О чем думает человек в школьном возрасте?

Ученики одной западногерманской школы как-то писали сочинение. Им предстояло ответить на вопрос: «Что бы я стал делать, если бы все было можно?»

«Если бы все разрешалось, – ответил один школьник, – то я хотел бы стать самым богатым человеком нашего города. Тогда все мужчины снимали бы передо мною шляпы, самые красивые женщины расточали бы мне улыбки. Сам я ездил бы в шикарном автомобиле»; «А я обокрал бы банк и стал бы разъезжать по всему свету»; «Во всем мире я взорву школы – мне надоело учиться... В ракете полечу на Луну, попутно сброшу на Землю бомбу...»

«Взорву», «разбогатею», «украду», «убью» – подобные слова встретились в шестнадцати сочинениях из сорока трех. Индивидуалистский дух, разбойничий настрой западногерманских мальчишек, воспитатели и наставники которых, как видно, охвачены угаром профашистских идей и устремлений, объясняются тем, что они живут в обществе, где процветает закон: «человек человеку – волк».

На тот же вопрос – «Что бы я стал делать, если бы все было можно?» – попросили ответить учеников советских школ. «Изобрела бы такое лекарство, от которого люди станут жить в три-четыре раза дольше, чем теперь». «Я запрещу атомные и водородные бомбы, а те, которые уже сделаны, прикажу уничтожить». «Пусть мне разрешат все, что захочу, и тогда я освобожу тех негров, которые все еще находятся в рабстве».

«Открою», «изобрету», «освобожу», «отдам людям»– подобные слова встретились почти во всех сочинениях советских ребят.

Как видите, советские мальчишки и девчонки, воспитанные в социалистическом обществе, где действует иной моральный закон: «человек человеку – Друг, товарищ и брат», – смотрят на мир иначе, чем их сверстники из капиталистической страны. И неудивительно: в государстве, где у власти народ, мораль не может быть моралью индивидуалистов, собственников.

«Для себя или для всех? В чем смысл жизни?» – таков главный вопрос. Люди, дневники и письма которых вы прочитаете, еще в юные годы четко и прямо ответили на него: смысл жизни в борьбе, в борьбе за светлые идеалы коммунизма.

Животному сама природа определила круг действий, в котором оно должно двигаться, и оно спокойно его завершает, не стремясь выйти за его пределы, не подозревая даже о существовании какого-либо другого круга...

Возможность такого выбора является огромным преимуществом человека перед другими существами мира... Серьезно взвесить этот выбор – такова, следовательно, первая обязанность юноши, начинающего свой жизненный путь и не желающего предоставить случаю самые важные свои дела...

Если человек трудится только для себя, он может, пожалуй, стать знаменитым ученым, великим мудрецом, превосходным поэтом, но никогда не сможет стать истинно совершенным и великим человеком.

История признает тех людей великими, которые, трудясь для общей цели, сами становились благороднее; опыт превозносит как самого счастливого того, кто принес счастье наибольшему количеству людей...

Если мы избрали профессию, в рамках которой мы больше всего можем трудиться для человечества, то мы не согнемся под ее бременем, потому что это жертва во имя всех; тогда мы испытаем не жалкую, ограниченную, эгоистическую радость, а наше счастье будет принадлежать миллионам...

Из всех времен года, бесспорно, каждое имеет свои индивидуальные черты. Зима для меня пора веселья, легкого, но не глубокого, пора работы и пора, подготовляющая меня каждый раз к новым и новым переживаниям. Весна каждый год открывает мне нечто новое; все более или менее замечательное в моей жизни начиналось весной. Но это были только первые зародыши, неясные, туманные; весна – это время прекрасных блужданий розовых надежд. Как прекрасна природа, как восхитительно свежее майское утро!..

Лето – пора «умственного» неделания, здесь у меня не созрело ни одной плодотворной мысли и не было написано ничего замечательного. Но все-таки, когда кончается лето, мне грустно, – это грусть ребенка, который вступает в юношеский возраст, это настроение бойца перед битвой, когда сердце его громко бьется от избытка чувств и сил. Но едва успеют зажелтеть первые листья деревьев и июльская жара сменится августовским теплом, как начинается самое замечательное время года – осень. Это время мне памятно усиленными занятиями.

Это время, когда меня пронизывают жгучие чувства и жгучие мысли, и я вырастаю духовно. Это время душевных бурь и тревог – это самое замечательное время года. Я разделяю чувства многих великих людей, посвящавших этой поре столько задушевных строк. Мне кажется, что именно в это время я ежегодно начинаю новую жизнь.

17 января 1914 года

Милая Кирочка!.. Да, я очень огорчен возвращением Вашего пессимизма. Невозможно мне, человеку языка по преимуществу, оказать своим словом надлежащее воздействие, когда прибегаю к перу. Видите ли, я думаю, что Ваш пессимизм является в значительной степени болезнью роста. Формы этой болезни крайне разнообразны и не зависят только от возраста. Вот я, например, немного старше Вас. А тоже иногда хвораю той же болью. То же самое случается почти со всеми развивающимися людьми. Только тот не знает этой болезни, чье развитие закончилось, кто остановился в своем росте. Ваш возраст переходный по пути к зрелости. Близится полная зрелость, и духовная, и физическая. Вы уже освободились от детских представлений, переживаний, но еще не успели создать себе какой-либо прочный внутренний мир. Ваше миросозерцание еще только складывается, закладываются только первые его основы. Закладка же фундамента вообще представляет наибольшую трудность. При иных, гармоничных, условиях переходный период не будет столь тяжелым. Причина в том, что изменится самый характер воспитания. Важно с детских лет подготовляться к предстоящему перелому. Современное воспитание не выполняет этого. Вы были в сравнительно хороших условиях. Вы будете в силу этого избавлены от ряда конфликтов внутренних, столь обычных у других. Притом самый перелом переживается различными индивидуумами по-своему. Одни легко переходят через него, другим он очень труден. Это зависит от ряда условий: от предшествующего воспитания, общей впечатлительности и т. п. Но – легко ли, тяжело ли – все должны пройти к своей сознательной жизни через это промежуточное, если можно так выразиться, состояние. Обычно богато одаренным натурам этот перелом особенно тяжело достается. У меня как раз сохранилось письмо одной моей приятельницы, где она вспоминает свои прежние годы. Вот слушайте:

«Лет 14-ти, быть может, немного раньше, у меня появились сомнения, стоит ли жить и зачем жить вообще. Смогу ли я проявить себя сильно и красиво? И в этом же возрасте появилась и мысль о самоубийстве. Потому что читала я, что у больших, у великих людей проявляются способности очень рано. А быть, как все, даже тогда не хотела я. Быть может, то были болезненные мысли переходного возраста, потому что я развилась и физически и духовно очень рано. С мукой в душе скрывала я от окружающих свою тайную мысль, ссылаясь на лихорадку, головную боль, если и внешне влияла на меня внутренняя борьба. И эта мысль была со мной почти два года. Потом решила ждать до 25 лет, когда, как мне казалось, человек становится вполне взрослым...» Не правда ли, есть нечто общее с Вашими переживаниями...

...Да, милая Кирочка, жизнь очень сложна. Но этим- то она и хороша, интересна. Важно лишь понять ее основы, понять, почему именно она такова, ибо тогда можно понять и то, какою она должна и может быть и будет. Люди есть, конечно, и плохие и хорошие. Многие и не хотели бы быть плохими, но жизнь у них настолько плохая, что им никак не удается быть хорошими. Великий философ Спиноза говорил, что не надо ни оправдывать, ни осуждать, а понимать. В этом много верного...

Дочери Маше

10 декабря 1914 года с. Монастырское Туруханского края

Дорогая Манюрка, дорогие детки!

...Ведь сейчас война непосредственно задела вас, и, надо понять, по всей вероятности, происходит кутерьма...

Вы, должно быть, слышали, дети, что во время бомбардировки французского города Реймса от немецких выстрелов пострадала старая церковь, собор католический; по этому поводу много писали и кричали, называли разрушение этого собора дикостью, варварством и пр. и т. п. А ну-ка подумайте, дети: что ужаснее – разрушение собора или гибель тысяч и миллионов людей?

А между тем теперь каждый день, каждый час, каждую минуту тысячи, сотни тысяч людей убивают друг друга, миллионы детей остаются сиротами, миллионы матерей лишаются своих детей, десятки миллионов людей разоряются, голодают. Война сама по себе есть ужасная, дикая, варварская вещь, а тем более такая, как эта всемирная война. Печальное во всех отношениях время переживаем мы... Настанет время, туман развеется, наступит час расплаты за море слез, за океаны крови, за миллионы загубленных жизней.

Шлю вам свои фотографические карточки. Не смейтесь. Я вышел каким-то арапом...

Книги, которые ты читаешь, – ничего себе, а еще лучше было бы побольше читать по естествознанию. Вот у меня очень мало знаний природы, и я часто страдаю от этого. Есть время – читай, учись. Теперь самое золотое время. Рад твоим успехам, Манюрка. И еще больше был бы рад, если бы я мог судить о твоем развитии, об интересующих и волнующих тебя вопросах не по отметкам, а по содержанию твоих писем.

Как с новыми языками? С немецким, с французским? Пиши мне чаще, пишите, детки. Я очень часто думаю о вас, тоскую и скучаю в эти сумрачные дни... У нас рассветает в десятом часу, а темнеет уже в три часа.

Да и день такой, как у нас бывает осенью в сумерках.

Я вам писал уже, что нуждаюсь во всем, а в особенности в книгах, в чтении. Если подвернется что, то не забудьте меня. Милый Нюка! С какой радостью я приехал бы и расцеловал бы тебя! Да нельзя! Лилька, ты ужасно худа. Так нельзя! Ешь больше. Степочка, почему у тебя такой печальный вид на снимке? Всех вас горячо и много целую...

Ваш папа.

...Родная, больше всего хотелось бы покрепче тебя обнять и расцеловать. Ты, моя родная дочка, с большим негодованием отвергаешь мое мнение, что ты сильная, говоришь, что тебе даже больно, что я так думаю и пишу. Мне, конечно, ужасно не хочется сделать тебе больно, но никак не могу отказаться от своего мнения. Я считаю тебя сильной – и ни в коем случае и никогда не считаю тебя трусихой, как ты называешь себя. Ты застенчива, ты еще мало знаешь себя, мало знаешь свои силы, мало знаешь себе цену, и это в конце концов довольно понятно и довольно естественно. Свою силу, свою цену узнаешь только постепенно, по мере того, как разрешаешь те или иные жизненные задачи и путем сравнения себя с другими людьми, а это предполагает, во всяком случае, длительный жизненный опыт. Без этого опыта и сравнения с другими слишком еще немногочисленны, Да и жизнь еще успела поставить слишком мало задач. Но все-таки кое-какие задачи жизнь уже ставила перед тобой, и, по моим наблюдениям, ты всегда разрешала их именно как сильная. Конечно, не все так сразу вспомнишь, да и долго было бы все перечислять. Но приведу Два примера: 1) ученье – то, что ты умеешь и можешь так энергично и настойчиво заниматься, тратить на ученье скорее слишком много энергии, есть, несомненно, признак воли и энергии, и даже не совсем дюжинной; 2) то, что ты еще совсем маленькой – лет 9–10 – умела держать секрет с такой непоколебимой твердостью. Ты, конечно, вспомнишь, при каких обстоятельствах это было, потому не буду сейчас об этом упоминать и доложу тебе, что такая стойкость в ребенке – большая редкость, и ты, несомненно, была маленьким героем. И это опять-таки несомненный признак сильной воли. Приведу тебе еще одно маленькое доказательство из очень недавних времен. Помнишь историю с хозяйкой пансиона... Несомненно, надо было поступить именно так, как мы поступили. Надо было уйти, но я немного колебалась, и именно твоя решимость, твое решительное заявление «нам надо уйти отсюда» окончательно прекратили эти мои колебания, и я решилась. Ты говоришь: «А вот девица на пароходе охарактеризовала меня так-то и так-то». Я вполне допускаю, что характеристика этой девицы была даже не шуткой с ее стороны, а что она тебя действительно считала «слабым плющом» – я пойду даже дальше, я скажу, что люди, которые мало тебя знают, так и должны о тебе думать. Твоя застенчивость для постороннего человека может вполне сойти за слабость, как и некоторая мягкость, которая в тебе, несомненно, есть. Ну и что же из того, что посторонние люди так о тебе думают, – это ведь совершенно ничего не доказывает. Знаешь ли, я скажу про себя – скажу прямо – жизнь и многие жизненные передряги, которые пришлось пережить, мне доказали, что я сильная, и доказала это много раз, и я это знаю. Но знаешь, что мне часто говорили, да и до сих пор еще говорят? «Когда мы с вами познакомились, вы нам казались такой мягкой, хрупкой и слабой – а вы, оказывается, железная». Да, совершенно внешние и поверхностные впечатления по- сторонних не имеют никакой цены, да и неужели на самом деле каждый сильный человек должен быть непременно жандармом, лишенным всякой мягкости и женственности? По-моему, это «ниоткуда не вытекает», по выражению одного моего хорошего знакомого. Наоборот, в женственности и мягкости есть обаяние, которое тоже сила.

Итак, сила в тебе есть, но ты еще не умеешь как-то ею действовать, ею управлять, главным образом вследствие своей застенчивости и неуверенности в себе. Ведь сила воли – это как любой мускул, – ее надо развить постоянным упражнением, и совершенно так же, как у некоторых людей мускулы могут достигнуть большого развития упражнением, так же совершенно и с волей – те, у которых имеются необходимые задатки, могут сильно ее развить. Этого развития у тебя в некотором отношении не хватает. У тебя много того, что я назвала бы пассивной силой, то есть той стороны воли, которая направлена на самое себя. Ты можешь заставить себя молчать или заставить себя учиться, но, может быть, не всегда можешь заставить себя говорить, действовать, брать на себя инициативу, бороться. Вот именно в сторону развития деятельной воли ты и должна направить свои усилия. Ты должна не только уметь молчать, но и уметь говорить, не только уметь сдержаться, но и уметь действовать, не только уметь страдать (а это, к сожалению, подчас в жизни приходится), но и уметь возмущаться и бороться. В этом направлении теперь и направляй свои усилия, в этом направлении надо себя воспитать, и в этом направлении не следует брезговать и мелочами (совершенно так же, как, например, для того, чтобы сделать какие-нибудь сложные атлетические движения, необходимо для развития часто повторять простейшие движения для того, чтобы укрепить мускул, сделать его гибким и послушным).

...Я бы ничего не стала преувеличивать – надо всегда знать меру вещам, и если за принципиальное следует всегда бороться до конца, даже если бы это приводило к страданиям или даже хуже, то в мелочах ни до каких крайностей доходить не стоит.

Ты еще обвиняешь себя в несамостоятельности мысли. Мол, все, что я думаю, я у кого-нибудь заимствовала. Знаешь ли, это прежде всего происходит оттого, что ты очень молода, ты еще мало имела случаев разобраться во всем этом. К тому же я считаю, что вообще вполне самостоятельные и оригинальные мысли, которые бы никогда раньше не приходили никому в голову, вообще являются только у гениев, которые на много поколений опережают свое время, да и то все их идеи не сваливаются им с неба. Оригинальность же простых смертных выражается не в том, что они изобретают совершенно новые идеи, а в том, что между уже существующими они умеют делать сознательный, критически обдуманный выбор, а этого можно достичь только путем вдумчивого отношения и критического рассмотрения различных мнений, на которые ты наталкиваешься. Потому, говоря вообще, ничего нет плохого и «неоригинального», скажем, в том, что ты примыкаешь к моему миросозерцанию (которое ведь к тому же изобретено не мной), плохо только то, если ты к нему примыкаешь без критики, не продумав его, не сравнив его с другими миросозерцаниями, не сделав, одним словом, сознательного выбора. И, добавлю я, если ты мне затем скажешь, что да, я примыкаю к твоему миросозерцанию вовсе не потому, что я его глубоко обдумала, а так, по невольному влечению, то и в этом (в шестнадцать лет) ничего не было бы удивительного. Ты еще так молода, дорогая, что ты еще не успела. Но теперь уж возьмись за это. Сравни мое миросозерцание, скажем, с миросозерцанием бабушки – так сказать, два крайних, затем возьми миросозерцание папы, Анны Львовны, тети Рены, как нечто среднее между двумя крайними. Обдумай, как все эти направления реагируют на всевозможные жизненные явления, во всяком случае, постольку, поскольку тебе приходилось это наблюдать, а ведь различные точки зрения сказываются не только в крупных событиях жизни, но сплошь да рядом даже в мелочах – вот и делай свои собственные выводы. Эта работа, основанная на непосредственном наблюдении над жизнью, даст тебе больше для понимания жизни и для понимания того, как ты хочешь и будешь реагировать на те или иные ее явления, в тысячу раз больше, чем много книг. Но это, конечно, не значит, что книжки не нужны, – конечно, они необходимы, они могут дать руководящую нить, но не следует отстраняться от живой жизни, не следует зарываться только в книгах. Сравнение девицы о «плюще и крепком дубе», вокруг которого он обовьется, вызвало во мне желание поговорить с тобой на тему, на которую хотелось говорить уже давно, то есть о любви и браке, но сегодня письмо мое и так уже вышло очень длинно – оставлю до другого раза.

Крепко тебя целую и обнимаю. Ты пишешь, что была больна. Что с тобой? Папу очень целую и напишу на днях. Была бы очень рада, если бы ты подискутировала со мной на затронутые темы.

Спасибо, сын, за подарок. Ты хорошо сделал полку.

Нравится ли тебе книга о птицах? Напиши мне, что привезти тебе. Учись читать, учись работать, – человек, который не умеет работать, – дрянной человек. А ты – должен быть хорошим человеком.

Ты не очень озорничаешь, мамашку слушаешься?

Из Москвы пришлю глобус, чтоб ты знал, – какая Земля...

Ты – молодец, сынишка, славно написал мне про сестренку Катю. Я читал и смеялся. Но письмо-то ты ведь не сам сочинил? Попробуй-ка сам составить мне письмо, да и пришли, я буду рад и похвалю тебя. Нужно учиться все делать самому, а ты вот даже думать за тебя других заставляешь, хотя уже такой большущий человечина и скоро у тебя борода начнет расти.

Милый ты мой сын!

Я очень хочу видеть тебя, да вот – нельзя все! Ты еще не знаешь, что такое «долг перед родиной» – это, брат, не шутка. Спроси маму, – что я делаю, и ты поймешь, почему я не могу теперь видеть тебя, славный мой!

Ты уехал, а цветы, посаженные тобою, остались и растут. Я смотрю на них, и мне приятно думать, что мой сынишка оставил после себя на Капри нечто хорошее – цветы.

Вот если бы ты всегда и везде, всю твою жизнь оставлял для людей только хорошее – цветы, мысли, славные воспоминания о тебе, – легка и приятна была бы твоя жизнь. Тогда ты чувствовал бы себя всем людям нужным и это чувство сделало бы тебя богатым душой. Знай, что всегда приятнее отдать, чем взять.

А ты, Максим, в лодке-то струсил и заплакал! Вот так революционер! Милый ты мой, чудачок!

Знаешь что – я тебя сильно люблю и ради любви моей прошу: веди себя спокойнее, не дури так глупо и не будь груб с мамой. Ты славный, чуткий человечек, следи за собой, не глупи, не кривляйся, пожалуйста.

Я думаю, что мы с тобой скоро увидимся. А пока – всего тебе хорошего! Будь весел, спокоен и устрой катанье в лодке по морю, рыбную ловлю. Старайся видеть больше.

До свидания, сын!

Спасибо за письмо!

Пока посылаю тебе карточки дикарей и еще разные открытки, собирай их, это полезно.

Потом, когда будешь учить географию и историю, эти карточки помогут тебе скорее запомнить нужное и гораздо интереснее будет учить.

Мне нравится и приятно, что ты учишься говорить по-французски, это, брат, очень годится.

Когда-нибудь мы с тобой поедем путешествовать вокруг света, язык очень понадобится. И уж тогда мы увидим дикарей живых, в натуре – вот интересно будет!

Но – надо учиться, мой друг, надо больше знать, чтобы понимать то, что видишь, а глядеть, не понимая, и бесполезно и малоприятно.

Владимир Ильич Ленин как-то спросил знакомого мальчугана: «Не правда ли, ты вырастешь хорошим коммунистом?» Эти слова обращены к советским ребятам всегда.

Для тебя приближается пора прощания с пионерским детством. Нынешнее поколение пионеров примет в свои руки эстафету героических дел всесоюзной коммунистической стройки.

Свою жизненную дорогу, свою профессию ты, возможно, еще не успел окончательно выбрать. Однако, будешь ли ты сталеваром или монтажником, врачом или космонавтом, директором завода или учителем – ты обязательно должен воспитать в себе лучшие черты гражданина своего Отечества, труженика и борца, настоящего коммуниста.

Но коммунистами не рождаются.

Чтобы вырасти коммунистом, надо овладеть суммой политических знаний, которая составит основу твоего мировоззрения, это значит закалять свой характер, быть добрым и честным, скромным и дисциплинированным, храбрым, умеющим постоять за свои взгляды. Расти коммунистом – это значит бороться за построение самого прекрасного общества на земле – коммунизма, за счастье трудящихся.

Ты прочтешь высказывания, стихи, письма людей, которые были настоящими коммунистами.

Всякий пионер на призыв «Будь готов!» отвечает «Всегда готов!», но далеко не всякий пионер знает, откуда взялся этот призыв и этот ответ.

«Будь готов!» – это был призыв Ленина к членам партии, борцам за рабочее дело.

В 1902 году у рабочего класса России не было еще своей партии. Правда, в 1898 году состоялся первый съезд социал-демократов. На нем было лишь несколько человек представителей рабочих организаций. На съезде постановлено было организовать Российскую социал-демократическую рабочую партию, даже выбран был ЦК.

Но полиция выследила съезд, переарестовала всех его участников, и дело распалось, осталось одно название. По отдельным большим городам были небольшие социал-демократические организации, которые вели работу среди рабочих, но они были слабы и почти не связаны между собой. Одна организация работала так, другая иначе. Больше всего эти организации помогали рабочим устраивать забастовки. Некоторые социал-демократы думали, что задача партии только в том и состоит, чтобы помогать рабочим вести борьбу с хозяевами, а о том, что надо царя сбросить и всю жизнь построить по-иному, рано еще говорить. Другие говорили, что совсем неважно даже, чтобы была партия, важно только поднять рабочих на восстание против царизма, а что для этого надо сорганизоваться – забыли.

Товарищ Ленин написал тогда книжку. Она называлась «Что делать?». В этой книжке он объяснял, что надо работать над тем, чтобы сделать рабочих как можно более сознательными, говорил о том, какое громадное значение имеет организация. Он писал, что надо, чтобы партия, передовой отряд рабочего класса, как можно лучше разбиралась в том, что кругом нее делается, надо, чтобы она ясно видела дорогу, понимала хорошенько, что в каждую минуту надо делать. И надо, чтобы партия представляла из себя дружную организацию, которая, когда надо, умела бы выступать как один человек. Тогда только можно победить и царизм и буржуазию. Сознательность и организованность с неба не падают. Надо не покладая рук учиться разбираться в окружающем, надо учиться действовать организованно, дружно во всем.

«Мы должны всегда, – писал товарищ Ленин в 1902 году в своей книжке «Что делать?», – вести нашу будничную работу и всегда быть готовыми ко всему».

Должны быть готовы вести работу тайком от полиции, печатать листовки в тайных типографиях, пользоваться всяким удобным случаем, чтобы помогать рабочим стать сознательными и организованными, должны быть готовы идти за это в тюрьму и на каторгу. Должны быть даже готовыми к тому, чтобы, когда придет подходящий момент, восстать с оружием в руках.

«Будьте готовы», – говорил товарищ Ленин членам партии, и ленинская партия, которая теперь называется Российской Коммунистической партией[5], не боялась никакой, самой черной, самой скучной работы. И когда пришло время, удобное для революции, ленинская партия «была готова» и повела за собой рабочих и крестьян.

Юных пионеров не было еще на свете, когда Ленин звал борцов за рабочее дело быть готовыми, но юные пионеры твердо решили быть верными заветам Ленина, они неустанно учатся, они неустанно организуются, ставят себе целью организовать всех ребят, сделать их всех сознательными, умелыми, юные пионеры хотят научиться строить новую жизнь, они хотят продолжать дело Ленина.

Дорогие ребята!

Сегодня мне хочется поговорить с вами об одном большом и важном вопросе.

У одного знакомого мальчика висит на стене портрет Ленина. Он вырвал его из книжки.

