«Меж нами слишком много лет». Избранная лирика

fb2
Гессен Сергеевич Евгений

Евгений Сергеевич Гессен (23 января 1910, Петербург — 1942?) - поэт "первой волны" русской эмиграции. Член пражского литературного объединения "Скит". В основном публиковался в эмигрантской периодике. Сборника стихов так не издал. Умер от болезни в одном из нацистских концлагерей.

В.Ходасевич писал об альманахах "Скита": "...Сейчас наиболее обещающими поэтами "Скита", кроме Головиной, кажутся нам Э.Чегринцева, Евгений Гессен, Татьяна Ратгауз".

Как сказал в одном из стихотворений сам Гессен, для него "писать стихи" - значит "думать стихами" и думать не на возвышенные темы, а о самых повседневных вещах: "о том, что в комнате угрюмо, что шумно в городе чужом" и т.п... Даже столь привычно "высокая" тема, как любовь, раскрывается в его стихах предельно буднично. Не слишком богатые новизной рифм и образов, стихи Гессена между тем звучат как глубокая поэтическая исповедь, почти всегда беспросветно трагическая, наполненная не декларативной, а подлинной человеческой печалью.

Основа данной подборки стихов: сборник "Поэты Пражского Скита". Росток. 2005. С. 460-484.

РАССТАВАНИЕ

 Нам расставаться долго надо: Едва встречались мы с тобой. (Так на граните Петрограда Заря прощается с зарей.) Глаза прозрачны без пощады, Нет сил нарушить эту тишь… Что расставанье вся отрада, В том никого не убедишь. Ну кто не скажет, что нам надо Так страшно на земле любить. И самой нежною наградой Ты можешь сразу все убить.

ЧУЖИЕ СЛОВА

 Когда судьба шершавой ставней Придавит иссушенный ум И все слова тревоги давней Размоет душной крови шум, Тогда беру слова чужие И обнажаю голос мой, Стихи застывшие, немые, Стараюсь напоить собой. Сначала голос глух, неловок, Как грубый шов, звучит расчет: Но вот, прорвавши затхлый полог, Он — полный и густой – течет. …………………………………… И вот уж голос мой не голос: Он только стон, он – всхлип немой, – И горький ветр грудную полость Сосет и тянет за собой. Как будто вихрь от стаи крылий, — Он хлещет, раздувая жар В золе потухшей, где в бессильи Лишь сладкий теплится угар. Он полыхнет — и легче стану, И полечу – соединюсь, И опаленными устами В дыханьи стаи захлебнусь. 4.XII.34. «Меч». 10.11.1935

«Какая тень связала их…»

 Какая тень связала их Меж стен, где воздух весь изучен? Здесь тишина рождала стих, И стих был тишиной измучен. Скитался он по голосам, Как ангел, потерявший крылья, Еще тянулся к небесам Из забродившего бессилья. Растаявшим с небес крылом Стекала темень с края крыши. Был голос собственный в былом Чудесней ангельского слышен. А свет стал тусклым и пустым, Как сон забывшего о рае. Струились голоса сквозь дым, В глазах лишь пепел оставляя. Быть может, вздох один живой — И облетел бы сонный пепел, И сразу свет иной — большой Друг в друге каждый бы заметил. Но вздоха не родил никто. Грудные клетки заржавели. Злорадствуя, в ответ на то Часы о вечности скрипели. «Скит». III. 1935

СТУЖА

Тамаре Тукалевской

В узорах голого окна Молчит непрошенная стужа. Я погружаю взор до дна, В замерзших сновиденьях ужас. Бессонницею раскален, Он кропотливо звезды плавит. Но снова мертвой формой сон Потеки горькие оправит. Не перелить жестокий след В мечты причудливую форму. Мой комнатный померкнет свет В осколках сумрачного шторма. У жесткой грани изнемог: Там — сумерек навес трепещет, Здесь — в стоэтажный потолок Мой вздох перегоревший плещет. Нет, лучше — обнаженный лед, Рванувшись в вихрь стеклянной пыли, Метнет лицом и вдруг сотрет Морщины горестных усилий. Следов разновременных слой Металлом сразу перережу, И ветер захлестнет сквозной: Пусть оголяющий, но — свежий. 3.2.35. «Меч». 12.1.1936

