Стихи

fb2
Белавина Сергеевна Нонна

Нонна Белавина (1915–2004) — поэт, литератор «первой волны» эмиграции. Выпустила четыре поэтических сборника. Стихи Нонны Белавиной регулярно печатались в периодике зарубежья: «Мосты» (Мюнхен), «Возрождение» (Париж), «Современник» (Торонто), «Родные дали» (Лос-Анджелос), «Русская мысль» (Париж), «Новое русское слово» (Нью-Йорк). Данный сборник - «Стихи» 1985 — последнее прижизненное издание стихов поэтессы, куда вошли избранные стихотворения из трех предыдущих сборников, а также новые поэтические произведения. Известный поэт и прозаик Борис Нарциссов писал, в частности, о ее поэзии так: «Поэту нужно выдержать стиль своего «почерка» (в этом и есть мастерство) и Нонне Белавиной это удается в высокой степени. Несмотря на внешнюю простоту, ее авторство можно угадать по немногим строчкам, а это очень хорошо и важно для поэта».

Раздел «Стихотворения разных лет» дополняет бумажное издание.

НОННА БЕЛАВИНА. СТИХИ

Избранное из трех книг и новые стихи (Нью-Йорк, 1985)

Олегу и Игорю Миклашевским — мужу и сыну — посвящаю эту книгу

Борис Нарциссов. Заметки о творчестве Нонны Белавиной (вместо предисловия)[1]

Нонна Белавина (Нона Сергеевна Миклашевская) принадлежит к числу наиболее замеченных читателем русских поэтов в США. Начиная с 1061 года, она издала три сборника: Синий Мир, Земное Счастье и Утверждение. Ее творчество представляет резко очерченную индивидуальность. Она выработала свой определенный стиль, который вполне соответствует содержанию ее творчества и потому заслуживает внимательного и детального разбора.

Нонна Белавина родилась в 1915 году в Евпатории. В 1920-м была вывезена родителями заграницу. До второй мировой войны жила в Югославии, училась в Мариинском Донском Институте, потом на юридическом факультете. После трудных лет войны, новой эмиграции в Австрию и Германию, в 1949 году приехала в США.

Писать стихи Нонна Белавина начала рано. Участвовала в разных литературных кружках в Югославии, в Германии и США. Печатает стихи в разных журналах и газетах и выступает с чтением стихов и докладов на литературные темы в разных городах.

В первый сборник поэта «Синий Мир» вошли ранние произведения, написанные еще в Европе, а также стихи отражающие время войны и начало новой жизни. Уже в этом сборнике проявлены главные основные черты поэтической личности Нонны Белавиной. Уже этого сборника было достаточно, чтобы утвердить за ней звание поэта и показать ее поэтическую неповторимую и самостоятельную личность. Для русской лирической поэзии характерна минорность общего тона. И вот здесь Белавина является одним из исключений в русской поэзии. Основной мотив ее творчества — это «утверждение» радости жизни и «земного счастья» в этом прекрасном и солнечном «синем мире». Эта основная характеристика составлена из заглавий сборника.

Нонна Белавина стоит на солнечной дороге. Это не значит, что она игнорирует горе и несчастье в своих стихах, она умеет откликаться на эти темы, но все просветляется надеждой на лучшее:

Но за все мученья заплатится Самой ценной радостью — жить.

И даже смерть представляется ей каким-то пантеистическим растворением в красоте мира:

…Я хоть тем свой долг земле верну, Что напьется мною одуванчик, Отходящий вечером ко сну.

Сборник «Земное счастье» является несомненным шагом поэта вперед. Те же темы поданы с новой силой, убедительностью, рифмовка стала ярче и богаче, это пишет уже зрелый поэт. Стихотворение, где автор сравнивает себя с летящей стрелой, полное высокой художественности, ярко показывает поэтическую личность Нонны Белавиной.

Кто вложил меня в лук как в стрелу, Тетиву натянул до предела, И послал меня в синюю мглу, Чтоб всю жизнь я стрелою летела.

Очень хороши в этом сборнике зарисовки путевых впечатлений из Европы.

Третий сборник «Утверждение» не только говорит о дальнейшем росте поэта, но словно утверждает темы ее прежних сборников: «Да, несмотря на все темное и страшное, жизнь все же прекрасна».

Нужно отметить самостоятельность голоса Нонны Белавиной. Очень обычно поэту, даже очень сильному, сбиваться не чей-то чужой голос, не подражанием, а из-за органической схожести. Но этого нельзя заметить в голосе Нонны Белавиной. Она счастливо избегает притяжения «больших светил», в частности, очень обычного для поэтесс, притяжения Ахматовой и Цветаевой.

Характерной особенностью поэтического письма Нонны Белавиной является его простота и доходчивость до читателя. Еще в «Синем мире» есть строчки: «Но может быть в моих простых стихах кому-нибудь мелькнет желанный отдых». В «Утверждении» простые, (но очень хорошо «сделанные» в своей простоте), стихи может быть помогут кому-нибудь найти не только отдых, но также и утверждение какой-то внутренней правды о себе.

Поэту нужно выдержать стиль своего «почерка» (в этом и есть мастерство) и Нонне Белавиной это удается в высокой степени. Несмотря на внешнюю простоту, ее авторство можно угадать по немногим строчкам, а это очень хорошо и важно для поэта.

В 1977 году имя Нонны Белавиной было введено в энциклопедию «Кто есть кто в интернациональной поэзии» (Кембридж, Англия).

Дополнение: В 1980 году Нонна Белавина была принята в члены Академии имени Леонардо да Винчи в Риме.

Из сборника «СИНИЙ МИР» (Нью-Йорк, 1961)

«Мой синий мир! В нем все смешалось…»

 Мой синий мир! В нем все смешалось: Печаль и музыка любви, И лжи тревога и усталость, И губы нежные твои, И рук твоих прикосновенья, (Уже совсем знакомых рук) И каждого стихотворенья У сердца вымоленный звук. Мой синий мир!.. Мне все в нем ново, Страшит и радует меня, И буквы имени родного Несу в нем, бережно храня. И вот в моей ночной пустыне Я их шепчу все вновь и вновь, Блуждая слепо в мире синем, Зову тебя, моя любовь!..

«Словно тысячу лет прошло…»

 Словно тысячу лет прошло От последней встречи с тобой, Но я помню щеки тепло И взволнованный голос твой. Как мне быть счастливой, скажи! Как найти настоящий путь? Я тону в непосильной лжи И от дум не могу уснуть. От тебя уйти не хочу, А с тобою — терпкая грусть, Но к твоей любви, как к лучу, Стебельком я жадно тянусь. Я зову тебя по ночам, Я стихи читаю тебе, Никому тебя не отдам, Ты — последний в моей судьбе.

«Перечеркну в весенний вечер…»

 Перечеркну в весенний вечер Звездой, скользнувшей в небесах, Все мне подаренные встречи, Все поцелуи на губах. Всю жизнь налаженную будто, И все, что было до сих пор, За полупризрачное утро И за серьезный этот взор. За заблудившиеся руки В копне растрепанных волос, За губы, нужные до муки, За твой волнующий вопрос. Перечеркну сверкнувшим маем Черновики прошедших дней… Вторую жизнь мы начинаем Всего сильней, всего нежней!..

«Облака огромными слонами…»

 Облака огромными слонами По полям небесным расползлись… И зари торжественное знамя Кто-то вздернул в голубую высь, И осыпал город перламутром О войне не думающий май… В этот миг, когда рождалось утро, Ты сказал мне: «Нет, не провожай!» И ушел, И тихо дверь закрылась. На губах унес кармина след… …Может быть мне все это приснилось Под весенний розовый рассвет?..

«Ты знаешь, нежность во мне, как неразменный рубль…»

 Ты знаешь, нежность во мне, как неразменный рубль. Я трачу щедро ее, всю раздаю сполна… И все же она растет, а не идет на убыль, И кажется: сердце вовек не вычерпать до дна. Я лью ее на цветы, кормлю ею птиц и белок, С утра до вечерних звезд бросаю вокруг себя И все же она растет! Скажи мне, что с нею делать… Пойми! ведь я задохнусь, весь мир так нежно любя!

«Вспоминай! И пусть захлебнется…»

 Вспоминай! И пусть захлебнется От восторга сердце твое. Мы из жизни вечной колодца Небывалое счастье пьем. И уже ничем не измерим Этих новых дней глубину, Открывая светлые двери В нежный мир, где оба в плену. Ты забыть ничего не сможешь, Если даже годы пройдут, Я с тобой до последней дрожи, До предсмертной дрожи дойду. Буду в мыслях с тобою рядом И не дам ничего забыть, И руками, губами, взглядом Затяну лишь покрепче нить. Завяжу узлом наши души, Послежу, чтоб пламень не гас. Вспоминай, как ты сердце слушал В заколдованный счастьем час!

«Я покинула все пепелища…»

 Я покинула все пепелища, Порвала все круто и резко, И бреду за тобою — нищей По чужим путям, перелескам, По каким-то чужим деревням, Через солнца лучи и тучи, Но с тобою, как в сказке древней, Твердо верю, что будет лучше. Полон путь испытаний разных, Все снесу, пройду терпеливо, Лишь бы только любви нашей праздник Не солгал нам пустым порывом. Лишь бы в душах горели свечи, Как в те дни, что давно уплыли, Лишь бы в поздний жизненный вечер Мы такими же близкими были.

«Счастье легкое ушло…»

 Счастье легкое ушло… Стаяло в лазури… Видишь, голубю крыло Изломала буря. Хлещет ветер… Ночь темна… Нет путей к Отчизне… Боже, как горька она, Чаша нашей жизни. Ветер всех швыряет прочь… В плачь… в рыданье… в скрежет… Обезумевшая ночь Все полеты режет. Не найти во мгле земли, Крылья бьются даром… Смерть и горе все сожгли Яростным пожаром. ………………………………. Счастье было, как стекло… Хрупкого — не стало… Видишь, голубю крыло Буря изломала.

«К чему торопить эти дни?..»

 К чему торопить эти дни? Они поторопятся сами… И сами угаснут огни С последними серыми днями… И холод… и холод и мрак… Душа, ты бессмертна ль? Не знаю. Придешь ли в небесный очаг Что раем мы здесь называем? Иль тихо растаешь во мгле Чужого бесстрастного неба? И… был человек на земле, А словно и не жил и не был!..

Фабрика

 Круглые лампы… Круглые белые стекла. Где это было? Когда? Гордая мысль Человека как будто засохла. Ночи ползут, как года. Грохот машин… Скрип, раздирающий нервы… Радио — воющий зверь… Ночь без конца… О, как мне хочется первой Выбежать в узкую дверь. Знаю: ты дома согреешь мне ласкою ноги, Высушишь соль на глазах, Мысль успокоишь, и в этих минутах немногих Скроется фабрики страх. После уйдешь. И опять затоскуют сирены, Взрывы измучают слух. Пламя и дым. Обгоревшие, черные стены. В сердце тоска и испуг. Вечером снова машины, машины, машины. Длинных часов череда. Взгляды угасли, согнулись усталые спины… Где это было? Когда? Лучше не помнить. Пускай уплывает в забвенье Ряд этих страшных картин. Жизнь улыбнулась: теперь у меня на коленях Прыгает маленький сын. В комнате нашей счастье запуталось в сети… Тихий уют и покой. И по утрам, просыпаясь с тобой на рассвете, Радость глотаю душой.

«Я боюсь твое грозное серое имя…»

 Я боюсь твое грозное серое имя Даже краешком губ произнесть… Ты неслышно ползешь за плечами моими Беспощадная, злая, как месть. Ты твердишь мне над ухом надменно и грубо: «Летних дней укатилось кольцо»… Ты из зеркала скалишь улыбкою зубы, Сеть морщин мне бросая в лицо. Осыпаются дни — календарные листья… Ближе, ближе покоя пора… [Ты швыряешь мне в кудри волшебною кистью Примиряющий блеск серебра. Но не может душа примириться с покоем, Окунуться в забвения дым, Мое сердце — оно навсегда молодое… Что же делать мне с сердцем моим? Может вынуть и бережно сдать на поруки До грядущих заоблачных встреч В чьи то сильные, нежные-нежные руки. Те сумеют его уберечь. И когда подползет равнодушно и смело Смерть моя, я забуду свой страх. Пусть возьмет поскорее ненужное тело — Сердце будет в надежных руках!..

