Собрание Стихотворений

fb2
Смоленский Алексеевич Владимир

Издание сочинений одного из самых талантливых поэтов русского зарубежья Владимира Алексеевича Смоленского (1901–1961) включает все его поэтические произведения, опубликованные в четырех сборниках (1931, 1938, 1957, 1963 годов), и несколько стихотворений, не вошедших в эти книги.

«Закат» (1931)

«Наедине» (1938)

«Счастье» (1957)

«Стихотворения» (1963)

Несобранное

Публикуется по изданию:

Смоленский В. А. «О гибели страны единственной…»:

Стихи и проза./ М.: Русский путь, 2001.

«Закат» (1931)

 * * * Как лебедь, медленно скользящий По зеркалу озёрных вод, Как сокол, в облаках парящий, Мой призрачный, ненастоящий, Мой выдуманный мир плывёт. И на его спине крылатой, В томительном и сладком сне, Я медленно плыву куда-то, Без сожаленья, без возврата, В прозрачной тая глубине. И голос вещий, голос сонный Мечтающей души моей Плывёт над темнотой бездонной И гулким эхом повторённый Бесследно исчезает в ней. 1931 Мост Под аркою железною небес, На пристани, где свален мёртвый лес, Под аркою воздушного моста – Без имени, без счастья, без креста, Они похожи на больных зверей, Уснувших в тёплой сырости камней, Гранитною стеной защищены От света леденящего луны. В высоких берегах течёт река, Стремительна, мутна и глубока, Вот, поднимаясь, заливает мост, Доплескивает пеною до звёзд. По мутным волнам в небо уходя, Качается гранитная ладья, Несёт волна, взбегая на волну, Бродяг и проституток в вышину. В глубоких нишах спят – к спине спина, Им снится много мяса и вина, Весёлый праздник – лунный диск дрожит, Пластинкой граммофонною кружит. За стойкой улыбается патрон, Горячий кофе наливает он, В высоких залах, в райской тишине, Тепло на белоснежной простыне. Течёт река в небесные сады, Покамест Ангел утренней звезды, Чтоб душам в небесах не утонуть, Большим крылом не перережет путь. Над миром поднимается рассвет, На тёмных лицах брезжит влажный след, В пустое небо поднимая пыль, Промчался по мосту автомобиль. 1929 * * * Будут жить в тесноте – тесной станет земля, как тюрьма, – Будут знать, что ни Бога, ни ада, ни вечности нет, Выше туч из бетона и стали построят дома, И большой дирижабль долетит до далёких планет. И когда зазвенит над кружащимся миром труба, И когда над землёй небеса распахнутся как двери, И погаснут огни, и откроются в склепах гроба – То никто ничего не поймёт и никто не поверит… 1929 * * * Никогда я так жалок не был, Так бессилен, смешон и нелеп. Мне снилось чёрное небо, Мне снилось, что я ослеп. О, тяжесть слепой печали, Память земного дня, Невидимые – кричали, Бежали мимо меня. О, страшная смерть без тленья, Ненасытный червь темноты… Я к Богу взывал о спасенье – Но мне отвечала ты. Чем голос был глуше и тише, Тем явственней был ответ: «Милый, я слышу, слышу, Милый, спасенья нет!» 1929 * * * За ночами проходят дни, Равнодушно гасят огни. Проплывают за снами сны, Одинаковы и черны. Опускается ниже твердь. Знаю, Господи, это – смерть. Знаю, Господи, это Ты Вёл меня путём нищеты, Потушил вкруг меня огни, Сновиденья, ночи и дни, Чтобы я в непроглядной мгле, На пустой, ледяной земле, Обречённый, как все, умереть Ни о чём не мог пожалеть. 1929 * * * Бессильны мы, обречены судьбе, Томимы страхом, нищетой и скукой, В тоске смертельной я пришел к тебе – И ты ко мне протягиваешь руку. Молчи. Не надо о любви. К чему? Ведь не спасает ни любовь, ни вера, Тебя прижал я к сердцу моему, Как прижимают дуло револьвера. С тобою в этом мире мы одни, И я забыл твоё лицо и имя, Вот догорят последние огни, И ты умрёшь, и я погибну с ними. Не плачь. Молчи. Последний свет погас. Сейчас конец – пойми – сейчас над нами Бессильно вздрогнет и угаснет пламя, И тьма падёт, и тьма поглотит нас. 1929 * * * Закрой плотнее дверь, глаза закрой, Забудь, что ты живёшь, забудь, не думай, Отгородись от неба слепотой И глухотою от земного шума. Не знай, что есть начало и конец, – И встанет новый мир перед глазами. Так улыбается в гробу мертвец Видению невидимому нами. 1930 * * * Как в водах тёмного колодца, Во мне душа отражена, Легчайшими крылами бьётся О гладь зеркальную она. Сквозь толщу бледного эфира Доходят, слышные едва, Несуществующего мира Неясные, как сон, слова. И никогда не умирая, Меняя только бытиё, Кривится отраженьем рая Сознанье тёмное моё. Нет ничего, ни зла, ни блага, Ни мудрости, ни правды нет, – Зеркальная темнеет влага, Мерцает отражённый свет. 1929 * * * Канут годы в вечность без следа, Смолкнет голос, сердце прахом станет, Но душа любить не перестанет, Землю не забудет никогда. В тишине бессолнечных высот, Пролетая в неземном пределе, О тяжёлом, о горячем теле, О дыхании земном вздохнёт. Так, под звёздным, голубым шатром Вспоминает погорелец нищий Тесное и тёмное жилище – Молнией испепелённый дом. 1929 * * * Какое дело мне, что ты живешь. Какое дело мне, что ты умрешь. И мне тебя совсем не жаль – совсем! Ты для меня невидим, глух и нем, И как тебя зовут, и как ты жил Не знал я никогда или забыл, И если мимо провезут твой гроб, Моя рука не перекрестит лоб. Но страшно мне подумать, что и я Вот так же безразличен для тебя, Что жизнь моя, и смерть моя, и сны Тебе совсем не нужны и скучны, Что я везде – о, это видит Бог! – Так навсегда, так страшно одинок. 1930 Ангел Бичом и криком подгоняя, Как нерадивого раба, Меня влечёт моя слепая, Жестокая моя судьба. В такой тоске, в такой неволе Как много надо сил иметь Чтоб не сойти с ума от боли, От бешенства не умереть. Но в тёмные часы бессилья Прорежут тьму – в который раз! – Мерцание легчайших крыльев, Сияние прозрачных глаз. Как медленно я умираю… Но верю, что в конце пути Он приоткроет двери рая, Крылом поможет доползти. 1930 * * * С каждым годом бьётся сердце глуше, С каждым часом бьётся сердце тише, Как ни всматривайся, как ни слушай, Не увидишь ты и не услышишь Приближенья Смерти. И напрасны Будут жалкие твои надежды Сквозь ещё не сомкнутые вежды, На одно мгновение, не ясно, Хоть на долю малую мгновенья, Тёмное лицо её увидеть. Так её любить и ненавидеть, Так желать её прикосновенья, Так бояться и не мочь при встрече, Преодолевая страх и муку, Видеть убивающую руку. Будет путь души высок и вечен, Но нигде, влача своё бессмертье, В неподвижном, незакатном свете Не увидишь, никогда не встретишь, Не узнаешь ничего о Смерти. 1930 * * * У нас оледенела кровь От ожиданья и печали, Свою умершую любовь Мы в страхе к сердцу прижимали. Мы думали, что оживёт, Мы верили, что будет вечной… Но время продолжало лёт, Бессмысленный и бесконечный. И проходил за сроком срок, И слепли тёмные надежды, И падали у наших ног Её истлевшие одежды. И открывалось нам лицо, И тленьем тронутое тело, И обручальное кольцо На пальце высохшем темнело. Но мы, превозмогая страх, Её, холодную, качая, За тело принимаем прах И верим, что она живая. 1930 * * * Нине Берберовой Себя спасти не можешь – даже ты – От одиночества и темноты. Твои глаза – хоть нет светлее глаз – Темнеют каждый день и каждый час, И всё слабее слабая рука, И всё сильнее по ночам тоска. У наглухо закрытого окна Стоишь ты, неподвижна и бледна, Ты смотришь вдаль. И по твоим губам Скользит улыбка. Что ты видишь там, За этой тишиной и темнотой? Какою невозможною мечтой Ты сердце ослабевшее пьянишь? Какое ожидание таишь? Какою радостью душа живет? Так умирающий бессмертья ждет, Так иногда слепому снится сон, Что он прозрел, что солнце видит он, И у него тогда – о, ложь и страх! – Такая же улыбка на губах. 1930 * * * Окончено стихотворенье, Душа пуста, душа легка, Дрожит, от головокруженья, Держащая перо рука. Мир призрачный и еле зримый, Качаясь, в темноту плывёт. Тяжёлой, непоколебимой, Земля из темноты встаёт. И только на листе бумаги Неясный и неверный след, И капельки чернильной влаги Небесный отражают свет. А сердце часто и устало Стучит, как будто в звёздной мгле И тело за душой бежало По небесам, как по земле. 1930 * * * Все сжечь – стихи, любовь, надежды, Все позабыть, все потерять, На рубище сменить одежды, Последним из последних стать, И беспощадно и сурово Отвергнуть счастие своё, Без Бога, без любви, без слова Влачить земное бытиё. И, может быть, тогда, в холодном, Томительном и жалком сне, Над прокажённым и голодным, В непостижимой вышине, Перед ослепшими глазами Вдруг загорятся тьмы светил, И за сутулыми плечами Почувствуется тяжесть крыл. И в воздаянье за потери, Которым не было числа, Обресть, как ангелы и звери, Познание добра и зла. 1930 * * * Нам снятся сны, но мы не верим им, Не понимаем знаменье Господне, Вчерашний сон развеется, как дым, Его не в силах вспомнить мы сегодня. Вот так и жизнь земную – в смертный час Мы, коченея на холодном ложе, Смежая веки изумленных глаз, – Ни вспомнить, ни понять не сможем. 1930 * * * Т.М. Не кляни ни людей, ни Бога, Не плачь о счастье земном, Каждый вечер тайно и строго О себе молись и о нём. Все отнимет смерть и погубит, Но любви не сможет отнять. Так – умершего сына любит, Больше живого, мать. Пройдут за годами годы, Неслышны, подобно сну, Он встретит тебя у входа, Он помнит тебя одну. 1929 * * * Я не хочу поднять тяжёлых век, Там те же звёзды, в том же мраке стынут. Как одинок бывает человек, Когда он Богом на земле покинут. Какие тёмные бывают дни, Какие мёртвые бывают ночи… Закрой лицо руками и усни, Во сне мгновенья кажутся короче. Ты, может быть, увидишь райский сон, Ты даже Ангела увидеть сможешь; Крылами рук твоих коснется он, И Божьим Ангелом ты станешь тоже, И, может быть, тогда забудешь ты Хотя б на час, хотя бы на мгновенье Свои земные, тёмные черты, Своё земное, смертное томленье. 