– Ведь ты книжку испортил, – говорю я.

– Я не из своей.

Оказалось, что книжка была библиотечная.

Посмотрите, какое дело получается. Мальчик много слышал о Ленине, считает себя ленинцем, его портрет на стену вешает, а что делает? Свое имущество бережет, а общее-то, которым пользуются многие, библиотечное, портит. Откуда это?

При помещиках и капиталистах порядки были такие. Помещик имел много земли. «Земля моя, – говорил он. – Что хочу, то и делаю с ней. Захочу – не буду ее совсем обрабатывать, пускай стоит порожняком. Захочу – сдам ее в аренду соседним крестьянам, у них своей земли мало, подороже с них за аренду сдеру. Захочу – куплю сельскохозяйственных машин, найму агрономов, батраков найму, пусть на меня работают. Дорого не дам, все равно им деваться некуда».

Богатый крестьянин-кулак, у которого земли было много, рассуждает так же: «Моя земля, мой скот, как хочу, так ими и распоряжаюсь».

А как рассуждал бедняк, батрак? «Земля не моя, скот не мой, машина не моя, мне до них дела нет». И поэтому помещичью землю пахал кое-как, о скотине заботы не было, машины не берег никто.

Теперь у нас колхозы. Про колхоз не говорят уже мой, а говорят наш колхоз. И кони, и коровы – скот – общие, наши. Машины в колхозе тоже наши.

...Много надо было времени, чтобы пожилые люди, привыкшие к капиталистическому порядку, привыкли смотреть на общее добро как на свое собственное.

Фабрики принадлежали капиталистам. Они рассуждали так: «Моя фабрика. Захочу – заведу на ней самые совершенные машины, захочу – оставлю старые, захочу – могу в любое время фабрику закрыть, выброшу рабочих на улицу. Рабочие – мои. Захочу – часовню для них выстрою, захочу – школу построю. Мои, все мое».

Теперь фабрики стали общим добром, общим имуществом. Рабочие говорят уже о фабрике, как о нашей, заботятся о ней, берегут ее. Только не всегда и не все еще.

В быту пережитков старого сколько хочешь: у себя в квартире огонь на ночь тушат, а в учреждениях сплошь и рядом забывают на ночь электричество потушить. Книжки в библиотеку не возвращают. В общежитиях грязно, часто мебель поломана.

Зачем я это все пишу?

Юные пионеры, которые хотят быть ленинцами, должны научиться заботиться об общественном имуществе.

Есть ли эта забота? Не всегда. Входишь иногда в школу, видишь изрезанные столы, на только что выкрашенных стенах какие-то глупые надписи, нет-нет, кто- либо втихомолку лампочку вывинтит, проволочку перережет, окошко выбьет...

Разве не бывает так, ребята? Вглядитесь в жизнь своей школы, разве у всех вас заботливое отношение к общественному имуществу?

...Это показывает, как мало сознательны еще были некоторые ребята. Ни школа, ни отряд не учили их, не объясняли им, как надо относиться к общественному имуществу. Теперь лучше, но кое-какие пережитки старого еще есть.

Поглядите, ребята, вокруг себя. Вы увидите, как много еще сохранилось старых, собственнических привычек, старых взглядов, когда люди рассуждали так: «Каждый за себя, только бог за всех».

Не менее внимательно надо смотреть, что делается у вас в школе, в отряде. Какое отношение к общественному школьному имуществу? Есть ли достаточно заботливое отношение к школьному имуществу? Стараетесь ли держать ваш класс, вашу школу, вашу библиотеку, ваш пришкольный участок в чистоте, в порядке; стараетесь ли сделать их красивее, удобнее для общей работы, занятий, игры? Что вы сделали для того, чтобы лучше обслужить школу, библиотеку? Как боретесь вы за ленинское бережное отношение к общественному имуществу, за заботу о нем? Как у вас обстоит с этим дело в отряде?

К борьбе за рабочее дело будьте готовы!

Ленин придавал очень большое значение организации. Всю жизнь работал он над тем, чтобы помочь рабочим сорганизоваться, всю жизнь работал над тем, чтобы самый сознательный, передовой отряд борцов за рабочее дело сорганизовать в крепкую, стойкую, не боящуюся никаких трудностей партию, чтобы около этой партии сплотить самые широкие массы трудящихся. Но не всякий достоин быть членом партии. Членом партии может быть лишь тот, кто не покладая рук работает на общую пользу, кто себя не жалеет, готов в любую минуту встать на ту работу, куда надо, готов бороться за рабочее дело, положить за него свою жизнь. Для этого нужна большая внутренняя дисциплина. Наша партия действует дружно, сплоченно. Оттого она и победила.

Комсомольцы готовят себя к тому, чтобы стать достойными членами партии, комсомол – это смена, они учатся быть закаленными, стойкими. А пионеры – это смена комсомола. Им надо много работать над собой, чтобы стать сознательными, стойкими, смелыми. Когда пионерам говорят партийцы, комсомольцы, вожатые: «К борьбе за рабочее дело будь готов!», пионеры отвечают: «Всегда готов!» Но сказать легко, сделать много труднее. Надо строго выполнять постановления организации во всем, даже в мелочах. Пионеры не здороваются за руку, а отдают салют. Так постановлено.

Однажды, в 1924 году кажется, было большое пионерское собрание в Доме союзов в Колонном зале. Вхожу я, у дверей стоит пионер: я, по старой привычке, хочу поздороваться с ним за руку. Он поднимает руку для салюта и говорит: «Мы, пионеры, руку не подаем, ^ы отдаем салют». До чего я была рада, что соблюдает он постановления!

Рассказывал мне рабочий один. Видит он раз в лесу собрались у костра пионеры, оживленно о чем-то говорят. Рабочему захотелось поговорить с ними. Он подошел и вступил с ребятами в беседу, курил при этом. Тогда встал один пионер и говорит: «Товарищ, мы пионеры, не курим и других просим в нашем присутствии не курить». – «Неловко мне стало, – рассказывал рабочий, – бросил я папироску в огонь. Думаю, пожалуй, правда, бросить курить надо, да трудновато».

«Молодцы ребята», – подумала я. Правда, не всегда так легко и просто соблюдать то, что постановлено. Бывают случаи, станет пионер отца уговаривать не пить, тот на него закричит: «Молчи, щенок!» – а то и побьет. Но я знаю десятки примеров мужественного поведения пионеров, И каждый раз приходилось думать: вот настоящие ленинцы растут. Ленину горячо хотелось, чтобы ребята вырастали стойкими коммунистами. Бывало, шутит с каким-нибудь мальчонком, а потом спросит: «Не правда ли, ты ведь будешь коммунистом?» И видно, что хочется ему, чтобы паренек коммунистом рос...

Дорогие ребята!

Вы знаете, как теперь волнует всех поведение ребят во внешкольное время. Иные ребята ведут себя, точно они самые отчаянные головы, цепляются за трамваи, Дерутся, толкаются, ругаются, одним словом, хулиганят. Волнуются учителя, волнуются родители. Целый ряд собраний родительских был по этому поводу. Собирались и толковали об этом учителя, комсомольцы. В больших городах это особенно наблюдается. Приедут ребята на экскурсию из деревни и удивляются, говорят: «Какие у вас ребята недисциплинированные в Москве. Мы идем, а они в нас камнями швыряют...»

Пришли ко мне как-то милиционеры, рассказывали, сколько ребят становятся калеками, гибнут из-за того, что цепляются за трамваи, автомобили. Мальчиков особенно много гибнет и калечится. И, слушая их, я вспомнила, как в 1918 году под трамвай на моих глазах попал такой «висун», мальчонка лет 10–12. Ему отрезало ноги, а он лежал под трамваем и не переставая кричал: «Ма-ма, ма-ма!» Но никакой мамы не было да и чем бы она помогла!

Такие вещи теперь можно нередко видеть, и понятно, что матери боятся за своих ребят – «висунов». На школьных собраниях, на пионерских собраниях ребята дают обещания на трамваях не виснуть, драк не заводить, держать себя как следует, но очень быстро забывают свои обещания.

Надо вам, ребята, самим всерьез взяться за это дело, положить этому конец. А то очень уж обидно на все это смотреть. Почему обидно? Потому что ребята у нас ведь в общем хорошие растут. Другую дивчину или парнишку послушаешь, видишь, как они в жизнь вдумываются по-серьезному. Я вот недавно писала вам письмо о том, что надо заботиться о младших братьях и сестрах. В ответ получила много сотен писем, много из них очень интересных писем.

Больше всего мне понравилось письмо одного мальчика из г. Кирова, ученика IV класса. Он пишет о том, что вот он все думает, как бы устроить так, чтобы все ребята росли крепкой, закаленной сменой революционным борцам. Пишет он и о себе, ему трудно живется, и вот он пишет про себя: «Приходили мне иногда в голову плохие мысли, хотел начать воровать у народа. Но поборол себя. Потому, что если я заворую, на весь СССР ляжет стыд и позор». Вот это настоящий коммунист растет, с крепкой волей, прежде всего об общем деле думает, честь СССР бережет. И вот, когда с такими ребятами говоришь, так обидно на драчунов и «висунов» глядеть. Взять себя в руки не умеют. Думают храбрость показать. А какая это храбрость? – глупость просто. Отчаянные головы бывали и среди буржуев, и среди кулачья, да одно дело отчаянной головой быть, а другое дело – мужество, готовность отдать все силы, а если надо, то и жизнь за дело трудящихся. Для мужества сила воли нужна, выдержка; уменье свою слабость побороть, а выкинуть штуку какую-нибудь – для этого ума немного надо. Высмеивать драчунов да «висунов» надо, а не подзадоривать их, не подражать им.

И вместе с тем надо вырабатывать в себе характер, вырабатывать у себя волю. Надо уметь побороть в себе страх, нерешительность, усталость, раздражительность. Зачем? Ясно зачем. Человек без воли – игрушка в руках всякого проходимца. Какой из него может выйти борец за дело Ленина, за дело социализма?

Есть такая пословица: «Один в поле не воин». Верно это. Нужно действовать сообща. Это хорошо знают рабочие и работницы. Сообща боролись они против помещиков и капиталистов – и победили. Сообща перестраивают они старую жизнь – и дело подвигается вперед.

Но что значит сообща бороться. Это значит, что каждый делает не так, как ему вздумается, а так, как сообща обдумали, сообща решили. Для общей борьбы, для общей работы нужна большая организованность. Нужна сознательная дисциплина. Ее нужно с детства в себе воспитывать. Она нужна не только в школе. Надо и свободное время проводить организованно. И веселее и толку от этого больше.

Свободное от занятий время – не значит на спине лежать, да в потолок плевать. Так от скуки пропасть можно. Свободное от занятий время не только на то употреблять надо, чтобы без конца развлекаться, в кино да в театр ходить. Надоест скоро, приестся. Надо уметь вести широкую, интересную общественную работу – много ее: и по озеленению улиц, и по благоустройству, и исследовательскую работу, какую ведут юные натуралисты, и шефскую работу надо вести, книгоноше- скую и т. д. и т. п. Надо только, чтобы это была не заседательская работа, не «нагрузка», а такая общая, коллективная работа, которая увлекает, которая организует.

Укрепляйте, ребята, пионерскую организацию, детские добровольные общества, организуйтесь, втягивайте в организацию всех ребят – это путь для изживания недисциплинированности, распущенности, глупых выходок.

В организации – сила. К борьбе за дело Ленина будьте готовы!

Ученые, литераторы, профессора имеют привычку ложиться вовремя, вставать рано, работать по утрам на свежую голову; хождение друг к другу сводят до минимума, время строго распределяют. Раз навсегда у них установлены часы вставания, работы, обеда, отдыха, сна. Работоспособность от этого увеличивается чрезвычайно, увеличивается и сохраняется.

Интересно познакомиться с тем, как распределяли свое время крупные ученые, писатели.

Возьмем, например, Льва Толстого. Писал он романы, повести и рассказы, то, что, казалось бы, зависит всецело от настроения, а между тем время его было строго распределено. По утрам он писал, напряженно работая, переделывая по нескольку раз одну и ту же вещь. Писатель не может жить изолированно: он должен постоянно видеть людей, наблюдать их, изучать. И Л. Толстой уделял определенное число часов на общение с людьми. Затем определенное число часов отводил на чтение и прочее.

...Точно так же работал и Золя, французский романист, написавший громадную серию романов, характеризующих жизнь различных слоев общества при капитализме. Золя вставал в шесть часов утра и писал, как и Толстой, по утрам, затрачивая остальное время на изучение тех слоев общества, которые он описывал.

Возьмите описание жизни великих музыкантов, например, Бетховена, и вы увидите, какую массу времени затрачивал он на игру на рояле и как строго распределял он свое время.

Еще строже распределяют свою работу естественники, врачи, ученые, работающие с микроскопом в лаборатории, в анатомическом театре. Прочтите о работе, например, Эдисона, Луи Пастера и других видных работников мысли.

Известный хирург Кохер, будучи даже стариком, самым строжайшим образом распределял свой день, минута в минуту ложился спать, каждый день играл определенное время в лаун-теннис, чтобы сохранить твердость руки во время операций, .и т. п.

И таких примеров вы найдете тысячи. Тот, кто хочет достичь крупных результатов, должен самым тщательным образом беречь и распределять свое время.

Что отличает комсомольца от обыкновенного взрослого человека, ну, предположим, от меня? Конечно, с внешней стороны я отличаюсь от вас тем, что у меня седая борода. Но это только внешнее отличие. Если бы было только внешнее отличие, то тогда не требовалось бы особой комсомольской организации. Комсомол отличается еще и своеобразными духовными качествами.

Первое качество, которым особенно отличается комсомол, это его особая, исключительная восприимчивость. Вы, комсомольцы, не вполне это понимаете, а вот мы, взрослые, когда вспоминаем прошлое, знаем, что пора молодости гораздо ярче других воспоминаний. События, которые развертываются в зрелом возрасте, у взрослого человека скорее улетучиваются из памяти, чем события, которые воспринимались в юношеские лета. Что это означает? Это означает, что юношеский возраст наиболее восприимчивый...

Особенность юношеского возраста заключается в огромном внутреннем стремлении к идеальным переживаниям. У молодежи всегда есть желание самопожертвования; у молодежи всегда есть желание обойти весь свет пешком, пойти в моряки, быть капитаном, открывать новые части света и т. д. и т. п. И, товарищи, эта естественно. Я не знаю, как у других, но у меня, по крайней мере, такие фантазии бродили лет до 18. Я не думаю, чтобы современная молодежь была в этом отношении особенной. Я не думаю, чтобы эти стремления к чудесному, стремления быть чудо-богатырем, делать большие дела для народа и в области науки, и в других областях, – чтобы все эти качества не были свойственны и современной молодежи.

Затем еще следующее. Молодежь в своей массе необыкновенно искренна и пряма. Как бы ни был человек в зрелом возрасте искренен и прям, все-таки жизненный опыт, практические толчки, которые он от жизни получил, эти бурные молодые стремления к правде, к искренности основательно выколачивают.

Я вам отметил только несколько отличительных черт молодежи от взрослых. Мне кажется, что это основные отличительные черты. Я не буду останавливаться на других, но вот эти черты имеют ли сами по себе ценность для человека? Безусловно. Если бы эти качества не имели сами по себе особой, исключительной ценности для человека, то, я не сомневаюсь, значительная часть юношеской душевной красоты, может быть, поблекла бы.

Михаил Иванович, недавно к нам в редакцию пришла группа школьников-десятиклассников. Ребят волновал вопрос: каким должен быть молодой человек нашего времени? Говорили о том, что нынешняя молодежь к родителям, да и вообще к старшему поколению относится с недостаточным уважением. А ведь эти люди имеют большой опыт, у них нужно учиться. Интересует еще, например, вопрос, как нужно беречь здоровье. Молодежь увлекается книгой академика Богомольца, который утверждает, что человек может жить до 150 лет. Вопрос очень интересный, как нужно жить молодежи, чтобы сберечь здоровье. Мы хотели, Михаил Иванович, посоветоваться с вами по этим вопросам...

М. И. Калинин. Не думаю, чтобы молодежь серьезно обсуждала вопрос о том, как бы ей продлить жизнь до 150 лет. Это дело стариков. Об этом старики должны думать. Конечно, может быть, отдельных лиц это и интересует, но чтобы массу молодежи, – это чепуха. То есть сам по себе этот вопрос, конечно, не чепуховый... Но это не тот вопрос, о котором думает молодежная масса.

Другой вопрос – об отношении к старшим. Всегда молодое поколение смотрит с некоторой иронией на стариков. Нового тут ничего нет. Прочтите русскую литературу – всегда там стоял вопрос об отношении молодого поколения к старшим, и всегда молодое поколение немножко иронически относилось к старшим...

Корреспондент. Нового в этом, конечно, ничего нет. Но вопрос идет о том, правильно ли это и нормально ли в наших условиях.

М. И. Калинин. А почему ненормально или неправильно?

Корреспондент. Раньше, когда принималось какое-либо решение членом семьи, то это решение обсуждалось семьей и, главным образом, главой семьи. Ну, скажем, когда человек уходил на завод, уходил из деревни в город, так вся семья обсуждала и переживала это, так, по крайней мере, рассказывают. А теперь, если парень задумает что-либо сделать, то он об этом ни с кем и не поговорит.

М. И. Калинин. Не знаю, что это за семьи такие. Я думаю, что если в семье лады, то обязательно посоветуется и поговорит. А не посоветуется там, где знает, что ему будут противодействовать. Ну, скажем, человек хочет жениться, а в семье этого не желают. Ясно, что он без их совета женится... Вообще, мне кажется, что сейчас дети к отцам относятся лучше, чем раньше, хотя вам это, может быть, и покажется странным. Дело в том, что сейчас они юридически не связаны. Юридически сейчас семейные отношения основаны на добровольных началах. Затем сейчас молодежь материально более самостоятельна, хотя, конечно, еще не вполне обеспечена. Потом молодежь культурнее, чем старшее поколение, если брать в общем масштабе. Правда, она уже не так- то очень культурна, но все-таки культурнее... Она, конечно, грамотнее старшего поколения, а внутренняя культура еще мала. Молодежь более передовая, но она, если можно так выразиться, трафаретнее... Молодой человек может речь сказать, лозунг выбросить, но все это ученически, школьнически. Поэтому, если у нас есть какие-либо коллизии между молодым и старшим поколениями, то это от недостатка культуры. Поймите правильно. Я говорю именно о культуре молодого человека, не об образованности, не о знании, а именно о культуре. Культуру я рассматриваю гораздо шире, не только как образование, вкладываю сюда этику, поведение, то, что у человека непроизвольно... Между прочим, чем человек культурнее, тем он меньше ставит себя выше других, не высказывает своего превосходства, тем он скромнее. А чем он менее культурен, тем он выше думает о себе. Думает, что он невесть чего нахватался, много знает, а вот мать и отец у него дураки. Но все- таки мне кажется, сейчас лучше относятся к старшим. Я имею в виду общее умонастроение. Я не беру ни юридическую сторону, ни даже сторону общественного давления, а просто эмоциональную сторону. Вернее сказать, отцов и матерей, если брать в целом, сейчас больше любят. Я ведь тоже свое детство помню. Конечно, прежде больше боялись мать и отца... Поэтому я вас разочарую. Я тут держусь другой точки зрения, считаю, что отношение к старшим стало лучше.

Корреспондент. Но должны же мы укреплять уважение к старикам?

М. И. Калинин. Конечно. Но старики и сами должны это делать. Для моих ребят поспорить с отцом самое приятное дело... Но я не чувствовал, что я был неавторитетным для них. И это не от материальной зависимости. Материально я их приучал к самостоятельности.

Корреспондент. Не все отцы так смотрят.

Я знаю, что многие ответственные работники возят детей на своих автомобилях, а те считают, что эта машина принадлежит им.

М. И. Калинин. Да, к сожалению, такое отношение испортило многих хороших людей. Такие отцы бывают. Они очень балуют своих ребят. И не приучают их ценить блага, которыми те пользуются, а потом из них выходят негодные люди...

Корреспондент. Мы получили письмо от одного ответственного работника. Он пишет про своего сына. Он пишет, что очень занят: уходит из дома, когда сын спит, и приходит, когда спит. Денег он ему давал всегда сколько нужно. В конце концов оказалось, что сын имеет привод в милицию, занимается спекуляцией. Этот человек пишет, что он был бы очень, очень благодарен «Комсомольской правде», если бы она обратила внимание на такие явления. Он с горечью говорит, что его сын – кровь и плоть, надежда его, – оказался подлецом....

М. И. Калинин. Проворонил он потому, что главным считал, что сын – это плоть и кровь. Если бы он больше обращал внимания на то, чтобы сын был самостоятельным человеком, то этого не было бы. Зачем он ему давал деньги?

Корреспондент. Но деньги есть, почему не побаловать сына?

М. И. Калинин. Одно дело побаловать, а другое баловать. Зачем сыну большие деньги? Во-вторых, ясно, что он даже не интересовался тем, как сын учится. Он, наверное, никогда не бывал в школе. Сам-то он, вероятно, рос в нужде, а сын у него в большом довольстве.

Корреспондент. Не в том ли дело, что старшее поколение росло в нужде, а ребята в довольстве?

М. И. Калинин. Но не можем же мы всех обратить в нужду, чтобы они на этом воспитывались... Я более или менее за своей семьей следил, но дети у меня были свободные. Достаточно сказать, что высшую школу двое из них кончили в Ленинграде. Они получали от меня стипендию... Но когда я был в Ленинграде, зашел к знакомому рабочему и попросил его, не возьмет ли он ребят к себе, чтобы содержать их на всем готовом. И вот за пятнадцать рублей в месяц они поселились у этого рабочего... Конечно, я мог обратиться в Ленинградский Совет, попросить, чтобы дали квартирку получше, но считал это неудобным, вернее даже не неудобным, а непрактичным – думал, пускай лучше в рабочей среде поварятся, там деньги ценят больше...

Товарищи, у меня не может быть других желаний, как и у всех вас, кроме того, чтобы вы учились хорошо. Это общее желание, желание отцов и матерей, желание правительства, педагогов, старшего поколения.

Но дело, разумеется, не в добрых пожеланиях, а в том, что вам надо учиться, и серьезно учиться. Школа – это единственное место, которое приучает вас систематически работать. Как бы человек ни стремился помимо школы, без школы, сам по себе, получить знания, он все- таки будет, как говорят, самоучкой.

Иные думают: ну что там школа, – если я окончу школу и не особенно хорошо, то ведь это будет отмечено только в аттестате, а не в жизни. Кто так думает, тот, конечно, не прав. Школа дает человеку систематизированные знания, подготовляя его к квалифицированному труду. А большинство из вас будет, вероятно, квалифицированными работниками. Поэтому вам надо Упорно, настойчиво учиться и учиться.

Кто хочет быть в будущем квалифицированным работником, тот должен пройти советскую школу, научиться систематической работе над книгой и над самим собой. Кто не пройдет школу, тому трудно будет в жизни, тому трудно будет потом работать. Этот недостаток, то есть отсутствие систематизированных знаний и навыков к систематической работе, всегда и во всем будет сказываться, всегда будет преследовать вас по пятам, как тень. Это, между прочим, я испытал и испытываю на себе до сих пор. Поэтому надо использовать школу с первого до седьмого или до десятого класса – как можно полнее в качестве решающего источника систематизированных знаний.

Все школьники должны помнить, что только тот человек будет иметь какое-нибудь значение в общественной и государственной жизни, на любом полезном поприще, кто умеет работать систематично, со знанием дела. А люди, которые только блещут поверхностной культурностью, которые приобретают только внешний культурный лоск, люди типа Онегина, способные поговорить обо всем понемногу и ничего существенного не знающие, – такие люди не играют и не будут играть значительной роли в жизни советского общества и государства.

С этой трибуны сегодня выступали отличники учебы. Я должен сказать вам, товарищи отличники, что вы говорите хорошо, красиво, но – простите за откровенность – совсем неоригинально. Конечно, такая откровенность обидна для вас, но я говорю это не для того, чтобы обидеть вас, а для того, чтобы вы поняли самое главное, что необходимо в учебе. Речь ваша построена грамотно, придраться в ней абсолютно не к чему. Со всех точек зрения это гладкая речь. Вашу речь можно и в ученическую стенную газету поместить. Редактор за нее не получит выговора. Но такая речь никого не взбудоражит, она ничего не даст ни уму, ни сердцу. Ведь вы же молодежь. У вас даже обыденная речь приобретает волнующую форму. А лучше всего доходит речь, которая задевает за живое, вызывает одобрение или возражение. Это первый признак того, что оратор имеет какую-то самостоятельную живую мысль.

