Человек в отставке

Действующие лица

Крымов Дмитрий Сергеевич —

секретарь обкома КПСС.

Крымова Елена Николаевна —

его жена.

Нина —

их дочь.

Подрезов Николай Иванович —

полковник в отставке.

Подрезова Любовь Михайловна —

его жена.

Миша —

сын Подрезова.

Медный Виктор Михайлович —

брат Подрезовой.

Маргарита Борисовна.

Баюра Карп Анисимович —

интендант в отставке.

Коноплев Валентин Петрович —

инженер-доменщик.

Рябинин Борис Федорович —

директор артели.

Толмачев Андрей Алексеевич —

секретарь горкома КПСС.

Дремов —

врач.

Воробьев —

помощник Крымова.

Действие происходит весной 1956 года.

Действие первое

Столовая в доме Подрезовых. Не очень большой сервант с разнообразной посудой. Посредине комнаты — круглый стол, накрытый пестрой скатертью. В стороне — широкая тахта, два кресла, маленький столик. На стенах — несколько картин с нагромождениями красок и фигур. Над тахтой — пестрые шелковые косынки. На окнах и у стен — комнатные цветы и пальмы. Пианино. Одна из дверей ведет на веранду. У окна, за которым ясный апрельский полдень, натянув на станок кусок шелка, в пестром переднике, работает Подрезова. Около нее стоит табуретка, на которой разложены краски. Включен радиоприемник, из него звучит веселый мотив. Звонок. Подрезова откладывает кисть, уходит и возвращается с газетой и конвертом. Разрывает конверт, вынимает пригласительный билет, бросает его на стол. Входит Подрезов. Он в фартуке, в гимнастерке навыпуск, в синих галифе и резиновых сапогах. В руках держит сухую ветку и садовые ножницы.

Подрезов (целует жену в лоб, рассматривает пригласительный билет). Дом офицера приглашает нас с тобой на лекцию «Есть ли жизнь на Луне». Как ты думаешь, есть жизнь на Луне?

Подрезова (подходя к станку). Не знаю, Коля.

Подрезов (потягиваясь). А вот на Земле есть жизнь, есть. (Показывая яблоневую ветку.) Старый лист, пережил морозы, бураны, а оторваться от яблони не захотел.

Подрезова. Мы пойдем на лекцию?

Подрезов. Ты все хочешь повысить свой уровень...

Подрезова. Людей посмотрим.

Подрезов (потягиваясь). Тут такой воздух... Сосной пахнет. Весна. Я люблю это время.

Подрезова. Как хочешь, Коля. Мне и дома хорошо.

Подрезов. Ну вот и работай, твори... А я пойду к своей сирени. (Уходит.)

Медный (быстро входя). Вот как я встречаю весну тысяча девятьсот пятьдесят шестого года. Исключили, подлецы!

Подрезова (обернувшись). В каком ты виде?

Медный. При чем здесь вид! Ты слышала, что я сказал?

Подрезова. Слышала. Сними пальто.

Медный (уходит и возвращается без пальто). Понимаешь, исключили! «Вы недостойны состоять в партии, вы чуждый для нее элемент. Вы фрондер. Нигилист. Вы ревизуете...». Понимаешь, я ревизую? Немного покритиковал — и все. Вышвырнули, как паршивую собаку!

Подрезова (отложив кисть). А кто тебя заставил выступить?

Медный (зло). Кто? Критика и самокритика!

Подрезова (спокойно). Кого же ты... критиковал?

Медный. Кого? Никого! Ни одной (подчеркнуто) персоны! Просто немного по системе прошелся, по аппарату... Искусства, конечно, коснулся... Едва кончился актив — я понял: Виктор Медный погиб. Секретарь горкома Толмачев, проходя мимо, зловеще сказал: «С вами мы еще встретимся». И вот встретились! Что они только не говорили?! Олухи!

Подрезова. Ты, наверно, там так же грубо говорил?

Медный. Что ты меня, за дурака принимаешь? Просил! Умолял! Толмачева по имени-отчеству называл. И — ничего! Толмачева словно бешеная собака укусила. Исключить — и все! А голоса были — дать выговор. Ку-уда! Исключить, чужой для партии человек. И эти, наши реалисты из Союза художников, представителя прислали — Ивана Петрова, автора индустриальных картин. И эта бездарь позволила себе назвать меня халтурщиком! И все! Все забыто! А ведь я старался, тянулся... Социалистическим реализмом овладевал... По фотографиям групповой портрет членов бюро обкома прошлого состава создал. Разве кто вспомнил?

Подрезова. Ты ж не выставлял картину.

Медный. Не выставлял?! Не дали. Какой-то обалдуй из управления искусств сказал: «Подхалимисто слишком» — и все! Одна фраза — и месячный труд коту под хвост!

Подрезова. Фу!

Медный. Не фукай! Нет, подумай... Сколько трудов я затратил? Дочь председателя горисполкома рисовал. Полгода ко мне на сеансы ходила. Косая, кривая. Я из нее красавицу сделал. Марию Стюарт... Себя не узнала на выставке, только по подписи «Маша» да по сарафану. Чуть не женился на ней... Папа не позволил. Впрочем, хорошо, что не женился — папу сняли следом. Сколько краски напрасно извел! Разве кто оценит?

Подрезова. Это, конечно, подвиг с твоей стороны.

Медный. Напрасно иронизируешь! А как теперь все это отзовется? Мне обещали дать на оформление спектакль в драматическом театре. Это несколько тысяч! «Коварство и любовь» все-таки! Шиллер! Интеллект! Разве теперь дадут?! Разве позволят исключенному из партии оформлять Шиллера? Эпоху «Бури и натиска»! Постоянно беспартийному Сидоркину дадут, а мне — нет. Так всю жизнь и оформлять «Марицу» и «Сильву». «Частица черта в нас...»?

Подрезова. Как ты пугаешься! Даже челюсть отвисла...

Медный. Отвиснет! Впереди Первомай. Улицы города немой агитацией украшать будут... Плакатами! А это — шестьсот-семьсот рубликов! Теперь не дадут. И Шиллера не дадут и плакаты не дадут!

Подрезова. Преувеличиваешь, Виктор.

Медный. Посмотришь. (Спокойнее.) А я-то собирался снова живописью заняться. Теперь, говорят, свободней. Мне из Москвы верный друг писал, в редакции одной сельскохозяйственной газеты работает... Допускаются теперь разные направления. Мечтал свою персональную выставку устроить. (Показывая на стены.) И эти бы показал... Доказал бы, как надо владеть цветом. Нет, Люба, не там мы с тобой живем. Не там!

Подрезова. А где же ты хотел бы?

Медный. Париж... Лондон... Амстердам...

Подрезова. Почему же Амстердам?

Медный. Натура там хорошая, тюльпанов много.

Подрезова. А разве у нас мало в степи тюльпанов?

Медный. Не те тюльпаны. Не те, Люба... Не те! Я свободы хочу, понимаешь, свободы.

Подрезова. Не понимаю.

Медный. Вот и жаль! Жаль! Я хочу быть абсолютно свободен.

Подрезова. Помнишь, приезжий профессор рассказывал...

Медный. Почему мне все время тычут в нос: «Общество, общество, общество»?

Подрезова. ...как в одной европейской столице художники на тротуарах цветными мелками рисуют...

Медный. А я что? Не общество?

Подрезова. ...хлеб зарабатывают...

Медный. Я художник! Понимаешь, художник! И я не хочу, чтобы меня дергали за рукав. Пусть будет так: захочу стать на карачки посреди улицы — и чтоб меня никто не посмел тронуть! Никакие вышестоящие и нижележащие организации!

Подрезова. Организации не тронут, а милиционер может. И даже оштрафует.

Медный. Ты ничего не понимаешь!

Подрезова. Художники на тротуарах цветными мелками рисуют, хлеб зарабатывают...

Медный. Агитация, Любочка... Для малограмотных.

Подрезова. Профессор журналы показывал.

Медный. Разве можно нашим журналам верить?

Подрезова. Не наши журналы показывал, заграничные.

Медный. Тенденциозный подбор... (Спокойнее.) Вот жизнь идет, и все не так, как бы хотелось. Счастье бывает совсем близко, а не поймаешь. Помнишь, приезжали к нам один критик московский и драматург, пили-ели у нас, выставили меня на полторы сотни, обещали, наверняка обещали премию за спектакль. Ничего не было... Ничего! Медаль все-таки могла достаться. Николай где?

Подрезова. В саду.

Медный. Хочу с ним поговорить. Он сумеет помочь. Он как будто первого секретаря обкома знает, Крымова.

Подрезова. Да, Крымов когда-то служил у него в полку. Но вряд ли Коля что-либо сделает. Он очень щепетилен.

Медный. Мы все щепетильны, пока своей шкуры не коснулось. Он обязан мне. Я его с тобой познакомил. В интеллектуальный круг ввел, в среду художественной интеллигенции. И ты бы поговорила.

Подрезова. Он тебе однажды помог. Устроил тебя на работу в театр.

Медный. Подумаешь, Музыкальная комедия! Я в долгу не останусь. Я тут, кстати, говорил с одним журналистом. Можно дать и ему и твоему герою подзаработать.

Подрезова. Пожалуйста, без вульгаризмов.

Медный. Можно и без вульгаризмов! Книжонку можно сделать. Название я придумал: «Безыменная высота». У журналиста слог бойкий, по дневникам сочинит. На обложке будет: «Н. Подрезов, Герой Советского Союза, «Безыменная высота».

Подрезова. Коля сам такую книжку собирается писать. Дневники сейчас готовит.

Медный. Не волнуйся, Любовь Михайловна, гонорар, как говорят американцы, фифти-фифти — пятьдесят на пятьдесят...

Подрезова. Ты же знаешь, нас деньги мало интересуют. Колина пенсия, мой маленький заработок...

Медный. Деньги никогда не вредят. (Подходя к станку.) Здесь побольше желтизны нужно. Гамма попестрее должна быть. Да! Самое сенсационное! Ты газету читала?

Подрезова. Нет.

Медный (вынимает из кармана газету, подает сестре). Это?

Подрезова. Что? (Читает. Потрясена.) Неужели Валентин снова здесь?

Медный. Здесь, конечно здесь! Вернулся... Я его встретил на улице.

Подрезова. Встретил! И говорил?

Медный. Говорил... Видишь? Знаменитый изобретатель теперь. Какой-то новый цемент изобрел.

Подрезова (рассматривая портрет). Похудел... И виски седые.

Медный. В обком вызывали, к Крымову! Я его звал к тебе.

Подрезова (резко). Зачем?

Медный. Не бойся, отказался... Спросил...

Подрезов (входя). Здравствуй Виктор.

Медный (тихо). ...за кем ты замужем.

Подрезова (напряженно). И ты сказал?

Медный (легко). Сказал... А что же? (Мрачно.) Здравствуй, Николай.

Подрезов. Что с тобой?

Подрезова. Неприятность у него большая. (Уходит.)

Подрезов. Что такое?

Медный. Свершилось ужасное.

Подрезов (не очень доверчиво). Именно?

Медный. Не знаю, жить мне или в воду бросаться.

Подрезов. Подожди, ледоход пройдет, простудиться можешь.

Медный (скорбно). Конечно, вы теперь можете говорить все, что хотите. Я человек пропащий.

Подрезов. Да что с тобой случилось?

Медный. Исключили из партии!

Подрезов (очень удивлен). Тебя?

Медный. Да, меня!

Подрезов. За что же?

Медный. Вы всегда меня недооценивали... За... политические ошибки, за ревизионистское выступление на активе.

Подрезов (сурово). Не шути!

Медный (лихорадочно). Да, да! Но меня неправильно поняли. Неточно записали в стенограмме. Может, у меня и было несколько небрежных формулировок, но это не глубоко... Я не все продумал... Ну, я мог, в конце концов, и ошибаться. Каждый человек может ошибиться! Разве не так?

Подрезов. Кто тебя исключил?

Медный. Горком.

Подрезов. Когда?

Медный. Сегодня. Просто ни за что! (Предельно искренне.) Если бы ты познакомился со стенограммой, увидел бы, что речь выеденного яйца не стоит.

Подрезов. Тогда апеллируй.

Медный. О, конечно! (Осторожно.) Я слышал, нынешний секретарь обкома когда-то служил у тебя в полку...

Подрезов. Как будто служил... А что?

Медный. Нет, ничего... Просто я с ним не знаком.

Подрезов. Я тоже с сорок третьего года не виделся.

Медный. С человеком, который тебя знает, легче разговаривать. Ты можешь помочь мне.

Подрезов. Вряд ли...

Медный. Позвони Крымову, скажи два слова.

Подрезов (чуть насмешливо). Телефона нет.

Медный. Из автомата можно...

Подрезов. Недорогой разговор.

Медный. Что же мне, погибать?

Подрезов. Пиши письмо в обком. Если не виновен, Крымов поймет. Он был умный человек, понимал солдатские сердца.

Медный. Я же не солдат!

Подрезов. Все равно — пиши.

Медный (с горьким пафосом). Хорошо. Я напишу. (Пожимает Подрезову руку, с тяжелым вздохом.) Спасибо за совет. (Останавливается у порога.) Николай, а если увидишься с Крымовым? Только одно слово...

Подрезов. Если увижусь? (После раздумья.) Ты пиши. Это главное.

Медный. Да-да! Это, конечно, главное! Я напишу. (Уходит.)

Подрезова (входя с газетой). Коля, ты читал?

Подрезов. Что именно?

Подрезова (подавая газету). О Коноплеве.

Подрезов. Нет. (Читает. После молчания.) Ты довольна?

Подрезова. Да, Коля. Очень.

Подрезов. Ты узнала из газеты?

Подрезова. Да, Коля.

Подрезов (пытливо). Раньше ничего не знала?

Подрезова (с упреком). Коля...

Подрезов. Нет-нет, я ни в чем тебя не подозреваю. Скажи мне правду: ты любила его?

Подрезова. Не надо, Коля... Зачем? Он далек от нас. Даже не дал знать о себе... Мог бы разыскать. Если бы хотел... Я думаю, он меня ненавидит.

