Первый привал они устроили только тогда, когда преодолели пятнадцать километров. На это у группы ушло около десяти часов. С полуночи и до полудня они собирали разбросанное по округе снаряжение, потом без передышки, погрузили это все на сани и тронулись в путь — нужно было отойти как можно дальше от места высадки. На четверых снаряжения оказалось слишком много, и они были вынуждены передвигаться «челноком»: сначала взять одну партию, перенести ее, насколько хватало сил, потом вернуться по своей же лыжне и взять вторую партию. Горло скреб холодный и влажный ветер, в лицо летели целые пригоршни мокрого снега, и почти отсутствовала видимость, но четверо шли вперед, отлично понимая, что время не на их стороне. Надо было двигаться. Надо было дойти.

Их первый день пути закончился, когда уже совсем стемнело, и даже Луна не отражала свой серебряный свет от стылого снега — тяжелые, мрачные тучи скрывали небо и звезды. Вадим скомандовал:

— Стой. Заночуем в этой рощице, недалеко от поляны, но так, чтобы не высовываться. Игорь, за тобой костер. Илья — палатку и пожрать чего-нибудь сваргань. Саня, прогуляйся вокруг, осмотрись. А я пока на подхвате побуду.

Все занялись своими делами. Молча и деловито, без особой суеты, но быстро и качественно. Сначала Игорь нацепил на голову налобный фонарик, взял саперную лопатку и принялся копать глубокий снег. Полтора метра в глубину, никак не меньше. Через полчаса он выкопал квадратную яму со стороной более двух метров. В одном из углов он сложил мокрые ветки, подложил под них разжигающую спиртовую таблетку, и минутой позже костер разгорелся, потрескивая и чадно дымя. В другой, противоположной от костра стороне, поставили две палатки. Илья подвесил над костром котелок с каким-то хитрым, своим, северным варевом.

— Горячее на ночь, самое то. Утром сил придаст и на ночь как снотворное, — пояснил он. Остальные молча поверили.

Спустя два часа уже готовились ко сну, и хоть на дикой, холодной и мало холмистой равнине у подножия гор, поросшей чахлым, тундровым лесом, кроме них, наверняка, никого не было, Вадим разделил ночь на четыре части и сам приготовился караулить вторым — командиру самое сложное время. Оставалось только уделить время походной традиции, чаю на ночь. Эвенк, со странным для своего племени именем Илья, аккуратно, чтобы ни капли не пролить, разделил чайник густого, крепкого и горячего чая на четыре части и раздал кружки. Чай приятно грел руки, навевая мысли и расслабляя после тяжелого дня. Первым тишину разбил Вадим:

— Удачно высадились. Ветер был сильным и облачность тоже, но сели кучно.

— Да, — подтвердил Игорь.

— А я третий раз прыгал, — сказал эвенк и отхлебнул чаю, — Страшно было.

Саня промолчал. Он сидел дальше всех и смотрел куда-то в лес, в темноту. Для Вадима он был самой загадочной фигурой из всей команды, которую он увидел в сборе всего неделю назад.

— А тебе как? Холодно…

— Прорвемся, — Саня блеснул в неверной темноте глазами и отвернулся. В его руках уютно исходила паром эмалированная кружка, — Утро вечера мудренее.

Спали недолго, часов шесть все вместе и чуть больше четырех каждый. Не густо, но не привыкать, да и не то время, чтобы бока отлеживать. За ночь костер успел протаять под собой мерзлую землю и едва не погас от собравшейся лужицы, пришлось перетаскивать его в сторону — пока еще было слишком темно, да и чай перед дорогой бы не помешал. Идти по мокрому снегу предстояло весь день, а это очень выматывает, только горячий чай, литра два или даже три, сладкий, мог хорошо греть и поддерживать силы.

Вышли, как и вчера, гуськом, друг за дружкой, и покатили вперед и немного под уклон, между двумя холмами, там было меньше пронизывающего ветра. Первым шел Вадим, прокладывал лыжню, следом шел Игорь, потом Саня, замыкал шествие Илья.

С маршрутом вчера определились, особых проблем, даже несмотря на ненастье, не ожидалось. Ориентиры были хорошие, да и дорога, по сути, тоже была только одна. Пройти до назначенного места можно было только по льду узкой речушки, которая прогрызла себе русло между двух отвесных скал. До речки по дороге должен был встретиться ледник и около сорока километров придется пройти по продуваемому всеми ветрами плоскогорью. За один день пройти такое расстояние они не смогут, а, значит, будут вынуждены заночевать прямо посредине каменистой тарелки, открытой со всех сторон, но зато выиграют в скорости.

Вадим мерно шагал вперед, стараясь не обращать внимания на давящий на плечи вес, и продумывал, проигрывал весь предстоящий путь, пытался предугадать неприятности и по возможности обойтись без них. Но, как известно, всего не предусмотришь.

Второй их день закончился на границе чахлого леса, после него начиналось каменистое плато, потому решили остаться еще на одну ночь хоть под какой-то защитой от пронизывающего ветра.

— Командир, дай-ка карту глянуть? — попросил вдруг Саня, когда опять наступили сумерки и желто-красные отблески костра засуетились на сугробах.

Вадим отложил в сторону автомат и снял планшет. Замурованная в пластик карта вместе с навигационным чипом перешла из рук в руки. Саня выпростал из рукавиц руки и расправил карту на коленях. Подсвечивая налобным фонариком, склонился над ней и принялся водить пальцем вдоль маршрута. Вадим и Игорь коротко переглянулись. С чего бы это он?

— Что-то интересное нашел? — поинтересовался Вадим. Саня поднял глаза, провел ладонью по лысой голове и кивнул, сухо скривив губы.

— Знаешь, командир, не нравится мне, как мы идем.

— Почему это? По-другому все равно не получится, путь у нас может быть тут только один.

— В том-то и дело, командир, в том то и дело… Странно, что карту и место назначения нам выдали только в десантном модуле, а не при подготовке к заданию. Да и дорога одна, как ты говоришь.

Вадим отхлебнул горячего чая, дождался, пока тепло мягкой волной прокатится по всему телу и уютно устроится в желудке, а затем спросил:

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я думаю, — Саня опять опустил голову, и на его лысине, которая вся была в старых шрамах, заскакали отраженные от костра зайчики, будто от зеркала. — Я думаю, что не только мы были отправлены на эту операцию.

— Неужели? Это все? — нахмурился Вадим, он не ожидал от подчиненного такой заинтересованности и сообразительности. Рановато было еще для объяснений.

Было трудно расшифровать выражение Саниного лица, оно напоминало лик какого-нибудь царя, вычеканенного на монете — никаких эмоций, по крайней мере, положительных — точно. Немного задумчиво он посмотрел на командира, потом полез по карманам за сигаретами и окутался душистым сизоватым дымом:

— Командир, а тебе не кажется странным, что нам дали такой маршрут? Тут в случае чего некуда будет деться, негде спрятаться. Половину пути мы будем вообще как на ладони, и с воздуха и с гор нас будет очень хорошо видно, несмотря на маскхалаты. По тепловому излучению. Да еще и эта река… По ней тяжело будет идти…

— Нет, не кажется. Что приказано, то и выполняем! У тебя есть возражения? — Вадим говорил подчеркнуто ровно.

— Никаких. Просто предположения. Вот, посмотри, — Саня развернул карту и ткнул пальцем, — Нам ведь сюда надо? В это ущелье? С нашей стороны оно открытое, но и с другой стороны гор тоже. Пусть туда сложнее добраться с той стороны, но там хотя бы есть естественные складки местности, укрытия. О чем это может говорить?

— И о чем же? — Вадим, конечно, уже догадался, к чему клонит подчиненный. Да и остальные тоже.

— Мы идем вторыми, причем мы не дубляж, а отвлекающий маневр, по крайней мере похоже. А это паршиво. Скорее всего одну группу на неделю раньше нас выбросили на той стороне гор, и они пробираются туда же куда и мы. Потом десантировали нас на практически открытой местности. Если мы сможем дойти без проблем — хорошо, если нас обнаружат, и мы будем вынуждены защищаться — тем лучше. У первой группы будет время. На месте командования я бы сделал именно так.

— И в кого ты такой умный? — Игорь посмотрел прямо на Саню, сощурив глаза. Потом скользнул взглядом по его татуировке, показавшей свой хвост под подбородком. Судя по всему, татуировка была очень большая, на шею выходила только малая часть.

— В отца, — совершенно серьезно ответил Саня, — Именно поэтому до сих пор жив. И отец, кстати, тоже. Так чего делать-то будем, командир?

