Стихи

ТОЛЬКО ВЗДУМАЙ ЦЕЛОВАТЬ

Говорила на свиданье Ухажеру своему: — Брось напрасные старанья, Поцелуи ни к чему. Буду жаловаться маме, Только вздумай целовать, Буду громкими словами Всех людей на помощь звать! Паренек молчал при этом, Мне ни в чем не возражал, Только вдруг перед рассветом Взял меня поцеловал. Проучить бы парня сразу За такой экперимент, Только мой девичий разум Растерялся в тот момент. Что со мной тогда случилось, Я не сразу поняла, Сердце девичье забилось, Как два пленные орла. Я сама поцеловала В губы, в смелый взлет бровей, А пришла и не сказала Бедной мамочке своей!

1966

Я ВЛЮБЛЕН

Лето — мята, Лето — лен. я-то, я-то, Я — влюблен! В это поле И межу, Где по клеверу Хожу. В эти сосны И кряжи, В даль, в дороги, В гаражи. В пенье Медных проводов, В перспективу Городов. В фонари, В подземный гул, В широту Рязанских скул. В звонкий голос Топоров, В сытый рев Степных коров. Лето — мята, Лето — лен. Я-то, я-то, Я — влюблен!

СОЛЬ

Мед… молоко… Масло с редькою в сборе… Недалеко До поваренной соли. Съел я ее — Не измерить кулем, даже вагон — Это малая малость! Как равноправная За столом Вместе со всеми Она появлялась. Детство крестьянское — Это не рай И не кондитерская Со сластями. — Солоно? — Солоно, мама! — Давай Ешь на здоровье И крепни костями! Ел я По маминой просьбе И креп, Грудь подставляя Под ливни и грозы. Тысячу раз Сыпал соль я на хлеб, На комоватые, Мягкие ноздри. Помню, что соль Мы всегда берегли, Свято хранили В красивой солонке. Мы без нее Даже дня не могли, — Соль же Так скромно Стояла в сторонке! Мы и в капусту ее, И в грибы, И в огурцы, И в соленье любое, Чтобы она Выступала на лбы, Потом катилась На сено сухое! Из дому я уходил. В узелок Мать положила Родительской соли. Слезы прощальные, Крики: — Сынок! Счастья тебе! Полной чаши и доли! Помню поход. Мы идем и молчим. Ротой форсируем Гать с иван-чаем. Слышим команду: — Соль не мочить! — Есть не мочить! — Старшине отвечаем. Помню квадрат, С мертвой хваткой прутья, Где мы истошно Кричали до боли! — Не приносите нам больше питья, Если нет воли, дайте нам соли! Соль моя! Мелкая… крупная, градом… Спутница жизни, жена и сестра! Время одиннадцать, Ужинать сядем, Свежих огурчиков мать принесла. Что огурцы! Даже слово солю, Солью пропитываю стихотворенье, Чтобы строку гулевую мою Ветром невзгод Не пошатило время!

1956

" У гармошки я рос, "

У гармошки я рос, У рязанских страданий. Сколько песен в душе, Сколько песенных слов! Голубиная ругань Дороже змеиных лобзаний, Придорожная горькость полыни Медовее речи врагов. Я сидел под иконами, Там, где ругались и пили, Где дрожали от песен Сосновые стены избы, Где меня, Я не знаю за что, но любили, Как родную былинку, Как посвист весенней вербы. Я прошел по Руси Не Батыем и не Мамаем, Не швырялся я камнем В озерный зрачок. И дымилась земля аржаным караваем, И смеялись уста: — Заходи, землячок! Я закинул наносную Алгебру правил, Я все правила выверил в жизни Горбом. Где я шел, там друзей человека Оставил, И меня поминают там Только добром. Вот и все. Что сказать мне еще? Что добавить? Что пропеть Голубому глядению лон? Ничего! Лишь вздохнуть, И умолкнуть губами, И отдать все, что сделал, На эхо времен!

1956

НА ПОБЫВКУ ЕДЕТ

Отчего у нас в поселке У девчат переполох, Кто их поднял спозаранок, Кто их так встревожить мог? На побывку едет Молодой моряк, Грудь его в медалях, Ленты в якорях. За рекой, над косогором Встали девушки гурьбой. — Здравствуй! — все сказали хором. — Черноморский наш герой. Каждой руку жмет он И глядит в глаза, А одна смеется: — Целовать нельзя! Полегоньку отдыхает У родителей в дому. Хором девушки вздыхают: — Мы не нравимся ему! Ни при чем наряды, Ни при чем фасон, Ни в одну девчонку Не влюбился он! Ходит, шутит он со всеми, Откровенно говорит: — Как проснусь, тотчас же море У меня в ушах шумит. Где под солнцем юга Ширь безбрежная, Ждет меня подруга Не-жна-я!

1957

" Я люблю твои глаголы: "

Я люблю твои глаголы: "Не приду", "Не жди", "Не плачь". Я люблю твои ладони, Принимающие мяч. Я люблю, как ты смеешься: Губы настежь — снег во рту. Как ты вдруг играть берешься В волейбол или в лапту. Я люблю сверканье пяток, Твой мальчишеский галоп, Своевольный ветер прядок, Ниспадающих на лоб. Я тобой владеть не буду Ни по лету, ни к зиме, Только б ты была повсюду, Только б пела на корме. Только б весело шутила, Свесив косу за корму, И, как солнышко, светила Мне, и всем, и никому!

1958

КРАСИВО ОДЕВАЕМСЯ

Красиво одеваемся, не спорю! Тончайшие шелка и шерсти есть. Но я признаюсь, я от вас не скрою Моих тревог за внешний этот блеск. Он нужен нам. И в этом нет порока, Что спрятана в нейлон изящность ног. Но, барышня, возьмите томик Блока, Прочтите вслух хотя бы восемь строк! Я знаю, что костюм вот этот в клетку Затмил собою новогодний бал… Но, юноша, ты забываешь кепку, Которую Ильич в руке сжимал. С достоинством садишься ты за столик В кафе, излишне вежливый с людьми. А Моцарта ты слушаешь? А Сольвейг Возвысила тебя мольбой любви? А это кто мелькнул в толпе? Стиляга! На длинной шее — грива, как у льва. Он — пересохший ключ на дне оврага, И около него трава мертва! Простите мне всю прямоту признанья, Поймите благородный мой протест, Но форма, если нету содержанья, И тело, если нет души, — протез!

1959

ИВАН-ЧАЙ

Ничего я не знаю нежней иван-чая! Своего восхищенья ни с кем не делю. Он стоит, потихоньку головкой качая, Отдавая поклоны пчеле и шмелю. Узнаю его розовый-розовый конус, Отличаю малиновый светлый огонь. Подойду, осторожно рукою дотронусь И услышу мольбу: "Не губи и не тронь! Я цвету!" Это значит, что лето в разгаре, В ожидании благостных ливней и гроз, Что луга еще косам стальным не раздали Травяной изумруд в скатном жемчуге рос. Он горит, иван-чай, полыхает, бушует, Повторяет нежнейшие краски зари. Посмотри, восхитись, новоявленный Шуберт, И земле музыкальный момент подари!

1960

" Я в рай не попаду — я слишком грешен "

Я в рай не попаду — я слишком грешен! Жалеть ли, сокрушаться ли о том? Мне будет раем громкий дождь черешен, Который я ловлю горячим, жадным ртом. Мне будут раем голоса живущих, Шторм на море и шлюпки вдоль бортов, Мне будет адом, если в райских кущах Я не найду простых, земных сортов. Мне будет адом, если где-то рядом Любовь подменит бытовой эрзац, Преследовать начнет ревнивым взглядом И верностью ненужною терзать. Жить без любви — преступное увечье, Уродство, оскорбление земле. Мне будет раем — правда человечья. Во всем! И в поцелуе в том числе!

1960

ЗЕМНОЕ ПРИТЯЖЕНИЕ

Облака меняют очертания, Ощутимость, цвет, величину. Вот кому всю жизнь давай скитания И оседлость наша ни к чему. Мать моя свою деревню Язвицы На Москву не может променять. Рано утром из Загорска явится, А под вечер примется вздыхать. Не сидится старой:- Как там дома? Как блюдет порядки глаз отцов? Не упала ли труба от грома, Не клюют ли куры огурцов? Уж не нашу ль вишню козы гложут? Уж не наша ль изгородь худа?.. — Быстро соберется, все уложит. — Мне, — вздохнет, — сынок, скорей туда! Я прошу: — Ну, сделай одолжение, Поживи, понравится тебе! — Но ее земное притяжение К своему шестку, к своей трубе. Из нее и дым иного свойства, И особый запах молока!.. Этого святого беспокойства Вам не знать, скитальцы-облака!

