Город
1. Призыв
Сначала вообще ничего не было. Или было — ничто?…
Потом стало: и вокруг — ничего, и внутри — ничего. И то, что внутри, долго маялось своей неопределённостью и ничегошностью.
Наконец, вокруг что-то стало происходить. Возник шум, но его невозможно было понять. Добавились цветные пятна, много-много мелких пятен, они, сбившись в стаи, толклись и дрожали… проносились мимо — но ухитрялись оставаться на месте… группами… роем… выворачиваясь наружу — и проваливаясь сами в себя… Шум разделился на отдельные звуки, звуки дробились и отражались, повторялись, то затухая, то усиливаясь…
Эта невнятица ничего не давала, ни осознания того, что происходит, ни возможности определить — с кем или с чем, и что такое оно само — то, что видит и слышит эту самую невнятицу. Не было верха и низа… Не было ничего… кроме тягостного чувства потерянности, бессмыслицы, беспомощности… которое всё длилось, длилось… длилось…
…«Это я? — возникла, наконец, первая мысль. — А что такое — я? И что это всё такое?»
…«Что происходит?» — понимание не наступало. Но наступило привыкание и смирение:
«Наверное, так и должно быть… Наверное, это и есть моя жизнь».
Если это была жизнь, то довольно противная.
…Цветные кусочки перестали выворачиваться сами из себя, теперь они мелко подёргивались на своих местах, пытаясь с этих мест сорваться — но стало понятно, что никуда они не денутся. Со временем они слились в большие пятна, пятна обрели объёмы, формы… Но всё оставалось бессмыслицей. Ни до чего нельзя было дотянуться, дотронуться — потому что не было тела, а мысль металась немощно, суматошно. Появилось подозрение, что всё это как-то неправильно, всё должно быть не так… Но как?
Ни малейшего понятия…
…Позднее добавились ощущения холода и боли. И определение границ этой боли. Все звуки и цветные формы оставались за пределами боли, снаружи. Одновременно пришло понимание: болит то, что живёт и думает, и видит, и слышит:
«Это — я. Это моя боль. Мне больно. У меня есть, чему болеть. Моё тело болит».
Боли было слишком много, и на какое-то время наступил перерыв в ощущениях и попытках думать.
Ещё позже удалось понять: больно не всегда одинаково, если шевелишься — болит сильнее. Но зато теперь возникло осознание себя, удалось увидеть и узнать собственные руки, ноги, торс, всё это располагалось, где и обычно, без возражений подчинялось воле, значит, хоть кости остались целы…
«Жива, надо же», — удивление что-то сдвинуло в сознании, и память вступила в свои права. Облегчение оказалось временным. Теперь она знала, кто она, но не имела понятия, где, и что произошло.
Стараясь не потревожить боль, осторожно подвигалась, ощупала себя… Да, всё при ней.
И всё болит. Что такое сделал Проклятый? Что он натворил? Ну, что бы это ни было, а уж он постарался… Она только надеялась, что не осталась в долгу. И что дядьку удалось отстоять.
Отчётливо помнилось, как рушилась, распадаясь, гостиная. И как гадко Гор копался у неё в сознании… Её передёрнуло — и напрасно: боль радостно вгрызлась во всё, что посмело дёрнуться. На некоторое время пришлось забыться…
…привела в себя гроза. Разряды били часто и близко, слепящие вспышки сливались в одну, и грохот почти не разделялся на составляющие его отдельные удары, почва содрогалась, воздух, напоённый влагой и насыщеный электричеством, покалывал кожу… Миль даже сквозь плотно зажмуренные веки видела этот яркий, холодный свет. Съёжившись в комок, она всем телом тряслась крупной мучительной дрожью, от которой ноющее тело болело ещё сильнее. Поняв, что недалеко до судорог, постаралась расслабить сведённые мышцы. Сразу не получилось, расслабляться пришлось поэтапно, долго. Не скоро, но удалось собрать себя в единое целое и как-то встать.
Под ногами был камень. Мечущийся неживой свет давал возможность разглядеть, что вокруг — довольно просторная пещера ли, грот ли, дальний конец которой скрывал тёмный зев провала, куда отсветы разрядов не доставали. Но Миль туда в любом случае не собиралась. Её больше интересовало, а что за пределами пещеры, и когда вся эта свистопляска закончится. А там, за пределами, не сказать, чтобы лило — там почти стояла стеной вода. Миль никогда не видела таких дождей. Выставив руку, убедилась, что идти под таким «дождём» невозможно: руку ударило напором воды и отбило вниз и назад… Если рискнуть и выйти под «дождь», поток просто собьёт с ног, придавит тело к земле и очень быстро утопит. Кстати, об «утопит»: вода понемногу прибывала, подползая к ногам.
Подставив ладони под стекающую со стены струйку, Миль напилась. И побрела выбирать местечко повыше и посуше…
Уснуть не уснуть, но как-то забыться ей удалось. Сколько времени прошло, понять не представлялось возможным. Гроза буянить перестала, и глаза больше не слепли от разрядов, но «дождь» всё так же заливал весь мир. И слух по-прежнему отказывался служить — монотонный шум вставшей «на попа» реки заполнял собой всё. Пол в пещере покрывал слой воды толщиной в полметра, не меньше. Ага! Раз это можно увидеть — значит, снаружи день! Да. И что нам это даёт?
Пробравшись к выходу, ещё раз напилась дождевой воды, залив подсасывание в желудке, и вновь забралась на свой насест. Присмотревшись, поняла, почему воды в пещере ровно столько, сколько есть, а не выше: достигая определённого уровня, вода сливалась в ту самую дыру в дальнем углу.
«Ну, и то хорошо, что не зальёт совсем…» — подумала Миль, впадая в оцепенение…
Было холодно… Так холодно, что пальцы не слушались и их не удавалось сдвинуть вместе. Ступни тоже утратили чувствительность. Тело опять скрутило, оно пыталось свернуться, согреться… Но тепла в нём оставалось всё меньше. Зубы не стучали — челюсти свело плотно. «Зато не больно,» — сонно подумалось ей. Да, тело уже не болело или ощущения просто притупились от холода.
«А ведь пропаду тут», — поняла как-то отстранённо. А что можно сделать? Разве что попробовать утопиться в дожде? Так это же ещё дойти надо… И вообще — какого чёрта… Вода… Что-то такое с водой можно сделать… Но цепенеющий мозг не желал думать.
…В пещере всё — слабо так — светилось. Странно. Вроде не должно. Взгляд на руки — руки тоже светились. Не сильно, и только самые кончики. Голубым таким… Ну, это как раз для неё обычно. Светящаяся вода напоминала лёд… Вода, вода… А! Ну да — если на воду дохнуть, как на зеркало — можно послать вызов. Бабуля научила.
Вызов. Кто-нибудь из своих должен же услышать — дядька, дед, да кто угодно…
Тело так скукожилось и оцепенело, что подняться на ноги было невозможно. Даже развернуть тот тугой узел, в какой оно свернулось — на это ушло столько сил, что куда там встать — доползти бы. Поставив цель, Миль запретила себе сомневаться в выполнимости её…
…и, ткнувшись лицом в ледяную влагу, поняла, что доползла, хотя совершенно не помнила, как. Неважно. Отдохнуть… чуть-чуть…
…едва не захлебнувшись, вынула лицо из воды — отдыхать было нельзя. Можно — сделать выдох, дли-и-инный… вместе с призывом из глубин естества: «Я здесь! Сюда! Сюда… Ко мне….»
Напряжённо прислушаться — ответят ли. Нет… Никого… ни-ко-го… Всё напрасно. И тогда она с облегчением разрешила себе наконец расслабиться. Всё зря… Можно уснуть.
…Показалось ли, приснилось ли — краешком остывающего сознания уловила тёплый отклик с лёгким таким эхом. И потянулась к нему всем своим существом, всем остатком сил… Чуть-чуть тепла…
Ещё хватило сил — отвернуться от воды. Чтобы дождаться…
Она не видела, как вода — вся разом — загустела, замерла. Замедлился, становясь вязким и прозрачным, поток, изливавшийся с небес снаружи, застыла вся вода на многие десятки метров. Вместе с ней застыли немногие живые существа, не сумевшие убраться подальше: рыбы в воде, насекомые под листьями и травинками, мелкие зверьки в дуплах…
И сияние, что голубело в пещере, разлилось на всю эту застылость, высвечивая мельчайшие детали, проникая внутрь всего живого. Деревья и травы стекленели до самой сердцевины, рыбы, зверьки и насекомые стали прозрачными, слоисто являя миру строение мышц, органов и костей.
И воцарилась тишина…
В тишине возник низкий рокочущий звук. Какой-то крупный предмет плыл — иначе не скажешь — через остановившийся дождь. Медленно, с натугой пробивался он сквозь плотную массу воды. Там, откуда он вдавился в поток, шёл обычный, хотя и сильный, дождик. Вода становилась плотнее постепенно, одновременно приобретая голубой отсвет.
Сопротивление было столь велико, что сжигавшая все запасы машина уже не могла бы вернуться. Человек, сидевший за штурвалом, выжимал из двигателя все резервы, надеясь, что прочный обтекаемый корпус выдержит нагрузку, на которую, в общем-то, рассчитан не был.
И машины прошла, протиснулась.
Скользнув над поверхностью озера, она вдвинулась в зев пещеры до половины, да так и застряла. Двигатель облегчённо сбавил обороты и затих. Человек за штурвалом всмотрелся сквозь переднее стекло: довольно обширная, высвеченная голубым сиянием полость с провалом в самом дальнем углу, ровная поверхность воды, залившая песчаный пол, несколько крупных валунов… За одним из которых и лежало скорчившееся тело. Видимо, это и был тот, ради кого человек в машине, услышавший отчаянный призыв, повернул и помчался на зов.
Боковая дверца, скользнув по пазам, спряталась в стенке, человек оставил кабину, спрыгнул в воду и передёрнулся, сразу продрогнув до костей. «Вода» под его ногами расступалась крайне медленно, неохотно, будто густое желе… или смола… она тянулась следом за ногами длинными светящимися нитями… чёрт его знает, что это было — но на воду оно не походило!
С трудом передвигая ноги, мужчина побрёл к неподвижному телу. Он быстро понял, что по берегу идти будет легче, чем по «воде», выбрел на сушу и припустил было, но сразу осадил себя: не хватало сломать ноги в этом диком месте и стать здесь второй жертвой. Осторожно обходя каменный хлам, он добрался, наконец, до лежащего, присел на корточки… И обнаружил, что это девушка. Подросток, если точнее. Худенькое тело в длинном тёмном платье лежало на боку, в позе эмбриона, сжавшись сколь могло плотно — видимо, в попытке согреться. Мужчину и самого уже потряхивало от невозможного в это время года холода, дыхание облачком срывалось с губ и тут же уплывало вверх. А вот её дыхания он не видел. Боясь, что опоздал, коснулся шеи девушки — и рука его сама собой отдёрнулась: тело было холодным, холоднее льда, и твёрдым! Но испугало другое: руку прошил разряд. Словно током. Всякое видевший на своём веку, мужчина почувствовал оторопь и ирреальный страх, как в детстве… Мысленно обругав себя, снова коснулся лежащей, уже готовый встретить удар, и принял второй разряд спокойней. Ток пронзил его с ног до головы и никуда не ушёл, напротив — вызвал в крови и костях неведомый отклик…
И всё-таки, изумлённо вскрикнув, он не выдержал — опять отдёрнул руку, а полученный заряд заметался, заколобродил в его теле, клетки отвечали вразнобой, голова кружилась и гудела… Но он знал теперь, что девушка жива. Вот знал и всё тут. И ещё понял — надо уходить отсюда.
Подсунув под неё руки, он получил очередной удар, но поднял лёгкое тело и, обходя камни, потащился к машине… Смог подняться в кабину, поместил по-прежнему неподвижную находку в соседнее кресло, пристегнул фиксаторами, зафиксировался сам… А вот как выводил машину под затихавший дождь и взлетал, он уже не помнил.
2. Находка
Ночное дежурство подходило к концу. Ещё час-полтора — и можно будет сдать вахту и отправиться спать. Все патрульные экипажи разлетелись по участкам — случай достаточно редкий, но не исключительный, время от времени такое случалось. Основное количество вылетов пришлось на первую половину дежурства, и сначала он даже хотел вызвать из казармы резерв, но ближе к утру успокоился, ведь вроде всё было тихо.
Тихо в диспетчерской. Так тихо, что начинаешь клевать носом над пультом. Чтоб встряхнуться, он встал, выполнил несколько танцующих, скользящих движений с неожиданными перетеканиями, поворотами и замираниями, и подошёл к широкому панорамному окну.
За окном темнела ночь, только на посадочном поле причальные огни горели зелёными звёздами, да габаритные рдели угольками. В тишине диспетчерской не слышно ни воя ветра, ни дробного стука дождя. Он посочувствовал ребятам из патруля. Плохо сейчас в рейде. Работка не для всякого, любой горожанин это знает, и всё же из года в год почти каждый в возрасте от двадцати одного до сорока пяти, не теряя надежды, заявляет о своей готовности принять участие в конкурсе. Обычно требуется тысяча-полторы, а претендентов набирается на порядок больше. И никого не смущает, что набирают чаще не в Десант или Патруль, а в отдел Порядка: система Контроля велика, попасть в неё — проблема, но уж попав, можно оказаться в любом отделе…
Он вернулся в кресло, посмотрел на мигающие часы — надо же, как тянется время… И, видимо, всё же задремал, потому что, когда снова увидел монитор, обнаружил, что один час куда-то делся.
…Тишину вспорол резкий сигнал экстренного вызова. Тычком выключив сирену, Джей взглянул в обведённое пульсирующей рамкой лицо одного из наблюдателей, — тот явно был встревожен больше, чем хотел показать, и сразу нервно затарахел:
— Джей, на северной границе моего участка появилось отчётливое световое пятно. Похоже на промышленный выход, хотя и не очень… Приборы ничего не показывают, то есть, они показывают, но лучше бы вообще ничего не показывали, чем то, что, они сейчас вытворяют… Я не знаю, что это может быть! Вышли кого-нибудь, пусть взглянут!
— Спокойно, Танди, что-нибудь придумаем, — рассеянно ответил Джей, выводя на свой экран показатели с его пульта. Приборы Танди, как и сам Танди, были в панике. И десант высылать надо было срочно. Вот только высылать-то было некого.
Джей затребовал сразу два канала: ангар и казарму. Ангар ответил раньше.
— Ребята, срочно подгоните к насесту «Черепаху», «Утюг» или лучше «Каплю». В полной готовности! Это всё.
— Привет, «наседка», зачем тебе «Капля», да ещё на взводе? — вахтенный резерва был бодр, хотя и немного растрёпан.
— Потом расскажу. Поднимай своих ребят, ориентировку получите у Танди. А, да — и мне высылай дублёра — «насест» пустой. Я пошёл!
За несколько секунд этих переговоров Джей успел натянуть средний десантный комбинезон, обычно от профилактики до профилактики пылившийся без употребления. Надевали его только на спор да в случае учебной тревоги — потому что до настоящей дело в диспетчерской ни разу не доходило. Несколько поколений диспетчеров и десантников тренировали на этом факте своё остроумие, «насест», кстати — тоже продукт их словотворчества. Старшее начальство жаргона не признавало и делало вид, что никогда его не слышало, как будто каждый из офицеров не прошёл в своё время через десант и все остальные подразделения…
Распахнув дверь, Джей зажмурился на пару секунд: как раз в этот момент ударила молния. Проморгавшись, сквозь пелену дождя разглядел, что «Капля» с номером 12 висит у самых перил — вниз сбегала мокрая лестница — и мысленно похвалил техников: учли, что спуск, да ещё в такую погоду, дело долгое и рискованное. Он перемахнул через перила, пролетел над нешироким тёмным провалом и мягко упал в кабину. Киберпилот закрыл люк и отчалил от диспетчерской.
Джей поднялся, сел в кресло, развернул машину на север и погнал на максимуме. И только после набора высоты, оторвав от подлокотника потяжелевшую руку, включил связь. В эфире было шумно — дублёр ещё не добрался до диспетчерской, а десантники — до катеров, вахтенный докладывал по инстанции о срочном вызове, командиры пытались узнать подробности, и где-то едва слышно было, как Танди безуспешно старался связаться с Джеем, он вызывал диспетчерскую, а та, естественно, не отвечала…
Джей набрал в лёгкие побольше воздуха и гаркнул — индикатор записи зашкалило:
— Борт К-12 требует очистить эфир! Нахожусь в экстренном вылете. Повторяю: требую очистить волну! Давайте, ребята, заткнитесь уже!
Сразу стало относительно тихо, и Танди пробился, наконец:
— Алло, Джей, это Танди, рад тебя слышать!
— Привет, Танди, давай координаты по маяку.
— Понял, даю координаты…
По маяку идти быстрее и удобнее, киберпилот держал катер на курсе, «Капля» шла, как по струнке. До квадрата наблюдения, где сидел сейчас Танди, было минут десять на такой скорости. Оттуда Джей поведёт машину сам, не торопясь. Сейчас есть время ответить Стану — Стайнису Веншу, шефу отдела Информации, члену Совета Контроля.
— К-12, почему вы один в полёте?
— Виноват. Вся смена задействована, резерв ещё не подошёл, жаль было терять время.
— Дублёр уже на месте?
— Да, командир, — отозвался «насест».
— К-12, это действительно так интересно?
— Понятия не имею, шеф.
— А кто имеет?! — Стан явно медленно закипал.
— Танди имеет, шеф.
— Танди!
— Так точно, шеф. Приборы наблюдения и анализа вышли из подчинения и несут явную чушь! Такое впечатление, что на них взвалили непосильную задачу и они растерялись…
— По-моему, это вы там растерялись, Танди. Электронщиков мне!
— Здесь, командир!
— Срочно команду наладчиков на этот участок и медиков для дежурного наблюдателя!
— Но, шеф, я в порядке, это приборы…
— И сменщика ему пошлите.
— Извините, шеф, но моя смена ещё…
— Помолчи пока, Танди, не то огребёшь взыскание или загремишь на губу, — вмешался Джей. Если Стан разозлится окончательно, Танди могут снять с наблюдения, а он ещё нужен Джею, да и жаль парнишку — первый год на службе, а уже нахамил Стану, это ему может выйти боком. Хотя вряд ли Стан действительно так уж зол…
— Шеф, выхожу на маяк. К-12 вызывает Маяк — 989. Танди, как там дела?
— Смотри сам, тебе должно быть уже видно.
Джей пошарил взглядом — изредка бьют молнии, в перерывах — темень, ни горизонта, ни земли, ни неба. Ага, вот маяк. Он стремительно приближался, сейчас «Капля» пройдёт над ним.
— Пока ничего не вижу, кроме молний.
Промелькнул под днищем маяк. Джей напряжённо вглядывался вперёд. Ещё минута, и он увидел…
— Шеф, тут действительно что-то мерцает. Ещё далеко… Торможу помаленьку…
— К-12, что видите?
— Не могу понять, но какое-то свечение имеется. Приборы его не регистрируют, но мы с Танди его видим. Танди, видишь?
— Уже час, как вижу, — буркнул Танди.
— И оно не стало слабее?
— Ярче оно стало, особенно в последние пятнадцать минут, когда гроза затихать начала.
— Приборы, Танди? — голос Стана серьёзен.
— Врут приборы, на чём свет стоит.
— Что, все разом?
— Все, сколько есть! …Шеф, — подумав, добавил Танди.
— Танди, не хами начальству, — Джей взял управление в свои руки и ещё сбавил скорость. — Снижаюсь до двухсот метров. Скорость сто. Прямо по курсу отчётливо вижу световое пятно. Светятся джунгли.
— Что светится? Говори громче, что-то тебя плохо слышно.
— Лес светится! Джунгли!
— Слышу: джунгли.
— Снижаюсь до пятидесяти метров! Скорость двадцать!
— Повтори громче.
— Высота — пятьдесят!! Скорость двадцать!! — орал Джей.
— Понял. Что у тебя со связью?
— Вас слышу!! Хорошо!!
— Слушай, Джей, говори что-нибудь всё время, хоть считай, хоть стихи читай, можешь петь!
— Зачем?!
— Кажется, там у тебя одностороннее нарушение связи, техники утверждают, что твоя «Капля» в полном порядке, особенно электроника и приборы связи…
— Да, Джей, я сегодня ночью эту «Каплю» лично тестировал! — вставил кто-то.
— Так что это не приборы виноваты, там в самом деле что-то творится! Доберёшься — держись, сколько сможешь, десантники сейчас вылетают! Джей, Джей!
— Слышу!! Высота пятнадцать!
— Повтори!
— Высота пятнадцать!!!
— Понял!
— Скорость — пятнадцать километров в час!!
— Понял! Что видишь?
— Джунгли светятся!!! — надрывался Джей. — Каждое дерево как… из прозрачного фосфора! Просвечивает!! Насквозь!!!
— Да, слышу, дальше!
— Я вас слышу уже хуже! Говорите громче!!
— Дальше говори!!
— Пока всё то же!! Джунгли светятся!! Ровным светом!! Свет тусклый, неживой!!
— Что?!
— Впереди — свечение ярче, иду туда!!
— Джей!!.. тебя… шим… эй…
— Вас не слышу, не слышу!! Алло!!
Динамик в ответ хрюкнул что-то и затих.
Джей помолчал, глядя вниз, и спокойно сказал, наблюдая, как мигает огонёк индикатора записи:
— Время — пять часов семь минут. Связь потеряна. Впереди — световое пятно повышенной яркости. Иду на него с минимальной скоростью. Высота десять метров. Крупные деревья постепенно сменяются низкорослым кустарником. Вижу внизу широкое водное пространство. Снижаюсь до трёх метров. Вода светится. Дно озера просматривается даже на большой глубине. Снижаюсь до полутора метров. Скорость пешехода.
Джей осмотрелся. Странно, только что он пролетал над мутантными джунглями, а здесь, вокруг озера, вполне нормальный смешанный лес. Если не считать свечения. Разве что по пропорциям чуть меньше обычного. И рыбы в воде вроде вполне нормальны, хоть и незнакомых пород. И совсем не двигаются.
Он понял, что его особенно настораживало — отсутствие какого-либо движения вокруг. Всё замерло. Даже листья на деревьях не колыхнутся. Он начал докладывать об этом и вдруг замолчал, одновременно бросил на пульт руку и выключил бортзапись и всю систему анализа.
«Капля» остановилась. Впереди светились скалы, а на их фоне тёмнел несветящийся силуэт спортивной машины…
Никогда потом он так и не сумел объяснить себе, почему он сделал то, что сделал. Выключил следящую систему. Извлёк из нагрудного кармашка маленький контейнер и, вытряхнув на ладонь горсть мельчайшей пыли, широким жестом рассеял эту пыль по салону, а остатками потёр крышу «Капли» снаружи. Следующим шагом было набрать на опустевшем контейнере ему одному ведомый код. В результате микроскопические механизмы быстро размножились, оплели все системы «Капли» и взяли их под диктат. Они скорректировали информацию, поступившую на борт за последние пять минут. Вполне достаточно, чтобы никто не узнал, что за машина выходила сейчас из провала пещеры задним ходом… Вполне достаточно, чтобы узнавший эту машину Джей сумел нагнать взмывшую в небо «Молнию» своего друга Бена, которому ну вот совершенно нечего было здесь делать — а он, тем не менее, сидел в пилотском кресле и пытался в полубессознательном состоянии куда-то улететь, да так шустро, что десантная «Капля» едва успела перехватить управление штатской машинки и мягко приземлить её рядом.
А уж когда Джей разглядел сквозь лобовое стекло «Молнии», кто пристёгнут к пассажирскому креслу возле Бена, то готов был ругаться и лупить своего приятеля, как злейшего врага. В кресле, свернувшись клубком, лежал подросток. Мало того — девочка. Старшего школьного возраста.
Поостыв, Джей уразумел, что ничего плохого Бен, насколько Джей его знал, сделать с ребёнком, конечно же, не пытался, скорее напротив, расшибся бы в лепёшку, чтобы помочь… Как девочка оказалась в этой пещере, что здесь же мог делать Бен… Ни у того, ни у другой не выяснишь: оба лежат без сознания, холодные и твёрдые. Оп-па! А девочка-то — не горожанка! Каждый горожанин с рождения носил на левом запястье вживлённый индикатор, только «дикари» их не имели. А у этой — пустая чистая кожа. Дикарка?
Джей недоверчиво всмотрелся в лицо подростка, отметил ухоженный и здоровый вид… Не похожа она на дикарочку… хотя некоторая помятость и присутствует, а на плече — заметный ожог, ткань рукава опалена. И что за ткань?! А волосы?! Джей никогда не видел таких длинных волос ни у дикарок, ни у горожанок. Заплетённые в затейливо-сложную косу, они казались короче, реальная длина… да пониже пояса, это уж точно…
Хватит любоваться, одёрнул он себя. Аптечка нашлась где положено, сначала он протестировал девочку — вполне тянет на белый уровень — обработал поверхностные раны и ожог, заклеил биоклеем. Затем осмотрел и Бена, но у того никаких повреждений не оказалось. Что ж они такие холодные-то и твёрдые оба…
А теперь надо покинуть это очень нехорошее место. «Молнию» придётся вести в поводу… Окинув взглядом тучи, Джей отметил, что гроза, вроде, затихает… Хотя и льёт немилосердно.
Минуточку. И где же обещанная поддержка? Времени миновало явно больше десяти минут, коллеги просто обязаны уже давно быть здесь и принять ответственность над ситуацией, однако, увы!
И Джей понял, что не знает, а что же ему делать. По всем правилам ему следует сдать обоих — и Бена, и эту девочку — врачам. Но зачем-то же он стёр показания следящих систем и запустил дезу? Все дежурные диспетчеры, хотя это и не поощрялось, баловались на смене какой-нибудь безобидной забавой — кто стихи писал, кто украшения мастерил из проволоки, кто строил всякие модельки… да кто во что горазд! Джей обычно собирал и программировал мини-роботов из самых неподходящих для этого материалов. Нынешняя партия в контейнере была вообще из не пойми чего: он поставил себе целью использовать только инертные вещества, ни металлов, ни традиционных пластиков. Органика, немного минералов, несколько капель собственной крови… плюс некоторое количество личных литературных изысков в виде ругательств. К его немалому изумлению, мини-монстрики оказались удачными, их удалось надёжно зарядить на ограниченное воспроизводство и последующую за выполнением задания самоликвидацию. И теперь им предстоит довольно скоро раствориться в природе, «сбой» записи можно будет списать на естественные помехи — пропала же связь! — Бена и девочку примут под крыло медики…
И вот тут Джей осознал, что не желает сдавать девчонку родному Контролю. Он отлично знал, что её ждёт: слишком взрослая для натурализации, социализировать её, скорее всего, не удастся, с виду без заметных изъянов — стало быть, рожать и рожать… Всю жизнь. По три-четыре элитных младенца за раз. Это в пропагандистких передачах они такие все красивые-весёлые-довольные, эти вечные мамы. Джей бывал в родильных блоках Центра Здоровья. Видел он эти мягкие клетушки с прозрачными потолками, поверх которых расхаживают охранники, видел гуляющих по дорожкам между деревьями и цветами пузатых женщин с затуманенными взглядами, помнил их замедленные движения и блуждающие улыбки…
А что он может сделать-то?! Эта дикарочка — не первая и не последняя с такой судьбой.
Ну вот почему Бен без сознания?! Пусть бы и объяснил, что это за девочка, откуда, почему здесь?! А если девчонка адаптабельна? Подучится, закончит колледж, выйдет замуж… Детей родит. От кого пожелает. Да хоть от Бена… А почему не от него, Джея?…
Нет — что за мысли?!
А руки уже доставали из бардачка «Молнии» инструменты, и вот панель вскрыта, навигационный блок раскурочен и наспех переделан и доукомплектован — на живую нитку… холодеющими руками… Обогрев комбинезона включился, из рукавов и из-за пазухи веет тёплым воздухом, но руки всё равно еле удерживают универсальный ключ… лишь бы не сорвалось жало… А, и так сойдёт, не до красоты… Наскоро протестировать — один рейс выдержит… Так, теперь маршрут и конечный пункт загнать в память… готово. Ух, как же холодно-то! Скотина Бен — выбрал спортивную модель без автоматики. Любит он скорость и маневренность, видите ли. А ещё девчонок… Впрочем, нет, это Джей уже наговаривает на друга — от злости. По девушкам как раз сам Джей специалист, они и без Лицензии на него пачками вешаются… А Бен у нас спец по рыбалке…
Всё. От души пнув на прощание в изогнутую плоскость, он закрыл люк, и «Молния», снабжённая самодельным подобием автопилота, взвилась в тучи. Джей с гордостью проводил её, плюнув вслед на удачу. Рассказать — не поверят: за пять минут, практически на коленке, из ничего…
А уж как вовремя… Минимонстрики принялись дохнуть буквально через пять минут после напутственного плевка в небо… Джей сложился в попытке сберечь тепло ещё через три… А спасатели смогли до него добраться только через сутки — когда отбушевала гроза, восстановилась связь, и когда перестал существовать непонятный феномен, не подпускавший к светящемуся району ни машины, ни людей.
По показаниям спасателей, некоторое время настойчиво бодавших невидимую стену, пейзаж за стеной менялся прямо на их глазах, и симпатичные, но нетипичные лесные заросли, обрамлявшие район светящегося озера, замещались привычными для этой местности мутантными джунглями, появлялась всякая местная живность… Джей, свернувшись, всё это время неподвижно пролежал возле «Капли», и десантники нервничали, боясь увидеть, как им поужинает какая-нибудь местная зверюга — а они смогут только попереживать, наблюдая за процессом. Но животные к человеку и близко не подходили. А когда он, наконец, вяло завозился на траве, оказалось, что барьера уже нет, и коллеги эвакуировали Джея со всей возможной поспешностью.
Однако он оклемался по дороге, и своим ходом, наплевав на требования «белых комбинезонов», добрался от машины до медцентра. Понимая, что у медиков работа такая, он целый день позволял им над собой изгаляться, попутно отвечая на вопросы следователей, начальства, коллег по службе — если рот у него не был занят: почему-то на него напал такой жор, что все диву давались. Медики не препятствовали ему сами — и запретили вмешиваться даже непосредственному начальству пациента. В итоге Джей около суток переводил в своё нутро всё съестное, до которого успевал дотянуться. А также извёл всю питьевую жидкость в автоматах, установленных поблизости для удобства персонала. Он ел и пил даже ночью — и, соответственно, не давал простаивать обрудованию санузла… И всё это безобразие добросовестно фиксировалось обслуживающей автоматикой, которая и контролировала его температуру, давление и прочее. Ровно через сутки показатели пришли в норму. Жор и жажда прошли. Всё, что мог, Джей уже не по одному разу рассказал всем, кто этого желал. Его оставили в покое. От службы его тоже — «Временно, временно!» — освободили, и Джей загрустил. Ну, не умел он «болеть», особенно, будучи здоровым.
Сколько мог, он дремал. Сжигал избытки энергии в спортзале. Болтался по корпусу и прилегающей территории. Путался под ногами у дежурных диспетчеров. Смотрел развлекательные передачи. Разбирал на части игрушки, которые создал до этого. Наконец, подал рапорт на отпуск. Медики предпочитали, чтобы он оставался у них под рукой, но он очень убедительно поклялся, что явится, как только они по нему соскучатся, и что каждый день станет ложиться в диагностическое медицинское киберустройство — в просторечии биосканер — чтобы у них были самые свежие его анализы… и его отпустили.
Для начала — на три с половиной месяца, честно накопившихся вместе с неиспользованными отгулами за три последних года. Он возмутился и помчался разбираться — за что?!
— Что вы, это вовсе не увольнение! — успокоили его в отделе кадров. — Руководство хочет, чтобы вы отдохнули, как следует, восстановились и вернулись на службу. Попутно оно желает, чтобы вы использовали-таки свои отпуска и выходные. Стану тут нагорело, — шепнули ему по секрету, — за такое вопиющее нарушение Служебного Уложения. И в самое ближайшее время в свои отпуска отправятся все, у кого их накопились непозволительно много… Просто вы первым попали под раздачу.
Возразить было нечего, отпусками народ пренебрегал сплошь и рядом. И Джей, получив причитающееся на личный счёт, отбыл «отдыхать».
— Всё лучше, чем у медиков пациента изображать, Джей! — напутствовали его сослуживцы на тёплом междусобойчике, хлопая по плечам, спине, шее и затылку — кто куда дотягивался. — Погуляешь, на девочек впечатление произведёшь, за всех нас! — они ещё не знали, что вскоре гулять придётся почти всем… Джей не стал их расстраивать. Вызвал кибертакси и отправился восвояси.
И только там, в потрёпанном салоне неторопливой городской машины, с трудом расслабился и на время согнал с лица доброжелательное, спокойное выражение и весёлую улыбку, от которой уже сводило мышцы щёк. А ведь ему ещё предстояло в той же маске минимум вечер шататься по Городу, изображая беззаботного отпускника и мучаясь от невозможности набрать номер и выяснить, что с ними — с Беном и с девочкой, как они, где они…
Он всё-таки набрал свой номер — в числе прочих, обзванивая знакомых, как бы по ошибке… Экран осветился, но на вызов никто не ответил. Это означало, что в квартире кто-то есть, иначе ответил бы домашний кибер. Сбросив вызов, Джей поболтал ещё с парой приятелей, посмеялся над новостями… Закупил большой пакет продовольствия и поехал домой.
Дверь открылась сама, едва он вышел из лифта. Домашняя система не только ждала его, но и давала понять, что ждала очень… Как уж Бен добрался до квартиры, чёрт его знает, но они оба были тут — на полу, в прихожей. Неподвижные и окоченевшие. Девушку почти не было видно — Бен обхватил её, оплёл руками-ногами, скорчился, заслоняя собой неведомо от чего или пытаясь согреть. Ледяным-то телом…
Скверные дела… Два с половиной дня они в таком состоянии — и конца этому ещё не видно. Очень нехорошо. А сам он, хотя и провёл в зоне свечения почти вдвое больше времени, оклемался почему-то намного раньше…
Джей с трудом развёл каменную хватку стылых конечностей Бена, выковыривая девушку из его объятий. Порознь доставил их в ванную. Горячая вода сделала своё дело, Бен несколько отмяк, тело расслабилось, кожные покровы порозовели. Разрезав на нём одежду, Джей вытер его и транспортировал в постель, поближе к кухне и санузлу, и даже смог влить в него немного горячего чая. Поставил в пределах досягаемости столик с кое-какой едой-питьём и занялся девушкой, всё ещё твёрдой, холодной и бледной.
На неё горячая вода как будто никакого заметного воздействия не оказывала. Осторожные попытки расправить тело ни к чему не привели, оно сопротивлялось, и Джей не решился продолжать. Поза эмбриона не позволяла снять её платье, пришлось и его срезать. Вытерев по возможности насухо, Джей перенёс твёрдый клубочек в постель и, закутав в свою зимнюю куртку, включил обогрев. Сверху укрыл одеялом. Постоял со странным ощущением — как будто её тело всё ещё у него в ладонях. И отправился готовить еду. Бен скоро откроет глаза и первым делом потребует чего-нибудь ещё на зуб положить…
3. Раз мутант, два мутант…
Ты свинья и я свинья -
все мы, братцы, свиньи…
Как сегодня дали нам
целый таз ботвиньи…
Однако Бен, хотя и согрелся, пребывал в ауте третьи сутки. Джей бродил туда-сюда по комнатам, то и дело проверяя температуру подопечных. Бен был тёпл и не вызывал беспокойства, и Джей всё чаще обнаруживал себя возле девушки — то одеяло на ней поправлял, то ледяной лоб трогал, то причёску разглядывал… то просто сидел, рассматривая уткнутое в стиснутые руки лицо, и гадал: какого цвета у неё глаза?…
…Ближе к вечеру третьих суток Джей, возившийся на кухне с чаем, уловил некий шум. Пошёл на звуки и застал странную картину: голый Бен, оставаясь без сознания, сполз с кровати и, так же ползком, не глядя, куда-то потащился, натыкаясь поочерёдно на все возможные препятствия. Джей обалдело наблюдал, решив не вмешиваться. А тот, иногда надолго замирая, не поднимая головы, продолжал ползти… Зрелище было довольно неприятное, но, когда ползун покинул свою комнату, Джей, наконец, определил вектор его поползновений: попав в общую гостиную, тело слепо поводило головой в поисках направления, ткнулось лбом в пол и так, бороздя просторы носом, двинулось дальше. В ту комнату, где Джей устроил девочку.
— Интересно, — произнёсДжей, сопроводив его до постели, куда Бен, хотя и с трудом, но всё же заполз и где немедленно попытался опять облапить закутанное твёрдое тело найдёныша. — И что бы это значило?
Что бы это ни значило, Джею это не нравилось. Он перенёс девушку в покинутую Беном постель. А потом сказал себе:
— Да ты, брат, ревнуешь.
Возразить было нечего. Он пожал плечами и присматривать за приятелем стал более внимательно. Но тот попыток поползать больше не предпринимал, лежал смирно. До самого утра.
…Холод отступил, Бену было теперь тепло, как в горячей ванне, он млел и словно плыл по ласковым волнам, медленно покачиваясь вверх… вниз… вверх… вниз…
Что-то мешало млеть, отвлекало… вот опять. Бен прислушался, ожидая подсказки своего внутреннего стража, но тот молчал, значит — млей себе дальше, однако любопытство пересилило, Бен чуть приоткрыл глаза… и тут же, распахнув их, попытался за что-нибудь ухватиться: потолок, стены, пол — всё действительно куда-то плыло, раскачивалось, менялось местами… Зажмурившись, он ощупал всё, до чего смог дотянуться. Постель оставалась на месте, но Бен не имел уверенности, что по-прежнему лежит на ней, ему всё-таки казалось — он плывёт.
Услышав шаги, он приоткрыл глаза и едва не застонал: по одной из «стен» шёл Джей, тело его уверенно держалось под углом в девяносто градусов, и жидкость из стакана и не думала выливаться… Бен отвернулся и снова закрыл глаза — от поворота головы стены сдвинулись в сторону, и всё опять поплыло.
— Чего нос воротим? — Джей присел на край кровати. — Долгонько же ты провалялся… Как самочувствие?
— Скверно, знаешь ли, — сипло буркнул Бен, не открывая глаз. — Перед глазами всё плавает, и сам будто плыву. А ты, например, сейчас шёл по правой стенке… — он попытался прочистить горло. — Сколько, говоришь, я лежу?
— По стенке, значит, — хмыкнул Джей. — Всё интереснее и интереснее… Когда я прибыл к озеру, ты уже взлетал — помнишь? Нет? А правильно, потому что взлетал ты уже почти на рефлексах. Никогда я такого ещё не видел! Да и никто, думается мне, не видел! Хорошо, что я тебя перехватить успел и отправить оттуда по этому адресу. Далее… Я, по отзывам моих коллег, пролежал в недосягаемости на светящейся травке сутки, да ещё сутки меня мытарили наши медики и следователи. Сюда я добрался ещё через полдня. И здесь я… Получается, ты лежишь трое суток — четвёртые пошли.
— А… как я долетел?
— Благополучно ты долетел. На автопилоте, который я тебе впихнуть успел в бортовую систему. А вот как ты смог из машины до прихожей дотащиться? Ты скажи — тебе что там понадобилось, гад ты такой?!
— Я на рыбалке был… неподалёку…
— Ну и рыбачил бы себе — чего ты в джунгли-то попёрся?
— Ты не поверишь…
— Да?! А давай проверим! — минуту они молча смотрели друг на друга, потом Бен, не вынеся зрелища парящего над ним вверх ногами Джея, зажмурился.
— Меня позвали. Она позвала.
Джей на миг прикрыл глаза. Встал и принялся медленно прохаживаться от окна к двери.
— Кто — она? — подал он реплику, глядя куда-то в пространство.
— Девушка, там была девушка. Джей… Что с ней?
— С кем?
— Не надо, ладно? Я не бросал её там. Я вынес её из пещеры и пристегнул к креслу — это я помню.
— Уверен?
— Уверен. И, раз ты меня перехватил на взлёте, ты её видел. Колись.
Джей стал ругаться. Негромко, сквозь зубы. Долго. Объясняя попутно, чем грозит и ему, и Бену тот факт, что они оба похитили несовершеннолетнюю девушку. Бен молча слушал. Отругавшись, Джей распахнул дверь в коридор, вернулся к приятелю, приподнял его за плечи так, чтобы он смог взглянуть в проём и увидеть свернувшееся клубком тело под толстым слоем одеял:
— Смотри. Посмотрел? — и отпустил. Бен рухнул обратно на подушку. Джей рухнул рядом, яростно сопя носом.
Долгое время оба молчали. Потом Джей, припомнив, как сам страдал от жажды после пробуждения, протянул Бену стакан и некоторое время пытался вручить предмет блуждающей руке приятеля. Но на того накатила очередная волна, для разнообразия — спиральная, она тащила его всё быстрее с каждым витком, круги сужались… В общем, стакан ускользал, всякий раз оказываясь не там, где надо, и Джей, матюкнувшись, обнял болящего, как родного, и напоил. И ещё раз. А потом ещё… Потом он его кормил. И опять поил. И помогал добраться до туалета… И обратно… Бен перемещался, ел и пил не открывая глаз… Иначе его так начинало тошнить, что вся еда грозилась покинуть желудок досрочно.
Где-то в этих совместных миграциях они успели выяснить, что Бен не виноват даже чисто технически, вся вина ложится на Джея — как оно, собственно, и было. Но Бен не собирался выходить из этой истории. Хотя прогулка в запрещённые места ещё не криминал и даже вывоз оттуда несовершеннолетней можно объяснить стремлением оказать ей помощь и доставить Контролю, медики всё равно очень бы заинтересовались его здоровьем. И кто их знает, что они нашли бы при осмотре — теперь, после пребывания на том интересном озерце. В Городе не очень жаловали мутантов. Но время ещё есть. Вдруг неприятные эффекты рассосутся сами собой. Чуть позже.
А Джей свечение перенёс как будто без ущерба для здоровья — и медики в этом как будто уже убедились. Надо будет только ещё пару раз показаться им на глаза…
К вечеру в измученном дезориентациями сознании Бена появилась малодушная, но спасительная идея:
— Найди мне снотворного, а? Может, во сне эта карусель донимать не будет.
— Будет, — мрачно заверил Джей. — Я третью ночь то плаваю, то летаю. Так что терпи.
— А когда не спишь? Ничего?
— Ничего… Только в голове всё время шумит и шумит…
Бен сдался. Пусть качает, что делать-то.
Состояние было довольно мерзким, как во время болезни. А однажды вдруг, кольнув изнутри, сработал сторож. Бен приоткрыл один глаз: в блуждающем проёме двери колыхался Джей и вроде как недобро смотрел на него. Бен зажмурился, подождал, но сторож утих. Посмотрев снова, Бен не увидел в проёме никого. Показалось, что ли… С такой-то головой…
В голове, и правда, неслабо шумело. Он лежал, не спал, и сквозь приливные волны шума пытался думать. О ней, позвавшей его.
Да уж, Бен помнил этот призыв… Он тогда сидел себе, свесив ноги из люка, держал в руках простенькую удочку, ждал поклёвки, любовался спокойной, едва плещущей под днищем водой… И тут… впечатление было — будто кто-то тёплый-тёплый из дальнего далека мягко коснулся его души, и та, встрепенувшись, потянулась навстречу этому теплу… Да так потянулась, что машина чуть ли не сама собой развернулась, и Бен помчался на зов, боясь, что он угаснет. Хотя «сторож» внутри него выл всё сильнее. Пока Бен его не заткнул, как отец в детстве научил: «Сторож», конечно, штука хорошая, но мешать жить не должен. А жить — значит, самому принимать решения»… И Бен не жалел о своём решении. Но очень хотел понять, как девчонка оказалась в той жуткой пещере, ведь вокруг на многие километры — ни жилья, ни людей… Там даже мутантов нет — это зона ответственности Медицинского Контроля Города, Десант оттуда давным-давно всю подозрительную живность повывел, чему Бен в своё время немало способствовал — до самого ранения, после которого его почётно списали в резерв, назначив очень даже приличную пенсию.
Обидно было даже не то, что остался без любимой работы — работа для отставника не проблема, восстановили его замечательно, и шрамы почти незаметны, и даже детей иметь не запретили — но зачем им на службе слегка покоцанный, когда каждый год миллионы неповреждённых бодро бьют копытом в дверь приёмной комиссии… обидно было, что остался без Лицензии на брак, а ему всего-то тридцать, и невесту ему теперь искать придётся самому, а попробуй найди, когда соотношение полов в Городе — одна на сто пятьдесят, и ситуация не улучшается… Ослепительная же красавица Хейла, к немалому числу штатных женихов и поклонников которой Медсовет Города официально (и не иначе как по недоразумению) добавил его в качестве возможного кандидата — так та потрёпанного в боях с нечистью героя-ветерана просто в упор не замечала… Ну, он и не стал мозолить глаза ни ей, ни её высокомерной свите ухажёров… За что Хейла, похоже, осталась только благодарна — если вообще вспомнила, а кто это был, да и был ли…
А тут — такое тепло да по его душу… Вот Джей ведь ближе находился, да не услышал ничего. Он и сейчас ничего не слышит, хотя и отирается возле неё, Находки, постоянно.
Бен рискнул приподняться, вытянул шею и взглянул одним глазом — ну так и есть, опять он витает в той комнате, где Найдёна спит… Бен прислушался — спит, точно спит, а не просто в беспамятстве пребывает, и даже сны видит… Проснётся нескоро. И ещё пить ей хочется — просто страсть. Сам бы напоил, так ведь без посторонней помощи ему пока и до горшка не добраться.
— Джей! — позвал он. Тот неспешно пересёк кривляющийся коридор, возник в блуждающем проёме. Бен не смотрел, как он это делает. Не мог он на эту жуть смотреть…
— Ну? — раздался голос от порога. — Чего изволите? Напоить? Накормить? Проводить?
— Найдёне пить хочется, дай ей водички.
— Ей хочется? — уточнил Джей. — Не тебе?
Бен нехотя открыл глаза, о чём тут же пожалел.
— Просто напои её. А потом можешь меня допрашивать, я никуда не денусь.
Джей поил девушку с ложечки — её тело, оказывается, уже «оттаяло», и вполне послушно, маленькими глотками, приняло воду. Выпоив ей целый стакан, Джей устроил Найдёну — надо же, как точно обозвал! — устроил поудобнее, подложив подушку. А потом вернулся к разговору.
— Итак? — спросил он, мостясь в углу его постели так, чтобы видеть лицо приятеля.
— А на чём мы…?
— Она действительно хотела пить. Что-то я не замечал за тобой прежде способностей к телепатии.
— А это телепатия?
— Эмпатия, телепатия… Мутируем, друг мой?
— Ну, позвони Стану, пусть пришлёт за мной наряд, сдайте меня медикам.
— Давай я лучше тебя оплеухой вразумлю.
— Думаешь, поможет? — усомнился Бен.
— Да вряд ли. Зато, может, мне полегчает. Очень, понимаешь, хочется тебе врезать. Разок-другой.
— А… ну, валяй. Если есть, за что.
— Лежачих не бью… — буркнул Джей. — Да и не за что. Разве только из зависти. Хоть самому себе морду бей, — пожаловался он.
— А чему завидуешь? — заинтересовался Бен. — Погоди, дай догадаться… Красоте моей несравненной, что ли? Ранам боевым? Или, может, высокому статусу пенсионэра? Я, знаешь, тогда и сам себе завидовать начну.
— Подсказка нужна?…
Повисла пауза.
— Может, тебе это только кажется, — попытался утешить Бен.
— Да хорошо бы. И что убить тебя недавно захотелось — тоже тогда бы только показалось…
— А я думал — мне помстилось, — вздохнул Бен. — Из-за этого светопреставления в голове… А ты, значит, влюблён и ревнуешь. Бедолага… Когда ж ты успел-то…
— Если б успел… а то ведь опоздал… Я, понимаешь, как-то ещё надеялся… Ну, вдруг между вами ничего ещё нет. Но тут ты говоришь, что она пить хочет. И до этого — что она тебя позвала. Я не верил. Ну, мало ли. А вчера ты мне такое представление устроил… — Джей замолчал, спохватившись — не хотел об этом рассказывать — но было поздно…
Бен даже глаза вытаращил, пытаясь разобрать, правду Джей говорит или пошутить пробует:
— Я?! Когда это?
— Когда без сознания был… — Джей и сам понимал, как глупо это звучит.
Бен долго смотреть не мог, но потребовал продолжения. И Джей продолжил. А пока Бен переваривал новость, рассматривал его лицо, шею, еле прикрытый торс — всё в тонких белых линиях шрамов — и вспоминал тот, последний для карьеры Бена, рейд, в котором он и заработал все эти украшения. Бен и сейчас служил бы, ходил в рейды, и Лицензию бы вскоре получил… вот только Джея больше бы не было. Что самое удивительное — Бен в последний момент влез туда, на его, Джея, положенное место, почти успел выправить положение, а его самого — выпихнул. И вот он, Джей, целёхонек…
— А «сторож» твой, выходит, почувствовал моё желание? — спросил он, мучаясь угрызениями.
