх, Рэйс, — он поежился, — плохо ты ее все-таки знаешь. Кажется, ты у нас единственный, кто имел с ней дело и считает ее безвольной тряпкой. Я тебя предупреждал.
— Что? Она знает, что я…
— Похоже… — Он пожал плечами. — На, прочитай.
Записка в незаклеенном конверте. На листке блокнотного формата.
«Рэйс!
Жду тебя сегодня. Это не просьба. Может быть, ты мне слишком многим обязан. Приходи ровно в час. Четыре марша вверх — вторая дверь слева, сзади — квартира 5с.
Я сейчас между девочкой и женщиной, которых ты знал.
«Я сейчас между девочкой и женщиной, которых ты знал».
Эта строчка мне сказала о многом. Вспомнилась первая встреча с Флоренс Драммонд. Тихая, задумчивая девочка, почти ребенок. Должно быть, только что из школы-интерната. И она же — жесткая, жестокая, настороженная, всегда начеку; лицо холодное, как будто высечено из камня. Один из локомотивов преступного мира. А смерть Лу Ропера на Пенсильвания-стэйшн в деле «Черных меток»! Недрогнувшей рукой она лишила жизни человека, чтобы спасти жизнь мне. А ее борьба против извращенного и изощренного Ангела Ада, пожелавшего загрести под себя как можно больше… И ночь, когда она уничтожила собрание улик, способное затопить улицы Нижнего города потоками крови… Ее исчезновение в сутолоке мегаполиса, ее борьба за право жить, не вступая в конфликт с законом и совестью…
Я смотрел на Майера и мучился над вопросом: что она чувствовала, когда выводила эти строки? Любила она меня или ненавидела? А я… Что ж, не зря ее звали Флэйм. Пламя. Мужчины летели к ней, как мотыльки на огонь. И так же погибали. Называйте это суеверием, ежели желаете. Также можно назвать суеверием убеждение, что, заглянув в ствол шестизарядника и нажав на спуск, вызовешь для себя самые ошеломляющие последствия.
— Ты, конечно, сунул нос в конверт? — спросил я внимательно следящего за мной Майера.
— Читал. Оно ж не запечатано. Доверие между адвокатом и клиентом. И вот тебе совет адвоката: не ходи.
— Почему?
— Потому, — произнес он очень медленно и так же медленно раскурил сигару. — Флэйм — женщина весьма неординарная, и это еще мягко сказано. Ты схватишь ее — и обожжешься… до смерти. Или же… — Майер пожал плечами. — Не знаю, не знаю. Эффектная женщина. Иногда радуюсь, что сам не сошел по ней с ума.
Конечно, подумал я. Ты молишься другому богу. Мамоне. Промолчав о своих рассуждениях, я спросил:
— А как она относится ко мне сейчас?
— Полагаю, так, как и написано. Между любовью и ненавистью. А твой визит должен в этот вопрос внести ясность. Нарушить баланс, так сказать. Но у меня есть для тебя кое-что поважнее. То есть это может оказаться важнее. Вот, гляди.
Он вытащил из кармана плотный продолговатый конверт и протянул его мне.
Этот конверт оказался запечатанным. Вскрыв его, я обнаружил внутри пять стодолларовых купюр.
— Гонорар, — пояснил Майер. — За сопровождение человека из одного пункта в другой и за необходимую конфиденциальность.
— Что за клиент?
— Инкогнито. Но, думаю, ты его узнаешь. Я, к примеру, сразу узнал. Соглашайся. Такой шанс, вероятно, выпадает раз в жизни.
— Вероятно?
— Да. Может быть, все этим и ограничится. Кстати, твое имя ему известно… Цели его грандиозны. Однако иной раз человек, перо которого сильнее пушек, видит, что пистолет более надежен. Потому сегодня он и нуждается в телохранителе.
Я пощупал новенькие бумажки, засунул их в конверт и вернул Майеру:
— Мало. Требую тысячу.
Нет, не жадность меня толкала, но знание характера Рудольфа Майера. Я полагал, что клиент заплатил больше, точнее, выделил для меня более значительную сумму. А Рудольф самодеятельным порядком нарастил свои комиссионные.
Майер меня хорошо понял, но конверт не взял.
— Рэйс, я ему то же самое говорил. Но он мне вот что сказал: «Я не о пяти сотнях думаю, и, если Рэйс Вильямс такой человек, каким мне его описали, он тоже не о них подумает. Работа мелкая: полчаса рядом с человеком, сто к одному, что ничего не случится. А Вильямсу открывается одноразовая возможность за всю его карьеру. Я мог бы за эти деньги нанять полдюжины надежных людей. Не говорите это Вильямсу, Майер, но я плачу эти деньги, чтобы взглянуть ему в глаза и оценить. И сделать выводы».
— Гм. — Может, Майер и действительно не так много себе ответвил. — И что ты об этом думаешь?
Майер чуть помедлил.
— Думаю, что этот человек может предложить тебе самую сложную задачу, если не безнадежную. И самую опасную. На твоем месте я бы пригреб денежки и сделал дяде ручкой, но не обо мне речь. На своем месте я подожду тебя здесь, за этим столиком.
— Здесь? Почему?
— Потому что я работаю на того же, скажем так, клиента и ожидаю своего гонорара. Столик этот я забронировал на сегодняшний вечер. За соседним столиком усядется интересная публика… Так я полагаю. Еще полагаю, что тебя попросят доставить одному из этих людей весточку, и я прослежу за реакцией получателя.
— Что потом?
Я заинтересовался. В книгах тайн навалом, но в реальной жизни таинственного не так уж много. Кроме того, мне нравятся люди, отвечающие на вопросы. Майер к ним не относился. Он так и не ответил, и я продолжил:
— Ты знаешь, что в час я встречаюсь с Флэйм.
Майер вытащил часы и щелкнул крышкой:
— Без двадцати одиннадцать. Ты встречаешься с… э-э… с нашим клиентом в одиннадцать ровно. Он обещал, что займет полчаса твоего времени. До двенадцати ты должен освободиться, так что спешить не придется.
Я кивнул в знак согласия.
— Но почему этот человек обратился ко мне через тебя, почему не пришел сразу ко мне?
— Сейчас узнаешь. Клиент вышел на меня, помянув мою связь с преступным миром, и попросил доставить некое послание некоему адресату.
— Какому адресату?
— В свое время узнаешь.
— А какое послание?
— Этого я и сам не знаю. Мне и имени адресата хватило. Даже не зная содержания этой эпистолы, из слов моего — а теперь нашего — клиента можно заключить, что оно вызовет у адресата весьма негативную реакцию. Я люблю деньги, Рэйс. Но жизнь все-таки люблю больше. Я сразу отказался. — Майер ухмыльнулся. — И сказал ему, что только одного такого дурака он может найти во всем Нью-Йорке. Да, Рэйс, тебя. Тут-то я ему тебя и назвал.
— А он?
— Он прошелся взад-вперед с умным видом и говорит: «Думал я о нем». И потом, как будто сам себе: «Интересно, как воспримут это пресса и публика, если все всплывет?»
— А дальше?
— Все. Не продешеви, если возьмешься. Но не берись, пока не выяснишь всех обстоятельств. И лучше переключайся на карманников, чем связываться с такими сферами.
Если Майер и хотел меня удержать от участия в этом деле, он выбрал для этого нелучшую тактику. Я проявляю щепетильность в выборе работы, и если скудный гонорар не всегда удерживает меня от участия, то отсутствие опасности может отпугнуть. Если уж влезать в игру, то игра должна быть интересной.
Когда Майер закончил свою проповедь, я сгреб свою шляпу и, удивившись месту встречи — перед аптекой, — направился к выходу.
— Увидимся позже, — бросил я ему.
В фойе мне встретился старший официант, с улыбкой провожавший какого-то желтолицего. Улыбка Рассета — штука недешевая. Но мне его улыбки ни к чему. Мне нужна информация.
— Кто сегодня будет за столом рядом с майеровским?
Рассет для какой-то надобности заглянул в блокнот и тут же ответил:
— Сегодня, как и почти каждый понедельник, мистер Горгон. Мистер Джозеф Горгон.
— Угу, — высказался я. Услышанное мне настолько понравилось, что меня одолел приступ красноречия, и я добавил, уже выйдя на улицу: — Угу-гу.
Горгоны вдруг влезли в мою жизнь. Точнее, я вдруг влез в их жизнь. Так или иначе можно ожидать интересных поворотов событий. Если, конечно, внезапную насильственную смерть можно назвать интересным поворотом
Глава 3
Жажда мести
У входа в подземку я купил газету. Город лихорадило. Снова подал в отставку городской судья. Большое жюри предъявило обвинения еще двоим. Всплыло на свет божий имя члена Верховного суда — эта «Морнинг Глоуб» выпячивала его фигуру весьма корректно.
И снова передо мной Джо Горгон. Фото и над ним крупно:
«ДВАДЦАТЬ ЛЕТ НАЗАД
ОН ПРОДАВАЛ ОРЕШКИ
СЕГОДНЯ ОН ТОРГУЕТ
СУДЕЙСКИМИ КРЕСЛАМИ?»
Статья базировалась на многоаспектном исследовании истории клана Горгонов, их выдвижения на первый план, начиная с тех времен, когда Джо Горгона звали еще Горгонеткой и он только-только приобщился к трудовой деятельности в составе банды «Горилла-бридж». Его младший братишка Эдди еще бегал босиком по улицам Нью-Йорка.
Журналист ехидно цитировал и комментировал высказывание Джо Горгона о «трудностях, которые преодолел в жизни молодой Эдди», дважды привлекавшийся к суду по обвинению в убийстве и допрошенный еще по полудюжине дел, связанных с разбоем и насилием над личностью. Каким образом братская любовь Джо и продажность судей освободили Эдди от ответственности, осталось вне поля зрения газеты.
«Уголовные дела возбуждаются и глохнут, судьи приходят и уходят, а Джо Горгон попрежнему властвует в Нью-Йорке. И если брат Эдди вынужден иногда „преодолевать трудности“, то на брата Джо не падает и тени подозрения. Ни разу в жизни не побывал он в тюремной камере, где ему, собственно, и надлежит находиться».
Это заглавная статья. Я просмотрел остальные. Еще одна вызвала в памяти бахвальство Эдди: «Обратись к лику горгоны и умри!»
«УБИЙСТВО В ИСТ-САЙДЕ
НАПОМИНАЕТ СТИЛЬ БРАТЬЕВ ГОРГОН»
Репортер дал волю воображению и скомпоновал весьма складную версию событий. Он сослался на статью обозревателя, в которой выводился древний герой Персей из бессмертной саги Хоторна,[3] победитель горгоны Медузы. Посланный коварным властителем за головой одной из сестер-горгон, он предстал перед крылатым чудовищем с когтями из бронзы и змеями вместо волос. В статье братья образно описывались как чудовища с когтями из преступно добытого золота. Змей им заменили гангстеры и продажные чиновники. Взгляд мифологического монстра обращал людей в камень — или убивал.
Эдди Горгон, продолжала статья, пристально вглядывался в Бутча Фицджеральда перед тем, как его застрелили на Деланси-стрит. Хотя младший Горгон представил неопровержимое алиби — он якобы посещал друзей в Нью-Бедфорде, Массачусетс, — в компетентных кругах мало кто сомневался, что убийство это — дело его рук. И возможно, вопреки железному алиби, не только в переносном смысле. Памятуя, что античный миф и сага Хоторна рассказывают о трех горгонах, газетчик не обошел вниманием и третьего брата. Профессор Микеле Горгон принял репортера в окружении книг своей библиотеки, среди первых оттисков, возбуждающих зависть как любителей, так и экспертов. Профессор Горгон не выказал восхищения сомнительной славой его имени, которой он обязан своим братьям. Известно также, что и Джо, и Эдди редко появлялись в роскошной квартире скромного ученого на Парк-авеню.
«Странным покажется предположение, что обходительный, обаятельный, образованный любитель искусства управляет своими братьями, как марионетками. Однако личность мистера Джозефа Горгона, несмотря на внешний лоск, не кажется достаточно развитой для принятия решений политического уровня. Совершенно очевидно, что он недалеко ушел от своего прошлого в банде „горилл“», — заключала газета.
Все это я, конечно, слышал и ранее. Но прочитал впервые. И обратил внимание на энергичность натиска журналистов. Братцы обрисованы очень выпукло. Я иной раз отмечаю, что преступная братия напоминает детишек. Они тянут руки ко всему, что им нравится, что привлекает. Взять хотя бы миф о сестрицах-горгонах. Эдди в милой беседе со мной ясно давал понять, что взгляд Горгона означает смерть. А взглядом своим он меня проткнул насквозь не один раз. Но Персей неплохо владел мечом, а у меня всегда под рукой мой сорок четвертый. В умелых руках не хуже, чем щит и меч, кинжал, лук и стрелы. Пуля погасит любой взгляд, даже горгоны. Сложив газету, я вышел на перрон.
Клиента своего я встретил. Точнее, он встретил меня на выходе из подземки.
— Рэйс Вильямс… — Из-под полей серой фетровой шляпы на меня устремился уверенный взгляд. Я всмотрелся в его лицо и не узнал. Точнее, и узнал, и не узнал. Знакомое лицо. Обветренное, глаза холодные, но честные. Возраст — около сорока пяти. Челюсть бойца. Не задиры, но серьезного, стойкого бойца. Такой не станет вилять и маневрировать.
Речь его под стать первому впечатлению от внешности.
— Вам, конечно, не сказали, кто я. Если узнали меня, забудьте. Расспросов о вашей квалификации не будет. Предпочитаю доверять собственным глазам и опыту. Останусь в дураках — сам виноват, не на кого валить. Работа оплачена, по окончании о ней тоже забудьте. Вас устраивает?
— Вполне.
Я так и не смог определиться, кто это. Фото в газете?
Он подвел меня к автомобилю, распахнул дверцу:
— Прошу. Я за рулем. Следите за возможным хвостом.
— Понял.
— Вы не слишком разговорчивы.
— Ваша музыка…
— Да, вы правы. Моя музыка. Моя игра. Мой рэкет, как говорят наши друзья. — Он чуть повернул голову в мою сторону. — Сегодня в ваших руках окажется жизнь человека. Может быть, жизнь и честь многих людей. Как вы к этому отнесетесь?
Мне не понравилось, как он отнесся ко мне. Он обращался со мной, как с безмозглым придатком к стволу, каким любили меня изображать газеты.
— Слишком много пытаетесь купить за пять сотен баксов.
Машина рванулась с места и сразу свернула за угол.
— Если бы честь человека продавалась, нужной суммы все равно не наскрести. — Пауза. — Я не пытаюсь купить ваше молчание, мистер Вильямс. Оно, по моему разумению, не предмет торговли. Я плачу за то, что продается. Плачу за ваше время. За вашу компетенцию. Действую исходя из здравого смысла и характера, а не Из возможностей банковского счета. Признаю, что обратился к вам, выслушав мнение третьего лица.
— Рудольфа Майера, — улыбнулся я.
Он тоже улыбнулся. Неласково.
— Вы в это верите?
— Майер сказал.
— Все верно. Я его в этом заверил.
Он прижал машину к кованой решетке больницы Сент… В общем, остановился у одного из известных в городе лечебных учреждений. Мы вышли и направились к калитке.
Длинный тускло освещенный коридор привел нас к лестнице. Мы прошли мимо лифта и поднялись на второй этаж по лестнице. Еще коридор, такой же длинный и такой же сумрачный, в конце темный занавес, за которым у приоткрытой двери сидит… сидел мужчина. Когда мы вошли, мужчина уже стоял лицом к нам, и в руке его готово было появиться увесистое огнестрельное приспособление.
Я недовольно поморщился. Мужчина в штатском — детектив нью-йоркской городской полиции сержант О'Рурк.
— Полиция… — буркнул я, вовсе не обрадовавшись встрече. Полиция обычно не желает иметь дела с частными детективами. И наоборот. Полная взаимность, все по справедливости. Я должен за пятьсот зеленых опознать кого-то для полиции? Сейчас я все ему выскажу, моему заказчику.
Но я ничего не высказал. Не успел.
— Детектив сержант О'Рурк сегодня не на службе. То есть не на полицейской службе.
О'Рурк парень что надо. С ним можно работать. Я бы всегда оказал ему услугу — иногда так и случалось. И опять полная взаимность. Случалось и обратное. Потому все, что я готов был выплюнуть, пришлось проглотить.
Медсестра в белом открыла нам дверь, поклонилась и вышла. Другая сестра, сидевшая возле кровати, поднялась нам навстречу.
Человек на кровати показался мне очень старым. Полностью седая голова, гофрированная кожа на впалых щеках, впадины, в которых затеряны глаза. На белой ткани бессильно вытянулась иссохшая, как будто костяная, кисть руки, прикрытая куском обтрепанного старого пергамента вместо кожи.
— Знаете этого человека? — спросил мой клиент.
В его голосе ничто не указывало на беспокойство, на ожидание моего ответа. Простой вопрос, как бы брошенный вскользь, чтобы оживить паузу. Он даже не обратил внимания на мой молчаливый ответ — я отрицательно покачал головой.
Старик открыл глаза. Из глубоких впадин под бровями, казалось, засветились два уголька. Мой босс подошел к кровати и взял старика за руку. Тот вцепился в его пальцы, с немалым трудом выпростал из-под одеяла другую, такую же сухую руку, присоединил ее к первой.
— Все в порядке, друг мой, — промолвил мой клиент. — Я прибыл за вами, как и обещал. Мы устроим вас в безопасном месте. Вы обретете спокойствие… и добьетесь отмщения.
— Месть… Да… Да… Я должен отомстить. Вы обещали… — Речь едва разборчивая, но явно с иностранным акцентом. Старик подтянул руку моего клиента ко рту, припал к ней губами. — Месть… Розмари… тень ее жаждет отмщения… Сколько лет… Меня тогда боялись. Я стар уже… Дьявол. Да, так меня называли. Дьявол… А теперь…
Он обмяк, губы его еще жевали какие-то слова. Я разобрал только «тюрьма», «болезнь», «молчание».
В этот момент ушедшая медсестра возвратилась с врачом, пожилым джентльменом, весьма солидным и, судя по поведению, непоследним лицом в этом заведении.
— Я ждал вашего возвращения, — начал врач, глянув на часы, — чтобы не просто предупредить вас, но предостеречь. Пациенту лучше остаться здесь, под нашим наблюдением. Переезд может пагубно сказаться на его состоянии, может не просто вызвать ухудшение, но и повлечь летальный исход.
По просьбе моего клиента врач отпустил сестер.
— Я разделяю ваши опасения, — с немалым достоинством ответил мой босс. — Понимаю, что вы предприняли все от вас зависящее как в профессиональном, так и в человеческом отношении. Однако, если этот человек останется здесь, он почти наверняка погибнет. — Он предупреждающе поднял руку: — Не возражайте. Я уже сказал больше, чем следовало.
— Тогда его следует хотя бы перевезти спецтранспортом.
Ответ последовал без колебаний:
— Ни в коем случае. Слишком заметно. Если я сяду за руль, персонал тоже обратит внимание. Распорядитесь подготовить пациента. — Последняя фраза прозвучала в тоне приказа.
— Но, уважа…
— Бы собираетесь оспорить мои полномочия?
Мой босс нырнул рукой в карман и извлек сложенный пополам листок бумаги.
— Нет-нет. Я взял на себя труд проверить в офисе окружного прокурора.
—
— Нет. Я позвонил в его офис.
— Непростительный идиотизм, чтобы не сказать больше! — вспылил мой клиент. — Возможно, с моей стороны, — добавил он мрачно. — Тем более следует поторопиться. Опасность для жизни этого человека теперь многократно возросла. Прошу вас поторопиться. Любую задержку с вашей стороны я истолкую как действия, препятствующие отправлению правосудия. С соответствующими для вас последствиями.
— Это похищение, — проворчал врач, направляясь к двери.
— Совершенно верно. Однако официально санкционированное похищение.
Сестры засуетились вокруг старика. Клиент мой еще раз обратился к врачу:
— Доктор, будьте добры, скажите, сколько времени прошло с вашего звонка в прокуратуру?
— Не больше часа. Сэр, я хочу хотя бы призвать вас не торопить события. То, что вы делаете, негуманно… беспрецедентно!
— Так… Значит, вам поручено любыми средствами задержать его. Не мытьем, так катаньем. Не силой, так дипломатией.
Врач вздрогнул, как от удара электричеством. Однако быстро опомнился и вернулся в личину благородного возмущения.
— Даже если и так, сэр. Не хотите ли вы обвинить меня в преступном сговоре с прокуратурой с целью помешать отправлению правосудия?
— Преступных намерений я пока не усматриваю, доктор, но понятия «оскорбленная гордость», «ложно понятые профессиональные амбиции» и еще «политическое маневрирование» вполне уместны. Можно вас на два слова?
Они отошли; вернулся медик совсем иным человеком, гораздо более дружелюбным. Еще минута-другая — и мы в медлительном больничном лифте спускались в подвал. Детектив О'Рурк держал старика в мощных бревноподобных ручищах, как мамаша младенца.
Покидая больницу, я вздохнул с облегчением. Понятно, не от страха или волнения. Просто с облегчением. Ведь я вел игру клиента и был заинтересован в ней… В этот момент перед моими глазами сквозь открывающуюся дверь лифта промелькнул не кто иной, как Джон X. Холлоуэй, помощник окружного прокурора Нью-Йорк-сити.
Глава 4
Неплохой выстрел
Одно я для себя уже твердо уяснил. Клиента моего лопухом не назовешь, с какого конца ни глянь. Таким лихим образом увести из больницы пациента — это криминал высокого полета, если он преступник. Во что я ни на грош не верил. Даже если бы присутствие О'Рурка этого не исключало. На О'Рурке лежит печальное клеймо «честного копа». Потому-то он и торчал долгие годы в чине образцово-показательного сержанта, на которого удобно валить все шишки и которого можно время от времени похваливать за доблесть и выдающиеся достижения.
В своей — пока для меня не вполне ясной — сфере деятельности мой клиент был явно не промах. И крупная шишка, способная прищемить нос команде окружного прокурора. К тому же вполне официально. Этот парень интересовал меня все больше. И физиономия его… Где я его… Газеты? Газеты! Надо подумать, переворошить память и вспомнить.
Больница за спиной, впереди мой бравый клиент, за ним О'Рурк с обмякшим дедом на руках, моя персона в арьергарде. Все путем? Почему-то не было у меня такого ощущения. Более того, в воздухе какой-то напряг, на душе гадко, я что-то чуял. Клиент печатал шаг четко и целеустремленно. Боевой командир, да и только. Но к уличным боям, к возне в каменных джунглях, похоже, не привыкший.
Вокруг мрачные стены домов, позади тусклые огни больницы. В дверях белел халат врача, можно было различить, что он шевелил губами, как будто что-то бормотал. Тихая, мрачная, слегка йодистая летняя ночь солидной городской больницы. Нет, неуютно мне. Я переместил пушку из кобуры и зажал ее в ладони, сунув в карман пиджака.
Калитка, тротуар. Примерно в полуквартале от нашего автомобиля, ибо вышли мы не там, где вошли.
Вплотную к нашей машине припарковалась другая, мимо которой нам нужно пройти. Мой клиент молча шагал к машине, О'Рурк чуть повернул голову в мою сторону и принялся урезонивать:
— Сегодня, надеюсь, ночка не для пушек, Рэйс. Видишь, пока дипломатия действует. Тачка позади нашей — из конторы окружного прокурора. Не хотел бы я, чтобы они меня засекли. — Он слегка побеспокоил свою ношу, надвинув старику шляпу глубже на брови.
Можно ли сослаться на инстинкт, предупредивший меня об опасности? Какая-то аура исходила от автомобиля прокуратуры? Пожалуй, нет. Просто я всегда готов к неожиданностям. В любой момент их ожидаю. А с тачкой из гаража прокуратуры действительно было что-то не так. Бросалось в глаза отсутствие за рулем подтянутой фигуры водителя. И никто не прогуливался в форме возле машины, не торчал рядом с ней, сканируя взглядом тротуары.
Кое-что ясно и помимо всяких инстинктов. Мой клиент отнюдь не приглашал прокуратуру совать нос в его маленькое ночное приключение. Кому-то в прокурорском офисе было очень интересно, что тут замышляется. Не афишируя своего присутствия, можно сжаться в комочек на заднем сиденье мнимо пустого автомобиля и затем последовать за нами. Во всяком случае, такая мысль пришла в голову моему клиенту. Он остановился возле прокурорского крейсера и повернул к нему голову.
Тут-то и стартовала цепочка разномасштабных событий. Хвостовой красный фонарик тормоза вдруг погас. Я мог бы этого и не заметить, если бы не оценивал в этот момент состояние машины и ее возможности в гонках по улицам города. Красный габаритный огонь остался. Погас только тормозной. Это означало лишь одно — кто-то скорчился на переднем сиденье и, оставаясь незамеченным, снял ногу — или руку — с педали тормоза. С какой целью?
Сзади тут же задудел мощный автомобильный сигнал. Взвыл мотор, и какой-то автомобиль стартовал на второй скорости. О'Рурк быстро повернул голову в ту сторону. Естественно, мой клиент сделал то же самое. Успев вытянуть руку к открытому окну автомобиля, он повернул голову на звук.
Они оба повернулись туда. Но не я. Гангстеры вряд ли станут оповещать о своем интересе к жертве такой какофонией. Если же к нам спешила полиция, то убеждать ее в нашей благонамеренности в мои функции не входило. Скорее, этим следовало бы заняться моему заказчику и О'Рурку. Я же внимательно следил за передним окном прокурорского танка. Гудок и шум двигателя не отвлекли моего внимания, если это было их целью. А это и было их целью.
И вот что произошло. Не буду врать, будто я этого ожидал, будто я это предвидел. Но сказать, что я этого не ожидал, тоже будет неправдой. Не оказалось это неожиданным, ибо я не допускаю неожиданностей и по возможности их предотвращаю.
Кто-то высунул физиономию из окна автомобиля. Поверх приспущенного стекла вытянул к голове моего заказчика закрытую темной тканью руку, в кулаке которой сверкнул никелированный шестизарядник. Я успел заметить блеск глаз стрелка, его подбородок, пухлые чувственные губы. С такого расстояния выстрел разнес бы голову жертвы в труху. Рука киллера была тверда, выражение его лица не давало поводов сомневаться в том, что сейчас грянет гром. Мой клиент повернул голову обратно и обнаружил, что прямо перед ним черная дырочка ствола. Что дальше?
Я просто слегка приподнял правую руку, нажал на спуск и всадил пулю в голову с пухлыми чувственными губами. Жестоко? Хладнокровно? Погубил дарованную Богом человеческую жизнь? Возможно. Альтернатива — вступить в дискуссию с убийцей о недопустимости посягательства… и так далее. Следует иметь в виду, что находился я в двадцати футах от окна машины.
Пистолет свалился на ступеньку машины, а с нее — на асфальт тротуара. Убитый разжатой пружиной откинулся назад и шмякнулся на проезжую часть, вывалившись из противоположной дверцы. Дверца оказалась заранее приоткрытой. В автомобиле, пронесшемся мимо, не было ни полицейских, ни киллеров. Его задача — обеспечить отход стрелка после выполнения работы. Завершающая фаза операции. Автомобиль даже замедлил ход, но, осветив фарами свежий труп, шофер его вильнул и дал газ.
Я не побежал за ним и не пытался в него стрелять. Вытащив фонарик, я проверил, нет ли кого еще в машине прокурора. Живых там не оказалось. На заднем сиденье лежал труп шофера. В сердце его воткнули кинжал и для верности провернули в груди. На лбу виднелся след от удара дубинкой или рукоятью пистолета. Его оглушили и убили.
Жестоко. Но, возможно, необходимо с точки зрения гангстеров. Кто его знает, сколько здоровый мужчина проваляется без сознания от удара по лбу. И кто знает, сколько придется ждать, пока появится объект нападения.
О'Рурк положил свою ношу на тротуар и вместе со мной осматривал машину.
— Конвей, — сказал он. — Жаль, хороший коп. Три недели назад из наружной службы перевели. Два месяца как женился, повышения ждал. Не повезло парню. И тому, которого ты уложил, тоже не повезло. Копу не повезло, и гангстеру тоже.
— Этот Джо Горгон — еще та штучка. Организовано толково. — И с законной гордостью я добавил: — А неплохой выстрел, правда, О'Рурк?
— Выстрел — что надо. Я как раз повернулся, видел, как ты его пришил.
— Хорошо, что ты свидетель. Объясняться придется… — Меня прервал полицейский свисток. — Вот-вот, уже заливается, соловушка…
— На сей раз тебе не о чем беспокоиться, Рэйс. Полковник… — Он запнулся и тут же поправился: — Наш шеф — крупная шишка. Слушай, похоже, дело идет, как тогда, с этим…
— С Ангелом Ада?..
— Впрочем, нет, — не согласился О'Рурк сам с собой. — Тот парень стремился к власти. И достиг ее, странным, правда, образом, фантастическим. Но здесь власть уже захвачена. Без всякой фантастики. Жадность, деньги, чрево большого города… Влияние, правосудие…
— Ты как по книжке шпаришь. Давай-ка спустимся на землю…
Мой клиент, которого О'Рурк окрестил полковником, спустился наконец на землю. Пришел в себя от вполне понятного шока. Обошел машину, полюбовался на мирно остывающего жмурика. Вернулся и, глядя на подбегающего постового, бросил О'Рурку:
— Вы здесь случайно.
Не замечая более «случайного» О'Рурка, он подобрал немощного старца и запыхтел с ним к машине.
— Разберемся. Если надо, мэра подключу. Хотя реклама нам ни к чему, — Он повернул голову ко мне: — Пошли!
— Дайте мне деда, — предложил я, видя, что ему тяжело.
— Нет-нет, — поспешно возразил он. — Лучше так. Надежнее.
Я распахнул перед ним дверцу, и он опустил свою невнятно бормочущую ношу на заднее сиденье.
Глава 5
Оставьте покойников в покое
Оставив О'Рурка ворковать с постовым копом, полковник двинул машину. Мое предложение вести машину он решительно отклонил.
— Тяжело, — проронил он негромко. — Всего в футе от меня. Я даже заметил, как у него глаза погасли.
— А каков выстрел, а? — попытался я его отвлечь от мрачных мыслей, устраивая поудобнее нашего пассажира. Я в происшедшем ничего особо ужасного не заметил. Наоборот, все обернулось к лучшему — особенно для него, для полковника. Радоваться надо, а не ужасаться.
— Нет-нет, кошмар… ужас, ужас… — не унимался он.
Вот зануда!
— Уже и ужас, — поморщился я. — Вы купили такой выстрел — уникальный выстрел, в учебник просится! — за какие-то жалкие пять сотен зеленых, да еще ужасаться изволите.
Конечно, я чуток обиделся. А вы бы не обиделись на моем месте? По правде говоря, не так уж и уникален этот случай, если разобраться. Моя позиция оказалась выигрышной, стрелял без помех. Главная моя заслуга — сообразил достаточно резво, все просчитал и красиво исполнил. Истинный артистизм данного случая не в том, что входное пулевое отверстие четко разместилось возле уха киллера, а в моей готовности к выстрелу. Иному сыскному гению из частного агентства понадобился бы ордер на обыск, чтобы отыскать на своей особе и извлечь на свет свое собственное оружие.
— Дело не в вас. Он умер, глядя мне в глаза…
— В следующий раз я обращусь к вам со смиренной просьбой прикрыть глаза ладошкой.
— Я вас не виню…
— Послушайте! — рассердился я не на шутку. Не забывая, впрочем, поглядывать назад и следить за обстановкой на улицах. — Еще какая-то доля секунды — и завтра никто не смог бы даже элегически вздохнуть: «Какое у полковника умиротворенное лицо!» У вас, может, вообще никакого лица бы уже не было. Всадник без головы! Вы меня в это дело вовлекли, и я выполнил свою работу как положено. Может, вы собирались покончить с собой так, чтобы страховку сохранить? Надо было меня предупредить, я бы не дергался. Или вы неправильно оценили сложность задачи. — Я усмехнулся. — Майера в этом обвинить сложно. За пять сотен вы купили жизнь и труп. Сделка!
— Да, я недооценил их. Никак не предполагал, что они осмелятся… Я думал, что смерть угрожает старику, Джовони. Оказалось, что целью выбрали меня. Вы не беспокойтесь, я заплачу. Сколько вы бы хотели… Во сколько вы оцениваете…
— Калькуляция… Расчеты-перерасчеты… Я уже получил гонорар за сегодня. Конечно, если вдруг возникнут осложнения…
— Разумеется. — Разговор мешал ему управлять автомобилем. Он едва увернулся от какого-то удалого таксиста. — Я видел убитых… на войне. Но здесь, в мирном городе… Внезапная гибель… Жил человек — и нет его…
Любой поймет, что мне было из-за чего злиться. Вместо похвалы — вместо потока восхвалений! — мне выплевывали в физиономию жвачку о ценности человеческой жизни. Чего он от меня добивался — чтобы я в слезах и соплях побежал с повинной в прокуратуру? Если кто и заслуживал пули в этом «мирном городе», так этот бандюга, чуть ли не в первую очередь. Я не стал больше воспитывать полковника, тем более что это отвлекало его от баранки. К тому же он уже остановился перед зданием в каком-то закоулке далеко в Сотых авеню. Вывеска тянулась через два строения, но в тот момент я не смог ее прочесть.
Нас поджидали, и из двери сразу же выскочили двое здоровяков в белых халатах с носилками. Тяжко и прерывисто дышащего Джовони быстро переместили на носилки и унесли в дом. Полковник проследовал за ними.
Я вылез из машины, прошелся взад-вперед. Дверь закрылась за вошедшими. Я успел рассмотреть еще одну фигуру.
Усатый джентльмен с покатыми плечами, судя по всему, врач. Даже Главный Врач. То есть вообще здесь главный.
Разобрался с вывеской:
«ЧАСТНЫЙ САНАТОРИЙ ЭЛРОДА»
Назначение зданий понятно и без вывески.
Какое-то время я гулял между коричневым песчаником стен и машиной, отфутболивая окурки и любуясь обстановкой. Через двадцать минут из двери выскочил один из носильщиков в белом халате и пригласил меня внутрь.
Вошли, свернули влево, и вот я в приемной, где полковник и главный костоправ толковали в компании со стеклянной подружкой, которая украшала центр стола. Пригласивший меня здоровяк в белом халате бесшумно притворил дверь, оставшись снаружи.
— Мистер Вильямс — доктор Элрод.
Под отеческую улыбку полковника мы с доктором Элродом слились в рукопожатии. Доктор выглядел совершенно безмятежно; слегка сутулый, с профессиональной успокаивающей, несколько снотворной физиономией.
Я мельком оглядел его и сосредоточился на полковнике.
— Я ознакомил доктора Элрода с некоторыми — лишь с некоторыми — деталями нашей поездки. Мы с доктором вместе воевали.
Полковник опрокинул в себя содержимое рюмки, снова ее наполнил и двинул бутылку ко мне, указав на свободные рюмки.
— Зачем? — спросил я, глядя на бутылку. «Подлинный бурбон» — значилось на этикетке.
— Напряженный вечер. Я с вами слишком сурово обошелся… Выпейте для укрепления нервов. Похоже, у меня для вас есть еще работа.
Я отпихнул бутылку. Армейские замашки. Суровый, заботливый… отец-командир, в общем. Но здесь не армия, и я не его солдат.
— Вы не можете обойтись со мной сурово. Так сказать, нос не дорос. Как и у любого другого. Нервов у меня нет. А выпивка… Возможно, мы как-нибудь с вами и выпьем. Но спиртное у меня в графе развлечений, к делу не относится. Нет-нет, дело не в его воздействии на физиологию. Дело в психологическом эффекте. — Я покосился на доктора, — Не люблю смотреть, тогда парень тонет в бутылке.
