Англия, 1830е

Лондон, 22 декабря 188* года

Лондон, 22 декабря 188* года. Вчерашняя ночь.

(-Представляешь, так и сказал — мол, ванная у вас будет одна на двоих, — возмутилась Берта, пиная полено.

— Ты хочешь, чтобы я поскандалил с ним насчет ванны? — предположил Уолтер.

— Как же, стану я жаловаться из-за таких мелочей. Дальше слушай.)

Показав гостьям спальни с просторными гробами, секретарь сдернул с мебели чехлы и удалился. Однако так и не уточнил, пришлет ли вечером горничную. Рядом с каминной полкой Берта разглядела звонок для прислуги, но он зарос паутиной. Тогда она решила, что в крайнем случае сама выбьет грязь из платьев, разложив их на выдвижной полке, которой был оборудован каждый шкаф. Уже потом, в отеле, у них будет время привести себя в порядок.

Заглянули они и в ванную. Она действительно оказалась небольшой, в прежние времена здесь была кладовая или спаленка камеристки. На стенах красовались бежевые обои в желтую полоску, лакированные, чтобы их не повредила влага. Тем не менее, кое-где уже проступали настырные пятна плесени. Слева от ванны располагалась мраморная раковина, справа — вешалка для полотенец и полки с разноцветными солями, маслами и шампунями. Ванная как ванная, от любой другой ее отличало лишь отсутствие зеркал.

— Иди первая, — расщедрилась Берта. — Порядок старшинства и все такое.

Разумеется, она имела в виду не возраст, а добрую традицию, согласно которой титулованные особы первыми проходят в зал, в то время как публика попроще склоняется в почтительных реверансах.

Гизела мечтательно зажмурилась: так и представляла, как теплая вода смывает с нее дорожную грязь, благоухает нежная пенка…

— Лучше ты, — улыбнулась она, — ты это заслужила! Вообще, не понимаю, как ты меня такую терпишь, — добавила она смущенно.

Берта лишь пробурчала что-то, хотя заметно было, что она польщена.

— Ты пока ложись отдохни.

Хотелось добавить «любимая,» но Берта так и не отважилась. Нежности давались ей с трудом. Иное дело, таскать багаж, ну или простирнуть что-нибудь. Потупившись, она уставилась на свои руки, затянутые в перепачканные копотью перчатки.

— Какая ты у меня милая! — обняла ее Гизела и нежно поцеловала, успев подумать, когда та отвела взгляд, «Глупенькая, давно бы уже привыкла!»

— Только не слишком долго, а то спать пора! — строго добавила виконтесса и тут же рассмеялась. — Ну давай уже, иди!

Легонько подтолкнув подругу к ванной, сама она вернулась в комнату.

«Ну что ж… Сносно, один день можно и передневать,» — оценила она спальню и упала на кушетку, заваленную подушечками.

Закрыла глаза и подумала, что тут не так уж плохо. И кружев повсюду в достаточном количестве. Потянулась и устроилась поудобнее: когда у нее появится свой дом, подушек в нем будет несть числа! И оборок. О да, оборки! И еще ленты — шелковые, золотистые, их можно носить в волосах и…

— Берта? — сквозь сон прошептала она, когда нечто тяжелое опустилось ей на грудь.

Нечто с когтистыми лапами.

Распахнув глаза, Гизела сдавленно вскрикнула.

И было отчего испугаться!

Перед ней ее маячило чудище, остроухое и пучеглазое, с искривленным толстогубым ртом. Напоминало оно жабу, которой захотелось стать человеком. Желтая кожа вздувалась от бородавок, зато конечности были условно-антропоморфными, хотя и непропорционально длинными. В довершение всего, гоблин причмокнул губами и деловито разгладил платье у Гизелы на груди, устраиваясь поудобнее. Глазища его разгорелись, как два красных фонаря. Точнее, два красных фонаря над дверью дома с дурной репутацией. Уж очень похотливым было их выражение.

Гизела разрывалась между желанием сбросить эту тварь и узнать, что же это, собственно, за тварь такая. В домовых она перестала верить с тех пор, как… Да, в общем-то, никогда в них и не веровала. Какой домовой поселится в замке, если у хозяев не найдется лишнего блюдца молока? Самим едва хватало.

Первый порыв пересилил, и вампирша сгребла гоблина в охапку, схватила за загривок, встряхнула как следует.

— Ты кто? — уже затем вежливо спросила она.

Гоблин сучил ногами, пытаясь вырваться, но отвечал покладисто:

— Фетчем прозываюсь. Или просто Кошмар.

— Очень приятно, Гизела фон Лютценземмерн. То есть — что ты тут делаешь?!

— Прихожу к спящим и сажусь на грудь. Чтоб им того, снились плохие сны. Точнее, плохие с точки зрения общепринятой морали, — уточнил гоблин.

— Спасибо. А то как же без тебя-то! Тебя сюда звали?! — вампирша еще раз его встряхнула. — Да что это за работа такая?

— Хорошая. Можно трогать женскую грудь.

— И так изо дня в день? Это ведь скучно.

— Ну, смотря что за грудь, — мечтательно протянул Фетч.

— Брысь отсюда! — закричала Гизела и для убедительности затопала ногами.

Никакого желания держать в руках столь скабрезное существо у нее не оставалось, посему она брезгливо швырнула его на пол, словно то был дохлый таракан, и сама бросилась прочь из комнаты.

Мало ли, вдруг он работает с напарником.

Девушка оказалась в коридоре. Нет, не так — в Коридоре. Рядом с ним парадная галерея замка Лютценземмерн была не шире лестницы для слуг. Да что там, весь замок мог бы тут поместиться. Гизела посмотрела вверх, и у нее закружилась голова — потолок начинался где-то в стратосфере. В глазах зарябило от дверей, белых с золотыми узорами, похожих друг на друга, как братья-близнецы. Ряды дверей, устремленные в бесконечность.

Идея пойти куда-нибудь и поискать… кого-нибудь уже не казалась такой логичной. Поскорее бы вернуться в спальню, та хотя бы не была размером с ипподром. Гизела обернулась и поняла, что вернуться будет не так уж просто. Она не помнила, какая именно дверь вела в ее комнату. К счастью, только одна из всего множества дверей была приоткрыла, и Гизела поспешила к ней.

И ошиблась.

Убранство спальни, в которой очутилась Гизела, сочетало завитушки французского рококо с мрачностью склепа. Но завитушек все же было больше. А под зеленым балдахином, расшитым золотыми нитями, стоял гроб. Хотя нет, гроб — это небольшой деревянный ящик. Здесь же был настоящий саркофаг, где при желании могла разместиться среднестатистическая семья, да еще и кошке бы места хватило.

— Ой, — вскрикнула Гизела и попятилась.

Слишком быстро, потому и не заметила стоявший позади нее громоздкий подсвечник. Как оказалось на проверку, был он не только большим, но и тяжелым, и упал с таким грохотом, что девушке показалось, будто земля разверзлась под ногами. Искренне надеясь, что кроме нее никто ничего не услышал, она уже схватилась за дверную ручку, как вдруг приятный женский голос проговорил у самого ее уха:

— И кто только дерзнул потревожить мой сон… своею дивной красотой?..

Теперь она точно знала, что пора бежать.

Открутив оба крана, Берта не без удивления отметила, что в поместье есть горячая вода. Дома она привыкла мыться в сидячей ванне у растопленного камина — горничная приносила кипяток в ведре, а после возвращалась за использованной водой. Хотя герр Штайнберг, отец Берты, позолотил даже шпингалеты на окнах, провести водопровод в их глухомань было ему не по карману. Предвкушая приятные ощущения, вампирша заткнула ванну медной втулкой и начала расстегивать платье, между делом выискивая среди баночек с экзотическими притираниями обычное мыло.

И тут что-то изменилось. В скорости, с которой вода вытекала из крана, а так же в ее качестве. Вода стала как будто гуще.

Берта поняла это, даже не оглядываясь. Возможно, другая на ее месте не придала бы этому значение, но год, проведенный в ожидании скорой гибели, тонко настроил ее чувства.

Наскоро застегнув крючки на груди — не хватало еще встречать опасность дезабилье — фроляйн Штайнберг обернулась и сразу же прижала руку ко рту, но не от страха, а чтобы сдержать накатившую тошноту. Рано радовалась. Пусть лондонские вампиры и обзавелись горячей водой, но черпали они ее, по всей вероятности, прямиком из канализации. С глухим бульканьем из кранов вытекала бурая жидкость, а в самой ванне, полной почти до краев, плавали водоросли. Похоже, на сегодня гигиенические процедуры придется отложить.

Поминая все девять чинов ангельских в разных комбинациях, Берта закатала рукава, чтобы спустить грязную воду, но, приглядевшись, повторно зажала рот. То, что она поначалу приняла за водоросли, на самом деле не имело никакого отношения к растительному миру.

Волосы.

Более того, они откуда-то росли.

Под толщей темных вод она разглядела… нечто. Отчасти это напоминало Офелию, нарисованную художником, в чьей палитре остались лишь две краски — синяя и зеленая.

Не мигая, на Берту смотрели белесые, как у вареной рыбы, глаза. Из провала рта вырвалось несколько пузырей, а из-под белого савана, который колыхался так, будто в ванной протекал Гольфстрим, вдруг выпростались костлявые руки и начали медленно подниматься. Вот они уже показались над водой, и тогда Берта заметила черные, потрескавшиеся ногти, едва державшиеся на плотно обтянутых кожей пальцах.

Последнее обстоятельство добило ее окончательно.

Не колеблясь, он запустила руку в ванну и, намотав черные волосы на кулак, рывком выдернула тварь из воды. Хотя дело заняло считанные секунды, Берта успела подумать, что Гизи возводит напраслину на ее платья. На темном фоне грязь незаметна, а сейчас вампирша выглядела так, словно кувыркалась в фонтане.

В руках у нее извивалось существо, оказавшееся на поверку гораздо меньше, легче и младше, чем в ванне. Обозленная, Берта как следует встряхнула его за плечи, и существо притихло.

— Вот так-то лучше. А ну-ка вылезай!

Едва не поскользнувшись, существо выбралось из ванной и смахнуло длинные черные волосы с одного глаза, чтобы как следует разглядеть свою обидчицу. Вампирша тоже воспользовалась случаем. Насколько она могла судить, на мокром коврике переминалось с ноги на ногу то, что некогда было девочкой лет десяти — двенадцати. Далеко не у всякой девочки синюшный цвет лица и склизкая кожа, но зато ее попытки бочком отодвинуться от места преступления оказались вполне характерными.

А еще у нее были оттопыренные уши. Зеленоватые, зато круглые и большие. Берта невольно усмехнулась.

— Как тебя зовут?

— 'Ариэтт, мисс, — пролепетало чудище.

Голосок тоже был детский — высокий, звонкий и с горестными нотками. Таким удобно канючить.

— И ты..?

— Привидение, мисс. Я здесь служу.

— Отлично. В таком случае, возьми зубной порошок, щетку и полотенце.

Новая знакомая поспешила выполнить приказ и подошла к вампирше, прижимая искомые предметы к мокрому савану. При ближайшем рассмотрении саван напоминал сильно заношенную ночную рубашку.

— А теперь мой ванну.

Привидение замялось, но Берта скрестила руки на груди и кивнула в сторону ванны. Все таки они в Англии, так что и воспитывать девчонку она решила по-английски — сурово. Харриэт спустила воду и, присев на край ванны, начала размазывать по стенке грязь, время от времени роняя на вампиршу заунывные взгляды, как Козетта на жестокосердную мадам Тенардье. Ну какое сердце выдержит?

Берта продержалась минуты три.

Наконец, вырвав у девчонки полотенце и отпихнув ее в сторону, она опустилась на колени и сама принялась ожесточенно тереть ванну, словно хотела выместить на ней обиду за свои сегодняшние злоключения.

Которые еще только начинались.

В комнате Гизелы хлопнула дверь и со скрежетом опустилась щеколда.

— Уезжаем, как только сядет солнце! — ворвалась в ванную виконтесса, все еще подозрительно оглядываясь.

«Это что еще за де… существо?» поинтересовалась она телепатически.

— Это Харриэт, — вслух ответила Берта. Девочка торопливо присела.

Гизела скользнула равнодушным взглядом по ее синеватой коже, местами начинавшей отслаиваться… Возможно, в другое время она бы испугалась, но пугаться было уже нечем. Нервов попросту не осталось.

— Ну, привет, Хэрриэт.

— Что еще стряслось? — встревожилась Берта.

Уж слишком спокойной казалась подруга. Неестественно спокойной, в таких-то обстоятельствах. А вот к горлу фроляйн Штайнберг нет-нет да и подкатывал истерический смешок. При том, что именно она слыла невозмутимой, будто кашалот.

— Я заблудилась… Да не смотри на меня так, тут такие коридоры, что хоть скачки по ним устраивай! Заблудилась и наткнулась на какую-то сумасшедшую! Она чуть вдогонку за мной не бросилась, представляешь?

— Не иначе как вы повстречались с миледи, — подсказала мертвая девочка, причем последнее слово произнесла как «майлайдей.» Ее густой кокни привел подруг в замешательство.

— Что?

Гизела взглянула на Харриэт, как обычно смотрят на проштрафившуюся прислугу. Хотя прислугой их замок не изобиловал, а смотреть так на Эвике значило рисковать здоровьем, но этот навык передался виконтессе от далеких предков.

Привидение стушевалось, зато фроляйн Штайнберг окончательно разобралась в ситуации. Ведь согласно английским романам, усадьба, на чердаке которой не резвится безумный родственник, — это посмешище на все графство.

— Твоя госпожа и правда помешана? — подступила она к Хариэтт.

— Иногда миледи говорит, будто у ней невры, — подумав, девочка поставила хозяйке диагноз. — А чего это такое — невры?

Берта даже обрадовалась. Теперь все стало по местам.

— Баррикадируем дверь. Того и гляди, ворвется сюда и шторы нам подожжет. Уж я-то знаю буйнопомешанных.

— Зачем ей что-то поджигать? — удивилась Гизела, следуя за подругой в ее спальню. — Постой! Не трогай ты этот шкаф! Кроме того, у нас же есть специалист по безумцам. Можно проконсультироваться.

Вернувшись к себе, она поудобнее уселась в кресле, поставила ноги на скамеечку, закрыла глаза и приготовилась к связи. Правда, приходилось долго ждать, раз уж ее творец сейчас на Континенте, и соединение барахлило… Во всяком случае, по словам принимающей стороны.

Наконец у нее в голове промычал сонный голос:

«Снова ты? Ооо, за что мне это!..»

«Изабель! — радостно воскликнула Гизела. Издевательски-радостно, но все равно. — Давно тебя не слышала, как ты там? Как Вена? Уже побывала в Пратере?»

«В прошлый раз ты выходила со мной на связь три часа назад, чтобы пожаловаться, что дороги в Англии не менее ужасны, чем в Трансильвании. Так вот, с тех пор я не была ни в Пратере, ни в Бельведере, ни где-либо еще! — и добавила едва различимо: — Почему же я не убила ее тогда? Могла бы выспаться спокойно.»

«Эй, я все слышу!»

«Извини. Итак, ты связалась со мной, чтобы сообщить нечто важное. Например, что Апокалипсис в самом разгаре. Другой причины будить меня я не вижу. Но если это рассказ о новом купленном тобой платье…»

«Нет, на этот раз все серьезно. Понимаешь, тут такое дело…»

За сотни миль отсюда, в небольшой венской квартирке, Изабель откинулась на подушку и посмотрела на Леонарда с мольбой:

— Можно, я разорву связь, а потом скажу, что были проблемы с межгородом? В прошлый раз она клюнула.

Но в глазах Леонарда не просто разгорался, а вовсю полыхал научный интерес.

— Это Гизела, да? А сестра рядом? Скажи, чтобы она собрала для меня кое-какие образцы — почв, илов и плесени. Из зон с повышенным антропогенным загрязнением.

«Гизела, собери плесень.»

«Что? Какую плесень? А, привет, Леонард!»

— Сохо, Ист-Энд, Саусварк тоже сг-годится. Желательно возле верфей…

«Я говорю: и вот, я зашла к ней, случайно перепутав комнаты… Что значит, как? Почему вы все это спрашиваете?! Я захожу, тут она…»

— Я ее ненавижу, — прошептала Изабель, поворачиваясь на другой бок.

— … и обязательно возле работных домов. Там должны быть штаммы экстремофилов, потому что нормальные бактерии в таких условиях не выживут…

— И тебя тоже!

Между тем, скрип шкафа, который Берта на пару с Харриэтт толкала к двери, вдруг стих.

— Это Изабель? — осведомилась вампирша, заходя в комнату. В ее голосе можно было растворять металлы. — Передай брату привет. Скажи, что его пробирки для сбора образцов благополучно разбились у нас в чемодане и теперь все платья в стеклянной крошке. Спасибо, что он их туда напихал! Мог хотя бы предупредить.

Тут Берта стрельнула глазами в свою спальню, лицо ее исказилось, и она метнулась туда, по дороге столкнувшись с Харриэт, юркнувшей в обратном направлении. Хотя глагол «столкнуться» едва ли описывает произошедшее. Привидение пронеслось сквозь Берту, в который раз замочив ей платье, и вбежало в стену, оставив на обоях грязный след.

Гизела пронаблюдала эту сцену со стоическим спокойствием.

«Берта передает привет Леонарду и говорит спасибо за пробирки… Итак, ты меня слушаешь? Стоило мне только туда зайти, как эта женщина буквально бросилась на меня. И ладно бы прогнать хотела, так нет, в любви признавалась, за руки хватала и просила остаться! Сумасшедшие — это ведь теперь по твоей части? Что мне делать, если ее встречу? У нас тут душа Шарко нет! И с хлороформом перебои.»

С тех пор, как они с Леонардом покинули Трансильванию, Изабель работала (или отбывала трудовую повинность, кому как угодно) в психиатрической клинике Св. Кунигунды. Служба ей даже нравилась. Пациентки были сплошь тихими, мирными и уравновешенными созданиями по сравнению с новообращенной вампиршей. К сожалению, будучи ее создателем, Изабель несла за Гизелу полную ответственность. Даже если ответственность заключалась в том, чтобы виконтесса случайно не обзавелась платьем некрасивым («Бордовый цвет или маренго?»), неподходящим («Воротники „Медичи“ мне вообще идут?») или немодным («Ну так сверься с каталогом!»)

Изабель нехотя поднялась из гроба и прошлась по комнате, вздыхая ароматы спирта и карболовой кислоты.

«Значит, она в тебя влюбилась. Поздравляю! А что ты хочешь от меня?»

Между тем из второй спальни доносилось сердитое шушуканье, причем теперь в нем явно различались мужские голоса. «Не вздумайте ее пугать,» чуть громче, чем намеревалась, сказала Берта. Затем скрип перетаскиваемой мебели возобновился, даже стал энергичнее.

— Что там у тебя происходит? — Гизела отвлеклась от разговора и покосилась на дверной проход, за которым мельтешило черное платье.

— Ничего, мое сокровище! — поспешно и как-то чересчур бодро отозвалась подруга. — Так, сама с собой разговариваю.

«Чума тебя дери, Блейк!»

«Простите, милорд.»

Если Берта действительно прочревовещала последние реплики, то в цирк Барнума ее примут без рекомендаций.

«Извини, Изи, там какое-то веселье без меня начинается. Я попозже свяжусь.»

«Можешь не торопиться!», — ответила вампирша и прервала связь, покуда ее подопечная не вспомнила еще что-нибудь не терпящее отлагательств.

— Разве я могла подумать, что она будет вот так надо мной издеваться? — пожаловалась она, возвращаясь обратно в гроб — двухспальный, выполненный по специальному заказу из хирургической стали и с одноразовыми простынями.

— А не надо было ее убивать, — улыбнулся Леонард. — Так что там насчет моей п-плесени?

Замерев в дверном проходе, Гизела увидела картину, от которой оторопела примерно на минуту.

Первой ей в глаза бросилась Берта, которая сложила руки на груди и, прищурившись, наблюдала за работами. Ни дать ни взять надсмотрщик на сахарной плантации. Для пущей достоверности ей не хватало разве что плети из воловьей кожи.

Под ее колючим взором двое вампиров толкали к двери очередной шифоньер. Одним из несчастных был их давешний приятель. Он крутился возле статного мужчины, который возвышался над всеми присутствующими, как второгодник над стайкой первоклашек. По венцу, украшенному жемчугом и золотыми листьями земляники, Гизела опознала в нем коллегу-аристократа. Не иначе как сам Мастер Лондона, граф Марсден.

Другой вопрос, с какой стати он так вырядился? Одет он был в элегантный, хотя и старомодный фрак, на плечи накинул багряный плащ. Но поскольку подобная экипировка несовместима с работой грузчиком — а именно в таком качестве и трудились оба вампира — пола плаща застряла между шкафом и дверью. Отрывисто ругаясь, Марсден выдернул ее, после чего по-привычке отер со лба несуществующий пот. Пощелкал пальцами, отыскивая что-нибудь потяжелее кувшина для умывания. Секретарь услужливо подал ему шляпную коробку, которую он тут же забросил на шкаф.

Затем Мастер шагнул назад и воззрился на получившуюся конструкцию с тем же выражением лица, с каким на исходе дня строитель пирамид смотрит на творенье рук своих. Иными словами, с печальным недоумением, не понимая, зачем тратить усилия на такую дребедень.

— Дело дрянь, — суммировал он происходящее. Цицерон не сказал бы лучше.

За его спиной Гизела деликатно откашлялась.

Обернувшись, вампиры заговорили одновременно.

— Ммм, какая прелестница, — облизнулся Марсден.

— Замолчитезамолчитезамолчите, — прошипела Берта.

— И не сиделось же вам в спальне, мисс, — укорил ее секретарь.

— Что. Здесь. Происходит?

Берта подошла к ней и демонстративно обняла за плечи, сдавив их так сильно, что кости хрустнули. И чмокнула в щеку. Подумав, чмокнула еще раз, уже поближе к губам. Теперь Гизела смотрела на нее во всем глаза. До сей поры склонности к эпатажу за Бертой не замечалось. На людях она вела себя так, как будто приходилась Гизеле то ли компаньонкой, то ли камеристкой. Не стыдилась их отношений, просто была замкнутой, как королевская сокровищница — на все все засовы. А тут такая оргия!

— Какая разница, милая? — проворковала Берта, прижимая подругу еще теснее. К сожалению, ворковать у нее получалось так же успешно, как у совы имитировать соловьиные трели. — Главное, что совсем скоро нас здесь уже не будет. Мастер об этом позаботится, — гневный взгляд в сторону Марсдена, нежный на Гизелу. — Мы уедем подальше от его женушки, которая вырвалась с чердака и напала на тебя. Да как это вообще могло произойти?!

— Отличный вопрос, — поддержал ее Марсден, с недоброй улыбкой посматривая на секретаря.

Тот лишь руками развел.

— Не иначе как Фетч подкрался к барышне, вот она и выбежала в коридор, ну и заблудилась, как дитя в лесу. Сами знаете, женщины. По ошибке, — надеюсь, что по ошибке, ведь не хочется подозревать нашу гостью в преступном умысле, — она попала в спальню к миледи. Эликсир сработал, и миледи врезалась в нее по уши.

Воспользовавшись тем, что подруга наконец отпустила ее, Гизела присела на краешек гроба и с интересом посмотрела на окружающих.

— Эликсир, значит? Не имею ни малейшего представления, о чем вы, но с удовольствием послушаю. Правда, Берта?

Лорд Марсден снял диадему и принялся раскручивать ее на пальце, всецело поглощенный этим занятием. Вздохнув, Блейк вкратце пересказал хозяйский план, не забыв добавить, что столь гениальная задумка не осуществилась лишь из-за досадной случайности. Просто форс-мажор в юбке.

— Отныне для миледи нет никого дороже вас, мисс. Изменилось само ее зрение, восприятие реальности. Вот смотрит она на вас, а видит самую прекрасную девушку в мире…

— …коей ты и являешься, Гизи, — вставила подруга.

Хорошо, что Гизела сидела. Но даже в таком положении она покачнулась и ухватила Берту за рукав.

— Очаровательно. У меня один вопрос: вы уже заказали карету, которая сразу после заката отвезет нас на противоположный конец Лондона… А лучше сразу в Шотландию? Потому что играть в ваши игры я не намерена! Хотя, конечно, не буду спорить, что я сама прекрасная девушка на свете. Ну, Берта, ну, скажи им!

— После заката? О нет, сэр! Заказывайте закрытую, мы уезжаем прямо сейчас.

— Да никуда вы от нее не денетесь, — юный вампир устало потер переносицу. — Ни сегодня, ни вообще никогда. Если понадобится, она переплывет океан, сидя на спине у одной акулы и подгребая второй. Это знаете какой стойкий эликсир! Мисс Маллинз чем попало не торгует.

— Чем дальше, тем веселее, — прорычал лорд Марсден, — но это происшествие так и вовсе фейерверк с букетом! Прием на носу, а у нас полон дом трибадок.

Девушки не знали этот термин, но на всякий случай возмущенно зашикали.

— О да, ирландцы от радости пивом захлебнуться. Решат, что я совсем ни на что не гожусь, раз моя жена амурничает с… какой-то девицей с Континента! Местную не могла найти. Сегодня же вечером пойдешь к мисс Маллинз и добудешь еще эликсира! — навис он над секретарем.

— Сегодня она не принимает, милорд. К ней через день можно. Работа в архиве и все дела.

— Тлен тебе в кости, тогда завтра!

— Завтра нас тут уже не будет! — взвилась Берта.

— Не спорьте, мисс, — отмахнулся от нее Мастер. — Вот расколдуем миледи, тогда и уезжайте на все четыре стороны. Свалились же вы на мою голову. Стоило только отвернуться, а под елкой уже такой подарочек.

Не успели девушки сформулировать гневную отповедь, как открылась дверь. Не та, которую забаррикадировали. А другая, в комнате Гизелы, запертая на щеколду. Погнутый засов вместе с куском стены упал на ковер. Послышались шаги и в смежную спальню вошла леди Марсден.

Берта рассчитывала на лохматую бабищу с налитыми кровью глазами, но перед ней появилась зеленоглазая блондинка в белом струящемся платье. С пояса свисал массивный золотой шатлен, знак хозяйки дома, а голову украшал венец, в точности такой же, как у Мастера. Ступая как в полудреме, она направилась к Гизеле.

— Само изящество, — проговорила она.

Голос был прозрачным и тягучим, но не приторным, как сироп, скорее терпким, как гречишный мед, в котором иногда попадается цветочный лепесток, а иногда — живая пчела.

За спиной Берты о чем-то зашептались вампиры, но она уже не слушала их, как впрочем и Гизела, а миледи и подавно. На всем свете не оставалось никого, кроме трех женщин. Они вступили в зачарованный круг, но у него уже начали вытягиваться углы.

— Твое имя, дитя? — продолжала дама.

— Гизела, — не успев как следует подумать, ответила та.

— Какое… грубое имя. Я буду звать тебя Жизель.

Чтобы не вцепиться ногтями ей в лицо, Берта вонзила их в себе ладони, и оставайся в ее теле хоть немного крови, из-под каждого ногтя брызнул бы фонтан. В груди разгоралось пламя. Вот его отблески окрасили комнату в алый цвет. От невидимого дыма защипало в глазах.

— Вы вообще никак не будете ее звать, — начала Берта, но женщина даже голову не повернула. Просто смотрела на Гизелу, ожидая объяснений.

— Это Берта, моя подруга.

— Друзья Жизель — мои друзья, — улыбнулась леди, мимоходом взглянув на Берту, словно та была пятном на скатерти. Неприятность досадная, но устранимая. — Я пришла пожелать тебе спокойного дня, любимая. Увидимся за завтраком.

И прежде чем Берта успела отреагировать, поцеловала девушку в лоб.

— А вас как зовут? — вдруг спросила Гизела.

Миледи моргнула и произнесла неуверенно, как будто доставала из сундука старое платье и сомневалась, целы ли кружева, налезет ли.

— Маргарет.

23 декабря 188* года

Вечер, 23 декабря 188* года

Уже полчаса мистер Стивенс обретался у колонны Нельсона, которая, как сострил некий французский турист, напоминала крысу, насаженную на палку. С этим замечанием Уолтер был в корне не согласен, но за столько времени ему приелся и Нельсон, всматривавшийся в Биг Бен, словно хотел узнать, который час, и львы у постамента, и Портретная Галерея.

Уолтер расхаживал взад-вперед, повыше подняв воротник. Напоминал он пастора в публичном доме, который боится, что его застукает здесь кто-нибудь из прихожан. Но даже коренной лондонец вряд ли разобрал бы его черты в сегодняшнем тумане — густом и грязном-желтом, от которого чесалось в носу и перехватывало горло, пока он пробирался все глубже и глубже в легкие.

Вампиры опаздывали.

На то они и нечисть, чтоб не держать свое слово, так что и обижаться на них глупо. Кто их знает, может и вовсе не придут. Это не только сберегло бы Уолтеру нервы, но вдобавок избавило бы его от неприятных объяснений.

Не с Эвике.

Та благожелательно относилась и к своей названой сестре, и к Берте, кем бы она там Гизеле ни приходилось. Как будто они были всего-навсего эксцентричными особами, вроде сомнамбул, что посреди ночи спускаются на кухню и выстраивают пирамиду из чайных чашек, при этом таращась на стену пустыми глазами. Как будто они не были убийцами…

Но ведь не были!

Помотав головой, Уолтер стряхнул наваждение, и его внутренний голос зазвучал по-прежнему — мямлил, запинался и подбадривал его «Ну что, не дрейфь, приятель.» Исчезла уверенность, которая, впрочем никогда и не принадлежала Уолтеру. Он взял ее напрокат.

У мистера Томпсона, который сейчас гостит у него дома.

Именно с ним молодому человеку и предстояло объясниться. Будь Уолтер сообразительнее, то использовал бы эти лишние полчаса, чтобы выдумать подходящее алиби на вечер. Но увы! Со стороны Пэлл-Мэлл уже показались две фигуры, мужская и женская, которые уверенно двинулись к нему.

Лишь когда они приблизились, Уолтер разглядел Берту, в угрюмом бомбазиновом платье, которое не блестело в свете фонарей, но как будто впитывало их сияние, преобразуя его в темноту. На этот раз вампирша не забыла закутаться в каракулевую накидку, на голову нахлобучила темно-синий чепчик и нервно теребила бант на шее. Хотя фроляйн Штайнберг утверждала, что ей плевать на тряпки, она убивала столько же времени, отпарывая кружева с чепчиков, которые дарила ей Гизела в надежде привить хороший вкус, сколько редкая модница тратит на обратный процесс.

В двух метрах от Берты шел невысокий худощавый вампир, разряженный по последней моде и с тростью подмышкой. От него так разило самоуверенностью, что Уолтеру тотчас захотелось дать ему в зубы.

Хотя вампиры шагали в ногу, расстояние между ними не уменьшалось, как если бы они несли прозрачную стеклянную раму и каждый придерживал ее одним плечом. Всем своим видом они давали понять окружающему миру, что даже не представлены друг другу, а движутся в одном направлении по чистой случайности.

— Привет, Уолтер, — не замедляя шаг, бросила Берта. — Нам на Флит-стрит, оттуда в какие-то закоулки. Кстати, познакомься — это Фанни Блейк, который вообще-то должен идти позади меня, потому как он слуга…

— Ау, Берта? Если я шел позади, ты б нас к Парламенту завела и в Темзе утопила.

— …и не заговаривать, не будучи спрошенным, — подытожила она тоном экономки, объясняющей новой горничной ее обязанности. Причем горничной, взятой из тюрьмы на испытательный срок.

Фанни закатил глаза и пошлепал губами, передразнивая девушку. Та прошипела какое-то слово на венгерском, которое Уолтер слышал лишь однажды — от трактирщика Габора, когда пьянчуга, задолжавший ему за полгода, выклянчивал кружку пива в долг.

Сначала мистер Стивенс никак не мог взять в толк, с какой стати вампиры, знакомые всего-то несколько дней, перешли на ты. Но судя по всему, произошло это не от избытка любви. Скорее наоборот.

Втроем они они поплелись по Стрэнду. Несмотря на поздний час, улицы были запружены. Из театров долетали обрывки арий. Магазинные витрины сверкали, словно огромные фонари, старавшиеся завлечь как можно больше мошкары. Высились горы фруктов и конфет, ворохи белых перчаток и воротничков лежали сугробами, начищенные медные сковородки блеском своим соперничали со столовым серебром, лупоглазые куклы с надеждой смотрели на прохожих, ожидая, когда же их вызволят из стеклянного плена. Даже гробовщик прицепил омелу к своей шестиугольной вывеске, обмотал гирляндой образцово-показательный гроб и набросал бумажных снежинок на саваны, сложенные в аккуратные стопки.

Уроженец провинциального городка, Уолтер не переставал удивляться тому, как близко престижные районы в Лондоне соседствуют с трущобами. Город напоминал сэндвич, собранный из белого хлеба и увядшего салата, черной икры и дешевого вонючего сыра. Стоило Стрэнду слиться с Флит-стрит, как они оказались в другом мире.

Сразу пахнуло горячей выпечкой. Вампиры, конечно, и носом не повели. Гораздо больше их заинтересовала сама краснощекая торговка, а не металлический поддон, полный пирогов с угрем или с требухой. Зато Уолтер залился слюной, наблюдая, как ловко она поддевает пироги ножом и бросает прямо в руки своим неказистым покупателям. И хотя в таком пирожке можно обнаружить в лучшем случае носок, в худшем — тот же самый носок, но уже со ступней, мистер Стивенс едва удержался, чтобы не встать в очередь. Палатки, торговавшие кофе, в основном из цикория с примесью сушеной моркови, тоже его манили.

Эх, надо было поужинать перед уходом! Тем более что Эвике сварила свой фирменный гуляш, после которого вся английская еда казалась пресной, точно картофельное пюре (С другой стороны, после ее гуляша пресной показалась бы и мексиканская кухня. Если Эвике слишком долго мешала ложкой в кастрюле, то вытаскивала один черенок). Но Уолтер спешил на встречу, а Эвике не только не обиделась, но даже повязала супругу шарф и выпроводила за дверь. С чего бы это?

— Ты что, к мостовой примерз? — раздался окрик Берты.

Пока он глазел на пироги, даже не заметил, как далеко ушли неутомимые вурдалаки. Сейчас за ними увивался мальчуган, в латанной женской кофте, коротких штанах, едва прикрывавших его острые колени, и разбитых башмаках, подвязанных бечевкой.

— Пенни, сэр!

Поначалу они решили его игнорировать. Подай одному — и слетится целая стая попрошаек, которая вцепится в сердобольного дарителя, как грифы в еще живого буйвола. Но мальчишка не отставал.

— Для моей ма! Она сильно хворает!

— Прочь! — Фанни замахнулся на него тростью, но Берта перехватила ее в воздухе, выдернула из рук, сломала о фонарь, швырнула обломки на дорогу и все это не меняя невозмутимого выражения лица.

А мальчишка так и плелся вслед за ними.

Мистер Стивенс был наслышан о трюках лондонских нищих. Какие только типы среди не попадались! И калеки всех мастей в лучших традициях Брейгеля, и ветераны Крымской кампании, причем настолько молодые, что в армию они записались не иначе как в три года, и моряки, потерпевшие кораблекрушение — судя по запаху, в чане с ромом, — и попрошайки, едва ползущие от голода, но резво спешащие в паб, как только насобирают достаточно медяков.

Да и дети не отставали от взрослых. Любимым трюком маленьких мошенников было уронить коробок спичек в лужу и, давясь рыданиями, рассказывать прохожим, какую трепку им зададут дома. Кто-нибудь обязательно возместит горе-продавцу потерю товара, причем втрое против его стоимости. А хитрое дитя соберет спички и пойдет ловить простаков в другом переулке.

Но хотя мистер Стивенс и вознамерился проявить силу духа, мальчишку было жалко. Просто по-человечески. Уж слишком печально он моргал белесыми ресницами и тер золотушные щеки. Может, и правда не врет?

— Подожди, я сейчас, — и Уолтер зашарил по карманам, вспоминая, куда сунул кошелек.

— Все таки поощряете тунеядство, — неодобрительно вздохнул вампир. — Ну ладно, посмотрим, что тут у вас.

Уолтер едва не запнулся, когда он вытащил из рукава два кошелька — из черного бархата в форме ракушки и потертый кожаный, хорошо Уолтеру знакомый. Судя по тому, как затрепетали ноздри Берты, владелица первого кошелька тоже нашлась. Невозмутимо улыбаясь, Фанни открыл его кошелек и осторожно, двумя пальцами, будто из вороха раскаленных углей, вытащил несколько бронзовых монет. Бросил их мальчишке, а кошельки запихнул обратно в рукав.

— Лови, малыш, на опиум хватит.

— Моя ма взаправду больна, сэр, — попрошайка посмотрел на него с укором.

— Угу, а я архиепископ Кентерберийский.

Уолтер и Берта переглянулись.

— Давай так — сначала ты подержишь его за руки, а я надаю ему оплеух. Потом поменяемся местами, — предложила вампирша.

— Отличная мысль!

— Не торопитесь, — наглая усмешка как пристала к лицу вампира, так до сих пор и не отклеилась. — Вон, видите того господина, который смотрит с такой неприязнью, словно вы обесчестили его сестру? Все потому, что не доискался вашего кошелька.

Упомянутый господин в непримечательном костюме действительно казался разочарованным донельзя. Но как только Уолтер встретился с ним глазами, он тотчас развернулся и начал изучать витрину бакалеи.

— Про бертин кошелек я вообще молчу, там сплошь золото и ассигнации. Карманники это чуют, как кошки валерьянку.

— Ну а что мне делать, если все полезные монеты сплошь из серебра?

— Да никто тебя не винит. Такая уж у нас судьба. В 18 м веке, кстати, еще хуже было. Пытаешься расплатиться с извозчиком золотой монетой, а тот цап тебя за рукав и ну орать «Фальшивомонетчика поймал!» Щедрость-то всегда кажется подозрительной.

— Такими темпами мы никогда до этой вашей мисс Маллинз не доберемся, — буркнул Уолтер, который все еще дулся из-за кошелька. И когда только вампир успел его вытащить?

— Да ладно, у мисс Маллинз допоздна открыто. Если только она не возится с архивом. Тогда ее точно не дозовешься.

— А я-то думал, что у нее своя аптека. Ну или какой там у вас эквивалент аптеки.

Уолтеру представились круглые коробочки, полные выколотых глаз вместо пилюль. И ступка из человеческого черепа. И три шекспировские ведьмы, которые помешивают зелье в подсобном помещении.

Фанни расхохотался.

— Неужели вы решили, будто мисс Маллинз вампир? Она ведь ирландка! Наш Мастер никогда не потерпит ирландского вампира поблизости, сразу решит, что тот шпионить приехал. У нас с этим делом строго, — великодержавная гордость засияла на его челе. — Пусть сидят на своем островке и не рыпаются. А мисс Маллинз в наши дела не лезет, так что пусть себе живет. Хотя ее попробуй выгони. А снадобья — это ее хобби, в придачу к основной профессии.

— Так она архивариус? — разочаровалась Берта. От одной мысли о пыльных документах у нее клыки ныли.

— В некотором роде. Она изучает родословные.

Всю оставшуюся дорогу они прошли в молчании. Мистер Стивенс хотел завести беседу с немертвой знакомой, но дальше чем «Ну как все вообще?» не продвинулся. Спрашивать про Гизелу постеснялся. Вдруг ляпнет что-нибудь бестактное, а Берта обидится.

Не то что бы Уолтер был не сведущ в том виде отношений, в котором состояли две вампирши. Вернувшись в Англию, он проштудировал литературу, посвященную столь тесной женской дружбе. Другое дело, что книги на эту тему не стояли на полках, а хранились под прилавком, а букинисты неизменно подмигивали, когда протягивали их озадаченному покупателю. После «Объятий в Будуаре» Уолтер расстегнул воротник, что пришлось весьма кстати, потому что отложив «Трепет Одалисок,» он вылил себе за шиворот графин воды, а на середине «Строгой Гувернантки» в кабинет ворвалась Эвике и предложила вызвать доктора. Уж слишком странно Уолтер дышал. И хотя он поспешно захлопнул книгу, жена успела разглядеть гравюру, на которой горничная и молодая госпожа активно перевоплощали классовую ненависть в классовую любовь. Покрутив картинку так и эдак, Эвике заявила, что таких извращений за всю жизнь не видывала. Это ж надо выдумать, у служанки платье выше колена и туфли на каблуках! Ну и как прикажете в такой одежке золу из камина выметать?

После столь тонких исследований женской психологии, Уолтер вообще не представлял, о чем можно разговаривать с Бертой Штайнберг. Нет, ну правда! Не о различных же способах использования кальяна, шелковых чулок и коробки с мятными драже!

Впрочем, Берта и не набивалась ему в собеседницы. Сама она тоже была смущена. Разве что спросить про здоровье жены, про будущего ребенка? Но Уолтер заподозрит, что она не просто так спрашивает, а с умыслом. Как ни крути, слова «нечисть» и «человеческий младенец» не принадлежат к одному семантическому полю. А если и попадут туда, то воображение поневоле добавит еще кое-какие атрибуты. К примеру, черные балахоны, обагренный кровью алтарь, колюще-режущие предметы…

Лучше промолчать.

— Нам сюда! — воскликнул Фанни и указал на магазинчик, из тех, что состоят из самой лавки, крошечной гостиной в задней комнате, и спальни хозяев наверху. Вот только над дверью не болталось никакого опознавательного знака.

— А почему вывески нет? — удивился Уолтер.

Вампир захихикал.

— Тьма всемогущая, как вы это себе представляете?! Разве что повесить над дверью мертвого ирландца? А мысль! Расскажу его сиятельству, он от радости взвоет. Будет чем заняться в новом году!

В который раз Уолтер и Берта обменялись недоуменными взглядами. Такое впечатление, что им выдали справочник, но из-за халатности наборщика отпечаталось лишь каждое третье слово. Остальную информацию приходилось додумывать самим.

— Кто бы там ни была эта ваша мисс Маллинз, — поморщилась Берта, — но ей сейчас явно не до нас. Вон, вечеринка у нее какая-то.

— Странно, — Фанни пригляделся, — впервые такое вижу. Неужели эпидемия разыгралась, а мы пропустили?

Через открытую дверь было видно, что лавка битком набита посетителями, кое-кто даже на крыльце отирался. Прежде чем наши герои разглядели гостей мисс Маллинз, они их учуяли. Причем не только вампиры, обладавшие поистине звериным нюхом, но и Уолтер. Такой смрад стоял, словно безумный парфюмер сделал духи на основе вытяжки из портянок и разбрызгал их по всему кварталу. Стоит ли упоминать, что одеты гости были по большей части в лохмотья? Те же, чьи костюмы были поприличнее, выглядели еще подозрительнее. Взять хотя бы девицу в опрятном платье, которая прислонилась к перилам и поигрывала… оторванной рукой. Когда Уолтер проглотил едва не выпрыгнувшее сердце, он заметил, что рука была из папье-маше. Не иначе как девица из тех мошенниц, что подсаживаются к вам в омнибусе и смиренно складывают ручки на коленях. Вот только одна из них искусственная, а настоящая вовсю исследует карманы попутчиков! Ну и знакомства водит мисс Маллинз!

Вскоре он разглядел и саму хозяйку, невысокую и крепко сбитую старушку, с простым скуластым лицом и чуть приплюснутым носом. На ней было темно-коричневое платье и вдовий чепец, из-под которого выбивались седые пряди. Нашивки из черного крепа и длинные батистовые манжеты, которыми так удобно промокать слезы, указывали, что женщина носит траур, но не полный — тогда все одеяние было бы черным.

Мисс Маллинз прохаживалась перед мужчиной, которого, казалось, собрали из детских кубиков, потому что даже его голова была совершенно квадратной. Бедолага крутил в руках помятую шляпу фасона «свиной пирог.»

— Стало быть, не знаешь, чьих рук дело? Кто мои снадобья прикарманил? — и старушка прищурилась. Ее глаза, блестящие и черные, притаившиеся под густыми бровями, напоминали готовых к атаке пчел.

— Да чем хотите побожусь, мисс Маллинз! Никто из моих ребят к вам ни в жисть не сунется!

Переваливаясь с ноги на ногу, старушка приковыляла к нему поближе и взяла его за лацкан сюртука, но не дернула, а заботливо стряхнула пылинку.

— У тебя, друг сердешный, кажись, сюртук замарался. Так я подсоблю.

Как Уолтер узнал впоследствии, любимой шуткой в квартале было сообщить новичку-недотепе, что по этому адресу находится дешевая прачечная. А когда он, пыхтя, приволочет баул с бельем и спросит, почем мисс Маллинз берет за стирку, всласть похихикать. Но если так шутит она сама..!

— Да у нас тут все урки наперечет! — зачастил квадратный господин, смахивая пот. — Если узнаю, кто к вам залез, такую расправу устрою, что черти затылки зачешут!

— Устроишь ты, как же. Его сначала поймать надо. Но ежели и правда кто-то из местных так мне удружил, то главное, чтоб они это не пили! А коли захотят выпить, хотя бы не смешивали. А коли смешают, то уж не совались ко мне квартал, не то я их сразу опознаю! По чешуе на носу. Или по третьему глазу на подбородке. Или по коже, светящейся в темноте. Не говоря уже о других, более очевидных приметах… А, Фанни! Проходи, дорогуша.

— Что у вас стряслось? — осведомился юноша, протискиваясь в помещение, напоминавшее аптеку, в которой вальсировало стадо бизонов.

Уолтер с Бертой последовали за своим проводником, зато разношерстные гости, довольные, что мисс Маллинз нашла новую жертву, удалились, не забыв на прощание поклониться ей или сделать книксен. А некоторые и то, и другое. Для верности, чтоб ничего не упустить.

Почтение внушал не ее возраст, хотя мисс Маллинз и была гораздо старше, чем можно было определить на глаз. Почтение внушал ее Список.

— Отлучилась я в магазин за крепом — от снега ткань сразу портится, зимой не напасешься — возвращаюсь — батюшки святы! Какой-то делинквент… ой, то есть супостат успел ко мне вломиться, все снадобья вынес подчистую, а что не забрал, то разлил. Вот и задумалась я, а кто бы это мог быть? — пожаловалась мисс Маллинз, пристально глядя на юношу.

Тот вздохнул.

— На слово поверите или сунуть руку в кипящее масло?

— Да знаю я вас, упырей. Вас хоть в котел с кипящим маслом брось, все равно выйдет оздоровительная процедура, — досадливо пробормотала она. — И так понятно, что ваши тут не причем. Ваши бы накалялкали стихи красными чернилами на стене, чтоб, значит, красивше было. И весь запас черного пудинга смолотили. Хотя о чем я речь веду, среди бела дня все случилось!

— Но кто посмел к вам сунуться?

— Самой интересно. Небось, новый воришка в квартале завелся, вот и решил, что я тут самогон гоню. Ну на что ему мои травы? Зелья варить — не суп укропом заправлять. Тут нужна методика и алгоритм действий… тьфу ты… я имела в виду, смекалка да сноровка.

— Зелья? — встрепенулась Берта, которой Уолтер бубнил перевод на ухо. — Скажи ей, что нам нужно приворотное зелье!

— Моей спутнице требуется приворотное зелье, — сообщил Уолтер старушке, которая, похоже, только сейчас заметила его присутствие.

— Это вы по-немецки лопотали? — добродушно переспросила она, с любопытством глядя на Берту. — Вишь ты, из самой Германии приехала за моим зельем! А на кого приворот делать будем?

— На леди Маргарет! — выпалила вампирша. — По ошибке она влюбилась в мою подругу! Ну так вот, я ее с головой окуну в этот эликсир, пусть себе другой объект для обожания найдет! Хоть своего мужа, хоть кроватный столб! Впрочем, если подумать, разница между ними и так невелика, — съязвила вампирша, а мисс Маллинз только головой покачала.

— Ну и времена настали. Бывало, девка на девку хворь наводила, чтоб парня отбить, а нынче…

— Так вы мне поможете?

— Нет, — отрезала старушка.

— Вы не можете мне отказать, — насупилась фроляйн Штайнберг, — потому хотя бы, что скоро Рождество. Самый сезон для чудес.

Старушка постучала по брошке, с черной гуттаперчей вместо оникса. С виду похоже, а ценой дешевле.

— Ты была хорошей девочкой в этом году, а, дорогуша?

— Нет, потому что весь год я была вампиром. А нечисть не претендует на рождественские подарки. Но пусть ангелы просто отвернутся. И вместо того, чтобы махать на нас мечами, пусть выкапывают ими замерзающих детей из-под снега. Я не прошу ничего хорошего, просто сохранить то, что у меня уже есть.

— Я, я, я — передразнила мисс Маллинз. — Как это похоже на вас, упырей. И слова «нет» для вас лишь колебание воздуха! Говорю же, ничем не могу помочь. Ну нет у меня нужных ингредиентов для этого зелья, все украдено и перегонный куб разбит! И вот, пока я пытаюсь разобраться, кто бы это мог быть, и привести лабораторию в порядок, и не хлопнуться на пол в истерике, заявляетесь вы и требуете эликсир! Просто субъективный максимализм в третьей степени!

Уперев руки в бока, она посмотрела на Берту так, словно та не только пришла на праздник без приглашения, но еще и в торт плюнула.

— Вы забыли добавить «дорогуша.» А последнюю фразу лучше заменить на «Какие вы жадные сволочи.» Более народно получится. — предложил Фанни, который следил за перебранкой, жонглируя аптекарскими гирьками. Отсутствие эликсира его нисколько не огорчило.

— А ты не тычь мне в лицо фольклором! Говорю как умею, я вообще в сельской местности лет сто не бывала! — возмутилась мисс Маллинз, но ее ярость уже испарилась. Она вновь обернулась к гостям и произнесла куда более миролюбиво. — Хоть он и плут, каких мало, но все же прав. Фольклор для меня как уютный плед, в который можно закутаться и переждать непогоду… Эх, да мы ведь толком и не познакомились! Я Кэтти Маллинз, для друзей просто Кэтти.

— Уолтер Стивенс, — поклонился Уолтер. Он готов был пожертвовать дружбой сей славной женщины, лишь бы только не называть ее Кэтти.

— Берта Штайнберг, — отозвалась вампирша и хотела вновь спросить про эликсир, но мисс Маллинз посмотрела на нее, как на королевскую особу.

— Та самая Берта Штайнберг?!

Вампирша смущенно улыбнулась. Слава ее опережала.

— Ну… да. Я, конечно, спасла мир, но это было раз плюнуть. Так, пара пустяков.

— При чем тут мир? Ты сестра Леонарда Штайнберга? Который опубликовал статью про инцистирование у пресноводных простейших? Никогда не читала ничего столь захватывающего!

— Да, это я, — вздохнула Берта. Если человечество и узнает о ней, так только из биографии Леонарда, опубликованной в каком-нибудь труде про усоногих раков.

— Так что ж ты сразу не сказала! Для сестры Леонарда я в лепешку разобьюсь, но эликсир достану. Ты, кстати, намекни, что если ему потребуется партнер для международного проекта, то я с радостью! Вместе мы такой эликсир сварим, что любо-дорого! А подружку твою как зовут?

— Гизела фон Лютценземмерн.

— Фон Лююютценземмерн, — протянула мисс Маллинз. — Как же, знаю эту семью, хотя они, конечно, не мои клиенты. Кажется, некий Людвиг фон Лютценземмерн даже участвовал в крестовом походе. Он еще захватил сувениры для сарацинов, потому что нехорошо это, заявляться чужой город без подарка…

— Ну а что насчет зелья?

— И до него доберемся, только сначала чай! У меня и кровь найдется… в леднике, — на всякий случай уточнила она. — Прошу всех гостиную.

Гостиная была оклеена пожелтевшими обоями и заставлена мебелью с продавленными сидениями и без антимакассаров. И на каминной полке, возле фаянсового лепрекона с болтающейся головой, и на диване, и под диваном высились стопки книг. Даже на пианино вместо нотной тетради была открыта энциклопедия по генеалогии, на странице с ветвистым, как баобаб, семейным древом.

Не теряя ни минуты, Кэтти Маллинз поставила пузатый чайник на плиту, задвинутую в камин, достала с полки непочатую сахарную голову, разорвала синюю бумагу, в которую та была завернута, отколола кусок и растерла его в аптекарской ступке. Пока она хлопотала, Фанни принес черный пудинг, графин с кровью и кекс, судя по форме, испеченный в колбе. Чашки он тоже захватил, все как на подбор разномастные.

В той, что досталась Уолтеру, плавал чайный гриб, который при виде незнакомца испуганно забулькал и опустился на дно. Мисс Маллинз тут же засюсюкала со своим питомцем — как выяснилось, его звали Фергус — и бросила в чашку кусок сахара, который этот комочек белой слизи принялся есть, довольно урча. Гостю она отдала свою чашку, себе же налила чай в пробирку, которую придерживала щипцами, чтобы не обжечь пальцы.

— Присаживайтесь! Только чур не откидываться в кресле, у него спинка едва держится.

Со свойственной им беспринципностью, вампиры плюхнулись на диван, оставив Уолтеру злосчастное кресло. Он присел бы на краешек, но в придачу к недочетам в конструкции, оно было обсыпано какой-то блестящей пылью. Пыль не отражала тусклый свет газового рожка, но светилась сама по себе, словно каждая частица была крохотной звездой. Причем субстанция эта показалась Уолтеру смутно знакомой. Но первая мысль была все же о том, что Эвике устроит ему нагоняй за испорченные брюки. Однако стряхнуть пыль с сидения он тоже не смел, иначе упрекнул бы хозяйку в нечистоплотности. Разрываясь между хорошими манерами и здравым смыслом, мистер Стивенс огляделся по сторонам, надеясь отыскать хотя бы табуретку.

— Что-то не так с креслом? — спросила мисс Маллинз, опускаясь на скрипучий стул.

— Нет! Вернее, оно немного… оно не вполне…

— Мисс Маллинз, не мучайте ребенка, — послышался развязный голос Фанни. — Высыпали на кресло куль волшебной пыли и требуете, чтобы он в ней извозился, как хомяк в опилках…

Властным жестом мисс Маллинз остановила его болтовню.

— Каким глазом ты ее видишь? — начала она, обращаясь к Уолтеру, но тот отчаянно замотал головой. Отлично знал, куда заводит этот сказочный мотив. Ему совсем не понравилось, что мисс Маллинз ни с того, ни с сего потянулась к кочерге.

— Обоими глазами. Но пожалуйста, мэм, я даже не знаю, что это такое!

— Тебе уже объяснили, что это волшебная пыль. Катализатор для зелий, ускоряет реакцию. Другое дело, что для смертных она незрима. За исключением тех, кто обладает даром ясновидения. У тебя это с детства, Уолтер? Ты когда-нибудь видел Песочного Человечка? Домовых? Зубную Фею?

— Нет, — отозвался мистер Стивенс, особенно сожалея, что ему так и не довелось пообщаться с последней особой. А то бы честно высказал все, что думает о крылатых мерзавках, которые в обмен на отличного качества зуб оставляют даже не пенни, а открытку с религиозным стишком! Крылья пообрывать за такое! Впрочем, феи не заглядывали в дом преподобного Стивенса, так что родители-монополисты сами устанавливали цены на молочные зубы.

— Ясновидением он летом заразился, — вмешалась Берта. — Тогда я спасала мир, и произошла утечка магии. Вот его и зацепило.

В подробности она решила не вдаваться. Даже деликатный граф в одном из писем вскользь упомянул, что до сих пор находит говорящую моль, а крестьяне жалуются на бобовые стебли, которые вымахивают выше сосен.

— Если возьмешься снова спасать мир, дорогуша, будь поакктуратнее. И не дергайся так, Уолтер, я тебя не трону! Что случилось, то случилось, ничего уже не изменишь, — старушка успокоила Уолтера, подсовывая ему скамейку. — А что до эликсира, я постараюсь сварить его к Новому Году. Поищу ингредиенты по знакомым. Так что выдохни и расслабься, Берта, миледи от твоей подружки все равно не отцепится. Уж очень мощное зелье. Был случай, когда один прощелыга окропил им богатую тетушку, чтобы она в любовном порыве сделала его единственным наследником. Все утро у ее постели проторчал, но как только леди проснулась, к ней на грудь запрыгнула любимая левретка…

Уолтер умудрился не только поперхнуться чаем и, кашляя, забрызгать все в радиусе трех метров, но и опрокинуть чашку с его остатками себе на колени. Кульминационная сцена из «Тайны Загородной Виллы,» со всеми выпуклыми деталями, проступила в его памяти…

— … после чего тетушка вычеркнула из завещания всю родню и оставила возлюбленной левретке три доходных дома, — закончила мисс Маллинз. — А вам, молодой человек, нужно быть осмотрительнее в выборе литературы.

И тут в гостиной появилось новое действующее лицо — молодой мужчина во фраке. Самой примечательной чертой гостя, в остальном весьма невзрачного, были холеные усы с подвитыми кончиками. Должно быть, он даже чай пьет из чашки со специальной выемкой, чтобы не замочить их ненароком.

Его ноздри затрепетали, как у испуганного коня, и гость торопливо достал надушенный платок, но, опомнившись, затолкал обратно в карман. Мелькнула черная кайма. Похоже, в трауре еще не было необходимости, но джентльмен уже предвкушал сей момент.

— Я пришел к тебе, Плакальщица! — продекламировал он с апломбом провинциального актера, который свято верит, что идею пьесы можно донести до зрителей, лишь побившись головой о колонну. — Пробил час!

— Проходи, дорогуша, — поманила его мисс Маллинз, снова переходя на фольклорную речь. — Только я вот запамятовала, кем ты мне приходишься? Аль ты мне племянник? Но такого щеголя я бы точно узнала. А коли ты мне не родня, так почему мы с тобой на ты?

Визитер смущенно откашлялся.

— Вы ведь мисс Маллинз?

— Она самая.

— Энгельберт Ракрент, — внушительно произнес посетитель.

— Очень приятно. Это не ты сегодня меня обокрал?

— Да как вы смеете!

— Не обижайся, я у всех спрашиваю. Так чем я могу тебе услужить?

— Вот именно! Вопрос, собственно, в том, когда же вы наконец придете выть под нашим окном? Мой отец скоро отойдет в мир иной, а вы до сих пор не известили его о грядущей кончине!

Мисс Маллинз снова поскребла брошку.

— Твой отец — это Джозеф Ракрент, известный вреди своих арендаторов как Джо «Удавлюсь-за-Фартинг»? Который снес половину ферм, чтобы проложить дорогу на своих землях? Который развел фазанов для охоты, а те поклевали крестьянам все пшено? Который тащит арендаторов в суд за нарушение границ частной собственности, если их кошка пройдется по его забору?

— Ничего подобного! — возмутился гость. — На кошек мы просто ставим капканы.

— Извини, дорогуша, ничем не могу помочь. Батюшка твой помрет еще ох как нескоро. Лет десять протянет, а то и больше. Настоящая крестьянская закалка. Еще бы, ведь его предки торф копали. Но я не приду его навестить по другой причине. Просто он не Ракрент. Последний представитель этого семейства скончался еще в конце прошлого века, а твой дед — отец Джозефа — оттяпал и земли, и титул. Но не кровь.

Бледный от ярости, гость пулей выскочил из гостиной, пробормотав на прощание стандартную в таких случаях формулировку, что он, дескать, этого так не оставит. Мисс Маллинз меланхолически пожала плечами, отхлебнула из пробирки и бросила Фергусу, который одобрительно запузырился, еще кусочек сахара.

— Так вы… фея? — спросил Уолтер.

— Нет, что ты. Просто я специализируюсь на полумертвых белых мужчинах. Впрочем, с Народом Холмов я тоже знакома. Видишь ли, моя матушка была плакальщицей на похоронах, как и моя бабка до нее. Вот и я пошла по проторенной стезе. Во всей Ирландии не было голоса пронзительней! Когда я кричала, колокола звонили сами собой. И вот однажды ко мне явились фейри и сделали предложение, от которого я не смогла отказаться. Особенно заманчивым оно казалось в свете того, что за секунду до их появления мне случилось умереть. Они вернули меня обратно, в это тело. Эх, не могли прийти годочков на 30 раньше! — вздохнула она. — Ну да не в моем положении привередничать. Ну так вот, вернулась я обратно, хорошенько поколотила Тэдди Хиггинса, который вовсю хозяйничал в моей кладовой, погуляла на своих поминках — не пропадать же угощению — и уехала в Лондон. Там как раз появилась вакансия. Ну, что ты так на меня смотришь? Я не ведьма и не вампир, не призрак и не фейри. Точнее, я все сразу. Я баньши.

Уолтер сглотнул.

— Ну и ну, пришел с двумя упырями, а меня испугался! — хмыкнула мисс Маллинз. — Впрочем, в квартале меня тоже опасаются, как ты уже мог пронаблюдать. Говорят, я знаю, кто когда умрет. Будто у меня есть Список Фамилий.

— А он у вас есть? — спросил Уолтер настороженно.

— Конечно! Но баньши следуют лишь за главами определенных семейств, а их раз два и обчелся. Такова традиция. В Списке в основном ирландцы или шотландцы, ну и несколько англо-саксонских семейств непонятно как туда затесалось. Нашего друга Джо там не значится, потому что по крови он не Ракрент. Кровь важнее имени.

— А будь он подлинным Ракрентом, но таким же негодяем — вы пришли бы кричать у него под окном? — спросила Берта.

— Разумеется. Я не выбираю, чьи дома посещать. Просто знаю заранее, кто из клиентов когда умрет, и куда мне нужно идти.

Это было респектабельное занятие. Настолько респектабельное, насколько оно вообще может быть при условии, что клиентами мисс Маллинз оказывались в основном пожилые джентльмены, которые лежали в постели полуодетыми и глухо стонали.

Да, эти джентльмены уже не снимали шляпу перед вихрем пыли, принимая его за кавалькаду фейри. Мир стал ничем иным, как обнаженным трупом в прозекторской, который дергается лишь когда его бьют электрическим током. И да, «бабкины сказки» тормозили прогресс и сковывали умы и без того отсталых крестьян. Но ее они ждали. Ее вопль был желаннее, чем шепот юной кокотки, которая будет ворковать покуда не иссякнет золото в вашем кошельке. Было в ее завываниях что-то правильное, что-то настоящее.

Надежда, что мир не кончится с твоей смертью.

И если труп спрыгнет со стола и покажет клыки… в общем, это далеко не худший вариант. В слове «суеверие» хотя бы присутствует «вера.»

— Простите, но мне, кажется, домой пора, — заторопился Уолтер и для пущей достоверности вытащил часы, но позабыл их открыть.

Вампиры тоже засобирались, и все вместе они вышли на крыльцо. Мисс Маллинз тронула Берту за локоть.

— Продержись до Нового Года, дорогуша. Я достану тебе эликсир. Даже двойную дозу.

— Зачем мне столько?

— Сама догадайся.

— Не хочу.

— Ты наконец станешь счастливой, — участливо проговорила баньши, — когда все окажется у тебя под контролем.

— Н.Е.Т.