— Всё ещё не веришь? — усмехнулся Бен. — И не сомневайся, почувствовал. Как и то, что желание было мгновенным порывом и пропало так же, как и вспыхнуло… Не терзайся. Я бы на твоём месте не только желал, но и убил бы…
И не отказал себе в удовольствии увидеть, как Джей меняется в лице, а потом опять усмехнулся, опуская веки:
— Да расслабься, шучу я…
— Ага. В каждой шутке, говорят, есть доля шутки…
— Есть, — улыбнулся Бен. — Как не быть… Ты это… — Джей ждал. — Снотворное мне всё-таки найди, а? Ну сил нет терпеть всю эту хрень…
4. О, дивный новый мир…
Твёрдая, как алмаз, и такая же прозрачная, с острыми сверкающими гранями — она веками лежала посреди бескрайнего снежного поля. В первые годы такого своего существования она ещё ощущала холод и помнила, что когда-то была не кусочком льда, а чем-то другим, живым и тёплым, и могла двигаться. Но время шло, ночи сменяли дни, и она привыкла, и забыла, что такое жизнь… тепло… движение… Ей нравилось теперь лежать неподвижно и ни о чём не думать. Она настолько свыклась с холодом и покоем, что, заметив однажды, как вокруг на какую-то долю градуса потеплело, забеспокоилась. Но с каждым годом становилось всё теплее, белоснежное поле вокруг изменяло свой цвет, посерело, стало грязным… Льдина, лежавшая на нём, брезгливо подвинулась и, осознав это, пришла в ужас: она поняла, что тает!
Она таяла вместе с бывшим снежным полем, ставшим бескрайней водной гладью, становилась чем-то тёплым, текучим, бесформенным… Сначала она решила, что это катастрофа, смерть, — и от огорчения растаяла окончательно… а растаяв, поняла, что не умерла. Прежний покой, холодное безмолвие, неподвижность представлялись ей теперь совсем с другой точки зрения — теперь они виделись ей глупыми и бессмысленными. Движение, тепло, разнообразие форм — в этом отныне был смысл её жизни! И она потекла, зажурчала радостно, закачалась на тёплых волнах. Она ныряла в глубины и встречала там удивительных живых созданий, не похожих на неё, но родственных ей — они вдыхали её своими органами и вновь отпускали на волю… Она всплыла на поверхность и снова закачалась, закружилась среди мириадов таких же, как она. Жизнь её теперь была полна движения, разнообразия, счастья. Несколько весёлых веков провела она в таком состоянии, постигая окружающий мир, и считала, что знает о жизни — всё, и всё уже испытала, и мнилось ей, что так будет всегда… Но неугомонное солнце однажды подкараулило её, дремавшую на гребне волны и, не дав опомниться, вновь изменило. И опять ей не хотелось изменяться, и казалось, что это — конец. Плотная прежде, она стала совсем прозрачной, бесформенной и почти невесомой. Печально вздохнув, она покинула родную волну и… полетела.
И вновь обнаружила, что она такая же, как все вокруг неё, и засмеялась, запела безмолвно, закружилась… О, это был новый мир, гораздо более просторный, чем тот, внизу. Она узнала теперь, как прекрасен полёт, как это великолепно — становиться крошечной капелькой и, встречая солнечный луч, разбивать его собой, раздвигать широким цветным веером, что значит замёрзнуть и стать чудесной снежинкой, а потом вновь растаять и, испарившись, вернуться в небо. Она поняла, наконец, что смерти — нет, есть бесконечное разнообразие. Она просачивалась в землю, позволяла впитывать себя корешкам растений и становилась то травинкой, то цветком, то деревом, то плодом… Она давала выпить себя — и была птицей, и пела вместе с ней на рассвете, была ланью и носилась по земле, отталкиваясь лёгкими крепкими копытцами…
Однажды, летя с ветром, она увидела далеко внизу множество огней, что переливались, сверкали, привлекая её. Заинтересовавшись, сгустилась в каплю и полетела вниз вместе в другими любопытными капельками. Ударилась о лист дерева, задержалась на нём на миг и упала на травинку. Там дождалась приближения рассвета. Солнце, согрев, высушило её — она снова стала летучей, и, не спеша, поднялась над землёй… Огни вокруг гасли. Она видела большие, как горы, неподвижные предметы, и разные, и похожие друг на друга, в них, как в термитниках, жило множество крупных существ. Сейчас многие из них просыпались и принимались за свои дела. Решив войти в кого-нибудь из них и посмотреть на мир его глазами, она поддалась воздушной волне, чтобы та через открытое окно внесла её внутрь жилья. Повитав, выбрала то из существ, которое ещё спало — ей хотелось ощутить всю прелесть пробуждения после крепкого сна — подлетела поближе и позволила себя вдохнуть…
Таких снов ей никогда ещё не снилось… Миль приоткрыла глаза, сладко потянулась, наморщив нос, и чихнула — прямо в лицо светил тонкий, но яркий лучик, пробившийся в щель между шторами… Мгновением позже окружающее расплылось и раздвоилось: Миль почувствовала, что смотрит на мир с двух точек — со своей, из положения лёжа на спине, и — с высоты немалого роста… явно не её роста, между прочим. Хуже того: она явственно ощущала, что у неё ДВА тела — одно вот оно, лежит в мягкой постели под тёплым одеялом, а второе — стоит и, простите, мочится. По-мужски. В следующий миг мир утратил чёткость и пропал. Крепко зажмурившись, Миль в панике завизжала… Мысленно. Визг сферической волной разлетелся во все стороны, разбивая восприятие и колебля пространство, которое в ответ угрожающе заволновалось… стало мучительно искажаться… напряглось в попытке сохранить форму…
И тут Миль ощутила, что её окликают, тепло и ласково… рядом — рукой подать — кто-то был, кто-то добрый, нежный, кто-то заботливый, сильный… И даже немного уже знакомый… Он нерешительно тянулся к ней — она потянулась в ответ и доверчиво прильнула к этому теплу… И успокоилась, потому что словно вернулась домой, туда, где её давным-давно ждали…
В точке, где они встретились, будто вспыхнуло солнышко, не жгучее, просто очень тёплое, и тепло это стало расходиться во все стороны, исправляя те искажения, которые успели сбыться в миг её паники, а заодно и те, что имелись прежде… И эта волна катилась и катилась, постепенно затухая… Пространство облегчённо расслабилось…
…Осознав себя снова, Миль обнаружила, что сидит, уткнувшись лицом в чьё-то тёплое плечо, и чьи-то руки гладят её по голой, между прочим, спине… И чьё-то дыхание согревает её макушку… Но и руки эти, и дыхание, и плечо — они были теми самыми, правильными, единственно нужными.
А потом она слегка отстранилась, чтобы наконец взглянуть в его глаза. И улыбнуться в ответ.
Джей сидел на полу, привалившись спиной к стене, держался руками за голову — голова сильно болела — и с недоумением и детской обидой смотрел на них, а эти двое заняты были только собой. Нет-нет, ничего неприличного — как его понимают в обществе: просто сидели и смотрели друг на друга, переглядывались, рассматривали то себя, то комнату, то его, сидящего на полу. Даже касались один другого редко, легонько, но как-то так…
А потом девушка поверх плеча Бена взглянула на Джея и смутилась. Бен тоже на него покосился, стянул с себя майку, помог девушке в эту майку одеться, встать с постели… стояла она немного неуверенно… и проводил — в туалет, надо полагать. Проходя мимо Джея, девушка наклонилась и подула ему в лоб. От неожиданности он отшатнулся, треснулся затылком о стену… И понял, что голова больше не болит.
Вот же умудрился нагадить ей Грай! Не мелочась напакостил, по-родственному… Миль, хотя и чувствовала, что вполне цела и невредима — если не считать зажившего ожога на плече — всё-таки то и дело ловила себя на ощущении, что вот что-то с окружающим не так. То есть с ней самой тоже не всё было совсем хорошо, но эти нюансы она списывала на симптомы болезни. Или это только всё кажется? Но ведь не может казаться — всё? Или может?…
Чтобы не свихнуться, она запретила себе пока обо всём этом думать. Как говаривала бабуля? Живи, а там посмотрим… Кроме того — не одни же неприятности вокруг, имеются и очень даже приятности… Вот этот белобрысый, например. Который ответил на её призыв. Иностранец, конечно. По-русски — ни-ни. Как и его приятель. Но зато… Миль отдавала себе отчёт, что по всем признакам — влюблена. Да к тому же, похоже, взаимно… И с каждым часом состояние это явно усугубляется. А почему бы и нет? Она практически взрослая… Кольца на его сильно загорелых пальцах не наблюдалось — и даже следа в виде незагорелой полоски нет, значит, ничего он не снимал и не притворяется. Вот только…
Вот только как знать, что за законы действуют здесь — очень похоже, что находится она на территории чужого государства. А какого — понять не удаётся. Речь ни с каким знакомым языком не идентифицируется. Не английский это, не французский и не немецкий… Как и ни один другой, который Миль могла бы опознать. Она который день старательно прислушивалась к тому, как её гостеприимные хозяева общаются между собой, и порой почти понимала некоторые слова или даже выражения… Ну, как понимала — догадывалась, улавливала смысл, узнавала при повторах… И уже знала, как называется тот напиток в чашке, который они варят по утрам, а как — тот, что они подают в обед… Как сама чашка именуется, тоже уже запомнила. Знала, что белобрысый в шрамах, который так близок её душе — это Бен, а его черноволосый и синеглазый, мрачный приятель — Джей. Или как-то вроде, потому что звучит это мягко, скорее как Дьжжеей… А Бен — с придыханием после «б», как «Бхэнн»… Хотя ей эти тонкости произношения всё равно без надобности.
Но всё это ерунда, это нормально и это можно и нужно принять. Миль уже поняла, что дедовым боевым «благословением» её закинуло о-о-о-очень далеко. Понять бы ещё, насколько — и как вернуться обратно. А до тех пор приходилось привыкать к нюансам местных условий.
У местной воды вкус был непривычный. У местного солнца свет имел едва заметный, но странный оттенок. Местный воздух, хотя и чистый, нёс незнакомые запахи. Даже предметы здесь вели себя как-то не так… Но это уж точно издержки воздействия Граева беспредела. Миль, правда, никогда не слышала, чтобы кто-то смог да хоть и ценой крови перенести куда-нибудь человека. Заморочить, подчинить, изувечить, обжечь, даже убить — бывало. На уроках рассказывали, в учебниках упоминали, на тренировках натаскивали. Но вышвырнуть за чёрт-те сколько километров… Нет.
Квартира, где она гостила, имела вид берлоги холостяка, который к тому же редко бывает дома. Чисто, но пустовато. Или это у хозяина вкус такой — минималистский… На стенах имеется энное количество женских портретов разной степени обнажённости — все, кстати, с очень красивых натурщиц. Мебель на вид простая и в то же время стильная. Стиль — незнаком. Материалы определению не поддаются. Степень уровня развития бытовой техники тоже, ясно только, что он здесь очень высок. Ничего подобного в её отсталой державе пока нет. Но в этом она как раз странного не находила — учитывая, насколько небогатые стандарты жизни приняты на родине для народных масс… Обиды за отчизну Миль не испытала: народ сам по себе, Веды — сами по себе. У неё дома роль технических новинок выполняла магия, всё прочее было «от Лукавого», как говаривал её дядька… Здесь на уровень магии вышла техника, и это радовало. Хотя и несколько сбивало с толку. Но Миль старательно училась ею пользоваться, получалось не сразу, и она догадывалась, что Джей уже не раз чинил кухонный комплекс, впадавший в кому после её кулинарных подвигов…
Таковы были её первые выводы. Но однажды над городом, пробившись сквозь сияние рекламы, взошла полная луна. И Миль заподозрила неладное. Очень неладное. То есть совсем…
Ну, допустим, Гор зашвырнул её в другое полушарие, где рисунок созвездий незнаком. Ну, пусть и луна здесь видна под непривычным углом. И даже оттенок её свечения можно объяснить качеством атмосферы и влажностью… Но размер? Да и, насколько Миль помнила очертания пятен на спутнике, они выглядели несколько иначе…
И Миль взглянула на доступные реалии более внимательно. Сначала мужчины. Как она их ни разглядывала, ничего особенного не заметила. Женские портреты тоже поводов для удивления не дали. Квартира… это да. Как ни далеко ушла вперёд заграница — пришлось признать, что и там таких технологий ещё не имелось. Телевизор, если бы ей его не показали, она бы не нашла вовсе: изображение не просто цветное, но и объёмное, непонятно как возникающее прямо в воздухе, проецировалось туда, куда указывал владелец. Свет загорался, если в помещение приходили люди, и гас, если оно пустело. Окна темнели и светлели по приказу хозяина. Мебель делилась на два типа: постоянная, привычная и неизменная, и мобильная, временная, воздвигавшаяся из стен и пола по мере необходимости — и возвращавшаяся в исходное состояние, когда нужда в ней отпадала. Посуда являла собой временное произведение кухонного комбайна, поэтому её и мыть не приходилось: приготовил еду, поел-попил, оставил ненужное на столе, стол (он же плита) втянул всё обратно в своё нутро. Удобно, но… Миль как-то не хватало привычной, хотя и хрупкой, да, но и красивой тоже «настоящей» посуды, стеклянной, фарфоровой… Уборка выглядела так: объём комнаты наполнялся каким-то напряжением — Миль его чувствовала кожей — вся пыль вихрем взлетала, собиралась в комок в центре и всасывалась куда-то в угол. Разумеется, присутствовать при этом не рекомендовалось… Миль смущенно краснела, вспомнив, как влетела сдуру в убираемую ночью гостиную и сколько времени потом пришлось отмываться в душе… Душ, кстати, тоже был примечателен: сухой и влажный. Так вот сперва её чистили в сухом, потом во влажном…
И под финиш — пейзаж за окном. В воздухе наличествовал летающий транспорт, даже отдалённо не напоминающий вертолёты. А интенсивность движения и плотность потока сообщали, что это не полицейские либо военные силы патрулируют, а вполне себе гражданское население разъезжает по делам. Вычленялись взглядом более медленные и крупные общественные экипажи, чётко, горизонтами, следующие по упорядоченным маршрутам. Заметное большое количество техники наземного типа наблюдалось далеко внизу, в голубой дымке — квартира Джея располагалась очень высоко, выше — только небо… Ещё один кусочек мозаики в картину её догадок…
Но уж больно непонятный и неприятный вывод следовало сделать, если верить своим глазам… И Миль не стала спешить с выводами. Тем более, что, если она права, то и спешить ей совершенно некуда — как некуда ей и деться…
5. «Свежо предание, да верится с трудом…»
— …И что, ты хочешь сказать, что знаешь, чего ей хочется? — Джей наблюдал, как Найдёна играет с настройкой прозрачности окна, потом переходит к игре с освещением… Опять ему придётся настраивать пульт. — Каким образом?
— Чувствую. Как будто мне самому этого хочется.
— Что — всегда? — поразился Джей.
— Теперь — нет. Только когда она хочет, чтобы я это знал. А поначалу — да, было тяжко, — улыбнулся Бен, припомнив, как путался, кому это нужно в туалет — ему или ей…
И как странно было смотреть сразу из двух позиций, как сложно иногда бывало взять предмет — протягиваешь руку и тычешься в стену, потому что это не твоя рука или не твоё желание, а то ещё смешнее: они оба пытались взять одно и то же — чашку, булочку, фрукт… Пришлось учиться отделять её устремления от своих и отстраняться от её желаний, к примеру, оставаться сидеть, когда тело пыталось встать… Вскоре они привыкли есть в одно и то время, потому что трудно было всякий раз объяснять своему желудку, что он сыт, когда он, глупый, начинал бурчать, уловив сигнал голода… А уж эти её сны на двоих… как, например, тот, самый первый, про льдину… или другие, пронизанные тоской, про огромный красивый дом и кучу любящих родственников… про роскошные балы… про странный жестокий бой… Прежде Бен вообще снов не видел. Миль довольно долго учила его и Джея блокироваться, закрываться он неё, да и от других людей — потому что тот шум в голове, что так досаждал им с Джеем, являлся, как оказалось, началом развития эмпатии… Очень полезный и нелегко давшийся навык… Зато как чудесно было обратиться к тёплому и нежному комочку, гнездящемуся в твоей груди — и почувствовать прилив ответной нежности…
Он вспомнил, как все втроём они учились понимать друг друга, как оба выяснили, что она никогда не окликнет никого из них по имени вслух, как она учила язык, как писала первые слова, как объясняла, что имя её звучит на конце мягко: Миллль… а не Мил. Как обучали они её пользоваться компьютером, работать с виртуальной клавиатурой. Как дико она смотрела на белые кружочки их с Джеем индикаторов здоровья, вживлённых в запястья. Как шарахалась от медицинского сканера и долго не соглашалась на вживление индикатора — и как ещё в полудрёме отчаянно пыталась не дать ему прижиться, выдрать из руки, из-за чего пришлось дать ей наркоз, а потом чуть ли не реанимировать: сканер напутал с дозой… Ни Бен, ни Джей так и не поняли, как с ним, сканером, надёжнейшим из чудес медицинской техники, такое могло случиться… Индикатор её, кстати, до сих пор оставался младенчески нейтрального телесного цвета…
И как тяжело она перенесла вид планеты из космоса, с высоты околопланетной орбиты.
Очень красивый вид, на его взгляд.
— Что тебе не нравится? — удивлялись они с Джеем. — Вполне симпатичная картинка. Конечно, не совсем то, что было раньше, но жить давно уже можно… Не то, что лет так пятьсот-шестьсот тому…
«А что было пятьсот лет назад?» — заинтересовалась Найдёна.
— Как — «что»? Чему вас только учат в ваших дикарских школах? — они всё ещё полагали, что она из Диких Племён, хотя в ответ на такое предположение она всегда отрицательно качала головой и ничего больше не поясняла.
Но она ждала ответа, и дождалась. Пришлось разыскать учебный фильм для младших школьников и начать с того самого момента, когда аж шестьсот лет назад спятивший правитель маленького государства с большими амбициями спровоцировал применение ядерного оружия. Как ценой жертв удалось не дать сработать до конца принципу «адекватного ответа», как ползла зараза по всему миру, поражая без разбору всех, правых и виноватых, как собирали выживших на самом непострадавшем континенте в едином Городе-государстве, как боролись с эпидемиями в условиях нехватки специалистов и средств, как ломался генофонд всей биосферы мира, как почти перестали рождаться девочки, и на какие жёсткие и жестокие меры пришлось пойти человечеству, чтобы выжить: выделение большей части доходов на науку и медицинские исследования, разделение всего населения Города на три класса-касты в соответствии с генетической полноценностью организма — чёрный класс как с внешними, так и с внутренними недостатками, неспособный иметь потомство, серый класс, внешне нормальный и способный к деторождению, чьё потомство может быть всяким, и элитный белый класс, самый здоровый, чьи дети всегда здоровы и являются золотым фондом человечества; создание Единого Правительства под началом у Медицинского Контроля, генетический отбор, постоянная выбраковка новорождённых и выявление мутантов, сепарация семей, конфликты и последующий Договор с Дикими Племенами, не пожелавшими подчиняться Единому правлению…
Бен давно уже пытался подойти и обнять её, молча хлюпающую носом перед кадрами учебного фильма, но она мало того, что отстраняюще выставила руку, так он ещё и чувствовать её перестал — закрылась наглухо… Слепо — от слёз — тыча в клавиатуру, она перемотала фильм к началу, где Планета плыла на звёздном фоне, сияющая и невинно-голубая, ещё не опалённая безумием и жестокостью… С древними, давным-давно несуществующими очертаниями материков. Рядом она вывела изображение Планеты на текущий момент и долго сидела и смотрела, и слёзы успели высохнуть на щеках, прежде чем она удалила современное изображение и набрала на экране:
«Можете мне не верить, но вы и я — мы, похоже, из разных миров. Моя планета выглядит вот так — на моей планете не было ядерной войны. И вовсе я не из Диких Племён. А просто из народа Изменённых — я мутант, как и все в моём роду».
— Биосканер этого не подтверждает, — возразил Джей.
«Биосканер рассчитан на местный гениндекс. Он, между прочим, и лекарственную дозу для меня поэтому рассчитать не может. И индикатор ваш меня поэтому же не воспринимает», — покосилась она на своё запястье.
— Индикатор в рабочем состоянии и совершенно объективно воспринимает тебя как подростка, не достигшего зрелости, которая по закону наступает в двадцать один год, — сообщил он, переглянувшись с Беном.
«А у нас — в восемнадцать!»
— А тебе уже есть восемнадцать? — улыбнулся он.
Она надулась, но ответила:
«Нет ещё. Но довольно скоро — будет».
— Если бы с твоим здоровьем были нелады, индикатор всё равно непременно бы покраснел по краю. Если бы эти нелады были серьёзные, продолжил бы краснеть от краёв к центру — кроме самой середины… А если бы твоё здоровье пострадало вплоть до изменения генетического статуса, сменил бы цвет на серый или чёрный… Но генетическую твою принадлежность к одному из трёх разрядов — белому, серому или чёрному — он определит по достижении зрелости, которой ты пока не достигла. Наличие менструаций для него ещё не является решающим критерием в этом вопросе — они могут начаться и у девятилетней девочки, так что — считать её женщиной? Теперь вернёмся к вопросу о мутантах. Ты, кажется, гордишься принадлежностью к ним?
«Да не особенно, — пожала она плечами. — Но и не стыжусь. Благодаря мутациям наш род выжил… Но благодаря им же нас и чуть не уничтожили обычные, нормальные люди…» — она задумалась.
Джей наблюдал за ней с минуту, потом сел напротив, заговорил, глядя в глаза — ему хотелось, чтобы до неё обязательно дошло то, что он говорил:
— Ну, допустим, ты действительно из какого-то соседнего мира. Но ведь ты, наверное, хочешь домой? Как ты предполагаешь вернуться?
Миль вздохнула. Вот это ей и самой очень бы хотелось знать.
«Не знаю я, как вернуться. Я даже не знаю, как меня сюда-то забросило. Только догадываюсь».
— Не поделишься догадками?
Миль в сомнении посмотрела на него — а надо ли? Хотя… хуже вряд ли станет. Ну, а если они ей и не поверят, что с того?
«Был бой, в который я вмешалась, чтобы спасти своего родственника, дядю, от другого моего родственника, деда по матери. Если я правильно всё помню, дядька уцелел…» — она погрузилась в воспоминания. А ведь и правда, пожалуй — уцелел…
Джей напомнил о себе, кашлянув:
— Бой?
«Да. Дед решил отомстить моему дяде… и его отцу… да и мне — за то, что я навесила на него проклятие, переданное ему моей бабушкой…» — осознав, как нелепо это звучит для этих вот серьёзных парней, она неловко улыбнулась.
«Продолжать?» — мужчины неуверенно кивнули, переглядываясь.
— И поподробнее.
«Как хотите. Когда дед понял, что я вмешалась, оказавшись таким образом в пределах его досягаемости, он обрадовался и переключился на меня. Думаю, он был не совсем в себе, после пяти-то лет страданий… Проклятие мстило ему за каждую подлость, на которую он решался, а он и прежде не был паинькой. За пять лет оно покрыло его тело почти сплошным ожогом… Любой бы озверел…»
Взглянув на лица собеседников, Миль увидела замешательство и любопытство.
«Ну вы же сами просили».
— Ты рассказывай, рассказывай, — кивнул Бен. Ему легче было поверить в её повествование — он чувствовал, что она не лжёт, а вспоминает.
«А что рассказывать… Помню, что он меня атаковал раз за разом, я как-то отвечала, а скорее, отражала — я ведь не доучилась до конца, боевой магией не владею, моя сила не в бою, а всё больше в целительстве. Но за меня сражались все мои предки и родичи — а на его стороне не было никого. И всё-таки он меня достал… но не убил. Как-то смог выбить меня… сюда. Нам на занятиях даже никогда не рассказывали, что такое вообще, в принципе, возможно. Джей, — она только сейчас вспомнила: — А на мне было платье — коричневое такое, с вышивкой на плече, вот здесь?» — она коснулась зажившего ожога.
— Было на тебе это твоё коричневое платье, только вместо вышивки там имелась жжёная дыра, а под ней — ожог. Я его, прости, выбросил.
Миль не сдержала огорчённого стона.
— Ну извини, я же не знал, что оно тебе так дорого… На вид — тряпка тряпкой. Разве то, что на тебе сейчас — хуже?
Миль оглядела себя, провела рукой по ткани. Они совсем неплохо её одели, приобрели всё — от белья до обуви… и по размеру, и красиво. И, наверное, недёшево…
«Да нет, всё очень хорошо, — бодро похвалила она их выбор. — А то платье было и в самом деле очень старым. Просто… — запнулась она, — его шила ещё моя бабушка… и нашивка, которую она сделала, спасла мне жизнь. Наверное… Это было не просто украшение, это было сложное, мастерски сплетённое заклятье».
Джей не утерпел — наклонился, демонстративно всматриваясь в текст.
— Нет, не показалось: заклятье, проклятье, магия… Боевая — и какая ещё?
Миль глянула на него с вызовом и застучала по клавишам:
«А разная бывает магия. Боевая. Лечебная. Бытовая. Погодная. Стихийная. Магия крови. Магия управления. Защитная магия. Поисковая. Любовная: отвороты-привороты. Слыхал?»
Джей скептически заломил красиво очерченную бровь. Миль упрямо тряхнула тяжёлой косой, отбрасывая её за спину:
«Потому что мутантами, Изменёнными и Ведами мы зовём себя сами. А нормальные, простые люди в нас не верят и нас боятся, сочиняют про нас сказки, легенды и поверья, обращаются к нам как к последнему средству и зовут нас — колдунами и ведьмами, а если хотят быть вежливы — волшебниками. Только вот не бывает волшебства, а магия — бывает».
Бен вклинился между ними и попытался остановить спор, но не тут-то было — Миль отодвинула его и продолжала:
«Можешь спорить со мной сколько хочешь, но в вашем мире магии если и нет сейчас, то когда-то она точно была».
— С чего ты взяла это?
«А откуда тогда в вашем пережившем ядерную войну языке столько слов для обозначения этого понятия?»
И парни сели, глядя друг на друга. Бен тихонько хихикал:
— Что — она тебя сделала.
— Мало ли какие слова есть в языке?!
— Эээ, — покачал пальцем Бен, — друг мой, нет. Язык — штука точная и хитрая. Понятия не появляются, если они не нужны, и не сохраняются, если ими нечего обозначать.
«Хотите старый детский анекдот из моего родного мира? Предупреждаю: неприличный».
Они хотели.
«Один маленький мальчик, увидев пришедшую к маме в гости даму, ахнул: «Во-о-от э-э-то жо-о-опа!» Родители покраснели, и мама стала извиняться и ругать мальчика: «Сынок, как нехорошо, не следует так говорить, ведь такого слова нет!» Мальчик удивился, подумал и сказал: «Мама, ну как же так — жопа есть, а слова нет…»
И ведь что интересно — в этом медицински подкованном мире названия некоторых соответствующих частей тела тоже имели и немедицинские определения и считались неприличными… Иначе с чего бы этим взрослым мужикам было так ржать… над простеньким в общем-то анекдотцем…
— В нашем Городе мутанты не в почёте, чтоб ты знала. Но у тебя явных уродств, сопутствующих мутациям, нет. Я вижу перед собой хорошенькую, здоровую, несколько малообразованную девочку, не помнящую, как она оказалась в санитарной зоне Города. Более того — ты мне нравишься, несмотря на всё вышеперечисленное, но твоё сердце выбрало Бена, а Бен мне ближе брата, которого, правда, у меня никогда не было… Ради вас обоих я нарушил закон, не передав тебя Медицинскому Совету Города как законную добычу Десанта, нарушил его ещё раз, вживив тебе индикатор в обход того же Медсовета, и нарушу его опять, постаравшись внести тебя в базу данных как горожанку — иначе и у тебя, и у нас с Беном будут ну просто ОЧЕНЬ крупные неприятности. О-ЧЕНЬ, — подчеркнул он. — И в этом случае вам с ним никогда не быть вместе. Хочешь, я расскажу тебе, что ждёт тебя, если Контроль узнает о тебе правду? Нет, я лучше покажу тебе это — облагороженную и причёсанную версию для наивной публики.
И он показал. Если это — смягчённая версия, которую горожане кушают на завтрак, то Миль бы стошнило…
А Джей, нависая над её плечом, шептал почти на ухо:
— Смотри, мутанточка… А вот это — те, кто не так хорош собой, это настоящие мутанты, выловленные десантниками для наших учёных… Если они и переживут исследования, то размножаться больше уже ни-ко-гда не смогут… Даже если их отпустят в родные леса и джунгли…
Бен пытался остановить просмотр, но Миль решительно досмотрела фильм до конца.
«Зачем над ними так издеваются?»
— Что ты, они совсем не страдают от боли — наши учёные-медики очень гуманны и просто хотят знать, каким образом этим уродам удаётся то, что удаётся. И нельзя ли как-то сделать так, чтобы передать их особые врождённые умения полноценному, здоровому потомству… Только до сих пор ничего у них не выходит. Потомство, если и рождается — либо страшненькое, либо мёртвенькое, либо тупенькое. Либо талантливое, но стерильное. Не говоря уже о том, что женских да и вообще — фертильных особей на Планете до сих пор рождается катастрофически мало, большая часть населения Города появляется на свет в лабораторных натальных комплексах благодаря достижениям генетиков. Тут тебе и клонирование, и искусственное выращивание, и суррогатное материнство… Здоровые теперь рожают, сколько хотят, остальные — сколько нужно. Понимаешь, изначальный генетический код утрачен. И вот уже шестьсот лет нам отчаянно не хватает полноценного материала в качестве эталона. А тут такой подарок — ты… И здоровенькая, и красивенькая, и способности в наличии… И наверняка фертильна. Да они тебя на клеточки разберут. Настряпают столько клонов, сколько вздумается…
А Миль слушала и мрачно думала:
«Это ты ещё ничего не знаешь о моих способностях…»
И тут же озаботилась: а как теперь в этом мире у неё с Даром? Поначалу, после перехода, она сумела послать призыв, на который откликнулся, правда, только один человек. Но второй оказавшийся поблизости почему-то ведь изменил своим обязанностям… и, как бы он ни брыкался, а он тоже теперь не очень нормален, Миль это определяла ясно. Джею ещё предстоит открыть в себе много нового, и хорошо бы он не кинулся в панике лечиться к тем самым ненаглядным медикам… — от чего не так давно отговаривал её саму.
Бен с изменениями в себе свыкся быстро. Как оказалось, задатки у него и прежде имелись. Так что зря плакался Джей от лица местной медицины: есть, есть у них тут неуродливые мутанты с интересными способностями… И хорошо, что медики про них не знают, а то заигрались они со своей генетикой.
А ещё хорошо, что здешние генетически совершенные красотки так и не обратили внимания на заурядную — с их точки зрения — внешность Бена… Бхэнна — если бы Миль могла это произнести… Вспомнив его белобрысую, чуть лопоухую, очень загорелую личность, Миль против воли ощутила, как сладко ёкнуло у неё сердечко… И сейчас же откуда-то издалека пришла картинка: его серо-стальные глаза с тревожным вопросом — «Что?» «Нет-нет, ничего, просто соскучилась», — мысленно потянувшись навстречу и погладив светлый короткий ёршик его волос, ответила она. Тревога ушла из серых глаз, сменившись улыбкой и ответным ласковым прикосновением: «Я скоро…»
Джея отозвали из отпуска немного раньше срока, и он умчался на службу. Не умеющая врать Миль не представляла себе, как он может там работать с такими своими убеждениями, но ни словом не выразила недоумения: не ей его упрекать. А Бен пояснил, что это — лучшая работа, на какую может рассчитывать в Городе настоящий мужчина. И тоже отлучился по делам. Вот Миль и слонялась одна по квартире. В город её пока не брали. Очевидно, боялись шокировать. Поэтому она изучала городскую жизнь по выпускам новостей да по играм для детей. И уже в целом знала, как себя вести, чтобы не сильно выделяться в толпе. А что толпа будет, она не сомневалась: весь Город представлял собой одну большую толпу. Ещё бы, при такой-то скученности.
Численность населения Города составляла около полутора миллиардов. Раскинувшийся на целый континент (Континент, как звали его горожане), он не был перенаселён, хотя в нём жила большая часть человечества. Где-то на других, более подвергшихся заражению континентах и островах, обитало ещё какое-то количество людей, Диких племён, как их именовали в Городе. От Города они практически не зависели, разве что, выполняя свою часть Договора, вынуждены были регулярно присылать «для обучения и лечения» часть своих детей, получая за это кое-что нужное — технику, лекарства… Надо ли упоминать, что, если они этот пункт и соблюдали, то, разумеется, безо всякого восторга… И попадали в Город в основном мальчики… Потому что назад дети обычно не возвращались, а Племенам и самим надо было как-то выживать. Контроль шпионил, высылал Десант, тот налетал на школы и «изымал» всех, до кого дотягивался… Племена же своих детей старались спрятать, вступали в схватки… с переменным успехом, несмотря на техническое превосходство Города: отчаянная отвага, знание местности и кое-какие особые таланты пусть и не уравнивали шансы, но всё же не давали Городу выигрывать всухую. Вот только Город почти безболезненно мог позволить себе отдать сколько-то жизней в обмен на прилив свежей крови, а Племена теряли и жизни, и эту кровь невосполнимо… И покуда все попытки Диких заставить Контроль пересмотреть Договор приводили лишь к расплывчатым обещаниям.
Разумеется, информация эта не являлась открытой. Но информация на то и информация, чтобы просачиваться… Кто-то из горожан был в курсе, кто-то — догадывался об истинном положении, а кто-то просто закрывал на всё глаза и жил, как жилось. Снимались фильмы, писались тексты, ходили легенды, слухи и разговоры. И, хотя гнобить Диких как будто было выгодно всем горожанам, находились и у дикарей свои защитники среди горожан. Частью это были натурализованные дети Диких, иногда пытающиеся привлечь внимание горожан к судьбе сородичей, но хватало и своих «активистов», ратующих за справедливость, как они её видели…
Власти либерально не усердствовали в пресечении слухов, просто присматривали за активистами и делали своё дело по принципу «А Васька слушает, да ест». Видимо, считали, что какие-то развлечения и иллюзии народу всё же иметь полагалось. Патруль лишь следил, чтобы обходилось без кровопусканий и заметного ущерба Городу. Должно же преимущественно мужское население как-то стравливать пар… А то всё работа да бизнес… Семей у большинства нет — и нет даже шансов таковыми обзавестись… Большинство это рождалось, жило и умирало, так и не коснувшись реальной женщины. А куда девать заложенные природой инстинкты? Потребность самовыражения? Массовые игры, военно-спортивные и интеллектуальные, конечно, хороши, но оставалась потребность любить, защищать, беречь, быть кому-то надеждой и опорой…
И Медконтроль шёл настречу, если горожанин (не белого класса) заявлял о намерении стать горожанкой. Закрывал глаза на процветание гомосексуализма. Удачные женские особи, помимо деторождения, регулярно сдавали яйцеклетки, на основе которых производилось многочисленное, здоровое и красивое потомство — за что им, донорам, очень недурно платили. Широко пропагандировалось суррогатное материнство, когда неспособные зачать просто вынашивали чьё-то потомство. Центры репродукции создавали массы клонов и искусственников, которые от зачатия до рождения выращивались без участия женщин. В общем, Город, в отличие от Племён, как-то выкручивался. Во всяком случае, уличные человекопотоки его не сильно отличались от привычных глазу Миль, разве что детей, особенно маленьких, на улицах почти не было. Ещё бы. Такая ценность.
Миль без восторга смотрела на это кипение местной жизни. Неужели ей придётся провести весь остаток лет в подобных условиях? И пора начать приучать себя к мысли, что отныне этот Город — и её тоже? Чем больше Миль его узнавала, тем меньше он её устраивал. Она пыталась представить, что она — не гостья, а его гражданка, постоянная жительница, что ежедневно ходит по его улицам, привыкает к его домам, к его людям. Что любит небо этого густого оттенка, этот воздух с этими запахами, эти странные растения и страшных животных… эту их нелепую выпуклую Луну… Что обучается одной из нужных Городу профессий, выходит замуж за одного из мужчин Города и рожает Городу детей…
А вот фиг! Не могла она этого вообразить! Всё нутро переворачивалось от такой мысли! Хотя… за то, что в этом Городе есть Бен, она многое готова была ему простить…
Отсюда, с высоты, Город, конечно, вполне красив. И даже воздух уже не столь странен, во всяком случае, он чист и свеж. И свет солнца, хотя и чуть ярче, чем она привыкла, но всё же почти так же золотист. И небо, хотя чуть темнее и ниже, но всё-таки синее. И, если чувства ей не врут, а сила тяжести совсем на чуть-чуть, но меньше. То-то они тут такие все высокие… И Бог с ней, с их громадной медно-жёлтой Луной и её пятнами. Но вот рожать этому Городу детей она не желала. Не верила она ему настолько, не чувствовала себя здесь ни хозяйкой, ни гостьей, ни дочерью… А вот пленницей — да, такое ощущение было. И ещё казалось порой, что и Город всматривается, чего-то ждёт насторожённо и недоверчиво…
Вот попадись ей сейчас Гор — живым бы не выпустила…
Мутантская весёлая или откуда берутся драконы
6. Адаптация и прочие выверты
…Умная автоматика квартиры, в том числе входное запорное устройство, была настроена на обоих мужчин. И только внутренние пульты на панелях переключили на сенсорное управление, чтобы Миль могла ими пользоваться. Таким образом «братья» исключили возможность её незапланированных прогулок. В принципе, Миль и не возражала. Но уже надоели и развлекательные, и обучающие программы, и игры с настолько полным эффектом присутствия, что попервости Миль оттуда днями не вылезала в ущерб здоровью… А из-за непонимания и неразделения местных страстей она не воспринимала всерьёз и местные фильмы, равно как и местные сплетни в связывающей весь Город путанице компьютерных коммуникаций — это были не её интересы, не её друзья, не её жизнь… Быстро надоело играть с мебелью, вызывая её из стен и пола и загоняя обратно, надоело издеваться над приспосабливающимся к позе креслом. Ещё быстрее приелось создавать в домашнем синтезаторе бельё и платья — как ни старайся, а ничего интересного с ним не создашь, всё стандарное, и ткань из него выходит одного типа, с заданной структурой и свойствами, вещи получаются цельными, без швов — именно так, добротно и без изысков, её и одели…
Надоело готовить. Надоело разрисовывать и перекрашивать послушные интерьеры. Надоело смотреть из окна на меняющие окраску и рисунок дома напротив.
…И надоело отгонять печаль и воспоминания о так внезапно оставленном доме и какой-никакой, а семье: как оказалось, она всё же скучала и по дядьке, и по двоюродному деду, и даже по Лицею и его урокам… Просыпаясь порой среди ночи от сосущей сердце тоски, она уже не удивлялась мокрой подушке… Как и тому, что, оставив после очередного такого сновидения постель, и отправляясь среди ночи побродить по квартире, находила за порогом Бена, которому её мучительные сновидения тоже не давали ни сна, ни покоя…
И Миль, наконец, решила, что уже может попробовать свои силы, к которым, во избежание разочарования, не обращалась почти с самого пробуждения. Она знала за собой некую особенность, когда после больших потрясений её Дар на какое-то время глох, пугая почти полным своим отсутствием. И на этот раз она дала себе очень долгую передышку… Слишком уж боялась, что, забросив её чёрт-те куда, Судьба посмеётся более жестоко, чем обычно, и в этом новом мире вовсе лишит её Дара…
Хотя… Миль не льстила себе и не воображала, что так быстро адаптироваться в новых условиях и усвоить местный язык ей удалось просто в силу недюжинного интеллекта — чего не водилось, того не водилось. Пора было прислушаться к себе внимательней и признать, что переход спровоцировал её способности к изменениям, подтолкнув их к следующей ступеньке. Миль помнила голубоватое свечение в пещере и дикий холод, сковавший пространство — и оба парня это подтверждали. Призыв удался, как никогда…
Джея удалось склонить на свою сторону… И редкое взаимопонимание между нею и Беном — тоже не рядовое явление… Миль улыбнулась и постаралась отстраниться от приятного воспоминания, чтобы не отвлекать Бена от его дел в Городе.
Признаться, её порядком достала как необходимость набивать сообщения для «братьев» на клавиатуре, так и писать ручкой в блокнотах… Надоело постоянно зажимать внутри ту немалую часть своей сущности, которая содержала в себе столько силы… Как надоедает держать втянутым живот после обильной трапезы. Поэтому она, ещё минуту посомневавшись, расслабилась внутренне, отпустила свою свёрнутую суть и та, ликуя, расправилась… заняла подобающее ей место, как пальцы в перчатке по размеру… до самых кончиков ногтей и волос…
Миль даже вздохнула длинно и облегчённо, так стало хорошо. Суть наполнила силой всё тело, каждую клеточку… Но вот первые минуты восторга миновали, и Миль поняла, что сил-то, собственно, маловато — по сравнению с привычным уровнем. Ещё бы, столько времени она просто жила, как нормальный человек, каковым не являлась, заботясь лишь о мышцах да костях, и совсем не заботясь о той части себя, которая была уже несколько больше физического тела… Мысленно попросив у этой своей части прощения, Миль задумалась — а как же пополнить запас? Сначала внутреннее голодное око обежало объём квартиры, подобрав разбросанные там и сям крохи энергии. Но этих крох оказалось слишком мало. Энергия, питающая автоматику квартиры, была неполноценной, на ней можно было перебиваться, но нельзя развиваться и расти… Ну, как невозможно нормально расти на одном сахаре.
И вот уже Миль принялась прощупывать этаж за этажом… Людей в здании жило много, но именно сейчас большая часть их отсутствовала, а те, что остались дома, были ну очень спокойны и довольны, и провоцировать их на выброс Миль не следовало.
Ладно, потерпим, не настолько она ослаблена, на пару-тройку фокусов её ещё хватит.
Сначала проверим, как дела с проекциями… Несколько томительно долгих секунд ничего не получалось, и Миль помрачнела было, а потом — объём комнаты словно взорвался цветом! Пол, стены, потолок, сам воздух наполнился мешаниной пятен, разноцветными осколками… Отражающими, видимо, сумбур в её головушке. Миль посмеялась, вполне довольная, ликвидировала эту пестроту и сделала попытку написать своё имя. Результат удивил: буквы были незнакомы! Поморгав, она всмотрелась… и вдруг узнала родной алфавит. Вот это выверт адаптации! Выходит, Миль, незаметно для себя, перестроилась на местный языковой код полностью — и даже думать начала на здешнем! Видимо, очень уж выжить хочется… Но как такое стало возможным? Ведь при всём старании её собственного объёма знаний для такого эффекта явно ещё недостаточно — а он вот он, налицо. Если только…
Миль на пробу решила выругаться. Этого багажа в её кладовых точно нет. В этом мире — не слышала, не видела, не читала. Как обычно ругаются у неё на родине? С упоминанием органов выделительной системы и процессов разможения. А здесь?… Оппаньки. И тут без особых фантазий… О-очень познавательно, однако. А ведь могла бы и раньше догадаться, ещё когда тот анекдот парням рассказывала, и как только рука поднялась — хихикнула она… Ну, тогда догадки верны. Эти знания она получила от единственных знакомых ей горожан. А скорее даже — конкретно от Бена. Причём, Бен об этом и не догадывается — как не догадывалась сама Миль. Но тогда… тогда и он должен понимать её родную речь? А… а что ещё я от него получила? Что я знаю о его детстве, например?…
Миль опять облегчённо перевела дух: кроме речи — пока ничего. Да… даже жаль, что она не говорит, любопытно было бы покатать во рту фонемы чужого языка, как свои…
Итак — больше нет нужды пользоваться канцелярией и клавиатурой. В восторге Миль с энтузиазмом опять принялась покрывать надписями и рисунками все доступные взгляду поверхности. И не только поверхности — цветные изображения порхали и метались по всему видимому пространству, а Миль кружилась, танцуя и тихонько смеясь, и почти напевая…
За чем и застал её вернувшийся Бен. Как уж она пропустила его возвращение…
Несколько секунд они, взаимно изумлённые, смотрели друг на друга, а вокруг виновато таяли и выцветали слова, буквы, картинки, опадали снежинками, осыпались лепестками…
— Красота какая… — наконец вымолвил он.
«Так ты не сердишься?!» — обрадовалась она, забыв написать это, но он почему-то ответил:
«Вот ещё — сердиться… я обалдеваю…» — и тут оба поняли, осознали, что разговаривают — молча! А затем, недоверчиво глядя на сомкнутые губы один другого, оба одновременно спросили — так же, молча:
«Ты меня слышишь?!»
— Слышу, — ответил Бен вслух, а Миль только кивнула.
И тут Бен осел в подоспевшее кресло.
— А я надеялся, что мне это только кажется… Ты ведь сегодня окликала меня, когда я был в Городе?
Миль подошла, присела рядом, на пол — тот, не получив шанса организовать ей достойное кресло, всё же заботливо выстелился ковриком:
«Это было не нарочно. А почему, собственно, ты так расстроен? Вот если б у тебя отросла лишняя пара рук или второй нос, или ты бы чешуёй вдруг оброс… Это было бы заметно и неприятно. А так — всё же ведь здорово?!»
— Тебе, может, и здорово. А я привык быть нормальным, как все… Ой, прости…
«Нормальным? — фыркнула Миль. — Ну-ну. Будь ты совсем нормальным, ты бы никогда меня не услышал — там, в пещере. Впрочем, так или иначе — добро пожаловать ко мне, в Клуб Мутантов. И вот как хочешь — а мне после стольких лет молчания нравится снова иметь возможность в кем-то поговорить, обходясь без ручки или клавиатуры…»
По комнате вдруг словно потянуло жутким запахом смеси из крови и дерьма… перед внутренним взором встала огромная страшная фигура отчима, надвигающаяся на неё… Уже привычным усилием Миль прогнала воспоминание — и вздрогнула, когда Бен шарахнулся, заслонившись рукой…
— Что… что это было?! — лепечущий мужчина — малоприятное зрелище.
«Тише-тише, это так, ничего… — она погладила его по милому светлому ёршику на макушке. — Извини меня. Я забыла, что теперь ты меня слышишь. Придётся усиливать блок».
— Это ты меня извини — за истерику… Так это что… реальность?!
«Уже нет. Так, тень из прошлого. Пойдём попьём, тебе ведь тоже хочется…»
На кухне он как-то незаметно оттёр её от холодильника и комбайна, хотя Миль и пыталась сделать что-то сама. В очередной раз обнаружив себя не у дел, сидящей в кресле, она сдалась, напомнив себе, что находится не дома, где царит воинствующее равноправие полов, здесь женщин принято опекать, перед ними мало что не преклоняются, обращаются к незамужним девам «фэйми» — «юная госпожа, барышня», к замужним и взрослым дамам — «фэймен», то есть «моя госпожа» — и, как Миль успела выяснить из фильмов и новостей, охотно рискуют головой при попытке выкрасть и хоть сколько-то времени провести рядом… На что они рассчитывают, наивно удивлялась Миль, наблюдая, как на экране Патруль накрывает очередное тайное убежище похитителя, ведь Контроль неизменно суров к преступлениям такого рода, вплоть до смертной казни — разве что женщине не был причинён ущерб и она согласится проявить милосердие и вступится, заявив, что не имеет к преступнику претензий…
Бен, заметив её недоумение, объяснил, что ловят, оказывается, далеко не всех. Попадаются, в основном, романтично настроенные идиоты-любители. А есть ещё и очень хорошо организованные группы профессиональных похитителей, которым годами удаётся скрываться от Контроля — и успешно скрывать похищенных женщин. У этих налажено производство документов, имеются свои высокопрофессиональные специалисты, в том числе и медики-отступники, которые, не особо мучаясь угрызениями совести, помогают жертвам забыть прежнюю жизнь и поверить, что всё у них не только хорошо, а и просто замечательно и достойно всяческой зависти… И даже потомство у них случается здоровое. И легализовать его иногда тоже вполне удаётся. А какие претензии могут быть к детям? Поэтому, найдя очередное тайное логово и ликвидировав преступников, детей проводят через натурализацию, как и детей из Диких племён… Вот в число таких детей Джей и намерен внести её, Миль. При первой подвернувшейся возможности.
«Ой, что-то не нравится мне такая перспектива… — размышляла Миль, потягивая приготовленное питьё из запотевшего бокала. — А альтернатива есть?»
«Альтернатива… — задумался Бен. — Не хочешь быть горожанкой? Думаешь, на Диких Землях тебе понравится? Брось, в Городе вполне можно жить. Ты просто его ещё не видела».
«А вы мне дали такую возможность?!» — возмутилась она.
Бен поморщился и потряс головой:
— Ты извини, мне как-то надо попривыкнуть…
«А что?» — удивилась Миль.
— Да твоя мыслеречь… — он развёл руками, не зная, как объяснить. — Давит, что ли…
Миль подошла к нему вплотную. Удивительно, но к нему единственному ей не приходилось себя заставлять прикасаться. Напротив — её так и тянуло это сделать, но, не желая пугать его, она сдерживалась. Глядя снизу вверх в его глаза, она потянулась к нему всей своей нежностью:
«Покажи мне, что тебя напрягает. Позволь взглянуть, впусти меня… Ты ведь меня не боишься?» — печально улыбнувшись, добавила она. И он сдался, его душа бутоном открылась навстречу ей.