— Доктор крепче нас с вами. Мы с ним о вас толковали, мистер Вильямс. Именно о нервах. Доктора вы заинтересовали с чисто профессиональной точки зрения. Ваша реакция на внешние опасности.
Доктор тут же протянул руку к моему запястью, другой рукой доставая часы. Я резко отдернул руку:
— Доктору лучше экспериментировать с кроликами и крысами. Я покуда вместо них трудиться не желаю. Наука, полковник, пока что к человеческим боевым качествам отношения не имеет. А что касается экспериментов… — Я схватил бутылку, наполнил рюмку до краев и поставил ее на тыльную сторону вытянутой вперед ладони. Ни одна капля «подлинного бурбона» не преодолела край рюмки. — При чем здесь ваша наука, доктор?
Доктор засмеялся. В глазах полковника тоже можно было прочесть если не восхищение, то здоровый спортивный интерес. Он прикончил свою дозу, кивнул доктору и повел меня к выходу, обернувшись на прощание к хозяину:
— В ваших руках, доктор, пациент оживет. А главное, важнее, чем медицина, напоминаю об этом еще раз — безопасность. Сохранить в тайне его местопребывание… Бог мой, Вильямс, за нами не следили?
— Нет, сэр. Сто процентов, нет.
— Ну, слава богу.
Мы покинули заведение Элрода и уселись в машину.
— Да, Вильямс, я пережил встряску. Вы не могли действовать иначе. Если бы вы действовали иначе, я бы сейчас… — Он замолк.
— …был не живее маринованной сельди из банки, — завершил я его фразу, не видя смысла преуменьшать свою роль в спасении его жизни.
— Да… Совершенно верно. А у меня семья в Вашингтоне, куча обязанностей… Извините меня за грубость. — Он схватил мою руку. — Вы спасли мне жизнь, без всяких оговорок…
— Ладно-ладно, — прервал я его. — Забудьте. Оставьте покойников в покое. Пусть почивают. Вы меня наняли, и я сделал, что смог.
Странное дело: не хвалят тебя — обижаешься. А хвалят — и похвалы как будто досаждают.
Пару кварталов проехали молча. Затем он снова открыл рот:
— Я бы завез вас к себе. Есть у меня работа почти самоубийство.
Я улыбнулся:
— Страховка от самоубийства истекла во всех моих страховых полисах. На риск я всегда рассчитываю. Так что поехали.
— Вы во многих отношениях поразительный человек.
Что ж, не от него первого я это слышу. Но все равно приятно. Тем более что он не из тех, кто любит льстить.
Глава 6
Записка весом в тысячу баксов
Дом полковника обращен на улицу солидным коричневым фасадом, похожим на фронтальную поверхность частной медицинской лавочки, которую мы только что покинули. Находится, однако, гораздо ближе к центру.
Полковник открыл мощную входную дверь своим ключом, тщательно запер ее изнутри и подтолкнул меня к лестнице, ведущий наверх.
— В этом городе я всегда останавливаюсь здесь, — сообщил мой босс уже на первой площадке. — Прислуга — пожилая пара. Не чрезмерно активные ребята, они уже в постели.
Вот он снова отпер дверь, уже на втором этаже.
— Я вам во многом доверюсь, Вильямс, да… Иначе нельзя. Прошу, входите.
Мы оказались в просторной и удобной гостиной, окнами на улицу.
— Извините, я на минуту.
Он отошел к еще одной двери и вставил ключ в очередной замок.
— Располагайтесь поудобнее. Здесь у меня… Человек за этой дверью. Он будет волноваться, если услышит наш разговор, я предупрежу его.
Он повернул ключ, приоткрыл дверь так, чтобы проскользнуть внутрь, оказавшись внутри, сразу же ее закрыл за собой, но…
В этот раз дверь открылась нараспашку. Полковник вернулся в гостиную, огляделся. Открыл шкаф, в дверце которого торчал ключ, закрыл его, снова рванулся в спальню — я уже заметил в той комнате кровать, — подбежал к открытому окну…
— Что-то неладно? — насторожился я, положив руку на пистолет. Даже самый придирчивый кинорежиссер остался бы доволен ошеломленным выражением лица полковника.
— Нет-нет… Ничего… Нервы шалят, — пробормотал он, но тут же решился и сменил тон: — Он исчез. Нигде нет. Вот, смотрите. — Он указал на электрический провод, обмотанный вокруг ножки кровати и переброшенный через подоконник.
Дом старой постройки, розетка в комнате лишь одна. Шнур лампы длинный, собственно, это настоящий кабель, в толстой резиновой оболочке. Я посветил вниз фонариком. Снаружи провод футов на десять не доставал до земли. Спрыгнуть — не проблема для нормального мужчины среднего роста. На отмостке под окном никто не валялся, вокруг пусто, как в шлеме сельского констебля.
— Неосмотрительно, — констатировал я. — Неподходящее место, чтобы держать под замком парня, если он, конечно, не связан по рукам и ногам.
— Этот человек не пленник. — Он опять вскинул голову, выпятил подбородок. Оскорбленное достоинство. — То есть невольный пленник. — И еще одна корректировка: — Бедняга…
— Полковник, я не хочу вмешиваться в ваши дела, но и загадок не люблю. Пожалуйста, проинформируйте меня — или закроем тему.
— Этот человек дал мне информацию о старике Джовони. При этом рисковал жизнью.
— Стукач.
— Нет. Он не потребовал денег. Я бы назвал вам имя, но обещал ему сохранить его в тайне. Больной, отчаявшийся наркоман без денег, без друзей. Он не сказал, кто его прислал. Какое-то время его использовала преступная троица. Потом пристрастился к наркотикам. Наркотики скрашивали его жизнь, убивали страх. Он не без оснований боялся за жизнь. Не потому, что предал, а потому, что много знал. Они опасались, что полиция может прижать его, лишить наркотиков и он заговорит.
— Да, достаточные основания для опасений. — Процедура для полковника, возможно, новая, незнакомая, но я встречался с такой ситуацией неоднократно. Ослабевший член банды представлял для гангстеров не просто балласт, но и реальную опасность.
Полковник продолжил рассказ:
— Итак, он опасался за свою жизнь. Искал у меня защиты. И мог найти. Завтра я доставил бы его туда, где они его не достанут. Боясь их, он пришел ко мне. Теперь, боясь, что здесь он незащищен, затерялся в городе.
— Немаловажно, кто такие
— Да-да.
Полковник почесал подбородок, подтолкнул меня к креслу, сунул под нос сигарный ящик. Я взял сигару, спрятал ее в карман и закурил сигарету.
— Мистер Вильямс, — медленно и торжественно начал он, постукивая пальцами по подлокотнику кресла, — хотели бы вы видеть этот город очищенным от скверны преступности? От рэкетиров, продажных чиновников, даже судей — и не только мировых. Преступные руки дотягиваются и до власть имущих. Алчность и политические амбиции гнездятся в одном и том же мозгу.
Он настроился настолько серьезно, что я пересилил рвущуюся наружу улыбку.
— Вы добрый, законопослушный гражданин. Хотелось бы вам сознавать, что вы внесли свой вклад в расчистку авгиевых конюшен Нью-Йорка? Хотели бы?
— Смотря сколько заплатят, — размочил я его сухую торжественность.
Снова поза оскорбленного достоинства. Голова — как водится; подбородок стрельнул вперед…
Я ответил витиеватой тирадой:
— Давайте, господин полковник, начнем несколько издалека. Как вы думаете, есть ли в этой стране крупный обувной фабрикант, не мечтающий, чтобы каждый ребенок Штатов носил его продукцию? Но он не раздает свою обувь за так. Генри Форд усадил бы все население, каждого мужчину и женщину, каждого подростка в свои купе. Но он не дарит свои машины каждому встречному. Он ими торгует. Джон Д. Рокфеллер не дарит безработным по бочке бензина. Хотя на благотворительные цели выделяет денег больше любого другого в стране.
Вам, господин полковник, необходим специалист моего профиля. Я готов удовлетворить эту вашу потребность. И ожидаю соответствующей оплаты. Если фирма строит вам небольшое бунгало, она требует с вас скромную сумму. Если дом среднего размера… Это как раз мой случай. Я беру немного за скромную работу, гораздо больше — за выполнение сложного задания. А если вы собираете средства на очистку города, я в качестве доброго гражданина с готовностью вручу вам чек на скромную сумму, девяносто процентов которой исчезнут в той выгребной яме, которую вы собираетесь очистить.
Я не детектив-любитель, господин полковник. Я работящий частный детектив высокой квалификации. Вы считаете меня просто пальцем при спусковом крючке, но я свое дело знаю, хотя и не знаю вашего. И мне за это платят. А благотворительность для меня — дело внеслужебное.
— Спасибо, — ответил полковник, переварив сказанное мною. — Разумеется, я вам заплачу. Человек, которому вы должны доставить сообщение, сокрушил всех, стоявших на его пути. Разными средствами, финансовыми и политическими. За ним я подозреваю фигуру еще более зловещую. Вот, держите! — Он швырнул мне сложенный листок бумаги. — Сколько вы хотите за доставку этой записки Джо Горгону? Погодите! — остановил он меня, когда я прочитал единственную строку, — Это послание для вас ничего не значит. Но не сомневаюсь, что Джо Горгон без малейшего колебания убьет того, кто доставит ему этот листок, если он будет подозревать — а он не может этого не подозревать, — что этот человек знаком с содержанием.
— Только вручить Джо Горгону? Ничего больше?
— Нет. Повторить сообщение вслух. Сказать так, как будто передаете ему какую-то дополнительную информацию. Достаточно громко, чтобы услышали его друзья. Они, конечно, ничего не поймут… Затем сообщите мне, как он отреагировал.
— А вы не опасаетесь, что меня прикончат в тот же момент?
— Нет. Не там и не тогда. После того, что я сегодня видел, не опасаюсь.
Он слегка побледнел, очевидно вспомнив, как угасали глаза убитого убийцы.
— Это вся работа? Когда доставка?
— Сейчас же. В «Золотой собаке». Мистер Майер держит столик по соседству.
Я снова опустил глаза к прочитанной строке. Достаточно просто. Немного таинственно. Я вспомнил, как сшиб на пол Эдди Горгона. Развлекался. Что ж, эта интермедия лишь увеличит враждебность Горгонов. К тому же мне заплатят за ненависть, которую я заработал развлекаясь.
— И на этом конец?
— Надеюсь, нет. Если развитие пойдет предусмотренным мною курсом, вы сможете заняться крупнейшим делом всей своей карьеры. Злоба Горгонов для вас тогда не будет иметь значения. Уже когда вы доставите это… Нет, постойте! Так нельзя. Это несправедливо. Отдайте мне этот листок! Вы спасли мне сегодня жизнь…
Но я отдернул руку с запиской и встал.
— Друг, за тысячу долларов я суну эту бумажку в пасть дьявола, — задушевно заверил я полковника.
— Да-да, я вам верю, — поспешно согласился полковник. — Решено! Это существенный шаг к цели. Держите. — Он полез в ящик и вытащил деньги.
Я пересчитал и спрятал полученную тысячу.
— Потом получите еще пятьсот за артистизм исполнения. Надо внушить Горгону, что для вас это сообщение столь же важно, сколь и для него самого. И еще для одного человека. Для доктора Микеле Горгона.
— Но этим сегодняшняя задача исчерпывается? — спросил я. Мы уже спускались по лестнице.
— Еще, если возможно, хорошо бы выяснить, куда отправится Джо Горгон после получения сообщения.
— Исполнимо.
Я подумал, разумеется, о Джерри. На этого выходца из преступного мира я всегда мог рассчитывать.
— Отлично. Звоните мне. — Полковник вручил мне номер телефона. — И я хотел бы, мистер Вильямс, чтобы вы, разумеется, за достойное вознаграждение, работали со мной над свержением власти Горгонов. Тихо, незаметно собрать материал. Освободить город от этой чумы. Работа тяжелая, сложная, не допускающая проволочек. Ее следует закончить прежде, чем противник обратится к губернатору за контррасследованием. Тяжесть удара направлена на одного человека…
— Джо Горгона?
— Нет. Микеле. Без его приказа Джо и его бандиты ни шагу не ступят. Доктор Горгон скупает судей, манипулирует составами присяжных, назначает своих людей на нужные должности. Он мозг преступного синдиката.
— Наслышан. Но не знаю, насколько это верно.
— На сто процентов. Итак, я на вас рассчитываю.
— Хорошо. — Я выкинул сигарету, так как мы уже стояли на ступеньках дома. — Но каким концом сюда входите вы?
— Видите ли… Я связан обязательствами. Но не сомневайтесь, что я представляю интересы честных официальных лиц, граждан, стремящихся к очищению официальных органов от загрязняющих их элементов.
— А конкретнее? — Я уставился на него из-под полей надвинутой на глаза широкополой шляпы.
— Да, конечно… — Он секунду поколебался, потом схватил меня за руку: — Доставьте сообщение. Тогда мы увидим, желаете ли вы еще работать со мной… Видите ли, они могут подозревать, что вы… что вы на стороне врага.
Я ухмыльнулся. Спорить не стал.
— Ну ладно. Вы хотите посмотреть, что из этого получится. Читаете своего Хоторна. «Голову горгоны». Глянуть в лик горгоны и умереть. А какой вам резон заключать сделки с покойником!
Не дожидаясь его реакции, я шагнул на тротуар, добавив:
— Джо Горгон получит ваше послание. Самая легкая тысяча, которую я когда-либо заработал.
И я уже шагал по улице, дыша свежим летним воздухом.
В такси я снова глянул на строчку. В ней ничего не изменилось.
«ДЬЯВОЛ РАСКОВАН».
Дьявол… Этот немощный старикан Джовони, пациент доктора Элрода? И он напугает до смерти могущественного Джо Горгона? Абсурд? Кто его знает… Я не торопился с выводами. Ведь я помнил, как обвинение, брошенное десятилетним мальчиком, привело на электрический стул хитроумного зрелого пройдоху. «Устами младенцев…» И стариков, по такому случаю. Очень авторитетная цитата.
Глава 7
Еще убийство
Времени еще много, хватит и на Горгона, и на Флэйм, поэтому я поехал сначала в редакцию «Морнинг Глоуб». Знал я там одного человечка, который в этот час все еще не отлипал от своего рабочего стола.
Работа в редакционных кабинетах скорая, спорая. Иначе никак. Первым делом я направился в справочный архив. Через считаные минуты я уже рассматривал снимки человека, которого О'Рурк назвал полковником. Глаза, подбородок на месте. Биография, семья, послужной список. Достижения на ниве армейской разведки. Полное имя — Чарльз Хэлси МакБрайд. Окончил колледж с заместителем шефа полиции Нью-Йорка. Заместитель этот прославился тем, что неустанно чистил кадры, перешерстил весь личный состав. Причем кроме финансовых ресурсов — он располагал значительным собственным состоянием, — как поговаривали, имел он на это и негласное благословение самого шефа.
— Натурально, — не разжимая зубов, пережевывая то, что он считал сигаретой, цедил газетный архивариус, — МакБрайд многого добился. Много хорошего сделал. Хотя в Чикаго полный провал. Утечка информации. Был слушок, что правительство пошлет его в Нью-Йорк. Тут, однако, сложность, вряд ли преодолимая. Дружба с верхушкой полиции. Сразу кривотолки пойдут. Сейчас он ушел в тень. Не то в отпуске, не то правительство напустило его на Энергетический трест. А на деле — кто ж его знает? Но городской рэкет вне его сферы действия. Его хлеб — тресты, финансовые акулы, слияния, поглощения, нефть — все в таком духе. Башка у него варит, но сидеть в суде и вешать убийства на парней, которые успели перестрелять свидетелей и взамен выставить своих, — никакая башка не поможет. — В архиве зазвонил телефон. — Нет, это не для него работа. Сидеть за столом и выдумывать хитрые вопросы…
Архивариус снял трубку, и я оставил его в покое. Меня занимали собственные размышления.
Полковник МакБрайд. Парень, не привычный к сидению за конторскими столами, не склонный выслушивать замысловатое вранье адвокатов, представляющих прожженных мошенников и убийц. «Башка у него варит», как выразился питавшийся сигаретою газетчик, смелости тоже не занимать. Но прибыл он явно не с правительственным заданием. Тогда бы без сообщения в газете не обошлось.
Кто же стоял за ним? Конечно, не на свой страх и риск он пустился в эту авантюру. О'Рурк ему подчинялся. В кармане какая-то авторитетная бумага. Еще интересная деталь — он сказал, что хочет очистить город от братцев до того, как вмешаются официальные органы. Возможно, он действовал по личному негласному поручению самого шефа городской полиции, подготавливая удар, накапливая материал достаточной пробивной мощи, чтобы преодолеть рогатки тягомотного судебного разбирательства.
Мой интерес к личности полковника МакБрайда вполне обоснован. Он знал, кого завербовал, и я имел право знать, на кого работал. Парень в моем положении должен был подготовить позиции и пути, предвидя непредвидимое. Надо и о Джерри вспомнить, которого я собирался привесить хвостом к Джо Горгону.
Джерри я просветил о стоявшей перед ним задаче у себя дома. И направился в «Золотую собаку», куда и прибыл без семи двенадцать ровно, тютелька в тютельку.
Рудольф Майер забавлялся чем-то из-под столешницы, и явно не имбирным джином. Небрежно развалившись, он нервно барабанил пальцами по столу; завидев меня, выпрямился.
За соседним столом глыбами надгробий застыли пятеро. Самое монументальное надгробие — мистер Джо Горгон. Откинулся на спинку, нога на ногу, большие пальцы под мышками под жилеткой, из угла рта торчала толстенная сигара. Остальные четверо тоже более или менее мне известны. Джемисон, административная шишка районного масштаба, мой маленький горгончик Эдди. Рядом адвокат из недешевых и еще какая-то знакомая морда. Имен двух последних не вспомнил.
Меня Джо Горгон не заметил. В этот же момент в зале появился Билли Райли. Этого смело можно считать одним из четырех городских политических тузов.
Горгон окликнул Райли, проходившего мимо с другой стороны. Райли явно услышал Горгона. Райли явно не хотел слышать Горгона. Но Райли явно не мог сделать вид, что он ничего не слышал. Как и все мы, грешные, Райли не упускал случая войти в контакт с богатенькими и известненькими гражданами свободной страны, но богатство и известность Джо Горгона несколько специфического свойства. В то же время Райли знал, какая денежная Ниагара извергается из кармана Джо Горгона. И к деньгам отвращения отнюдь не испытывал.
Джемисон юркнул взглядом от Джо Горгона к Райли. Он, похоже, пытался прогнозировать развитие событий.
— Райли, Райли! — Джо Горгон оставил свое место с поразительной для его габаритов прыткостью. Вот он уже наложил свою клешню на руку Райли. Тот остановился, нервно улыбаясь. — На минутку! — Судя по громкости, Джо Горгон приглашал к своему столу весь зал. Радушно, дружески.
— Джо, прости, тороплюсь. — Казалось, Райли подавится произнесенным именем. — Люди ждут.
— Брось, подождут чуток. — Теперь плечо Райли прогнулось под нажимом тяжкой длани мистера Горгона. — Мои друзья всегда находят для меня время. Всегда.
Мой зад коснулся стула рядом с Майером в тот же момент, в который зад Райли вошел в соприкосновение с обивкой стула за столиком Джо Горгона.
Эдди Горгон заметил меня. Левой рукой он ухватился за скатерть, правую метнул под мышку. Лицо его мне в этот раз понравилось. Точнее, лопнувшая губа. Я адресовал этой детали его портрета милую улыбку. Эдди вспыхнул и вскочил.
Реакцию Эдди смазало внешнее воздействие. Что-то крикнул метрдотель. Один из официантов — они все в «Золотой собаке» молодцы, как на подбор, — мигом избавился от подноса и рванулся к столу Горгонов. Но перехватить жалкую фигурку какого-то изможденного оборванца не успел. Тот уже рухнул перед Джо Горгоном на колени и схватил бандитского босса за полы пиджака. Джо глянул на братца Эдди, тот кивнул и поспешил к бару.
— Не убивайте меня! Не убивайте меня! Не уби…
Джо Горгон вскочил на ноги. Вместе с ним взлетела с коленей и тощая фигурка, вздернутая мощными лапами гангстерского шефа. Глазки Горгона уставились в небритую физиономию странного просителя.
Я узнал этого парня. Мелкая сошка из низов бандитской братии, порученец по кличке Тони. Другие его имена мне неизвестны. Я не слышал более ни звука из его рта. То ли ручищи Джо Горгона перекрыли ему дыхание, то ли леденящий взгляд заморозил язык… Все произошло очень быстро, в несколько секунд. Джо Горгон швырнул чахлого человечка двум подбежавшим официантам:
— Впервые вижу. Чокнутый какой-то.
Но глаза Горгона не отрывались от оборванца, выволакиваемого из зала, и я снова вспомнил о взгляде мифической горгоны.
Джо Горгон величественно опустился на стул, а Рудольф Майер озвучил мои мысли:
— Видел, как уставился? Мы, теплокровные, конечно, существа суеверные, но, помяни мое слово, Рэйс, этим взглядом он пометил жертву. Он, чего доброго, верит в силу своего взгляда не меньше, чем в стволы своих милых ребятишек. А посмотри на это чудовище сейчас. Ни следа эмоций. Камень. Глыба заматерелая.
Я ухмыльнулся и встал:
— Что ж, посмотрим, нельзя ли из этой глыбы выжать капельку эмоции.
— Постой, постой, не сейчас!
Майер поднял было руку, чтобы меня сдержать, но одумался и лишь проводил взглядом.
Явился я им, ничего не скажешь, эффектно, как призрак на пиру. Райли неуверенно улыбнулся. Джемисон поперхнулся коктейлем. Джо Горгон удостоил ленивого взгляда.
— Вы — Горгон, — ткнул я в него пальцем. — У меня к вам минутное дельце.
— А вы… — Он сделал вид, что меня не знает.
— Некий Рэйс Вильямс. — В мои намерения не входило задирать его. Я хотел, чтобы эмоции, если их удастся вызвать, проявились на чистом, не возмущенном посторонними воздействиями фоне.
— Вильямс. Детектив?
— Совершенно верно. Очень приятно, что вы меня вспомнили. Я польщен, мистер Горгон. — И я изобразил улыбку пацана-школьника, судорожно проглотившего пирожок под строгим взором директора.
Джо Горгон слегка нахмурился. Он знал, что я не сахар. И Эдди наверняка успел подтвердить это. Но он и Эдди — величины разного масштаба, так что опасения здесь излишни. Джо растянул губы в легкой улыбке и кивнул:
— Что ж, давайте займемся нашим с вами общим дельцем. — Пауза для окружающих, чтобы оценили юмор великого человека. — Вероятно, информация какого-либо рода для того, кто больше заплатит. Один такой торговец информацией уже… гм… Валяйте, любезнейший, чего вы ждете?
— У меня для вас весточка. — Я чуть пригнулся и с видом киногангстера отчеканил, чуть ли не завывая для вящей таинственности: — Джо Горгон, Дьявол раскован.
Смысла в этих словах, конечно, немного, но мне заплатили за их точное воспроизведение. И заплатили немало. Следовательно, слова весомые, действенные. И действие их я ощутил в тот же миг. Тысяча долларов — вполне достойная плата за то, чтобы увидеть, как с физиономии гангстера сползла улыбка. Как будто ее всосал мощный пылесос. Челюсти сжались и покраснели, чтобы тут же побелеть с каким-то серым мертвенным оттенком. Правая рука впилась в стол, как когтистая лапа хищной птицы. Он привстал — и снова рухнул на сиденье. Судорожно схватил полную чашку кофе, облил жилет, бухнул чашку обратно в блюдце и ухмыльнулся какой-то жалкой улыбкой.
— Вот и все, мистер Горгон, — наивным и чуть придурковатым тоном сообщил я и развел руками. — Уж смейтесь или сердитесь…
Больше я ничего не успел сказать. Выстрел! Другой! Пальба на улице. Полдюжины, как из пистолета-пулемета. Народ повскакивал с мест, повалил к дверям, к окнам. Билли Райли схватил Джо Горгона за руку. Метрдотель тщетно надрывался, пел о лопнувшей автомобильной шине. Репутация «Золотой собаки»! Цирк, да и только.
Кто-то отпихнул метрдотеля и вырвался на улицу. Грянула музыка. Под звуки марша я вышел из ресторана. Через дом-другой — небольшое скопление; несколько человек интересовались чем-то, лежащим на тротуаре. Полисмен в форме отгонял слишком активных. Еще один коп шагал по улице, какой-то тип в штатском изо всех сил дул в полицейский свисток.
В дверях служебного выхода «Золотой собаки» показался Джо Горгон. С ним Райли, он все еще держался за руку Горгона. Горгон стряхнул с себя Райли и уселся в такси. За этим такси последовало еще одно: Джерри приступил к работе.
Я протолкнулся поближе, отпихнул кого-то, врезался в полисмена и увидел лежащего.
Мелкий уголовник Тони, пресмыкавшийся перед Джо Горгоном несколько минут назад. Весь в дырках. Первую пулю он получил сзади, развернулся и принял остальные в грудь. Упал навзничь, не узнать его невозможно.
Глава 8
Шаги на лестнице
Что ж, взглянул в лицо горгоне и умер. Или Горгон взглянул ему в лицо… с тем же результатом. Невелика потеря для общества. Невелико и облегчение. Тони — мелкий гангстеришка, замена ему всегда найдется. Ясно, что Тони стал балластом, подлежащим устранению, и его устранили.
Выбравшись из толпы, я прошелся по улице, остановился перед витриной табачной лавки. Вспомнились слова Джо Горгона: «Один такой торговец информацией уже…» Кто — «один»? Тони? Тони продал информацию. Эдди выходит из зала — и Тони покойник. Тони, умолявший Джо не убивать его. Тони, наркоман… Бывший…
Что ж… Иной раз голова моя, чтобы сработать, вовсе не нуждается в кирпиче с крыши. Лучше перестраховаться. Лучше «перемыслить», чем недомыслить. И я зашел в сигарное заведение. Направился не к прилавку, а к будке платного телефона и, втиснув в щель пятицентовик, соединился с МакБрайдом.
Он снял трубку почти сразу. Я отчитался о капиталовложении, живописал реакцию господина Горгона.
— Между прочим, — добавил я в тоне легкого трепа, — паренек, который сбежал по проволоке… тот, из вашей спальни… Немолодой потасканный итальянец, рыжие полуботинки, синий поношенный костюм без галстука, отзывается на кличку Тони. Так?
— А… в чем дело?
В его вопросе содержался ответ на мой вопрос.
— Насчет смерти — все верно. Пяти минут не прошло, как его изрешетили в паре десятков шагов от «Золотой собаки».
Я рассказал ему и об эффектном появлении Тони в ресторане.
— Он сумасшедший! — переживал полковник. — Поперся к черту в зубы! Вы полагаете…
— Догадку к делу не подошьешь, но Эдди Горгон покинул застолье за пару минут до убийства.
— Боже мой, опять кровь…
— Этот дед, Джовони… Очень для вас важен?
— Не просто важен. От него все зависит. По крайней мере сейчас. У меня в Италии сейчас… — Он не договорил. Сплошные недомолвки. — Но Джовони в безопасности. Как только узнаете, куда направился Джо Горгон, сразу сообщите мне.
— Понял. Хотите, подстрахую Джовони?
— Нет-нет, ни в коем случае. Даже не приближайтесь к Эл… туда, в общем. Он там в полной безопасности.
Помолчали. Затем снова он:
— Все!
Разговор окончен. Я вешаю трубку.
Еще полчаса до моей встречи с Флэйм. Но, вполне вероятно, время назначил Майер, прикидывая мой график. И очень мне хотелось узнать о результатах работы Джерри.
Не могу сказать, что я усиленно размышлял, сидя в такси. Нет у меня такой привычки. Маневры мысли часто заводят в тупик, особенно если не хватает исходных данных. Но пока живешь — мыслишь, и я следил за мыслями, которые сами собой, откуда ни возьмись, проскакивали в голове.
Пара слов, переданная мною Джо Горгону, едва не сшибла его с ног, вне всякого сомнения. Крупнейший рэкетир крупнейшего города планеты на моих глазах превратился в драную тряпку. Я видел страх в глазах прослывшего бесстрашным гангстера. Возможно, он и обладал физическим бесстрашием, но психологическое воздействие послания…
Примерно в полутора кварталах от места встречи с Флэйм я постучал в стеклянную перегородку. Водитель подрулил к поребрику тротуара, я вышел и расплатился. Очень занимал меня вопрос, со мной ли Флэйм или все-таки против меня. Тщательно исследовал окрестности. Недоверие? Да, разумеется, я понимаю, насколько благородно доверять ближнему своему — или ближней, в данном случае. Но не всегда это доверие полезно для здоровья, особенно при моем роде занятий.
Главная улица была пуста. Лишь один автомобиль торчал у чьих-то ворот, выделяясь, как пингвин в пустыне. Дорогая марка, за баранкой шофер в ливрее. Но чего не увидишь на улицах Нью-Йорка… Миновав автомобиль, я свернул за угол и оказался на улице, где, согласно записке, назначена встреча с Флэйм.
Проходя мимо ее дома, я поджал губы. Облупленный многоквартирный дом плохо вязался с образом Флэйм. Она всегда предпочитала среду более изысканную и, естественно, дорогую.
Ничего подозрительного не замечено. Я сунул нос в десяток подъездов, исчезал из виду в одном месте и неожиданно возникал в другом — ничего. Быстро подойдя к дому Флэйм, я вошел в незапертую дверь, миновал вестибюль и приблизился к лестнице.
Начал подъем — неожиданно замер. И почти одновременно с моими шагами затихли шаги этажом выше. Без всяких слуховых галлюцинаций. Возобновил подъем, одновременно вслушиваясь. Слух, инстинкт — назовите это, как желаете, — что-то подсказывало мне, что выше этажом кто-то поднимается передо мной. Стараясь попадать в ногу, кто-то чуть спустился, затем вернулся вверх. Более я не останавливался, прислушиваясь на ходу, меняя тяжесть поступи и частоту шагов. Это сбивало с толку невидимого топтуна, он раза два сбился, однако дистанцию держал неизменно. Я принялся насвистывать беспокойную мелодию, затем резко оборвал свист и снова явственно услышал шаги.
Ясно, во всяком случае, что он не собирался на меня нападать. Возможно, кто-то другой собирался. Но никого во тьме я не заметил. Однако, когда одолевал последний этаж, внизу скрипнули доски пола и закрылась входная дверь.
Квартира 5с. Я прислушался, постучал. Конечно, можно не связывать эти шумы с моим визитом к Флэйм, местность здесь, в принципе, подозрительная. Но я предпочел усмотреть связь.
Дверь открылась, и вот я снова увидел ее. В поведении какая-то неуверенность, несвойственная прежней Флэйм.
— Рэйс… Ты раньше пришел. Подожди минуту.
Она заперла дверь, оставила меня в крохотной прихожей и исчезла в узком коридоре.
Ждать мне не с руки. Я быстро и бесшумно последовал за ней. Она проскользнула за потертый занавес и почти бегом пересекла комнату. Но я успел отодвинуть занавес и заметить, как со стола в ящик полетела толстая пачка денег — и еще что-то. Что-то блеснуло и брякнуло в ящике, прежде чем он закрылся.
— Ну… — Она обернулась и замерла, увидев меня в двери. Покосилась на стол, пожала плечами. — Рада, что ты все так же доверяешь Флэйм, Рэйс. Как тебе нравится мой дворец, мой наряд? Услады честности. — Она усмехнулась. — Честность — это то, что толстосумы оставляют беднякам, чтобы успешнее набивать карманы.
Мне ее настрой не понравился. Я молча огляделся. Обстановка не только бедная, но даже убогая. Однако наряд ее — в тени, во всяком случае, — казался одеянием миллионерши. На свету уже можно было различить дешевую ткань, из которой он сшит. Оглядываясь, я переваривал ее последнюю фразу. Да, она сейчас заблудилась где-то между ребенком и взрослой, между девочкой и женщиной.
Глава 9
Девица с криминальными наклонностями
Флэйм молчала, поэтому мне пришлось открыть рот:
— Ты меня пригласила, чтобы завербовать в коммунисты?
Она засмеялась:
— Пожалуй, нет. Не в моем духе. Коммунизм — это ненависть бедных к богатым, не просто зависть. — Она шагнула вперед и положила руки мне на плечи. Карие глаза ее смотрели серьезно, даже печально. — Я должна тебя видеть. Иногда я думаю, что лишь гордыня заставляет меня считать тебя единственным мужчиной, который мне нужен. И тогда я ненавижу себя. А иной раз даже считаю это тем, над чем мы смеялись, что обсасывают в пошлых дамских романах. Просто любовь. Смешно. Ты — единственный…
— Оставим эту тему, Флоренс. — Я снял ее руки с плеч. — Признаю, что не любить тебя еще сложнее, чем любить. Но есть на свете твоя жизнь и есть моя, и я не имею права нагружать женщину, кем бы она ни была, своими…
— Стоп! — Юность исчезла из ее взгляда, теперь передо мной глаза взрослой женщины. — Я заключила с тобой соглашение. Ну, во всяком случае, с собой. Я решила вести честную жизнь. И держалась этого решения, хотя каждый коп Нью-Йорка стремился сбить меня с прямого пути. Смех, да и только! Они вышибали меня с работ на двадцать долларов в неделю, где больше пары долларов не стащишь. Меня, Флэйм, чей совет, чье слово стоили тысячи. По какому праву? Я ни разу ни в чем ни на грош не покривила. А они травили меня. Не желали меня видеть вкалывающей по двенадцать часов в день за два десятка баксов в неделю.
Она засмеялась. Не понравился мне этот ее смех.
— Они выдавили меня даже с работы, которую я купила, во второразрядной лавчонке. Самый вшивый агент по найму норовит содрать с клиенток если не деньгами, то натурой. Да, нашлась для меня работенка в потогонной конторе в Ист-Сайде. Закон… Закон всю жизнь меня обирал. Начиная с сиротского дома. Честность… Любую работу в городе можно купить, начиная от мусорщика и кончая судьей. Хватит, наелась!
— Спокойно, спокойно, Флоренс… — Я понимал, до какого состояния она могла сейчас себя довести.
— Спокойно? Теперь ты мне говоришь: «Спокойно!» А до этого месяц за месяцем ты заставлял меня сидеть взаперти в одиночестве, в драной трущобной комнатушке. Я любила тебя. Может, и сейчас еще люблю, не знаю. Но я ненавижу себя за это. Я вызвала тебя сегодня потому что… да просто гордость? Сидела, смотрелась в зеркало. Я все еще Флэйм. У меня все тот же активный, пускай криминальный ум. Все то же прекрасное тело. Этого ты не сможешь отрицать. И я должна сидеть здесь со всем этим и ждать, когда ты придешь ко мне через много-много лет и обрадуешь, что купил для меня место в доме престарелых для бедняков? Даже и это надо покупать или пробивать по великому блату.
Видал я ее и раньше в миноре, но такой… Да, прав был Майер, не следовало мне приходить. Но в то же время нельзя было не прийти, если я знал правду. А я ее знал.
— Не думаю, что я тебе нужен, Флоренс.
— Врешь, — Это она сказала спокойно. Слишком спокойно. С опасным спокойствием. — Врешь, Рэйс. Ты знаешь, что нужен мне. И сегодня нужен. Я хотела взглянуть тебе в глаза. Я жила во сне, но Майер открыл мне истину. Ты купил мне половину моих паршивых честных работ. И Майер… Ну?
