Тамако, ученица первого класса средней школы, никогда не видела своего дедушку. И хотя случайно ей стало известно, что дед находится в тюрьме, она ни с кем из родных это не обсуждает, тем более что у нее много других проблем. Во-первых, в школе есть группа девчонок, которые постоянно издеваются над теми, кто не может постоять за себя, в том числе и над Тамако. Заводилой у них Томоми Кидзаки, которая училась вместе с Тамако еще в начальной школе, а теперь непонятно почему то и дело цепляется к ней. Во-вторых, девочку тяготят постоянные ссоры между отцом и матерью, обострившиеся в последнее время из-за дополнительного нервного напряжения — поскольку на семью оказывают давление полукриминальные скупщики земельных участков.

Тамако вернулась из школы после занятий в кружке рисования. Около входной двери громоздились не до конца упакованные вещи: буфет, маленький телевизор, стол и тому подобное. Все из бабушкиной комнаты.

— Что происходит?

— Бабушка переезжает к дяде Масудзи, — небрежно сказала мать, вынося из бабушкиной комнаты книги и укладывая их в коробку.

— Бабушка переезжает? Почему?

— Завтра возвращается домой дедушка. Сегодня нам сообщили об этом.

— Гранма сбегает от дедушки в Нагою? Почему?

Бабушка не любила, когда ее называли «бабушкой», и Тамако всегда называла ее «гранма» — сокращенно от «грандмаза»[3].

— Потому что она его не любит.

— Что, настолько?!

На кухне бабушка, бормоча себе что-то под нос, собирала свою посуду.

— Гранма, ты уезжаешь?

— A-а, Тама-тян [4]. Уж как тяжело с тобой расставаться, но раз он возвращается… Я не собиралась уезжать, но теперь, когда он того и гляди заявится сюда, я никак не могу здесь оставаться.

— Но почему? Почему ты так не любишь дедушку? Вы же муж и жена. Неужели вы не можете жить вместе?

— Не могу я быть вместе с ним. Когда-нибудь ты меня поймешь, Тама-тян.

— Очень странно. А почему же вы тогда не развелись?

— Ну хватит, Тамако, — сказала мать, которая в этот момент вошла на кухню, — что ты понимаешь в супружестве? Бабушка уже решила, что едет в Нагою.

— Если гранма уедет, я буду скучать.

Бабушка посмотрела на Тамако, и у нее на глаза навернулись слезы.

— Тама-тян, всего тебе хорошего, — она принялась поспешно заворачивать посуду в газетную бумагу. — Если вам будет непонятно, как себя с ним вести, да мало ли там что, — звоните мне в любое время. Я-то его как облупленного знаю.

Тамако никак не могла взять в толк, почему бабушка называет своего мужа не иначе, как «он».

Но вот приехал грузовик из фирмы перевозок и увез бабушкины вещи. Во время последнего совместного ужина отец, вернувшийся по случаю отъезда бабушки домой пораньше, спросил:

— Что же это получается? Ты даже увидеться с ним не хочешь?

— Этот человек обладает странным обаянием. Мне встречаться с ним опасно.

— Да-да, понимаю, чары зла. Ты об этом?

— Не говори глупостей…

Тут Тамако не выдержала и спросила:

— Что же такого плохого сделал дедушка, что его посадили в тюрьму?

— Ты, выходит, знала, — взрослые переглянулись.

— Предупреждаю тебя, когда дедушка вернется, ни в коем случае его об этом не спрашивай.

— Не буду.

— Дело в том, что дедушка… — начал было отец, но запнулся и беспомощно посмотрел на жену и мать.

— Он сидел целых пятнадцать лет, так что Тама-тян, наверное, и сама уже догадалась, что его осудили за убийство.

— Но, мама, — Тиэко слегка занервничала от прямоты свекрови.

Бабушка спокойно сказала:

— Пора уже Тама-тян узнать правду.

— Вы правы, но…

— Я так и думала, — сказала Тамако, хотя на самом деле мысль об убийстве не приходила ей в голову, так что ей пришлось постараться, чтобы скрыть потрясение.

— Человек, которого дедушка убил, отчасти был сам виноват. Поэтому дедушку посадили на пятнадцать лет, — сказал отец. — На суде спорили, являлось ли это необходимой самообороной. Но у отца уже была судимость.

— Как, еще одна?! — громко воскликнула Тамако.

— Ну вот, постепенно тайное становится явным, — горько усмехнулся отец. — До этого была просто драка — нанесение телесных повреждений. Тиэко, я выпью виски, принеси мне льда. В первый раз ему дали условный срок. Ты же знаешь, что это значит?

— Знаю.

— Он человек неспокойный, много чем занимался, — вздохнув, сказала бабушка, немного нараспев. — У него даже с якудза бывали конфликты.

— Ну а всех подробностей мы тоже не знаем, — сказала мать, давая всем понять, что Тамако и так уже узнала достаточно, — так ведь?

— Ну да, не знаем, — на лице отца явно читалось облегчение. — Эй, а виски, что, больше нет?

— Больше нет. Может, пива?

— Давай пива. А завтра прикупи саке, вечером отец наверняка захочет выпить.

— Если бы еще и я осталась в этом доме, вам пришлось бы тяжело. Нужно было бы заботиться о нас двоих, — сказала бабушка будто оправдываясь, — на одного Кэйити — четверо иждивенцев. Кэйити бы совсем замучился.

— Мама, ну что вы говорите, — поспешно сказала Тиэко, как раз вернувшаяся с пивом.

— Нет-нет, все-таки вам бы тяжело пришлось, — продолжала говорить бабушка, не обращая внимания на слова невестки, — к тому же этот дом не рассчитан на два хозяйства. Поселились бы две семьи, и только бы и делали, что ссорились.

«Как все сложно», — подумала Тамако.

Комната, в которой они сейчас ужинали, была гостиной и одновременно служила верандой, откуда вечером, когда зажигались садовые фонари, открывался вид на садик величиной примерно в десять цубо[5]. Комната бабушки в шесть татами[6] с буддийским алтарем отделялась от гостиной только лишь перегородкой сёдзи[7]. Тамако подумала, что, наверно, теперь это будет дедушкина комната. В этой комнате, даже когда спишь, хорошо слышны и разговоры в гостиной, и передвижения членов семьи по дому.

На следующее утро бабушка встала пораньше и, приговаривая, что это в последний раз, приготовила для Тамако школьный обед. Однако когда во время обеденного перерыва девочка открыла коробку с едой, поверх риса был рассыпан заячий помет. Должно быть, его взяли из заячьей клетки в школьном живом уголке. Можно не сомневаться, это было дело рук Томоми и ее подруг. И когда только они успели? Получается, если бы они подсыпали ей туда яду, то она бы съела и не заметила. Тамако посмотрела в сторону, где сидели ее обидчицы. Они сгрудились вчетвером вокруг парты Томоми, глядели на Тамако и нагло смеялись.

— Что смотришь? Есть претензии? — перехватив взгляд Тамако, усмехнулась Томоми.

Издевательства над Тамако начались после того, как она стала провожать домой Матико Синохара, которая была самым первым объектом травли.

Матико обзывали «вонючкой», «микробом» и другими обидными словами. И помет в коробку с обедом ей тоже однажды подложили, только не заячий, а собачий. Матико тогда разрыдалась, а Тамако, заглянув в ее коробку, вскрикнула от отвращения и гневно посмотрела на Томоми и ее друзей. Должно быть, в отместку за это они теперь испортили и ее обед.

Расстроившись, Тамако не пошла на занятия по рисованию, а отправилась вместе с Матико домой. По дороге нужно было проходить через торговый квартал рядом со станцией. Перед комбини[8] на стоянке, выложенной разноцветной плиткой, как всегда тусовалась компания Томоми. У стены на корточках сидели несколько мальчишек. Все они синхронно повернули головы в сторону приближавшихся девочек.

— Выпендривается — микроба защищает, — засмеялась Кацуми Ханадзоно.

— Ну-ка, кто-нибудь, задерите Тамако юбку, или боитесь? — стала подначивать мальчишек Томоми.

— О-о, Томоми дает добро, — Бундзи Сакасита, который учился в их же классе, вскочил и приблизился к Тамако.

— Не надо! — Тамако крепко схватила его за руку. — Не смей!

Взрослые прохожие делали вид, что не замечают ссорящихся школьников, были и такие, кто с интересом наблюдал за подростками издалека.

— Тамако? — сказал, подойдя к ним, старик в кимоно, видимо, вышедший из здания почты напротив комбини. Волосы с проседью коротко стрижены, руки спрятаны в рукавах кимоно. Глаза смотрели по-доброму, и Тамако сразу поняла, что это дедушка.

— Дедушка, — Тамако почему-то замерла на месте, глядя на него.

— Ой, дедушка, дедушка, — передразнил ее Сакасита и вернулся к своей компании, подпиравшей спинами стену комбини.

Тамако, опасаясь ссоры между дедушкой и одноклассниками, устремилась прочь, увлекая за собой Матико. Дедушка Кэндзо догнал их.

— Ха! И вправду Тамако. Такая же, как на фотографии.

Недалеко от дома, у перекрестка, где их с Матико пути расходились, Тамако подумала, что, пожалуй, нужно что-нибудь сказать дедушке, и обернулась.

— Дедушка, ты был на почте?

Кэндзо заморгал.

— Нет. Я увидел, как идут домой школьники и подумал, что, наверное, это из твоей школы и что, может быть, если подождать, то я встречу тебя, вот и ждал у почтового ящика.

«Значит, дедушка все видел», — расстроилась Тамако. Ничего хорошего в этом не было. А что, если он захочет вмешаться?

Как она и подозревала, дедушка спросил:

— Тебя что, обижают?

Ответ Тамако прозвучал неожиданно резко даже для нее самой:

— А вот это тебя не касается! Какое может быть дело бывшему зэку до школьных разборок? Так что не вздумай вмешиваться!

Кэндзо, похоже, на мгновение удивился, но тут же, радостно улыбнувшись, наклонился к Тамако и сказал:

— Ха, девчонка, когда ты злишься, лицо у тебя становится просто ужасным. Думаю, что с таким лицом никакие издевательства тебе не страшны.

Продолжая весело смеяться, Кэндзо свернул за угол, к дому.

Матико несмело спросила:

— Твой дедушка был в тюрьме?

«Вот черт», — подумала Тамако и строго посмотрела на Матико.

— Никому не говори!

Матико робко кивнула и опустила глаза.

— Не скажу.

«Неужели у меня и вправду страшное лицо, когда я сержусь?», — вернувшись в свою комнату, Тамако попыталась перед зеркалом придать лицу недавнее выражение. В какой-то момент ей это удалось. «Ого!» — подумала она. И действительно, лицо получилось «стра-ашно, аж жуть».

Однако когда к ней приставала Томоми со своей свитой, Тамако не могла сердиться, а только изнывала от страха, пытаясь угадать, какое издевательство они задумали на этот раз.

Отец вернулся с работы раньше обычного, чтобы отпраздновать возвращение дедушки Кэндзо из тюрьмы. Ужинали, как было заведено, в гостиной. Как и накануне, за столом сидели вчетвером, но, вероятно, оттого, что все так или иначе ощущали отсутствие бабушки, разговор не клеился. Отец, как всегда, пил разбавленное виски, поэтому дедушке пришлось пить саке в одиночку.

— Ах да, — дедушка достал из-за пазухи тяжелый на вид, туго набитый конверт, — это я получил за работу в тюрьме. Раз мне теперь предстоит жить вместе с вами, пусть Тиэко-сан[9] распоряжается этими деньгами на свое усмотрение.

Получив наличными несколько сотен тысяч, а то и больше миллиона иен, мать, естественно, очень обрадовалась. Конечно, она сразу все потратит. Тиэко всегда страдала от нехватки денег. «Лучше бы ты оставил их себе», — мысленно обратилась Тамако к дедушке. Но дальше мысленного общения дело не шло. Тамако не знала, на какие темы следует говорить в таких случаях, да и все остальные, должно быть, тоже.

— Отец, кем же ты работал в тюрьме?

На лице Кэндзо отразилось недовольство.

— Лучше не спрашивай. Если я скажу, вы тут все на смех меня поднимете.

— Не поднимем, — напустив на себя серьезный вид, сказала мать.

— Ну хорошо. Я… вышивал.

Тамако рассмеялась, и дедушка строго на нее посмотрел.

— Ей смешно, видите ли. А у меня, между прочим, талант. Поэтому я столько и заработал.

— У тебя всегда были умелые руки.

Потом дедушка начал расспрашивать отца обо всех соседях: Кэндзо с детства жил в этом доме, построенном еще его прадедом, и знакомых в округе у него было хоть отбавляй. Впрочем, отец, работавший в центре города, плохо знал, что происходит в их микрорайоне, и о последних новостях квартала деду рассказала мать. Тамако ушла в свою комнату раньше всех, а взрослые, похоже, разговаривали допоздна.

На следующий день в школе Тамако ожидал сюрприз: почти все одноклассники знали о дедушке, вернувшемся из тюрьмы. Томоми и другие ученики на переменах переговаривались нарочито громкими голосами:

— Ее дедушка только вчера вернулся из тюрьмы! Она внучка бывшего заключенного, поосторожней с ней! У нее дедушка-убийца, с ней шутки плохи!

На перемене Тамако с пристрастием допросила Матико, но та, чуть не плача, лишь повторяла, что никому ничего не говорила.

— Я даже дома никому не сказала. А о том, что твой дедушка убил человека, я вообще не знала. Так что ты не думай, это не я растрезвонила!

Возразить тут было нечего. Наверняка кто-то из одноклассников, толпившихся у комбини, узнал об этом от взрослых, скорее всего, от родителей. Весь день одноклассники издевались над Тамако, а самые отпетые школьные хулиганы специально подходили к ней за подробностями — убийство, совершенное ее дедушкой, буквально не давало им покоя.

Дедушка уходил из дома каждый день. Мать говорила, что он наведывается в лавки к старым знакомым, ведет с ними разговоры о прошлом, расспрашивает о знакомых, с которыми еще не успел встретиться, и о тех, кто переехал в другой город; обсуждает дела, слушает сплетни, собирает информацию, словно пытаясь вернуть потерянное время. Сама Тамако тоже как-то раз по дороге из школы приметила дедушку, который, присев у входа в обувную лавку, увлеченно беседовал с ее хозяином, своим ровесником.

