Человеческое
Предисловие
Нн7э же tложи1те и3 вы2 т† вс‰:
гнёвъ, ћрость, ѕл0бу, хулeніе,
срамосл0віе t ќстъ вaшихъ: не лжи1те
дрyгъ на дрyга, совлeкшесz вeтхагw
человёка съ дэsньми є3гw2 и3
њблeкшесz въ н0ваго, њбновлsемаго
въ рaзумъ по w4бразу создaвшагw
є3го2, и3дёже нёсть є4ллинъ, ни
їудeй, њбрёзаніе и3 неwбрёзаніе,
вaрваръ и3 скЂfъ, рaбъ и3 своб0дь,
но всsчєскаz и3 во всёхъ хrт0съ.
Кол.3:8 - 11
Туман –
Я ватой облаков законопатил щели.
Я будто умирающий в постели.
…По кругу ходит века караван…
По крови кто я? В Посейдона верующий эллин?
А может быть, потомок северных морей варяг?
Быть может, чту огонь я, как монгол?
А может быть – служитель бога Ра?
Передо мной кумиров частокол…
По крови я – незнающий предела мира скиф
(Последний пасынок пурги,
Стоящий вновь у берега смывающей с нас кровь времен реки…), В степи наткнувшийся на одинокий скит.
Прах
Желтый безликий череп
Полон чернильных болот
Влагой. Им – не гранита берег,
Не перейти их вброд.
Лодка в них плыть не сможет –
Встанет посереди.
Череп – уже без кожи
Холодной и без седин.
Мы ищем на дне его имя,
Что век, как ушло под ил.
В руках у нас тины миля
И сухость отмерших жил.
Часть первая
I
Из утренних записок
Небо ночное, как грязная простынь.
Липнет к ресницам дождь.
Глазницы домов – окна РОСТА.
…Запавшая клавиша «до».
И пулей прострелян сон.
Проснувшись, ты долго куришь…
…И вспомнишь свое лицо
И выплюнешь гильзу…
И смоешь с лица холодной водой сны-карикатуры.
***
Я две тысячи лет каждое утро спускаюсь в колодец
По стенам, обитым кусками витрин.
И каждое утро меня там ждет римлянин-полководец,
Я вычесываю из его бороды тину седин.
И каждое утром он мне рассказывает, как был убит император, И как легионы на север ушли дорогой в Дамаск.
Все было так, только он перепутал даты.
И я жду каждый раз, что колодец наполнят водой, не эвакуировав нас.
Джазмены сегодня читают Франца Кафку,
Художники больше не пьют вино.
Ветераны гражданской войны подают в отставку –
Расплавленным оловом валятся с ног.
Молчит истуканом в углу контрабас,
А в чае сахар – планктоном со всех морей.
И хочется снова услышать джаз…
Я вымываю сны из морщин вокруг глаз,
Я – снова поэт. Я – как молодой Хемингуэй.
В полах плаща
Дыры от пуль
(Озеро Чад –
Будто бы пульс).
Кто-то тонет в вине
Или строит дней кров.
Времен прошлых на дне
Спит поэт Гумилев.
Утренний туман. Депо.
Щебень – преткновенья камни – под ногами,
Он будто выступивший пот
Между ладонями-веками.
Сойдет туман. И будет ночь, и будет день…
И снова рельсы задрожат.
Туман, как вязкая мигрень,
Он призрак календарных дат.
И. Бродский
Испариною на окне – дыханье.
Пропал вновь запах дыма.
И время, как слюна в гортани,
Как Тибр омывает стены Рима.
Вдоль берега идут бродяги Галилеи
По тверди пока что еще плоской…
Засыпан каменной метелью,
Закуривает Иосиф Бродский.
…Белый пар изо рта,
Стихи трехдневной щетиной.
Рядом с непокрытой головою красота
И старик с обрубком-бородой,
Умывается он собранною с каменной стены росой,
Он, как ключом, крестом нательным открывает Царские Врата.
Он в лавке днем торгует тишиной…
…Но вот я слышу, как мои стихи читает с непокрытой головою красота.
Как в окно открытое влетает птица,
Натыкается на стены, как слепая,
И словно огня, моих рук страшится…
И крики ее эхом стали, и мне, слепому, кажется, что стая
Птиц летает надо мной.
И кажется, что среди них одна – немая…
Я слеп… окно открыто – я живой.
***
В раны-каналы падает снег…
Реки наполнены талой водой.
Стихами плюют в лицо старухе-весне.
Кашляет время столетней чумой.
Ночи, как известью, мажут стекло,
Ветер швыряет в него пыль камней.
Колодцы бокалов, баррикады столов,
Тени умерших цариц и царей.
Рвется в хоругви святой триколор,
Падают в воду немые слова.
Кормит прохожих молитвой просфор
Стяжавшая Крест молодая вдова.
1
Я не сжигаю рукописи – я просто выжимаю губку.