«Оттого ль, что много забот…»

 Оттого ль, что много забот, Оттого ль, что промчалось лето Но душа теперь не поет! Неужели все песни спеты? И глаза уже никогда Не увидят вечное пламя? И с небес вечерних звезда Не скользнет мне в душу стихами. А еще недавно вокруг Все жило, смеялось и пело… Это лето тысячью рук Обнимало мне нежно тело. И деревья, цветы, трава, Дятлов звонкие перестуки Все шептали свои слова. Все для песен дарили звуки. Но веселый праздник исчез, Пролетели дни без оглядки, И в окно с туманных небес Машет осень мокрой перчаткой.

«Бродит ветер в открытом вороте…»

 Бродит ветер в открытом вороте, Треплет ветер волосы мне. Мы — на площади в тихом городе В разбомбленной чужой стране. Сколько верст за спиной оставлено, Сколько верст подошвами — в кровь, По земле, что войной раздавлена, Шли искать убежище вновь. И теперь у города мертвого, Где мосты над рекой сошлись, Стало ясно, что прошлое стерто И что мачехой станет жизнь. Искалечит, душу измучает, И любовь утопит в слезах, Но чтоб верить во что то лучшее Посмотри мне скорей в глаза. Пусть мечом нависла Дамокловым Неизвестность нового дня, Пусть изранены ноги стеклами, Все же страха нет у меня. Твердо верю, что все прокатится, Только сможем ли мы забыть? Но за все мученья заплатится Самой ценной радостью — жить!..

«Я помню вечер на бульваре Вены…»

 Я помню вечер на бульваре Вены И мальчика с гвоздиками в руках. Еще в ушах гудели все сирены, Еще в сердцах поеживался страх, И все казалось призрачным и диким Из подземелья вышедшим на свет. А мальчик всем протягивал гвоздики И я купила маленький букет. И в городе окутанном пожаром И в зареве плывущем, как в крови, Прижав к груди несла я свой подарок, Как дань твоей сверкающей любви.

«Вновь зажгли каштановые свечи…»

 Вновь зажгли каштановые свечи Над дорогой белые огни… И, как прежде, в ясный звездный вечер Мы с тобою счастливы — одни. Прошлый год с тревогой и скитаньем Улетел в забвения края. Не томи себя воспоминаньем, Отдохнувшая душа моя! Ведь дорогой радостной и новой Покатилась жизнь моя вперед… У меня мальчишка желтобровый В колыбельке кулачки сосет.

«Там в сердце маленьком, где светлые обои…»

О. и И. Миклашевским

 Там в сердце маленьком, где светлые обои Закрыли стенки звонкие, как стих, Мне кажется, что тесно вам обоим От всех порывов и страстей моих. Глотнув любви и опьянев до смерти, Остановившись в жизни на бегу, Два имени в заклеенном конверте На дне души так нежно берегу. И донесу до шаткого порога Могилы, не растратив ничего, Весь дар любви, полученный от Бога, Для мужа и для сына моего.

Судьбе

 Ты бросалась, как бешеный пес. И с тобой было трудно спорить. Каждый день мне с собою нес Новый груз смертельного горя. Как смогла я все побороть, Исходя слезами и кровью? Может в синем небе Господь Обо мне подумал с любовью? Но теперь опасности нет. Все дороги открыты к счастью. И намордник крепкий надет На твоей оскаленной пасти.

«Поэзия! Плоды добра и зла!..»

 Поэзия! Плоды добра и зла! Нет, не могла в тебе я ошибиться. Ты с детства мне опорою была И будешь мне последнею страницей. Мне не обидно, что мой голос тих, Что может быть его никто не слышит, Я жадно внемлю голосам других — Как часто в них мои же чувства дышат. И все забыто — горести и страх, И синие сверкают рядом звезды. Но может быть в моих простых стихах Кому-нибудь мелькнет желанный отдых.

«На обложке — набросок лица…»

Н.С. Гумилеву

 На обложке — набросок лица… Это все знакомство с тобою. Но смотрю теперь без конца На твое лицо дорогое. Отчего с тех горчайших лет К этим дням протянуты нити? Ты всю жизнь — любимый поэт, Ты всегда и друг и учитель. И стихов твоих нежный груз, Как свечу, по жизни несу я. О тебе — убитом — молюсь. По тебе, как живом, тоскую.

«Вот прогнала смеющиеся сны…»

 Вот прогнала смеющиеся сны И встретив утро сонными глазами, Я по дороге, белой от луны, Бегу к огням, горящим на вокзале. И тихо все. Молчит соседский пес. И на заборе стынет спящий дроздик… Последний разозлившийся мороз Задорно мне пощипывает ноздри. А жизнь поет из каждого гнезда, Поет во всех нетерпеливых почках, Поет в тугих веселых проводах, Во всем, что петь и радоваться хочет. Весь Божий мир поет вокруг меня… И в глубине души моей мятежной. Крутым бубенчиком раскатисто звеня, Смеется жизнь волнующе и нежно. И все равно, что скомканы пути, Что каждый день приносит боли много — Какое счастье — бодро так идти Прозрачным утром белою дорогой.

«О, Господи! В последний страшный миг…»

 …В час, которого не будет строже, Об одном прошу Тебя я, Боже: Память у меня Ты отними!

Д. Кленовский

 О, Господи! В последний страшный миг Молю Тебя: лишь сохрани мне память, Чтоб помнить все щедроты рук Твоих: Осенних дней золотолистный стих И зорь весенних чистоту и пламя. Чтоб не забыть чудесный холодок У сердца — при глубоком, страстном взгляде, Поэзии божественный намек, И колдовство наивных первых строк Записанных в растрепанной тетради. Все взоры мною встреченных очей, И всех друзей улыбчивые лица, Чайковского сверкающий ручей, Ребенка губы у груди моей, Онегина бессмертные страницы. И, если в миг прощальный пережить Всю эту жизнь, мелькнувшую, как чудо, О, как легко тогда порвется нить, Легко мне будет душу отворить Лучам последним, брошенным «оттуда».

Стихи о Родине

 О родине? Но где найти слова Звучащие победным громом меди, Чтоб о России, что едва жива, Чтоб о России петь, как о победе. О родине? Но где моя страна, Когда-то брошенная мною наспех, Всю чашу мук испившая до дна, Почти погибшая в кровавых распрях. И все ж о родине… О той, что напролом Шла на врага через леса и пашни… О той — далекой родине споем. Пусть эта песнь о родине вчерашней. Ну что ж? На Русь надвинулась беда, Затмили солнце дьявольские лики, Но мы забыть не можем никогда, Что был у нас когда-то Петр Великий. Мы помним и кружится голова От русской доблести еще во время оно, Когда сама сожгла себя Москва, Чтоб не впустить к себе Наполеона. И ведь у нас, как в веке золотом, Искусство восходило на ступени И расцветал невиданным цветком Чайковского неповторимый гений. И рвался в высь неистовый Пегас, И «Медный Всадник» вылетал на Невский… Ведь Пушкин был у нас, у нас!.. У нас Творили и Толстой и Достоевский. Ну что ж, что там теперь лишь кровь и дым? Придет конец и дьявольской затее! Но мы в изгнаньи твердо сохраним В сердцах, как в историческом музее Ту родину, что знали мы вчера… И гром побед и ширь родимой песни… И мир дождется, что придет пора И Русь моя, как Иисус, воскреснет!..

«Как прикоснуться хочется мне…»

Д. Кленовскому

 Как прикоснуться хочется мне К жизни твоей — хоть легкой тенью, Солнечным зайчиком на стене, Звоном пасхальным, первой сиренью, Утренней каплей росы в траве, Щебетом птицы в сумерках мая, Звездочкой снежной на рукаве — Только коснуться и вмиг растаять. Или пером, бумагой простой, Или же маленькой буквой черной, Чтоб под твоею твердой рукой В книгу твою улечься покорно.

Осеннее

 Умытый небосклон прозрачно-чист… Нарядна осень в праздничном багрянце… И ветер гонит запоздалый лист В последнем беспощадном танце. Вот промелькнул каштановый листок, Над головой метнулся ошалело И посреди дорожки тихо лег, Среди друзей сухих и помертвелых. И в судороге пальцы заломив, Он смерти ждет… И я шепчу невольно: Перешагни его, еще он жив, В последний миг ему не сделай больно.

«Назови, как хочешь, этот возраст…»

 Назови, как хочешь, этот возраст. (Говорят, что молодость прошла). Но я чувствую все также остро Первый миг весеннего тепла. И в себя весь этот мир приемля, Я взамен всю душу отдаю. Эту нестареющую землю Я совсем, как в юности, люблю. И когда промчится золотая Осень над моим последним днем, Над землею облаком растаяв, Я вольюсь в нее живым дождем. И не помня, кем была я раньше, Я хоть тем свой долг земле верну, Что напьется мною одуванчик Отходящий вечером ко сну.

«Пусть говорят, что мир — пустыня…»

 Пусть говорят, что мир — пустыня, Что в жизни страшно и темно, — Пью из небесной чаши синей Зари пурпурное вино. И, пробежав по мокрым травам, Бросаю всюду жадный взгляд, Ловлю под деревом кудрявым Грозы недавней аромат. И капель ласковую тяжесть Держа в ладонях теплых рук, Слежу, как быстро сети вяжет Мой самый страшный враг — паук. А дальше, там в цветочной чаще, Где лютик тянется к лучу, Я желтой бабочке летящей Какой-то нежный вздор шепчу. И растворяясь в этой жизни, И тихой радостью дыша, На все вокруг улыбкой брызнет Моя поющая душа!

«Весна… И пьет душа весенний хмель…»

 Весна… И пьет душа весенний хмель, И мотыльком рвануться к солнцу хочет, Вот он приходит — ласковый апрель, Волшебной палочкой касаясь ранних почек. И нежный май подарит ландыш нам, И щебет птиц и вешние заботы… Но за подснежник первый не отдам Я ржавчины осенней позолоты. И шорох листьев под ногой моей, И паутинок легкое сверканье… Люблю всегда и глубже и нежней Природы золотое умиранье. …………………………………………………………… Воспоминаний кубок жадно пью: И с детских дней по жизни пролетая, Благословляю молодость свою, Далекую весну благословляю. И сердце, обреченное стихам, Года, когда так верилось и пелось… Но за весенний лепет не отдам Продуманную радостную зрелость. И глаз моих простой спокойный взгляд, И сильных рук упорство и работу… Нет! Ничего я не хочу назад! Я счастлива — осенней позолотой.

Из сборника «ЗЕМНОЕ СЧАСТЬЕ» (Нью-Йорк, 1966)

«Кто вложил меня в лук, как стрелу…»

 Кто вложил меня в лук, как стрелу, Тетиву натянул до предела И послал меня в синюю мглу, Чтоб всю жизнь я стрелою летела? Быстрой тенью скользя по полям, Над морской пролетая волною… И любая чужая земля Лишь на миг становилась родною. Оставались вдали города, И привычною стала разлука. Я летела, не зная куда, С тетивы закаленного лука. Над вишневою дымкой в саду, Над какой-то чужой колыбелью… Но скажи мне, куда упаду, Где я встречусь с неведомой целью? Что придумал таинственный друг, Тот, который в небесной отчизне В руки взял заколдованный лук Для моей заколдованной жизни?

«Каждый миг несет с собою чудо!..»

 Каждый миг несет с собою чудо! Жду его, по улице идя… Кто тебя послал мне и откуда, Капелька вчерашнего дождя? Где вчера ты спряталась от ветра? Как тебя не сдуло на песок? Как тебя не выпил до рассвета Насмерть перепуганный жучок? Под каким листком пересидела, Терпеливо дожидаясь дня? Но одна ты за ночь уцелела, Сохранилась чудом для меня. Чтоб сегодня, этим утром ярким, Просияв алмазом средь ветвей, Быть мне первым ласковым подарком, Поцелуем на щеке моей.