— Когда я иду за покупками, мне все говорят: «Ваш свекр вернулся, верно?», — сказала мать Тамако, — и никого нет, кто бы к нему плохо относился. Все твердят «Годакэн-сан [10], Годакэн-сан», похоже, его тут даже любят, — в голосе матери, не знавшей дедушку до ареста, слышалось легкое удивление.

В воскресный день, во второй половине дня Тамако впервые по-настоящему поговорила с дедушкой. Дедушка в своем обычном кимоно сидел на веранде, задумчиво курил и грелся на солнышке, а Тамако пила кофе за столом позади него и вдруг решилась с ним заговорить:

— Тебе, наверно, скучно?

— Да нет, нескучно. С чего мне скучать?

— Извини, я не очень-то вежливо с тобой тогда разговаривала…

— А это ты насчет «бывшего зэка»? Твоя подруга, наверно, сразу обо всем догадалась.

— Ага.

Похоже, дедушку волновало, что из-за него у внучки могут быть неприятности.

— А с бабушкой своей ты ладила?

— Ой, не называй ее бабушкой. Она еще красивая, выглядит молодо, и те, кто ее не знают, думают, что ей даже шестидесяти нет.

— Но она тем не менее твоя бабушка.

— Я называла ее «гранма».

— Это потому что она не пьет ни грамма?

— Да не «грамма», а «гранма». То есть «грандмаза».

— Тогда я гранфа [11]?

— Не… наверно, гранпа. От грандпапа. Можно я буду называть тебя «гранпа»?

— Можно, — он обернулся и внимательно посмотрел на Тамако. — Неплохо. Гранпа, значит.

Дедушка выглядел довольным.

Вскоре дедушка, все в том же кимоно без хакама[12] стал вечерами захаживать в питейные заведения у станции. Бары — отличное место для сбора информации, ведь у захмелевших посетителей быстро развязываются языки. Во время ужина дедушки, как правило, не бывало дома, иногда он возвращался только заполночь. Перед уходом всегда предупреждал, что ужинать не будет, да и пьяным тоже не приходил, поэтому особых неудобств от такого его поведения никому не было, только Тиэко не переставала удивляться, откуда у него столько денег на развлечения.

— Наверно, мам, он не все тебе отдал, — предположила Тамако, — оставил себе немного на расходы.

— Может быть, он как-нибудь зарабатывает, — пожал плечами отец. — Я никогда до конца не понимал, чем он занимается.

Однажды по дороге из школы, увидев дедушку в магазине фотоаппаратов, Тамако тоже зашла в магазин.

— Гранпа, ты фотоаппарат покупаешь?

Кэндзо как раз договаривался о цене со своим бывшим одноклассником — владельцем магазина «Фотоаппараты Ако-да». Он посмотрел на Тамако и снова обратился к хозяину:

— Знаешь мою внучку?

— А как же. Знаю, конечно. Известная красавица, так сразу и не скажешь, что твоя внучка.

— Правда, красивая? Моя гордость.

Уже взяв пакет с фотоаппаратом, Кэндзо сказал хозяину:

— Ладно, до завтра. Скидка двадцать процентов в обмен на полную оплату сразу. Договорились?

— Без проблем, — хозяин невесело улыбнулся.

— Дорогой же фотоаппарат ты себе купил, — сказала Тамако, шагая по торговой улице домой рядом с дедушкой.

— Ну, для ночной съемки другой не подойдет.

— А что ты собираешься снимать ночью?

— Я тебе потом покажу.

— Гранпа, а разве ты не отдал все деньги маме?

Какое-то время Кэндзо молчал. Тамако начала думать, что, наверно, не стоило задавать так много вопросов, но тут Кэндзо сказал:

— Об этом я тоже скоро тебе расскажу.

«Расскажет? О чем это, интересно знать?» — Тамако вздохнула.

— Не понимаю, что за секреты у тебя, гранпа.

— О, смотрите, кто идет! Бывший зэк!

На стоянке перед комбини в этот день тусовалась группа мальчишек, постоянно хулиганивших в школе. В основном это были старшеклассники, а Бундзи Сакасита, самый младший и пустоголовый из них, просто пытался примазаться к компании. Завидев приближавшихся Тамако с дедушкой, он, чтобы угодить остальным, тут же вскочил и принялся громко насмехаться над ними.

— Гранпа, я не пойду той дорогой, — сказала Тамако, опасаясь, что дедушка начнет разбираться с мальчишками.

— Да ладно тебе. Все в порядке, — улыбнулся Кэндзо.

— Гранпа, не связывайся с ними, — чуть не плача сказала Тамако, — они ничего не понимают. Они еще дети!

— Знаю, знаю.

— О, бывший заключенный! Круто!

— Конкретный старикан!

— Если убиваешь людей, сиди тихо и не высовывайся!

Подростки отчаянно демонстрировали свою смелость, задирая взрослого человека, отсидевшего срок. Поравнявшись с ними, Кэндзо остановился и с улыбкой сказал:

— Вы что, хотите со мной подраться?

Они замолчали.

Кэндзо обратился к одному из них:

— Ты ведь сын Токунаги из лавки вывесок? Передай отцу, чтобы он позвонил мне. Скажи, что Годакэн вернулся.

Главарь компании Хироси Токунага озадаченно кивнул. Все молчали. Возможно потому, что Кэндзо говорил на удивление спокойно. А может быть, они опасались, что и об их семьях ему известно что-то такое, чего они и сами не знают. Однако когда Тамако с дедушкой прошли мимо, Токунага, должно быть, разозлился на себя за проявленную слабость, и, чтобы не ударить в грязь лицом перед товарищами, вскочил и начал громко ругаться, вслед за ним затявкали и остальные.

— О чем это ты собираешься говорить с отцом? Тоже мне, начальник!

— Не выпендривайся, убийца!

— Отсидел-то всего один срок!

— Нечего тут из себя изображать!

Тамако изо всех сил тянула за руку пытавшегося обернуться дедушку. Наконец они повернули к дому.

— Не надо. Пожалуйста, — со слезами в голосе сказала Тамако. — Если ты им что-нибудь сделаешь, то издеваться будут надо мной, в школе.

— Значит, над тобой все-таки издеваются?

— Главное ничего им не делай, ладно?

— Хорошо, не буду.

— Гранпа, откуда ты знаешь Токунагу-куна[13]?

— Когда ждешь своей очереди в парикмахерской, люди часто рассказывают о школьниках, проходящих мимо по дороге, — кто чей сын и все такое.

Тамако обратила внимание, что дедушка постригся под бокс, и что эта стрижка очень ему идет.

«Дедушка следит за собой», — отметила она про себя.

Вечером, выходя из дома, Кэндзо, против обыкновения, надел пиджак и прихватил с собой фотоаппарат. Старый, купленный заведомо более десяти лет назад пиджак был отлично сшит и хорошо сохранился, так что Кэндзо, повязавший простой, но элегантный галстук, не был похож на служащего или пенсионера: скорее его можно было принять за предприимчивого бизнесмена или свободного художника.

— Куда это он отправился фотографировать на ночь глядя? — спросил у Тамако отец, знавший от жены, что Тамако ладит с дедушкой. — Уже девять часов.

— Откуда я знаю. Может, на собрание общества любителей ночной съемки?

Прошло четыре дня. Тамако возвращалась из школы. На дороге перед ее домом стояли двое парней. События происходили еще до того, как лопнула экономика «мыльного пузыря» [14], да и само выражение «мыльный пузырь» в ту пору еще никто не употреблял. Некий предприниматель собирался, скупив несколько домов в окрестностях, включая дом семьи Годай, построить на их месте многоквартирную многоэтажку, и по его поручению члены хорошо известной в местном торговом квартале небольшой банды занимались добровольно-принудительной скупкой земельных участков, всячески угрожая владельцам домов. Эти двое были как раз из числа скупщиков. Тамако их лица были уже знакомы.

— Здравствуй, девочка, — один из парней преградил Тамако дорогу.

— Идешь из школы? Мы звонили в дверь, но твоя мама не вышла. Но мы-то знаем, что она дома.

— Наверное, она не хочет выходить, — Тамако гневно посмотрела на смуглого парня. — Отойди с дороги.

— Вот как? Значит, она не хочет с нами повидаться, — сказал второй парень в темных очках, обхватив Тамако сзади обеими руками, — теперь-то, думаю, наверняка захочет.

Мать, встревоженная криком Тамако, выскочила из дома и завопила:

— Что вы делаете с моей дочерью?! Отпустите ее!

— Ну вот. Мы же говорили, что она дома, — засмеялся парень в темных очках, отпуская Тамако.

— Хозяйка, просто послушай, что мы скажем.

— Гранпа дома? — спросила Тамако, вбегая в дом.

— Дедушки нет. И хорошо, что нет. Если бы он был дома, уж и не знаю, как бы все обернулось.

Смуглый парень, озадаченный словами Тиэко, пробормотал из-за входной двери, которую она поспешила закрыть перед самым его носом:

— Что это еще за дедушка такой?

Похоже, они ничего не знали о Кэндзо, поскольку были слишком молоды и недавно приехали в город.

— Ни в коем случае не рассказывай об этом дедушке, — со страхом сказала Тиэко дочери.

— Почему?

— Бабушка же говорила. Если он начнет с ними разбираться, беды не оберешься.

Тамако подумала, что теперь-то дедушка, возможно, разобрался бы, не прибегая к насилию, но промолчала.

В тот вечер родители снова затеяли громкую ссору у себя в спальне, от их криков едва успевшая заснуть Тамако проснулась.

— А что я мог сделать? Меня же не было дома.

— Но когда они снова позвонят, ты уж договорись с ними. Они ведь запросто могут изнасиловать Тамако.

— Что ты несешь!

— Так ведь неизвестно, что они в следующий раз выкинут.

— Мы ничего не можем сделать. К тому же дом принадлежит отцу. Придется с ним посоветоваться.

— Я же тебе сказала, нельзя с ним советоваться! Что, если начнется поножовщина? Потом на судебных расходах разоримся.

— Ну и что ты предлагаешь?

— Придумай что-нибудь. Неужели на тебя хотя бы в этом нельзя положиться?!

Перепалка длилась часов до двух ночи.

На следующее утро дедушка остановил в дверях собравшуюся в школу Тамако.

— Тамако, послушай-ка, мне показалось или вчера вечером Кэйити и Тиэко ссорились?

— Ага. Значит, и внизу было слышно? Ругались допоздна.

— И часто они так?

— Да уж, нередко.

Перепалки происходили не только в те дни, когда появлялись бандиты. Мать высказывала отцу всевозможные претензии, используя скупщиков как повод, и потом оба они по два-три дня бывали не в духе. Дедушка, разумеется, тоже это заметил, но, не понимая причины их разногласий, казалось, находился в растерянности.

В понедельник, когда закончился последний перед большой переменой урок, Тамако, отметив про себя, что сегодня над ней никто не издевается, взглянула в сторону Томоми. Томоми ответила ей мрачным взглядом. Тамако устало подумала, что, видимо, мучительница как раз собирается приняться за нее, как вдруг та сделала ей знак глазами — призыв выйти в коридор. В коридоре никого кроме них не было.

— Ты простишь мне, что я над тобой издевалась? — сказала Томоми, растягивая слова и устремив на Тамако умоляющий взгляд. — Хотя, если вспомнить, что я делала, тебе, наверно, будет трудно меня простить.

От неожиданности Тамако какое-то время молчала, не зная, что сказать.

— Раз ты извиняешься, я все забуду, — как только Тамако произнесла эти слова, тревога исчезла с лица Томоми, но потом она, словно испугавшись чего-то, быстро сказала:

— Пожалуйста, никому не показывай ту фотографию. Прошу тебя.

— Какую фотографию?

— Ты не знаешь? — Томоми удивленно всмотрелась в лицо Тамако. — Спроси у своего дедушки, — и ничего больше не сказав, она вернулась в класс.

Что натворил дедушка? Что за фотография? Должно быть, он что-то сфотографировал своим новым фотоаппаратом, но что? Что такого он мог заснять, чтобы так напугать Томоми? Всю вторую половину дня Тамако пребывала в раздумьях и на занятиях была очень невнимательна. Как только уроки закончились, она со всех ног побежала домой. Дедушка был дома.

— Гранпа, что ты сделал Томоми?

Кэндзо, сидевший, по своему обыкновению, на краешке деревянного настила веранды, глядя на сад, ответил, не оборачиваясь:

— A-а, Томоми — это внучка Кидзаки, державшего малярную мастерскую? Ничего особенного я ей не делал.

— Но… — Тамако рассказала о разговоре с Томоми, — что за фотографию ты ей показал?

— Вот эту, — Кэндзо поднялся, зашел в комнату в шесть татами с буддийским алтарем — бывшую комнату жены, где теперь жил сам, и вернулся с цветной фотографией в руках, — хотя это и не для детских глаз.

На фотографии была мать Томоми, Сидзука, — Тамако несколько раз видела ее и запомнила лицо. Женщину сфотографировали за стойкой бара, где она работала. По обе стороны от нее, крепко к ней прижавшись, сидели двое типов, по виду приезжие из деревни, а за спиной пристроился третий, похоже, продавец одного из магазинов в районе. Он поил уже изрядно захмелевшую Сидзуку саке из стакана; мужик справа засунул руку в глубокий вырез ее розового платья и тискал ее грудь; а тот, что слева, задрал подол и, запустив руку в крошечные трусики, трогал ее между ног. Сидзука с улыбкой смотрела в потолок затуманенным от выпитого взглядом.

— Ой, — вскрикнула Тамако. — Это же мама Томоми!

— Да.

— И ты показал эту фотографию Томоми?

— Да, на днях, на улице.

— Зачем же ты это сфотографировал?!

— Как раз для того, чтобы ей показать.

— Я этого не понимаю.

— Дзёдзима из рыбной лавки показал мне эту Томоми, когда она проходила мимо со своей компанией. Он сказал: «Самая высокая — это внучка Кидзаки, у которого была малярная мастерская». А еще он рассказал мне о том, что она над тобой издевается. Эй, опять что-то случилось с твоим лицом. На тебя страшно смотреть! Сделай милость, не корчи такую кошмарную рожу.