«Узор легчайший на окне…»

Г. Семеновой

Узор легчайший на окне, И песенка в трубе пустая. За тонкой гранью на дворе Слепая стужа нарастает. Не так ли твой застывший взор: Тревоги скрытой отраженье. И твой забавный разговор — Лишь отплеск горького смятенья. 4 февраля 1935. «Скит». III. 1935

ОКНО

 В моей каморке есть окно — Его светлее нету. Игрою света все полно Оно зимой и летом. Когда весною все полно, Как пеной — выше края, Захлебывается оно, Потока не вмещая. Когда же день, веселью рад, Спокойно отдыхает, Оно, как в первый день, свой взгляд Вслепую расширяет. И вечера последний луч, Случайно отраженный, Летит, и грустен и тягуч, В приют мой затаенный. И даже ночью скудный свет, В чужих дробяся стеклах. Всегда прибережет привет В своих лучах поблеклых. Да, счастлив я! Зави дно вам? Как мне чужое видно, Так счастья не увидеть вам: Так сладко и обидно. 7 апреля 1935. «Скит». III. 1935

«Как страшно после солнечной разлуки…»

 Как страшно после солнечной разлуки Нам встретиться – и не узнать себя. В карманы глубже погружаешь руки, Так безнадежно сам себя любя. Задумался и вот – почти наткнулся: Перед витриною сутулая спина. Ты вздрогнул и едва не улыбнулся… В стекле рука его отражена. Но, воротник подняв, проходишь мимо. А ветер всё по улице метет… Ты обернешься: так же у витрины Твой друг чего-то бесконечно ждет.

ВЕСНА

Алле Головиной

Слышно все до дна. Солнце тяжелеет. Сонная струя из глухих времен. Это ли – весна! Такою скукой веет. Сердце тяжелеет сквозь легчайший сон. Сердце птицей пленной за глухой оградой, Только через сумерки перемахнет крылом, – Ночью, как и днем, – унылая услада, Омут откровенный плещет о былом. Но совсем охотника нет до птицы редкой, Людям скуки пленница больше не нужна… Сердце в клетке звонкой, сердце в тесной клетке. – Так зачем же солнце, так зачем весна? 23.4.35

«Мы встречаемся, как будто не видались…»

 Мы встречаемся, как будто не видались, Говорим слова из глубины, И в ответ из затаенной дали Слабый голос погружает в сны. Мы сошлись у ангельской постели, Нам склоняет голову тоска. Мы казалось бы веками пели, Если б грудь не так была узка. Слишком рано мы лететь решились, Детскую мы надорвали грудь; Ослабев, под крышу мы забились: Может, буря распахнет нам путь. А пока друг друга мы встречаем, – Каждый скажет, что во сне видал, – И глаза навстречу раскрываем, Как колодец тысячи зеркал. 19.5.35.

«С тобой – от каждого касания…»

 С тобой – от каждого касания Чудесного жду звона. Раскрытого воспламенения, Скрытого замирания. Когда же судьба благосклонна, И ждут только слова ресницы, Как птицы — встречного ветра, Тогда в досадном смятении Чужими словами играю, Боясь слишком верного звука, Слишком полного эха. А солнце нас тканью грубой Как мертвых уже пеленает. 26 мая 1935. «Новь».VIII.1935

«Не о главном. В грубом свете солнца…»