Миль закрыла глаза, обняла его за талию, прижалась ухом к груди — до которой едва доставала — слушая гулкие сильные удары. Как-то незаметно эти удары стали общими для них обоих… Двое стали одним. На этот раз состояние двуединства не напугало её, напротив — душа наполнилась теплом и покоем. Их общая душа…
Вот в чём дело… Она транслировала нечто вроде сенсорного среза момента, слишком эмоционально и стремительно, скорее даже чувствовала, нежели думала, догадывалась, более оперируя ощущениями, слишком ярко и образно, плотно сплетая впечатления воедино со словами… Короче — если уж, например, «говорила» о костре, то это было — и его жар в лицо, и запах дыма, и треск горящих дров, и сладость сырого ночного ветра в спину, и стрёкот ночных насекомых во влажной траве, и прохладная твёрдь земли под ногами… — и всё это в один краткий миг. Очень краткий…
— Полагаю, ты и вслух бы точно так же тараторила, — улыбнулся он.
«Переведи?»
— Попытаюсь. Обычно человек с какой скоростью разговаривает, с такой и текст про себя прочитывает. Это понятно?
«Вполне».
— А некоторые люди и говорят-то очень быстро — а читают ещё быстрее.
«А-а-а… Хочешь сказать, что я фразы не произношу, а выпаливаю?»
— Именно так. Ты спрессовываешь информацию и выстреливаешь её одним пакетом. А я вынужден его расшифровывать… Думаешь, это так просто? Вот, попробуй-ка сама!.. Ну, как тебе?
Миль склонила голову набок — ощущение было новым, голова на миг закружилась, но и только! Послание приходило свёрнутым — и вмиг разворачивалось в образ, ясный, чистый, выпуклый… едва ли не отчётливей оригинала.
«Ты знаешь — мне нравится. Словно цветы распускаются — раз-раз-раз — и целый букет стоит! Картинка! Не то, что обычная речь — слово… слово… слово… Что-то понятно, что-то нет, часть звука невнятна, часть потерялась по пути, часть недоступна из-за дикции… А давай ещё, а?! Ещё быстрее можешь?!»
— Эй, не так сразу! — голова у Бена загудела. — Вернись к первому уровню!
«Здорово! — заскакала Миль. — Так и назовём: разговорный уровень — это раз! Скоростной — это два!»
— Я бы на этом пока и остановился… — он опять поморщился. — Если ты не против.
«Ой… Я что — причиняю боль, да?» — она обхватила ладошками его лицо…
И головокружение его тут же прошло.
— Нет, боли не было, но некоторый дискомфорт — напрягает. А вот у Джея — действительно, боли. Ты бы с ним поосторожнее…
7. Чужое имя
…Немало времени у них ушло на синхронизацию, отработку взаимопонимания, поиска пределов комфортности, но и впоследствии ещё не раз им приходилось, посмеиваясь над собой, подгонять, подстраивать со-мысленность, со-чувственность… А чаще, сливаясь воедино, они просто вместе смотрели, дышали, БЫЛИ, отдаваясь цельности и покою — без особых мыслей, греясь душой, млея, как кошки на солнышке… И не так часто это им удавалось полностью — вечно вокруг были люди…
Вот и теперь — Миль вынырнула из двуединства, заметив:
«Джей возвращается».
Бен нехотя всмотрелся в передаваемые ею ощущения: Миль, в отличие от него, удавалось воспринимать дальше, шире — но он всё время устремлялся следом, догоняя, учась. …Джей как раз входил в фойе первого этажа, направляясь к одному из лифтов.
«Действительно, это он. Далеко-то как!» — удивился Бен.
«Ты сегодня был ещё дальше», — заметила Миль в ответ.
Бен, оставшись один, старательно «вёл» Джея, и у него получалось, ведь тот приближался — а попутно настраивал автокухню на приготовление быстрого обеда. Миль, для которой вся эта техника, хотя и была уже понятна, но всё-таки оставалась чудом и новой игрушкой, с удовольствием наблюдала. Больше всего ей нравилось смотреть, как Бен выливает воду, казалось бы, прямо на поверхность стола — а участок стола быстро вспучивается навстречу струе, формируя словно из ничего ёмкость, ёмкость увеличивается, приспосабливаясь к объёму жидкости… и вот на столе стоит широкая чаша с водой. Или даже кастрюля — потому что ручки отросли на чаше в тот момент, когда Бен поднёс к ней руки в позиции «берусь за». Пустая посуда исчезала ещё быстрее, чем появлялась, равно как и всякие крошки, очистки — если не лежали на блюде. Сдвинув чашу в центр, Бен поместил её в «горячую» зону, и вода закипела через несколько секунд. Вот в воду высыпаны мелко покрошенные поверхностью стола овощи и отдельно зажаренные кусочки мяса, вот туда же полетела измельчённая зелень, какая-то приправа в виде порошка… Рядом, завёрнутое в тонкую плёнку, уже поспевало, источая аромат, что-то мясное… густел на глазах соус… И сладкий напиток на молочной основе уже был отодвинут в среднюю, «тёплую» зону… Бен выключил «горячую» активность столешницы, превратив её в простой обеденный стол, и вся приготовленная еда разместилась по центру, на положенных местах, ожидая в режиме подогрева.
А тут и Джей уже вошёл в прихожую и упал, кажется, прямо на пол — но тот мгновенно выпятился креслом и бережно принял в объятья усталое тело.
Миль побежала смотреть, как спихнутая с ног обувка устремляется на гребне бегущей по полу волны к стойке для обуви, упрятанной в стену… а босые ноги хозяина обрабатываются и массируются тут же, на месте.
Джей улыбнулся, видя её неистребимый детский интерес к работе техники:
— Привет.
«Привет», — ответила она ему беззвучно — на пробу, услышит ли. Джей схватился за голову:
— Ух…
— Что, перетрудился? — спросил подошедший Бен, укоризненно взглянув на Миль сверху.
«А что? — взглянула в ответ Миль. — Хочу выяснить, с нами ли он. Похоже, что пока нет…»
— Голова вот что-то вдруг… — признался Джей, потирая виски и веки.
— Да, рановато тебя отозвали из отпуска-то…
— Наоборот, — Джей взглянул на Миль, — так вовремя, что просто подозрительно — не Судьба ли тебе ворожит, девочка.
Он принюхался к плывущим из кухни-столовой запахам:
— Пахнет вкусно… — и осведомился, отправляясь мыть руки: — Меня покормят?
Ну, это Миль по привычке так называла: «мыть». Сухая чистка так же приблизительно напоминала мытьё, как автокухня, она же комбайн — печку на дровах: следовало внести кисти рук в небольшую нишу, залитую каким-то ярким светом, и подержать их там, в слегка колючей ароматной, воздушной струе, повернув пару-тройку раз.
— А ты заработал на обед?
— Как минимум, на жаркое. А пожалуй, и на супчик тоже!
И уселся за стол, он же комбайн. Стол немедленно покрылся скатертью, вырастил три прибора. Кастрюлька с супом отрастила половник и подобрала все кляксы, наплёсканные Джеем при небрежном наливании. Бен переглянулся с Миль и побарабанил пальцами в опасной близости от столового ножа. Джей в шутливом испуге покосился на нож, оторвался от дегустации супа, двумя пальцами вынул из нагрудного кармашка малюсенький полупрозрачный футлярчик и аккуратно вручил его Бену.
— Если это то, что я думаю, то тебе сегодня и десерт перепадёт, — Бен посмотрел футлярчик на свет — внутри перекатывалась и переливалась серебристая капля — открыл крышечку и поманил Миль: — Иди сюда.
— Что, даже не проверишь? — ухмыльнулся Джей.
Бен взглянул на него:
— А надо?
Джей погрустнел:
— Уж и пошутить нельзя?
— Ладно, пошутил. Я посмеялся. Миль? — оба смотрели, как нехотя она подходит.
— Ты мне… нам доверяешь? — спросил Бен. Миль кивнула. — Тогда давай руку, девочка. У тебя будет новое имя и прошлое, которое никто не оспорит.
Серебристая капля выкатилась на вживлённый индикатор и тут же в него впиталась. Миль ничего особенного не почувствовала.
«Мэллин Тис, двенадцати лет, вывезена из школы в Блуждающем Лесу во время патрульного рейда экипажем Десанта в составе…. натурализована … воспитанница интерната Чистые Ключи… пропала восемь лет спустя во время Зимнего Праздника из аттракциона «Зеркальный лабиринт»… через год обнаружена в числе пострадавших при захвате подпольного репродуктивного комплекса преступной группировки Везунчика Паттара, известного ещё как Толстый Пат…»
С трёхмерного портрета на них смотрела худенькая печальная девочка, чем-то слегка напоминающая Миль. Длинные пальцы Джея пробежались по висящему в воздухе образу клавиатуры, черты портрета стали неуловимо меняться… и вот уже никто бы не сказал, что когда-то Мэллин Тис выглядела как-то иначе.
— Действительно, мистика, — проговорил Бен. — Даже имя похоже. А где оригинал? — и поморщился, получив от Джея мгновенно промелькнувшие воспоминания об операции по захвату… Неприятные воспоминания. Взглянул на Миль — Миль тоже их приняла. И настроения это ей не улучшило.
Джей печально покачал головой:
— Среди выживших её нет. Я нашёл только документы… Её и ещё двух десятков девушек. И кучу орущих младенцев в инкубаторе. Уж кто-кто, а Пат не мог рассчитывать на милосердие… Так что по документам Миль — Мэллин Тис, и на сегодня ей — без пары месяцев двадцать один год. А посему никаких претензий к ней со стороны Совета быть не может, она вольна жить так, как захочет. По крайней мере, ближайшие пять лет — ну, на учёт я её поставил, раз в год будет сдавать яйцеклетку, если не выйдет замуж. Более того, как пострадавшей, ей положена компенсация, каковая и зачислена на её счёт. Осталось индикатор инициировать и — хоть завтра женитесь…
Миль неожиданно порозовела — и выскочила вон. Бен проводил её взглядом, подождал какого-то объяснения и не дождался: она заблокировалась. Тогда он перевёл взгляд на Джея и постучал себя пальцем по лбу. А тот развёл руками:
— А что я сказал такого?
— Ты меня за педофила держишь? Ей же и восемнадцати ещё нет. Или опять шутить пытаешься? Тогда иди ты со своими шуточками. Индикатор я, конечно, инициирую… Чтобы уж никаких неожиданностей в случае проверки… Но о браке у нас ещё и разговора не было. Да и вообще — ни ты, ни я не знаем, какие у них там, на её родине, брачные обряды и приличия… Может, ты её только что смертельно оскорбил.
Джей с досадой покрутил головой:
— Да я и сам не знаю, как оно с языка сорвалось… Извините меня оба…
— Я-то переживу. Но с твоего языка не часто ли стало срываться лишнее? Ладно, на этот раз спишем на тяжёлую работу… и недогулянный отпуск… — И Бен покрутил в задумчивости головой: — Но как же, однако, круто судьба обошлась с той девочкой, Мэллин…
Джей взглянул исподлобья:
— Судьба? Если бы наш Медконтроль уступил и пересмотрел Договор, и она, и другие дикарята остались бы дома и были б живы — а в Город ездили бы на экскурсии… Не зря Дикари так бесятся… Да и в Городе неспокойно…
Бен с тяжёлым вздохом покрутил головой:
— Да уж, Договор уже лет сто как устарел окончательно… Но всё равно — Контроль так просто не отступится… а что там насчёт «неспокойно»? Я что-то пропустил?
— Подростки воду мутят. Сбиваются в стаи, нарушают ночной покой граждан…
— И только-то?
— Колобродят они по разным районам, занятия пропускают, игнорируют требования педагогов и Патруля. Повадились бои устраивать. Пока почти бескровные, так, пара разбитых носов, вывихи, синяки…
— Так они вроде и раньше…
— А теперь их кто-то учит приёмам борьбы и защиты. Палки, ремни, пращи… Луки замечены. Ножи носят. На машинах бьются! И девочки не отстают от мальчиков! Друг друга, правда, не калечат… Но взрослым уже доставалось.
— Разбаловались детки… Допросы что дают?
— Почти ничего. Но вот последние события вроде подтверждают их показания. Девушки пропадают. Школьницы. Как Мэллин Тис.
— В черте Города? Это ж свои пакостят… Пат и компания?
Джей молча покивал, покусывая губу:
— Пат… Пат был не единственный. А Контроль всё раскачивается. Вот ребятишки и вооружаются, как могут… А ты в городе что делал?
— Что в городе делал? Ну, что — машину менял… «Молния» не годится, слишком облегчённый корпус, нет бортового кибера, даже автопилота — и того нет. Тесна, малокомфортна…
— Да бери сразу семейный мобиль. А что?! — выставил Джей руки в защитном жесте. — Ты почти женатый человек, будешь Найдёну на море вывозить… рыбачить научишь…
Бен вздохнул:
— Семейный… Дожить бы…
— Что хоть за тарантайку-то выбрал?
Бен улыбнулся.
— Хорошую тарантайку. Увидишь — ахнешь.
— Так прямо и ахну? — усомнился Джей. — Что ж ты с ней такого сделал?
… Бен тогда провёл немало времени в салоне, любуясь новыми моделями, изучая заявленные характеристики и подыскивая — Джей, как ни противно признавать, оказался прав — что-то вроде семейного мобиля. Хотелось, чтобы машина была и надёжна, и быстра, и вместительна, и относительно невелика, и комфортна, и маневренна, и универсальна… Чтобы и с панелями солнечных батарей на всякий случай, и с ёмкими аккумуляторами на борту. Чтобы и по земле шла, и по небу, и водные пространства препятствием не стали… И чтобы в глаза не бросалась особенно…
Продавец долго ходил за ним по выставочному залу, стараясь и не мешать — но и возможного клиента не упустить, пока Бен не подозвал его. Узнав, чего желает потенциальный покупатель, продавец задумался ненадолго, а потом вкрадчиво спросил:
— Вы ведь понимаете, что выставленные образцы не могут полностью соответствовать вашим…эээ…грёзам, господин?
Господин милостиво кивнул.
— Если бы не ваше требование к размерам — вам вполне подошёл бы один из вариантов мобилей для кочевников. А так я могу рекомендовать вам подвергнуть небольшой модификации что-нибудь из этих городских прогулочных машин… скажем, вот эту. Если господину позволяют средства, конечно, — деликатно понизил он голос.
— Позволяют, — сообщил «господин», оценивая предложенную модель. Легка, быстра, устойчива, маневренна. Компактные ёмкие аккумуляторы, система автономной подзарядки… А вот багажник маловат…
Заметив его разочарование, продавец мигом подозвал старшего по смене, коротко что-то с ним обсудил и предложил выгодному клиенту:
— За какую-нибудь сотню-другую мы вам можем быстро увеличить багажный отсек, убрав из салона четвёртое кресло.
— Можете убрать и третье, мне достаточно двух. Но на их место тогда вмонтируйте кровати на независимой подвеске. И чтобы их можно было быстро убрать или вновь развернуть. И ещё мне нужно установить сюда кое-что вот по этому списочку…
Продавцы просмотрели список и переглянулись.
— Плачу за это ещё триста…
— Простите, господин, пятьсот, никак не меньше, — мягко внёс поправку старший продавец.
— Хорошо, пусть будет пятьсот, — согласился Бен, — и по полсотни вам каждому, если завтра утром всё будет готово.
— Доставить по адресу? — учтиво осведомился младший.
— Сам заберу.
— В таком случае до завтра и — большое спасибо, что выбрали именно наш салон. Всё будет выполнено по высшему классу, вы останетесь довольны.
Продавцы и сами были весьма довольны: клиент взял машину высшей категории прямо с выставки, не спросил, сколько она стоит, не торгуясь, переплатил за мелкую доработку и пообещал огромные чаевые — значит, клиент уверен в своих финансовых возможностях, и фирма заработает на этом, а это, в свою очередь, значит — выиграют и они.
Стоит ли говорить, что к появлению Бена машина была доведена до кондиции, заряжена и облётана во всех режимах.
Бен заглянул в салон, в багажник, в моторный отсек, обошёл сверкающую отделкой машину, погладил рукой обшивку — покупка всё больше ему нравилась — и спросил, обращаясь к корпусу:
— И как же нас зовут, крошка?
— Вы имеете в виду название модели? — улыбнулся понятливый продавец. — «Призрак», господин, его зовут «Призрак» — у него практически бесшумный ход.
— «Призрак» так «Призрак».
«Главное, что у тебя есть киберпилот», — подумал он, садясь в пилотское кресло…
…— Хорошая тарантайка, — опять улыбнулся он. — Тебе понравится. А сам-то где после службы пропадаешь?
Джей помрачнел, вздохнул…
— С Лаурой разбирался, — нехотя признался он.
— С Лаурой? — оживился Бен. — Всё-таки решил жениться?
Джей помотал головой, неопределённо пошевелил пальцами.
— Э-э… наоборот…
— Наоборот? Она тебе что — разонравилась?
— Можно сказать и так.
— Погоди, а как же… ты вроде почти жених?
Джей посмурнел ещё больше:
— И что? Лаура и без меня не пропадёт. На моё место тут же явятся толпы отборных молодых красавцев. Вот только я никак не мог её найти. Ты же знаешь — вечно она то на вечеринке, то на приёме, то на пикнике… А уж когда я её ищу, она становится и вовсе неуловимой…
Бен покивал.
— Ну и…? Нашёл — судя по по твоему виду.
Джей смущённо потрогал свою щёку.
— Она почему-то решила, что я влюблён в жену одного из моих знакомых… Я не сумел разубедить… Сперва думал — скандал закатит. Но ты знаешь — нет. Такая умница, всё поняла, почти не ругалась… Пощёчину мне только влепила — и выгнала. Можно сказать, что всё обошлось.
— Она-то умница, а вот ты у нас — кретин. Она — женщина, и женщина гордая. Насколько мне известно. Не удивлюсь, если она ещё устроит тебе неприятность.
— Кто бы обзывался… Твоя Хейла ещё не в курсе, что у тебя теперь уже другие интересы?
— Сплюнь… У Хейлы, по общему мнению, изысканный вкус, меня же она считает просто навязанным ей уродом. Она и не заметит, что её свита слегка поубавилась…
— Ну-ну… будем надеяться…
Миль вполуха слушала и не слушала их разговор, чувствуя, как медленно сходит со щёк жаркий румянец. С чего бы это ей так краснеть? Не с того ли, что Джей прав, и на этот раз ей действительно хочется замуж? Только вот Бен не торопится сделать предложение… и в целом это, наверное, правильно. Но Бен — до того уж правильный, что придётся ей запастись терпением и подождать… И Миль, опять краснея, заулыбалась в полумраке комнаты… Ладно… Она подождёт…
8. Нашего полку прибыло
Сверху, из окна, высота скрадывалась, ясно было, конечно, что дом очень высок, но насколько, Миль примерно поняла, когда они с Беном ехали в лифте. И скорость спуска, сначала плавно нарастая почти до невесомости, а потом так же плавно замедляясь до полной остановки, высоту только подчеркнула. А вот когда они вышли из широкого портала разошедшихся дверей под солнечный свет, и Миль оглянулась и посмотрела вверх… Взгляд всё поднимался и поднимался вслед за гладкой, уходящей ввысь стеной… Верхушки она так и не увидела. Как и у соседних высотников, отстоявших один от другого гораздо дальше, чем ей казалось сначала. Словно разноцветные свечи с постоянно меняющимся рисунком, окружённые у подножья цветными же тротуарами с зелёными пятнами скверов между ними, здания устремлялись ввысь, и вершины их, как вершины гор, прятались в голубой дымке неба… Между свечами ровными ярусами мелькали яркие букашки летающего транспорта. И ни одна букашка не нарушала контура общего движения…
— Они не могли бы выбиться из потока, даже если б и захотели, — пояснил Бен, ведя её за руку, как ребёнка. — Движением управляет компьютерная система. Что? Нет, упасть они тоже не могут. Потому что каждый поток ограничен направляющим полем. Если даже у кого-то и откажет двигатель или кто-то умудрится столкнуться — поток тут же перекрывается, скорость на всём отрезке моментально гасится и все замирают в стазисе, как мухи в янтаре, до прибытия дорожного патруля и медиков. Остальные машины перенаправляются в ближайшие подходящие потоки. Такое же поле, кстати, только более напряжённое, ограждает и поддерживает и высотные здания вокруг, вместе с лифтами в них. Кибертакси и общественный транспорт управляются также компьютерами.
Миль разочарованно поглядела на проходящий над головой радужный рой отливающих гладкими боками машин.
«А тогда какой смысл в их высоких скоростных характеристиках?»
— Это тебе только отсюда кажется, что скорости в потоке невысоки. На самом деле это не так, вот погоди — окажешься внутри потока… Там самая скоростная зона — в центре, далее по убыванию… Но если очень уж хочешь погонять — выводи машину за пределы Города. Там тебе ни патрулей, ни поля. Бейся на здоровье. Если Патруль выпустит.
«Это что же — могут и не выпустить?»
— Могут. Если есть, за что.
«Но ведь по земле машины тоже ездят?» — Миль показала рукой.
— Ездят. И за рулём чаще всего — люди. Только на земле у них скорость против воздушной очень ограничена. Потому что на земле очень много пешеходов, и большинство улиц — пешеходные… Зато и реклама почти вся сосредоточена не выше, чем люди могут её разглядеть, и в целом не портит вид Города.
Бен брал напрокат городскую машину и катал Миль по Городу, сколько ей хотелось, водил по галереям и выставкам, по магазинчикам и торговым центрам, надеясь, что она увлечётся всякими женскими вещичками, и он накупит ей нарядов и туфель, шарфиков и косметики… Но наряды её не впечатлили, игрушки не привлекли, выставки озадачили. Она всё выбирала для своей косы заколки, расчёски — а они всё ломались…
А вот Город неожиданно для неё самой — понравился. По крайнеё мере, те районы, которые она увидела. Очень чистый, спокойный, нарядный такой, везде зелень, цветы. Прямо-таки картинка — куда там утопии. Правда, у неё не было уверенности, что она ему, Городу, понравилась тоже. Скорее, он всё ещё присматривался к ней, принюхивался, сторонился… опасался даже. Неужели он её боялся? Во всяком случае — как ни дико звучит — Миль постоянно ощущала себя как бы в фокусе его внимания. Или не его? Но на её робкие попытки окликнуть его никто не отзывался…
Озадачивали её и горожане. Высокие, красивые, в основном, стройные люди. Большей частью, как ей и сказали, это были мужчины всех возрастов — но встречались и женщины. И дети — маленькие всегда с родителями и в ненавязчивом таком окружении патрульных, как бы случайно маячивших неподалёку. Более старшие — всегда группками, с кем-то из взрослых — и уже в открытую с охраной. А подростки и вовсе — косяками и, как вскоре выяснилось, сами с оружием…
…Миль опасалась, что плотность толпы на улицах будет как-то больше. И с облегчением убедилась, что это не везде так. Город постоянно шумел и фонил в ментодиапазоне — это Джей предложил название, узнав, отчего же у него всё время шумит в голове и так часты головокружения, когда Миль находится поблизости.
— А вот не надо ничего выдумывать, если термины давно существуют. Да, — съязвил он. — Не только для твоей магии придуманы слова. Для большинства феноменов и экзотических отклонений в развитии мутантов тоже имеются слова и понятия… И не всегда, кстати, красивые да приятные…
Миль не сердилась на него, понимая, как непросто ему быть рядом с ней и видеть, что ничего ему не светит… Миль как-то намекнула — а может, дорогим гостям уже пора… Так у Джея сделалось такое лицо, что ей оставалось только извиниться… Поэтому оба — и она, и Бен — в его присутствии особых нежностей себе не позволяли. Впрочем, Бен и вообще-то к ней лишний раз не прикасался, считая её полуребёнком. И такая жизнь ей предстояла в течение ещё целых трёх лет — вздыхала Миль тайком…
Она старалась быть обоим «братьям» как можно более полезной, и учила их тому, что сама усвоила ещё в детстве: главное — научиться блокироваться, остальное пережить будет легче. Блокировка у них получалась туда-сюда, остальное развивалось медленно… И, как бы Джей ни ершился и ни грубил (это с его-то «городским» воспитанием!), а она, не обращая внимания на его выходки, после которых ему и самому потом становилось неловко, обязательно находила время, чтобы поделиться с ним силой и здоровьем, поправить его то и дело идущее вразнос энергополе. И тайком направляла развитие его мутации, как с ней самой это проделывала в своё время её незабвенная бабуля…
С Беном ей приходилось намного легче, он получал основные настройки непосредственно от неё во время двуединства — и изменения его развивались быстрее, чем у Джея…
9. Капай, капай, дождик…
Большая часть горожан работала и развлекалась в помещении. На улицах они появлялись ближе к вечеру, по выходным и по праздникам. А уж если, как сейчас, собирался дождь, то тротуары пустели совершенно. Бен объяснил это тем, что после катастрофы дожди очень долгое время несли болезни и смерть… Привычка остерегаться дождя стала почти инстинктом.
— Как же я пропустил прогноз? — досадовал Бен, а Миль тем временем уже оказалась под дождём. — Ты что делаешь?! Ведь простудишься! — изумился он, глядя на неё из-под крыши павильона.
«Не-а! Обожаю дождик, тем более такой тёплый… — отвечала она, кружась под сверкающими от солнца струями. И засмеялась, когда где-то над домами небо раскололось от грома, а дождь припустил сильнее. — У нас это называется «грибной дождик!»
Бен покосился на привлечённых непривычным зрелищем людей, глазевших на весело мокнувшую девчонку, и ответил:
«Да, грибок после дождя — вполне вероятное последствие… Тем более, если гулять под ним босяком. Мы привлекаем лишнее внимание, Миль».
«А ты иди сюда, попробуй, как здорово!» — она сбросила туфли и шлёпала по лужам, поднимая каскады брызг. Нарядное платьице на ней промокло совершенно, туго облепив тело… к вящему удовольствию зрителей преимущественно мужского пола.
Бен решительно шагнул под дождь, подошёл, без разговоров сгрёб — она тоненько пискнула — и, перекинув её через плечо, направился под ближайшую крышу. Миль тихонько смеялась, повизгивая, дрыгала босыми ногами и небольно лупила его по спине размокшими туфлями…
И тут дорогу им преградила небольшая, но сердитая группа подростков. Бен быстро поставил Миль на ноги и, прижав к стене ближайшего магазинчика, загородил собой. Миль одним глазком выглянула у него из-под локтя — перед глазами запестрело от разноцветных комбинезонов с капюшонами, вода по которым скатывалась без задержки. Из-за ярких ли одёжек или по крайней своей юности, но опасными, невзирая на зубастые эмблемы в виде волчьей головы, скалившиеся с их рукавов и нагрудных карманов, дети не выглядели, хотя и смотрели они на Бена из-под этих своих капюшонов очень недружелюбно.
— Ну, и в чём дело, ребятки? — вопрос был задан спокойно, но Миль чувствовала, как Бен напрягся.
— Нам показалось, что вы обижаете нашу сестрёнку, уважаемый.
— Вот именно, вам показалось, детки. Это она меня обижает — совершенно не слушается. Миль?
Миль, высунув голову у него из-под локтя, обхватила Бена за талию и смущённо улыбнулась недоверчиво смотревшим мальчикам и девочкам… почти все они были повыше и покрепче неё самой. Постепенно подростки тоже заулыбались. Симпатичная брюнеточка в оранжевом даже подмигнула ей из-за плеча высокого сероглазого паренька, стоявшего впереди…
Бен легонько щёлкнул Миль по носу:
— Совсем избаловалась. Того и гляди, на шею сядет…
Миль кивнула — и сяду. И чихнула.
— Вот, что я говорил, — вздохнул Бен. Стянул с себя через голову рубашку и сунул ей: — На, прикройся.
Миль глянула на себя: что ж, разумно, в мокром платье — всё равно, что голая. Напяленная рубашка свисала ниже колен, а сырые туфли совсем раскисли… Видок ещё тот.
— Ну, что делать… давай-ка, забирайся, негодница, — Бен слегка присел, подставил полусогнутое колено, потянул её за руку, подтолкнул… Миль и сама не поняла, как оказалась у него на плече. Батюшки, высоко-то как… Она в испуге ухватилась за его шею.
Но вообще-то сидеть на горячем широком плече было тепло и удобно…
— Ухо не оторви, — буркнул он, придерживая её за ноги. — Ну что — домой или в магазин за новым платьем?
Дождик уже практически закончился…
«Ну, до дому ещё добираться… так что, если есть средства… надо бы одеться. Ты совсем раздет».
«Можно подумать, ты у нас одета».
«Я — так даже и за двоих…»
Подростки расступились, их старший развёл руками:
— Извините за это недоразумение, господа.
— Простим их? — Спросил Бен у Миль. Она с улыбкой кивнула и с высоты помахала ребятам пальчиками.
Большинство ответили тем же.
— Ну, па-а-ехали…
Отойти далеко они не успели: позади раздался частый лёгкий топот, и звонкий голосок окликнул:
— Эй, погодите! — их нагоняла та брюнеточка в оранжевом.
Подбежав, она вручила Бену свою сумку на длинном ремне:
— Рольд велел передать комбинезончик для сестрёнки… а то вдруг опять дождик, — она указала на своего приятеля, ожидавшего её вместе с другими. Бен кивнул ему издали — тот небрежно шевельнул рукой в ответ.
— А я — Доллис, — кокетливо добавила девочка.
— Рад знакомству, барышня. Я — Бен, а Миль вы уже знаете.
— Рольд ещё велел сказать, чтоб вы были поосторожнее… Нехорошие времена… А вы ходите одни и даже без оружия… Сестрёнка, будет скучно — приходи! Спросишь у наших про Волчат Рольда, тебя проводят к нам…
И убежала назад.
10. «Под «крышей» дома твоего…»
Разрешение на оружие у Бена имелось, и он счёл, что подростки правы, предостерегая его от излишней беспечности. Мало того, он решил, что и Миль необходимо уметь себя защищать. Хоть как-то. Поэтому отныне каждый день начинался с тренировок. Миль послушно бегала, лазала, ползала, кувыркалась, карабкалась, стреляла по мишеням, безжалостно лупила манекены. И на манекенах да симуляторах получалось у неё всё это на диво хорошо — когда тело перестало болеть, привыкнув к нагрузкам, и больше не подводило. Да и трудно было бы не научиться у таких неравнодушных учителей да на таких замечательных тренажёрах, когда эффект присутствия настолько полон, что сняв «доспехи» и выйдя из игрового поля, ещё долго не можешь понять, на каком ты свете… Миль, выпадая из игры, не однажды набрасывалась на стоявших рядом «братьев», сочтя их спарринг-соперниками, пока не обвыклась и не научилась быстро отличать реальность от симуляции. Впрочем, никакой симулятор не заменит живого партнёра полностью — и ни один, ни второй «брат» от боя никогда не уклонялись… Так что синяки у неё не переводились — но со временем они стали появляться и у мужчин, чем Миль страшно гордилась.
Гордилась она и тем, как успешно продвигается обучение обоих «братьев» блокировке — как ни упирался Джей, как ни прятал от себя правду, а пришлось ему признать, что он — мутант. Миль бы предложила ему зваться ведом — но ведь он им не являлся. Так или иначе, а Джей постепенно привыкал не только слышать мыслеречь — менторечь, или просто менто, по его же определению — но и отвечать ей и Бену.
Когда он как-то особенно распереживался по этому поводу, она на вытерпела, подошла к нему, схватила за руку, задрав рукав повыше, и заставила взглянуть на индикатор:
«Ну, какого он цвета? — индикатор был нетронуто-бел, с крошечной золотой искрой посередине. — Так что этот твой Медконтроль ни о чём не узнает, если, конечно, ты сам не пойдёшь и всё ему не расскажешь! Да и то он, пожалуй, ещё и потребует от тебя доказательств!»
Джей поморщился:
— Не кричи, пожалуйста…
Миль извинилась. Иногда её и правда заносило. Джей, как поначалу и Бен, не всегда воспринимал её менто, если она «говорила» слишком быстро, сжато, будто выстреливая образами и впечатлениями. А то и, как сейчас — испытывал болезненные ощущения, приняв от неё такое послание повышенной энергичности, потому что выходило — она на него «кричит». Действительно, чего на парня орать-то — он же не виноват…
Никто из них не виноват, так уж получилось. Разве что недоброй памяти Горигор, её злополучный дед. Но исправить ничего нельзя, оставалось изо всех сил приспосабливаться — не помирать же, в самом деле. И Миль приспосабливалась, и тянула за собой обоих парней. Что-то получалось легче и быстрей, что-то давалось с болью и страхом… А уж какие её одолевали сомнения! Например — а не она ли источник изменений, этакий катализатор, провоцирующий мутации «братьев»? И их ли одних? Вдруг и люди, что живут себе вокруг, подвергаются этой «заразе»?
— Знаешь что, — сказал Бен, когда она поделилась с ним своими угрызениями. — Смотри на это проще: ты можешь что-то исправить, переделать? Нет? Ну, так и не страдай. Делай то, что можешь сделать. Остальное пусть идёт, как идёт. Давай-ка лучше уточним, что такое происходит между тобой и домашним кибером…
«А что происходит? — Миль похлопала ресницами. — Ну, я попыталась дверь открыть. А он не послушался… Ну, я к нему… э… подстроилась… прислушалась… поговорила немножко… Дверь и открылась».
— «Поговорила»?!
«Ну, вроде того… А что?»
Проще было сделать «голубые глазки», чем объяснять, как да что… Надеясь не стать для окружающих горожан дополнительным мутагенным фактором, она, как когда-то у бабушки, взялась поправить аномальный фон. И обнаружила немало интересного: дом «жил»…
…Она ничего не понимала в технике, ни дома, ни, тем более, здесь. Но невозможно было не почувствовать: все стены, пол и потолок пронизывались потоками энергии, жилище являлось по-своему почти живым организмом со своими «нервами» и «сосудами», «дыханием» и трепещущей, подвижной «плотью». Миль практически видела пульсацию потоков и быстро нащупала, где центр, управляющий этой «почти жизнью». Как тут не соблазниться и не полюбопыствовать… О, Миль была осторожна, не ломилась в её ритмы — она только отделила от своей сути невесомый отросток, нежно подсоединилась, мягко встроилась, вписалась, став малой частью, ещё одной из многих, вошла и огляделась…
…Находиться внутри такого маленького, по ощущениям, мирка, в системе его отношений, оказалось не очень приятно, тесновато, неудобно, всюду что-то торчало, шевелилось, упираясь — условно, конечно — то в бок, то в спину, только уворачивайся… руки-ноги вообще не растопыривай… походило на то состояние, в котором она очнулась в пещере посреди камня и холода, когда весь мир состоял из суетливых фрагментов мельчайшей мозаики, что создавала постоянно выворачивающиеся наружу и в то же время проваливающиеся внутрь себя объёмы… Здесь бродило эхо, пролетали отголоски коротеньких фраз: да-да-да… нет-нет-нет… да-нет-да… есть-есть-есть… нету-нету-нету… Холодные и горячие потоки налетали, пронизывали, стремительно меняли направления… Кололи, пощипывали, впивались, свербили, оглаживали… Брр… — передёрнулась было Миль, но тут же сдержала свои реакции, потому что они вызвали сбой местного ритма, который пришлось срочно выравнивать…
Однако порядка в этом мирке наблюдалось больше, и, сумев уловив основной ритм, в котором всё здесь «жило», Миль обнаружила, что ей полегчало, стало ясно, в каком месте возможно вмешаться, как найти — обойти — разобрать узел приказов — сложить новый узор — вложить его вместо прежнего — перенаправив каплю энергии туда — переставив доминанты здесь — и перебраться на следующий уровень, чтобы согласовать возникшие небольшие нестыковки… И с облегчением вынырнуть наружу.
С тех пор этот их домашний кибер выполнял её инструкции и команды — ментокоманды, заметьте! — и быстрее и охотнее, чем исходные. Можно сказать, добровольно и с песней… Вот только команды эти следовало отдавать очень чётко — и по возможности «громко», то есть энергично… в смысле — запитав собственной энергией… Это приучало к некоей дисциплине, наращивало нужный «мускул»… не сказать, что совсем без неприятных ощущений… Но, как и любое упражнение, со временем — практика есть практика — выполнять эти действия стало легче. И оно того стоило. Всегда прежде запертая для неё дверь, к примеру, открывалась отныне по первому её требованию. И вообще — любая её команда имела приоритет.
«А что? Что-нибудь не так? — невинно хлопая глазками, осведомилась она. — Я что-нибудь напортила?»
— Надеюсь, что нет, — с подозрением отозвался Бен и вопросительно взглянул на Джея.
Тот в ответ покачал головой:
— Да вроде всё нормально. Пойду гляну в кухне…
Миль проводила его взглядом и сказала вслед:
«Вообще-то я только с домашним кибером пообщалась. Весь дом я не трогала», — пока, пока — и такая идея у неё в планах тоже маячила…
— А зачем тебе выходить из квартиры? — допытывался Бен.
Миль пожала плечиком:
«А на солнышке побыть. И вид оттуда замечательный. Это запрещено?»
— Там, наверху, посадочная площадка… Посторонние люди… Да я просто за тебя боюсь, девочка, — признался он, наконец, и беспомощно развёл руками.
Миль улыбнулась и, проверив, нет ли рядом Джея, не смотрит ли тот — сделала шаг и прильнула к Бену, замурлыкав, когда его руки сомкнулись у неё за спиной.
Смотреть-то Джей, находившийся на кухне, не смотрел. Но прилив тепла, накрывший, как и всякий раз в подобном случае, заодно и его, ощутил… Немного погрелся и заблокировался. И подумал с горькой нежностью, надеясь, что они этой горечи не почувствуют — а что же он будет делать, когда они его оставят…
11. … и ещё Кочевники
Время летело — куда там неделям, месяцы мелькали минутами. И в этом мелькании совершенно потерялись оба её дня рождения. И не только её… Да и не одни только дни рождения…
Погода менялась, долгие затяжные дожди прекратились, наступили ясные, прохладные дни, ночи с заморозками, инеем, тающим под первыми утренними лучами — такой здесь была зима. Пришлось ехать в магазин, обновлять гардероб. Причём настаивали на этом мужчины, Миль была готова обойтись тем голубеньким универсальным комбинезончиком, что ей как-то в дождливый денёк подарили Рольд и компания. Были у неё некоторые смутные угрызения по поводу расходов на её содержание…
Узнав, в чём дело, «братья» переглянулись. И принялись смеяться. Отсмеявшись, объяснили, что зарабатывают вполне достаточно, и даже более чем. И уж как-нибудь одна маленькая тощая… ладно-ладно — стройная… девочка их не объест. А кроме того, всвязи с особенностями местной демографии, заботиться пусть и о такой очень странной, но всё-таки даме — для мужчины не только честь, но и удовольствие. И они оба решительно настаивают, чтобы она отправилась с ними в магазин и выбрала то, что ей нужно — а также и то, что ей вообще понравится. А им пусть позволит её при этом сопровождать. На зависть всем прочим господам, у которых такой возможности — сопровождать даму и делать ей подарки — просто нет.
Миль некоторое время поразмышляла — а не обидеться ли ей на определение «всё-таки дама» или счесть его комплиментом — а потом влезла в комбинезон, и они отправились…
Город мелькал за окном машины, и Миль не уставала удивляться, как же он огромен. Просто бесконечен. Каждый район — сам по себе город в городе — не походил на остальные. Различаясь не только архитектурой, но и назначением, здания-небоскрёбы перемежались островками пышной, весёлой зелени, сменялись одно-двух-трёхэтажными коттеджами, приходилось долго ехать через Жилые кварталы, которые сменялись Торговыми, те — Весёлыми с их Спортивными и Развлекательными комплексами, за горизонт уходили Аграрные районы, а где-то там, ещё дальше — маячили удалённые как можно более Промышленные районы. И уж совсем на окраине Города замыкали его периметр базы Контроля, его лаборатории, научные и медицинские центры, казармы Патруля и Десанта, их учебные и испытательные полигоны… О них оба «брата» говорили скупо. При всей нелестной оценке политики Медконтроля намертво вбитую лояльность преодолеть было непросто. Да и ни к чему. Миль спрашивала из любознательности, а не из конкретного интереса. Ей для выживания требовалось твёрдо знать одно: от Контроля следует держаться подальше.
И почему-то она этому постулату верила…
На этот раз долго бы добираться не пришлось — Торговый Комплекс по особому разрешению Контроля для удобства клиентов разместил свои филиалы прямо в каждом районе Жилых Кварталов. Но на ближайшем наземном перекрёстке такси увязло в небывалой для Города пробке: все машины разъехались на крайние, более «медленные» полосы, освободив центральную часть дороги, по которой спустя минуту пошла колонна из крупных, тяжёлых машин, которых Миль на здешних дорогах прежде не встречала. Все разные, но явно одного класса и общего назначения, крупнее семейного прогулочного мобиля, но поменьше грузовика, с какой-то рифлёной плитой на крыше, мощными двигателями и усиленным корпусом, с тёмными поляризованными окнами… Похожи на вездеходы — но уж больно хороши по дизайну…
Заинтересованная, она повернулась к Бену.
— Кочевники, — пояснил он. — Они не живут в Городе, хотя и подчиняются его законам. У них своё управление, они принимают любого, перемещаются вместе и образуют общие временные становища. В Город являются в основном за продовольствием, лекарствами, ну и всем прочим… Есть даже специальные складские комплексы, обслуживающие их, куда они въезжают прямо в машинах, открывают люк и загружают всё интересующее. Их машины — это мобильные жилища, там почти всё есть. Не квартира и не дом, конечно, но жить можно.
«Их много?»
— Достаточно, чтобы с ними считаться. Точное число неизвестно, оно постоянно колеблется.
«И кто к ним примыкает?»
— Большей частью те, у кого есть деньги, ведь это дорогой образ жизни, да и машина такая стоит немало. А последние многоместные модели баснословно дороги, в основном из-за усиленной защиты, модифицированного двигателя…
— А всё равно гибнут, — вставил Джей. — Даже с усиленной защитой.
Миль повернулась к нему — гибнут?
— Да, находят пустые машины, невредимые, а рядом — останки. Или разбившиеся вместе с экипажем. Или целенькие — и ни следов экипажа… А то и с концами пропадают — ни машины, ни людей… Нельзя просто купить машину с хорошим жизнеобеспечением и полагать себя в полной безопасности. Собственными мозгами и добрыми советами тоже надо иногда пользоваться. А то потом грешат на Дикарей, на мутантов… а в последнее время и друг на друга. Или на городских преступников. И кто их там, за Периметром Города, разберёт…
Колонна всё тянулась…
12. День Забот
Если «братья» хотели произвести на неё впечатление — что ж, у них получилось. Магазин? Ну уж нет. Женский Городок средних размеров — это было бы точнее. Впрочем, в этом Городе всё было так… масштабно.
Без проводника Миль бы тут заблудилась через пару шагов, и никакие указатели бы не помогли, поэтому она крепко держалась за локоть Бена и откровенно глазела по сторонам, даже не пытаясь выглядеть взрослой дамой, фэйми, привычной к подчёркнутой обходительности и избыточному вниманию мужчин… Которых в этом дамском царстве было, однако, немало и которые — и молодые, и зрелые, и даже пожилые — с неизменной готовностью уступали дорогу и ей, и её спутникам, придерживали двери и никак не реагировали на то, что Миль лишь лёгким кивком благодарила за услугу. Прочие женщины подобную учтивость вообще принимали как должное и мужчин едва замечали.
Мужчин здесь наличествовало немало по нескольким причинам: одни сопровождали своих женщин — жён, невест, подруг, другие — выбирали подарки для женщин, третьи бродили по залам просто из желания посмотреть на женщин, побыть рядом с ними, а возможно и — хотя бы случайно — прикоснуться к ним…
Интерьеры залов дали возможность увидеть, что здешние дизайнеры считают изюминкой и акцентом: Миль, например, поначалу шарахнулась от одного из образчиков движущейся скульптуры, установленной на уровне глаз. Скульптура являла собой белоснежный женский торс — без будто отсеченных головы, рук и ног. Этот торс позволял себе изгибаться, потягиваться, наклоняться. Когда Миль подошла к нему со спины, он как раз развернул в её сторону верхнюю свою часть и как бы посмотрел на неё торчащими сосками… Бен, заметив вызванное у Миль «произведением искусства» отвращение, поспешил увести её, но она оглянулась и успела увидеть, как торс провожал зрителей, разворачиваясь им вслед по мере их удаления и ещё долго не сводил с неё «взгляда»…
— Если бы ты не уделила ему столько внимания, Миль, он бы давно про тебя «забыл». Эти штуки так устроены, чтобы реагировать на проявленный к ним интерес, — весело сообщил Джей, которого явно развлекла эта сценка.
" Не мог раньше сказать», — проворчала она в ответ.
— Мог, — улыбнулся он. — Но наблюдать за тобой, уж прости, было так забавно!
Ну не обижаться же на него…
… Возле кабинок для переодевания Миль заметила миловидного молодого парня с охапкой женских платьев. Встретившись с ней взглядом, парень цепко оглядел её, тряхнул длинными, ниже плеч, ухоженными волосами и исчез за матовой дверцей. Узкая его фигурка как-то очень гибко обогнула стоявшее на пути кресло…
Миль недоумённо остановилась, посмотрела на дверь, за которой скрылся паренёк.
«Он что, сам их примерять будет?» — удивлённо спросила она.
«Кто? …А-а… — протянул Бен, выслушав её. — Ну, возможно. А может, его там подруга ждёт. Пошли дальше.»
«Так он что — гомосексуалист?»
«Понятия не имею, — равнодушно ответил он. — Мне лично больше нравятся настоящие женщины. Мы идём или нет? Ты же вроде хотела новинки посмотреть?»
Ловко отбив несколько атак продавцов готового платья, пытавшихся привлечь внимание «прекрасной госпожи» к изобилию своего товара, Бен благополучно доставил Миль в залитый многоцветными лучами зал, где по слегка приподнятым над полом дорожкам грациозно прогуливались прелестные девушки всех ростов, и стройные, и пухленькие, и блондиночки, и темноволосые, с гладкой кожей разной степени загорелости…
Движения их, повороты, жесты были совершенны и изящны, но как-то уж очень одинаковы: три шага, поворот, взмах ручкой — рука на бедро, поворот головы — улыбка, рука вниз, поворот, взгляд через плечо — улыбка, несколько шагов прочь от зрителей — поворот, остановка… Отследив передвижения одной из стройных манекенщиц, Миль обратила внимание на замкнутость её маршрута, неутомимость и абсолютную идентичность каждого повтора, а когда она замерла в очередной стойке, Миль и заподозрила, что девушка-то вроде… неживая. Стоит, не шелохнётся, не моргнёт, не поднимается в дыхании грудь, улыбка застывшая, неизменная, строго определённое количество сантиметров в ширину…
Она потеребила Бена за рукав:
«Бен… Кто это?»
«Где? А, это. Это не «кто», а «что». Манекены, Миль. Движущиеся куклы».
«А-а-а… То-то я смотрю — они не дышат. А хороши куколки».
Выяснив, что это манекены, Миль потеряла к ним всякий интерес и потянула Бена дальше. Как-то не вдохновляли её выставленные образцы. Наверное, это бабушка навсегда ей вкус испортила, приучив к индивидуальному пошиву одежды…
Джей, молча следовавший в арьергарде, первым понял, что продавцы стараются напрасно, и кислая мина на лице «прекрасной госпожи» — это всё, с чем их троица покинет Торговый Комплекс.
— Так у нас ничего не выйдет, — заявил он. — Раз уж тебе ничего не глянется, оставь продавцу свои габариты, назови подходящие цвета, фактуру тканей, определись с фасонами — пусть изготовят манекен и шьют весь гардероб. Как и полагается взрослой девице на выданье. Да-да — весь… на осень и зиму! — подтвердил он в ответ на её испуг. — И возражения не принимаются. А надо было выбирать, когда у вас была такая возможность, милая госпожа.
И он притащил её в специальный закуток, где довольнёхонький продавец-консультант водворил розовеющую " госпожу» на маленький поворотный постамент в перекрестье тонких, ярких лучей. Пара секунд — размеры в компьютере. И тот под радостное щебетанье продавца принялся выдавать варианты, на которые Миль смотрела опять же без энтузиазма. Улыбка продавца постепенно становилась вынужденной, пока не увяла окончательно.
— Чего же вы хотите, госпожа моя? — наконец воскликнул он в отчаянии и вопросил с сомнением: — А может быть, вы сами что-то предложите?
Могу попробовать… — дала понять понять Миль. Ей уступили поле управления, вручили электронный карандаш. Она на минуту задумалась, погрызла колпачок карандаша…
А потом карандаш замелькал в рабочей зоне пульта. Миль работала быстро, привычно стараясь не «закодировать» рисунки. Вариант за вариантом рождались на экране, удачные сохранялись, косяки стирались, сбрасывались… Неожиданно для себя она увлеклась, и остановилась только когда кто-то принялся дышать почти ей в затылок. Оглянулась — от неё смущённо шарахнулись сразу несколько оставивших свои рабочие места продавцов из соседних отделов.