К тому же – у меня почерк скверный.
Все, что останется, я запишу на стенах.
Я жгу бумагу… Моя тень в углу раскуривает трубку.
2
Горит бумага. Дым стихов о смерти скомороха
Не рвется от земли… - как сорная трава на камне жертвоприношения.
И душа – как немая сорока
На ристалище ищет зерна смирения.
Рассвет
1
Рассвет как сгусток пыли,
Парящий в седом луче,
В нем сказы, былины, были
И строй славословий свече.
Лучина бессильна стала –
Она оставляет прах.
Рассветы, как эхо бала,
Летящее на ветрах.
Он вновь рухнул в чашку с чаем,
Подобно как то лимон.
И сизые птицы тебя величают,
И может быть крики ворон.
2
Птиц утренний перезвон…
А где благовест?
Отбивает постный звон
Мой вагон,
Его паровоз тянет как занавес.
Кончена ночь,
Дуэлянты (я и моя тень) пьяные –
В пост вином.
Мы не можем в общество выйти – у нас фраки дырявые.
3
Росу собрать руками,
Напиться и молитвы бормотать.
И день воротами-крылами…
Откроется, меня обступит Рать,
И кто-то скажет, что благословенно Царство,
Земля родит туман,
И мои мысли – паства –
Предадутся в поручах рукам,
Что собирают слез плоды из глаз.
И благовест стал сердца стук…
Уже читается девятый час –
Паломники идут к Кресту.
II
Осенние зарисовки
Пролог
Дождевой водой
Не напиться.
Осень серою золой
Мажет лица…
Ветер
Носит листья опавшие
Станов.
Не напиться нам.
Лица лишь
Мокрыми станут.
Призрак конца октября
1
Безветренная ночь,
Колокольный звон после всенощной.
Размытое дождями полотно –
Вымощенная камнем площадь.
2
Кладбищенская земля вперемешку с гаммами-гимнами.
Часовые – надгробные плиты стоят в полный рост.
Пулеметными лентами, как веригами,
Перевязан умерший голодной смертью матрос.
3
Туманное утро.
Выстрелов эхо – пороха сажа.
Ищут патрон папиросы
Озябшие губы Кладбищенского стража.
4
Листья осенние жгут
Дым – по земле.
Повесили на дугу
Медь отколовшихся лет…
5
С сумерками слились тени.
Ветер.
Падают на землю листья-бюллетени.
Бессонницей замазан вечер…
6
Летящей паутиной – нить Ариадны.
(Я жду, когда опять опустят нары…)
Смешалось все: …и Гавриила трубный глас и мантры…
И ветер, как свирепый минотавр.
7
Дождь словно осколки разбитой оси,
Солнце, как упавшее на землю колесо.
Безветренная осень…
Растворился в тумане день…
И каждый прохожий – либо масон,
Либо выживший после самоубийства – Кобейн.
Мокрый снег
1
Облака – засохшей акварелью
На стекле.
…И бесснежною метелью
Станут флаги прошлых лет
2
Ветер. Мокрый снег.
Белым бельем на веревке – тоска.
Пеной вдоль берегов рек,
Словно скверным почерком – стихотворная строка.
3
Зеркала луж
Скоро завесят белым.
На деревянном полу
Века немое тело…
4
Решето календаря
Заржавело.
Листья-числа октября
Прогорели.
Небо кается, гремит,
Моет стекла.
Птицу-ворона знобит.
Взглядом блеклым
Смотрит она нынче вниз,
Пьет из лужи.
Падает осенний лист
В руки стужи.
Поздняя осень
И память как немая соль земли
Наполняет с избытком стоящую на столе пустую солонку.
Все чаще теряют курс корабли,
Морякам сон – как глоток пресной воды, надежда – лишь на столе капитана иконкой.
Память как штиль,
Закат – горящей лампадой.
Мысли скрутились в фитиль.
Соль земли растворилась в воде, что принимает тела людей, корабли, дожди и снегопады.
Вечер – пометой на полях
Библиотечной книги
О богах
Безликих.
Этой ночью они созовут совет,
Чтоб решить, как поймать
Вышедшее из-под их контроля солнце.
…но ты знаешь одно – тебе утром вставать,
И перед тобой клочок чистой бумаги запотевшим оконцем.
Я не знаю, в какой день выпадет снег,
А может, он будет падать и таять.
Ты думаешь, ветер, что дует сейчас на восток, тебя приведет к весне.
Это все суеверий стая,
Они – перелетные птицы,
Но тебе не узнать, куда они улетают.
Ты просто смотришь в окно. Тебе этой ночью просто не спится.
Осень в России – как пьяная ругань
О политике и смысле жизни,
И каждое слово – торчащим из земли плугом…
Смешается в чаше – безмолвной тризне,
В которой «Земля пухом…» и «Отче наш…»
На дне станут вязким илом.