1960

ОРЕНБУРГСКИЙ ПУХОВЫЙ ПЛАТОК

В этот вьюжный неласковый вечер, Когда снежная мгла вдоль дорог, Ты накинь, дорогая, на плечи Оренбургский пуховый платок! Я его вечерами вязала Для тебя, моя добрая мать, Я готова тебе, дорогая, Не платок — даже сердце отдать! Чтобы ты эту ночь не скорбела, Прогоню от окошка пургу. Сколько б я тебя, мать, ни жалела, Все равно пред тобой я в долгу! Пусть буран все сильней свирепеет, Мы не пустим его на порог. И тебя, моя мама, согреет Оренбургский пуховый платок.

1960

РУКИ

Присматривайтесь к опытным рукам! Они в морщинах и в набухших венах. Я находился вместе с ними сам В дневных, в ночных, в вечерних сменах. Я замечал: в них мало суеты, Движения расчетливые, трезвые. Сосредоточенно работой заняты, Они минутным отдыхом не брезгуют. Я наблюдал, как эти руки спят, Как режут хлеб и мякоть каравая. Когда они на скатерти лежат, Покоится в них гордость родовая. Когда они орудуют резцом, Не подберешь в тот миг для них сравненья, Не нарисуешь никаким словцом Их занятость, высокое уменье. Не обижайте этих рук, друзья! Любите их от всей души, поэты! И помните: без них никак нельзя, Они в ладонях держат труд планеты!

1960

БЕРЕГИТЕ ЛЮДЕЙ

Человеку несут Апельсины, печенье. Для него уже это Не имеет значенья. Он глядит на людей Снисходительно-строго: — Если б это, родные, Пораньше немного! Был я молод, горяч, Всюду был я с народом. А теперь обнимаю Баллон с кислородом. Как младенец, сосу Кислородную соску. Каши мне принесут, Съем от силы две ложки. Если губы замком, Если годы согнули, Не поможет фабком, Не помогут пилюли. Не помогут цветы, Цеховые конфеты в складчину, Не подымут они Богатырского вида мужчину, Надо вовремя Душу спасать человечью Апельсинами, отдыхом, Дружеской речью! О, не будьте, не будьте В гуманности лживы! Берегите людей! Берегите, пока они живы!

1961

РАБОТА

Сначала спины темнеют от пота, Потом они белеют от соли, Потом они тупеют от боли, И все это вместе зовется — работа! Мне скажут, что время бурлачье минуло, Что спины эпоха моя разогнула, Меня обвинят, что я век наш ракетный Хочу поменять на старинный, каретный. А я не согласен! Любой академик Руками — рабочий. И это спасенье, Когда он рубанок берет в воскресенье, И доски стругает, и гвозди вбивает, И всю математику вдруг забывает. Как сладко потом академику спится, Какая счастливая боль в пояснице!

1962

ПАВЛОВНА

Вот и состарилась Павловна! Силы бывалой не стало. Никуда-то она не плавала, Никуда-то она не летала. Только штопала, гладила, Пуговицы пришивала. Изредка слушала радио. Молча переживала. Были у Павловны дети, Потом у детей — дети. Чьи бы ни были дети, Надо обуть и одеть их. Как это получилось, Что ты одна очутилась? Павловна тихо вздыхает, Медленно отвечает: — Старший сынок под Берлином, Не отлучишься — военный. Младший в совхозе целинном Пахарь обыкновенный. Дочки — они за мужьями, Каждая знает свой терем. Я уж не знаю, нужна ли, Старая дура, теперь им?! Я — догоревшая свечка, Мне уж не распрямиться. Жизнь моя, как головешка После пожара, дымится!.. Павловна! Я напишу им Сейчас же о встрече нашей. Павловна! Я попрошу их, Чтоб относились иначе. Скажу я им: вот что, милые, Плохо вы мать бережете! Она отдала вам силы, А вы ей что отдаете?

1962

МУРАВЕЙ

Без муравья вселенная пуста! Я в этом убежден, товарищи. Он смотрит на меня с куста И шевелит усами понимающе. Вся голова его — огромный глаз. Он видит все, что мы, и даже более. Я говорю:- Здорово, верхолаз! — Он промолчал. Но мы друг друга поняли. Я говорю: — Привет лесовику! Не слишком ли ты много грузишь на спину? А муравей молчит. Он на своем веку И тяжелей поклажу таскивал. Я говорю: — Прощай! — А он спешит По дереву, бегущему на конус. Поднимется к вершине и решит, Что делать дальше. Бог ему на помощь! И я пойду. И у меня дела. Ты знаешь, муравей, мой друг хороший, Природа и меня ведь создала, Чтоб я всю жизнь спешил с веселой ношей.

1962

ОТКУДА НАЧИНАЕТСЯ РОССИЯ?

Откуда начинается Россия? С Курил? С Камчатки? Или с Командор? О чем грустят глаза ее степные Над камышами всех ее озер? Россия начинается с пристрастья к труду, к терпенью, к правде, к доброте. Вот в чем ее звезда. Она прекрасна! Она горит и светит в темноте. Отсюда все дела ее большие, Ее неповторимая судьба. И если ты причастен к ней — Россия Не с гор берет начало, а с тебя!

1962

НА МАМАЕВОМ КУРГАНЕ

На Мамаевом кургане тишина, За Мамаевым курганом тишина, В том кургане похоронена война, В мирный берег тихо плещется волна. Перед этою священной тишиной Встала женщина с поникшей головой, Что-то шепчет про себя седая мать, Все надеется сыночка увидать. Заросли степной травой глухие рвы, Кто погиб, тот не поднимет головы, Не придет, не скажет: "Мама! Я живой! Не печалься, дорогая, я с тобой!" Вот уж вечер волгоградский настает, А старушка не уходит, сына ждет, В мирный берег тихо плещется волна, Разговаривает с матерью она.

1963

РУСЬ

Русь — распаханная равнина. Друг ей — плуг, неприятель — меч. Терпелива она и ранима, Потому ее надо беречь. Ни французы ее не сломили, Не замучила татарва. Есть ли что-нибудь лучшее в мире, Чем зеленая эта трава?! Чем парная и ноздреватая, Плугом тронутая земля, Кровью полита, невиноватая, Наша, русская, кровно своя? За Рузаевкой — поле, поле, Нежный, нежный весенний луг. Бросить к чертовой матери, что ли, Все стихи, чтобы взяться за плуг!

1964

ПАМЯТИ ЕСЕНИНА

На Ваганьковском кладбище осень и охра, Небо — серый свинец пополам с синевой. Там лопаты стучат, но земля не оглохла — Слышит, матушка, музыку жизни живой. А живые идут на могилу Есенина, Отдавая ему и восторг и печаль. Он — Надежда. Он — Русь. Он — ее Вознесение. Потому и бессмертье ему по плечам. Кто он? Бог иль безбожник? Разбойник иль ангел? Чем он трогает сердце В наш атомный век? Что все лестницы славы, Ранжиры и ранги Перед званьем простым: Он — душа-человек! Все в нем было — И буйство, и тишь, и смиренье. Только Волга оценит такую гульбу! Не поэтому ль каждое стихотворенье, Как телок, признавалось: — Я травы люблю! И снега, и закаты, и рощи, и нивы Тихо, нежно просили: — От нас говори! — Не поэтому ль так охранял он ревниво Слово русское наше, светившее светом зари. Слава гению час незакатный пробила, Он достоин ее, полевой соловей. Дорога бесконечно нам эта могила, Я стою на коленях и плачу над ней!

1965

" От модности не требуйте народности, "

От модности не требуйте народности, Народность — это почва, это плуг. И только по одной профнепригодности Решаются ее освоить вдруг. Народность не играет побрякушками, И чужероден ей любой эрзац. В ней золотом сияет имя Пушкина, Ее не так-то просто в руки взять. Народность — это тара тороватая, Наполненная тяжестью зерна, Народность — это баба рябоватая, Которая земле своей верна. Народность циркачам не повинуется, Она для них — бельмо, живой укор. В ней Данте, Пушкин, Гете соревнуются, — Что мода для таких высоких гор!

1965

" Помоги мне, золотая рыбка, "

Помоги мне, золотая рыбка, Дай мне то, чего я пожелаю. Не прошу я "Волгу" и квартиру, Не прошу постов и назначенья, Дай мне счастье, дай любви взаимной, Больше мне не надо ничего!

1965

" — Не надо, не спеши на мне жениться! — "

— Не надо, не спеши на мне жениться! — Ты мне сказала, умница моя. — Ведь это счастье может и разбиться О грубые уступы бытия. Ну, женимся, потянем честно лямку, Убьем любви высокое чело И заключим себя в такую рамку, В которой даже предкам тяжело. Давай мы будем два отдельных луга, Два родника двух солнечных долин. Пусть лучше нам недостает друг друга, Чем мы друг другу вдруг надоедим. Давай мы будем два сосновых бора, стоящих в стороне от всех сует. Чтоб два больших, серьезных разговора сливались в наш один большой дуэт. — Давай мы будем! — Ты сидишь, сияешь, Как купола старинные в Кремле, И тихо землянику собираешь На золотой, захвоенной земле.

