Стихотворения 1859

К моей музе

Благодарю тебя: меня ты отрывалаОт пошлости земной, и, отряхая прах,С тобой моя душа все в мире забывалаИ сладко мучилась в таинственны трудах.Сначала озарять пир юности кипучейВлетала ты ко мне в златые дни забав.Гремя литаврами и бубнами созвучий,Покровы распахнув и дико разметавГустые волосы по обнаженной груди.Тебя так видели и осуждали людиНескромность буйную. Порою твой уборБыл слишком прихотлив и оскорблял их взор.Сказали: он блестящ не в меру, он изыскан,И амброй чересчур и мускусом напрыскан,И ты казалась им кокеткою пустой,Продажной прелестью, бездушной красотой.Мир строг: он осудил твою младую шалость,Твой бешенный порыв; твоих проступков малостьОн в преступление тяжелое вменил;Ты скрылась от него, и он тебя забыл.Но в тишине, в глуши меня ты не забыла,И в зрелом возрасте мой угол посетила:Благодарю тебя! – Уже не молодаТы мне являешься, не так, как в те года,Одета запросто, застегнута на шею,Без колец, без серег, но с прежнею своеюУлыбкой, лаской ты сидишь со мной в тиши,И сладко видеть мне, что ты не без души,Что мир тебя считал прелестницей минутнойНесправедливо… нет! В разгульности беспутнойНе промотала ты святых даров творца;Ты не румянила и в юности лица,Ты от природы так красна была, – и цельныйКудрявый локон был твой локон неподдельный,И не носила ты пришпиленной косы,Скрученной напрокат и взятой на часы.О нет, ты не была кокеткою презренной,И, может быть, ко мне в приязни неизменной,Переживя меня, старушкой доброй тыПоложишь мне на гроб последние цветы.

Переход

Видали ль вы преображенный ликЖильца земли в священный миг кончины —В сей пополам распределенный миг,Где жизнь глядит на обе половины?Уж край небес душе полуоткрыт;Ее глаза туда уж устремились,А отражать ее бессмертный видЧерты лица еще не разучились, —И неземной в них отразился б деньВо всех лучах великого сиянья,Но те лучи еще сжимает теньПоследнего бессмертного страданья.Но вот – конец! – Спокоен стал больной.Спокоен врач. Сама прошла опасность —Опасность жить. Редеет мрак земной,И мертвый лик воспринимает ясностьТак над землей, глядишь, ни ночь, ни день;Но холодом вдруг утро засвежело,Прорезалась рассветая ступень, —И решено сомнительное дело.Всмотритесь в лик отшедшего туда,В известный час он ясностью своеюТоржественно вам, кажется, тогдаГотов сказать: «Я понял! разумею!Узнал!» – Устам как будто нарушатьНе хочется святыню безглагольства.А на челе оттиснута печатьВсезнания и вечного довольства.Здесь, кажется, душа, разоблачась,Извне глядит на это облаченье,Чтоб в зеркале своем в последний разПоследних дум проверить выраженье.Но тленье ждет добычи – и летитБессмертная, и, бросив тело наше,Она земным стихиям говорит:Голодные, возьмите:, это ваше!

После праздника

Недавно был праздник, итак было весело, шумно,И было так много прекрасных там дев светлокудрых,Что радостью общей и я увлекался безумно.Оставив беседу мужей и наставников мудрых.Так часами порой вдаешься в чужое веселье,И будто бы счастлив, и будто бы сызнова молод;Но после минувшего пира мне тяжко похмелье,И в душу вливается все больше язвительный холод.И после стыжусь я, зачем, изменяя порядку,Как школьник, не во-время я так шалил и резвился,И совестно, как бы с жизни я взял грешную взятку,Как будто неправо чужим я добром поживился.И голос упрека в душе так пронзительно звонокИ так повторяется тайным, насмешливым эхом,Что если бы слезы… заплакал бы я, как ребенок!Нет! Снова смеюсь я, но горьким мучительным смехом.

Бахус

Ух! Как мощен он! ТакогоНе споишь, не свалишь с ног:Толст, а виду неземногоНе утратил; пьян, а строг.Посмотрите, как он вержетВзором пламя из очей!Как он гордо чашу держит, —Сам не смотрит… Ко там? – Лей!Льют ему, – и наклониласьЧаша набок, и струяЧерез край перекатиласьИ бежит. Внизу дитя —Мальчик. Стой, не гибни влагаДрагоценная! ПлутягаМигом голову своюЧерез плечи опрокинул,Алый ротик свой разинулИ подставил под струю,И хватает, как в просонках,Что – то лучше молока,Искры бегают в глазенках,И багровеет щека.Тут другой мальчишка: елеНа ногах; посоловелиУ него глаза; нет сил;Сам себя не понимая,Смотрит мутно. НегодяяДрать бы, драть бы за ушко!Ишь – без меры натянулся!Вот – к сторонке отвернулся,Грудь назад, вперед брюшко —И… бесстыдник! Перед вамиТут же с пьяными глазамиТигр на шатких уж ногах;Там вакханка взор свой жаднойНежит кистью виноградной,С дикой радостью в очах.Вот – взгляните на Силена:С губ отвислых брызжет пена;Словно чан раскрыл он рот,И цедя в сей зев просторнойИз амфоры трехведернойГроздий сок, – без смыслу пьет,Глупо пьет, – заране бредит,На осле едва ль доедетОн домой… Лишь исполинПьет, как следует, один —Бахус Рубенса! – ИзбытокЧерез край разумно льетИ божественный напитокОн божественно и пьет.

Остров

Плывут мореходцы – и вдруг озадаченИх взор выступающим краем земли;Подъехали: остров! – Но он не означенНа карте; они этот остров нашли,Открыли; – и в их он владенье по правуПоступит, усилит страны их державу.Пристали: там бездна природы красот,Еще не страдавших от силы воинской, —Жемчужные горы! Лесами встаетИз гротов коралловых мох исполинской.Какие растенья! Какие цветы!Таких еще, смертный, не видывал ты.Там почва долин и цветных междугорийВся сшита из жизни, отжившей едва, —Из раковин чудных, из масс инфузорий;Вглядишься в пылинку: пылинка жива;К цветку ль – великану прохожий нагнулся:Крылатый цветок мотыльком встрепенулся,Иль резвою птичкой, и птичка летитИ звонко несется к небесным преддверьям,И луч всепалящего солнца скользитПо радужным крыльям, по огненным перьям;Пришлец вдруг испуган извитой змеей:То стебель ползучий блеснул чешуей.И видно, как всходит, – и слышно, как дышитТам каждая травка и каждый лесок;Там дерево жизни ветвями колышет,И каплет из трещин живительный сок,И брызжет, – и тут же другое с ним рядом:То дерево жизни с убийственным ядом.И рад мореходец. «Хвала мне и честь! —Он мыслит. – Вот новость для нашего века —Земля неизвестная! Все на ней естьИ – слава всевышнему! – нет человека!Еще здесь дороги себе на просекМой ближний» – так мыслит и рад человек.«А если там дальше и водятся людиНа острове этом прижмем дикарей!Заспорят: железо направим им в грудиИ сдвинем их глубже – в берлоги зверей,И выстрелы будут на вопль их ответом;Причем озарим их евангельским светом.Встречая здесь новые тени и свет,Потом пусть картины здесь пишет художникТрудится ученный, и тощий поэт,Беснуясь, восходит на шаткий треножник!Нам надобно дело: все прочее блажь.нам надо, во-первых, чтоб остров был наш.Мы срежем мохнатые леса опушки;здесь будет дорога; тут станет наш флот,Там выстроим крепость и выставим пушки, —И если отсюда сосед подойдет,Как силы его ни явились бы крепки,От вражьей армады останутся щепкиКакую торговлю мы здесь заведем!Давай потом ездить и в даль и к соседям!Каких им диковин с собой навезем!С каким небывалом товарцем подъедем!Вот новая пряность Европе на пир!Вот новые яды! Пусть кушает мир!»Земля под ногами гостей шевелится,Кряхтит или охает: тягостен ейПод новым животным пришедшим селитьсяСредь выросших дико на персях у нейЖивотно-кристалов, Животно-растений,Полуминералов, полупрозябений.А гости мечтают: «Хозяева мы.Без нас – тут дремала пустая природа,И солнце без нас не умолило б тьмы,Без пошлин сияя, блестя без дохода,В бесплодном венце неразумных лучей.Что солнце, где нет человека очей?»Но прежде чем здесь пришлецы утвердились,Другого народа плывут корабли.Прибывшие в право владений вступились.У первых с последними споры пошли«Сей берег впервые не нам ли встречен?» —«Конечно, – да нами он прежде замечен».И вот – забелели еще паруса,И нации новой явились пришельцы:«Постойте! – приезжих гудят голоса, —По праву природы не мы ль здесь владельцы?В соседстве тут наша земля – материк.Оторванный лоскут ее здесь возник».В три царства пошли донесенья, как надо,Об острове чудном; проснулись дворы;Толкуют о найденном вновь Эльдорадо,Где золото прыщет из каждой горы;Волной красноречья хлестнули палаты,И тонкие скачут на съезд дипломаты.Съезжаются: сколько ума в головах!Какая премудрость у них в договорах!А там между тем в их родимых земляхГотовятся флоты и пушки, и порох —На случай. Все было средь тех уже дней,Где эта премудрость казалась верней.Лишь древность седая, пленяясь витийствомРечей плутоватых, им верить могла;А впрочем, и древле все тем же убийством,Войной нареченным, решались дела,И место давали губительным сценамАфины со Спартой и Рим с Карфагеном.И вот за пленительный остров борьбаКак раз бы кровавым котлом закипела,Но страшное зло отвратила судьба,И лютая вспыхнуть война не успела:Тот остров плавучий под бурный разгул,Однажды средь яростных волн потонул,Иль, сорван могучим крылом ураганаС подводной, его подпиравшей, скалы,Умчался в безвестную даль океанаИ скрылся навеки за тучами мглы;А там еще длились и толки и споры,Готовились пушки, и шли договоры.

Письма

Послания милой, блаженства уроки,Прелестные буквы, волшебные строки,Заветные письма – я вами богат;Всегда вас читаю, и слезы глотаю,И знаю насквозь, наизусть, наугад.Любуюсь я слогом сих нежных посланий;Не вижу тут жалких крючков препинаний;В узлах запятых здесь не путаюсь я:Грамматику сердца лишь вижу святую,Ловлю недомолвки, ошибки целуюИ подпись бесценную: «вечно твоя».Бывало посланник, являясь украдкой,Вручит мне пакетец, скрепленный облаткой.Глядь: вензель знакомый. На адрес смотрю:Так почерк неровен, так сизо чернило,И ять не на месте… как все это мило! —«Так это от… знаю»; а сам уж горю.От друга, я от брата – бегу, как от пугал,Куда-нибудь в сумрак, куда-нибудь в угол,Читаю… те смотрят; я дух затая,Боюсь, что и мысль мою кто-нибудь слышит;А тут мне вопросы: кто это к вам пишет? —«Так – старый знакомый. Пустое, друзья»В глазах моих каждая строчка струится,И каждая буква, вгляжусь, шевелится,Прислушаюсь: дышит и шепчет: живи!Тут брызга с пера – род нечаянной точки —Родимое пятнышко милой мне щечкиТак живо рисует пред оком любви.Хранитесь, хранитесь, блаженства уроки,Без знаков, без точек – заветные строки!Кто знает? Быть может, под рока грозой,Когда-нибудь после на каждую строчкуСих тайных посланий я грустную точкуПоставлю тяжелой, сердечной слезой.

Неотвязная мысль

Как привяжется, как прилепитсяК уму – разуму думка праздная,Мысль докучная в мозг твой вцепитсяИ клюет его, неотвязная,И подобная птице – воронуТак и каркает в самом темени:Норовлю от ней как бы в сторону,Говорю: «Пусти! Нету времени.День рабочий мне начинаетсяИ кончается он заботою»; —А несносная упирается:Я с тобой, дескать, поработаю!И становится мне помехою,И с помехою той досадною,Что ни сделаю – все с прорехоюИль с заплаткою неприглядною.Вспомнишь прошлое: были случаи —Сердце юное поразнежится,Забурлят в уме мысли жгучие,И одна из них в душу врежетсяИ займет она всю головушку —Мысль про тайную ласку дружнюю,Аль про девушку, аль про вдовушку,Аль – на грех – беду – про замужнюю,Да как жаркое сердце свяжетсяС этой думкою полюбовною —Вся вселенная тебе кажетсяСофьей Павловной; Ольгой Львовною;Всюду прелести совершенные,Всюду милые да прекрасные,Ненаглядные, незабвенные!В небе Лидии очи ясныеВо звездах тебе зажигаются,Ветерок звенит Маши голосом,Ветки дерева завиваютсяНасти локонов мягким волосом;Стих горит в уме с рифмой бешеной —Стих, откованный сердца молотом;На людей глядит, как помешанной;Мишуру дают – платишь золотом.Дело прошлое! Дело древности!Сколько дел моих ты расстроило!Сколько было там глупой ревности!..Да с любовью – то хоть уж стоилоПобезумствовать, покуражиться;А теперь – то что? – Словно стараяБаба хилая, мысль привяжетсяХудощавая, сухопарая;С теми ль встретишься, с кем ты водишься, —Речь их сладкая – мед малиновый,Ты уж словце сказать не находишься!Как чурбан какой, пень осиновый,С головою своей бесталанноюДураком стоишь, заминаешься,И на мысль свою окаяннуюВсеми силами ополчаешься;Гонишь прочь ее речью грубою:«Вон из Питера! В подмосковную!Не сравню ж тебя я, беззубую,С Софьей Павловной, с Ольгой Львовною.Отцепись же ты, сухопарая,Неотвязная, безотходная!Убирайся прочь, баба старая!Фекла Савишна ты негодная!»Я гоню ее с криком, топотом,Не стихом кричу – прозой рубленной,А она в ответ полушепотом:«Не узнал меня, мой возлюбленной!А все та же я, только смолодуЯ жила с тобой в женской прелести,Но прибавилось в жизни холоду —И осунулись бабьи челюсти;Целовать меня не потянешься,Счастья дать тебе не могущую,Да зато во мне не обманешься,Говорю тебе правду сущую,И служу тебе верной парою,И угрюмая, и суровая,За тобой хожу бабой старою,А за мной идет баба новая:В белизне она появляется,И суха, суха – одни косточки,А идет она – ухмыляется,А коса у ней вместо тросточки.То не та коса благовонная,Что, обвитая лентой тонкоюИ тройным жгутом заплетенная,Гордо держится под гребенкою,Что сушит, крушит сердце юноши,Что – корона днем самопышная,А рассыплется до полуночи —Покрывало сбрось: вещь излишняя!Для двоих тут есть чем закутаться,Да останется – сердцу ярому,Чем на век еще перепутатьсяИ веревку вить мужу старому.То не та коса! – как свистящаяСабля острая, круто – гнутая,То коса всех кос, всекосящая;С той косой идет баба лютая.Нет кудрей у ней – нечем встряхивать,Голова у ней безволосая,Лишь косой вертеть да помахиватьЛюбит бабушка та курносая».

