Сборник стихов

VitMir Вот эта свежая жесть от "белокурой бестии" М.Струковой не вошла, к сожалению, в сию книжку, но страна должна знать своих стихоплетов, поэтому наслаждаемся))) БТРом по могилам "Если завтра война, мы поплачем о милом, Перекрестим встревоженный дол, Проведем БТРы по отчим могилам, Чтоб могилы никто не нашел. Подожжем златоглавый истерзанный город, Чтобы городом враг не владел. И зазубренный серп и заржавленный молот Зашвырнем за небесный предел. Мы допьем все вино и пройдем по бокалам – Никому нашу радость не пить! Если завтра война, мы забудем о малом – Честь и славу за грош не купить. Наш распахнутый мир будет светел и страшен, Голос крови сильней, чем закон. Заминируем каждую пядь этих пашен, Динамит – под оклады икон. Видишь – выхода нет, поднимается ветер, Русь уводит на облачный край: Впереди только битва и огненный пепел, Позади – очарованный рай." (с) Марина Струкова
Фили.пок Черный юмор от пепельной блондинки? Раньше у нее было больше оптимизма: "Собери благое по крупицам, Распахни бесстрашные крыла, И отступит враг, и убоится, Если грянут все колокола". Стихи отсюда, всего пять лет прошло. Зря перекрасилась в блондинку.
спайк На всякий случай нужен карабин. Всего семь тысяч. Десятизарядный. Уверенности даст запас изрядный тому, кто против подлости один. Когда тебя живьём готовы съесть, за край игры, как пешку, взмахом скинуть, настолько хуже претерпеть и сгинуть, насколько легче пристрелить и сесть.Марина Струкова

Сборник стихов

о. АНДРЕЙ (ЛОГВИНОВ) ЗВОНАРЬ

НАД ГОРОДОМ НОЧНЫМ

Над городом ночным в полночной черноте, лишь снег весною стает, гусей летящих крик несётся в высоте и за сердце хватает. Без компаса и карт куда ведёт вожак, как им с пути не сбиться? Им друг — полночный мрак и целый мир, как враг, полёт — что небылица. Их крик — как будто дверь, что сорвана с петель, гость из другого мира… Вдруг парусом встаёт привычная постель, и кораблём — квартира…

«Снегопад, снегопад…»

Снегопад, снегопад! В марте даже невпопад, да такой — ни рук не хватит и ни дворницких лопат. Сыплет сутки подряд — то-то радость для ребят: по сугробам лезли в школу, — не долезли, — говорят. До чего всё бело! Стало на душе светло, застарелые печали свежим снегом занесло. Без затрат, без оград — светлый Вечности парад. Снегопад, что Ангел с неба, обелить все души рад!..

ДНИ МОИ

Дни мои сосулькой растаяли, Годы мои канули вешние. Господи, не оставь меня, Приими в раскаянье грешного. Весь я и в корысти, и в гнилости. Стать бы чистым к сроку нездешнему! Я не служил Твоей милости. Милостивым буди мне, грешному. Прямо как зима в людях лютая — Князь приходит мира кромешного. …Господи, я люблю Тебя! Господи, помилуй мя грешного!..

«Садовник проходит по саду…»

Садовник проходит по саду. Зима, и кусты не цветут. Он думает, что ему надо Подладить вон там и вот тут. Он думает об урожае, Которым венчается год. Он знает, земля не рожает Без тысячи разных забот. Здесь надо поправить ограду, Здесь — колышки нехороши… Проходит Садовник по саду, Где сад — образ нашей души.

«Кроют золотом купола…»

Кроют золотом купола. Снова в блеске иконостас — чтоб душа в небеса взошла, чтоб она расцвела у нас. Но бывает, что пестрота и сусальный золота блеск затмевают для нас Христа, душу гонят, как волка в лес… Я зашёл как-то в нищий храм — кирпича торчало ребро — а — любовь ощущалась там и дышало, как печь, добро… Мне по сердцу та простота, где, не взятая под арест, есть живая Любовь Христа и Его спасающий Крест.

ОТПЕВАНИЯ

Я живу, как автомат: хороню да отпеваю. Я и сам уже не рад, что другой страны не знаю. И себя не узнаю — вспомню, как крестить, едва ли. Отдохну — как отпою тех, кто в гроб страну вогнали.

ЗВОНАРЬ

Я — по Божьей милости — звонарь. Этим дети баловались встарь. Жаль, что нынче им до фонаря Звоны-перезвоны звонаря. С колокольни — кругозор какой! — До звезды дотянешься рукой. Праздничная радость в небесах Звоном отражается в лесах. А бывает тихий перезвон — Это день печали, похорон. Белой колокольни высота — Прямо до Господнего Креста. Но сегодня грянул я в набат — Видно с колокольни: рядом ад, Гарью тянет от родной земли. Там деревню вороги сожгли, Там вползает мерзость в города, Что и не видали никогда. Будто и не слышит мой народ, Беззаботно спит себе и пьёт. Но когда проснётся русский люд, Даже если звонаря убьют, — Будет перед Господом не зря Кровь и крик набатный звонаря!..