 Не о главном. В грубом свете солнца Бьется мысль о гладкий тротуар. Промах снова слишком поздно вспомнится. Упустил я твой случайный дар. И когда о тень крыла споткнулся. Ты уже — на стороне другой. Разве только в замедленьи пульса Вздох почуяла ты мой. Может быть, тогда ты и споткнулась, И задумалась, замкнулась в сон, И во сне не мне ли улыбнулась, И пришла домой, как с похорон? Утешенье горькое и злое. Только разве может быть верней? Надо мною в нестерпимом зное Голубое белого бледней. 26.5.35. «Современные записки». 1936. Т. 60

НАРЕКАНЬЯ

 Раструб вокзала отступает. Сарай назойливой тоски. Железа суетня пустая Сдвигает нежные тиски. Испытанные нареканья Усладу горькую сулят, Бессонной грусти неприкаянной Гремучий разливая яд. Сквозная зыбкость поездная: Скупое ослабленье пут. Пустая чуткость неземная — Последний для земли приют. «Меч». 7.VII.1935

ПОСЛЕДНИЕ ДНИ

Алле Головиной

Последние я провожаю дни, как поезда вагоны спящие. И каждый день свои несет огни, как в окнах взоры уходящие. И каждый день скользящею тоской во тьму отходит, и не помню я, где оборвался призрачный покой и началась бессонница огромная. Зачем под крыльями чужих огней считаю я, что мной навек потеряно? Как будто в полной нищете своей еще теперь не до конца уверен я. 9 июля 1935. «Современные записки». 1936. Т. 60

К АЛЛЕ ГОЛОВИНОЙ

 Еще средь нас, но вся уже ты там, Как пламя тянешься и таешь в нетерпеньи, Еще привычным верим мы словам, Как верят выраженью сожаленья, Еще мы дышим трепетом твоим, Еще живем одним с тобою хлебом, – Но чаще смотрим в страхе и молчим. И голос твой – как бы с чужого неба. Очнемся, и забудем место, час, Но ты такою нам нужнее хлеба будешь. А ты, пожалуй, и не вспомнишь нас, Ты и себя, какой была, забудешь. 10 июля 35

ВЕНЧАНЬЕ

 Все в этом мире случается. Все непонятно для нас. Пышною свадьбой кончается Каждый хороший рассказ. Анатолий Штейгер Ты хочешь кончить, иль начать достойно, Иль просто оборвать и умереть? Как твой жених уверен, как спокойно Умеет он и на тебя смотреть. Хотя ты платье белое надела, Но тень твоя теперь еще темней, Так и душа, когда блистает тело, Еще темней последней из теней. Очнись! Обряд земного сочетанья Куда страшнее Страшного Суда: Там может быть надежда на свиданье, А здесь, увы, прощанье навсегда. 13 июля 35. «Журнал Содружества». 1936 № 11

«Видишь, как небо пустеет…»

 Видишь, как небо пустеет. (Теперь ты умеешь верить?) Слышишь, как ветер веет. (Тебя утешать отрадно?) Поздно. Не надо согласья – Надежда его нежнее. Пусто. Оставь мне обиду – Она нужнее счастья. 13 августа 35. «На Западе». Нью-Йорк. 1953

ЗОЛОТАЯ КРОВЬ

 Тая пылью сонно золотою, Солнце движется едва. В тягостном и сладостном застое Тяжелеют все слова. Только звонкой золотой волною Солнце полнит кровь мою. Что мне делать с кровью золотою И пустою, как в раю? Но сейчас уже само вольется (Голос горький и ничей): Кровь, как в колоколе, в горле бьется, А слова предсмертных холодней. Я тоски восторженной не скрою. 13.8.35