— Продолжать выполнять задачу. Кое в чем ты прав, конечно, но ты не знаешь некоторых деталей. О них я расскажу потом.

— Как скажешь, командир…

Молчание под свист ветра над головами деревьев было тягучее и вязкое, словно патока. Все-таки мало они успели узнать друг о друге. Всех их собрали из разных частей, даже из разных родов войск. Игорь, например, вообще из ментов, раньше морпехом был, Илья снайпер, Вадим десантник, а Саня из армейского спецназа. Интересная компания. Единственное, что их в той или иной степени объединяло, так это какой-никакой опыт прыжков с парашютом и выживания в условиях крепкой зимней стужи. Кто в армии, до войны, этим занимался, кому и сейчас уже приходилось, кто на гражданке парашютным спортом баловался. Можно было бы о многом поговорить, в другое время они бы так и сделали наверняка, но сейчас они почему-то молчали, думая каждый о своем.

Вадим, наконец, решил попробовать еще раз завязать разговор:

— А вот, помнится, еще до войны, до того первого ядерного удара по Москве, я в этих местах уже бывал. Тут красиво так было… цвело все, люди жили даже, только немного, деревенька всего одна, километрах в ста отсюда. Я сюда приезжал к армейскому другу на лето, дом помогал строить.

Илья покачал головой и сказал:

— Да, раньше теплее было, что тут говорить. Даже тут теперь холод как в тайге. У меня дома, например, уже даже олени от морозов гибнут. Совсем житья не стало.

— А ты чем занимался на гражданке-то?

— Сначала в армии служил, там снайпером стал. Даже немного повоевать в Чечне довелось. Потом домой вернулся, институт закончил, учителем стал в родном поселке. Еще охотой занимался — стреляю ведь хорошо, зачем навыки попусту терять? А ты?

— В учебке я служил. А ты Игорь?

Игорь хмыкнул:

— Если я пересказывать начну, это на целых два дня слушать только. Если короче, то морпехом был, сержантом. Потом в ОМОН подался. Заочно закончил юридический и стал офицером. Несколько командировок в Чечню. В принципе, вот и весь послужной список. Да это, командир, все в личном деле есть.

Вадим кивнул и повернулся к Сане:

— А ты чего расскажешь, что мы из анкеты не знаем?

Саня задумчиво курил, глядя в костерок, потом неопределенно пожал плечами:

— Всякое бывало. Ничего заслуживающего внимания.

— А я ведь тебя помню, щенок! — совсем уж зло и неожиданно высказался вдруг Игорь, — Уже неделю вспоминаю, где я тебя, ублюдка, видеть мог! А теперь вспомнил, по шрамам и татуировке! Ну-ка рукава закатай! Закатай, кому сказал!

Безразлично качнув головой, Саня закатал левый рукав и повернул запястье к свету:

— Ты это хотел увидеть? — на запястье, освещенная огнем, горела красным и черным искусно сделанная татуировка свастики, — У меня такие по всему телу. Я тоже тебя вспомнил, причем сразу, товарищ бывший лейтенант. И что дальше?

— Ушлёпок мелкий! — прошипел Игорь, медленно и угрожающе вставая, — Гнида бритоголовая…

— Тихо!! — рявкнул Вадим, не совсем сообразивший, что тут, черт возьми, происходило. — Игорь, ну-ка по порядку объясни. И сядь, в конце концов!

Грузный Игорь неохотно подчинился и уселся на место, матерясь в полголоса. Саня же, наоборот, хранил ледяное спокойствие, только поблескивал темными, почти черными глазами. Тонкие его губы вытянулись в жесткую полоску — подобие легкой улыбки, но ясно было, что улыбка эта не сулит никому, кто попробует его задеть, ничего хорошего. Раскатав, как ни в чем не бывало, рукав, Саня отвернулся к костру и снова закурил.

— Рассказывай, — приказал Вадим.

— Да чего рассказывать… — насупился Игорь, — Все просто. Этот гаденыш из неонацистов. Двенадцать лет назад я…

Двенадцать лет назад Игорь служил в Петербургском ОМОНе. Славное то время было, простое, счастливое. Не было тогда войны, не было тогда миллионов погибших и ядерной зимы. Солнце было, ветер на Невском и на набережных, туристы летом. Прогулки на речных трамвайчиках по вечерам, под мостами, с девушками и друзьями. Тогда Игорю было двадцать восемь лет.

Это шествие, несанкционированное руководством города, должно было случиться в середине июня, точное число Игорь уже позабыл за давностью лет. Об этом кричали расклеенные на всех углах и водосточных трубах листовки с красно-черными свастиками в верхнем левом уголке. Шествие по центральным улицам города почти двух тысяч скинхэдов, само собой никак не могло быть официально разрешено. Подобные экстремистские движения вообще были запрещены законом.

Ожидалось, что в качестве противостояния бритоголовым, на шествие заявятся еще и «Антинацисты», которые ничем существенным не отличались от обыкновенных скинов — так же любили помахать кулаками, так же брились, носили такую же одежду… Многие из них ранее состояли в партиях типа РНЕ и им подобных. В общем, обещала получиться солидная заварушка. Естественно, что все правоохранительные органы находились в состоянии полной боевой готовности, чтобы среагировать по первому вызову.

Когда настал день демонстрации — город затих. Оживленный муравейник центра города потихоньку вымирал, даже машин меньше становилось, а возле станции метро Чернышевская так и вовсе не осталось никого, кроме постоянно прибывающих и прибывающих скинхэдов. Опустели и вовсе закрылись стоящие неподалеку пивные и сигаретные ларьки, в которых, как правило, торговали армяне. Разошлись по домам пьянчужки из расположенных неподалеку баров, тоже на всякий случай. Курсанты в ближайших училищах были уже близки к обмороку, замученные постоянными тренировками отражения возможного нападения со стороны скинхэдов. Город застыл в нервном ожидании.

Автобусы с ОМОНом уже были на местах. Опытные в таких делах, командиры разместили их в подворотнях и маленьких улочках, скрывая от любопытных глаз, на стратегически важных направлениях, так чтобы в случае необходимости они могли малыми силами остановить большую массу людей и направить в нужном направлении. Как загонщики стаю волков.

Игорь, командир взвода, вместе со своими бойцами находился на Думской Улице, что одним боком подпирала Гостиный Двор и выходила прямо на Невский проспект. Их решили придержать в качестве резерва и вступать в бой они должны были только по приказу. Автобус стоял за Портиком, и это было очень удобно — можно было наблюдать за ситуацией и, в случае чего, немедленно прибыть на помощь своим.

Когда послышались первые выкрики, еще далекие и нечеткие, и рация забормотала на много голосов, Игорь скомандовал:

— Все на выход. Каски одеть, дубьё расчехлить, проверить щиты.

Подчиненные выгрузились из автобуса и занялись проверкой снаряжения. Никто ощутимо не нервничал, все-таки не впервой, но адреналин, тем не менее, гулял по жилам, заставляя судорожно вздрагивать мышцы ног. Такой массовой демонстрации скинов еще не было. А ведь их сейчас остановить надо, разбить на несколько групп, и потом разогнать. Кого получится — задержать. Стандартная работа. Только вот это не студенты, не сумасшедшие коммунисты (демократы, либералы), не умеющие себя правильно вести, а подготовленные, сплоченные и опытные, сильные молодые парни. Сладить с ними будет совсем не просто.

Первую попытку остановить шествие предприняли еще на пересечении Литейного и Невского проспектов. Две роты ОМОНа выстроились в несколько шеренг, прикрылись щитами и стали ждать. Никто, конечно, не надеялся на положительный исход, но зато можно было в полной мере оценить численность и подготовленность демонстрантов. Толпа, даже и не думая останавливаться, прошла кордон, будто нож сквозь масло, раскидала и обратила в бегство бойцов ОМОНа и направилась к Дворцовой площади. Милиционеры, совсем не пострадавшие, даже не обескураженные таким провалом, быстро перегруппировались, расселись по автобусам и окольными путями отправились на подмогу основным силам, которые ждали демонстрацию возле Гостиного Двора. Вот там-то и ожидалось все самое страшное.

Толпа шла вперед, скандируя свои дурацкие, никому не нужные лозунги и трясла плакатами. Она напоминала громадного червя, многоголовую гидру, тысячью ног попирающую мостовую, лавину коричнево-черной грязи, ползущую с горы. Несмотря на довольно жаркий летний денек, у большинства на лицах были повязаны шарфы, чтобы не засветиться перед камерами. Милиции в их шлемах, бронежилетах и куртках, тоже было не сладко.