МАРИНА СТРУКОВА. Я НЕ ПРОЩАЮ И НЕ ЗАБЫВАЮ

«Россия — бесполезная страна…»

Россия — бесполезная страна. А русский — нищеброд с последней бомбой. Отдай Сибирь! Она другим нужна. Отдай Кавказ! И похороним с помпой. Отдай Карелу! Это не твоё. Отдай Калининград! Отдай Поволжье!.. Слетелось мировое вороньё. Осталось уповать на волю Божью. За братушек-славян вели борьбу, за всю Европу — русской крови море. Могли иные вылететь в трубу, не вылетели, нынче — в общем хоре. Злом — на Добро. Империю — в клочки. Любая тварь клеймит, порочит, ранит. Воскресни, Гитлер, двинь на них полки! Россия останавливать не станет.

«Революции быть комфортной…»

Революции быть комфортной? Буржуазной? Да что за бред — с либеральной крысиной мордой всенародных искать побед. Рвутся флаги из потных ручек. Притязаний набор не нов у циничных рублёвских сучек и прозападных болтунов. Отхватить у державы область, зарубежный освоить грант — вот иных диссидентов доблесть, и новаторство, и талант. Мы — бездомны. Вам — терем тесен. Не родня, говоря всерьёз, революция ваших песен революции наших слёз. Вам бы — мирно, без перестрелок. Нам — уже никого не жаль. На Рублёвке был жемчуг мелок. На Руси закалялась сталь.

«На всякий случай нужен карабин…»

На всякий случай нужен карабин. Всего семь тысяч. Десятизарядный. Уверенности даст запас изрядный тому, кто против подлости один. Когда тебя живьём готовы съесть, за край игры, как пешку, взмахом скинуть, настолько хуже претерпеть и сгинуть, насколько легче пристрелить и сесть.

«Нам лгут: „Казачьей нации основа…“»

Нам лгут: «Казачьей нации основа от беглых крепостных», но способ стар узнать, кто тут потомок крепостного — тот и сегодня раб кремлёвских бар. Таких не объявляют вне закона — привыкли пресмыкаться и страдать, покуда не приходит рыцарь с Дона и кличет: «Я пришёл вам волю дать!» Но чтобы власти править без опаски, она направит силу ратных душ на шествия, концерты песни-пляски и прочую торжественную чушь. Горчит вино гнилой державной лести — и у шута кафтан порой парчов, но в этом нет ни доблести, ни чести. Честь наша — Разин. Доблесть — Пугачёв.

«Я не прощаю и не забываю…»

Я не прощаю и не забываю. Круговращенье прошлого — в крови. Порой глаза на правду закрываю, смолкаю ради дружбы и любви, хотя бы братской. Есть такие братья… Но истинную суть не раздарю. Прервутся поцелуи и объятья, глаза открою и заговорю.

«Четыре шага по Земле Святой…»

Всякий, кто прошел по этой земле четыре амы, может быть уверен, что войдет в будущий мир.

(Ктубот, 111а)

Четыре шага по Земле Святой тебе удел оплатят в жизни той, где вознесён, судьбой неодолим, неразрушимый Иерусалим. Так почему же ты ещё не здесь? Рассеян, как искрящаяся взвесь, по свету род святых и бунтарей. С чужих просторов, от чужих дверей хмельных, больных, погромных городов ступай, народ, в евреи из жидов, туда, где ты не гость, а господин, с уделом ослепительным един. Между тобой и Господом Завет неотменим, как вечер и рассвет, непобедим, как праведная власть, неумолим, как истинная страсть. …Избрав удел шутов и торгашей, ты ждёшь, пока не выгонят взашей. Но за тебя — тебе мой дар простой — четыре шага по Земле Святой.

ПЁТР КОЗЛОВ. Я ВЫРАСТИЛ РУССКУЮ ДУШУ…

«Видно, следую отчим заветам…»

Видно, следую отчим заветам: на просторах России родной не хочу быть российским поэтом, если русской иду стороной. В обобщении этом подстава. В нём отрыв от родимых корней. Не нужна мне российская слава — русской славы не вижу я в ней. Пусть меня обобщат — россиянин, в общих списках исчезну в века, но сегодня я тем осиянен, что в России я русский пока.

