Стоуш вытер руки тряпкой и кинул ее на стол.

— Болеть будет, — сухо произнес он и позвал в открытое настежь окно, — Иди сюда, Келан! — Худенький мальчишка с копной светлых, рыжевато-желтых как полосатая шкурка гедра, волос, зашел в дом и нерешительно остановился рядом с великаном. Жевлар недовольно фыркнул и поторопил, — Чего стоишь, помоги ей, — и снова деловито обратился к еще лежащей на столе женщине. — Пить порошок, что дал тебе, трижды по щепоти. Не менее десяти дней. Мужа своего придержи месяц, а лучше два, к себе не подпускай. Полежи дома, не работай с неделю, тяжестей не таскай. Иди. Келан, проводи за изгородь.

Взгляд оранжевых круглых глазенок метнулся от окровавленной тряпки к зеленоватому от боли и бледности лицу селянки. Она неуклюже сползла со стола, закусив губу, тяжело оперлась ладонями о край. Стараясь не смотреть в сторону жестяного таза, одернула платье. Затем оперлась о плечо ребенка и тяжело, подволакивая ноги, мелкими шажками пошла. Солнце слепило глаза, и Келан споткнулся о камень у двери. Женщина глухо застонала, ее пальцы больно впились в его плечо. Мальчик поморщился, но промолчал. Они медленно прошли через двор.

Вокруг дома была посажена живая изгородь. Странный гибрид живой природы и магии с явным удовольствием царапал непрошенных гостей, мог и придушить. Как-то Стоуш едва отнял у зеленого охранника особо любопытного соседского мальчонку. Парнишка тогда уж и синеть начал. При такой 'собаке' запоры не нужны. Вот вместо калитки в живой изгороди и зияла простая дыра. Напротив нее страждущие обычно останавливались и звали Стоуша. А там уж он или Келан проводили мимо лохматого чудища. Никто и никогда не пытался покушаться на покой жильцов. Себе дороже. Скотина и та чуяла магию, обходила стороной. Объяснялось это, правда, все же не волшебством, а скорее родом занятий хозяина дома.

Мальчик провел женщину и остановился, дальше идти он не собирался. Селянка убрала руку с плеча Келана и крепко ухватила его за запястье, оставляя глубокие царапины черными жесткими когтями. Птичьи, бледно-голубого цвета глаза с яростью изучали смуглое личико:

— Ненавижу… — прошипела она, с какой-то непонятной болью в голосе. Келан вывернулся из слабых рук и отступил назад, к дому. Женщина пошатнулась, но удержалась на ногах. Опустила полупрозрачную ткань на лицо и медленно пошла вниз, спускаясь с холма к селению. Местные могли позволить себе прийти вот так, без сопровождения мужчины. Обычаи в глуши суровы, но правил без исключений не бывает. Лица селянки прятали под длинными накидками, а тайны за семью печатями. Да только село то небольшое, и все прекрасно знали, зачем женщины ходят к Стоушу. Однако были и другие, неместные, что приезжали под вечер с охраной. Двумя или тремя вооруженными мужчинами. И переночевав, с рассветом исчезали в туманной дымке.

Спокойствие и относительный мир в этих местах воцарились давно. С последней серьезной стычки минуло более десяти лет. Село стояло на отшибе, дороги стратегические через него не вели, тракт полегал много ниже. А здесь — Холмогоры, лишь пастухи и тишина. И все же не очень этому 'миру' доверяли приезжие. Вспышки волнений утихли, но случалось еще нарваться на засаду лихих людей или банду ящеров. Для местных жителей подобные нападения оставались досадным последствием бушующей когда-то войны. На деревни лихие разбойнички теперь нападать боялись (получили бы достойный отпор), а вот одинокого путника могли еще подловить на дороге. После последней зачистки, лет шесть назад, случаи мародерства практически прекратились. Но знающие люди подшептывали, если и случалось что на горных дорогах, то в том была скорее вина жителей близлежащих селений, а не 'мифических' разбойников. Эти слухи и обычные опасения заставляли большинство путников по-прежнему держаться настороже и путешествовать с караванами. Лихих людей всегда будет предостаточно, и не война тому виной, а обычная жадность.

Заходили женщины к Стоушу, пряча стыд свой и лица под покрывалом. Мальчик помнил всех, шутка провиденья — абсолютная память. Он частенько сидел во дворе, наблюдая за приезжими и приходящими. Слушал обрывки фраз, ловил недоумевающие взгляды.

Когда женщина отошла достаточно далеко, Келан вернулся в спокойную тишину дома. Стоуш тщательно вытирал стол. Увидев ребенка, ворчливо произнес:

— Я убираю, иди, погуляй пока. Завтра едем в Кейчат. У меня работа. Будешь смотреть в этот раз. Не все, но будешь. Что это?

Жевлар, когда хотел, мог двигаться очень быстро. Стоял в углу, а один стук сердца спустя жесткие мозолистые лапы держат худенькую и маленькую руку Келана. Длинные кровавые царапины алели на смуглой, покрытой тонкими шрамами коже.

— Ничего. Яда нет. Вот глупая женщина!

Стоуш склонился к мальчику. Плоское лицо жевлара покрытое короткой жесткой шерстью почти не отражало эмоций, а широкие ноздри приплюснутого носа чутко реагировали на любые запахи. Кроме крови. Ее слишком много в его жизни.

— Хочешь посмотреть? — темные глаза изучающее смотрели в оранжевые. Келан нерешительно кивнул. Жевлар тяжелой поступью подошел к столу и, нагнувшись, откинул покрытую пятнами крови тряпку. Мальчишка заглянул в таз. Зародыш был большим, примерно с его ладонь. Затянутые пленкой птичьи глаза, крохотные, непропорциональные ручки и ножки. Плод плавал в крови, исторгнутой вместе с ним из чрева матери. Келан смотрел округлившимися от страха и отвращения глазами:

— Жалко? — Спросил Стоуш. Ребенок выпрямился, пытаясь ладонью спрятать кривящийся в беззвучном плаче рот. Помотал отрицательно головой. Правильно.

— Иди, — сказал жевлар. Застучали по доскам голые пятки, и мальчишка вылетел на улицу.

Стоуш проводил его взглядом. Сам не знал, зачем при такой работе держит рядом ребенка. С тех пор, как подобрал его на дороге, возвращаясь домой, мальчик находился рядом. Произошло это почти девять лет назад. Зачем тогда он, угрюмый одиночка, пожалел новорожденного, да еще и шантийца, жевлар задумался только раз. Мяукающий сверток, в котором лежал полумертвый от голода младенец с присохшей пуповиной, легче всего было оставить на дороге. Или свернуть тонкую шею двумя пальцами. Но вместо этого Стоуш отнес его в селение и выкармливал, выхаживал. Мальчишка выжил.

Жевлар взглянул на таз. Эти женщины — катаринки, сентки, моргутки шли к нему, зная, что не откажет. Знали и то, что как бы не было больно сначала, поправятся они быстро. Грубые лапы Стоуша поистине волшебные. Не пожалеет, не обласкает, но сделает. Он работал палачом и по долгу службы прерывал разные жизни. Но не поэтому слава опережала его самого. Жевлар считался лучшим. Лучшим из своего клана великих палачей, наемников и лекарей. Он знал множество способов лишения жизни. Умел пытать так, что осужденный долгие часы оставался на тонкой грани между жизнью и смертью, балансируя, но не переходя. До тех пор, пока мастер сам не позволял уйти или остаться. Стоуш великолепно лечил раны и облегчал боль, чтобы тот, кто должен умереть медленно, раз за разом погружался в пучину страданий. Жевлар мог бы стать величайшим лекарем. Но стал палачом.

Стоуш никогда не задумывался, виновен ли тот, кто умирает от его руки. И не получал удовольствия от насилия. Он просто очень хорошо делал свою работу.

Я смотрела в окно. Странное ощущение душевного одиночества, и в то же время никого не хотелось подпускать ближе, чем на десять шагов. А вокруг суета. Пассажиров много, толпятся, толкаются, торопливо занимают свободные места. Даже рядом со мной сели, наплевав на предрассудки и страх. Здесь уже не до неприязни. Несколько часов на ногах не простоишь. Пока еще паровоз дотянет до станции. Дорога горная и впереди ни одного полустанка, только обрыв слева, да круто вздымающаяся гора справа. Я плотнее завернулась в плащ и уставилась в окно. Надоели вскользь бросаемые взгляды, полные гадливости. За что? Не стоит пытаться понять. Мы слишком разные. Хотя, будь я хоть чуточку толстокожее, мне, несомненно, было бы проще жить. Удивительное дело, в мире населенном лгванами, ящерами и немыслимо далекими от людей разумными тварями, тянуться бы им к близким по виду существам. Человечество же как-то уживалось более-менее с пестрым большинством рас? Нас, перекати-поле, веками травило. Почему? Относятся до сих пор — как к саранче. Емкое слово, обидное, язвительное, пренебрежительное. Никто и звать никак.

Брезговали нами, и жили бок о бок веками. Мы выглядели похожими, но особенности физиологии пролегали пропастью. Хотя пропасть эта, в основном в умах, не являлась препятствием для межвидового скрещивания, случалось чаще, чем людям хотелось бы, но… Основа отношения большинства рас к шантийцам прозрачна как вода. У них два пола. А у нас три и в одном теле. Шантийцы — андрогины. Да еще и с таким жизненным циклом, что закачаешься. Около двух месяцев мужчина, почти три средний пол, а еще два женщина. Чем не чудовища?

Людей набивалось все больше. Мне стало ясно, кому-то придется простоять всю дорогу. Часов пять, не меньше. Ну и дураки. Рядом со мной достаточно места, но занимать его никто не хотел. Где-то неподалеку разгорался скандал. Сухой старческий голос громко сетовал на отсутствие мест. Старик прорвался ближе, растолкав других пассажиров, и увидел меня. Глаза его загорелись почти фанатичным блеском. Вот уж повезло, так повезло. И откуда у сухоньких старушек и старичков столько энергии для ругани?

— И почему это сидит, когда порядочные стоят? — взвизгнул он, гневно сверкая глазами. Провокация провалится. Я не в том положении или состоянии, чтобы бодаться. Но подвинуть себя не дам. За билет заплачено кровными, а их не так много осталось. Впереди длинная и непредсказуемая дорога. Поезд — лишь начало пути.

— Это занимает свое место. По купленному билету. Хотите сесть, довольно пространства не занятого. А коли на уме другое, помочь не смогу.

Старик зло плюнул под ноги:

— Погань какая! Нет, слышите, уважаемые? Саранча рот открыла, по-человечьи говорить пытается! Да с каких пор 'таким' билеты продают?

Я с кривой усмешкой наблюдала. Обидно. А дальше что? Зарезать у всех на глазах? Заорать в ответ? Меж тем пассажиры вокруг молчали, упорно не вмешиваясь в скандал. Чего это? И вдруг вспомнила. На шее болтается клановый амулет. Я так и не сумела с ним расстаться. Глупая ошибка, сентиментальность, которая грозит большими неприятностями в будущем, и обернулась неожиданной удачей сейчас. Подарок бога со звезды. Клан волшбы. А с ними связываться могут лишь ненормальные. Ай да я! Но необходимо убрать его как можно быстрее. Здесь я уже, конечно, засветилась.

Наконец, и до старика дошла некая двусмысленность ситуации. Он замолчал на полуслове и бочком-бочком отступил. Я сунула амулет под плащ и снова отвернулась к окну. Не знаю, радоваться или нет? Клановый амулет абы кто носить не может. Представляю чувства, обуревающие моих попутчиков. Такое и на таком! А с другой стороны, теплилась в душе нечаянная благодарность. Не будут затрагивать лишние несколько часов и спасибо. А там… Соскочу с подножки вагона и растворюсь. Убийце легко затеряться в толпе.

Эх, Стоуш, примешь ли обратно? Вспомнишь ли нашу ссору и глупые слова? Мне так нужна помощь, отец.

Поспать не удалось. Все преследовало глупое ощущение, будто я муха под стеклом. Наконец, просто притворилась дремлющей, и сквозь полуприкрытые веки наблюдала. Атмосфера в вагоне давила, косые взгляды раздражали. Эх, были бы варианты, ни за что бы не поехала поездом. Но дом слишком далеко, и на перекладных быстро не доберешься. А при всех сопутствующих, лучше затеряться в толпе, чем рисковать собой и возможным ребенком. Хотя, сильно сомневаюсь, что шантиец вообще может где-либо затеряться. Была бы частью клана, презрение делилось поровну, но я сирота. Последний клан саранчи, который принимал меня как гостя, располагался в пригороде Тшабэ, городе света. Там, откуда я делала ноги.

Пока нахожусь в относительной безопасности, подумаю-ка над тем, на что вечно не хватало времени. Лишь бы не возвращаться к тому, во что вляпалась. Почему, например, шантийцам не позволено собираться количеством более ста человек? Почему любой клан, разросшийся до такого количества должен разделиться пополам и разойтись на расстояние нескольких километров менее чем за сутки? В каждом городе живут мои соплеменники, готовые подставить плечо, закрыть грудью. Принять на определенных условиях, будем честны.

Раньше, до принятия в ступень, я могла бы стать частью любого клана. Но не теперь. Шантийцы не дают убежища убийцам, а также членам гильдий или мастерам кланов, принадлежащих ступеням. Хотя, посмотрим правде в глаза, они не приняли бы меня и по многим другим причинам тоже. Слишком часто в мире проливается их кровь. Слишком шатко положение в обществе и суровы законы. У них остался кодекс, которому слепо повинуются все шантийцы. Единственная святыня, свод правил, который написали они, а не предписали им.

Можно обмануть на словах, спрятать амулет, притвориться, что тебе незнаком нож, но как спрячешь душу? Получалась, я сама невольно пришла к тому, что долго пытался донести Стоуш. Одиночкам не стоит рваться в стаю. Но отказаться от помощи, обычного человеческого тепла, я тоже не могла. Это выше моих сил. Где еще отогреться? Иногда, закрыть глаза и притворится, разве грех? Там за окном пробегает мир исполнителей. Здесь, я просто получаю короткую передышку. На пару вздохов. Пока еще кто-то не посмотрит на меня с ненавистью. Плевать. Есть вещи похуже. Верно?

Если Стоуш пошлет далеким адресом и не захочет говорить, придется уходить в горы. Двинуть через перевал, и примерно через неделю окажусь около моря. Там сяду на корабль, и сам рогатый дьявол меня ищи, не найдешь. Главное, не промахнутся, не стать слишком самонадеянной. У бога со звезды длинные руки. Черт, слишком длинные. Сомневаюсь, что он простит попытку убить его. Пусть сама попытка так и осталась намерением. Ведь по кодексу… да что о том думать. Кодекс наемников уже не про меня.

Вагон качнулся, дернулся и остановился. Я поглядела в окно. Полузабытая станция. Да уж, с моей памятью о забытье можно только мечтать. Черт! Резво поднялась с места и, расталкивая локтями пассажиров, рванулась на выход. Паровоз пофыркивал, словно ретивый конь. Из трубы рвались клубы пара, внезапно раздался пронзительный гудок, и состав медленно тронулся. Я спрыгнула с подножки, сделала несколько шагов в сторону.

Весна. Интересно, жив ли старый Кебук? Глубоко вздохнула. Чуть сладковатый запах цветущих некриций (странных растений, выглядящих, как торчащие из земли длинные узкие палки с пучком пушистых фиолетовых отростков наверху), смешанный с горьким дымом, холодом весеннего ветра и надежды. Теперь можно осмотреться. Мне как обычно не повезло. На станции вышли три калеки и знакомый старик. Он демонстративно плюнул в мою сторону и отвернулся. Я сдержала желание плюнуть в ответ. Аж дрожь пробрала от ярости и бессилия. Ну, нет. Надо уходить и поскорее. Не хватало, чтобы в лицо запомнили.

Тропка поросла молодой травкой. Ее лохматые травинки, похожие на пушистых гусениц, пугливо извивались под ногами, торопясь отпрянуть из-под ноги, и темнели, если ускользнуть не удавалось. Я вспомнила, как летом, огромными, почти с руку ребенка, мохнатыми телами гусениц таба обвешаны все деревья в округе. Только не Кебуки.

Через какое-то время примятые пучки травы оживали, наливались цветом и снова испуганно метались пушистыми змейками. Казалось, под ногами непрерывно движется куда-то сама земля. К осени растительность на склонах станет темно красной, жесткой и почти неподвижной. А сейчас, призывно яркая, сочная она манила к себе обещанием радости. Первые признаки оживающего после зимы мира. Так и хотелось сойти с дороги да завалиться где-нибудь на полянке. В небо поглядеть. На пробегающие пеной облака, на бирюзовую глазурь неба. Я торопливо поднималась вверх, по склону. Еще немного, и откроется вид с горы. Красотища, дух захватывает. Безбрежное разноцветное море, мшистые великаны, уснувшие навечно — Холмогоры. Дом. Немного запыхавшись, привалилась к дереву. Его влажная чуть подрагивающая поверхность, состоящая из мелких ячеек, наполненных синими слепыми глазками приветливо запульсировала, и подалась вперед. Я посмотрела наверх, туда, где сплетались в жгуты тысячи ветвей-хлыстов с пучками сине-зеленых крошечных листочков. Глазастое дерево. Шаас. Название осталось от ящеров. Я погладила ствол ладонью, ощущая покалывание в пальцах.

Ну вот. Теперь по прямой, к старой дороге, по которой когда-то ходили караваны, а там и до села рукой подать. Только я обойду его краем. Селяне терпимостью и в пору моего детства босоногого не отличались.

Неожиданно навалилась дурнота, виски сжало обручем, а сердце затрепыхалось с перебоями. Я упала на колени, хватая ртом воздух. Сорвать амулет сил не хватало, пришлось, перебарывая удушье, медленно стянуть через голову. Едва я отшвырнула его в сторону, сразу отпустило. Вот тебе и память. С досадой кинула последний взгляд на черную глянцевую поверхность, поднялась с колен и зашагала без оглядки.

Прости, бог со звезды. Я все равно не вернусь.

— Проснись! — кто-то легонько теребил за плечо. Богдан чертыхнулся, не открывая глаз, и перевернулся на другой бок. Ох… Он почти не спал этой условной ночью, перечитывал документы дела. В голове крутились обрывки сна, кусочки информации. Мужчина резко сел и зевнув, попытался сфокусировать взгляд. Митька. Точнее, Дмитрий Павлович, напарник. Ухмыляется, садюга.

— Ну, чего тебе надо?

— Мы через час стыкуемся со станцией. Думал, тебе захочется похлебать кофию и умыться перед встречей с Альбертом.

— Ага, — вяло согласился Богдан. Митька плюхнулся в кресло и задумчиво поглядел на друга.

— Знаешь, я, чем больше над делом думаю, тем больше сомнений в голове ворочается. Все это смахивает на фикцию. Подставу какую-то. Когда ты увидишь, о ком идет речь, поймешь. Ну не верю я.

Богдан повел плечом. Дескать, кто его знает, и заставил себя встать. Прошлепал мимо Митьки в душ, и уже из кабинки крикнул:

— Сам не знаю, во что верить. Но дело запутанное, — поднял руки над головой, зажмурился и плотно сомкнул губы. Минуту не дышать. Дверь в кабинку с мягким щелчком закрылась, кожу защекотали мягкие струи. Почти сразу пластиковая дверца отъехала в сторону. Вот такое экспресс-купание. Вполне приемлемо, и в открытом космосе на горячую ванну рассчитывать глупо. Сухое купание ничем не хуже. Правда кожа бывает, шелушиться начинает. Химия она химия и есть, даже самая мягкая. Богдан фыркнул, потер глаза влажной салфеткой и бросил ее на пол кабинки. Теперь перекусить и в бой.

Митька покрутил головой, потер шею и с досадой прикусил губу.

— Обидно будет, если мы такое расстояние отмахали зря. Хотя… работа, — протянул он и потянулся к пластиковому стаканчику. Богдан сосредоточенно жевал и думал. Почти год они провели в полете, чтобы добраться до этой звездной системы. Очередной этап пути — стыковка к станции и встреча с исследователями. Построили ее довольно давно, практически сразу после открытия планеты. Статус системе присвоили неконтактный, и единственное, что делали сотрудники — вели наблюдение через спутники. А потом появились пираты. На станцию напасть не рискнули. Автоматическая система защиты потрепала бы, будь здоров, да еще и во все стороны сигнал 'sos' раскидала. Квадрант плохо изучен, конечно, но станцию без поддержки и охраны в любом случае не оставят. Мало ли, умников? Короче пираты высадились тишком, с другой стороны планеты. Пока станция совершила оборот, а ее спутники обнаружили след корабля, пираты набили отсеки живым товаром и отчалили. А потом произошло совершенно непонятное. Корабль нашли в космосе, неподалеку и в неуправляемом состоянии. На борту больше сотни биообъектов, не считая экипажа и охраны — мертвые. Понятное дело, чтобы так быстро дело обтяпать везения мало. Наверняка пираты получили наводку. Потому как спускались на планету за конкретным товаром. Вот и получалось, что возникало целых три вопроса. Кто со станции мог слить пиратам информацию? Чем так ценны были конкретные аборигены? Кем убиты все, включая экипаж? Он тяжело вздохнул. Вопросов много, ответа ни одного. Да еще и времени прошло. Кто там что вспомнит. Ладно.

— Мить, нам необходим контакт с аборигенами.

— Не знаю, — напарник допил кофе, отставил стаканчик и сцепил ладони замком, — не все так просто. Карантин — это, во-первых. Есть закон и его не отменяли. Планета неконтакт. Правда, в досье указано, что незадолго до нападения пиратов исследователи отмечали повышенную активность в одном из городов. Потом, у тебя конечно неограниченные полномочия, но тут свои законы. Жители станции друг друга покрывать будут до последнего. Так что, во-вторых, нас ждут непредсказуемые проблемы со стороны персонала. Инспекция на ушах стоит, и такое не затрешь. Но помогать по собственному желанию, сомнительно, Дан. Самое странное, конкретные сведения по аборигенам предоставлять отказались. Сказали, разбирайтесь на месте сами. Первый раз такую формулировку встречаю.

— Клубок змеиный, — с досадой резюмировал Богдан.

— Увы. А еще, я думаю, закон неконтакта нарушили. Есть у меня, кое-какие соображения на сей счет. Но прежде надо поглядеть на аборигенов.

— Нам ничего не известно. Я полночи потратил, рылся в докладах и снимках, ноль. Одни догадки.

— Ничего и не нароем, пока не увидим аборигенов. Служба безопасности станции ограничилась размытым докладом по инциденту. А добраться сюда не так и просто. Может и не рыпнулся бы никто, но сам видишь скользящие формулировочки, странные заявления, пара сильно настораживающих фактов. Пираты. Массовое убийство. Расследование в любом случае должно быть. И ничего, что инспекторам придется добираться до места преступления год. Никаких заочных выводов. Летите, голуби. Уф, тут даже 'костей' уже не осталось. О чем мы? За всей ситуацией что-то стоит, а нам надо рыть, да осторожно. Как бы не вырыть чего-нибудь лишнего, Дан. А общие сведения листал? Я еще вчера тебе скинул.

— Читал я. Обычные сводки по полезным ископаемым, состав атмосферы, воды. Самое интересное — заметка, что около трех тысяч лет назад на планете пытались основать колонию. Люди. Почему планета неконтакт тогда?

Митя пожал плечами.

— Нам и узнавать.

Богдан с наслаждением потянулся и похлопал себя по животу.

— Живы будем, не помрем.

— Садись, — Стоуш легонько подтолкнул в спину. Я уселась за стол, ладошками погладила гладкое дерево. Вроде и давно все было, а вроде, как и недавно.

— Я в бегах.

— Да уж понял, — жевлар сел напротив и пытливо уставился в душу, — рассказывай. Хотя и сам догадываюсь. Очередной раз провалила задание?

Я замерла. Забываю, что мы принадлежим одной ступени. Правда, я из одной ветви, а он из другой. Но безупречная многолетняя служба лучшего палача давала кой-какие преимущества. Например, возможность подглядывать за судьбой нерадивого ребенка.

— Ну, не совсем, — преуменьшила я.

— Келан, не хочется возвращаться к разговору, что когда-то закончился ссорой и нашим расставанием, но…

— Вот и не возвращайся, — перебила, насупившись.

— Замолчи, — рявкнул Стоуш, вскакивая. Я испугалась. Не помню его в таком состоянии. Меня порой бесило его непрошибаемое спокойствие, но оказывается лучше и не знать, как он выглядит в бешенстве, — так значит, — глухо сказал жевлар, — ты доигралась, дурочка. Когда десять лет назад, я предлагал выбирать, думал, давить не следует. Теперь жалею. Ох, как же жалею! Ты не захотела стать палачом. Говорила, что не хватит у тебя выдержки, беспристрастности. Много чего говорила, честно — отмазывалась. Лекарем не пожелала, гнев душил. Дескать, как же я буду лечить сволоту, что меня гнобит и презирает. Хорошо. Выбрала третью дорожку. Наемница. Ты несколько лет игралась. Ни одного серьезного дела не взяла, а несколько и вовсе завалила. Хорошо ерунду — припугнуть сумела, что профукала, я заканчивал. Вот сейчас и подумай головой своей пустой, кто доверит серьезное дело шантийке, да еще с подмоченной репутацией? Ты просто вечная пешка в чужих играх. Моя воля на город света не распространяется. Тебя подставили, неужели до сих пор не поняла? А бог со звезды, не от тебя ли узнал о цели ваших с ним свиданий?

Я помотала головой. Давно пора признаться, что занимаюсь самообманом. На выживание меня хватало, но не более того. А Стоуш оказывается еще и пас меня, независимую, все эти годы! Я глаз отвести от стола не смела. Ну, как признаться, что нет во мне стержня. Кому нужен такой охранник? Размазня, одним словом и неумеха. Висит на шее клановый амулет и тянет к земле весом, из-за того, что ношу незаслуженно. Я долго и наивно считала — просто мне везет. Сколько раз шли дела наперекосяк, выкручивалась. Теперь только дошло, что была слепа на оба глаза и глуха на оба уха. Да и тупица непроходимая. Чудо, выходит, что еще копчу небо.

— Я не успела ему сказать лично.

— Но собиралась, верно? А тут выяснилось, что он сам узнал. И кто подсказал тебе, что надо делать ноги?

— Я подслушала разговор, случайно.

— Как же, случайно, — Стоуш устало вздохнул и сел, — боялся я, что не сумеешь добраться даже сюда. Скажи, ты часом никаких сувениров из города на память не прихватывала?

Увидев мое лицо, жевлар громыхнул кулаком по столу.

— Нет, ну дура! Где?

— Выкинула. Он с полдороги душить начал.

Жевлар немного успокоился.

— Повезло. Фору получили. Спасибо другу одному, поставил когда-то ловушку на дороге. Слушай внимательно. Мы покинем дом и обходной дорогой направимся к безопасному месту. Вляпалась ты, да и я с тобой, в очень нехорошее дело, судя по всему. Сумеем обхитрить врага, будет шанс объясняться, ну а нет, прощайся с Холмогорами, больше не увидишь. Кодекс. Сама понимаешь, куда дело движется?

Я открыла рот, но жевлар махнул рукой:

— Иди, обмойся, да чистое надень. Времени в обрез.

Не скажу, что ко мне вернулось спокойствие, но страх отступил, как когда-то в детстве. Стоило попасть домой, в сильные и бережные лапищи Стоуша, как появилась уверенность, что он сумеет защитить от любого зла.

Богдан разговором с Альбертом остался недоволен. Юлил тот, хитрил и явно недоговаривал. Впрочем, обещался всячески содействовать. А попробовал бы отказаться. Дан хмыкнул. С чего начать, он для себя решил давно. Поднять архив по происшествию, изучить материалы по планете, припугнуть кого-нибудь. Альберт спутал все карты. Начал беседу с заверений, что они обязательно и непременно… и бубнил, бубнил. Митька скептически поглядывал на официальное лицо, но вид имел самый вежливый и сдержанный. Когда они остались вдвоем в каюте Богдана, витиевато выругался, сел на койку и задумался.

— Мить, я пойду прогуляюсь.

Дмитрий сделал неопределенный жест рукой, что-то типа — с глаз моих. Дан вышел в коридор и повернул налево, сверяя маршрут по выданной еще при входе на станцию схеме. У них здесь и жилые отсеки, и ряд лабораторий, архивный отдел, оранжерея, склады, отсек консервирования и все на нескольких уровнях. Богдан задумчиво почесал в затылке и решил ограничить свой исследовательский пыл. Заблудиться с непривычки не хотелось.

Воздух на станции имел странный металлический привкус, в отличие от смеси на корабле. Часть для постороннего человека бесполезной информации Дан привык считывать на автомате, даже не задумываясь. Просто так ничего не бывает. Порой, даже мелочи могут сыграть важную роль. Он немного некстати вспомнил про ружье на стене и фыркнул.

Несмотря на подробную схему, пришлось немного поплутать, не сразу нашелся спуск на нижний уровень. Производственные помещения и склад находились тремя ярусами ниже, нужные лаборатории где-то на втором. Альберт выдал им с Митькой унифицированные пластиковые карты, с помощью которых открывались двери. Конечно, как то наивно полагало официальное лицо самые значимые из отсеков все равно останутся недоступными для инспекторов, но Дан собирался эти его иллюзии в ближайшем же будущем развеять. Наконец, он разобрался в переходах и убрал круглую коробочку галокарты в карман. Если повезет, схема какое-то время не понадобится.

Коридор освещался как-то очень посредственно, экономили они что ли, энергию? В общем, особой роли для Дана сей факт не играл. Зато заинтересовала табличка на двери — 'Вход строго по предъявлению разрешения. Красный код'. Он провел своей карточкой по панели, но вместо ожидаемого щелчка, увидел мерцающий красным глазок.

— Какого черта? — поинтересовался раздраженный голос, — ослеп что ли? Или читать разучился? Альберт ясно выразился, как прибудут посланцы, халява кончится и придется соблюдать долбанный устав. Где закодированная карточка, Яш? Пошлю тебя сейчас к Альберту по известной траектории, — Богдан спокойно слушал. Говорящий умолк. Потом, с надеждой спросил, — Яша? Это ты? Прикалываешься?

— Нет, не прикалываюсь, — напустив строгости, сообщил Дан угрюмо. А что? Сначала пугнем, потом подружимся, — меня зовут Богдан Шептунов. Я один из тех посланцев, которыми пугал Альберт. Дверь открой.

Незнакомец за дверью смутился, потому что молчал довольно долго.

— Не могу, — сообщил он упрямо и, кажется виновато.

— Как это, не могу? — оторопел Богдан, — Уважаемый, у меня есть абсолютно неограниченные полномочия. Я официальный представитель. Инспектор.

— Ну, положим, ваши полномочия сквозь дверь не видны. А у меня контракт на пять лет. Если Альберт взбрыкнет, я останусь без работы и со скверной репутацией к тому же.

От подобной наглой смелости, Дан не сразу нашелся, что сказать. Можно конечно подняться наверх, найти начальника станции и устроить серьезную промывку мозгов, но…

— Послушайте, что мы как дети малые? — Дружелюбно скрипя зубами, проворчал он, — свяжитесь по внутренней связи, вам подтвердят, что я это я.

— Не могу, — невидимый собеседник явно мучался, — у нас оборудование полетело. На корабле должны были привезти замену. Станция построена довольно давно, больше ста лет назад, периодически что-то ломается, а груз на замену приходит раз в два-три года. Просто повезло, что должны прибыть инспектора и привезти внеплановые запчасти.

Богдан почувствовал себя жертвой комедии абсурда.

— Как вас зовут? — спросил он.

— Леопольд. Можно Лео.

— Так вот, Лео, внутренней связи нет на всей станции?

— Да.

— Ладно. Вы человек умный, слышу по голосу, — решился на откровенный подхалимаж Дан, — я вам пытаюсь донести простую, как дважды два вещь. Если корабли приходят редко, а вы в курсе, что со дня на день прибудет давно ожидаемый с инспекторами на борту, какова вероятность, что я и есть этот инспектор? Ваш квадрант часто посещается туристами?

— Не сказал бы, — робко согласился Леопольд, но дверь не открыл.

Богдан хотел с размаху треснуть кулаком по двери, но усилием воли сдержался.

— Слушайте. Год назад, неподалеку от станции нашли корабль полный мертвых людей и аборигенов с планеты. Вы составили рапорт и отправили запрос на землю. Для расследования были направлены инспектора, я и мой напарник. Вы знаете уже практически год, что мы прибудем. Так какого черта ломаете комедию с красными кодами и прочей ерундой? Откройте дверь, я дам вам прочесть информацию обо мне и, наконец, приступим к тому, ради чего мы столько времени провели в пути.

— Не могу, — обреченно ответил Леопольд, — Альберт мой непосредственный начальник. Когда скажет, что мы должны подчиняться напрямую вам, сразу же начну это делать.

Замечательно. Богдан прислонился к двери. Значит, паршивец уже начал чинить препятствия? Не понимает, что наводит подозрения, прежде всего, на себя? Дан, правда, склонен был скорее поверить в то, что Альберт просто дурак. Обличенный властью мелкий служащий, которого отправили в ссылку. С глаз долой, короче. Теперь по случаю, он решил покомандовать. Показать, кто в доме хозяин, что ли? А параллельно отомстить за бессрочную командировку к черту на рога?

Когда намерение постучать в неприступную дверь ногой сменилось желанием предметно поговорить с Митькой, в коридоре внезапно послышались шаги и неразборчивая речь. Словно кто-то бормотал на ходу под нос. Богдан шагнул к стене.

Из-за поворота показалась долговязая фигура мужчины, который нес в руках несколько коробок. Перед Даном остановился субъект, которого он без сомнения назвал бы — человек не от мира сего. Добрейшие синие глаза, всклокоченная грива темно-русых волос. Нескладный, даже несуразный типчик, который почему-то сразу же вызвал симпатию и желание помочь. Растерянно оглядываясь, парень обдумывал, как ему вытащить карточку и при этом не уронить коробки на пол. Все топтался под дверью, в упор не замечая инспектора. Прежде чем он догадался обратиться к Леопольду через переговорное устройство, Богдан шагнул навстречу и протянул руки.

— Давай помогу! — не задумываясь и секунды, парень перевалил коробки и полез в карман за картой. Что характерно, в глазах у него не появилось и проблеска беспокойства, словно Дан являлся его добрым знакомым.

— А я то думал, как в дверь буду ломиться? Ох уж эти новые правила, — чудик выудил из нагрудного кармана кусок пластика и провел по панели.

— Яша? — Обрадовано откликнулся голос, а дверь плавно уехала в сторону, спряталась в стене. Дан с любопытством взглянул на того, с кем долго препирался. Натуральный гном. Ну, не гном конечно. Просто небольшого роста коренастенький мужичок, с шапкой вьющихся ярко-рыжих волос. 'Странные они какие-то' — мелькнула у Богдана мысль. Сотрудники лаборатории произвели на него неизгладимое впечатление. Сумасшедший дом в миниатюре. Именно так в детстве он и представлял себе ученых. Но фантазии одно, а тут…

Яша тем временем зашел в помещение, не оглядываясь и не пытаясь забрать коробки обратно. Дан с удивлением обнаружил, что современные технологии здесь переплетались и скрещивались с давно устаревшими, и непонятно каким образом слаженно работали. Яша поманил инспектора рукой и направился к длинному столу, заваленному кучей самого разного хлама. Молчаливое указание Шептунов истолковал, как мог. Богдан аккуратно сгрузил коробки на пластиковую поверхность, с любопытством наблюдая за учеными.

На столе со свободным местом было туго. Коробки, макеты, папки с листовыми схемами, какие-то вовсе непонятные штуковины. Устаревшие мини-диски россыпью разноцветных кружочков, каждый чуть меньше ногтя, теснили коробочки нанодисков. В одной такой коробочке умещалась информация о целой планете. Начиная от географических данных и заканчивая… много чем заканчивая. Богдан снова с уважением покосился на парочку, увлеченно о чем-то спорящую. Он мог себе представать объемы и сложность их работы только приблизительно.

Судя по разговору, Лео не одобрял легкомысленного отношения Яши к приказам начальства. Но чудика трепка не взволновала совершенно. Он отмахнулся и бросился к коробкам, восторженно бурча:

— Наконец-то! Наконец-то пришли!

— Богдан, — нерешительно обратился Леопольд.

Инспектор ловко стянул с шеи капсулу и, держа за цепочку, протянул серебряную каплю гному.

— Здесь вся информация. Ознакомьтесь и успокойтесь, наконец. А я сегодня поинтересуюсь у Альберта, почему моя карта не работает.

Дан уже предполагал, что услышит в качестве оправдания. 'Кто знал, что вы сразу метнетесь изучать станцию?' Не успел ввести личные коды, типа.

Лео взял капсулу и вставил ее в гнездо считывающего устройства. Зажужжала, мягко разворачивая визуальный экран, черная шишечка галоустройства. Приподнялись над столом голубоватые кнопки клавиатуры. Лео погрузился в процесс, ловко хлопая по ним толстыми пальцами, перемежая письменные команды устными. Богдан потерял всякий интерес к 'гному' и принялся рассматривать обстановку лаборатории. Слева от Леопольда располагались три огромнейших экрана, изготовленных еще по старой технологии. Конечно, наука уже не развивалась такими темпами как раньше, но новинки появлялись. Эти экраны еще не формировались при помощи хитрого устройства буквально из воздуха, точнее из молекул, а были изготовлены из тончайшего материала. Толщина коего равнялась человеческому волосу, но по прочности не уступала сплавам для обшивки кораблей. На одном из экранов Богдан опознал изучаемую планету, на втором она же красовалась в приближенном варианте — спутник отслеживал миграцию каких-то животных. На третьем мелькали диаграммы и графики неизвестного назначения. Несколько мониторов поменьше висели справа, а море разномасштабного оборудования стояло, лежало и весело везде — по бокам над экранами, сверху и даже под ногами, на полу. Наименование и назначение его представлялись Богдану столь же сложным, как китайская грамота. Повсюду он натыкался взглядом на образцы пород в колбах и силовых капсулах, у стен теснились какие-то стеллажи заставленные неразборчиво подписанными коробками. Но ученые явно чувствовали себя в этом хаосе как рыбы в воде. Особенно Яша, который извлек некий загадочный прибор из принесенной коробки и, попискивая от удовольствия, расчищал под него место.

— Что это? — спросил Богдан, подходя ближе.

— Уникальный микроскоп с широчайшим спектром возможностей.

На Дана потоком полился ливень профессиональных терминов, он смутился, растерялся и отступил. Яшу потеря слушателя совершенно не смутила, он вдохновенно размахивал руками и продолжал разговаривать сам с собой.

Леопольд успокоено вздохнул и протянул капсулу обратно.

— Кофе хотите? Я так понимаю, есть вопросы?

Дан широко улыбнулся:

— Хочу. Да, думаю, нам придется какое-то время довольно тесно общаться.

Я почти не помню первый день пути. Усталость, переизбыток впечатлений, ощущение какой-то скованности, дурнота. Едва после утомительной поездки я переступила порог дома, места, куда не возвращалась более десяти лет, как Стоуш заторопил с уходом. Я успела лишь ополоснуть лицо и снова оказалась в дороге.

Мы так долго не общались с отцом, что после приступа ностальгии, вдруг возникла неловкость, как вести себя дальше? На мгновение душу словно обдало холодом. Совсем непонятно что говорить, а о чем молчать. Возможно, Стоуша посетили те же мысли. А может, и нет. Он от природы не был болтливым. Поэтому мы шли в тишине, прерываемой периодически веселым треньканьем рут. Эти птицы охотились и жили небольшими стайками — шесть-восемь пар, обычно. Они имели удивительно мелодичные голоса и весомые размеры. Голова на жилистой шее, увенчанной массивным клювом, возвышалась над длинными пальцами ног-палок метра на полтора. Рута охотились на гусениц и животных помельче себя. Время от времени они переговаривались меж собой вслух. Деловито и нежно, словно воркующие влюбленные парочки.

Поначалу родимые Холмогоры казались такими привычными — ласково припекало весеннее солнышко, вокруг раскинулись сочно-зеленые поля, поросшие бродячей травой и мерцающими в ночи кустами. Ветерок едва колыхал нежные бородки первой листвы на деревьях. Весенняя прохлада почти не чувствовалась, так, слегка холодило ноги и шею. Но вскоре пейзаж начал изменяться. Деревьев становилось все больше, а откуда-то из-за горизонта неспешно выползали темные зубцы леса. Холмистая местность становилась гористой, а подъемы, как и спуски, все круче и круче.

На равнинах, кроме кустарников и травы, выживали только мощные амаки, стволы которых — плотные, в броне из ромбовидных щитков — покрывали круглые тарелочки грибов-паразитов. Практически прозрачные, невесомые, с мягкой, бархатистой шкуркой эти грибы выделяли смолу, помогающую щиткам окостенеть. Так амаки становились неуязвимыми для паразитов, стремящихся проникнуть в его беззащитную, пористую плоть. Грибницы же закреплялись между неокостеневшими пластинами еще до взросления гриба. Летом, лохматые щетки листьев (что выгонялись из ствола высоко от земли), разворачивались днем, напоминая гигантские опахала, а к вечеру сворачивались, превращаясь в узкие бахромчатые зонты. Сейчас из почек как раз проклевывались вверх первые темно-оранжевые липкие стрелы.

По сторонам пока что еще тянулись волнистые поля, поросшие высоким золотисто-оранжевым злаком. Исмаи легко душил все сорняки, поскольку сам по сути был культивированным сорняком. Могучие стебли его, в обхват ладоней, упругие и плотные возносились метра на три с лишним от земли. На макушке среди плотно прижатых к стеблю листьев проглядывали шишки — темно-фиолетового цвета. Початки еще только набирали сок, но к осени они превратятся в длинные, черные, полные сладковатых семечек плоды. Из этих семечек, насколько я помню, делают муку, отжимают масло, варят каши и даже жарят как деликатес на сковороде. Раньше, я никогда не приглядывалась к полям исмаи, не знаю, почему внезапно потянуло. Словно напоминала себе самой: я есть, я думаю, я существую. Пусть даже способ выбрала странный, перебирать в памяти рецепты из исмаи.

Поля раскинулись слева и справа от тропы, на сколько хватало глаз. Лишь с одной стороны, впереди, их теснил курчавый, ядовито-зеленый с проблесками оранжевого подлесок. Он жил своей лихорадочной весенней жизнью, агрессивный, оживающий после затяжного сна. Настоящий лес начинался глубже. Поначалу он казался лишь продолжением подлеска, ненамного более густым, с небольшими островками-проплешинами. Эти залысины облюбовал горень, кажущаяся хрупкость и невзрачность которого были простой обманкой. Стоило кому-либо ступить на такую поляну, как земля под ногами начинала буквально гореть. Полыхать сине-оранжевыми языками пламени, от которого тянуло гарью, дымом и смертью. Поспешно покидающих поле боя разумных существ после кратковременного удивления и последующей досады, ждал еще 'подарочек'. Да, горень просто создавал убедительную иллюзию пожара, но ожоги от него появлялись самые настоящие. Там, где рос огонь-куст, обычно больше не росло ничего, кроме мелких несъедобных ягод. Лес, плотной завесой подступал к дороге, почти полностью сливаясь с ней, втягивая ее в себя, делая своей частью.

Красные великаны тои покрытые пучками полупрозрачных, бархатных на ощупь фиолетовых листьев, с багровым наростом мха-паразита на стволах угрюмо нависали над головой. Чем глубже забредаешь в такие дебри, тем больше вероятность встретится с чем-то опасным и незнакомым. Черные леса далеки от трактов, больших городов, механики, ученых лбов. Зато природа в них сохранилась почти в первозданном виде — дикой, опасной и голодной. Со Стоушем, конечно, бояться мне нечего. Он знает столько, сколько многим не выучить и за всю жизнь. Как себя вести, что говорить, делать. Упрямая уверенность — теперь уж не пропаду, теперь беды пройдут мимо — пугала меня. Давно такой необъяснимой, слепой веры в кого-либо не испытывала. Что на меня нашло, не пойму? То ли действительно, начинали проявляться странности беременности, то ли в детство по глупости впадала? Он же не бог, жевлар.

Мы уходили выше и выше в горы, оставив далеко позади все, в том числе и преследователей, как я надеялась. Хотя на это как раз рассчитывать, пожалуй, не стоило. Метались в голове обрывки мыслей, кусочки воспоминаний, но так и не сложились ни во что путное. К вечеру, зато, я едва волокла ноги, а уж ворочать языком не хотелось вовсе. Никаких проблем с неловкостью.

Плохо помню, как устраивались на ночлег, залезали под старую великаншу-тои и, привалившись к могучему стволу, дремали. Смутно, как съехала на душистую, пахнущую чем-то сладким и терпким землю, покрытую толстым слоем листьев. Как свернулась калачиком под плащом и провалилась в сон. Ничего мне не снилось, ни плохого, ни хорошего. А потом Стоуш разбудил и снова погнал вперед.

В полдень мы перекусили и снова шли до тех пор, пока крутые холмы не сменились скалами. Их местами лысые скаты темнели провалами и отблескивали крошевом камня на солнце. За эту холодную твердь цеплялись что есть сил лишь чахлая по виду ползучая трава, да кустики странных бледных цветов. Шуршали, вызывая обвал мелких камней на тропу, и пылили, перебегая от укрытия к укрытию, ящеры длиной до метра, ярко-синие, с переливающимися на солнце чешуйчатыми спинами. Яркое весеннее солнце сверху щедро поливало теплыми лучами траву, склоны, узкую тропу меж ними и нас.

К вечеру я уже не бодро рысила, а уныло плелась. За весь день мы с отцом от силы перекинулись парой слов. Какие беседы? Нужно как можно быстрее и дальше уйти, пока не пошла травля, пока след можно запутать, а намерения не вычислены. Я не знала, куда стремится Стоуш и узнать пока не пыталась. Усталость моя достигала предела. Я уже не ощущала весеннего холода, недостатка пищи или воды, боли в разбитых ногах. Держалась за единственную мысль — надо, и продолжала идти.

Когда солнце село, ночь наступила стремительно, как всегда бывает в горах. Зелень приобрела почти черный оттенок, длинные тени слились с землей и создали новый пейзаж. Таинственный, немного пугающий, разительно отличающийся от дневного. Высыпали нетерпеливой гурьбой звезды. Подмигивали злорадно с небес, словно знали некий секрет и умалчивали о нем. Я привалилась спиной к скале и безучастно смотрела вверх. Отец нашел хорошее место. Две скалы перекрывали друг друга слоистыми боками. В закутке не дул ветер, а со стороны не разглядишь и отсвета огня. Только здесь, впервые за два дня, Стоуш развел костер. Когда сушняк (ломкий и полый как трубки) разгорелся, он обратился ко мне.

— Устала?

Я кивнула. После долгого молчания казалось невозможным нарушать тишину. Я сроднилась с ней, сжилась даже. А тут вопросы, ответы. Пусть будет, если иначе нельзя краткий отдых и пора дальше, в путь. Что усталость? Она проходит, нет ее, просто привыкаешь к ритму, даже такому изнуряющему. Ко всему на свете можно привыкнуть.