Грустная песня

Плохо! Чем живется доле,Тем живется хуже.Приютился б в горькой долеСердцем, – да к кому же?Бродишь старым сиротою;Все мне как – то чужды;Как живу и что со мною —Никому нет нужды.Есть у божьей церкви, с краю,Тихая могила.Там лежит одна, я знаю:Та меня любила.Не за то чтоб точно былоВсе во мне так мило,А за то любила,Что меня родила.Изнуренная, больная,Дряхлая, бывало,Тужишь, ищешь, ты родная:«Где дитя пропало?»А сынок твой одурелыйРыскал все по свету,Смотришь: нет его день целыйДа и к ночи нету.Бедной матери не спится;Слез полна подушка:«Мало ль может что случиться? —Думает старушка. —Страшен ворог неключимыйВ эдакую пору.Не попался ли родимыйЛиходею – вору?Не ограбили ли сына?Жив ли он, желанный?»Чу! Идет домой детина,Словно окаянный, —Встрепан, бледен, смотрит дико,Волос в беспорядке, —Сам трясется весь… поди-ка:Верно в лихорадке!Да, он болен, он расслаблен,Он ужален змеем,А пожалуй и ограблен —Только не злодеем,А разбойницей – злодейкой,Резвою девчонкой,С черной бровью, с белой шейкой.С трелью речи звонкой.Лишь закинула словечко —И поддела разомИз груди его сердечко,Из под шапки разум;Всю в нем душу возмутилаДьявольским соблазномИ домой его пустилаВ виде безобразном.А сама… и горя мало!Жалости не крошки!Так и пляшет с кем попало,Только брызжут ножки.Я ж лежу, горю и таю,Думаю: кончина!И за грудь себя хватаю —То – то дурачина!Мать горюет; слезы сжаты;Смотрит на больного,Говорит: «Напейся мятыИль чайку грудного!» —«Эх, родная! – отвечаю: —Что тут чай и мята,Где отрады я не чаю,Где душа измята?»Чу! звонят. Гляжу: могила!И мой жребий понят.Лишь одна меня любила,Да и ту хоронят.И замкнулася тоскоюЖизнь моя блажная.Ты зовешь меня к покою.Подожди, родная!

Несколько строк о Крылове

(При воздвигнутом ему памятнике)

Довольно и беглого взгляда:Воссел – вы узнали без слов —Средь зелени Летнего СадаОтлитый из бронзы Крылов,И, видимо, в думе глубок он,И чтоб то дума была —Подслушать навесился локонНа умную складку чела.Разогнута книга; страницуОткрыл себе дедушка наш,И ловко на льва и лисицуНамечен его карандаш.У ног баснописца во славеРассыпан зверей его мир:Квартет в его полном составе,Ворона, добывшая сыр,И львы и болотные твари,Петух над жемчужным зерном,Мартышек лукавые хари,Барашки с пушистым руном.Не вся ль тут живность предсталаМеталлом себя облилаИ группами вкруг пьедесталаК ногам чародея легла?Вы помните, люди: меж вамиЖил этот мастистый старик,Правдивых уроков словамиИ жизненным смыслом велик.Как меткий был взгляд его ясен!Какие он вам истины онРазвертывал в образах басен,На притчи творцом умудрен!Умел же он истины этиВ такие одежды облечь,Что разом смекали и дети,О чем ведет дедушка речь.Представил он матушке-РусиРассказ про гусиных детей,И слушали глупые гуси —Потомки великих гусей.При басне его о соседеСосед на соседа кивал,А притчу о Мишке-медведеС улыбкой сам Мишка читал.Приятно и всем безобидноЖил дедушка, правду рубя.Иной… да ведь это же стыдноУзнать в побасенке себя!И кто предъявил бы, что колкиНамеки его на волков,Тот сам напросился бы в волки,Признался, что сам он таков.Он создал особое царство,Где умного деда пероКарало и злость и коварство,Венчая святое добро.То царство звериного рода:Все лев иль орел его царь,Какой-нибудь слон воевода,Плутовка-лиса – секретарь;Там жадная щука – исправник,А с парой поддельных ушейВсеобщий знакомец – наставник,И набран совет из мышей.Ведь, кажется, всё небылицы:С котлом так дружится горшок,И сшитый из старой тряпицыВ великом почёте мешок;Там есть говорящие рекиИ в споре с ручьём водопад,И словно как мы – человеки —Там камни, пруды говорят.Кажись баснописец усвоил,Чего в нашем мире и нет;Подумаешь – старец построилКакой фантастический свет,А после, когда оглядишься,Захваченной деда стихом,И в бездну житейского толкаНайдёшь в его складных речах:Увидишь двуногого волкас ягнёнком на двух же ногах:Там в перьях павлиньих по модеВоронья распущена спесь,А вот и осёл в огороде:«Здорово, приятель, ты здесь?»Увидишь тех в горьких утехах,А эту в почётной тоске:Беззубою белку в орехахИ пляшущих рыб на песке,И взор наблюдателей встретитТам – рыльце в пушку, там – судью,Что дел не касаяся, метитНа первое место в раю.Мы все в этих баснях; нам больноПризнаться, но в хоть взаймыКрыловскую правду, невольно,Как вол здесь мычу я: «и мы!»Сам грешен я всем возвещаю:Нередко читая стихи,Друзей я котлом угощаю,Демьяновой страшной ухи.Довольно и беглого взгляда:Воссел – вы узнали без слов —Средь зелени Летнего СадаОтлитый из бронзы Крылов, —И станут мелькать мимоходомПред ликом певца своегоС текущим в аллее народомХодячие басни его:Пойдут в человеческих лицахКозлы, обезьяны в очках;Подъедут и львы в колесницахНа скачущих бурно конях;Примчатся в каретах кукушки,Рогатые звери придут,На памятник деда лягушки,Вздуваясь, лорнет наведут, —И в Клодта живых изваяньяхУвидят подобья свои,И в сладостных дам замечаньяхРадастся: «mais oui, c'est joli»Порой подойдёт к великануИ серый кафтан с бородойИ скажет другому кафтану:«Митюха, сынишко ты мойЧитает про Мишку, мартышкуДавно уж, – понятлив, хоть мал:На память всю вызубрил книжку,Что этот старик написал».О, если б был в силах нагнутьсяБессмертный народу в привет!О, если б мог хоть улыбнутьсяЗадумчивый бронзовый дед!Нет, – тою ж всё думою полныйНад группой звериных головЗрим будет недвижный, безмолвныйИз бронзы отлитый Крылов.

Вечер в саду

Солнце будто б с неохотойСвой прощальный мечет взглядИ червонной позолотойОбливает темный сад.На скамейке я у стенкиВ созерцании сижуИ игривые оттенкиПышной зелени слежу:Там – висит густым развивом,Там – так женственно – нежна,Там – оранжевым отливомОтзывается она.Аромат разлит сиренью,И меж дремлющих ветвейСвет заигрывает с тенью,Уступая место ей.Что – то там – вдали – сквозь веткиМне мелькнуло и потомПритаилось у беседки,В липах, в сумраке густом.Что б такое это было —Я не знаю, но оноТак легко, воздушно, милоИ, как снег, убелено.Пронизав летучей струйкойТемный зелени покров,Стало там оно статуйкой,Изваянной из паров.Напрягаю взор нескромный(Любопытство – спутник наш):Вот какой – то образ темныйБыстро движется туда ж.Сумрак гуще. Твердь одетаСерых тучек в бахромы.То был, мнится, ангел света,А за ним шел ангел тьмы, —И, где плотно листьев сеткаПрижимается к стене,Скрыла встречу их беседкаВ ароматной глубине.И стемнело все. Все видыВ смуглых очерках дрожат,И внесла звезда КипридыЯркий луч свой в тихий сад.Все какой – то веет тайной,И, как дева из окна,В прорезь тучки белокрайнойСмотрит робкая луна,И, как будто что ей видно,Что в соблазн облечено,Вдруг прижмурилась… ей стыдно —И задернула окно.Чу! Там шорох, шопот, лепет…То колышутся листки.Чу! Какой – то слышен трепет…То ночные мотыльки.Чу! Вздыхают… Вновь ошибка:Ветерок сквозит в саду.Чу! Лобзанье… Это рыбкаЗвонко плещется в пруду.Все как будто что играетВ этом мраке и потомЗамирает, замираетВ обаянии ночном, —И потом – ни лист, ни ветка,Не качнется; ночь тиха;Сад спокоен – и беседкаТам – вдали – темна, глуха.

Поэзия

Поэзия! Нет, – ты не чадо мира;Наш дольный мир родить тебя не мог:Среди пучин предвечного эфираВ день творчества в тебя облекся бог:Возникла ты до нашего начала,Ты в семенах хаоса началась,В великом ты «да будет» прозвучалаИ в дивном «бысть» всемирно разлилась, —И взятому под божию опеку,Средь райских грез первых дней весны,Ты первому явилась человекуВ лице небес, природы и жены.От звездного нисшедшая чертогаК жильцу земли, в младенческой тиши,Прямым была ты отраженьем богаВ его очах и в зеркале души.Готовую нашли тебя народы.Ты – лучший дар, алмаз в венце даров,Сладчайший звук в симфонии природы,Разыгранный оркестром всех миров.Пал человек, но и в его паденьиВсе с небом ты стоишь лицом к лицу:Созданья ты к создателю стремленье,Живой порыв творения к творцу.Тобою полн, смотря на мир плачевный,На этот мир, подавленный грехом,Поэт и царь державно-псалмопевный,Гремел Давид пророческим стихом,И таинством любви и искупленьяСказалась ты всем земнородным вновь,Когда омыть вину грехопаденьяДолжна была святого агнца кровь.Внушала ты евангелистам строфы,Достойные учеников Христа,Когда на мир от высоты ГолгофыПовеяло дыхание креста.И в наши дни, Адама бедных внуковБудя сердца, чаруя взор и слух,Ты, водворясь в мир красок, форм и звуков,Из дольней тьмы их исторгаешь духИ служишь им заветной с небом связью:В твоем огне художнику даноЛик божества писать цветною грязьюИ молнии кидать на полотно.Скульптор, к твоей допущенный святыне,Вдруг восстает, могуществом дыша, —И в земляной бездушной глыбе, в глинеИ мраморе горит его душа.Ты в зодчестве возносишь камень сводаПод звездный свод – к властителю стихийИ в светлый храм грядут толпы народа,Фронтон гласит: «Благословен грядый!»Из уст певца течет, благовествуя,Как колокол гудящий, твой глагол,И царственно ты блещешь, торжествуя,Твой скипетр – мысль, а сердце – твой престол.Порою ты безмолвствуешь в раздумьи,Когда кругом всемирный поднят шум;Порой в своем пифическом безумьиТы видишь то, чего не видит ум.На истину ты взором неподкупнымУстремлена, но блеск ее лучей,Чтоб умягчить и нам явить доступнымДля заспанных, болезненных очей,Его дробишь в своей ты чудной призмеИ, радуги кидая с высоты,В своих мечтах, в бреду, в сомнамбулизмеВозносишься до провоззренья ты.Магнитный сон пройдет – и пробужденьеТвое, поэт, печально и темно,И видишь ты свое произведенье,Не помня, как оно совершено.

И. А. Гончарову

И оснащен, и замыслами полный,Уже готов фрегат твой растолкнутьСедых морей дымящиеся волныИ шар земной теченьем обогнуть.Под бурями возмужествуй упрямо!Пусть вал визжит у мощного руля!Вот Азия – мир праотца Адама!Вот юная Колумбова земля!И ты свершишь плавучие заездыВ те древние и новые места,Где в небесах другие блещут звезды,Где свет лиет созвездие КрестаПоклон ему! Взгляни, как триумфатор,На сей трофей в хоругвях облаков,Пересеки и тропик и экватор —И отпируй сей праздник моряков!И если бы тебе под небесамиНеведомых антиподов пришлосьПереверстаться с здешними друзьямиНогами в ноги, головами врозь,То не роняй отрады помышленья,Что и вдали сердечный слышен глас,Что не одни лишь узы тяготеньяВсемирного соединяют нас.Лети! – И что внушит тебе природаТех чудных стран, – на пользу и доброПусть передаст, в честь русского народа,Нам твой рассказ и славное перо!Прости! Вернись и живо и здоровоВ суровые приневские края,И радостно обнимут ГончароваИ Майковы, и все его друзья.

Любительнице спокойствия

Ты говоришь – спокойствие дорожеТебе всего, всей прелести мирской, —И рад бы я быть вечно настороже,Чтоб охранять твой женственный покой,Чтобы неслись тревоги жизни мимо,А ты на них смотрела бы шутя,Меж сладких грез, легко, невозмутимо,Как милое, беспечное дитя.Когда толпа рушителей покояСо всех сторон несносная шумит,Я, над твоим успокоеньем стоя,Мигал бы им: тс! Не шумите: спит.Но иногда чтоб цену лишь умножитьСпокойствия в глазах твоих, – тебяПорой я сам желал бы потревожить,Хотя б навлек гнев твой на себя.Скажу: «Проснись! Мне хочется лазури:Дай мне на миг взглянуть тебе в глаза!Как ты спала? Не виделось ли буриТебе в мечтах? Не снилась ли гроза?И не было неловко, душно, знойноТебе во сне?» – И молвлю, миг спустя:«Ну, бог с тобой, мой ангел, спи спокойно!Усни опять, прелестное дитя!»