«Обнять и замереть! И все забыть на свете!..»

 Обнять и замереть! И все забыть на свете! И душу распахнуть навстречу небесам. Познать падений страх и высей чистый ветер… Пусть — миг! Но за него я жизнь сейчас отдам. К чему слова? Я всей собой тебе отвечу. Смотри в мои глаза, ты все увидишь там. Моя любовь летит твоей любви навстречу, Деля с ней и восторг и муки пополам. Что ждет нас впереди? Разлука или счастье? Зачем теперь гадать — нам Рок подскажет сам. Но только пусть сердца всегда открыты настежь Сияющим, больным, неповторимым дням.

«Ни о чем прошедшем не жалею…»

 Ни о чем прошедшем не жалею. Было в жизни все, что суждено. Я дружила с юностью моею Терпкою и сладкой, как вино. Той, что мне ни в чем не отказала Той, что никогда не солгала. Провожая в зрелость, за вокзалом На пути зеленый свет зажгла. Запылала зрелость летом жарким, Напоила запахами трав, Золотого августа подарки Предо мною щедро разбросав. Но подчас умела быть жестокой, Заставляла плакать и гореть, Все ж не оскорблю ее упреком, Протяну ей руки, как сестре. Я и старость также кротко встречу, Разделю с ней поздний свой досуг, Подарю ей свой последний вечер, Ей — последней из моих подруг.

«В предрассветной синей рани…»

 В предрассветной синей рани Оживает тихий двор, И за окнами буянит Птичий хор. А вчера, как будто спятил Или злился на весь мир, Без конца упрямый дятел Выбивал пунктир. Я проснулась с непривычки, И застыла у окна: В этой птичьей перекличке Ведь уже — весна. И хотя деревья голы И блестит на лужах лед, Но в душе моей веселой Все уже цветет. И душа готова взвиться В золотые облака, Чтоб завидовали птицы, Как она легка!

«Моя земля всегда была щедра…»

 Моя земля всегда была щедра: Ковром трава ложилась на дороги И не жалела речка серебра Струей студеной мне лаская ноги. И лес своей прохлады не жалел, И луг стелился пестрым покрывалом. Роняя с неба сноп горячих стрел, Мне солнце нежно щеки целовало. Весь мир был мой! И до конца светло Я сохраню любовь ко всей вселенной… Опавший лист и бабочки крыло Все в памяти останется нетленным.

«Открывай письмо осторожно…»

 Открывай письмо осторожно. Шлю тебе свой подарок в нем. Видишь, сердце в него положено, Полыхающее огнем. Ты повесишь его на елку Среди блесток, звезд и цепей. Пусть, качаясь на нитке шелковой, О любви говорит моей. И еще пусть тихо поплачет Оттого, что далеко я… Но боюсь: от сердца горячего Вспыхнет вдруг вся елка твоя!

«Как научиться терпеливо ждать…»

 Как научиться терпеливо ждать, Не зная даже сколько, долгих лет? Но не хочу, чтоб слово «никогда» Звучало всем мечтам моим в ответ, Он должен быть — особенный апрель В какую-то далекую весну, Когда, примчась за тридевять земель, Я вам, волнуясь, руки протяну. И всей душой открытою вгляжусь В черты давно знакомого лица. И, как стихи, запомню наизусть, Запомню все, запомню до конца.

«На шнурок нижу неудачи…»

 На шнурок нижу неудачи, А удач нигде не найти. Но не жди, Судьба, не заплачу Я на трудном своем пути. И хотя ты мало дала мне Голубого простого дня, Обломаю ногти о камни, Но в борьбе не сломишь меня. И тогда на звезде соседней Или где-то в тихом раю Знаю я, что буду последней Засмеявшейся в нашем бою!..

«Счастье! Ты разве знаешь о нем…»

 Счастье! Ты разве знаешь о нем, О счастье рожденном в муках? Ты думаешь просто сказать: «Возьмем»! Протянув спокойную руку, — И вот оно здесь! Точно снежный ком Скатился, сверкающ и звонок, И лег у ног пушистым клубком, Ласково, как котенок. О, если ты это счастьем зовешь, Не стоит и жить на свете! Я знаю другое: то ранит, как нож, То синей звездою светит. То горькой судорогой сводит рот, Ломает пальцы от боли, То жаворонком в небе поет, Цветком расцветает в поле, Бросает радуги яркий мост Над морем и все — сиянье. То вдруг весь мир, взлетевший до звезд, Сметает до основанья. Словами о нем нельзя рассказать. И рвется душа на части. И дивно и жутко смотреть в глаза Такому страшному счастью!

«Пускай стареем. Ну так что же?..»

Мужу

 Пускай стареем. Ну так что же? Всему на свете — свой черед. Давай же, дружно подытожим Прошедших лет шальной полет. Когда любовь светло рождалась, Когда сиял венцами храм, За нами голод и усталость Плелись повсюду по пятам. Но мы — бездомные бродяги — Делить умели, все равно, Глоток воды из старой фляги И хлеб, нам поданный в окно, И птиц серебряное пенье, И все дары чужой земли… И по развалинам и тленью Мы все же к счастью добрели. Не говори, что мы устали, Что старость тихо входит в дверь, Что, вот, морщины глубже стали И седина уже… Поверь, Что это все так мало значит, И, вот, на грани бытия Скажи мне, можно ль быть богаче, Чем ты и я?

«Если Ты, без чьей высокой воли…»

 Если Ты, без чьей высокой воли Волос с головы не упадет, Если Ты нам все-таки позволил Райский свет увидеть в этот год, Если Ты друг к другу нас направил, Если Ты хранил нас и берег, Ты не можешь нас теперь оставить В середине спутанных дорог. Ты не можешь этот мрак кромешный Опустить на весь грядущий путь, Ты умел быть милостивым к грешным, Ты не смеешь так нас обмануть. Ты ведь сам, дразня нас миром синим, Без конца подсказывал нам ложь. Как же нас, измученных, покинешь? Как же наше счастье отберешь? Ты ведь сам… Ведь не единый волос… Помнишь? От начала бытия… Значит даром я с собой боролась, Если воля все-таки — Твоя?! Дай же в справедливость мне поверить, На Тебя надеяться позволь, Помоги нам! Научи умерить Эту убивающую боль. Я не знаю, чем теперь залечишь, Чем подаришь бедные сердца… Подари хотя бы поздний вечер, Вечер до могилы, до конца.

«Кончится путь мой, хрупкий и ломкий…»

 Кончится путь мой, хрупкий и ломкий, На душу ляжет мгла… Бережно память сложит в котомку Все, что мне жизнь дала. Чтобы забрать, уходя без возврата, В те голубые края, То, чем была на земле я богата, То, чем дышала я. Тут будет все: и рукою тонкой Скрипки стянутый гриф, И взгляд любви, и ласка ребенка, И строчки стихов чужих, И теплый лист, слетевший на шею, У ног — морская волна, И та березовая аллея, Где шла со мной тишина. И умиранье рыжего сада, Осеннего неба шелк, И верные руки друга, что рядом Со мной всю жизнь прошел. Навеки хватит земного счастья — Дышать им в райском краю… Словно глоток вина за причастьем Так эту жизнь я пью!

«Постой, кто тебе сказал…»

 Постой, кто тебе сказал, Что с правдой надо бороться, Что надо бояться зеркал И черной воды колодца, Чтобы себя не видать И жить спокойным обманом, И эту седую прядь Считать кусочком тумана!? Но я не желаю лжи, Не вижу толку в обмане, Ведь старость, как ни дрожи, В твой дом хозяйкой нагрянет. Ты лучше дверь ей открой, Ее бояться не надо. И каждый локон седой Считай высокой наградой. И в час прощаний скупых С любовью, счастьем и светом Читай ей тихо стихи Своих любимых поэтов. Читай стихи, не слеша, И пусть шелестят страницы, Пока к небесам душа Не взмоет светлою птицей.

«Настанет день, и чужие пути…»

 Настанет день, и чужие пути Пробегут на месте моих, А дети так же будут расти И так же петь будет стих. С берега камень сорвется, звеня, Разогнав круги по воде. Все, как сегодня. Только меня, Меня не будет нигде. Нет, это неправда. В волне, в цветке Я в чем-нибудь вновь оживу. Прильну к человеческой теплой руке, Лепестком упаду на траву, В золотых облаках проплыву над землей На закате летнего дня. К сыну в окно загляну звездой. Только он не узнает меня.

ИНЫЕ КРАЯ

В аэроплане

 Душа сейчас, как ласточка легка! Простит ли мне земля мою измену? Но крылья нам целуют облака Золото-розовою пеной. ………………………………………… Я помню тот последний долгий круг Над городом — я с ним простилась взглядом, И небо, словно долгожданный друг, Светло и просто встало рядом. И высота нас мягко обняла. И на землю, покинутую нами, Крестом неровным наша тень легла, И мы уже над облаками, О, гордый мир, раскинутый внизу В закате, словно в зареве пожара, Как ты далек! А здесь уже грозу Готовит небо нам в подарок. Мне навсегда запомнится излом Горячих молний, разрезавших воздух В то время, как сияли над крылом Почти игрушечные звезды. Качалась справа ночь, а за стеной За левой, бирюзовым, нежным светом Закат всю ночь боролся с темнотой И победил, и стал рассветом. И вот внизу квадратные поля, Леса, что сверху кажутся кустами… Я возвращаюсь вновь к тебе, земля! Но жаль расстаться с небесами, И лишь глядеть на них издалека, И за полетом птиц следить с тоскою… Душа сейчас, как ласточка легка! Но как остаться ей такою?

Notre Dame de Paris

 Мне трудно отрешиться от Гюго, Бродя по этим темным переходам, И кажется естественней всего, Что мне навстречу выйдет Квазимодо. И вздрогну я от страха, как тогда, Когда он в детстве в полутемном зале Смотрел из книги. Ничего года Из памяти упрямой не убрали. И здесь Гюго глядит со всех сторон, Как будто я во сне все это вижу… Но голос гида разбивает сон, И я стою над солнечным Парижем. Цепочкой разноцветною внизу Веселые бегут автомобили, И пароходы по реке ползут, И в небе самолет раскинул крылья. О, светлый мой, сегодняшний Париж! Ты смело в ногу с временем шагаешь. Ты, не старея, старину хранишь, И не старея, новый день встречаешь!

Венеции

 Я не хочу тебя, сверкающую ярко Цветными бусами и вазами Мурано, Ту, что на площади Святого Марка Все продает настойчиво и рьяно. Что, старину на вынос разбазарив, Устало хрипнет от рекламных криков, Где в знойном туристическом угаре Воистину «смешение языков». Трещат моторы быстрых «вапоретто» И мрачно дремлют старые гондолы… Нет, не такой была ты для поэтов В былых веках, и гордых, и веселых. И я бегу, спасаясь от туристов, Стадами совершающих прогулки, Чтоб отыскать твой лик спокойно-чистый В каком-нибудь далеком переулке. И вот ты здесь. Глицинией увита Стена. И окна, словно привиденья. В канал, налитый мутным хризолитом, Спускаются тяжелые ступени. Они былые тайны сохранили. По ним ступали долгими веками… И всех твоих церквей и кампанилий Дороже мне вот этот старый камень.

«Поезд пролетел без замедленья…»

 Поезд пролетел без замедленья, И отныне до последних дней Суждено вам тающим виденьем Оставаться в памяти моей. Я привыкну к каменной разлуке, Но возьму с собою, как завет, Ваши к небу поднятые руки, Уменьшающийся силуэт. Вот его почти не видно. Точка. Вот и точку спрятал поворот. Но в душе рифмованною строчкой Горькое прощание живет.

«Я не хочу с тобою больше спорить…»

 Я не хочу с тобою больше спорить. Мы говорим на разных языках. Но страшно мне, что эту чашу горя Не удержать в слабеющих руках. И уроню, от боли цепенея. И хлынет лава тяжкою волной… И в ужасе застынет, как Помпея, Душа, испепеленная тобой.