Голова лавины уже прокатилась через перекресток Садовой и Невского, напрочь перекрыв движение, пока ее хвост проходил площадь Островского, так называемый «Катькин садик», известное в народе место встречи людей с «нетрадиционной сексуальной ориентацией». В садике благоразумно было абсолютно пусто, если не считать загаженного голубями памятника великой Императрице.

Надо было дождаться, пока толпа минует этот садик и окажется запертой между улицами Садовой и Думской (Михайловской), чтобы не могла рассеяться по мелким закоулкам и вновь собраться где-нибудь еще. Разгонять, так разгонять!

Навстречу шествию уже выстроились в боевом порядке бойцы ОМОНа. Впереди несколько шеренг бойцов с дубинками и щитами, позади четыре коробки-«черепахи». Их основная задача заключалась в том, чтобы локализовать прорыв, если такой будет, а потом ворваться в толпу митингующих, рассечь ее на части, подобно рыцарям крестоносцам, и обеспечить тем самым ее разрозненность и неуправляемость. По флангам и немного сзади стояли два легкобронированных водомета, и совсем уж далеко за спинами бойцов — один БТР, на крайний случай. Внутри машины обитали несколько человек со слезоточивыми гранатами и ружьями, стреляющими резиновыми пулями. Насколько Игорь помнил, такого раньше ни разу не доводилось применять…

Старая и проверенная не раз тактика позволяла относительно небольшому отряду милиции, в три сотни человек, сдержать митингующих, превосходящих их по численности вчетверо, а то и впятеро. Сегодня же в шествии участвовало еще больше народу.

— Ох, что-то будет, — тихонько заметил стоящий рядом с Игорем Женя и поудобнее перехватил дубинку.

— Боишься, не удержим?

— Да удержим, куда денемся, нас же тоже почти со всего города сюда согнали. Только вот влетит всем знатно. Лишь бы не убили никого, тьфу-тьфу-тьфу…

Словно дожидаясь именно этих Жениных слов, толпа взревела, побросала плакаты и бросилась на шеренгу, загораживающую им путь. Это было страшно. Первые, самые быстрые, с десятиметрового разбега прыгали ногами на шиты, пытаясь выбить брешь в обороне. Некоторые даже немного перестарались и перескочили через головы пригибающихся милиционеров. Игорь видел, как этих прыгунов тут же скручивали буквально узлом, и утаскивали куда-то в сторону, где стояли арестанские автобусы с решетками на окнах. Парни кричали, вырывались, пытались ударить тяжелым башмаком, за что тут же получали дубинкой по голове, лицу или почкам — церемониться с такой толпой уж точно никто не собирался.

Все началось, когда до шеренги милиционеров добежала основная масса скинхэдов. Под куртками и майками многие из них принесли с собой обрезки арматуры, стальных труб, пустые пивные бутылки и бутылки с зажигательной смесью. Щиты затрещали под ударами железных прутьев, а стоило хоть на секунду вытащить руку, чтобы ответить дубиной, как можно было тут же получить по плечу или запястью. Игорь видел, как двоих или троих, со сломанными руками, сменили другие бойцы.

Толпа безжалостно теснила ОМОН.

Несколько умело брошенных, но не долетевших буквально пары метров до водометов бутылок с коктейлем Молотова ярко полыхнули и зачадили черным дымом. Водометы сдали немного назад и принялись за работу. Тугая струя сбивала любого с ног на расстоянии до двадцати метров, потому на ее пути вскоре не осталось никого, и милиция смогла сгруппироваться ближе к центру — по флангам надежно долбили водой.

Теперь в действие, по всем правилам, должны были вступить «черепахи», но они почему-то мешкали. Потом Игорь понял почему: водометчики, напуганные близкой вспышкой коктейлей Молотова, слишком рано начали поливать толпу, задевая еще и своих, вынуждая милицию сгрудиться к центру. «Черепахам» было тяжело пройти к митингующим, расталкивая локтями своих же бойцов. Позади столпотворения носился какой-то офицер, очевидно начальник операции, или один из помощников, и что-то горланил в мегафон, но из-за криков слышно его не было. Скорее всего, он пытался навести порядок, и частично у него это получилось. Две из четырех «черепах» прорвались внутрь бойни и принялись за дело.

Поначалу вроде бы, все шло, как и планировалось — закрытые щитами бойцы рассекли толпу на части, и уже можно было выхватывать из нее отдельных зачинщиков-руководителей. Казалось, что ход противостояния переломился в сторону ОМОНа, но продолжалось это не долго. Бритоголовые, оказывается, были готовы и к такому повороту событий, что говорить, опытные ребята. Среди них тут же организовалось несколько маленьких отрядов, которые бросились на «черепах». Одни пытались вытащить из «черепахи» бойца, или хотя бы просто оттянуть в сторону его щит, другие, вооруженные прутами или отобранными дубинками, били в брешь. Через минуту одна из «черепах» рассыпалась и попробовала отойти назад, к своим, но этого ей сделать не дали: отовсюду посыпались удары, и затянутые в толпу, окруженные со всех сторон, бойцы попадали на асфальт, а их там били… и били… и били.

Игорь мрачно смотрел на это все и ждал приказа наступать. Рация молчала. То ли кто-то надеялся на успех уже имеющимися силами, то ли…

— Ну-ка, мужики, помогите-ка! — крикнул Игорь, и подбежал к автобусу. Несколько крепких ребят подхватили его на руки, потом забросили на свои плечи, и он оказался на крыше «ПАЗика». Отсюда было видно куда лучше, чем с земли. Шествие, уже давно превратившееся в банальную драку, разбилось на несколько отчаянно сражающихся групп, даже возле броневика кто-то крутился. Странно, что никто не затребовал помощи, и не отдал приказ на применение слезоточивого газа! Водометы стреляли, но как-то уж больно неуверенно, хотя и добились того, что никто не рисковал к ним приближаться.

Игорь внимательно осмотрелся. Что-то было не так. И потом увидел! На земле, около дома, валялся мегафон помощника руководителя! Игорь перевел взгляд дальше, туда, где, как он знал, должна была стоять служебная машина. В ней, в этой машине должны были находиться несколько человек — руководитель операции, его ближайшие помощники, и прочие мальчики на побегушках.

Машина стояла на месте, но вот выглядела потрепанной — лобового стекла не было и в помине, двери помяты, рядом лежал какой-то человек, судя по одежде и натянутому на голову капюшону — из бритоголовых. Больше никого ни в автомобиле, ни поблизости не оказалось.

— Твою мать! — в сердцах выругался Игорь, слезая с автобуса, — Строиться! В боевой порядок!

Встревожено переглянувшись, его ребята быстро сообразили что-то похожее на маленькую «черепаху», совсем как в фильмах про римлян, и встали позади командира. Только Женя рискнул задать вопрос:

— Игорь, что там? Все плохо?

— Хуже некуда. Похоже, теперь каждый сам за себя и полная потеря управления. Наших бравых маршалов кто-то с тыла скрутил. Там позади кто-то крутится из начальства. Если мне не изменят зрение, то это начальник штаба, небось за пивком отходил. Ну, на этого орла нам полагаться не приходится. Ладно, за мной, бего-о-ом ма-а-арш! — выкрикнул Игорь. Они выскочили из своего укрытия и побежали в толпу.

Что было потом, Игорь помнил плохо. Он ворвался в драку, щедро раздавая удары направо и налево, потом быстро отступил назад, под прикрытие своих щитов, и встал вместе со всеми. Ребята действовали слаженно и прибыли все-таки очень вовремя, свежие и легкие. Благодаря подоспевшему резерву, оставшиеся на ногах бойцы ОМОНа смогли как-то собраться и организоваться, иначе всех попросту перебили бы по одиночке до прибытия дополнительной помощи.

Но потом бритоголовые взялись за них по-настоящему.

Игорь помнил, как в них полетели кирпичи, как об его щит разбился один из огненных коктейлей, и полыхнул оранжевым жаром. Брызги горючей гадости попали на шлем и на соседей. Щит пришлось бросить. Еще он отрывочно помнил, как в толпу полетели, наконец, слезоточивые гранаты. Стрелять резиновыми пулями никто не рисковал, уж больно серьезная свалка получилась. Тугие струи воды беспорядочно метались из стороны в сторону и скорее мешали, чем помогали. Даже журналисты поняли, что шутки кончились, и свалили куда подальше. Две вдребезги разбитые камеры остались валяться у бордюра, словно брошенные в бою, раненые товарищи.