1930 Гибель Мне снился сон – дрожала твердь От грохота и молний белых, И в ужасе металась Смерть В ещё неведомых пределах. И в чёрной крови и в огне Скакал, от ран изнемогая, Святой Георгий на коне, По тучам тяжко громыхая. Архангел, крылья волоча, Рубился, уступая силе, И Божьи Агнелы, крича, Как ласточки в грозу, носились. И столб подземного огня Вздымался, небо пожирая, И поднял тёмный вихрь меня, И бросил у преддверья рая. И на предельной высоте, У опустевшего престола, В сиянии и красоте Мерцающего ореола, Увидел я его, и мгла Вставала за его плечами, И по щеке его текла Слеза, и дикими очами Смотрел он с высоты высот На рай, потерянный навеки, И медленно смыкались веки, И горько улыбался рот. 1930 Два восьмистишия I Моя высокая, моя звезда, Едва заметная, горит в ночи, – Дробясь, как синие осколки льда, На землю падают её лучи. И от мерцающих лучей её На сердце призрачный ложится свет. Во тьме и в вечности и ты и я, И жизни не было, и смерти нет. II Ни смерти, ни жизни, ни правды, ни лжи, ни людей. Лишь сны в поднебесье, как стаи летят лебедей. Летят в бесконечность, эфиром небесным пыля, Из пыли небесной, кружась, возникает земля. И быстрые тени от крыльев ложатся во мгле, И тенью от тени живет человек на земле. Лишь тенью от тени, эфирною пылью дыша, Рождается, бьётся и гибнет во мраке душа. 1930 Сердце Всё будет так, как я всегда хотел – В ногах покров парчовый будет бел, И будет лента венчика бела Вкруг ледяного, тёмного чела. Земной, привычный облик свой храня, Три долгих, три неповторимых дня Лежать я буду на столе один. Торжественный, заупокойный чин Священник будет истово свершать, И будут молча вкруг меня стоять Мои друзья, враги, моя семья, Все, с кем я жил и с кем встречался я, И будет, от прозрачной белизны Ещё красивее лицо жены. Всё будет так, как я хотел всегда. И только ты не сможешь никогда, В отчаянье последнем и тоске, Припасть к моей, почти живой, руке, К моим уже невидящим глазам. И даже в широко открытый храм Со всеми не посмеешь ты войти. Меня подстерегая на пути, Зажав рукой молчащий в муке рот, Увидишь ты, как медленно плывёт Высокий гроб, в тумане, без следа… И сердце мёртвое моё тогда От жалости смертельной вздрогнет вдруг, И ты услышишь еле слышный стук, Такой знакомый, сердца моего. Но люди не услышат ничего. 1930 * * * Какое там искусство может быть, Когда так холодно и страшно жить. Какие там стихи – к чему они, Когда, как свечи, потухают дни, Когда за окнами и в сердце тьма, Когда ночами я схожу с ума От этой непроглядной темноты, От этой недоступной высоты. Вот я встаю и подхожу к окну, Смотрю на сад, на темную луну, На звёзды, стынущие в вышине, На этот мир, уже ненужный мне. Прислушиваюсь к шёпоту часов, Прислушиваюсь к шороху шагов. Какое там бессмертие – пуста Над миром ледяная высота. 1930 Муза Он тяжко клонится к столу, Чернилом белый лист марая, А Муза пленная, в углу, Об отнятом тоскует рае. Ложится за строкой строка, Глухие отражая звуки, До боли потная рука Сжимает маленькие руки. И нелюбимый, может быть, Терпеньем и трудом сумеет Любимую к любви склонить, Любимую назвать своею. Но лживым будет торжество, Когда она, в изнеможенье, Коснётся жадных губ его С покорностью и отвращеньем. 1931 * * * Друг, не бойся – не страшен страх, Мы с тобой на земле одни. Догорает любовь в сердцах, Потухают в окне огни. Всё исчезнет как дым, как сон, Даже с камней сотрётся след Этих тёмных и злых времен, Этих страшных и долгих лет. Всё исчезнет как сон, как дым Горстью пепла ляжет во мгле То, что было сердцем моим, Всё, что я любил на земле. Друг, не бойся – спасенья нет. Сердце к сердцу, в последний раз. Звёздный, холодный свет Из мёртвых струится глаз. 1930 Закат Пожаром дымным наши дни горят, Горячий пепел ветер развевает. Прекрасный и торжественный закат, Как Ангел, над землёю пролетает. И полумёртвого лица земли Касаются его большие крылья, Они в росе вечерней и в пыли, Они дрожат от страшного усилья. И по его следам восходит ночь, Восходит в вечном сне и в вечной славе, Она одна сумеет всем помочь, Она одна сумеет всё исправить. 1930 * * * Моя любовь – ты как легчайший сон, Который умирающему снится. Я знаю, без следа исчезнет он И больше никогда не повторится. Я знаю, что любовь… Но всё равно, Я слишком много знаю, слишком много… За свет свечи, когда кругом темно, Благодарить я должен Бога. За слабое тепло, за слабый свет, Хотя бы призрачный, хотя бы ложный, Которого и не было, и нет, Который лишь во сне увидеть можно, Благодарить я должен Бога. Есть Вокруг меня, в ночи без сна и света, Есть люди на земле – о, их не счесть! – Которым не было дано и это. 1931 * * * Ты сказала мне: «Мы сильны, А любовь сильнее всего, К нам навстречу летят с вышины Бессмертье и торжество!» Две руки твои – два крыла – Поднимаешь ты в высоту. Так судьба Икара несла И поддерживала на лету Перед тем, как засыпать рот Влажным морским песком, Перед тем, как земной полёт Небесным спалить огнём. 1931 Два восьмистишия I Зачем ты здесь, зачем всегда со мной, Зачем тревожишь мой прекрасный сон? Я зачарован вечной тишиной, Я над небесной глубиной склонен. О, если б знала ты, что там на дне, О, если б ты могла туда взглянуть… Уйди, уйди, чтоб было легче мне В небесную пучину соскользнуть. II Не уходи, не уходи, – Мне холодно – со мной побудь, Скрестились руки на груди, Я их не в силах разомкнуть, Я глаз не в силах приоткрыть, Мне холодно и мне темно. Не может быть, не может быть, Чтоб это было дно… 1931 * * * Я знаю, что любовь сильна, Я верю, что любовь спасёт. Но руки холодны, как лёд, А ночь длинна, а ночь темна… И всё темнее, всё нежней, И всё труднее видеть мне Сиянье ледяных очей, Горящих в чёрной вышине. И слабый голос всё нежней, Всё глуше, дальше, выше он. Во тьме, над головой моей, Смертельный пролетает сон. Он падает ко мне на грудь, Тяжёлый, чёрный и немой, Холодная, ночная муть, Как крылья за его спиной. Я знаю, что любовь сильна, Я верю, что любовь спасёт, Но руки холодны, как лёд, А ночь длинна, а ночь темна… 1931 * * * Не надо ни бессмертия, ни чуда – Холодный воздух чист, и в вышине Ты ласточкой летаешь белогрудой, Ты камнем падаешь на сердце мне. И слабым криком, жалобным и страстным, Небесную тревожа тишину, Ты кружишься в закате тёмно-красном, Крылами рассекая вышину. Так, разделённые тщетой земною, Судьбе, пространству, людям вопреки, В вечерний час, на берегу реки – Встречаемся, любимая, с тобою. 1931 * * * Ты уходишь от меня, уходишь… Ни окликнуть, ни остановить, И не разлюбить, и не убить… Ты уходишь от меня, уходишь. Удаляющиеся шаги, Звёздный свет за узкими плечами… Слушай, слушай в тишине, ночами, Удаляющиеся шаги. 1931 * * * Как крылья Ангела – любовь моя. Небесная невыносима тяжесть Для слабых плеч. Из мрака бытия, Где Смерть у выхода стоит на страже, Не улететь. Он праха, от земли Не оторвать тяжёлых ног. Сгибаясь, Влачу любовь по камням. Свет вдали Плывёт во тьму, дрожа и погибая. Всё глубже, всё неверней след ноги. Вот упаду, крылом закроюсь белым, И будут в страхе замедлять шаги Прохожие над распростёртым телом. И скажут: «Никогда не знали мы, Не видели и в книгах не читали, Чтоб Ангелы из райской тьмы На землю умирать слетали!» 1931 * * * Это очень хорошо, когда Жизнь течёт, как чёрная вода, Мимо тёмных и пустынных стран В тёмный и безвестный океан. Это очень хорошо – поверь, – Если за тобой закроют дверь, Дверь запрут на ключ, припрут болтом, Ключ в колодец выбросят потом. Очень хорошо идти ко дну, Жить десятилетия в плену, Ничего не мочь и не хотеть, Ничего не знать и не уметь. Ведь в года или минуты те Ты увидишь в ясной темноте, Как светла, как дивно хороша Одинокая твоя душа. 1931 * * * Звезда с небесных падает вершин… Ты видишь, звёзды погибают тоже… Как ни живи, как ни гори – один Конец всему. Но разве сердце может Понять, поверить, что когда-нибудь, Быть может, через несколько мгновений, Оно сорвётся в ледяную муть, Как та звезда. И лёт уничтоженья, Стремительный, молниеносный лёт, Уже ничья рука не остановит, И алый след живой, горячей крови, Как след звезды, во мраке пропадёт. 1931 * * * Плывёт луна в серебряном огне, Плывёт душа, качаясь в звёздной пыли, И далеко внизу – на самом дне – Шумит толпа, гудят автомобили. Земное утверждая бытиё, Ребёнок плачет и стучит рабочий. Плывёт душа по волнам вечной ночи В последнее пристанище своё. На ледяной постели, у окна, Спит человек, скрестив на сердце руки, В его глазах, открытых в смертной муке, Бессмертие, усталость, тишина. 1931 * * * Всё медленнее бьётся сердце. Ночь. Пока ты можешь жить, пока ты жив – живи. Тебя нельзя спасти, тебе нельзя помочь. Друзья… но нет друзей, любовь… но нет любви. Есть только одиночество и сон, И тяжесть в холодеющей крови, И дальних звёзд в ночи чуть слышный звон. Покамест ты не глух, покамест слышен он – Живи. 1931 * * * Звёзды, одиночество, стихи, Ангелы, бессмертие, усталость… Сердце лёгким и бесплотным стало, Стали дни бесстрастны и тихи. На высоком, звёздном берегу Кончились юдольные скитанья. Сам себя коснуться не могу, Словно я живу в воспоминанье. Словно где-то, много лет назад, Медленно сгорая в звёздном свете, Шелестел листами этот сад И заламывались руки эти. Словно в свете призрачных огней, Над землёй клонясь в изнеможенье, Ты, моя любовь, – среди теней Ангельскою пролетаешь тенью. 1931