Хозяин рыбной лавки был отцом одноклассницы Тамако, Тидори Дзёдзимы, которую шайка Томоми тоже преследовала издевательскими фразочками вроде: «Рыбой воняет» или «Не входи в класс, а то от твоей вони не продохнуть». Но ребенок, которого травят, редко рассказывает об этом родителям; вот и Тидори рассказала не о себе, а о том, как издеваются над Тамако.

— После смерти Кидзаки, хозяина малярной мастерской, — продолжал Кэндзо, — его дочь Сидзука, известная в нашем районе красотка, развелась с мужем, мастерская разорилась, и теперь Сидзука работает в баре с дурной репутацией. Об этом мне рассказал молодой повар Хидэо из ресторана «Санкити-дзуси». Он мне так и сказал: «Этот бар „Голгофа“ у станции — то еще заведение». Вот я и отправился туда с фотоаппаратом. Хидэо не обманул. Там, похоже, каждый вечер творится примерно то же, что и на этой фотографии.

— И никто не заметил, что ты фотографируешь?

— Я купил дорогой фотоаппарат, которому не нужна вспышка. Снимать скрытой камерой не сложно.

— Гранпа, а что ты сказал Томоми, когда показывал эту фотографию?

— Ничего не сказал. Она, бедная, как увидела, сразу расплакалась. Я молчу, а она сама говорит: «Больше никогда не буду издеваться над Тамако». Слабая девчонка — мне и угрожать ей не пришлось.

Тамако впервые подумала о дедушке, что он страшный человек. Но ведь он сделал это, беспокоясь о ней, так что возразить было нечего. Кэндзо пристально смотрел на задумавшуюся Тамако, наконец, вздохнул и сказал:

— Послушай, Тамако. Можешь пообещать мне одну вещь?

— Какую?

— Давай договоримся, что между нами не будет никаких секретов.

Тамако подумала, что дедушка, наверно, беспокоится, как бы из-за секретов не возникло непонимания, и кто-то из них не влез бы некстати в дела другого, и кивнула.

— Хорошо, — сказав это, она поспешила добавить: — То есть я правильно поняла, что нам достаточно просто прямо отвечать друг другу на заданные вопросы?

Она подумала, что иначе дедушке придется рассказывать и о своем прошлом.

— Да, — сказал Кэндзо и внимательно посмотрел на внучку. — А ты не глупа.

Шайка Томоми оставила Тамако в покое, но издевательства над Матико, Тидори и другими продолжались. Правда, сама Томоми с каждым днем все больше мрачнела и уже не участвовала в травле напрямую, предоставив заниматься этим трем своим подручным — Кацуми Ханадзоно, Маи Кабасима и Канна Кётани. И если в такие моменты Томоми чувствовала на себе взгляд Тамако, то сразу же втягивала голову в плечи и отворачивалась, словно кошка, которую застукали, когда она пыталась стащить с кухни еду.

Кацуми, Маи и Канна, похоже, были недовольны Томоми. Однажды, выбрав момент, когда Тамако случайно оказалась после уроков в классе одна, они втроем окружили ее и принялись за свои обычные оскорбления.

— Эй, как поживает дедуля-зэк?

— Он тебя учит людей убивать?

Тамако никогда не умела противостоять Томоми, которая знала ее еще с детства и была свидетельницей кое-каких постыдных Случаев, приключившихся с Тамако в начальной школе. Но этих-то троих — хоть они и оторвы — она не так уж и боится… Почему они позволяют себе так обращаться с ней?

Тамако вышла из себя.

— Слушайте, вы, потише! Совсем охренели?! — крикнула она и у нее сделалось то самое «страшное лицо», о котором говорил дедушка. — Я и сама легко найду сотню способов с вами расправиться. Вам что, жить надоело, идиотки?!

Выражения, запомнившиеся из фильмов про гангстеров и якудза, сами собой слетали с языка, и Тамако в исступлении кричала все громче и громче.

— Перестань, перестань… Мне страшно, — бледная от природы Канна еще больше побледнела и задрожала.

— Прости. Мы больше не будем! Обещаю, мы больше не будем! — в слезах кричала Кацуми.

Маи просто впала в ступор, от ее ног поднимался пар — она обмочилась.

— Видите, что Томоми ведет себя смирно? — сказала Тамако, немного успокоившись и слегка ужасаясь самой себе — и в ней, стало быть, течет дедушкина кровь. — И вы тоже ведите себя скромнее. Хватит издеваться над Матико и Тидори.

Наступила зима. Второй триместр уже подходил к концу, когда в один из учебных дней школу захлестнула волна беспорядков. Все началось с шума во время урока в третьем классе. Учитель пытался урезонить хулиганов, в числе которых был и Хироси Токунага, но опрометчиво упомянул характеристики [15]. В ответ разъяренные ученики начали бить окна, а потом накинулись на учителя. Вслед за ними стали буйствовать мальчишки и в других классах, и вот уже и в классе Тамако Бундзи Сакасита, а потом и другие ученики принялись бить оконные стекла.

Эту картину увидел Кэндзо, случайно проходивший мимо школы. Он забеспокоился и решил встретить Тамако после занятий.

— Ну и дела творятся у вас в школе, — сказал Кэндзо внучке, шагая рядом с ней домой.

— И ведь только недавно все стекла вставили, — пожаловалась Тамако. — Завтра опять придется мерзнуть на сквозняке.

— И часто у вас такое бывает?

— Да постоянно.

— Ужас.

Когда они дошли до комбини, оттуда с еженедельным журналом комиксов в руках вышел Юдзиро Татикава — один из школьных хулиганов, тоже третьеклассник, как и Токунага. Заметив Кэндзо и Тамако, он ухмыльнулся.

— Кажется, этот ученик тоже из хулиганов, — сказал Кэндзо.

— Ага. Его зовут Татикава, и он самый отпетый после Токунаги.

— О, дедуля-зэк. Не зазнавайся, — процедил Татикава в тот момент, когда дед и внучка поравнялись с ним.

Кэндзо неожиданно метнулся в сторону, схватил Татикаву, резко перевернул и прижал к стене комбини так, что Татикава оказался в положении вверх ногами. Затем Кэндзо навалился на него всей тяжестью своего тела, а правым локтем уперся парню куда-то за левое ухо.

— А-а-а, — Татикава завопил от боли.

— Что ж, это очень смело — грубить в лицо бывшему зэку, но тогда нужно быть готовым, что тебя могут и прикончить, — Кэндзо еще сильнее надавил локтем.

— Отпу-у-сти-и, — прохрипел Татикава.

— Передай вашим школьным хулиганам, чтобы они больше не буянили, понял?

Татикава в ответ лишь застонал.

— Если надавить посильней, кровь перестанет поступать в мозг, и ты превратишься в полного дебила. Как тебе такой вариант? — Кэндзо надавил еще раз.

— А-а-а, — Татикава вытаращил глаза. — Что-о-б ты сдо-о-х. А-а-а, в глазах темнеет. В глаза-ах темне-е-ет.

— А я что говорил? Отлично, — сказал Кэндзо. — Вот так ты и умрешь, — и он надавил опять.

Татикава закатил глаза. На мгновение он потерял сознание. Тамако вскрикнула, решив, что дедушка его убил. Несколько прохожих остановились и молча наблюдали за происходящим. Кэндзо поднялся. Татикава пришел в себя и с трудом встал на ноги.

— Будешь знать, как хулиганить, мелкота. Понял?

— Понял, — послушно кивнул Татикава, побывавший на грани жизни и смерти.

— Если уж ввязываешься в драку, так будь готов к тому, что придется постоять за свою жизнь.

— Я больше не буду, — Татикава был напуган донельзя.

— И друзьям своим передай.

— Хорошо.

— Они обязательно будут тебе мстить, — сказала Тамако дедушке, когда они уже подходили к дому. — Всей своей компанией.

— Я на это и рассчитываю, — ответил Кэндзо с улыбкой.

— Гранпа, разве ты справишься с ними? Они же тебя убьют.

Дедушка лишь усмехнулся в ответ, и Тамако решила, что он, должно быть, не вполне уверен, что одолеет их всех. Девочка почувствовала благодарность — надо же, дедушка готов пожертвовать собой, чтобы покончить с хулиганством в школе своей внучки.

Приближался Новый год. Каждый раз накануне Нового года отец, спохватившись, начинал планировать семейное путешествие, но все места в модных гостиницах с горячими источниками оказывались уже забронированы более предприимчивыми отдыхающими, так что, в конце концов, всей семье, включая бабушку, приходилось проводить первые три дня Нового года в каком-нибудь скучном курортном отеле. Иногда они даже оставались дома. В этом году мест в гостиницах опять не было, и жена, как обычно, упрекала Кэйити:

— Ведь ты же знал. Нужно было заранее бронировать. Ну и размазня же ты!

Звонки от бандитов участились, и это дополнительно подогревало недовольство Тиэко.

— Тиэко-сан что-то не в духе, ты случайно не знаешь, в чем дело? — спросил Тамако дед. Они договорились, что у них не будет секретов друг от друга, и Тамако ничего не оставалось, как рассказать Кэндзо о скупщиках. Однако оказалось, что дедушка отлично знал об этой проблеме.

— Думаю, что причина недовольства Тиэко-сан в другом, — неожиданно сказал он.

Однажды, вернувшись домой из школы, Тамако обнаружила в своей комнате Кэндзо, который присев на кровать Тамако, слушал танцевальную музыку, доносившуюся из соседней комнаты. Это играло радио на прикроватном столике родителей. Видимо, его включил Кэндзо.

— Ты что, гранпа? Тебе никто не говорил, что в чужую комнату не заходят без разрешения?

— Тамако, у тебя здесь очень хорошо слышны звуки из соседней комнаты.

— Ага. Как только они начинают ссориться, все отлично слышно.

— Да, так не заснешь, — вздохнул Кэндзо и поднялся. О чем-то раздумывая, он было направился к выходу из комнаты, но вдруг обернулся. — Слушай, Тамако, вам обязательно отправляться в это новогоднее путешествие втроем?

— Да нет, — сказала Тамако. — Я вообще-то не очень люблю гостиницы с горячими источниками и курортные отели.

— Честно говоря, я тоже.

На следующий звонок бандитов ответил Кэндзо, случайно оказавшийся дома. Тиэко, до которой донеслись грубые слова свекра, ужаснулась, и Тамако слышала, как она потом сказала Кэйити:

— Так нас и убить могут. Они наверняка не на шутку разозлились.

Она была права. Через несколько дней Тамако увидела, как на углу торгового квартала дедушку окружили пятеро местных якудза.

— Ты нас назвал второсортным хулиганьем, да? — громко сказал смуглый якудза, раздувая ноздри, будто заново переживая оскорбление.

— Тебе что, жизнь не дорога? — громким грубым голосом пригрозил парень в темных очках. — Хочешь, чтоб мы тебя прикончили?

Лицо дедушки озарилось радостью.

— Вы меня прикончите? Отлично, — сказал он, и Тамако, не веря своим глазам, убедилась, что он не притворяется, а в самом деле рад. — Почему бы и нет?

— Ты чего говоришь-то?

Лица всех пятерых были перекошены от злобы, однако пустить в ход ножи они не решались — то ли из-за присутствия прохожих, старательно делавших вид, что ничего не замечают, то ли смущенные бесстрашием дедушки.

— Ладно, мы скоро навестим твой дом. Дождешься, — напоследок бросили они и, торжественно скрылись в зале патинко [16]. Тамако где-то слышала, что за этим залом находится их штаб.

— Гранпа! — Тамако с криком кинулась вслед за дедушкой, спокойно продолжавшим свой путь, он обернулся.

— Ты видела?

— Да, — дрожа, сказала Тамако. — Что же нам теперь делать? Они же сказали, что придут к нам домой.

— Да что они могут! — сказал он и добавил как бы про себя: — Посмотрел бы я на них, если бы они посмели хоть что-то предпринять. Еще чего доброго пришлось бы их зауважать.

Затем дедушка заговорил совсем о другом, будто и думать забыл о своей стычке с якудза:

— Слушай, Тамако, насчет Нового года, ты не против остаться дома вместе со мной?

— Не против, а что?

— Я хочу отправить Кэйити и Тиэко в поездку вдвоем.

В тот же вечер, против обыкновения оставшись на семейный ужин, Кэндзо достал конверт с ваучерами от турфирмы и передал их сыну.

— Я забронировал вам гостиницу на горячих источниках Кусацу[17]. И билеты на поезд туда и обратно тоже купил.

— Ого. Как это тебе удалось? — Кэйити с удивлением заглянул в конверт. — Ну да, у тебя же кругом связи.

— Не то что у тебя, — вне себя от радости Тиэко не удержалась от критики, несмотря на присутствие свекра. Уж очень она была недовольна нерасторопностью мужа.

— Отец, и на какие же средства ты это купил? — Кэйити наконец-то предоставился хороший повод задать давно мучивший его вопрос о том, где отец берет деньги.

— Ну, есть у меня несколько источников дохода, — ловко ушел от ответа Кэндзо, — однако хватает лишь на небольшие траты. Поэтому здесь билеты только на двоих. Извини, Тамако, но тебе придется остаться со мной дома, — Кэндзо подмигнул Тамако.

— Нет проблем.

— Но как-то нехорошо получается…

— Ничего страшного. Я хочу, чтобы вы обязательно поехали вдвоем, — не допускающим возражения тоном сказал Кэндзо невестке, похоже, чувствовавшей себя виноватой.

В одиннадцать вечера раздался телефонный звонок. К телефону подошла Тамако.

— Это ваша соседка Синдо, — торопливый голос принадлежал домохозяйке из соседнего дома. — A-а, Тамако-тян. С вашим дедушкой беда. Его окружили школьники. Да-да. На дороге перед нашим домом. Думаю, это хулиганы из твоей школы, человек десять. У них у всех металлические биты или что-то вроде того. Да-да. Пока они только смотрят друг на друга. Дедушка что-то говорит. Да. Да. В полицию я позвонила. Позвонила 110[18].

Поблагодарив соседку, Тамако повесила трубку, натянула свитер прямо на пижаму, сунула ноги в резиновые сандалии, чтобы ее шагов не было слышно, и выскочила из дома. Она подумала, что компания, должно быть, поджидала дедушку, зная, что он обычно возвращается домой в это время.