1966

СЕРДЦЕ ШОПЕНА

Сердце Шопена в костеле Святого Креста. Тесно ему в замурованной каменной урне. Встал бы владелец его, и немедля с листа В мир полетели бы вальсы, этюды, ноктюрны. Сердце Шопена в фашистские, черные дни Черным погромщикам и палачам не досталось. Около предков и около близкой родни Сердце Шопена с корнями деревьев срасталось. Как ты не лопнуло, сердце Шопена? Ответь! Как твой народ уцелел в этой схватке неравной? Вместе с Варшавой родной ты могло бы сгореть, Остановили б тебя огнестрельные раны! Ты уцелело! Ты бьешься в груди варшавян, В траурном марше И в трепетном пламени воска. Сердце Шопена — ты воин, герой, ветеран. Сердце Шопена — ты музыки польское войско. Сердце Шопена, тебе я усердно молюсь Возле свечей, отдающих пыланию тело. Если позволишь, я всей своей кровью вольюсь, Донором буду твоим, — Только ты продолжай свое дело!

1969

ГИМН ХЛЕБОРОБУ

Кому мы обязаны тем что за нашим столом Веселье и песни, а в доме светло и просторно? Toму мы обязаны, что за колхозным селом Чернеет земля, под землею проклюнулись зерна. Их сеяли люди, ладони которых грубы, Обветрены ветром широких российских просторов. Сердца их чисты и прекрасны, глаза голубы, а руки привыкли к уверенной силе моторов. Те люди забыли полоски старушки-сохи — Машина и пашет, и жнет, и молотит на славу. С какою любовью я им посвящаю стихи И знаю, что люди вот эти и кормят державу! Поклон вам, герои, умельцы, владельцы земли. Спасибо за ранние выходы в поле. Труду полевому вы отдали все, что могли, Нам впору учиться у вас в полевой вашей школе! Вот хлеб на столе. От него так и веет теплом, Полынью и снегом, антоновским яблоком спелым, За ним и весна, и весенняя тучка, и гром, И страсть хлебороба заняться порученным делом!

1975

НЕ РУБИ БЕРЕЗЫ!

Не руби березы белой, Не губи души лесной, Не губи и зла не делай, А особенно весной, Не губи, не тронь березы, Обойдись с ней по-людски, А иначе брызнут слезы, Сам засохнешь от тоски. Пусть береза, как невеста, Бережет свою красу, Ей не в печке жаркой место, Место ей всегда в лесу!

1977

СКАЖИ, ЧЕЛОВЕК

Скажи, человек, чего же тебе не хватает? Зачем ты нахмурился? Или увидел врага? Зима, говоришь, надоела. Но завтра растает, И речка с восторгом затопит свои берега. Скажи, человек, почему ты такой суетливый? Зачем ты торопишься, всюду успеть норовишь? Ты малого хочешь, когда говоришь: "Я счастливый"? Счастливый, когда вдохновенно творишь! Но как же бескрыло твое прозябанье, Мелка твоя скука, притворна мигрень… Я это сейчас говорю не тебе в назиданье — Себе самому за бездарно проведенный день!

1978

" Встречаемся у Вечного огня, "

Встречаемся у Вечного огня, Подолгу смотрим на живые пряди. Я знаю, что твоя родня Погибла от бомбежки в Ленинграде. Волнуется, дрожит огонь живой, То встанет, то наклонится он гибко. Не прекращается поток людской, И неусыпна память о погибших. Еще цветы! Еще сирень несут, Кладут, оправив бережно руками. Цветы, цветы, цветы! Они растут, Не зная, что придется лечь на камень. Седая мать скорбит, а рядом внук, Он для нее единственная радость. Из юных неокрепших детских рук На обелиск ложится нежный ландыш, В глазах мальчонки пламя и печаль, Которую не высказать речами… Я завтра буду здесь, и ты встречай Меня опять минутою молчанья…

1978

" Когда возводили собор Покрова на Нерли, "

Когда возводили собор Покрова на Нерли, Все самое лучшее в сердце своем берегли. И каждый положенный камень был клятвой на верность, Вот в чем красота и откуда ее несравненность!

МУЗЫКА

Материя сия бесплотна, В руках нести ее нетрудно. Рембрандт писал свои полотна, А Моцарт изваял на струнах. Божественная власть органа, Пленительная нежность арфы. Еретики сожгли Джордано, Но музыка — превыше мафий. Фиорды Грига пахнут хвоей, От них в душе моей светает. Ах, музыка! Она не ходит, Не ползает — она летает!

ДЫМОЧКА

Кто придумал глиняную вятскую? Этой красоте я в плен сдаюсь. С песней русской, залихватскою Я ее сравнить не побоюсь. Ярмарка! Торжок! Пирушка свадебная. Этих красок солнцу не затмить. Выросла она, как приусадебная, Сочная трава с названьем сныть. Как пирог, пекли в печи разгарчивой Вятскую игрушку на поду. Потому и слава не обманчивая Суждена была ей на роду. Женская рука ее лелеяла, Сколько поколений мяло глину. Нынче мастер Лида Фалалеева Вышла в этот круг на середину. Пальцами, ладонями летающими То погладит, то чуть-чуть помнет. Радужными красками хватающими Вдохновит и душу обожжет. Слава вятской глиняной — всемирная, Я ее в Париже видел, в Токио. Дымочка! Дитё из глины милое, Ты меня пронизываешь токами!

" В упряжке оленя "

В упряжке оленя Лети, мое стихотворенье! Тяни над лесами, как вальдшнеп, Все дальше и дальше. Плыви осетром По глубинам и ямам, Стучись к человеку Рабочим, испытанным ямбом. Присядь у окна, Посмотри ненароком, Просторы измерь Ясновидящим оком! Откройся Читателю-другу в желаньи Придать ему силы и смелости В каждом деяньи. Скачи, мой Пегас, Отбивая копытами лихо. Лети, мое слово, Лети, моя рифма!

" Возвращаюсь к природе, к себе, "

Возвращаюсь к природе, к себе, К первозданной основе и сути. Ежедневной суровой борьбе Я учусь у себя в институте. Книги в сторону! Взял туесок, Завязал на бушлате тесемки И ногою ступил на песок, В камышиное царство осоки. В лес забрался, и шумленье осин, В трепетанье легчайшей берёсты, Недотлевший костер погасил, От костра и беды наберешься! Чем я сходен с тобой, муравей? Ты с поклажей, и я не без груза. Что ты мешкаешь? Двигай скорей, У меня с тобой старая дружба. Над грибом нагибаюсь, свищу, Современный и вольный Алеко. Не Сократ, но, однако, ищу В жизни скрытую истину века.

" Проводил ночные поезда, "

Проводил ночные поезда, Промелькнула ты в ночном халатике. Выхожу на связь с тобой, звезда, Выхожу на связь с тобой, Галактика. Жители иных планет, Существа неведомо далекие, Много ль вас? Иль вовсе нет? Вы — как мы? Иль вы — четвероногие? Посигнальте! Дайте ноту «ля», Для настройки служит хорошо она. Может быть, услышит вас Земля И тотчас пошлет за вами Шонина? Жду ответа, стоя на земле. В пальцах мну пахучую былиночку. Тишина, петух поет в селе, А другой спешит к нему на выручку. Опрокинут неба звездный ковш, Кроны не шелохнут тополиные. Нет и нет ответа. Что ж, Будем ждать, земляне терпеливые.

" О, музыка! Ты царь в короне, "

О, музыка! Ты царь в короне, Ты бог, что для людей поет. Особенно, когда Скавронский Шопена с клавиш раздает. Как вызревшая земляника, Как синий василек во ржи, Так и созвучья Фредерика Благоуханны и свежи. Спасибо, милый мой маэстро, Как я обрадован тобой, Ты ставишь бездарей на место Своей волшебною игрой. Продли еще блаженство звуков, Шопеном в нас опять плесни, Чтобы к московским переулкам Пришло дыхание весны!

ВОЛШЕБНАЯ СКАЗКА

Год был ягодный, Год грибной, С яркой радугой За спиной. С земляникою По буграм, С голубикою По углам. По болотинам, По низам — То-то радость Была глазам. Год был памятным На добро, Мне во всем тогда Так везло! Свистну в займище — Конь бежит, Ногу в стремя — Земля дрожит! Быстры реченьки Стелят мост, Грудь героя Горит от звезд. Горы головы Клонят в дол, Расступается Темный бор. Красно солнышко Манит вдаль, В туеске моем Спит печаль.

ПИСЬМО ИЗ СЫЗРАНИ В ВОЛОГДУ

В Сызрани черемуха цетет. В Вологде еще не начинала, Там весна еще не ночевала, В Сызрани — прописана, живет. Чайка одинокая плывет, Вспомнила кого-то, вверх взлетает. Мне у Волги очень не хватает Луговых, зеленых, диковатых, Иногда немного виноватых, Глаз твои гераневых, мой друг. То они — отвата, то испуг! Не хватает милых, неподдельных, Ласковых льняных твоих кудрей, Нежности, улыбки беспредельной, Стройности сосново-корабельной, Скромности, пугливости твоей, Северной крылатости бровей! Лепестков дурманящую горечь Ветерок приносит мне на стол. Ты со мной с портрета даже споришь. Только у меня в порядке совесть, Ты не обижайся, я пошел! Так свежо, так утренне, так рано, Мост гудит — гигантская мембрана, От колес подпрыгивает сталь, Змей-Горыныч — дым — летит и вьется, Паровоз горячей грудью рвется В Вологду! В твою родную даль!..