В конце концов, ОМОН рассеяли, разметали. Ребята остались по одиночке или по двое-трое против нескольких десятков лысых юнцов, но держались — профессиональная подготовка все-таки давала о себе знать, да и снаряжение очень помогало. Потом Игоря отнесло куда-то в сторону от основной свалки.

Игорь отдышался и посмотрел на левую руку — по перчатке змеилась кровь. Какая-то сука успела ударить его бутылочной «розочкой» по плечу. Небольшой порез, но все равно неприятный. Да и рукав порван, а это уже обидно.

На самом деле массовая драка не то место, где можно вот так просто встать и приняться рассматривать свои болячки и Игорь убедился в этом сразу же. Он отвлекся всего на секунду, но когда поднял голову, то не успел даже вскинуть дубинку, чтобы защититься.

Сильнейший удар обрушился на забрало шлема и прозрачный пластик покрылся сеткой трещин. Хорошо хоть не рассыпался сразу и удар смягчил! В голове все поплыло и ноги подогнулись в коленях, но Игорь, бывший боксер, быстро пришел в себя, инстинктивно пригнулся и прямо загривком ощутил, как что-то тяжелое пронеслось в сантиметре от затылка.

Одним движением скинув мешающий обзору шлем и подняв для защиты дубинку, Игорь отскочил в сторону. Перед ним, по пояс голый, стоял молодой, лет, может, восемнадцати, лысый парень. Несмотря на явную молодость и малый рост, он был очень сух, легок и мускулист. Именно мускулист, ни грамма жира, очень тренирован и быстр. Еще он был буквально весь, за исключением лысой макушки, живота и лица, покрыт татуировками. Свастики переплетались своими черно-красными хвостами друг с другом, образуя страшный и завораживающий узор, который при каждом движении переливался на солнце, будто блестящая шкура змеи.

Но самыми запоминающимися оказались глаза. Темные на белом худом лице, как кусочки смолы в молоке, мутные от бешенства и адреналина, гуляющего по крови. И хищная улыбка тонких губ. «Самый настоящий отморозок!» — подумал Игорь.

Парень был весь залит потом и кровью из ссадин и рассечений на голове, но все равно представлял собой серьезную опасность, потому что очень быстро двигался и своим оружием, сорокасантиметровым прутом арматуры, владел мастерски. Это Игорь во всех деталях успел ощутить на себе. Сначала парень долбанул его по левой руке, отчего она отнялась, потом несколько раз саданул по ногам и чуть не попал по голове. Попал бы — и все, кранты, деревянный макинтош обеспечен!

Противник не кричал, не рычал и не ругался, а просто молча и сосредоточенно пытался выбить мозги из Игоря, нанося сокрушительные удары. Сначала Игорь хоть как-то успевал отмахиваться дубинкой, но потом зевнул разок и правую руку будто поразила молния! Не нужно было быть профессором медицины, чтобы догадаться, перелом оказался очень сложным. Рука в запястье подломилась и повисла как плеть, резиновая дубинка выскользнула из ослабевших пальцев…

Неизвестно, каким образом, но Игорь умудрился чуть отклониться назад и присесть, когда скинхэд ударил его по голове. Еще очень вовремя в спину влажно шлепнула гуляющая по толпе струя водомета и сбила прицел скинхэда, да и самого Игоря с ног. Так что иначе, чем везением, нельзя назвать то, что железяка попала не в висок, а всего лишь в верхнюю часть лба. А лоб у бойца ОМОНа, как известно, чрезвычайно крепкий, так что результатом стало всего лишь сильное сотрясение мозга, да серьезный багровый шрам. Ну и глубокий нокаут в довесок.

Потом, уже после всех этих событий, Игорь узнал, что того татуированного парня звали Александр Дубровицкий и, несмотря на достаточно четкие записи произошедшего с камер внешнего наблюдения ближайших магазинов, а так же материалы, переданные журналистами, ему дали всего лишь условный срок. А в это время Игорь с тяжелыми переломами лежал в больнице. Неизвестно, почему Саня не стал добивать Игоря. Возможно потому, что как раз к этому времени на Невский подоспели дополнительные отряды милиции, а так же подразделения Внутренних Войск и даже МЧС…

В результате столкновений погибли восемь милиционеров. Почти все, кто участвовал в тех событиях, имели ранения и ожоги. Из скинхэдов пострадавших было куда больше, но ни одного погибшего или хотя бы серьезно покалеченного…

— Я потом два месяца в больнице валялся! И еще полгода реабилитации было! — кипятился Игорь, — Да я этого урода сейчас сам, тут, своими руками…

— Тихо! Без воплей и лишних телодвижений! — оборвал его Вадим и повернулся к молчавшему все это время Сане, — Это все правда?

— Правда. Он рассказал всё достаточно верно и правдиво, только забыл упомянуть одну деталь.

— Какую же?

— Он забыл рассказать, как в самом начале драки, когда они ввинтились в толпу, он принялся кидаться на всех подряд и лупить своей дубиной, не разбирая, во все стороны. Забыл сказать, что уложил с одного удара мальчишку, лет четырнадцати. Ты ему, кстати, голову пробил, козел, — Саня говорил тихо и очень четко, выплевывая слова и глядя прямо на краснеющего от гнева Игоря, — Причем влетели вы в ту часть шествия, которая и драться-то даже не собиралась! Так, малышня, новички, которые острых ощущений захотели. Те, кому хотелось помахать руками, были впереди, и этих отморозков всего-то набиралось от силы человек двести! Забыл, как это все тогда было? Да? А мальчишка этот был мой брат! А за брата я не только тебе, всем вам кадыки повыдергивал бы …

Знаешь, я вот иногда думаю, что было бы, если бы ты дождался приказа и не полез бы сам «спасать» своих боевых товарищей. Что было бы? Мне кажется, что через пять минут все бы устали, еще через пять кто-нибудь поумнее тебя взял бы руководство вами, бестолочами, на себя, и все прекратилось бы. И без таких потерь. А вы, уроды, вломились, и зажгли остальных, взорвали. Там уже драться, бить вас, козлов, хотели все! Вот именно тогда шутки и кончились, понял, товарищ капитан? Если бы не ты, может и не было бы тех восьмерых погибших ментов…

Договорить Саня не успел, зашипев что-то матерное, на него бросился Игорь, прыгнул прямо с места, стараясь дотянуться и задушить. Наверняка он и сам понимал, что ничего не получится, но сдержаться не смог — прыгнул. В ответ Саня приподнялся со своего места, отклонился в сторону и выставил вперед ногу, навстречу Игорю. Очень быстро, практически мгновенно. Вадим еще тогда удивился такой реакции и, главное, такой продуманности действий. Если бы Вадим и Илья не бросились держать Игоря, тот бы всей своей массой напоролся на выставленную ногу и наверняка отбил бы себе что-нибудь…

Потом Илье пришлось хватать и самого Саню, который вскочил с явными, отчетливыми намерениями хотя бы набить морду Игорю, если не сделать еще что-нибудь столь же неприятное. Так они и стояли, четверо придурков, держали друг друга, и орали прямо в морозную ночь:

— Ну что, а? Что?? Чего ты добился, мент? Ты меня останавливал. Ты меня, сука, судил! Говорил, что я неправ, что черных и желтых трогать нельзя, — кричал Саня, вдруг разом потерявший всё своё хладнокровие, — И что? Что теперь? Мы теперь с тобой вместе против этой мрази узкоглазой воюем! И кто прав оказался, а? Мы с тобой, урод, в одном окопе сидим!

Илья держал Саню за пояс и успокаивающе бубнил:

— Да, да, ты был прав, ты. Только сядь, хорошо? И успокойся. Сейчас мирно разберемся.

— Я урод, да? — кричал Игорь в ответ, — Это я-то урод? А какого хрена, спрашивается, ты своего братца приволок на незаконное шествие? Чего вы вообще туда поперлись, если такие правильные? Ну, конечно, все кругом хорошие, только менты козлы! А я из всех ментов самый козел! Да пошел ты на хрен, понял!? Сказки другим будешь рассказывать! Если бы не я и мои ребята, то вы, скоты лысые, просто растоптали бы всех! И дальше бы пошли! Тьфу! Суки!!

— Да сам ты пошел! — кричал Саня, — Ты меня еще жизни поучи!

— Мутант ты, понял? Не человек, а мутант! Таких как ты истреблять надо, еще в детстве!