ЦВЕТЫ

 Ты сажаешь цветы, поливаешь и холишь, Ты заранее знаешь, как они расцветут. А цветы настоящие расцветут у того лишь, Кто едва ли и знает, как их зовут. Без названья, не к месту, и вовсе не вовремя, Но врасплох, как в окне, о которым забыл; Ты забыл – а оно за тяжелыми шторами Жило рядом с тобою, тихо полнилось сил. И тяжелым неслыханным благоуханием Распахнулися шторы. Ты боишься узнать? От движенья цветов замирает дыхание; Скоро, скоро научишься все забывать. И тогда позабудешь загадкою мучиться: На земле ли, на небе ли лучше нам жить. Вот тогда и любить твое сердце научится, Но тогда до того ли, чтобы любить? 13.8.35

«Еще горит его дыханье…»

Вл. Мансветову

Еще горит его дыханье, Но горькие мертвы слова. До губ холодных трепетанье От сердца долетит едва — И вновь в крови тяжелой тонет, Усталой в поисках любви… 8. 35

«Ты набираешься солнца и в море…»

Тамаре Тукалевской

Ты набираешься солнца и в море Ты отмываешь зимнее горе. Только от солнца лицо грубеет, Кровь истощается и тяжелеет. И чем больше в глазах будет моря И чем небо чужое безоблачней будет, Тем тяжелее ночами будет Сердце падать и замирать. 20 августа 1935

«Любовь начинается с боли…»

Человек начинается с горя.

А. Эйснер Любовь начинается с боли. С обиды без всякой вины — Ни даже ее – и тем боле Мы этой обидой больны. Любовь начинается с жалости – Своей же к себе самому. В любовь, как в чужую усталость. Не верится никому. 2 сентября 35

«Зачем стихами заниматься…»

 Зачем стихами заниматься. Когда в траву так просто лечь. Под солнцем ленью наливаться И черной боли не беречь. И в сумерках не волноваться. 2 сентября 35

«Мы с тобою должны быть нежны…»

 Мы забыты с тобой на земле. Блок

Вл. Мансветову

 Мы с тобою должны быть нежны. Мы с тобой никому не нужны. Даже кошка Мери нужней. Даже с кошкой Мери нежней. А казалось, верили нам. – Да и мы ведь поверили снам… И нуждались, пожалуй, в нас. – Так всегда ведь в последний час. Видно, много мы сделали зла. Что и Мери к другим ушла. Мы с тобой не нужны никому. (Разве Богу вот одному?) 7 сентября 35. «Новь». VIII. 1935

У ЗЕРКАЛА

Алисе З.

Ты бровь подводишь, напевая, А жизнь итоги подведет, И ни моя и никакая Любовь тогда уж не спасет. Но разговор ты обрываешь: – Дай бровь ровнее довести. Такой беспечности, ты знаешь, Уже мне больше не снести. Ты гибели не замечаешь, А мне ее не отвратить. Ты вырастешь и все узнаешь… Ах, слишком много, может быть! Декабрь 35

ЗА СТЕНОЙ

 И тихая тоска сожмет так нежно горло: Ни охнуть, ни вздохнуть. А. Блок Безропотно смеешься ты: Заполнить надо грудь. А то от этой пустоты Ни охнуть, ни вздохнуть. А за стеной поет она, Врываясь в скучный смех. Ах, эта тонкая стена, Пожалуй, толще всех! Там даже плачут веселей, Чем тут смеешься ты. И только сердцу тяжелей От всякой красоты. 3 января 1936. «Журнал Содружества». 1937. №3

ГОЛОС ТАМАРЫ

 От слабости уже не пишешь Стихов, уже не плачешь ты. Все боязливее, все тише Шаги болезненной мечты. А ты твердишь, что сердце бьется От смутной музыки и ждет, Когда от ветра распахнется Окно и ветром все сорвет, И вот увидишь и услышишь, Как падает к тебе звезда, Нет, не звезда, ты сам все выше — Со мной — со всей землей — туда!.. У истекающего кровью Вот так кружится голова. И странною полны любовью Его предсмертные слова. Январь 1936. «Скит». IV. 1937

«Какие могут быть вопросы…»

Алисе З.