«От слов твоих сходила я с ума…»

 От слов твоих сходила я с ума, Всему, всему душою слепо веря. И вот во всем виновна лишь сама, Но как мне пережить потерю? Как дальше жить, когда от мук зашлось И задохнулось сердце, как от пытки? О, неужели все слова насквозь Неправдой протканы, как ниткой? И все, что в длинных письмах ты твердил К горячим дням протягивая руки, Все было лишь истерикой чернил И развлечением от скуки? А тот высокий сине звездный рай, Куда любовь нам распахнула двери, Ты сам отверг. Ты сам отверг! Прощай! Но как мне пережить потерю?

«Возврати мне часть души моей…»

 Возврати мне часть души моей. Ту, что я в руках твоих забыла. Без нее мне с каждым днем больней, И ничто мне без нее не мило. Страшно жить со сломанной душой, С этой нескончаемою болью. Разве то, что я зову тоской, Также называется любовью? Разве нет названья потрудней, Тверже, но прозрачнее кристалла? Возврати мне часть души моей. Ту, что на губах твоих осталась.

«Не пойму я: полдень или ранний…»

 Звезды не светят, леса не шумят, Непоправимое… пятьдесят.

Г. Адамович.

 Не пойму я: полдень или ранний Вечер за моим окном. Все еще мечты плывут в тумане, Все еще душа моя буянит, Все еще мне солнце светит в дом. Будни, словно праздники, сияют. Сны ничем не омрачить. Руки, что годами обнимают, Так же, как в начале, горячи. Труд еще мои не клонит плечи, Словно ввек мне не устать. Годы! Вам со мной бороться нечем! ………………………………………. Но о том, что все же близок вечер, Говорит серебряная прядь.

«Ты мне нужен, нужен до предела…»

Сыну

 Ты мне нужен, нужен до предела. Если б ты пришел назад! Я с тобою странно молодела, Словно ты мой младший брат. Словно ты не сын, рожденный мною, А веселый мой дружок. А теперь холодной тишиною Дом наш занемог. Дом, в котором сыну стало тесно: Все пути зовут! И милей свободы неизвестность, Чем семьи уют. Что ж! Иди! И если сердцу больно, Если тяжело вздохнуть, Губы сжав, крещу тебя спокойно, Отпуская в путь.

«Жизнь, я все еще тебя целую!..»

 Жизнь, я все еще тебя целую! И твоею дружбой дорожа, Я кучу с тобой напропалую На твоих чудесных кутежах. Я весною каждой почке рада, Летом море в пригоршни беру, Я пляшу с октябрьским листопадом, И на белом царствую пиру. Знаю: ты мне скажешь — это слишком! Старость грозно вздернула копье! Но буянит, как шальной мальчишка, Сердце непокорное мое. И полно, как в юности, капризов, И мечтой, как в юности, горя, Посылает вечно дерзкий вызов Сереньким листкам календаря. Новый год? Но годы не волнуют. Мне считаться с ними — недосуг. Если все еще меня целует Жизнь моя — мой самый страстный друг.

«Как хорошо! Мы столько лет вдвоем…»

 Как хорошо! Мы столько лет вдвоем, Но не знаком нам серый призрак скуки. Как часто мы по улице идем, Держась — совсем по юному — за руки. Как часто я в твоих глазах ловлю Все тот же свет, что вспыхнул давним летом, И с каждым днем сильней тебя люблю, Совсем тебе не говоря об этом. Да разве нам признания нужны, Когда я жизнь, как праздник, славословлю. Ведь нас связали нити седины Навек неумирающей любовью.

«Как будто все досказано уже…»

 Как будто все досказано уже, Как будто все дочувствовано нами, И кажется, что мы на рубеже Предстанем с опустевшими руками. Отдав друг другу все, что мы могли, И всю любовь познав, до задыханья, Мы словно ничего не сберегли Для самого последнего прощанья. Но разве ты не видишь, с каждым днем Все ближе мы. Не может быть иначе: Чем больше мы друг другу отдаем, Тем сами все становимся богаче. И, подойдя к последней из разлук, Почувствуем душой, открытой настежь, Что не разнять упрямо-сжатых рук, В которых все земное наше счастье.

Из сборника «УТВЕРЖДЕНИЕ» (Нью-Йорк, 1974)

«В разные храмы шли…»

 В разные храмы шли. Ходила она в синагогу, А он молился в костеле у нарядных икон, Где синеглазый Иисус, так непохожий на Бога, Взирал с высоты на его короткий полупоклон. Жизнь спокойно текла. И, о вере не споря, Каждый к чужому Богу был равнодушен вполне. Но поступью воровской к ним подбиралось горе… Вдруг подошла болезнь и склонилась над ней. Стали короткими дни. А ночи текли, как реки… И не было сил прервать страданий липкую нить. Куда же теперь идти — молиться о человеке? О том, кто дороже всех, какого Бога молить? В одну из страшных ночей он из дому тихо вышел И поднял к небу глаза, зубами зажавши стон… И долго молчал… И Бог немую мольбу услышал. Тот Бог, что един для всех, для всех людей и времен!..

Игра стоит свеч

 Не ошибайтесь: молодость не в том, Что волосы темны и губы ярки! Бывают люди: розовым кустом Им щедро сыплет молодость подарки, Но этим людям не поднять руки, Чтоб захватить все розовое чудо И в двадцать лет такие — старики! Нет, этим я завидовать не буду. Не ошибайтесь! Молодость живет В таких, что не взирая на седины, Расправив плечи, рвутся все вперед, Внимая жадно песням соловьиным, И все равно, когда мы родились (Для возраста у всех иные даты), Важнее, чтоб душа взлетала ввысь, Чтоб мы могли еще ценить закаты. И даже помня, что когда-то смерть Внезапно оборвет стихотворенье, Могли б в глаза по-юному смотреть И волноваться от прикосновенья. Подольше б эту молодость сберечь! Земным, веселым насладиться раем! Поверьте: стоит самых лучших свеч Игра, что жизнью называем!

Без любви

 Друг мой, друг мой! Я не с обидою О тебе хочу говорить. Нет! Я даже тебе завидую В неуменьи твоем любить. Как должно быть живется просто вам Без любви — вот таким, как ты, Без ожога ревности острого Без томительной маяты. Все ловя, что под руки валится, Перелетом — с цветка на цветок, — Хорошо вам жить, не печалиться: Так летает в полях мотылек. Впрочем, нет! Чего же завидовать? Лучше мне таких пожалеть! Ведь любовь, как цветок невиданный, Может страшным огнем гореть, Освещая своды суровые Этой жизни, ставшей, как храм… Нет! За жизнь твою мотыльковую Ни одной слезы не отдам!..

Конец

 Придут дни последних запустений Земные силы оскудеют вдруг…

Брюсов

 Конец наступит совсем не тогда, Когда неожиданно хлынет С небес потопом библейским вода И все живущее сгинет. Конец наступает уже теперь, Бунты грохочут, как бури, И человек стал хуже, чем зверь, Войну объявив культуре. Взрываются бомбы всюду подряд, В библиотеках, в музеях, И книги горят, картины горят… Спасайте же все скорее! Ведь гибнут наука и красота И то, что неповторимо: Искусство! — Разбита уже Пиета Каким-то из одержимых. И ничего он не пощадит Наш век преступный и черный. И сотворенный Бернини, Давид Пращу опустит покорно. В тиши и мраке умрет земля… Но через много столетий Вернется ветер на круги своя И солнце землю осветит. Слетят корабли с далеких планет, Пришелец странный и хмурый Начнет везде отыскивать след Погибшей нашей культуры. Под слоем пепла, в сухой пыли Покажется белый мрамор, И встанут вновь из жаркой земли Обломки статуй и храмов. И засверкают опять города Водой в фонтанах Бернини… И камни нас оправдают тогда За мир, где живем мы ныне!..

Нашему дому

 Прости нас, милый дом, что столько раз Пренебрегая тем, чем мы богаты, Грозились мы продать тебя, сердясь На что-то, в чем ты не был виноватым. А мы богаты прочностью твоей, Твоим теплом, уютом и покоем. О, подожди немного, не старей, Чтоб до конца остаться нам с тобою. Ведь долголетних приютив бродяг (Нам прежний путь еще и ныне снится), Ты отвечаешь нам на каждый шаг Легчайшим скрипом каждой половицы. А иногда, как человек, вздохнешь, И стены что-то глухо пробормочут, И пробежит по чутким стеклам дрожь, Разбивши тишь безмолвной зимней ночи. Здесь счастье, как веселый домовой, Клубком пушистым по дому каталось… Здесь вырос сын. А к нам, мой друг, с тобой Так незаметно старость подобралась. Ну что ж! Но ты еще не умирай, Наш старый дом, на дедушку похожий! Вот говорят о рае! Что нам рай?! Ведь ты нам рая всякого дороже!..

Осеннее

 Милый сад, ты был еще вчера Весело и празднично наряден. Ранняя осеняя пора Убрала тебя, как на параде. Золотом и бронзой исходя, Выглядел ты, словно именинник, А сегодня так печально стынешь В сеточке ноябрьского дождя. За ночь тусклым сделалось лицо, Обнажились тоненькие руки, Сломанное бурей деревцо На землю легло в предсмертной муке. Золотое платье на земле И его мы топчем, не жалея… Милый сад, мы будем все нежнее Вспоминать о солнце и тепле. Но не может скучная зима Дольше, чем положено ей длиться. И весной опять сойдут с ума И деревья, и цветы, и птицы. Зазвенит любовь во всех стихах, Жизнь вперед покатится с разбега… Только след растаявшего снега На моих останется висках!..

«В каждом счастье капля есть печали!..»

 В каждом счастье капля есть печали!.. Сколько лет я эту каплю пью… Мы б ее Наташей называли Дочку синеглазую мою. Заплетая светлые косички, Я б следила, как бушуют в ней Все мои девчоночьи привычки, Взлеты шалой юности моей. Все неутолимое броженье, Поиски неведомых глубин, То мое земное повторенье, В чем невольно отказал мне сын. Старость, приближаясь неуклонно, Сеточкой у глаз моих легла… Сколько я ночей, ночей бессонных Нерожденной дочке отдала!..

«Я пишу по-прежнему стихи…»

Памяти Сергея Сеницкого

 Я пишу по-прежнему стихи И хожу на службу, как обычно. И мои житейские грехи Ниточкою тянутся привычной. А тебе уже их не понять! Для тебя — ни встречи, ни разлуки!.. Но скажи, не хочешь ли отдать Свой покой за все земные муки? Все твои небесные сады, Все, что жизнью вечною зовется, За один глоток простой воды Из обыкновенного колодца, За пожатье дружеской руки, За стихи любимого поэта, За земные наши пустяки, Те, что так любил ты в жизни этой?..

«Нет, о покое говорить не будем!..»

Люди стали, как звери…

(Из газетной статьи.)

 Нет, о покое говорить не будем! Из словарей в последние года Чертою жирной вычеркнули люди Прекраснейшее слово навсегда. И мы совсем забыли — что такое Мир на земле и тишина в сердцах. Нет! Говорить не будем о покое, Пока средь нас крадется всюду Страх. «Как звери стали…» Но в лесу насыщен Смолою воздух в строгой тишине, И прав закон: «Убью, но ради пищи!», И зверь не лжет, как люди на войне. Я в Божие подобие не верю В наш исступленно-просвещенный век. Сравненьем с нами не обижу зверя: Ты кровожадней, человек!

«Так уходят друзья! И когда-то…»

Памяти друга

 Так уходят друзья! И когда-то Ты поймешь, что уже никого Не осталось. И час заката Перестанет тебя страшить. Никого, никого своего На земле не будет. Чужие Будут люди вокруг ходить. Никому о былом не расскажешь… Никому стихов не прочтешь… Никого… Самый близкий даже, Даже тот, кого родила ты Свой, отдельный построит улей И ему ты не будешь нужна… Что останется? В птичьем гуле Может быть — еще раз! — весна… Может быть — еще раз! — из сада Звон капели, едва-едва, Если слышишь — значит — жива. Но уже ничего не надо. Все уходят друзья! Ты — одна! Тишина… Тишина…

«Мне снился мертвый голубь…»

Пропавшая девочка семи лет найдена в лесу убитой…

(Из газеты)

 Мне снился мертвый голубь. Подняла Его с земли я. И своим дыханьем Вернуть хотела жизнь. Но лишь смогла Последнее приметить содроганье. И смерть пришла. Безжизненный комок Лежал в руках еще не холодея… Зачем Господь на смерть его обрек, Господь, что все живущее жалеет?.. ………………………………………….. Так на Тебя во сне роптала я. И наяву порой бывает тоже, Что воля непонятная Твоя Смущает мысли и покой тревожит. И я не знаю, где найти ответ. Ищу… Стучусь… Но все закрыты двери… А девочка, убитая в семь лет, Стоит, как призрак, и мешает вере. Такого милосердья не пойму! Ты мог остановить убийцы руку! Ты мог не посылать дитя на муку! …………………………………… О, помоги неверью моему!..