Дом Синдо находился в пятидесяти метрах от дома Годай, вблизи торгового квартала, напротив стоянки. Похоже, потасовка еще не началась, и Тамако, пройдя через стоянку, осторожно подкралась поближе и спряталась в тени. Дедушка стоял лицом к Тамако и спиной к телеграфному столбу у края дороги. Его полукругом обступили Токунага, недавно избитый Кэндзо Татикава, одноклассник Тамако Сакасита и другие школьные хулиганы — в общей сложности девять человек с металлическими битами, трубами и прочими железяками.

— Думаешь, справишься с нами, дедуля? — срывающимся голосом выкрикнул Татикава, вооруженный чем-то вроде ножа.

Он понимал, что, будь он с Кэндзо один на один, победа была бы не на его стороне, и от этого ему было еще обидней. А может, просто стыдился того, что они всей компанией нападают на одного, — поэтому и срывался на крик. «Вот из-за этого Синдо-сан их и услышала», — подумала Тамако и немного успокоилась от такой детской неосторожности.

— Да уж, наверное, не справлюсь. Если бы один на один, а то вас тут целая компания, — сказал дедушка, улыбаясь.

Школьники колебались, не в состоянии разгадать, что на уме у спокойного на вид Кэндзо. Красноречием они не блистали и повторяли одно и то же:

— Что ты из себя строишь…

— Грязный старикашка…

— Ты же знаешь, что мы все равно с тобой расправимся…

— Но покалечить одного-двоих я все равно могу, — Кэндзо произнес это как бы про себя, однако градус напряжения тотчас же заметно увеличился.

— А ну, начинай! — снова завопил Татикава.

— А может, лучше сначала подумать, — неожиданно сказал Кэндзо тоном, каким обсуждают последние сплетни. — Если вы меня раните или убьете, вас всех заберет полиция. И хулиганства в школе больше не будет. Я, честно говоря, именно этого и добивался, но теперь беспокоюсь за вас. Если это произойдет, жизни ваши будут искалечены.

— Не твоя забота, — сказал Токунага, не двигаясь с места..

Среди всей компании лишь один человек не придавал значения словам Кэндзо и совсем его не слушал. Это был легкомысленный Сакасита, думавший лишь о том, как бы прослыть героем среди товарищей. Пока Кэндзо говорил, он незаметно зашел ему за спину и после слов Токунаги занес металлическую биту над головой Кэндзо.

— Осторожно! — завопила Тамако.

Кэндзо, втянув голову в плечи, обернулся. Бита угодила ему в плечо. Кэндзо упал на дорогу, и Тамако ринулась к нему с криком:

— Не смейте! Прекратите!

От неожиданности Сакасита перестал размахивать битой, и школьники замерли. Тамако подбежала к дедушке, лежавшему лицом вниз, и дотронулась до него. Кэндзо слегка застонал.

— Идиот! Ты что делаешь! — Тамако гневно посмотрела на Сакасита.

— Ой-ой, страшно, страшно, — Сакасита, дурашливо пританцовывая, отошел в сторону.

Тамако, решив, что на девчонку они нападать не станут, закричала громко и злобно:

— Уроды! Чтоб вы сдохли! Пусть вас заберут в полицию! Они скоро уже приедут!

— Ты что, вызвала полицию? — Токунага шагнул к Тамако.

Тамако подумала, что подведет соседку Синдо, если скажет, что в полицию сообщила она, и решительно сказала:

— Да. Я им позвонила. Уже давно, между прочим.

Фары приближавшейся машины осветили часть стоянки, и компания поняла, что пора сматываться. Однако тот, кто побежит первым, прослывет трусом.

— Бегите скорее! — закричал Кэндзо. — Идиоты! Чего вы стоите и раздумываете? Скорее убегайте!

Мальчики, которые, впрочем, были слишком крупного телосложения, чтобы называть их «мальчиками», припустили в сторону торгового квартала с криками: «Черт!», «Сматываемся!» и «Вот влипли!».

Патрульная машина приехала через десять минут, после того как Кэндзо с помощью Тамако доковылял до дома. Родители Тамако проснулись и с тревогой наблюдали, как Тамако наклеивает деду на плечо обезболивающий пластырь. Кэндзо строго сказал:

— Надеюсь, вы все понимаете, что полиции ни в коем случае нельзя рассказывать об этих ребятах. И что меня ударили битой, тоже не говорите. Я сам поговорю с полицейскими. А вы не болтайте лишнего.

Дедушка встретил двух молодых полицейских в дверях и действительно ни словом не обмолвился о школьниках. Он солгал, что на него напали несколько грабителей, но денег не отобрали и никаких увечий не нанесли. Подоспела внучка, и банда разбежалась, но лиц он в темноте не разглядел. Поскольку никакого ущерба нанесено не было, то дополнительного расследования проводить не стали. Полицейские ушли, не обратив особого внимания на расхождение показаний Кэндзо с поступившим звонком, где упоминались школьники.

На следующий день, вернувшись домой ближе к вечеру после занятий в кружке, Тамако здорово удивилась, обнаружив в доме Токунагу, Татикаву и Сакаситу. Они беседовали с дедушкой в гостиной, сидя спиной к двери, и не заметили ее.

Тамако, забежав на кухню, вполголоса спросила у матери, готовившей кофе:

— Мама, зачем пришли Токунага-кун и остальные?

Мать была не в духе.

— Говорят, что пришли извиниться. За вчерашнее.

Тамако снова вышла в коридор, зашла в дедушкину комнату, и через дверь сёдзи подслушала разговор. Кэндзо говорил, посмеиваясь:

— Я был бы в общем-то доволен, если бы меня в драке прикончили мальчишки, годящиеся мне во внуки.

— Простите нас, — послышался голос Сакасита.

Он учился в одном классе с Тамако, но сегодня в школу не пришел. Должно быть, боялся, что его поймает полиция, и не спал всю ночь. Наверное, как и все остальные.

— Извините, — неуверенно заговорил Токунага, — а почему вы не выдали нас полиции?

«Так, значит, они за это пришли благодарить», — подумала Тамако.

— Ведь мы лишь немного повздорили, — по прежнему посмеиваясь, ответил дедушка. — Да и я уже в таком возрасте, что не собирался всерьез с вами тягаться. К тому же вы соученики моей любимой внучки. Как же я мог сдать вас в полицию? Допрос — это вам не сахар. А детская трудовая колония — тем более. Бывает, оступится человек — и вся жизнь исковеркана. Я не хочу, чтобы с вами такое случилось.

Кто-то всхлипнул и зашмыгал носом. По тени на сёдзи Тамако определила, что плакал Татикава — у него вздрагивали плечи. «Какой он чувствительный», — подумала Тамако, но и у нее самой на глаза навернулись слезы.

Мать принесла кофе и печенье.

— Не стоило беспокоиться, — по-взрослому сказал Токунага.

Мать резкими движениями расставляла чашки, — видно, ее плохое настроение не прошло. «С чего бы это?» — подумала Тамако. Может быть, мать опасалась, что Токунага и компания, усмиренные дедушкой, станут теперь часто появляться в ее доме.

— И еще, — продолжил дедушка, — как я уже не раз говорил, в моем возрасте жизнь уже не дорога. Поэтому смелость, о которой вы думаете, здесь ни при чем. Все старики хотят успеть сделать что-то хорошее перед смертью. Не только для детей или внуков, но и для родного города или, например, для школы, которую они когда-то закончили. И я не исключение. Но, увы, я только недавно понял, что об этом следует задумываться не под конец жизни, а гораздо, гораздо раньше. Задумаешься об этом к старости, как я, а уже ничего стоящего сделать не можешь. Только и способен, что на отчаянные, безрассудные поступки, ведь жизнью уже не дорожишь. И я хочу сказать вам, молодым, то, что понял по своему опыту: если готов отдать жизнь, то нет ничего невозможного. А человек, по природе своей, действительно готов рискнуть жизнью ради того, чтобы оставить после себя добрый след, то есть ради чего-то хорошего, пусть даже и не такого уж значительного. Понимаете, о чем я?

Тут Кэндзо предложил выпить кофе, пока он не остыл, и послышалось неуверенное звяканье чашками.

— Понимаем, — через некоторое время сказал Токунага, — вы говорите о нашем хулиганстве в школе.

— Может, не к месту просить вас теперь, когда вы пришли с извинениями, — сказал Кэндзо, — но я, действительно, именно об этом. Нельзя ли вашими силами покончить с хулиганством?

Ребята задумались, и, наконец, Сакасита сказал неуверенно, будто советуясь с двумя остальными:

— Что толку, если только мы прекратим хулиганить…

— Хулиганит ведь не только наша компания, — пояснил Татикава. — Есть еще две группы.

Токунага, казалось, вышел из себя от их несообразительности.

— Да нет, Годакэн-сан… — сказал он, но тут же спохватился — наверняка, они в своей компании всегда называли Кэндзо «Годакэн» — Годай-сан имеет в виду, чтобы мы заставили их прекратить хулиганить.

— Мы? — Татикава, похоже, удивился. — Будет драка.

— О! Давайте, давайте! Мы выступим как защитники справедливости, — Сакасита оживился, как всегда не задумываясь о последствиях.

«Никакой он не защитник справедливости. А просто хочет поучаствовать в драке», — подумала про себя Тамако, хорошо знавшая Сакаситу.

— Слушайте, так не пойдет, — возразил Токунага. — Если мы передеремся между собой, это ведь будут все те же школьные беспорядки.

— А, ну да.

— Что, уговаривать их будем? — снова удивился Татикава. — Они побьют нас — и все.

— Будем делать это так, чтобы не побили, — сказал Токунага и, повернувшись к Кэндзо, добавил, — мы попробуем. Не знаю только, получится или нет.

Затем все трое замолчали.

— У вас должно получиться!

Как только Кэндзо это сказал, Токунага поднялся, Татикава и Сакасита тоже встали.

— Кстати, мой отец… — сказал Токунага при выходе, — если вы не против, он хотел бы попросить вас снова писать вывески в стиле кайсё[19], как раньше. Он говорит, что сейчас нет человека, который бы писал в этом стиле.

— А, Сётаро? — Кэндзо смущенно заулыбался. — Он мог бы не чиниться и позвонить мне сам. Хорошо. Передай отцу, что я готов прийти к нему хоть завтра.

В пору новогодних распродаж в «Рекламную контору Токунага», так называлась лавка вывесок, которой владел отец Хироси, нахлынуло множество дополнительных заказов, и все работники, включая хозяина, трудились без выходных. Кэндзо, захватив с собой обед, уходил в контору, находившуюся за станцией, и работал в уголке просторной мастерской, делая в стиле кайсё рекламные листы с ценами на специальные предложения, которые вешают при входе в магазин. Тамако не знала, что дедушка такой искусный каллиграф, и теперь зауважала его еще больше, однако, по словам Кэндзо, для людей старшего поколения подобное умение было само собой разумеющимся.

Теперь после школы Тамако нередко заглядывала в «Рекламную контору Токунага» и даже подружилась с Хироси. Он и его товарищи, похоже, начали воплощать в жизнь то, о чем попросил их Кэндзо. Они то и дело вели какие-то переговоры с учениками других классов, громко спорили, прибегали на звук разбиваемых стекол, и порою им здорово доставалось, так что Хироси какое-то время ходил с разбитой губой.

— Прости. Это ведь все из-за того, что сказал мой гранпа, — извинилась Тамако, когда они вместе с Матико втроем возвращались домой, и Хироси ответил с непривычной для него радостной улыбкой:

— Ничего страшного. Все в порядке.

— Надеюсь, вы не собираетесь жертвовать своими жизнями?

— Нет уж. Это, пожалуй, чересчур!

Хулиганские выходки вроде нападения на учителей, драк и битья окон постепенно шли на убыль, но зимние каникулы наступили еще до того, как деятельность Токунаги и его компании успела принести заметные плоды.

В Рождественский сочельник Кэндзо подарил сыну шарф, а невестке платок. Тиэко, покраснев, извинилась перед свекром:

— Простите, мы совсем не подумали о подарке для вас.

— Ничего. Это родители должны дарить детям рождественские подарки, а не наоборот.

— А для меня ничего нет? — недовольно спросила Тамако, и Кэндзо обратился к сыну с женой:

— Думаю купить Тамако костюм. За этот год она сильно выросла, и ей, наверно, уже все стало мало.

— Купить? Где? — удивился Кэйити.

— Могу я завтра вместе с Тамако съездить на Гиндзу?[20]

— Вот это да! — радостно воскликнула Тамако.

Однако Кэйити посмотрел на отца с подозрением. За оформление одного листа в рекламной конторе платят пару сотен йен, на такой заработок костюма не купишь, тем более в первоклассном магазине.

На следующий день Тамако вместе с дедушкой отправилась на Гиндзу. Кэндзо впервые за долгое время надел костюм и пальто, бережно сохраненные женой. Тамако была в школьной форме, поскольку влезть в свой старый костюм уже не могла. Сначала Тамако не знала, о чем говорить с дедушкой, и чувствовала себя неловко, однако стоило им добраться до Гиндзы, как неловкость куда-то исчезла, и они оба с головой ушли в поиски подходящего костюма. В конце концов, они остановились на костюме от Миу Миу[21], который понравился им обоим. Кэндзо долго договаривался с продавцом, чтобы подгонка костюма была выполнена к Новому году. Тамако подумала, что это совсем не обязательно, и ей было непонятно, почему дедушка придает этому такое значение.

Пока они покупали подходящие к костюму ожерелье и серьги, подошло время ужина, и они отправились в ресторан. Кэндзо обычно предпочитал японскую кухню, но, к счастью, и любимую Тамако итальянскую кухню обожал тоже. Когда они зашли в первоклассный итальянский ресторан, многие посетители уставились на странную пару — старик и школьница.

— Они думают, что я несовершеннолетняя проститутка.

— Это еще что такое?

Тамако кратко рассказала дедушке, не знакомому с новыми общественными явлениями, о проституции несовершеннолетних.

— Вот незадача. Я же не могу встать и объявить во всеуслышание: «Это моя внучка!», — вздохнул Кэндзо. — Что, однако, творится в мире.

Наступил канун Нового года. Отец с матерью уехали на горячие источники, и Кэндзо сказал внучке:

— Новый год будем встречать в токийском отеле, так что собирайся.

— Ого! Но костюм еще не привезли.

— Я попросил, чтобы его доставили прямо в отель.

— Да? Только я вообще-то встречаюсь с подругой второго числа…

— Не беспокойся. Домой вернемся второго утром.