Какие могут быть вопросы, Когда живешь уже едва, Когда от общей папиросы С тобой кружится голова. И в печке угли догорают, А солнце нагло бьет в стекло. Такой весною умирают Без повода, себе назло. Но злость проходит пред тобою, Хотя давно напрасно жить. Скажи, зачем такой судьбою Ты научила дорожить? Апрель 36

«Когда, казалось, безразлично было…»

 Когда, казалось, безразлично было Встречать тебя — привычную мечту. Ты на плечо мне руку положила, Ты снова отравила нищету. Горит плечо, как под крылом сожженным, И кроме боли — больше ничего… Так что же голос мой опустошенный Как раз теперь звучит сильней всего? «Меч». 14.VI.1936

«С кровью тяжелой и душной…»

 С кровью тяжелой и душной, как смола на шоссейной дороге, когда в ней солнце утонет; с головою мутной, и совсем не чуя под собою ног: упасть на хвои — и проснуться от пения сосен, которые тянутся к звездам. Свет такой легкий, что наверное от него не было бы ни единой тени, если бы всё здесь не была бы одна сплошная тень Лето 1936

«Все время думать и гадать…»

 Ночь полнозвездная светла. У взора только два крыла. А. Блок Все время думать и гадать И даром юность упускать. Проходят лучшие года, И охлаждается звезда. И наяву, как бы во сне, Уже совсем не страшно мне. Что невозможно возвратить Ее, как кровь остановить. И вместо утренней звезды Так много ночью всяких звезд. У отражающей воды Ты возвращаешься на мост. От неудачи и нужды В забвенье переход так прост. Лето 1936. «Скит». IV. 1937

«В уединеньи, без красоты…»

 В уединеньи, без красоты Иссякнет пламень твоей мечты. Вот так костер на темном льду, Так лед на голове в бреду, Так бред беспомощной любви… Так пламень юности в крови. Лето 1936

«Меж нами слишком много лет…»

Алисе З.

Меж нами слишком много лет. Чего же от тебя мне надо? Случайный (разве мне?) привет – Единая моя отрада. Ведь если даже нужен я Тебе — как зеркало, не боле. Живая красота твоя В моей ли неотвязной воле? А ты растешь. И станешь ты, Конечно, госпожою нашей. Такой бесспорной красоты Едва ли что приснится краше. И не спасут тогда слова: — Мне ничего от Вас не надо. И закружится голова, Когда услышу: — Очень рада. Лето 1936

«На горе в больнице…»

 Хорошо на горке жить, Трудно подыматься. Частушка На горе в больнице Милый друг живет. Пишет небылицы И богатства ждет. В тридевятом царстве Золушка растет. А ему лекарства Доктор подает. – Будешь ты здоровым, Снова будешь жить. Каждою обновой Будешь дорожить. – Ах, оставьте, доктор, Оставьте меня: Не житье мне дома, В доме без огня. Золушка от света За глухой стеной. Письма без ответа Вот уж год-другой. Пролетают птицы, О морях поют. А тебе в больнице Покою не дают. В тридевятом царстве Нету докторов. Не дают лекарства От прекрасных снов. Золушка мечтает, Вспоминает нас. Молодость бывает В жизни только раз. Молодость… Ни звука! Будет — сочинять. Трудная наука — Время коротать. Под горой солдаты По улице идут. Так молодцевато О себе поют. И поют о горе: – Горе – не беда… Даже в синем море Горькая вода. 1936/37

ПОЛОВОДЬЕ

 Я вспоминаю все, что вспомнится, Я не могу не вспомнить: Оно как половодье ломится. Само собою полнит. Едва шершавый голос жернова Мой ум больной оглушит, — Искусная плотина прорвана: Поток уносят душу. Из слов нестройных и ржавеющих Плотины не построить. Струей помола скупо веющей Души не успокоить. «Меч». 14.III.1937

ПЕСЕНКА

 Я знаю песенку одну, Но позабыл слова. И как возьмусь припоминать – Кружится голова. На свете много дивных дел И сказочных краев. А я за песенкой моей Все позабыть готов. Пускай и надо быть умней, Но как же быть мне тут: Мне звуки песенки моей Покою не дают. Я знаю песенку одну, Но позабыл слова. И все сильней от пустяков Кружится голова. 24 мая 1937

«Поезд тронулся. Я покидаю…»

Татьяне Д.