Они кричали и кричали. Они вырывались и пытались дотянуться друг до друга, они исходили яростной слюной и покрывались злым потом. Они оба стали красные и оба перестали быть похожими на людей. А потом они как-то сразу, вдвоем, синхронно обмякли. Плечи их, такие напряженные, опустились, будто сели батарейки у обоих, и они уселись прямо на снег, тяжело дыша.

Молчали долго, потом Игорь набрал воздуха в грудь, попробовал что-то сказать, но вместо этого как-то нелепо всхлипнул, махнул рукой, и потянулся к своему, чудом еще не разлитому, чаю, а затем залпом выпил его:

— Эх… Чай… Покрепче бы чего.

Илья вопросительно глянул на Вадима, получил молчаливое одобрение и сунулся в палатку. Там он немного пошуршал, повозился, и вытащил пузатую флягу:

— Давайте, мужики, кружки. У меня тут спирт.

Чокаться не стали. Просто выпили, не разбавляя, шумно вздохнули хором, и разошлись по палаткам. Спать. Будто ничего и не было.

Утром, когда они собирали лагерь и прятали под снегом место своей стоянки, Вадим тихо, но так чтобы слышали все, сказал:

— Еще раз кто-нибудь попробует выяснять отношения — прострелю голову лично, — он огляделся, все ли поняли. Игорь мрачно кивнул, стараясь не смотреть на Саню, Илья пожал плечами, Саня же, к которому вернулось его хладнокровие, только улыбнулся.

— Я рад, что никого убеждать не надо и что до всех дошло с первого раза. Двинули.

Вадим накинул на плечи рюкзак и пошел первым, тараня лыжами снег. Впереди их ждал тяжелый подъем и ледник.

Двигались не быстро, стараясь экономить силы, тем более что с каждым метром подъема становилось все тяжелее дышать: грудь распирало от желания захватить как можно больше воздуха; лыжи то и дело соскальзывали, но и бросить их было бы безумием — снега с наветренной стороны намело очень много, наверное, по пояс взрослому человеку. Голова раскалывалась, так стучала в висках кровь, и все время хотелось присесть для отдыха, ну или хотя бы просто снять капюшон, чтобы холодный ветер выстудил горячий пот в волосах. Но делать так было нельзя, иначе с утра точно разобьет тяжелейшая простуда.

Путь осложнялся еще и тем, что его нужно было проходить трижды, перетаскивая всё снаряжение, без которого в дороге никак не обойтись. За световой день успели пройти, даст бог, только сотню метров вверх, хотя нельзя сказать, что занимались альпинизмом — подножие плоскогорья было очень пологим и удобным. Наверное, хорошо было бы покататься здесь на горных лыжах, закручивая виражи и поднимая тучи снега… Но время развлечений прошло, когда по всему миру ударили ядерные вспышки и погребли под тоннами радиоактивной пыли спокойствие, мир и размеренную жизнь.

Вадим глубоко вздохнул, очень хотелось зевнуть и завалиться на бок, да на мягкую подушку, но расслабляться себе командир не позволял. Да еще до его слуха донесся еле слышимый из-за ветра стрекот. Что это? Откуда? Пару секунд Вадим вертел головой в поисках источника звука, потом выругался и начал расстегивать куртку.

— Ты это чего, командир? — настороженно поинтересовался Илья.

— Всем стоять! — крикнул Вадим и достал из-за пазухи маленький счетчик Гейгера, который болтался у него на шее на шнурке. Именно он и стрекотал не переставая.

Вадим глянул на электронное табло и обомлел, полторы тысячи рентген в час! Вот же ё-моё! По данным разведки здесь уже не должно было быть такого сильного фона…

— Ой, блин… — сказал Илья, заглянув через плечо командиру, — Плохо дело, смертельная доза перекрывается уже в несколько раз. Придется…

— Да, именно, придется, — кивнул командир, и обернулся к остальным — Доставайте красные таблетки. По две на брата.

Игорь скептически хмыкнул:

— Командир, а не многовато будет? Плющить не станет? С двух таблеток даже меня унесет.

— Ты жить хочешь? Смотри сюда, — Вадим протянул отчаянно стрекочущий прибор, — Увидел? Впечатлился? А теперь выпиваем таблетки и ждем полчаса, пока не подействует. Иначе уже к утру облысеем и на куски развалимся.

— Ну, Дубровицкому облысеть не грозит, — зло ухмыльнулся Игорь, бросил рюкзак на снег и удобно на него устроился.

— Не умничай, ехидна, тогда до старости со своими зубами останешься, — сообщил Игорю Саня.

— Уж не тебе, яйцеголовый, мне указывать! — прищурился здоровяк.

— Заткнитесь оба! И делайте, что говорят, — не дал разгореться очередной ссоре Вадим и проглотил две малюсенькие красные таблетки из боевого медкомплекта. Они скользнули по пищеводу, растворяясь по пути и вызывая изжогу, но это малая плата за то, чтобы выжить…

— Будем обходить это место? — спросил Саня, и кивнул на пологий склон, — Похоже, что наверху кто-то хорошо повеселился.

— Придется. Пойдем по склону километра два, потом опять попробуем подняться на плоскогорье. Тут, похоже, был точечный удар ракетами с «грязным» ядерным зарядом. Если так, то радиус опасной зоны не должен превышать двух-трех километров. Плохо, только, что придется делать такой крюк…

— Что это еще за «грязный» заряд? — спросил Игорь.

Ответил ему Илья:

— По большому счету это просто контейнер с радиоактивными веществами. В качестве взрывного заряда используется обычный тротил, а здесь, для обеспечения хорошей ударной волны, которая должна была рассеять радиоактивные изотопы, использовался ядерный микрозаряд. Очень эффективно! И постройки все поражаются, и загрязняются заодно на долгие годы. Не подойти будет.

Первым ощутил на себе действие таблеток Илья. Северные народы известны тем, что у них нет иммунитета к гадостям «европейских цивилизаций» таким, как водка, например. Именно поэтому многие из них спиваются подобно американским индейцам, что подсели на огненную воду. Илью качнуло сначала вправо, потом влево, он сделал еще несколько шагов, а затем опустился на снег и устало выронил лыжные палки.

— Командир, снег теплый такой, — сказал он, скинул толстые варежки и подхватил снег, разминая его руками, словно творог. Между его пальцев потекли струйки оттаявшей воды, которые по пути стали превращаться в маленьких таких, симпатичных змеек. Рептилии что-то весело шипели друг другу, скручивались то в клубочки, то в спиральки, валились на землю и расползались в стороны. Тут-то Вадим и понял, что его тоже накрыло.

— Вставай-ка, Илюха, вставай, — пробубнил Вадим, с трудом двигая онемевшими губами, — Надо идти. Не обращай внимания ни на что, нам надо идти. Вставай.

Пока командир уговаривал своего бойца встать, сзади раздался крик. Громкий, страшный, истерический крик. Вадим обернулся. Игорь стоял так, будто и не слышал ничего, погруженный в свои мысли, взгляд его помутнел и остановился. Кричал Саня. Похоже, что из-за малого роста и веса красные таблетки подействовали на него сильнее, чем можно было ожидать. Но выхода не было. Если бы выпили только по одной, то от полученного облучения скончались бы уже к вечеру, если не раньше.

Саня лежал на снегу, скрюченный, как человек, у которого сильно болит живот. Он пытался спрятать голову между колен и вообще скрутиться как колобок, вжаться в мокрый снег, раствориться в нем. Сейчас он тихонько скулил что-то, закрывая голову руками, и вздрагивал, будто от тяжелых ударов ногой по животу.

— Нет… нет… а-а-а-а-а… не-е-ет, — шипел он, встряхиваясь всем телом.

— Сань, Саня… ты чего? — Вадим скинул лыжи и, проваливаясь до колена, подобрался к подчиненному, — Эй, чего ты?

Вместо ответа Саня вдруг выгнулся дугой, развернулся, будто кот, и вцепился обеими руками в воротник командира.

— За что? За что ты его убил, сука! — горячечное его дыхание буквально обжигало кожу, а безумные глаза гипнотизировали, — Что он тебе сделал, ты, урод? Что?

— Эй, успокойся, это же я, — крякнул Вадим, потому что воротник стал сжиматься все туже и туже, грозя стать удавкой.

— Ты, ты! Кто же еще, кроме тебя! — зрачки Дубровицкого бешено гуляли, то становясь размером с игольное острие, то заполняя, затапливая собой весь глаз, — Один козел голову пробил, второй вообще убил! Я тебя, сука, сам прикончу, слышишь?