Берта вспорхнула с крыльца и застучала каблуками по заледенелой мостовой, так быстро, что даже Фанни не мог за ней угнаться.

Настольной книгой Гизелы стало расписание лондонских поездов, следующих в сторону Канала. Она трепетно прижимала книжицу к груди, ища в ней свое спасение. Уже в ближайшее время виконтесса намеревалась собрать чемоданы и усесться в один из поездов, несущих ее навстречу избавлению, но пока что следовало завершить дела в Лондоне. Вернее, завершать их будет Берта, а она, Гизела, нанесет пару визитов вежливости, как и подобает леди.

Проведя несколько часов на осадном положении, Гизела получила подготовку, необходимую для участия в военных действиях, а уж ее маневр с выпрыгиванием с третьего этажа следовало бы включить в пособие для юного взломщика с грифом «Никогда не повторяйте это в домашних условиях».

Спрыгнула она удачно, спланировав на каркасе турнюра, и, опасливо оглядевшись, направилась прочь. Практически бегом. Только за углом наконец-то перевела дух. Вырвалась! Затем не удержалась и показала язык в ту сторону, где, по ее мнению, должна была находиться леди Маргарет. И, чтобы не искушать судьбу, запрыгнула в подоспевший кэб.

Только перед дверью дома Стивенсов задор от удачно провернутой авантюры покинул девушку. Перспективы открывались безрадостные: и Маргарет эта некстати подвернулась, теперь не отстанет; и Берта тоже как помешалась, готова ревновать к каждому столбу; да и Мастер Лондона с этим… с дурацким именем тоже оказались не самыми гостеприимными хозяевами. За секунды, промелькнувшие между стуком дверного молотка и скрипом двери, она успела представить варианты развития событий, один другого перспективнее. В самом лучшем она вплавь перебиралась через Ла-Манш.

Но вот, наконец, дверь открылась и перед ней предстала Эвике, пополневшая, но все такая же рыжая и жизнерадостная.

На появление долгожданной гостьи она отреагировала как-то странно. Не сделала книксен по старой памяти, не бросилась на шею, но прижала палец к губам и, схватив виконтессу за руку, потянула за собой. Не вверх по лестнице, а вниз, на кухню.

— Э-эвике, я тоже очень рада тебя видеть, — пробормотала Гизела, прикладывая все усилия, чтобы не налететь на неожиданно появляющиеся двери, перила и углы, — но почему бы нам не начать разговор со «Здравствуй, как дела»? И… зачем мы здесь?

— Здесь уютнее будет, — широко улыбнулась Эвике, запирая дверь на засов. — Как-никак, подвальное помещение, почти что склеп. Для тебя стараюсь. Ой, Гизела, я так рада тебя видеть!

И расцеловала названную сестру. Та кивнула, все еще не понимая, почему на кухне уютнее чем в гостиной, но решила не заострять на этом внимания. Такие мелочи ее сейчас мало волновали.

— Я тоже, — проговорила она, отступая назад. Столь восторженное приветствие бывшей горничной слегка смутило виконтессу. — Кажется, полжизни прошло, разве нет? Да и ты, я смотрю, изменилась, — улыбнулась она, глядя на живот Эвике, уже округлившийся под ситцевым, белым в красный цветочек, платьем.

— Не без этого. О, кстати, — и она прижала ладонь Гизелы к своему животу, — можешь определить, девочка будет или мальчик? Я не знаю, какого цвета занавески в детской заказывать.

— Зеленые! — быстро произнесла Гизела, отдергивая руку. — Мой любимый цвет… Эвике! Расскажи, как здесь в Англии, как ты справляешься, как тебе новая жизнь?

Со вздохом Эвике толкнула под стол плетеную корзину, полную мотков пряжи и разноцветных лоскутков, розовых и голубых.

— Все чудесно, — сдержанно отозвалась она. — Вот, мы купили дом, почитай все деньги на это угрохали. Тут принято поначалу мотаться по съемным квартирам, мол, новое жилье опасно сразу покупать. Вдруг строители напортачили — ну там кирпич неровно положили или дверь прибили на потолок. Но я решила, что лучше сразу осесть на одном месте. То есть, мы с Уолтером так решили. Единодушно

— Но ты счастлива? Тебе все нравится, правда? У тебя чудесный муж, дом, а скоро и ребенок появится. Да и знакомыми, наверное, обзавелась? Все-таки здесь не наша Трансильвания… Интересно, как там сейчас отец, — пробормотала Гизела еле слышно.

— О да! Люди здесь что надо. Очень… деликатные. В душу не лезут. Не донимают приглашениями на разные там бесполезные мероприятия, на которые бы я все равно не пошла. Ну там приемы, суаре, дни рождения… Хотя на Рождество нас все же позвали в гости. Мой благоверный записался в один клуб, у них ежегодный обед для членов. Супруги тоже приглашены. Я в том числе.

Эвике опять расплылась в улыбке, стиснув зубы, чтобы не вырвались правдивые слова. О том, как в действительности поживает Уолтер. И с кем он спутался. И почему они забились в кухню, подальше от гостевой спальни.

— Но ты же здесь совсем недавно! И вот уже, видишь, вас пригласили на Рождество — ну разве это не прекрасно? Ты такая милая, разве тебя можно не полюбить? Да и люди в Лондоне такие, эм, замечательные… Хотела бы я оказаться на твоем месте и хотя бы неделю никого из них не видеть! — выпалила Гизела от души и тут же вернулась к старой теме. — Если есть какие-то проблемы, можешь ко мне обращаться, пока я здесь. Правда, это ненадолго… надеюсь!

— Кого не видеть? — спросила Эвике, но тоже переключилась на свои горести, впрочем, радуясь, что вампирша не спросила про устав этого клуба. А то бы в окно выпрыгнула. — Но я теперь вся в сомнениях, что надеть, о чем разговаривать, какой вилкой есть спаржу… Ох, если б не леди Баблингбрук, я бы вообще туда не сунулась! Она мне так помогла!

С сей достопочтенной матроной Эвике была знакома лишь опосредованно, через брошюрку «Советы вдовствующей леди Баблингбрук юным женщинам, которые еще не добились этого статуса, но очень хотят.» Подразумевался, разумеется, статус настоящей леди, но название звучало весьма двусмысленно. А написано сие пособие было таким тоном, что читать его сидя не представлялось возможным. Хотелось вскочить и, переворачивая каждую страницу, повторять «Да, мэм, как прикажете, мэм.»

Из этой книги Эвике узнала, что вежливый ответ на приглашение звучит так: «Мистер и миссис Стивенс с величайшим удовольствием принимают приглашение доктора и миссис Элдритч». А не «Спасибо большущее!!! Давайте я принесу пирог!»

— Ой, что ж это я! — спохватилась хозяйка. — Мы тут пять минут толчемся, а ты еще пудинг мне не помешала! Прям как неродная.

Схватив с полки миску, полную хлебных крошек и сухофруктов, она сунула ее вампирше вместе с ложкой.

— Прости… что?

— Таков обычай — каждый гость должен помешать пудинг, на удачу, — на последних словах ее энтузиазм отчасти иссяк.

Что будет, если пудинг помесит нечистая сила, традиция умалчивала. Возможно, он подгорит. Во время пожара на кухне.

Гизела взяла ложку и неуверенно помешала. И еще раз. И опять. Эвике подбодрила ее улыбкой.

— Хватит?

— Нет еще. Давай мешай, у тебя хорошо получается.

Сама миссис Стивенс тем временем наведалась в кладовку и выкатила на тележке нечто масштабное, но закрытое парусиной, на которой проступили жирные пятна. С загадочным видом подмигнула гостье, словно Франкенштейн, собравшийся пришить своему созданию недостающее ухо (четвертое по счету). Снова сбегала в кладовую за маслобойкой.

— Скажи, Гизела, у тебя есть хобби? — с елейной улыбочкой начала Эвике. — Ну, кроме сапфизма, само собой.

— Хобби? — Гизела продолжала водить ложкой из стороны в стороны, радуясь, что та хотя бы не серебряная.

Какой интересный вопрос. В замке Лютценземмерн ни на какое хобби не хватало денег, да и чем займешься в Трансильвании, кроме разведения чеснока?.. Теперь же деньги появились, но Гизела не могла и представить, какое хобби должно быть у вампиров. Хотя ее любимым развлечением скоро станут подвижные игры — бег и прятки от леди Маргарет.

— Хмм… Я люблю коллекционировать. Я коллекционирую шляпки! Вот, например, — она указала на необъятное сооружение на стуле. Раньше у нее, конечно, тоже были шляпки. Одна. И то мамина.

— Коллекционирование — это здорово. Это самое то для леди. А как ты относишься к изящным искусствам?

— О, замечательно! — заметно оживилась виконтесса. — Мы с Бертой побывали в галереях Милана, Флоренции, Венеции — это восхитительно. Ты хочешь что-то посоветовать мне в Лондоне? Кто твой любимый художник? Как ты относишься к Давиду? Когда я увидела его картины в Париже… Эвике? Почему ты так на меня смотришь?

— Что я имела в виду… — заговорила Эвике, но осеклась и решила начать с другого конца. С критики конкурентов. — Давид — тоже неплохо, мне Уолтер гравюру показывал. Вроде ж Микеланжело его изваял? Но мне гораздо милее японская эстетическая парадигма, — она блеснула эрудицией.

Ведь не даром Уолтер потащил ее в Британский музей на публичную лекцию. Мужа она не опозорила. Все полтора часа проспала с открытыми глазами, даже храпела шепотом. Это умение она отточила еще в деревне, во время проповедей отца Штефана. Тогда она умела храпеть на мотив «Славы в вышних.»

— Парадигма? А-ах, даже так? — глаза Гизелы округлились. — И что же это?

— Понимаешь, западное искусство рассчитано на долговечность. Поэтому и скульптуры ваяют из мрамора и гранита, — Эвике повторила за Уолтером, который вкратце пересказал ей содержание лекции уже дома, за чашкой чая. — Японцы же считают, что истинная красота мимолетна. Как дуновение ветерка. Как лепестки цветущей вишни. Как ажурная снежинка, что тает на твоей ладони, прежде чем ты успеваешь как следует ее разглядеть. Как сливочное масло.

Гизеле показалось, что или она сходит с ума, или весь мир вокруг.

— Масло? Это то, которое на хлеб мажут? Масло в смысле — масло?

— Оно ведь тоже быстро исчезает. Если хорошего качества. Отвернешься — и все уже без тебя смолотили… Поэтому я тоже ваяю скульптуры. Из масла.

— Это так… необычно! — выговорила, наконец, виконтесса. — Какое прекрасное хобби! Не могла бы ты мне что-нибудь показать?

С торжественным выражением лица, Эвике сдернула парусину, скрывавшую поддон со льдом, в который был погружен другой поддон, с горой масла. Очертаниями оно напоминало Первобытный Хаос.

— Это, наверное, Уолтер? Ты его изобразила? О, так мило! И очень похоже.

— Нет, это замок Лютценземмерн! Ну, наш с тобой! Вот тут будут бастионы, это ворота. Я их еще долеплю, только у меня масло закончилась. Я его сама взбиваю, а то молочник подсунет всякую дрянь. Только уставать я что-то стала, вот и хотела тебя спросить… хотя нет! Прости, Гизела, о чем это я! — она энергично замотала головой, удивляясь собственной дерзости.

— Замок? А ведь да, и правда похоже, — и в голосе вампирши прозвучали неожиданные ей самой грустные нотки. — Но что ты хочешь спросить? Не стесняйся, спрашивай, я всегда готова помочь, что бы тебе ни понадобилось.

— У меня, конечно, ломит спину, и голова кружится, и еще мне невыносимо хочется малины в конце декабря, но… но ведь не посмею же попросить тебя взбить мне немножко масла! Совсем чуточку нужно, но сама идея! Чтобы титулованная дама взяла в руки маслобойку! Ты ж ее сразу сломаешь.

— Сломаю?? Я?! — Гизела аж подпрыгнула. — Уж не забыла ли ты, что в замке я занималась хозяйством наравне со всеми — то есть, с тобой и отцом. А ну, где тут твоя маслобойка?

— Только если ты настаиваешь.

Покорно вздохнув, Эвике толкнула к ней маслобойку, и вампирша принялась взбивать масло, вложив в этот процесс силу двадцати мужчин. Уже неплохо. Хотя если провернуть такой трюк с Бертой Штайнберг, которая по упрямству даст фору упряжке мулов, та не только масло взобьет, но и потолок побелит. Надо принять к сведению, подумала Эвике.

— Какое… интересное… занятие. А что потом с этими скульптурами? У вас какие-нибудь выставки проходят?

— Да, вообще-то. Следующая через несколько дней, я тебе приглашение пришлю. Правда, проводится она силами местных энтузиасток… Загвоздка в том, что они… как бы это сказать… в общем, они молочницы. И бакалейщицы, и кухарки. А я ведь теперь леди, так что не бонтонно мне с ними якшаться, — она зябко повела плечами. — По крайней мере, Уолтер так думает. С недавнего времени. Как только этот повис у него на ушах.

— А знаешь в чем отличие леди от кухарки? — хитро посмотрела на нее Гизела. — Леди может позволить себе делать все, что захочет, и не будет прислушиваться к тому, что болтают у нее за спиной. Запомни это и говори всем, кто считает твое хобби недостаточно изящным. Вот, мне же оно нравится, а я ведь леди, так?

Эвике радостно заулыбалась.

— Кстати, ты о ком? Кто там на уолтеровских ушах повис?

Эвике перестала радостно улыбаться. Она подошла к Гизеле настолько близко, насколько позволял выпиравший живот.

— Нужно было сразу тебе рассказать, но я все собиралась с духом, — зашептала она. — Мы с тобой больше не должны видеться. То есть, еще как должны, но не здесь. Потому что капкан останется капканом, даже если украсить его омелой. Это все, что я могу рассказать. Просто в другой раз давай встретимся в кофейне. Или в пассаже. Или на той же выставке. Не приходи сюда, пожалуйста.

— Что? Эвике, милая, ты с ума сошла? Я не понимаю… Что-то случилось? Уолтер запрещает тебе иметь подруг? Или…

Обе одновременно повернулись к двери, в которую кто-то молотил. Прижав палец к губам, Эвике подкралась поближе и спросила.

— Друг или враг?

— Опять твои шпионские игры, — прозвучал усталый голос Уолтера.

— Ты постучался неправильно.

Слышно было, как мистер Стивенс шаркает ногами за дверью.

— Я жду.

Последовала серия коротких стуков, пауза, и снова три стука.

— Так-то лучше, — проворчала его женушка, отпирая дверь.

Уолтер был бледен, как снег. Но не как лондонский снег, который падал сероватыми хлопьями, а как свежевыпавший снежок на горных вершинах.

Особенно мистера Стивенса удручало, что Фанни с Бертой улизнули слишком быстро, а сам он не успел вытребовать обратно свой кошелек. На извозчика пришлось занимать у мисс Маллинз. Пустяк, но неприятный осадочек остался. А уж увиденное на улице и вовсе повергло его в уныние.

— Здравствуй, Гизела, — с выстраданным спокойствием он поклонился вампирше. — К тебе там посетительница. Стоит у наших ворот.

— Уолтер, я так рада тебя видеть! Неужели Берта пришла сюда? Как мило! Почему ты не позвал ее?

— Потому что это не Берта. Какая-то другая… дама. Она оторвала чугунный цветок от ограды и гадает на нем «любит-не любит.» Она просила сообщить тебе, что ты восхитительна. Давай уже, иди к ней поскорее.

— Ой.

Гизела села на стул и прижала шляпу к груди.

— Могу я попросить у вас политического убежища?

— Нет. Твою подругу там кэб дожидается. Ну так вот, за это время успел поседеть не только кучер, но и лошадь. И наши соседи будут тебе очень признательны, потому что собаки воют уже у всего квартала. И кошки тоже воют. И канарейки.

— Вот именно, Гизи, нехорошо заставлять эту леди ждать, — вмешалась Эвике-перебежчица. — Лучше уходи, пока не привлекла ненужное внимание.

— Ну что ж, пожалуй, я пойду… Спасибо за гостеприимство, Эвике! Твои скульптуры изумительны. Уолтер, как жаль, что мы так и не поговорили, но, надеюсь, встретимся в другой раз. Я так скучала по вам обоим.

Она боязливо покосилась на дверь.

— Ну… Я пойду. Да, пойду. Надо. Прощайте!

Супруги дружно помахали ей вслед, но уже поднимаясь по лестнице, вампирша услышала сдавленное «Как ты могла ее пригласить?» и в ответ шипение «А что мне оставалось делать?»

Гизела передернула плечами. Она никак не могла понять, что же такого натворила за последнее время, раз и Уолтер, и Эвике так к ней относятся. Неужели Эвике не хочет с ней знаться, а Уолтер забыл все, чего между ними не было, но ведь могло быть?..

Впрочем, эти мысли быстро вылетели из головы. Впереди ее ждала Судьба.

Надвинув шляпу на самые глаза и закутавшись в мантилью, Гизела толкнула входную дверь в надежде, что останется не узнанной. Но у самых ворот стояла леди Маргарет, с тем самым чугунным цветком, на котором оставался последний лепесток. Увидев Гизелу, она отшвырнула его, судя по раздавшемуся звону, угодив в чье-то окно. Это обстоятельство ее ничуть не смутило.

— Доброй ночи, Жизель! Какая у тебя хорошенькая шляпка, — она с восхищением воззрилась на шляпу Гизелы, которая размерами соперничала с тропическим островом. — Подойди поближе, чтобы я разглядела как следует.

Гизела сделала шаг вперед, понимая, что сопротивление бессмысленно.

— Зачем вы пришли сюда? Не лезьте в мою жизнь.

Леди Маргарет посмотрела на нее озадаченно.

— Я приехала за тобой. Не могу, когда ты далеко. Как будто… как будто мое сердце пришито к тебе невидимыми нитками, и когда они натягиваются, оно болит. Но даже эта боль мне приятна.

Она распахнула дверь кэба и протянула девушке руку. Ее бежевые замшевые перчатки были безупречно чистыми. Наверное, носит с собой несколько пар запасных.

То было предложение, от которого невозможно отказаться, так что Гизела послушно забралась внутрь, надеясь на лучшее, но готовясь ко всему. Мало ли что ей взбредет на ум? Вдруг замкнутое пространство кареты спровоцирует ее на… что-нибудь?

Леди Маргарет устроилась рядом и отдала Гизеле свою муфту, в которую та, исключительно чтобы избежать долгих препирательств, сразу же сунула руки. Карета тронулась, хотя лошадь, ослабевшая от страха, едва перебирала ногами. Женщины сидели молча, пока не увидели за окном прямоугольные башенки усадьбы. Лунный свет мерцал на каменных стенах и казалось, что сам дом отлит из черного матового стекла.

— Так прекрасно, — прошептала леди Маргарет у самого уха Гизелы.

— Да не то слово! — почти искренне произнесла виконтесса, понимая, что их дорога длиною в вечность почти закончилась. И где-то там есть Берта.

— А что именно прекрасно? — все же уточнила она, ведь Дарквуд Холл даже в пьяном угаре прекрасным не назовешь.

— Любить, — отозвалась вампирша и повторила, словно сама еще не до конца поверила, — это так прекрасно. Кто бы мог подумать.

До усадьбы Берта добралась первой и довольно долго поджидала Фанни у ворот, а как только он появился, выпалила давно терзавший ее вопрос:

— В то утро, когда все произошло, ты сказал хозяину, что Фетч напугал Гизелу и она выбежала из комнаты. Откуда ты это узнал? Ты ведь не успел ее расспросить.

Вампир сбился с шага, но почти сразу ответил:

— Он со всеми гостями так поступает.

— В таком случае, почему ты нас не предупредил? И вот еще что — Гизела мне рассказала, что не закрыла за собой дверь, когда выскочила в коридор. А потом оказалось, что единственная открытая дверь ведет в покои этой вашей миссис Мастер. Стало быть, кто-то закрыл дверь за ее спиной и открыл другую. Уж не ты ли, гаденыш? Подставил нас, да?

В каждом ее зрачке полыхало по ледяной искре. Фанни в точности знал, что именно она чувствует, и хотя вампирша в любой момент могла вцепиться ему в глотку, даже успел ее пожалеть. А может не ее, а в который раз себя. Упыри ведь не транжирят сострадание направо-налево.

Ухмыльнувшись, он попытался высокомерно посмотреть на Берту, но для этого ему пришлось бы как минимум встать на цыпочки, а то и подпрыгнуть. Посмотреть получилось всего-навсего с вызовом.

— А пусть и так. Только на ее месте должна была оказаться ты! Ты в такой же мере леди, что и Маргарет. Вы бы спелись. Но кто же знал, что ты первая в ванную заскочишь! А мисс Гизела… да, не повезло ей, но в любом случае, так авантажнее для всех нас.

— То есть, для всех вас.

— Именно! С тех самых пор, как эта женщина завлекла милорда в свои сети, он только и думает, как бы ее подчинить. Только и разговоров, что про миледи, больше ни до чего ему дела нет! Живут, как Панч и Джуди. Вечно скандалы, вечно интриги, перед соседями стыдно. Все знают, как эта выскочка его на себе женила! Ну ничего, теперь-то она не встанет между Мастером и интересами клана.

— А если я пойду и наябедничаю?

— Хозяин отходит меня осиновой тростью, — ответил Фанни с равнодушием шалуна из отчаянных, который уже протоптал дорожку в кабинет директора. — Не убьет ведь. На мне все праздничные хлопоты.

— Дружно живете, — похвалила Берта. — Раз уж нечисти все собаки чураются, Мастер завел тебя. Есть на ком плохое настроение вымещать.

— Ну и ладно. Собаке, по крайней мере, не только пинки, но и кости перепадают. При жизни мне везло гораздо меньше.

И тут она сказала нечто такое, от чего юный вампир чуть не запнулся.

— Предатель.

— Ч-что?

— Ведь не станешь отрицать, что предал его. Своего господина. План у него изначально был гадкий дальше некуда, но от твоего вмешательства стало только хуже. Ты не только нас подставил, но и его подвел. Предатель и есть.

Она продолжала говорить, но ее звенящий от негодования голос слился с другими голосами, которые на разный лад повторяли одно и то же слово.

Вот только все это неправда!

Он не предатель.

Уже не предатель.

Срочно вспомнить! Фанни зарылся в воспоминания и отыскал одно из самых любимых, которое ценил, как бывший пьянчуга ценил бы костюм, купленный на первую непропитую получку.

1771 год, Конгресс Верховных Вампиров в Париже.

Тогда лорд Рэкласт, Мастер Дублина, отвел его в сторонку и спросил, сколько новому секретарю платит хозяин. Сам он заплатит вдвое, да и место службы менять не придется. Просто Фанни время от времени должен передавать ему кое-какие сведения. В памяти вновь возникла его самодовольная улыбка и нечесаные волосы, каштановые с медным оттенком (Фанни еще удивился, ведь ирландцы обычно так и полыхают рыжиной). «Ничего не платит,» отчеканил юный вампир, а Мастер обрадовался — такую цену перебить легче легкого! Фанни выразил уверенность, что матушка Рэкласта прижила его на стороне, вне брака, но тот почему-то не обиделся. Наоборот, взорвался хохотом и смеялся долго, пока слезы на глазах не выступили. Отсмеявшись, заявил, что между прочим сделал Фанни предложение. Юноша заметил, что в таких случаях принято становиться на одно колено, на что Рэкласт, уже посерьезневший, обозвал его дерзким щенком и пригрозил свернуть ему шею. Однако Фанни плевать хотел на угрозы. Получилось! Мог предать, а не предал! Из-за охватившего его ликования вампиру даже почудилось, будто на губах Рэкласта тоже промелькнула улыбка.

А теперь эта девка — она и вампиром-то стала без году неделя — смеет так его оскорблять!

— Не зарывайся, Берта! Да как ты вообще… Ничего ты не понимаешь! Мне со стороны лучше видно! И это для его же блага!

Фроляйн Штайнберг мотнула головой.

— Каждый, кто отправляет сирот прямиком на фабрику, или спускает курок, целясь в голову туземцу, или выгоняет на улицу беременную горничную, которую сам же и соблазнил — думаю, каждый в этом случае повторяет то же самое. Это для их же блага.

— Твои примеры тут ни к селу, ни к городу! Я верен ему! По-настоящему! Ну не могу я смотреть, как она над ним измывается! Ведь она запретила его сиятельству охотиться на девственниц младше 50 лет! Ты хоть представляешь, как должна выглядеть женщина, если на нее за полвека никто не польстился?

Но Берта не проявила сочувствия к тяжкой доле его сиятельства, изнывающего от тоски по 49 летним девственницам, которых глаз видит, а клык неймет. Она посмотрела на секретаря с брезгливой жалостью и нахмурилась, как искусный царедворец, плетущий заковыристую интригу. Но говорить обиняками не умела, посему спросила в лоб:

— У тебя есть подруга? Или приятель, — добавила она, блеснув терпимостью.

— На что ты намекаешь?!

— А на то, что будь у тебя личная жизнь, ты не совался бы в чужую.

— Интересы Мастера это моя личная жизнь!

Судьба оказалась к нему благосклонной: у ворот появилась Гизела под конвоем леди Маргарет, и Берта тут же переключила на них внимание. Распахнув перед дамами парадную дверь, Фанни пропустил их вперед, хотя Берта и миледи надолго застряли в дверном проходе, пытаясь наступить друг другу на кромку платья. Наконец Гизела, обозленная донельзя, растолкала их и прошествовала мимо Фанни, не удостоив его даже кивком. Но уже в фойе все четверо переглянулись, словно обитатели работного дома, которые поутру вместо вони подгорелой овсянки учуяли аромат булочек. Запах-то приятный, вот только откуда ему тут взяться? Обгоняя друг друга, вампиры взлетели по лестнице, ворвались в гостиную и застыли в недоумении. Причем Фанни удивился сильнее всех.

Ну и дела!

Лорд Марсден восседал на ампирном диване с изогнутой спинкой, а рядом с ним — так близко, что ее юбка задевала его колени — присела смертная девица в розовом платье с перламутровым отливом. Русые волосы свободно ниспадали на плечи, маленький ротик щебетал без остановки, а голубые глаза так и скользили по открыткам, разложенным на диванной подушке.

— Вот это вид на Хофбург — красиво же, правда? — а тут Шенбрунн, Ратхаус, а вот берег Дуная. Выбирайте что хотите, сэр, а можете и весь набор взять, у меня еще есть… Ой, Берта!!!

Вампирша встрепенулась.

Девушка явно была ее близкой знакомой.

Ведь не станешь же так орать на чужого человека.

Пока она грохотала, лорд Марсден начал медленно, но целенаправленно подбираться к кадке с пальмой, надеясь за ней укрыться. Гостья же смиренно слушала тираду.

Со слов Берты, ее звали Маванви Грин и была она распоследней дурой, у которой настолько пушистая шевелюра, что все умные мысли пружинят и отскакивают от головы. Когда Берта сделала паузу, мисс Грин вставила, что забежала в усадьбу не просто так, а по делу. Оказывается, в Вене она повстречалась с братом Берты и его супругой. В честь знакомства они распили бутылку медицинского спирта. Потом этот самый Леонард попросил Маванви передать Берте дополнительные пробирки для сбора образцов. У него же она выпытала адрес Мастера Лондона, в доме которого остановились девушки. Дарквуд Холл она считала чем-то вроде постоялого двора.

— Чудессссно, — прошипела Берта, — пробирки-то оставь, а сама сматывай удочки из этого логова. Глаза б мои тебя не видели!

Лорд Марсден, притаившийся за пальмой, вдруг очень эффектно из-за нее шагнул.

— Но мы тоже не пьем человеческую кровь! — провозгласил он и добавил с нажимом, — Так ведь, Блейк?

— Да, милорд, — лаконично ответил секретарь.

— Леди Маргарет?

Миледи замахала на него платочком.

— Если б мы ее пили, мне не пришлось бы покупать пудру оптом! Ну ничего, не долго…

— Вот видите, кровь мы не пьем, — перебил ее супруг и улыбнулся гостье.

Та просияла, словно только нашла горшочек с золотом на другом конце радуги, или увидела фею в бутоне розы, или произошло еще что-нибудь столь же сказочно приятное. Даже Берта отчасти успокоилась, а Гизела взглянула на Мастера с уважением. Зато Фанни стало не по себе, и он обрадовался, когда хозяин позвал его в библиотеку, оставив дам развлекаться в гостиной. Обернувшись в дверях, он заметил, что гостья смотрит ему вслед. Хотя не ему, конечно, а его господину, но от этого взгляда юношу как кипятком обожгло.

Уже в библиотеке старший вампир похлопал Фанни по плечу. Про эликсир он даже не заикался.

— Спасибо, что выручил!

— Я лишь сказал правду, милорд.

— Само собой. Вот только правда бывает универсальной, а бывает, так сказать, привязанной к определенному отрезку времени. Ну да что я тебе-то объясняю! В любом случае, не вздумай проболтаться. Мисс Грин барышня простодушная. Предложи ей ложь, так она не только проглотит и пальчики оближет, но будет стучать ложкой по столу, требуя добавки.

— Откуда вы знаете?

— Уже изучил ее послужной список. В Вене ее опекала мисс Штайнберг и помогла ей ступить на писательскую стезю. Мисс Грин, да будет тебе известно, пишет романы о вампирах. В расстегнутых рубашках и глазами столь блестящими, что хоть выковыривай да в ломбард неси. Но загвоздка-то в том, что кроме мисс Штайнберг и ее полубезумной семейки, барышня других немертвых отродясь не видывала. А мисс Штайнберг сам знаешь какая.

— А, ну так ясное дело, мисс Штайнберг всяким пакостям научит, — убежденно заявил Фанни.

— Не в этом смысле. Она не пьет человечью кровь. Вот ее протеже и втемяшила себе в голову, что вампиры существа сплошь милые да романтичные. Мол, ежели на душе тошно, позови вампира, он взбодрит. Так это еще не все! Сейчас мисс Грин работает над романом, в котором вампирам не только не нужна кровь, они еще и на солнце могут выходить, и растений не боятся.

— И боярышника?

— Начхать им на него.

— И шиповника?

— Какой шиповник, раз им чеснок нипочем!

— И бузины?

— Блейк! Сколько раз тебе повторять, что мы не боимся бузины! Она ведьм отгоняет! — хозяин и слуга переглянулись, и Мастер задумчиво поскреб подбородок. — Хотя есть в ней что-то неприятное. Что-то… настораживающее.

— А как насчет риса?

— Пудинг из него сварганят и смертных угостят! Говорю же, в ее романе вампиры со смертными не разлей святая вода. Даже приглашают людей на свои игры.

— Но сэр, мы ведь тоже зовем их поиграть. И в ловлю яблок, и в «угадай, чья рука,» и в жмурки…

— Да, но когда мы играем в жмурки, то все же выкалываем водящему глаза.

— А они разве нет? Ну, так неинтересно.

— Еще ее вампиры постоянно страдают.

— Неужто, милорд? Но с чего ж им страдать, — удивленный юноша начал загибать пальцы, — солнце их не берет, серебро, поди, тоже, чеснок просто специи… или… при жизни они сделали что-нибудь… что-нибудь очень скверное?

— В том и дело, что ничего! Просто им нравится страдать. Вроде как поныл и настроение вверх поползло. Особенно если вместо носового платка у тебя женская блузка, а ее обладательница сюсюкает над тобой и обещает тебя, бедненького, утешить. Знаешь, мне такой сценарий очень даже нравится.

— А мне вот нет, — уперся Фанни, — потому что все это враки. Ну ничего, мисс Штайнберг быстро эту беллетристку отсюда спровадит. Вон как на нее налетела.

— Пусть только попробует, — отрубил Марсден. — Мисс Грин останется с нами до Нового Года. По моему личному приглашению.

— До Нового Года, милорд? До… самой полуночи?

— И несколько минут спустя.

Спорить с Мастером секретарь не посмел, так что лишь отвернулся и посмотрел в окно, и на подоконник, и на стеклянный ящик Уорда, в котором заходились беззвучным криком орхидеи. В груди у Фанни словно бы что-то оборвалось, хотя чему там обрываться?

— Я, конечно, предложу ей инициацию, — продолжал старший вампир, — что мне, жалко что ли? Но все может произойти слишком стремительно. Тут главное остановиться в нужный момент, но не всегда ведь получается.

— Как вам угодно, милорд.

— Вот именно! — подхватил Марсден, обрадованный. — Как мне угодно. Мастер я или нет? Моя воля превыше всего. Вот именно. Так и должно быть. И еще репутация. Ирландцы зеленее шэмрока станут, когда увидят, что мы раздобыли девственницу для новогоднего бала. Очень традиционно получится, все чин-чинарем.

Фанни представил, как лорд Рэкласт хлопает себя по лбу и восклицает, что уж девственницу на балу у англичан он точно не ожидал встретить. Наверное, всю страну прошерстили, прежде чем ее обнаружить. Наверное, это последняя девственница в Англии, где с моралью не так чтобы густо. Но лорд Марсден уже с макушкой погрузился в мечтания, и вернуть его в реальный мир не представлялось возможным.

Что ж, пусть так все и будет.

Остается лишь надеяться, что минуты пролетят быстро. Что это окажутся даже не минуты, а секунды. Что Мастер успеет навести на нее морок. Что она будет улыбаться, даже когда губы станут белее мела.

У нее ведь такая милая улыбка.

— Ты не подведешь меня, Блейк? — Мастер вдруг строго на него посмотрел. — Запомни, наша репутация превыше всего.

— Можете на меня положиться.

Ну конечно не подведет, зашептали-зашуршали голоса.

…ему ведь не впервой выполнять…

…столь деликатные поручения…

…Фанни, Фанни, Фанни…

…проклят навеки…

…ничем не искупишь…

Вампир знал по опыту, что если закрыть уши, голоса станут только громче.

Репутация…

Матушка всегда говорила, что репутация — она как фруктовое дерево, которое нужно бережно взращивать, подвязывать, защищать от непогоды, и тогда оно даст добрые плоды. А репутация у Блейков была безупречной даже по строгим меркам их религиозной общины. Крыльцо их домика всегда чисто выметено — хоть ешь с него! — дети одеты в штопанные и перелицованные, но опрятные рубашки. Никто из соседей не мог припомнить, чтобы Блейки хоть раз пропустили молитвенное собрание, не говоря уже о воскресном походе в церковь. Слыли они людьми трезвыми, честными и праведными.

Именно репутация помогла хозяйке Блейк и троим ее сыновьям выжить в ту зиму, когда скончался отец семейства, лучший плотник во всей округе. Сгорел от лихорадки. Соседи навещали вдову каждый день и оставляли кто пол-пирога, кто сушеную рыбину, кто кусок сыра. Но не вечно же им жить нахлебниками? Тем более, что старшему сыну, Фрэнсису, уже стукнуло двенадцать, самое время содержать семью. Вот только как? Мальчишка не отличался крепким здоровьем, так что путь в батраки ему заказан, не сдюжит. А вокруг сплошь крестьянские хозяйства.

И тогда, опять же благодаря их доброму имени, для Фрэнсиса нашлась ситуация. Миссис Стай, занимавшая первую скамью в церкви, напомнила, что ее сын служит старшим подмастерьем в лондонской типографии. Помогает печатать библии. И занятие богоугодное, и доход неплохой — Питер Стай ежеквартально присылал матери денег с оказией. Пускай и Фрэнсис поедет в Лондон, отыщет там Питера, а уж он-то устроит мальчонку в их мастерскую. Женщины помолились и пришли к выводу, что хотя Лондон и злой город, но даже в таком капище трудолюбивый и честный малый выбьется в люди.

Сказано — сделано.

С пирогом за пазухой и молитвенником в холщовой сумке, Фрэнсис пешком отправился в Лондон. Проплутав полдня, он все же отыскал мистера Стая, который в тот момент действительно что-то печатал.

Точнее, чеканил.

И в который раз репутация пришла Фрэнсису на выручку. Когда друзья мистера Стая уже собирались залить мальчишке в горло расплавленный металл, чтобы не проболтался об их маленьком предприятии, Питер вспомнил, как хозяйка Блейк однажды угостила его пудингом. Умилившись, заступился за односельчанина, даже позволил ему остаться. А поскольку в шайке уже имелся один Фрэнсис, новичка переименовали в Фанни.

Поначалу он не отзывался на девчачье имя, но во временем оно к нему приросло. Особенно когда из тощего замухрышки он превратился в настоящего ангелочка с кудрями до плеч. По красавчику Фанни в унисон вздыхали служанки, а уличные девки дрались за право расчесать ему волосы. Да что девки! Иногда и дамы швыряли монеты из каретного окна, а когда он запрыгивал внутрь, проворно задергивали шторки. Но таким заработкам он предпочитал честное воровство. От аристократок запросто какую-нибудь дрянь подцепишь.

Другое дело Салли, внучка содержателя притона, в котором квартировал юноша. В свои 15 лет она сохранила почти все зубы, а ее лица почти не коснулась оспа, так что Фанни она казалась вполне привлекательной. Тем более, что раз в месяц она педантичным мужским почерком писала миссис Блейк об успехах Фрэнсиса на типографском поприще. В остальное время, ее ловкие пальчики ублажали его иначе.

В тот августовский день, который сто с лишним лет спустя возник перед глазами Фанни, он вошел в комнату, служившую одновременно и гостиной, и спальней, а во время затянувшихся попоек, и отхожим местом. Салли согнулась над столом и, высунув язык от усердия, скрипела пером. То ли вексель подделывала, то ли квитанцию о подорожном сборе. В общем, все как обычно. Дом, милый дом.

— Привет, Сал! — крикнул Фанни, лавируя между завалами хлама. — А я тебе карман принес!

Не отрываясь от бумаги, Салли взяла шелковый карман, расшитый павлинами, высыпала из него жареные каштаны и равнодушно бросила подарок в корзину. Стараниями ухажера у нее накопилось уже две дюжины карманов, но все с разными узорами.

— Что, даже не спросишь, как я его достал?

— Небось, так же, как и остальные.

В те годы карманы привязывали к талии поверх нижней юбки, а на платье по бокам располагались небольшие вырезы. Добраться до дамского кармашка было ой как непросто! Но Фанни незаметно приподнимал платье жертвы, молниеносным движением срезал карман и удалялся, невозмутимо насвистывая. Ремесло карманника не из легких, так что он ожидал от подруги чуток больше благодарности.

Разобиженный, Фанни подхватил перо и пощекотал девушке ухо, так что она, дернувшись, посадила кляксу на документ. И вовремя отскочил, когда в воздухе просвистел перочинный нож.

Выругавшись, Салли всадила нож в столешницу и отошла к окну, шлепая босыми ногами по липкому полу. Обняла себя руками за плечи. А когда обернулась, проговорила:

— Нынче снова была в Тайберне, на повешении.

Оба помолчали.

— Кого на этот раз?

— Помнишь Пэг Тинби?

— Нет, вроде.

— Ну, Пэг, ну, ее хозяйка из приюта взяла и смертным боем била. Ну, вспомнил? Она опосля сбежала и в гулящие подалась. Да не просто сбежала, а хозяйские цацки прихватила. Иная б сразу их загнала, так не же, эта дурища схрон под половицей устроила. На черный день, небось, откладывала. Так свои же товарки и донесли — а кому еще?

— Ну и не глядела бы на этакие страсти, коль потом тошно. Мало, что ли, других забав?

Салли присела рядом и положила голову ему на плечо. У волосы у нее были серовато-желтые, как свечной огарок. От них пахло копченой рыбой.

— Много забав, твоя правда. Вот давеча видала одного лакея — они с молодым лордом Хантингтоном были «подружки.» Распутничали вдвоем. Дело раскрылось, хозяин застрелился — «не снеся позора,» это так у них называется — а лакея забили в колодки. Ну и толпа собралась, ты б видел! А я бросила в него дохлой кошкой, — с чувством выполненного долга сказала Сал. — Попала, между прочим… Но Пэг… она совсем тощая была. Кожа да кости. Прям как я. И дергалась, будто воробей с ниткой на лапке — таких детям на потеху покупают. И никто не повис у нее на ногах, чтоб душа поскорее отлетела.

— А ты чего не повисла, раз такая сердобольная?

— А ну как решит кто, будто я ее сообщница? Проследит за мной, дедушку схватят, тебя… Но теперь я весь день места не нахожу. Вдруг меня тоже повесят? Ведь есть за что.

— Да не повесят тебя!

— А вдруг? — Фанни не отвечал, и девушка толкнула его в плечо. — Чего молчишь, как пень трухлявый?

— Чего сказать-то?

— Что будешь со мной, ежели меня повесят.

— Ладно, — буркнул юноша, — ежели дойдет до такого, я повисну у тебя на ногах.

Девушка встрепенулась, собираясь ответить, но лишь пихнула его кулаком в ребра.

— Спасибо на добром слове! А я-то, дура, думала, что ежели дойдет до такого, ты повиснешь рядом.

На этом беседа закончилась. Фанни изрек отвлеченную сентенцию о бабах и их беспочвенных страхах, Салли показала ему неприличный жест, после чего юноша, от души хлопнув дверью, выбежал во двор и зашагал прочь.

Тем более, что ему было, куда торопиться.

Сегодня понедельник.

Это всегда происходит по понедельникам.

На улице он попал в самую гущу лондонской сутолоки. Мимо сновали торговцы разной снедью, от пирогов с угрем до листков с жалостливыми балладами. Посыльные из мясницких лавок держали на головами открытые подносы, над которым кружился рой мух. На углу рябая валлийка доила корову прямо в кувшины покупателям. Молочница подмигнула юноше, а когда тот ее проигнорировал, выстрелила ему вслед струей молока. Но Фанни даже не заметил. Обходя зловонные лужи и перепрыгивая через канавы, до краев полные нечистот, он двигался в направлении Темзы. Время от времени над его головой хлопал кнут кучера, а иногда и сам он пихал кого-нибудь локтем под ребра — в толпе не до любезностей.

— Эй, парень! Купи дрозда, для своей милашки! Задешево отдам!

Чернявый птицелов вовсю расхваливал товар, потрясая длинным шестом, на котором болтались клетки с вялыми птицами. У ног торговца стояла корзина с торфом, прикрытая грязным полотном. Из-под полотнища то и дело высовывались подвижные черные носы. Ежей охотно покупали, ведь они любят похрустеть тараканом. Возле корзины стояло ведро с улитками. Их брали не только французы, замученные гастрономической ностальгией, но и англичане, ибо улитки слыли средством от всего вообще. Замучил ревматизм — натри спину улиткой, слег с чахоткой — наглотайся улиток, чтобы они съели всю мокроту в груди.

Фанни захотелось пнуть ведро.

Потому что ему уже ничто не поможет.

Где найти таких улиток, что выедят черную слизь, которой обволокло его сердце? С каждым днем она разрасталась внутри. Скоро от него совсем ничего не останется, только прах и тлен. Только пустота. Он стал рыбешкой, которую выпотрошили и теперь ловили на нее рыбу покрупнее. А любую наживку рано или поздно забрасывают в воду.

Вдали виднелась Темза, серая, как забвение, и Фанни уже не мог противиться ее зову.

…Помнил ли он Пэг Тинби? Ну еще бы. Пьяно икая, она рассказывала, как хозяйка колотила ее валиком для стирки. Вытащила из тайника побрякушки и вывалила на стол. «Кажный вечер их достаю! Представляю, как старая ведьма по ним убивается, и на душе отрадно.» Конечно, с мозгами у Пэг было негусто, да и пьяного гостя могла обобрать, но по сути своей, но в глубине души, она была хорошим человеком!

И Перси Хантингтон. Он тоже был хороший человек, даром что распутник. Он налил Фанни шампанского, поцеловал ему руку и назвал заковыристым именем на «А.» Даже не прикоснулся к юноше, просто весь вечер читал ему сонеты. Настроение создавал. Правда, без одежды. И уже потом, когда его родные вместе с лакеем ворвались в спальню, и его младший брат расплылся в улыбке, и отец сгреб Перси за волосы и швырнул в застекленный буфет, он и тогда повторял, «Мальчик не виноват, я его опоил.» Прежде чем Фанни выпрыгнул в окно, он увидел, как слуга с кулаками набросился на Хантингтона-старшего…

Темза неодолимо влекла его.

С головой бы накрыться темными водами, но… на берегу, по колено в грязи, копошились дети, собирая обрывки веревок, тряпки, кости — все, что возьмет старьевщик. Один из мальчишек вскрикнул и, задрав ногу, увидел на босой ступне свой смертный приговор — глубокую царапину. На его месте могли оказать Нед и Джеб, братья Фанни. На месте исхудавшей старухи с мешком мусора за спиной — его мать. Салли болталась бы в петле вместо Пэг Тинби.

Тем более, что это не он решает, кому умирать. Он лишь орудие!

Но даже произнесенные про себя, слова звучали неискренне, как звон фальшивой монеты.

Потому что он убил их. Убил их всех. И еще многих убьет.

Предатель.

Сочельник, 188* год

Эвике не ошиблась насчет Рождества. Когда Берта заворочалась на диване и протерла глаза, то даже не вспомнила, что сегодня сочельник. А увиденное и вовсе испортило ей остатки настроения. Подруга стояла к ней спиной перед раскрытым чемоданом, куда складывала вещи, ровной стопкой лежавшие возле нее. Рядом с чемоданом стояли еще два таких же, уже полностью собранных. Сама Гизела оделась в немаркое серое платье, выгодно отличавшееся (по мнению Берты) от остальных своей практичностью. Такое никогда не наденешь на бал, зато в нем удобно путешеств…

— Что ты делаешь? — поинтересовалась фроляйн Штанберг, приподнимаясь на локте.

— Ах, ну вот ты и проснулась! Давай быстрее, мы можем опоздать.

Гизела обернулась, сияя довольной улыбкой. На пустом столе вместо многочисленных скляночек лежало расписание поездов.

— Я все продумала. Если мы выедем отсюда через полчаса, мы успеем на поезд, который идет прямиком до Дувра, и если повезет, уже завтра окажемся во Франции. Мертвые, знаешь ли, путешествуют быстро.

— Что?

— Конечно, жаль уезжать так скоро, я не успела почти ничего рассказать Эвике, но, знаешь, она была не слишком-то рада меня видеть… Вряд ли она расстроится. Я отправлю ей письмо с извинениями, — Гизела указала на уже запечатанный конверт. — Как думаешь, куда поедем потом? Можно навестить твоего брата и Изабель в Вене…

— Втроем? — поинтересовалась Берта, расплетая косу.

— Кого ты имеешь в виду?

— Ты, да я, да та змея. Хочешь по всей Европе путешествовать с таким эскортом?

— Как ты догадалась, мы и уезжаем отсюда, чтобы леди Маргарет больше не видеть и не слышать! Она мне уже изрядно нервов потрепала. Давай же, вставай, я хочу выбраться отсюда как можно скорее.

— Наберись терпения, — бросила ее подруга, натягивая чулки. Как будто ей самой не хочется улизнуть отсюда поскорее! Как будто ей не снится стук колес по шпалам! — Мисс Маллинз обещала, что к Новому Году сварит эликсир. И тогда я залью его в глаза той твари. Желательно, еще кипящим. А пока что не будем дергаться. Даже хорошо, что мы все в одном доме. Вы обе у меня на виду.

Тут она резко вздохнула, потому что зацепилась удлинившимися когтями за чулки и разорвала их.

— То есть, — Гизела положила сложенную блузу обратно в стопку, — ты хочешь сказать, что до Нового Года мне придется терпеть эту надоедливую дамочку, хотя один черт знает, что у нее в голове… и что ты будешь за нами наблюдать. Так, милая?

— Вовсе не это я имела в виду, просто… но ты тоже хороша! — вдруг вскрикнула Берта, сдирая чулки и швыряя их в пробегавшего мимо Фетча.

Гоблин обмотался ими, как шарфом, но счел нужным поскорее удалиться. Атмосфера в комнате накалялась.

— Не помнишь, как вчера ты заявилась с ее муфтой в руках? Я, конечно, ничего не сказала, так ты, небось, решила, что и не заметила ничего? Что я, совсем слепая?! Уже подарки от нее принимаешь? Дальше что? Она к нам в спальню свой гроб перетащит?!

— Муфта… — проговорила Гизела задумчиво. — Значит, муфта. По крайней мере, от нее я получила как минимум муфту, в то время как от тебя в последние дни ничего, кроме скандала. Как думаешь, что лучше? Или, может быть, — виконтесса прищурилась, — ты ревнуешь?

— Больно надо. И вообще, если у тебя руки чешутся что-нибудь упаковать, так ступай к Маванви и помоги ей собрать вещи. Сегодня она уезжает. Правда, сама еще этого не знает, но вот ты ей и сообщи. Я же видеть эту бестолочь не хочу.

— Хоть кто-то уезжает! Я ей даже завидую. Ей не придется оставаться рядом с сумасшедшей англичанкой под твоим строгим контролем.

Гизела в сердцах смяла расписание поездов и бросила на пол.

— Моим контролем? Издеваешься? Да будь у меня возможность хоть что-то контролировать, мы бы не оказались в такой переделке! А все потому, что я оставила тебя без присмотра. Прав был Фанни, ангел меня дернул сунуться в ванную! Ну все, теперь мы вообще из спальни до Нового Года не выйдем. Ни ты, ни я.

— Значит, меня уже одну и оставить нельзя, обязательно во что-нибудь вляпаюсь? Да кто тебе сказал, что ты должна за мной присматривать, кто ты какая, надзирательница мне, что ли? Вот и сиди здесь до Нового Года, у меня же своя жизнь и свои планы. Видишь: я открываю дверь, и не тебе решать, оставаться мне или нет!

С этими словами Гизела решительно направилась в коридор, не забыв изо всех сил хлопнуть дверью.

Когда лорд Марсден пригласил юную Маванви Грин погостить в усадьбе, то, в лучших гостиничных традициях, пообещал ей «постель и завтрак.» Девушке уже снились экзотические деликатесы, которыми будет потчевать ее Верховный Вампир Англии — мужчина суровый, загадочный и, самое главное, опытный.

Но единственным блюдом, которое умел готовить лорд Марсден, был вепрь. Освежевать, насадить на вертел и дать пинка поваренку, чтоб не забывал вращать его над огнем. Отсутствие же оного продукта в бакалее привело Мастера в замешательство.

На выручку пришел секретарь, спросивший продавщицу, что смертные в 19 м веке едят на завтрак. Бедная женщина, которую назойливые покупатели вытащили из-за рождественского стола, буркнула что-то про овсянку. Лица вампиров просветлели. В придачу к овсу, они купили еще и спаржи, трюфелей и прочих несезонных, а оттого очень дорогих продуктов.

Пусть мисс Грин не думает, что на ней экономят.

Пока Фанни зажигал плиту и смахивал паутину с кастрюли, его хозяин, нахмурившись, листал «Радости Домашней Кухни» за авторством некой миссис Лард. Достопочтенная дама решила напитать не только физический, но и духовный голод своих читателей. Уже три страницы подряд она излагала захватывающую информацию о роли овса в рационе древних египтян. Наконец Мастер радостно крикнул:

— А вот и рецепт! Готов, Блейк?

Фанни встал навытяжку и отсалютовал ему поварешкой.

— Приступим. Итак, вскипяти две пинты воды… Вода — это пойло для сервов, — откомментировал лорд Марсден. — Я, в свое время, даже в рот такую дрянь не брал, исключительно эль. Ну уж ладно, раз в книге сказано… Теперь овес.

— Сколько зерен, милорд?

— Написано, что две чашки.

— Ну кто ж так рецепты пишет? Неужели миссис Лард самой не любопытно, сколько там зерен? Какая ограниченность.

Поскольку вампиры не загоняли себя в узкие рамки, то высыпали обе чашки на стол и как следует пересчитали зерна. Раза три, чтоб не ошибиться. Затем ухнули овес в воду, которая к тому моменту уже выкипела на половину.

— Соль добавил?

— Кажется, добавил… не помню…

— Ну давай еще раз, чтоб для верности. Кашу солью не испортишь.

— Маслом, милорд.

— А вот маслице-то мы взять позабыли, — расстроился Мастер. — Что делать?

— Можем заменить на кровь. С кровью все вкуснее.

— И то верно… Кстати, это какая по счету ложка соли?

— Четвертая. Она так забавно булькает, когда ее туда кидаешь! — Фанни завороженно глядел в кастрюлю. — А сколько нужно?

— Одну.

— Ой.

— Надо чем-то ее уравновесить. Сыпани сахара, точно сработает.

— Можно шоколада добавить, — предложил секретарь. — Смертные очень любят шоколад.

— Да? А какой он на вкус, шоколад этот?

— Не знаю, милорд. Когда я был жив, не довелось попробовать. Мы все больше орехи грызли да каштаны. Ну или там корицу в сахаре. Но цвет у шоколада что надо, — обрадовался Фанни, вытряхивая в кашу пол-коробки шоколадных конфет. — Теперь подгорелый овес не так заметно.

— Красиво получается, — одобрил Мастер.

Он посмотрел в кастрюлю, и кастрюля посмотрела в него.

Над поверхностью каши поднялся пузырь, огромный, как йеллоустонский гейзер, и вяло лопнул, забрызгав плиту и пол-кухни раскаленной буроватой жижей.

— Но лучше позаботиться и о гарнире, — быстро добавил Марсден.

Мысли Гизелы занимали такие разнообразные темы как «Берта совсем меня не понимает», «Не буду с ней всю ночь разговаривать» и «Зря я собрала вещи, теперь они помялись». Впрочем, преодолев расстояние от комнаты до холла, девушка слегка смягчилась и сократила срок злости на подругу до четырех часов. Все равно так долго с ней не разговаривать у Гизелы все равно не получалось.

Следующей мыслью было, на что потратить это время, но как следует ее продумать виконтесса не успела. Откуда-то снизу раздался такой страшный шум, словно черти решили устроить мюзик-холл в аду. Гизела застыла на месте и огляделась: никого. Чопорное поместье казалось таким же, как и мгновение назад… Но вот, снова оно! Опять снизу, где были кухня, подвал… подземелье… Воображение услужливо подкидывало картины, от которых у палача кровь бы в жилах застыла. Сначала она хотела бежать обратно в комнату, но вспомнила, что не разговаривает с Бертой еще 3 часа 57 минут. Да и любопытство шептало на ушко, что нужно посмотреть, что же происходит. С другой стороны тихий глас рассудка советовал прихватить с собой кочергу.

«Если что, меня запомнят такой: молодой и прекрасной!» — решилась, наконец, виконтесса, поудобнее перехватывая насоветованное разумом оружие.

Узкие ступеньки вели вниз, последний луч надежды остался далеко за спиной, но девушка шла, отбросив страх. Лишь у самой двери она остановилась, чтобы приготовиться к неминуемому… За дверью что-то жалобно звякнуло, и Гизела стремительно ворвалась внутрь…

Кухня выглядела так, словно здесь произошло сражение, только пушки вместо ядер заряжали кашей. Точнее, чем-то похожим на кашу. Посреди всего этого ералаша стояли двое вампиров, Мастер Англии и его секретарь. Гизела изогнула бровь. Вообще-то, джентльмены и знать не должны, где находится кухня в их доме. Пространство под лестницей для них как белое пятно на карте.

Увидев девушку, вампиры плотоядно улыбнулись.

— Ба, да это мисс Гизела! — прогремел Мастер. — А скажите, мисс, вы давно умерли?

— Такое ощущение, что только что снова, — пробормотала она и добавила трагически, — Мне нужно сесть.

Секретарь услужливо подсунул ей стул, впрочем, липкий от каши.

— Я в том смысле интересуюсь, — пояснил лорд Марсден, сочтя свой первоначальный вопрос недостаточно деликатным, — что вы, может статься, еще помните вкус человеческой еды. И умеете ее готовить.

— Нам нужен гарнир для мисс Грин, — ввернул Фанни.

Все трое обдумали услышанное.

— Точнее, для той овсянки, которую мы состряпали для мисс Грин! — поправился секретарь. — Ну, вы меня поняли. Помогите, а?

Гизела поняла и не смогла сдержать улыбки, такой искренней, что вампиры уж было решили, что помешанными лучше не связываться.

— Ах, готовить! А я-то подумала, что вы изобретаете оружие массового поражения. Ну что ж, мне еще… 3 часа 49 минут совершенно нечем заняться. Говорите, это было кашей?

Мужчины закивали.

— Нам нужен салат. У нас есть спаржа, трюфели, черная икра, ананасы и морковь, — сказал лорд Марсден. В его молодости морковь слыла афродизиаком. В основном, из-за формы.

— Еще лобстер есть, — похвастался Фанни.

Но лобстер успел удрать из корзины и забился под буфет, откуда теперь угрожающе щелкал клешнями. Решено было оставить его в покое.

— Только лишь ради мисс Мав… Мавн… Что у вас, англичан, за имена?! В общем, только ради нее! Потому что, если вы забыли, на вас я очень сержусь.

Гизела окинула взглядом ингредиенты и печально покачала головой. Салат и правда являлся самым съедобным, что можно было из них сделать.

— Вы хотя бы ножом пользоваться умеете… мальчики?

Оба закивали невпопад. Лорд Марсден заверил ее, что хорошо разбирается в ножах, особенно если те длиннее метра и обоюдоострые. Разбирался он и в копьях, булавах и разных других предметах, не имеющих прямого отношения к кулинарии. Фанни сообщил, что умеет пользоваться заточкой. Подробностей Гизеле не захотелось.

— Тааак, давайте вы вооон там постоите, а я пока все быстренько порежу, идет? Можете что-нибудь спеть, чтобы не скучно было. Мы с Эвике всегда пели!

Лорд Марсден, переполненный благодарностью, отвесил ей поклон и сверкнул глазами на секретаря — давай, развлеки даму. Тот неуверенно затянул песню, уже на следующей строке смешался и покраснел, но, повинуясь приказу, продолжил, пытаясь пропускать неприличные слова. Второй куплет представлял из себя сплошное мычание, в котором время от времени проскальзывали артикли.

Гизела увлеченно крошила морковь, когда на плечи ей вдруг легли чьи-то руки, и чей-то носик потерся ей о щеку. Девушка подпрыгнула от неожиданности. Хорошо хоть нож не успела опустить, а то бы встречать ей Новый Год с нечетным числом пальцев.

— Здравствуй, Жизель, — промурлыкала леди Маргарет. — Какая ты хозяюшка! Еще вечер, а ты уже трудишься, как пчелка. Другое дело, что в порядочных домах гостям не повязывают фартук, так ведь, Марсден?

Вампиры на всякий случай отодвинулись подальше от плиты.

— Ах, леди… хм, леди Маргарет! А я все думала, давно вы что-то не появлялись, — проговорила Гизела, освобождаясь от ее рук. — Мне, знаете ли, совсем несложно. Хотите, научу?

Вампирша раздумчиво посмотрела на нож с погнутым лезвием и перевела взгляд на своего супруга. Так египетский бальзамировщик подбирает нужный инструмент, чтобы половчее вытащить у трупа мозги через носовую полость.

— Спасибо, любимая, но кулинария — это так приземленно. Я подыщу нам развлечение поинтереснее, — она подхватила девушку под локоть.

— Оставьте нам мисс Гизелу хоть на пять минут! — расхрабрившись, попросил Фанни. — Мы еще кашу не доварили! Она опять пригорает, и что с ней теперь делать?

Снисходительно улыбаясь, леди Маргарет покачала головой.

— В наше отсутствие вам с милордом будет, чем заняться. А это чтоб тебе не скучать, Блейк.

Она подплыла к столу, подхватила мешочек с овсом и, прикрыв глаза, вытряхнула его на пол. Мужчины застонали в унисон.

— Это было жестоко, — заметила Гизела, когда они уже поднимались на первый этаж.

— У тебя золотое сердце, Жизель, — умилилась леди Маргарет и даже скользнула рукой по ее груди, там, где драгоценное сердце должно было находиться. — Но Блейк слуга, он должен знать свое место. Нечего тебе проводить время в такой компании. Ты леди, да и я тоже. Неудивительно, что мы так друг другу нравимся.

Похоже, она сама пыталась понять, каким образом ее потянуло на однополые отношения, и затуманенный эликсиром рассудок подкидывал разного рода объяснения.

«Да уж, нравимся — просто не то слово», — подумала Гизела. Но сегодня леди Маргарет показалась ей уже менее навязчивой.

— Жаль только, что ты никак не переберешься ко мне поближе. Не то чтобы я не уважала границы твоей частной жизни, но ты ведь тоже думаешь обо мне бессонными днями? Как я о тебе. Тоже ворочаешься с боку на бок, ждешь, когда зайдет солнце, этот жестокий тюремщик, что разлучает нас? Но ничего, я нашла выход! Ах, Жизель, я сделаю тебе такой подарок!

— А вы их уважаете? Границы, я имею в виду? Впрочем, как вам угодно, можете не отвечать. Тут вы, пожалуй, ничем не отличаетесь от Берты, — последнюю ремарку девушка произнесла совсем тихо, затем вежливо спросила. — Подарок? Звучит многообещающе. Просто-таки коленки подкашиваются — от любопытства, конечно.

— Тогда идем ко мне в будуар! Я ведь до сих пор его тебе не показала, — виновато проговорила леди Маргарет, как будто пригласила подругу в Париж, но позабыла сводить ее в Лувр. — Великолепно, правда? Все, о чем может мечтать женщина.

И распахнула перед ней дверь с позолотой.

Гизела огляделась, чувствуя себя неуютно, как человек, впервые оказавший в храме чужой конфессии. Будуар был роскошно обставлен, вот только цвет обоев невозможно определить.

Все стены, от пола до потолка, были увешаны портретами леди Маргарет.

На некоторых она игриво улыбалась, на других, напротив, выглядела суровой и неприступной, как настоящая королева. Менялся стиль художников, менялись платья и прически модели, но везде она оставалась столь же прекрасной. И вместе с тем портреты казались несовершенными. В каждом мерещился изъян, странное сочетание красок, резкий контраст между передним и задним планом.

На один портрет Гизела смотрела дольше остальных, пытаясь понять, что в нем не так. Придворный живописец запечатлел Маргарет в образе весны, роняющей пригоршни цветов. За спиной у нее синело небо, настоящее небо с пушистыми облаками, а где-то там, за пределами золоченой рамы, пряталось солнце. Не только на этой картине — на всех вообще. Здесь-то и крылась загадка. Художники никогда не видели заказчицу днем, но, подчиняясь ее требованию, дорисовывали солнечный свет.

Впервые Гизела осознала с какой-то болезненной очевидностью, что и сама она солнце уже никогда не увидит.

— Э… Э-это… — хотя Гизеле не требовался воздух, она сделала несколько глубоких вдохов, — это очень красиво, леди Маргарет. Сколько же их здесь? Я смотрю, вы ни на мгновение не забываете о собственной красоте.

— Да, — просто ответила вампирша. — Я ничего не потеряла с тех пор, как зеркала перестали меня отражать. Гораздо приятнее видеть, как мною восхищаются живописцы, как их кисти ласкают мои черты, когда выводят их на холсте. Красота мой главный капитал, Жизель. Кроме нее, у меня больше ничего нет. Даже репутации. Но зато теперь-то все изменилось! У меня есть ты, и ты любишь меня, — Маргарет просительно заглянула ей в глаза. — Выбирай любой. Мы повесим его у тебя в спальне. Когда ты проснешься, мы всегда будем встречаться глазами. А потом я закажу твой портрет, чтобы не расставаться с тобой даже днем. Славно я придумала, правда?