Поезд тронулся. Я покидаю И тебя, и врагов, и друзей. Что-то завтра опять повстречаю, Полегает иль станет больней?.. Как о будущем я загадаю, Как припомню я встречи с тобой: Где-то счастье – и сам я не знаю, Только знаю, что сам я не свой. Уж не ты ли меня погубила, Чтобы после трудней позабыть. Или ты меня вправду любила, Коли можно такого любить? Как мы после друг друга узнаем, Как столкуемся после с тобой! Так легко мы себе изменяем, Увлекаясь прохожей судьбой. 12 июля 1937

«Писать стихи… Вернее, думать…»

 Писать стихи… Вернее, думать Стихами, думать обо всем. О том, что в комнате угрюмо, Что шумно в городе чужом. О том, что никому не нужен Мой горький опыт, стройный сон. О том, что скоро будет ужин. И ночь, и новый день потом. Что стыдно прикрывать стихами То, отчего так страшно жить, Что мало счастья между нами, Но что счастливым нужно быть; Что нету силы отказаться От малой нежности твоей. И что так трудно волноваться, А успокоиться – трудней… Еще о том, что есть Россия… Да, но и молодость была. И что же? вот стихи плохие, Обиды, чужие дела. 22 августа 1937. «Меч». 8.V. 1938

«Разлуки срок уже к концу подходит…»

 Разлуки срок уже к концу подходит, А чем успел я сердце умудрить? Мечтой упрямою о счастьи и свободе, С чем все труднее и труднее жить. И ты вернешься: в комнате укромной Укрыться от невзгод и от людей. Но я открою двери в мир огромный — Смотри, как много у меня друзей. Смотри, как много близких и далеких, А ближе тот, с кем жить всего трудней… Мы все проходим трудности уроки, Чтоб стало после слаще и вольней. Среди осколков счастья — кто сумеет Узнать то слово, что ты ждешь в ответ? Кто всех вернее сердце разумеет? Иль у кого — совсем и сердца нет?.. «На Западе»

«Не торопись, еще немного…»

 Подожди немного, отдохнешь и ты. Лермонтов. Не торопись, еще немного – И все пройдет само собой. Стихает дождь, ползет дорога, И пахнет дальнею грозой. Слова слились, и помертвела Мечта от творческой тоски. Тоска наполнить не сумела Причуды пишущей руки. Рука ни в чем не виновата, И потому себя не жаль. И вот она лежит, разжата, И отпускает сердце в даль. Но сердце мудрости послушно, Боится скуку нарушать. И ты зеваешь равнодушно И рад, что нечего решать. 1937

«Открыть окно, и захлебнуться…»

 Открыть окно, и захлебнуться От непосильной простоты. Не лучше ли в себя вернуться: Туда, где так обжился ты? Судьба, судьба! оставь угрозы. Напрасно сердца не страши. И спор меж музыкой и прозой Ты лучше сразу разреши. Еще безмолвная минута — И больше вынести нельзя Посягновения уюта На совершенства бытия. 1937

«Сегодня утром я проснулся…»

 Сегодня утром я проснулся И вдруг увидел, что весна. И невольно улыбнулся Навстречу возгласам окна. ……………………………… И разве может кто ответить На это языком людским? Нет ничего страшней на свете Проснуться радостным таким. 1937

«Как часто счастье оставляет…»

 Как часто счастье оставляет Лишь мертвый снимок нам в залог. Там миг один впечатлевает, Что излучаем долгий срок. И вот склонимся с мыслью тайной Уроки счастия вернуть… – Той фотографии случайной Теперь лишь разбираю суть.