— Слышу, Саня, слышу. Отпусти, сказал. Кхххм… кхх…

Вадим никогда не считал себя слабаком, скорее даже наоборот, но оторвать от себя руки своего солдата он не мог! Саня, казалось бы, не гигант, вроде незабвенного Шварценнеггера, но хватка у него оказалась просто стальная, как тиски. Он постепенно, но неумолимо сжимал захваченный воротник, и скоро Вадиму совсем стало туго. Наверное, так же себя чувствует жертва удава, которой с каждой секундой все тяжелее и тяжелее вздохнуть. Сил бороться уже почти не осталось, и Вадим решил попробовать вырваться одним мощным усилием. Когда жизни угрожает нешуточная опасность от обдолбавшегося подчиненного, тут уже миндальничать не приходится.

Но бить, а тем более вырубать Саню не пришлось. Точнее Вадим просто не успел этого сделать, хотя уже подготовился, собрал последние силы в кулак и даже прицелился в висок или в горло — противник мешком осел на снег и упал лицом вниз. Позади него стоял Игорь и держал за ствол пистолет. Им-то он и оглушил бывшего скинхэда

— Да чего это с ним было-то? — просипел Вадим и кивнул на Саню, — Глюки от таких таблеточек бывают, конечно, но не такие сильные! Этот будто героина хватанул.

— Видал я такое, командир, — заявил Игорь, пошатываясь, — Крайне редкая штука. Аллергическая реакция на наркотики. Это когда от малейшей дозы начинает переть так, будто от пакета героина, а потом склеиваешь ласты. Блин, а я-то думал, что он наркоман самый натуральный: худой, в наколках, глаза вон дикие. А он, оказывается, если вообще чего-нибудь примет такое, то уже практически не жилец. Дела…

Игорь, порылся в рюкзаке, достал аптечку, покопался в ней и извлек какой-то прозрачный тюбик с иглой на конце:

— На, командир, вколи ему. Это антидот от красных таблеточек. А то он сейчас уже дышать перестанет.

Не раздумывая, Вадим прямо через штанину вколол лекарство Сане и выбросил пустой тюбик.

— Знаешь, я вообще-то не медик, потому объясни мне, при чем тут наркотики и наши таблетки?

Игорь хмыкнул, укладывая вещи обратно в рюкзак.

— Да чего тут рассказывать? На нас эту гадость, кстати, и испытывали. Еще в Чечне. Таблетки на самом деле безвредные, выводят радионуклиды, но только очень уж они быстро действуют. На самом деле процедура очистки организма от этого ядерного дерьма довольно болезненная. Да и после такого кратковременного, но очень мощного облучения у нас начали умирать некоторые клетки. Причем очень так активно умирать. Если бы мы не выпили таблеточки, то уже через пять минут начали бы блевать безостановочно часика четыре подряд, где-то около того. Да не смотри так на меня, командир! Это нам все объясняли. Мы же добровольцы были и на испытание пошли сами. Вот и лекция была. Потому в таблетки эти добавляется обезболивающее. А любое обезболивающее это наркотик, где-то слабее, где-то сильнее. Даже анальгин и тот наркотик в каком-то смысле. В данном же случае добавлен наркотик синтетический, как нам сказали, не вызывающий привыкания. Армейское ноу-хау, если можно так выразиться. У Сани, видимо, сильная на этот наркотик реакция… У нас тоже такой товарищ во взводе был. Еле откачали.

Будто в подтверждение всего, что сказал Игорь, Саня дернулся, попробовал встать, но вместо этого разразился тяжелой и долгой рвотой.

— Надо уходить, командир, немедленно, — серьезно сообщил Игорь, — Сейчас у него действие таблеток кончится, а из зоны заражения мы еще не вышли.

Вадим кивнул…

Этот километр, который они одолели в бешеном ритме, остался у Вадима в памяти как самый жуткий в его жизни. Так он не выкладывался еще никогда! Ни во время учебных марш-бросков, ни во время боевых операций. Никогда!

Снаряжение пришлось-таки бросить полностью, с собой взяли только оружие и навигатор — требовалось немедленно и как можно шустрее уходить, поскольку каждая минута промедления грозила смертью Дубровицкого. Надо было вынести его на чистое место, а за вещами можно вернуться и потом.

Саню они положили на легкие пластиковые санки, на которых перетаскивали за собой один из ящиков груза, сами же впряглись, как лошади — тройкой, и потащили его. Теперь уже пологий склон казался Вадиму недостаточно крутым, а ведь надо было сначала спуститься вниз, а потом уже продолжить двигаться вдоль подножия, огибая проклятое место. Предполагаемый крюк в пару километров превратился в несколько десятков, причем измученным бойцам требовался серьезный отдых. Более или менее хорошо себя чувствовал только Илья. Вадим находился на грани обморока, как загнанная в скачке лошадь, Игорь же вообще после того, как Вадим глянул на счетчик Гейгера и сказал «Стой. Всё, пришли», просто упал на снег и вырубился. Для такого здоровяка дикая пробежка вниз по склону оказалась слишком тяжелой.

Саню уже не рвало, и это был хороший знак. Теперь пришло время подумать, что же делать дальше. Вадим задумчиво потер горло, на котором остались красноватый следы от воротника, и раскрыл карту. Значит, так… плоскогорье и ледник теперь, видимо, отменяется. Кто его знает, может там не одна такая зона заражения? Перед высадкой Вадим получил пакет с инструкциями, там было сказано, что давным-давно на плоскогорье прошел бой с применением ядерного оружия. Применялись и «грязные» заряды, но их было мало, да и времени уже прошло изрядно, фон должен был быть значительно меньше… Видимо кто-то дополнительно «засеял» поле. Получается, что соваться наверх теперь не просто плохая, а самоубийственная идея.

Остается только огибать подножие плоскогорья, стараясь идти ближе к лесу, чтобы не светиться. Это займет больше времени и дорога удлинится почти втрое… А потом появится уже та речушка, скрытая панцирем льда, и до цели останется совсем близко. А еще надо сходить наверх и забрать снаряжение. Похоже, что заняться этим придется только Вадиму и Илье — Саня и Игорь находились в глубоком обмороке.

Еще только вот немного отдохнем… совсем чуточку. Глазки только прикрыть и всмотреться в темноту внутренней стороны век, сосредоточиться, как учили инструкторы в далекой учебке, и прогнать от себя усталость… прогнать усталость… прогнать…

Проснулся Вадим оттого, что кто-то укутывал его одеялом и еще от дыма костра. Была глубокая ночь, скорее даже ранее утро. Открыв глаза, Вадим увидел перед собой сильно измученного Илью, как-то разом похудевшего, с ввалившимися щеками и набрякшими мешками под глазами.

— Извини, командир. Ты спал, я не стал тебя будить. Сходил сам за снаряжением. Всё перенес сюда, — устало улыбнулся Илья, и протянул кружку с чаем.

— То есть как это сам? — поперхнулся Вадим, — Ты всё это сам приволок? Это же сколько ходок-то было?

— Шесть. В последней ходке мне еще Игорь помог. Он сейчас за дровами ушел, скоро будет.

— Вот что, Илья, в следующий раз… — начал было отповедь Вадим, вне себя от злости за то, что пока он спал, всю работу сделали за него.

— Да ладно, командир. Я же охотник. С детства на лыжах уходил в тайгу на неделю. Мне не привыкать. А вот ты городской житель, зачем же себя мучить? Силы нам еще понадобятся, — пожал плечами эвенк и виновато улыбнулся, — Я же не со зла, верно? Просто рассудил, что дорога долгая предстоит, надо будет хорошенько отдохнуть.

Вадим мрачно промолчал и сердито вздохнул.

Когда Саня пришел в себя, его уже ждала громадная кружка с каким-то хитрым варевом из трав и корней, собранных из-под снега Ильей. Парня уже не колотило так, как вчера, не скрючивало, да и вид у него был бодрый.

— Как ты? — спросил Вадим и потер шею.

— Нормально, — ответил хрипло Саня и отвел глаза.

— Помнишь, что вчера было?

— Такое не забудешь.

— Чего же ты не сказал, что у тебя такая реакция на наркотики?

— А я знал, думаешь? Я же никогда не пробовал эту дрянь. Да и на всех медосмотрах никто не брал анализ крови для выяснения. Только на определенные типы лекарств. К тому же я не знал, что в эти таблетки запихивают.

Вадим помолчал, вглядываясь во вроде бы бесстрастное лицо своего бойца.