— Простите, госпожа, мы не хотели мешать… просто нам было очень интересно… — извинялся «её» продавец, а сам всё косил горящим глазом ей через плечо, на экран.
— А уж нам-то как интересно, — проговорил Джей, глядя туда же.
Потом спросил:
— Это всё, что ты хотела, госпожа моя? Пометь нужное. Ну, тогда вот как-то так, — повернулся он к продавцу. — Доставите по этому адресу… — он взял у Миль карандаш и сделал надпись под эскизами. — Кстати, Миль — распишись тоже, вот тут, пониже… Давай-давай, не спрашивай.
Миль подчинилась, изобразила свою закорючку под его строчкой. А он прижал к экрану свой индикатор.
— Вот гарантия. Оплата стандартно.
13. Неблагодарный тип
— Ну-ка, ну-ка, и что здесь такое, из-за чего вы все готовы лишиться рабочих мест? — хрустальной льдинкой прозвенел мелодичный женский голосок, и «лишних» продавцов из закутка разом повымело. — Ах, какая приятная, я бы сказала, встреча!
Мужчины дружно повернулись навстречу этому голоску, и Миль почувствовала, что её оттирают… оттирают… задвигают… задвинули куда-то в угол. Оказавшись среди неподвижных манекенов в платьях и без, Миль собралась уже возмутиться, но получила от Бена неожиданно сильный и властный, подчёркнутый чувством опасности императив без слов, сковавший ей мышцы — и послушно замерла. На недоумение её он бросил лишь:
«Просто тихонько постой пока там, хорошо?» — и блокировкой исключил всякие вопросы.
Растерянность её начала было перерастать в законное раздражение, однако разговор в подсобке принял занятное направление, Миль навострила ушки и попыталась сквозь нагромождение искусственных конечностей острожно разглядеть обладательницу прекрасного голоса. Но манекены были высоки и стояли плотным строем, разглядеть удавалось крайне мало…
— Джейвен Линоки собственной персоной! — пел хрустальный голосок. — Ветреный Джейвен, который, наконец-то, тоже попался на крючок — да-да, девочки, он влюбился! Причём — какая неприятность — в жену своего друга. Любопытно было бы взглянуть на эту особу, не правда ли — наверное, она что-то невероятное, если его вкус ему не изменил… Ты здесь готовишь ей какой-то особый подарок, да, Джей? Чтобы завоевать её расположение, конечно? А вы, сударь, не тот ли самый друг? Если так, то позвольте дать вам совет — спрячьте где-нибудь вашу жену… не то вы лишитесь и её, и друга…
— Я действительно друг этого ветреника, но — увы, прекрасная госпожа, я пока не женат. Однако благодарю за совет, я его запомню…
— Ах, нет, пожалуй, я неправа: вряд ли мой совет ВАМ когда-нибудь пригодится… Избранница Джея Ветреника едва ли обратит на вас внимание, пока он рядом…
— О, Лаура, Лаура, не будь так жестока! — прощебетал другой голосок. — А вдруг ей по вкусу суровая красота… Некоторым ведь нравится брутальность… и даже уродство… Они находят это пикантным…
— Только не ты, Хейла, не так ли? — их смех зазвучал дивной музыкой, переливами колокольчиков, и от желания взглянуть на этих фей Миль готова была грызть пластмассовые локти, загораживающие ей обзор… Если эти феи, конечно, не гарпии… Ведь вот понимала же, слышала, что обе — отменные стервы, но разум отказывался в это верить. Пусть стервы, но зато как, должно быть, хороши…
Лаура поскучневшим голоском продолжала:
— А отчего же ты нас с нею не познакомишь, Ветреник? Вдруг бы мы все подружились… У меня, как ты помнишь, очень широкая кровать… Хейла, он молчит, — капризно протянула Лаура. — Он так жалок, когда вот так стоит и молчит… Пойдём отсюда, Хейла…
…Миль стояла ни жива, ни мертва, когда манекены задвигались, освобождая ей путь, и Бен, протянув длинную руку, легко вытащил её из-за их пластмассовых тел.
— Спасибо, маленькая, что была умницей, — сказал он, стряхивая с неё неизбежную пыль.
Миль пожала плечами:
«Мне было интересно. Одно жаль — что я их не рассмотрела…»
Джея передёрнуло:
— Нашла, о чём жалеть… Век бы их не видеть…
— Да, хорошо бы. А кто-то недавно уверял, что всё обошлось… — поддел его Бен. Джей виновато засопел. — Боюсь, что и это ещё не конец.
— А как я-то боюсь…
В углу, обозначая своё присутствие, кашлянул прежде совершенно растворявшийся в интерьере продавец, крайне смущённый тем, что невольно оказался свидетелем столь малоприятной сцены.
— А, вы-таки здесь, уважаемый! Очень кстати! — поманил его пальцем Бен. — Не организуете ли вы нам чайку? У барышни от всей вашей пылищи пересохло в горлышке — правда, дорогая? Мы пока подождём вот на этом диванчике…
Миль кивнула, улыбнувшись продавцу так ласково, что он просиял:
— О, конечно-конечно, я мигом обернусь! Располагайтесь, пожалуйста, поудобнее! — и помчался выполнять просьбу.
Джей на диван и не взглянул — зато занял позицию, с небрежным видом встав в дверном проёме и окидывая обманчиво-скучающим взором проходящую публику.
" С чего это ты вздумал прятать меня, милый? — подозрительно спросила Миль, располагаясь напротив Бена. — Да ещё так грубо.»
— Исключительно в целях твоей безопасности. Ты ведь простишь меня, правда? Представляете, — обратился он к обоим, — «сторож» сработал! И опасность исходила от Лауры!
«В самом деле? Опасность-то от неё определённо исходила — но разве она предназначалась не Джею?»
— Да Джей для Лауры — расходный материал, один из многих… постельная принадлежность. Ты уж извини, брат, — Бен прижал руку к груди, на что «брат» только отмахнулся с усмешкой. — Истинную злобу она испытывает оттого, что ей предпочли другую. И вот эту «другую», если она её найдёт, останется только пожалеть.
«Охотно верю. Это очень по-женски».
— Ты даже не представляешь, насколько, — мрачно отозвался от двери Джей. — Благо, я ещё не успел стать её женихом… Тогда последствия были бы и вовсе разрушительными.
«А мне показалось, что у вас были… очень тесные отношения…»
— Ты ведь у нас вроде бы взрослая? — не преминул уколоть её Джей. — Тогда ты должна уже знать, что «тесные отношения» — ещё не брак и никого ни к чему не обязывают. Пока женщина не сделала предложение, мужчине может быть сколь угодно комфортно в её постели — но он никто, ничто и прав у него никаких нет. Кроме права быть благодарным за возможность прикоснуться к женщине.
«А ты, выходит, проявил неблагодарность», — поняла Миль.
— Самую чёрную, — кивнул Джей.
«Да ты у нас, оказывается, просто жуткий тип! — развеселилась Миль. — Ветреный. Неблагодарный. И за что только они тебя любят?» — и тут же «прикусила язычок» и уткнулась Бену в плечо.
Джей усмехнулся и состроил глазки:
— А ты догадайся. Или давай я тебе расскажу. И даже покажу… Бросай своего Бена и начнём. Все Лауры Города обзавидуются…
Бен хмыкнул и, обняв совсем смутившуюся Миль, из-за её спины погрозил ему кулаком:
— Тогда и я тебе кое-что покажу — не возражаешь?
Джей тяжело вздохнул:
— Ну как всегда — пошутить нельзя…
— Почему же нельзя — вот и я ведь всего лишь пошутил…
Обмен любезностями прервало возвращение продавца, который явился не только с чаем, но и в сопровождении некоего представительного немолодого господина в такой же форме, что и все его сотрудники, но изготовленной явно не на крупнопоточном синтезаторе, как большинство изделий, предлагаемых горожанам … Миль, почти всю свою жизнь одевавшаяся в индивидуально пошитые вещи, во всяком случае, сразу увидела разницу.
Табличка с именем на его груди извещала, что это старший специалист проектного отдела. Продавец, быстро расставляя на столике сервиз и угощение, столь же быстро пояснил:
— Прошу простить, юная госпожа, но, пока ваши сопровождающие выясняли отношения с теми прекрасными дамами, я осмелился обратить внимание моего руководства на сделанные вами эскизы, и господин Реппет, — полупоклон в сторону важного господина, — имеет к вам одно предложение. Будет ли он выслушан вами, барышня?
«Барышня» кивнула — не выгонять же человека.
Реппет с достоинством поклонился -
«Как же много они тут кланяются!» — «Терпите, барышня!»
— и решительно начал:
— Предложение чисто деловое, барышня, и думаю, взаимовыгодное. Я хорошо знаком с современными тенденциями в моде, и на меня произвели впечатление ваши наброски. Довольно свежий взгляд, смелые решения… Я возьму на себя ответственность и буду краток: если вы согласитесь их продать, фирма вам хорошо заплатит.
— Насколько хорошо? — тут же вмешался Джей.
— Настолько, насколько пожелает госпожа, — опять полупоклон в сторону Миль. — В разумных пределах, само собой.
— Я так и знал… — начал Джей, но Реппет перебил его:
— Я не закончил — с процентом от прибыли всех продаж одежды, изготовленной с использованием ваших идей. Более того — мы готовы купить и те ваши работы, которые вы бы согласились нам продать в будущем. А также были бы рады заключить договор и сотрудничать с вами на постоянной основе.
Джей хмыкнул и сказал Миль:
«Я бы посоветовал тебе соглашаться. Условия царские. А эскизы эти, я видел, ты стряпаешь, как Бен — сладкие пирожки. Но сразу не отвечай, возьми паузу».
«Ага, дня, скажем, на три», — поддержал его Бен.
— Конечно, госпожа, мы подождём…
14. Старый Мастер
Короче — предложение было принято. Окончательное утверждение договора перенесли на ближайшее будущее, и Миль с удовольствием освободилась от общества всех этих постоянно кланяющихся, очень учтивых и обходительных служащих… Чтобы почти сразу нарваться на ещё более обходительных и внимательных: ей понадобились новые заколки и расчёски — старые, не рассчитанные на её объём волос, все быстро переломались — и в галантерейном отделе её атаковал такой пройдоха-продавец, что уйти без покупки совершенно не представлялось возможным. Продавец, едва не рыдая, просто умолял купить у него хоть что-нибудь:
— Как, прекрасная фэйми, разве вам совсем ничего не нравится?! Взгляните, какое богатство форм, какое разнообразие! Если вам не хочется таскать с собой покупку (хотя наша вещь просто неспособна вас обременить!), мы вышлем покупку по адресу, который вы нам укажете, и доставим её прямо к вашему порогу! Если вы не при средствах, я всё сделаю в кредит, если дорого — сделаю скидку, и всё — очень быстро, если вам некогда. Наконец, я подарю вам вещь, которая вам понравится, только не уходите с пустыми руками!
Миль не выдержала и, смеясь, вытащила из кучи сумок одну, чёрную, с длинным ремнём и несколькими декоративными замочками…
— Отлично! Прекрасный выбор, фэйми! Это не просто сумка, это сумка-куртка! Вот! — и продавец моментально, в два счёта, раздёрнул один из замков, встряхнул сумку — и та превратилась в объёмную мягкую куртку с воротом, рукавами и всем, чем положено. — А теперь взгляните, моя госпожа: рукава на эти замки, сложить вот так, застегнуть — и вот ваша сумка, госпожа!
Он повесил Миль на плечо ту же сумку, успев подрегулировать ремень по её росту.
— Она не промокает, не горит, отлично «дышит» и к тому же непробиваема для любого оружия! Кроме лучемёта.
Джей фыркнул:
— А двигатель с пропеллером в неё случайно не встроен?
Продавец было выдохся, но тут же встрепенулся, заулыбался и завёлся снова:
— В дополнение, как и обещано, фирма дарит покупательнице берет, перчатки и шарфик!
«Наверное, уже заплатите ему как-то, иначе этот милый парень всучит мне весь свой ассортимент».
— Давай сюда счёт, — вклинился Бен, отодвинув плечом сразу умолкшего продавца, и прижал к своему индикатору предъявленную ему пластинку, снятую с покупки.
— Благодарю госпожу за покупку! — ликовал продавец, едва не пританцовывая на месте. — Приходите ещё! А подарки-то, фэйми! — спохватился он вдогонку. — Подарки!
— Лучше подскажи, где тут можно купить украшения, — сказал Бен, пряча в сумку навязанные подарки, — моей госпоже нужны заколки и расчёски.
Тот радостно подпрыгнул и уже устремился вперёд — показать, проводить, услужить — но Джей его перехватил и мягко вернул в покинутый отдел:
— Не стоит, приятель. Сами найдём, — пояснил он Бену. И добавил, когда они слегка отошли от разочарованного продавца: — Проводить-то он проводит, но передаст нас другому сослуживцу из той же фирмочки, который тоже уж постарается продать нам всё, что сможет. Учись их отшивать.
Толпа, на вид довольно густая, легко расступалась перед ними, никто не толкал и не прижимал. Джей высматривал дорогу и скоро углядел девушку, на ходу надевавшую только что купленный браслетик.
— Позвольте помочь вам, фэйми? — предложил Джей. И, застёгивая замочек на милостиво протянутой ручке, похвалил: — Какая прелесть. Где вы такой приобрели?…
А дальше они следовали полученным указаниям.
Пришлось спуститься на один этаж, в выглядевший ещё больше, чем был, огромный полутёмный зал, разделённый на множество маленьких освещённых секций. Народ здесь особо не толпился, не то, что этажом выше, и продавцы так не суетились. Никакой навязчивости, товар говорил сам за себя. Продавец, часто он же и автор выставленных изделий, со спокойной уверенностью встречал покупателей, гордо демонстрировал изысканные вещицы, поворачивал к свету, примерял, снимал, укладывал… Пройти мимо этого волшебного призывного сияния, сказочного мерцания, загадочных обещаний и затаившихся чудес было очень трудно. Но глаза разбегались, взгляд ни на чём особенно не задерживался — и слава Богу, вряд ли вся эта красота могла куда-то быть надета, да и стоить это всё должно было немало, а чужим деньгам, даже предложенным от души, можно и должно найти и другое применение, нежели бесполезные, в общем-то, посверкушки… Взгляд Миль цеплялся за них просто потому, что устал от заурядности окружающего.
Поэтому она спокойно прошествовала мимо… мимо… мимо… В более дешёвый, как она надеялась, отдел…
Добравшись, наконец, до заколок, Миль сперва обрадовалась, а потом разочаровалась: все эти симпатичные шпильки, заколки, ободки годились только для здешних горожанок, большинство их просто не застёгивались, другие ломались, третьи не держались, четвёртые не смотрелись. Она начала сердиться.
Посматривавший на её волосы продавец безуспешно пытался скрыть удивление, Миль же расстраивалась всё сильнее, и, наконец, заявила:
«Обстригу. Сколько можно мучиться!»
«Только попробуй», — ответил Бен и повернулся к продавцу, стоявшему с приоткрытым ртом:
— И долго вы, уважаемый, намерены так стоять? Фэйми сердится. Примите уже меры.
— Виноват… я думал, это парик… никогда не видел ничего подобного…
— А что — для парика не нужны заколки?
— Я… сейчас позову Старшего Мастера. Уверен, он что-нибудь придумает, — и исчез за зеркальной панелью, вскоре появившись обратно в сопровождении древнего старичка, маленького и хрупкого, с пушистой седой шевелюрой и такими же усами, чьё лицо с огромным лбом, крупным строгих линий носом, с лучинками морщинок у проницательных карих глаз преданного сенбернара безотчётно вызывало симпатию и доверие… Одного ироничного взгляда его оказалось достаточно, чтобы разрядить обстановку.
Медленно, чуть пришлёпывая — Миль глазам своим не поверила — шлёпанцами! — старичок подошёл к прилавку, с достоинством слегка поклонился, оперся изящными, бледными, в пятнах кистями рук о тёмную столешницу и оглядел сломанные заколки. Перевёл взгляд на Миль, с минуту, склонив голову на бок, рассматривал, потом — " Вы позволите, барышня? " — протянув руку, легонько погладил её по волосам, улыбнулся всей сотней своих морщинок и ласково прошелестел голосом сухим, как осенние листья:
— Сейчас, маленькая госпожа, я принесу вам кое-что. Не надо сердиться.
И Миль стало стыдно за свой гнев. Она взглянула на Бена, он ответил ей взглядом: такие вот дела.
Старый мастер ушёл, заложив руки за спину и пришаркивая шлёпанцами. Через несколько минут он вернулся, неся невзрачную шкатулку из чего-то тёмного, поставил её на прилавок, медленно, как он всё делал, открыл скрипнувшую при этом крышку…
Внутри, на мягком сумраке подкладки, сдержанно поблёскивало несколько аксессуаров, имеющих отношение к дамским причёскам: от расчёсок и гребней до заколок и зажимов. Удивительно красивые, старинные даже на вид, ажурные и затейливые, но и как будто совсем простые, настоящие какие-то — небольшие вещицы эти радовали глаз неповторимостью и точностью, коя присуща одним лишь живым созданиям природы — да работам истинных гениев; они покоряли кажущейся небрежностью и не отпускали, привлекали, притягивали взор, заставляя его снова и снова ласкать свои пленительные очертания, возвращаться, чтобы наконец рассмотреть нечто неуловимое, которое всякий раз ускользало, обещая, что вот уж в следующий раз… при другом ракурсе… с иной стороны… в ином освещении… этот нюанс вам непременно откроется…
(Несчастная кучка поломанных заколок рядом с ними выглядела и вовсе сущим хламом…)
Всего лишь металл, кое-где потемневший, да разноцветные минералы — ничего невероятного. Но были вещицы эти прочны той прочностью, что отличает произведения гордых мастеров прошлого, создававших свои вещи на века. И каждая из них загадочным образом источала, казалось, некий тонкий аромат, который так хотелось непременно вдохнуть…
Миль не требовалось приближаться к шкатулке, чтобы почувствовать знакомый, как мамина колыбельная, и столь, оказывается, желанный фон… Он ненамного отличался от того, к которому она так привыкла с детства… Она улыбнулась ему, как дорогому другу. И будто даже дышать сразу стало как-то легче, и распрямилась спина…
Взгляды троих молодых мужчин немедленно погрузились в созерцание содержимого шкатулки, по их лицам, отражаясь в горящих детским восторгом глазах, побежали легчайшие радужные отсветы… Все трое сгрудились, наклонившись над этим таким притягательным мерцанием и подрагиванием…
И ни один из них уже не мог отвести затуманенного взгляда от маленьких шедевров.
Ни тот, кто в магию категорически не верил, ни тот, кто о ней и не знал, ни тот, кто просто не умел устоять перед ней…
Старый Мастер и Миль остались практически наедине. Встретив её ликующий взгляд, Мастер понимающе кивнул, слегка отодвинул от шкатулки ничего вокруг не видящих парней, вынул из сумрачных недр гребень… а скорее — Гребень… шпильки… ещё что-то… и положил всё это перед девушкой.
— Вот, попробуйте эти милые пустячки, деточка. Примерьте их, ну же, смелее! — с доброй улыбкой поощрил он её осторожную попытку. — Не бойтесь, уж эти вещи не сломаются, уверяю вас.
Миль провела пальчиками по Гребню, прислушиваясь к ощущениям. Гребень признал её, запросился в руки, обещая верную службу… И Миль, благодарно поклонившись Мастеру, приняла это обещание, как присягу, и взялась за свою гриву…
Волосы под Гребнем стали такими послушными, какими никогда не были. Прядь за прядью они легко расчёсывались, не путаясь, сплетались и укладывались почти сами собой… Миль даже не представляла, в какую причёску… просто как-то вдруг, очень быстро — оказалось, что все волосы убраны, осталось только воткнуть на место Гребень…
Который, как диадема, увенчал причёску, и гордо запереливался, вполне собой довольный…
По мере того, как Миль доставала из шкатулки предмет за предметом, мужчины выходили из транса, а к тому моменту, как причёска была завершена, очнулись окончательно — и уставились на причёсанную Миль.
А старик, склонив голову к плечу, полюбовался ею, как собственным произведением, и тихо произнёс:
— Угу… угу… Я так и думал. Рад видеть, что не ошибся… Зеркало госпоже, — в пространство добавил он, и зеркало не замедлило появиться.
Миль смотрела в него удивлённо и внимательно, узнавая и не узнавая себя в юной женщине с мягким овалом лица и ярко цветущими глазами; чётче обозначился разлёт тёмных бровей на высоком лбу. В отражении обнаружились и мягкость, и величавость, и ещё что-то… что, вероятно, называется женственностью…
— Ну, как я понял, вам нравится?
Ещё бы ей не нравилось!
— А раз так, забирайте шкатулку, душа моя. Вещи немного потемнели, но это оттого, что много лет их никто не носил. Эти вещи любят, когда их каждый день берут в руки, согревают их своим теплом. Тогда они оживают и дарят хозяйку добром и верностью… Сказал бы вам по секрету, — старик слегка наклонился к Миль и тихий голос его стал еле слышен, — но вы уже и сами, конечно, догадались: это очень, очень старые вещи… И металл этот непростой. Такого теперь не умеют делать, не-ет… Но ведь и женщин таких — теперь больше нет. Я же вижу, госпожа моя, всё вижу…
Он отодвинулся от Миль, прихлопнул сухонькой своей ладонью по крышке шкатулки и объявил:
— Этот набор ваш.
Продавцу плохело на глазах.
Бен с Джеем дружно почувствовали неуют от сомнений — а хватит ли им обоим денег на эту покупку… Однако оказалось, что запереживали они рано.
— Но… господин Фламмин… — всполошился продавец. — Это выставочный комплект… коллекционный…
— Надеюсь, тебе известно, Понк, что до этой минуты он принадлежал мне? — строго осведомился старик. — Следовательно, я мог распоряжаться им, как хотел. Я и распорядился: в присутствии двух… даже трёх свидетелей подарил свою собственность этой прелестной девочке. Только и всего.
— Только и всего? — продавец подавился. — К… королевский подарок… Что скажет директор…
— Ты мне льстишь, паренёк. Но в одном ты прав — королеве следует делать королевские подарки, — поклонился он Миль — …как, однако, вы очаровательно краснеете, душа моя… Надеюсь, вы его примете, госпожа.
Миль прижала к губам пальцы обеих рук, обошла прилавок и поцеловала Мастера Фламмина в сухую морщинистую щёку. Он рассмеялся — словно ветер прошуршал в опавших листьях:
— О, дитя, вот мы и в расчёте! Меня уже лет семьдесят никто не целовал. Надеюсь, вам больше не придётся сердиться на ваши удивительные волосы, — он ещё раз прикоснулся к ним, прощаясь. — А теперь извините. Если у вас больше нет претензий… меня ждут дела… Всего доброго, — Фламмин слегка склонил голову в поклоне.
— Всего доброго, господин Фламмин, — воспитанно поклонились в ответ Бен и Джей.
Старик пошаркал прочь. Но прежде, чем исчезнуть, обернулся:
— И один маленький совет напоследок… оставьте вы этот проклятый Город, душа моя, вернитесь к своим истокам. Здесь вам не уцелеть. Ну и — если я вам вдруг понадоблюсь, обращайтесь сюда, я покуда всегда здесь.
Лёгкая усмешка собрала морщинки-лучики у его глаз, и будто последний порыв ветра пронёсся в палой листве… Сгорбленный силуэт Мастера удалился куда-то в полумрак-полусвет, где неспешно рождалось очередное маленькое чудо из металла и камней.
«Какой милый старикан, — нежно и печально сказала Миль. — Правда?»
— Да, правильный дед, — согласился Бен. — Но, право слово, не будь ему за семьдесят…
Джей фыркнул.
…Уши у Понка, рывшегося в цветастой упаковочной плёнке, насторожились и, казалось, встали торчком…
«Неужели меня ревнуют?!» — восхитилась Миль.
Бен покосился на Понка и перешёл на менто:
«Мягко сказано».
«Ну да?! Может, ты мне ещё и сцену устроишь? …А заодно объяснишь, что там у тебя общего с некой Хейлой?»
«Объяснить? Непременно. А тебе правда интересно?»
«Не особенно», — призналась она.
Насупившийся продавец меж тем упаковал шкатулку и, хотя и с большим нежеланием, но всё же, наконец, расстался с ней. Бен взвесил её в руке:
— Ого, тяжёленькая… — Шкатулка как раз поместилась в так вовремя прикупленной сумке. Устроив её на плече, Бен предложил Миль руку:
— Ну что — домой?
Они поднялись этажом выше… и Бен, а следом и Джей, едва не налетели на резко остановившуюся Миль. Вопросы у них отпали сами собой, когда они увидели, как резва бывает мода: за время, потраченное ими внизу на выбор головных украшений для Миль, на этом этаже почти каждая дама успела обзавестись какой-либо имитацией длинных волос. Любых желаемых оттенков, волнистые и прямые, заплетённые в косы и свисающие свободно — искусственные гривы, выглядевшие, впрочем, очень нарядно, развевались вымпелами, вспенивались облаками, покачивались при ходьбе и даже элегантно влеклись по полу за своими обладательницами … И остановилась Миль, как раз постаравшись не наступить на такой шлейф.
— Ну вот — нет пределов совершенству… — выразил общее мнение Джей.
Бен, следуя за Миль к выходу, поглядывал по сторонам настолько благосклонно, что Джей, наконец, это заметил и спросил:
— А тебе это всё, — показал он рукой, — кажется, нравится?
Бен в ответ довольно кивнул:
— Вполне. И хорошо бы это поветрие распространилось и продержалось подольше.
— Ага, — задумался Джей. — Значит, где-то тут подвох… Ха! Понял! Среди этих попугаих Миль не так выделяется!
— Я в тебе и не сомневался.
«Ну почему сразу «попугаихи»? — вступилась за женщин Миль. — Колибри… Райские птички…»
— Ага — цветочки-бабочки… и мозгов обычно — столько же, — хохотнул Ветреник.
Миль против воли улыбнулась. От радужных причёсок и нарядов вокруг действительно уже рябило в глазах.
«А почему, кстати, они до сих пор не носили длинных волос? Это было такое очередное веяние моды?»
— Не совсем, — улыбнулся Джей. — Просто они у горожанок такими длинными не растут. Максимум — до лопаток. Если повезёт. У мужчин, кстати, тоже — я как-то пробовал отрастить… ещё в колледже. Что?! — возмутился он на ментозамечание Бена. — Ну, так на спор ведь! Проспорил, само собой… Мы же здесь все — продукт генной инженерии. Ну и на каком-то этапе, когда однажды родилось сплошь волосатое поколение, кто-то наинженерил… Зато нам не нужно бриться. Ниже ресниц, — он заговорщицки наклонился к Миль, — волос на теле вообще нет — а вот дикари встречаются очень даже волосатые да бородатые. И не только…
«И это уже совсем не так весело», — добавил он про себя.
Миль обдумывала пикантную информацию об отсутствии растительности на теле горожан. О чём думал Бен — осталось тайной, но из дверей Женского Городка все трое вышли слишкой задумчивыми, чтобы вовремя обратить внимание на окружающих, а зря: их-то появления здесь и ждали.
Бен, подчинившись «сторожу», сперва сделал то, что потребовал инстинкт — шагнул вперёд и заслонил собой Миль, Джей так же инстинктивно прикрыл её сзади — а уж после этого они оба разобрались, что сделали это не зря: метрах в тридцати, у цветника, весело, со смехом, щебетала большая стайка молодых женщин и девушек, которые, вроде бы разговаривая между собой, не теряли, однако, из виду Миль с её спутниками. Одна из них, стоя к подругам спиной, пристально, не таясь, рассматривала вышедшую из здания троицу и, похоже, чего-то ждала. Расстояние не позволяло разглядеть её как следует, и всё же Миль она показалась очень красивой… возможно, опять-таки, из-за расстояния.
«Она знает кого-то из вас, мальчики, или просто ну очень хочет познакомиться?» — спросила Миль, не стараясь, впрочем, особо высовываться из-за их спин.
— Э-э… трудно сказать… Она далеко стоит. Но что-то их многовато, а, Бен? — Джей как бы случайно переместился так, чтобы заслонять от Миль веселящихся красоток, начавших неспешное движение навстречу троице, переглянулся с Беном, и они ненавязчиво, но решительно повлекли её к стоянке. — Впервые вижу, чтобы взрослые женщины разгуливали по Городу стаями. Обычно они предпочитают блистать поодиночке. Тогда они выгодней смотрятся.
«Это типа того, что «один цветок лучше передаёт форму и цвет, чем букет таких же цветов?»
— Точно так…
Машина оказалась блокирована другими — ни назад, ни вперёд. Джей послал Бену быстрый взгляд, тот ему — мгновенную усмешку. Миль их переглядок не заметила: ей, как холодной бритвой, резал спину внимательный острый взгляд незнакомки у цветника, и свободнее вздохнулось только тогда, когда между ними оказался надёжный борт, а затем — машина, помигав взлётными огнями, мягко тронулась вверх, улизнув таким образом из-под носа у почти обступивших стоянку и явно не ожидавших такого поворота женщин.
— А чего они всё-таки хотели? Чтобы мы постояли и подождали их? — Джей сделал дамам ручкой — и рефлекторно отшатнулся, побледнев от злости, когда по стеклу рядом с его физиономией хлестануло тонким раскалённым лучом: — Оба-на! Надеюсь, патруль это зафиксировал!
— А хорошо всё-таки, что стекло поляризованное, — заметил Бен и одобрительно похлопал по бортовой панели.
— Это да…
«Зато мы теперь знаем, чего эти красотки хотели на самом деле, — сказала Миль, глядя вниз на удалявшуюся парковку с кучкой обозлённых женщин, вынужденных плотно общаться с весьма серьёзно настроенными патрульными. — А кое-кто, зная о нравах местного бомонда, мог бы и не нарываться на неприятности…»
— Виноват, ребята, — покаялся «кое-кто». — Исправлюсь.
15. Предложение
— Значит, так: из дома в одиночку — ни-ни. Ни на площадку, никуда. Выяснить, где живёт тот или иной горожанин, пусть даже он из Десанта — сложно, но при большом желании можно. К дверям не подходить, никого не впускать. На звонки отвечать, выключив видео. При несанкционированном появлении в квартире чужих — прятаться и сидеть очень тихо. Кибер сам известит нас, а надо будет — и Патруль… хотя к ним обращаться бы и очень не хотелось… Это ясно?
«Ясно… чего тут может быть неясно. Стерва — она и в Городе стерва…»
Вот только совсем «сидеть тихо» — это вряд ли. Ни до Бена, ни, тем более, до Джея всё ещё не доходило, что такое ведьма. А Миль и не старалась их особо убеждать. Что было нужно, она им сообщила, остальное — дело времени, оно исправно делает свою работу, подгонять его бессмысленно, и однажды оно всё расставит по местам…
До встречи со стариком Фламмином Миль ещё сомневалась, что в этом мире есть — или когда-то была — магия. А теперь, ощущая, как льнёт к ней Гребень, да и любой из подаренного комплекта предмет, уверилась, что сомневаться более не приходилось. Гребень был центром этого ансамбля, его примой. Прочие же предметы без него постепенно потеряют силу и останутся хотя и очень красивыми, но всё же простыми украшениями. Всякий раз, уловив, что хозяйка вспоминает о нём, он — ни дать ни взять, преданный пёс — радостно трепетал и ловил каждое желание: причесать? Подпитать? Успокоить? Убаюкать? Обезболить? Защитить? Знал ли Фламмин, какой дивный дар он отдал в её руки? О чём-то, конечно, догадывался — ведь он всю жизнь был его хранителем — но полностью открыться Артефакт мог лишь Хозяйке. Сколько веков Гребень ждал её — шесть? Или даже больше? И её ли?
Последний вопрос уже не имел смысла: кого Артефакт признал — та и Хозяйка. Таковы законы магии. Согласно им, ни потерян, ни украден, ни отнят, ни продан Артефакт быть не мог — только подарен или завещан. Уничтожить? Можно было попытаться. Но Артефакт и тут не был бессилен, и результат такой попытки оставался непредсказуемым.
А уж как красив был её Гребень! И, казалось, с каждым днём становился краше. Не зря Фламмин говорил, что эти вещи любят, когда к ним прикасаются…
В общем, не собиралась Миль сидеть совсем уж тихо. Если припрут — ей теперь было чем ответить. Теперь она точно знала, что может обратиться к своим силам — и не сорваться…
И ещё она теперь понимала, что этот мир, встретивший её столь насторожённо, в чём-то был, пожалуй, прав: Ведьма и сама по себе — непредсказуема, постоянный фактор риска, а уж с подобным Артефактом — это сила с потенциалом, и опасаться её — вполне с его стороны обоснованно. Он же не может знать, какой знак у этой силы и стабилен ли он. Переживший однажды страшнейшую катастрофу, этот мир был теперь очень осторожен…
«Просто не делай из меня врага, и мы уживёмся, — сказала Миль. Кому? Неважно. Тому, кто мог её услышать. — Живи сам — и дай жить другим».
Осторожно поделившись сомнением с Беном, она уже почти ожидала нарваться на неприятие и неверие — но, против ожиданий, он выслушал внимательно, помолчал, потом кивнул и сказал:
— Посмотрю, что сохранилось в Архиве Города. Ты не представляешь, сколько там хлама. Но порой можно нарыть и кое-что настоящее.
«Так ты мне правда веришь? — изумилась она. — А вдруг я вру? Сочиняю?»
— А ты врёшь? — склонив голову набок, улыбнулся он.
«Нет, конечно!» — возмутилась она. Он засмеялся, подгрёб её к себе поближе, обнял так, что она почти потерялась в его объятьях, и заговорил, дыша ей в макушку:
— Так отчего мне сомневаться? А если серьёзно — ты и не можешь мне соврать. По крайней мере, так, чтобы я поверил. Это Джей может, сколько хочет, не верить и сомневаться, может мучительно думать, а что было бы, приди он к тебе первым — но и он уже ни в чём не уверен. А я, с тех пор, как ты призвала мою душу — всегда знаю, когда ты говоришь серьёзно, а когда шутишь, когда тебе хорошо, а когда — плохо. Когда ты спишь — я вижу твои сны и знаю, что ты видишь мои… Жизнь разделилась на ту, пустую, где тебя не было — и эту, где ты наполнила меня собой, и другой жизни мне не нужно. Я ведаю о тебе то, чего ты сама о себе ещё не ведаешь… Так о каком неверии ты говоришь — я просто знаю.
Другое дело, что ты можешь ошибаться, — улыбнулся он, — но это мы проверим и поправим. Ах, да! — спохватился он. — Я же обещал тебе рассказать, что у меня с некой госпожой Хейлой!
«Не надо».
— Надо-надо. Не хватало ещё, чтобы какая-то недосказанность наводила тень на ясный день и смущала твою душу… от которой я греюсь. Ну, значит, так… Каждый здоровый мужчина белого класса обязан дать Городу здоровое потомство. Если он не может выбрать невесту сам, Совет Города рекомендует ему невесту, предоставляя время на знакомство и женитьбу. Если пара не складывается, попытка повторяется. И так до тех пор, пока дело не закончится свадьбой и рождением потомства. Отказываться от брака прилично невесте и никогда — жениху. Это в идеале. А на деле…
Если мужчине не достаётся пары или поиски невесты затягиваются, он обязан сдавать семя в Банк, а чтобы не чувствовал себя совсем заброшенным, прикрепляется в качестве потенциального жениха к какой-нибудь незамужней даме. Теоретически он имеет шанс когда-либо на ней жениться, практически же — это всего лишь благотворительность с её стороны и отмазка со стороны Совета… Я, как тебе известно, после ранений слегка потерял товарный вид и перестал котироваться у местных невест, поэтому, когда меня добавили в свиту Хейлы, это вовсе её не обрадовало, потому что прекрасная Хейла ценит лишь совершенство, а я своими шрамами испортил бы весь её тщательно подобранный ансамбль воспевателей и воздыхателей, поклонников и любовников. Мне дали понять, что выбор ею уже сделан, и чтобы я не утруждал себя изъявлениями восторга. Я и не утруждал…
А сегодня в Торговом Комплексе встретил её в обществе Лауры, которую как раз недавно бросил коварный Джей… Хейла не так глупа, и мигом сделала правильные выводы. Реакцию Лауры мы уже видели. Очередь за Хейлой, которая, как заклятая подруга Лауры, просто не может пропустить ход. Таким образом, нам объявлена война.
Миль выпуталась из его объятий, оглядела сияющими глазищами, погладила по белым ниточкам шрамов, обхватила, прижавшись лицом, и сказала:
«Она всё-таки дура. И слава Богу. Твои шрамы делают тебя неотразимым. И ещё мне очень нравятся твои уши. Я хочу от тебя сына с такими же ушками…»
— Миль… это что — предложение?
«Да — и я не намерена долго ждать. Хорошо, что Джей сегодня сказал, что у вас предложение делает женщина. А то у нас всё наоборот, и я бы никогда его от тебя не дождалась…»
— Нам нужен свидетель! Джей! Ты свидетель — я женюсь!
Джей возник на пороге, постоял, сунув руки в карманы.
— Отличная новость! Поздравляю. Давно пора! Особенно в свете объявленной войны. Женись и — как мне ни жаль с вами расставаться, а придётся — увози её отсюда подальше. А то я столько счастья, боюсь, не выдержу…
16. Игра в четыре руки
Поскольку ждать долго никто не собирался, да и война, действительно, была объявлена — пришло время инициировать индикатор. Регистрацию этот номер с этими данными уже однажды прошёл, поэтому его просто включили, и он начал действовать. И, хотя её и предупредили, что ощущение может быть не из приятных, Миль опять не удержалась от попытки выдрать из руки маленького негодяя… и опять пришлось упаковать её в пенал биосканера и успокоить на то время, пока активация не завершится.
А когда рассчётное время инициации подходило к концу и «братья» в нетерпении открыли пенал немного раньше положенного, то от изумления чуть не упустили возможность обратить процесс вспять, чтобы поправить положение: индикатор в окружении слегка розовой припухлости отсвечивал в полумраке ровным золотым цветом.
— Мне мерещится? Джей, глянь-ка — он…?
— …золотой. Чего в данном случае и следовало ожидать, — и Джей невесело посмеялся, качая головой. — Но кто бы мог подумать, что он на это рассчитан! Ай да медики, ай да хитрованы-перестраховщики!
— Гасим в четыре руки?
— Придётся, и так едва не прозевали…
— Готов? Начали!
Исправлять результат ротозейства пришлось долго. Почти три часа с неослабевающим вниманием «братья» отлавливали аномальные сигналы, которые возникали на нескольких параллельных каналах в среднем раз в три секунды. Нельзя было пропустить ни один, а каждый замеченный следовало немедленно гасить до общего уровня, приводя в соответстие с матрицей. Труднее всего пришлось под конец, когда аномальные сигналы пошли на убыль. Ещё несколько минут они ловили то один, то другой отдельный всплеск, а затем всё пошло так, как полагалось. Только тогда они наконец сняли руки с управления, разогнули напряжённые спины и расправили конечности.
Некоторое время оба молча смотрели друг другу в усталые лица, потом так же молча поздравили друг друга. И повернулись к прозрачной крышке биосканера, под которой в мягком углублении спокойно почивала виновница переживаний. Крышка плавно сдвинулась. Негромкое гудение стихло. Джей снял с запястья пациентки не предусмотренный протоколом приборчик, за применение которого мог бы потерять всё, включая свободу, и остался вполне доволен результатом трёхчасовых усилий: кружок индикатора мирно белел — за исключением центра, где по-прежнему задорно сверкала крошечная золотая искра.
— Мне показалось, что это вполне логично, — пояснил он в ответ на вопросительный взгляд Бена. И указал на собственный индикатор: — Всё равно белое с золотом — реальный вариант.
И потянулся до хруста. Кресло послушно изменило форму, становясь ложем.
— Ну, вообще-то, да, оправданно, — согласился щеголявший такой же отметиной Бен, подхватывая вслед за Джеем длинный, с подвывом, раздирающий рот зевок…
Белое с золотом в Городе действительно встречалось, а в Десанте и приветствовалось. А Найдёна всё-таки заметно отличалась от горожанок, так пусть этому будет хоть какое-то обоснование: гены, господа, «дикие» гены…
Миль спала, убаюканная полем биосканера. Вымотавшиеся «братья» — тут же, рядышком… Долгий этот день, наконец, закончился. А в окне уже светилось близившееся утро и обещало быть не менее хлопотным.
Миль, которая спала дольше всех и, соответственно, выспалась как следует, проснулась ни свет, ни заря, выбралась из мягкого плена биосканера, который она именовала «гробом на колёсиках», и сразу уставилась на своё запястье, потрогала его пальцем…
Белый кружок, как большая родинка, никакой другой разницы между ним и окружающей его кожей — просто этот участок имеет белый цвет и форму круга. Такой же мягкий, такой же тёплый, так же чувствителен к прикосновению. Её индикатор. Белый, очень белый. Привыкай, привыкай.
Теперь его не выковырять. И ты, хочешь не хочешь, полноправная «фэйми» и горожанка. Терпи и не дёргайся. Зря, что ли, парни так старались. Вон как дружно спят, бедолаги, устали…
Она острожно поцеловала Бена. Поколебавшись, наклонилась и к Джею тоже… и тут он открыл глаза и в упор глянул на неё, будто и не спал.
«Ну вот, разбудила», — огорчилась она.
Он чуть улыбнулся, покачал головой, молча ткнул пальцем в свою щёку — мол, целуй-целуй, жду — а когда она выполнила требование, опять заснул, да так и спал с улыбкой…
17. Ритуал
…Ближе ко полудню сладко сопящую парочку разбудил звонок — прибыл посыльный. Миль скакнула было к двери, но под дружные и хриплые спросонья протесты «братьев» опомнилась и поскакала плескаться в душе.
Выдираться из постели и тащиться встречать гостя пришлось им самим. Посыльный терпеливо переминался на площадке, пока Джей внимательно проверял и его… и товар… и территорию перед дверью… но опасения оказались напрасными: парень являлся тем, за кого себя выдавал. Получив плату, он распрощался и исчез, оставив в прихожей кучу упаковок.
«Ага, мои тряпочки прибыли, — констатировала, пришлёпав в прихожую босяком, Миль в лёгком халатике и с Гребнем в руке, успевшая и освежиться, и обсохнуть. — Будем надеяться, что они там не сильно напортачили… А впрочем, на регистрацию нашего брака я готова явиться хоть в обносках, хоть голышом. Это событие я не отсрочу ни на день. Надеюсь, у вас тут не очень строго с брачной церемонией?»
— Голышо-ом… — мечтательно протянул Джей. — Каждая из наших дам делает из своей свадьбы целое представление, которое потом долго всесторонне обсасывается и смакуется в их кругах… И которое, надо сказать, совсем недёшево обходится их счастливчикам-мужьям. Не то чтобы этого требует Закон или приличия — просто подруги бы их не поняли, если бы всё было скромно. Да и некоторым мужьям нравится шикануть на весь Город, чтобы все видели, как они счастливы. Но голышом… ха, такого ещё никто себе не позволял. А я бы не прочь взглянуть…
«Ты так любишь обнажённую натуру? Хочешь, введу в моду?» — закинула Миль крючок.
— Это как? — заглотил наживку Джей. — Поподробнее, пожалуйста…
«Да легко. Так же, как и причёски из длинных волос».
— А то ты её голышом ещё не видел, — очень вовремя сдал друга Бен, сгребая и унося яркие упаковки.
«Меня? Это когда?! Ах, ты… Ветреник!» — непоследовательно возмутилась Миль, оглядываясь в поисках — чем бы запустить.
— Спокойно, — поднял, ладони Джей, отступая назад. — Я вовсе не присматривался, я просто оказывал тебе первую помощь… — он увернулся от первого «снаряда.» — Честное слово, мне некогда было тобой любоваться!! — отбивался он от летящих предметов. — Пожалей мою коллекцию, Миль! Я же для тебя её собирал! — взмолился он, поймав очередной «снаряд». — Ну, если и посмотрел, то совсем малость — говорю же, я бы не прочь рассмотреть твою красоту как следует! А почему нет!! Я же нормальный мужик! Почему мне не должно этого хотеться!!
«Хм, — остановилась Миль, и задумалась: — Ну, вообще-то, ты прав».
— Да?! — изумился Джей, переводя дыхание.
Миль покачала на ладони красивую, синего стекла, вазу — гордость коллекционера — и аккуратно поставила на место. К чести ловкости Джея, ни один запущенный ею предмет на пол не упал. А и упал бы — «умный» пол его всё равно поймал бы не хуже человеческих рук. Разве что — коллекционная редкость вполне могла рассыпаться в воздухе…
«Абсолютно, — признала Миль. — Но на такой скандал мы, пожалуй, всё-таки не пойдём. Хватит того, что регистрация будет скандально скромной».
— А вот это разумно, — заметил, подходя и обнимая её сзади, Бен. — Ну, раз вы уже закончили разминку, то быстренько завтракать и в путь. А то нам ещё надо за браслетами в ювелирный заехать. Кто ж знал, что мы так внезапно поженимся.
Однако еда сегодня вдохновения ни у кого не вызвала, и завтрак остался нетронут. Похлебав горячего чая, все отправились одеваться.
— Свои браслеты, что ли, вам отдать, — загрустил Джей. — Всё равно они мне теперь без надобности…
— Не знал, что у вас с Лаурой зашло настолько далеко — почти до браслетов… Теперь понятно, отчего она так бесится, — посочувствовал ему Бен, а Миль спросила:
«Это что за браслеты? Как выглядят? Такие… с цепочкой?» — и послала им ментокартинку.
— Ну… да, как-то так и выглядят. Только… э… обычно не так затейливо. А ты где их взяла? — удивился Бен.
«Где-где… в шкатулке лежат. Я сначала и не поняла, что за странная вещь, как их носить — на одной руке, что ли, перевивив цепочку от большего к меньшему… А они, оказывается, брачные. Счас принесу… "
И ускакала. Она вообще пешком по дому передвигалась редко.
…Обратно она вошла степенно, одетая в новое платье. Простое такое, белое, в пол. Рукава в три четверти оставляли открытыми руки выше запястий, и вот там, на левой руке, она и несла оба брачных браслета, больший сидел повыше, у локтя, меньший, соединённый с ним тонкой цепочкой — ниже, на запястье.
Кроме браслетов она надела ещё кое-что: заколотые Гребнем волосы убраны были в сетку, шею обнимало узкое колье, с которым перекликалась небольшая брошь у самого края выреза, а браслет на правой руке, выполненный в пару к брачным (один из которых всё равно должен перейти к мужу), соединялся тоненькими цепочками с пятью колечками — по одному на каждый пальчик. Талия тоже не осталась без украшения — её обвивал поясок, утяжелённый множеством разнодлинных цепочек, оканчивающихся сетчатым шариком с перекатывающимся внутри шариком поменьше. Ну и нашлось по браслету для щиколоток. Выполненный по растительным мотивам ансамбль распределился так органично, словно изготовлен был именно для неё, Миль.
Она приближалась неторопливо, давая обозреть себя, и было ясно, что носить и столь длинное платье, и любые украшения — обычное для неё дело. А «братья» так же медленно обходили её по кругу, пока она растерянно не остановилась и не спросила:
«Вы чего? Что-нибудь не так? Там ещё есть серьги, — смущённая странными взглядами обоих мужчин, добавила она, — но у меня мочки не проколоты…»
— Так-так, всё так… — поспешил успокоить её Джей. И не поворачиваясь, чтобы не отрываться от созерцания, сказал Бену: — Знаешь, что, брат… Я тебе никогда не прощу, что ты увёл у меня такую невесту…
— Разве я уводил? — ответил Бен. — Ты же знаешь — выбор всегда за женщиной.
Вроде бы Джей и шутил, но всей горечи скрыть не мог — по крайней мере, не от них с Беном… А день был особенным — в такие дни приходится быть очень осторожным в речах и поступках, ибо к ним прислушиваются Бог и Судьба. Во всяком случае, Миль это знала точно, как знала, что её сердце бьётся. Быть может, она чувствовала это в силу своего рождения, а может быть, Гребень дал ей это почувствовать, но по пространству проскакивали искорки, а по коже бегали мурашки и дыхание перехватывало… И надо было немедленно спасать ситуацию.
«А если я попрошу у тебя прощения?» — спросила Миль, медленно подходя к оторопевшему Джею. Подошла, и, глядя снизу вверх, сказала:
«Прости мою глупую душу, что выбрала не тебя. Будь и мне братом, Джейвен Линоки, братом моему мужу, дядей моим будущим детям — и клянусь, что, если понадобится, я отдам за тебя свою кровь по капле».
Потянула за брошку — та оказалась на длинной тонкой игле — поморщившись, уколола себе мизинец — с него сорвалась капля крови — в замкнутом объёме квартиры взвился порыв ветра и — смахнул эту каплю неведомо куда, не дав ей упасть…
«Вот как, да? — подумала Миль, обращаясь неведомо к кому. — Ты принимаешь жертву, да? Тебе, значит, нужна моя кровь…»
Джей сделал то же самое — но его капля тяжело ударилась об пол, разбросав брызги.