Это «ну» хлестнуло кнутом, надо признать.
— Флоренс, — начал я елейным голоском, пытаясь применить тактику усмирения львов сладкой морковкой, — нужно попробовать с самого начала. Мы с тобой вместе смотрели смерти в лицо, плечом к плечу, У меня есть кое-какие деньги. С начальным капиталом…
— Друзья-приятели! — Смех ее звучал как удары кувалды, забивающей железнодорожные костыли в шпалы. — И ежемесячно приносить тебе дневник с хорошими отметками по поведению, да? Каждый вечер отмечаться по телефону у Рудольфа Майера. Трясти тамбурином в Боуэри, бубенчиками брякать шутовскими… Сегодня и ежедневно на арене… Все это ради твоей дурацкой этической системы, позволяющей тебе бегать по городу с пушкой под мышкой и регулярно поставлять покойников похоронным бюро. Нет, милый, мне твои деньги не нужны. Если я беру, то что-то даю взамен…
— Вот это, например. — Я сгреб со стола маленькую вещицу и на раскрытой ладони предъявил ее Флэйм. Я не ювелир, но отличить золотое кольцо с бриллиантом — немалым бриллиантом — от полицейского наручника в состоянии.
— Да, — она вызывающе выставила подбородок, — вот это, например.
Она схватила перстень, уставилась на него, как будто не узнавая, но тут же очнулась и с маху насадила на палец:
— Вот! Это! Например! Хочешь знать, на кой ты мне сегодня? Так вот, знай: с меня довольно. Этому городу честные люди не нужны! Те же поганые шишки из полиции, которые открывали передо мной дверцы автомобилей и прикладывали пальцы к шляпам, когда я была в рэкете, оскорбляют меня при каждой возможности за то, что я честный человек. Политиканы, чинуши, краснобаи, уголовные адвокаты, которых ты… — Она вытащила ящик из стола, схватила пачку денег и швырнула мне. — Все. Я тебе ничего не должна. Я постаралась вычислить, сколько ты потратил, чтобы держать мой ум в узде честности, а мое тело… — Она отступила назад. — Что, не любо?
— Нет. Не нравится мне это. Послушай, ты ерунду городишь. «Уголовные адвокаты»… Майер, конечно?
Она засмеялась, но на мой вопрос не ответила.
— Я отведала добродетелей бедности, и они мне не пришлись по вкусу. Сейчас у меня появился шанс. И я использую его. — Глаза ее засверкали. — Мне не придется начинать все с азов. Я нашла мозг, столь же блестящий, быстрый, активный, как и мой. И я вернусь на вершину иерархии.
— Да ну? — Я вытащил окурок, чиркнул спичкой. Раскурил, затянулся. Ласка, лесть, внимание… Только будет ли толк? — Видит Бог, Флоренс, я рад, что ты не преуменьшаешь своих способностей. — Подняв обе руки, я положил их на ее плечи. Она чуть покачнулась, вывернулась, сбросила мои ладони.
Простое движение моих рук — быстрое движение всего ее тела. Движение души… Как она хороша! Я убедился на опыте, что любить ее смертельно опасно. Но на какую-то долю секунды мне вдруг стало все равно. Если я и стоял на краю бездны, то этого не ощущал. Она не таилась, высказалась без недомолвок, прямо и категорично, откровенно.
— Рэйс, — сказала она, — ты не в силах мне помочь, не в силах навредить. Я тебе могу навредить очень сильно. Мне нужно от тебя всего одно одолжение. Последнее, о чем я тебя прошу. Ты часто говорил, что чувствуешь себя обязанным мне.
— Да, чувствую, — подтвердил я весьма серьезным тоном. — Если ты меня позовешь, я приду. Даже зная, что иду в… В общем, в любом случае приду. В это ты можешь верить.
— Придешь вооруженным, — насмешливо добавила она.
— Да. Вооруженным.
Можно соглашаться на роль дурака, но все же отказываться от роли полного идиота.
— Так вот, Рэйс, мы квиты. Ты мне ничем не обязан. Я тебе ничем не обязана. Я от тебя хочу услышать лишь одно обещание. Что в течение двух недель, — она внимательно следила за моей реакцией, — ты не возьмешься ни за какое дело. Вне зависимости от его важности. Вне зависимости от причин и последствий.
Я долго не раздумывал.
— Я стою у тебя на пути? Мешаю твоим злодейским замыслам?
— Да. Именно так. Мешаешь моим злодейским замыслам.
Прямой взгляд в ее карие глаза и прямой ответ:
— Нет. Не согласен.
— Что ж. Ты понимаешь, что я тебя предупредила. И ты все еще намерен прибыть, если я тебя позову?
Я по-прежнему смотрел ей прямо в глаза:
— Да. Я приду, если понадоблюсь тебе. Если ты меня позовешь. — Секундная пауза. — И приду вооруженным.
— Угроза?
— Понимай, как знаешь. Я не остаюсь в долгу. Никто не может знать, когда Флэйм станет доброй гражданкой… Хорошим человеком. Никто не скажет, когда она…
— Столкнет Рэйса Вильямса в могилу? Это ты хочешь сказать?
— Возможно. — Я чувствовал, что моя улыбка похожа на ту, которую выжимают гримировщики из мертвой маски трупа. Конечно, о любви к ней не могло быть и речи, но я поневоле ею восхищался. Она способна на большое зло, но в ней таился и громадный потенциал добра. Такая амбивалентность не удовлетворяла мою практическую натуру. Я склонен был привесить к ней ярлык двуличия. Изменение лишь в проявлении натуры, а не внутри нее. Иными словами, бывало, что я считал Флэйм до мозга костей дрянью из дряней, а ее добрые проявления — лишь фасадом, призванным одурачить окружающих. И наоборот, иногда я считал ее ангелом, а исходящие от нее зло, жестокость — лишь предназначенными скрыть ее ангельскую суть.
Мы стояли друг против друга в маленькой, скудно обставленной комнатушке. За спиной Флэйм была оконная штора, я прислонился спиной к стене. Правую руку небрежно засунул в карман пиджака.
Флэйм закусила губу, лицо исказила адская смесь эмоций. Я губы не кусал. Стоял и ждал. Прошла минута. На лестнице все скрипели чьи-то шаги, приближаясь к двери квартиры 5с. Мне могло, конечно, и показаться. Дом старый, рассохшиеся конструкции скрипят.
Но Флэйм, похоже, прислушивалась к звукам. Она вдруг заговорила быстро, торопливо:
— Я сделала все, что могла. Теперь ты, Рэйс Вильямс, стоишь у меня на пути. И видит Бог, я смету тебя с дороги. Я тебя раздавлю.
От двери донеслось внятное постукивание. Я шагнул на стук, но меня задержали.
— Стой! — Флэйм схватила меня за руку. — Лучше не афишировать твоего присутствия. Пожарная лестница! Это верхний этаж, один пролет, и ты на крыше.
— Что ж, война объявлена, но еще не началась, — улыбнулся я, подошел к окну, откинул штору и поднял нижнюю раму. Взгляд на Флэйм — ее поза выражала нерешительность. Видимую нерешительность, ибо трудно представить себе ее нерешительной. Так что на выражение ее позы можно не обращать внимания. Отводя взгляд от ее аристократических пальцев, я поставил ногу на подоконник — и снова снял ее, шагнув обратно в комнату. За окном я увидел искаженную азартом охотника физиономию Эдди Горгона. А что еще хуже — уставившийся на меня ствол автоматического пистолета сорок пятого калибра.
Я отступил, а гангстер перемахнул через подоконник и проник в комнату через окно, которое я столь услужливо для него открыл.
Глава 10
Ловушка захлопнулась
Непростительная глупость. Мне следовало стыдиться самого себя. Конечно, я не доверял Флэйм. Но даже несмотря на то, что она решилась меня ненавидеть, я не ожидал оказаться в ловушке так быстро. Да, я не доверял ей, еще когда подходил к ее дому. Но в собственном доме… Дело не в этических принципах и не в каких-то несуществующих правилах ведения гангстерской войны, а в обычном здравом смысле. Даже в городе, где гангстерские разборки давно сошли с первых полос газет, не вполне безопасно украшать трупом собственную квартиру.
Ладно, не ожидал я этого… Но все же не могу сказать, что сюрприз застал меня врасплох. Я смотрел в дуло ствола Эдди Горгона, а своим собственным стволом в это время наметил центр желудка бандита. И даже поднял его чуть выше, туда, где, согласно «Анатомии» Грея, находится сердце.
Я не люблю тратить слов попусту. И не скажу, что в фильмах не встречаются герои, способные, стреляя из кармана, обезвредить стрелковую руку противника. Я и сам на это способен, мог бы и на Эдди потренироваться. Но все же не стал. Пуля в руку или ногу убийцы — весьма благородно, но это способно вызвать непроизвольное движение его указательного пальца, скрюченного на спусковом крючке.
Я изучил бандитов. И Эдди Горгон для меня не велика тайна. Глаза его налиты кровью и смертью. Жестокость скривила отмеченные моим кулаком губы. И пьянь кабацкая в этих глазах, в губах, во всем облике.
Сохранить жизнь такой мрази? Нет, я не собирался этого делать. Мой выстрел был бы смертельным. Эдди спасло то, что он не спешил. Бандит демонстративно облизал губы и выпучил глаза, намереваясь поразглагольствовать. Воображая, будто противник в полной его власти, этот кретин не удержался от соблазна блеснуть лихостью перед дамой.
Теперь жизнь его зависела от того, в чем проявится его лихость. Не тот жест, не то слово — и в морге появится голыш под простынкой с табличкой на пальце ноги. «ЭДДИ ГОРГОН», — будет написано на табличке. А меня полностью удовлетворит тот факт, что в момент смерти этот подонок сжимал рукоять автоматического оружия. Потому что на жюри присяжных тот же самый факт оказывает удивительно умиротворяющее воздействие.
Эдди не заорал: «Р-РУКИ ВВЕР-Р-Р-РХ!!!» — чем сразу выпросил отсрочку. Нельзя сказать, что он слишком тщательно выбирал слова. Ему просто повезло. Эти «р-руки…» автоматически вызвали бы привычное движение руки судебного патологоанатома, ставящего подпись на заключении о его смерти. Но он этого не сообразил. Эдди вообще соображал довольно туго. Он выбрал роль проницательного остроумца.
— Так-то, милый, — проскрежетал он. — Я тебя насквозь вижу. Стоило дамочке вернуться на путь истинный, и ты тут как тут. И я тут как тут. И не прожил долго ни один, посягнувший на лик Эдди Горгона. И все ребята узнают, кто вышиб дух из придурка Вильямса и по какой причине.
Он приблизился, до меня донеслась вонь из его проспиртованной пасти.
— Ни с места! — гаркнул он, заметив движение моей головы. — Перед тем как подохнешь, я тебе скажу, что лишил тебя не только жизни, но и бабы. Флэйм не раскается в том, что вызвала меня. Для нее начнется роскошная жизнь. Никто не посмеет посягнуть на милашку Эдди Горгона. Шикарная женщина, Рэйс… Но для Эдди Горгона нет ничего слишком шикарного. Твоя жалкая жизнь и твоя роскошная баба — справедливая плата за подлый удар исподтишка.
Я прижал поплотнее палец к спусковому крючку и еще чуток повернул голову в сторону Флэйм.
— Эта крыса не врет? — спросил я ее. — Черт с ней, с ловушкой. Но ты и в самом деле стала шестеркой, подсадной уткой?
— Хорош трепаться! — заорал Эдди Горгон. Теперь его глаза налились целеустремленностью, жаждой убийства, ненавистью — обычный букет гангстера перед выстрелом, в момент, когда помойная крыса воображает себя героем, суперменом, когда…
Однако хватит словоизлияний. Он — убийца. И я напряг указательный палец правой руки еще сильнее.
Но тут раздался голос Флэйм:
— Врет, конечно. Эдди, брось пушку.
Флэйм сделала какое-то движение, что-то сверкнуло никелем, и в ребра рэкетира уткнулся ствол ее пистолета, инкрустированного слоновой костью. Движение размеренное и даже изящное. Слова спокойные, без следа возбуждения, паники, иных эмоций. Эдди негромко хрюкнул. Ему не нужно было опускать глаз, чтобы понять, что давит в бок. Он и не опускал глаз.
Я подавил желание рывком левой руки вывернуть из хватки Эдди его оружие. На это он среагировать успел бы. Такой фокус легко получается лишь в кино. Нажать на спуск легче и быстрее, чем сделать довольно сложное движение рукой, и вне киноэкрана такое мероприятие может запросто стоить жизни. К тому же Эдди верно оценил опасность, исходящую скорее от меня, чем от Флэйм.
— Не дергайся, Вильямс. У девицы духу не хватит убить Горгона. Она…
— Брось пушку, Эдди. — Голос Флэйм теперь звучал жестко. — Флэйм не боится ни Бога, ни черта, ни мелкого горгончика. Я сотру тебя, как грязное пятно. С чего тебе вздумалось болтать обо мне?
— Ты… А на кой ты меня сюда вызвала? — Его пистолет опустился на уровень моей груди.
— Болтаешь много. Вы купили мою голову, а не душу и не… — Она усмехнулась. — Флэйм — его милашка! Брось пушку, кретин!
— Еще чего! — Он ткнул пистолет мне в ребра. — Я бросаю пушку, вы бросаете меня в окно и посылаете венок нечаянно сорвавшемуся с пожарной лестницы молодому человеку.
— Пошевели мозгами, Эдди, для разнообразия. Я вызвала тебя не для того, чтобы ты вломился в мою комнату, не для того, чтобы ты своим идиотизмом выдал меня полиции.
— Ха! Да у меня железное алиби, которое…
— Которое отправит меня на стульчик за убийство. Скотина! Если ты нажмешь на спуск…
Вместо нее продолжил мягкий негромкий голос:
— …то мистер Вильямс испортит свой пиджак нежданным выстрелом из кармана и завтра украсит своими фото все газеты. Герой, обезвредивший убийцу! Не надо, Вильямс. Все можно решить полюбовно. Эдди, брось оружие. Оружие на пол, ты меня слышишь, Эдвард?
Эдди опустил руку, зафиксировал предохранитель. Пистолет грохнулся об пол. Я стоял не оборачиваясь. Шаги, стуки, шорохи… Черт бы их всех побрал.
Глава 11
Третий Горгон
Тот же голос, спокойный, убеждающий, почти женский, но со зловещим оттенком, искажающим значение сказанного, продолжил за моей спиной:
— Ну вот и хорошо, послушный мальчик. Горяч ты слишком. И опять напился. Отойди к стене, вон туда. — Эдди послушно выполнил указание. — А вы, Флоренс, положите, пожалуйста, ваше оружие на стол, оно вам сейчас не понадобится. Мистер Вильямс, разумеется, не расстанется со своим пистолетом, ему профессия не позволяет. Да и вряд ли он меня послушает. Но он, полагаю, не столь закоснелый религиозный фанатик, чтобы не позволить мне легкий парафраз библейского высказывания: «Взявший меч, от меча и погибнет». Под мечом я предлагаю понимать и иные виды оружия.
Движение, шаги. Эдди стоял у стены, отвернувшись от меня, тяжко дышал, сопел носом, моргал. Краем глаза я зарегистрировал движущуюся тень на полу и медленно повернулся всем телом. Великий человек явился. Главный братец. С судьями на «ты», с политиканами запанибрата. Автор книг по уголовному и гражданскому праву, в суде ни разу не выступавший. Оружия при нем не наблюдалось. Тонкая тросточка, на правой руке перчатка, левую перчатку держал той же правой. Из-под шарфика торчал белый накрахмаленный воротничок. Складка брюк заставляла предположить, что на нем вечерний костюм. Примечательно лицо, затененное полями черной фетровой шляпы.
Лицо бледное, какое-то беломраморное, глаза такие темно-синие, что даже казались черными. Нос прямой, острый, губы под ним сжаты в тонкую бледно-розовую линию.
И немигающий взгляд.
Я этого человека видел лишь несколько раз, мельком. Мало кто встречался с ним часто. И фото профессора Горгона в газетах не появлялись. Но узнал я его сразу.
Третий Горгон. Доктор Микеле.
Пауза. Эдди замер у стены, уставился на человека, который, как ни странно, приходился ему братом. Флэйм тоже смотрела на этого человека, изучала. Возможно, она его видела впервые, несмотря на то, что он назвал ее Флоренс.
Паузу прервал главный Горгон:
— Смею предполагать, что кое-кто из вас, а возможно, и все вы могли бы считать себя обязанными мне. Однако оставим выяснение ситуации, мы не в зале суда, где все известно, но ничто не доказано. Благодарность не свойственна этому миру, — сокрушенно вздохнул он. Полупоклон в мою сторону. — У мистера Вильямса сейчас господствующее положение в этой комнате. Не без моей скромной помощи… Доброе вино веселит кровь человека, помогает мыслить. Дрянное пойло, даже если его поглощал не я, вызывает у меня отвращение. Вы ведь не сторонник убийства ради убийства, не так ли, мистер Вильямс? Я о вас читал в газетах, видел фото.
— Смотря что считать убийством.
Он покачал головой:
— Да-да. Мои взгляды по этому поводу неполно изложены в моих трудах. Не все мысли подлежат широкому распространению. Я толкую убийство не вполне в духе Уголовного кодекса, как и вы. Насколько я понял, вы вывели свои этические принципы не из свода законов.
— Нельзя ли ближе к делу?
Он чуть пожевал губами и шевельнул веками.
— Вы разочаровываете меня, Вильямс. — Он повел носом. — Присутствие моего брата делает атмосферу в помещении совершенно непригодной для дыхания. Вы не возражаете, если он покинет помещение? Безоружным, разумеется. Вы не собираетесь его убивать здесь и сейчас?
— Можно сдать его в полицию. Вы же видели, он угрожал мне оружием.
— Бросьте, дорогой Вильямс. — Ученый Горгон досадливо улыбнулся, шевельнув лишь кончиками губ, повернулся к Флэйм, шагнул к ней и сунул руку в карман.
Я насторожился, но из кармана он вытащил лишь пенсне на узкой черной ленточке. Горгон насадил пенсне на нос, наклонил голову — он на полфута превосходил Флэйм ростом, — поднял руку и снял шляпу. Флэйм снизу вглядывалась в пенсне. Угадать ее настроение я не смог.
Горгон оторвался от Флэйм и повернулся к братцу:
— Эдди, ты свободен. Молча, молча, — добавил он, заметив, что младший Горгон собирается что-то возразить. — Мистер Вильямс согласен отложить беседу с тобой. Да не в окно, Эдвард! — Он подошел к брату, отечески похлопал его по спине и проводил до двери — фактически вытолкал из помещения.
Я не возражал. Выбор, конечно, был: впаять в череп Эдди Горгона кусок свинца или сдать полиции. Но меня впечатлило то, что Эдди, очевидно, боялся этого «Эдвард!» из уст брата больше, чем моего ствола. На меня произвела впечатление и какая-то искренность доктора Горгона. Точнее, его полная уверенность в себе. Этакий седовласый мудрец, хотя седина лишь слегка тронула его виски.
Братья Горгон удалились, Флэйм взглянула на меня. Я улыбнулся. Не слишком приятной улыбкой, но не начисто лишенной доверия. В ее взгляде читалась какая-то неуверенность.
— Что ж… — произнесла она нерешительно, вслушиваясь в рокотание братцев-горгонцев за дверью, — может, что-нибудь скажешь? Тоже, оскорбленная невинность!
Я сказал «что-нибудь».
— Один уедешь дальше, — с умным видом изрек я. Очевидно, на меня повлияла манера речи старшего Горгона, его склонность к афоризмам и цитатам. — Да и быстрее доедешь. Твой друг доктор заметил пушку в моем кармане. Возможно, ты тоже заметила, потому так рьяно и бросилась на защиту милого твоему сердцу Эдди.
— Чушь! — резко бросила она. — Ты всерьез считаешь, что я позвала Эдди, чтобы тебя убить? Скажи, скажи, чего молчишь?
— Без слов ясно. Майер предупреждал меня… Я Эдди больше верю, чем тебе, а он сказал, что ты его вызвала. И ты, кстати, не отрицала. То, что он схалтурил и все провалил, не твоя вина. Поздравляю с удачным выбором партнеров.
— Рэйс, давай прекратим валять дурака, обманывать себя и друг друга. Я никогда паинькой не прикидывалась. Как раз наоборот. А тебя послушать, так я вдруг резко изменилась. Значит, ты считаешь, что я заманила тебя в ловушку?
Я расхохотался:
— Оскорбленная невинность! Действительно, школьница-паинька.
— Опять старая песня, — досадливо поморщилась она, подошла ко мне, изобразив чарующий взгляд. — Всегда обвинять и никогда не верить.
Я подпустил ее вплотную, позволил положить руки на плечи. Даже позволил ее ладоням скользнуть мне на затылок.
— Ты не веришь в то, что говоришь.
— Верю. Можешь не тратить усилий.
— Ох, и дурак же ты, — прошептала она хрипло, глядя на дверь. — Я никогда не страдала от того, что не могу тебя заиметь. В любой момент ты был бы моим, как и все остальные самцы. Но я хотела, чтобы ты сам этого желал. Я не хотела, чтобы с тобой было, как с другими. Потому что… Вот, смотри…
Ее тело приблизилось к моему. Теплое дыхание обняло щеку. Я ухмыльнулся и поднял руки, чтобы освободиться, но тут…
Она добилась своего!
Едва уловимое движение, губы коснулись моих, дыхание обожгло, проникло в глубь тела, и ее глаза… О дьявол, это случилось! На секунду — может быть даже долю секунды — я с силой сжал ее тело, прижал к себе… и тут же оторвал, отбросил прочь чуть ли не через всю комнату. Стул слетел с места, провертелся вокруг оси, перевернулся и грохнулся об пол ножками кверху.
Глава 12
Странный разговор
Как я потерял голову? Почему это произошло? Не знаю. Конечно, она красавица. Конечно, она… Мужчин тянет к красивым женщинам.
Я стоял у стены и глядел на ее улыбку. Что у нее в голове? «Один уедешь дальше», — сказал я. А она надвигалась на меня, шла ко мне одна, один на один.
Женщина… Нет, женщина исчезла, ко мне приближалась девочка, Флоренс Драммонд. Ее мягкость и реальность заставили меня поднести ладонь к лицу и протереть глаза.
— Ты прав, Рэйс. В конце концов…
Она замолчала и замерла. В комнату вошел доктор Микеле Горгон.
Моего присутствия он, казалось, не заметил. Подошел к Флоренс, взял ее за обе руки и уставился в глаза, не говоря ни слова. Флэйм спокойно выдержала его взгляд.
— Итак, вы и есть Флэйм, амазонка преступного мира. Сознаете, как вам повезло? Полагаю, вы мне понравитесь. Я…
— Доктор, — прервал я его тираду, — мисс Драммонд уже достаточно перенесла за сегодняшний вечер… то есть ночь.
Высокий парень. Он медленно повернул голову, удостоил меня взглядом через плечо. В глазах ни гнева, ни враждебности. Пожалуй, даже досады не заметно. Взгляд натуралиста, разглядывающего букашку. Причем совершенно естественный взгляд, без всякого притворства. Казалось даже, что он старался быть… даже не вежливым, а терпимым, терпеливым и скрыть от меня тот факт, что он намного выше меня.
— Возможно, вы не вполне представляете себе, кто я такой, — сказал он наконец.
— Вполне представляю. Но мне на это плевать. А вы-то представляете, кто я такой? Или вам на это…
— …тоже плевать? — закончил он. Мне показалось, что он даже улыбнулся. Его губы, во всяком случае, что-то обозначили. — Полагаю, Рэйс Вильямс, что это именно так. Для моих братьев вы значащая величина. Они весьма вспыльчивы, склонны к проявлению грубой силы. Мне же вы не можете доставить беспокойства. Физическое насилие… Нет, это не моя область. К огнестрельному оружию я питаю отвращение, как и к любому насилию, сторонюсь даже информации о нем, ибо она надолго выбивает меня из колеи. Те сферы, где я должен уступить вашему физическому превосходству, меня не интересуют. И вы для меня ничего не значите. — Он зафиксировал взглядом опрокинутый стул и добавил: — Возможно, вы для меня все-таки что-то значите, но не в том смысле, который вы в состоянии постичь.
Язык у него, конечно, подвешен лучше церковного колокола, ничего не скажешь. Да и мысли мои он угадывал… а точнее, читал, потому что они грубой клинописью вырисовывались на моей физиономии. А я бы не остановился перед небольшой демонстрацией того самого физического превосходства, упомянутого в его разглагольствованиях. Он достаточно крепок, чтобы не строить из себя цацу.
— Полагаю, Вильямс, что в присутствии дамы вы не позволите себе применить физическое насилие.
— Доктор, — сказал я ему, — вы, может, крупный авторитет для Эдди и ему подобных пивных мух; вы, может, крутите своими братцами и лижетесь с большими шишками, но, если вы не отцепитесь от рук мисс Драммонд, я спущу вас с лестницы.
Он отнюдь не взбеленился — отчего я взбеленился еще больше.
— Интересно было бы проверить… — пробормотал он, но тут же покачал головой: — Нет, не время, — и отпустил руки Флэйм.
— Рэйс, тебе, пожалуй, пора идти, — сказала она.
— Подожду доктора. Долго ждать не придется.
— Не валяй дурака. Мне твоя защита не нужна.
— Бог ты мой! — Вот ведь самомнение! Она уже воображает, что я у нее под каблуком. — Я забочусь не о тебе, а о себе.
Я не наврал. Этого Горгона я не понимал. А то, чего я не понимаю, мне не нравится.
— Но доктор Горгон собирался мне что-то сказать. И я хочу это услышать. — Она не пробовала на нем своих чарующих взглядов. Она смотрела на него с искренним интересом.
— Вильямс по-своему прав, — снисходительно кивнул доктор Горгон, — Мы воспринимаем жизнь — и даже смерть — данным нам мозгом. И я вам, милая леди, по сути, все, что собирался, уже сказал. Я не обвинил вас в глупости, потому что не знаю ваших мыслей. Но если не исправить ошибку, придется корректировать планы.
Он подошел к столу и переворошил пачку, которую Флэйм бросила мне. Открыл ящик, вынул оттуда деньги и несколько украшений. Протянул их Флэйм:
— Это все?
— Нет.
Флэйм показала палец с перстнем.
— Я возьму его. Бросьте на стол. Лучше вернуть отправителю. Намерения у него, подозреваю, не вполне делового характера.
— Деньги на столе принадлежат мистеру Вильямсу.
— Семьсот долларов. Хм, бог знает, что можно подумать. Это ваши деньги, мистер Вильямс?
Флэйм вмешалась прежде, чем я успел раскрыть рот — или выбить пачку из рук Горгона:
— Я не хочу, Рэйс, чтобы ты потом, если тебе придется туго, попрекнул меня этими деньгами.
Я принял пачку и засунул ее в карман. Ситуация мне крайне не нравилась.
Дурак дураком стоял я в этой комнатушке с пистолетом в кармане.
Микеле Горгон порылся в ящике, вытащил из него конверт, оценил вместимость и засунул в него деньги и драгоценности, добавил из своего бумажника и заклеил конверт. Снова подошел к Флэйм и завел ту же песню:
— Вы красавица. Это скажет каждый мужчина. Но для меня вы останетесь красавицей, даже если ваши ноги вдруг изогнутся колесом, искалеченные руки скрючатся, лицо увянет и покроется морщинами, волосы потускнеют и поредеют. Лишь бы глаза остались теми же. Глаза, дорогая моя, позволяют заглянуть во внутренний мир и оценить внутреннюю, духовную красоту человека. Не знаю, поймете ли вы меня… Поймете ли, почему я так непочтительно обошелся с вашим телом, оскорбил его словесно…
— Понимаю. Да, понимаю.
— И не протестуете?
— Нет, я понимаю вас полностью.
Мне надоели эти погремушки.
— Хватит, напонимались. Уходим, доктор. Пошевеливайтесь, коли вам физика немила.
Он повернулся и протянул мне конверт:
— Не будете ли вы любезны доставить этот конверт по назначению?
— Нет! — воскликнула Флэйм. — Это закончится убийством.
— Не думаю. А даже если и так… Один из них — мой крест, нежеланный, если сказать правду. Другой, — он вгляделся в меня, а я исподлобья ответил ему колючим взглядом, — другой способен стать реальной угрозой. А может быть, останется воображаемой. — И он вернулся к затронутой теме: — Так вы возьметесь доставить конверт?
Я принял конверт и небрежно засунул в карман:
— Берусь. Кому?
— Эдди, — Он усмехнулся, схватил меня за руку и направился к выходу.
Я не вырвал руку. Ощущение не из приятных. Я был то ли как пацан, то ли как осел, которого куда-то повели. Рядом со мной трепач, который навалил кучу слов, но ничего не сказал. Или он много сказал, а я ничего не понял? Не угрожал. Не «возвысил голоса в гневе». Но благодушного презрения не скрывал. Другой на моем месте врезал бы ему хорошенько.
А Флэйм? Понимала она, что я ощущаю? Она смеялась надо мной. Скрытно, незаметно. Может, и не смеялась, но от этого не легче. И эти двое пришли к взаимопониманию. Они друг друга поняли, а я их — нет.
Ладно, пусть я и дурак, но под дуло не полезу. И я зашагал под ручку с доктором Горгоном. Он слева, справа мой пистолет. Взял бы он меня за правую руку, было бы хоть основание ему врезать.
Глава 13
Еще один итальяшка
Выйдя на лестницу, я не слишком нежно высвободил руку и ткнул ствол в бок профессору. Гангстер он или нет, носит при себе пистолет или нет, но об этом человеке утверждают, что он уложил на месте больше народу, чем любой другой гангстерский босс города. И что один известный юрист исчез бесследно как раз после того, как отужинал с Микеле Горгоном.
Слухи слухами, однако Эдди Горгон лишь недавно выскрипывал на этих ступеньках. Освещение тусклое, но достаточное, чтобы различить две фигуры и даже отличить одну от другой. Обыскивать я Микеле Горгона не стал, хотя не очень-то верил в разговоры о том, что он ходит невооруженным. Не посмел, что ли? Пожалуй, просто не видел разницы, есть у него пистолет или нету. Захочется ему пострелять — что ж, добро пожаловать.
Не ради него приставил я ему к боку пушку, а ради клана, которым он управлял через братьев — или через брата, потому что Эдди — простой придаток к пушке, способный попасть в двуногого с трех шагов.
— Экий вы недоверчивый, Вильямс, — неодобрительно заметил доктор Горгон, спускаясь с лестницы. — Пистолет в бок. Как в дешевой мелодраме. Внезапная смерть на ступеньках! Внезапную смерть я очень не уважаю. Разве что абстрактно.
Я не сразу понял. Потом предположил, что под «абстрактностью» он понимает убийство чужими руками.
Возможно, ствол в боку оказал какое-то воздействие на развитие событий, так как профессор принялся мурлыкать что-то под нос, и какая-то черная тень исчезла из дальнего неосвещенного угла. Возможно, мне это почудилось. Правда, тени не скрипят половицами. Но ведь и дом-то, с другой стороны, старый, рассохшийся, прогнивший…
Снаружи уже ждал «Роллс-ройс». Некто в пальто, помеченном каким-то невразумительным гербом, распахнул дверцы, водитель запустил двигатель. Об этом последнем действии я, скорее, догадался, так как шума мотора не услышал.
— Я, разумеется, доставлю вас домой, дорогой мой Вильямс, — сказал мне доктор Горгон, подходя к машине. — И не из вежливости, а потому, что ваша жизнь мне в эту ночь весьма дорога. Я бы не хотел, чтобы с вами что-то приключилось, пока вы со мной или когда вы расстанетесь со мной. Мной, видите ли, заинтересовалась полиция. Во всяком случае, один любознательный полисмен. В общем-то, очень удобно. Если случится что-то, способное вызвать интерес к моему брату Джо, то бдительность нашей могучей полицейской системы снимет с меня все подозрения.
Ладно, я составил ему компанию. Уселись, и он без тени юмора или насмешки выдал мне оценку моей позиции:
— Глупое у вас сегодня положение. Как будто схватили льва за хвост, боитесь держаться и боитесь отпустить. — Он поднял рожок переговорной трубки: — Парк-авеню, домой.
Бросил трубку и повернулся ко мне:
— Я могу показаться невежливым. Тащу вас за собой, вместо того чтобы подвезти до дома. Но мне показалось, что вам интересно будет меня навестить. Несмотря на столь поздний час. Побеседуем.
Этот поворот меня устроил. Тот, кто много говорит, сколь бы умным он себя ни считал, всегда может проговориться. Почему бы и не побеседовать — а еще лучше послушать, что скажет крупная шишка, король преступного мира. Но чем объяснить его интерес к моей скромной персоне?
— Вы меня слушаете?
В его тоне, как мне показалось, проскользнула нотка раздражения. Тоже неплохо.
— А куда же я денусь! Только зачем мне к вам тащиться?
— Вам будет интересно. А насчет вашей безопасности… Мой дом — самое безопасное место даже для моего злейшего врага. Полиция посматривает. Один полисмен в особенности. Я вам его назову. Этот интерес как-то бодрит. Мне скрывать нечего. Полиция видит, как я выхожу и вхожу. Но ум мой закрыт для всех, кроме меня самого. Эта слежка смешна. Да и прикрыть ее… Достаточно снять трубку, достаточно одного звонка, и этого любопытного вышвырнут со службы. Вы можете ему это передать. Полагаю, вы его знаете. Детектив сержант О'Рурк. Очень добросовестный полицейский. Не хотелось бы ему вредить. Но если мне надоест его внимание… Лучше для него будет, если ему первому надоест за мной следить.
— Я передам ему, когда увижу. Вы здесь живете?
Машина остановилась перед одним из самых дорогих жилых домов Парк-авеню. Здесь рядовым гангстерам искать нечего.
— У меня труп в подвале не спрячешь, — продолжил он вслух мои мысли. — Тридцать третий этаж тридцатидвухэтажного дома.
— На крыше приютились?
— На крыше. Конечно, можно нечаянно упасть. Но даже такой склонный к насилию субъект, как вы, согласится, что этот вариант для меня нежелателен. Чтобы решиться на такое, хозяин должен отчаянно, панически бояться гостя. А ведь мы с вами друг друга не опасаемся, не правда ли, дорогой Вильямс? — Мы вошли в просторный холл и направились к лифту. — Смерть играет роль в жизни каждого человека, даже в моей, но влияние ее следует сглаживать, как я уже выразился, абстрагироваться от нее. Если кто-то тебе мешает, от него следует избавиться, если можно так выразиться, суггестивно.
Лифт быстро поднялся наверх, мы прошли по коридору, Горгон отпер тяжелую дверь, и по овеваемой ветром крыше, под усыпанным звездами небом мы направились к его калифорнийскому бунгало.
Доктор Микеле не переставал трепаться:
— Законы вашей страны — моей страны, Вильямс, — позволили простому итальянскому эмигранту подняться с низов мостовой в пентхаус на крыше небоскреба. Очень удобные законы. Чтобы успешно жить в вашем городе — в моем городе, в любом городе, Вильямс, — следует прежде всего забыть о понятии «совесть». Следующее необходимое условие — ум без тела, без эмоций.
Мы прошли под кронами карликовых деревьев, между кустами, цветами, газонами с настоящей травой, мимо крохотного фонтана с водопадом и журчащим ручейком. Три ступени из разноцветного кирпича — и мы на крыльце. Легкий поворот дверной ручки — за дверью большой квадратный в плане холл.
Горгон швырнул пальто и трость на стул с высокой спинкой и жестом предложил мне поступить так же с моей шляпой. Ночь теплая, я без плаща, шляпа стоила мне двенадцать баксов, лишаться ее при возможном поспешном отходе не хотелось.