— Ты мне ничего рассказать не хочешь?

— Нет, — Саня глянул на командира и отвернулся.

— А я думаю, что хочешь. Я жду.

Саня посопел немного, подул на варево, отхлебнул его и поежился.

— Командир, не твое это дело.

— Теперь уже мое. Кто знает, что за фортель ты еще выкинуть можешь. Я должен знать. Остальных все равно сейчас нет. Илья и Игорь ушли за дровами. Кстати, ты бы тут поосторожнее орал про узкоглазых, Илья-то, как никак, тоже шириной глаз не отличается.

Саня только усмехнулся:

— Да Илья не в обиде, я уже у него спросил. Эх… ну ладно, расскажу. Только ты, командир, язык за зубами держи. После того самого шествия, где мы с Игорем так неудачно познакомились…

После шествия Саня даже не пытался скрываться или бегать, как попробовали сделать его «коллеги по цеху», что принимали участие в беспорядках. Совсем наоборот, его задержали без проблем, допросили и выпустили под подписку о невыезде. Потом был суд, где Сане влепили пару лет условно.

Видимо сыграл свою роль тот факт, что парень не пытался прятаться и даже не избегал военкомата, хотя по возрасту как раз подходил. Вот и дали два года условно с тем расчетом, что два года в армии парень вести себя будет тихо, опасаясь загреметь за решетку.

Пехота встретила Александра Дубровицкого практически с распростертыми объятьями. Он понял это в первый же вечер, когда его вместе с остальными духами попробовали избить местные деды из горных республик. Тогда в драке Сане порвали куртку и майку, и его страшные наколки стали видны всем. Вид свастик привел в бешенство старослужащих. Они коротко переглянулись, что сказали друг другу на своем гортанном, тарабарском языке и после этого драка стала перерастать в убийство. Один из них, высокий, с узким лицом, обладатель большого и горбатого носа, сказал что-то вроде «за друга, которого в Москве избили», но Саня был далеко не тот человек, которого можно безнаказанно задеть. Он дрался так отчаянно, что даже некоторые из молодых солдат перешли на его сторону, и перевес сил оказался уже на стороне вновь прибывших.

В результате двое из шестерых дедов оказались в реанимации, еще трое в госпитале с тяжелыми травмами, а последний к концу драки струсил и удрал в каптерку, откуда его долго не могли достать даже отцы-командиры.

Саня ожидал, что уж после такого его точно этапом отправят на Колыму, но этого к его удивлению не случилось. Оказывается, эти шестеро джигитов вообще были бичом всей части, и управиться с ними никто не мог вообще — ни командир части, ни командир роты, не говоря уже о молодом лейтенанте, командире взвода. Так что их отправку в госпиталь все восприняли с облегчением, дело замяли, будто его и не было, а Саню сделали сержантом, заместителем командира первого взвода.

Потом была командировка в Чечню, и Саня там проявил себя с лучшей стороны. Перед отправкой, когда его бойцы писали последние письма домой, в которых рассказывали (или наоборот умалчивали) о командировке, Саня пообещал, что всех их привезет домой живыми и здоровыми. Своё обещание он выполнил…

Многое было в этой командировке. И ночные нападения, и выход из окружения, и лесные перестрелки, и ползание по горам в поисках бандитов, и битье по щекам своего командира-лейтенанта, который от страха потерял всякую способность трезво мыслить. И ночной маршбросок за сорок километров с раненым командиром на плечах, чтобы успеть выйти из-под огня своей артиллерии, который должен вот-вот начаться, и чтобы не догнали враги и чтобы доставить теряющего кровь командира к медикам…

Вместо орденов или медалей Сане после его командировки предложили службу по контракту, да не абы где, а в армейской разведке, где он и стал в последствии сначала прапорщиком, а потом и офицером.

Все это время он не появлялся дома, и даже старался не писать, чтобы не нервировать своих родителей, которые давно уже поставили на нем крест из-за нацистских замашек, и лелеяли младшего сына, пытаясь хотя бы из него вырастить достойного человека. Как выяснилось — ничего у них не получилось.

Однажды Саня получил письмо от родни. Потрепанный, будто специально мятый листок в сером конверте со следами разводов от слез. Писала мать и писала о том, что отец сейчас очень плох, находится на грани сердечного приступа и что младшего брата Сани, Олежку, убили…

На этом месте у Сани чуть не случилось помешательство. Убили!! Убили!! Младшего брата! Он несколько раз читал написанное неровным материнским почерком письмо и все не верил своим глазам. Олег, скорее всего, насмотревшись на старшего брата (тут в письме напрямую сквозило обвинение), вступил в какую-то нацистскую организацию и участвовал в городских беспорядках. При задержании тяжело ранил одного милиционера и оказывал сопротивление.

В следственном изоляторе его били. И забили насмерть…

Участвовавшие в этом милиционеры не были не только осуждены, но даже остались служить в милиции на своих должностях. А одного даже повысили. Когда Саня читал эти строки, его руки тряслись в бессильной ярости и на глаза наворачивались слезы. Не долго думая, Саня подал рапорт на отпуск, чем несказанно удивил своих командиров, поскольку на дворе стояла зима, достал по своим скрытым каналам оружие и отправился домой…

Мстить.

Он никому и никогда не рассказывал о том, что происходило тогда в темных дворах и Петербургских подворотнях с теми, кто избивал его младшего брата. И никому не собирался рассказывать впредь! Важным остается только тот факт, что его так и не нашли, хотя милиция всего города была поставлена на уши. Еще бы, ведь в течение недели от рук неизвестного, но, судя по всему, очень подготовленного преступника погибли четыре милиционера в званиях от лейтенанта до подполковника…

А Саня вернулся на Кавказ, в свою часть, хотя и думал, что у него не получится вырваться из Санкт-Петербурга. Там, в ставшей уже родной части, ему не задали ни одного вопроса, а просто отметили тот факт, что отсутствовал он гораздо меньше, чем планировался отпуск. Продолжать отдых Саня не стал, он предпочел влиться в суету армейских будней с головой, чтобы забыть, чтобы не вспоминать, чтобы не думать… Но забыть и не вспоминать не получилось, потому что всего через месяц началась война.

— Ясно, — сдавленно сказал Вадим, эта история его, мягко говоря, шокировала.

— Я тебя предупреждал, — криво усмехнулся Саня, — Не твое это дело, командир.

Вадим закурил, а потом задал нежданный и, вроде бы даже, не совсем уместный вопрос:

— И что, ты до сих пор ненавидишь всех не русских? Негров, китайцев и прочих? К тому же война-то должна была убедить тебя в твоей правоте.

В ответ Саня только махнул рукой:

— Да брось ты! Какой из меня нацист-то? Знаешь, мне в Чечне два раза жизнь спас один армянин. Очень хороший человек, мой самый близкий друг теперь. И ты думаешь, что после этого мое мировоззрение не изменится? На войне всякое бывало, командир…

— Ну а как быть с татуировками? Если уж все так кардинально поменялось.

— Знаешь, я решил — пусть остаются, как вечное напоминание о моей юношеской глупости. А насчет моих взглядов я скажу так — они поменялись в сторону закона и правил морали, а в не сторону чистоты расы и вероисповедания.

— Вот как? — саркастически протянул Вадим, — В сторону закона?

— Именно! Только не юридического закона, а человеческого закона справедливости. Вот, скажем, к татарам я отношусь спокойно, а знаешь, почему? Потому что живут они себе спокойно в своем Татарстане и не лезут по всему миру, как тараканы или китайцы. Неужели было неясно еще двадцать лет назад, чем это «тихая китайская экспансия» грозит? Куда ни плюнь, в любом городе мира, где более или менее хорошо жить, была китайская или вьетнамская или еще какая-нибудь желтая община! Вот в Центральной Африке их не было, вообще не было, потому что жить там плохо… Чукчи живут на Чукотке, якуты в Якутии, татары в Татарстане, башкиры в Башкирии. А я живу в России и не суюсь в другие страны, не собираю весь свой скарб, что есть, и не вваливаюсь в другую страну со всем своим выводком детей в двенадцать человек… И все потому, что «Где родился, там и пригодился». Да и ладно, если бы в Россию просто приезжали и жили. Работали, детей растили. Так нет же! Каждый норовит урвать кусок, жить по тем, своим законам и обычаям, от которых удрал со своей родной страны! И мало того! Еще и других пытается заставить! А если кто не соглашается, так и силой пытается, священный джихад объявляет…

Саня явно выдохся от своей пламенной речи, но все равно продолжил:

— В общем, это долгий и бесполезный разговор, на самом-то деле. Все эти теории и домыслы потеряли всю свою важность, особенно сейчас. Силой ничего решить не получится, потому что такова жизнь. И даже все эти мои измышления не являются моей философией, а просто всего лишь возмущением той ситуацией, которая нас всех сюда и привела. Не более того… Я не нацист и тем более уже никого не ненавижу. Я просто выполняю свою работу, а моя работа — это война. Так что не переживай, командир.