В той же одежде, что и на Рождество, они отправились в отель в Токио, где Кэндзо забронировал изысканный номер-люкс, куда уже доставили костюм Тамако. Номер был украшен по-новогоднему. По-видимому, Кэндзо и раньше останавливался здесь, во всяком случае, в гостиной их ждали шампанское и фрукты от администрации отеля. Тамако сказала, глядя на две роскошные кровати в спальне:

— Гранпа, ты же не замышляешь ничего такого по отношению ко мне?

— Кто же будет покушаться на собственную внучку?

Для Кэндзо был доставлен выходной костюм. Когда только он успел его пошить? После легкого ужина в номере они переоделись, чтобы отправиться на новогоднюю вечеринку в клуб, располагавшийся на подземном этаже отеля. Надев костюм и украшения, Тамако сама удивилась тому, как взросло она выглядит. Только вот ненакрашенное лицо не сочеталось с нарядом. У Тамако было с собой кое-что из косметики матери — так, на всякий случай, — и, расположившись перед трехстворчатым зеркалом в спальне, она быстро нанесла легкий макияж.

— Теперь ты выглядишь, как настоящая леди, — сказал дедушка, немного смущенный привлекательностью Тамако.

— Гранпа тоже настоящий франт.

В клубе под названием «My Reverie» царила изысканная простота, все говорило о том, что здесь проводят время солидные люди. Публика была одета с иголочки. В основном, это были пожилые супруги — должно быть, частые посетители, а также джентльмены средних лет, скорее всего, поклонники выступавшего в клубе пианиста. Молодых пар, по всей видимости, случайно остановившихся в этом отеле, было всего две. Тамако в очередной раз удивилась широте круга знакомств Кэндзо. По словам дедушки, красивого пианиста с усами звали Янагида-сан, и он был его старым другом, да и среди завсегдатаев оказалось человек пять дедушкиных знакомых.

— Нет-нет, это не юная проститутка. Это моя внучка, — Кэндзо громко представил им Тамако, они рассмеялись и даже освободили для них место прямо рядом с пианино. Тамако обхаживали, поили ее шампанским, предлагали изысканные закуски, которых она никогда раньше не пробовала, а также ароматно пахнущий напиток — коктейль для женщин, однако все ее собеседники были средних или преклонных лет, и это ей не слишком нравилось. Тамако подумала, что дедушка хотел похвастаться ею перед друзьями. Еще она подумала, что ее ровесники в такие места не ходят, и решила как следует насладиться атмосферой заведения, куда она вряд ли скоро попадет снова.

По заявкам гостей Янагида-сан исполнял старые джазовые композиции вроде «Sleepy Time Gal» или «All The Things You Are». Тамако тоже предложили сделать заявку, и она назвала песню «All Of Me»[22], которую помнила, поскольку та была заглавной композицией к одноименному фильму, и гости зааплодировали, одобряя ее вкус.

— Годакэн-сан, может, споешь что-нибудь, — сказал Яна-гида-сан, и дедушка с готовностью поднялся, и вот тут Тамако изумилась по-настоящему. Сидевший рядом пожилой мужчина поведал Тамако, что когда-то давно дедушка пел в этом клубе, и она окончательно перестала понимать, кто же он на самом деле.

Из-за возраста дедушке иногда не хватало дыхания, однако старая песня «You’ll Never Know»[23], которую он спел неожиданно приятным голосом, заставила заслушаться даже Тамако, уж никак не принадлежавшую к поколению любителей джаза. Но возможно, дело было просто в том, что она захмелела. Некоторые из пожилых гостей прослезились, тут и там слышалось: «Совсем как в старые времена».

Приближалось время наступления Нового года, хозяин клуба принимал заказы на тосикоси соба[24] в такой спешке, что вызвал общий смех, а Янагида-сан раздавал листы с напечатанными словами песни «Auld Lang Syne». Наконец, начался отсчет секунд, и, как только он закончился, торжественно откупорили шампанское. Все начали петь «Auld Lang Syne»[25], и у Тамако отлегло от сердца. Она знала эту песню как «Хотару-но хикари».

Тамако и Кэндзо вернулись в номер около часа ночи. Дедушка после этого снова отправился выпивать, а Тамако крепко уснула.

На следующий день, первый день нового года, Кэндзо мирно спал в номере, а Тамако гуляла по саду и играла с симпатичными мальчиками-близнецами — учениками последнего класса начальной школы, с которыми познакомилась в игровой комнате.

Они вернулись домой после полудня второго числа, а родители приехали из Кусацу на следующий день. Тамако удивилась: Тиэко было не узнать. Она была в прекрасном настроении и выглядела необыкновенно похорошевшей. Недоумевающая Тамако обратилась с вопросом к дедушке, и он, смеясь, ответил:

— Ты поймешь, когда подрастешь. Тиэко-сан скоро наверняка опять будет не в духе. Тогда я снова отправлю их путешествовать вдвоем.

Тут уже и Тамако догадалась: «Ах вот оно что. Сексуальная неудовлетворенность». Похоже, проживание подрастающей дочери в соседней комнате за тонкой перегородкой изрядно осложняло супружескую жизнь родителей.

С наступлением третьего триместра от хулиганства в школе почти не осталось и следа. Среди учеников, конечно, все так же попадались бунтари и буяны, но это были одиночки, не имеющие отношения к существовавшим до этого компаниям школьных хулиганов.

Хироси решил пойти учиться в ремесленную старшую школу. Похоже, он собирался продолжить дело отца. Его дружба с Тамако становилась все более крепкой, и Матико, видимо, не желая им мешать, перестала возвращаться из школы вместе с ними. Над ней больше не издевались, и у нее появились новые друзья.

Хироси знал одного из членов банды, скупавшей земельные участки. Его звали Мацунага. Это был тот самый невысокий смуглый парень. Когда Мацунага учился в средней школе, он подрабатывал в «Рекламной конторе Токунага» и с тех пор приятельствовал с Хироси. Он и теперь иногда заходил в контору и разговаривал с Хироси, ну а Хироси время от времени передавал Тамако то, что узнавал о делах банды от своего приятеля.

Так Тамако узнала, что преступная группа называется Кикути-гуми [26]. Предводитель группы Годзо Кикути раньше сотрудничал с якудза, работая в токийском агентстве недвижимости, а с тех пор как это агентство поручило ему скупку земельных участков в этом городе, он устроил свой штаб в помещении у станции, позади зала патинко, и назвал свою группу Кикути-гуми. Всего в банде восемь человек, почти всех он привез с собой из Токио, лишь двое-трое — из местных.

Кикути-гуми занимается не только скупкой участков, но и собирает дань с заведений, расположенных за станцией, — что-то вроде принудительной страховки. В эти заведения, зачастую ведущие сомнительную деятельность (типа «Голгофы», где работает мать Томоми), нередко наведываются всякие проходимцы, и, если там случаются какие-нибудь конфликты, Кикути-гуми посылает своих людей на место происшествия наводить порядок. Поначалу они еще гоняли бездомных, прибывавших в район из центра города и собиравшихся у станции, за что хозяева ресторанов и баров были им очень благодарны.

Конечно, есть и такие места, которые упрямо не платят дань, как, например, бар «Жасмин», куда часто ходит Кэндзо. Там нет девушек для развлечения гостей, и бармен обслуживает посетителей сам. Как раз сейчас между такими заведениями и Кикути-гуми отношения изрядно обострились.

Годзо Кикути около шестидесяти лет, и в доме недалеко от штаба живет его постоянно болеющая жена, на несколько лет старше него. Годзо заботится о жене, но в открытую встречается с молодыми любовницами. Одно время он снимал квартиру у станции для овдовевшей тридцатилетней женщины Каё Сугита. Красавица Каё оказалась изменницей: оставаясь любовницей Годзо, она сошлась с ассистентом из Медицинского университета. Этим двоим довольно долго удавалось хранить свою связь в тайне, но однажды Годзо, случайно проезжавший мимо вместе со своими подручными, увидел, как они вместе выходили из придорожного мотеля. Сказав подручным: «Ждите меня здесь», Годзо вышел из машины и преградил парочке путь. Несмотря на то, что дело происходило на глазах у множества людей, он молча схватил Каё за волосы, прижал лбом к грубо покрашенной бетонной стене мотеля и протащил так несколько метров. Каё дико вопила, ее лицо и одежда были залиты кровью. Потом Годзо схватил Каё за шиворот и подтащил к застывшему на месте университетскому ассистенту. У того от страха подкосились ноги, а Годзо толкнул Каё на него. Мацунага, знакомый Хироси, видел все это своими глазами. Лицо Каё с разбитым лбом и расплющенным носом было настолько обезображено, что на него невозможно было смотреть.

Тамако представила себе эту картину и внутренне содрогнулась. Что же будет, если этот свирепый монстр заявится прямо к ним домой? Хироси слышал от Мацунага о том, что Кикути-гуми собирается заставить семью Годай продать свой дом, но просить у Мацунага, который был мелкой сошкой, заступничества было бесполезно, поэтому Хироси ничего ему не говорил.

Бар «Жасмин», куда почти каждый день захаживает дедушка Тамако, открыл — в основном, для собственного удовольствия — после выхода на пенсию человек по имени Накафудзи, бывший сотрудник фирмы Кэндзо. Основное достоинство бара — особая атмосфера изысканности и утонченности, поэтому среди его посетителей много служащих, которые работают в Токио и, выйдя со станции, заходят пропустить стаканчик-другой, так что бар процветает. С тех пор, как Накафудзи умер, барменом работает его сын Синъити. Когда Синъити был старшеклассником, он связался с компанией байкеров, и Кэндзо, по просьбе его отца, позаботился о том, чтобы парень взялся за ум. Тамако слышала от дедушки эту историю, но, разумеется, ничего не знала о том, что у Синъити возникли серьезные проблемы с Кикути-гуми. Теперь, узнав об этом, она разволновалась, не придется ли дедушке рано или поздно ввязаться в эти разборки.

Хироси употребил выражение «почти каждый день», но на самом деле дедушка ходил выпивать не только в «Жасмин», практически каждый вечер он посещал несколько питейных заведений. Оставалось только гадать, откуда у него деньги на все эти походы. Его дневного заработка в рекламной конторе могло хватить максимум на пару часов за барной стойкой или в кабаке. Однако в один прекрасный день на этот вопрос нашелся ответ, правда, из-за этого у Тамако появилась новая причина для беспокойства.

В тот день, вернувшись домой, Тамако вошла в свою комнату и обнаружила, что дверь осиирэ[27] открыта, а из располагающегося там хода на чердак выглядывает лицо дедушки.

— Гранпа, ты чего? Напугал меня, — у Тамако перехватило дыхание. — Я же просила тебя не входить в мою комнату без разрешения.

Как и в прошлый раз, мать в это время отлучилась за покупками.

— Прости, прости. Но это единственный выход на чердак.

— Что ты делаешь на чердаке?

— Давай-ка я покажу тебе кое-что, — Кэндзо поманил внучку рукой. — Поднимайся сюда.

— Что такое? — умирая от любопытства, Тамако залезла на верхнюю полку и, держась за дедушкину руку, взобралась на чердак, где никогда раньше не бывала.

Чердак оказался неожиданно светлым и чистым. Тамако посмотрела наверх и увидела у себя над головой массивные балки и перекладины, подпирающие сходившуюся углом крышу. — Здорово! А здесь довольно просторно.

— Двигайся по каркасу, не наступай на потолочные доски.

Кэндзо с карманным фонариком в руках прополз вперед, в южную часть чердака, в угол, находившийся над гостиной. Там лежал большой черный кожаный чемодан.

— Вот.

Кэндзо открыл крышку и осветил фонариком содержимое чемодана. Тот оказался плотно заполнен потрепанными купюрами достоинством в десять тысяч иен.

— Не может быть, — сказала Тамако. — Сколько здесь?

— Было двести миллионов иен, но я уже потратил около двадцати миллионов, — ответил дедушка. — Наверное, ты понимаешь, что никому нельзя об этом говорить.

— Гранпа, откуда это? Это… опасные деньги?

— Я потом тебе расскажу.

— Ведь ни папа, ни мама не знают об этом, да? — спросила Тамако, продвигаясь на четвереньках по чердаку вслед за дедушкой.

— Если Тиэко-сан узнает, то она наверняка сразу же все потратит. А если узнает Кэйити, то начнет расспрашивать меня, откуда взялись эти деньги. Может, он из-за своих моральных принципов даже станет уговаривать меня пойти в полицию.

— Почему ты рассказал мне?

— Так ведь если со мной что-нибудь случится, никто так и не узнает о них.

— Значит, тогда эти деньги достанутся мне?

— Эти деньги и так предназначаются тебе, — сказал дедушка. — Можешь тратить их, несмотря на то, что я еще жив. Если тебе нужно, возьми прямо сейчас.

Но Тамако была вовсе ни к чему такая огромная сумма. «Раз у дедушки столько денег, он вполне мог бы жить вместе с бабушкой, отдельно от моих родителей», — подумала она.

— Гранпа, а ты не хочешь встретиться с гранма? — спросила Тамако.

Дедушка некоторое время молчал, будто пытаясь понять, почему Тамако вдруг спросила об этом. Затем со смехом ответил:

— Что-то не тянет меня к сбежавшей жене.

— Много лет назад созданная мною фирма разорилась. Нас подставила банда, занимавшаяся скупкой векселей, — начал рассказывать внучке Кэндзо, когда они вернулись в гостиную. — Я не смог этого так оставить и отомстил им. Я выяснил, что они собираются купить оружие, а чемодан с деньгами на его оплату находится в камере хранения на станции. Тогда я выкрал ключи от ячейки у человека, который их хранил, и забрал чемодан.

— Какой ужас, — Тамако вздрогнула. — Они же тебя убьют.

— Они сами виноваты. Ведь это были все их деньги, — Кэндзо ухмыльнулся. — Иностранцы, которые поставляли им оружие, не имели других каналов сбыта и начали преследовать их за невыполненный договор. Пришлось им распустить банду.

— Но они же, наверное, знают, что это твоих рук дело?

— Не думаю, что знают. Человек, у которого были ключи, не видел моего лица. К тому же я все-таки не профессиональный грабитель, а честный гражданин. Даже если бы они и заподозрили меня, то, скорее всего, решили бы, что мне такое не под силу. Да и случилось это все до того, как я попал в тюрьму, то есть уже лет двадцать назад.

Дедушка сохранял спокойствие в любой, даже самой опасной ситуации. Тамако постепенно начала понимать бабушку.