Хозяин, однако, настаивал, и я решил не мелочиться.
— Формальный визит, Вильямс, надеюсь, также и дружеский. Вид шляпы на колене испортит атмосферу, нарушит гармонию, придаст некий полицейский душок нашей встрече. Прислуги здесь сейчас нет, мне нравится одиночество в отрыве от человеческих масс, которые там, внизу. Как бы материальное воплощение духовной реальности. Мы с вами здесь наедине, никто нам не помешает.
Мы прошли большой холл, затем малый, он улыбнулся и распахнул передо мной дверь:
— Прошу вас, Вильямс.
Мне это не понравилось, но я опять решил не мелочиться. Рука в кармане, доктор рядом, я почти коснулся его, входя в следующее помещение. Войдя, остановился.
Библиотека. Шикарные кожаные переплеты, удобные кресла, зашторенные оконные ниши. Но все это побоку. Главное — женская фигура в кресле, укрытая пледом. Шея длинная, изящная, но разукрашена пятнами и полосами красно-желтого цвета, как будто рубцами от давних ожогов. Такие же пятна на лице.
И рука. Искалеченная рука со скрюченными пальцами, замершая поверх пледа.
Доктор Горгон вошел в библиотеку вслед за мной и тоже увидел женщину.
Да-с. Глянули б вы на него. В этот момент обличье супермена слетело с него, как шелуха. Физиономия его, согласен, побелеть не могла, белее не бывает. Но оттенки по ней поползли явственные. Желтоватые пятна, фактура скисшего молока, белая плесень…
Он судорожно схватился за воротник, а его нижняя челюсть буквально отвалилась. Чуть ли не минуту он стоял, вылупившись на женщину. Я успел подробно рассмотреть обоих.
В эту минуту он стал тем, кем я его и считал, стал таким же, как Джо и Эдди. Профессор доктор Микеле Горгон — жалкий итальяшка, ничтожный человечишка, тленный огрызок мира, которым, как он воображал, он управлял, над которым возвысился. Мелкий гангстеришка-порученец, крыса подпольного мира. На физиономии его выскочило за эту минуту больше гримас, чем сменяется на лице классного комика.
Рот нараспашку, нижняя губа отвисла. Тогда он закусил нижнюю губу верхними зубами, отчего в уголках рта выступили пузырьки слюны. Слов не слышно, но в хриплом бульканье, в булькающем хрипении его можно было угадать всю существующую в английском и итальянском языках нецензурщину.
Наконец он несколько совладал с собой, и я услышал его дрожащий голос:
— Ч-что вы тут делаете? Как вы посмели… — Он повернулся ко мне: — Выйдите. Вернитесь в холл, Вильямс.
Что ж, в холл так в холл. Мое дело сторона. Захлопнувшаяся дверь едва не прихватила мою руку. В замке повернулся ключ. Глаза женщины. В последний момент я встретился с ней взглядом. Карие глаза, таинственные, прекрасные, как… Как у Флэйм. И слова доктора Горгона, обращенные к Флэйм: «Искалеченные руки скрючатся, лицо увянет…» Искалеченная женщина… Ничего, кроме глаз…
Из-за запертой двери раздался женский крик. Пронзительный, испуганный.
Крик ужаса.
— Нет! Нет! Больше никогда! Он не должен видеть меня такой… Я больше не приду! Клянусь! Я искала зеркало…
Звук удара, новый вопль:
— Спасите! На помощь! Убива-а-а…
Крик прервался. Женщине не зажали рот, а перехватили горло, об этом красноречиво свидетельствовал булькающий хрип.
Я стукнул в дверь кулаком. И еще раз. И если я говорю «стукнул», то имею в виду «ударил», а не «погладил» или «постучал». Дверь, даром что добротно сработанная, ощутимо отозвалась на мой удар.
Глава 14
Я действую
Второй удар вызвал реакцию. Топот, шепот — не женский. И не одного мужчины. Шаги к двери, голос доктора Горгона. Уже спокойный, но еще с легкой дрожью.
— Спокойно, Вильямс, все в порядке. Небольшое затруднение… семейного свойства. Я сию минуту вернусь.
Снова шаги. Тяжелые мужские шаги — и не у двери, где стоял хозяин.
Я понял, что вел себя неразумно. Не мое это дело. Мне следовало, повинуясь здравому смыслу, взять шляпу и «отряхнуть прах». Но мне иной раз попадает вожжа под хвост, я делаю глупости — да еще и с удовольствием, с азартом! К черту благоразумие, рассудительность! Чаще всего разумность и подобные благоглупости всего лишь оправдывают трусость. И я как дурак повинуюсь первому побуждению, не рассуждаю. А первое побуждение мое — притянуть этого доктора к ответу. Потолковать с ним. Может, он ожидал, что я буду торчать под дверью и колотить в нее, как истеричка?
— Откройте дверь и не вздумайте убрать оттуда леди! И без разговоров, доктор. Откройте — или я прострелю замок.
— Не поднимайте шума, ради бога! Глубокая ночь, Вильямс. Люди могут неправильно истолковать.
За ним шаги. Двое уносили женщину через другую дверь — так я истолковал этот топот.
— Доктор, откройте или отойдите, пуля может проскочить сквозь замок. Вы думаете, я шутил? — Не знаю, что он думал, но явно хотел потянуть время.
— Вильямс, я…
Хватит болтать. Этот краснобай, возможно, наслаждался звуками собственного голоса, но мне на его красные байки плевать. Грохнул выстрел, полетели щепки, я нажал на болтающуюся ручку, врезал в дверь плечом и оказался внутри. Если я открываю дверь, то я открываю дверь. Одного выстрела мне хватает. Сорок четвертый — надежный товарищ, несколько старомодный, но, верьте мне, на него можно положиться.
Пришел черед моей игре. Передо мной глаза доктора Горгона. Индифферентная поза смыта изумлением, глаза выпучены так, будто вот-вот вылезут из орбит. Но в руках его ничего не было, а занавес в дальнем конце библиотеки колыхался, за ним еще не исчезли штанина и башмак солидного размера.
Я направил ствол на обладателя штанины и дал ему шанс выжить:
— Эй, за занавесом! Стой или…
— Стойте! — завопил доктор Горгон. — Это недоразумение! Верните мадам, вернитесь, вернитесь!
И «мадам» вернули. Словарный запас доктора Горгона богаче моего, что и говорить. Иной раз в нем встречаются и полезные слова, осмысленные. Разве ж я спорю…
«Мадам» внесли двое граждан мужского пола. Несли между собою в каком-то подобии сиденья от качелей. Выглядели они довольно глупо, но об огнестрельном оружии, его назначении и последствиях его применения имели какое-то представление, ибо не сводили с меня глаз.
«Мадам» выглядела еще более непрезентабельно, чем когда я увидел ее впервые. Она непрестанно вопила и дергалась:
— Микеле!.. Боже мой!.. Не надо… Ах, в таком виде! Я вся растрепана… А волосы…
Она пыталась поправить прическу и еще больше приводила ее в беспорядок.
Я шагнул к ней — то же самое сделал и доктор Горгон. Он нагнулся над ней, погладил по голове и похлопал по руке.
Я дернул его за плечо.
— Мадам, — обратился я к ней, — вы звали на помощь…
— Она нездорова, — резво встрял Микеле Горгон. Чрезмерно резво. Так мне показалось, хоть я и не понял почему. — Ей показалось, что перед нею некто очень ей близкий, давно исчезнувший. Не следовало бы поддерживать ее в этом заблуждении. Я забочусь, разумеется, о ее здоровье…
— Прикрой пасть, — грубо оборвал я его, не оборачиваясь, сквозь зубы. И гораздо нежнее обратился к женщине: — Что вас беспокоит, леди?
Ее глаза ожили.
— Беспокоит… беспокоит… Приснилось… Не знаю… Микеле, уведи меня. Не хочу, чтобы этот мужчина видел меня такой… Ведь я была красавицей… И молодой мужчина… Уведи меня, Микеле. Но скажи ему. Расскажи ему, какой я была красивой. Расскажи.
В голосе ее появились нотки капризного ребенка, голова кокетливо наклонилась — жест не то отталкивающий, не то притягательный в своем трагизме.
— Да, мистер Вильямс, мадам была поразительно красива. Поразительно красива.
Он слегка нагнулся к ней и посмотрел в глаза. Она тут же вскрикнула. Я стоял рядом и ни один звук, ни одна его гримаса не ускользнули бы от моего внимания.
И он к ней не прикасался.
— Унесите мадам к миссис О'Коннор, — бросил Микеле носильщикам и повернулся ко мне: — С вашего позволения, разумеется. — В голосе его слышалась насмешка.
— Да, пожалуйста, — великодушно разрешил я. Но чувствовал я себя не в своей тарелке. Нет, я не жалел, что прострелил замок. Даже если это и ошибка — в чем я вовсе не был уверен. В конце концов, все мы погрязли в ошибках. И я не лучше других. Я не из тех, кто с пеной у рта отстаивает свою правоту, даже понимая, что дал маху. Да ведь пулю-то не засунешь обратно. Так что ж зря слезы лить…
— Объясните шум, — напутствовал слуг Горгон. — Можете сказать, что мадам что-то уронила.
Он поправил плед на ногах женщины, придержал занавес, за которым исчезли слуги и женщина, вернулся ко мне:
— Вы могли убить меня. Мне показалось, что пуля пролетела вплотную. Не знаю почему. Почувствовал или услышал… Вообразил… Абсурд какой-то. Газеты, по-видимому, не преувеличивают вашу… идиосинкразию. Вильямс, вы злоупотребляете гостеприимством. Я не люблю таких всплесков эмоций в моем доме.
Он долго распространялся. Это помогло ему собраться, прийти в себя. Слушая его, я заметил то, что раньше от меня ускользало. Может быть, заметил вследствие его возбужденного состояния. Прежде чем выплюнуть какое-то «веское» слово, он его нащупывал, ощупывал и взвешивал, примерял и притирал к месту. Он болтал, расхаживая по комнате, затем подошел к стене и нажал на кнопку.
Человек, вошедший в дверь, которую я варварски испортил, оказался согбенным старцем, слугой со стажем и выучкой.
— Шерри номер один, Карлтон. — Он еще раз произнес имя слуги, медленно и раздумчиво: — Карлтон… — Как будто ему нравилось звучание и он приглашал меня оценить. — У мадам случился приступ, Карлтон, нам нужно за ней внимательно следить, чтобы она не причинила себе вреда.
Он кивнул, отпуская Карлтона.
— Хорошо, сэр, шерри номер один.
Карлтон вышел. Микеле Горгон, скажем так, несколько преуменьшил количество слуг в доме в разговоре со мной.
— М-да, Вильямс, вы позаботились об оживлении вечера. Возможно, выстрела все же не услышали. Я на вас не сержусь. Каюсь, вспылил, когда увидел мадам в таком положении. — Он пожал плечами и развел руки. — Это мой крест, моя обуза, иной раз мне бывает тяжко. Надеюсь, вам не нужно долго объяснять. Могу просто сказать, что эта леди — моя жена, что она пострадала от несчастного случая, изуродовавшего ее тело и расстроившего ее разум. С тех пор она ни разу не видела своего лица. Мы следим за этим. Шок мог бы ее убить. Вы заметили, что здесь нет зеркал. Однако отражения в оконных стеклах, в полировке и хромовых покрытиях вызывают у нее подозрения. Без зеркала она, однако, не может получить полное представление… Мне советовали поместить ее в частную клинику. Но она не хочет. — Он как-то сонно наклонил голову назад, уставился в потолок. — Там ей было бы удобнее, конечно, но все мы цепляемся за чувства, за воспоминания… А она действительно была прекрасна, я не льстил. Как… — Он замолчал. Дверь открылась, вошел Карлтон с подносом.
— Как Флэйм, — закончил я за него. Сам не знаю почему.
— Как Флэйм, да, — согласился он. Взял бутылку, налил себе, мне и кивком приказал Карлтону поставить поднос на стол. — Оцените, — предложил мне гостеприимный хозяин. Он поднял бокал, разглядывая его на свет. — Мой друг во Франции опечатывает каждую бутылку перед отправкой. Из погребов Маргери в Париже. По прибытии на бутылку добавляется мое клеймо. Очень…
Микеле Горгон пригнулся к визитке, белевшей на подносе возле бутылки. Адресовав мне едва обозначенный поклон, он поманил пальцем Карлтона. Прочитал, слегка сдвинул брови.
— Я ему говорил, сэр… — начал Карлтон извиняющимся тоном.
— Я вас не виню, Карлтон. Он бы не пришел, если бы… Пригласите его сюда. — И вдогонку выходящему слуге: — Бутылку виски, Карлтон. Долг гостеприимства. — Снова мне: — Брат Джо. Не возражаете, разумеется?
Я бы возразил, разумеется. Мысленно я уже вскочил и повернулся к двери всем корпусом. Но вместо всех этих телодвижений лишь лениво пожал плечами и ничего не сказал. Конечно, общеизвестно, что Джо Горгон вылез на верхушку Эвереста нью-йоркской преступности по причине своей сказочной скорострельности. Однако не думаю, что живет на этом свете парень, — да и на том свете вряд ли такой сыщется, — опередивший в этом ремесле меня.
— Еще раз прошу прощения, Вильямс.
Доктор Горгон подобрал какой-то клочок бумаги, прочитал написанное на нем, бросил обратно к телефону, взглянул на каминные часы.
Два часа восемнадцать минут.
— Как в театре, — усмехнулся он. — Сцена, действия, явления, каждый выход должен интриговать зрителя. Итак, мой братец Джо. Горячий парень, динамичный, порывистый. Мы про шерри забыли, Вильямс.
Он поднес к губам свой бокал, приложился, пробормотав предварительно:
— За преступность! Ваш хлеб. И мой.
И будь я проклят, если это его «мой» не заставило шерри в моем рту на мгновение заледенеть, прежде чем продолжить свой путь к пищеводу. Тоже, артист. Мрачно, мощно, зловеще прозвучало это кратенькое словечко. Бесстрастное, умное лицо. Но тут же мне вспомнился другой Микеле Горгон, которого я видел в момент обнаружения «мадам». Это воспоминание меня существенно успокоило.
Глава 15
И снова смерть
В комнату ввалился Джо Горгон. Увидев меня, нахмурился. Конечно, его предупредили, кого он встретит у брата. На Карлтона он внимания не обратил, но бутылку виски заметил сразу. Прямо к ней и направился. Налил себе, опрокинул — все это без слов. Да, этот парень как раз по мне. С такими мне и иметь дело. Первая же фраза его — классическая, в моем понимании классики. Он глянул на брата и ткнул в меня через плечо большим пальцем:
— На кой он здесь? — И, не дожидаясь ответа: — Мы с Вильямсом уже наговорились сегодня. У меня для тебя словечко, Микеле. Для тебя одного. Бог…
Он прервал речь, снова налил себе стопку, снова выпил и уставился на брата. Поднял ладонь, чтобы хлопнуть по столу, но передумал, рухнул в кресло, скрестив ноги в позе спокойного отдыха. Лишь в позе: Джо Горгон — очень занятой человек.
— На кой он здесь?! — повторил Микеле Горгон. — Я тот же вопрос мог бы адресовать тебе, мой милый. Я пригласил мистера Вильямса в гости. Это больше, чем ты… — Он чуть помедлил. — В доме беспорядок… Так зачем ты пожаловал?
— С глазу на глаз. — Он снял левую ногу с правого колена и нагнулся вперед. — С глазу на глаз.
Мне как зрителю этот диалог пришелся по душе. Джо на Бродвее хорошо известен, но Микеле Горгон — темная лошадка.
— Понял. Я понял, Джозеф. Но ты забываешь, что на мне долг гостеприимства. — Он улыбнулся. Точнее, обозначил губами улыбку. Еще точнее, губы его слегка искривились каким-то неопределенным образом.
— Вильямс… Везде поспел! — Джо с натугой подался вперед, встал. — Черт, Майк, он отсюда не выйдет, его…
Руку с пистолета я, разумеется, не снимал. А теперь подумал, не вынуть ли его спокойным жестом, приличествующим светской беседе, не опустить ли непринужденно себе на колени. Но не вынул. Приложился к бокалу, понял, почему Джо предпочел виски. Нет, вино в полном порядке. Вероятно, прекрасное вино. Для вечеринки в саду с дамами, гирляндами и китайскими фонариками. Но для создания настроения его требовалось бы поглощать в нереальных количествах.
«Когда бандиты наглеют, честные люди осознают свой долг». Эту заповедь я трактую таким образом: палец на спусковой крючок! Иначе осознавать придется не самую приятную реальность.
Джо Горгон осекся. Нет, Микеле не издал ни звука, не изменился в лице, губы все так же указывали уголками неизвестно куда. Лишь зрачки его глаз сузились, как будто он долго всматривался в источник яркого света. Он запустил правую руку под стол, вытащил книгу и толкнул ее по полировке столешницы к Джо.
Джо рефлекторно вцепился в книгу. Бусинки его глаз внезапно превратились в спелые вишни. Он чуть за сердце не схватился:
— Мне? Во дает! Ага, вручить Вильямсу.
— Возможно. Надеюсь, что нет.
Микеле Горгон повернулся ко мне, а я скосил глаза на книгу в тисненой коже. Золотом светится название.
— «Легенды чащи», — прочитал я. — Натаниель Хоторн.
Я еще раз приложился к бокалу, взял книгу, раскрыл — она раскрылась на «Голове горгоны». Я ухмыльнулся:
— Значит, для меня.
— Надеюсь, что нет, — повторил доктор Горгон. — Очень надеюсь. Но мифы отражаются в реальности, история повторяется, Рэйс.
— Мне надо поговорить с тобой наедине, — завел Джо старую песню. Он опрокинул в глотку еще стопку. Брат, потягивая вино, неодобрительно созерцал бутылку.
— Джо, все, что ты хочешь сказать, спокойно можешь говорить при мистере Вильямсе.
— Нет, не все. Нет, не могу, — Спиртное делало свое дело. Он буравил брата взглядом. — Брось свои закидоны. Я Вильямса лучше понимаю, чем тебя. Он хоть впрямую говорит. А ты… Ты сидишь под готовым грохнуть Везувием и птичек слушаешь. Мне надо тебе сообщить…
Кажется, мой выход. Я сразу понял, зачем Джо побеспокоил брата среди ночи. Я видел реакцию Джо на мое выступление в «Золотой собаке». Повторить? Посмотреть, какое воздействие окажет эта реплика на Главного Горгона? Почему бы и нет?
— К чему споры? — вмешался я в разговор. — Я передал Джо кратенькое сообщение, он хочет передать его дальше. Я сберегу ваше время и сделаю это за него.
И, прежде чем Джо успел отреагировать, я произнес, стараясь звучать убедительнее:
— Дьявол раскован, доктор Горгон.
Джо реагировал еще более бурно, чем в ресторане. Его губы задрожали, лицо исказилось, он вытянул руку, схватил брата за плечо, ожидая, очевидно, что тот сейчас рухнет и начнет кататься по полу в истерике. Но Микеле вообще не реагировал.
— Занятно, — сказал он. И добавил: — И… что это значит?
— Ты что, не понял? — тряс его за плечо Джо. — Отупел?
— Замолчи. — Что-то звериное проглянуло в облике Микеле Горгона, в том, как он подался в сторону брата, — Ты до сих пор не избавился от привычки переть напролом, как со своим лотком на Кэнэл-стрит двадцать три года назад. Тогда ты отстоял свою позицию и продавал два пакета арахиса вместо одного. Но сейчас ты продолжаешь мыслить теми же древнеарахисовыми шаблонами, питаться теми же мелкими страхами. Сейчас…
Микеле Горгон умолк и повернул голову к телефону. Телефон тут же зазвонил.
— Прошу прощения, джентльмены. — Он отвесил нам по поклону. Мне с видом серьезным, брату — слегка иронически. — Кажется, мы сейчас получим сообщение несколько более интересное для каждого из нас, нежели загадочное заявление мистера Вильямса.
Он поднял трубку:
— Доктор Горгон у аппарата… Да, понимаю… Меня не было дома… Понимаю. Нет, еще не лег. — Долгая пауза. — Большое спасибо. Завтра я об этом прочитаю.
Он положил трубку. Наполнил свой бокал, закурил, устроился в кресле и принялся поочередно разглядывать меня и своего братца.
— Смешно, — изрек он наконец. — Очень смешно устроен этот мир. Вряд ли вас заинтересует эта новость, но мне сообщили, что в клинике доктора Элрода только что заколот престарелый итальянский джентльмен, недавно прибывший в наш город. Прискорбно. Весьма прискорбно.
Глава 16
На мушке
Разумеется, я понял, о ком речь. Джовони, которого мы с полковником МакБрайдом старались защитить и сохранить, Джовони, при транспортировке которого полковник едва не получил пулю в лоб, так вот, Джовони погиб.
Я вскочил:
— Не может быть! Во сколько? И где были в это время вы, доктор Горгон?
Я замолчал и сел. В этот раз я потянулся не за шерри номер один, а к бутылке виски.
— Ваши эмоции делают вам честь, Вильямс, — растроганно проговорил Микеле Горгон. — Бедный старый итальянец! Весьма прискорбно. А что вы говорили про князя тьмы… э-э… лишенного цепей? Или скованного снова? На этот раз навеки. Цепями смерти.
Да, я взбешен, я в замешательстве. Значит, этот бандитский король заманил меня к себе, чтобы я не смог помешать убийству Джовони? Запланированному и выполненному без ведома Джо. Это я понял по его выпученным глазам.
Микеле обошел стол и обнял брата за плечи:
— Ты, Джо, как и наш друг Вильямс, — человек действия. И без этой твоей жажды действия нам не обойтись в повседневной жизни. Но не следует забывать, что физические порывы к действию должны управляться разумом. Если разумное начало не вмешивается, то правят инстинкты, рефлексы, импульсы — то есть, по сути, мы опускаемся до уровня животных. Если мозг перестает функционировать и оставляет тело, это тело можно выбросить, оно бесполезно. Причем неважно, управлялось ли тело мозгом, принадлежащим ему. — Пауза. — Вижу, я тебя озадачил. Но ты ведь не возражаешь, что мозг необходим телу, твоему телу. Будь это твой мозг или мой. Один мозг может управлять многими телами — но не наоборот. — Микеле Горгон перестал молоть языком и снисходительно посмотрел на озадаченную физиономию братца. — В общем, ты понимаешь, что я всегда готов тебе помочь, подсказать, поддержать тебя. Всегда готов, но не всегда это настоятельно необходимо. Короче говоря, твой сегодняшний визит излишен, неуместен. Ты это уже понял.
— Да. Понял. А Вильямс… уместен?
Микеле улыбнулся:
— Считай это проявлением моей слабости, Джо. Каприз великого мыслителя. Все мы люди. Ты можешь спать спокойно. Спи, развлекайся да… — Он с неудовольствием покосился на бутылку виски. — Мистер Рэйс Вильямс сегодня — не твоя забота. — Он прикрыл рукой зевок, — скорее всего, деланый. — Поздно. Извините, Вильямс. Прием окончен.
Он не дал мне и рта раскрыть. Джо Горгон двинулся на выход, мне оставалось лишь последовать за ним. Скажете, мне надо было остаться? А зачем? Время позднее. Микеле Горгон воспользовался излюбленным женским приемом — оставил за собой последнее слово. Он исчез за маленькой дверью, в которую канула его жена, оставил нас вдвоем.
И вот странная пара пересекла поднятый на тридцать три этажа сад, подошла к лифту.
— Он парень что надо, а, Рэйс?
Ну что мне на это ответить?
Сонный лифтер закрыл двери, лифт пополз вниз, и вот, через некоторое время, мы на Парк-авеню. Джо вызывал на откровенный обмен мнениями «по-мужски».
— Вильямс, я тебя знаю, ты меня знаешь. И жизнь ты тоже знаешь. Судьи продаются и покупаются во все времена. Так до нас было, так и после нас будет. В городе ничего не изменилось. Газеты орут — да и пусть их орут. Мир наш невелик, тесен. Всем нужны деньги. Ты можешь мутить воду, но мир изменить — кишка тонка. Ни до меня, ни до Майка тебе не дотянуться. — Он глянул вверх, произнеся имя брата. — Майк любит пустозвонить, но если он размахнется, то ударит крепко. Как муху прихлопнет.
— Ты, я вижу, тоже любишь пустозвонить. К делу!
— М-да. — Он откусил кончик сигары и выплюнул его на мостовую. — Время неподходящее, чтобы шум поднимать. Сколько ты хочешь, чтобы выйти из игры и переключиться на гольф?
— Я в гольф не играю.
— Гм. — Он чиркнул спичкой и раскурил сигару. — Мы с тобой навидались приключений, Вильямс. Тебе, значит, не надоело? Напрашиваешься на новые?
— Понимай, как знаешь.
— О'кей. — Он ухмыльнулся. — Взгляд горгоны. — Самодовольная улыбка расплылась на всю физиономию. — Чушь собачья, но смысл есть. Что ж, я предложил, ты отказался. Привет.
Джо Горгон исчез. Рэйс Вильямс остался. И с этого момента он на мушке.
Пора домой. Ночь выдалась напряженная… На мушке. Что ж, не в первый раз. Даст Бог, и не в последний. Если бы каждый раз, когда угрожала опасность, я отправлялся путешествовать, я бы уже накрутил сотню витков вокруг земного шара. Но кто бы финансировал эти кругосветные круизы?
Разумеется, я принял угрозу Джо Горгона всерьез. И в то же время не без удовольствия. Они явно меня боятся. Проще простого прихлопнуть жалкого наркомана. Не так уж сложно прикончить пациента лечебницы. Но отделаться от Рэйса Вильямса… Многие пытались. Но немногие в состоянии рассказать о своих попытках. Я не из тех, кто бежит при звуках выстрелов. Если я и бегу, то на эти звуки, а не от них. И если Джо Горгон без всяких угрызений совести всадит в меня пулю, то и я продырявлю его без всякого сожаления. Все по справедливости.
Меня поджидал Джерри:
— Тут какой-то парень названивает. Очень недоволен, как будто ты должен на телефоне сидеть.
— Не назвался?
— Нет. Сказал, ты в курсе. И приказал, чтоб ты сидел у телефона, как придешь, ждал звонка. Нахрапистый такой. Каждые четверть часа звонил. Да нет, куда там! Каждые пять минут. Во! Семь минут по часам, — ткнул Джерри пальцем в циферблат, когда его прервал телефонный звонок.
Конечно же, полковник МакБрайд. Рот его разрывают слова, слова взрываются, как петарды. Но я понял его, прежде чем он раскрыл рот.
— Наш человек, Джовони, убит, заколот в клинике…
— Знаю.
— Как? Откуда? — Он безмерно удивился.
— Какая разница, откуда я знаю. Важнее, откуда они узнали, где его искать. Но я вас снова удивлю, полковник. Я только что был в гостях у Микеле Горгона. Ему кто-то позвонил и любезно сообщил об убийстве. Джовони очень важен для вас?
— Важен! — Он аж задыхался. — Джовони — тесть Микеле Горгона. Он не просто важен, он всё! С его помощью можно было вернуть Микеле в Италию с убийством на шее, освободить от его присутствия страну…
Он остановился, чтобы перевести дыхание.
— Тесть… — Я переваривал эту информацию. В лице «мадам» я ничего итальянского, средиземноморского не обнаружил.
Снова петарды.
— Да, тесть. По крайней мере мне так сказали. О черт, я остался ни с чем. Джовони мне ничего не открыл, он рвался к Микеле, чтобы самому его изобличить, отомстить за убийство дочери. В Италии, много лет назад. Жестокое убийство, на глазах отца…
Значит, Джовони не отец «мадам».
— Это он сам рассказал?
— Нет, не он. Он доживал жизнь в итальянской тюрьме. Мне рассказал Тони, тот наркоман, которого вы видели убитым. Я добыл Джовони, доставил его из Италии. И вот он покойник. Как они узнали?
— Кому-то вы сообщили.
— Никому ни полслова. Ни одной живой душе. Мои сведения — от Джовони и Тони. Я послал в Неаполь человека для расследования. Мне стало известно, что Микеле Горгон убил свою жену — около двадцати лет назад, — был осужден и сбежал. Жену звали Розмари. Новостей из Неаполя я жду примерно через неделю. В течение этой недели мы решили не трогать Микеле. Конечно, есть вероятность, что вся история придумана этим наркоманом, Тони. Мистер Вильямс, вы мне нужны и далее. Завтра я вышлю вам чек в качестве аванса. Но вам искать встречи со мной не следует, звонить тоже. Пусть Микеле думает, что я от вас отстал, а о нем забыл. Я выйду на вас, когда поступят сведения из Италии или когда найдется другой достоверный источник. Согласны? Оплата будет достойной.
— Не забудьте выслать чек.
Глава 17
Мозги против пуль
Полковник МакБрайд объявился аж через десять дней. Но обещанный чек прибыл. Конечно, не состояние, но десять тысяч долларов в наши дни сумма существенная.
Указания полковника я выполнил буквально. Мест, где был шанс наткнуться на братцев Горгон, избегал, хоть это и нелегко. Да и они могли еще, чего доброго, возомнить, что я их испугался. Кроме того, конверт, который я взялся доставить Эдди. Велико искушение! Первые дни бороться с ним помог сам Эдди, исчезнувший из города на неделю. Потом снова выплыл, очевидно не опасаясь внимания со стороны полиции. Уж понимайте это как доказательство могущества Микеле или как мудрую тактику наших доблестных стражей правопорядка.
Так или иначе в четверг, ровно за полчаса до полуночи, в моей квартире раздался звонок.
— Мне следовало позвонить раньше, — начал полковник МакБрайд. — Джовони, Тони… все это так странно. Тони прибыл в Штаты тем же рейсом, что и братья Горгон. Тогда они носили фамилию Горгонетте. Микеле было двадцать семь, хотя выглядел он моложе, Джо — около двадцати, а Эдди еще был мальчишкой. Вильямс, нам придется начать сначала, навесить им что-нибудь в Нью-Йорке. Я-то собирался здесь воду не мутить, никаких взяток, подкупов, убийств. Хотел выдать его в Италию, и дело с концом. Но с Италией, кажется, полный провал.
— Просто ваш гонец в Италии плохо сработал, — возразил я. — Джовони убили, Тони убили. Чего ради?
— Возможно, Вильямс, но мы можем это долго обсуждать. Вчера я пережил покушение. Мне и другие сообщали, что у Микеле была в Италии жена. Но мой агент в Неаполе однозначно установил, что Микеле Горгон, он же Горгонетте, не был женат. Однако хватит болтать по телефону. Я думаю, что лучше приехать к вам или…
— Я сам к вам приеду, полковник, — решительно перебил я МакБрайда. — Горгоны уже убили двоих причастных к этому случаю. На вас уже было покушение, теперь, как вы сами сказали, второе. Если Горгоны считают, что вы знаете слишком много, то вы для них представляете опасность. А перед устранением угрозы они не останавливаются. За прошедшую неделю я просмотрел кое-что по ним. Они перестреляли не меньше народу, чем любой штатный полисмен управления, включая вашего друга сержанта О'Рурка. Но знать об этом — одно, а представить суду доказательства — совсем другое.
В преступном мире всем известно, что Джо Горгон четыре года назад застрелил лейтенанта Карлсли. Но Джо даже не предъявлено обвинение в этом убийстве. Затем Эдди Горгон расправился с владельцем прачечной, выступившим против бандитской «крыши». По меньшей мере, четверо свидетелей. Жюри присяжных сплошь из честных граждан. Но один свидетель вдруг утонул, второй пропал без вести, еще двое изменили свои показания, дав описание убийцы, столь же подходящее к Эдди, как и к любому жителю Нью-Йорка мужского пола без явных признаков инвалидности. Последовала грандиозная попойка, друзья презентовали Эдди шикарный кубок.
Но у вас замах не на Эдди или Джо, полковник. Микеле Горгон — их мозг, он планирует убийства, но лично в их исполнении никогда не участвует. «Абстрагируется» — так он это называет. Он… — Я прижал трубку к уху, напряг слух. Ни звука. — Вы меня слушаете? — Что за радость болтать, зная, что тебя никто не слушает. — Вы меня слушаете? — повторил я громче и прислушался. Что-то услышал. Шорох линейных шумов, далекий зуммер — то, чем телефонные компании снабжают абонентов в качестве бесплатного приложения к их разговорам.
Я постучал по вилке, подул в трубку — рефлекторные реакции любого пользователя телефонной сети. И когда я уже собирался бросить трубку на рычаг и сорваться с места, до меня донесся его голос. Тихий, спокойный шепот, в котором слышался не страх, а осторожность и, пожалуй, беспокойство:
— Приезжайте. У меня посетитель. Возможно, я узнаю правду.
Голос смолк. Щелчок разъединения — и тишина. Но услышал ли я грохот перед самым щелчком? Или мне показалось? С братцами Горгон фантазия разыграется! Фантазия? Изрешеченный пулями Тони, итальянец с кинжалом в груди — фантазии?
Я схватил шляпу:
— Джерри! Со мной.
Его глаза засверкали, большие неровные зубы обнажились в улыбке. Собираться ему незачем, он всегда готов к выходу. И всегда готов меня сопровождать, хотя я и редко беру его с собой. С преступным миром Джерри знаком не понаслышке, не из книжек и газет. Одинаково эффективно этот малый обеспечивал слежку за объектом и прикрытие драгоценной особы босса, мистера Рэйса Вильямса.
И вот Джерри уже выгнал из гаража мой автомобиль.
— Большое дело предстоит, босс? — Парень лучился энтузиазмом.
— Даже чересчур большое, Джерри, — ответил я, сворачивая на Пятую авеню. Конечно, я скромничаю. Меня самого охватывает боевой азарт. Как же, больше недели на мушке у братьев Горгон и все еще жив. Более того, и далее намерен разгуливать по улицам Нового Вавилона.
— Горгоны? — продолжает допрос Джерри. — За Большим Джо я дополз до халупы его братца. Шикарный вигвам у братца-доктора. Джо без доктора ни шагу. Хотя доктор тачку с орешками в жизни не толкал. И за пушку тоже вряд ли брался. У него язык страшнее пистолета. Каждый знает, что ежели Джо с умным видом чешет затылок и бубнит: «Мне надо подумать… До завтра приму решение» — или какую другую лапшу жует в том же духе, то он побежит за подсказкой к братцу. Помню я, как О'Хара шептался с Джо… года за два до того, как его хлопнули… это было, я еще тогда…
— Ладно, ладно, Джерри, давай про О'Хару. — Я знал, что эти отступления — обычный прием Джерри, направленный на привлечение моего внимания к его рассказам. — Что мистер О'Хара поведал мистеру Горгону?
— Про спиртное толковали, большое дело, контроль над всем Бронксом. Джо изложил ему, что к чему, О'Хара сразу, не раздумывая, возьми да и спроси: «А ты это сам придумал или брата идея?» И когда Джо признался, что брата, О'Хара сразу на это дело клюнул, не торгуясь. Доктор судей печет, как пряники. Он за нужные бабки убийцу со стула сдернет, из самого Синг-Синга да из «Могил». Тем и зарабатывает. Но что до меня, то из всех троих Эдди самый поганый. Храбрый стрелок в спину из-за угла.
— Ну, не только в спину, Джерри!
— Не только… Ежели ты торчок, то и в грудь отважится. Вон, как Тони. Ведь это ж его работа.
— Пожалуй. Только, Джерри, если взвесить, что опаснее, то я все же решил бы, что влияние. Ты еще можешь уклониться от пули и положить стрелка, если он промахнулся или если ты быстрее. Но влияние не имеет тела. Во что стрелять?
