От дневного и ночного страха,Боже, в этот вечер упаси…Береги с младенчества рубаху,В коей ты крещался на Руси.Караулит храмы строгий ельник.Переметы снега вдоль дорог.Ты мне в этот сказочный сочельникПодари “крещенский вечерок”.Говори приветливые речи.На полоке разбери постель.Темнота. Во тьме пылают свечи,И гудит крещенская метель.Кислою капустой и грибамиПахнет так, что напрочь выноси.Отразились звезды в Иордане,Отразились в Истре, на Руси.И грядет нечаянная встреча.Крестный ход застынет у ворот:Уж не сам ли Иоанн ПредтечаВ валенках по улице идет?И ворон не устрашившись стаи,На крыло опершись, не спеша,Кроткий голубь к проруби слетает.Чтоб бессмертной сделалась душа!И бредя в крещенском снеговее,Только скажешь: “Господи, спаси.Хорошо живется в Галилее.Широко живется на Руси!”
Сон о вербном
Новый год. Сугробы выше кровель.Но наперекор календарюТетерев токует, выгнув брови,Прозревая вешнюю зарю.Свет небесный — холоден и скуден.Беспокоен снега океан,Словно знает: день придёт — не суден.Вербною любовью оссиян.И стремясь из тесной колыбели,Подчиняясь солнцу и теплу,Краснотал и чернотал в апрелеВыбросят пушистую стрелу.И народ поднимется на взгорок,На взлобок, угор и старый холм.Чтоб на миг увидеть древний городИ в воротах — путника с ослом.И сердца откроются Мессии.Но минует время вещих снов…И снегов достанет у России,И дорог — к подножию крестов.
Лития
Растёт снеговая короста.Промерзла на сажени твердь.Глазам воспаленным не простоГлядеть в леденящую смерть.Наверное, скоро не будетНи ночи, ни белого дня.И Бог беспристрастно рассудит,Но всё ж не оставит меня.И я полечу над лугамиВ сиреневый неба прогал,Навстречу к ушедшим — и к маме,Чьи руки в гробу целовал.И тихо рассеется дымкаПечали прощальных минут.И отроки — Ромка и ДимкаСобравшись, отца помянут.И молча закроют, без стукаВ бессмертье отверстую дверь.И жаль — не рожденного внукаОбнять не придётся теперь.И знать: изведется твой корень, Иль мощным побегом взойдёт?Я стану — хранителем в горе,Заступником горним — за род!И видеться будет свысока,Сквозь марево минувших дней:Усталые вои БоброкаКупают в Непрядве коней!
На Рузском поле
Я Рузское поле забыть — до конца не смогу:Кладбищенский взгорок, лощину и ленту реки.Церквушку в известке на дальнем крутом берегу.И ласточек стаю, вспорхнувшую из-под стрехи.И в небе бездонном, крутой заложивши вираж,Уходят они в пепелящую солнца жару.Я знаю, что этот знакомый до боли пейзажИз памяти вычеркнуть — нет,никогда не смогу.И хоть за него не дадут половины гроша,Который веками копился в дорожной пыли,Я знаю, что здесь проживает поэта душа.И словно стрекозы, склоняет к земле ковыли.Которых всё меньше и меньше в России с тех пор,Как двинулась к Дону от Рузы комонная рать.И скрылся из глаз с крепостным частоколом угор.И внёс летописец уставную запись в тетрадь.“Воскреснет Господь, и его расточатся враги.И встретит со славой, вернувшихся в пору, посад…”.На Рузское поле ложатся былого шаги,И реют хоругви шелковыевоинства над!
Двадцатый
Снег скрипит! Скрипит январский снег.Пёрышко скребётся по бумаге.Словно вновь пришёл двадцатый век,Очередь заняв в универмаге.Фантики, хлопушки, пастила,Синий шевиот официоза.Ёлка настоящею была —Со смолой, застывшей от мороза.Дворник гордо нёс свою метлу,Деревенский дворник — дядя Федя.Тёплый хлеб давали ко столу,И компоты — школьникам в буфете.И трещали доски у бортов:Шло с Канадой вечное сраженье.И в хоккейной шапочке — БобровПоражал игрой воображенье.Милый, неуклюжий и больной,С коммунальной толчеёй в квартире,Где ты мой двадцатый — золотой,С орденом Победы на мундире!?Где ты, чёрно-белое кино?“Огоньков” эфирная программа. Голуби, соседи, доминоИ такая ласковая мама,Что теперь глядит издалека,В деревянной рамочки квадрате.Век двадцатый — это на века!На другие — времени не хватит!