Стоуш смотрел на огонь, и на его плоской морде эмоции не отражались.

— Чувствуешь?

— Что? — собственный голос показался мне охрипшим, резким.

— Не чувствуешь, значит, — жевлар протянул ладони к пламени, — знаю, тебе тяжело и страшно.

Я отрицательно помотала головой.

— Нет. Терпимо. Но хочу кое-что сказать…

Он отрицательно мотнул головой, и я замолчала на полуслове.

— Слушай, Келан, меня преследует ощущение слежки, взгляда в спину. Оно не покидает ни на минуту. Я привык верить инстинктам. А ты, моя дочь, которую я неплохо учил, ничего не чувствуешь. У тебя, конечно навыки похуже моих, но чтобы настолько…довольно странно, не находишь? Почему, не столь важно, но последствия! Кто знает, какие они могут быть? Я хочу предостеречь тебя. Келан, ты слишком доверчива. Вложила свое сердце, судьбу в чужие руки и не переживаешь о последствиях. Никому нельзя верить. Никому! Ни друзьям, ни родным. Мир — обманка, вокруг слишком много ловушек. Как только забудешь о том — погибнешь. Я же вижу, как с плеч твоих упал груз, как ты обрадовалась, поняв, что я — твердое плечо и можно расслабиться. Никогда не расслабляйся! Твой мир — иллюзия, Келан. Даже тогда, когда ты казалась себе независимой и самостоятельной, то была под присмотром. Спину прикрывали, а промашки покрывали. Подумай, что будешь делать, если останешься одна? По-настоящему одна. Кто знает, как игра повернется завтра?

— Стоуш, — действительно не зная, что добавить ответила я. — Очень похоже, что я жду ребенка.

Он не удивился. Скорее по-деловому напрягся, начал искать решение проблемы.

— Что хочешь делать? Аборт?

Я испугалась. Он сказал это так холодно, просто. А меня отшвырнуло на двадцать лет назад, в собственное прошлое. Тогда, я первый раз увидела, чем занимается отец за закрытыми обычно дверьми. Поняла, зачем приезжают к нему все те женщины под вуалями. Вспомнила, как тоскливо и плохо было в тот день. Какой ужас и отвращение затем поселились в сердце. Первое разочарование и потрясение жизнью. Сколько еще их потом произошло…

— Нет. Нет. Нет!

— Хорошо. Для начала нам в любом случае нужно выбраться к безопасному месту. Теперь внимательно. Первая цель — перевал. Идти будем восточнее, по-над трактом, но, не спускаясь к дороге. Когда перевал останется позади, повернем на юг и пойдем до первого же приморского города. В Дэндрэ нет клана волшбы, а значит там нет волшебников. Вторая цель — рынок. Тебе нужно пойти на городской рынок и найти торговца тканями, старого ящера. Его зовут Шэуу. Он мой друг. Ты скажешь, что последняя партия золотистого шелка пошла неплохо, но красный все равно идет лучше. Тогда он поймет, что мы связаны кровными узами и поможет. Как именно… не знаю. Сегодня нужно выспаться. Завтра нелегкий день, да впереди и мало легких. Отдыхай, дочь, — он хмыкнул, — надо же. Значит, стану дедом?

Я хотела ответить. Сказать, что рада и верю, что жизнь наладиться, но промолчала. Хорошо верить в светлое будущее до тех пор, пока внезапно не обнаружишь, что вид за окном — нарисованная картинка, а все что ранее происходило, самообман. Реальность, вот она. Здесь и сейчас — ноющие мышцы, дрожь от холода, усталость. Остальное пока не существует. На самом деле.

Стоуш задумчиво смотрел на огонь. Он не собирался ложиться. Выносливость жевларов больше человекоподобных существ. Я улыбнулась, завернулась в плащ и постаралась уснуть.

Сон — смутное состояние на грани. Чувствуешь, что-то происходит, но не можешь прорвать пелену и очнуться. Чья-то жесткая воля погружала все глубже в сон, рождала в подсознании кошмары — темные, безликие образы и угрожающие символы. Пустота.

Свет проникал под веки и раздражал. Я дрожала от холода, дико болела голова, во рту сухо и противно. Я прикрыла лицо ладонями, осторожно открыла глаза и едва сдержала порыв подскочить. Не утро. Давным-давно уже не утро. Время близилось к полудню, костер потух, угли остыли. Но все не имело значения по сравнению с главным потрясением. Стоуш исчез. Я села, прижав ладони к вискам, и заторможено оглядывалась. Вещи лежали на месте. Не верю! Не мог он бросить меня. Не мог и все. Это что-то необъяснимое, но точно связанное с головной болью и невыносимым кошмаром. Я встала, покачиваясь, и обошла лагерь кругом. Присматривалась, изучала почву, листву, скалы, в попытках найти следы, намеки на то, что произошло. Я даже звала. Сначала робко, потом с отчаяньем. Ничего. Совсем.

Потеря отца, его нелепое и таинственное исчезновение подкосило меня. Так жестоко может посмеяться только судьба: подарить надежду и отнять ее. Позволить мне перейти от чувства уверенности к абсолютной незащищенности и уязвимости. Бросил ли меня Стоуш или что-то случилось с ним? Я осталась? Или меня оставили? Ломала голову и не находила ответа. Дрожала от холода, голода, не утихающей душевной боли и потрясения. Я просидела около потухшего костра целый день. Надеялась, что жевлар вернется и эта глупая шутка или дурацкая проверка закончатся. А потом, вдруг, отчетливо поняла, что больше сидеть нельзя. Пора идти дальше. Думать потом и решать потом. Перебрала вещи, свои и Стоуша, взвалила на плечи получившуюся котомку и направилась на восток.

Они выпили по две кружки замечательного горячего кофе, с запахом шоколада, корицы, кардамона и еще какой-то пряности, которую Богдан не сумел разгадать. Удивительные люди эти ученые, могут из ничего сотворить чудо. Он вглядывался в содержимое чашки и никак не мог поверить, что создание напитка для кого-то совершенно привычный, нет — рядовой химический процесс. Стоит себе на столе аппарат, в недрах которого свершается нечто. Раньше и в голову не приходило задуматься. Кнопку ткнул и все. А с комментариями Яши, создание кофе превратилось в увлекательную процедуру. Вааля — полностью соответствует органическому образцу. Да. Иногда, даже досадно делалось, почему они понимают как, а он только и может, что воспользоваться результатом.

Ребята оказались душевными. Они вместе расслабленно поболтали о пустяках, Дан рассказал свежие новости, точнее обычные сплетни, давностью годом.

Развлекательные и новостные каналы на станции не транслировались. Любой сигнал шел бы слишком долго. Так что впечатления люди получали в виде отчетов, сводок и приказов, а о событиях в светском мире почти ничего не знали. Внешняя изолированность вызывала информационный голод, когда на ура шли даже пошлые разговоры о музах киноэкранов и попсовые бредни. Богдан к беседе в таком ключе оказался не готов и мучительно вспоминал хоть что-нибудь, вызывая у Лео колики и гримасы. Хорошо еще, Яше приземленное было до фонаря. Его интересовали исключительно микроорганизмы, нанотехнологии, микроскопы и прочая, запредельная для Дана мистика. Когда поток новостей иссяк окончательно, Шептунов развел руками и удобно устроился перед одним из трех экранов. Лео перестал напрягаться по поводу несущих ужасы официоза инспекторов с их полномочиями и подлостью, проникся к Богдану симпатией, а тот понял, что эти ребята вряд ли способны на каверзы и сложные подставы. Слишком завязли в любимой науке с ее непостижимыми загадками. Яша так тот вообще по самые уши. Более трезвый Леопольд производил впечатление человека немножко ненормального, но в целом вполне контактного. Тем более подозрения его удалось рассеять, а когда ученый садился на любимого конька — разговоры о профессиональной деятельности, изучении планеты и ее обитателях, то попросту блаженствовал. Богдану лишь изредка удавалось вставить пару слов, чтобы направить разговор в нужное русло. Сведения лились сплошным потоком, только и успевай вылавливать рыбешку.

— Вот это, — Лео сделал широкий жест, обводя экраны и заодно всю лабораторию рукой, — святая святых. Здесь собрана информация о планете с самого начала наблюдений. А это уже более ста лет. И только за последние десять, мы совершили ряд открытий глобального масштаба, и хочу заметить, в корне меняющих прежние теории…

— Э, Лео, — мягко вклинился, Дан, — только попроще. Представь, что я туповатый студент и со мной надо быть предельно корректным. Особенно насчет терминологии. Как только Яша начал рассказывать про синтез веществ, когда как мне просто хотелось получить из аппарата чашку кофе, я почувствовал себя плохо. Нельзя внушать человеку мысль о его полной несостоятельности. Это жестоко.

Яша хмыкнул. Леопольд хлопнул Богдана по плечу и добродушно улыбнулся.

— Понял. Тогда пройдемся от самых азов и по нарастающей. Я представлю, что ты школьник, который первый раз пришел, — тут фантазия его покинула, он замялся, а потом решил сразу перейти к делу, — Ты знаешь, самое удивительное, что планета открыта давно. Но почему-то ее изучением занялись буквально вчера, по современным меркам. Для меня загадка, почему так. Я поднимал документы, перерыл кучу архивов. Первые записи о Янусе появились больше 3000 тысяч назад. Представляешь? Та самая эпоха первопроходцев. Переселение, освоение новых планет. Это удивительное время перемен, когда все поменялось не только в сознании людей, но и в жизни цивилизации. Тогда подобные данные заносились очень скрупулезно. Велась разведка, брались пробы, изучалось буквально все. Но это малая часть, многое не изучишь на расстоянии, всех опасностей и неожиданностей не учтешь, не перестрахуешься. Смелые люди — а они, безусловно, отличались незаурядной храбростью — шагали в неизведанное. Глобальная колонизация. А сколько сгинуло колоний? Потерянно в космосе кораблей, погибло от неизвестных вирусов, или нежданных каверз выбранных для поселений планет людей? Те жертвы оказались настолько же массовыми, насколько неуемным пыл и желание освоить, ни смотря ни на что, новые горизонты. Когда первая волна схлынула, лихорадочно подсчитывались потери, неудачные контакты с инопланетными формами жизни, населяющими часть выбранных или обнаруженных планет. Задумывались о том, как и куда, двигаться дальше, делали выводы из страшных уроков и готовились к очередной волне интереса. Отступать человечество не привыкло. Упрямые муравьишки распробовали вкус неизведанного. Перенаселенная матушка-Земля казалась уютной, но крайне пресной для снедаемого зудом познания человека. О, сколько исторических материалов я перерыл, раскапывая информацию о той величественной эпохе. Естественно интересовало меня это и в связи с тем открытием, которое мы сделали чуть меньше десяти лет назад. Точнее, с уверенностью подтвердили гипотезу. Янус населяет несколько совершенно разных биологически, разумных видов. Тут стоит сделать небольшое отступление.

Богдан проводил Лео глазами. Его отступление было буквальным. Он поднялся с места и пошел к аппарату питания. Через пару минут, довольный как слон в заповеднике, притащил две кружки глинтвейна и водрузил на стол. Сладко запахло специями. Яша принюхался, жалобно вздохнул и снова погрузился в свое занятие.

— Ладно-ладно! — Леопольд вскочил, перевернул по пути какой-то непонятный предмет, чертыхнулся, ударив ногу о стол, и с боями таки дорвался до пищеблока. Когда справедливость была восстановлена, и гордость Леопольда получила поощрение, в виде восхищенного отзыва Дана о его интеллекте, он, наконец, вспомнил про разговор.

— Янус близок по своим характеристикам к Земле. Та же основа — белок, вода. Моря, реки, трава, земля, многие полезные ископаемые совпадают по составу с образцами с земли. Конечно, без различий не обошлось. Но это естественно. Эволюция Януса шла по схожим линиям, но все-таки индивидуальному пути. Смотри, — Лео быстро тыкал пальцами в экран и продолжал объяснять. А Богдан заворожено смотрел, как перед его глазами разворачиваются величественные панорамы поверхности планеты, — Знакомься с Янусом. Три материка, цепь островов вот здесь и большой остров, вот здесь. Есть еще так называемая проплешина. Массовое скопление больших и малых островков. Здесь наблюдается вулканическая активность, все извержения подводные. Материки заселены аборигенами крайне неравномерно. Мы искали объяснение этому и пока одни гипотезы, никакого логического обоснования. Очень сильно урезает возможности для исследований дурацкая программа запретов — неконтактный статус планеты. Опускаться на поверхность нельзя, множество теорий невозможно проверить на практике, образцы добываем с боем, наблюдение отрывочное и недостаточное. Шифроваться постоянно приходится от местного населения. Эх, — расстроено махнул рукой Леопольд, — Янус — золотая жила. На его поверхности и под ней такое количество загадок! Это преступление — такая политика!

— Лео, ты сказал, Янус пытались колонизировать?

— Почему пытались? — Леопольд почесал нос мизинцем и задумался. Богдан терпеливо ждал. Через какое-то время, ученый, которому хотелось рассказать слишком много всего и одновременно, да еще и на законных основаниях, по просьбе инспектора (а где на станции еще найдешь такие благодарные уши?) заговорил, — На планету высаживалась колония. Довольно большая по тем временам. Собирались обосноваться всерьез и надолго. Поначалу отчеты на землю приходили регулярно. Попытки войти в контакт с аборигенами, строительство, изучение планеты, много чего. Там еще упоминался ряд закрытых файлов, которые шли под кодировкой и почти полностью были утеряны. Какая-то мутная история. Корабль, который вез на Землю результаты исследований, образцы, результаты многолетних опытов исчез в середине пути. Скорее всего, произошла некая трагическая случайность, и все погибли. Буквально за следующие два-три года колонисты полностью свернули все программы и в одностороннем порядке разорвали связь с землей. За давностью лет восстановить доподлинно ход событий невозможно. Мутное время. Многие колонии тогда погибали и исторические свидетельства тех трагедий читать тяжело. Не хватало опыта, знаний, умений. Янус вычеркнули из общей программы, поскольку он находился слишком далеко и не являлся приоритетной планетой. А таинственные события тех лет, лишь усилили нежелание землян впустую рисковать людьми. Тратить огромные средства и человеческие ресурсы на планету с плохой репутацией, совершать повторную попытку колонизации не стали. Как раз пошел спад первой волны. О Янусе забыли очень надолго. Честно говоря, предполагаю, решили, что колонисты просто погибли, выродились. А когда чуть более ста лет назад исследовательский корабль наткнулся на систему и обнаружил, что в архивах планета помечена как условно-исследованная и пригодная для жизни, тут такое началось. Вбабахали кучу денег в станцию, начали развертывать исследовательский корпус и внезапно обнаружили далеких потомков тех самых колонистов. И это, друг мой, только начало истории, — победно наставив палец на Дана произнес Леопольд.

Предпоследний день пути запомнился особо. Упала в обморок. Когда Стоуш пропал, я сравнивала свои чувства с чувствами человека, попавшего под водопад. Струи бьют с такой силой, что задыхаешься и не можешь сделать и шага. Хотя точно знаешь, оставаться на месте нельзя — захлебнешься. Видно долбануло и меня не слабо, потому что прийти в себя и начать соображать никак не удавалось. Я была потеряна и делала все абы как, не задумываясь. Возможно, если бы Стоуш не решил проявить честность и раскрыть мне глаза, пережить гром среди ясного неба оказалось значительно легче. Теперь же давило сознание, что я не просто одна, а по-настоящему одна.

Когда я покинула нашу последнюю стоянку, темнело. Какой ляд меня понес бродить по крутым горным тропам? Видно судьба хранит даже самых неразумных из своих детей. Я не упала в расщелину, не сломала ноги и, в общем-то, почти не сбилась с пути. Когда окончательно стемнело, и на небо выползла яркая луна, я дышала как загнанная лошадь. Мысли заблудились в голове, хотелось пить, но не есть. Я нашла широкую выбоину в скале, достаточно сухую, покрытую по дну слоем павшей листвы и иголок. Там и примостилась. На скале, как раз над головой, росли два чахлых деревца тои, которые наполовину загораживали обзор, шуршали и шумели в темноте. Сколько ночей в своей жизни пришлось провести мне под открытым небом? Не одну, хоть и не сотню. Я часто путешествовала одна, без спутников и в местах с худшим климатом, поздней осенью, а как-то и в конце зимы. Однако же ни разу не чувствовала себя такой беззащитной, напуганной и потерянной.

Ночью спала урывками. Похолодало, поднялся ветер, несколько раз срывался мелкий дождь. Я дремала, прислонившись спиной к неровной поверхности скалы. Проваливалась на мгновения в черную яму сна, вздрагивала, ежилась и сильнее куталась в плащи, свой и Стоуша. Но стоило порыву ветра потрепать листву над головой, просыпалась опять и судорожно прислушивалась. Этот кошмар продолжался до утра. Едва бледная полоса света разрезала темное полотно ночи пополам, отделив небо от суши, я отправилась в дорогу. Ни есть, не пить не хотелось совершенно. Я брела, изредка уточняя направление по компасу, выше в горы по каменистой, пыльной дороге. Желто-коричневая взвесь оседала на одежде, волосах и коже, щекотала в носу, сушила горло. Зато к полудню совсем распогодилось. Солнце припекало по-летнему. Мне же все казалось слишком ярким. Листва на деревьях, пыль под ногами, небо, трава — выглядели неестественно насыщенными. Как если бы я, к примеру, глядела в желто-зеленое стекло. Котомка оттягивала плечи, ноги заплетались, а свет слепил так, что приходилось щуриться. Я остановилась. Потерла руками лицо, пощипала щеки. Не могла себе объяснить, что так напрягало, но напрягало ужасно.

Ветра не было, щебетали птички, по склону периодически, с глухим шорохом, сползали ручьи мелкого камня вперемешку с песком. Справа, обрывалась вниз крутым скатом гора, поросшая огненным кустарником, и уже глубоко внизу, метрах в сорока, полностью заросшая хорошим, густым лесом. Слева метра на три-четыре вздымался другой склон, и слоистые его бока отражали солнечные лучи, которые множились сверкающей крошкой. Я подняла голову, пытаясь разглядеть, что там еще выше. Наверное, через пару часов опять выйду к лесистой части горы, а там уж рукой подать до вершины. Преодолеть бы эту часть перевала. Я снова стала растирать лицо ладонями. Да что же это такое? Вдруг горизонт поплыл в сторону, в ушах зашумело, в голове возник какой-то тонкий, на одной ноте, писк, и поле зрения стремительно ужалось до бледно-серого окошка. Я взмахнула руками, пытаясь за что-нибудь схватиться и…

Уф… серые мушки перед глазами расползались, являя изрядно побледневший мир. Постепенно он снова набрал яркость, а я смогла пошевелить рукой. Повезло. Упала на дорогу, лицом вниз. Не покатилась по склону, не разбила голову о камень. Щеку, правда, свезла немного, сбила подбородок, поцарапала нос. Я медленно села, продолжая оценивать ущерб. Ладонь покалывало — царапины, вдавившиеся камушки — не страшно, хотя и обидно. Колено ныло и ощутимо побаливало бедро. Синяк, видно, отменный вспухнет. Да, в общем-то, пустячок, не падение. Солнце светит, ветер шумит. Даже птички, заразы, чирикают. Я закрыла руками лицо и разревелась.

Ох, и выла же я. Под конец нос опух, лицо щипало от соленых слез, я дрожала и икала, но в голове царила кристальная ясность. Словно ушло, наконец, все то напряжение, тот страх, что сковывал железными обручами.

Не поверю, что Стоуш мог просто сгинуть. Слишком хорошо знал он горы, к тому же провел в странствиях годы. И в предательство его не поверю. Он любит меня, всегда любил. Что бы там ни случилось, я выясню и найду его. Холодная ярость взметнулась пеной. Или отомщу. Теперь же надо взять себя в руки, тряхнуть за шкирку разом, с силой. Проснись! Очнись!

Я подтянула котомку, нашарила внутри узелок с лекарствами. Воды мало, промыть раны не удастся, но смазать надо. Не хватало, чтобы царапины воспалились. Вряд ли, впрочем — на саранче все как на собаках заживает. Нет, будем честны, гораздо лучше. Но береженого, как говориться… Стоуш на этот счет говорил — вам дан от Создателя этот дар за муки трансформации.

В тряпицу я сама, еще дома в Холмогорах, завернула непрозрачные стеклянные баночки, плотно закрытые глиняными крышками. Точно знала и какая мазь мне надобна. Жирная, светло-желтая субстанция пахла травой, пряно и сладко. Не скупясь, я нанесла ее на царапины, аккуратно закрыла баночку и спрятала богатство в котомку. Лекарства очень дорого стоят. Если припрет, смогу заработать на жизнь, спасибо учителю. Спасибо Стоушу.

Потом, поднялась, кое-как отряхнулась от пыли и грязи, и спокойно осмотрелась. Одна. Как была, так и осталась. Вот и славно. Кто бы там не лишил меня поддержки отца, вредить или как-то еще вмешиваться сейчас, видимо не входило в его планы. К лучшему. Обморок, как ни странно, привел меня в чувство. Пойду-ка я той дорогой, о которой говорил Стоуш. Доберусь до его друга, куплю место на корабле и уплыву на другой материк. Городов много на свете, перетопчусь, спрячусь на время. В запасе осталось всего несколько месяцев, достаточно скоро, я стану слишком уязвима и неповоротлива. Рисковать младенцем нельзя, а чтобы что-то сделать, нужно иметь свободные руки и подвижность. Кроме того, денег, даже если считать монеты, найденные в котомке Стоуша, едва хватит купить место в каюте и какое-то время питаться. Времена нынче дорогие. Придется подумать и об этом. Я отошла к скале, нашла приличных размеров булыжник на краю дороги и села на него. Достала кусок хлеба и флягу воды. Для этого, прежде всего, необходимо быть в форме. Если я еще раз так упаду, удача может отвернуться и кости мои догниют в ущелье примерно к следующей весне. Это если повезет. А если не повезет… лучше и не думать.

Так странно. Стоит закрыть глаза, вижу лицо бога со звезды. Кто же знал, что судьба решит так пошутить надо мной? Я познала настоящую любовь… или то, что казалось ею? В любом случае, роскошный подарок саранче, прожившей треть жизни в пустоте. Ты так далеко…

Я сидела с закрытыми глазами и вроде как грезила. Могут ли по земле уже бегать мои дети? Почему-то никогда не задумывалась на эту тему. Сама не рожала, осторожничала достаточно долго. Но кто его знает, не понесла ли, например, та девочка шантийка, которую я полюбила первой, детской еще любовью? Мне тогда едва исполнилось шестнадцать. Сладко и горько.

Шантийцы ведь рождаются, как и человеческие дети — мальчиками или девочками. До полового созревания лет девять-десять такие малыши живут себе, знать, не зная о взрослых проблемах. Потом, как и у обычных детей, наступает час изменений. С этого момента тропинки с человечеством расходятся. Мальчики перерождаются в 'оно' и после становятся девочками, получая в награду первое женское недомогание. Девочки становятся агрессивнее, также переходят в средний пол, а после получают половой орган, который означает их переход в мужскую стадию. Стоуш объяснял мне это так. В чреве женщины зародыш проходит несколько стадий развития. Сначала любой плод будет женского пола, а его половые органы соответственно сформированы. Но когда приходит стадия дальнейшего развития, зародыш, которому суждено родиться мальчиком начинает меняться, под воздействием матушки-природы. Его половые органы видоизменяются и приобретают характерные для мужского рода очертания. Так происходит у человека, шантийца и еще ряда рас. Ящеры, например, устроены совсем иначе, поэтому они и люди не совместимы. Но люди рождаются и никогда больше не проходят трансформацию. Шантийцы же строго подчиняются цикличности своей природы, и их организм регулярно перестраивается. К женской части цикла вырастет грудь, к мужской — исчезнет. Тоже самое происходит и в области гениталий. Заращиваются родовые пути, но остается узкий канал для семени, ведущий в увеличившийся член. А так как семя, как и яйцеклетки, формируются внутри тела, единственное неудобство — болезненность ощущений при переходе первое время. Организм настраивается на определенную схему функционирования и шантиец становится взрослым. Стоуш говорил, что раз такое возможно в утробе, к чему отрицать нормальность изменений и позже? Особенность развития расы, ее эволюция, не более того. Высокая плодовитость и возможность как зачинать жизнь, так и вынашивать ее — уникальна.

Сказал бы он это тому кельду, бросившему камень в юную Онелан. Стоуш никогда не понимал стойкой ненависти людей и некоторых других рас друг к другу и, особенно к саранче, но спасать шантийку не стал бы. Он палач, а не праведник. А я тогда заступилась. Потом Онелан отвела меня в свой клан. Я вошла в него как друг, но не кровная родня. Сирота остается сиротой. Мы долго сидели у реки. Гуляли, держались за руки. Пряча неловкость и смущение, делились детскими мечтами. Она родилась девочкой, а я мальчиком. А тогда я была в фазе мужчины, а она женщины. Наше первое перерождение случилось несколько лет назад, а в те дни впервые забурлила в жилах кровь. Ох, моя юная любовь… короткая, трепетная и так быстро исчерпавшая себя.

— И что? — Митька рассеянно хлопал себя по носу чайной ложечкой. Богдан, сидящий напротив, отхлебнул кофе и пожал плечами.

— Догадайся. Только Лео разошелся, как наше уединение грубо нарушили извне, — он усмехнулся. Митька почесал ложечкой шею.

— Альберт?

— Точно так.

— Ворвался, аки разъяренный вепрь?

— Ну, нет, конечно. Слащаво улыбался — невинная овца. Однако же пристал с вопросом, зачем мне понадобилось именно сейчас, не отдохнув и не освоившись толком, учинять допрос с пристрастием его сотрудникам. Пришлось популярно объяснять границы его полномочий и неограниченность моих. Капсулу демонстрировать. Я поинтересовался в ответ, почему это его так взволновало?

— И что? — ложечка переместилась на стол, где и осталась.

— Нес чепуху, откровенно говоря. Что он хотел как лучше, помочь. Подготовить сотрудников, объяснить всю важность процедуры расследования. Припаял туда же дополнительные меры безопасности, оправдывался в проколе с карточками. От кого только меры-то?

— Рыльце в пушку, поэтому и все потуги. То, о чем и говорили, Дан. Палки в колеса.

— Ты мне лучше скажи, разве умный себя поведет так? Ежели замешан, такое молоть языком, всё равно, что подписываться под признанием. Он боится и творит глупости.

— Да, был бы он умным, не сидел бы здесь. Это точно не передовая станция и не престижная должность. Начальник исследовательского центра в одной из самых захолустных дыр, по большому счету. Думаю, его назначение сюда семь лет назад — потертая история, темненькая. И отправили его к Янусу не просто так, а за заслуги. Но на бывшем месте работы дали характеристику без сучка и задоринки. Правда, затруднились ответить о причинах перевода.

— А значит, есть все основания подозревать причастность Альберта к авантюре с пиратами, — закончил мысль Дана напарник. Шептунов отставил пустой стаканчик и задумчиво произнес:

— Ребята тоже напряглись. Я думаю, повременю идти в гости. История дело интересное, но надо им дать возможность пережевать ситуацию. А как чуток расслабятся… Когда я Альберта к стенке припер, Леопольд явно взбодрился. Не любят они начальство, сразу видно, — Митька хмыкнул, его глаза озорно сверкнули.

— Пусть слушают, смотрят. Там сами увидят, что Альберт — пшик. Его власть сейчас фикция, на честном слове держится. В любой момент снять могут. Глядишь, осмелеют работнички, что интересное да скажут. Уж ты постарайся, Дан, чтобы сказали.

Шептунов кивнул.

— Мить, я, пожалуй, в криогенный отсек схожу. Там хранятся останки аборигенов, нескольких человек. Надо поговорить с теми, кто вскрытие проводил, поглядеть из-за чего сыр-бор подняли. Хотя, знаешь, глупо как-то. Из разговора с Лео я уяснил одну вещь. На Янусе живут предки колонистов. Вот на фига пиратам люди? Животные редкие, топливо, что-то еще, понимаю.

— Так, — кивнул напарник.

— Тогда, какой смысл? Это ж бред. Проще нападать на планеты в обжитом секторе, чем пилить за тридевять земель ловить удачу. А тут что топливо, что время. Год сюда лететь, потом обратно еще. Может, для отвода глаз? Но никаких особенных ископаемых на Янусе нет.

— Дан, — лениво ответил Митька, — иди, куда ты там собирался. Первая ошибка инспектора — делать выводы без достаточной базы улик. Вали давай.

— А ты? — Богдан поднялся.

— Я? — напарник потянулся и сцепил руки в замок за головой. — Схожу в оранжерею. Там работает одна миленькая девушка, Лерочка. Допрошу ее. Она как раз на дежурстве в тот день была. Ну и вообще, кто его знает, сколько придется здесь торчать? Общаться-то надо.

— Ага, — проворчал Дан, — меня, значит, в морг, а сам по девочкам?

— Точно, — безмятежно отозвался Митька, широко улыбаясь, — вечером у меня. Обменяемся новостями. Еще отчет писать, помнишь?

Дан махнул рукой и отправился к выходу. Да уж. Хотя они и были номинально напарниками, Пелев считал, что имеет чуть больше полномочий. Например, право налево в рабочее время. Усмехнувшись собственным мыслям, инспектор вышел в коридор. Теперь бы найти еще этот криогенный отсек. Он извлек из кармана плоскую коробочку и развернул схему. Судя по ней, нужное место находилось на четвертом уровне, практически впритык к оси вращения корабля. Значит, нужно найти спуск, а лучше лифт. Дан крутился в коридоре, пока не нашел расходящиеся створки в стене. Стеклопластик на стыках внутри круглой кабины был выкрашен в приятный абрикосовый цвет. Он назвал уровень, створки сомкнулись, и лифт мягко поехал. Определить куда — вверх или вниз — оказалось сложной задачей. Богдан не чувствовал направления движения, особенности искусственной гравитации. Наконец половинки двери мягко разошлись в стороны, и Дан шагнул вперед.

— Ай! — Вскрикнула девушка, с которой они столкнулись лбами. Незнакомка скривилась и уставилась на него совершенно недружелюбно.

— Шептунов. Богдан. Я инспектор, вчера утром прибыл, — промямлил мужчина, потирая ушибленное место.

— Дана. Лингова. Работаю здесь. Вы к кому?

— Простите меня, — Богдан отошел в сторону, — неловко вышло. Я ищу криолабораторию.

— А… Тогда вам ко мне. Я, правда, хотела выпить чаю. Ну ладно, раз уж свалились мне на голову, точнее столкнулись лоб в лоб, идемте.

— Подождите, я не хочу создавать неудобства, — Дан чувствовал себя глупо, — могу составить компанию. Поговорим за чаем, а позже покажите лабораторию.

— Ну, уж нет, — девушка покачала головой. Из ее гладкой прически, зачесанных назад и сколотых заколкой волос, выпала прядка. Богдан поймал себя на мыслях, совершенно неслужебного порядка. Высокая, подтянутая, темноволосая. Хорошенькая сотрудница грозно плавила его взглядом серых глаз.

— Неужели, так больно? — Шептунов протянул руку к Дане, но та решительно отвела ее в сторону.

— Да хватит уже. Вы идете?

— Конечно.

Дана развернулась и быстрым шагом пошла по коридору. Шептунов, немало раздосадованный совершенно дурацкой ситуацией, поспешил следом.

В помещении криолаборатории воздух оказался очень сухим, прохладным, а атмосфера на удивление неуютной. Богдан задумался, зачем молодой, красивой девушке работать так далеко от контактных миров?

— Здесь отец работал, и жила его семья, то есть мы. Год назад он умер. Сердечный приступ. Совершенно идиотская смерть. Он проработал на станции пятьдесят лет. Я единственный, поздний ребенок. Папа повидал самые тяжелые времена, когда нас хотели закрывать и когда перебои с продовольствием и техникой случались. Это последние лет десять здесь относительно комфортно. Мы очень далеко ото всех. Край вселенной. Или дыра, если попроще, — Дана неожиданно улыбнулась, и Богдан смутился.

— Извините еще раз.

— Да ладно, — она повела плечом, — мне часто задают одинаковые вопросы. Особенно разочарованные новички, кому выпало счастье исследовать Янус. Летят за романтикой, а получают сплошные серые будни. У нас имена похожи немного. Знаете? Вас Даном не называют?

— Называют, — Шептунов присел на стул. Интересненько. В лаборатории Яши и Лео он чувствовал себя значительно свободнее.

— А знаете, как на языке аборигенов звучит Дан? Такая забавная ассоциация.

— Дана! — послышалось из соседнего помещения. Девушка нахмурилась и вышла. После секундного промедления, Богдан вскочил и направился за ней.

В этой части лаборатории было еще холоднее, а за плотными створками, отделяющими криоотсек, наверное, просто мороз. В небольшом аппендиксе, примыкающем к отсеку стояли полноватый мужчина в странном, видимо, защитном костюме абрикосового цвета и Дана. Девушка увидела Шептунова и нахмурилась.

— Знакомьтесь. Это Богдан Шептунов, прибыл к нам проводить расследование. А это доктор Мякишев Феофан Аркадьевич. По совместительству ксенобиолог и патологоанатом. Он не успел рассказать о цели своего визита, Феофан Аркадьевич.

— Очень приятно, — Дан крепко пожал протянутую руку и дружелюбно ответил:

— Взаимно. Не знаю, вводил ли вас Шауров в курс дела по поводу нашего пребывания на станции? Если вкратце, мы расследуем инцидент годовой давности. Это когда совершили нападение на Янус. А также его последствия. Больше сотни мертвецов на неуправляемом корабле. Альберт сказал, что несколько трупов подвергли криозаморозке для дальнейших исследований. Это так?

— Да, так. Глупо упускать возможность изучать представителей планеты. Янус неконтакт. Добыть образцы живых тканей задача практически невыполнимая. Говорить даже о временном пребывании разумных представителей цивилизаций Януса на станции для проведения тестов или взятия проб нереально. Так что это горе, так получается, удача для нас, ученых. Тоже хотите полюбопытствовать? — спросил Феофан, чуть подслеповато щурясь. Затем вынул из кармана очки и водрузил на нос.

— Хочу. С вашими комментариями, если возможно.

Дана тихо фыркнула. Мякишев кивал головой, думая о чем-то своем.

— Ну, конечно же. Переодевайтесь. Дана, выдай ему защитный костюм. В криоотсеке холодно, и там много ценных материалов. Так что костюм лишь отчасти для вас, больше от вас. Я подожду здесь. Вы видели аборигенов? Леопольд показывал записи со спутника?

— Не успел.

— Ну, тогда вас ждут новые впечатления, — Феофан выжидающе уставился на Богдана. Тому показалось, что в глазах доктора нехорошие такие пляшут чертики, ехидные. Думает — слабак? В обморок, как кисейная барышня ляпнется? Шалишь, доктор. Шептунов нарочито широко улыбнулся и обернулся к девушке.

— Я за вами.

Я мрачно брела по дороге, месила ногами жидкую грязь. С утра зарядил мелкий дождь. Прошло полдня, а он все моросил, моросил. Вода медленно пропитывала одежду, делала ее тяжелой и сырой. Настроение никакое, состояние тоже. Хотелось нормальной еды, а не размокшего хлеба… и согреться. В тепло я стремилась больше всего. Четвертый день пути и пятый — побега из Тшабэ.

Перевал остался за спиной. Горы становились более пологими, постепенно превращаясь в холмы. Усталости как таковой не было, скорее равнодушие и бессилие. Ноги и руки плохо слушались, немного знобило. Сказывались ночевки под открытым небом. Еще слишком холодно для таких путешествий. А как я раньше ночевала в лесу, зимой? Насколько помню, не болела тогда. Может время выбрано неудачно, да только кто ж его выбирал? Думаю, виноваты особые обстоятельства путешествия. Они просто выбили меня из седла. Та ночь, накануне которой пропал Стоуш. Наверное, перемерзла, и организм не выдержал, дал сбой. Если в ближайшем будущем я не смогу переодеться в сухую одежду и согреться, заболею, как пить дать.

Небо затянуто серо-сизыми тучами. Сыро, грязь. Впереди разбегаются широкими волнами коричнево-рыжие поля исмаи, с пятнами ярко зеленой бродячей травы по краям. Даже на расстоянии было видно, как пучки упругих мохнатых щупалец упрямо переползают с места на место. Лес, равнины, снова лес. Дорога вилась кольцами между холмов, как змея. Я уже и не верила, что доберусь засветло до города. Но как ни удивительно, к обеду могла различить едва заметные верхушки зданий Дэндрэ. А за ними…море. Поначалу, я приняла его за туманную дымку, слишком далекое поле, утонувшее в сизом мареве. Но это оказалось оно. От края до края горизонта, темное и величественное.

Дорога пошла под уклон. Грязь чавкала и хлюпала под ногами. Но дождь, наконец-то, почти стих. Несколько раз я едва не упала. Коварство раскисшей дороги оказалось неисчерпаемым. Шагнешь в сторону, ноги по щиколотку проваливаются в смесь из прошлогодней ломкой травы и земли. На тракте вперемешку каменистое крошево и скользкая глина. Идешь медленно, каждый шаг дается с трудом. С противным чмоканьем грязь отпускает сапог, а второй затягивает глубже. Начинаешь спешить, ноги разъезжаются, того и гляди бултыхнешься в ледяную жижу. Я не выдержала. Пару раз останавливалась и, задрав голову к серому небу, орала во всю мочь легких от злости и бессилия.

А дорога, меж тем, свивалась в полукольца, которые нанизывались на склон горы подобно странному украшению. Воздух стал совсем сырым и в нем появился отчетливый соленый привкус. Я приближалась к морю. Останавливалась для отдыха и смотрела, не в силах отвести взгляда. Сизо-синее, хмурое и неприветливое, оно равнодушно взирало снизу, и по необъятной поверхности бежали и бежали нескончаемые барашки волн.

Дэндрэ произвел впечатление очень старого города. Стены его башен и домов были изъедены солью и водяной пылью, а сама кладка местами искрошилась в пыль. На окраине многие из домов пустовали. Они медленно проседали — крыши проваливались, а камни из стен рассыпались под воздействием времени и моря. Ближе к центру и пристани, где бурлила жизнь, за зданиями следили тщательнее. Подмазывали крошащийся фундамент, скрепляли трещины на стенах буро-серым раствором, красили синей и желтой краской рассохшиеся ставни. По внешнему виду домов легко определять достаток хозяина. Вон там камень в кладке дорогой, а у того сырец на соломе. Крыши — где с черепицей из глины, а где из простой просмоленной деревянной досточки или вовсе камышом покрыты. Дома в большинстве своем выглядели достаточно ухоженными. Если штрафуют домовладельцев градоначальники, то хочешь, не хочешь, а станешь следить за порядком. Платить отступное — удовольствие маленькое. Могло быть еще проще — портовый город живет побогаче, чем те, что стоят на отшибе, в стороне от трактов или торговых путей. Отсюда и черепица на крышах, и яркая краска для окон.

Солнце на мои страстные призывы не откликнулось и не выглянуло, зато снова зарядил дождь. Он то припускал, то почти переставал. Я же была похожа уже не на мокрую курицу, а скорее на нечто пернатое, которое долго возюкали в луже с грязью. С носа капало, в сапогах хлюпало. Мысль предстать перед другом Стоуша в таком виде тоже не особо прельщала, но иногда не до выпендрежа. Покрасуюсь как-нибудь в другой раз.

Дороги в Дэндре все как одна вели к порту. Я специально бродила по закоулкам, спускаясь все ниже к морю, в надежде выспросить хоть что-то о гостиницах или постоялых дворах. Как назло, мне не встретилось ни единой живой души. А просто постучать в какие-нибудь двери я опасалась. Мало ли как здесь относятся к чужакам? Город портовой, да кто его знает. Найти бы клан шантийцев, вот где своим не откажут в приюте.

Сердце замерло на секунды и застучало быстро-быстро. Забухало толчками в ушах, в глазах потемнело, а во рту пересохло. Я прижалась к стене, наклонила голову. Притворилась, что роюсь в котомке. Ох, Стоуш! Как же так? Откуда в Дэндрэ нарисовались волшебники?

Сутулый человек медленно прошел мимо, совершенно не обратив на меня внимания. Поверх его плаща висел, украшая грудь, символ клана Волшбы — круглый, тускло поблескивающий чернотой амулет на длинном шнуре. Точно такой же я выкинула в Холмогорах. Опасные люди, опасные занятия. Много власти. Тайн. Зла. Глупая девчонка влезла туда, куда не след, польстившись деньгами. Если хоть кто-то пронюхает… Если волшебники этого города уже в курсе событий в Тшабэ… Но как можно так ошибиться? Стоуш точно знал, он был уверен. Его связи… всегда бывает первый раз?

Над головой стукнуло. Я вздрогнула и испуганно задрала голову. На втором этаже кто-то распахнул окно.

— Извините! — крикнула я, делая два шага от стены.

Из окна выглянула женщина. Катаринка. Светловолосая — примесь шантийской крови, с чешуйчатой кожей медового оттенка — наследие предков ящеров.

— Чего тебе? — дружелюбно спросила она.

— У вас рынок есть? Найти не могу, брожу полдня.

— Есть. Он сегодня закрыт. Пятница. Да и дождь. К берегу спустишься по этой улице вниз и вниз, там.

— А двор постоялый?

— Двор… — женщина задумалась, — их много. Правда, сейчас сезон, гостиницы переполнены моряками, купцами. Приезжим людом. К набережной и не суйся, бесполезно. Разве на окраинах где.

— Эх, незадача, — я вытерла ладонями лицо. Осточертел дождь, — а город у вас красивый.

Катаринка махнула рукой.

— Что наш… Побывали бы в Дэндрэ, вот где красота. А у нас ничего особенного.

'Что?'

— Это не Дэндрэ? — Спросила я, надеясь, что ослышалась.

— Нет. Кэшеб. Дэндрэ севернее по побережью.

'Интересно. То есть я махнула пару десятков лишних километров мимо?'

Катаринка еще улыбалась, но я уже почувствовала натянутость ее улыбки. Сейчас закроет окно.

— Извините, мою назойливость, неудачно так складывается. Я шантийка, а нам тяжело найти приют в незнакомом городе. Может быть, вы слышали о нашем клане в городе? Есть такой?

Катаринка нахмурилась и стала совсем некрасивой. Плоский нос и вытянутые к вискам глаза делали ее похожей на ящерицу. Улыбка очеловечивает их, пришло мне в голову.

— Был. Года полтора назад произошло нечто… ужасное. С неба упала звезда на окраины города, там теперь никто не живет. Из нее вышли странные существа, внешне похожие на людей. Они убили бы всех нас, думаю, дай им волю провидение. Это были злые существа, со страшным оружием и черными мыслями. Они загнали всех шантийцев внутрь звезды. Знали, где живет каждый из них, представь. Наверное, следом забрали бы нас, но вмешались волшебники. Они поднялись всем кланом к упавшей звезде и уговорили никого больше не трогать. Похожие на людей улетели, забрав пленников с собой. Потом волшебники созвали жителей на площадь и сказали, что это небо прогневалось на нас за что-то. Мы принесли саранчу в жертву — сказали они. А так как это нечистая раса, то и плакать некому. Малая кровь. Возрадуйтесь и не гневите провидение. Благодарите за тайные знания отцов клана Волшбы, что позволили отвести беду. С тех пор все шантийцы обходят наш город стороной. Они его прокляли. Странно, что ты этого не знаешь. Все кланы саранчи знают.

— Меня воспитывал жевлар, — проговорилась я. История, которую рассказала катаринка, оказалась кошмарно реальной. Точно знаю, о чем она говорит — и о каких людях, и с какой звезды. Морозило. Я привалилась к стене и зажмурилась. Глухо хлопнули ставни. Ну вот, теперь нужно придумать, как быстро выбраться из города. Можно забыть о тепле, сухой обуви, а приличной еды не светит пару дней. Если конечно опять не промахнусь и смогу таки добраться до Дэндрэ. Так вот, значит, где находится город, разговор о котором я невольно подслушала.

Раздался скрип. Я повернулась на звук. В стене открылась низкая дверь и из нее выглянула катаринка.

— Живо заходи, — тихо сказала она, — да поторопись ты.

Меня не нужно было упрашивать. Я шмыгнула в щель и с запозданием подумала, стоит ли так безрассудно доверять жизнь незнакомке.

— Моя мать была одной из тех шантийцев, — прошептала женщина мне на ухо и закрыла дверь на щеколду, — Идем. Сестру в беде я не брошу.

В этом защитном костюме Богдан чувствовал себя клоуном. Не то чтобы он не любил абрикосовый цвет, просто… просто глупо. С другой стороны, стоит ли соваться в чужой монастырь со своими правилами? Он надел пластиковый шлем, дабы не распылять свои бациллы, как сухо подчеркнула Дана, и вышел в то самое помещение-аппендикс. Конечно, на этой девушке и защитная форма смотрелась отлично. Богдан снова поймал себя на странном ощущении. Она его притягивала, ей-богу. Ладная, яркая. Даже тем, как фыркала и задирала нос. А еще, какие удивительные у нее глаза. Светло-голубые, с темно-серой каемкой по краю радужки.

Феофан Аркадиевич, уже в шлеме, переминался на месте и в нетерпении постукивал карточкой по стене. Увидев Дану и Шептунова, он сразу взбодрился, подобрался. Подмигнул Богдану и плавно провел картой допуска по панели. Двери бесшумно разошлись в стороны. Шептунов ощутил волну холода и поежился. Неприятное ощущение, хотя терпимое, в общем-то. Феофан сделал приглашающий жест и первым вошел в криоотсек. Большое светлое помещение, с тремя белесыми (специальное напыление) стенами и гладким серым полом. Типичнее некуда. Мякишев уверенно прошел к огромному, на всю четвертую стену боксу. Чудовище, сотворенное из специального сплава, матово отсвечивало под холодным светом ламп. При близком рассмотрении достижение современной техники было похоже на обыкновенный спичечный коробок, поставленный на ребро. Его переднюю стену делили квадраты многочисленных аккуратных секций, с вмятинами для панелей управления. Мигают, гудят тихонько. Красота. Ледяное царство. Феофан повернулся к Богдану.

— Мы постарались сохранить максимальное количество образцов. Все они принадлежат к одной расе. Вы вообще что-либо знаете о населяющих Янус видах, хотя бы из отчетов?

— Пока немного. Надеюсь в ближайшем будущем получить исчерпывающую информацию.