— Как сказать… — Джерри, казалось, размышлял вслух. — Хотя резон, конечно, есть. Этот Главный Горгон в руки пушку не берет. Он для полиции, знамо дело, лакомый кусок. А парней с пушками в городе сотни, и каждый пальцем к спуску тянется.
— Просто так не потянутся. Для иных нет смысла тянуться. Для большинства есть смысл не тянуться. Ты бы хотел быть тем парнем, который хлопнет братца Горгона?
— Спасибо, не рвусь. Но Джо Горгон хотя бы убивает для дела, по необходимости. А для этого выродка, Эдди, в убийстве сласть какая-то. Босс, от влияния можно спрятаться, удрать, а от пули сложнее, если тебе ее в спину всадят.
— Чтобы тебе всадили пулю в спину, требуется влияние, Джерри, нужно, чтобы кто-то послал Эдди или еще какого-то из сотен твоих парней. Если убьешь крысу, другая тут как тут. Убьешь сотню, а родится тысяча. Но если убьешь влияние, устранишь источник размножения крыс. Но как, дьявол побери, пристрелить безоружного человека… И что потом?
— Что ж, все они рано или поздно свое получают, — философски заметил Джерри. — Но если бы Эдди Горгон охотился за мной, я бы плюнул на влияние и постарался бы продырявить самого Эдди.
Элегантное решение? Пожалуй, не слишком. Но весьма практичное.
Я на это ответил:
— Эдди Горгон — лишь примитивный убийца. Вот тебе опять пример влияния. Кабы не его мудрый братец, давно бы Эдди поджарили в Синг-Синге или гнил бы он в тюрьме. Убийца причинит вреда не больше, чем его оружие, если за ним ничто не стоит. А вот… Ага, приехали.
Глава 18
На пустынной улице
Мы оставили машину и дошли до угла. Полковник жил в доме номер 137.
— Номер сто тридцать семь, — сказал я Джерри, пытаясь получше разглядеть дом. — Может быть… — Я замолк и вернулся за угол. Лица я не разобрал, но фигура человека, вышагивающего по тротуару перед домом, могла поведать о многом. Она достаточно бросалась в глаза, чтобы распознать в ней копа, внушительным видом своим сообщавшего любому бандиту и грабителю, что дом этот охраняется, что искать здесь нечего и лучше пройти куда-нибудь подальше. Меня удивляет, что полиция часто стремится предотвратить преступление, — результат не оправдывает затраченных усилий. Не лучше ли было бы проявить чуть больше смекалки и изловить преступника с поличным, пресечь его активность на гораздо больший срок?
— Смотри внимательно, — приказал я Джерри. — Заметишь кого — проследи.
Джерри ухмыльнулся, и я добавил еще одно указание из тех, что ему особенно нравились:
— Действуй по своему усмотрению. Можешь вокруг квартала прогуляться.
— Понял, босс, — и Джерри поднял руку в салюте.
Я вышел из-за угла и направился к 137-му дому. С каждым шагом во мне усиливалось чувство опасности, нависшей над этим домом, над кварталом и надо мной. Может, мне просто чудилась эта опасность, не знаю. Но если в деле замешаны Горгоны, в любой момент стоит ожидать любой гадости. Если и не страх, то ожидание неприятностей росло по мере приближения к монументальной фигуре детектива. Да, этот коп больше всего смахивал именно на детектива из управления полиции.
Я резко развернулся и пошел обратно, держась в тени домов. Человек тут же заспешил за мною, в чем я убедился, повернув голову назад. Я быстро свернул за угол и оглянулся.
Человек стоял па моей стороне улицы, на стороне номера 137. Шляпу он держал в руке и потирал лоб. Дважды порывался шагнуть дальше, но оба раза не решился. Конечно, ему велено следить за номером 137, за всеми, кто приблизится к дому. Естественно, он не хотел терять дом из поля зрения.
Наконец он вернулся к объекту охраны, перешел через проезжую часть и поднялся по ступенькам дома напротив. Проявил смекалку! Прикинулся простым квартиросъемщиком, возвращающимся домой, чтобы проследить за мной из неосвещенного подъезда.
Я пожал плечами. В конце концов, есть у домов и черные входы. Не желая афишировать свой визит, я свернул в боковую улочку. Отмерить дистанцию, перемахнуть через забор и оказаться в заднем дворе 137-го номера… Но мне не удалось преодолеть этот короткий путь, проделать все задуманные немудрящие процедуры.
Примерно там, где находился дом 137, на улице вдруг появились две фигуры. Они быстрым шагом направились к большому черному седану, припаркованному у тротуара. Распознать их на таком расстоянии и при недостаточной освещенности не удалось, но габаритами одна из фигур вполне напоминала полковника МакБрайда.
Тут распахнулась дверца черного седана, человек меньшего роста рванулся к своему более высокому спутнику. С пистолетом на изготовку я припустил по улице.
Тот, кого я считал похожим на полковника, вскинул руки и что-то крикнул. На него навалился еще один, выпрыгнувший из седана. Еще двое подбежали, выскочив из подъезда соседнего дома. И вот высокий уже был в машине, а его спутник мчался по улице прочь от автомобиля. И от меня.
Автомобиль не перехватить. Он взвыл двигателем и покрышками, сорвался с места на второй передаче, вымахнул под красный на Бродвей, дико вильнул влево и исчез. За беглецом рванулась знакомая тень.
Джерри! Что ж, хоть этот не уйдет.
Я собрался присоединиться к своему помощнику, но тут за моей спиной взвыли тормоза. Я отпрыгнул, ища, куда бы спрятаться. Приподвальная ниша. Автомобиль в поле обстрела. Сидящие в нем прекрасно меня видели.
Спрятав пистолет в карман, я окликнул ближайшего из пассажиров, вскочивших на мостовую.
— Рэйс, хвала Аллаху! — воскликнул сержант О'Рурк. — Но всю эту кутерьму затеял не ты. Должно быть, тот парень, который унесся, когда свет замигал.
— Какой свет?
— У полковника. Сигнал. Чтобы вызвать нас, он должен был пощелкать выключателем в своей спальне. Вот он и пощелкал.
— Когда?
— Трех минут не прошло.
Я прикинул время. Выйти из комнаты, спуститься по лестнице, пройти через холл, выйти на задний двор, перелезть через забор, выйти на улицу… Да и шли они неспешно.
— Он не мог щелкать выключателем три минуты назад, — заверил я О'Рурка.
— Но щелкал, — ухмыльнулся О'Рурк. — Своими глазами видел. Три минуты назад. Пошли, Рэйс, проверим. Дом под надзором, спереди тоже мои ребята подъехали, они уже там, внутри. Полковник вооружен. Все путем. Сейчас мы узнаем у него, в чем дело.
Он шагнул в проулок, два копа за ним. Я догнал сержанта.
И я сказал ему о том, чему оказался свидетелем. Он замер на секунду с руками, поднятыми к ограде участка.
— Думаешь, что один из двоих полковник?
— Скорее всего.
— У другого не заметил оружия? Но как… Двери у полковника надежные. Фасад под наблюдением. Он мне обещал не открывать никому. Может…
— Кто-нибудь другой? — усмехнулся я. Да что толку теперь дразнить сержанта.
Внезапно меня кольнула еще одна мысль. Если кто и мог предотвратить выход человека из дома, то это именно О'Рурк, и никто другой. Конечно, полковник вышел из дома, и, конечно же, добровольно. Или под какой-то угрозой. Или ему что-то пообещали, обманули. Но свет… Если свет мигал, то полковник чего-то испугался. Свет… Не было у него времени на сигнал! Нет, непонятно.
Мы перелезли через забор.
О'Рурк оставил своих копов снаружи и в моем сопровождении поднялся по ступенькам. В доме уже топали его подчиненные и коллеги. Некоторых я узнал. Были здесь и лучшие детективы городской полиции. Высокий седой мужчина подошел к О'Рурку:
— Пока никого не нашли. Постель не тронута. Спать, как видно, не собирался. Но его самого нигде нет.
— М-да. Надо дом обыскать.
— Ищем.
К детективу подошел коп в форме. В руке топор.
— Что в погребе, Тим? — обратился к нему седовласый сыщик.
— Мыши не нашли.
— Дай-ка мне твой топорик.
— На кой он тебе? — поинтересовался О'Рурк.
— В его спаленке шкаф заперт, а ключа почему-то нет. Подозрительно.
— Дай сюда, я сам.
О'Рурк схватил топор и загрохотал вверх. Я понесся за ним. Войдя в спальню, он сразу направился к шкафу и подергал ручку.
— Эй, полковник! — Он прислушался, приподнял топор, опустил его, повернулся к одному из копов: — Здесь осторожнее шуруйте. Бумаг не трогайте. — Затем снова занялся шкафом. — Может, и без топора обойдемся.
Он рванул, приналег плечом… Дверь держалась. Тут взгляд О'Рурка упал на скрученный возле ножки кровати провод, который я когда-то видел свешенным из окна.
— Конечно, по проводу кто-то мог сюда влезть. Но как парень умудрился его сам себе выкинуть в окошко?
Я рассказал О'Рурку о мелком уголовнике Тони, сбежавшем из-под опеки полковника с помощью этого электрического кабеля.
— А-а, тот, которого хлопнули на прошлой неделе, — кивнул О'Рурк. — Ох, любит этот полковник секретничать! Что-то скажет, о чем-то молчит, а где и наврет, недорого возьмет. А мы расхлебывай. Два жмурика. А мне этого итальянца, Джовони, предъявили уже остывшим. Что делать, приказывают — выполняю. — Он хмуро на меня покосился: — Рэйс, об этом, о полковнике лучше пока помалкивать. Его трупа нам только недоставало. Ты его знаешь, конечно?
— Да. Полковник Чарльз Хэлси МакБрайд, друг помощника вашего шефа. Вне всякого сомнения, на него работал.
— Ну так, сходится. В конце концов, шефа можно понять, если он хочет утереть нос прокуратуре и правительству. Эти Горгоны наглеют. Я тебе назову двадцать пять убийств в Нью-Йорке, которые висят на Микеле. И одно вполне можно провести через суд. Я…
Тут его окликнул кто-то снизу.
— Иду! — отозвался он. — Рэйс, глянь пока, чтобы этот шкаф не убежал. — Пошли! — бросил он копу, стоявшему у двери, и они оба затопали по лестнице, прикрыв за собою дверь.
Чего еще надо детективу-любителю! Волшебная сказка, да и только. Один в комнате с тысячами улик, открывающихся лишь ему, незамеченных неуклюжей полицией. Вот в роскошной библиотеке обнаружен труп. Полиция все обыскала, никаких следов. Но наш герой-одиночка находит в углу воз свежего сена, в другом — дюжину окровавленных мечей; вытаскивает из-под кровати трехтонный грузовик, на котором в библиотеку въехал убийца… Нет-нет, не спорю, есть, конечно, улики, если ребята не поленятся их тебе подарить. Но сигарный пепел говорит мне лишь о том, что кто-то курил сигару. Маловато, не правда ли? Вот письма — другое дело. Бумаги, бумаги… Читай и вникай.
От бумаг меня, однако, отвлек негромкий щелчок.
Я отступил чуть в сторону, с интересом глядя на шкаф. Ручка его дверцы тем временем медленно повернулась. Дверь шкафа приоткрылась. Шире. Еще шире. Вот и фигура видна.
Бледное лицо, слегка испачканное. Мешковатая синяя рубаха. Руки недоростка, одна в кармане. Знакомое лицо, знакомая фигура. Флэйм, Флоренс Драммонд. Тварь уголовная.
Глава 19
Флэйм рвется на свободу
— Влипла, кажется, — заморгала Флэйм, привыкая к яркому свету.
— Похоже, — согласился я, не снимая ее с прицела.
Она слабо улыбнулась и вынула руку из кармана. Без оружия.
— На просьбы и объяснения времени нет, Рэйс. Да и что тут объяснять… Ты что со мной собираешься делать?
— Надо растолковывать? Ты шестерка Горгонов. На них гора трупов. Ты с теми, кто держит меня на мушке. То есть ты держишь меня на мушке.
— Ради бога, Рэйс, не время для демагогии. На тебе и без Горгонов больше мушек, чем на дохлом опоссуме.
— Значит, влипла. Разве что сдашь Горгонов. — Я всмотрелся в ее лицо. Усталое. Темные круги под глазами.
— Хочешь сделать из Флэйм стукачку? Ты… Я могла бы сказать тебе, что, отпустив меня, ты сохранишь человеку жизнь. Я могла бы… Ты отпустишь меня? Отпустишь?
— За красивые глаза?
— Стукачкой тебе меня не сделать. Зови копов. Или прочь с дороги.
Она оттолкнула меня и шагнула к двери, как будто не зная, что в доме полно полиции.
Я схватил ее за руку и швырнул обратно. Она сверкнула на меня глазами. Глазами, полными ненависти, гнева, вызова. Но она, очевидно, увидела мои глаза, ибо тотчас увяла, сникла и опустила взгляд, еще прежде, чем я успел раскрыть рот.
— Ты привыкла крутить людьми, как тебе вздумается, — сказал я, сжимая ее запястье еще крепче. — Ты что-то знаешь, и из тебя можно что-то выжать. Вот пусть копы и выжимают.
Она склонилась, прижалась к моей груди, всхлипнула. Я поднял ее голову за подбородок. Слезы настоящие. Губы дрожат. Вроде не прикидывается. Как будто снова девочка, но без следа юности в глазах.
— Рэйс, Рэйс… Отпусти меня. Дай мне… Нельзя мне в полицию… Ты не представляешь, что это значит… Отпусти…
Может быть, ее близость. Не знаю, закусил ли я губу, не заметил, погладил ли ее волосы… Но губы мои шевельнулись, и я произнес слова, которых вовсе не собирался произносить:
— Флоренс, я люблю тебя.
Она улыбнулась, поднялась на цыпочки, поцеловала меня… И тут же отпрянула.
— Вот и молодец, Рэйс. Вот и все в порядке.
Она сунула мне ключ от шкафа и повернулась к двери. Но шагнуть ей не удалось, так как рука моя автоматически сомкнулась на ее предплечье.
— Ты… Разве ты меня не отпустил?
— Нет. Не отпустил.
— Но ты должен! Должен! После…
— Должен. Я должен тебя задержать. И сдать полиции. Я могу не видеть тебя, не смотреть в твои глаза. Но от себя я никуда не денусь. Уж там жестокий я, убийца хладнокровный, как в газетах строчат… Но против интересов клиента я еще не действовал. И сейчас не собираюсь.
Снизу донесся топот. Похоже, копы направлялись к лестнице.
— Так. — Флэйм сосредоточилась. — Значит, так: ты отпускаешь меня и получаешь жизнь своего клиента.
Я заколебался:
— Слово чести?
— Слово чести Флэйм. — Она засмеялась хрипло, как будто лопата угольщика заскребла по бетонному полу погреба.
— Когда?
— Через полчаса в кафе «Мария», — сказала она, глянув на свои наручные часы.
— «Марию» закрыла полиция.
— Но не для меня и не для тебя. Я все равно уже сказала Рудольфу Майеру, чтобы он вызвал тебя туда. Он с тобой еще не говорил?
— Нет.
— Что ж, значит, не успел. Так что решишь?
— Как ты отсюда выберешься?
Я подумал об О'Рурке. Довериться ему? Чтобы он выпустил Флэйм. Нет, исключено. Реакцию копа на такое предложение легко себе представить. Выпустить ее в окно, по шнуру от лампы? Но внизу тоже гуляет полицейский. Повернулся к Флэйм.
Она подошла к двери, приоткрыла ее.
— Там полно полиции, — «утешил» я ее. — Может, окно…
Она покачала головой и приложила палец к губам. Мне снова захотелось ее удержать, на этот раз по иной причине. Мышь не проскользнет сквозь это сборище копов.
Я пожал плечами. В конце концов, я выпустил ее ради клиента. А если ее поймают…
— Значит, в кафе «Мария», — шепнула она и выскользнула за дверь. Рука моя сама поднялась вслед, как будто желая ее задержать.
Прислушался к ее шагам — не слышно ни звука. Во всяком случае, в женщину они палить не станут.
Тут до меня вдруг дошло, что она одета по-мужски. Может, еще и вооружена. Черт бы ее подрал! Дьяволеныш с крылышками. Ангелочек с хвостом и рожками-копытцами.
Открыл дверь, снова прислушался. Внизу голоса, негромкие. Сверху топот, гораздо громче.
Какой-то полисмен в форме оперся на перила и просветил меня о событиях на верхнем этаже:
— Там только прислуга, дед да бабка. Мы их разбудили, напутали до полусмерти. Ничего не слышали, ничего не знают.
— Ага, — рассеянно протянул я, прислушиваясь к шумам снизу. Крик? Выстрел? Чего ждать? Маленькое тело, скорченное в смертной муке, угасшие глаза…
Кто-то тряс меня за плечо.
— Проснись! — Сержант О'Рурк. — Ключ нашел?
— Да. Вот. На столе под пресс-папье, у телефона.
Я все еще не отходил от двери, вслушивался.
О'Рурк сунул нос в шкаф:
— Пусто, разумеется. Слушай, Рэйс, дело серьезное. Надо бы мне скинуть чуток ответственности со своего чахлого горба, хотя указания-то были действовать самостоятельно. Надо брякнуть начальству. — Он подошел к телефону. — С одной стороны, надо держать рот на замке, но если мы это утаим от прессы, а потом… Полковник-то парень заметный, слишком крупная птица.
— Погоди, — задержал я О'Рурка. — Может быть, я…
— Что — «я»?
— Может, я что-нибудь сдвину. Погоди.
— «Погоди»? — О'Рурк наложил лапу на трубку, — Ладно, я это «погоди» тоже сдвину. На широкие плечи шефа. Это шоу босса. Не хватало мне еще сделаться козлом отпущения.
Но тут телефон зазвонил, и О'Рурк сдернул трубку, которую уже держал в руке.
— А кто интересуется?.. Вы кто?.. Нет, сначала назовитесь… Да, он здесь, — О'Рурк прижал ладонью микрофон. — Тебя. На полковника не похож. Ни на кого не похож.
— Рэйс, — назвал меня какой-то механический голос, явно измененный.
— Рэйс Вильямс, — подтвердил я.
— Скажи пару слов, чтобы я убедился.
Я сказал «пару слов», прижал трубку и отодвинулся от навострившего ухо О'Рурка.
— Говорите наконец, — потребовал я.
— Рудольф Майер, — назвался говоривший. — Еле тебя вызвонил. Слушай, Флэйм хочет встретиться с тобой в кафе «Мария». Утверждает, что очень важно. Требует, чтобы пришел один и не привел хвост. Больше ничего не сказала, не знаю почему.
— Откуда ты узнал, что я…
Но в трубке щелкнуло. Связь прервалась.
— Кто это? — сразу накинулся на меня О'Рурк.
— Да так… По другому делу. Я ему сказал, что, может, буду здесь.
— И только сейчас вспомнил? — скептически покосился на меня сержант О'Рурк, откусил кончик сигары и выплюнул его в угол комнаты. — Эк ты запросто с телефоном клиента…
— Знаешь, мне пора. Дела.
— Ладно, сейчас выпущу. Ребята и президента не пропустят без моего разрешения.
— И лучше подожди здесь моего звонка.
О'Рурк посмотрел на меня «со значением», кивнул:
— Ладно… Рэйс, если твои «дела» будут где-нибудь рядом с братцами Горгон, мне было бы приятно увидеть аккуратную дырочку во лбу у любого из них.
— Ясно.
Черт возьми, нервы, что ли, начинаю чувствовать? Я все еще жду какого-то знака, что Флэйм… К черту Флэйм!
— Слушай, не привешивай ко мне хвост.
— Гм… Ладно. — Он повернулся к двери и заорал: — Брофи, проводи Вильямса до угла и отпусти! Одного!
Я все жевал в уме замечание сержанта о президенте.
Глава 20
В кафе «Мария»
Я успел заскочить в круглосуточную аптеку и позвонить домой. Надеялся, что Джерри уже вернулся и ему есть что рассказать. Не очень надеялся. И точно, Джерри еще не появился.
Потом чуток поколесил по городу, просто развеяться. Ни о чем не думал, точнее, не размышлял. Редко я о чем-то размышляю. Разве что гадал, как Флэйм в очередной раз выскользнула из лап бдительной нью-йоркской полиции. До сих пор сидит в доме, спряталась? Прошла сквозь них незамеченной? Прокупила путь? Тоже не исключено. У каждого своя цена. Десять баксов постовому службы движения, тысячу — чину в кабинете, который уже обнаружил, что есть на свете биржа, но еще не понял, что он на ней мелкий дойный барашек, а не бык и не медведь.
У Флэйм голова — не просто подставка для шляпы. Может, весь план похищения полковника — ее идея. Доктор Горгон завербовал ценного сотрудника. Дьявол, конверт-то все еще со мной! Тоже, почтальон…
Возможно, Флэйм соизволит ответить на какие-то мои вопросы в кафе «Мария». Интересно, что она еще раньше запланировала эту встречу. Да, у нее мозги в порядке, а вот у меня? Не уверен… В конце концов, каждый из нас немножко дурак. Иногда дурак. Я держал ее в руках. Я сказал, что люблю ее. Она меня любит, в этом можно не сомневаться. Любой, кто прикоснется к Флэйм… Однако время подпирало.
Как водится, я оставил машину за полквартала, внимательно огляделся и направился к боковому входу. Постучался.
Дверь приоткрылась почти сразу. Я узнал бармена.
— Привет, Рэйс.
Он приоткрыл дверь еще на пару дюймов, как раз, чтобы мне протиснуться, задев бармена оттопырившимся правым карманом пиджака.
— Ого, — хохотнул он, кивнув на карман. — А мы-то думали, что у вас тут любовь пышным цветом.
— Меня ждет леди, Фред?
— Ждет. Малый зал за баром.
— Кто в баре?
— Никого, ей-богу. Мы же закрыты.
— Ты хороший парень, Фред. Не хотелось бы, чтобы с тобой случилось что-нибудь. — Всего лишь предупреждение.
— Иисус свидетель! Ничего в рукаве, как Бог свят.
— Посмотрим.
— Дак… Никто силком не тащит… Вон выход… Пожалуйста…
— Делай свое дело.
Фред проводил меня к двери, распахнул ее и возвестил:
— К вам мистер, мэм.
И смылся.
Обычный задний зальчик захудалого заведения. Яркая лампа в стеклянном матовом абажуре, резкий свет. С десяток столиков, простые деревянные стулья с подлокотниками. Никто не трудился опрокидывать их на столы, убирать тоже никто не собирался. Дымно-спиртовый перегар отсюда не выветрился, несмотря на открытое окно. Заложенный кирпичом камин, на каминной доске кубок. Больше украшений не заметно.
Посетитель лишь один. Посетительница. Флэйм. Мужские обноски сменило легкое плотно прилегающее пальто, на голове лихо сбитый набок берет, в углу рта сигарета.
— Явился не запылился, — усмехнулась она. — Храбрый, дурень. Присядьте, «мистер».
Я прошел к окну, закрыл его, запер, задернул штору. Лучше умереть медленно от ядовитой атмосферы, чем мгновенно от пули «случайного прохожего».
В помещении еще одна дверь, из замка торчал ключ. Я проверил дверь. Заперто. За занавесом ниша с полками. Как раз напротив двери, в которую я вошел. Я подставил к двери стул, закурил и уселся рядом с Флэйм. Окно и дверь со стулом в поле зрения, ниша справа, Флэйм рядом с камином.
Флэйм завела свою старую песню:
— Рэйс, давай плюнем на все. Я плюю на Горгонов, плюю на город. Мы вместе переселяемся в Европу, на Ривьеру…
— Опять та же пластинка. Ты ее ставишь каждому самцу, которому хочешь задурить мозги.
— Да. — Очень серьезно она ответила, без тени обиды, подтвердила кивком. — Да, все время ставлю эту пластинку. И каждый раз воображаю, что говорю тебе это всерьез. На месте «каждого самца» я представляю себе тебя. — Она протянула руку через стол и положила на мою. — День вдвоем, вечер вместе, ночь… Полное взаимопонимание, общая жизнь. Между нами есть что-то, чего я никогда не могла постичь…
— Флоренс, я здесь только с одной целью. Ты обещала. Надеюсь, сдержишь свое обещание.
— Да, обещала. — Казалось, она к чему-то прислушивалась. — Здесь нелучшее место для беседы. Но ты должен знать. — Она наклонилась ко мне и почти прошептала: — Сейчас перед тобой более не девочка. Сейчас перед тобой женщина, готовая сразиться с собственной смертью, бросающая ей вызов. Не знаю, мог ты это изменить или нет, но возможность тобой упущена, теперь от тебя ничего не зависит. Смерть и разрушение — пусть! Но жизни шепотом не будет, Рэйс.
Мне не понравились ее слова. Почему-то я им поверил. И замер. Ручка двери, подпертой стулом, медленно, едва заметно поворачивалась. Ничего не сказав Флэйм, я оперся обоими локтями о засаленную столешницу, слегка подвинул стул. Ниша, таким образом, оказалась у меня за спиной, руки под подбородком, одна из них коснулась торчащей из подмышечной кобуры рукояти. Дверь двигалась очень медленно, стул у двери еще не должен был упасть. Подвинулся лишь мой стул.
Мое движение согнало краску с лица Флэйм. Она потянулась к сумочке, но передумала, подняла руку и сняла с полки кубок. Осмотрела его, прочитала вслух гравированную надпись:
— «Эдди Горгону в честь возвращения под сень клуба „Мария“. Двадцать седьмого августа 1929 года».
Ее негромкий голос звучал зловеще, но дату я вспомнил. День освобождения Эдди Горгона после оправдания его за недоказанностью обвинения. Процесс по делу об убийстве владельца прачечной. Прачечный рэкет.
Ручка двери рывком вернулась в исходное положение, а за спиной своей, со стороны ниши я услышал голос. Дверь успешно отвлекла мое внимание.
— Замри, Вильямс. На этот раз получишь пулю в затылок, куда такой крысе и положено. Молодец, Флоренс. Прочитай ему еще раз, с выражением.
Влип? Еще как! Как сопляк, сосунок желторотый. Я услышал, как Эдди Горгон сделал шаг, другой, остановился в футе от меня. А я сижу, сжав в правой руке рукоять пистолета, который больше никогда не использую. Почему я не осмотрел нишу? Конечно, там потайная дверь. Глупость? Самоуверенность? Излишнее доверие к Флэйм?
Я посмотрел на нее. Интересно, как воспримет она мою смерть. Лицо ее мертвенно бледно. Она предала меня и принимает плату за это. Но мне с этого…
— Покажи ему чашечку и прочитай. Предсмертная молитва.
Флоренс подняла кубок. Наши взгляды встретились, но вот кубок поднялся на уровень глаз. И вместо Флэйм я увидел тощую и вытянутую, искаженную сферической поверхностью фигуру убийцы, его лицо, уменьшенные крысьи глазки, ироническую ухмылку.
Выхватить пистолет, рвануться вбок — слишком он близко. Конечно, у меня есть шанс захватить его с собой. Но и только.
Но тут заговорила Флэйм:
— Умерь пыл, Эдди. Рэйс много знает. Твой брат тоже хочет…
— Здесь нет моих братьев, — одернул ее Эдди. — Здесь я хозяин. Глянь этой крысе в глаза. Посмотри, как они помутнеют. Локоточки смирненько, Рэйс. Чуть дернешься…
Локоточки смирненько, так оно и было. Но пальцы мои двигались. А Флэйм держала кубок, как будто окаменев.
— Не смей стрелять, Эдди, — приказала Флэйм. — Я его сюда привела, и я хочу, чтобы он ответил на мои вопросы.
Я медленно-медленно поднимал руку с пистолетом к своему левому плечу. Эдди пока что ничего не заметил. Он увлекся спором с предметом своего вожделения.
— Слушай, ты ведь толковала со мной. Я ввел тебя к Горгонам. А ты использовала меня, как дурака, пока не пришел Микеле. Тебя тоже стоило бы прихлопнуть.
— Я подчиняюсь Микеле так же, как и ты. Ты меня ввел или не ты, но работаю я на него.
— Это все его умные идеи. Подчиняйся, сколько хочешь. Подчиняйся умом. Меня твой ум не интересует. Меня интересует тело. И никто на это тело не смеет поднять лапу, кроме меня, заруби себе на носу. Даже Микеле. И если я тебя хлопну, Микеле попечалится, но примет это как прискорбный инцидент.
Ствол моего пистолета уже лег на левое плечо. Лицо Эдди в кубке длинное и узкое, глаза посажены плотно один к другому.
— Эдди, — мягко и тихо сказала Флэйм, — не болтай глупостей. У меня к Микеле отношение чисто деловое.
— Видел я твои деловые взгляды! И его взгляды видел. «Абр… Абстрактные». Конкретные глаза у него были, он бабу видел и хотел эту бабу, как мужик хочет. Мою бабу! А ты, конечно, видишь, где бекон пожирнее, сразу клюнула. Но я тебе заплатил. И я тебя сегодня поимею. Сразу после того, как этот…
Мой пистолет вышел на позицию. Не буду врать, что я уловил в кубке роковое движение убийцы. Не знаю, угадал ли момент по изменению его голоса. Может быть, крик Флэйм сработал.
Ибо она крикнула:
— Жми, Рэйс!
В общем, я нажал на спусковой крючок…
Глава 21
Человек в окне
Двойной грохот, звук, как будто брякнул колокол в тире, — и я замер. Если отражение в кубке меня не обмануло, то моя пуля должна была войти как раз между глаз Эдди Горгона.
Эдди Горгон тоже замер. Рот его раскрылся, лицо выражало крайнюю степень изумления.
Я снова поднял пистолет, но не выстрелил. Оружие Эдди висело в руке, безвольно вытянутой вниз. На лице не было никакой лишней дырки, то есть не наблюдалось никаких признаков входного отверстия. Умер он стоя. Уже после смерти сложился, как перочинный ножик, и бухнулся на пол, вслед за выроненным чуть раньше пистолетом. Если бы не выбитый зуб — или два — да кровавые пузырьки на губах, я бы так и не понял, куда послал пулю. Нельзя сказать, что выстрел мастерский, но задачу свою выполнил… Я ведь не колдун, в конце концов.
Я пожал плечами. Что ж, он хотел меня убить. И убил бы. Теперь вопрос с ним решен.
И Флэйм на ногах. Схватилась за кубок, прижала к себе. Лицо белое. На убитого не смотрела. Колоколом послужил кубок, в который попала пуля Эдди. Как раз в начало имени своего владельца. Первые две буквы как корова языком слизнула.
— Флоренс! Ты не ранена?
Я подскочил к ней, поддержал, взял из рук кубок, поставил на стол.
— Нет… Нет… Кубок меня спас… И ты…
— Ты опять спасла меня, Флоренс… После того, как поймала.
— Дурак! — закричала она и принялась колотить меня в грудь. — Я взвалила на себя слишком много и не могу сообразить… А ты… ты вообще никогда не соображаешь. Я тебя не ловила! Не ловила!
Она вдруг оттолкнула меня и отпрянула:
— Тебе не за что меня благодарить, Рэйс. Он должен был уйти. Он должен был умереть. Мозг, мозг, мозг… А это животное могло все погубить. Я пока не созрела для смерти. Я не должна пока умереть. Я умру с ним, как она умерла с ним… Она умерла. Боже, как ужасно она умерла, будь он проклят!
Любой со мной согласится, что все ею сказанное понятным не назовешь.
Флэйм не стала меня останавливать, когда я направился к ней. Остановило меня выражение ее лица.
Ненависть? Страх, ужас, который я принял за ненависть? Так или иначе я остановился, посмотрел на это лицо, повернулся к столу, взял кубок, тщательно его протер, уничтожая отпечатки пальцев, и вернул на камин.
— Флоренс, нам пора отсюда… Выстрел слышали. Фред, кто там еще…
— Никого здесь сейчас нет. Мы одни. Если кто-то и слышал выстрелы, то снаружи.
Она схватилась за горло и посмотрела на труп:
— Вот он теперь лежит. А ведь все-таки он человек. Создан тем же Творцом, что и ты, я, Микеле. Тем же, кто создал и добрых людей. И я так же лягу. Скоро. Очень скоро. Лежит такой же человек, как и мы. Он умер, Рэйс?
Я поднял руку Эдди, отпустил ее. Мертвее не бывает. Если не Эдди, то я. Что ж, не скажу, что мне приятно было смотреть на мертвого Эдди, но очень приятно было сознавать, что лежал здесь не я.
— Умер, умер.
Продолговатый конверт уперся в ребра, когда я нагнулся над Эдди. Конверт, который Микеле просил меня передать его брату. Я вытащил его. Оставить его на трупе Эдди — юмор, конечно, мрачноватый. Но не из-за этого я сунул конверт обратно. Мало ли кто обнаружит труп. Не стоило афишировать это убийство. Тем более вовлекать в него Флэйм. Мало ли кто знал о деньгах и драгоценностях. О той, которой они предназначались.
Кроме Фреда никто не видел меня входящим в кафе «Мария». Однако население подполья не любит распространяться о событиях, связанных с убийствами. Во всяком случае, в беседах с полицией они об этом помалкивают. А братьям Горгон не надо будет долго соображать, чтобы понять, кто укокошил Эдди.
— Уходим! — Флэйм подошла к окну, открыла его. Свежий ночной воздух хлынул в вонючее помещение. Приятный воздух.
Я оглядел комнату, удовлетворился увиденным и шагнул к окну как раз вовремя, чтобы схватить Флэйм за руку.
— Флоренс, ты забыла, зачем я сюда пришел. Я хочу знать, где полковник МакБрайд. И жив ли он.
— Да, должен быть жив. Давай все-таки сначала отсюда уйдем. Поговорим об этом в проулке.
— Где из-за любого мусорного бака может высунуться ствол. Ты меня уже дважды подставила. Спасибо тебе, конечно, за то, что спасла мне жизнь. Но, знаешь, ты так быстро меняешься, что я не хочу рисковать. Наверное, это одна из твоих сильных сторон, не знаю, как ты считаешь. Или слабых. Любить Флэйм означает дразнить свою смерть, и я в эту очередь идиотов записался. Я тебя ни в чем не виню, но не зря к тебе припаялась эта кличка — «тварь-уголовница», девица с криминальными наклонностями.
Она внезапно схватила меня за плечи. Глаза ее были тревожны, в них чувствовался страх, это глаза загнанного зверька. Таких я еще не видел. Но она ведь каждый раз новая. Конечно, женщинам свойственно падать в обморок при виде трупа, но к Флэйм физиологические стандарты неприменимы. И все же смерть Эдди на нее подействовала. Как? Кто ее знает.
— Рэйс, только один вопрос. Ты меня любишь?
— Не знаю. — Я и вправду не знал.
— Ты не притворялся там, в доме полковника МакБрайда. Ты сказал, что любишь меня. Ты не кривил душой?
— Нет, я сказал, что чувствовал, — заверил я ее почти со злостью. — Может быть, и сейчас сказал бы то же самое. И так же искренне. Это штука сложная, Флэйм. Никто в ней ничего не поймет. Но люблю я тебя или нет, а доверять я тебе не могу. Ты, пожалуй, сама себе доверять не можешь.
Она покосилась на труп и вздрогнула. Потом быстро перелезла через подоконник, и я ей не препятствовал.
— Ты бы выключил свет, Рэйс. Эдди бы точно так же сделал, если б там лежал ты. Они воображали, что ты там пролежишь не один день, прежде чем…
— Значит, ты меня все-таки заманила в ловушку.
— Рэйс, ты сам в это не веришь. Ты пытаешься в это поверить, но не можешь. Ведь так? — Она встряхнула меня за плечи. — Ты не можешь в это поверить, как ни пытаешься.