«Наедине» (1938)

 * * * Нет тебя счастливей на земле, Нет светлей, спокойней и печальней. Труден путь, но близок берег дальний, Он уже светлеет в полумгле… Нет тебя счастливей на земле. Ты как уголь в тлеющей золе, Ты как верность светишь сквозь измену, Верную всему ты знаешь цену, Знаешь всё о нищете и зле — Нет тебя несчастней на земле. На плече высоком — на крыле, Непосильную доносишь ношу, Сквозь толпу торгующих святошей, Каждый в сердце — по тупой игле, Каждому завидно — на крыле. Ты один и нет тебя меж ними Беззащитней и непобедимей. * * * От бессмысленных дней, от бессонных ночей, От земной темноты, от небесных лучей, От любви, что темна, от тоски, что светла, От свободы, летящей звеня, как стрела, От бессмертных стихов и от смертных людей Стало сердце звезды ледяной тяжелей. Обжигая меня, убивая меня, Посылая снопы ледяного огня, В неподвижном, бессмертном, безжизненном сне Ледяною звездою сияет во мне, И проснуться нельзя, и нельзя умереть, Только вечно сгорать, только вечно гореть. * * * Никакими словами, никакими стихами, Ни молчаньем, ни криком — ничем Не расскажешь о том, что ты слышишь ночами, О том, что закрытыми видишь очами, Когда неподвижен, и нем, И глух, ты лежишь, как в могиле, в постели На грани того бытия, И в тёмном, надземном, надзвёздном пределе, Над жизнью и смертью, без страха, без цели Душа пролетает твоя. Никому не расскажешь ни словом, ни взглядом, И сам никогда не поймёшь, Мир другой, что встаёт над сияющим хладом, Жизнь другую, которую чувствуешь рядом, Жизнь — которой полжизни живёшь. * * * Пиши стихи, за это ты Бессмертным после смерти будешь, Твои истлевшие черты Живыми будут помнить люди. Слова, сводившие с ума, — О, как от слов бывает больно! — Они повторят и весьма Останутся тобой довольны. Высокие нахмурив лбы Над пожелтевшими листами, Твоей любви, твоей судьбы Коснутся жадными перстами. А ты в земле, а ты на дне, Холодный, страшный, недвижимый, В ненарушимой тишине И в пустоте ненарушимой, Отдал бы, если б только мог, За миг один, за каплю света, За вздох один — за слабый вздох — Всё жалкое бессмертье это. * * * Разбрасывать и собирать слова, Уже почти без смысла и значенья, Уже без страсти и без вдохновенья, Уже без боли и без торжества. И почерком разборчивым вписать В тетрадь еще пять-шесть коротких строчек, И не забыть ни запятых, ни точек. Перечитать и отложить тетрадь. Изнемогая в медленной борьбе, Где победить и незачем и нечем, Всё больше горбить сгорбленные плечи, Всё равнодушней думать о себе И о других. Так, продолжая жить Уже с полузакрытыми глазами, Почти непогрешимыми словами Научишься о жизни говорить. * * * Смотри не отрываясь — дни и ночи, На небеса, на землю, на людей, Ведь каждый день прошедших дней короче, Ночей прошедших эта ночь темней. Ещё прозрачны дни, а ночи звёздны, Но слышишь скрип уже подгнивших скреп? — Дыши, дыши, пока ещё не поздно, Смотри, смотри, пока ты не ослеп, На звёзды, на людей идущих мимо, На все твоё, что станет не твоим, Ведь даже боль твоя неповторима, Ведь даже смертный час невозвратим. * * * Ты прожил жизнь — а каждый год, как век, Ты знал любовь, и боль, и вдохновенье, Ты стал уже почти не человек, Уже почти мертвец, почти виденье. Уж нет различья яви и мечтам, Равно ничтожны рабство и свобода, Ты тяжело восходишь к высотам, Откуда нет возврата, нет исхода. Ты на краю земли. — Какая тишь, Какая тьма. Ты руки поднимаешь — О, как они прозрачны! — Ты летишь, Ты падаешь, ты умираешь. * * * В томлении смертном, на смятой постели, Хрипя, задыхаясь, томясь От боли и страха… Но ангелы пели, Над комнатой душной кружась. Никто их не видел и пенья не слышал — Все знают, что ангелов нет, — Томилась душа и стонала всё тише, И гаснул за окнами свет. Но ангелы пели, кружась над душою, Целуя запёкшийся рот, О вечном блаженстве, о вечном покое, О славе надзвёздных высот. * * * Наедине с самим собой Бессонницей томлюсь и снами, Бессмыслицу зову судьбой, А жалобу и боль — стихами. И жду, когда придёт рассвет, Который больше не разбудит, И знаю, что спасенья нет, И верю, что спасенье будет. * * * В полночный час, когда луна, Дрожа от холода и боли, В голубоватом ореоле Всплывёт у твоего окна, Когда дрожащие лучи Раскалены небесным хладом, Бесшумно поплывут в ночи, Чуть слышно зазвучат над садом, Тогда, сквозь сон и тишину, В глухой тоске, в тревоге давней, Ты тихо подойдёшь к окну, Тяжёлые раздвинешь ставни И, выходя из темноты Тропою незаметной глазу, Ни разу не качнёшься ты, Нога не соскользнёт ни разу; С протянутой вперёд рукой, Тяжёлый, медленный и спящий, Почти лететь над темнотой Ты будешь в тишине звенящей. Пока из ледяных пустот, Из гулкого земного мрака Не закричит, не запоет Какой-нибудь ночной гуляка. Качнувшись, дрогнет вышина И поползёт, и свет потухнет, И тяжело, как камень, рухнет На камни мёртвая луна. Стихи о звезде Гори, гори в тумане белом, В тумане ледяном гори, Летящим и горящим телом Недвижный сумрак озари. И в тесную мою темницу, Летя по тесным небесам, Сквозь узкое окно, как птица, Слетай ко мне по вечерам. Плывя над холодом и тленом, Недостижима и близка, Скользи, кружась, по пыльным стенам, По низким сводам потолка, Чтоб мог я, обжигая руки, — О, на мгновение всего! — В сладчайшей и легчайшей муке Коснуться тела твоего. * * * Расцветает любовь над болезнью и над нищетой, Над бессильем и ложью, над сном, над усталыми днями, Расцветает над жизнью, прекрасной и тёмной мечтой, Обвиваясь вкруг сердца, впивается в сердце корнями. Над твоею душой, над дыханием трудным твоим, Над пустыми словами, над лирою глухо звенящей, Расцветает, цветением белым и лёгким, как дым, Разгораясь над сердцем, над миром сияньем дрожащим. Прорастающий стебель пронзает насквозь бытиё, О, смертельное счастье, о, бедное сердце твоё! * * * Огромный мир, объятый мглой и сном, Где ни начала, ни конца не зная, Мы, задыхаясь в тесноте, живем О счастье и бессмертии мечтая. Он скуден, тленен и неразрушим. Закрой глаза — есть мир иной над ним. В котором ты — полночная звезда, Застывшая в сиянье и молчанье, В котором я — прозрачная вода, В которой отражается сиянье. Над миром этим — мир совсем иной, Совсем прозрачный и совсем простой. * * * Семь букв, три слога, слово, имя — ты, Сиянье из небесной темноты. Семь букв, как цепь стальная — не порвать, Семь букв, до смерти их не дописать. Три слога, три крыла, взметая прах, Как ветры, пролетают в небесах. Одно простое слово, но оно, Как уголь, добела раскалено. * * * Как высказать тебя, любовь? Каким молчаньем, криком, пеньем, Иль бредом, иль стихотвореньем, С каким безумным напряженьем Пытался и пытаюсь вновь… Как высказать тебя, любовь? Какие тёмные слова Ждут своего преображенья, Какое испытать томленье, Какое пережить мгновенье, Чтоб только намекнуть едва?.. Какие тёмные слова! Что надо знать, как надо жить, Чтоб слов чудесным сочетаньем, Чтоб звука тайного звучаньем, Одним огнём, одним дыханьем Тебя с собой соединить?.. Что надо знать, как надо жить! * * * Если ты любишь кого-нибудь больше себя, Если ты веришь кому-нибудь так, как себе, Если в ответ никогда не любили тебя, Если солгали, и лгали, и лгали тебе, — Рано иль поздно об этом узнаешь и ты, Рано иль поздно — о, если б ты мог не узнать! — Остановится сердце, окаменеют черты, И прозреют глаза и уже не сомкнутся опять. Можешь тогда ты того человека убить, И Господь не осудит тебя и душа не осудит, Можешь тогда ты того человека простить, Но ещё тяжелее тебе после этого будет. Потому что, убив, ты не сможешь его позабыть, Потому что, простив, ты не сможешь его разлюбить. * * * О тяжёлом, неизбывном горе, О безвыходном, непоправимом, О своём бессилье и позоре, О тоске, ползущей чёрным дымом, Никому не скажешь, скроешь, спрячешь, И в ночи, в невыносимой муке, Ты до крови искусаешь руки, Чтоб никто не слышал, как ты плачешь. * * * Не плачь, не плачь, все это сон и бред — И ты, и я, и этот тусклый свет. И этот тесный дом, и этот низкий свод, Толкни его рукой — он поплывёт. Он поплывёт и сгинет без следа, Мгновенно, без усилья, навсегда. Не плачь, не плачь, не страшен душный плен Колеблющихся и прозрачных стен. * * * О любви, которой больше нет, О сгоревших днях, о горсти пепла, О душе, что увидала свет И от света навсегда ослепла. О любви… — Молчи душа, молчи, Привыкай к немой и тёмной доле, Привыкай, и сердце приучи К ночи, одиночеству и боли. Не надейся — непроглядна тьма, Неподвижна, а за ней другая… Но глядят два тусклые бельма Пристально, не видя, не мигая, А из них, сквозь слёзы, сквозь года, Сквозь тщету и боль, сквозь клочья дыма, Свет — тот самый — что сиял тогда, Нестерпимый и неугасимый. * * * Храни бесстрастные черты, Копи надежды и мечтанья И обо всём, что знаешь ты, Упорное храни молчанье. Открытое глазам твоим Сиянье гибели и славы Не открывай глазам чужим, И равнодушным и лукавым. Пусть ужас твой иль торжество Чужие не увидят взгляды, В час гибели ни у кого Позорной не проси пощады. И тёмную смиряя кровь, Таи, за тишиной молчанья, Неутолимую любовь, Неугасимое сиянье. * * * Ты встанешь в некий час от сна, Завеса разорвётся дыма, И станет тайна жизни зрима И отвратительно ясна, И в правду притворится ложь. И ты не сможешь… — Ты умрёшь. Но будет долго тень твоя, Дрожа в изнеможённом теле, Не зная сна, не видя цели, Бродить меж камней бытия, И будет повторять слова, Скучать, и лгать, и улыбаться — Как все, — и будет всем казаться, Что мёртвая душа — жива. * * * Проклясть глухой и тёмный мир Людей, и Ангелов, и Бога, Мерцанье звёзд, бряцанье лир, Сиянье у её порога Проклясть, и ничего не мочь, О, даже умереть не в силах! Из смерти в смерть, сквозь бред, сквозь ночь, Сквозь холод, что синеет в жилах Сквозь страшные свои мечты… * * * Есть тишина, ей нет названья, Ей нет начала, нет конца, И мёртвое её дыханье Живые леденит сердца. Есть тишина — невыносимо Прикосновенье пустоты — Она, неслышно и незримо, Ползёт со страшной высоты. Небесные колебля своды, Клубясь меж звёзд и облаков, В широкие вползает входы И в щели узкие домов. Тогда как в ледяных могилах, Тогда как в непробудном сне, Крик человеческий не в силах Возникнуть в мёртвой тишине. Беззвучно шевеля губами, Нем человек. И на него Смерть смотрит тусклыми зрачками, Не видящими ничего. * * * Оно исчезает — счастье. Надежду оставь навсегда. Так, меж коченеющих пальцев Ледяная скользит вода. Оно исчезает навеки, На одно мгновенье прильнув К одинокому, бедному сердцу, Обманув его, обманув… Оно исчезает плача, Во след ему не кричи — Счастье знает, для сердца земного Смертельны его лучи. * * * …А всё-таки, наперекор всему, Как звёздный луч сквозь пустоту и тьму, Как звук струны сквозь шум, как мысль сквозь сон, Как милость сквозь незыблемый закон, Слетает к нам надежда. Всё слабей, Но всё ж мы можем улыбнуться ей. * * * Живу как все, живу со всеми, Не хуже и не лучше всех, Неслышно пролетает время И с каждым годом легче бремя Земного горя и утех. Привык к земле, её тщетою Доволен, как и все. — Но вот Какой-то странной теплотою, Какой-то страшной высотою Тревога сердце обожжёт. Как будто вдруг воспоминанье О навсегда забытом дне, Как медленное содроганье, Как еле слышное звучанье, Возникнув, смолкнет в глубине, И ничего не понимая, Не в силах вспомнить ни о чём, Руками голову сжимая, Я плачу о забытом рае, О счастье отнятом моём. Музе Исчезла ты из бытия, Растаяла во мгле и тленье, И не дождутся воскресенья Ни тело, ни душа твоя. Но в мире тишины и сна, Где ты так глубоко дышала, Быть может, только ты одна Средь призраков существовала. Исчезла ты — и никого… И пуст и хладен мрак надмирный, И только слабый голос лирный, Лишь отзвук плача