— Это вряд ли, — улыбнулся доктор, — мы сами знаем не так много. Конечно, есть существенные подвижки, особенно если сравнивать с данными полувековой давности. Можно сколько угодно ругать политику Шаурова, но его заслуги для станции неоценимы, молодой человек. Интерес к Янусу возобновлен именно его чаяньями. Что там далеко ходить, за полвека вся аппаратура сильно устарела, что-то просто вышло из строя. Альберту удалось получить субсидии, новейшее оборудование, специалистов, а нам ох как не хватало профессиональных рабочих рук. Он сумел добиться заключения выгодных контрактов и хороших условий для сотрудников. К сегодняшнему дню, мы уже неплохо изучили поверхность Януса. Например, имеем ясное представление о флоре и фауне планеты. Собрали солидную базу образцов по полезным ископаемым, воде, почве. Беспилотные зонды спускали достаточно низко в атмосферу, изучали состав. Произвели заборы в различных слоях, в том числе. Социальные отношения на планете представлены пока отрывочно, по документальным фильмам. Засветить себя, как понимаете, нельзя. По крайней мере, до прошлого года сохранять инкогнито удавалось без особых проблем. А потом случилось это досаднейшее происшествие, которое грозит свести все усилия на нет. Конечно, постепенно мы обрастали сведениями по расам, копили опыт, составляли классификации, в основном наблюдая за повседневной жизнью Януса через спутники. Много непонятого существует и до сих пор. Очень мешает неконтактный статус. Осторожничаем словно разведчики в боевых условиях, лишний шажок ступить боимся. К сожалению для науки, полученные биологические образцы принадлежат лишь к одному виду существ.

Мякишев в задумчивости постучал по поверхности криоблока. Дан хмыкнул про себя. Нервный этот Феофан Аркадьевич какой-то. Все бы ему постучать по чему-нибудь.

— Дана, как думаешь, образец под номером Яуш — ?17 подойдет? — девушка пробежалась пальчиками по стене. Абрикосовые перчатки обтягивали кисть как вторая кожа. Дан одернул себя. Что еще за…

— Вполне. Для первого раза самое оно, — Шептунову ее интонации совершенно не понравились. Он чувствовал подвох и явное пренебрежение, исходящее от обоих. С чего только? Неужели так любят Альберта? Ну, если вспомнить речь Мякишева, его искреннюю благодарность, которая звучала в каждом слове доктора, все очень даже может быть. В конце концов, а почему нет? Альберт им создал человеческие условия, дал возможность, как и раньше, заниматься любимой работой. А тут приезжают непонятные человечки, желающие порыться в грязном белье. Возлюбить их было бы странным порывом.

Пальчики Даны возобновили пляску на одной из многочисленных панелей управления криоблока. Богдан услышал шипящий звук. Девушка шагнула в сторону и та секция, над которой она колдовала, плавно выехала вперед. Зеркальный цилиндр, уютно лежащий в гнезде из странного вида волокон, длинный, примерно метра два предстал перед глазами Шептунова. Дан с любопытством покосился на доктора. Тот стал сбоку от капсулы и что-то затараторил на совершенно непонятной языковой смеси из букв, цифр и слов. Цилиндр подернулся матовой дымкой, по нему пробежали абрикосовые искорки и верхняя часть, примерно три четверти приобрела изумительную прозрачность. Дан знал, что капсула, как и прежде герметично закрыта, но видел перед собой достоверную иллюзию открытия. Внутри, на зеркальной плоскости, лежало обнаженное тело. И тут Дана проняло. Он почувствовал сильнейшее омерзение, которое когда-либо мог испытать. В своей жизни инспектору приходилось много с чем сталкиваться, в том числе и вещами нелицеприятными, порой отталкивающими и непривычными. Инопланетяне, да и люди по роду работы попадались разные — не только живые, но и мертвые. Однако Шептунов, прежде всего, считался профессионалом, а потом человеком с какими-то слабостями. Конечно же, он не был бесчувственным чурбаном, даже если у кого и создавалось такое впечатление. Дан оставался где-то сочувствующим, в чем-то брезгливым, но не безразличным. Но это испытание оказалось сильнее него. Волна, которая туманит сознание на уровне инстинктов, не разума.

— Видишь, Дана. Реакция стандартная. Ты можешь занести ее в наш каталог, как научно установленный факт. И не забудь снять показания приборов в его костюме.

Дан разозлился.

— Это что еще за опыты, доктор? Вы хотите лишиться своего места?

— О, как вы заговорили, — девушка язвительно усмехнулась, — а где медовые речи?

— Простите, Богдан, — Мякишев стал на удивление серьезным, и даже голос его звучал чуть виновато.

— Объяснитесь, — сухо потребовал Шептунов. Актеры хреновы!

— Я же говорил, у нас очень мало возможностей. То, что я вам только что показал, вызывает у всех испытуемых примерно одни и те же чувства. Мы пытаемся установить причину такого всплеска. Вы на нас очень разозлились, я понимаю. Но, поймите, вы человек, который ничего о Янусе не знал вообще. Никогда не видел шантийца или другого разумного представителя планеты даже на мониторах. Я не мог упустить такой шанс. Теперь, я удостоверился, что реакция типична.

— Я рад за вас, а теперь, доктор, объясните попроще. Чего вы пытались добиться?

Мякишев постучал по цилиндру пальцем. Богдан едва не взвился. Его теперь в сладкой парочке раздражало все.

— Понимаете, это тело мертвое. Совершенно и давно. Скажем, более года. Оно отлично сохранилось, как видите. Мы проводили с ним массу опытов. Проверяли тестами, замеряли все возможные волновые излучения. Даже психологические тесты для контактирующих с ним людей ввели. И поняли только одно, что не продвинулись вперед ни на шаг. Зато доказали очевидный факт, реакцию отторжения при первом контакте.

— Что это за существо? Оно что подверглось мутации? Почему оно такое, ну, вы понимаете?

— Девочка, открой ячейки с противоположными фазами цикла, — попросил Феофан Аркадьевич Дану.

Та кивнула и приступила к работе.

Мякишев подозвал Богдана поближе.

— Не волнуйтесь, больше такой реакции не будет. Вы крепкий малый и психика у вас достаточно устойчивая. Я поясню.

Шептунов доверять старику не спешил, однако неохотно пододвинулся и опять заглянул в цилиндр. Если забыть о том, что красовалось у существа ниже пояса, оно было похоже на обычного подростка. Худощавого, с плоской грудью и чуть впалым животом. Розовая кожа, светлые, какие-то полосатые волосы. Человек и человек.

— Это потомки колонистов?

— Не совсем. Мы провели полный, насколько позволяет оборудование, генный анализ. Некоторые гены влияют на их внешний вид, наличие особого биологического цикла, например. Обменные процессы, ускоренная регенерация, длинный список достоинств. Возможности мозга изучаем, но мертвый материал охлаждает наш пыл. Ряд особенностей вообще никак не удалось классифицировать. Одно могу сказать, организм достаточно сложный и лишь отчасти является человеческим. Мы сделали смелое, но пока бездоказательное предположение. Колонисты пытались прижиться на Янусе несколько десятилетий, прежде чем составили одну из отдельных, но быстро размножающихся групп-рас. Одной из их программ по внедрению в систему могла быть насильственная ассимиляция. Тогда, это еще было разрешено, но такая политика резко повышает вероятность военных конфликтов. Мирное сосуществование на чужой территории предполагает не только культурный обмен, но и новые технологии, все то, что может привлечь аборигенов к торговле и слиянию культур, но не войне. Трудоемкое, сложное, затратное занятие. Однако существовала одна узконаправленная программа, которую подозрительно быстро запретили. Ссылаюсь на выдержки из исторических и научных источников того периода, раскопанных в нашей библиотеке. Она предполагала изменения на генном уровне, проще говоря, превращение человеческого образца в третий вид, промежуточный. Поскольку инопланетяне и люди могут быть совершенно несовместимы биологически, это очень опасное занятие. А если и удастся создать такой гибрид, не факт, что он окажется способным к размножению, не выродится, не получит непредсказуемые мутации и прочее, прочее, прочее.

— Значит, у колонистов могло получиться вот это?

— Зря вы с таким пренебрежением, Богдан, — миролюбиво произнес Феофан. Через пару ячеек от их цилиндра выехали еще два точно таких же. Дана активировала их и затем нахально улыбнулась Шептунову. Доктор привлек внимание инспектора легким постукиванием по прозрачной поверхности. 'Дятел' — раздраженно подумал тот.

— Смотрите, Богдан. Это существо можно назвать мифическим словом — андрогин. У него три пола. Вот это тело в промежуточной фазе. А в тех двух цилиндрах крайние точки цикла, мужчина и женщина. Мы предположили, что часть позднейших рас Януса, таких как катаринцы, тау или мешлинги — это новые виды существ. Они возникли после того, как появились шантийцы с их способностью скрещиваться как с ящерами, так и с физлингами — представителями основных рас. Первыми разумными существами, создавшими цивилизации на Янусе.

— Я запутался, — мрачно сообщил Дан, переходя за Мякишевым к другим цилиндрам. Феофан оказался прав, таких негативных эмоций инспектор больше не чувствовал. Шантийцы даже показались ему симпатичными. Ну, по крайней мере, женщина. Маленькая грудь, узкие кисти и ступни, длинная, изящная шея. Она скорее походила на неуклюжего подростка, а не на хорошенькую девушку. Такую как Дана, например. Но, он готов был признать некое очарование такой хрупкости, особенно после испытанного потрясения от вида — оно.

— Они всю жизнь так? — спросил он. Дана стояла рядом, прислонившись к нему боком как бы случайно.

— Всю. С полового созревания. На Янусе сначала было два доминирующих вида, совершенной прихотью творения эволюционирующие параллельно. Ну, как если бы, положим, на земле в свое время не вымерли неандертальцы, а развивались бы дальше. Не помните таких? Неважно, зачем вам помнить. Одни — ящеры, вторые — физлинги. Ящеры чем-то напоминают наших динозавров. Ну, хоть мультики то смотрели в детстве?

Богдан не удержался и нервно дернул плечом.

— Дана, как вас по батюшке?

— Дана Кировна.

— Так вот, Дана Кировна, меня посчитали достаточно компетентным для разрешения сложившейся щекотливой ситуации. Давайте отныне не будем смешивать личное и профессиональное. Лично я ничего вам не делал и вашего Шаурова смещать, без веских на то оснований, по одной глупой прихоти не собираюсь. Однако затруднения или препоны создаваемые для следствия чреваты, понимаете? Я хочу сотрудничать. Чтобы станция понесла минимальный ущерб. Пойдите навстречу и прекратите ставить опыты на моей психике.

— Как скажите, Богдан, — она заливисто рассмеялась, но не отодвинулась. Потом спросила, — здесь вас еще что-то интересует?

— Да.

— И что же? — Шептунов попытался поймать взгляд ее лукавых глаз. Доктор меж тем, запускал программы, убирающие цилиндры обратно в блок. Он делал это деловито, но как-то нарочито серьезно. Богдан подумал, что у него начинается паранойя. Нельзя же всех вокруг подозревать в предвзятости к себе?

— Чем могли такие существа показаться привлекательными для пиратов?

— Я психовал, — честно признался Богдан. Митька взъерошил ладонью пшеничные волосы и грустно улыбнулся.

— По крайней мере, ты точно знаешь, что Мякишев и дамочка на стороне Альберта. Они его будут прикрывать в любом случае. Кстати, девица задела за живое, как погляжу?

— Задела, — с неохотой сознался Дан, — но перегорело также быстро. Вроде все при ней, фигурка, глазки, но язва же. Нахлебался я уже таких горе — феминисточек. Как вспомню Лизу, так вздрогну. Не хочу второй раз в ту же петлю. Девица конечно толковая, знает много, но…

— Не про тебя птаха, — закончил Митька, — и то верно. Мы работать приехали, а не романы крутить. Я тоже времени даром не терял. Сходил в оранжерею, как и собирался. Почирикал с Лерочкой. Милая девочка, даже не дурочка. Отбрила меня, правда. Но со всей мягкостью, и кое-что интересное рассказала.

Богдан задумался, но Пелев мысленное уединение друга грубо нарушил.

— Я так и не понял, эта Дана, что она сказала по поводу шантийцев?

— Взглянуть бы тебе на них, Мить, — злорадно предложил Шептунов, — сказочные ощущения. Особенно от — 'оно'. Вспомню — вздрогну. А сказала… Ничего не сказала. Они предполагают, что дело в их физических и биологических возможностях. Ценный биоматериал, так сказать. Но зачем такую толпу было угонять? Неужели не хватило бы двух-трех образцов?

— Значит, есть что-то еще. Надо копать лучше. Через пару дней загляни к Яше и Лео, поговори. Пусть расскажут свои теории. А пока, отправлю-ка я тебя к техникам и в центр управления. Нас интересуют те, кто своими глазами видел корабль и трупы. Поговори. У меня уже появились наметки, хочу пробить кое-какую информацию и подцепить ниточку. Возможно, нашим следующим шагом станет допрос Альберта. Еще, кому-то из нас придется пообщаться с зообиологами, и психологом. По поводу Лерочки же… Девица поведала любопытную историю. Когда Шауров получил официальные полномочия, он уже почти семь лет проработал здесь и занимал должность заместителя начальника станции. Ему пришлось помотаться от Януса до Эзаруса и Земли не один раз. Он действительно сумел добиться для станции солидных субсидий, приезда молодых, перспективных сотрудников — нового статуса, короче. Может, наш друг поначалу и казался дурачком, да только хватка у Альберта определенно есть. Население станции разделилось на два лагеря. Тех, кому он по личным причинам несимпатичен и тех, кто увидел, благодаря Шаурову, свет в иллюминаторе. Понимаешь, люди, фанатично преданные своему делу, готовы закрыть глаза на что угодно, лишь бы иметь возможность этим самым делом заниматься. Яков Синицын, которого ты знаешь, как Яшу — именно такой. Талантлив, умен, немного не от мира сего. Подобные ему люди вообще не видят дальше своего носа. Почему он-то не любит Альберта? А ведь не любит же. И Леопольд тоже. Лерочка, та птичка новая, три года на станции. Так вот, моя пташка на ушко нашептала, что у Альберта некоторое время назад сформировался тесный кружок доброжелателей, но после происшествия он стремительно распался. В ту кучку избранных входили: небезызвестная тебе Дана Лингова, психолог, некто Ивор Джерски, и господа из отдела снабжения, те, кто по роду деятельности часто связываются с Землей. Их имена я уже знаю. Кристиан Вайдер уволился до инцидента по собственному желанию. За полгода 'до', будем точны в деталях. А Милан Калевский, бывший в ту пору правой рукой Шаурова, разжалован в рядовые сотрудники, переведен на должность практически завскладом, — Митька ткнул в плечо Богдана пальцем, — а был до того, между прочим, не больше ни меньше — контактер. Зачем на станции такие специалисты, если планета неконтакт, а? Оба господина прибыли сюда одновременно с Альбертом из его последней поездки на Землю. Вайдера разыскивают, позже сообщат докладом подробности.

— Откуда твоя птичка столько всего знает? — спросил Дан, одолеваемый скепсисом.

— Была любовницей Кристиана. Он ее бросил на станции, ну, а обещал, как водится…

— Мить, а если Лерочка тоже рассказала только то, что хотелось?

— Естественно, — Пелев поднялся и бодрым шагом направился к двери, — тебе и выяснять. Денек передохни, пусть уляжется муть. А там по списочку. Сначала к Яше с Лео, затем в центр, к техникам. А я еще раз проведаю службу безопасности. После встречи в лаборатории отчитаешься. Отдыхай.

Я хотела бесконечно нежиться в мыльной воде. Истинное наслаждение вовсе не заключается в запретных удовольствиях или сложно сплетенных интригах, чей результат непредсказуем и потому волнующ. Все куда как проще, для меня, по крайней мере. Лохань теплой воды, чтобы искупаться после недели пути. Возможность поужинать горячей пищей, выспаться, надеть чистую одежду. Увидеть дружеское лицо и улыбку, а не оскал или нож, направленный в живот. Простые радости, о которых пренебрежительно отзываются холеные юноши, мечтающие о подвигах или девицы, тоскующие в четырех стенах своих безопасных темниц. Таким, кажется, мир готов принять их на условиях, что выгодны и удобны им. На поверку же…

Когда я едва избавилась (так тогда казалось) от опеки Стоуша и получила одно из первых своих провальных заданий, помню чувство гордой самоуверенности, распиравшей меня. Думала — опыт, знания, сила — огого, могу и горы свернуть! Чего уж проще, защитить себя от возникающих в пути трудностей. О, как наивна девица восемнадцати лет! Спрятавшись за портьерой в доме, ты узнаешь, как обманчивы и опасны порой бывают иллюзии. Твое тело не храм любви, оно сосуд для чужих желаний. Одурманенную потоком слов и вина — тебя заставят подчиняться, а после выкинут за дверь. Пока твой клиент будет занят, настоящий вор украдет нужную вещь. Гордость не позволяет в тот миг признать поражение, ты ведь считаешь себя умнее и хитрее этих интриганов. Долгие годы плетущих кружево лжи и смерти, пусть… Неужели не сможешь обмануть? Разве годы, проведенные у мастера, ничему не научили? Попробуй, ведь это так заманчиво, а цель рядом. Они не знают, что случайные слова услышаны, не видели, как кипели злые слезы в глазах, гневно вздымалась грудь. Она уверена, что обманет и их и клиента, как предложено, оплачено. Заставит всех играть по своим правилам…

Кто знает, почему насмешливые боги пощадили ее тогда? Хотели проучить, закалить?

Сколько лет минуло, а она до сих пор помнит чужую, отвратительную в своем безразличии к ней жестокость. Ощущение рук на своих запястьях, угрозы, произнесенные срывающимся шепотом в ухо, неотвратимость произошедшего. Свою глупость, за которую пришлось заплатить высокую цену. Заплатила. Сполна.

Я поежилась. Не стоит доверять памяти, иногда в самый неподходящий момент она выкидывает на поверхность мерзость. Ты, казалось бы, надежно упрятал ее в самую темную часть своей души, но на тебе, она нашла тропинку наверх.

Расслабленность чревата лишними воспоминаниями. К тому же я позволила себе забыть о том, что безопасность просто временная иллюзия. Да и нежится слишком долго в горячей воде, в моем положении не слишком разумно. Я поднялась и опрокинула на себя кувшин чистой теплой воды, смывая остатки мыла с волос и тела. Вытерлась куском жесткой ткани и надела предложенную новой знакомой одежду: мешковатые штаны, кофту с длинными полами и рукавами, которые пришлось подвернуть. Неважно. Лида крупнее меня, и любые ее вещи окажутся большими. Зато будут чистыми, теплыми и приятными на ощупь. Катаринка развесила во внутреннем коридоре дома плащи, но штаны и кофты я решила постирать. Теперь они сохли над лоханью, выцветшие, потертые, но чистые.

Я не богата. Все, что есть — небольшой жизненный опыт, абсолютная память и умение пользоваться ею. Отец долгие годы учил меня, предполагая, что вырастит из худенького мальчонки с оранжевыми глазами доверенного помощника. Я знаю, как он представлял нашу жизнь. Иногда, мне становилось неловко, просто потому, что не оправдала его надежд.

Когда первый заказ обернулся для меня обычным насилием, я пообещала себе, что сделаю все, чтобы этот первый раз стал последним. Неудача — смешное слово, когда выясняется, что твое существование зависело от чьего-то настроения. Да, я была несмышленым птенчиком, когда доверчиво шагнула в расставленную ловушку. Да, человек, чья жизнь тогда стояла на кону, жестоко отомстил заказчикам, и по странной прихоти не убил дурочку, которая должна была обокрасть его. Не избил, не изуродовал, не сдал властям как воровку. Попользовал и вышвырнул на улицу. Но легче от понимания не становилось.

Рыдающая, впервые осознавшая свою беспомощность и уязвимость, я получила хороший урок. Мне пришлось пережить его молча. Выплакаться, проглотить обиду, запомнить унижение и идти дальше. Не по зубам оказался кусок. Хотя всего полгода спустя, этот господин умер от руки наемника, не месть Стоуша стала тому причиной, а банальный заказ. Он достался не мне.

У меня сложилась паршивая репутация. Подходящая работенка не слишком часто, но находилась. Выживать худо-бедно удавалось. Я шла своей дорогой, пенять не на кого. Колдобины и ямы на пути встречались часто, куда чаще, чем хотелось бы. Но я покривила бы душой, если сказала, что не испытываю малой толики благодарности ко всем мерзавцам, негодяям и простым равнодушным, повстречавшимся мне за это время. Они преподали жестокие уроки отчаянья, которые помогли в дальнейшем избежать еще больших мерзавцев, негодяев и простых равнодушных. Однако опыта прочувствовать некоторые ловушки не всегда хватало. Каждое такое 'попадание' грозило неприятностями, порой смертельными. Я не знала еще, что в те годы за спиной стоял Стоуш и оберегал, словно хранитель души. Во что мне поверить теперь? В его прозорливость, связи или собственную звезду, научившую уходить от беды за мгновение до того, как она разразится? В чью-то добрую руку и твердое плечо, что приходили на помощь и не давали погаснуть маленькому огоньку надежды в моем сердце? Не знаю…

Я снова начала замерзать. Натянула торопливо шерстяные носки, сунула ноги в нехитрую домашнюю обувку. Посмотрелась в крохотное зеркальце, висящее на стене. Розовые полоски еще тянулись по щеке. Завтра от них не останется и следа. Синяк на ноге, как я убедилась во время купания, приобрел желтый цвет, и уже не болел. Все царапины и ссадины затянулись. В девять лет мои руки и спина были покрыты шрамами, следами неудачного падения с дерева. Тогда понадобилось несколько месяцев, прежде чем они полностью исчезли. Но когда я выросла, и начала подчинятся циклу, способности к самоизлечению стали выше. Почему? Знала бы, стала лекарем. Эх, заглянуть бы хоть одним глазком в 'Книгу запретов'. Этот таинственный манускрипт хранился у волшебников на протяжении веков, как самое драгоценное сокровище. За долгие годы разговоров о ней книга обросла толстенным слоем предположений и легенд. В ней, так считалось, содержались ответы на многие вопросы о мире и созданиях, его населяющих.

Вздохнув, я наклонилась над лоханью и выдернула пробку, потянув за привязанную к ней веревку. Заурчала вода, исчезая маленьким водоворотом в сливном отверстии. Вот оно, преимущество города. В Холмогорах о канализации и не слышали. Чтобы искупаться, приходилось потрудиться, и не слабо… Но без всяких сомнений я поменяла бы здешние излишества на спокойную жизнь там.

Я покачала головой, наблюдая, как пена и вода стремительно уносятся прочь. О чем только думаю? Какое спокойствие? Ребенком с опаской покидала двор. Ни одного друга в селе не приобрела. Да кому нужна шантийка в Холмогорах без Стоуша? Даже пусть она в сто раз лучший лекарь, чем палач. В городе нравы со временем хоть немного, но смягчились. В селах и деревнях предрассудки и обычаи оставались необычайно сильными. Меня могли забить камнями, придумав любую причину, и никто не заступился бы. Эх, дура! Прав отец. Сколько лет прожила, а ума не нажила. Все еще верила в доброту и справедливость.

Я откинула мокрые волосы назад и замотала их тканью. Не о чем жалеть. И оглядываться, тоже не стоит. Закрыла дверь в умывальню и пошла по коридору, ориентируясь на вкусный запах.

Лида хозяйничала на кухне. Весело трещал огонь в очаге, по стенам плясали тени. Катаринка закатала рукава и повязала фартук. На широком столе высилась горкой мука из исмаи, и сильные руки женщины вымешивали тесто. Начинка для пирога стояла тут же, в миске. Мелко нарубленный плод янта — круглые сладкие ягоды размером с человеческую голову. Под жесткой кожурой сочная, плотная мякоть. Я притворилась смущенной и присела на краешек стула.

— Да хватит уже, — фыркнула Лида, — не вижу в тебе скромности. Не забывай, моя мать была шантийкой, ее кровь течет и в моих жилах. Садись и поешь, как следует. У меня руки в муке, не подам. Сама возьми. Вон миска, что тряпицей накрыта. Да, бери уже. Тряпку только откинь.

Я заглянула в тарелку. Никаких изысков. Нарезанное дольками вареное яйцо птицы рут (их дикие собратья встречались нам со Стоушем в лесу), несколько ленивых вареников и кусок прокопченной колбасы из свенки (некрупные бестолковые животные, разводимые на мясо). Рот мгновенно наполнился слюной. Еда… как же давно я не ела нормальной пищи? Да, собственно, меньше недели назад. Какая, оказывается, короткая память у голодных.

— Спасибо, — торопливо поблагодарила. — В наше время редко встретишь доброту, проявляемую к незнакомцам.

— Да и незнакомцы нынче не те, увы, — вздохнула Лида. — Раньше, бывало, и на постой пускала. А полгода назад зарезали соседку. Мы, женщины, часто остаемся одни. Порт. Мужчины в море месяцами. Мой муж и старший сын должны вот вернутся на неделе. Трудно стало прокормиться. Новые подати, новые выдумки городского совета. Волшебники затеялись строить храм на той горе, куда падала звезда. Говорят, чтобы задобрить богов и отблагодарить их за щедрость к простым смертным. Ну, что не всех извели, а только саранчу. Смотрю я на чудеса, что показывают волшебники по праздникам и святым дням, а думаю о другом.

Катаринка отерла лоб и замолчала. Я смотрела на нее.

— О чем?

— Хочешь пить? Там у плиты сыворотка. Свежая.

Я поднялась и подошла к кувшину. Налила себе в стеклянный стакан и только тогда обратила внимание, какую тонкую работу вижу перед глазами.

— Лида, какая красивая посуда. У сентов покупали?

— Нет. Муж привез. Они несколько лет торгуют с островами. Там живут очень странные люди, скажу я тебе, но продают великолепные вещи. Даже волшебники покупают, фрахтуют корабли у нас для закупки и привоза товара. А они только лучшее из лучшего берут. В храмах показывают немало занятного в святые дни. Помню сосуды для ритуалов, они очень похожи на те, что муж выменял для продажи на рынке. Стоят баснословных денег, но толстосумы не скупятся. Показатель процветания и достатка, так-то. Сказка то, что все торговцы богаты. У нас есть кой-какая посуда, но она самая дешевая из всего, что предлагают люди с островов. Возможно, те знают какие-то секреты выплавки. Они мастера своего дела, но очень уж нелюдимы. Гостей не принимают. Обменяются товаром и от ворот поворот. А оружие у них точно богами послано, — женщина прижала пальцы к губам, оставив на них белый след муки, — помолчу. Муж часто говорит, что я болтлива сверх меры.

— Он катаринец?

— Да. Нас в Кэшебе много. Люди, сенты, а вот тау почти не встречаются. Мешлинги живут одним кланом, в северной части города. Занимаются ткачеством и теплицами. Поставляют товар на корабли для торговли. Договоры заключают, но сами в море не выходят. Для них оно табу. А раньше еще и клан шантийцев был, — женщина помолчала. — Ты же знаешь, как важны узы крови? Знаешь, что если не являешься связанным ими, можешь добиваться любви, уважения, дружеского расположения, рассчитывать на приют и защиту — это позволено. Но родичем, если не примут 'старые', никогда себя не почувствуешь. Моя мать не покинула клан, когда вышла замуж. Отец смирился. Узы крови — единственное мерило, что есть у шантийцев. Никто не может лишить их этого права. Официальных же запретов для саранчи существует предостаточно. Например, если количество голов, — Лида болезненно поморщилась, — в клане перевалит за сто, родичам следует немедленно разделиться на две группы и одной из них покинуть город в течение суток. Иначе ждет тюрьма и смерть. Всех. Поэтому, любой шантиец знает, сколько его сородичей находится в городе, можно ли остаться пришельцам или следует уйти. Одиночек и путешествующих семьями о том поставят в известность представители клана — вестники. 'Старые' ведут строгий счет. Они постоянно связываются меж собой вестниками и порой, бывают крайне жестоки к кому-то, ради блага прочих. Я и мои дети унаследовали тип катаринцев. Но если их женами или мужьями в свое время станут шантийцы, младенцы следующего поколения появятся на свет саранчой и до конца своих дней таковыми останутся. Тогда моим правнукам придется искать милости у клана и пытаться стать родичами. Иначе, изгнание. Знаешь сама, вы и ваши потомки физически особенные, от какого бы — чистого или смешанного брака не были бы рождены.

— Твоя мать жила на два мира?

— Пока отец не умер. Ему тяжело давались ее изменения. Поэтому два-три месяца она оставалась здесь, потом уходила в клан, а через какое-то время возвращалась. Когда я была слишком мала, чтобы оставаться одной, она брала меня с собой. Сестра, которая родилась позже, унаследовала тип шантийки. Когда мать овдовела, а я вышла замуж, она решила уйти к ней в клан. Мы общались, я любила обеих. Но они родичи, а моя душа здесь с детьми и мужем.

— Понимаю.

— Да, — женщина вздохнула, — нелегко приходится таким как мы. Я хотя бы живу счастливо, знаю, зачем и для кого. Тебя, одиночку, что занесло в наши края? Здесь повсюду волшебники, а они саранчу ненавидят.

— Я знаю. Постараюсь уйти скорее. Переночую и исчезну.

— Да кто гонит, — махнула Лида рукой, — просто злоба корни пустила в сердца. Сама знаешь. Крысы разные и на меня пасть разевать пытались. Но когда шантийцы пропали, поутихли. Вина-то лежит, давит камнем. Можно любить, можно ненавидеть, но мерзость все одно остается мерзостью. То, что волшебники якобы остальных спасали, жизнью рискуя, искренно… ну, не верю я. Не нужны им остальные, разве что стадом послушным. А мать моя, за неделю до того примерно, приходила и рассказывала, что кланом их очень уж интересуются волшебники. Опись составляли, кто и где проживает, уточняли. Списки те, кому и зачем нужны? Новые правила вроде как вводят. Веками правило одно было, а тут менять вздумали. Все одно к одному, девочка. А детишки мои понять не могут, куда их бабка и тетка подевались. Многие не любят саранчу, то, правда. Но у многих в жилах течет примесь их крови. Посчитать захочешь, так и не сосчитаешь у скольких. Сдается мне только, волшебники темнят чего-то. Потому что никто и не упомнит уже, за что саранче такая ненависть. Говорю тебе, остерегайся серых плащей и черных амулетов.

— Волшебники почти все люди, странно, верно?

— Хватит, — с внезапной неохотой ответила Лида. — Разболтались мы что-то. Я тебе вот что скажу. Ты сейчас иди в комнату. Ложись да спи. Носа на улицу не кажи, никто и не прознает. Младшие язык за зубами держать умеют. Немного отдохнешь, я в путь снаряжу, да отправлю безопасной дорогой. День-другой погоды не сделают. Помни, здесь волшебники в своем праве, им на все воля вольная. Захотят, к чему угодно прицепятся. И если случится, прости, но знать тебя не знаю, разговоров никаких не вела. Дала мне монетку за ночлег, а на рассвете ушла, как и не видели, ясно?

— Ясно.

Я поднялась и направилась к двери. Катаринка продолжала мять тесто, но на меня больше не глядела. Возможно, разом пожалела о своей словоохотливости перед чужим человеком.

— Келан, — внезапно окликнула она, — среди шантийцев нет предателей. Но у меня дети, нужно думать о них, и я наполовину катаринка.

Я кивнула, не замечая, как по лицу ползет кривая усмешка.

'Никому не доверяй' — сказал Стоуш. Кто из нас прав? Не случится ли так, что завтра утром меня поднимет не болтливая Лида, а сапог городского стражника?

Я думала, что буду спать плохо, как и в предыдущие дни. Но теплая ванна и мягкая постель сделали свое дело. Сон был спокойным, глубоким и без сновидений. Потрясающая беспечность с моей стороны. Я не доверяла Лиде, но просидеть у двери всю ночь, чутко реагируя на каждый шум, в себе сил не нашла. Едва голова коснулась подушки, я провалилась в глухую пустоту, а проснулась легко, почти мгновенно. Просто открыла глаза. В комнате царил приятный полумрак, и сквозь чуть приоткрытую дверь пробивались полоски слабого света. Я встала, надела кофту и на цыпочках прошла по дощатому полу. Вышла в коридор и остановилась у окна. Деревянная решетка рамы делила стеклянное полотно на шесть небольших квадратов. Ставни были распахнуты, и сквозь прозрачную твердь стекла пробивались первые солнечные лучи. Я приоткрыла одну створку окна и выглянула. Потянуло холодком. Но свежесть раннего утра была так приятна, что я улыбалась, кутаясь в кофту. Невозможно оторвать взгляд от, словно новорожденной прелести, раскинувшегося передо мной мира. Небо казалось совсем светлым, почти белым, а ближе к горизонту наползала вишневой пеной волна цвета. Он расплывался, смешивался на небесной палитре с ярко лазоревыми полосами, желтыми разводами и алыми всполохами — предзнаменованиями встающего солнца. Его лучи золотыми мечами пронзали курчавые шапки облаков и растворялись в воздухе. Диск его медленно-медленно выплывал из-за гор, заливая ярким светом все вокруг. Море набирало цвет, становилось из серо-сизого насыщенно синим, с дорожкой из дрожащих золотых и серебряных пятен. Ближе к горизонту пока еще держалась едва заметная дымка. Небо тоже темнело, меняло цвет с белесого на ярко-голубой. Остро пахло мокрой зеленью, какими-то цветами, солью, йодом. А еще бодрящим холодом и радостью. Да, именно радостью юного, светлого, весеннего дня. Дождь, наконец, кончился.

— Тебе нравится? — услышала я детский голос. Девчушка застала меня врасплох. Ей, наверное, было около девяти лет. Наряженная в яркое платье босоногая кроха стояла у лестницы, ведущей на первый этаж. Крепенькая, с золотистой чешуйчатой кожей и темно-зелеными глазищами. Этими ясными озерами она беззастенчиво меня разглядывала, словно диковинную куклу.

— Да. Ты дочь Лиды?

— Ага. Тамара, — представилась малышка, — не бойся. Я тебя никому не выдам. Сейчас распустятся цитии. Их кусты растут под окнами. Там, — девочка указала пальчиком за окно, — цветы алого цвета и оранжевой, как твои глаза, серединкой. Они так чудесно пахнут, мама обычно кладет их семена в пироги и мясо, а ягоды маринует. Вкуснятина. Я из-за этого-то стою и жду каждое утро, с тех пор как весна набрала силу, чтобы понюхать. Мммм… словно сладкий мед, кислая ягода и сахарная пыль. Если высунешь голову, увидишь гроздья.

Она снова указала за окно, словно приглашая убедиться в правдивости ее слов. Я улыбнулась и выглянула. Действительно, высокие кустарники внизу. Тонкие гибкие ветки сплошь усыпаны мокрыми после дождя крупными бутонами насыщенного, даже кричащего красного цвета.

— Солнце поднимется и цитии раскроются, — девочка широко и открыто улыбалась.

— У тебя необычное имя, — рискнула я сделать ей комплимент.

— Ага. Это с островов. Папа рассказывал, что у них там в ходу много имен, о которых здесь и не слыхивали. Мы торгуем с островитянами долгие годы, — гордо и по-взрослому заявила малышка, — поэтому переняли привычки всякие и имена тоже. Папа говорит, это раскалывает лед между чужаками. Слышишь знакомое имя и проявляешь дружелюбие.

— Много лет торгуете, значит? И папу твоего зовут по-особенному?

Девчонка подошла ближе, оперлась ладонями о низкий подоконник.

— Не. Папу зовут Лиет, а моего старшего брата Данила, среднего — Вацлав. Странные имена, верно? Они звучат красиво, но совсем ничего не значат. Мама называет меня Тама. А бабку мою звали Тамлан. Как твое имя?

Хитрая. Я удивилась тому, как болтушка перепрыгивала на интересующие ее темы.

— Келан.

— Ты шантийка, верно? Моя бабушка шантийка и тетя… были, — вдруг разом помрачнев, Тамара отвернулась, и какое-то время смотрела в окно.

Я молчала тоже. Не знаю, что следует говорить детям в таких случаях. Взрослым можно сказать — будь сильным, но для ребенка это мало что значит. Зеленые глаза снова принялись изучать мое лицо.

— Чувствуешь запах? Начинают распускаться.

Я принюхалась. Да, действительно, приятно.

— А где сейчас средний брат?

— Помогает матери внизу. Мы все рано встаем. Работы много. Там уже и завтрак готов, наверное. Ты сразу пойдешь со мной? Только штаны надень, а то Вацлав подавится булкой, — расхохоталась Тамара. Она начала спускаться по лестнице, громко топая пятками по доскам.

— Я спущусь немного позже. Тама, а чем твой отец торгует с островами?

— Едой, тканями, книгами.

Я в задумчивости вернулась в комнату и присела на кровать.

Книгами? Дорогое удовольствие. Не всегда они пользуются спросом. Чтобы наладить прочную торговлю столь нестабильным товаром, нужно быть уверенным в его востребованности. Что это означает в данном случае, хотела бы я знать? Определенно, все же есть что-то на этих островах. Там точно сокрыта некая загадка, весьма и весьма влекущая меня с тех самых пор, как впервые услышала о большом острове в покоях бога со звезды. И, несомненно, сулящая не меньше неприятностей, чем открытий, хотя бы потому, что 'повезло' подслушать кое-что предназначенное не для моих ушей. А сведения эти оказались опасными для тех, кто имел несчастье быть мне небезразличными. Если узнаю загадку острова, свяжу ее и крошки информации воедино, то смогу отдать немалый долг. Моя совесть не будет чиста, но груз с нее частично снят. Я оставила ему явное предупреждение, но не нашла в себе смелости сказать в лицо. И если бог со звезды умрет от руки наемника, часть вины ляжет на меня. А может, не просто так я промахнулась городом? Есть же в мире случайностей некоторая предопределенность. Я всегда считала, что мы сами выбираем путь, но возможно, направление нам кто-то подсказывает.

Мысли мои снова вернулись к книгам. Это особые товары. В них собрано огромное количество информации: о мире, существах, умениях, природе, способах воздействия на вещи и явления. При некоторой доле везения и умении правильно искать, ты можешь получить подарок, о котором и не мечтал — знания. Например, кланам необходимы справочники и учебники. Есть еще и мистические, запрещенные для простых смертных книги. Развлекающих почеркушек на недорогой бумаге много, но и их себе позволить может не всякий. Волшебники, как рассказывал мне когда-то Стоуш, несколько раз за общую историю создавали условия для повышения уровня грамотности среди жителей городов и сел. Но это всегда требовало немалых усилий, денег и ресурсов. Большинство граждан, особенно в маленьких и далеких селениях поначалу обучаются неохотно, часто не понимают, к чему это им или детям. Жизнь проходит на земле, они никуда не выезжают и редко имеют дело с другими расами. Если исходить из их утверждений, что лишняя грамотность в работе только мешает (что, на мой взгляд, звучит неубедительно), то школы им вообще не к чему. Последний раз подобный указ вышел через год после окончания войны между людьми и ящерами. Мне едва исполнилось два.

Волшебники рассчитывали охватить ту часть населения, что занимала третью ступень в положении о кланах — ремесленников, крестьян, горожан занимающих низкие должности, а также бедняков и беспризорных детей. Нужно было открывать школы, печатать учебники, платить учителям. Представляю, сколько золота, серебра и меди пришлось извлечь из кошелей волшебникам. Хотя, если за что-то и благодарить серые плащи, так это за такие попытки. Конечно, уровень такого образования не сравнить со знаниями учеников кланов, но все-таки. Благодаря ответственному подходу и порой откровенной жесткости мер, традиция прижилась и до сих пор себя оправдывала. Хотя с другой стороны жители вскоре стали требовать тех благ, о которых получили представление, и это создавало проблемы городскому совету и самим волшебникам. Но, по крайней мере, эпидемий стало меньше. А ведь достаточно вспомнить мор во время войны, когда одна из рас просто перестала существовать, чтобы изменить свое отношение к значимости образования.

Да, у нас есть общий язык, который считается обязательным для большинства. Но существуют диалекты других рас, тайные клановые наречия. Все не выучишь, как не старайся. Шантийцам чуть проще, их память позволяет запоминать с первого раза любую информацию, но если ты что-то не слышал, то и знать никак не можешь. Стоуш хорошо разъяснил мне простую истину — знание способно спасти жизнь, а незнание убить. Но стоило вспомнить отношение к саранче других рас, как это утверждение получило двоякий смысл.

Я натянула штаны. Немного подумала и решила расчесать волосы. Заплела их в косу, завязав кусочком ткани. Пойдет. Неспешно спустилась по поскрипывающей лестнице на первый этаж. Заглянула в умывальню, а затем, через боковой вход пробежалась к уборной. Аккуратный домик мостился в дальнем углу двора.

Когда возвращалась по мокрой дорожке, увидела в окне на втором этаже мордашку Тамары. Она помахала рукой и выкрикнула:

— А я искала тебя! Иди завтракать!

Улыбнувшись непоседливому ребенку, я вдруг поймала себя на мыслях о собственном. Каким он будет? Ведь достаточно скоро — если, конечно, удастся дожить до того времени — я смогу заглянуть в его личико. Неосознанным движением я дотронулась до живота и сразу одернула руку. Чем меньше знают, тем лучше.

Лида крутилась на кухне. Ей никак не удавалось присесть. Она с порога одарила меня быстрой улыбкой и кивком головы. Я села за стол, и Тамара, исполненная важности, поставила передо мной тарелку с куском пирога, источающим вкусный запах свежей сдобы. Затем также медленно и осторожно девочка пристроила рядом кружку рисового молока. Мягкие стебли растения (рисы), как губка, напитаны белой, густой и чуть сладковатой жидкостью. С помощью пресса ее собирали в чан и давали немного перебродить. Получался вкусный напиток, чуть щиплющий язык, прекрасно утоляющий жажду и сытный. Выполнив поручение, она подняла на меня блестящие глаза, наполненные смешинками, и фыркнула, прикрыв рот ладошкой.

— Садись, — мягко одернула ее мать и кивком указала на спокойно жующего подростка.

— Это мой средний, Вацлав.

Паренек неохотно оторвался от пирога и поздоровался.

— Пойдешь с нами на праздник? — спросила Тама, размазывая по щекам сладкие крошки.

Лида цыкнула на дочку и пожала плечами, посмотрев на меня.

— Сегодня волшебники устраивают праздник. Закладка первого камня в храме. Угощение и представление. Как обычно, перед тем как людям придется затянуть туже пояса, их немного умаслят.

Я не торопилась отвечать. Соблазн выбраться из дома и поглядеть на представление был. Но не хотелось оказаться в центре внимания или подвести приютившую меня катаринку. Да и вспомнился вчерашний с ней разговор. Ограничилась вопросом.

— А вы пойдете?

— Скорее всего. Дети любят праздники. Тамара редко получает возможность наслаждаться жизнью. Торговое дело требует учиться ему почти с рождения, а она еще и дочь моряка. Мы состоим в гильдии, должны свой уровень держать. Вацлав останется. У него дела на складе. А мы пойдем к полудню.

Я откусила кусок побольше и стала медленно жевать. Выпечка у Лиды оказалась вкуснейшей. Сладкая начинка из смеси рисового же творога и кисло-сладких ягод полдэ, таяла во рту. Тама пыталась поспрашивать меня еще, но мне удавалось отделываться ничего не значащими фразами. Заметив упорство, с которым я избегаю дальнейшего разговора, Лида осадила дочь. Потекла обычная семейная беседа. Я молча слушала, жевала и думала: 'Что лучше? Проверить свои догадки и постараться узнать об островах еще что-нибудь, пойти на праздник и осмотреться в городе или как можно быстрее отправиться в Дэндрэ?'

— Лида, все эти годы вы общались с островитянами, хоть и на их условиях. Неужели они никогда не покидали своей земли? Не путешествовали сами?

Катаринка нахмурилась.

— Странные люди, говорю же. Хотя, помнится, один такой был на моей памяти. Он, правда, говорил, что гостил у островитян, а не родился там.

Я заинтересовалась.

— Расскажешь?

Лида пожала плечами.

— Да что рассказывать? Плыл на корабле моего мужа. Говорил складно, убедил взять с собой. Рассказывал, что волшебник и у него на острове была тайная миссия. Островитяне его приняли якобы из-за неких тайных знаний волшебников. Жил он у них полгода. Уже удивительно. Кораблей случайных к островам не ходит. Мы наперечет знаем всех торговцев, что бывают в тех краях, все много лет торговлей живем. Гильдии опять же. Если и был корабль, то издалека, с другой какой-то земли, не с нашего побережья. Есть ли там волшебники, знаются ли с нашими, нам, простым трудягам неизвестно. Однако же дружелюбием островитяне не отличались никогда. Я тебе говорила — поторговали, да разошлись. Ни застолий тебе, ни братаний. И уж если бы велись дружеские беседы с волшебниками, про то мы торговцы первыми бы узнали. Потому как на наших кораблях те плавают туда и обратно. Муж мой думал, что человек тот родом с острова. Говор, имя, манеры. Зачем островитянам хитрить понадобилось, не знаю. Не мое дело. Он переночевал у нас и пошел к волшебникам, где и оставался несколько месяцев. А после падения звезды вскорости отбыл и никаких разговоров ни с кем не заводил. Держался на корабле отчужденно, говорил с моряками сухо. А до того, сколько лет жила, не помню, чтобы кто-то еще приплывал с острова или напротив, туда на житье направлялся.

— Калитка хлопнула, — подскочил Вацлав. Лида замолчала и встревожено повернулась к двери. Та распахнулась, и на пороге появился мужчина.

— Лиет! — воскликнула катаринка, и на лице ее смешались радость и растерянность. Помнится, она упоминала, что муж должен вернуться на этой неделе. Корабль пришел раньше?

— Здравствуй, — моряк с нежностью улыбнулся жене и детям, но на меня посмотрел с откровенным подозрением и без улыбки. Тама весело завизжала и бросилась на шею отцу. Он опять заулыбался, обнял девчонку и немного оттаял. Потом посторонился, уступая место вошедшему следом человеку. Узкое лицо, с крупным носом и широким ртом. Темные, чуть вьющиеся волосы. Я замерла, стараясь не выдать свой испуг. На чужаке был серый плащ волшебника, а на груди его тусклым черным кругляшом красовался амулет.

— Это Крис. Он приезжал к нам, помнишь? — обратился Лиет к жене. Та кивнула и уверенно сказала.

— Здравствуйте, гость. Помню, конечно, как не помнить. Поесть с дороги хотите, освежиться?

Вот уж чьей выдержке и самообладанию следовало завидовать. Человек широко улыбнулся ей, но я бы на месте катаринки не поверила. От улыбки так и тянуло ложью и настороженностью.

— Милая хозяюшка, спасибо, не откажусь. Ваши пироги отличные вспоминал добрым словом. Я смотрю, у вас еще гости?

Мне приходилось сильно стараться, чтобы сохранять хотя бы видимость спокойствия. Сердце ухало молотом. Я не спутала бы интонации и наречие, на котором изъяснялся этот человек, ни с каким иным. Точно так говорил и бог со звезды. Дальнейшее казалось мутным сном. Я начала подниматься, но незнакомец шагнул навстречу и крепко ухватил за локоть, не давая встать.

— Я помогу вам, — усаживая меня обратно на стул, он наклонился и тихо прошептал. — Если хочешь, чтобы с отцом ничего не случилось, не делай глупостей. Успокойся. Я не причиню вреда, притворись, что все хорошо. У меня есть разговор.

Я схватила кружку с молоком и торопливо глотнула. Молоко потекло по подбородку и залило кофту. Я подавилась, закашлялась, и пока Крис заботливо постукивал по спине, выдавливала ужас из сердца, возвращая лицу доверчивое и открытое выражение. Неловкость представления бросалась в глаза. Семья моряка наблюдала за нами с подозрением, таких людей, хорошо чувствующих фальшь по роду деятельности всегда трудно обмануть.