— Не могу? — Я засмеялся. — Я не хочу в это верить, я могу в глубине души возмущаться и бунтовать, но не считай меня дураком. Ты хочешь меня убедить, что не знала о приходе Эдди?
— Я и не знала, хоть ты мне, конечно, не поверишь. Я не знала, пока не увидела его, вернее, пока не услышала.
— Кто же тогда его пригласил? Фред?
— Фред не знал о твоем приходе, пока тебя не увидел. Он вообще лишь за пять минут до твоего прихода узнал, что я кого-то ожидаю. Крайне маловероятно, что он успел вызвать Эдди или что Эдди зашел случайно.
— И в свою квартиру ты его не приглашала, когда он выскочил на меня из окна?
— Нет, — решительно отрезала она.
— Я не верю в совпадения.
— И я не верю. — Мы вышли из проулка на улицу. — Но я верю в то, что иной раз невредно использовать мозги, а не просто палить напропалую направо и налево. И не всегда под руку подвернется тварь-уголовница, которая поднимет перед тобой зеркальный кубок.
— Флоренс, что с МакБрайдом? Ты обещала…
— Ну, соврала, лишь бы вырваться. Это клятва из тех, которые невозможно сдержать. Но я узнаю, узнаю. Попытаюсь, сделаю все возможное. Микеле знает, где полковник, и он… он ко мне хорошо относится.
— Относится, относится. — Я криво усмехнулся. — Что с МакБрайдом?
— Микеле хочет вызнать, кто за ним стоит, его источники информации, его… Рэйс, почему бы тебе не сходить к Микеле? Скажи ему, что ты прекращаешь дело…
— Уступить этому твоему шуту гороховому? Спасибо. Клиент нанял меня, заплатил мне… Но навестить-то я его непременно навещу.
— Рэйс, если ты не бросишь это дело, тебя убьют. Тем более теперь, после смерти Эдди. Микеле меня любит. А согласно глупому предрассудку, любить Флэйм означает умереть. — Ее губы искривила горькая усмешка.
— И меня туда же, — усмехнулся и я.
Пальцы ее впились в мою руку, но она промолчала.
— Флоренс, ты этому Микеле отвечаешь взаимностью. Тебя смело с ног его влияние. Его аура, его богатство, его…
Она зло дернула меня за руку, но ответ ее звучал как-то печально:
— Да, он меня притягивает. Мне хочется возбудить в нем любовь, вожделение, страсть.
Она отвернулась, но я ее задержал. Открыл рот и снова закрыл, ничего не сказав.
Заговорила она:
— Рэйс, послушай меня. Если придет день, когда ты почувствуешь ко мне доверие, когда ты полностью поверишь в меня, возьми карандаш и бумагу и вспомни все, с самого начала этой истории. Вспомни всех, кто мог что-то узнать, с кем ты и я входили в контакт… Тебя вовлек О'Рурк?
— Нет.
— Нет? Странно. Не…
— Это был… — Я не договорил. Не доверял я ей.
— Рудольф Майер, — закончила она. — Нет. Нелогично. Не понимаю.
Она вдруг прижалась ко мне. Поцелуй — и она исчезла. Как раз в момент, когда из-за поворота вынырнул патрульный коп.
Я вернулся тем же путем, влез в окно, выключил свет. Нужно посетить братца Микеле, пока братец Эдди еще не остыл.
Но с визитом к братцу Микеле вышла задержка. За окном послышались тяжелые шаги, по мере приближения как-то неестественно затихавшие. Какой-то медведь старался приблизиться к окну кафе «Мария» незамеченным. Медведь, уже преодолевший ограду. Конечно же, не тот патрульный коп, которого я видел на улице.
Я подавил желание смыться через переднюю дверь. Возможно, кто-то из горгоновской братии интересовался. Чтобы выяснить это, следовало спокойно подождать.
Позиция у меня не из худших. Оружие в руке, спина к стене. Добро пожаловать.
Едва различим силуэт, слегка отсвечивало лицо. Могучие плечи. Джо Горгон собственной персоной? Братья Горгон нравились мне все меньше. Палец на спусковом крючке слегка загудел, зачесался.
Рука на подоконнике. Вспыхнул луч карманного фонарика, пополз по полу, зацепил неподвижную ступню, пополз по ноге, шлепнул покойника по щеке, задержался на физиономии. Поведение трупа мне пришлось по душе. Мертвый Эдди явно не желал, чтобы его узнали издали. Чтобы разглядеть лицо, хозяину фонарика пришлось влезть в помещение.
Он сделал это с явной неохотой. Не из трусости, а из нежелания себя утруждать лишними движениями. Аж закряхтел от неудовольствия.
Глава 22
О'Рурк в клинике доктора Ревела
Вот он у тела, в луче фонаря — шея и голова покойника. Вот он свистнул — ну не покойник же, конечно…
Послышалось какое-то бормотание, но почему-то не гневное и не скорбное, а вроде даже удовлетворенное. Тут мой ствол уткнулся ему меж лопаток.
— Замри, друг, — задушевно прошептал я ему. — Не то тут же ляжешь. Посвети себе на личико.
Медведь загоготал, осветил себе физиономию:
— Щекотно, Вильямс!
Я, может быть, тоже издал что-то вроде смеха, но не столь эмоционально. Фонарик высветил лицо. Детектив сержант О'Рурк!
— Ну и что ты собираешься делать? — спросил я его, не опуская пистолета.
Первая моя мысль — о Рудольфе Майере, об уголовном кодексе, о сумме залога. Нет, я доверял О'Рурку, но он прежде всего коп, стопроцентный коп. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.
— Что я собираюсь делать? — Не обращая внимания на мой ствол, он подошел к окну, зашторил его, протопал к выключателю, включил свет. — Давай-ка лучше поинтересуемся, что
— Я прислушался к совету одного доброго копа. Ввел в мозги одного из Горгонов немного металла. В порядке самообороны, защиты жизни и достоинства… Более того, меня сюда заманили. А добрый коп все-таки привесил ко мне хвост.
— Непохоже, что тебя сюда заманили. Рэйс, не финти. Мы с тобой делаем одно дело, у нас один босс. Но работаем в разном качестве, так сказать. Могу тебе признаться, что впутал тебя в это дело я. По секрету.
— Ты? Я думал…
— Рудольф Майер. Правильно думал. Так я и задумал. Не хотел, чтобы ты знал. Но теперь — другое дело. Труп надо будет оформить, никуда не денешься. Тебе нечего опасаться, за тобой большие люди. Полковник, коль еще жив.
— Пока жив. Слушай, О'Рурк, давай оформим моим заявлением. Я пришел в кафе, на меня напали, я защищался. И прошу полицию разобраться с нападением на законопослушного гражданина.
— Ладно-ладно, — О'Рурк ухмыльнулся. — Если кто и будет по Эдди слезы лить, то только не полиция. Ты ведь, хочешь не хочешь, тоже часть полицейской системы. И даже с ее правами. Только без ее ограничений. Надо мной куча начальства, которое давит, но, правда, и выручит иной раз. Для газетчиков можно это представить как разборку среди своих. Ненадолго, правда.
— О'Рурк, ты можешь задержать обнаружение трупа на какое-то время? Я хочу наведаться к Микеле Горгону, побеседовать по душам. Если он узнает, что я вышиб дух из его братца, беседы не получится.
— Угу, — О'Рурк потер подбородок. — Сколько тебе надо?
— Часа два.
— Уже за полночь. До пяти утра можешь рассчитывать. Но сейчас ты не застанешь Микеле дома. Его жену только что перевезли в частную лечебницу. Ты понимаешь, что это означает?
— Нет.
— Я, кажется, понимаю. Дома он на это не отважится. Дом должен быть чист. Он собирается от нее избавиться.
— Убить жену?
— Он уже убил одну. Но кто она… В Италию ездил не новичок, Рэйс. Может, Джовони и правду сказал, но никаких свидетельств о женитьбе Микеле не обнаружено. Ни в Италии, ни здесь — вообще нигде. Я этим Микеле занимаюсь уже больше года. МакБрайда привлекли только после того, как всплыла торговля судейскими креслами. За МакБрайдом не только его друг, заместитель шефа, но и сам шеф. До этого все вел я, и я тебе скажу, что эта торговля судьями — пустяк в сравнении с убойным бизнесом. У него много врагов, но, как только враг начинает представлять собой реальную опасность, он погибает… Но если я ничего не обнаружил о прежней жене Микеле, отца которой убрали в клинике, то о теперешней жене кое-что разузнал, Больше даже, чем сам Микеле. Больше, чем она сама. — В голосе О'Рурка звучала гордость.
— И что ты собираешься сделать?
— Я хочу с ней поговорить. Она, правда, немного не в себе после авиакатастрофы. Микеле в той катастрофе каким-то образом не пострадал. У нее был любовник — неудивительно, красавица все-таки. Ходят слухи, что Микеле изуродовал ее умышленно, но, как и все другое, связанное с ним, доказать это невозможно. Она почему-то не спрыгнула с горящего самолета, а рухнула вместе с ним. Хочу потолковать с ней, пока еще жива. И думаю, тебе это тоже интересно.
— О'Рурк, ты обещал отпустить меня без сопровождающего.
— Слушай, плюнь и разотри. Не мелочись. Не вешал я тебе никакого хвоста. А вот телефон в доме полковника прослушивался. Может, не только полицией. Но мы забудем, с кем ты тут встречался.
— Не поздновато для посещения больницы?
— Я бы ее и в четыре утра навестил. Не до этикета.
— Знаешь, Рэйс, — начал О'Рурк, когда мой автомобиль уже несся к частной клинике, — ты человек слова, и я человек слова. Это дело нам надо решить побыстрее, не то случится еще какая-нибудь гадость. Я работаю на город. Я работаю на время. Против времени. Использую стукачей, воров, жуликов. Плачу им тем, что закрываю глаза на мелочи, за которые мог бы упрятать их за решетку. Черт знает, на что иду, чтобы добиться результата. Влезаю в бучу страстей, в месть и ненависть. После двадцати лет беспорочной службы! Всади ты пулю в лоб еще и Микеле… Я не прошу тебя об этом и не поблагодарю тебя за это, но без всяких сопливых сомнений пойду на лжесвидетельство и буду утверждать в зале суда, что видел, как доктор Горгон угрожал тебе пистолетом.
— У тебя к этому доктору тоже теплые чувства, О'Рурк.
— Да. Возлюбил гада. И чувства эти — не столько ненависть, сколько ужас перед тем, что я натворил, какие разжег огни. Может, придет еще день, когда ты захочешь всадить мне пулю в лоб.
— В твой лоб трудно промахнуться, — засмеялся я.
— Да, трудно, — кивнул О'Рурк совершенно серьезно. — Однако мы приехали. Респектабельное местечко. Дорогая клиника. Глянь-ка на табличку: профессор, доктор, то-се… Светило. Занятой человек. Неужто он мог выкроить хоть десять минут, чтобы якшаться со светилами бандитского Нью-Йорка? Жалкий О'Рурк, конечно, войдет сюда, завистливо скрипя зубами. Ну, поскрипели.
И мы вошли.
О'Рурк вел себя как-то непривычно. Раньше он казался немногословнее. Нервы? Детектива с таким стажем вряд ли выбьет из колеи пара убийств. Может быть, возбуждение охотника, идущего по следу. Это и мне знакомо. В общем, он изменился. А кто не изменился? Изменишься тут, под сенью грозного Горгона. Я мысленно ухмыльнулся. И Горгоны изменились. Меньше их стало. Эдди один из них. Был. На него распространялась аура влияния, защиты, покровительства его братьев. А сейчас ему понадобятся лишь две лопаты да куча земли.
Впустившая нас медсестра ничему не удивлялась, но какой-то тип в белом халате воспылал негодованием:
— Не может быть и речи! В такой час! Ни при каких обстоятельствах!
— Понимаю, поздновато, доктор, — смущенно щерился сержант О'Рурк.
— Поздновато! — Тип в белом халате гордо поднял нос, чтобы держать его подальше от вонючих вторженцев. — Разговор окончен!
О'Рурк сунул под нос врачу свою бляху:
— Полиция. Предлагаю сейчас же проводить нас к леди.
Нос медика несколько снизился с недосягаемых высот и дышал теперь тем же воздухом, что и мы с О'Рурком.
— У вас достаточные полномочия? — Голос молодого врача звучал неуверенно.
— Мы оба сейчас пройдем к миссис Горгон. Иначе я вызову наряд, и будете отвечать за сопротивление представителям правосудия.
— Я… Мне надо известить доктора Ревела. И не беспокоить зря остальных пациентов. Бог мой…
— Доктор Ревел подождет. Шевелитесь.
И мы втроем направились по коридору к комнате «мадам», то есть миссис Горгон.
— У нее слабое сердце, очень слабое сердце…
— Ладно, приятель, — покровительственно бурчал О'Рурк. — Мы ведь здесь в ее интересах. — И когда мы покинули лифт и вошли в маленькую белую палату, добавил: — Доктор Ревел будет очень рад нашему прибытию. Сообщите ему сейчас же.
Он подтолкнул врача, чтобы побудить его к действию, и обратился к идущей по коридору медсестре:
— Мисс, мы из полиции. У нас несколько вопросов к миссис Горгон. Зайдите, пожалуйста, с нами. — И повернулся ко мне: — Пожалуй, лучше, чтобы эта молодая леди присутствовала.
О'Рурк включил свет, закрыл дверь, Не обнаружив ключа, припер ее стулом. Медсестра оказалась на диво сообразительной. Она явно нервничала, но молчала. Если наше присутствие и находила обременительным, то ничем этого не выражала.
Сестра подошла к кровати. Ее встретил взгляд карих глаз, мигающих от яркого света, встревоженных, испуганных. Снова мне вспомнились глаза Флэйм.
— Два джентльмена хотят с вами побеседовать, мадам. Два джентльмена. Они хотят с вами поговорить, — мягко, негромко проговорила сестра.
«Мадам» увидела нас. Ее изуродованная рука взметнулась к путанице волос. Миссис Горгон сжалась и натянула простыню на шею, по самый подбородок. Затем быстро спрятала руку под простыней и забормотала не очень разборчиво:
— Нет-нет, мисс Агнес. Только не в таком виде. Я не готова. Два джентльмена… Один молодой и очень симпатичный. Нет-нет… — Она нырнула под простыню.
Сестра вопрошающе посмотрела на нас.
— Надо, надо, — наставительно произнес О'Рурк, и сестра предложила нам спрятаться за ширмой, пока «мадам» приготовится.
«Мадам» тоже участвовала в разговоре. Иной раз слова звучали отчетливо и разборчиво, но тут же ее речь переходила в невнятное бормотание.
— И опять нет зеркала. Горе, мисс Агнес… Да ладно, я от зеркал уже отвыкла. Как вы думаете, чего желают эти господа? Молодой человек… я его уже однажды видела. Кожа у меня огрубела… Да и руки ничего не чувствуют, пальцы дубовые… Муж у меня такой ревнивый… — Она хихикнула. — Но я же не слепая… Музыкант, такой юный, милый… Он меня обожал, играл для меня, написал песню… И тут эта катастрофа. Что стало с моим телом! Но лицо, лицо осталось прекрасным. Глаза-то точно. Микеле мне всегда об этом говорил. Еще на прошлой неделе… А руку прикроем, вот так…
— Мадам готова, — сообщила медсестра.
Мы вышли из-за ширмы. Вид у «мадам» был, конечно, ужасный. Пудра, румяна и ночной колпак лишь ухудшили ее внешность. О'Рурк приосанился, шагнул к кровати:
— Миссис Горгон, я ваш друг. Я слышал о ваших неприятностях и хочу вам помочь. Нам нужно поговорить.
— Неприятности… Мои неприятности… Поговорить… Мое лицо… Мое прекрасное лицо… Кто вы, сэр?
— Офицер полиции. Я…
Ручка двери повернулась, стул заскрипел и поехал по полу.
— Придержи их в коридоре, — прошипел мне О'Рурк.
Я выжал из двери седовласого, весьма авторитетно выглядящего господина, за которым маячил уже знакомый молодой врач. На седовласом господине был темный, домашнего вида, халат.
— Я доктор Ревел, — объявил он. — Что здесь происходит?
Весьма солидный доктор, надо признать. Он не дымился возмущением, и я тоже держался в рамках приличия.
— Полицейская процедура. Никаких причин для беспокойства, доктор.
Седовласый господин глянул на наручные часы.
— У вас должен быть ордер.
— Все в порядке, — заверил я его.
— Если все в порядке, то вы должны были прежде всего известить меня.
— Вы можете выяснить эти вопросы в главном управлении, сразу с утра. И пожаловаться, если считаете нужным.
— Непременно, — кивнул доктор Ревел. — В ближайший полицейский участок уже заявлено. Я воспринимаю инцидент весьма серьезно. Недопустимо без нужды беспокоить пациентов.
Изнутри донесся вскрик «мадам». Послышалась скороговорка сестры. О'Рурк, похоже, выругался… или мне показалось? Доктор Ревел стал совсем серьезным, а я сунул голову в дверь и сказал:
— Тут главврач пришел. Он настроен решительно и уже позвонил в полицию.
Доктор направился в палату, и я не стал его задерживать. Шел он, как ледокол сквозь ледяную труху.
Не обратив внимания на О'Рурка, он подошел к пациентке, схватил ее запястье, другую ладонь прижал к ее лбу. Что-то быстро сказал сестре. Мигом появилась бутылочка. Закапала какая-то медицинская дрянь. Я всмотрелся: наперстянка, сильнодействующее сердечное.
Мы с О'Рурком пнями стояли рядом, наблюдали. Ревел наконец обернулся и зашагал на пас, выжимая в коридор.
— Хотелось бы выслушать ваши объяснения, — стрельнул он в нас суровыми глазами из-под нахмуренных бровей.
О'Рурк не смутился. Он выставил вперед бульдожью нижнюю челюсть и принял бой.
— Пожалуйста, доктор. Об убийстве в санатории Элрода читали? Вряд ли вы хотите, чтобы то же самое произошло в вашей клинике. Не надо строить из себя обиженного, доктор. Вы наверняка знаете о смерти пациента Элрода. И вы знаете, кто эта женщина. Возможно, вы также знаете, что означает имя доктора Горгона. Если вы, как и большинство населения города, не считаете, что имя это означает только большие деньги.
Эта речь О'Рурка на доктора подействовала. Он, конечно, не растерял достоинства, но на лице появилась озабоченность.
— Вы намекаете, что моя жадность сделает меня соучастником преступления?
— Ни на что не намекаю, но доктор Горгон может купить все, что хочет. Жизнь этой женщины висит на волоске, и не из-за ее болезни. Я сюда вошел, так? И он вошел. — О'Рурк ткнул в мою сторону большим пальцем. — И другие могут войти, с самыми разнообразными намерениями. И на ваш суровый взгляд они без колебаний ответят пулей. И не станут ждать, пока вы дозвонитесь до полиции.
Полагаю, доктор Ревел воссоздал в памяти картину смерти пациента коллеги Элрода. И примерил подобную картину к атмосфере своего чинно-благородного заведения.
— М-да… Я об этом не думал. — Он даже вытер ладонью внезапно вспотевший лоб. — Но почему вы сразу не обратились ко мне?
— Потому что я ожидал от вас именно того, что вы сделали. Звонки, выяснение… Газеты, чего доброго.
— Газеты? Газетчики? Да, от этой пациентки лучше избавиться. Она не только транспортабельна, но и может ходить самостоятельно.
Доктор запаниковал. Перспектива убийства выбила его из колеи.
— Я бы… — начал с авторитетным видом О'Рурк, но замер с открытым ртом.
Дверь старомодного лифта почти бесшумно раздвинулась и выпустила доктора Микеле Горгона. Все при нем: тросточка, перчатки серой замши, черная ленточка пенсне…
Глава 23
Доктор Микеле Горгон
— Ба! — изумился доктор Горгон, натолкнувшись на нашу живописную группу. — Доктор Ревел, мистер Вильямс, наш дорогой сержант О'Рурк… Что-то случилось? Надеюсь, не с мадам?
— Вам следует забрать жену, доктор Горгон, — выпалил доктор Ревел. — Не хватало мне скандала в клинике.
— Скандала? Я вас не понимаю, доктор! — В голосе доктора Горгона прозвучала точно отмеренная доза праведного возмущения.
О'Рурк не пытался остановить главврача. Да его никто и не смог бы остановить.
— Сержант О'Рурк сообщил, что вашей жене угрожает убийство.
— Бог мой, покушение на мою жену! — Доктор Горгон схватился за сердце. Возможно, он вовсе не актерствовал в этот момент.
— Нет, пока что нет. Но сержант О'Рурк…
Тут пришла пора выступить О'Рурку.
— Дело в том, — начал он тоном легкой беседы, — что я получил информацию об опасности, угрожающей вашей супруге. Поэтому я прибыл сюда лично, чтобы убедиться, что все в порядке. Вы ничего не имеете против этого, доктор Горгон?
— Ни в коем случае! Напротив, я вам благодарен за заботу. Хотя… абсурдно звучит. Кто мог посягнуть на ее жизнь? Ей и так, боюсь, недолго осталось, бедняжке…
— Например, чтобы вам отомстить, — предположил О'Рурк.
— Мне… Что ж, в этом есть резон. Все эти крикливые газетенки, связывающие меня с братом Джо и его… гм… активностью. Да, в жизни встречаешь не только друзей, — Он поднял руки к голове. Без трагизма, без драматизма, совершенно естественно. Если это игра, то актер он великолепный. — Я должен увидеть жену. Должен утешить ее.
И он ее утешил. Мы остались в коридоре. Доктор Ревел настаивал на немедленной выписке, сержант О'Рурк его разубеждал:
— Вы не можете выкинуть ее на улицу среди ночи. Да газеты вас заедят! А убийцам это только на руку.
Разумеется, доктор Ревел не хотел вредить здоровью пациентки. Но и подвергать опасности репутацию своей лечебницы тоже не хотел. Конечно, убийство в больничкой палате нанесло бы удар авторитету клиники.
— Я могу выставить у вас пост, — предложил О'Рурк. — Одного внутри и одного снаружи.
— Но… это бросится в глаза.
— В штатском. На внутреннего даже можно белый халат надеть. И посадить у двери палаты. Это защитит жизнь больной, вашу репутацию и вашу клинику. Что скажет доктор Горгон?
Доктор Горгон с жадностью ухватился за эту идею:
— Превосходно, сержант. Мадам ничего не заметит и будет защищена. Хотя я все же надеюсь, что полученная вами информация ошибочна, сержант. Вы ее очень обеспокоили, сержант, хотя я понимаю, что с самыми добрыми намерениями. Чего вы от нее хотели, она и сама толком не поняла. Разум мадам, к сожалению, функционирует не вполне нормально. Она не может сосредоточиться на одной мысли долее чем на пять минут. Ведь так, доктор? — Он улыбнулся доктору Ревелу.
Тот кивнул:
— Иногда она весьма здраво рассуждает. Часто вспоминает какого-то воображаемого поэта или музыканта, в которого якобы влюблена. И боится, что он застанет ее в таком обличье… — Доктор Ревел закашлялся, увидев, что доктор Горгон слегка нахмурился. — Обычная галлюцинация. Ничего неожиданного.
О'Рурк почти незаметно усмехнулся. Он-то знал, что это не галлюцинации.
Тут прибыл коп из ближайшего участка, в приемной внизу предстояли переговоры и согласования.
Микеле Горгон настоял, чтобы доктор Ревел немедленно осмотрел его жену, «мадам».
— Я буду увереннее себя чувствовать, доктор. Я принес ей несколько книжек. Всякие пустяки: любовные романы, детективы по пятнадцать центов. Они ее утешают. Пусть у нее свет горит, пока не успокоится. Я не хочу вмешиваться в распорядок клиники, но у нее привычка читать допоздна. Она любит оставаться одна, так что постоянное присутствие мисс Агнес не обязательно. Впрочем, вам виднее, конечно.
Доктор Ревел отлучился в палату. Мы ожидали его возвращения, храня полное молчание.
— Миссис Горгон сильно обеспокоена, возбуждена и говорить со мной не пожелала, — обратился он по возвращении к Микеле Горгону.
— Но опасности нет?
— Вы имеете в виду возможность ухудшения состояния ночью? Маловероятно. Не больше чем в любую другую ночь. Но эта ночь будет для нее беспокойной.
И он обвел взглядом нас троих, очевидно возлагая на каждого долю ответственности за беспокойное состояние пациентки.
— Господа, я могу развезти вас по домам, — предложил нам доктор Горгон без следа улыбки.
— Я пока останусь, — сообщил О'Рурк. — Дождусь смены. В палату заходить не буду, — успокоил он доктора Ревела.
Микеле Горгон посмотрел на меня:
— А вы, дорогой мой Вильямс, составите мне компанию?
— Не знаю, получите ли вы от общения со мной удовольствие, но могу вас сопровождать. И поговорить не откажусь.
— Серьезный разговор?
— Серьезный.
— Тогда приглашаю вас в свое святилище, в библиотеку. Вы, разумеется, не испугаетесь?
— Вряд ли. А вы?
— Шутник вы, Вильямс. Я больше испугался бы вас мертвого, чем живого. Ибо память о мертвых затмевает и увеличивает мелочность живущего.
— Это для меня слишком сложно, — отмахнулся я. Не уверен, что он и сам вникал в свои сентенции. Вообще мне казалось, что словесная эквилибристика доктора Горгона направлена не на то, чтобы породить мысль, а на то, чтобы ее изуродовать. Проще говоря, пыжился парень прослыть художником слова без достаточных на то оснований.
— Что ж, возможно, несколько туманно. В дальнейшем я постараюсь выражаться понятнее. Прошу!
Мы подошли к его автомобилю.
— Спасибо. У меня здесь своя машина, я последую за вами.
Микеле Горгон предостерегающе поднял указательный палец:
— Ни в коем случае. — Увидев мое удивление, продолжил: — Езжайте вперед. Следовать за мной опасно. Это может вызвать недоразумения. Ваша жизнь становится для меня слишком ценной. Слава богу, вы не наткнулись на Эдди. Он, видите ли, возомнил, что ваше исчезновение из нашей повседневности доставит мне удовольствие. Вам повезло, мистер Вильямс. Я снял вас с мушки. Как минимум, на некоторое время.
— Зачем?
— Зачем? — Он помедлил, как будто размышляя. — Потому что я решил появляться в обществе. Решил снова жениться. Я бы хотел, чтобы меня сравнивали с живым, а не с покойником. Хотя бы до свадьбы.
— Но вы женаты, — вырвалось у меня непроизвольно.
— Да, женат. — Он игриво коснулся моей груди длинным, почти прозрачным пальцем. — Но чует мое сердце, скоро овдовею. Сила судьбы, сила разума, сила психического воздействия…
— А на ком…
— Нет-нет, Вильямс. Пока жена жива, не следует оглашать имя будущей невесты. Ведите машину осторожно и не раздумайте меня посетить. Я сделаю вам в высшей мере соблазнительное предложение, весьма денежное. И познакомлю с будущей женой.
— Но пока жена жива, не следует оглашать имя будущей невесты, — повторил я его фразу, усмехнувшись.
— Совершенно верно. И тем не менее я познакомлю вас с моей будущей женой.
И он сел в свой громадный «Роллс-ройс», дверцу которого держал открытой перед ним какой-то из его слуг.
Глава 24
Ценная информация
Я шагнул в сторону своего автомобиля и остановился. Ведь он ясно давал понять, что собирается убить жену. Сходить к О'Рурку? Но от чего, собственно, защищал сейчас эту женщину О'Рурк? — именно от покушения. Сержант — опытнейший полицейский…
— Приятный прохладный воздух, — послышался голос Микеле Горгона из «Роллс-ройса». — Если вы хотите сходить к сержанту О'Рурку, я не возражаю, давайте чуть отложим нашу беседу.
Я ничего не ответил, просто прыгнул за руль. «Роллс-ройс» не успел сдвинуться с места, как моя машина уже свернула за угол.
Благодарю покорно, но я остерегусь верить заверениям о снятии меня с мушки. Даже если эти заверения соответствуют действительности. Может быть, пара гангстеров с пистолетами-пулеметами поджидают возле дома Главного Горгона машину, едущую перед «Роллс-ройсом» их босса.
Припарковав свою лошадку недалеко от дома Микеле, я поджидал его в холле перед лифтом.
— Удивительный вы человек, Вильямс. Все у вас с огоньком… с такой скоростью. Я тоже люблю скорость, но предпочитаю аэроплан. У меня их несколько — разных моделей.
— Наслышан. Ваша жена тоже от аэропланов без ума.
Микеле покосился на лифтера и ничего не сказал. Выйдя из лифта он, однако, отчитал меня за бестактность:
— Совершенно бездумное высказывание, Вильямс. Жестокое. Я уже не молод. И за всю жизнь мне было даровано счастье любить лишь двух женщин.
Я усугубил свою бестактность:
— Ну да, вы же были женаты дважды.
— Пока еще нет.
Мы прошли по крыше, превращенной в сад, и наконец оказались в библиотеке. Тот же старый слуга внес то же шерри номер один.
Я бесцеремонно обследовал библиотеку, проверил дверь за занавесом, за которой в прошлое посещение скрылась «мадам». Микеле Горгон наблюдал за моими маневрами спокойно, не говоря ни слова. Я проверил, не спрятался ли кто-нибудь за многочисленными портьерами, шторами. Хватит с меня горгоновских ловушек.
— Вы здесь в полной безопасности, — заверил меня Микеле. — Кроме того, сержант О'Рурк знает, что вы у меня. Знает, что я здесь с вами. И мой слуга знает.
— Что вы хотите этим сказать? — спросил я его.
— Сержант знает, зачем вы пришли ко мне.
— А вы знаете?
— Да. Вы хотите под угрозой физического насилия получить от меня определенные сведения. Вполне в вашем духе.
Примерно так дело и обстояло.
— Отчасти вы правы. Но я не буду угрожать насилием. Я применю насилие. Полковник Мак-Брайд нанял меня, заплатил мне. Он исчез.
— Вы приняли его исчезновение близко к сердцу?
Я один в комнате с убийцей, одним из гнуснейших преступников, с мерзавцем, заслуживающим многократной казни. Шагнув к сидящему Микеле Горгону, я схватил его за горло:
— Где МакБрайд?
Глаза Микеле Горгона смотрели на меня без страха, без эмоций, возможно, с легкой примесью любопытства. Он медленно заговорил:
— Ведете себя по-детски, Вильямс. Уверяю вас, что приняты все меры на случай подобного варианта развития событий. Полагаю, что я смог бы выдержать и физическое воздействие, включая пытки, но, — он чуть заметно улыбнулся, — не будем искушать судьбу. Еще чуть прижмете горло, и в комнату вбежит множество слуг. Невооруженных, но это неважно.
Похоже, он не блефовал. Я снял руки с его горла и отошел на два шага.
— А какая система страховки у вас предусмотрена на случай, если мне вздумается всадить вам пулю между глаз? — Я вспомнил слова О'Рурка.
Он поднес к губам бокал с шерри и улыбнулся:
— Мы с вами назовем эту систему страховки этикой. Мои братья назвали бы то же самое трусостью. «Кишка тонка», — сказали бы они. И знаете, Вильямс, я склоняюсь к точке зрения братьев.
Уж не знаю, насколько он был прав. Может быть, на сто процентов. В каждом из нас таится что-то женское. Смогу я пристрелить его или нет?
Возможно, он прочел что-то на моем лице. Возможно, понял, что ближе к смерти, чем в любой момент прошедшей жизни. Возможно, не понравилась ему уверенность движения моего ствола. Во всяком случае, он вдруг протараторил:
— Этот выстрел окажется роковым для полковника МакБрайда.
— Ваша фраза фактически означает признание, — попытался я изобразить полицейского инспектора.
— Сомневаюсь. Мы с вами не дети, Вильямс. Вы знаете, что я знаю, где полковник, О'Рурк тоже знает. В Олбени знают, что я держу в кулаке суды. Полиция знает, кого убивают по моему приказанию. Ну и что? Да ничего. Деньги, влияние, страх — все в моей руке.
Тут он наклонился ко мне и бросил на стол смятый листок бумаги. Я разгладил листок левой рукой и прочитал: «Душа Розмари жаждет мести». Что-то еще было тщательно удалено с листка.
Я увидел лицо, за которым однажды уже наблюдал здесь, в этой же библиотеке. Вернее, морду, искаженную злостью, выпученные глаза, подрагивающие губы, пузырьки слюны.
— Сто тысяч долларов за имя того, кто это написал. Кто пишет это уже в течение недели. Кто…
— Подробнее.
— Подробнее? Кто звонит мне по ночам? И повторяет то же самое голосом мужчины, который притворяется женщиной. Искажает голос. Да, это женский голос. Но это не может быть женщина и не может быть мужчина. И вообще не может быть никто живой. Никто в мире, кроме меня, не знает, кто такая Розмари.
— Ваша первая жена. В Италии.
Он хрипло засмеялся:
— Это МакБрайда домыслы. Хитрозадый детектив рылся в Италии, вынюхивал мои следы чуть ли не с рождения и до самого отбытия в Америку. Но они ничего не знают. Джовони ничего им не сказал. Вильямс, получите сто тысяч за имя того, кто стоит за МакБрайдом и О'Рурком. Имя того, кто сообщил им что-то, но не все. Это единственное в жизни, перед чем я испытываю страх. И я не знаю, кто это, не знаю, зачем ему это…
— Гм… Значит, Розмари.
— Да, Розмари. И сто тысяч долларов. Сумма немалая. Они у меня здесь, готовы. Новенькими бумажками.
— А если я скажу, что не знаю, кто это написал?
Я пока не собирался признаваться, что не знаю.
Но предосторожность оказалась излишней.
— Конечно, не знаете. Если бы вы знали то, что знает этот человек… — Он развел руками. — И МакБрайд не знает. Если б знал, то давно бы… Но МакБрайд знает, кто этот человек. Этот тип хочет сам, сам, своими руками… Да-да, МакБрайд знает, но МакБрайд не скажет… Нет, пока не скажет.
Он вытянул ящик стола:
— Вот сто тысяч долларов. Все здесь, бумажка к бумажке. Это все ваше, если назовете мне имена, опишете весь процесс с момента, когда вы вступили в дело, в попытку устранить Горгонов.
Я пожал плечами:
— Вам не терпится выкинуть деньги на ветер?
Кто же мог допекать Микеле Горгона? Кто-то еще знал то, что ведомо было убитому Джовони. Почему бы этому «кому-то» не получить от Горгона эти деньги? Нет, чушь. Дело не в деньгах. Это не шантаж. Но я все же спросил Микеле, не пытался ли кто-нибудь вытряхнуть из него деньги.
— Нет-нет. Здесь все гораздо сложнее, гораздо глубже. Я сам этого не понимаю. Кто-то знает и скрывает от всех, кроме меня. Почему? С какой целью?
— А почему вы доверились мне?
— Доверился? — Он презрительно скривил губы. — МакБрайд и О'Рурк уверены, что я убил в Италии… И вам это напели. Но, как и все остальные обвинения против меня, это лишено смысла.
— Потому что Джовони убит, — добавил я.
Микеле Горгон не обратил на эту реплику внимания.
— Я, как вы выразились, «доверился», потому что вы можете выйти на эту информацию. И в ваших интересах продать ее мне. Но оставим тему. Пожелаете получить деньги — вспомните.
Он сжал виски и замер. Посидев так с минуту, вдруг ожил:
— А сейчас, Вильямс, сменим тему. Хочу пригласить вас на несколько этажей ниже. Совершенно безопасно, не беспокойтесь. Обещаю, что будет интересно.