Моей музе

 Должно быть постарела ты теперь И по ночам тебе все крепче спится… А помнишь, как сквозь запертую дверь Влетала ты, как сказочная птица. Теперь ты тяжелее на подъем, Тебя пошевелиться не заставишь, И чаще мы молчим с тобой вдвоем, Забыв, как прежде грезили о славе. А вдруг еще ослепнешь вскоре ты? Оглохнешь? И весною не услышишь, Как легкий ветер шевелит кусты И воробьи чирикают на крыше. О, если б ты могла еще взглянуть И хоть одной строкой могла отметить Тот миг, когда уйду в последний путь, Последний миг на этом свете.

О словах

 Я верю тебе. Глазам твоим и губам, Я знаю — они не лгут. Но как утолить мне жадность к словам, Что душу, как губы, жгут? К словам, что, как музыка, нежат слух, Что лучше всяких поэм? Ты их не заменишь касанием рук, Ты их не заменишь ничем. И странно: быть может, словами лгать Легче, чем взглядом, всегда? Ведь могут слова хорошо звучать, Но быть пусты, как вода. И все же нельзя отказаться от слов, Как от верных своих друзей. И самое старое слово «Любовь» Звучит каждый день новей.

«Средь всех незабвенных встреч…»

 Средь всех незабвенных встреч, Средь бед и радостей разных — Мне б красною цифрой лечь В твой календарь, как праздник. И так зачеркнуть собой Всех праздников вереницы, Чтоб скучной твоей зимой Лишь я могла тебе сниться. И пусть, когда тишину Назвать сестрою захочешь, Меня, лишь меня одну Из прошлого вынут ночи. В часы бессонниц твоих, В тиши надоевших комнат, Пускай этот дерзкий стих Меня, как праздник, напомнит.

«Будет день — я знаю наперед…»

Сыну

 Будет день — я знаю наперед, Будет день — когда? — никто не скажет, Путь — не наш — тебе под ноги ляжет, Ключ твой дверь — не нашу — отопрет. Ты войдешь в другой какой-то дом… Женщина тебя другая встретит, Женщина, что ближе всех на свете Станет для тебя потом. Лишь бы только встретила любя, Ласково бы руки протянула, Никогда ни в чем не упрекнула, Никогда ни в чем не обманула, — Я тогда ей подарю тебя. Пополам я сердце разделю, И отдам вторую половину Той, что моего полюбит сына, Той, кого за это полюблю. И быть может получу в ответ В годы, что ведут уже к развязке, Детских рук объятия и ласки Детских глаз доверчивый привет. 1968

Ранний час

 Утро, как ночь, в этот ранний час… Призраком город встает вдали. Там высоко этажи зажгли Тысячи зорко глядящих глаз. Здесь темнота, И далек рассвет. Утро, как ночь. Из слепых окон Мне на дорогу не брызнет свет… Тихо… Лишь лужиц подмерзших звон. Тени спешат со мной по пути. Кажется мне, что и я, как тень… Трудно еще от снов отойти, Трудно поверить в грядущий день. Не отличить утра от ночей! Все-таки вырвусь из сна! И всласть В память, как в сумку, что на плече, Бережно стану находки класть. Скрип и следы лап на снегу… (Вижу во тьме… Слышу в тиши…) Я в тайниках жадной души Все, что сейчас найду, сберегу. Лужицы звон… Шуршание крыл… (Дрозд пролетел в спящем саду). И одинокую в небе звезду, Ту, что Господь потушить забыл!..

Статуя

 Я была вакханкой. А ты не знал И любил меня, как святую, И руки мне, склонясь, целовал, Мадонну с меня рисуя. Я была вакханкой!.. А ты не знал! Называл богиней упрямо. И в честь мою везде воздвигал Золотые светлые храмы. И все поверили. Побороть Пришлось с трудом и тоскою Мою горячую жадную плоть Молитвой и покоем. Ну что ж! Такой ты сделал меня, Такую воспели в одах, А ту, живую, всю из огня, Резцу и кисти не отдал. Ты выдумал эту святость мою! И вот у ступеней храма Теперь я статуей белой стою И люди целуют мрамор. Над головой моей тонкий нимб… Но что-то людей тревожит. И шепчут: «На губы ее взгляни! Святая? Нет! Не похожа!»

Рим

 Я к тебе возвращусь, пока мне Так отрадно летать по свету, Чтобы трогать руками камни Те, что солнцем веков нагреты. И плечами руин касаться, От волненья почти немея, По широким бродить пьяццам И стоять у стен Колизея. И с того холма, на котором Задержались мы как-то, молча, Наблюдать, как отрытый форум Оживает лунною ночью… Я к тебе возвращусь, мой город, Чтобы слышать фонтанов шумы, И под сенью твоих соборов Вновь о жизни вечной подумать. В этот век надменно-дешевый Что тебе мирские тревоги? Ведь примята ногой Петровой Пыль на Аппиевой дороге. И тебе ль страшна быстротечность Этих лет, что летят, как птицы, Если каждым обломком Вечность В воды Тибра светло глядится?..

«Почти что старость! Но в старости тоже…»

 Почти что старость! Но в старости тоже Есть радостей теплый свет… И вот бегу я, так странно похожа На девочку давних лет. В витрины, как в зеркала, бросаю Спокойно-веселый взгляд. В витринах не видно, что я — седая, Не виден морщинок ряд. Но ту же, прежнюю легкость в теле Отражает мне глубь стекла, Как будто годы не пролетели И молодость не ушла, Как будто не было войн и горя И трудных чужих дорог… Как будто… Но ведь все в прошлом. А вскоре Мне радость новую Бог Готовит в награду за все морщины, За старость, что ждет меня: Ведь скоро зажжется в ребенке сына Свет моего огня. И внуки в жизнь понесут эстафетой Теплый мой огонек… Какое счастье! Разве не в этом Бессмертия залог?

О мостах

 Нет, не о тех, что инженеры строят, И не о тех, что украшают Рим И что висят над светлою водою… Давайте о других поговорим! О тех, что без проектов и расчетов, На самой невозможной высоте, Возводит вечно всемогущий Кто-то От сердца к сердцу, от мечты к мечте… И через годы, через страны, через Тоску и боль иль счастья водопад, Висят мосты, в которые ты веришь, Не видя их, но чувствуя: висят! На картах не найти, не обнаружить Таких мостов. Но в душу загляни — Увидишь: и стихи мостами служат И от души к душе ведут они. И не мешают им леса и горы, И глубина всех океанских вод… Я по мосту бегу в далекий город, Туда, где юность призраком встает… Нет, никуда нам от судьбы не деться, Когда уже такой протянут мост, Мост от любви к любви, от сердца к сердцу И от земли до самых дальних звезд.

Ликующее сердце

 Что же мне делать с громким Ликующим сердцем моим? Твержу ему: «Слушай, в потемках Когда-то мы замолчим. Учись привыкать к нирване, К покою, что впереди!» Оно отвечает: «Заране Не научусь, не жди! Могу ли я биться сонно, Свой пыл умерить могу ль У этой волны зеленой На влажном морском берегу? Под свеже-соленым ветром На теплом мягком песке, И с Божьей коровкой этой На смуглой твоей руке? Следя за белою птицей, Скользящею над водой, Могу ли я тише биться И помнить про твой покой? Нет! Жизнь получив такую В подарок от Творца, Ликую, ликую, ликую!.. И буду так до конца…»

«Боже мой, я молюсь Тебе…»

 Боже мой, я молюсь Тебе Просто тем, что живу. Что люблю я Твоих небес Синеву, Тем, что вижу Тебя везде, В каждой твари Твоей, Вижу в каждом цветке, звезде, И в глазах у детей. Я молюсь Тебе тем, что день Мой заполнен до дна, Тем, что вижу радость в труде, Тем, что жизнью пьяна. Что ночами строчки стихов Я твержу, как в бреду, Что, как лучший цветок в саду, Берегу земную любовь. Берегу земную любовь, Твой подарок, что лучше всех, В нем и боль, и счастье, и грех, И дикарский пещерный зов, И поэзии взмах и взлет, И серебряный чистый звон, Все сумятицы всех времен И всего святого оплот. Берегу земную любовь! Этот лучший подарок Твой И молюсь молитвой без слов — Всей любовью земной.

Disneyland

 Чтоб на время с каждодневной жизнью Оборвать назойливую связь, Проведите вечер в царстве «Дизни», В золотое детство возвратясь. Этот вечер сказке будет отдан… Вот наверх стремительно взлетев, Вы внизу увидите весь Лондон, «Peter Pan» — а вверившись мечте. И спустившись на землю обратно, Постарайтесь также заглянуть В те пещеры, где живут пираты. А потом направьте в джунгли путь. И отбросьте всякие заботы! Дикий мир глядит со всех сторон: Слева отдыхают бегемоты, Справа из воды выходит слон. Все живет вокруг. Дерутся звери, Там индейцы скачут у костра… И почти немыслимо поверить, В то, что все лишь выдумки игра. Что художник и мечтатель дерзкий, Полный фантастических затей, Сказку выманил из книжек детских И заставил жить среди людей. «Disneyland»! Какой чудесный гений Вдохновил фантазию творца? Этот вальс, что пляшут привиденья Не забуду верно до конца. И фигурки кукол, что поют нам Песнь о том, что мир наш все же мал… Быстрый ужин в уголке уютном И вина какого-то бокал. Все прекрасно. Но остаться надо В царстве «Дизни» всем до темноты, Чтобы несравненного парада Увидать горящие цветы… В ярком блеске чудо — колесницы… В небе звездных вспышек красоту… Этот вечер долго будет сниться Тем, кто в жизни сохранил мечту!..

Заклинание

 Думай обо мне! Думай! Думай! Все твои дни и все вечера. Думай обо мне ночью угрюмой. До утра… До утра… До утра… Помни обо мне! Помни! Помни! Никогда меня позабыть не смей! Мыслью обо мне все дни заполни, Хоть я никогда не была твоей. Никогда не была, никогда не буду! (Еще такой не хватало беды!) Но стану нужна я тебе повсюду, Как гребешок, как стакан воды, Как простыня, что жадно вбирает На пляже с тела морскую соль… Буду с тобой, как радость большая, Буду с тобой, как вечная боль, Как вечный голод неутоленный, Как жажда всех горячих пустынь… Думай обо мне ночью бессонной! Помни меня! Помни всегда! Аминь!

Весенние стихи

 Сверкают лужи ломкие, Ледок во всю трещит… Веселою девчонкою Весна по ним бежит… Весны чудесны фокусы! Взгляни: сквозь твердый слой Земли пробились крокусы Лиловою семьей. И дрозд глазок агатовый Закидывает ввысь… Пушистыми зайчатами Все вербы убрались. Торопятся все листики Открыться до конца… И воробьи неистово Буянят у крыльца. А в сердце — чушь весенняя! Бурлит, как прежде, кровь… И веткою сиреневой Колышется любовь. И лжет весна, что заново Нам молодость дана… Обманывай! Обманывай! Обманывай, весна!..

«Я всегда всей душою верила…»

 Я всегда всей душою верила В безначальное Божество. Но молиться могла и дереву, Как творенью Его. Муравью с соломинкой длинною, Каждой звонкой птице лесной, Ветке, затканной паутиною, Как платок кружевной. И жила я чуть-чуть язычницей, Веря в солнце, в счастье, в стихи… Неужели же мне зачислится Это все в большие грехи? Ведь наверно от дальних пращуров Эта вера ко мне пришла В добрый мир, что меня выращивал, Охраняя всегда от зла, Каждый день позволяя праздновать… Разве в этом моя вина? Так за что же меня наказывать, Если Богом я создана?..