И поэт, как босой Челкаш,
Раздувает сырое кадило.
Пеной прибитой к берегу реки – память.
Мысли как птицы – роются клювами меж камней.
Пейзаж, пригвожденный к оконной раме.
Пыль на окне – ржавчина севших на мель кораблей.
Дождь барабанит по коже-воде
Реки.
Нутром бубна – звенящий воздух.
Голос – «шаманит он нынче к беде…»
Подобен мерно идущему паровозу…
Звон утих –
Он как почерневшая яблока мякоть.
В бубна немой дыре – осенняя слякоть.
лш
III
Из записной книжки возвращавшегося из Сибири опять в степь
1
Холодная вода,
Камней рассыпанный голоп.
Осколки льда –
Александрийский столп.
Болот седая тишина,
Ночь белая приподнимает веки,
И ты сквозь времена
Увидел вновь дорогу из Варяги в Греки.
2
Отчищая от земли
Век Каменный и век Железный,
На воду опуская Ковчеги-корабли,
На небо смотрит Всадник Медный.
С лица стереть пытаясь скифа взгляд,
Желая смыть седой волной,
Из камня высеченный град
Вновь силится стяжать покой.
3
На воду ложится оливковая ветвь,
Как Слово воплощенное – ковчег.
…В Средиземном море лет
Айсбергом – двадцатый век.
4
Радуги кольцо –
Дождевой водой в горсти,
Впадает в нее Днепр
Крещением Руси.
5
Могилы скифов… –
Покой их нем.
На праха хартиях –
«Ромул и Рем».
6
Пророчества Илии звонами кольчуги,
В руках обломки Рима,
Истуканами божеств античных – плуги.
…И только странник знает – плоть орла не разделима.
7
Звездное небо. Снегов простыня.
Твердею вьется покров-типикон.
Трепкой водою меж лет – полынья.
Законопатили бреши древом икон.
8
Вьются поземкой степные метели –
След на снегу не оставить.
Дни – фонарями – давно прогорели.
…Вавилонскую башню – на шпалы нам плавить.
9
Гулко звенят рельсы-вериги,
Рвется на капли заката атлас.
Крошится время – сухие ковриги –
Засыпая землей рубежи государств.
10
Горсть земли со снегом талым
Зажимаю в кулаке.
Волки чуют вновь облаву –
Век и вечность на курке.
Не придаст их в лапы смерти
Эта ночь.
Вновь жилы рек
Рябью вспыхнут на рассвете…
Мне опорой – «Имя рек»
11
Рвется ветер на знамена,
Казака-бродяги след…
Собираем века зерна,
Шелушим колосья лет.
IV
Степь
Стая
Ветер колышет травы –
Им не родиться в вино.
Волки, почуяв облаву,
Идут по следам чьих-то ног…
Им там наполнят чашу
Уксусом прошлых дней,
И мудрецы все скажут –
Край где у этих степей.
Выбелит снегом души,
Вырастут травы лет.
Вновь разбавляет стужу
Горьким вином рассвет.
Облава
Солнцеворот аркана,
Сокола звонкий крик.
А по краям истуканы
Смерти в веках – вериг.
Рыбою в Иордане,
Страстию на кресте…
В каждой смертельной ране
Кровью – бескрайняя степь.
Судьба
Место великой сечи –
Скошенная трава…
Мои похоронные речи
Носит в котомке молва,
По следу ее иду я –
Не ходит она вдоль рек…
В степи лежит старая сбруя,
А рядом – убит человек.
Между
…Вой или трубный глас?
Или бродяга-ветер…
Вечность – разрезом глаз,
Зверя печатью – веки.
***
Режет ветра дух
Царской рати штык,
Тянет за узду
Мой бродячий стих.
И несет река
Воды родников,
Да степи рука
Держит горсть подков.
Звон колоколов
И казачий крик…
Да хранит Покров
Царской рати штык.
Изо рта валит
Белый-белый пар…
Между вех пылит
Город – Павлу в дар.
V
От общего к частному и обратно
Старик, убитый в пьяной драке,
Мне говорил:
«На берегах Итаки
Я женщину любил.
Ей смерть дана при родах
Была…» И замолчал.
И сыплет небо годы,
Сжигает их свеча.
Не знал старик тот песен,
А я не пел своих.
Я рухнул в пропасть кресел,
Как в голоса живых.
Лоскуты эха времени
Старая – Новая Москва
Запах воды пропал –
Высох бездонный ров.
Туннели - штыками шпал.
И башней воздвигнут кров.
Был белый и красный смыт.
Цвета – дождевой водой.
Наш век – пескоблочных плит
Забывший в пути конвой.
И радугой неживой
Закрасили неба чернь.
Стихи – молодой вдовой,
Отдавшей весь воск свече.