«От бедности сердечной принимаем…»

 От бедности сердечной принимаем Мы за любовь лишь скуку на губах. От беспредметной ревности не знаем Мы жалости — и заглушаем страх. Она не скрыла только восклицанья — И вот уже тебе злорадство льстит. Как блеклый занавес, воспоминанье Над бессердечною игрою шелестит… Не говори, что сможешь переправить. Смотри: окно синеет в пустоту. Как страшно – так беспомощно лукавить… О, пощади последнюю мечту!

«Как хорошо бывает знать…»

Алле Головиной

Как хорошо бывает знать, Что нам дано воображенье, Чтоб целый мир в себе рождать – Самим себе на удивленье. И в этот мир входить, как в лес, Где всё, как в сказке, неизвестно, Где столько всяческих чудес, Что с непривычки прямо тесно. И в этой страшной тесноте – Все слаще – встреча вслед за встречей. Всё, всё земное… Но не те – Земли наскучившие речи. ……………………………… А после – снова пустота. (Где больше: в сердце или в мире?) И словно сразу прожита Жизнь целая – вот тут, в квартире. 13 апреля 38

ПОЭТУ

 Все те же мы. Нам целый мир чужбина, Отечество нам – Царское село. Пушкин Проходит молодость бесследно – И нитка крови на платке, И облик сумрачный и бледный, И грош последний в кошельке. А критик хлестко подсчитает Все обольщения и ложь: Всё то, чем горе нас прельщает, Чем ты на рыцаря похож. И все?.. Почти ценою жизни – Нет, не бессмертье и не рай, А то, что целый мир отчизна: Закрой глаза и выбирай. Ах, все просторы мировые – Не царскосельский стройный мир! Тебя земные всеблагие На роковой не звали пир. Ноябрь 1938 г. (28-го в Ските)

«Страшна любовь, когда надежды нет…»

 Страшна любовь, когда надежды нет, А всё яснее в глубине ночей, Что ничего не стоит целый свет В сравненьи с грустью дорогих очей. Еще страшней свободы пустота, Когда остыл губительный недуг, И не ревнует больше лучший друг, И больше не волнует красота.

СЛЕЗА

Алисе З.

Одна тяжелая слеза На черную тетрадь упала, И ты, раскрыв свои глаза, Слезу мою поцеловала. Моей беспомощной мечты В ней жизнь мгновенно отразилась. И страшно верить мне, что ты Слезою этой отравилась.

СУМЕРКИ

Алисе З.

Вещи к сумеркам ты уложила И, в усталости и тишине, Об отъезде словно позабыла, Словно стала близкою вдвойне. Будет в поезде темно и тесно. Но зачем об этом вспоминать? Может быть, еще не все известно, И всерьез теперь и начинать… Мы еще успеем волноваться, Тяжесть в сердце сразу забывать, — Даже пред тобою забываться И как в детстве ссоры затевать. Сгоряча ты, может быть, откроешь Тот источник горести своей, Что закружит как живой водою Нас с тобою до скончанья дней. Право, радости не больше было, Чем из зеркала улыбок — тех, Что в усталости ты скрыть забыла, Позабывши, кажется, про всех.

НА ОКРАИНЕ

 Сегодня небо близкое, Как на краю земли. Вой двое с гимназисткою Мечтательно прошли. Моя задача трудная: Тебя не вспоминать. На улицу безлюдную Я вышел погулять. Погода ли удачная? Но все – как на подбор: И поэтичность дачная, И тихий разговор. И резкость театральная: Тут свет – там сразу тьма. И все – первоначальное, Ну хоть сойди с ума. Девичьи плечи — узкие. – Ах, первая любовь!.. А липы, словно русские, Уже волнуют кровь. 4 апреля 40 г.