— Спасибо за завтрак, Лида, — охрипшим голосом пробормотала я. — Пойду, застираю одежду. Я молоком всю кофту залила, извини.

— Да ничего, — медленно проговорила катаринка, как никогда похожая на ящерицу. — Конечно, — И уже обращаясь к островитянину. — Гостям всегда лучшее. Садитесь, перекусите. Я отрежу пирога. А Келан пусть идет. Она растерялась, вы же знаете, как действуют плащи волшебников на саранчу.

Она нарочно оскорбила меня. Но я была благодарна. Это давало шанс уйти немедленно, не оправдываясь и не пытаясь подобрать нужных слов. Известно, шантийцам не место в приличном обществе. Тем более, рядом с членом клана первой ступени. Волшебником. Даже показное дружелюбие не сотрет разницу положений и отношений. Другое дело, что сбежать пока нельзя. Я находилась в смятении, растерянности и была очень напугана. Человек с острова определенно связан с богом со звезды, и он знает о моем отце. Неужели возможности волшебников действительно так велики? Что мне делать? Друг или враг передо мной? Он угрожал, значит, враг. Чертовы острова, так и знала, что разгадка кроется в них.

— Ау! — Ответом Богдану была тишина. Или в очередной раз издохли какие-то конкретно взятые переговорные устройства, или их замена проходила не так успешно, как ожидалось. Он устало выдохнул и прислонился к стене. Можно, конечно использовать карту доступа и войти без приглашения. Право имеется. Но настраивать людей против себя заранее не хотелось. Позади долгая беседа с техниками. Точнее, одной из двух бригад, той, которая и получила год назад стандартный сигнал бедствия с корабля, а позже занималась его распаковкой. Мрачная компания из четырех мужчин и двух женщин. Дан тогда сразу поставил себе мысленную заметку, что следует поговорить и с другой командой. Она тоже принимала участие в спасательной операции, хотя и с запозданием. Да и вообще, вдруг, что интересное в разговоре мелькнет? Ведь техники отслеживают массу оборудования, тесно связаны с центром управления и его системой наблюдения. Все работники имеют специальное образование и подготовку. А так как многое на станции подчиняется принципу 'взаимозамены', то составляются графики дежурств. Одна бригада занимается плановыми проверками, установками и починкой, другая контролирует процессы в системном центре — спутники, обзоры, сигналы, коррекция орбиты — пласт работ не меньше. К тому же смена деятельности позволяет избежать неизбежного притупления внимания, что для жизненного центра станции недопустимо. Богдан чувствовал себя паршиво. Мало того, что разговор оставил ощущение фальшиво сыгранной пьесы, где все роли исполняют дилетанты, но сказать им об этом нельзя, так еще и приходилось ломать голову о последствиях неожиданно образовавшегося романа с Даной Линговой. Нет, на самом деле все проще, чем кажется. Девушка пыталась выяснить, что он знает. Пыталась не очень аккуратно, видно, думала, что Дан потерял контроль над собой от ее прелестей. Шептунов же относился к постельной интрижке без лишнего восторга. Он не мог отрицать — Лингова хороша. Она нежная, изобретательная и приятно округлая в нужных местах. Однако же сердце Богдана при виде милого личика и необычных глаз билось ровно и холодно. Мало того, он на сто процентов был уверен, что девушка также равнодушна к нему. Они играли в сложную игру, достаточно опасную хотя бы потому, что за ней стояли десятки необъяснимых смертей.

Шептунов лихорадочно сопоставлял факты, пытаясь свести воедино обрывки и понять, как Дана замешана в преступлении и кто еще оказался впутанным в это дело. Допустим, она невиновна, что с каждым днем вызывало все больше сомнений, но зачем так активно стремится узнать степень его осведомленности? Если это голое беспокойство за судьбу станции — постели многовато, если же дело серьезнее — явно недостаточно. Богдан не знал, раскусила ли девушка его игру так же, как и он ее, но несколько раз подкидывал крохотные кусочки ничего не значащей, но многозначительно звучащей информации. В любом случае старался вести себя с максимальной осторожностью. Но вторая проблема из-за этого решаемой не становилась. Резко прервать отношения или наоборот, тянуть псевдороман как можно дольше? Шептунов не чувствовал себя уютно в подобной ситуации. Единственное, что оправдывало его в собственных глазах — профессиональная необходимость и двуличие самой Даны. Но на душе все равно скребли кошки. А если еще Митьку вспомнить? Ведь уже возникла необходимость поделиться сомнениями на счет причастности Линговой к преступлению. А такой чистоплотностью, как Богдан, тот не отличался, открыто заявляя: 'что, по старинной присказке — в любви и на войне все средства хороши'. Дана пугало направление, которое могли бы принять мысли напарника.

Ситуация особенно смешной выглядела сейчас, у стен отсека Джерски. Богдан ещё вчера ненадолго решил отложить поход в лабораторию и посетить техников и психолога. В свете его душевного расстройства посещение Ивора Джерски выглядело почти актуальным. Жаль, рассказать о своих грустных думах, он не сможет ни под каким предлогом…

Инспектор хмыкнул и вспомнил о своих намерениях снова. Психолога на месте нет, либо же что-то вышло из строя до того, как Дан нажал кнопку вызова на панели переговорного устройства. Шептунов минут десять мялся у двери, терзаясь сомнениями. Если Ивор замешан в преступлении, он теряет время, когда как мог бы спокойно порыться в его документах. Только будет ли соучастник держать на виду компромат? С другой стороны подобное поведение — демонстрация явной враждебности, и ни о каком диалоге больше и речи не будет. Добровольное вранье, в любом случае, лучше агрессивного молчания. По крайней мере, в первую встречу. Прижать к стенке с уликами проще, чем просто прижать.

Шептунов покрутил шеей, потер ее ладонью. Надо же, какие нелюдимые оказались эти техники. Может, это у них профессиональное?

После долгой беседы удалось выяснить совсем немногое. Странные события начались незадолго до страшной находки в космосе. Опрашиваемая Даном команда дежурила в центре управления. Занималась текущими проверками, пополнением баз данных, в том числе систематизировала полученную со спутников информацию, в общем, обычная нудятина. Никаких экстра-ситуаций не возникало, все в штатном режиме, четко и ясно. Потом принесся Яша с выпученными глазами и начал трясти перед лицами техников отчетами за прошедшие сутки. Часть спутников параллельно передает поток в режиме нон-стоп прямо к ним в лабораторию, но есть мертвые зоны и временные провалы, когда информация поступает с запозданием. Когда Яшу успокоили, а отчеты разобрали, обнаружили такое… на планету якобы садился челнок. Тут подоспела и свежая сводка о неком корабле, болтавшемся на орбите не менее двадцати четырех часов и недавно покинувшем ее. Временную незаметность он приобрел как раз благодаря Янусу, пресекшему своей массой любые попытки разглядеть малый объект, расположившийся за ним. Спутники станции с запозданием 'увидели' остаточный тепловой сигнал, но определить параметры сразу не смогли.

Однако в отчетах Якова Синицына фигурировали замечательно получившиеся изображения. Несколько наземных устройств, используемых для неконтактных наблюдений вблизи городов, крупных природных объектов, 'сняли' приземление челнока и похищение аборигенов. Яша снова забился в истерике, которую подогревал Лео, припершийся следом и оравший на техников просто неприлично громко. Свои претензии он четко сформулировал, когда его и Владика, одного из дежурных, наконец, расцепили. Драки на станции вещь неслыханная, но нарушение неконтакта — вопиющее преступление.

Немедленно вызвали Альберта, и закрутилось.

Голодных до зрелищ и событий сотрудников вся ситуация необыкновенно возбудила. Когда обвинения утихли, заинтересованные лица выдохлись, а любопытствующие распределились по стеночкам, Шауров устроил допрос с пристрастием. Событие из ряда вон выходящее во всех смыслах. Тут и грубейшее нарушение законов, плюс драка, и подумать только — первый контакт за три тысячи лет. А какой? Похищение жителей планеты. В процессе эмоционального диалога, периодами превращающегося в балаган, выяснили, что корабль по орбите летал недолго. Точнее, ровно столько, чтобы дождаться возвращения челнока и умотать в неизвестном направлении. Затем ответственные лица приготовились писать отчет на Землю с шокирующими подробностями и тщательным отбеливанием себя любимых. Формально виноваты они и не были. То, что корабль у Януса появился не случайно, в тот момент никому даже в голову не пришло. Как не пришло в голову и многое другое — подозрительная осведомленность пиратов, аккуратное маневрирование в обход спутников, конкретное место посадки, игра в прятки со станцией. Фотоснимки, на которых были четко запечатлены местные жители в серых плащах, идущие рядом с пиратами в определенную часть города и помогающие согнать представителей определенной расы к челноку.

Техники упорно отстаивали свою абсолютную непричастность к этим чудовищным событиям. Как, в общем-то, и остальные. Проблема заключалась в том, что 'случайных' людей на станции нет. Практически все участвуют в процессе изучения планеты. Специфика работы такова, что специалисты вынуждены постоянно сотрудничать между собой, обмениваться результатами исследований, опытов и наблюдений. Так достигается оптимальный результат и создается реалистичный образ Януса. Этот золотой банк знаний со временем займет свое место на Земле, пополнив научные фонды. Именно поэтому почти каждый на станции имеет доступ к информации с конкретно указанными цифрами, показателями и описаниями. А слить ее заинтересованным лицам дело техники. Остаются самые простые вопросы — кто, кому и почему?

Альберт с отчетами тянул и запретил без его распоряжения любую связь с Землей. Особенно внимательно он отнесся к отчетам бригады техников и Якова. И тут… как оказалось, предыдущие события были громом, гроза разразилась позже. Почему-то повезло той же команде. Наказанные за халатность, как они сами считали — незаслуженно, они снова дежурили. Нервная обстановка и обида привели к повышению бдительности вдвое, а то и втрое. Поэтому сигнал бедствия обнаружили почти мгновенно. Столь же молниеносно отследили и о результатах доложили Шаурову.

Любая станции имеет стандартное оборудование, на случай неприятностей — малые челноки. Но поскольку от Януса до любой обитаемой системы лететь долго, ждать помощи в случае аварии просто неразумно. Поэтому небольшой кораблик, несколько устаревший, но вполне бодро летающий, также входил в комплектацию станции. Он содержался в безупречном состоянии, заправленным и готовым к отлету.

Узнав о ситуации, Шауров отдал немедленный приказ подготовиться к спасательной операции. Бригада техников, представитель службы внутренней безопасности, доктор Мякишев, зообиолог, Ивор Джерски и Милан Калевский (единственный профессионал контактер) отбыли через час. Через три часа они подошли к неизвестному кораблю, схожему по характеристикам с тем, который крутился по орбите Януса двое суток назад. Пристыковались. Распечатали со всеми предосторожностями вход в переходный шлюз. А дальше…

Дальше им открылась картина разрушений, смерти и безумия. Словно какая-то волна прошлась по всем отсекам и палубам корабля, сметая все живое. Системы жизнеобеспечения оказались выведены из строя. Везде висели тела похищенных аборигенов и самих пиратов. Некоторые разорванные в клочья или погибшие от кровопотери и обширных ран, другие задохнувшиеся. Что произошло, вот так, с лету понять было невозможно. Спасатели забрали уцелевшие данные, которых оказалось неожиданно мало, и отправились обратно на станцию. Так как мертвый корабль продолжал двигаться в неизвестном направлении, а для его буксировки энергии не хватало, решили сделать возможное в сложившейся ситуации. А именно, снова отправили команду, которая произвела опись и фотографирование мертвых тел. Погрузили несколько биологических образцов для изучения на станции, описали все, что могло хоть как-то пролить свет на трагедию, и часть косвенных улик забрали с собой. Тела утилизировали, метки на борт поставили. А сигнал, в котором зашифрована исчерпывающая информация, еще долгие годы будет рассылаться в автоматическом режиме. После чего корабль продолжил бесконечное путешествие в космосе. Возможно, на него и наткнутся случайно в обозримом будущем, но вероятность этого достаточно мала.

Я поднималась по лестнице, чувствуя себя так, словно пребывала в каком-то страшном сне, который не желает заканчиваться. Даже не замечала, что по щекам катятся прозрачными дорожками слезы.

Ничего, сейчас, вот сейчас я встряхнусь, и все станет на свои места. Обязательно. Только вот соберусь силами, пойму, что делать дальше… и. Раньше не замечала за собой таких перепадов настроения и неконтролируемых состояний.

Поймали. Неожиданно, когда меньше всего была готова. Да, практически за руку. Да, угрожают. Но Стоуш не просто так повторял — не верь никому. Все может оказаться частью некой хитрой игры. Я не хочу оказаться овцой отданной на закланье. Хочу другого, нет, страстно желаю. Выбраться. Из этого дома, из Кэшеба, с материка.

Я отерла тыльной стороной ладони щеки. Рывками посдергивала с веревки плащи. Остальные вещи Лида тоже перевесила в открытый коридорчик, тот, из окон которого мы с ее дочерью любовались восходом. Прижимая ворох одежды к груди, я повернулась к дверям своей комнаты и буквально воткнулась в Криса. Человека, пять минут назад как бумажную фигурку смявшего мое спокойствие. Он, оказывается, действует куда продуманнее, чем показалось при нашей первой встрече.

— Решила уйти, не прощаясь? Твой старик явно не ждет такого подвоха. Я бы на его месте был бы менее смелым в надеждах. Передам ему это на будущее.

— Что вам нужно?

— Я знаю все, — просто ответил он, с нехорошим прищуром глядя мне в лицо.

Я замерла. В голове пролетели тысячи разных мыслей. Что конкретно имел в виду Крис? 'Я знаю' — можно с одинаковым успехом сказать про что угодно. Как ни странно, его фраза меня почему-то успокоила и на время вернула самообладание. Так, значит. Передо мной великий Умник.

— Что же вы собираетесь делать с вашим знанием?

— Помочь тебе.

Нда… Ему удалось практически сразу снова выбить почву у меня из-под ног.

— Не очень вяжутся угрозы с предложениями о помощи.

— А как быстро привлечь твое внимание? Ловить по закоулкам Кэшеба, зажимать в саду? — чуть повысив голос, произнес Крис. Я ему не поверила. Саранча еще существует как раса во многом благодаря своим сильным инстинктам. Слишком часто в кланах шантийцев жизни зависят от умения чувствовать присутствие родичей или настрой окружающих, исходящую от них враждебность, ложь, опасность.

— Не верю. Ни одному слову, — мрачно огрызнулась я, отступая к стене. Руки стискивали груду одежды, в глазах стояли слезы. Такого со мной не случалось. Если сейчас забьюсь в истерике, Крис, пожалуй, решит, что я припадочная или хорошо притворяюсь.

Он повел плечом и фальшиво улыбнулся.

— Ну ладно, — показное дружелюбие скатилось с него как вода по смазанному жиром кожаному плащу. — Положим, я действительно кое-что знаю, а помощь моя не бескорыстна. Но ты то в любом случае находишься в безвыходной ситуации. Услышала то, что для твоих ушей не предназначалось, да еще и в грубейшей форме нарушила кодекс — рассказала жертве, что ее заказали, и указала, кто именно. В связи с чем, больше не можешь считаться наемницей второй ступени. Мало того, и волшебники ищут тебя за попытку преступления, ужасающего, заметь, ведь ты должна была убить самого бога со звезды, верно? Есть и еще одна новость — тебя заказал собственный клан. Теперь убийца из третьей ступени наемников идет по следу, как охотничий пес.

Раньше я могла притворяться, но тут самообладание покинуло меня, и все эмоции легко прочитывались на лице. Растерянность, страх, отчаянье. Не за себя. Но Крис этого не знал.

— Ладно, — пересиливая дрожание губ, произнесла я, — возможно, всё это так. В чем корысть?

— В боге со звезды. Мне нужна его помощь. Я сохраняю твою жизнь, а когда он доберется до тебя… услуга за услугу.

— Не думаю.

— Мне как бы все равно, что будет с тобой, если откажешься и выйдешь за ворота одна. Но собственная жизнь имеет для меня большое значение, — сухо сообщил он. И я поверила, первый раз за весь разговор.

— Ты одного не понимаешь, Крис. Если пошлешь сообщение, откроешь мое местоположение. Наемник, если он хороший работник, убьет меня раньше, чем бог сюда доберется. В твои планы входит держать оборону, защищая жизнь шантийки от него и своих? Да и с чего ты взял, что бог со звезды ищет меня? Он, возможно, питает ко мне некие чувства, но это точно не благодарность. Я его не убила, но была готова это сделать, получая заказ. Если твои сведения точны, то он получил записку и миновал смерти, значит, разделался и с заказчиком. Он может пожелать мне легкой гибели, но не благодарить.

— Дура, — беззлобно ответил Крис. — Я не собираюсь оставаться в Кэшебе. Мы сегодня отплываем на острова. Там до тебя сможет добраться только бог. А он скоро узнает, куда должен направляться.

— Я не понимаю. Зачем ему?

Крис внезапно рассмеялся. Смех звучал искренне, и только под конец в нем прорезались смутные нотки раздражения.

— Начнем с того, что бог со звезды испытывает сентиментальную привязанность к шантийке — несостоявшейся убийце. Пока довольно. Я знаю, о ком говорю, очень скоро он прибудет на острова. Дальнейшее не твоего ума дело.

— А мой отец?

— Останется на материке. Так надежнее. Пока вы далеки друг от друга, побоитесь творить глупости. Если отец дорожит твоей жизнью, будет ждать завершения истории. И ты в свою очередь не начнешь геройствовать.

— Но откуда тебе знать, что происходит на материке, если мы будем в море или на острове? — сболтнула я и тут поняла, что сказала глупость. Крис тоже это понял и усмехнулся.

— Верно, девочка. То, что ты подумала — волшебники. Мы всемогущие волшебники. Ты ведь не спрашиваешь, как я узнал о Стоуше. А не смущает, что его похитили прямо с вашей стоянки, когда ты спала? Молчишь? Правильно делаешь, между прочим. Неспроста первая ступень этого мира отдана тем, кто реально правит судьбами — волшебникам, палачам, воинам и торговцам. Мы же первые среди первых. А жизнь, которую я сейчас держу между пальцев, раздавить ничего не стоит. Подумай об этом. О своем отце, о катаринцах, под чьей крышей провела ночь. Знаешь о наказании за укрывательство? Никого не волнует, что Лида не имела понятия, кто ты такая. Хорошенько поразмысли, прежде чем решишься бежать, Келан. Нам обоим повезло. Мне не пришлось долго искать тебя, и ты все еще жива.

А сейчас я спущусь к нашим друзьям, поболтаю немного, пока ты переоденешься и соберешь пожитки. Затем мы отправимся к пристани и покинем город на зафрахтованном мною корабле. Но прежде я навещу волшебников и передам им кое-что, а ты в это время будешь тихонько сидеть в каюте.

Я проводила Криса взглядом, наполненным ядовитой горечью. Он загнал меня в угол. Волшебники. Враги. Именно они подогревают ненависть к шантийцам и не дают смягчить законы. Всезнающи, всевидящи. Но почему, за что?

Вдруг, волна отчаянья и гнева слепившая меня схлынула, оставив кристальную ясность рассудка. Разве я сама не стремилась попасть на острова? Не влекли ли меня загадки, слухи и предчувствия в те далекие края? Я перепутала город, зашла в дом моряка, услышала историю таинственного похищения шантийцев богами. Если не случайность, а провиденье руководило мной в путешествии? Разве есть более удачное место, чтобы спрятаться от наемных убийц, чем мистические острова, вход на которые заказан почти всем? Я показала себя безвольной жертвой обстоятельств. Пусть Крис продолжает видеть куклу. Мне же стоит пошире открыть глаза и внимательно наблюдать. Прислушиваться, собирать крошки мозаики. До тех пор, пока целая картинка не сложится в голове.

Возможно, волшебники могущественны, но, похоже, не могут слышать разговоры, а только видят картинку. Иначе неужто Крис не похвастался бы самым главным своим козырем? Он не знает, что я беременна. Но уверен, что бог со звезды сразу бросится за мной на острова. Значит, не собирается убивать. Пока. Я чувствовала, Крис рассчитывает, что этим шантажом чего-то добьется от бога. Нужно узнать, чего он хочет.

А я… я же хотела покинуть материк? Теперь все равно, каким способом. Убийца наверняка где-то рядом. Безопаснее бежать прямо сейчас, пусть даже помощь исходит от врага.

Может, я снова увижу тебя… любимый?

Дан развалился в кресле и сосредоточенно грыз подушечку большого пальца. Выражение его лица было мрачным, если не сказать — удрученным. Сидевший напротив Митька с легким недоумением наблюдал за другом.

— Как это понимать? — спросил он.

— Да…

— Интрижка с девчонкой плохо на тебя влияет. Ты же не хотел отношений с Даной.

— У нас и нет отношений.

— Одни сношения? — пошутил Митька и скривился, увидев реакцию Дана, — ладно, ладно, — он примиряющее поднял ладони вверх. — Признаю, перегнул. Но ты сам говорил, что тебе не нужна новая головная боль. Тогда в чем дело?

— Вспомнил Лизу.

— О… — глубокомысленно изрек Пелев. Тонкий лед. Лиза — тема закрытая, обсуждать ее по собственной инициативе он не решался.

— Точнее, не саму Лизу, а одну сцену из нашей жизни. Ты же знаешь, она была тяжелым человеком. Эти ее сложные отношения со всем миром. Однажды, я пришел домой, а Лиза сидит и смотрит в одну точку. Ну, начал спрашивать — что случилось, почему такой настрой? Она иногда была готова расплакаться на пустом месте, а бывало, как тугая пружина — злая, жесткая, гордая — не подойти. И тут она первый раз не стала ничего изображать. Просто тихонько так заговорила: 'Вот представь, Дан. Ты живешь, связанный с неким кругом людей, считаешь, что им не безразличен и они тебе вроде как тоже. Называешь друзьями. Вас связывают увлечения, общие воспоминания. А мера твоей душевной теплоты — условное одеяло. Длинное, теплое, уютное полотно. Когда приходят друзья, то приносят с собой совершенно разные эмоции. То горе и проблемы, то радости. Но ты этому доверию благодарен, ценишь, испытываешь гордость оттого, что можешь поддержать, помочь и выслушать. Что именно к тебе они приходят за помощью, считают тем человеком, которому можно рассказать. Говорят, что понимаешь их как никто. Вокруг люди, которые испытывают потребность в частице тебя, а это чудное ощущение нужности. Ты щедро отрываешь куски от одеяла и делишься ими. Не умеешь отказывать. Даже если обижаешься, сердишься, не произнесешь слов — разбирайтесь сами. И вот однажды становится холодно. Ты тянешься за своим одеялом и обнаруживаешь, что его нет. Все раздал. Тогда идешь по друзьям, тем которых так много было вокруг. Просишь вернуть кусок, его достаточно, чтобы согреться. Но один из друзей говорит, что очень занят и не может сейчас говорить с тобой, но он обязательно когда-нибудь это сделает. Другой, отдал твое одеяло своей половине. Третий и рад бы, но не может найти. Потом вдруг понимаешь, что всегда так много слов, разговоров, объятий, искренности. А сейчас тебе холодно, и рядом никого, кто захотел, и смог бы поделиться одеялом. Они вокруг, но не рядом'

Я не мог тогда понять, о чем она, если честно. Лиза эти аллегорические примочки, недосказанность и провокации любила. Промолчал. Она посмотрела на меня и добавила: 'Я достала новое одеяло'. Все, что мне пришло в голову в тот момент это спросить: 'Тебе стало теплее?' Она улыбнулась, холодно так, отчуждено и ответила: 'Нет. Я сижу и думаю. Ведь они снова придут. Так всегда случалось, стоило найти новое одеяло. А я чувствую, что больше не хочу делиться. Это самое ужасное' Через месяц она меня бросила.

Митька свел брови к переносице. Потом деланно засмеялся и ткнул Дана кулаком в плечо.

— Хватит. Что женщины могут понимать в дружбе, скажи мне? Им нужна приятельница для похода за тряпками и возможность поныть о сломанных ногтях. Они понятия не имеют о настоящей преданности или поддержке. Хватит, Богдан. Пока ты тут размазываешь по креслу сопли, наше расследование стоит на месте. А у меня есть настораживающая информация и я должен получить подтверждение или опровержение как можно скорее. Возьми себя в руки, друг. Понимаю, бывает тяжело. Но ты не можешь заниматься самокопанием в рабочее время. Мухи отдельно, Дан. Я настаиваю. К делу и немедленно. Нам необходимо свести воедино все, что удалось накопать. О чем вы говорили с Ивором?

Шептунов разозлился. Но это состояние раздраженности помогло ему стряхнуть меланхоличную угрюмость. Да, Митька был жестким и циничным, когда это требовалось. Но в то же время Дан понимал, почему Пелев разговаривает с ним сейчас именно так. Знал, что Митька тот друг, который, несмотря на позерство, хитрость и изворотливость, на возможную агрессивность по отношению к другим людям, с ним куском одеяла поделиться сразу, не раздумывая.

— Про техников информация здесь, — Дан вытащил из кармана маленькую коробочку и передал Митьке. — Все технические данные, отчеты, копии документов и протоколов, а также записи переговоров спасательной операции. Начиная с Яшиной находки и заканчивая опечаткой корабля. Теперь по Ивору. Я сделал кой-какие записи, но рассчитываю пойти к нему еще раз. Поясню зачем. Оказывается, когда на станцию прибыли контактеры, они сразу же плотно занялись изучением Януса. Дабы подготовить почву тем смельчакам, — Пелев фыркнул и Дан важно кивнул, — кто реально будет общаться с представителями цивилизации в необозримом будущем. Такова официальная формулировка в запросе на исследовательскую деятельность, поданном Альберту. И еще — оказывается, за четыре года до этого, когда на станцию вернулась Лингова вместе с Альбертом, завезли и первую партию нового оборудования. Очень дорогого, кстати. Специальные датчики, микрокамеры, много чего упакованное в аккуратные автономные капсулы. Они позволяют записывать не только картинку, но и звуки в разном волновом диапазоне, в том числе считывать мозговые волны… Там узкая специфика и терминология, в которой не шарю вообще. Однако я не поленился и скопировал архивы на эту тему тоже. Работка для твоих спецов на Земле. Надеюсь, нам разжуют попозже? Расшифровкой и изучением материала занимался Ивор, в анкете которого забыли упомянуть его почти профессиональное хобби — лингвистику. Он составил шикарную базу по языкам Януса и подготовил начальные обучающие программы. А вместе с контактерами они довели эти программы до логического завершения. Фактически, уже можно выучить так называемый общий язык, распространенный на планете, плюс получить представление о десяти диалектах и двух тайных наречиях. И все это — он один. Активную помощь от Кристиана и Милана Ивор получал последние полтора года… А, совсем забыл! Общий язык представляет собой некую смесь условно-человеческого, языка ящеров и мешлингов. Конечно, без уникального оборудования сделать за такой смешной срок это было бы невозможно. Но вклад в изучение Януса Джерски, Вайдера и Калевского огромен. Почему же Кристиан так внезапно уволился?

В год, когда Лингова должна была вернуться, и задолго до появления новых сотрудников-контактеров снабженцы отправили со станции несколько заказов на Землю. Это происходило в отсутствие Альберта, но по согласованности, для чего они регулярно связывались с Эзарусом. То есть Шаурова инструктировали на планете, на которой он в тот момент находился, какое оборудование закупать и зачем оно необходимо. Но тут ничего противозаконного я не вижу.

— Да. Так и есть. Помогала ему Дана. Она приняла решение вернуться на станцию. Альберт обращался к неким специалистам по ее рекомендациям и вел параллельные консультации со своими работниками и снабженцами. Однако есть информация, что именно в тот год Лингова и представляла ему своих университетских друзей — Кристиана и Милана. А позднее именно она повлияла на решение Шаурова о принятии на работу двух совершенно не нужных ему контактеров. Да, это оказалось удачным выбором. Но, по сути, ребята своей непосредственной работой на станции не занимались ни дня.

Мы шли по набережной, приближаясь к порту. Тяжелые, просевшие борта кораблей натужно поскрипывали, глухо ударялись о причалы и затем снова спешили назад за волной.

Суета, шум, крики и ругань — привычное для этого времени суток противостояние между грузчиками, купцами, моряками и покупателями, приехавшими забирать свой товар. Сезон начался удачно, и пристань была заполнена представителями всевозможных рас. Больше всего, прямо как красной тли, на ней суетилось людей и катаринцев. Кое-где в толпе попадались и волосатые сенты.

Странные существа. Низкого роста, смуглые, у большинства круглые, близко посаженные глаза навыкате и покрытая густыми длинными волосами — почти что шерстью — кожа. Когда-то, как рассказывал Стоуш, они были практически безволосы, но когда в кровь потомков мешлингов проникли гены шантийцев, стали стремительно меняться и вскоре переродились в отдельную расу. Мешлинги, свято хранящие чистоту вида, таких родичей изгоняли и родней себе не считали. Жили они маленькими кланами и постепенно вырождались. Близкородственные браки, как учил меня отец, ни одной популяции пользы еще не приносили. А сенты, те скрещивались с людьми и шантийцами, приобретали все больше черт последних и меньше своих предков. Потом на их руках и ногах стали расти густые жесткие волосы. Несколько поколений спустя, уже как отличительный признак расы, волосяной покров появился у мужчин почти на всем теле — спине, животе, ягодицах. У женщин сентов пока еще оставался мягкий пушок. Не помню, чтобы я видела их у нас в селе. Но когда мы со Стоушем выезжали в большие города на его работу, много кого довелось повстречать.

В родных мне Холмогорах жили преимущественно кельды. Эти являлись прямыми потомками ящеров и с низшими, как они их презрительно называли, расами категорически отказывались любезничать. Удивительно, как много предрассудков и высокомерия оставалось в старших видах по отношению к молодым, смешанных кровей и куда более мягких в своих взглядах. К низшим кельды относили и катаринцев, тоже, между прочим, потомков ящеров. Но младших братьев они не уважали. Хотя сами ничем особенным не выделялись — занимались земледелием и разводили скот на продажу. Зато сохранили рудиментные мешочки под когтями и при желании могли накапливать и выпускать яд. Среди воров и наемников было немало гордо-пренебрежительных к прочим расам кельдов. Их чутье, острое зрение и ядовитые когти высоко ценились заказчиками и главами кланов второй и третьей ступеней. Но вот из-за непомерной агрессивности и недальновидности, а порой яростной несдержанности, сами они выше третьей ступени поднимались редко.

Нас постоянно толкали. Дорогу пересекали грузчики, волочившие или катившие на тележках мешки и ящики. Одни из них пыхтя, тащили на плечах тяжелые тюки с мукой, другие осторожно переносили хрупкие корзины с бьющимся товаром, клетки с птицей, упакованную в плотную кожу или свернутую рулонами дорогую ткань.

Поначалу, Крис просто мрачно уворачивался, зло посматривал колючим взглядом по сторонам и довольно грубо толкал нерасторопных. Его явно опасались и даже боялись, пытались не задевать, но в такой толкучке все равно не получалось. Наконец, он схватил меня за руку и потащил за собой. Мы практически влетели по сходням на корабль. Я ощущала ту же смутную тревогу, что, уверена, чувствовал сейчас Крис. С самого начала человек этот показался мне самоуверенным, сильным, даже наглым. Таким не свойственно испытывать страх. А сейчас он явно чего-то опасался, нервничал, что и отражалось на его поведении. Он толкнул меня в спину, заставляя пройти вперед, и сразу повернулся к приземистому катаринцу, стоящему у сходней на палубе.

Внезапно я почувствовала чей-то взгляд, скользящий вроде как мимо, но на самом деле ненавязчиво изучающий. Неприятное, щекочущее спину ледяными мурашками предчувствие заставило меня немедленно насторожиться. Я надвинула капюшон пониже на нос и мягко отступила к борту, спрятавшись за выступающими деревянными деталями. Кто-то нашел меня и этот 'кто-то' не был другом. Таким взглядом чаще всего рассматривают потенциальную добычу. Крис, похоже, тоже думал о чем-то нехорошем, его жесты и те обрывки фраз, что я услышала, наводили на мысли о преследовании. Он закончил разговор, подошел ко мне и снова довольно грубо ухватил за локоть. Я стала упираться, уж не знаю зачем. Скорее всего, из чистого упрямства. Крис нахмурился, но разборок затевать не стал, просто поволок за собой. Мы спустились по крутой, узкой лестнице на закрытую нижнюю палубу. Только когда оказались в каюте, мужчина прервал тяжелое молчание:

— Скоро отчаливаем. Когда догрузят топливо, корабль будет полностью готов к отплытию. Но прежде, чем покинем материк, мне необходимо закончить свои дела. Для этого необходимо уйти. А ты начинаешь утомлять демонстрациями характера. Послушай — будь паинькой, не пытайся создавать лишние проблемы нам обоим. Поняла?

— Не оставляй меня одну.

— Не понял?

— Ты сам говорил, за мной охотятся. А слежку я чувствую кожей. Кто-то преследовал нас, до самого корабля пас. Если наемник увидел, как мы садимся на корабль, то знает, другого шанса не будет.

— Талантливые убийцы в любом случае найдут способ добраться до жертвы, — Мужчина улыбнулся холодной и жестокой улыбкой, — но на этом корабле их нет. Просто сиди тихо, и скоро будешь в безопасности. Послушай, Келан, ведь если бы я не сказал о наемниках, ты и не беспокоилась бы.

— Я знала, что меня преследуют, только не знала кто. Все это время была на шаг впереди. Теперь преимущество утеряно. Но как они узнали, что я здесь, понятия не имею. Возможно, волшебники им открыли в волшебном зерцале?

Крис хмыкнул с таким пренебрежением, что могла бы поклясться, он смеется над моим невежеством. Словно и не верит, что я говорю серьезно.

— Расслабься. Это не зерцало. Я волшебник, помнишь? Я бы знал. Случайность.

'Да не бывает в таких делах случайностей!' — хотелось закричать мне. Ведь я городом промахнулась. Откуда знать наемникам?

— Не запирай меня здесь. Не оставляй как овцу на заклание.

— Хватит истерик. Надоела! Сиди и жди.

Я прислонилась к стене. Услышала, как снаружи поворачивается ключ, закрывая дверь в каюту. Пол под ногами мягко покачивался. Непривычное и не особо приятное ощущение. Присела на кровать в моей маленькой камере. Я всегда доверяла интуиции, не стану отмахиваться от ее предупреждений и сейчас. Чувствую же, грозит опасность. Бежит ледяными мурашками по позвоночнику, давит в затылок недобрым взглядом.

Нет уж, не нужны мне непоправимые случайности. Я сняла котомку с плеча и начала готовится к встрече возможного гостя.

Прошло несколько часов. Я сидела и ждала. Терпеливо, тихо, почти не меняя позы. Рассуждать и думать буду позже. Пусть поработают инстинкты. На них всегда можно положиться, это единственное что ни разу не подводило меня. Если показалось — перестрахуюсь, если же предчувствие не обманет — лучше ударить первой.

Шаги оказались едва слышными. Я продолжала глубоко, но тихо дышать. Затем, медленно поднесла ко рту трубку и приготовилась. У меня выгодная позиция. Как только дверь откроется, увижу четкий силуэт, а вот вошедший в темноте не сразу различит меня. Я нарочно не зажигала лампу и долго сидела в темноте. Какое бы прекрасное зрение у врага ни было, резкий перепад освещения сделает свое дело и даст мне преимущество в пару секунд. Наконец, тихо зашебуршала в замочной скважине отмычка, раздался щелчок и дверь начала открываться. Я набрала воздуха в грудь и перестала дышать. Кто-то гибкий стремительно скользнул в узкую щель из света.

Успела выдохнуть. Но должна признать — чистое везение. Фигура взмахнула руками, и почти сразу рухнула на пол. Я не пошевелилась. Яд сильный, но гарантий, что наемник умер, нет. Понятия не имею, какое оружие он собирался использовать, потому пока не будет абсолютной уверенности в его кончине, рисковать не стану.

Примерно через час снова раздались шаги. На этот раз уверенно идущего к конкретной цели человека, и не думающего прятаться. Он подошел к двери, где внезапно резко остановился. Увидел приоткрытую щель. Тут же рванулся вперед, и чуть не упал, споткнувшись о тело. Заругался, шипя сквозь зубы, пытаясь хоть что-то разглядеть в темноте.

— Что происходит? — узнала я разъяренный голос Криса. Он развернулся и открыл дверь нараспашку, впуская немного света в каюту.

— Меня попытались убить. Видимо, заспешили, когда поняли, что птичка вот-вот улетит из клетки. Теперь будет небольшая передышка. Вряд ли они послали за моей головой больше одного наемника. Когда хочешь сделать что-то тихо, одного достаточно. Стой! — я повысила голос, заметив, что мужчина тянет руку к трупу. Он замер и недоуменно покосился в мою сторону.

— Это убийца. Можно ожидать любые сюрпризы. Лучше пока не трогать тела.

Крис выпрямился и неприязненно шагнул в сторону.

— Ты его?

— Я.

— Чем?

— Ядом. — Я покрутила в руках узкую трубку. Света из распахнутой двери, было вполне достаточно, чтобы разглядеть ее.

— Яд был на игле?

— Да.

— Ты успела допросить его?

— Это он? — безразлично переспросила я, решив, что опасности тело все же не представляет. Меня немного трусило, руки подрагивали, но я старалась скрывать свое состояние. Не думать ни о чем, пока не думать.

— Он. Кельд, похоже.

Я криво усмехнулась. Со стороны гримаса, видимо, казалась ужасной, потому что Крис удивленно приподнял брови.

— Чего тебя так перекосило? Кельдов не любишь?

— Дело не в этом. Меня оценили немного выше, чем думала.

— Я спас твою жизнь, — сухо сообщил мужчина.

— Интересно, каким образом? — я подошла к телу и нагнулась, рассматривая. Капюшон съехал с головы мертвеца, обнажая бледное лицо, с застывшим на нем оскалом. Полузакрытые глаза. Зеленоватая пена в углах губ.

Мне стало дурно, к горлу подкатила тошнота, закружилась голова. Усилием воли я выпрямилась. Пристально смотрела на стену и часто сглатывала.

— Плохо? — мужчина подошел ближе и с усмешкой посмотрел на меня. — Первый раз? Ты, наемница и первый раз убила? Да. Всякое в жизни бывает. Но тут удивила.

Он поддержал меня под локоть, заставляя подойти к кровати и сесть.

— Если бы не предупреждение, ты не стала бы сидеть в засаде и ждать, верно? Значит, теперь должна мне. Вот так-то. И чем опасен был мертвяк?

Я закрыла глаза. Тошнило также сильно, а теперь еще и трясло. Казалось, в каюте стало холоднее, но это, скорее всего, последствия нервного озноба. Держатся. Пока не останусь одна, должна держаться и не показывать слабости. Все дело в ребенке, а вовсе не в убийце.

— Я же просила не оставлять меня.

— Ты успела его допросить? — повторил мужчина уже заданный вопрос. Я помотала головой, стиснув зубы. Ох, как же плохо…

Криса это известие разозлило. Он грубо тряхнул меня за плечо.

— Эй, саранча! Расскажи, что произошло. Почему тело нельзя трогать?

Я тихонько застонала. Почему бы человеку не оставить меня в покое? Пристал, как банный лист.

— Когти у кельдов ядовитые. Можно случайно оцарапаться. Шантийца не убьет, но вызовет серьезное отравление и временный паралич. Человек умирает почти всегда. Поэтому, не стоит дотрагиваться до него руками просто так. Лучше всего делать это осторожно, в перчатках из толстой кожи. Заверните тело в холст и выкиньте за борт уже в море. Так его след в клане потеряют, и какое-то время будут считать, что он выполняет задание. Выиграем время. Попроси катаринцев. У них почти нет реакции на яд.

— Погоди-ка, — внезапно взвился Крис, обдумывающий что-то, — ты что, дождалась, пока откроется дверь, и просто дунула? А если бы это был я?

Я молча смотрела на него. Идиот что ли? А мужчина истолковал взгляд по-своему и с размаху влепил пощечину. У меня помутилось в глазах, все поплыло куда-то в сторону, а левую сторону головы словно ожгло. В ушах тоненько зазвенело, и щека стремительно занемела. Наверное, стукни он чуть сильнее, пошла бы носом кровь. Повезло. Останется синяк на пол-лица и только. Просто здорово.

Я совершенно перестала соображать. Неуклюже съехала с кровати, пытаясь отодвинуться от Криса. Я очень боялась, что он начнет бить ногами. Но, видимо, мужчина сообразил, что перестарался и сел рядом, мрачно уставившись на труп кельда. Так в молчании, мы провели какое-то время. Голова моя постепенно перестала гудеть, тошнота тоже прошла. Видно, сильный шок и страх за ребенка выдавили все прочие мысли и ощущения.

— Послушай, Келан. Думаю, ты не пыталась бы убить меня, верно? — спокойно спросил мужчина, продолжая смотреть на тело.

— Нет.

— Почему? Соврешь неубедительно, изобью.

— Меня заказали два клана. Если вторая ступень обращается за помощью к третьей, значит, хочет сделать дело без лишнего шума. Ты знаешь, кто мой отец. Первая ступень. Поэтому, заказчики не станут отправлять десяток головорезов. Лучше одного специалиста. Я знала, что за мной охотятся волшебники. Сама подставилась. Но про наемников услышала от тебя. Сегодня днем, на пристани, я остро чувствовала слежку. Но как кельду удалось найти меня? Никто не мог предвидеть, как я окажусь в Кэшебе. Допускаю, что ему помогли волшебники.

— Нет. Не помогали, — Крис нахмурился и напряженно потер ладонью лоб, — хотя… постой… Договоренность была, конечно. Может, они придумали… н-да, хитро. Вроде, как сами и не при чем. Предположим, Келан. Предположим, тебя вчера вечером увидел волшебник. Он знал, кто ты. Сделал вид, что не обратил внимания на саранчу в городе, который шантийцы прокляли и обходили стороной. В общем, да, таким образом могли отстраниться, остаться в стороне. Я прибыл с небольшим запозданием. Они просто не сказали, что сдали тебя второй ступени чуть раньше. В общем-то, и те и другие хотели одинакового результата, до моего прибытия сюда с новой инструкцией. А формально волшебники уже ни при чем. Тут чистое везенье. Могло повезти мне, а могло ему. Волшебники умны. А ты пешка.

— Так говоришь, словно сам не волшебник.

— Помолчи, саранча… — Крис о чем-то задумался, потом махнул рукой в мою сторону. Я сжалась в комок. Как бы боялась. Он оказался жестоким человеком и уж точно не считал меня ровней. — Ты просто испугалась за свою жизнь. Продолжай. Говорят, у вас сильная интуиция. Положим, почувствовала слежку… и?

— Попыталась сказать об этом. Ты не стал слушать. Я поняла — если убийца следил за нами и видел, что ты ушел, то попытается быстро закончить задание. Морякам до меня дела нет. Он проник сюда, взломал дверь. Сделал все аккуратно, уверена — его мало кто видел или запомнил в лицо. Наемник думал, я не беспокоюсь. У меня репутация дурочки и неудачницы. А еще кельд знал, что слово Стоуша уже ничего не значит. Меня можно убивать. Он явно был в курсе последних новостей. Не знаю откуда.

— И ты даже не попыталась допросить его… — Крис вскочил, подошел к трупу и пнул его ногой. Снова обернулся ко мне и, не сдерживая раздражения, заорал. — Если бы не поторопилась, можно было бы узнать!

— Нет.

Мужчина склонил голову на бок.

— То есть? Думаешь, мы бы не заставили его говорить?

— Нет. Наемники ничего не рассказывают. Если бы удалось его поймать, он нашел бы способ покончить с собой. Это наемный убийца. Таких, как он, нельзя допросить или удержать где-то. Только убить. Если бы я не использовала свой единственный шанс, он второго не дал бы.

Крис посмотрел на потолок, потом опять на меня.

— Пошли.

Я отползла к стене. Сердце снова застучало в ушах.

Крис фыркнул и подошел сам. Схватил за шкирку, рывком поставил на ноги и поволок к выходу. Я зажмурилась, когда почти что пробегала мимо тела наемника. Не объясняя мотивов своих поступков, мужчина просто делал то, что считал необходимым. А мне пока что оставалось лишь подчиняться.

Так мы дошли до другой каюты, в которую он меня просто втолкнул.

— Посиди пока, — дверь Крис не закрывал. Но и я не спешила спасаться бегством. Куда бежать? В руки нового убийцы, который появится сразу, как только пройдет слух о неудаче кельда? Теперь ко мне отнесутся со всем уважением. В следующий раз натравят нескольких наемников и убьют наверняка. Удача вещь переменчивая. Крис не подарок. Его отношение пугающе жестоко. Он, возможно, ещё худшее будущее, с которым предстоит столкнуться, но, по крайней мере, пока не имеет четкого намерения убить.

Опять замутило. Я легла на койку, свернувшись калачиком, и закрыла глаза. Качка усиливалась, и плавные подъемы вверх — вниз меня как-то незаметно убаюкали.

Богдан под дверью в этот раз не торчал. Возможно, техникам наконец удалось переломить упрямство старых механизмов и совместить с новым оборудованием в работающем симбиозе. Нда. Странное ощущение — жить в пространстве, где люди порой в прямом смысле творили чудеса. На Земле и других развитых планетах, типа того же Эзаруса, проблем обычно не возникало. Устаревшие приборы или устройства полностью заменялись новыми и все дела. Творческий подход сотрудников станции, вынужденных существовать с тем, что есть, вызывали в Дане заслуженное уважение к чужой смекалке и труду.

Он нажал на кнопку переговорного устройства.

— Это Шептунов. Ивор, вы на месте?

В ответ раздалось:

— Конечно. Входите. Воспользуйтесь своей картой, я немного занят.

Богдан приподнял брови. Чем таким, интересно, мог быть занят Джерски, что не имел возможности дотянутся до панели, чтобы открыть двери? Инспектор тихонько фыркнул себе под нос, а затем провел картой по устройству распознавания. Панели бесшумно разошлись в стороны и Дан шагнул в помещение.

Да, Джерски действительно не хитрил. В руках его находилось загадочного вида прямоугольная коробка, из которой свисали разноцветным кружевом провода. На голове психолога красовался шлем. Очень аккуратный, светло-оранжевого цвета и на удивление большой.

То, что это не просто шлем, Богдан догадался сразу. Не нужно обладать отменной интуицией и знаниями, чтобы понимать простые истины. Зачем нормальному (в том, что на станции находились нормальные люди, Дан, с каждым днем сомневался все больше) человеку надевать головной убор в закрытом помещении, где его жизни ничего не может угрожать. И вообще, зачем?

— Что это у вас? — осторожно спросил он, неопределенным жестом указывая на Ивора. Тот глупо хихикнул.

— Присаживайтесь. Я провожу эксперимент. Не думайте, что у меня крыша поехала. Это просто экспериментальный образец. Выглядит жутковато, но работает вполне прилично.

— Образец чего? — Шептунов присел на стул, наблюдая за манипуляциями психолога.

Джерски взглянул на Дана. Хитро так.