Верил он в магию прежде, нет ли, но сейчас съязвить и свести всё к шутке язык у него не повернулся. Чувствуя мороз на коже и видя треск разрядов в воздухе вокруг них, он обхватил Миль и ответил, слыша грудью, как стучит её сердце:
— Да кто я такой, чтоб тебя прощать… А кровь моя, сестрёнка, и так — давно твоя. Как и весь прочий ливер. И всё остальное.
Миль облегчённо вздохнула, привстала на цыпочки, заставив его наклонить голову, и ласково поерошила волосы на его макушке:
«Вот и хорошо, братик. А браслеты свои ты прибереги. Они тебе самому ещё понадобятся».
И уже отошла было, но задумалась, вернулась к Джею. И попросила, не поднимая глаз:
«Только не обижайся, не сердись… Я знаю, что жить вот так, как тебе сейчас… это очень… непросто. Если ты решишь, что больше так не хочешь… Я… я могла бы… есть способ. Я ведь всё-таки веда. Если ты пожелаешь, я… сделаю так, что это… пройдёт…»
И невольно напряглась, словно ожидая — сейчас ударит. Не ударил. Покачал головой. Прикоснувшись к её подбородку, повернул к себе лицом и отчеканил, глядя в глаза:
— Ни за что. Никогда. И думать забудь.
Она кивнула:
«Прости».
И повернулась к Бену:
«Как я и сказала — я не собираюсь ждать. Ритуал проведём сейчас же. Свидетель у нас есть».
— Всего один. Нужны двое.
«Это при регистрации нам понадобятся двое. А при Ритуале мне достаточно одного. Мне нужны огонь, вода, земля… воздух имеется. Джей, принеси тот цветок, что у меня в комнате. Бен, ты налей воды в чашку… только не из автокухни, возьми что-нибудь настоящее, из коллекции!»
Сама же задумалась над проблемой огня. Ну, что-нибудь горючее найти можно… но чем его поджечь? В этом ведущем правильный образ жизни обществе нет ни спичек, ни зажигалок. Хоть трением добывай! Эх, вот так и пожалеешь, что не освоила пирокинез…
Она посмотрела на «братьев»: один стоял на пороге с растением в горшке, другой — с вазой, наполненной водой. Вид у обоих был глуповатый и чувствовали они себя соответственно. Но Миль запретила себе даже мысленную улыбку.
«Дело за малым — как возжечь огонь».
— Всего-то? А большой огонь нужен? — спросил Джей.
«Небольшой, но чтобы горел и не гас».
— Па-адержи, жених… — Он всучил горшок Бену, и тот стал выглядеть вдвое глупее. Вернувшись с каким-то небольшим, но тяжёлым предметом, отнимать у Бена горшок Джей не поспешил. — Лазер подойдёт?
— Огонь — это когда что-то горит. Па-адержи, брат… — теперь Бен всучил Джею вазу и горшок, и принёс на блюде небольшой брусок масла в обёртке. — И лучше бы нам выйти на воздух, потому что автоматика квартиры всё равно ничему здесь гореть не позволит.
После ещё одной, к счастью, недолгой проверки, закутав Миль в плащ, они вышли на продуваемую всеми ветрами посадочную площадку, под открытое серое небо. Миль, проворчав: «Пер-рестраховщики…», — поёжилась от холода, глотнула свободного студёного ветра, от которого сразу сладко вскружило голову, выбрала место, где их странноватое занятие не бросится никому в глаза, и занялась приготовлениями.
В очерченный круг она сыпанула земли из горшка, наплескала туда же воды, положила брусочек масла и, когда Бен, подкрутив что-то в лазере, масло поджёг, подула…
Там, за линией круга, подчиняясь словам древнего Ритуала, взвилось пламя над блюдом, закрутился смерчиком воздух, подняв немного влажной пыли и уложив её обратно — и всё унялось. Заставив Бена войти в круг, Миль шагнула следом, подняла к нему мерцающие, с сумасшедшинкой, сейчас скорее зелёные, чем серые глаза и заговорила-запела:
«Земля, вода, огонь, воздух, вы свидетели — я, Мильгаррад-хиз-Грай-хиз-Аххар-хиз-Владар, беру этого человека в мужья и отдаю ему мою верность в обмен на его верность, мою жизнь в обмен на его жизнь, мою душу в обмен на его душу, мою любовь в обмен на его любовь — чтобы он владел ими до тех пор, пока они нужны ему».
Закончив, она отстегнула и передала Джею цепочку, сняла с руки больший браслет и протянула его Бену.
Он принял браслет, и, надевая на руку, ответил:
«Я, Беннар Регхаз, беру тебя, Миль, в жёны и отдаю тебе всё, чем владею — мои тело, душу, любовь и верность, чтобы ты владела ими до тех пор, пока они нужны тебе — и ничего не требую взамен. Земля, вода, огонь и воздух — вы свидетели», — браслет пришёлся впору, плотно обхватив запястье как раз над индикатором.
После чего — а как же иначе! — оба потянулись друг к другу за своим законным поцелуем…
До сего момента, как и положено свидетелю, Джей честно, хотя и со смятёнными чувствами, наблюдал, а тут решил, что видел достаточно. Но прежде, чем он успел отвернуться, его накрыло… Это потом, чуть позже, когда эта волна счастья пошла на убыль, он смог понять, что ничего страшного не произошло — напротив, всё настолько хорошо, насколько возможно — и ещё чуть-чуть сверху… Но сначала-то он почти испугался…
Потому что сферическая волна эта слишком напоминала взрывную, она точно так же мгновенно расширилась, достигнув горизонта — и ушла дальше. А эпицентром были вон те двое в своём дурацком круге. И они-то, похоже, никакой волны сейчас не замечали.
Пока он в недоумении тёр глаза, спецэффекты рассеялись окончательно, а парочка в круге успела прекратить своё вызывающее занятие и уже собирала «спецоборудование».
«А ведь, если я останусь рядом, придётся мне привыкать ко всему… этому…» — грустно подумал он. И опять заныло сердце — ни с ними, ни без них покоя ему не видать…
17. Регистрация
После простенького, в общем-то, Ритуала, состоявшегося на неприютной, продуваемой ледяным сквозняком крыше, регистрация в торжественном парадном зале роскошного Дворца Совета Города не впечатлила совершенно. Джей, во всяком случае, понял, что никогда не сможет испытать ни трепета, ни восторга, какой бы богатой ни была его собственная свадьба в этом здании. Более того — он почему-то решил, что подобная церемония ему вообще не грозит.
Свадьбы не были таким уж частым явлением, и у каждой из горожанок имелась возможность сделать из своей регистрации нечто неповторимое. Благодаря этому нюансу демографии, а также обещанию не занимать больше пары минут на всю процедуру, в графике Совета легко нашлось местечко для внеплановой регистрации Миль и Бена. С заметным удивлением Администратор убедился, что новобрачные не солгали и не пошутили, и у крыльца нет ни толпы огорчённых воздыхателей, ни другой толпы — радостных друзей жениха и ни — ну, хотя бы небольшой! — толпы заклятых подруг невесты, никаких неожиданных решений дизайнеров и шокирующих находок устроителей — а только одна (1) невеста, один (1) жених и один (1) свидетель. И что вступающей в брак паре — впервые за много столетий — требуется второй свидетель, которых, согласно Закону, вообще-то Совет всегда обязан предоставлять по первому требованию, но которых ни разу на его, Администратора, памяти, никто не призывал к исполнению прямых обязанностей, превратившихся в чистую синекуру… И который, когда его позвали, счёл вызов в Зал Регистрации неумной шуткой…
Пока Администратор вполголоса препирался с немолодым полноватым Свидетелем, Миль с «братьями», присев в сторонке на мягкий диванчик, обсуждали статьи проекта договора, доставленного курьером вместе с одеждой. Договор оказался краток и хорошо составлен, условия более чем приемлемы, оплата — поистине царская. Всё это вкупе, как пояснил Джей, было призвано не сейчас, так в перспективе достичь единственной цели — заполучить Миль в число постоянных сотрудников.
— Моё мнение прежнее: подписывай. График работы свободный, тариф прогрессивный, условия гибкие, контракт открытый. Чего ж тебе ещё? Захочешь работать в коллективе — фирма предоставляет кабинет в центральном офисе или в любом филиале на выбор.
— Согласен, — поддержал его Бен. — Индикатор твой теперь инициирован, значит, средства могут быть зачислены хоть сегодня. Пользоваться им, ты же видела — проще некуда. И ты сразу становишься девушкой богатой и независимой. А наличие брачного браслета избавит от ненужных приставаний сотрудников.
Администратор со Свидетелем чувствовали себя почти оскорблёнными: эта странная пара, и без того вступающая в брак как бы между прочим, и сейчас занималась делом явно посторонним! Ни тебе волнений, ни особой радости… И браслеты у них не классического установленного образца, а какие-то не такие… Да ещё и невеста из-за простуды говорить не может! Впрочем, церемония всё равно фиксируется на видео, так что согласие невеста может выразить и без слов — тем более, что и оба Свидетеля на месте.
Джей подтолкнул Бена:
— Вас ждут.
— Сподобились, наконец, чинуши зажравшиеся, — проворчал тот, вставая и подавая невесте руку.
Джей напомнил:
— Вы бы хоть для приличия изобразили счастливое ожидание, а то господа недоумевают…
Они изобразили. Вполне достоверно, судя по удовлетворённому лицу Администратора. Впрочем, особо притворяться им не пришлось — Джей отчётливо чувствовал, что новобрачных всё-таки здорово потряхивает от предвкушения — но, естественно, не начала церемонии, а, скорее, её конца и логического завершения… Затосковав было, он тут же себя окоротил, и ответил спокойно и почти правдиво на все вопросы типа " Кто отдаёт эту женщину этому мужчине» да " Нет ли у кого-нибудь возражений против этого брака»… И лично сковал цепочкой оба браслета под бесстрастными очами видеокамер. И символический поцелуй, в отличие от первого, не вызвал никаких катаклизмов, хотя и был неподдельно нежен — на умиление Администратору и Свидетелю…
А потом Администратор отыгрался за отсутствие привычного свадебного фарса и должного пиетета у молодожёнов, объявив традиционный торжественный танец, и включил музыку. Должно быть, всё-таки усомнился в добровольном согласии невесты. Или жениха. «Или свидетеля», — добавил про себя Джей.
Бен вывел Миль на середину с вопросом во взгляде — справишься? " Главное — красиво выйти», — улыбнулась Миль, опускаясь в реверансе так привычно-изящно, что Джей перестал сомневаться в ней и усомнился в друге. В колледже Бен не был первым в танцах…
А Миль, вспомнившая первый свой бал и уроки дяди, всего лишь послушно следовала движениям мужа в совершенно незнакомом, но не особенно сложном свадебном танце…
Джею же досталось деликатное покашливание за плечом и явно игриво-приглашающий взгляд Свидетеля. Мысленно плюнув в его сторону, Джей отвернулся, и не увидел, как тот дёрнулся. То ли от досады, а то ли ментоплевок попал в цель…
18. Чужой праздник
Тут же, в вестибюле, отправили утверждённый договор, подписали немедленно полученный контракт, получили на индикатор Миль её первые заработанные деньги — просто прижав его к экрану, остальное он сделал сам — и отправились праздновать.
И оказались в самом центре красочного карнавала.
— Ну ё-моё… Совсем забыл, надо же! — досадовал Джей. — Канун Праздника Спасённых!
— И ещё Праздника Возрождения. Именуемого так же — и чаще всего — просто Карнавалом. Праздник в середине зимы. А у меня тоже из головы вылетело! — Бен улыбался и таращился по сторонам, как маленький мальчик. Не забывая, однако, прикрывать от толпы свою молодую жену.
«У нас тоже есть праздник в середине зимы… Даже два».
Миль, подавляя своё неприятие больших скоплений людей, с любопытством оглядывалась. Вокруг были только весёлые лица и яркие наряды, маски, причудливые костюмы. И — куда ж без неё — громкая музыка, на каждой улице — разная. Сегодня все, как дети, бегали, толкались, смеялись, танцевали и прыгали… Вот только ростом эти «дети» очень уж удались — почти по два метра… плюс-минус…
— А если не считать это совпадением, то весь Город бурно празднует вашу свадьбу! — Джей расхохотался. — Да ни одной Лауре такое и не снилось!
Бен, старательно ограждавший жену от приливов толпы, беспокойно прислушивался к зашевелившемуся «сторожу». Тот, правда, сигналил как-то неуверенно, что, в принципе, в таком-то скоплении людей было и понятно… То ли ногу отдавят, то ли прирежут ни за что… Но Бен всё равно взвёлся.
За какие-то сутки Город стремительно украсился огоньками, флажками, вымпелами, летающими фигурами невероятных, но симпатичных животных, и теперь он сиял и шумел, ликовал и переливался, иллюминация была такой плотной, что отдельные здания едва угадывались под её мерцанием. Радужные блики, быстро пробегая по лицам и фигурам людей, делали их таинственными, загадочными персонажами весёлого представления, в котором каждому было место и никто не являлся лишним…
Из наземного транспорта на дорогах остался только общественный, двигавшийся медленнее пешеходов, да машины Патруля, зорко следившего, чтобы слегка перебравшие веселья граждане не портили общей картины праздника, а равно — своего и чужого здоровья: в будние дни любой стимулятор оставался под запретом, но в месяц Карнавала Контроль снисходительно смотрел на некоторое мелкое нарушение Закона в этой его части…
Море шума, музыки, смеха… И прохладный ветер с лёгким морозцем — не помеха. Предприимчивые торговцы развернули повсюду палатки с горячим угощением, другие предлагали простые забавные аттракционы. Местами толпа была гуще, и там, случалось, оказывалось непросто добраться до нужной точки — поток гуляющих подхватывал и нёс совершенно в другую сторону.
Миль то и дело задирала голову — будучи небольшого росточка, она только сейчас до конца осознала свою малорослость: все вокруг были выше неё, она видела только спины, плечи, локти и огни над головой. В полумраке мужчины не всегда замечали, что перед ними — девушка, и, если бы не защита Бена и Джея, немало тычков и толчков досталось бы ей…
В конце концов, Бен привычно посадил её на своё плечо. Теперь-то Миль видела всё — и сверху. Тем более, что теперь мужчины охотно уступали ей дорогу.
Большинство мужчин — а женщины поголовно все — щеголяли в карнавальных костюмах, не всегда понятно, что изображающих, но всегда ярких. Ещё и поэтому иногда становилось трудновато понять, кто перед тобой, женщина или мужчина. Выдавал голос, характер движений, походка. Но в толпе разобрать было нелегко, на этой почве то там, то здесь возникали забавные недоразумения, сопровождавшиеся взрывами хохота.
Сверху Миль отлично видела, как толпу взрослых рассекали косяки школьников. Их миграции отчётливо прослеживались благодаря сплочённости и чёткости действий: старшие мальчики выстраивались ромбом, стеной отгораживая тех, кто помладше, и девочек. Двигались они стремительно и напористо, дорогу уступали только женщинам, и иногда можно было видеть, как кто-то из взрослых, не успевших убраться вовремя, летел в сторону кубарем. Пожаловаться он не успевал, так как, пока его поднимали, строй подростков исчезал в толпе, смыкавшейся за ними, как волны за кормой.
Погуляв на воздухе, Миль сотоварищи заметно проголодались и приустали, и открытая веранда маленького ресторанчика подвернулась очень кстати. Они вступили под уютно светившуюся крышу, озираясь в поисках свободного местечка, и тут кто-то крикнул:
— Эй, Миль! Привет!
Миль чуть не свалилась с мужнина плечика, резко повернувшись на голос: от столиков возле эстрады радостно махала рукой девчушка — та самая, что подарила ей осенью сумку с комбинезоном. Миль улыбнулась, помахав в ответ.
— Давай к нам! — пригласила девочка. Миль посмотрела вниз — Бен отрицательно качнул головой, но тоже дружески махнул рукой.
Официант уже освободил, протёр и накрыл для них столик и спрашивал у Миль, а что она желает заказать. Сойдя с плеча мужа, как с постамента, Миль отметила в меню несколько строчек, а Джей добавил:
— А чайку горяченького, чтобы согреться — так прямо сейчас! — официант понятливо кивнул и умёлся быстро, будто его тут и не было. И вернулся скоренько — заскучать не успели, с горячими толстыми кружками, исходящими парком.
— М-м-м… — принюхался Джей. Глотнул, швыркнув с наслаждением, и похвалил: — Хар-роший мальчик!
Официант широко улыбнулся, кивнул учтиво. Миль пригубила из своей чашки. Свежий ли воздух иль лёгкая усталость тому виной, но напиток оказался действительно хорош, тепло побежало по телу, раскатилось горячей волной, согревая. Она поймала взгляд официанта и благодарно ему кивнула — тот вроде ответил, но тут же опустил глаза, отвернулся и куда-то деловито вышел…
Горячий чай был вкусен. Маленький глоток, другой… Её вдруг затошнило, голову обнесло…
Выпавший бокал раскололся вдребезги. И наступила тишина.
… Когда Миль ткнулась ему в плечо, Джей сначала ничего не понял, придержал её, посмотрел растерянно на курящиеся паром осколки в горячей луже…
Понял — мгновенно — Бен, которого «сторож» за миг до этого сорвал с места и бросил вдогонку за ушедшим официантом, но того и след простыл. Вернувшись, Бен прижался губами ко лбу Миль — и немного успокоился, уловив: всего лишь обморок. А вокруг уже собиралась толпа, и протискивался, отшвыривая бестолково сгрудившихся любопытных, темноволосый, смутно знакомый парень, а следом появились и растолкали зевак в стороны Доллис и ещё несколько незнакомых ребятишек, встали кольцом вокруг, развернувшись лицом наружу…
— Что она пила, ела? — спросил Рольд (Бен теперь припомнил его), обнажая индикатор Миль. Индикатор медленно краснел по краю.
— Вот это, — Джей аккуратно, за краешек, поднял самый крупный осколок с сохранившимися каплями «чая». — Пару глотков.
— Осторожней, — предупредил Рольд, протягивая руку к Доллис — та вложила в неё маленькое устройство. Выдвинувшийся штырёк всосал каплю «чая», и немедленно выдал результат на экранчик. Рольд поднял взгляд на стоявших вокруг, кивнул — часть ребят постарше развернулась и шагнула прочь, уплотняя собой кольцо охраны.
Рольд пощёлкал пальцами — ему подали открытую сумку, из которой он, порывшись, вытянул проводок с датчиком, прижал его к индикатору Миль, всмотрелся в глубины сумки и недоумевающе приподнял бровь:
— Не понял. Ну да, нарктан-6, взрослая доза, но ведь она едва пригубила?
— Так и есть, — переглянулись Бен и Джей. — Антидот?
— Сей миг, — Рольд выудил из сумки набор первой помощи в прозрачной упаковке, протёр участок кожи на шее Миль резко пахнувшей губкой, приготовил мягкий тюбик-шприц… Но Бен протянул руку:
— Минуточку. Можно мне? — Рольд передал шприц ему, тот посмотрел на тюбик, что-то просчитал в уме и ввёл очень небольшое количество жидкости, гораздо меньше, чем, по мнению Рольда, полагалось…
Джей, видевший, что количество могло бы быть и чуть побольше, смолчал: Бен, решая не пугать Миль и дать ей поспать, отныне был в своём праве — праве мужа…
Однако Миль очень скоро зашевелилась и открыла глаза.
Бровь у Рольда взлетела ещё выше.
Бен в ответ развёл руками — ну, вот так, да — и пояснил:
— Она, видишь ли, из «диких»… Но кому понадобилось поить нас нарктаном?
— Ну, может быть, конечно, это и чья-то дурацкая шуточка, но скорее всего — кому-то из тех, кого ненароком очаровала ваша маленькая госпожа. А я ведь вас ещё летом предупреждал… Кстати, вас можно поздравить?
Бен невольно улыбнулся:
— Можно. И вы даже свадебный подарок сделали, да какой… Спасибо.
Рольд задумчиво покивал, покосился на приходящую в себя в объятьях Джея Миль, за которой нежно ухаживала Доллис, и сказал:
— Вот никогда бы не подумал, что она взрослая. Девчонка девчонкой, как любая из моих, — он с ненавистью обвёл взглядом зал с поредевшей толпой и добавил: — Однако их это не останавливает. У нас крадут сестёр, а Контроль сам от себя это скрывает.
— Крадут?
— А вы ещё сомневаетесь? Может, мы всего лишь дети, но нам это не нравится. Не хочется, знаете ли, оставаться без подруг. У нас их и так немного.
— И поэтому вы вооружаетесь, — опытный взгляд легко опознал под одеждой знакомые контуры.
— А что бы вы делали на нашем месте? — не стал отпираться парень. — Мы хоть и поздно спохватились, но Контроль-то и до сих пор не раскачался. А в моей группе за полтора года никто не пропал, — с гордостью закончил Рольд. И вручил свою сумку Бену:
— Держите. И берегите её, — кивнул он на Миль.
— А вы как же?
— У нас этого добра хватает, берите.
Миль потёрла на шее след от инъекции, села прямо. Рольд наклонился к ней и ласково спросил:
— Выспалась? — Миль посмотрела непонимающе, сонно. — Ну, ладно. Сколько тебе лет?
Она, понятно, не ответила. Рольд выпрямился:
— Думаю, вам не стоит тут оставаться. Идёмте, мы вас проводим. Здесь их, скорее всего, уже нет, но мало ли что…
«Самое смешное, что мальчик прав», — сказал Джей, принимая на руки Миль, которая опять заснула. Доллис вопросительно посмотрела на Рольда, тот недоумённо пожал плечами и, придержав движение, проверил индикатор Миль: красный ободок уже пропал.
Бен, шагая в арьергарде, внимательно наблюдал за действиями ребят, отмечая и слаженность, и дисциплину. Рольд почти ничего не говорил — его понимали по взгляду и жесту, почти так же, как он сам и Миль понимали друг друга.
«Они его любят», — понял Бен, честно прикрывая спину Джея вместе с подростками.
На стоянке Рольд их напутствовал:
— Ну будьте вы уже впредь осторожнее! А если что — обращайтесь к нашим, спросите Волка, они знают.
Бен под насмешливым взглядом Джея признательно поклонился:
— Непременно. Надеюсь когда-нибудь, в свою очередь, быть вам полезным.
Рольд улыбнулся и опять, как летом, небрежно отмахнулся.
19. …пара вопросов…
Принаряженный, расцвеченный в пух и прах, ночной Город с такой высоты казался россыпью украшений, разбросанных небрежной рукой капризной красавицы. Это днём Карнавал притихал, играя в пол-силы, а с наступлением сумерек бушевал вовсю… Джей, глядя в окно на это буйство, обронил:
— Яд — стиль женский.
— Это не совсем яд, — уточнил Бен, ведя машину над Городом. — Не могли же они знать, что такая доза убьёт Миль. Скорее её хотели скомпрометировать. Так что пока рано делать выводы. Но хорошо, что тот официант сбежал. Я… не уверен, что успел бы его допросить…
— Ну, для некоторых выводов самое время, — оглянувшись назад, где спала Миль, грустно возразил Джей. — В любом случае, старик прав: Город не лучшее для неё место…
— Я просто не знал, как тебе об этом сказать… — признался Бен.
— Тогда завтра же… С утра.
По прибытии Бен позвонил к себе домой, велев киберу начать расконсервацию, а утром отправился делать закупки. Большую часть покупок пришлось оправить почтой. Остальное поместилось в «Призрак».
Миль, благополучно проспав завтрак, вышла из своей комнаты только к обеду, зевая, босая и в халатике, на ходу расчёсывая волосы. И немедленно потребовала объяснений:
«Так, всем доброе утро и всё такое, подобрали челюсти и быстренько объяснили мне, почему это я вырубилась прямо посреди Карнавала и спала «оттуда — и до обеда».
А потом добавила лично для Бена: «А ещё я хочу задать пару вопросов тебе, муж мой».
Мужчины с заметным усилием попытались выполнить инструкции и оторваться от зрелища. Они и правда впервые видели, как Миль причёсывается. Тем более — Гребнем, а это было действительно зрелище: получив команду «причесать», он практически сам порхал над потоком волос, которые почти сами собой послушно разделялись и свивались, в данном случае, в простую косу… Ну, в самое её начало. А дальше Миль, поняв, что нельзя так сразу неподготовленных зрителей шокировать, воткнула Гребень в основание косы, и доплела её сама. Тогда оба «брата» вернулись в адекват и стали доступны для беседы.
Неловко побрякав ложечкой в стакане, Джей оставил прибор в покое и начал:
— Мы думаем, что это не Лаура. Бен прав — никто ведь не знает, что обычная доза взрослого человека для тебя смертельна. Скорее всего, кто-то решил подпоить симпатичную девушку, чтобы она раскрепостилась и показала пару мелких фокусов. Карнавал ведь…
«Или же кто-то очень хотел, чтобы нам так показалось…»
Миль представила, каких «фокусов» ожидали горожане от своих вечно неприступных красоток. Воображалось что-то вроде стриптиза… на открытом воздухе? Хм. Ну, замёрзнуть-то ей бы явно не дали.
«Жестокое у них чувство юмора. Ладно, как версия — принимается. Какие ещё варианты?»
Парни слегка расслабились. Бен, почувствовав голод Миль, начал ставить перед ней тарелки с едой, которые с похвальной скоростью пустели. Рот у неё был занят, но, благодаря менто, болтать это ей не мешало.
— Рольд — помнишь его? — полагает, что это похитители. И у него есть основания так полагать.
«А это реально?»
— Скажем так — не исключено. Уж больно шустро смылся тот официантик… Если это была только шутка, чего он так испугался?
" Что приводит опять к версии причастности либо Лауры с компанией, либо похитителей. И уж лучше бы это была шутка.»
— Да уж конечно, лучше… Но вот тут мы подходим к необходимости прислушаться к мнению одного милого старичка…
«Фламмина?» — улыбнулась, наконец, Миль.
Джей мрачно проворчал:
— Как он, однако, тебе в душу запал… Его, его.
Улыбка Миль угасла:
«Оставить Город?»
— А что — ты уже успела так его полюбить, что не хочешь уезжать? — поддел Бен.
«Не сказала бы. А есть куда уехать?»
— Ну-у, Миль, — «оскорбился» Бен. — Ты думаешь, что мне некуда привести молодую…
«Очень молодую», — вставил Джей и потёр нос, по которому Бен мысленно, но довольно чувствительно, «щёлкнул».
…— молодую жену? В Приморье у меня участок земли на самом берегу, а на участке — дом. Старый, правда, от родителей достался.
«От родителей? — заинтересовалась Миль. — Ты мне никогда о них не рассказывал».
«Ты мне о своих — тоже. Моих давно уже нет, погибли».
«Прости. Мои — тоже…» — растерянно ответила она, и «потянулась» к нему всем сердцем…
Оба молча смотрели друг на друга через стол, обнимая теплом и сочувствием, как мягким одеялом, и стол этому «объятию» помехой быть не мог…
В сторонке, не слыша их за блоком, маялся в одиночестве Джей. Усовестившись, Миль дотянулась теплом и до него. Был ли он этому рад, осталось неясным, но плечи у него сами собой расправились, а лицо разгладилось…
Следующий свой всплеск — жалость — Миль удалось вовремя прикрыть столь тщательно, что даже Бен его не почуял. Или удачно сделал вид.
«У нас ещё будет время об этом поговорить», — прервал он паузу и перешёл на звук, потому что Джей всё ещё предпочитал его: — Я уже собрал все нужные вещички. Лететь можем хоть сейчас.
«А…» — Миль не договорила: Джей встал и, проходя мимо, провёл ладонью по её косе:
— А я вас провожу и помашу на прощанье: мне утром опять на службу. Всё — каникулы закончились. Труба зовёт! Да, кстати… у моря, конечно, ещё тепло, но всё-таки ты бы переоделась… Халатик — это мило, но не дорожный вариант.
Он ушёл, а у Миль с Беном слов не нашлось. Собирались в молчании. В молчании же дошли до стоявшего на площадке «Призрака». Джей молча поцеловал Миль в розовевшую от пронизывающего ветра щёчку, обнял Бена — и отошёл, покинув взлётную зону, чтобы, как и обещал, помахать вслед.
20. …и пара ответов…
Крыша стремительно проваливалась вниз, фигурка Джея быстро пропала из виду… Но печаль его ещё долго невольно сопровождала улетавших и горьковато-мятный запах, который всегда сопровождал каждое его менто, словно всё ещё витал в салоне… Миль не могла ни прогнать его, ни расслабиться. Ни выставить блок — это было бы всё равно что захлопнуть дверь перед ним.
Наконец, не выдержав, попросила мужа:
«Пригласи его к нам на выходные. Пусть отвлечётся..
— А что — ты его всё ещё слышишь? — удивился он. — Я — уже давно нет.
Миль посмотрела на него укоризненно.
«Ты не слышишь его, потому что не хочешь. Он, кстати, тоже. А меня он просто не отпускает. Это, правда, не совсем плохо: зато он тренирует своё менто. Давай, позвони».
Звонок, и правда, отвлёк Джея, а последовавшее приглашение заметно подняло ему настроение. Запах мяты растаял, и Миль с облегчением смогла прервать связь.
— Что — полегчало? — Бен в полглаза посматривал на неё. — А о чём ты хотела спросить?
«Ах, да, точно… Во-первых, почему ты изменил слова клятвы во время Ритуала?»
Бен помолчал. Он молчал так долго, что Миль забеспокоилась.
— Я пошарил по архивам, как и обещал. Обобщил. И просчитал кое-что… Если верить сохранившимся легендам и бредням учёной братии, какое-то зерно в твоей версии о параллельных мирах есть…
«Это не моя версия! Я о ней читала!» — возмутилась Миль.
— Ну я же не спорю. Скажу больше — версий и у наших умников много. И большинство совершенно невразумительные. Но у меня перед ними всеми одно неоспоримое преимущество: у меня есть доказательство. Ты. И мне неважно, какая версия правильная. Самые предусмотрительные и, наверное, самые близкие к реальности умники, сходятся в одном — миры не очень хорошо относятся к вторжениям. Любая инвазия — это вмешательство в их нормальное течение событий, грозящее непредсказуемостью развития. Понятно?
«Я сюда не просилась. Да и чем я им помешала?»
— Судьбы миров — вещь неповоротливая и упрямая, но и уязвимая тоже. Один маленький толчок в нужный момент может изменить всё…
«Или ничего не может. В силу инертности махины, каковой является каждый мир — толчок погаснет, и всё пойдёт, как должно было».
— Особенно, если причину толчка устранить сразу… Так что сначала он попробует от тебя избавиться. А если не удастся устранить, он будет тебя… приспосабливать к себе, притирать… Чем больше времени пройдёт от момента твоего прибытия сюда, тем больше произойдёт всяких событий, они образуют связи, сцепляя тебя с окружающим. И чем сложнее, драматичнее события, тем более прочными станут твои связи с этим миром. Ты врастёшь сюда, всё меньше у мира будет причин выталкивать тебя… и всё меньше шансов будет у тебя вернуться обратно. Чего, если честно, мне очень бы не хотелось.
Миль подлезла под его руку и замурлыкала.
«По-моему, у меня уже появились кое-какие связи…»
— Правильно. Самые мощные связи — эмоциональные. Как дружественные, так и враждебные. А также случайные. А вот дальше мнения наших умников сильно расходятся. Одни считают, что обратного переноса не будет в силу врастания. И осознание своего положения, твой личный выбор — дополнительный удерживающий якорь. А другие считают, что родной мир нуждается в своей частичке и поначалу будет очень стараться перетянуть тебя назад. Особенно, если там остались прочные привязанности и незавершённая судьба, неосуществлённые связи, всякие долги…
«Стало быть — это опять катаклизмы и неприятности…»
— Со временем, как всегда, наступит некое равновесие, — утешил он. — У тебя даже появится возможность выбора.
«Ну да, опять выдирать корни, рвать судьбы… А если у нас родятся дети?!» — ужаснулась она.
— Очень на это надеюсь.
Он прижал её к себе одной рукой.
— Ничего, маленькая моя… Это только вначале… Я построил модель — очень приблизительную, конечно. Поначалу — да, серия отрицательных событий… Ну, будем поосторожнее…
«Вы меня поэтому из Города сплавили? Джей, значит, в курсе?»
— В курсе, — признал Бен. — А как ты хотела? …Да, так вот: вторая часть графика показала смену полюсности событий.
«Ну да: если выживу, то всё будет очень хорошо, просто, как в сказке: «А которые не мрут, те до старости живут…» Похоже, что все неприятности у нас с тобой ещё впереди…»
— Ну почему все — некоторые уже произошли…
«А жертву, гад такой, ведь принял!..» — возмутилась она.
— Кто? Какую жертву?
«А, забудь… всё равно не сработало… Так почему ты изменил слова клятвы?»
— Ну… если вдруг что-то пойдёт совсем не так… я хочу, чтобы ты выжила… и была свободна.
«То есть?!» — Миль взвилась, нечаянно толкнув Бена под руку, и машина качнулась.
— Тихо, тихо… — он выправил курс. — Ты его не провоцируй. Я, конечно, хороший пилот, но не Бог — если упадём, то разобьёмся… Кстати — пристегнись-ка…
«Я спрашиваю — что ты имеешь в виду?! — ярилась она. — Я уже не смогу без тебя! Ты это знаешь! Если тебя не будет — я не смогу! — и вдруг поникла. — Не смогу дышать… не смогу жить… Я не нашла тебя там, дома… и здесь есть только один ты…»
— Вот поэтому я изменил клятву. И ничего уже не поделать. Я знаю, что случиться может всякое. И ты это знаешь, так ведь? Пока мы рядом, мы сильнее. Значит, он постарается нас разделить. Врозь — это ещё не насмерть, понимаешь? Найди в себе силы справиться с ситуацией, не поддавайся! И… и даже если я не выживу, Миль — я хочу, чтобы ты жила дальше.
Она молчала, всем своим видом выражая протест. Не против его слов. Против такой несправедливости. «А не бывает справедливости, мышка-трусишка, — словно наяву донёсся бабушкин голос из далёкого детства. — Только та, которую люди согласны сотворить друг для друга».
— Эй — неужели ты уже ему уступаешь? Вот так, без боя?! Да хотя бы назло ему ты должна будешь выжить — а уж тем более ради меня. И вообще — жизнь больше любви. Ты же знаешь, что я прав.
Она молча сопела ему в рубашку.
— И ты мне сейчас это пообещаешь. Поклянись мне. Чтобы я… чтобы у меня тоже была хоть какая-то надежда… — он сгрёб её одной рукой, прижав к боку, уткнулся в макушку.
Отчаянная нежность затопила Миль всю, без остатка, хотелось сказать и сделать всё, что он ни попросит… но… всегда есть какое-то «но»… И она сказала:
«Клятва… Ты не знаешь, о чём просишь. Я веда, милый, ты помнишь? И моя Клятва — вещь страшная. И редкая. Равносильная самопроклятию. Ибо к нам Судьба требовательна, как ни к кому другому. Скажем, я поклянусь, что буду жить во что бы то ни стало — и не смогу сдержать слово. Но Клятву выполнять я буду всё равно обязана. Можешь меня представить ни живой, ни мёртвой? Или в вашем мире нет страшных сказок про нежить? Ты ведь не хочешь для меня такой судьбы?»
Он слегка оторопел и, хотя и знал, чуял — она не врёт, всё-таки осторожно спросил:
— Это что — правда?
«Увы… откуда-то ведь берутся все эти устойчивые к влиянию времени шедевры фольклора… Так что давай просто ограничимся моим искренним обещанием: оказавшись перед выбором, я сделаю всё, чтобы остаться в живых».
— Ну… ладно, — согласился он, покосившись на неё с непонятным выражением на лице и некоторым смятением в мыслях.
Но задышал — она почувствовала — посвободнее. Что-то внутри у него понемножку оттаивало, отпускало. И сердцебиение выровнялось, и хватка пальцев, крепко, до белизны костяшек, сжимавших штурвал, немного ослабла… И настроение пошло вверх.
— А во-вторых? — спросил он.
«Что «во-вторых?» — не поняла она.
— Ну, ты сказала, что у тебя ко мне два вопроса. Первый мы обсудили? Обсудили.
«А-а… А во-вторых — с какой такой стати я в первую брачную ночь спала одна?! Чего это ради?»
— А с такой. И ради душевного спокойствия одного безнадёжно влюблённого парня. Он мне, кстати, про нас с тобой такое порассказал… Ты не поверишь…
Она, однако, поверила сразу. Только удивилась:
«И что — это всякий раз так? Тогда у этого мира действительно есть повод для беспокойства. Простой поцелуй — и такие последствия…»
— Не всякий, — уточнил Бен. — Во время регистрации всё обошлось без фокусов и сияний. Видимо, потому, что мы там были в кругу чужих людей. И вообще — относительно спокойны. Но вот за брачную ночь я бы не стал ручаться… Нет, не стал бы…
Дорога оказалась неблизкой. А что вы хотите — пришлось пересечь практически весь континент. Поначалу внизу долго-долго тянулся Город, Миль вдоволь насмотрелась на его бесконечные Кварталы и затканное серой пеленой тяжёлое, низкое небо, но Бен поднял машину выше — и «Призрак», пробив плотную облачность, вынесся под сияние солнца и ясную ледяную синь настоящих небес, казавшихся твёрдыми и гладкими… А облака, теперь стелившиеся под днищем машины, притворялись плотной снежной равниной, по которой так и хотелось пробежаться на лыжах…
«А ведь где-то здесь точно должны водиться ангелы», — подумалось ей, и она засмеялась тихонько, чётко представив себе обутых в узорчатые валеночки ангелов, играющих в снежки и катающихся на санках. Мысль не была закрытой, и Бен тоже улыбнулся милым, хотя и незнакомым, образам… Эта «равнина» тянулась до самого конца пути, и Миль не уставала ею любоваться, но Бен погрузил «Призрак» в её обманчивую плотность, и машина, выпав из облачного слоя, оказалась под хлёстким проливным дождём.
Здесь всё промокло и выглядело сумеречно-серым, включая море — и неряшливые тучи, задевавшие мохнатыми животами рваные верхушки растерзанных волн, и избиваемые этими волнами скалы, стойко ограждавшие вход в небольшую естественную бухту, где было поспокойней и потише, и песок пляжа, затвёрдевший от дождя, и даже стоявший повыше, поодаль от береговой черты, дом, засветивший свои огни, едва «Призрак» пересёк некую условную границу.
Сильный боковой ветер, несомненно, мешал посадке, но Бен не зря говорил, что он хороший пилот — машина, как привязанная, зависла точно над раскрывшейся диафрагмой крыши ангара, плавно снизилась и аккуратно опустилась на положенное место. Крыша тут же сомкнулась, и наступила тишина. Подул тёплый воздух, дождевая вода на полу подсыхала на глазах.
Повыключав всё, что следовало, Бен освободился от фиксаторов, потянулся, потёр глаза… с длинным выдохом сказал:
— Ну вот, добро пожаловать домой, — выпрыгнул наружу и двинулся в обход — помочь Миль выйти из машины.
«Устал? А я ведь просила научить меня водить «Призрак»… Могли бы меняться в пути», — напомнила Миль, протягивая навстречу ему руки… Бен, приняв её, почему-то не поставил на ноги, а так и понёс прочь из ангара — светильники зажигались, встречая их, и гасли за спиной. На её недоумение ответил:
— В моей семье молодая жена впервые пересекает этот порог только таким образом. Не будем нарушать традицию?
«Да таскай, сколько хочешь, если не уронишь…» — ответила она, покачивая ногой. И сильно — он еле удержал её — вздрогнула, услышав густой мягкий бас «с небес»:
— Рад приветствовать хозяина и… хозяйку? Я правильно понимаю?
— Убавь громкость, железяка! Ты напугал её! Но понял правильно. Миль, представляю тебе моего домашнего кибера.
— Виноват, хозяйка, — бас стал потише. — Надеюсь, вы не сердитесь.
— Вообще-то это моя вина — я не подумал, что его голос может тебя напугать. Хочешь, сменим ему тембр? Будет женским или детским… Может даже птичкой щебетать — хочешь? — предлагал он, укачивая её на ходу в ожидании, пока успокоится её сердечко, а в подтверждение его слов дом наполнялся поочерёдно женским смехом, детскими возгласами и птичьим пением. — Сенсорное управление здесь тоже есть, киб — активировать немедленно.
— Выполнено, — ещё тише прогудел кибер.
— Вот видишь, какой он послушный… Он немного ворчун, немного скряга, но в целом — большая умница, думаю, вы подружитесь.
— Хозяин, вы меня компрометируете, — голос кибера сопровождал их по дому из комнаты в комнату.
Миль смущённо уткнулась мужу в шею:
«Да ладно, мне и так неловко… А почему у Джея кибер неразговорчивый?»
— Потому что у него всё новое, и он не любит болтливой техники. А мой кибер древний, ещё прадеду моему служил. На самом деле, он — ровесник этого дома. И нравится мне таким, как есть — Киб, ты этого не слышал!
— Так точно, хозяин. Ужинать будете?
«Он и готовить умеет?» — Миль решила проверить, услышит ли её здешний кибер, и не ошиблась в ожидании. Его датчики и сенсоры, мониторы и эмиттеры пронизывали весь дом, как нервы и сосуды, но основное «тело», сам компьютер, располагался где-то глубоко под домом. Вопрос, адресованный в пространство, не был закрыт блоком, и компьютер принял его, как и звуковое колебание — ему-то какая разница, каким способом информация достигла процессоров?
— Смею надеяться — умею, хозяйка.
— Что?! — Бен даже поставил Миль на пол и попытался прикрыть собой. Теперь Миль утешала его, обняв за талию, и выглядывая у него из-под мышки:
«Да что ты так испугался? Ты же хотел, чтобы мы с ним поладили? Мы и ладим. Ты тоже научишься… я так думаю…»
И добавила, обращаясь к киберу:
«Обещал — корми».
— Это вот так ты и с «Призраком» можешь?!
«Не знаю, не пробовала. Но идея мне нравится».
— Не вздумай! — испугался он.
«Отчего же нет? — поддразнила она. — Обещаю ничего не испортить».
Вообще-то принцип общий, и то, что хорошо для домашнего кибера, должно сработать и для бортового компьютера. Но сначала следовало приучить к этой мысли любимого, но сверхзаботливого мужа.
«Да не трону я твою ненаглядную машинку. Могу поклясться: без тебя — ни-ни».
Бен вздрогнул:
— Нет уж. Обойдёмся без клятв. И, сдаётся мне, без ужина тоже, — он задумчиво оглядел просторы не то ванной, не то бассейна. — Разве что после как-нибудь… А вот помыться бы с дороги не мешало, а, жена? Как ты насчёт поплескаться?
«Да что-то устала я немножко…»
— А ты отдыхай… я тебя сам выкупаю… — он ненавязчиво, этак между прочим, в промежутках между поцелуями задел застёжку… вроде бы невзначай — вторую… и одёжка как бы сама собой расстегнулась и сползла с Миль… Незаметно, один за другим, дезертировали и почти все предметы нижнего белья… Обнаружив это, Миль обомлела и попыталась — совершенно безуспешно — прикрыться оставшейся деталью туалета, потом запустила ею в мужа, который как раз ловко вынул из её причёски и отложил в сторонку Гребень — волосы упруго развернулись и тяжёлой волной накрыли тонкую гибкую фигурку, почти совершенно скрыв под своим пологом обладательницу…
Бен замер и прочистил вдруг охрипшее горло:
— Кхэ… Ну вот, а я так старался… — а глаза его не отрывались от кожи, мягко светящейся в просветах золотисто-русых прядей, от хрупких рук, беззащитно скрещённых на маленьких, торчащих в стороны грудках… И растерянно-счастливых, светящихся ожиданием зеленовато-серых глаз, устремлённых ему навстречу…
Почти весь Континент и полуторамиллиардный, день и ночь шумящий Город лежали между домом на Побережье и пытавшимся уснуть в своей удобной, но такой пустой квартире Джеем — и совершенно не помешали ему не увидеть, но ощутить прокатывавшиеся раз за разом по миру волны невыносимого, сводящего с ума счастья… Растения и животные, рыбы и птицы, радужные бабочки и пёстрокрылые жуки всякий раз блаженно замирали, задержав на долгий миг дыхание — а потом, слегка опьянённые, приходили в себя и продолжали предначертанный каждому путь, но уже с немного другим зарядом в клетках, с намеченными исправлениями накопленных столетиями неточностей и сбоев в кодах.
И только тоже получившие свою долю люди Города не замечали — за редкими исключениями — практически ничего… И уж точно никто из них, кроме Джея, втихомолку вытиравшего выступившие стыдливые слёзы, ничего не понял…
21. Без меня меня женили
Оставаться в квартире, ежеминутно натыкаясь на пустоту немых комнат, оказалось невыносимо, он перебрался пожить в суету и дружескую толкотню казарм, и какое-то время такое решение выглядело удачным.
…Он не поехал к ним на выходные. Ни на ближайшие, ни на следующие. Это сумасшествие, прежде, чем как-то пошло на убыль, продолжалось около трёх месяцев. И не было от него спасения ни днём, ни ночью, ни на работе… Джей скоро устал сопротивляться и просто отдавался очередной волне, глядя на случившегося напарника отрешённо и светло, а после встряхивался и, взглянув зверем, взрыкивал и так стискивал зубы, что чуть не сводило скулы…
Очередной напарник испуганно отшатнулся, а потом осторожно, но решительно отобрал у Джея тяжёлый лайтер и проворчал:
— Что-то ты сам не свой, знаешь ли… Покажись-ка врачам. Я доложу старшему, чтоб тебя пока отстранили от патрулирования.
И, как он ни доказывал, что всё с ним в порядке, как ни пытался отвертеться от визита к медикам, а, раз у тех имелся рапорт напарника, пришлось Джею к ним явиться. Ничего серьёзного они, конечно, не обнаружили, но психолог порекомендовал… жениться. И даже выдал Лицензию. Джей, получив оную, непочтительно заржал и ржал так долго, что психолог совершенно уверился в правильности как диагноза, так и метода лечения.
Лицензия давала право на внеочередной выбор невесты среди «белых» выпускниц колледжа — и права отказаться от брака у избранницы не было. Таким образом, у него впереди был целый год для выбора, размышлений и знакомства с невестой. Отсчёт пошёл. Через год Лицензия теряла силу, но, если ты не женился, то, во-первых, тебя будут считать последним идиотом, во-вторых, тебе светил выговор от начальства и недоброжелательное отношение со стороны коллег: получить заветный белый квадратик и не жениться считалось крайне аморальным… Так что просрочивший Лицензию рисковал карьерой. Всё вместе автоматически заостряло внимание на твоей особе — как в случае состоявшейся женитьбы, так и в случае «сгоревшей» Лицензии. Самое же подлое, что отказаться от Лицензии было нельзя за исключением свидетельства другой скорой женитьбы.
Джей чуть не взвыл. И окончательно проклял Законы Города, обязывающие его, законопослушного гражданина белого класса, дать Городу полноценное потомство. Потом вспомнил, что всё-таки впереди у него целый год, сдержал порыв разорвать в клочья белый квадрат Лицензии, подавил желание съездить психологу по благостной физиономии, улыбнулся в его изучающие глаза как мо-ожно ши-ире и, рассыпавшись в изъявлениях благодарности, чинно-бодро удалился из кабинета.
В коридоре никого не было — служащие Контроля болели очень редко, а тех, кто пострадал в вылазках и рейдах, доставляли в другое крыло медкорпуса. Джей оглядел пустой холл с удобной мебелью, мягкой подсветкой и цветочным разнообразием, вынул из кармана ненавистную Лицензию, взглянул. Потерять её где-нибудь? Найдут и вернут, она же именная. Уничтожить? А как отчитываться? Остаётся только жениться. Или умереть. Или пропасть без вести. Какое-то зерно в этой мысли было, но никак не удавалось его выскрести… Ну, всё-таки впереди ещё год… авось, выскребем…
Он стал напрашиваться в десанты, но ему вежливо, с улыбкой, неизменно отказывали. Джей понял, что о Лицензии все уже знают и постараются на год обеспечить ему спокойную жизнь. Он отвечал на улыбки коллег, отшучивался в ответ на доброжелательные намёки, старался выглядеть довольным под завистливыми взглядами холостых сослуживцев… И в бессильной ярости желал им провалиться во все преисподние.
Однажды, выскочив из лифта, где только что опять всю дорогу понимающе-заговорщицки перемигивался с малознакомыми сотрудниками, он чуть не налетел на Стана Вэнша — шёл, уже привычно не глядя по сторонам. И услышал вдруг:
— Доброе утро, Джей Линоки. Что это ты на людей не смотришь, сынок?
Шеф Отдела Информации редко кого баловал своим вниманием и ещё реже позволял себе разговаривать с подчинёнными на «ты», применяя при этом неуставные обращения.
Джей схлопотал «сынка», значит, Стан положил на него свой начальственный глаз.
«Уж не тебе ли, «папаша», я обязан счастьем владеть Лицензией?»
— Доброе утро, шеф. Простите, задумался, — ответил Джей после некоторой паузы, что само по себе уже являлось маленьким хамством. Но Джею почему-то было наплевать.
