"Заветные" сочинения Ивана Баркова
В книге представлены самые известные и наиболее представительные стихотворные произведения Ивана Баркова (1732–1768), который считается классиком русской эротической поэзии. Издание снабжено словарем устаревших и малоупотребительных слов, а также объяснением исторических имен и названий. Рассчитано на всех, кто интересуется русской словесностью.
Так у Пушкина — в юношеском стихотворении «Городок»:
«Боярин небольшой» — это об Иване Баркове, поэте, который, по одной из легенд, покончил самоубийством, подведя итог своему земному существованию одной предсмертной строчкой: «Жил грешно, а умер смешно.»
«Боярин небольшой» — это для тех, кто ищет или находит в сочинениях Баркова больше, чем там есть. Это особенно для исследователей творчества, которые, пытаясь придать весомость своим филологическим изысканиям, выдают исследуемый мелкий водоем за глубоководное озеро, а кое-кто в исследовательском запале договорился до смелого, но нелепого утверждения, будто Барков был учителем самого Пушкина. В пушкинские учителя не зачислишь даже Державина — он только, «в гроб сходя», похвалил будущего поэта, почувствовав в нем талант; и даже Жуковский не может претендовать на это звание, хотя, известно, он его присвоил себе однажды: в 1820 году, когда Пушкин только что закончил «Руслана и Людмилу», маститый Жуковский подарил ему свой портрет, написав на оном, рисуясь: «Победителю ученику от побежденного учителя».
Понятно, что сочинители старшего поколения что-то подсказывали Пушкину, в чем-то, быть может, даже настойчиво убеждали… Большой талант не нуждается в советах.
Но обратимся к таланту малому, к одному из тех, кого Пушкин назвал «врагами парнасских муз», — ибо они не стремились, как подобает поэту, к высокому, а клонились к низменному. Судя по признаниям Пушкина в том же «Городке», он имел и хранил «сафьянную тетрадь» с «потаенными» сочинениями некоторых литераторов, и половину этой тетради занимал Иван Барков. Шестнадцатилетний Пушкин называет тетрадь «драгоценным свитком». Он восклицает об авторах сей антологии: «Хвала вам, чады славы!» Он повторяет «люблю», представляя сих сочинителей, и можно подумать… Нет, ничего подумать нельзя: несмотря на шестнадцать лет, возраст, когда всякого рода «потаенные», или, проще говоря, непристойные вирши и картинки особенно впечатляют подростков, Пушкин отнюдь не переоценивает литературный талант Баркова: да, это «наездник удалой», но — «боярин небольшой».
Просматривая ранние наброски Пушкина, мы обнаружим, что еще раньше, в четырнадцать лет, он определил место Ивана Баркова в русской поэзии — на русском Парнасе, как сказали бы в те времена. Незаконченная поэма «Монах» начинается с шутливого обращения к Вольтеру: Пушкин, называя Вольтера «султаном французского Парнаса», просит взаймы его смычок, его кисть, его золотую лиру; Вольтер отказывает; и следует столь же шутливое обращение к Баркову:
Пушкину нужна золотая лира, а не скрыпица — малое музыкальное смычковое орудие о четырех струнах, как определяет скрипку В.И. Даль в своем «Словаре».
Вспомнив Даля, уточним заодно по его «Словарю» слово заветный, вынесенное в заголовок этого издания: оно использовано здесь в значении не напоказ, про себя. Кстати, у Даля есть «Заветные пословицы и поговорки»; самым приличным из этого «заветного» можно назвать, пожалуй, только одно речение, а именно: «Весной и щепка на щепку лезет.»
Пушкин и, видимо, большинство образованных людей в первой четверти XIX века знали, что такое Барков, имели представление о его непристойных сочинениях. Отметим, что понятия о пристойности в XVIII веке, когда жил и писал Барков, могли быть иными, чем у нас сегодняшних и особенно у нас вчерашних, взращенных в строгую коммунистическую эпоху, когда нецензурное слово на заборе оскорбляло взгляд, а появление его в печати было недопустимо. На протяжении XIX века Барков оставался культовой фигурой на задних дворах литературы, обрастая всякого рода домыслами; количество его творений даже приумножилось теми сквернословами, которые, все-таки стесняясь, подписывали свои эротические стишки его именем; в то же время другие любители «потаенного» приписывали Баркову любое похабное произведение, не имеющее авторства. В начале XX века Барков, похоже, вспоминался «читающей» публикой, прежде всего или только, как автор «Луки Мудищева» — непристойной поэмы, к которой он не имел никакого отношения: пресловутый «Лука» появился на свет где-то через сто лет после смерти Баркова. При коммунистическом правлении, то есть большую часть XX века, Барков пребывал в глухом забвении: советское общество, наложив на себя строгие моральные вериги, не просто порицало, а сурово осуждало сквернословие и даже могло привлечь к уголовной ответственности — за распространение порнографии и нецензурную брань. В 90-х годах недавно закончившегося века Баркова напечатали — черным по белому, сразу полностью и впервые без всякой цензуры, без купюр, без точек или прочерков на месте известных слов, напечатали не для узкого круга литературоведов, а для всех, для так называемого массового читателя. Поначалу издатели, по старой памяти озираясь, считали нужным как-то объяснить свою смелость: мол, это все-таки не порнография, а литература, и сам Ломоносов водил с Барковым дружбу, и сам Карамзин отметил его дарование, и сам Пушкин поминал его не без похвалы; поначалу око советского человека искренне оскорбилось, узрев в печати совершенно непечатные вещи, при этом в скандальном изобилии. Но потом и издатели перестали извиняться, и читательское око перестало оскорбляться… Человек есть существо ко всему привыкающее, — как-то так сказано у Достоевского. И это, по мнению Федора Михайловича, самое верное ему определение — человеку. Можно бы с привлечением психологии и прочих наук исследовать перестройку человеческих понятий о нравственном и безнравственном, но выйдет долгий и скучный разговор, который закончится спорными выводами, поэтому с тем же успехом объясним этот переход от нетерпимости к терпимости ненаучно, но коротко в подражание библейским сказителям: Время оскорбляться, и время благодушествовать.
Почему именно Барков прогремел и прославился со своими «срамными» стихами, почему его ставят первым номером среди классиков непристойной литературы? Собственно, он один классик и есть. Никто до Баркова, и мало кто после Баркова изливал на бумагу непристойности в таком количестве, с таким неуемным задором, совершенным бесстыдством и, надо признать, своеобразным талантом, который мы встречаем иногда в рассказчиках пикантных анекдотов. И в большинстве случаев Барков соблюдал те правила, которые позволяют считать определенное скопление слов и предложений литературным произведением, пусть и «оскорбляющим благоприличие». У Баркова «срамные» строки бойко слетали с пера и гладко стелились по бумаге, чего, кстати, нельзя сказать о его «пристойных» творениях. Сравним: в громоздко сложенном «Посвящении», которое предшествует тяжеловесным латинским переводам Баркова и адресовано графу Г. Г. Орлову, поэт-переводчик рассуждает — не очень понятно о чем:
После тугого пережевывания затверженных поэтических штампов Барков, словно школяр, выскочивший из класса на перемену, раскрепощается, расковывается и распоясывается, и у него соскакивают с языка и отскакивают от зубов откровенные, однозначно понимаемые рифмы:
«Послание», не имеющее художественной ценности, как, видимо, и переводы, сделанные Барковым во время службы в Академии наук, не канули в лету благодаря, во-первых, профессиональным составителям и редакторам с академической подготовкой: вроде как нужно дать представление следующим поколениям о литературной жизни прошедшей эпохи, а именно XVIII века; и, во-вторых, благодаря денежной поддержке со стороны органов, заведующих культурой: вроде бы нужно выделить средства тем академическим издателям и редакторам, кои вроде как радеют о том, чтобы дать представление следующим поколениям… А все непечатное дошло до нас благодаря искреннему и бескорыстному труду любителей — любителей клубнички, испытывающих учащение пульса, «горение в жилах» и движение в других телесных органах при чтении и переписывании «заветных» творений, и любителей русской словесности во всех ее проявлениях: любители переписывали из чужой заветной «сафьянной» в свою заветную коленкоровую или какую еще тетрадку стихи Баркова и его подражателей; тогда как другие любители хранили, например, запрещенного Герцена и прочих революционных глашатаев — и первые, и вторые тоже, в общем, сохраняя для потомков подцензурные материалы, получившие определение «потаенная литература».
Сегодня впервые за всю свою историю Россия существует без цензуры. Это удивительно, но и к чудесам привыкаешь; другой вопрос: хорошо ли это? Хорошо. От цензуры всегда и в первую очередь страдали крупные художники: поэта, писателя, драматурга, режиссера заставляли переделывать произведение в угоду правящему лицу или правящей партии, требовали что-то убрать — правящему лицу или правящей партии неугодное, или же сами переделывали и убирали, или просто вообще не печатали, или же, прочитав, упрятывали написавшего за решетку… Тем временем гуляло по стране, передавалось из рук в руки, разбрасывалось в прокламациях и переписывалось в заветные тетрадки все, что к настоящему искусству имело отдаленное или косвенное отношение — включая откровенную порнографию и призывы к свержению власти.
И все же, еще раз: что нам Барков? И что есть такого в Баркове, что задевает? Если б ничуть не задевало, он был бы забыт еще в своем XVIII веке как один из сквернословов в сонме безвестных пачкунов, чей «духовный мир» выражен всецело небольшим набором матерных слов, слетающих с губ и нацарапанных на бумаге. А задевает то, что Барков все-таки не косноязычно сквернословит, а художественно оформляет свои оды, посвященные взаимному и необоримому влечению определенных членов мужского и женского тела. Это голая правда… Сергей Есенин называет ее горькой:
Конечно, у Баркова вместо горькая стояло бы сладкая… но, в принципе, и он, грубее, чем Есенин, сообщает слушателю о главной силе, благодаря которой продлевается существование на земле всех ее обитателей:
Мы не склонны превозносить поэзию Баркова, но бывают моменты, когда хочется брякнуть именно эту правду и именно так — грубо, непристойно, например, в адрес тех, кто выдает долгие, нудные, путаные размышления, порожденные болезненным сознанием и облаченные в словесные хитросплетения, за какую-то мудрость или научную философию.
Нам скажут: пусть это истина, но истина низменная. Скажут, отстранясь от «собрания мерзостей», дошедших до нас из ХУ1П века… И нам вполне понятно желание цивилизованного человека оградить себя от низких истин частоколом нас возвышающих обманов. Не еблей единой жив человек.
Заканчивая разговор, обратим внимание читателя на то, что не все в этом сборнике, как и в любом барковском издании, принадлежит Баркову: какая-то часть сочинена другими «врагами парнасских муз», кем-то из его современников. Можно ли уточнить, кем именно? Это не представляется возможным, да и нет необходимости предпринимать масштабные архивные раскопки ради литературного явления не первой величины.
И еще: не все в сочинениях Баркова и материалах, приписываемых Баркову, достойна публикации. Сейчас нет цензуры, но у профессионального редактора и независимого издателя всегда остается критерий художественности: в печать не пропускаются вещи, которые не являются художественными произведениями, будь они хоть про одуванчики на лугу, хоть про непрестанное совокупление разгоряченных особей. В искусстве на первом месте стоит не сама тема, а то, как она изложена.
К. Васильев
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Е б и х у д — владетельный князь.
М у д о р в а н — брат его, также владетель.
Х у е с т а н — наперсник Ебихудов.
П и з д о к р а с а — княжна, невеста Мудорванова.
Х у е л ю б а — ее наперсница.
В е с т н и к.
В о и н ы.
Действие в доме князя Ебихуда
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Ебихуд и Хуестан
Ебихуд
Познай днесь, Хуестан, смятения вину:
Я только лишь было взобрался на княжну,
Как вдруг проклятый хуй стал мягок так, как лыко.
Хуестан
Великий государь, несчастье то велико,
Однако же совсем надежды не теряй
И на свою битку ты верно уповай;
Чего не смог теперь, то впредь исполнить можно,
И в Пиздокрасу хуй впендрячишь ты неложно.
Ебихуд
О день, несчастный день, о прежестокий рок!
Не в силах я княжне в пизду пролить поток;
Я тщетно на красы дражайшие взираю
И Пиздокрасину шентю воображаю —
Хуишка скверный мой висит, как колбаса,
И не прельщает, ах! ничья его краса.
Представь, любезный друг, сколь горько мне терпети
И сколь несносно сей поносный хуй имети!
Я братне разметал все воинство, как прах,
А хуй мой, как кишка, лежит в моих штанах.
На то ли брата я столь победить старался,
Чтоб плод моих побед непроебен остался?
И для того ль княжну я от него достал,
Чтоб хуй мой на ее пизденочку не встал?
Я тщетно заставлял княжну его дрочить —
Не мог в нее, увы, не мог никак всучить.
Однако ж я еще попробовать хочу,
Авось-либо я свой проклятый хуй вздрочу.
Введи сюда княжну!
Ебихуд
Теперь я постараюсь,
Хоть слабо на битку свою я полагаюсь.
О мать ебливых дел, владычица земли,
Венера, ты теперь мольбу мою внемли!
Когда поможешь мне уеть княжну как должно,
Я тысячу хуев собачьих неотложно
На всесожжение во храм твой принесу,
Лишь в Пиздокрасу дай мне впрятать колбасу,
Сего лишь одного я от тебя желаю
И в покровительство тебе свой хуй вручаю.
Ебихуд и Пиздокраса
Пиздокраса
Почто ты звать меня опять к себе велел?
Иль мало над пиздой моею ты потел?
Ебихуд
Виновным пред тобой себя я признаваю,
Но слабости такой я впредь не уповаю
И больше на битку надеюся теперь;
А ты пизду свою, пожалуй, расщеперь.
Пиздокраса
Я путь к пизде открыть всегда тебе готова,
Но, ах! не начинай ты мучить меня снова.
Когда проеть меня ты не имеешь сил,
Почто моей пизды ты брата днесь лишил?
Отдай меня ему, я Мудорваном стражду,
Биткою утолит в пизде моей он жажду;
Он еть здоров, елдак всегда его стоит,
И сразу он в меня до муд свой хуй всадит.
Ебихуд
Кого ты, дерзкая, воспоминать дерзаешь?
Или что мне он враг, то ты позабываешь?
Конечно, Мудорван еще тобой любим
И, видно, елдаком прельстил тебя своим,
Однако сей любви терпети я не стану
И тотчас еть его велю я Хуестану.
Пиздокраса
Что слышу я, увы, погибнет Мудорван,
Без милости в него хуй влящит Хуестан!
Когда твоя к нему жестокость столь сурова,
На Хуестанов шмат сама я сесть готова,
И лучше на его елде мне умереть,
Как мертва пред собой возлюбленного зреть.
Ебихуд
Не бойсь, княжна, не бойсь, я столь суров не буду
И с братом ближнего родства не позабуду.
Когда в сражении он в плен ко мне попал,
Я жизнь его всегда священной почитал,
И воевал я с ним лишь за тебя едину.
Позволь же мне теперь влупить в тебя шматину;
Позволь, дражайшая, чтобы в твою пизду,
Коль буду щастлив я, ввалил свою елду.
В надежде сей теперь тебя я оставляю
И с трепетом тебя я на хуй ожидаю.
Пиздокраса
На то ль судьба меня с пиздой произвела,
Чтоб Ебихуду я ети ее дала
И плешь его в своей пизде чтоб закалила?
Я девство для тебя, о Мудорван, хранила,
Готовила пизду тебе я на елдак,
Надеяся найтить в твоей шматине смак;
С нетерпеливостью я воли ожидала,
Дни щастья своего минутами считала,
Как пальцем ты в моей махоне ковырял
И в ярости свой хуй мне в руки ты давал;
Мне мнится зреть еще, как я его держала
И как пизда моя с задора вся дрожала,
Мокрехонька она, заслюнившись, была,
И чуть было тогда я тут не засцала,
Но князь, приметивши в махоне моей влажность,
Урыльник подал мне, считая то за важность;
Чрез то политику свою он мне подал
И, что умеет жить на свете, показал.
А ныне свое все я щастье потеряла,
И нет уже в руках возлюбленного скала!
Пиздокраса и Хуелюба
Хуелюба
Какую скорбь, княжна, являет мне твой взор,
Иль чувствуешь в шенте жестокий ты задор,
Иль Ебихудов хуй тебе не полюбился,
Когда любовный огнь в тебе не утолился,
Иль в ебле он тебе еще явился слаб?
Пиздокраса
Хоть князь он по уму, но по хую он раб.
Печали моея причина есть сугуба;
Внимай ее, внимай, дражайша Хуелюба!
Лишь только я легла со князем на кровать
И думала под ним задор свой утолять,
Уж ноги я ему просторно разложила
И в губы плешь его, послюнивши, вложила,
Готовилась ему проворно подъебать,
Но пакостный не мог его хуишка встать.
Я тщетно много раз дрочить его старалась,
И тщетно я к мудам поближе подвигалась,
Казала я ему, раскрыв, свою пизду,
Но не могла ничем взманить его елду.
И видя, что под ним без пользы я лежала,
Я сбросила его с себя и убежала.
Вот горесть вся моя; представь же ты себе,
Когда б сия беда случилася тебе,
Могла ль бы ты ее снести великодушно?
Без добрыя битки век жить на свете скушно,
А я, лишась теперь любезна своего,
Лишилась вместе с ним и елдака его.
Любезный Мудорван в оковах пребывает,
А без него меня задор одолевает.
Когда б он был со мной, он огнь бы утолил
И вплоть бы по муде свой хуй в меня влупил.
Xуелюба
Достойно плачешь ты, достойно ты стенаешь,
По полюбовнике ты слезы проливаешь;
Он стоит, ах! сего, я знаю его плешь,
Мне хуй его знаком, он толст, велик и свеж,
Достойны суть муде его златого века,
И в ебле нет ему подобна человека.