Осенняя тишина
Вскyю шатaшасz kзhцы, и3 лю1діе
поучи1шасz тщє1тнымъ; Предстaша
цaріе зeмстіи, и3 кн‰зи собрaшасz
вкyпэ на гDа и3 на хrтA є3гw2.
Раст0ргнемъ ќзы и4хъ и3 tвeржемъ t
нaсъ и4го и4хъ.
Псалтирь 2:1-3
Золотые монеты – листьев
С тротуара сметает дворник.
Лай собак, замолчала площадь.
На дыбы знамена поднимет осень –
Жестяные, как флюгера.
Сегодня на площади – пусто,
Лишь дождей боевой отряд.
Ветер смел со стола стихи.
Путь мой вновь – к Араратской горе.
Шахтой взорванной – наши грехи.
…Этой ночью пуст Таврический дворец.
Распахали мы вновь раньше срока
И ушли в степи биться с ордой.
И кричит нам слепая сорока
(Как старуха стучит в пол клюкой)
То про голод – немую чуму,
Про не царскую кровь на престоле,
Криком в дня заточенных тюрьму,
Про распятое пнями-корягами поле.
Ну а может победу пророчит –
Не дано нам уже разобрать.
А сейчас показалось – хохочет
И домой нас зовет умирать.
Я снова увидел сон
О том, как сгорел тот табор.
Коней, как в огня загон,
Загнали пути-ухабы.
На местах тех не сходит туман
И стоит истуканом – не сжечь.
…Вспомнил, умер старик-цыган.
Говорят, где лежит он – сечь
Будет. Тепло крови
Станет зиму войной встречать.
И бродяжьей степной любви
Все грехи разорвет та рать,
Что не терпит прах стен крепостных,
За которыми не разобрать день и ночь.
… Не услышал я – старик умер тихо.
Этой ночью не будет темно.
Несколько эпизодов из жизни рыбака
Глаг0ла и5мъ сjмwнъ пeтръ: и3дY
рhбы лови1ти. Глаг0лаша є3мY:
и4демъ и3 мы2 съ тоб0ю. И#зыд0ша
же и3 всэд0ша ѓбіе въ корaбль, и3 въ
тY н0щь не ћша ничесHже.
Ин. 21:3
Е#гдa же њбёдоваше, гlа сjмwну
петрY ї}съ: сjмwне їHнинъ, лю1биши
ли мS пaче си1хъ; Глаг0ла є3мY: є4й,
гDи, ты2 вёси, ћкw люблю1 тz. Гlа
є3мY: паси2 ѓгнцы мо‰.
Иоан.21:15
Песок морской не переродится в четки –
Суд воды размоет имена.
Я не смею выходить из лодки –
Я одет в немые времена.
Я не камень, что не канет в воду,
Я не стану вечным перекрестком.
…Ветер судит смоковницы всходы…
Воды станут вновь застывшим воском.
И застынут в песке имена,
И взойдут, как хлеба, фитили.
Флаги-платья на мне – времена –
Станут частью безвидной земли.
В море опустишь руки,
Словно в молчанье-небо.
Время размоет звуки
Ломающегося надвое хлеба.
…Каплю елея в море
Нам не собрать руками…
Песок – соль земных историй –
Подвластен одним ветрам.
Кесарю кесарево – переплавлять огарки
И воздвигать выше минаретов свечу.
Встать во главе разрозненной Спарты
И боль иорданских камней уподобить мечу.
Сшить себе платье из покаянных крещений
И видеть, как падает иерусалимский храм.
Карманы набить пеплом от всесожжений
И им кормить прокаженных по городам.
И кто-то мне крикнул, будто время – гробница,
В которой покоятся нетленные дни,
В утробах их гнезда вьют вещие птицы,
И каждый их волос – спасения нить,
Которые мы собираем, скитаясь по миру,
А кто-то их вживляет в псалтирь,
Что звонами падают на дно патира,
В котором мне, как по воде не дано идти.
Болят к непогоде раны,
Боль, как колокольный гул.
А раны – стрельцов кафтаны
Развешаны на углу.
И на твоих глазах камень
Белый теряет цвет…
Прижмешься к оконной раме
И ждешь в тишине рассвет
И расправляя небо
То ли хоругвь, то ли флаг,
День совершает требы
И падает снова в овраг.
И я придаю сожженью
Как будто из алтаря
Стихи, и становлюсь вновь тенью
Обычного рыбаря,
Я верую в ветер, в море,
Молюсь на столбы-истуканы.
Как дыры в живой просфоре,
Болят к непогоде раны.
РечE:
ѓзъ
глaсъ
вопію1щагw въ пустhни:
и3спрaвите пyть гDень,
ћкоже
речE
и3сaіа
прbр0къ.
Ин.1:23
Запекаем в углях
Просфоры ростки,
Заливаем соленым вином.
На скрижалях-крылах
Моисея слова…
Заметает их вьюга кровавым костром.
И попятился конь –
Человеку нет мочи его удержать.