Dahin

Была пора: я был безумно – молод,И пыл страстей мне сердце разжигал;Когда подчас суровый зимний холодОт севера мне в душу проникал, —Я думал: есть блаженный юг на свете,Край светлых гор и золотых долин,И радостно твердил я вместе с Гете:Dahin, dahin!Бывало, я близ девы – чародейкиГорел, немел, не находя речей,И между тем как ниже белой шейкиНе смел склонить застенчивых очей, —Фантазии невольным увлеченьемСмирения нарушив строгий чин,Я залетал живым воображеньемDahin, dahin!Моя мечта всех благ житейских вышеКазалась мне в бреду минувших дней;Я громко пел, а там – все тиши, тише,Я жил тепло, а там – все холодней,И, наконец, все в вечность укатилось,Упало в прах с заоблачных вершин,И, наконец, все это провалилосьDahin, dahin!Исчезло все; не стало прежней прыти.Вокруг меня за счастием все бегут,Стремятся в даль я говорю: идите!А я уж рад хоть бы остаться тут —Страдать, но жить… А тут уж над страдальцемС косой скелет – всемирный властелин —Костлявый мне указывает пальцемDahin, dahin!

День и две ночи

Днем небо так ярко: смотрел бы, да больно;Поднимешь лишь к солнцу взор грешных очей —Слезятся и слепнут глаза, и невольноСклоняешь зеницы на землю скорейК окрашенным легким рассеянным светомИ дольнею тенью облитым предметам.Вещественность жизни пред нами тогдаВполне выступает – ее череда!Кипят прозаических дел обороты;Тут счеты, расчеты, заботы, работы;От ясного неба наш взор отвращен,И день наш труду и земле посвящен.Когда же корона дневного убранстваС чела утомленного неба снята,И ночь наступает, и чаша пространстваЛишь матовым светом луны налита, —Тогда, бледно-палевой дымкой одеты,Нам в мягких оттенках земные предметыРисуются легче; нам глаз не губя,Луна позволяет смотреть на себя,И небо, сронив огневые уборы,Для взоров доступно, – и мечутся взорыИ плавают в неге меж светом и мглой,Меж дремлющим небом и сонной землей;И небо и землю кругом облетая,Сопутствует взорам мечта золотая —Фантазии легкой крылатая дочь:Ей пища – прозрачная лунная ночь.Порою же ночи безлунная безднаНад миром простерта и густо темна.Вдруг на небо взглянешь: оно многозвездно,А взоры преклонишь: оно многозвездно,Дол тонет во мраке: – невольно вниманьеСтремится туда лишь, откуда сияньеИсходит, туда – в лучезарную даль…С землей я расстался – и, право, не жаль:Мой мир, став пятном в звездно – пламенной раме,Блестящими мне заменился мирами;Со мною глаз на глаз вселенная здесь,И, мнится, с землею тут в небе я весь,Я сам себе вижусь лишь черною тенью,Стал мыслью единой, – и жадному зреньюНасквозь отверзается этот чертог,Где в огненных буквах начертано: бог.

К отечеству и врагам его

(1855 год)

Русь – отчизна дорогая!Никому не уступлю:Я люблю тебя, родная,Крепко, пламенно люблю.В духе воинов-героев,В бранном мужестве твоемИ в смиреньи после боев —Я люблю тебя во всем:В снеговой твоей природе,В православном алтаре,В нашем доблестном народе,В нашем батюшке-царе,И в твоей святыне древней,В лоне храмов и гробниц,В дымной, сумрачной деревнеИ в сиянии столиц,В крепком сне на жестком ложеИ в поездках на тычке,В щедром барине – вельможеИ смышленном мужике,В русской деве светлоокойС звонкой россыпью в речи,В русской барыне широкой,В русской бабе на печи,В русской песне залюбовной,Подсердечной, разлихой,И в живой сорвиголовой,Всеразгульной – плясовой,В русской сказке, в русской пляске,В крике, в свисте ямщика,И в хмельной с присядкой тряскеКазачка и трепака,Я чудном звоне колокольномНо родной Москве – реке,И в родном громоглагольномМощном русском языке,И в стихе веселонравном,Бойком, стойком, – как ни брось,Шибком, гибком, плавном славном,Прорифмованном насквозь,В том стихе, где склад немецкийВ старину мы взяли в долг,Чтоб явить в нем молодецкийРусский смысл и русский толк.Я люблю тебя, как царство,Русь за то, что ты с плечаЛомишь Запада коварство,Верой – правдой горяча.Я люблю тебя тем пуще,Что прямая, как стрела,Прямотой своей могущейТы Европе не мила.Что средь брани, в стойке твердой,Миру целому ты вслух,Без заносчивости гордойПроявила мирный дух,Что, отрекшись от стяжанийИ вставая против зла,За свои родные граниЛишь защитный меч взяла,Что в себе не заглушилаВопиющий неба глас,И во брани не забылаТы распятого за нас.Так, родная, – мы проклятьяНе пошлем своим врагамИ под пушкой скажем: «Братья!Люди! Полно! Стыдно вам».Не из трусости мы голос,Склонный к миру, подаем:Нет! Торчит наш каждый волосИль штыком или копьем.Нет! Мы стойки. Не Европа льВся сознательно глядит,Как наш верный СевастопольВ адском пламени стоит?Крепок каждый наш младенец;Каждый отрок годен в строй;Каждый пахарь – ополченец;Каждый воин наш – герой.Голубица и орлицаНаши в Крым летят – Ура!И девица и вдовица —Милосердия сестра.Наша каждая лазейка —Подойди: извергнет гром!Наша каждая копейкаЗа отечество ребром.Чью не сломим мы гордыню,Лишь воздвигни царь – отецДуш корниловских твердынюИ нахимовских сердец!Но, ломая грудью груди,Русь, скажи своим врагам:Прекратите зверство, люди!Христиане! Стыдно вам!Вы на поприще ученьяНе один трудились год:Тут века! – И просвещеньяЭто ль выстраданный плод?В дивных общества проектахВы чрез высь идей прошлиИ во всех возможных сектахХристианство пережгли.Иль для мелкого гражданстваТолько есть святой устав,И святыня христианстваНе годится для держав?Теплота любви и веры —Эта жизнь сердец людских —Разве сузила б размерыДел державных, мировых?Раб, идя сквозь все мытарства,В хлад хоть сердцем обогрет;Вы его несчастней, царства, —Жалки вы: в вас сердца нет.Что за чадом отуманенЦелый мир в разумный век!Ты – француз! Ты – англичанин!Где ж меж вами человек?Вы с трибун, где дар витействаЧеловечностью гремел,Прямо ринулись в убийства,В грязный омут хищных дел.О наставники народов!О науки дивный плод!После многих переходовВот ваш новый переход:Из всемирных филантропов,Гордой вольности сынов —В подкупных бойцов – холповИ журнальных хвастунов,Из великих адвокатов,Из крушителей венца —В пальмерстоновских пиратовИли в челядь сорванца.Стой, отчизна дорогая!Стой! – И в ранах, и в кровиВсе молись, моя родная,Богу мира и любви!И детей своих венчаяВысшей доблести венцом,Стой, чела не закрывая,К солнцу истины лицом!

Стансы

(по случаю мира)

Вражды народной кончен пир.Пора на отдых ратоборцам!Настал давно желанный мир,Настал и слава миротворцам!Довольно кровь людей лилась,О люди, люди! Вспомнить больно;От адских жерл земля тряслась,И бесы тешились – довольно!Довольно черепы ломать,В собрате видеть душегубцаИ знамя брани подниматьВо имя бога – миролюбца!За мир помолимся тому,Из чей десницы все приемлем,И вкупе взмолимся ему,Да в лоне мира не воздремлем!Не время спать, о братья, – нет!Не обольщайтесь настоящим!Жених в полунощи грядет:Блажен, кого найдет неспящим.Царь, призывая вас к мольбеЗа этот мир любви словами,Зовет вас к внутренней борьбеСо злом, с домашними врагами.В словах тех шлет он божью весть.Не пророните в них ни звука!Слова те: вера, доблесть, честьЗаконы, милость и наука.Всем будет дело. ПревозмочьДолжны мы лень, средь дел бумажныхВозросшую. Хищенье – прочь!Исчезни племя душ продажных!Ты, малый труженик земли,Сознай, что в деле нет безделки!Не мысли, что грехи твоиЗатем простительны, что мелки!И ты, сановник, не гордись!Не мни, что злу ты не доступен,И не подкупным не зовись,Коль только златом неподкупен!Не лихоимец ли и ты,Кода своей чиновной силойКривишь судебные чертыЗа взгляд просительницы милой?Коль гнешь рычаг весов своихИз старой дружбы, из участья,Иль по ходатайству больших,Или за взятку сладострастья?Всяк труд свой в благо обращай!Имущий силу делать – делай!Имущий словеса – вещай,Греми глаголом правды смелой!Найдется дело и тебе,О чувств и дум зернометатель!Восстань и ты к святой борьбе,Вития мощный писатель!Восстань – не духа злобы полн,Восстань – не буйным демагогом,Не лютым двигателем волн,Влекущих к гибельным тревогам, —Нет, гласом добрым воззови,И зов твой, где бы не прошел он,Пусть духом мира и любвиИ в самом громе будет полон!Огнем свой ополчи глаголЛишь на нечестие земное,И – с богом – ратуй против зол!Взгляни на общество людское:Увидишь язвы в нем; им данЛукавый ход по жилам царства,И против этих тайных ранНет у врачей земных лекарства.Пророков мало ль есть таких,Которых яд полмира губит,Но суд властей не судит их.И меч закона их не рубит?Ты видишь: бедного лишаПоследних благ в последнем деле,Ликуя, низкая душаШироко дремлет в тучном теле.Пышней, вельможней всех владык,Добыв чертог аристократа,Иной бездушный откупщикПо горло тонет в грудах злата.Мы видим роскошь без границИ океан долгов бездонных,Мужей, дошедших до темницОт разорительниц законных.Нередко видим мы окрестИ брачный торг – укор семействамИ юных жертвенных невест,Закланных дряхлым любодействомЗрим в вертоградах золотыхСреди цветов, в тени смоковницЛюбимцев счастия пустыхИ их блистательных любовниц.Толпа спешит не в храм творца:Она спешит, воздев десницуЗлатого чествовать тельцаИль позлащенную телицу.Н есть для вас, сыны греха,Но есть для вас, земли кумиры,И гром и молния стиха,И бич карающий сатиры,И есть комедии аркан, —И как боец, открыв арену,Новейших дней АристофанКлеона вытащит на сцену.Глас божий, мнится, к нам воззвал,И указует перст судьбины,Да встанет новый ЮвеналИ сдернет гнусные личины!

И туда

И туда – на грань КамчаткиТы зашла для бранной схваткиРать британских кораблейИ, пристав под берегами,Яро грянули громамиПришельцы из – за морей.И, прикрыт звериной кожей,Камчадал на них глядит:Гости странные похожиНа людей – такой же вид!Только чуден их обычай:Знать, не ведая приличий,С злостью выехали в свет,В гости едут – незнакомы,И, приехав мечут громыЗдесь хозяевам в привет!Огнедышащих орудийНавезли – дымят, шумят!«А ведь все же это – люди» —Камчадалы говорят.– Камчадал! Пускай в них стрелы!Ну, прицеливайся! Бей!Не зевай! В твои пределы,Видишь вторгнулся злодей, —И дикарь в недоуменьеСлышит странное веленье:«Как? Стрелять? В кого? В людей?»И ушам своим не веря:«Нет, – сказал: – стрелу моюЯ пускаю только в зверя;Человека я не бью»

Что шумишь?

Что шумишь? Чего ты хочешь,Беспокойный рифмотвор?Нас ты виршами морочишьИ несешь гремучий вздор,Воешь, тратишься на вздохиДа на жалобы, чудак,Что дела на свете плохи,Что весь мир идет не так.Ты все как бы тишь нарушить!Как бы сердце растрепать!Мы тебя не станем слушать:Мы хотим спокойно кушать,А потом спокойно спать.Не тревожь покой наш сонный!Не рычи, неугомонный!Будь, как надо – человек!Мы о призраках не тужим;Мы действительности служим;Положителен наш век.Блеск твоих высоких истинНам несносен, ненавистен, —Мы их знаем, верим им,Только знать их не хотим:Нам бы жить они мешали,А ведь все хотим мы жить,Так зачем бы вдруг мы сталиЭтим истинам служить?Что нам в них, когда их ложью,Благ земных имея часть,Можно славить милость божью,И, чтоб духом не упасть,Да и плоти не ослабить,Иногда немножко грабить,Иногда немножко красть?Не смущая нашу совесть,Не ворочая души,Дай нам песню, сказку, повесть,Позабавь нас, посмеши —Так, чтоб было все пустенько,Непридирчиво, легко,И попрыгало б маленькоВ смехе круглое брюшко,Посреди отдохновенья,В важный час пищеваренья!Не ломись в число судей!Не вноси к нам ни уроков,Ни обидных нам намеков,Ни мучительных идей,И не будь бичом пороков,Чтоб не бить бичом людей!Если ж дико и суровоЗаревешь ты свысока —Эко диво! Нам не ново:Мы как раз уймем дружка.