Когда б ты под него попалася хоть раз,
Он раскорякой бы пустил тебя тотчас,
Пизденку б он твою, как шапочку, расправил,
И раз пятнадцать бы он в ночь тебя ошмарил.
Заебин бы с ведро в тебя он наплевал
И ложе брачное все кровью б измарал.
Тогда-то в ебле сласть подробно б ты узнала
И милому дружку со вкусом подьебала.
Пиздокраса
Почто любовь к нему ты тщишься умножать?
Почто елдак драгой теперь воспоминать?
Дай волю в храмине мне слезы лить спокойно;
Иду об милом в ней восплакать я достойно.
Мудорван
Вот для ради чего елдак я свой дрочил,
Почто я хуй в княжну, о небо, не всучил?
Без ебли зрю себя в том доме, где родился,
Где Пиздокрасу еть в спокойствии я льстился.
А ты еще, битка, бесслабно все стоишь
И тщетною себя надеждою манишь.
Хоть Пиздокрасы я лишен уж невозвратно,
Воспоминание шенти ее приятно.
Дражайшая пизда, о милый секелёк!
Свирепый Ебихуд, почто ты столь жесток!
Не царствуешь ты здесь, а еблю переводишь,
Найжесточайших ты кастратов превосходишь;
Подобно как на сене лютый лев лежит
И оно брать на корм с свирепостью претит,
Так точно ты, меня лишив княжны любезной,
Не пользуешься сам пиздой сей бесполезной.
Но что я говорю! Ее прелестный зрак,
Я чаю, возбудил давно его елдак.
О мысль жестокая, ты чувств меня лишаешь,
Коль проебённую княжну мне представляешь.
Дражайшую пизду я для того ль хранил,
Чтоб Ебихуд в нее свой вялый ствол всадил?
И для того ль тогда пиздою сей прельщался,
Не ебши чтоб ее, навеки с ней расстался?
Пиздокраса и Мудорван
Пиздокраса
Еще ли вижу я любезна своего?
Мудорван
Тебя ль я зрю, предмет задору моего?
Пиздокраса
Я страсть ебливую, но вредну мне и люту
Послышала в пизде в нещастную минуту.
Как тщилася к тебе всей силой на елдак,
Битки твоей меня пленил приятный зрак,
Но вымысел судьба ебливый предварила
И Ебихуду нас обоих покорила.
Однако же не мни, чтоб с ним я уеблась;
Пускай навеки я погибну в сей же час,
Когда надеждой я ему хоть малой льстила
И естьли хуй его в пизду к себе впустила.
Мудорван
Коль целка ты еще, так я спокоен стал;
Пускай недаром мой елдак всегда стоял,
Но, ах! уеть тебя надежды я лишаюсь,
И тщетно я твоей махонею прельщаюсь.
Пиздокраса
Надежда есть еще, когда стоит елдак!
Пускай в отчаяньи смущается дурак,
А ты, коль еть меня по-прежнему желаешь,
Почто дражайшие минуты упускаешь?
Стоит ли твой рычаг, готов ли ты к сему?
А я тотчас тебе и ноги подниму.
Спеши и проебай, и, вытаща хуй славной,
Тем докажи теперь, что ты ебешь исправно.
Ебихуд, Мудорван,
Пиздокраса, воины
Ебихуд
О небо, что я зрю! они ебутся здесь!
Пиздокраса
Дражайший Мудорван, кто нам поможет днесь?
Ебихуд
Погибни ты, злодей, когда ты столько дерзок! Пускай навеки я княжне пребуду мерзок,
Но ебарю сему, конечно, отомщу,
А хуй в княжну всучить никак не допущу.
В темницу, воины, отсель его ведите
И Хуестану свой елдак дрочить велите;
Пусть примет казнь сию, пускай погибнет он
И на хую пускай последний спустит стон.
Мудорван
Я хуестанову шматину презираю
И на елдак его без ужасу взираю.
А может быть, и сам ему я отплачу,
Как хуем в афедрон своим его хвачу.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Ебихуд и Пиздокраса
Пиздокраса
Великий государь, смягчи ты свою ярость
И к брату своему почувствуй ныне жалость;
Иль дружбы вашей днесь забвенны уж плоды?
Вы из единыя с ним вылезли пизды.
Прости его вину, или ты чтишь за важно,
Что сделал он в пизде моей немного влажно?
Он мог ли в том тебя столь много прогневить,
Что плешь в мою шентю хотел он завалить?
Ты сам проеть меня уж сил не ощущаешь,
Почто ж за еблю ты столь строго отмщеваешь?
Ебихуд
Тебя я проебу, а Мудорван умрет,
И зрит в последнее уже он дневный свет.
Поди отселе вон и кликни Хуестана.
Ебихуд
Пребудет пусть родство и дружба мной попрана,
Я брата на хую умрети осудил,
И ближнего родства я в нем не пощадил.
Вот до чего пизда теперь меня доводит
И дружбу, и родство в забвение приводит,
Единой ярости своей внимаю я;
Пришла, о Мудорван, последня часть твоя,
Елдак уже вздрочен, готовь свою ты жопу…
Пусть варварством я сим и удивлю Европу,
Все скажут, что затем я брата умертвил,
Что мне проеть княжну недоставало сил.
Что нужды до того? Я в нем злодея вижу
И страшную его шматину ненавижу.
Он рано ль, поздно ли княжне сычуг прорвет,
А после и меня он, может, уебет.
Елдак его княжне всегда будет прелестен.
Но вот и Хуестан.
Ебихуд и Хуестан
Ебихуд
Уже ли ты известен
Об ебле?
Хуестан
Государь, известен я о всем.
Ебихуд
Что ж думаешь о сем нещастии моем?
Хуестан
Когда перед тобой виновен брат явился,
И дерзостно уеть княжну он покусился,
Так смертью надлежит тебе его казнить,
А я готов в него шматину свою вбить.
Ебихуд
Ты знаешь, Хуестан, что мы одной с ним крови.
Хуестан
Когда он дерзок стал против твоей любови,
Он изверг есть пизды и должен умереть,
И токмо прикажи, я брошусь его еть.
Задрищет он тотчас, как я в него попячу,
И высунет язык, как вплоть я запендрячу.
Ебихуд
Но как явлюся я пред светом в сей вине?
В младенчестве всегда он друг считался мне,
Ебали вместе мы, доколе вместе жили,
До тех пор, покамест нас порознь разлучили.
Довольно уж и тем я зла ему нанес,
Что Пиздокрасу я из рук его увез.
И боги, знать, меня за это наказали,
Что слабость на елдак безвременно послали.
Хуестан
Не будь, о государь, в рассудке столько слаб!
Послушайся меня, хотя я твой и раб.
Что к проебению ты сил своих лишился,
То было оттого, что брата ты страшился,
Но как скоро на смерть его ты осудишь,
То тотчас и в княжну битку свою всадишь.
Ебихуд
Всегда ты, Хуестан, мне верен быть являлся,
Всегда я на твои советы полагался,
Последую и в сем я слову твоему
И смерть определю я брату своему.
Ебихуд и Пиздокраса
Пиздокраса
Что в том, что брата ты злой смертью поражаешь?
Ты оттого меня не лучше проебаешь.
По-прежнему твой хуй без действия висит,
Но Мудорванова на небо кровь гласит.
Сколь много подъебагь тебе я ни старалась,
Но тою ж целкою с тобою я рассталась!
Ебихуд
Уети чтоб тебя, желаньем я горю,
И заблуждение свое я ясно зрю,
Что Хуестанову последовал совету.
Но брату моему спасения уж нету.
А Хуестана я за злобу накажу
И на слоновый хуй живого посажу.
Но ты, дражайшая, возьми елдак мой в руку,
Авось-либо мою теперь окончишь муку.
Пиздокраса
Ты Хуестану казнь за злой совет сулишь,
Но брата своего ты тем не оживишь.
Он смерть уже вкусил, а я осталась целкой;
Трудись хоть целый день ты над моею целкой
Напрасно будет все: елдак я не вздрочу
И больше баловать его я не хочу.
Ебихуд
Что ж делать я начну, скажи, княжна драгая,
Когда не действует теперь моя уж свая?
Пиздокраса
Коль хочешь еть меня, так брата ты спаси.
Ебихуд
Забудь о нем, княжна, и больше не проси!
Старайся ты теперь взманить мою шматину,
Я еть хочу тебя на свете лишь едину;
А вестник как сюда во храмину войдет —
О смерти братниной известье принесет.
Те же и вестник
Пиздокраса
Что вижу я, увы…
Ебихуд
Ах, брата я лишился!
Вестник
Княжна, опомнися, подол твой залупился.
Пиздокраса
Кого лишилась я и чей погиб елдак!
Дражайших муд его навек сокрылся зрак!
Любезный Мудорван, тебя, ах! я лишилась,
И тщетно на хую сидеть твоем я льстилась.
Сей варвар Ебихуд окончил жизнь твою,
Но тщетно будет он дрочить елду свою;
Я злости сей его вовеки не забуду
И хуй его отнюдь в руках держать не буду.
Не льстися тем, тиран, чтоб ты в мою пизду
Проклятую свою всандрячить мог елду.
Когда я чрез тебя с любезным разлучаюсь,
Своею пред тобой рукою я скончаюсь.
Смотри…
Вестник
Постой, княжна, постой и не спеши,
Успеешь быть еще у чорта на плеши.
Внемли мои слова: твой Мудорван любезный
Живет и дрочит хуй; отри потоки слезны!
Пиздокраса
Не льстишь ли, ах! ты мне, елдой его маня?
Ебихуд
О небо, оживи сим щастием меня!
Вещай, о верный раб, скажи нам все подробно.
Вестник
Мне храбрость княжью изъяснить всю неудобно,
Скажу лишь только то: в темнице князь сидел,
Однако он на смерть без робости глядел,
Которую ему мы все приготовляли
И точно твой приказ жестокий исполняли.
Елдак уж Хуестан ужасный свой вздрочил
И к жопе княжеской близенько присучил;
Мы, князя наклоня, все в страхе пребывали
И Хуестановой шматины трепетали,
Как вдруг престрашный хуй князь вынул из штанов.
Такого хуя мы не зрели у слонов!
На воинов он с ним внезапно нападает
И в нос, и в рыло их нещадно поражает.
Подобно как орел бессильных гонит птиц
Иль в ясный день, когда мы бьем своих площиц,
Так точно воинов он разогнал отважно
И, хуй имея свой в руках, вещал нам важно:
«Хотя меня мой брат на казнь и осудил,
Но он неправедно в сем деле поступил;
А сделал он сие пронырством Хуестана.
Так должно наказать теперь сего тирана!»
Мы слушали его, не зная, что сказать,
Не смели мы ему от страху отвечать;
Один лишь Хуестан дерзнул пред ним явиться
И с князем дерзостно схватился он браниться,
Однако же рукой держался за штаны
И помощи просил себе у сатаны.
Тут вонью воздух весь в темнице наполнялся,
И знатно Хуестан от страха обдристался.
Но твой прехрабрый брат, презревши вонь сию
И приподнял рукой шматинищу свою,
Ударил ею в лоб злодея Хуестана
И на землю поверг елдой тирана.
Потом подняв его и на хуй посадил
И по муде в него елдак свой вколотил.
В говне хоть от него и весь он замарался,
Однако же князь наш сего не ужасался;
И в нем держал елду престрашную свою
До тех пор, как он жизнь окончил на хую.
Вот что о князе я донесть теперь дерзаю
И мужество его достойно выхваляю.
Ебихуд
О день, любезный день! но где ж теперь мой брат,
Скажи скорее мне.
Вестник
Теперь пошел он в сад,
Он тамо на пруде старается обмыться,
Ведь пакостно ему в говне пред вас явиться.
Те же, Мудорван и Хуелюба
Хуелюба
Княжна, се твой жених, и цел его елдак.
Пиздокраса
Воистину ль я зрю, возлюбленный, твой зрак?
Мудорван
Я жив, дражайшая, я жив и торжествую
И должен жизнью я сему большому хую.
Ебихуд
Когда уже то так, что ты остался жив,
Так будь, любезный брат, навеки ты щастлив;
Я Пиздокрасину шентю тебе вручаю
И еть ее ни в пост, ни в праздник не мешаю.
Лишь только ты в нее послюнивши клади
И толстою биткой пизды не повреди.
А обо мне прошу при вспервом помнить взводе.
Мудорван
Теперь, любезный брат, ты отдал долг природе!
А я елдой княжну потщуся пощадить,
Чтоб частой еблею ее не надсадить.
Пиздокраса
Любезный Мудорван, откинь ты страх сей вздорной!
Конечно, не ебал ты женщины задорной.
Во весь я хуй тебе позволю себя еть,
Для друга милого я рада все стерпеть.
Да я притом еще скажу тебе не ложно,
Что кашу маслом ввек испортить невозможно.
Конец драмы
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Д у р н о с о в — брат и наследник великого князя, любитель Миликрисы.
Д о л г о м у д — бывший владетель княжеской столицы.
М и л и к р и с а — дочь Долгомуда и любительница Дурносова
Ф а р н о с — наперсник Долгомудов и жених Миликрисы.
Щ е л к о п е р — друг Фарносов.
С е к е л и я — мамка Миликрисина, блядь и сводня.
Действие в княжеском доме
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Дурносов и Миликриса
Дурносов
Княжна! Ты ведаешь кручинушку мою?
Когда позволишь зреть махонюшку свою?
Когда прикажешь вбить любви предолгий знак?
Иль будет ввек тобой томиться мой елдак?
Миликриса
О, князь! Престань, прошу, являть ко мне амуры
И, уж пожалуйста, не строй мне больше куры:
Ведь улещанья все пригодны лишь для дур;
Так шутки в сторону, проказник, балагур,
Ты знаешь подлинно, что я еще ведь целка
И что еще узка безмерно моя щелка.
Так как склониться мне теперь к твоей любви
И дать мне обмочить твой уд в моей крови?
Как раком действуют, как тычутся в стоячку,
Как тешутся с бочку и как ебут в лежачку —
Во всем этом я, князь, поверь мне, так глупа,
Что вместо под попа легла бы на попа!
Битку с коклюшкою мне трудно распознати,
Хоть склонна бы была тебе, князь, подьебати,
Хотя б и вздумала смягчить твой штанный рог;
Но есть мне хочется, купи сперва пирог!
Дурносов
Когда ты мягкий съешь, княжна, пирог иль сайку,
То пернешь со сто раз, как всуну в тебя свайку.
Узнав мою к тебе чрезмерную любовь,
Позволь, чтоб пролил я в шенте кипящу кровь.
Ты не лишишь меня любезной сей отрады,
Не буду утомлять тебя я без помады.
Или тебе когда со мной противен блуд,
Хоть то почувствуй ты, как страждет бедный уд:
Любовной поражен он страстью, горемыка.
Желает лютого избегнуть хуерыка.
Миликриса
Я знаю, князь, твое мучение и страсть
И сколь твои штаны упруга порет снасть.
Давно бы я была пленна твоей любовью,
И скоро б запеклась моя махоня кровью.
Но ужасом меня стращает твой талант,
Как отстегнул ты свой широкий штанный бант.
Дурносов
Не ужасайся, ах, ты оного героя:
Мы будем тешиться между собою стоя.
Лишь презри толстоту с длиною естества,
И что его красна и кругла голова.
Почувствуешь сама, везде как будет гладко,
Узнаешь, сколь пребыть в союзе тесном сладко!
Ты будь пастушкою, я буду пастушком
И стану забавлять тебя своим рожком.
Чтоб ты довольна быть могла моей свирелью,
Старайся подъебать приятною мне щелью.
И больше тщетного сомненья не имей,
Скажи не думавши: — Забей, о, князь, забей!
Миликриса
Что отказала я и не хочу дать слова
И что кажусь тебе несклонна и сурова,
То пять тому назад прошло уже недель,
Как клейстером свою замазала я щель.
Итак, как ни сильна твоя ко мне докука.
Да только мне терпеть несносна будет мука.
Дурносов
Готов намазать плешь помадой я в сей час
И в дегте обмочить муде свои сто раз:
Лишь только ты, моя дражайшая, склонися
И расщеперь дыру…
Миликриса
Напрасно, князь, не льстися
И не старайся, ах! чтоб ты в мою красу
Претолстую свою запрятал колбасу.
Я трепещу от ней, ее боюся, ах!
Дурносов
Ужель от моего в княжне таланта страх?
Жестокая судьба! о, грозная минута!
Почто, любезная, сурова ты и люта?
Когда бы я на то желанье устремлял,
Чтоб только о тебе без пользы воздыхал:
На тщетные б мои тогда взирая вздохи,
Несчетные одни смеялися бы плёхи.
Сердечным пламенем, несчастный, весь горю.
Устами я воплю, не жопой говорю.
Склонись, дражайшая, склонись в любовь и верность,
Почувствуй штанную мою к тебе усердность.
О, если б счастлив я одной тобою был,
С мудами бы в тебя ствол жалостный влупил.
Но, мучась всякий час, терзаюсь без отрады.
Иль нежить бедному кобыл пришло с досады?
Любезная моя! Утешь меня, утешь!
Позволь, чтоб закалил в тебе плачевну плешь!
Холодности во мне, верь, столько не достанет,
Чтоб думать, что елдак мой на тебя не встанет.
С биткою сердце все тебе я посвятил,
А ты мне дай шентю, чтоб я в нее всучил!
Миликриса и Секелия
Миликриса
От корня толстого, упругого щурупа
Плешь грановитая воздвиглась выше пупа,
И по брюху уже распространялся ствол,
Как, сунув руку вдруг себе я под подол,
Послышала в шенте я много жару, зуду,
Откуда разлился задор уже повсюду.
Мне чувство было то неведомо дотоль,
И чудно стало мне: взялось оно отколь?!
Почувствовала вдруг любовь моя пещера.
Ту склонность сладкую, знать, ей дала Венера.