В МУЗЕЕ ДОСТОЕВСКОГО

В музее Достоевского поэты успешно провожают старый год. А маска Достоевского при этом на них глядит и ничего не ждёт… Закрыты веки. Но сквозь эти веки взирает космос на живых людей и понимает: все тут — человеки, не лишены причуд, затей, страстей. Слеза ребёнка им всего дороже, когда они с собой наедине… А ныне собрались и год итожат, он творческий, наверное, вполне… И сам бы Достоевский был не против махнуть рукою рюмку не спеша, ведь здесь уже не в арестантской роте, здесь каждая — свободная — душа… Ты если русский, значит, православный и, стало быть, совсем не либерал… Ну, вот и подытожили, и славно… В музее Достоевского… Кто б знал! Не всё покрыто пеплом в нашем мире. Великий космос знает, что под ним есть угли, что все помнят о кумире! А маску — для экскурсий здесь храним…

«Живём — живым, не мёртвым — не вещами…»

Н. А. Нарочницкой

Живём — живым, не мёртвым — не вещами. Разумная достаточность во всём. Ростовщики, они не обнищали — берут процент копейкой и рублём. Но что нам с них — они над златом чахнут, и этим искривлён их рай земной. А в рай небесный (видно, деньги пахнут) им не пролезть, не обрести покой… А мы — живём, и всё вкруг нас — живое: деревья, и дома, и небеса, и слово наше до того простое — творит в душе и в жизни чудеса! И всё вкруг нас пронизано Любовью. Ну что ещё нам в жизни роковой, коль можем мы пожертвовать собою, а не дрожать над собственной судьбой?

«Приснился Путин… Бог ты мой…»

Приснился Путин… Бог ты мой! Я наблюдал его в работе. Вот он летит на самолёте, а вот в машине мчит стрелой… Вот в школе он, среди детей. А вот он в поле, на уборке. С дотошной мимикой своей — во всём детальные разборки… Вот он прилёг среди травы, чтоб снять усталость в три минуты. И всё притихло почему-то, и стали сумерки правы… И предо мной возникла Русь. Её леса, поля и реки. И я подумал, что к добру она едина, в кои веки… Но первым быть её лицом лишь только избранным под силу. А вот служить своей России нам всем дано, в конце концов. И я очнулся, и не спал, и думал, надо же присниться тому, кто Русь мою спасал — страну берёзового ситца…

Я БЫ…

Я бы с Западом не заигрывал, не подыгрывал бы ему: никогда ему не завидовал, а в особенности — уму. Я не ведал бы расточительства, тратил только бы на себя нефть и чудное электричество, прочность почвы своей крепя!.. Был бы рад иностранцу робкому и показывал бы свой дом, как богато и неторопко я проживаю свободно в нём! А когда торговаться стал бы он, мол, того и того бы мне, я в ответ бы спросил у слабого, мол, а в вашей что есть стране? А когда он от злобы немощной по моим бы пошёл гробам — друг-приятель, ответствуй, веришь, нет? — я бы дал ему по зубам… Вот такая моя политика, так мой предок жил на Руси. Всё на месте своём, до винтика! Всё по-честному, гой-еси!

МОЛЧАНОВ ВЛАДИМИР. ПОКА ЖИВА МОЯ ДУША…

ЗЛАТОУСТ

Без печали и без грусти (С ними нынче не дружу) Молчаливо в Златоусте Я по улицам брожу. Мне молчанье — не обидно, В тишине — слышнее жить. В Златоусте как-то стыдно Безыскусно говорить. Оттого я и не стану Подражать в избытке чувств Златоусту Иоанну Жалкой речью бледных уст. Потому-то беспечально, Оборвав строку, как нить, Златоустское молчанье Будет в сердце говорить…

У БРАТСКОЙ МОГИЛЫ

Молодая вдова над могилой родной причитала: «Дай-то Бог, чтоб земля легким пухом на милом лежала. Спи спокойно, родной, — безутешно она голосила, — Сколько вдов на земле, не нашедших любимых могилы?» Молодая вдова над могилой скорбела о павших: «Сколько есть матерей, в ожиданье до смерти уставших, Сколько девичьих слез, сколько боли в судьбе нашей скорбной, Чтоб родная земля оставалась счастливой и доброй?!» Молодая вдова над могилой у Бога просила: «Пусть воскреснет в душе безвозвратно ушедшая сила, Пусть для тех, кто погиб, кто навеки остался солдатом, Вечный вспыхнет огонь и рассветов земных и закатов». Молодая вдова над могилой в слезах причитала: «Дай-то Бог, чтоб земля после нас больше горя не знала…» Дай Бог… Дай Бог… Дай Бог…

«Лишь заря над землей запылает…»

Лишь заря над землей запылает, Тьма растает вдали, Как в вагонные окна вплывают Покрова на Нерли. И, устав от тумана и дыма, Пробудилась весна. Позади остается Владимир, Впереди — тишина. Ах, Россия!.. Куда же ты мчишься?! Стой!.. И стать нам вели. Но едва ли до всех докричишься, Покрова на Нерли. А река белый облик глубоко Отразит на мели. И крестом устремляются к Богу Покрова на Нерли.