Улетела

Эх, ты молодость – злодейка!Ты ушла от старика,Что заветная копейкаИз кармана бедняка.Для чего ж, себе на горе,Сохранил я чувства пыл?Для чего при милом взореТрепетать я не забыл?Лучше б вымер этот пламень!Лучше б, взвесив лет число,Обратилось сердце в камень,Да и мохом поросло!Будь-ка ты еще со мною,Вихорь – молодость моя,Как с тобой, моей родною.Погулял бы нынче я!Этим юношам степеннымДал бы я какой урок!Этим с молоду растленнымИ потом нейдущим впрок,Этим с детских лет привыкшимИ к лорнетам и очкамИ над книгами поникшимМалолетним старичкам!В премудреные вопросыУглубились их не тронь!Жгут сигары, папиросы:Дым – то есть, да где ж огонь?Что им девы – чародейки?Нет им дела до любви;Лишь журнальные статейкиВ их вращаются крови.Не сердечные тревогиЗанимают мысли их,А железные дороги,Цены акций биржевых,Механическая ловляОрденов, чинов и местИ свободная торговляХоть сперва – на счет невест.В каждом видишь человека,Что с расчетцем на умеИщет теплого местечкаГде-нибудь, хоть в Чухломе.Он родился дипломатом,Талейран – глядишь – точь в точь,Даже смотрит и Сократом —От цикуты б только прочь!Русь считает он деревней;Весь и новый мир и древнийИзучил он вперебор,И учен, учен без меры:Знает, что и как – гетеры,Говорит насчет амфорИ букета вин фалернских;В новизне же, наконец,После Очерков губернских. —Окончательный мудрец:Он в провинции размножитьХочет свет своих идей,Хочет взятки уничтожитьК утешению людей;А потом, поднявши брови,Заберется как туда,Да войдет во вкус – беда!Чуть лизнет тигренок крови —Станет тигром хоть куда.Но зачем я так обидноНападаю на тебя,Юный друг мой? – Знать завиднаСтарцу молодость твоя.Не сердись! Не мсти поэту!Так я брежу и шучу,Чем я начал песню,Тем ее и заключу:Эх, ты молодость – злодейка!Ты ушла от старика! —Что последняя копейкаИз кармана бедняка.

Плач остающегося в городе при виде переезжающих на дачу

Уж май. Весь Петербург сбирается на дачу.Все едут: я один смотрю и горько плачу.Все едут: я один, опальный сын земли,Жить должен в городе, томясь в сухой пыли,Средь раскаленных плит и толстых стен кирпичных,Понурив голову над грудой дел обычных!Уж пусть бы, думаю, богатство лишь одноНа дачу ехало! Ему уж сужденоВсе блага пить! так нет; – туда ж несет и бедностьСбою лохмотьями обвернутую бледность,Свой волчий аппетит – природы щедрый дар,Своих чреватых жен и свой любовный жар.Весною бедность та в грязи со мною ж вязнет,А тут и поднялась и мимоездом дразнитМеня, бездачного. Мы едем: погляди! —Все это говорит, – а ты себе сиди!Какой прекрасный день! Как солнце светит ярко!Посмотришь: тянется с домашним скарбом возИ разной утварью наполненная барка, —И кофе пить спешит в страну лилей и розС блаженной прачкою счастливая кухарка.И сколько чудных встреч на барке, на возу!Подушка встретилась со щеткою в тазу;Там, поглядишь, с бельем в союзе небывалом,Фарфор или хрусталь под старым одеялом;Перина и сундук знакомиться спешат,И сколько тайных чувств выходит на поверку:К кофейной мельнице тут ластится ушат,А тут тюфяк привстал и обнял этажерку;Там – хлама разного громадные узлы;И – что за дерзкий вид! – И стулья и столыПред всею публикой (у них стыда ни крошки)Сцепились, ножки вверх, и ножки через ножкиПродеты так и сяк, – трясутся, дребезжат,Являя чудный вид подвижных баррикад;Метла глядит в ведро и в спину трет гитару;Там «здравствуй» говорит корыто самовару,Который, уж давно не ездит со двора,Прегордо высунул Свой кран из – под ковра;С вещами дамскими вверху бечевкой тонкойКрест – накрест связаны картонка над картонкой,Где скипетр и венец из кружев, блонд и лентС державой газовой до времени сокрыты,Где все, пред чем потом поникнут без защитыИ свежий прапорщик, и розовый студент.Вот едут курицы в корзине под лоханью,Вот глиняный горшок с чахоточной геранью!Ну вот, я думаю, поправится и та,Когда ее свезут в эдемские места!И эта тощая герань полуживая,Держась позадь всего, меж кадок и корыт,Колышется и, мне насмешливо кивая,«На дачу едем мы: прощайте!» – говорит,И кланяется всем проезжим и прохожим:«Прощайте! – говорит: – вас взять с собой не можем;На дачу едем мы». – И тронутый до слез,Глазами грустными слежу я этот воз.Вдруг взор мой поражен знакомым мне диваном,С горбатой спинкою, обтянутой сафьяном,Где прошлою зимой я часто восседал,Как в дремлющем кругу стихи свои читал;И словно Архимед, решивший вдруг задачу,Кричу: открыл! Они поехали на дачу —Они! – И стол их – вот! И этот мне знаком;Он был опорою моих торжеств минувших;В него я ударял, бывало, кулаком,Чтоб стих усилить мой и разбудить уснувших,А бедный стол страдал; на дачу едет он.Быть может, и диван в пружинах изнурен:Лечиться надобно. Все это поюнеет,Телесность всякая воскреснет, пополнеетИ поздоровеет, – и в платьице иномПридется уширять прекрасных мест объем.Все вспрянет – каждая чуть дышащая личность,И бодрость петуха, и курицы яичность,Цыплята явятся. Не только мир живой,Но и бездушное как – будто обновится,И мебель дряблая, трещавшая зимой,Там трещины сожмет и в силах укрепиться.Воображаю я: приедет этот возК жилищу, Скрытому под сению берез,И разгрузит свое торжественное лоно;Адель уж там – и ждет: она из пансионаНедавно вырвалась и вдруг на дачу – прыг!Сюда! Скорей – сюда! И нежный детский ликСияет прелестью и новостью заботы.Помада, скляночки, флаконы, книги, ноты,Картонки, зеркало, собачка – все ли тут?И милой барышни все это подают.О кухне между тем ее maman хлопочет;Разбилось кое – что… дочь смотрит и хохочет:«Оставьте, – говорит, – оставьте всё! Да выВзгляните, маменька, места – то каковы!Ведь это – прелести! Вам разве не понятно,Что воздухом одним питаться здесь приятно!На это время пусть уж будет позабытВесь прозаический хозяйственный ваш быт!»А маменька – свое, все о своей потереТолкует, думает: к какой прибегнуть мереИ все устроить так, чтобы не быть беде.«Где ж рынок? – говорит: – говядину – то гдеМы будем покупать? Ты, Адичка, пустогоМне не рассказывай: захочется мясного!»А Адичка, давно стан легкий округля,Подвысив платьице и выправляя ножки,По полисаднику несется вдоль дорожкиИ делает шасси с припевом: тра-ля-ля.А там, преплыв Неву, у радостного брегаЯвилась ладия – род ноева ковчега —И высадку творит. А там уже давноВсе наслаждается и все населено:Поутру на крыльцо с приветным звоном чашекВыносится поднос; кудрява, как барашек,Выходит Лидия; в пиджаке и в очкахЭрнест, с дымящейся гаванною в зубах,Идёт с небрежностью, не чуждою претензий,И сел, раскинувшись под шапками гортензий;Проснулся самовар, зафыркал, заворчал,И с моккским нектаром кофейник зажурчал, —Живой источник сил и всякого здоровья,Тут масло, сливки, сыр – вся благодать коровья —Соседней фермы дар. Уж подан тайный знакИз меткого окна пригоженькой соседке…И пёстрый попинька, в своей качаясь клетке,В привет хозяину, уж прокричал: дурак!И Васька – старый кот, чтоб милую картинуДополнить, развалясь на солнце, выгнул спинуИ лёг философом; – он чужд огня в крови,Быв в юности лишён способности к любви.Но что картины все, без них – моих любимых —Сих истых дачников – детей неукротимых?Вот, вот они – друзья! В бездетности своейЯ – старый холостяк – боготворю детей:Не этих скованных, одетых по рисунку,Учёных напоказ и вытянутых в струнку,Но этих маленьких разбойников земных,Растущих весело в разгульной их свободе,Где светской петли нет на детской их природе,И, кажется, что я люблю так крепко их,Как крепко не люблю разбойников больших.Творец мой! Как хорош раскинутый по дачамСей шумный мир детей с их смехом, визгом, плачем!Вот вечер! Поглядишь: там садик, здесь балконПриезжих группами приятно оживлён:Тут гости; в их кругу и старичок почтенный,С звездой и лысиной, совета президент,И Бетси, и Мими, и он – вышереченный —Тот свежий прапорщик и розовый студент.В саду скрипит качель; там сквозь деревьев веткиБлаженная чета мелькает у беседки.Вот август подойдёт, стемнеют вечера:Там музыка гремит, там – пенье, там – игра,Блестят фонарики и хлопают ракеты;У Излера восторг и прелестям нет сметы.Там угол оглашён весёлым звоном чаш;Там хохот; тут любовь; здесь шум и ералаш.О боже! Май настал, а я сижу и плачуПри виде едущих на летний пир – на дачу.

Липы – липки

Липы – липки! вы мне милы;Вас я не забуду;Вас, родные, до могилыПеть и славить буду.Часто вам я, липы – липки,В дни стихов и прозыПосвящал мои улыбки,Посвящал и слёзы.От жены бежал, злодейки,И от лютой тёщи,Я чрез тайные лазейкиВ липовые рощи;И прильнув душой печальнойК новой чародейке,С ней гулял по самой дальнойЛиповой аллейке.И потом, предав забвеньюГорькие ошибки,Я один сидел под теньюОдинокой липки.Шумным роем обсыпалиПчёлы липку эту;Сладкий мёд они сбиралиС липового цвету.После люди мне сказали:Что ты всё пьёшь воду?Ты от горя и печалиЛучше выпей мёду!Стал цедиться мёд душистыйСтруйкой золотистой,А друзья – то подстрекали:Пей! Ведь липец чистый!Липец? – Как не пить в собраньи,Липам в честь и славу,Добрым людям для компаньиИ себе в забаву!Вот и пил я что есть мочи,Славя липку – липу,А потом и дни и ночиСпал я без просыпу.Проспал жар я, выспал холод,Жизнь пропала даром,Всё прошло; уснул я – молод,А проснулся старым.Еле ходишь, сухопарый,Ломит поясницу;Кашель душит, а и старый —Любишь молодицу.Вот однажды ей в признаньяхГоворю сквозь слёзы:«Может, милая, в страданьяхПомогли б мне розы.Может, это лишь простуда,И с помёрзлой кровьюМне согреться бы не худоНапример – любовью». —«Нет, на розы не надейся!Слушайся совету, —Говорит она: – напейсяЛипового цвету!Не любовью согревайся,С сердцем обветшалым,А плотнее накрывайсяТёплым одеялом!»Стал я пить настой целебный,Пил его я жадно,Принял я совет врачебный,Только всё не ладно.Скоро, всю потратив силу,Век я кончу зыбкой:Вы ж, друзья, мою могилуОсените липкой!

Современная идиллия

Пускай говорят, что в бывалые дниНе те были люди, и будто б ониСемейно в любви жили братской,И будто был счастлив пастух – человек! —Да чем же наш век не пастушеский век,И чем же наш быт не аркадской?И там злые волки в глазах пастуховТаскали овечек; у наших волковТакие же точно замашки.Всё та ж добродетель у нас и грешки,И те же пастушки, и те ж пастушки,И те же барашки, барашки.Взгляните: вот Хлоя – Тирсиса жена!Как цвет под росой – в бриллиантах онаИ резвится – сущий ребёнок;И как её любит супруг – пастушок!И всяк при своём: у него есть рожок,У ней есть любимый козлёнок,Но век наш во многом ушёл далеко:Встарь шло от коровок да коз молоко,Всё белое только, простое;Теперь, чтоб другого добыть молочка,Дориса доит золотого бычкаИ пьёт молоко золотое.Женатый Меналк – обожатель Филлид —Порой с театральной Филлидой шалит.Дамет любит зелень и волю —И, нежно губами до жениных губКоснувшись, Дамет едет в Английский клубПройтись по зелёному полю;Тасуясь над зеленью этих полей,Немало по ним ходит дам, королей;А тут, с золотыми мечтами,Как Дафнисы наши мелки заострят —Зелёное поле, глядишь, упестрят,Распишут цветами, цветами.На летних гуляньях блаженство мы пьём.Там Штрауса смычок засвистал соловьём;Там наши Аминты – о боже! —В пастушеских шляпках на радость очам,Барашками кудри бегут по плечам; —У Излера пастбище тоже.Бывало – какой-нибудь нежный МиртилФаншеттину ленточку свято хранил,Кропил умиленья слезами,И к сердцу её прижимал и к устам,И шёл с ней к таинственным, тихим местам —К беседке с луной и звездами.Мы ленточку тоже в петличку ввернутьГотовы. А звёзды? На грудь к нам! На грудь!Мы многое любим сердечно, —И более ленточек, более звездМы чтим теплоту и приятность тех мест,Где можно разлечься беспечно.Мы любим петь песни и вечно мечтать,И много писать, и немного читать(Последнее – новый обычай).Немного деревьев у нас на корнях,Но сколько дремучих лесов в головах,Где бездна разводится дичи!Вотще бы хотел современный поэтСатирой взгреметь на испорченный свет:Хоть злость в нём порою и бродит —Всё Геснером новый глядит Ювенал,И где он сатиру писать замышлял, —Идиллия, смотришь, выходит.