" Мне чужда отгороженность сада, "

Мне чужда отгороженность сада, Не люблю сквозь заборы глядеть. Мне людей обязательно надо Локтем, словом, улыбкой задеть. С рыбаками — закидывать тони. С трактористами — поле пахать. С игроками — играть на гармони. Со знаменами — полыхать. Я родился под ними и вырос, Сердце краснознаменно ало. Я его, как полотнище, вынес, Чтоб людскою волной подняло. Чтоб оно и качалось, и пело, И гуляло в улыбке колонн, И над площадью Красной летело На зарю шелестящих знамен!

" Как любовь начинается? Кто мне ответит? "

Как любовь начинается? Кто мне ответит? Как цветок раскрывается? Кто объяснит? Просыпаешься утром, и хочется встретить, Постучаться в окно, разбудить, если спит. Все дороги — к любимой, Все тропки — туда же. Что ни думаешь, думы торопятся к ней. Происходит какая-то крупная кража Холостяцких устоев свободы твоей. Ты становишься скуп и улыбок не даришь, Как вчера еще было, и той и другой; Ты всем сердцем ревнуешь, всем сердцем страдаешь, Ждешь свиданья с единственной и дорогой. И когда ты кладешь к ней на плечи ладоши, Ясно слыша биение сердца в груди, Вся вселенная — только любовь, и не больше, И вся жизнь твоя — только порывы любви. Как она начинается? Так же, как в мае На безоблачном небе заходит гроза. Я любви не сожгу, не срублю, не сломаю. Без нее на земле человеку нельзя!

" Прекрасный подмосковный мудрый лес! "

Прекрасный подмосковный мудрый лес! Лицо лесной реки в зеленой раме. Там было много сказок и чудес, Мы их с тобой придумывали сами. — Загадывай желания свои!— К тебе я обратился — я волшебник! И замолчали в чащах соловьи, И присмирел над Клязьмою ольшаник. — Стань лесом для меня!— И лес растет. И я не я, а дерево прямое. — Стань для меня ручьем!— И он течет И родниковой влагой корни моет. — Стань иволгой!— И ты в певучий плен Сдаешься мне в урочище еловом. — Стань соловьем!— И серебро колен Рассыпано по зарослям ольховым. — Стань ландышем! — Пожалуйста! — И я, Простившись и с тобой и со стихами, Меняю сразу форму бытия И для тебя в траве благоухаю! И тихо говорю тебе: — Нагнись!— Гляжу в глаза, в которых нет испуга. Молю кого-то высшего: — Продлись Свидание цветка с дыханьем друга! Я — лес, я — ландыш, я — ручей, я — клен, Я — иволга, я — ты в каком-то роде! Когда по-настоящему влюблен, Тебе доступно все в родной природе!

1966

" Отыми соловья от зарослей, "

Отыми соловья от зарослей, От родного ручья с родником, И искусство покажется замыслом, Неоконченным черновиком. Будет песня тогда соловьиная, Будто долька луны половинная, Будто колос, налитый не всклень. А всего и немного потеряно: Родничок да ольховое дерево, Дикий хмель да прохлада и тень!

1954

" Я видел Русь у берегов Камчатки. "

Я видел Русь у берегов Камчатки. Мне не забыть, наверно, никогда: Холодным взмывом скал земля кончалась, А дальше шла соленая вода. Я видел Русь в ее степном обличье: Сурки свистели, зной валил волов, На ковылях с эпическим величьем Распластывались тени от орлов. Я видел Русь лесную, боровую, Где рыси, глухари-бородачи, Где с ружьецом идут напропалую Охотники, темней, чем кедрачи. Я видел Русь в иконах у Рублева — Глаза, как окна, свет их нестерпим, Я узнавал черты лица родного, Как матери родной, был предан им. Ни на каких дорогах и дорожках Я, сын Руси, забыть ее не мог! Она в меня легла, как гриб в лукошко, Как дерево в пазы и мягкий мох.

1965

ДОРОХОВЫ

Цвет черемухи пахнет порохом, Лебединые крылья в крови. Уезжает четвертый Дорохов, Мать родимая, благослови! Первый пал у Смоленска, под Ельней, Не напуганный смертью ничуть, В тишину запрокинув смертельно Свой пшеничный, смеющийся чуб. А второй — где отыщешь останки? Подвиг мужествен, участь горька, Стал он пеплом пылающим в танке И героем в приказе полка. Третий Дорохов в рукопашной На окопы фашистов шагнул. Как ветряк над рязанскою пашней, На прощанье руками взмахнул. Что с четвертым? И он, бездыханен, В госпитальной палате лежит. Нагибаются сестры: — Ты ранен?— Но четвертый… четвертый молчит. Ходит Дорохова и плачет, Ходит, плачет и ждет сыновей. Никакая могила не спрячет Материнских тревог и скорбей. И лежат в позабытой солонке, Тяжелее надгробий и плит, Пожелтевшие похоронки, Где одно только слово: убит. Чем утешить тебя, моя старенькая, Если ты сыновей лишена? Или тем, что над тихою спаленкою Снова мирная тишина? Знаю, милая, этого мало! Нет их! Нет! Свет над крышей померк. Для того ли ты их поднимала, Чтобы кто-то на землю поверг? Ты идешь с посошком осторожно Вдоль прямого селенья Кривцы. Под ногами звенит подорожник, Осыпая лиловость пыльцы.

1959

ТЕПЛО ЛЬ ТЕБЕ?

Тепло ль тебе, вечер, ходить по земле босиком? Не зябко ль? Не дать ли чего-нибудь на ноги, милый? Ты будешь сегодня всю ночь пастухом, А стадо твое — светлый месяц и звезды в заливе. Бери кнутовище и хлопай веселым кнутом, Чтоб знали коровы, жующие вику, Что звезды имеют дела с пастухом, И мирно пасутся, и нет бестолкового крику! Тепло ль тебе, вечер? Росою покрылась трава, От речки туман подымается белобородый. А где-то во ржи возникают простые слова, И входят без шума и в душу и в сердце народа. Ты где прикорнёшь? В камыше, в шалаше, на мосту, На сером настиле парома, пропахшего потом лошадным? Трава луговая вздыхает легко: — Я расту!— И небо весь луг обнимает объятьем громадным. Тепло ль тебе, вечер? Возьми-ка тамбовский зипун, Зайди на конюшню, приляг и поспи на попонах. — Зачем мне зипун? Не озябну! Нагреет табун, Упарюсь в пастушьих бегах и заботах о звездах и конях!

1971

МИКУЛА

Егору Исаеву

Не за стеною монастырской Микула сошку мастерил, А на равнине богатырской, Где ворон каркал и парил. Бесхитростен был сельский витязь, Он черный хлебушек кусал. Он валунам сказал: — Подвиньтесь!— Да приналёг и сдвинул сам. И все дела! И конь саврасый Борзо пошел по борозде. Без норова, без разногласий, Отлично знал он, в чьей узде. И затяжелила земелька, Глянь — и налился колосок. И вот уже дурак Емелька На печку русскую залег. Сказал: — А ну, лети, родная!— И полетела печь, как пух. Не печь — кибитка удалая, А в ней огонь и русский дух. Жалейки, дудки и свирелки, Все появилось на Руси. И гусли, и игра горелки, И бабы царственной красы. Стоял Микула и не верил, Что столько жизни от сохи. Хмелел и целовал деревья, Случалось, даже пел стихи! В нем пахарь уживался с воином, Покоя не было кругом. Он с пашней управлялся вовремя И вовремя кончал с врагом. Друг! Не хвались, что ты из Тулы, Что ты механик и Левша! Ты от сохи и от Микулы, Ты Селянинова душа!

16 ноября 1972

Снегирь

Я люблю снегиря за нагрудные знаки, За снежок и за иней на птичьей брови. У меня впечатление: он из атаки, Снегириная грудь по-солдатски в крови. Пни лесные все прячутся в белые каски, Грозовые мерещатся им времена. Но летает снегирь безо всякой опаски И старательно ищет в снегу семена. Я люблю снегиря за подобье пожара, За его откровенную красную грудь. Мать-Россия моя, снеговая держава, Ты смотри снегиря своего не забудь!

Всё то же!

Поёт гармонь по вечерам, Звенит задорно голос девичий. Мамаши! К вашим дочерям Подходят робкие царевичи. Под пенье, посвист соловья, Во мраке затемнённой улицы, Папаши! Ваши сыновья Украдкой курят и целуются. Родители! Скорей, скорей Опекой ревностной и бдительной Спасайте ваших сыновей, Они в руках любви губительной. Опомнитесь! Как можно спать? Или вам это очень нравится, Когда настойчиво опять Ошибки жизни повторяются!