Разжег уже, разжег мою махоню враг,
И приготовил уж Дурносов свой рычаг:
Но, ах! какой злой рок меня тогда постигнет,
Как он свой долгий шест в меня поглубже вдвигает!
Каким меня тогда ударом поразит,
Как скало он свое претолстое ввалит!
Со страху вся дрожит в махоне щекоталка,
Лишь думаю, что вложится его сурова палка.
Уж в робости такой упорной быть стыжусь,
Хоть чудится мечта, что будто въявь ложусь,
Но вдруг, вообразив задор неутолимый
И купно толстый ствол его непреломимый,
Не смею для того в его предаться власть
И чувствовать боюсь к нему я сильну страсть.
Как думаешь о сем, любезна Секелия?
Секелия
О, коль прекрасна плешь! Муде также драгие!
Миликриса
Достоинства его чрез чур не выхваляй
И склонности к любви во мне не умножай.
Он князь, я знаю то, и елдаком не скуден,
Хотя и невзрачён, однако ж весьма чуден.
Секелия
Природа знает, что прилично дать кому.
Пускай пригожства нет, пусть глуп и по уму:
Однако, так она таланты разделяет,
Как блядь разумная, кому уж дать, так знает.
Князь важен елдаком, осанист и с мудей,
Которыми давно прельстил уже блядей.
Довольно награжден сим даром от природы,
И плешь его бодра премногие уж годы.
Притом зарубами роскошствует она,
Как будто многими приятностьми весна.
Миликриса
Весною дышет плешь; шентя моя — зимою.
И сохнут оттого сады на ней без зною,
Которые сперва в прохладе все цвели,
И нагло воробьи летать в них не могли
С восторгом вспомню я то время, как не знала
Ни самых я мужчин, ни их опасна жала.
Сколь страшен для меня Дурносов, злой сей рок,
Столь вдвое мой отец в таких случаях строг.
Ты знаешь ведь его.
Секелия
Суровость Долгомуда?
Не строг он для любви, но строг он лишь для блуда.
Он дряхл и тешить сам не в силах молодых,
Затем не хочет зреть веселостей твоих.
Подобная всегда так кладена скотина,
У коей фунта с три пускай висит шматина.
Взирая на других плодящихся скотов,
Не чувствует, чтоб в ней зажглась с задору кровь.
А ты, прекрасная в сих летах Миликриса,
Со зрелой красотой спокойно веселися.
Миликриса
Опомнися, мой свет, что погрешила ты,
Хваля Дурносова мне слишком красоты.
Его ты предо мной бесстыдно уж почтила,
А Долгомуда же так ложно осудила.
Разве забыла ты, что он ведь мой отец?
И в молодости был такой же молодец!
Сама же ты об нем не раз мне говорила,
Какая прежде-то к любви была в нем сила!
Дурносова ты уж высоко вознесла,
Его муде и плешь чрезчур превознесла.
Неужто и того родитель не достоин,
Что ратовал в шенте он так, как храбрый воин?
Секелия
В нем важность старости сияет, а не блуд.
Он разумом силен, как хитр у князя уд.
Чтоб правду доказать могла вам очевидно
И если б вы могли на то зреть безобидно,
Желала б я весьма изведать на весах,
В его ли голове иль в княжеских мудах
Есть весу более?
Миликриса
Но кто сему поверит?
Тот разве, кто муде и разумы так мерит.
Секелия
Кто больше в свете жил, и знает больше тот.
Примеров много есть; неопытный — как скот.
Но разны случаи на разум мне приходят:
В земле как золото счастливые находят,
Так точно и в мудах толк, может быть, ведь есть.
Когда в шентю любви хуй толкнут будет весь,
Другая станет вся и разум изменится.
Чем больше ревности к любви в тебе родится,
Тем выше возносить ту будешь красоту,
Хоть бы всегда была в кровавом ты поту,
Дабы чрез то порок сокрыть свой предо всеми.
Миликриса
Не искушай меня словами, свет мой, теми,
Которыми даешь заразу в сердце мне.
Не думаю искать я золота в земле.
Коль хочешь, князю будь любовницей ты милой,
А мне он все-таки пребудет ввек постылый.
Секелия
Я рада бы была в его предаться власть,
И пусть бы врезал мне свою шматину всласть.
Но малодушия сего в нем быть не чаю,
Чтоб отсулённую тебе в меня вбил сваю.
Миликриса
Пристойно князю быть и щедрым к всем, и честным.
Коварно ты его вдруг делаешь бесчестным.
Известна всем его, конечно, доброта,
Что не вернется уж с хуя его пизда.
По щедрости своей он столь великодушен,
Что всякую биткой довольствовать радушен.
Секелия
Почто ж не склонишься женою быть ему?
Миликриса
Противник может быть желанью моему
Отец, который в том…
Секелия
Во всем будь безопасна!
Столь плешь Дурносова велика и ужасна,
Что будет Долгомуд со страху трепетать
И тщиться сам, чтоб вам в любви не помешать.
Миликриса
Возможно ль устрашить прехрабра Долгомуда?
Не оробеет он и от слонова уда!
Секелия
Дурносов уверял, что плешь его хитра,
Что всяка от нее должна страдать дыра,
Что в обморок он всех, кого ебет, кидает,
Но до смерти еще совсем не заебает,
Я разумею здесь, кого в сердцах ебет,
В пизду же только мед один пресмачный льет.
Миликриса
Любезная моя, я в том не сомневаюсь,
И больше на тебя я в оном полагаюсь.
Секелия
Имей надежду ты…
Секелия
Хоть я тебе раба,
Но в случае таком и я дырой слаба.
Что ежели он мне запялит как хуищу,
Вдруг раздерет до жопы и дырищу?
Дурносова меня страшит великий уд.
Не знаю, может ли княжна снести с ним блуд?
Хоть ты Дурносовым пленна любовным знаком,
Но он с задору как поставит тебя раком,
То так сразит тебя великой толщиной,
Что не пособит тут уж и родитель твой.
Долгомуд, Фарнос
Фарнос
Почто смутилась вдруг? Или внезапным входом
Я мысль твою потряс, трясу как я уродом?
Иль видом я тебя геройским устрашил?
Иль скверными чрезчур словами омерзил?
Секелия
Смущенью моему другая есть причина:
Горазд меня страшит плачевная судьбина
От знака толстого Дурносовой любви…
Фарнос
Яснее мне о том не медля говори!
Секелия
Недавно знаком тем он гордо возносился,
Тщеславясь без стыда, биткою похвалился,
Что Миликриса той давно уж пленена.
Ярилась тут ее и рделась голова,
Как много свой талант он выхвалять старался,
Бант у штанов его внезапно оторвался:
Велик и страшен вдруг всем виден стал урод,
Зарделся весь в лице и, свой разинув рот,
Свирепый обратил свой взор он всем девицам,
Прилежно стал мигать завистливым их лицам,
И знаки тем всего смущенья мне вперил.
Дурносов тут свою кручинушку открыл
И дерзко говорил: — Позволь зреть, Миликриса,
В шерсти ли у тебя махоня или лыса?
Фарнос
Какой удар даешь противной вестью сей!
Все счастье у меня отнять хочет злодей!
Не радуйся, брат, ты! Противник вдруг восстанет,
Иль разве мой елдак совсем уже увянет.
Тогда лишь попущу ему ругаться мной
И отнимать мои утехи и покой.
Отмщу ему, отмщу! И месть не отлагаю
И злобный дух его немедленно скончаю.
За честь свою и дочь мстить будет и отец,
Ступай и поражай столь дерзкого вконец.
Долгомуд
На верность я твою и храбрость полагаюсь.
Отмщай! И я на то охотно соглашаюсь.
Но лучше ты умерь геройский подвиг свой,
Чтоб толстой он тебя не повредил кишкой,
Разумные не вдруг пускаются в отвагу,
Чтоб иногда самим как не попасть в корчагу.
Фарнос
Столь скоро мстить врагу меня то нудит зло,
Чтоб далее оно идти бы не могло.
Но если ж оного кто корень истребляет,
Тот весь приход его, конечно, окончает.
Долгомуд
Что корень уменьшить нельзя врага сего,
То явствует длина и толщина его.
Представь же ты, Фарнос, в своей премудрой мысли,
Когда б мои муде, что на аршин отвисли,
Короче, чем твой нос, кто б сделать захотел,
Великий бы ущерб я от того имел.
Верхи одни у древ когда кто подчищает,
Тот в толщину расти чрез то им помогает.
Подобно если верх от корня отрубить,
Излишней толстотой ствол можно наградить.
Фарнос
В каком рассудке он преостром и глубоком!
И коль далеко зрит своим пресветлым оком,
Что толстоту ствола Дурносова проник!
Знать, мстить за честь свою ему не приобык.
Отважусь я один!
Секелия
Смягчись, Фарнос дражайший!
Долгомуд
Препятствуют идти мне вслед муде тягчайши.
Я рад бы купно с ним за дочь мою отмстить,
Да только у меня и так дыра болит.
Отмщение ему в его оставлю воле.
Пусть мстит, коли его дыра моей поболе.
Щелкопер и Фарнос
Фарнос
Участник ты во всех делах моих и друг,
Взирай на яростью мой днесь встревожный дух.
С тобою завсегда я был чистосердечен,
Ты знаешь уж давно, как я простосердечен.
По одному лицу поймешь, конечно, сам,
Как сильно стражду я! Поверь моим словам!
Я так разгорячен, что сердцем каменею.
Назначил бы тотчас я казнь свому злодею,
Который мой покой дерзнул поколебать,
Которую люблю на свой салтык склонять!
Дурносову тому — за ту сердечну рану,
Котору сделал мне, — всей силой мстить я стану!
Лишь только этого злодея истреблю,
Сколь Миликрису я прекрасную люблю,
То тем я докажу всем людям без разбору,
Что столько же во мне, как в нем, пихать задору.
Щелкопер
Хотя противника велит карать закон,
Хотя б и жалости не стоил вовсе он,
Что разлучить тебя с любезною дерзает,
От коей у тебя в штанах все сердце тает,
Не лучше ль бы ее горячность испытать
И мысли тайные сперва все разузнать?
Ну если пред тобой она вдруг возгордится?
Не будешь ли за то по праву ты стыдится?
Насилу милу быть нельзя, ты знаешь сам,
Где нету склонности, нет и приятства там.
Фарнос
Ты Миликрисы ведь не знаешь совершенно,
Что сердце у нее доселе не плененно.
Она приятна мне, не меньше я ей мил.
Хоть дела не было, хоть скала не всадил,
По минам усмотреть то мог ее прелестным,
По обхождению и случаям известным,
Такой пылает жар в драгой ее щели,
Что рада б, коль шентю чесали кобели.
А я поступками, геройством и дородством
Ужель не вспламенил ее хоть благородством?
Соперник хуем мнит в ней жар произвести,
А пламень воспалить горячестью в шерсти.
А я горячность ту в ней обрету красою,
Как напою ее Венериной росою!
Щелкопер
По правде, хороша Венерина роса,
Но вянет от нее девическа краса.
От влаги нежный цвет нередко увядает,
От влаги вся шентя обильно сласть теряет,
Цвет нежный солнечным сиянием блестит,
От солнца то ж потом увянет и сгорит.
Как шерстью обросла пизда — желает хуя.
Но он красы ее лишает, в ней блядуя.
Фарнос
От собственных доброт краса ее и честь
Умножатся, вовек в весельи будут цвесть
Кто сроду наделен великими дарами,
Тот может быть сравнен с пресветлыми лучами,
Которы светят сплошь, лишь не было б препон.
Взаимным счастьем сей вознагражу урон.
Щелкопер
Сколь счастия в любви велик есть недостаток,
Столь будешь ты потом отрадой ей и сладок,
Коль склонность объявит тебе в том Долгомуд,
К чему издавна ты употребляешь труд.
Старайся, чтоб он был твоим усердным другом,
Коль хочешь дочери его ты быть супругом.
Фарнос
Я дружеский совет потщуся сохранить,
Чтоб долгомудовым наперсником мне быть.
Он в старости своей почтет меня за сына,
И милосердия ко мне любви богиня
Со временем его мне дочь препоручит,
Со временем мою любовь к ней совершит.
О! если б я его мог облегчити древность
Иль разогнать печаль! Сия есть перва ревность.
Тогда б скорее мне в нем милость приобресть,
И согласился б быть, наверно, мне уж тесть.
Хоть и теперь его я вижу благосклонным
И к браку с дочерью его ко мне наклонным.
Но больше бы еще достоин был сего,
Услугу сделавши столь важну для него.
Тогда-то бы уж я проклятого злодея,
Который, честности отнюдь не разумея,
Моим препятствовать желаниям дерзнул,
Хотя в красавицу ни разу не воткнул.
Пред всем бы обругал и обесславил светом
И сделал бы его посмешища портретом.
Пусть зависть бы тогда преподлая его
Старалась верх отнять блаженства моего,
Но я бы счел его за тварь совсем не годну
И предпочел бы честь свою пред ним природну.
Своим бы счастием, драгая, веселясь,
С приятностью тогда сказала мне тотчас:
— О, как довольна я супругом столь достойным,
При коем сладким сном и житием спокойным
Во веки я себя увеселять должна.
На то одно она и рождена,
Чтобы иметь таких супругов благородных,
А не Дурносовых и всех ему подобных,
Которому всю честь любовный знак дает.
Пусть с толстым елдаком злодей сей пропадет.
Доколь, свет солнечный он зрети в небе станет,
Дотоле знак любви его пускай не встанет!
Спешу исполнить то…
Щелкопер, Долгомуд и Фарнос
Щелкопер
Веди к концу свой труд!
Скорее достигай того, во что кладут!
Фарнос
Избранна голова, почтенна сединою
И изукрашена муд ветхих долготою,
Высокоумный муж, правдивый Долгомуд!
К тебе я обращу се просьбу мою тут.
В твоих морщинах зря блистающую склонность,
Я жалобу творю на мерзку вероломность
Той редкой красоты, которой ты отец:
Она, мне слово дав, солгала наконец.
Долгомуд
Не странно ли сие необычайно дело,
Чтоб дочь моя когда б отважилась так смело,
Забывши над собой родительскую власть,
В столь дерзкий для нее такой проступок впасть,
Без воли отческой давать другому слово?
Щелкопер
О, если б было в том согласие отцово…
Фарнос
При важности хранит и строгий он устав;
Я вызнал в нем давно благочестивый нрав.
Долгомуд
Родительская власть уставы превышает.
Когда законно кто детей своих рождает,
Обязан строгим их законом управлять.
Кто жизнь дал детям, тот их должен воспитать.
Щелкопер
Я часто жизнь даю, но сам не воспитаю:
Два дела делать вдруг никак не понимаю.
Один имею член, одни и руки я,
В одну сунь — у другой готова щель своя.
Фарнос
Оставь, любезный друг, свои теперя шутки!
Коль дело важное, не йдут тут прибаутки.
О, как несчастен я, что тем не награжден,
Чем можно дать живот, чтоб мог быть кто рожден.
Когда б Дурносовой я обладал бы штукой,
То не терзался б я сомненья горькой мукой!
Долгомуд
И дети иногда наносят нам удар,
Хоть в сердце чувствуем мы к ним всегдашний жар!
Различны к счастью их изыскиваем средства,
Должны мы отвращать от них жестоки бедства,
Их нравы исправлять, предписывать предел
Началу и концу, средине всех их дел,
Который бы они отнюдь не преступали.
Дочь собственна моей примером есть печали,
Столь дерзновенно власть родительску презрев
И чаяла в ничто его поставить гнев.
Фарнос
Сколь много я ее люблю и почитаю,
Довольно из моих узнал ты слов, я чаю,
Которы я тебе недавно говорил,
Когда за верность ты мою благодарил.
Отмстить готов я был презлому супостату
За то, что причинил нам общей чести трату.
Не Секелия ли живот его спасла,
Как дочь твоя склонна к его любви была?
Противна сделалась отцовскому тем нраву,
Коль своевольному последовала нраву!
Однако для твоей усердности ко мне
Прощаю дочь твою я в дерзностной вине.
Щелкопер
Он страстию давно пылает к ней безмерно,
Горячности его свидетель буду верно.
Я пред тобою быть стыжуся лицемер,
Что явно видел сам уж ты тому пример.
Как смело он хотел восстать против злодея,
Любовью к дочери твоей все пламенея!
Фарнос
Мне справедливость в том повелевает так,
Когда пред всеми тот означился нам враг.
Долгомуд
Величина красы не составляет в теле.
Искусством произвестъ то можно в каждом деле.
Я смолоду и сам бывал на все ходок,
Хотя худой во мне под старость стал порок.
Как в юных был летах, то так тогда был славен,
Что не был мне никто в делах любовных равен.
Я пальму изо всех один в том заслужил,
Что раз по тридцати за сутки плешь калил.
А ныне уж сего я дара не имею,
Не больше в ночь трех раз довольствовать посмею.
Фарнос
По немощи своей о прочих рассуждай,
Я смею ль дочери твоей промолвить: дай?
Долгомуд
Она еще мала, узка ее и щелка.
Любиться в нежности — ведь это не безделка.
Не возбранял бы я в любви ей пребывать,
Когда б опасности не надо было ждать.
Щель бедная ее распорется до пупа
И будет шириной не уже, как и ступа.
Тогда в нее ломи не только елдаком,
Но можно без труда толкать большим пестом.
Фарнос
Чтоб сладость снизу влить до сердца, сам постражду,
Потщуся произвесть в ее махоне жажду.
Без пользы проведя цветущие лета,
Девица весь свой век пребудет сирота.
Лишившись всех друзей, не будет знать отрады,
Пристойны в младости любовные надсады,
Которых в старости не чувствует никто,
Хотя бы елдаков в шентю ввалилось сто.
Пусть, впрочем, говорят, что молод жил кто в горе,
Под старость сладку жизнь тот приобрящет вскоре.
Противна правилу сему одна любовь,
Котора лишь сладка, пока играет кровь.