— Вы знаете, — утвердительно произнес он, — какое хобби я имею. На станции оно стало моей второй профессией, в общем-то. Я даже заочно получил соответствующий документ. Лингвиста. Мы вместе с Вайдером и Калевским создавали образец обучающей машины нового поколения и ряд программ к нему. Вот это устройство как раз и позволяет делать процесс обучения необыкновенно быстрым. Я второй человек, который проверял аппарат в деле. Работает превосходно. Вам интересно?

Богдан кивнул и спросил:

— Удивительно. Но, немного пугающе, честно говоря. А зачем такие усилия? Стандартного оборудования разве недостаточно?

Ивор чуть не уронил коробку, в возбуждении попытавшись взмахнуть руками. Видно, Дан наступил на его любимую мозоль.

— А… вам по роду деятельности не приходилось сталкиваться с ними? Я изучал в свое время материалы: 'Практика обучения людей новым языкам с помощью базовых устройств'. Они безнадежно устарели. К тому же оказывают на психику человека травмирующее действие. Знаете ли вы, чем отличаются принципы их работы от нашего изобретения? — не дожидаясь ответа, Джерски продолжил мысль, — вот пример. Ребенок, когда учится говорить, воспринимает мир в виде образов-действий, и в качестве образца использует конкретно взятые названные объекты. Кардинальное различие в восприятии — родного и иностранного языков заключаются в том, что на родном мы думаем. Стандартное, нам привычное оборудование позволяет занести в мозг первичную 'базу' слов-образов, но не может научить воспринимать их как следствие естественного процесса обучения. Таким образом, человек сознательно подбирает нужные фразы и, зная их значение, сопоставляет с необходимыми аналогами в родном языке. Это напряженная работа, совсем не молниеносная. А в чужих мирах и так достаточно сложно налаживать контакт — взаимосвязи между образами, смыслами, переходами у иных существ могут сильно отличаться от человеческих. Да и пусть это были бы потомки людей. Психика, обычаи и образ жизни их к моменту контактов претерпевают значительные изменения.

В случаях с контактерами подобная метода обучения приводила к тому, что им приходилось использовать дополнительные стимулирующие средства для лучшего восприятия и усвоения материала.

Другими словами, мы даем человеку инструмент, но не учим пользоваться им одновременно с приобретением. Думать на выученном языке люди чаще всего не могут без огромной практики. Вы себе представляете процесс? Усиленное изучение вызывает стрессовое, напряженное состояние. Без постоянных упражнений навык стремительно утрачивается. Многих контактеров приходится обучать одному и тому же несколько раз. Из-за физического и химического воздействия на мозг иногда возникают заболевания, о которых, кстати, не принято говорить. — Ивор замолчал. Потом вздохнул, поморщился, словно мысленно прогонял в голове речь и продолжил, — В новом устройстве используются принципиально новые способы передачи информации. Технические характеристики вам, как человеку далекому от науки мало что скажут. Но мы поработали на славу, скажу я вам. Около года назад подали заявку на патент и намереваемся в будущем предлагать наше изобретение взамен базовых аппаратов. Получение сертификатов дело утомительное, долгое и дорогое, к сожалению. Но я полон энтузиазма. Милан, один из контактеров, с которым мы создавали аппарат, а также те, кто разрабатывал методики, технологию, участвовал в экспериментах, тоже настроены весьма оптимистично. Станция могла бы неплохо заработать на этом. Поэтому и Альберт всячески поддерживает проект. Вы ведь наверняка интересовались нашей группой? К сожалению, после ухода Кристиана появились некоторые сложности. Но я уверен, все решаемо.

— У меня есть вопросы, — вклинился Дан в экспрессивный монолог. Джерски аккуратно снял шлем и посмотрел на инспектора кристально честными глазами.

— Слушаю.

— Так в чем же главное отличие от базового оборудования? Или секрет разработчика?

Ивор рассмеялся. Его взгляд показался Богдану полным воодушевления и какого-то настораживающего фанатического блеска в глазах.

— Все очень просто, ей-богу. Наш аппарат позволяет выучить язык за пару недель в совершенстве. Навсегда. И даже думать начнете на нем! Вот самое ценное качество устройства. Познаете — всесторонне, мыслите — как и на родном. Переключаетесь на уровне инстинктов, как делает человек, с рождения слышащий речь на нескольких языках. А еще, быстро подстраиваетесь и доучиваетесь самостоятельно, во время общения с коренными жителями. Нет проблем психологического стресса, повреждений мозга. Ведь раньше приходилось стимулировать нейронные связи для лучшего усвоения и запоминания. Ради обучения в сжатые сроки, не забывайте. Теперь такой проблемы нет. Наше изобретение работает иначе, если упростить до вашего понимания — телепатически. Никакой химии, дополнительных уроков с заучиванием и повторением. Мечта, а не устройство.

— И ни одного минуса? — недоверчиво спросил Дан. Джерски победоносно поднял палец к верху.

— Представляете? Прорыв на уровне, не знаю, каком… и все случайность! Но об этом я умолчу. Прочее не касается вашего дела, а только научной стороны открытия и его разработки. Единственное, что удручает, необходимость экспертизы в научном совете, апробации… В общем, всей той тягомотной показушности, что необходима для соблюдения внешних приличий. Но потерпим. Ради патента. Вы что-то еще хотели спросить?

Шептунов смотрел на шлем, и в голове его зарождалась неожиданно смелое предположение.

— Почему Вайдер покинул станцию? Почему он уволился?

Психолог неохотно пожал плечами.

— Я не хотел бы обсуждать эту тему. Выбора у меня нет?

— Нет, — сухо ответил Богдан.

— Видите ли, отец Кристиана человек успешный, с большими связями. Вайдер полагал, он мог бы помочь с патентом. Но почему-то Альберт не захотел. Сказал, мы стали слишком зависимы от меценатов, что дурно попахивает. Ему казалось, Кристиан хочет отдать станцию в чужие руки. Иногда начальник слишком болезненно воспринимает отдельные явления. Придумал заговор на пустом месте. Уж Шаурову ли не знать, насколько трудным все годы было положение станции? В любом случае, они не посвящали меня в разговор. Но после него Вайдер почти сразу уволился. Перед отъездом заходил, пообещал замолвить слово перед отцом. К сожалению, ссора его планы видимо изменила. Но имя Кристиана прописано в документации, он имеет долю. Это все?

Ивор потянулся к шлему, но замер на полпути, услышав вопрос Шептунова.

— А кто был первым?

— Не понял.

— Поняли. Кто первым проверил успешность обучения с помощью нового устройства?

Дан метался по каюте подобно зверю в клетке, из угла в угол. Когда вошел Митька, он заставил себя успокоиться и сдержать поток рвущейся информации. Хотя та кипела и бурлила лавой, угрожая выплеснуться наружу. Но выражение лица напарника — напряженное и мрачное — подействовало на Шептунова как ведро холодной воды. Пелев явно пришел не с пустыми руками. И его сведения, видимо, были не менее впечатляющими. Без обычного своего сарказма, выпендрежа и даже ухмылки, Митька плюхнулся в кресло и поднял красные глаза на Дана.

— Ну?

Богдан разом остыл и сел напротив. Таким своего друга он видел очень редко. Напряженный, взъерошенный, злой и безумно уставший человек.

— Ты как? — вместо задуманного текста выдал Дан.

— Хреново. Все потом. К делу.

— Джерски разработал новый тип оборудования. Обучающую машину. Она позволяет в кратчайшие сроки выучить язык на принципиально новом уровне. Никаких головных болей, химии и дополнительного напряжения. Впечатляющий аппарат. Человек с его помощью усваивает иностранный базис как родной. Превосходство над старыми методами — органичная речь, улучшение памяти, способность успешно имитировать акценты, особенности построения фраз и слов. Стимуляция щадящая. Практически, с помощью устройства самостоятельно активируются отделы мозга, расширяя границы восприятия индивида, а не идет механическое записывание на подкорку. Экспериментальный образец создан и опробован. Это объясняет наличие группы, сформировавшейся на станции, которая распалась с уходом Кристиана. И возможно именно поэтому позже сформировалось ядро вокруг Альберта. Джерски не теряет надежды продать изобретение. Он просил Вайдера поговорить с отцом, чтобы тот помог ускорить выдачу патента. Для станции тоже перспективы — известность в определенных научных кругах и новые субсидии. Однако между Альбертом и Кристианом возник конфликт.

Но аппарат побочное явление, отличная находка созданная в процессе исследований. Главное, Ивор проводил с его помощью опыты по изучению общего языка Януса. И первым добровольцем стал Вайдер.

— Что?

— Он знает как минимум еще пару наречий.

Глаза Пелева загорелись дьявольским огнем ярости, радости и возбуждения.

— Откуда они брали данные? Чтобы выучить язык?

— Новое оборудование, которое заказывал Альберт под руководством Даны… Сверхчувствительные датчики, камеры. Маскировка полная, скорость передачи великолепная. Они даже генетический материал умудрялись собирать. Точечные проколы, мини-контейнеры, микроспутники.

— Теперь понятно. Осталось узнать зачем.

— Может, поделишься догадками? — спросил Шептунов, но Пелев сидел неподвижно, сверля взглядом стену. Богдан ерзал в кресле, но трогать напарника не рисковал. Митька славился своей непредсказуемой реакцией на не вовремя возникшие раздражители.

Внезапно, Пелев резко поднялся и подошел к панели внутренней связи. Богдан проводил его непонимающим взглядом.

— Это все? Больше ничего?

Дан отрицательно покачал головой. Митька сухо кивнул и нажал на кнопку.

— Лингова? Немедленно пройдите в каюту инспектора Шептунова. Это инспектор Пелев.

— Хорошо. Сейчас буду, — спокойный голос Даны не удивил Богдана. Он был уверен, девушка отлично умеет притворяться.

— Послушай, друг, — тихо и мягко произнес Митька, — я буду ее допрашивать, а ты молча слушать. Думаю, сам все поймешь по ходу пьесы. Добавлю лишь, что именно тот корабль, на который пересел Кристиан Вайдер, и был обнаружен через полгода сначала на орбите Януса, а несколько суток спустя с безжизненным грузом на борту, в космосе. Контактер имеет несомненное отношение к произошедшему. Нам нужно выяснить — какое.

Дан встал у стены, выбрав позицию из которой ему была замечательно видна вся мизансцена. Митька развалился в кресле, извлек из кармана крошечный пузырек и неспешно закапал глаза.

Когда двери раскрылись, впуская Лингову, Пелев выглядел как обычно. Собранным, ироничным и свежим как огурчик. Только Дан знал, чего ему это стоило.

— Здравствуйте, уважаемые инспектора, — в голосе Даны, Шептунов различил тонкие нотки напряжения, умело прикрываемые сарказмом. Девушка держалась безупречно. Прекрасно выглядела — подтянутая, миленькая, очень юно выглядящая, с невинным, чуточку недоумевающим выражением лица.

— Здравствуйте. Присаживайтесь, — Пелев кивком указал на кресло. Дана чинно уселась, скрестив ноги в щиколотках. Богдан думал, она начнет ловить его взгляд, но ничего подобного не произошло.

— В каких отношениях вы были с Кристианом Вайдером?

— В рабочих. Нас связывал ряд совместных программ, исследований. Как обычно и бывает на станции.

— Это правда, что именно вы рекомендовали Шаурову этого человека?

— Да. Мы вместе учились. В одном учебном заведении, точнее. Комплексный университет на Земле. У нас сохранились неплохие отношения, мы переписывались. Иногда общались по видеосвязи. Это преступление? — она улыбнулась, подчеркивая свое непонимание ситуации. Пелев улыбнулся в ответ.

— Он был вашим любовником. И это не вопрос, Дана Кировна. Вы расстались достаточно давно, но отношения сохранили очень теплые.

Лингова нахмурилась. А когда заговорила, голос ее зазвенел от злости и возмущения.

— Это уже чересчур. Вам не кажется, что лезть в мою личную жизнь верх бестактности?

— Нет. Вы забыли? Я инспектор, расследую массовое убийство. Для меня не существует запретных тем. Объясните, какие доводы вы привели Альберту Шаурову, что он согласился принять в штат станции двух контактеров, учитывая, что у планеты Янус неконтактный статус?

Дана прекратила претворяться невозмутимой, и позволила себе бросить умоляющий взгляд на Шептунова.

— Странные вы вопросы задаете, Дмитрий.

— Я не играю в слова, Дана. Я точно знаю, вы поставили в каюту моего напарника жучок, подслушивающее устройство. Понимаете, что это может означать?

— Глупости, — отрезала девушка и скрестила руки на груди, — вы несете какой-то бред.

— У меня есть доказательства. Включая запись процесса, — не моргнув глазом, соврал Митька. Дан с каменным лицом наблюдал за любовницей.

— Хорошо, — сдалась девушка, — станции нужны деньги. Субсидии. Я рассказывала Богдану о том, как важно для меня благополучие станции. Вайдер — обормот. Отец не мог его никуда пристроить. В голове парня одни развлечения. Хотя талантлив, цепок и умница редкий, когда захочет. Беда в том, что Кристиан всегда любил кутить и вечно вляпывался в неприятности. Из-за его непостоянства мы и расстались. Но обаятелен он безмерно, ненавидеть невозможно. В конце концов, любовь перегорела. Я стала к нему относиться как к младшему братишке. Тогда у меня и возникла идея, как решить две проблемы разом. На станции Кристиан взялся за ум, помог Джерски создать уникальный аппарат. Сам же его и испытывал, между прочим. А его отец проспонсировал пару проектов станции, из благодарности.

— Ой, ли? — Пелев саркастически усмехнулся. — А я вот слышал другую версию. О свойствах крови и тканей одной из рас Януса — шантийцев. Сколько вам лет, Дана?

— Женщинам не задают таких вопросов, — грубо огрызнулась девушка.

Митька кивнул.

— Точно. Не задают. Ваша станция удивительное место. Просто старый сундук с секретами, ей-богу. Стоит в него заглянуть, столько грязного белья обнаружишь, диву даешься.

— А вы бы поменьше рылись в чужом белье, — зло посоветовала Дана.

Пелев с наслаждением потянулся и опять лениво развалился в кресле.

— Я знаю, это Кристиан настоял на том, что на станцию отправится и его друг — Милан. Проигравшийся до подштанников в земных игровых заведениях и поигравший в казино Эзаруса с тем же успехом. Отчаянно нуждающийся в огромной сумме денег человек поступает на службу… куда? На станцию в богом забытом месте. Прячется? Ищет золотую жилу? Вы незаконно продали образец ткани и крови представителя чужой цивилизации корпорации, которая принадлежит отцу Калевского. Значит, загадка шантийцев заключается в их уникальной генетике? Регенерация, изменчивость, приспособляемость. Бешеные деньги! Но существует маааленькая условность. Планета неконтакт. То, что вы сделали, не имеет юридических оправданий. Кстати, вы проводили опыты на себе?

— Я не… — Дана прикусила губу.

— Здесь нет адвокатов. У нас с Шептуновым неограниченные полномочия. Мы олицетворяем власть на этой станции. Думаю, в ваших интересах говорить.

Дана откинулась на спинку кресла и победно усмехнулась.

— Да что вы? Ну, хорошо. Я проводила опыты. Да, мы брали крошечные кусочки тканей у живых образцов с помощью нового оборудования. Что это доказывает? Отношения к пиратскому кораблю мы не имеем никакого. Кристиан уволился полтора года назад. Я не знаю где он и что с ним.

— А как же ваша нежная дружба?

— Никак. Перегорела. Здесь он завел очередную интрижку, а мне потом пришлось сделать аборт девушке.

— На протяжении полугода, еще до аварии в космосе, ваши техники, я могу назвать их поименно, подделывали данные. Которые мы восстановили. Было зафиксировано приземление пассажирского челнока на поверхность Януса. Скажите, что ничего не знали об этом, и я немедленно вас арестую, — жестко заявил Митька, выпрямляясь и становясь официозно холодным.

Дана мелко задрожала.

— Если бы мы сообщили на Землю, что стало бы со станцией? Аппарат Джерски тогда никого не интересовал, а у меня на руках не было контракта с Калевским. Говорила же — станция вся моя жизнь. Если бы ваша рухнула в момент? Альберт был напуган. Он хотел сразу же написать официальное сообщение. Но я его отговорила.

— Какая смелость. А зачем? Вам ничего не грозило.

— Вы не знаете, что такое бюрократическая машина? Приостановили бы деятельность до выяснения, а потом прикрыли до уточнения. И мы не вернулись бы больше. Наша станция никому не интересна. Сами говорили — Тмутаракань.

Пелев скривился.

— Ну что за глупости? Последние несколько лет ваши дела идут очень неплохо, я специально уточнял. Шауров чудеса творил. Эта теория, Лингова, карточный домик. Вы заврались.

— Докажите! — Дана резко вскочила и повернулась к Богдану. — Неужели ты веришь в эти бредни?

— И актриса хреновая, — подытожил Пелев и вдруг рявкнул, — а ну сядь!

Шептунов вздрогнул, а Дана картинно разревелась и упала в кресло. Плакала она долго, но Дан даже не пошевелился. Сначала ему хотелось пожалеть девушку, но как только он представил масштабы ее деятельности, сочувствие стремительно испарилось.

— Значит так, Лингова. Вас пока ни в чем страшнее сокрытия информации не обвиняют. Несколько месяцев спустя с Эзаруса прибудут сопровождающие инспектора и доследователи. Тогда в этом деле будут расставлены точки. До тех пор следствие продолжается, и вам стоит подумать о сотрудничестве, а не способах чинить препятствия или того хуже откровенно вредить нам. Будьте паинькой. А сейчас возвращайтесь в свою каюту и устраивайте театральные представления там.

Дана поднялась, шагнула, было к Богдану, но тот почти инстинктивно подался назад. Она всхлипнула и, заплакав уже искренне, почти бегом покинула каюту.

Теперь Дан начал хорошо понимать умотанного донельзя Митьку. Тот, правда заметно посвежел за прошедшую неделю и выглядел не таким угрюмым, но по-прежнему настороженным, словно лис, охотящийся за полевкой.

Дела шли, хотя не так быстро и гладко, как рассчитывал Пелев.

Однако чудо-машинка Джерски действительно оправдала все применяемые в ее адрес хвалебные эпитеты. Когда неожиданно для себя Богдан резво залопотал на неизвестном Митьке наречии, совершенно искренне считая, что жалуется ему на роль подопытного кролика, то сам поверил в то, что невозможное возможно.

Несколько дней и на станции многое поменялось. После разговора с Даной Линговой Митька вызвал к себе Шаурова и устроил потрясающе красивый скандал. Богдан был покорен талантом напарника и признал справедливость завышенной самооценки друга. То, что Пелеву удавалось провернуть, иначе, чем бешеной трудоспособностью, высоким интеллектом и редкой удачей не назовешь. Он, конечно, пахал как проклятый, не вылезая из командного пункта и жестко контролируя события на станции. Тащить такую ношу один не мог бы и сверхчеловек. Пелев, что опять таки говорило в его пользу, и не пытался объять необъятное. Для начала он посадил под домашний арест всех лиц замешанных в той или иной степени в махинациях происходящих на станции последние несколько лет. Оставшиеся разделились на два лагеря. Довольных и недовольных. Из числа первых инспектор набрал помощников и задействовал как дополнительные руки, нагружая заданиями, полномочиями и, таким образом, давая им возможность спасти станцию.

Дан был вынужден заниматься кучей дел сразу, при этом держать язык за зубами и вообще вести довольно странный, полукочевой образ жизни. Хорошо еще, что ему как лицу с высоким и официальным статусом не нужно ничего и никому объяснять. Кстати, Лингову с того самого спектакля в каюте, он не видел. Что интересно, и желания такого не испытывал. За что подвергся безжалостной анафеме у Мякишева, наотрез отказавшегося сотрудничать, делится сведениями и вообще замечать. На угрозу в несодействии доктор отреагировал бурной речью, без ненормативной лексики, правда, но по смыслу с крайне к ней близкими выражениями. Суть же его речи свелась к — 'не могу ничем помочь'. В наиболее гневном варианте — 'Да хоть ружье к голове приставьте — нет!'

Богдан, в конце концов, плюнул, и продолжать самоистязание не стал. Он вполне мог обойтись без лекций доктора. Тем более что среди людей, с большим энтузиазмом отозвавшихся на просьбу о помощи, находились Яша и Лео.

Да, мелькнула тогда у Шептунова одна нехорошая мыслишка. Конечно, благородно это — не идти на преступление, не потакать нехорошим замыслам и не нарушать законы. Но с удовольствием, тем не менее, пользоваться плодами результатов той самой подрывной деятельности. А ведь ни один, ни второй не отказывались от нового оборудования, в том числе и стоящего безумных денег супер-бупер микроскопа. Гаденький такой, малюсенький червячок грыз Дана изнутри. Нет, понятно, идеализировать кого-либо глупо, но все же… С другой стороны, его старые знакомые не пытались использовать кого-либо масштабно, на перспективу, как милая Дана. Общаться с ними тоже оказалось куда приятнее и полезнее, чем с истериком Мякишевым. Да, уж.

Возмущенная безжалостными мерами Пелева вторая группа — недовольных, устроила поначалу демонстрацию протеста, но была поставлена на место в два щелчка. После чего они тихо ворчали, но на рожон уже не лезли. Изменить ситуацию не имели возможностей, а оценить объективно не могли из-за острого дефицита информации.

Пелев же совершил акт доброй воли. После оглушительного скандала с Альбертом, когда тот обнаружил, что является тем самым 'козлом отпущения' возник начальственный вакуум. У Митьки на все не хватало ни сил, ни желания. Шауров был раздавлен, растерян, либо виртуозно прикидывался обманутым телком. В любом случае речи не шло о том, чтобы он остался на посту. Тем не менее, через три дня Пелев снова вызвал Шаурова на ковер. Когда тот, красный как рак, но со светившейся в глазах робкой надеждой выполз из каюты, стало понятно, им удалось договориться о чем-то важном. С этого момента для Дана всегда и везде горел зеленый свет. Недовольные ругались едва слышным шепотом, а довольные, надеясь на маленькое чудо, стремились оказать содействие.

Ну а Митька, наконец, смог вплотную заняться текущими делами, а именно подготовкой 'высадки десанта', как он сам это называл.

Шептунов, как загнанная лошадь, мотался из одной каюты в другую, по отсекам, уровням и специалистам. Он чувствовал себя контейнером, в который знания уже просто не помещались. Они лезли изо всех щелей, но вновь безжалостно запихивались обратно. Порой Дану просто хотелось сесть в уголке, закрыть глаза и провалится в сон без сновидений. Увы. Времени не хватало катастрофически, а планы у Митьки на Богдана задумывались глобальные.

По крайней мере, теперь Дан уже не тешил себя иллюзиями о своей роли в их тандеме. Конечно, Митька редко бравировал своей начальствующей должностью, предпочитая роль напарника, но в данной ситуации он совершенно ясно продемонстрировал, кто и кому подчиняется.

Мысль о посещении планеты в качестве резидента, поиски неведомого 'зверя' и его поимка виделись Богдану смутными. И уж всяко неромантичными. Реальная угроза, чуждая цивилизация, жесткие рамки как временные, так и социальные — все это действовало угнетающе. Нет, Дан был человеком думающим, не слепо подчиняющимся приказам. Но это не означало, что он собирался их игнорировать или оспаривать. План Пелева выглядел разумным, продуманным, страховка надежной… Но в таких экспериментах не бывает абсолютной уверенности. Риск велик. Угроза разоблачения и, скажем так, внезапной смерти присутствует явно. К тому же, не факт, что план сработает, как задумано, и Кристиан не захочет внести в него свои коррективы.

В общем, пищи для раздумий достаточно. Чем в краткие мгновения отдыха Шептунов и занимался. В остальное время, его рвали на части. Пожалуй, единственное место, где он еще чувствовал себя уютно, лаборатория Яши и Леопольда.

Они его не слишком допекали, разговоры чаще всего звучали мягкой музыкой и не обязывали к глубокому анализу. Но с удивлением Дан отмечал, что именно после этой болтовни вся каша в его голове превращается во 'владение информацией' и сведения четко раскладываются по нужным полочкам.

Без сомнения по части Януса оба ученых оставались непревзойденными специалистами. А еще, они просто любили загадочную планету.

Занимательные беседы имеют пагубное свойство — увлекать, заставляя полностью отключиться от реальности. Как следствие, в себя приходишь в самый не подходящий момент и по неподходящему поводу.

— Не могу больше, — Богдан осоловело посмотрел на Леопольда. С кофе они явно переборщили. Напиток плескался в глазах и норовил перелиться через край. Эффект получился неожиданным, прямо противоположным нужному. Вскоре обоих начало неудержимо клонить в сон.

— Ты завтра придешь? Нужно закончить, — пробубнил Леопольд, добавив еще что-то уже совсем неразборчиво. Дан покорно кивнул, зевнул, с трудом поднялся и тяжело понес тело к выходу. Единственное, о чем он сейчас мечтал, доползти до койки. Сегодня позволено. Дан еще разок вяло мотнул головой, с трудом разминулся со стенкой и вышел в раскрывшиеся перед ним с услужливостью автомата, двери.

Перенапряжение последних дней, постоянные нагрузки и внезапно подвернувшаяся возможность расслабиться обернулись коварными последствиями. В голове абсолютная каша, ничего из рассказанного за последние три часа Леопольдом Шептунов вспомнить или тем более воспроизвести не смог бы. Он очень надеялся, что полноценный отдых поможет расставить в мозгу знания по нужным полочкам. Если нет, придется слушать курс лекций от Благого по-новой… О, ужас!

Инспектор ввалился в свою каюту и рухнул на постель.

Уютную дрему нарушил какой-то навязчивый звук извне. Очень раздражающий, надо заметить. Богдан попытался открыть глаза. Оказалось, порой совершенно невозможно выполнить отданный себе даже самым строгим голосом приказ. Тело просто-напросто отказывалось подчиняться. Звук тем временем стал отчетливее и, наконец, еще и визуализировался как мигающий красным вызов по внутренней связи. Шептунов почувствовал, как ненавидит станцию и особенно того, кто его вызывает. Он с удовольствием проигнорировал бы пиликанье, но профессиональное чутье не позволяло совершать необдуманные, хотя и эмоциональные шаги. Инспектор тяжело вздохнул и с трудом поднялся с койки. Пошатываясь, добрел до панели вызова и вскользь хлопнул по ней ладонью.

Богдана качало, в голове царил неприятный дурман, и мозг категорически отказывался работать в штатном режиме. Мало того всячески пакостил, нарушая координацию движений, раздирая рот в зевках и уговаривая послать вызывающего по известному адресу.

— Слушаю, — хрипло произнес Дан, сурово внушая расслабленному организму, видение пытки сухим холодным душем, и попытался встряхнуться. Больно ударившись плечом о выступающую деталь панели, ругнулся и замер, услышав ответ.

— Это я.

Инспектор понял, что дрема скатилась по его плечам, словно дождевая вода, и мысли сами неожиданно приобрели четкость и ясность.

— Дана? Что тебе нужно? Как ты смогла активировать связь? Тебя же отключили.

Голос девушки звучал едва слышно, словно она шептала, и полон надежды. Что-что, а оттенки Богдан умел различать хорошо.

— Я же гений, — грустно хмыкнула она, — отключили, да. И за что? У вас только предположения, а доказательств по-прежнему никаких. Ты не допускаешь мысли, что все только выглядит так, словно вина на мне, а на самом деле я жертва обстоятельств?

— Ты же гений, — сухо напомнил Богдан.

— Неужели ты просто слепо доверяешь словам своего начальника?

— Друга, Дана. А потом, это ведь не он установил в моей каюте жучок. И не он пытался провернуть аферу, противозаконную и приведшую к массовым жертвам.

— Все это домыслы. Понимаешь? Без доказательств, обычные слова, пустышки. А ты уже поверил. Да, сложилось неудачно. Да, из-за того, что я попыталась защитить станцию и будущее Януса, кажется, будто предала тебя и наши отношения, черт-те в чем замешана. Но вы оба не дали мне возможности объясниться. Привести доказательства невиновности, объяснить причины поступков.

— Разве? — Богдан начал злится. Ему был неприятен разговор, неприятна ситуация, он почему-то тоже чувствовал вину, хотя и не был причастен. Дан не мог понять, чего девушка ждет от него, но точно знал, что зря. У него начала болеть голова. Тупо застучало в висках, постепенно перемещаясь к затылку.

— А жучок… Я должна была узнать, что со станцией все в порядке и ее существованию ничего не угрожает. Ведь говорила же тебе и не раз, как для меня это важно…

— Почему? — перебил ее Шептунов — Ты все время твердишь о станции, но ни разу не назвала подлинную причину столь нежной привязанности.

— В Янусе заключена моя жизнь. Ученому, который сделает столько открытий, сколько смогу я, используя живые ресурсы планеты, обеспечено бессмертие.

— А, так ты тщеславна дорогая? — съязвил Шептунов, морщась. — Ближе к делу. Зачем связалась со мной? Мучилась, наверное, пока соединение смогла установить. Или помог кто-то из неизвестных нам с Пелевым фигурантов? Кто?

— Да какая разница, — вырвалось зло у девушки, — я с тобой хотела поговорить. Объяснить, что не предательница. Что наши с тобой…

— Стоп, — прервал Дан, — нет никаких нас. Ты в койку ко мне зачем залезла? Чтобы поближе к эпицентру событий быть. И жучок для этого и прочие ухищрения. А все красивости по поводу нежных чувств… За дурака меня держишь? Марионетку, которой покрутить можно? Поплачешь, покривляешься, я и растаю. Заступлюсь перед Пелевым. Стану оправдывать. Да я тебя просчитал почти сразу, Дана. Оставь меня в покое. Ненавижу, когда вот так, запросто, пытаются использовать. Нагло, почти в открытую.

Шептунов разозлился. Он чувствовал, что говорит лишнее, хочет уколоть девушку, потому что ему неприятна сама мысль о подозрениях, которые полностью подтвердились. Дана с самого начала использовала его. Но если бы подобный факт оставил Богдана равнодушным, он посчитал бы себя роботом, а не живым человеком. Инспектор имел полное право злиться. Ведь в глубине души, эх, он знал, с самого начала знал. Но в какой-то момент позволил себе чуть больше эмоций, чем требовалось профессионалу. Теперь кололо возле сердца — обида, а на душе скрипел песком осадок разрушенной привязанности.

Дана, видно, тоже переваривала полученную информацию. Когда он снова услышал ее голос, то поначалу не узнал. Ледяной, жесткий тембр, колкие фразы.

— Хорошо, бывший дорогой. Прости, побеспокоила зря. Думала — чувства, оказалось — работа. Дан, выполни только одну просьбу, не говори Пелеву о нашем разговоре. Мне сейчас очень паршиво на душе. Не держи зла, ладно? Я больше не побеспокою тебя. А прошу, потому что… не хочу, чтобы Пелев опять потащил на допрос, что да как выспрашивать. Я буду тихо сидеть в каюте. Только пойми, пойми, пожалуйста, ничего вы не докажете. Ты еще вспомнишь мои слова. Когда спустишься на Янус. Ты ведь хочешь найти Кристиана? Его там нет, и не было никогда. А Янус опасная планета. Я наблюдала за ее жизнью долгие годы. Ты просто сгинешь, глупо и навсегда.

— Вот и поглядим, как оно сложится, — Богдан окончательно потерял терпение. Угроз ему только не хватало. — Может, еще что прикажешь? Хватит.

— Дан, Богдан, — примиряющее смягчила голос Лингова, — ты ведь не веришь мне. Совсем. А я привязываться начала, думаешь, чувства легко теперь обуздать? Обиду, горечь…

— Да какие чувства? — снова огрызнулся Шептунов.

— Теперь никаких, — покорно подтвердила Дана, — но симпатия была. Нравился ты мне. Не хочу, чтобы ради своего начальника сгинул. Он хочет догадки проверить, а ты будешь отдуваться. Поверь, ничего вы на Янусе не найдете. Ничего. Сами закон нарушите.

— Откуда ты узнала? — Вдруг спохватился Шептунов.

— Догадалась, — со смешком ответила девушка, — у меня логика хорошо развита. А вас как раскрытые книги можно читать. Ладно, я попрощаться тогда. Раз уж отговорить не выйдет, и меж нами все ясно. Ради хороших общих мгновений, будь осторожен. Да, не говори ничего Пелеву, еще раз, очень прошу.

Лингова отключилась. Дан устало окинул голову, ощущая под затылком прохладную поверхность стены, и совершил ошибку.

Потолок медленно раскачивался перед глазами туда-сюда. Сегодня сильно штормило, и с самого утра я распределяла время между ведром и койкой. Когда желудок полностью опустел, а я ослабла, тошнота, наконец, немного отступила. Крису по поводу своего состояния наврала, что не переношу качку. А может, действительно не переношу, кто знает… Не проверяла. В любом случае чувствовала себя препаршиво.

Даже странно, что такой человек, как Крис, оказался настолько брезглив. Увидев меня над ведром, он почти сразу ретировался, пообещав не беспокоить, пока не почувствую себя лучше. Матрос, часа через полтора, принес от его имени кувшин морса и оставил на столике. Но тогда было не до благодарностей.

Я вздохнула и опять уставилась в потолок. С закрытыми глазами хуже, тошнота накатывает с новой силой, а уже просто нечем, идет одна желчь с водой. Уф, как дурно.

Единственное, что оставалось — лежа предаваться думам, воспоминаниям. Благо пищи к размышлениям более чем достаточно. Рука привычно поглаживает наметившийся живот. Да… Месяц, максимум два, и скрыть беременность уже будет невозможно. Как от этого возрастет моя ценность в глазах Криса, предсказать невозможно. Хотелось бы к тому моменту избавиться и от него и от его опеки. Но сейчас нет ничего важнее, чем здоровье и безопасность ребенка. Не знаю, каким способом, но должна их обеспечить.

Наемные убийцы далеко — благо, хотя сильно сомневаюсь, что Крис меньшая угроза. В его игре я пешка. В игре бога со звезды тоже. В моей собственной партии, неблаговидная роль жертвенных агнцев отводилась любому, кого получится использовать в своих целях. Будь то Бог со звезды, Крис, загадочные островитяне, да хоть сам неизвестный черт.

Я все поглаживала живот, не чувствуя под ладонью ничего, кроме твердой выпуклости. Пока. Но внутри распускалось цветком ощущение тихой радости. Какие еще нужны доказательства?

Обычно, родители думают о том, кто у них появится — мальчик или девочка. Меня же занимал совсем другой вопрос. Ведь я могу родить шантийца или не шантийца. От этого зависит его судьба. Конечно, мне в голову не придет бросить малыша на дороге, как сделала моя мать, но клеймо саранчи, та бирка, которую вешают на всю жизнь… Мне, адепту второй ступени, невероятным усилием Стоуша имеющую возможность стать членом первой, были открыты дороги, которые никогда не открывались перед представителями моего рода. Да, только вот личностное отношение не поменялось. Я могла быть кем угодно, и при этом оставалась персоной, чей статус не может быть высоким по определению.

Даже представители третьей ступени позволяли себе высказывать сомнения по поводу правомочности моего положения в клане. Нда. Но не просто так отец получил первую ступень в клане Палачей. Его репутация была безупречна. Он отказался от чести занять должность в городском совете Тшабэ, предпочтя роль скромного исполнителя приговоров в принадлежащих центру областях. Но к его мнению прислушивались и считали веским, пожелания предпочтительными, а профессионализм ни разу не ставили под сомнение. Тот редкий случай, когда на причуды жевлара закрывались глаза у всего совета. Просто я много чего и не подозревала за отцом, пока росла в безмятежном неведении Холмогоров с их примитивными страстями.

С оглашением факта моего родства со Стоушем вопросы неожиданным образом исчезли, и многие 'умники' послушно смирились с вопиющей несправедливостью. Только я сама никак не смирялась. Думаю, ссора с отцом являлась следствием внутреннего несогласия, духа противоречия терзавшего меня и обиды. Самой сокровенной обиды существа, осознавшего себя неполноценным ребенком проклятого племени.

Это сейчас уже прихожу к выводу, что юношеская манера преувеличивать, видеть мир лишь в белых и черных красках привела к тому, что мы несколько лет не общались. И кому я, в конечном счете, что доказала? Лишила себя любящего отца, заставила страдать нас обоих. Неужели мудрость должна приходить так? Через признание собственных ошибок, с горечью потерь и страхом за жизнь любимых? И всегда поздно… Надеюсь только, не слишком поздно для нас со Стоушем.

Я попыталась сесть. Голова закружилась, мир поплыл. Нет. Лучше полежу еще. Бесконечное 'ныряние' корабля вверх и вниз заставляло желудок сворачиваться клубком, вызывая тем новые позывы рвоты. Я постаралась отвлечься, снова мысленно вернулась к недалеким дням относительного благоденствия.

После нашей ссоры со Стоушем я жила как могла, частенько перебивалась случайными поручениями и заработками, которые якобы не пристало брать особе моего ранга. Плевать уже на тот ранг я тогда хотела. Голод с достоинством переносят сытые. Правда, и в те дни, когда репутация моя оказалась хорошо подмоченной, авторитет Стоуша все равно выручал. Я злилась, понимая, кто скрывается за незримой опекой и совершала глупости, пытаясь скинуть ласковую руку, которая, как тогда казалось, не поддерживает, а душит. А вот когда настали черные времена, и одиночество казалось острым и тоскливым невыносимо, как часто вспоминала я Холмогоры…

На самом же деле Стоуш просто стал хитрее, помогал издалека, по чуть-чуть, не давая мне протянуть ноги. Узнала я об этом, правда, гораздо позже, незадолго до того, как опять потеряла его в пути.

А в те времена… Клан шантийцев не мог принять чужую просто так, никто иной не хотел. Если бы Стоуш воспитывал меня в духе ограничений, напоминая и подчеркивая разницу между саранчой и другими расами с позиции их представителя, я выросла бы другой. Но он с равнодушием относился к мнению большинства, предпочитая факты, а не эмоции. В результате я имела больше амбиций, чем положено, и вследствие того кучу обид на жизнь. Вот жизнь и расставила все по местам. Обтесала, умерила аппетиты, наглядно продемонстрировала, что происходит с дурочками, имеющими мало мозгов, но много апломба. Мне повезло. Век большинства наемников короток.

К тому времени, как представители первой ступени клана Палачей города Тшабэ вышли на меня с предложением, я научилась неплохо вести двойную игру, притворяться и выдавать за правду ее видимость. Наша встреча с Винту, престарелым жевларом состоялась на городской площади, подле известной всем выпивохам и ищущим сомнительных услуг нанимателям Таверны.

Огромный, массивный и ничуть не одряхлевший к своим почти ста пятнадцати годам Винту смерил меня взглядом и едва заметно кивнул, признавая право общения на равных. Как же, так ему и поверил. (Помнится, тогда как раз наступила средняя фаза перехода из мужчины в женщину. Но многие еще воспринимали меня как — 'его').

— Уважаемый палач, какое у вас ко мне дело? — поинтересовался я, подыгрывая старику. Чуть больше заискивания в голосе. Главное, не перегнуть, первоступенцы не тупицы.

— Зайдем? — он повел головой в сторону заведения. Я молча согласился, чуть опустив ресницы, и последовал за ним. Жевлары кажутся медлительными тяжеловесами, но это не более чем иллюзия. Помню, как двигался Стоуш при необходимости, как он управлялся с топором, да и любым другим оружием. Неприятное ощущение морозца по спине, вот что чувствовал я в моменты таких 'детских' воспоминаний.

Мы сели рядом с входом, выбрав одинокий стол, стоящий подальше от других. Винту положил на гладко выскобленную поверхность морщинистые лапы.

— Нам нужна необычная услуга. Отличная от тех, что ты обычно выполняешь. Выбрали именно тебя, хотя знаем о плохой репутации.

Я молчал. Оправдываются виноватые.

— Стоуш весьма уважаемый нами палач. Однако он не знает, что мы выбрали его ребенка для задания. Пусть остается в неведении.

Я фыркнул про себя: 'Не знает, как же. Кому зубы заговариваем?'

— Ты мог стать палачом, верно? — спросил жевлар.

— Мог, — к чему вопросы?

— Именно потому совет и остановился на тебе.

Ого. А это уже интересно. Совет… Значит, как минимум замешаны еще и волшебники.

— Какая честь, — едва удержавшись от едкой иронии, ответил я и тут же добавил, — Мокрыми делами не занимаюсь.

— Пока нет такой необходимости. Договор, ежели будет заключен, подразумевает несколько иную деятельность. Прежде всего, печать молчания на уста. Нарушение карается смертью. Устраивает?

— Цена вопроса.

— Согласие на работу.

— Я не подпишусь на то, чего не знаю. Тем более подозрительно, что вы предлагаете подобное мне. Заявили предварительно о подмоченной репутации. К чему?

— Именно. Она твое прикрытие. Замечательное. Жертва получит исчерпывающую информацию, если вздумает навести справки. Опасности для нее ты не представляешь. Серьезных дел за тобой не числится. Для своей роли идеален, ибо знаешь об окружающем мире достаточно, но фактической угрозы не представляешь.

Признаюсь, немного задели слова жевлара о неполноценности в качестве наемника и спеца по грязным делам. С другой стороны, значит, маска служит безупречно. Чем не повод для радости.

— Нет, — сухо отсек я, — либо прежде информация, либо никаких сделок.

Жевлар выпучил глазки и продемонстрировал клыки.

— А ты переборчив, друг мой. В твоем положении плохое качество. Как насчет долгов? Я могу и в тюрьму посадить. Или предпочтешь лишиться ступени? Как заработать наемнику, если его услуги никому не нужны? Откажись и сделаю так, что никто не предложит тебе работу в этом городе. И во многих других тоже.

— Не пугайте, — я сидел, но всем видом демонстрировал готовность немедленно уйти. Лишь произнеси еще одно неосторожное слово. Висту понял и пошел на попятную.

— Хорошо. Подпишешь документ о печати молчания? Тогда продолжим.

Я хмыкнул.

— Договорились.

Жевлар поднялся и важно сообщил.

— На закате, у храма. С черного хода. За тобой выйдут и проводят, куда нужно. Там получишь всю информацию, но только после наложения печати.

Сегодня выдался относительно нормальный денек, первый за несколько прошедших суток. Погода наладилась. Почти непрекращающиеся шторма разом угомонились, словно мы преодолели некую невидимую глазу полосу и оказались в мирных водах.

Меня почти непрерывно тошнило, с редкими передышками обессиленного лежания на койке. Скромные запасы подкожного жира испарились, и себе самой я как никогда напоминала гремящий мешок костей. Все, что попадало в желудок, стремительно его покидало. Единственное, что я могла, это пить понемногу кислый до оскомины морс. Маленькое зеркальце в каюте, когда решалась заглянуть в него, беспощадно подчеркивало черные круги под глазами, осунувшееся лицо. Но боялась я на самом деле, только одного — потерять ребенка. Однако ему, похоже, как раз ничего и не грозило. Как только сильная качка стихла, а море превратилось в ласкового зверя, мне сразу же стало заметно легче. Тошнота исчезла, я смогла поднять голову с подушки и ближе к полудню даже выползти на палубу. От голода и слабости, правда, раскачивалась как былинка, поэтому боялась поскользнуться на мокрых досках и стояла у переборки. По той же причине, не хотелось подходить к борту. Свежий солоноватый ветер тугими струями бил в лицо, перебирал разом потяжелевшие влажные пряди волос, щекотал шею и губы ласковыми прикосновениями. Я закрыла глаза и наслаждалась, стараясь ни о чем не думать.

Наверное, Крису не терпелось расспросить меня, поэтому он едва дождался момента моего возвращения в каюту, чтобы тут же заявиться самолично. Когда мы пересекались на палубе, он лишь махнул рукой в приветственном жесте и слабо улыбнулся.

Я боялась его. Странный человек. В нем пряталось какое-то смутное и жестокое начало, вызванное то ли обстоятельствами жизни, то ли натурой. Он постоянно терзался какими-то подозрениями, что так и читалось на его лице.

Когда Крис пришел ко мне в каюту и сел рядом, я ожидала водопада из вопросов, но какое-то время он молча хмурился и ничего не говорил. Потом прозвучала тема, столь остро его интересующая, и я внутренне сжалась. Он прекрасно понимал, что выкладывать интересующие сведения добровольно меня не убедит. А я при отказе сильно рискую здоровьем. Волшебник просто вытрясет все, применяя силу как самый убедительный довод в беседе.

— Расскажи о боге со звезды, — наконец сказал он и посмотрел на меня. Я поджала губы и едва заметно помотала головой. Крис ядовито улыбнулся, — чего ты боишься? Раскрыть страшные секреты? Он спустился с неба на звезде. Я и так это знаю. Этот человек, а он человек, будь уверена, жил с тобой последние месяцы. Ты любила его?

— Какая разница? — огрызнулась я.

— Думаю, любила. Я хочу проверить, любил ли он тебя. Каково сердце бога? Нежное и трепетное, или холодное — подобно куску камня? Будет ли он искать свою маленькую подружку?

— Его заказали, — вонзила я колкую шпильку, — не думаю, что у него осталось время для романтики.

Крис расплылся сладкой улыбкой.

— Знаю. Все знаю. Но на твоем месте я бы о своей шкуре беспокоился. Богу ничего не грозит. Я не заинтересован в его смерти. А вот в жизни очень даже. Поэтому позабочусь о безопасности иномирца. Пока что. Твоя, кстати тоже зависит от меня, точнее, от его желания сотрудничать.

— Откуда на небе люди? Они возрожденные души? — рискнула я поинтересоваться. Страх страхом, но невозможно отказаться от искушения проникнуть под покров тайны. Крис закатился каким-то жутковатым смехом. Отсмеявшись, скривился, словно хлебнул морса, и ответил.

— Нет. Они там просто живут. Очень далеко от Януса. В другом мире. Похожи на нас, но не совсем такие. Если так легче, считай, что нас создал один творец, но расселил под разными небесами.

— Я…

— Предполагала это. Хотя трусила признать, да? Что он обычный человек, во многом куда менее готовый к жизни среди вас, чем ты сама. А все его могущество и власть — миф. Сомнения в голове были, признавайся.

— Он же бог. Почему должен быть похожим на нас? — Крис хотел чего-то добиться от меня, некого откровения, признания, возможно. Но не смог бы, я его искренне не понимала. То, что волшебник рассказывал, казалось мне бредом, жутким, кощунственным и привлекательным. Даже не сомневаюсь, это были запретные, тайные знания, которые он раскрывал по недомыслию.

— А так думаешь, он неуязвим? Что волшебство охраняет его? Или он легко возродится в другом теле, если это повредят? Келан, не выдавай желаемое за действительное.

Я смотрела на Криса, широко распахнув глаза. Бог со звезды — волшебник, его родина далеко… но о чем тут толкует мой враг? Произносит фразы, смысл которых не укладывается в голове. Какие миры? Первоступенцы всегда стремились сохранять свои секреты. Да, я знала, многое на их представлениях обыкновенные фокусы. Но ведь есть и настоящие чудеса, существование которых не так просто объяснить. Живые изгороди, деревья, цветы, летающие и говорящие шары, страшное оружие, которое подарено им богами. Ну, пусть не само оружие, но секрет его изготовления. Сколько необъяснимых явлений — гром и молнии в чистом небе, изменения погоды по указанию волшебника, лечение смертельно больных, когда все усилия лекарей бессильны, а иногда даже и восстановление искалеченных конечностей. А исчезновение Стоуша, в конце концов? Вот так, без шума и пыли, в никуда? А то, что волшебники так легко выследили нас, передавая из храма в храм информацию, как? Откуда живший на острове последние полгода Крис знал, кто я? А душивший меня амулет, а… перечислять можно до бесконечности.