«Что о войне я нового скажу…»

Что о войне я нового скажу? Какую службу словом сослужу Её ли огневому рубежу, Её ли полевому блиндажу? На те слова мне не даны права, Ведь я рождён в году сорок седьмом, Когда послевоенная Москва Ещё чернела в пепле фронтовом. Я в люльке неподвешенной пищал — Крюка стального не было у ней. Вождь недостаток стали возмещал Стране одной фамилией своей. Шёл недород блокадой на народ, Лишённый всех запасов на войне, И старики сидели у ворот Изб, не отстроенных ещё вполне. И ни гвоздочка в скобяных ларьках, Хоть на Руси углы все в «лапу» сбей. И хлеба — кот наплакал! — в деревнях, И сушь сгубила золото полей. И не моя, наверное, вина, Что в люльке навевала забытьё Мне не война… А какова она — Всем детством я почувствовал её…

«То ли варварами стали мы…»

Но дело в том, что сам собою камень — Он не бывает ни добром, ни злом.

А. Твардовский

То ли варварами стали мы, То ль подверглись оглуплению — Свергли памятники Сталину, Рушим памятники Ленину. Нет, былое не стирается, Что бы с вами мы ни строили, Как бы с вами ни старались мы Замести следы истории. Убеждаться всем приходится, Рано ль, поздно ль, трезвым будучи: Кто о прошлом не заботится, Тот отвергнут будет будущим. Мы же ходим по развалинам, Чтобы строить с умилением Монументы новым сталиным, Монументы новым Лениным…

ПОЛУСТАНОК ВЕСЁЛЫЙ

По каким только сёлам Я в пути не скучал?! Полустанок Весёлый В первый раз повстречал. С настроением квёлым Брёл один в тишине, И совсем невесёлым Показался он мне. Брёл я, всем недоволен, Только слышал с утра, Как о звон колоколен Разбивались ветра. И летела на плечи Золотая листва, И несла мне навстречу Свои воды Москва. Мчался утренний скорый Там, где радость хранит Полустанок Весёлый, Невесёлый на вид…

КРАСНЫЙ ОСЁЛОК

Ф. Г. Сухову

1 …И нету, как не было, лета, Но только о том не грущу. В крестьянской усадьбе поэта Я в Красном Осёлке гощу. Хожу крутогором. Дорога, Петляя, ложится у ног. За мною спешит хромоного Доверчивый пёс Лепесток. Светлынь проливается сверху, Где краски сгущает закат. Погост у разрушенной церкви Глядит на заброшенный сад. Глядит — сколько взглядом охватит! — В ту сторону древней земли, Где Волга натруженно катит Могучие воды свои. 2 Привет тебе, Красный Осёлок, Прими мой душевный поклон, Свидетель времён невесёлых, Далёких и близких времён. Какие ты вынес удары В безвестно-великой судьбе?! И все мировые пожары, Как смерчи, прошли по тебе. С годами всё краше селенье! И все же — вблизи и вдали — Все четче видны наслоенья — Обиды и боли земли. И, вспомнив разливы духмяных Лугов, где пестрели цветы, Ты окнами изб деревянных Печально глядишь с высоты. 3 О чём ты тоскуешь, природа? Неужто о том, чего нет? Да здравствует наша свобода! Да здравствует утренний свет. О, Волга! — России знаменье! Сегодня, вчера и всегда Развеет ночные сомненья Твоя заревая вода. И если в пути я устану, На солнце крыла опалю — К тебе припаду я устами И жажду легко утолю. И, веруя в светлые годы, Увижу уже без тоски: Идут по реке теплоходы — Сегодняшних дней бурлаки. 4 На взгорке крутом и высоком, Где лес за спиною — стеной, Прощался я с Красным Осёлком, Как будто с родной стороной. Кленовые листья резные Летели, звенели в ушах. Минуя тропинки лесные Я выйти спешил на большак. На ветке заливистый зяблик Зазывно и звонко звучал, И запах антоновских яблок Прощальную песню венчал. Ложилась мне под ноги волгло Трава, чуть укрыта листвой, Где старицу новая Волга Звала, как меня, за собой…

«Еще леса листву не сбросили…»

Еще леса листву не сбросили, Когда внезапно в сентябре Дороги тонко подморозило На затухающей заре. Огнём рябиновым подсвечена Озябших веток худоба. Как ты, погода, переменчива, Как ты изменчива, судьба. Мне не постичь твои превратности, В тебе нет веры ни на грош: Ещё вчера сулила радости, Уже сегодня грусть несешь. Я не страшусь морозов осени, Что крепнут, ветрами дыша, Пока леса листву не сбросили, Пока жива моя душа…

МИХАИЛ ДЬЯЧЕНКО. ПУСТЬ ДНИ СТАНОВЯТСЯ ЛЕГКИ

«Сей мир с остатками былого…»

Владимиру Молчанову

Сей мир с остатками былого Ты, как безумный, не топчи. Есть много в жизни рокового… Поберегись, перемолчи! Пускай сей мир — и досмеётся, И дозвенит, и догрустит… Он, может быть, ещё вернётся И нас — утешит и простит.