И смешается с дымом его колокольное ржанье.
И к огню подставляя ладонь
С просьбою погадать,
Слышишь, как расправляет крылья-скрижали молчанье.
И в молчаньи запутались сны,
Но им больше не стать тишиной.
…И приснился рыбак – его сети запутались в тине.
Изумрудной рекой
Станет вновь вопиющего голос в пустыне.
Рождение первого снега –
Тайна…
Я – брошенная телега,
А может быть волчья стая,
Голодная стая…
Спасеньем не станет пещера
Поднявшим к небу ночному морды
Весь день они слушают ветры,
А ночью уходят в горы,
И спят до рассвета в трещинах
И в них же рожают щенков.
Снег выбелит сумерки вещих снов …
Я - брошенная телега…
А может быть – стая волков.
Прилив планктоном-днями
Осядет на пещанном берегу…
Дождями-зеркалами –
Звенящий гул…
В нем, как в огне, расплавлен воск пророчеств
(Осколки многоточий)
И я – торгующий во храме.
Мерзлая трава в степи,
Жует ее старый конь.
Всадник пьяный мертвецки спит,
Ему жаром на веки дышит огонь.
Ему волосы путает иней,
Что быть может растает к утру.
Звон железнодорожных линий
Продевается в ветра дыру.
Конским хрипло-звенящим ржаньем,
Как сохой, разрезает сны.
И по темени-наковальне,
Как поземкою, стелется пыль весны.
Не размоет следы рекой.
Всадник пьяный мертвецки спит,
Его больше уже не знобит.
Умер старый калмыцкий конь.
Но оттает трава в степи.
Не хлебом единым
Мне приснилось беспризорника чумазое лицо.
Он мне шептал о чем-то.
Мы ехали… скрипело колесо –
Я не расслышал.
Я вытащил из тюфяка буханку хлеба,
Отломил кусок и протянул ему.
Он отказался. Посмотрел на небо...
Он чувствовал, что через пару дней суму он обменяет на тюрьму.
Тишина рассвета
Каменною думой,
Словно пыль, осела на оконное стекло.
А. С. Пушкин
…Усталый рыбак чинит сети,
Руки моет в закате;
Глаза ему сушит ветер…
Снится, будто лампады-рати
Снова тонут в свече-рассвете,
Что распалась на десять свечей,
А они слились в Плоть и Кровь…
Словом-миром казнит палачей
Милость…
Сети в руках – любовь.
Рождество
Метель. Следы овец в снегу
Звездами искрятся под ногами.
Меня сожгли уснувшего в стогу
Или на площади убили, закидав камнями.
Или ослеп я от степных ветров,
А может засмотревшись на огонь обрядов.
Я вымою глаза сырою совестью снегов.
И неотпетый, укрытый кусками мостов
Над мертвой рекою, лягу.
И мне приснится Человек –
На сандалиях его пыль пустыни.
И обрушит он берега мертвых рек,
Сбросит в пропасть соляной столп и говешки-святыни.
И увижу я тех овец,
Мира звезды в глазах пастухов.
Вечность Светом годичных колец
Выжжет саван седых бесконечных снегов.
Бездною – жар кадильный,
Звонами – шелест крыл.
Взгляд – стороною тыльной…
Страхом – сосновой коры
Лохмотья
Тлеют углями в горниле.
Веки заштопав сном…
Веки (обломки крыльев)
Размоет слезами – Великим постом.
Знаменем – на камень.
Слово-Полотно –
В неомытой ране,
Будто бы вино.
Сбросив дым побед,
Саван станет Знамя.
Четками горсть лет –
В неомытой ране…
Макулатура дней…
Стихи, как сны-мосты – не развести руками.
Когда опустишься в колодцы-голоса детей,
Вода удержит камень.
И блики снова станут перекрестком,
На камне вновь прочтешь ты: «Авва Отче…»
И воды станут воском.
И люди будут вновь потомками пророчеств.
Ви1димъ ќбw нн7э ћкоже
зерцaломъ въ гадaніи, тогдa же
лицeмъ къ лицY: нн7э разумёю t
чaсти, тогдa же познaю, ћкоже и3
познaнъ бhхъ.
1 Кор. 13:12
Как голос Словом был,
И прахом стал, а прах Вином стал в чаше…
И женщины две тысячи лет стирают пыль
Со стекол, через которые свет льется и крадется тьма, и ветер рвется в домы наши.
И Слово слышащий стал Камень.
(И трижды закрывал лицо…)
И тенью исцеляющей его он ныне между нами.
И мир – кибитки колесо…
VI
Міхаи1лъ же ґрхaгGлъ, є3гдA со
діaволомъ разсуждaz [препирazсz]
глаг0лаше њ мwmсeовэ тэлеси2,
не смёzше судA навести2 хyлна,
но речE: да запрети1тъ тебЁ гDь.
Иуд.1:9
1612 год
Мокрый снег.