Подрезов. Ты казнишь себя?

Подрезова. Нет. Я полюбила тебя.

Подрезов (осторожно). Скажи, эта любовь сильнее первой?

Подрезова. Не знаю... Не помню. Ты со мной — вот главное в моей жизни. (Смотрит на газету, стараясь говорить спокойно.) Я рада, что он вернулся к своему любимому делу. Ты не представляешь, как он увлекался этим своим... чугуном. Даже меня забывал... Я его сначала ревновала... к чугуну. Потом привыкла. Мне даже нравилось — придет, кого-то ругает, кого-то хвалит...

Подрезов. Он очень тебя любил?

Подрезова. Да, очень! (Смущенно.) Мне так казалось...

Подрезов. Люба, поди сюда... Я прошу, Люба... Ты не будешь сердиться?

Подрезова. Ты же знаешь, твое слово для меня закон.

Подрезов. Я не хочу, чтобы моя просьба была для тебя законом. Я бы хотел, чтобы это было твоим собственным решением.

Подрезова. Это все равно, Коля.

Подрезов. Для меня не все равно... Я никогда ничего от тебя не скрывал. Не хочу скрывать и сейчас... Прошу об одном — не надо, чтобы он приходил к нам в дом.

Подрезова (легко). И все?

Подрезов. Все.

Звонок.

Любаша, это ко мне...

Подрезова. Борис Федорович?

Подрезов. Главным образом... Он хочет показать тебе новые машины. И Карп Анисимович. Пожалуйста, открой!

Подрезова уходит, возвращается с Баюрой.

Баюра. Пламенный интендантский привет.

Подрезова. Карп Анисимович, вы сегодня какой-то торжественный.

Баюра. Не ошиблись. Утром, на зорьке, выезжал в пойму. Обнаружил следующее: природа готова встретить нас для весеннего лова, освободились берега, по всем признакам, рыбка ожидает нас с нетерпением. Таковы факты. (Подавая Подрезову рыболовные снасти.) Вот новое снаряжение.

Подрезова. Рыбки как раз не хватает. Я — в магазин.

Подрезов. Пойдем вместе... Карп Анисимович поскучает. Послушай радио, музыка расширяет умственный кругозор. Идем, Люба.

Баюра включает радио, уходит в другую комнату.

(У двери; тихо, со страстью.) Я всегда говорил тебе правду. Ты знаешь всю мою жизнь.

Подрезова. Все... (Рвет газету.)

Подрезов. Ты знаешь всю мою жизнь, Знаешь и то, как я жил с Людмилой.

Подрезова. Видишь? Ты, ты один!

Подрезов. Я люблю тебя.

Подрезова (выбросив обрывки газеты). Все.

Подрезов. Люблю тебя.

Подрезова. Все! Коля! Жизнь продолжается... Солнце светит. Весна пришла... Как сирень?

Подрезов (мягко). Тебе понравится.

Подрезова. Я уверена, что вся она будет из пяти лепестков.

Оба уходят. Баюра возвращается, слушает музыку. Рассматривает картины. Около одной задерживается, становится на стул. Переворачивает картину, спускается на пол. Звонок. Баюра направляется открывать дверь. За дверью слышен женский голос: «Любочка дома?» В столовую входит Маргарита Борисовна. За ней, недоверчиво оглядывая гостью, Баюра.

Маргарита Борисовна. Люлю! Люлю! (Баюре.) Молодой человек, помогите внести в комнату чемоданы. Я отпустила такси.

Баюра (не двигаясь с места). Извиняюсь, вы кто будете?

Маргарита Борисовна. Я Любина тетя.

Баюра. Пароль!

Маргарита Борисовна. Что? Какой пароль?

Баюра. Условный. Иначе я не могу вас пустить в этот объект.

Маргарита Борисовна. Слушайте, субъект, это дом моей племянницы.

Баюра. Огласите фамилию!

Маргарита Борисовна. Вы хотя бы предложили даме сесть.

Баюра (настойчиво). Фамилию.

Маргарита Борисовна. Чью?

Баюра. Любину.

Маргарита Борисовна. Пожалуйста: Подрезова.

Баюра. Проходите.

Маргарита Борисовна. Я уже прошла.

Баюра. Садитесь.

Маргарита Борисовна. Мерси. А вы, собственно, кто такой будете?

Баюра. Карп Анисимович.

Маргарита Борисовна. А точнее?

Баюра. Человек.

Маргарита Борисовна. Адъютант?

Баюра. Берите выше.

Маргарита Борисовна. Не могу сообразить.

Баюра. Интендант.

Маргарита Борисовна. Ах, какая роскошь! Николай Иванович, таким образом, не просто в отставке, но еще с интендантом. Вот это настоящая забота о демобилизованных воинах. Вы на сверхсрочной?

Баюра. Да.

Маргарита Борисовна. Ах, как замечательно! Вы меня должны извинить.

Баюра. В чем?

Маргарита Борисовна. Я вас назвала молодым человеком. Беру свои слова обратно.

Баюра. Если разрешите, я их оставлю при себе.

Маргарита Борисовна. Пожалуйста... Не будете ли добры все-таки внести мои чемоданы?

Баюра. О да, уважаемая...

Маргарита Борисовна. Маргарита Борисовна.

Баюра. Сию минуту. (Уходит.)

Маргарита Борисовна снимает перчатки, шляпу, пальто. В комнату, сгибаясь под тяжестью двух объемистых чемоданов, входит Баюра.

Баюра. Простите, вы, случайно, не занимаетесь тяжелой атлетикой?

Маргарита Борисовна. Там несколько легких халатиков.

Баюра (с облегчением ставя чемоданы). А я думал — у вас в чемоданах штанги и гири.

Маргарита Борисовна. Но где же все-таки хозяева?

Баюра. Пошли за продовольствием. У них сегодня гости.

Маргарита Борисовна. Очень мило с их стороны... Вероятно, было предчувствие, что я приеду. Жаль... Я так хотела нагрянуть неожиданно! Кстати, почему они ушли? Ведь вы же их должны снабжать.

Баюра. Я дал указания... Им останется только выбрать из ассортимента.

Маргарита Борисовна. Не правда ли, какое музыкальное слово — ассортимент?

Баюра. Вы любите музыку?

Маргарита Борисовна. О да... Обожаю Моцарта, Бетховена, Баха, Римского-Корсакова.

Баюра. И ассортимент.

Маргарита Борисовна. О да!

Баюра. А прейскурант?

Маргарита Борисовна. Вы шутник... Вы, наверно, озорной мальчик.

Баюра. Вы меня все больше омолаживаете.

Маргарита Борисовна. Благодарю за комплимент.

Баюра. А вы, мадам, кокетка.

Маргарита Борисовна. О да! Я очень люблю это.

Баюра. Что именно?

Маргарита Борисовна. Какой нескромный! Жизнь! Только, знаете, меня преследует одно несчастье, просто трагедия: у меня никогда не было молодого мужа!

Баюра. Видимо, это процесс необратимый.

Маргарита Борисовна. Вы женаты?

Баюра. Военная тайна.

Звонок.

Одну минуту, мадам. Это, вероятно, хозяева. (Уходит.)

Входят Баюра и Рябинин с картонной коробкой в руках.

Баюра. Боря, познакомься... тетя Любови Михайловны.

Маргарита Борисовна. Маргарита Борисовна.

Рябинин. Рябинин. А я, Карпуша, новые машины принес.

Маргарита Борисовна. Вы конструктор?

Рябинин. Да, в некотором роде.

Баюра (серьезно). Как дела?

Рябинин (невесело). По-прежнему.

Маргарита Борисовна. Как приятно быть в вашем обществе!

Рябинин. Боюсь, вы разочаруетесь.

Маргарита Борисовна. Никогда в жизни!

Баюра. Он женат, и трое детей.

Маргарита Борисовна. Вы остроумный человек, Карп Анисимович.

Баюра. Первый приз на конкурсе в нашем домоуправлении!

Маргарита Борисовна. Феерически!

Рябинин (Баюре, нетерпеливо). Показать новые машины?

Баюра. Но где?

Рябинин. А прямо на полу. (Раскрывает коробку, достает из нее несколько разноцветных автомашин.)

Маргарита Борисовна. Модели?

Рябинин. Нет, игрушки. Артель «Детский мир», директором коей я имею честь быть, осваивает их выпуск. Разочаровались?

Маргарита Борисовна. Что вы! Я всегда любила детей.

Баюра. У вас есть дети?

Маргарита Борисовна. Что вы?!

Рябинин (опускаясь на колени, Баюре). Карп, иди на ту сторону.

Баюра переходит на противоположный конец комнаты.

Завожу. (Пускает машины.) Ну как?

Баюра. Скоростные гонки. Маргарита Борисовна, подайте автомобиль.

Маргарита Борисовна (беря с полу машину). Потрясающе интересно! (Пуская машину.) Как хорошо быть детьми! (Садится на ковер.)

Рябинин и Баюра заводят, ловят и пускают машины.

Рябинин. Как, Карпуша?

Баюра. Отлично. Переходи на атомный двигатель.

Рябинин. Со временем. (Пускает одну за другой три машины.)

Маргарита Борисовна (хлопая в ладоши). Испытываю настоящий азарт.

Со свертками в руках входят Подрезовы.

Подрезова. О, да здесь целый автодром! Тетя?! Вы откуда?

Маргарита Борисовна. Я... я... (Баюре.) Помогите же мне занять вертикальное положение!

Баюра. Видите, как опасно носить узкие юбки.

Маргарита Борисовна. Не ожидала?

Подрезова. И замечательно. Познакомься, Коля.

Подрезов. Рад видеть. (Ко всем.) Вы уже познакомились?

Маргарита Борисовна. Мы чудесно провели время. Карп Анисимович изумительно остроумный человек.

Рябинин. Карп, у тебя клюет.

Подрезова. Мы быстренько приготовим стол. Борис Федорович, у вас новые машины?

Рябинин (Подрезовой). Специально принес показать вам.

Подрезова. Вы душка.

Рябинин. Вам нравится?

Баюра. Не понимаю, как это бывает: подполковник, танкист, увлекается игрушками. Ты хотя бы название артели изменил... «Детский мир»! Дичь! Когда я был маленьким и воровал яблоки у соседей...

Рябинин. Теперь понятно, почему ты попал в интенданты...

Маргарита Борисовна (разглядывая машины). Прелесть! Так хочется мчаться, мчаться!

Подрезова. Тетя, мы поселим вас в Колин кабинет. (Подрезову.) Ты не возражаешь?

Подрезов. Нет-нет... (Беря чемоданы.) Ого! Прошу.

Баюра. Может, тебе помочь?

Маргарита Борисовна. Там всего несколько легких халатиков.

Подрезова. Тетя, я вас узнаю! Карп Анисимович, одна операция, как известно, всегда лежит на вас.

Баюра. Штопор на месте?

Подрезова (накрывая стол). На месте.

Баюра (козырнув). Будет исполнено.

Рябинин. Какие указания будут для меня?

Подрезова. Никаких, Борис Федорович. (Смотря на игрушки.) Прелестные машинки.

Рябинин. Нужны пружины получше.

Баюра (откупоривая бутылки). И еще шарики в голове.

Все (замахав на Баюру руками). У-у-у!

Маргарита Борисовна (проходя мимо с полотенцем через плечо и пестрым платьем, улыбаясь, Баюре). Извините, я немного приведу себя в порядок. (Идет к выходу.)

Баюра (Подрезовой). Любаша, сколько ей лет?

Подрезова. Тете Марго?

Маргарита Борисовна (у двери). Что?

Подрезова. Нет, ничего!

Маргарита Борисовна уходит.

Баюра. Боже, как звучит! Марго! Да, тете Марго!

Подрезова. Вам для какой цели?

Баюра. Чисто научный интерес. А чем она занимается?

Подрезова. Она машинистка.

Голос Маргариты Борисовны (из другой комнаты). Сейчас в отпуску!

Подрезова (Рябинину). А вы мне еще ничего не сказали, Борис Федорович, о моей новой работе.

Рябинин (подходит к станку). Судя по рисунку, у вас сейчас легко и спокойно на душе.

Подрезова (с раздумьем). Спокойно? Да, вы угадали. (Отходит к Подрезову.) Коля, с тобой брат говорил?

Подрезов. Говорил... Неприятно.

Подрезова. Ужасно.

Подрезов. Я посоветовал ему все откровенно написать в обком.

Подрезова. Самое правильное. И знаешь, Коля, поговори с Крымовым. Виктор, наверно, в чем-то виноват, но он очень переживает. У меня ведь один брат... Поговори при случае.

Подрезов. Ты же знаешь мое отношение к нему.

Подрезова (целует мужа). Не сердись... Я ведь очень люблю тебя...

Маргарита Борисовна (входя). Это я всех задержала?

Баюра. Нет. Это я задерживаю! Королева Марго танцевала танго!

Подрезова (приглашая всех к столу). У нас сегодня большая радость: к нам приехала...

Маргарита Борисовна. Тетя Марго!

Подрезова. Мы не виделись несколько лет. Я хочу выпить за твое здоровье, тетя Марго! Это все наши хорошие друзья, Колины фронтовые товарищи.

Маргарита Борисовна. Я чувствовала, что встречу у вас исключительно нежный прием. (Смотря на Баюру.) Я так вам благодарна.

Баюра. Что это все по сравнению с тем, что еще может быть!

Рябинин (Маргарите Борисовне). Вы все-таки учтите: интендант в отставке — коварнейший человек. Его путь усеян осколками разбитых сердец и разрушенных надежд.

Маргарита Борисовна. Ах, это так увлекательно!

Рябинин. Для достижения своих недостойных целей он переплывал океаны женских слез.

Маргарита Борисовна (Баюре). Вы навигатор?

Рябинин. Он аллигатор! Бойтесь его кровожадных челюстей!

Подрезова. А разве у крокодилов бывают вставные челюсти?

Баюра. Любаша, я вас всегда считал своим верным другом!

Маргарита Борисовна. Боже, какие вы все смешные и хорошие! Николай Иванович, у вас чудо, а не друзья!