«Пусть дни становятся легки…»

Пусть дни становятся легки, А мы — весомее с годами. Пусть нам отпустятся грехи, С трудом искупленные нами. Пусть хватит сил, чтобы идти, С дороги сдвинуть тяжкий камень, Чтоб общий, наконец, найти Язык с детьми и стариками. И только пусть не будет дней, Нарочно выдуманных нами Для пущей важности своей Перед людьми и их делами.

«Эта птица-синица в оконце…»

Эта птица-синица в оконце Средь парящих пушистых ветвей! Это зимнее утро и солнце — На домах, на дымах, в синеве! Так и хочется выкрикнуть звонко В эту сладко сопящую тишь… Вся во льду, — дремлет водоколонка, Ты — идёшь и ведерком звенишь.

МОЁ ДЕТСТВО

Оно с годами не прошло, А где-то тайно существует. Оно ещё сильней волнует — И отдаёт своё тепло. Перемежаясь с болью дня, С его трагедией и фарсом, Своим сопливым государством — Оно опять смешит меня. Зовёт меня и даже дразнит… Там вечный полдень, вечный праздник. Там ждут гостей и — всех, всех, всех!.. Там я не знаю — смерть и грех.

«В синеве полупрозрачной облака…»

В синеве полупрозрачной облака Высоко столпились надо мной, Нагревается на солнышке щека — Я бегу тропинкою речной. Это было! — и река, и облака, И весёлая тропинка над рекой… Голос мамин, мамина рука, И — покой, покой, покой, покой.

ВАЛЕРИЙ ЧЕРКЕСОВ. ЗА ЧТО ДОСТОЙНО УМИРАЮТ

«Прости, но в тени от облака не получилось…»

В тени от облака мне выройте могилу…

Ю. Кузнецов

Прости, но в тени от облака не получилось… Положили на Троекуровском, где неподалёку спит твой старший товарищ — фронтовик Виктор Иванович Кочетков. Ноябрьское небо над землёю низко склонилось. Слёз было много и мало слов. А облака в тот день в синеве растворились, тени исчезли — лишь тихий и вечный свет. Мы простились, ненадолго с тобою простились: у поэтов, как у стихов, забвенья и смерти нет.

ноябрь 2003 г.

ВЕТЕРАНЫ ПРОХОРОВСКОГО СРАЖЕНИЯ

1 По фотографии он водит Подрагивающей рукой: — Вот Саня, Миша и Володя, И я стою. Нам завтра в бой. Остался я лишь… А на снимке Солдаты смотрят озорно И браво. Юные улыбки, Как у героев из кино. Они как будто что-то знают Такое — нам и не понять: За что достойно умирают И вечно будут умирать. 2 — Театр военных действий был развёрнут… — Велеречиво, будто генерал, Он говорит, вниманьем нашим тронут, А сам юнцом безусым воевал, В солдатской полинялой гимнастёрке В окопе поизраненный лежал, Из-за разбитой «тридцатичетвёрки» Ни «действий», ни «театра» не видал.

«Бабушка хранила Евангелие…»

Бабушка хранила Евангелие в старом сундуке, а ключик прятала в потайное место. Когда я оставался дома один, то находил заветный ключик, отпирал скрипучий замок и доставал таинственную чёрную книгу с растрёпанными страницами. Больше всего мне нравились картинки, особенно одна — худющий человек с добрым лицом, прибитый огромными гвоздями к деревянному кресту. Я читал по слогам: — И-и-сус Хри-стос, — и сердчишко замирало, сжималось, стучало часто-часто, словно за мной кто-то долго гнался. Я и сейчас не могу спокойно произносить Его Имя.

ВЕРА КОБЗАРЬ. И НИЧЕГО КАК БУДТО НЕ СЛУЧИЛОСЬ

ИЮЛЬ

Мы пили чай с вареньем чайной розы Из белых чашек с золотой каймою. Был летний полдень. Жарко. И стрекозы Роились над волной горячей зноя. Уснул паук на листьях повилики… …Шёл разговор лениво-монотонный, В цветах играли солнечные блики, И ложечки позвякивали томно. И ничего как будто не случилось — Как будто не расстались мы навеки, Лишь только сердце очень сильно билось, И незаметно вздрагивали веки.

К РОССИИ

Враг не дремлет. Он кровавым оком На тебя глядит, Святая Русь. Скоро, скоро Выйдут сроки сроков — О твоём спасении молюсь. Собери благое по крупицам, Распахни бесстрашные крыла, И отступит враг, и убоится, Если грянут все колокола. Нерушимой Крестной силой Божьей Ты хранима Многие века. Враг не дремлет — И тебе негоже Прятать в ножны Грозный меч пока.