— Задумчивость в твоём положении понятна… И простительна, — улыбнулся Стан, сделав приглашающий жест. — Пройдись со мной, если ты, конечно, не спешишь.
Джей поплёлся рядом, вежливо приотстав на полшага и старательно сохраняя на лице выражение полного внимания. Стан некоторое время неторопливо шагал, заложив руки за спину, задумчиво поглядывал по сторонам. Остановившись у цветника, подождал, когда Джей встанет рядом и, проследив за начальственным взглядом, посмотрит туда же, куда и шеф — на один из полураскрывшихся бутонов, орошённых мельчайшими капельками, разлетавшимися от искусно имитированного водопада. Лучи замаскированного светильника падали на эти брызги под тщательно выверенным углом, и те светитились, как драгоценности на витрине. Джей довольно равнодушно уставился на цветок.
— Не правда ли, он очарователен? — с улыбкой произнёс Стан.
Джей промычал что-то неопределённое, что можно было понять и как «да», и как «не знаю».
— Нет, Джейвен, ты неправ, он действительно хорош, — настаивал Стан.
— Пожалуй, шеф, — согласился Джей.
— Хорош, как может быть хороша лишь юность… Тебе можно позавидовать, паренёк, ты молод и, говорят, скоро женишься?
— Да, кажется, так, шеф.
— Не слышу радости. Ты что, не рад? — Стан приподнял одну бровь.
Джей смолчал, едва сдержав рвавшееся с языка «так точно, шеф». Стан ждал ответа, внимательно глядя на него. Джей опустил взгляд и выдавил:
— Я… ещё не понял, шеф, рад я или нет.
— Скорее «нет», чем «да», не так ли?
— Похоже на то, — решительно подтвердил Джей.
— Вот как… спасибо, что не соврал.
Стан замолчал, что-то обдумывая. Джей отрешённо стоял рядом, очень довольный что ему удалось так удачно признаться. Теперь от него ничего не зависело. Появилась реальная возможность вылететь со службы — и не просто вылететь, а со звоном. Но и это его почему-то не огорчало, а ведь ещё недавно он так старательно взбирался по служебной лестнице и гордился лучшей из работ… Главное — избавиться от Лицензии.
— Продолжим беседу у меня в кабинете, — Стан повернулся и стремительно зашагал по коридору. Джей поспешил следом.
Просторный кабинет был пуст и тёмен. Стан щёлкнул пальцами и указал в сторону одной из стен. Тотчас же панель прояснилась и открылось окно во всю стену, от пола до потолка. Также молча, движением ладони, Стан отрегулировал желаемую фильтрацию света, отошёл в дальний угол помещения и постучал носком ноги по полу. Из пола рядом с ним появилось кресло.
Стан сел, закинул ногу на ногу и стал критически рассматривать Джея. Насмотревшись, поманил его поближе к себе, вызвал из небытия второе кресло и пригласил:
— Садись. Рассказывай.
— О чём, шеф? — Джей не хотел видеть проницательного взгляда Стана, поэтому позволил себе отвернуться к окну. За окном до самого горизонта лежали джунгли. А за горизонтом, Джей знал, находится Город, его свечение в сумерках будет хорошо видно отсюда.
— Неужели я ошибся, паренёк, когда благословил тебя Лицензией?
Джей резко повернулся и бросил на него взгляд.
— Ошибся, вижу. В последнее время ты сильно изменился, мой мальчик, и я решил, что тебе пора жениться. Я подождал, мне казалось, что у тебя всё идёт на лад. Но твои планы, видимо, изменились? — он наклонился поближе к Джею и понизил голос: — Она вышла замуж за другого?
Джей отшатнулся. Стан похлопал его по руке и отодвинулся:
— Отвечай, не бойся, — голос его стал тихим и мягким, взгляд наполнился вполне отеческой нежностью. — Я, видишь ли, не первый год за тобой присматриваю. Были у меня на твой счёт кое-какие планы. В общем, ты мне подходишь. Разумеется, о многом думать ещё рано, но в адьютанты ты мне бы сгодился.
Джей о карьере давно и думать перестал, поэтому здорово растерялся. А отказываться от повышения не принято… Наконец, вспомнив, что положено отвечать в таком случае, он вскочил было… Но Стан его остановил лёгким взмахом руки:
— Не надо, сядь… Понятно, для тебя это неожиданно, — Джей сел и теперь не сводил со Стана подозрительного взгляда. — Надумаешь — позвони мне. Нет — что ж, как хочешь. Неволить не собираюсь. А насчёт Лицензии… Так она вышла замуж?
Джей кивнул, стараясь не измениться в лице.
— Понятно… А если мы спровадим этого другого куда подальше?
— Нет! — вскинулся Джей. — Что вы, шеф, нет! Она… — он смолк.
— Что, любит?
Джей опять кивнул, опустив взгляд:
— Я не хочу, чтобы ей… и ему… было плохо.
— А что — она хороша? — с интересом спросил Стан.
— Не знаю, шеф, — улыбнулся Джей. И с удивлением понял, что никогда не думал об этом. — Не знаю, правда. Пожалуй, да… Мне это всё равно. Главное — она не такая, как другие…
— Вот как? — улыбнулся и Стан, видя, как осветились его глаза. — Какая же?
— Это надо видеть. И ещё… — он помялся, подыскивая слова. — Она умеет… любить.
И тут же пожалел, что сказал это.
Стан помолчал, разглядывая его, как будто увидел в первый раз. Потом вздохнул:
— Да, это моё упущение. Мне почему-то казалось, что знакомиться с твоей избранницей нет необходимости… Ну, да — теперь действительно нет.
Джей снова стал мрачен:
— Что же мне делать с Лицензией, шеф?
— А может быть… не стоит торопиться, сынок? Впереди год. За это время ты можешь успокоиться, всё утрясётся. Возможно… Ты забудешь свою неудачу, полюбишь вновь. Мало ли в Городе девушек для тебя? Ты же служишь не где-нибудь, наша Служба в рекомендациях не нуждается. Да любая выпускница грезит именно о таком парне, как Джейвен Линоки! Что скажешь? Пусть Лицезия пока побудет у тебя?
Джей невесело усмехнулся, качнул головой. Успокоиться, может, и успокоюсь, а вот забыть… Да и не хочу я забывать.
— Зачем она мне, Стан? Тем более сейчас. Если я решу когда-нибудь жениться… А сейчас не надо. Но… ведь все уже знают…
— Э, паренёк, да существует уйма вариантов, мне почему-то казалось, что ты сам собразишь.
Джей усмехнулся:
— С вашего благословения — соображу.
— Ну, вот и соображай. Да не вешай голову, и мы с тобой ещё поработаем. Давай, топай, дел у меня сейчас масса, а адьютанта-секретаря пока нет.
— Есть топать, шеф! — Джей вытянулся, отсалютовал, чётко развернулся и направился к выходу. Обернувшись у двери, увидел, как перед Станом вырастает огромный стол, и шеф погружается в работу.
— Простите, Стан, маленькая просьба…
— Ммм?… — поднял тот голову.
— Перестаньте держать меня под колпаком, а то неудобно перед ребятами.
— Ладно, парень, — Стан махнул рукой — исчезни.
Джей исчез.
Стан выполнил просьбу: Джея больше не выделяли из рядов, и он старательно отрабатывал все дежурства и прочие обязанности, оставаясь, тем не менее, среди сослуживцев несколько наособинку — те никак не могли забыть, что у него есть нечто такое, чего остальным ещё ждать и ждать. Некоторые и в Контроль-то пошли единственно ради возможности дослужиться до Лицензии…
А Джей повеселел, перестал стесняться белого квадратика, более того — выходя в рейд, непременно пристраивал Лицензию на лобовом стекле, «на счастье», что находило у напарников полнейшее понимание и одобрение, ибо, будучи в глубине души людьми несколько суеверными, они втайне надеялись: сколько-нибудь «удачи» перепадёт и на их долю. За кампанию, так сказать. И ведь перепадало-таки — изо всех стычек и переделок любой экипаж, в чей состав включали Ветреника Джея, выходил целым и невредимым… Это не могло быть, разумеется, ничем иным, нежели честным профессионализмом и чистой воды совпадением — но люди шли в рейд охотней и веселее, если Джей был с ними, рисковали отчаянней, получали награды чаще…
Так продолжалось до тех пор, пока однажды, покидая катер, Джей не снял со стекла свою реликвию и не отправился в разведку с Лицензией в кармане. Вернувшись к машине, он обнаружил, что искорёженный катер горит — а в нём, зажатый обломками, дёргается и орёт, медленно поджариваясь, ещё вполне живой пилот. К тому моменту, как подоспели остальные, пострадавшего ему удалось освободить — но обрушившейся панелью зажало его собственную ногу… В общем, когда его вытащили и доставили к медикам на родную базу, спёкшийся комбинезон местами пришлось срезать с ноги вместе с кожей.
И ещё долго после операции пришедшему в сознание Джею не решались сообщить, что его драгоценная Лицензия погибла вместе с комбинезоном. А блуждавшую по лицу раненого улыбку приписали действию транквилизаторов и обезболивающих… Более того — рассказывали, что ночной персонал не раз слышал доносившийся из его бокса смех, перемежавшийся со стонами… И выражение лица при этом, уверяли медбратья, было у него… неописуемым, в общем.
Но на поправку Джей шёл очень быстро — в положенный срок его выписали и, снабдив длинным списком предписаний, отправили долечиваться и отдыхать. Как ни предлагали сослуживцы доставить его домой служебным транспортом, Джей отказался и вызвал городское кибертакси. Глядя вниз на провожающих и помахивая в ответ, Джей подумал, что никуда не деться от дежа вю… А потом подумал ещё немного — и изменил маршрут. Такси послушно повернуло к Приморью…
22. Трилистник
Как обычно, Миль первой почуяла основную ноту его ментофлёра — горькую мяту. Покосилась на мужа и с улыбкой стала ждать, когда же и до него долетит порыв свежести и горечи. Но у мужа, как и большинства мужчин, сенсорика не была ведущим мотивом. Он скорее уловил нетерпение и надежду — и то много, много позже, только когда такси уже показалось над горизонтом. Но по сравнению с предыдущим опытом и это был всё же значительный прогресс. Сам Бен для неё «пах» горячим хлебом (который, кстати, здесь почему-то не пекли, хотя пекли и печенье, и пирожки, и пирожными с тортами баловались — а вот дрожжевого хлеба, к недоумению Миль, не имелось) и солнцем… «Запах» иногда варьировался, к основной ноте примешивались оттенки, нюансы. Бен как-то признался, что от Миль «пахнет» цветущим лугом и порой — то ветром, то утренним туманом, то ночной прохладой…
Миль забеспокоилась, когда такси опустилось на площадку перед домом — к мяте примешивалась другая горечь, дымная… и хмельная горчинка… и ещё что-то, что не удалось определить, ведь вот он, синеглазый и весёлый, уже шагает навстречу и широко, как крылья, распахивает руки, и менто его обволакивает и льнёт, а руки, сграбастав, и тискают, и тормошат сразу обоих. И никакой возможности пригасить этот порыв. Пусть, он так долго был один… Он только сейчас до конца понял, как же ему их не хватало. И уже сейчас его сердце сжимается от понимания, что потом придётся опять уехать…
Бен не препятствовал. Он и сам соскучился. С приездом Джея у него появилось ощущение полноты, завершённости картины, в которой наконец-то встал на место недостающий фрагментик. Миль с удивлением поглядывала на него: неужели всё-таки в их случае норма — это именно трилистник? Или вообще — чем больше, тем лучше? Бен в ответ только пожал плечами. Всё, что бы с ними ни происходило, было впервые и внове каждому из троих…
— За всё время ты ни разу не то, что не приехал, но даже и не позвонил, — упрекнул Бен Джея, оглядывая его с ног до головы. — И ни дома тебя нет, ни на связи.
— Не хотел мешать, — виновато улыбнулся Джей, стараясь не очень пялиться на Миль, которая поманила его к дому и побежала вперед — как всегда, вприпрыжку. Никакой солидности, приличествующей замужней даме.
— Один звонок в неделю нам бы точно не помешал. Если бы ты сегодня не прилетел, завтра я бы сам тебя нашёл, хотя бы — чтобы выяснить, как ты справляешься со всеми своими изменениями.
— Какими ещё изменениями? — Джей недоверчиво переводил взгляд с одного на другую.
Бен поднял бровь:
— Так с тобой ничего не происходит? Всё по-старому?
— А разве что-то… должно?
Супруги переглянулись.
— Да… кажется, я не зря беспокоился… Если до сих пор ты был стабилен, то это означает, что тебя вот-вот накроет тоже… Ты же у нас «отставашка».
— «Тормоз», ты хотел сказать… — проворчал Джей.
— Тебе виднее, — не стал спорить Бен. — Какая у нас сегодня фаза? — обратился он к Миль.
«Через три дня полнолуние».
— Я же сказал — ты очень вовремя. Надеюсь, надолго?
— Если не помешаю.
— Обидеть хочешь? Не получится. На убогих не обижаются.
— Я не столько убогий… Я, скорее, пострадавший… А ты о чём? — подозрительно спросил он, прервав сам себя.
— О твоей Лицензии, конечно. Которую ты так удачно профукал.
— Ты уже в курсе… — не особо удивился Джей.
— Не совсем. Ребята сказали только, что в Казармах тебя уже нет. Что ты опять в отпуске. По состоянию. Рассказывай давай, как тебе это удалось.
Они вошли в дом. Миль ускакала на кухню и весело загремела там чем-то — у Бена в хозяйстве сохранился не только архаичный кибер, но и ещё много всяких древностей, в том числе — в виде антикварной посуды. Вот нравилось ему готовить по старинке, своими руками, не спеша. И подавать затем на простой нетехнологичный стол еду в дорогущей старинной посуде, столь же хрупкой, сколь и красивой… Миль, похоже, это увлечение разделяла и поддерживала. Во всяком случае, постукивала, позвякивала и побрякивала она там со всем энтузиазмом, и, судя по разливавшимся ароматам, со знанием дела.
Джей остановился на пороге гостиной, огляделся…
— Не пойму… что-то изменилось.
— Изменилось главное — я теперь в доме не один. Остальное вытекает из этого… Так я жду, — напомнил он, развалившись на диване и приглашая Джея последовать его примеру.
И Джей спохватился:
— …А что тут рассказывать. Представляешь — Стан облагодетельствовал меня Лицензией. Годовой. Он, оказывается, прочит меня себе в адьютанты.
Бен кивнул:
— Он на тебя давно виды имеет. Ещё с Колледжа.
— Ты знал?!
— Просто догадывался. Я же в предпоследний год кадрами занимался. Ну и заметил, что Вишневский часто запрашивает из Архива твоё дело. Поинтересовался, зачем. На досье были пломбы, первая помечена ещё твоим предвыпускным годом. Ну, пломбы мне, ты же знаешь, как Богу занавески…
— И что там?
— Да ничего особенного, — Бен дотянулся до вазы с фруктами, выбрал красивое яблоко, с удовольствием его понюхал… Брызнув соком, вгрызся в яркий душистый бок, и аппетитно захрустел. — То есть простой патронаж. Он просто вовремя заботился, чтобы ты не засиживался на очередной должности дольше допустимого, и планомерно продвигал тебя вперёд. Теперь я понял, для чего ему это было надо.
Джей, глядя на смачно грызущего фрукт хозяина дома, не утерпел, и последовал примеру. В гостиной стоял двойной хруст и чавканье.
— А почему ты мне ничего не сказал?
— Зачем? Он действовал тебе на пользу, а я только строил догадки. Да и не один ты такой облюбованный. У каждого патрона несколько таких птенчиков было, я не очень и присматривался… Моё досье, кстати, тоже Стан курировал. Только я вовремя смылся, не то быть бы мне адьютантом-заместителем сразу после Ноддинга…
— Сейчас у него замом Крат.
— Ну вот, видишь. А тебя, значит, в секретари? С повышением.
— Обошёлся бы и без него.
— Как знать — может, ещё так и выйдет. Начальство предпочитает продвигать солидных и женатых. А ты у нас теперь?…
— А я имел аудиенцию у Стана, и настоял, чтобы меня выпустили в десант… Где как-то однажды очень удачно и сжёг Лицензию. Вместе с катером.
— Не напрасно ли? Стан всё-таки искренне тебе добра желает.
Джей молча взглянул ему в глаза, в которых читалось: «И я тоже»…
— Наши с ним понятия о добре с некоторых пор перестали совпадать…
23. Лунная лихорадка
В Городе хотя и потеплело, но не настолько, как здесь, на Белом Побережье, где уже вовсю царило лето, и океан, пересоленный и тёплый, без устали ласкался к неровной линии берега, согревая пляжи и скалы… Джею запретили пока подставляться солнцу, и он пошёл купаться на закате, благо темнело здесь быстро. А если честно, Джей опасался, что его свежевыращенная, пересаженная и неравномерно пигментированная новая кожа попадётся на глаза Бену… или, что ещё хуже, Миль. Но, как он ни прятался, а Бен всё равно углядел пятна на его ногах и присвистнул:
— Да ты, брат, похоже, горел на пару со своей Лицензией!.. А я гадал: по какому такому «состоянию» ты в отпуск угодил. И ведь смолчал же… — попенял он приятелю.
— Было дело…
— Надеюсь, оно того стоило… Зато теперь ты почти сравнялся со мной в привлекательности. Нет, совсем, конечно, ты меня никогда не затмишь… Но завидовать моим изысканным шрамам уже можешь перестать. С такой-то коллекцией…
— Ты мне комплименты пришёл делать? — проворчал Джей, покосившись на свои пятна.
— Ну, ты всё-таки ещё не настолько похорошел, чтобы я сменил ориентацию и начал изменять жене с тобой.
— Нет? А я так надеялся.
— Увы.
— Тогда чего припёрся? Хотелось бы поваляться на песочке без свидетелей…
— А чтобы рядом побыть. И предупредить… Не уходи далеко. Я ведь не шутил сегодня утром, спрашивая о самочувствии. От изменений никуда не денешься, тем более, раз уж ты оказался вблизи, мы с Миль полагаем — процесс теперь ускорится.
— Та-а-ак… И что меня ждёт?
— Несколько дней неприятных ощущений. А потом всё будет почти как прежде — до нового новолуния. А дальше — как уж у тебя пойдёт…
— А при чём здесь луна?
— Понятия не имею. Может быть, луна и ни при чём. Но тогда совпадение стопроцентное. Что, кстати, может служить ориентиром: если скоро новолуние, значит, просто надо быть наготове. Так вот: никуда не исчезай. Как бы ни хотелось, из дому — ни ногой. И вообще, как только почувствуешь себя странно — скажи нам.
— А что в нашем случае считать странным?
Бен посмотрел на него:
— В нашем случае — лучше чуток перебдеть. Просто скажи, если тебя потянет куда-то прогуляться, договорились? И не вздумай сесть за штурвал — дезориентация начнётся вдруг. И вообще… я, пожалуй, присмотрю за тобой.
— Присматривай, — покладисто согласился Джей. — И что — прямо сейчас и начнёшь?
— А что откладывать-то… — Бен устроился рядом на тёплом песке и закрыл глаза. — Не прогонишь?
Какое-то время оба лежали, прислушиваясь к шороху, с которым набегающие небольшие волны лениво лизали песок. Потом Бен не вытерпел:
— Ну хочешь что-то сказать — скажи. Чего мучаешься?
Джей слегка опешил:
— Да я ничего не хотел.
— А вот врать необязательно.
— Нну… хотел спросить, каково это — быть мужем… Потом подумал — а чего спрашивать… сам знаю, что всё у вас с Миль ладно. Если б даже я твоей довольной рожи не видел — так я три месяца имел удовольствие сопереживать вашему счастью… вместе со всей планетой.
Теперь пришла очередь опешить Бену:
— То есть?!..
— А то и есть. Как тогда, на крыше… только ещё круче.
И тут Бен… пропал. То есть — это Джею так показалось, потому что на самом деле Бен оставался на месте, прямо перед глазами. Только ментоприсутствие его неожиданно исчезло, как выключенное. И было это очень неприятно. Словно Джея прямо посреди разговора выставили за дверь, как провинившегося ребёнка. Более того — Миль он тоже перестал чувствовать, а прежде ведь даже и не догадывался, что постоянно ловит её присутствие, согревающее душу ласково и ненавязчиво…
— Это… что? — Джей растерянно хлопал глазами и хватал ртом воздух, который стал вдруг будто очень разрежен. — Ты… чего?
— Прости. Это всего лишь непроизвольный блок. От смущения. Я… мы и не подозревали, что нас… слушают…
— Ничего себе — блок… И я не подслушивал… — в мыслях у Джея была такая кутерьма — он и не знал, извиняться ему теперь или обвинять, защищаясь. — Я не виноват!! От вас просто разило счастьем! Наповал! И не меня одного!
— Тихо, тихо, — оглянувшись на усадьбу, успокаивал его Бен. — Никто тебя не в чём и не обвиняет. Конечно же, ты не виноват. Но и нас пойми тоже…
И с интересом спросил:
— А… на что это похоже?
Джей всё же покраснел, хотя в закатных лучах это было и не очевидно.
— Если честно — было здорово. Просто вышибало мозги, так здорово… Как будто мне вкатили умопомрачительную дозу эйфориака… А я же на работе… Боюсь, что меня из-за этих «доз» к психологу и направили… а тот Лицензию выписал…
Да, скорее всего, так оно и было… Бен задумчиво улыбнулся, обнаружив, что мысленно он опять рядом с ней…
…Он всё время на неё смотрел. Ловил себя на том, что смотрит и смотрит на неё — и ничего не мог с собой поделать: отворачивался и… смотрел снова, как она спит, как ест, как проходит — а чаще пробегает — по дому, как смеётся, как причёсывается — это ему нравилось особенно — как умывается и, игнорируя полотенце, позволяет капелькам стекать по коже и медленно высыхать… Как рисует, прикусывая нижнюю губу и наклоняясь носом иногда почти к самому листку, или порхает пальчиками по клавишам… Как просвечивает её кожа на солнце, как играет оно в её волосах, всякий раз светясь в них по-разному… и как бликует искрой, отражаясь в прозрачной зеленовато-серой глубине её глаз… Постоянно спохватываясь, что транслирует ей своё восхищение, тем самым немало смущая её, он пытался контролировать себя, отводя взгляд… но и тогда всё равно смотрел — на её тень, танцующую на стенах и полу, на её отражения в любой гладкой поверхности… И всё равно вскоре оказывалось, что он опять без слов повторяет ей, как она красива… обволакивает, обнимает мысленно, не касаясь…
Его сводил с ума запах её кожи — Миль пахла травами и солнцем, на котором проводила много времени… свежим ветром и летом… неописуемый запах её волос — он так любил зарыться носом в её макушку и дышать, дышать… или уткнуться ей в шею — но от этого ей становилось щёкотно и она начинала пищать и брыкаться…
— Сдаюсь! — заявлял он. — Расписываюсь в бессилии! Ты мне нравишься и изволь с этим мириться!
«А я разве возражаю? — удивлялась она. — Повинуюсь, мой повелитель. Я и сама грешна…»
Её взгляды находили и настигали его, когда он не ждал, и смотрела она иногда почему-то с тоской, жадно и недоверчиво… Ей мало было того, что они постоянно оставались на связи, чувствовали, дышали и жили в унисон — она старалась как можно чаще оказываться рядом, прижаться, прильнуть, дотронуться рукой… Он, само собой, и не противился… На вопросы же она отвечала странно:
«Я тоскую о тебе, даже когда ты рядом. Мне тебя не хватает, даже когда я обнимаю тебя. Вечно мне кажется, что вот сейчас ты растаешь, исчезнешь прямо из моих рук… что не бывает так хорошо — и чтоб навсегда! — и судорожно вжималась в него лицом… — Не оставляй меня! Никогда не оставляй!»
— Я — растаю?! — с болезненной нежностью обхватывая её худенькое тельце, весело возмущался он. — Вот такой здоровенный бугай — и исчезну? Как утренний туман, да? Я похож на сон? Бредишь, госпожа моя… А вот так — я более материален?… Или вот так?… — он щекотал её или принимался покусывать и бродить губами по самым нежным местечкам, и она вскоре забывала о своих невнятных опасениях и страхах… Но от её страхов у него самого где-то глубоко-глубоко в груди всё-таки поселился нетающий холодок, который ему пока удавалось надёжно от неё прятать… И который так хорошо сочетался с его «сторожем».
В общем, неудивительно, что Джея накрывало даже на таком удалении…
Три дня?… На Джея накатило гораздо раньше.
Тем же вечером он жалобно протянул:
— Ребята… а вы меня ещё долго игнорировать намерены?
— Мм…? Ты о чём? — посмотрел на него Бен. Потом взглянул в небо, на восходящую луну. И тут же понял: Джей «оглох». — Эх, бедолага… значит, всё-таки не миновало тебя. Однако это не мы тебя игнорируем — мы не настолько жестоки. Это просто ты нас не слышишь. Пройдёт, пройдёт… Только держись поблизости, так будет полегче.
Держаться поблизости Джей согласился сразу и выполнял это предложение буквально: разве что руками за Бена не хватался. Хотя и очень хотелось.
Бен «запер» его в доме, где передал под опеку Миль. Прекрасно понимая, насколько Джею сейчас не по себе, Миль подавила свою нелюбовь к прикосновениям и устроилась с рисованием к нему поближе, чтобы то и дело касаться его руки, встрёпывать и поглаживать его волосы, приносить что-нибудь вкусное, просто сидеть рядом и с улыбкой смотреть в глаза… В общем, не давать ему почувствовать себя оторванным и покинутым.
И против воли вспоминалось, как это состояние впервые настигло её саму…
…Луна от ночи к ночи исправно толстела, и однажды под вечер всплыла над горизонтом идеально круглая и оранжевая, как гигантский диковинный фрукт. Миль посмотрела на неё и покачала головой: всё-таки она тут у них ненормально здоровенная, и выглядит не плоской, а выпуклой и тяжёлой… И настолько близкой, что мнилось — протяни руку и достанешь… Зыбкая дорожка, протянувшаяся от неё до самого берега, маня и играя бликами, звала ступить на свою бликующую лёгкую поверхность и устремиться вдаль, неведомо куда… обещая, что выдержит, не раздастся под ногами, и приведёт… обязательно приведёт… неважно, куда — куда угодно душе, а душа-то знает, куда ей надо… И хотелось поверить этим обещаниям и уступить этому зову… лишь бы унялась эта крупная, до ломоты, дрожь в суставах… угасла бы эта потребность двигаться, бежать в неведомые пределы…
…Нет, не следовало всё-таки вспоминать, как это было в первый раз — даже сейчас стоило заметного труда не заметаться, не поддаться зову, унять мучительную жажду движения… Тем более мучительную, что непонятно было — а куда, собственно, надо двинуться-то, зачем, что такое там тебя ждёт и зовёт…
Хорошо, что теперь она уже умеет с этой бедой управляться. Но как же трудно было поначалу! До сих пор жуть берёт: сразу после ментоглухоты, тяги к движению и изматывающей дрожи отказало зрение. Всё стало видеться в невероятных спектрах и радугах, поплыли перед глазами цветные призраки, бесформенные и сияющие, потом всё раздробилось на миллионы слепяще-ярких искр, агрессивно колющих взор и переливавшихся красиво и очень утомительно для бедных глаз — которые, как оказалось, бесполезно закрывать: всё становилось ещё ярче… И едва эти пятна только ещё стали угасать, как голова завибрировала от оглушающего множественного эха — всевозможные голоса, всевозможные отзвуки заполонили её бедную головушку, раня и разрывая черепную коробку и вспахивая мозг — пело, гремело, дребезжало, шелестело, шипело, журчало, выло, мявкало, одновременно, перекрикивая, пробиваясь, перекрывая, заглушая и затухая, чтобы снова ворваться и болезненно метаться внутри неё… А когда она решила, что больше не может — стало стихать и ещё через несколько минут прошло вовсе, только слегка позванивало в ушах, как будто ломались тонкие льдинки, да всё тело покалывало, как бывает когда отсидишь или отлежишь ногу-руку… Но тут нахлынули и принялись травить всё, что оставалось в мире нетронутым — запахи: вонь, ароматы, благовония… Лёгкий приятный аромат, нарастая, усиливался, и становился удушающим зловонием, даже зажатый нос не спасал: всё забивала мыслимая и немыслимая муть, сладость, гниль, пленительная свежесть, удушающая гарь, выворачивающая тухлятина….
С ужасом понимая, что этой, с каждым мигом усиливающейся, волны она может уже и не перенести, безуспешно сражаясь с выворачивавшимся желудком, на непрочной грани подступающей паники и безумия Миль напряглась всем телом, всем существом своим, собрала остатки сил — а чего их беречь, ведь иначе они уже и не пригодятся! — и стала яростно глушить в себе все эти слепые наплывы разносящего её на части хаоса, отторгать, выдавливать из себя, сопротивляться, отчаянно защищаясь от неведомой, слепой, беспощадно терзающей силы…
И ведь справилась. Победила, так и не поняв, а что ж такое мяло и ломало её. Осознала этот факт — и провалилась в небытие…
Как же тогда испугался бедный Бен, найдя её без сознания… Но зато — какой неоценимый опыт смогла она потом ему передать. Остаётся надеяться, что этот опыт поможет вскорости и Джею…
…Который, кстати, ещё держится молодцом — сидит на месте и даже старается не проиграть: Бен притащил какую-то трёхмерную игру и сумел его в неё втянуть. Игра, достаточно сложная и увлекательная, требовала сосредоточености — как раз то, что доктор прописал. Беда была только в том, что сосредоточиться-то как раз и не получалось… Если всё пойдёт хорошо, ночь минует без неожиданностей, а ближе к утру наступит кризис. Вот тогда-то и придёт самое время… А, нет, перехвалила: всё-таки его заметно корёжит.
Бен, тоже заметив, как ломает Джея, сделал единственное, что мог: крепко обнял и сказал:
— Терпи. Это не ты хочешь уйти — это действие лихорадки.
— Я… я понимаю, — Джей гримасничал, крутил головой, на лбу выступила испарина, дышал часто, сердце колотилось как после бега, конечности вздрагивали… Лишённый менто, он чувствовал себя почти инвалидом… да вдобавок — обворованным. И ему было больно и страшно.
— Ничего ты покуда не понимаешь, — улыбнулся Бен, — но ты непременно справишься, — и предложил: — А давай-ка я тебя помассирую. Снимай рубашку и ложись.
Начав с шеи и плеч, Бен принялся разминать и растирать его сжавшиеся в узлы мышцы, выгоняя напряжение, добиваясь — и добившись расслабления: возбуждение понемногу оставляло Джея, дыхание выровнялось, его переставало трясти и подбрасывать, вызывая боль в суставах рук и ног… Но до утра было далеко. Завтра ментоглухота пройдёт, исчезнет гиперподвижность, явится следующая волна… до которой надо ещё дожить.
А пока Бен перехватывал Джея у двери всякий раз, когда он, неожиданно для себя, там оказывался, сопровождал его и в туалет, и на кухню. И терпел его мрачность и недовольство, которые из него так и сочились … И караулил, сидя в ногах, когда Джей внезапно всё-таки ненадолго вырубился — сон этот был непрочным, прерывистым, и не принёс облегчения… И, конечно, пытался наставлять его, когда он доставал вопросами:
— Бороться? И можно, и нужно, а то дальше будет ещё хуже. Вспомни блокировку — усилие похоже.
— Ещё хуже?! — ужаснулся Джей.
— Начнётся сама лихорадка, — кивнул Бен, — а это — только предвестники, прелюдия к ней. Жаль, у тебя сейчас нет менто, я бы дал тебе ориентир…
— И… когда она начнётся? И как?
— Когда-а… Думать мы можем что угодно, но как оно будет… — он пожал плечами. — Надеюсь, к завтрашнему полудню ты созреешь для следующей ступени. Хотя… у тебя всё может быть и не совсем так, как у нас. У нас и у самих-то это только четвёртая лихорадка, и теперь она начинается не в полнолуние, как в первый раз, а уже в начальной фазе. Сначала — глухота, как у тебя сейчас, и хочется идти, бежать куда-то, а через некоторое время — собственно приступ: бьёт озноб, трясёт, ломит суставы… После этой трясучки — зрительная волна, потом слуховая… и так далее. Длится каждая час-два, а по ощущениям — вечность.
Джей тоже кивнул:
— Точно. Мне уже кажется, что я никогда вас больше не услышу…
— Да уж… Но когда мы вместе — легче, правда ведь?
— Легче-то легче… — лицо его опять скривилось.
— Держись. Малышка Миль справляется, а ты же мужик.
— Я стараюсь… А то хожу полуоглохший. И представляешь — чувствую себя гадостно так… ущербным каким-то… неполноценным… Никогда бы не подумал, что мне так будет не хватать этого… этого…
— Этого уродства, ты хотел сказать? — усмехнулся Бен.
— Вот именно, — вздохнул Джей. — Смотрю, как вы с Миль болтаете, и выть хочется…
— Ничего, уже, наверное, скоро… После того, как ты с этой свистопляской справишься — а ты справишься! — провалишься в длительный сон. И впоследствии готовность к приступу сохраняется в течение всего лунного периода.
— Получается — постоянно…?! Навсегда?!
— Увы, да, — развёл руками Бен. — Но ты же всегда сможешь пресечь его вовремя, в самом начале, едва тебя только потянет за горизонт. А вот если со всем этим не бороться — тогда не знаю, что и будет… Так что, хоть и неприятно, но лучше пусть поскорее всё случится, не так ли? Лично я ненавижу неопределённость.
Джей только застонал:
— А… ничего нельзя с этим сделать? Ну да, вот такой я слабак! — огрызнулся он на укоряюще-понимающий взгляд Бена.
— Вообще-то в первый раз ты должен пройти через всё сам… — задумался Бен, потом переглянулся с Миль и неуверенно добавил: — Правда, есть одна возможность немного это всё ускорить… но так или иначе надо дождаться, чтобы ментоглухота прошла… да и…
— Согласен, — быстро перебил его Джей.
— Уверен? — усмехнулся Бен. — Ведь ты и своим ходом через все стадии пройдёшь, куда спешить? Быстрее не значит легче. Думаешь, это тебе понравится больше?
Но Джей был твёрд:
— Я рискну, — и приготовился страдать и мучиться…
Миль, в отличие от него, страдать, да ещё за кого-то другого, не нравилось вовсе. Поэтому, едва ментоглухота у Джея стала сходить и он со всем доступным энтузиазмом ломанулся поговорить, заливая всё ментопространство запахом горькой мяты, Бен и Миль воспользовались данным разрешением и сдвоенным сознанием мягонько, но решительно приняли его в свои крепкие «объятия». От неожиданности Джей не успел ни сообразить, что случилось, ни воспротивиться, как оказался полностью открыт и внедрён в их двуединство, ставшее, таким образом триединством, трилистником, как заметила, нервно хихикнув, Миль. Возникший было его испуг они погасили в зачатке и окутали сознание Джея такой теплотой и нежной заботой, что он растаял и радостно потянулся навстречу, чувствуя себя в полной безопасности, любимым и самым нужным… каким не чувствовал себя, пожалуй, даже в детстве…
А потом ему показали, как переживала лихорадку Миль… что — Бен был прав — ему совсем не понравилось. Невольно заметавшись, он попытался выйти из триединства, чтобы избежать этих ломок… но не тут-то было — держали его крепко, да ещё с любовью. И он сдался и досмотрел до конца. Поддерживаемый и направляемый со всех сторон, он впитал опыт сразу двоих, пророс знанием и обрёл навык противостояния хаотичным атакам, перестраивающим его восприятие и вызывающим такой ответ организма, который позволил бы ему приспособиться — и выжить, научиться этим хаосом пользоваться, найти в нём систему, увидеть… путь. Отныне он знал, как выстроить в себе защиту и подавить зарождающийся приступ.
Наконец, всё пришло в состояние покоя, и его так же мя-агонько… отпустили. Оказавшись без их сдвоенной поддержки, он, словно вода без сосуда, рухнул, расплескался, затем свернулся в точку и провалился в глубочайший и непробудный сон…
Бен устроил поудобнее экстренно отбывшего в сонное царство Джея, присел на край постели и — только на минутку! — позволил себе прикрыть глаза… Из объятий сладкой дремоты его вернуло тихое огорчённое восклицание: Миль, подошедшая с лёгким покрывалом в руках, чтобы укрыть спящих мужчин, с жалостью смотрела на пятнистые ноги Джея.
— Он вообще-то надеялся, что ты этого не увидишь, — пробормотал Бен, вновь смеживая тяжёлые веки. — Не расстраивайся, сейчас ему ведь уже не больно… — и уснул, не договорив.
Миль покачала головой, глядя на них обоих. Прежде, чем накрыть Джея, протянула к нему руку, и совсем немножко энергии стекло с её пальцев, тут же впитавшись в светящийся кокон его ауры, а оттуда — в контуры рубцов… которые стали светлеть, сливаясь по цвету в естественным тоном незагорелой кожи. А затем рука Бена, слепо пошарив, дотянулась до ноги «брата» и легонько поскребла активно восстанавливающийся и, видимо, очень уж зудящий участок…
Миль тихо похихикала и устало притулилась рядом со спящими вповалку «братьями», так и этак крутя в уме полученную от Джея идею: лихорадка — это перестройка, точнее — настройка, в её волнах есть система, в системе возможен некий вектор… «Ещё одно изменение, — невесело усмехнулась она, засыпая. — Настройка… на что?»
24. Пробуждение спящего красавца
Джей спал долго. Миль и Бен давно выспались. Их день начался и закончился прекрасной ночью, и начался другой день, который уже пламенел закатом в половину небес, когда жуткий голод скрутил желудки им обоим. Причём — они всего полчаса тому как весело поужинали и проголодаться ну никак не могли. Переглянувшись, оба понимающе улыбнулись.
«У нас что-нибудь осталось?» — спросила Миль.
«Обижаешь. Даже если б я не ждал его пробуждения, от голода никто бы в этом доме не умер».
Миль встала с тёплого песка, отряхнулась, и, как была, голышом, побежала в дом, спеша успеть одеться до того, как Джей явится на кухню в поисках съестного. В отсутствие посторонних она частенько разгуливала по усадьбе в одном только загаре… что муж обычно никоим образом не осуждал. Легкомысленный короткий халатик, дежуривший в прихожей, на полноценный наряд не тянул, но это была хоть какая-то альтернатива… загару.
Сначала дом вдруг наполнился горчащей свежестью, органично влившейся в аромат вечернего цветущего луга, оттенённого ноткой горячего хлеба… и только следом в кухню полусонно пришлёпало босяком взъерошенное двухметровое дитя, безошибочно определившее по запаху горячей еды, что его тут ждут. Дитя протёрло заспанные синие очи, радостно улыбаясь, широко развело руки в стороны и — супруги дружно поморщились — проорало на менто:
«Ребя-а-та-а… как же я рад вас видеть! А ещё больше — слышать!» — бросившись вперёд, Джей крепко обхватил и стиснул сразу обоих, чмокнул в щёку не успевшего увернуться Бена и страстно впился Миль в шею совсем не братским поцелуем, за что и огрёб увесистый законный подзатыльник от её возмущённого мужа.
— А что это ты сегодня такой отчаянный? — удивился тот. — С голодухи, что ли?
«А откуда вы знаете, что я есть хочу?» — Джей шумно потянул носом и громко сглотнул.
— Оттуда. Ты ещё дрых, а уже вовсю это транслировал. Да так отчётливо. Мы с Миль там, на пляже, едва разобрались, кто же это у нас такой голодный. Н-ну, проспав два дня, можно проголодаться…
«Только два дня?! Хм… Но я и в самом деле готов сожрать… кого-нибудь из присутствующих!» — и хищно поглядел на хозяйку дома.
— Подозреваю, что это буду не я, — пробурчал Бен.
«А я вообще ядовитая и вдобавок — костлявая, — спокойно заявила Джею Миль, вручая ложку. — На-ка вот лучше, займись делом…»
И поставила перед ним наполненную «с горкой» глубокую тарелку, которая тут же начала стремительно пустеть.
«Эй, кидай пореже! Никто ж не отнимет. И жевать не забывай!»
— И поубавь громкость. А то ты почему-то орёшь, как терпящий бедствие… И, что интересно, Миль — всё на менто, ты заметила? Добровольно и с песней.
«Ещё бы я не заметила. Я уже чуть не оглохла. Это же надо, как благотворно на некоторых сказывается лунная лихорадка…»
Джей влюблённо глазел на них, безостановочно набивая рот и при этом умудрялся улыбаться от уха до уха. Зрелище было то ещё, и супруги, не выдержав, расхохотались.
«Знали бы вы, как же я по вам соскучился!» — Джей уже доедал угощение и тревожно шарил взглядом по столу в поисках ещё чего-нибудь съедобного.
«Это когда же ты успел соскучиться? Ты же спал?» — спросила Миль, придвигая к нему следующую порцию. Благодарно кивнув, он ответил:
«Так вы вспомните, сколько времени я маялся до приступа — дольше вас обоих! И потом, когда уснул, мне всё снилось, что я ищу вас и не нахожу, много-много лет ищу, а вас нет нигде… Я был один на всём свете… — он даже жевать перестал. Ненадолго. — Так что — можете себе представить, как я по вам соскучился».
— Сон, значит, видел? — серьёзно-задумчиво уточнил Бен.
«Не просто сон, а жутко реальный сон… Я словно прожил эти годы. Какого чёрта вы меня не разбудили?!»
— Да это, видишь ли, не так просто сделать, — развёл руками Бен. — Этот сон необычайно крепок, прервать его, уж извини, невозможно, пока ты не проснёшься сам…
«Мы даже называем его спячкой», — виновато добавила Миль, обвив Бена за талию обеими руками.
— Но что характерно — ни у Миль, ни у меня сновидений не было.
«Не совсем так, милый — какие-то образы мелькали, но я ничего не запомнила… так, ерунда всякая …»
«А… ещё поесть… ничего не найдётся, а?» — немного смущённо, но с надеждой спросил Джей.
Миль усмехнулась и попыталась передать ему небольшую кастрюльку.
— А плохо не станет? — озаботился Бен, эту кастрюльку придерживая.
«Хорошо мне станет, хорошо, — заверил Джей, отнимая у него еду. — Лучше по-хорошему отдай, а то я сам!..»
— Вот-вот, давай-ка сам. Вся кухня в твоём распоряжении.
«Милый, он всё равно не сможет спать. И нам не даст. Вон как из него прёт».
Из Джея и в самом деле так и пёрло почти физически осязаемое менто радостного оживления, ликования, наслаждения простыми благами жизни.
«Прямо как ребёнок», — улыбнулась Миль.
— Скорее, как щенок, — уточнил Бен. — И за весь вечер — ни одного слова вслух.
«Извините, ребята, ничего не могу с собой поделать, — выскребая из кастрюльки «остатки сладки», винился Джей. — И спать точно не смогу, вы уж простите. И ещё мне очень хочется говорить на менто и слышать вас — это так здорово!!!»
Он и не пытался сдержать эйфорию — и от нового всплеска его радости Бена опять перекосило.
«Нет, я сейчас точно поубавлю ему восторга», — «закрывшись» от Джея, проворчал Бен.
«Попробуй, — усмехнулась Миль. — Мне это не представляется реальным».
«А вот сейчас увидишь. Нет ничего более хрупкого, нежели человеческая радость, — заверил её муж, подходя поближе. И задумался: — Но никогда не думал, что он может быть таким эмоциональным… или это результат лихорадки?»
Миль улыбнулась и пожала плечом:
«Возможно… или ты просто плоховато его знаешь. Так или иначе, но всё пройдёт само собой. Может, не стоит портить ему настроение? У бедняжки и без того не так много поводов для радости в последнее время».
«Я и не собираюсь этого делать! — заверил её супруг. — Я намерен только совсем чуточку понизить температуру его кипения — ему не повредит, а нам полегчает. Иначе я сейчас заблокируюсь. И надолго».
«Ни в коем случае! — Миль вдруг вздрогнула и судорожно прижалась к нему. — Не надо! Пожалуйста…»
Мерзкий холодок, с недавних пор таившийся у него в глубине, рядом с душой, дохнул морозцем, по коже пробежал озноб, забеспокоился и проснулся «сторож.» Замерев от противного предчувствия, Бен постарался не выпустить его наружу и усмирил «сторожа». Пытаясь отогреть, успокоить — и успокоиться самому — огладил большими своими ладонями подрагивающие плечики и напряжённую спину жены. Спросил тихонько:
«Эй… ты чего, маленькая?»
«Не знаю… что-то вдруг показалось… что больше не услышу твоего менто… совсем… Это так страшно! Я без тебя… я не могу…» — и не уточнила, чего не может. Но Бен прекрасно её понял.
«Глупости какие, — твёрдо сказал он, покачивая её и на самом деле не чувствуя никакой твёрдости. — Тихо, тихо… Вот он я. Не буду я закрываться, пошутил. Ну его — пусть себе кричит, потерпим. Зато он даже не заметил, что мы закрылись. А скажи-ка, я что — выглядел таким же идиотом, когда просыпался после приступа?»
Она улыбнулась — чего он и добивался — но ответить не успела: Джей, с сомненьем посмотрев на последний кусок, положил его обратно на блюдо и, отодвинувшись от стола,
выдохнул:
«Всё, спасибо, вы меня спасли. А… почему это вы закрылись?!»
— Чтобы не отвлекать тебя своими разговорами от столь серьёзного дела. Как самочувствие?
«О, всё отлично…! — и заподозрил насмешку: — Да ладно, брось издеваться — ну, что я мог поделать? А у тебя что — не так было после приступа?»
— Нет, иначе бы я давно перестал пролезать в дверной проём. И жена меня бы разлюбила. А скажи-ка, Джей, ты теперь всегда будешь говорить только на менто?
«По мере возможности. А что?»
— Ну, напрасно. Вдруг разучишься трепать языком попусту, как же ты будешь потом убалтывать своих красоток?
Джей начал было багроветь:
«Ну, ты… — и вдруг понял: — Хочешь сказать, что отпуск однажды закончится…?»
— Именно, — кивнул Бен. — Поэтому — хотя твои усилия, конечно, похвальны — не стоит слишком привыкать к менто, принудительный переход на обычную речь может стать мучительным. И вообще… будь там поосторожнее. Возможно, ты там не один такой. Нечаянно вступишь в ментобеседу со латентным мутантом, а он огорчится и побежит сдаваться: вот я, такой-сякой, нате меня, лечите, а то я с неким Джеем мысленно разговаривал…
Джей вздохнул, на этот раз, для разнообразия, вслух:
— Да-а… придётся проверить это дело…
— Только, умоляю, лего-онько… А то ведь сам знаешь — нашим медикам только попадись. Станешь пожизненно уникальным источником биоматериалов и отцом новой расы. А заодно и мы с Миль, если не подсуетимся…
— Поучи учёного… — помрачнел Джей.
«Почему «и мы заодно»?» — насторожилась Миль.
Бен попытался предостеречь Джея от откровений, но не успел, тот ответил со всей прямотой:
— Потому что рано или поздно они перестанут церемониться с подопытным и применят такие способы дознания, перед которыми ни одна личность устоять не способна. После чего она, правда, обычно перестаёт быть личностью, но всё равно остаётся источником всяческих биоматериалов и донором… а если это была женщина, то ещё и перманентной роженицей. Так что они в любом случае в выигрыше.
Миль, неосознанно напрямую обратившись к Джею за знанием, невольно считала у него сведения об этих методах — а он ещё не умел быстро «закрываться»… Испугалась она — не то слово. И «закрылась», даже можно сказать — «захлопнулась».
— Ну вот, — расстроился Бен, притягивая к себе Миль и привычно утыкаясь носом ей в макушку: — Разговорились мы тут… Одно хорошо, Джи — что ты больше не кричишь и не повизгиваешь от восторга… Пойдём-ка мы спать, да, малыш? Выбрось ты из головы эти страсти-мордасти, это лишь предположения да опасения…
«Я не виноват… — оправдывался им вслед Джей. — Она сама…»
«И не сомневайся, — заверил его Бен, уводя Миль. — Она просто сильнее — что хочет, то и получает. Даже я ей не могу отказать…»
«А…что мне теперь делать?»
«Ну, что хочешь… Искупайся, прогуляйся, машину возьми — уже можно…»
25. …До утра
Джей, оставшись один, некоторое время ещё растерянно держался в их менто, потом спохватился и сообразил выключиться. Это было не очень приятно, зато тактично. Чтобы не возникало соблазна снова влезть в их дуэт, он быстро прибрал в кухне и покинул дом.
Море слегка штормило, мощный ветер нёс облака, они шли в два яруса: нижний — с юга на север, верхний — с запада на восток. В разрывах иногда появлялась луна — яркая, чуть «недозрелая». Вести машину при таком ветре было трудно, но береговая линия служила прекрасным ориентиром. Отыскав удобный участок между скалами, Джей практически воткнул туда «Призрак» и выключил двигатель.
Перекантоваться до утра? — Да легко.