Но, товарищи, это дело наживное. Вы еще молоды, у вас все впереди. Потому-то я так смело и говорю вам, что ваша речь совсем неоригинальна. Если бы вам было по пятьдесят лет, то я бы вам этого не сказал из опасения, что вы никогда оригинально не будете говорить. У вас еще вся жизнь впереди, и вы будете говорить оригинально. В этом я не сомневаюсь. Но пока что вы стремитесь говорить не своими, а чужими, уже готовыми фразами. В ваших выступлениях не пробивается собственная живая мысль. Ваша речь – это свет луны, который не греет.

Из всех вас, пожалуй, только один последний оратор, товарищ Кариб, говорил своим языком. По ходу его речи видно было, что он обдумывает свои фразы, что у него есть какая-то своя мысль. А это и есть самое важное.

Предположим, к вам пришел человек из комитета комсомольской организации. Он так навострился говорить, что может произнести речь когда угодно и по любому вопросу. Его речь течет непрерывно, гладко и красиво, как большая река в живописных берегах. Но эта речь красива только по внешности, а самого главного, то есть души, в ней нет. Это пустоцвет. И такой оратор ничего не даст, потому что он не думает над своими фразами. Такой оратор не захватывает внутренним содержанием своей речи. Слушающие его речь могут только сказать: ах, как красиво говорит. И больше ничего.

Предположим теперь, что к вам пришел не такой «златоуст», а просто вдумчивый человек. Речь его не блещет красотами и даже часто обрывается. Видно, что он думает и говорит, говорит и думает. Когда он останавливается, обдумывая свои фразы, то заставляет думать вместе с собою и всю аудиторию, которая следит за ним, следит за ходом его мысли. Слушающие речь такого оратора могут сказать: он выдвинул определенную мысль. На эту мысль они реагируют: соглашаются или отвергают, спорят или одобряют, негодуют или приветствуют.

Вот к такому примерно оратору приближается товарищ Кариб. Принципы и метод такого оратора надо всем вам усвоить, чтобы вы думали, чтобы сами строили свои фразы, а не говорили готовыми, заранее построенными формулами. Тогда, в частности, будет видно, знаете вы или не знаете русский язык.

Вот здесь выступали восьмиклассники, девятиклассники и десятиклассники, да притом еще отличники учебы. Говоря теоретически, то есть исходя из учебных программ, они должны хорошо знать русский язык и правильно выражаться по-русски. Но, к сожалению, я не могу сказать – знают они или не знают русский язык, потому что они ничего не сказали своего, потому что они говорили готовыми фразами, по трафарету. Вот когда говорил товарищ Кариб, то он сам строил свои фразы. А когда человек сам строит свою фразу, то можно видеть – знает он или не знает русский язык, научила его школа или не научила излагать свои мысли. Вот этого пути, то есть пути товарища Кариба, и должны придерживаться советские школьники, если они не смотрят на школу, как на данное богом наказание.

Это я говорю вам неспроста. В самом деле, бывает так, что некоторые смотрят на школу, на учебу, как на что-то принудительное и обременительное, как на «чистилище», которое надо пройти, чтобы попасть в «рай». Если вы смотрите не так, если вы считаете, что учеба – это счастливая возможность, которую необходимо использовать до конца, чтобы получить образование и расширить кругозор, тогда надо самим строить свою речь. Это в одинаковой степени относится и к вашим сочинениям, и к решениям разных математических задач, и к упражнениям по черчению и рисованию и т. д. и т. п.

Допустим, что вы пишете сочинение и при этом часто прибегаете к «услугам» более успевающих учеников или просто «сдираете» со шпаргалки. Это, товарищи, гиблое дело; так вы никогда и ничему не научитесь. Лучше написать хуже, но обязательно самому. Пусть вам при этом придется тысячу раз переделать и переписать то, что вы сочините сами, но вы не страшитесь этого и не щадите своих сил; это приучит вас к самостоятельной работе, в этом-то и выражается самостоятельность.

Или взять, например, доклады. У нас много разных докладчиков. Бывают такие докладчики, которые могут говорить по два, три и даже пять часов, отделываясь общими местами и бросая крикливые лозунги, чтобы люди через каждые 15–20 минут аплодировали. Это не трудно. Это легче всего. Для такого доклада не требуется большого ума. А вот сделать доклад с меньшим количеством слов, да еще таких слов, которые обдуманно подберет сам докладчик, – пусть будет даже коряво, – это куда труднее.

Здесь вы собрали отличников учебы. Конечно, когда собираются лучшие ученики, то с ними легко договориться, что надо сделать для того, чтобы не было отстающих. Но было бы неплохо собрать отстающих учеников и с ними поговорить, почему они отстают и что надо сделать для того, чтобы они не отставали.

Сегодня я не думал выступать. По совести сказать, я ожидал, что здесь будет горячий бой, что вы расскажете, что плохо в школе, чего не хватает. Между тем ваше собрание превратилось в торжественный митинг. Но где много торжественности, там нередко мало содержательности.

Сегодня здесь выступали лучшие ученики, речи которых носили отчетный характер. Чувствуется, что коллектив обязал их так выступать. Товарищи говорили: «Мы были на седьмом месте, теперь оказались на пятом, надеемся завоевать третье место». Но ни один из них не сказал, что он собирается делать, куда стремится пойти, окончив десятилетку. Ведь вы же, товарищи, кончаете среднюю школу, вы на пороге самостоятельной жизни. Если бы я был десятиклассником, – а, к сожалению, я им быть не могу, – то для меня в апреле месяце выпускного года стоял бы ребром вопрос: куда идти? И, несомненно, я определил бы точно, куда я пойду.

Не всегда ведь можно идти туда, куда хочется. Вероятно, очень многие из вас хотели бы пойти в Институт журналистики – это я знаю по конкурсам прошлых лет. Но там такой конкурс, что очень трудно попасть каждому желающему. А все-таки куда же идти? Или вы вовсе не интересуетесь этим вопросом? Тогда это плохой признак. И если из вашего обсуждения выпал такой важный вопрос, то, по-моему, это большая ошибка. Между прочим, мне очень хотелось узнать, куда стремится большинство учащихся, какая профессия является любимой профессией нашей молодежи. Это было бы очень показательно, на основании этих данных можно было бы сделать ряд интересных выводов. Но я ничего от вас не узнал и потому не могу сейчас сделать никаких выводов.

Все же я не допускаю, чтобы этой мысли не было у вас в головах. Наверняка она занимает каждого из вас. В вашем возрасте, в юношеском возрасте, каждый человек должен подумать над этим вопросом. Нет сомнения в том, что девять десятых из вас собираются в будущем горы своротить и перестроить весь мир по-своему. Ведь и я сам думал так в годы своей юности. Нет сомнения в том, что эти мысли бродят в ваших головах, и они не могут не бродить. На то и юность.

Но теперь пришла пора, когда вам надо определяться, когда вы должны дать окончательный ответ: куда идти. Многие у нас слишком просто решают этот вопрос: я комсомолец, в будущем – коммунист, советский гражданин, – и кончено дело, «определился». Но это Уж слишком легкое «самоопределение».

Определиться серьезно – это значит наметить свой Жизненный путь, выработать свой характер, свои убеждения, найти свое призвание. Каждый из вас должен рассуждать так: я советский человек, гражданин того государства, которое окружено врагами, биться за которое придется не меньше, а даже больше, чем пришлось старшим поколениям. Возьмите, к примеру, наше поколение, поколение старых большевиков. Мы бились с русскими капиталистами и помещиками, которые представляли собою сравнительно слабого, плохо организованного и недостаточно культурного врага. Вам же придется биться с врагом, неизмеримо более сильным, более организованным, более коварным, более изощренным в политической борьбе, в разных методах и средствах обмана. К этой битве надо упорно и систематически готовиться.

Но имейте в виду, что эта битва развернется не только на фронтах непосредственно. На фронтах уже во время авангардных схваток наши студенты показали чудеса храбрости. И тут нет ничего удивительного – еще бы наша советская, культурная молодежь не была храбра! Нет, эта битва захватит все сферы нашей жизни. Она явится высшей ступенью обострения той борьбы, которая идет с первых дней существования Советской власти.

И вот, чтобы добиться победы в этой решающей схватке, для этого необходимо закалить свой характер, свою волю в повседневной борьбе, для этого необходимо точно определить свое место в социалистическом строительстве, в совершенстве овладеть избранным делом своей жизни...

...Хорошая жизнь с неба не сваливается. Хорошую жизнь надо создавать в труде и борьбе. Чтобы хорошо жить, для этого необходимо предварительно очень много поработать. Домов не хватает – надо сделать дома. Плоха кровать – надо заработать хорошую кровать. Одежда сравнительно бедна – надо хорошо потрудиться, чтобы была богатая одежда. Сначала надо обеспечить сырье, потом изготовить материал, а потом уже сшить. А ведь у нас некоторые люди мыслят социализм, как скатерть-самобранку, которая сама является и дает все в изобилии. Нет, социализм означает теперь прежде всего высокую производительность труда, исключительно высокую производительность труда...

Итак, товарищи, социализм – это значит хорошо работать, больше и лучше производить разных изделий...

...Мы должны уделять огромное внимание обороне нашей страны, самосохранению и укреплению нашей страны.

Перед вами, как перед молодежью, эта задача всегда должна стоять на переднем плане. Вы – сыны социалистического государства. И я должен сказать вам – не агитационно, а просто, то есть с точки зрения рядового честного человека, по чистому человеческому убеждению, – что лучшей страны, чем Советский Союз, нет сейчас в мире.

...Что значит бороться до конца за свою социалистическую Родину? Некоторые у нас говорят иногда: «Я буду бороться до конца». При этом они подразумевают: «Бороться до конца, когда меня призовут в армию». А у них годы вышли, в армию их не призывают. Получаются пустые слова! Бороться по-настоящему –? это значит в своей повседневной работе приносить максимальную пользу социалистическому государству. Теперь, товарищи, именно в этом заключается наш высший идеал.

Люди же не могут жить, по прежнему выражению, «без души», а по нашему – без общественных идеалов. Жизнь каждого человека, если только он понимает, что он человек, лишь тогда полна, когда он чувствует, что стремится к чему-то высокому, не в смысле своих узкоэгоистических интересов, а в смысле возвышенной цели передовых людей, борющихся за общее великое дело, которое его лично воодушевляет. И, действительно, товарищи, только тот человек, по моему мнению, может быть счастлив, который ставит перед собой большие цели и борется за них всеми своими силами, хотя бы у него и были средние человеческие способности.

Иные из вас могут подумать: «Ну да, бороться за общественные идеалы... Не всем же бороться за эти идеалы. Пусть вожди борются за идеалы, а мы будем Жить попросту!» Нет, товарищи, жить попросту не выйдет. У нас социалистическое государство, и, следовательно, от человека требуется куда большая идейность, чем от передовых людей в «аром, капиталистическом обществе. Почитайте нашу классическую литературу, и вы увидите, что безыдейные люди это, по сути дела, мученики, если они, конечно, не просто мерзавцы, воры и пьяницы.

Значит, идейность – это великое дело.

А какая идейность может быть у нас? У нас – самая высокая идейность. Это – борьба за интересы всего человечества, за создание лучшего общественного строя, который мы называем коммунизмом. В этом и заключается вся наша работа, весь смысл нашей борьбы.

В наших условиях идейный человек – это такой человек, который стремится создать на самой научной базе наилучшее устройство общественной жизни человечества. И если такой человек видит успехи в построении этого нового общества, то ему легче жить, ибо он непосредственно осязает результаты своих усилий в борьбе за эту великую цель...

Да, вероятно, пять месяцев тому назад он и был «Зайчик», а теперь это командир группы, умудренный боевым опытом. Подумайте, 20-летний юноша пятьдесят километров ведет группу по немецким тылам. Пять месяцев тому назад это был обыкновенный молодой человек, он, конечно, не предполагал быть партизаном и проводником по немецким тылам. Его мысли в значительной мере сводились, вероятно, к тому, чтобы погулять, назначить свидание, потанцевать, – все это самые естественные желания в его возрасте. А за пять месяцев он превратился в бойца, в народного мстителя. От юности у него остались беззаветная храбрость и стремление к борьбе, но это уже умудренный жизнью, опытный боец, в руки которого отдают себя взрослые люди в самые ответственные моменты.

Вы видите, как быстро в наше время юноши превращаются в бойцов, в мужей. В мирное время на это требовались бы годы. Для тех комсомольцев, которые на фронте, юность уже отошла, они сделались бойцами, у многих из вас есть братья, которые побывали на фронте и возвратились к вам в отпуск, или вы встретились с ними по другим причинам. Разве вы не говорите: «Как ты возмужал! Уехал мальчик, вернулся мужчина»?

Но это внешние изменения. У людей происходят и глубокие внутренние изменения. Несомненно, что масса комсомольцев переживает сейчас военную страду. Многие из них уже на фронте, а если не на фронте, то работают на производстве, где тот же фронт. Например, московские комсомольцы, которые работают на производстве, нередко подвергаются налетам вражеской авиации. И надо быть очень устойчивым, чтобы в такие моменты работать с полным самообладанием, с максимальной производительностью.

Еще ближе фронт для ленинградцев. Работает ли ленинградский комсомолец на заводе или с оружием в руках защищает свой город – он на фронте. И оба они – и юный пролетарий Москвы, и юный пролетарий Ленинграда – созрели, сделались бойцами...

Тов. Калинин. Как вы подходите к своим учащимся: как к ребятам старшего возраста или как к взрослым?

Вот вы говорите о воспитании, педагогике, что это значит?

Тов. Гогина. Я разграничиваю систему воспитания в обычных школах и школах трудовых резервов. Здесь большая разница, так как наши учащиеся непосредственно готовятся стать рабочими.

Тов. Калинин. Боюсь, что вы их превращаете во взрослых раньше времени, выхолащиваете все, что присуще юношеству. Вы, как педагог, должны это ощущать. Скажите, сохраняется у них юношеский задор или нет?

Тов. Гогина. Я думаю, что сохраняется. Например, в нашем третьем ремесленном училище неплохо работает хоровой кружок в 60 человек, оборонные кружки, драматические и другие.

Тов. Калинин. Сейчас война идет, нужно, чтобы народ был смелый, любящий риск, а это достигается не хоровыми кружками. Кружки, само собой, – дело хорошее, но нужно, чтобы у вас ребята не чувствовали себя, как в монастыре, – ребята должны быть смелы- мы, живыми.

Дело воспитания молодежи сложное, и главное здесь вот в чем: с одной стороны, нужно ребят направить на определенный путь, а с другой стороны – не парализовать волевую сторону их характера, они в таком возрасте, что эту сторону характера можно сломать. В этом большая опасность, надо, чтобы их не сделали скучными, раньше времени старающимися быть взрослыми людьми.

Тов. Иванова (инструктор отдела ремесленных училищ и школ ФЗО Горьковского обкома ВЛКСМ). У нас одно крупное ремесленное училище в области разрушено немецкой бомбардировкой.

Тов. Калинин. И ребята попали под бомбежку?

Тов. Иванова. Нет. Ребята не пострадали, но часть из них после бомбежки ушла из школы.

Тов. Калинин. Расскажите про этот инцидент: ребята ушли из школы, ну а вы что сделали в связи с этим?

Тов. Бушуев (заместитель начальника Горьковского областного управления трудовых резервов по политико-массовой работе). При помощи директора, его заместителя по политической части и мастеров большая часть вернулась обратно. Сами ребята привели в порядок помещение и оборудование. Сейчас это ремесленное училище одно из лучших в области.

Тов. Калинин. А как вы политически расценили этот факт, что ребята разбежались, и как разъяснили это ребятам, как подошли к этому?

Тов. Бушуев. Прежде всего рассказали, что эта бомбежка нужна Гитлеру, как и вся война. Подробно рассказали учащимся, что нужно своими силами восстановить училище, что мы обязаны готовить кадры для промышленности.

Тов. Калинин. Этого мало. Надо было собрать ребят и сказать им: «Ах вы, трусы! Вы бежали, какие же из вас защитники? Ваши отцы борются с фашистами, а вы разбегаетесь по деревням. Мы-то думали, что вы будете спасать училище, а вы убежали, какие же вы храбрецы?» – Так и надо было сказать им: «Трусы вы, опозорились на всю Россию, один самолет налетел, и вы разбежались».

Ведь к ребятам надо подходить, как к ребятам. Если бы я был директором училища, то я им сказал бы: «Вот как ловко получается, что я один здесь остался, а вы все разбежались. Ведь мы думали, что вы храбрые парни, хотели вам винтовки, пулеметы дать, а вы в бегах. Я вот теперь и думаю – стоит ли училище для вас открывать, что ж мне здесь трусов учить, которые при первой опасности убегают?» Вот как нужно было пристыдить ребят, а потом уже сказать им: «Давайте, чтобы нам безопаснее было, построим щели, подготовим все на случай бомбежки».

Ребята испугались, конечно, и разбежались, но ведь каждому из них хочется быть храбрым, ручаюсь, что из сотни – девяносто девять хотят быть храбрыми.

Вам надо подготовлять ребят, а устыдить их легко. Вы могли бы это сделать, если бы сказали так примерно, как я: «Вы убежали, а я один, старик, остался, вы меня не поддержали». Тогда бы это их устыдило и заставило подумать над своим поступком. Вот какая должна быть агитация.

А если остались, скажем, три девушки, то их надо было выдвинуть, сказать: «Вот трое храбрых осталось, а остальные убежали». А вы разразились митинговой речью, общие слова говорили, а самый коренной факт упустили, а в нем-то и политика. И так в каждом деле!

Я хочу вам напомнить, что вы должны готовить не только людей, знающих свою профессию, но и бойцов, советских граждан.

...Вам придется работать профессиональными рабочими на наших фабриках и заводах. Невольно многие из вас задумаются: значит, моя жизнь уже определена? Сейчас ремесленное училище, школа ФЗО. Потом мы, дескать, делаемся заводскими рабочими. Некоторые из вас, может быть, сомневаются, колеблются, а хорошо ли это? Может быть, мне лучше было бы работать в канцелярии, там, может быть, почище, полегче?

Но лучше ли?

Я должен вам на это определенно ответить, так как 30 лет я пробыл на заводе и вот теперь 20 лет – в канцелярии (оживление в зале) и могу сказать и о той, и о другой работе. Где же лучше? Безусловно, на заводе, в мастерских завода.

Конечно, вначале страшновато, когда вы из ремесленной мастерской войдете в огромные заводские цехи. Первые дни, первый месяц-два вам будет казаться трудно. Но потом заводская среда, сама работа все больше и больше втягивают человека. Поработайте год-два, и тогда завод сделается для вас близким. И никакая работа в учреждении не может сравниться с работой на заводе по тому внутреннему удовлетворению, которое она дает, так как ты видишь, непосредственно осязаешь результаты своего труда.

Чтобы человек смелее шел на завод, он должен хорошо знать свое дело. Когда я учился, то каждый из нас хотел работать лучше другого. Каждый хотел, если он токарь, быть хорошим токарем, если он слесарь, то хорошим слесарем. Заводская работа – интересная работа, сама по себе увлекает, а сейчас она еще более интересная, чем была раньше, – условия другие.

Раньше всего добивались руками. Это имело очень большое значение, но как бы ни были руки искусны, все-таки станки, машины лучше. Их раньше было мало. Сейчас наши заводы и фабрики оснащены огромным количеством машинного оборудования. Это делает работу на наших заводах интереснее, но и требует зато больше знания и умения.

Выйти из школы с плохим знанием дела – это значит не пользоваться уважением среди товарищей. Если не знаешь своего дела – не будешь иметь возможность выполнять особо ответственную работу. Только тем поручают ответственную работу, кто хорошо работает. Значит, вам надо знать свою профессию. Надо уметь читать чертежи. Из вас многие в будущем будут бригадирами, установщиками, сборщиками машин, монтерами, инструментальщиками. Каждый уважающий себя рабочий должен уметь читать чертежи, и вы должны еще в школе научиться этому.

Вы обязаны знать машины, желательно, чтобы их знали в полном объеме. Работа на заводе – массовая работа, она как будто бы однообразна, но она требует к себе пристального внимания и знания машин. Массовая работа имеет особенности. В чем эти особенности состоят? Эта работа требует ловкости, быстроты от человека. Человек делает одну за другой детали, на одну деталь тратится иногда всего одна минута времени. Значит, надо научиться быстро, ритмично работать. В ремесленных училищах одни учащиеся делают одну часть работы, другие – другую часть работы. Надо научиться выполнять все виды операций, какие встречаются.

Я хотел бы, чтобы у вас скорее зародилась профессиональная гордость, а это высокая гордость. Если ваши отцы были хорошими рабочими, так вы должны быть во всяком случае не хуже их.

Сейчас вы готовитесь идти на завод, на фабрику. Обучение заводской профессии не лишает вас возможности в будущем работать в любой другой области. Завод не загораживает дорогу к росту, наоборот, широко открывает пути для общественно-политической, административной и, если хотите, для научной работы.

Вы должны быть хорошими специалистами своего Дела. Рабочие нашей страны не могут хуже знать свое Дело, чем рабочие зарубежных стран. Советские рабочие, наши молодые рабочие, по своей квалификации Должны быть не ниже европейских, американских рабочих, а выше их. Вот это надо запомнить, и это надо провести в жизнь...

Вчера Владимир[6], воспользовавшись тем, что мы на два часа оказались в вынужденном безделье, завел длинный разговор о своих «сомнениях». При этом были вытащены на белый свет вообще довольно известные рассуждения о том, что живем мы только раз и субъективно мир существует только в каждом из нас и в силу этого должен быть максимально использован для личного счастья. «Ты один, у тебя одна жизнь – ищи для себя большего счастья, везде делай так, чтобы тебе было как можно лучше».

Следовательно, всякая самоотверженность ради интересов класса и ради лучшего будущего неоправданна. «Все равно из тебя к тому времени лопух будет расти».

Опасность подобного философствования состоит в том, что в нем довольно искусно завуалирован переход от верных исходных положений к вполне ошибочным выводам, и это сопровождается видимостью защиты наиболее глубоких, интимных, коренных интересов отдельного человека.

Ну, например, никто и не отрицает, что живем мы только раз и нужно как можно полнее использовать эту жизнь. Все это так. Но из этого совсем не следует, что нужно стремиться скорее утащить краюху у другого или всякими правдами и неправдами приобрести побольше денег и каждый день устраивать пирушки и ходить по ресторанам. При подобном образе действий человек сам себя обкрадывает, обрекая себя на жалкое, по сути дела, существование... Разве развлекательная жизнь, наполненная гулянками, бездельем или сытым обывательским довольством, может доставить человеку сильные переживания? Разве такое употребление времени обеспечивает наиболее полное использование этой нашей единственной жизни? Разве мало примеров, когда такая жизнь в конечном счете опустошает человека и когда умные люди чувствуют глубокую неудовлетворенность таким образом жизни? Все средства развлечения привлекательны только вначале, а при повторениях становятся однообразными, как степная дорога. Я не за аскетизм, развлечениями нельзя пренебрегать, это все хорошо, но нельзя, чтобы это было основным содержанием жизни. Пусть это будет, когда возможно, дополнительным ее украшением.

Мы живем только раз, и нужно прожить жизнь наиболее счастливо.

Но что такое счастье? Счастье не существует само по себе. Для счастья, для самого личного счастья человека необходима горячая привязанность его к какому-то делу, к какой-то проблеме, к какой-то «идее».

В самом деле, когда человек счастлив? Когда он достирает того, чего хочет. Когда человек очень счастлив? Когда он достигает того, чего очень хочет. Сила переживания зависит от силы желания. И если человек страстно желает достигнуть какой-то цели, если это желание не дает ему покоя, если он ночи не спит с этой страстью – тогда удовлетворение желания приносит ему такое счастье, что весь мир кажется ему сияющим, земля поет под ним.

И пусть даже цель еще не достигнута – важно, чтобы человек страстно желал ее достигнуть, мечтал, горел этой мечтой. Тогда человек развертывает свои способности, азартно борется со всеми препятствиями, каждый шаг вперед обдает его волной счастья, каждая неудача стегает, как бич, человек страдает и радуется, плачет и смеется – человек живет. А вот если нет таких страстных желаний, то нет и жизни. Человек, лишенный желаний, – жалкий человек. Ему неоткуда черпать жизнь, он лишен источников жизни. И никакие развлечения не смогут заполнить пустоты его существования, если только человек не глуп от природы.

Совершенно прав Писарев, когда говорил, что величайшее счастье человека состоит в том, чтобы влюбиться в такую идею, которой можно без колебаний безраздельно посвятить себя.