— Знаешь, а ты все-таки странный человек, Дубровицкий, — сказал Вадим, — Наверное, потому такой интересный.

А потом они шли и шли через пелену снега, продираясь сквозь заросли кустов, которые тянули к ним голые ветки и цеплялись за одежду, стараясь затянуть, схватить, скрутить, а они пробивались через барханы наметенного снега. Перед ночлегом сушили у костра мокрые от снега вещи, из снега топили себе воду на еду и чай. Кругом был вечный и непрекращающийся снег! И достал он уже всех изрядно, даже эвенка.

Дальше же должно было стать только хуже, они должны были подняться на плоскогорье вдоль русла спускающейся с него реки, затем пройти еще шесть километров вдоль речки и попасть, в конце концов, в ущелье…

В этом месте подъем на плоскогорье был круче. Намного круче. Если бы пришлось сплавляться по реке, то на этих порогах и маленьких водопадиках не выжил бы никто.

Оценив предстоящее восхождение, Вадим скомандовал привал. Нужно еще набраться сил перед последним рывком, да и день клонился к закату. Лагерь поставили быстро, сказывался полученный за последнее время экстремальный опыт, палатки врыли в снег почти по самую макушку, чтобы не сдуло ветром. Костер же разводить вообще не рискнули, только маленькие спиртовки для разогрева еды, почти не видимые и совсем бездымные.

Усталость придавливала, просто тянула к земле, заставляя слипаться веки, но Вадим пересилил себя:

— Я такой гадкой погоды что-то не припомню вообще. Правду ли говорят, что через год землю накроет плотный туман, который не будет рассеиваться ни днем, ни ночью?

— С чего бы это? — возразил Игорь.

— Ну, помнишь же, как все было сразу после взрывов? Сначала в течение недели небо заволокло дымом, потом кислотные дожди были, потом холодать начало. Такой страшной зимы еще никогда не было… Так вот, один знакомый мне говорил, что вот прошло уже три года, уровень радиации снизился в сотни раз, дыма в атмосфере нет, а зима все никак не кончится! Даже летом в июле идут такие дожди вперемешку с градом и снегом, что надежды на возвращение нормальной погоды уже нет. А знаешь почему?

— Ну и почему же?

— Озоновый слой земли практически полностью исчез! Только на полюсах немного осталось. А ведь он не только защищал землю от космической радиации, а еще и выполнял роль парника, задерживая тепло, которое сейчас просто рассеивается. Вот из-за этого рассеивающегося тепла и становится столько тумана. Тепло рассеивается, образуется конденсат, будто ты вышел за дверь на мороз и твое дыхание превращается в пар. Так же и воздух. С каждым годом становится все холоднее и холоднее, и так продлится еще лет двадцать, не меньше.

— Почему так долго? Говорили же, что через пять лет все станет приходить в норму! — встрепенулся Илья, — Я помню все эти заявления, очень их внимательно слушал.

— Если процесс пустить на самотек, то это займет двадцать или более лет. Пока возродится озоновый слой, пока наберется достаточно тепла, пока взбесившаяся атмосфера перестанет раз в месяц рожать новый сумасшедший смерч, пока не прекратятся землетрясения.

— Что значит на самотек? Разве есть способ как-то повлиять на природу?

— Есть, — на этот раз говорить стал Саня, — Уж не знаю, правда это или ложь. Но, говорят, нашими были разработаны прототипы климатического и тектонического оружия. Якобы можно было одним нажатием кнопки уничтожить не то, что страну — целый континент! Слава богу, хватило ума никогда не пользоваться этим! Пропади хотя бы малая часть какого-нибудь континента, и это привело бы к большей катастрофе, чем сейчас.

— Да ладно, — недоверчиво прогудел Игорь, — Хуже, чем сейчас быть уже не может.

— Ты думаешь? А я считаю, что может! Если бы применялись не микро и мини заряды, а мегатонные ракеты, и если бы долбили они, как планировалось сначала, по атомным электростанциям, то наш мир просто не оправился бы! То, что мы наблюдаем сейчас — это всего лишь бледная тень того, что могло бы случиться, если бы ядерная война продлилась хоть на день, вместо тех самых страшных четырех часов! Или если бы применялись более мощные заряды! Мы бы с тобой уже тут не разговаривали. Нет, конечно, нас бы не убило. По крайней мере пока, но бегали бы мы с тобой сейчас в звериных шкурах с дубинами, и охотились на саблезубых лосей…

Игорь в ответ на эти слова вдруг расхохотался, закидывая голову и хлопая себя по коленям широкими ладонями.

— Лосями, говоришь? Саблезубыми, говоришь? Ха-ха-хы-хы, ой не могу-у-у!

— Да чего ты ржешь-то? — удивился Саня, не понимая, то ли ему обижаться, то ли подхватить смех.

— Блин, мужики, вы не поверите, хи-хи, меня так называли раньше! Это же я сейчас такой здоровый и раскачанный, а когда морпехом первый раз в Чечню попал, так совсем дохлый был и нескладный по виду, ну чисто лосенок.

— Это кто же тебя так назвал-то? И почему саблезубый? — Илья заинтересованно улыбнулся.

— Да чехи и назвали, кому же еще, — Игорь снова стал очень серьезным, — Понимаешь, тогда сложилась очень странная, парадоксальная ситуация…

… тогда в Чечне сложилась парадоксальная и совершенно нелепая ситуация. Пока российское правительство «договаривалось» о мирном решении проблемы с полевыми командирами «свободной Ичкерии», все боевые действия были временно приостановлены, но неопределенность ситуации потребовала того, чтобы войска оставались в полной готовности к любым неожиданностям.

Доходило до смешного! На расстоянии нескольких сотен метров друг от друга, почти как во время Второй Мировой Войны, окопались морпехи и чеченские боевики, которых иначе как «чехи», никто не называл. Окопались и смотрели друг на друга в прицел, потихоньку скисая от всепоглощающей скуки. Изредка какой-нибудь идиот то с одной, то с другой стороны, спятивший от безделья, начинал палить в сторону противника. Противник вяло отвечал, потом стрельба сама собой прекращалась, и все возвращалось на круги своя. Через две недели такого одуряющего ничего неделания, кто-то предложил врагам (Игорь забыл кто именно — чехи морпехам или наоборот) устроить небольшое… как бы это назвать? Соревнование? Развлечение? Игру?

Правила ее были просты — воюющие стороны оставляли в окопах оружие и сходились на нейтральной территории, а потом просто устраивали друг с другом драку. Ну или бои без правил, кому как нравится, то пусть так и называет. Но в отличие от легендарного Восьмиугольника, дрались куда серьезнее. Иногда, по согласию сторон, дрались на ножах. Так… развлечение здоровых и профессионально подготовленных убийц. Нет, друг друга старались покалечить, но ни в коем случае не убивать иначе все могло кончиться совсем непредсказуемо…

Игорь тогда был высоким, но нескладным молодым человеком с простодушной улыбкой и большими, похожими на лопухи ушами. Да, высокий, да, нескладный, но после первой же схватки с бывалым бородачом-чехом, боевики поняли, что парень далеко не так прост, как кажется на первый взгляд — все же в морской пехоте умеют делать настоящих бойцов!

— Рэзкий, слушай! И удар тяжелый, так медведь лапой бьет. Тигр так бьет! Нет, так лось бьет, копытом! — чех аккуратно потрогал наливающуюся красным скулу, — Хочу с тобой потом еще драться!

Чеченцы делавшие небольшие ставки на исход боя, разочарованно отдавали проигранные сигареты морским пехотинцам, а те в свою очередь, хлопали Игоря по плечу:

— Силен, брат! Ну, силен! Исмаила вон даже замкомвзвода побить не смог, а у тебя получилось! — похвала была явно заслуженной. Даже верзила замкомвзвода ободряюще улыбался, довольный своим подчиненным.

Вот за такими нехитрыми развлечениями и проходила служба в горячей точке. Некоторое время Исмаил залечивал синяки и не сова

[^]

drblack

3.12.2007 — 11:29

0

Статус: Offline