Крис внимательно наблюдал за выражением моего лица, и ехидная улыбка его сменилась глухим раздражением.

— Ненавижу. Тупые, необразованные дикари, — прошипел он и хлопнул ладонью по постели. Я вздрогнула.

Волшебник на секунду закрыл глаза, а когда открыл, звериный гнев из них исчез.

— Слушай, дурочка. У вашего народа есть легенды? Например, кем и как вы были созданы? Или о том, как вначале смешались народы?

— Многое о роде шантийцев содержится в 'Книге запретов'. Я знаю только то, что позволено знать.

— Ну да. А легенды?

— Я сирота. Чужая для всех родов. Не вхожу ни в одну семью, ни как жена, ни как муж. Поэтому никаких тайн или секретов мне не откроют.

— То есть, ты понятия не имеешь о том, почему шантийцы считаются проклятым народом? А я держал 'Книгу запретов' в руках, представь себе.

Я пожала плечами, слишком ошарашенная, чтобы отвечать. К чему порыв откровенности? То ли Крис собирается обмануть меня красивыми сказками, то ли я сейчас невольно услышу то, что лучше не слышать. А потом, кому и зачем нужна подобная честность? А если он просто мысленно списал меня со счетов и собирается прибить? Тогда конечно, можно не стесняться в выражениях, даже поднять завесу многолетних тайн.

Но Крис зевнул и демонстративно помотал головой.

— Хорошо. Предположим, бог со звезды действительно островитянин. Он просто так пошутил, насчет звезды.

— На островах у многих странно звучащие имена. Как дань многолетним торговым отношениям, катаринцы-моряки из Кэшеба называют детей иначе, чем принято в любом 'сухом' клане их расы. Если бог родом с островов, почему бы ни следовать этой мысли дальше? Его имя необычно для общего языка. Но для островов…

— Келан, ты притворяешься или действительно тупая? Они живут очень замкнуто. Я прожил на островах достаточно долго, но не был знаком с ним. Островитяне покидают острова только по действительно важному поводу. Напряги мозги.

— Что тебе от меня надо? — не выдержала я. Огрызнулась, срываясь на крик.

Крис посмотрел с демонстративной нежностью, и от его взгляда по спине поползла холодная изморозь.

— Ты прожила подле него почти полгода. Ну, пусть немного меньше. Видела каждый день, слушала, как он рассказывал разные глупости. Наверняка искал. Что? Я хочу услышать. Все, что твои куцые мозги в состоянии выдавить из памяти. Почему бог прибыл на материк?

Я пыталась вникнуть в смысл того, о чем говорил Крис. Он только что почти признал — бог со звезды спустился с неба. Тогда многие нестыковки поведения получают объяснение. Но я всегда полагала, что странности можно списать на жизнь в отдалении, изоляции, на островах. В голове царила сумятица, страшная каша из мыслей. Крис только что разрушил ту картинку мира, что я считала настоящей. Поломал иллюзии, которые я принимала за реальность. За последние недели это случается со мной уже второй раз.

Кто лжет? Если Крис, я смогу объяснить себе, почему. Но если бог, значит все, что я считала настоящим, не более чем дом из песка. Тогда кто такие волшебники на самом деле? Кто такие шантийцы? Откуда пришел на Янус бог… и главное, зачем? Кусочки головоломки не желали складываться в картину.

— Он искал тебя? — задала вопрос я. Догадываясь, что ответит Крис. Мужчина не обманул ожиданий:

— Совершенно верно. Меня. Но зачем? Что ему было нужно?

— Он ничего не рассказывал о своих целях. Только давал задания и задавал вопросы.

— Какие?

— Разные. Про Янус, про обычаи, про касты, кланы, ступени и роды. Про расы. Ничего такого.

— Врешь ведь, — Крис нахмурился, — ладно. Начнем с другого конца. Представь такую ситуацию. Твой бог и я жили в одном мире, когда-то. Вот, я опять хочу с ним пересечься. Мы нужны друг другу. Но прежде чем доверять жизнь чужаку, необходимо проверить возможного партнера на лояльность. Выведать намерения. Ты, Келан, в безопасности, пока он не совершает глупостей. Волшебники действительно весьма могущественны. Ты многое принимаешь за чудеса, пусть. Не то суть. Главное, нам троим нужно будет договориться. Я оставил богу дорожку из хлебных крошек. Вел давно, манил аккуратно, и сейчас не дам сорваться с крючка, учти это. Возможно, бог и не делился планами с любовницей. Тогда, тем более в твоих интересах оставаться нужной мне, понимаешь?

Я молча кивнула. Да, следила, слушала, догадывалась. Но первое — Крису о том знать не положено. Второе — ничего интересующего его я действительно не знала. Первоступенцы умеют хранить секреты. Отлично умеют, буду справедлива. Все разговоры с волшебниками для меня тайна за семью печатями. А вот то, что бог со звезды и Крис похожи, вне всяких сомнений. Не тем, что они люди. Их объединяло трудноуловимое, и вместе с тем особое ощущение, которое непросто описать словами. Могли ли они оказаться могущественными волшебниками, сошедшими с небес? А путешественниками, людьми из другого мира?

Ох, как страшно, как трудно принять необъяснимое. Еще сложнее изменить собственный взгляд на природу событий и вещей. Где взять такую гибкость и не сойти с ума от невероятности предположений?

Кто же тогда мой ребенок? Наполовину бог, человек, иномирец?

Крису меж тем надоело переливать из пустого в порожнее.

— В общем так, Келан. Подумай. Я приду вечером, и продолжим разговор. Путь к островам неблизкий. Недели две у нас есть. Не договоримся, тебе прямая дорога за борт. Поняла? Да, тебе сейчас принесут поесть. Будешь?

Я кивнула. Безропотно и демонстративно соглашаясь со всем, не смея злить. Голод проснулся не так давно, но вот терзал немилосердно. Ничего удивительного, ведь почти неделю я ничего не ела. Крис вопросов больше не задавал. Еще раз хлопнул по постели ладонью, поднялся и вышел.

Я легла, вытянулась и задумалась.

Тактом Крис не отличался. Грубость же, мне казалось, происходила из его внутреннего недоверия к окружающим. Вряд ли к тому же он забудет о моих навыках наемницы и смерти кельда. Волшебник безусловно хитер, обладает отличным нюхом на ситуацию, но я могла почти тоже самое сказать и о себе. Зато шантийцы отличные рассказчики баек. Умение плести разговор, словно шелковую нить, завораживать, увлекать, уводить в сторону от цели, менять намерения 'заплетаемого' если нужно, нередко спасали жизнь родичам и потому доводились почти до совершенства. Конечно, меня почти не учили искусству 'заплетания', но надеюсь, того, что освоила, недели на две хватит. А там… будет видно. Та гора, что обрушилась грудами камней и пыли — информации, не вмещающейся, не воспринимаемой как правда — грозила взорваться вулканом эмоций. Ладно… ладно.

Я закрыла ладонями лицо. Нет. Не могу. Не понимаю. Не верю! Это какие-то чудовищные бредни. Но в голову упрямо лезли тонкие ниточки нестыковок нашего мира.

Я должна попасть на чертовы острова. Должна разобраться в том, что есть что. Понять, наконец, в каком мире живу. Взять в руки 'Книгу запретов' и прочесть историю шантийцев с самого начала.

Воспоминания так и лезли, подсовывая красивые, трогательные картинки прошлого.

Богдан решительно отогнал их и осторожно выглянул из-за обломка скалы. Его прибытие ночью сопровождалось спецэффектами, которые должны были видеть служители храма, но не мирно спящие ниже по склону в своих домах жители города. Кэшеб уже пережил одно явление звезды, не стоит наводить лишнюю панику.

Храм волшебников находился на возвышении, нетрадиционно построенный на некотором отдалении от жилых кварталов. Богдан заночевал неподалеку от места высадки. Сначала у него возникло непривычное ощущение крайней уязвимости, нечто сродни агорафобии. Несколько часов спустя неуверенность прошла, и он снова почувствовал привычную осторожную любознательность.

В этом полушарии стояла поздняя осень. Холодно, сыро, даже промозгло. Трава иссохла, прибита дождями и первыми заморозками. Деревья голые. Небо черное, почти беззвездное и высокое. Шептунов морщился, зябко кутался в теплый, подбитый коротким мехом плащ. Одежда казалось непривычной, как и все вокруг. Запахи, звуки… После изоляции станции воздух казался насыщенным, даже густым, словно пудинг, а мир, несмотря на ночную тишину, слишком громким. Перспективы пока что рисовались туманными. Он решил переждать ночь и на рассвете, чтобы остаться незамеченным как можно большим количеством народа, попытаться вступить в контакт с волшебниками.

Дан сидел на подушке из веток, срезанных с дерева похожего на ель, и думал. То, что казалось далеким и мутным в одночасье превратилось в реальность. Возможно, Лео и Яша наблюдают сейчас за ним. Подумать только, еще вчера он смотрел на Янус через иллюминаторы, а теперь станция находится очень далеко. Главное сейчас, не заняться самообманом. Не путать местных людей с землянами, не забывать, что здесь совершенно иные порядки и законы. Многое, считал Шептунов, будет зависеть от самого первого контакта. Если он облажается, дальнейшее станет просто бессмысленно. Мысли эти пробуждали тревогу, и вместе с тем дурацкий задор. Нечто сродни браваде. Самоуспокоение или защитная реакция? Богдан гнал лишнее прочь, заставляя себя, раз за разом прокручивать в голове тот сценарий поведения, что выработали на станции.

Восход на Янусе был таким же красивым, как и на других планетах. Нежным, акварельным, пронзительно чистым. Прелесть ранних часов, когда воздух напоен холодом, влагой и предчувствием необычайного. Рождения дня.

Едва немного посветлело, инспектор поднялся с импровизированного ложа и направился в сторону храма. Когда Богдан остановился перед воротами, уже рассвело. По случайному ли совпадению или время наступило, но в тот же миг железные створки дрогнули и начали медленно раскрываться. В узкую щель Дан увидел, как массивные половины толкают изнутри несколько пар рук. Потом, перед ним возникло удивленное лицо молодого человека, вышедшего навстречу.

— Вы рано пришли, храм еще закрыт. Посещение возможно лишь спустя два часа после восхода солнца.

— Мне нужно видеть главу вашего клана. Я прибыл издалека. У меня неотложный разговор к нему.

Юноша вытаращил глаза, удивляясь то ли безмерной наглости Богдана, то ли просто удивляясь.

— О чем вы, милейший? Получить аудиенцию главы невозможно получить вот так просто. Это станет смешным, если приходить к главе начнут, кто угодно и когда того пожелает.

— А я не кто угодно, — повысил голос Дан, подпустив нотки гнева, — в прошлом году произошло значительное событие на вершине холма. Мои братья навещали вас. Они говорили с главой и заключили договор. После чего забрали сотню шантийцев с собой, обратно на небо. Я прибыл от них с поручением. Не веришь? Так смотри.

Дан протянул руку вперед и повернул ладонью вверх. На ней заплясал, послушно подчиняясь программе, голографический язык пламени. Абсолютно натурально выглядящий. Спасибо Яше. У него обнаружился еще один редкий талант.

Кольцо на пальце Дана было нашпиговано оборудованием по самое не балуйся. Темно-синий искусственный сапфир скрывал в своих недрах интересную начинку. Яков постарался на славу, упаковывая ее в спешно выращенный синтетик. Несколько замечательных штучек, которые должны были существенно облегчить задачу Шептунову.

Он сжал кулак, а затем снова раскрыл ладонь. Огромная бабочка, похожая на цветок медленно складывала и затем чуть раскрывала крылышки. Этот экземпляр назывался Troides Amphrysus или если попроще — Птицекрыл. Богдан с Лео выудили ее образ в одной старой видеоэнциклопедии о флоре и фауне земли. Тропическая красавица выглядела столь роскошно, что юный волшебник замер напротив, едва дыша. Инспектор взмахнул рукой, и бабочка сорвалась с места, сделала небольшой круг, величественная и хрупкая как сама жизнь, а потом медленно истаяла в воздухе. Меж тем на ладони Шептунова возникло новое чудо — хрустальный шар, размером чуть больше кулака. В нем наплывали, сменяя друг друга картинки — вчерашние будни храма. Лица и события. Волшебник начал медленно отступать, вцепившись в амулет, словно тот был его последней защитой от чужака.

— Прошу вас самую малость обождать, уважаемый господин. Я немедленно доложу о вашем прибытии главе.

Дан наблюдал, как юноша, сверкая кожаными пятками сапог, несется куда-то в глубину храма и мысленно надеялся на удачу. Не прошло и нескольких минут, как из сумрака за дверями вышли мужчины примерно одного с ним возраста. Все как один в серых плащах и с амулетами, словно дополнительным оком, раскачивающимся в такт шагам на груди. Один из мужчин сделал вежливый знак, приглашая следовать за ним. Сохраняя молчание, волшебники провели Богдана сквозь ворота, через огромный центральный зал с куполом, куда-то во внутренние помещения. Они долго петляли по узким коридорам, похожим на ущелья бесконечно высокими потолками и темными стенами. Затем, Дана оставили в просторной комнате и он попытался вспомнить, о чем говорил с Митькой. Пока бродил из угла в угол, бормоча под нос гремучую смесь неразборчивых ругательств, собственных мыслей и заученных фраз, зашел человек. Остановился у двери, с интересом наблюдая за не замечающим его инспектором.

— Приветствую путника из далеких земель.

Дан вздрогнул и остановился. Ему удалось не выдать смущения и взглянуть на собеседника холодным и спокойным взглядом. До сих пор все встречные оказывались поголовно людьми. Похожими на них, во всяком случае.

— Я прибыл сюда с важным поручением. Вы не глава. Меня собираются водить за нос или проверять?

Леопольд потратил не один час, устанавливая визуально личность главы клана волшебников в Кэшебе, поэтому Богдан позволил звучать в голосе едва слышной угрозе. Типа, знай наших. Волшебник склонил голову в уважительном приветствии, но Шептунову казалось, что он видит в глазах старика язвительную хитринку. Тщательно скрываемую, но все же именно ее.

— Теперь вижу. Передо мной действительно Богдан.

Дан на мгновение растерялся. Ему оставалось лишь холодно смотреть и лихорадочно соображать, что означает эта загадочная фраза. А когда сообразил, то чуть нервно не расхохотался от облегчения. Бог на Янусе так и означал бога, видно дань землянам и их вере. А вот Дан — переводилась как звезда. Обращаясь к нему — Богдан, волшебник произнес лишь: 'Передо мной действительно бог со звезды'.

— Ученик был поражен чудесами, которые вы милостиво показали ему, — витиевато рассыпался любезностями старик, — что я могу предложить вам взамен мудрости и чудесных секретов мастерства?

— Ответы на вопросы. И встречу с главой, — ровно ответил Шептунов.

Богдан снова ждал. На этот раз, правда, его проводили в комнату для аудиенций без привычных уже проволочек. Официальное распоряжение главы клана оказалось достаточным основанием изменить отношение к странному гостю с высокомерно-испуганного на уважительно-дружелюбное. Его 'фокусы', слава о которых разнеслась подобно пожару в сухом лесу, вызывали живейший интерес. Но высокий статус мастера-волшебника не позволял тем, кто был ниже рангом, проявлять навязчивость и выспрашивать секреты или же просить об уроках. Богдана как нельзя лучше устраивала эта условная граница. Она позволяла чувствовать себя в относительной безопасности и контролировать расстояние между собеседниками, держать, так сказать, дистанцию.

Шептунов вообще старался поменьше говорить и побольше слушать. Практически все разговоры фиксировались записывающим устройством в кольце. Ученые со станции, впервые за долгое время, получали возможность изучать Янус с непосредственным участием пусть неспециалиста, но человека заинтересованного и немного подготовленного. Чем и пользовались на полную катушку, с упоением и практическим фанатизмом готовя Дана к путешествию. Именно поэтому дело не ограничивалось сбором улик и доказательств. Богдан был вынужден смотреть, слушать и запоминать буквально все подряд. По прозаической причине. То, что не уловят или не запечатлеют сложные устройства, по возвращении придется рассказывать и показывать лично. Этот факт Шептунова раздражал и немного отвлекал, но не выполнить просьб Якова и Лео он просто не мог. То, как они возились с ним, уровень экипировки, разработанный под их строгим присмотром, меры безопасности и способы защиты, записанные подсказки… было бы просто свинством отказать.

Шлем ли Джерски или чрезвычайные обстоятельства стали тому виной, но инспектор чувствовал, что и его возможности восприятия и усвоения информации значительно увеличились. Впрочем, сейчас ему сей факт, никаким образом не помогал. Результат разговора с главой клана зависел не столько от смекалки, умения вести разговор, сколько от решений самого старика. А он производил впечатление, умного, хваткого, изворотливого типа. И возраст его выглядел скорее условной 'занавеской', за которой скрывался непростой и крепкий как духом, так и телом человек.

Дан уже перестал обманываться и искать 'родные черты сходства' между собой и людьми Януса. Правда, он не мог объяснить, в чем заключаются различия. Ощущение чужеродности, где-то глубоко внутри, и все. Чистый субъектив.

Богдан сидел на деревянной лавке в нарочито небрежной позе и ждал прихода главы. Периодически он не мог удержаться и тихонько почесывался. Серый балахон, который приходилось носить, был неудобным и колючим, приходилось свыкаться. Однако зуд там, где кожа соприкасалась с тканью, иногда становился просто невыносимым. Ему обещали быструю адаптацию, но пока что чуда не произошло.

Конечно, видимость спокойствия давалась с трудом, но он заставлял себя расслабиться и успокоится. Невозможно рассчитывать на успех, безбожно переигрывая. Старик нюхом чуял вранье и неуверенность. Тут вообще, как подметил Шептунов, у многих обостренное от природы восприятие. Или интуиция на грани фантастики? Он тихо ужасался про себя, понимая, как не хватает знаний, физических возможностей, власти. Тем более разговоры с главой оставляли странное послевкусие. Как будто что-то по-настоящему важное упускалось, и даже за кончик ухватить так ни разу не удалось. А еще эта навязчивая забота: вежливая предупредительность, предусмотрительность. Хотя, по большому счету, кроме фокусов, никаких доказательств высокого статуса Богдан не предъявлял. Тревожно было на душе, неспокойно.

Неделя прошла в тиши и благости уютных покоев, за легкими беседами с мастерами. С главой за это время Дан виделся дважды, каждый раз от силы по полчаса. На него обрушивался целый водопад сладких речей и витиеватых обещаний. А потом, неожиданно для себя самого Богдан неизменно оказывался в одиночестве. Последние попытки встретиться с главой отклонялись, под предлогом отсутствия того в храме и просьбой еще чуть-чуть подождать возвращения. Гулять ему, правда, не запрещали, но вежливо уводили в другие помещения или в сад, когда проводились службы.

Он терпеливо ждал новостей несколько суток, пока вдруг не обнаружил ненавязчивую слежку. Тогда Шептунов и устроил выступление. Шумное, яркое и пугающее, из тех, коих в 'рукаве' его еще хранилось достаточно. Для показательных уроков — чтобы не смели держать за желторотика. И почти сразу получил 'добрую весть'. Старик вернулся и готов принять его.

Дан дураком себя не считал. Не вязалась история в узел, рассыпалась на глазах. Волшебники не верили ему, чувствовалось, но помогали с какой-то идиотской готовностью. Столько усилий нужно приложить, чтобы погубить одного человека, если допустить, что маски сорваны?

У Шептунова создавалось впечатление, что глава и мастера относились к нему как к забавной зверюшке, играя в предложенную игру иллюзий. Искусно, якобы соглашаясь с предложенными им правилами. Примерно как кошка с мышью. Нет, рядовые ученики как раз боялись чужака, адепты постарше уважительно опасались. А вот верхушка — мастера, да и сам глава старательно делали вид. Дан кожей чувствовал это шарлатанство.

Возможно, он просто-напросто чего-то не знает. Может быть, зреет некий заговор? С какой целью? Что им нужно? Если нет религиозного ужаса в ожидании возмездия за не те деяния перед 'богами', какую игру ведут старики? Что надеются получить? Кто стоит за ними?

Шелохнулась тканая из разноцветных нитей занавеска, похожая на полосатый коврик — плотный и тяжелый. Из-под нее вынырнул сухонький старичок невысокого роста, в традиционно сером балахоне и с черным амулетом на шее.

Богдан встал и вежливо склонил голову. Глава в ответ поклонился низко, почти в пояс. Шептунов принял игру и притворился, что так и должно. Он ведь пребывает в официальном статусе 'бога'.

— Мое уважение, главному мастеру — волшебнику. Наша встреча долго планировалась…

Немного воды никому не помешает. Дан уже понял, что умение плести кружево из слов в мире Януса ценится. Поэтому тренировался рассыпать цветастую чепуху, выуживая из груды бисера слов собеседника драгоценные камешки.

Глава благожелательно выслушал его и ответил:

— Я нашел сведения, которые интересуют вас, мастер. На счет некого Кристиана. В нашем мире он известен как Крис-волшебник. Он часто путешествует, и застать его на одном месте непросто. Это опасный и могущественный человек.

— Слушаю внимательно, учитель мудрости, — спошлил Дан и выжидающе уставился на старика. Но тот стоял молча. Тогда Шептунов сделал приглашающий жест и сел на скамью. Поерзал, всем видом, вежливо подталкивая старика к беседе.

Тот ювелирно управлял ситуацией, косил под склеротика, но взгляд его глаз оставался цепким и изучающим. Глава выдавал необходимый минимум и аккуратно отмазывался от причастности к проблемам 'богов'. Да считал ли он пришельцев богами? Дан начал сомневаться, и завел старую песню для нового слушателя.

— До сих пор мы не имели возможности говорить без спешки, открыто и начистоту. Я хочу задать вопросы и получить на них ответы. У меня не так много времени, уважаемый глава мастеров. Пришел я с миром, только ходим мы вокруг да около. Ваша любезность и забота, клянусь, наполняют мое сердце искренней благодарностью. Но дело неотложное, а ситуация требует скорейшего разрешения. Те, чьи интересы я представляю, заинтересованы в добрососедских отношениях. Они готовы помочь. Открыть для вас, избранных, новые возможности. А то, что я показывал, малые крохи возможных даров. Но, поверьте мне, попытки обмануть, опутать чарами слов, отвлечь, не приведут ни к чему хорошему. Мои глаза — глаза 'богов', мои уста их уста. Я имею значение лишь как проводник их воли. Жертв достаточно, не так ли? Глава, те, кто заключали договор с вами — посланники богов, но не они сами. К сожалению, все вышло не так, как было уговорено. Я хочу установить причину, а для этого необходимо найти Кристиана. Снять бремя подозрения, понимаете? Вы часть целого мира, как и я. Но мы представляем голоса сильных мира сего, власти и воли.

Старик серьезно кивал и, сложив руки на животе, едва заметно улыбался. Веселили ли его эти жалкие дипломатические потуги, Богдан не знал. Но едва уловимая снисходительность его порядком раздражала.

— Мой дорогой друг, мастерство волшебника заключается еще и в том, чтобы говорить вовремя. Я не мог рассуждать о том, что не имело веских подтверждений. Возможно, из-за этого и сложилось впечатление, что вас проверяли на правдивость слов или поступков. Думали, что отъезд — уловка, дабы не встречаться лично или потянуть время? Но зачем это мне нужно, задумайтесь? У главы немало дел, и менее всего ему нужен груз, который становится неподъемным. Вы не очень умелый дипломат, друг мой, но я сделаю скидку на юность и неопытность. Сила духа порой убеждает меня лучше слов. Но вижу явный промах ваших покровителей в сложившейся ситуации. Вот уж кто должен был предусмотреть такой поворот событий. Увлекательные речи — тяжкий труд и великое искусство. Это не было вашей задачей — красиво говорить, верно? Вы подмечаете детали, ловко складываете кусочки в целое, но слабо разбираетесь в тактике. Предполагаю, главной целью является встреча с Крисом? Необходимо узнать, жив ли он? Не сотворили ли мы чего с ним? Не накладывали ли чар, не неволили дух заклятьями? Уверяю, Крис свободен и его воля принадлежит только ему. Признанный мастер, отлично управляется с любым оружием, а в волшбе с ним и вовсе мало кто сравнится.

Теперь, хочу сказать о главном. Утверждаю, что не стану чинить никаких препятствий миссии возложенной на вас. Я не настолько слеп или глуп. Мы видели, на что способны люди со звезды. Я, как и главы других кланов и ступеней, прежде всего, думаем о нашем народе. Безусловно, всем нам лучше дружить, нежели воевать. Однако к делу.

Глава клана в Кшабэ мастер мастеров, вне сомнений. Да, друг мой, пока вы терзались беспочвенными подозрениями, пугая юных учеников грозным видом и любопытными чудесами, я ожидал ответа из семи разных храмов. И, наконец, могу уверенно говорить о местоположении Криса-волшебника. Я не задаю вам неудобных вопросов, заметьте. Например, отчего посланник богов при его удивительных способностях сам не видит искомое? Я прекрасно понимаю, подвергнуть сомнению догматы — преступление. Потому с уважением предлагаю помощь. Проводника, помощника, жилье, охрану. Возможность добраться до Криса — волшебника и встретится с ним лицом к лицу.

Богдан молчал. В голове промелькнула куча мыслей, но все они не являлись конструктивными и не решали проблему. Глава насквозь увидел его намерения, мало того, намекал на сомнительную 'божественность'.

Хорошо — он получил подтверждение своим подозрениям. Плохо — старик оказался отличным психологом и осведомлен был куда лучше Богдана. Пока что звучали нежные подколки, ну а вдруг глава решит 'уточнить', с применением новейших методов их мира? Палачи здесь в чести, помниться. Почему маразматик так благодушен? Почему? Что-то было не так…

— Я должен довериться вам?

Глава почти открыто улыбнулся.

— А разве вы шли сюда не за помощью, друг мой? Но чтобы найти Криса, придется еще проделать изрядный путь. Я переговорил с прибывшим в город мастером и от него узнал новости. Волшебника Криса видели в Тшабэ две недели назад. Сейчас глубокая осень. Последний караван в те края уходит на днях. Предлагаю вам отправиться с ними. Подходит сезон штормов, и корабли не рискуют более выходить в море. Значит, Крис не отправится на острова в ближайшие три месяца. Но здесь мало простой удачи. В нашем мире немало лихого люда и темных закоулков. Я хочу взять на себя смелость позаботиться о вашей безопасности.

— Зачем? — с подозрением спросил Дан, настроившись на отказ.

— Ведь если что-то произойдет, без нашего ведома, но по злому умыслу, что решат отправившие вас сюда? Правильно. Я кровно заинтересован в вашем благополучии. Проводник, которого я предлагаю, профессиональный наемник. Он знает правила поведения и способы выживания в городе, деревне, средь пустошей… да где угодно. Вам будет комфортнее в его присутствии. Каста же не позволит ему вести себя неподобающим образом. Он встретит ваш караван через две недели у северных врат города. Имя наемника — Келан. Друг мой, вы сможете полностью доверять ему. Необходимо будет лишь выучить условный жест.

Я стояла, облокотившись на леера, все-таки запомнила чудное для себя название, и смотрела на воду. Давно стемнело, качка стала сильнее, она обычно усиливалась к ночи, но чувствовала я себя все же неплохо. Поднялся небольшой ветер. Он освежал, пригоршнями швырял в лицо соленую водяную пыль. Небо стало темно-фиолетовым, глубокого, насыщенного тона, но сохранило пока яркость. Час-полтора и стемнеет окончательно, краски потускнеют, тени нальются угольной чернотой. Пока же можно наслаждаться, представляя в сладких мечтах, что враги вроде как далеко, а я вроде как в безопасности. Сплошной самообман.

На самом деле проявлялась проблема. Незаметный еще пару недель назад живот внезапно стал увеличиваться буквально на глазах. Оказывается ребенку-то уже почти четыре месяца. На рахит больше не сошлешься, а скоро даже виртуозное владение техникой драпировки не спасет. Тянуть время, пытаясь держать волшебника в неведении? Но вот когда скрывать будет уже невозможно, что тогда? В обозримом будущем нет возможности попасть к лекарю. Практический опыт в этой области у меня тоже отсутствует. Да, сейчас бы очень пригодился совет отца или его помощь. Вот уж кто точно знал. Но жевлар далеко, а его жизнь, кстати, зависит от меня. Вот так…

Как хочется разрыдаться от бессилия!

Я вцепилась пальцами в деревянные поручни. Откуда такие мысли? Ведь еще несколько минут назад была почти счастлива. Из каких таких глубин взялся внезапный приступ отчаянья? Оставалось лишь мрачно вглядываться вдаль и настраиваться на борьбу.

Море красиво в любое время суток. Ночью — величественно-грозное, таинственное. С серебристой рябью и лунной дорожкой на воде. Утром морская гладь обычно светла, безмятежно синяя, в бликах солнечных искр и легкой дымке тумана.

— Эй! — я нахмурилась и повернулась на оклик. Лирический порыв унесло порывом ветра. У лестницы стоял Крис. — Ты долго дышать еще собираешься?

Молча покачала головой в ответ. Волшебник скривился, но после краткого раздумья присоединился ко мне. Встал рядом, небрежно положил ладони на мокрое дерево.

Я обратила внимание на его руки. Мощные, но не короткие пальцы, ногти чистые, ровно подрезанные. Если бы при своей внешней привлекательности Крис одновременно не вызывал стойкого отторжения, пожалуй, я смогла бы назвать его интересным для женщин мужчиной. Но образ волшебника был прочно связан с опасностью, холодом и грубостью. К тому же за фасадом холеного красавца проглядывала чрезмерно расчетливая натура. А это никак не могло вызывать симпатии. Я знала, что в данной игре мне уготована роль разменной монеты. Может, поэтому напряженность в отношениях не исчезала, а напротив, обострялась с каждым днем. Периодически Крис пытался выудить какую-нибудь информацию и дико злился, получая отказ. Если же ему удавалось заставить меня говорить, я испытывала холодную ненависть. Так как еще нам было относиться друг к другу? Слишком много недоверия, которое и образовало глубокую пропасть. Диалоги давно не клеились, хотя Крис не позволял себе больше распускать руки.

— Раз уж стоим, может, создадим хотя бы видимость разговора?

О, как знала. Обычно с этого и начинались подкопы под меня. Сначала вежливая болтовня ни о чем, а потом грубость в случае отказа. В конце концов, волшебника перекрывало, он разворачивался и уходил. Предварительно оскорбляя намеренно или случайно.

— О чем говорить? — равнодушно спросила я, надеясь, что Крис отстанет. Но сегодня он как клещ вцепился намертво.

— Да хоть о погоде. О том, что ты переболела морской болезнью, похоже. Выглядишь хорошо, не тошнит, ешь. Потолстела даже, как мне кажется.

— Тебе кажется, — ровно ответила, а сама сжалась внутри. Не буди лихо, пока оно тихо. Словно притянула к себе интерес лишними мыслями. Осторожненько надо, чтобы даже случайно не ляпнуть. А комплименты Криса просто потрясают воображение. Любая женщина ошалела бы от такого.

Было странное ощущение нереальности происходящего. Наверху темно и тихо, из-под пола, с нижней палубы, где находятся каюты моряков, доносятся взрывы хохота, слышна неразборчивая речь. Силуэты мачт на фоне стремительно темнеющего неба. Волны, глухо бьющие о борта и разрушающие иллюзию мира вне времени.

Враги, играющие в мир.

— Опять напился, — бросил Крис. Сначала я и не поняла, о чем это он. Потом сообразила. Один из матросов, сильно шатаясь, пробрел мимо. Коренастый мужчина, что-то несвязно бормочущий под нос. Нас обдало резким запахом кам-кама (он произрастал у пресных водоемов, а в пищу шли его боковые побеги — тонкие усики), кислого брэта (маринованных плодов глазкового дерева, употребляемых от цинги), спирта и грязи. Мгновенно подкатило к горлу. Я спешно обернулась к морю и стала размеренно дышать. Глаза заслезились. Благо подул ветер, и вонь снесло в сторону. Но волшебник был возмущен, правда, не запахом, а фактом пьянства. Я услышала в его голосе неприкрытое раздражение.

— Нужно приструнить выпивох. Я же говорил капитану, что плачу не за пьяную команду! Одно дело пить в порту, другое, выполняя рейс. Уроды! Скучно им. Уже две недели потерпеть не могут. А, крепко воняет, старый черт, — Крис чихнул, отвлекся и начал делиться воспоминаниями о своих путешествиях, — на берегу тоже бывает, не моешься дня по четыре, порой и с неделю другую. Когда перемещались с караваном в отдаленные провинции, там как до гостиниц, так и до простых речек слишком далеко. Вода в дефиците. Так почему-то себя и не чуешь. Или все одинаково воняют в конце пути? — задумчиво закончил он, — Обычно на стоянках большинство все-таки посещали бани. Моряки же не считают мытье важным. Как-то я болтался в море несколько месяцев, к концу путешествия благоухали все, даже капитан. Но некоторые гораздо сильнее прочих. Вижу, у тебя лицо позеленело. Разве не бывала в таких ситуациях раньше?

— Бывала, — процедила я. Может, отвлекусь на разговор, тошнота пройдет?

— Так чего кривишься?

— Я не люблю спиртное.

Крис засмеялся.

— Ну да, конечно.

— У тебя нет леденцов? — брякнула я, и лишь потом спохватилась. Волшебник перестал смеяться. Посмотрел с явным уже подозрением.

— Леденцов? Ты часом головой не билась нигде? Откуда?

— Мужчины часто сладкоежки, — наверное, теперь разозлится еще сильнее. Но Крис почему-то опять заулыбался. Совершенное чудовище.

— Да. Ты права, — достал из кармана круглую жестяную коробочку и протянул мне. Внутри оказались леденцы. Круглые горошинки красного цвета, как я помнила, с кисло-сладким, чуть пряным вкусом. Рот наполнился слюной. О, да. Оказывается, я просто до нервной дрожи хотела горошинок. Аккуратно взяв пару штук, закрыла коробку и протянула обратно. Крис хмыкнул. Он буквально буравил меня взглядом. Я положила конфетки в рот.

— Неужели бог со звезды хотел такое существо как ты? Ведь это как-то противоестественно.

Леденцы комом стали в горле. Я почувствовала волну жара, поднимающуюся из живота. Демонстративно плюнула за борт. Гадкие конфетки, отвратительные на вкус. Приторные, с каким-то мерзким привкусом. Крис успел схватить за руку и подтащить обратно прежде, чем я рванулась к лестнице.

— Э, нет, погоди-ка, — зажал между бортом и собой, вглядываясь в лицо, — Объясни мне. Почему к вам испытывают такое желание? Вы отвратительные твари, которые притворяются людьми. Плодитесь как кролики, можете спариваться почти с любой расой и давать потомство. Прародители многих народов, которые, тем не менее, открещиваются от вас и презирают. Саранча, поглощающая все и вся на своем пути, и никакие законы не могут сдерживать этот рост. Знаешь ли ты, как вас много? Почему же так, а? Что такого нашел в тебе бог? То, что мог иметь и как мальчика и как девочку?

Половину сказанного я просто не поняла, но и прочего было достаточно.

Я закричала. Лучше бы сдержалась, промолчала, принимая привычное унижение. Но не смогла, первый раз за долгое время, вернулась мыслями в прошлое. Оно как собака вцепилась, и рвало зубами, пробуждая воспоминания. Горечь. Боль. Смирение слабого перед силой власти. Закона! Того самого, что отказывал почти во всем нам, шантийцам. Я не знаю за что и почему.

'Знай свое место!' — это правило узнает каждый, где бы ни был рожден и, как бы ни был воспитан. Мое время узнать однажды тоже пришло.

Я съехала на палубу, неловко выворачивая руки, и укусила мужчину за ладонь со всей яростью, что бурлила внутри. Почувствовала привкус соленой, теплой крови. Словно в тумане услышала разъяренный рев. Крис отпустил лишь на мгновение, чтобы перехватить за ворот рубахи, и тряхнуть. Зубы клацнули, в голове поплыло. Я чувствовала, как он волочет меня по палубе, пыталась встать, но ноги совершенно не слушаясь. Воротник передавливал горло, я кашляла, пыталась вдохнуть, цеплялась руками за него. А потом волшебник отшвырнул меня в сторону, и я покатилась по полу. Отдышалась и сквозь слезы, что непроизвольно потекли из глаз, попыталась понять, где нахожусь. Каюта. Крис закрыл дверь и повернулся с перекошенным лицом. Значит, наказание?

— Я всегда брезговал иметь дело с шантийцами. Вы кажетесь мне центром самого неестественного и порочного, что могло возникнуть в человеческой особи. Слава богам, вас нельзя называть людьми. Может зря, я так, а? Может, стоит попробовать и разобраться, наконец, самому, что такого особенного в саранче? Чем ваши самцы и самки привлекательны?

Я кашляла. В груди жгло, никак не получалось отдышаться. Спазм не проходил. Болело плечо, кружилась голова. Волшебник подошел и стал на одно колено, упираясь вторым в мой живот. Я закричала, теперь от ужаса. Если он повредит ребенку? Если убьет его?

— Не ори! Не ори, мразь! — Крис вскочил и несколько раз ударил кулаком в стену над моей головой. Я молчала, мелко вздрагивая. Волшебник ходил по комнате, словно зверь по клетке и сдавленным шепотом исторгал ругательства. Потом сел на койку и закрыл руками лицо, — Дура ты, — глухо произнес он, — по-хорошему никак, только по-плохому получается. Ну что тебе стоит не спорить со мной? Что стоит отвечать на вопросы, а?

Я по-прежнему молчала, пыталась справиться с подступающими к горлу рыданиями. Так перепугалась, что только сейчас поняла, могла повредить ребенку еще когда катилась по полу.

Крис выпрямился и уже спокойно поглядел на меня.

— Я ненавижу шантийцев. Из-за вас тут застрял. Это не личная ненависть, понимаешь? Ты выводишь меня из себя капризами, в результате нам обоим плохо. Я просто хочу вернуться домой.

— Ты говорил, я могу помочь, — выдавила из себя. Пора начать договариваться. Иначе в следующий раз, боюсь, в порыве гнева он просто убьет. Буду врать, делать все. Не ради себя, ради ребенка. Не могу больше рисковать его жизнью.

— Да, — мужчина удивленно приподнял брови, — только не ты. А с твоей помощью.

— Что ты хочешь?

— Чтобы рассказывала о том, что я спрошу.

— Хорошо.

— Ты серьезно? — Крис поморщился, — это не очередной фокус?

— Нет. Я очень устала.

— Извини.

— За что? — горло сдавило, и слова с трудом проходили сквозь него, — за правду? Большая часть мира считает нас падалью.

— Я так не думаю, — он отвел взгляд.

— У тебя хорошо получается, — я хмыкнула, — так не думать. Достоверно.

— Начинаешь?

— Не-не, — подняла руки в жесте защиты, — поняла всю серьезность последствий необдуманных слов. Можно воды?

Он почти подскочил, торопливо, даже суетливо выполнил просьбу. Наверное, у волшебника не все в порядке с головой. Потому что, чем еще можно объяснить такие перепады настроения и поведения?

Ладно. Меняем правила игры. Тем более, я действительно боялась его. Даже сейчас, когда чувства взяты под контроль, в глубине души страх остался. Я заложница собственной игры. Убить пока не могу. Но ведь он может навредить ребенку, если будет зол или раздражен. Если я сама стерплю оскорбления, грубость, приму необходимость сомнительных уступок, то плод-то слишком хрупок. Он абсолютно зависим. Как только я найду выход… как только. Но пока единственный способ выжить — держаться подле волшебника и оставаться необходимой ему. Значит, придется сыграть роль послушной овцы. На время забыть о гордости, о тщеславии, о высоком статусе, который у меня был.

Крис поднес воды в высоком бокале. Я напилась, с облегчением ощущая живительную влагу, стекающую по горлу. Волшебник помог мне встать и пересесть на койку. Руки мои дрожали, лицо все еще было бледным и напуганным. Надеюсь, я произвела нужное впечатление. Теперь у Криса не должно остаться и тени сомнений, что жертва полностью раздавлена и готова сотрудничать.

— Ты как? — подчеркнуто дружелюбно спросил мужчина.

— Уже лучше. Хотелось бы уйти в свою каюту.

— Нет. Пока еще нет. Ответь мне. Расскажи.

— О совокуплении?

Мне пришло в голову, что он нервничает. Зачем знать о таких вещах? Чем ему оно поможет? Не понимаю.

— Нет. Бог тебя любит. Я хочу понять за что. Как такой, как он мог полюбить такую, как ты?

— Откуда мне знать?

— У него были особые предпочтения?

Крис раздражал меня. Неимоверно. Интересно, что сам бог думает о наших отношениях…

— Думаешь, его любовь основана на моей физиологии? Особенностях?

— Ты же муже-женщина. Значит, сталкивалась с тем, что мужчины любят в женщинах тело. А те ищут иллюзий. Сладких и не имеющих ничего общего с реальностью.

— Кроме тела есть и душа. Нечто большее.

— Умоляю тебя, — волшебник фыркнул, — не первый год землю топчу. Вся любовь — эмоции и влечение. Волна страсти затихает, и вот мы снова в поисках партнера. Думаешь, твой бог будет любить вечно? Надоешь ему, потеряет вкус к пикантной изюминке и уйдет на поиски свежатины.

— Но, тем не менее, ты делаешь ставку на его интерес ко мне. Почему?

— Нет. Ты ответь, почему?

— А ты любил когда-нибудь, волшебник?

Крис демонстративно поморщился:

— Я наслаждался. Жизнью и женщинами. А не тратил время на романтическую чепуху. Сопляки и неженки типа тебя верят в чудеса. Я реалист, поняла? У меня было очень много женщин. Никогда эти бредни о вечных чувствах не подтверждались. Влюбленность свежа и прекрасна, но позже становится слишком постно, обыденно, глупо. Привычка, нытье, ожидание ответственности. Зачем портить идеалистической чепухой хороший роман? Пойми меня правильно, когда-нибудь я женюсь. Но любовь…

— Могу задать вопрос? — спросила я. Крис кивнул, развалившись рядом. Довольный, словно сытый кот. Словно не он пару минут назад волок меня по палубе. Разве мужчина может так поступить с женщиной? О, да! Великая сила иллюзий. — Ты хочешь знать обо мне и боге. Я хочу знать о том месте, в которое плывем. Слышала много историй об островах. Что там живут потомки богов, и что островитяне получают их дары. Что это особая раса. Они изолировано живут сами по себе многие годы, но не вырождаются. У них изумительные сады и великолепные дворцы. Чудеса… но, на самом деле?

— Приплывем, увидишь.

— А если узнаю немного раньше, что в том плохого?

Волшебник подвинулся ближе и провел прокушенной ладонью по моей ноге. Я видела след от зубов и запекшуюся в ранке кровь.

— Послушай, а если я захочу проверить? Возможно, это не так противно, как я думал. Ты не вызываешь во мне гадливости.

Хотелось вцепиться когтями ему в лицо. Сказать, что он распоследняя скотина, недостойная зваться человеком. Ни одна женщина, шантийка она или нет, после слов о гадливости и отвращении, не восхитится предложением любви. Но я лишь мило улыбнулась и спросила:

— Думаешь, бог будет спешить к женщине другого мужчины? Слухи имеют нехорошее свойство распространяться даже на пустом месте.

Он задумался и с легким сожалением согласился.

— Ты права. Ладно. Иди к себе. Завтра, после завтрака поговорим. Надеюсь, все недоразумения остались в прошлом?

Я кивнула, поднялась и неспешно вышла. К зверю нельзя поворачиваться спиной или показывать страх. Крис и так верит, что я напугана донельзя. Не переигрывать.

В коридоре я позволила себе расслабиться. Чуть прихрамывая (видно ушиблась при падении) добралась до каюты, закрыла дверь на щеколду, и осторожно легла на постель. Живот тихонько заныл. Мои травки у волшебника. Забрать их не получится. Из лекарств одна вода в кувшине, да молитва. Если потеряю ребенка, перегрызу Крису горло. Что будет потом, значения в тот миг для меня не имело.

Живот продолжал ныть.

В горле першило и очень хотелось пить. Я медленно открыла глаза. Незнакомое место. Самым странным из ощущений казалось какое-то чувство, которое не получалось перевести в слова.

Внезапно я поняла — нет качки. Пол больше не уходит из-под ног, исчезли привычные уже запахи и звуки. Значит, мы больше не на корабле? Но как такое могло произойти без моего ведома?

Я не пыталась делать резких движений, словно что-то внутри предостерегало от них. Внутри. Тупая, тянущая, словно бы дергающая боль. Не слишком сильная, скорее всего приглушенная каким-то снадобьем. Но она присутствовала.

Я повернула голову и увидела крашенную белым дверь. Если бы не живот, можно было бы сказать, чувствую себя как обычно. Но что-то ведь не так? Определенно не так.

Почему ничего не помню о минувших часах или днях? Почему лежу в странной комнате в окружении непонятных предметов?

Я глубоко вздохнула и постаралась расслабиться. После, сосредоточилась на самой простой задаче — вспомнить. Начать с последних событий, восстановить их последовательность. Мы повздорили с Кристианом, это я хорошо вижу внутренним взором. Потом было мое падение, а когда пришла в каюту, начал болеть живот. Ребенок!

Стало холодно и страшно. Вдох-выдох. Ничего не чувствую.

Кристиан кричал на меня, кажется, позднее. К ночи живот заболел сильно, начались странные спазмы, тогда я по-настоящему испугалась. Но лежала в каюте или пошла куда-то? Не помню. Смутные воспоминания разговора над головой. Волшебник страшно зол, ругается. Меня что-то колет в руку, очертания предметов окончательно расплываются, а голоса уходят в густой туман. В ушах стучит. Ничего не слышу, не вижу. Темнота. Тишина. Спокойствие.

Теперь я пришла в себя, где-то нахожусь, но где? Хотелось отодвинуть догадки в сторону, чтобы задать главный вопрос, но я не находила сил для этого. Ведь за вопросом последует ответ.

Богдан никогда не задумывался над тем, что именно определяет для него серьезность отношений с женщинами. У него, как и у любого молодого и вполне уверенного в себе мужчины были как бурные романы, так и мелкие интрижки. Но вот, пожалуй, емко сказать о большом и светлом чувстве, называемом любовью, он затруднялся. Если в плане физиологии все выглядело предельно просто — она хочет тебя, а ты ее, то сфера чувств повергала Дана в крайнюю душевную растерянность. На заре юности, пребывая в наивном заблуждении по поводу того, как выглядит идеальная любовь, он несколько раз вляпывался так, что зарекался навечно не иметь что-либо общее с девушками. Потом оттаивал, влюблялся и снова по самые уши увязал. Богдан иногда немного завидовал Митьке, виртуозно играющему на 'минном' поле отношений и умудряющемуся сохранять бодрость духа и веселость даже при откровенных неудачах. Выкручивался из цепких женских лапок напарник не менее изящно. А еще, Шептунов ни разу не видел в глазах друга мечтательного блеска и не слышал сомнений в его голосе. Дмитрий точно знал, как получать 'добычу' и избегать лишних обязательств. Богдан же долго не мог вынуть из сердца одну занозу. Иногда ему казалось, что он полностью излечился, а потом выяснялось, воспоминания лишь немного поблекли. Стоило наступить на любимую мозоль, терзания начинались по-новой.