…И колокол вновь мироточит.
На меди - «Имя рек»…
Покров полярной белой ночи…
Скиталец вновь качнул язык,
И в ожидании колокол застыл.
Сквозь медь с мечом проступит лик…
На месте «Имя рек» - «Архангел Михаил»
Четыре реки
Омывают камень Тела.
Из Десницы-Руки
Шестикрылая птица взлетела,
Он – огненный меч
Иже с фронта и с тыла,
Воплощенная Речь
Пламя имени Михаила.
Рассвет
С землей смешал росу –
Копоть тысяч лет,
Разбитый времени сосуд.
Слово миром на крыле –
Солью белой по земле…
Все – в Потир на суд.
Часть вторая
Онтологические записки
Въ начaлэ бЁ сл0во, и3 сл0во бЁ къ
бGу, и3 бGъ бЁ сл0во. Сeй бЁ и3скони2
къ бGу: вс‰ тёмъ бhша, и3 без8 негw2
ничт0же бhсть, є4же бhсть. Въ т0мъ
жив0тъ бЁ, и3 жив0тъ бЁ свётъ
человёкwмъ: и3 свётъ во тмЁ свётитсz,
и3 тмA є3гw2 не њб8sтъ.
Ин. 1:1 –5
I
Шестоднев
День первый
И# бhсть вeчеръ, и3 бhсть ќтро,
дeнь є3ди1нъ.
Быт 1:5
…И изреченное становится землей,
И отделяется от неба,
И тьма повисла над водой.
(И Слово станет хлебом)
И в небе рать, как трубный глас,
И в девяти едина…
Над бездной мгла,
Объята сизыми крылами в водах растворенная лет глина.
И слово зажигает свечи,
Театрами теней тьма ищет стену.
Так первый раз ударил в колокол бродяга Моисей.
Мы, разжигая своей плотию гиену,
Желаем вновь быть в бездне первых дней.
День второй
И# наречE бGъ твeрдь
ви1дэ бGъ, ћкw добро2. И# бhсть
вeчеръ, и3 бhсть ќтро, дeнь
вторhй.
Быт 1:8
Нависло каменное небо,
Смиренное под градом волн.
И снова наступает утро…
На камне велено нам строить дом.
День третий
И# речE бGъ: да соберeтсz водA,
ћже под8 небесeмъ, въ собрaніе
є3ди1но, и3 да kви1тсz сyша.
Быт 1:9
Словом направляя воды,
Вознося Фавор,
Предблагословляя всходы,
Руша вечный мор,
Зримый сердцем ветер,
Камени небес
Превративший в Крест,
Произнес: «День третий!..»
День четвертый
И# сотвори2 бGъ двA свэти6ла
вели6каz: свэти1ло вели1кое въ
нач†ла днE, и3 свэти1ло мeншее
въ нач†ла н0щи, и3 ѕвёзды: и3
положи2 | бGъ на твeрди
небeснэй, ћкw свэти1ти на зeмлю,
и3 владёти днeмъ и3 н0щію, и3
разлучaти междY свётомъ и3
междY тм0ю.
Быт 1:16-18
И свет – как дева – породил Луну и Солнце,
И криком родовым повисли звезды.
Они вдвоем наматывают кольца
Времен, колен…
Они гадают человеку, глядя в шар земли,
Они развеивают пылью календарные расчеты,
За ними следуют земные корабли.
Их день рожденья – День Четвертый.
День пятый
И воды полны тем, что будет рвать апостольские сети.
Я – пойманный запутался в Завете.
День шестой
На плоти волн всех рек
Начертаны слова о том, как сотворен был человек.
День седьмой
Едины все: рыбарь и царь, и плотник –
Всем камень вопиет едино: «Помни день субботний»
День восьмой
...и3 бhсть ќтро, дeнь є3ди1нъ.
Быт 1:5
1
И жертвенник заваленный костями.
В руке уж мертвой египтянина ржавеет серебро.
Глазницы лотовой жены размыты днями и ночами.
…Все это в достояние народа примет последний фараон.
2
Адам познал, что тишина – душа кумира….
Придет весна,
И мы найдем под снегом
Останки всех считавших дни от Сотворенья мира.
II
Адам и Ева
1
На столе свеча –
Как дерево познания добра и зла.
Огонь прах воска увенчал,
Тому подобно как венцом из терния становится зола.
Который я нарек золой
И вновь предал ветрам.
Я ждущий смерти – но живой.
Я слеп – я как Адам.
2
Искрами – ахматовские строки
Дыры прожигают в темноте.
Вьются лентами отмеренные сроки,
Глух их шелест в вечной тишине.
Двое тянутся к огню руками,
Позабыв про первородный грех,
Язвы тела заливают снами,
Кровь сухую вынимая из прорех.
3
Ключи от Врат
Закованы в камень.