Рябинин. Война нас всех сдружила.

Подрезов. Спасибо, Маргарита Борисовна. Мы живем дружно и просто.

Баюра (поднимаясь). Друзья мои, у меня созрел тост.

Рябинин. Если он перезрел, промолчи.

Баюра. Если тост будет плохой, ты погрузишь меня на одну из своих машин и вывезешь на городскую свалку.

Рябинин. Запускать мотор?

Маргарита Борисовна. Я жду, жду!

Баюра. И правильно делаете. Ожидание чего-то хорошего — это одна из самых привлекательнейших сторон человеческого существования. Этот тост обращен к вам, Маргарита Борисовна.

Маргарита Борисовна. Я волнуюсь.

Баюра. Я хочу выпить за свет.

Маргарита Борисовна (разочарованно). За све-ет?

Баюра. Да, за свет! Я не могу сказать, что нам до этого было темно. Нам было светло. Но когда вы вошли в этот дом и когда я вас увидел, мне показалось, что солнце приблизилось к нам на несколько миллионов километров. Вы несете с собой свет... И если продолжать и говорить откровенно, вы несете с собой жар вашей светлой благородной души. За вас, Маргарита Борисовна!

Маргарита Борисовна (чокаясь с Баюрой). Вы грузин?

Баюра. Нет, украинец!

Маргарита Борисовна. Божественно!

Рябинин. У этого старого петуха всегда имеется какое-либо пестрое перо в хвосте.

Маргарита Борисовна. Мне кажется, что я вас всех знаю уже несколько лет.

Голос Миши (за дверью). «Вечерний звон...».

Подрезова. «Бом-бом!..» Это Миша!

Голос Миши. «Вечерний звон...»

Подрезова. «Бом-бом!..»

Голос Миши. «Как много дум...»

Миша (входя, ко всем). Здравствуйте.

Подрезова. Миша, познакомься. Моя тетя.

Маргарита Борисовна (подавая руку). Это чей же мальчик?

Подрезова. Наш.

Маргарита Борисовна. Уже?

Подрезова. Уже.

Баюра. Ты где ж так поздно ходишь, герой?

Миша. Занимался.

Баюра. Где ж ты занимался?

Миша. У Нины Крымовой.

Баюра. А кто это такая, Нина Крымова?

Подрезова. Садись кушать, Миша. Проголодался?

Миша. Мы чай пили...

Подрезова. Ешь, ешь...

Миша. Да я не возражаю.

Баюра. Дайте юноше рюмку водки.

Подрезова. Нечего, нечего... Занимайтесь своим делом.

Баюра. Душа музыки просит. Любаша, где гитара?

Миша. Я принесу, тетя Люба. (Уходит и возвращается с гитарой.)

Баюра играет на пианино, Подрезова — на гитаре. Все поют:

Снова вечер, Снова встреча, Снова долгий разговор; Снова юны Сердца струны И гитары перебор. Друг за другом, Тесным кругом Мы поднимем чарку вновь За свиданья, За прощанья И за вечную любовь. Мы любили, Не забыли, Память бережно хранит Вечер дальний, Час прощальный, Что еще в душе горит.

Рябинин и Маргарита Борисовна кружатся в вальсе. Затем все снова возвращаются к первой строфе песни:

«Снова вечер, Снова встреча, Снова долгий разговор; Снова юны Сердца струны И гитары перебор».

Медный (входя). Я не помешаю?

Подрезов. Нет, конечно.

Подрезова. Виктор, ты видишь, кто приехал?

Медный (подходя к Маргарите Борисовне). А-а, тетя, каким вас ветром сюда занесло?

Маргарита Борисовна. Каким? Попутным, племянничек.

Медный (мрачно). Вы все цветете, Марго, несмотря на возраст!

Маргарита Борисовна. Какой ты грубый!

Подрезов. Прошу к столу.

Подрезова. Садись, выпей лучше.

Медный. Это я с удовольствием. (Наливает полный стакан водки.)

Подрезова (наблюдая за братом). Виктор, не много ли? Ты, по-моему, уже...

Медный. Я давно уже. (Выпивает стакан.) Я, кажется, перебил вам веселье. Танцуйте. Веселитесь. Пой, Люба!

Баюра. Что-то вы мрачноваты, молодой человек!

Медный. В пессимизм вдарился.

Миша (зло смотря на Медного). Я пойду, тетя Люба. (Уходит.)

Медный (стукнув кулаком по столу). Простите, но это хулиганство!

Подрезова. Что с тобой?

Медный (подходит к картине). Кому понадобилось трогать картину?

Подрезова. По-моему, она так и висела.

Медный (переворачивает картину). Вот так она висела!

Маргарита Борисовна. Но так хуже. Виктор, ты перевернул ее вверх ногами.

Баюра (поднимаясь, переворачивает картину). Вот так будет правильней.

Медный (подходит к Баюре). Слушайте, я автор картины и знаю, где у нее верх, где низ.

Баюра. Советую прикрепить таблички: «Верх», «Низ», «Не кантовать...».

Медный. Не вам меня учить... Я в интендантские дела не лезу. Это мое творчество!

Баюра. Извиняюсь, товарищ художник.

Подрезова. Ты пьян, Виктор!

Медный. Я один трезвый среди вас.

Подрезов. Не стоит, Виктор.

Медный. Ты прав, Виктор Медный ничего не стоит! Ни-че-го! Какие-то незнакомые люди подняли руки. Одно мгновение — и я уже не человек, я пыль, тлен, пепел... (Подходит к картине.) Вам кажется, что так лучше? Пожалуйста! (Переворачивает картину, Баюре.) Вам так больше правится? Пожалуйста. Картину можно переворачивать как угодно. У нее ничего не сместится. А у человека сместится!

Маргарита Борисовна. Да что с тобой, Виктор?

Медный. Что со мной? Скажи им, Николай.

Подрезов. К чему все это?

Медный. Не хочешь? Я скажу. Меня исключили из партии!

Подрезов. Ну, разберутся с этим делом. Напишешь?

Медный. Письмо? (Рябинину.) А сколько вы писем написали?

Подрезова. Виктор, перестань!

Медный. Письмо? (Рябинину.) Вы же были подполковником? Танковым полком командовали! Ордена Красного Знамени красовались на вашей мужественной груди. Где они? Где орден Отечественной войны первой степени?

Рябинин молчит.

Подрезов. Виктор, брось, пожалуйста, устраивать скандалы...

Медный. А вы вальсиками от жизни хотите укрыться?! Автомобильчиками игрушечными? (На Рябинина.) Да разве он имеет право танцевать? Пусть тетя танцует, у нее каблуки высокие!

Маргарита Борисовна. Ты стал совсем плохим, Виктор.

Медный. Мне уже об этом сегодня сообщили. Не имеете права танцевать, не имеете права песни петь! У вас совсем не так все хорошо!

Баюра. Слушайте, молодой человек, вы еще живете в социализме... Вам бы следовало пить по способностям, а не по потребностям. Не пойти ли нам с вами погулять?

Медный. И пойдем! Если еще сто граммов поставите.

Баюра. По пути договоримся.

Медный. Извини, сестра... прости, Николай, душа горит.

Баюра. Идем, идем, жрец искусства. (Уходит с Медным.)

Рябинин. Я пойду, Николай. Извините, Любовь Михайловна...

Подрезова. Так неудобно за брата... Наговорил что-то на собрании.

Рябинин уходит с Подрезовым.

Тетя, вы ляжете в кабинете.

Маргарита Борисовна. Да, Любочка. Хочу протянуть свои ножки. Я устала. Как жаль, что все так печально закончилось. Спокойной ночи. (Увидела автомобили.) Он свои игрушки забыл...

Подрезова. Спокойной ночи.

Маргарита Борисовна уходит. Входит Подрезов.

Подрезов. Какая несправедливость: честнейший человек — и вне партии! Я напишу Крымову!

Подрезова. А что будет с Виктором?

Подрезов. С Виктором? Не нужно в наши отношения вмешивать эти вещи.

Подрезова (сдержанно). Он не вещь, он мой брат.

Медный (входя). Вот вернулся. Удрал от интенданта. Рябинин ушел?

Подрезова. Ушел.

Медный (поеживаясь). Я бы выпил... Продрог... Вечер сырой.

Подрезова. Садись, поешь лучше. (Ставит перед братом тарелку с едой, наливает рюмку. Подрезову.) Ты будешь?

Подрезов. Нет.

Медный (выпивает и закусывает). Пора в пожарные переходить. Скоро на кухне одного кормить будешь.

Подрезова. Что злишься? Сам виноват во всем.

Медный. Не злюсь я, страдаю. Слушай, Николай, поговори с Крымовым. Не откажет боевому командиру, Герою Советского Союза.

Подрезов. Есть обычный путь, Виктор.

Медный. Значит, не поможешь? Не замолвишь словечка?

Подрезов. У тебя неправильное представление. Перед партией нельзя замолвить словечко.

Медный (подходя к Подрезову). Не надо перед всей партией. Перед одним человеком.

Подрезов. Неправильный путь.

Медный. Я не могу расстаться с партбилетом!

Подрезова. Ты должен понять его, Коля...

Подрезов (жене). Прекратим этот разговор!

Медный. Но, Коля, что тебе стоит? У тебя же все есть: хорошая пенсия, Золотая Звезда... Ты человек в отставке.

Подрезов (ошеломлен). Человек в отставке?!

Медный (в трансе). Ну да. Одно твое слово — и ты можешь вернуть меня в строй.

Подрезов. Значит, я, человек в отставке, должен вернуть тебя в строй?!

Медный. Одно твое слово...

Подрезов. Да ты понимаешь, что ты говоришь?!

Медный (поняв). Значит, топить щенка? Чтоб не лаял? А щенок не хочет тонуть. У щенка хорошая память. Щенок помнит, как помог тебе!

Подрезова. Замолчи, Виктор!

Медный. Я замолчу! (Подрезову.) Нравится тебе в этом домике? Уютно? Просторно? Светло? Жена удобная? Кто тебя с ней познакомил? Кто помог счастье в жизни найти?

Подрезов (сдерживаясь). Виктор, я ничего не запоминаю. У тебя тяжелый день. Тебе надо собраться с силами.

Медный. Я соберусь. Я обязательно соберусь! (Сестре.) Учти! Он не хочет помогать! Но я найду человека, который поможет! Найду! (Подрезову.) Ты пожалеешь! (Уходит.)

Маргарита Борисовна (появляясь в халате и папильотках). Что здесь происходит?

Подрезова. Тетя, идите спать.

Занавес

Действие второе

Кабинет в квартире секретаря обкома Крымова. Книжный шкаф. Большой диван, на котором, укрытый одеялом, лежит Крымов. Возле Крымова сидит Дремов. Он считает пульс Крымова. Елена Николаевна стоит чуть в стороне, наблюдая за Дремовым.

Дремов. Да-с...

Елена Николаевна. Что?

Дремов. Слабоват.

Елена Николаевна. Сколько, Павел Иванович?

Дремов. Пятьдесят четыре-с... С недельку отдохнуть придется.

Крымов. Я здоров.

Дремов. Самообман, Дмитрий Сергеевич, жестокий самообман-с. Грипп — очень коварная болезнь, как вам известно-с... Может дать осложнения куда угодно. (Смотрит на часы.) Позвольте ваш градусник.

Елена Николаевна (вынимает градусник). Температуры нет!

Дремов. Вполне вероятно... Грипп непостоянен, как двадцатилетняя барышня. Видите? Позавчера сорок и три десятых, а сегодня тридцать пять и восемь десятых...

Крымов. Я же говорил — нет температуры.

Дремов. Это не то отсутствие температуры, которое радует, а то, которое огорчает. Как ваше горлышко?

Крымов. Не болит.

Дремов. Это еще надо доказать... Елена Николаевна, разрешите чайную ложечку.

Елена Николаевна. Сию минуту. (Уходит.)

Дремов. Купания в апреле в нашей местности не рекомендуются.

Крымов. Кто знал, Павел Иванович, что лед обломится.

Дремов. А вы бы, прежде чем машиной въезжать, ножкой попробовали. Апрельский лед — он, знаете, несознательный, даже секретарей обкомов не выдерживает.

Елена Николаевна (входя, подает ложку Дремову). Пожалуйста.

Дремов. Приподнимитесь, пациент.

Крымов приподнимается.

(Прижимает ему язык ложкой.) Скажите «а»...

Крымов (хрипло). А-а-а...

Дремов (отдавая Елене Николаевне ложку). Горлышко ничего... Конечно, арию Ленского сейчас вам трудно петь, но минут десять-пятнадцать в день разговаривать можно, и то с женой. Краснота еще держится... Голова болит?

Крымов. Болит.

Дремов. Недельку придется посидеть дома.

Крымов. Вы, Павел Иванович, шутник. Весенний сев близится.

Дремов. Сев меня не касается. Меня ваш зев касается. (Елене Николаевне.) Малинка имеется?

Елена Николаевна. Есть.

Дремов. Заварите погуще... А потом потеплей укройте пациента... А главное — лежать! Лежать! До свидания.

Крымов. Изверг вы, а не доктор!

Дремов. Если бы я не был извергом, я бы не был доктором. Добрые врачи — плохие врачи. До свиданья. (Уходит.)

Крымов провожает его взглядом, тяжело вздыхает, поворачивается лицом к стене. Телефонный звонок.

Елена Николаевна (снимает трубку). Слушаю... Да, я... Лежит... Еще с недельку... Да... Дима, Коноплев приехал, привез цемент.

Крымов. Пусть едет сюда!

Елена Николаевна. Но... (В трубку.) Пусть приезжает... Нет, почту не надо.

Крымов (перехватывая трубку). Обязательно пусть захватит почту. (Вешает трубку.)

Елена Николаевна (укоризненно). Дмитрий, зачем ты это?

Крымов. Лелечка, нельзя... Приехал человек за двести километров.., как же я его отправлю? Цемент изобрел.

Елена Николаевна. Цемент? Какой цемент? Цемент давно изобретен.