При старости ж всегда бывает неприятна.
Долгомуд
Противна речь твоя, хотя мне и понятна.
Без жалости могу ль кому отдать я дочь?
Фарнос
В замужстве первая бывает тяжка ночь,
Котора в совести всех девушек терзает.
За лучшее ж всегда разумна почитает,
Не изнуряя свой терпеньем долгим дух,
Манденку с радостью подставит хую вдруг.
Когда б заране дочь мне ваша полюбилась,
С любезным бы своим без робости склешнилась.
Спокойна б в совести своей всегда была,
Хотя б и тысяче других потом дала.
Долгомуд
Когда законным с ней совокупишься браком,
Хотя в лежачку тешь, поставь ее хоть раком.
Что ж без закону ты в шенте пролить мнишь кровь —
То больше о пустом терять не нужно слов.
Щелкопер
Рассудок справедлив и похвалы достойный!
Исчезни срамота забавы непристойной!
Фарнос
Премудрый Долгомуд, могу ль я быть твой зять?
Достоин ли твою я дочь в замужство взять?
Ужели и на то ты, старче, не согласен?
А коли так, скажи, чего же ты опасен?
О, щедры небеса, доколе мне страдать,
Доколе красотой мне той не обладать,
Котора на меня оковы возложила,
Которая мой дух и сердце сокрушила?
Услышьте жалкое стенание и глас,
Кой простираю к вам, несчастный я, в сей час!
Долгомуд
Оставь стенание, не проливай слез реки,
Несчастью многие подвластны человеки.
А ты желанное получишь от меня
То счастье, как женю на дочери тебя!
Не мешкая, о том я предложу невесте.
Пусть пойдет Щелкопер, твой друг, со мною вместе!
Фарнос
О, предвещаемый желанный мой успех,
Тобою я всхожу на самый верх утех!
Мне храбрый Долгомуд дверь к счастью отворяет,
На мой салтык склонить свою он дочь желает.
Понудит строго ей со мною в брак вступить,
А я потщусь в нее любовну снасть влупить!
Не будет мне тогда препятства никакого,
Не устрашусь тогда Дурносова я злого,
Который все мое веселье помрачил.
Ах! если он в красе елдак уж обмочил,
К которой лестная надежда мя питает?
Увы! сколь мрачна мысль меня зло устрашает!
О, храбрый Долгомуд! Спеши скорей, спеши,
Врага предупреди и ярость утиши,
Котора в елдаке его неутолима
И что есть дочери твоей весьма любима.
О, как я елдака Дурносова страшусь!
Конечно, им красы драгой своей лишусь!
Но что ж я больше жду и казнь не совершаю
И злобному врагу ругаться попущаю?
Иду, и казнь воздам достойную врагу!
А если от него сычуг не сберегу?
Прочь, мрачна мысль! Бодрись, мелькнул мне луч в надежде!
Испробую сперва, что я задумал прежде:
Постой, я притуплю Дурносова кинжал,
Чтоб у него елдак вовеки не вставал!
Престанет хвастаться тогда своей биткою,
Как будет век бродить с повисшею киткою!
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Долгомуд, Миликриса и Щелкопер
Долгомуд
Готовься в радостный вступить ты вскоре брак,
Жених твой ждет тебя, готовься на елдак!
Днесь к счастию тебе дверь мною отворенна;
Моим ты промыслом вдруг сделалась блаженна:
Достойного тебе супруга я избрал,
У коего давно елдак, надеюсь, встал.
Миликриса
Любезный мой отец, я брак не презираю,
Но к счастью приступить такому не дерзаю!
Незрелость лет моих, незрелость и ума
Желаниям моим противятся весьма!
Исполнить бы твою не отрекалась волю
И всяку б приняла непрекословно долю,
Но страх несчастную удерживает тот,
Что узок у шенти моей безмерно вход!
Я лучше смерть принять безвременну готова,
Чем муку претерпеть мне от тирана злого.
Кто б ни был обречен тобою мне супруг,
Который елдаком прохватит мой сычуг,
Всю внутренность мою пронзит своим кинжалом,
Хоть как ни мажь свой хуй помадой он иль салом.
Несчастья моего злым роком не верши,
Чтоб горестную жизнь скончать мне на плеши.
Долгомуд
Ты смеешь ли моей не покоряться власти?
Судьба велела так, ты суждена сей части
Достойна быть!
Миликриса
Но кто ж мой суженый жених?
Не крови ль княжеской иль из дворян простых?
Долгомуд
Из слов твоих совсем другое заключаю:
Ты сердце отдала Дурносову, я чаю?
Но тщетною себя надеждою не льсти
И сердцем ты об нем напрасно не грусти.
Я жениха тебе избрал совсем отменна,
Который чтит тебя и любит беспримерно,—
Фарнос и предками своими знаменит,
Героев всех краса, друзей надежный щит.
Недавно на врага восстав нам в оборону,
За нашу честь мстить мнил ему он по закону,
Что обругал твою публично красоту
И сманивал тебя на гнусну срамоту.
Свидетель есть тому правдива Секелия,
Что молвила тебе: — Муде и плешь драгие!
Но все достоинства излишне изъяснять.
Фарнос, наперсник мой, мне будет милый зять.
Вот друг его и мой, он знает наши нравы,
(
Все добродетели и превосходства славы.
Щелкопер
Он добр и целомудр, и в совести правдив,
В любви, как камень, тверд, и нрав его не лжив.
Хотя бы полюбил свинью он или суку,
И с той бы не стерпел он горькую разлуку.
Тебе, дражайшая, ввек верен будет он,
Хотя бы тысячу в любви имел препон.
Миликриса
Пускай он будет добр, не лжив ни в чем и верен,
Пускай и тверд в любви, правдив, нелицемерен:
Но не хочу я быть невольницею в том,
Чтоб скаредный Фарнос моим был женихом.
Щелкопер
В любви его к тебе не может быть препятства,
Хотя откажешь ты, но он своим приятством,
Которым твоему усердствует отцу,
Все дело приведет к желанному концу.
Миликриса
Непринужденный брак союз лишь составляет,
А приневоленный, напротив, разрушает!
Ну может ли у нас с ним быть любовь-совет,
Когда меня отец насильно отдает?
Неволя пуще есть всегда своей охоты.
Щелкопер
(
О дочери твоей напрасны все заботы,
Она не думает Фарноса полюбить,
Который хочет век в союзе с ней пребыть
Иль в горести страдать…
Долгомуд
На то я не взираю,
Намеренье мое немедля окончаю.
Щелкопер
Скорее соверши все дело, как обык,
Дабы не сделался у зятя хуерык.
Долгомуд
О браке ты о сем не мни теперь нимало.
Когда положено хорошее начало,
Хорошего должны мы ожидать конца,
Чтоб два совокупить любовию сердца.
Щелкопер и Миликриса
Щелкопер
Фарносову любовь почто ты презираешь?
Или его елдак в ничто себе вменяешь?
Что в голову тебе пришла за чепуха,
Что на Фарноса так ты сделалась лиха?
Миликриса
Ничем я не могу в его любовь склониться.
Щелкопер
Так чем же мог тебе Дурносов полюбиться,
Что ты его в любви так много предпочла?
Конечно, в елдаке его ты смак нашла?
Миликриса
Мне подозрение такое не ужасно;
Но ты стараешься склонить меня напрасно.
Иль в робость думаешь ты тем меня привесть,
Дурносов будто бы похитил мою честь?
Обманываешься в пустом своем сомненьи:
Я целомудренна, крепка в своем терпеньи,
И к злу меня никто не может соблазнить,
Доколь не суждено судьбой мне в брак вступить.
Да только не Фарнос иметь то счастье станет.
Щелкопер
Но ежели тебя надежда в том обманет
И твой сычуг отец Фарносу поручит?
Тогда ведь он в тебя без жалости всучит,
Тут можешь ли ему еще сопротивляться?
Миликриса
Того я не страшусь, нельзя тому и статься.
Я прежде, нежели с Фарносом в брак вступлю,
Желанья своего успех употреблю,
Что кончу свой живот я в случае жестоком!
Причиной смерти сей Фарнос мне будет роком,
Когда кинжалом я…
Щелкопер
Зачем толь мысли злы
Вселяешь в голову? Оставь мечты пусты!
О смерти думать нам заране не годится,
А прежде сладостью любови насладиться.
Иль лучше на битке ты хочешь умереть,
Чем попустить себя женой Фарноса зреть?
Фарнос давно уже к тебе пылает страстью,
Так насладиться дай ему своею сластью;
Он в нетерпении…
Миликриса
Он гнусен для того!
Ну можно ли мне спать всегда возле него?
С такою рожею связаться не хочу.
Щелкопер
Выходит, он тебе совсем не по плечу!
Мужская красота так женщин не пленяет,
Как добрая битка глаза их соблазняет!
По мне, так хоть куда годится наш Фарнос.
А разве может быть не ладен его нос?
Так красоту мужчин не в носе полагают,
А умны женщины в битке ее считают.
Фарносов хоть талант не то чтобы велик,
Однако нежить он уж много приобык.
Миликриса
Не думай, чтобы я к Фарносу стала склонной,
Но, как сказала, уж пребуду ввек упорной.
Щелкопер
Что стану делать я? Не внемлет мой совет.
Пойду теперь сказать Фарносу сей ответ.
Миликриса
(
О князь, дражайший князь! приходит мой конец!
Фарнос старается, чтоб врезать в мой рубец
И ввек лишить тебя сердечныя забавы,
В которой ставит он себе так много славы.
Исчезла радость мне прелестной булавы,
Которую в меня забить желаешь ты!
Мечты приятные мне в голове толпятся:
Что будто я лежу, ты ж начал уж стараться…
Но вот чего боюсь: как сильно ты попрешь,
То узку щель мою до пупа раздерешь!
Тогда я под тобой…
Миликриса и Секелия
Секелия
Великий Долгомуд
При старости своей немал имеет труд:
Изыскивать спешит с Фарносом к свадьбе средство.
Миликриса
Колико на себя зрю воруженно бедство!
Почто я ныне в свет несчастна рождена!
Почто толь елдаком драгим побеждена!
Почто, о, злой Фарнос, ты мною столь пленился,
А ты, родитель мой, почто так осердился,
Что бедной мне велишь с немилым в брак вступить,
А милому претишь любовну страсть явить,
Который лишь ко мне усердностью пылает:
Иль жажду утолить, иль умереть желает!
Приятну его речь я помню и теперь,
Как он в любви сказал: — Драгая, расщеперь
Любовный чемодан и дай вложить булаву!
Я зрела тут его в готовности приправу.
И если б не боязнь во мне тогда была,
Я б тот же час ему с приятностью дала.
Судьба той склонности как будто ревновала
И ту любовь свершить драгую помешала!
Секелия
Откинь, княжна, сие смущенье от себя
И жди приятных дней, когда въебет в тебя!
Уж ты и так весьма в печали похудела,
Как будто на битке слоновой посидела.
Престань воображать, что князь тебе твердил,
Брегись, чтобы Фарнос злой прежде не впялил
В красу твою свою бесчувственную палку,
Которой распалил лишь только щекоталку.
Испортит дело все, не сделавши добра,
Ведь маленька его и вялая елда;
А князя через то в несносну ввергнет муку:
Он будет принужден с задору чванить суку;
Ты можешь ли на то без жалости смотреть,
Когда твой князь к тому…
Миликриса
Ах! как мне то стерпеть
И как лежать под тем, кто очень мне противен?
Секелия
Куда как ваш союз с Дурносовым мне дивен,
И как его биткой ужасно пленена!
Миликриса
В шенте, что и в елде, еблива страсть равна,
Когда б ты по уши сама в кого влюбилась,
Скорей моей шенти твоя бы расщепилась!
Секелия
Хоть тысячу бы раз пленна как ни была,
Однако ж я и тут…
Миликриса
Ну так любовь мала!
Но если кто ее всю в тонкость распознает,
То к ярости тотчас махоню зажигает.
Всечасно будет мысль в шенте тревожить кровь
И нудить усладить кипящую любовь.
Так равно я теперь, несчастная девочка,
Презренная отцом, как без сивухи бочка,
Когда он высуслил ее до сама дна
И смотрит, что пуста уже стоит она,
Котору мой отец безмерно взненавидит,
Коли ни капельки винца в ней не увидит,
Все обручи с нее велит посколотить,
А после и совсем ее в огонь ввалить;
Вдруг яростью свои наполнит быстры очи,
На гузне гуж тотчас подвяжет покороче,
В раздумье бродит все, не зная, что начать;
Потом под нос себе принявшися ворчать,
Пойдет искать вина, чтоб допьяна напиться,
А как найдет, то рад в вине хоть утопиться!
Но что теперь о нем мне больше рассуждать?
Секелия, мой свет, потщись совет мне дать,
Иль ты меня совсем оставить предприяла,
Что не дала в шентю забить Дурносу скала?
Секелия
Не думай о своей ты мамке так, княжна,
Останусь всей душой по гроб тебе верна…
Миликриса
Так что ж советуешь? Что делать мне прикажешь?
Секелия
Счастливой будешь ты, когда отцу расскажешь,
Желанье в чем твое теперя состоит.
Миликриса
Да он мне о любви и думать не велит!
Секелия
Рабов наказывать без жалости довлеет,
А к чадам всяк отец сердечну скорбь имеет.
Равно и Долгомуд: хоть строг его приказ,
Но, как он из твоих увидит слезы глаз,
В нем жаркий гнев тогда мгновенно охладеет.
Миликриса
Он сожаления такого не имеет.
Секелия
Но ежели пред ним в тоске будешь стоять,
Конечно, может он тебе отраду дать.
Ты только лишь мочи штаны его слезами,
И крепко ухвати муде его руками,
Проси, чтоб милость он отцову показал
И чтоб Фарносу он в женитьбе отказал.
Миликриса
Я в сердце твой совет потщуся содержат,
Иду перед отцом в злой горести рыдати!
Дурносов и Миликриса
Миликриса
Хоть склонностью влекусь к твоим мудам все боле,
Но как ослушницей мне быть отцовской воле?
Как можно преступить родительский приказ,
Когда им долг велит иметь послушных нас?
Я лучше век хочу не быть никем любима!
Дочь Долгомудова, как он, неколебима!
Дурносов
Какую язву сим упорством мне даешь!
Какими вредными муде клещами жмешь,
Какие кандалы ты на хуй мне вложила!
Ты мысли все мои к себе приворожила!
Я мучусь яростью, терзаюсь, скорбь несу,
В мудях ужасна боль, без пользы хуй трясу.
В мечте на щель твою, прекрасная, взираю
И, будто как в тебя, в кулак свой попираю.
Любовное млеко ручьем всяк час течет,
А ярости и тем во мне не пресечет.
Миликриса
Ты живо, князь, свою мне страсть изображаешь
И всю суровость тем мою уничтожаешь.
Но как? Подумать льзя ль, чтоб я тебе сдалась,
Когда еще ни с кем я с роду не еблась?
Дурносов
Коль не гнушаешься моею штанной частью,
Коль тлеет и твоя махоня тою ж страстью,
Не трать, дражайшая, свои цветущи дни,
Воззри — ведь мы с тобою здесь одни,
Решись со мной совокупиться тайным браком,
Я стать перед тобой готов теперь хоть раком!
(
Взгляни на скорбь мою: взгляни на мой задор!
До коих будет мне терпеть, до коих пор?
Смягчи суровость ты! Моя вся печень рвется,
Из уда штанного млеко ручьем лиется!
Иль мыслить, что в тебя попру, тебе не в мочь?
Миликриса
Я мыслю только то, что Долгомуда дочь!
Дурносов
А то, жестокая, забыла, что Фарносом
Не хуем щель твоя, долбиться будет носом?
Прежние и Фарнос
Фарнос
Нет доли здесь твоей! Утри-ка свой ты ус!
Не твой уже теперь, не твой сей сладкий кус!
Хоть мнишь ее уеть, да поеби-ка крысу!
Уж мне отец обрек прелестну Миликрису.
Твой тщетно штанный шмат лишь дрочится в гнезде.
Дурносов
Но деве сей пришел елдак мой по пизде,
Карандыш, нос-урод!
Фарнос
Дурацкою биткою
Прельщаешь дев, а нас лишаешь ты покою
И уверяешь, что большой приятен ствол,
В нем больше сладости находит женский пол;
Враль скаредный!
Дурносов
Постой! Не разорви ты глотки
И не вини, коль глуп, ни девки, ни молодки;
Ведь ихний пол привык в утехах пребывать:
Им был бы хуй хорош, а на нос наплевать!
Но ты не мни, чтобы с битки моей свернулся
Иль чтоб мой хуй в твоем заду не окунулся.
Управлюсь я с тобой, забудешь мне грозить:
(
Кинжал мой, брат, готов, чтобы в тебя вонзить!
Фарнос
Ты устремляешься лишить меня ввек духу,
Не сроблю от тебя!
Дурносов
(
Я заебу как муху!
Миликриса
(
В ком более из вас ко мне любови есть,
Моя кому из вас теперь нужнее честь,
Коль к ебле вас могла шентя моя склонити:
Изволь тот лучше свой елдак в меня забити!
(
Изволь!
(
Не то хоть ты битку в меня втеши!
Придется ж быть когда-нибудь мне на плеши!
Фарнос
О, шерстка, губки, щель! О, секелёк прелестный,
О, жопка толстенька, о, ляжечки чудесны!
А титек кругленьких какой приятный вид,
В чужих руках мой нос сие приятство зрит!
Дурносов
Я для ради тебя не мщу сему злодею!
Но дерзкую вину нельзя ж простить халдею,
И прежде между нас не может быть приязнь,
Доколь не примет сей злодей ебливу казнь!
Фарнос
Ты еблей мне грозишь?
Миликриса
(
Коль рок тя выгоняет,
Поди отсель, Фарнос! уж от тебя воняет!
Фарнос
Где я ни буду жить, доколь во мне дух есть,
К сему врагу питать, за долг почту я месть!