Гора Арарат
Стала будто руками,
В них спасенья ковчег
Стал Спасенья крестом.
Руки тянем к свече…
Догорает Содом.
III
Богоявление
РечE: ѓзъ глaсъ вопію1щагw въ пустhни:
и3спрaвите пyть гDень, ћкоже речE
и3сaіа прbр0къ.
Ин.1:23
Благовещение
Бцdе дв7о, ра1дуйсz, блгdтнаz мр7i1е,
гдcь съ тобо1ю: бл7гослове1нна ты2
въ жена1хъ
Весенний дождь размоет сон в глазницах рыбаря
И пыль пустыни.
И мертвый колокол в руках бродяги-января
Воскреснет вновь, произнеся Господне Имя.
Из голоса восстанет звон
И возвестит о том, что сбросил мир закона прах – немую осень.
И я, увидев, что горит Содом,
Смутился, как Иосиф.
Весеннее утро
Художники моют кисти в лужах
Каждое утро, прорубив иордань…
Эскизы, обрывки кружев,
Становятся белой рубахой…
Сыны Авраама становятся камнем,
А камень становится плахой.
Колодец
На дне колодца соль –
Только вымыть руки
(Умыться – высушит лицо).
…Он превратился в колокол, впитав земные звуки
(Язык – дырявое ведро).
Колодец будто бы не заживающая рана,
Предтече крови – эхо – голос Иоанна.
IV
Вход Господень в Иерусалим
Мн0жайшіи же нар0ди постилaху ри6зы
сво‰ по пути2: друзjи же рёзаху вBтви
t дрeвъ и3 постилaху по пути2. Нар0ди
же предходsщіи є3мY и3 вслёдствующіи
звaху, глаг0люще: њсaнна сн7у
дв7дову: блгcвeнъ грzдhй во и4мz гDне:
њсaнна въ вhшнихъ.
Матф. 21:8, 9
1
И бросив – пыль пустынь – одежды
На дорогу перед Ним,
Закутавшись в надежды,
Молчаньем стал полн Иерусалим.
И камень, звоном полный
Превратился в Голос.
И слезы – моря волны –
Как блудницы волосы.
2
Ветку вербы принеси мне,
Хоть и кончился Великий пост.
Мне почудились запахи зимние,
Снег – застывший разлитый воск.
То пустыню я вижу, то город.
Вижу – замер опять ледоход.
И столпом поднимается холод,
Тянет руки к нему тот народ,
Что две тысячи лет тонет в книгах
И две тысячи лет не поет.
И я слышу молчание в криках.
И мне снова мерещится тот,
Кто не топит вериги в молитвах,
И не от Адама ведет он свой род.
V
Страстная седмица
Понедельник
1
…и3 гlа и5мъ: пи1сано є4сть: хрaмъ м0й
хрaмъ мlтвы наречeтсz: вh же
сотвори1сте и5 вертeпъ разб0йникwмъ.
Матф. 21:13
Прилив планктоном-днями
Осядет на пещанном берегу…
Дождями-зеркалами –
Звенящий гул…
В нем, как в огне, расплавлен воск пророчеств
(Осколки многоточий)
И я – торгующий во храме.
2
...и3 ўзрёвъ смок0вницу є3ди1ну при
пути2, пріи1де къ нeй, и3 ничт0же
њбрёте на нeй, т0кмw ли1ствіе
є3ди1но, и3 гlа є4й: да николи1же t
тебє2 плодA бyдетъ во вёки. И# ѓбіе
и4зсше смок0вница.
Матф. 21:19
Срывает осень листья,
Их носит ветер,
И сжигает дворник…
И снова на рассвете
Мы умываем лица.
Закованные в понедельник, мы не познаем вторник. –
Мы листья смоковницы.
Вторник
...кRщeніе їwaнново tкyду бЁ; съ нб7сe
ли, и3ли2 t человBкъ;
Матф. 21:25
У старцев на одежде вышитый закон…
Голос – «Кто посланник вопиющего в пустыне?»
Превращает в пыль…
Так рыбак запутал сети в тине.
Среда
Звон монет о камену руку
Того, кто носит имя праотца.
Узнали мы пророчество по звуку.
Подобье капли крови – благовестие пасхального яйца
Четверг
Разметает тризну ветер,
Высыпает ее в соль земли,
Будто мертвых вече.
Ветер будто род Левит.
Дождь размоет крохи хлеба,
Что родятся в просфору.
Вынимая, опуская в небо…
Слово-Плоть едина даже на ветру.
Пятница
Компас поставили вертикально,
Ветру не сдвинуть стрелку…
В облака – одежды погребальные
Нам не закутать реку.
Суббота
Преломивший кровь парохета
Предтеча сказания Данте…
За занавесом рассвета
Не слышны вдруг стали куранты…
Сомнений разрушив вериги…
Его не сопровождал Вергилий.