Глава 25
Квартира 12d
Но я не мог не беспокоиться. Беспокойство — не испуг, сами понимаете. Но не беспокойся я, не придавай значения смене обстоятельств, долго бы я прожил?
— Я чем-то на вас похож, Вильямс. Если уж я что-то запланировал, я выполняю свои планы полностью, по пунктам, иду до конца. — Мы тем временем подошли к лифту. — Подобно Аристотелю, я следую за своей звездой.
— То есть подобно Наполеону, хотели вы сказать.
— Наполеону? Да, я оговорился.
Я заметил краску на его щеках. Ага, его маленькая слабость. Совершенно неуместное понятие «культура». Неуместное не только в бандитской среде.
— Да-да, Наполеону. Видите, насколько я выбит из колеи. — Далее он обратился к лифтеру: — Я очень расстроен, Джон. Мадам серьезно больна. Очень переживаю. Двенадцатый, пожалуйста.
— Сочувствую, сэр. Надеюсь, ей станет лучше.
Лифтер не выказал особой заинтересованности, но Микеле продолжал тему:
— Она не столько больна физически, сколь расстроена духовно. Боюсь, как бы она над собой чего-нибудь не учинила. Она уже неоднократно порывалась. Я ведь говорил вам об этом сегодня, Вильямс.
— Нет, не говорил, — ответил я, тоже обращаясь к лифтеру. Поганый трепач! Надо же, вдруг с лифтером потолковать ему вздумалось.
— Не мог не говорить, — соврал он тоном глубокой убежденности. — Я так беспокоюсь…
Мы вышли на двенадцатом этаже и подошли к двери красного дерева с табличкой «12d». Он позвонил.
— Я познакомлю вас с моей невестой, Вильямс. — И он повернулся к чернокожей служанке: — Меня, конечно, ожидают, Лилиан.
— Да, сэр.
— Небольшой сюрприз. Не говори хозяйке, что я с другом. Молчок! — И он сунул что-то в руку служанки.
За каким дьяволом я поперся с ним? Не знаю. Поперся так поперся; невеста или не невеста, а ладонь моя привычно обнимала рукоять стального друга, покоящегося в кармане пиджака. Лифтер меня видел, О'Рурк знает, где я… Все же не хотелось оказаться именно тем трупом, который усадит эту высокоученую гадину, доктора Микеле, в электрокресло.
Ну вот, наконец. Женский смех, из комнаты выбежала и бросилась на шею доктору девица:
— Наконец-то ты пришел… — Она заметила меня, отпрянула. — Что он здесь делает? — Веселость и игривость как ветром сдуло. Девица превратилась в матерую сволочь с уголовным оскалом. Как я и ожидал, сам себе в этом не признаваясь, невестой оказалась Флэйм, тварь-уголовница, бандитская королева.
Съел? Да, съел. Давно ль она клялась в любви вашему покорному слуге? Власть доктора Горгона над душами…
— Я, похоже, обеспокоил леди. — Озабоченный мистер Вильямс подался к двери.
— О!.. Флоренс, у нас свои дела, мы лишь зашли на минутку, дорогая… — заулыбался доктор.
— Если это твой очередной эксперимент… — нахмурилась невеста.
— Возможно, возможно. Но не над тобою, — заверил ее жених, проделывая какие-то мудреные манипуляции над ее рукой. Он завел речитатив об алмазах пламенных и палатах каменных, о далях дальних и вагонах спальных… Наконец повернулся ко мне: — Вильямс, в последний раз вы видите Флэйм, королеву преступного мира. С этого момента ее пылкий ум будет посвящен лишь тому, чтобы сделать мужчину счастливым, позволив ему обожать себя.
Флэйм рассмеялась. Вернулся девичий смех, но ее рот словно ощерился клыками статей уголовного кодекса.
— Ты иногда дурачок дурачком, Микеле. — Она вызывающе взглянула на меня и положила ладони на плечи жениха. — Веришь всяким уличным сплетням. — Приблизившись губами к его уху, она проворковала что-то неразборчивое самым елейным голоском.
Я осмотрелся и брякнул, чтобы что-то сказать:
— Неплохая квартирка. Любой такую может снять?
Микеле Горгон оживился:
— Ни в коем случае. Жильцы допускаются лишь по рекомендации. У мисс Драммонд наилучшие рекомендации. От самого хозяина квартиры. — И он скромно поклонился, показывая, кто именно является владельцем этого разбойничьего вертепа.
Они продолжали миловаться, а я размышлял. Что этот цирк означал? Что Флэйм наскучила нищета, что ее соблазнила роскошь? Жених тем временем притянул к себе невесту, не отрывая от меня взгляда удава. Я занервничал, зашевелил правой рукой, сжал пистолет.
Соблазн силен. Хлопнуть его, и делу конец. Может, я б так и поступил. Но в голове ворочались мысли. Черт их знает, кто кем тут играет. Ее ли соблазнила сладкая жизнь, он ли сдуру клюнул на закинутую ею наживку… Не он первый, в конце концов, мало ли дураков до него… Мотыльков, летящих на пламя… Включая и… Ладно, ладно…
Я зевнул и направился к двери. За собой я услышал озабоченный голос Флэйм:
— Что с записками, Микеле? Может…
— Ммм, — замычал жених. — Оставь пока, — раздраженно приказал он.
Микеле Горгон спешно избавился от невесты, догнал меня, и мы вышли вместе, не прощаясь.
— Так как же насчет невесты при живой жене?
— С чего вы взяли, что она жива? У меня определенного рода предчувствия. — Он глянул на часы и улыбнулся. Абстрагировался. — Вернемся к нашему делу. Деньги вас ждут. Имя, имя за МакБрайдом, за О'Рурком. Тень над Горгоном. Эту тень следует устранить. Мелкий наркоман Тони устранен. Джовони устранен. Все мешающие мне люди уходят с дороги.
— И ваша жена.
— Я уже сказал вам о предчувствии. И вот сейчас я чувствую, что жена моя, упокой, Господи, ее душу, почила.
Он нажал сразу на две кнопки вызова лифта, вверх и вниз. Глухо взвыли моторы, первым пришел лифт, направляющийся вниз. Микеле Горгон улыбнулся, напутствуя меня:
— Нет-нет. Нельзя представлять друзьям невесту, пока жива законная жена. — Он потер руки, улыбка расплылась на всю физиономию. — Прекрасное алиби для мужа, подозреваемого в убийстве жены. Весь вечер с вами, дорогой Вильямс!
Двери лифта разъехались, я вошел в кабину.
— Благодарю вас, Вильямс, — лучился доктор Горгон, — Вы мне снова помогли.
Может быть, еще одна глупость. Не знаю. Но очень уж он меня взбесил. Я вытащил из кармана конверт. Конверт, предназначенный для братца Эдди.
— Доктор, я не смогу доставить этот конверт по назначению.
Конечно, я попытался скрыть эмоции, но, боюсь, это не вполне удалось. В конце-то концов, я всего лишь человек.
— Доктор, вы увидите Эдди раньше меня. Прошу вас, передайте ему это сами. В свою очередь благодарю вас.
Пристально глядя на меня, Горгон вытянул вперед руку.
— Я лишь надпишу конверт. Добавлю адрес.
Вытащив огрызок карандаша, я накарябал на конверте пару слов, сунул конверт в руку записанному мною в почтальоны профессору, захлопнул двери и бросил лифтеру:
— Вниз, Джон. И порезвее.
Поспешно, необдуманно, спонтанно… Какая разница? Я сделал бы это еще и еще раз. И вовсе не мучило меня желание увидеть, изменилось ли выражение лица старшего Горгона. А адрес на конверте я обозначил такой:
«Эдди Горгон, эсквайр
Стол № 1
Городской морг».
Глава 26
Абстрактное убийство
Снова я за рулем, гоню по опустевшим ночным улицам. Следует «отпустить» тело Эдди Горгона, чтобы конверт нашел адресата. Интересно, как доктор Горгон отреагирует на такую плюху? Достать человека в Нью-Йорке для него несложно. Я подумал о МакБрайде и пожалел, что не запустил когти в холеную кожу Главного Горгона. И Флэйм. О ней я тоже не мог не думать.
А тот парень, автор записочек… Он знал, кто первая жена Горгона. Если вообще эта жена жила когда-то на свете. Во всяком случае, страху на Микеле он нагнал. Похоже, этот Микеле в юности своей не только абстрактными убийствами развлекался.
Подумав о намеках Горгона о невесте и живой жене, о его даре предвидения, я выскочил из машины возле входа в подземку, позвонил из будки платного телефона жене О'Рурка.
— Сержант, — она всегда называла мужа сержантом, — еще не возвращался. — Недавно позвонил, сказал, чтоб не ждала. Работает, как инспектор, а всего только сержант, — посетовала она. — Он сказал, мистер Вильямс, что будет в больнице, не помню названия, но вы знаете.
Не обращая внимания на ночные светофоры, я понесся в больницу доктора Ревела.
О'Рурк встретил меня почти на входе:
— Готова, Рэйс. Коп снаружи, я внутри, а что толку…
— Выстрел?
— Ну, Вильямс, ты уж совсем меня за дурака держишь. Яд, конечно. И ничего не докажешь. Выглядит как типичное самоубийство.
— Какой яд?
— Этикеткой не снабдили, но жженым миндалем несет. Синильная кислота.
— И как…
— Сама справилась, без помощников. Муженек яд оставил. Я присягну, но кто мне поверит? Ни врачи, ни тем более присяжные бараны.
И О'Рурк рассказал о произошедшем в палате.
— Она все время ворочалась, дергалась, слышно было и в коридоре. Потом что-то сказала, не то даже вскрикнула. Мисс Агнес к ней подошла. Я заглянул в дверь. Она нас обоих выгнала. Сказала, что с ней все в порядке. В руке держала книгу, закрытую, сжимала даже. Уверяла, что ей ничего не надо. Мисс Агнес вышла, дверь закрыла — тоже по ее настоянию. Она все время шебуршала там, у себя. Возможно, не только в кровати. Может, вставала, точно не скажешь. Сам понимаешь, сколько мне тут торчать, МакБрайда искать надо. Я собирался смыться, как только заявится смена. Но вдруг она там затихла. И я позвал мисс Агнес. Даже не потому, что обеспокоился, а просто хотел в последний раз глянуть, перед уходом.
О'Рурк шумно хлопнул себя по ляжке.
— И вот, представляешь, лежит… В одной руке пустой пузырек, а в другой… угадай.
— Любовный роман.
— Как бы не так! Зеркальце! Она глянула в зеркальце и от огорчения наложила на себя руки. Так и любой состав присяжных постановит.
— Но откуда взялось зеркальце? Конечно, и зеркальце, и яд доставил ей любящий супруг.
— Я-то с тобой согласен. Если бы хоть это ему можно было припаять. Но ты дальше слушай. Под кроватью ее лежит небольшая сумка, с которой ее привезли. И в сумке внутри что-то вроде потайного кармашка. Кармашек открыт. Мисс Агнес говорит, что кармашка не заметила, когда распаковывала сумку. Хорошо замаскирован. И не обратила внимания, в шкафу ли была сумка или под кроватью. А в кармашке — еще одна бутылочка с ядом. Для присяжных. Мол, она прятала яд уже давно. И зеркальце могло быть спрятано. И вот, не вынесла она взгляда в зеркало, лишила себя, бедная, жизни. Брофи эту версию съел, как любой нормальный коп. И присяжные сожрут, не подавятся.
— А ты, О'Рурк?
— Что я… Я как и ты. Ее муженек давно к этому готовился. Пришел вечером, принес зеркало и яд. Уж пугал он ее или нет… Но над нами посмеялся в свое удовольствие.
— Абстрактное убийство.
— Абстрактное или не абстрактное, а покойник конкретный. Притянуть бы этого гада…
— Нет, лучше и не пытаться. Пресса мгновенно перестроится и завопит, что полиция обижает честного гражданина. А главное, без толку.
— Без толку, — согласился сержант. — Доктор Ревел допускает, что она сама доползла до шкафа и достала сумку. И не хочет никаких расследований. Его больше устраивает самоубийство.
— Понятно. Вдовца оповестили?
— Да, слуге передали. Сам выйти изволил.
— Знаю. Он вместе со мной вышел. Алиби обеспечивал.
Ну, что теперь? Я вдруг вспомнил, что так и не дозвонился до Джерри. Что он скажет о человеке, выманившем полковника МакБрайда из дому?
О конверте я О'Рурку не рассказал, чтобы до поры не вмешивать в дело Флэйм. Но Эдди «освободил», чтобы он мог успеть к месту получения конверта. В городской морг.
— Хоть это. — О'Рурк подтянул к себе телефон. — Просто скажу ребятам, что в кафе «Мария» что-то нечисто. Будет им радость неожиданная. — Он ухмыльнулся, но добродушия в его улыбке не замечалось.
Я воспользовался другим аппаратом и позвонил Джерри. Он снял с меня накопившееся напряжение.
— Со мной все в норме, Джерри, — прервал я его расспросы. — А что с твоим объектом?
И Джерри рассказал. Он узнал того человека. И имя его напомнило мне слова Флэйм, предложившую мне шевелить мозгами.
И я пошевелил. Гудение мозгов озадачивало, однако ничего невероятного в нем я не услышал. Намечалась даже какая-то складная мелодия.
— О'Рурк, — сказал я, — я сейчас поеду к Рудольфу Майеру.
— Брось. Я тебя прикрою. Шеф тебя прикроет. Полковник, в конце концов, — если мы его найдем. Не трать время попусту.
— И все-таки съезжу. Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Кто такая Розмари?
— Черт! Если б мы это знали, мы бы знали всё. Тони утверждал, что это жена Горгона. Джовони твердил то же самое. И еще… еще один источник. Но Микеле Горгон ни на ком не женился в Италии.
— А под чужим именем?
— Мог бы, но не было этого.
— Но если Джовони его тесть, то кто его дочь и кто ее муж?
— Дочь Джовони звали Розмари, это верно. Ее убил муж, жестокое убийство, тоже доказано. Но Горгоны в Италии носили фамилию Горгонетте, а муж Розмари — грек по имени Николас Тремпориа. Он сбежал после убийства. Обнаружили его на рельсах в порту под Неаполем мертвого, изуродованного колесами поезда. Мы об этом узнали уже после смерти Джовони. Так что останься Джовони жив, он все равно не смог бы утопить Горгона. Тоже чокнутый, что ли?
— Но зачем же его тогда убивать?
— Если б я знал! — в отчаянии развел руками О'Рурк. — Может быть, нам еще что-то неизвестно. Но Микеле Горгон не зять Джовони. Это установлено точно.
Не нравилось мне все это. К чему убивать Джовони? Телефон затрезвонил, О'Рурк снял трубку.
Я уже направился к двери, когда сержант поднял руку. Неестественно спокойным голосом он сказал мне:
— Не стоит беспокоиться насчет Майера. Покойник куда-то испарился.
— Эдди?
— Эдди. Нет его в кафе «Мария». Нет тела — нет и случая.
— Но Майера я все же повидаю. А ты жди здесь. Кажется мне, что-то может проклюнуться.
За дверью я чуть не врезался в доктора Микеле Горгона.
— Мистер Вильямс, вы! — Глаза его светились ненавистью. — У меня еще одно предчувствие. А именно, что ваш труп найдут с… — Он замолк на полуслове, увидев последовавшего за мной О'Рурка, — О, сержант О'Рурк! Я получил прискорбное известие. Моя дорогая жена…
Глава 27
Жажда убийства
Я поспешил к машине. Сомнений в том, что полковник МакБрайд захвачен Горгонами, у меня не осталось после общения с Микеле. Не было и сомнений в том, что его пытают, чтобы получить информацию, жизненно важную для бандитов. Я невольно содрогнулся. Микеле, чувствуя опасность, решится на все, чтобы развязать язык МакБрайду. И спасать полковника нужно как можно скорее. Ведь его не выпустят и в том случае, если он заговорит.
Я вспомнил, как отважно выглядел МакБрайд. Да, его могли задеть, ошеломить страдания, смерть других: Тони, Джовони, — но в стойкости самого полковника я не сомневался. И сознавал, что это для него означает.
И в таком нервозном состоянии я собирался посовещаться со своим адвокатом? Почему бы и нет. Именно это я и собирался сделать. Я проехал Гринвич-виллидж, добрался до дома Рудольфа Майера. Все это время меня подгоняли страдания МакБрайда, пытки, которые он уже перенес и которые ему еще предстояли. Приятно? Ни в коей мере. Однако я не прогонял этих мыслей, они раздували мою ненависть, подкрепляли решимость, жажду убийства. Нехорошо? Что ж хорошего… Но я собрался не на прогулку при луне.
Охраны при доме Рудольфа Майера никакой. Зачем охрана тому, кто сам стоит на страже интересов криминального мира? Сквозь одну из штор просачивались лучики света. Боковой проход. Очень хорошо. Мы с Майером добрые друзья, он выручал меня много раз, отлично работал, хотя и гонорары у него немалые. Но я не считал, что зря потратил хоть цент, оплачивая его услуги.
Конечно же, я знал Майера достаточно хорошо, чтобы позволить себе невинную шутку. Взять да и напугать его. Застать врасплох. В доме он один, единственный слуга на ночь уходил. Чего ему бояться?
Я пересек мощеный задний двор, подобрался к окну. Выбив кусок стекла в углу, просунул руку внутрь, открыл окно. Оконной сигнализации я не опасался, она отсутствовала, и мне это было известно, ибо я не раз бывал у своего друга Майера. Он хорошо знал преступный мир и понимал, что взломщик, который хочет попасть внутрь, найдет способ этого добиться. Я, правда, не взломщик, но очень хочу попасть внутрь.
И вот я внутри. В башмаках на резине я почти бесшумно одолел линолеум кухни и совсем бесшумно — толстый ковер столовой. Конечно, лестницу без скрипа обнаружить на этой планете достаточно сложно. По этой причине я выбрал более прочную переднюю лестницу. Кроме того, мне повезло. Какой-то субъект скрипел половицами в комнате с приоткрытой дверью, прислушивался, принюхивался. Я старался попасть в такт его шагам. Вот он замер, затаил дыхание. Вот вновь задышал: тяжело, с присвистом. Направился к двери. Вот он открыл дверь шире — и я столкнулся лицом к лицу со своим старым другом Рудольфом Майером.
Конечно же, он удивился. Даже испугался. Протер глаза, как будто не доверяя собственному зрению, поднес руку ко рту… Одет полностью, на кровати шляпа и пальто.
— Попался! — воскликнул я и запер за собою дверь. Он отпрянул, чуть не споткнувшись о внушительных размеров чемодан, охваченный ремнями. Другой чемодан, еще больше, был открыт в ожидании какой-нибудь рубашки или пары носков. Очевидно, мой друг Майер собирался «рвать когти». Еще бы минут пять… Но «бы» не в счет.
Наконец Майер опомнился:
— Рэйс… Как ты сюда попал?
— Отвечаю: а какая разница? Не будем терять времени, Майер, ведь ты торопишься. Двуличная скотина, продажная шкура. Продал меня, продал МакБрайда.
— Нет-нет! Тебя обманули! Видит Бог, я не виноват!
Я схватил его за глотку, швырнул на колени:
— Не пытайся мне врать, мразь. Джерри тебя проводил до самого дома. С МакБрайда живьем спускают шкуру. И тебе лучше не будет, клянусь.
Я сжал его горло. У него выпучились глаза, вывалился язык, на лбу выступил пот. Мерзость! Я отшвырнул его. Плюнуть на него? Еще чего!
Рудольф Майер сунул руку в открытый чемодан и быстро — так ему показалось — вытащил оттуда автоматический пистолет. Интересно. Конечно, он и помыслить не мог опередить меня, но, тем не менее, рванулся. Почему? С перепугу. Он видел мои глаза.
Я не стал стрелять. Просто ткнул в его костяшки стволом своего сорок четвертого. Он взвыл и выронил оружие. Я небрежно пнул пистолет, зашвырнул его под кровать.
— Слушай меня, падаль. До тебя, конечно, дошло, что я тебя сейчас прикончу.
Мои слова смели его с коленей. Он уже полулежал, опираясь на локти.
— Рэйс! Это убийство! — прорыдал он.
— Уничтожение падали — не убийство. Какая тебе разница, как это назвать. Да и мне тоже. Никто не видел, как я пришел, никто не увидит, как я уйду. Как ты понимаешь, полиция не проявит особого рвения в расследовании твоей безвременной кончины. Газеты завтра взвоют — и послезавтра забудут… Реконструируем события. Ты привлек меня к делу Горгонов, потому что они знали, что я так или иначе займусь этим делом. Ты знал о работе МакБрайда, о работе О'Рурка. Тебя просветил Микеле. А он узнал от таких же продажных крыс, как и ты. Ты знал, куда МакБрайд спрячет Джовони. Ты один знал, что я направляюсь к Флэйм, ты донес Горгонам. Может, только Эдди. Ты снова навел на меня Эдди в кафе «Мария». Ты выманил МакБрайда из дому, продажная тварь.
— Нет-нет, не деньги, Рэйс. Это Флэйм. Я любил ее. Я думал…
— Ты? — Я чуть не расхохотался.
— А чем я хуже других? Мало народу она погубила? Вот и я тоже… Я уже не молод, но не старше Микеле. Она использовала меня, высосала и плюнула в рожу. Клянусь, не вру.
Он заметил что-то с моих глазах, схватил за штанину:
— Рэйс, не убивай меня. Я знаю, тебе плевать на людские законы. Но такого ты никогда не делал. Рэйс, есть еще законы Божьи.
— Есть законы Божьи, есть людские, есть законы смерти… Для стукачей, для такой мрази, как ты, тоже есть законы. Ты послал на смерть Джовони. Ты послал МакБрайда хуже чем на смерть. Ты пытался устроить мое убийство, дважды. Ты недостоин пули, жалкая сопля.
Собирался ли я прикончить его? Не знаю, стало быть, и вы не узнаете. Но Майер, должно быть, это знал. Или считал, что знает. И он взвизгнул:
— Я скажу, где МакБрайд, если ты меня отпустишь! Рэйс, клянусь, если бы не Флэйм… Тварь-уголовница. Я такой же, как и другие… Она смеялась надо мной. Она сказала, что любит только тебя. И я… Рэйс, я обезумел, я хотел твоей смерти, да… Но не убивай меня. Со мной ты убьешь МакБрайда. И Флэйм.
Спас ли эту мразь МакБрайд? Или Флэйм? Все, что он говорил, вполне походило на правду. Мало ли кто пал жертвой этой криминальной девицы. Может, и жалость сыграла роль? Кто знает…
— Что ты врешь! Откуда тебе знать, где МакБрайд?
— Знаю! Знаю, Рэйс. Дай мне слово не убивать меня, если я скажу тебе.
— Если я спасу МакБрайда, то тебе амнистия, подонок. Но если врешь… Я знаю больше, чем ты думаешь. Я знаю, что ты позвонил двоим, пока уносил ноги оттуда. Мне и…
— Микеле, — поспешно вставил Майер, и я ему поверил.
Тут он рассказал мне свою историю:
— Микеле узнал, что полковник МакБрайд прибыл в город по приглашению шефа полиции и его помощника. Он велел мне втереться в доверие к полковнику, подкинув ему информацию о Горгонах. В основном, то, что уже разузнал О'Рурк, но и кое-что новое. МакБрайд сообщил мне о Джовони, о его прибытии в Нью-Йорк. Где находится итальянец, он не говорил. Я сам проследил по его передвижениям. Я работал на Микеле. А он действовал не только через братьев. Это укрепляло его власть над ними.
— Ты вызвал Эдди по приказу Микеле?
— Нет, оба раза сам. Я хотел, чтобы он тебя… Я любил Флэйм.
Смешно, конечно, но в этом я ему поверил.
Глава 28
В действие вступает полиция
Я взглянул на часы. Не до подробностей, главное — где МакБрайд. Я так и сказал Майеру. Он перешел на МакБрайда:
— МакБрайд ждал меня с заднего хода, не хотел, чтобы полиция видела. Когда я вошел, он разговаривал по телефону наверху. Я свистнул, он спустился вниз. Кажется, в доме еще кто-то был. МакБрайд спустился. Я прикинулся возбужденным. Сказал, что у меня в машине на улице свидетель по Розмари, что он не хочет заходить в дом. Он сказал, что ожидает тебя, но все же вышел со мной. Он… — Майер всхлипнул. — Он мне доверял. В машине сидел сам Джо Горгон и еще его громилы. Рэйс, я не думал, что они будут его пытать. Правда.
— И они тебе поведали, куда повезут полковника?
— Нет-нет. Но я… Но у меня за углом стояла машина коллеги. Знаешь, информация — ценный товар. Вот, пригодилась. Жизнь…
В этом я с ним согласился. Что ж, вполне в его манере. Тип скользкий, никому не доверяет. Всегда карта в рукаве.
Он назвал адрес, по которому прибыла машина с полковником. Гараж Рикорро. Известный гараж, круглосуточный, все время движение, ворота никогда не запираются. Похоже на правду. В таких случаях чутье меня не подводит.
Еще один вопрос:
— Что заставило тебя продаться Микеле? У него на тебя компромат?
— Нет, это не шантаж. — Майер быстро приходил в себя. Он уже поднялся на ноги, дрожащими руками вынул сигарету, закурил. — На меня компромата не добудешь. Микеле действовал проще. Он заявился ко мне и ткнул меня пальцем в грудь. И сказал: «Майер, вы мне нужны. Я плачу хорошо. Никто не жалуется. Те, кто со мною не согласны, тоже не жалуются. Так что вы или согласны, или покойник». Больше ему ничего не нужно было говорить. Я город знаю. И знаю, кто здесь сколько весит. Смертный приговор суда для жизни менее опасен, чем слово Микеле. А я очень хотел жить.
Хуже всего то, что он не врал.
Больше тянуть нельзя. Не слушая причитаний Майера, я лишил чемодан ремней, содрал пояса с халатов и связал его, как свинью перед убоем.
— Это ты еще сможешь содрать, — изрек я, оценив свою работу. — А вот это… — И я защелкнул на его лодыжках никелированные наручники. — Так надежнее. Молись! Твоя жизнь зависит от моего успеха.
Вряд ли ему понравилась его сбруя, но он все же добавил:
— Джо сегодня там. Микеле не будет. Джо, конечно, сидит в гараже не один, но вряд ли у него большая компания. Он не очень доверяет в таких вопросах своей публике.
В благодарность за ценное сообщение я заткнул Майеру рот кляпом. Глаза его, однако, меня беспокоили. Он часто поглядывал на чемодан, освобожденный мною от ремней. Я попробовал — заперт. Обыскал Майера и в жилетке нашел ключ на солидной часовой цепочке.
Щелкнув замком, я сразу понял причину особого интереса Майера. Чемодан до краев заполняли пачки долларов. Сплошь крупного достоинства. Очевидно, мой друг Майер собрался в весьма длительное путешествие. Я закрыл чемодан, засунул его в шкаф под кучу шмотья.
— Потом посчитаем, — пообещал я ему.
О многом еще следовало его расспросить. О весьма важных вещах. Но время, время! Скоро рассвет, жизнь МакБрайда на волоске. Кто такая Розмари? За что отмщение? Чей голос беспокоил достойного профессора Горгона? Некогда. Еще только одна задержка: звонок О'Рурку.
— Прыгай в подземку. Подберу тебя у «Моста». Вопросы потом. У меня след к МакБрайду.
Что ж, я вроде использовал мозги, как советовала Флэйм. Но лишь после того, как Джерри открыл мне имя человека, сбежавшего с места похищения полковника. Можно ли это назвать мыслительным процессом? Ведь я лишь сложил картинку из калейдоскопической путаницы кусочков информации.
О'Рурк прыгнул в машину, и я рассказал ему, что узнал от Майера.
— Если мы ввалимся туда оравой, МакБрайду конец. Один тоже в поле не воин. Кто знает, какая там охрана.
О'Рурк почесал подбородок:
— Да, Рикорро — имечко славное. И ни разу не залетели, сколько мы их ни пытались подловить. А в подвале он или на чердаке, ты не знаешь?
— Я даже не знаю, там он или нет. Но умирающие, как правило, не врут. А Майер был уверен, что умирает. Да и я тоже его смерть видел. Скорее, все же подвал. Оттуда можно устроить тайные выходы. В общем, перекроете все подходы, когда я войду.
— Я с тобой.
— Нет. Я один. Если меня обнаружат одного, МакБрайд может остаться в живых. Я будто случайно забрел. А с тобой… Потом, у тебя жена и сын.
О'Рурк засмеялся:
— Жене уже не раз сообщали, что я погиб смертью храбрых. Ее удар не хватит. А сын… Надеюсь, он вырастет настоящим копом. — Тут его задело за живое. — Да с чего ты возомнил, Рэйс, что ты во всем городе один знаешь, где у пушки спуск?
Я переключил его внимание на интерес МакБрайда и наконец убедил в верности своего подхода. Оставалась опасность наружного наблюдения. Гангстеры могли выставить своих постовых.
О'Рурк позвонил в управление, вызвал отряд. Он полагал, что за пять минут полисмены захватят весь гараж.
Поджидать прибытия копов оказалось занятием утомительным. Перед делом я часто ощущаю некоторое беспокойство, особенно когда приходится ждать. Это не нервы, сами понимаете, какое-то внутреннее движение, тем более бурное, чем дольше приходится ждать. Поскольку время позволяло, я рассказал О'Рурку о разговоре с Микеле Горгоном. О призыве к отмщению с несколькими стертыми словами.
— М-да, Микеле очень хотелось бы узнать. — О'Рурк задумчиво жевал незажженную сигару, — МакБрайд мог бы ему сказать, но не скажет. Я тоже мог бы… Но тоже не скажу.
— О'Рурк, — сказал я, — я выложил карты на стол. Почему ты не можешь сказать, о ком речь?
— Потому что не могу. Я дал… В общем, не могу, и все. — И сменил тему: — Надо же, Майер-то… Под Горгона копали, копали, не могли докопаться. А он вдруг разом… Убийство, похищение, может быть, еще и пытка — и все сразу. Поди пойми людскую натуру. Но это только подчеркивает, с каким типом мы имеем дело в лице Микеле Горгона. Слушай, а с чего Майеру смываться? Он ведь не знал, что его засекли, Джерри не заметил. Может, он в командировку отправлялся на денек-другой. По делам того же Микеле.
Я рассказал О'Рурку о чемодане с деньгами.
— Ну… Сто тысяч долларов за имя… За того, кто вбил страх в желудок Микеле… Сердца-то у него нет, ясное дело. Сто тысяч… за… Послушай, а в чемодане Майера, часом, не сто тысяч было?
— Не считал. Возможно. Не думаешь же ты…
— Как раз думаю. И ты теперь думаешь. Этот Майер вызнал, угадал — в общем, продал Горгону… Постой…
О'Рурк вылез из машины и поспешил к круглосуточной аптеке. Я прошел за ним до угла и увидел, что он входит в будку телефона.
— Ф-фу! — отдувался он, возвращаясь. — Пока, слава богу, ничего не случилось.
— О'Рурк… — начал я, но тут из-за угла вывернули автомобили полиции.
Теперь уже не все зависело от меня одного. О'Рурк согласился держать своих людей подальше от гаража Рикорро. Сам он проехал со мной еще два квартала, потом я все-таки от него избавился.
— Как бы ваша демонстрация силы все не испортила, — предостерег я его напоследок.
— Не беспокойся, я придержу ребят. Мы с тобой!
— Смотри, О'Рурк. Жизнь МакБрайда висит на волоске.
Он пожал мне руку, и я почувствовал на ладони полицейский свисток. Улыбнувшись, я сунул его в карман.
— Смелый ты парень, Рэйс, — сказал О'Рурк, и я тронул машину.
Глава 29
Джо Горгон получил свое
Бывают моменты, когда я чувствую, что ем свой хлеб недаром. Близился как раз один из таких моментов. Я считал, что, действуя без поддержки, способен выручить МакБрайда. Возможно, один человек, случайно оказавшийся в гараже, не вызовет тревоги у Джо Горгона. Один человек… Я вывернул из-за угла, лихо прокатил по улице и въехал в открытые нараспашку ворота гаража Рикорро.
Конечно же, в таком солидном гараже клиент вправе ожидать обслуживания машины. И я не оказался исключением. Отдыхавший на подножке грузовика парень с тяжелым гаечным ключом в правой руке вскочил и подбежал к моей машине. В этом гаражном механике я сразу узнал гангстера немалого ранга. Узнал и он меня. Но если я ожидал его увидеть — или кого-то подобного, — то для него мое появление оказалось полной неожиданностью.
Я не стал затягивать приветственную процедуру. Мой автомобиль прикрывал нас от маленькой освещенной конторки, и я, пользуясь этим естественным прикрытием, успокоил удивленного бандита ударом ствола своего пистолета. Да, конечно, гуманнее было бы воспользоваться кулаком. Но я не чувствовал себя гуманистом. Кроме того, не хотелось расшибать костяшки. А повредить ствол о голову бандита… вряд ли у кого-нибудь на земле столь крепкий череп, чтобы повредить ствол.
Парень сыграл глазками под Чарли Чаплина и слетел с катушек. Много времени я на него не потратил.
Теперь в конторку. Вот так встреча! Толстенький коротышка Рикорро шагнул из-за стола и замер. Тут же опомнившись, он рванулся к шкафу.
— Стой, скотина! Не валяй дурака, Рикорро! Продырявлю череп!
Мелодраматичная вышла сцена. Что ж, такова бандитская реальность большого города. Реальность бандитской жизни. И бандитской смерти. Во всяком случае, Рикорро оказался хорошим актером. Он все сразу понял и замер с вздернутыми вверх пухленькими ладошками. Он тоже меня узнал, прикинул свои шансы и оценил их с достаточной точностью. Бандитская жизнь научила его, что, когда человек с пистолетом говорит, человеку без пистолета следует внимательно слушать. И слушаться.
Я обернулся на шум сзади так, чтобы не терять из виду Рикорро. В двери возник запыхавшийся О'Рурк. Физиономия красная, как запрещающий сигнал светофора. Бежал два квартала.
— Извини, Рэйс. Мне пришлось… Берегись!
Он не зря пробежался. Тявкнул револьвер; фигура, точнее, тень фигуры шмыгнула из соседнего с конторкой коридора. Не слишком опасаясь человека, который промазал по двум столь крупным целям, как мы с О'Рурком, я понесся вдогонку, крикнув:
— Постереги Рикорро, О'Рурк!
Убегавший незнакомец уже выскочил в гараж через заднюю дверь конторки, которую Рикорро использовал, чтобы ускользнуть от входящих в переднюю дверь нежеланных гостей.
Слышал ли Джо Горгон его выстрел? Мне это показалось маловероятным. Пол мощный, бетонный. Мотор моего автомобиля все еще работал. Я крикнул вслед убегающему гангстеру, но он мое предостережение понял превратно. Можно было, конечно, подстрелить его сразу, но не хотелось поднимать лишний шум. Зная людишек такого сорта, я полагал, что он сразу бросит ствол и запросит пощады. Этого, однако, не произошло. Он прыгнул за капот грузовика и снова выстрелил.
Я проклял свое доброе сердце. Теперь этот мерзавец мог поднять тревогу, да и, болтаясь в гараже вооруженным и необезвреженным, он представлял реальную опасность. Как моим планам, так и жизни. Я еще раз крикнул ему, призывая не валять дурака. В ответ его ствол выплюнул еще одну пулю. Я решил, что с меня хватит, и уложил его на пол. Промаха я себе не позволил. Неподходящая для промахов ситуация.