«Скорее, скорей, пока в полуночной тиши…»

 Скорее, скорей, пока в полуночной тиши В мыслях твоих строчки бегут, спотыкаясь, Возьми карандаш и наспех все запиши. И утром прочти. И покажется будто другая Женщина эти шальные шептала слова, Страстно о чем-то тоскуя бессонною ночью, Утром — все проще. Вступает в свои права День твой почти монастырский, простой и рабочий. Днем ты ночную себя не узнаешь ни в чем. Днем позабудутся снов колдовские полеты. Днем ты — другая. И только неясным стихом В сердце твоем отзовется нездешнее что-то.

«Моих языческих стихов…»

 Моих языческих стихов Ты не поймешь. Ты их осудишь! Я знаю, ты всегда готов Лишь о небесном думать чуде. А я земная. Я живу Земли обильными дарами! Люблю весеннюю траву, Рассвета тишь, закатов пламя. Мне ни один не страшен путь! И я люблю, глаза прищурив, Объятья ветру распахнуть И, как подругу, встретить бурю, И чувство, что ворвется вдруг Мне в сердце яростным пожаром С прикосновеньем жадных рук, Что так же мне даны в подарок, Как золотое солнце дня! Я благодарно все приемлю! Пусть небеса простят меня За то, что так люблю я землю!

ИЗ СТАРОЙ ТЕТРАДИ

«Я тебя, как корь, переболела…»

 Я тебя, как корь, переболела. Стали дни спокойно-хороши. И поверь, что нет мне больше дела До твоей изменчивой души. Пусть другие ревностью исходят, Пусть не спят, тоскуя и любя. Я нежданной радуюсь свободе, Даже горькой, даже без тебя. Есть иные радости на свете. Все еще манит призывно даль… И в душе бушует вольный ветер, Отгоняя терпкую печаль.

«Как душу твою раздеть до нага?..»

 Как душу твою раздеть до нага? Разгадать все ее загадки? Чтоб с этой душой, что мне дорога, Не играть бесконечно в прятки. Чтоб все покровы душа сняла Те, в которые прятаться любит, И, глядя тебе в глаза, я б могла Видеть душу до самой глуби. Вот смотрю на тебя: не видно ни зги! И страшит эта тьма порою. Если любишь меня, тогда помоги Видеть душу твою нагою.

«Ну, довольно! Давно пора…»

 Ну, довольно! Давно пора Думы в цвет осенний окрашивать… Кто тебя целовал вчера Я не буду тебя расспрашивать. Кто тебе скажет завтра «Ты», Кто шепнет тебе «Мой» растерянно, Чьей желанной любви цветы Ты сорвешь спокойно, уверенно. Я тебя не спрошу ни о чем. Но в последний миг, на прощание Прикоснусь к губам горячо Чуть печальнее… Чуть печальнее…

«И я была ваятелем когда-то…»

 И я была ваятелем когда-то. И образ твой, явившийся во сне, Художественным вымыслом богата, Я вылепила так, как снился мне. Как будто все я сделала, как надо, И человек ты вышел не простой. И я считала, что за все в награду Судьба заплатит мне твоей душой. Не тут-то было! Все труды напрасны И в чем-то я ошиблась может быть. Ты жадным был, настойчивым и страстным… И это все! Ты не умел любить. Ну что же, незадачливый ваятель, Признай, что не исполнилась мечта. Коль нет души, напрасно время тратить. Ведь не рождает чувства пустота.

«Словно бусы, нижутся года…»

 Словно бусы, нижутся года… Каждой встречи миг подобен чуду. Я спросила: «Помните?» «О, да!» Разве я когда-нибудь забуду Счастье незаслуженное?» Нет, Пусть всегда воспоминанья светят, Пусть когда-то на закате лет Вспыхнет память о далеком лете. Ничего не надо забывать В нашей жизни бедной и богатой. Я с любовью заношу в тетрадь Все, о чем я думала когда-то. Так былые вспомнятся года, Встречи, что казалось, шуткой были… А быть может все-таки тогда Мы друг друга чуточку любили?

«Истоком сил твоих и жаждою твоей…»

 Истоком сил твоих и жаждою твоей, Любовью юных дней и ревностью, и мукой, Веселым солнцем дня и томностью ночей — Я всем хотела быть. А стала лишь разлукой. Я знала: ты не мог тогда понять никак Зачем я ухожу. Но мне понятно стало, Что каждому из нас светил иной маяк И звали каждого иные идеалы. Прощанье навсегда… И побежали врозь Пути, где никогда друг друга мы не раним, Где быть не может встреч. Вот видишь мне пришлось Остаться лишь воспоминаньем.

«Пусть еще бывает цепким взгляд…»

 Пусть еще бывает цепким взгляд, Эта цепкость что-то утеряла И уже не возвратить назад Жадного и жаркого начала. Но всему приходит в жизни срок И тускнеют встречи с каждым разом. Все же в сердце крепкий узелок Остается навсегда завязан. И в холодной старости — смотри — Станет память слабыми руками Старые листать календари С дорогими прежде именами, И всплывут ушедшие года, Засияют встречами былыми… Но скажи, ты вспомнишь ли тогда На каком узле какое имя?

«Еще недавно ты была счастливой…»

 Еще недавно ты была счастливой, Жила, смеясь и всем смотря в глаза… Нежданно над нескошенною нивой Промчалась беспощадная гроза. И все, что жить мучительно хотело, И все, что так торжественно цвело, Жестоким вихрем сбило, завертело И в смерть бесповоротно унесло. ……………………………………….. Не поддавайся жалкому обману И не гляди с надеждою вперед: Прибитые колосья не восстанут И мертвая душа не оживет.

НОВЫЕ СТИХИ

Зеркала

 Трепетали в окнах занавески, И в саду акация цвела… Колдовали в нестерпимом блеске, Отражая юность, зеркала. То покажут локон непослушный, То глаза мне синевой зальют… Только в доме молодости душно, За стеною все дороги ждут. Понеслась по суше и по морю Жизнь моя покорней и быстрей. Было все: разлуки, смерть и горе, Было счастье солнца горячей. Шли года. Вечерним теплым светом Полон дом, в котором я жила. Только странно мне, что в доме этом Постарели зеркала…

Трио

 Вот вздохнула виолончель… Сжала сердце в крепких тисках, Смяла жизни ясность и цель, Что всегда казалась близка. Вызвав в памяти море бед, Погасила радость в груди, И гудели струны в ответ: «Ничего не ждет впереди». Но внезапно ярким лучом Голос скрипки разбил тоску И запел о чем-то таком, Что известно только смычку. Он сказал мне: «Ты ей не верь И не жалуйся вместе с ней, В каждой жизни много потерь, Только радость всегда сильней». Вдруг веселый речитатив Расплескал, как брызги, рояль. И, сметая тоску с пути, Стала светлой моя печаль. Стала светлой моя душа, Как светла весною любовь… И летели звуки, спеша, Расходясь и сливаясь вновь. Обещали что-то вдали И кричали: «не плачь, не смей!» То терзали, томили, жгли, То журчали, словно ручей. И взрывалась душа до дна, В небеса открывался путь… …И когда пришла тишина, Было страшно даже вздохнуть.

Время

 По утру на улице пусто. Не проснулся еще народ. У меня же странное чувство, Словно кто-то за мной идет. Оглянусь — никого. Но знаю Это Время спешит за мной, Это Время жадно считает Каждый час и миг мой земной. Было Время медленным прежде И казалось будто на зло Нетерпенью, любви, надежде, Как улитка, Время ползло. Я молила тогда, как милость: «Не томи! Побеги скорей.» Это юность моя стремилась В ниагару грядущих дней. Засверкали дни водопадом, Серебром осыпая путь… И теперь, о Время, мне надо Задержать тебя как-нибудь. Только нет! Оно, как нарочно, Ускоряет темп бытия. И уже стеклянно-непрочной Стала милая жизнь моя. И уже врагом, а не другом, Быстро Время бежит за мной, И последней белою вьюгой Заметает след мой земной.

«За тебя! За первые встречи…»

Мужу

 За тебя! За первые встречи, За примятый букет фиалок, За тебя в сегодняшний вечер Я до дна буду пить бокалы. За года, что чернее тучи Над любовию нашей плыли, За обрывки дорог колючих, Тех, что нас с тобой не сломили. За любовь, что в огне пожаров Лишь спокойней и крепче стала, И за сына — лучший подарок — Я до дна буду пить бокалы. За тебя! За счастье, что с бою Я у жизни отвоевала. И за четверть века с тобою — Я до дна буду пить бокалы…

«На чердаке, где выел все дотла…»

 На чердаке, где выел все дотла Однажды взбунтовавшийся огонь, Гам горлинка гнездо себе свила. И ты ее, о, человек, не тронь! Не знаю, было ль людям здесь дано Простое счастье, что светило в дом, Но ныне сквозь разбитое окно Живая радость рвется напролом. Пищат птенцы, растягивая рты, И горлинка воркует о любви… О, человек, будь милосердным ты, Оставь им жизнь и сам светлей живи. Но дом разрушат, в щепы разнесут, Построят новый… Так придет беда… Исчезнет птичий ласковый уют, Не будет больше теплого гнезда.

«Я не могу сказать, что счастья мало…»

 Я не могу сказать, что счастья мало, Что страх и боль мою пронзили грудь, Но словно тень какая-то упала На мой спокойный и веселый путь. И от нее избавиться нет мочи, И объясненья ей как будто нет, Но иногда, проснувшись теплой ночью, Я на подушке вижу мокрый след. Зачем теперь во сне я плакать стала? И что томит и мучает меня? Ведь все, как было. Все же тень упала На прежний путь звучанья и огня. Суметь бы, непонятное отбросив, Принять умом и примириться с тем, Что день за днем моя проходит осень И мало неоконченных поэм. В какой-то миг Господь окончит тоже Поэму жизни солнечной моей… Успеть бы только прошептать: «О, Боже Ведь я была счастливей всех людей».

«Снова вихри бездомных строчек…»

 Снова вихри бездомных строчек Не дают покоя ночами, Беспокоятся и хлопочут: «Что же ты придумаешь с нами? Собери нас всех до рассвета, Прикрепи поскорей к бумаге, Чтобы стали мыслью согреты Все шальные слова-бродяги. Чтобы слов воздушное тело И живым и горячим стало, Чтобы каждая строчка пела И в любую жизнь проникала». Но слова, точно дети прытки, Не могу подчинить их форме, Мы играем всю ночь в ловитки, Только их не сделать покорней. Не поймать, не связать размером, Вытекают из рук водою… А с рассветом уныло-серым Я сама становлюсь другою. И почти забываю звоны, Что всегда ночами колдуют, Лишь слежу, как день монотонный Убивает душу живую.

Руки

 Были руки веселы и тонки, Для работы — никакой сноровки, И казалось всем, что из девчонки Будет жизнь свободно вить веревки. Но когда в жестоком поединке Захлебнулись звоном наши шпаги, Самые заветные тропинки Уступила жизнь моей отваге. Эти руки отдыха не знали, Но трудились радостно и строго, Теплое гнездо себе свивали, Выводили сына на дорогу. И бросали в небо, прямо к звездам Пригоршни моих стихотворений, А теперь взмолились: дайте отдых, Дайте лечь спокойно на колени, Тихо перелистывать страницы Старой книги, что не раз прочла я, Спицею постукивать о спицу, Прошлое с улыбкой вспоминая. Нет, я знаю, что вы ждете руки, Как бы вы смертельно ни устали, Чтоб лицо в вас зарывали внуки, Жалуясь на первые печали. Чтоб и внукам дать с собой в дорогу Всю любовь, всю нежность без предела, Все, что сыну было слишком много, Все, что я растратить не успела.

«О, прекрасная осень моя!..»