Крымов. Новый. (Смотрит на часы.) Леля, занятия в школе кончились, а что-то Нинушки нет.

Елена Николаевна. Тревожно мне, Дима. Появился у нее друг...

Крымов. Какой друг?

Елена Николаевна. В классе. Соученик...

Крымов. А ты хочешь, чтобы у нее соучеников не было?

Елена Николаевна. Видишь ли, соучеников много... А это друг... Они сейчас этим словом пользуются довольно широко, глаголом «дружить» заменили глагол «любить»...

Крымов (с недоверием). Нинушка?!

Елена Николаевна. Забываешь, ей уже семнадцать.

Крымов (смущен). А доказательства?

Елена Николаевна. Никаких... В школу вместе, из школы вместе. У нас бывает...

Крымов (изумлен). Но когда?

Елена Николаевна (улыбаясь). Вот именно — когда? Когда тебя не бывает.

Крымов. А кто он?

Елена Николаевна. Сын какого-то полковника в отставке...

Крымов. Военные всегда имеют у вашего брата преимущества.

Елена Николаевна. Когда мы поженились, ты был достаточно штатским. По-моему, инструктор сельского райкома партии не относится к военному племени?

Крымов. Я, вероятно, счастливое исключение. У тебя сегодня занятия в школе есть?

Елена Николаевна. Да.

Крымов (смотря на часы, с сожалением). Тебе скоро уходить...

Елена Николаевна. Я могу не пойти.

Крымов. А как же твоя история?

Елена Николаевна. История обождет.

Крымов. История — существо нетерпеливое и обычно ждать не хочет.

Елена Николаевна. Я позвоню... Скажу, что ты болен.

Крымов. Заманчиво, но не стоит...

Звонок.

(Поднимаясь.) Коноплев!

Повторный звонок. Елена Николаевна уходит.

Воробьев (входя, за дверь Коноплеву). Подождите, пожалуйста... я сейчас. Можно?

Елена Николаевна (в дверях). Можно, но не очень утомляйте. (Уходит.)

Крымов. А где же он?

Воробьев. Привез, Дмитрий Сергеевич. (Подавая папку.) А это почта.

Крымов (беря папку, нетерпеливо). Где же Коноплев?

Воробьев. Здесь. Сейчас позову.

Крымов. Я сам!

Воробьев. Не надо, Дмитрий Сергеевич. (Уходит.)

Крымов (входящему Коноплеву). Не здороваюсь — болен...

Коноплев. Я не знал о вашей болезни, товарищ Крымов.

Крымов. Да немного... Где же ваш цемент?

Коноплев (спохватившись). А-а, вот он. (Подает небольшой кулек.)

Крымов (рассматривая цемент). Потемней цветом...

Коноплев. Немного... Но это не имеет значения...

Крымов. Это правда... не имеет. Присаживайтесь... Валентин...

Коноплев (садясь). Петрович. Спасибо.

Крымов. Ну, рассказывайте.

Коноплев (несколько растерянно). А что, собственно, рассказывать?

Крымов. Ну, как вы это все...

Коноплев (указывая на цемент). Ах это...

Крымов. А что же еще?

Коноплев. Нет, мне ясно... В общем, очень просто. Шлак после доменного процесса выбрасывается на свалку. Сотни тысяч тонн.

Крымов. Вот действительно никогда не задумывались.

Коноплев. Мы на комбинате решили использовать его рационально.

Крымов. Очень хорошо решили. Что прибавляется к шлаку?

Коноплев. Немного извести и гипса...

Крымов. И все?

Коноплев. Нет, все это размалываем... Шаровые мельницы такие у нас... (Неуверенно показывает руками.)

Крымов (улыбнувшись). В технике я понимаю... Испытывали цемент?

Коноплев. Конечно. Двести блоков сделали с арматурой.

Крымов. Сколько можете в год дать такого цемента?

Коноплев. Мы считали — от одной домны до сорока тысяч тонн.

Крымов (поднявшись). Очень хорошо. К нам едет молодежь... Семьи заводят... а жить негде. Представляете, как им важен ваш цемент. Он как бы эти новые семьи скрепляет.

Коноплев. Для семьи, пожалуй, одного цемента маловато.

Крымов (посмотрев внимательно на Коноплева). Согласен. О любви не говорю: с милым рай и в шалаше, — но хорошо, когда над головой крепкая крыша, а около дома садик.

Коноплев. Да, конечно.

Крымов. Вот вы согласны, а многие этого не понимают! Был я недавно в одном селе. Дома великолепные, а ни одной тростиночки вокруг. Спрашиваю: «Почему деревьев нет?» — «Не растет», — отвечает председатель колхоза. «Почему?» — «Почва не восхожалая», — отвечает бодро и смотрит на меня, не моргнув глазом. Работать мы научились, работаем со вкусом, а вот жить...

Коноплев. Хотелось бы, чтобы и жилось легче...

Крымов. А вам тяжело живется?

Коноплев. Я не знаю, известно ли вам... известно ли, что в сорок восьмом году я был осужден?

Крымов. Известно. В чем вас обвиняли?

Коноплев. Обвиняли? Да вот, обвиняли...

Крымов. Если вам неприятно вспоминать...

Коноплев. Приятного мало... Тем более — чувствую, сам виноват... Сознание — противная штука. А в общем, стандартный случай. Пускалась домна. Электросварщики небрежно работали. Я недосмотрел, поверил... Во время пуска лопнул шов... Одним словом, авария... Для домны и для меня... Мне предъявили соответствующее обвинение. Разные там неприятно звучащие для человеческого уха статьи... Что ж, выпытывать из меня ничего не пришлось. Сознался: недосмотр, халатность... Тем не менее — десять лет.

Крымов. Многовато.

Коноплев. Я тоже так считал... Хотя вначале не обратил внимания на цифру «десять». Очень было угнетено сознание... Постепенно стал понимать, что эта цифра означает десять лет моей жизни. Я, конечно, и там работал. Не совсем по специальности, но, во всяком случае, приближенно... Одно мучило — жена осталась здесь...

Крымов. Но теперь вернулись...

Коноплев. Вернулся... Освобожден досрочно. Судимость снята. Счастлив, что вернулся к любимому делу.

Крымов. Вас не обижают?

Коноплев. Что вы! Какие обиды? Все хорошо. Портрет в газете напечатали... Может, по незнанию...

Крымов. Не думаю... Газетчики — народ осведомленный. Вы полезное дело предложили.

Коноплев. Да вот, говорят. (Вздохнул, печально улыбнувшись.) Вот только живу теперь один... Цемента не хватило.

Крымов. У вас нехорошо с семьей?

Коноплев. Нехорошо. Меня оставила жена. Шесть лет назад. Это, пожалуй, самое тяжелое в моей истории. У нас откровенный разговор, могу вам признаться: я очень любил свою жену...

Крымов. Вы ее видели?

Коноплев. Нет.

Крымов. А где она сейчас?

Коноплев. Здесь, в этом городе.

Крымов. Замужем?

Коноплев (с трудом). На днях встретил ее брата и узнал, что ее пленил некий Герой Советского Союза Подрезов. Но оставим это... Я могу и хочу работать... И работаю. У меня на комбинате все в порядке. Но все-таки настает время, остаешься один. Думы, думы... И черт знает что! Извините...Пойду.

Крымов. Мы еще увидимся. (Крепко пожимает руку Коноплеву.)

Коноплев уходит.

Елена Николаевна (входя). Что тут произошло? Он вышел как слепой.

Крымов. Нелегкое дело. Жена от него ушла. (Развязав шнурки, протягивает жене папку.)

Елена Николаевна. Дима, тебе же нельзя.

Крымов. Ты читай, а я буду отдыхать.

Елена Николаевна. Письмо от женщин. «Уважаемый товарищ секретарь Крымов, пишут вам женщины целинного совхоза «Семиозерный».

Крымов. Там директор Кривоконь.

Елена Николаевна. Он тут, кажется, основной герой. (Читает.) «У нас директором товарищ Кривоконь Алексей Григорьевич. Должны сказать, он хороший директор и хозяинует так себе, ничего... У него есть жена Глафира, еще молодая и довольно сдобная...».

Крымов. Правильно, сдобная... Борщ хорошо готовит.

Елена Николаевна (продолжая читать). «У него нет правой руки, и детей они не имеют... Пользуясь отсутствием руки, товарищ Кривоконь Алексей Григорьевич не пускает свою жену Глафиру работать в поле, — наверное, боится, что она свою пышность потеряет. А мы, у которых дети дошкольного возраста, не боимся ходить в поле, несмотря на халатность товарища Кривоконя Алексея Григорьевича, который второй год обещает открыть детский сад, но, видно, за пышностью своей жены Глафиры забывает наши болячки. Просим вас, товарищ секретарь Крымов, разъяснить товарищу Кривоконю Алексею Григорьевичу его гнилую позицию и вздернуть его за это. К сему Анна Товарнова, Пелагея Никитина, Дарья Хижняк».

Крымов (беря письмо). Слог высокий, но по существу. Придется разъяснить товарищу Кривоконю Алексею Григорьевичу его гнилую позицию. Читай дальше, Леля.

Елена Николаевна (вскрывая письмо, читает, про себя). Здесь что-то серьезное.

Крымов. Опять женщины?..

Елена Николаевна. Мужчина, Герой Советского Союза Подрезов.

Крымов (приподнявшись). Подрезов?

Елена Николаевна (медленно). Подрезов.

Крымов (вспоминая). У меня командир дивизии был Подрезов. Что он пишет?

Елена Николаевна. Пишет не о себе.

Крымов. Ну, читай же!

Елена Николаевна (читает). «Уважаемый товарищ Крымов. Обращается к вам полковник в отставке, бывший командир дивизии Подрезов. У меня к вам просьба — пересмотрите дело подполковника в отставке Рябинина Бориса Федоровича, исключенного из партии за то, что он, будучи командиром танкового полка, попал в плен к немцам. Решение об исключении из партии этого человека было несправедливым. Рябинин несколько раз обращался с просьбой о пересмотре дела, но ему отказывали. Я знаю Рябинина с Курской дуги. Это храбрый офицер, честнейший человек, преданный нашей Родине. Он трижды был ранен. Награжден тремя орденами Красного Знамени, орденом Отечественной войны первой степени. Не приняли во внимание обстоятельства его пленения...».

Крымов (беря из рук жены письмо, сдержанно, но зло). Не приняли во внимание... (Читает, горячо.) «...Он был ранен... Лежал без памяти. Выбравшись из горящего танка, расстрелял все патроны. Оказался в лагере. Когда немного поправился, пытался с группой военнопленных бежать. Их поймали. Они отбивались камнями, палками, но все же их смяли. Избили до полусмерти. В тяжелом положении он был освобожден нашими войсками с другими пленными, когда эсэсовцы тащили их на расстрел...». Не приняли во внимание? Соедини меня с горкомом.

Елена Николаевна набирает номер.

Толмачев у себя?.. Соедините... Андрей Александрович?.. Прошу немедленно приехать ко мне... Нет, домой... Ничего, ничего! Я здоров... (Повесив трубку.) Так и героев Брестской крепости можно записать в предатели! Читай дальше...

Елена Николаевна. Может быть, потом?

Крымов. Читай. Что еще?

Елена Николаевна. Художника исключили из партии.

Крымов. Какого художника?

Елена Николаевна. Виктора Михайловича Медного.

Крымов. Какие у него картины?

Елена Николаевна. Не знаю... Он театральный художник.

Крымов. Кто исключил?

Елена Николаевна. Горком. Да вот он пишет: «Многоуважаемый товарищ Крымов!»

Крымов. Как к секретарю обкома, так многоуважаемый...

Елена Николаевна (читает). «Только недавно закончился Двадцатый съезд партии. У всех нас словно выросли крылья. Мы все одухотворены. Но для меня началась печальная полоса в моей партийной и творческой жизни — меня исключили из партии! Обращаюсь к вам, товарищ Крымов, рассчитывая на ваше чуткое сердце!..» Дальше что-то подхалимисто слишком...

Крымов (рассеянно). Леля, а Подрезов о том, что знает меня, ничего не написал? (Пробегая письмо глазами.) Разве всех политруков упомнишь!

Нина (входя). Ой, мы уже сидим! Как наша температурка? А как наше горлышко?

Крымов. А как наши экзамены?

Нина. Надвигаются, папочка. Душа замирает, и сердце трепещет. Заниматься надо днем и ночью... А я за седьмой класс почти все забыла, за восьмой — половину, за девятый — четверть.

Крымов. Плохи твои дела.

Нина. Почему плохи? Как у всех, так и у меня. Сначала забывают, потом вспоминают. Мама, мы в столовой будем заниматься? Папа, дай мне твою самописочку. Мы позанимаемся, я тебе отдам!

Крымов. Кто это «мы»?

Нина. Я и Миша.

Крымов (нарочито строго). Какой Миша?.

Нина. Подрезов.

Крымов (удивлен). Подрезов?

Нина. Да, Миша Подрезов. Он был у нас на моем дне рождения. Только ты его, наверное, не заметил. Ты же не досидел...

Крымов. Веди его сюда.

Нина. Ты же болен!

Крымов. Веди, веди!

Нина. Власть отца есть высшая власть на данном этапе.

Нина выходит и возвращается с Мишей. У Миши в руках книга.

Крымов. Здравствуйте.

Миша (пожимая руку). Здравствуйте!

Крымов. Покажи мне, что ты читаешь, и я скажу тебе, кто ты. (Берет книгу.) Николай Асеев... Поэзией увлекаетесь... Неплохо, Михаил... а по батюшке?

Миша. Николаевич.

Крымов. Ваш отец не командовал дивизией?

Миша. Командовал.

Крымов. Пехотной?

Миша. Пехотной.

Крымов. Он Герой Советского Союза?

Миша. Герой.

Крымов. А что сейчас делает Николай Иванович?

Миша. Он в отставке...

Крымов. Это я понимаю... Работает где?

Миша (смущен). Сейчас не работает...

Крымов. Болеет?

Миша. Да так, в общем... не работает.

Крымов. В конце войны он был ранен?

Миша. Очень тяжело. Под Кенигсбергом.