(
О, хищник, о, злодей! тебе я к мотовилу
Во что ни стало уж приворожу я килу!
(
Дурносов
(
Еще ты стал ворчать!
Миликриса
(
Смягчись, мой князь, смягчись;
Злодея уж изгнав, ты больше не ярись!
Миликриса и Дурносов
Дурносов
Достоин ли принять я от тебя ту мзду,
Чтоб ливер мой впихнуть теперь тебе в пизду?
Сугубая моя тем слава разнесется,
Как влажность из ствола в твою шентю прольется.
Ты в этом отказать не можешь мне теперь:
Победой отворил себе я эту дверь.
Ты зрела то сама: лишь бант мой отворился,
Враг тотчас вышел вон и страху покорился.
Но крепость лишь твою нет сил атаковать.
Престань о толстоте, престань ты толковать,
Почувствуй ты мою с задору злую муку,
Позволь хоть под подол к тебе мне сунуть руку!
Миликриса
Не будь так скор и тщись желанья усмирять;
И дай хоть пальцем тут сперва поковырять;
(
Потом я под подол пущу гулять уж вольно,
Не думай ты тогда, что мне уж будет больно.
Дурносов
Веселие мое на муку пременя,
Какую сласть отнять ты хочешь у меня!
Во всей подсолнечной до целочек охочи,
Что может быть милей нам целки в первой ночи?
Миликриса
Что буду делать я? — не внемлет ничего!
Не презирай ты, князь, прошенья моего.
Хоть три часа мне дай еще на размышленье,
Чтоб сделать как-нибудь без боли то мученье.
Суровость всю твою тогда я укрочу,
Пусти меня теперь, я очень сцать хочу!
Дурносов
Я более держать драгую не дерзаю.
Пойду и я на час в заходе побываю.
(
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Долгомуд
(
Наполнена шентя премножеством площиц!
Но что есть тайный уд, рассмотрим, у девиц.
Войдем в подробность ту, увидим тотчас тамо,
Что, в сущности, он есть; рассмотрим его прямо.
Член этот, так сказать, член сладости плода,
Что общим правилом наречена пизда,
Не что иное есть, как некая пещера,
Котору в чистоте блюдет сама Венера.
Иль иначе сказать, такой она сосуд,
Устроен, чтоб вмещать внутри весь мужеск уд.
Не долго, впрочем, он в сем месте пребывает,
Лишь только что войдет, уже и выступает,
И вот как я сию толкую мудру вещь:
Что девушки должны, как глаз, ее беречь!
А для мужчины сласть велику составляет,
Коль девушка ему пизду вдруг предлагает.
Но если чье дитя пленится елдаком,
Что делать надлежит нам в случае таком?
Я в бедствии теперь подобном пребываю,
Что дочь свою я зрю влюбленной в толсту сваю!
И не могу ничем от оной отучить.
Стремится на битку к Дурносову вскочить!
Дурносов всех попрал, победой возгордился
И поражати всех противных устремился.
А я при старости к концу уж дни веду
И заебенным быть нередкой смерти жду.
Долгомуд и Фарнос
Фарнос
Почтенная глава покрыта сединою,
Отличный ото всех муд ветхих долготою,
Покоящий в штанах обширный вялый гуж,
Поборник дряхлости, нежно желанный муж!
В твоих морщинах зрю блестящу добродетель:
Будь мне отцом родным! будь счастия содетель!
Потщися отвратить всеобщую напасть,
Употреби к тому родительскую власть:
Понудь дщерь в брак вступить со мной, минут не тратя,
Ты будешь зреть во мне послушнейшего зятя!
Долгомуд
Ах, перестань, Фарнос, ты тщетно в хуй стучать
И беспрестанно мне о браке докучать!
Другому в дочери моей досталась доля!
Прешла моя над ней родительская воля,
Дурносовой и я шматины трепещу,
И так при старости уж я дырой кряхчу.
Фарнос
Как к дщери я твоей любовью ни пылаю,
Но князя раздражать и сам я не желаю,
А также не хочу соперником с ним быть,
Но части должен в том его я уступить.
Но я другое уж намеренье имею,
О воем объявить тебе еще не смею.
Долгомуд
Маня надеждой дух, не тщетно ль в хуй трубишь?
Какое ж средство ты, Фарнос, употребишь?
Отъяты все пути с Дурносовым сражаться,
Мы с жопами должны подале уплетаться.
Фарнос
Не думаю я с ним в ебливу брань вступить,
Но хитростью потщусь упругость притупить.
Когда кто победить врага сил не имеет,
То в крайности обман и месть чинить довлеет.
Удачи нет всегда в сражении прямом:
Кто силою разит, а кто разит умом.
Как силен был Самсон, известно всей вселенной;
Но хитростью пизды стал вдруг он побежденный!
Кто как ни силен будь, да если разум худ,
Не страшен столько же, как будто хуй без муд.
Как было б естество ни толсто, ни велико,
Упругость можно стерть и сделать так, как лыко.
Лишь хитрость малую к тому употребить,
То будет хуй — хоть брось иль лучше отрубить!
Позволь то сделать мне, а я отмщеньем жажду.
Долгомуд
Отмщай, как знаешь ты, а я так гузном стражду.
Но прежде ты узнай от дочери моей,
Намеренье твое угодно ль будет ей.
Вот и она…
Прежние и Миликриса
Фарнос
Княжна! Я должен известиться,
Могу ли склонности твоей хоть мало льститься?
Желаешь ли со мной вступить ты в должный брак,
Иль уж прельстил тебя Дурносова елдак?
Миликриса
Не обвиняй меня, Фарнос, виною тою,
Что будто я пленна Дурносовой биткою!
Хоть он ее всегда, гордяся, мне сулит,
Да мой родитель мне склониться не велит!
Долгомуд
Ты княжеская дочь, должна быть горделива,
Не то, как подлая бывает девка члива,
Которую за грош нахальник всяк валит.
Нередко оттого в шенте у них болит.
Миликриса
Коль знатною биткой моя жизнь зачалася,
То льзя ль, чтоб я кому без брака в блуд далася?
Не может огнь никто в шенте моей зажечь!
Фарнос
Княжна! Я не о том начать имею речь.
С горячностью дрочу всегда хуй, как дубину.
Определи, прошу, княжна, мою судьбину:
Надеждой льститься ли тебя в замужство взять?
Долгомуд
У нас положено, чтоб был Фарнос мне зять.
Я вместо слов муде в залог дал в той надежде.
Миликриса
Ко мне не заглянул почто под юбку прежде?
Почто столь суетно Фарноса тем ласкал
И в обязательство столь важное вступал?
Не дам в красе своей ничьей смочить я снасти
И девой сниду в гроб — не прикоснусь сей сласти!
Долгомуд
(
Принужу дщерь свою я быть твоей женой,
Лишь только потерпи… поди, княжна, за мной!
(
Фарнос
(
В штанах моих, увы, багряна плешь бледнеет,
Хладеет в жилах кровь, уд страждет, леденеет,
И крепости уж нет по-прежнему в хуе!
О, рог, о, длинный рог! о, толстые муде!
На что красавицей, княжна, ты в свет родилась!
На что ты мне опять так сильно полюбилась,
Что я любовь к тебе не властен одолеть!
Я со сто раз других уж принимался еть;
Но что ж? Тем плоть моя лишь только истощалась,
А страсть любовная нимало не смягчалась.
О, как я беден днесь! о, случай мой как лих!
Котору еть хочу, ах! той я не жених!
От страсти плешь моя, как рыба об лед, бьется!
Колико мой злодей победой вознесется,
Все счастие ему ебливый знак дает!
Пусть ж с толстою биткой злодей сей пропадет!
Пока свет солнечный на небе зреть он станет,
Елдак его вовек с сего часа не встанет!
Пускай повисшую таскает он битку,
Котору уж никак не втискает в пизду!
Чтоб лучше удивить, так эта невстаниха
Подкрадется к нему не вдруг, а из-под тиха!
Спешу исполнить то.
(
Дурносов и Секелия
Дурносов
Удобно место здесь,
Где беспрепятственно свершить брак можно весь.
Благоприятствует сама судьба теперя,
Лишь нет одной княжны, лежащей расщеперя
Пресладостную щель, которой мне почать.
Потщись, Секелия, наш брак ты окончатъ,
Уговори княжну!
Секелия
Уговорить не штука;
Но знаешь ли ты, ей какая будет мука?
Не лучше ль мне сперва задор твой утолить,
И сладость ту в меня изволь хоть ты пролить.
А за княжну свою готова быть в напасти;
Не можешь произвесть сим разом ты в ней сласти,
Какую б исподволь возмог в ней произвесть.
Дурносов
Престань, Секелия, дурные враки плесть.
Ничья краса елдак уже мой не прельщает.
Секелия
Но Миликрису страх склониться запрещает:
Величиной ствола распорется шентя,
Тоща в нее пихай хоть что ни подхватя!
Я зрю то и сама, что хуй твой ей не в меру.
Ей лучше дать сто раз с усами гренадеру,
Чем страшному для ней с тобой союзу быть,
При коем должен ты в княжну и хуй забить.
Твой сильный жар ствола теперь мне то являет.
Так вот о чем княжна тебя, князь, умоляет:
Когда ты ей вонзишь, направя свой кинжал,
То прежде чтоб к губам не сильно ты прижал
И в ярости своей хоть мало б удержался,
Но в ней бы произвесть жар прежде постарался.
Иль лучше наперед ей знак свой тебе дать,
А сам своей рукой у ней побаловать.
Не много в деле сем минут у вас продлится.
И сама крепкая девица соблазнится,
Подавно уж княжна, нрав коей мне знаком.
Она твоим давно пленна уж елдаком.
Дурносов
Я все твои слова приемлю за отвагу.
На ложе брачное до тех пор с ней не лягу,
Доколе не пролью в шенте ее я кровь
И не сберусь опять к пиханью с силой вновь.
Вот как я предприял…
Секелия
Еще я позабыла
Сказать, чтобы не так сперва ей больно было,
Не лучше ль на себя попрежде взяли труд,
Побольше чем-нибудь хуй смазали б до муд.
Пихаться так легко и жеребячьим скалом:
Ведь узки сапоги же смазывают салом?
Дурносов
Я все уж способы потщусь употребить,
Чтоб как бы уж нибудь в княжну полегче вбить.
Секелия
Княжна, спознав о сем, сама дать будет рада.
Дурносов
Со мной вот у меня с духами есть помада,
Котору щегольки трудятся покупать;
А я в сей час ее без денег мог достать.
Что долго нет княжны?
Секелия
Я к ней идти потщуся
И без нее, мой князь, к тебе не возвращуся.
А ты, князь, между тем намажь себе елду.
Ну, до свидания. Я духом приведу!
Дурносов
(
Теперь потребно мне порядком прибодриться,
Вот уже чувствую, как хуй мой стал яриться.
Муде мои трубят в торжественну трубу,
И чудится уж мне, что будто я ебу.
Но самый этот жар как вдруг что охлаждает:
То встанет хуй, как рог, то вдруг и опадает
И словно как беды великой себе ждет.
При дверях сладости, сгибаясь, унывает!
Ведь перед старостью лишь только так бывает!
Нет страха мне ни в чем, препятствий когда нет!
Исполню я совет… вот и княжна идет!
(
Дурносов, Миликриса и Секелия
Дурносов
Дражайшая княжна! Ужели ты готова
Вступить со мной во брак, исполнить данно слово?
Ужели я могу сей день торжествовать?
Ужели можешь мне красу свою отдать?
Ужель дозволишь внутрь войти сего приятства?
Секелия
Нам уже нет, любезный князь, ни в чем препятства.
Дурносов
Сколь сильной яростью плененный уд мой тлел,
Столь никаких на то мастей не пожалел:
Оранж, и розовой, и с цедрою прямою,
А на прикрасу к той намазал и гуньбою.
Зри, как от сих мастей моя сияет плешь!
Секелия
Князь, времени не дли, скорей ее ты пежь!
Дурносов
Дражайшая княжна!
Миликриса
Нет казни мне сей злее!
(
Секелия
Княжна, ах, ободрись! Хоть ты, князь, будь смелее!
Дурносов
Смягчи, княжна, мой ствол, смягчи сурову часть!
Миликриса
(
Я не могу никак в твою предаться власть!
Коль берегу красу, — я честная девица,—
А как ее лишусь, что буду?
Секелия
Молодица!
Но что о суетном напрасно толковать,
Спеши скорей, княжна, спеши скорей ты дать
И вечным как-нибудь союзом сопрягися!
Дурносов
Склонись, дражайшая, потешиться, склонися!
Прохладу слабую хоть дай ты елдаку,
Дабы предупредить мне тем хуерыку,
И, чтоб не испустить без действия потока,
Предотврати, княжна, его жестокость рока!
В отраду мне хоть тем немного одолжи,
Что малою своей рукою подержи!
А я моей рукой к твоей шейте прижмуся!
Миликриса
Ах, нет! мне стыдно, князь! рукой я не примуся.
Мне лучше век терпеть.
Секелия
Князь! Времени не дли, Будь храбр и снасть свою насильно ей ввали!
Дурносов
Жестокая! Не мучь, не мучь меня, склонися!
Взгляни! хоть раз взгляни! хоть пальцем дотронися!
Миликриса
Не льсти себя, мой князь, надеждою пустой:
Я дева, ты герой, к тому ж и холостой.
Удобно ль мне с тобою сильно так растлиться?
Дочь Долгомудова ввек так не распалится!
Дурносов
Каким, жестокая, ударом ты разишь
И сколь великою напастью мне грозишь!
Какую за любовь готовишь муку злую!
Чтоб я с горячности мой хуй впихнул в другую?
Чтоб расщеперил бы немилой я пизду?
Чтоб я любовную с другой начал езду?
В другую коль забью в задоре столь жестоком,
Не будешь ли смотреть на то ревнивым оком,
Как я к иной теперь отважусь под подол
И, всунув, ущемлю перед тобой свой ствол?
Миликриса
Секелия! Что мне в сем случае начать?
Секелия
Советую скорей то браком окончать,
Чтоб беспрерывною любовью вас связало;
А времени к тому осталось очень мало.
Дурносов
Что ж трачу я часы полезные вотще!
Пойду лучше и другой!
(
Секелия
(
Помедли, князь, еще!
Дурносов
Нет, я намеренья сего не отлагаю,
Исполню здесь: в тебя, Секелия, впихаю!
Секелия
Я недостойна, князь, для счастия такого,
Но вот вонзи! пизда перед тобой готова!
(
Миликриса
Жестокий, удержись! о, как несчастна я!
Дурносов
Не ты несчастлива — несчастна плешь моя!
Миликриса
Не спорю больше я с своею лютой частью:
Вот щель моя, вонзи! и утолись сей сластью!
(
Дурносов
(
Что сделалось, увы!
Миликриса
(
О, рок! о, случай злой!
К чему меня склонил к погибели такой?
Дурносов
Ах, как судьба ко мне вдруг сделалася лиха!
Секелия
Что сталось, князь, скажи?
Дурносов
Ты видишь: невстаниха
Секелия
Вот случай бедственный!
Миликриса
Что есть сей казни злее!
Увы, мой князь! Увы!
Секелия
(
Дрочи, дрочи скорее!
Жар утолить в княжне хоть мало порадей!
Дурносов
(
Нет способа вздрочить! — подхимистый злодей!
О, раздраженный враг! — отмстить тебе мне надо!
Подействовала так Фарносова помада!
Прежние, Долгомуд и Щелкопер
Щелкопер
Что вижу я? Княжна! о, стыд! о, нравы строги!
Какою срамотой наполнились чертоги!
Долгомуд
Я с удивлением смотрю на сей позор!
Миликриса
(
Мой отче, отврати от недостойной взор!
Долгомуд
Забудь природу ты или забудь то скало,
Которое уже навек, как лыко, стало!
Дурносов
О, как злодей мой уд обезобразил вдруг!
Долгомуд
(
Готовься к браку ты! Фарнос тебе супруг,
И уж Дурносова не думай видеть боле!
Миликриса
Последую теперь твоей, родитель, воле!
А ты, о, князь! прости! забав наш час протек.
Дурносов
Прости, дражайшая! Прости, княжна, навек!
(
Щелкопер
Великий Долгомуд! Хоть ты мирить умеешь,
Но поздно уж теперь Фарносу ты радеешь.
Долгомуд
А что? что сталось с ним?
Щелкопер
Сперва раздулся нос,
А часа два спустя пришел к нему понос.
Час целый маялся, штанов не подтыкая:
Кряхтел, стонал, ругал; беда, ворчал, какая!
А как понос лишь сей немного унялся,
Он с силою своей еще не собрался,
Как вдруг другой бедой тотчас его сразило
И в бездну, как в шентю, хуй дряхлый погрузило:
Он сильной яростью к прекрасной дщери тлел;
Но, как ее уеть, надежды не имел,
То похоть удержать свою как ни старался,
Но из ствола его ручьем ток проливался;
Не сей был это ток, прохлада что в любви,
Но что случается от похоти в крови.
Раздулася его в минуту бедна потка,
Не помогла ему в сем случае и водка.
Чем жарче рделась плешь, тем был сильнее ток.
Я за плешь ухватил, в крови весь стал платок!
Весь дом он оглашал своим печальным криком.
— Увы! — вопил Фарнос, — я стражду хуерыком!
Мне приключило то жестокую напасть,
Что к Миликрисе я имел пресильну страсть!
Нам способ излечить один тогда сказали:
С кобылой сделать блуд; к кобыле мы предстали,
Я подмостил его, кобыле хвост заткнул:
Но, о, жестокий рок! Фарнос лишь чуть-чуть ткнул,
Как та кобыла вдруг шарахнулась, вздрогнула,
Со всей жестокостью, что мочи есть, лягнула.
Он пал вдруг, поражен, со стоном рок кляня,
И тут, в последний раз взглянувши на меня,
Он мне проговорил: — Для друга ободрися!