твоего. * * * Ты помнишь счастье, что живое билось, Как пойманная ласточка в руках, Ты помнишь — море звёздами светилось И звёзды отражались в небесах. Ты помнишь мир, огнём и чудом полный, Как, содрогаясь, отрывался он От берегов и плыл в лучах, как сон, Тонул в волнах и вновь всплывал на волны. Ты помнишь ли, как мы с тобою шли Не видя смерти и не зная страха, Уже почти не задевая праха, По самой грани неба и земли. Ты помнишь ли? Иль ты уже забыла, Как я тебя любил, как ты меня любила. * * * Вот ты ушла, уходят годы следом, Сливаются с забвением и мглою, За годом год — в погоню за тобою… Пустынен путь и страшен и неведом. В погоню без надежды и возврата Уходят тени за твоею тенью, Их гонит в ночь тоска недостиженья Безумна, безутешна и крылата. Вслед за тобой, бесследно исчезая, За годом год — как тающие льдины, Вслед за тобой, меня навек покинув И никогда тебя не настигая. * * * Когда какой-нибудь дурак Сквозь вещий сон, сквозь вечный мрак, В живое сердце пальцем тыча (Рука в чернилах и крови), Напишет о твоей любви, Себя при этом возвеличив, Тогда ты вспомнишь вновь и вновь Погибшую свою любовь, Угасшее своё волненье, Сквозь мутную волну тоски Почувствуешь её руки Чуть слышное прикосновенье. И, может быть, заплачешь ты, На грязные склонясь листы, Над мёртвою своей мечтою, — И несколько сольётся строк, Написанных в короткий срок Короткопалою рукою. * * * Земная жизнь — коротких лет Неторопливое теченье… Здесь даже звук, здесь даже свет Пропитан холодом и тленьем. День вспыхивает, гаснет вновь… Не верьте, ничему не верьте, Здесь нет надежды, здесь любовь — Напоминание о смерти. Здесь Бога нет, Он где-то там, Он где-то — иль нигде — над нами, Не поднимайте ж к небесам Глаза, сожжённые слезами. Примите тлен и нищету Земли и, вместе с ней сгорая, Всё разлюбив, всё понимая, Клонитесь молча в темноту. * * * От музыки и от вина, От душного дыханья ночи Порочные сияют очи, Как звёзды ангельского сна, От музыки и от вина, От пения цыганки пьяной Ты вновь становишься желанной, Ты вновь становишься ясна, От музыки и от вина, Над дрогнувшим склоняясь миром, Ты счастьем, верностью и миром Со мною соединена, От музыки и от вина, Безумною мечтой сияя… Как будто ты не тварь земная, А вечная моя жена. * * * Так с мышью играет кошка, Гладит остреньким коготком: «Помучься ещё немножко, Умереть успеешь потом. Помучься под мягкой лапкой, Не надейся — не отпущу, Награжу тебя смертью сладкой. Награжу — когда захочу». Не могу оторваться от взгляда Зрачков твоих, нежно-пустых, Зверю, тени, чудовищу ада Каждый вздох мой и каждый стих. У самого сердца колет Коготок, то слабей, то сильней, Никуда не скрыться от боли, От жестокой и нежной воли Тёмной души твоей. * * * Никого не любить, ни себя, ни других — никого. Ничего не хотеть — даже смерти, не ждать — даже чуда, Вот, отчаянье стало спокойное, как торжество, Стало каменным сердце, и камни, и камни повсюду. Стало каменным сердце, а ты говоришь о любви, Стало каменным сердце, а ты говоришь о надежде, Те же звёзды сияют и лгут и сияют как прежде, Только сердце как камень, а было в слезах и крови. Надо много вина, чтоб забыть, чтоб поверить опять, Надо много вина, чтобы сердце согреть ледяное, За кабацкою стойкой, последнее место земное, Где мы можем ещё улыбаться, любить и мечтать. Дай мне руку твою на прощанье — уж близок рассвет, Гаснут души, и звёзды уходят дорогою млечной Вот, ещё одну ночь скоротал с пьяной музой поэт, Вот, ещё одну ночь, а ведь каждая ночь — бесконечна. * * * Всё давным-давно просрочено, Пропито давным-давно, Градом бито, червем точено, Светом звёздным сожжено. Всё давным-давно раздарено, Выменено на гроши, Выкрадено, разбазарено, Брошено на дно души. Все законы непреложные Твёрдо знает нищета: Каждая надежда — ложная, Каждая любовь — не та… Только смутное томление, Тёмные, в бреду, слова, Тёмный сон о пробуждении… И на самом дне падения Ожиданье торжества. * * * Так в безрадостной страсти сгорает холодное сердце, Так в чаду догорают последние дни на земле… Буду вечно в аду в свою жизнь с отвращеньем глядеться, Будет пламя лизать отраженье на мутном стекле. Будут вечно звучать, вечной болью и вечною ложью, Все слова, все стихи — о, как мутная гладь глубока! — Буду снова и с новой клониться на смятое ложе, Будет снова и снова тоска, и тоска, и тоска. И последнею болью, которой названья не знаю, И последнею ложью, которой названия нет, Будет тихий, покорный, высокий — как будто из рая, Твой призыв, — твой далекий, печальный и ласковый свет. * * * Шампанское, и водка, и абсент, И музыка, и запах ресторана — Затянутая в смокинг обезьяна Старухе шепчет сальный комплимент. Поёт цыган, а важный метрдотель Склоняется к икающим влюблённым — Карману и душе опустошённым Должно быть вреден благодатный хмель. Он жжёт огнём свинцовые сердца, Их прочный мир шатается и тает, Обломанные когти выпускает Придушенная совесть подлеца. Уйдём, мой друг, отсюда навсегда, Мы тоже пьяны, но совсем иначе… Уйдём скорей, иль ты опять заплачешь От боли, отвращенья и стыда. Откроем дверь, пусть ветер пробежит По волосам, по тихим струнам лиры, Пусть мир иной, страдающий и сирый, Заблудших нас и примет и простит. * * * Уходит жизнь, слабеют силы, И всё невыносимей жить, Но голос музы, голос милый Не в силах сердце разлюбить. Всё призрачно, всё безнадежно… Но иногда, но иногда Далёкий голос, голос нежный Оттуда долетит сюда, И сердце вздрагивает. Жадно Прислушивается. Едва, Едва он слышен. Беспощадный Шум, заглушающий слова Меж Ней и мною. О, как трудно, Мучительно и сладко мне Чуть слышный отзвук песни чудной В блаженном слушать полусне, И слов разорванных на части, И звуков смысл воссоздавать, И тени света, тени счастья Во мгле и боли прозревать. * * * Уходи навсегда, исчезай без следа в темноте, Из которой я вызвал тебя вдохновеньем и страстью, Я не в силах тебя удержать на такой высоте — На такой высоте разрывается сердце на части. На такой высоте слишком страшно, и трудно дышать, Я тебе возвращаю свободу, моя дорогая, — Так срываются звёзды, что больше не в силах сиять, Так снижается пламя, в ночи ледяной догорая. Я прощаюсь с тобой, я тебе улыбаюсь в слезах, Я тебе улыбаюсь, от сердца тебя отрывая… Ты сияла надеждой в моих безнадежных мечтах, Я прощаюсь с тобою, любя и уже забывая. * * * Владиславу Ходасевичу Всё глуше сон, всё тише голос, Слова и рифмы всё бедней, — Но на камнях проросший колос Прекрасен нищетой своей. Один, колеблемый ветрами, Упорно в вышину стремясь, Пронзая слабыми корнями Налипшую на камнях грязь, Он медленно и мерно дышит — Живёт — и вот, в осенней мгле, Тяжёлое зерно колышет На тонком золотом стебле. Вот так и ты, главу склоняя, Чуть слышно, сквозь мечту и бред, Им говоришь про вечный свет, Простой, как эта жизнь земная. * * * Моему отцу Ты встаёшь из ледяной земли, Ты почти не виден издали, Ты ещё как сон — ни там, ни здесь, Ты ещё не явь — не тот, не весь… Стискиваю зубы. — Смерти нет. Медленно сжимаю сердце. Свет Каплями стекает с высоты. Явственней видны твои черты, Но слова твои едва слышны, Но глаза твои ещё мутны, Будто между нами пролегло Дымом затемнённое стекло. Смерти нет. Не может смерти быть. Надо всё понять и всё забыть. Страшное усилье. Страшный свет, Слабый звон… — Ты видишь, смерти нет! * * * Огромные, двуглавые орлы Средь вековой, среди российской мглы. Безумный царь, в кольчуге боевой, Взнесённый над шипящею змеёй. В глухом бреду александрийский стих, Декабрьский ветр в пустынях ледяных, И плач зурны, и крыльев лёгкий взмах, И слёзы вдохновенья на глазах. Надменный взгляд, скрипение пера — Как ловко мечут карты шулера. О, как тяжёл и холоден свинец Высокомерных и пустых сердец. Усмешкою какой кривились рты, Когда ты навзничь падал с высоты, Когда в грязи любовь, в крови снега, Под шпорой щегольского сапога, Когда уже не изменить судьбу, Когда свинец в боку, мертвец в гробу. * * * Иногда, из далёкой страны, Из моей страны, из России, Как будто летя с вышины, Голоса долетают глухие. Прислушиваюсь. — Слабый зов, Иль может быть плач или пенье… Но только не слышно слов, Шум мешает и сердцебиенье. Но смысл, разве он в словах? Я всё понимаю по звуку — Отчаянье их и страх И ненависть их и муку. Я слышу их много лет (Теперь они глуше, чем прежде). В тьму из тьмы, я кричу им в ответ О гибели и надежде. И сливается голос мой С голосами глухими народа Над его огромной тюрьмой, Над тесной моей свободой. * * * Кричи не кричи — нет ответа, Не увидишь — гляди не гляди, Но всё же ты близко, ты где-то У самого сердца в груди. Россия, мы в вечном свиданье, Одним мы усильем живём, Твоё ледяное дыханье В тяжёлом дыханье моем. Меж нами подвалы и стены, И годы, и слёзы, и дым, Но вечно, не зная измены, В глаза мы друг другу глядим. Россия, как страшно, как нежно, В каком неземном забытьи Глядят в этот мрак безнадежный Небесные очи твои. Стихи о Соловках Они живут — нет, умирают — там, Где льды, и льды, и мгла плывет над льдами, И смерть из мглы слетает к их сердцам И кружит, кружит, кружит над сердцами. Они молчат. Снег заметает след — Но в мире нет ни боли, ни печали, Отчаянья такого в мире нет, Которого 6 они не знали. Дрожа во мгле и стуже, день и ночь Их сторожит безумие тупое, И нет конца, и некому помочь, И равнодушно небо ледяное. Но для того избрал тебя Господь И научил тебя смотреть и слушать, Чтоб ты жалел терзаемую плоть, Любил изнемогающие души. Он для того тебя оставил жить И наградил свободою и лирой, Чтоб мог ты за молчащих говорить О жалости — безжалостному миру. * * * Медленно бредёт людское стадо, Лёгкий жребий тяжело влача, — Рая нет, но и не будет ада, Грубый окрик, легкий взмах бича, Это есть и это вечно было, — Труд и сон, а по весне любовь, Эй, Пастух, всей этой тёмной силе Хлев и корм и бойню приготовь! Эй, Пастух, ты знаю не ответишь, Слушай же!.. — Но уж летят с высот Равнодушные удары плети, Злобно косится покорный скот — «Вот ещё один, порядок стадный Смеет, безрассудный, нарушать. Всех таких, чтоб не было повадно, Надо бы копытом растоптать!» * * * Вызывая ужас и смех, Он грядёт сквозь кадильный дым, Средь живых и средь мёртвых всех Двенадцать идут за Ним. Но каждый глядит тайком В окно, в Его вышину… — Но разве бросишь свой дом, Свой гроб и свою жену? Не бросишь! — Распни Его, Осанна Ему в веках! — Отчаянье и торжество В мёртвых Его глазах. Прикинув и так и сяк, Душа успокоившись спит, А в кружке медный пятак Об её спасенье звенит. * * * Не пора ль развеять скуку — Медленно сжимая руку, Погрозить своей судьбе, Чтоб тоску рассеять злую, Горло перервать буржую (Или самому себе?..) Не пора ль, в конце бесславном, Стать рабам разумным равным, Жить и думать, как они, Напитав свою утробу, Завистью, деньгой и злобой Озарить пустые дни. Вдохновенье и мечтанье Сытым счастьем обезьяньим Не пора ли заменить? Не пора ль прибавить жиру И, разбив о камень лиру, Камнем в небо запустить. Чтобы быть как все, как эти Тёмные и злые дети — Всё предать и всё принять И о жизни прошлой, смутной, О высокой, о беспутной Никогда не вспоминать. * * * Не стоило так долго жить, Так много знать, так много видеть, Чтоб виденное разлюбить, Любимое возненавидеть. Не стоило. — Не возражай, Не спорь — ты знаешь цену слова; Себя надеждой не смущай И ложью не прельщай другого. Средь тёмных душ, и слов, и числ В небесное глядись сиянье (Единственный быть может смысл!) Земное дли существованье Не для того, чтоб что-то вдруг Понять или простить кому-то (Всё прощено, мой нищий друг…) Но дли, чтоб отдалить минуту Прощания, вот с этим всем Ничтожным и прекрасным миром, Где в шуме умолкала лира, Ненужная ему совсем.