 О, прекрасная осень моя! Осень в радостно-пряных снах… Никогда не поверю я, Что бывает лучше весна. Что весной? Наивный восторг От луны, цветов и поэм, И влюбленностей милый вздор, Что любви не сродни совсем. Нет, теперь, лишь в эти года Знаю глубже цену веще й, Цену отдыха и труда, Цену нежной ласки твоей. Цену крепкой дружбы навек И пожатья верной руки… Ничего, что не тает снег, Покрывая мои виски. Я годов серебряный свет Доверяю всем зеркалам… И за шалый весенний бред Зрелых лет своих не отдам.

«Давай беречь друг друга, как мы можем…»

Моему мужу

 Давай беречь друг друга, как мы можем, Нежней беречь, не упрекать ни в чем. Давай ничем друг друга не тревожить, Авось на месяц дольше проживем. А в наши годы месяц — это много, Когда уже по дням ведется счет. Но я надеюсь вымолить у Бога, Чтоб подарил еще нам лишний год. Чтоб мы успели попросить прощенья, Пока бредем дорогами земли, За все пустые наши огорченья, Что мы друг другу в жизни принесли. За те часы, что вместе не бывали, Теряя время зря, для пустяков, За то, что мы друг другу не сказали И половины самых нежных слов. И вот теперь, когда «Memento mori» Горит светлей, чем сотни ярких свеч, Когда грозит разлукою и горем, Давай друг друга ласковей беречь. Никто не может избежать разлуки? Но если б нам, кончая этот путь, В последней ласке сжав любовно руки, Земную грань вдвоем перешагнуть!

Старости

 Уже легли морщинки по углам Веселых губ… Привет тебе, подруга! Я знаю, что теперь придется нам Делить часы последнего досуга. Не жди упреков, горечи и зла. Я к этой встрече издавна готова. И так ты очень медленной была, Чуть приближаясь, отступала снова. Вот наконец пришла твоя пора, И станут дни скупей, но безмятежней. И буду я в глухие вечера Рассказывать тебе о жизни прежней. О счастье, что со мною рядом шло, О человеке с верною душою, О том, что Музы светлое чело Хоть иногда являлось предо мною. О множестве неповторимых книг, О добрых людях, встреченных когда-то… За каждый день, за каждый прошлый миг, За все, чем я всегда была богата, Я благодарна жизни. И теперь Приму часы покоя и недуга. И ласково тебе открою дверь. Ну что ж! Иди Привет тебе, подруга!

«Я помню все и ввек не изменю…»

Памяти Д. Кленовского

 Я помню все и ввек не изменю (Хоть в старости забывчивее стала) Июльскому сияющему дню И первой встрече в суете вокзала. Я неизменно прошлому верна, Для верных душ разлуки не бывает, Ведь мне его поэзия дана, Та, что живет, живет, не умирает. Да разве можно изменить стихам, Таким стихам, и светлым и глубоким? И верю я, что, умерев, и там Я буду повторять волнующие строки.

«В тусклом небе треугольником вдали…»

 В тусклом небе треугольником вдали Пролетели, улетели журавли. Улетели и пропали вдалеке… Ничего с собой не взяли, налегке. Все же, кажется, под каждое крыло Привязали бабьелетнее тепло, И теперь понятно стало почему Осень льнет уже к окошку моему. Осень, осень, ты — моя сестра! С детства самая счастливая пора. Отчего же в этот странный год Осень радости мне вовсе не дает? Журавли, зачем не взяли вы Шепот увядающей листвы, Вздохи коченеющей земли, И печаль мою зачем не унесли? Разве трудно, улетая вдаль, Было взять с собой мою печаль И развеять и рассеять над землей, Чтоб настал в душе моей покой? В тусклом небе треугольником вдали Пролетели и исчезли журавли. Улетели журавли…

О детстве

 Был простой деревенский дом, Ни хрустальных люстр, ни паркетов, Но жилось так привольно в нем В те года, особенно летом. Прямиком наверх со двора Шла тропинка едва заметно, И была моей вся гора, Весь запас сокровищ несметных. Был моим веселый ручей, И моими — на ветках сливы, А сама я была ничьей, Молодой, задорной, счастливой. Чуть подальше, в лесу густом Платье мне рвала ежевика, И лисица рыжим хвостом Вдруг взметала в панике дикой. И казалось, что жизнь без дна, Никогда не будет иначе, До краев я была полна Ко всему любовью горячей. Я еще не знала тогда, Что судьба будет все зубастей, Что пошлет мне она года Самых горьких бед и несчастий. Отберет нежданно семью, Уведет из дома родного, В незнакомом, чужом краю Стану дом налаживать снова. Но когда старый мир исчез, Жизнь суровой мачехой стала, В тот далекий волшебный лес Я всегда душой улетала. И ручей, что меня поил В детстве чистой своей водою, Стал источником новых сил В бесконечном бою с судьбою. Становилось душе тепло, И быстрей забывались беды… Это детство мне помогло Одержать над судьбой победу. Берегу я всю жизнь свою Чары радостей тех далеких… И тропинке, лесу, ручью Благодарно шлю эти строки.

«Чья это тень за моим плечом?..»

 Чья это тень за моим плечом? Что это там висит? Это стоит маленький гном И держит в руках часы. И слышится стук: тики-так, тики-так… И с каждым разом быстрей. Это считают они каждый шаг Радостной жизни моей. Той, что жестокой умела быть, А после стала, как друг, И научила меня любить Бережно все вокруг. Ласковый снег, слепые дожди, Ветер, море и зной… Маленький гном, ты лучше уйди, Не стой за моей спиной. И пусть часы не торопят меня И не стучат быстрей, Дай мне еще светлого дня, Дай мне теплых ночей. Еще не сделаны все дела, Не все созрели стихи, Дай лишний год, чтобы я могла Замолить былые грехи. И доброе слово людям сказать, Пока не наступит мрак… Но гном стоит, закрывши глаза, А часы: тики-так… Тики-так…

«Как научиться провожать без слез…»

Памяти ушедших друзей

 Как научиться провожать без слез Туда, откуда больше не вернуться, Тогда, когда мучительно коснуться Холодных рук и мраморного лба? Как научиться провожать без слез, Когда звучит «надгробное рыданье», Прощаются «последним целованьем», Оборвана короткая судьба? Как научиться провожать без слез И принимать покорно Божью волю, Когда душа сжимается от боли, Беспомощная, робкая душа? Она боится этой черной двери, А ведь должна в свое бессмертье верить И этой верой в горе утешать. Как научиться провожать без слез В тот мир, где «несть болезни и печали», Где жизнь вечную нам обещали?.. На что мне жизнь в пустынных небесах? Я не хочу ни лгать, ни лицемерить, У гроба друга в жизнь иную верить И слез не лить, когда душа в слезах… Нет! Я не в силах провожать без слез!

Белград (1977)

 Вернусь ли я к тебе? Увижу ли и скоро ль Голубизну твоих сливающихся рек И обезумевший, ослепший город, Где я была счастливей всех?

Б.Н. 1944 г.

 Я вновь брожу по улицам знакомым Тем, что когда-то отняла война… Как хорошо! Я здесь — своя. Я — дома. И словно юность мне возвращена. Какой размах у всех воспоминаний. И сколько лет ложится в каждый миг. Я в этот парк спешила на свиданье… А в этот дом за пачкой новых книг. Сюда, дрожа, бежала на экзамен, А там сиял искусства строгий храм… Тоску о нем я пронесла годами По всем ненужным и чужим путям. Мне улицы протягивают руки, Встречая дочь заблудшую свою, Но после долгой и глухой разлуки Не каждый дом в лицо я узнаю. Я знаю: нет к прошедшему возврата, Но все ж душою, полною тепла, Ищу окно, в которое когда-то Любовь, еще неузнанной, вошла. Оно, как встарь, распахнуто. Навеки! (Как неизменно счастье двух людей…) А там, вдали, обнявшиеся реки В голубизне немыслимой своей. И старый парк, и церкви, и «Споменик»… О, город мой, прости меня, прости! Ведь неповинна я в своей измене, Война смешала все мои пути. Я — не твоя! Повернута страница. С другой страной я связана судьбой. Но ты всегда, всю жизнь мне будешь сниться И в сердце яркой вспыхивать звездой.

Старый автомобиль

 Ты был живым, ты бегал, ты гудел, Ты по утрам капризничал немного, Но ты любил живую тяжесть тел И светлую веселую дорогу. Но короток мотора — сердца век. Он заржавел, он больше не блестящий. Ты постарел. Совсем, как человек, Ты кашлять стал и задыхаться чаще. И вот пора расстаться нам с тобой, Отдать тебя в неведомые руки. И грустно мне, как будто ты — живой, И больно мне, как при любой разлуке.

«Сегодня так отрадна тишина…»

«Есть в каждом сердце скрытая струна…»

К. Паустовский.

 Сегодня так отрадна тишина. (Лишь мелкий дождь чуть шелестит по крыше.) «Есть в каждом сердце скрытая струна». В такую ночь её мы лучше слышим. В такую ночь она издалека Звенит ясней и нежно и печально, И словно чья-то тёплая рука Моей души касается нечайно. Сметает пыль моих дневных забот, Смягчает гнёт обид и огорчений, И что-то светлое со дна души встаёт, И забываю о тоске осенней. Я верю: радость мне ещё дана. И рой надежд взлетает выше, выше… «Есть в каждом сердце скрытая струна»… Прислушайся! Быть может, ты услышишь.

Твоя душа

 Твоя душа монашенкою кроткой Живет, не зная резких перемен, Перебирая дни свои, как четки. Но иногда в ней властвует Кармен. И волосы украсив розой яркой И упиваясь трелью кастаньет, Душа берет от жизни все подарки И ничему не отвечает: «нет». Звенят бокалы… Кто-то смотрит жадно И о любви гитары говорят, Твоей душе и страшно и отрадно, И опьяняет душу этот яд. А завтра вновь молитвенник и святцы И в глубине — раскаяния муть… И как душе понять и разобраться, Какой же здесь ей предназначен путь. Чего в ней больше: святости? греха ли? Что слаще ей: молиться иль плясать? Но близок миг (уже яснеют дали) Когда за все придется отвечать. Спеши, душа! В исповедальне темной Покайся, все о прошлом рассказав. Но вот беда: главу склоняешь скромно, А грех лукаво прячется в глазах.

Праздник света

 Я была на празднике света, Чистой радости и тепла, У чужих стояла портретов И уйти не могла, не могла. От осеннего листопада, Заплясавшего над водой, Оторвать не могла я взгляда И уйти не могла домой. И ходила я все, ходила, Застывала то здесь, то там, Вдохновенья яркая сила Превратила комнату в храм. У художников разны темы, И похожих полотен нет. И читала я, как поэму, И пейзаж и цветов букет. Вот у снежного косогора Пригорюнился старый дом… А мальчишку с лукавым взором Унесла я в сердце своем. От старушки, от кружевницы Не могла отвести я глаз. Чтобы всем вполне насладиться, Я пойду еще в …пятый раз. Попрощаюсь с выставкой этой, (Может быть до новых времен), И запомню с гордостью светлой Ряд и наших, русских имен. Юбилейная выставка Лиги Американских Художников в мае 1978 г.

«Я всегда ведь Марфою была…»

 Я всегда ведь Марфою была. Мне далёко было до Марии. Заполняли жизнью мою дела И заботы вечно лишь мирские. Даже летом солнечного дня Для работы разной не хватало. И сердилась Муза на меня Оттого, что мы встречались мало. «Для тебя я — золушка. Смотри Нам с тобой не избежать разлуки… По ночам поэты до зари Все ко мне протягивают руки. Все меня зовут и берегут, С теплой лаской обнимают плечи, А тебе любой важнее труд, Чем со мной сверкающая встреча». Что же делать, Муза, ты права! И хоть с детства я к тебе стремилась, От забот житейских голова И душа смертельно утомилась. Я тебе молюсь издалека, А позвать тебя уже не в силах, И моя дрожащая рука Карандаш безвольно уронила. Словно крепкий узел, в сердце — грусть… (Марфа, Марфа не печись о многом!) Неужели я не преклонюсь Пред искусством, словно перед Богом, И заброшу все свои дела, Все заботы мелкие, земные? Помоги мне, чтобы я смогла Хоть на миг приблизиться к Марии.