«Всю ночь горю звездой в твоём окне…»

Всю ночь горю звездой в твоём окне, А утром солнца луч меня сотрёт, Но не хочу печалей обо мне, И не хочу я знать всё наперёд. Босым дождём ступаю на карниз, Здесь суть вопроса — быть или не быть? Земное притяженье тянет вниз, А дух стремится в небо воспарить. Земля и небо — вечен их союз, Что сердцу ближе — лишь тебе решать, Любовь моя — не самый лёгкий груз, Но знай, я научу тебя летать!

РОЖДЕСТВО

В сельском храме сладко пахнет ладаном, Тёплый свет струится от лампад. За окном снежок нарядом свадебным Украшает яблоневый сад. Из-за тучи выплыл угол месяца Посмотреть, как ясен мир и прост. Высоко звезда взошла и светится Ярче всех горящих с нею звёзд. Детский голосок звенит на клиросе, Как хрусталь, мелодия чиста — Ввысь стремится с пожеланьем мира всем В светлый час рождения Христа!

СТАНИСЛАВ БОНДАРЕНКО. СТОРОЖ БРАТУ МОЕМУ

НА ПРИИСКАХ

В потёмках стоял человек вдалеке, слегка наклонённый, казалось, к реке. Спросил я: «Что ищешь в прибрежном песке, помочь ли, что ищешь?». А он зарядил мне словами в висок так, будто под нами различный песок: — Да, нет — я на приисках неба, где всякая помощь нелепа… Не сразу поймёшь: дурака ли валял, звезды отраженье рекой поверял, а может быть, звёздами — реку? Престранный старатель, но всё ж не нахал: раз помощь отверг и не ищет похвал, не надо мешать человеку!

МОЛИТВА В ГЕФСИМАНСКОМ САДУ

Да минует меня чаша сия;

Впрочем, не как Я хочу, но как Ты.

Евангелие от Матфея

Иерусалим, не пересоли Море Мёртвое. Не пересласти, Иерусалим, горе горькое. Средь твоих олив я в твоей горсти — на ладони весь, Гефсиманский сад, дай мне дорасти до твоих небес. Веткой прошепчи то, что Он сказал — без посредников: вся Земля — Его поднебесный зал для наследников. Не как я хочу, но всегда — как Ты: вовсе не как я! В киевских холмах есть твои черты, Гефсимания. XXI век, не пересоли Море Мёртвое. Не пересласти, Иерусалим, чашу горькую.

СТОРОЖ

Разве я сторож брату моему?

Ветхий Завет

Шагами вымокшую тьму прошив по улочкам горбатым, я вдруг пойму: я сторож брату, я сторож брату моему, который княжит надо мной, каштанами давая плату, мой первородный брат родной!.. Я запоздалый сторож брату: он старше библий на Руси и сам, как Библия живая, где Днепр, как рана ножевая, струится память оросить. Я за него не умирал, а он за всех горел и падал, и тыщи душ своих терял, и правды прах он в землю прятал. Не потому ль росли холмы, где нимбы фонарей в сиянье нас допускают к покаянью, пока, прохожий, живы мы?

ВЛАДИМИР ФИРСОВ. ЗА РАДУГУ ДЕРЖАСЬ, КАК ЗА ПЕРИЛА

К 75-летию со дня рождения В. И. Фирсова (1937–2011)

В ноябре прошлого года после тяжёлой болезни на 75-м году жизни скончался известный поэт Владимир Иванович ФИРСОВ.

Его благословил на служение русской поэзии Александр Твардовский. Высочайшую оценку его стихам дал Михаил Шолохов. В 1977 году, тридцать пять лет тому назад он написал:

«Не так-то много у нас хороших поэтов, но и среди них найдётся всего лишь несколько человек, говорящих о России таким приглушённо интимным и любящим голосом, который волнует и запоминается надолго. Владимир Фирсов принадлежит к этим немногим избранным».

Фирсов был из опалённого войной поколения — и сумел выразить в своих стихах суровую и жестокую правду о небывалом всенародном бедствии и о радости нашей Победы. Полною мерой хлебнув послевоенной голодухи и бедности, он навсегда полюбил свою исстрадавшуюся Смоленщину — и всю ма-тушку-Россию, быстро залечившую глубокие раны военного лихолетья и взлетевшую к звёздам. Духовный собрат и земляк Юрия Гагарина, Владимир Фирсов был настоящим лириком и подлинным патриотом России.

В этой юбилейной подборке редакция предлагает вниманию читателей стихи поэта, написанные в разные годы.