Погода взбесилась окончательно, ветер выл и бился в ветровое стекло, от ударов прибоя скальная площадка под «Призраком» как будто даже подрагивала, потом хлынул дождь и вдобавок разразилась гроза… Маленький мирок внутри машины, залитой змеящимися по её поверхностям потоками, оставался тёпл и незыблем. И даже громовые раскаты, с треском рвущие атмосферу под ослепительные вспышки молний, не могли нарушить гарантированной производителем безопасности, а только подчёркивали уют и комфорт салона. В целом такая погода соответствовала смятению, поселившемуся в Джее. Распирающая щенячья радость, с которой он проснулся, давно растаяла, уступив место меланхолии, граничившей с равнодушием… В груди прочно засела ноющая тяжесть, так что ему даже нравилась бушующая снаружи непогодь…
Он включил маленький бортовой экран, и по салону, споря с грозой, смеясь, плача, лопоча что-то, заметались цветные сполохи и отсветы призрачной жизни, пытаясь увлечь Джея своей эфемерной игрой. В другое время их мелькание быстро усыпило бы его — но не сегодня. Спать не хотелось совершенно. Чего хотелось — так это избавиться от давления в груди… Зная по опыту, что для этого надо докопаться до его причин и честно себе во всём признаться, а потом сделать выводы и принять решение, он попытался разобраться, в чём, собственно, дело. Первое, что пришло на ум — рецидив ревности. Как ни крути, он их обоих любил… Но давно переболел той обидой, которая диктуется завистью, примитивным инстинктом собственничества, ущемлённой гордостью отвергнутого самца. Тем более, тогда, перед брачным обрядом, он с помощью Миль сам отсёк все подобные перекосы. Любовь осталась. Ревность — сгинула. Как это у них получилось — одни веды знают.
Так что — нет, это что-то другое. Одиночество? Джей улыбнулся. Благодаря той же любви — он не одинок и никогда одиноким не будет. Если только…
Тяжесть в груди вспыхнула и сгорела: он боится! Предчувствием называется этот страх! Боится, что Бен окажется прав, и однажды он, Джей, подведёт этих таких драгоценных для него людей. Брата… и любимую.
С одной стороны, ему полегчало: он нашёл источник терзаний. С другой стороны — возможная беда всё ещё маячила в перспективе, отравляя будущее. Ну, с этим можно бороться. Надо только быть очень внимательным, и не давать предчувствиям сбыться…
…Ничто не длится вечно: непогода к утру выдохлась. Отбуянил своё и утихомирился ветрище, выплакалась и, всхлипывая дождём, уплелась за горизонт обессилевшая гроза, успокоилось встрёпанное море, только ровный свежий бриз гнал к берегу измельчавшие волны. Луна почти прошла свой ночной путь и вместе с блёкнущей звёздной россыпью готовилась раствориться в светлеющем небе, уступая набухшему зарёй востоку.
На светящемся клочке маленького экрана перед глазами всё продолжалась эфемерная жизнь неугомонных телефантомов с их фантомными заботами и интригами. Протянув руку, он оборвал их потуги, и мир призраков умер. «Аминь», — подытожил Джей, со сладким стоном потянулся всем своим длинным пружинистым телом, насколько позволяли размеры салона, крепко провёл ладонями по лицу, сметая остатки прошедшей ночи и её тягостную нереальность, открыл левый бортовой люк, весело поёжился от свежести ворвавшегося бриза. С удовольствием, полной грудью, вдохнув влажные запахи моря и недавней грозы, спрыгнул на мокрый камень — ветер приветливо взлохматил ему волосы, шаловливым псом вцепился в одежду, и она затрепетала под ударами упругих прозрачных крыльев.
Просыпающийся мир, такой яркий, просторный и чисто вымытый, казался совсем новеньким, как монетка… с высоким сводом, наполненным песней и каким-то знакомым, сладким, самым сладким, пронзительным запахом… От этого запаха кружилась голова и радостно заходилось и ёкало сердце, и верилось, что можешь подпрыгнуть и полететь… И хотелось скакать и беспричинно смеяться, и кричать невесть что во всё горло… И дышать, дышать…! До предела, до боли в лёгких впитывать это утро, этот ветер, весь этот мир…
…А он-то думал, что испытывал счастье там, в Городе, когда до него докатывались отголоски отсюда…
Жмурясь на небо и ветер, он бездумно брёл вдоль линии несильного прибоя, уворачиваясь и отпрыгивая от волн, с шипением пытавшихся добраться до его ног. Штормом на берег набросало завалы водорослей, они резко пахли, в них копошилась какая-то живая мелочь, торопясь выбраться и вернуться в море — через эти завалы ему тоже приходилось перепрыгивать, попадая иногда в воду…
…Нечаянно вспугнул большую белую птицу, стоявшую на камне плоскими оранжевыми лапками. Птица неспешно отлетела и опустилась недалеко, на другой камень, найдя его ничем не хуже прежнего, повернула тонкоклювую голову и уставилась блестящими круглыми глазами в сторону моря. Проследив, куда она смотрит, тоже замер: всходило солнце.
Небо, глубокое, без облаков, сияло ясным зеркалом, отражаясь в море, по которому рябью блёсток, обещанием чего-то вечного и прекрасного — пролегла к ногам Джея сверкающая огненная дорожка… И, благодарен за то, что это утро — не последнее, любя каждую песчинку на берегу, каждый камень, каждую волну, огромное небо, воспетое ветром — он признал себя неотъемлемой частицей этого юного утра, его свежести и покоя — и растворился в нём …
26. Солнечная диета
Машину он поднял в своих лучших традициях — закладывая крутой вираж, что с открытым-то люком выглядело несомненным самоубийством… Бен вскинулся было — вразумить — но Миль мягко запретила:
«Не мешай, разве ты не слышишь — ему хорошо. Пусть мальчик немножко побезумствует».
И Бен отступился. В самом деле — да не разобьёт Джей ненаглядный «Призрак», не та выучка! Приземление состоялось ничуть не хуже: кибер едва успел распахнуть диафрагму крыши, и Миль ехидно улыбнулась, чувствуя возмущённое кипение его электронных мозгов, и то, с каким трудом он сдерживается, страстно желая — и не смея пожаловаться хозяину на выходки непутёвого гостя… А ещё прежде Джея в дом визитной карточкой, свежим ветром ворвался его личный ментозапах с незнакомым, лёгким таким, нюансом, которого не было накануне. Миль, насторожившись, «принюхалась». Но нюанс был хорошим, и она успокоилась и не стала обращать на него внимание Бена.
Обдав супругов волной искренней приязни, Джей на ходу ухитрился чмокнуть хозяйку в щёчку, увернуться от скорого на расправу Бена и скользнуть на свободное место подальше от него, поближе к чайнику.
— Как всегда, прямо к столу, — проворчал хозяин дома вместо приветствия, ставя ещё один прибор и наполняя тарелку и чашку Джея. — Только попробуй заявить, что ты не голоден.
Тот лишь ноздрями повёл, вдыхая горячий аромат, и вгрызся в поданное угощение, не прибегая к помощи рук. Перемазался, естественно. Увлечённый экспериментами, не сразу обратил внимание, что у хозяев тарелки наполнены более чем скромно. Причём у Бена еда ещё туда-сюда уходит, а Миль свою порцию больше смакует, нежели ест.
— Это что такое? — удивился он, отлично помнивший её прежний аппетит. — Ты что, приболела? Да и ты, братец… Это что — такой тонкий намёк на то, что я обжора?
Супруги с улыбками переглянулись.
— Ни в коем случае, брат. Продолжай, продолжай, всё в порядке, мы оба здоровы и рады твоему хорошему аппетиту, — поспешил успокоить его Бен, подкладывая ему угощения. Но, видя, что объяснения не подействовали, вздохнул и добавил подробностей: — Просто мы ещё сыты. И сейчас только составляем тебе компанию, чтобы ты не скучал. Ешь, ешь.
— Эээ…? — Джей усомнился, но придраться ни к чему не смог. День покатился своим весёлым чередом — мелкие хлопоты по хозяйству, пляж, купание, игры… в которых он, помня наставления медиков поберечь подвергшиеся лечению ноги, участия не принял. А вот и Миль, и Бен с визгом и хохотом носились по берегу почти нагишом. Но когда подошло время обеда, их тарелки опять были скорее слегка испачканы, чем наполнены — а выглядели супруги вполне сытыми и довольными. Бен так даже попытался вздремнуть в уголке.
— Нет уж, — толкнув его ногой, возмутился ненароком объевшийся Джей, — вы мне всё-таки расскажете, в чём тут дело!..
— А?… — сонно отозвался Бен и проныл: — Ну что такое… Лежу смирно, никого ведь не трогаю… почему мне не дают жирок завязать…
— Жирок?! Откуда он у тебя завяжется, когда ты моришь себя голодом? И жена у тебя стала совсем тощей! Ты почему её не кормишь, негодяище!
«Чего-о?! — обиделась Миль. — Кто тощий?!»
Бен довольно хихикнул — «братец» сам подставился — и под шумок опять смежил веки.
«Я не виновата, что у вас тут другие каноны, и наличие жирных боков приветствуется! А у нас быть пампушкой считается нездоровым и вообще — признаком дурного вкуса! Так что я останусь стройной, как завещано предками! Надо же! «Тощая»! — фыркнула она, оглядываясь в поисках снарядов. — Что бы пони… — мал!! "
И запустила в «братца» тем, что под руку подвернулось. Подвернулась кастрюлька, и хорошо ещё — пустая. Поймать её он не сподобился, пришлось шустро уворачиваться, что на полный желудок вышло плохо. Тихо охнув:
— И тут дежа вю! — Джей поискал, куда поставить кастрюльку, не нашёл, и напялил её на голову бессовестно дрыхнущего Бена. Тем более, что на подлёте был уже следующий снаряд…
От которого он на этот раз благополучно увернулся — а Бен нет… Резко приняв вертикальное положение, тот снял импровизированный «шлем», об который и брякнулся второй «снаряд», укоризненно взглянул на жену, которая вины, однако, не признала, и что-то ей сказал на менто. Та, пожав плечом, с независимым видом развернулась и вышла прочь. Тяжело вздохнув, Бен вручил оба «снаряда» Джею и обречённо сказал:
— Ладно. Ты ведь обратил внимание, как мы оба загорели?… Ну вот. Догадываешься, почему? Праальна… потому что много времени проводим на солнце. Причём некоторые, — повысил он голос, — этим явно злоупотребляют!! А я говорил, что он заметит, и всё равно придётся объясняться! — из соседней комнаты донеслось тихое «фырк!»
И уже нормальным голосом продолжил:
— Ну не могу я её уговорить, что нельзя так много заряжаться — нравится ей это. А когда в клетках столько энергии, принятой напрямую, аппетит, само собой, падает — это же так естественно, — и посетовал: — Знал бы ты, как долго мне пришлось её убеждать не пытаться переходить на одну только воду и солнечную подзарядку! — и он опять повысил голос: — Не может это добром кончиться!! Нормальный организм… ну хорошо — пусть даже и мутировавший — организм нуждается не только в кислороде, воде и глюкозе, ему нужны и все остальные элементы, которые он пока ещё не умеет синтезировать сам! — и переведя дух, закончил: — Так что извини, но едим мы теперь меньше. И остаёмся сытыми дольше. И — да, да — я думаю, что с тобой, рано или поздно, но будет точно так же! Всё. Теперь ты знаешь. Могу я, наконец, вздремнуть?
И опять лёг, предоставив обалдевшему Джею переваривать информацию. Тот посидел, обдумывая новость. Потом встал и побрёл, неодобрительно крутя головой. По всей видимости, на кухню.
— Ну вы… мутазавры… — послышалось оттуда вперемешку с глотками. Бен, хмыкнув, посоветовал, не открывая глаз:
— На себя посмотри.
27. Частная лужа
И Джей посмотрел. Когда переодевался. Решил взглянуть, как там его шрамы, и когда уже можно будет перестать прятаться от солнца — его достало ходить в брюках в такую жару. Оказалось, шрамов нет. Ну, почти. Где они были, ещё можно различить, но уже с большим трудом. Потрясение его почему-то было так велико, что на немой крик прибежал Бен.
— Ну, что ещё?… — встревоженно спросил он. — А… Ну так… И чего орём? Радоваться надо, что твоё совершенство никак не пострадало, и ты опять будешь котироваться у городских красоток.
Джей, однако, так долго не находил слов, а эмоции из него так фонтанировали, что Бен покачал головой и, опять «закрывшись», что-то сказал Миль. Та вздохнула и издалека, с пляжа, влила в атмосферу дома тонкую струйку аромата цветущих трав:
«Ладно, признаю, я виновата. Мне было жаль, что ты ещё так долго не сможешь загорать и что — Бен прав — у тебя остались бы эти ужасные шрамы… И я немножко помогла тебе залечить твои боевые раны. Прости, пожалуйста, больше не буду вмешиваться в твои личные проблемы… Кто ж знал, что ты так привязан к этим шрамам!»
— Ещё бы! Он так завидовал моим!
— А… почему тогда ты-то свои отметины сохранил? — потребовал объяснений Джей.
«Потому что мне они нравятся!» — засмеялась Миль. Бен, надо же, смутился. И пояснил:
— Нну… и поэтому тоже. Но в основном потому, что меня без них не признали бы в Городе. Пошли бы вопросы — как так, да почему. Нельзя мне пока без них там показываться, понимаешь?
— А мне без моих, значит, можно? — мрачно поинтересовался Джей.
— Тебе — можно, — заверил его Бен. — Всё спишут на твои уникальные адаптивные способности и достижения наших талантливых медиков, только и всего. И рейтинг твой как жениха станет ещё круче. Так что хватит истерить, брат.
«Ага, — поддержала мужа Миль. — Лучше иди сюда, буду учить тебя заряжаться…»
— Спасибо, не хочу… — буркнул Джей.
«Да ты, собственно, всё равно уже умеешь, осталось только подтолкнуть, — засмеялась она опять. — Во время триединства мы чего только друг от друга ни цепляем…»
Джей недолго ломался. А уж когда попробовал и у него пошло — пожалел, что вообще противился. Впечатление было таким, как будто где-то внутри прорвало плотину и его всего, от макушки до пальцев ног, затопило горячим, пузырящимся, хмельным напитком, тело быстро наполнялось лёгкостью и теплом, стало весело и вообще замечательно… не говоря уже об ощущении сытости. Появилось осознание своей силы — так бы и наворотил чего-нибудь этакого…
— Вот я дурак был… — хихикая, признался он, жмурясь и потягиваясь на горячем песочке. — Всё. Больше не буду возмущаться, что я мутант. Потому что это круто!!! — проорал он на всё побережье.
«Однако, хватит тебе, — ласково сказала Миль, поднимаясь и отряхивая песчинки со своей всегда прохладной, несмотря на загар, кожи. Джею досталось ещё и ментальное прикосновение, от которого ему захотелось мурлыкать и выгибать спинку. — Пошли искупнёмся — и в дом. А то ты и спать не сможешь, по себе знаю. А молодые мутанты должны много спать, как и дети. И во сне с ними тоже происходит много хорошего. Сны, например, снятся красивые… и сла-адкие-е…» — лукаво добавила она.
И он ей радостно подчинился…
Что-что, а плавал он отлично, быстро оставил её позади и направился к неширокому — не всякий катер пройдёт — выходу из бухты… Миль и не пыталась за ним угнаться, бултыхалась себе не спеша, наслаждаясь и тёплыми объятиями плотной, солёно-горькой воды, и солнышком, и своим гибким и послушным телом, никуда особо не стремясь, радуясь покою и тишине… Большей частью она оставалась глубоко в спокойной толще, просвеченной солнцем, зелёновато-голубой и прохладной, то опускаясь на мягкий песок дна в характерной сетчатой ряби рисунка, то поднимаясь поближе к поверхности, чья подвижная изнанка выглядела зеркальной, и смотрела снизу на своё разбитое отражение…
Вокруг сновала рыбья мелочь, любопытная и сторожкая, нахально пощипывавшая кожу, стоило чуть расслабиться — и прыскавшая в стороны при попытке познакомиться с ней поближе. Более крупные рыбы вальяжно проплывали поодаль, уважая свою солидность и лишь косясь на это несносное млекопитающее, опять непонятно зачем забравшееся в их родную среду… Водорослей здесь было немного, их длинные косы медленно полоскались в спокойном ритме слабого прибоя — точно как и её волосы… Миль во время погружений испытывала совсем небольшую потребность в кислороде — ещё один эффект от солнечных вливаний — и лишь иногда всплывала (до уровня глаз над поверхностью) посмотреть, чем там занят Джей — а тот с интересом обследовал проход между скалами, и Миль знала, что скоро у него опять появятся вопросы…
«Оп-па, а это ещё зачем? — не замедлил он подтвердить её предположения. — Зачем здесь решётка?»
«Кто её ставил, у того и спрашивай», — переадресовала она вопрошавшего.
Бен, работавший у себя в кабинете над модификацией электроразрядника, приспосабливая его для Миль, зашипел, обжёгшись, ругнулся, мигом «закрылся», блокируя боль, чтобы не пострадали остальные лепестки «трилистника», и только после поведал, что, когда Миль купается, у входа в бухту обычно отираются киты-мутанты весьма страхолюдного вида, имеющие склонность заплывать в акваторию бухты. Вот, чтобы избежать возможных неприятностей, ему и пришлось перегородить вход.
Джей припомнил, что, по данным Десанта, эти киты всегда пытаются приблизиться к купающимся, на этот случай в продаже есть даже такие специальные блокадоры, издающие неслышимый для человека отпугивающий сигнал…
«Так то для человека он неслышим, Джей, — просветил его Бен. — А вот мы, видишь ли, отлично его ловим. Очень неприятный эффект. По нервам бьёт. Пугать не пугает, но слушать противно»
«Мне почти жаль, что я о них проболталась».
«А если б они тебя съели?»
«Непохоже, чтобы им этого хотелось. А вот Лаура тогда, в магазине, определённо что-то такое… плотоядное… в виду имела. И, если выбирать, я, право же, предпочла бы пообщаться с этими китами, чем с ней — они, киты, как-никак, тоже мутанты, считай, свои ребята…»
«Так они что — излучали менто?!»
«Ну, или что-то вроде… А почему тебя это так удивляет? Что? — переспросила она, потому что парни заговорили одновременно. — Нет, я их не рассмотрела. Но большие… больше меня раза в три-четыре… и их было много. Тёмные такие, быстрые. И не злые. Им просто было очень интересно. И ещё — они меня будто уже видели прежде, ну, так мне показалось… рассматривали по очереди, и вроде пытались что-то… передавали что-то такое… я попробую вам это…»
И она попробовала. Масса образов, текучих, стремительных, обгоняющих и наплывающих друг на друга, вместе и зрительных — глубь, прохлада, переливы бликов — и сенсорных-осязательных — прикосновения, движения, поглаживания — приязнь-интерес-отторжение — и вкусовых-ароматических, и всё это сразу, и ещё что-то сверх того — пронеслись, переплетаясь, сменяясь один другим…
Джей булькнул, утоп и забарахтался, торопливо выбираясь на поверхность, где и задышал, кашляя и отплёвываясь…
«Эй, — испугались оба, и Бен, и Миль, — ты как?!»
«Да ничего…уже… Слишком это… быстро…»
«Жив, ну, хвала всем богам, сколько есть… Не пугай так больше! … — Бен подумал и заметил: — А знаете, ведь это похоже на лунную лихорадку».
«Ну, точно!.. А я-то всё не могла понять — да что ж это, такое знакомое, а никак не вспомнить… Вот примерно такое я от них и ловила».
«Как хочешь, Миль, а правильно твой муж выход перегородил. Пусть держатся подальше», — объявил Джей, бесшумно уходя в безопасную глубь, чтобы испытать свою новую способность долго обходиться без кислорода — ему это очень нравилось.
Бен молчал, но его довольное менто не оставляло сомнений, что он удовлетворён и поддержкой, и наличием единомышленника.
«Спелись. Двое на одного, да?»
«На одну», — неосторожно поправили её из глубин, и она притворно рассердилась:
«А ну, кыш из моей личной лужи, пока опять не утоп, и марш домой!»
«Слушаюсь, о лужевладелица!»
Всё шло хорошо, день за днём — как на подбор: в компании двоих замечательных людей, любящих, любимых, дорогих сердцу… И ровная погода баловала, ясные дни сменяли ясные же ночи, даже луна не портила жизни — стоило первым признакам лихорадки напомнить о себе, как их тут же гасили, может быть, немножко торопливо, но зато надёжно — и всё было так здорово, что Миль исподволь даже беспокоилась, старательно тая это беспокойство поглубже, чтобы ребята не учуяли. Они и не чуяли.
А Миль, всё больше темнея от загара, тревожно поглядывала на принадлежащий им троим роскошный берег у моря, то и дело кокетливо меняющего свои наряды под безмятежным куполом небес, тихо млела от нежности к «братьям» и снисходительно уступала их осторожной заботливости, маскирующейся порой под незлыми насмешками; вдыхала чистейший, свежайший воздух, любовалась всем этим непрочным покоем, копила и откладывала эти дни в память, про запас, как бесценную валюту… И про себя безнадёжно молила неизвестно кого: «Ну не трогай нас, оставь нас в покое! Смотри, как тихо мы себя ведём, ну, кому какой от меня вред?! Я ведь даже магией совсем не пользуюсь, стараюсь не выпячиваться… быть как все. Не тронь, и мне больше ничего от тебя не надо… пусть всё просто будет как есть… просто — будет…»
28. Радуйся, дева…
… Берег пустовал насколько глаз хватало — и ещё дальше, практически до горизонта как в одну, так и в другую сторону… Что позволяло беспрепятственно бродить вдоль прибоя. Как правило, вообще без всяких разговоров — молчать втроём оказалось удивительно легко и уютно. Да и молчали они, то и дело невольно впадая в триединство, практически об одном и том же: простым совместным впечатлениям, одинаково понятным, перевод не требовался. Триединство для Миль звучало пением а капелла, где чаще солировал Джей — как новичок, он ещё только учился сливаться, а не выпячиваться, и поэтому постоянно попадался на провокации: то Миль, то Бен над ним подшучивали, передавая свои ощущения; например, зная, что Миль единственная из троих боится щекотки, Бен принимался прутиком щекотать себе шею, а Миль, взвиваясь от невозможности избавиться от раздражителя, закатывалась на весь берег — и Джею приходилось либо отключаться, либо наказывать злодея. Обычно он выбирал последнее — и песок летел фонтанами направо и налево…
А в другой раз Бен «закрывался» и, пропав таким образом из поля менто, мог без предупреждения напасть: быстро выбросив руку, толкал в плечо, в грудь, в спину — не ожидали? Вам же хуже! Оставалось либо осрамить школу и учителя, позорно загремев, либо, используя энергию толчка, дополнить вектор прыжком, уйдя в кувырок или сальто, и, извернувшись в полёте, приземлиться на четыре точки совсем не там, где ожидалось. И оттуда, из низкой позиции, подсечь его ноги… или хотя бы «достать» ближайшее уязвимое место, если противник открыт. Любым способом лишить равновесия, поразить жизненно важный участок. Песок в глаза — вполне бы приемлемый способ… но в условиях боя. Не вышло — затанцевать, уходя с линии атаки, из зоны доступности… или принять атаку, нежно сопроводить атакующего, продолжив его движение, и мягко отпустить… возможно, придав ускорения его полёту…
С появлением Джея играть стало интереснее — два противника это ровно вдвое веселее. Но однажды Миль бездарно пропустила атаку и примитивно свалилась на песок, закрыв глаза. Из активного менто она тоже выбыла, и сначала парни ничего не поняли, а потом Бен в панике рухнул рядом, прижимаясь к ней лицом, грудью… и до Джея едва дошло, что всё неправильно, как его уже втянули в триединство…
…Они дышали вместе, вместе толкали кровь их сердец… И билось, трепетало вместе с ними — что-то ещё.
Миль уже открыла глаза и слабо смеялась над их паникой, а они всё ещё — в основном, из-за Бена — пытались дышать за неё.
«Отстаньте, всё в порядке! — прикрикнула она, отталкивая Бена, и лишь тогда «трилистник» распался. — Это что — новый способ атаки?»
— Это новый способ сводить мужа с ума, — проворчал означенный муж. — Зачем скрывала? Что, трудно было сообщить?
«О чём?» — недоумевала Миль, пытаясь встать самостоятельно.
Бен, недоверчиво глядя в лицо, помог ей… и вдруг расплылся в улыбке… Джей, вспомнив что-то, тоже заулыбался и, выполнив поклон — даже будучи одет в одни лишь плавки, он умел выглядеть при этом галантно — приложился к ручке:
— Поздравляю, госпожа. Это так… чудесно…
Миль растерянно переводила взгляд с одного на другого.
«Вы чего?»
Бен засмеялся и шикнул на попытку Джея что-то сказать:
— Цыц! Я сам! Это всё же моя жена…
— Ээ… ну я тогда пойду пройдусь, что ли, — и Джей деликатно их покинул.
«И оставишь меня наедине с этим хихикающим идиотом?!» — возмутилась Миль вдогонку. Бен, повалившись спиной на белый песок, залился смехом пуще прежнего.
— Увы. Но ты ведь сама выбрала его, — был ответ через плечо…
«Ну-у…?» — когда фигура Джея, удаляясь, значительно уменьшилась, грозно вопросила Миль, пытаясь выглядеть сердитой: ликование Бена уже захватило и её. С трудом укротив счастливый смех, рвущийся наружу, на весь белый свет, Бен выговорил:
— Это, наверное, первый случай в истории, когда муж сообщает эту новость жене, а не наоборот… Ты беременна, Миль. Мы беременны! — и опять захохотал.
И сердце у неё словно ухнуло в пустоту…
… А потом взорвалось…
…— Ты, кажется, не рада?
Они лежали на песке щека к щеке, ногами в разные стороны…
«Пожалуй, не очень. Я боюсь».
«Не стоит, никто не позволит тебе мучиться».
«Если тебе так легче, можешь продолжать успокаивать себя. Я боюсь за ребёнка».
«Всё будет хорошо. И потом — к медикам всё равно придётся наведаться. Они в любом случае скоро сами бы обозначились, по долгу службы. Пока всё идёт по обычному сценарию, беспокоиться не о чём. Разве что о твоём рационе и режиме дня. Не можешь же ты теперь питаться одним солнечным светом да морским воздухом!»
«Что, полагаешь, что у нас будет вполне нормальный ребёнок?» — усмехнулась Миль.
Настроение у Бена явно понизилось. Но ответил он твёрдо.
«Надеюсь, что да. По крайней мере, руки-ноги и прочее должно быть в классическом исполнении…»
«Ну, тут я могу тебя уверить — комплектация у него вполне обычная», — улыбнулась Миль, закрывая глаза…
«Откуда ты можешь знать?»
«А вот знаю…» — и погладила свой ещё совершенно плоский животик.
29. Что там, за горизонтом…
Беременность протекала на удивление легко. Ни тебе тошноты, ни прихотей — а Бен так ждал, чтобы она начала капризничать, а он бы радостно метался в поисках того-другого-третьего… Настроение, правда, у Миль стало неровным. Глаза, что называется, на мокром месте. Всё-то ей было то обидно, то восхитительно. Джей смотрел на супругов синими глазищами полуиспуганно, полувосторженно, постоянно ожидая от Миль чего-то этакого… сам не зная, чего. Он впервые видел беременную женщину вблизи. И было на что посмотреть: Миль иногда настолько погружалась в себя, что переставала замечать окружающих, бродила по дому и пляжу с полуулыбкой и отрешённым видом, выглядя при этом совершенно счастливой… и самодостаточной. В «трилистник» она входила теперь редко, и «братья», которые без неё сливаться никак не могли, страдали от такого отлучения, но мужественно терпели.
Она больше не появлялась полуголой, завела кучу длинных платьев и шали, порхала по комнатам, пританцовывая и еле слышно напевая, а на вопросы отвечала не в лад и невпопад… объясняя, что они с малышом танцуют вместе. Приобрела привычку говорить о себе во множественном числе: мы проголодались… мы устали… Иногда сидела тихо-тихо и не велела громко топать и разговаривать, потому что малыш, видите ли, сейчас спит, и не надо его будить. Глаза её, и без того большие, стали бездонными и сияли…
Как бы сами собой по всему дому стали появляться мягкие забавные игрушки — их шила и вязала Миль, как и смешные малюсенькие вещички, всякие там пинеточки — носочки, которые «братьям» налезали хорошо, если на один-два пальца… На вопрос — а зачем, если всё это можно купить или сделать на домашнем синтезаторе — только снисходительно, как несмышлёнышам, улыбалась… лишь однажды пояснив внятно, что для своего малыша ей непреодолимо хочется делать всё, что сумеет, самой, своими руками…
Наверное, эскизы, посылаемые ею своим работодателям в эти дни, очень их удивляли — это были модели платьев и прочих вещей для беременных.
Она выбирала в доме место для детской — сегодня с видом на море, а завтра — на внутренний дворик с цветником. И мужчины послушно передвигали и перетаскивали мебель туда и обратно, чтобы завтра переставить всё опять…
Потом вдруг погрустнела и стала часто смотреть на горизонт и спрашивать, а есть ли возможность сменить место жительства, улететь куда-нибудь с Континента и построить дом там, где вокруг не будет совершенно никого.
— Так ведь и здесь никого же нет? — недоумевал Джей.
А Бен, тоже вдруг посмурнев, сказал, что улететь, в принципе, можно. Если очень постараться. И взялся целенаправленно просматривать отчёты десантов, привлекая к этому делу и Джея.
— Что ищем-то? — поинтересовался «брат».
— Сводки о политических раскладах среди «дикарей», сводки об экологической и тектонической обстановке в районах, пригодных для безопасного проживания, сводки о массовых и сезонных миграциях животных, и степени и девиациях мутаций… Планы зачисток территорий и планы обходов Племён с целью изъятия молодёжи…
— Погоди. Ты это что — всерьёз? — удивился Джей.
— Более чем. Или ты забыл предупреждение старика Фламмина? С беременными вообще не спорят, запомни. Да и неспокойно мне что-то в последнее время… А как посмотрю на неё, — кивнул Бен на Миль, сладко спящую рядышком, в уголке дивана, — так и вовсе сгрёб бы в охапку и хоть бегом, хоть вплавь смотался бы отсюда…
— Куда?! — изумился Джей ещё больше.
— Веришь ли — вот куда глаза глядят… — Бен встал, укрыл пледом свернувшуюся клубочком жену. — «Сторож», гад, свербит и свербит… а конкретно, о чём он, не понять. И вот я не думаю, что в Городе будет спокойнее. Да и она, — опять кивок, — смотрит не в сторону Города… А тут ещё приглашение из женской клиники прислали. Плановый осмотр, видите ли.
— И что? Всё равно ей вроде вставать на учёт.
— Ну — не — зна — ю — я! — шепотом раздельно проскандировал Бен. — И вот не хочется лететь, а придётся…
30. На учёт
Миль новость не обрадовала. Покрутив головой, она всё же нехотя согласилась, что вставать на учёт пора. Ребёнок уже скоро зашевелится.
«Заодно и по детским магазинчикам пройдёмся…» — мечтательно добавила она, а мужчины только дружно скривились, но не возразили: хочет ещё малюсеньких вещичек и обновок — да пожалуйста. На то мужчины и зарабатывают деньги, чтоб тратить их — у кого есть такая возможность — на женщин… и детей.
Оказалось, что робела Миль зря: ничего страшного с ней там не произошло. Симпатичное снаружи, небольшое здание клиники и внутри выглядело симпатично: всюду зелень и сладко-пряно пахнущие цветы-цветы-цветы… журчание крошечных фонтанчиков, светлые, пастельных тонов, интерьеры, «миленькая», продуманно расставленная удобная мебель, персонал, хотя и большей частью мужской, но очень внимательный и доброжелательный в прямом смысле — Миль прямо-таки чувствовала, как ей здесь искренне рады, как озабочены её комфортом и душевным равновесием… Отпустив, наконец, руку мужа, за которую до этого судорожно цеплялась всю дорогу, она с приятным удивлением поразглядывала высокохудожественные фрески в вестибюле, погуляла по цветнику и зависла у обнаруженного ею в зарослях мелкого бассейна с причудливыми, дивных расцветок, небольшими рыбками, похожими скорее на водоплавающих бабочек. Расслабилась, в общем. И не было никакой возможности отказать себе в непреодолимом желании рассмотреть этих «бабочек» вблизи и как можно детальнее… Чуть только тень её упала на поверхность воды, «бабочки», изящно взмахивая огромными цветными плавниками, такими яркими и полупрозрачными, всплыли из глубины и выжидающе уставились на гостью большими, печальными глазами. Явно рассчитывали, что их сейчас покормят…
«Извините, в другой раз непременно, а сегодня ничего нет», — весело подумала Миль, касаясь поверхности рукой… Рыбки, ожидавшие, казалось, именно этого момента, со всех сторон безбоязненно подплыли к её пальцам и стали мягко тыкаться мордочками в ладонь. Было щёкотно и неожиданно приятно, Миль тихо смеялась, не отнимая у них ладони… некоторых даже удавалось легонько погладить по скользкой спинке…
Бен, предоставив ей развлекаться, первым делом просканировал окрестности на предмет опасности — и слегка успокоился, позволив себе сосредоточиться на жене. Сторож молчал, вестибюль был почти пуст, знакомых неприятных, хотя и красивых, лиц не наблюдалось. А других угрожающих моментов ни от кого ожидать не приходилось. Клиника всё-таки под постоянным присмотром безопасников.
Неслышно подошедший пожилой полноватый медик в традиционном белом некоторое время наблюдал за этой парой, потом пригласил пройти…
Как хотите, а гинекологический осмотр дело неприятное, хотя и не особо болезненное. Бен, глянув на медика непримиримо, молча шагнул в покой вслед за женой, и персонал не возразил, а только настоял, чтобы он облачился в такой же, как и на всех присутствующих, белейший комбинезон с прозрачным забралом, после чего его устроили рядом с большим стационарным биосканером и предоставили самому себе.
Миль объяснили, что на первый раз осмотр будет полным, и ей пришлось обнажиться и добровольно улечься в стерильное мягкое нутро, вообще-то уже знакомое — дома в одной из комнат стояла уменьшенная мобильная версия такого же агрегата. Только этот агрегат был размером с небольшую комнатку, этакий прозрачный, освещённый изнутри саркофаг. Миль, вняв совету, постаралась расслабиться, но всё равно невольно цепенела от количества аппаратуры и персонала, пристально-бесстрастно изучавшего её как снаружи, так и изнутри… И даже пожалела, что отказалась от предложенного ей перед процедурой транквилизатора. Успокаивало только, что Бен находился в пределах прямой видимости.
Уловив её сожаление, он кивнул, наклонился к плечу оператора и тихо что-то ему посоветовал. Тот не стал спорить, и Миль вскоре почувствовала, что расслабляется, и заснула…
А потом вдруг открыла глаза и увидела, что всё уже закончено. Свет потушен, Бен сидит рядом и ждёт. Медик тут же заулыбался и порадовал известием, что всё просто замечательно, мама здорова, малыш развивается правильно, и теперь госпожа будет приходить сюда регулярно по назначенному ей графику, а список рекомендаций уже вручён её мужу…
С трудом дождавшись финала его профессионального оптимизма, Миль на автомате оделась-обулась-причесалась… и пришла в себя уже в знакомом вестибюле, а окончательно — вообще на улице. Передёрнув плечами, молча взглянула на мужа. Говорить что-либо нужды не было. В ответ он только слегка развёл руками… но добавил:
— А что делать. Зато у них стопроцентная вынашиваемость, рождаемость и выживаемость. И даже более того.
«Да всё я понимаю, Бен. Но вот настолько не хочу, чтобы нас с малышом трогали, что перекусала бы всех…» — и весьма натурально оскалилась.
— Ничего себе у тебя инстинкт… — протянул он, тихо радуясь, что не сказал ей про свои страхи. — Но не в лесах же тебе рожать, а? Мало ли что?
«Готова рискнуть. И вы все как хотите, а к малышу я никого не подпущу, — вконец озадачила она мужа. — Сама рожу, сама воспитывать буду. Шиш им, а не мой ребёнок. Ни интернатов, ни всего прочего!»
— Ну-ну-ну, давай-ка без экстрима, — прижал он её к себе, покачал, успокаивая. Что плохого в интернатах — я там вырос, и вырос нормально. Покосился на неё сверху вниз… и поверил:
«А ведь и правда — не подпустит, — и озлился: — Дохлые предки! Я сам не подпущу!»
Из Города предстояло как-то выбираться — и срочно…
31. Хейла
… А пока, при выходе из клиники, ему пришлось, уже привычно, очень быстро встать так, чтобы Миль не увидела покидавшую такси и в упор смотревшую на неё некую красивую молодую особу. Хотя и издали, взгляд этой особы обжигал Бену спину, не говоря уже о задёргавшемся внутри «стороже» — а уж этому впечатлительному паникёру Бен вполне доверял… Ух, ну и взгляд — Бен даже поёжился и плечами повёл, сбрасывая напряжение.
А дама всё целилась взглядом, забыв, что задерживает такси. И, как Бен ни старался, а Миль её всё же увидела — через окно машины, находясь в безопасности салона.
«Хороша, — оценила она. И поправилась: — То есть была бы — не будь она так зла. Это Хейла?»
«Она», — подтвердил Бен. И подумал — а не часто ли они встречаются? Такой огромный Город, целый континент — а случай опять и опять сводит их вплотную. Миль думала примерно о том же — и оба молчали.
Джей, усвиставший по накопившимся каким-то своим делам, обещал ждать их попозже в знакомом маленьком ресторанчике на тихой улочке. Таким образом, у них осталось время и они провели его в магазине, как Миль и планировала. Что-то она прикупила, например, большого симпатичного игрушечного зверя непонятной породы — скорее для себя, чем для малыша, но большей частью просто бродила, с рассеянной, блаженной полуулыбкой разглядывая товары для мам и младенцев… И Бен всё бы отдал, лишь бы это выражение покоя никогда не покидало её лица. И чтобы его личный «сторож» перестал, наконец, скулить…
Хейла возникла на пути будто ниоткуда. «Сторож» заметался и обречённо обмер, вяло трепыхаясь… и вот — стройная, высокая, она стояла против солнца, что чётко обрисовывало изящную фигуру, длинные, безупречных очертаний, ноги… а каштановые волосы её, подсвеченные контрфорс, окружали голову сияющим ореолом… Божественно хороша! …Если бы не это ощущение холодной злобы, так и веющей от неё, как от ледника, да не презрительное выражение на совершенном личике.
Пройдясь по Миль сверху вниз высокомерным взглядом (Миль, восхищённо разинувшая было рот, захлопнула оный, невольно скрестила на животе руки, и отступила, прячась за Бена), красавица удостоила вниманием её мужа:
— Здравствуй, Беннар.
Голос её звучал всё так же чарующе. Его хотелось слушать, что бы она ни говорила, хотелось, чтобы она не умолкала как можно дольше…
Бен поднял брови:
— Прекрасная госпожа помнит моё имя… — и слегка поклонился: — Какая честь. Чему мы обязаны удовольствием вас видеть?
— С каких пор мы на «вы»?
— Ладно. Так чего тебе надо?
— Ничего, — пожала плечами она.
— Хочешь сказать, что все эти встречи случайны? Тогда мы пойдём.
— Да что мне от вас может быть нужно… Просто хотела поближе рассмотреть твою…
— Мою жену? Зачем?
— Так вы уже женаты?
— Почему бы и нет?
— Действительно, — хмыкнула красавица.
— Слушай, разве я тебя чем-то обидел? Если так — готов принести извинения. Но ты ведь вроде тоже собиралась замуж, и, как мы оба помним, не за меня?
— Всегда успею… — рассеянно отмахнулась она. И попыталась заглянуть за его плечо — он шагнул, не позволяя ей этого. — Значит, эта вот замухрышка — твоя жена? — дивный голос её сочился сарказмом. — Прими мои поздравления. Достойная партия… А позволь полюбопытствовать, что ты в ней нашёл? Кроме её гривы… И та ведь — попытка угнаться за модой?
Миль невольно фыркнула… У самой Хейлы хватило вкуса избегать этого поветрия.
— Не смей обижать мою жену.
— Ха — а её возможно обидеть? — фыркнула Хейла и тихо ахнула, когда Бен, недобро сузив глаза, крепко взял её за запястье:
— Хватит, я сказал.
С трудом отняв руку, на которой остались следы, Хейла вздёрнула бровки:
— Да пожалуйста. Но всё-таки ответь, почему — она? Что, разве…
— Хочешь объяснений? — прервал её Бен. — Изволь, раз настаиваешь. Ты разумеется, безупречна. Красивей. Выше. И так далее. Мечта, а не женщина. Такой женой можно только гордиться, если повезёт…
Хейла холодно улыбнулась.
— Вся беда в том, что я люблю её, а она — меня, если ты понимаешь, о чём я. И она никогда не предпочтёт мне никого другого. Понимаешь? Хотя у неё такой же большой выбор, как у всех женщин твоего класса.
— Как! У неё, у этой… — Бен коротко глянул ей в глаза, и она запнулась. — Так у неё белый статус?!
— Да будь он чернее ночи, я всё равно любил бы её такой, как она есть.
Хейла вытянула шею в ещё одной попытке разглядеть Миль, и опять Бен воспрепятствовал.
— И она совершеннолетняя?
— Ты меня разочаровываешь.
— А, ну да, кто бы иначе вас поженил… И раз я вижу вас здесь, а до того в клинике…
— Правильный вывод.
Улыбка Хейлы окончательно скисла.
— И поэтому, Хейла, ты оставишь нас в покое. Ни она, ни я — мы не сделали тебе ничего плохого. Или я ошибаюсь?
— Нет, не ошибаешься, — нехотя признала она, думая о чём-то своём.
— И ты оставишь нас в покое, не так ли?
— Так, так, — рассеянно отвечала она, небрежно взмахнув пальчиками.
— Я очень тебя прошу. Хочешь, познакомлю со службистами Контроля? Все как на подбор, с белым статусом, обеспечены, идеально здоровы, красивы — всё, как ты любишь… Любой будет счастлив на руках тебя носить…
— Позволь мне самой решать свои дела, — Хейла резко вскинула голову, раздувшиеся крылья её идеального носика побелели.
— Разумеется. Я только хочу. Чтобы ты. Оставила. Нас. В покое, — медленно, раздельно повторил он.
— Как же сильно ты этого хочешь! — глянула она исподлобья.
— Настолько сильно, насколько это возможно. И этого же хочет Закон.
— Вот как, — улыбнулась она одними губами. — Ты мне угрожаешь?
— Я?! Когда?! — ответил зубастой улыбкой Бен. — Хейла, я всё-таки мужчина, и угрожать женщине, тем более столь восхитительной, как ты — извини, разве я так дурно воспитан? И всё, чего я хочу…
— …Это чтобы я — оставила — вас — в покое, — с расстановкой вместе с ним произнесла Хейла. — Да-да-да… Что ж, ты меня убедил, так и быть.
— Благодарен безмерно, госпожа. Всегда буду вспоминать вас с восхищением. А теперь, если вы не возражаете, мы вас оставим. Всего хорошего.
— И вам того же.
Бен откланялся, быстро развернулся и, подсознательно держась между Хейлой и Миль, подгонять которую не было нужды — она шла быстро, держа спину очень прямо, а голову — высоко вздёрнутой — сопроводил жену к парковке. Он напряжённо ждал скандала или как минимум неприятного разговора. Но в машине Миль только положила ладошку на его руку.
«Расслабься уже. Ну? …Это на ней ты надеялся жениться? Она производит впечатление».
— Да у меня всё равно никогда не было и полшанса. Но прежде-то и я считал её красивой… где были мои глаза…
«А ты не заглядывай внутрь. Любуйся вывеской. Как и прежде».
— Да сдалась мне она… вместе с её вывеской. Как и я — ей.
«Так чего ж ей тогда…?»
— Ну, как же — мне же полагалось долго мучиться, публично страдать, орошать скупой слезой её порог, злобно завидовать приближенным к телу, бить более удачливым соперникам морды, мастурбировать, глядя на милый сердцу образ… короче — жить насыщенной событиями жизнью. Вот это было бы правильно. Тогда я ни для кого не представлял бы никакого интереса. И у её подруг-соперниц не было бы повода её уколоть. Для них это образ жизни, спорт, хобби, искусство…
А я мало того, что молча ушёл, когда прогнали, но и посмел предпочесть другую, почти тут же ухитрился втихую жениться, да ещё и не с отчаяния, а по зову сердца. Если бы ты родилась горожанкой, то просто из солидарности должна была бы меня отшить. А так… это непростительно. Теперь понимаешь?
«А разве бывает так, чтобы сотни мужчин любили одну женщину?»
— Если на тысячу мужчин приходится десяток-полтора женщин, а из них — от силы половина белого класса, то они будут боготворить не только красавицу Хейлу, а и просто любую женщину, хотя бы за то, что она есть.
«Кошмар какой-то, — покачала головой Миль. — А у нас женщин больше, чем мужчин… не настолько, правда».
— Всё никак не могу себе этого представить… В интересном мире ты родилась.
«Этот мир тоже… интересен. Как вы ещё не вымерли… да помню-помню, — вскинула она ладошки. — Неудивительно, что Город лихорадит…»
32. «Весёлый Дракон»
Состояние у обоих было слегка взвинченное, как после небольшой драчки, и кафе-ресторанчик, в котором они должны были встретиться с Джеем, Бен разыскивал с определённым энтузиазмом. Стоянка для транспорта располагалась несколько неудобно, но «Призрак» они туда всё-таки приткнули, и — вот он, искомый прозрачный фасад с извивающимся по нему хвостато-крылатым чудищем. Чудище игриво поводило глазищами и, глумливо ухмыляясь, время от времени отпивало что-то пузырящееся из зажатого в когтистой лапе бокала.
— Краса-а-вец… — одобрил Бен.
Миль, скорчила гримаску, передразнив рептилию. Бен выпятил губу и забраковал:
— Не, не похоже… Он натуральнее. Тренироваться и тренироваться… и начать немедленно, — кивнул он на вход.
«Да, мне же нельзя то, что он потребляет…»
— Ну и не завидуй, а то у беременных может отрасти всё, что угодно. Хвост, например… Зачем мне хвостатая жена?…
Развлекая друг дружку таким образом, они заняли угловой столик у окна, откуда хорошо обозревался весь полупустой зал, занятый в основном сдержанно веселящимися старшекурсниками. Подростки явно чего-то или кого-то ожидали, поглядывая на выход.
…Хозяин, любезничавший с молоденькой красоткой прямо за стойкой, являлся, видимо, по совместительству и барменом, и официантом. Оставив амуры, он поспешил обслужить гостью лично. Высветил на столешнице меню, согнулся в вежливом полупоклоне и порекомендовал лучшие блюда, особо похвалив рыбу, которую, правда, подвезут только через полчасика, зато свежайшую, так что, если господа никуда не торопятся…
Миль замотала головой, сделав большие глаза: как раз рыбу она в последнее время терпеть не могла…
— Что, нет? Жаль, наш повар готовит её просто уникально… — огорчился хозяин. — Ну… ещё будут свежие фрукты и мясо жваков. А из готового есть наши фирменные постные фрикадельки.
— Хорошо, давайте ваши фрикадельки. И фрукты, как только появятся. И вот это… всё — на троих. Десерт — попозже.
Миль рассматривала зал, который оказался больше, чем выглядел: часть зала отделяла полупрозрачная, зыбкая как бы перегородка… сквозь которую хозяин и шагнул, не задерживаясь ни на миг — она пропустила его и тут же сомкнулась вновь. Там, за этой условной преградой, мелькали неясные силуэты и оттуда чуть слышно доносились какие-то звуки — не иначе, там располагалась кухня. А по вечерам зал превращался, видимо, в мини-театр: в дальнем углу имелась небольшая, пустующая сейчас эстрада, украшенная декорацией с изображением всё того же плящущего дракона. В одной верхней лапе он держал знакомый бокал с пузырящимся напитком и при этом вроде бы что-то восторженно орал…
Пока Миль любовалась развесёлой рептилией, хозяин уставил столик тарелками с исходящей горячим паром едой, посередине пристроил чайный прибор и три изящных чашечки — настоящих, не пластиковых, что Миль немедленно оценила.
— Фрукты скоро будут, — напомнил он и исчез. Впрочем, со своего поста у стойки он не терял их из виду… как и свою пассию, которая почему-то вдруг взялась помогать ему в трудах…
Миль, посомневавшись, рискнула отведать хвалёные фрикадельки, и опустошила тарелку скорее, чем надеялась: блюдо вызвало такой аппетит, какого она давно уже не испытывала. Бен почти незаметно подсунул ей ещё одну порцию, также пошедшую на «ура»…
За этим богоугодным делом их и застал Джей, под прикрытием блокировки неожиданно возникший в кресле рядом.
— Ух ты, какой у нас аппетит! Чем это вы тут увлекаетесь? — потянув носом, он на миг замер, а затем неуловимо быстро завладел прибором и закинул себе в рот содержимое тарелки Бена.
— Ты хоть пережёвывай, — посоветовал Бен, пряча улыбку и делая знак хозяину. Тот, впрочем, и сам уже лавировал между столиков с новой партией фрикаделек — на этот раз, понимая желание гостей, в небольшой супнице…
А пока все ели, Бен быстро прокрутил Джею встречу с Хейлой, а тот ему — последние городские новости и, всвязи с ними — свои соображения насчёт количества и качества единиц оружия, имевшихся в наличии как у одного, так и у другого. Выходило — не густо у них с оружием. Пара самодельных разрядников, да по шокеру на брата. Миль они в разговор не посвящали, ещё чего… Но в ближайшие планы приобретение оружия внесли первой строкой.