Сему хуерыку виною Миликриса;
Однако ей скажи, что я ее простил!
И с этим словом дух последний испустил.
Миликриса
Несчастнейший Фарнос! Я и тебя лишилась!
Долгомуд
Лишилась ты его, и часть его свершилась!
Миликриса
О, день, горчайший день! источник лютых бед:
Князь вечно погублен, Фарноса больше нет!
Пожри со всею лютостью меня живую, бездна!
Рази! губи! мне жизнь без ебли бесполезна!
Жополюб
Все чувства роскошью мои напоены,
И мысли ею все в восторг приведены.
Отменным родом я теперь любови таю,
Ни с чем на свете той утехи не сравняю,
Котору я теперь лишь только что вкушал,
И весь мой дух исполнен жаром стал.
Скажи, любезный друг, как ты об этом мыслишь,
Между каких забав сию утеху числишь?
Пиздолюб
Чтобы без всякой то ошибки угадать,
Мне нечего о том и голову ломать.
Ты сам уже совсем мне ясно в том открылся,
Во всех словах почти подробно изъяснился:
Что где-то еб теперь прекрасную пизду,
И в том хоть к самому я рад идти суду,
Что в сей отгадке я ничем не погрешаю;
Утеху я сию сам свято почитаю.
Жополюб
Что где-то еб теперь, то прямо ты сказал;
Лишь только одного ты тут не отгадал:
Я жопой — не пиздой роскошно наслаждался,
Небесной, так сказать, утехой забавлялся,
Да что еще притом, не просто я блудил:
Жопеночку-то я ведь целочку растлил!
Пиздолюб
О, небо! словом сим весь дух мой возмутился!
Какой ты скверностью, любезный друг, прельстился!
И в целый бы мой век того не угадал,
Чтобы содомство ты утехой поставлял.
И как тебя привесть то может в восхищенье,
К чему вся в свете тварь имеет отвращенье?
Возьми лишь ты ее в живой себе пример:
Представь себе скотов, народов всяких вер.
Увидишь: то они законом запрещают,
Что многие себе утехой почитают.
Конечно, естества забыл ты, брат, устав
Иль святости его не почитаешь прав?
Не жопу, а пизду дала нам всем природа
Телесных для забав и к размноженью рода.
Тьфу! мерзостней скота ты уж, не человек,
Что жопу предпочел пизде противу всех!
Ну можно ль жопу нам сравнить когда с пиздою,
Единственной хую законною дырою?
Жополюб
Сама ж природа та, о коей говоришь
И чей закон ты мне столь свято чтить велишь,
Нас склонностями всех прещедро одарила,
Меж ними разности в нас быть определила.
И потому из нас всяк вкус имеет свой,
В чем, верно, спорить сам не будешь ты со мной.
Что ж мне другую тварь ты ставишь здесь в сравненье?
На то тебе тотчас, скажу опроверженье,
Которо истиной и ты признаешь сам,
Когда представишь, сколь должны мы небесам,
Что с бессловесными они нас не равняют
И разностию свойств от нас их отличают.
Они стремлением одним лишь снабжены,
А разумом лишь мы одни просвещены.
И божества в нас знак яснее тем сияет,
Что полной волею нас небо одаряет.
Пиздолюб
Я знаю это сам, и верю я всему,
Что к оправданию сказал ты своему.
Но можно ль вкус иметь кому твому подобный,
Чтоб заразиться так сей страстию негодной?
Представь себе пизду и прелести её,
Не распалится ли всё чувство тем твоё?
Она лишь для того на свет и создана,
Чтоб ей одной любовь была покорена.
Какой, ах, нежный жар, какое услажденье!
Кто может еть ее и быть не в восхищенье?
Юпитер для чего сходил, скажи, с небес? —
Воздать ей должну честь премножеством чудес.
А жопа от кого, скажи, была почтенна?
Она почти от всех на свете сем презренна!
И можно ль на нее с приятностью глядеть,
Особенно тогда как перестанешь еть?
Ведь целый на плеши фунт вытащишь говна!
Как может с жопою пизда быть сравнена!
Жополюб
А я тебе на то тотчас в ответ скажу
И разность главную меж ними покажу:
Скорее вымыться, чем вылечиться можно!
Бесспорно, в правде сей тебе признаться должно.
А из сего, скажи, не ясно ль то собой,
Что жопе первенство дать должно пред пиздой,
Затем что от нее болезней не бывает,
А от пизды людей так много пропадает.
Примеры могут нам плачевны доказать,
Как многим суждено от фрянок умирать.
И потому, что нам совсем не повреждает,
То больше и любить нас склонность побуждает.
Говно ль, заёбины ль, ведь вымыть все одно;
Лишь только разность та, что пахнет неравно.
Что ж ты Юпитера в пример мне поставляешь
И мерзкие пизды чрез то ты защищаешь:
А разве не любил он также Ганимеда?
Да жопою его прельстила ведь и Леда.
Но первого всегда имел он при себе,
Тогда как в пизды еб он временно, кой-где.
А те все прелести, ты кои вычисляешь,
И их к одной пизде толь смело причитаешь,
Равно и в жопе их не ложно нахожу
И, не красневши, то пред светом всем скажу,
Что жопу я всегда пизде предпочитаю,
Утеху с жопою ни с чем я не сравняю.
Пускай меня за то кто хочет, тот бранит,
Но мысли сей во мне ничто не истребит,
И я хвалимую достойно мною жопу
Не променяю, верь, на целую Европу!
Пиздолюб
Твой странен вкус совсем, и с ним, я чаю, ввек
Не будет ни один согласен человек.
Конечно, всякому из нас признаться должно,
Что спорить о любви и вкусах невозможно!
Разумна, хороша, в нарядах знаю вкус,
По моде не с одним, со многими ебусь.
Глупа, нехороша, не знаешь блеску дать,
Неряха, блудишься с одним, без вкусу блять.
Годится девушка, ты хуже всем ея,
Ебется, но не так, ебусь как модно я.
Прекрасный молодец, у женщин всех в почтеньи,
А любят что меня, то хуй всегда в леченьи.
Хорош не так, как я; ленив, а я в труде.
Распухли ль как мои с работ твои муде?
Хорош бы малой был, да еть не достает,
Купчихи говорят, что всласть не уебет.
Между цветов и красных роз
Собачий хуй на грядках взрос.
Дары все естества нам дурно презирать.
Подобно и тебе, мой хуй, пренебрегать.
Узнай, чего теперь, Кларисса, я хочу:
Гляжу я на тебя и хуй в штанах дрочу.
Люблю тебя, мой свет, и от любови стражду.
Сижу подле тебя и еть тебя я жажду.
Не видит то никто, тебя чем забавляю:
Тихонько у тебя в пизде я ковыряю.
Ебись и не теряй прелестной красоты:
Как младость пролетит, гадка всем будешь ты.
Возьми себе ты тот, из коих лучше нет.
Но лучше для тебя в штанах, мой свет, билет.
Зовут по красоте тебя, мой свет, звездою.
Но краше в ебле ты сто крат своей пиздою.
Целуй меня везде, любезная, целуй,
Но вместо ты меня не поцелуй мой хуй.
Коль льзя б было летать пиздам, подобно птицам,
Хорош бы был сучок — елдак сидеть девицам.
Для дела руки мне, глаза даны, чтоб зреть,
А хуй, прекрасная, тебя мне чтобы еть.
Ласкаешься ко мне, брюнета, ты, целуя.
Чего желаешь ты? Конечно, хуя.
Прекрасный у меня, Кларинда, есть цветок.
Возьми его сама себе ты из порток.
Всех лучше кажется та девушкам игрушка,
Как ежели в штанах хорошенька коклюшка.
Я тотчас отганул, что мыслишь ты всегда:
Свербится, девушка, всяк час твоя пизда.
Не можно изъяснить мне то, что мышлю я,
А лучше изъяснит в пизде битка моя.
Утеха лучшая в том женщин состоит,
Чесать тогда пизду, когда она свербит.
Коль прямо хочешь быть, красоточка, счастливой,
То счастье лучше в том, чтоб быть всегда ебливой.
Желаем получить, скучаем мы иметь,
Не буду ж я хотеть, когда б тебя у еть.
Красотками мой дух и мысли насыщаю,
Но лучше их пиздой себя я утешаю.
Охотно просижу я в пустенькой избе,
Коль будет когда хуй мой в узенькой пизде.
Не светится пизда восточна как звезда,
Но любо на нее вам зреть, хуи, всегда.
Я никогда так не грущу,
Как долго хуй в штанах ищу.
И были лишь одне в штанах моих муде,
Однако вот и те изгнили все в пизде.
Досадно, чаю, вам, красоточки девицы,
Когда в пизде у вас блошицы.
Как бычий твердый рог, мой хуй всегда стоит,
Но вместо чтоб вредить, он девок веселит.
Тогда живут етись охотницы-молодки,
Когда еще у них бывают круты жопки.
Ты мыслишь о себе, что девушка целок,
Однако, знаю я, пролезет и щенок.
Не тешуся я так в садах весной цветами,
Как тешусь у девиц под юбками пиздами.
О чем ни мыслю, ни гадаю,
А все пизды одной желаю.
Хота пизда с краев болит,
Но еться не претит.
На мысль старухе ночь коль первая прийдет,
Старуха тут вздохнет, пизда ее зевнет.
Коль мыслишь обо мне, что еть не дам тебе,
То, встанет когда хуй, ты кличь меня к себе.
Пусть люди говорят, что я велика блядь.
Грешно же то сказать, чтоб еть кому не дать.
Когда ещё пизда гола моя была,
Я в те поры ети себя попу дала.
Колико до мужчин тот рок злосердный скуп,
Что видит глаз пизду, да не имеет зуб.
Ленивая пизда всегда сидит одна,
Досужа перед ней сто раз уебена.
Вот видим мы и то,
Что хуй без муд — ничто.
Ведь, знать, что хорошо, что девушка хохочет,
Коль страшная битка в пизде ее клокочет.
Как малый хуй ебет, тогда пизда свистит,
А толстый хуй ебет, тогда пизда хлюпит.
Если б так хуи летали, как летают птицы,
Их охотницы б ловили — красные девицы.
Заморскую пизду в России чтут издавна.
Хотя она гнила, однако иностранна.
Из самой вечности и в бесконечны годы,
Ко истечению живот дающих струй
От щедрыя нам ты поставлен, столб, природы,
Её ты нам даров найлучший, твердый хуй.
Ничто не нужно так, присмотр как в доме нам,
А дом наш присмотреть приличный долг женам.
Досужна женщина, ты все не пропускаешь —
Один тебя ебет, другого запасаешь.
Труды дают нам честь и похвалу во свете,
Трудом восходит вверх могущество героя,
Труды любовь от всех обрели и Аннете —
Затем, что хорошо она ебется стоя.
Прекрасный образ днесь Елизы видишь ты,
Котора, сверх своей отменной красоты,
Отменнее других умеет нарядиться,
Приятно подмигнуть, обнять и ублудиться.
Во всяком есть чину всегда особа должность:
Победа или смерть — то воинам прилично;
Молитва, пост и труд и долгая спокойность —
Духовным то отцам здесь, стало быть, обычно;
На спинке ж полежать, проворно подъебать —
Варварушке одной то должно приписать.
Весенние в тебе красы изображенны,
Утехи вечные тобою подражённы,
Краса твоя цветет, подобно вешний цвет,
Прекраснее тебя из всех здесь в граде нет,
Как цветик, Дарьюшка, приятностью блистаешь,
Цветок сбирает пчел, а ты хуи сбираешь.
Захвачена когда от стужи, от мороза,
Еще хотя цветет, но уж цветет не так,
Цвела как средь весны блистающая роза,
Подобно сей красе не так хорош уж зрак.
Увяла Ольгушка, и редко кто взирает,
Однако за пизду доходы собирает.
По склонностям людей надлежит разбирать,
И склонен кто к чему, тому ту должность дать.
Напрасно, например, свинья сидит судьею —
Свинье лежать в дерьму приличней со свиньею.
К чему ж употребить красоточку Арину?
Как только чтоб ни еть, положши на перину.
Натура разными дарами нас снабжает.
Иному, давши честь, богатством обижает.
Богатство дав сему, ограбила красой.
Фетинья рождена хоть дурой и косой,
Однако отняла не все у ней природа —
Публична она блядь, а блядкам в свете мода.
Согласно говорят: прекрасно в свете что,
Не может никогда уж дурно быти то.
Девицу честную, разумную Настасью
Весь город хвалит, что вельми пространна снастью.
Ничто похвально так, как суть странноприимства.
Коль если украшен им кто-то без мздоимства,
Свой истинный тем долг являет человек,
Он лучше ничего не делает в свой век.
Татьяна теснотой отнюдь не негодует,
Что друга мужнина в ней хуй всегда ночует.
Хоть древние тебя дитятей называли,
Со луком, с крыльями, с колчаном стрел писали,
И разом двух сердца пронзаешь что людей,
Однако ты совсем имеешь вид не сей.
Ты стар и млад живешь и как когда случится,
Но сущим ты совсем младенцем не годишься.
Нет крыльев у тебя, летать тебе нельзя,
И для того предмет ты ищешь поползя.
С колчаном лук на что, стрелы коль не бывало?
Ты сам собой стрела, но тупо твое жало.
Совсем ты не творишь ничьим сердцам вреду.
Стреляешь если ты, стреляешь-то в пизду.
— Я обесчещена, — пришла просить вдова.
Однако знал судья, кто просит такова.
— Кем? — спрашивал ее. — Сегодня у суседа,—
Ответствовала та, — случилася беседа.
Тут гостья на меня так грубо солгала:
Уж четырех ты во вдовстве-де родила!
Судья ей говорил: — На эту плюнь причину.
Стал свет таков: всегда приложат половину.
Ты очень ей любим, она в твоей вся воле.
Да только тридцать есть, которых любит боле.
Мой свет, любовь твоя мне очень дорога.
Да для того-то я тебе и не слуга.
С кем хочешь ты любись своим продажным жаром,
А я люблюсь с такой, котора любит даром.
Увидевши жена, что муж другу ебет,
Вскричала на него: — Что делаешь ты, скот!
Как душу обещал меня любить ты, плут.
— То правда, — муж сказал, — да душу не ебут.
Повздорил некогда ленивый хуй с пиздой,
С задорной блядкою, прямою уж звездой.
Она, его браня, сказала: — Ты дурак,
Ленивый сукин сын, плешивый чорт, елдак.
Взбесился хуй тогда, в лице переменился,
Надулся, покраснел и в кость вдруг претворился,
За губы и усы пизду он вдруг схватил
И на плешь на свою скуфьёю посадил.
— Позволь, сударыня, с тобой мне делать то же точно,
В чем упражнялись те, кто делали тебя.
Авось-либо и мне удастся ненарочно
Такую ж сделать в свет, хотя не для себя.
Крестьянка ехала верхом на кобылице,
А парень встречу сей попался молодице.
Сказал: — Знать, ты в сей день не ебена была,
Что едешь так невесела.
А та ему в ответ: — Коль ты сказал не небылицу,
И истинно коль то причина грусти всей,
Так выеби мою, пожалуй, кобылицу,
Чтоб шла она повеселей.
За еблю некогда журила дочку мать:
— Ей, дочка, перестань, пожалуй, еть давать.
А дочка ей на то: — Тебе нет дела тут.
Что нужды в том тебе? Ведь не тебя ебут.
Ебливая вдова с досады говорила:
— На что нам тайный уд натура сотворила?
Не ради ли того, чтоб похоть утолять
И в дни цветущих лет чтоб сладость нам вкушать?
Когда ж нам естеству сей член дать рассудилось,
Так для чего оно, давая, поскупилось
И не умножило на теле их везде?
На каждой бы руке у женщин по пизде,
А у мужчин хуи б на месте пальцев были.
С какою б роскошью тогда все в свете жили!
Всяк еться б мог при всех, еблися бы всегда,
Еблась тогда б и я без всякого стыда.
Хоть еть или не еть,
Всё должно умереть.
Неизбежимо смертно жало.
Так лучше умереть, смягчивши штанно скало.
Мне кажется, что я хуй, руки, уши, рот,
Муде, глаза, язык и бегание ног
Природою достал себе на случай тот,
Чтоб с помощию их пизду ети возмог.
— Приятель, берегись, пожалуй, ты от рог:
Жену твою ебут и вдоль и поперек.
А тот на то: — Пускай другие стерегут,
А мне в том нужды нет, ведь не меня ебут.
— Вчера свершился мой, жена, с тобою брак.
Что я хотел найти, не сделалось то так.
Жена ему на то: — Не те уж ныне годы,
Нынь трудно то найти, что вывелось из моды.
— Не раз ты мне, жена, неверность учинила.
Скажи мне, сколько раз ты мужу изменила?
— Рогатый! — говорит ему в ответ жена: —
Я арифметике, ей-ей, не учена.
Я друга твоего люблю, зрак твой любя,
Его целуючи — целую я тебя.
Едина в вас душа, известно мне то дело.
Так думается мне — одно у вас и тело.
Горюет девушка, горюет день и ночь,
Не знает, чем помочь.
Такого горя с ней и сроду не бывало:
Два вдруг не лезут ей, а одного так мало.
Горшкова дочь дает в наймы свою пизду.
Кто хочет, тот еби, плати лишь должну мзду.
А уж у ней пизда весьма уж не ребячья,
Потребен хуй большой, а плешь чтоб жеребячья.
Какую ж за труды ей пошлину давать?
Она охотнику сама о том даст знать.
Желанья завсегда заики устремлялись,
И сердце, и душа, и мысли соглашались,
Жестоку чтоб открыть его к любезной страсть,
Смертельную по ней тоску, любови власть.
Но как его язык с природна онемленья
Не мог тогда сказать ни слова ей реченья,
То, вынувши он хуй, глазами поморгал
И немо речь сию насильно проболтал:
— Сударыня, меня извольте извинити,
Он нужду за меня всю может изъяснити.