Скажут, можно увлечься и реакционной идеей. Конечно, можно, и для капиталистов, например, такое увлечение вполне естественно. Для людей же, не связанных кровно с капитализмом, такое увлечение противоестественно, хотя и встречается. Противоестественно потому, что нормальному человеку трудно привязаться к делу, ходом истории обреченному на гибель.

Кроме того, приятно посвятить себя делу, которое несет в конечном счете обогащение жизни всего человечества. Только дегенераты могут радоваться и способствовать делам, от которых чахнут дети и тускнеют глаза взрослых людей.

Таким образом, малоуважаемый путаник Володя, я готов бороться за лучшее будущее человечества не в силу аскетического самоотвержения; эта борьба сделает мою жизнь наиболее полной и богатой, потому что я испытываю живой интерес к ее целям. А то, что другие люди потом, когда из меня будет лопух расти, неплохо отзовутся обо мне, это может только поддержать мои сегодняшние привязанности.

Я изобразил бы для наглядности устройство мозга в голове у человека так. Представьте здание – темное, без окон. В этом здании внутри идут коридоры, много коридоров, целый лабиринт. У одних коридоров больше, у других меньше. Коридоры освещаются электрическими лампочками – у одних светлее, у других темнее. И у коридоров стены не сплошные, а через каждый метр, скажем, имеется дверь в комнату, а в комнатах разные вещи навалены – у одних больше, у других меньше.

Так вот эти вещи в комнатах – это знания человека: у одних их бывает много, у других мало. Сама система коридоров, хорошо ли они между собой сообщаются или тупики образуют, – это сообразительность человека, самый ум. Умный человек быстро из одного коридора в другой вещи перенесет, а глупый пока еще их из тупика выволочет.

И наконец, освещение – это ясность ума, это логика. Если коридор хорошо освещен, все вещи, которые мысль перетаскивает, хорошо видны, видно, что к чему, а если коридор темный, то происходит путаница, одно принимают за другое, делают самые дикие выводы и т. д.

Так вот, если это сравнение применить ко мне, то надо сказать, что вещей в комнатах у меня маловато, коридоры достаточно извилисты, но не слишком, зато в коридорах горят лампочки в тысячу свечей. В коридорах моего мозга светло как днем, лампы пылают, как солнце, ничего контрабандой не пронесешь. Если я знаю тригонометрию, вы незаконное преобразование никогда не пронесете. Если я знаю ленинскую теорию империализма, чужую мысль за ленинскую не выдадите.

...Есть такая песня, очень популярная...

Я всегда невольно улыбаюсь, когда так поют. Мне хочется сказать: разве же в коммуне нашему паровозу остановка? А по-моему, он только тогда полным ходом пойдет. Товарищи, ведь это рай так представляли: полный мир и покой, лицезрение бога и пение херувимов. И коммунизм – паровозу остановка, полное счастье и равенство всех людей и полная их откровенность, без всякого лицемерия... А если не так? Я убежден, что и при коммунизме люди будут лгать, и хитрить, и страдать; что парни будут обманывать девчонок, а девчонки – парней, что и горько и тяжело порой будет приходиться, да и поплакать кое-кому придется.

Чего же не будет при коммунизме? Не будет капитализма, не будет его страшного следствия, когда взрослый веселый человек с крепкими руками умирает с голоду, когда человек тупеет от работы, когда все лучшее затаптывается в грязь, когда человеку – ты понимаешь? – родившемуся человеку, веселому малютке с голубыми глазами, который, может быть, много создал бы и изобрел бы, не дают развиваться, его голодом морят, его забивают. Потом он тупеет от работы, от водки, он затаптывается в грязь. Вот этого не будет, этого не должно быть...

Родился я в Петербурге. Мой отец рабочий. Он и его друзья были связаны с революционно настроенными студентами. Они сгруппировались в кружок, получивший название «Союз борьбы за освобождение рабочего класса». Этим кружком, как известно, руководил Владимир Ильич Ленин.

Когда царское правительство арестовало членов кружка, отец был сослан в Архангельскую губернию, а после ссылки переведен в Саратовскую губернию под гласный надзор полиции. Там он встретился с моей матерью. Постоянное преследование полиции и жандармерии вынуждало отца часто менять место жительства. Вместе с ним пришлось кочевать и нам.

Все это, естественно, сказалось на формировании моего мировоззрения. Целиком и полностью я был на стороне отца и его друзей и при каждом удобном случае помогал им распространять большевистскую литературу. На большее по малости лет тогда я еще не был способен.

В первые годы Советской власти мне довелось работать среди молодых политэмигрантов, вернувшихся на Родину. Это не только помогло мне в изучении иностранных языков, но и явилось впоследствии важным обстоятельством при определении жизненного пути.

В 1922 году я вступил в комсомол. Занимался агитацией в бывшем Хамовническом районе. В это время шла острая борьба с троцкистами за влияние на молодежь. Наша ячейка настолько активно участвовала в этой борьбе, что иногда дело доходило даже до драки с троцкистами...

Службу в армии я проходил в радиочастях РККА. В нашей роте было свыше ста москвичей, имевших среднее и высшее образование. Сам я по образованию инженер по радиотехнике.

После демобилизации зимой 1926 года мне предстояло устраиваться на работу. Было два предложения – научно-исследовательский институт и иностранный отдел ОГПУ. Меня привлекала и радиотехника, и романтика разведки. Товарищи доказывали, что мое знание иностранных языков необходимо использовать на службе Родине. Наконец выбор был сделан, и со 2 мая 1927 года я стал чекистом.

Ну а дальше, как и в любой другой области человеческой деятельности, – вначале упорная, настойчивая учеба, за ней робкие, неуверенные самостоятельные шаги, первые успехи... А затем и зрелость, и умение, и мастерство, и все большие возможности в полной мере найти применение всем своим творческим способностям...

На работу в разведку с большой охотой и с полным сознанием ее важности и значения идут лучшие представители нашей молодежи. Они проявляют исключительное упорство и настойчивость в достижении поставленной цели, перенимая опыт работы старших товарищей – настоящих мастеров своего дела.

Известно, что разведчику приходится действовать во вражеском окружении, постоянно подвергая свою жизнь опасности. Сложность и разносторонний характер задач, над решением которых трудятся советские разведчики, требуют творческого овладения марксистско-ленинской теорией, четкой ориентации в политической обстановке, умения разъяснять политику нашей партии и Советского государства, убеждать в ее правильности.

Разведчик должен иметь хорошую общеобразовательную подготовку, широкий кругозор, знать иностранные языки.

Условия работы и обстановка в капиталистических странах обязывают разведчика постоянно быть бдительным, тщательно соблюдать правила конспирации. Преданность своей Родине, честность и дисциплинированность, самоотверженность, находчивость, умение преодолевать трудности и лишения, скромность в быту – таков далеко не полный перечень требований к деловым, политическим, личным качествам советского разведчика.

Разведка – это не приключенчество, не какое-либо трюкачество, не увеселительные поездки за границу, а прежде всего кропотливый и тяжелый труд, требующий больших усилий, напряжения, упорства, выдержки, воли, серьезных знаний и большого мастерства.

Помните, как говорил Дзержинский: «Чистые руки, холодная голова и горячее сердце...»

В этих скупых, но точных словах заложен исключительно глубокий смысл. Они, если хотите, являются своего рода компасом для разведчика, помогают находить силы и мужество в любой обстановке. В этом я убедился на своем собственном опыте во время последней командировки в США, когда в результате предательства мне пришлось лицом к лицу встретиться с американской контрразведкой.

Вечером в субботу 22 июня 1957 года я сидел на стуле в маленькой камере и с любопытством осматривал помещение, в котором находился...

За дверью камеры сидел лейтенант пограничной службы. Он явно скучал, считая, по всей вероятности, что быть надзирателем не соответствует его служебному положению... Но положение лейтенанта меня меньше всего беспокоило в этот вечер. Прошедшие полтора суток были так насыщены событиями, что необходимо было во всем разобраться.

...Накануне, 21 июня, в семь часов утра я спал в нью-йоркской гостинице «Лейтам». Послышался стук в дверь. Сразу проснувшись, я подошел к двери посмотреть, кто там. Но не успел ее приоткрыть, как она с силой распахнулась и кто-то оттолкнул меня в сторону.

В дверях стояли двое. У них в руках были какие-то удостоверения. Скороговоркой объявив себя особоуполномоченными Федерального бюро расследований (ФБР), они вошли в комнату. Следом вошел третий, а в коридоре остались еще несколько человек.

– Садитесь, – предложил мне один из них.

– Мы знаем, кто вы, полковник, зачем приехали и что делали здесь, – сказал другой.

Все стало ясно! Одна фаза моей работы кончилась – начиналась другая.

– Мы предлагаем вам сотрудничать с нами. Если не согласитесь, то уйдете из этой комнаты под арестом и в наручниках. В ваших интересах согласиться с нашим предложением.

– Мне непонятно, о каком сотрудничестве вы говорите, – сказал я.

– Вы прекрасно понимаете, о чем мы говорим, – возразил сотрудник ФБР.

– Разрешите одеться?

– Подождите, ответьте на наш вопрос.

– Я уже ответил.

– Повторяю, – заявил первый, – мы знаем, что вы полковник советской разведки, знаем, что вы здесь делали. Мы предлагаем вам сотрудничать с нами, иначе вы будете арестованы.

– Не могу что-либо добавить к тому, что я вам уже сказал, – в свою очередь, повторил я.

Так мы беседовали около получаса. Наконец один из американцев встал и вышел в коридор. В комнату вошли еще три человека. Уполномоченные ФБР встали у двери.

Один из вошедших предъявил мне ордер на арест, выданный нью-йоркским отделом иммиграционной и натурализационной службы (ИНС. – Ред.). В нем было написано, что я находился в стране нелегально и не регистрировался в отделах службы. Начался обыск.

До сих пор я не знаю, специально ли было выбрано утро пятницы для этой операции. Дело в том, что ночью у меня состоялся сеанс радиосвязи с Центром, и, естественно, шифровальные принадлежности находились в номере гостиницы. Обычно я хранил их в потайном месте в городе, где, помимо шифровальных материалов, хранились и другие вещи. Но, поскольку все было упаковано вместе, сейчас эти вещи также находились в моем номере.

Я знал, что на виду у шести агентов трудно будет все уничтожить, но как программу-минимум наметил во что бы то ни стало избавиться от шифра и записи последней радиограммы, которую принял ночью.

От шифра избавиться оказалось нетрудно, так как он был небольшим. Я спрятал его в руке и сказал, что мне нужно сходить в туалет. Там под «бдительным» взором одного из обыскивающих я спустил шифр в канализацию.

Запись радиограммы лежала на столе под стопкой чистой бумаги. Когда обыск кончился, мне предложили упаковать вещи.

В моем этюднике (я занимался живописью) осталась краска на палитре. Я вытащил запись радиограммы из- под стопки бумаг и тут же начал соскабливать краску. Когда палитра была очищена, скомкал бумажку и отправил ее в унитаз следом за шифром. Конечно, я очень сожалел, что не смог проделать то же самое с другими бумагами, но тем не менее успех с шифром и записью поднял мое настроение.

Хотя я избавился от двух улик, но остались другие. У меня не было иллюзий насчет моей дальнейшей судьбы. Не было и сомнения насчет того, как ФБР напало на мой след...

Многие полагают, что, сживаясь с мыслью о возможном провале и аресте, разведчик перестает о них думать, а это приводит к потере бдительности. По правде говоря, постоянно думать об аресте нельзя. Нервное напряжение, несомненно, отразится и на психике, и на работе разведчика. Как солдат на фронте привыкает к мысли о возможной гибели, так и разведчик всегда сознает опасность, грозящую ему. Но разумный человек не дает этому сознанию довлеть над ним. Он принимает меры предосторожности, чтобы свести опасность до минимума, приучает себя больше думать не о своей безопасности, а о том, как лучше выполнить порученное задание. И в конце концов эти две задачи отождествляются, сливаются в единый принцип; правильное решение разведывательного задания одновременно обеспечивает безопасность разведчика.

Впоследствии я часто размышлял о том, почему в день ареста и в течение последующих месяцев и лет я не волновался за свою судьбу.

Самое главное, мне кажется, заключалось в том, что появление уполномоченных Федерального бюро расследований департамента юстиции США заставило прежде всего подумать, как сохранить от провала моих помощников. Поэтому-то вопрос о моей личной судьбе и отодвинулся на второй план.

Меня в наручниках провели вниз, к машине, посадили позади шофера. Рядом сел один из сотрудников иммиграционной и натурализационной службы (ИНС). Впереди сел другой сотрудник – видимо, старший. У меня появилась возможность избавиться еще от одной улики. В зажиме для галстука находился кусок тонкой пленки с текстом доклада по одному важному вопросу. Когда я стал поправлять галстук, старший заметил это и выхватил у меня из рук зажим. Но, вместо того чтобы рассмотреть его в спокойной обстановке, он начал его разбирать. Когда же, наконец, ему удалось это сделать, пленка незаметно для него выпала. Он осмотрел вещь, ничего не нашел и вернул мне. Это происшествие меня развеселило, я сказал ему:

– Вы слишком подозрительны...

Меня занимал вопрос, почему не видно репортеров газет. Наверное, ФБР и ЦРУ[7] надеялись так или иначе добиться моего согласия на сотрудничество, а поэтому не предавали дело гласности...

Чиновники ИНС могли задерживать только тех людей, которые нелегально въехали в страну. С точки зрения прессы, подобные дела не вызывали интереса читателей, и репортеры не следили за работой этого учреждения. ФБР, напротив, всегда пользовалось вниманием публики, и газеты зорко следили за всеми арестами, произведенными им.

В здании ИНС меня сфотографировали анфас и в профиль, сняли отпечатки пальцев и посадили в комнату, где, по-видимому, проводились лекции...

Пока все это происходило, я еще раз проверил зажим для галстука и убедился, что ретивый служака потерял еще одну улику.

В пятом часу появились два человека. Они отрекомендовались сотрудниками ИНС и сказали, что я должен с ними ехать. Куда и почему – мне не сообщили. Опять надели наручники и вывели на улицу. Приехали на аэродром. Самолет вырулил к старту. Летели долго. Около одиннадцати вечера, после пяти часов полета, самолет сел на небольшой аэродром, заправился горючим и снова взлетел. Около четырех часов утра я заметил множество огней и понял, что это нефтевышки. Мы были в Техасе.

Мои стражи были поражены, когда я высказал предположение, что первая посадка была в штате Алабама и что мы приближаемся к югу Техаса. Мне было нетрудно определить по звездам направление полета, а зная приблизительную скорость самолета – и его продолжительность.

Охранники старались быть внимательными и вежливыми. Тем не менее они не ответили на вопрос, куда и зачем мы летим, утверждая, что они ничего не знают.

Примерно в половине пятого мы приземлились на аэродроме в Браунсвиле. Там нас встретили, и на двух Машинах мы проехали по пустынным дорогам до города Макален, к лагерю ИНС. Было темно. Мне предложили лечь спать и заперли в камере.

Разбудили в десятом часу, предложили одеться и повели на допрос.

За первым допросом последовали другие. И так до тех пор, пока, наконец, по моему категорическому требованию, спустя более шести недель с момента задержания, был оформлен арест в соответствии с существующими в США процессуальными нормами. Я был переведен в нью-йоркскую тюрьму...

Отсидел я в общей сложности 4 года и 8 месяцев. Затем благодаря заботе нашего правительства мне была оказана помощь, и я вернулся домой. Находясь в тюрьме, я твердо верил в свое освобождение, и это придавало мне силы спокойно переносить тяготы тюремной жизни.

В самые трудные минуты жизни помогало мне также и то, что я умею рисовать, люблю художественную и научную литературу, увлекаюсь высшей математикой, столярным делом, играю на нескольких музыкальных инструментах. Все это давало мне возможность сравнительно легко находить способы для того, чтобы даже в американской тюрьме сохранить бодрость духа.

Завещание

Прошу переслать его моей матери, Лурье, проживаю, щей в г. Кирове, она эвакуирована из Латвии.

Я умираю за Родину, за коммунизм. Прошло два месяца ожесточенной борьбы с врагом. Для меня наступил последний этап борьбы – борьба за Таллин. Отступления быть не может.

Жалко умирать в 24 года, но в настоящей борьбе где на весы истории всего человечества ставятся миллионы жизней, я свою также отдаю, зная, что будущее поколение и вы, оставшиеся в живых, будете нас чтить, вспоминать как освободителей мира от ужасной чумы. Что еще писать?

Мама!

Не огорчайся.

Я не первый и не последний, положивший голову за коммунизм, за Родину.

Да здравствует СССР и победа над врагом!

Комсомолец Латышского полка Бина Лурье.

Каждый, кто вступает в жизнь, обязан поставить перед собой вопрос: какова моя жизненная позиция?

У коммуниста, у комсомольца жизненная позиция – активная. «Ничто так не возвышает личность, – говорил на XXV съезде партии Леонид Ильич Брежнев, – как активная жизненная позиция, сознательное отношение к общественному долгу, когда единство слова и дела становится повседневной нормой поведения».

Единство слова и дела... Никто не обязывает сегодня комсомольцев оставлять благоустроенные города и ехать в необжитые края строить Байкало-Амурскую магистраль, осваивать нефтяные месторождения в далекой и холодной Тюменской области, тянуть нитку газопровода чуть ли не от Полярного круга, досрочно выполнять годовые и пятилетние планы. Но комсомольцы едут, строят, перевыполняют, соревнуются за все более высокое качество работы. «Надо!» – одно это слово поднимает молодежь на трудовые подвиги во славу своей социалистической Отчизны.

На коммунистов, комсомольцев равняются пионеры.

...Люди, с которыми ты сейчас познакомишься, – наши современники. Их рассказы помогут тебе скорее найти свое место в общем строю, выработать четкую позицию в жизни – позицию Человека и Гражданина.

– Нет, не жалею. А время то помню, помню все до мельчайших деталей. Бывало, улягусь после напряженного дня в постель, а мать с порога: «Опять тебе, сынок, женщины работенки навалили. Восемь кос принесли. Сильно притупились, просили отбить, навострить то есть. Говорила им, что на тебе свет клином не сошелся, другие ребята есть, постарше, что больше пяти часов в сутки не спишь. Бесполезно. Мол, есть-то есть, да руки у них не такие. Твой хоть и маленький, но наладит косу так, что ей любая трава нипочем, целый день горя не знаем».

Конечно, мать напускала на себя строгость для вида, понимала, что ни к кому другому свои косы солдатки не понесут. И наверное, гордясь тем, что младший ее сын в таком почете, как-то виновато не то спрашивала, не то утверждала: «Не успеешь, пожалуй, к утру-то?» – «Надо успеть, – подражая отцу, отвечал я, поднимаясь с кровати. – Закат ноне видела какой? Значит, завтра опять вёдро будет, стога два сена сметаем». Потом брал в руки молоток, наковаленку, клал на нее острие косы и стукал по металлу, как отец учил, не прямо, а словно поглаживая его. Какой должна быть сила удара, этого я объяснить не мог, но чувствовал, и, представьте, выходило то, что нужно.

Потом и сам косил, удивляя взрослых сноровкой, шириной и чистотой прокоса. Умение это осталось на всю жизнь. Уже в зрелом возрасте, отдыхая в санатории, увидел, как старичок неумело, словно начинающий парикмахер, приводил в порядок газон, сбивая с травы лишь верхушки. В общем сплошные лесенки. Не вытерпел, подошел к нему. «Дайте, – говорю, – косу, когда- то занимался этим». – «На, пробуй, – сказал косарь, – только тупая она, не режет, чертяка». Взял я у него брусок и, как в былые годы, заскользил им по острию. Потом с удовольствием постриг и газон, и соседнюю поляну.

– Как не напомнить! Растревожил. Весь вечер успокоиться не мог. Годы те вписаны в память навечно. Испытать довелось столько, что на два поколения хватило бы... Но что это я все в мрачных красках детство свое рисую? Неверно это, несправедливо. Были и радости, и увлечения. Вот сейчас по инициативе комсомола в деревнях среди молодежи движение пошло, называется «Живешь в селе – владей техникой». В школах специальные уроки ввели, тракторы, комбайны по программе изучают. Но то рвение, я бы сказал, горение, какое нас тогда захватило, нынешним старшеклассникам, по-моему, представить трудно. В каких мы только технических кружках не занимались! Не терпелось мальчишкам в моторе покопаться, каждую деталь своими руками пощупать, понять принцип ее работы. Вечерами сходились на дому у кого-нибудь из ребят, разбирались в схемах, макетах, спорили.

Навсегда запомнил я и день, когда отец, Павел Васильевич, позвал меня с собой в поле, поставил трактор в борозду и, показав, где что нажимать, сказал: «Двигатель ты, сын, осилил. Пора науку с практикой связать. Залезай, пробуй». Словно знал, чувствовал отец в тот весенний день сорок первого, что не вернется с войны, и будто заранее готовил себе смену. И я работал сколько хватало сил. За отца, за погибшего тоже на фронте старшего брата Степана. Эпизод с трактором вспомнился мне в армии, когда в танке впервые взялся за рычаги управления. Но было это, пожалуй, чувство иное, в котором больше ответственности. А тогда была радость. И гордость: от горшка два вершка, а поди-ка, на тракторе, самостоятельно.

– У нас на трубном заводе, да и на комбинате в целом молодежи мало. В профессионально-технических училищах, где строителей готовят, тоже постоянно недобор. Почему? Да потому, что поступают туда в основном неудачники. Не прошел в институт по конкурсу, вот и «пересиживает» в ПТУ. Получил аттестат, помается на предприятии, сколько положено, – и деру. Опять ищет, куда податься. А разве профессия штукатура или, например, каменщика, маляра плохая? Но чтобы ребята поняли это, осознали, время нужно. По-моему, мы приступаем к профориентации слишком поздно, а надо бы с первых классов. Экскурсии на завод, выступления перед учащимися передовиков производства, для старшеклассников – ежегодная летняя практика на предприятии. Во всем этом нужна система, взаимная заинтересованность хозяйственных руководителей и органов народного образования. С тех пор как звание Героя Социалистического Труда мне присвоили, частенько доводится в школах Белгорода бывать. Сидишь перед классом, рассказываешь, расхваливаешь дело, которым занимаешься, которому посвятил жизнь. Слушают ребята даже с вниманием, но по глазам вижу: опоздали мы с беседой этой, года на два раньше надо было проводить ее. Один так и сказал: «Я уже определился, в училище гражданской авиации пойду, на штурмана. Интересно, каждый день новые города. А у вас что? Трубы да шифер».

Конечно, производство на нашем комбинате с первого взгляда может показаться примитивным, продукция тоже немудреная. Но ведь нужная – в этом вся соль. Трубам нашим цены кет, для орошения полей лучше не надо: легкие, долговечные. А где полив, там гарантия высокого урожая. О шифере тоже распространяться, думаю, необходимости нет, везде в нем нужда – ив городе, и в селе. А если той же скуки коснуться, которую имел в виду паренек, так ведь тут от самого человека немало зависит. Иного хоть у пульта атомной электростанции поставь или за штурвал реактивного самолета посади, все равно томиться будет, так как он вообще к труду не приучен. Это стремление с малолетства надо развивать. Что в детстве заложено, то и останется на всю жизнь. Есть семьи, где все четыре сына – токари или, например, шоферы, по отцовской дороге пошли. Как ему, отцу-то, после этого не гордиться: сумел передать детям любовь к тому, чем сам занимается, увлек их, одарил желанной профессией. Приятно на такие семьи посмотреть.

– Примерно такой же вопрос был задан мне и на одной встрече со школьниками в Белгороде. Ответил та«: порядочность. Что имею в виду? Прежде всего ответственность за дела, поступки, за участок, который тебе поручен. Потом – солидность. Речь не о внешней напыщенности, а об отношении к жизни, к товарищам по бригаде, к семье. Видишь, что соседу по цеху или по лестничной площадке в доме помощь нужна, – помоги. Пообещал что-то – сдержи слово. Промашку допустил – не юли, не обманывай, не выкручивайся, признайся честно: ошибся.