Крымов. Мне писали товарищи... Передавайте отцу привет и спросите: помнит ли он политрука третьего батальона Крымова?

Миша. Помнит.

Нина. Нам пора заниматься, папа.

Миша (неожиданно). Дмитрий Сергеевич, можно вас спросить: это обязательно, чтобы военные, которые в отставке, ничего не делали?

Нина (удивлена). О чем ты, Миша?

Миша (уклончиво). Я говорю... почему некоторые офицеры... еще не старые, ничего не делают?

Крымов. Это зависит от человека... (Раскрыв книгу, читает.)

«Нам ли с тобою Жить в скорлупе, В поезде ездить В отдельном купе, На самолете В кабине сидеть, Только в окошко На землю глядеть? Не умещается Радостный мир В тесном уюте Наших квартир...».

Миша (обрадованно). Вот-вот... Я делал доклад о Николае Островском. Собственно, о Павле Корчагине... Помните место, где Корчагин хотел застрелиться, а потом отбросил пистолет... Он говорил: «До последнего вздоха»...

Нина (решительно). Миша, это литература...

Крымов. Это жизнь!

Миша. И я говорю — жизнь...

Нина (нетерпеливо). Пойдем заниматься!

Крымов. Друзья мои, подтянитесь к экзаменам!

Нина. Есть! Разрешите идти?

Нина и Миша уходят.

Елена Николаевна. Ну как?

Крымов. Занятный парень... Леля, во время войны Подрезов был мужественным, энергичным командиром... Неужели он стал инвалидом? Не могу себе представить.

Елена Николаевна. По письму видно, он настоящий человек.

Крымов (с раздумьем). Настоящий... И в то же время жена Коноплева за время его отсутствия перекочевала в дом Подрезова... (Смотрит на часы.) Вот что, Леля, тебе пора!

Елена Николаевна. Да, если сейчас выйду, успею.

Крымов. Иди, моя хорошая! (Ласково гладит руку жены.)

Елена Николаевна. Веди себя хорошо. (Уходит.)

Крымов лежит, закрыв глаза.

(Заглянув в комнату, тихо.) К тебе товарищ Толмачев.

Входит Толмачев.

Крымов. Андрей Александрович! Не здороваюсь — грипп!

Толмачев. Что это вы, Дмитрий Сергеевич, и болеть-то себе спокойно не дадите!

Крымов. Поправляюсь. Присаживайтесь.

Толмачев (садясь). Слушаю, Дмитрий Сергеевич.

Крымов. Вы Героя Советского Союза Подрезова знаете?

Толмачев. Состоит на учете.

Крымов. А что он делает?

Толмачев. Не могу сейчас ответить. Должен сам узнать.

Крымов. Узнайте. А сколько Героев Советского Союза у нас в городе? А как вообще демобилизованные офицеры живут? Как работают? Интересовались?

Толмачев. Как кто, Дмитрий Сергеевич... Есть которые работают, общественники, а есть и те, что вроде круглогодичных дачников, курощупами стали. Но, честно скажу, мы этих вопросов не касались, это по линии военкоматов проходит.

Крымов. Значит, мимо вас?

Толмачев. Не то чтобы мимо, но так, где-то около...

Крымов. Нам нельзя около. Мы должны знать каждого человека. Это офицеры в отставке... У них же столько опыта накоплено. Приходил ко мне один подполковник, раненый, без руки, бывший чемпион по лыжам. Предложил со школьной молодежью заняться... И не просто лыжами, а характерами их заняться.

Толмачев. Я знаю его.

Крымов. Генерал был один... В самом деле, что ему надо? Хорошая пенсия, семья, дети учатся... Так нет же! Дорожный специалист. Литературу читает. Недоволен нашими дорогами. Пришел с предложением, зарплаты не надо... Просто так... Сколько у нас людей таких! У каждого из них кладовая мудрости, опыта жизненного. Бери из этой кладовой, воспитывай молодежь, учи патриотизму. У кого-кого, а уж у этих людей патриотизм огнем закален. Каждого человека надо знать. Не через одного, а каждого.

Толмачев. Согласен, Дмитрий Сергеевич.

Крымов. Вот, согласен... А сами не всех знаете.

Толмачев. Да как-то считали раньше — это дело военкоматов.

Крымов. Наше дело. (Достав письмо Подрезова.) Вот это письмо проверьте. Подполковник Рябинин исключен из партии. У него отобраны ордена. Трижды ранен. В плену себя геройски держал. За что исключили? (Подает письмо Толмачеву.)

Толмачев. Но ведь не мы же его исключили?

Крымов. Не вы, но ему от этого не легче. Разберитесь с этим письмом. А за что исключили художника Медного?

Толмачев (очень удивлен). Медного? Так без рентгена же видно, что он сволочь!!

Крымов. За что его исключили?

Толмачев. За ревизионистское выступление на городском партийном активе.

Крымов. В чем оно ревизионистским было?

Толмачев. В чем? Обмазал все дегтем. Все под сомнение поставил.

Крымов. Что именно?

Толмачев. Недоволен Советской властью. И все под флагом критики и демократии.

Крымов. Да что он говорил такого?

Толмачев. У меня стенограмма актива с собой. (Вынимает из папки стенограмму. Листает страницы. Показывает Крымову.) Смотрите, Дмитрий Сергеевич. «...Следует подумать и о государственной системе...». Демократия ему наша не нравится. Ишь сукин сын! А вот тезис о перерождении аппарата. Нашелся новатор! Все это до него, много лет назад, троцкисты проповедовали. А вот, видите, и по искусству... Как же могут нравиться Медному постановления партии об искусстве, если в них речь идет об идейности!

Крымов. Это верно, ревизионистам решения партии всегда не по нутру.

Толмачев. На то они и ревизионисты, чтоб из гнилого болота квакать.

Крымов (листает стенограмму). Болото-то болото, а что же вы сами от заключительного слова отказались?

Толмачев. Я сказал, что горком учтет критические замечания, сделанные товарищами...

Крымов. Маловато сказали... вернее — ничего не сказали. В зале были люди, аплодирующие Медному. Таким людям надо помогать разбираться. И потом — как это руководитель партийной организации не посчитал для себя обязательным дать отпор тому, кто пытался ревизовать политику партии? Или вы соглашаетесь с ними?

Толмачев (растерянно). Дмитрий Сергеевич, откровенно говоря, боялись критику зажать!

Крымов. Ревизионизм не критика, это политическая линия. Ишь какие робкие стали!

Толмачев. Мы посоветовались в президиуме... Медный последним выступал... А так прения были на высоте.

Крымов. Прения-то, может, и были на высоте, а вот вы оказались не на высоте. Придется и о вас вопрос обсудить на бюро обкома.

Толмачев. Обо мне? На бюро обкома?

Крымов. Вы не ребенок в партийных делах.

Толмачев. Позвольте, позвольте, Дмитрий Сергеевич! Как же так? Медного исключила первичная партийная организация. Райком исключение подтвердил. Горком исключение утвердил. Ведь не я один Медного исключил?!

Крымов. Вы не понимаете своей ошибки. Вы не выступили с заключительным словом, не дали отпора ревизионистскому выступлению, остались в стороне. Вы должны были выступить.

Толмачев. Вы правы, Дмитрий Сергеевич, надо было в заключительном слове... И вечно эти художники!

Крымов. Художник художнику рознь.

Толмачев. Но что ж нам с этим гением делать?

Крымов. Думаю, все же полезно было бы еще раз обсудить на бюро горкома. Поглубже узнайте, что за человек. Откуда у него эти тенденции ревизионистские, из каких источников питаются? Людям свойственно ошибаться, — может, и он ошибся. В таком случае нельзя за одно выступление выгонять человека из партии.

Толмачев. А что, нужно два выступления?

Крымов. Займитесь, займитесь... Терпения побольше.

Толмачев. Трудно с ними разговаривать. Индивидуалист. Специфика у них.

Крымов. Разберитесь в специфике.

Толмачев. Ладно, попробуем... Только я не могу заранее обещать, как мы с ним обойдемся.

Крымов. А я от вас никаких обещаний и не прошу.

Толмачев. Медный — грязноватая, в целом, личность. И по другим статьям. Доходят данные: рвач и хапуга... и просто... махинатор.

Крымов. Надо, чтобы вы точно знали, что он за человек.

Толмачев. Не изобрели еще такого радара — в душу заглядывать. Одним словом, разберемся. До свидания, Дмитрий Сергеевич. Художники, писатели... Посевная скоро! Поправляйтесь! (Уходит.)

Крымов (подходит к двери, открывает ее). Нина!

Нина (входя). Что, папа?

Крымов (ложась на диван). Давай сюда Мишу!

Нина. Ушел.

Крымов. Что ж так быстро?

Нина. Не знаю... Он тебе понравился, папа?

Крымов. Кто?

Нина. Миша...

Крымов. Почему же он мне должен понравиться? Я всего несколько минут говорил с ним. У него мама не родная?

Нина. Его мама умерла во время войны от тифа.

Крымов. А мачеху ты видела?

Нина. Нет, папа... Я же у них не бывала.

Крымов. А что, если мы попробуем позвонить к Мишиному папе?

Нина. По-моему, у них нет телефона.

Крымов. Узнай-ка через справочное.

Нина (набирая номер). Будьте добры, скажите номер телефона Подрезова Николая Ивановича. (Слушает. Вешает трубку.) Говорят, такой абонент не значится.

Крымов. Не значится... Абонент... Хорошо, доберемся до него иным путем. Вот действительно сложный абонент попался!

Занавес

Действие третье

Обстановка первого действия. Никаких особых перемен в комнате не произошло, только появился телефон. На станке натянут шелковый платок. Подрезова работает. Подрезов в кресле читает газету. Тихая музыка по радио.

Подрезова (перестает работать). Коля, а ты знаешь, что мне пришло в голову... У нас много цветов. Что, если поставить несколько ульев?

Подрезов. Нельзя.

Подрезова. Купим сетки, рукавицы.

Подрезов. Пчелы — слишком трудолюбивое племя. Они когда-нибудь возмутятся и умертвят меня...

Подрезова (после молчания). Что нового в газете, Коля?

Подрезов. Ничего особенного.

Подрезова. Посмотри новую косынку. Тебе нравится рисунок?

Подрезов. Да.

Подрезова. Ты даже не смотришь.

Подрезов. Я уже видел. Не злоупотребляй яркими красками.

Подрезова. Такой сейчас вкус.

Подрезов. Вы же одеваетесь для нас.

Подрезова. Не только... Мне лично подготовка туалета доставляет большое удовольствие.

Подрезов. Что ж, это не порок. Не люблю женщин, у которых шов на чулке около берцовой кости.

Подрезова. Так не бывает.

Подрезов. Ну, где-то поблизости.

Подрезова. Коля, тебя что-то беспокоит?

Подрезов. Есть некоторое противоречие между моим физическим состоянием и тем, как я это использую.

Подрезова. Но ты же сам ушел из райвоенкомата?

Подрезов. Сам... Я строевой командир. У нас с тобой неплохой блиндаж.

Подрезова. Это тебя очень тревожит?

Подрезов. Как говорят парикмахеры, беспокоит.

Подрезова. Коля, мы георгины посадим?

Подрезов (иронически). Да.

Подрезова. Я хочу астры.

Подрезов (так же). Да.

Подрезова. А цветную капусту? И помидоры?..

Подрезов неожиданно уходит.

Какую чушь я говорю... Зачем все это?..

Входит Маргарита Борисовна.

Маргарита Борисовна. Люлю! Люлю! Ты знаешь, чем я больше хожу по вашему городу, тем он мне больше нравится. Я готова в нем поселиться навсегда.

Подрезова (рассеянно). Правда, тетя?

Маргарита Борисовна. Нет, я, конечно, еще подумаю...

Подрезова. Подумайте. Все-таки провинция... (Отложила кисти.)

Маргарита Борисовна. А ты куда?

Подрезова. Пройтись немного...

Маргарита Борисовна. Если пойдешь мимо магазина, купи мармеладу. Сахар укрепляет психологию.

Подрезов (входя). А-а, Маргарита Борисовна!

Маргарита Борисовна. Да, гуляла по городу. Прелестно. У вас такой хороший домик, садик...

Подрезов. Вам нравится?

Маргарита Борисовна. Очень... Очень... (Уходит.)

Подрезова (взволнованно). Коля, ну не мучь себя! Не терзайся... Ты же кровью оплатил свой отдых!

Подрезов. У меня еще немало крови в резервуарах.

Подрезова. Чего же тебе не хватает?

Подрезов. Пшенной каши с салом.

Подрезова. Тетя уедет — будешь писать.

Подрезов. Я видел во сне Льва Николаевича Толстого. Граф был очень сердит, узнав, что я собираюсь написать еще одну «Войну и мир».

Подрезова. Не понимаю: что же ты все-таки хочешь?

Телефонный звонок.

Подрезов. Я же тебе сказал — пшенной каши с салом. (Сняв трубку.) Слушаю... Ах, Борис?.. Вызывают?.. В горком?.. Очень хорошо... (Чуть искусственно.) Нет, ничего не знаю. Клянусь тебе. Позвони сразу. (Положив трубку, радостно.) Бориса вызывают в горком. Наверно, мое письмо дошло... Люба, почему у нас так быстро поставили телефон? Ты была на телефонной станции?

Подрезова. Никуда я не ходила.

Подрезов. Ой, Люба, ты мне говоришь неправду!

Входит Маргарита Борисовна.

А, Маргарита Борисовна! Опять...

Подрезова. Опять новое платье?!

Подрезов (Маргарите Борисовне). Мне надо с вами поговорить!

Маргарита Борисовна. А что такое?

Подрезов. Да хотел сказать вам по секрету.

Подрезова (сама с собой). Что же будет с Виктором?

Подрезов. Только между нами. И чтоб ни в коем случае не знал человек, о котором пойдет речь.

Подрезова. Он не хочет ему помочь!.. (Уходит.)

Маргарита Борисовна. Все умрет со мной!

Подрезов. По-моему, вами увлекся Карп Анисимович.