Гизела не могла отказать. Просто физически не могла сказать «нет». Пусть эта женщина и не стала ей приятнее, но виконтесса сделала шаг ей навстречу. И, как сразу же поняла, лучше бы этого шага не делала, оставаясь с ней в отношениях односторонней холодной войны.

— Конечно. Портрет так портрет, хуже не будет, — «потому что хуже уже некуда», подумала она про себя.

На каминной полке, среди разлапистых подсвечников, вазочек, золотых часов со стариком Хроносом, у которого чья-то шаловливая рука отломила острую косу, среди разноцветной дребедени притаилась миниатюра в овальной рамке. Как и следовало ожидать, изображала она леди Маргарет, но как будто чуточку моложе. Да и выражение лица у нее было другим, не рассеяно-счастливым, как сейчас, когда она обнимала Гизелу. Акварельная улыбка казалась куда искреннее настоящей.

Виконтесса застыла возле этого портретика, который одновременно был и не был леди Маргарет.

— Вот этот. Если вы не возражаете.

Леди Маргарет повертела в руках миниатюру, как девочка, у которой попросили ее самую любимую игрушку. И отдавать жалко, и жадничать стыдно. Нехотя протянула ее гостье.

— Какая интересная работа. Кто рисовал?

— Неизвестный художник. Слишком незначительный, чтобы запоминать его имя.

— Хмм, и все же портрет вам дорог. Интересно.

— Единственный, оставшийся с тех пор, когда я еще была смертной. До того, как мы познакомились с лордом Марсденом и я его… на себе женила.

Не дожидаясь закономерного вопроса, она заговорила. Но мы, хотя и не сомневаемся в объективности леди Маргарет, перескажем ее историю своими словами.

Та самая ночь, 1830е.

Минут за десять ярость Берты успела выкипеть. На смену ей, как водится, пришло раскаяние. И правда, что за праздники взаперти? А ведь с самого приезда они с Гизи еще ни разу не совершали променад. Да что прогулки, личной жизни тоже никакой не было! Ну как тут расслабиться, если в любой момент может нагрянуть Маргарет и превратить их честное, моногамное времяпровождение в разнузданную оргию втроем! Берта поежилась.

Так или иначе, нужно извиняться. Обычно извинения сводились к «Ага, ты тут. Я все думала, где ты шляешься.» На языке фроляйн Штайнберг это означало «Прости, любимая, я по тебе скучаю.»

Но вместо Гизелы ей повстречалась Харриэт. Свесив голые ноги через перила, она сидела на лестничной площадке третьего этажа. Из-за мутной пленки на глазах, под которой вяло шевелились зрачки, нельзя было с точностью определить, на что же она смотрит.

— Харриэт? — позвала Берта, задрав голову, но девочка не шелохнулась. Тогда вампирша взбежала по ступеням и присела рядом с ней.

— Ты уже была у мисс Грин? Пробовала ее напугать?

— Нет.

— Что ж ты так, — укорила ее Берта. — Она тебя, небось, заждалась. Иди, напугай ее как следует.

— Никуда я не пойду! — вдруг закричала девочка. — Надо ж и мне отдохнуть!

Но сразу сжалась, испугавшись своего порыва. Вздохнув, Берта погладила ее по голове и начала распутывать длинные космы, используя свои когти вместо расчески. Девочка не только не протестовала, наоборот, расслабилась и только что не пищала от удовольствия. Ласкали ее не часто.

— Отдохнуть? А что, у тебя совсем не бывает выходных?

— Нет, мисс. Милорд говорит, что время слуг полностью принадлежит хозяевам, до последней секундочки.

«Твой милорд напыщенный гусь,» чуть не сказала Берта, но прикусила язык.

Нечего подавать Харриэт такие идеи. Они с Гизелой скоро уедут, а ей тут оставаться. И неизвестно еще, какими методами Марсден будет восстанавливать свой авторитет в ее глазах.

— А будь у тебя выходной, куда бы ты пошла? — мягко спросила фроляйн Штайнберг, пытаясь заплести ей косу. С таким же успехом она могла проделывать это под водой. Волосы утопленницы, влажные и густые, оплетенные водорослями, никак не хотели принимать более-менее цивилизованную форму.

— Нууу, я б сперва в кондитерскую лавку заскочила и набрала всяких бонбошек, и лакрицы, и еще анисовых леденцов. Много-много! Целый кулек! А потом на Панча и Джуди! Или вот еще есть такие куклы, меха-нические. Не знаю, чего их так обозвали, мех-то на них не растет. Они танцуют и на скрипке играют, уж такие забавные! А еще я пошла бы плясать…

Берта опустила руки.

И как до нее раньше не доходило, что несмотря на умение поворачивать голову на 180 градусов, Харриэт всего-навсего ребенок?

Надо уточнить наверняка. Вспомнилась добрая сказка о том, как детишки играли в мясника и ненароком зарубили своего приятеля. Судья предложил малолетнему преступнику яблоко и золотую монету на выбор. Когда тот выбрал первое, судья вынес оправдательный приговор, потому что ребенок в который раз подтвердил свою незрелость.

— Что бы ты выбрала — яблоко или соверен? — обратилась Берта к привидению.

— Соверен, мисс! — отозвалась Харриэт, а когда у Берты вытянулось лицо, продолжила. — На него аж два яблока можно купить. И целый кулек конфет.

Вампирша сочла ее ответ достойным.

— Не грусти. Мастер даст тебе выходной. Я с ним поговорю.

— Ой, мисс, вы замолвите за меня словечко! Спасииибо!

Привидение повисло у нее на шее, радостно болтая ногами, и Берте стоило немалых трудов ее отцепить.

— Нет, не замолвлю. Для таких господ, как твой милорд, устная речь хоть в лоб, хоть по лбу. Они воспринимают слова, только если те напечатаны на бумаге и, желательно, заверены парочкой штампов. Вот такие слова нам и предстоит найти.

— А где ж мы станем их искать?

— В библиотеке. Ты читать умеешь?

— Немножко.

— Вот и отлично, вдвоем быстрее получится. Приноси мне любые книги, если в заглавии упоминаются слуги.

Вампиров мисс Грин нашла по запаху.

О нет, они отнюдь не пренебрегали личной гигиеной! Впрочем, даже в этом случая девушка отнеслась бы к ним с пониманием. Она твердо решила, что у немертвых своя уникальная культура, которую следует уважать. И если они травят тараканов в сочельник — возможно, это их традиция.

Связать запах с едой просто не пришло ей в голову. Запах был не просто отвратительным. Он был каким-то инородным.

Лишь оказавшись на кухне, Маванви наконец поняла, что к чему.

Стол был накрыт на одну персону. Секретарь расставлял бокалы, сам же Мастер, сквернословя вполголоса, пихал в вазу охапку еловых веток. Собственно, ветки и были самым съедобным из всего, что уже поджидало гостью на столе. Королевой завтрака была бурая жижа, которая, похоже, стремительно эволюционировала. Маванви могла поклясться, что она только что отрастила щупальце, цапнула салфетку и утащила ее в тарелку!

В спальне осталась рукопись нового романа. Черноволосый красавец Брендан как раз угощал героиню, простую смертную девушку, комплексным обедом из трех блюд. И клубничным мороженным. Причем обед приготовил сам. А клубнику лично собрал с грядки.

Маванви решила, что над этой главой надо еще поработать.

— Мисс Грин! Мы вас заждались!

Мастер шагнул ей навстречу и, поцеловав ей руку, проводил смущенную девушку к столу. Секретарь бросился отодвигать ей стул, но он — Маванви кольнула обида, — похоже, был совсем не рад ее видеть. Покончив с любезностями, юноша встал за стулом Мастера и застыл, как страж у Букингемского дворца. Он почти полностью слился с пейзажем, тем более что и пейзаж, и одежда Фанни были заляпаны овсянкой.

— Пусть мистер Блейк с нами сядет, — попросила Маванви.

— Зачем? — удивился Марсден.

— Пожааалуйста? — она выдвинула любимый аргумент всех девушек. Оспаривать его бессмысленно. Он сокрушает логику.

— Садись, Блейк.

Повинуясь взмаху руки, юноша занял место напротив гостьи. Но даже так он умудрился ее игнорировать. Его взгляд словно раздваивался у ее лица, плавно огибал русую голову, и снова сходился позади ее затылка.

— Как вам овсянка? — любезно поинтересовался Верховный Вампир.

— Очень вкусно, сэр, — улыбнулась Маванви, размешивая кашу, как будто этот магический ритуал уменьшит ее объем.

— Но вы еще не пробовали.

— Жду, когда остынет.

— Может, ее разбавить? — он подтолкнул к ней лафитник с кровью.

— Нет! Я сейчас!

Она дернула ложку и подняла ее вверх. Вместе с тарелкой.

— Вот ведь незадача, — посетовал Марсден, разглядывая прилипший столовый прибор. — Блейк, подай мисс Грин новую ложку.

Маванви вспомнила средневековую пытку, во время которой жертву накачивали водой, и поняла, что с воображением у инквизиторов было негусто. Надо было сварить чан овсянки и скармливать ее еретику, приговаривая «ложку за Папу.»

Неизвестно, какой трагедией для ее желудка обернулся бы этот завтрак, если бы на пороге не показалась Берта Штайнберг. Вампирша прихватила какой-то листок. Судя по ее решительному взгляду, она собиралась приколотить его на дверь.

— Берта! — просияла Маванви, вскакивая с места.

«Спаси меня снова!» читалось в ее глазах. Но Берта кивнула ей с тщательно отрепетированным равнодушием.

— Лорд Марсден и Фанни Блейк, — отчеканила она, потрясая листком в такт словам, — а ну-ка идите сюда. Есть разговор.

Как только мужчины поднялись, Маванви приступила к решительным действиям.

Опекуны мисс Грин прилагали все усилия, чтобы не разбаловать и без того неблагодарную девчонку. Так что на завтрак, обед и ужин она получала тарелку водянистого супа и кусочек тоста. Причем если тост был хоть немного вкуснее поджаренной подошвы, тетушка отсылала его в кухню на доработку. Приходилось съедать все это под ее недреманным оком. Но даже тетушка порою отвлекалась, и тогда…

Стоило вампирам отойти, как девушка подхватила тарелку, метнулась к окну, распахнула его без скрипа, вытряхнула кашу, так же тихо закрыла окно, смахнула с подоконника залетевшие снежинки — никогда не знаешь, на чем можно засыпаться! — и вернулась на место. На все у нее ушло секунд пять. Когда вампиры обернулись, она уже вытирала губы салфеткой. На щечках играл сытый румянец. Его Маванви тоже научилась изображать.

Ни что так не радует сердце повара, как тарелка, опустошенная в рекордные сроки.

— Вам понравилось! — просиял Марсден. — Добавку будете?

— Нет, спасибо! Я лучше возьму…

Она посмотрела на хрустальную чашу, до краев полную салата. Закончив крошить ананасы, вампиры смешали их с икрой, а затем, по-видимому, вспомнили, что в салате должна быть заправка. Но ни укуса, ни оливкового масла под рукой не нашлось. Тогда они заправили его тем, что у них всегда имелось в изобилии.

— … бокал вина.

И сама налила вина, сначала на донышке бокала, а когда распробовала, то до краев. Бутылки в погребах усадьбы хранились так долго, что в их содержимом можно было растворять жемчуг, но на этот раз вампиры не прогадали. Вино оказалось вкусным.

— Еще успеете с ней полюбезничать! — рявкнула Берта. — Лучше скажите, как мне добраться до Скотленд Ярда? Я собираюсь на вас донести.

— За что?!

— А вот сами догадайтесь! Подскажу — это связано с вашим отношением к слугам.

На виске Мастера задергалась жилка.

— Никаких законов я не нарушал. Ежегодно я вношу налог за слугу мужеского полу, — он указал на Фанни, который согласно закивал.

— Не о том речь! Вот, глядите сюда.

Мастер прочел, что дважды в год приходской надзиратель обязан проводить проверку в домах, где служат несовершеннолетние, с целью выявить случаи жестокого обращениями. Такие правила распространялись только на слуг, взятых из работных домов. Но это сообщалось на предыдущей странице, а ее фроляйн Штайнберг не захватила.

— Я не держу слуг, не достигших шестнадцати.

— Еще как держите.

Марсден взглянул на Маванви, уже навострившую ушки.

— Блейк, присмотри за нашей гостьей, а мы с мисс Штайнберг отойдем на пару минут.

Понурившись, Фанни поплелся к столу, за которым его поджидала девица.

Ох, если бы только он не мог читать ее мысли! Но их не то что вампир — человек прочтет. Мыслей у нее было не так уж много.

— Я вас чем-то обидела, мистер Блейк? — забеспокоилась гостья.

— Нет, что вы, мисс.

— А у меня для вас подарок! — она достала из кармана книгу в переплете такого розового цвета, который сначала разъедает сетчатку, а потом растворяет мозг. Книга называлась «Кровавые Брызги на Лепестках Роз.»

— Это мой последний роман. Там про вампиров.

Фанни криво улыбнулся. Нетрудно догадаться.

— Спасибо, мисс, — сказал он, на всякий случай прикрывая книжку салфеткой. — А я вам ничего не приготовил. У нас как-то не принято справлять Ро… эм… Йоль.

— Ну и ладно, вы мне на Новый Год что-нибудь подарите. Я ведь остаюсь на бал! Это будет мой дебют, представляете? Лорд Марсден сказал, чтобы я выбрала белое платье. Если заказать завтра, к Новому Году будет готово. Я даже несколько фасонов присмотрела. Полюбуйтесь, какое красивое!

Она достала журнальную вырезку с платьем, сшитым словно из невесомой паутины.

— Жаль только, что оно на один раз. В прачечную такое не отдашь, непременно порвется. А вот это, — рядом легла вторая картинка, — не такое красивое, зато практичное. Еще куда-нибудь можно надеть.

Фанни отмалчивался.

— Какое платье мне выбрать, мистер Блейк?

«Первое,» следовало сказать ему. Первое платье казалось более женственным. Хозяин любит женственность, хотя женщин ненавидит. Ведь женственность — лишь набор качеств, а у женщин есть характер, с которым нужно считаться. Первое. Так и ответить. Он хороший слуга и должен угождать своему господину. Или, как сказала бы Берта, хорошая собака. Не укусит руку, что треплет его по загривку.

Вся беда в том, что его погладила еще одна рука.

— Так какое же?

— Я не знаю, мисс, — прошептал Фанни. — Я, честно, не знаю.

В коридоре лорд Марсден скомкал листок и швырнул его себе за спину.

— Никуда вы с этой филькиной грамотой не сунетесь. Но, как понимаю, речь идет о негоднице Харриэт?

— О ней. Потому что она ребенок, а вы с ней жестоко обращаетесь. Прямо завтра я забираю ее у вас, и мы идем развлекаться.

— Ребенок, как же. Вы хоть знаете, сколько лет назад она умерла?

— Нет, и знать не хочу! Все это не важно. Мы, немертвые, не меняемся со временем.

— С чего вы взяли?

«Иначе я могла бы расслабиться,» усмехнулась она про себя.

— Иначе вы, лорд Марсден, Верховный Вампир Англии, были бы… — Берта замялась.

— Продолжайте, мисс, — процедил вампир, глядя на нее с ненавистью. — Сильнее? Мудрее?

— Увереннее в себе. Тогда вам не пришлось бы так поступать с женой. Если вам хочется, чтобы вас полюбили, можно ведь и попросить. Но вы не перешагнете через себя. Уж я-то знаю. Я сама такая.

Мастер Лондона заложил руки за спину и прошелся по коридору. На его спесивом лице проступило нечто вроде печали.

— Вы ничего о нас не знаете. Леди Маргарет… она бы не согласилась.

— Вы вообще с ней разговариваете? — не унималась Берта. — Дарите ей цветы? Не те, что дороже упряжки лошадей, а те, что хорошо смотрятся в ее волосах.

— На что ей цветы, у ней и так все есть. Посмеялась бы только, что я бесполезную дрянь приволок.

— А пробовали?

— Чего пробовать, и так понятно.

— Вы всегда таким были, или что-то сделало вас таким? — спросила Берта, не рассчитывая на ответ. Его и не последовало. — В любом случае, я права. С годами нежить не меняется. И Харриэт сейчас столько лет, сколько было на момент смерти.

— Куда вы поведете девчонку? — Марсден резко развернул беседу.

— На детский бал. Но туда, наверное, по приглашениям пускают…

— Вот уж пустяковина. С моим знакомствами и не такое можно устроить, — он развернулся и пошел прочь, на ходу бросив: — Я даю ей выходной.

— Спасибо, сэр! — Берта выкрикнула ему в спину.

— Оставьте вашу сентиментальщину при себе!

А с потолка спрыгнула Харриэт, висевшая там на протяжении всего разговора, и так крепко обняла свою благодетельницу, что чуть не сломала ей ребра. О насквозь промокшем платье и говорить нечего.

— Ну, хватит уже! Нам осталось решить только один… вопрос.

— Какой, мисс?

— Твоя внешность… как бы это сказать… несколько нестандартная. Но ничего, если мы позаимствуем пудру у миссис Мастер — кстати, пудры на ней всегда как сахара на линцерторте — то приведем тебя в порядок.

— Внешность, мисс?

— Ну да.

— А, это что ли? — Харриэт пошатала полуоторванный черный ноготь на большом пальце. — Так это ж униформа!

Она медленно провела рукой по лицу, как будто стягивая маску, и по мере того, как рука опускалась все ниже, облик привидения менялся, пока перед Бертой не предстала бледненькая, но вполне симпатичная девочка с блестящими карими глазами. Растрепанные черные косички торчали по сторонам.

— Вот, мисс, так лучше?

Берта одобрительно кивнула. Потом прислонилась к стене и на несколько секунд потеряла сознание.

В этот момент на нее посмотрели чужие глаза.

Он торопится.

Впереди виден Дарквуд Холл, огромный, припавший к земле зверь, что спит днем и бодрствует ночью. Вот зажглось еще одно окно. Но как угадать, где скрывается тот, кто ему нужен? Зелье действует не дольше минуты. А на второй заход у него не хватит ингредиентов.

Следовало дождаться старуху. Вдруг в одной из стен есть тайник, где она прячет еще драхму толченых когтей гарпии или настойку из мандрагоры? Тогда он вытряс бы из нее все до последней склянки. А вот интересно, предчувствует ли баньши собственную смерть? Может, поэтому она замешкалась в лавке? Но вряд ли, ведь в Списке сплошь мужские имена. Какая ирония.

Поставив на землю саквояж, он вытаскивает коробку длиной в локоть, шириной в пол-локтя и высотой примерно с ладонь. Впрочем, что это коробка, мы узнаем не сразу. Предмет напоминает отполированный кусок дерева, без швов и петель. Сверху нарисован контур руки, на который он кладет ладонь. Чуть морщится от боли. Слизывает кровь с проколотого пальца. По боковой поверхности коробки пробегает трещина, верх откидывается.

Открыть ее можно только так и никак иначе. Открыть ее может только он.

На дне лежат листы бумаги, исписанные старомодным почерком. Он пробегает глазами по начальным строкам. «Ежели ты читаешь сие, я не умер…» Дальше читать нет смысла, он знает текст наизусть. Не тратя времени понапрасну, он достает из коробки несколько крохотных, не больше наперстка, пузырьков, смешивает их содержимое в пробирке и залпом выпивает.

Теперь он видит сокрытое.

Темные стены усадьбы становятся прозрачными. Ее обитатели кажутся фарфоровыми статуэтками, и все их мысли и желания, страдания и обиды, так надуманны, так… миниатюрны. Его взгляд скользит от зала к залу, пока не замирает в кабинете, где мужчина оперся обеими руками об оконную раму и, кажется, вот-вот выдавит стекло. Черты его лица искажены. Мужчина давно уже не умеет плакать, только бесноваться, но и ярость не приносит утешение. В памяти звучит голос, который произносит его имя, произносит так искренне, как умеют говорить только предатели…

Перед глазами снова темнеет. Но он уже узнал все, что нужно. Он складывает склянки в коробку и закрывает ее — на обратном пути она не требует крови. Остается лишь дождаться подходящего момента.

Домой он идет пешком, хотя на дорогу уходит не меньше двух часов. Но в сочельник люди забились по домам, и даже грабители пьяны в стельку, так что вряд ли кто-то накинет удавку ему на шею.

Не хотелось бы никого убивать сегодняшней ночью. Надо подготовиться.

Один из «уличных арапчат,» чумазый золотушный мальчишка, дергает его за полу фрака и и клянчит пенни. Прохожий смотрит на него задумчиво. Но попрошайке повезло, он не того пола. Открыв кошелек, он кидает мальчишке мелкую монету и следует своей дорогой, а попрошайка на всех парах несется к матери, которая поджидает его за углом.

— Глянь, ма, скока я денежек заработал! — радуется он, высыпая в ее замусоленный подол пригоршню монет. — Хватит же на доктора? Ну ведь хватит?

— Конечно, миленький! — и женщина довольно хихикает, тряся головой.

Ее доктора зовут «Виски.» В полдень она уже побывала у него на приеме, а теперь запишется на новый. Узловатыми пальцами она разгребает выручку, сортирую фартинги, пенни, и редкие трехпенсовики, прикидывая, сколько потратить на хлеб, и останется ли что-нибудь Томми на леденцы. Монеты как монеты, потертые, поцарапанные, но одна из них привлекает ее внимание. Положив ее на ладонь, женщина вглядывается и недоверчиво цокает.

Монета блестит, словно ее отполировали лунным светом.

25 декабря 1880* года.

Наползал туман. Фонарных столбов было уже не разглядеть, и сгустки мутного, желтого света, казалось, висели в воздухе сами по себе. Тоскливо было на улице, и тоскливо было у Уолтера на душе. В такую ночь хорошо сидеть у камина, печь картошку в золе и вполуха слушать разглагольствования Эвике о разных сортах масла. Но никак не бродить по городу, вглядываясь в темные закоулки, из которых пока что не выскочил ни один, даже самый лядащий упырь.

— Все, поехали по домам, — сказал он Томпсону. — Жена меня только на час отпустила! И сказала, чтобы я ей малины купил, — он печально огляделся по сторонам, — а все магазины уже позакрывались. Где я ей возьму малину?

— А как же твой долг перед Империей? — насмешливо поинтересовался Генри.

— Ты так говоришь, как будто мы на войне.

— Это и есть война. Раз они убивают нас, людей, мы должны за себя постоять.

— Так Рождество же, никого они не тронут, — отмахнулся Уолтер. — Вот в январе и подумаем… Кстати, ты не знаешь, что по вкусу напоминает малину? Чем ее можно заменить?

— Стивенс, не отвлекайся. Мы должны патрулировать улицы.

— А толку-то? До сих пор никого не поймали. И не поймаем!

— Все потому, что наша стратегия малоэффективна. Надо разделиться.

— Конечно, надо! — поддакнул мистер Стивенс. — Ты едешь к себе домой, я к себе — считай, что разделились.

Но Генри Томпсон всерьез озаботился судьбами лондонцев.

— Нет, так дело не пойдет. Но если ты настаиваешь, можем и поторопиться. Ты проверь Флит-стрит, к набережной спустись, а я погляжу, что там на восточной стороне творится. Встретимся через два часа… ну, например, у Святого Павла. Идет?

Уолтер вздохнул. До недавнего времени у него и друзей-то не было! Лишь «хорошие знакомые,» сиречь люди, которые вспоминают о твоем существовании когда им нужно десять фунтов занять. Так что дружбой он дорожил. Ну и пусть Томпсон отъявленный параноик, который и воробья за летучую мышь примет. По крайней мере, он не моет руки в спирте и шевелит губами при разговоре. Почему бы не уважить его придурь?

— Ладно, уговорил, — нехотя согласился Уолтер. Может, и свежая малина по дороге подвернется.

— Тогда захвати вот это, — Томпсон протянул ему новенький револьвер. — Пули серебряные.

— Незачем было так тратиться.

— Ничего, счет я тебе потом пришлю, — улыбнулся Томпсон. С ним никогда не поймешь, шутит он или серьезен.

Когда Уолтер удалился, на ходу разглядывая револьвер со всех сторон и даже пытаясь прицелиться с плеча, как заправский рейнджер, его друг тихо вздохнул. Этот лопух сам себе голову продырявит, не иначе. А пулевое отверстие на вампиров на спишешь. Не их метод.

Кроме того, тело должно быть обескровлено.

Он открыл саквояж. Рядом с заветной коробочкой лежал продолговатый предмет, напоминающий большой медный шприц. Не только вампиры, но и люди переливают кровь из одного организма в другой. Правда, пациенты часто мрут, как будто их тела восстают против чужой крови. Быть может, она и правда бывает разных типов? У кого-то получше, у кого-то попроще? Но нет, голубая кровь, как и благородство — лишь выдумки правящих классов.

Итак, откачать кровь труда не составит. Другое дело, как достоверно сымитировать следы укуса? Генри долго думал над этим вопросом. Наконец ему пришла в голову капитальная идея. Припадки гениальности случались с ним время от времени, и каждый раз он замирал от восторга. Так приятно осознавать, что ты даже умнее, чем сам себя считаешь!

Необходимость в отметинах на шее отпадет, если там просто не будет кожи!

Да и вообще, кто вспомнит про две дырочки от клыков, когда увидит… все остальное? Известно, что вампиры суть твари извращенные. Так что зрелище будет по-настоящему эффектным.

Осталось найти подходящий образец.

Но образец подкрался к нему сам. Им оказалась уличная девица, густо набеленная и нарумяненная. Она была совсем юной, лет 14ти, а потому вела себя вдвойне развязно, стараясь походить на заправскую кокотку.

— Что, красавчик, приласкать тебя? — пропела она сладеньким голоском.

Генри согласно кивнул и подхватил ее под локоть…

Чтобы выжать из выходного все веселье до последней капельки, Харриэт упросила свою дуэнью «еще немножечко прогуляться.» Однако всю дорогу привидение возмущалось:

— И чего они озлились? Люстра ж не разбилась — всего-то несколько подвесок слетело, а так она целехонька. А трещину на потолке можно замазать… Почему они меня прогнали, а, мисс? Я даже пряник не успела слямзить,

Берте не понадобилось закрывать глаза, чтобы вновь представить эту сцену. Увиденное въелось в роговицу. Опутав люстру волосами, Харриэт вертится в воздухе, держа за руки двух хохочущих мальчишек…

— Тебя прогнали из-за вшей.

— Чии-во?

— У тебя по волосам что-то ползало. Родители испугались, что их дети подхватят от тебя паразитов.

— Так то ж саламандры.

— Из-за дыма было не разобрать. Ты что, не видела, что на елке горели свечи? — напустилась на нее вампирша. — Как вы умудрились ее повалить?! Шторы сразу вспыхнули…

— Но я все потушила!

— Болотной водицей.

— Другую я не умею.

Харриэт вздернула носик.

— Ну и не нужны нам ихние развлечения. Свои найдем.

— Какие? — простонала Берта.

— Например, подойти к человеку-сэндвичу — это те, которые на себе вывески таскают — и спросить, не нужна ли ему горчица. Или снежком в него кинуть, он неповоротливый, не угонится.

— А более гуманных забав у вас нет?

— Эй, вы феи?

Они замерли. На встречу им шел белобрысый оборвыш.

— Вы феи, да? — на каждом слове он громко хлюпал носом.

— С чего ты взял? — остолбенела Берта.

— Она прошла сквозь три фонаря, — мальчишка ткнул грязным пальцем в Харриэт. — Ну так чё?

— А не слишком ли ты взрослый, чтобы верить в фей? — начала вампирша, но мальчишка грустно сплюнул.

— В них верь — не верь, все равно есть. Так моя ма говорит. Она велела, чтобы я нашел фей и привел к ней.

— Да, мы феи! — приосанилась Харриэт. — Гляди — я наколдую тебе сахарную мышь.

Не дав ему опомниться, она сунула руку в бертин карман и извлекла оттуда зеленую мышь с обломленным хвостом. Мальчишка был сражен.

— Пошли, — призывно махнул он, засовывая леденец за пазуху. Харриэт вприпрыжку побежала за ним, но Берта не разделяла ее рвения.

Ситуация с самого начала ей не понравилась. Какая мать отправит своего отпрыска ночью на поиски фей? Не иначе как святочных рассказов начиталась.

Но когда Берта наконец увидела непутевую мамашу, то засомневалась, умеет ли та вообще читать. В полутемном переулке, у обшарпанной стены, стояла женщина в лохмотьях. Лицо ее выглядело так, словно его выстирали, как следует отжали, да так и высушили, не разгладив. В глазах играл пьяный блеск. К ней и кинулся мальчишка.

— Я привел их, ма!

— Молодчина, Томми, — иссохшая рука потрепала его по затылку.

Берте захотелось и рвануться вперед, и бежать прочь отсюда, не разбирая дороги. Оба порыва были настолько сильны, что она не смогла сдвинуться с места.

— Вы, значится, феи, — в пропитом голосе нищенки не было и тени удивления.

— Угу, — кивнула Харриэт.

— А чудо покажешь?

Сосредоточившись, девочка вперила взгляд в лужу у обочины. Тонкий ледок вдруг треснул, вода почернела и забурлила, со дна всплыла коряга, опутанная водорослями.

— Как насчет пары кувшинок? — шепнула ей Берта.

Девочка зажмурилась и сжала кулачки, но вместо цветов на поверхности воды появился дохлый карась.

— Не получается! — Харриэт готова была разреветься, но мать и сын дружно захлопали.

— Ой, ма, глянь, прям как пруд у нас дома!

— Красотень, — согласилась женщина и пояснила Берте, — мы возле кожевенной мастерской жили, милочка.

Дети подбежали к луже и швырнули в воду какую-то щепку. Берта же осталась возле нищенки, которую присутствие незнакомой барышни ничуть не смущало. Клянчить деньги она тоже не пыталась. Просто оперлась о стену и пристально смотрела на детей, которые по очереди дули на щепку, чтобы плыла побыстрее.

— Ты не человек, — ни с того, ни с сего сказала нищенка. — Что ты такое?

— Вампир, — брякнула фроляйн Штайнберг, застигнутая врасплох.

— Она? — нищенка кивнула на Харриэт, которая была так увлечена игрой, что пару раз прошлась по воде.

— Привидение. Утопленница. Но как ты про меня узнала?

— Я вижу… разные вещи.

— У тебя, наверное, много старших сестер, — догадалась фроляйн Штайнберг, а ее собеседница осклабилась, показав зубы, редкие и бурые.

— Шесть. Поэтому-то на меня приданого и не хватило. Это только в сказках седьмые дети такие везучие. А я вот вышла за пропойцу, а как подох он, перебралась сюда вместе с Томми. Думала, в столице счастья попытать. Но какой там!

Она зашлась в кашле, прикрывая рот краешком куцей шали.

— Тебе нельзя оставаться на улице! — забеспокоилась Берта. — Пойдем, я отведу тебя в ночлежку. Ведь есть же какие-то заведения!

— Есть, почему не быть. Только не примут меня туда. Потому что я виски нализалась. И еще из-за этого.

Скривив губы, она показала Берте край шали, насквозь пропитанный кровью. Вампирша покачнулась. Хотелось упасть и закопаться в снег. Так глубоко закопаться, чтобы оказаться в другом полушарии.

— Все из-за пуха, — с какой-то пьяной невозмутимостью пояснила нищенка. — Я как приехала сюда, устроилась скоблить кроличьи шкурки. Платят шиллинг за пять дюжин. Скоблишь их тупым ножом, а пухом потом перины да подушки набивают. Пух летает повсюду, в горло лезет, в нос, в глаза. Кажется, что даже на языке начинает расти. А потом кашель меня одолел, а хозяева, известное дело, прогнали. Ну, чего так смотришь? Не знала, что такая работенка бывает? Не самая худшая, кстати… Тебе вообще сколько лет?

— Двадцать один, — автоматически отозвалась Берта.

— А на самом деле?

Вампирша задумалась. Прошлый день рождения она не отмечала.

— Двадцать два.

Нищенка почесала острый подбородок, как будто что-то высчитывая.

— Все равно, ты, небось, богачка. Вся нечисть такая, деньги к рукам так и липнут. Пообещай, что позаботишься о моем Томми. С тебя не убудет. А в обмен…

Нагнувшись, она зачерпнула пригоршню снега и, размотав шаль, потерла свою давно не мытую шею. Запахло грязным телом, но другой запах перебил его, такой заманчивый запах! Такой сладкий! А женщина, ухмыльнувшись, посмотрела вампирше прямо в глаза. Тогда Берта, уже не в силах сносить ни ее молчаливой насмешки, ни своего желания, зарычала:

— Как ты смеешь со мной торговаться, смертная? Я сама возьму все, что пожелаю!

И зажала рот, в котором уже не помещались клыки, и напряглась, чтобы задержать чудовище, рвавшееся на свободу. Чудовище, которое произнесло эти слова ее голосом.

Нищенка покачала головой.

— Если бы ты хотела, ты давно бы сожрала и меня, и Томми. Но ты этого не сделала, потому что ты…

— Не надо!

— Хорошо, хорошо, не буду… ну чего ты, а? Какая нечисть пошла малахольная, — заметила нищенка, обнимая Берту и похлопывая ее по плечу. — Ну, все, успокойся. Все, все, девочка.

— Я позабочусь о твоем сыне и так, и без… Обещаю.

— Я тоже обещаю, — из ниоткуда перед ними возникла Харриэт. — Я всегда приглядывала за соседскими ребятишками!

— Вот какая ты умничка, — похвалила ее женщина, — а теперь ступай к Томми, а то он без тебя заскучал. Почему бы вам взапуски не побегать? Вон там, у перекрестка.

Помахав детям вслед, она скосила глаза на вампиршу. Та по-прежнему закрывала руками лицо.

— Лучше мне с ним не прощаться. Есть в прощании что-то окончательное. А я не хочу, чтоб он запомнил меня такой.

— Я не трону тебя, — хрипела вампирша. — Я вообще не пью человеческую кровь. Рядом со мной люди в безопасности.

— Правда?

Обе помолчали.

— Вот ведь невезение какое, — проронила нищенка в пустоту.

Только тогда Берта догадалась. Она приложила руку к впалой груди нищенки, пальцами вслушиваясь в ее дыхание.

— Ты знаешь, когда это произойдет?

— До сегодняшнего дня было предчувствие, что в следующую среду. Но не сразу, ох как не сразу. И в какой-нибудь канаве, не иначе. Но час назад что-то изменилось. Теперь мне кажется, что даже не будет больно, — она снова посмотрела на вампиршу. — Ведь не будет?

— Конечно, не будет, — прошептала Берта, и женщина пошире распахнула глаза, впуская долгожданный сон. Когда клыки распороли ей шею, и хлынула кровь, она уже ничего не чувствовала.

Осторожно уложив тело на снег, вампирша смахнула свалявшиеся волосы с ее лба, сложила ее руки на груди, тщательно одернула юбку, чтобы она полностью закрыла ноги в рваных чулках. Подумав, рассовала золотые монеты ей по карманам. Не хватало еще, что бы ее зарыли в общей могиле, потому что это стыдно — когда хоронят в общей могиле, никому не захочется там лежать… Подняться на ноги вампирша не смела. Знала, что тогда произойдет.

Она взлетит.

Ей почудилось, что ее заново отлили из золота, а ее прежняя сущность была лишь гипсовой формой, которую отныне можно выбросить.

Ей хотелось смеяться, и ликовать, и трогать себя повсюду.

И когда она все же выпрямилась и посмотрела в небо, то увидела, что звезды совсем близко, вытяни руку — и они осядут у нее на кончиках пальцев. На целое мгновение мир принадлежал ей одной.

«Так вот что это за чувство, когда убиваешь,» подумала Берта Штайнберг. «Раньше казалось, что во мне сидит чудовище, которое требует крови. Но никакого чудовища нет. Только я сама. Все это время здесь была только я!»

— Мисс Берта! — голосок Харриэт зазвенел у нее под ухом. — Я отвела Томми подальше. Надо спешить, а то он вернется…

Чуть не падая, девочка тянула ее за руку, и Берта пошла за ней, отмечая походя, что снег под ногами скрипит невыносимо громко.

Мальчик дожидался их под фонарным столбом. Из-за пронизывающего ветра, он пританцовывал на месте и дул на покрасневшие руки.

— Что с ним? — спросила Берта, отрешенно улыбаясь.

— Ему холодно, — ответила Харриэт терпеливо, как будто они с дуэньей на время поменялись ролями. — Снимите пальто, я его укутаю. От моих-то чар не согреешься.

Волоча пальто по земле, Харриэт подбежала к мальчику. Тот благодарно улыбнулся.

— А где моя ма?

— Она сказала, чтобы ты шел с нами.

Ее ответ не удивил Томми.

— Она и мне так сказала. Мол, придут феи и отведут тебя в хорошее место. А с ней мы уже потом встретимся, — он добавил убежденно: — Моя ма ни в жисть не соврет.

Вцепившись в своих спутников, девочка решительно потопала по мостовой. Куда им теперь идти, она не знала. Но это не беда. На ходу мозги порастрясутся, авось что-нибудь придумает. Так и шли они, пробиваясь сквозь густой туман, как вдруг мисс Берту окликнул какой-то незнакомый джентльмен. Харриэт вытаращилась на него в недоумении. Зато ее попутчица, по-видимому, хорошо его знала.

Сначала Уолтер, а это был именно он, не мог выговорить ничего связного. Просто поминал всуе Божье имя.

— Ты даже кровь не вытерла! — наконец выкрикнул он — У тебя кровь на подбородке, и на перчатках, и… О, Боже, Боже! Берта, что ты натворила?!.. Ты ведь не…

— Да.

Уолтер схватился за голову и потянул себя за волосы на висках.

— Если даже ты, то чего ожидать от остальных?!.. Прав был Томпсон, тысячу раз прав, а я, дурак, ему не верил!

Берта пожала плечами. Ее не интересовало ни кто такой этот Томпсон, ни в чем он там прав. Хотелось лишь, чтобы Уолтер ушел с дороги, и она осталась наедине с тьмой, что разрасталась у нее в груди. С густой и благоуханной, как мед, с прекрасной и ослепительной тьмой. Она была счастлива.

— Прочь, — приказала Берта, а когда Уолтер даже не пошевелился, добавила, — прочь, смертный.

— Куда ты ведешь мальчика?

— Что?

— Wohin fuhrst du den Jungen? — повторил Уолтер по-немецки, чтобы дети, испуганно прижавшиеся друг к дружке, не поняли их разговор.

— Я… я еще не решила… Или ты подумал, что я его на закуску прихватила? Детей я не трогаю.

— Это хорошо. Это замечательно, — начал англичанин тем миролюбивым тоном, каким разговаривают с собакой, уже оскалившей клыки. — Но куда вы теперь? Ведь не к Мастеру же домой, правда? Там его убьют, как ты только что убила его…?

— Маму.

Уолтер был рад, что они беседуют по-немецки. Когда думаешь на иностранном языке, это отрезвляет. И слова подбираешь не так быстро.

— Да. Маму. Понятно. Так куда ты идешь?

— К мисс Маллинз его отведу.

— А ее ты спрашивала? Вдруг он ей даром не нужен.

Они пристально посмотрели друг на друга.

— Ты ведь не сдашь его в работный дом? — тоскливо проговорила вампирша.

— Нет, конечно!

— Тогда забирай.

Подхватив ничего не понимающего мальчика, она поставила его перед Уолтером.

— А мы уходим. Прямо сейчас! Пойдем, Харриэт.

Но девочка отскочила.

— Вы что же, бросаете Томми?

— Ты не понимаешь…

— Чего тут понимать? Вы обещали!

Томми дернулся к ней, но Уолтер крепко держал его за плечи.

— Свои о нем лучше позаботятся, — начала Берта.

— Свои? Как раз из-за своих он на улице и оказался! А вы, мисс Берта, вы… я не думала, что вы такая! Хотя все вы одинаковые! Ненавижу вас! Кровопийцы! — Харриэт выплюнула слово, которое жгло ей язык. И, прежде чем вампирша успела ее схватить, провалилась под землю. На снегу осталось лишь темное пятно да пучок водорослей.

Одной рукой Уолтер прижимал к себе притихшего мальчишку, другой нащупал в кармане револьвер, вытащил, но направил в землю. Выпалил шесть раз, истратив все драгоценные пули. Снова сунул в карман. Он сам не знал, зачем это сделал. Но полегчало.

— Прощай, Берта Штайнберг, — обернулся он к вампирше, — и никогда не попадайся на моем пути. Забудь дорогу в мой дом. В следующий раз я выстрелю в тебя.

Вместе с Томми, который от страха и не думал сопротивляться, он помчался туда, где они совсем недавно расстались с Генри. Только бы найти его! Только бы не ушел далеко! Уолтер метался по улицам, выкрикивая его имя, и, к величайшей удаче, в одном из переулков буквально натолкнулся на своего друга. Правда, тот вовсе не был рад встречи. Рядом с ним стояла какая-то девица в пестром платье. У мистера Стивенса сжалось сердце. Попадись она на дороге вампира, тоже ведь могла погибнуть!

— Ах, мисс, какого черта вас на улицу потащило! — в сердцах закричал на нее Уолтер. — Бегите домой немедленно! Томпсон, как хорошо, что ты взялся ее сопроводить! Там такое произошло, такое… У меня слов нет. Но ты был прав.

Генри быстро сориентировался в ситуации. Кивком он приказал девице удалиться, и та упорхнула, радуясь, что облапошила клиента-дурака, заплатившего вперед. Она так и не узнала, что этой ночью Парки по волокну распутывали нить ее жизни, но остановились в самый последний момент.

— Что-то ты неважно выглядишь, старина. Выпить хочешь? — деловито спросил Томпсон, мимоходом опуская что-то в саквояж и застегивая его.

— Хочу, — ответил Уолтер, — очень хочу. Вот как вернусь домой и запру все двери на засов, так и выпью. Лови кэб. Нельзя оставлять Эвике одну. И его тоже, — он сочувственно посмотрел на оборвыша.

Генри подошел поближе и схватил мальчика чуть выше локтя. Томми вздрогнул. Все это время незнакомый джентльмен очень крепко, почти до боли сжимал его руку, но так держат человека, повисшего над обрывом, чтобы не дай бог не сорвался. А вот прикосновение второго джентльмена было по-настоящему неприятным. Он производил впечатление человека, который сломает тебе кость просто чтобы послушать, как она хрустит.

— Ты не можешь его забрать. Не сейчас, Стивенс. Подумай, какая угроза нависла над твоей семьей. Разве ты хочешь втянуть его в это?

— Но что же делать?

— Один мой знакомый — директор приюта. У него мальчик и останется до поры, до времени. Покуда мы не перебьем всех кровососов.

А Томми наконец осознал, что наступили тяжелые времена.

Когда только дверь открылась и Гизела вошла в свою спальню, она даже не сразу заметила, что была там не одна, настолько сильно охватили ее переживания произошедшего. Ей хотелось спрятаться от всего мира, упасть на кровать, зарыться в одеяло и проплакать до завтрашнего вечера. Потом она увидела Берту, и эти желания сменились другими.

Камин полыхал. Берта стояла спиной к нему, так близко, что ее распущенные волосы могли вспыхнуть в любой момент. Не иначе как из-за отблесков пламени, на обычно бледных щеках играл румянец. Тень опустилась на ее лицо, но даже так оно казалось завораживающе прекрасным.

Она была обнажена.

— Ты… Что-то сделала с лицом? И волосы… И…. - бормотала Гизела, словно увидела подругу впервые. Да так оно и было.

— Не включай свет! — одернула ее Берта, когда она потянулась к газовому рожку. — Пусть так все и останется… А что, красива я сейчас? Нравлюсь тебе?

— Ты спрашиваешь! Ты прекрасна, как никогда. Я не узнаю тебя, милая. Что ты с собой сделала? Новая пудра, шампунь? И твое тело… Что бы это ни было, делай так почаще!

— Почаще, — повторила Берта и вдруг добавила, почти скомандовала: — Подойди ко мне!

Не отрывая от нее зачарованного взгляда, Гизела подалась вперед. Внутреннее сияние вампирши притягивало ее, как свет далеких звезд — нереальный и невообразимо манящий. Берта обняла ее за плечи непривычно теплыми руками и впилась ей в рот. Губы Берты тоже были теплыми, и девушка ощутила необычный привкус, как будто чего-то сладкого, но не приторного.

Такой правильный вкус.

— Нравится тебе? — спрашивала подруга, осыпая ее поцелуями и одновременно расстегивая ее платье, расшнуровывая корсет.

— Да, — прошептала она.

— Мне тоже. Потому что это вкус тьмы.

Они опустились на пол, и на фоне полыхающего пламени очертания их тел слились в общий, подвижный силуэт. И заснули они так же, прижавшись потеснее, так что было не разобрать, где кончается тело одной и начинается тело другой.

Засыпая, Берта успела подумать «И это я тоже украла.»

26 декабря, 188* года

Вампиры собрались в столовой. Однако ни праздничного настроения, ни радостной оживленности, ни всего того, что прочат на этот сезон рождественские гимны, среди них не наблюдалось. Маргарет казалась подавленной. Опустив голову, она даже не смотрела на Гизелу, которая гладила Берте руку под столом. Не выругала она и Фанни, когда тот, забывшись, положил ей пять ложек вместо одной. На лице юноши блуждала улыбка. Он казался счастливым, но то было зыбкое счастье, как если бы он досматривал приятный сон, каждую секунду ожидая, что его разбудят пинком. Мысли его устремись на третий этаж, в гостевую спальню, где мисс Грин уже разожгла камин и поджаривала себе тосты на завтрак. Спуститься в столовую она так не решалась. Вдруг ее поджидает новый кулинарный изыск лорда Марсдена.

Ждали только самого Мастера. В его отсутствие никто не смел прикоснуться к еде.

И Мастер появился. Точнее, ворвался в комнату и, размахивая газетой, так ударил кулаком по столу, что зобные железы вылетели из супницы и плюхнулись на белую скатерть. Ошарашенные женщины вскочили.

— Чума, оспа, и моровая язва! — грохотал вампир, тыча пальцем в газету, как будто журналисты напечатали на него пасквиль. — Вы это видели?! На первой же странице!.. Все, прощай моя репутация!

— Что-то стряслось, милорд?

— Еще как стряслось! Такое бесчестье! Какова теперь цена моему слову? Фартинг за дюжину! Вот, полюбуйся — найден обескровленный труп!

Гизела обернулась к Маргарет.

«Ты это сделала!»

«Нет, нет, нет!» зазвучал у нее в голове испуганный голос. «Я отпустила его, как только ты ушла! Ради тебя!»

— Никто из наших не посмеет нарушить Договор! — взвился Фанни.

— Как знать, как знать. Но все праздники грифону под хвост!

— Что за договор? — вмешалась Берта. Ее лицо было непроницаемо.

— У нас со смертными Перемирие каждый декабрь. Они нас не трогают, мы их. Блейк вам разве не рассказал? Хотя какая разница, вы все равно кровь не пьете.

— А убили кого?

— Какую-то бродяжку. Столько хлопот из-за такой швали! Выясняй теперь, свои меня так одолжили или из приезжих кто.

Фанни прижал руку к груди.

— Если это браконьер, я отдам его тебе, — пообещал Мастер, заметив, как запылали глаза юноши. — Никуда он от нас не денется.

— Как вы поступите с нарушителем? — снова спросила вампирша.

— Вам по-этапно перечислить? Об одном жалею, что нельзя в 19 м веке выставлять отрубленные головы на частоколе. А ведь как красиво смотрелось!

— Это сделала я, — сказала Берта. — Я ее убила.

Вампиры замолчали. Только Гизела резко втянула воздух. В образовавшейся тишине ее вздох прозвучал пронзительнее крика.

Не говоря ни слова, Мастер буравил взглядом преступницу. Наконец он коротко скомандовал:

— Мисс Штайнберг, извольте следовать за мной.

Он первым вышел из комнаты, и Берта, ни на кого не оглядываясь, поплелась за ним.

Лорд Марсден шагал по коридору, пока не остановился у лестницы. Подошедшая преступница посмотрела на него вопросительно. Ей уже слышен был лязг кандалов, что колышутся в подземелье. Кивком Марсден приказал ей идти по ступеням. Вверх.

Что он задумал?

— Есть у вас второе имя? — ни с того, ни с сего спросил Мастер. — Берта..?

— Просто Берта.

— Отлично, возни будет меньше. Ко мне в кабинет, мисс. Да поживее!

Они ушли.

А тем временем через балконную дверь в столовую проник мужчина в зеленом плаще и спросил, что сегодня на завтрак.

Отчасти успокоившись за судьбу фроляйн Штайнберг, мы вернемся к событиям этого утра.

Перевалило за полночь, когда мистер Стивенс стоял на крыльце и бормотал отборнейшие ругательства, услышав которые и боцман поперхнулся бы ромом. Как он ни старался, ключ в замочную скважину не попадал. Руки ходили ходуном.

Наконец он робко постучался, но, как выяснилось, Эвике еще не ложилась. Лицо ее полыхало, как будто она уже грелась у костра, на котором корчилось тело загулявшего супруга. За спиной высилась гора домашней утвари, включая и медную форму для торта — ее Эвике метала почище любого дискобола. В течение всего вечера женщина выбирала, чем бы поприветствовать мужа, но поскольку ни один предмет не вмещал всего напора ее ярости, она решила придушить его голыми руками. Втащив Уолтера в прихожую, Эвике вывернула ему карманы, разыскивая улики вроде забытого дамского белья (Хотя учитывая структурные особенности викторианских панталон, доходивших до колен и обильно сдобренных кружевами, утрамбовать их в жилетном кармане мог разве что матерый контрабандист).

Но стоило ей заглянуть мужу в лицо, как ее гнев понесся в обратном направлении, стремительно перерастая в тревогу. Что-то случилось? Кто-то его обидел? Да она глаза всем вырвет и на хлеб намажет! Уолтер отмахивался от расспросов. Пообещав рассказать все поутру, он загнал перепуганную женщину в постель. Сам же направился в столовую, на ощупь открыл шкаф и почти залпом выпил бутылку сливовицы, гостинец тестя. Опьянеть не опьянел, зато его стошнило.

Тоже хорошо.

Вот если бы так же легко можно было опустошить память! Снова и снова ему являлось лицо Берты, ее глаза с такими крошечными зрачками, словно она в упор смотрела на свет. Глаза, в которых не осталось ничего человеческого, но и назвать их звериными означало бы незаслуженно оскорбить мир животных. Глаза нежити.

И вместе с тем она была так прекрасна, что хотелось в ней раствориться. Что же это за сила такая? Еще немного, и он убил бы ее. Еще немного, и он пал бы ниц и целовал ей ноги. Ему было страшно, как никогда. Не за себя — за Эвике.

Спотыкаясь, Уолтер добрался до дивана и забылся тяжелым, пропитанным желчью сном. Остаток ночи ему снилась Берта. Она летела по небу, и распущенные волосы клубились у нее за спиной. Вослед ей неслись крики и улюлюканье охотников, опьяненных погоней. Хлопьями снега опадали на землю рассеченные облака.

Когда поутру он разлепил веки, жена уже поджидала его с подносом, на котором стояла фарфоровая чашка. Из нее поднимался зеленоватый дымок, да и сама чашка постепенно утрачивала форму.

— Как спалось, милый? — сладким, как мышьяк, голосом осведомилась Эвике. — А я тебе вкуснятинку принесла. Выпей, полегчает.

Поддерживая правую руку левой, Уолтер взял чашку и даже не отпил глоток — просто окунул в варево кончик языка. В следующий момент он почувствовал, как вспыхнули его ресницы. От пламени, которое вырвалось изо рта.

— Чем… ты… меня…. отравила? — захрипел он, приправляя речь такими междометиями, как «божечтоэтобыло» и «пхеееххх.»

— Рецептик от похмелья. Старый Габор со мной поделился. Жаль только, что качественного скипидара в ваших краях не найти. Еще можно стручок паприки в ноздрю засунуть. Хочешь попробовать?

— Нет, спасибо!

Между тем Эвике с глубокомысленным видом, как покупатель на рынке рабов, пощупала мужу бицепс.

— Ты чего? — вытаращился Уолтер.

— Интересуюсь, хватит ли у тебя силенок взбивать масло весь день напролет.

— Масло?

— Оно, родимое. Ты задолжал мне много масла, Уолтер Стивенс! И не простого масла, а с добавками всяких там провансальских трав. Такого маслица, чтоб кайзера угостить было не стыдно.

— Королеву, — Уолтер преподал ей урок патриотизма.

— Ну, королеву. Так что топай на кухню. Чего расселся-то? Иди компенсируй мой моральный ущерб. Ушел, понимаете ли, на час за малиной, потом полночи ни ответа ни привета, мы с малышом вусмерть переволновались…

— Я был с Томпсоном.

— А, тогда другое дело, — облегченно вздохнула Эвике. — С ним тебя ни в один бордель не пустят — там тоже есть свои стандарты. Поди, на квартире у него просидел? С его дружками? Надеюсь, в бутылках у вас было вино, а не зажигательная смесь.

— Мы патрулировали улицы. Искали вампиров.

— Да ну? И много упырей напатрулировали? В такую погодку вампиры, небось, по домам сидят, глинтвейн из кровищи варят…

— Тем не менее, одна вампиршу я все же встретил.

— Вампиршу?

— Да, — проговорил Уолтер отрывисто. — С ней был мальчик. Ранее она убила его мать.

Загораживаясь от этой новости, Эвике вскинула руки и попятилась назад.

— Нет! Нет, невозможно! Она ведь тогда остановилась! Она всегда останавливается в последний момент!

— Эвике, о ком ты?

Она не смела выговорить имя.

— Это была Берта! — крикнул Уолтер, вскакивая и обнимая жену. — А ты подумала… да нет же!.. Мне вообще не следовало… ты в положении, а я… такое тебе…

Но жена успокоилась на удивление быстро. Одернула платье, погладила живот, советуясь с ребенком. Тот нечленораздельно лягнул ее, а ничего толкового не подсказал.

— Берта объяснила, почему так поступила?

— Да какие уж тут объяснения!

— Вдруг у нее были причины, — не сдавалась Эвике. — Может, мать над тем мальчишкой измывалась. Что-нибудь в этом роде.

— Такому нет оправданий.

— Разве ж я стану ее оправдывать? Я-то? Ее? Да наша семья столько от нее натерпелась! И вообще, не люблю я таких… с богатой внутренней жизнью, — фыркнула Эвике. — К ее сердцу не ключи нужно подбирать — домкрат. Никогда по-простому не поступит, все-то у нее с вывертом!.. Зато она, — тут женщина задумалась, — ну, высокоморальной ее точно не назовешь, учитывая ее предпочтения… она не злая. За здорово живешь никого не убьет. Выходит, были причины. Только мы о них, наверное, никогда уже не узнаем. Теперь она крепко за себя возьмется. Разрушит свою жизнь и еще порадуется, мол, человечеству услугу оказала. Дура и все.

— Не думай о ней, милая, — попросил Уолтер, — и вообще о вампирах. Пусть бы их и вовсе не было, а были только мы с тобой. Давай просто так посидим.

Опустившись на диван, он призывно похлопал себя по коленям.

— Я такая тяжелая, — смутилась Эвике.

— Нет! Теперь ты для меня в два раза легче.

Довольная Эвике присела ему на колени, и они начали не думать о вампирах. Целых пять минут.

— А мальчишку чего не привел? — опамятовалась женщина. — Мы б его усыновили, тогда мне рожать меньше. Прямая выгода.

Как и многие из тех, кто вырос в приюте, Эвике мечтала о большой семье. Двенадцать штук детей — это как минимум. Но первые месяцы беременности заставили ее пересмотреть свою позицию. Нет, она не отказалась от вожделенной дюжины, просто отныне искала и альтернативные способы обзаведения потомством.

— Знакомый Томпсона за ним присмотрит, пока мы не уладим ситуацию.

— Надеюсь, знакомый все таки не близкий. Его близким знакомым я бы не доверилась. И что вы там собрались улаживать?

— Вампиры нарушили договор о ненападении, так что мы, — Уолтер замялся, — должны их вроде как оштрафовать. Виноват в первую очередь лорд Марсден, Мастер Лондона, раз преступление произошло на его территории.

— Ого, так доктор Элдритч Мастеру хвост накрутит?

В устах Эвике эта идиома приобретала новый смысл. Ведь на ее родине верили, что у вурдалаков есть хвост, а когда они мочат его в воде, начинается ливень. В разгар прошлого лета, особенно засушливого, в особняк Штайнбергов даже наведывалась делегация крестьян. Но когда герр Штайнберг узнал суть их просьбы («Дождичку бы»), то так рявкнул на делегатов, что те в спешке пересмотрели свои суеверия.

— Д-да… Хвост. Именно.

— Ой как здорово! На дух не переношу Мастеров. Сволочь на сволочи. Прежде чем в кандидаты на этот пост попасть, надо, наверное, сдать экзамен на подлость. Так что если доктор Элдритч будет его осиновым колом щекотать, займи мне место в первом ряду. Я кулек семечек захвачу… Вот только Мастер потом на Берте отыграется. Ой, горюшко! Что с ней, бедной, станется! — запричитала Эвике, подперев щеку кулаком.

— Она заслужила наказание.

— Что верно, то верно, да только она уже наказана. Заранее. Потому что совесть — это самое страшное, что может приключиться с упырем.

Совесть? У нее? Уолтер попытался восстановить события прошлой ночи, но ужас размыл ему память. Вспоминались только ее зрачки, такие острые, что она могла располосовать горло одним лишь взглядом. Так трудно вспоминать… Да и нужно ли? Вампиров куда проще уничтожить, чем проанализировать.

Людей, кстати, тоже.

Но та девочка-призрак, что шла вместе с Бертой, твердила о каком-то обещании. Похоже, он действительно что-то упустил.

Уолтер рванулся к двери, крикнув на ходу:

— Запри все замки, обложись чесноком и читай псалмы! Я мигом!

— Да куда же ты? — встрепенулась жена.

— К Томпсону! Вдруг еще можно что-то исправить!

Но было уже поздно. Когда Уолтер ворвался в квартиру Генри, тот сидел за столом, склонившись на газетой. Довольно улыбаясь, курил глиняную трубку с длинным чубуком. В полумраке гостиной она белела, как обглоданная кость.

— Дельце состряпано! Теперь вся пресса раструбит об этом инциденте. Чует мое сердце, что в ближайшее время вампирам не поздоровится. Если у живых трупов вообще есть здоровье, — добавил Генри задумчиво.

— Но что же теперь будет? — растерялся Уолтер. — Ведь полицию на них не натравишь. На бумаге-то вампиров не существует.

Он представил лондонского бобби с осиновым колом вместо дубинки и не сдержал нервный смешок.

— Нет, конечно. А произойдет именно то, что всегда происходит, когда правительство отрицает наличие проблемы, а между тем для народных масс она очевидна.

— Восстания, что ли? Мятежи вроде гордоновских? Но зачем, Томпсон, зачем? И в такое время!

Для дестабилизации общества Генри Томпсон и правда выбрал неудачный момент. Одно дело — потасовка за самый смачный кусок пудинга, и совсем другое — гражданская война под Новый Год. Кому охота прятаться от шрапнели под елкой? Похоже, зачинщик и сам смутился.

— Чем больше этих тварей передохнет, тем лучше, — заявил он как-то чересчур категорично. — Ты ведь сам этого хотел.

— Неправда! Пусть Берта ко мне домой не суется — а больше мне ничего и не надо! Между прочим, не все вампиры одинаковы. Есть среди них и добрые, щедрые лю… личности, — заявил Уолтер, вспоминая Леонарда Штайнберга. На днях он получил от вампира подарок — годовую подписку на «Журнал Клинической Микробиологии» — и открытку с инфузорией, которую Леонард и Изабель самолично раскрасили марганцовкой и йодом.

— Ты видел всех вампиров во всех возможных обстоятельствах?

— Нет. Зато я хотя бы видел вампиров, вообще видел, а вот ты знаешь о них понаслышке, — Уолтер начал заводиться. — Чего ты к ним так прицепился, а? Ведь лично тебе они никакого зла не причинили.

По лицу Томпсона пробежала судорога.

— Это тебе так кажется. А мне кажется иначе.

— А мне кажется, — помолчав, добавил он, — что они убили единственного человека, которому было до меня дело.

Если бы Марсден намотал ее косу на кулак и пинком открыл дверь в кабинет, Берте было бы куда спокойнее. Хотя бы понятно, чего ожидать. Однако вампир не только пропустил ее вперед, но и указал на кресло.

— Женщины! — возвестил он тем тоном, каким священник провозглашает «Помолимся!» — От вас все зло. Нет ни одной пакости, на которую вы не способны…

— А давайте вы меня просто убьете? — затосковала Берта.

— Успеется, — зловеще улыбнулся вампир, продолжая лекцию по основам мизогинии: — Стоит появиться женщине, как начинаются раздоры. Не даром говорят: куда черт не поспеет, туда бабу пошлет. Или другая поговорка: от нашего ребра не жди добра. Тоже верно. А вот еще одна, японская — мудрость женщины не длиннее ее носа, — он зажмурился, наслаждаясь каждым слогом. — Вот ведь, хоть и косоглазые дьяволы, а как складно придумали!

Фольклорный запас Берты пополнялся все новыми и новыми образцами народной мудрости, которые лорд Марсден виртуозно переводил с разных языков. И не просто переводил, а с аннотацией, разъясняя, какой именно аспект женского характера подчеркивает та или иная поговорка. Вскоре вампирше захотелось впиться клыками в ручку кресла и зарычать. Кто бы мог подумать, что во всем мире к женщинам относятся так несправедливо! Прямо заговор какой-то! Тут поневоле взыграет солидарность.

— Ничего подобного! — вырвалось у нее.

— …а уж про вашу несдержанность я и вовсе умолчу. Всяк знает, что в любви женщина получает больше удовольствия, чем мужчина. С виду-то все вы скромницы, а как присмотришься… а на поверку… гадины! — эмоциональный заряд в последнем слове явно предназначался для эпитета посочнее.

Берта собралась возразить, но поток его красноречия иссяк сам собой.

— Вам слово, мисс Штайнберг, — сказал Мастер. — Оправдывайтесь. Дайте мне повод не убивать вас.

— Такого повода нет.

— Вы не сумели совладать с собой, потому что вы женщина? — спросил он в лоб.

Тут до нее дошло, что ей дают шанс. Что его тирада, оказывается, была речью в ее защиту. Выговорившись, он готов отпустить ее. Конечно, унизив напоследок, чтоб знала, кто здесь главный. Силы небесные, если Марсден таков в роли адвоката, то какой же из него прокурор? А палач?

Заметила она и то, что сейчас ему так же плохо, как и ей. Ноздри его раздувались, с губ слетали хрипы. В груди вампира клокотала ярость, так и не выкипевшая за века. Сейчас он разговаривал не с Бертой Штайнберг. И даже не с Маргарет. На миг лицо преступницы стало мягким воском, на котором отпечатали чужой лик. Знать бы, чей.