Вот я уже стоял над ним. Он пока жив, но стрелять более не в состоянии. Одну существенную услугу он мне все-таки оказал. Показал вход в подвал. Бетонная плита в полу снабжена кольцом. Я поднял бетонную крышку люка, подхватил пистолет услужливого гангстера и сбежал в подвал. Внизу тишина, как в могиле. Да, в могиле… Не время, однако, вслушиваться в приветы из загробного мира, надо спасать МакБрайда.
Внизу вовсе не царствовала загробная тьма — в подвале тускло светили какие-то лампочки. Не останавливаясь, чтобы осмотреться и освоиться, — в бегущую фигуру, как известно, гораздо труднее попасть, — я несусь дальше. Если Горгон слышал выстрелы, он, разумеется, спрятался, а не расположился удобной мишенью посреди пустынного пространства. Пространства, пыльного и затхлого, полуосвещенного, усеянного какими-то бочками — возможно, пожароопасными, какими-то кучами металлолома и истертыми покрышками. Кое-где торчали скелеты разобранных на запчасти автомобилей, возможно ворованных. В стенах ни одной запертой двери. Вообще ни одной двери, кроме двух ворот автомобильных подъемников — наверху, как раз над этими, я заметил точно такие же. Непохоже, что ворота эти фальшивые, но лучше не гадать. За одними из этих ворот раздался характерный гул электродвигателя. Я прислушался. Вверх или вниз? Вниз! Через секунду сомнения испарились, ибо ворота открылись — и я оказался лицом к лицу с полковником МакБрайдом. Бледный, избитый, но все в той же несгибаемой гордой позе, с поднятой головой. За ним угадывалась массивная тень. Человек, которому эта тень принадлежала, разглядел меня сразу.
Джо Горгон выстрелил несколько поспешно. Не зря он славился своей скорострельностью. «Умственная» активность последних лет сказалась, однако, на его меткости. Никаких предупреждений, просто вспышка — и моя щека ощутила ледяную пощечину ожога.
Гангстер эффективно прикрывался телом полковника. Он существенно отличался характером от своего болтливого братца-фанфарона. Со вторым выстрелом он не спешил, но не для того, чтобы насладиться ужасом жертвы или своей лихостью, а чтобы лучше прицелиться.
Я находился в пятнадцати футах от обессиленного МакБрайда и скрючившейся за ним туши Горгона. И ничуть не дальше от смерти. От смерти своей собственной, от смерти полковника МакБрайда.
Но мне не до размышлений о смерти и о вечности. Стрелять! И я выстрелил. В полковника МакБрайда. В его правую руку.
Мой выстрел на долю секунды опередил выстрел бандита. МакБрайд рухнул, Джо Горгон подскочил, разворачиваясь и паля напропалую в стены и потолок лифта. Следующая моя пуля вошла в его череп точно над переносицей. Маленькая аккуратная дырочка. Он взмахнул руками, запустил пистолетом в лампу лифта — но почему-то и в нее не попал. И рухнул лицом вниз.
Да, достоинства сорок четвертого трудно переоценить. Руку МакБрайда пуля прошила, как будто коробочный картон. А плечо Джо ощутило от прикосновения этого крохотного кусочка свинца удар, подобный удару бревна.
Пора подумать о МакБрайде. Из руки его, пониже плеча, хлестала кровь. Я перетянул рану с помощью носового платка и огрызка карандаша, одновременно разрывая полицейский свисток дикими трелями. Я и полицейский свисток! Кошмарный сон! Но как приятно было мне увидеть форму родной нью-йоркской полиции за мощной фигурой О'Рурка! Антракт. Еще один Горгон закрыл зловещий зрак, МакБрайд спасен… хотя и продырявлен…. Возле него уже присел полицейский врач.
— Надо было кроме врача и гробовщика прихватить, — неуклюже сострил О'Рурк. — Спасибо, Рэйс, даже дышать легче стало. Но он успел-таки МакБрайда задеть.
— Нет, не он, — признался я, скромно, как напроказившая школьница, потупив взор. И объяснил, почему пришлось стрелять в полковника.
О'Рурк тем временем промокнул мою шею своим платком, и платок потемнел. Оказывается, по шее моей — а не по щеке, как мне казалось, — не пот градом катил, а струилась моя драгоценная кровь. Привет от преступного мира оставил шрам пониже уха. В очередной раз я убедился, что легче наблюдать, как пуля попадает в другого, чем ощущать ее воздействие своим организмом, родным и самым близким. Если бы… Этим «бы» и посвятил свою беседу со мной полицейский полевой хирург, закончив обработку раны МакБрайда. Он обильно оросил меня йодом, не переставая заговаривать зубы, многословно расписывая ожидавшие меня приятные последствия, «если бы» пуля прошла на дюйм, на полдюйма, на четверть дюйма правее.
Глава 30
Письмо с того света
Полковник МакБрайд шевелил губами. Он вроде бы что-то говорил, но я ничего не услышал.
— Я ему ничего не выдал, — повторил полковник, наконец совладав с речью. — Сначала он ограничивался мордобоем. Потом сунул в огонь железный прут. Меня спасли выстрелы. Он услышал, развязал мне ноги и запихнул в лифт…
— Это мы уже знаем, — прервал я его. — А как Майер выманил вас из дому?
— Майер… Да, Майер. Но, может быть, его самого обманули. Он прибежал впопыхах и сказал, что она готова все рассказать. Что она ждет в машине на задней улице. Я сразу поверил, потому что она обещала прийти…
— Кто — «она»? — навострился я.
— Кто? Флэйм, конечно…
О'Рурк вскинулся, бросился к полковнику, замахал руками, как ветряная мельница, готовая напасть на Дон-Кихота, затараторил.
— О'Рурк! — урезонил я его. — Значит, Флэйм… Значит, это она прикидывалась мужчиной, прикидывающимся женщиной… Это ее голос не давал покоя Микеле. Но она же собиралась за него замуж! Она… О'Рурк!
Мой взгляд, казалось, подействовал на сержанта. Он отвел глаза и уставился на носилки, с которыми появились в конторке гаража вместе двое парней в белых халатах:
— Видишь ли, Рэйс, я бы тебе давно все рассказал, но я поклялся Флэйм. Она потребовала ни полслова тебе не говорить. Давай-ка отправимся к ней, пусть она сама решает. Она нас ждет.
И вот лифт поднимал нас к квартире Флэйм. Я жег О'Рурка «этаким» взглядом, смотрел на него как… Как кто? Как на кого? В общем, смотрел.
Думай! Флэйм велела шевелить мозгами. Но не хватало у меня сил заставить свои извилины шевелиться.
Когда мы подъехали к дому, в котором находилась квартира Флэйм, уже светало. К машине подошел детектив Брофи.
— Помнишь, я звонил из аптеки? — напомнил мне О'Рурк. — Тогда я и направил людей к дому Флэйм. Охранять ее и взять Микеле, если появится.
— По какому обвинению?
— В убийстве жены. Лучше, чем ничего. Все-таки зацепки есть. Синильную кислоту просто так не купишь. Тем более если ты полусумасшедшая калека, которую не выпускают на улицу.
— Не вижу смысла, — мрачно заметил я.
— Я так не считаю, — возразил О'Рурк. — Как дела, Брофи?
— Доктор Горгон не входил, мисс Драммонд не выходила. Пока мы здесь, во всяком случае.
— Что ж, сейчас мы ее увидим, — сказал О'Рурк и направился к лифту.
Ночному лифтеру наш визит не пришелся по душе, но О'Рурк сунул ему под нос значок и приказал пошевеливаться.
На двенадцатом этаже стоял, опершись на перила, еще один полисмен в штатском.
Конечно же, Микеле Горгон пронюхал об интересе полиции и здесь уже не появится. Я сказал об этом О'Рурку. Тот вовсе не расстроился.
— Ну и черт с ним. Для меня сейчас главное — безопасность Флэйм. Как дела, Коэн?
— Ни звука. Никто не входил и не выходил. Ни из двенадцатой, ни из соседних.
Чернокожая служанка спала крепко. Дверь открылась не скоро.
— Мисс Драммонд… — начал О'Рурк и замолк.
Лилиан могла не открывать рта, мы прочитали ответ по ее лицу. И все же ее ответ поразил нас, когда мы его услышали. Мисс Драммонд покинула квартиру примерно за полчаса до нашего прибытия.
— Чуть-чуть опоздали, — поморщился О'Рурк.
— Мисс Драммонд оставила письмо для мистера Вильямса…
О'Рурк шагнул в квартиру столь энергично, что служанка едва успела посторониться. Он вошел в гостиную, взял со столика конверт, небрежно вскрыл его. Конверт он швырнул в корзину для бумаг, а листки протянул мне:
— Тебе адресовано.
— Вы из полиции, мистер? — испуганно спросила служанка. — Да, мисс Драммонд вела себя странно. Телефон звонил два раза.
— Первый раз звонил я, — кивнул О'Рурк.
— И почти сразу же раздался второй звонок, я даже заснуть не успела. Мисс Драммонд говорила громко, я все слышала. — «Должно быть, прильнув ухом к замочной скважине», — подумал я. — Конечно, я слышала только ее, про аэропорт разобрала.
— Какой аэропорт? — коршуном набросился на служанку О'Рурк. — Дьявол! Этот гад хочет повторить свой фокус.
Видя, что от служанки ничего больше не добьешься, он переключился на меня:
— Читай, Рэйс! Читай свое письмо!
Он схватил телефонную трубку и заорал:
— Аэропорт Рузвельта! К чертям номер, управление полиции!
Я углубился в торопливо набросанные рукою Флэйм строки. Первая из них несколько ошеломила меня. Вот они все перед вами:
«Я люблю тебя, Рэйс.
Странное начало последней воли, завещания Флэйм. Последней, если ты прочитаешь это письмо.
Вспоминается прошлое. Родителей я не знала. Детство прошло в приюте под Харрисбергом, в Пенсильвании. Но в этом приюте я узнала, что такое любовь матери. Сестра моя смягчала выпадавшие на мою долю тяготы, отвращала удары, неизбежные в те грубые, жестокие времена. Ее неоднократно хотели удочерить, но она избегала этого, напрашивалась на наказания, чтобы прослыть неисправимой, лишь бы ее не разлучили со мной. Своего она добилась, приютское начальство считало ее безнадежно испорченной, но на самом деле она оставалась доброй, чуткой, и дурными наклонностями в моей натуре я обязана вовсе не ей. А какая она была красавица!
Она намного старше меня.
И вот меня забрали из приюта. Моей приемной матерью стала миссис Драммонд, добрая, богатая вдова со странностями. Попросту говоря, она была несколько придурковатой. Она стремилась оградить меня от дурных влияний и, поверив россказням об испорченности моей сестры, полностью изолировала меня от нее.
Затем миссис Драммонд вышла замуж за Лу Ропера и вскоре умерла, бедняжка. Этого человека я звала отчимом. Если он и не заронил в меня преступных наклонностей, то способствовал их развитию до теперешнего состояния. Но этот убийца и организатор убийств ныне мертв, как ты знаешь.
Впоследствии я узнала, что сестра сбежала из приюта. Ее удерживали там незаконно после достижения совершеннолетия. Я не знала, что с нею случилось, кроме того, что ее обвинили в краже приютских денег. В справедливость этого обвинения я никогда не поверю. Я не пыталась разыскать сестру. Слишком жестоким ударом для нее было бы узнать, что я стала „тварью-уголовницей“, девицей с уголовными наклонностями.
Документы при моем удочерении оформили небрежно, с нарушениями, поэтому я не смогла унаследовать состояние миссис Драммонд. Но в процессе борьбы за наследство я встретилась с замечательным человеком. Он столкнулся со мной, расследуя преступления Микеле Горгона, и во многом мне помог. Конечно, я не собираюсь скрывать от тебя его имени. Этот человек — детектив сержант О'Рурк.
И вот что он обнаружил: моя сестра стала женой Микеле Горгона. Этот мерзавец Микеле Горгон посадил ее в самолет и… Но эту ужасную историю ты уже знаешь. Негодяй не ожидал, что сестра останется в живых, но она выжила, страшно изуродованной, повредившись духом и разумом. Микеле устроил это преступление из ревности, потому что она собиралась оставить его ради другого, чтобы любить его душою и сердцем, и не иначе, пока жив ее законный муж, преступник Микеле Горгон.
И вот я с О'Рурком и полковником МакБрайдом. И жажду не справедливости, не торжества правосудия, а мести.
Я узнала, кто такой Микеле. Я узнала о Джовони, крупном итальянском мафиози, которого называли Дьяволом. Я выдала Джовони полковнику Мак-Брайду, но всего не рассказала. Не могла и не xomeлa. Мне нужно было сначала убедиться, что Микеле Горгон действительно запланировал и выполнил покушение на сестру. Рудольф Майер помог мне в этом, но до сегодняшнего вечера я не знала, насколько глубоко он вник во все случившееся.
Двадцать три года назад мелкий правонарушитель Тони прибыл в Америку с братьями Горгонетте, зная всю их подноготную. Оказывается, не было на свете Микеле Горгона. Настоящий Микеле погиб на рельсах в Неаполе двадцать три года назад. А сбежавший убийца дочери Джовони, Николас Тремпориа, занял его место и прибыл в Америку в качестве Микеле.
Служба иммиграции в те дни не так строго относилась к проверке вновь прибывших. Колеса поезда до неузнаваемости изуродовали тело Микеле Горгонетте, одетого в костюм Тремпориа и снабженного его вещами и документами.
Смерть Микеле вряд ли была случайной. Скорее всего, его уложили на рельсы в бессознательном состоянии, оглушенного наркотиками. Обошлось без Эдди, тогда еще подростка. Сделали это, конечно, Джо и Николас Тремпориа. Микеле Горгонетте тогда уже нажил состояние и пользовался авторитетом у себя дома. Джовони вспоминал, что Джо Горгонетте и его брат — фальшивый — были крайне возбуждены в день смерти мнимого Тремпориа. Будем для ясности называть этого преступника Микеле.
Всего я полковнику не рассказала. Промолчал и Тони. Мы решили предоставить Джовони разоблачение убийцы дочери.
Но Джовони погиб, и Микеле Горгон вообразил себя в безопасности. Тогда я решила отравить ему существование ночными телефонными звонками и записками. Записки эти, попадись они в нужные руки, означали бы его конец. Каждый вечер он получал один и тот же текст:
„ДУША РОЗМАРИ ЖАЖДЕТ МЕСТИ, МИСТЕР НИКОЛАС ТРЕМПОРИА“».
Я оторвал взгляд от письма. Вспомнилась показанная мне доктором Горгоном записка, стертые слова. Преступник удалил из записки свое имя.
О'Рурк продолжал названивать. Я услышал, как он вызывал аэропорт Ньюарк, и продолжил чтение:
«Сестра умерла, Рудольф Майер продал меня преступнику. Я знаю это от сержанта О'Рурка. Но доказать, что Микеле Горгон на самом деле Николас Тремпориа, вряд ли возможно.
Понимаю также, что, если ты прочтешь это письмо, оно окажется прощальным приветом, прощанием навсегда. Ибо только что мне позвонил Микеле и вызвал на аэродром. Теперь он знает, что мой голос не давал ему покоя, мои записки мешали жить, знает, что был женат на моей сестре. Но он не имеет представления, что я знаю о его осведомленности. Что ж, я послушно прибуду в аэропорт. Если он собирается убить меня, то, конечно, не будет от меня таиться. Расскажет о покушении на жизнь моей сестры, о ее убийстве. Расскажет, чтобы насладиться мщением. И тем самым заслужит смерть.
Я люблю тебя, Рэйс. Люблю за то, что ты читаешь эти строки. За то, что ты держишь слово. Твоя честь не позволит тебе вскрыть письмо преждевременно. Прощай. Тело мое ищите в Северном Вестчестере. И надеюсь, что найдете еще один труп.
Твоя девица с уголовным складом ума
Глава 31
Смерть с небес
Я сложил письмо и посмотрел на О'Рурка. Он все еще терзал телефон:
— Аэропорт Ньюарк. Да-да, Микеле Горгон… Нет… Нет…
Он бросил трубку.
Не время выяснять отношения с О'Рурком. Флэйм мертва. Она ясно об этом написала. Но ведь она лишь недавно покинула квартиру. Нет, не успели еще произойти роковые, непоправимые события.
Еще одна деталь привлекла мое внимание. «Твоя честь не позволит тебе вскрыть письмо преждевременно». Я, правда, письма не вскрывал, это сделал О'Рурк.
Я молча уставился на сержанта, все еще пытающего телефон и авиадиспетчеров окрестных летных полей, и услышал себя, свой скрипучий, незнакомый голос:
— Аэропорт или летное поле в Вестчестере. В Северном Вестчестере.
Он ничего не ответил, просто сорвал трубку. Какой-то захудалый аэропорт в десятке миль от Уайт-Плэйнз. Я отвернулся от О'Рурка и полез в мусорную корзину. Вытащил скомканный конверт, разгладил его. Конверт, как и полагается, надписан:
«Рэйс, я доверяюсь твоей чести. Не вскрывай этот конверт до полудня».
Взгляд на часы — почти без двадцати пять. Суровый взгляд на О'Рурка. Он устроил так, что я не увидел этой надписи. Сейчас он просвещал провинциалов:
— Не слышали о Микеле Горгоне? Газеты надо читать! Последние взлеты… Никто не вылетал? А есть у вас самолет, записанный на мисс Драммонд? Что?.. Ее пилот… Слушайте… Черт! Этот осел отключился! Центральная! Центральная! Гады, похоже, перерезали провода. Рэйс, бегом! Еще есть шанс!
— Да, шанс. Значит, это ты втянул Флэйм… — «Может, придет еще день, когда ты захочешь всадить мне пулю в лоб», — вспомнилось мне высказывание сержанта О'Рурка. — Почему ты ее не предупредил?
— Но я ее предупредил! Как только ты сказал мне о чемодане Майера, я тут же выскочил звонить. Я приказал ей никому не отпирать и сказал, что сейчас прибудут мои люди. Сказал, чтобы остерегалась Микеле…
— Да, она знала, — опомнился я. — Она знала и все равно пошла… О черт, О'Рурк, как ты мог!..
— Рэйс, выясним отношения позже. Сейчас не до этого. Я о ней беспокоюсь не меньше тебя, хотя и иначе. Сейчас у нас обитая цель. Похоже, она сознательно пошла на смерть. В Вестчестер! Живее! Еще успеем!
— Как же, успеем… — пробормотал я, бросившись вдогонку за О'Рурком. — Он повторит фокус с женой…
Небо светлело, полицейский автомобиль несся по городу. За рулем Брофи, мы с О'Рурком на заднем сиденье. Машина с сиреной и полицейскими эмблемами, задержек можно не опасаться.
— Я увидел шанс подобраться к Горгонам с помощью Флэйм, — продолжал разговор О'Рурк. — И она меня не подвела. За месяц с ее помощью я узнал больше, чем без нее за год. Но главного она не сказала ни мне, ни МакБрайду. И почему-то не очень верила мне, что Микеле изуродовал ее сестру. Может, думала, я таким образом хочу ее покрепче привязать…
— Значит, она давно работает с тобой.
— И да и нет. Она, конечно, работала на меня, но главным образом работала на себя. Я не торопил ее. Считал, что, когда она убедится в моей правоте, сдаст нам этого прохвоста. Она выяснила, что Тони прибыл с Горгонами. Через Тони вышла на Джовони. Но Джовони категорически потребовал встречи с Микеле. Кроме того, он сильно заболел, еще не прибыв в Штаты, на судне. Мы достаточно узнали о подвигах этого Дьявола. Так ты не заподозрил Флэйм?
— Нет. Послушай, ты знал, что она заперлась в шкафу?
— Конечно. Как только обнаружил, что шкаф заперт. Сразу вспомнил, что я ей сообщил о световых сигналах полковника для вызова помощи. Она беспокоилась о недостаточности его охраны. Мою систему защиты называла дырявой. Эмоциональная иногда девушка. К МакБрайду она зашла через черный ход, который он открыл для Майера. Почуяла угрозу, поспешила предупредить, но опоздала. С кем МакБрайд вышел, не знала. Но светом мигала она. Сразу, как почуяла, что с полковником беда. Точнее, — продолжал О'Рурк, — я только подозревал, что она в шкафу. На сто процентов уверился, когда встретил ее внизу. Я ее и выпустил. Помнишь, я тебе сказал, что ребята мои и президента не пропустят? Ты-то думал, что она всех там облапошила. Понимаешь, Рэйс, она не хотела, чтобы ты слишком много знал. Боялась, что ты начнешь ее слишком активно прикрывать и выдашь. Я-то, правда, думаю, что она просто за тебя боялась. Боялась, что тебя прежде времени землей закидают.
— У меня и мысли не появлялось, что она работает с полицией!
— А она и не работала с полицией. Цель ее — месть. Воздаяние, большая любовь, большая ненависть. Но я все же надеялся, что она поумнеет и сдаст этого мерзавца нам. А она вот… выкинула фокус.
— Может, она тебя не поняла?
— Не может. Я так сказал, что не понял бы только мертвый. Сказал, что Майер продал ее Микеле. Приказал категорически носа не высовывать. И повторил. Она ведь не ребенок, сам понимаешь.
— Нет, не ребенок. — Смерть. Разрушение. Отчаяние… — О'Рурк… Если она погибла… Я на тебя смотреть не смогу… А мы ведь с тобой… Черт! Почему ты мне не сказал?
— Не мог. Я обещал ей. Дал слово. Поклялся. Лишь на этом условии она согласилась работать с нами. Вообще-то я все же не сдержал обещание. МакБрайд ведь тебя привлек. Через Майера.
— И надпись на конверте. Она доверилась моей чести…
— Знаешь, слишком уж много тут чести намешано… Не прочитай ты письмо, мы б не знали, куда теперь ехать. В конце концов, я должен печься о своей чести, а не караулить твою. Это к лучшему, что ты его прочитал.
— Да, — согласился я, — это к лучшему.
— Ну вот и отлично. — Он протянул мне руку, но я не обратил на нее внимания. Он глянул на свою ладонь и сунул ее обратно в карман, — Каждый должен пройти свой путь.
— Я думал, ты мне друг, настоящий друг, а ты просто коп. Настоящий коп.
— Настоящий коп. Честный коп, — подчеркнул О'Рурк.
Брофи вел что надо. И сирену не берег. Бродвей, Ван-Кортленд-парк, Централ-авеню… Шестьдесят миль, шестьдесят пять…
Я бы на бетонке по прямой до восьмидесяти разогнался, может, и до девяноста перед поворотом на Такахоу-роуд. Но… повороты — штука опасная, и, чего доброго… У нас ведь не автогонки, не экскурсия по дорогам мегаполиса. Не рекламный киноролик «Недвижимость Вестчестера» или «Тормоза и моторы». Наперегонки со смертью — вот наша гонка…
В пяти милях от Уайт-Плэйнз О'Рурк высунулся из окошка, потом хлопнул по плечу Брофи. Автомобиль замер у перекрестка, и я услышал рокот другого мотора. Сверху.
Высоко над нами кружил маленький биплан. Мотор его чихал, дымил, самолетик нырнул, выровнялся, чуть набрал высоту и устремился по прямой над дорогой, параллельной нашей.
Мы бросились в погоню. Автомобиль последней модели казался доисторической колымагой, а мы в нем — дикарями-охотниками. Самолет постепенно уменьшался и скоро затерялся вдали.
Шестьдесят… Шестьдесят пять… Дорога виляла, автомобиль бросило на обочину, пришлось съехать в поле. О'Рурк указал Брофи на рощицу, в которой можно было спрятать машину:
— Оставь ее там, в тенечке.
— Черт, что-то делать, ради того, чтобы что-то делать, — нервничал я.
О'Рурк показал на другую группу деревьев:
— Не высовывайся. Я все-таки не зря следил за Микеле все эти недели. «Роллс-ройс» его сразу узнаю.
Под деревьями замер тяжелый автомобиль. Но мое внимание приковал не сам автомобиль, а фигура человека рядом. Человек внимательно следил за полетом аэроплана.
Вспышка! Или мне почудилось? Но О'Рурк рядом констатировал:
— Пожар на борту. Прыжок. Парашют… не раскрылся.
Горбатая фигурка чуть поколебалась — и закувыркалась вниз, к земле, со все возрастающей скоростью. Я ожидал рывка, вздутия громадного пузыря, сдерживающего падение, — тщетно. Руки и ноги фигурки беспорядочно дергались, к земле как будто летела тряпичная кукла.
— Бог мой, — услышал я голос О'Рурка, — он выбросил ее из самолета…
Падающее тело врезалось в деревья, и я зажмурился. Конец Флэйм… Конец всему…
— А сам он… — недоумевал О'Рурк. — Самолет-то горит. Теряет управление. Что-то у него не ладится.
Действительно, самолет нырял, заваливался набок, приближался к земле… Вот снова рванулся вверх, опять потерял высоту, нырнул и врезался в кроны деревьев в сотне футов от нас.
— Ее… Ее уже не спасти, — сдавленным голосом проговорил О'Рурк. — Но этот гад, если он еще жив, теперь никуда не денется. Попался с поличным.
И мы понеслись через поле.
Я не совсем понял, что произошло, но падал аэроплан неравномерно, вихляя из стороны в сторону, и перед самой землей вдруг задрал нос к ускользнувшему от него навсегда небу. Лишь после этого он прочно застрял в ветвях двух мощных дубов.
И огонь.
— Быстрее! — крикнул О'Рурк. — Как бы бак не взорвался.
— Пусть сгорит, скотина! — завопил я, но тут же одумался. Подпрыгнув, я зацепился за ветку, подтянулся…
…Передо мной пятна физиономий присяжных… Мантии судей… И я заявляю, что мне привиделся пистолет в руках Микеле Горгона. И я выстрелил, защищая свою жизнь. Взять Микеле? Судить его? Человека, который покупал суды и судей? Нет, никаких судей, никакого правосудия. Есть иной суд. Есть Высший Судия.
Вот он, скрючился в кабине, сволочь. В лицо мне пахнуло жаром пламени, ветер порывистый, неровный.
— Привет, доктор! — крикнул я в каком-то приступе яростного безумия, ненависти, чего-то еще, от чего хотелось рыдать.
О н услышал. Шевельнулся, попытался подняться.
Правой рукой я схватил пистолет. Левой схватил его за шлем и повернул к себе голову. Пусть знает!..
На меня смотрели широко раскрытые испуганные глаза. Это Флоренс Драммонд. Флэйм!
Глава 32
Конец злодействам
Не помню, как я ее вытащил. Скорее всего, только мешал О'Рурку и Брофи. Может быть, обошелся без них. Из головы выскочило. Помню, как она лежала на траве.
О'Рурк хлопотал насчет воды, Брофи побежал к машине за дежурной фляжкой в бардачке. Я держал Флэйм в руках.
— Это не убийство, Рэйс, — повторяла она в который раз. — Я пропорола его парашют ножом. И сказала ему. Сказала перед тем, как он прыгнул. Но он прыгнул. Оставил меня в горящем самолете. О моем парашюте он тоже позаботился.
— Хватит, хватит, — остановил я ее. — О'Рурку об этом знать необязательно.
Слышал О'Рурк или нет, не знаю. Но я видел, как он направился через поле к месту падения Микеле Горгона.
А Флэйм рассказывала:
— Я должна была выяснить обстоятельства смерти сестры и катастрофы, изуродовавшей ее. Узнать, хотел ли он ее убить, подстроил ли аварию. Потому и направилась на встречу. Самолет он купил на мое имя. Боялся, что выяснится правда о Розмари. Боялся — панически боялся — ночного голоса в телефонной трубке и подготовил путь к бегству. От меня ничего не утаил. Как только взлетели, так и принялся рассказывать. Похвалялся. Смаковал. И как убил ее — заставил покончить с собой — в больнице, использовав ее физическую и психическую немощность. Сообщил ей, что в потайном карманчике хранятся яд и зеркало. И пообещал через два часа привести того, кого она любила.
Она замолчала и протерла сухие глаза. Плакать она, как я подозреваю, не научилась.
— Защищаться мне было нечем. Пистолет он у меня отнял. А механик, прежде чем крутануть винт, ударил меня чем-то тяжелым по голове. Я пришла в себя уже в воздухе. Он все неплохо продумал. Механик должен был под присягой заявить, что я взлетела одна. Микеле поджигает самолет, выпрыгивает с парашютом, возвращается домой, отдыхает.
«Я готовил тебе свадебную карету, Флоренс, — сказал он мне. — А теперь этот самолет станет твоим гробом. Ты повторила ошибку сестры. Я любил тебя, я мог сделать тебя счастливой. Но ты оказалась коповской стукачкой. Мне не нужна полиция в доме. Я обойдусь без тебя». Он что-то сделал с ручками управления, нырнул под приборную доску. Потом вылез и приготовился к прыжку. В правой руке пистолет, направленный на меня, указательный палец левой сунул в кольцо парашюта.
«Нет, Микеле, тебе придется умереть со мной, — сказала я ему. — Твой парашют испорчен». Он, казалось, не сразу понял. Потом улыбнулся и протянул руку через плечо. Тут самолет тряхнуло, и он свалился вниз. Казалось, через вечность до меня донесся его ужасный вопль. Но я предупредила его, что парашют испорчен, предупредила…
Я прикрыл ее губы своей ладонью. О'Рурк возвращался.
— «Ройс» и механика оставим местной полиции. Я загляну к Майеру, — И О'Рурк полез в полицейскую машину. — Насчет того парня под деревьями, Рэйс, можешь не волноваться. Тихий, как Тутанхамон. И вне всяких сомнений наш общий друг Микеле Горгон.
— Да… и Флэйм действовала в рамках самозащиты…
— Придержи язык, Рэйс. — Он сосредоточился на своей сигаре. — Тело Горгона висело на ветках, когда я туда добрался. — Я насторожился, так как своими глазами видел тело распростертым на земле. — Значит, висело. Поняли? Уж я-то точно знаю, потому что парашют пришлось в куски раскромсать, чтобы труп снять. В полоски разрезал. Тоже поняли? Непонятно, почему он не раскрылся, парашют, но такое ведь бывает иной раз. И чаще всего непонятно из-за чего.
Да, О'Рурк классный скаут, кто ж спорит. Микеле Горгон, державший Флэйм в руках, мертв. Это, конечно, предрассудки… державший в руках… И не только в переносном смысле. Вовсе не из-за этого я сунул в рот сигарету и закурил. Просто покурить захотелось. Давно не курил.
Что еще? Да почти ничего. Тело Эдди Горгона всплыло тремя днями позже. В бухте всплыло. Скорее всего, Микеле приказал убрать его из кафе «Мария». Зачем? Наверное, хотел задержать неприятную новость. Надо же, какой-то Вильямс укокошил его брата Эдди! Или того, о ком все думали, что это его брат Эдди.
Послесловие составителя
Как и джаз, образ крутого частного детектива — американское изобретение.
Впервые этот персонаж появился на страницах бульварной прессы в начале 20-го века и сразу стал неотъемлемой частью жанра, который по-английски называется Pulp fiction. В настоящее время словом pulp частенько называют наскоро сляпанную, низкосортную литературную поделку, но изначально термин pulp fiction имел совершенно другое значение. Pulp — сокращение от слова pulpwood, означающего «дешевая бумага». На такой бумаге печатались литературные журналы, издававшиеся после Первой мировой войны. Эти журналы были напичканы бульварными романами, вестернами и приключенческими историями для читателей, желающих отдохнуть за книгой и хоть на время отвлечься от тяжелой действительности.
В первой половине 20-го века, когда «бульварное чтиво» было на пике популярности, сотни литературных журналов предлагали читателю самые разнообразные по стилю и содержанию повести, новеллы и рассказы. Существовали специализированные журналы, печатавшие, к примеру, приключенческие истории о происшествиях на железной дороге, в авиации или в джунглях. Жанровые особенности бульварных романов поражали разнообразием — от любовных историй до вестернов, научной фантастики и ужастиков; короче говоря, в ход шло все, что, по мнению издателей, могло привлечь читательский интерес. На страницах этих изданий впервые появились супергерои «нового поколения» — борцы со злом, защитники угнетенных: Мистер Тень, Человек-Паук, Док Савидж, Детектив-фантом… Обязательными атрибутами этих персонажей были плащ с капюшоном, маска, закрывавшая лицо, стальные кулаки и статус героя-одиночки.
Бульварная литература оказалась на редкость долговечной, она приносила хорошие прибыли издателям и распространялась огромными тиражами. Среди прочих бульварных изданий безоговорочным чемпионом по тиражам и популярности стал журнал «Черная Маска». Большинство рассказов, вошедших в настоящий сборник, впервые было напечатано именно в этом журнале.
Даже если бы его издатели ограничились только публикацией первого рассказа Кэрролла Джона Дэйли, этого бы уже хватило для того, чтобы «Черная Маска» обрела бессмертие.
Пятнадцатого мая 1923 года в рассказе «Терри и три ружья» читатель познакомился с сыщиком Рэйсом Уильямсом, прототипом «крутого частного детектива» и первым серийным персонажем в истории криминального чтива.
В действительности Дэйли был всего лишь простым писакой, не претендовавшим на изысканность, талант или творческие муки, но именно с его легкой руки возникли и оформились те жанровые особенности, которые в последствии были подхвачены и развиты в произведениях признанных «отцов» криминального жанра: Роберта Б. Паркера, Джо Горза, Джэймза Крамли, Билла Пронзини, Майкла Коннелли и Джэймза Ди Берка.
Чуть позже в том же году Дэшил Хэммет написал свою первую книгу про детектива-оперативника из агентства «Континентал» (Континентал Оп), изданную все в той же «Черной Маске», и с той поры будущее жанра было определено, поскольку и издатели, и читающая публика быстро распознали в рассказах Хэммета серьезную литературу, замаскированную под массовую. Все заметные писатели времени расцвета криминального чтива работали для «Черной Маски», включая Пола Кейна, Гораса МакКоя, Фредерика Небеля, Рауля Уитфилда, Эрла Стэнли Гарднера, Чарлза Г. Бута, Роджера Тори, Норберта Дэвиса, Джорджа Хармона Коукса и, конечно, величайшего из всех — Рэймонда Чандлера.
Это был период между двух мировых войн, когда дешевое книгоиздание процветало, пестрые, кричащие обложки приманивали читателей, а низкие цены гарантировали возможность развлечься тем, кто не мог позволить себе других удовольствий. В Америке тянулся период Великой депрессии, и далеко не каждый мог позволить себе более дорогие книги. Существует распространенное мнение, что наступление эпохи телевидения послужило причиной угасания жанра криминального чтива, но это не так. Причина, вероятнее всего, в том, что после Второй мировой войны на книжном рынке появились и обрели неслыханную популярность книги в бумажных обложках, прежде практически неизвестные.
В нашем сборнике вы найдете прозу, написанную отличным языком, с динамичными сюжетами и запоминающимися персонажами, сможете погрузиться в атмосферу прошлого и побывать в «адском котле» американских городов начала 20-го века. Многие из авторов сборника в дальнейшем реализовали себя в других жанрах, некоторые даже покорили Голливуд. Но в этой книге мы предлагаем вам именно их «забойные детективы», написанные на бешеной скорости, и читать их надо точно так же.
Борцы с преступностью в этих рассказах редко бывают чувствительными, впечатлительными личностями, психологические и социальные корни насилия их совершенно не волнуют. Нет, задача сыщиков заключается в том, чтобы бороться со злодеями, и они сражаются со злом, не испытывая ни страха, ни жалости, ни сожаления. В этих нехитрых историях мы видим черно-белый мир, где простой конфликт между силами добра и преступниками, воплощающими зло, — ворами, убийцами, разбойниками, разрешается руками героев-одиночек. В конечном итоге, добро всегда одерживает победу над злом, и, возможно, здесь-то и следует искать причину той огромной популярности, которой криминальное чтиво пользуется уже долгие годы.