«Счастье» (1957)

Таисии Смоленской

 I Оттого, что я тебя люблю, Ласточку весёлую мою, Мой чудесный золотой цветок, Мой в аду не тающий ледок, Мой глубокий вздох, мой лёгкий стон, Мой прекрасный, мой предсмертный сон. Оттого, что я люблю тебя, Погибая и тебя губя, Там, на запредельных высотах, В недоступно близких небесах, Благостна, печальна и светла Божия улыбка расцвела. II Не знаю как, не знаю почему, Какими силами земли иль неба, Но ты со мною делишь корку хлеба И к сердцу приникаешь моему. И в смерти час, и в вдохновенья час Со мною ты всегда неотделимо, Всё движется, всё — мимо, мимо, мимо… Недвижно лишь твоих сиянье глаз. III И в сложности мучительной моей, И в простоте сияющей твоей, В моём почти безумном вдохновенье, В твоём простом, как райской птицы, пенье, Есть общность странная, есть тот же звук иль тишь, Среди других их сразу различишь, Какая-то чуть видная черта В морщине лба или улыбке рта, Одна и та же слабость или сила — Она навеки нас соединила. IV Иногда мне кажется — ошибка, Столько раз солгавшая мечта, — Я совсем не тот и ты не та, Лишь кривая на губах улыбка. Боже мой! — от века каждый знает, Чем кончается земная страсть, — Человек лишь для того взлетает, Чтоб вздохнуть, и крикнуть, и упасть. Но в ответ, не говоря ни слова, Может быть не слыша ничего, Ты глядишь, и нежно и сурово, В глубину безумья моего И украдкой крестишь неземною, Легкой и горячею рукою. V Я знаю, исчезнет вот это печальное счастье, И ляжет на сердце уже ледяная рука, И страсти на смену придёт неземное бесстрастье, И ветер сорвет лепестки золотого цветка. Я знаю — исчезнет… Но что мне до исчезновенья, Когда ты живёшь всем смертям вопреки и в ответ, Когда мне так сладко меж жизнью и смертью скольженье, Сквозь ясность слепую и сквозь ослепительный бред. Мы, помнишь, читали — «одни поцелуи всесильны», Мы, помнишь, метались, друг друга по свету ища? Какое нам дело, что где-то есть сумрак могильный, И что у Распятья горит гробовая свеча. VI Ты отнял у меня мою страну, Мою семью, мой дом, мой легкий жребий, Ты опалил огнём мою весну — Мой детский сон о правде и о небе. Ты гнал меня сквозь стужу, жар и дым, Грозил убить меня рукою брата, Ты гнал меня по всем путям земным, Без отдыха, надежды и возврата. Меня Ты ранил жалом нищеты, Болезнями, и голодом, и жаждой, Я прозревал жестокие черты За каждой болью, за обидой каждой. И нет конца — Ты мучишь вновь и вновь, И нет конца и нет тоске названья — Ты отнимаешь у меня любовь, Последнее моё очарованье. Её Ты мучишь страшною мечтой, Свой мёртвый Лик к живой душе склоняя, Я вижу, никнет под Твоей пятой Мой золотой цветок, моя любовь живая. Вот, тяжело встаёт моя душа Тебе наперекор, Тебе навстречу, Пускай едва жива, пускай едва дыша, Но вечная перед Тобой Предвечным. И там, в Твоём аду, и здесь, с Тобой в борьбе, За всё спасенье и за всё блаженство, Вот эту страсть, вот это совершенство Моей любви не уступлю Тебе. VII Быть может скоро, на закате дня, Иль на рассвете, на одно мгновенье, Увижу я, что всё вокруг меня Нездешнее имеет выраженье. Вокруг меня сольются ночь и день В каком-то небывалом сочетанье, И дрогнет мир и поплывёт, как тень, В прозрачный свет, похожий на звучанье. И я пойму, зачем из темноты Я вызван был на счастие и муки, И улыбнусь… Ко мне склонишься ты И на груди мне накрест сложишь руки. * * * Ты остался один — не надейся, не плачь, не гордись. Ты напрасно родился, и сердце напрасно любило, Над тобою сияет тебя обманувшая высь, Пред тобою зияет, молчанием вечным, могила. Наклонись над столом, над бесплодной пустыней листа, На которой ты думал взрастить небывалые розы, Здесь от стужи и жажды твоя погибала мечта, Здесь она, задыхаясь, кричала мольбы и угрозы. Ради нескольких ангельских слов, ради нескольких строк, Ради тёмной мечты и безрадостной и величавой, Ты отдал свою жизнь — и уже приближается срок, И тебе уж не надо ни слова, ни счастья, ни славы. На земле умирает любовь, в небесах угасают лучи, Слышишь, ангел поёт… — Замолчи, пожалей, замолчи. * * * А всё-таки всего страшнее гроб — На сердце лёд и тление на лоб, И гвоздь, что будут в крышку забивать. И будет каждый горсть земли бросать, — За горстью горсть и за рукой рука, Глядишь, похоронили чудака, Который верил, и любил, и ждал, И о бессмертии стихи писал, И будет холм и деревянный крест, И тишина и пустота окрест. Но, может быть, за этим будет свет, Который ты предвидел столько лет, И станут явью все земные сны, И все мечтанья будут свершены, И ты, моя любовь, и ты, моя звезда, Со мной соединитесь навсегда. Всё может быть, всё может сердце ждать, Когда оно не хочет умирать, И ожидая неземной полёт, Оно страшится и оно поёт… * * * Ты видишь, Муза стоит над тобою, грозя: «Есть много слов, которых сказать нельзя. А самое страшное слово, оно в тебе — В твоих мечтах, и слезах, и в твоей судьбе. Ты знаешь, давно это слово сказать пора — Поймать это слово, пронзить остриём пера. Но когда ты пронзаешь его, оно мертво, Потому что пронзаешь ты себя самого». * * * В. Ходасевичу Страшно мне и горько в этом мире, Холодно среди могильных плит — Ты всю жизнь душой склонялся к лире, Жизнь ушла, а лира всё звучит. Страшно мне — в безвыходном покое, В ледяном безмолвии земли, В полусгнившем гробе, слышишь ли Ты звучанье это неземное? 1944 * * * Прости, если можешь, — недаром ты плакал ночами, Недаром томился, недаром надежда лгала… Лишь смерть не прощает, она за твоими плечами Косу поднимает и два раскрывает крыла. Прости, если можешь, измену, прости равнодушье, Убийцу прости, если можешь, прости дурака, И страх, и дневную тоску, и ночное удушье, И чёрное дуло, что стынет, дрожа, у виска, О, страшная стужа и жажда в пустыне безводной, О, крик безответный, похожий на плач или смех! Прости этот мир безнадежный, бесстыдный, бесплодный, В котором ты стал бессердечнее, может быть, всех. Прощая, прощайся со всеми мечтами земными, Со всеми людьми и с любовью, сгоревшей дотла… Лишь смерть не прощает, она за плечами твоими — Печальна, правдива, крылата, бесстрашна, светла. * * * Ты меня ещё можешь спасти, но спасенья не надо, Ты меня ещё можешь любить, но любовь уж не та, Избегай моего равнодушного, тёмного взгляда, Не касайся губами уже потемневшего рта. Тот, кто много любил, должен тот умереть одиноко, Тот, кто много хотел, должен тот умереть в нищете, Всё страшнее, всё ближе дыхание смерти и рока, Всё отчетливей призраки в чёрной встают высоте. Всё яснее сознанье, что сердце напрасно любило, Иль любило не так, иль не то, и что сердце мертво, Что надеждой твоей и любовью, мой ангел бескрылый, Ты смертельною болью напрасно терзаешь его. * * * Надоело мне всё, надоело. Перечислим же всё не спеша: И червям обречённое тело, И томимая Богом душа. Надоели всё те же вопросы, И любовь, что мне некуда деть… Из окурков крутя папиросы, Надоело на звёзды глядеть. Надоела посмертная слава, И прижизненный горький удел, Надоели и слева, и справа, Всё, что знал я, и всё, что умел. И тупое бессмыслицы жало, И бессонницы мутная жуть… Завернусь с головой в одеяло, Постараюсь забыть и уснуть. * * * Где наше счастье, Любовь моя? — В разверстой пасти Небытия. С судьбою споря, Так гибнет чёлн В пустыне моря, В пучине волн. Так вихорь чёрный Срывает цвет У розы горной — И розы нет. Так тает грёза В предсмертных снах, И крест и роза В твоих руках. Над телом милым Гнусавит поп, Кадит кадилом, И крестит гроб, Кропит росою Воды живой, А смерть с косою, Над головой, Стоит, зевает В огонь и тьму И подпевает Она ему. Где наше счастье, Где жизнь твоя? — В разверстой пасти Небытия. * * * Надгробное рыдание, На все вопросы ответ, Исполнены все обещания — Смерти нет. Исполнились все моления, Все надежды и вся тоска… Какое страшное пение, Как глухо комья песка На крышку падают гроба… Ты станешь скоро землёй, Из праха ты вышел, чтобы В прах возвратиться свой. О жизни, о вечной, пойте, О свете вечного дня… Заройте меня, заройте, Не мучьте больше меня. * * * Саше Конюс Если дважды два четыре — мной Понят строй небесный и земной. Если дважды два четыре — я В тайны все проникнул бытия. Мне добра и зла открылся смысл Силою непогрешимых числ. Если дважды два… Но вдруг без сил Падая, я слышу шелест крыл, Тёмное дыхание ловлю: «Дважды два равняется нулю». * * * Луч зари позолотил окно, Утреннюю не затмив звезду… Это всё обман — давным-давно Я живу в аду. Я уже давным-давно привык К паукам Геенны, к свисту змей… Слизывает дьявольский язык Свет с души моей. Я давно измучился вконец В мутных днях, которым нет конца… Медленно летит во мгле свинец В сердце из свинца. И когда протянет руку друг, И когда глаза любви сверкнут, Всё равно, не разорвётся круг Сатанинских пут, Лишь во сне, в тумане, вдалеке, Луч зари над золотом реки… – И горит звезда в моей руке И не жжёт руки. * * * Мне трезвый мир невыносим — Недвижность есть в его движенье, Пронизан мглой, пропитан тленьем. Безвыходной тоской томим, Он мне невыносим. Люблю Божественное опьяненье, Оно подобно вдохновенью; Я звуки тайные ловлю, Которые не знает мир. Я слышу: в тёмные законы Земли, в проклятия и стоны Вплетаются звучанья лир Хрустальных. Сладки эти сны, Какое есть в вине раздумье… Самоубийство и безумье, Как часто им отвращены. Чудесной влагою вина, В бездонной глубине стакана, Кровоточащаяся рана Уврачевалась не одна. Лишь раб, трусливый и скупой, Не знает радости высокой — Свой трезвый мир, свой мир жестокий Оставить для мечты хмельной. Лишь мудрому царю дано То, что безумцы не находят, — Он песни вместо войн заводит И вместо крови льёт вино.

