Как расцветает пышным цветом май,И не слыхать в высоком небе грома!Но в ссоре мы — ни здравствуй, ни прощай,я в дом приду, а ты уйдёшь из дома.Куда, зачем?! А может быть, за мной, —и мне лишь надо следом за тобоюбежать, догнав, обнять тебя, друг мой,сказать: люблю! навеки! всей душою!Всё может быть, а может и не быть…И потому с лицом немного нервнымзайду в кабак, чтоб грань определить —меж болью и спокойствием душевным.Звучи, оркестр! И гитарист, играй!..Танцуй, цыганка, в платье красно-ярком!И — наплевать, что я попал не в рай,но всем меня, я вижу, очень жалко.И вдруг как ветром распахнуло дверь,и ты, войдя с горящим взором, с ходунашла меня, и Боже, верь, не верь,но весь коньяк мне выплеснула в морду!И — вышла, дверь захлопнув за собой,а я — остался с мордой в алкоголе…Что это было — ненависти больили любовь, не вынесшая — боли?!
* * *
Как под копирку здесь сентябрь списан с мая, —в свинцовых тучах внрвь высокий небосвод…И с раннего утра, сон дальше побуждая,дождь льёт и льёт весь день, и ночью тоже льёт.А я — мечтал сполна позагорать на солнце,а я — мечтал в стихах боль чёрную унять…На деле лишь смотрю с глухой тоской в оконце,где за туманом даль упорно не видать.Но — где ни пропадал я на земле суровой…Оденусь потеплей, возьму надёжный зонт, —да и пойду себе — искать живое слово,которое в лесах вновь спрятал горизонт.Найду — и буду рад! А не найду, так что же —домой вернусь смурным, но, отдохнув, опятьпродолжу поиск свой, — и помоги мне, Боже, —чтоб, если умирать, так с песней умирать!..И солнца я дождусь, — когда нагорный ветерочистит до конца от туч свинцовых высь.И сразу вспыхнет даль в горячем, ярком свете,и слово враз придёт — и вера в эту жизнь!..
В Берлине
Я хочу побродить по Берлину —светлым вечером, ясной зарёй, —ощущая взгляд пристальный в спинуотгремевшей войны Мировой.Сколько зим, сколько лет пролетело, —но по редким рассказам отцапомню я, как полмира горело,как лилась наша кровь без конца…Восстановлен Рейхстаг, но под старойштукатуркой есть подпись одна,что отец начертал портсигаром —в знак Победы на все времена.Но всё плещет волной мирной Шпреев мрачно-серого цвета гранит…Будто мне говорит:поскорее позабудь — боль военных обид.Позабыл… Ну, а если и вспомню, —что об этом теперь говорить, —жизнью новой, пускай и греховной,я живу, чтоб в любви победить.Как будто смерть, несётся ветер,надеясь скалы сокрушить…Я столько лет прожил на светене для того, чтоб враз не жить…Но думать не хочу о грустном…Я лучше вспомню о тебе —такой неповторимо русской —и по любви, и по судьбе.Пусть писем мне опять не пишешь,но я-то знаю, что лишь мной тысердцем сокровенно дышишь, —и потому — жива — душой!Но из-за горестной обиды,что я тебе нанёс в сердцах, —ты в грусти радости не видишь —и вся душа твоя — в слезах.Вольна ты поступать, как хочешь,и дальше на земном пути…Но я с надеждой светлой оченьпрошу тебя: прости, прости!Прости… и будь моей судьбою!И точно мы тогда, поверь,всех удивим своей любовью, —и приоткроем в вечность дверь.
Осенним днём
Пусть пасмурно… Но потому,как стало — сердцу моемулегко дышать в рассветном устье, —дождь не польётся, и туман,от солнечных лучей багрян,растает раньше чьей-то грусти…День предпоследний перед тем,как в даль уеду насовсем, —пусть будет вдохновенно-ясным, —с синичным пением в бору,с шуршаньем листьев на ветру,с игрою белок жёлто-красных.И — по лужайкам, по лугам —пойду навстречу я лучам,что солнце щедро льёт на землю, —любуясь вечной красотой —реки лесной, горы крутой,струне ветров звенящей внемля.Душой, распахнутой, как дверь,я, словно молодой апрель,любовью до краёв наполнюськ природе, чтобы жизнь моя,как прежде, счастья не тая, —сверкала в слове ярче молний…
Ожидание
Всего два дня прошло с тех пор,как взорван был вагон в подземке…И наставляла смерть в упорна пассажиров свои зенки.Но кто, ответьте, виноват,что оказалась власть бессильна?Так дайте, что ли, автомат,чтоб защитить мне дочь и сына.Но то не выход — тут же ясебе сказать пытаюсь здраво.А в чём он, где он, жизнь моя?!Хоть ты ответь душе по праву…Но жизнь моя, — как из ковшав рот набрала воды — ни словасказать не может, — и душа —молчит — угрюмо и сурово…И длится миг, как целый век, —томительно и страшно длится!И знать — не знает человек,когда опять беда случится…
* * *
Речь — чужая, край — чужой,но берёзы здесь такиебелоствольные,с листвойшелковистой,как в России!Каждый деньвстречаю их,в парке поутру гуляя…И — звенит строкой мой стих,Как литовкисталь литая!
Моё мгновение
Что рыдаешь, что стонешь, душа,словно иволга в роще осенней?Неужели — и вправду прошлазолотая пора — воскрешенья?В это трудно поверить, поверь,но — придётся, придётся, однако!Ведь душа приближенье потерьчует сразу, как будто собака…Иван-чай в рост идёт на меже,дрозд поёт, утро жизни встречая.Всё — по-прежнему, только в душегрусть-разлука, моя дорогая.Ну и пусть! — я сказал бы вчера,но сегодня с надеждой кричащей,как душевная боль ни остра,я уверен — не буду пропащим…Мои строки — не злое нытьё…Утверждаю я сердцем поэта:хоть мгновенье одно, но — моё! —даже в самой любви без ответа…
Очередь — 1990 год
В магазине — очередь за хлебомдлинная, не очередь — а срам.И с высоким, неуёмным гневомвласть ругает старый ветеран.Слушаю… на сердце боль и мука:Господи! а кто же эту властьвыбирал, тянул согласно руки,твердо веря, что она — за нас…Но в ответ не говорю не слова,чтоб напрасно душу не травить,ведь она — и без того — готоваразорваться… и меня — убить…Я — куплю заветную буханку,не пойду ругаться в сельсовет.А отправлюсь в поле спозаранкусеять хлеб, — там очереди — нет!…