Но сочувствия он не дождется! И милости ей не надобно. Раз уж он вытянул руку, чтобы снисходительно, по-хозяйски потрепать ее за ухом, она прокусит ему ладонь.

— Если вы не встречали женщины добродетельной, так все из-за того, что вы неразборчивы в связях, — нанесла она прицельный удар. — Любая приличная дама при виде вас пустится наутек, подобрав юбки.

Вампир подался назад.

— Говорите, мисс, говорите, — процедил он. — Всякое лыко в строку.

— А убила я не потому, что женщина. Вот Гизи женщина, но ведь не чудовище, не такая, как я. Да и жена ваша хоть и мерзавка редкостная, а все ж не монстр. Иначе бы она давным-давно ваш гроб серебряными гвоздями заколотила. Но ведь как-то терпит вас. А я… я это я. Люблю человеческую кровь, что поделаешь. Вкус, знаете ли, у нее приятный. Хотела крови, вот и убила.

За дверью послышались крики.

— Берта, не надо так! Только не ты! — кричала Гизела. Значит, подслушивает уже давно. — Отпустите ее, немедленно!

— Марсден, она не виновата! Любая ведь может сорваться, любая! — к своему величайшему удивлению, Берта распознала голос Маргарет.

— Я сейчас дверь взломаю! Я сейчас… я таран принесу!

— У вас много друзей, мисс Штайнберг, — заметил лорд Марсден.

— Да, — коротко отозвалась Берта. Эту проблему тоже придется решать.

— Пожалуйста, милорд! — надрывался Фанни. — Я забыл сказать ей про Договор! Она ничего не знала!

— Вот как?

Мастер нахмурился, но облегчения скрыть не мог.

— Шкуру спущу с мальчишки, — проворчал он. — Это, конечно, меняет дело. Знай вы про мой приказ, вы бы не посмели его нарушить?

Берте вспомнился голос нищенки, спокойный от застарелого отчаяния, за годы ставшего броней. Но даже броня под конец дала трещину. Еще чуть-чуть, и женщина начала бы просить, а допустить этого было никак нельзя. Столько страдать всю жизнь, чтобы судьба отправила тебя в мир иной таким пинком! Перед нечистью унизиться!

— Знай я про ваш приказ, я убила бы с еще большим удовольствием, — тихо отозвалась Берта.

— Что и требовалось доказать! Выдержки у вас ни на грош. И все вы, женщины, такие! Как говорится, на женские причуды не напасешься. Что, до Нового Года терпежа не хватило? Ведь у нас совместная охота запланирована. Сразу после бала, как только…

Недоумевая, девушка уставилась на него, но страшная догадка уже шевелилась в мозгу. Ах, как же она раньше не поняла! Вот тугодумка!

— Маванви! Она и не подозревает…

— Ну еще бы, — согласился вампир, — в ее книгах героини на столах отплясывают, а нечисть знай в такт хлопает. Но если назовешь волка «Пушок,» это не гарантирует, что он тебя не цапнет.

— Она маленькая! И совсем глупая! Неужели вы ее убьете?

— С чего вы взяли? Я ее инициирую…

— Как? — схватившись за голову, Берта раскачивалась из стороны в сторону. — Как, милорд? Каким образом вы ее инициируете? Мне хоть клыки не заговаривайте! Ваша свора месяц крови не нюхала, даже вы не сможете их отогнать… Но я этого не допущу!

Она подскочила к двери, которая уже дрожала — следуя своей угрозе, Гизела все таки отыскала таран.

Мастер не бросился наперерез. Просто поднял руку и заговорил. Лицо его окаменело, шевелились только губы, произнося непонятные слова. Шипящие и вместе с тем тягуче-сонорные, они звучали, как эхо горной реки. Среди шуршащего потока промелькнуло ее имя, искаженное, со звуком «х» посредине. Но было в нем что-то реальное, почти физическое. Каждая клетка тела отозвалась на него. А потом нахлынули воспоминания о том, чего с ней никогда не происходило. В ушах защекотало от криков, и гиканья, и топота копыт по стылому ветру, снежный вихрь хлестал ее по лицу, царапая щеки и лоб, обдирая кожу, на губах проступили капли крови, уже не разберешь, своей или чужой. И во всей этой круговерти мелькал один образ, настолько ужасный, что она не сдержала вопль. В тот же миг Берту скрутило от резкой боли. Зародившись в горле, она брызнула по мышцам и взорвалась на кончиках пальцев.

Боль прекратилась так же внезапно, как началась. Девушка встряхнула руками. Оттянув воротник, пощупала горло. Все в порядке. Но стало только хуже. На нее наполз расплывчатый, всеобъемлющий страх, когда не знаешь, чего надо бояться, поэтому боишься всего сразу.

— Что вы со мной сделали?

— Надел на вас «намордник для сплетниц,» — пояснил вампир, тоже вполголоса, так, чтобы не было слышно за дверью. — Такая клетка для головы, с валиком, что давит на язык. На слишком болтливый язык, чтоб неповадно было им трепать. В прежние времена так скандалисток наказывали. Вроде вас, мисс.

— Что за чушь! — огрызнулась Берта, но языком на всякий случай пошевелила. Он ворочался как обычно. — Ничего не чувствую.

— Но это еще не означает, что намордника на вас нет. Главное, что вы об этом знаете. Больше никому и не нужно.

— А до этого… когда…

Она не смогла договорить и начала тереть ладони о подол. Ощущение, что к пальцам прилипла солома, так и не проходило.

— Ваше истинное имя. Оно позвало вас. Показало, какая вы на самом деле.

«Ты догадывалась,» вторила ее совесть, «что ты чудовище. А вот теперь узнала, насколько.»

— Просто бред какой-то! — вскричала Берта, чтобы перекрыть это жужжание. — Все, не желаю больше с вами разговаривать!

— Да как вам угодно.

— Имейте в виду — прямо сейчас я иду к Маванви и расскажу ей про вашу затею.

— Скатертью дорожка, — произнес Марсден с тем умиротворенным видом, который наступает после удачно провернутой пакости.

Но в следующий момент скривился, услышав:

— К вам там Рэкласт пожаловал! Завтракает сейчас. Передавал, чтобы вы не торопились, — злорадно ввернула миледи.

В одночасье забыв про фроляйн Штайнберг, Мастер покинул кабинет и, едва не срываясь на бег, проследовал в столовую, встречать незваного гостя. На ходу он выхватил алебарду из рук железного рыцаря в углу, а затем от души пнул доспехи. Просто чтобы создать нужное настроение.

В столовой лорд Марсден пожалел, что не захватил оружие повесомее. Надо было пушку прикатить! Ходить за ней недалеко, в сарае стоит специально для таких случаев.

На его любимом стуле, со спинкой выше, чем у остальных, и вдобавок украшенной гербом, восседал Мастер Дублина. С виду он казался гораздо младше Марсдена, был уже в плечах, не такой угловатый. Создавая его, природа воспользовалась резцом, а не кайлом с кувалдой. Лицо его сияло благородством, с годами проступавшим все ярче, как будто время не притупляло его черты, лишь наводило на них лоск. Даже зобные железы он грыз изысканно, а ведь ни в одном справочнике по этикету не указано, как кушать сырые зобные железы и сохранять при этом достоинство.

Обычно его волосы выглядели так, словно он спал в скирде, но по столь торжественному случаю гость причесался, обильно умастив голову макассаровым маслом. Усы он подвил столь щегольски, что хозяин чуть не сплюнул. Для кого расстарался? Кого хочет впечатлить? Если его, Марсдена, так не стоило и трудиться. Он-то знает, что за шваль в гости напросилась.

На Рэкласте был ладно скроенный фрак, только вместо привычного шэмрока в петлице торчало птичье перо. Цилиндр вместе перчатками он поставил на мраморную тумбу, к ней же прислонил трость с костяным набалдашником. Плащ успел не только снять, но даже аккуратно повесить на пальму возле камина. Нет бы просто повесил, так еще и отломил пальмовую ветвь и смахнул пыль с каминных статуэток! Был он из тех гостей, которые сразу же по приезду предлагают подмести пол или вымыть посуду, тем самым намекая хозяевам, что в доме непролазная грязь.

Этот тип гостей Марсден считал наихудшим. Таких надо отстреливать, как только вылезут из кэба.

Заметив хозяина дома, Рэкласт кивком констатировал его присутствие, но позу не изменил.

— Вечер добрый, милард! Как вам непоживается? Много народов успели поработить?

— Как вы смели сюда пробраться? — засопел Марсден, поигрывая алебардой.

— Это называется обратная колонизация, — любезно пояснил гость. — Когда угнетенные нации дают отпор.

На коленях у него примостился Фетч и, повизгивая от радости, перебирал стопку открыток. Судя по его сальной улыбке, изображали они отнюдь не виды Изумрудного Острова. Выудив открытку наугад, Рэкласт присвистнул и показал ее гоблину, который понимающе загоготал.

— Вы… вы привезли ему… скабрезные снимки? — разъяренный хозяин не сразу совладал с речью.

— Что ж поделаешь, раз вашей коллекцией он уже пресытился, — философски заметил Рэкласт, ссаживая гоблина. Тот пронесся мимо Марсдена, но открытки не отдал.

— Вон отсюда, вон!

Размахнувшись, Мастер Лондона со всей силы ударил по столу, разрубив его надвое и вонзив острие алебарды глубоко в паркет. Но в последний момент, прежде чем посуда разлетелась по сторонам, Рэкласт подхватил бокал с края стола и отхлебнул крови, причмокнув.

— Нервишки у вас, милард, — протянул он сочувственно. — Послать за нюхательными солями? У миледи найдутся. Хотя вам она и головку чеснока не одолжит, не то что полезную вещь.

— Вставай, ничтожество!

Гость медленно поднялся и подошел — точнее, перетек — поближе к рассвирепевшему хозяину. Он так и впитывал ярость Марсдена, преобразуя ее в спокойствие.

— Кстати, я не мог не заметить, что супруга ваша так и вьется возле одной юной особы. Это что, новая форма семейного устройства — муж, жена, любовница жены…

— …и любовница любовницы жены, — выплюнул Марсден, на миг забывая вражду. — Та дуреха, которой я давеча мозги вправил. Не скоро забудет. Как видишь, у меня тут Бедлам на прогулке, тебя только не хватало!

— Три женщины в доме, и все к вам равнодушны? Не иначе как вы переусердствовали в злодействах, милард, раз Святой Николай принес вам такой подарочек.

Без особой надежды на успех, Марсден попытался влепить ему затрещину, но противник ловко увернулся и рассмеялся.

— Мантикору тебе в тещи! Ну да, тебе-то все хиханьки-хаханьки, все с юморочком, а мне отдуваться!

— Не разоряйся так, мы не на Совете, — спокойно одернул его гость. — Зрителей у тебя нет.

— Как будто мне нужны зрители, чтоб тебя ненавидеть!

— Лучше расскажи, что произошло.

Марсден выдохнул и недоверчиво посмотрел на гостя. Кто его знает, вдруг и правда даст толковый совет? В свойственной ему лаконичной манере, он изложил историю с эликсиром.

— Знаешь, твой здравый смысл — это как снежный человек, — отреагировал Рэкласт на услышанное, — все верят в его существование, но своими глазами никто не видел.

Возмущенный хозяин тотчас присовокупил, что план не мог дать сбой, кабы не вмешательство иностранок. Не иначе как виконтесса нарочно влюбила в себя леди Маргарет, чтобы вдвоем им сподручнее было выжить его из Дарквуд Холла. А тут еще и Берта Штайнберг вытерла свои туфельки о его честь. Явно заговор. Женщины ведь такие — отвернись и они придушат тебя удавкой, собственноручно свитой из чулка.

— А еще каких-то прав требуют! Штаны напялить хотят, блумеры эти — тьфу, пакость же! Сначала права у мужей оттяпают, потом на кухню их спровадят, чтоб те поскорее обабились! Всем известно, что превыше всего женщины хотят главенствовать в семье. Доказанный факт.

— Я слышал эту историю в другом варианте, — возразил гость. — Там ответом на вопрос «Чего желают все женщины?» было «распоряжаться своей жизнью.» Всего-то.

— А мне первый вариант больше по сердцу. Он того, — Марсден наморщил лоб, — психологически достовернее.

— Как знать. Ведь ни рыцаря, ни ведьмы, давшей ему тот ответ, уже нет на в живых. Их не спросишь.

— Какая разница! Когда тот горе-рыцарь был жив, я с ним и разговаривать лишний раз не хотел. С этим дамским угодником! Мы-то с тобой всегда особняком держались…

— Мы?

Темно-каштановые волосы гостя в отблесках камина вспыхнули медью. Марсден вздрогнул. Сами собой согнулись пальцы, повторяя забытый жест. Но чтобы довести их движение до единственно возможного, до самого логичного конца, Марсден сжал их в кулак.

— Просто оговорка.

— Оговорки свидетельствуют о подавленном желании, — победно улыбнулся Рэкласт. — Значит, ты тоже думаешь обо мне. О нас. Ведь наши имена даже по отдельности редко упоминали.

— Будь они прокляты, наши имена.

— Поэтому я взял себе другое, но даже его ты не можешь произнести.

Старший вампир скосил глаза на алебарду — выдернуть и раскроить череп наглецу! Убить не убьет, но хоть прическу дурацкую испортит.

— Хорошенькое имечко, ничего не скажешь! — протрубил он. — Раз назвался «изгоем,» думаешь, я прибегу тебя пожалеть? Поверю в твое раскаяние? Обойдешься! И… и сколько еще ты будешь мучить меня?

В карих глазах Рэкласта, больших и проницательных, темнела тайна. Но своих скелетов он не прятал по шкафам, а сажал за стол и угощал печеньем.

— Расслабься, — он беспечно улыбнулся.

— Со змеей в сапоге легче расслабиться. Зачем ты таскаешься за мной по пятам? Ты ж ничего не делаешь просто так.

— Не делаю. А нужно мне вот что: пусть меня впустят в чертоги как равного, дадут кубок и усадят у очага. Пусть меня пригласят. Пусть ты меня пригласишь.

— Этого никогда не произойдет.

— Почему, милард? Столько лет минуло. Прошлое превратилось в легенды, переплелось нитями гобеленов, застыло на салонных полотнах. Да что полотна — иллюстрации в книгах для юношества! Как будто все это выдумки досужих рифмачей. Ну, разве можно ссориться из-за того, что умещается в строчках, написанных белым стихом? Как будто никого и не было на самом деле — ни нас, ни тех, кто так с тобой поступил.

— Так со мной поступил только ты, — устало прикрывая глаза, отозвался Марсден. — Враль ты, каких мало. Давай уж, говори, зачем на самом деле приехал.

— Сегодня день Святого Стефана, — напомнил гость. — В наших краях этот день называют LА an DreoilМn — День Королька. Мальчишки охотятся на птиц, после ходят от дома к дому, песни поют, колядуют. Перо на удачу, добрый сэр! Пенни за перышко! — протянул он жалостливым голосом, а Марсден ощерился на него — хорош паясничать.

Сам же подкрался к окну и осторожно отодвинул штору, ожидая увидеть толпу ирландских вампиров, в пестрых платьях и соломенных масках. Ибо прецеденты имелись. По возвращению новобрачных из Йоркшира в Лондон, ирландцы устроили им торжественную встречу. Всю ночь скакали, били в сковородки, дурными голосами тянули баллады вроде «Домой вернулся мельник» и «Старуха, дверь закрой.» Понятно, кто за этим стоял.

Во дворе было пусто.

— Моя свита в отеле, все утомились в дороге. Как с вокзала, сразу туда.

— Чего ж вы не полетели? — поддразнил его Марсден. — На ирландцев Договор не распространяется. Вы на своем островке совсем оскотинились, бессмысленно вас и принуждать.

— Именно поэтому мои ребята отказываются от крови не только в декабре, но и еще и в июле. Хотят доказать, насколько ты неправ в их отношении. Кстати, они тебе такой подарок славный приготовили. Доркас лет 10 из теплицы не выбиралась, все скрещивала разные виды.

— Если опять шэмрок..! — взревел Мастер Лондона, вспоминая стойкий гибрид.

— Нет, росянка.

— Ну, это хорошее растение, — обрадовался лорд Марсден, но осекся, заметив довольную улыбку гостя. — А что она делает? Хватает воробьев на лету? И плюет ими в спину прохожим?

— Сочиняет лимерики.

Марсден поморщился очень выразительно.

— Мне следовало догадаться. Небось, и сарацинку приволок?

— Табиту? Ну конечно. Чтоб я своего сенешаля забыл!

— Сколько раз тебе повторять, что не может она быть сенешалем! Она женщина!

— Что с того? Здравого смысла у Табби столько, что хоть в долг давай, да и силы немеряно. Шутка ли — единственная служанка в многодетной семье! Она и при жизни была сильнее любого вампира… Так что, возьмешь перо на удачу? — вернулся он к первоначальной теме беседы.

— Много удачи в одном блохастом пере.

— А как насчет целой птицы?

С видом фокусника, готового достать из цилиндра как минимум страуса, вампир засунул руку в карман и, придерживая ее двумя пальцами за крыло, вытащил птицу, бурую в крапинку. Тело обмякло, головка моталась из сторону в сторону. Подмигнув, Рэкласт поднес королька поближе к камину, и он, отогревшись, встрепенулся, забился, возмущенно зачирикал. Стоило отпустить крыло, как птица пернатым метеором взлетела на верхнюю полку буфета. Выглядывая из-за тарелки, она косилась на вампиров блестящим черным глазом.

— Весь фарфор изгадит, — оскорбился Марсден. — Вот уж удача так удача. Впрочем, чего еще от тебя ожидать? Нет бы что толковое подарил, а то ведь такую чепуховину.

— Это не для тебя, это для Харриэт. Пусть потешится. Кстати, а где Харриэт? — спросил наблюдательный гость.

— Кто ее разберет? Поди, опять на чердаке болтается, саламандр своих муштрует.

— Обычно она вылетает мне навстречу, — заметил Рэкласт. — Жаль только, что Блейк подарка не возьмет, а ведь есть у меня для него кое-что полезное.

— Руки ему оборву, если он от тебя даже на чай примет.

— Не жадничай. Ты подарил ему целую вечность, я же хочу подарить всего-навсего один год.

— Как-так?

— А вот увидишь, — подмигнул гость. — Но вот чего я никак в толк не возьму — почему он до сих пор в оруженосцах ходит? Неужели у него нет заслуг перед тобой? Сделай его рыцарем, ему легче станет.

— Гранмерси, — насмешливо поклонился Марсден, — без твоих драгоценных советов я ну никак не обойдусь! Что лучше для Блейка — про то мне самому ведомо. Рано ему в рыцари, он еще совсем мальчишка!

— Разве я спорю? У него ветер в голове гуляет, но это не возрастное, а особенность характера, — с напускной печалью вздохнул Рэкласт. — И в пятьдесят лет можно быть таким же оболтусом, как в пять, с той лишь разницей, что у человека постарше куда больше возможностей донести свою глупость до общества. Что до Блейка, то ты просто не позволяешь ему стать самостоятельным. Не желаешь, чтобы у него появилось хоть что-то свое. Пока же он ловит ртом те капли, что падают мимо твоего кубка. С собаками общаться куда проще — не так ли, милард? В крайнем случае, просто укусят, а не прочитают нотацию.

Он отступил, ожидая нового взрыва, но Марсден лишь печально покачал головой.

— Сейчас ты говоришь совсем как она.

— Это лишь означает, что я прав, — не сразу ответил гость. — Она никогда не ошибалась.

— Так-то оно так, но сдается мне, что своими разговорами она выела у тебя душу еще в детстве. Еще до инициации. Так что терять тебе было нечего. Небось, поэтому ты так быстро оклемался. Веселишься, песенки поешь, — укорил его Мастер Лондона. — В любом случае, чего тебе надобно от моего слуги? Зачем к нему присматриваешься?

Рэкласт пожал плечами.

— Жду, когда он наставит тебе рога с леди Маргарет.

— Что?!

— Когда-нибудь слышал о карме?

— Это что еще за напасть?

— Учение, распространенное на Востоке — в Индии, Китае, Тибете. Зло, творимое человеком, всегда возвращается к нему. Знать бы, в какой форме. Мои расчеты, по-видимому, были неверны. Карма настигнет тебя как-то иначе.

— Тибет, Тибет, — старший вампир зашевелил губами, — Погоди, это ведь там царство пресвитера Иоанна?

— В некотором роде.

— Тогда другое дело! У местных-то жителей головы нет, рожа на брюхе, а мозги и вовсе невесть где. Такие соврут — недорого возьмут, — приободрился лорд Марсден. — И вообще, сначала эта карма должна с тобой поквитаться! Ты похлеще меня дров наломал.

— Со мной она уже поквиталась, — сказал Рэкласт, — И если ты ничего не понимаешь, то я наказан вдвойне.

Когда ее мучитель покинул кабинет, Берта еще потопталась, ощупывая лицо, но ничего инородного так и не обнаружила. Может, просто пугал? Любит же порисоваться. Вцепившись в эту мысль, вампирша выскочила в коридор, чуть не натолкнувшись на Гизелу и Фанни. Маргарет стояла поодаль. Похоже, они уже приготовились подмести бертин прах. Увидев подругу живой — насколько возможно — и невредимой, Гизела подлетела к ней, но фроляйн Штайнберг вытянула руку.

— Не сейчас, Гизи! Подожди, ладно? Тут такие дела творятся! Такие дела!

Она понеслась в спальню Маванви. Ворвалась без стука, так что девушка, сидевшая у камина, подскочила от испуга и чуть не подавилась гренком, намазанным тремя слоями сливового джема.

— Фто-то флуфилось? — прочавкала Маванви.

— Еще как случилось! И полно тебе налегать на сладкое, зубы растворятся.

— И то верно, — покладисто сказала бывшая пациентка, отставляя тарелку с завтраком. — А вампирам хорошо, едите сколько хотите, и ни унции лишнего веса.

Пообщавшись с Маванви, любой рано или поздно начинал использовать свою голову в качестве стенобитного орудия. Девушка была неисправима. Даже самый нейтральный разговор, будь то о пароходостроении или о разведении цесарок, она умудрялась свести на вампиров.

— А ну-ка быстро одеваться! — топнула Берта, едва не добавив «а не то фрау Кальтерзиле на тебя натравлю.» — Потолковать надо.

Она решила не пугать девчонку заранее, но постепенно, как бы невзначай, вытолкать ее на улицу. Ведь если купается человек в лагуне, а кто-то закричит «Глянь, акула за спиной!», еще неизвестно, что произойдет — то ли он начнет подгребать быстрее, то ли пойдет на дно с перепугу.

— Ура, ура!

А Маванви, пожалуй, захочет побрататься с хищницей.

— Ах, как замечательно! — продолжала девица, юркнув за ширму, и продолжала ликовать уже оттуда. — Берта, я тааак хотела с тобой поговорить! Нам столько нужно обсудить! Тебе нравится лорд Марсден?

Это как у приговоренного к казни спросить, нравится ли ему модель топора, подумала вампирша.

— Нет, мне не нравится этот старый греховодник, — сдержанно ответила она.

На ширме повисла шаль, затем кружевная сорочка, к облегчению Берты, закрыв изображенную там сцену. На обычных ширмах бритоголовые китайцы танцевали или кушали рис, на этой же они распиливали кого-то пополам огромной пилой.

Тут взгляд вампирши упал на листы, разбросанные на столе. Нехорошо рыться в чужих вещах, но Берта не удержалась и подцепила один из листов, вчитываясь в рукопись, так и пестревшую свежими поправками.

Только Берта обрадовалась, что общение с обитателями Дарквуд Холла пошло девчонке на пользу, как уже следующая страница показала беспочвенность ее надежд.

— А Фанни Блейк тебе как?

— Как? Да никак.

Маванви ненадолго умолкла.

— А если бы он был женского пола? — она переформулировала свой вопрос. — Что бы ты сказала тогда?

— Что он грудью не вышел.

— С тобой не договоришься, — вздохнула мисс Грин, выходя из-за ширмы.

В платье из светло-зеленого шелка, она казалась одуванчиком на тонком стебельке. Берта представила лапищи Марсдена на шее девушки, желтые клыки, вспарывающие бумажно-тонкую кожу, и ее затрясло.

— Я должна тебе рассказать…

И тут произошло неожиданное.

Хотя не совсем уж и неожиданное, просто Берта до последнего не верила, что все взаправду.

Сперва она услышала лязг, как будто приходил в действие давно не использованный механизм. Челюсти сомкнулись, а язык кольнула иголка, хоть и тупая, но все равно больно! Дико озираясь, Берта похлопала себя по щекам, опасаясь, но вместе с тем надеясь, что нащупает металлические прутья. Окажись там настоящий намордник, как в книжках про старинные пытки, ей стало бы спокойнее.

Маванви смотрела на нее с нарастающей тревогой.

— Берта, что такое? Тебе больно?

— Есть у меня что-нибудь на лице? Кроме трупных пятен?

— Н-ничего… А что, чешется? — спросила Маванви, наблюдая как вампирша царапает щеки. — Леди Маргарет подсыпала тебе в пудру асбест?!

В другое время Берта посмаковала бы эту гипотезу, но сейчас ей было не до того.

«Невозможно!» сказала она себе «Это просто внушение, как месмеризм. Главное, не поддаваться!»

Снова попыталась заговорить о новогоднем бале, но рот закрыла невидимая решетка, в которой застревали слова.

То была магия. Самая настоящая. И, судя по всему, Мастер умел с ней обращаться. Не потому, что обладал талантом, просто за несколько веков и отъявленный двоечник вызубрит все формулы из учебника.

Но оставалась еще надежда, что Маванви догадается сама.

— Неужели ты не слышала крики? Все так надрывались, что стекла в Парламенте дрожали.

— Ну да, и лорда Марсдена поминали. Вот я и решила, что он ставит на вас новый кулинарный эксперимент. Поэтому из комнаты я не вышла. Ты ведь всегда велишь мне быть благоразумной, — и она радостно воззрилась на Берту, ожидая похвалы.

— Глупая мартышка! — вырвалось у вампирши, но девушка не обиделась и продолжала смотреть на нее с обожанием и как будто сочувственно.

— Не сердись, пожалуйста! Хотя, если надо, можешь и дальше на меня кричать. Если тебе так легче. Как будто я не понимаю, что всем тебе обязана! Ты выпустила меня на свободу. Открой я дверь сама, за ней оказалась бы глухая стена, но ты открыла ее иначе, и дорога бежала вдаль от крыльца. Ты дала мне все. Полностью мне с тобой вовек не расплатится, но могу хотя бы сделать вступительный взнос. Что ты хочешь, Берта? Только скажи!

«Беги отсюда!» хотела крикнуть вампирша, но не смогла.

— Ничего мне не надо. Я ведь одного хотела — чтобы ты не погибла.

— Тогда я постараюсь не погибать.

Дальше с ней разговаривать не имело смысла. Девчонка была настолько глупа, что если посмотреть ей в глаза, сразу видна затылочная кость, не запятнанная мозговыми клетками.

Даже не попрощавшись, Берта отправилась на поиски кого-нибудь с большей долей здравого смысла. Хотя отыскать оную персону в Дарквуд Холле так же сложно, как нырять за жемчугом в шторм.

Гизелу она обнаружила в одной из гостиных. Увидев подругу, Берта подлетела к ней.

— Гизи, как хорошо, что ты здесь! Хоть ты мне поможешь! Сама я уже ни на что не гожусь, — твердила она.

Ее скрюченные пальцы то и дело тянулись к лицу, напрягались вены на руках, как будто она силилась что-то с себя снять. Но что?

— Ты ведь мне сейчас расскажешь, что произошло, и объяснишь, почему так поступила? — тихо спросила Гизела.

Для себя она еще не решила, как следует реагировать, и пока старалась не делать лишних выводов… Хоть и не получалось.

— Конечно, — пожала плечами Берта, — я убила, потому что по сути своей я зло. Нет, Зло. То есть, ЗЛО. Если хочешь, я в подробностях перескажу, что я такое, но потом! Сейчас мне нужна твоя помощь.

— Хватит! — Гизела предостерегающе подняла руки. — Эту сказку я уже слышала. Теперь бы мне хотелось узнать настоящую версию произошедшего. Садись и рассказывай! Ну?

Берта схватила этажерку, уставленную вазами, и швырнула ее об стену.

— Да какая разница, что произошло! Главное то, как я себя чувствовала потом! Ты понимаешь — она умирала в моих объятиях, а мне хотелось, даже в тот момент… тебя! Это как на похоронах лезть себе под юбку… это так гадко! И тебя, Гизи, ведь я тебя потом… вдруг ты заразилась злом! Увидела, как хорошо становится, когда убьешь… вдруг мое зло перетекло к тебе?!

— Немедленно успокойся, — все тем же холодным голосом приказала девушка, провожая взглядом этажерку — Да замолчи ты!

Пришлось ударить Берту по щеке — два раза — чтобы та вновь взглянула на нее осмысленно.

— Ты произнесла слово «зло» пять раз за последнюю минуту. Да мне плевать на все эти твои глубокие материи, я просто спросила: почему? Почему ты это сделала? Я ждала такого поступка от любого, но ты!.. Но у тебя есть возможность все мне объяснить. Итак? — с подчеркнутым равнодушием она скрестила руки на груди.

Та рассеянно потерла щеку, потом тоже скрестила руки. Вампирши словно отразились друг в друге.

— Я убила, потому что я такая, какая есть, и давеча я тебе очень понравилась. Надеюсь, впечатлений надолго хватит. На сем же беседу о моем преступлении мы завершим, — казалось, что она бубнит текст, проступающий на стене позади Гизелы. — Гораздо больше меня волнует сложившаяся ситуация, напрямую связанная с Маванви Грин. Этот вопрос стоит очень остро. Так остро, что я о него уже оцарапалась. Так помоги же мне.

«Ушел мистер Хайд, вернулся зануда Джекилл» подумала бы Гизела, живи она несколькими годами позже.

— Маванви? Значит, Маванви. Ну что ж, разумеется, это именно тот вопрос, который меня сейчас больше всего интересует. Итак, я вся внимание.

Если бы взглядом можно было убивать, от Берты бы осталась горка пепла. Ни разу не сморгнув, подруги таращились друг на друга с минуту.

— Ну? — не выдержала Берта. — Сама ты как думаешь, в чем заключается ее проблема?

— А? Что? Берта, ты издеваешься! Мне сейчас совершенно не до ее проблем! А что до ее появления в доме, кишащем вампирами, так это ее личное решение. Вот если ты считаешь ее проблемой дурной вкус в одежде, я с удовольствием помогу ей с выбором платьев, — добавила она.

— Да! То, что ты сейчас сказала! Твоя реплика — запомни ее! И? Вот то, что ты сейчас сказала, это хорошо или плохо?

— Платья?! Платья — это очень хорошо! Это просто замечательно, знаешь ли!

— Да нет же! Одни тряпки у тебя на уме. Вытащи бязь из мозгов и подумай! Про Маванви подумай!

Берта хотела продолжить, но тупая иголка снова впилась в язык.

— Да что с тобой такое, в конце концов! Либо скажи нормально, что ты от меня хочешь, либо я считаю этот разговор оконченным!

— Хорошо! Хорошо. Подумай про…

«Новый Год» чуть не сказала Берта, но пришлось подыскивать слово с более нейтральным, а значит и расплывчатым смыслом. О, как она ненавидела лорда Марсдена! Даже больше, чем ту гувернантку, что заставляла ее писать по десять синонимов к каждому французскому слову.

— …праздники! Ничего не приходит на ум? Есть какие-то ассоциации?

Гизела вздохнула столь печально и пронзительно, что зазвенели подвески на люстре.

— Рождество, именины, — начала перечислять она, загибая пальцы, — Пасха, Новый Год… День объединения Австрии и Венгрии, может?

— Четвертое слово!

— Новый Год? Берта, это вообще долго еще будет продолжаться? Ты хочешь, чтобы я подарила Маванви подарок на Новый Год?

— Горячо! То есть, да. Именно что подарок. Какой самый лучший подарок вампир может сделать смертному?

— Место в фамильном склепе?!

— Наоборот!

— Что — наоборот? Не место в склепе? Гроб? Зачем Маванви — гроб?!

— Вот и мне интересно, зачем ей гроб! Но, видать, нужен зачем-то, — сказал Берта, и яда в ее словах хватило бы на целый серпентарий. — Вот же как получилось — начали за упокой, кончили за здравие. За целый, серафимы дери, благодарственный молебен! Как все плохо-то. У тебя есть святая вода, Гизи? Мне надо ванну принять.

— Так, Берта. Продолжим-ка мы этот разговор завтра, иначе я с тобой тут окончательно с ума сойду. Что за шарады!..

Берта смотрела на нее тоскливо. Кому как, а для нее завтра не будет. Думала, разберется со всеми делами, прежде чем окончательно удалиться из мира, но не получилось. Хотя… оставалась последняя попытка.

Эх, обнять бы подругу на прощание, еще раз вдохнуть запах ее волос, но тогда она почует неладное.

— Я пойду, — проговорила Берта как можно спокойнее, — нужно с Блейком потолковать. Чем ангел не шутит? Может, хоть он меня поймет.

Убедившись, что игра в шарады закончилась, Гизела согласно кивнула. А про себя подумала, что ответа на свой вопрос она так и не получила…

— Ну-ну. Попробуй говорить с ним нормальным языком, вдруг повезет?

Дверь за Бертой закрылась, а виконтесса так и осталась сидеть в маленькой гостиной, задумчиво глядя ей вслед. Из смежной комнаты вышла Маргарет, не говоря ни слова, встала рядом и положила руку ей на плечо. На лице миледи в который раз появилась гримаса всепоглощающей любви, но глаза тревожно всматривались в пустоту, словно искали кого-то, кого-то еще, но никак не находили его.

Секретаря Берта подкараулила в библиотеке и времени на объяснения тратить не стала.

— Уж ты-то сразу меня поймешь, мерзавец! С самого начала знал, что хозяин задумал! Ведь знал же?

— О чем ты?

Чуть не задев флорариум с орхидеями, Фанни вскочил с подоконника.

— Я б сказала, да не могу!

— Почему?

— С недавних пор я стала очень лаконичной. Уже час как.

Прищурившись, Фанни посмотрел на нее. Во взгляде мелькнуло понимание.

— Милорд надел на тебя намордник?

— Ты видишь эту штуку? Можно ее как-то снять?

— Не получится, — мотнул головой Фанни, — если Мастер сам того не пожелает. Это заклинание, ограничивающее речь. Многие из наших им пользуются. Ты слышала про некую Джеральдину, брачную аферистку? Сначала втиралась в доверие к дочерям богатых аристократов, а потом их папаш окручивала и все состояния к рукам прибирала. Видит дочка, что Джерри из папочки веревки вьет, а пикнуть не может — заклинание мешает. Правда, добром это для нее это не кончилось…

— Дела мне нет до ваших сплетен, — оборвала его Берта. — Неужели мне всегда намордник на себе таскать?

— Радуйся, что так легко отделалась. Обычно Мастер браконьеров просто убивает. И вообще, чего ты ко мне пристала? Между прочим, я за тебя заступился, — самодовольно добавил юнец.

— С такими заступниками врагов не надо. А пришла я насчет Маванви поговорить. Спаси ее, ты ведь можешь.

— Как ты догадалась? — вытаращился на нее вампир.

— О чем? — не поняла Берта.

Точнее, поняла, только не сразу. Но когда Фанни опустил голову и, несмотря на месячную голодовку, залился краской, сомнений уже не осталось.

Вот бы сюда Леонарда с его запасом спирта, чтобы вымыть увиденное из глаз. Обычная вода с задачей не справится.

— Ты… — прохрипела она, отступая назад, — ты еще хуже, чем мне казалось… Да разве такое вообще бывает?!

— Я не могу его предать! — лицо вампира исказилось. — Ты не знаешь, что он для меня сделал! Я люблю его.

— А Маванви?

— Ее тоже.

— И все равно приволочешь ее к нему, стоит ему только свистнуть? Свою возлюбленную? Неужели он завладел тобой всецело? Не осталось в твоей душонке ни единой частицы, которая бы ему не служила? Скажи хоть, что это тоже заклятие!

— Нет, Берта, это не заклятие.

— Тогда она обречена, — сказала вампирша. Стиснула кулаки, собираясь что-то добавить, но разжала их и бессильно махнула рукой. — Ну и пусть. Как будто мне есть до вас всех дело. И до смертных. Приятного аппетита твоему хозяину, Фанни Блейк. Пусть купит тебе новый ошейник за верную службу.

И направилась прочь, но не к двери, а к окну. Распахнула его и подставила ледяную кожу ледяному же ветру. Рукава черного платья затрепетали, одновременно сжимаясь и расплываясь, пока на месте девушки не оказалась летучая мышь. Устало пискнув, она вылетела в окно, прежде чем Фанни успел поймать ее за крыло.

Теперь он остался совсем один.

Не считая голосов.

Мы так и знали, зашелестели они все сразу.

…тоже обречена…

…как я…

…предательпредательПРЕДАТЕЛЬ…

Фанни Блейк положил руки на стекло флорариума, такое прохладное и спокойное, и закрыл глаза. Ему было страшно оборачиваться.

Всем был хорош Лондон середины 18го века, в одном только оплошал — не было организованной системы полиции. Но плохо это или хорошо — зависит от точки зрения. Если вы считаете, что нечего государству соваться в частную жизнь, то отсутствие полиции становится явлением скорее положительным. А вот если от карманников спасу нет — тогда другой разговор.

Нельзя сказать, что весь Лондон напоминал гравюру Хогарта, где на заднем плане снуют подозрительные типы, а на переднем пьяная мать роняет младенца с моста. Было место и закону. По ночам улицы оглашались зычными криками ночной стражи, днем за порядком присматривали констебли, но и тех, и других, зачастую, вербовали из домовладельцев. Задержать мелкого воришку и приволочь его к судье они бы сумели, а вот расследовать кражи — уж увольте! Эпоха же знаменитых «приставов в Боу-Стрит» еще не наступила.

Люди состоятельные полагались на защиту вооруженных слуг, но слуги, раздобревшие на хозяйских харчах, не столь проворны. Вот поглядите сюда — госпожа вышла из кареты, а лакей, открывший ей дверь, согнулся в поклоне. Но где ему угнаться за белобрысым ловкачом? Мелькает рука, задирая юбку, и парнишка, срезав карман, несется прочь. Скрылся за углом — и поминай как звали! А ведь в том кармашке может быть золотой несессер, или крошечная сумочка из двух створок ореха — подарок от любимой сестры, — или портрет мужа в драгоценной оправе.

Или письма любовника.

Но не все потеряно для бедной дамы, что рыдает прямо на улице, размазывая белила и сдвигая мушку с щеки в уголок рта, хотя ей вовсе не до кокетства. Полноте, сударыня. Пускай ни вы, ни дети ваши не успеют воспользоваться услугами Скотленд Ярда, но ведь можно обратиться к ловцам воров. Они выручат. На их сноровку в поимке преступников всегда можно положиться. Тем более, что некоторые сами состоят в сговоре с грабителями.

Дела их процветают. За небольшое вознаграждение они вернут украденное, а вора отправят на виселицу. Если, конечно, он успел им насолить, а вот хороший, покладистый вор — это стабильный источник дохода. Карман они вам прямо домой принесут!

Но вы опять плачете, сударыня? Значит, письма. Эх, незадача! Но не все потеряно. Для более деликатных услуг тоже есть свой рынок. И если бы вы пустились вслед за карманником и, несмотря на тесный корсет и пышные фижмы, пробежали пару кварталов, то увидели бы замечательную сцену. Мужчина, неспешно куривший у крыльца, шагает навстречу воришке, который оглядывается, опасаясь погони, и делает ему подножку. Когда парень падает, хватает его за волосы и несколько раз бьет лицом о землю. Достаточно сильно, чтобы тот почувствовал, кто хозяин положения, но не настолько, чтобы выбить зубы. Смазливая мордашка еще пригодится. Потом, заломив ему руки за спину, толкает в открытую дверь и запирает ее.

Они остаются наедине.

А жертва ограбления может не волноваться. Она отомщена.

В комнате воришка вскакивает на ноги и тянется к заточке, но задержавший его мужчина улыбается приветливо.

— Ну, здравствуйте, мастер Фанни Блейк. Вот видите, я даже имя ваше уточнил — настолько вы мне небезразличны.

— Кто вы? — таращится на него Фанни.

— Я ваш друг.

— Д-друг?

— Будь я вашим врагом, вам нечем было бы со мной разговаривать, — спокойно отвечает мужчина. — Зовите меня просто мистер N. Добро пожаловать в мою штаб-квартиру.

Широким жестом он обводит комнату, и взгляд Фанни задерживается на его толстых пальцах со сбитыми костяшками. То ли от страха, то ли от крови, стекающей со лба прямо в рот, юношу начинает мутить.

— Встречаться будем раз в неделю, по понедельникам, — будничным тоном, словно диктуя список покупок на рынке, говорит мистер N.

— Ежели вы… ежели вы меня за молли приняли, то я не из таких! — выпаливает юноша.

— Ну что вы, — смеется мистер N., - ваши предпочтения мне хорошо известны. Как и то, что ныне их объектом является некая мисс Салли из Сент-Джайлза. Она еще подложные документы кропает. Это даже не виселица, это на костер тянет, — задумчиво добавляет он.

— Что вам он нас надобно?!

— Каждую неделю я буду давать вам задание, которое вам придется выполнить к следующему понедельнику. Хотя «придется» — неверное слово. Задания вы будете выполнять с похвальным рвением, мастер Блейк.

— С какой стати?

— Потому что я знаю имя вашей матери — Темперанс Блейк. И где она живет. И как дорожит своей репутацией. Мы поняли друг друга?

Фанни судорожно кивает. Из раны на лбу, у самой кромки волос, по-прежнему сочится кровь, и ему кажется, что с каждой каплей он теряет немножко себя.

Сегодняшний понедельник ничем не отличался от предыдущих. Мистер N., покуривая трубку, что-то писал за столом и на появление сотрудника отреагировал легким шевелением пальцев, словно тот был шахматной фигуркой, которую так легко отодвинуть подальше. Уже сделав несколько шагов, Фанни вернулся к двери и замер, ожидая дальнейших указаний.

Отсюда он начал рассматривать мистера N., пытаясь угадать по выражению его лица, каким будет сегодняшнее задание. Но лицо мужчины, с крупными чертами и бледно-голубыми глазами чуть навыкате, было бесстрастным и совершенно непримечательным. Взгляд так и скатывался с его полных щек и устремлялся в сторону. Порою казалось, что встань он у стены, и на его лице рано или поздно проступит кирпичная кладка.

Из-за жары он снял бархатный жюстокор, темно-серый, словно его валяли в пыли, развязал платок, расстегнул жилет и рубашку, обнажив бычью шею. Был он коренастым и широкоплечим, но уже начал полнеть. Выслеживать воров ему наскучило, так что мистер N. расширил спектр услуг и занялся делами более деликатными. Например, не только отыскать украденные ценности, но и вывести на чистую воду старшего брата-наследника, который водит слишком тесную дружбу с мужчинами. Смена рода деятельности принесла плоды, деньги лились звенящей, искрящейся на солнце рекой. Так и беготни меньше, можно расслабиться. Но отсутствие ежедневного моциона давало о себе знать.

Капля пота скатилась по лицу и капнула на бумагу. Поморщившись, мистер N. снял парик и отер им лицо, прежде чем вернуть на бритую голову. Лишь на несколько секунд его рука отодвинулся от бумаги, но Фанни уже жадно впился глазами в перевернутые чернильные строчки. Вдруг там имена родных, друзей? Кого еще придется отправить на эшафот?

Ухватил он самую малость, да и бесполезную в придачу — «…но воплотился в тебе, и стали мы единым целым…» Философский трактат, что ли, пишет? Слишком поздно он втянул шею. Ловец воров успел перехватить его напряженный взгляд и покачал головой. В одночасье Фанни похолодел настолько, что почудилось, будто рубашка на нем замерзла, а манжеты стали такими острыми, что вот-вот расцарапают ему запястья.

— Подойдите, мастер Блейк.

Несколько неуверенных шагов.

— Любопытно вам, что я пишу?

— Нет, сэр… то есть… ежели это меня не касается напрямую.

Присыпав песком листок бумаги, мистер N. встряхнул его и сунул под плоскую коробку. Шутки ради кто-то намалевал на ее поверхности пятерню. Удивительно было видеть на столе столь серьезного человека такую дребедень.

— Что вы думаете о роде ваших занятий, мастер Блейк? — спросил мужчина, откидываясь на спинку стула.

— Я-то? — растерялся Фанни. — Да чего мне думать? Делаю, что вы велите, сэр.

— Разве вам не по вкусу хлеб доносителя? В горле застревает?.. Не бойтесь, отвечайте честно. От вашего ответа не зависит, кто сегодня будет обречен на смерть. Все уже предрешено.

Фанни вздрогнул.

— Бесчестное это ремесло, сэр.

— Ах, вот как? Что же, по-вашему, честь, мастер Блейк? Была ли она у вас прежде, когда вы у девиц карманы срезали?

— Была, — помолчав, ответил юноша, — да сплыла. Раньше у меня были хоть какие-то… ну… правила, что-то, чего я делать не стану, хоть ты режь меня! Есть воры, которые богатых детишек в закоулок затаскивают и одежду с них снимают, да еще и пристукнут, чтоб те не пикнули. Вот я и думал, что такая подлость — ну точно не про меня! А теперь… я вообще не знаю, как мне жить.

Мистер N. заскрипел стулом.

— Жаль, что вы, мастер Блейк, человек недалекий. Другой бы понял… впрочем, не всякий, конечно. На самом-то деле, никакой чести нет, посему служба не может быть бесчестной по самой своей сути.

Воришка опустил голову. Если чести не существует, то почему он ощущал пустоту там, где что-то было прежде, и пустота эта кровоточила и болела? Возражать он не отважился.

— А чего еще нету?

Улыбнувшись, мистер N. подался вперед и грузно оперся на стол.

— Да вообще ничего, мастер Блейк. Есть только позывы — утолять голод и жажду, спать, совокупляться. И вместо того, чтобы понапрасну тратить силы на бесполезные материи, не лучше ли сосредоточить их на том, чтобы удовлетворить свои позывы в полной мере?

Все нервы Фанни натянулись. Если бы не уличный гомон, стало бы слышно, как они звенят.

Но ловец воров не тратил красноречие понапрасну.

— Вы помните, какое событие произошло три года назад? — перешел он к делу.

Юноша покраснел, точно ученик, который вместо подготовки к экзамену пускал кораблики, сделанные из страниц латинской вокабулы. Кроме того, что Проныру Хэла пришибло вывеской цирюльника или Хью-Укушу-Себя-За-Локоть сожрал петуха живьем, на ум ничего не приходило.

— Кошка мистрис Бейли окотилась двухголовым котенком, — вспомнил он наиболее глобальное событие трехгодичной давности. Еще бы, всю неделю только и толков было о чуде-юде!

Мистер N. покачал головой.

— Три года назад произошло якобисткое восстание, — напомнил он.

— Да, сэр, и оно тоже.

— Орды мятежников двигались на Лондон.

Юноша поморгал задумчиво.

— Так вот почему Господь попустил уродиться такому чудищу! Дабы указать на грядущие бедствия!

— Слово «Каллоден» вам о чем-нибудь говорит? — сдался мистер N.

— Ну так еще бы! Битва, в которой мы наваляли войскам Красавчика Чарли… я имел в виду, богомерзкого смутьяна.

— Зато самозванец удрал и теперь плетет козни из-за границы. А вчера в Лондон приехал некий господин из Испании, первейшего врага нашей Родины. По всем признакам шпион. При нем документы, в коих прописаны планы заговорщиков. Ваша задача проста — проникнуть в дом, снятый негодяем, взять бумаги и принести мне. Я же позабочусь, чтобы они попали по назначению.

— Но ведь это опасно!

— Уклоняетесь от службы? — нахмурился ловец воров. — Дело серьезное, можно сказать, государственное! Отказ от него равносилен измене… а вы ведь знаете, как у нас казнят за измену? Конопляным воротником не отделаетесь. Сначала подвесят в петле поболтаться, а потом, еще живого, выпотрошат и сожгут внутренности на ваших же глазах. И только тогда четвертуют. Ясно вам?

Вздрогнув, юноша закивал. Он был отлично осведомлен об этой процедуре, более того, вспомнил анекдот о том, как один приговоренный влепил оплеуху палачу, когда тот вытягивал его кишки. Веселее не стало. Как-то не хочется настолько пребывать в сознании, когда тебе вспарывают живот.

— Я имел в виду, сэр, — зачастил он, — что дело хоть и опасное, но я за него возьмусь. А когда я принесу бумаги, вы меня… вы… вы меня отпустите?

Яркая, как падающая звезда, перед ним промелькнула надежда, но столь же быстро погасла.

— Конечно же нет! Тем самым вы лишь подтвердите, какой вы ценный сотрудник. Зато я пошлю вашей матушке немного денег и письмо с благодарностями за такого замечательного сына… Если вы принесете мне бумаги завтра вечером.

— А коль сегодня, вы ничего не будете ей посылать? — взмолился бедный воришка.

— Пожалуй, что и не пошлю.

— Я туда и обратно!

На улице настроение Фанни поползло вверх. Как же здорово, что не пришлось хорошего человека заложить! А способствовать поимке шпиона и так долг любого англичанина!

О следующей неделе он даже не думал. С его-то образом жизни, вполне возможно, что до нее он просто не дотянет.

Как и Салли, он любил наведываться в Тайберн, поглазеть на казни. В тайбернской процессии от тюрьмы до виселицы был свой шик, возможность покинуть сей мир веселым, любимым и пьяным вдрызг. Иногда Фанни представлял, что это он поутру покидает камеру в Ньюгейте, не выспавшийся и злой: в полночь перед казнью осужденных будил звонарь и зачитывал вдохновляющие вирши о том, что совсем скоро им предстоит гореть в аду. Перед выходом с преступника снимут кандалы, а руки просто свяжут веревкой, чтоб удобнее было складывать их в молитве или, как он предвкушает, чтобы приподнимать шляпу и заигрывать с девицами по дороге.

За порогом тюрьмы его ожидает телега, которая и покатится на окраину, где рабочие возводят виселицу. Хотя запрещен уже старинный обычай угощать приговоренных спиртным по дороге на казнь, конвоиры подобрее остановятся в кабаке. Висельники так надерутся, что уже на погосте будут отзываться «Ик!» вместо «Аминь» на молитвы капеллана. Перед глазами все поплывет, и покажется осужденным, что возле виселицы сгрудилось в три раза больше людей. Хотя куда уж больше? И так яблоку негде упасть! Толпа напирает со всех сторон, заедая впечатления имбирными пряниками. Когда телега проезжает мимо, зрители в первых рядах снимают шляпы. Не из почтительности, просто зеваки позади пихают их в спину, им тоже хочется поглазеть на отважных разбойников. Хохот, крики, галдеж! Снуют продавцы баллад, размахивают мятыми листами, на которых напечатаны последние речи осужденных.

Висельники взбираются на телегу, над которой возвышается «тайбернское дерево.» Три петли свисают с его «ветви» — воров вешают сразу по несколько, чего с ними церемониться. Капеллан заводит молитвы. Еще остается время для красивого жеста. Выкрикнуть что-нибудь друзьям на прощание, бросить им шляпу, доведя до белого каления палача, которому должна отойти вся одежда казненного. На шею набросят петлю — не шелковую, как для аристократов, обычную конопляную — и…

Приблизительно здесь картина теряла для Фанни все очарование.

Мучительно, толчками, душа будет рваться прочь из тела, а потом… Если есть ад, то ничего, в сущности, не изменится. Он уже пару месяцев как в аду. А если нет? Вообще ничего?

С такими грустными мыслями он добрался до Мэйфера, но, увидев искомый дом, снова приободрился.

Фортуна ему улыбнулась.

Как выяснилось впоследствии, то была сочувственная улыбка сиделки, навеки закрывающей пациенту глаза.

Двухэтажный дом был выстроен относительно недавно, в новом стиле, так что каждое окно вдавалось в стену как минимум на четыре дюйма, чтобы в случае пожара пламя не сразу проникло внутрь. А для вора такой подоконник просто подарок, есть куда ногу поставить. Окна темнели, изнутри не доносилось ни шороха. Жилец, вероятно, удалился по своим злокозненным делам и подрывает основы государственности где-то еще. Только бы оставил бумаги! Если они в доме, Фанни их отыщет.

Особой смекалки не требовалось. Люди устраивают тайники либо под половицей, либо за шкафом, а то и за старинной картиной, на раме которой, в отличие от остальных предметов, оказывается гораздо меньше пыли и больше отпечатков пальцев. Так думал юный грабитель, ловко взбираясь по плющу, который — опять удача — намертво ввинтился в кирпичи и даже не дрогнул под его легким весом. Иностранец как нарочно хотел подольститься к ворам. У тех, кто живет за Каналом, мозги совсем от жары спеклись!

Ломик ему не понадобилась, окно в спальню оказалось приоткрытым. И кто только открывает окна в Лондоне в конце лета? Смрад скотобойни не перекрывали даже запахи пролитого вина и тяжелых духов.

Спрыгнув в комнату, Фанни застыл на месте. Через приоткрытый полог кровати, он увидел очертания тела. Свернувшись калачиком на боку и натянув одеяло на голову, иностранец спал глубоким сном. Только бледная рука с тонкими пальцами выпросталась из-под покрывала. На указательном пальце блестело кольцо с огромным алмазом. Лунный луч коснулся камня и затанцевал на гранях, завораживая грабителя.

Пришла отчаянная мысль. Прежде он промышлял мелкими кражами, но удача сама плывет в руки. Сколько стоит такое колечко? Выручки хватит на билеты в Новый Свет — ему, Салли, матери, братьям — да и сверх того останется. Заживут кум королю! И там, в американских колониях, там, за широкими просторами Атлантики, там этот гад точно до них не доберется!

Пусть подавится своими бумагами.

Стиснув зубы, чтобы не дай бог не вздохнуть слишком громко, Фанни подобрался к спящему. Осторожно подышал на свои похолодевшие ладони, чтобы их касание не разбудило иностранца. А вдруг пальцы спящего отекли и кольцо трудно будет снять? И что тогда делать? Но стоило дотронуться до камня, как кольцо соскользнуло само собой, как будто было надето на палец мраморной статуи. Тихо звякнуло об пол и укатилось под кровать. Чуть не выругавшись, Фанни опустился на четвереньки и пошарил рукой в потемках. Пол под кроватью оказался грязным даже по невысоким стандартам Лондона 18го века.

Когда раздосадованный юноша, так и не нащупав кольцо, рассмотрел свою руку в лунном свете, чтобы уточнить, в чем именно он выпачкался, то понял, что хозяевам дома не повезло с жильцом. Отчаянно не повезло. Теперь им придется перестилать пол. И не только в этой комнате, но и на первом этаже. Возможно, еще и в подвале.

На пальцах Фанни темнела кровь.

Сдавленно вскрикнув, он откинул покрывало и увидел, что лежавший в кровати мужчина во-первых, ничем не напоминал испанца, во-вторых, был очень сильно мертв. Остекленевшие глаза смотрели через плечо Фанни, и тому поневоле захотелось обернуться.

Он просто не успел.

— Добро пожаловать, малыш!

Голос исходил откуда-то сверху, как если бы говоривший наблюдал за ним с потолка.

Перед глазами стемнело…

…Но не надолго.

Он лежал на той самой кровати. Дернулся, но не смог пошевелиться. Скосив глаза, разглядел, что к рукам и ногам не были привязаны веревки. Тем не менее, его парализовало. Кричать он тоже не мог, губы слиплись, как намазанные клеем. Кто-то управлял его телом, переплетениями мышц и нервов, так уверенно и властно, как не получалось даже у него самого.

Это был ни бог и ни дьявол.

Что-то иное.

Наконец существо попало в поле зрения. Им оказался юноша с длинными смоляными кудрями и бледным лицом, которое можно было бы назвать красивым, не будь оно таким дерганным. Казалось, он едва удерживает человеческую личину.

Смахнув волосы со лба своего пленника, он улыбнулся. Показались тонкие клыки.

— Не бойся! Я принес тебе подарок!

Восклицательные знаки стрелами впивались в мозг.

— Но получишь ты его не сразу! Видишь ли, за свои усилия я жду благодарностей, а тот мальчик, — он махнул куда-то в сторону, — даже спасибо мне не сказал! Наоборот, кричал и отбивался. Он-то думал, что я пригласил его снимать мерки, но ведь мой сюрприз оказался еще интереснее! Не оценил. Мне было тааак обидно. Но тебе я подарок сразу не отдам, у тебя будет время захотеть его по-настоящему. А пока я скрашу твое ожидание.

Он поставил на кровать корзину и начал выкладывать портновский инвентарь — мотки ниток, подушечки с иглами всех размеров, ножницы, шпильки, серебряный складной нож. Его юноша почему-то взял с осторожностью, предварительно обмотав руку одеялом. Последним оказался простой наперсток. Надев его на палец, черноволосый красавец вздохнул:

— Скромненько. Но посмотрим, что можно со всем этим сделать.

И сунул наперсток в пламя свечи.

Фанни не знал, как долго это продолжалось. Несколько раз он терял сознание, но пробуждался от своего же крика, звучавшего в голове, но не прорывавшегося наружу. И когда смерть действительно показалась желанной, как глоток бренди, утоляющий боль, раздался звон стекла.

Далее все происходило как в спектакле, а раздвинутый полог только усиливал эффект. Число действующих лиц удвоилось. Одним из них был мужчина в черном камзоле и без парика, с мечом наперевес. Вслед за ним в комнату вошла — нет, вплыла — дама. Придерживая подол расшитого золотом платья в одной руке и веер в другой, она скептически посмотрела на своего спутника:

— Ну и куда вы так спешите, сэр? И меч лучше опустите.

— Отойдите, миледи, — пробасил мужчина. — Зачем вы только за мною увязались?.. Так, где гнусная тварь?

Уронив нож, юноша вскочил с кровати и в замешательстве посмотрел на пришельцев. Мужчина в черном приветственно помахал ему мечом.

— Сейчас мне следует произнести долгую речь о том, как нехорошо браконьерствовать в чужих угодьях. Но за это время ты успеешь удрать. Так что речь мы тебе в качестве эпитафии напишем, а скажу я вот что — сдохни, каналья.

Безумие в глазах юноши развеялось.

— Но он же обещал, — растерянно, совсем по-детски, прошептал испанец, прежде чем противник обезглавил его одним ударом.

Фанни не раз наблюдал, как отрубают голову. Так благородных господ казнят. Но тело его мучителя не рухнуло на пол, а почернело и мгновенно обратилось в прах. Теперь Фанни мог шевелиться, но сил хватило лишь на то, чтобы держать глаза открытыми.

— Фу, опять ваши допотопные методы, — сказала дама, брезгливо отступая назад. Но пепел все же достиг ее прекрасного парчового платья, и она Вздохнула. Этот вздох не предвещал для спутника ничего хорошего.

Между тем, мужчина захлопал дверцами шифоньера и начал исследовать его содержимое.

— Виру с него хочу взять, — пояснил он, — вдруг найдется чего ценного? Я и Мастеру его в Иберию отпишу, уж будьте уверены, леди Аркрайт! При всем Совете его ошельмую, раз псов своих не может на привязи удержать! Если б не то письмо, так и лютовал бы подлец в моих владениях! Знать бы еще, кого благодарить за эти сведения…

— Не смею вас отвлекать, — издевательски произнесла леди, — но заметил ли Мастер, что мы тут не одни?

— А?

Мужчина посмотрел на Фанни, как на раздавленного клопа.

— Доешьте его, — галантно предложил он своей спутнице, — если в нем вообще кровь осталась.

— Это весьма нелюбезно с вашей стороны, сэр, предлагать мне доедать чужую трапезу. К тому же не за кем-то, а за испанишкой! Я ведь и обидеться могу.

Пока лорд Марсден изучал шкаф, дама принялась изучать юношу, лежавшего на окровавленных простынях и из последних сил взиравшего на нее.

Сквозь пелену боли пробилась мысль, что он имеет дело отнюдь не с людьми, но даже нечисть способна на милосердие. Попросить ее. Главное, уместить мысль в как можно меньшем количестве слов, потому что язык уже начал неметь.

— Матушка… — прошептал Фанни.

— Да какая же я тебе мать?! — воскликнула леди Аркрайт.

— Я знаю, мэм…

Помедлив, она обратилась к своему спутнику.

— Милорд, да отвлекитесь вы на минутку, тут задачка поинтереснее. Посмотрите, какой милый юноша…

— …отправьте ей деньги, Салли скажет, где спрятаны… Салли из Сент-Джайлза, ее все знают… пусть напишет моей матери, что я утонул… а не как на самом деле…

— Жаль, что уже почти мертв. Ну а если не мертв, то умрет через пару минут. Ой, мальчик, ну не смотри ты так на меня, как будто сам не понимаешь, — это уже было обращено к Фанни. — Перед смертью матушку вспоминает… Я готова расплакаться! Вам он точно не нужен?

— Сдался мне этот мозгляк, — лорд Марсден распотрошил шкатулку убитого и оценивающе разглядывал табакерку с россыпью рубинов. — Ежели не голодны, так добейте.

— А кто мне жаловался на днях, что и оруженосцев сейчас нет, ибо век не тот, и даже секретаря подходящего не сыскать, — проговорила она, вынимая у него из рук табакерку. — Подделка!.. А что до юноши, так к нему даже относиться хорошо не нужно, зато помощник будет. Верный и преданный.

Уже не соображая, о чем идет речь, Фанни закрыл глаза. Слова молитвы не шли на ум. Да и не внемлет Господь молитвам тех, кто еще до рождения предназначен к вечной погибели. Только в момент смерти можно узнать о предопределении. А его смерть по всем признакам была дурной.

— И мне необязательно его любить, — зачем-то повторил лорд, но что ответила дама, Фанни не расслышал. Снова стало больно.

Потом больнее.

Во рту появился солоноватый вкус.

— Это договор о найме, — хриплый, низкий голос лорда доносился издалека, — поставь свою подпись, парень.

И он проглотил чужую кровь.

Дальше произошло что-то совсем уж непонятное. Отпустила боль от ран, но накатившая мощь была почти столь же мучительна. Тело его содрогнулось, натянулись мышцы, едва не отрываясь от костей…

Зато он был жив.

Жив по-другому.

Начиналось что-то новое и очень интересное.

Неловко поднявшись с кровати и кое-как запахнув распоротую на груди рубашку, юноша поклонился своему спасителю. Даме он тоже поклонился и посмотрел на нее с живейшим интересом, как будто силился разглядеть что-то под ее платьем.

— А демона мне дадут? А можно не кошку, а дракона? Хоть махонького?

Во взгляде леди Аркрайт явственно читалось: «А может, я поспешила? Может, он вообще с головой не дружит?», пока сама она пыталась ободряюще улыбнуться Марсдену.

— Какая прелесть, дракон… Это откуда вообще взялось! — потом, поймав взгляд Фанни, быстро сменила тон: — А куда это вы, молодой человек, смотрите?