Цыганский сонет

Ты потерял годам и бедам счёт, Ты всё узнал, ты ничего не знаешь… Рокочут струны и цыган поёт: «По ком, по ком ты слёзы проливаешь…» Ты жизнь свою поёшь и пропиваешь, Запёкшийся ты освежаешь рот Глотком вина, с тобою Муза пьёт, Её черты ты всюду прозреваешь. И правдою становится обман, Рокочут струны и поёт цыган, И горькие тайком струятся слёзы, И вдруг сквозь них ты видишь, что в углу, На каменном, затоптанном полу, Цветут неотцветающие розы.

* * *

Остаться совсем одному и забыть, Что родился ты, чтобы любить, И в ожесточенье, и в дикой тоске (Стакан недопитый в руке) Заплакать над жизнью погибшей своей, Над мутным мельканием дней, Над гробом своим, что, сквозь пьяный угар, Весёлый стругает столяр. * * * Мы вышли ранним утром С тобой из кабака, Мерцала перламутром И золотом река, Звезда ещё сияла, С огнём зари борясь, И алым отливала У подворотен грязь. И облако, укором Или надеждой мне, Божественным узором Летело в вышине. И было в синей дали, Прохладе и весне Все то, о чём мечтали, Что видели во сне. * * * Белые ночи и чёрные дни… — Выдумка, бред скомороха… Чёрные ночи и белые дни… — Это ведь тоже не плохо. Можешь сказать, что земля глубока, Небо чугунное плоско; Можешь сказать, что вот эта рука — Слепок из боли и воска. Что б ни сказал ты в безумье своем, Будет всё правдоподобно, Будет в слиянии яви со сном Мудрости Божьей подобно. …Выгнав из логова, нужно принять Жизнь на рогатину смерти… Как бы вот это получше сказать?.. — Трудная рифма! — А черти К рифме сбегаются, к строфам бегут, Ставят цезуры и точки, Плачут, смеются, ломаются, лгут! Литературные ночки Злы, беспросветны. Уснули мечты, В сумрак глядя не мигая, — Где ты, мой Ангел Хранитель, где ты, Муза моя дорогая? * * * Мы будем пить, пока вино в стаканах, Мы будем жить, пока любовь в сердцах, Бессильны против любящих и пьяных Земная злоба, нищета и страх. Налей вина, целуй свою подругу, Пиши стихи, когда душа светла, Ребёнку улыбнись, дай руку другу И никому не делай в жизни зла. И будешь ты в чудесном, пьяном мире Всё отдавать и всё взамен иметь — Пей до конца стакан на этом кратком пире За радость жить, за счастье умереть. * * * Весенний холод, уличка Парижа И кабачок знакомый на углу… Всё дальше жизнь уходит, смерть всё ближе, Всё равнодушней я к добру и злу. Конечно, зла старался я не делать, Но вижу, что не сделал и добра — Писал стихи, на острие пера Душа в слезах чернильных холодела. Что эти слёзы? — расплылись стихом, Читатель их какой-нибудь читает… А вот слеза, что по щеке тайком, Стыдясь скользит, мне душу обжигает. * * * Т.С. Конюс Никогда не услышишь… — И вдруг далеко, далеко, Ближе, ближе, сначала чуть слышно, как дальнее эхо, А потом, как ручей, что звенит между скал высоко, А потом, как касанье к щеке драгоценного меха. Еле слышно, но вот уже ближе и громче, и вот Мир гремит, как оркестр, и, как ласточки, скрипки взлетают, И орган, как гроза, и о счастии арфа поёт, И вдали барабаны трагический ритм отбивают. Всё печальней, всё выше, всё сладостней зовы трубы, Тихо флейты запели, валторны, виолончели, И волшебно легко распадается клетка судьбы И душа в этих звуках летит, как орлица в метели. И тогда, о, тогда… — Но уже утихает струна, Глуше, дальше, как эхо, как сон, как погибшая слава — Тишина. Пред тобою немеет глухая стена, Над тобой потолок и в грошовом стакане отрава. * * * Любимая моя живет в Китае, В высокой башне обо мне мечтая. И, может быть, она уже стареет… За годом год, за ветром ветер веет, Раскосые кругом теснятся люди — Но нет меня, и никогда не будет У маленькой, у желтоватой груди. * * * Горит звезда в пустынных небесах… О, сколько раз она уже горела И в небесах, и в прозе, и в стихах, — Какое мне до звёзд до этих дело. Одна звезда, в безумной вышине И в вечности своей невыносимой, Горит и опаляет сердце мне, И вот встаёт, среди лучей и дыма, В сиянии любви первоначальной Твой детский лик, жестокий и печальный. * * * Твой взор равнодушный и узкий, И зоркий в своём полусне, И счастье калмыцкое в русской Несчастной и дикой стране. Солёные ветры, ненастье, Степная, безмолвная тишь… Любовь, что ты помнишь о счастье? Звезда, для кого ты горишь? * * * Лунного света тоска и величье, Девочки дикие очи… Что-то есть легкое, синее, птичье В этой пленительной ночи. Что-то есть райское и угловатое В детских плечах, и над ними Медленно облако голубоватое Тает в серебряном дыме. * * * А всё-таки нет выше на земле Любви, которой не было ответа, Она одна бредёт в вечерней мгле, Скользит, как луч уже иного света. Она идёт к мосту, а под мостом Струя к струе и в волнах волны тают, О счастии, что быть могло, о том, Что не было, они напоминают… И между тем, что быть могло, и тем, Что есть, — стоят чугунные перила, Перелететь их не легко совсем, Но помнишь сны, в которых ты парила? Вот ты летишь ко дну, но где же дно? Ты оттолкнулась от него пятою, Решёткою чугунною оно Уже почти невидною чертою Отдалено от счастья твоего, От нежных струй, от этих волн поющих, Всегда свободных, никогда не лгущих, Преобразивших гибель в торжество. * * * Звенят соловьиные трели, Цветёт соловьиный сад, Качаются тихо качели — Вперёд, назад… Качаются в небе звёзды, С запада на восток, Качаются розы — гроздья Роз — о, какой восторг! Качается в небе счастье, Скрипят веревки качель, Плачет, в тоске и страсти, Соловьиная трель. И ты, моя дорогая, В соловьином поёшь саду — То звездою к звёздам взлетая, То падая, как в бреду, Ты летишь в соловьином небе, Задевая крылом траву… Был ли он или не был, Этот сон наяву? * * * Выскользнула чаша дорогая Из твоих неловких рук, и вот В яме мусорной, где всё кругом гниёт, Черепки лежат в лучах сияя. Помни, что хрупка любовь земная, Вот она разбита, но живёт Память о любви, средь тлена и пустот, В вечности своей изнемогая. * * * Прощай — печальнее нет слова — Печальней и нежней. Прощай. Увидимся ли снова С тобой в стране теней? Прощай. — Ты смолкла и угасла, А я еще шепчу: Прощай. О, как ты быстро гасла!.. И к моему плечу Уже склоняется другая — В её руке коса, А верность смотрит не мигая В пустые небеса И плачет, и всё шепчет, шепчет: «Прощай, прости, мой друг!» И всё бесстыднее, всё крепче Иных объятья рук. * * * Взглянул случайно на звезду, Что медленно встаёт с востока… Подобная огню и льду, Подобная моей жестокой Судьбе, она горит в ночах, Божественной подвластна силе, И будут розы на могиле Моей сиять в её лучах, В красе, и в счастье, и в молчанье И отзвук этих бедных слов Благоуханью тех цветов Даст еле слышное звучанье. * * * Подумай только, много есть в земле Камней, сияющих небесным светом, Но должен ты их добывать во мгле, Киркою бить и тосковать при этом. Подумай только, много на земле Высоких душ, горящих горним светом, Но души гаснут в темноте и зле, И гибель уготована поэтам. Но все же, ты ищи алмаз в земле, Гори, душа, в земной сгорая мгле! * * * Взгляни на небо — ни одна звезда С другой звездою равенства не знает, Одна сияет, как осколок льда, Другая углем огненным пылает. И каждая свой излучает свет, Таинственный, зловещий или ясный, Имеет каждая свой смысл и цвет И каждая по-своему прекрасна. Но человек в безумии рождён — Он редко к звёздам взоры поднимает. О равенстве людей хлопочет он И равенство убийством утверждает. 1945 Стихи о бессоннице В бессонницу, нарушив лад и строй Моей дневной души, сомкнувшей очи, Видения встают передо мной, Как звёзды на покрове ночи. В бессонницу видения души, Любви моей, надежды и печали Из нерушимой восстают тиши, Нисходят из небесной дали. Они стоят вокруг меня кольцом, Вплотную к сердцу приникая, Я к Вечному тогда стою к Лицу лицом В бессмертной жизни возникая. В бессонницу совсем я не похож На образ мой дневной, давно постылый, На грани сна и яви узкий нож С землёй связующие жилы Мне отсекает. И душа плывёт, Свободная в паденье и во взлёте, И глубоко глядит на звёзд и молний лет, Им равная в своём полёте. * * * Как сердце взволнованно бьётся В ответ на чужое биенье, Как звёзды сияют чудесно В ответ на сияние глаз — Но сердце твоё разорвётся И станет добычею тленья, И звёзды, в пучине небесной, Погаснут в назначенный час. И будет одна иль другая Судьба у тебя в этой краткой, Бессмысленной жизни — в итоге Все судьбы пред смертью равны. Безжалостна правда земная, Беги от неё без оглядки В мечты о бессмертье и Боге, В безумье, в поэзию, в сны. Стансы Закрой глаза, в виденье сонном Восстанет твой погибший дом — Четыре белые колонны Над розами и над прудом. И ласточек крыла косые В небесный ударяют щит, А за балконом вся Россия, Как ямб торжественный звучит. Давно был этот дом построен, Давно уже разрушен он, Но, как всегда, высок и строен, Отец выходит на балкон. И зоркие глаза прищуря, Без страха смотрит с высоты, Как проступают там, в лазури, Судьбы ужасные черты. И чтоб ему прибавить силы, И чтоб его поцеловать, Из залы, или из могилы Выходит улыбаясь мать. И вот, стоят навеки вместе Они среди своих полей, И, как жених своей невесте, Отец целует руку ей. А рядом мальчик черноглазый Прислушивается, к чему — Не знает сам, и роза в вазе Бессмертной кажется ему. * * * Как летящая из сил последних птица Посредине ледяного океана С верной смертью продолжает биться Средь ветров, и стужи, и тумана. Как должна она своё дыханье С силою своею соразмерить, Чтоб в себе преодолеть желанье Больше не бороться и не верить. Что должно ей, этой птице, мниться В океане том необозримом… Так и ты, душа, должна стремиться К берегам своим недостижимым. * * * Найди такие сочетанья слов, Которых до тебя не находили, — И встанет явь из глуби смутных снов, Как Лазарь из смердящей гнили. Найди слова — тебе поможет Бог Вдохнуть в них душу — и услышишь пенье, Найди слова, чтоб эту жизнь ты смог Преобразить хотя бы на мгновенье. * * * Всё лучше и лучше, всё выше и выше, И всё точнее слова — А сердце бьётся всё глуше и тише, Бьётся едва, едва. Всё выше и выше, всё лучше и лучше, И всё трудней и нежней — Об этой разорванной в небе туче Так скажи, чтобы вечно о ней, Увидев её, твоим сочетаньем Слов и размером твоим Говорили влюбленные в час свиданья, И радостно было им. Чтобы, за правое дело, воин, Упав лицом к небесам, Был бы печален, но был бы спокоен — Верил твоим словам. Видишь, какое в божественном слове Заложено торжество, — Но каждое слово, как капля крови Из сердца из твоего. И бьётся оно, это сердце, всё тише, Всё глуше в твоей груди — Всё лучше и лучше, всё выше и выше, И немота впереди. Стихи о мышах Я ничего не знаю — (Не дано человеку знать) — Я медленно умираю, И страшно мне умирать. Всё безнадежней и краше Мои последние дни — Какое мне дело до вашей Мышиной, злой беготни. И сколько кто заработал, И кто откусил от куска… У меня иная забота, Иная моя тоска. Уже стоит мышеловка, Приманка так хороша, — Как молниеносно и ловко Отлетает от тела душа. Вот оно смерти жало! Темнеет солнечный диск… Как краток, бессмысленен, жалок Мышиный, предсмертный писк. И над этим мышиным страданьем, Над страшной мышиной судьбой — Заря в розоватом сиянье, Звезда в вышине голубой. Как эоловой арфы струны, Звенит в отдалении лес, Земля, бессмертной и юной, В объятьях лежит небес. Я всё это вижу, зная, Что мне не дано понять Этого ада иль рая — Ужас, смысл, благодать. * * * Есть что-то дикое в моей судьбе, В её парениях, паденьях, взлётах, В добра и зла таинственной борьбе, В её путей вершинах и болотах. Что делал я? Мечтал, работал, жил В Новочеркасске, в Киеве, в Париже, С друзьями о бессмертье говорил, Всё что-то ждал… — А смерть всё ближе, ближе. Мечтал о счастье — Господи прости! — Модистка каждая о нём мечтает. Был долог путь, и вот, в конце пути Вся жизнь моя, как снег, меж пальцев тает. Снег тает, за окном звенит капель, Ответа нет. Быть может, нет вопроса… Весною вечно расцветает хмель, И вечная дымится папироса. О, дикая судьба, в тебе мое страданье Я в счастие преобразить не смог… И там, вдали, как сон воспоминанья… Вся жизнь, как дым. Остался только Бог. Баллада Жизнь есть сон… Плотин Вся жизнь твоя глубокий, долгий сон Души, что спит в тугих объятьях тела, Она давно проснуться бы хотела, Но сон глубок и ночь со всех сторон. И снится ей невероятный мир, Взнесённый мутною волной кошмара: Поёт слепец, шумит Гвадалквивир, Рыдает сладострастная гитара. И, подходя к безумному концу, Всё потеряв и всюду побеждая, Солдат ребёнка хлещет по лицу, А у ребёнка щечка золотая. Забудь, забудь… Но как забудешь ты Увиденное этими глазами, — Небесный луч, срываясь с высоты, Земными преломляется слезами. В автомобиле мчится в ночь старик, Он весь распух от денег и от власти, Но никогда, ни на единый миг Старик не знал любви и не был счастлив. А под мостом от стужи изнемог Другой старик, другой тоской гонимый, И, чтобы он не отморозил ног, Дыханием их греют Херувимы. Между мечей победный меч звенит, И слава над челом плывет героя, Но слышит он, как заступом стучит Могильщик, для него могилу роя. Плывёт корабль к безвестным берегам, И стаи птиц летят к далёким гнёздам, Плывёт самоубийца по волнам, Прозрачный лик подняв к высоким звёздам. Ты знаешь, как прекрасны поутру Гор голубых зелёные отроги, Зачем же ты спускаешься в дыру Подземной электрической дороги ? Зачем же ты… — «Но мне ведь надо есть, Я должен покоряться и трудиться…» Но на земле была благая весть О лилиях и о небесных птицах… Проснись, проснись. — Уже похоже, что Ты просыпаешься. Но нет, всё так же точно Часы стучат и небо налито Дождём, и дождь в канаве водосточной. И длится жизнь — глубокий, долгий сон Души, что спит в тугих объятьях тела, Она давно проснуться бы хотела, Но сон глубок и ночь со всех сторон. * * * Когда этой жизни постылой Последние звуки замрут И наши заглохнут могилы И сорной травой прорастут, Какие-то новые люди Вселятся в покинутый дом, Страдая и радуясь в чуде, Которое жизнью зовём. Какие-то новые птицы И новые в поле цветы, И будет любить и молиться Какая-то новая ты. И кто-нибудь, в оцепененье, В таком же почти полусне Услышит далёкое пенье, Которое слышится мне. И будут альпийские кручи Всё в той же сияющей мгле, И будут ни хуже ни лучше Те люди на этой земле. И полные веры и страсти, По нашим идя черепам, Получат то самое счастье, Что было обещано нам. Искушение Хочешь славы, хочешь денег, Хочешь лавров пышный веник? Хочешь, чтоб труба гремела, Бриллиант жена имела? Хочешь многолетья, власти, Сладкого земного счастья? Хочешь, чтоб была награда? — Нет, спасибо, мне не надо. * * * Я никогда не пережил победы, Всё только пораженья, пораженья… Всё только горечь, горечь, беды, беды, Сны, ритмы, рифмы, головокруженья… Они летят безумной, легкой стаей В пределы рая иль в пределы ада, Они летят страдая и мечтая, И ничего им на земле не надо. * * * И.