- Как тебя зовут?

 - Энджел.

 У нее открытый взгляд зеленых глаз, черные распущенные волосы до плеч, зовущие губы, высокая грудь.

 Его любимый типаж.

 - Раздевайся, Энджел.

 - Да.

 Пока она неторопясь, явно провокационно обнажает свои прелести, он хочет узнать о ней побольше. Секс, как говорится, не повод для знакомства, но все же…

 - Твое имя означает «Ангел»?

 - Да. Откуда ты знаешь английский?

 - Я был на курсах.

 - Зачем тебе мертвый язык?

 Он хотел узнать о ней побольше, а вопросы задает она…

 - Для общего развития.

 - Понятно.

 У нее розоватые соскИ молодой нерожавшей девушки, крупные ареолы. Грудь небольшая, идеальной чашеобразной формы. Ему нравится такая грудь.

 - А тебя как зовут? — спрашивает она, бросая бюстгальтер на спинку стула.

 - Энтри.

 - Забавно, наши имена начинаются одинаково.

 - Да. Забавно.

 - Ты из рабочих или элита?

 - Из рабочих, Энджел. Я кочегар.

 - У меня еще не было кочегаров, — она медленно спускает трусики, соблазнительно повиливая бедрами.

 Когда она ложится в скрипучую кровать (этому публичному дому давно следовало бы обновить мебель), он молча снимает робу и идет к ней.

 - Как ты любишь? — спрашивает она.

 - Я люблю всегда быть сверху. Психотерапевт говорит, что так проявляется моя неудовлетворенность социальным статусом.

 - Сверху… — повторяет она, оценивая его фигуру. — А сколько ты весишь?

 - Девяносто шесть.

 - А. Ну это еще ничего. Но тебе придется доплатить по десятке за каждый килограмм свыше девяноста.

 - Я доплачу.

 - А у тебя не слишком большой прибор?

 - Стандарт.

 - А. Ну, ладно… А то, знаешь, нынче всякое бывает. Был у меня один, с тридцатисантиметровым. Я думала, умру.

 Не отвечая, он ложится сверху и быстро входит в нее. Едва он начинает работать, как ее напряженность, вызванная опасениями, сразу сходит на нет и уже через тридцать секунд она начинает стонать, ноги ее непроизвольно поднимаются, подергиваются, обхватывая его корпус, пальцы сводит судорога, а лицо искажается гримасой наслаждения. Ему кажется, она несколько переигрывает. Но, в конце концов, каждый зарабатывает, как умеет. Она проститутка, он — кочегар.

 Она стонет, кричит, бьется в оргастическом припадке. Еще минута и он тоже чувствует, как быстрыми горячими толчками вытекает из него давно застоявшаяся жидкость.

 Еще через минуту он встает. Она остается лежать в кровати, разбросав ноги, еще пульсируя. Тягучими каплями вытекает из нее и падает на простыню то, чем он ее наполнил. Он надевает робу.

 - Тебе правда было хорошо со мной? — спрашивает он.

 - Правда. Было очень здорово! — отвечает она еще хрипловатым от недавней страсти голосом.

 - О'кей. Пока, Энджел.

 - Пока, Энтри. Приходи еще.

 Внизу, в холле, он направляется к стойке, возле которой ожидает хозяйка заведения. Он протягивает ей семьсот шестьдесят трэндов. Хозяйка благодарит и желает хорошего дня.

 Уже подойдя к двери, он оборачивается.

 - Скажите, эта… девушка, Энджел, она…

 - Что–нибудь не так? — хмурится хозяйка. — У нас все девушки отбираются по стандартам, из хороших семей — не наркоманов, не деградантов…

 - Нет — перебивает он. — я не о том. Она не продается?

 - Нет, извините. Мы не продаем девушек второго класса эффективности.

 - Жаль.

 - Извините.

 Энтри (N3, модель SQ2R9–18) выходит из публичного дома и отправляется на 23–ю улицу, где стоит старенький завод по переработке отходов, на котором он, вместе с еще четырьмя такими же андроидами, работает кочегаром. По дороге он подносит к оптике запястье, привычно проверяя уровень заряда. Восемьдесят семь процентов — это очень хорошо. С тех пор как он стал тратить на секс на три сотни больше, позволяя себе девушек второго класса, работоспособность его увеличилась почти на двадцать процентов.

 Энтри идет и с тревогой думает о слухах, которые последнее время все чаще и чаще муссируются по радио: люди окончательно деградируют и стремительно вымирают. Скоро не станет сексуальных партнеров. А старенькие генераторы эмоций все никак не могут усовершенствовать, чтобы они давали хотя бы пятую часть того заряда, который дает самка человека. Эх!..