Они с Лизой чувствовали себя вместе счастливыми, быть может, пару недель. Потом… Да, что произошло потом? Тяжесть камнем на душе, запутанные и болезненные разговоры ни о чем… Дан никак не мог понять, да чего же она хочет, в конце концов? Любви? Он любил со всей нежностью, на которую был способен, страстностью. Заботы? Он окружал заботой, но ей всегда и всего было мало. Клубок перепутанных, изорванных и кое-как завязанных разноцветных ниток, вот как выглядели их отношения.

А потом Лиза ушла. Богдан долго не мог понять, почему, и это оказался один из самых тяжелых периодов его жизни. Отпустить того, кто так дорог, без видимых причин к расставанию непросто. Шептунов умом понимал, у нее какие-то причины были, но сердцем не верил. Долго.

Если так выглядит настоящая любовь, Дан никогда больше не желал ее. Он с радостью согласился стать эгоистом, отсечь лишние чувства. Но когда появилась Дана, Шептунов понял, что уроки не идут ему впрок. Он оказался чертовски близок к тому, чтобы снова бездумно упасть в сладкие объятия. Не заботясь о последствиях. Хорошо еще, вовремя протрезвел.

На Янусе у Дана оказалось достаточно времени как для раздумий, так и для воспоминаний. С того самого момента, как застрял в Тшабэ, городе света, он напряженно работал, мысленно прогоняя информацию, сравнивая и анализируя. Но порой, часами вспоминал Землю и другие планеты, на которые забрасывала судьба.

Дан считал, что в добавочных названиях четко прослеживается любовь власть имущих к красивым аллегориям для простых масс. Город света — бурлящий, переполненный существами разных рас, величественный и громадный — средоточие власти, торговли, жизни. Так он был прозван волшебниками, потому что именно в Тшабэ находились самые лучшие школы, крупнейшие храмы, главенствующие гильдии. Тут получали ступени мастера. Именно здесь собирались на всевозможные переговоры и просто по делам представители кланов и ступеней. Сердцевина, к которой по нитям дорог свозилась информация, ресурсы и секреты — вот что такое Тшабэ. В городе не просто находился маленький источник сведений определенного рода. Здесь повсюду били фонтаны, во множестве. Только умей увидеть, услышать и понять.

Меньше чем через неделю Шептунов понял, что престарелый маг местного храма водит его за нос. Его бережно упакованным держали на длинном поводке, кормили пустыми обещаниями и лишь изредка, дабы ничего не заподозрил, крошками информации. Местное руководство, или правильнее — мастера-волшебники, во главе со старейшим и мудрейшим по им известной причине, пасли Дана для некой таинственной фигуры, чье влияние прослеживалось во всем. Они словно придерживались заготовленного заранее четкого и продуманного плана. Не отказывая ни в чем, заботливо поддерживали лже-волшебника, то есть его, Дана, и ловко манипулировали им. Но кто настоящий кукловод, узнать никак не удавалось. Подкупить адептов или учеников? Невозможно. Бессмысленно. Во-первых, у Шептунова еще не возникло прочных наработок или связей. Он плохо знал Янус и почти не разбирался в его социальном устройстве. Теория без практики шла со скрипом, хотя Дан испытывал искреннюю благодарность Джерски. Во-вторых, разговор с предателями оказывался весьма коротким. Да и что может сказать ученик? Инспектор также быстро понял, почему палачи вторая по значимости ступень. Практически они стояли рядом с волшебниками. Суд вершился главными палачами города, и приговор приводился в исполнение мгновенно. Казни, как и пытки, были распространены повсеместно. В качестве развлечения, например. А также назидания прочим и жесткого регулирования преступности. Келан водила Дана смотреть на порку, отсечение руки и повешенье. (Он давно думал о шантийке, как о 'ней'. Тем более, та сама сказала о женской фазе.) Надо отметить, почти все экзекуции на Янусе являлись показательными и открытыми. Фактически, Дан присутствовал на извращенной смеси спектакля и типичного рабочего процесса специалиста, связанного с судом и справедливостью. Шептунов тогда с трудом сдерживал эмоции, хотя слабаком никогда себя не считал. Его еще в первый раз поразило равнодушие девушки, стоящей рядом. Будничность. Для нее казнь выглядела так. И это ужасало.

Коктейль из подобных ситуаций, что присутствовали на Янусе сплошь и рядом, вызывал у инспектора дурноту и головную боль, в качестве последствий. Однако уже через месяц в городе, Шептунов неожиданно понял, что начинает принимать жизнь на планете как данность. Его мировоззрение вынуждено изменялось, психика подстраивалась, а желание выжить оказалось сильнее предрассудков и правил, принятых в его обществе. То 'там' казалось сейчас далеким и слишком размытым. Настоящее 'здесь' требовало максимума усилий, дабы не утонуть в бурных водах чужих интриг.

Наблюдение за казнью в первых рядах по-прежнему не казались Богдану верхом роскоши светской жизни, краткие поездки на поезде запомнились как нечто жуткое, словно он оказался в доисторическом фильме о земле. Волшебники водили за нос, прочие не менее тщательно оберегали свои секреты, и только Келан неожиданно для Богдана стала близка и понятна. Она не юлила, не пыталась влиять на него. Молча выполняла самые идиотские просьбы, отвечала на неудобные вопросы, таскалась как хвостик по вонючим трущобам или мучилась бездельем в архивах библиотеки.

Однажды шантийка спасла ему жизнь. Драка выглядела устрашающе из-за своей краткости. Два дуновения из трубки, затем они бегут по узким улочкам, оставив за спиной извивающиеся в судорогах тела. Позже, Богдан выяснил, что это были отравленные стрелы и специальная трубка, которой девушка владела отлично. Угрызений совести он не почувствовал, хотя его удивил факт полного спокойствия властей. Трупы просто исчезли, не осталось и тени на грязных плитах. На следующий день, Дан спросил у Келан о вечернем происшествии, но услышал простое — 'Они напали. Я имею право защищаться, и нанята защищать'.

Только после покушения бродяг Богдан понял, что находится в равнодушном мире, веками живущем по своим правилам. А он, не зная их, запросто станет жертвой. Одной из многих, перемолотой жерновами судьбы. Келан действительно охраняла его не на словах, как Дан поначалу решил. Стала верной помощницей. Хотя Шептунов никак не мог понять, зачем ей это, и подозревал, что шантийка работает на волшебников. Но почему тогда она так охотно делилась информацией? Находила кусочки головоломки, подсказывала, подводила к правильным мыслям, помогала превращать теорию условных знаний в реальный опыт? Благодаря Келан Богдан начал понимать, как взаимодействуют ступени, какое влияние оказывают кланы друг на друга, интриги 'двора' одним словом. От нее инспектор узнал и о прошедших войнах, и о странных запретах для шантийской расы и многое другое.

Только одного Богдан Шептунов не мог предугадать.

Кристиан оказался прав. Прошла неделя с того момента, как я очнулась в незнакомой комнате, на островах, и за прошедшее время почти все физические раны затянулись. Особенности шантийского организма, которыми не уставал восхищаться человек, называющий себя моим лечащим врачом. Мысленно я называла его волшебником, хотя должна бы лекарем. Невысокого роста, полноватый, с круглой пролысиной. Он ходил в странном розовом одеянии, похожем на скроенный из одного куска ткани мешок с длинной застежкой спереди.

Стоуш лечил травами, мазями и никогда не использовал атрибуты волшебников. Но здесь многое делалось совершенно иначе. Странные предметы, например, шарики, жалящие в руку. Прозрачные мягкие упаковки из не рвущегося материала, гибкие и прочные. Они присоединялись к тонким шлангам и теплым дискам, легко прилипающим к коже. Эти диски частью своего механизма проникали в вены и переливали в них содержимое из прозрачных пакетов. Поначалу, меня окружали какие-то коробки, издающие разные звуки, и выглядящие еще более странно, чем инструменты, которыми пользовался лекарь ежедневно навещавший меня. Он доброжелательно и мягко вел беседу, старательно изучая реакцию. Я прекрасно понимала, зачем, и не могла не подозревать в его действиях корысти. Палачи часто пытают жертв, я знаю, как и для чего это делается. Не обязательно калечить, иногда достаточно напугать. Или посулить желанное, смягчить страхи надеждой. Много способов.

Лекарь, по сути, не являлся палачом, однако мне не раз приходилось ловить себя на мысли, что я удачно найденная зверушка для препарирования. Любезность в те мгновения становилась отвратительной, а дружелюбие казалось напускным.

Именно переизбыток лжи делает нас больными. Понимая, что происходит, я пыталась бороться. Трудно оставаться здравой, когда заперли в четырех стенах. Мучаться бездельем и домыслами. Не видишь, не слышишь и ничего не знаешь о мире снаружи. Такой досуг — худшая пытка. Раньше мне всегда удавалось оставаться на свободе, иметь такую роскошь, как право выбора пути. К чему тогда удивляться? Настроение оставалось мерзким, я злилась и причин тому, было более чем достаточно.

Богдан лежал на кровати и сквозь сон слушал звуки просыпающегося города, доносящиеся сквозь раскрытые окна. Келан ушла очень рано, он почувствовал, как она поднималась с постели, но не проснулся. Усталость томной волной разливалась по телу. Какое-то непонятное предчувствие не позволяло ему расслабиться и просто наслаждаться жизнью.

Они не жалели себя. Кидались каждый раз в омут чувств, как в последний раз. Богдан клялся, что удержится на самом краю. Но с каждым днем все труднее было представить свою жизнь без Келан. Шантийка незаметно проникла в сердце, захватила душу.

Он прекрасно знал обстоятельства, представлял последствия. Но логика отказывала, когда девушка находилась рядом. Она никогда ничего не просила. Но Дану хватило бы одного взгляда огненных глаз, чтобы пойти на любые безумства. Ему хотелось остаться рядом навсегда, защищать, любить. Когда они с Келан были вдвоем, Дан испытывал не только страсть, но и умиротворение и покой. Стоило ей исчезнуть на время, по делам, как инспектор начинал терзаться мучительными раздумьями. Он понимал обреченность союза. С ужасом ожидал признаки того, что Келан становится мужчиной. Боялся потерять и не мог отрицать — нет будущего. Как смирится с тем, чему противишься с такой же страстностью, как принимаешь ласки любимой?

Их не просто физически влекло друг к другу. Богдан считал, тут нечто большее. То, чего не возникло когда-то даже с Лизой. Страх потери, доводы разума… когда они смотрели в глаза друг друга, находили там одинаковые чувства — безумную надежду и обреченность одновременно. Келан думала, он бог. Богдан знал, она генетический эксперимент. Но все становилось неважным, потому что ему так хорошо, так спокойно рядом с ней. Доверие — иногда только это и существует. Любовь и доверие.

Около месяца вели они тонкую работу, раскапывая то, что дало бы Шептунову столь необходимое оружие. Доказательства и влияние, с помощью которых он смог бы диктовать условия волшебникам. С помощью Келан, Богдан связался с одним из самых могущественных кланов палачей, давно недовольных сложившейся ситуацией. Глава, старый жевлар Винту, оказался источником любопытной информации. Перетягивание волшебниками одеяла на себя, все большее поглощение ими достаточно обширных, ранее нейтральных территорий, неравномерное распределение обязанностей между ступенями. Волшебники сами нарушали ими же созданные законы равновесия. Накипающее раздражение, обиды и страх потерять выгодные позиции подталкивали палачей к странным союзам и опрометчивым поступкам. Дан был нужен им, а они ему. Палачи имели огромное влияние и власть, лишь немного уступая в связях волшебникам. У тех на службе стояла магия, или скорее некие технологии, как подозревал Шептунов. Палачи же действовали по старинке, но не менее эффектно. Развитая сеть шпионов, подкупы, подставы, наемники с их виртуозными умениями. Волшебники и палачи балансировали на тонкой грани, периодически отнимая пальму первенства, друг у друга и делая хорошую мину при плохой игре в случае неудач. Они вырывали маленькие победы, но опасались масштабных действий, ограничиваясь политическими играми. Свежи, видно, еще оказались в памяти последствия двадцатилетней войны. Богдан думал, что так и будет продолжаться. Вряд ли можно разрушить устои, на которых базируется социальный строй целой планеты. Но вот сместить полюса власти… Раз у волшебников это получается успешнее, то палачи как никогда заинтересованы в том, чтобы вернуть хотя бы прежнюю устойчивость. Хотя при случае откусить больше тоже попытаются. Он понимал и то, что играть должен сейчас, пока есть взаимная заинтересованность. Ведь если роль себя изживет, кто знает, не используют ли палачи против недавнего союзника весь дружеский арсенал? Хотя ведь они, как и прочие, считают его иномирцем, богом. Не так далеко от истины. Однако хватит ли той веры? Шептунов не был уверен. На станции готовы поднять его хоть завтра, но ни от яда, ни от стрелы это не спасет. Вся надежда на Келан. Шантийка охраняла его тело и лечила душу. Шептунов иногда с ужасом думал, чем отплатит.

Зима закончилась, и весна все увереннее вступала в свои права.

Сегодня наверняка будет ясный день. Дан сонно заморгал и вздохнул, медленно стряхивая оцепенение. С тех пор, как они с Келан перебрались в гостиницу и жили в центре города, он перестал ощущать постоянную слежку. Она не исчезла окончательно, на это рассчитывать глупо. Но теперь Дан мог по крайней мере остаться в одиночестве, не думая о пристальном взгляде в спину, назойливо преследующем даже в собственной комнате.

Мужчина сел и с наслаждением потянулся. Из окон тянуло бодрящей свежестью, раздавались голоса, грохот повозок — обычные звуки пробуждающегося города. Он неспешно провел рукой по груди. Амулет исчез. Дан нахмурился, а потом вспомнил, что надел безделушку на Келан, и успокоился. Шептунов давно подумывал разломать амулет и порыться внутри, но все чего-то тянул. Он предполагал, что черный кругляш передатчик. Но с кем и зачем связываются волшебники? Между собой? Все ли они знают, что носят на груди? Дан считал, что нет. Скорее всего, в действительности знали о роли амулета лишь высшие чины, а прочие с гордостью таскали клановый знак ступени. Сами того не ведая, они постоянно поставляли информацию тем, кто умел ею правильно распоряжаться. Именно поэтому с некоторых пор, Богдан начал 'забывать' амулет дома. Он немного опасался, что такие действия вызовут тревогу незримых соглядатаев, но Лео убедил его, что необходимо забывать амулет лишь в важные моменты, а не отказываться совсем. Яша пообещал найти возможность заглушать передатчик, когда необходимо. Шептунов для проформы поворчал, но к совету прислушался.

С некоторых пор Лео и Яша стали для него близкими товарищами. Поддержкой не только информационной и технологической, но и моральной. Митька всегда был очень занят, доводил расследование на станции до логического конца. Занимался организационными и прочими вопросами. Работа есть работа. Они поговорили один раз за прошедшие месяцы. Богдану жадно хотелось общения со станцией, отчасти, чтобы не потерять окончательно связь с людьми, не дать слиться той реальности с этой. Оказалось, Янус втягивал в себя мгновенно и не желал отпускать. Время от времени Дану казалось, что он и не был никогда на орбите и та жизнь сон, а реальна лишь эта. Среди волшебников, палачей, рядом с Келан. Тогда приходилось сурово напоминать себе, ради чего он на планете.

Вот и сейчас, когда на душе легко, состояние дремотное и лирическое, трудно думать о том, что ждет впереди. Лео предупреждал — почти не осталось времени. Скоро, максимум месяца через три, до станции долетит команда, которую вызывали для завершения расследования. До того момента, Дан должен либо найти Криса, либо в одиночестве покинуть Янус. Нет вариантов. Пока с планеты не снят статус неконтактной, нельзя допустить, чтобы обвинения в нарушении закона предъявили инспектору. Всего три месяца, чтобы получить доказательства, найти Кристиана и заставить его дать признание. А потом… найти возможность. Нет. Лучше даже не начинать мечтать.

Шептунов с досадой хлопнул ладонью по постели и замер. Под пальцами зашуршала бумага. Он схватил чуть смятый лист, поднес к глазам и понял, что длинная записка написана Келан и предназначена ему.

Я щурилась. Глаза слезились, и смотреть было просто-напросто больно. На островах более жаркий климат. Там, откуда мы приплыли, еще весна, здесь разгар лета. Жарко, влажно и слишком много слепящего солнца. За время болезни я почти забыла, как ярко оно светит.

Наконец глаза привыкли и за спиной Кристиана, я увидела зеленые заросли. Прямо от двери помещения, из которого мы вышли, вела мощенная камнем дорожка. Она ныряла в них, приглашая поиграть в прятки. Зелени было много. Везде. Высокие деревья, с курчавыми шапками глянцевой зеленой листвы. Кустарники, обсыпанные мелкими красными и белыми цветочками. Некоторые из них напротив, оказались усеяны колючками, соседствующими с круглыми нежными листочками. С других свисали плетьми ветви, на которых красовались крупные мраморно-желтые бутоны.

Я неплохо разбиралась в растениях, но пока мы медленно прогуливались вдоль зарослей по дорожке, встретила лишь одно или два знакомых. Заметила я и то, что растительность выглядит очень ухоженной. Кустарники подстрижены, трава ровная, короткая, а самое странное не отползает прочь, когда наступаешь. Трудно представить, как волшебники ее равняли? Может, косили? Но деревья и кусты росли плотно, размахнуться толком не выйдет. Впрочем, вскоре этот вопрос перестал меня интересовать. Впереди, за поворотом, из-за зеленого лабиринта проглядывала большая площадь.

Любопытство буквально распирало меня. Стараясь не демонстрировать его слишком явно, я чуть ускорила шаг, буквально дыша в затылок Кристиану.

— Куда ты так летишь? — недовольно проворчал он и пропустил вперед.

Площадь оказалось не просто большой. Огромный квадрат, покрытый ровным слоем пружинящей под ногами массы серо-стального цвета. Мы обошли его по краю, но я так и не решилась спросить, для чего такое место предназначено. За площадью начинались жилые постройки. Здания высились друг над другом, расползались по сторонам, образуя целый комплекс, кажущийся монолитным. Я не увидела ни одного просвета между строениями. Да и фасады, обращенные к нам, все как один оказались глухими. Ни окошечка, балкончика или любого другого проема лишь гладкая серо-стальная стена.

Кристиан не ответил, пожал плечами и сухо сообщил, что не проектировщик. Я не решилась переспрашивать, кто это такие и оставила мысли при себе.

Пока мы шли вдоль зданий, на другой стороне дороги сплошной стеной стоял глухой лес. Настоящий, знакомый мне лес — смешение веток, стволов и пугающей темноты. Странное, на мой взгляд соседство. Почему островитяне не расчистили этот участок почвы?

— Туда одна ходить не вздумай, опасно, — предупредил Крис, заметив мой взгляд.

— Почему?

— Потому что там произрастает целый ряд плотоядных образцов.

— Что?

— Сейчас увидишь, — волшебник поднял с тропинки ветку и швырнул в зелень. Раздался свист, и словно живая волна прошла внутри чащи. Часть растений задвигалась, раздался хруст и звуки ударов.

— Это так, ерунда. Они просто предупреждают. Пока не попрешься туда, бояться нечего. Лес сам по себе. Но внутрь заходить не стоит. Сожрут.

— А если разрастется? — опасливо спросила я, придвигаясь ближе к зданию, вдоль которого мы шли.

— Нет. Не разрастется. Под зданиями и тропой особая почва. Они тут умирают. Плюс специалисты следят. Думаешь, лес оставят без присмотра? Здесь почти все очень древнее, имеет долгую, интересную историю. Большинство чудес создано первыми островитянами. Кое-что сами и уничтожили, но много полезного… и опасного существует до сих пор. Поэтому никакой самодеятельности, прислушайся к моим советам. Для собственной безопасности, Келан.

Волшебник улыбнулся. Я поняла это как очередное предупреждение. Не просто так Кристиан показывал 'зверинец', с определенной целью.

Мы свернули за угол, и перед глазами появилось очередное зрелище. С большой буквы на этот раз. Ничего более удивительного и величественного мне раньше видеть не приходилось. Когда мы еще только шли вдоль комплекса, я обратила внимание, что все вместе здания образуют некое подобие гигантской башни с округлыми стенами. Эта особенность постройки стала понятна только теперь. Дома выстраивались полукругом, образуя вогнутый серпом полумесяц, где и раскинулся настоящий маленький город. В центре его красовалась немалых размеров площадь. Стены зданий почти полностью были покрыты стеклом или материалом очень похожим на него. Я не понимала, почему такое несоответствие? Все внешние стены глухие, а внутренние сплошь окна. С другой стороны волшебное место должно сильно отличатся от прочих, не так ли?

Я увидела мелькающие на первых этажах фигурки. Двери сами разъезжались перед ними, выпуская на улицу, а затем плавно съезжались за спиной. Некоторые не шли, а планировали на плоских серебряных дисках, бесшумно скользивших примерно в полуметре над землей, и повиновались, видимо, молчаливым указаниям владельцев. Вот тут я действительно прочувствовала, что нахожусь среди волшебников. Да, они выглядели обыкновенными людьми, хотя и занятыми сверх меры. Торопливо переходили из здания в здание, планировали на загадочных дисках. Садились в круглые прозрачные шары, которые тут же окружало золотистое сияние, и они с низким гулом взмывали вертикально вверх, исчезая в небе.

— На острове несколько отдельно расположенных комплексов. Одна лаборатория находиться в другой части острова. А еще две связаны тоннелем, который позже я покажу тебе.

— Зачем? — спросила я, забыв о твердом обещании не задавать лишних вопросов. Но Кристиан ответил, не мешкая.

— Дело в том, что ты втянута в ситуацию по самые уши, Келан. Выбрав жизнь с богом, ты стала сопричастна к тем событиям и вещам, которые опасны для баланса сил в мире Януса. Твоя жизнь никогда больше не станет прежней. Видимо, мне суждено стать тем человеком, что готовит перемены. Я хочу показать колыбель, из которой вышла твоя раса. Многое открыть, но со временем. Знаешь, большинство событий должны происходить вовремя или не происходить вовсе.

Кристиан создал образ истерика — опасного, неуправляемого, живущего лишь своими желаниями и инстинктами. Было странно слушать спокойную, размеренную речь из уст, как казалось до того, совершенно невменяемого человека. Однако слова его заинтересовывали неимоверно. Они обозначали, возможность вплотную приблизится к одной из самых желанных целей.

Мы еще немного прошли вперед, медленно приближаясь к мощеной разноцветной плиткой площади. Середину ее занимал парк. Точно уж не меньше городского в Тшабэ и куда более роскошный. Садовники у островитян создавали живые картины, сочетая оттенки зелени так хитро, что получалась нечто вроде естественных посадок. Тут была тщательно продумана каждая мелочь, а разноцветье и богатство красок вызвало бы зависть у любого торговца. Растущая ковром нежная трава на полянках. Пруды, окаймленные бледно-желтым, мшистым камнем, пучками растений с острыми, узкими листьями и красным кам-камом. Всюду кусты, с которых гроздьями свисают бутоны лиловых, пурпурных и нежно кремовых цветов размером с кулак. Оранжевые огники, в окружении плотных бледно-зеленых псевдощупалец, аккуратно лежат на поверхности воды в искусственных омутах. Глаза разбегаются. А еще фонтаны! Маленькие, большие. Фонтаны с бьющими струями воды или шумными водопадами стекающие в прозрачные русла искусственных ручьев. Кристиан видел, насколько я поражена и самодовольно улыбался.

— Послушай, Келан, — с некоторым трудом привлек он мое внимание, — мне необходимо ненадолго оставить тебя одну, здесь. Красивое место, правда? Можно погулять или подумать о чем-нибудь. Подышать воздухом, не рискуя получить солнечный удар, да? Я надеюсь, обнаружу тебя в парке, когда вернусь, а не где-то еще. Лес, это лишь малая часть враждебного на острове. Не знающему что к чему существу опасно бродить здесь просто так. Брать на испуг шантийца глупо, я знаю. Тем более дочь палача, но… разумная подсказка никому не мешала. Ваши изгороди, ну живые которые, думаешь, откуда родом?

Келан, парк одна из самых приятных частей комплекса. Позже, покажу и другие удивительные места, как опасные, так и просто уютные, или необычные. Но должна быть уверенность, что я смогу тебе доверять. Если придется бегать по всему острову, и просить помощи островитян, твой рейтинг сильно упадет.

— Что? — переспросила я.

— Забудь, — отмахнулся Кристиан, — Ты помнишь о 'Книге запретов'? Так вот, будешь паинькой, расскажу кое-что о ней.

Я кивнула. Дело не в книге. Волшебнику кажется, я стану совершать глупости, чтобы вырваться из-под его опеки. Но куда и зачем? Он бесценный пока источник информации, единственная нить связующая меня с богом. Нет, буду смирно ждать своего часа. Будь Кристиан так прост, как хотелось бы думать, ему не удалось бы прижиться на островах. Он точно знал, зачем и что делает. А проверка эта для чего-то предназначена.

— Жду. Только уж не забудь вернуться за мной, — съязвила я и направилась к маленькой деревянной лавке, под деревья. Там, прямо у пруда, заросшего ряской и покрытого крупными оранжевыми водяными лилиями, в тиши и покое мне захотелось спрятаться. Волшебник постоял немного, и отправился в сторону зданий.

Я же закрыла глаза и, откинувшись на спинку лавки, позволила себе провалиться в полудрему, мягко перешедшую в череду воспоминаний.

Дан никогда особенно не любил море. Ему это частенько ставили в упрек. Вот, дескать, человек, полжизни в космосе промотался, на разных колониях бывал и не оценил такой прелести как бескрайняя водная гладь. Ведь редко кому удается увидеть красные водные поля Эзаруса — это закрытая зона. Но зато как прекрасны бескрайние сине-зеленые равнины морей в Шат, где вода покрывает девяносто процентов суши! Курорты Шат отличаются очень мягким климатом и великолепной фауной, одним словом — жемчужина списка туристических путеводителей. Да и старушка Земля могла похвастать рядом удивительных мест, посетить которые считалось хорошим тоном до сих пор, как у туристов, так и у местных жителей. Хотя, насколько помнил Дан, большая часть планеты практически лет триста как заповедник. Но не просто так многие колонисты по-прежнему называли себя землянами. Нет, от посещения прародины он не отказывался никогда, случись оказия. Любопытно там пожить, подышать тем самым воздухом. Но проводить отпуск не на пляжах, где под силовыми зонтиками, как и тысячи лет назад возлежали туши разнеженных туристов. Шептунов не судил за любовь к комфорту, но помнил, как однажды позволил уговорить себя очередной подружке и провел неделю в подобном месте. Колония на планете Ла-ню, кажется. Рай превратился в ад через два дня.

Свой отпуск Шептунов предпочитал проводить не на шумных экзотических курортах в окружении людей и благ цивилизации, а в горах. Лучшими мгновениями считал те, что сумел провести в лесу, снимая в туристической деревне домик, или набившись в напарники местному леснику. Там, среди сосен или что там росло в очередной колонии, он испытывал редкостное чувство блаженства, единения с природой и ощущение полного довольства жизнью. Так кто-то любит озера, заросшие тростником, кто-то бескрайние степи, сухой горячий ветер и красный песок, а кто-то пенные шапки волн и шум прибоя. Собственно, подумалось Дану об этом именно потому, что почти три недели он болтался в море. Ровно столько зафрактованный корабль вез к островам, где, как рассчитывал Шептунов, удастся расставить все точки над 'Ё'. Так уж вышло, он завяз в истории окончательно и кроме прочего, испытывал личную заинтересованность. Богдан уже отказал себе в праве думать о чем-то, кроме дела. Потому как потрачено ресурсов, нервов и чувств было более чем достаточно. И теперь, когда заветная цель близка, не мог позволить себе завалить оплаченную чужими страданиями и возможно кровью встречу. Волны качали корабль вверх и вниз, и закаленный в космических перелетах Шептунов тяжелым взглядом смотрел вперед. Мечтая об одном, скорее ощутить под ногами твердую землю.

Когда несколько недель назад он проснулся утром в съемной комнате и обнаружил письмо от Келан, понял — случилось. Их счастье кончилось. Шантийка исчезла, детали стали неважны. Личное горе, которое ни с кем нельзя разделить.

Но то были цветочки. Ягодки начались, когда он прочел письмо. Первой реакцией стала ярость. То, что палачи и волшебники старались обвести его вокруг пальца, он понимал с самого начала. Как и то, что Келан не могла оказаться его личным ангелом, так не бывает. Дан знал, а не просто подозревал, что девушка следит за ним и работает на две стороны. Правда, не догадывался, что стороны на самом деле три. Не предполагал, какой злостью пополам с болью отзовется внутри ее собственное признание. Как и мысль, что любовь привела их к такому выбору. В итоге шантийка предала всех.

Дан верил написанному и не верил. Он метался по комнате, закусив губу и в бессилии сжимая кулаки. Келан оставила достаточно информации, вероятных козырей и подсказок, чтобы он смог выжить. Но Шептунов понимал, что кому-то придется за это платить. Понимал, и осознание наполняло его ужасом безысходности. Любить кого-то, значит отдавать. Келан отдала ему жизнь. Он ненавидел ее намерение убить его и любил ее саму.

Только к вечеру гнев остыл, превратившись в желание спасти.

Шептунов понимал, что участвует в некой игре, ставки в которой жизни и власть. Ему теперь недостаточно просто найти Кристиана, хотелось заставить его платить. К тому же, Дан намеревался узнать, не контактер ли переставлял фигурки все это время? Не хватает лишь пары фрагментов, и станет ясным.

Тогда Богдан спрятал письмо и постарался максимально сосредоточиться. Без четкого плана действий, одни лишь эмоциональные намерения ни к чему хорошему не приведут. Если он хочет остаться в живых и помочь девушке, необходимо действовать с холодным рассудком, взвешивать каждый шаг и обдумывать каждое решение. Прежде всего, необходимо связаться с Келан. У нее остался его личный амулет. А предмет этот не просто висюлька, как выяснили Яша с Лео. Как раз накануне, во время очередного сеанса связи, они сообщили Дану, что почти взломали код.

Шептунов дождался очередного разговора и вкратце обрисовал ситуацию. Реакция последовала незамедлительно. Яша и Лео потребовали свернуть операцию и немедленно покинуть Янус. Дан отказался, сообщив, что вышел на след Кристиана и свернуть операцию сейчас — значит жирно перечеркнуть месяцы работы. Тем более, контактер жив, и явно пытается связаться с ним. Лео возразил, указывая на отсутствие фактов это доказывающих. А необоснованные домыслы — способ потянуть время и лишний раз подвергнуть свою жизнь опасности. Богдан не согласился, утверждая, что кризис, который наступил, послужит толчком для Криса. Как только тот почувствует, что теряет последнюю нить с землянами, начнет рисковать и выдаст себя с головой. Дану же необходимо еще немного времени и техническая помощь. Зачем он так рисковал? Лишь для того, чтобы в самом конце пути отказаться от заслуженного приза? А помнят ли ученые о том, что результаты исследований нельзя будет никому продемонстрировать, потому что они добыты незаконным путем? Только присутствие Кристиана на станции сможет снять обвинения, поставить точки в расследовании, наконец, объявить снятым неконтактный статус Януса, и помочь персоналу станции возглавить новую эру планетных исследований. Представляют ли они, от чего добровольно отказываются?

Лео вспылил и накричал на Богдана. Он возмутился его подходом и в достаточно грубой форме напомнил, что они ученые будущего и не собираются перешагивать через чью-то жизнь, даже если это сулит им неисчислимые блага. Яша скромно промолчал.

Шептунов извинился и снова принялся убеждать ученных. Наконец, Леопольд согласился помочь, но только в случае согласия Пелева. Димка ситуацию просчитывал, данные изучил внимательно и дал добро ровно на два месяца. Так же предупредил, что в случае прямой опасности для жизни Шептунова, требует немедленно отправить челнок и поднять его с Януса на станцию. На том и порешили.

Вскоре Дан узнал последние новости. Яше удалось взломать код амулета. Они отследили перемещение Келан до деревушки с названием Холмогоры. Также Дан узнал, что вся информация с передатчика, читай амулета, в пассивном режиме передается по закрытому каналу на острова. Но не постоянно, а примерно раз в две недели. При передачах часты технические сбои. Возможно, как раз поэтому, на острова довольно часто плавают корабли волшебников, под прикрытием каст торговцев, якобы ведущих активную торговлю. Впрочем, тоже может оказаться частью правды. Ведь товары оттуда весьма ценятся. И вполне возможно, на материке полно шпионов с островов. Яша обнаружил, что передатчики работают не только в пассивном, но и активном режимах. Способ связи достаточно странный, смесь звукового и телепатического сигналов. При этом расходуется жизненная энергия. То есть, говоря проще, те, кто находятся в контакте, испытывают сильное нервное и физическое напряжение. Неподготовленный адепт почти наверняка испытает чувство удушья, усталости и психическое давление, выраженное общей слабостью и апатией.

Дан принял предупреждение к сведению, но от своей идеи не отказался. К сожалению, попытка связаться с девушкой привела к тому, что перепуганная шантийка выкинула амулет. Тем не менее, Леопольду удалось внушить Богдану осторожный оптимизм. Они с Яшей рассчитали возможные маршруты и проверили архивные данные, при изучении которых обнаружили, что в упомянутой деревне проживает палач. Судя по записям, он занимает высокую должность в клане города Тшабэ. Собственно, из-за чего его судьбу и отслеживают историки станции. По их предположению, Келан приемная дочь палача, так как биологической быть не может. Во всяком случае, воспитывал шантийку именно жевлар, что документально подтверждено.

Вскоре Дану передали координаты местности и результаты сканирования. Шантийка находилась в доме. Шептунов сдержал эмоциональный порыв — немедленно отправится за ней, и попросил Леопольда отслеживать дом палача, а сам отправился в храм волшебников, прямиком к главе. Здесь его поджидал очередной сюрприз. Предположения Богдана оказались не просто верны, он попал в точку. Конечно, заверения главы по поводу того, что они делают все возможное, дабы обеспечить безопасность драгоценного иномирца, оставили Дана совершенно равнодушными. Разговоры о двуличности палачей и продажности наемников также не вызвали никакой реакции. Свою боль Дан предпочел оставить при себе, а заверения выслушал вполуха. Сегодня палачи, завтра волшебники. Его смерть или жизнь экономически выгодная стратегия, не более того. Наконец жестом фокусника глава извлек аккуратно сложенный лист бумаги и сообщил, что написанное на языке богов письмо предназначено Дану. Передано накануне караваном из приморского города Кэшеб, привезено кораблем торговцев от уважаемого Кристиана с островов.

Вот настоящий прорыв! Дан тогда едва сдержал нетерпенье и с большим трудом сохранил невозмутимый вид. Записка не была подписана, но подтекст ясен предельно. Некто (Кристиан!) хочет гарантий своей безопасности, поскольку, будучи предан однажды, не собирается наступать на те же грабли снова. Он согласен сотрудничать и даже намекает на некие тайны, знание которых стоит куда больше помилования. Всего-то и нужно — согласия на его условия, и встреча состоится в ближайшем будущем.

Дан поинтересовался, каким образом ответ будет доставлен Кристиану, но глава начал с темы мягко съезжать. 'Прежде всего, мы должны обеспечить вашу безопасность', - сказал он и предложил Шептунову направиться обратно в Кэшеб, где открывается новый храм. 'Кстати говоря', - напомнил глава Дану, — храм построен на месте падения звезды. А разве богу со звезды не хочется расспросить жителей еще раз? Теперь уже, имея на то благословение и полномочия главы одного из крупнейших храмов волшебников на материке?'

Дан сказал, что подумает и вернулся в город. На следующий день он передал посыльным свое согласие на путешествие и столкнулся с одним весьма неприятным фактом. Глава пожелал, чтобы его тщательно охраняли на протяжении пути, а это значило, что они с Келан не смогут пересечься в ближайшем будущем. Пытаться значило подвергать жизнь девушки большой опасности. Богдан снова обрисовал ситуацию Яше и Лео, но те заверили, что проконтролируют.

К тому времени стало известно, что в деревне Келан уже нет. Жевлар и шантийка вышли из Холмогор и направились куда-то напрямик через перевал. Двигались они по лесу и таким образом неплохо срезали путь. Дан с охраной ехали за караваном куда медленнее. Шептунов попросил Лео посылать беглецам особый телепатический сигнал. Это, конечно, являлось запрещенным приемом, который мог трактоваться как нарушение прав личности, но поскольку Янус пока не входил в звездную систему колоний, и ничего другого Дан не придумал, на станции на нарушение закрыли глаза. (В оправдание — необходимо проследить за потенциально связанными с Кристианом существами, вдруг выведут на объект?) Сигнал воздействовал на мозг, внушая координаты и зрительные ориентиры, и беглецы, сами того не подозревая, корректировали маршрут в нужном направлении. Несколько дней прошли относительно спокойно. Богдан двигался в сторону морского города, в Кэшеб же двигались и палач с Келан.

А потом планы Дана были грубо нарушены. Яша вышел на связь раньше обычного и сказал: 'Кое-что произошло'. 'Все живы', - уточнил он после продолжительного молчания Дана, боявшегося произнести лишнее слово. 'Ночью на лагерь беглецов совершили нападение. Похоже, не просто клановцы, а люди с островов. Возможно, шпионы, о которых они подозревали. Девушку не тронули, но зачем-то забрали жевлара. При нападении похитители использовали волновой излучатель, который просто не позволил беглецам проснуться. Шантийку оставили на месте, а за маршрутом жевлара следит Лео. Это еще не все. Островитяне отследили сигнал и обнаружили источник. Они направили ответный сигнал, который содержит сообщение. Требуют — отправляйся за жевларом и поговори с ним. Изменение маршрута. Приморский город Дэндре. Клан палачей. Иначе грозят заглушить сигнал вообще и убить обоих…'

Вот как? Шептунов понял, что скрывается за сухими фактами. Островитяне открылись. Показали — они могут серьезно повлиять на события, им доступны высокие технологии. Но, по крайней мере, выразили и готовность к переговорам. Демонстрация намерений, значит. Грозная сила решила проявить себя, обозначить присутствие не формально, а предметно. Потенциал островитян пока неизвестен, но возможности явно превосходят кланы на материке во много раз. Да, Янус оправдывал название, являясь кладезем поистине удивительных открытий.

Внутри Дана кипел, медленно обугливая внутренности, ядовитый пар. Он изо всех сил сдерживался, дабы не выпустить эмоции наружу, но чувствовал, что в этой схватке безнадежно проигрывает невозмутимым матросам. Вообще-то инспектор рассчитывал, что их сразу же проведут вглубь острова, и он сможет встретиться… с кем-то из начальства. Ответственные лица и все такое. Но, видимо, поторопился с выводами, приравнивая островитян к прочим 'высоким' цивилизациям. У них, похоже, двигались по старинке. Дан злился, терял терпение и пытался сосредоточиться на плане, которого собирался придерживаться. Ну, кто-то ведь организует здесь торговлю? Значит, недалек час, когда на пристань пожалует некая команда, типа передвижной таможни или мобильного пропускного пункта. А ему жизненно необходимо, как можно скорее надо сообщить о своем прибытии и встретится, наконец, с чудовищем Кристианом лицом к лицу.

Но вместо распланированных действий вышло с точностью до наоборот. Шептунова никто не пожелал слушать. Представители островитян, та самая команда, по прибытии общались исключительно с капитаном. Никому не разрешили высаживаться на берег до особых распоряжений и достаточно жестко осадили Богдана, стоило ему лишь заикнуться о переговорах с начальством. Натуральный карантин, мысли о бессмысленности которого не оставляли инспектора ни на минуту. Он и не пытался смириться, а, злобно раздувая ноздри, сверлил взглядом охрану на пристани с палубы корабля.

Примерно через два часа на деревянных мостках внизу появилась странная делегация. В ее состав входили шестеро солидного возраста мужчин, все как один с длинными висячими усами. Они переговорили с капитаном, которому в виде исключения было разрешено спуститься вниз по шатким мосткам. До Богдана долетали обрывки разговора, но по существу он почти ничего не смог расслышать. Когда величественным жестом его тоже пригласили вниз, Шептунов едва удержался от совершенно не величественного ответного. Плюнув за борт, с мрачным выражением лица, он прошелся по сходням и вызывающе уставился на островитянина перед собой. Вайдера Дан знал в лицо, досье его изучил вдоль и поперек еще на станции и потому не сомневался. Перед ним стояли люди, явно жители Януса, имеющие земные корни. Но ничего общего с нужным объектом они не имели. Усач спросил низким, хрипловатым баритоном:

— Кто вы такой? Мы не пропускаем на торговую территорию чужаков без предварительной договоренности. Насколько понимаю, тут еще и контрабанда присутствует. К чему такой крюк с живым грузом? Неужели его обязательно надо было тащить на острова? Между прочим, есть достаточно жестко прописанное соглашение по этому поводу. Живые существа, представители других рас, особый подпункт. Просто так на наши земли никто не высаживается. Тем более хотелось бы понять. Зачем, куда и кого везете? Мне необходимо видеть ваших пассажиров прямо сейчас.

Шептунов глубоко вздохнул и вежливо ответил:

— Еще чего? Это мой личный груз. Соглашения между ними и мной никого не касаются. Пассажиры пожелали остаться неузнанными по ряду весьма солидных причин и заплатили за свое право высокую цену. Более чем. И я заплатил капитану достаточно, чтобы не задавал вопросов. На берег сходить они не собираются. Острова им не интересны. Взамен, за то, что смирненько просидят в трюме во время стоянки, представители этой расы попросили оградить их от лишних досмотров, волнений и оскорбительных обысков. Что касается моей личности… Один добрый знакомый, Крис-волшебник, говорил, что здесь меня рады будут видеть. Я бог со звезды и прибыл по его личному приглашению.

Лицо островитянина вытянулось:

— Не понял! Шутки шутить вздумали тут? Если немедленно не предоставите сопроводительные документы на живой груз, а также объяснения, разговор будет кратким, в течение двух часов покинете острова. Меня ваши личные отношения с Крисом не интересуют. Есть правила, их необходимо соблюдать.

Богдан в тот момент увидел еще одну процессию, быстро продвигающуюся в их сторону. Трое подтянутых, даже спортивного телосложения, мужчин остановились напротив усачей и коротко, несколько неприязненно, поздоровались. Пожилой мужчина, с которым беседовал Дан, бросил на инспектора уничижающий взгляд и подошел к новоприбывшим. Они долго и ожесточенно препирались. После чего усач сухо заявил Шептунову.

— Немедленно поднимитесь на корабль и оставайтесь там до особого распоряжения.

Язык официоза Богдану был понятен как ничто иное. Он усмехнулся и безропотно отправился вверх по сходням. Значит, начальство не сошлось во мнениях. Пока выясняется ситуация, остается лишь ждать, но инспектор намеревался одержать убедительную победу. Дан запасся терпением и продолжил наблюдать за людьми на пристани. Как ни странно, настроение его значительно улучшилось. До тех пор, пока груз не раскрыт, если верить Стоушу, в рукаве его солидный козырь. Богдан дословно выполнил инструкции жевлара. Тянул время, вел себя агрессивно и ждал появления Кристиана. Не может быть, чтобы слово контактера так мало значило здесь. Следовательно, вскоре что-то произойдет. Вопрос в том, что именно?

Островитяне заметно нервничали. Посты менялись, но группы мужчин в сторонке по-прежнему что-то активно выясняли, периодически отходили в сторону и якобы молились богам (прижимая к губам сложенные ладони). Просили поддержки и мудрости у высших сил, быть может? После чего передавали короткие сообщения курсирующим туда-сюда посыльным. Дану казалось, на самом деле, сообщения передаются через маленькие приборчики в руках мужчин, а посыльные для отвода глаз. Навряд ли люди могли с такой скоростью добираться до города или что там и обратно. А лица их уже порядочно примелькались инспектору за последние четыре часа. Он даже успел пообедать, но ситуация так и не изменилась. В общей сложности, все они торчали на пристани около шести часов.

Внезапно, Богдан услышал низкий гул. Он задрал голову и увидел стремительно приближающийся золотистый шар. Матросы обсуждали какую-то тему и лишь лениво проводили шар взглядами. Хотя инспектор заметил настороженность на их лицах и в позах, особого удивления или страха катаринцы явно не испытывали. Значит, наблюдали сие явление не в первый раз. Сам Шептунов не сказать, что испугался, скорее, был заинтригован. Он предполагал, что кавалерия явилась по его душу, и в томительном ожидании намечается прорыв.

Предчувствие не обмануло. Три человека в подозрительно смахивающих на комбинезоны одеяниях вылезли из приземлившегося шара, напоминающего вблизи пластмассовый автожир. Осмотрелись и направились в сторону все более ожесточенно спорящих мужчин. Один из них что-то сказал усачу, который ранее разговаривал с Богданом. Тот, размахивая в гневе руками, попытался возразить, был перебит и сконфужен. Насупившись, он выслушал короткую речь пилота и мрачно побрел к своим людям, не переставая громко ругаться.

Пилот шара развернулся к кораблю и поманил Дана ладонью, приглашая спускаться. Шептунов сделал удивленное лицо и неспешно прошел к сходням. Человек в комбинезоне и мужчина, который ругался с усачем, вежливо улыбались натянутыми улыбками.

— Вы Богдан? Иномирец? — уточнил пилот.

— Я. Кристиан Вайдер прислал мне письмо и еще одно передал с жевларом Стоушем. Полагаю, ему не терпится побеседовать, а тут вышла досадная заминка. Я не могу просто нарушить право моих пассажиров на анонимность. С ними заключено особое соглашение. Но нам предложили убираться или согласится на досмотр. Видимо, встретиться с Крисом не удастся.

— Чепуха, — решительно возразил пилот. — Он ждет вас. Крис немного занят сейчас. Один очень важный эксперимент. Пойдемте. Долетим до комплекса на шаре. Что касается ваших дел, пассажиры не должны покидать корабль ни под каким предлогом. Это единственное условие. Мы разрешим эту неприятную ситуацию немного позже. Идемте же.

Дан улыбнулся и размашисто зашагал вслед за пилотом, надеясь, что островитяне не полезут на корабль, нарушив тем самым заключенные с жителями материка соглашения.

Вид из шара был потрясающий, панорама захватывающей. Дан про себя восхищался изобретательностью островитян, красотой природы и человеческого гения.