А. Бунину О земном богатстве и о власти Над землёю мне не говори — Много надо человеку счастья, А земли всего аршина три. Нам земля не много будет стоить, Значит, ни к чему богатство нам — Счастье наше самое простое, И оно подобно небесам. * * * Душа во мгле проснулась, И заскулил щенок, И, в облаках, метнулась Луна, куда-то вбок. И дождик чуть закапал, И мутной пеленой Покрылся мир, заплакал Младенец за стеной. Какая в мире слабость, Безвыходность, тоска… Бредёт по лужам баба, Глядит на облака; Мужик стругает палку Зазубренным ножом, Дымок струится жалкий Над скудным очагом. И то сильней, то тише Дождь льётся без конца На серенькие крыши, На нищие сердца. * * * Крестьянка очень любит кролика И холит бережно его, Немалая есть в сердце толика Любви, для кролика того. И в час, когда заря румянится, И в полдень, и в вечерний час Охапка сладких трав достанется Ему, с улыбкой бабьих глаз. Хозяин очень одобрительно И добродушно поглядит, И сын его, неукоснительно, С ним утром поиграть спешит. И сердце кроличье невинное Ответной нежности полно, Беззлобное и неповинное, Любовию живёт оно. Но в день рождения хозяина Иль в день, когда приходит гость, Крестьянка, утром, без раскаянья В глаз кролику вонзает гвоздь. И он висит безмолвный, плачущий Кровавой, страшною слезой; А сын, вокруг голгофы скачущий, На трупик поглядит живой И облизнётся в ожидании Обеда сытного, и вот, Уходит кроличье страдание В урчащий в сытости живот. * * * Сияет солнце над моим Сервозом, На солнце набегают облака, И пахнет из коровника навозом, И пахнет эдельвейсами слегка. И облака, что в ледяном эфире Блуждая, не нашли себе приют, К моим дверям, к душе моей и к лире В серебряном сиянии плывут. Вот ночь пришла, и в месяце двурогом Небесная уснула тишина… О, этот кубок, поднесённый Богом, Я выпью с наслажденьем и до дна. * * * Вот ты идёшь тропинкою в лесу, Скучая, папиросу зажигаешь И эту первозданную красу Вокруг себя почти не замечаешь. А рядом Бог, и звери, и цветы — Ты ничего уже о них не знаешь — Змея на солнце греется, и ты Её тяжёлым камнем убиваешь. Да, ты силён — в руке и палка есть, И камень твой так точно попадает — Но можешь ли ты белоснежно цвесть, Как этот ландыш, что благоухает? В потерянном раю, к твоим ногам Он льнуть легчайшим стеблем продолжает, И та змея к нежнейшим лепесткам Свою главу прелестную склоняет. Элегия Зинаиде Верник Выхожу я на закате В поле, через буерак, Васильки синеют в злате, В серебре алеет мак. А вдали, как сновиденье, Как надежда иль мечта, Пушкинским стихотвореньем Пролетает высота. — Больше ничего не надо, Лишь идти, идти, идти Меж цветов чудесных сада По чудесному пути. Тихо запад розовеет, В сердце чисто и светло, И легко мне в очи веет Ночи звёздное крыло. * * * Альпинист стремится ввысь — не верьте Ни усилью, ни мечте его, Кроме льда, усталости и смерти Нет на этих высях ничего. Не стремись к земным вершинам, силы — Береги для тех иных высот, Где над бездной Херувим поёт, Где парят Престолы, Власти, Силы. * * * Смотри, как медленно и плавно И величаво в вышине Орёл стремит полёт державный В ветрах и солнечном огне. Смотри, на малое мгновенье Как бы внезапно измождён, Преодолев закон паденья, В лазури замирает он, Чтоб камнем рухнуть на добычу, Что в страхе, в прахе залегла… Ты видишь, есть предел величью — Два в небе сложенных крыла. Мазепа …Казак на север держит путь, Казак не хочет отдохнуть… Голубыми лучами печали и тайны Залиты сумасшедшие ночи Украйны. И зашита измена в казачьей папахе, И топор серебром отливает на плахе. И Мария, что гетмана любит седого, И судьба, что не знает исхода иного, И на гибель казачья летящая лава, И Петром под Полтавой разбитая слава… …Так в безумном полёте, в безнадежной погоне Под кнутом задыхаются, падают кони. Кровь и пена на Карла серебряной шпоре, И Анафемы рокот в Московском соборе. Тёмный лик на озёрной качается зыби — Выпей, царь, за любовь, за Марию, за гибель! Спит Украйна и бредит, не может проснуться, — Старый Гетман, в Диканьку тебе не вернуться. Зарастают дороги к забытому склепу — Ах, Мария, зачем полюбила Мазепу! Стихи о Лермонтове Есть скука и слава, шампанское, дикий Кавказ, Есть слёзы скупые из гордых и сумрачных глаз. Есть Зимний Дворец, и суров Государь во дворце, Есть отблеск нездешний на детском, усталом лице. Есть мальчик шотландский, попавший в российский полон, Есть остров Елены, где царствует Наполеон, Есть всё, что терзает, и мучит, и гонит, и гнёт, Есть парус — но буря его на клочки разорвёт. Кремнист и туманен и труден твой путь на земле, Но слух мой лелея, твой голос не молкнет во мгле. О, как ты несчастен, мой бедный, единственный друг, «А жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг»… В кавказском ущелье на грудь наведён пистолет — Но смерти, мой мальчик, мой ангел, мой мученик, нет * * * Над Чёрным морем, над белым Крымом Летела слава России дымом. Над голубыми полями клевера Летели горе и гибель с севера. Летели русские пули градом, Убили друга со мною рядом, И Ангел плакал над мёртвым ангелом… — Мы уходили за море с Врангелем. * * * Есть яма, которую ты не минуешь; Есть губы, которые не поцелуешь. Далёкая лира, которою бредишь, Отчизна, в которую ты не доедешь. Над горем, которому нету начала, Над счастьем, к которому нету причала, Горит в небесах, утопая глубоко, Недвижное, страшное Божие око. * * * Ты в крови — а мне тебя не жаль, Ты в огне, а я дрожу в ознобе… Ты жила во лжи, труде и злобе, Закаляла и сердца, и сталь. Ты людей учила не жалеть И своих детей не пожалела, Ты почти что разлучилась петь, Помнишь ли, как раньше райски пела? Как же мне теперь с тобою быть, С горькою моей к тебе любовью? Вновь земля твоя набухла кровью, Ран не счесть и горя не избыть. Защищаясь сталью и хулой, Бьёшься ты, кольцом огня объята, Страшное сияние расплаты Полыхает над твоей землёй. Страшная расплата за грехи, За насилие над человеком, За удары по сомкнутым векам, Вот за эти слёзы и стихи. Мне тебя не жаль — гори, гори, Задыхайся в черных клубах дыма — — Знаю я, что ты неопалима, Мать моя, любовь моя — умри! Нет пощады, падай до конца, Чтобы встать уже весь мир жалея, Чтобы в мире не было светлее Твоего небесного лица! * * * Я знаю, Россия погибла И я вместе с нею погиб — Из мрака, из злобы, изгибла В последнюю гибель загиб. Но верю, Россия осталась В страданье, в мечтах и в крови, Душа, ты сто крат умирала И вновь воскресала в любви! Я вижу, крылами блистая, В мансарде парижской моей, Сияя, проносится стая Российских моих лебедей. И верю, предвечное Слово, Страдающий, изгнанный Спас Любовно глядит и сурово На руку, что пишет сейчас. Недаром сквозь страхи земные, В уже безысходной тоске, Я сильную руку России Держу в моей слабой руке. 1955 России Люблю Тебя последнею любовью, И первою — ревнивой и одной; Моим дыханьем и моею кровью, Земной люблю Тебя и неземной. Люблю Тебя в отчаянье и в счастье, В воспоминаниях, в надеждах, в снах, В раздумье, в восхищении и в страсти, В презренье, в гневе, в страхе и в мечтах. Люблю Тебя напрасно, неумело, В величье, в рабстве, в громе и в тиши, Люблю Тебя движеньем каждым тела И каждым вдохновением души. * * * Не надо о России говорить — Не время, слишком поздно или рано… У каждого из нас есть в сердце рана, И кровь из раны не остановить. Не жалуйся, не плачь, прижми к груди Ладонь, чтоб рана медленней сочилась, Любви не предавай, терпи и жди, Покамест сердце не остановилось. Мы можем только донести любовь… И слаб герой, который в муке стонет. И так чиста сочащаяся кровь На медленно хладеющей ладони. Стихи о троцкистах «Мне отмщение и Аз воздам». «Мне отмщение и Аз воздам…» — Под полом в Кремле скребутся крысы, Другу вождь подписывает сам Смертный приговор, и толстый, лысый Секретарь, склонившись за плечом, Вежливо, зелёной промокашкой Подпись промокнет, слегка при том Жирною подергивая ляжкой. Кремль… Подвал… — «Кричи, троцкист, кричи — Брат, прости…» — «На, получай, собака, Получил? — Ну, а теперь тащи Эту падаль в морг!» — Во мрак из мрака Тащат, и мерцают на плечах Сорванные с мертвецов погоны… Белый воин в русских спит степях, Стихла боль, давно умолкли стоны. …Мне отмщение!.. — И на земле, Как в аду, вам невозможно скрыться. Стынет сердце у вождя в Кремле, А под сердцем жаба шевелится. Баллада о герое Живёт молодой человек Свой краткий бессмысленный век, Он честно жениться мечтает, Но денег ему не хватает, И вот, он на небо глядит И видит, как птица летит, Как звёзды бессмертно сияют И аэропланы летают, И он, продолжая мечтать, Идёт наниматься летать. Гудит равнодушно мотор, В глаза ему смотрит в упор Полковник — опора державе. О жалованье и о славе Ему говорит он, и вот, Садится в кабинку пилот, Садится неловко и робко, Направо удобная кнопка, Налево стоит за плечом Архангел с подъятым мечом. Неясно ему самому, Куда он, сквозь ветер и тьму, Летит и кого убивает, Но кнопку он всё ж нажимает, И сразу — точна и легка, Срывается бомба с крючка И мчится, летать не умея, Быстрее, быстрее, быстрее На землю, чтоб там наконец Взорваться средь душ и сердец. Как просто стать в мире героем. Опасно немного — но втрое Заплатят тебе за опасность. Какая невинность и ясность В злодействе, как просто рука Срывает погибель с крючка. И если, подбитый снарядом, Не рухнет он с бомбою рядом, Герой покупает домишко, Жена у него и детишки… А баба картошку копала, Когда эта бомба упала. Монблан Он над разорванною тучей Сияет в золоте лучей, И равнодушный и могучий, Над миром страха и страстей. И мудрое его молчанье, И голубая белизна, Как вечное напоминанье О том, что только вышина И чистота бессмертны в мире Все остальное мгла и дым, Как туча эта, что всё шире, Всё тяжелей ползёт под ним. * * * Возникнет звук печальный и неясный, Умолкнет вдруг и снова зазвучит, И остановится на улице пиит, Прислушиваясь к музыке ужасной И сладостной… И вот запела мгла, Он музыке небесной подпевает — А смерть уже летит из-за угла, Автомобиль со стоном налетает. * * * «И врата ада не одолеют её» Бывают, конечно, попы, Епископы тоже бывали, Что не видели узкой тропы, Уводящей в небесные дали Серафимовские стопы… Разные есть попы… Бывают архиереи, И даже митрополиты, Что в кадильной прелести рея, Над юдолью, слезами политой, Гордятся, в мантиях прея… Разные архиереи… И патриархи бывали, Бывали римские папы, Что к власти тянули лапы, Многих святых унижали… Да простит им Господь, косолапым! Разные папы бывали… Но, всё-таки, люди эти Иного хотели счастья, И они — сквозь грехи столетий — До меня донесли Причастье. Стихи о нищих Ибо алкал Я, и вы не дали Мне есть, Жаждал, и вы не напоили Меня… От Мф. ХХV-42. Может быть, Его ты встретил, Но увидев — не заметил. Видел — нищий шляпу тянет, Жалостно, с надеждой взглянет. Бросить грош или не бросить? Пьяница, бездельник просит! Бросил — и пошёл спокойный, Уважаемый, достойный… Бедный раб, ехидной крови! Сквозь земную мглу и гул Не увидел ты сокровищ, Что тебе Он протянул. Святой Франциск Ассизский Надо оставить гордыню, свободу, надежды, Надо уйти в глубину беспросветную ночи, Надо до дыр, до лохмотьев сгноить дорогие одежды, Надо проплакать до крови бессонные очи. Надо, чтоб в вере сгорело ненужное знанье, Закалённое сердце чтоб стало подобное стали, Надо всё это, чтоб плоть превратилась в сиянье, Чтобы лохмотья небесною ризою стали. Святая Таисия Из дремучих лесов, из древней Руси — Иисусе Сладчайший спаси! — Из зыбучего морока финских болот, Где антихрист поставил оплот, Из горящих и Богом любимых скитов, Аввакумовских райских садов, Из-под диких ударов безумья и зла Ты, святая, ко мне подошла. За Тобою египетских знойных пустынь Раскалённая, мутная синь, За Тобою российские лютые льды, На которых Христовы следы, За Тобою распятье, крещенье, лучи И монголов кривые мечи, За Тобою, в полярных ветрах, Соловки, Ледяные подвалы чеки. От Тебя отступилась небесная рать. Но мне сладко с Тобой умирать. Плащаница Преклонись пред безмерным страданьем, Перед страшною тайной любви — Вот Жених, что пришел на свиданье, Почивает в цветах и крови. Преклонись пред святой Плащаницей И заплачь, и в мерцанье огней Ты увидишь — Архангел, как птица, С криком жалобным вьётся над ней. * * * Осталось немного — миражи в прозрачной пустыне, Далёкие звёзды и несколько тоненьких книг, Осталась мечта, что тоской называется ныне, Остался до смерти короткий и призрачный миг. Но всё-таки что-то осталось от жизни безумной, От дней и ночей, от бессонниц, от яви и снов, Есть Бог надо мной, справедливый, печальный, разумный, И Агнец заколот для трапезы блудных сынов. Из нищей мансарды, из лютого холода ночи, Из боли и голода, страха, позора и зла Я выйду на пир и увижу отцовские очи, И где-нибудь сяду, у самого края стола. Горбун Идёт горбун, несёт свой горб, своё Ничем не поправимое уродство, Искривленное Богом бытиё, Уродливое с ангелами сходство — Начало крыльев… Ковыляет он Униженный, озлобленный и слабый. Лишь иногда, уже почти сквозь сон, Его горба рука прохожей бабы На счастие коснуться норовит… Сверкнёт горбун прекрасными очами И покраснеет, и уйти спешит, Стыдясь небесной ноши за плечами. И ты, мой друг, похож на горбуна — В твоих стихах гармония звучала — Но не забудь, что и его спина Есть крыльев улетающих начало. Не только баба — каждый в мире ждёт Полёт, где начинается свобода. И в муке начинаешь ты полёт, Но крыльев нет, есть только горб урода. Осень Поменьше слов, поменьше суеты… В лучах заката дни неслышно тают, За окнами осенние цветы Безмолвно и бесстрашно умирают. И мёртвый лист слетает, чуть шурша, На золотом покрытую дорогу, — Как осень несказанно хороша, Как смерть близка к бессмертию и Богу. И жизнь твоя цвела, как жизнь цветов, И вот теперь она клонится долу, К сырой земле, к Господнему Престолу, Окованному золотом листов. Ангел Смерти 1 Верьте мне — иль всё равно — не верьте, Недоверье правды не порочит — В Час ко мне спустился Ангел Смерти, В тишине сиянья полуночи. 2 И сказал: «Я прихожу на помощь Всем замученным и всем несчастным, Жертвам всем моё лицо знакомо, Палачам знаком мой лик ужасный. 3 Только жертвам смерть легка, блаженна, На Кресте, в подвале иль на плахе, Лишь злодейство, низость и измена Заживо гниют в зловонном прахе. 4 Я услышал между песен тёмных, Что летят от ада и до неба, Что тебе, среди богатств огромных, Не хватает ни любви, ни хлеба. 5 Знаю я, что чернь тебя изгнала Из твоей страны — с полей любимых, Ты прости — она не понимала, Бесновалась во крови и в дымах. 6 Отстрадал ты все свои страданья И глаза бессонные проплакал, Голос твой, угрозы и рыданья До Престола донеслись из мрака. 7 Послан я к тебе тебя утешить, Положить на самом лёгком ложе, Там уже ни унижать, ни вешать Никогда, никто тебя не сможет. 8 Я пришёл, склонись в мои объятья, К сердцу моему прильни главою — Человек и Ангел вечно братья, Есть один у нас Отец с тобою. 9 Я суров, темна моя порфира, Моего меча ужасно жало, — Но не бойся — все страданья мира На Голгофе сердце отстрадало!» 10 Я ответил: «Я дождался взгляда Глаз твоих и крыльев дуновенья, Но оставь мне малый срок, мне надо Богу дописать стихотворенье». 11 Улыбнулся мне мой Ангел Смерти И исчез в сиянье полуночи… Верьте мне — иль всё равно — не верьте, Недоверье правды не порочит.