Сельские отголоски

Переселение

Срок настал. Оставив город шумной,От него я скрылся, как беглец:От тревог той жизни неразумнойОтдохнуть пора мне наконец.Душно там; громадность да огромностьЖдут меня, – и посреди всегоСознаю я горькую бездомность:Нет нигде домишка моего.Что я там? – Не гость и не хозяин;Чувствую – там не по мне земля.«Город – мой» – мне всюду шепчет Каин,Авелю отведены поля.То ли дело в мирной сельской доле;Вольное, широкое житьё!Выйду ль я, да разгуляюсь в поле —Это поле, кажется, моё.Где себе ни выберу я место,Лягу тут: точь – в – точь пришёл домой;Ну, а лес – то… боже мой! А лес – то —Тёмный лес – весь совершенно мой!Там – посев; там хижины, строенья.Прохожу по каждому двору:Кажется – тут все мои владенья,Только я оброка не беру.У меня ковёр тут под ногами —Шелковистый, бархатный ковёр,Мягкий, пышный, затканный цветами —Злаки, мох и травка вперебор.Там просвет, там тени по утёсам;Виды, виды – любо посмотреть!А с лугов мне веет сенокосом…Запах – то! Дохнуть – и умереть!Я иду: колосья ржи – взгляните!.Все под ветром кланяются мне.«Здравствуйте, друзья мои, растите, —Мыслю я, – и полнитесь в зерне!»Царь я; солнце у меня в короне;У меня вот зеркало – река!У меня на голубом плафонеВ позолоте ходят облака.Живопись – то, живопись какая!Вы всмотритесь: что за колорит!Эта краска, искрясь и сверкая,Семьдесят столетий так горит.Утром встал я: мне заря блеснулаАлой лентой; пред моим окномМельница мне крылья распахнулаИ глядит торжественным крестом.Жизнь ведёт под тем крестом отшельник…Не ищи других завидных мест!Этот крест – твой орден, добрый мельник,И тебя питает этот крест.Всех здесь будит утра в час обычныйГласом трубным мой герольд – пастух,Иль повеса и крикун публичныйС красным гребнем либерал – петух.В полдень вся горит моя палатаЗолотом; всё в красках, всё пестро;Вечер мне шлёт пурпур свой с заката;Ночь в звездах мне сыплет серебро.А роса – то – перлы, бриллианты!Эти слёзы чище всяких слёз;Птички мне певцы и музыканты,Соловей – мой первый виртуоз.Церковь тут, – и сельское кладбищеБлизко так и ельник тут в виду.Вот мое последнее жилище!Хорошо. Я дальше не пойду.

Вечерние облака

Уж сумрак растянул последнюю завесу;Последние лучи мелькают из – за лесу,Где солнце спряталось. Волшебный час любви!Заря затеплилась – и вот ее струи,Объемля горизонт, проходят чрез березки,Как лент изрезанных багряные полоски.Там, светлым отблеском зари освещены,Густые облака, сбегая с вышины,Нависли пышными янтарными клубами,А дальше бросились капризными дугами,И это вьется все, запуталось, сплелосьТак фантастически, так чудно, идеально,Что было бы художнику даноВсе это перенесть ко мне на полотно,Сказали б: хорошо, но как ненатурально!

Молитва природы

Я вижу целый день мучение природы:Ладьями тяжкими придавленные водыБраздятся; сочных трав над бархатным ковромСвирепствует коса; клонясь под топором,Трещит столетний дуб в лесу непроходимом,И ясный свет небес коптится нашим дымом.Мы ветру не даем свободно пролететь:Вот мельницы – изволь нам их вертеть!Дуй в наши паруса! – природа помолитьсяНе успевает днем предвечному творцу:Томится человек и ей велит томитьсяС утра до вечера… Но день идет к концу;Вот вечер, – вот и ночь, – и небо с видом ласкиРаскрыла ясных звезд серебряные глазки,А вот и лунный шар: лампада зажжена,В молельню тихую земля превращена;Замолкла жизнь людей. Да вот, – ее молитва!

Переложение псалма СХХV

Израиль! Жди: глас божий грянет —Исчезнет рабства тяжкий сон,И пробудится и воспрянетВозвеселившийся Сион, —И славу горного владыкиПо всей вселенной известятТвои торжественные кликиИ вольных песен звучный склад,И глас пойдет меж племенами:«Се богом полная страна!»Его величьем над странамиДнесь возвеличилась она!Как ветр несясь от знойной степи,Срывает льды от знойных вод,Господь расторгнет наши цепиИ к славе двинет свой народ.Кто сеял слезы терпеливоНа почву горя и труда,Тому воздаст благая ниваОбильем сладкого плода.И хлынут с громами напеваЖнецов ликующих толпы,Неся от горького посеваЧистейшей радости снопы.

К новому поколению

(От стариков)

Шагайте через нас! Вперед! Прибавьте шагу!Дай бог вам добрый путь! Спешите! Дорог час.Отчизны, милой нам, ко счастию, ко благуШагайте через нас!Мы грузом наших дней недолго вас помучим;О смерти нашей вы не станете тужить,А жизнью мы своей тому хоть вас научим,Что так не должно жить.Не падайте, как мы, пороков грязных в сети!Не мрите заживо косненьем гробовым!И пусть вины отцов покроют наши детиДостоинством своим!Молитесь! – Ваша жизнь да будет с мраком битва!Пусть будет истины светильником она!Слышней молитесь! Жизнь – единая молитва,Которая слышна.Молитесь же – борьбой с гасильниками света,Борьбой с невежеством и каждым злом земным!Пред вами добрый царь: хвала и многи лета!Молитесь вместе с ним!Прямую вечную прокладывать дорогуВы, дети, научась блужданием отцов,Молитесь, бодрые, живых живому богу —Не богу мертвецов!Служите господу – не аскетизма скукой,Не фарисейства тьмой, не бабьим ханжеством,Но – делом жизненным, искусством и наукой,И правды торжеством!И если мы порой на старине с упорствомСтоим и на ходу задерживаем васСвоим болезненным, тупым противоборством —Шагайте через нас!

И ныне

Над нами те ж, как древле, небеса,И так же льют нам благ своих потоки,И в наши дни творятся чудеса,И в наши дни являются пророки.Бог не устал: бог шествует вперед;Мир борется с враждебной силой Змия;Там зрит слепой, там мертвый восстает:Исайя жив, и жив Иеремия.Не истощил господь своих даров,Не оскудел духовной благодатью:Он все творит, – и библия мировНе замкнута последнею печатью.Кто духом жив, в ком вера не мертва,Кто сознает всю животворность слова,Тот всюду зрит наитье божества.И слышит все, что говорит Егова.И, разогнав кудесничества чад,В природе он усмотрит святость чуда,И не распнет он слова, как Пилат,И не предаст он слова, как Иуда,И брата он, как Каин не убьет;Гонимого с радушной лаской примет,Смирением надменных низведет,И слабого и падшего подымет.Не унывай, о малодушный род!Не падайте, о племена земные!Бог не устал: бог шествует вперед;Мир борется с враждебной силой Змия.

Бессонница

Полночь. Болезненно, трудно мне дышится.Мир, как могила, молчит.Жар в голове; Изголовье колышется,Маятник-сердце стучит.Дума, – не дума, а что-то тяжелоеСтрашно гнятет мне чело;Что-то холодное, скользкое, голоеТяжко на грудь мне легло:Прочь – И как вползшую с ядом, отравоюДерзкую, злую змею,Сбросил, смахнул я рукой своей правоюЛевую руку свою,Вежды сомкну лишь – и сердце встревоженоМыслию: жив или нет?Кажется мне, что на них уж наложенаТяжесть двух медных монет,Словно покойник я. Смертной отдышкоюГрудь захватило. Молчу.Мнится, придавлен я черною крышкою;Крышку долой! Не хочу!Вскройтесь глаза, – и зрачки раздвигаются;Чувствую эти глазаШире становятся, в мрак углубляются,Едкая льется слеза.Ночь предо мной с чернотою бездонною,А над челом у меняТянутся в ряд чередой похоронноюТени протекшего дня;В мрачной процессии годы минувшие,Кажется тихо идут:«Вечная память! Блаженни уснувшие!» —Призраки эти поют;Я же, бессонный, сжав персты дрожащиеВ знаменье божья креста,Скорбно молюсь. «Да, блаженни вы спящие!!!» —Вторят страдальца уста.

Недоумение

Нет! При распре духа с телом,Между верою и знаньем,Невозможно мне быть целым,Гармоническим созданьем.Спорных сил разорван властью,Я являюсь, весь в лоскутьях,Там и здесь – отрывком, частью,И теряюсь на распутьях.Полн заботами с рассветаО жилище да о хлебеСлышу голос: «Брось все это!Помышляй о божьем деле!»Там внушает мне другоеНаших знаний окаянство:Небо!.. Что оно? ПустоеБеспредельное пространство.Там, быть может, все нелепо,Как и здесь! А тут иноеВновь я слышу: «Веруй слепоИ отвергни все земное!Божьих птиц, что в небе реют.Кормит госпола десница:Птицы ж те не жнут не сеют».Это так – да я не птица.Воробья хранит всевышний;Воробей на ветку сядетИ клюет чужие вишни;Клюнь-ка смертный: скажут крадетВот, терплю я все лишенья,Жесткой все иду дорогой,Дохожу до наслажденья —Говорят: «Грешно; не трогай!Смерть придет – и что здесь больн,Там тебе отрадой станет».Так!.. Да думаю невольно:А как смерть меня обманет?

Недолго

Нет, – смысла жизни не постиг,Кто в ней клянет недолготечность.Один блаженства полный мигНе всю ль обхватывает вечность?Недолго держится роса,Блестя слезой, на розе алой,Но всею бездной небесаОтражены тут в капле малой.Иной цветок живет лишь деньНо он зато – краса природы,А неизменно черный пеньСтоит бесчисленные годы.

Елка

24 декабря 1857

Елка, дикую красуСхоронив глубоко,Глухо выросла в лесу,От людей далеко.Ствол под жесткою корой,Зелень – все иголки,И смола слезой, слезойКаплет с бедной елки.Не растет под ней цветок,Ягодка не спеет;Только осенью грибок,Мхом прикрыт – краснеет.Вот сочельник рождества:Елку подрубилиИ в одежду торжестваЯрко нарядили.Вот на елке – свечек ряд,Леденец крученый,В гроздьях сочный виноград,Пряник золоченыйВмиг плодами порослиСумрачные ветки;Елку в комнату внесли:Веселитесь, детки!Вот игрушки вам. – А тут,Отойдя в сторонку,Жду я что – то мне дадут —Старому ребенку?Нет играть я не горазд:Годы улетели.Пусть же кто-нибудь подастМне хоть ветку ели.Буду я ее беречь, —Страждущий проказник, —До моих последних свеч,На последний праздник.К возрожденью я иду;Уж настал сочельник:Скоро на моем ходуНужен будет ельник.

Упоение

Взором твоим я утешен,Жадно смотрю тебе в очи;С блеском полудня в них смешанМрак соблазнительной ночи.Пью я блаженство и муку,Слушая детский твой лепет;Страстно схватив твою руку,Чувствую жар я и трепет;Вырваться сердце готово;Грудь и томится и млеет;Хочется вымолвить слово:Сохнет язык и немеет.Нету ни воли, ни силы!Нет ни мольбы, ни заклятий!Мертвый – хочу из могилыКинуться в пламень объятий

В музеуме скульптурных произведений

Ага! – Вы здесь, мои возлюбленные боги!Здорово, старики – сатиры козлогногиИ нимфы юные! Виновник нежных мук —Амур – мальчишка, здесь, прищурясь, держит лукИ верною стрелой мне прямо в сердце метит,Да нет, брат, опоздал: грудь каменную встретитСтрела твоя; шалишь!.. над сердцем старикаБессильна власть твоя. Смеюсь исподтишкаКоварным замыслам. – А, это ты Венера!Какая стройность форм, гармония и мера!Из рук божественных одною грудь прикрыв,Другую наискось в полтела опустив,Стоишь, богиня, ты – светла, лунообразна;И дышишь в мраморе всей роскошью соблазна;А там – в углу, в тени – полуземной уродЛюбуется тобой, скривив беззубый рот,А позади тебя, с подглядкой плутоватой,Присел на корточки – повеса – фавн мохнатый.А тут крылатые, в гирлянду сплетеныМалютки, мальчики, плутишки, шалуны:Побочные сынки! прелюбодейства крошки!Ручонки пухлые и скрюченные ножки,Заброшенные вверх. – Задумчиво поникЗдесь целомудрия богини важный лик;Смотрю и думаю, – и все сомненья боле:Не зависть ли уж тут! Не девство поневоле!Вот нимфы разные от пиндовых вершин:Та выгнутой рукой склоняет свой кувшинИ льет незримою, божественную влагу;Та силится бежать – и замерла – ни шагу!Страсть догнала ее… Противиться нельзя!Покровы падают с плеча ее скользя,И разъясняются последние загадки, —И мягки, нежны так одежд упавших складки,Что ощупью рукой проверить я хочу,Не горный ли виссон перстами захвачу;Касаюсь: камень, – да!.. Нет все еще немножкоСомнительно. – А как прелестна эта ножка!Коснулся до нее, да страх меня берет…Вот – вижу – Геркулес! Надулись мышцы, жилы;Подъята палица… Я трус; громадной силыБоюсь: я тощ и слаб – итак, прощай, силач,Рази немейских львов! А я вприпрыжку, вскачьСпешу к другим. Прощай! – А! Вот где, вотПриманка!..Сладчайшим, крепким сном покоится вакханка;Под тяжесть головы, сронившей вязь венка,В упругой полноте закинута рука;В разбросе волосы объемлют выгиб шеиИ падают на грудь, как вьющиеся змеи;Как в чувственности здесь ваятель стал высок!Мне в мраморе сквозит и кровь, и гроздий сок.А вот стоят в кусках, но и в кусках велики,Священной пылью лет подернуты антики:Привет вам, ветхие! – Кто ж это, кто такойСтоит без головы, с отшибленной рукой?У тех чуть держатся отшибленный ноги;Там – только торс один. Изломанные боги!Мы сходны участью: я тоже изможден,Расшиблен страстию и в членах поврежден;Но есть и разница великая меж нами:Все восхищаются и в переломке вами,Тогда как мне, – Увы! – сужден другой удел:Не любовались мной, когда я был и цел.И ты, Юпитер, здесь. Проказник! Шут потешник!Здорово, старый бог! Здорово, старый грешник!Здорово, старый чорт! – Ишь как еще могучСтаринный двигатель молниеносных туч!Охотник лакомый, до этих нимф прелестных!Любил земное ты и в существах небесных.Досель еще на них ты мечешь жадный взгляд.Я знаю: ты во всех был превращаться радДля милых – в лебедя, что верно, помнит Леда,Где надо – в юношу, в орла – для Ганимеда,И высунув рога и утучнив бока,Влюбленный ты мычал и в образе быка;Бесстыдник! Посмотри: один сатир нескрытноСмеется над тобой так сладко, аппетитно(Забыто, что в руках властителя – гроза),Смеется он; его прищурились глаза,И расплылись черты так влажно, шаловливо,В морщинке каждой смех гнездится так игриво,Что каждый раз, к нему едва оборочусь, —Я громко, от души, невольно засмеюсь.Но – мне пора домой; устал я ноют ноги…Как с вами весело, о мраморные боги!