Это случилось в самом конце третьего триместра. Было воскресенье, Тамако сидела в своей комнате, когда раздались настойчивые звонки в дверь. На дороге перед домом стояли уже знакомые ей бандиты. «Дело плохо», — подумала Тамако. Прежде всегда выходило так, что эти парни наведывались к ним, когда дедушка отсутствовал, но сегодня Кэндзо тоже был дома. Тамако приоткрыла окно и выглянула на улицу.

Бандитов было трое: приходившие каждый раз смуглый Мацунага и парень в темных очках, и еще один — крупный мужчина средних лет. С ухмылочками, перебивая друг друга, они громко выкрикивали свои обычные фамильярные реплики:

— Але! Опять делаете вид, что вас нет дома, хозяйка?

— Вы же дома, мы знаем!

— И не уйдем, пока вы с нами не поговорите!

— Пусть хотя бы ваша милая дочурка выйдет! Выходи, красавица!

— А может, дедушка выйдет?

Все трое расхохотались.

— Не надо, не выходите, — послышался напряженный голос матери снизу, — они уйдут, если не обращать на них внимания.

Однако дедушка все-таки вышел.

— А вот и дедуля, который не против, чтоб его убили, — сострил мужчина средних лет, по-видимому, вспомнивший слова Кэндзо, которые тот сказал якудза во время перепалки в торговом квартале.

— Давайте-ка с этого момента по вопросам, касающимся дома, вы будете обращаться напрямую ко мне, — сказал Кэндзо непринужденно, будто погоду обсуждал. — Да вы, наверное, и сами знаете, этот дом принадлежит мне. Так что вести переговоры с другими — бесполезное занятие.

— Да что ты говоришь? — мужчина средних лет принял серьезный вид и заговорил нарочито наглым тоном. — Что ж, послушай. Мы уже не раз объясняли молодой хозяйке, что сейчас самое время продавать дом. Цена — выгодная. Если вы и дальше будете тянуть, это может подпортить нам репутацию. Да и босс вот-вот выйдет из терпения.

— Хм. Босс, значит, — Кэндзо ухмыльнулся. — Вы, наверно, думаете, что я скажу: «Ах, нельзя ли как-нибудь уладить это дело через вас?» Но я скажу кое-что другое: «Почему же тогда ваш босс сам не придет сюда?»

— Да ты…

— Ах ты, старый пердун…

Все трое с перекошенными от злости лицами подступили к Кэндзо.

Мужчина средних лет был просто взбешен. Он заорал:

— Да ты хоть понимаешь, что за человек босс?

«Сейчас начнется драка», — подумала Тамако.

В этот момент из-за угла выехала большая машина. Это был черный «мерседес». Решив, что машина проедет мимо, все четверо отошли к забору дома напротив, но машина остановилась перед домом семьи Годай. Сидевший рядом с водителем худощавый юноша в черном костюме — профессиональный киллер, как показалось наблюдавшей из окна второго этажа Тамако, вышел из машины и открыл заднюю дверь. Оттуда вылез крупный мужчина опять же весь в черном, на вид — влиятельный гангстер. После этого с другой стороны машины вышли еще двое мужчин, оба на вид лет тридцати, тоже в черном и тоже похожие на гангстеров. На фоне этой зловещей компании, скупщики смотрелись просто мелкими хулиганами.

Крупный мужчина в дорогом двубортном пиджаке не спеша осмотрелся, потом подошел к Кэндзо и улыбнулся. Возможно, он хотел улыбнуться приветливо, но Тамако его улыбка показалось оскалом смерти. Это была улыбка, внушающая страх и трепет, и ее обладатель безусловно знал об этом.

— Здорово, Годакэн-сан. Давно не виделись, да? — сказал он хриплым голосом. — Есть разговор.

Кэндзо увезли на «мерседесе», и он вернулся домой после двух часов ночи заметно выпившим. Домочадцам, не находившим себе места от беспокойства, он объяснил:

— Мы встретились после долгого перерыва, так что они повели меня в дорогой клуб и напоили от души.

— Что это еще за компания? — раздраженно спросил отца Кэйити.

— Якудза, — спокойно ответил Кэндзо. — Раньше они были мелкими сошками, но теперь несколько поднялись, и, наверно, хотели показать мне, как хорошо у них идут дела.

— Не связывайся с ними, — жалобно сказал Кэйити. — Попадешь в историю, и у меня на работе тоже будут проблемы.

Когда родители уснули, Тамако, которая никак не могла заснуть, тихонько встала и прокралась в комнату к дедушке.

— Гранпа, ты спишь?

— Нет, не сплю. А что?

Тамако сказала, присев у изголовья:

— Те люди, наверно, ищут деньги, что спрятаны на чердаке?

— Похоже на то, — Кэндзо взял сигареты, лежавшие возле подушки, и закурил.

— Они тебя подозревают?

— Непонятно, но, кажется, они думают, что я что-то знаю. Того толстого мужика зовут Хикита, и раньше он был пешкой в банде, которая меня подставила. Поэтому, наверно, и избежал преследования тех иностранцев. Теперь он пошел в гору, у него много подчиненных.

— С чего это он вдруг именно сейчас вспомнил о тебе?

— Я и сам не пойму. Наверное, кто-то ему донес: «Годакэн-сан каждый вечер ходит по кабакам. Видно, денежек у него — завались».

— Тебе повезло, что они с тобой ничего не сделали.

— Они, наверно, хотели меня напоить и выспросить, откуда деньги. Я сделал вид, что напился в дым, и ничего им не сказал.

— И они на этом успокоились?

— Не знаю. Но тебя это не должно волновать.

— Но я волнуюсь, — досада на деда переполняла Тамако.

Пока Тамако волновалась насчет банды Хикиты, наступила весна, закончилась учеба, миновали короткие весенние каникулы и начался новый учебный год. Токунага и Татикава поступили в старшую школу, а Тамако перешла во второй класс. В новом классе не оказалось ни Сакаситы, ни Томоми, ни троицы Кацуми, Маи и Канна, ни Матико. Но зато у Тамако появилась новая, очень симпатичная подруга.

Норико Аракава еще со времен начальной школы мечтала дружить с Тамако, которая была старше Норико на год и, перейдя наконец в среднюю школу, набралась смелости и заговорила с ней. Девочки быстро подружились и почти все свободное время проводили вместе. Привязанность Норико к Тамако была чрезвычайной: во время перемен она обязательно прибегала в класс к Тамако, не обращая никакого внимания на шутки ее одноклассников. Она говорила: «За онэ-сама[28] я жизнь готова отдать», и, похоже, это были не просто слова, так что Тамако в какой-то момент начала волноваться не только за дедушку, но и за Норико.

В выходные Норико обычно приходила в гости в дом семьи Годай. Тиэко одобряла эту дружбу. Наверно, потому, что знала, что Норико из вполне порядочной семьи.

— Какая красивая твоя новая подружка! — радовался Кэндзо.

По дороге из школы подруги обычно шли вместе до середины торгового квартала и там расставались. Тамако раза два или три замечала Хироси, возвращавшегося из старшей школы, но не заговаривала с ним, потому что была вместе с Норико, и Хироси, видимо, тоже стеснялся подойти. Но однажды, после того, как Тамако попрощалась с Норико, Хироси догнал ее и сказал:

— Эй, Отама! [29]Хочешь, я угощу тебя кофе с молоком в «Гранаде»?

— Ой, ты серьезно?

Тамако мечтала выпить кофе с молоком, который подавали в кафе «Гранада», с тех самых пор, как попробовала его вместе с друзьями под Новый год, но ее карманных денег не хватало на то, чтобы вот так вот запросто выложить пятьсот пятьдесят иен.

— Никак не мог поговорить с тобой, ты все время вместе с Норико. Ты знаешь, что Годакэн-сан в опасности? — сказал Хироси, как только они пришли в «Гранаду», находившуюся за торговым кварталом.

Вот что он рассказал.

Несмотря на угрозы, хозяин бара «Жасмин» Синъити Накафудзи категорически отказывался платить дань бандитам. Прибегни Кикути-гуми к насилию, вмешалась бы полиция, поэтому разозленные бандиты придумали хитрый план. Они приходили ко входу в бар и угрожали посетителям, не позволяя им войти. За несколько дней им удалось отвадить практически всех завсегдатаев за исключением Кэндзо. Но так как от одного единственного посетителя доход неважный, спустя какое-то время Кэндзо стал поджидать на станции прежних завсегдатаев бара и приводить их с собой.

Если бы дошло до драки, то в ходе полицейского расследования в невыгодном положении оказались бы бандиты, уже имевшие судимости, поэтому им ничего не оставалось, как доложить о происходящем боссу.

Годзо страшно разозлился и приказал подручным доставить Кэндзо в свой штаб. Случилось это вечером накануне разговора Хироси с Тамако. Кэндзо, увидев знакомую троицу, стоявшую перед «Жасмином», решил, что они, как всегда, пришли мешать работе бара.

— Угрожать мне бесполезно, — смеясь, обратился к бандитам Кэндзо, — я люблю это место. А с тех пор, как вы начали здесь околачиваться, оно мне нравится все больше и больше.

Старший из бандитов преградил Кэндзо путь и с необычайно серьезным и деловым видом сказал:

— Босс хочет повидаться с тобой. Не зайдешь ли ты в наш штаб?

Кэндзо молча кивнул.

В сопровождении троих конвоиров Кэндзо прошел через станционный виадук, вошел в торговый квартал и оказался в штабе Кикути-гуми за залом патинко. Там в небольшой приемной его ждал Годзо. Кэндзо усадили в кресло, троица заняла позицию у него за спиной.

— Так значит, ты и есть Годакэн? — Годзо, оглядев собеседника, сразу же понял, угрозами тут ничего не добиться. — Я наслышан о том, что ты каждый вечер ходишь в «Жасмин».

— Бывший хозяин просил меня позаботиться о его сыне Синъити.

— Это я тоже знаю. Однако нам бы очень не хотелось, чтобы ты продолжал туда ходить. Сам посуди, если так будет продолжаться и дальше, что скажут хозяева заведений, которые исправно платят нам взносы?

Кэндзо молчал.

— Послушайся меня, не ходи больше в «Жасмин».

Кэндзо окинул взглядом Годзо:

— Это что, приказ?

— Не приказ, а просьба. Но пойми, раз уж я попросил тебя об этом, то, если ты снова придешь в «Жасмин», мне будет крайне неудобно перед этими тремя парнями, которые стоят у тебя за спиной. И в таком случае, как ты понимаешь, так просто ты уже не отделаешься.

Кэндзо снова промолчал.

Не дождавшись ответа, Годзо повысил голос:

— Ты понял?

Кэндзо медленно поднялся.

— Я отлично все понял, — сказал он и направился к выходу.

— Если не сдержишь обещания, поплатишься жизнью. Это дело не стоит того, чтобы за него умирать, — произнес ему вслед Годзо и сделал подчиненным знак глазами.

Троица окружила Кэндзо и молча проводила его до дома, чтобы он, по крайней мере в этот вечер, не зашел в «Жасмин». Вероятно, они полагали, что каким бы упрямым и непослушным старик ни был, наутро он одумается.

Вечером Тамако, поужинав с матерью в гостиной, вышла к дверям вслед за дедушкой, который в своем обычном кимоно замешкался на пороге.

— Гранпа, ты ведь каждый вечер ходишь выпивать?

— Точно.

Кэндзо подозрительно посмотрел на внучку, которая по-чему-то именно сегодня вышла его провожать. Тамако, не зная, что сказать, колебалась.

— А сегодня ты куда пойдешь?

— Сегодня в «Жасмин».

У Тамако перехватило дыхание. Остановить дедушку она не могла. Если сказать ему, что она уже знает обо всем от Хироси, то дедушка, наверно, разозлится на него. Но Тамако все равно не смогла сдержаться.

— Не ходи, пожалуйста, — с мольбой в голосе сказала она.

— Почему? — Кэндзо некоторое время смотрел на Тамако и, наконец, кивнул. — Ага, кое-кто кое-что тебе рассказал.

Он улыбнулся своей обычной улыбкой.

— Все в порядке. Не волнуйся.

Дедушка ушел. «Вот теперь я до конца поняла, что чувствовала каждый раз гранма», — возвращаясь в гостиную, подумала Тамако, чуть не плача.

После пары стаканчиков горячего саке, пяти-шести суси и беседы с поваром по имени Хидэо в ресторане «Санкити-дзуси» Кэндзо через станционный виадук дошел до улицы, где находился бар «Жасмин». Никого из Кикути-гуми не было видно.

Толкнув дверь, Кэндзо вошел в бар и, как и ожидал, не обнаружил ни одного посетителя, один лишь Синъити был на своем месте — по другую сторону стойки. На его мужественном лице появилось удивление.

— Годакэн-сан, вы пришли?

Похоже, он уже тоже знал, что произошло прошлым вечером. Должно быть, кто-то из мелких сошек Кикути-гуми зашел пораньше и, злорадствуя, обо всем ему рассказал.

— Ага, пришел, — Кэндзо, улыбаясь, сел с краю стойки. За стойкой, оформленной в виде буквы L, стояло всего восемь стульев.

— Вам нельзя было приходить, — Синъити виновато опустил голову.

— Слушай, Синъити-тян. Нельзя им потакать. Эта дань незаконна, и ее не должно быть. Поэтому бояться следует им, раз они ее собирают. Ну, давай, приготовь-ка мне мое любимое.

— Хорошо.

Наливая в блендер рай виски [30], Синъити спросил.

— Что же вы будете делать, если они придут?

— Это моя проблема. Моя и их босса. Сами они меня не тронут. Ты не волнуйся. Может, тоже выпьешь?

— Пожалуй.

Через тридцать-сорок минут в бар с перекошенными от злобы лицами вошли семеро из Кикути-гуми — практически вся банда, только самого босса с ними и не было. Наверное, кто-то, увидев Кэндзо, заходившего в «Жасмин», донес в штаб. Они молча встали у дверей, и лишь один член банды, мужчина среднего возраста, правая рука главаря, подошел к Кэндзо и необычайно почтительным тоном сказал:

— Годакэн-сан, босс желает вас видеть. Не могли бы вы пройти вместе с нами?

Кэндзо жестом остановил Синъити, собиравшегося что-то сказать, положил на стойку три купюры по тысяче йен и поднялся с высокого стула.