Лорд Марсден хлопнул себя по лбу и зашелся хохотом.

— Ой, умора! Он вас, поди, за ведьму принял! «Ведьмин сосок» силится углядеть — ну, тот отросток, через который демон кровь у ведьмы сосет! Красотища просто! Нравится мне этот парень, — осклабился он, но сразу же погрозил Фанни, — за свою дерзость он будет примерно наказан… Но сама идея как хороша!

— Раз вы не ведьмы, то кто тогда? — удивился юноша.

— А ты не знаешь? — леди Аркрайт уничижительно на него посмотрела. — Мы вампиры, — и, предугадывая реакцию, продолжила. — Не какие-нибудь там простые вампиры — эка невидаль! Вот это вот, например, Мастер Лондона. Повезло тебе получить такого хозяина!

Мастер величаво кивнул. Приятно, когда хвалят.

— Я и слыхом не слыхал про вампиров, — вздохнув, Фанни расстался с мечтой о ручном дракончике.

— Ну еще бы мы письменно извещали каждого смертного о своем существовании!

— А тот тоже был вампиром? Вы его убили, потому что он надо мною измывался?

Фанни ощупал грудь. Порезы затянулись, кроме тех, что были сделаны серебряным ножом. Они алели по-прежнему.

— Нет, за браконьерство.

— Получается, вампирам можно… вот так?

Марсден пробормотал что-то насчет тех, кто сует пальцы в соусницу, а после вытирает пятерню о скатерть. Кто же станет водиться с такими неряхами?.. Но вообще да, можно.

Фанни слушал внимательно.

— Дайте мне выходной, милорд, — попросил он.

Охнув от такого нахальства, лорд Марсден покосился на леди Аркрайт — вот она, молодежь!

— Выходной? — переспросила дама. — Если я не ошибаюсь, тебя только что взяли в услужение! Это уже наглость, молодой человек — и умереть не успели, а сразу выходной!

Прикинув, сколько времени потребуется, чтобы добраться до дома мистера N. и сотворить с ним все то же самое, только в ускоренном темпе, Фанни взмолился:

— Я быстро обернусь, полчаса всего лишь! Хотите, побожусь?

Оба вампира рефлекторно замотали головами.

— Не хотим.

— И тебе не советуем.

— Ну, иди, раз невтерпеж, — смилостивился лорд Марсден. — Задержишься — бифштекс из тебя сделаю и портером запью.

Как только хозяин сообщил Фанни его новый адрес, юноша выскочил из проклятого дома и понесся по улице, почти не касаясь земли.

…По старой памяти, службу он начал с обмана.

Через порог Дарквуд Холла новый секретарь перевалился только минут за пять до рассвета. Рубашка, жилет и кюлоты были заляпаны кровью и землей, чулки сползли, одного башмака не хватало. Иными словами, зрелище он являл нелицеприятное. Хозяин, поджидавший его в фойе, присвистнул, долго и переливчато.

— Стало быть, полчасика? — уточнил вампир, подходя вплотную и уже занося руку.

— Завтра, милорд, — только и сумел попросить Фанни.

Он устал до одури, до оцепенения, и не сразу сообразил, зачем хозяин настойчиво трясет рукой у его лица.

— Кусай, — приказал вампир. — Только ты того, грязь с клыков сотри, а то я заразу от тебя подхвачу. Да шучу, шучу! Пей давай! Ведь прямо тут окочуришься, мне потом пепел из ковра вытрясать. Вот, то-то же, — ухмыльнулся Мастер, когда новообращенный прижался ртом к его запястью, — я о тебе позаботиться сумею. Со мной не пропадешь.

Украдкой, каким-то вороватым движением, он погладил юношу по голове. А тот пил, вслушиваясь в шум крови, который почему казался похожим на шум дождя.

…Положив руки на флорариум, Фанни давил на стекло пока оно не треснуло, наполнив ладони острым крошевом. Отряхнувшись, посмотрел на орхидеи. Цветы жадно глотали воздух.

27 декабря 188* года

Бумаг на золотом подносе было видимо-невидимо. Письмо от старшего инспектора Скотланд-Ярда. Пухлая стопка нравоучений от лорда-канцлера относительно того, как должно вести себя члену Палаты Лордов, особенно если он бессменно заседает там с самого ее основания. Из Палаты Общин тоже что-то вякнули. Послание от премьер-министра. Депеша из Букингемского дворца…

Запахнувшись в халат и подперев щеку кулачищем, Мастер Лондона глядел на этот ворох точно узник, которого попросили разложить орудия пытки в порядке их привлекательности.

— Как обычно, милорд? — подбодрил его Фанни, державший поднос — Отписаться, что ситуация под контролем, виновные наказаны, все в том же духе?

— Разве что так. Потом принесешь на подпись. А тут у нас что?

Он подхватил с подноса конверт, вскрыл его, орудуя когтем вместо ножа, и опасливо заглянул в письмо. Однако высшая степень негодования, на которую был способен доктор Элдритч, исчерпывалась фразой «Ну зачем вы так меня подвели?» А чтобы смягчить удар, нанесенный столь безжалостной критикой, доктор Элдритч присовокупил к письму открытку. На ней котенок в штанишках вздымал вверх плум-пудинг, увенчанный остролистом. Судя по нагловатой улыбочке, угощение досталось ему незаконным путем.

— Сентиментальщина какая! Пша!

— Прикажете выбросить, милорд? — секретарь потянулся к открытке, но Марсден резко отдернул руку.

— Сам выброшу, только изорву сначала. На мелкие кусочки.

И сунул открытку в ящик стола. В придачу к еще тридцати — избавиться от их у него все никак не доставало времени.

Пока хозяин раздумывал на ответом, Фанни присел на корточки возле камина. Вот уже второй день не пойми где носило Харриэт. С детского бала она так и не вернулась. Хотя разводить огонь не входило в ее обязанности — стоило ей к ним прикоснуться, дрова сырели и пускали ростки — она, по крайней мере, подметала золу. Теперь же этим пришлось заняться Фанни.

Одно неловкое движение и черное облачко взвилось воздух, оседая на его брюках. Он вскочил, отряхиваясь, и с досады чуть не пнул коробку для угля, но слова Мастера пригвоздили его к полу.

— У меня к тебе серьезный разговор. Касательно мисс Грин.

Надо же так попасться! Верховному Вампиру прочесть его мысли — плевое дело. Он, верно, догадался еще до того, как Фанни вошел с вечерней корреспонденцией, и дожидался, пока тот закончит возиться с камином, чтобы самому не марать руки о кочергу. Но бывший карманник не привык пускать панику на самотек. Не раз ему приходилось любезничать с теми, у кого минуту спустя он выуживал кошелек. Прежде чем обернуться, он мысленно досчитал до десяти.

— Что до мисс Грин, милорд? — глаза его были невозмутимы, как бухта в штиль.

— Она не должна присутствовать на сегодняшнем приеме. Ни в каком случае.

В положении вампира есть свои прелести. Не пришлось ни шумно выдыхать, ни смахивать пот со лба.

— Но она ведь спит и видит, как попасть к нам на вечеринку, — вежливо возразил Фанни.

— Именно. Но сегодня Найджел Пинкетт выводит сестру в свет. Мисс Пинкетт будет мне представлена, — заупокойно вздохнул вампир, — после чего мне придется… Вот именно, что придется.

Лет семь тому назад лорд Марсден и Виктор де Морьев, тогдашний Мастер Франции, повздорили из-за крохотного островка, равноудаленного от обоих берегов. Хотя население его стояло из столетнего старика и двух овец, важен был принцип территориальной целостности. Поскольку местный житель говорил на смеси английского и французского, толку Мастера от него не добились. Решено было подать дело на рассмотрение Совета. А вампирские иски, как известно, могут тянуться столетиями (тут они мало чем отличаются от человеческих). Подсчитав, сколько тысяч гиней придется потратить на гонорары, Фанни предложил хозяину просто овампирить себе адвоката. Никто ведь не потребует платы со своего создателя. Прямая выгода.

Повеселевший Мастер отправился в один из трактиров, где собирались судейские, и обнаружил там теплую компанию молодых юристов. На вопрос «Эй, крючкотворы, кто тут из вас самый лучший?» они дружно ответили «Я!» Тогда Мастер подошел к единственному юноше, который хранил молчание. Не из скромности, просто вопрос не расслышал. Обгладывая перо, он увлеченно читал какой-то статут и время от времени делал заметки на полях. Уже в следующий момент вампир убил и инициировал бедолагу (остальных просто убил).

Звали его Найджел Пинкетт.

Остров он отспорил через месяц, доказав, что эта порода овец встречается только в Англии. Лучшего адвоката и пожелать нельзя! Одна беда, у мистера Пинкетта была сестра, которая после смерти родителей вырастила его в одиночку. Днем давала уроки в разных концах Лондона, ночью дошивала рукоделье за капризными барышнями, у которых не хватало терпения закончить начатое панно. Все эти годы она довольствовалась одним-единственным платьем, а в пансионе, где впоследствии преподавала географию, столовалась с прислугой и пила чай без сахара, лишь бы отложить любимому брату несколько пенсов на учебу.

Став вампиром, Найджел не забыл ее благодеяния.

Шесть лет он уламывал Мастера обратить его сестру, но тому видеть пожилую девицу среди своих поданных ужасно не хотелось. Тогда въедливый Пинкетт прошерстил Кодекс Английских Вампиров — собрание разрозненных законов, которые время от времени сочинял Марсден, в основном под плохое настроение — и выяснил все нюансы инициации.

Согласно правилам, инициировать вампиров мог только Мастер Лондона. Любые попытки инициации в обход Мастера жестоко карались: новообращенных вампиров он казнил, зато с вампиршами поступал по-рыцарски. В самом феодальном смысле этого слова.

Уже и не вспомнишь, то ли вампир надоумил смертных ввести такой обычай, то ли перенял его от них. Быть может, они додумались до него одновременно. Но так или иначе, на незаконно инициированных вампирш распространялось «право первой ночи.»

Выбрав из двух зол меньшее, Найджел самолично укусил сестру, а сегодня собирался предложить свое создание Мастеру.

— Милорд, — проникновенно заговорил Фанни, — в ваших силах упразднить это гнусный, этот варварский обычай! Уже 20й век на горизонте, а у нас такое творится!.. Ей сколько лет вообще? Поговаривают, что у нее нос как у чайника, а на лице черти горох молотили. Как же вы с ней, а? Может, ну его?

Выражение лица Мастера сменило всю гамму от мечтательно-счастливого до раздосадованного, как будто он откусил от сладкого яблока, но увидел на месте укуса половину червяка.

— Не могу. Верховный Вампир Англии должен быть гарантом традиций. Как и у любого правителя, у меня есть юридическое и физическое тело. Вот мое юридическое тело и совершит с ней этот акт…. Особенно если мое физическое предварительно выпьет бутылку виски.

Знавал он одного барона, который из года в год исправно злоупотреблял феодальными правами. Крестьянки не возражали. Во-первых, от него не пахло навозом. Во-вторых, приятно провести первую брачную ночь на шелковых простынях, а не в лачуге, где помимо тебя храпит — или притворяется! — еще 10 человек. Но когда очередь дошла до юной особы по прозвищу Корявая Дженни, барон свеликодушничал и пощадил ее невинность. В результате бедняжка прорыдала всю свадьбу, а ее родственники, не снеся такой обиды, отловили феодала во время охоты и зарубили топорами.

Что сделает Найджел Пинкетт, если Мастер отвергнет его сестру, страшно было и представить. Его «Возражение!» приводило всех в трепет. Кроме того, по судейской привычке он постоянно вворачивал в разговор латинские поговорки, что неимоверно раздражало вампиров, относившихся к латыни с суеверным ужасом. Поди разбери, что у него за латынь. Может, церковная.

— А как же миледи?

— На миледи рассчитывать нечего. В любое другое время, она бы на пороге спальни распласталась. Но вот сегодня, как на грех, уже куда-то улизнула со своей пассией. Неизвестно, когда вернется. Как для мисс Гизелы, так она расстарается, а как мне что-то нужно, так не дождешься от нее! Ну ничего, вот доберусь до эликсира, я из нее веревки вить буду!

Фанни мысленно отметил, что на веревке, свитой из миледи, можно разве что удавиться.

— Так что веди мисс Грин куда подальше. А то напугается, чего доброго.

— Разве в ее романах не бывает оргий?

— В ее романах не бывает некрасивых вампирш.

Мужчины завистливо помолчали.

— Думай давай, куда ее поведешь, — заговорил Мастер. — Только чур не в мюзикл-холл, там она нахватается дурных привычек. А в опере скукотища страшная, того и гляди, у барышни желчь разольется, весь вкус крови испортит…

— Я могу отвести мисс Грин посмотреть на динозавров!

— На скульптуры ящеров в Хрустальном Дворце? Какой смысл тащиться в Сайденхем-Хилл через весь город? Хотя идейка сама по себе неплохая. Зачем мелочиться? Уж лучше пригласить мисс Грин на Выставку.

— На Всемирную Выставку? — на всякий случай уточнил секретарь. — На ту, что состоялась в 1851 году и закончилась тогда же?

— На нее, родимую.

До Фанни дошло, что хозяин имеет в виду.

— Так у меня сил не хватит. Я ведь не та француженка… ох, ну как ее там?.. мы с ней еще на прошлом Конгрессе поцапались… В общем, я не она. Я такие трюки проделывать не умею. Кроме того, я давно не пил кровь, милорд.

— Хорош отнекиваться! А что до крови, сейчас мы это дело поправим, — сказал Мастер, закатывая рукав халата. Прокусил себе руку насквозь, поморщившись недовольно, но без особого драматизма, как будто оцарапался во время бритья.

— Таким образом, получится полная картина, мисс Грин увидит Выставку твоими глазами и моими. Не дрейфь, Блейк. Неужто мы вдвоем уступим той галльской девчонке… чье имя так и вертится у меня на языке.

Опустившись на одно колено, Фанни припал губами к кровоточащей ране и отпил глоток. Снова на него обрушился каскад мощи, древней и бесконечно чужой, заставляющей чувствовать себя карапузом, который, утонув в отцовской кирасе и волоча за собой саблю, решил поиграться в войнушку.

…И где-то вдалеке шел дождь…

— Ну вот и славно. Отвезешь мисс Грин в Гайд парк, туда, где прежде был установлен Хрустальный Дворец — еще до того, как его в Сайденхем перетащили. Покажешь ей Выставку. На это у вас уйдет часа два-три, после возвращайтесь прямиком сюда. К тому моменту я разделаюсь со своим… все таки «правом» я бы это не назвал, потому что в таком случае подразумевается добровольность…. со своим долгом.

— Слушаюсь.

— Эй, Блейк? — окликнул его хозяин, как только он дотронулся до дверной ручки.

— Милорд?

Не вставая с кресла, лорд Марсден всем корпусом подался вперед и буравил секретаря тяжелым взглядом. Фанни опять стало не по себе.

— А ты мне не пес, — внезапно изрек Мастер.

— Что, простите?!

— Не пастуший пес, которого запросто можно оставить наедине с овечкой. Нет, Блейк, все не так. Живи мы в другом мире, я, быть может, давным давно вручил бы тебе шпоры и усадил за стол по правую руку от себя. Провозгласил бы тебя равным. Но ведь мы оба довольны… нынешним положением вещей?.. Или я попросту сломал тебя?

— Нет, — юноша покачал головой, — я вам таким уже достался.

— Но чтобы ты не думал, будто я не вижу в тебе личность, я вот что тебе скажу — хоть пальцем дотронешься до девчонки, и я сокрушу тебя. Понял, парень?

— Да, милорд, — сказал Фанни и добавил, — спасибо.

Когда за секретарем закрылась дверь, лорд Марсден постоял у камина, рассеяно разглядывая саламандр, плясавших в пламени. Затем подошел к шкафу. Одеваться без чужой помощи ему было не в диковинку, да и торопиться не куда, без него празднества не начнут.

По традиции, они с леди Маргарет встречали подданных в фойе, лучезарно улыбаясь, как на парадном портрете. Ладонь миледи, затянутая в белую перчатку, покоилась в его руке, что, собственно, и обеспечивало умиротворенную атмосферу — стоило острому словечку слететь с ее губ, как супруг до хруста сжимал ей пальцы. Но сегодня ее нет в поместье, а встречать гостей в одиночку ему не хотелось. Много чести. Сами найдут дорогу в парадную залу. Уже завязывая шейный платок, он услышал топот каблуков по мраморным ступеням и приглушенные голоса, среди которых то и дело прорывался ойкающий ирландский акцент.

Паркет в парадной зале был навощен до блеска, но, несмотря на обилие гостей, отражалась в нем только разлапистая люстра, утыканная свечами. С них время от времени срывались горячие капли воска и падали кому-нибудь на макушку, вызывая вопль негодования.

Обнаружив в толпе тех знакомых, с которыми они все еще разговаривают, вампиры разбились на группки и упоенно предавались злословию. Старшее поколение развалилось на плюшевых кушетках вдоль стены. Молодежь подобралась поближе к хрустальным чашам, в которых темнел эквивалент пунша, и от нечего делать перебрасывались овечьими глазами, выполнявшими роль коктейльных луковок.

Настроение царило не то что бы подавленное, но и весельем не искрилось. Обычное, так сказать, настроение на сборищах, куда приходишь исключительно попресмыкаться перед начальством. Но нельзя сказать, что в атмосфере не чувствовалось ожидания чуда. Вот только чудо заключалось в том, чтобы уйти с вечеринки в чистом платье, на которое так никто и не опрокинул кубок с кровью. Или даже так — чтобы вообще уйти, а не коротать следующий год в казематах, разгневав Мастера неловким словом. И такое случалось.

Празднества длились до новогодней ночи, которую вампиры ждали с тем же нетерпением, с каким дети ждут рождественское утро, пританцовывая перед дверью гостиной, прежде чем ринуться к елке и распотрошить подарки. В этом году, как и во всех предыдущих, кровопийцы вели себя очень плохо. Если бы Дед Мороз ошибся адресом и спустился по их каминной трубе, они бы даже не заглянули в его мешок. Посетовали бы только, что из-за окладистой бороды трудно сразу добраться до горла. Но именно в новогоднюю ночь истекал срок их поста.

Прямиком из Дарквуд Холла они отправлялись на охоту. Горе тем забулдыгам, что проводили эту ночь не в семейном кругу, а в кабаке. Когда они выходили на улицу и удивлялись, отчего номера домов превратились в десятизначные числа, их настигал неприятный сюрприз. А поутру они просыпались с сильнейшей головной болью.

Если вообще просыпались.

И если оставалось, чему болеть.

Лорд Марсден вступил в залу и зорко оглядел свои владения. Как и следовало ожидать, недруг из Ирландии пробрался сюда одним из первых. На трон Мастера он пока что не посягал. Держался в сторонке и беседовал с леди Томазиной Рутлесс о ее призовом паучонке. Говорила в основном леди Рутлесс, нахваливая экзоскелет и особо изящную форму головогруди, Рэкласт же только кивал. Паучонка он держал на вытянутой руке. Пока суть да дело, тот почти отгрыз запонку с его манжеты.

Изумрудные запонки да шэмрок в петлице — этим и ограничилась его национальная самобытность. Зато уж свита Рэкласта отразила в своих нарядах все те сорок оттенков зеленого, которыми славится Ирландия. Особенно расстаралась Табита, его сенешаль. Назвать ее ирландкой можно было лишь с натяжкой, ибо она была мулаткой и родилась в Ливерпуле. Но учитывая ее умение залпом опустошить бочонок виски, а потом без запинки пропеть все куплеты баллады «Каррикфергус», к ее происхождению никто не придирался. Шелк ее платья казался застывшим абсентом, а на голове Табита намотала тюрбан из зеленого муара. Лорд Марсден подумал, что под конец вечера гости спьяну примут ее за елку и попытаются водить вокруг нее хоровод.

Рядом стояла пухленькая Доркас. Платье на ней тоже было зеленым, но неравномерно, пятнами, и казалось сшитым из мха, а не бархата. Когда-то девушка ползала в нем по грядкам, да так и забыла постирать. А вместо бальных перчаток она по привычке натянула садовые.

Третьим был незнакомый Марсдену юнец, высокий, нескладный и рыжий, как киноварь. Из новообращенных, наверное. Его пиджак, серовато-зеленый с черными разводами, Марсдену сразу не понравился. На балу такой костюм смотрится нелепо, зато в нем удобно бежать по пересеченной местности, подбираясь к укреплениям врага.

Ирландцы о чем-то ожесточенно спорили и даже не заметили появления главного империалиста.

— Эйдан, уймись ты наконец! — одергивала юношу Табита.

— А ты мне рот не затыкай! — запальчиво огрызался тот. — Что думаю, то и говорю! Англичане это нация напыщенных снобов и пользы от них вообще никакой. Зря только кислород поглощают.

— Опять на драку нарываешься? Ведь от Дублина до Лондона ты устраивал потасовку на каждом постоялом дворе. Как тебя Мастер только терпит?

— Ну так потому, наверное, что сам придерживается того же мнения.

— Но не орет на каждом углу. Слишком хорошо воспитан.

— И зря! Давно пора показать зарвавшимся паразитам, кто нам самом деле хозяин на Островах.

— Только не начинай о племенах богини Дану, — взмолилась Доркас.

— Пусть только попробует! Раз не умеешь вести себя в обществе, пусть и враждебном, — Табита с неприязнью посмотрела на собравшихся, — так проваливай отсюда.

— Нашла дурака. Я и с места не двинусь до Нового Года. Подумать только — город, битком набитый англичанами! Не все же мне давиться протухшей кровью лендлордов. Узнаю, каков на вкус ихний молодняк.

Когда лорд Марсден прошествовал мимо, едва сдерживаясь, чтобы не рявкнуть на непрошеных гостей, все трое посмотрели на него с вызовом. Да, разбаловал Рэкласт свою свиту, на длинной цепи их держит. Настолько длинной, что они, похоже, и вовсе позабыли о ее существовании.

К своему трону Мастер Лондона походил уже в прескверном настроении, а когда уселся и оглядел подданных, то тоска его сделалась еще гуще, словно ее сдобрили ложкой крахмала. В противоположном конце залы он заметил виновницу торжества. Она растерянно крутила головой, как индейка в одном вольере с грифами.

Настал момент произнести классическое «Приведите ко мне девушку!», но во-первых, она давным-давно переросла эту категорию, а во-вторых Мастеру не хотелось, чтобы ее приводили к нему вот так сразу. Надо еще свыкнуться с неизбежным. Дать себе время.

В конце концов, он принял суровый вид и махнул рукой, подзывая к себе отступников. Возле Найджела и его сестры тут же расступилась толпа. По зале пробежал злорадный шепоток. Самые предприимчивые гости начали заключать пари о том, как именно надругается над злополучной девицей их Мастер, чей буйный нрав был знаком им не понаслышке.

Новообращенная никому не понравилась. Ведь известно, что вампирами становятся:

1. За необыкновенную красоту

2. За выдающиеся умственные способности

3. За особые заслуги перед Мастером

4. Потому что так получилось.

Учитывая, что большинство собравшихся обрели этот статус именно в силу последней причины, можно догадаться, сколь неприятным было напоминание о роли случая в их собственной судьбе.

Согласно общему мнению, Найджел Пинкетт напоминал побритого хорька, а мисс Джорджиану Пинкетт местные острословы сразу окрестили «Найджелом в юбке.» Как и у брата, у нее были негустые волосы ржавого оттенка, невнятный подбородок и такой острый нос, словно она ежедневно совала его в точилку для карандашей. С ее внешностью гармонично сочетались твидовые жакеты и плоские соломенные шляпки, но никак не вечернее платье, открывавшее ее угловатые, с россыпью родинок плечи. Так откровенно мисс Пинкетт, которая даже ванну принимала в сорочке, не обнажалась еще никогда.

— Не нравится мне это платье, — вполголоса пожаловалась она брату, пока они плелись по бесконечной зале. — Нескладное оно. Вместо шлейфа надо было заказать шаль. Столько ткани потрачено впустую.

— Таковы правила представления ко двору, — зашептал Найджелл в ответ. — Платье с открытыми плечами, шлейф длиной в три ярда и перья в прическе, чтобы монарх мог заметить даму издали.

— Перья это хорошо, ими пыль потом можно сметать. Но вот шлейф… а что если за него дернут, когда я буду кланяться? Я упаду и осрамлюсь.

— Успокойся, Джиджи, ты среди друзей!

Поджав губы, мисс Пинкетт оглядела свой шлейф, о который уже вытерли ноги все ее новые друзья.

— Хорошо, давай еще раз повторим — я подхожу к нему, делаю реверанс, почти становясь на колени, и целую ему руку, — забормотала мисс Пинкетт. — И все? Можно возвращаться в пансион?

— Не совсем.

— Как не совсем? Мне еще пятьдесят диктантов осталось проверить.

Когда мисс Пинкетт стала вампиром, директриса ее пансиона призадумалась, искать ли теперь другую, столь же безотказную работницу, или повесить в классах плотные шторы, а уроки вести при свечах. Остановилась на последнем варианте. А стоимость свечей, как водится, вычла из жалования мисс Пинкетт.

— Причем тут диктанты? Ты преподаешь географию!

— Мисс МакМерфи, учительница словесности, вышла замуж, так что я ее временно замещаю.

— Но твои ученицы на рождественских каникулах.

— Да? — подслеповато прищурившись, она посмотрела в окно и, похоже, впервые обратила внимание на заснеженные деревья. — И правда. Но тогда мне и вовсе надо поторапливаться, ведь покуда девочки не вернулись, мы с экономкой успеем починить их постельное белье. Надеюсь, его сиятельство меня надолго не задержит. Должен же он войти в мое положение.

— Как знать, — брат окинул ее критичным взглядом. — В любом случае, это пойдет тебе на пользу.

— Что — это?

— … я в том смысле, что у тебя ведь нет возможности видеться с мужчинами…

— Что — это?

— … а лорд Марсден, в придачу, весьма недурен собой…

— О чем ты?

— О ритуале, — признался Наджелл.

— О каком ритуале?

— Только ты не пугайся заранее! Таков закон. Actus legis nemini facit injuriam,[1] — авторитетно добавил вампир.

— Найджелл, — отчеканила мисс Пинкетт, — что лорд Марсден будет со мной делать?

Вместо ответа он протянул ей свиток пергамента. Поправив пенсне на носу, мисс Пинкетт прочла:

— …которую сочтет приемлемой?

— Даже в особо извращенной, — развел руками Найджелл.

— В особо… Мне что, придется снять чулки? Перед чужим мужчиной? И он увидит мои… колени?! Найджел, злой мальчишка, как же ты меня подвел!

Но времени на ссору не было, потому что лорд Марсден уже встал с трона и поджидал новообращенную. Еще раз рассерженно зыркнув на брата, мисс Пинкетт засеменила к нему. Намотала шлейф на руку и хотела плюхнуться колени, но Мастер резко помотал головой. Пришлось ограничиться неглубоким реверансом.

— Как поживаете, мисс Пинкетт? — начал лорд Марсден.

— Лучше быть не может, — буркнула вампирша, опустив голову. Ее взгляд так и отскабливал лак с паркета, слой за слоем.

— Смею надеяться, вы благополучно добрались? Не растрясло вас в пути?

— Дороги подмерзли, в остальном же обошлось без происшествий.

— Превосходно! Просто… превосходно. Что ж, если у вас возникли какие-либо вопросы, я с радостью…

— Вы знаете, сколько стоит корсет? — мисс Пинкетт смотрела на него исподлобья.

— Нет. А сколько?

— Десять шиллингов.

— Ну надо же, — удивился Мастер.

Разменной монетой для него служил соверен, так он никак не мог взять в толк, много это или мало. И куда вообще клониться разговор.

— Не думайте, что раз я веду уединенный образ жизни, то совсем не осведомлена о такой стороне жизни, — заговорила учительница. — Знаю, что происходит на свиданиях. Наслышана. Нередко мне приходится отбирать у пансионерок бульварное чтиво, все эти дрянные романтические книжонки! Но прежде чем отправить их в помойное ведро, где им и место, я иногда открываю первую главу — исключительно чтобы выяснить, чем интересуется современное юношество… Ну так вот, милорд, даже не надейтесь, что вам удастся порвать на мне корсет! Я не собираюсь расставаться с недельным жалованием по вашей прихоти.

— Золотые слова, мисс, — одобрил Мастер, отодвигаясь от нее подальше. — Подобная бережливость очень пристала женщине… Найджел, на пару слов!

Вампир подбежал к нему.

— Я отказываюсь от своих притязаний в отношении твоей сестры. Не хочу, понимаешь ли, растлевать ее невинность, — сымпровизировал Мастер.

Но у Найджела в этом деле был свой интерес.

— Возражение, ваша честь! — азартно воскликнул он. — То есть, милорд. Lex non a rege est violanda.[2]

— Тогда я упраздняю этот закон.

— Тоже невозможно. Даже у вас нет таких полномочий.

— Тысяча святых, да я сочинил его сколько лет назад?! И тогда я еще не был… женат.

Он моргнул. Оглянулся на учительницу, которая мысленно уже строчила ему счет за испорченные предметы туалета, и попытался представить на ее месте ту же мисс Грин… Не получилось! Ощущение полной неправильности происходящего никуда не делось. Вот если бы перед ним стояла Маргарет… Но что же она с ним сотворила? Околдовала, что ли?

— Ваш матримониальный статус ничего не меняет.

— Я тебя чесноком натру!

— И будете в своем праве, — поддакнул юрист. — Согласно статуту за номером…

— Так, — задумался Марсден, — так. Для начала, всем удалиться! — рявкнул он на гостей.

Те попятились к дверям, потом прыснули прочь, занимая очередь к замочной скважине уже другой стороны.

— Кроме вас, — он ткнул пальцем в коллегу. — Вы у нас во всех каверзах дока. Извольте же распутать это дельце.

Рэкласт внимательно перечел статут.

— А дополнить документ можно? — поинтересовался он, помахивая свитком.

— Нельзя.

— Раз в тысячелетие? Всего одно словечко?

— Целое слово — это слишком серьезное нарушение законодательной процедуры. Но одну букву, так и быть, впишите, — смягчился юрист. — Grammatica falsa non vitiat chartam.[3]

— Какой мне прок от одной буквы? — вознегодовал Марсден.

«Поставь неопределенный артикль перед словом „Мастер“, послышалось у него в голове.»

«Что за дрянь такая — неопределенный артикль?»

«Буковка „a.“ Поставь, полегчает.»

Лорд Марсден пробурчал, что он на самом деле думает про таких грамотеев и как им нужно все пальцы заклеймить, просто чтоб не умничали.

— Кровью вписывать, как обычно?

— Да, милорд. Что поделаешь, если законы пишутся именно так.

Поскольку вампиры сами были ожившей метафорой всего, что только можно, то и поговорки понимали буквально.

Найджел предупредительно оттянул манжету, обнажая для него свое запястье, но Мастер, хмыкнув, полоснул себя по руке длинным желтым ногтем и поймал каплю крови на острие пера. С торжественной тщательностью, свойственной людям малограмотным, вывел букву «а.»

— В качестве сатисфакции, любой Мастер имеет право… — перечел Найджел. — Постойте, что это зна…

Лорд Рэкласт уже склонился перед его сестрой и поцеловал ей руку, очень осторожно, даже не оцарапав перчатку удлинившимися клыками.

— С тех самых пор, как вы появились в зале, я не мог отвести от вас взгляд, — промурлыкал он — Вы, мисс Пинкетт, пагуба для любого мужчины. Предлагаю продолжить наше знакомство в более укромном уголке.

— А мой корсет? — распереживалась она.

— Я вам новый куплю. Из алого шелка. С кружевами здесь и вот здесь.

Легонько водя рукой по ее груди, он показал будущее месторасположение кружев.

— Тогда… можно попробовать, — снизошла мисс Пинкетт.

— Но с геополитической точки зрения, — опять ввязался Найджел, — вы вообще не Мастер, с тех самых пор, как Ирландия утратила автономию…

И схватился за ухо, схлопотав затрещину от своего нанимателя.

— Да Мастер он, Мастер, — веско сказал лорд Марсден. — И спорить не о чем.

— Попрошу это запротоколировать! — поддерживая вампиршу за талию, на ходу бросил Рэкласт.

— Уходи уже!

— Ухожу, ухожу. Lex dilationes abhorret.[4]

У дверей он в который раз проявил деликатность и постучал, давая толпе время отхлынуть от замочной скважины. На лицах вампиров читалась растерянность. Такого поворота никто не предвидел.

— Ой, сэр, она же такая колода! — обиженно воскликнула Доркас. — Что вы в ней только нашли?

Мастер Дублина ухмыльнулся.

— Доркас, а назови-ка мне столицу Мадагаскара.

— Не знаю, сэр.

— Мисс Пинкетт?

— Антананариву.

— Но…

— Люблю умных женщин, — подытожил Рэкласт.

— У меня приказ… Мне было велено… — репетировал Фанни свою вступительную речь.

Но по мере его приближения к гостевой спальне, словарный запас почти иссяк. Если бы можно было вслух произнести многоточие, он поступил бы именно так.

При виде посетителя мисс Грин встрепенулась и так быстро вскочила из-за стола, что чуть не опрокинула чернильницу в виду горгульи.

— Проходите, мистер Блейк! Только у меня такой кавардак!

На это Фанни заметил, что если в ее комнате беспорядок, извиняться должен в первую очередь он сам. Ни в одном приличном доме гостя не попросят даже постель заправить. Другое дело, что их горничная внезапно ушла в загул…

— Вы что-то хотели, мистер Блейк? — перебила девушка, так и не дав ему как следует отругать лентяйку-Харриэт.

Юный вампир смутился окончательно. Погода и моральная деградация прислуги — вот две темы, которые можно обсудить с любой леди, встретив живейший отклик. Но мисс Грин сочувственно относилась к слугам, а лондонские туманы интересовали ее только в том случае, если их причиной была повышенная концентрация вампиров на единицу пространства.

— Мисс Грин? Не хотите со мной прогуляться? В виду того, что взошла луна и все дела. Чего, думаю, вам сидеть взаперти? — ввернул он подходящую мотивацию.

Девушка захлопала в ладоши.

— Ой, как замечательно! Я мигом! Вот только пальто надену и сбегаю за Бертой.

— Мисс Штайнберг временно отсутствует в поместье. Удалилась по личным делам, — отрапортовал Фанни тоном образцового дворецкого.

— Но кто же… Или мы пойдем без компаньонки? Сами, да?

И как он только додумался пригласить девицу на прогулку без старшей провожатой? Надо было леди Аркрайт дождаться! Попробуй теперь докажи, что у них не свидание.

— Я только за! — прочирикала гостья. — Подождите, я быстренько! А пока вот, почитайте!

Она сунула ему листок, исписанный красивым почерком с завитушками, и шмыгнула в смежную комнату. Удрученно вздохнув, Фанни углубился в чтение. То был черновик романа, в котором повествование временно велось от лица вампира. Двумя абзацами ранее он влюбился в смертную девушку, а сейчас разыгрывал из себя коварного соблазнителя.

Прежде чем он успел прочесть о дальнейших похождениях этого героя с выразительной, как у пациента Бедлама, мимикой, в комнату вернулась писательница. Поверх лососево-розового платья она надела пальто с каракулевым воротником, а волосы распустила, подколов у висков шпильками в виде эмалевых ромашек.

— Мистер Блейк? Можно называть вас по имени? А то мне кажется, будто мы не на прогулку собрались, а на судебное заседания.

— Как вам угодно, мисс.

— Спасибо, Фрэнсис.

— Тогда уж Фанни, — скривился вампир, — мне привычнее будет.

— Но мы не настолько хорошо знакомы, чтобы я могла называть вас уменьшительным именем.

— Это не имя вовсе. Это кличка.

«Как у собаки,» чуть не добавил он, «ее можно просвистеть.»

— «Фрэнсис» мне больше по душе. Так, кажется, звали одного пирата, — поведала девушка.

— Ну, если пирата, то другое дело. Называйте.

— А вы меня зовите «Маванви.»

— Хорошо.

— Фрэнсис? — не унималась она, когда они они уже шли по аллее.

— Мисс Маванви?

— А сколько вам лет?

Вампир зашевелил губами, подсчитывая и то и дело сбиваясь.

— Сто пятьдесят один год, — сообщил он.

Маванви моргнула.

— А на самом деле? — робко поинтересовалась она.

Он снова задумался.

— Эээ… семнадцать?

— Здорово! — просияла Маванви. — Мне тоже.

Выйдя за ворота, они направились к более оживленной улице, потому что вблизи поместья кэб не поймаешь. Ни одна лошадь не сунется в этом направлении не то что за мешок овса — за мешок сахара вперемешку с морковью. В поместье тоже имелась конюшня, с лошадями, купленными у гробовщика, но запрягать их разрешалось исключительно в катафалк. Кататься в нем по лондонским улицам не хотелось даже вампиролюбивой мисс Грин.

— А куда мы поедем?

— Смотреть Хрустальный Дворец, — сказал Фанни осторожно поддерживая ее под локоть. Слякоть на тротуарах замерзла, так что передвигаться по ним можно было разве что на коньках.

— Значит, в Сайденхем, — рассудила Маванви. — Как здорово, динозавров увидим!

— Вам нравятся динозавры?

— Еще бы! Они ведь очень жуткие! — восторженно проговорила девушка. Таким тоном восхищаются ямочками на щеках у младенца. — У дяди в библиотеке была книга про ящеров, но мне ее редко показывали, чтобы моя нервная система не перевозбудилась. Но я все равно бегала туда по ночам и рассматривала картинки. Там был один ну такой страшный, не помню, как назывался… Вот такой.

Она закатила глаза и вытянула перед собой руки со скрюченными пальцами.

— Игуанадон, — с налета опознал его Фанни.

— Так вы их тоже любите?

— Ну так! У них зубищи — во! А его сиятельство помнит те дни, когда динозавры еще разгуливали по земле. Тогда их называли драконами. Он рассказывал, что драконы похищали девственниц, а потом рыцарям приходилось их спасать. То есть, девственниц спасать, а не драконов… Хотя никак не возьму в толк, зачем игуанадону похищать девственницу? — Фанни задумчиво наморщил лоб. — Не на еду же. Он травоядный.

— Чтобы она косила ему траву?

— Разве что так, — согласился Фании и залихватски свистнул, подзывая кэб.

Возле них остановился хэнсом с бодрым извозчиком, только начавшим ночную смену. Сытая и хорошо отдохнувшая, а потому еще полная сил лошадь попыталась встать на дыбы, но хозяин урезонил ее ударом кнута. Подобрав юбки, чтобы не запачкать их об огромное колесо, расположенное слишком близко к подножке, Маванви запрыгнула на сиденье. Оно было ледяным, как сердце айсберга. Холод добрался до нее через несколько слоев одежды, и она невольно поежилась. Вампир предложил опустить прикрепленный к крыше кожаный чехол, чтобы в кэбе стало теплее, но девушке хотелось полюбоваться красотами ночного города.

— Ой, я уже дождаться не могу! Но до Сайденхема еще ехать и ехать! — тараторила она, чуть не вываливаясь из кареты. Ее щебетанье с легкостью перекрывало цокот копыт.

— А мы вовсе не в Сайденхем собрались. В Гайд-парк.

— Но ведь Хрустальный Дворец переместили в южную часть города еще в 50х, — возразила девушка.

— Не спешите с выводами, мисс Маванви, — начал вампир, но чуть не сплюнул от досады.

Извозчику он велел ехать в Гайд-парк, а маршрут не уточнил. Теперь уже поздно с ним перекрикиваться. Тем более, что Маванви удивится, почему ее спутнику стукнуло в голову добираться до парка не кратчайшим путем, а взять западнее, объехать вокруг Кенсингтонского дворца и высадиться где-нибудь возле статуи Ахиллеса. А он и сам не мог понять, почему его так разобрало. Сколько раз проходил мимо северо-восточного угла парка и ничего особенного. Голоса его жертв здесь звучали громче, но какая, в принципе, разница? Они и в спальне до него добираются.

Наконец кэб остановился на Парк Лейн, через дорогу от Камберлендских ворот.

— До чего же здесь восхитительно! — сообщила Маванви.

Мраморная Арка сразу привлекла ее внимание. Если бы вампир вовремя не подставил руку, девушка так и рухнула бы с подножки, засмотревшись. Он еще раз подался вперед, уже когда она рванулась осматривать достопримечательность, но устоял на месте.

Ничего ей здесь не грозит.

Все в прошлом.

На фоне ночного неба тройная арка белела, как гребень из слоновой кости. Ангелы над ее сводами протягивали друг другу венки, и клонило в сон от их застывшей невозмутимости. Но вот очертания арки начали меняться. Истончился ее силуэт, каррарский мрамор почернел, словно разъедаемый тленом изнутри, и фигуры сорвались с фризов, но не упали на землю, а повисли, покачиваясь. И, откуда ни возьмись, поплыл по воздуху запах имбирных пряников, такой же тошнотворно-сладкий, как запах смерти…

— Фрэнсис? Фанни? Что-то случилось? Вам дурно?

Он обернулся к девушке, настойчиво тянувшей его за рукав.

— Что? Нет, я в порядке, что вы! Просто раньше здесь стояло «тайбернское дерево.»

— Какое-какое дерево?

— Виселица, мисс. Горожане приходили посмотреть, как кто-нибудь спляшет «конопляную джигу.» Ну это, в петле подрыгается… ой, то есть…

Не стоило затрагивать эту тему, тем более что юной леди всего не перескажешь. Например, что к виселице потом подходили кумушки, чтоб потереться щекой о руку мертвеца — считалось, что тогда прыщи пройдут.

— Ничего, — успокоила его мисс Грин, — я ведь понимаю, что в 18 м веке не было других развлечений. Ну там велосипедов, поездов, фотографии…

— Да были развлечения, хоть от зари до зари дурака валяй, — отмахнулся вампир. — Дело в другом. Просто хотелось посмотреть на все это, чтобы не было так страшно, когда наступит твоя очередь. Чтобы, ну, уже привыкнуть к тому времени.

— И срабатывало?

— Ни черта не срабатывало.

Девушка умолкла, никак не решаясь заговорить.

— Тут повесили кого-то…

— Кого-то? Тут много народа перевешали, если что.

— …из ваших друзей?

— С чего вы взяли?!

— Просто у вас сейчас такой вид… Вы только не сердитесь! Я вечно какую-нибудь глупость ляпну! Вот и Берта меня одергивает.

Окончательно смутившись, она сложила перед собой руки и встряхнула головой, чтобы волосы прикрыли лицо. С горящими щеками она казалась еще прелестнее, точь-в-точь как фарфоровая статуэтка в отблесках камина. Фанни подумал, что надо почаще говорить ей всякие гадости, просто чтобы любоваться ее румянцем. Хотя такого же эффекта можно добиться с помощью сытного ужина и чашки шоколада.

— Забыли, мисс, — сказал он, снова подхватывая ее под локоть. — Тем более, что никому из тех, кого здесь повесили, я не был другом.

Несмотря на поздний час, в Гайд-парке оказалось очень людно. После закрытия контор и магазинов горожане любили прогуливаться по его аллеям, хотя в поздний час здесь запросто можно было упасть и сломать ногу — в парке отсутствовало освещение. Стекались сюда и бездомные, ведь деревья, пускай и с голыми ветвями, служили хоть какой-то защитой от стылого ветра, а скамейка могла сойти за постель. Жалостливая девица тут же подошла к оборванке, которая укрыла шалью двух спящих детей, а сама спрятала ладони подмышками и тоже клевала носом. Растормошив ее, Маванви высыпала ей в подол все содержимое своего кошелька.

Все 10 шиллингов и 12 пенсов, с досадой отметил Фанни.

Это он точно знал. Как и то, что помимо кошелька в кармане мисс Грин находился батистовый платок без монограммы, зеркальце, три анисовых леденца и флакончик нюхательных солей.

Всегда следует получше познакомиться с теми, с кем отправляешься на прогулку.

Они обогнули озеро Серпентайн, где веселые лондонцы так лихо рассекали на коньках, что лед колыхался. Но когда вдали показался готический шпиль на мемориале принца Альберта, вампир попросил свою спутницу остановиться.

— Мы пришли. Хрустальный Дворец располагался здесь.

— Ага, но сейчас-то он в другом месте. И динозавры тоже там. Ничего-то мы не увидим.

— Ммм, а как насчет Всемирной Выставки в день ее открытия? — улыбнулся вампир, наслаждаясь произведенным эффектом.

Девушка была сражена.

— Но… как это возможно?!

— Проще простого — пристально посмотрите мне в глаза, и я утяну вас в свои воспоминания.

— И я действительно смогу увидеть Выставку?! Ах, как прекрасно!!! — Маванви подпрыгнула, едва не улетев в сугроб. — Я столько о ней читала! Даже по картинкам можно судить, что это было самое грандиозное событие нашего века! Повсюду красный бархат и брызги фонтанных струй, словно в воздух подкинули пригоршню бриллиантов! Но увидеть все своими глазами..!

По мере того, как она ликовала, улыбка вампира становилась все более вялой.

— Вы того, особо не распаляйтесь, мисс, — начал он неловко.

— Но я в восторге! А сколько там важных особ присутствовало! Так хочется посмотреть на королеву без траура и на живого принца Альберта! Все, я готова. Гипнотизируйте меня.

Вампир взял ее за обе руки и посмотрел ей в глаза. Они были синие, как незабудки. По правде говоря, он полтора века не видел незабудок, да и какая разница, если при газовом освещении все цвета кажутся тусклыми. Но даже думать о них было приятно.

Постепенно ее зрачки расширялись, покуда радужка не превратилась в тонкую синюю каемку. И тогда Фанни шагнул в них и позвал ее за собой.

— Я повелеваю твоим сознанием. Следуй за мной, Маванви Грин.

Очнулась она уже в другой эпохе.

Огляделась по сторонам.

Открыла рот.

— Мисс? — кашлянул Фанни, медленно пятясь назад. — Когда я сказал «в день открытия», я имел в виду «ночь.»

Перед ними растянулся Хрустальный Дворец, небывалое сочетание хрупкости и силы, восьмое чудо света. Вздымался ввысь его покатый купол, на котором реял британский флаг. Стены сверкали в лучах, и казалось, что здание действительно построено из драгоценного хрусталя, а не железа и очень прочного стекла.

Другое дело, что лучи, гладившие его по бокам, были лунными. Солнце в мае заходит поздно, а павильон закрылся несколько часов назад. Полчища посетителей успели схлынуть, хмурые служители сновали туда-сюда, выносили мусор и готовились к завтрашнему нашествию.

Они пропустили открытие Всемирной Выставки.

К чести ее будет сказано, мисс Грин не закатила истерику. Более того, улыбнулась своему спутнику и хотела утешить его, как вдруг раздался резкий голос.

— Поздравляю вас, Марсден — мы приехали к шапочному разбору! Вот какие впечатления останутся у меня от Выставки.

От неожиданности Фанни вцепился в девушку и сам едва не завопил. Но сомнений не оставалось — за его спиной стояли милорд и миледи. Оба выглядели один-в-один как в ту ночь. На нем фрак и цилиндр, на ней платье из бирюзовой тафты, с кринолином больше, чем Царь-колокол.

И оба очень злые.

— Вы не говорили, что они тоже тут будут! — пискнула Маванви, прижимаясь к нему.

Миледи уже успела нагнать на нее страху, при том, что в последнее время вампирша выглядела как лунатик, который балансирует на бельевой веревке. Настоящую леди Маргарет Маванви еще не встречала. До этого момента.

— Сам не знаю, как так получилось… хотя постойте! Как только мы прибыли на Выставку, меня сразу отослали в павильон, разведать, что да как. Они же остались здесь. Но раз я выпил кровь его сиятельства, то, получается, мы оказались в его воспоминаниях! Ух ты ж!

— Выходит, мы подслушиваем чужую память? — смутилась Маванви.

— Ага.

— Наверное, это очень дурной поступок.

— Безо всяких сомнений.

Фанни прислонился к дереву и поерзал по нему лопатками, устраиваясь поудобнее.

— Тоже мне, повод для скандала, — между тем процедил лорд Марсден. — Экспонаты никуда не делись, проходите да разглядывайте на здоровье.

Леди Маргарет закатила глаза.

— Ах, вы ведь прекрасно знаете, что особы нашего круга приезжают на Выставку не глазеть на машину для склеивания конвертов.

— Зачем тогда? Туриста схарчить?

— Для этого тоже, но в первую очередь чтобы провести время с другими особами нашего круга. Со сливками английского общества! Почему бы устроителям не придержать закрытие до полуночи? Права немертвых бесцеремонно попирают. Неужели вы ничего не предпримите?

Хрипло рыча, Мастер прошелся по лужайке, затем резко, одни броском, подскочил к жене. Другая на ее месте завизжала бы и бросилась наутек, но леди Маргарет и бровью не повела. Лишь улыбнулась сладко, демонстрируя, что у нее тоже есть клыки.

— Как насчет паранджи? В ней вы сможете приходить на выставку днем, не опасаясь солнца.

— Сначала паранджу на меня натяните, а дальше что? Будете бить палкой по ступням ног, как одалисок в гаремах? Вы животное, Марсден, — сделала вывод леди Маргарет.

— А вы, миледи, когти-то втяните. А то перчаток на вас не напасешься.

— Я вас ненавижу.

— Взаимно, миледи, взаимно.

Окатив его презрительным взглядом, женщина сложила руки на груди и отвернулась, так мотнув головой, что с нее чуть не слетел бархатный чепчик. Но шпильки выпали, и золотистая прядь волос заструилась по ее спине. Не замечая беспорядка, леди Маргарет стояла, отвернувшись, и ее лица Фанни с Маванви разглядеть не могли.

Зато они увидели, как смягчился оскал Мастера, на миг превратившись в улыбку как будто растерянную. Он вытянул руку и дотронулся до волос жены, стараясь ее не потревожить. К несчастью, он был из тех мужчин, что не умеют пользоваться кончиками пальцев. Если что-то понравилось, хватают пятерней. От сильного толчка леди Маргарет подскочила. Супруги посмотрели друг на друга, словно одновременно сунули руку в чужой карман.

— Что вы делаете? — осведомилась миледи.

Лорд Марсден поспешно отдернул руку.

— Ваши волосы. Они как…

— Золото? — усмехнулась женщина, заталкивая выбившуюся прядь под чепчик. — Рада, что стала для вас хорошим капиталовложением.

— Нет! Как лучи солнца, когда вечером оно тонет в море и из последних сил цепляется ими за небосклон. Если прищуриться, то видно эти лучи, тонкие, и прозрачные, и как будто живые. Хочется их пощупать. Я не удержался. Просто не замечал прежде, что у вас волосы такие.

Миледи улыбнулась.

— Да вы поэт, сэр.

— Еще чего! — возмутился вампир. — На дух не переношу рифмачей. Бывало, как притащатся в чертоги, начнут на лютнях бренчать, аж тошно. Но я в них говяжьей костью завсегда попадал, — прихвастнул он.

Леди Маргарет вдруг хихикнула совсем по-девчоночьи и прикрыла рот рукой.

— Вот теперь эта беседа точно не для наших ушей, — забеспокоилась Маванви.

— Конечно, — согласился Фанни, — чем дальше, тем интереснее становится!

Они не сдвинулись с места.

— А я вот никогда не видела закат над морем, — заговорила леди Марсден. — Папенька с маменькой однажды ездили в Уитби, а я в тот день слегла с лихорадкой. Даже из постели выбраться не могла. Ужасно обидно было, я с досады всю наволочку изгрызла.

— Да это еще что, — утешил ее супруг, — а вот я таким же манером свой первый турнир пропустил. Нас со старшим братом пригласили к королевскому двору, а там пир горой, столы от яств так и прогибаются! Тут-то я и набросился на кабанятину. Дома у нас, в основном, рыбу, подавали, а я уже смотреть на нее, проклятущую, не мог! С пира меня чуть не волоком волочили. А весь следующий день я животом промаялся, пока мой брат турнир смотрел и дамам платочки поднимал. Он-то и рад радешенек, что ему все внимание. Известный втируша был, мой старший братец. Дамский угодник, что с него возьмешь?

— Но после вам все же удалось посмотреть турнир? — заинтересовалась миледи.

— Даже поучаствовать. И не раз.

— Но почему вы мне ничего не рассказывали?

— Было бы про что рассказать, — поморщился Мастер. — Лязг доспехов, пыль столбом и конским потом разит за милю.

— А доблесть?

— Откуда ей там взяться? Скорее возможность выяснить, у кого оружейник лучше!

Видно было, что эти воспоминания особой радости ему не приносят. Леди Маргарет деликатно замолчала, но любопытство оказалось сильнее.

— Вы были рыцарем, Марсден?

— Я до сих пор рыцарь, — огрызнулся он. — Никто не отнимал у меня шпоры и не ломал меч над моей головой. А то, что я мертв, еще ничего не меняет!

— Но тогда вас звали по-другому?

— Да.

Повисла пауза.

— Почему он не откроет ей свое имя? — Маванви поскребла вампира по плечу, привлекая внимание.

— Иначе он утратит часть силы, — подняв указательный палец, авторитетно заявил Фанни. — Ведь если знаешь настоящее имя человека, можешь управлять им — все вампиры так умеют. А вот имени нашего Мастера никто не знает, так что никто над ним не властен. Более того, чем древнее носитель имени, тем прочнее их связь. Как будто имя взаправду его обозначает. Как будто так его назвали с глубоким смыслом. А не затем, чтобы подлизаться к богатому родственнику, авось оплатит племяннику-тезке учебу в колледже.

Тем временем леди Маргарет поправила чепчик, полистала выставочный каталог и, не простившись, направилась к Хрустальному Дворцу.

— Пойду посмотрю на беззвучный будильник. Этот тот, который не звенит, а обливает спящего ледяной водой. Будет Блейку подарок.

Вскочив, Фанни проорал вслед хозяйке:

— Между прочим, на Выставке ничего не продается! Обойдетесь, миледи!.. Вот ведь злыдня?.. И бирюзовый цвет вам не идет!.. Она все равно меня не слышит, — пояснил он своей спутнице.

— Я так и поняла.

Лорд Мардсен зашагал вслед за ней, в надежде отловить возле павильона заблудившегося туриста из какой-нибудь экзотической страны. Японца, к примеру. Когда еще отведаешь такую диковинку? Японского туриста в Лондоне не часто встретишь.

— Видите, как миледи портит ему все существование? — не унимался юный вампир.

— Тяжелый характер, — сказала девушка, которая и Мессалину назвала бы «слегка невоздержанной на людях.» — Но мужа она любит. Ее губы ищут его имя, но никак не могут найти. Она произносит пустоту.

— Ну еще бы он открыл ей свое имя! Она ему все мозги по чайной ложке выест.

— Как печально, Фрэнсис.

Они вновь посмотрели на хрустальный павильон, сверкавший в лунных лучах, как дорогая елочная игрушка, которую достают из сундука раз в год и не подпускают к ней ребятишек.

— Пойдемте и мы? — предложил Фанни.

— А там будут киоски с шербетом?

— Уже позакрывались. В любом случае, вам не довелось бы ничего попробовать.

— Ой, а почему? Если есть и пить в Волшебной Стране, застрянешь там навсегда?

— Нет, просто все это — мои воспоминания. Я позабыл вкус человеческой еды, так что и вы ничего не почувствуете. Ну, идем или как?

— Лучше вернемся обратно.

Великолепно, подумал вампир, выталкивая ее из своей памяти. Оставалось провести еще два часа в компании смертной девушки, и он не имел ни малейшего понятия, чем их заполнить. Разве что вернуться на каток и взять коньки напрокат? А мысль!.. Но додумать ее он не успел, потому что Маванви залепила чем-то твердым ему в спину. Когда оглянулся, она стряхивала снег с перчаток и хитро улыбалась.

— Эй, вы чего?

— Давайте играть в снежки! Ваша очередь!

— Ну вы даете, мисс Маванви! — искренне удивился Фанни. — Разве можно пулять снежками в леди?

— Можно, если понарошку.

— Ох, не напрашивайтесь! Я ведь кину так кину. Глядите.

Снег уже успел слежаться, так что вампир быстро утрамбовал его в ледышку. Снаряд получился, что надо. Крепостную стену пробьет. Не размахиваясь и не прицеливаясь, он швырнул снежок себе за спину…

…и почти на пол-фута вогнал его в кору древнего дуба.

Затем лениво потянулся и произнес с напускным равнодушием, только что не зевая:

— Это так, мелочи, я даже не старался, — краем глаза он проследил, как девушка ощупывает кору. — Вот если прицелиться как следует, со статуи Нельсона треуголку собью.

— Впечатляет! — воскликнула Маванви. — А теперь в меня.

Спесь с него как ветром сдуло.

— Рехнулись, что ли? — попытался вразумить ее Фанни. — Я вам все кости переломаю!

— Тогда киньте так, чтобы ничего не сломать.

Пока Маванви говорила, она успела снять пальто и отшвырнула его подальше. Розовое платье отражалось о притоптанный снег, так что казалось, будто по земле растеклась кровь и уже успела впитаться. Вампир невольно сглотнул, а девушка не шелохнулась. Мягкие, почти невесомые волосы ниспадали на плечи. Скоро вместо лент в них вплетутся струи ее же крови, и тогда они слипнутся и потяжелеют.

Жить ей осталось четыре ночи, а она вздумала играть с вампирами в снежки. Как можно быть такой наивной?

Мир отдан на откуп злым дуракам, а вот добрые глупышки выживают лишь по недосмотру природы. В стенах лечебницы ей было бы надежнее. Зачем Берта дала ей тот шанс? Кому бросила вызов? Теперь Маванви обречена. Если возжелал ее сам Мастер Лондона, ей нигде не будет убежища. Смерть провела костлявым пальцем по ее лбу.

Выгадывая время, Фанни тоже сбросил пиджак, вслед за ним отправилась и жилетка. Собрал пригоршню колючего снега, помял в руках.

Подумал он и про Салли, про ее нелепую смерть и про то, что она совсем ему не доверяла, раз бросилась на констеблей, когда те пришли ее забирать. Иначе бы дождалась его. Он ведь обещал, что спасет ее от виселицы. Или что повиснет у нее на ногах? Столько раз он мысленно вел с ней разговор, что перестал отличать правду от вымысла.

Но Маванви он вообще никакого обещания не может дать. Даже что не будет больно в самом конце. Так почему она доверилась ему всецело? Вот ведь бестолочь! Доносчику поверила!

А ему-то что теперь делать?

Как защитить ее от Мастера?

И как попасть в нее этим треклятым снежком, чтобы не раздробить предплечье?

Он ведь скорее руку себе отгрызет, чем причинит ей вред. И ничего ему от нее не нужно, даже крови не нужно, пусть бы только видеть ее.

Просто видеть.

Живой.

Снежок ударился ей в плечо и упал, не оставив на платье отпечатка. Девушка запоздало ойкнула, но тут же рассмеялась.

— И ни капельки не больно!

Они еще что-то говорила, но вампир уже не слышал. Вся так сила, которую он взял взаймы, разом оставила его. Он опустился на землю и начал ожесточенно тереть снегом лицо и руки. Надо прийти в себя. Мышцы ныли, как будто он жонглировал плитами Стоунхеджа, и нестерпимо хотелось есть. Как все таки тяжело не причинять боль! Особенно тем, кто дорог по-настоящему.

— Где вы успели оцарапаться? — нагнулась над ним Маванви.

Напрочь весь ум отбило, подумал Фанни. Пока он растирался снегом, сумел таки намочить рубашку. Ткань липла к голому телу, шрамы были видны, как под лупой.

— Это, что ли? — он ткнул в алые полосы на груди. — Просто один ублюдок… виноват, мисс… перепутал меня с подушечкой для булавок. Такое вот настроение у него было развеселое. Когда я овампирился, все следы сошли, только эти остались, потому что тут он меня серебряным ножиком почикал.

Зашуршали юбки, и мисс Грин присела рядом. Прежде чем вампир успел отреагировать, она начала расстегивать на нем рубашку.

— Очень болит?

— Нет! — выкрикнул он, но, поймав ее недоверчивый взгляд, замялся. — То есть да, но совсем чуть-чуть… и я уже привык… правда, мисс!.. что вы делаете?

Она осторожно подула на воспаленную кожу. Ее дыхание было едва ощутимым, как будто мотылек затрепетал крыльями.

— Если подуть, станет легче. Так мама говорила, если мне случалось коленку разбить.

— Д-да.

— Ведь легче же?

— Гораздо.

Губы девушки были приоткрыты, и вампир почувствовал, что дальше врать уже не может.

И поцеловал ее.

А в Дарквуд-Холле другой мужчина целовал другую женщину.

Корсет на ней он торжественно порвал, а перья из прически не только вытащил, но и нашел им оригинальное применение. С распущенными волосами и без пенсне, которое теперь болталось на люстре, Джорджиана Пинкетт оказалась миловидной. Отсутствие одежды тоже шло ей на пользу. Когда нечему подчеркивать недостатки, любая фигура покажется привлекательной.

— До меня дошли слухи, будто кому-то нужно прочесть полсотни диктантов, — Рэкласт щекотал пером ее грудь.

Мисс Пинкетт довольно урчала.

— Никуда они не денутся, — отозвалась она.

— Что я слышу? Так злостно пренебрегать своими прямыми обязанностями? Не удивлюсь, Джиджи, если в следующем году Рождественский Дед положит уголек в твою туфельку.

— Бывали годы, когда я порадовалась бы и такому подарку, — взгрустнула вампирша. Она села на кровати и уперлась подбородком в колени. — Только не одному угольку, а целому ведру. Вот только в наши дни Рождественский Дед не дарит ничего настолько педагогического. Или хороший подарок приносит, или вообще не появляется.

— Жаль, что так. Ведь конец года это время для подведения итогов. Время узнать, кто что заслужил. А пучок розг в башмаке — далеко не худший вариант. Пусть Святой Ник и недоволен тобой, но ему, по крайней мере, есть до тебя дело.

С этими словами он поднялся и начал собирать разбросанную одежду.

— А мне пора проверить силки, — подмигнул он озадаченной вампирше. — Вдруг попалось что-нибудь полезное?

— Сейчас главное осторожность, — сказал Фанни, когда они уже подходили к парадному крыльцу.

— Но почему? Мы ведь любим друг друга! Давай сразу расскажем лорду Марсдену, пусть за нас порадуется. У нас же все серьезно.

Того времени, которое было затрачено на обратную дорогу, хватило мисс Грин чтобы выстроить свадебные планы и выбрать место для медового месяца. Более того, она рассчитывала, что именно Мастер подведет ее к алтарю. На самом же деле, Мастер не просто подведет ее к алтарю, но на него и уложит. Девственница и алтарь — это классическое сочетание.

— А давай у нас будет тайная помолвка? — Фанни решил использовать понятную ей терминологию.

Сработало.

— Как чудесно! ТАЙНАЯ ПОМОЛВКА!!!

— Тссс, не ори так!

— Хорошо, хорошо. А ты поцелуй меня еще раз, чтобы скрепить наш союз.

— Вытяни руку, — вздохнул вампир.