Маргарита Борисовна (тяжело вздохнув). Опять!

Подрезов. Вы недовольны?

Маргарита Борисовна. Вы же знаете мою трагедию — у меня никогда не было молодого мужа.

Подрезов. Не беспокойтесь, мой друг очень нерешительный человек.

Маргарита Борисовна. Нет, вы скажите конкретно: что же делать?

Звонок.

Голос Баюры (за сценой). Любовь Михайловна!

Подрезов. Это он! Тетя, спокойно! От судьбы не уйдешь!..

Баюра (быстро входя, радостно). Тебе звонил Борис?

Подрезов. Звонил. Его вызывают в горком.

Баюра. Надо, чтобы и нас тоже вызвали. Неужели будут пересматривать?

Подрезов. Будем надеяться.

Баюра (настойчиво). Надо, чтобы вызвали и нас!

Подрезов. Непременно! (Уходит.)

Баюра. Здравствуйте, Маргарита Борисовна!

Маргарита Борисовна протягивает Баюре руку для поцелуя.

У вас ревматизм?

Маргарита Борисовна (выразительно смотря на Баюру). Что вы! Кроме кори и коклюша, я ничем не болела.

Баюра (оглядывая и поправляя пиджак). Извините, у меня с туалетом что-либо?

Маргарита Борисовна (все так же). Вот вы какой...

Баюра. Какой?

Маргарита Борисовна. Скрытный.

Баюра. А-а... Да... Бывает.

Маргарита Борисовна. А может быть, мы присядем?

Баюра. А почему же нет?

Садятся.

Маргарита Борисовна. Мне очень понравился ваш город.

Баюра. Да, приятный городок.

Маргарита Борисовна. У меня возникла мысль остаться в нем навсегда. Вы будете рады?

Баюра. Что значит моя радость по сравнению с ликованием жителей!

Маргарита Борисовна. Карп Анисимович, вы не ответили.

Баюра. Я буду счастлив.

Маргарита Борисовна. Мерси. У вас хорошая квартира?

Баюра. Что хорошего? Две комнаты.

Маргарита Борисовна. Вполне достаточно.

Баюра. Да, мне достаточно...

Маргарита Борисовна. А коммунальные услуги?

Баюра. Новый дом. Все на месте.

Маргарита Борисовна. Очаровательно. Кто ухаживает за вами?

Баюра. Тетя Нюра.

Маргарита Борисовна. Нюра? Сколько ей лет?

Баюра. Шестьдесят два.

Маргарита Борисовна. Нормально. Неужели вас не тянет к семейному очагу? Чтобы дома была такая маленькая щебетунья... Это так облагораживает мужчин.

Баюра. Кто за меня пойдет?

Маргарита Борисовна. Пойдут! Вы прекрасно сохранились.

Баюра. У меня плохой характер. Храплю. Бывают запои.

Маргарита Борисовна. Запои? Сколько же вы принимаете за один период?

Баюра. Ну... бывает, и два литра.

Маргарита Борисовна. Всего?

Баюра. И три... И четыре...

Маргарита Борисовна. Настоящая подруга все разделит с вами пополам. Это потому, что с вами нет рядом настоящего друга! Я чувствую, вы очень застенчивый человек!

Баюра. Очень!

Маргарита Борисовна. Вас нужно немножко... это... расшевелить.

Баюра. Я боюсь щекотки. (Поднимается и отступает к двери.)

Маргарита Борисовна (наступая). Ах, Карп Анисимович! Не в прямом смысле.

Скрываются в другой комнате. Входит Подрезова.

Подрезова (смятенно). Я не знаю. Что мне делать? Что делать? В такой момент он отталкивает Виктора. Брата! И я не могу ему помочь... Ничем не могу помочь... И я не могу оставить Николая... И не могу оттолкнуть Виктора... Я ничего не могу... Ничего!

Подрезов (стоя в дверях). Люба, я все слышал! Мне нужно с тобой поговорить.

Подрезова. Очень хорошо! Почему мы играем в прятки, молчим о самом главном?

Подрезов. Я много передумал за эти дни... И я понял, что ты должна знать все, что я думаю... Иначе нам будет очень трудно жить.

Подрезова (тревожно). Говори!

Подрезов. Я был в горкоме. Смотрел стенограмму выступления Виктора. Специально зашел.

Подрезова. И, конечно, ничего особенного нет?!

Подрезов. В том-то и дело, что есть. Он очень плохо говорил.

Подрезова. Он не оратор.

Подрезов. Не оратор... Но мысли излагал достаточно ясно. Хлестко, я бы сказал. Вот я прочел... и задумался...

Подрезова (тревожно). О чем?

Подрезов. О чем? О нашей жизни... О системе... О нашей системе... в которой мы выросли, Люба. О той самой, на которую стали шипеть некоторые одиночки с разочарованными, пустыми глазами. Прости меня, Люба, но твой брат, как мне кажется, рассматривает всех как безликую, серую массу, не способную ни к творчеству, ни к каким-либо тонким переживаниям... Массу, умеющую только хлеб сеять, руду добывать да головы буйные на войне складывать. И, к сожалению, твой брат не одинок. И откуда они появились, черт их возьми?! Почему они не видят, не хотят видеть, что страна наша, как гордая птица в стремительном полете, опирается могучими крыльями на наш, да, именно наш, социалистический воздух! Ах, Люба! Я солдат, не певец, но готов и петь и гимны слагать нашей великой системе. Со ступеньки на ступеньку шли мы с этой системой. Иногда нам было трудно, очень трудно. Но мы шли! Мы шли! У нас была мечта. Мы не трепали попусту языками, — мы работали! Нас система не сковывала, она вдохновляла нас. Система... А что такое для меня эта система? Это мое дыхание! Это моя Волга, широкая Волга с буйной зеленью. Это мое небо и воздух! Жалкие людишки! Да знают ли они, что нас от этой системы в сто сил тащи — не оторвешь! Сколько буйных головушек за нее легло! Сколько чистой, горячей крови впитала наша земля! Вечная память, вечная слава героям! Мы никому не позволим плевать на то, что нами завоевано! Никому, Люба! На Курской дуге, помню, молодой солдат был прошит пулеметной очередью. Стриженый русый парень... Ни имени, ни фамилии не осталось... Только в записной книжке восемь строк стихов;

«Однозвучно гремит колокольчик, И как будто в степи тишина... Ах ты Родина наша, Россия, Сердцу милая ты сторона. Ты греми, колокольчик печальный, В путь-дорогу большую зови... Где бы ни были в плаванье дальнем — Мы твои, колокольчик, твои!»

(Закрывает глаза руками.)

Подрезова. Ты напрасно волнуешься, Коля...

Подрезов (все так же горячо). Нет, не напрасно. Да то, что он говорил, заокеанские враги кричат. А чего они хотят? Смерти нашей, гибели. И ты меня не проси заступаться за брата! Пусть сам отвечает перед партией.

Миша (вбегая). Папа, к тебе сейчас приедет Крымов.

Подрезов (растерянно). Откуда ты взял?

Миша. Нина сказала, что нагрянет неожиданно, но в час дня.

Подрезов. Вот еще!

Миша. Ты недоволен?

Подрезов. Люба, надо что-то сделать... (Уходит.)

Миша. Тетя Люба, если надо, я сбегаю в магазин.

Подрезова. У тебя же уроки!

Миша. А я удрал. Сказал, что живот заболел.

Подрезова. Немедленно возвращайся в школу.

Миша. Как же я теперь могу?

Подрезова. Иди, иди! Разве можно сейчас пропускать?

Баюра (входя с Маргаритой Борисовной). И еще забыл сказать. У меня мания преследования.

Маргарита Борисовна. Вы меня боитесь?

Баюра. Да!

Замечают Подрезову.

Подрезова. Карп Анисимович... К нам едет Крымов.

Баюра. Что? Кто?

Подрезова. Тетя, готовьте закуску.

Маргарита Борисовна. Ах, Люба... Если бы ты знала... Карп Анисимович... (Уходит.)

Баюра (осторожно). Любаша, скажите, ваша тетя здоровый человек?

Подрезова. А что случилось?

Баюра. Рефлексология... Возбудимость колоссальная.

Подрезова. Что вы хотите от нее? Немолодая женщина с неустроенной судьбой. Рассчитывает еще выйти замуж.

Подрезов (входя, Баюре). А взять бы тебе и жениться.

Баюра. Кажется, я слишком стар для нее.

Подрезова (подозрительна). Что вы тут тетей Марго вертите?

Подрезов (целуя жену). Любаша, разве мы способны на что-либо подобное?

Баюра. Слушай, неужели Крымов будет?

Подрезов. Получил донесение.

Маргарита Борисовна (входя). Люба, скажи, как приготовить редиску — а-ля натурель или под майонезом?

Подрезова. Тетя Марго, только ты учти: должен приехать первый секретарь обкома.

Маргарита Борисовна. Зачем ты это мне говоришь?

Подрезова. Ну, чтоб мы лишнего с тобой не болтали.

Маргарита Борисовна. Не беспокойся, Любочка, я буду говорить только на политические темы.

Подрезова. Ой, господи! Он может с минуты на минуту приехать!

Все уходят. Появляются Крымов и Нина.

Крымов (осматривая комнату). Кажется, наш абонент неплохо устроился.

Нина. Папа, ты заметил, какая у них оранжерея?

Крымов. Да, сад... А где же сам садовник?

Нина. Ты, папа, как-то говоришь так... какой же он садовник? Он полковник...

Крымов (словно про себя). Полковник...

Нина. Ты же сам говорил, он был хорошим солдатом. Теперь он на отдыхе.

Крымов. Ты права, на отдыхе... Солдат имеет право на отдых. После боя, я знаю это, дочь, солдат должен хорошо отдохнуть. Я помню дни, когда наш батальон, кроме часовых, спал мертвым сном... Ты права, после боя солдат должен отдохнуть... Но если солдат залежался, командир обязан его поднять! Что это у них — мертвый час? Кажется, мы не вовремя?

Маргарита Борисовна (вбегая). Дмитрий Сергеевич, вы к Николаю Ивановичу?

Крымов. Да.

Маргарита Борисовна. Прошу. (Уходит с Крымовым и Ниной. Возвращается с Подрезовой.) Люба... Секретарь обкома совсем молодой и даже красивый...

Подрезова. Тетя, вы невозможный человек!

Маргарита Борисовна. Люба, я тебе политически говорю — он на самом деле молодой!

Подрезова. Тетя, вы приготовили закуску?

Маргарита Борисовна. Сейчас закончу

Обе уходят. Входят Нина и Миша.

Миша. Почему ты мне не сказала, что приедешь с отцом?

Нина. Отец попросил его сопровождать.

Миша. Какие официальные слова!

Нина. Сам ты меня не приглашаешь...

Миша. Ну вот...

Нина. И оправдаться нечем... Ну что они?

Миша. Смотрят друг на друга и молчат.

Входят Крымов и Подрезов.

Крымов. Нина, вот это мой командир. Дочь.

Подрезов. Миша, пожалуйста, покажи девушке сад.

Миша. Пошли.

Нина и Миша уходят.

Крымов. А вы все такой же... Давно здесь живете?

Подрезов. Да года четыре. Врачи советовали — на окраине, поближе к природе.

Крымов. Хороший сад, участок.

Подрезов. Пехота... Привык к земле, травам и цветам.

Крымов. Сколько лет мы не виделись?

Подрезов. С Курской дуги.

Крымов. Ромашки и васильки курские помните?

Подрезов. Как же это можно забыть...

Входят Подрезова и Баюра.

Познакомьтесь. Моя жена... Любовь Михайловна!

Крымов (знакомясь). А ваш муж все не стареет.

Подрезова. Я ему запрещаю стареть...

Маргарита Борисовна (входя). Карп Анисимович, куда вы запропастились?

Подрезов (Крымову). Это мой друг, Карп Анисимович...

Подрезова. Моя тетя.

Маргарита Борисовна. Мы уже познакомились. (Баюре.) Я уже говорила, это ваше дело — откупоривать бутылки! (Крымову.) Вы знаете, у меня трагедия — у меня никогда не было молодого мужа.

Подрезова (тихо). Тетя... Боже...

Маргарита Борисовна. Это совсем не смешно. Мне часто приходится выполнять мужские обязанности.

Все смеются.

Баюра. Просто блеск! (Уходит с Маргаритой Борисовной и Подрезовой.)

Крымов. Ваша жена художник? Ее работа?

Подрезов (не очень связно). Нет... Моя жена косынки рисует.

Крымов смотрит на одну из картин.

А это... родственник один, брат Любы... Да я сниму ее скоро. Не люблю такую живопись. Да вот... Жена у меня человек... Не просто у нас сложилась жизнь. У нее муж был. Инженер Коноплев... Вы слышали о нем?

Крымов. Знаком.

Подрезов. Мы хорошо с Любой живем, дружно. Я очень люблю ее. И сын мой... Обосновались вот в этом блиндаже...

Крымов. Блиндаж уютный...

Подрезов. Вы с упреком?

Крымов. Что вы! Запомнился мне один день. Вы меня вызвали на КП полка. Сказали: «Посиди, посмотри, как полком командуют». Интересно вы с людьми обращались, Николай Иванович.

Подрезов. Ничего особенного...

Крымов. Любили вас в полку.

Подрезов (с вызовом). Что это вы все обо мне в прошедшем времени говорите?

Крымов (спокойно). Почему в прошедшем? Вы и теперь любите людей. Я получил ваше письмо о Рябинине. Хорошо иметь таких друзей, как вы. И друзьям надо верить... Вы правы.

Подрезов (увлеченно). А как же не верить? Как же не верить?! Если Рябинина восстановят, для меня это будет самая большая радость.

Крымов. Сегодня в два часа в горкоме назначен пересмотр его дела. Вам надо быть там.

Подрезов. Хорошо.

Крымов. У вас есть какие-либо реабилитирующие документы?

Подрезов. Какие документы? Документы в архивах. Вот письма есть.

Крымов. Захватите письма. Друг ваш Рябинин работает?

Подрезов. Директор артели. Его пенсии лишили.