Муж спрашивал жены, какое делать дело:
— Нам ужинать сперва иль еться зачинать?
Жена ему на то: — Ты сам изволь избрать.
Но суп еще кипит, жаркое не поспело.
— Федулюшка, мой друг, какой это цветок,
Который у мужчин блистает из порток?
Я видела намнясь, как с батюшкой лежала,
Что матушка, пришед, рукой его держала.
Пожалуй мне его, голубчик, растолкуй,—
Спросила девушка. Федул сказал ей: — Хуй.
Софрон как черт лицом, и к дьявольским усам
Имеет еще нос, подобный колбасам,
Которы три года в дыму будто коптились;
А дети у него прекрасные родились;
Что видя, госпожа, имевша мимо путь,
Сказала, чтоб над ним немного подсмехнуть:
— Куда как дурен нос, хозяин, ты имеешь,
А деток не в себя работати умеешь.
Надулся тут Софрон, боярыне сказал:
— Не носом я детей, а хуем добывал.
Худая память, врут, всё будто у седых.
А я скажу: она у девок молодых.
Спросили у одной — при мне то дело было:
— Кто еб тебя вчера? — Она на то: — Забыла.
Напрасно, муж, грустишь, что я с попом ебусь;
Безгрешна от того я, друг мой, становлюсь,
И ежели когда попу я подьебаю,
Тогда я и детей, и мужа вспоминаю.
Всегда с ним благодать мой осеняет лоб,
Или не знаешь ты: чиста пизда, поп ёб.
Дозволь, Клариса, мне списать с тебя портрет,
Который различать с тобой не будет свет,
Столь чрезвычайно он с тобою будет сходен.
Верь мне, что будет он тебе весьма угоден:
Я напишу его без кисти и чернил,
Так чтобы он во всем с тобою сходен был.
Но отгадай, чем мы портреты те рисуем?
Ответ Кларисы: — Хуем!
Ни глаз, ни рук, ни ног я сроду не имею,
А сделать образ чей я точно разумею.
Любим девицам я, но ими и презрен,
Всяк волю мне дает, но я и заключен.
Противу естества голодный бодр бываю,
А сытым будучи слабею, унываю.
На троне, на суде и в пропастях живу.
Рождаю я кого, того терзаю, рву.
Позорен именем, необходим делами,
Я грешен, но сижу в беседе и с попами.
Я твари всей отец, но я того и сын,
Притчиной бытия я коего один.
Хожу я в кладези, но их я напояю,
Я смертен, но, как свет стоит, не умираю.
Жечь суют меня в горн, но как меня ни суй,
Я точно все таков, каков и есмь: я
Ни пифин я, ни рак, ни зверь, ни черепаха,
Жилище мое — тьма, покров на мне — рубаха,
Не можно образ мой существенно списать,
Ниже подробно всех чудес моих понять;
Владычица сердец, я матерь всей природы,
Идут в мои врата все твари и народы.
Собою я сама хоть, правда, подла тварь,
Но перво всех меня целует всякий царь.
Гнушаются все мной, но я небесполезна,
Нельзя меня хоть есть, но вкусом я любезна,
И, тешучи других, я тешу и себя,
Рождаю целости я, целость погубя.
У женщин я живу, мущинами питаюсь,
Рождаю в свет я тех, я кем сама рождаюсь.
Не блещущая я планета иль звезда,
Но прежде всех меня зрит тварь. Но есть
Я рос и вырос
И на свет вылез,
Но только я не весь внаружу оголился,
Немного лишь с конца из ножи залупился.
Когда ж совсем готов, тоща от молодиц,
А паче от девиц
Любим живу от всех.
Я есмь
Мы в свете рождены, чтоб суетно трудиться,
Сует в нас суета прямая людям зрится;
Мы служим одному без мыслей плешаку,
Мущине лысому, мущине-дураку,
Который лишь живет, в корчмах чтоб прохлаждаться,
Мы, бедные, за ним должны туда ж таскаться,
С наружности стучать и ждать его в дверях,
Доколь он выдет вон, замаран весь в соплях,
И красен, как сукно, и мерзостью рыгает,
Нередко он и нас блевотиной марает.
В презренном завсегда бесприбыльном труде,
Не знаем, нужны ли на свете мы,
Коль есть я в существе, так есть между ворот,
Валит из коих весь и всех чинов народ,
Но входит только внутрь взлизастой в них мущина,
Которой озорник такой и дурачина,
Что трет меня собой в воротах, не глядит
И двум еще слугам толкать меня велит,
Но я не ябедник, во мне та добродетель;
Спроси, пожалуй, всех, бывал ли истец
Лежит на мне Ерила,
Я тело оголила
И ноги подняла,
Ярить себя дала.
Тепленька,
Тут мокренька,
Как зачал он юлить,
Как зачал он ярить,
И, выярив сытенька,
Нигде не гомозит,
Нигде не рагозит;
Но погодя свербится,
Еще хочу яриться;
Но ждать до той субботы, хоть хочется и Ване;
Я
Рукой сперва возьму и влагой помочу,
Потом, поднявши вверх, немного подрочу,
С розмаху ж сунув вдруг, я суну в жерело
До тех пор, как готово уж будет помело.
Дырою девушку на день ее рожденья
Отец и матушка снабдили в награжденье.
Девочка, сидючи на горке, на горе,
Дареной той своей дивуется дыре.
Дивуется, любуется
И телом в нее суется.
— Дыра ты, — говорит, — дражайшая дыра,
На тело мне тебя давно бы вздеть пора,
Но пусть я поблюду; как буду под венцом,
Понравлюсь жениху прекраснее с
Ни в сказках рассказать,
Ни в книгах описать,
Какая его сласть,
Коль шорстка с шорсткой сходится,
Того же к ночи хочется
Чрез опыт только знать,
Что нам есть сладко
На дело коль меня когда изготовляют,
То жилу тут мою во влагу полагают,
Хотя без рук, без ног,
Стою, подобно рог,
Я твердость, что огнем бываю горяча,
Горячность пища мне из тела, я —
Единая для всех, красавица, утеха,
Без коей никогда не можешь пребывать,
И верно я о том скажу тебе без смеха:
Смотри ты первых строк что литеры гласят.
Ходила девушка во храм оракул вопрошать,
Узнать, чем можно ей себя от бледности спасать.
Ей слышится ответ: — К леченью способ весь,
Моя красавица, в начальных буквах здесь.
Полу женску коль случится
От любви занемочь,
Есть тут способ, чем лечиться,
Бредни все другие прочь!
Им избавились уж многи,
Тем лечились сами боги,
Ету болезнь тем лечите:
С буквы П по Е прочтите.
Вот в чем, прекрасная, найдешь ты утешенье,
Единым кончишь сим ты все свое мученье:
Лекарство оное хочу тебе сказать —
И скорбь твою смягчит, и будет утешать.
Со многими уже те опыты бывали,
Единым способом все боли исчезали;
Беды забвенны все в ту сладкую минуту,
Я жизнь уж забывал и всю тоску прелюту,
Узря, лекарство то сколь много утешает;
Есть сладость такова, чего твой дух не знает;
Ты можешь чрез сие лекарство то узнать:
Изволь слова стихов начальных прочитать.
Устинья здесь лежит, что в том успех имела,
Что ходючи спала, проснувшися же — ела.
И вечером одним пивищем напилась,
А в пьянстве том, шаля с профосом, уеблась.
Под камнем здесь лежит пизда седая,
Которая шесть раз еблась уж умирая.
Подумай же о сей, прохожий, ты дыре,
Усердно сколь еблась она в своей поре.
Под камнем сим лежит великая жена,
Что смолоду в пизду и в жопу ебена;
Под старость же, когда краса её увяла,
То способы етись другим она давала.
Здесь зрим гроб женщины, с тем в свет произведенной,
Чтоб в жопу и в пизду быть в прах ей разъебенной.
Прохожий, и тебе от оной не уйти:
Она и во гробу велит тебя ети.
Такой лежит здесь муж: когда он умирал,
То хуй его, как рог, в тот самый, час стоял.
Все сродницы к нему проститься собралися,
Которых он ебал и кои с ним еблися.
Одной из них велел к себе он подойти
И, умираючи, еще хотел ети.
Во каких-то случаях мы приводим для слова только то значение, которое оно имеет в текстах настоящего издания. Это касается, прежде всего, слов, приобретающих скабрезный смысл в непристойном контексте, таких, как битка, кутак, свая, салтык.
абшит, абшид — расставание; взять абшит — удалиться от дел, перестать делать что-либо.
авось, авось-либо — может быть.
алчба — голод.
анафема — церковное проклятие; брань, проклятие.
афедрон — зад, задница.
бабон, бубон — желвак, нарыв, опухоль в паху (
бедство — беда, несчастье.
берце, берцо — нога.
бешмет — стёганый полукафтан; овчинный полушубок.
битка — мужской член.
блато — болоте.
божница — часовня; место с иконами для совершения молитв.
борзо — прытко, бойко.
буза — молодое пиво или брага.
бузник — изготовитель или продавец бузы.
бузонить — шуметь, шумно делать что-либо.
бука — страшилище.
вакхант — поклонник Вакха, гуляка, пьяница.
вежды — глаза.
винный — провинившийся, виноватый; грешный.
влящить — вставить, засадить.
вина — причина.
внимать — слушать, прислушиваться.
внити — войти.
воззревать, воззрить — взирать, смотреть, глядеть.
волвянка — волнушка.
ворвань — жир морских млекопитающих.
всарначить — засунуть, задвинуть, засадить.
встати — встать.
вчуже — (глядя) со стороны, не будучи участником.
гарпия — крылатая женщина-чудовище в греческой мифологии, богиня вихря.
глашать, гласить — звать, называть.
гиль — вздор, чушь.
голик — банный веник (
голица — кожаная рукавица без внутренней вязаной варежки.
гомозить, гомозиться — возиться, вертеться.
гораздо — очень; намного.
гребешок — гребень на прялке для расчёсывания льна.
гудок — трёхструнный смычковый инструмент.
гузно — зад, задница.
гузенный — относящийся к заднице.
гуньба — медуница или тмин.
двуножный — двуногий.
десница — правая рука.
днесь — сегодня.
дока — знающий человек, мастер своего дела; дока на доку напал — нашла коса на камень.
достойны — песнопение в самом начале церковной службы.
досужий — ловкий, искусный, способный к делу.
досужный — свободный от дел, праздный.
драч — драчун.
дщерь — дочь.
елда, елдак — мужской член.
ендова — кувшин для напитков.
естли — если.
ети, еть — сношать.
ефир, эфир — вещество, которое, как полагали, заполняло вселенную; воздух, небо, небеса.
жабр — челюсть.
жадать — хотеть, желать.
желва — женский половой орган.
жерело — жерло, отверстие.
живот — жизнь.
жмуля — горсть.
жоский — твердый, упругий.
завиствовать — завидовать.
заграбить — забрать, захватить.
заёбина — сперма.
зарубка — женский половой орган.
засканный — обнажённый, оголённый.
заутреня — утренняя церковная служба.
заход — отхожее место.
зеница, зенница — зрачок; таз.
зефир — лёгкий теплый ветер.
зрак — внешний вид, образ.
зреть — видеть.
испещренный — пёстрый, разукрашенный.
карандыш — коротышка, недоросток.
кила — грыжа; опухоль, болячка.
китка — пук сплетённой соломы.
кишка — мужской член.
кладеный — кастрированный.
клобук — монашеская шапка с покрывалом.
клуша — женский половой орган.
колико — сколько, насколько; сколь много.
корчага — большой глиняный горшок; попасть в корчагу — пострадать, попасть в беду.
кофешенк, кофешенок — слуга, подающий кофе и шоколад.
кочень — кочан, кочерыжка.
красный, красной — красивый.
кружало — питейный дом, кабак.
крючок — судейская хитрость.
купно — совместно, вместе.
курва, курвяга — публичная женщина
курея — женщина, похожая на мужчину; гермафродит.
куры: строить куры — ухаживать, волочиться (
кутак — мужской член.
литонья — женский половой орган.
лощиться — прихорашиваться.
лощиха — модница.
льзя — можно.
льститься — надеяться.
любезный — приятный.
любитель — влюблённый.
лядвея — ляжка, бедро.
маймист — чухонец.
малакейка — сперма; трясти малакейки — заниматься онанизмом.
манда — женский половой орган.
махоня, махнуша — женский половой орган.
мина — выражение лица.
младенство — младенчество.
мнить — считать, полагать, предполагать.
мниться — казаться.
мотовило — приспособление для сматывания пряжи;
муде — мошонка, яички.
мясти — приводить в смущение, тревожить, беспокоить.
намнясь — недавно, на днях.
наперсник — друг, любимец.
нега — состояние полного довольства.
некакий — некоторый.
неложно — истинно, взаправду.
немовать — лепетать, картавить, говорить по-ребячьи.
недоточный — непричастный (
непригожий — неприличный, не соблюдающий приличий.
носок — кончик сапога; бороться с носка — вид борьбы, когда соперники берут друг друга правой рукой за ворот и стараются сбить друг друга на землю носком левой ноги.
нынь, ныне — теперь, в настоящее время.
обезживотить — лишить сил, засношать.
обмишулка, обмешулка — ошибка, промах.
одр — ложе.
око — глаз.
онемленье — онемелость; немота.
опричь — кроме.
орать — сношать.
остыжать, остыдить — опозорить.
осьмой — восьмой.
отверзти, отверсти — открыть.
отпуст, отпуск — благословение в конце церковной службы.
отруб—поперечное сечение; в отрубе — в диаметре.
отсулённый — обещанный.
очеса — глаза.
ошмара — палица, большой кистень; мужской член.
паки — ещё.
пендрючить, пендрячить — сношать.
перлиц — нитка жемчуга.
перси — грудь.
перюкьер, перукер — парикмахер.
пест — инструмент для толчения чего-либо.
печься — заботиться.
пивак, пивок — охотник до хмельного.
пиздорык — венерическая болезнь.
пифин — (
плеснеть — плесень, гниль.
плёха — потаскуха.
плешь — кончик члена.
площица — вошь.
погутка, погудка — прибаутка, побасенка.
подубрусник — женский головной убор.
подхимистый — вороватый, хитрый.
подьячий — помощник дьяка, писец (
позитура — поза.
полольщица — женщина, нанятая пропалывать огород.
понт — море.
посадский — купец, торговец.
посконка — (
посконный — деревенский, лапотный, необразованный.
потка — мужской член.
потщиться — постараться.
потылица — подзатыльник.
правеж, правёж — взыскание долгов, наказание за неуплату долгов.
презреть — пренебречь.
препятство — препятствие.
претить — не разрешать, не дозволять, воспрещать.
приязнь — дружба, приятельские отношения.
приятство — наслаждения, удовольствие.
пройдак — пройдоха, плут.
проказа — проделки, дурачества.
пук — горсть.
пырять — сношать.
пяток — пятница.
рагозить — возиться, суетиться (попусту).
радеть — радоваться; заботиться, усердствовать.
ражий — крепкий, сильный; видный, красивый.
разгоня — разбег, простор для разгона.
размашка — обмен кулачными ударами.
рана — женский половой орган.
расщеперить — развести, широко расставить.
репортовать — докладывать (по начальству).
руда — кровь.
рыля — трёхструнный музыкальный инструмент, бандура.
салтык — мужской член.
сарафанить — сношать.
свайка, свая — мужской член.
се — вот.
секель — клитор.
сертить — дёргаться, егозить.
сиволдай, сивалдай — сивуха, плохо очищенная хлебная водка.
скало — мужской член.
скурёха — развратная женщина.
скуфья — (бархатная) шапочка.
снедать — сокрушать, мучить, томить.
содом — место, где царят порок и распутство; шум, гвалт, суматоха.
содомство — педерастия.
сосуля — сосулька.
сробеть, сробливать — оробеть, струсить, дрогнуть.
страдница — труженица; страдалица.
страждать — мучиться, страдать.
стрекать — колоть, жалить, язвить.
ступлёный — затупленный.
сугубый — удвоенный, двойной.
сынать — снимать.
сыта — вода с разварным мёдом.
сычуг — девственная плева; женский половой орган
тать — вор.
творило — отверстие; западня, затвор.
тешка — рыбье брюшко.
толь — столь, так.
туз — удар кулаком, тумак; дать туза — ударить кулаком.
тук — жир.
тщиться — стараться.
уд, тайный уд — мужской член.
ужли — неужели.
уповать — надеяться.
урыльник — ночной горшок.
фарья — женский половой орган.
фрянки — нарывы, чирьи; сифилис.
фурия — богиня мести в римской мифологии, то же, что эриния в греческих мифах.
халдей — наглец, нахал.
хоробриться — храбриться.
храмина — хоромы, жилой дом.
хуерык — половое возбуждение; триппер.
целовальник — кабатчик.
часть — участь, судьба, доля.
чаять — полагать, предполагать.
черёдкий — своевременный.
черкас — малоросс, украинец.
чернец — монах.
чести, честь — читать.
чкать — сношать.
чливый — вежливый, учтивый, благочестивый.
шанкер, шанкр — язва (
шастить — искать (
шентя — женский половой орган.
шест — мужской член.
шмарить, жмарить — бить, хлестать; сношать.
шмат, шматина — мужской член.
шурмовать — возиться, копаться.
щелупина — женский половой орган.
щепеткой — щегольской, франтоватый.
эвменида, евменида — богиня мщения в греческой мифологии, то же, что эриния; поскольку люди боялись эриний, они говорили о них как о эвменидах: эвменида означает доброжелательная.
ябедник — сутяга.
явить — показать.
яриться — разжигаться похотью, возбуждаться.
Алекто — в греческой мифологии: одна их трёх эриний — богинь мести; со своими сёстрами, Мегерой и Тисифоной, она живёт в аиде, служит Плутону и Персефоне; это отвратительная старуха, у которой вместо волос — змеи.