«Когда умру…»

Когда умру, — А я, как все, умру! — Не плачьте, ради Бога, не рыдайте. Сырой землёй могилу закидайте И волю дайте яркому костру. Пускай горит меж сосен и берёз И, как стихов свободные созвучья, Пусть весело потрескивают сучья, Пусть вместо слёз дрожат росинки звёзд! Под белизной берёзовых стволов Костром гудящим ярко обогреты, Друзья мои, товарищи, поэты, Я об одном прошу: не надо слёз! Оставьте их красивым и живым. И лучше спойте что-нибудь такое, Чтоб выпрямились ивы над рекою, Чтоб ветерком пахнуло заревым, Чтоб слышала отцовская земля, Что живы песни нашего народа, Что им мужать, им крепнуть год от года И жить, как прежде, душу веселя. Чтоб вы дружнее стали с песней той, Друзья мои, товарищи, поэты! Чтобы, костром прощальным обогреты, Смелее шли на бой с неправотой. Чтоб вы друг друга крепче берегли, Беды и одиночества не зная, Чтоб верили друг другу, Понимая, Что есть на свете недруги земли. За рубежом моей страны сейчас, Всю ненависть сплотивши воедино, Они клевещут, сталкивают нас, Чтоб мы на мир глядели нелюдимо, Чтоб ссорились, как ссорились князья Когда-то в дни нашествия Батыя, Чтоб гибли наши души золотые, Друзья мои, хорошие друзья!.. Когда умру, — А я, как все, умру! — Не плачьте, ради Бога, не рыдайте. Сырой землёй могилу закидайте И волю дайте яркому костру!

«Мне не являлся Серафим…»

И шестикрылый Серафим На перепутье мне явился.

А. С. Пушкин

Мне не являлся Серафим. Но шелест крыл его я слышал, Когда он пролетал над крышей, Над домом дедовским моим. Когда вечерняя заря Ждала рождения рассвета И, как в глубинах янтаря, Струились и зима и лето. Струился дальний свет небес, Покров Всевышнего струился, И сиротливый зимний лес Ещё родней мне становился. Родней — озябшая земля, Милей — знакомая дорога. И след саней через поля Казался мне дорогой к Богу.

«Я считаю себя счастливым…»

Я считаю себя счастливым, Что родился в конце апреля В неказистой, обычной хате Под весёлый крик петухов. Говорят, в этот день весенний Растворили пошире окна, Чтобы помнил я с колыбели Эту землю, где родился. Только я почему-то плакал… Наливали в стаканы водку, Наливали полней стакан, Чтобы счастьем был полон дом. Пели песни о горе горьком, О весёлой и бойкой тройке. Я на маму смотрел и плакал, А потом, говорят, уснул. Я родился в конце апреля В неказистой, обычной хате. С колыбели запомнив песни, Я пою их и до сих пор. Я увидел родную землю, Я запомнил людей хороших, Я ребёнком своё отплакал, Чтоб сегодня не плакать зря!

ПЕРВЫЙ УЧИТЕЛЬ

Памяти А. К. Коваленкова

Я помню сожжённые сёла И после победного дня Пустую, холодную школу, Где четверо, кроме меня. Где нам однорукий учитель Рассказывал про Сталинград. Я помню поношенный китель И пятна — следы от наград. Он жил одиноко при школе И в класс приходил налегке. И медленно левой рукою Слова выводил на доске. Мелок под рукою крошился. Учитель не мог нам сказать, Что заново с нами учился Умению ровно писать. Ему мы во всём подражали — Таков был ребячий закон. И пусть мы неровно писали, Зато мы писали, как он. Зато из рассказов недлинных Под шорох осенней листвы Мы знали про взятье Берлина И про оборону Москвы. Дымок от землянок лучился Жестокой печалью земли. — Любите, ребята, Отчизну, Её мы в бою сберегли… И слово заветное это Я множество раз выводил. И столько душевного света В звучанье его находил! А после Поношенный китель Я помню как злую судьбу — Лежал в нём Мой первый учитель В некрашеном, светлом гробу. Ушёл, говорили, до срока, Все беды теперь позади. Рука его Так одиноко Лежала на впалой груди! Могилу Землёй закидали. И женщины Тихо рыдали. И кто-то негромко сказал: — Медалей-то, бабы, медалей! Ить он никогда не казал… Мой первый учитель! Не вправе Забыть о тебе никогда. Пусть жил ты и умер не в славе — Ты с нами идёшь сквозь года. Тебе я обязан Всем чистым, Всем светлым, Что есть на земле, И думой о судьбах Отчизны, Что нёс ты на светлом челе!

ОСЕННЕЕ

М. Алексееву

Земля моя с поблёкшею травой, Пронизанная болью журавлиной, Вся в седине И в посвисте былинном, Позволь сказать, что я навеки твой. Ты промолчишь, хотя ответят мне Синичий голос, в тишине звучащий, Рассветные рябиновые чащи, Что вновь затосковали по весне. Ты промолчишь, привыкшая молчать Всегда, когда тебе в любви клянутся. И стоит мне тебя рукой коснуться, Ты всё простишь, привыкшая прощать. Летит к ногам последняя листва. В лесу легко наедине с землёю, Земля моя. Она во всём права, И даже в том, что я чего-то стою!