Люцерн

Дыша безмятежно и мерно,Храня светло – зеркальный вид,Под сению башен ЛюцернаЗеленое озеро спит.Блестят его струек узоры,Светла его мелкая рябь,И нежит и радует взорыЕго изумрудная хлябь,И складки как тонко рядамиБегут по утоку воды,Как будто бы ангел перстамиВедет этих складок ряды;И крытые дымкой туманаПри озере этом стоятДва крепких земных великана;То – Риги – гора и Пилат.Меж ними, в пучину эфира,В его лучезарную высьГромады альпийского мираМогучей семьей вознеслись.Та – острой подобная крыше,Та – словно с аркадами мост.Идут они выше и выше,Как будто на спор вперерост,И гнутых и ломаных линийВолшебный, картинный надрезПодходит в дали темно-синейПод купол бездонных небес.Чем дальше – тем больше означенИх очерк; их дымчатый видЧем дальше, тем больше прозраченИ с небом загадочно слит.Иные, средь гордого взбегаСияя денницы в лучах,Покровы из вечного снегаНесут на широких плечах;И снег так легко разметался,Так бережно лег на хребты,Как будто измять их боялсяСвятых изваяний черты.А те – облаками пушатсяИ дымно парят в вышине,Как будто кадильно курятсяВ безмолвной молитве оне.И с ними молюсь я умильноИ с ними тону в небесах,И крупные слезы обильноВ моих накипают глазах.Для чувства ищу выраженийИ слов… Но одетый в лучиПрироды невидимый генийМне шепчет: не порти! молчи!

Чортов мост

Страшно! Небо мглой объято,И скала скалу гнетет.Меж скалами круто сжатаХлещет пена водоската,Прыщет, воет и ревет.Ветер рвет в ласкутья ризу,Что туман горам соткал;Я леплюсь по их карнизу,Тучи сверху, тучи снизу,Сверху, снизу – ребра скалМуза! Дай мне голос барда —Голос в божью высоту!Я без крыл здесь на лету:Я – на высях Сен-Готарда,Я – на Чортовом мосту!

Ночью

Ночь темна и тепла;Благодатная мглаНа долины легла.Горы в дымке ночнойВосстают предо мнойНеобъятной стеной.Вышина! Тишина!Люди… Ночь их полнаОбаянием сна.Но где шум их заглох, —Принимают мой вздохИ природа и бог.

Утром

Солнечный свет, как сквозь сито просеян,Сыплет мелко сквозь частые ветки,И на тропинку мне падают с небаСветлые сетки и темные сетки:Словно опутан, иду я. Прохладно.В чаще сокрытая птичка щебечет,И ручеек через камешки змейкойВьется и шопотно что – то лепечет.Так хорошо тут. Отрадная свежестьЛьется и в грудь мне и, кажется, в душу…Так и боюсь я, что грешным дыханьемЧистого утра святыню нарушу.

Добрый совет

Что думать? Покоряйся,Лиза, участи своей!Время дорого: решайсяВыйти замуж поскорей!Благо, есть жених маститый.Старым смотрит он хрычом;Он подагрик знаменитыйИ разбит параличом.Он восторгам не научит,Но, по – старчески любя,Ведь не долго ж он помучитДряхлой нежностью тебя.А пока на ладан дышит,Скорчен жизненным трудом,В дар тебе он свой запишетТрехэтажный славный дом.Ты ж свой жар, которым пишешь,В благодарность обратя,В дар ему свое запишешьБогом данное дитя.И старанья, и участьяТвоего приемля плод,Он от радости и счастьяК разрушенью вмиг пойдет,И умрет, оставив пряжку —Знак служебной чистоты,И за мертвого бедняжкуПенсион получишь ты.И за сборной колесницейТы пойдешь – хвала творцу! —Интересною вдовицей:Траур так тебе к лицу!

Все люди

Все люди, люди, человеки!А между тем и в нашем веке,В широкой сфере естества,Иной жилец земли пространнойПодчас является нам страннойХодячей массой вещества.Проводишь в наблюденьях годыИ все не знаешь, как расчесть:К которому из царств природыТакого барина отнесть?Тут есть и минерала плотность,И есть растительность – в чинах,И в разных действиях – животность,И человечность – в галунах.Не видно в нем самосознанья;Он только внешность сознает:С сознаньем чина, места, званьяОн смотрит, ходит, ест и пьет.Слова он внятно произносит,А в слове мысли нет живой, —И над плечами что – то носит,Что называют «головой»,И даже врач его клянетсяВ том честью званья своего,Что нечто вроде сердца бьетсяМеж блях подгрудных у него,Что все в нем с человеком схоже…А мы, друзья мои, вздохнемИ грустно молвим: боже! боже!Как мало человека в нем!

Светлые ночи

Не все – то на севере худо,Не все на родном некрасиво:Нет! Ночь наша майская – чудо!Июньская светлая – диво!Любуйтесь бессонные очи!Впивайтесь всей жадностью взглядаВ красу этой северной ночи!Ни звезд, ни луны тут не надо.Уж небо заря захватилаИ алые ленты выводит,И, кажется ночь наступила,И день между тем не проходит.Нет, он остается, да толькоНе в прежнем пылающем виде:Не душен, не жгуч, и нисколькоЗемля от него не в обиде.Он долго широким разгаромВ венце золотом горячился,Да, видно, уж собственным жаромИ сам наконец утомился.Не стало горячему мочи:Он снял свой венец, распахнулся,И в ванну прохладную ночиВсем телом своим окунулся, —И стало не ярко, не мрачно,Не день и не темень ночная,А что – то, в чем смугло – прозрачноСквозит красота неземная.При свете, проникнутом тенью,При тени пронизанной светом,Волшебному в грезах виденьюПодобен предмет за предметом.Весь мир, от (вчера) на (сегодня)Вскрыв дверь и раскинув ступени,Стоит, как чертога господня,Сквозные хрустальные сени.

Ты мне все

Воздуха чистого в легком дыханииМне твоей поступи веянье слышится;На море, белой волны колыханииВсе мне волна твоих персей колышется,Тополя стройного в лиственном шелестеЧудится топот твой нежный, таинственный, —В целой природе твои только прелестиЯ созерцаю, о друг мой единственный.Ты – мое сердце в полудне высокое,Месяц серебряный, звездочка скромная;Ты – моя радость и горе глубокое,День мой блестящий и ночь моя темная.

Песня

Ох, ты – звездочка моя ясная!Моя пташечка сизокрылая!Дочь отецкая распрекрасная!Я любил тебя, моя милая.Но любовь моя сумасбродная,Что бедой звалась, горем кликалась,Отцу – батюшке неугодная, —Во слезах, в тоске вся измыкалась.Где удачу взять неудачному?Прировняется ль что к неровному?Не сошлись с тобой мы по – брачномуИ не сведались по – любовному.Суждена тебе жизнь дворцовая,Сребром – золотом осиянная;А моя судьба – ох! – свинцоваяМоя долюшка – оловянная.Серебро твое – чисто золотоНе пошло на сплав свинцу – олову.Дума черная стуком молотаПростучала мне буйну головуИ я с звездочкой моей яркою,С моей пташечкой сизокрылоюРазлучась, пошел – горькой чаркоюИзводит мою жизнь постылую.

Сон

И жизнью, и собой, и миром недоволен,Я весь расстроен был, я был душевно болен,Я умереть хотел – и, в думы был углублен,Забылся, изнемог – и погрузился в сон.И снилось мне тогда, что, отрешась от телаИ тяжести земной, душа моя летелаС полусознанием иного бытия,Без форм, без личного исчезнувшего «я»,И в бездне всех миров, – от мира и до мира —Терялась вечности в бездонной глубине,Где нераздельным все являлось ей вполне;И стало страшно ей, – и, этим страхом сжата,Она вдруг падает, вновь тяжестью объята,На ней растет, растет телесная кора,Паденье все быстрей… Кричат: «Проснись! пора!»И пробудился я, встревоженный и бледный,И как был рад, как рад увидеть мир свой бедный!

Казалось

Когда с тобою встречался я,Вуаль с твоей шляпки срывал,К ланитам твоим наклонялсяИ очи твои целовал, —Казалось: я с небом встречалсяПокров его туч разрывал,И с алой зарею сближалсяИ солнца лучи целовал.

Перевороты

Когда – то далеко от нашего векаНе зрелось нигде человека;Как лес исполинский, всходила трава,И высилась палима – растений глава,Средь рощ тонкоствольных подъемлясь престольно.Но крупным твореньем своим недовольна,Природа земною корой потрясла,Дохнула вулканом морями плеснулаИ, бездна разверзнув, наш мир повернулаИ те организмы в морях погребла.И новый был опыт зиждительной силы.В быту земноводном пошли крокодилы,Далеко влача свой растянутый хвост;Драконов, удавов и ящериц ростБыл страшен. С волнами, с утесами споря,Различные гады и суши и моряЯвлялись гигантами мира тогда…И снова стихийный удар разразился,А сверху вновь стали земля и вода.И твари живые в открытых им сферахОпять начинали в широких размерах:Горы попирая муравчатый склон,Там мамонт тяжелый, чудовищный слон —Тогдашней земли великан толстоногой —Шагал, как гора по горе; но тревогойСтихий возмущенных застигнутый вдруг,В бегу, на шагу, вдруг застыл, цепенеет…Глядь! жизни другая эпоха яснеет,И новых живущих является круг.И вот при дальнейшей попытке природы,Не раз обновляющей земли и водыИ виды менявшей созданий своих, —Средь мошек, букашек и тварей иных,В мир божий вступил из таинственной двери,Возник человек – и попятились звери.И в страхе потомка узнав своегоИ больше предвидя в орехах изъяна,Лукаво моргнула, смеясь, обезьяна,Сей дед человека – предтеча его.И начал он жить поживать понемногу,Сквозь глушь, чрез леса пролагая дорогу,Гоня всех животных. Стрелок, рыболов,Сдиратель всех шкур, пожиратель волов,Взрыватель всех почв – он в трудах землекопныхДорылся до многих костей допотопных,Отживших творений; он видит могилы,Где плезиозавры, слоны, крокодилы,Недвижные, сном ископаемым спят.Он видит той лестницы темной ступени,Где образ былых, первородных растенийНа камне оттиснут; в коре ледянойТруп мамонта найден с подъятой ногой;Там мумии древних фантазий природы —Египет подземного мира; там – сводыКряжей известковых и глинистых глыбС циклоповой кладкой из черепов плотных,Из раковин мелких, чуть зримых животныхИ моря там след с отпечатками рыб.Над слоем там слой и пласты над пластамиЯвляются книгой с живыми листами.Читает ее по складам геолог.Старинная книга! Не нынешний слог!Иные страницы размыты, разбиты,А глубже под ними – граниты, граниты,А дальше – все скрыто в таинственной мглеИ нет ни малейших следов организма;Один указует лишь дух вулканизмаНа жар вековечный в центральном котлеИ мнит человек: вот – времен в переходе,Как много работать досталось природе,Покуда, добившись до светлого дня,С усильем она добралась до меня!И шутка ль? Посмотришь – ее же созданьеГосподствует, взяв и ее в обладанье!Природа ж все вдаль свое дело ведет,И втайне день новый готовит, быть может,Когда и его в слой подземный уложит,А сверху иной царь творенья пойдет.И скажет сын нового, высшего века,Отрыв ископаемый труп человека:«Вот – это музею предложим мы в дар —Какой драгоценный для нас экземпляр!Зверь этот когда – то был в мир нередок,Он глуп был ужасно, но это – наш предок!Весь род наш от этой породы идет».И древних пород при образе отчетом,Об этом курьезном двуногом животномНам лекцию новый профессор прочтет.

Не надо

Ты счастья сулишь мне. Ох, знаю я, да!Что счастье? – Волненье! Тревога!Восторги! – бог с ними! Совсем не туда.Ведет меня жизни дорога.Я знаю, что счастье поднять не легко.Ну, мне ли тащить эту ношу?Я с нею, поверь, не уйду далеко,А скрючусь и вмиг ее сброшу.Я в том виноват ли, что в пылких делахПорывистых сил не имею,Что прытко ходить не могу в кандалах,Без крыльев летать не умею?Устал я, устал. У судьбы под рукойДуша моя отдыху рада.Покоя хочу я; мне нужен покой,А счастья мне даром не надо!