Алкмена — жена Амфитриона; она родила Геракла от Зевса, который явился к ней в спальню, приняв вид Амфитриона; страсть Зевса была так велика, что он повелел солнцу не подниматься три раза, чтобы продлить ночь.
Амфитрион — греческий герой; пока он был на войне, Зевс воспылал страстью к его жене Алкмене: Зевс явился к ней, приняв вид Амфитриона, и Алкмена родила от него Геракла.
Антоний — римский полководец, соратник Цезаря; ради любви к египетской царице Клеопатре он пошёл против Рима; когда войска Октавиана разгромили египетскую армию, Антоний покончил с собой.
Аполлон — в греческой мифологии: сын Зевса, бог-целитель и прорицатель, покровитель искусств; изображался прекрасным юношей с луком или кифарой; его часто называли Феб, что значит блистающий, и иногда отождествляли с солнцем.
Ахиллес, Ахилл — один из величайших греческих героев; Ахилл участвовал в походе греков против Трои, его участие в этой войне, по предсказаниям, должно было принести грекам победу; после многих сражений Ахилл погибает от стрел Париса, троянского царевича.
Бахус — в римской мифологии: одно из имён Диониса, бога, который покровительствовал виноградарству и виноделию; латинскому Бахус соответствует греческое Вакх.
Борей — бог северного ветра в греческой мифологии; порывистый холодный ветер.
Вергилий — римский поэт, автор «Энеиды» — героической поэмы, в которой описаны долгие странствия легендарного Энея — троянца, спасшегося после разгрома Трои и основавшего Рим.
Виргилишка — уничижительно о Вергилии.
Ганимед — сын троянского царя Троса; Зевс воспылал страстью к юноше, который отличался необыкновенной красотой, похитил его, превратившись в орла, и отнёс на Олимп, где Ганимед стал виночерпием, разливая богам нектар на пирах.
Гектор — в греческой мифологии: царевич, сын Приама и Гекубы, главный троянский герой во время Троянской войны; как старший сын Приама и его преемник, Гектор руководит военными действиями троянцев, сам участвует в сражениях: дважды вступает в единоборство с Аяксом, убивает Патрокла; Гектор погибает от меча Ахилла, который привязывает его тело к своей колеснице и объезжает вокруг Трои, волоча труп поверженного противника.
Гекторка — уничижительно о Гекторе.
Геркулес, он же Геракл — сын Зевса от Алкмены; Зевс явился в спальню Алкмены, приняв облик Амфитриона; Геракл совершил множество чудесных подвигов, в то числе «держал на плечах небеса», подменяя на время Атланта; с другой стороны, он попал как-то в рабство к царице Омфале, или Амфале, которая заставляла его прислуживать и носить женское платье; Геракла обычно изображали с дубиной, отсюда выражение в тексте «старик с дубиной».
Гигант — один, любой из Гигантов — порождение Геи, то есть Земли, на которую пролилась кровь оскоплённого Урана; Гигантов насчитывалось до 150, нижняя часть тела у них была змеиной, голова была покрыта густыми волосами и бородой; когда произошла битва между олимпийскими богами и Гигантами, большинство из них были поражены огненными стрелами Зевса, а Энцелад, упоминаемый в тексте Баркова, пал от рук Афины: она раздавила Энцелада, бросив на него остров Сицилия.
Гомер — древнегреческий поэт, которого считают автором «Илиады» и «Одиссеи», двух эпических поэм, в которых рассказывается о Троянской войне и о странствиях Одиссея.
Гомерка — уничижительно о Гомере.
Дардан — сын Зевса, он поселился во Фригии, где основал город Дардан; по Гомеру, этот город расположен около Трои, так что дарданские берега можно понимать как побережье, прилегающее к Трое.
Дафна — нимфа, в которую влюбился Аполлон; она дала слово сохранить целомудрие и остаться безбрачной, как Артемида; Дафна отвергла ухаживания Аполлона, а когда он бросился преследовать её, нимфа взмолилась богам о помощи, и те превратили её в лавровое дерево.
Дидона — в римской мифологии: основательница Карфагена, царица; когда корабли Энея по пути из Трои остановились в Карфагене, она стала любовницей Энея; когда он отплыл в Италию, Дидона, не перенеся разлуки, покончила с собой.
Елена — дочь Леды от Зевса, жена спартанского царя Менелая; её похитил и увёз в Трою царевич Парис, что стало поводом для Троянской войны.
Зевес, Зевс — верховное божество в греческой мифологии, отец богов и людей: от его брака с богинями и частых встреч со смертными женщинами происходит многочисленное потомство, которое включает Аполлона, Артемиду, Геракла и Персея; он изобретателен в своей любвеобильности: он проникает в спальню Данаи в виде золотого дождя, он похищает Европу, обернувшись быком, к Леде он является лебедем, к Персефоне — змеем; в римской мифологии Зевсу соответствует Юпитер.
Зефир — бог западного ветра в греческой мифологии.
Изида, Исида — древнеегипетская, а не арабская, как написано в тексте, богиня плодородия, материнства и домашнего очага.
Иуда — один из двенадцати апостолов, известный тем, что предал Христа.
Калипсо — в греческой мифологии: нимфа, которая в течение семи лет держала у себя в плену Одиссея, не давая ему плыть домой на Итаку, куда он возвращался после Троянской войны; в одном из поздних мифов сообщается, что Калипсо стала женой Телемака, одиссеева сына.
Карфаген — древний город на африканском побережье Средиземного моря; по римской мифологии, он был основан Дидоной.
Кастальский ключ — ручей на Парнасе в Греции; получил такое название после того, как в него бросилась нимфа Касталия, спасаясь от преследования Аполлона; в этом ручье мыли волосы жрицы Аполлона, в нем брали воду для окропления посетители дельфийского храма; выражения Кастальский ключ, Кастальские воды используются в значении источник вдохновения.
Кларинда — условное женское имя в литературе XVIII и XIX веков.
Кларисса — условное женское имя в литературных произведениях XVIII и XIX веков; возможно, обращая свои послания к условной Клариссе, поэты той поры намекали на ее сходство с Клариссой в одноименном романе Самуэля Ричардсона; у Ричардсона отношения Клариссы с главным героем были слишком вольными и оскорбляли нравственность по понятиям того времени.
Клеопатра — последняя царица Египта, которую часто выставляют чрезмерно любвеобильной и развратной; так или иначе, она была любовницей Юлия Цезаря, затем женой Марка Антония, который ради неё предал интересы Рима; когда войска Октавиана разгромили её армию и вторглись в Египет, она покончила жизнь самоубийством.
Колхида — область, прилегающая к восточному побережью Чёрного моря; в греческих мифах Колхида изображалась страной сказочных богатств: сюда отправляются аргонавты во главе с Язоном, чтобы добыть золотое руно; Язону удаётся заполучить руно с помощью волшебницы Медеи, которая затем уплывает вместе с ним на «Арго» в Грецию.
Мегера — эриния, то есть богиня мщения в греческой мифологии; она обитала в царстве мёртвых вместе с сёстрами, Алекто и Тисифоной; эринии выходили на землю, где преследовали людей, совершивших то или иное преступление.
Медея — дочь колхидского царя, волшебница; помогла Язону добыть золотое руно, за которым он приплыл в Колхиду; став женой Ясона, она родила ему двух детей, но потом убила их, когда Ясон оставил ее ради коринфской царевны; мстительная Медея уничтожила и царевну, послав ей одеяние, пропитанное ядом: надев его, царевна сгорела заживо.
Менелай — в греческой мифологии: царь Спарты, муж Елены, из-за которой разгорелась Троянская война; в отсутствие Менелая в Спарту явился Парис, троянский царевич, он украл Елену и отвёз в Трою; Менелай в сопровождении Одиссея отправился в Трою и пытался уладить конфликт мирным путём, но Парис и троянцы отказались выдать Елену, и война стала неизбежной; Менелай был в числе тех воинов, спрятавшихся в деревянном коне, который был оставлен греками и который троянцы втащили в город; Менелай убил в схватке царевича Деифоба, который стал мужем Елены после гибели Париса; вернув себе Елену, Менелай возвращается в Спарту, претерпев по пути множество испытаний.
Ментор — друг Одиссея, который взял на себя заботы по воспитанию Телемака, когда Одиссей отплыл в Трою; богиня Афина принимала образ Ментора, когда ей нужно было явиться Одиссею, не будучи узнанной другими.
Муза — в греческой мифологии: богиня-покровительница искусств; Музами называли девять сестёр, родившихся от брака Зевса и Мнемосины, каждая Муза покровительствовала определенному виду искусств, например, Терпсихора — танцам.
Неоптолем — в греческой мифологии: сын Ахилла от Деидамии; когда греки осаждали Трою, им стало известно от прорицателя, что для победы необходимо участие Неоптолема в войне; Одиссей доставил Неоптолема в греческий лагерь; Неоптолем был в числе отборных воинов, спрятавшихся в деревянном коне, а при захвате Трои он проявил особую жестокость; Неоптолем известен также под именем Пирр.
Нептун — в римской мифологии: бог морей; в греческих мифах ему соответствует Посейдон.
Октавий — Октавиан, племянник Юлия Цезаря, усыновлённый им; во время гражданских войн, последовавших за смертью Цезаря, он победил всех претендентов, а после разгрома египетских войск Клеопатры, которую поддержал Марк Антоний, он сосредоточил в своих руках всю власть в Римской империи.
Олимп — самая высокая гора в Греции; для древних греков гора была священной, они верили, что на Олимпе пребывают боги во главе с Зевсом.
Омфала — царица Лидии; когда ей в рабство был отдан Геракл, она заставляла его носить женскую одежду и выполнять домашнюю работу.
Парис — троянский царевич, сын Приама; когда три богини заспорили о своей красоте, Парис был приглашён в качестве судьи, и он назвал Афрродиту самой красивой: Афродита пообещала ему прекраснейшую женщину на земле, тогда как Гера давала могущество, а Афина храбрость; с помощью Афродиты он похитил Елену, жену спартанского царя Менелая, увёз в Трою, где сделал своею женой; коварное похищение Елены стало причиной Троянской войны.
Парнас — горный кряж в Греции; по греческой мифологии, Парнас был пристанищем Аполлона и Муз.
Парнасида — Муза, одна, любая из девяти Муз, которые, по греческой мифологии, обитали на горе Парнас.
Пергам — сын Андромахи от Неоптолема; он основал город, названный им Пергамом; произошло это после захвата и разгрома Трои, так что, называя Трою «красой Пергамской страны», сочинитель допускает временную ошибку; так или иначе, под Пергамской страной нужно понимать местность в Малой Азии, где находилась Троя.
Перун — бог грозы в славянской мифологии, громовержец; верховный бог в русских мифах.
Пиндар — древнегреческий поэт, автор культовых гимнов и хвалебных песен.
Плутон, он же Аид — бог подземного мира в греческой мифологии: влюбившись в Персефону, дочь Деметры, он похитил её с земли и сделал царицей в своем царстве мертвых.
Поликсена — в греческой мифологии: троянская царевна, дочь Приама и Гекубы; когда греки захватили Трою, над могилой Ахилла появилась его тень, потребовавшая, чтобы Поликсена была принесена ему в жертву; Неоптолем, сын Ахилла, заколол Поликсену; в поздних мифах Поликсену называют невестой Ахилла, с которой он познакомился до своей смерти.
Приап — в античной мифологии: божество, которое воплощало в себе производительные силы природы; по одному мифу, отцами Приапа были Дионис и Адонис: Афродита, беременная Приапом, сошлась с Адонисом, а Гера своей ворожбой сделала так, что ребёнок родился уродцем с двумя фаллосами; в римскую эпоху культ Приапа получает очень широкое распространение, Приапа называют богом плодородия, покровителем моряков, проституток, развратников и евнухов, он — кутила, сводник и педераст, и праздники в честь Приапа сопровождаются сексуальным неистовством.
Прозерпина — в римской мифологии: дочь Цереры и супруга Плутона, который похитил ее, когда она собирала на лугу цветы, умчал ее на колеснице и сделал царицей в своем подземном мире; римский миф повторяет греческий, где Прозерпину зовут Персефоной, а её мать — Деметрой.
Сарское Село — Царское Село, ныне город Пушкин.
Сидн, Кидн — река, которая протекала через древний город Таре, или Тарсус, а Малой Азии; когда Марк Антоний в 41 году до н. э. впервые пригласил Клеопатру встретиться ним, встреча произошла в городе Тарсе, при этом египетская царица эффектно приплыла по реке на барке, отсюда ссылка в тексте на то, что Антоний увидел царицу «в Сиднейских струй».
Силен — в греческой мифологии: демон плодородия, схожий с сатиром; силены изображались уродливыми, курносыми, толстогубыми существами с лошадиным хвостом и копытами, силенов было множество, как сатиров и вакханок, но в литературе часто делалось обобщение, и Силен становилось именем конкретного существа, которое постоянно присутствовало в свите Диониса, или Вакха, отсюда фраза в тексте, что Силен — наперсник сына Семелы, то есть близкий друг Диониса, матерью которого была Семела.
Семела — в греческой мифологии: фиванская царица; Зевс, полюбивший Семелу, спускался к ней с Олимпа под покровом ночи, и Гера, супруга Зевса, решила наказать соперницу: по её внушению Семела попросила Зевса явиться ей во всём блеске своего величия; Зевс предстал перед ней в сиянии молний, которые испепелили бедную Семелу, но Зевс успел выхватить из пламени своего недоношенного сына, зашил его себе в бедро, и через несколько месяцев у него родился мальчик, который стал богом Дионисом.
Скамандр — река на равнине близ Трои; Скамандр, бог этой реки, выдал свою дочь за Троса, основателя и первого царя Трои; во время Троянской войны Скамандр сочувствует троянцам и в один момент его река выходит из берегов, пытаясь поглотить Ахилла.
Содом — город в районе Мёртвого моря, который, по библейской легенде, так погряз в распутстве, что Иегова уничтожил его огнем с неба; от названия Содом происходит слово содомство, использованное в тексте, в значении педерастия.
Стикс — подземная река в царстве мёртвых; по водам Стикса мрачный Харон перевозит души умерших в аид.
Тартар — глубокая, вечно черная бездна, которая, по верованиям греков, находилась ниже аида — царства мёртвых; в Тартаре — жилище Никты — Ночи; в Тартар были брошены Титаны, побежденные Зевсом, там они томились за медной дверью, которую сторожили сторукие чудовища.
Телемак, Телемах — сын Одиссея и Пенелопы; пока Одиссей отсутствовал на Троянской войне, Телемак был на попечении матери и Ментора — старого отцовского друга; отправившись на поиски отца, он навещает Нестора и Менелая, от которых узнает, что Одиссей за несколько лет до этого находился в плену у нимфы Калипсо; вернувшись на Итаку, Телемак находит там отца, и они вместе убивают многочисленных и навязчивых женихов Пенелопы; существовал поздний миф о том, что после смерти отца Телемак женился на Калипсо или, по другой версии, на Цирцее.
Тизифона, Тисифона — одна из трёх эриний в греческой мифологии; эриния, или богиня мести, она обитает в Аиде вместе с сестрами, Алектой и Мегерой; эринии выходят на землю, чтобы возбуждать в людях месть, безумие, злобу; греки представляли эринию отвратительной старухой, у которой вместо волос на голове развеваются змеи.
Феб — второе имя Аполлона, его постоянный эпитет, который означает блистающий; иногда под именем Феб фигурирует солнце.
Фетида — в греческой мифологии: нереида, мать Ахилла; чтобы сделать сына бессмертным, Фетида окунала его в воды Стикса, при этом держала его за пятку, которая осталась уязвимой.
Фома — один из апостолов, человек недоверчивый, отсюда выражение Фома неверный, в современном варианте — Фома неверующий; Фомина неделя следует за пасхальной, она посвящена поминовению усопших; в Фомин понедельник идёт подготовка к главному поминальному дню — вторнику, Радонице.
Харон — в греческой мифологии: перевозчик мёртвых в аиде; Харон перевозил умерших через подземные реки Стикс и Ахерон, при этом только тех, чьи кости обрели покой в могиле; Харона изображали мрачным стариком в рубище.
Химера — в греческой мифологии: чудовище, чьё туловище на треть львиное, на треть козье и на треть змеиное, oнo изрыгает пламя из трёх голов — льва, козы и змеи; Химера опустошала греческие земли, пока не была убита Беллерофонтом.
Цербер, Кербер — в греческой мифологии: чудовищный пёс с тремя головами и туловищем, которое усеяно головами змей; Цербер охранял аид — подземное царство мёртвых.
Церера — богиня плодородия в римской мифологии; со временем ее стали отождествлять с греческой Деметрой, позаимствовав миф о том, как Персефона, дочь Деметры и Зевса, была похищена Аидом, богом подземного мира.
Эней — троянский герой; после того, как Троя была захвачена греками, Эней спасается бегством: отплыв в море со своими соратниками, он после долгих скитаний достиг Италии, где основал Рим; по пути в Италию буря заносит Энея в Карфаген, где в него влюбляется царица Дидона.
Энцелад, Энкелад — один из Гигантов, порождение Геи; Зевс, вступая в битву с Гигантами, призвал на помощь других олимпийских богов, в частности Аполлона и Афину, и сильнейшего из героев, Геракла; Энцелад был уничтожен не Зевсом, как в тексте у Баркова, а Афиной: это она обрушила на него остров Сицилия, и Энцелад тщетно пытается сбросить с себя тяжесть — «тягость пхает».
Эпикур — древнегреческий философ, который считал, что в жизни нужно избегать страданий, следить за здоровьем тела и поддерживать безмятежный дух.
Этна — гора на Сицилии, действующий вулкан; когда шла битва олимпийских богов с Гигантами, Афина обрушила всю Сицилию на Энцелада, а не одну Этну, как написано у Баркова.
Юпитер — верховный бог в римской мифологии; соответствует греческому Зевсу.