— Ну, я пойду.

— Будьте осторожны! — Синъити произнес эти слова как можно выразительнее.

На стоянке за станцией стоял «мерседес». Кэндзо усадили на заднее сиденье между двумя бандитами. Не поместившиеся в «мерседес» члены банды последовали за ними на другой машине. Они немного проехали по шоссе и остановились на окраине города. Это была гигантская стоянка, казавшаяся почти пустой. В самом дальнем углу, где практически не было машин, стоял Годзо Кикути с одним из своих подручных, держа в руках матерчатый сверток.

— Подежурьте на въезде, — сказал Годзо своей свите. А когда они остались с Кэндзо одни, смерил его долгим удивленным взглядом.

— Ну и зачем ты опять заявился в тот бар, Годакэн-сан? Я же сказал тебе, пойдешь — опозоришь меня перед моими ребятами.

— Да, я все понимаю, — с готовностью ответил Кэндзо. — Я тебя опозорил и прошу за это прощения. Но я тоже от своих принципов не отступаюсь.

— Что ж, тогда нам ничего не остается, как решить этот вопрос между собой, — Годзо развернул сверток, вынул два коротких меча и протянул Кэндзо. — Выбирай любой.

— Ого. Тут и на мою долю есть, — Кэндзо улыбнулся Годзо. — Удачно!

Взяв один из мечей, Кэндзо немного отступил назад и подумал, что последняя такая схватка у него была лет пятнадцать-шестнадцать назад. Только тогда у противника был кинжал, а у Кэндзо — лишь кусок железной трубы, оказавшийся под рукой. «Тогда я еще был молод. Противник был старше меня. На этот раз противник намного моложе. Наверное, я окажусь слабее», — размышляя так, Кэндзо, повторяя движение противника, вынул меч из ножен. Лезвие в руках врага сверкнуло в свете фонарей, и Кэндзо, наконец, испытал страх.

Не беда, если его убьют, но что, если убьет он? От этой мысли страх превратился в ужас. Если он снова попадет в тюрьму, то уже на всю оставшуюся жизнь. До самой смерти ему придется терпеть невыносимый тюремный быт. Этого Кэндзо боялся. Ноги предательски задрожали, и деревянные сандалии мелко застучали по бетонной поверхности. Кэндзо поспешно скинул их с ног, но перестук не прекратился. Кэндзо горько усмехнулся: «Значит, и у противника трясутся коленки». Ему стало немного легче.

— Годакэн-сан, — хрипловатым голосом сказал Годзо, — Плата, что мы собираем — это совершенно незначительные деньги.

— Верно.

— Так почему бы тебе самому не заплатить? Если ты не против, я могу втайне от моих ребят на некоторое время взять этот долг на себя.

Кэндзо чуть было не согласился. Но тут же одумался. Тогда получается, что он признает правомерность дани.

— Я не согласен, — сказал Кэндзо.

Годзо усмехнулся.

— Что ж, твоя взяла.

— Ты все правильно тогда сказал, — проговорил Кэндзо, убирая меч в ножны, — это дело не стоит того, чтобы ради него рисковать жизнью.

— Мы договорились, — сказал Годзо своим подручным у въезда на стоянку. — С «Жасмина» больше денег не требовать. Понятно?

— Да.

Собирается ли Годзо рассказать, как именно они договорились, или нет, — об этом Кэндзо уже не суждено узнать.

— Проводите его.

— Будет сделано.

На этот раз Кэндзо сопровождали только двое бандитов.

Следующий по старшинству после босса вежливо спросил:

— Желаете снова вернуться в «Жасмин»?

Время было еще раннее — одиннадцать часов вечера, но Кэндзо знал, что внучка ужасно волнуется. Он сказал:

— Нет. Отвезите меня прямо домой.

Приближались летние каникулы. Татикава после окончания средней школы некоторое время нигде не работал, но как-то Тамако увидела его в мастерской по изготовлению татами, принадлежавшей его дяде. «Мыльный пузырь» уже схлопнулся, работы для скупщиков не стало, и Хироси сказал Тамако, что Кикути-гуми собираются распускать свою банду.

Однажды жарким днем после занятий рисованием Тамако возвращалась домой вместе с Норико. За воротами школы уже никого не было, и они вдвоем шли по безлюдной дороге вдоль реки Химоноками-гава в сторону шоссе. Первой бесшумно подъехавший сзади черный «мерседес» заметила Тамако. Разглядев за рулем молодого человека, лицо которого ей уже приходилось однажды видеть, Тамако закричала:

— Норико, бежим!

Схватив Норико за руку, Тамако попыталась убежать, но «мерседес», развернувшись, преградил им дорогу. Выскочивший из машины мускулистый мужчина лет тридцати окончательно отрезал пути к отступлению.

Юноша вышел из «мерседеса» и спросил:

— Кто из вас внучка Годакэна?

Норико стремительно шагнула вперед и громко ответила:

— Я!

Тамако в изумлении крикнула:

— Норико, ты что?!

— Дурочки. Заберем обеих! — мужчина, стоявший сзади, обеими руками обхватил Норико. — Не то другая побежит в полицию.

Юноша схватил Тамако. Норико попыталась вырваться, закричала и тут же умолкла. Кажется, она потеряла сознание.

— Будешь дергаться или кричать, получишь удар в болевую точку, — сказал юноша, усаживая Тамако на заднее сидение. — А это неприятно.

Решив, что сопротивляться бесполезно, Тамако спокойно села в машину. Туда же запихнули находившуюся без сознания Норико. Мускулистый мужчина подобрал и закинул в машину валявшиеся на дороге школьные сумки и, небрежно отодвинув неподвижную Норико, плюхнулся на сиденье между девочками. Юноша вернулся на водительское место. Рядом с ним сидел еще один мужчина средних лет в темных очках.

— О, и та и другая — красотки, — засмеялся он.

«Мерседес» выехал на шоссе и направился в противоположную от города сторону.

— Завяжем-ка ей глаза.

Тамако завязали глаза чем-то вроде полотенца. Лежавшую без сознания Норико не тронули. Тамако понимала, что ее похитили, чтобы заполучить дедушкины деньги, и, боясь его подвести, сидела молча и неподвижно.

— Кадзи, не вздумай распускать руки, — сказал мужчина в темных очках.

— Ты это лучше Сино скажи, — со вздохом ответил мужчина рядом с Тамако.

— Босс предупредил, что придушит любого, кто даст волю своим шаловливым ручкам, — смеясь, сказал юноша по имени Сино. — Хотя на что нам эти пигалицы.

— Они обе уже как взрослые. В последнее время школьницы выглядят старше своих лет, — разочарованно отметил мужчина в черных очках. Вероятно, его привлекали малолетки.

— Вот эта — Годай, — заключил Кадзи, просмотрев ученические билеты девочек.

«Гранпа нас спасет, — Тамако в этом ни минуты не сомневалась, — а пока, что лучше молчать». Бандиты тоже больше не разговаривали и не задавали никаких вопросов.

Норико застонала:

— Нас похитили. Кто вы такие? Онэ-сама…

— Норико, замолчи, — быстро сказала Тамако. — Ничего не говори.

— «Онэ-сама»? — пробормотал Кадзи. — Они что, лесбиянки?

Машина, похоже, свернула с шоссе направо и по грунтовой дороге поехала вверх. «Наверное, мы поднимаемся на гору Тэккодзан», — подумала Тамако. Однако машина скоро развернулась на асфальте и остановилась.

— Выходите, — сказал Кадзи.

Тамако вышла из машины и пошла вперед, Кадзи вел ее, поддерживая под правую руку.

— Не трогай меня! — закричала Норико.

— Спокойно, спокойно, — послышался голос мужчины в темных очках. Видимо, он все-таки не удержался и распустил руки.

— Дальше — лестница. Осторожнее, — Кадзи крепче сжал руку Тамако.

Ботинки троих мужчин громко застучали по стальной лестнице. «Это лестница с внешней стороны здания», — догадалась Тамако. В комнате, располагавшейся на втором этаже, было холодно. Пахло ржавчиной. Повязку с глаз Тамако сняли. Она увидела, что находится в полупустом помещении, похожем на чердак. Из окна было видно множество покореженных машин, а вдали — гору Тэккодзан. Они, вне всякого сомнения, находились на свалке старых машин у подножия горы. На первом этаже, скорее всего, размещалась контора свалки: Сино спустился вниз по лестнице в углу комнаты. Тамако и Норико усадили на стулья. Снизу донеслось неясное бормотанье: кто-то говорил по телефону. Сино вновь поднялся по лестнице.

— Босс уже близко.

— Может, свяжем их? — Мужчина в темных очках, ухмыляясь, посмотрел по сторонам.

— Это, думаю, подойдет, — Кадзи взял с полки скотч и протянул ему.

Мужчина в темных очках примотал Тамако скотчем к спинке стула, а затем потянулся рукой к подолу ее юбки. Норико, все это время следившая за его движениями, в ту же секунду толкнула его в спину. Тот от неожиданности упал на пол.

— Сделаешь что-нибудь онэ-сама, я этого так не оставлю!

— Ты что, сдурела?! — мужчина в темных очках вскочил и ударил Норико по щеке.

— Тебе же сказали — не распускать руки! — повысил голос Сино.

Мужчина в очках обвязал Норико скотчем.

Вскоре после этого подъехала машина. Хикита вместе с одним из подчиненных поднялся по наружной лестнице и зашел в комнату. Он грузно опустился на диван перед девочками и пробасил:

— Мы звонили несколько раз, но к телефону подходила невестка. Годакэна нет дома.

«Сейчас дома только мама», — подумала Тамако.

— Кто из них внучка Годакэна?

— Вот эта, — Кадзи указал на Тамако, а Хикита повернулся к Норико:

— Девочка, ты знаешь дедушку Годая?

Норико, не решаясь ответить, посмотрела на Тамако. Тамако кивнула, и она сказала:

— Знаю.

Хикита обратился к Кадзи:

— Может, эта девчонка найдет нам Годакэна?

— Хм. Выйдя отсюда, она, наверное, сразу побежит в полицию?

— Об этом нечего беспокоиться, — со смехом сказал мужчина в темных очках, — на карту поставлена жизнь онэ-сама.

— Лесбиянки, значит, — Хикита с серьезным видом кивнул. — Найди дедушку Годая и скажи ему, пусть принесет деньги. Если пойдешь в полицию или скажешь кому-то еще, твоей дорогой онэ-сама несдобровать.

— Деньги?

— Он поймет.

Норико снова посмотрела на Тамако.

Тамако сказала:

— Сделай, как он говорит. Думаю, что гранпа где-то в торговом квартале. Спросишь у кого-нибудь из продавцов — сразу скажут. Если нигде его не найдешь, то жди перед домом — вечером он обязательно вернется.

Солнце уже клонилось к закату.

— Поняла, — Норико решительно кивнула.

— Она знает, как сюда добраться? — спросил Хикита у Кадзи, снимавшего скотч с Норико.

— Знает. По дороге сюда мы ей глаза не завязывали.

— Отвези ее на машине до того места, где вы их подобрали, — Хикита обращался к мужчине в темных очках, поэтому Тамако завопила:

— Только не он!

— Чего ты несешь? — Тот вытаращил глаза и встревоженно привстал со стула.

— Значит, ты позволил себе лишнего, — Хикита строго посмотрел на него и велел Сино, — тогда поезжай ты.

— Хорошо.

— Норико, — обратилась Тамако к направлявшейся к выходу подруге, — забери, пожалуйста, мою сумку, — сумки девочек так и остались в «мерседесе».

Норико кивнула. Выходя из комнаты в сопровождении Сино, она обернулась и изо всех сил крикнула:

— Если сделаете что-нибудь онэ-сама, я этого так не оставлю! Поняли? Даже если это будет стоить мне жизни! Прикончу вас всех, уродов! Прикончу…

— Мы поняли, поняли, — кивнул Хикита, не в силах сдержать смех. — Мы ее не тронем, так что не переживай, девочка.

После того как Норико и Сино ушли, все некоторое время сохраняли молчание. День подходил к концу. Подручный, пришедший вместе с Хикитой, был совсем еще юным, по виду едва ли старше семнадцати. Он стоял позади босса, уставившись на Тамако. Все остальные тоже разглядывали ее.

— Она, видно, не глупа, — сказал Хикита. — Раз она рассказала той девчонке, как найти Годакэна — значит, доверяет дедушке.

Кадзи и мужчина в очках что-то пробасили в знак согласия. Тамако показалось, что все трое ужасно боятся дедушку.

— Маса, сходи купи еды, — Хикита протянул парню купюру в десять тысяч иен.

— На пятерых?

— На шестерых, конечно. Идиот, — рявкнул Кадзи. — Сино же вернется.

— И чай не забудь! — закричал мужчина в очках. Похоже, этот Маса был не слишком сообразителен.

Маса вышел, и послышался звук заводящегося мотора. «Если побежать сейчас, то они хотя бы не погонятся за мной на машине», — подумала Тамако, но только подумала.

Маса вернулся. С Тамако сняли скотч и тоже предложили поесть, но она отказалась. Вернулся Сино. Наступил вечер. Бандиты разговаривали мало, видимо, не хотели, чтобы Тамако слушала их разговоры. Они много курили. Уже было позднее десяти часов вечера, то есть с минуты на минуту мог заявиться Годакэн, и всех охватило нервное напряжение. Теперь они курили беспрерывно. Миновал одиннадцатый час, затем двенадцатый, и напряжение постепенно пошло на убыль.

— Я тут немного посплю, — Хикита лег на диван. — Вы тоже поспите по очереди. Как придет Годакэн, разбудите меня.

— Хорошо, — Кадзи кивнул и снова примотал руки и ноги Тамако клейкой лентой к стулу.

Мужчина в темных очках и Маса расстелили картон в углу комнаты и легли, а Кадзи и Сино пододвинули стулья к окну и сверкающими, как у котов, глазами пристально смотрели на дорогу. Тамако тоже не спала. Она находилась в возбужденном состоянии, поэтому даже если бы захотела, не могла заснуть. Когда начало светать, Хикита проснулся. Мужчина в очках и Маса встали — штаны у обоих оттопыривались спереди. Они уставились на Тамако.

Хикита за считанные минуты приготовил ужин, от которого накануне отказалась Тамако. Рассвело, прошло еще какое-то время, настало восемь часов утра.