«Стихотворения» (1963)

Звук предшествует Слову

Как Иоанн Предтеча Христу.

Звук друг Смысла,

Как Иоанн друг Жениха.

 * * * Горит зелёная звезда — У Божьего подножья — Горит и канет без следа… Я раньше кану тоже. Как странно, что звезда и я — у Божьего подножья — В различных сферах бытия Почти одно и то же. * * * Всё проходит, лёгкой струйкой дыма Поднимается в незримый свет… Но тоска моя непроходима, Лес дремуч и потерялся след. Может быть, тоски уже не будет В сердце, возвратившемся во прах, Но вовек тоска моя пребудет В на земле оставшихся стихах. Заблудившееся в этом мире Вдохновенье горькое моё В сладких звуках, в беспощадной лире Позднее познает бытиё. * * * Любовь, любовь. — Как будто в райском сне Своей судьбы ты ждёшь преображенья, Но вся любовь твоя, мой друг, ко мне Вот этих рук не остановит тленья. Но в тлении нетленное любя, В бессилии, в слезах, в глубинах мрака Ты с глаз, уже не видящих тебя, Сотрёшь слезу, чтоб больше я не плакал. * * * Я любил на земле Свободу, Одиночество и стихи, Голубую в озёрах воду, Изумрудные в скалах мхи. Я любил в небесах бездонных Ледяное сияние звёзд, Нищих, изгнанных, оскорблённых Я любил, и неслышный рост И цветение белой розы, Что цвела под моим окном, И незримые миру слёзы, И мой разрушенный дом. И вот — Свобода, как знамя, Была мне дана, и над ней Одиночества тихое пламя Сияет в венце лучей. А стихи… сколько раз я плакал, Ничего не умел, не знал, Но свет из звёздного мрака На мою строку упадал. И волны меня обнимали, И скалы альпийские жгли, И нищие целовали, И розы у окон цвели. Вот Бога великая щедрость! На любовь Он мне дал ответ — И в награду — такую бедность, Богаче которой нет. Памяти Нины Фрид Ты склонила мёртвую головку — Жизнь и смерть остались позади — И уже по-ангельски, неловко, Ты сложила руки на груди. Ряд кроватей, страшный запах морга, Сумрак, что затмил твою зарю… Я сквозь слёзы горя и восторга На тебя нездешнюю смотрю. Почему ты кажешься нетленной, Мёртвая лежа средь мертвецов, Почему мне стало несомненно То, что выше разума и слов? Несомненно — в незакатном свете — Наяву, а не во сне! — Ты ко мне протянешь ручки эти И как прежде улыбнёшься мне. Несомненно — смертное томленье, Слабым криком искажённый рот Были лишь началом воскресенья, К вечности тяжёлый перелёт. Вот крылами прорастают плечи Под больничной серой простынёй… Дай тебя я перед вечной встречей В лобик поцелую ледяной. Все мы пред тобою виноваты, Все мы слепы, глухи и грешны, Всем нам нет прощенья, нет возврата — Но тобой мы будем прощены. 1942 * * * Голубые горы в тумане, Розоватая мгла зари… Душа никогда не устанет Смотреть — и ещё смотри — На это дикое чудо, На эту земную плоть, Которую светом оттуда Благословляет Господь. * * * По этим предгорьям ходила когда-то Жанна И слышала голоса… Всё в мире чудесно, таинственно, дико и странно, Вот как этой зари сейчас несказанна Кровавая полоса. * * * Георгию Иванову Умер друг — не плачь, душа, не надо… Умер друг — но почему ж я плачу? Ничего не знаю я, не значу В тайнах смерти, жизни, рая, ада… Почему твоей руки из воска Мёртвой, вечной, страшной не коснуться? Ты мечтал — Империя, берёзка… Но мечтам к могиле не вернуться. Помнишь, говорил мне: «Здравствуй, Коша», Пил со мной из одного стакана, Тяжела была земная ноша, Горек хлеб, неисцелима рана… Господи, не надо смрадной гнили, Тяжести, безумия, сомненья: Знаю — нет тебя в твоей могиле, Верю в славу, вечность, воскресенье. Помолчи, всё это очень просто — Жизнь и смерть — струна, что рвётся в лире, Крест на дальнем, как мечта, погосте И звезда, горящая в эфире. * * * Г. И. Тихо, тихо тает высь… Помолчи и помолись. У кладбищенских ворот Молча воскресенья ждёт Друг, его похорони, Голову пред ним склони, Помолись о том, чтоб он, В вечности преображён, Вспоминая и любя, Помолился за тебя. * * * Я вижу — Муза стоит надо мной в слезах: «Ты знаешь, что всё на земле нищета и прах, Ты знаешь, что всё навсегда на земле умрёт, Что в дикой улыбке безмолвный застынет рот, Что не знаешь ты ничего о душе своей, О загробном безмолвье, о страшной стране теней. Ты всё это знаешь — всю эту правду иль ложь, Но всё же порою ты песни сквозь слёзы поёшь. Пусть жизнь безнадежна твоя и страшна и пуста, Но ты иногда целуешь меня в уста». * * * Подымись — если сможешь, — взлети, Все преграды разбей на пути, Разбивай их рукой иль крылом, До вершины прорвись напролом — Над вершиною небо опять, — Но уже не воротишься вспять. Опустись — если сможешь, — пади, Станет пусто и тихо в груди, Будет боль на мгновенье одно, Будет чёрное гладкое дно, Об него ты преткнёшься пятой — Но потом будет вечный покой. * * * Борису Пастернаку Товарищу, горящему в ночи Печальным и единственным сияньем… Железный занавес твои лучи Смогли пробить. Какая мощь страданья! Какая безысходная тщета В твоём тобой любимом Подмосковье! Но с дачи подмосковной, как с креста, Стекает боль мечтою и любовью. Товарищу… О, как бы я хотел Сказать — мой друг. Но это так опасно! Моя любовь тебе плохой удел, Я не хочу, чтоб ты страдал напрасно. Достаточно твоих страданий, друг. Они равны твоей всемирной славе, Ты посмотри, какая ложь вокруг, Какое зло твоей Россией правит. Господь с тобой. Страдай, мечтай, владей Почти нечеловеческою силой Писать о жизни, о сестре твоей, Над братскою бескрестною могилой. * * * Над рукописью небывалой Поэт склоняется челом, А сердце расцветает алым Колючим огненным кустом. Он то шипами, то цветеньем Касается груди его, Рождая боль и восхищенье, Отчаянье и торжество. Изнемогая в сладкой муке, В груди превозмогая стон, На сжатые бессильно руки Склоняется всё ниже он. Небесный цвет не воплотится — Но отражение легло На затемнённую страницу, На просветлённое чело… * * * Никогда со мною ты не будешь, Даже в смертный час, в последнем вздохе. Как живого, мёртвого забудешь; Имя славой, а могила мохом Прорастут, а ты всё будешь где-то В пустоте, безмолвии, незнанье… Счастьем не смогла ты стать поэта, Всё ж смогла ты стать его страданьем. Ты молчишь. Безмолвной пустотою На моё ты отвечаешь слово. Любишь ты любовию простою Смертного, счастливого, немого. Я не смертен, я несчастен, голос Мой летит к тебе, но даже эха Нет в ответ — и счастье раскололось — В скалах ни рыдания, ни смеха. Тишина. Но смутное виденье Всё ведёт меня по струнам звука. И звучат, уже в преображенье, Смерть как жизнь и счастие как мука. Это всё любовь. В какие бездны, На какие страшные высоты Силой этой рифмы бесполезной Долетят тяжёлые полёты. * * * Страхом, грязью и кровью — Боже мой, почему — Что мне делать с любовью, Как прорваться сквозь тьму? Что мне делать с душою, Что замучили вы Ненавистью — и какою! — Так пленённые львы, Так Иванов на юге, Так на севере Блок, Так и мне на досуге Этот страшный стишок. Не прощаю — простите — Не прошу никогда… Улетайте, летите Эти строки туда, Где и христопродавец (Грязь и кровь на снегу), Где последний мерзавец… — О, прости, не могу… В центре страшного круга, Крест сжимая в руке… В губы — мёртвого друга, А врага — по щеке. * * * Для греха, страдания и смерти Я родился на земле унылой, И торчат года мои, как жерди, Между колыбелью и могилой. Оглянулся — сколько их в пустыне Мутной моего воспоминанья: Зло, тоска, беспомощность, гордыня, Страшные надежды и мечтанья. Впереди ещё страшней, быть может. Видишь, крест чернеет на погосте — Это твой. И червь в могиле гложет Добела обглоданные кости. Червь небытия и сладострастья… Или мне всё это только снится? Боже мой, я должен был родиться Для бессмертья, святости и счастья. В обещанье Божьем нет обмана — Почему же, что ж это такое?.. Сердце у меня сплошная рана, А над раной небо голубое. * * * Играй, играй, цыган проклятый, Пой, неизбывная тоска, Стакан вина, в руке зажатый, Сияет и дрожит слегка. Гитары томные напевы И голос Маши неземной… Друг или враг, садись со мной И пей, и слушай голос девы. И знай, что на путях земных Бывают странные свиданья, И прозревай миров иных Вот в этом кабаке сиянье. * * * Так до конца идти не перестану В недоуменье, из последних сил, Когда-нибудь прилягу и не встану, И даже не пойму зачем я жил. Прибавится морщин на лбу высоком Больного друга и у глаз жены, Останутся оборванные строки Моих стихов — кому они нужны? И это всё. Так страшно и так мало. В такой тоске прожить так много лет! Какой бессмысленный и жалкий бред. О как душа бездомная устала! * * * Ничего не хотеть, ни о чём не жалеть, Лечь на землю и в чёрное небо глядеть. Встала в небе луна и ушла. Мир уснул, и лягушка рыдает вдали, Легким инеем звёзды на землю легли… Ты на сердце мне камнем легла. Солнце Таисии Смоленской Оно похоже на лицо японца, Расплавленное в адовом огне… Я не люблю полуденного солнца, Оно томит и жалит сердце мне. Люблю закат, его очарованье, Преддверье надвигающейся тьмы, Он в красоте сгорает и в страданье, В сиянье полусвета, полутьмы. И два луча, с небес к земле срываясь — Кроваво-красный, тёмно-голубой, — Не разделяясь, не соединяясь, Как ты со мною и как я с тобой. * * * В Вифлееме Младенец родился — Много прошло веков. Где звезда, что вела Волхвов? Где пастух, что у яслей молился? * * * …Когда поймёшь, что всё на свете ложь, — Лишь смертная правдива в муке дрожь, — Что мёртвый лик воистину красив, Что только мёртвый рот красноречив, Тогда ты замолчишь и будешь ждать, Чтоб смерть сняла с молчащих губ печать. * * * Когда останусь совсем один — Покинут меня и жена, и сын, Друг отвернётся, товарищ предаст, На расстрел Россия меня отдаст И в глазах уже больше не будет слёз, — Я увижу крест, на кресте Христос. Он пробитую руку от креста оторвёт, Чтоб коснуться моей груди, И опять тот же гвоздь Его руку пробьёт, Для тех, кто ещё впереди, Для тех, чьи сердца в слезах и огне. И никто уж не сделает больно мне. Элегия Ещё я продолжаю жить Безумно и однообразно, Ещё, скользя, не рвётся нить Меж пальцев парки безобразной. Ещё я кое-что люблю И иногда ещё мечтаю, Работаю, гуляю, сплю И книги иногда читаю. Но что-то в самой глубине Во мне прошло иль изменилось, На жизни медленном огне Сгорело и испепелилось. И будто сам себе чужой Смотрю, почти без содроганья, На потемневший образ мой И слышу парки бормотанье. * * * Н.М. Твардовской Чёрное море шумит у пустых берегов, Тёмные волны летят на высокие скалы, На берегу остановится путник усталый, Смотрит на волны, на мутные гребни валов. Капли солёные тихо плывут по лицу — Так же как я, ты бессильна, слепая стихия, Так же как я, ты в пучины вернёшься глухие, Грозное море, и ты возвратишься к концу. России Ты мне нужна, как ночь для снов, Как сила для удара, Как вдохновенье для стихов, Как искра для пожара. Ты мне нужна, как для струны Руки прикосновенье, Как высота для крутизны, Как бездна для паденья. Так для корней нужна земля, А солнце для лазури, Ты мне нужна, как воздух для В громах летящей бури, Нужна как горло соловью, Как меч и щит герою, Нужна в аду, нужна в раю, — Но нет тебя со мною. * * * И не прощённо, не раскаянно, В гордыне, ужасе и зле И в страхе бродит племя Каина По русской авельской земле. * * * Ирине Туроверовой А у нас на Дону Ветер гонит волну Из глубин голубых в вышину, И срываясь с высот, Он над степью плывёт, И тогда степь как лира поёт. И выходит казак На порог, на большак, В всероссийский безвыходный мрак. Сердце в смертной тоске, Сабля в мёртвой руке И кацапская пуля в виске. Средь цветущих садов Бедный рыцарский кров, Подожжённый руками рабов, Полыхает в ночи, Отзвенели мечи, Замутились донские ключи. Но подобный орлу, Прорываясь сквозь мглу, Не подвластный ни страху, ни злу — Медный крест на груди — Дон в крови позади, Дон небесный ещё впереди. * * * Живём томительно, в труде и скуке, Таим надежду и не верим ей, И всё бессильней опускаем руки И любим безнадежней и сильней. И сердце тяжелеет год от году. Мы стали проще, злее и скупей, Мы щедро заплатили за свободу, Но разве знаем мы, что делать с ней? И мы поймём бессмысленность мечтанья — Нам нет спасенья и прощенья нет. Томительный и жалкий звёздный свет Не нужен в темноте существованья. * * * Когда-то ты писал стихи, В их призрачную силу верил, Безумье, святость и грехи Ты Словом взвешивал и мерил. Ты мог услышать звон звезды, Увидеть, глаз не открывая, И ада огненные льды, И тихие долины рая. И на оборванном листке Души записывая пенье, Ты верил, что в твоей руке Бессмертье и преображенье. И как бы ни томился ты В безвыходной земной печали — Утешься! И твои мечты Земную жизнь преображали. Слово Б.К. Зайцеву Оно сияло от века, До века его звучанье, На немых губах человека Возникло оно из молчанья. От начала первого звука До дантовского сонета, Какое усилье и мука — Волны мрака и света. От тёмного косноязычья До лермонтовского пенья, Какое было величье, Вдохновенье, воля, терпенье. Торжествуя, падая снова, Пробиваясь к новому в старом… — И это страшное слово Тебе отдается даром. Оно то громче, то тише Губы твои обжигает — А голубь воркует в нише, Ничего о слове не знает. Таисии Смоленской 1 Есть чёрной стрелой в поднебесье подбитая птица, Есть мутная тень, что ночами бессонными снится. Есть дьявол, есть гибель, есть сердце, что в гибели стынет. Глаза голубые, что плачут в больничной пустыне. Есть лёгкое тело, лежащее в тяжком страданье. Есть свет, что сияет в бессмертии воспоминаний, Есть сердце, что бьётся и стонет в безумном усилье, О, взмах белоснежных — уставших, страдающих крыльев! О, бедная Тася, ты плачешь, ты любишь страдая, Дай в вечности губы, мой ангел, моя дорогая. Да будет за всё, за страданье, за гибель награда — Бессмертье с тобой — мне иного бессмертья не надо. Слышишь, Тася — любовь — что поёт до скончания мира Перерезанным горлом и полуразбитою лирой. 1960 2 Перерезали горло, Бьют в несчастное сердце, Душат бедную душу мою, — Нету рифмы на сердце, Нету рифмы на горло, Но я всё же пою и люблю. Дай мне, Господи, силы, Дай мне, Господи, слабость, Чтобы ясно и просто сказать — У преддверья могилы — Что бессмертье и радость У любви никому не отнять. Неправильные ритмы Выйди в полночь в цветущий сад — Жить, когда уже не стало мочи, — Звонко созвездия зазвучат В гулких глубинах ночи. И в сердце — в мечтаньях твоих ночных, Летя, блистая крылами, Зазвучит, еле внятно, чуть слышный стих Ещё немыми словами. Но вот всё яснее слова звучат, Всё явственней, всё нездешней. Выйди в полночь в цветущий сад, Звёзды всё ярче, ночь всё кромешней. * * * Какая-то любовь не удалась И не сбылась какая-то надежда, В окне туман и на панели грязь, А в книге мысль учёного невежды. Брось книгу на пол, отвернись к стене И чувствуя тоску и холод в теле, Уже сквозь сон, подумай о весне, Которая придёт в конце апреля. Ты будешь ли ещё смотреть в окно, Иль будешь ты уже лежать в могиле, — Участвовать ты будешь всё равно В её красе и радости и силе. Диалоги 1 Обглоданные нищетой старухи, Забитые нуждою старики, Уроды идиоты, потаскухи, Калеки без ноги и без руки Тебя несчастней во сто крат, быть может, Не во сто крат, ну скажем, раза в два, Тоска, что сердце им, несчастным, гложет, Коснулась сердца твоего едва. Их боль сильней, неизлечимей раны, Быстрей их жизни оборвётся нить. Благодари же Бога! — Друг, мне странно За боль мою Его благодарить. 2 — Вот осталось мало жить, Не о чем тебе тужить, — Прожил жизнь и слава Богу. Что ж ты накопил в дорогу? Что же ты с собой возьмёшь? Что в бессмертье донесёшь? «Я возьму любовь и веру И стихи». — Оставь, не в меру Ты берёшь! — стихи оставь. Пусть среди людей и трав, Радуясь, изнемогая, Смерть твою превозмогая, Пусть они живут мечтаньем, О тебе воспоминаньем. * * * Между жизнью и смертью прослойка — Ледяная больничная койка. Капельки крови и гноя, Бытиё почти неземное. Исчезло уже страданье, Бытиё почти как мечтанье. И победное смерти жало — Не конец уже, а начало. 1961 * * * Какое сердце, душа какая! А умирает один, икая. Как безобразна, невероятна Смерть, и какие на смерти пятна! Но не надо верить ни цвету, ни звуку, Надо прорваться сквозь эту муку. Слышишь сквозь стон неземное звучанье? Видишь, сквозь язвы брезжит сиянье? На смерть Бориса Поплавского Ты умер. А всё как было, Как будет во веки веков. Как медленно сердце стыло, Как землю душа любила, Земной покидая кров, Как судорогой невыносимой Пересохший сводило рот… Слетают к тебе серафимы, А друг твой твоей любимой Рассказывает анекдот. Слетают к тебе надежды, Не сбывшиеся на земле. Смерть смыкает усталые вежды. Как тускло твои одежды Сияют в предвечной мгле. Теперь ты всё понял, всё знаешь. Теперь уже боль прошла. Ты облаком лёгким таешь, Ты синим огнём истлеваешь, Ты два раскрываешь крыла. Прости (ты теперь всё можешь), Что в эту долгую ночь К тебе не пришёл я тоже, К твоему не склонился ложу И ничем не сумел помочь. Ты знаешь: мы все одиноки, Каждый в своей судьбе. Друг мой ласковый, друг мой далёкий, Прими эти бедные строки, Последний привет тебе. 1935 * * * Я слишком поздно вышел на свиданье — Всё ближе ночь и весь в крови закат, Темна тропа надежд, любви, мечтаний, Ночь всё черней, путь не вернуть назад. Я заблудился в этом мраке душном, Глаза открыты — не видать ни зги, Кружит звезда в эфире безвоздушном, О Господи Распятый, помоги! Я стал немым, но лира плачет в мире, О Господи, дай смерть такую, чтоб В гробовой тьме я прикасался к лире, Чтоб лирой стал меня объявший гроб. * * * …Но нет его, небесного свиданья, В котором ты и я — уже одно. Ты видишь, в глубине темнеет дно И вот уже настало расставанье. * * * О гибели страны единственной, О гибели её души, О сверхлюбимой, сверхъединственной В свой час предсмертный напиши.

Несобранное

 * * * Пепел в очаге остынет, Сон растает, жизнь исчезнет, Птицей перелётной сгинет В синей и холодной бездне; Память о минувшей страсти, Память о минувшей боли, Память о небывшем счастье Ветер разметает в поле. И в ночи глупец беспечный, Попирая прах ногами, Будет петь о счастье вечном Под пустыми небесами. * * * Широкий, лёгкий бег коня, Прозрачный лёд, что бьёт звеня Об оснежённые копыта, Свобода, молодость, любовь, Горячая, как солнце, кровь И счастье, что кругом размыто. Скачи, скачи во весь опор, Вперяя восхищённый взор В раздвинутые дали эти, На подвиги и на борьбу Слепую подгоняй судьбу Ударами шелковой плети. Во весь опор, вперёд, вперёд, Тебя в высоком доме ждёт Весёлая твоя подруга, И будет пьян вина глоток, И будет лёгкий сон глубок, А сердце верно и упруго. * * * Мне очень трудно одному, Наедине с самим собою, Как в зеркало смотреть во тьму, В ней различать лицо другое. И этому — другому — в мгле (О, знаю, самому себе же) О тёмной говорить земле Сквозь слёзы и зубовный скрежет. И видеть, как сквозь лунный свет, Из тишины глухой и душной, Он улыбается в ответ Презрительно и равнодушно.