[1970–1975]

Реквием

Вот и меня вы хороните. Всё! Кончилась жизнь — голубая аллея. Катится солнечное колесо, Но я уже не ученик Галилея. Бьёт в камышах разъярённый сазан, Плещет в садке золотистая глыба. Я про неё уже где-то сказал, Вы продолжайте — хорошая рыба! Голос знакомый летит из леска, Радугой песенной радуя лето. Иволга милая! Как мне близка Влажная, нежная, нежная флейта. Как я любил твой несложный распев, Птичьего горла мгновенное сжатье. Как я любил! И прошу теперь всех — Кто-нибудь эту любовь продолжайте! Нет меня! Нет меня! Только стихи, Неумирающий солнечный лучик, Рвутся в тот круг, где стоят женихи, И выбирают, которая лучше. Плакать хотите — поплачьте чуть-чуть, Но не особенно всё же старайтесь. Поберегите слезу — этот путь Каждого ждёт, будет час, собирайтесь! Но не зову я вас в холод могил, В царство могильного, тёмного моха, Я завещаю, чтоб каждый любил Жизнь до последнего стука и вздоха! Вот и зарыт я. И сдвинулся дёрн. Как хорошо мне лежать под травою. Мальчик! Труби в пионерский свой горн, Пусть мои радости будут с тобою!

[1970–1975]

" Будь такой же хороший, какой ты в стихах! — "

— Будь такой же хороший, какой ты в стихах! — Мне сказала девчонка одна впопыхах. И ушла. И остался один я в лесу. И с тех пор всё какое-то бремя несу. Где ты, девушка? Где? И в каком ты краю? Я всю жизнь выполняю лишь просьбу твою.

[1970–1975]

В серый денёк

Падает снег нерешительно, нехотя. Засомневался я: надо ли ехать-то? Надо ли двигаться в дальнюю сторону? Срочно готовиться к поезду скорому? Сложены крылья, душе не летается. Спит вдохновенье, талант угнетается. Суть наша так от природы зависима — Форте исчезло, звучит пианиссимо. Я не поеду! Залягу в берложину. Сколько и так уже хожено-брожено. Езжено, бегано, лётано, плавано, Планово и бестолково-беспланово. Комната чистая, печка натоплена. Сон — это явь, это жизнь, не утопия! Здравствуй, подушка, пуховая схимница, Я засыпаю, мне грех этот снимется!

[1970–1975]

" Ночь надвинула чёрный плат. "

Ночь надвинула чёрный плат. Зной упал в отзвеневший донник. Тьма густая, прими, я твой брат, Твой царевич и твой разбойник! Кто таится на тёмном лугу? Чьи шеломы за речкой Истра? Успокойся! Поспи на стогу, Подыши, наберись богатырства! Кто там ветви отвёл и притих? Кто смеётся средь ночи не к месту?! Не волнуйся! Наверно, жених Уговаривает невесту! Значит, в мире любовь и добро, Лад, согласье, зачатья, рожденья. Ох, как добрые люди давно Совершают своё восхожденье. Всё отвесней гора, путь далёк Над пространствами мировыми… В тёмном хлеве проснулся телок И в потёмках наткнулся на вымя. А кормилица сено жуёт, Думу думает над половой, Что телок её переживёт Все невзгоды и станет коровой.

[1970–1975]

Утешение

На деревьях не иней, А белая грусть. Ты не плачь, дорогая, Я скоро вернусь. Ты не плачь! Я твою горевую слезу Через дальние дали С собой увезу. Успокойся! Мы любим. Мы живы. Мы — мы, Две снежинки На чёрных ресницах зимы.

1968

Разговор с поэтом Михаилом Львовым

Всё мне видеть довелось — Лето жаркое и осень, Травы, влажные от рос, Губы, горькие от слёз, Руки, крепкие от вёсел. Я за много лет беды Навидался, натерпелся, Я не с яблонь рвал плоды — Чернобыла, лебеды И полыни всласть наелся. Я и знал, что жизнь — борьба, Рай и не был мне обещан, Хорошо, что нет горба От твоих, моя судьба, И зашеин и затрещин. Я не плачу, не реву, Не бегу к реке топиться, Круглосуточно живу И друзей к себе зову, Чтобы счастьем поделиться. А оно — любовь моя К людям, к зверям, к малой пташке, К токованию ручья, К ликованию луча На моей простой рубашке!

1968

" Поэзия! К тебе я обращаюсь, "

Во мне огонь священный не гаси! Я, как земля, всю жизнь свою вращаюсь Вокруг твоей единственной оси. Ты свыше мне дана не для корысти, Не для забавы и пустых пиров. На мачтах провода твои провисли Гудящим током выстраданных слов. Поэзия! Твои златые горы Превыше, чем Казбек и чем Эльбрус. Поэзия! Ты женщина, с которой Я никогда, нигде не разведусь! Поэзия! Ты мать моя вторая, С тобой нигде мне не было тесно. Ты, как она, мне часто повторяла: — Пастух трубит! Вставай. И спать грешно! Не пряники в печи твоей пекутся, Там хлеб исконно русский подовой. Ломоть отрежь — и запахи польются, Пахнёт укропом, тмином и травой. На всех моих путях и перекрёстках Ты мне была, поэзия, верна. Канат, что нас связал, не перетрётся, Он в Вологде сработан изо льна. Поэзия! Иди ко мне вечерять, Я рыбы наловил, уху варят. Веди в мой дом свою большую челядь, Томящуюся в пыльных словарях.

1967

" И я когда-то рухну, как и все, "

И я когда-то рухну, как и все, И опущу хладеющую руку, И побегут машины вдоль шоссе Не для меня — для сына и для внука. Мой цвет любимый, нежный иван-чай, Раскрыв свои соцветья в знойный полдень Когда его затронут невзначай, Мои стихи о нём тотчас же вспомнит. А ты, моя любовь? Зачем пытать Таким вопросом любящего друга?! Ты томик мой возьмёшь, начнёшь читать И полю ржи, и всем ромашкам луга. А если вдруг слеза скользнёт в траву, Своим огнём земной покров волнуя, Я не стерплю, я встану, оживу, И мы опять сольёмся в поцелуе!

1966

" Вот и дожили до четверга. "

Вот и дожили до четверга. Ты и я, как и все горожане, А за эту неделю снега Стали глубже и урожайней. От больших снегопадов своих Небо очень и очень устало. Серый тон во все поры проник, Небо бледное, бледное стало. Невысок у него потолок, И в оконной моей амбразуре, Дорогая, который денёк Не хватает лучей и лазури. Приезжай! И обитель моя И засветится, и озарится, И разбудит, взбодрит соловья Вдохновляющая жар-птица.

1966

" Гомер не знал о пылесосе, "

Гомер не знал о пылесосе, Он пыль руками выбивал, Но в каждом жизненном вопросе Не меньше нас он понимал. Адам и тот имел понятья, Умел сомненья разрешить, Он думал, а какое платье Для Евы к празднику пошить. Ликующий дикарь с дубиной, Уйдя с охоты, вдруг смирел, И, пробираючись к любимой, Бросал дубину, брал свирель. У самых древних, самых диких Не пусто было в черепах, И было поровну великих И в наших и в других веках. Отсюда вывод — будь скромнее, И знай, что в древности седой Все люди были не темнее, Чем те, что пиво пьют в пивной!

1965

" Что поэту даётся от бога? "

Что поэту даётся от бога? Очень мало и очень много! Сердце чувствующее, живое, Не лукавое, не кривое, Пламенеющее, горящее, Словом, самое настоящее. Он не барин, не соглядатай, Он рабочий с рябым лицом, Добровольно идёт в солдаты Бить неправду горячим свинцом. Пулемёт его содрогается, Сутки целые отдыха нет. Только так ему полагается, А иначе поэт — не поэт! Что за это в награду даётся, Кроме ссадин и синяков? Ничего! Но поэт остаётся, Как живая легенда веков!

1965

Колокольчик

Коло-коло-колокольчик, Колокольчик голубой, Коля, Коля, Николаша, Где мы встретимся с тобой? Ди-линь-ди-линь, Ди-ль-линь, ди-ль-линь, ди-ль-линь, Эх, Коля, Николаша, Где мы встретимся с тобой? Коло-коло-колокольчик Колокольчик, иван-чай, Коля, Коля, Николаша, Я приду, а ты встречай! Ди-линь-ди-линь, Ди-ль-линь, ди-ль-линь, ди-ль-линь, Эх, Коля, Николаша, Я приду, а ты встречай! Коло-коло-колокольчик, Колокольчик, синий цвет, Что я, что я натворила, Полюбила с этих лет. Ди-линь-ди-линь, Ди-ль-линь, ди-ль-линь, ди-ль-линь, Эх, что я натворила, Полюбила с этих лет! Коло-коло-колокольчик, Колокольчик голубой, Коля, Коля, Николаша, На край света я с тобой! Ди-линь-ди-линь, Ди-ль-линь, ди-ль-линь, ди-ль-линь, Эх, Коля, Николаша, На край света я с тобой.