Но как только Фанни коснулся губами ее пальцев, боковым зрением он заметил, как из-за угла метнулась тень. Кто-то притаился за колонной у входа. Выжидал, когда они пройдут мимо. На мгновение юному вампиру показалось, что подошвы его ботинок приросли к гравию. Бежать отсюда? Но если их выследил Мастер, далеко убежать они не успеют. Отплевываясь от нахлынувшего страха, он улыбнулся Маванви.

— Доброй ночи, мисс Грин. Надеюсь, вы довольны прогулкой.

— Ах, Фрэнсис, ты такой забавный! — рассмеялась девушка и чмокнула его в губы, тем самым добавив его имя в список приговоренных к скорой казни. Крупными буквами его имя вписала. Прямо под своим собственным.

Фанни пронаблюдал, как она поднимается по ступеням, готовый в любой момент броситься наперерез нападающему, но девушка открыла дверь и, помахав напоследок, скрылась в поместье. Значит, поджидают не ее.

Действительно, стоило ему подойти к дверям, как из-за колонны шагнул Мастер. Не Лондона, а Дублина. Но это обстоятельство отнюдь не обрадовало Фанни. Еще бы, отвалить врагу такой куш!

В руках Рэкласт держал трость, которой и загородил дверной проход. Трость была совсем простая, с костяным набалдашником, но даже через древесину чувствовался нестерпимый жар серебра. Внутри нее скрывался клинок.

— Прыгай или ползи, — предложил Мастер.

— Это не единственный вход, — насупился юный вампир.

— Смышленый мальчишка! Куришь?

Он протянул Фанни золотой портсигар.

— Отличнейший табак. С донником. Мне миссис Сугробина прислала, Мастер Москвы.

— Что такое донник? — не удержался Фанни.

— Шут его знает. Но пробирает до костей. Главное, не увлекаться, иначе после третьей сигареты запоешь «Боже, царя храни.» Не знаю, что она туда добавляет, но результат всегда один и тот же.

— Спасибо, не хочу.

Лорд Рэкласт взял сигарету и с удовольствием затянулся. Пока он пускал колечки дыма, Фанни топтался на крыльце и изо всех сил старался не думать слишком громко.

— Ох, Фрэнсис, Фрэнсис! — немного погодя заговорил Рэкласт. — И что же мне с тобой делать?

— Вам свежих идей подкинуть или своими обойдетесь?

— Укороти язык, — оборвал его Мастер Дублина, но беззлобно. — Не в твоем положении меня гневить. Но если будешь вести себя учтиво, я, так и быть, позволю тебе дожить до завтрашнего вечера.

— А потом?

— Все зависит от тебя. Например, вы с девицей попытаетесь сбежать из Дарквуд Холла. Решение логичное, тем более что до Нового Года на ее жизнь никто не посягнет. Зато уж первого января все вампиры Англии пустятся в погоню, в два счета выследят вас и убьют. Такого оскорбления лорд Марсден точно не спустит.

Он поводил в воздухе зажженной сигаретой, рисуя дымом некое подобие черепа с перекрещенными костями.

— Есть и другой вариант.

— Говорите, сэр.

— Ты сам расскажешь хозяину обо всем. Объяснишь, что мисс Грин тебя соблазнила. Пообещаешь даже близко к ней не подходить. Хозяин три трости от тебя сломает, зато вы помиритесь.

— А что будет с ней?

— Останется в поместье до новогоднего бала, когда лорд Марсден выпьет ее кровь, тем самым открыв охотничий сезон, — спокойно пояснил Мастер Дублина.

Клыки у юного вампира вытянулись так быстро, что чуть не распороли ему нижнюю губу.

— Этого не произойдет! — оскалился Фанни. — Я не допущу!

— А кто тебя спрашивать будет? Мисс Грин уже ни чем не поможешь. Раз связалась со злом, пусть расхлебывает. Тебе же следует блюсти интересы своего господина, а не ухлестывать за смертными девицами.

— С какой стати вы так печетесь о моем господине? Вы его главный враг!

— Но так было не всегда.

Мастер Дублина затушил сигарету о колонну и повернулся к юноше, который не спускал с него глаз.

— Однажды твой хозяин затеял авантюру, — начал Рэкласт. — Решил привлечь внимание общественности к одному неблаговидному явлению. Попросту говоря, ославить рыцаря, который вовсю крутил шашни с чужой женой. А семейные ценности — это idee fixe нашего общего друга. Его план замечательным образом пересекался с главной целью моей жизни, так что я поскакал вместе с ним, а с нами еще с дюжину буйных головушек. Веселое мероприятие намечалось. Ни что так не греет душу, как возможность застать лучшего рыцаря королевства in flagrante delicto, да еще и в исподнем белье. Другое дело, что у каждого из нас была своя версия дальнейшего развития событий. Наши спутники рассчитывали, что тот рыцарь, будучи застигнутым в столь неприглядном виде, стушуется и сдастся без боя. Ну или что мы вымажем дегтем ворота его замка, поулюлюкаем и ускачем. Признаться, и мне этот вариант был по душе. Зато твой хозяин, как водится, полез на рожон. Тот рыцарь мог нас обоих одной левой уложить, идти с ним в рукопашную было чистейшим безумием. Я это сразу понял. И когда твой хозяин обернулся, ища моей поддержки, меня не было рядом. Он упал — замертво, как мне показалось, — и я… я его оставил…

— Так я его никогда не предам! — выкрикнул юный вампир.

— А многого и не потребуется, чтобы к нему вернулись те воспоминания. Уже после я узнал, что он не погиб, но был смертельно ранен, а затем инициирован одной достойной особой. Но все это не имеет значения. Я думал, что убил его. На самом же деле, я его уничтожил. С тех пор он не доверяет никому. Кроме тебя.

— Тогда я попрошу его отпустить Маванви! Ведь не может он не замечать, какая она… хорошая! Не такая, как мы. Нельзя ее убивать!

— Попробуй, — пожал плечами Рэкласт. — Но велика вероятность, что лорд Мардсен сочтет твою пламенную речь посягательством на его права. В результате, вы вместе с девицей будете дожидаться бала в подземелье. Романтичный способ проводить год, но не то чтобы очень продуктивный.

Через открытую дверь доносились звуки кадрили, хохот и визг. Где-то там был и лорд Марсден. Тоже веселился, наверное.

— Неужели он настолько жесток? И как мне потом служить ему, если он и правда ее убьет?

— Те, кто живет в стеклянных домах, не должны кидаться камнями, — заметил старший вампир. — Иначе и самому можно оцарапаться, когда рухнут стены. К хрустальным дворцам это тоже относится.

— Никогда не понимал эту поговорку, — пробормотал Фанни.

— Она означает, что не стоит осуждать других, если сам далек от совершенства. Как в твоем случае, Фрэнсис. Ты предатель. И завтра вечером ты поступишь в соответствии со своей природой. Или свою любимую предашь, или господина. Осталось решить, кто тебе дороже.

Елка в Приюте (Святочный Рассказъ)

28 декабря 188* года

Как только влюбленная парочка выбежала из гостиной, покинул ее и Рэкласт и направился в кабинет коллеги.

— Я к тебе с просьбой. Точнее, с ходатайством, — сообщил он, но Мастер Лондона даже не обернулся. Он стоял у окна, уперев руки в бока и вытянув шею, и разглядывал что-то в потемках. Поза его выражала крайнюю степень подозрительности.

— Погляди-ка сюда! Там мой Блейк и мисс Грин, на заднем дворе.

Рэкласт подошел поближе.

— Как славно, что мы вот так сразу подобрались к сути вопроса.

— Что бы это значило, а?

— Полагаю, они измыслили сбежать тайком, — заметил Рэкласт, наблюдая, как вышеупомянутые персоны страстно обнимаются у каретного сарая.

— Несмотря на мой запрет? — взревел Марсден, отшатнувшись. — Блейк хотя бы соображает, как я караю такое самоуправство?!

— Давеча я ему подробно разъяснил все тонкости вашего социального неравенства.

Мастер Лондона оглядел комнату, очевидно, вспоминая, куда спрятал арбалет. Впрочем, и карандаш в его руках превращался в разящую стрелу. Главное, задать нужное ускорение. Рэкласт присел на подоконник, терпеливо дожидаясь раскатов грома, но гроза затихла, так и не начавшись. Разумеется, Мастер Лондона разразился ругательствами, из которых можно было почерпнуть много сведений о санитарно-эпидемиологической обстановке в Средних Веках. Но смертоубийственных попыток не предпринимал. Снова взглянул на влюбленную парочку, хмыкнул и сел возле коллеги, который тут же подвинулся.

— Без тебя, понятное дело, не обошлось, Рассказывай, что опять учинил.

— Ничего особенно. Просто поставил его перед выбором.

— И он?

— Выбрал, — улыбнулся Рэкласт, так искренне, что Мастер Лондона чуть не двинул ему в зубы. Веселится, гад!

— И кому от этого стало лучше?

— Блейку, в первую очередь. Он стал взрослее и научился действовать, а не мямлить оправдания.

— Взрослым он стал, как же! Поглядим, как он запоет, когда я с него шкуру по дюйму спущу! А тебя и вовсе порешу! Ну зачем тебе нужно запускать в чужие мозги руки по локоть, просто чтобы выказать свое расположение к обладателю оных? Почему ты так поступаешь?

Рэкласт помолчал.

— По-другому я не умею. Меня не научили, — проронил он.

— Так я, получается, даром на тебя время тратил? — опять взорвался Мастер Лондона. — Врешь ты все, сам не хотел учиться! Всегда считал себя умнее окружающих. Но кое в чем ты ошибся.

Он провел пальцем по стеклу, словно хотел потрогать две крошечные фигурки, стоявшие в отдалении. Бросилось в глаза, что они почти что одинакового роста, да и волосы у них были похожие, такие же светлые, даже не различишь, где чьи. И оба казались живыми. Даже Блейк, чье дыхание он высосал полтора века назад.

Вампир криво улыбнулся. Убивать ослушников расхотелось. Пусть будут.

— Говорил пес, пес, а глянь, как получилось. Выходит, у мальчишки осталась способность противостоять мне. А ведь я мог выкорчевать его свободную волю, сжечь и солью присыпать, чтоб не проклюнулась. Но я этого не сделал. Кем бы ты меня ни считал.

— Я не думаю о тебе ничего дурного, — возразил Рэкласт, тоже засмотревшись в окно.

— Знаю я, что ты обо мне думаешь.

Несколько минут они просидели в тишине.

— А дальше что?

— Отпущу их на все четыре стороны.

— …и спустишь собак вдогонку?

— Слишком хлопотно, — ухмыльнулся лорд Марсден. — Пусть себе уходят. Так будет правильнее. Еще мне кажется, что тогда от меня отвяжется пакость, которую наслали страхолюды из Тибета. Как бишь ее?

— Карма?

— Она самая. И раз уж мы с моей леди останемся вдвоем, можно и того, как-то наладить отношения.

— Что же ты намерен предпринять? — осторожно поинтересовался Мастер Дублина.

— Для начала, я попотчую ее свежей порцией эликсира!

Коллега прикрыл рукой глаза и тихо застонал.

— Не все же ей бегать за той немкой, пусть за мной побегает, — настырно продолжил Марсден. — Хотя, если рассудить, мисс Гизелу мы можем для компании позвать. Она ничего так, смазливенькая. Понимаешь, куда я клоню?

— Не трудись объяснять.

— Есть для этого французский термин, — не унимался Марсден, — там, правда, какой-то манеж приплели.

— Знаю, знаю. Но чтобы вкусить такой любви, крайне желательно, чтобы один из участников действа не желал смерти двум другим. У вас не получится.

— Ну и ладно, без мисс Гизелы обойдемся.

— Совет да любовь.

— Пойду кликну Блейка, — окончательно взбодрился Мастер Лондона, уже предвкушавший их с миледи совместные развлечения в пост-эликсирный период.

— Меч захватишь?

Серебряный меч в ножнах, изрядно запылившихся, висел на ковре над диваном. Точно так же офицеры, повоевавшие на Востоке, выставляют на всеобщее обозрение экзотические трофеи. Мастер не мог вспомнить, когда пользовался им в последний раз.

— Успеется. Такие дела возле конюшни не делаются. Тут нужен пафос.

— Безусловно.

— Позову их в залу.

— Смотри, как бы не вспугнуть голубков, — предупредил Мастер Дублина.

— Ничего, я деликатно.

Прямиком из гостиной Фанни утащил Маванви на черную лестницу. Двигался он так быстро, что девушка едва за ним поспевала, но не возмущалась, считая их стремительный побег закономерным элементом тайной помолвки. Не хватало только серенад под балконом и прыжков из окна в телегу, на которой вместо груды щебня удобно расположился стог сена. В остальном же все шло по плану.

Так думал и Фанни Блейк. Все по плану. Покамест его огорчало только вечернее платье Маванви, из тонкого зеленого шелка и с кружевным жабо, которое вряд ли защитит ее от холода. Но ничего не попишешь. Возвращаться за пальто опасно. А если от простуды у нее разболится горло… что ж, это лучше, чем если горло у нее разболится от лорда Марсдена.

На заднем дворе Фанни огляделся — никого! — и, обняв девушку за плечи, решительно повел ее к деревянным воротам. Задний двор был обнесен кирпичным забором, высоким и прочным, как крепостная стена. Был он выстроен на муниципальные деньги, по просьбам соседей, которым докучали вампирские забавы. Справа от ворот находилась конюшня, слева — сарай для катафалка. В тумане очертания зданий казались зыбкими, а деревья расплывались, как кляксы на влажной бумаге. Тишину нарушал лишь хруст гравия под ногами.

У самых ворот Фанни не выдержал.

Вечность ползла медленно, грузно передвигая необъятное тело, словно чудовищная улитка, оставлявшая за собой полосу склизкой тьмы. Царство неизбывной ночи, где светят неподвижные звезды. Грядущий день — брат-близнец прошедшего. И то, что нужно сделать сегодня, запросто можно было отложить и на завтра, и на сто лет, и вообще не делать.

Но сейчас он не мог уследить за временем. Минуты со свистом проносились мимо. Совсем чуть-чуть — и все закончится. От этого чувства ныло в груди, мучительно и вместе с тем сладко.

Он начал целовать Маванви, запоминая вкус ее губ и кожи, впитывая ее запах, прислушиваясь к шуму ее крови, которая текла легко и весело, как сок молодого деревца весной. Пушистые волосы лезли ему в лицо, но он и не думал стряхивать их. Любое ее прикосновение дарило частицу жизни.

Неизвестно, сколько они так простояли, но когда вампир спохватился, туман успел рассеяться, а в Дарквуд Холле зажигались огни. Окна кабинета темнели, но даже в темноте Фанни заметил движение за ними. Сердце екнуло. Пора.

— Маванви, выслушай меня внимательно, — прошептал он, в последний раз коснувшись ее губ. — Мы заманили тебя в ловушку.

— Что, Фрэнсис?

Девушка была как в полудреме и, похоже, не придала значения его словам. Тогда вампир повторил уже громче.

— Все, что ты видела до сих пор, сплошное притворство. Не верь ничему. Берта хотела предупредить тебя, но Мастер ее остановил.

— Предупредить о чем?

— О том, что на балу он тебя убьет. Это бонтонно — полакомиться девственницей. Укрепляет статус. А после мы отправимся на охоту.

— Вы же не пьете кровь! — поразилась мисс Грин. Ее ресницы трепетали, как испуганные бабочки.

— Один месяц в году. У нас с людьми перемирие под Рождество. Но неважно, я придумал, как вытащить тебя отсюда.

Он развернул перед ней свиток.

— Я выписал тебе подорожную. Смотри: написано, что все вампиры, которые встретятся на твоем пути, обязаны оказывать тебе содействие. Никто не посмеет к тебе прикоснуться!

— Здесь подпись лорда Марсдена, — разобрала Маванви, водя пальчиком по кривым строкам.

— Я ее подделал, но не суть важно! Он никогда не признает, что его перехитрил слуга. Документ все равно, что подлинный. Ты спасена! Уезжай отсюда. Вот деньги, поедешь в Дувр первым классом, оттуда на Континент…

— И ты поедешь со мной!

На мгновение он подумал, что проводит ее до канала, а после останется посмотреть, как над морем встает солнце, омытое в водах скандинавских фьордов…

Не годится.

Слишком легко.

— Я остаюсь.

Девушка заморгала так часто, словно в глаза ей швырнули пригоршню песка.

— Получается, твои поцелуи… тоже… тоже игра? Чтобы… я не сбежала… прежде времени?

— Нет, все не так! Я люблю тебя! — он обнял ее, отдернул руки, но снова схватил ее за плечи. — Ты такая… прекраснее тебя я еще никого не видел! Ты как свет! И мне жизни не жалко, чтобы удержать Мастера от такого дурного поступка. Вернусь и расскажу, что сделал. Заодно и про то, что это я спутал его планы с эликсиром. Таким образом, я дам ему возможность покарать меня… или простить… ему решать. Ну, понимаешь? Я спасу вас обоих! А предам только себя. Это я хорошо придумал.

Но Маванви повисла у него на шее.

— Без тебя не уйду! — заявила она. — Я люблю тебя, Фрэнсис! Пожалуйста, пойдем со мной.

— Да ничего ты меня не любишь! — взорвался вампир. — Протри глаза! Тебе только внешность моя глянулась, что у меня кудри до плеч и цвет лица, как на потрете мертвого Чаттертона! Меня ты вообще не знаешь.

— А вот и знаю! Ты добрый. Иначе бы мы с тобой тут не стояли.

— Тогда угадай, золотце, сколько человек добрый я отправил на тот свет.

Руки девушки разжались, и Фанни, радуясь, что отыскал нужные слова, продолжил торопливо:

— Семерых, и это еще при жизни. Потом со счета сбился, а их помню. Они были хорошие люди. И теперь они приходят ко мне день за днем, с тех самых пор приходят, и спрашивают, какого черта я с ними так поступил… Ну так вот, пусть заткнутся наконец!

Уж теперь-то она уйдет. Но вместо этого Маванви заплакала. Слезы падали ему на шею каплями расплавленного серебра.

— Не реви! — крикнул вампир, отталкивая ее. — Если ты жалеешь меня, значит, ты не способна отличать добро от зла. И тогда презирать тебя начну уже я.

— Я тебя не жалею, я тебе сострадаю. А сострадание, как и жестокость, бывает немотивированным.

И тут он понял, что время для споров закончилось. Пришла пора бежать. Огни горели уже во всех спальнях, и за каждым окном маячили любопытные лица. Дожидались расправу. И, судя по всему, успели к началу представления.

Навстречу влюбленным уже шел Мастер.

— Эй, парень! — еще издали заорал он. — А поди-ка сюда!

— Милорд, я все объясню, — начал Фанни, загораживая девушку, но лорд Марсден не сбавил шаг.

Шел он с пустыми руками, без меча, из чего секретарь заключил, что на скорую смерть может не рассчитывать. Он сунул Маванви свиток, подтолкнул к воротам. Ее это не касается. Сами разберутся.

— Нечего объяснять, и так все ясно. Иди, иди, я тебе подарочек приготовил. И мисс Грин прихвати, она любит все такое зрелищное. Ну же! — поторопил их Мастер. — Оба ко мне!

И вдруг замер. Насупил брови, дернулся вперед.

За спиной Фанни послышался сдавленный смех, а когда он оглянулся, чтобы прикрикнуть на Маванви, которая до сих пор топталась позади, то заметил незнакомца.

Тот балансировал на стене.

В его внешности не было решительно ничего примечательного — гладко выбритое лицо, всклокоченные волосы, неброская серая визитка в клеточку. Только его глаза, мутновато-голубые, как аптечный пузырек, показались знакомыми, как если бы Фанни уже видел их, только на другом лице…

Дальше события развиваются стремительно. Взмахнув руками, пришелец произносит тарабарщину. Без остановки твердит гортанный речитатив, и лишь однажды делает паузу — то ли выбился из дыхания, то ли выделил интонацией особо значимое слово. Фанни успевает подумать, что сумасшедший явился как нельзя кстати и теперь уж лорд Марсден переключит на него свое внимание, а про Маванви на время позабудет. Пока не оборачивается к хозяину.

Вокруг Мастера мечутся цепи. Поначалу Фанни принимает их за змей. Они разевают пасти и вгрызаются в запястья, ползут по ногам, сминая ткань брюк, виснут на шее, пригибая вампира к земле. Лязг их похож на шипение, но это цепи, цепи из серебра. А незнакомец на стене водит руками, вырисовывая их в воздухе.

Окно кабинета взрывается каскадом стеклянных брызг, и Рэкласт приземляется на гравий. Обнаженный меч в его руках сверкает так же ярко, как те цепи, которые лорд Марсден рвет с себя вместе с клочьями одежды. Отпружинив от земли, Рэкласт бросается вперед… тоже замирает.

Снова смех. Полуоборот головы. И с ним незнакомцу есть о чем поговорить.

Он произносит несколько слов на непонятном языке, но теперь уже Фанни понимает, что среди них затесалось истинное имя Рэкласта. И не может сдержать крик. Только один, только один человек знает все про всех. И отныне они в его власти!

Рэкласт что-то отрывисто спрашивает, пришелец отвечает, а после машет рукой, точно взрослый, отсылающий нашкодившего мальчишку спать без ужина. Вампир теряет равновесие, но сразу же пытается встать, цепляясь за меч, как за клюку. Ноги скользят по обледенелым камням.

На мгновение Фанни встречается взглядом с Мастером. Ему знаком этот взгляд. Такой бывал у медведей, которых травили на потеху толпе. Хищник на цепи махал лапами, отбиваясь от своры псов, и глазах у него плескалась боль, отчаяние и недоуменная ярость. Рано или поздно эти чувства отупеют, и тогда у зверя останется лишь одно желание — чтобы все закончилось поскорее.

Но Мастер еще не сдается.

— Что стоишь, Блейк? — хрипло рычит он. — Атакуй его!

— Я не могу, милорд, — Фанни медленно качает головой. — Я не могу.

Человек на стене повторяет заветные слова, и голова Мастера безвольно падает на грудь. Если бы не цепи, он рухнул бы оземь, погруженный в глубокий сон. Последний взмах руки — и оба исчезают. Еще несколько секунд видны их силуэты, но жидковатый туман заполняет пустоту…

Во двор уже мчались вампиры, кое-кто еще в саване, другие на бегу натягивали фраки. Дамы кутались в шали, но не отставали от мужчин. Даже Фетч вырвался из чулана, где его запер Мастер, милосердно оставив ему коллекцию гнусных открыток, и увязался за компанию. А возглавляла толпу леди Маргарет.

— Измена! — кричала она. — Заговор! Схватить предателя! И девчонку тоже, они заодно!

Фанни быстро оглянулся. Маванви за спиной уже не было, вдалеке затихал стук ее каблучков. Пусть только сунутся за ней, решил он. Аж до самого Вестминстера клыки собирать будут. Ему-то что, он и так не рассчитывал пережить эту ночь. А после двойного предательства, за его жизнь ломанного пенни не дашь.

Вот только без боя он не сдастся, о нет, сэр. Разминка напоследок — милое дело. Сподручнее от чертей в аду отбиваться.

Фанни подхватил с земли подкову и сплющил ее о стену. С кастетом любая драка веселее. Затем собрал волосы в хвост, широко расставил ноги и, наклонив вперед голову, приготовился к атаке.

Другое дело, что бывшие друзья в битву не рвались. Рассуждения их текли примерно в таком ключе:

1) Могущественный колдун только что похитил Мастера.

2) Фанни Блейк, по словам миледи, у злодея на хорошем счету.

Вывод: зачем с ним ссориться, раз у него такие связи?

И лишь когда леди Маргарет пригрозила собственноручно четвертовать их за измену, они ринулись вперед. Одно дело — непонятно откуда взявшийся чародей, и совсем другое — миледи, чей характер был даже слишком известен. Попробуй ослушайся — пустит твой череп под рассаду для орхидей.

Первым на него налетел Сайлас Уормвуд, обращенный в конце прошлого столетия, а потому еще полный энтузиазма. Его колючие глаза под нависшими бровями и смоляные кудри, которые так устрашающе развевались в полете, приводили в трепет провинциалок, но своих таким манером не напугаешь. Фанни хохотнул. Уклонился от неловкого удара. Размахнувшись, ударил его в висок, и вампир отскочил, подвывая. Окажись на его месте смертный, душа со свистом пронеслась бы мимо Святого Петра и влетела в райские врата. Впрочем, и упырю пришлось несладко. Заращивать проломленный череп — дело долгое и муторное. Еще несколько храбрецов закружились возле Фанни, время от времени делая вялые выпады, но бросаться в бой пока что не решались.

Но на поле брани появился еще один вояка, готовый превратить обычную потасовку в конфликт на национальной почве. В своем зеленом с черными пятнами пиджаке и таких же разноцветных брюках, Эйдан выглядел внушительно. Массивный золотой подсвечник с нимфами на подставке тоже опечалил Фанни. Услышав крики, ирландец схватил первое, что подвернулось под руку.

Сначала ирландец проведал Мастера, вокруг которого хлопотали женщины. Хотя цвет его лица оставался пепельно-серым, к Рэкласту уже вернулось самообладание. Он что-то отрывисто приказал, и Эйдан, радостно заулюлюкав, вклинился в толпу. Мимоходом огрел несколько англичан, чтобы возможность даром не пропадала, и двинулся на отступника.

— Держись, недоносок!

Он так быстро взмахнул подсвечником, что Фанни едва успел уклониться, выставив вперед правую руку, на которую и пришелся удар. Если бы не кастет, была бы не ладонь, а пирожок с фаршем, невесело подумал вампир. Ирландец и правда поднаторел в драках.

— Здорово дерешься! — похвалил Фанни, вовремя пригибаясь. — Где выучился?

— В кабаке. Жаль, что мы не там, англичанишка. Я б тебе башку скамейкой размозжил!

— Да ну? А не врешь, ирландская падаль?

Ирландец взревел и рубанул подсвечником, но Фанни, извернувшись, перехватил его правую руку, зажав подмышкой, и одновременно ударил вампира подковой в переносицу. Сноп искр брызнул из глаз. Эйдан застонал, но не растерялся и ткнул юнца под ребра. Сцепившись, оба награждали друг друга тычками, как вдруг раздался пронзительный крик.

То был не вопль ужаса, а, скорее, боевой клич.

Фанни скосил глаза, не забывая орудовать кастетом, и почувствовал такой прилив страха, словно его окунули в прорубь и выдернули за волосы.

Ему следовало догадаться!

В конце концов, он имело дело с писательницей, сведущей в сюжетных хитросплетениях. Она с легкостью вычислила Самый Неподходящий Момент.

Пока он отбивался от соплеменников, отважная девушка сбегала за осиновым колом — на поверку оказавшимся старой, полной заноз ручкой метлы — и вернулась Мстить за Любовь.

Но стоило Фанни замешкаться, как на него навалился Эйдан, а вслед за ним и остальные вампиры. Скрутили его быстро. А когда прижали к стене, выстроилась очередь из желающих высказать ему свое неодобрение. Сквозь мелькание кулаков он разглядел, как вампиры разоружили отчаянную девицу и за волосы поволокли ее к леди Маргарет.

— Зачем… пришла? — спросил он, с трудом шевеля разбитыми губами.

— Не могла же я тебя бросить! А вы… вы неправильные вампиры! — напустилась она на упырей. — Не бейте его! Ну, не надо… пожалуйста! Разве можно так поступать с членом клана? Это жестоко!

Ей немедля сообщили, что увиденное было прелюдией к настоящей жестокости, которая начнется в подземельях часа через два. Вот раскалят как следует щипцы и настроят дыбу — тогда другой разговор. А пока они только аперитив пригубили.

— Отпустите ее, сволочи! — хрипел Фанни. — Вам-то она что сделала? Она вообще не причем, это все я, я!

— А вот мы это сейчас установим. Смотри мне в глаза.

Над ним навис лорд Рэкласт, но юный вампир сплюнул ему под ноги и наклонился еще ниже. Эйдану, ни на шаг не отстававшему от хозяина, его упрямство не понравилось. С сочным хрустом его кулак врезался в челюсть Фанни, так что голова пленника мотнулась назад.

— Мастер велит, ты выполняешь, — подытожил вспыльчивый ирландец.

Мастер наклонился к нему так близко, что их лбы соприкоснулись.

— Я не могу прочесть память, — послышался напряженный шепот, — так что полагаюсь на твою честность. Признайся, ты в сговоре со злодеем?

— Нет, но какая разница? Я все равно предатель.

Рэкласт изучал его с минуту, затем отошел.

— Меч мне, — негромко приказал он и со спокойной улыбкой принял оружие. Пристально посмотрел на Фанни и, не тратя слов, кивком указал ему на землю. В тот же миг вампиры отпустили пленнику руки.

А на Фанни Блейка снизошло спокойствие. И боль, и невыполненный приказ хозяина, и глаза заклятого врага, что таращились на него с чужого лица, и шелест призраков, и даже всхлипы Маванви — все отошло на второй план. Наконец-то, подумал он, преклоняя колени и разматывая шейный платок. И такая легкая смерть! Мастер Дублина — не палач Джек Кетч, на него можно положиться. Оттяпает голову одним ударом, а не пятью.

Снова закричала Маванви и пойманной рыбкой забилась в руках вампиров. Ее волосы растрепались, а личико покраснело и опухло от слез.

— Вы ее отпустите, сэр? — Фанни обратился к Рэкласту, который пробовал на вес чужой меч. — Когда… все закончится?

— Размечтался, Блейк, — съязвила леди Маргарет, вместе с другими дамами наблюдавшая за приготовлениями, но Рэкласт предупредительно вытянул руку.

— Отпущу. Слово чести.

— Спасибо, — просиял Фанни и обернулся к девушке: — Вот видишь, а ты ревела. Давай, закрой глаза. Это дурной сон, Маванви. А когда проснешься, нас здесь уже не будет.

И сам поскорее зажмурился, чтобы ее образ уже не вырвался у него из-под век, чтобы отправиться на тот свет, любуясь ее лицом…

Просвистел меч, и вампир напряг мышцы. Не хватало еще дернуться в последний момент. Но вместо того, чтобы полоснуть его по шее, Рэкласт ударил его по плечу, плашмя. Удар был ощутимым. От неожиданности Фанни пошатнулся. Открыл глаза и увидел, что и остальные вампиры в изумлении смотрят на Рэкласта, который как ни в чем не бывало прячет меч в ножны. Фанни никак не мог взять в толк, что же произошло, но на всякий случай встал на ноги.

На этом неожиданности не закончились. Мастер Дублина махнул озадаченным вампирам, и в тот же миг девушка бросилась к Фанни, чуть не сбив его с ног. Сам же Мастер протянул ему меч. Робко, в любой момент готовясь отдернуть руку, Фанни прикоснулся к потертой рукояти, но вдруг выхватил меч и выставил перед собой. Правда, ножны снять позабыл.

— Забирай свою леди и уходи… сэр Фрэнсис, — усмехнулся Рэкласт.

Повторять ему не пришлось. Молодые люди выскочили в открытые ворота и пустились наутек. И вовремя, потому что вампиры уже наступали на Рэкласта. Его свита хоть и выстроилась перед ним полукругом, но и на их лицах читалось недоумение. Особенно расстроился Эйдан и, промычав что-то себе под нос, взлохматил рыжие вихры. Ну почему Мастер так опростоволосился? Зачем отпустил недомерка? Еще и с подарком.

Что уж говорить об англичанах, которые таки и кипели от злобы.

— Вы посвятили его в рыцари? — задыхалась леди Маргарет. — Блейка? Этого щенка? Но почему?

— Потому что лорд Марсден так пожелал. Но не успел.

— По какому праву вы здесь командуете? В отсутствие Марсдена, я исполняю обязанности Мастера!

— Ошибаетесь, мадам.

— Я его жена!

Лорд Рэкласт скрестил руки на груди и улыбнулся невозмутимо.

— А я его брат, — сказал он.

Стоя на крыльце выставочного зала — на самом деле, временно пустовавшей лавки, которую скульпторши сняли в складчину, — Эвике вертела в руках фаянсовый молочник в виде коровы, такой оранжевой, словно животное годами сидело на морковной диете. Второй приз — уже неплохо, учитывая, что на таких мероприятиях «все схвачено.» Первый достался миссис Слабб за скульптуру ее любимой овцы Мириэль в натуральный рост. По словам жюри, завитки на руне получились очень реалистично. Миниатюрную модель замка они тоже оценили, но забормотали какие-то банальности про творческий рост и выразили желание увидеть миссис Стивенс в следующем году. «Возможно, скульптура миссис Слабб и правда натуралистичная вплоть до последнего клеща в ухе, зато у меня масло лучше по качеству,» думала рассерженная Эвике. Но мысли о масле навевали уныние. Как вспомнишь, кто его взбивал…

Оставалось довести скульптуру домой в целости и сохранности, где ее можно будет благополучно съесть. Жаль только, что масло успеет прогоркнуть, потому что мазать его на бутерброды они с Уолтером будут вдвоем. Больше никаких визитов, распорядился мистер Стивенс. Он и на выставку-то ее не хотел везти, едва уговорила.

«Ну ничего, отольются тебе мои слезы, Уолтер» думала Эвике, наблюдая, как пара небритых грузчиков тащит ее скульптуру к только что нанятому фургону. Уолтер замешкался в зале. Ранее Эвике попросила знакомых молочниц уболтать его, и те с радостью согласились — еще бы, ведь муж, разделяющий хобби жены, это такая редкость! Но не вечно же они будут обсуждать новые модели сепараторов. Уолтер вернется с минуты на минуту.

Эвике почувствовала, что ее глаза теплеют. Но почему же Гизелы все нет? Неужели не придет попрощаться по-людски?

От темноты отделилась фигура, закутанная в плащ, и направилась к ней. Остановившись на почтительном расстоянии, она откинула капюшон и вопросительно посмотрела на Эвике. Конечно, в такой темноте трудно было разглядеть, как именно она смотрит: вопросительно, укоризненно, злобно, да и смотрит ли вообще, но Эвике почувствовала этот взгляд. Он словно вопрошал: «Я могу подойти?» С места Гизела не двигалась.

Тогда Эвике сама подбежала к ней и обняла, всхлипнув приветствие ей в ухо.

— А я уж и не надеялась! Вот только выставку еще до заката закрыли, якобы от газового света скульптуры плавятся. Просто газ понапрасну жечь не хотят, сквалыги! — обругала она оргкомитет. — Хотя мою скульптуру ты и так видела. Она там самая изящная была, хоть главный приз они зажали. И на Уолтера ты не нарвалась, — смущенно добавила Эвике.

— Да, это не может не радовать. Вот как раз о нем я и хотела поговорить. Хотя нет, — Гизела поправилась быстро, — сначала о выставке, которая была просто замечательной, и ты заслужила первое место… И все же. Ты ничего не хочешь мне рассказать?

— Про свое житье-бытье?

— И и как же оно? В прошлый раз у нас не удался разговор, — в голосе вампирши звучали нотки обиды, хоть она и пыталась держаться, как обычно. Только вот невидимая стена вокруг нее была еще холоднее, чем зимний воздух и промозглый ветер.

Эвике продела палец через хвост коровы, скрученный в колечко, и рассеяно ею помахивала.

— Прощай, медовый месяц, здравствуй, быт. Хотя грех жаловаться. Я вот тут поговорила с участницами выставки — они все больше из простых — так и похуже бывает. Мужья и прибить могут, и жалованье отнять да в питейном доме спустить. И хоть бы хны, они в своем праве. Так что у меня все относительно хорошо…

И она вцепилась зубами в манжету, чтоб сдержать подступившие всхлипы.

— Не плачь, пожалуйста, — ее собеседница смягчилась и даже попыталась погладить Эвике по плечу, но быстро убрала руку. — Но… но ведь получается, что мы теперь не сможем видеться, да? Я же не смогу всякий раз приходить к тебе под покровом ночи и общаться через кухонную дверь, словно каторжница. К тому же, мы уедем домой, а ты… ты… Ты же не сможешь к нам приезжать? — голос Гизелы дрогнул, но вновь стал уверенным и жестким. — И письма твои он тоже проверять будет. А то вдруг ты мне напишешь!

Эвике развернулась и крикнула одному из грузчиков, который пытался протолкнуть массивную скульптуру в дверь фургона и в процессе смял бастионы масляного замка:

— Да ты, никак, нализался в вечеру? Попробуй урони, ротозей, руки повыдергиваю! — и снова зашептала горячо: — Уолтер сказал, что как только родится ребенок, я смогу делать все, что захочу… Может, тогда? Но писать все равно буду, за мной так просто не уследишь… Ох, Гизи, ну как же так получилось? — запричитала она. — И что граф, наш батюшка, подумает, если я его дочь на порог не пускаю?!

— Папа не узнает, — твердо ответила Гизела. — Я ему не скажу… Просто не смогу. Только ты хотя бы ему пиши, не забывай! И Берте не скажу — отыскать бы ее только! Мы уедем отсюда и… и, наверное, больше никогда не увидимся. Но я хочу, чтобы ты знала, что я очень тебя люблю, и мне жаль, что все получается так. Я бы никогда не причинила тебе вреда, никогда! Как он только мог подумать!

Она замолчала и наклонила голову, чтобы незаметно вытереть слезы. Осторожно взяв ее за руку, Эвике погладила ею себя по животу. Ничего не произошло.

— Вот видишь, маленький тебя не боится, а то бы начал пинаться. А дети, они ж чувствуют, кто к ним со злом.

— Зато Уолтер…

— Да. А у страха глаза велики — видит то, чего нету на самом деле, а чего бы и вправду надо опасаться, того не замечает. Но тебе пора, — Эвике замерла, ожидая услышать шаги мужа. — Бегите отсюда с Бертой, тут что-то нехорошее намечается. И своих… ну… предупредите, что ли.

— Это значит — прощай?

— Это значит — мы еще посмотрим.

— Тогда… Я пойду? — Гизела замялась, и поняв, что пауза вышла слишком неловкой, а прощание — скомканным, развернулась и исчезла в темноте также быстро, как и появилась.

А Эвике так и не посмотрела ей вслед, опасаясь, что притянет ее взгляд. А если они снова переглянутся, то уж точно разревутся на потеху тем остолопам, которые все еще возились с ее скульптурой. Двое забрались в фургон и втаскивали скульптуру, а третий, присоединившийся к ним вот только что, помогал им снаружи, кряхтя и чертыхаясь. Вот же бездельники! Женщина почувствовала, как внутри закипает ярость, густая и такая обжигающая, что ребенок заворочался недовольно. Если не прокричится, то попросту взорвется.

— Нет, ну кто так грузит изящные формы?! — взбеленилась она. — Раньше, поди, уголь разгружали? Так тут совсем другая стратегия!

Решительными шагами она подошла к фургону, где худо-бедно уже уместили ее творение, и собралась проучить ближайшего к ней недотепу молочником по лбу. Но мужчина оказался не промах — перехватил ее руку, заломил за спину, и вдруг толкнул Эвике в фургон. Там ее поджидали. И когда она уже приготовилась надавать наглецам оплеух, в живот ей уперся нож. Где-то в области пупка.

Гизела плелась по неосвещенной улице, подавляя желание вновь поговорить с Эвике. Объяснить ей все еще раз. И еще. Но как раз названная сестра все понимала правильно, а вот ее муж… С ее муженьком Гизела ничего не могла сделать, да и не хотела. Пусть будет так. Она же не станет мешать их семейному счастью, в конце концов! Да и кто она такая? Вампир! Быть может, Уолтер прав? Она чудовище, как ей доверять, да и вообще, какой здравомыслящий человек пустит вампира на порог своего дома? И, что самое страшное, Гизела и сама не была уверена, что однажды действительно не оправдает опасений Уолтера.

Лучше забыть их. Не мешать. Исчезнуть из Англии. И не думать о том, как рушатся позади мосты, связывающие ее с миром живых.

Затем она услышала звук. Совсем тихий, почти неразличимый человеческому уху, и вместе с тем тревожный. Гизела развернулась и бросилась назад, к Эвике, с которой только что попрощалась навсегда.

На мостовой лежала оранжевая корова с отколотой головой, а фургон тарахтел где-то вдали.

Ни следа Эвике.

Вампирша растеряно обвела глазами пустовавшую улицу, пока взгляд ее не уперся в мужчину, который пытался слиться со стеной. Гизела недобро на него посмотрела. Он бросился прочь, но не успел пробежать и десяти метров, как почувствовал на шее, прямо поверх ворота рубахи, железную хватку.

— Где она? И не смей врать.

Мужчина хрипел полузадушенно, но все равно метался из стороны в сторону, пытаясь сбросить вампиршу.

— Стало быть, прав он… с упырями не разлей вода… рыжая бестия.

— А ну отвечай! — пригрозил женский голосок. — Иначе будет хуже. Раз… Два…

— Обойдешься… стану я с тварями лясы точить… Меня уже кусал кто-то из вашего племени, я чуть кровью не истек… Может статься, что и ты, гадина…

— Три! — произнесла Гизела и, без промедления, впилась зубами в его шею.

Человеческая кровь! Так вот какая она…

Внутренний голос настойчиво советовал ей выпить его до конца, до последней капли насладиться волшебным живительным эликсиром. Ничего и похожего она не пробовала за всю свою жизнь. Да что там, до этого мгновения она просто существовала, не зная, чего себя лишает!

И оттого ей стоило больших усилий остановиться. Наследственная память всех вампиров, а в первую очередь ее создательницы, умоляла довести дело до конца, но какую-то часть Гизелы все же контролировал разум. Она практически отбросила от себя мужчину, да так, что тот отлетел от нее на добрую дюжину метров.

— Передай своим, что мы вернемся за Эвике, и тогда я докончу свое дело! — прошипела она, вытирая кровь со рта тыльной стороной ладони, не заботясь о перчатках.

Прижимая к шее ладонь, мужчина отползал в сторону, а Гизела шатающейся походкой добралась до стены, чувствуя, что силы готовы ее покинуть. Ее трясло. Страх за Эвике смешался со странной тоской и пустотой. Вновь и вновь перед ее глазами проносились картины пережитого. И кровь, которая заполонила все. Она растерянно подняла руку на уровень глаз и увидела темные подтеки крови. И все же она его не убила. Была ли это сила или слабость? Слабость признать, кто она есть на самом деле?

Но когда Гизела, наконец, подняла голову, чтобы осмотреть место происшествия, она встретилась глазами с Уолтером. Он стоял на крыльце, уже в пальто и цилиндре, а через руку перекинул шубку жены. И хотя чувства Гизелы обострились, ей не потребовалось читать его мысли. Чем бледнее становилось его лицо, тем ярче разгорались глаза.

— Где Эвике?

Он спускался по ступеням, вцепившись в мех, словно шубка была живым существом и могла утешить. Словно еще хранила ее тепло.

— Что ты с ней сделала? — тем же глухим голосом осведомился он.

— Ничего, — прошептала Гизела, но ей казалось, что слова звучат громче набата. — Ее похитили. Только что. Я не смогла их остановить.

Застонал укушенный и многозначительно поднял окровавленную руку, словно мученик на фреске, демонстрирующий свои раны. Уолтер посмотрел на него с тем безучастием, которое насылает рассудок в последней попытке удержаться от падения в бездну. Кивнул, принимая к сведению его жалобу. Перевел взгляд на Гизелу.

Позади Уолтера любопытные кумушки вывалилась на крыльцо и заохали, тыкая пальцами то на верзилу, распластавшегося на тротуаре, то на модно одетую барышню в изящной шляпке. Ее рукав тоже был выпачкан кровью, так что женщины не сразу взяли в в толк, кто же на кого напал. Но заголосили на всякий случай.

— Кто ее похитил?! — вторил мистер Стивенс.

— Я не видела их. Уолтер, заклинаю тебя, не теряй времени, спасай ее, пока еще не поздно!

— О, я ее спасу! От вашего гнезда камня на камне не оставлю! Туда ее увезли? В Дарквуд Холл? Отвечай! Хотя от тебя дождешься помощи, как же!

Сюда уже стекались прохожие. Хлопали ставни. Из дверей закрывшихся лавок выглядывали торговцы, отпихивая назад любопытных ребятишек, которые так и норовили прыснуть на улицу. Проезжавший мимо кэб остановился, кучер свесился с облучка, а из кабины выскочили двое мужчин, настроенных решительно. Их трости засвистели в воздухе, остальные прохожие тоже начали вооружаться кто во что горазд. Собиралась лондонская толпа, человек к человеку, словно мутные капли, безобидные сами по себе, но смертоносные, когда сливаются в единый поток и несутся по горному склону, сметая строения на своем пути. Оставалось найти повод.

— Так это вампирка! — крикнул кто-то. — Я о них в газете читал!

— А с виду такая фря!

— Выходит, и к нам добрались!

— Глядите, люди добрые, уже христианскую душу загрызла!

— Сейчас я ее чесноком угощу! — разгорячился торговец, очевидно, зеленщик, и ринулся в лавку.

— Кочергой ее!

— В реку бросить!

— Это ее кровь?! — старался перекричать их Уотлер. — Одно скажи — на тебе кровь Эвике?!

— Нет, — ответила Гизела так же тихо.

— Тогда я тебе отпускаю, — сказал он и обернулся к толпе. — Я знаю, где их гнездо! И сейчас я иду туда! Один или с вами!

А Гизела развернулась и исчезла так быстро, что люди и понять не успели, куда она подевалась.

Похитители молчали, но не требовалось угроз, чтобы Эвике поняла — дела плохи. Складной нож щекотал ей живот более чем красноречиво

На что она им сдалась? Неужто потребуют выкуп? Они с Уолтером живут скромно, деньгами не сорят, шантажистов же интересуют особы побогаче. Или — Эвике похолодела — продадут в брюссельский бордель? Ходили слухи о честных девушках, которых негодяи хватают прямо на улице и увозят на Континент в качестве «белых рабынь.» Тоже вряд ли. Ну какую бандершу заинтересует беременная? Хотя мало ли какие извращенцы бывают. Грешным делом Эвике заподозрила и кроткую миссис Слабб, вдруг та решила избавиться от серьезной конкурентки? Но вместо двух верзил в замызганных жилетах она снарядила бы на это недоброе дело разве что свою овцу. С человеческими знакомствами у миссис Слабб было негусто.

Противно жужжала и еще одна мыслишка, то отлетая подальше, то прикасаясь к ее сознанию липкими лапками, но Эвике гнала ее прочь. Лучше подумать, как выбираться из этой передряги.

Покладисто опустив руки, она огляделась как будто невзначай. Зачерпнуть масла и швырнуть им в гнусные рожи? Заодно и время выгадает. Так ведь скоты оближутся, а вместо благодарности ножиком ее пырнут. А после что? Спрыгнуть на ходу не получится, с таким-то животом. Даже от тряски в фургоне ее начинало мутить. Завопить благим матом, авось кто услышит? Но похитители первыми и услышат. Тут не до безрассудства, все ж за двоих приходится думать.

В конце концов, Эвике решила, что даст стрекача, как только фургон остановится. Знать бы еще, где они, куда потом бежать? С Лондоном у миссис Стивенс состоялось шапочное знакомство. До сей поры он представлялся ей респектабельным джентльменом, расстелившим перед ней улицы с белоснежными фасадами домов и зеленые парки, где хорошенькие дети в шотландках кормили уток булкой. Теперь же она увидела его проходимцем, завсегдатаем злачных мест и кулачных боев. Этот Лондон сплевывал сквозь зубы, надвигал картуз на глаза и надсадно орал, требуя джина. Но шумные, пропахшие потом и копотью кварталы вновь сменились приличными, и Эвике воспряла духом. Уж здесь-то придут на помощь!

Всю дорогу она пятилась к двери, едва заметно, покуда между ножом и ее натянутым на животе платьем не остался приличный зазор. Когда лошадь замедлила шаг, Эвике завела за спину руку — якобы почесаться — сама же нащупала дверь и уже приготовилась толкнуть ее, как дверь распахнулась сама и женщина чуть не потеряла равновесие. Ее бесцеремонно дернули вниз, и в свете фонаря она увидела еще одного мужчину, итальянца судя по черным и блестящим, как оливки, глазам.

— Синьора, — глумливо протянул он, хватая ее за локоть.

Вслед за Эвике из фургона выскочили те двое и снова наставили на нее нож. «Это ж надо было дурой уродиться!» мысленно выругалась женщина. Такой момент упущен! На улице выстроился ряд домов, старинных, если приглядеться, но прохожих не было. Закричи она сейчас, и на ее вопль, возможно, откликнется уже Святой Петр.

Знать бы хоть с кем она связалась? И дорого ли они ценят ее жизнь?

Под конвоем она поднялась на крыльцо, а в прихожей ей сразу завязали глаза. В таком виде ее обыскали, вывернули карманы, отобрав даже нашатырь, которой она сейчас не отказалась бы понюхать, зачем-то вытащили шпильки из прически и, бесстыдно расстегнув воротничок, сорвали с шеи цепочку с крестиком. Тут-то и вернулась давешняя мысль, но уже не приставучей мухой, а осой, что с налету всадила ей в мозг свое жало. Ладони сделались липкими, живот показался еще тяжелее, словно ребенок свернулся в комочек от страха. Нет, так не бывает! Крест ведь из золота, да и цепочка золотая, филигранная. Их заинтересовал драгоценный металл!

А вовсе не форма украшения.

Но страх не проходил, наоборот, зудел все сильнее и Эвике, не выдержав, с криком бросилась на своих похитителей, царапая их наощупь. Руки ей снова завели за спину и потащили ее вверх по ступеням, а потом в лицо повеяло сыростью, как если бы перед ней беззвучно распахнули дверь в погреб. Так сильно толкнули в спину, что женщина чуть не упала на пол. Она сорвала повязку, но дверь уже захлопнулась. С этой стороны не было даже ручки, так что не за что было подергать, выкрикивая проклятия негодяям. Зато Эвике обнаружила на двери узкую щель. Туда и прокричала все известные ей английские ругательства вперемешку с немецкими и венгерскими. Но никто не откликнулся.

Окон в комнате тоже не было, лишь керосиновая лампа освещала ее скудную обстановку. В углу рваная бумажная ширма, за которой стояли «удобства», на полу матрас, изрыгавший солому, подле него оловянная кружка с водой. Оставить еду бандиты не удосужились, явственно дав понять, что здесь не отель.

В давно нетопленом помещении было ужасно холодно. Эвике порадовалась своему шерстяному платью, темно-зеленому в красную клетку, под цвет рождественского сезона. Но ее все равно бил озноб. Выбраться бы отсюда поскорее, но как?

Подхватив лампу, она осмотрелась, надеясь отыскать какой-нибудь потайной ход, и чуть не вскрикнула от радости, разглядев на полу квадратную дверцу. Увы, то был не лаз, а неглубокая ниша, которая, вдобавок, пустовала. Жаль что там не забыли, к примеру, топор! Как бы он пригодился! Тогда Эвике в щепы порубила бы проклятущую дверь или пол, который и так прогнил. Вон какие трещины…

Ее бросило в пот. То, что она поначалу приняла за трещины, при ближайшем рассмотрении оказалось царапинами. Очень глубокими, словно тот, кто их оставил, не знал иного способа излить гнев, кроме как разметать все вокруг, а потом упасть на пол и захлебнуться своим рыком. В этот момент Эвике поняла, что если сорвать дешевые обои в цветочек, то такие же следы она увидит на стене. Быть может, они есть и на потолке, но она боялась поднять глаза. Сомнений не оставалось — оставил их ни человек и ни зверь, а тот, кто пребывал в обоих состояниях сразу.

Вампир.

Очень злой вампир.

Но что здесь произошло? И, самое главное, что еще должно произойти?

А как только Эвике догадалась, то кинулась в двери и колотила в нее, пока кулаки не начали саднить.

— Кому вы служите?! — надрывалась она.

Долгое время ей не отвечали, но за дверью, наконец, послышались шаги, и чей-то осипший голос прикрикнул:

— Цыц, мерзавка! Или милого никак не дождешься? Скоро придет и приголубит.

Окончательно перепуганная, Эвике умолкла. Неужели и до Уолтера добрались? Тут она услышала еще один голос.

— Давай я ей поесть принесу.

— Нечего с ней цацкаться, с вампирской подстилкой, — отрезал первый.

— Дык она брюхата, Понс, — посочувствовал второй голос, принадлежавший человеку деликатному.

Мужчины пошли прочь, но до Эвике, прислонившей ухо к дверной щели, еще доносился их разговор.

— Упыренка и носит. Был я у нее дома, наслушался про ее семейку. Они там кровососы через одного.

— Ох, не нравится мне все это, — голос звучал все глуше. — В начале-то план понятнее был, без всяких экивоков. А тут такой выверт! Сдался нам тот упырь, еще перекусает всех.

— Ну так Генри его живо приструнит. Сказал, что мы с этого упыря какую-то выгоду сымеем. Глупо, мол, отказываться от таких ресурсов. Но для этого нужно, чтобы он…

Как она ни льнула к двери, дальше ничего не услышала. Но даже этих сведений ей хватило с лихвой. Она сжала кулаки.

Ах, вот оно что, мистер Томпсон? И нашим и вашим, стало быть! На одних вампиров охотитесь — она болезненно поморщилась, вспомнив, как Гизела водила руками по невидимой стене — а другим салфеточку подвязываете? Заманчивое предложение «двое по цене одной»?

Да только не выйдет!

Она не из тех устриц, что пищат, когда их глотают, а из тех, о раковину которых едок сломает нож. Пусть попробует сунуться! Уж так она его угостит, что от добавки он отнекиваться будет! А как упокоит она того вампира, на корм которому ее приволокли, то и до самого Генри доберется!

Или Уолтер отыщет ее к тому моменту.

Вот бы отыскал.

С трудом нагибаясь, она подняла кромку платья и нащупала потайной карман, который был пришит к каждой ее нижней юбке. В том кармане лежал осиновый колышек, чуть длиннее карандаша, но достаточно прочный. Эвике перепрятала его в рукав, так, чтобы при необходимости он сразу скользнул в ладонь. Нужно будет выгадать момент и ударить кровососа. Все равно вампир не нападет на нее с налета. Сначала у них принято пообщаться с жертвой, настроить ее на нужный лад, а как она вся пропитается страхом, тогда уже вспарывать горло. Но прежде обязательно покуражаться.

Так ей подсказывал опыт. Собственно, летние события и научили ее этой маленькой хитрости. Ведь не все вампиры одинаково симпатичны. Мало ли, на кого нарвешься. Как сейчас.

Приободрившись, Эвике села на матрас и стала ждать, когда же на арену выпустят зверя.

— А, предатель! Пришел твой смертный час! — нараспев произнесла мисс Пинкетт, стоявшая подле Найджела, который в спешке вспоминал законы о престолонаследии.

Лорд Рэкласт заиграл желваками, но сумел изобразить улыбку, хоть и натянутую.

— Это цитата, — на всякий случай пояснила вампирша. — Ничего личного.

— У тебя феноменальная память, Джиджи, — похвалил Мастер.

— Вовсе нет, но если проверишь полсотни диктантов, и не такое запомнишь. Отрывок был из «Смерти Артура». Классический текст.

— Я так и понял. Но как ты догадалась?

— Когда мы предавались жгучей и сладострастной любви, — начала мисс Пинкетт, которой повезло узнать о таком роде отношений из бульварных романов, а не от матери или хотя бы соседки, — я нащупала у вас шрам на животе. Такой же и на спине. А после подумала, какое оружие могло их оставить.

— И какое? — вмешалась леди Маргарет.

Для успокоения нервов она обрывала подвески с шатлена, и с тихим звоном те падали на гравийную дорожку.

Прикрыв глаза, как пифия, изрекающая пророчество, мисс Пинкетт продекламировала:

— Король Артур достал сэра Мордреда из-под щита и пронзил его насквозь острием своего копья. Но, почуяв смертельную рану, из последних сил рванулся сэр Мордред вперед, так что по самое кольцо рукояти вошло в его тело копье короля Артура, и при этом, держа меч обеими руками, ударил он отца своего короля Артура сбоку по голове, и рассек меч преграду шлема и черепную кость. И тогда рухнул сэр Мордред наземь мертвый.

Воцарилось потрясенное молчание.

— Почти мертвый, — поправил лорд Рэкласт.

— А потом? — вырвалось у миледи.

…а потом он почувствовал небывалую легкость. Он был рожден нанести этот удар, и он его нанес. Отныне он ничего никому не должен. Он выполнил свое предназначение, хотя никто и не узнает, какой ценой и кого потерял по дороге.

Так стало легко, как будто из него разом выкачали весь смысл и осталась только оболочка, но и она скоро канет в небытие. Вот в ставшую бесполезной оболочку хлынула боль, как морская вода в пробоину корабля, и он потерял сознание, не заметив даже, как в этой всеобъемлющей боли потонули два укола в запястье.

— Мордред!

«Не врали чернорясые, есть ад,» подумалось сэру Мордреду. А для предателей там заготовлен особый круг.

— Мооордрееед! Вставай, бездельник, это так ты тетку встречаешь? Где твоя галантность, отгул взяла?

Он решил, что если никак не реагировать, затея утратит для дьявола новизну, и он пришлет на замену другое чудовище. Да хоть мантикору верхом на василиске! Только б не родную тетку. Но нервная система оказалась не в ладах с рассудком. Рыцарь вздрогнул.

— Ага, я же вижу, что притворяешься. Олух, невежа, так еще и симулянт. Знаешь, в этот момент ты просто жалок!

Видение не угомонилось. Более того, настойчиво постучало по его шлему. Сэр Мордред приоткрыл глаза. Тьма повисла над Каммланским полем, где сегодня схлестнулись два воинства — его собственное и его отца, короля Артура. Но видел он хорошо. Даже слишком. Перед ним маячило вечно недовольное лицо тетушки Морганы. Губы она поджала так сильно, словно пыталась чмокнуть себя в кончик носа.

Очень хотелось опустить забрало.

— Ну? Чего разнежился, как тля на солнышке?

— Так умираю, тетушка, — вежливо ответствовал сэр Мордред. — От массивного внутреннего кровотечения. И повреждений, не совместимых с жизнью, — прибавил он с надеждой.

— Тю-тю-тю, — передразнила Моргана. — А не слишком ли ты много болтаешь, для покойника-то?

— У меня шок.

— Это у меня шок! Потому что племянники такие бестолочи. Что ты, что эта орясина Агравейн. Вот уж кто будет «рад» тебя видеть. Рад — это в кавычках, если что. Если ты сразу не понял, что тут ирония.

Ее слова подкинули его в воздух.

— Агравейн? Ведь он мертв!

— Так же мертв, как и ты. Вернее, вы оба мертвы. Крепко так мертвы, без дураков. Теперь вы вампиры, мальчик мой, а я — ваша создательница, — тетушка подбоченилась. — Кстати, я и мысли ваши читать могу. Попробуйте пошушукайтесь за моей спиной! Не выйдет!

— Но я не могу быть нежитью! — взмолился он. — Я благородный рыцарь!

— Из уст отцеубийцы, — проговорила тетушка, — эта реплика звучит по меньшей мере странно…

Ничего из этого вампиры не услышали.

— …и молвила Фея Моргана: доблестный сэр, отныне вы и брат ваш сэр Агравейн станете созданиями ночи, ибо, воистину, не найдется на всем свете рыцарей, подобных вам. Вместе мы будем нести людям погибель и творить великие бедствия. И огляделся сэр Мордред и увидел, что вышли на поле лихие воры и обирают павших в бою рыцарей. А кто еще вовсе не испустил дух, они того добивают, ради богатых доспехов и украшений. И вспомнил тогда сэр Мордред, что не ел он с самого утра…

— Вы убили своего отца! — леди Маргарет прервала его выспреннюю речь.

— И такому негодяю я дала подержать Чарли-Второго! — схватилась за сердце леди Рутлесс, заводчица пауков. — То-то он хромает с прошлой ночи.

— Как мерзко!

— Раз отца не пожалел, пауку запросто лапку оторвет!

— Не убил, а поспособствовал преждевременному выходу на пенсию, — со вздохом пояснил лорд Рэкласт, он же сэр Мордред. — Любой школяр ответит, что король Артур уплыл на остров Авалон, где пребывает по сей день. Другое дело, что моя тетушка уплыла вслед за ним. Не бросать же родню.

— Но, согласно легендам, он должен вернуться? — уточнила мисс Пинкетт.

Такие сведения разнообразят уроки словесности., решила она. Надо у него автограф попросить. Пусть распишется на каждом диктанте — то-то девочки обрадуются!

— Разумеется. Вернется, как только в Англии возникнет великая нужда… Ну или когда избегать Моргану на острове со сравнительно небольшой площадью станет совсем невмоготу.

— В таком случае, как зовут моего мужа? — потребовала миледи. — Раз у нас ночь великих разоблачений.

— Сэр Агравейн, сын королевы Моргаузы и короля Лота, правителя Лотиана и Оркнейских Островов, — отрапортовал Рэкласт. — Мы с ним братья по матушке.

Послышалось шушуканье. Приятно, конечно, когда твоим создателем оказывается личность насквозь легендарная, но с другой стороны…

— Я вышла замуж… за шотландца?! — воскликнула леди Маргарет, разрывая золотые звенья цепочки, на которой уже не осталось подвесок.

— В те времена мы еще не обозначали себя так.

— Сразу следовало догадаться! Его бешеный нрав и невоздержанность — все оттуда! И скупость, опять же! Буквально месяц назад попросила у него двадцать тысяч гиней, чтобы не с пустыми руками в пассаж ехать. Так не дал.

Пока Мастер зачитывал обзорную лекцию по мифологии Британских Островов, Эйдан хранил молчание, почесывая макушку. Но как только разговор свернул в привычную колею, коснувшись межэтнических прений, юноша поспешил вмешаться.

— Вы не ирландец? — вплотную подступил он к Рэкласту.

— Полагаю, что по нынешним меркам я скорее тяну на англичанина. Но опять же, в те дни…

— Так какого рожна вы приперлись в мою страну?!

— Тетушка предоставила нам выбор, и я выбрал Ирландию. На Англию я уже смотреть не мог, — Мастер поморщился. — Не люблю всю эту вашу чопорность.

Вампиры осуждающе фыркнули.

— Значит, вы все врали! — кипятился Эйдан, сжимая и разжимая кулаки. — Я-то думал, вы за нас!

— За кого — за вас?

— За фениев! И против угнетателей!

Рэкласт положил ему руку на плечо, но юный вампир стряхнул ее и оскалился. Табита и Доркас подкрались поближе, готовые растащить их по сторонам. Рэкласт лишь печально покачал головой.

— Эйдан, когда ты в последний раз пил ирландскую кровь?

Буйный юноша подпрыгнул.

— Да как вы смеете спрашивать? Я своих не трогаю! Только лендлордов, которым что лес вырубить, что волшебный курган снести — все едино! Только поганых англичан!

— Другими словами, в твоих венах ирландской крови не осталось. Только английская.

— Что? Но… как?

Растрепанный после драки и посиневший от бешенства, Эйдан переводил взгляд с одного лица на другое, но соплеменницы смущенно потупились. Небось, давно догадывались про обман. Все они тут заодно.