Крымов. Это дело поправимое. А как ваше здоровье?

Подрезов. Последние два года совсем здоров... Окраина города. Воздух. Тишина...

Крымов. Николай Иванович, а не появляется у вас желание из блиндажа и тишины в атаку пойти?

Подрезов. Противника не вижу.

Крымов. В противниках недостатка нет, только их не сразу рассмотришь.

Подрезов. Кроме этого — демобилизован.

Крымов. Слово правильное, а не люблю. Помните вы нашу солдатскую песню, не забыли? (Тихо играет и поет.)

Я помню, друг, товарищ мой, Твою горячую ладонь, Когда в атаку шли с тобой Плечом к плечу через огонь.

Подрезов. Что об этом вспоминать... Сейчас жизнь другой колеей пошла, мирной...

Крымов. Кровь не льется... А борьба идет. Острая борьба...

К поющему присоединяются Подрезов и вошедший Баюра.

Не колокольчик под дугой, Осколков свист над головой. Поля, широкие луга — Вот это Курская дуга!

Не забыли, Николай Иванович?

Подрезов. Не забыл.

Маргарита Борисовна (входя, Крымову). У вас очень приятный баритон!

Подрезова (входя). Прошу к столу.

Крымов (смотря на часы). Спасибо!.. Николай Иванович не может, надо быть в горкоме в два часа. Извините нас, надо. Я вас подвезу.

Подрезов. Но я прошу вас к нам попрочнее.

Крымов. А вы думали, отделаться от меня так легко?. Поехали!

Баюра (Подрезову). Возьми меня с собой.

Подрезов. Поедем.

Все трое уходят.

Маргарита Борисовна (грустно). Жизнь состоит из встреч и расставаний, из приездов и отъездов. Как бывает грустно, когда уезжают мужчины, и как хорошо, когда после отъезда есть куда вернуться.

Подрезова. Живи у нас.

Маргарита Борисовна. У вас... У-у-у! Я все прыгала, искала. А недавно посмотрела в паспорт — через три месяца пятьдесят лет... И — одна, просто кошмар. Ну что, сэкономлю еще немного денег, куплю новые два-три платья... и все. Многое в жизни умела и ничего не сделала. Это правда, что Карп Анисимович запойный?

Подрезова. Кто тебе такую чушь сказал?

Маргарита Борисовна (подумав). Не имеет существенного значения. А он не страдает манией преследования?

Подрезова. Не замечала.

Маргарита Борисовна. А скажи, Люба, он ночью храпит?

Подрезова. Тетя, ты задаешь мне странные вопросы.

Маргарита Борисовна. Да, пожалуй... Но у меня голова идет кругом. Я привыкла быть замужем... А последние три года я одна. Катастрофа. Если я не выйду за эти три месяца замуж — путь отрезан.

Подрезова. Почему?

Маргарита Борисовна. Мне тогда уже будет за пятьдесят. А пока мне еще за сорок... (Проникновенно.) Любочка, помоги мне жениться на Карпе Анисимовиче. Мы так невероятно подходим друг к другу.

Подрезова. Я плохой помощник в этих вопросах. Ты уж как-нибудь сама...

Маргарита Борисовна (вздохнув). Он меня смертельно боится...

Звонок.

Я открою. А вдруг это он. (Идет открывать. Возвращается с Медным.)

Подрезова. А, это ты!

Медный (резко). Да, это я. Здравствуй, сестра!

Подрезова. Что же ты в пальто?

Медный. Не в этом дело. Ты понимаешь, что меня интересует...

Подрезова. Понимаю... Проходи.

Медный. Ты что-то сегодня холодна к своему брату?

Подрезова. Я не холодна, но...

Медный. Николай был в горкоме?

Подрезова. Был.

Медный. И что же?

Подрезова. Ничего для тебя хорошего.

Медный. Он говорил?

Подрезова. Нет.

Медный. Тетя, а что вы здесь вертитесь?

Маргарита Борисовна. Я не у тебя в гостях.

Медный. Так он не говорил?

Подрезова. Он прочел стенограмму...

Медный. Ну и...

Подрезова. Ты очень плохо выступал, он возмущен тобой.

Медный. А что же ты?

Подрезова. Я верю Николаю.

Медный (взорвался). Ах вот как? Полное единодушие в счастливой советской семье?!

Подрезова. Поверь, Виктор, мне очень тебя жаль. Ты должен...

Медный. Я никому ничего не должен. Хорошо, что я нашел человека, который мне поможет... И он, кстати, здесь.

Подрезова. Где?

Медный. Стоит за твоей дверью.

Подрезова. Кто он?

Медный. Он? Валентин Петрович Коноплев. Он пришел к тебе.

Подрезова (растерянно). Я не могу его видеть! Не могу... Слышишь, Виктор, не могу!

Медный. Он просил.

Подрезова. Я обещала...

Медный. Он ждет. Ты не имеешь права быть такой жестокой.

Подрезова. Я не имею права его видеть!

Медный. Хорошо. Я скажу, что ты не хочешь его видеть!

Подрезова (заметалась по комнате). Зачем это все? Ну пусть, пусть войдет... Только ненадолго...

Медный (деловито). Регламент вы сами установите. Тетя, вам здесь абсолютно нечего делать.

Маргарита Борисовна. Какой ты грубый! (Уходит.)

Медный уходит и возвращается с Коноплевым.

Медный. Вот и мы...

Коноплев. Ну, здравствуй... Люба.

Подрезова. Здравствуй, Валя.

Медный (развязно). А меня прошу извинить... Одно небольшое дело.

Подрезова. Останься...

Медный. Скоро вернусь. (Уходит.)

Коноплев (с упреком). Не ждала?

Подрезова. Не ждала... Да ты входи...

Коноплев. Спасибо. Ты одна?

Подрезова. Муж уехал...

Коноплев (горько). Муж?

Подрезова. Я виновата, Валя...

Коноплев (с надеждой). Еще не поздно, можно исправить ошибку.

Подрезова. Валя, невозможно...

Коноплев. Я тебе никогда не напомню...

Подрезова. Ты должен понять. Я люблю его.

Коноплев. Не верю, не верю! Неужели тебя устроит жизнь за этими стенами? Кто такой Подрезов?

Подрезова. Валя, ты в его доме.

Коноплев. Какие у него интересы?

Подрезова. Ты его не знаешь.

Коноплев. Я и знать не хочу!

Подрезова. Тогда ты не имеешь права судить.

Коноплев. Судить не могу. Но сказать, что думаю, имею право. Ну что это за жизнь? В стороне от всего! Мы все сейчас живем иначе! У нас строится текстильный комбинат. Ты сможешь...

Подрезова. Я не смогу, Валя. Не смогу. Ты ничего не хочешь понять!

Коноплев (раздраженно). А что же здесь понимать? Нельзя же так — сегодня один, завтра другой.

Подрезова (твердо). Я не хочу тебя обижать, Валя. Не хочу быть жестокой... Но, видимо, обязана сказать. Только с Николаем я по-настоящему счастлива. Я любила тебя, но теперь понимаю, что вот так, беспредельно, люблю в первый раз! Плохо это или хорошо, поздно это или рано, но в первый раз! Не суди меня, Валя, но это так.

Коноплев. Ах, Люба, Люба, как же это, если бы ты знала... Проснусь, а ты передо мной. Сосны шумят...

Телефонный звонок.

Подрезова (снимая трубку). Да... Я, Коля!.. Письма? Они у тебя в столе. (Вешает трубку. Коноплеву.) О чем ты говорил? Продолжай...

Коноплев. Ты не слушаешь меня?

Подрезова. Слушаю... Письма забыл... Письма Рябинина... Сейчас заедет за ними.

Коноплев. Кто? Какие письма?

Подрезова. Коля забыл письма...

Коноплев. Мой приход тебе неприятен? Я уйду.

Подрезова (потерянно). Теперь нельзя... нечестно... На чем ты остановился? Ты говорил о соснах. У нас здесь тоже близко сосновый лес...

Коноплев. Люба, ты вся дрожишь!

Подрезова. Разве?

Коноплев. Я пойду. Я не могу больше.

Подрезова. Нельзя, Валя. Теперь уходить нельзя. (Очень просто.) Скажи, как устроился? Большая квартира?

Коноплев. Зачем мне большая?

Подрезова. К тебе хорошо на комбинате относятся?

Коноплев. Да что с тобой?

Подрезова. Может быть, ты проголодался?

Коноплев (гневно). Виктор обманул меня!

Подрезова. В чем?

Коноплев. Сказал, что ты хочешь меня видеть.

Подрезова. Я ему ничего не говорила... Но я хотела тебя видеть. Боялась... У Виктора неприятности.

Коноплев. Он говорил. Просил меня помочь...

Подрезов (входя). Люба, вот, понимаешь, забыл...

Подрезова (идя навстречу). Коля, это... Я сейчас...

(Уходит.)

Коноплев хочет уйти.

Подрезов (сухо). Не надо так... Некрасиво.

Стоят, молча смотрят друг на друга.

Подрезова (возвращаясь с письмами). Какой ты рассеянный...

Подрезов (резко, взяв письма). Я не один такой рассеянный. (Быстро уходит.)

Подрезова (подходит к окну, смотрит на улицу). Он почему-то не уезжает...

Коноплев. Я должен уходить? Да?

Подрезова (не оборачиваясь). Да. И скорей.

Коноплев. Ты боишься его?

Подрезова. Машина все стоит...

Коноплев. Прощай, Люба.

Подрезова. Да, да...

Коноплев уходит. Подрезова, прижавшись к оконному косяку, рыдает.

Маргарита Борисовна (вбегая). Любочка, Любочка, что ты? Дать воды?

Подрезова. Я обещала Коле, что он не будет... в нашем доме.

Занавес

Действие четвертое

Обстановка предыдущего действия. На станке натянута новая косынка. На серванте — букеты сирени, на столе стоят ящик с землей и несколько небольших горшков с цветочной рассадой. Подрезов возле стола возится с рассадой.

Медный (входя, мрачно). Сестра дома?

Подрезов. Нет.

Медный. Где она?

Подрезов. Ушла сдавать работу.

Медный (усмехнулся). Трудится?

Подрезов молча смотрит на Медного.

Не замечаешь, что родственник в плохом настроении?

Подрезов. Замечаю. По запаху.

Медный. Не ошибся... Получил все-таки деньги... за плакатики. Устроили свидание с платежной ведомостью. Что ж ты не спрашиваешь, почему твой родственник в таком мрачном настроении?

Подрезов. Жду, когда сам скажешь.

Медный. Скажу... Ортодокс! Скажу! Горком оставил решение об исключении меня из партии в силе. Вот тебе... «Пиши, пиши!» А ведь я работал над собой! Все признал. (На ложном пафосе.) И политическую неграмотность, и чуждые влияния, и некоторую оторванность, как творческой личности, от жизни. Кипящей, бурлящей, поднимающейся вверх.

Подрезов. Неискренне говоришь.

Медный. То же самое говорил и там. (С горьким упреком.) Не поддержал меня в трудную минуту жизни! Я знаю, ты был в горкоме! Будешь отказываться?

Подрезов. Был.

Медный. Что ж, не мог доброго слова сказать?

Подрезов. Не мог.

Медный (сбивчиво). Помоги сейчас... Не дай пропасть человеку. Я еще буду писать в обком... Обком не восстановит — в ЦК... Куда угодно. Помоги, Николай... Прошу тебя. Не чужой я тебе человек.

Подрезов. Чужой, Виктор... Чужой!

Медный. Но почему же? Почему?!

Подрезов. Вылез на трибуну...

Медный. Ну, ошибся... Я же признаю...

Подрезов. А я не признаю, что ошибся. Ты не ошибся. Ты говорил, что чувствовал.

Медный (испуганно). Да что ты?! Что ты?! Оговорился.

Подрезов. Читал я твои оговорки. Ты выступал как злопыхатель... Все это враждебно нам.

Медный. Кому это нам?

Подрезов. Мне... Всем нам. Если б меня спросили, я бы голосовал за твое исключение.

Медный (меняясь на глазах). Голосовал бы? Ну ладно! Ладно!

Подрезов. В тебе слишком много злобы против нашей жизни.

Медный. А ты хочешь, чтобы я после всего христосиком был? Не буду христосиком! Умнее буду. Знаю, как теперь себя вести!

Подрезов. Врать будешь — все равно наружу вылезет. Грязь шапкой не прикроешь.

Медный. Молчал бы ты насчет грязи! Я хоть человек трудовой, а ты? Ты кто?..

Входит Подрезова.

Подрезова. Поздравь, у меня радость, похвалили! На областной выставке будут мои работы! (Уходит.)

Медный (проводив сестру глазами). Как я ошибся в тебе! Ты что, забыл? Да если бы не я... была б у тебя Люба?!

Подрезов. Это уже не твое дело!

Медный (яростно). Мое! Думаешь, она по любви пошла за тебя? Вот, сию минуту! Голову потеряла? Никого, кроме тебя, не видела! Я оторвал ее от Коноплева, от любви! От памяти! К тебе привел!

Подрезов. Врешь!

Медный. Накаляешься? А то все спокойный. На Олимпе геройства? Ты спроси ее, любила она тебя?.. Тогда... Хорош герой! Бабенка молодая, смазливенькая. Без средств к существованию. Воспользовался — женщине жрать нечего! И подобрал! Спроси у нее. (Зовет.) Люба!

Подрезов. Подлец!

Медный. Думаешь, она тебя сейчас любит?

Подрезова (входя). Что здесь?.. Виктор?

Молчание.

Вы оскорбительно молчите! (Уходит.)

Медный. Видел бы ты, как рыдала, когда Коноплев ушел! Да и привести к себе она просила...

Входит Подрезова.

Подрезов. Люба, уйди.

Подрезова. Коля...

Подрезов. Уйди, прошу тебя!

Подрезова уходит.

Медный. Ей просто жаль тебя...

Входит Миша, но его не замечают.

Все-таки одинокий, герой... человек в отставке! Георгины сажаешь...

Подрезов (идет к Медному). Какая ты гадина!