Воскресенье
Весной реки выходят из берегов,
Заливают памяти пещеру,
В ней Вселенское Слово – суммой всех сказанных слов, Ждет третьего дня, чтоб испытать нашу веру.
И мы в ожидании разрушения Иерусалима,
Несем все, что у нас есть, к жертвеннику всесожженья, Оглядываясь в сторону Рима.
…Воды смывают следы погребенья…
VI
Апокалипсис
(рабочее)
Быт и бытие
На лучины порубили
Посох Арона,
Топим печь скрижалями-крыльями…
Аналой – в углу истуканом,
Неизвестно каких повелитель стихий…
Шестоднев человеку – арканом,
Он теперь просыпается рано
И, как праотец Адам, по улицам ходит нагим.
***
…И ветер гонит облака,
И смотрит колос вниз.
И день запутался в веках.
И в молниях-клинках
Проступит пламень Лиц.
И крошится скрижаль в руках,
И гул родят колодцы.
И в рухнувших волнах
Восстанут Полководцы.
Я выключаю свет,
Смотрю в глаза египетского мрака.
Я вновь в гробнице лет,
Я – часть начертанного знака
На стене, я – то, что произнес Осирис.
Сожжет рассвет иероглифы на стенах…
Колокола – колодцы ран –
Наполнит звоном Иоанн.
И я приду на Суд, закованный в Израиля коленах.
Часть третья
Из размышлений нового Гильгамеша
Капля смиренной до безразличья влаги,
Что принимает мое бормотанье о времени,
Рассужденья о звездах и крестном бремени…
Она падет на подоконник и высыхает,
Становится облаком в небе,
Падает в реку, слушает, как я вздыхаю
На берегу, говорю об ушедшем лете,
О горизонта неровной линии
И о смиреньи гордыни.
Мне вновь снится: окончен бой,
Я снимаю с мертвого сапоги.
Мысль о том, что в кормане кисет пустой,
Загоняет в угол,
И кажется, что просишь закурить у тоски.
Проведя по лицу рукой…
Детство поросло быльем – щетиной.
За мародерство меня отдали под трибунал,
Мне грозят вечностью, будто немой трясиной.
Я осадком на дне чаши римского права
Или на дне пустого колодца – мусором,
Я чувствую, как кипит подо мною лава,
Поэт назовет это предчувствием рожления музы,
Для нее откровением станет, что день – только скрип заржавелых дверных петель
И ворох газетных статей,
Лето – зной, осень – дождь, а зима – лишь метель, А я – забывший свою родословную старый еврей.
Туман – сырая простынь,
Мысли – икотой.
И ты не можешь понять –
Суббота для человека, или человек для субботы.
И слепорожденный привыкнет быть зрячим,
Не вспомнит он тьму умывая лицо
Водой не холодной и не горячей,
Сжимая в руке Саломона кольцо.
Бездыханное тело минотавра на берегу острова Крит
Омывается водами – словами апостола Павла,
О том, что империя кесаря пала.
И новой цивилизацией становится быт.
Вечер.
Воздух в чашке города остыл.
Луна созывает звезд вече,
Красным становится Нил.
Совершает обряд
Стихов первобытное племя.
Бросает на дно якоря
Сеющий семя.
И ветер эхо рвет на фельитоны,
Что станут вновь туманом на рассвете.
Солдат теряют каждый миг желтеющие кроны,
И им Хорон – безликий ветер,
Он вопрошает каждый день,
Какая заповедь в законе больше всех,
Я отвечаю – он меня не понимает.
…Туман переродится в снег,
Весной – обетованье нам дано – растает.
И мальчик будет вновь бросать немые камни в реку, И будет вновь, как завороженный, смотреть он на круги.
Хорон напоминает мне калеку
Сидящего на паперти – на берегу реки.
Глазным яблоком фонаря
Повисло Вселенское око
Отражением в лужах – чермных морях,
Единородным от переменного тока.
На рассвете ослепнет опять,
Наугад искать будет, где запад.
Мне же заповедь – тоже искать…
Солнце подобие рака,
Вышедшего на берег во время отлива.
День как маятник… Ариадна порвала нить времени –
Нам не выбраться.
Ты слышал, казнили вождя племени,
Маятник – висилица.
Молва говорит, что Ариадна – дочь вождя,
Что нить она рвала, когда у ней сдавали нервы.
А племя все ждет Нового Вождя
И верит – последний вождь окажется Первым.
Пирамиды гробниц у меня на столе.
И Иосиф не хочет мне больше рассказывать сны.
Иероглифы (смоет дождем) на окне – на крыле,
И я никогда не узнаю, что говорили боги.
Мое прозвище – Жрец – как иероглифы смоет дождем, И у меня больше не будет имени.
…Я для богов – экспонат под стеклом,
И я даже не знаю, какого я племени
День как жук-скоробой.
(Мысли – грудой камней)
Но и он не устанет пророчеству вторить
О переходе через Чермное море.