— Приехал, — сказал Сино, послышался звук приближающейся машины, и все подошли к окну. Машина, похоже, была одна.

— Эми! — завопил Хикита, взглянув в окно.

— Вот подонок, — сказал Кадзи. — Он выкрал Эми-сан.

— Это ваша дочь? — рассеянно спросил Маса.

— Да. Черт!

Тамако догадалась, что дедушка в отместку за похищение внучки выкрал дочь Хикиты. Но кто же привез их на машине? Дедушка не умел водить. Ведь не могли же они приехать на такси.

Теперь уже мужик в очках заголосил:

— У них пулеметы. Пулеметы! Три пулемета, нет, четыре!

— Это винтовки, — сказал Сино дрогнувшим голосом.

— Берегись! Они сейчас будут стрелять! — закричал Кадзи и отбежал от окна вглубь комнаты, в сторону Тамако.

Все отскочили от окна, раздалось несколько оглушительных выстрелов, и оконные стекла разлетелись одно за другим. Тамако, привязанная к стулу, пыталась пригнуться, к ней подбежал Маса, повалил стул вместе с Тамако на пол и прикрыл ее сверху своим телом. Все это заняло секунд десять.

Мужчина в темных очках приблизился к окну с пистолетом.

— Идиот! Не надо! Не стреляй! — не своим голосом заорал Хикита.

— Привет, Хикита-сан, — послышался спокойный голос Кэндзо. — Верни мою внучку.

Хикита, высунувшись из окна, закричал.

— Не стреляй! Не стреляй!

— Не буду!

Тамако почувствовала, что пенис навалившегося на нее Масы затвердел и уперся ей в низ живота. Глядя в лицо Тамако, Маса прищурился и на его лице появилось блаженное выражение. «Только этого еще не хватало», — Тамако содрогнулась от отвращения, громко выругалась и пнула Масу в живот коленками.

— Аа! Дебил! Отстань!

Маса перевернулся лицом вверх и засопел.

— Отпусти Эми!

— Тогда отдай мою внучку!

— Я отпущу ее, а ты отпусти Эми!

— Хорошо!

Хикита, громко пыхтя, подошел к Тамако, освободил ей ноги и поднял ее со стула.

— Я ее отпущу, так что не трогай Эми. Хорошо? Только скотч на руках оставлю, как есть.

Тамако с завязанными за спиной руками, подталкиваемая в спину Хикитой, вышла за дверь на лестницу. На пустоши посреди свалки стояла голубая машина, а перед ней — дедушка в кимоно с винтовкой наперевес держал за талию высокую девушку — на вид ученицу старшей школы. За спиной у него стояли трое. Все они направляли разнокалиберные винтовки в сторону окон второго этажа. Самый крепкий из них был хозяин «Жасмина» Синъити Накафудзи, а по бокам от него находились старые знакомые Тамако — Хироси Токунага и Юдзиро Татикава.

— Спускайся, — с улыбкой сказал Кэндзо Тамако.

— Отпусти Эми! Эми! — закричал за спиной у Тамако Хикита.

Как только Тамако начала спускаться по лестнице, Эми пошла ей навстречу. Похоже, и у нее руки были связаны за спиной, так что Тамако, опасавшаяся, что когда они сойдутся, Эми что-нибудь ей сделает, немного успокоилась. Как и подобает дочери гангстера, Эми обладала волевым лицом с острым подбородком. Тамако подумала было сделать «страшное» лицо, но не нашла в себе сил на это.

Они встретились у лестницы. Эми, которая была выше Тамако сантиметров на десять, бросила на нее взгляд сверху вниз. Тамако заволновалась, не толкнет ли она ее. Что, если опять начнется перестрелка? Но Эми только слегка прищелкнула языком.

«Тук-тук-тук», — быстро застучали туфли Эми по лестнице, и Тамако тоже ускорила шаг. Ноги от долгой неподвижности затекли и немного заплетались. Тамако упала дедушке на грудь. От него пахло табаком.

Кэндзо громко позвал, глядя в сторону второго этажа здания.

— Эй, Хикита! Больше никогда так не делай, хорошо?

Хикита высунулся из окна.

— Значит, ты все-таки припрятал оружие.

— Не прятал. Просто знал, где его искать. Я верну оружие туда, где оно было, а ты, будь добр, больше никогда о нем не вспоминай.

Хикита молча сверлил Кэндзо взглядом.

— Понял? — Кэндзо направил на Хикиту дуло винтовки.

Хикита поспешно закричал:

— Понял, понял! — и втянул голову в плечи.

— Может, еще разок пальнем, для верности? — сказал Накафудзи.

— Уже достаточно, — ответил Кэндзо. — Если наделаем слишком много шума, кто-нибудь услышит и сообщит в полицию. Поедем скорее.

— У мужчины в солнечных очках пистолет, — сказала Тамако.

— Ничего, ничего, — Кэндзо закивал внучке. — Я буду целиться в окно.

— Ну, все в машину, — сказал Синъити. — Оружие сложите в багажник.

— Вот бы мне такую винтовку, — Татикава с сожалением погладил винтовку, которую держал в руках.

— Идиот. Что, если кто-нибудь найдет ее у тебя? Проблем не оберешься, — прикрикнул Накафудзи, отобрал ружья и забросил их в багажник.

Все в спешке уселись в машину. Видимо, это была машина Накафудзи, он сел за руль, и машина выехала со свалки. Бандиты не стреляли.

— Когда высадишь нас, отвези оружие на прежнее место, — попросил Кэндзо Накафудзи.

— Хорошо.

— А та девчонка — с характером, — сказал сидевший рядом с водителем Татикава, когда машина выехала на шоссе. Должно быть, он вспомнил, как они похищали Эми. — Она меня укусила за руку, пока я ее ловил, — он обернулся и показал Тамако окровавленный носовой платок, обмотанный вокруг руки.

— А Норико где? — Тамако, сидевшая на заднем сиденье между дедушкой и Хироси, обратила свой вопрос сразу ко всем.

— Норико ждет на станции, — сказал Хироси. — Родителям она ничего не сказала, просто сделала вид, что идет в школу.

Кэндзо вздохнул. Он выглядел озабоченным.

— Гранпа, спасибо, — с этими словами Тамако прижалась к руке дедушки.

— Угу, — рассеянно ответил Кэндзо.

— Годакэн-сан, вы не боитесь, что они будут мстить? — спросил Накафудзи, ведя машину.

— Они ничего больше не сделают.

— Тогда о чем ты волнуешься?

На вопрос внучки Кэндзо ответил со вздохом:

— Да вот думаю, как же я все это объясню Кэйити и Тиэко-сан.

В тот день, когда начались летние каникулы, Тамако вместе с кружком рисования отправилась делать наброски на гору Тэккодзан. Несмотря на то, что накануне прошел тайфун, стояла жара, два человека из группы почувствовали себя плохо, поэтому занятия закончили к двум часам дня, а домой Тамако вернулась около трех.

Перед настежь открытой калиткой их дома стояло несколько соседок. Заметив Тамако, они замолчали. Одна из них, произнеся: «A-а, Тамако-тян…», опустила глаза, и остальные тоже отвернулись, скрывая слезы. Тамако охватило неприятное предчувствие. В груди будто вдруг выросло огромное черное облако.

— Гранпа! — закричала она и кинулась в дом.

В прихожей Накафудзи разговаривал с двумя лавочниками из торгового квартала. Он так на нее посмотрел, что Тамако уже не сомневалась: с дедушкой что-то случилось. Вбежав из прихожей в гостиную, Тамако увидела там отца с матерью, Хироси, Норико и еще нескольких соседей, друживших с Кэндзо. Перед ними на одеяле, расстеленном напротив токонома[31], лежал дедушка. На его лице, казалось, еще блуждала легкая улыбка.

— Тамако, дедушка… — сказала мать и приложила к глазам полотенце, которое держала в руках.

Тамако упала на грудь дедушке и громко зарыдала. Все молчали. Никто ничего не говорил. Потом начала плакать Норико, а вслед за ней и Хироси. Когда плач Тамако перешел во всхлипывания, отец, поглаживая ее по спине, начал рассказывать:

— Твой дедушка спасал девочку, которая тонула в верховье реки.

После вчерашнего тайфуна уровень воды поднялся. Утром, часов в одиннадцать четырехлетняя девочка, которая играла на берегу с братом-младшеклассником, поскользнулась и упала в воду. Кэндзо, проходивший неподалеку, услышал крик ее брата и, увидев, как девочку быстро сносит течением, решил, что одежду снимать уже некогда, и прыгнул в воду. Он смог поймать девочку, но доплыть до берега в кимоно, удерживая ребенка, уже потерявшего сознание, было невозможно. К несчастью, все, кто в этот момент оказался на берегу, были людьми пожилыми. Они поддерживали его криками с берега, но никто не рискнул зайти в воду и попытаться ему помочь.

Наконец, Кэндзо удалось чудом добраться до берега, но, передав людям девочку, он, по-видимому, окончательно обессилел и ушел под воду. Его моментально снесло течением. Через двадцать минут спасатели вытащили его на берег, но искусственное дыхание не помогло. Он умер. Девочка сразу пришла в себя, но Кэндзо ушел из жизни, так и не узнав об этом.

Тамако все плакала, плакала и плакала. Она плакала и на следующий вечер на поминках, проходивших в одном из городских поминальных залов, и на похоронах, состоявшихся еще через день, после полудня. Три дня она не переставала лить слезы. Казалось, она выплачет все глаза.

На похороны — казалось бы, обычные похороны обычного пожилого гражданина, которому уже перевалило за семьдесят, — пришло на удивление много людей. В день смерти Кэндзо поздно вечером из Нагои приехали бабушка Мисао и дядя Масудзи с семьей, а на поминки собрались почти все родственники. Среди пришедших в день похорон были, как ни странно, Томоми и ее мать; пришли Матико, Сакасита, хозяин магазина фотоаппаратов «Акода», Хироси с отцом Сётаро — владельцем рекламной конторы; хозяин рыбной лавки Дзёдзима с дочерью Тидори, Хидэо из «Санкити-дзуси»; троица Кацуми, Маи и Канна; Татикава, соседка Синдо, пианист Янагида-сан, босс Кикути-гуми Годзо Кикути вместе с Мацунага и еще несколькими членами банды, Накафудзи из «Жасмина»; спасенная девочка с родителями, дедушкой и бабушкой; Норико, преподаватели и школьные друзья Тамако; старики и домохозяйки, живущие по соседству; лавочники из торгового квартала и многие другие. Пришло множество загадочных знакомых Кэндзо, вроде представительного директора фирмы, гейши, юноши в инвалидной коляске, известного каллиграфа и кулинарного критика, часто появлявшегося в телевизионных программах.

Похороны закончились, родственники, посетив крематорий, разделили трапезу, и вернувшаяся домой семья Годай вчетвером, как и раньше, собралась выпить кофе в гостиной. Глаза у Тамако опухли от слез, а веки покраснели. Кэйити и Тиэко падали с ног от усталости.

— Я чувствую его запах, — сказала бабушка Мисао, глядя на открытую дверь комнаты Кэндзо.

— Я так ничего и не сделала для дедушки, — проговорила Тамако. Чувство утраты вернулось к ней с новой силой, и слезы вновь полились из глаз. — Гранпа для меня столько-столько всего сделал, а я ничего не смогла сделать для него, — Тамако зашмыгала носом. Слезы лились ручьем.

— Нет, — твердым голосом решительно сказал Кэйити. — Тамако, ты была для дедушки самой большой радостью в жизни.

— Да, — подтвердила Тиэко. — Ты не представляешь, как дедушка был счастлив только потому, что ты есть, что ты рядом — просто оттого, что ты, его внучка, живешь на белом свете. Это правда!.

— Тогда я должна была быть к нему ласковее, — слова отца и матери заставили Тамако горевать еще больше. — И вы… вы тоже должны были быть к нему добрее.

— Ты права, — Кэйти достал носовой платок и промокнул глаза. — Теперь я тоже так думаю. Думаю, что он был замечательным отцом.

Мисао уткнулась лицом в полотенце, которое все это время держала в руках, и громко заплакала.

— Ведь и я его любила. Хотела быть с ним нежной. Но любить его и быть рядом с ним было так тяжело…. У меня всегда сердце было неспокойно. Я мучилась, дергалась, волновалась… Я… не могла быть вместе с ним именно потому, что так любила его.

Тиэко тоже заплакала и сказала:

— Я понимаю вас, мама. Очень хорошо понимаю.

— Я думаю, что дедушка хотел умереть, — вдруг сказала Тамако.

Взрослые с удивлением посмотрели на нее.

— Что?

— Он как будто искал смерти. Когда якудза пригрозили, что убьют его, у него было такое необыкновенно радостное лицо… Потому он и не боялся опасности. Еще дедушка говорил Токунаге-куну, что если человек готов умереть, то для него нет ничего невозможного. Он пытался сделать все, что в его силах, не боясь при этом отдать свою жизнь.

— Да, я тоже это заметил, — Кэйити кивнул. — Но знаешь, Тамако, мне кажется, что все безрассудные поступки, которые совершал дедушка — все это было ради тебя. Он ради тебя готов был умереть. Понимаешь?

Тамако снова громко заплакала.

— Тамако, знаешь, что ты можешь сделать для дедушки? — сказал Кэйити. — Быть счастливой. Как он и хотел. А быть несчастной, это все равно что предать его память.

Тамако плакала и кивала, кивала и плакала. «Я должна стать счастливой, — подумала она. — Чтобы порадовать дедушку».

— Он всю жизнь поступал только так, как подсказывала ему его совесть, — с грустным вздохом сказал Кэйити.

Бабушка вернулась в их дом и поселилась в комнате, где так недолго жил ее муж. Семья Годай зажила по-прежнему, пожалуй, даже спокойней, чем раньше. А все — благодаря Кэндзо. В школе Тамако любили, любили ее и соседи, и знакомые из торгового квартала.

Тамако поначалу боялась, что после смерти Кэндзо банда Хикиты снова начнет допытываться, где спрятаны деньги и оружие, но этого не случилось.

А у Тамако появилась мечта. Мечта о будущем, которую она постоянно обсуждала с симпатичной Норико. После университета Тамако хотела открыть с подругой рекламное агентство. Хироси тоже наверняка им поможет. И для осуществления этой мечты очень пригодятся деньги на чердаке, оставленные дедушкой Кэндзо.