Одно время ходил у меня в учениках парень, не мальчишка уже, армию отслужил. Так вот, первую самостоятельную смену в качестве помощника машиниста трубной машины отметил он выпивкой. Пришел в цех под хмельком. Упрекнул я его, дескать, вахта ответственная, ночная, а ты навеселе. Машину еще выведешь из строя и себя покалечить можешь, реакция-то у пьяного не та. А помощник в ответ: «Пива выпил по дороге, всего одну кружку». Именно этот нечестный лепет вывел меня из равновесия. Отчитал обманщика, пристыдил, и он признался, что «забыл» сказать еще о двух рюмках водки. В общем, отправил его домой, а утром сказал мастеру, что разгильдяев надо ставить на место сразу, не запускать «болезнь» до тех пор, когда уже надо принимать решительные меры. Мы и на совете ветеранов так поступаем. Понял проштрафившийся свою ошибку – выносим наказание помягче, но если видим, что хитрит, – лишаем премии, переносим отпуска на зиму или очередность на получение квартиры на более поздний срок.

– Николай Павлович, известно, что возглавляемый вами коллектив технологической линии за пять лет сэкономил полтора с лишним центнера сукна, 250 тонн цемента, 75 тонн асбеста. Сверх плана дали столько труб, сколько выпустили остальные линии, вместе взятые. Брака у вас, можно считать, тоже нет – 0,15 процента. Как удается это?

– Просто делаем все как положено. Допустим, пора останавливать оборудование для планово-предупредительного ремонта – останавливаем, даже если план «горит». Случалось, иной машинист приходит на рабочее место тютелька в тютельку. Положенные на осмотр полчаса он не использует, думает, обойдется, зачем зря время буду тратить, лучше несколько лишних труб выпущу. А потом всю смену мучается: то тут не ладится, то там. Словом, в нашем деле надо, подобно часовому на посту, все делать по инструкции, без малейшего отступления. Еще очень важную роль играет взаимовыручка. Без нее в рабочем коллективе не обойтись. Надо, чтобы принцип «один за всех, все за одного» стал всюду главным, чтобы каждый человек помнил не только о своих интересах, но и не забывал об интересах государственных. Ведь в нашей стране каждый гражданин – хозяин страны.

Дороги войны... Трудные, опаленные, пропахшие горечью полыни в отступлении и осененные цветеньем полевых красных маков в победной поступи вперед. Разве забыть их фронтовикам, прошагавшим множество огненных верст? Никогда не забыть! Они оставили на старых командирских картах красные и синие стрелы, они прочертили в сознании и в сердцах воинов старшего поколения неизгладимый след.

Воспоминания уносят тебя туда, где состоялось первое свидание с прекрасной и всесильной военной романтикой. И невольно задумаешься, спрашивая себя: с чего же все это началось? И будто вдруг откликнется эхо в ответ: «С мечты...»

Мне, например, не было на роду написано стать военным. Наоборот, отец мой Моисей Ильич Третьяк, колхозник, влюбленный в землю-кормилицу человек, с детства склонял меня к тому, чтобы я по доброй семейной традиции стал хлеборобом.

– Оглядись, сколько нашей родни на полтавской земле трудится, от малого до старого, – говаривал, бывало, он. – И сам думай о том, где бы руки к работе на земле приложить.

А я мечтал о другом – о военной службе, о командирском труде.

Отец, когда услышал о том впервые, даже вспылил, запретил мне помышлять о военной профессии. Но разве можно запретить мечту?

Позже я разобрался в отцовских противоречиях, понял, чем не полюбилась военная служба бывшему солдату, участнику брусиловского прорыва. Отрицательные суждения и эмоции были вызваны не самой службой, не тяжелой раной, полученной отцом в бою. На него угнетающе действовало впечатление об офицерской касте царской армии, оставившее в его сознании столько памятных зарубок! О советских же командирах он только читал да слышал из других уст. Это не могло пересилить в нем того, что в молодости довелось лично испытать.

Вопрос о выборе жизненной дороги, помню, вызвал у нас размолвку, и не мимолетно вспыхнувшую, а продержавшуюся в хате Третьяков довольно долго.

...Выпало мне как-то счастье заглянуть в родной дом, отлучившись ненадолго с фронта. Встреча была, конечно, радостной и сердечной. Однако под вечер состоялся с отцом с глазу на глаз примерно такой разговор:

– Гляжу, Ваня, две звезды у тебя на погоне. Ты теперь по должности кем же будешь?

– Командир полка.

– Да сколько ж тебе лет, сыну?

– Двадцать один исполнился недавно, как вы помните, батьку.

– От воно як!.. Разве такие командиры полков бывают? Вот у нас был полковой командир, граф – ото да! Мы, солдаты, может, раз в год его только и видели, да и то издали.

– А меня, батьку, солдаты видят каждый день и вблизи, так же, как и я их. При встрече за руку здороваемся...

Вспоминая об этом разговоре с отцом, я невольно забежал вперед. Раз уж зашла речь о юношеской мечте, то к ней и вернемся – к тому времени, когда, хоть и попахивало грозой, на советской земле царил еще мир.

Поступил я учиться в наш Полтавский сельскохозяйственный техникум, как прочил отец, а сам начал думать и гадать, как бы это в свои шестнадцать лет определиться в какое-нибудь военное училище.

С однокашником Андреем Горевым стали мы обивать пороги военкомата, откуда нас, попросту говоря, всякий раз выдворяли как подростков.

Нашли мы с Андрюшкой дорогу в местный аэроклуб. Нас вроде бы приняли, дали для изучения несколько книжек по теории полета, но к настоящему делу так и не допустили по той же самой причине несовершеннолетия.

Откровенно говоря, в авиацию меня и не тянуло, хотелось стать или кавалеристом, или пограничником.

В обход военкомата, где неласково привечали, попробовал я постучаться в двери Полтавского бронетанкового училища – прогнали. Стал писать и рассылать во все концы письма с единственной просьбой: «Прошу вызвать на вступительные экзамены». Своей настойчивостью и страстным желанием мне, видно, удалось тронуть сердце нашего военкома, и он тоже взялся делать запросы, ходатайствуя за шестнадцатилетнего парня, за того самого, которого недавно выставлял из военкомата.

И однажды вызывает меня срочно, как по тревоге:

– Астраханское стрелково-пулеметное ответило положительно!

Я готов был кинуться ему на шею, но он тут же охладил мой пыл:

– ...При условии, что разрешит лично нарком обороны.

В тот же день мы с военкомом общими усилиями составили и отпечатали на машинке письмо на имя наркома обороны. Немедленно отправили. Ждали ответа с нетерпением и тревогой, И вот он пришел: в порядке исключения нарком разрешил!

Поскольку я учился на втором курсе техникума, и учился хорошо, а может быть, учитывая проявленный энтузиазм, меня приняли в Астраханское стрелково-пулеметное училище без экзаменов.

С радостью и гордостью надел я военную форму, получил из рук командира оружие. Можно себе представить чувства юноши, которому шел в то время только семнадцатый год. В училище таких нас было двое. С другим шестнадцатилетним парнем мы познакомились не сразу. Вначале ходили, поглядывая друг на друга, обмениваясь лишь официальным воинским приветствием, стараясь как можно ловчее подбросить руку к козырьку фуражки. А потом подружились.

Интересно, увлекательно открывалась перед нами день за днем программа обучения, но давалась все-таки тяжело. Ведь несозревшими, неокрепшими были оба. Старались, правда, изо всех сил, решительно отметая попытки со стороны некоторых старших сделать нам в чем-либо скидку по молодости лет.

Война застала меня в училище. Известие о ней было тревожным, но думали мы тогда и рассуждали, так сказать, еще «довоенными категориями». Курсанты предположительно называли короткие сроки борьбы, высказывали смелые замыслы. А больше всего волновало нас то, что мы пока не на фронте.

Драматическое развитие событий первых месяцев войны заставило нас мыслить по-иному. Горькая, тягостная правда о положении на фронтах отзывалась в наших сердцах болью. Многих постигло и личное горе: гибель в боях, исчезновение без вести отцов и старших братьев, захват вражескими войсками родных сел и городов. Мои родители тоже оказались на оккупированной территории. Другими глазами смотрели теперь курсанты на большую географическую карту, утыканную передвижными флажками, нахмуренными и суровыми сделались их юношеские лица, но все до единого и на людях, и в сокровенных думах решительно твердили одно: «На фронт, поскорее на фронт!»

В числе других меня выпустили из училища лейтенантом, командиром взвода, по прибытии на фронт назначили вскоре на роту, а несколько позже доверили командовать в боях батальоном.

Столь стремительный рост был, разумеется, обусловлен тяжелейшей обстановкой, а не проявлением исключительных способностей. На коротких совещаниях в штабном блиндаже не один я был безусым да нео6„ стрелянным – почти все комбаты были такими. Всех нас война «назначила» на высокие должности, потому что некому было их исполнять – люди постарше и поопытнее к тому времени частично уже погибли, мужественно выполнив свой воинский долг перед Отчизной. Война в порядке конкурсных, что ли, экзаменов проверила нас в первых боях жестокостью и огнем.

Тогда пошли в бой молодые и необстрелянные. Они оправдали доверие, выдержали все испытания с честью. От их имени, словно порученное фронтовое письмо- треугольник передавая, мне хочется сказать нынешним молодым командирам, которые решетят сегодня учебные мишени и утюжат землю на полигоне: «Будьте всегда, в любую минуту, готовы к бою. И будьте готовы принять на себя более высокую ответственность, чем та, которую возлагает на вас нынешняя ваша должность».

Да, мы шли в бой молодыми и необстрелянными. Но нас до этого учили. А сколько людей, профессионально не обученных военному делу и вовсе не воинственных по характеру, взялись за оружие, когда грянула гроза Великой Отечественной... Седовласые деды в партизанских отрядах, сильные духом интеллигенты в подполье, сорокалетние и пятидесятилетние солдаты в строевых частях, а с ними вместе и женщины, дети – вот она, сила народная, победившая в войне...

И как нынче по доброй традиции на торжественных собраниях и партконференциях первое слово приветствия предоставляют детям, так и автор этих записок считает нужным сказать первое слово о детях, принявших участие в боях за Родину.

Малолетних отважных воинов я не раз встречал на фронте. Их никто, разумеется, не посылал в огонь войны – сами шли. Один из них был нашим полковым сыном, все считали его родным. Как в капле воды отражается мир, так в малом эпизоде войны, который мне хочется здесь привести, вмещается понятие великого. Он ярко свидетельствует о ратных подвигах наших юных воинов, о чувстве патриотизма и силе духа, воспитанных в советском человеке с детства.

Мы нашли его, того мальчишку, в сожженной фашистами подмосковной деревне Шваново, когда продвигались на запад во время нашего первого наступления.

Остановилась пароконная телега, на которой ехали легкораненые бойцы, и мальчик лет двенадцати затеял с ними такой разговор:

– Дяденька, возьмите меня с собой на фронт,

– Нельзя, мал еще. Беги к мамке.

– Нету мамки у меня...

– А отец?

– На фронте.

– Как звать-то тебя?

– Витя.

– Фамилия?

– Киселев.

Покопавшись в мешке, один из бойцов сунул малышу в руки краюху хлеба. Тот схватил ее, впился зубами.

Оказавшись невольным свидетелем этого разговора и всей сцены, я распорядился захватить малыша с собой – не бросать же его на прифронтовой дороге.

Он не то чтобы «спасибо» сказать, а голосисто этак выпалил:

– Есть, товарищ капитан!

Может быть, не готов был двадцатилетний капитан стать ему отцом, но война породнила нас. Скоро Витя Киселев в ловко подогнанном солдатском обмундировании занял место в строю батальона. Малый ростом, он становился на левом фланге, но делами своими вошел в боевое ядро. И солдаты, чуткие к детям и почитающие доблесть, называли его не то в шутку, не то всерьез Виктором Ивановичем. Я тоже перенял от них это обращение...

Впоследствии Витя Киселев сделался отличным разведчиком. Он выполнял задания, с которыми не всегда могли справиться взрослые: переодеваясь пастушонком, рядясь беспризорником, добывал ценнейшие сведения. Глаза его загорались угольками, когда я говорил ему: «Хвалю за храбрость. Подрастешь – боевым офицером станешь».

Не зная того, я предсказал ему судьбу. Но судьба не просто осчастливила сына гвардейского батальона. Витя сам шел ей навстречу, совершая наравне со взрослыми боевые дела.

В очередной разведке одетый под нищего мальчишка попался в лапы гитлеровцев. Он сидел в крайней хате села Шиловка и пил молоко, которым угостила его хозяйка, добрая женщина. Внезапно лязгнула щеколда, дверь распахнулась, и на пороге встали два солдата немецкого патруля.

Витю отвели в штаб. Допрашивал его тучный мрачный офицер. Не слыша ничего в ответ, хлестал мальчишку кожаными перчатками по щекам, бил чем попадет.

– Пионер? Антворте! Отвечай!

Виктор молчал.

– Из какой деревни? Кто тебя послал? Антворте!

Виктор не проронил ни слова. Он решил умереть, но не выдать военную тайну. Уже не назовешь его Витей, этого мужественного юного воина, а именно Виктором.

Он был на краю гибели, черный глаз пистолетного дула уже смотрел ему в лицо, когда на выручку подоспели наши разведчики.

И тот самый фашист вскоре сидел у меня в блиндаже. Он-то послушно, с торопливой угодливостью отвечал на все наши вопросы. Раскрыл все, что только знал: численность, расположение своей части, имена командиров, содержание приказа на оборону. Когда его больше не о чем было спрашивать, он заявил, указывая на Виктора:

– Отцов таких детей победить невозможно.

Офицер-переводчик заметил ему от себя:

– Верно, обер-лейтенант. Только он не детка, Виктор наш, он и сам воин.

Гвардейский полк готовился к наступлению на сильно укрепленном участке обороны противника. Необходимо было произвести разведку боем. За сутки до начала атаки усиленный взвод разведчиков прорвался в тыл врага. Виктор был в составе этой группы, напросился сам. Не потеряв ни одного человека, разведчики захватили высоту, на которой стояли немецкие артиллеристы. Одно орудие вывели из строя, жерла других повернули в сторону противника.

Гитлеровцы предприняли несколько атак на высоту, но безуспешно – горстка разведчиков удерживала свою завоеванную позицию с исключительной стойкостью. Тогда в атаку были брошены пьяные солдаты с собаками. Орущая ватага ринулась на высоту. Но и этот свирепый штурм был отражен огнем разведчиков.

Фашисты использовали даже авиацию, силясь вернуть высоту, захваченную дерзкими разведчиками. Несколько самолетов Ю-87 нанесли удар с бреющего полета.

Виктор вскочил в окоп уже в тот момент, когда взорвалась бомба. Раненный, он очнулся на краю воронки: взрывом его выбросило из окопа. Когда девушка-санитарка подбежала к нему, он попросил:

– Маруся, дай мне мой автомат... И поверни меня лицом к врагу.

Так он и лежал – лицом к врагу, с автоматом на изготовку, – когда наступавшие гвардейцы подобрали его.

Виктор ослеп, потерял дар речи. В госпитале пришлось врачам поволноваться за него. Через три недели он заговорил и увидел свет. А месяц спустя уже стал проситься на фронт и, так как его не отпускали, пытался бежать из госпиталя.

Предо мною две фотокарточки, сделанные в 1942 и 1954 годах. На одном запечатлены воспитанник гвардейского полка Витя Киселев вместе с капитаном Третьяком, на другой – гвардии лейтенант Виктор Иванович Киселев, командир передового подразделения Н-ской части.

Дороги они мне, эти снимки, не только как память о фронтовых и послевоенных годах, но и как свидетельство большой значимости. Как верно говорится, солдатами не рождаются – становятся, так и патриотами бывают не с рождения. Пионерия, комсомол, школа, армейская служба воспитывают в юном человеке лучшие качества советского гражданина, для которого превыше всего Родина.

Лучшие сыны человечества, те, кто боролся в прошлом и борется в настоящем за счастье трудящихся во всем мире, с детских лет шли к познанию жизни, общаясь с книгой.

Поначалу, как сквозь узкую щель, брезжит из темноты свет знания в удивленные глаза ребенка, впервые слагающего из отдельных таинственных пока еще для него букв слова, становящиеся понятными разуму. И у вас, дорогие ребята, это – хотя и недавнее, однако прошлое. И не узкая щель перед вашим взором, а широко распахнутые двери в ослепительный мир, в жизнь, законы которой вы призваны в будущем постигнуть и которую вы будете строить, руководясь великими идеями коммунизма.

Никогда не забывайте, что для того, чтобы распахнуть двери к свету и знанию для всех вас без исключения и навсегда оставить эти двери открытыми, много положили сил и много пролили крови ваши предки, ваши деды, отцы и матери, старшие братья и сестры.

Шагайте смелее к свету и любите книгу всей душой! Она не только ваш лучший друг, но и до конца верный спутник!

На то и молодость дана, чтобы быть кипучей, активной, жизнеутверждающей. На то и зрелый возраст Дан человеку, чтобы любоваться вашим трудовым порывом – искренне, с огоньком трудиться во славу Родины и желать вам от всей души успехов в вашем благородном почине. Что я и делаю с удовольствием, отцовской любовью к вам и полной уверенностью в том, что вы в силах совершить то, что хорошо задумали.

Дорогие товарищи комсомольцы и комсомолки!

Мы, старшее поколение коммунистов, крепко любим вас, и потому, что видим в вас нашу милую, но уже ушедшую боевую революционную молодость, и потому, что рядом с нами живете и созидаете в настоящем, а главное, потому, что вы – наша негаснущая надежда в грядущем светлом будущем.

Как видите, любим мы вас в трех измерениях, очевидно, поэтому и любовь наша к вам и ревнива и требовательна.

Вы очень много дали в построении социализма, а мы уверены, что можете дать еще больше.

Поддержите же эту нашу уверенность делом, где бы вы ни находились, на любом участке, будь это работа, учеба, служба в родной армии, – всюду, где витает непобедимый комсомольский дух!

Обнимаю вас и от всего сердца желаю успехов, дерзаний, счастья!

Школьница Асият Алакова. Есть ли в жизни место подвигам в наше время?

М. А. Шолохов. Хорошо прожить жизнь с пользой для общества – это также подвиг. Быть хорошим комсомольцем – это, правда, маленький, но героический повседневный подвиг. Дорогие ребятишки! Не только на военных подвигах строится мощь державы Советов. А честная работа на полях, в колхозах, совхозах, на предприятиях, в шахтах! Из миллионов ежедневных, обыденных трудовых дел слагаются величие, экономическая мощь, идейная крепость Родины. С точки зрения героики, военные подвиги, конечно, выглядели внушительнее. Но надо вам сказать, что никакие войны ничего не созидали. Война – это разрушительница. А вот труд – это подвиг созидания. Если бы не было героического труда рабочих, крестьян, интеллигенции после Великой Отечественной войны – в нашей стране еще было бы много руин.

Хорошо учиться – это тоже подвиг.

Старикам свойственно утверждать, что в их время все было лучше. Но нельзя все это принимать за чистую монету, хотя кое с чем и приходится соглашаться. У людей старшего поколения, вероятно, есть какие-то свои мерила. Я, в частности, не против причесок стожком, или, как их там называют, – копной. Наша молодежь в основном хорошая. Вот тут девочка говорила о подвигах. Это главное, а не прически. В мое время, в годы гражданской войны, молодежь была героическая. Героической будет и сейчас в случае тяжелых испытаний. Но есть среди молодежи люди, подвергающиеся влиянию западной пропаганды. Зарубежным идеологам хотелось бы посеять среди вас чувство неверия, чувства скепсиса, равнодушия к действительности. А ведь вам придется отвечать за будущее страны и за все то, что добыто старшими поколениями.

Мы твердо знаем, что «ничьей» молодежи не может быть. И не в наших интересах отдавать вас, таких хороших девчонок и ребят, в чьи-то чужие и грязные руки. Мы боремся весьма активно с влиянием капитализма. Буржуазные идеологи пытаются вас растлевать и дурными картинами, которые просачиваются к нам, и вредными произведениями, которые наши издательства почему-то печатают. Мы, советские писатели, стремимся воспитать молодежь в духе нашей идеологии, наших партийных взглядов на жизнь, искусство.

Независимо от того, махачкалинская ли это школе, песчаноокопская, вешенская или какая-либо другая, воспитывать молодежь нужно всесторонне: тут и методы художественного воздействия – кино, литература, театр, и, конечно, основное – это учеба в школе.

Огромная страна наша требует рачительных, трудолюбивых, умных хозяев. В гражданскую и Отечественную войны миллионы передовых людей погибли за то, чтобы вы могли в такой обстановке, без воющих над нами бомбардировщиков обсуждать проблемы и быте,, и хозяйства, и наши судьбы, вернее, ваши судьбы и ваше будущее. Слишком дорогой ценой достались завоевания Советской власти. Поэтому мы должны готовить из вас таких людей, которые могли бы взять на свои плечи дальнейшее владение страной и ее неоценимыми богатствами, духовными и материальными.

Чувство патриотизма надо воспитывать с ползункового возраста, с детского сада. Тогда это чувство войдет глубоко в сознание, и человек станет непоколебим в любых испытаниях, пронесет через всю жизнь преданность Родине и партии и великую убежденность в том, что ничего мудрее, ничего новее, ничего человечнее идей коммунизма на свете нет.

– Михаил Александрович, Ваша жизнь, Ваше творчество тесно связаны с молодежью. Мы хорошо знаем молодого человека двадцатых годов – героя Ваших произведений. Сегодня выросли новые молодые люди. Что, по-Вашему, роднит их с первыми комсомольцами – романтиками революции?

– Идея. Стремление к счастью всего трудового человечества. Та же преданность делу революции. А романтика, это ведь дело такое... Дубовые угли очень долго хранят жар под пеплом. Подует ветер, и угли снова вспыхнут горячим синим пламенем. И новые молодые люди – романтики! Иначе и не может быть. Дайте только подуть на них ветру борьбы, и улетает пепел обыденности...

– Сегодня наш разговор о прошлом и настоящем, о соединении прожитого и переживаемого. В тридцатые годы к Вам приходит большая слава, слава «Тихого Дона» и «Поднятой целины», народ избирает Вас своим депутатом, ученые – академиком, коммунисты – делегатом партийного съезда. Какими словами Вы охарактеризовали бы эту пору жизни нашего народа?

– Это были годы великого духовного подъема, несмотря на то, что все шло буднично, в рабочем порядке... Усилиями партии коммунистов, усилиями всего нашего многонационального трудового народа мы заложили социализм. Мало ли! Из страны нищей сделать страну богатой.

Результат всегда особенно впечатляет, когда дело растет, ширится, множится на твоих глазах, в течение одной короткой человеческой жизни. Мне в этом отношении крепко повезло. И социалистическая промышленность, и социалистическое сельское хозяйство, и социалистическая экономика, и социалистическая культура – понятия, родившиеся в пору моего взросления. А теперь для молодежи они уже обыденны.

Но от этого сами понятия не стали беднее, их смысл, содержание усложнились, как усложнилась во всем многообразии жизнь советских людей, дело, которому они отдают свои силы.

Тридцатые годы останутся в истории как великие годы. Великие по размаху, нови своей, грандиозности задач и по тому, что было сделано советскими людьми.

– Какие это были люди, заложившие и построившие социализм?

– История всегда проверяла людей на деле, а не на словах. В деле узнается человек, в деле проверяется, из какого человеческого материала он скроен. Эти люди – из крепкой, нержавеющей, негнущейся стали. Они не жалели ни себя, ни своей жизни ради высокой идеи, ради социализма. Они были неподкупно тверды в этой своей благородной вере...

– Как Вы оцениваете свои отношения с молодыми литераторами и как старший в полку советских писателей, и как секретарь правления Союза писателей СССР по работе с молодыми?

– Я люблю молодежь. Люблю и понимаю ее излишнюю подчас горячность, заносчивость, когда она в меру. И смотрю на молодежь с надеждой, как на яблоню в цвету, когда от нее ждешь первых плодов... Что же касается критики молодых писателей, то тут должны быть проявлены и отцовская требовательность, и заботливость, чтобы не подмять новый росток, дать ему взойти, вызреть.

Я уверен, что человек со здоровыми нравственными устоями не зазнается ни смолоду, ни под старость, как бы он ни был славен и знаменит. А человек с душевной гнильцой зазнается тогда, когда у него, по сути дела, еще материнское молоко на губах не обсохло. С молодежью, по-моему, надо говорить с открытым сердцем, тогда можно найти общий язык. По этому принципу я действую и как писатель, и как секретарь союза...

– Дорогие ребята, – сказал Юрий Алексеевич, обращаясь к собравшимся, – мне очень приятно встретиться с вами, посмотреть, как вы живете, чем занимаетесь. Вижу, что живете вы неплохо, бодрые все, здоровые. В походы, наверное, ходите, рыбачите, цветы собираете... Что ж, отдыхайте хорошо, больше играйте, сил набирайтесь... Но и про школу не забывайте. Ну а теперь спрашивайте меня о чем хотите.