1964

" Я испытывал гоненья, "

Я испытывал гоненья, Безутешно горевал. Но и в горькие мгновенья Кто-то душу согревал. Кто-то руку клал на плечи, Кто-то мне шептал, как дождь: — Успокойся, человече, Ты до счастья доживёшь! Зла на свете очень много, Злых людей невпроворот, Но другая есть дорога, И по ней добро идёт. И на дудочке играет, Не пугаясь вражьих стрел. Добрых сердцем собирает. Для чего? Для добрых дел.

1964

Рузаевка

Майор во френчике защитном Стоит и курит у окна. Все шрамы у него зашиты, В нём, как в кургане, спит война. Рузаевка. — Пивка хотите? — Мы сходим с ним и пиво пьём. Болтаем о семейном быте, Судачим каждый о своём. Всё незначительное — в сторону! Мы два мужчины, две судьбы. Кукушка нам считала поровну, Мы оба — с опытом борьбы. — А вы в каких краях сражались? Он пиво пил, в меня глядел. Оцепенело губы сжались: — Я не сражался — я сидел. И воцарился час печали. И солнце спрятало лучи. И только радостно кричали Пристанционные грачи.

1964

Я назову тебя зоренькой

Часто сижу я и думаю, Как мне тебя величать? Тихую, милую, скромную, Как мне тебя называть? Я назову тебя реченькой, Только ты дальше теки, Я назову тебя звёздочкой, Только ты дольше свети! Я назову тебя зоренькой, Только та раньше вставай, Я назову тебя солнышком, Только везде успевай! Я назову тебя радугой, Только ты ярче гори, Я назову тебя радостью, Только ты дальше зови!

1963

" Порою поэзия ценит молчание "

Порою поэзия ценит молчание И мудрое мужество тихих минут. Она никому не прощает мельчания. Она — высота. А высоты берут. А ты иногда, рифмоплёт безголовый, Поэзию спутав с подённым трудом, В пустой колокольчик заблудшей коровы Звонишь и звонишь, ну а толку-то в том!

1963

" Я однажды умру, не запомнив, какого числа, "

Я однажды умру, не запомнив, какого числа, К некрологу друзей отнесясь безразлично. Капнет тихая капля с большого весла, Это значит, что Волга печалится лично. Дрогнет ветка. И дерево всё до верхов Будет зябнуть, узнав о развязке печальной. Это значит, что я для российских лесов Был не просто какой-то прохожий случайный. Заволнуется в поле по-девичьи рожь, И колосья уронит, и тихо заплачет. Это значит, что в мире я сеял не ложь И никто моё слово в застенок не спрячет. Смерть меня заберёт не всего целиком, — Что-то людям оставит, и даже немало. …А пока я тихонько пойду босиком, Чтобы загодя тело к земле привыкало!

1962

Памяти матери

I Что ты, шмель, всё гудишь, всё гудишь И мохнатыми лапами шаришь? Ты кому это так грубишь? И какому соцветью мешаешь? Приумолкни! Послушай, как в грунт Лезет гроб, задевая коренья. О, навеки умолкшая грудь, Не рассчитывай на вызволенье. Первый раз тебя так, поэт, Горечь горя за горло хватает. Самой лучшей из женщин — нет, Самой, самой святой — не хватает! Ни одна мне не скажет: — Сынок! — Ни одна не заплачет при встрече. Я стою — одинок, одинок, Горе-горькое давит на плечи. Давят, душит, как чёрная рысь, Непролазными чащами водит. Кто-то юн, кто-то тянется ввысь, А кому-то итоги подводят. Навсегда затворились уста, Плачут иволги в сотни жалеек. Вся природа кричит: — Сирота! Подойди, мы тебя пожалеем. Вам печали моей не унять Ни огнём, ни вином, ни гулянкой. Мать-земля! Береги мою мать, Ты теперь её главная нянька! II О смерти не хотела слышать! О, как она хотела жить! — А полотенце надо вышить! — А кур-то надо покормить! — Отец! А крыша-то худая, Ей нужен кровельщик скорей! — Мать русская! Ты, и страдая, Не гасишь света и лучей. В иную уходя обитель, Где всё молчит и всё во мгле, Ты всё ведёшь себя, как житель, Который ходит по земле!

1961

Пушкинский бульвар

Выхожу я утром рано Да на Пушкинский бульвар. Там сидят два ветерана. Я пройдусь — ведь я не стар. Мне ещё не мемуары В тихой комнате писать. Мне про шумные бульвары, Про живое рассказать. Весь бульвар — собранье красок. И на нём в такую рань Демонстрация колясок, Мамок, бабушек и нянь. Человечество катают, Кормят кашей, молоком. В долг дают ему и знают, Что оно отдаст потом. Всходит красная гребёнка, Словно солнце в волосах. Молодая мать ребёнка Подымает на руках. Соской тешится мечтатель, Сам зрачками даль сверлит. Там, как главный воспитатель, Пушкин бронзовый стоит.

1961

Лён, лён, лён

Сегодня мне невесело, Сегодня я грущу, Как будто что потеряно, — Как будто что ищу. Куда меня знакомая Дороженька ведёт? На полюшко широкое, Туда, где лён цветёт, Лён, лён, лён, Кругом цветущий лён. А тот, который нравится, Не в меня влюблён. Не я ль весною сеяла Сибирский мой ленок? Его посеять вовремя Не ты ли мне помог? Но почему не хочешь ты Мне, как тогда, помочь? От чувства безответного Страдаю день и ночь! Остановлюсь я на поле, Присяду, лён примну И спрячу очень грустные Глаза свои во льну. Слезу заметив горькую, Мне мой ленок простит И, может быть, по-девичьи Со мною загрустит. Лён, лён, лён, Кругом цветущий лён. А тот, который нравится, Не в меня влюблён.

1960

" Как пряно пахнет полдень у кювета. "

Как пряно пахнет полдень у кювета. В луга меня дорога увела. Какое замечательное лето! Какая щедрость красок и тепла! За молодым сосновым перелеском Кузнечиков сплошные веера Взрываются с сухим и звонким треском, Когда нога вступает в клевера. Я называю травы поимённо: Вот мятлик, вот лисичка, вот пырей. Не потому ли все они влюблённо Меня зовут: — Иди, иди скорей! Тут для тебя горошек лиловатый, Как кружевница, вяжет кружева. Иду счастливый и невиноватый, А счастье в том, что мать ещё жива! Исток мой главный и родник звенящий, Я чище и целебней не найду! И если, как поэт, я настоящий, То только потому, что мать люблю! Она мне родина! Ручьи и водопады! Она мне радость и печаль полей. И все свои заслуги и награды Я не себе присваиваю — ей!

1960

" Манит меня самое малое — "

Манит меня самое малое — Не моря, не большой перелёт, — Лес, малина, брусника алая, И деревня, где мама живёт. Там, как женщина незамужняя, Разнаряжена наша изба, Под князьком деревянное кружево, Удивительная резьба. Там антенны и телевизоры, Мотоциклы и даже авто. Ходят улицей две дивизии, И одна из них в женских пальто! Там дымки завиваются в кольчики, Блещут косы в мужских руках, Там завязаны белые кончики На бывалых, старинных платках. Там над сельскими сеновалами Месяц круто подкову гнёт. Там за шумными самоварами, Не смолкая, беседа идёт. Про картошку да про покосы, Про телят, про утят и цыплят. А какие там светлые косы У моих деревенских девчат! Что мне мешкать? Сейчас же уеду! Жить естественней, проще начну. Я наказывал: буду в среду, Что мне ждать, я во вторник махну!

1960

Красота

Красота страшней кинжала, Злее жулика в кустах. У неё такое жало, Что укус змеи — пустяк! У неё глаза, как бритвы, Как ножи, как лемеха. Что бессилие молитвы Перед вызовом греха?! Берегитесь, братцы, беса, Арендующего ад! Безопасней возле ГЭСа С миллионом киловатт! Тут смертельно, но не очень, Ток запрятан в провода, Красота же — ловкий ловчий, Души ловит в невода. Сортирует, солит, вялит, Прячет в бочках и в торфу И таких гигантов валит, Что и Пётр Великий — тьфу!

1960

Едет ветер

Едет ветер на бешеной тройке, Кони ржут и поводья рвут. Он бы мог и быстрее, но стройки, Трубы фабрик ему не дают. Даже степью не разбежишься, Ни иртышскою, ни донской, То амбары, то общежитья, То пшеница кричат ему: — Стой! То заборы мешают, то доски, То промышленные штабеля. Вдруг он врезался где-то в Подольске В белый-белый косяк белья. Натянулись до звона верёвки, Чьё-то платье слетело к ногам. Закричали сороки-воровки: — Что ты делаешь, хулиган? Ветер на землю спрыгнул, опешил, Оробел, взял коней под уздцы: — Кто бельё это, граждане, вешал? Выходите ругаться, жильцы! В ожидании поединка Ветер встал, головою поник. Удивительная блондинка Во дворе перед ним стоит. — Озорство тебе я прощаю! — И сияет от доброты. — Что попадало, перестираю, А сушить, извини, будешь ты! — С удовольствием, ненагляда! — Отвечает ей ветер в упор. И ресницы вдруг стали преградой Выше самых высоких гор. Перед взглядом её окаянным, Перед вьющейся силой кудрей Ветер сделался постоянным И сказал: — Распрягаю коней!