«Это верно старости начало…»

 Это верно старости начало, Оттого все чаще и нежней Вспоминаю жизнь, что колдовала Над беспечной юностью моей. Но ее бесценные подарки Мне тогда казались пустяком, А теперь огнем пылают ярким На страницах книги о былом. Снег почти до самого апреля, Молодой колдуньею — весна, Дальних гор рисунок акварельный И блаженством райским — тишина. Но тогда она давила камнем, Угнетала смертною тоской, И кричала юность: «Не нужна мне Тишина, дарящая покой». Разве может юность согласиться Задержать стремительные сны? И однажды вырвалась я птицей Из томящей душу тишины. А она мне рифмы подбирала, И дарила песен водопад… Это верно старости начало, Что вернуть все хочется назад. Что теперь я вспоминаю с грустью И ни в чем утехи не найду, Дорогое это захолустье, Тихий сад в сиреневом бреду, Этот воздух первобытно-чистый, Над горами лиловатый дым, Девочку с косичкою пушистой, Ту, что звали именем моим.

«Я не скажу вам о моей тоске…»

 Я не скажу вам о моей тоске. Зачем роптать? Все жалобы напрасны. Года бегут… Уже на волоске Трепещет жизнь, любимая так страстно. Несется время бешено вперед. Стал календарь ненужным и немилым, И задержать бесшумный этот год Ни у кого ни власти нет, ни силы. Придет пора и оборвется нить… Смирись, душа, и не моли о чуде. Умей лишь лучше каждый миг ценить, Умей дышать глубоко полной грудью. На все глаза пошире открывай И перед Жизнью преклони колени. Что ждет тебя за гранью? Ад иль рай? Но рай земной, душа, благословляй До самого последнего мгновенья.

«Нет, я не вернусь умирать домой…»

 Нет, я не вернусь умирать домой, Туда, где увидела свет. Там все незнакомо. И город — чужой, И близких давно в нем нет. И я не вернусь умирать туда, Где гор нетронутый снег, Где летом быстрой речки вода Смывала с камней мой след. И в тихий город, где юных дней Умчалась вдаль череда, Где я столкнулась с Музой моей, Нет, я не вернусь и туда. Так где же, где застанет меня (О, кто предсказать бы мог?) Прощальный свет последнего дня И ветра прощальный вздох? Где улетит душа из тепла Навстречу иному лучу? …Но щедрой такою судьба была, Что я и смерть ей прощу.

СТИХОТВОРЕНИЯ РАЗНЫХ ЛЕТ (не вошедшие в данное бумажное издание)

Оживший портрет

 Мне казалось — я слышу звонок. Неужели Я сейчас опоздаю на первый урок? Мне сказали, что годы уже пролетели, Что закрыт институт… Но я слышу звонок!.. Я не сплю! Я живу! Да ведь только вчера мы Возвратились с каникул — до первой весны. В дортуаре тихонько теперь вечерами Мы расскажем друг другу про летние сны. И короткие дни в перегонки поскачут… Каждый день, как подарок судьбы я ловлю… «Надя, душка, реши мне скорее задачу! Ах, сегодня латынь, я ее не люблю». В этой жизни размеренной, даже суровой, Наша юность кипит беспокойным ключом, Открывая нам мир каждой книгой новой, Каждой новою встречей и новым письмом. Впереди Рождество. Я не знаю сказать ли, Что на бале последнем в ушедшем году, Мне казалось: руки было нежно пожатье… Как я жду Рождества, как волнуюсь и жду. Но промчатся короткие, яркие Святки… Вот блинами запахнет уже институт. Снова легкие дни пролетят без оглядки — Вот и темная церковь в Великом посту. Мы притихли. Мы помним, что исповедь близко. Мы не дразним друг друга, совсем не поем. Я вчера написала к грехам на записке Новый грех: я немножко молилась о «нем». Белизна пелеринок к Заутрени Светлой, Юных душ фанатично-ликующий взлет… И мечты… и мечты… и мечты до рассвета О далеком, о том, что нас в будущем ждет. Что ждало нас? Потери, страданья, разлуки… Безысходность войны, безотрадность труда… В непривычной работе усталые руки… Бесприютная жизнь по чужим городам… Только мы не сдались, мы не стали иными, Не боялись отчаянья черных путей. Мы, как знамя, несли наше русское имя И по-русски растили мы наших детей. Мы и ныне храним института заветы, Белый цвет пелеринок мы носим в сердцах… …И только грустно мне быть только старым портретом, Только памятью светлой о юности днях!

«За то, что мы, сжигая корабли…»

 За то, что мы, сжигая корабли, Идя в изгнанье горькою тропою, За то, что мы от Родины вдали Навек остались русские душою, За то, что в мыслях живы и поют, Всегда поют, былой России струны, За то, что нас взлелеял институт, За то, что корпус выпустил вас в юность. За все судьбе мы благодарность шлем!.. Взбираясь ввысь на жизненные кручи, Мы гордо имя русское несем, Храним язык «великий и могучий»! — Мы много раз теряли прежний дом, Давно смешались месяцы и даты, Но память крепко вклеила, в альбом, Все то, чем прежде были мы богаты. И не забыть — как будто лишь вчера Закрыли дверь мы в ласковое детство — И первый вальс на наших вечерах, И марш последний нашего оркестра. И восемь лет с ученьем и тоской, Любовью, карцером, веселыми балами И дружбой, крепкой дружбою мужской, Что здесь опять свела, нас вместе с вами! Стареем мы, усталость не тая, Но трудный век наш все еще не прожит, Так пусть же наша дружная семья Другой семье пробиться в жизнь поможет! Он канул в вечность милый институт Воспоминанья тихой лаской тронув, Но где-то там в другой стране живут, Еще живут кадетские погоны! И вот для них тесней сомкнем ряды, Ведь только мы по духу им родные, И будут нам наградой за труды В сердцах детей живущая Россия! 1959 г. (КП № 29, 1981 г.)

От Пушкина — вдаль…

 Он был самой светлой ступенью В восхожденьи до этих дней. Он склонился ласковой тенью При рожденьи Музы моей. Легким словом, мыслью глубокой Смуглый мальчик душу обжег, Всей любви моей стал истоком И в основу всей жизни лег. А потом ступени другие Уводили вперед меня… Разве мало было в России Зажжено святого огня? Пусть судьба не шутила с нами, Удалив от родной земли, Нашей русской культуры пламя Эстафетой мы вдаль несли. Да и быть не могло иначе, Хоть потерян родимый дом, Если мысль Чайковского плачет И сейчас под каждым смычком. Если наше вещее слово Озаряет любую тьму, Достоевского и Толстого Дарим щедро миру всему. И ничто вовек не потушит Вдохновенья, мыслей и сил… Мы России вечную душу Донесем до наших могил. 1959 г. (КП № 29, 1981 г.)

Без берез…

 По русской березке томиться не стану! (Росла от березок я вдалеке…) И юность моя — это каштаны На аллее в маленьком городке. Подняты к небу белые свечи… Густые ветви… Аллея — в тени… А на скамейке — первая встреча… Мы это звали любовью в те дни! Помню наивность первых признаний, Под кадетской фуражкой «ёжик» густой. И ныне от этих воспоминаний Веет кристальною чистотой! Может быть, нет там давно аллеи? Или — напротив — в лес разрослась? Но мы и теперь еще молодеем, Мысленно в прошлое возвратясь. И тот, кто совсем не знает России, И тот, кто вдохнул «Отечества дым», Все будут помнить каштаны густые И город чужой, что стал нам родным. Нас раскидало по странам чуждым, Но верность юности мы сберегли: Как только послышится оклик дружбы, Слетаемся с дальних концов земли. И забываем про пасмурный вечер, Про то, что недолог жизненный путь, Ведь праздник каждой кадетской встречи Теплом согревает любую грудь. И жизни мы благодарны за эту Крепкую дружбу — плечо к плечу! За то, что русскую душу кадеты Несли всю жизнь, как страстную свечу. И трудный путь сквозь бури и грозы Не мог из сердца вытравить Русь!.. Но пусть простят мне родные березы, Что я к каштанам душой тянусь!.. (КП № 80, 2009)

«Оглянись и обдумай заново…»

 Оглянись и обдумай заново У конца житейских дорог Этот мир, что тебя не обманывал, А лелеял, тешил, берег. Падал в руки кистью сиреневой, Умывал весенним дождем, Темной бронзой леса осеннего Навевая покой потом. Оглянись же светло и весело На земные свои пути… Старость легкой дымкой завесила То, что нужно еще пройти. Эта старость была не ранняя, Потихоньку шла за тобой… Пусть же светят воспоминания До конца голубой звездой. С благодарностью в сердце заново Вспоминай из последних сил Этот мир, что тебя не обманывал, Но всегда верным другом был. Июль 1987 г.

Музе

 Что случилось? Ничего не слышу. Неужели это навсегда? Вон далеко над зеленой крышей Вспыхнула горячая звезда. За окном метнулся белый голубь И гудок кого-то долго звал, Чья-то тень легко коснулась пола И исчезла в глубине зеркал. Прежде б это сразу отозвалось Четкой мыслью, строчкою, стихом. Про звезду, которая сначала Заглянула в тот зеленый дом, Про крыло, про тень летучей мыши, Про веселый беспокойный дым… А теперь я ничего не слышу, Стал весь мир пустынным и немым. Муза! Где ты? Прикажи мне: «Слушай! И глаза пошире открывай, Распахни всему навстречу душу И поглубже каждый миг впивай». Муза, где ты? Почему ни слова? Или ты не хочешь мне помочь? Я еще к молчанью не готова, Хоть уже подходит ближе ночь. Поскорее, Муза, помоги мне, Помоги, простив мои грехи, Чтоб еще хоть раз весенним ливнем Пролились последние стихи.

«Не стремись любовь удержать!..»

 Не стремись любовь удержать! Видишь — облаком в небе тает, Видишь — каплей с листа стекает, Осыпается белым маем… Не стремись любовь удержать! Разве можно теперь помочь? Видишь — дрогнули крылья птицы, Слышишь шелест последней страницы И уже ничего не снится Мне в мою спокойную ночь. Ни просить, ни прощать, ни звать! Словно камешек — в глубь колодца, Лишь едва вверху отзовется. Сердце больше тобой не бьется… Не стремись любовь удержать! «Мосты», 1963, № 10. «Земное счастье», 1966.

Стихи о мостах

 После ночи — всегда короткой Победив усилием лень, Я бегу упругой походкой Начинать свой рабочий день. В переполненный поезд силой Втисну тело. А вот душа Будет строчками песен милых Полчаса блаженно дышать. Остановка. Вон из вагона. Над чертежным склонясь столом, В четкий мир железобетона Погружаюсь всем существом. И покорны чьей-то причуде, Сочетанью цифр и мечты, Будут где-то каменной грудью Над водой вздыматься мосты. Но никто из тех, кто в машине По мостам промчится весной, Не оценит ту точность линий, Что сейчас под моей рукой. И ложатся цифры рядами, Оживляя чертеж. И вот Новый мост почти что стихами О своем рожденьи поет. «Мосты» 1968, № 13–14. «Утверждение», 1974.

Моей стране

 Где — то там в самом тайном ящике, Спрятав бережно в уголок, Не устало сердце выращивать Необычный хрупкий цветок. О, как много путей исхожено, Сколько слёз душа пролила, Только то, что Отчизной вложено, Как страстной огонь берегла. И вернёмся ли к ней, покинутой? Или радость не вспыхнет вновь? И не будет из сердца вынута Неземная моя любовь. Напоённый горем изгнанников, Превращённый в молитву вздох, Непонятный, странный и маленький Не увянет любви цветок. «Синий мир», 1961

«Мы пронесли её по всем пройденным странам…»

 Мы пронесли её по всем пройденным странам И в грохоте войны мы сберегли её, Мы переплыли с ней по волнам океана, И здесь она в сердцах и бьётся, и поёт. И было б горько знать, что мальчик нашей крови Не вынесет в душе, которой — всюду дом, Ту трепетную боль, что мы зовём любовью, Любовью к Родине, зовём.