Он находился в самом центре загадки, которая не давала покоя ученым станции долгие годы. До сих пор не представлял, каким образом островитяне маскируют такое большое пространство, как глушат сигналы? Но это составляло лишь часть его интереса. В первую очередь Шептунов являлся следователем, а потом вольным помощником специалистов станции. Он жаждал встречи с человеком, который мог ответить на вопросы. Кроме того, про себя Дан не уставал восхищаться жителями острова. Ему стало совершенно ясно, кто стоит за волшебниками, интригами, политическими трениями. Конечно, и, несомненно, уровень технологий на островах во много раз выше, чем на материке. Но почему такая разница? Неужели теории Яши и Лео имеют реальную историческую основу? Значит ли это, что острова не что иное, как место посадки колонистов? Именно отсюда их потомки начали покорять материк и здесь, скорее всего, сохранились какие-то артефакты землян, позволяющие им выгодно отличаться от более отсталых рас Януса. Но почему не произошло полной ассимиляции? Как им удалось сохранить остатки той цивилизации, не деградировать, не растворится среди прочих рас, не выродиться, в конце концов?

Жилые комплексы, к которым они как раз подлетали, вызвали у инспектора новую волну восторга. Большое квадратное поле с явно искусственным покрытием, скорее всего, предназначалось для летательных объектов типа челноков. Перед ним раскинулась какая-то обширная парковая зона, которая для обычного заповедника выглядела чрезмерно ухоженной. Жилой комплекс сверху напоминал башню, плавно срезанную под углом в сорок градусов. Приглядевшись, Дан понял, что здания примыкают друг к другу, образуя разомкнутый колодец. Внизу, посредине, в виде цветных расходящихся кругов располагалась площадь, плавно переходящая в центре в каскадный парк.

Шар мягко опустился на площадку перед зданиями. Пилот разгерметизировал двери:

— Прошу! — и вылез первым. Шептунов потянулся, разминаясь, покрутил головой, но Кристиана нигде не заметил.

— Идемте, — мужчина поманил инспектора за собой и быстро зашагал в сторону стеклянных дверей. Мимо Дана пролетело несколько островитян на дисках. Эти нехитрые устройства, довольно популярные на Эзарусе, были изобретены много веков назад, и до сих пор использовались как средство передвижения. Особую любовь они сникали в туристической сфере. Силовые диски потребляли смехотворно мало энергии, их почти невозможно было повредить, а при подключении дополнительного блока, они удачно исполняли роль люльки для любопытных туристов. Ограждали тех силовым полем, не позволяя вывалиться.

Оказывается, подобные диски есть на Янусе. Правда, история их появления туманна, но сам факт потрясает воображение. Передовые ли у островитян технологии — большой вопрос. Хотя, несомненно, ставить рядом силовые диски и паровоз нельзя.

Внутри здания было прохладно, светло и просторно. Дан усмехнулся про себя, с любопытством продолжая осматриваться. Они вошли в лифт, но поехали не вверх, а вниз. Примерно через три секунды у Шептунова заложило уши. Когда створки дверей мягко разъехались, инспектор понял, что оказался глубоко под землей, скорее всего, в каком-то тоннеле. Дан старался запоминать дорогу, но запутался в бесконечных переходах.

Когда они вышли к арке, за которой показался гладенький коридор, даже оглянулся, чтобы убедится, что находится по-прежнему под землей. Полная иллюзия солнечного света в нем порядочно сбивала с толку. Лучи просачивались сквозь псевдо прорубленные окна в коридоре, и создавали ощущение наземного помещения.

Пилот проводил Шептунова до двери, около которой мигал зеленый глазок и матово светился квадрат переговорной панели. Там мужчина набрал код и попросил Богдана подождать.

— Кто это? — раздался чуть подрагивающий голос.

— Святослав. Привел Богдана, как мы и договаривались. Он здесь.

— Отлично. Дальше, я справлюсь сам. Спасибо, Слава, позвоню чуть позже.

— Уверен, что разберешься? С учетом обстоятельств?

— Да, — рассеянно подтвердил голос и затем более уверенно произнес, — да! Иди, Слав. Гм, Дан? Подождите чуть-чуть. Я сейчас выйду к вам.

Пилот коротким кивком попрощался и исчез из жизни инспектора.

Шептунов прислонился к стене, прикрыл глаза. Волнение куда-то исчезло. Как злость, раздражение, даже любопытство. В одно мгновение стало на все наплевать. И дело не в усталости или перенапряжении, а неком странном предчувствии. Словно покорно зашел в ловушку, которая только что захлопнулась. Словно добычей был не Вайдер, а он сам.

А ему плевать! Потому что уже совершенно точно не удалось сохранить главное в жизни. Осталось жесткое подчинение обстоятельствам. Пусть в фантазиях все можно изменить ценой неимоверных жертв и усилий, но! Реалии жизни банальны, просты и тем страшны. Как он понимал сейчас Келан, которой пришлось идти на предательство. Понимал, так как в данную секунду был сам обречен на повторение.

Богдан услышал тихий свист воздуха и открыл глаза. Панель двери отъехала в сторону, открывая круглые своды уходящего вглубь нового тоннеля. Он увидел высокого, темноволосого мужчину в комбинезоне и сразу его узнал.

— Кристиан Вайдер? — мужчина чуть шутливо поклонился. Спокойствие как рукой сняло. Волной накатила ярость. Но Шептунов сдержался и холодно уточнил, — Вы были контактером? Работали на станции, которая находится на орбите Януса.

— Войдите, — землянин сделал шаг назад и добавил, — здесь закрытая зона. Я не могу держать двери нараспашку. Войдите.

Богдан шагнул, услышал, как за спиной мягко съехались створки, и пристально посмотрел на мужчину.

— Объясните необходимость спектаклей.

— Объясню в свое время. Прежде покажу кое-что. Идемте.

Шептунов понимал, что игра в детское упрямство неуместна, но очень хотелось встать в позу и потребовать объяснений. Вайдер держался совершенно независимо, весело и как-то нахраписто, что напрочь отбивало следы малейшей симпатии к нему. Дан неприязненно оценивал противника, сверлил его затылок взглядом, и пытался продумать следующие шаги.

— Так значит, мы сможем договориться? — спросил он, — ваши показания в обмен на смягчение приговора?

— Нет, — Кристиан помотал головой, но не обернулся, уводя инспектора по коридору, — меня устраивает полное оправдание.

— Что? — Дан хотел демонстративно рассмеяться, но вместо этого злобно огрызнулся, — это после гибели стольких людей?

— Да не преувеличивайте, Богдан. Шантийцы не люди, они представители чужой расы, которая официально еще не признана. Можно сказать, биологические образцы. А люди, так те вообще преступники. И погибли они по собственной вине, а не моей. Если точнее, из-за жадности Даны Линговой. Она ведь, несомненно, рассказала о моей бессердечности и жестокости?

— Забыла упомянуть цинизм.

— Ну да. Так вот, Дан, на самом деле, все произошедшее глобальный несчастный случай. И вы сейчас повторяете условия его возникновения. Создали предпосылки. Оказывается, мы стоим на одной доске.

— Не понял? — инспектор напрягся, но возразить оказалось нечего.

— Поняли. Правда, вы не понимаете, каким образом, но я объясню.

— Разве шантийцы не являются потомками колонистов и землянами в энном поколении?

Кристиан резко обернулся и в его глазах Дан уловил одобрение:

— Вы много нарыли. Да. В некотором смысле, но не совсем. Я тут достиг определенного прогресса. Удивитесь, как одинаково развитые инстинкты управляют разумными существами. Одни и те же интриги, ошибки, попытки захвата власти или перераспределения ролей. Острова это как Эдем для всех остальных обитателей планеты. Да и сами острова лишь кажутся цепью клочков суши. На самом деле небольшой материк, с искусственно поднятым уровнем почвы или воды на некоторых участках. Островитяне по уровню развития и интеллекту гораздо ближе к нам, нежели к ним, но… какова цена? Мы ведь понимаем, разные культуры, что там — виды! Уровни их развития несоизмеримы. Тогда как удавалось колонистам на протяжении стольких веков сохранять баланс и не выродиться в дикарей, вовсе исчезнуть с планеты? Загадочная история. Сегодня, наконец, я смог сделать копию одного документа. Естественно, пришлось много врать и хитрить, но получил то уникальные материалы, бесценные для станции, Януса.

— Считаете, это снимет ответственность за то, что натворили?

— А что я натворил? — огрызнулся Крис, — Пошел на поводу у Линговой? Просто был папенькин сынок, которого мечтали сбыть с рук, пристроить куда-нибудь. На станции же я добился многого. У меня стало получаться… Например, шлем. Вы же пробовали, точно знаю. Лингова использовала меня, так же, как и прочих. Как и вас, инспектор. Она наплевала на предупреждения, потому что была жадной крысой. Ее приказы выполняли пираты, набивая отсеки живым товаром. По ее приказу меня слили. Неужели она не рассчитывала таким образом замести следы? Единственный свидетель должен был сгинуть на неконтактной планете — а тут вы! Она отправила короткое сообщение. А я все это время считал, что связаться с островами невозможно! Хотела прикрыть задницу, проклятая гусыня. Просила помочь, клялась, что пыталась вытащить меня с Януса! — Кристиан тяжело дышал, и Дан с удивлением наблюдал за метаморфозами. Вайдер скривился и невозмутимо закончил, — Знаешь ли, Дан, я считаю, что месть одно из наиболее изысканных блюд в меню. Мое заветное желание — прищучить эту тварь. У меня есть доказательства. Но дело в том, что будущее видится мне светлым и безоблачным. За ошибки заплачено сполна. Я хочу иметь гарантии, ясно? Иначе с места не сдвинусь. А ты никому ничего не докажешь. Вас по полной программе отдрючат политики, инспекция и законники. Станция будет закрыта, люди потеряют работу и репутацию. Тайны Януса будут похоронены на неизвестный срок. Безумная потеря для науки. Не считаешь?

— Так что предлагаешь ты? — Шептунов решил играть по предложенным правилам. Пока.

— Прими мою сторону и защищай. Есть ведь еще один пунктик, о котором скромно молчим, да? Келан. Как думаешь, сможешь объяснить ваш роман простой необходимостью? Ну и если опустить милые подробности, как думаешь, она поймет?

Дан равнодушно пожал плечами. Стоит Кристиану понять, насколько много для него значит Келан, и он проиграл безвозвратно:

— Откровенность на откровенность. Я хочу знать все.

— Хорошо, — Крис заметно оживился, — так даже лучше. Два свидетеля. Тогда вернемся на шаг назад.

— Куда мы идем? — Дан щурился, потому что света стало значительно меньше и видимость резко ухудшилась. Но на вид этот тоннель казался старее предыдущих.

— В колыбель, — отозвался Кристиан, который, похоже, прекрасно ориентировался.

— Колыбель? — переспросил Дан и его осенило, — Хочешь показать корабль?

— Ага, — подтвердил довольный Вайдер, — именно. Точнее останки. Они прекрасно законсервированы, хотя сам понимаешь, время беспощадно.

— Но зачем? — спросил инспектор и тут же выругался про себя. Задавать тупые вопросы задача не инспектора, а случайного свидетеля.

— Ну, чтобы не я один это видел. Там есть любопытные места, когда увидишь, сам поймешь.

Тоннель оборвался круглой металлической скобой, тускло поблескивающей в свете люминесцентных полос. Они подошли к выходу и Богдан даже удивленно замер на пару секунд. Конечно, чего-то подобного Шептунов ожидал, но масштабы все равно поражали воображение.

Гигантская пещера, и в глубине её покоится великолепный в своей технической мощи обломок прошлого. Корабль колонистов. Колыбелями такие модели называли не просто так. Они являлись полностью автономными механизированными биотехническими организмами, которые могли долгие годы находиться в космосе. Пока колонисты искали подходящую планету, выполняли функцию дома, но и потом, прекрасно оснащенные, оборудованные множеством полезных комплексов, продолжали служить во благо людям. Помогали новоиспеченным пионерам обживаться, совершать открытия. Дан подумал, что колонисты Януса, потерявшие когда-то связь с землей, выжили именно благодаря потенциалу колыбели.

Вайдер победоносно поглядел на инспектора, словно демонстрируя свое превосходство. Какой бы сволочью Кристиан ни был по жизни, это не умаляло факта, что он являлся талантливым ученым и контактером. Богдан почувствовал невольное уважение. Только симпатии, сколько ни искал, так и не нашел. Ладненько… Вайдер выжил и сумел накопать целую гору секретов? Значит, теперь он послужит интересам тех, кого попытался обмануть.

Когда мужчины подошли к кораблю практически вплотную, Шептунов испытал сильное разочарование. Большая часть колыбели оказалась голографической копией, наложенной поверх законсервированных останков. Тем не менее, часть отсеков сохранилась, и в них можно было попасть, поднявшись по специально приставленным лестницам. Крис улыбнулся и направился прямо к чреву мертвой машины. Дан скривился, ему не особенно хотелось бродить среди призраков прошлого. Он уже не испытывал священного трепета при виде порядком изношенного корпуса и перекрытий. Археология, как и история, коньком инспектора никогда не являлись. Но работа есть работа, необходимо проанализировать человеческий фактор. Понять, чего добивается Крис.

— Будешь показывать заспиртованных шантийцев? — пряча за сарказмом нервозность, поинтересовался Дан. Он скептически осматривал первую на пути ветхую лабораторию. Крис фыркнул и устремился дальше, вглубь. Шептунов понял, что на ответ рассчитывать не приходится. Вздохнул с досадой (мысль уязвить Вайдера недолго, но все-таки грела душу) и поспешил следом.

Маленькое помещение, в котором они очутились, в конечном счете, наводило инспектора на определенные раздумья. Дан предположил, что комната имела особое значение для островитян. Поддерживалась она в тщательном порядке и неоднократно, судя по мелким штрихам, реконструировалась. Такому выборочному ремонту подвергся далеко не весь корабль. Большая его часть была просто законсервирована, аккуратно и надолго. Лишь отдельные фрагменты с какой-то целью поддерживались в рабочем состоянии, запитанные от автономных источников. Зачем?

— Это то самое место, — сообщил Кристиан и гордо уселся перед большим монитором, — Именно из базы этого компьютера, я вытащил засекреченные дневники. Уникальные документы.

— Я так понимаю, сейчас будет экскурс? — Дан устроился рядом и выжидающе посмотрел на контактера. Тот кивнул и нажал на кнопку. Монитор немедленно засветился, показывая рабочее меню.

— Понимаешь ли, островитяне ребята продуманные. Они сохраняют отдельные куски своей истории не из чистой любви к прошлому. Лингова наверняка что-то рассказывала о шантийцах? Не хочу вдаваться в подробности, главное, так и так знаешь. Трехфазная природа. Нечто вроде гермафродита, но не совсем. Цикличная смена фаз мешает их так назвать. Чтобы не тратить время, ответь. Ты знаком с теорией, что шантийцы, не что иное, как плод генетических исследований колонистов? Творческий апофеоз, так сказать.

— Знаком, — осторожно ответил Дан.

— Так вот, идея отличная. Воспользоваться достижениями науки и создать новый биологический вид, который помог бы колонистам ассимилироваться на Янусе. Можно пойти путем войны. Продвинутые технологии, геноцид в особо крупных масштабах… Но вариант торговли и постепенного проникновения в чужую культуру малочисленным колонистам показался более удачным. У них имелись достаточно веские причины для такого выбора. Вымирание вида, как следствие ряда эпидемий, вспыхнувших еще в космосе. Тем более, технологический уровень землян уже тогда разительно отличался от 'прогрессивного' колеса аборигенов. Да, и насколько ты знаешь, Янус не ближний свет. В те времена вообще запредельное расстояние, плюс явная невозможность вернуться по техническим причинам. Как их сюда выкинуло, вообще один бог в курсе. Но дело прошлое. Законы для межпланетников четко прописаны не были, и многие пункты оставались весьма условными. То есть поле для деятельности широкое. Это сейчас мы зажаты массой суровых законов, нарушение которых грозит штрафам, тюремным заключением или отзывом лицензии. Но один факт с тех давних пор так и не изменился. Большие открытия приносят большие деньги, славу и возможности. Да, тогда и на нюансы процесса внимание мало кто обращает. Вот так мы и планировали. Открытие должно было перекрыть мелкие нарушения на станции. Цель оправдывает средства. Теория рисовала нечто необычайное, но как при неконтактном статусе это доказать на практике? Мы вели наблюдение со спутников, анализировали социальное устройство цивилизации, изучали записи предшественников, производили все возможные неконтактные исследования. А потом потихоньку стали брать биологические образцы, в том числе и тканей. С них, в общем-то, и началось. Дана обнаружила, что не только метаболизм и физиология, но и ткани у шантийцев уникальны. Обладают высочайшими способностями к регенерации, плюс… да там столько всего. Естественно, загорелись. Ради любимой станции, ага, но по большой части ради банальной славы и денег. Я Лингову за корысть не виню. Открытие стоящее, только методы не особо чистые. Хотя, ты видел когда-нибудь прозрачность в делах такого масштаба? Лингова понимала, что ее ждет в случае успеха… и в случае неудачи тоже. Она все устроила. Я попал на Янус. Вышел на контакт с волшебниками. Тут выяснилось, что наши 'уникальные' шантийцы не в теории, а на практике относятся к уязвимым расам. Социальный статус весьма низок, многие аборигены считают их чем-то вроде одушевленного мусора. Парадокс, не находишь? Тогда я не знал доподлинной истории возникновения их вида на планете. Наши предположения являлись всего-навсего теориями. Тем не менее, мне удалось заключить соглашение с волшебниками, за которыми, как позже выяснилось, стояли островитяне. Я, правда, тогда этого тоже не знал. Договорились, что заберу несколько десятков шантийцев на 'звезду', причем об убийстве и речи не шло. Лингова просто хотела притащить 'материал' туда, где можно проводить полноценные исследования. Затем официально заявить о смене статуса планеты. В качестве причины указать свершившийся факт. Дескать, работники станции вышли на контакт с цивилизацией, которая предложила взаимовыгодное сотрудничество. Уникальные биоресурсы в обмен на современные технологии. Инициатива якобы исходила от Януса. Шанс найти понимание у власти неплохой, как думаешь? Регенерация тканей, физическое омоложение — платить за это готовы всегда. Значит, Линговой впоследствии были бы гарантированы и прочные связи и поддержка на всех уровнях. Шантийцы при этом в расчет брались постольку поскольку. Они вроде как являлись аборигенами, но даже в глазах сородичей какими-то очень уж ущербными и бесправными. Хотя разбирать на части их, конечно, не стали бы, но использовали по полной программе. Правда, жизнь подопытных шантийцев была бы гарантированно хорошей. Однако при этом более чем вероятно, они провели бы ее в клетках. Условно говоря, ну, ты понимаешь…

А с волшебниками иметь дело оказалось очень просто. На Янусе давно тлеет политический конфликт между ними и палачами. Те и другие заинтересованы в фактической власти. Тогда я не знал, что страсти раздуваются островитянами. Вообще, они почти за всем стоят на Янусе, включая истоки ненависти к несчастным шантийцам. Но, прежде чем разговор снова пойдет о них, закончу историю.

Когда я заключил договор с волшебниками и отправил сообщение Дане, мне неожиданно поступило приглашение посетить острова. От такого не отказываются. Одно дело слышать о таинственных хозяевах, догадываться об их роли в обществе, и совершенно другое попасть в сердце чуждого мира. Я увидел потомков землян, узнал, каких усилий стоило им сохранить наследие предков. Существовать, развиваться, даже сделать ряд ценных научных открытий. Они же открыли мне тайну шантийцев. Строго говоря, сделали это, потому что боялись последствий нашего договора. Островитяне очень заинтересованы в контакте и плодотворном сотрудничестве с нами, также как и в процветании Януса, их нынешней родины. Многие поступки потомков землян сначала казались мне негуманными и нелогичными. Я не понимал, зачем подогревать всеобщую ненависть к собственным созданиям. Но зато стало ясно, какая сила стоит за политическими интригами, реформами, таинственностью, иллюзией волшебства. Серые кардиналы мира, так они смогли добиться куда большего, чем открыто сражаясь на арене. Также они обеспечили себя притоком свежей крови. В волшебники по негласному соглашению всегда брали больше людей, юных мальчиков и девочек с гибкой психикой. Договоренность между главами храмов и островитянами существовала не годы, века. Плюс шпионская сеть, торговля и дополнительные преимущества, которые обеспечивали технологии. Новые горизонты, которые открывал я, казались им чудесными. Но существовало одно 'но'. Шантийцы.

Я был посвящен в тайну их происхождения лишь потому, что страх потерять будущие преимущества перевесил табу. Лео тебя знакомил с теориями? Он умный мужик, хотя немного не в себе. Как и полстанции, впрочем. В его теориях оказалось много попаданий в точку. Колонисты действительно не могли скрещиваться с аборигенами Януса. И после долгих, сложных экспериментов они создали гибрид, наделенный рядом уникальных способностей. Новый вид существа. Совершенного человека — шан-та. Лео говорил о своей теории происхождения новых рас на Янусе? Колонисты поначалу возлагали на шан-та немало надежд, но относились к несчастным, похоже, скорее как к биороботам, чем как равным. Все изменилось несколько сот лет спустя. К тому времени, аборигены подзабыли историю прибытия людей на планету, а может действительно думали о них, как о богах, решивших пожить среди смертных. У их мифологии немало легенд на тему. Впрочем, не суть важно. Тогда они уже стали считать людей и шан-та пришельцами с островов, не более. Появились и новые молодые расы — итог научного эксперимента с жизнью. Наследование признаков происходило по строго разработанной схеме. Поэтому несколько поколений спустя, при нужном совпадении генов, в смешанных браках между представителями новых рас и людей рождались дети, которых можно было уверенно называть человеческими. Конечно, уже ни об одном жителе Януса, кроме малочисленных аборигенов ящеров, однозначно нельзя сказать, является он носителем наследия Земли или Януса. Все расы Януса, кроме изначальных, являются смешанными, промежуточное звено цикла — шан-та.

Я не генетик, и мне трудно разобраться в механизмах явления. Поэтому принимай мое объяснение как есть. Главное, колонисты достигли цели. Они полностью ассимилировались. Шан-та со временем превратились в шантийцев и, как оказалось, заметно выделялись на фоне прочих рас. Во-первых, они остались трехфазными и это устойчивый наследующийся признак. Во-вторых, на островах, в архивах лабораторий сохранялись записи о неких настораживающих факторах, дефектах, заключенных в геноме саранчи, но вроде как являющихся латентными. Также зафиксированы и некие вспышки паники, нарушения нормы поведения. Записи о неудачных экспериментах и большая часть информации по теме почему-то оказалась на долгие годы потеряна. Уже много позже один ученый нашел дневники первых поколений колонистов и восстановил. Потом они были засекречены и обрели известность под кодом 'Книга запретов'. В-третьих, скорость разрастания популяции шантийцев оказалась несоразмерна остальным. Шан-та грозили со временем поглотить большинство рас. А потом пришла волна. Что-нибудь помнишь о леммингах? Это такие зверьки, жили когда-то на земле. Кстати, Дан, тебе приходило в голову, почему расу шан-та называют саранчой?

Шептунов кивнул:

— Да. Кажется, я начинаю понимать. Само по себе насекомое-вредитель безопасно. Однако стоит саранче, следуя некому необъяснимому зову, объединиться в крылатую стаю, как она перестает быть особью и становится частью единого организма. Насекомые в этот период имеют общий разум, который подчиняется совсем другим законам.

— Мне попадались исторические сводки, в которых описывались огромные стаи саранчи уничтожающие все на своем пути. Их практически ничем не могли остановить. Но потом стая внезапно рассыпалась на особей и опять становилась менее опасной, — продолжил за инспектора Вайдер, — До объяснений островитян я считал, что обидное прозвище дали шантийцам, как намек на их социальную роль. Уродливая благодарность, верно? Ведь они спасли колонистов от деградации, открыли дорогу в будущее. Но дело в том, Дан, что шан-та, не желая того сами, подложили славную свинью людям. Тот самый случай, когда создание едва не уничтожило создателя. Видимо, ученым на островах нужно было внимательнее отнестись к записям коллег. Оказывается в коде саранчи 'зашит' подводный камень, некий латентный ген, который модулирует поведение существа в определенных условиях. Он есть у всех шан-та и всех тех, в ком присутствует хоть капля их крови, — Кристиан замолчал и меланхолично покрутил в руках какую-то штуковину, выглядящую как обычный серебристый шарик.

Шептунов чувствовал, как от напряжения у него сводит скулы. Он ждал окончания истории и думал о том, как же опасны игры в бога. Почему именно шантийцы вынуждены платить за чужие ошибки? Тут Вайдер встрепенулся и, повернувшись к Дану, поинтересовался:

— Когда прилетит челнок?

— Что? — Шептунов не растерялся, но вновь почувствовал себя почти обведенным вокруг пальца. Крис опасен. Умен, расчетлив. Хотя и у него есть слабые места. Например, злость на Лингову. Богдан пожал плечами, — с чего ты взял, что он вообще прилетит?

— Ну, есть протокол. Ты не выходишь на связь, следовательно, существует опасность для жизни. Значит, надо задействовать по пунктам протокол, разработанный для данной ситуации. Так, когда?

— Скоро. Я еще должен оставить маяк. Поторопись с объяснениями. Ты меня запутал, не могу понять, что к чему.

Кристиан положил шарик, который держал, на стол.

— В общем, волна — это когда шан-та сходят с ума. Они собираются в толпы и сметают все на своем пути, беснуются, убивают, разрушают. Полное неистовство. Причем те, в ком есть шантийская кровь, ведут себя в зависимости от генетической предрасположенности. Чем ее меньше, тем вменяемее и наоборот. Повышенная агрессивность у всех без исключения. Спусковой крючок всегда шан-та.

Первая волна привела к гибели тысяч. До сих пор непонятно, что ее спровоцировало, но потом волны пошли с завидной регулярностью. Существование в мире Януса стало походить на пришествие апокалипсиса. Проще всего было бы перебить шан-та, но баланс неминуемо был бы нарушен. Да и потом, большинство жителей, включая колонистов-островитян, могли считаться кровными родственниками саранчи, а значит нести в себе проклятый ген. Уничтожив их, островитяне просто отодвинули бы проблему на время, не более того.

В конце концов, удалось установить, используя записи предтеч (вовремя главное!), что шантийцы попадают под волну в течение суток, когда количество существ разом превышает сто. То есть волна напрямую зависит от расстояния между потенциально опасными объектами и их концентрацией в одном месте. Возможно, дело в особенностях излучения мозга шан-та. Теорий масса и ни одна пока не нашла достоверного научного подтверждения. Напрашивается пусть даже условная, но взаимосвязь давно известного факта о саранче, ее миграций в стае и этого феномена. Вероятно, ученые острова тоже так решили. Но они не смогли выяснить причин, почему волн раньше не возникало и, почему они появились теперь. Что это за цикличность, с чем она связана? Тем не менее, островитяне стали бороться с проблемой, и пришли к некому решению, позволяющему сохранять временный хрупкий баланс. Ты знаешь правила для шантийцев, верно?

Ученые пока продолжают искать глобальное решение проблемы. Видишь ли, Богдан, мнение, что шан-та считаются паразитами этого мира — ложно. Контроль популяции, жесткие меры и заниженный статус — необходимое зло. Меньшее из двух. Саранча важнейшая часть жизни Януса, генетический резерв, но они же и его главная угроза.

Когда челнок пиратского судна сел в Кэшабе, местные жители приняли его за упавшую звезду. Аборигены приравнивают нас к богам и такие ассоциации для них типичны. Как и искажение смысла имен. Островитяне были в курсе, что к чему, как и глава храма Кэшеба, но в тот момент он находился у них вместе со мной. Подсказать пилоту оказалось некому. Как и волшебникам никто не разъяснил подробно, сколько можно погрузить саранчи на борт. Они радушно приняли челнок, о котором их предупреждали. Правда, тоже удивились тому факту, что 'звезда' приземлилась в другое время. Короче, Лингова решила самовольно изменить наш с ней уговор. Точно все рассчитала, хотя заранее была поставлена в известность относительно моей поездки. Пока я прохлаждался на острове, она вопреки настойчивым предупреждениям волшебников набила челнок под завязку. По ее приказу в соседнем городе пилот добрал еще тридцать шантийцев. Это, наверное, напоминало дешевый фильм ужасов. Ночь. Ниоткуда появляются люди в скафандрах и волшебники, которые потрясают руками в воздухе. Они вламываются в дома, а затем заталкивают охваченных страхом людей в пустоту. На самом деле, это силовое поле вокруг челнока создает эффект невидимости. Поистине божья кара на головы несчастных шан-та.

Я тогда думал, что с островов нельзя связаться со станцией или кораблем. Но между материком и островами неустойчивый сигнал проходил. Нам сообщили, что звезда прилетала, но в тот же день вернулась в небо. Позже, через пару дней, я выяснил, как можно отправить сообщение на станцию. В гневе связался с Линговой и высказался по поводу подставы. А тут оказалось, мамзель бьется в припадке паники. Корабль с шантийцами потерпел катастрофу. Все мертвы, а случилось с ними что-то страшное. Последний раз, когда мы общались лично. Больше года до момента, как она прислала электронное сообщение, полное глубокого раскаянья…

Крис хмыкнул.

— Да-да. Так и было. Естественно, я надеялся до последнего. Пока не осознал, что меня слили. Но удалось неплохо устроиться, как видишь.

— А Келан?

— А что Келан? — Кристиан задумался, — она помогла мне, я ей. Признаюсь, поразил ее альтруизм. Такое самопожертвование. Любовь прекрасное чувство, Дан. Любящими легче всего манипулировать,

Богдан промолчал. Много чести сообщать подлецу, кто он есть. Но Вайдер не закончил.

— Так уж вышло. Я делал все, чтобы сохранить жизнь Келан. Знаешь, а она совсем не беззащитна. Конечно, мне пришлось быть в курсе большинства событий, и смерть твоей малышки многим нужна…

Дан не дослушал. Рывком схватил Криса за шиворот и прорычал:

— Где она? Она жива?

— Да жива, — прохрипел Вайдер, пытаясь вывернутся из рук Шептунова, — жива!

Богдан брезгливо оттолкнул мужчину и демонстративно вытер руки о грудь.

— О, как! — язвительно скривился Крис, — подумаешь. Считаешь себя славным чистеньким пареньком? Борец за правое дело. Думаешь, я не знаю, какие пассажиры прячутся в трюме? Зато ты наверняка не в курсе, что здесь живут шантийцы. И что расстояние между ними и кораблем критично. Ты, Богдан Шептунов убил многих, хотя сам пока об этом еще не догадываешься.

Дан отпрянул назад.

— Что за чушь?

— Стоуш предсказуем. Он хотел отомстить за унижение, хотел помочь тебе. Но он не знает тайны шантийцев. Волны давно-давно не возникало. Законы строго блюдутся, нарушители наказываются. Все работает ровно до того мига, пока кто-то не решает, что он умнее прочих. Я помог Келан, потому что так было нужно мне. Добротой тут и не пахнет, но жизнь она, тем не менее, сохранила.

— Да без тебя она и не влипла бы ни во что в такое.

— Без меня вы бы не встретились. Жалеешь? — Крис смотрел хитро. Богдану нечего оказалось возразить. Он сухо подвел итог.

— Значит, нам угрожает волна? Как скоро?

— Достаточно скоро. Необходимо отправится к месту посадки, и ждать там челнок. Мы успеем проскочить.

— А остальные?

Крис усмехнулся и выключил экран.

— Не время для экскурсов в прошлое, да? Слушай, Дан, островитяне видели волны и моделировали их. Изучали. Скоро пройдет красный сигнал, сотрудники укроются в специальных бункерах, выпьют специальные лекарства, снижающие эффект волны. Шантийцы в первой стадии впадают в бессознательное состояние. Их напичкают расслабляющими мышцы таблетками или сделают инъекции, поместят в спецблоки. А вот те, на корабле, скорее всего, погибнут. Когда волна спадет, ситуацию реконструируют, проанализируют. Я подстроил это, Богдан. Чтобы мы спокойно улетели. Мои единомышленники в курсе. Они готовы к переговорам с землянами и смене статуса Януса. А также к тому, чтобы сама планета начала меняться.

— Вот так все просто, да? А как насчет разменной монеты?

— Это ты про шан-та? Судьба. Дан, нам необходимо забрать одну очень ценную вещь.

— Прежде, — отсек Шептунов, — я хочу увидеть Келан.

— Невозможно. Ты не понимаешь. Времени, с того мига как включиться красный сигнал останется мало. Часть помещений окажется заблокирована. А то, что нам необходимо забрать крайне важно.

— Плевать я хотел. Или мы отправимся к Келан или к черту иди со своими предложениями!

— Ого. Ты хоть понимаешь, чего требуешь? Готов положить на все, из страсти к гермафродиту? Хорошо. Но, боюсь, ты разочаруешься, — Кристиан взял со стола шарик и встал.

— Заткнись. Очень прошу, — огрызнулся инспектор. Он вел себя неверно, непрофессионально. Думал только о ней. Но, возможно, это было самое правильное из того, что он когда-либо делал.

Им пришлось проделать немалый путь обратно, снова подняться на лифте наверх, пройти от здания по дороге, мимо посадочной площадки и через парк. Богдан оставил на ней маячок. Впереди поднималось сплошь стеклянная стена.

— Это больничный комплекс, — пояснил Вайдер, не реагируя на косой взгляд Дана. Шептунов проглотил вертевшийся на языке вопрос. Она сама расскажет.

Мужчины вошли в холл. Вайдер поглядывал на свой амулет. Видимо функций у побрякушки было побольше, чем Дан догадывался. Контактер шел уверенно, но поскольку доверять Крису Шептунов не собирался, то держался настороже. В чистом, светлом коридоре оказалось немало закрытых дверей. Около одной из них Кристиан остановился и приложил подушечку большого пальца к панели.

— Можно так или при помощи карточки. База старая, часто сбоит. Карточкой получается надежнее.

Глазок на панели перед ними цвет с красного не сменил. Тогда Крис чертыхнулся и полез в карман. Вторая попытка с кусочком пластика прошла успешно. Они услышали тихий щелчок. Затем, между дверью и стеной появилась щель. Вайдер зашел первым. Дан, чуть помешкав, словно собирался внутренне духом, следом.

Он не видел комнаты, деталей, цветов. Взгляд сразу остановился на ней, и дыхание перехватило мучительным спазмом. Невыносимая горечь.

— Что с ней?

— Вторая фаза. Келан сейчас мужчина. Или ты про сон? Я предупреждал, он в коме и не проснется. Это говорит о том, что необходимо поторопится. Дан!

— Да заткнись ты! Бога ради, помолчи! — Шептунов пытался справиться с растерянностью и подавленностью. Он тер ладонью лоб и до боли кусал губы. Потом резко выпрямился и посмотрел на Кристиана холодным, пустым взглядом, — слушай, я знаю, что не смогу взять ее с нами. Но, ты, именно ты, должен пообещать мне гарантию ее неприкосновенности. Если с Келан хоть что-то случится, я утоплю тебя. Поверь. А сейчас выйди. Я попрощаюсь, и пойдем за тем ценным, о чем ты там плел. Но две минуты не входи сюда, хорошо? Иначе я выбью тебе пару зубов.

Вайдер впервые потерял апломб и перестал паясничать. Он поднял руки вверх, как будто сдавался и молча вышел в коридор.

Богдан опустил голову, пряча слезинку в уголке глаза. Черт! От кого? Он сел на край постели и заставил себя увидеть Келан. Не цепляться за знакомый образ, а разглядеть ее такую, сегодняшнюю. Нет, не ее. Его.

Казалось, юноша спал. Черты лица были такими знакомыми и вместе с тем другими. Нежность кожи щек, локон рыжих волос на подушке. Почему так мучительно давались ему мгновения? Почему хотелось закричать, ударить кулаком в стену? В голове пусто, перед глазами туман. Дан не мог вместить в сознание эту метаморфозу. Он любил девушку, но видел перед собой паренька. Плоская грудь мерно вздымалась, кисти рук безвольно покоились на покрывале. Дан закрыл глаза. Она сильнее него. Гораздо сильнее. А он… просто человек.

Мужчина поднялся и подошел к двери. 'Бог со звезды' — звучало в ушах. Шептунов сжал кулаки, вминая ногти в мякоть ладони. Как больно дается понимание.

— Моя фарфоровая статуэтка, — прошептал. Снял кольцо. Затем вернулся к кровати и надел на большой палец Келан. Мягко провел по его щеке тыльной стороной ладони. Он не смог поцеловать, но на душе стало легче.

— Прости, Дан, — заглянул в комнату Кристиан, — время на исходе. Только что включился красный сигнал.

— Пошли, — рявкнул Шептунов. Ему было невыносимо больно и стыдно.

Они куда-то шли, сворачивали, затем опять шли. Порой Вайдер переходил на бег, и Дан послушно бежал за ним. Наконец, ступор прошел и усилием воли инспектор заставил себя включить голову. Посчитал, сколько прошло часов с момента входа в зону островов, прикинул время до прибытия челнока. Получалось в промежутке от получаса до часа.

— То, за чем мы идем, далеко?

Вайдер немного запыхался, поэтому ответил хриплым голосом:

— Пришли.

Шептунов увидел полупрозрачные стены, за которыми находились какие-то боксы. Кристиан приложил палец к панели и мгновенно исчез в узкой щели прохода. Дан за ним не успел. Остался стоять под дверью, мрачный и озлобленный: 'Какая-то дурацкая канитель. И опять Вайдер крутит им, как хочет, выбивает почву из-под ног неожиданными признаниями, водит по кругу, заставляет плясать под свою дудку. Что еще за загадки, тайны? Как же осточертел ему двуликий Янус!'

Инспектор лихорадочно собирал мозги в кучу, пытаясь мыслить логично и конструктивно, а в памяти вспыхивали гладкая грудь и живот Келан: 'Живот! Стоуш ведь сказал, Келан беременна. Больничный блок!'

Ярость нескончаемым, безумным потоком затопила сознание. Дан смотрел прямо перед собой остановившимся взглядом. Таким его и застал Вайдер, который пыхтя, бережно тащил здоровый контейнер.

— Я сейчас тебя убью, — спокойно сказал Богдан, делая шаг навстречу Крису. Но тот заорал на него визгливо и гневно.

— Да пошел ты к черту, истерик проклятый! Мне твои припадки в печени уже. Повредишь контейнер, сам тебя убью!

Богдан вцепился в короб с другой стороны и с остервенением начал дергать его на себя.

— Ну, давай! Я разнесу в клочья твою коробку и тебя задушу! Ваш Янус, ваши тайны, к чертям собачим! Что такого ценного в этом куске пластика?

— Твой ребенок! — выкрикнул Вайдер и вдруг замолчал, испуганно прижимая контейнер к груди.

— Что? — Богдан услышал, как гулко стучит в ушах сердце. Словно молотом бухает. Бух-бух.

— Твоя Келан потеряла ребенка. У нее был выкидыш, точнее преждевременные роды. Но мы находились около островов. Я вызвал бригаду медиков. Здесь есть боксы и технологии весьма продвинутые. Те самые новые открытия. Люди пытались выжить на Янусе, но первые годы была очень низкая рождаемость и высокая смертность. Они добились хороших результатов. Короче, малыш жив. Он развивается в специальном инкубаторе, здесь. Это золотой ребенок, Дан. Он первый ребенок шантийца, у которого отсутствует дефектный ген. Мы должны вывезти его на станцию и сохранить жизнь любой ценой.

— Это наш с Келан?

— Да.

— И она знает об этом… инкубаторе?

Крис отрицательно помотал головой.

— Она считает, что потеряла ребенка.

— Значит, мы отняли у нее все? — очень тихо спросил Богдан.

— Ты дашь ей все, если мы выберемся отсюда. Как только неконтактный статус планеты снимут, сможешь воссоединиться со своей жабицей. Надо валить! Еще немного и пойдет волна. Если нас перехватят взбесившиеся аборигены, на клочки разорвут. А место для случайности остается всегда.

— Дай мне инкубатор, — скомандовал Шептунов. В глазах Кристиана мелькнул вопрос, но мгновенно испарился, стоило ему прочесть обещание на лице Дана. Он безропотно передал контейнер инспектору.

— Ты можешь быть кем угодно в этой истории, но малыш будет со мной. Я понятно выражаюсь?

Вайдер кивнул и рысью устремился к выходу. Дан покрепче перехватил контейнер и побежал за контактером.

Иногда, боги бывают милостивы. Челнок оказался на месте. Им даже не пришлось ждать. Правда, уже на взлете Кристиан распсиховался, так как обнаружил, что потерял шарик.

— Ну и чего важного там было? — безразлично поинтересовался Богдан, не на секунду не выпуская контейнер из виду. Инкубатор установили в капсулу и подключили — вместо автономного — питание из резервных источников челнока.

— Книга запретов.

— Те самые документы, которыми ты так хвалился?

— Да, — обиженно буркнул временно заключенный Кристиан Вайдер и добавил с едва скрываемой гордостью, — но по сравнению с нашим сокровищем, пустяки.

— Моим сокровищем, — одернул его Богдан, — моим и Келан. Кстати, а когда я смогу увидеть его?

— Во плоти, как родится, а трехмерную проекцию на станции. Мы должны сразу же поместить инкубатор в медицинский бокс и проверить основные жизненные показатели. Он сильный малыш. Взял лучшие биологические характеристики родителей. И, Дан, ребенок будет шантийцем.

— Плевать, — устало ответил Богдан, — плевать.

Бог со звезды по-прежнему, не отрываясь, смотрел на контейнер. Внутри, под пластиком и переплетением трубок жизнеобеспечения находился живой человечек. Это знание наполняло его измученную душу теплом. Робким и всесильным теплом любви.

Судьба может не быть справедливой, но она всегда готова предоставить вам еще один шанс. Келан сильная, она поймет. Догадается. И будет ждать.

Я открыл глаза. Почему лежу на полу? Почему стены исцарапаны, а на моих ногтях запеклась кровь? Почему так больно двигаться?

Хотелось пить, да и чувствовал себя прескверно. Когда с усилием сел и осмотрелся, пришел в ужас. Комната выглядела так, словно в ней бесновалась толпа безумцев, но дверь закрыта. Какая-то злая шутка? Мерзкий опыт Кристиана? Или… от догадки по спине пополз струйкой липкий пот, противно задрожали пальцы. Кто и зачем сделал со мной это?

Тут я заметил кольцо на пальце. Ободок из блестящего металла, с массивным набалдашником из синего, прозрачного камня. Такой перстень был на руке бога со звезды. Но как?

В голове шумит. Может, память покинула меня, вследствие сильного потрясения?

Бог приходил, увидел мужчину вместо женщины и не смог справится с отвращением? А я потом бился в истерике, пока замертво не рухнул на пол? Но тогда зачем он оставил кольцо? Растерянность сменялась горькой обидой и трезвым пониманием. Если бог вернулся на свою звезду? Ведь он искал Вайдера… и, скорее всего, нашел. Больше нет причин оставаться. Когда увидел меня таким, его уверенность лишь окрепла. Я ведь даже не успел сказать… и хорошо, что не успел. Слов много, мыслей еще больше, но усилием воли я оборвал цепочку рассуждений. Кольцо — подарок на прощанье. Все. Пустота.

Я встал на четвереньки, намереваясь подняться, и внезапно увидел закатившийся под кровать шарик. Потянулся, застонав от боли, пронзившей тело. Какой-то адской смеси ее оттенков, боли в перетружденных мышцах, синяков и царапин. Гладкий и прохладный металл словно бы лип к руке. Я снова сел на пол, прислонился спиной к краю кровати и катал шарик в ладонях, пытаясь отвлечься. Кто-нибудь придет и объяснит. Обязательно.

В мире нет готовых решений. Нет ответов на все вопросы. Надежда это или ее отсутствие? Если иномирцы вернулись домой, как поступят со мной островитяне?

И вдруг, я услышал голос внутри, в голове. Он настойчиво звал, повторяя:

'Келан, это я, Дан. Все будет хорошо, если ты отзовешься. Не бойся. Я говорю с тобой через кольцо. Ты поймешь рано или поздно. Догадаешься. Келан, если ты слышишь, ответь мне'.

Голос пропал, потом вернулся вновь. Схожу ли я с ума? Должен ли поверить в реальность миража? Пересохшие губы потрескались, но я тихо пошевелил ими, шепча: 'Бог со звезды?' — И в голове взорвалось радостное эхо.

'Это я, любимая, я! Ты в безопасности. Я буду говорить через кольцо. Слышишь меня?'

Я прошептал: 'Да', - не веря ни единому слову.

'Келан, я знаю о ребенке', - отчего-то радостно продолжил голос в голове. Я сжал ее руками и попытался не зарыдать. Неужели эпилогом жизни станет сумасшествие?

'Он умер', - почти беззвучно произнес я и до крови закусил губу, чтобы не закричать.

'Нет. Волшебники его спасли. Кристиан тебе лгал. Ребенок родится, а сейчас он в волшебной люльке, созданной ими. Слышишь меня? Тебе нужно ждать. Я вернусь за тобой'.

Я смотрел перед собой широко открытыми глазами, и смысл слов медленно доходил до сознания. Словно клочковатый туман, окутывающий меня склизким, мокрым одеялом, начал сползать вниз.

— Я сейчас мужчина, Дан! — громко выкрикнул в пустоту.

'Ты — Келан, — уверенно и тихо отозвался голос в голове, — я вернусь, слышишь?'

Серебристый шар с тихим щелчком разваливается на две половинки. Запускается программа воспроизведения. Голографическая картинка четкая, голос ровный, дикция безупречная.

'Здесь мы воспроизводим отредактированные и восстановленные записи дневников колонистов. Поколения с первого по седьмое. В дальнейшем предоставленные тексты будут переизданы отдельным томом. Информация будет закодирована и засекречена. Новое название — 'Книга запретов'. Первая выдержка. Восстановленный отрывок из дневника младшего научного сотрудника, Милены Георгиевны Снедко: 'Нам нужно было ассимилироваться. Найти возможность стать частью планеты. Особенно теперь, когда шансов на возвращение не осталось. Мы проводим первые удачные эксперименты с новыми биообразцами. Ткани для проведения опытов изымаются у детей поколения 0.5. Пятое поколение генетически усовершенствованных людей. Условно назвали их — шан-та — совершенный человек. Возможно, в них заключено наше будущее. Способности к регенерации потрясают воображение. Они в состоянии приспособиться к чему угодно. Резервы, скрытые в таких хрупких на первый взгляд организмах невероятны, а потенциал поистине безграничен. Мы также решили не изменять присущую им искусственно созданную цикличность фаз. Эта находка оказалась удачной. Мы надеемся, что когда поколение 0.5 войдет в репродуктивный возраст, оправдаются наши надежды. Они успешнее других прототипов должны размножатся как в женской, так и в мужской фазе. Если испытания пройдут успешно, то люди с измененной генетикой и физиологией станут переходным звеном между нами и аборигенами Януса. А значит, создадут новые, устойчивые расы. Колонисты смогут иметь общее с ними потомство. В этом случае, мы не вымрем окончательно. Мы будем существовать. Настоящее чудо, не иначе. Надежда. Я соглашусь на вынашивание образца из нового поколения шан-та, с улучшенными в сравнении с четвертым характеристиками. Почетно быть матерью первого совершенного человека'…