1960

" У поэта сердце льва. "

М. Львову

У поэта сердце льва. Он не терпит осмеянья. Он не трус. Его слова — Это храбрые деянья. Он не с заячьей душой, Не пугается пустяшно. Там, где буря, там, где бой, Как бойцу, ему не страшно. Сильным мира он не льстит Своего житьишка ради, Без оглядки кровно мстит Он любой людской неправде. Вот он! Сердцем чист и смел, Встал под пушкинскою шляпой, Ливень мелко-вражьих стрел Отбивает львиной лапой.

1959

" Заросли. Заросли. Хмель и крапива. "

Заросли. Заросли. Хмель и крапива. В омуте сонно стоят облака. Иволга пела — и вдруг прекратила, Рыба клевала — и вдруг ни клевка. О, это туча! Лиловый передник Тёмной каймой отливает вдали, Зашелестел приумолкший березник, Тёплые капли танцуют в пыли. Падают полчищем стрелы косые В гати, в горелые пни и хвою. Это земля моя, это Россия, Я нараспашку у речки стою. Скольким дождям подставлялись ладони В поле, в седле, на плотах, в камыше! Слушал я их то в горах, то в вагоне, В пахнущем дынями шалаше. Ласково струи на плечи стекают, Слиплись и спутались пряди волос. Дождь не утих, а уже припекает, Солнышко сушит листву у берёз. Снова стрекозы парят над водою, Полдень желаньем и зноем налит. И над ушедшей лиловой грядою Непререкаемо солнце горит!

1959

" В глазах твоих весенняя грустинка "

В глазах твоих весенняя грустинка Поблекшей медуницей зацвела. Всё потому, что узкая тропинка Тебя в сосновый бор не увела. Мне больно видеть — взгляд твой сходен с дымом, Не отражаться в нём речной заре. Всё потому, что ты в своём любимом Себя хоронишь, как в монастыре. Шагни на взгорье, к той сосне горбатой, Которая влюблённо смотрит в дол, И вдруг ты станешь сильной и богатой И заключишь в объятья медный ствол! И ты заметишь солнце над рекою, Как золото на отмелях излук, И ощутишь горячею щекою, Что есть тепло теплей любимых рук. И ты иначе милого обнимешь, Иначе припадёшь к его устам. И, может быть, любовь свою поднимешь К вершинам сосен, к лёгким облакам!

1959

Ой, снег-снежок

Вьюга во поле завыла, Ой, люто, люто, люто, На свидание сегодня Не торопится никто. Ой, снег-снежок, Белая метелица, Говорит, что любит, Только мне не верится. Бьёт о стёкла, бьёт о крышу, Бьёт по каменной трубе, Не глухая — слышу, слышу, Мне самой не по себе. Через это завыванье, Через белую пургу, На десятое свиданье Я сегодня не пойду. Ой вы, вьюги и бураны И глубокие снега, Разрешаю вам буянить, Но не дальше четверга. Ой, снег-снежок, Белое сияние, Под окном дружок, Значит, быть свиданию!

1957

" Рожь подступила к могиле бойцов, "

Рожь подступила к могиле бойцов, Встала, как войско, прямыми рядами. А по военной дороге отцов Мирные дети идут за грибами. В скромной ограде бушует трава, К мёртвым венкам жмутся ветви живые. День разгулялся, дорога пряма, Ласково льнут ветерки полевые. Прямо из нивы зенитка торчит, Целится башнею танк в отдаленье. В небе безоблачном коршун кричит, Свастики нет на его оперенье. Дети, не бойтесь! Смелее! Смелей! Нет за кустами врагов нечестивых. Вы здесь хозяева этих полей, Этих лесов, этих рек говорливых. От попаданий дубрава черна, Пробует с корня ожить и воспрянуть. Как она неизлечимо верна Этой земле, этим древним крестьянам. Нет! Незнакома природе печаль, Не для неё ни вдовство, ни сиротство. Через окопы шагнул иван-чай, Цвет небывало высокого роста. Прячется противотанковый ров В послевоенные ивы и кроны, Красное полымя клеверов Гудом гудит от пчелы златобровой. Было за что бесноваться огню, Крови крестьянской дымиться росою. Дети, идите! Я вас догоню, Оберегу ваше детство босое. Вот и осмелились и разбрелись, Тихо ложатся грибы в кузовочек. Только ручей да осиновый лист Что-то до боли родное бормочут!

1957

Я был ручьём

Е. Евтушенко

Я был ручьём под травами, Я грузом был под кранами, Я тёк каширским током на Москву. Меня за белы рученьки Вели по трапу грузчики К ржаному и солёному куску. Каспийская, балтийская, Солёная, смолёная, Высокая, весёлая волна На грудь мою кидалася, При встрече улыбалася, Ласкала, как любимая, меня. На яростном и радостном, И на сорокаградусном Морозе я калил себя не раз. Ветра меня проветрили, Моря меня приметили, Мне руку жали Север и Кавказ! И чем я в жизни выстоял? Душой ли гармонистовой, Смирением ли девичьим, Иль тем, что я — бунтарь? Иду в лесах аукаю, Не прячу и не кутаю Свой травяной букварь. А надо мною — радуги, А подо мною — ягоды, И льющийся, смеющийся, Щебечущий восторг. И сквозь настилы старые, Как из подземной камеры, Моя трава растёт!

1956

Двадцать тапочек

Двадцать тапочек сушились На заборе общежитья, Десять девушек гляделись В голубые зеркала. Не гудок, не производство, Не местком, не руководство, Не техминимум станочный, А гулянка их звала. Крышки хлопали над супом, Лук шипел на сковородке, Молча жарилась картошка, Разбухал лавровый лист. В это чудное мгновенье Прозвучало откровенье. В голубой косоворотке Подошёл и тронул кнопки Чернобровый гармонист. Руки девушек-прядильщиц В доме окна отворили, Пропадай, супы и соус, Выкипай до дна, обед! И по лестнице немедля Каблучки заговорили, Крепдешин заулыбался, Заструился маркизет! Матерям отдав заботы, Старикам оставив думы, Неумолчно, неустанно Веселилась молодёжь. К разноцветью майских платьев Льнули серые костюмы, Пять блондинов, три брюнета, А один — не разберёшь! Под раскидистой берёзой, У фабричного забора, Где гараж и где в разборе Две коробки скоростей, Состоялся многолюдно Праздник юного задора И ничем не омрачённых Человеческих страстей. После звонкого веселья, После вздохов под луною, После смелых, недозволенных Заходов за черту, Не плясалось и не пелось, — Хлеба чёрного хотелось, С аппетитом шла картошка, Голубком летала ложка То к тарелке, то ко рту! Крепко спали на подушке Шестимесячные кудри, И чему-то улыбался И смущался алый рот. И стояли неотступно Озабоченные будни У парткома, у фабкома, У фабричных у ворот.

1956

Лирическое настроение

Луны светятся электрические В тополиной аллее. Настроенье такое лирическое, Хоть и нет юбилея. Хоть для выхода первого томика Не наложено виз. Хоть при чтенье стихов с подоконника Не срывается: — Бис! Хоть в сберкнижке не густо, не весело Круглый год, И душевное равновесие Обретается в долг. В тополях говорю со студентками Глаз на глаз: — Не знакомы с Семёном Гудзенко вы? Я прочту вам сейчас! — Вы поэт? — И смеются так ветрено, Так бездумно насквозь. — Вы не знали Димитрия Кедрина? — К сожалению, вскользь. — Я свои вам! — Не надо! — И стайкою, Как воробушки, в сторону — порх! Ах, вы милые, неделикатные, Не отталкивайте мой восторг! И иду себе мимо Гоголя, Пальцем трогаю медь. — Николай Васильич, мне долго ли Неизвестность терпеть? Брови Гоголя долу опущены, Гоголь делается мрачней: — Обратитесь к товарищу Пушкину, Он ответит точней! Я иду себе по бульварчику, Из кармана щиплю калач. А в душе цветут одуванчики, Хоть и нет никаких удач!

1955

" Так вот она, милая сердцу отчизна! "

Так вот она, милая сердцу отчизна! Как прост её профиль и скромен наряд! Туман разостлался внизу, как овчина, И тихо по склонам рябины горят. Откуда-то тянет и тмином и дымом, Крепчает засол огуречный в чанах. С морозцем в обнимку, как с другом любимым, На грядках капуста стоит в кочанах. Какая-то скромность и робость в пейзаже, Свод неба сурово затянут холстом. А скирды стоят, как надёжные стражи Всего, что мы ревностно так бережём. И пусть предо мной оголённо, печально Пустеют осенние дали полей, Всё так же любовно моё величанье Единственной, милой отчизны моей!