ЗВЕЗДА ПОЛЕЙ

Валентину Новикову

Пусть от Москвы До отчего порога Немало звёзд, немало лунных вёрст! Горит звезда, Каких на свете много, Но мне она милее всяких звёзд. Она одна — звезда над лунной рожью В туманами просвеченной дали, Звезда полей! Она неосторожно Бредёт себе по краешку земли. Бредёт себе, Касается колосьев, Дрожит В кустах прибрежных ивняка, — Над ней скрипят тележные колёса, — Моя звезда, она невысока! И всё-таки она — моя! До боли Моя, родная — до скончанья дней — Звезда полей над материнским полем, Над тихою Смоленщиной моей. И в час, Когда мне горько и обидно, Когда иные звёзды надо мной, Когда моей звезды В Москве не видно, — Я всё же доверяюсь ей одной. И пусть она далёкая такая, Пусть не у всех сияет на виду, Я к ней иду, в потёмках спотыкаясь, И ей одной Несу свою беду.

ЗАПАХ СОЛНЦА

Неохотно листва опадала. Становилось просторно, светло. Заревые кусты краснотала Отразило речное стекло. Пахла солнцем листва золотая, Опадая над нашей тропой. А заря, угасая и тая, Тихо солнце несла над собой. Пахло солнце лугами, стогами, Золотинкой на крыльях шмеля, Всем хорошим, что было меж нами, Невозвратная радость моя. Пахло солнцем листвою прощальной, Каждый лучик травинкой пропах. Пахло солнце земною печалью, Теплотой на девичьих губах. Ты молчала, взгрустнув над рекою. Улыбнулась доверчиво мне. Наяву, а как будто во сне. Пахло солнце осенней тоскою По ещё не ушедшей весне.

СОЛОВЬИНАЯ НОЧЬ

Детям моим и внукам посвящаю

Опять озвучены осины, Кусты черёмух и ручьи. Опять, опять по всей России Поют ночами соловьи. Они поют не по привычке, Не по нужде, в конце концов! Их песня — Это перекличка Домой вернувшихся певцов. — Я тут! Я тут! — Один выводит. — И я! И я! И я! И я!.. — А сколько горестных мелодий В обычной песне соловья! В ней боль за тех, кто не осилил Дорогу в отчие края. Вот почему всегда в России С тревогой ждали соловья. Нелёгок путь к ольхе знакомой, К раките старой и к реке. Бывало, выйдет дед из дома В косоворотке, налегке. И в сапогах, что в праздник даже И то не всякий раз носил. И замирает, как на страже, Тревожно вслушиваясь в синь. Он слышит, как роняют почки Едва-едва приметный звон. И бабка рядом с ним — В платочке Далёких свадебных времён. Дед напряжён. Почти не дышит. Не видит неба и земли. Он только чутким ухом слышит, Как соловьи бурлят вдали. И вдруг поблизости, Невольно, Как бы случайно: «Чок» да «чок». И усмехнулся дед, довольный, И тронул бабку за бочок. — Гляди-ка, наш-то отозвался, Выходит, перезимовал. — А соловей вовсю старался, Не слыша искренних похвал. Он пел. И с этой песней древней, Такой знакомой и родной, Сливались поле, лес, деревня, Уже живущие весной. Пел соловей светло, знакомо. И дед негромко, не спеша Сказал: — Ну вот, теперь, кажись, все дома, Кажись, оттаяла душа. Он шёл деревней вдоль дороги, Был крепок шаг, но не тяжёл. И бабка маялась в тревоге: — Кабы до девок не пошёл. Сидела старая у дома, К сухим глазам прижав ладонь. А дед принёс огонь черёмух, Пускай не яркий, но — огонь. И в мире не было милее Той соловьиной высоты. И старая, от счастья млея, Уткнулась в мокрые цветы. Всё было так и не иначе. В тиши тонули голоса: — Да ты, никак, старуха, плачешь? — Да что ты, старый, то ж роса. Дремали на коленях руки. И сладко думалось о том, Что вот и дети есть, и внуки, И соловей вернулся в дом. Но всё не вечно в мире этом, Что говорить, закон таков. Роса с черёмуховых веток Оплакивает стариков. Но вновь озвучены осины, Кусты черёмух и ручьи. Опять, опять по всей России Поют ночами соловьи. И мы — в который раз! — с любимой Уходим с дедова крыльца, Чтоб в мире голубого дыма Услышать прежнего певца. (Он так, бывало, рассыпался! Аж закипал черёмух вал.) Но соловей Не отозвался. Видать, не перезимовал.

«Дождь уходящий…»

Дождь уходящий Радуга затмила. Вот так и я, Не скрыв души печаль, За радугу держась, Как за перила, Уйду в никем не ведомую даль. Когда уйду? — Известно только Богу. Куда уйду? — Известно лишь Ему. Не дай мне, Боже, Только ту дорогу, Что не нужна Ни сердцу, ни уму.