И потянулись вверх загорелые детские руки,

– Вам страшно было в космосе?

– Как ты думаешь? – отвечает вопросом на вопрос Юрий Алексеевич. И сразу же добавляет: – Конечно, страшно. Там, в космосе, страшно было подумать, что происходит за обшивкой корабля. Но ведь и дома бывает страшно, когда за окном сверкает молния, хлещет дождь, бушует ветер. Весь секрет в том, чтобы побороть страх, не думать о нем. Вот это, по- моему, и есть бесстрашие.

– Все ребята хотят быть похожими на вас. Ответьте, пожалуйста, кто ваш любимый герой?

– Любимых героев у меня много. Еще в детстве, как только началась война, я услышал о подвиге Гастелло и, как все тогдашние мальчишки, восхищался им. Моими любимыми героями всегда были Павка Корчагин и Василий Иванович Чапаев, Алексей Маресьев, Александр Матросов...

Один мальчуган задал такой вопрос:

– Можно ребятам драться?

– А зачем? – спросил его Юрий Алексеевич.

Товарищей защищать, если их обижают. И себя тоже, – ответил тот.

– Видишь ли, этим ты силу не покажешь. Силу свою покажешь, если убедишь того, кто лезет с тобою драться. Сила слова сильнее кулака...

– Какие игры вы больше всего любили в детстве?

– Играл в те же самые игры, в какие вы сейчас играете. И в прятки, и в лапту, и в футбол. А ты какие игры любишь? – обращается Юрий Алексеевич к девочке, задавшей этот вопрос.

– В мячик.

– И я играл в мячик.

Другая девочка, чуть постарше этой, спросила космонавта:

– Можно ли вообще плакать?

Гагарин, подумав немного, ответил:

– Вообще можно. Но лучше не плакать.

– Много ли вы занимались спортом перед полетом?

– Много. Часа по три в день, не меньше. И вообще, ребята, чтобы стать сильными, нужно систематически заниматься спортом. Для меня, например, утренняя гимнастика давно уже стала необходимостью. Не помню случая, чтобы пренебрег ею. Из зимних видов спорта люблю лыжи, коньки, из летних – легкую атлетику и баскетбол. Баскетбол особенно нравится.

– Когда вы узнали, что полетите в космос?

– Конкретно узнал об этом за несколько дней до полета. Надо вам сказать, что подготовка к космическому полету была сложная, она продолжалась более года. Надо было и физически хорошо подготовиться, и изучить сложную технику, познакомиться со многими теоретическими вопросами. Космонавту надо многое знать и уметь. Особенно требуются хорошие знания математики, физики.

– А нужно ли будущему космонавту литературу и историю учить так же хорошо, как математику и физику?

– Обязательно. Учить нужно все. Что же за космонавт, если он не знает историю, не читает художественную литературу! Нужно знать не только культуру своей страны, но и других...

– Когда вы учились в школе, то дергали девочек за косы?

– Честно признаюсь – дергал. И теперь сожалею об этом.

У всех громкий смех вызвал вопрос, заданный одним первоклассником. Ничуть не смутившись, он сказал:

– Я тоже, когда вырасту, стану космонавтом. Какую кашу лучше всего мне есть: манную или гречневую?

– И манную кашу, и гречневую, и мясо, и лук – все надо есть, – советует ему Юрий Алексеевич.

– Как вы из космоса Землю видели?

– Глазами, – шутит гость и подробно рассказывает, как выглядит наша планета, если смотреть на нее с высоты космического полета. – Луны, – добавляет он, – не видел. Солнце там светит намного ярче, чем мы его видим с Земли. Звезды просматриваются очень хорошо: они яркие, четкие. Вся картина небосвода значительно контрастнее, чем мы видим ее с нашей планеты.

– Вы пели песни перед отлетом в космос?

– Перед самым полетом некогда было петь. Когда возвратился на Землю – пел.

– Как выработать в себе силу воли?

– Силу воли?.. Нужно, например, тебе что-то сделать, а не хочется. Но ты заставь себя. Ведь воля – это умение управлять самим собою, своим поведением, контролировать свои поступки, способность преодолевать любые трудности...

Вопросов, конечно, хватило бы до самого вечера. Но гостю хотелось еще заглянуть на лагерный стадион. Ведь он и сам, когда еще учился в техникуме, работал однажды летом физруком в пионерском лагере.

Перед началом соревнований ребята снова попросили Юрия Алексеевича выступить. И он сказал:

– Я знаю, что многие из вас хотят стать космонавтами. Что для этого нужно, ребята? Прежде всего надо, чтобы каждый из вас вырос хорошим советским гражданином, крепко любящим свою Родину, нашу Коммунистическую партию. Вам надо много и упорно заниматься спортом. И не только в лагере, школе, но и дома. Занятия спортом делают человека сильным, выносливым, смелым. Вспомните великого русского полководца Суворова. В детстве он был очень слабым мальчиком. Но спорт сделал его сильным... Так что найдется у вас свободная минута – идите на спортплощадку, бегайте, прыгайте.

Посмотрев состязания юных спортсменов, Юрий Гагарин по просьбе начальника лагеря вручил победителям призы и почетные награды.

Гость уже собрался уезжать, как кто-то сказал, что во всем лагере только двое не видели Юрия Алексеевича. Это Наташа Зубричева и Слава Серт, которые накануне заболели и лежат в изоляторе. Гагарин надел белый халат и отправился к больным.

– Кем хочешь стать? – спросил он Славу.

– Летчиком! – ответил мальчик.

– Хорошо, но только летчики не болеют. Но ты, Слава, не вешай нос... И ты, Наташа, не унывай, – сказал Юрий Алексеевич, – слушайся врачей – поправишься.

...Снова все ребята пришли к лагерным воротам, где стоит «Волга» космонавта. Гость садится за руль и машет рукой пионерам. «Волга» медленно трогается.

А через несколько дней Юрий Алексеевич прислал письмо в «Пионерскую правду».

«Моя почта сейчас так велика, – писал он, обращаясь к ребятам, – что ответить на каждое письмо, сами понимаете, трудновато. А мне так нужно сказать вам о самом важном...»

«Помните, друзья, – говорилось далее в письме Гагарина, – путь в космос для каждого из нас начинался здесь, на Земле. Он пролегает через хорошие сочинения по литературе, через отличную контрольную по математике, через длинные химические формулы и физические лабораторные работы. Он, этот полет, начинается на ваших спортивных площадках, в ваших слесарных и столярных мастерских, в полях, где вы помогаете взрослым. Самая большая победа придет только к тому, кто одерживает над собой и маленькие, незаметные для других, победы.

Играйте в футбол, занимайтесь в кружках, помогайте младшим – словом, занимайтесь своими обычными делами. Но всегда и во всем стремитесь к большой цели, планируйте свою волю, не отступайте ни перед чем, что кажется трудным. И Родина, партия доверят вам свое ответственное, самое трудное и почетное задание».

Живя в обществе, умей повелевать своими действиями, поступками, поведением, намерениями. Нравственной личностью ты станешь тогда, когда в душе твоей навсегда поселятся совесть, стыдливость, ответственность и долг. Это четыре важнейших источника, питающих твою моральную доблесть и культуру. Они взаимно связаны, тесно переплетаются. В совести гармонически сочетаются знание и чувствование нашего долга перед обществом, перед людьми, а отсюда – перед самим собой. С малых лет учись жить так, чтобы тебе было хорошо, приятно, когда ты делаешь хорошо для людей, и неприятно, когда ты сделал что-то плохое, предосудительное. Совесть живет в человеческой душе лишь на питательной почве совестливости, стыда; совесть – это знание, многократно умноженное на переживание, чувствование, производным же от этого действия являются стыд, ответственность и долг, долженствование.

О совести можно знать, но быть бессовестным. Совесть лишь тогда является стражем твоего поведения, когда она живет в твоей душе, а это значит, что ты постепенно работаешь над самовоспитанием, образно говоря, постоянно упражняешься в умножении знания на переживание, чувствование. Это очень тонкая внутренняя работа ума и сердца, она происходит в деятельности, в поступках, в размышлении о своем поведении. Эта работа тем напряженней и значительней, чем больше ты умеешь мысленно оставаться наедине с самим собой, рассуждая так: что бы сказали о моих поступках люди, если бы видели меня «насквозь», если бы от их взгляда не укрылась ни одна черточка моего внутреннего Я? Благородное человеческое Я для тебя станет непостижимым, если ты будешь замыкаться в себе, укрываясь от людей. Наедине с собой ты должен подвергать собственную деятельность мысленному обзору с позиций самых честных, самых требовательных людей. Чем тоньше и активнее будет эта внутренняя работа духа, тем выше будет развито твое чувство стыда, совестливости.

Стыдись пустоты души. Пуще всего стыдись того, что у тебя нет своих святынь, своих непреложных, непререкаемых истин, правил, принципов.

Стыдись слабоволия, беспринципности, «бесхребетности». Сгорай от стыда, если почувствуешь, что в тебе зашевелился гнусный червячок, имя которому «моя хата с краю».

Стыдись равнодушия, безразличия в своем отношении к гражданской жизни, долгу, обязанностям.

Стыдись не только явной подлости, но и малейшей угрозы того, что о тебе могут подумать как о подлом человеке. Помни, что подлость в детстве и отрочестве начинается как будто бы с очень маленького – желания уйти от ответственности, от опасности, спастись от беды, угрожающей другим; переложить на других ответственность за что-то происшедшее по незнанию, оплошности, опрометчивости, недоразумению. Подлость заключается в молчаливом выглядывании из своей норки и любопытном ожидании: что будет товарищу, оказавшемуся в опасности? Норка, скорлупа, гнездышко – вот безобидная с первого взгляда колыбель эгоизма. Пуще огня стыдись оказаться в норке. Пусть лучше шалость, неугомонность, но не молчание, безропотное «это не мое дело».

Стыдись безответственности, легкомыслия, ветрености своих чувств, привязанностей. В чувствах своих надо уметь быть верным и долженствующим.

Самая большая победа – это победа над самим собой.

С детства учись повелевать собой. Приказывать себе, владеть собой учись с малого. Заставляй себя делать то, что надо, и должное станет для тебя желанным. Эта гармония – основа твоей дисциплинированности. Долг в действии – главный источник воли.

Если ты только умеешь подчиняться воле других – ты вырастешь бледной тенью человека. Настоящий человек умеет приказывать себе и умеет видеть обстоятельства, где необходимо приказывать себе. Это и есть умение жить.

Ты станешь настоящим человеком лишь тогда, когда поймешь, что такое трудно. Если в детстве, отрочестве, ранней юности тебе все легко, ты можешь вырасти тряпкой. Легко только тому, кто не заставляет себя делать то, что надо. Слияние надо и трудно – это мудрость самовоспитания и путь настоящего человека. Определи сам себе, к чему себя следует принуждать.

Не иди по легкому пути. Иди по самому трудному! Преодоление трудностей возвышает человека. Тот, кому нестерпимо трудно и кто преодолел трудности, совсем по-другому видит мир и понимает людей. Знание людей – особая и особенная человеческая мудрость, для ее постижения нет уроков в расписании. Мудрость эта постигается только тем, что в душе твоей сливаются надо и трудно. Овладевай даром знания людей! Это предостережет тебя от многих опасностей и неожиданностей. В знании людей самое главное – строгая требовательность, уважение и учет возможностей человеческой личности. Нетребовательный не может ни ценить, ни уважать людей, ни дорожить ими.

Будьте хорошими детьми своих отцов и матерей. Три несчастья есть у человека: смерть, старость и плохие дети – говорит украинская народная мудрость. Старость – неотвратима, смерть неумолима, перед этими несчастьями никто не может закрыть двери своего дома. А от плохих детей дом можно уберечь, как и от огня. И это зависит не только от родителей твоих, но и от вас самих – детей.

Что значит быть хорошим сыном, хорошей дочерью? Это значит приносить в дом только мир и покой, радость и счастье. Не приносить тревог, огорчений, обид, позора семье. Не допустить, чтобы старость отца и матери была отравлена твоим позорным поведением. Забота о мире и покое в семье, о радости и счастье родителей должна стать главным желанием твоей жизни, которое, как руль, управляло бы всеми другими желаниями. Любое свое желание подвергай контролю разума, мысли, сознания: а как это желание отразится на душевном мире моих родителей? Что оно даст им и что отберет у них?

Ты часто слышишь слова: жить для людей. Вдумайся, что это такое. Жить для людей – это значит быть настоящим сыном, настоящей дочерью своих отца и матери. Уметь жить для людей. Это умение постигается по учебнику многовековой мудрости, народной морали, опыта многих поколений. Умей читать этот учебник, думать над ним.

Хорошие дети – спокойная старость, плохие дети – старость превращается в ад, говорит украинская народная мудрость.

Быть добрым сыном, доброй дочерью – это должно быть в плоти и в крови детства, отрочества, юности, зрелости и старости. До конца дней своих человек должен оставаться сыном. Чем больше его ответственность за собственных детей, тем выше его сыновний долг, – даже тогда, когда уже нет в живых его матери и отца. Помни, что в мире всегда есть и будут люди старше тебя – может быть, не по годам, а по нравственному богатству, достоинству, праву на уважение.

Умей чувствовать тончайшие душевные движения матери и отца. Их болезнь – твое горе. Их неудача и неприятности на работе – твоя беда. Их позор – не только твой позор, но и твое несчастье, от которого можно избавиться, только преодолев его. Если в семье горе, несчастье, неприятность – твоя ответственность за благополучие семьи возрастет во сто крат. Только упорным трудом ты можешь облегчить труд своих родителей. Этот твой труд – самое сложное человеческое дело. Он – труд души. Несчастье, горе, беда матери и отца преодолеваются часто уже тем, что и как ты думаешь. Умей думать хорошо. Умей быть добрым в мыслях и чувствах.

Береги здоровье родителей. Помни, что раннюю старость и болезнь твоей матери и отцу приносят не столько труд и усталость, сколько сердечные волнения, переживания, огорчения, обиды. Сердце отца и матери всегда уязвляет сыновняя неблагодарность, равнодушие сына, дочери к тому, как отражаются на здоровье родителей их – сына и дочери – труд, жизнь, поведение.

Среди бед человеческих огромная беда – потерять мужество, стать мелким, трусливым, жалким существом. Если ты потерял мужество, ты можешь потерять все: честь, уважение, доверие, извечную связь свою с родом, из которого ты вышел и который дал тебе фамилию, имя, отчество; ты можешь потерять и Отечество, потому что от трусости до измены – один шаг. Дорожить мужеством надо так же стойко и мудро, как и честью, достоинством гражданина, отца, сына.

Духовная связь с людьми, чувство соучастия в делах и страданиях человеческих, одухотворение радостями человеческими и страдание бедами ближних и далеких своих соотечественников – такое же счастье, как чистый воздух; постигает человек это счастье глубже всего тогда, когда лишится его. Мудрость же воспитания заключается в том, чтобы человек дорожил этим счастьем тем более, чем в большей мере он им обладает.

Страшной бедой человеческой является пустота души.

Это значит, что у человека нет ничего святого за душой, ничем он не дорожит и ни перед чем не преклоняется, ничего нет в жизни, во имя чего он готов был бы отдать свою жизнь – пойти под пули и положить голову на плаху, отказаться от всех благ, пойти на лишения. Человек лишь тогда по-настоящему дорожит жизнью, когда у него есть нечто неизмеримо дороже собственной жизни, нечто такое, во имя чего, одухотворенный ненавистью и непримиримостью к силе, противостоящей его идеалу, он готов пойти на смерть во имя идеала.

В том, как человек относится к горю, беде, страданию, отчаянию, смятению, боли души собственной и других людей, выражается его идейная сердцевина, его отношение к добру и злу, к идеалу...

Ты не всегда будешь ребенком – умей вдуматься в глубокий смысл этой истины. Мы приходим в мир и вначале бываем маленькими детьми для того, чтобы, став взрослыми, оставить свой след на земле, прожить жизнь настоящими людьми. Живет и червяк, живет и курица, живет и вол, но их жизнь так же далека от человеческой жизни, как далеки норка червяка, куриный насест и воловье стойло от кабины космического корабля. Стремись скорее стать духовно зрелым творцом – мыслителем, тружеником. Человек смертен; мы уходим в небытие, но человек вместе с тем и бессмертен: твое бессмертие в том, что ты сумеешь создать для людей, для своей социалистической Родины...

Будь духовно сильным, твердым, выносливым, несгибаемым, мужественным. Человеческой силе духа нет пределов. Нет трудностей и лишений, которых бы не мог преодолеть человек – не молчаливо перетерпеть, перестрадать, а именно преодолеть, выйти победителем, стать сильнее. В минуты, когда трудность кажется тебе непреодолимой, когда появляется мысль отступать, пойти по легкому пути, больше всего бойся пожалеть себя. Жалость к себе – чувство слабовольных. Она способна даже сильного сделать тщедушным существом. Быть тщедушным – незавидный удел. У тщедушного – мелкие, убогие радости, он не знает подлинного счастья бытия, для него непостижим и недостижим идеал: тщедушие вырождается в эгоизм и трусость. Чем труднее тебе, тем ярче должна быть твоя мысль о том, что ты человек, тем сильнее должен заговорить в тебе тот уголок твоего сердца, где положено жить человеческой гордости; этот уголок может навсегда остаться молчаливым, если ты будешь развивать в себе жалость к себе. Будь непримирим и нетерпим, безжалостен к нытью и унынью, расслабленности и безнадежности. Помни, что человек иногда оказывается на таком рубеже, когда у него уже нет физических сил, но силы духовные рождают в нем новые физические силы, и он продолжает жить борцом.

– Что более героическое? Трудно ответить. Да, я думаю, и не следует так ставить вопрос. Революция свершилась благодаря героизму рабочего класса, беднейшего крестьянства. Не менее героические страницы в истории нашей Родины внес советский народ в годы Великой Отечественной войны. Отмечены массовым героизмом довоенные пятилетки. А разве сейчас нет героического? Вокруг столько дел! Вот сейчас уборочная. Колхозники, рабочие совхозов, трактористы, комбайнеры работают днями и ночами, чтобы страна была с хлебом. Или возьмите гидростроителей. Самоотверженные, поистине мужественные люди...

– Я прошел почти всю страну. Прошел не как турист, а принимал непосредственное участие в строительстве многих крупных плотин, ирригационных систем, гидростанций. Начинал на Волге. Но мои самые первые плотины – бузулукские, построенные в тридцатые годы. Они и сейчас действуют. Благодаря этим плотинам на колхозные и совхозные поля пришла вода, люди стали выращивать в этих местах высокие урожаи... Очень интересное было время. Бузулукские плотины никогда не забуду.

Ну а потом, вы это знаете, война началась. Я тоже ушел на фронт. И только после победы вернулся к любимому делу. Был начальником стройки Невинномысского канала. Этот канал протяженностью более ста километров дал воду засушливым районам Ставропольского края. До этого сюда воду даже для питьевых нужд привозили в цистернах. А ведь там течет большая река Кубань, Кто был на Северном Кавказе, тот видел ее. О Кубани в народе сложено много песен. При помощи гидросооружения, которое мы построили на этой реке, удалось перебросить воды Кубани через высокую гору и направить ее в засушливые степи.

Строила этот канал преимущественно молодежь. Хорошо помогали нам школьники. В то время очень мало было механизмов, земляные работы велись с помощью тяжелого ручного труда. Но люди понимали, на какое важное дело позвали их Родина, Коммунистическая партия, и работали самоотверженно. Одновременно мы построили несколько станций, водохранилищ, которые и сейчас дают воду для нужд энергетики и сельского хозяйства. Затем я был участником строительства еще нескольких каналов. Это тоже памятные вехи моей трудовой биографии.

И все же самыми памятными были, наверное, годы строительства Иркутской, а затем и Красноярской электростанций. Ангара, Енисей – это что-то величественное, неповторимое.

На возведении Красноярской ГЭС семьдесят процентов работавших составляла молодежь. Из двадцати тысяч рабочих, инженеров, техников четырнадцать с половиной тысяч были людьми комсомольского возраста. Они приехали в сибирскую тайгу добровольно. Многие там получили профессии, трудовую закалку и сейчас работают на важнейших гидростройках страны – техниками, инженерами, механизаторами.

Строительству Красноярской станции положила начало Ивановская комсомольская организация, первой приславшая туда отряд юных добровольцев. Условия для работы там были тяжелые, в первые месяцы–почти как на войне...

– На ваш вопрос придется отвечать, так сказать, издалека... В вуз я пошел учиться, когда мне было двадцать четыре года. К тому времени я был уже коммунистом, поработал в Сибири, секретарем городского комитета партии избирался. И вдруг говорят: стране нужны специалисты – тебе надо ехать на учебу в институт. Сказали прямо: выбирайте вуз, какой хотите. В то время как раз строилась Днепрогэс. Техническим руководителем стройки был американский инженер. Своих-то специалистов у нас не хватало. Злость брала. Думалось, неужели мы хуже американцев?

В общем выбрал я строительный институт. И не ошибся. По-настоящему полюбил свою профессию, отдаю любимому делу все, что знаю, что умею. Сколько каналов, гидроэлектростанций построено с моим участием! Никогда я не разочаровывался в этом выборе, хотя работа наша трудная, суровая. Почти все мои стройки велись в степи или тайге. За свою жизнь больше ночевал в палатках, чем в городских квартирах, и не жалею об этом.

– Прежде всего самоотдача. Это когда человек полностью отдает себя делу, на которое пошел. В комсомольские путевки, с которыми приезжали к нам на стройки юноши и девушки, вписаны замечательные слова Владимира Ильича Ленина, обращенные к молодежи: «Только в труде вместе с рабочими и крестьянами можно стать настоящими коммунистами». Если ты приехал к нам строить электростанцию, то всего себя отдавай стройке. Только в живом деле можно доказать, что ты и есть настоящий строитель нового общества, настоящий коммунист. Взаимовыручка, поддержка друг друга, стремление сделать для общества как можно больше и лучше – вот, пожалуй, основные черты, всегда отличавшие передовых рабочих, инженеров, техников, с которыми вместе мне довелось трудиться на стройках довоенных и послевоенных пятилеток.

– Были удачи, но были и неудачи. Например, во время первой в моей жизни стройки, на Волге, в 1938 году. Сорвало сооружения во время паводка. Но мы не растерялись. То, что построили в течение года, восстановили за двое суток. Пришлось привлечь все население, даже детей. А паводок продолжался, вода вот-вот перейдет через плотину, размоет нижнюю ее часть. И все-таки люди победили... Знаете, на войне мне доводилось быть под огнем, ходить по трупам. И все это не переживал так тяжело, как тот паводок. Думалось: если на войне сделал какую-то оплошность – поплачусь за это сам, возможно, еще несколько человек из-за меня попадет под огонь неприятеля. Ну а если инженер построил сооружение, и оно полетело – это ведь куда страшнее.

Но допущенные ошибки нельзя повторять... На ошибках надо учиться.

– Вы видели фильм «Доживем до понедельника»? Там тоже ставится вопрос: что такое счастье? По-моему, счастье, когда вы удовлетворены своим делом, своим трудом. Я уже пожилой человек. Разное повидал на своем веку. Вместе с большими трудовыми коллективами построил много нужных стране сооружений. Разве не счастье посмотреть мне на эти сооружения?.. Служить народу, служить Коммунистической партии – вот счастье!

Разве вы сейчас не счастливы, ребята?! В вашем возрасте я сидел перед попом и все молитвы знал, а молящимся не стал. Перед вами социализм открыл все пути-дороги. Огромное счастье жить в таком обществе! Мое и ваше, ребята, счастье – в служении Родине, в укреплении ее могущества личным трудом каждого.

– Я считаю, что нужно сначала пойти работать, а потом выбирать профессию. Для юношей желательно иметь какой-то трудовой навык. Когда я пошел на стройку, то уже мог отличить одну машину от другой, умел управлять некоторыми двигателями. И это очень пригодилось. Девушкам, мне кажется, лучше учиться без перерыва. Однако и им физически не мешает поработать...

Но это, так сказать, моя общая установка. Решать же вам самим. В рабочем котле повариться полезно каждому. Я знаю многих, кто после стройки окончил вузы и сейчас являются крупными специалистами, работают на решающих участках у нас в стране и за рубежом.

– Запомнился приезд Юрия Алексеевича Гагарина. Он был гостем одной молодежной бригады. Часто бывал у нас Борис Николаевич Полевой, мы с ним старые знакомые, в комсомоле работали в одни годы. Приезжали и другие писатели, ученые... Почему ехали к нам? Потому что стройки-то были народными. Александр Трифонович Твардовский тоже оставил глубокий след в сердцах гидростроителей Сибири. Почитайте его поэму «За далью – даль», там, в двенадцатой главе, как раз о нас идет речь. Полюбился строителям народный артист СССР Борис Федорович Андреев – замечательный актер и скромный человек...