Современный гений

Он гений говорят, – и как опровергатьЕго ума универсальность?Бог произвел его, чтоб миру показатьДуши презренной гениальность.Изменник царственный! он право первенстваУ всех изменников оспорилОн все нечистое возвел до торжестваИ все святое опозорил.Диплом на варварство, на низости патентСтяжал он – подлости диктатор,Клятвопреступник, тать, бесчестный президентИ вероломный император!Он говорит: «Клянусь!», а сам уж мысль таитСмять клятву, изорвать присягу,«Империя – не брань, но мир», – он говорит,А сам выдергивает шпагу.Достигнув вышины чрез низкие дела,В Италию просунул лапу.Пощупал – тут ли Рим и дядина орлаКогтями он пригладил папу;Опутав Англию своим союзом с ней,Ей поднял парус дерзновенной,И немощь жалкую лоскутницы морейОн обнажил перед вселенной;Свою союзницу на гибель соблазнилСойти с родной ее стихии;Защитник Турции, ее он раздавилЗащиту противу России, —И тонет в оргиях, и гордо смотрит онНа свой Париж подобострастной,И, перед ним склонясь, продажный АльбионС своей монархией безгласнойЕму сметают пыль с темнично-белых ногИ веллингтоновской подвязкойВенчает нашего предателя чулок,Быль Ватерло почислив сказкой.Убейте прошлое! пусть дней новейших судВо прах историю низложит!Бытописатели вновь примутся за трудИ прах разроют… но, быть может,До дней сих доведя рассказ правдивый свойИ видя, как упрек здесь горекДля человечества, дрожащею рукойИзломит грифель свой историкИ разобьет скрижаль!.. Но летопись грехаИ гнусных козней вероломстваНа огненном крыле могучего стиха,Дойдет, домчится до потомстваИ передаст ему, как страсбургский буян,Нахал, питомец беззаконий,С прикормленным орлом, бесстыдный шарлатан,Мятежник, схваченный в Булоньи,И из тюрьмы беглец – законами игралИ всем святым для человекаИ, стиснув Францию, с насмешкой попиралВысь девятнадцатого века………Гюго! твой меткий ямб в порыве гневных силЕму бессмертье обеспечил,Ты хищника стихом железным заклеймилИ стыд его увековечил,И жаль мне одного, что этот срам вверялТы гармоническому звукуИ что, его клеймя, невольно замаралТы поэтическую руку.А ты пока сияй, верховный образецИзмен, разбоев и предательств!Ты видишь, для тебя язык богов певецГотов унизить до ругательств,Но время разорвет твою с фортуной связь,Гигант нечестия в короне!Хлам человечества! Увенчанная грязь!Монарх с пощечиной на троне.

Та ли это?

Боже мой! Она ли это?Неужели это та,Пред которою поэтаБурно двигалась мечта?Та ли это, что, бывало,Очи вскинув иль склоня,Сына грома и огняВозносила и свергала;И рассыпчатых кудрейПотрясая черной прядью,Трепетала над тетрадьюГармонических затей;И глазами пробегаяПо рифмованным листам,Пламенела, прилагаяПальчик к розовым устам?Та ль теперь – добыча прозы —Отмечает лишь расход,На варенье щиплет розыИ солит янтарный плод?Та ль теперь в углу тенистом,С преклоненной головой,Целый день сидит за вистомБезнадежною вдовой!В чепчик с блондовой оборкойДа в капот облечена —Над козырною шестеркойПризадумалась она…Взносит руку – угрожает,Но, увы! Сия грозаУж не сердце поражает, —Бьет червонного туза!

7 апреля 1857

Христос воскрес!Воскресни ж все – и мысль и чувство!Воспрянь, наука! Встань, искусство!Возобновись, талант словес!Христос воскресВозобновись!Воскресни, Русь, в обнове силы!Проснись, восстань из недр могилы1Возникни, свет! Дел славных высь,Возобновись!Возникни, свет!Христос во гробе был трехдневен;Ты ж, Русь… Творец к тебе был гневен;Была мертва ты тридцать лет,Возникни, свет!Была мертва!На высоте, обрызган кровью,Стоял твой крест. Еще любовьюДышала ты, но головаБыла мертва.Дышала ты, —И враг пришел, и в бранном зноеОн между ребр твоих стальноеВонзил копье, но с высотыДышала ты.Вонзил копье —И се: из ребр твоих, родная,Изыде кровь с водой ДунаяИ враг ушел, в тебя своеВонзив копье.И враг ушел!Воскресла б ты, но, козни сея,Тебя жмет нечисть фарисея,Чтоб новый день твой не взошел,А враг ушел.Твой новый деньВзойдет – и зря конец мытарствам,Ты станешь новым, дивным царством.Идет заря. Уж сдвинул теньТвой новый день.Идет заря.Не стало тяжкого молчанья;Кипят благие начинанья,И на тебя с чела царяИдет заря.И се – тебяНе как Иуда я целую,Но как разбойник одесную;«Христос воскрес» – кричу, любя,О, Русь, тебя.Христос воскрес!И ты, земля моя, воскресни,Гремите, лиры! Пойтесь, песни!Отчизна! Встань на клик небес!Христос воскрес!

Авдотье Павловне Баумгартен

Примите! Груз стихов моихВам представляю в этих томах;Немало вы найдете в нихИ чувств, и мыслей, вам знакомыхЧего не понял бы никто,Я знаю – все поймется вами;Душой доскажется вам то,Что не досказано словами.Еще при юности огнеВы светлой музой были мне,Светилом дней тех незабвенных,Моею лучшею мечтой,Предметом песен вдохновенныхИ стонов лиры золотой.С какою сладкой нервной дрожьюСтихи, что я для вас слагал,Бывало, к вашему подножьюЯ с сердцем вместе повергал!И каждый взгляд ваш благодарныйМне был – источник новых сил;Меня он в мир высокопарный,В соседство к богу возносил;И снисхожденья неземногоИсполнясь к страннику земли,Меня, уже немолодогоСлугу, поклонника простого, —Своим вы другом нарекли,И в этом сане, в этом чине,Я свысока на мир смотрю:«Друзья! Я – друг моей богини!» —Друзьям я гордо говорю.И вам, с душой перегорелой,Старик, под старость одурелой,Вверяю, тайно от другихЯ бремя мук моих бессильных,Моих дурачеств предмогильных,Предсмертных глупостей моих,Любви, не стоящей вниманьяИ слез, достойных посмеянья…Но все ж – вам гласно объявлю,Что я до гроба – не изменник:Я ратник ваш, а там лишь пленник,Я там влюблен, а вас люблю!

Я. П. Полонскому

Между тем как на чужбинеЛучшим солнцем ты согрет,в холодах проводим нынеМы одно из наших лет.У Невы широководнойВ атмосфере непогодной,И отсюда наш приветШлем тебе, наш превосходной,Драгоценнейший поэт!Говорят, что ты оставилБаден – Баден и к местамПриальпийским путь направил,И теперь витаешь там.Воздух сладостный Женевы,Как дыханье юной девы,Да влечет тебя к мечтамИ внушит тебе напевыНовых песен, милых нам.Коль наладит с русской кровьюВоздух тот – ему и честь.Пусть он даст прилив здоровьюТвоему. – Ты ж нам дай весть:Как живешь вдали и вчуже?Мы ж поем все песню ту же:где ж нам новую завесть?Прозябаем в летней стуже;А ведь все ж отрада есть.В шубах ездим мы на дачуПод приветный кров спешаК тем, которых я означуЗдесь начальной буквой Ш…Догадайся, – к тем знакомым,Что живут уютным домом,Где сидишь, легко дыша,И радушным их приемомСогревается душа,К согреванью ж плоти грешнойЕсть камин и чай гостям;И вчера у них успешноПобеседовалось нам;Был Щербина, Сонцов; сноваО тебе метали слово —Знаешь – с бранью пополам;Вспоминали СоколоваИ фон – Яковлева там.И стихи твои читали,И казалось мне: в тишиВ них оттенки трепеталиПодвижной твоей души,И – не надобно портрета, —Личность светлая поэтаОчерталась: поспешиДать еще два, три куплета —И подарок доверши.

«Воплощенное веселье…»

Воплощенное веселье,Радость в образе живом,Упоительное зелье,Жизнь в отливе огневом,Кипяток души игривой,Искры мыслей в море грез,Резвый блеск слезы шутливойИ не в шутку смех до слез,Легкой песни вольный голос,Ум с мечтами заодно,Дума с хмелем, цвет и колос,И коронка, и зерно.

Признание в любви чиновника заемного банка

Кредитом страсти изнывая,Красавица! У ног твоихГорю тобой, о кладоваяВсех мук и радостей моих!По справке видно самой вернойЧто я – едва узрел твой лик —Вмиг красоты твоей безмернойЯ стал присяжный ценовщик.Но цифры все мои ничтожны,Все счеты рушиться должны,По всем статьям итоги ложны,Я вижу: нет тебе цены!Сам контролер – моих страданий,Конечно б, всех не сосчитал!Моих и мыслей и желаний,В тебя я внес весь капитал.Я внес – и не брал документовНа сей внесенный мною вклад.И ждал, чтоб мне в замен процентовТобой был кинут нежный взгляд.Бог дал мне домик. Чуждый мируСей домик – сердце; я им жил:Я этот дом, любви квартиру,В тебе, как в банке, заложил.Чертог не каменный, конечно!(Таких и нету у меня) —Он пред тобой стоял беспечно.Незастрахован от огня.И обгорел, но я представилТебе и пепел – все, что мог;Молю: помимо строгих правилПрими убогий сей залог!Прими – и действуй без прижимки:Арест, коль хочешь, налагай,Лишь бедный дом за недоимкиВ публичный торг не назначай!Да и к чему? Никто не купит,Ты за собой его упрочь,Все льготы дай! Чуть срок наступит —Отсрочь, рассрочь и пересрочь!Одно своим я звал именье,И было в нем немного душ:Одна душа в моем владеньиБыла и в ней все дичь и глушь.Теперь и душу я, и телоСдаю, кладу к твоим стопам.Ты видишь: чистое тут дело;А вот и опись всем статьям.Моя вся пашня – лист бумаги,Мой плуг – перо; пишу – пашу;Кропя дождем чернильной влаги,Я пашню ту песком сушу…На роковом Смоленском полеМоя землица, но и тутИмею я сажень – не боле,И ту мне после отведутЯ весь, как ведомость простая,Перед тобой развит теперь.С натурой описи сличая,Обревизуй и все проверь.Тебе служить хочу и будуЯ всем балансом сил моих,Лишь выдай мне с рукою в ссудуВсю сумму прелестей твоих!Мы кассу общую устроим,Кассиром главным будешь ты,И мы вдвоем с тобой удвоимСвои надежды и мечты.Хоть будет не до хваток гибельКой в чем; за то в любви у насЧрез год иль менее – уж прибыль,Клянусь, окажется как раз.И так из года в год умножимМы эти прибыли с тобой,И вместе мы себя заложимоВ наш банк последний – гробовой!

К точкам

Знакомки старые? О вы, в немые строчки,Средь огненных стихов, разбрызганные точки!Скажите: бросив здесь неконченый куплет,Сам, мимо всех чинов, насыпал в вас поэт,Иль вы явились тут и в должности и в чине —По независящей от автора причине?Поставленны ль в замен игривых, острых слов,Могущих уколоть каких-нибудь глупцов,Которые живут на нашем попеченьи,Имея иногда особое значенье?Иль заменили вы нескромный оборотРечей, способных жечь и соблазнять народ,Вводить в лукавый грех жену или вдовицуИ заставлять краснеть стыдливую девицу?Иль правда смелая идеи роковой,Чтоб не тревожить мир больной, полуживой,За вами спряталась? Так, в отвращенье громуИ шуму от езды по тряской мостовой,Кидают пред жильем недужного солому.

Желания

Кругом существенность бедна;Везде – концы, пределы, грани;Но в скудной жизни мне данаНеограниченность одна —Неограниченность желаний.Желаньем в вечность я лечу;И – червь земли – в быту убогомЯ всемогущим быть хочу,Я быть хочу – безумец – богом.Я чуть ступил – и изнемог,Но с жалкой слабостью своеюВ своих желаньях я, как бог,Я беспредельностью владею,И повелительно своюТебе я возвещаю волю,И блага все тебе на долюВ прямых желаньях отдаю;И – близок час: перегораяВ последнем пламени любви,Тебе скажу я, умирая:«Прости! Будь счастлива! Живи!»

«Поселившись в новой кельи…»

Поселившись в новой кельиСтран измайловских в глуши,За привет на новосельеБлагодарность от душиЛавроносному поэтуВсеусердно приношуЯ любезность, и прошуОзарять мой темный уголПоэтическим лучом,Хоть иные – то как пугалРифм боятся, да и в чемНе дано им как-то вкусу:Пусть боятся. Храбрость трусуИ несродна; – их потребМузы чужды; что им Феб?Мы ж – присяжники искусства —Стариною как тряхнем,Новичков – то силой чувстваВсех мы за пояс заткнем.современные вопросы,Канканируя, ониПусть решают! Мы ж в тениГаркнем: прочь, молокососы!Тяжба с нами вам невмочь.Знайте: можем всех вас в купеМы в парнасской нашей ступеВ прах мельчайший истолочь.

Игра в шахматы

Войско стоит против войска. Готовятся к бою.Высится гордо над всеми король головою.Пешки стоят впереди. – Им сначала идти и валиться.В задних рядах королева и важные лица.Падают пешки. – То сволочь! Никто и не плачет.Пусть очищается прочим; а конь через головы скачет.Строются планы, к врагов пораженью приемлются меры.Накось, облическим шагом идут офицеры.Башни стоят по углам. Их натуре не свойственно прыгать.Сам же король иногда в своей сфере домашнейБашню швырнет через себя, да и станет за башней;А поелику царю неучтиво сказать: ретируйся! —Коротко и нежно ему говорят: рокируйся!Он безопасного места заранее ищет в сражениях,Важности ради великой не быстр он в словах и движеньях.С клетки на ближнюю клетку ступает направо, налево,Взад и вперед, да и только. – А вот – королева,Та семимильно шагает и наскось и прямо;Многое ей позволяется. – Это ведь дама!То через все поле сраженья, через смутную пашнюПо-офицерски летит она вкось, то как башнюПрямо ее переносят: ее и противник уважит:Ей приготовя удар, – «Берегись!» – он ей скажет.Если опасность грозит королю, тот удар не творитсяСразу ему: предварительно «шах» говорится.Случай коль есть заслонить, то и с места его не сдвигают,Пусть не тревожится! Все короля охраняют.На смерть все пешки пойдут и фигуры: ни слова,Пасть за него и сама королева готова.Если шах от коня, то нельзя оградить – это значит:Сам уходи! Ибо конь чрез ограды все скачет.Если же мат королю, то хоть сил еще много,Войско сдается бессорно. – Прямая дорогаВсем остальным тут фигурам и пешкам – путь в ящик.Здесь представляется участи общей образчик.Тут, не боясь уж подвергнуться царскому гневу,С пешками вместе кладут короля, королеву,Знать тут и сволочь – все вместе. Таков уж обычай!Кто победил, кто сражен – все туда, без различий!Кончена партия. – Ходы все те ж на земле повторяя,Смертный волнуется партию жизни играя.Разница та, что игрок сам в игру ту невольноВводится высшею силой, подчас хоть и больно.Мнит он: «Я двигал игру всю», – а рок самого его двигал,Сам он и пешкой служил, да и конником прыгал.Был офицером и башней. «Мат» – скажет верховный указчик,Сходит с доски он игральной и прячется в ящик.