1955

" Во мне частенько по утрам "

Во мне частенько по утрам Гуляет сила сильная. Душа распахнута ветрам И брызгам моря синего. Не так уж молод — что таить! А всё ж силёнку чувствую. Кого за то благодарить? Известно — землю русскую. Она меня учила жить, Лелея коркой чёрствою. Учила жизнью дорожить, Перед бедой упорствуя. Она учила песни петь, Весёлые и грустные. Учила думать и терпеть, Как могут люди русские. Пусть о земле о нашей врут, Я заступлюсь заранее. Её фундамент — честный труд, И мне он — основание.

1954

Биография

Родился 6 (19) сентября 1914 в д. Язвицы Владимирской области (ныне Сергиево-Посадский район Московской области) в семье крестьянина. Окончил школу 1-й ступени г. Краснозаводска, затем школу-семилетку в г. Загорск (ныне Сергиев Посад). Учился в Загорском педагогическом техникуме, работал токарем, зоотехником. Студентом педагогического училища посещал литературный кружок, которым руководили М. Пришвин, А. Кожевников, С. Григорьев. В 1934–1938 учился в Литературном институте им. А. М. Горького в Москве. С 1938 несколько лет работал литературным консультантом при Всесоюзном Доме народного творчества. В 1942 был призван в действующую армию. Находясь в военном лагере, 19 августа 1942 курсант Боков был арестован за «разговоры». Был осуждён по 58-й статье (приговор ревтрибунала Новосибирского гарнизона 25 марта 1943) и отправлен в ГУЛАГ (СибЛаг). Освободился из лагеря в 1947.

Член СП СССР (с 1941). Был членом правления СП РСФСР (с 1985) и Центральной ревизионной комиссии СП СССР (1986–1991), редколлегии еженедельника «Литературная Россия» (1986), член Высшего творческого совета СП России (с 1994).

Награждён орденами Трудового Красного Знамени, Дружбы народов, «Знак Почёта», медалями. Кавалер ордена «За заслуги перед Отечеством» III степени (2005). Лауреат Всемирного фестиваля молодежи и студентов 1 степени (1957), Всесоюзного конкурса на лучшую песню 1-й степени (1960), премий журнала «МГ» (1988), им. А. Твардовского «Василий Тёркин» (1996). Почётный гражданин Сергиево-Посадского района.

Первое стихотворение опубликовал в 1930 в загорской газете «Вперёд». В стихах Бокова ощутимо творческое осмысление традиций Кольцова, Некрасова, Клюева, Есенина, Твардовского и Исаковского, в первую очередь — в использовании поэтических возможностей русского фольклора (в числе прочего Боков — издатель антологии «Русская частушка», 1950).

Автор сборников стихов «Яр-хмель» (1958), «Зaструги» (1958), «Весна Викторовна» (1961), «Ветер в ладонях» (1962), «У поля, у моря, у рек» (1965), «Лето-мята» (1966), «Алевтина» (1968), «Свирь» (1968) и др., книги прозаических миниатюр «Над рекой Истермой. Записки поэта» (1960).

Русская природа, любовь, жизнь колхозного села и рабочего пригорода — основные темы лирики Бокова, сочетающей фольклорную поэтическую стихию с формами современного стиха.

Одной из отличительных особенностей поэзии Бокова является звучность, насыщенность аллитерациями и ассонансами.

Особый пласт современной национальной культуры — песни на стихи Бокова, воспринимаемые как живой фольклор 1950–1960-х годов: «Выходил на поля молодой агроном», «Гляжу в поля просторные», «На побывку едет», «Оренбургский пуховый платок», «На Мамаевом кургане», «Я назову тебя зоренькой», «Лён, лён, лён» и др., органично соединяющие лиризм, светлую печаль и мягкий юмор.

Боков имеет репутацию мэтра, внимательного к молодым поэтам, и неутомимого труженика.

На родине Бокова в д. Язвицы действует музей поэта. Ежегодно в Сергиево-Посадском районе Московской области проходит фестиваль «Боковская осень» и один раз в два года в г. Пересвет того же района проходит фестиваль песен на стихи Бокова под названием «Любовь моя, Россия». Последний фестиваль состоялся 12 октября 2008.

Сочинения:

Яр-Хмель: стихи. — М.: Молодая гвардия, 1958.

Заструги: стихи. — М.: Сов. писатель, 1958.

Над рекой Истермой:: Записки поэта: Книга прозаических миниатюр. — М.: Сов. писатель, 1960.

Весна Викторовна: книга стихов. — М.: Молодая гвардия, 1961.

Ветер в ладонях: новая книга стихов. — М.: Сов. писатель, 1962.

Лирика. — М.: Худож. лит., 1964.

На Дону: стихи. — Ростов н/Д: Кн. изд-во, 1965.

У поля, у моря, у рек: стихи. — М.: Сов. писатель, 1965.

Избранная лирика. — М.: Молодая гвардия, 1966.

Лето-мята: стихи. — М.: Сов. Россия, 1966. - 214 с.

Алевтина: новая книга стихов. — М.: Сов. писатель, 1968.

Свирь: поэма и стихи. — М.: Моск. рабочий, 1968.

Избранное. — М.: Худож. лит., 1970.

Когда светало: новая книга стихов. — М.: Современник, 1972.

Стихотворения и песни. — М.: Худож. лит., 1973.

Избранные произведения: в 2-х т. — М.: Худож. лит., 1975.

Три травы: новая книга стихов. — М.: Сов. писатель, 1975.

В трех шагах от соловья: новая книга стихов. — М.: Молодая гвардия, 1977.

Лирика. — М.: Правда, 1977.

Луговая рань: избранные стихи. — Грозный: Чеч. — Инг. кн. изд-во, 1978.

Ельничек-березничек: стихи. — М.: Современник, 1981.

Стихотворения. — М.: Сов. Россия, 1982.

Собрание сочинений: в 3 т. — М.: Худож. лит., 1983–1984.

Стежки-дорожки: новая книга стихов. — М.: Сов. писатель, 1985.

Про тех, кто летает: стихи. — М.: Дет. лит., 1986.

Весенние звоны: новая книга стихов. — М.: Моск. рабочий, 1989.

День за днем: стихотворения. — М.: Молодая гвардия, 1991.

Стою на своем!: стихи. — М.: Сов. писатель, 1992.

Около дома: стихотворения. — М.: РБП, 1993.

Любовь моя Россия!. — М.: Эллис Лак, 1994.

В гостях у жаворонка: новая книга стихов. — Грозный: Чеч. госиздат, 1994.

Боковская осень: стихи. — М.: Совр. писатель, 1996.

Россия в сердце не случайна: литературное приложение. — Старополь: изд-во СКИПКРО, 1997.

Травушка-муравушка: новая книга стихов. — Оренбург: ДИМУР, 1997.

Жизнь — радость моя: избранное. — М.: Эллис Лак, 1998.

Стихи из Переделкино. — М.: Сов. писатель, 1999.

Чистый четверг: стихи, песни. — М.: ЭКСМО-Пресс, 2001.

Амплитуда: книга стихов. — М.: Раритет, 2002.

Повечерье: новая книга лирики. — М.: Эллис Лак, 2002.

Лик Любви: избранное. — М.: НП «Закон и Порядок», 2004.

Литература о творчестве Бокова:

Левин Г. Своеобразие поэта // Октябрь. — 1957. - № 4. — С. 221–223.

Паперный З. О своеобразии поэта // Октябрь. — 1959. - № 11. — С. 213–214.

Рыленков Н. Щедрость поэта: о стихах В. Бокова // Традиции и новаторство / Н. Рыленков. — М., 1962. — С. 120–126.

Соловьев Г. О цветах и камнях: [о сб. стихов «Заструги», 1958] // Ответственность перед временем / Г. Соловьев. — М., 1963. — С. 153–168.

Корман Б. О современности, оригинальной рифме и силе простого слова // Писатель и современность. — Воронеж, 1965. — С. 56–58.

Михайлов А. Лирика сердца и разума: (о творческой индивидуальности поэта). — М.: Сов. писатель, 1965. - [О В. Бокове]. — С. 321–324, 360–369, 373, 376.

Каманин В. Сколько нужно «учиться на поэта?» // Нива. — 1966. - № 4. — С. 69–71.

Михайлов А. Вдохновение и мастерство // Факел любви: поэзия наших дней / А. Михайлов. М., 1968. — С. 204–212.

Оставить след в душе народа…: к 90-летию со дня рождения В. Ф. Бокова: биобиблиографический указатель / рук. проекта — Т. Н. Мишонова; авт-сост. Д. В. Садченко, Ю. Е. Гимова, Н. А. Дыркова; ред. Е. Б. Красавцева. — Сергиев Посад, 2005.