– Да, дорогие товарищи, Алексей Николаевич Арбузов, замечательный советский драматург, героев своей пьесы взял из жизни... У нас на стройке был большой экскаватор, который обслуживала комплексная бригада. Ковш этого экскаватора вмещал шестнадцать кубометров грунта. В сутки он мог брать восемь-десять тысяч кубометров. И вот произошел такой случай: погиб начальник смены Валерий Шишкин... Правда, герой Арбузова утонул. Валерий же разбился на мотоцикле. Но это не имеет никакого значения. У Валерия росли дети. После его смерти рабочие вынесли такое решение: не оставим в беде семью друга! Жене Валерия, которая до этого работала просто масленщицей, подметала в кабине экскаватора, они помогли получить высокую рабочую квалификацию. Кроме того, в течение двух лет выделяли ей заработную плату мужа, чтобы помочь растить детей... Алексей Арбузов – большой художник. Он сумел талантливо воспроизвести и осмыслить эту историю. Его пьеса поставлена во многих театрах страны.

– Я получил ее на войне. Это был орден Отечественной войны 1-й степени. За сбитый самолет. Вот как все произошло.

В нашей части не было зенитных орудий. Пришлось самим придумать способ защиты от вражеских самолетов. Мы создали специальные пункты маскировки, а фашистские летчики принимали их за истинную цель. Маскировка состояла в том, что мы делали чучела лошадей, ставили рядом старую телегу, деревянные манекены в касках. На эту приманку и пошли немецкие самолеты. Однажды вместе с солдатами и я вызвался сбить вражеский самолет. Налет совершало целое звено фашистских стервятников. Они стали снижаться, открыли пулеметный огонь по «обозу». Один самолет сбросил бомбу. Второй решил лететь кругом, прямо над шоссе спустился низко-низко. Тут я из противотанкового ружья его и сбил...

– Наш колхоз организовался в 1930 году, в двадцатых числах января, когда отмечался день памяти Владимира Ильича. Поэтому и назван колхоз «Заветы Ленина».

Вы знаете, что раньше крестьяне жили единолично, у каждого было свое хозяйство. У нас в деревне Мальцево перед этим был организован сельскохозяйственный кружок для овладения агрономическими знаниями. Члены кружка и стали организаторами колхоза.

На первом собрании меня назначили полеводом. Колхозники сказали: «Терентий Семенович, вручаем тебе самое драгоценное наше сокровище – землю. Обращайся с ней как можно бережливей, очищай ее от сорняков и старайся каждый год выращивать хорошие урожаи». Доверие колхозников я воспринял с большой благодарностью и до сих пор стараюсь как можно лучше его оправдывать.

Трудностей, конечно, много было. Тогда о тракторах мы и понятия еще не имели. Крестьяне объединили своих лошадок, весь немудреный инвентарь. В первом году колхозной жизни мы получили средний урожай пшеницы больше 100 пудов с гектара. По тем временам это было неслыханное достижение. Крестьяне-единоличники редко кто даже в самые лучшие годы и лишь с отдельных полей получали такие урожаи. Мы в колхозе со всех участков собрали стопудовый урожай.

– Вот это самое похвальное дело – остаться в родном совхозе. Но позвольте мне сделать вам одно полусерьезное, полушутливое замечание. Когда-то колхозники не носили часов – жизнь тогда была не такая, часы были дорогие да и мало их выпускали. Мы тогда ориентировались по солнышку: солнце встает, значит, и нам нужно вставать, идти на работу. Солнышко садится – пора кончать работу. А теперь вот, когда часы-то появились у всех, то и дело слышишь: «Уже четыре часа – пора кончать работу!» Так что если вы решили остаться в совхозе, то мой вам совет: с часами надо бы расстаться. Солнышко, можно сказать, самое точное время показывает. В страдную пору нам, земледельцам, свой рабочий день надо начинать с восходом солнца, а кончать – с заходом...

– Я часто, товарищи дети, задумываюсь вот над чем. О любви к земле мы много говорим с вами. Можно ли любить землю заочно, можно ли заочно полюбить крестьянский труд? Это очень хорошо, что молодежь вся теперь учится, это огромное достижение. Житейский мой опыт подсказывает, что полюбить землю, полюбить крестьянский труд можно как раз в том возрасте, в каком человек лучше осваивает грамоту, то есть с детства. Иногда я подумываю: нельзя ли сделать так, чтобы школьники месяца два в году работали в поле. Полезно вам было бы и в весеннем севе принять участие. И чтобы всем, кто в животноводстве работает, кто на поле, кто на тракторе, как и в школе, тоже ставили отметки.

Как бы хорошо вы теорию плавания ни изучали, но, если на воде не будете практиковаться, плавать все равно не научитесь. Так и на земле. Надо к земле привыкать с малых лет.

– Библиотека, дорогие друзья, у меня действительно большая, потому что у меня с раннего возраста появилась тяга к книгам. В школе мне учиться не довелось, самоучка я. И сам не знаю, каким образом научился слагать буквы в слова. Когда у меня оказался в руках первый огрызок карандаша, мне было восемь или девять лет. Природная, что ли, любознательность заставила меня много читать. Понемножку у меня стала Добираться библиотека. Сколько в ней сейчас книг, точно не скажу, тысяч пять с лишним, наверное.

Литература у меня имеется по многим вопросам, особенно люблю книги по философии. Не представляю, как можно заниматься сельхознаукой, не зная марксистско-ленинской философии. Поэтому в моей библиотеке – произведения Маркса, Энгельса, Ленина. Знакомство с ними дает очень много. Чтобы лучше понять любую другую науку, надо прежде всего знать марксистско-ленинскую философию – диалектический и исторический материализм. Поэтому я бы вам рекомендовал: беритесь смелей за изучение марксистско-ленинской философии.

– Заветная мечта? Дольше жить, всегда учиться, больше приносить пользы людям и государству.

– Секретов у меня от вас никаких нет. Самое главное – любите землю. Если вы полюбите ее, полюбите труд хлебороба – остальное все приложится. Уже сколько лет я работаю полеводом! И пока были силы, даже на лошади не ездил – все ходил пешком. Для агронома это важно: когда ходишь пешком – видишь все, а на машине проедешь – совершенно другое дело. Мне и ночами не спалось – все забота о земле, о хлебе: чтобы земельку вовремя обработать, сорняки уничтожить. Если вот этот секрет вы усвоите, то я буду счастлив вдвойне.

Вам, комсомольцам, по-моему, надо во всем брать пример с Владимира Ильича Ленина. Быть бескорыстными, быть трудолюбивыми, любить свой народ, как любил его Ленин. Надо не только изучать труды В. И. Ленина, но уметь следовать его учению, примеру его жизни. Мы говорим: «Жить по-ленински». Так вот надо, чтоб у вас слово с делом не расходилось.

Я много говорил вам о любви к крестьянскому труду. Но при этом хочу подчеркнуть: сейчас крестьянский труд сложный стал. Сельскому хозяйству теперь очень нужны грамотные, высокообразованные люди. Так что вам надо много и настойчиво учиться, и тогда любые задачи, которые поставит перед тружениками сельского хозяйства наша Коммунистическая партия, вам будут по плечу.

– Вы совершенно правильно сказали, что есть задачи, особенно в теории чисел, которые даже в обозримом будущем практического применения не получат. Правда, это относится не ко всем задачам из теории чисел. Есть и такие из них, которые могут или уже получили применение. Скажем, информация, которая передается с какого-нибудь спутника или прибора, отправленного исследовать атмосферу Венеры, в процессе передачи на Землю искажается из-за множества помех. Ее нужно так закодировать, чтобы, даже несмотря на помехи, можно было правильно расшифровать. Вот здесь как раз применяются методы комбинаторики и теоретико-числовые, то есть такие, которые, как показалось бы сначала, ни к чему не применимы. Но есть, несомненно, задачи, о которых мы не думаем, что они когда-нибудь пригодятся. Одна из таких древних больших задач заключается вот в чем.

Среди простых чисел бывают близнецы. 3 и 5 или, скажем, 11 и 13. Уже тысячи лет назад люди задумывались над тем, бесконечно число таких пар или нет? Тем не менее проблемой таких чисел занимаются не только для развлечения. Почему? Да потому что на трудных задачах шлифуются методы работы. Тренировка спортсмена состоит из множества упражнений, которые сами по себе не имеют смысла. Так должны тренироваться и математики.

– Историей я пробовал заниматься в ранней юности, но потом не стал. Когда мне было лет девятнадцать, обнаружилось, что я уже могу делать действительно хорошие работы по математике, а выйдет ли из меня историк, было неясно. И тогда я круто изменил направление... Каждому из вас еще предстоят такие колебания, если, конечно, у вас есть две разные склонности. Придется прикидывать, что же выбрать, потому что сосредоточенность на чем-то одном все-таки имеет существенное значение.

Биологией я занимался как математик – помогал биологам решать задачи.

– Я думаю, что почти все люди могут и не через силу овладеть той математикой, которая в самом деле нужна будущему, скажем, биологу. Но, с другой стороны, гораздо больше людей может владеть математикой пассивно, как говорится, без того, чтобы самим что- то придумывать. И это нормальное явление. Зря пугают математикой...

– Я думаю, что если у вас «пять» по математике, то можете смело идти учиться любой той профессии, которая требует довольно больших знаний математики. Но если вы избрали математическую науку как призвание, то для этого, с одной стороны, необязательно, очевидно, иметь все время пятерку, и, с другой, этого все-таки мало. Чтобы стать математиком, требуются другие критерии. Но это уже тема специального разговора.

– Ваш вопрос интересен. Тут речь должна идти о чрезмерном обилии информации. Для науки это действительно большая проблема. И решают ее по-разному. Математики, пожалуй, наиболее благополучно справляются с созданием достаточно общих, как мы говорим, абстрактных, концепций, многие разделы математики чрезвычайно упрощаются. Некоторые даже говорят, что современная математика стала проще. То, что раньше доказывалось во множестве частных случаев, превращается в одну общую теорему. Мы сейчас стараемся ввести в школе, если можно так сказать, более современную математику. Перед началом этой беседы один из вас говорил мне: как-то удивительно получается – о теории множеств мы впервые узнали в девятом классе, а сейчас, оказывается, ее и в пятом классе тоже изучают. А ведь теория множеств служит именно для того, чтобы объединить казавшиеся разнородными части математики в одну систему, где из некоторых общих принципов многое можно вывести. Это один путь решения проблемы.

Наука становится в известном смысле проще, если иметь в виду, что удается сводить много, казалось бы, разнородных фактов к какому-то единству. Однако количество информации растет, и, следовательно, нужна хорошая организация науки. Это особая, большая тема. Сейчас возникла новая специальность – информатика. Может быть, некоторым из вас предстоит овладеть ею: предполагается организовать подготовку таких специалистов в ряде вузов, где будут звучать методы разумной обработки информации.

– Как узнать? Мы стараемся вам дать для этого необходимые опорные данные. Я имею в виду олимпиады, сборники задач, не решающихся стандартным образом. Я бы сказал так: всякий школьник, который, проведя через середину диагонали куба плоскость, сразу увидит, что получится в сечении, уже обладает хорошей интуицией. Вот с решения таких задач и надо начинать развивать интуицию. Потом можно идти дальше и дальше. Больше читайте, занимайтесь в кружках, участвуйте в олимпиадах...

– Редко, но такие случаи бывают. Но не нужно на это рассчитывать. Если кто-нибудь из вас надеется делать открытия, то не на случайность надо рассчитывать, нет, надо просто любить науку и быть любознательным. Но каждый из вас может надеяться на то, что будет иметь возможность начать работать самостоятельно в науке довольно рано, конечно, при условии, что у него к этому обнаружатся большие способности и он приложит к делу огромное старание.

– У меня были увлечения технического плана. В ранние школьные годы очень заинтересовался автоделом. Часто бывал в гараже, на полигоне. Все это мне очень нравилось. В старших классах стал заядлым радиолюбителем, появилось у меня много деталей, хлама разного. Занимался конструированием самоходных моделей, электрических автомобилей, летающих планеров.

Больше всех наук мне нравилась физика. Видимо, это определило потом выбор специальности. Я инженер-физик. Нравилась география. Вроде бы предмет, несовместимый с физикой, но, не знаю почему, географию я очень любил и хорошо знал.

– Я считаю, что у космонавта не слава, а известность. Это разные понятия. Но и известность обязывает космонавта ко многому. Прежде всего надо четко понимать, что тебя любят, уважают не за то, что ты такой хороший, а потому, что тебе представилась возможность проявить себя в какой-то области техники или науки. Ведь многие могли бы сделать то же самое, что сделал ты, не хуже тебя работали бы в космосе.

– Мне представляется, что человечество станет широко применять орбитальные станции, которые будут находиться в ближнем космосе, около Земли. Эти станции, наверное, должны быть довольно большими, с экипажем порядка 50–100 человек представителей различных профессий. Такую станцию выведут на орбиту не один, а несколько ракетоносителей. Собирать ее будут прямо на орбите из блоков: из жилого отсека, отдельных кают (для каждого члена экипажа), научной лаборатории. Такая станция сможет летать много лет, в полете ее можно будет ремонтировать. На транспортных кораблях будут доставлять для нее топливо, кислород, пищу и воду для экипажа, научные приборы, Подобные орбитальные станции ближнего космоса могут много дать для науки и народного хозяйства. Для полета на Марс и Венеру будут созданы большие пилотируемые корабли с отделяемой частью для спуска на другую планету. Например, если корабль идет к Марсу, то, подлетая к нему, он перейдет на околомарсианскую орбиту, затем с этой орбиты будет спущен аппарат, который совершит посадку на Марсе. Когда потребуется, аппарат взлетит обратно, состыкуется с кораблем и будет продолжать работу.

– Все мы, кто побывал в космосе, считаем, что идеалом такого человека был Юрий Алексеевич Гагарин. В его характере, поведении, в его облике мы видели многие черты, которыми должен обладать космонавт. Это прежде всего бесстрашие, умение сосредоточиться, большие технические способности, широкая образованность, человеческая доброта. Все это было у Юрия Алексеевича Гагарина.

И мы стараемся делать все для того, чтобы выработать в себе эти качества. Я говорю и о тех, кто готовится стать космонавтом. Космонавт должен быть человеком технически грамотным, образованным. Но не только. Ему надо знать иностранные языки, быть всесторонне развитым физически. Хочу еще подчеркнуть, что космонавту надо выработать привычку к опасности, к неожиданно резким изменениям ситуации. Это исключительно важная сторона характера космонавта, во время полета она определяет успех всего экипажа. В таком трудном деле, как полет в космос, все может случиться, и космонавт должен быть достаточно хладнокровным, чтобы в трудные минуты не растеряться, не потерять уверенности. Только при этом условии можно достичь настоящего успеха.

– Если это касается, скажем, моей работы в космической области, то с большой благодарностью вспоминаю Сергея Павловича Королева. Он как человек и как ученый, конструктор для меня идеал. Сергей Павлович лично принял меня в семью космонавтов и потом все время следил за тем, как мы учимся, был близок к каждому, несмотря на огромную занятость.

Но с особой благодарностью я думаю о том, что мне дала Родина, наш социалистический строй. Вдумайтесь, ребята, в такие факты. Мне, обыкновенному мальчишке, школьнику, Советская власть помогла добиться таких высот в образовании и работе, о каких ни я, ни мои родители и мечтать не могли. В годы войны я учился в четвертом-пятом классах. В то трудное время люди получали по 100–150 граммов хлеба в день. Мы писали на газетах, потому что не было тетрадей, чернила застывали в чернильницах, потому что классы не отапливались. Я жил в Томске, далеко от фронта, но и там война сильно чувствовалась. Томск был по-настоящему военным городом. И в этих сложных условиях в Томске устроили специальные столовые, в которых дети могли раз в день хорошо пообедать. Как ни тяжело было, а государство не забывало о нас. Каждое лето нас отправляли в пионерские лагеря, даже шоколад давали. Именно в те годы страна помогла миллионам таких мальчишек, как я, не потерять здоровье. Я уверен, что мне лично это помогло стать космонавтом. Вот почему я всегда с особой благодарностью думаю о нашем социалистическом строе.

– Прежде всего чтобы вы никогда не узнали, что такое война, что такое сто граммов хлеба в день, что такое настоящие выстрелы. Чтобы не увидели, как льется кровь человеческая. Все в ваших руках – путь к знаниям, светлая дорога жизни, космические полеты и многое, многое другое.

Хочется, чтобы ваше поколение росло таким же честным, трудолюбивым, мужественным, как все предыдущие поколения советских людей.

Мы, две дюжины подростков, выстроились у футбольного поля заводского стадиона неровной шеренгой – тощие, мосластые, нескладные ребята. На стадион пришли прямо с работы, кто в чем – в пиджачках, курточках, спецовках, в тапочках, сапогах, разбитых тупоносых ботинках, что выдавали ремесленникам, в сатиновых шароварах, лыжных фланелевых штанах, потертых коротких брючках. Ходивший вдоль этого странного строя человек измерял каждого из нас коротким взглядом и тут же называл его место в команде. Когда очередь дошла до меня, человек сказал:

– Будешь стоять в воротах.

Может, надо было поспорить или хоть спросить, чем это я ему не понравился. Может, надо было сказать ему, что еще в довоенном дворе, когда мы резались в футбол, я всегда играл впереди и котировался как приличный бомбардир.

Но я не стал ни объяснять, ни спрашивать, ни спорить. В ворота так в ворота. Главное – поиграю. А начнешь объяснять – глядишь, прогонят...

За годы войны я забыл об играх и, когда в одно прекрасное послевоенное весеннее утро увидал в заводской проходной большое объявление: «Желающие играть в футбол записывайтесь в секцию у Владимира Чечерова», – глазам своим не поверил.

Я сразу пошел искать указанную в объявлении комнату, а уже вечером стоял в строю своих нескладных сверстников у кромки футбольного поля. Как состоялось мое посвящение во вратарский сан, вам уже известно. Не знаю, как к другим его «крестникам», но по отношению ко мне у Чечерова, которого мы все любили и, хоть был он нестар, называли «дядя Володя», оказалась легкая рука.

Играл и тренировался я ежевечерне. Наши окна выходили на стадион, и я, умывшись и переодевшись, выскакивал на поле прямо из комнаты.

Немало порвали мы собственных тапок, истрепали трусов и маек, пока выдали нам казенное обмундирование. Еще позже дали бутсы. Сперва большие, разношенные, разбитые игроками взрослой команды и за ненадобностью списанные, а уж потом – поменьше и поновее. О том, как ложится на ногу или замирает в твоих объятиях новенький, абсолютно круглый, нештопаный мяч, мы тоже довольно долго не знали. Таких мячей было в клубе два, и выдавали их только взрослым, да и то не на тренировки, а на игры. Мы же пробавлялись стареньким, с латаными-перелатаными покрышками, отчего камеры то и дело лопались.

Каждая неделя кончалась для нас праздником – игровым днем. Утром мы собирались с чемоданчиками у заводской проходной, садились в открытый кузов полуторки и отправлялись на городской стадион. Предстояла очередная встреча на первенство Тушина.

На стадион я входил уже не с одним, а с двумя чемоданчиками. Второй принадлежал Алексею Гусеву – вратарю взрослой команды. Носить его вслед за хозяином была моя обязанность, непременная и приятная. Раз тебе сам главный вратарь завода доверил свой чемодан – значит, ты уже чего-то стоишь.

Сначала играли мы, юноши, а Гусев стоял за моей спиной и прямо здесь же как мог учил уму-разуму. Вслед за юношескими на поле выходили мужские команды, и тогда мы менялись местами: Гусев вставал в ворота, я занимал место по другую сторону сетки.

Моя жизнь складывалась безоблачно, и время летело незаметно. Работа, учение, футбол, хоккей (в него я играл не в воротах, в нападении) – всюду дело клеилось. Одолел семилетку. В свои неполные восемнадцать лет был уже и слесарем, и строгальщиком, и шлифовальщиком...

А потом накопившаяся за годы усталость начала давать о себе знать. Что-то во мне вдруг надломилось. Никогда не слыл я человеком с тяжелым или вздорным нравом. А тут ходил какой-то весь издерганный, все меня на работе и дома стало раздражать, мог вспыхнуть по любому пустяку. После одной такой вспышки я собрал свои вещички, хлопнул дверью и ушел из дому. Ходить на завод тоже перестал.

Как назвать мое тогдашнее состояние? Хандра? Депрессия? Не знаю. Знаю только, что посетило оно меня единственный раз в жизни и достигло в этот единственный раз таких размеров, что справиться с ним я долго не мог. Ничего не ощущал, кроме опустошенности.

Положение становилось с каждым днем все безвыходнее. По всем законам я был не кто иной, как прогульщик, и на меня распространялись соответствующие указы об уголовной ответственности. Надо было что-то делать. Но что?

Выручил меня советом кто-то из игроков взрослей нашей команды:

– Надо тебе идти добровольцем на военную службу. За это многое тебе может проститься. Да и дисциплина воинская сейчас для тебя – спасение.

...Первые месяцы службы у всех одинаковы. День похож на день, как близнецы. И хоть каждый из них длинен – семнадцать часов от подъема до отбоя, так называемого «личного времени» почти не остается. Все расписано по минутам: строевая подготовка, изучение уставов, чистка оружия, тактические занятия, наряды, караульная служба, политучеба и еще многое, что знает каждый, кто проходил курс молодого бойца. Я уж начал забывать о спорте, но однажды во время вечерней поверки командир скомандовал: «Футболисты – шаг вперед!» – и я, конечно, тут же этот шаг сделал.

Тренировки и игры на первенство городского совета «Динамо» были регулярны, как все в армии, и вовсе не исключали, а дополняли прочие воинские занятия. Ни от каких видов учебы и службы спортсменов не освобождали. Лишь в строго отведенные часы нас увозили на стадион, а потом привозили обратно, и мы вливались в общий строй.

Летом сорок девятого года после очередного игрового дня меня прямо на стадионе остановил какой-то человек – высокий, подтянутый, с чуть пробивающейся сединой в аккуратной – волосок к волоску – прическе.

– Хочешь играть в молодежной команде «Динамо»?

– Еще бы!

– Тогда приезжай на тренировку. – И он назвал день и час.

Как мог я, солдат, распоряжаться своим временем?

– Не беспокойся, это я беру на себя, – развеял он мое недоумение.

Честно признаться, я не слишком надеялся, что незнакомый мне человек выполнит обещание, но он выполнил. Через несколько дней командир с некоторым удивлением показал мне запрос и приказал отправляться на стадион. Там меня ждал незнакомец – как выяснилось, тренер молодежной команды «Динамо».

Я спросил у ребят, как его фамилия.

Мне ответили:

– Чернышев.

Да, подвел меня к порогу большого футбола Аркадий Иванович Чернышев – прекрасный тренер и обаятельный человек. Чем больше лет – а теперь уже и десятилетий – минуло со дня нашего знакомства, тем более я благодарен ему за это.

Так я оказался в молодежной команде «Динамо». Мы успешно выступали в чемпионате и Кубке Москвы, я неизменно играл в основном составе. И однажды нам довелось даже победить в розыгрыше Кубка столицы мужскую динамовскую команду, в которой играли несколько известных футболистов и среди них сам Чернышев. А когда в марте сорок девятого года команда мастеров «Динамо» отправилась на тренировки в Гагру, я был включен в ее состав в качестве третьего вратаря, дублера Алексея Хомича и Вальтера Саная.

И там, на обжитом многими поколениями московских динамовцев гагринском стадиончике, со мной произошел случай не просто конфузный, а, наверное, единственный и неповторимый в истории футбола. Наша команда дублеров встретилась со сталинградским «Трактором». Это был первый мой матч. Дул сильный ветер с моря. В середине первого тайма вратарь «Трактора» выбил мяч, тот высоко взлетел и полетел в мою сторону. Я растерялся. Что предпринять? Ждать, когда он опустится? Бежать навстречу? Наконец я сорвался с места и кинулся к предполагаемой точке падения мяча. Казалось, я рассчитал все – и свою скорость, и скорость мяча, и силу ветра. Не углядел я лишь одного – что мне на подмогу поспешает наш защитник Аверьянов. Мы столкнулись с ним на полпути к мячу и оба упали, а мяч, словно издеваясь над незадачливым голкипером, подпрыгнул и вкатился в ворота...