Песнь радости

[из Шиллера]

Радость! Ты искра небес; ты божественнаДочь Елисейских полей!Мы, упоенные, входим торжественноВ область святыни твоей.Все, что разрозненно светским дыханьем,Вяжешь ты братства узлом;Люди там – братья, где ты над сознаниемЛегким повеешь крылом.(Хор)Всем – простые объятья!Люди! Всех лобзаем вас.Там – над звездным сводом, братья,Должен быть отец у нас.С нами пируй, кто подругу желанную,Дружбы нашел благодать,Кто хоть единую душу избраннуюМожет своею назвать,Знает, как бьется любовию сладкоюЖаркая грудь на груди!..Если ж кто благ сих не ведал, – украдкою,С плачем от нас отойди!(Хор)Все, над чем лик солнца ходит,Пусть обет любви творит!Нас туда любовь возводит,Где неведомый царит.К персям природы припав, упиваетсяРадостью каждая тварь:Добрый и злой неудержно кидаетсяК этой богине в алтарь.Радость – путь к дружбе, к сердечному счастию,К чаше с вином золотым;Червь упоенный ползет к сладострастию,К богу летит херувим.ХорЛюди, ниц! Во прах главами!Сердце чует: есть творец.Там он, люди, над звездами —Царь ваш, бог ваш и отец.Радость – пружина в часах мироздания.Маятник этих часов.Радость! Ты – пульс в организме создания,В жилах вселенной ты – кровь.Долу – ты цвет вызываешь из семени;В небе – средь вечной игры,Водишь по безднам пространства и времениСолнцы, планеты, миры.ХорКак летят небес светила,Так по дольнему путиКаждый, братья, в ком есть сила,Как герой на бой – лети!Радость! ты путь указуешь искателюК благу – к венцу бытия;В огненном зеркале правды – пытателюЗрима улыбка твоя;Смертному веешь ты солнечным знаменемВеры с крутой высоты;В щели гробов проникающим пламенемБлещешь меж ангелов ты.ХорЛюди! Наш удел – терпенье.Всяк неси свой в жизни крест!Братья! Там возногражденье —У отца, что выше звезд.Будем богам подражать! На творениеМилость их сходит равно.Бедный, убогий! Приди – наслаждениеС нами вкусить заодно!Злоба! останься навеки забытою!Враг наш да будет прощен!Пусть обретет он слезу ядовитую!Пусть не терзается он!ХорВ пламя – книгу долговую!Всепрощение врагам!Бог за нашу мировуюПримирится с нами – там.Пенится радость и в чаши вливается,Золотом гроздий горя;В робкого с нею дух бодрый вселяется,Кротости дух – в дикаря.Встанем, о братья, и к своду небесномуБрызнем вином золотым!Встанем – и доброму духу безвестномуЭтот бокал посвятим!ХорВ хорах звездных кто прославлен,Серафимами воспет,Выше звезд чей трон поставлен —Здесь да внемлет наш привет!Братья! Терпенье и твердость – в страданиях!Помощь невинным в беде!Строгая верность – в святых обещаниях!Честность и правда – везде!Пред утеснителем – гордость спокойная!Губит: умри – не дрожи!Правому делу – награда достойная!Гибель – исчадиям лжи!ХорЛейся, нектар! Пеньтесь, чаши!Круг! Теснее становись!Каждый вторь обеты наши!Божьим именем клянись!Братья! Пощада – злодея раскаянью!Цепи долой навсегда!Смерти есть место: нет места отчаянью!Милость – и в громе суда!И да услышим из уст бесконечногоГлас его: мертвый! живи!Ада нет боле! Нет скрежета вечного!Вечность есть царство любви.ХорБуди светел час прощанья!По могилам – сладкий сон!В день же судный, в день восстаньяБлагость – суд, любовь – закон!

Дева за клавесином

(Из Шиллера)

Клавесин, перстам твоим послушный,Зазвучал: я слышу гимн небесный —И стою, как истукан бездушный,И парю, как гений бестелесный.Воздух, только б не нарушитьТех мелодий, что он слышит,Только б слышать, только б слушать,Притаился и не дышит.Мнится: полный круг созданьяТает в неге обаянья;Охватила ты егоСтрун волшебных перебором,Как сковала беглым взоромОбласть сердца моегоЗвуки льются в огненных размерах:Кажется, все вновь и вновь творимы.На струях, как на небесных сферах,В звуках тех родятся херувимы;Кажется, из недр хаоса блещетНовый мир, и в вихре мирозданьяВосходя, за солнцем солнце хлещетБурными потоками сиянья.Слышится мне в сладкихПереливных тонах —Ручеек на гладкихКамешках надонных;Слышится мне – то по тучам гремящий,Божий орган тот, где, сыпля перуны,Рвутся сверкающей молнии струны;То по уступам с обрывов скользящийС шумом глухим, из раската в раскат,Прыщущий пеной широкий каскад;То ласкательно – игривыйВперескок через лесокШаловливо листья ивыПокачнувший ветерок;То мне в стенающих звуках открытаАдская бездна, где волны Коцита —Слезные волны текут через край;То предо мной разверзается рай,И готов спросить у девыЯ сквозь трепет в этот миг:То не райские ль напевы,Не предвечный ли язык?

Смерть

(Из Гюго)

Над нивой жизненной я видел эту жницу.Схватив блестящий серп в костлявую десницу,Она, повсюду страх и ужас разнося,Шагала, тем серпом махая и кося,И триумфаторы под знаком этой жницыМгновенно падали с победоносной колесницы;Тут рушился алтарь, там низвергался трон,И обращались в прах и Тир, и Вавилон,Младенец – в горсть земли, и в пыль – зачаток розы,А очи матери – в источник вечный – в слезы,И скорбный женский стон мне слышался: «Отдай!»Затем ли, чтоб терять, мне сказано: «Рождай!»Я слышал общий вопль неисходимой муки.Там из – под войлока высовывались рукиОкостенелые, и все росло, рослоЛюдских могил, гробов и саванов число.То было торжество печали, тьмы и хлада,И в вечный мрак неслась, как трепетное стадоПод взмахом грозного, нещадного серпа,Народов и племен смятенная толпа;А сзади роковой и всеразящей жницы,С челом, увенчанным сиянием зарницы,Блестящий ангел нес чрез бледных лиц толпыСей жатвой снятых душ обильные снопы.

Собачий пир

(Из Барбье)

Когда взошла заря и страшный день багровый,Народный день настал,Когда гудел набат и крупный дождь свинцовыйПо улицам хлестал,Когда Париж взревел, когда народ воспрянул,И малый стал велик,Когда в ответ на гул старинных пушек грянулСвободы звучный клик, —Конечно, не было там видно ловко сшитыхМундиров наших дней, —Там действовал напор лохмотьями прикрытых,Запачканных людей,Чернь грязною рукой там ружья заряжала,И закопченным ртом,В пороховом дыму, там сволочь восклицала. . Умрем!А эти баловни в натянутых перчатках,С батистовым бельем,Женоподобные, в корсетах на подкладках,Там были ль под ружьем?Нет! их там не было, когда, все низвергаяИ сквозь картечь стремлясь,Та чернь великая и сволочь та святаяК бессмертию неслась.А те господчики, боясь громов и блескуИ слыша грозный рев,Дрожали где-нибудь вдали, за занавескойНа корточки присев.Их не было в виду, их не было в поминеСредь общей свалки там,Затем, что, видите ль, свобода не графиняИ не из модных дам,Которые, нося на истощенном ликеРумян карминных слой,Готовы в обморок упасть при первом крике,Под первою пальбой;Свобода – женщина с упругой, мощной грудью,С загаром на щеке,С зажженным фитилем, приложенным к орудью,В дымящейся руке;Свобода – женщина с широким, твердым шагом,Со взором огневым,Под гордо веющим по ветру красным флагом,Под дымом боевым;И голос у нее – не женственный сопрано:Ни жерл чугунных ряд,Ни медь колоколов, ни шкура барабанаЕго не заглушат.Свобода – женщина; но в сладострастии щедромИзбранникам верна,Могучих лишь одних к своим приемлет недрамМогучая жена.Ей нравится плебей, окрепнувший в проклятьях,А не гнилая знать,И в свежей кровию дымящихся объятьяхЕй любо трепетать.Когда – то ярая, как бешеная дева,Явилась вдруг она,Готовая дать плод от девственного чрева,Грядущая жена!И гордо вдаль она, при криках исступленья,Свой простирала ходИ целые пять лет горячкой вожделеньяСжигала весь народ;А после кинулась вдруг к палкам, к барабануИ маркитанткой в станК двадцатилетнему явилась капитану:«Здорово, капитан!»Да, это все она! она с отрадной речью,Являлась к нам в стенах,Избитых ядрами, испятнанных картечью,С улыбкой на устах;Она – огон в зрачках, в ланитах жизни краска,Дыханье горячо,Ломотья, нагота, трехцветная повязкаЧрез голое плечо,Она – в трехдневный срок французов жребий вынут!Она – венец долой!Измята армия, трон скомкан, опрокинутКремнем из мостовой!И что же? о позор! Париж столь благородныйВ кипеньи гневных сил,Париж, где некогда великий вихрь народныйВласть львиную сломил,Париж, который весь гробницами уставленВеличий всех времен,Париж, где камень стен пальбою продырявлен,Как рубище знамен,Париж, отъявленный сын хартий, прокламаций,От головы до ногОбвитый лаврами, апостол в деле наций,Народов полубог,Париж, что некогда как светлый купол храмаВсемирного блистал,Стал ныне скопищем нечистоты и срама,Помойной ямой стал,Вертепом подлых душ, мест ищущих в лакей,Паркетных шаркунов,Просящих нищенски для рабской их ливреиМишурных галунов,Бродяг, которые рвут Францию на частиИ сквозь щелки, толчки,Визжа, зубами рвут издохшей тронной властиКровавые клочки.Так вепрь израненный, сраженный смертным боем,Чуть дышит в злой тоске,Покрытый язвами, палимый солнца зноем,Простертый на песке;Кровавые глаза померкли; обессилен —Свирепый зверь поник,Раскрытый зев его шипучей пеной взмылен,И высунут язык.Вдруг рог охотничий пустынного простораВсю площадь огласил,И спущенных собак неистовая свораСо всех рванулась сил,Завыли жадные, последний пес дворовыйОскалил острый зубИ с лаем кинулся на пир ему готовый,На неподвижный труп.Борзые, гончие, легавые, бульдоги —Пойдем! – и все пошли;Нет вепря – короля! Возвеселитесь, боги!Собаки – короли!Пойдем! Свободны мы – нас не удержат сетью,Веревкой не скрутят,Суровый сторож нас не приударит плетью,Не крикнет: «Пес! Назад!»За те щелчки, толчки хоть мертвому отплатим:Коль не в кровавый сокЗапустим морду мы, так падали ухватимХоть нищенский кусок!Пойдем! И начали из всей собачьей злостиТрудиться, что есть сил:Тот пес щетины клок, другой обглодок костиКлыками захватилИ рад бежать домой, вертя хвостом мохнатым,Чадолюбивый пес,Ревнивой суке в дар и в корм своим щенятамХоть что-нибудь принес,И бросив из своей окровавленной пастиДобычу, говорит:«Вот, ешьте: эта кость – урывок царской власти,Пируйте – вепрь убит!»

Крымские сонеты

(Из Мицкевича)

Алушта днем

Гора с своих плеч уже сбросила пышный халат,В полях зашептали колосья: читают намазы;И молится лес – и в кудрях его майских блестят,Как в четках калифа, рубины, гранаты, топазы.Цветами осыпан весь луг; из летучих цветковВисит балдахин: это рой золотых мотыльков!Сдается, что радуга купол небес обогнула!А там – саранча свой крылатый кортеж потянула.Там злится вода, отбиваясь от лысой скалы;Отбитые, снова штурмуют утес тот валы;Как в тигра глазах, ходят искры в бушующем море:Скалистым прибрежьям они предвещают грозу,Но влага морская колышется где – то внизу:Там лебеди плавают, зыблется флот на просторе.

Чатырдаг

В страхе лобзают пяту твою чада пророка.Крым кораблем будь: ты мачта ему; целый светТы осенил, Чатырдаг: ты – земли минарет!Гор падишах! Как над миром взлетел ты высоко!Мнится, Эдема врата принял ты под надзор,Как Гавриил. Темен плащ твой: то лес горделивый!И янычары свирепые – молний извивы —Шьют по чалме твоей, свитый из туч, свой узор.Солнце ль печет нас, во мраке ль не зрим ничего мы,Нивы ль нам ест саранча, иль гяур выжег домы, —Ты, Чатырдаг, неподвижен и глух ко всему.Ты, между небом и миром служа драгоманом,Под ноги гром подостлав и весь дол с океаном,Внемлешь, к созданию бог что гласит своему.

Развалины замка в балаклаве

Руины!.. А твоя то бывшая ограда,Неблагодарный Крым! Вот – замок! Жалкий вид!Гигантским черепом он на горе стоит;Гнездится в нем иль гад, иль смертный хуже гада.Вот – башня! Где гербы? И самый след их скрыт.Вот – надпись… имя… чье? Быть может, исполина!То имя, может быть, – героя: он забыт;Как мушку, имя то обводит паутина.Здесь грек вел по стенам афинский свой резец;Там – влах монголу цепь готовил; тут пришлецИз Мекки нараспев тянул слова намаза.Теперь лишь черные здесь крылья хищных птиц,Простертых, как в местах, где губит край зараза,Хоругвий траура над сению гробниц.

Стихотворения 1859–1860 гг.