— Я рассчитывал, ты сам поймешь со временем, — продолжил лорд Рэкласт. — Ты не ирландец, они — не англичане. Мы вообще не люди. Мы отдельный биологический вид, lamia vulgaris. И нет у нас права вмешиваться в человеческую политику. Вампиры — это разумная опухоль, у которой хватает совести не пускать метастазы. Вот и все, мальчик. Мне жаль.

Не успел он договорить, как Эйдан замахнулся, но резко опустил руку и всхлипнул, совсем как обиженный мальчишка. Отвернулся, утирая крупные слезы рукавом.

— Не будь вы моим творцом, я бы вас ударил! — выкрикнул он.

Развернувшись, он понесся прочь, чуть не сорвав ворота с петель. Девушки рванулись было за ним, но замерли в ожидании приказа.

— Табита! Найди его и глаз не спускай! — скомандовал Рэкласт. — А ты, Доркас, возвращайся в Дублин.

— Кем бы вы ни были, сэр, я вас не покину — возразила Доркас, пока ее подруга, втянув ноздрями сырой воздух, выбирала направление для поисков.

— Знаю. Поэтому важно, чтобы о произошедшем наши услышали именно из твоих уст. На случай, если я все же вернусь. А если нет…

Он вытащил помятый клевер, чудом уцелевший в петлице после сегодняшних приключений, и вставил в бутоньерку на ее груди.

— Да и вы, друзья мои, извольте расходиться., обратился он к остальным. — На поиски брата я отправлюсь сам, вам же запрещаю предпринимать какие-либо действия до завтрашней ночи. Точнее, до полуночи. Это сообщил мне злодей. В противном случае, он убьет вашего Мастера.

В поместье Гизела добиралась как сквозь сон. Решила на брать кэб, надеясь, что прогулка — точнее, пробежка — поможет привести мысли в порядок. Однако вместо этого память услужливо прокручивала одно и то же: звук упавшего на мостовую молочника. Она бежит, но слишком поздно — не успевает. Даже не видит, кто и куда увез Эвике… И вот уже ее зубы вонзаются в шею того человека и кровькровьКРОВЬ!

Так, Гизела, спокойно. Вдох, выдох… Хотя зачем, теперь не нужно! Скажи спасибо Изабель. И Берте, ей тоже спасибо. Но вспомнив о подруге, не могла она не вспомнить и о том, что так злило ее в последнее время. Да, она, виконтесса фон Лютценземмерн, вампир. Кровопийца. Чудовище, в конце концов. Но в отличие от Берты, она смогла сдержаться и не убить, подавить в себе ужасный инстинкт… А что та? Не смогла? Поддалась соблазну? О, как же хорошо Гизела понимала ее сейчас. И оттого злилась еще пуще.

Кстати, где эта чертова Берта, когда она так нужна? К кому ей обратиться с просьбой помочь Эвике? Мастер и его леди поглощены враждой, им и дела нет до каких-то людей. Фанни? Да тот и мизинцем не пошевелит без приказа. Харриэт? От нее помощи, как от фонарного столба! А вот, кстати, и она.

У ворот топталась детская фигурка в белом саване. Заметив Гизелу, девочка полетела к ней.

— Ой, мисс Гизи, мисс Гизи! Тут такое творится! — затараторила она, вцепившись грязными ручонками в юбку вампирши. — Сначала поймали нашего милорда, утащили его незнамо куда, а потом Фанни чуть не убили, и мисс Миффи заодно, но лорд Рэкласт их отпустил, и сейчас все на заднем дворе, кричат — жуть просто! А еще…

— Что, что? — только и успела переспросить Гизела, прерывая ее быструю речь. — Что здесь произошло?!

Мертвая девочка так и подрыгивала от возбуждения.

— Возвращаюсь я, значится, домой. Страх меня разбирает, ну, думаю, разозлится милорд, будет меня по дому гонять и всякие слова нехорошие на староанглийском орать. А я ведь не просто так шлялась, я по делу.

— Это что же за дела такие?

— Томми из приюта вызволяла, — заявила девочка невозмутимо, словно этот Томми был известен не хуже премьер-министра.

— Кого? — из вежливости поинтересовалась вампирша.

— Это мальчик такой. Мисс Берта убила его маму. Ну так вот, подхожу я к черному входу, вдруг вижу…

Дальше слушать Гизеле стало неинтересно.

— И ты так спокойно об этом говоришь?! — взорвалась она. — Убила — подумаешь, какая мелочь! Оставив ребенка… Ах, как же я на нее зла, попадись она мне только!

Девочка удивленно склонила голову набок.

— Так его мама мисс Берту попросила. У той в середке гниль завелась, она кровью харкала, вот и попросила. Мол, чтоб больно не было и все дела. Только мисс Берта потом умом тронулась, идет и ничего не видит. То есть, видит, но не то, что на самом деле, а то, что у ней в голове. Это от стыда с ней так. Она, небось, никого раньше не убивала, вот и того, тронулась малость. Да разве ж она вам ничего не рассказала, мисс Гизи?

— Как? Что? Но… Не может быть, — прошептала Гизела. Слишком много потрясений на сегодня. Еще чуть-чуть, и она просто перестанет их воспринимать. — Значит она… Могла бы и сказать, между прочим! — выдала девушка общим итогом.

— А где она сейчас? — тоскливо протянула Харриэт. — Все господа на заднем дворе, а ее среди них нету. Пусть бы она за меня перед милордом заступилась. Хотя не знаю, кто теперь мой милорд, — она почесала оттопыренное ухо. — Выходит, что лорд Рэкласт, он там главный.

— Не волнуйся, Хэрриэт, я заступлюсь за тебя. Рэкласт, говоришь? Вот и прекрасно!

Гизела уверенно обошла привидение и направилась на задний двор. Ей было, что сказать. Но сначала нужно предупредить о наступающей толпе. Что она и сделала, едва подойдя к вампирам. Поднялась суматоха, кто-то бросился обратно в поместье, собирать вещи, кто-то обрадовался, что уж теперь можно глотнуть крови. Если в пределах самообороны, то все по-честному. «Arma in armatos sumere jura sinunt!»[6] разорялся Найджел.

Но Рэкласт напомнил, что за одной толпой последует другая, еще более разъяренная, ибо придет мстить уже за убитую родню, а это хороший стимул. Рано или поздно правительство заинтересуется кровопролитием, вмешается полиция, за ней и армия. Спору нет, сытый вампир сильнее отдельно взятого человека, даже дюжины, зато человечество успело обзавестись оружием массового поражения, а вампиры… ну разве что когти могут поострее наточить.

Ворча про испорченные праздники, гости разбрелись кто-куда, волоча за собой чемоданы, из которых вываливалось скомканное белье. На прощание добавили, что вернутся завтра в полночь, и уж тогда-то! Посмотрим, кто кого. Трепещите, смертные.

— А я никуда не уйду! — заупрямилась леди Маргарет.

Грядущее разрушение поместья ее не особенно волновало. Люди приходят и уходят, вампиры остаются. Зато отсутствие супруга начало сказываться на ее общественном положении, а этого леди Маргарет никак не могла допустить.

— Я тоже, — сказала Гизела. — Только сначала я найду Берту, потом мы вместе отыщем Эвике, а потом уж…

— Замечательно! С этого и начнем! — с неожиданной легкостью согласился Рэкласт.

Даже, как показалось Гизеле, обрадовался. А уж леди Маргарет встречала каждую идею любимой Жизель как откровение свыше.

Впятером, прихватив Харриэт и Фетча, они отправились прочь из Дарквуд Холла. После скитаний по улицам, наконец нашли еще не успевшую закрыться кофейню, где и сели за шаткий столик. Официантка не спешила уделить им внимание, несмотря на призывные жесты Фетча или, вероятнее всего, из-за них.

— Касательно мисс Штайнберг, — заявил Рэкласт и, проникновенно глядя на Гизелу, присовокупил: — Прислушайтесь к своему сердцу, мисс. И если оно и вправду преисполнено любовью, то укажет дорогу к самому дорогому для вас существу. Оно и отыщет Берту.

Гизела не знала, как следует изъясняться с сумасшедшими, поэтому на всякий случай решила быть деликатной. И говорить помедленнее.

— Мое сердце со мной не разговаривает, — отчеканила она. — В нем нет встроенного компаса, и дорогу оно указывать тоже не умеет. Такое вот бесполезное. Еще идеи есть?

— Есть. Можно связаться с мисс Граццини, ее создательницей. Ведь вам, как я понимаю, капитально повезло с творцом. Лучшая телепатка Европы! Уж она-то обеспечит нам связь.

Виконтесса представила, как обрадуется Изабель такому контакту и внутренне поежилась. Назвать ее отношения с создательницей теплыми не повернулся бы язык даже у полярного пингвина. Окинув Рэкласта одним из своих Взглядов, она молча отвернулась к стенке.

— Это я сосредоточиться пытаюсь, — объяснила она через мгновение. — А вы лучше принесите мне пока… ну, чаю. А то ведь нас выгонят отсюда.

На их разношерстную компанию и правда начали коситься, особенно когда Фетч почесал ухо косматой лапой.

— И мне чаю, — добавила Маргарет за компанию.

— А мне пирожное, — попросила Харриэт.

— А мне во-он ту официантку, — осклабился Фетч. В раздражении лорд Рэкласт ткнул его ногой, и гоблин, скуля, полез под стол.

— Так, тихо, — шикнула Гизела и как вежливая барышня добавила: — Пожалуйста!

— Ну что, есть?

— Она правда такая страшная, как ее описывают?

— Как погодка в Вене? — раздалось со всех сторон.

На другом конце Изабель и затрясла головой, чтобы прогнать оттуда посторонних. Но посторонняя в лице Гизелы стиснула зубы и оглушительно поздоровалась:

«Gute Nacht, meine liebe Isabel!»[7]

«Гизела», — констатировала Изабель.

«Я», — печально вздохнула Гизела.

— Ну что там? — поинтересовался Рэкласт, пододвигая девушке чашку чая размером с ванну. — Она сказала, где мисс Штайнберг?

— Мы в процессе!

— И на какой стадии?

— Пока на стадии «здравствуй», и если вы будете мне мешать, мы никуда с нее не сдвинемся!

«Милая Изабель… Надеюсь, я не сильно побеспокоила тебя своим неожиданным вторжением? Не хотела отвлекать ни от чего важного, и если я вдруг мешаю…»

«Нет! — почти радостно воскликнула собеседница, и виконтесса вздрогнула. Радость в сочетании с голосом Изабель пугала. — У меня как раз неожиданно много свободного времени…»

— Леонард, сколько они будут у нас гостить? — Изабель бросила в сторону.

— До п-первого января.

— Как хор…

— Две-тысячи-какого-нибудь года.

«Так вот, у меня столько свободного времени, что я могу приехать к тебе в Лондон…»

«Не надо. У меня маленькая просьба. Очень маленькая, правда! И я даже не прошу выслать мне шляпные булавки, которые продаются в том магазине на Кёртнер… Хотя, если будет время, купишь полдюжины? И еще рядом есть лавочка с чудесным кружевом…»

— Ну? — поинтересовалось всеобщее напряжение, буравившее виконтессу взглядами с разных сторон. В том числе и из-под стола.

«Но вообще я не о том. Дорогая Изабель, не могла бы ты связаться с фрау…»

— Как там ее? — переспросила Гизела.

— На «И» как-то, — помог Рэкласт.

— Да не Изабель! А эту даму с фамилией, похожей на город в Штирии.

— Граццини.

«… С фрау Граццини? Которая создательница Берты…»

Изабель замолчала.

«Откуда ты узнала?» — наконец потрясенно спросила она.

Как и любая молодая пара, Леонард и Изабель лелеяли мечты о своих первых рождественских каникулах. Воображение рисовало пленительные картины. Например, опрыскать елку карболовой кислотой, а после украсить пробирками с плесенью всех цветов и на разных стадиях развития. Или целоваться, сидя на крыше психиатрической лечебницы, где Изабель нарабатывала стаж. Ясно было одно — они совершенно не хотели праздновать Новый Год «по-домашнему.» Но домашний уют нагнал их и здесь. Сейчас герр Штайнберг крошил кровянку, которую Тамино время от времени таскал с блюда, а Лючия развлекала молодых опереточным репертуаром. Поскольку объем ее памяти находился в обратно пропорциональной зависимости от выпитого спирта, к концу ночи она помнила только пару арий из «Летучей Мыши.» Причем, как уверяла Лючия, это оперетта про вампиров. Иначе с чего бы ее так назвали?

«Узнала что? В общем, неважно. У нас тут, ммм, потеря. У нас тут Берта потерялась. Только не говори, пожалуйста, Леонарду!» — подумала Гизела и сразу поняла, что эту фразу следовало использовать в начале разговора. Сейчас она припоздала.

— Что случилось? — забеспокоился Леонард, когда у Изабель вытянулось лицо.

— Берта пропала, — честно передала Изабель.

— А, ну это обычный бертин бзык. Как найдется, скажи, путь приезжает к нам. У нас тут… эээ… много к-колбасы, — добавил он, не зная, чем еще можно завлечь в квартиру, где расположилась Лючия.

— Может, лучше мы к ним?

Леонард покосился на примадонну. Она уже распахнула окно, чтобы поведать всему кварталу про тот край счастливый, где зреют оливы и нет вероломных мужей.

Как ни хотелось Леонарду оказаться вне звукового диапазона, он лишь вздохнул и вернулся к отцу, который уписывал новый продукт их фабрики — новогоднюю кровяную колбасу в форме Деда Мороза.

«Леонард говорит, что этим никого не удивить. Она постоянно теряется.»

«Нам бы очень хотелось ее найти, — пояснила терпеливая Гизела, — для этого нам нужна фрау Лючия Граццини».

— Синьора Граццини! — попробовала Изабель, хотя куда ее слабенькому голоску перекричать пятиоктавное сопрано. — Вас просят найти Берту!

— В Лондоне? — сразу же смолкла Лючия.

— Если не трудно.

— О, мне не трудно, я эту девчонку хоть в Сибири отыщу. Леонард, тащи сюда географический атлас!

— Мисс Штайнберг скрывается… в Ковент Гардене? — приподнял бровь Рэкласт.

Свет фонарей золотил мраморные колонны театра.

«Нет, — сообщила Лючия посредством Изабель. — Зато я здесь пела в 1840 м году. Меня восемь раз вызывали на бис.»

— А нас вы зачем сюда привели?

«Хочу показать Гизи, где я выступала. В конце концов, я ей теща. То есть, свекровь… в общем, мы не чужие.»

Гизела схватилась за голову. Изабель потянулась к стакану со спиртом. И только одна Лючия довольно улыбалась, вспоминая то выступление.

«Давайте попробуем еще раз.»

Лючия размахнулась широко, но ткнула когтем в угол стола, так и не задев карту.

— Здесь!

— Она в Канаде? — предположила Изабель.

— Нет, она в Иссс…

— Исландии?

— Ист-Энде.

— Ист-Энд! — радостно сообщила Гизела, но Рэкласта навигационные таланты Лючии не впечатлили.

— Пусть задаст направление.

Еще долго честная компания плутала по лондонским улочкам и несколько раз пересекла Темзу — после выпитого у Лючии подрагивала рука — пока не остановилась у обветшалого здания. «Отель Без Вопросов» гласила покосившаяся вывеска. Дерни за дверной звонок — и она обрушится на голову потенциальному постояльцу.

«Точно тут?» — переспросила Гизела. Хотелось, чтобы и на этот раз Лючия ошиблась. Эти края никак нельзя было назвать гостеприимными.

«Точнее не бывает, — передала Лючия. — Покричите „Берта, Берта.“ Авось высунется.»

— Берта! — пискнула Гизела. И добавила еще тише: — Берта?

— Кхм, мисс, так вас никто не услышит, — и Рэкласт показал на своем примере, как именно нужно выкликать затворниц. Чувствовался колоссальный опыт. Стекла задрожали, а крысы испуганно прыснули из щели под дверью.

Но если Берта и обреталась в сей унылой юдоли, выйти она не соизволила. Зато на пороге показалась хозяйка отеля, с многофункциональным чепцом на голове, и призвала крикунов к порядку.

— Мы к мисс Штайнберг, она здесь квартирует, — сообщил Рэкласт.

— К той вампирше, что ли?

Они застыли на пороге.

— Если постоялец который день не выходит из нумера, даже на двор, и обеда не просит, он или умер там… или тоже умер, но чуть раньше, — пояснила проницательная старушка. — Другое дело, что нашим постояльцам запрещено принимать гостей, особенно в таком количестве. Разве что вы тоже нумер снимете.

Предложение показалось привлекательным, тем более что уже светало. Однако проверка карманов выявила печальную финансовую ситуацию. У леди Маргарет и ее новоявленного братца, не говоря уже о гоблине и маленьком привидении, денег не оказалось. Поместье покидали в спешке. Гизела же потратила последний соверен на чай, а сдачу им так и не принесли, посчитав, что их присутствие отпугнуло других посетителей и тем самым ввело кофейню в убытки. В кармане нашелся только миниатюрный портрет Маргарет, который та когда-то подарила Гизеле. И как он тут очутился? Наверное, вытащить забыла. Но предложить портретик в качестве платы за постой было бы жестоко. Маргарет обидится.

— Возьмите мои часы, — лорд Рэкласт вытащил золотые часы-луковицу и покрутил ими, демонстрируя их привлекательность.

Но хозяйка была непреклонна.

— Благодарствуйте, сэр, а все ж у нас не ломбард. Однако если вы предпочитаете натуральный обмен, мы может договориться.

Взгляд ее стал предвкушающим.

— Нет, — немедленно отозвался вампир. — Нет, нет и определенно нет.

— Отчего же, лорд «Путешествую-С-Двумя-Любовницами» Рэкласт? — ввернула Маргарет. — Это ведь ваш излюбленный способ выходить из затруднительных ситуаций! Отцеловываться от проблем.

Не выдержав их препирательства, Гизела схватила Фетча за шиворот и сунула в руки обомлевшей хозяйке.

— Вот, возьмите.

— Что это?

— Это гоблин.

— И что прикажете с ним делать?

— Что хотите, то и делайте, — устало вздохнула виконтесса. — У него широкие взгляды.

Фетч облизнулся длинным красным языком и похотливо зачмокал.

— Что ж, я приму его в качестве оплаты, — подумав, согласилась женщина. — Гоблин в хозяйстве всегда сгодится. Подмести, посуду вымыть, крышу перестелить. Обещаю оставлять ему блюдечко молока…

— …лучше виски! — встрял Фетч. — От молока я рыгаю.

— Главное, не дарить ему носок, — добавила леди Маргарет.

— Иначе он обретет свободу? — уточнила хозяйка, отбиваясь от Фетча, который уже начал исследовать ее нижнюю юбку.

— Нет, иначе он натянет его себе на… на… в общем, даже пробовать не советую!

…А в это время на Континенте и думать забыли про поиски Берты. У дверей ночлежки Гизела быстро поблагодарила Изабель с Лючией и прервала связь, оставив тех загодя праздновать Новый год. И они праздновали. Примирение отцов и детей продолжалось бурно, переместившись поближе к елке, вокруг которой они дружно и с разной степенью успеха пытались танцевать чардаш.

Утро, 29 декабря 188* года

Когда в комнату вошли, Берта Штайнберг так и осталась сидеть на койке. Если это не Гизела, то и вставать незачем. У той шаг такой легкий, что половицы не скрипят, а тут кто-то незнакомый. Мужчина.

Глубокий поклон, и гость присел рядом.

— Кто вы? — спросила она. Мельком посмотрела на него, затем уставилась в стену, и взгляд ее увяз в разлапистой цветочной гирлянде на выцветших обоях.

— Я Рэкласт, брат того, кто застегнул на вас намордник, — представился мужчина.

— Милорд прислал вас с официальным помилованием? Просто снять с меня эту пакость он не мог? Нужен бой барабанов?

Заметив, что мужчина рассматривает ее так и эдак, только что за щеку не тянется потрепать, Берта засопела и чуть не натянула на голову одеяло. Навязчивое мужское внимание всегда ее раздражало.

— Когда исчез намордник?

— Часов шесть назад, может, и того больше, — сказала она с напускным равнодушием, хотя с тех пор столько раз произнесла слово «Новый Год,» что хватило бы на персональное поздравление каждому лондонцу.

— Это еще ничего не доказывает, — забормотал мужчина. — Возможно, у него нет сил даже на простенькое заклинание… Но прислал меня не лорд Марсден, а мисс Гизела. Она здесь.

— Я так и поняла. Я слышала ее голос.

— И не выглянули? — Рэкласт прицокнул языком. — Глядя на вас, мисс Штайнберг, невольно поверишь в непостоянство женщин и мимолетность их любви.

Теперь уже одеяло хотелось набросить на него, а потом колотить наглеца покуда пощады не запросит.

— Как вы смеете?! — вскакивая, рявкнула Берта. — Я люблю ее! Я так ее люблю, что отныне не посмею к ней прикоснуться! Я ведь переполнена тьмой, сэр Как-вас-там. Тьма плещется во мне, еще немного, и проступит через поры, как смертный пот. Но содеянного не исправишь. Даже сквозь стены я чую запах крови на ее платье. Гизи тоже кого-то убила? Как я?

— Всего лишь ранила. Хотя, по моему мнению, в таких случаях не стоит миндальничать.

Это известие ее успокоило.

— Хорошо, — отрывисто сказала Берта. — Передайте, чтобы она уходила. Мы не должны видеться. Я на нее плохо влияю.

Мужчина тоже поднялся, очень неторопливо — не рисовался, просто не хотел удариться головой о низкий потолок.

— Одинока тропа предателя, — сказал он, — но горше нее только тропа добродетели.

— Где вы углядели добродетель? Ее здесь нет. Никто в обществе не назовет добродетельной такую, как я, — усмехнулась Берта.

— Добродетель и мораль — не родные сестры. Если они повстречаются на улице, то не узнают друг друга в лицо. Вы наложили на себя слишком суровую епитимью, мисс Штайнберг.

— Я делаю то, что должна, — отрезала вампирша.

— Зачем так себя истязать? Ведь тот, кто одинок, плывет по ледяному морю и прокладывает тропы изгоя… wadan wraeclastas,[9] — добавил он на непонятном языке. — Судьба полностью предопределена! Так сказал скиталец, памятуя о невзгодах, о жестоких битвах и кончине родичей…

Он говорил нараспев, и в отзвуках его голоса слышался плеск волн и крики морских птиц.

— Это стихотворение?

Рэкласт кивнул.

— О том, что нет ничего хуже одиночества. А я вкусил его сполна, причем по своей же вине. Не повторяйте моей ошибки, мисс Штайнберг. Не предавайте тех, кто вам дорог. Потому что тропа предателя ползет через стылую пустошь, и нет ей конца.

Берта прижала руки к груди, пытаясь то ли удержать слова, то ли, наоборот, вытолкнуть их наружу.

— Неужели после того, как я опять бросила ее, Гизи все еще меня любит?

— Думаю, вам самой стоит у нее это спросить.

— Ну что, спроси, Берта!

В дверях, словно привидение, появилась Гизела. Она казалась ужасно усталой и вымотанной, и вообще немножко другой, но когда улыбнулась, у Берты отлегло от сердца.

— Как считаешь, что она ответит?

— Я не знаю, — понурилась фроляйн Штайнберг. — Возможно, у меня и вовсе нет права спрашивать. Возможно, лорд Марсден был прав, отняв у меня речь. Когда я говорю, то чувствую привкус тьмы на языке. Наверное, так будет всегда.

— Наверное, ты сама хочешь, чтобы так было! Что, нравится сидеть тут и страдать, чтобы мы все бегали вокруг и успокаивали тебя? Ну еще бы, кому бы не понравилось! А там, в реальном мире, между прочим, серьезные проблемы. Ты нам очень нужна. Ты мне очень нужна.

— Даже если я скажу, что и во сне я… тоже убиваю людей, и уже не могу остановиться?

Забывшись, она потерла руки о подол.

— О ужас! — подхватила Гизела. — А я во сне однажды была Наполеоном, и что? Берта, прошу тебя, хватит выдумывать проблемы на ровном месте!

— А как именно вы их убиваете? — заинтересовался вампир, и Берта взглянула на него с отвращением, словно он был из тех зевак, что вместо обычного театра посещают анатомический.

— Весьма жестоко, — скупо сообщила она.

— А вот как? — не отставал нахал. — Вспарываете животы и набиваете соломой? Девицам? Если плохо прядут?

В своем обычном состоянии, Берта Штайнберг мало чем соответствовала современным ей стандартам женского поведения. К модистке ее можно было затащить разве что на аркане, одежду выбирала по принципу «чтоб грязь была незаметна,» а при виде крысы вряд вскарабкалась бы на ближайший шкаф. Более того, крысой она бы закусила. Но сейчас вампирша ухватилась за штору, чтобы не потерять равновесия.

— Откуда вы знаете?

— Ваше имя выдает вас с головой, — просветил ее Рэкласт. — Берхта — «сияющая» — это имя древней богини, предводительницы Дикой Охоты. А ваше приключение летом, по-видимому, не прошло для вас даром. Скажем так — волшебства в вас чуть больше, чем в остальных вампирах. Именно поэтому ваше имя позвало вас. Теперь вы можете черпать из него силу…

— Но я не хочу! — она вытянула руки, отгораживаясь от такой этимологии. — Я знаю, кто такая «фрау Берта»! Слышала про нее, когда мы еще в Гамбурге жили! Уродливая старуха, что мчится во главе полчища демонов, врывается в дома и наказывает нерадивых прях! Я бы никогда… я думала, меня назвали в честь бабушки!

— Какая-то у тебя неправильная версия, — приподняла бровь Гизела. — Никогда не слышала про прях… В ваших краях Берхте больше заняться было нечем? Конечно, ее любовь к трудолюбию похвальна, но мне в детстве рассказывали, что она — добрый дух. И, к тому же, очень красивый! Кому интересно слушать про старух? Ими родители пугают ленивых дочерей. Наша же Берхта — прекрасная дама в белом, которая приносит подарки хорошим девушкам. Лично мне это кажется более эффективной мотивацией, чем убийство — производительность труда как минимум не падает! Да и демоны — я бы постеснялась ходить по улице с такими уродцами. В ее свите души мертвых детей, вот прямо как… как твоя Хэрриэт, кстати!

— Но разве так бывает? Чтобы одно и то же существо считали и добрым, и злым?

— Еще как бывает, — авторитетно заявил Рэкласт. — Но все зависит от того, какой вы сами захотите быть. Потому что в рождественском сезоне переплелись боль и радость, смерть и жизнь. Один младенец родился, сотни погибли от меча. Кто-то пьет горячий пунш, кто-то замерзает в канаве. И только дух зимы может решить, как закончится год.

— Вот такая ты у нас, Берта, — пробормотала Гизела задумчиво. — Только, если можно, выбирай свою ипостась побыстрее! У нас там Эвике, э… Проблема с Эвике у нас, в общем.

— Что стряслось с Эвике? — встрепенулась вампирша и внимательно выслушала про все их их несчастья.

— Затевается что-то очень скверное, — подытожил Рэкласт. — Недаром наш противник созвал вампиров в Дарквуд Холл в полночь. Хочет устроить нечто зрелищное. Я даже догадываюсь, что именно. И если у него получится, то не только мы, но и люди будут в опасности.

— Берта, ты должна помочь! Вся надежда на тебя!

— Мне кинуть в него пригоршней соломы? — съязвила вампирша.

Стало так тихо, что можно было расслышать, как на первом этаже леди Маргарет переругивается с хозяйкой из-за несвежего полотенца.

— Мы попадем в Дарквуд Холл до полуночи и первыми нападем на врага, — предложил мужчина. — Для этого мы должны объединиться, потому что в одиночку я с ним не совладаю. Когда он позвал меня по имени, то выкачал всю силу, что у меня была, и присвоил ее себе. А полакомиться человеческой кровью я не могу — сами понимаете, Договор.

Наследственность не могла не отразиться на дочери фабриканта. Что-что, а подозрительную сделку она сразу разглядела.

— Если вы ничего не добавляете в общий котел, то ни о каком объединении сил и речи быть не может. Скажите лучше, что хотите взять мою силу взаймы.

— Именно так, — не смутился Рэкласт.

— Еще чего! Если понадобится, я сама злодея порешу. Что я, со смертным мужчиной не справлюсь?

— Ну уж нет, сражаться с ним буду я. Считайте, что таким образом вы со мной расплатитесь. За толкование ваших снов. А так же за то, что я буду отвлекать Маргарет, покуда вы с мисс Гизелой…

— Пошляк!

Берта огляделась, выискивая чем бы в него запустить, но проницательный господин поспешил удалиться, напоследок снова поклонившись. Девушки остались вдвоем.

— Я очень рада, что ты снова со мной, — улыбнулась Гизела. — Я хочу, чтобы так было всегда!

Вместо ответа, подруга ее поцеловала. Ей тоже этого хотелось. И еще чтобы год закончился хорошо, но одного ее желания могло оказаться недостаточно.

Фрэнсис. Это имя ему совсем не идет, думал вампир, ворочаясь на продавленном диванчике в гостиной мисс Маллинз.

К ней они напросились вчера ночью, после побега из Даркувуд Холла. Баньши не только не отказала, но даже состряпала для Маванви ужин из вареной картошки, перемешанной с капустой и репой, а вампира напоила терпким снадобьем, от которого он тут же уснул.

Незачем и просыпаться. Нет, ну что за положение! Рыцарь, а? Все равно что уличной крысе хвост позолотить — шутникам, может, и забава, но крысе-то какой прок? Львом она от этой процедуры не заделается. Как жила в канаве, так в канаве и помрет.

За шатким столом, под одну ножку которого была подложена стопка журналов, сидела Маванви и самозабвенно водила огрызком пера. Время от времени закрывала глаза, прислушивалась к шепоту своей перепончатокрылой музы и снова начинала строчить. Рядом с чернильницей стояла пивная кружка, наполненная мутной жидкостью. В ней нарезал круги чайный гриб Фергюс, мнивший себя очень опасной акулой. Время от времени девушка бросала ему кусочек сахара с надтреснутого блюдца.

— Эмм… привет? — неловко начал вампир.

— Ой, Фрэнсис! — обрадовалась мисс Грин. — Как ты себя чувствуешь? Болит что-нибудь?

— Ребра чешутся, но это хорошо, значит, восстанавливаются. А ты как? — забеспокоился он, увидев синяки на ее запястьях, такие яркие, что издали их можно было принять за гранатовые браслеты, которые девушка подобрала не в тон зеленому платью.

— Мелочи какие! Главное, писать могу.

— Как повстречаю гада, который с тобой такое сотворил, руки ему оторву и в Темзу выброшу! Одну с моста в Челси, другую с Вестминстерского. Пусть попробует найти и прирастить, — мрачно пообещал Фрэнсис. — Мисс Маллинз где?

— Ушла на работу.

— По контракту?

— Нет, она сказала, что это просто так. Иначе будет совсем несправедливо.

Хотя вампир ничего не понял, но все равно обрадовался. Ехидные шуточки по поводу новообретенного рыцарства выслушивать не хотелось. А уж мисс Маллинз умела пристыдить.

— Что пишешь?

— Про наши вчерашние приключения.

— Да? И скольких врагов я уже убил, защищая тебя?

Трогая листок кончиком пера, Маванви сосчитала.

— Десятерых. Пока что, — посулила она.

Дальше сдерживаться он уже не мог.

— Да вы сговорились, что ли? Сначала Рэкласт, чтоб ему семь лет кровь не пить, теперь еще ты! Все, пошутили и хватит! Ну какой из меня рыцарь? Нет, ты погляди на меня! А? Я даже мечом орудовать не умею! — он покосился на меч, который стоял у камина, между метлой и совком для золы. — Вот заточкой — это да, это мое, а такой штуковиной… И у рыцарей должно быть благородство, а у меня оно откуда возьмется? Отрастет?

Маванви подошла поближе, потерлась щекой о его холодную щеку. Разбушевавшийся вампир успокоился, ярость сменилась печальным недоумением.

— На самом деле, ты очень хороший, Фрэнсис, — серьезно сказала девушка.

— Какой там! Даже мое имя — Блейк — означает «темный.»

— Вовсе нет. На самом деле, Блейк — означает «светлый.» Я нарочно в словаре проверила. Точнее, «бледный,» как цвет твоей кожи, но какая разница? Суть в том, что себя трудно понять до конца. В этом нам помогают друзья.

— Когда ты говоришь про меня всякое такое, мне кажется, ты просто врешь, — честно признался вампир. — Настолько это не совпадает с тем, что я сам про себя знаю.

— Но если я трачу усилия на то, чтобы складно соврать, значит, ты мне все равно дорог! — засмеялась Маванви, целуя его в губы.

Фрэнсис обнял ее. Руки привычно заскользили по девичьей талии, но он опомнился и спрятал их за спину. Не дело рыцарю так распускаться. Сперва надо на мандолине побренчать или еще что-нибудь куртуазное отмочить, потом уж лезть под юбку. Однако мисс Грин придерживала иного мнения и увлекла его на диван…

Как выяснилось, само провидение оберегало ее честь, так что дверной колокольчик задребезжал осуждающе.

— Ой, мисс Маллинз вернулась! — пискнула девушка, приглаживая волосы.

— Будет нам на орехи!

Переглянувшись, они прыснули по разным углам — Маванви к столу, задабривать Фергюса сахаром, чтоб не выдал хозяйке, вампир поднимать засов…

На пороге стоял молодой мужчина, без шляпы, без перчаток, в наспех застегнутом сюртуке. Судя по осунувшемуся лицу вкупе с воспаленными, какими-то остекленевшими глазами, он бодрствовал более суток. На то у него была хорошая причина. Вернее, плохая, ведь даже завсегдатаи опиумных притонов выглядят куда веселее.

Бессмысленный взор сосредоточился. Без дальнейших рассуждений, чужак вытащил револьвер и направил на вампира. Только тогда Фрэнсис вспомнил, где же видел его прежде.

— Эй, как там тебя? Уолтер Стивенс? Это что еще за шутки? — попятился вампир, отступая вглубь комнаты, но мужчина шел на него.

— Где моя жена? — хрипел он.

— Я почем знаю!

По своему обыкновению, Маванви проявила героизм и кинулась грудью закрывать любимого. Нет бы меч принесла! Увы, по мнению мисс Грин, здравый смысл был уделом обывателей. Теперь же вампиру приходилось мягко, но решительно отталкивать ее в сторону, при этом не сводя глаз с психического. Как бы не спровоцировать того резким движением.

— Кому же знать, как не тебе, — выплюнул мистер Стивенс, — раз ты ходишь в любимчиках у вашего Мастера. Куда он ее уволок? Отвечай!

— Когда пропала твоя жена? — протянул Фрэнсис, выгадывая время. — В котором часу?

— Вчера вечером…

— Это точно не вампиры! — вмешалась Маванви. — Вчера они были заняты… несколько иначе. А Мастера тогда же похитили, мы сами не знаем, где его искать…

Все трое дружно вздохнули.

— Случалось ли тебе перейти дорогу кому-нибудь по имени Томпсон? — спросил Фрэнсис, и мистер Стивенс быстро закивал.

— Генри?

Вкратце он описал бывшего приятеля, а вампир произнес уверенно:

— Вот он и напал на моего господина. А я-то думал, как так получилось? Теперь ясно. В одном теле уживаются две души — Генри и Ричарда, его предка. Эх, поймать бы его и вытрясти обе, но не могу! Когда-то давно я дал клятву не убивать его, так что вчера не смог…

— Это ничего, я сам его убью, — перебил Уолтер. — Скажи лучше, как его победить? Есть у него слабые стороны?

— Он любит доказывать свою правоту, — потупился вампир.

— Я учту.

— Ты точно с ним справишься? — засомневался Фрэнсис, глядя, как подрагивают руки смертного, и как он щурится даже от тусклого света, пробивавшегося через пыль на газовом плафоне.

— Да, — ответил Уолтер Стивенс, и что-то в его голосе заставило вампира ему поверить.

— Генри? Ты можешь объяснить, какого дьявола мы мотаемся из одного конца города в другой? — обступив своего вожака, роптали сообщники. — Зачем мы здесь? Тут и до нас почти все разнесли!

Камин в парадной зале Дарквуд Холла полыхал, похрустывая троном, который захватчики употребили на растопку. Но хотя разрушать Дарквуд Холл до конца им и правда нравилось, убить кого-нибудь тоже хотелось. А Генри зажилил единственного упыря и не делится! Не по-товарищески это.

Мистер Томпсон развлекался тем, что метал вилки в полотно, изображавшее кладбище в лунном свете.

— Считайте, что приехали. Скоро я нанесу прощальный визит нашему упырю, а после присоединюсь к вам. В полночь все вампиры появятся здесь.

— Что, как овцы на бойню притопают? Они ж не совсем дурачье!

— О, вы будете приятно удивлены.

Но чтобы приятно удивиться, так долго им ждать не пришлось. Пошатываясь, в залу вошел незнакомый парень. Лицо и руки его были перемазаны сажей, а волосы свалялись, как бурая трава в проталине. В угольном чулане передневал, не иначе. Губы дергались, словно он хотел что-то сказать, но никак не решался. Тем не менее, охотники успели разглядеть клыки.

— Ух ты, и правда сам притащился! — возликовал Билл Слоупс, подхватывая ружье. — Сейчас я тебя упокою, морда упыриная!

Но пришелец поднял руки.

— Охолонитесь, — заговорил он. — Меня Эйдан зовут. Если вы те, за кого я вас принимаю, так я с вами заодно. Сам таким был, пока в вампиры не подался. Дернуло же меня. Думал, своим пригожусь, думал, уж теперь-то попляшут у меня англичанишки, а получилось…

— Ишь, зубы заговаривает, а сам как цапнет, — не проникся его словами Слоупс, но мистер Томпсон дернул его за рукав.

В другое время Билл послал бы его к чертовой бабушке, чтоб не задавался, но сейчас ему не давала покоя вилка, которой Томпсон поигрывал как-то чересчур зловеще. Опустив ружье, он отступил и даже засвистел, чтобы не выдать внезапно накативший страх. Если приглядеться, можно было заметить, что и остальные охотники побаиваются своего командира.

— Продолжай, — разрешил мистер Томпсон.

Эйдан ухмыльнулся.

— А я тебя узнал. Ты давеча английского Мастера так стреножил, что любо-дорого! И поделом ему! Ненавижу всех Мастеров! И вообще всех ненавижу, — обхватив голову, простонал он. — Что вампиров, что людей. Я с вами хочу остаться. Теперь мне все едино, кого убивать.

— Да врет он! От них засланный! — возмутились охотники.

Мистер Томпсон развел руками, между делом всадив вилку в центр полотна.

— Невозможно беседовать в такой обстановке, — извинился он за поведение своих приятелей. — Нам с тобой лучше уединиться, благо комнат тут предостаточно. Пойдем.

— Генри, ты совсем ум порастерял! Он только того и дожидается! Со спины на тебя напрыгнет.

Мистер Томпсон демонстративно достал револьвер и сунул обратно в карман. Под настороженными взглядами охотников, они с вампиром вышли из залы и отправились в западное крыло, в одну из пустовавших комнат с окнами на улицу. Мистер Томпсон сразу облюбовал это помещение. Мебель здесь сохранилась в более-менее первозданном виде — мстители всего-навсего содрали шелковую обивку с кресел на ленты подружкам. Зато уцелел туалетный столик, на котором покоилась любимая трубка мистера Томпсона рядом с черной коробкой.

— Кто-то обошелся с тобой несправедливо, — затянувшись, обратился он к Эйдану. — Рассказывай.

И тот рассказал.

Слова рвались из него, как вода из фонтана, что затихает ненадолго, а потом вдруг окатывает зазевавшегося прохожего. Он то останавливался, чтобы открутить от пестрого пиджака неизвестно как уцелевшую пуговицу, то вновь захлебывался желчью.

— …по пятам за ним ходил, пока он меня не укусил! Но если б он сказал, да хоть намекнул, как все обернется, я бы сразу отвязался. Я же думал, он за нас!

Вампир мистеру Томпсону понравился. В том, что они сумеют договориться, сей господин не сомневался. Как и Эйдан, он был недоволен мироустройством. Особенно распределением власти. Сегодня же ночью мистер Томпсон намеревался кое-что изменить.

— …так мол и так, между вампирами разницы нет. Да пошел он! Что я, англичанина от ирландца не отличу?

Но зачем дожидаться ночи? Глупо выпускать из рук синицу, тем паче что она размером с откормленную пулярку.

В задумчивости он посмотрел в окно. Ветви дубов застарелыми шрамами переплетались на фоне светло-сизого неба. Мутная луна с неровными краями казалась прорехой, через которую можно было разглядеть другой мир, но такой же блеклый и скучный, как этот.

За воротами мелькнула тень.

Мистер Томпсон встрепенулся, но больше ничего не разглядел. Показалось. Перед глазами то и дело что-то мелькало, пора бы привыкнуть. Точнее, не перед глазами, а в глазах. Глупый мальчишка, который так бесцельно транжирил ресурсы своего тела, пытался вернуть главенство, но каждый раз Ричард загонял его в глубины сознания, где тот заходился беззвучным воем от бессилия.

— … и вообще, чем мы ему обязаны? Да ничем! Взять хоть Табиту — при жизни была рабыней, а теперь ее рабству конца не будет! Я голодал — он обрек меня на вечный голод. За что его уважать? Да пошел он, — сделал вывод Эйдан и пнул кровать.

Мистер Томпсон выпустил облачко дыма.

— Окажись ты творцом, ты бы так не поступил.

— Да уж как-нибудь обошелся бы без врак! — горячо согласился вампир.

— Не хочешь ли попробовать?

— Что?

— Сделать меня бессмертным. Если ты задумал изменить мир, в одиночку тебе не справиться. А на меня, как ты давеча убедился, можно положиться.

Он отложил трубку и расстегнул манжету, невозмутимо, будто подставлял руку под ланцет опытного цирюльника. Вампир почесал затылок.

— Могу попытаться… Ты, главное, не рассчитывай, что прям сразу невиданную силу обретешь. Кровь у меня не настолько мощная, как у Мастеров. Но я попробую. Так. Ты обожди, ладно? Я того, сосредоточусь сейчас. Ты обожди.

Такой поворот событий Эйдан не ожидал. Он-то рассчитывал всего-навсего выговориться, поведать кому-нибудь, что за проходимец лорд Рэкласт и как ловко он всех обдурил. Но самому стать творцом, а в дальнейшем, быть может, и Мастером — предложение показалось заманчивым. Только бы ничего не напутать! Что если он убьет нового друга преждевременно? Что если та веревка, которую он бросит Томпсону, когда тот будет барахтаться в пучине смерти, окажется недостаточно прочной? Главное, сосредоточиться.

Но сосредоточиться не получалось. Издали донеслось приглушенное пение, и Эйдан почему-то вспомнил колыбельную про женщину, которую похитил Народ-с-Холмов. Давным-давно именно так его убаюкивала мать. «Seo hin, seo hu leo» в ушах зазвенел припев.

— Что это?

— Где? — не понял мистер Томпсон.

— Вот только что… и еще… Будто поет кто.

— Тебе послышалось.

— Наверное.

— Готов?

— Кажись, готов.

— Тогда приступим.

Вампир поднес его запястье к губам, слегка уколол кожу, но, собрав волю воедино, так сжал челюсти, что прокусил руку насквозь. Он уже сделал первый глоток, как вдруг Томпсон уперся ему в грудь, силясь оттолкнуть, и взмолился:

— Нет, нет, нет! Это тело мое!

Даже глаза его потемнели от невыносимой муки, и вампир отшатнулся, позабыв захлопнуть рот. Подбородок защекотала скатившаяся капля крови.

— Ты чего? Больно, что ли? Терпи, в начале оно всегда так, — успокоил он претендента на бессмертие, но тот уже перестал трястись, и по зрачкам разлилась невнятная голубизна.

— Это я… рефлекторно. Продолжай.

Стараясь причинять поменьше боли, вампир сосал кровь, и под конец Томпсон так ослабел, что пришлось поддерживать его плечом. Теперь точно пора. Он распорол себе ладонь.

— Пей, — скомандовал Эйдан, но укушенный плотно сжал губы, как ребенок перед ложкой касторки.

И лишь тогда вампир распаниковался окончательно.

— Ты сбрендил? Сдохнешь ведь! Пей!

— Ммм…

— Пей, кому говорят!!

— Там… на столе… принеси…

Со всех ног он бросился к столику, не успев подумать, за чем его послали. Грянул выстрел. Обернувшись, вампир увидел, как из рук Томпсона вываливается револьвер, а сам мужчина сползает на пол. Все еще не понимая, что случилось, Эйдан провел рукой по рубашке и тупо уставился на пепел, припорошивший пальцы.

— Так не бывает, — сказал Эйдан.

— Теперь бывает, — Томпсон едва шевелил серыми губами.

В сердце пуля не попала, прошла чуть выше, но процесс начался. Столь запредельной была боль, что тело отказалось ее признать и просто сообщило вампиру, что с каждой секундой его становится все меньше и меньше.

А голос нарастал, и Эйдан уже не сомневался, что слышит его взаправду. Ухватив задвижку немеющими пальцами, он распахнул окно и увидел, что у ворот стоит старуха в черном платье, простоволосая. Седые космы развевались на ветру, словно хлопья морской пены во время прибоя. Раскачиваясь и хлопая в ладоши, баньши пела знакомые слова. Вот к ней подлетела Табита и чуть не сшибла с ног. Проследив за ее взглядом, закричала сама и вцепилась в чугунные прутья ворот, сминая их, как проволоку. Но баньши не сбилась с ритма.

— пела она, —

Голос летел, как ветер, что чайки на крыльях приносят с севера, ветер, что чешет спину о базальтовые колонны на Дороге Великанов, а потом стелется над холмами и тревожит руины, пока наконец не теряется среди извилистых улочек Дублина.

И все это ради него!

— Значит…

Прежде чем рассыпаться в прах, он успел ей улыбнуться.

…Мистер Томпсон ползком добрался до стола и, не в силах подняться, качнул его за ножку. Упала коробка, которую он тут же раскрыл, вытащил заветную банку и отхлебнул, едва не расплескав ее содержимое. Его чуть не вывернуло, но чем больше он пил, тем слаще становилась кровь. Опорожнив банку, он даже облизал горлышко и начал пальцами собирать кровь, размазанную по стеклу, но в комнату ломились соратники. Пришлось захлопнуть коробку и поспешить к двери, на ходу вытерев окровавленные руки о балдахин.

Мужчины перепугались не на шутку, однако мистер Томпсон сумел их успокоить. Да, они оказались правы. При первом же удобном случае упырь кинулся на него. Повезло, вовремя вытащил револьвер. Нет, цапнуть упырь не успел. Сами поглядите.

Как бы то ни было, он ничем не напоминал бледное создание ночи. На щеках играл румянец, и мистер Томпсон казался счастливым безмерно.

Единственное, о чем он жалел, так это о том, что не успел отведать шампанского.

Уже не хотелось.

Протяжно застонав, Эвике поднялась на локте и села на матрас. Когда ложилась спать, второпях забыла развязать чулки, обувь же оставила, чтобы не замерзнуть, а теперь пришла пора расплачиваться за такую небрежность. Ноги гудели. Казалось, что вены вот-вот лопнут, и Эвике, приподняв нижнюю юбку, распустила подвязки чулков, впившиеся в кожу чуть выше колен. От подвязок остались глубокие борозды. Сняла она и ботинки, что было не так уж просто, учитывая размеры ее живота, и попыталась пошевелить пальцами ног. Они набухли, как виноградины, каждое движение отдавало колкой болью. Прежней прыти у нее не осталось, и если понадобится пустить в ход осиновый кол…

Обернувшись, она встретилась глазами с вампиром, который успел проснуться и подпирал дверь. Ждет, поди, когда она еще выше юбку задерет. Радуется дармовому развлечению, предвкушает сытную трапезу. Она стянула его рубашку и, скомкав, швырнула ему. Пусть подавится своим благодеянием.

— Чего вы пялитесь? — спросила она грубовато. — А еще из благородных. Не стыдно?

Вампир начал одеваться, но от волнения все никак не мог попасть в рукав.

— Ну за что мне такое, а? — распалялся он. — Каюсь, убивал людей, но мало ли кто людей убивает. И рыцарем я был не то чтоб образцовым, но кодекс чести ни разу не нарушил… Так почему именно меня заперли в одной камере с бабой? Тьфу! Я ведь даже думать толком не могу, настолько вы мне мешаете! Правду говорят, от женщин все зло!

— Врете! — взвилась Эвике, глядя на него снизу вверх. — Зло — оно само по себе. Просто с появлением женщины иногда становится ясно, что зло уже было с самого начала! Так можно ли винить женщину, если она попросту привлекла к нему внимание?

— Не перечьте мне, мадам! Для споров с мужчиной у вас умишка не хватает!

— А вы раз такой умник, так давно бы вытащили нас отсюда!!

— Да как я нас вытащу, как, если я по рукам и ногам стянут цепями?!

— Нет на вас никаких цепей, глаза, что ли, протрите!

Тяжело дыша, они обменялись неприязненными взглядами.

— Вы только что надели рубашку, — попыталась урезонить его Эвике. — Будь у вас кандалы на руках, они бы вам помешали.

Но вампир досадливо отмахнулся.

— Ничего вы не понимаете. Эти цепи реальнее одежды. Они реальнее всего, что только есть.

Эвике дотянулась до керосиновой лампы и попыталась привстать, чтобы рассмотреть его получше — вдруг цепи и правда появились — но ойкнула, ступив опухшей ступней на ледяной пол. Хмурясь все сильнее, вампир наблюдал за ее попытками принять вертикальное положение.

— Вытяните ноги, — сказал он внезапно.

Сначала Эвике просто удивилась, и лишь затем вспомнила байки из детства, истории, рассказанные ночью под колючим одеялом, шепотом, чтобы ненароком не призвать злые силы. Правда, под злыми силами подразумевалась сестра Схоластика, которая запросто могла устроить взбучку не в меру болтливым подопечным.

— Еще чего! — возмутилась она, подбираясь. — Вы у меня кровь через пятку высосите! Знаю я вас, упырей. Наслышана.

Вампир хохотнул, но как-то невесело.

— Стану я возиться… Я кровь хотел разогнать…

— Вот видите!

— …чтоб вам полегче стало. Ну? Давайте их сюда!

Он присел рядом, и Эвике, каждый миг готовая отдернуться, осторожно положила ноги ему на колено. Сгорбившись, вампир начал добросовестно их массировать. Спутанные волосы лезли ему в глаза, но он даже не удосужился их смахнуть, настолько был поглощен процессом. Его жесткие, по-змеиному холодные пальцы не разогрелись даже от непрерывного трения. Но в общем и целом, получалось у него хорошо. Удивительно хорошо.

— У вас отлично получается, — жмурясь от блаженства, похвалила Эвике, а вампир нагнулся еще ниже и что-то промычал.

— На жене упражнялись? Коли так, повезло ей.

— Нет, — рыкнул он.

Вампир умолк, но когда Эвике уже подумала, что чем-то его оскорбила, невнятно пробормотал:

— На матери.

— Что?

— На матери, говорю. Мы жили на острове, там все время шли дожди. Как зарядят, так месяцами не кончаются. И туман с моря. Вот у нее ноги и опухали. Особенно когда она брюхатой ходила. После меня у нее еще двое сыновей было… то бишь, трое.

— Ой, как славно! — обрадовалась Эвике, любившая такая разговоры. — Выходит, у вас была большая и дружная семья.

— Да, — согласился вампир, — большая и очень дружная. Правда, один из братьев потом убил нашу мать, второй поспособствовал моей смерти, но в остальном жили мы просто замечательно. Лучше не бывает.

…Дождь сопровождал его всю дорогу от Лотиана и до Оркнейских островов, но если на корабле можно было спрятаться в каюте и покрикивать оттуда на лентяев-матросов, то на суше укрыться от него было негде. Казалось, что вода не падает с неба, а висит в воздухе неподвижными серыми нитями, и сэр Агравейн нетерпеливо махал рукой, пробираясь через мокрую завесу.

К замку он шел пешком. Коня решил не захватывать, тем более что овсом его все равно не накормят, дома и сена не допросишься. Да и задержится гость ненадолго. Перескажет матери последние сплетни, попросит ее благословения и — если повезет — потискает в темном уголке какую-нибудь служаночку посмазливее, да завтра же и отчалит. Всего-то делов.

Чего бояться?

Замок стоял на холме и походил скорее на груду замшелых камней, чем на королевские палаты. По холму рассыпались овцы, напоминавшие издалека размокшие хлебные крошки на зеленой скатерти. Зеленый цвет довлел над островом. Все, что попадало сюда, рано или поздно приобретало этот оттенок. Любил его и сэр Агравейн, но сегодня буйство красок показалось ему злорадством со стороны природы, настолько оно не совпадало с его настроением. И когда же прекратится треклятый дождь?

Перед воротами он снял доспехи, долго провозившись с кожаным ремешком шлема, который намок и никак не желал расстегиваться. Негоже въезжать в родной дом, как на поле брани. Но вместе с тем он облачался в другую броню, внутри себя, повторив с дюжину раз, что опасаться ему совершенно нечего. Хотя он не знал наверняка, сколько ему лет, но за двадцать точно перевалило, третий десяток не за горами. Уже не мальчик. Кроме того, он рыцарь, а разве рыцарей страшит женская болтовня?

Повидается с ней и уедет. Всего-то.

После смерти отца, короля Лота, замок окончательно обветшал, а четыре принца-оркнейца — славные рыцари Гавейн, Агравейн, Гахерис и Гарет — не посещали родные пенаты более десяти лет. Их мать, королева Моргауза, не изнывала от тоски по сыновьям. Но крайней мере, домой не звала. Тем паче удивился сэр Агравейн, когда получил от нее приглашение. В грамоте он был не силен, так что заставил гонца трижды перечесть письмо, но поскольку количество прочтений не повлияло на смысл написанного, в конце концов пинком прогнал беднягу из покоев. Хотя никаких страшных вестей послание не содержало, рыцарь был настороже. С чего бы матери вообще проявлять к нему интерес? И остальные сыновья умом не вышли, но его, грубого и нескладного Агравейна, она любила меньше всех.

Сама ему об этом говорила в детстве.

Каждый день.

Во дворе широко раскинулась лужа — ладью утопить можно, — и сэр Агравейн обогнул ее, направляясь к крыльцу под деревянным навесом. Трухлявые доски навеса прогибались под тяжестью росшего на них мха. На верхней ступеньке сидел худой мальчишка лет четырнадцати, в зеленых чулках и серой тунике. Высунув кончик языка, он стругал палку кинжалом. Каштановые волосы с проблеском рыжины, прикрывавшие плечи, были слишком длинными для слуги, и уже это обстоятельство взбесило рыцаря.

— Эй, парень, чего расселся? — напустился на него сэр Агравейн. — Доложи королеве, что к ней гость.

Мальчишка и бровью не повел.

— Оглох?

— Нет. Я принц, а не мальчик на побегушках, — отозвался он с тихой, прочувствованной гордостью.

Рыцарь перескочил через несколько ступеней и влепил ему такую пощечину, что мальчишка отлетел назад и ударился затылком о дверной косяк. Зарвавшихся слуг надо сразу одергивать. Матушка только спасибо скажет.

— Ты принц? Еще чего! Поговори мне тут, пащенок!

Нахальный паж поднялся, слизывая кровь с губы, и кинулся на обидчика, тоже молча. Только кинжал свистел, рассекая воздух. Причем метил пониже, негодник!

Рыцарь отступил в сторону, но подскользнулся на мокрой древесине и упал навзничь, прямо в жирную грязь. Туда же спрыгнул и мальчишка. Пыхтя, они начали возиться в луже, и если сила была на стороне рыцаря, то по части ловкости мальчишка оставил его далеко позади. Но когда сэр Агравейн все же ухватил его за волосы и пару раз окунул лицом в бурую жижу, это в высшей мере приятное и поучительное времяпровождение прервал спокойный голос:

— Как славно, что вы успели познакомиться, мальчики.

Королева Моргауза стояла на крыльце, и шлейф ее некогда алого, а теперь грязно-зеленого платья стекал по ступеням. Неприятели вскочили и посмотрели сначала на нее — виновато, потом друг на друга — со злобой.

Первым к ней подошел гость и поцеловал руку, которую мать протянула ленивым движением. Кожа ее стала дряблой и, казалось, едва держалась на тонких косточках. Из-под белого покрова, стянутого золотым обручем, выбивались седые волосы, неряшливые, как паутина. Сердце рыцаря сжалось. Он хотел упасть на колени и вымаливать прощение за свое затянувшееся отсутствие, но мать столь же равнодушно убрала руку и поверх его головы окликнула мальчишку, который топтался под дождем, не решаясь подойти.

— Мордред, — так она его назвала, — распорядись, чтобы накрывали на стол. За обедом будешь прислуживать сэру Агравейну.

Мальчишка с мрачным именем шмыгнул в дверь.

— Еще отравит, — возмутился рыцарь. — Ну и распустили вы пажей, матушка.

— Мордред не паж. Он твой брат.

— Мой… кто?

— Заодно и кузен.

От его крика вспорхнули голуби, гнездившиеся под крышей, и захлопали крыльями, рассыпая по двору белые перья.

— Проклинаю!

— Придержи язык. Артур тебе не только дядя, но и государь, — она устало потерла виски, и рыцарь перешел на хриплый шепот.

— Он взял вас силой?

— Тебе так хочется, чтобы твою мать изнасиловали? Даже в ретроспективе?

От таких сентенций он всегда краснел до корней волос. Вот и сейчас не удержался, чувствуя, как от жара на нем просыхает рубаха.

— Артуру было предсказано, что его убьет ребенок, родившийся в мае, — продолжала королева. — Даже ты, наверное, запомнил эту историю. Он приказал погрузить всех майских детей на корабль и пустить в свободное плавание. Среди них был и Мордред. Когда случилась буря и судно перевернулось, выжил только он. Так что теперь у него есть хорошая причина отомстить отцу. Мордред убьет его, как только сил наберется.

Рыцарь отвернулся от матери. После четырех неудачных попыток она обрела такого сына, которого всегда хотела. Четырнадцать лет выковывала и точила этот клинок, чтобы сразить брата, который правит в белокаменном замке, в то время как сама она прозябает на богом забытом островке. Будет чем похвастаться и перед сестрой Морганой, которая, по слухам, связалась с нечистой силой. Теперь матушка всей родне нос утрет.

Но дядюшка-то каков! Казалось бы, чего проще — утопить младенца? Любая девка, залетевшая от хозяина, с такой задачей в два счета справится. Но только не наш Артур! Все-то у него по-людски — и за женой уследить не может, так еще и бастард недобитый за него примется.

— Мальчишка знает о своем предназначении?

— Я ему рассказала. Поначалу Мордред отнекивался, что зла на отца не держит, потому что совсем маленький был и ничего не помнит. Но я ему объяснила, что не стоит стесняться своих желаний. Это ведь естественное желание для любого мужчины — убить отца и переспать с матерью…

— А я вам на что сдался? — прервал ее рыцарь, которому было невмоготу слушать такие речи.

— Возьмешь мальчика в оруженосцы. Ты не обязан его любить, Агравейн, — добавила она, как только рыцарь возмущенно сплюнул. — Можешь с ним не церемониться. Рука у тебя тяжелая, о том я наслышана, но если от такого обращения он станет еще злее, это пойдет ему на пользу. Иногда он кажется чересчур мечтательным, а это не то качество, которое пригодится ему в жизни. Научи его убивать и постарайся отойти в сторону, когда он войдет в раж.

— Проще говоря, вы хотите, чтоб я воспитал волка из этого щенка? Потому что только я достаточно… жесток? — как он ни старался, его голос дрогнул, и королева не могла этого не заметить.

— Хотя ты наименее сообразительный из моих детей, Агравейн, но даже у тебя бывают проблески ума. Не разочаруй меня хоть в этот раз.

Не дав ему возразить, она скрылась в темном коридоре, а на крыльцо как ни в чем не бывало вышел Мордред. Небось, давно уже под дверью отирался и все подслушал. Ну и ладно. Ну и пусть. Одна радость осталась — можно на нем отыгрываться, сколько душа пожелает. А у рыцаря руки чесались задать негоднику такую трепку, чтоб неделю сесть не мог.

— Чего уставился? На колени и присягай на верность! — рявкнул сэр Агравейн, но мальчишка опять не шелохнулся.

— Я не хочу быть твоим оруженосцем, — сказал он.

— Да ну? — процедил рыцарь, примеряясь, как бы его ударить половчее, чтоб отлетел прямехонько к воротам. — А кем хочешь?

— Твоим братом. Но для этого мне не нужно дергаться лишний раз. Нужно просто быть.

Он поймал уже занесенную руку и провел ею по своим влажным волосам, и еще раз, а дальше рыцарь уже сам взъерошил ему волосы. Это было… приятно. Накатило чувство, о существовании которого он и не подозревал.

Неужели можно относиться друг к другу вот так? Правда, можно?

И мальчишка перестал казаться дерзким, лишь гордым и уверенным в себе, как и подобает принцу. Внезапно Агравейн осознал, что это его младший брат, и так обрадовался, словно тот родился вот только что.

— Так ведь больше нравится? — просиял Мордред.

— Ага, — сказал он и тоже улыбнулся широко-широко. — А знаешь что, братишка? Пошли отсюда прямо сейчас. К чертям обед, по дороге что-нибудь перехватим. Со мной не пропадешь.

Ему хотелось поскорее показать мальчику Камелот, королевский двор и всех этих глупых и чванливых, но по-своему милых людей. И если этот мир приглянется Мордреду, есть надежда, что тот не станет его разрушать.

По своему обыкновению, он ошибся.

Мордред разрушил все подчистую.

Его тоже не пожалел.

Но ему всегда казалось, что в разгар схватки брат не пришел на помощь, а потом бросил его умирать, отделавшись ничего не значащим «Прощай,» именно по той причине, о которой ему напомнил Ричард Томпсон.

Зеленый цвет истаял перед глазами, и снова он оказался в полутемной камере, и уже не было смысла из нее выбираться. Разве что…

— Мне отсюда не выбраться, — ни с того, ни с сего брякнул вампир.

Он бережно приподнял ее ноги и убрал с колен, после чего встал, повернувшись к Эвике спиной.

— Об одном сожалею — там осталась… одна женщина, и мы с ней так и не успели объясниться. Теперь-то поздно… но ежели б увидеть ее еще один раз, я сказал бы, что… что считаю ее достойным противником. И… уважаю ее за храбрость и умение держать удар. Так сильно ее уважаю, что…

— …что любите, — нетерпеливо подсказала Эвике. — Вы сможете ее увидеть, только откройте дверь, прежде чем эти гады за нами вернутся.

— Ну сколько можно объяснять? Или мои слова для вас пустой звук? Ничего не получится, потому что все, что я затеваю, оборачивается против меня. Всегда, миссис Стивенс! Я неудачник. А неудачник — это человек, которому никогда ничего не удается.

— Кто вам такое сказал?

— Та, что знала меня лучше всех. Моя мать.