В мальчишеских играх есть такое правило: «От ворот до ворот гол не в счет». В настоящем футболе такого правила нет. Наверняка случай этот был первым и последним в истории настоящего футбола – вратарь забил гол вратарю ударом от ворот. Нетрудно представить мое состояние. Как нашкодивший и стыдящийся поднять глаза мальчишка, я исподтишка оглядел трибуну. То, что я увидел, добило меня окончательно. Игроки нашей основной команды – Василий Карцев, Константин Бесков, Сергей Соловьев, Александр Малявкин, Всеволод Блинков, Леонид Соловьев – покатывались со смеху. Бывалые и все на свете повидавшие футбольные волки, они ничего подобного в своей жизни не видели.

Не помню, как доиграл я первый тайм. В раздевалке я швырнул в угол перчатки, за ними полетели бутсы. Не в силах сдержать слезы, я стал стаскивать свитер. Мне еще не сказали, что моя футбольная карьера окончена, но я был уверен: сейчас скажут. А если и не скажут, разве я сам этого не понимаю?

Мне не дали снять свитер. Меня заставили натянуть на ноги бутсы, а на руки – перчатки. Я вновь появился на поле. Я доиграл этот злосчастный матч, свой первый матч в команде мастеров. Тренер, работавший тогда с динамовскими дублерами, Иван Иванович Станкевич, человек мягкий и интеллигентный, нашел нужные слова. Он сумел объяснить мне, что все происшедшее не более чем несчастный случай, что ни он, ни старший тренер Михаил Иосифович Якушин во мне не разуверились, что в будущем надо быть осмотрительнее и видеть не только мяч, но и обстановку на поле. На следующий матч меня снова поставили, на следующий – тоже. Я закрепился в дублирующем составе, но мяча, забитого мне вратарем «Трактора», забыть не мог.

Самым близким человеком в команде был для меня в ту пору Алексей Петрович Хомич... Я носил за своим кумиром его чемоданчик, сидел рядом, когда он переодевался, стоял во время игры за его воротами. А он, как и заводской наш голкипер Алексей Гусев, тоже не отходил от моих ворот, когда играли дублеры, и не скупился на советы и наставления.

Хомич был мне симпатичен многими своими качествами. Но больше всего тем, что был настоящим, истинным спортсменом. Нет, его не назовешь аскетом, отшельником. Он и во время тренировки готов был пошутить. Но был он из тех людей, которые живут в точном соответствии с пословицей: «Делу – время, потехе – час». Работал на тренировках так, что оставалось лишь диву даваться, – ни минут лишних, ни часов не считал. И отдавался работе целиком, причем выглядело это так, будто ему труд не в тягость, а в охотку, будто вставать и падать, лететь из одного угла ворот в другой и кидаться в ноги нападающим не доставляет ему ничего, кроме удовольствия.

Как у всякого из нас, бывали у Хомича игры более или менее удачные, случалось, что и легкие мячи он пропускал. Но чтобы раскиснуть от неудач, чтобы играть не изо всех сил – такого с ним не бывало. Тут команда на него всегда могла положиться полностью.

Играя в дублирующем составе, я представлял себе, что если и попаду со временем в основной, то время это наступит очень не скоро. Какой уж там основной, когда в команде есть Хомич, а за ним еще и Саная? Однако это не охладило моего увлечения футболом.

Тренировался я много, не признавая никаких норм. Для меня как-то сразу стало обязательным делать на занятиях все, что делают полевые игроки: вместе с ними мерить круги по стадиону, бегать кроссы, совершать многочисленные рывки, преодолевать барьеры, прыгать, играть в больших малых «квадратах», бить по воротам, отрабатывать удары головой, пасовать. А сверх того оставалась в полном объеме вратарская работа, изнуряющая необходимость овладеть каждым приемом так, чтобы он выполнялся без участия сознания, автоматически.

Футбол занимал не только почти все мое время, но и целиком все мысли. К каждому игровому эпизоду с моим участием я возвращался мысленным взором снова и снова. Атаку, которая заканчивалась голом в мои ворота, память расчленяла на мельчайшие детали.

Мне и в голову не приходило убеждать себя в том, что вратарь в силах дотянуться до мяча, сильно пущенного вблизи в угол ворот. Ну а если бы я заранее вышел навстречу удару? Или, сумев предугадать, откуда этот удар последует, сместился поближе к тому углу? Или неожиданно для противника встретил бы его у передней границы штрафной площадки? Или вовремя крикнул защитникам, кому и куда надо бежать, чтобы перекрыть все пути атаки? Этих «если бы» находились десятки...

Пройдут годы, и за мной закрепится репутация человека, совершившего едва ли не переворот в привычных, устоявшихся представлениях о зоне действия вратаря и принципах его игры. Появятся статьи о том, что я раздвинул эту зону за границу штрафной площадки и что в моей интерпретации вратарь превратился в дополнительного защитника. Так ли это? Судить не берусь. Никогда не относил себя к числу теоретиков, никогда не делал обобщений, которые бы шли дальше анализа своих и чужих ошибок. Играл как игралось, выбирал те позиции и предпринимал те шаги, которые, казалось мне, вернее обеспечат безопасность ворот. А выходил ли далеко вперед или оставался во вратарской площадке, отбивал ли мяч ногой или ловил его руками, – это уж смотря по обстоятельствам. Если же и верно то, что стали приписывать мне с годами, думаю, помогли мне здесь две вещи. Во-первых, привычка выполнять на тренировках все, что делали полевые игроки, отчего я не уступал им в выносливости. Второе – постоянное стремление раскрывать собственные просчеты, винить в каждом голе сначала себя, а уж после других. При всем многообразии футбола есть в нем ситуации, которые повторяются неизменно. И если ты докопался однажды до собственной ошибки, то другой раз ее не повторишь.

Играя за дубль, я, конечно, не мог не надеяться, что в один прекрасный день фортуна смилостивится надо мной и я выйду на матч основного состава. Я часто думал об этом дне и мысленно не раз «проигрывал» его в мельчайших деталях. И вот он наступил, этот день, осенний день 1950 года, день, которого я так ждал и который кончился для меня так плачевно...

Накануне на установке перед календарной игрой московского «Динамо» со «Спартаком» при перечислении состава команды впервые было названо мое имя. Заболел Саная, и я должен был выполнить его обычную роль – роль запасного вратаря.

Не надо, наверно, и говорить, что для «Динамо» игра со «Спартаком» всегда особенно ответственна, а раз так, у запасного вратаря есть всего один шанс из ста выйти на поле, заменить первого вратаря. Тем не менее я страшно волновался, чувствовал себя участником матча с того момента, когда услыхал свою фамилию на установке.

По тогдашнему обычаю запасной вратарь выходил на поле вместе со всей командой и во время разминки, а затем и игры сидел на лавочке за воротами. Он как статист в спектакле, которого хоть и видно, но не слышно. Впрочем, есть у него и свое «кушать подано»: когда разминка закончилась, я подал Хомичу его «игровые» перчатки, а он вручил мне свои «тренировочные».

Всю игру Хомич стоял отлично. Дело шло к благополучному концу – осталось 15 минут, и мы вели 1:0. И вдруг Хомич после очередного броска остался лежать на траве. Вокруг столпились игроки, кто-то попытался помочь ему подняться, а я глядел на все это, совершенно забыв, что происходящее имеет самое прямое отношение ко мне.

Отрезвил меня зычный голос Леонида Соловьева:

– Ты что сидишь? Иди в ворота!

Только тут я понял, что один из ста шансов пришел. Но куда девалась вся моя уверенность! Я еле поднялся с лавки, повторяя про себя, как заклинание, одну лишь фразу: «Только бы не играть... Только бы не играть... Только бы не играть...» Повторял, а ставшие ватными ноги несли мое обмякшее тело к воротам.

Судья дал команду, кто-то из наших защитников ударом от ворот послал мяч в середину поля, игра продолжалась, но что происходило на поле, я не видал. Со мной творилось нечто непонятное, никогда прежде не испытанное. Мне казалось, что весь стадион видит, как у меня частой и крупной дрожью дрожат и подкашиваются колени. Я чувствовал: сейчас упаду или просто сяду на траву. Чтобы этого не случилось, я стал быстро расхаживать на негнущихся ногах от штанги к штанге. Дрожь не унималась, а игра в это время переместилась на нашу половину поля. Как во сне, увидал я накатывающуюся на меня красную волну. Увидел, как мяч, пробитый спартаковским нападающим Алексеем Парамоновым, по высокой дуге летит в сторону моих ворот. Увидел, как к месту, где мяч должен приземлиться, устремился другой спартаковец – Никита Симонян. В сознании мелькнуло: «Успею раньше!» – и я кинулся навстречу Симоняну...

А дальше все было как в том, гагринском, матче. До цели я не добежал, потому что столкнулся с нашим полузащитником Всеволодом Блинковым, опережавшим и меня и Симоняна, и сбил его с ног. А тем временем спартаковец Николай Паршин без малейших помех послал мяч головой в наши ворота.

Счет стал 1:1. Мы упустили верную победу. Мы потеряли дорогое очко. И всему виною был лишь один человек – запасной вратарь Яшин. Ему было оказано такое доверие, ему представилась такая возможность показать, на что он способен, а он...

Я начал постепенно приходить в себя только в раздевалке. Сидел на стуле, спрятав лицо в ладони, и пытался скрыть слезы. Кто-то из наших похлопывал меня по плечу: «Молодец, пару приличных мячей вытащил». Кто-то звал в душ. Потом все эти голоса перебил еще один, начальственный и резкий:

– Кого вы выпустили?! Сосунка, размазню! Тоже мне вратаря нашли! Гнать его в шею! Чтоб я его на поле больше не видел!

Я знал этот голос, он принадлежал одному ответственному динамовскому работнику. Знал я и то, что его слово для тренеров – закон. Знал и понимал: это конец.

И точно, это был конец. Меня упрягали в дубль всерьез и надолго. В дубле я провел остаток того года, весь следующий и часть пятьдесят третьего. Впрочем, наш тогдашний старший тренер Михаил Васильевич Семичастный рискнул выпустить меня еще раз, в матче с тбилисскими динамовцами. Рискнул и раскаялся. Сначала все шло благополучно. После первого тайма мы вели 4:1. Пошел второй тайм. Мяч попал ко мне в руки. Я хотел его выбить в поле, но настырный Тодрия – форвард мощный, коренастый, мне мешал. Никак я от него не мог увернуться. Кончилось все это тем, что я оттолкнул тбилисца рукой. В ответ – свисток, и судья показывает на 11-метровую отметку. Бьет Пайчадзе. 4:2. Тбилисцы сразу преобразились – почуяли, что не все еще кончено, и всей командой пошли вперед, я же совсем расстроился. Вскоре счет стал 4:3 – опять Пайчадзе гол забил. Потом 4:4. Как эти два мяча влетели в мои ворота, не помню. После уже узнал, что тренеры хотели меня заменить, но Константин Басков, наш капитан, отослал сменщика назад, крикнув: «Не надо, так доиграем». И он же в последние минуты забил пятый гол.

Возможно, попросись я тогда в отставку, меня не стали бы удерживать. Но попроситься я уже не мог: жизни вне футбола себе не представлял. Я не попросил, меня не прогнали. Я остался в «Динамо».

Мне довелось побывать в Чехословакии, в ГДР, во Франции, и всюду виделась мне моя Саметь; красносизые закаты над Волгой, голубые снега, санки с ребятишками... Шепчу про себя: «Саметь... Саметь...» – и кажется мне таким теплым это слово, как дыхание новорожденного теленка, как голоса мальчишек, высыпавших снегирями на дорогу... Каждую досочку, каждый кирпичик в памяти перебираю, складываются они в хозяйство колхозное, в жизнь мою. И вроде киноленту кто крутит передо мной, картинки мелькают грустные и веселые...

Вот я девчонка-босоножка, от горшка два вершка – нянчу годовалую Шурку в семье богатеев Моховых. Шурка плачет всю ночь, не спит, и я не сплю. Моховы кормят меня, за еду отдали меня семи лет к ним в няньки.

Маму вижу свою, как низко она кланяется учительнице – просит взять меня в школу. «Мала очень», – сомневается учительница. Я обещаю: «Вырасту скоро, я же в няньках была».

Теперь уже утром и вечером нянчу я Шурку, а днем бегу в школу. Училась старательно, книжки, как живые, ладонью гладила.

...Светлый тихий денек. Мы сидим в избе и зачарованно смотрим на руки отца: он плетет сбрую, у нас теперь своя лошадь, свое хозяйство. После революции в деревне землю по едокам поделили. Уполномоченный из города собирал комитет бедноты, заверил – земля крестьянам отдана навечно.

...В Самети организовался колхоз, в честь наступающего праздника назвали его «12-й Октябрь».

Вечер. Кто-то сильно стучит в окно: оказалось, комсомольцы зовут в клуб на беседу. Наш секретарь читает «Правду»: «Тринадцатитысячный рабочий коллектив Сталинградского тракторного завода шлет пролетарский привет Всесоюзному съезду колхозников-ударников... Задача завода – служить делу социалистического переустройства сельского хозяйства...»

«Вот видите, товарищи, – говорит секретарь, – коммунисты завода-гиганта поставили задачу – служить нам. Будут у нас тракторы, все будет!»

Когда впервые появился у нас в Самети трактор, мы бежали за ним: хотелось дотронуться до грохочущего доброго чудовища, так ловко отваливающего пласт за пластом землю... Я сразу поверила в силу трактора, никакого страха он у меня не вызвал.

А вот коровника испугалась. Испугалась потому, что назначили меня на ферму бригадиром. Пошла я к нашему председателю.

«В навозе потонем, – говорю, – если мне не поможете навоз от скотного двора отвезти. И вентиляцию надо наладить».

«Поможем, во всем поможем, Прасковья Андреевна». – Председатель смотрит на меня со всей серьезностью.

Вижу, не одна я в заботах, все коллективно хозяйство плечами подпирают, чтобы не рушилось, а росло.

Помню утренние часы на ферме, сонное дыхание коров. У самой глаза слипаются, а надо за дела браться: доярку заболевшую подменить, телят больных выхаживать, полы помыть. И так до вечера, до темноты. Это сейчас вода по трубам идет на фермы, а раньше мы все делали руками. Руки ныли от дойки, деревянными становились, красными, как гусиные лапы зимой, когда мы ведерками перетаскивали из колодца воду на ферму.

1934 год. На ферме у нас радость – доярку Машу Егорову премировали – она лучшая доярка СССР.

Вдруг заскучали мои товарки: день за днем, от зорьки до зорьки на ферме, в клуб не поспевают. Договорились так работу распределить, чтобы и на клуб времени хватало.

Организовали свой хор. Первым делом разучили старинные народные песни, разучили и частушки собственного сочинения. Весь зал покатывался со смеху, когда мы пели одну такую частушку:

На партийном собрании проголосовали отправить меня в совхоз «Караваево» – поучиться у них скот выращивать по-научному. Хорошо живется телятам в Караваеве – телятник сухой, чистый, воздух всегда свежий. Все телята крепенькие, как на подбор.

Вернулась я окрыленная: начнем и мы племенную работу. За племенными коровами особый уход, таких коров у нас мало. Отобрали мы с зоотехником из простых беспородных буренок достойных для воспитания телочек.

Стала я заниматься с доярками, обсудили специальный рацион, на ферме новые порядки завели.

В 1941 году мы уже смогли отправить в Москву на сельскохозяйственную выставку лучший свой скот.

Война. Как косой по ногам ударила беда. А стоять надо крепко: фронт и тыл кормить надо.

Теперь мы не только доярки. Мы и зоотехники, и полеводы, и коноводы. Мужья на фронте. Все хозяйство на женских плечах. Пахали на быках, сеяли, вывозили картошку, всю, до самого последнего клубенька, чтобы и буренкам досталось. Хоть и война, а надо выводить новую костромскую породу.

Трудно жили. С утра до ночи на ферме, детишек своих не видели.

Мороз. Вьюга. Доярки коровник чистят. Прибегает дочка Марии Харитоновой, в руках письмо, кричит: «Убили, убили!» В глазах у всех слезы. Вместе мы горевали, вместе превозмогали беду.

Висит на ферме плакат: «Все для фронта! Все для победы!» Бывало, от усталости руки не поднимаются, а работать надо. Добились мы своего, выдюжили. Заговорили о нашем отборном стаде в других колхозах и совхозах.

Собрался к нам в гости академик Ефим Федотович Лискун посмотреть, действительно ли у нас выведена новая порода.

Стали ждать мы гостя, коров своих красавиц украсили попонками, колокольчики им надели, вывели во двор. Идет академик и про все расспрашивает. «Вы, – говорит он мне, – сами-то уверены, что порода действительно новая?» – «Новая, скот хороший у нас», – отвечаю. Коровы, сильные, красивые, крупные, выхаживают по двору, глаз не отвести. Осмотрел их Лискун придирчиво, повернулся ко мне, улыбаясь, говорит: «Действительно есть порода, есть. Спасибо вам. Ваши женщины – герои. Многие мужей на фронте потеряли, а не сдались».

Время, когда мы руками доили да из колодца воду таскали, давно прошло. Молокозавод у нас свой, доярки к молоку руками не прикасаются, по молокопроводу, к которому подключены доильные аппараты, течет оно в охладитель, тут его машины в пакеты расфасовывают. И техника в колхозе богатая, и живут люди весело. В Доме культуры кружки музыкальные, библиотека. Школу новую выстроили. Ребята получают горячие завтраки, за форму, учебники и портфели платит колхоз. Обучаем детей музыке. Сколько радости было, когда из города привезли мы пианино, скрипки и много других музыкальных инструментов! Три преподавателя приезжают из Костромы в нашу Саметскую музыкальную школу. Карапузов в яслях и садике тоже не обижаем. Все для них делается бесплатно.

Иногда меня спрашивают: «Прасковья Андреевна, всю душу вы в хозяйство вкладываете, можно сказать, ось жизни вашей проходит через колхоз, а оценят это наследнички – не разбазарят колхозное добро?» «Наследничками» сомневающиеся называют молодежь, тех, кто должен прийти нам на смену. И я отвечаю твердо: «Не наследнички они, на все готовенькое пришедшие, а соратники мои по созданию светлой жизни».

Часто прихожу я в школу, разговариваю со старшеклассниками, рассказываю им о будущем нашего колхоза, советуюсь, как нам поспеть машины новые освоить, постройки новые поставить. Смотрю: у ребят глаза светятся, интересно им, все дела колхозные близко к сердцу принимают.

Когда мы задумали создать у нас на МТФ комплексную механизацию, секретарь партбюро, учитель Саметской школы Федор Федорович Данилкин ребят подключил, здорово пропагандировали они механизацию среди колхозников: сочиняли рассказы, подбирали фотографии, разъясняли всем, кто хотел работать по старинке, что колхозу да и всему государству механизация выгодна и работать с машинами интересней.

Данилкин за ребят горой. Это он настоял на том, чтобы правление выделило помещение для пионерского штаба. В Самети у нас сводные пионерские отряды: «Орленок» и «Чайка».

...С утра у правления поют горны, бьют барабаны – это пионеры встречают колхозников, идущих на работу, такое у всех замечательное, боевое настроение, на работу идут люди как на праздник. Ну и ребята, конечно, при деле: «трудовые десанты» увидишь и на прополке, и на сборе семян клевера, и на рубке дров. Малыши у них под крылом – игры всякие с ними заводят.

Вся Саметь участвует в школьном выпускном вечере. ...В просторном зале, украшенном цветами, хозяйки хлопочут – накрывают столы. Ребята и девчата красивые, нарядные – для них это не только день окончания школы, но и празднество по случаю вступления выпускников в колхоз. Голос прерывается от волнения, когда я зачитываю постановление правления о приеме выпускников в нашу колхозную семью. Радуюсь: сил прибавится, веселее, умнее пойдет работа, ведь люди-то выросли образованные, знающие.

Оркестр колхозный играет туш, все стоят, аплодируют. На пиджаках и кофточках у товарок моих, у сподвижников ордена и медали, звездочки золотые блещут – шестнадцать Героев Социалистического Труда у нас. И говорю я ребятам – надежде нашей: «Нет ничего лучше Родины, лучше моего народа. Не посрамите и вы чести нашей трудовой!»

– Да, встречаюсь. Чаще всего с ребятами, которые меня нашли. Я их называю ребятами, хотя они давно уже взрослые. Мы переписываемся. Встречаемся в Москве.

– Самое главное то, что люблю я свою профессию. Любил и люблю сейчас. Ну а, кроме того, время какое было? От каждого советского человека требовалось все, что он может сделать для победы над врагом. Я тогда думал: вот доверят мне снова самолет, вернусь я на фронт, и если собью хотя бы еще одну вражескую машину, то мой вклад в победу будет побольше, повесомее. Вот это желание принести больше пользы для нашей победы и помогло мне вернуться в авиацию.

А вообще, ребята, я ведь тоже был октябренком, носил красную звездочку на груди, потом стал пионером, комсомольцем. А сейчас состою в рядах славной Коммунистической партии Советского Союза. И хочу вам сказать, что партия, комсомол, пионерская организация помогли мне воспитать тот характер, приобрести те качества, которые так пригодились в трудных условиях.

– Если брать соответственно – летчик к летчику, то для меня таким идеалом был Чкалов.

– Волю, смелость, мужество, упорство. Трудно даже ответить, кого я предпочитаю: мужественного человека – смелому, волевого – отважному? Эти качества тесно переплетаются одно с другим. Если говорить о том, какого человека я больше всех уважаю, то скажу так: того, у которого сильный характер, большая воля. Люблю упорных людей, которые не отступают в достижении намеченной цели.

– В 1949 году я в составе делегации участвовал в работе первой Всемирной конференции сторонников мира в Париже. С нами была и Любовь Тимофеевна – мать Зои Космодемьянской. Помню, однажды подходят и говорят: к вам пришли французские дети, пионеры. Мы вышли из зала и направились в вестибюль. Встретились с гостями, поговорили. Оказалось, что эти ребята, не имея средств на то, чтобы купить билет, пешком пришли в Париж за 20 километров для того, чтобы встретиться с представителями советской делегации.

Расскажу еще о таком факте. Советский комитет ветеранов войны приглашает на отдых в нашу страну детей бывших участников движения Сопротивления. Возвратившись к себе домой, эти ребята ведут переписку с нашими пионерами. Пишут и нам в комитет.

Так вот, один мальчик, норвежец, прислал мне примерно такое письмо. «Вот, – писал он, – начался в кашей школе новый учебный год. Учительница спросила, как мы провели летние каникулы. Я поднял руку и сообщил, что летом был в Советском Союзе и хотел бы рассказать, как я там провел время. Учительница оборвала: «Садись и не болтай, этого не может быть». Но я все-таки настойчиво попросил, чтобы мне разрешили рассказать о том, как хорошо у пионеров в Советском Союзе организован отдых и как весело провели мы там время. После этого меня выставили за дверь».

Видите, как трудно иногда доходит правда о жизни советских людей, нашей молодежи, пионеров и школьников.

– Если они по-настоящему хотят стать летчиками, то не сомневаюсь, что их желание сбудется. Но, чтобы в наши дни стать летчиком, нужны очень большие знания. Теперь ведь требуются не просто пилоты, а инженеры-летчики. Значит, тому, кто готовится поступить в летную школу, надо отлично учиться. Еще будущему летчику нужно иметь хорошее здоровье, закалять себя физически.

– Моя первая цель была – стать летчиком. Я им был. Так что своей цели я достиг. Сейчас я работаю в Советском комитете ветеранов войны, который, как известно, вносит свой посильный вклад в дело укрепления мира, дружбы между народами, патриотического воспитания молодежи. А ради этого трудиться стоит.

– Мужество – это проявление одной из важнейших черт характера. А характер мы сами в себе воспитываем, закаливаем. Видимо, и мужество начинается с самовоспитания.

– Я совершенно случайно узнал о том, что Борис Николаевич написал книгу «Повесть о настоящем человеке». Да, раньше мы с ним встречались однажды, он про мою судьбу знал. Но я и подумать не мог, что будет написана книга. И вот как-то утром включил радиоприемник в тот момент, когда диктор объявлял: «Следующую главу из книги Бориса Полевого «Повесть о настоящем человеке» слушайте завтра в 10 часов утра». И я решил про себя: «Завтра надо будет включить приемник, послушать, что это за книга». Так и сделал... То, о чем читал актер, показалось мне очень знакомым. Я в это время завтракал, говорю маме: «Вроде про нас передают». После этого набрал номер телефона редакции газеты «Правда». Так мы снова, второй раз, встретились с Борисом Николаевичем Полевым.