Медный (пятясь к двери). Пожалуйста, без метода физических действий. Не театр Станиславского! Разговор без свидетелей. Все скажу. Любила Коноплева и будет любить. А по мне — что ты, что Коноплев! Оба ничтожные личности: добра не цените! (Направляется к двери.)

Миша. Стойте! Разговор со свидетелями! Вы... вы... Как я вас ненавижу! Отец, этот негодяй не будет больше в нашем доме... Что ж ты молчишь?

Медный исчезает.

Подрезов. Он больше не будет в нашем доме.

Миша. Как ты мог терпеть?! Как ты мог терпеть? Человек в отставке? Ты слышал?

Подрезов (обнимая сына). Все слышал, все, мой сын. Я не буду человеком в отставке... Я буду в строю! Всегда в строю! Пока бьется сердце! Пока идут сражения! Пока ходит на земле всякая нечисть! Если бы ты знал! Если б ты знал меру их подлости! Если б знал, как такие ненавидят все, что дорого нам, что свято, с чем не расстаться ни нам, ни тебе, мой сын, до последнего вздоха! Мы люди широкие, терпеливые и вежливые. Мы очень вежливые... Погоди, Миша! (Выбрасывает горшки с цветами.) Да что вы мне руки связали!

На шум входит Подрезова.

Подрезова. Что такое? Что случилось?

Подрезов. Миша, прошу, оставь нас!

Миша уходит.

Подрезова (подходит к мужу). Что с тобой?

Подрезов (отстраняя жену). Один вопрос, Люба.

Подрезова. Что, милый?

Подрезов. Милый? Да, я милый.

Подрезова. Что с тобой, Коля?

Подрезов. Скажи мне, только честно...

Подрезова. Да что с тобой?

Подрезов. Скажи, ты вышла за меня замуж потому, что тебе было трудно жить?

Подрезова. Ты оскорбляешь меня!

Подрезов. А правда, что твой брат сыграл большую роль в нашей женитьбе?

Подрезова (колеблется). Мой брат и так несчастный человек.

Подрезов. Ты не отвечаешь?!

Подрезова. Большую.

Подрезов. Он уговорил тебя?

Подрезова. Ну, он не мог уговорить, если бы я не хотела...

Подрезов. А ты раздумывала?

Подрезова. Что же ты хочешь? Был ведь еще Валентин...

Подрезов. Что тебе говорил брат?

Подрезова. Говорил... Говорил: «Это навсегда. Бессмысленно ждать... Ты и так распродала все вещи».

Подрезов. И ты решила осчастливить меня?

Подрезова. Какое это имеет значение сейчас, когда я тебя люблю! Когда, кроме тебя, мне никого не надо?! Я же никогда не упрекала тебя любовью к Людмиле.

Подрезов. К мертвым не ревнуют!

Подрезова. Та любовь тоже мертвая... Я честна перед тобой. Честна!

Подрезов. Ты лишила меня веры. Ты и сейчас терзаешься, любишь его, хочешь вернуться к нему!

Подрезова. Какая чушь!

Подрезов. Ты плакала, когда он ушел отсюда?

Подрезова. Да, плакала... Откуда тебе стало известно?

Подрезов. Почему ты плакала?

Подрезова (просто). Ах, Коля... Как все трудно объяснить! Мне жаль Валентина... Он так одинок...

Подрезов. Видишь!

Подрезова. Ничего ты не видишь... Привел-то его Виктор!

Подрезов. Зачем ты говоришь неправду? Твой брат сказал, что ты просила привести к себе Коноплева.

Подрезова. Ложь!

Подрезов. И что ты любишь его!

Подрезова. Ложь!

Подрезов. Единожды солгавши...

Подрезова. Все ложь! Я приведу сюда брата.

Подрезов. Я не хочу его видеть!

Подрезова. А я хочу! (Метнулась к двери, исчезла.)

Подрезов идет за ней, возвращается, затем резко выходит из комнаты. Входит Маргарита Борисовна.

Баюра (входя с букетом тюльпанов). Вы одни?

Маргарита Борисовна. Да, одна. Ах, это вы?! Я стала рассеянной... Николай Иванович, по-моему, у себя...

Баюра. Я пришел к вам... Скучаю без вас.

Маргарита Борисовна (печально). Если бы я была моложе, ваши слова вскружили бы мне голову.

Баюра. Я говорю правду. Вот, прошу... Это для вас. Тюльпаны, от всего сердца...

Маргарита Борисовна. От всего сердца... Милый Карп Анисимович, вы произносите слова, которые только внешне кажутся правдивыми... Не надо... Я не девочка... Я только что была на городской железнодорожной станции, заказала себе билет... Куда бы, вы думали? К себе в Полтаву. Там у меня прекрасная комната, я ведь машинистка, прилично зарабатываю. Всегда зеленый лук к столу. Я люблю Полтаву... там хорошо поют, а я люблю песни. Поняли вы, Карп Анисимович, что-либо из того, что я вам сказала?

Баюра. Вы собираетесь уезжать?

Маргарита Борисовна. Смотрите, оказывается, я умею еще ясно формулировать мысли! Именно это я и хотела сказать.

Баюра. На какой день вы заказали билет?

Маргарита Борисовна. На послезавтра.

Баюра. Идемте на городскую станцию.

Маргарита Борисовна. Зачем?

Баюра. Отменим заказ.

Маргарита Борисовна. Для чего?

Баюра. Вы же собирались навсегда поселиться в этом городе?

Маргарита Борисовна. Собиралась... Мало ли что я собиралась делать... Если говорить откровенно, я даже собиралась женить вас на себе.

Баюра. Что же вам помешало?

Маргарита Борисовна. Вы отчаянно сопротивлялись. Даже взяли грех на душу, наговорив на себя, что страдаете манией преследования.

Баюра. Я пошутил.

Маргарита Борисовна. И что у вас запои.

Баюра. Я всегда могу выпить пару рюмок.

Маргарита Борисовна. Не беспокойтесь, я проверяла. Только не удалось выяснить, правда ли, что вы храпите...

Баюра. Но что вам стоит выяснить это лично?

Маргарита Борисовна. Это как считать — шуткой или началом объяснения в любви?

Баюра. Считайте как хотите. Я требую, чтобы вы отменили отъезд. Я просто запрещаю вам уезжать!

Маргарита Борисовна. Это не в вашей власти, Карп Анисимович.

Баюра. В моей! Вы хотите, чтобы я объяснился вам в любви?

Маргарита Борисовна. Мне, конечно, было бы приятно, но не стоит...

Баюра. Почему не стоит? Я могу, хотя и забыл, как это делается. Последний раз я объяснялся лет двадцать пять назад... Только я не могу стать на колени! У меня люмбаго.

Маргарита Борисовна. Как красиво звучит! Что это?

Баюра. По-русски это... прострел. Я не скомпрометирован в ваших глазах?

Маргарита Борисовна. Я всегда любила болезни с красивыми названиями, — например, инфлуэнца.

Баюра. Прошу вас остаться в нашем городе... и переехать ко мне в качестве...

Маргарита Борисовна. Квартирантки?

Баюра. В качестве жены.

Маргарита Борисовна. Жены? Что вы... А впрочем... Только знаете что?

Баюра. Я весь внимание.

Маргарита Борисовна. Лучше поедемте со мной в Полтаву.

Баюра. Что вы! Я не могу!

Маргарита Борисовна. Почему же?

Баюра. У меня дела, обязанности...

Маргарита Борисовна. Но вы же в отставке?

Баюра. Я активный деятель нашего комитета ветеранов войны... Только моя природная скромность не позволяла мне сообщить вам об этом раньше. Никаких отъездов! Никаких раздумий! Я прошу вас быть моей женой!

Маргарита Борисовна. У меня очень много недостатков в характере...

Баюра. У вас запои, мания преследования?

Маргарита Борисовна. Я говорю серьезно, Карп Анисимович. Я боюсь, что вы будете кусать себе локти.

Баюра. Я буду кусать вас.

Маргарита Борисовна. Я чувствую себя кроликом...

Баюра. Я спрашиваю: вы согласны или нет?

Маргарита Борисовна. Я слабая женщина...

Баюра. Вы не отвечаете.

Маргарита Борисовна. Но тогда придется сдать билет?

Баюра. Придется. (Набирает номер.) Занято.

Маргарита Борисовна. Нам не везет.

Баюра (набирает номер). Занято. Идемте пешком. Возьмем по дороге такси.

Маргарита Борисовна. Все-таки у меня фатальное невезение...

Баюра. У вас никогда не было молодого мужа? И никогда не будет.

Уходят. Входит Подрезов, решительно снимает одну за другой картины Медного. Входит Крымов. Стоит на пороге, наблюдая за Подрезовым. Подрезов, сняв картину, увидел Крымова.

Крымов (здороваясь). Насколько я понимаю, идет пересмотр эстетических позиций?

Подрезов. Освобождаюсь от дряни.

Крымов. Может, я не вовремя?

Подрезов. Вовремя. К вам хотел идти.

Крымов. Что случилось, Николай Иванович?

Подрезов. Горком сегодня подтвердил исключение художника Медного из партии.

Крымов. Мне Толмачев звонил. Кстати, сказал, что Медный часто вспоминал вас...

Подрезов. В каком смысле?

Крымов. Без особого смысла... Как родственника...

Подрезов. Он брат моей жены. (Показывая на картины.) Его художества.

Крымов. Да... вот, художества... Не сразу узнаются некоторые люди... и побольше вашего художника!

Подрезов (тяжело). Я вот все думал... Есть два рода строителей. Одни строят дом за тысячу рублей, а другие ломают за ту же цену. Ломать легче...

Крымов. Николай Иванович, боевой мой командир, а позвольте мне задать вам вопрос?

Подрезов. Прошу.

Крымов. К каким вы себя строителям относите?

Подрезов. Себя?

Крымов. Да, себя.

Подрезов (вспоминая). «Я... я... хоть человек трудовой, а ты кто? Человек в отставке. Георгины...». (Горько.) Я человек в отставке.

Крымов. Не строящий, не ломающий, а жизнь, так сказать, со стороны созерцающий?..

В комнату быстро входит Подрезова.

Подрезова (показавшемуся в дверях Медному). Входи! Входи!

Медный (нехотя переступая порог). Ну что ты придумала...

Подрезова (почти кричит). Что я придумала? Говори!

Медный. Я не подсудимый!

Подрезова. Говори!

Медный. Здесь посторонние.

Подрезова. Здесь посторонних нет! Говори! Ради всего святого, что еще осталось! Почему Коноплев оказался здесь? Я требую, чтобы ты сказал!

Медный. Хорошо, скажу... Ну, я привел...

Подрезова. Почему ты его привел?

Медный (уходя от ответа). Ну, просил, просил он...

Подрезова. Ты не все говоришь!

Медный (решившись). Какое это имеет теперь значение? Он все равно обманул меня... Обещал помочь — и обманул.

Подрезова (настойчиво). Что он тебе обещал?

Медный. Поговорить с Крымовым.

Крымов. Со мной?

Медный (огорошен). Вы, вы — товарищ Крымов?!

Крымов. Я товарищ Крымов.

Медный (панически). Товарищ Крымов! Меня оговорили.

Крымов. Кто вас оговорил?

Медный (взахлеб). Все, все... (Указывая на Подрезова.) И он... Вы не верьте им. Я буду бороться за свои права! Я восстановлю справедливость. Восстановлю свою честь...

Подрезова (перебивая Медного). Какая честь? Понадобился тебе Коноплев — давай уговаривать меня вернуться к нему.

Медный. Это ложь! Я докажу... Товарищ Крымов, я буду писать. Я художник...

Крымов. Художник!.. К сожалению, с этой стороны я вас не знаю.

Медный. Меня бесконечно обидели.

Крымов. Это вы нас обидели.

Медный. Я?

Крымов. Именно вы... Предполагается: художник — человек, любящий жизнь...

Медный. Я люблю жизнь!

Крымов. Возможно. Но не нашу, не советскую жизнь.

Медный. Что же мне делать?

Крымов. Постарайтесь жить честно.

Медный. Честно?

Крымов. Да, только честно.

Медный обводит всех глазами и, втянув голову в плечи, выходит. На пороге он едва не сталкивается с входящим Рябининым. Рябинин в военной форме, с орденами на груди.

Рябинин (тихо). Коля... Коля, посмотри...

Подрезов (обняв Рябинина, Крымову). Это и есть Рябинин. (Рябинину.) А это товарищ Крымов.

Рябинин. Я даже и не знаю, что говорить.

Крымов. А я тоже не знаю...

Подрезова (бросаясь к мужу). Коля! А я знаю. Мы вместе, вместе, и все будет у нас по-прежнему.

Подрезов. Нет, Люба, не все будет по-прежнему, не все! Я не могу, не имею права быть сторонним человеком. Да не осудят меня те из отставников, кто решил уже навсегда у тихой речки отдыхать. Я эту речку имею желание форсировать. (Крымову.) Приказывайте!..

Крымов. Вы полковник, а я из армии ушел майором! Приказывайте, с какого числа числить вас в строю?

Подрезов. С сегодняшнего!..

Занавес

1956

«ЧЕЛОВЕК В ОТСТАВКЕ»

Драма «Человек в отставке» впервые напечатана в журнале «Октябрь» за 1957 год, № 11.

15 мая 1958 года в Театре имени Маяковского в Москве состоялась премьера спектакля. Режиссер — В. Дудин, художник — К. Кулешов.

Роли исполняли: Крымов — А. Ханов, Крымова — Е. Баранова, Нина — Г. Анисимова, Подрезов — А. Лукьянов, Подрезова — В. Гердрих, Миша — В. Барков, Медный — М. Козаков, Маргарита Борисова — К. Пугачева, Баюра — П. Аржанов, Коноплев — Б. Мельников, Рябинин — К. Мукасян, Толмачев — П. Терновский, Дремов — С. Князев, Воробьев — Р. Афанасьев.

Драма была поставлена в театрах Астрахани, Белгорода, Калининграда, Красноярска, Мурманска, Майкопа, Орла, Рязани, Симферополя, Тбилиси и других городов.