«Жестокая сука была ваша мамочка!» чуть не вырвалось у Эвике, но женщина сильно, до крови прикусила язык. За такие речи он, не колеблясь, убьет ее и на живот не посмотрит. Мнение матери для него непогрешимо, иначе бы он давным-давно выдавил из себя ее яд. Она подумала о том, что из озлобленных детей вырастают злые взрослые, и что слова жалят больнее розг, и боже, боже, как бы самой не отправить в мир ребенка, нагруженного цепями…

— Я их вижу! Ваши оковы! — выкрикнула она, вглядываясь в серебристые цепи с острыми звеньями, оплетавшие ему руки и ноги. С каждым мгновением они казались все прочнее и ощутимее, еще немного — и рассекут ему плоть до костей.

— Я же говорил…

— Но вы сами их выковали! В своей голове! Неужто не понимаете?

— Неправда! — развернулся к ней вампир.

— В ваших силах снять их!

— Я не могу! Я старался, я ведь так старался, но они с меня не сходят!

«Тогда их сниму я,» решила Эвике.

Судя по его повадкам, одновременно и грубоватым, и высокомерным, когда-то он был рыцарем. А что она знает о рыцарях? Много, даже слишком. Граф был помешан на рыцарских романах и не раз читал их вслух обеим девушкам. Себя он считал полноправным наследником тех традиций. Правда, его рыцарство заключалось в том, что он всегда подавал даме оброненный предмет, даже если дама была крестьянкой, а предмет — поросенком, выпавшим из телеги. Настоящие рыцари так не поступали. Уж кто-кто, а они знали разницу между леди и простолюдинкой. Первой доставались драгоценные дары, второй — «зеленая юбка,» после того как девку всласть поваляли в траве. Судя по всему, сокамерник Эвике был рыцарем старой закалки. Ничего не поделаешь, придется ему подыграть. Пускай ее с души воротило от его идеалов, но пожив бок-о-бок со Штайнбергами, она научилась уважать чужую придурь.

— Я выбираю вас своим рыцарем, — сказала она, поднимаясь на ноги и с радостью ощущая, что они уже не болят.

— Меня? — растерялся вампир.

— Отныне вы должны мне служить и поклоняться. Можете начинать.

— Но почему меня?

— Просто я вам доверяю.

— А зря! — вампир не упустил случай упрекнуть ее в легкомысленности. — Я ведь солгал вам. На самом деле, я лорд Марсден, Мастер Лондона, а вы не любите нашу братию. Теперь вы откажетесь…

— От такого влиятельного поклонника? Да ни за какие коврижки!

И она прижалась к нему боком, так, чтобы живот не мешал, провела рукой по его спине и мысленно извинилась перед Уолтером за то, что обнимается с чужим мужчиной. Но если ради хорошего дела — то простительно.

А это оно и было, хорошее дело.

Стать женщиной, которая его не отвергнет.

Избрать его.

По телу вампира пробежала судорога от того почти болезненного облегчения, которое наступает, когда сдавленные конечности освобождаются от пут.

— Цепи… они были повсюду, — прошептал он, оглядывая свои руки и все еще боясь поверить.

— Были да сплыли.

В тот же миг он опустился перед ней на одно колено.

— Приказывайте, леди.

Эвике откашлялась.

— Для начала, я желаю, чтобы вы спасли меня и мое дитя. Вытащили нас из этой проклятущей дыры. А еще мне ужасно, вот просто невыносимо хочется малины! — вырвалось у нее. — Но малину вы еще успеете добыть. А пока что спасайте меня, сэр рыцарь.

— Вы должны дать мне платок. Чтоб я его потом на копье повязал.

— Лучше возьмите это, проку больше.

Лорд Марсден посмотрел на осиновый колышек, но лишних вопросов задавать не стал.

— Тоже неплохо. Уж не беспокойтесь, леди, вытащу отсюда и вас, и вашего мальчика.

Смысл услышанного дошел до нее не сразу, но зато как дошел…

— Мальчика? Как — мальчика? Откуда вы знаете?! — затараторила она, когда он уже обследовал дверную щель и пытался поддеть колышком засов на противоположной стороне.

— Только что его почувствовал. Здоровущий крепыш растет. А как вымахает, будет гроза всех окрестных девок, уж позадирает им юбки!

— Спасибочки, конечно, только я все же надеюсь, что он станет доктором или адвокатом, — возразила гордая мать.

— Так одно другому не мешает.

Поскольку поднять засов так не удалось, вампир решил попросту выломать дверь, заранее скомандовав Эвике отступить в угол и закрыть уши, дабы громкий шум не помешал благополучному течению ее беременности. Сам же с разбегу врезался плечом в дверь и вышиб ее вместе с петлями. Напоследок подмигнув Эвике, вампир скрылся. Сразу же послышались крики и звуки возни, а так же несколько выстрелов, от которых женщина подскочила на месте. Но когда она, набравшись смелости, выглянула в коридор, то увидела, что вампир уже поднимается по лестнице, но очень медленно, всем весом наваливаясь на медные перила. Увидев свою Прекрасную Даму, он выпрямился.

— Ох и задал я им жару! Визжали, что твои свиньи. Зато теперь путь свободен.

Но бахвальство никак не вязалось с его утомленным видом. Когда она нагнулась, чтобы надеть ботинки, то краем глаза заметила, как он украдкой потер плечо.

— Вы пили их кровь? — строго спросила Эвике.

— Нет, — повесил голову лорд Марсден. — До Нового Года не могу. Таков Договор.

— Зря.

— Поостерегитесь, леди! — нахмурился вампир. — Ведь если я выпью их кровь, что помешает мне выпить вашу?

Эвике только и могла, что покачать головой, то ли возмущаясь его настырностью, то ли восхищаясь ею же. Вместе они сошли в прихожую. Если лорд Марсден действительно растерзал своих тюремщиков, то успел за собой прибрать, так что благодатного материала для кошмаров Эвике там не обнаружила. Оказавшись на крыльце, она полной грудью вдохнула колючий морозный воздух и закашлялась. Но все лучше, чем задыхаться в камере.

— Здесь мы расстанемся, миссис Стивенс, — сказал ее рыцарь.

На него свежий воздух подействовал не столь благотворно. Еще никогда Эвике не видела, чтобы кто-то выглядел настолько мертвым.

— Неужели не проводите даму? — нахмурилась она.

— Куда вам надо?

— А вам?

— Мне-то в Дарквуд-Холл. Чует мое сердце, что именно там застану подлеца.

— Отлично! Тогда нам по пути.

— Это что еще за фанаберии? — возмутился лорд Марсден. — Там может быть опасно!

— Таково мое желание.

— Ну знаете ли! Таким идиотским желаниям я потакать не намерен.

— Все как в легендах, — сообщила эрудитка. — Там чем дурнее у леди блажь, тем приятнее рыцарю ее выполнять. Все по-честному, сэр Агравейн.

Оспорить это утверждение он не посмел.

Как только зашло солнце, они вскарабкались на ветхую крышу ночлежки и взялись за руки, а Берта поровну поделила между ними свою силу. Настало время лететь. Берта взвились ввысь, ее спутники последовали за ней, а когда опустили головы, то увидели, что Лондон темнел под ними, словно заболоченная пустошь, и дышал древностью, как если бы здесь еще не ступали сандалии римских воинов. Клубился дым, там и сям вспыхивали блуждающие огоньки. Но по мере того, как вампиры снижались, черное марево расщеплялось на отдельные струйки, валившие из труб домов не больше спичечного коробка. Освещенные бульвары соседствовали со сгустками тьмы, нависавшей над бедными кварталами, будто кто-то в штуку расшил золотыми лентами ветхое, почерневшее от времени полотнище. По реке медленно и важно ползли крошечные суда. Запоздалые прохожие маковыми зернышками рассыпались по улицам. Лошади напоминали цирковых блох, которые покладисто тянули миниатюрные копии экипажей.

— Тебе нравится, Гизи? — выкрикнула Берта, отплевываясь от волос.

— Очень! — просияла та.

Виконтесса раскинула руки, не затянутые в перчатки, и от одного вида ее обнаженной кожи голова кружилась сильнее, чем от прерывистого полета. Не удержавшись, Берта поцеловала ее ладонь и обняла девушку за талию, утягивая вниз.

Они понеслись над рекой, но почувствовав, что влажный воздух застывает на лице тонким слоем льда и слипаются ресницы, свернули к набережной. Дома из красного кирпича, обычно такие прочные, солидные, обстоятельные, колебались розоватой дымкой. Лишь у Вестминстерского аббатства подруги задержались, чтоб полюбоваться на горгулий. Притаившись на карнизах, каменные изваяния лакали ночь остроконечными языками. Горгулий невозможно разглядеть с земли, так что видеть их могли лишь те, для устрашения кого они и были предназначены — нечистые духи, что, как сейчас, пролетали мимо.

Девушки счастливо засмеялись. Берта целовала подругу прямо на лету, впрочем, приоткрыв один глаз, чтобы ненароком не столкнуться с какой-нибудь колонной.

Но кто-то настойчиво дергал ее за юбку.

— Что тебе, Харриэт? — насупилась вампирша, отпуская Гизелу.

— Мисс Берта, вы слышите?

Берта прислушалась.

— Да, — ответила она неуверенно, — кто-то плачет?

— Малыши на «фермах младенцев.» Но никто к ним не подходит, хоть ты разорвись.

— Что же мне делать?

— Пошлите ветер, чтобы он покачал ихнюю колыбель, — подсказала девочка. — Просто захотите этого, мисс Берта.

Она захотела, и тогда в каморки, где среди грязных пеленок копошились младенцы, ворвался вихрь, но не пронизывающий лондонский, а теплый, пропитанный запахами апельсинов бриз с берегов Италии — ветер-союзник, ветер-утешитель.

— А это?

— Дети, которые вспомнили, что Рождество уже прошло, а они так и не получили подарок. Или те, что работают допоздна. Или те, что стоят у кондитерской лавки и слизывают иней с витрины — если очень сильно постараться, можно представить, что это сахар.

— Но я не могу помочь им всем! Я умею лишь насылать ветер и делать снежные хлопья!

Харриэт призадумалась.

— У вас какие были любимые конфеты?

— Марципан, — ответил Берта и догадалась.

Все оборвыши, которые в тот вечер повысовывали языки, чтобы поймать крупные снежинки, падавшие из ниоткуда, долго еще клялись, что на вкус те были словно какие-то невиданные сласти.

— Ну и Дикая Охота у нас получается, — заметила Гизела, которая с улыбкой слушала их разговор.

— Она будет такой, какую вы заходите! — издали прокричал лорд Рэкласт, летевший рука об руку с леди Маргарет.

— Какую захочу, — мечтательно повторила Берта. Быть добрым чудовищем оказалось очень приятно.

Наконец показался Риджент Парк. В центре расположились оранжереи, окруженные кольцевой дорогой, из-за чего с высоты парк походил на циклопа. Заметен был и Дарквуд Холл с зазубренными башенками.

Вампиры бесшумно опустились во дворе и огляделись, с трудом подавляя тревогу. За окнами было так тихо, словно их намалевали желтой краской на темном фасаде.

— Пойдемте внутрь? — вполголоса предложила Берта.

— Возможно, это ловушка, — осторожничал Рэкласт.

Но мало помалу они почувствовали, как через каждую щель из дома вытекает пьянящий запах, такой мучительно-сладкий, что у всех вампиров вытянулись клыки, а леди Маргарет глухо простонала.

Скрипнула входная дверь. На крыльцо вывалился помятый тип с таким выражением лица, словно он только что тет-а-тет беседовал с Горгоной. Волосы торчали в разные стороны, из перекошенного рта свисала ниточка слюны. Мужчина кубарем скатился по ступеням и помчался, не разбирая дороги, но у самых ворот лорд Рэкласт схватил его за шиворот. Чтобы окончательно переключить внимание пленника на свою сиятельную персону, вампир вонзил когти ему в загривок.

— Нравится тебе жить? — ласково прошептал Рэкласт.

Пленник торопливо закивал.

— Тогда рассказывай, что здесь произошло. Чем подробнее расскажешь, тем дольше проживешь.

Но от страха его горло сдавил спазм, так что он лишь беззвучно, по-рыбьи шлепал губами.

— Да отвяжитесь вы от него! — возмутилась Берта, у которой был богатый опыт общения с невменяемыми. Она наклонилась к мужчине и спросила: — А ну-ка, что здесь произошло?

Слова падали размеренно, точно капли валерьянки в подставленную ложку, и пленник успокоился. По крайней мере, сумел выдавить между всхлипами:

— Он… Томпсон… он убил крово… — вспомнив, что разговаривает с представителями сего злокозненного вида, он поправился, — ва-вампира, ну, рыжего такого, а потом… а когда мы пришли, он сказал, что в порядке… а Билл говорит — откуда, мол, у тебя кровь на манжете, а тот — будто оцарапался… говорит, мол, сейчас мне полегчает… открыл свою коробку, он с ней все таскается, и выпил что-то… а потом… — лицо рассказчика исказилось, — набросился на Билла… мы к ружьям, но не можем подойти, как стена выросла… а он… начал назвать нас по именам, и тогда никто не мог пошевелиться, хоть ты тресни… а он… он одного за другим… только мне и удалось вырваться, когда он отвернулся… о, пожалуйста, мисс!

— Как насчет легкой закуски, дамы? Я угощаю, — произнес Рэкласт с привычной ухмылкой, но голос его звенел. Не оставалось сомнений, с кем именно поквитался находчивый мистер Томпсон.

Берта оскалилась и что было сил оттолкнула дрожащего охотника, который, скользя на обледеневшем гравии, понесся прочь. Гизела с Маргарет проводили его разочарованными взглядами.

— Сколько же человек он выпил? — нахмурился Рэкласт, и тут же услышал:

— Семерых.

Мистер Томпсон стоял на крыльце и смотрел на незваных гостей, словно помещик на своих арендаторов, пришедших поздравить его с праздником урожая. Разве что алые пятна на манишке не вязались с той благодушной улыбкой, что так и переливалась на его сытом лице.

— С остальными же поиграл немного. Теперь понимаю, что ощущают аристократы, когда транжирят средства просто забавы ради. Это чувство окрыляет. Впрочем, кому я рассказываю?

Сжав кулаки, Берта шагнула вперед, но лорд Рэкласт ее опередил.

— Иди сюда!

— Во гневе ты похож на брата-недоумка, — заметил мистер Томпсон. — А я ведь полагал, что ты гораздо смышленее. Более того, я всегда вдохновлялся твоим примером. Сэр Мордред, уничтоживший целое королевство! Убийца и предатель родичей.

— Разве я это отрицаю? И отца убил, и брата предал. Но все оттого, что я трус. Я боялся, что если не выполню свое предназначение, то окажусь никчемной дрянью. У нас, англичан, долг на первом месте, что бы мы ни вкладывали в это понятие. А теперь спускайся, чтобы я мог убить тебя.

Мистер Томпсон провел перед собой рукой, пытаясь пощупать нечто незримое, но вполне реальное.

— Силой, взятой взаймы у женщины?

— Одна сила не хуже другой, — заявил Рэкласт под одобрительные возгласы дам. Даже Харриэт проявила женскую солидарность и показала злодею язык, высунув его почти на фут.

— Что ж, я сражусь с тобой, но чуть позже, — и мистер Томпсон прищурился, разглядывая что-то вдалеке.

— Ну, здравствуй, виллан!

Мастер Лондона стоял у ворот, рядом с рыжеволосой женщиной, которую он покровительственно обнимал за плечи.

— Эвике!

Когда к ней, путаясь в юбках, побежали обе подруги, лорд Марсден отпустил ее и, пробормотав про телячьи нежности, сделал неверный шаг.

— Ага, вот и ты! — поприветствовал его мистер Томпсон. — А я уж было думал кэб за тобой посылать. Я бросаю тебе вызов, рыцарь. В официальном порядке, так сказать.

— Вот это хорошо, вот это по-нашему, — одобрил Марсден, упрямо подбираясь поближе. — А на чем будем сражаться?

— Кому на чем удобно.

— А правила?

— Правил нет.

Прежде чем Рэкласт, с заметным беспокойством наблюдавший за попытками брата удерживать равновесие, успел возразить, в их компанию влились новые лица.

Будучи юношей осторожным и вдумчивым, Фрэнсис Блейк привел своих спутников в поместье через черный ход. Но как только мистер Стивенс увидел жену, на которой висели обе вампирши, он позабыл про бдительность и тоже бросился к ней. Втроем они чуть не удушили бедную Эвике, так что ей пришлось попросить, чтобы они приветствовали ее по очереди. Причем Берте она отвела место в арьергарде. А то мало ли о чем та думает, когда тискает женщин. Может, для нее это прелюдия к чему-то более серьезному?

Тем временем что парк уже напоминал поле битвы после того, как отзвучала канонада — повсюду мертвецы. Нежить зарождалась во мгле, стекалась во двор, как туман, гонимый ветром. Нельзя было не заметить, что вампиры казались растерянными. То и дело они переводили взгляды с одного Мастера на другого, на мистера Томпсона же посматривали со смесью уважения и страха.

От него за милю разило свежей кровью, и тем не менее, он был живехонек!

Любого на его месте Мастер Лондона разорвал бы на клочки, причем клочки развесил бы на шпилях разных колоколен для пущей дидактичности. Или этот новичок такой особенный, или лорд Марсден уже не в силах никого покарать? Но какой же он Мастер, раз не может задать чужаку зрелищную трепку? Некоторые начали подбираться к новому вампиру поближе, а он и не прочь был пообщаться с избирателями и сразу же начал делиться с ними своими жизненными принципами.

Фрэнсис почувствовал эти настроения, как рыба чувствует приближение шторма, но вместо того, чтобы залечь на дно, решительно подошел к Мастеру и опустился перед ним на одно колено, держа меч на вытянутых руках.

— Милорд, я принес ваш меч!

— Мы с Уолтером отправились в тот дом, где вас держали, — пояснила Маванви, не отстававшая от него ни на шаг. — Но вас там уже не было.

— Тогда мы решили сюда заскочить и меч ваш занести. Вдруг он вам понадобится зачем-нибудь, — добавил Фрэнсис так невозмутимо, словно предлагал хозяину чашку бульона и бисквит из высушенной крови.

Поначалу лорд Марсден смотрел на него недоверчиво, но вскоре просветлел и потрепал секретаря по затылку.

— Молодчага, Блейк. Давай его мне!

Однако меч оказался неожиданно тяжелым. Вместо того, чтобы торжествующе потрясти им в воздухе, лорд Марсден воткнул его в снег и вцепился в него, чтобы не упасть.

— Ничего, сэр, вы все равно победите! — подбодрила его девица. — Вот увидите! Так должно быть по сюжету, это я вам как писатель говорю.

Но лорд Рэкласт ее уверенности не разделял. Он только что выслушал Табиту, которая и привела вампиров, решив не дожидаться полуночи. Пока она рассказывала о произошедшем, то искусала себе все пальцы, стараясь не плакать, и полученные сведения Рэкласта отнюдь не обнадежили.

— Все это замечательно, — обратился он к Мастеру Лондона, — но сражаться все равно буду я. Ты далеко не в лучшей форме.

— Поборником моим решил заделаться, братец? — осведомился тот. — По-рыцарски, значит, поступить?

— А хоть и так. Хочу попробовать что-нибудь новенькое на старости лет.

— Да ты ж всегда плевал на наш кодекс, — поморщился Марсден.

— Если я не верю в правила, это еще не означает, что их не существует.

— Тогда ответь мне, в чем первейший долг рыцаря?

— Защищать слабых и убогих, сирот и вдовиц, — ответил Рэкласт с бойкостью школьника, который в любое время суток может отбарабанить «Отче наш,» хотя понятия не имеет, что означают слова «даждь» или «днесь.»

— А еще?

— Всегда держать слово.

— А еще?

— Во всем повиноваться своему сеньору… Агравейн, я убил своего отца и сеньора! — спохватился Рэкласт, но слишком поздно. На изможденном лице брата появилась сардоническая улыбка.

— Тогда я следующий по главенству. Сэр Мордред, не двигайся с места.

Выдохнув, тот перестал тянуться к мечу, скрестил руки на груди и как будто окаменел.

Лишь тогда леди Маргарет, которая все это время держалась в сторонке, сочла нужным вмешаться. Она подлетела к мужу и уж точно забарабанила бы кулачками в его широкую грудь, если бы не понимала, что даже такой удар отправит его прямиком на землю.

— Вы… вы знаете кто?! Замшелый, твердолобый и эмоционально ограниченный чурбан — вот вы кто! Вы не можете сражаться! Ну… ну посмотрите же на себя!

— Ишь вскипятилась, как что не по ней, — скептически хмыкнул Марсден. — Успокойтесь, миледи. Надо проверить, как обстоят дела.

— Какие еще дела? Он вас убьет!

— Дела вообще. Может ли тот, кто сражается по правилам, побороть того, кто их не признает. Вот и выясним заодно. А ежели нет, то жить в таком мире мне не шибко-то и нравится.

— Но… как же я?

— Разве я о вас позабуду? В случае моей кончины вам достанется недурная сумма, на целую вечность хватит. Найджел, подтверди, — окликнул он штатного юриста, и тот закивал так торопливо, что пенсне чуть не скатилось с его длинного хрящеватого носа.

— Подтверждаю in omnibus, сам заверял завещание. Правда, деньги вы получите лишь в том случае, если на момент смерти супруга у вас будет хорошее алиби…

— Вот это уже лишнее, — перебил его Мастер и ободряюще кивнул жене: — Вы будете свободны, миледи. Пусть свобода станет наградой за вашу отвагу и терпение. Вы ведь этого и хотели. Неужто вы не рады… Маргарет?

Сначала миледи посмотрела на мужа, но медленно и напряженно, словно против воли, повернула голову к Гизеле. Ее губы шевелились, и в этот момент она как никогда напоминала заводную куклу, внутри которой одна из шестеренок внезапно дала сбой. Еще чуть-чуть — и конечности куклы бессильно обвиснут или наоборот, отчаянно задергаются, выполняя все заученные движения сразу… Но ничего столь эффектного с вампиршей не произошло. Она попросту упала в обморок, и Рэкласт с Фрэнсисом чуть не столкнулись лбами, когда кинулись ее поднимать.

— Что с ней?! — взревел Мастер Лондона. — Твои трюки?! — обратился он уже к мистеру Томпсону, но тот развел руками, не забыв сообщить благодарным слушателям, что именно он думает по поводу этой буржуазной драмы. Те хотя и опасались вслух выразить свое мнение, но тоже осклабились.

— Подозреваю, что дело в эликсире, — подхватывая невестку на руки, сказал Рэкласт. — Зрение диктовало ей одно, а вот сердце, похоже, другое. Она в забытье.

— Так даже лучше. Леди Аркрайт, не надо, — Марсден остановил решительную даму, которая уже вознамерилась привести Маргарет в порядок путем терапевтического нанесения пощечин.

— Спускайся, виллан, — позвал он и обеими руками вцепился в рукоять меча.

— С удовольствием!

Мистер Томпсон сошел по ступеням и остановился на гравийной дорожке, прижимая к груди черную коробку.

— Возьми меч из моего арсенала, — приказал Марсден, но мистер Томпсон расхохотался.

— Спасибо, я обойдусь без заточенной палки.

Поскольку походить поближе он не торопился, вампир с рыком кинулся на противника, но как только замахнулся мечом, мистер Томпсон оказался местров на десять позади него. Кашлянул в кулак, сообщая о своем присутствии. Когда Марсден обернулся, на лбу у него дергалась жилка.

— А без колдовства слабо?

— Рукопашный бой — пережиток темных веков, — просветил его Томпсон, тем же манером уклоняясь от нового удара. — Умные сражаются на расстоянии. Не удивлюсь, если в будущем человечество найдет способ сносить с лица земли целые города, просто дернув за рычаг. Почему бы нам вампирам, первыми до этого не додуматься?

— Сдохни, паскуда!

Марсден рубанул с такой силой, что вогнал меч в мерзлую землю. Чародей снова промелькнул мимо. Вампиры подскочили, но подойти к Марсдену не решались. По правилам, в поединке на звание Мастера участвует двое соперников, никто, кроме них, не смеет ступить на ристалище.

— Твоя бравада — лишь погоня за дикими гусями, — сообщил Томпсон, наблюдая, как лорд Марсден пошатнулся, выдернув меч резким рывком. — Ты слаб и немощен, рыцарь. И ты, и все, что ты защищаешь. Но я не жесток, просто рационален. И здравый смысл подсказывает мне, что с тебя довольно унижений. Прощай, Агравейн.

Он вытянул правую руку и что-то тихо пробормотал, но в тот же его противник упал навзничь, сбитый с ног невидимой волной. Уже на снегу, он вновь напрягся, пытаясь встать, но воздух вокруг него словно бы затвердел, и вампир откинулся назад. А когда он глухо застонал, исход поединка уже не вызывал никаких сомнений.

— Что моя леди? — прохрипел побежденный, как только над ним нагнулся брат.

— Она-то благополучна.

— Положи ее рядом. Ее волосы пахнут солнцем, — чуть улыбнулся вампир, когда белокурый локон мазнул его по лицу.

— Подняться можешь?

— Кажись, не могу.

— А это в свою очередь означает, что Мастер Лондона отныне я, — дополнил мистер Томпсон.

Толпа загудела. Расталкивая вампиров, к поверженному Мастеру прошествовала леди Аркрайт, опустилась на землю и положила его голову себе на колени. В другое время он возмутился бы столь бесцеремонной заботой о его здоровье, но сейчас без возражений позволил ей отереть ему лоб. Если он всегда напоминал грубые каменные статуи на соборах, то теперь сравнялся с ними цветом лица. Разом потемневшая, иссохшая кожа пошла трещинами.

Подошла к нему и мисс Пинкетт, участливо погладив его по плечу. У его ног скрючилась Харриэт и всхлипывала тихонько, как все те дети, что привыкли получать тумака в качестве утешения и потому даже в горе своем боятся привлечь внимание взрослых. Страшно было за хозяина, но еще страшнее, что она вместе с поместьем перейдет в распоряжение жестокого джентльмена. Тот, кто прежде обитал в этом теле, не пожалел Томми, а новый жилец оказался и того хуже. Снег вокруг привидения превратился в слякоть.

— Но так же нечестно! — выпалила разобиженная Маванви.

Ведь в легендах чем слабее герой, тем больше шансов у него одержать победу. Следуя такой логике, если его привезут на поле брани в инвалидной коляске, то злодей на коленях должен вымаливать пощаду, ибо участь его ждет незавидная. Так почему же все пошло наперекосяк?

— Вот именно! — подхватил Фрэнсис, дико озираясь по сторонам. — Поединок велся без правил! С разным оружием! Найджел, ты-то чего молчишь! Скажи им!

Обычно Найджел наслаждался драками, поскольку всегда есть шанс предложить свои услуги побежденному, когда тот потащит победителя в суд за нанесение тяжких телесных повреждений. Но даже он казался потерянным.

— В Кодексе ничего об этом не сказано. Похоже, его сиятельство просто не допускал такой возможности, вот и не стал уточнять.

Все это время мистер Томпсон выжидал, покуда охладятся чувства. Надо признать, что он все же рассчитывал услышать поздравления, хоть бы словечко, но так и не дождавшись, поспешил вступить в свои права.

— В качестве нового Мастера, — он выделил интонацией свой статус, — я отменяю Кодекс. К чертям ваши феодальные статуты. Я присягал на верность только себе, и никогда не нарушу той клятвы. Поэтому я стану лучшим вампиром, чем ты и твой братец вместе взятые, — обратился он к Марсдену, но тот уже ничего не слышал.

— Но если ты отменяешь все законы, — Рэкласт поднял меч, — то с какой стати вампирам вообще признавать тебя Мастером? Ммм?

Мистер Томпсон поскреб подбородок.

— Дай подумать. Потому что именно я первым скажу, что больше им не нужно поститься в декабре? Потому что я отпущу их на охоту прямо сейчас?

— Но никто… — начал Рэкласт и осекся.

Ряды вампиров зашевелились. Немертвые внимали каждому слову Мастера, и счастливые улыбки растекались по их осунувшимся, зеленоватым лицам. Мгновение — и они преклонят колени перед новым господином, а затем уже бросятся на смертных, или на тех отступников, на которых он укажет. Жадно подрагивали клыки. Вздувались мышцы. От официального окончания поста вампиров отделяли всего-то двое суток, но сейчас, когда появилась возможность сразу же утолить Голод, этот отрезок времени показался им длиннее вечности.

— Что ж, по эпохе и нечисть, — скривился Рэкласт. — Но прежде ты сразишься со мной!

— Нет, сначала со мной!

Новый Мастер обернулся. Чего-чего, а этого он точно не ожидал.

Обняв жену после разлуки, Уолтер дал волю чувствам. Хотелось целовать ее руки, такие мягкие и пухлые, словно младенец, которого она носила, успел поделиться с ней своей нежностью. Хотелось любоваться веснушками у нее на веках. Но больше всего, больше всего ему хотелось тотчас же увести ее прочь, пока дело не приняло серьезный оборот.

Что им до вампирских распрей? Нежить сама разберется. А их дело — маленькое, они и в сторонке постоят. Да, именно — по другую сторону Темзы, оттуда приятнее наблюдать за конфликтом. А о его результатах все равно станет известно.

Из утренних газет.

Таких мыслей набилось в голову видимо-невидимо, и нельзя сказать, что они были неприятны. Нежно и ласково они касались его воспаленного сознания, нашептывали слова успокоения — не виноват, не при чем, само рассосется как-нибудь. Становилось уютно и покойно. Расслаблялся мозг, настолько, что можно было им вообще не пользоваться. Уолтер поймал себя на том, что уже отступает назад, но тут до него донесся голос Томпсона, напоследок решившего прочесть вампиру мораль. Сколько раз он сам выслушивал подобное и разве что вяло возмущался, поскольку успел поверить, что Томпсон знает, какова жизнь на самом деле. И если сейчас поджать хвост и убраться восвояси, велик шанс, что именно такой она и станет. Уж Томпсон постарается.

С другой стороны, есть Берта! Вот у кого обширный опыт в борьбе со злодеями. Что ей стоит проучить негодяя?

На вампиршу уже посматривала Гизела.

— Ну что? — тревожно спросила она.

Широко расставив ноги, помрачневшая Берта следила за поединком. Она вздрогнула, когда упал лорд Марсден, но с места не сошла.

— Жду, когда закончатся их склоки и начнется моя война.

— И когда же?

— Приблизительно… сейчас.

Берта была настроена решительно, да и тот, второй лорд, успел подобрать меч. Вдвоем точно его одолеют. Уолтер хотел похлопать жену по плечу — теперь-то все будет хорошо, — как вдруг заметил, что она мелко дрожит и во все глаза смотрит на Мастера, точнее, на высохший остов, который от него остался.

— Он спас мне жизнь, — шептала она. — Я попросила, и он… он все для меня сделал. Он мой рыцарь…

Ночь стала еще гуще и взорвалась алыми всполохами. Накатило забытье, но иного рода. На какой-то миг Уолтер отправил инстинкт самосохранения в дальний угол и позволил телу вытворять все, что ему хотелось.

А хотелось ему убить Томпсона. Прямо сейчас.

— Правда? Ну так долг платежом красен!

Безотчетно он вытащил револьвер, направил на вампира и выстрелил бы — промахнувшись, разумеется, уж слишком сильно трясся, — но вовремя успел остановиться. Нет, не так. Не в спину. Это будет все равно, что выгравировать слова Томпсона на скрижалях. Придется по-честному.

— Нет, сначала со мной! — выкрикнул он, опасаясь, что Рэкласт первым ангажирует негодяя.

— Уолтер, стой! — всполошилась Эвике, хватая его за локоть, но разъяренного супруга было не удержать.

— Ричард Томпсон, я вызываю тебя на поединок! На основании того, что ты проходимец и подлец, — добавил он с наслаждением.

Притихшие вампиры смотрели на него, как гончие на лису, которые в прыжке выхватила у охотника хлыст и как следует вытянула того по спине. Уолтер еще крепче схватился за револьвер, ожидая, что в любой момент на него бросится вся стая, но вампиры начали медленно отступать. Их маневр озадачил и мистера Томпсона.

— Ну? — топнул он нетерпеливо. — Почему вы его не атакуете?

— Как можно, Мастер? — подал голос Найджел. — Смертный нанес вам личное оскорбление! Вам его и карать.

— Что за черт? — искренне удивился мистер Томпсон. — Опять какие-то правила? Я же их все упразднил!

— Это не правила, это как в школе.

— Как в школе?

— Именно, Мастер! Если кто-то из однокашников оскорбит вас, нигде не прописано, что вы обязаны с ним драться. Вот только в противном случае остальные ребята сочтут, что вы… сдрейфили.

Все это он протарахтел с подобострастной улыбочкой, сложив перед собой руки и часто кланяясь новому господину. Отмену Кодекса Найджел счел личным оскорблением, а уж по части мстительности он напоминал кота. Не того, который в ответ на пинок расцарапает вам ногу, а того, который отныне и вовек будет справлять нужду исключительно в ваши ботинки. Всяк знал — если кому случилось перейти дорогу Найджелу, лучше сразу выкопать себе могилу, чтобы тот сплясал на ней и успокоился.

Совладав с раздражением, новый Мастер достал свою глиняную трубку и неторопливо ее раскурил.

— Женушка тебя науськала? Отомстить за своего… гм… близкого приятеля? Тебе ведь известно, что они вместе денек скоротали?

И без подсказки Уолтер успел догадаться. От Эвике за милю разило мужским одеколоном, таким тяжелым и терпким, что его явно смешали на заказ, чтобы скрыть запах мертвой плоти.

— Все он врет! — взвизгнула миссис Стивенс. — Уолтер! Ну послушай же! Да не было ничего!

— Если он твоей крови не отведал, голубушка, то наверняка ты от него как-то иначе откупилась, — по-свойски подмигнул ей Томпсон, и обе вампирши, обнимавшие Эвике, едва удержались, чтобы не кинуться на обидчика.

— Я своей жене доверяю, — не дрогнув, сказал мужчина.

Все силы он сосредоточил на том, чтобы не выстрелить без предупреждения. Надо сражаться по правилам.

Черт, как же трудно.

— Ну-ну, — мистер Томпсон сменил тон. — А не жаль ее? Что с ней будет, когда я тебя вот прямо здесь по гравию размажу? Тоже мне, герой выискался.

— Вот именно. Вам-то какой резон с ним драться? — покачал головой Рэкласт, тем не менее, покидая импровизированную арену.

— Он пришел из-за меня. Обычные вампиры идут на запах страха, а этот… этот из тех, что насыщаются не страхом, а трусостью. Именно трусость — укоренившаяся, насиженная — придает им силы. Они приходят к трусам, чтобы ими править. Ну так вот, я призвал его, я же и отправлю его обратно.

Мистер Томпсон выпустил струю дыма в его сторону.

— Кто бы мог подумать, что ты способен связно мыслить. А ведь мы могли остаться друзьями, Стивенс. Рано или поздно ты осознал бы, что все эти благоглупости, все игры в порядочность — лишь иллюзия, мираж, хрустальные замки.

— Ну и пусть! Пускай хрустальные стены фальшивы насквозь, пускай это лишь стекло, возомнившие себя драгоценным камнем, зато они по-своему прекрасны. А ты вместо хрустальных дворцов воздвигнешь крепости из бетона.

— Зато они будут настоящими.

— Потому что ты так решил? Ты отрицаешь существование всего, что не можешь контролировать. Сдается мне, ты тоже трус, Томпсон,

Краем глаза он заметил, что молодой вампир, исколесивший с ним пол-города, согласно кивает. Давеча он сообщил Уолтеру, что Томпсон — то есть, новый владелец его тела — всегда доказывает свою правоту. Знать бы наперед, какими методами он предпочитает ее доказывать.

— И что же это я не могу контролировать? — задушевным тоном уточнил новый Мастер.

— Сказку, например.

— Ах, тебе сказочку послушать захотелось? Не наигралась деточка?

— Представь себе, нет.

— Ну так смотри.

Вампир что-то прошипел, а, может, это было и не шипение вовсе, а свист ветра у Уолтера в ушах.

Уже в следующий миг он стоял на берегу моря, окутанного красноватой мглой. Вместо свежего бриза навалилась духота, как перед грозой, которая все никак не могла разразиться. Скользя по мокрому песку, Уолтер повернулся и увидел скалы с глубокими продольными трещинами, словно гигантский зверь пытался взобраться на них, но каждый раз падал вниз, оставляя царапины на неумолимом камне. У подножия скал сгрудились валуны, а вершины терялись среди туч, багровых, почти черных, испещренных алыми мазками и как будто припорошенных сизым пухом. Тучи коростой запеклись на небе, где не было ни солнца, ни луны. Море тоже казалось багряным и вместо пены извергало черную накипь.

Приглядевшись, Уолтер понял, что это вообще не вода.

— Ты знаешь, где мы?

Вампир стоял позади. Он все так же попыхивал трубкой, но в его голосе впервые засквозила неуверенность. Похоже, он еще не научился управлять своими желаниями, так что сам не разобрался, куда его занесло.

— Мы нигде, — прошептал Уолтер.

Баллады не лгали. Граница между мирами выглядит именно так, и если двигаться вперед, то рано или поздно увидишь три дороги: в рай, в ад, и ту тропинку, что петляет среди заросших папоротниками холмов и уводит в Волшебную Страну. Но даже туда Уолтеру не хотелось. Надо во что бы то ни стало вернуться домой, в мир людей.

— Я могу тебя тут и оставить.

— Можешь. Но тогда окажется, что я был прав, — Уолтер снова выставил револьвер. — Ты готов?

— Всегда к твоим услугам.

Но прежде чем Уолтер успел отскочить, или пригнуться, или вообще осознать происходящее, вампир вытряхнул пепел из трубки и, не тратя лишних движений, швырнул в лицо противнику. Тот только и смог, что зажмурится инстинктивно, но резко вздохнул, и раскаленная пыль попала в рот, в горло, добралась до легких. Его скрутило от кашля. Отплевываясь и раздирая обожженную, невыносимо зудящую кожу, он выстрелил вслепую, и еще раз, и еще. Ни во что не попал, да и стрелял скорее затем, чтобы отогнать подступающее отчаяние. Страшнее всего было то, что вампир до сих пор не воспользовался его беспомощностью. Не иначе как затевает что-то грандиозное.

Так и вышло.

Когда Уолтер разлепил опухшие веки, то решил поначалу, что в глазах у него двоится. Точнее, множится. Сам он стоял в центре круга, а со всех сторон на него надвигался мистер Томпсон. В десяти экземплярах. Один из них помахал Уолтеру, и остальные повторили этот жест, но по-разному — кто с тщательно замаскированным злорадством, кто совсем уж развязно. Но довольными казались решительно все.

— Хотел сказку? — спросила одна копия.

— Изволь, — подхватила другая.

— Сам знаешь…

— …что делать дальше.

— Только один выстрел, Стивенс.

— Попадешь — твое счастье.

— Промахнешься…

— …я растерзаю тебя…

— …и твое отродье.

— Выбирай с умом.

С каждым их словом Уолтер чувствовал, как разливается по телу слабость, а в желудке растет снежный ком. Сколько он ни кружился на месте, как ни всматривался в Томпсонов, которые уже откровенно над ним глумились, все равно не мог разобрать, кто из них настоящий. Не мог и все.

Он-то надеялся, что сказка окажется к нему милосердной! Что подаст хоть какой-то знак, пусть и малейшую, едва различимую зацепку, да хоть что-нибудь! Но сказка его отвергла.

Ничего получается. Ему не угадать.

Вот незадача — дойти до последней черты и узнать, что не стоило и дергаться. Его отражение будет одним и тем же во всех мирах. Повсюду неудачник. Даже дар ясновидения, на который он так рассчитывал, его покинул. Ведь если он ясновидящий, то должен разглядеть оригинал среди копий! Но они казались ему абсолютно одинаковыми. Абсолютно!

Это конец, понял Уолтер, наблюдая, как сжимается круг и со всех сторон к нему тянутся руки.

…И стены, как хрусталь, блестят…

…Король Орфео отыскал замок, но так и не спас королеву…

…Реальность, а не сказка….

Но все было не так! По крайней мере, в той легенде. Орфео сыграл для эльфов на своей арфе, сыграл так вдохновенно, что те в награду отпустили его жену. Все по-честному. В сказках все всегда по-честному.

А сейчас он в сказке. И сказка — не капризная девица, что требует назад свои дары. Нужно просто довериться ей…

Минуточку!

Он поспешно вспомнил, каким образом в сказках лишаются дара ясновидения. Другое дело, что его глаза были на месте, никто их не выколол. Стало быть, он по-прежнему видит все, как оно есть. А если не видит настоящего Томпсона, это значит… значит…

Он оглушительно захохотал, срываясь на кашель и выплевывая остатки табачной крошки, прилипшей к гортани.

— Вот за что я уважаю тебя, Ричард, — прохрипел он, — так это за то, что ты верен себе до конца. Но одного ты не учел!

Уолтер развернулся лицом к скале и посмотрел не на вереницу гримасничавших двойников, а вдаль. Увидел то, что ожидал увидеть. Спустил курок.

Пуля просвистела в направлении зазубренного валуна, но не сплющилась о него, а прошла насквозь. Неровные очертания камня поменялись, словно его смяли, затем он и вовсе исчез, а на его месте появился Мастер Вампиров. Уронив коробку, он схватился за живот и согнулся. Сквозь пальцы хлестал черный шуршащий поток. Осознав, что разрушение тела уже не остановить, он потянулся к волшебной коробке, но рука застыла в воздухе. Вытянул вторую — тот же результат. Костяшки растопыренных пальцев побелели от напряжения.

— Мы еще можем спастись! — выкрикнул он, но рот искривился и больше не выговорил ни слова.

Тело задергалось, словно изнутри его раздирали противоборствующие силы, и рывком подалось вперед. Руки вцепились в коробку. Уолтер прицелился еще раз, но стрелять не понадобилось. Выпрямившись, вампир размахнулся и что было сил швырнул ее в море.

Багряные воды прогнулись упруго, словно не решаясь принять в себя эту вещь, но все таки сошлись вокруг нее. Ни брызг, ни кругов. Как будто никогда ее и не было. В то же мгновение тело вампира почернело, пошло трещинами и разлетелось на куски, словно полая статуя. Но вместо пустоты внутри нее оказался расплывчатый силуэт.

— Генри?!

Призрак поплыл по воздуху, остановившись в нескольких метрах от Уолтера и не смея приблизиться. Тот тоже не спешил навстречу.

— Я тебя прощаю, — помолчав, заговорил мужчина. — У тебя, похоже, был только он, но и он тебя предал. Ты несчастнее нас всех.

— Спасибо, Ст… Уолтер, — зашелестел едва слышный голос. — Но неужели я и правда мертв?

Призрак поднес к глазам полупрозрачную ладонь и растерянно улыбнулся.

— Да, — мистер Стивенс отвел глаза.

Покажись Генри в исподнем, щепетильный англичанин и то бы смутился, а тут ему явилось самое сокровенное — бесплотный дух.

— И это — реально?

— Реальнее не бывает.

— Что же мне теперь делать?

— Мне почем знать?

— Такое чувство, что именно ты должен сказать, как все это… — призрак неопределенно помахал рукой, оставляя в воздухе дымчатый след, — … как оно со мной поквитается.

Вот оно как, значит. Нужно довести дело до конца, иначе и сам он отсюда не выберется. С каким удовольствием всего-то пару часов назад он назначил бы Генри все фольклорные наказания, включая спуск с холма в бочке, утыканной шипами изнутри. Еще бы и от своих щедрот что-нибудь добавил. Теперь же мстительность успела выкипеть, осталось лишь нестерпимое желание поскорее вернуться к Эвике.

— Если брести сорок дней и сорок ночей по колено в крови, увидишь три дороги, — задумчиво произнес Уолтер.

— Мне отправляться прямо сейчас? — встрепенулся Генри, так и не растерявший былой решимости.

— Нет! Ни в коем случае! Нужно подождать, — Уолтер снова задумался. — Да, именно. Оставайся здесь и вспоминай. Отыщи в своей памяти тот момент, когда ты еще не был жестоким. Хоть крупицу другого себя. Найди ее, и пусть она прорастает внутри. Главное, постарайся не озлобиться снова.

— И долго мне так упражняться? — невесело переспросил призрак.

— Трижды по семь лет.

Ответ был суровым, но других здесь не существует.

— А потом приходи к развилке дорог и тогда уже увидишь, которая из них тебя выберет.

Тут он неожиданно почувствовал, что в жилетном кармане лежит что-то, чего там прежде не было, и с недоумением достал фотокарточку — самую обычную, прямоугольную с закругленными краями, только без подписи ателье. На ней была изображена какая-то пара: мужчина в светлом пиджаке держал под локоть круглолицую барышню в старомодном платье с кринолином. На заднем плане росли тропические деревья, увитые лианами. Уолтер присмотрелся, но так и не опознал этих господ. Зато Генри был с ними отлично знаком, иначе почему он открыл рот и побледнел, точнее, стал еще прозрачнее, почти растворившись в воздухе.

— Это часть наказания?

— Нет, — поколебался Уолтер. — Мне кажется, это подарок.

Призрак взял карточку, провел пальцем посередине, подергал за края, как если бы ожидал, что она развалится на две половины, но фотография осталась цела. Тогда Генри прижал ее к груди, словно впитывая ее в себя…

Уолтер же постеснялся подглядывать за тем, что его уже не касалось.

— А теперь я предпочел бы попасть домой, — попросил он, добавив по привычке: — Если это никого не затруднит.

По возвращении из волшебного мира всегда есть шанс попасть прямиком на свадьбу к собственным правнукам, ведь время в иных измерениях течет иначе. Но Уолтеру повезло. Между его внезапным исчезновением и появлением во дворе Дарквуд Холла пролетело не более пары секунд, судя по тому, что Эвике с вампиршами не успели даже с места сдвинуться.

— Я вернулся, — помахал им Уолтер и добавил чуть громче и весьма злорадно. — А он не вернется никогда.

Не дав вампирам опомниться, он подошел к Марсдену, который оставался в сознании лишь в силу того, что Фрэнсис вместе с Рэкластом держали его за руки и не давали уйти окончательно. Выглядел же он как содержимое древнеегипетского саркофага.

— Я отнял у него ваш престол и возвращаю вам. Потому что вы заступились за мою жену. Только поэтому.

Почерневшие губы шевельнулись.

— …благодарю… — разобрал Уолтер — …спасли от позора…

Послышался шорох юбок, и к ним присоединилась баньши, на этот раз облаченная в полный траур. Волосы она прикрыла плотной вуалью из черного крепа. Нельзя сказать, что появление плакальщицы обрадовало вампиров. Хотя Рэкласт и встретил ее вежливым поклоном, заметно было, как он опечален, а Фрэнсис вцепился в хозяина еще крепче и посмотрел на баньши с вызовом, давая понять, что так просто он Мастера не отпустит.

Мисс Маллинз предпочла проигнорировать столь вопиющую нелюбезность.

— Глядите веселей, сэр! — обратилась она к Марсдену.

Он посмотрел на нее из-под полуоткрытых век, плотно, как мокрый пергамент, обтянувших глаза.

— …можете начинать…

— Я вам что, таперша, чтобы мне музыкальные номера заказывали? Рановато мне вас оплакивать. Между прочим, я эликсир принесла.

Взор вампира оживился.

— Отлично… но мне от него теперь мало проку.

— Если только ты не выпьешь кровь девственницы, — небрежно проронил Рэкласт, полирую когти о полу сюртука.

— Правда поможет? — подскочила Маванви. — Тогда берите мою, потому что я еще…

Баньши одобрительно посмотрела на юного вампира, потом на его пассию, которая совсем стушевалась.

— Если б этот пройдоха позволил себе лишнего, я б его с тьмы сжила! А ты не красней, дорогуша, нечего своей добродетели стыдиться.

— …договор, — просипел Марсден.

Собравшиеся переглянулись.

— А давайте мы с адвокатом проконсультируемся, — предложила леди Аркрайт и вперила в беднягу Найджела тот оценивающий взгляд, каким палач инспектирует шею осужденного, прежде чем опустить топор.

— Вот именно, — вторила Джорджиана Пинкетт, — пусть мой брат, на воспитание которого я угробила свою молодость, ради которого я ночей не спала и сухари в чае размачивала, лишь бы отложить пенни ему на учебу — так вот, пусть вышеозначенный джентльмен поведает нам, можно ли употребить кровь, предложенную добровольно? Вот можно или нет?

Свирепый вид сестры, обычно кроткой, как улитка, нагнал на адвоката немало страху.

— Да можно, можно, конечно! — подхватил он горячо. — Если кровь предложена ex gratia — это позволительно!

— Ты точно согласна? — все еще колебался Фрэнсис. — Я в тот смысле, что… больно может быть.

Но Маванви уже протягивала ему руку.

— Только ты сам, хорошо? — попросила она застенчиво.

Когда он провел ее ладонью по губам, девушка напряглась в ожидании боли, но ничего не почувствовала и посмотрела на него вопросительно — неужели передумал? Вампир опустил глаза, и лишь тогда она заметила ранку чуть ниже большого пальца. Края пореза, белые и как будто прозрачные, начали набухать. Выступили первые капельки, круглые, словно коралловые бусины, нанизанные на красную нитку. Потекла кровь.

— Отпей немножко первым.

Лишь после того, как Фрэнсис слизнул несколько капель, она поднесла кровоточащую ладонь к самому рту Мастера.

— Живите, — сказала Маванви.

Она собралась добавить что-нибудь еще, более торжественное и соответствующее моменту, но ее слова все равно потонули бы в общем вздохе, который сменился бурными изъявлениями радости, как только всем стало ясно, что Мастер действительно исцелился и, как ни крути, с ним придется коротать целую вечность. Необходимо, чтобы он запомнил, кто именно пожелал ему доброго здоровьичка в столь трудную минуту, поэтому вампиры немедленно окружили Мастера и обрушили на него целый каскад верноподданнических сантиментов. Лорд Марсден, который пришел в себя настолько, чтобы растолкать подхалимов, а кое-кого и затрещиной угостить, поискал своего секретаря. Юный Блейк стоял поодаль и бережно перевязывал руку Маванви шелковым носовым платком, который только что выудил из кармана какой-то леди.

— Как вы, милорд? — спросил он, заметив внимание к своей персоне.

— Лучше и быть не может. Другой вопрос, как ты себя чувствуешь? Что-то я тебя совсем не узнаю.

— Странновато, по правде говоря. Будто старше стал — на год, а то и больше. Но разве так бывает? Мы же не эво… эво-чего-то-там. Не развиваемся, в общем. Каким был на момент инициации, таким и останешься.

Лорд Рэкласт засвистел веселый мотивчик.

— Я его и в рыцари посвятил, между прочим, — поведал он брату, который погрозил кулаком за самоуправство.

— Да неужто? Выходит, мне его «сэром» придется величать?

— Не надо! — запротестовал юноша, ухмыляясь. — Если вы меня так назовете, я точно решу, что меня ждет порка.

Мастер сгреб влюбленную парочку и едва не удушил их в объятиях.

— Что ж, ты всегда будешь желанным гостем в моем доме, Фрэнсис, — он размашисто хлопнул бывшего слугу по спине.

У того вытянулось лицо.

— Вы отсылаете меня, милорд?

— Я бы и рад тебя оставить, но боюсь, что кто-то заявит на тебя права. Крепко же в тебя барышня втрескалась, раз на такое пошла.

— Ради меня? — Фрэнсис недоверчиво взглянул на Маванви, но девушка молча улыбалась.

— А кого ж еще? Даже ее кровь пропитана любовью к тебе. Кажется, брызни на землю хоть капля — и все окрестные коты заорут, как в марте… я имел в виду, соловьи запоют, ландыши распустятся, красиво станет, — смущенно поправился Мастер и оставил влюбленных наедине.

Проходя мимо Рэкласта, он проронил:

— Это могла быть любая кровь.

— Знаю, — не смутился нахальный родич, — но у девственниц она вкуснее. Я хотел тебе приятное сделать.

Берта с Гизелой перебросились парой слов с Харриэт, которой не терпелось поскорее оказаться в поместье. За несколько дней отсутствия она успела по нему соскучиться. Призракам тяжело долгое время обретаться вне своего дома. Иначе затоскуют и, того и гляди, станут мятущимися.

Как только девочка ускакала, вампирши посмотрели на Уолтера. Все это время он простоял, прислонившись к забору, и лишь устало вставлял «Да, дорогая», пока Эвике, буйно жестикулируя, повествовала, как именно она провела этот день и почему с вампиром у нее ничего не было, не будет, и быть не может. Оглянувшись на подруг, она прошептала что-то на ухо мужу, и тот неуверенной походкой подошел к ним.

— Что-то хочешь сказать? — холодно произнесла Гизела, делая шажок назад.

— Да… то есть… просто здесь очень шумно. И вообще неуютно как-то. Вон, окна все повыбивали…

— Ой, точно! — Эвике хлопнула себя по лбу, словно ей только что открылась вся картина разрушений. — А почему бы вам у нас не передневать? Раз уж чемоданы собирать все равно не придется — их, небось, и не осталось уже, чемоданов-то ваших.

— Ты, видимо, забыла, что я не желанный гость в вашем доме, — вздохнула Гизела. — Спасибо Уолтеру, конечно.

— Но теперь все изменилось, — начал Уолтер, но тут уже Берта сочла нужным вступить в беседу.

— О чем ты вообще? Что изменилось? Клыки у нас как были, так и остались…

— Подожди, дай ему сказать, интересно, — перебила Гизела.

Нет ничего труднее, чем признавать свою вину, подумал Уолтер. Лучше отпилить ногу, попавшую в капкан, и уползти с места преступления, чем дожидаться лесничего, который хоть и вызволит тебе из беды, но обязательно выскажет все, что думает о браконьерах. Лучше сразу отправиться на рудники, чем произнести «Я виновен» во время суда. Так тяжело смириться с тем, что ты несовершенен. Что ты — человек. Но никуда от этого не денешься.

— Тогда я приглашаю двух вампиров, — отчеканил он. — Которые были моими друзьями и от которых я отрекся. Нельзя вступить в одну реку дважды, но пусть это будет другая река, лишь бы мы брели по ней вместе.

— Красиво сказано, — улыбнулась Гизела. — Но это не так просто.

Она отлично помнила, как стояла под снегом перед закрытой от нее дверью дома Стивенсов и глотала слезы.

— Ну так ясное дело, что непросто заново начинать, но стоит хотя бы попытаться, — вступила Эвике. — Останьтесь у нас хоть на день, а там поглядим. Вечер утра мудренее. Хотя, если подумать, любое время суток мудренее утра.

— Вы правда не будете против?

— Мы-то? Да ты что! — обрадовался Уолтер, заметив, что виконтесса сменила гнев на милость. — Гробов у нас нет, зато в гостевой комнате стоит двуспальная кровать. Можете на ней прикорнуть… или под ней, как вам удобнее.

— И еще у нас много книг про сапфисток! Уолтер их у себя в кабинете хранит, под диваном, в коробке с надписью «Счета и Бумаги». Специально, чтобы к вашему приезду не потерялись, вишь как расстарался! Там такие картинки! Тебе, Берта, точно понравится. Мне же Леонард порассказал, на что ты тратила карманные деньги, — невозмутимо улыбаясь, Эвике смотрела Берте прямо в глаза.

Та собралась возразить, но подавилась, закашлялась и заговорила торопливо:

— Чего мы тут зря трещим, Гизи? Поехали к ним!

— Ах, ну хорошо, хорошо! — растаяла Гизела. — Разве вам можно отказать! Что там, говоришь, за книги?..

— Нет никаких книг! — одновременно выкрикнули и Уолтер, и Берта.

Оба бросали на Эвике испепеляющие взгляды. Не успела Гизела приступить к дознанию, как что-то вдалеке привлекло ее внимание.

— Я сейчас вернусь, — сказала виконтесса и направилась прочь.

— Куда это ты?

— Еще остались незавершенные дела.

В порыве веселья все едва не позабыли про хозяйку. Помнил про нее только лорд Марсден — он же и укутал ее своим фраком, как только поднялся на ноги. Тем не менее, он оттягивал момент, когда придется решать ее судьбу. Но долго увиливать от решения все равно бы не получилось, и он склонился над спящей.

Брови Маргарет были сдвинуты, рот приоткрыт, и напоминала она совсем молоденькую девушку, которая задремала, вдоволь наплакавшись. Таким хрупким казалось ее тело, распластанное на снегу, что муж несколько раз протягивал руки, но так и не смел к ней прикоснуться.

— Ну же, — скомандовала баньши, подсовывая пузырек. — Закапайте ей в глаза.

— Может, мы без эликсира обойдемся? Может, она сама по себе…?

— Если разбудить ее сейчас, у нее совсем ум за разум зайдет. Сама по себе! Как бы ни так! Уровень магической энергии здесь просто зашкаливает… то есть, чую я, чую сказочный дух, аж в пальцах колет, — поправилась баньши, вновь натягивая маску доброй сдобной бабушки. — Мы в сказке, а в сказках ничего не происходит просто так и само по себе. Требуется усилие воли. Кто-то должен принять решение.

— Так все просто, милорд! — возликовал Фрэнсис. — Закапайте эликсир, а потом сами покажитесь. Нет, ну а чего? — возмутился он, когда Маванви укоризненно покачала головой. — Она ж его любит, ты мне сама так сказала!

— Пожалуй, это будет единственно верным решением в данных обстоятельствах, — согласился Рэкласт, правда, с куда меньшим восторгом.

— И тогда она будет существовать только для меня, — Мастер Лондона размышлял вслух. — Угождать мне во всем. Говорить то, что мне приятно — а уж вы знаете, какая она языкастая, всегда ей надо шпильку подпустить… А так станет покорной женушкой — кто от такой откажется?

Он представил, как Маргарет, несгибаемая, гордая Маргарет, которая даже в хорошем настроении открывала рот лишь для того, чтобы сказать какую-то колкость, как эта женщина подходит и обнимает его за плечи, когда он сидит у погасшего камина. Как она вышивает бисером его тапочки, ну или как в эту эпоху принято выражать свое почтение супругу. Ну и обо всем том, что никак невозможно воспроизвести в печати, он тоже не преминул подумать. Они станут семьей. Любящей семьей. То есть, любящей — это с его стороны, а с ее — прямо таки захлебывающейся обожанием.

И каждый раз, когда она будет целовать его утром перед сном, в глубине ее зрачков он разглядит, как бьется в цепях все то, что некогда составляло ее личность.

— Что ты там говорил про женщин? — обратился он Рэкласту, который недоумевающе изогнул бровь, ибо про женщин много было между ними говорено. — Будто пуще всего они хотят, чтоб их оставили в покое? Вот так я и поступлю.

— Вижу, вы обсуждаете что-то поистине серьезное, но вряд ли вашей жене понравится обнаружить себя по пробуждении в снегу! — произнесла Гизела, появляясь за спинами братьев. — Что за дилемма вас гложет?

— Я должен вернуть ей кого-то, кого она любила сильнее всех, — печально усмехнулся Мастер Лондона. — Вот только как? Было бы проще, если бы она отражалась в зеркалах.

— Хм, как точно вы подметили, господин Мастер. Пожалуй, это будет не так разрушительно, как ваши прошлые опыты. Кажется… Кажется, у меня есть кое-что для вас! — осенило девушку, и она достала небольшую овальную рамочку с заключенным в нее портретом.

Мастер понимающе кивнул. Взяв у баньши эликсир, он оттянул веки Маргарет и уронил ей в глаза несколько капель. Легонько похлопал по щекам. Пару минут спустя вампирша потянулась и заморгала, испуганно глядя перед собой. Но увидела не встревоженное лицо мужа, а молодую женщину, белокурую и зеленоглазую, чью красоту сохранил тонкий слой акварели.

— Ах, — застонала вампирша, приподнимаясь. — Но кто же это прелестное существо?

— Это ты, Маргарет.

Мечтательная дымка, затянувшая ее прекрасные очи, развеялась.

— Да я и не сомневалась! Отдайте сюда, — миледи выхватила портрет и прищурилась придирчиво. — И наденьте же перчатки, милорд! Я не позволяю мужчинам без перчаток обращаться ко мне на «ты.»

Она вскочила и отряхнула снег с юбки, пожаловавшись, что платье придется отдать Харриэт, кукол тряпичных шить, и совсем скоро у нее вообще не останется одежды. Ряды вампиров поредели. Всем было известно, что ее сиятельство медленно наращивает обороты, зато уж как рассвирепеет, достанется и правым, и виноватым. То ли еще будет, когда она обратит внимание на куцые обрывки гардин за выбитыми стеклами…

Гизела наблюдала за ней, раздумывая, подойти, или же это опять повлечет за собой какие-нибудь оригинальные последствия. Любопытство взяло верх, и она оказалась подле миледи с вежливым: «Как вы себя чувствуете, мэм?»

— Мисс…? — щелкнула пальцами леди Маргарет.

— Вы меня не помните? — в голосе Гизелы едва различимо звучали нотки удивления. А также разочарования пополам с облегчением.

— Вас? Откуда же мне вас знать? Впрочем, если вы желаете обрести мое знакомство, я могу пригласить вам к себе в приемный день. Последний четверг месяца вас устроит?

— Боюсь, что нет, мы уезжаем. Однако благодарю вас за приглашение, это весьма любезно.

— Но если вы все же отыщите время для визита, — как ни в чем не бывало продолжила миледи, — то не забудьте надеть одну из тех премилых шляпок, которые так вам идут.

Беззвучно, одними губами она добавила «Жизель.»

Гизела улыбнулась. Не помнит? Пусть так, для них обеих будет лучше. Она поклонилась и вернулась к ожидавшим ее друзьям. Маргарет же вперила яростный взор в тех немногочисленных вампиров, которые то ли из любопытства, то ли из-за склонности к истязанию плоти все еще обретались во дворе.

— Вот видите! Дамы из приличного общества не хотят посещать мой дом. А все потому, что это уже не дом, а хлев.

Ущерб она оценила сразу, просто сберегала этот аргумент напоследок.

— Вернулась наша любезная Мэгги! — расчувствовался Рэкласт. — Надо заказать благодарственную панихиду…

— Молчи, шут гороховый, — одернул его старший брат. — Не тревожьтесь, миледи, я распоряжусь, чтобы все привели в порядок.

— В порядок? О каком порядке может быть речь, когда поместье выглядит так, словно здесь пировали гунны? Впрочем, я даже благодарна мародерам. Мне никогда не нравилась эта рухлядь, давно было пора отправить всю мебель к старьевщику. Жуки-точильщики жужжали так, что у меня делались мигрени! Так что с завтрашней же ночи мы начинаем капитальный ремонт. Что осталось, все вымести подчистую! Но кое-что вам придется сделать прямо сейчас.

— Что же? — забеспокоился Мастер.

— Перенести свой гроб ко мне в спальню. Неужели вы хотите, чтобы женщина, пережившая столько треволнений, коротала день в одиночестве? Неужели вы и правда этого хотите… Агравейн?

…Когда он подхватил ее на руки и перенес через порог, то подумал, что, быть может, она и не самая покладистая женушка в мире, и вряд ли когда-нибудь вышьет бисером его тапочки. Но это его уже не волновало.

30 декабря 188* года