«У меня такое впечатление, что мы отстаём от событий на шаг-другой, — резюмировал Бен. — И что отставание это фатально».
«А вот так отшельничать в усадьбе! — согласился Джей. — Надо было хоть новости смотреть!»
«Думаешь, я не смотрел? В новостях всё тихо и гладко!» — возразил Бен.
«А меня из отпуска опять отозвали… — погрустнел Джей. — С понедельника на службу…»
…Улыбающийся хозяин гордо, будто это он сам их вырастил, водрузил на стол фрукты:
«Прошу, госпожа, свеженькие, три часа назад ещё на ветках качались…» — и Миль слегка обалдела: она никак не ожидала, что их будет столько. Не ваза, но целая корзинка ярких разноцветных плодов — округлых и вытянутых, гладких и бугристых — радовала глаз, дразня обоняние и обещая усладить желудок… как-нибудь потом, так как — жаль, но сейчас в Миль больше ничего поместиться уже бы не могло…
— !.. Вот так и знал, что тут что-то назревает, — торопливо вытирая салфеткой губы и хватая со стола шокер и разрядник, прошипел Джей и не встал, но плавно перетёк, занимая позицию между их столиком и залом: сквозь прозрачную стену отлично было видно, как ко входу в кафе, откуда ни возьмись, прихлынула небольшая толпа подростков в цветных школьных комбинезонах, где только можно украшенных оскаленными волчьими мордами, и эта толпа начала быстро втягиваться внутрь, наполняя зал весёлой вознёй, шумом и приветствиями… — Только этого нам не хватало…
Вскинувшийся было Бен расслабился и вернулся в кресло:
— Спокойно. Можешь доесть свои фрикадельки. Это же Рольд… Миль, узнаёшь?
«Конечно, — заулыбалась она. — А вон и Доллис…» И помахала кому-то в толпе.
Джей успокоился не сразу, ещё потоптался возбуждённо рядом, разглядывая заполонивших зал мальчишек и редких девочек.
— Ты посмотри — они же все вооружены!
Оружие имелось у всех. Здесь, под крышей кафе, они не особо скрывали, что носили его кто в кармане, кто на поясе, кто — пристёгнутым к бедру, кто — подмышкой… В зависимости от вида. У Рольда и ещё у нескольких старших ребят, например, имелись и заплечные комплекты с тяжёлыми лайтерами.
— Шокеры, парализаторы, разрядники, лайтеры, ножи, дубинки… Это что, в Городе война? — Бен цепким взглядом примечал, кто как распределился по залу, как блокированы выходы, какое оружие наготове, какое — в чехлах, кобурах и ножнах. И вновь подивился дисциплине и организованности: девочек и младших ребят всегда зорко опекали, по периметру зала и у выходов как бы случайным образом цепочкой рассредоточились, отслеживая обстановку, ни на что не отвлекающиеся вооружённые старшекурсники, за прозрачными стенами с беспечным видом прогуливались ещё несколько ребят старшего возраста.
— Ещё не война, но обстановка весьма нестабильна. Нам не пора?
— А куда торопиться? Тем более, — Бен кивнул на приближавшегося к ним паренька, — что нам придётся провести некоторое время в обществе этого приятного молодого человека…
Джей наконец выпустил из рук оружие, пристроив шокер в пределах досягаемости, а разрядник убрав куда-то под одежду.
Бен встретил Рольда стоя — рукопожатия здесь исторически были не в ходу — и пригласил к столу.
— Надеюсь, я не нарушил ваших планов своим появлением? — спросил Рольд после обмена приветствиями. — Оставайтесь, будет весело… Госпожа меня помнит? — улыбнулся он, наклонившись к Миль. — Правда, наши встречи были так коротки и… не очень приятны, наверное? Как ваше здоровье, маленькая госпожа?
— Госпожа вполне здорова, вот только слегка беременна, — доверительно сообщил Рольду Бен, а Миль почувствовала, что щёки её опять неудержимо пунцовеют под внимательным взглядом парня.
— Отличная новость! — улыбнулся Рольд. И покрутил головой: — Всё-таки трудно поверить, что вы взрослая…
Миль развела ладошками.
— А вам, Рольд, если не секрет, сколько же лет? — полюбопытствовал Джей, игнорировав взгляд Бена. И услышал:
— С прошлой осени я тоже совершеннолетний, — в подтверждение парень продемострировал левое запястье со смутно белевшим кружочком.
— И вы всё ещё верховодите в своей группе?
— Да, совершеннолетие тому не помеха. Вожака выбирают всей группой, и, если он не нарушает её законов, он остаётся лидером неограниченно долго. А вы слышали о женских группировках?
— О женских? Что-то новенькое.
— Ещё бы. Они принимают в свои ряды, в основном, свободных дам. И отрываются…
— Зачем им-то объединяться? Им что, кто-то угрожает? Похитители — серьёзные похитители, а не эти, головой ушибленные ухажёры-неудачники — так те, если мне не изменяет память, предпочитают красть девочек помоложе, на них легче воздействовать.
— Да как сказать… Вряд ли они чувствуют какую-то угрозу, скорее, это просто клуб по интересам, но точно никто не знает. Но вот что совершенно точно — так это что они тоже вооружаются. Кстати, Совет Города в связи со всем этим запретил свободную торговлю оружием. Теперь для приобретения любой стрелялки требуется специальное разрешение и регистрация.
— Так вроде его всегда требовали?
— Только на тяжёлое оружие. Шокеры продавали любому взрослому, а со справкой об адекватности можно было и разрядник приобрести. Справку же легко и недорого можно было купить. А можно было сделать шокер и самому… если очень хочется.
Миль слушала с огромным интересом.
Рольд пожал плечами.
— Опоздали они с этим запретом. В Городе полно оружия, и население по доброй воле от него не откажется. У меня, во всяком случае, полный комплект, — усмехнулся он.
— Мы заметили. Разве ношение оружия не запрещено?
— Запрещено. Но что они нам могут сделать? Запереть только… ну, поругать ещё. К тому же обычно мы никого не трогаем, законов не нарушаем. Мы только защищаемся.
— И часто приходится защищаться?
— Теперь, когда мы вооружены — гораздо реже.
— Кто на вас нападает, если не секрет?
— Да какой тут секрет… Обычные городские взрослые… придурки всякие… Пытаются отбить у нас девочек. У меня им это ни разу не удалось. А в Пригород и за Периметр мы не суёмся.
— А вернуться в интернаты?
— А мы их и не покидали. Но… там мы и так проводим большую часть дня. Мы всю жизнь учимся, учимся… Но ведь нам и просто жить хочется, — недавний выпускник, Рольд, по привычке, видимо, говорил о себе, не отделяя себя от подопечных. — И потом — думаете, с территории Учебных Городков девочки не пропадали? И не только девочки… Да в курсе Контроль! — опередил он вопрос. — Куда, как вам кажется, ребята заявляли о пропажах первым-то делом? Ответ был: спасибо, молодцы, мы разберёмся… Вот и разбираются… до сих пор.
Неприятно поражённые Джей и Бен переглянулись: вроде в годы их детства ничего подобного не случалось…
— И что — даже занятий не пропускаете?
— Ну, бывает, не без того, — улыбнулся Рольд. — Но я, например, стараюсь следить за посещаемостью. Кто упорствует — свободен, может оставаться один или искать себе другую стаю.
— Рольд, не сочтите нахальством… где вы берёте оружие?
— А также средства на существование? — кивнул он. — Насчёт средств всё просто: Город своих детей по-прежнему кормит, одевает, и так далее. Моя деятельность возмущения у властей не вызывает, даже напротив, потому что я за ребятами всё-таки очень плотно присматриваю и не даю их в обиду. Не станет меня — они выберут другого, и тогда ещё неизвестно, на что тот подвигнет стаю. Так что меня они не тронут. А ещё нам часто помогают те из нас, кто стал взрослым… Вы не обратили внимания на бармена?… У нас часто образуются семейные пары, правда, без санкции Медсовета…
— Так это правда, — покачал головой Бен. — И Совет это терпит?
Рольд пожал плечами:
— В Городе многое меняется, господа. Не могу сказать, что меня это радует — кто знает, чем всё это кончится…
" Чем бы ни кончилось, этого мальчика Контроль вниманием не обойдёт,» — заметил Джей, и Бен согласился — задатки лидера налицо. Даже не задатки — готовый лидер. Ценный кадр подрос. А может быть, его специально так и растили, чтобы он, незаметно для себя, набирал именно те навыки и развивал те качества, которые и привели его к нынешней роли вожака подростковой стаи. Если всем не спутает карт очередная смута, неспешно набирающая обороты в Городе, Контроль уж найдёт, чем привлечь его в свои ряды…
Бен в бытность свою на службе имел доступ к архивам и, будучи не слишком перегружен заботами, развлекался тем, что иногда позволял себе проверять некоторые свои догадки и выводы. За минувшие шестьсот лет подобные встряски, конечно же, нет-нет, да и случались. А если их не случалось слишком долго, то и инициировались. Изредка эти запланированные кризисы затрагивали весь Город, а порой — только отдельные районы, которые на это время отсекались от «здорового» населения жёстким карантином. Или же они поражали какой-то один слой социума — в последний раз, помнится, это был Чёрный Бунт… С того раза горожане с чёрным статусом всё ещё как пришибленные — тише воды, ниже травы, а ведь прошло уже около тридцати лет, поколение сменилось…
Так что он примерно мог сказать, как всё будет… Власти, подождав кризиса, опять сделают вид, что всё очень серьёзно и приложат вроде бы значительные усилия, разовьют активную деятельность, кто-то непременно показательно слетит с должностей, кто-то выдвинется на опустевшие посты… Потом всё, конечно, придёт в норму, выболят и затянутся все общественные нарывы, сдуются временные авторитеты, осядет пыль и муть… и всё опять придёт в желанное равновесие. Что-то изменится — заметно, хотя и нерадикально. Зато социум выпустит пар и, изумлённый своим героизмом, надолго виновато притихнет и с удвоенным энтузиазмом станет восстанавливать порушенное, а тем временем под шумок куда-то исчезнут либо перевербуются особо опасные возмутители спокойствия… Структура же управления Городом в целом останется незыблемой. Разумеется, при этом чьи-то мечты и планы уже не состоятся, надежды не оправдаются, судьбы непоправимо исказятся… Но это те издержки и жертвы, на которые хитромудрые власти, выражая скорбь и сочувствие, тем не менее, охотно соглашались.
Правда, в архивах ни разу ничего не упоминалось об участии в каких-либо эксцессах женской части населения. Да и дети себе такого не позволяли. Что, в целом, тоже наводило на размышления… но выводов за отсутствием хоть каких-то данных сделать не удавалось, кроме, разве что, косвенных и туманных, а это уже не выводы, а, скорее, выдумки… причём, довольно опасные.
Надо думать, власти не были бы в восторге, поделись Бен с кем-то своими догадками. Поэтому он оставил свои выводы при себе. Он вообще всю жизнь предпочитал не выделяться из массы, как и его отец…
Может быть, ещё и не понадобится покидать Город. Может быть, удастся тихо отсидеться в доме на Побережье — территория усадьбы защищена и укреплена. Хозяева перед властями ничем не провинились и внимания Контроля не привлекают. Стратегические запасы глубоко под побережьем позволяют ни о чём не заботиться не меньше года — а активная фаза любой бузы в Городе управляемо продолжалась редко когда больше трёх-четырёх месяцев… Будь Бен один, он бы даже, пожалуй, поучаствовал в общенациональной забаве, выбрав одну из сторон… Чтоб было что в старости вспомнить…
Однако один он больше не был, и «сторож» эти благостные надежды немедленно похерил. Бен вздохнул, вернулся к текущему моменту и вдруг обратил внимание, наконец, что Рольд что-то уж очень старательно избегает смотреть на его жену. А если и смотрит, то в те редкие моменты, когда уверен, что никто этого не замечает. Связавшись с Джеем, Бен убедился, что не ему одному это мерещится. А ещё наблюдательный юноша явно связал доступные ему концы и пришёл к правильной мысли об излишней молчаливости маленькой госпожи… И госпожа, похоже, о его наблюдательности тоже уже в курсе — вон как посерьёзнели зелёные глаза.
Над столиком повисла неловкая тишина. Под пристальными вопрошающими взглядами трёх человек далеко не робкий парень поёжился, помолчал, глядя на свои руки, а потом улыбнулся, поднял взгляд на Бена и тихо сказал:
— Да ладно вам, господа… Что я — похож на гада, что ли? Вроде я не давал повода…
И Бен согласился — да уж, кто-то, а этот парень не побежит звонить медикам, чтобы радостно сообщить, дескать, ошибочка вышла, глючит индикатор у одной девчушки, надо бы девушку проверить…
Пока все четверо подыскивали выражения, обстановку разрядил некий поплывший в общем весёлом гомоне неопределённый звук — как будто вздохнул кто-то очень большой.
— Ага! — вскинул голову Рольд. — Сейчас начнут! Вот увидите, скучать не придётся! — обернувшись, весело пообещал он.
Эстрада в дальнем углу осветилась, изображение плящущего дракона-выпивохи подёрнулось, пошло рябью в лад с настраиваемыми звуками, и, когда музыка обрела гармонию, пространство экстрады наполнилось причудливыми, переливчатыми, перетекающими друг в друга объёмами, абстрактными образами; живые, меняющиеся, они эволюционировали, то складываясь в пейзажи, то формируясь в фигуры людей и животных… В музыку вплетался смех, детские голоса, птичьи трели, шум волн…
Миль глазела, как на чудо, обещание сказки, а мужчины, все трое, улыбаясь — на неё… Для них это представление было не в диковинку, а только хорошей, талантливой работой, делом рук и сердец профессионалов. Да, эти ребята, несмотря на молодость, вполне состоялись как артисты… Технически подкованные, с прекрасным слухом и дизайнерской жилкой, сыгранно, с удовольствием, они подчинили себе внимание всего зала, каждый поочерёдно вёл свою сольную партию: первым солировал художник, охватив весь доступный ему простор цветовыми экспрессиями, лишь слегка подчёркнутыми музыкальными темами, следом, подхватив темп, влился мелодист — картинки на время пригасли, только сопровождая ритм вспышками… А потом оба опять объединились в слаженном, экстатическом действе, с лицами отрешёнными и сосредоточенно-счастливыми, полуприкрыв глаза, почти не глядя на инструмент, легко, словно колдуя, прикасаясь кончиками чутких пальцев к своим небольшим пультам…
Рольд смотрел на ушедших в творческий транс парней с гордостью и любовью, ревниво поглядывая на гостей — как им, осознают ли, насколько хороши его ребята? И довольно усмехался: впечатлились все, не только Миль… та вообще в откровенном восторге, повлажневшие глаза блестят, дыхание неровное… Вот она мельком взглянула на Рольда и… он поймал этот взгляд, то есть буквально поймал — задержал на себе. Как ему это удавалось, Миль не поняла, но добрую минуту она смотрела прямо в его глаза, не в силах, да как будто и не желая отвести взгляда. Удивлённая, она попыталась «позвать» Рольда, надеясь, что он ответит… Но он не отозвался. Значит, менто он не владеет?
«Зато он, похоже, владеет чем-то другим, — сказал Бен, с которым она поделилась наблюдениями. — Возможно, это что-то родственное менто, а возможно — это просто очень сильное чувство сильного мужчины… Нет-нет, Миль, я не имею в виду, что ты имеешь к нему влечение, — торопливо возразил он в ответ на её справедливое возмущение. — Но что он тянется к тебе, это факт. Осознаёт ли это он сам… — пожал Бен плечами. — Держится вполне прилично, и пока ничем себя не выдал. Честный парень. А ведь он из тех, за кем женщины будут ходить табунами… если уже не ходят», — усмехнулся он.
«Так это что — он покоряет их вот так, взглядом?» — фыркнула Миль.
«Тебе лучше знать, — опять усмехнулся Бен. — Нас с Джеем он такими взглядами не дарил».
Миль слегка порозовела…
Композиция тем временем закончилась, зал зашумел, задвигался, вспомнил о тарелках с едой. Кто-то выкрикнул:
— Доллис!
И зал подхватил:
— Доллис! Доллис!
— Спой, Доллис!
Доллис не заставила себя упрашивать, поднялась со своего места, оглянулась на Рольда, он кивнул ей. Она повернулась к залу и помахала над головой руками:
— Я иду!
Публика удовлетворённо взревела и стихла. Доллис, пройдя к эстраде, вскочила на возвышение, повернулась к залу, соединила ладони:
— Ну? Что вам спеть?
— «Скитальца»!
Она засмеялась — видимо, это песня традиционно была первой:
— Хорошо! — а вступление уже зазвучало — посвист ветра, шум набегающих волн, крики птиц, шелест дождя…
Доллис опустила голову, напевая без слов… Ненавязчиво наметилась мелодия, оттеняя девичий голосок, неожиданно сильный… Мелодия становилась громче, вместе с ней набирал уверенность голос, живой, трепетный, с хрипотцой, то низкий, то вдруг взлетающий ввысь и звенящий там… Но вступление закончилось, Доллис подняла лицо и заговорила-запела:
Миль вдруг забыла и о Бене, и о Джее, и о том, где находится. Закрыла глаза, отвернулась от всех… Песня что-то тревожно цепляла глубоко внутри, открывала прямо перед ней провал, чёрную пустоту без опоры под ногами… Это её несёт ветер, мотает по пространству… Холодно… пусто… одиноко… тоскливо…
Доллис под завывание ветра и шорох песка закончила… В зале стояла тишина. Бармен позабыл о бокалах. Стоял, обняв свою молоденькую подругу, тесно прижавшуюся к нему… Вышедший из кухни мужчина в белой форме — видимо, тот самый «уникальный» повар — оперся о стойку и смотрел, смотрел на Доллис…
А Доллис тряхнула чёрной гривкой, топнула ногой — многие вздрогнули:
— Эй, да вы совсем приуныли? Пустяки, ребята! Жизнь идёт вперёд, и нам с ней по пути, даже если она идёт по кругу! Споём-ка «Дракончика»?!
— Споём!! — ответил зал.
Доллис взмахнула рукой, ансамбль повёл мелодию:
Зал дружно подхватил — и аж стены дрогнули:
— Наш «Весёлый Дра-а-кон»!!!
Бармен, он же хозяин заведения, цвёл и разводил руками, кивал и кланялся, а Доллис продолжала:
Куплетов было много, некоторые сочинялись тут же, на ходу, авторы поднимались то в одном конце зала, то в другом. Общий хохот, сотрясая стены, сопровождал особо пикантные произведения, за которые исполнитель тут же получал по шее — в присутствии дам, как ты мог, паршивец! — но в общем всё шло отлично, молодёжь веселилась, хозяин и его помощники сновали между столиками.
Бен и Джей хохотали вместе со всеми, Рольд сдержанно улыбался, скрестив на груди руки — такие концерты были привычной частью его повседневной жизни.
Закончили «Дракона», Доллис сошла с эстрады отдохнуть, отыскала глазами Рольда и направилась прямиком к нему, прихватив где-то по пути стул. Она устроилась рядом, уверенно не столько потеснив, сколько украсив застолье своим присутствием. Её место на сцене тут же заняли другие — ребята развлекали друг друга, как могли, и получалось это у них великолепно, имелись свои любимые изюминки, которые не надоедали, к тому же каждый, как мог, старался с разной степенью успеха разнообразить ассортимент…
Смотреть на яркую красу Доллис было действительно приятно, и Миль с удовольствием не только смотрела, но и зарисовывала, надеясь ухватить и перенести на бумагу впечатление лёгкого мерцания, которым, как казалось, искрились карие глаза в обрамлении густых тёмных ресниц, от мягких ямочек на округлых румяных щёчках, от рассыпавшейся гривки чёрных волос, ровно подстриженных у плеч… и никакой косметики! Ну, разве что немного блеска на припухлых губах, от природы почти вишнёвых… и очень улыбчивых.
Доллис, давно привычной к чужому любованию, это внимание ничуть не портило аппетита, она с удовольствием лакомилась фруктами, вполглаза следила за происходящим на сцене, готовая к следующему вызову, и откровенно льнула к Рольду — в полной уверенности, что влечение вполне взаимно… совершенно не замечая, что с её приходом он сразу подобрался, построжел, стал более молчаливым. И совсем перестал смотреть на Миль…
Время от времени к столику подходили старшие юноши, быстро обменивались с Рольдом несколькими словами, а часто даже и — издалека, поверх голов — только знаками.
За окном стемнело, и не от сумерек, а от туч… Дождь вскоре ливанул так, что за его струями почти не видны стали фигуры съёжившихся часовых.
Миль посочувствовала им. Джей, уловив это, не стал ничего ей объяснять, но молвил, кивнув в сторону расплывчатых силуэтов за окнов:
— Вот ведь и знаю, что эти ваши комбинезоны с климат-контролем, и в них в такую погоду вполне комфортно, но всё равно жалко пацанов.
Рольд сдержанно улыбнулся:
— Вы бы пожалели их ещё больше, если б знали, что отсвечивают они там чисто для красоты… Настоящее наблюдение за территорией ведётся с помощью следящих систем, и операторы сидят в полном довольстве глубоко внутри здания…
— А эти…?
— А это так, — Рольд неопределённо шевельнул пальцами, — вроде пугал… чтобы всякая безмозглая шушера видела охрану и не беспокоилась понапрасну.
— И что — действует?
— Вполне… Спокойнее всем — и нам, и им.
— Уважаааю… — качнул головой Джей, бросив взгляд на Бена. Тот кивнул: я тоже оценил.
Публика опять вызвала Доллис, и она не заставила себя долго упрашивать. Как только она повернулась к нему спиной, Рольд явно расслабился, лицо помягчело. Подпорхнувшая к нему — Доллис на смену — другая девочка устроилась не просто рядом с ним — естественным образом возникла у него на коленях, и он её спокойно и дружески обнял, а вскоре так же спокойно с колен смахнул — так вот появление этой следующей не вызвало на его лице ровно никакого напряжения…
Несмотря на усилия кондиционеров, в зале было слишком тепло. А может, хозяин их специально так настроил. Шум зала сливался в ровный звуковой фон, разговор за столом журчал ручейком… Пристроив под щёку ладонь, Миль опустила потяжелевшую голову на мягко подсвеченную столешницу, и окружающее незаметно превратилось в нечто яркое, беспорядочное и очень весёлое…. Рольд угрюмо поглядывал вокруг, краешком глаза всё время держа её в поле зрения, и со стороны казалось, что спящая девушка никакого отношения к сумрачному его настроению не имеет. Бен же только вздохнул и качнул головой — он мог лишь посочувствовать.
Доллис, закончив выступление, весело двинулась было к Рольду, но наткнулась взглядом на явную его озабоченность, и передумала, опасаясь помешать. Ей были рады за любым столиком, и она этим воспользовалась…
— Если хотите, оставайтесь на ночь, куда вы в такой ливень, — предложил Рольд, когда «братья» засобирались. — Мы часто ночуем вне стен интерната, так что здесь вполне удобно, мы можем выделить вам целую комнату. Или даже две…
Бен посмотрел на хлещущий по прозрачным стенам дождь… на сладко дремлющую Миль… Вспомнил, как далеко до стоянки… И благодарно кивнул.
33. Закрой глаза и смотри…
С утра в ресторане было тихо и пусто, бармен-хозяин сообщил, расставляя тарелки с заказом, что Рольд с компанией отбыли на занятия раным-раненько. Даже Джей куда-то пропал, так что завтракали без него, в безлюдном зале, насквозь, как аквариум, пронизанном косыми солнечными потоками, густыми и непрозрачными… Зал казался заполненным этими золотистыми снопами, из-за них дальние углы не просматривались, солнце, заливая столик, слепило глаза, бликовало, во все стороны разбрасывая лёгкие дрожащие зайчики… А по полу, басовито жужжа, шустро ёрзали маленькие, раскрашенные во все цвета, роботы-полотёры.
Миль жмурилась в этой утренней позолоте, неосознанно впитывая лучи — и розовато просвечивая в них. И без того в последнее время рассеянная, этим утром она и вовсе погрузилась в себя, загадочно улыбаясь и всё к чему-то прислушиваясь… Бен догадывался, к чему, и не отвлекал её, только знал подсовывал то тарелочку с дымящимся фруктовым суфле, то кружку с чаем пододвигал поближе — вот всё ему казалось, что она недоедает…
А ещё сегодня «сторож» отчего-то разъёрзался, покалывал изнутри, так что самому Бену еда в рот не лезла — тем настырнее он пичкал завтраком жену. Пока она, наконец, не отодвинула тарелки на другой край стола и не взглянула внимательно:
«Ну, что такое, ненаглядный мой? Ты меня тревожишь».
«Да так… неспокойно мне что-то, — он виновато улыбнулся. — Всё ведь нормально, а вот…»
Она положила свою ладошку на его руку, придвинулась ближе, озорно поблёскивая зеленью глаз:
«Знаешь, я его иногда слышу… нашего малыша, — и засмеялась на его удивление: — Ну, не совсем так, конечно, как тебя или Джея! Он же ещё совсем крошечный… Но он чувствует, что я его обожаю и очень жду. Чаще он спит, и я не слышу его, просто знаю, что с ним всё в порядке, но иногда просыпается и сразу спрашивает: ты здесь? Ты меня любишь? Представляешь — такая малюсенькая клеточка, пульсирует себе, светится внутри меня… растёт, жить привыкает».
— Разве он уже думает?
«Нет, конечно, рано ему ещё думать. Он ещё и на человека-то мало похож. Но он уже всё чувствует, я же сказала. Это будет необыкновенное дитя, — и вдруг ей в голову пришла отличная мысль: — А хочешь… Хочешь, я покажу тебе нашего малыша?!»
Бен обалдел:
«Но… Там же ещё вроде нечего рассматривать?»
«А вот и неправда. Так показать?»
«Спрашиваешь… — задохнулся он. — Но как?!»
«Ну, ты совсем поглупел… — засмеялась она. — Как обычно. Это очень милый мальчик, у него всё, как у нас с тобой — две ручки, две ножки, пальчиков — по пять, голова, правда, одна — но зато очень умная и красивая…»
Бен только глазами хлопал и воздух глотал.
«Откуда знаешь… У тебя же даже живота ещё нет…»
Миль покачала головой, взяла его вздрагивающие руки и положила на свой ровный животик:
«Вот так, смелее… Только веди себя тихо, не напугай его, понял? Теперь закрой глаза и смотри…»
Сначала он ничего не увидел. Потом — будто пробился свет через его опущенные веки, возникла красноватая полумгла. И посередине неё — шевельнулось что-то маленькое, живое, полупрозрачное, беззащитно-слабое… Вот оно повернулось, пошевелилось… потянулось… ещё раз повернулось. Рассмотреть его Бен не мог, но ощутил, как оно, это маленькое и живое, словно приблизилось к нему и… узнало его! Признало — своим, доверчиво и нежно сказало: «Это я, я есть, ты меня любишь?»
«Да, — ответил Бен с комком в горле. Не словами ответил — всем сердцем, дотянулся и обнял… — Я люблю тебя, малыш, я жду тебя. Я рад, что ты есть».
Маленькое существо словно удалилось, растворилось во мгле, мгла посветлела, замельтешила световыми бликами. На их фоне проявился силуэт, сперва смутный, расплывчатый, ещё миг — и он оформился: человек, ребёнок. Нормальный мальчик. Он стоял спиной к Бену, неуверенно покачиваясь на слабых ножках, взмахивая ручками для равновесия.
Бен позвал его. Робко, тихо, чтобы не испугать. Мальчик переступил ножками, повернулся, взглянул весело, с беззубой улыбкой…
И всё исчезло. Миль вопрошающе смотрела на Бена.
«Что с тобой, родной?»
«Ничего, девочка», — он не мог ей сказать, что над тем весёлым малышом завыл «сторож». Малышу грозила опасность. Поэтому Бен и отключился, «закрылся», чтобы подавить этот вой…
«Ты видел его, Бен?»
«Видел. Спасибо тебе, солнышко. Это так… удивительно. Ни один отец в мире не видел своего малыша ещё до его рождения. Он… он признал меня, Миль! Я теперь тоже знаю! Такое чудо…»
«И поэтому ты плачешь?» — она провела по его лицу ладонью. Он взглянул. Ладонь была мокрой.
«Да. Поэтому. Так бывает».
«Бывает», — улыбнулась она. Поверила, что он плачет от счастья. Он не стал её разубеждать. Ей лучше не знать — в тот момент, когда мальчик обернулся, Бен понял, что «сторож» воет по малышу, как верный пёс, потому что мальчик обречён… А он, отец, ничего не сможет сделать. У него не будет сына.
Бен притянул Миль поближе к себе, как бы невзначай положил руку на её живот и сказал малышу:
«Прости меня, сынок, если я не сумею тебя уберечь».
Миль с улыбкой обхватила руками его голову и чмокнула в макушку:
«Не думала, что ты умеешь плакать».
«Я сам не думал…» — он слышал, как спокойно бьётся её сердце… И уткнулся лицом в её тепло, старательно скрывая бешенство, грозя и заклиная: «Хейла, это ты, у Миль нет других врагов в Городе, как же ты можешь, не смей! Убью ведь, Хейла! Уничтожу!»
34. Снова Хейла
Джей объявился, когда Бен совсем извёлся в поисках решения — уже на подлёте ментополе забил запах мяты, а потом и сам Джей радостно приветствовал пару издалека.
«Ты где бродишь, сколько тебя можно ждать?» — вместо приветствия бросил Бен, и Джея будто в воду окунули: неприятности. Утро сразу выцвело. Настроение увяло.
«Что тут? — по закрытому каналу спросил он, сажая машину. — Совсем худо?»
«Если «сторож» не спятил — совсем».
Джей ещё из салона принялся оценивать ситуацию, но пространство вокруг «Весёлого Дракона» казалось чистым и безопасным. Это не значило, что так оно и было — это значило только, что Джей поздно включился. Сохраняя невозмутимость и тиская мягкого игрушечного зверя — очередного, купленного им сегодня утром в подарок Миль — Джей принялся сканировать улицы (пустые), дома (далеко), стоянку (безлюдную), небо (нормальный транспортный поток)… Ни-че-го. Плохо…
Да ещё Бен «порадовал» сообщением: с появлением Джея «сторож» снова завёлся, вопреки запрету! Стало быть — Джей притащил «хвост». Живой или электронный. Откуда ж было ему знать, что кто-то за ним следит, если следящий был деликатен, а Джей беспечен… То есть теперь, прокручивая память, он мог отметить: вроде какие-то дамы уделили ему этим утром определённое внимание — и в магазине, и на стоянке… показалось, что и Лаура яркой бабочкой вдалеке мелькнула… но интерес женщин — настолько обычное для него, Ветреника, дело, что он и в голову его не брал… А оказывается, зря. Ну да, ну да, девицы сегодня вокруг него вертелись… Но сейчас-то ни одной в поле зрения! Не иначе, маячков понавесили.
И поздно их искать, эти маячки. Придётся чем-то жертвовать… Машиной, например.
И Джей, улыбнувшись пошире, полез назад, в салон. Бен одобрил его идею: тем, кто сейчас откуда-то со стороны ли, с крыши ли, смотрит на Ветреника сквозь прицел, нужен ведь не Джей, и даже не Бен — им нужна Миль в качестве мишени, и чтобы Бен видел, что с ней сделают, и не мог ничем помочь. Значит, что?
Значит — устраиваем небольшое транспортное происшествие и благовоспитанно дожидаемся прибытия патруля. Вряд ли его присутствие будет на руку противнику…
«Что он делает?!» — поразилась Миль, когда Джей «неловко» зацепил бортом соседнюю машинку — и удивилась ещё больше, когда Бен заулыбался:
— Правильно он всё делает. Делает, что надо.
«Прав же лишат?!»
— Вряд ли. Мелкое хулиганство и порча чужого имущества, делов-то. Откупится штрафом. А нам с тобой пора под шумок смыться…
На стоянке уже вовсю шло разбирательство — патрульные явились, будто за углом поджидали — Джею, не торопясь избавившемуся от заражённой маячками куртки, удалось скормить патрульным вполне обычную версию: это машина его более удачливого соперника, сумевшего не очень честным способом снискать благосклонность одной очаровательной капризницы — и вот Джей и не удержался от мелкой пакости, увидев его машину так близко… Штраф? О, конечно. И убытки сопернику — да какой вопрос. Зато представляете, как мне полегчало, господин патрульный! Вы же меня понимаете?…
Самое забавное, что «соперник», явившийся на разбирательство, ни словом не возразил, только окинул Джея неприязненным взглядом и компенсацию (довольно щедрую, надо отметить) принял без возражений: он просто не помнил, есть ли среди потенциальных женихов его официальной пассии этот наглец, отыгравшийся на его машине. Вполне мог быть. Или вполне мог помять машину по ошибке, приняв её владельца за другого… что уже совершенно неважно.
Важно было другое — бармен, с сожалением оторвавшийся от устроенного Джеем представления, когда ему объяснили, для чего тот старался, расторопно вызвал кибертакси и проводил супругов к запасному выходу, к которому такси и подкатило практически вплотную — но и два-три метра, разделявшие машину и дверь ресторанчика, Бен преодолевал, очень радуясь тому факту, что он такой большой и может почти полностью прикрыть собой тело жены — с другой стороны старательно маячил бармен, тащивший целую охапку каких-то коробок, торчавших выше его головы …
Миль, аккуратно водворённая на заднее сиденье, недовольно молчала, глядя, как Бен перебирается к штурвалу, отключает кибера и вводит машину в транспортный поток… то есть он попытался ввести. Потому что коршуном упавший откуда-то сверху лихо раскрашенный частный флайер обрушился на едва взлетевшее такси и сбил его обратно на землю.
Надо отдать должное автоматике — такси хоть и рухнуло назад под двойной тяжестью плюс ускорение флайера, но успело удачно скомпенсировать сотрясение аварийной амортизацией, корпус тоже выдержал, только слегка смялась крыша да отвалилась, выгнувшись наружу, дверца… куда и выкатилась, сжавшись в комок, Миль. Чужой флайер, помедлив, сполз с придавленного такси и встал на тротуар нормально — он-то не пострадал. Миль только ещё приходила в себя, слыша, как бьётся в такси, буквально проламываясь наружу, её тоже уцелевший муж. Только ещё разгибалась, пытаясь встать…
Когда со стороны флайера раздался звонкий перестук каблучков, и в поле её зрения показались ноги. Точнее, ножки — несколько пар красивых женских ножек в нарядных туфельках. И одна из этих ножек, коротко размахнувшись, носком туфельки прицельно ударила Миль в живот… и ещё раз… и ещё…
Остальных ударов Миль уже не почувствовала. Просто неподвижно лежала в расползавшейся луже собственной крови, от которой брезгливо отступали нарядные туфельки…
Подбегавшие патрульные, Джей, бармен — все видели одно и то же: Хейла вдруг задёргалась, как кукла на ниточках, с трудом, неудобно выворачивая шею, развернулась исказившимся лицом к ломившемуся из такси Бену, начала было визжать, но замолчала, осела на тротуар, и, неловко разбросав руки, затихла кучкой яркого тряпья. Другие женщины, понемногу расступаясь, подхватили её визг, некоторые, уже опомнившись, разбегались…
35. Приёмный непокой
А потом Бен, наконец, выбрался из такси. Не обращая внимания на Хейлу, в пару прыжков оказался возле скрючившейся в луже крови жены, рухнул на колени, неловко сгрёб её и коротко взвыл… Подоспели вызванные кем-то медики, принялись отнимать у него перемазанное кровью тело, но только Джею удалось не дать этому перерасти в конфликт — и то при условии, что все трое поедут вместе. Медики не возражали, места в машине хватало. В пути Бен усилиями медиков несколько отошёл, принял предложенное успокоительное, кое-как оттёрся от крови… Даже сподобился вразумить медиков, чтобы не переборщили с дозировками… Те, повидавшие и не такое, особо не удивились, приняли к сведению.
Дальше приёмного покоя их с Джеем, разумеется, не пустили. Оба сидели в сторонке, где их и нашёл патрульный. У патрульного служба, ему надо показания снять… Бен его даже не послал. Только взглянул, как послал. Патрульный не обиделся, но вздохнул.
Джей прочёл его имя на нагрудной табличке:
— Слушайте, Тарк, ну не может он сейчас говорить. Давайте меня допросим, я тоже там был и всё видел… почти всё.
— То, что вы видели, видело ещё и подразделение патруля… которое вас, кстати, и допросило.
— Ну, не хотите — не надо. А только его показания всё равно сейчас ни один суд всерьёз не примет. Давайте хотя бы завтра.
Подошёл один из медиков:
— Господа, кому-то из вас требуется помощь?
Вспыхнувший было надеждой взгляд Бена, ожидавшего известий о жене, потяжелел — и медик попятился. Джей перехватил предложенные таблетки и из ладони скормил их Бену.
— Вот видите, господин патрульный… Я бы сейчас на вашем месте не рисковал… а то ведь я могу и не справиться, а ему даже ничего и не будет…
— Хорошо, давайте начнём с вас, господин…
— Джейвен Линоки, 25 лет…
Пока Джей рассказывал о том, что вместе с ним видела ещё куча народу, таблетки подействовали, и чуть позже Бен смог выдавить из себя, что Хейла из глупой ревности преследовала их с женой уже давно и даже угрожала, но он не думал, что это всерьёз… о чём теперь горько сожалеет.
— А остальное вы можете увидеть, если попросите владельца «Весёлого Дракона» показать вам запись с камеры слежения… — Бен закрыл глаза, откидываясь на спинку диванчика.
— Запись мы уже просмотрели. Можете объяснить, что случилось с той госпожой… э…Хейлой?
— А что с ней случилось, напомните мне…
— На записи видно, что она закричала и упала.
— Я к ней не прикасался.
— Она сейчас тоже в клинике, и состояние её очень… плохое.
— А… ну, может быть, ей стало непереносимо стыдно оттого, что она сделала… мне бы стало… Надеюсь, она сдохнет, — и отключился.
Шокированный патрульный посмотрел на Джея в поисках поддержки, но тот только руками развёл:
— Я предупреждал. И — кстати, Тарк… Я с ним полностью согласен.
Патрульному осталось только поблагодарить и удалиться.
Бен отключился. Неподалёку, за парой стен, вокруг Миль хлопотала небольшая толпа врачей, Бен знал, что Миль без сознания, но жива, а малыш погиб. И просто ждал. Где-то неподалёку возникло замешательство, забегали медики. Джей не отказал себе в желании разведать, что происходит, даже проник в соседнее помещение, куда посетителей вообще-то не пускают, и, прежде, чем его выставили, успел увидеть… и узнать.
— Там Хейла. Кажется, это серьёзно, Бен.
Бен, не открывая глаз, отмахнулся:
— Нет там никакой Хейлы, — и перешёл на менто:
«Там только тело, — и, поскольку потрясение Джея зашкаливало, пояснил: — Неужели ты поверил, что она упала в обморок, подавленная тяжестью совершённого?»
«Так она мертва?»
«Так же надёжно, как и мой сын».
«Может быть, его ещё спасут…» — всем сердцем потянулся к нему Джей.
Бен, благодарно принимая его сочувствие, покачал головой:
«Нет. Я знал, что он умрёт, ещё до того, как Хейла ударила Миль. Правда, всё равно до конца надеялся… Когда ты придумал ту шутку с машиной, у всех у нас появился шанс… но эта сука Хейла… так что она сама виновата… — Он помолчал, вспоминая… и даже сейчас его сердце наполнилось нежностью. — Если б ты знал, какой это был чудесный мальчик… так похож на меня…»
«Бен… ты…»
Бен горько усмехнулся.
«Успокойся, я в порядке. Я действительно видел моего сына. Незадолго до… и знал, что он не родится…»
На несколько тёмных мгновений он уступил власти придавившего его горя, потерял контроль над менто и закричал без слов, без голоса…
Джей чуть не задохнулся: будто огромная тёмная волна ударила, захлестнула и потащила, комкая… — благо, инстинкт заставил заблокироваться. А вот оказавшиеся поблизости люди, обхватив руками головы, пригибались к полу, валились с ног, стонали…
Спохватившись, Бен задавил свой крик. Растерянно окинул взглядом зал приёмного покоя… И прошептал:
— Что ж я натворил…
Джей ошеломлённо посмотрел на него, с усилием отнимая руки от ушей. И ответил тоже шёпотом:
— Да уж, ты можешь убить…
Приёмный покой напоминал разворошённый муравейник: люди в белом метались, оказывая помощь пострадавшим. Бен и Джей, одинаково неприятно поражённые наглядным примером таившейся в них обоих силы, смотрели молча — а молчать на менто совсем не то же, что просто молчать…
Сзади кашлянули: пожилой медик переводил вопрошающий взгляд с одного из них на другого:
— Простите, молодые люди, у меня известия для господина Беннара Регхаза.
Бен кивнул:
— Это я.
— Два известия, господин Регхаз… одно печальное, второе, возможно, вас утешит…
— Мой малыш умер, да? — Бен не мог больше выносить сочувствия и некоторой доли вины, светящихся в его карих глазах.
— Да, господин Регхаз, — ноги подогнулись и Бен осел, осознав, что до последнего таил глупую надежду на неведомое чудо…
— Мы ничего не смогли сделать, к сожалению, ребёнок погиб сразу… Но ваша жена очень вынослива, она пострадала не так сильно, как можно было ожидать при таких ударах. У неё ещё будут дети, господин Регхаз. Сейчас она уже вне опасности…
— Я могу её увидеть?
— Видеть — да, но и только. Пойдёмте со мной.
Медик довёл их до бокса, и за прозрачной перегородкой среди всяческой реанимационной аппаратуры Бен далеко не сразу отыскал взглядом Миль — видно было только её лицо.
— Несколько дней она проведёт у нас. Но уже завтра вы сможете её навестить, — обнадёжил врач. Покачал седой головой и задумчиво добавил: — Всё-таки ей у-ди-вит-тельно повезло…
— О, да, доктор. Она у нас вообще необыкновенно везучая. Просто на редкость, — покивал Джей. И получил небольшой ментовтык от Бена, опасавшегося, что тот болтает лишнее.
Медик покосился на Джея, ожидая пояснений, но не дождался. И принялся выпроваживать обоих:
— Ну, довольно, господа мои, приходите завтра…
И они ушли, а что было делать.
…В приёмном покое медики всё ещё хлопотали, возясь с жертвами минутного срыва Бена.
36. Опустошённость
…сны были беспорядочной пёстрой колготнёй чего-то бессмысленного… скучного… бестолкового…
… потом стало сниться, что она рассматривает себя со стороны. Странно так, чужими глазами. Как будто она — мужчина, сидящий за пультом и его руками нажимает всякие кнопки, что-то регулирует, чем-то управляет… Ага — следит за пульсом и прочими показателями вон той неподвижной бледной куклы, спрятанной внутри сложной системы.
Видела сероватое лицо… собственно, это и было — её лицо.
Видимо, она вела себя как надо, эта кукла, потому что Миль внутри мужчины за пультом была за себя спокойна. Но вот на пульте что-то изменилось, руки мужчины запорхали над клавишами…
Миль открыла глаза, поморгала, глядя перед собой. Увиденное понять не получалось.
Где она находится, что происходит… Глаза моргают, значит, они есть. А кроме глаз? Тело есть? Если и есть, то никак не ощущается — ни дыхания, ни прикосновений к коже. Лежит она или сидит, а может, висит? Руки-ноги где, почему ничего не шевелится?
Перед глазами мелькнуло и пропало чьё-то лицо с внимательным взглядом. Эй, ты куда!
Зато ничего не болит. А если вздохнуть поглубже? Не выходит… Как так?! Это что — ей просто нечем дышать, что ли?! Паника подкатила волной…
В поле зрения опять появилось то лицо, губы на нём зашевелились, и Миль разобрала:
— Успокойтесь, пожалуйста, сейчас всё будет в порядке. Не надо волноваться. Вы немножко нездоровы и находитесь в клинике.
А, так это его глазами она смотрела на себя во сне. Или это был не сон? Почему она в клинике? Что значит «немного нездорова»? Ответов не было. «Придётся подождать», — вздохнула она и обрадовалась: ага, получилось! Значит, тело всё-таки имеется! А вот и мурашки по коже… вздрагивают руки и ноги… Всё на месте!
И в голове проясняется… Она даже хихикнула над своими страхами. Однако, как приятно ощущать, что твоё тело при тебе. Вот же, лежит, укрытое чем-то тёплым и мягким, дышит, можно потянуться, руками что-то сделать, пальцы на ногах поджать…
Головой повертеть… какое же всё вокруг слепяще-белое — просто сливается в неразличимый фон…
А над головой-то, оказывается, прозрачная крышка. Которая как раз сейчас разъехалась… знакомо так. И ложе под спиной приподнялось до положения полулёжа.
Белая комната и… Ну точно — тот самый пульт, а дальше прозрачная стена, но за ней темно, ничего не видно.
Большая штука, в которой Миль лежала, как в пенале, отодвигалась, открывая тело… А, ну да — большой диагностический биосканер это называется. Значит, точно клиника. Зачем она здесь? У неё ничего ведь не болит. Только какая-то слабость во всём теле, лёгкость… пустота. Поднять руку удаётся с трудом — рука странно так мотается из стороны в сторону… Белый кружок на запястье — индикатор… с красной каймой. Чего-то на руке не хватает… Браслета нет. Брачного браслета!
И сразу всё встало на место. «Весёлый Дракон», такси, сбитое чем-то, обрушившимся сверху, кувырок на тротуар через дыру в борту… цоканье каблучков… и пинки в живот…
Миль в страхе прижала руки к животу, позвала малыша и… с ужасом поняла — никого там больше нет. Тоска схватила сердце тяжёлой лапой, не давая дышать, потемнело в глазах… пропали все звуки, весь мир пропал. Напрасно окликал её медик — она смотрела на него, не видя.
…Ты меня больше не позовёшь, не спросишь, люблю ли я тебя… мой маленький, тебя больше нет, тебя убили. Ты так и не увидел солнышка, неба, тебе не дали родиться… Вот почему внутри так пусто. Ты ушёл из меня — и меня стало вдвое меньше. Бедный мой малыш…
А ведь и Бен вовсе не от радости плакал… Как же я не распознала, милый, какие это были слёзы. Верно, ты что-то понял ещё тогда, да сделать ничего не смог. И ты не виноват, что всё вышло так плохо…
В руку кольнуло — она открыла глаза: инъектор на гибком шлаге что-то впрыснул в вену и уже уползал обратно в своё гнездо. Медик легонько, ласково похлопал её по руке — она руку отдёрнула… но тут же забыла, почему.
Медбрат мягко успокаивал:
— Это необходимо, госпожа, сейчас вам станет легче.
О чём это он?… Тяжёлая лапа, сдавливавшая сердце, разжалась, отпустила… Почему текут слёзы?
Медбрат вытер ей лицо, заставил высморкаться. Поднёс к губам чашку с чем-то тёплым, но жидкость не желала вливаться в глотку. Тогда он вставил ей в рот какую-то штуку, и жидкость потекла прямо в пищевод…
— Во-от та-ак, — приговаривал он, — а теперь поспим…
И она заснула. Приходили Бен и Джей, посидели у постели, подержали за руки. Они приходили каждый день. Но никак не могли застать её бодрствующей.
Нет, медики её не обижали. А тот, которого она увидела первым, так вообще дежурил, кажется, круглые сутки — как Миль ни проснётся, он всегда тут как тут, причёсывает, умывает, кормит. Катетеры вставляет, подмывает, подтирает. Ногти подстригает. Даже педикюр как-то ей сделал. А почему нет, когда пациентка лежит и не вякает. То есть, иногда вякает, но больше ничего не может.
Этот медбрат, наверное, был заботливей прочих. И уж точно разговорчивей. Введя ей утреннюю дозу, он болтал без умолку, и обычно об одном и том же. Миль даже сомневалась в его нормальности. Но местное начальство, кажется, было им довольно.
…— Вам теперь надо поправляться, госпожа, набираться сил. Старший врач велел сразу сообщить вам, что вы не должны отчаиваться: вы ещё можете иметь детей. Мы все рады, что вы не очень пострадали… Правда-правда, госпожа, это такое счастье! Вам так повезло! У вас очень крепкий организм, вы знаете это? Удивительный организм! Просто странно, что у Дикарей рождаются такие уникальные дети! Что вообще у них дети рождаются…
Как он ей надоел — не выразить. Ему неважно было, что с ним не разговаривают — главное, что его слушали. Он заливался соловьём и днём, и ночью. Увидев его, Миль закрывала глаза и отворачивалась — а что ей ещё оставалось.
Они, видите ли, рады… Проклятый Город.
Миль смутно понимала, что с нею поступают как-то неправильно, нехорошо. И начала противиться. Единственное время, когда она что-то могла — во сне, перед самым пробуждением. Отдохнувший и ещё незатуманенный снадобьями мозг был свободен, он легко проникал и в разум человека, и в потроха местного кибера, ответственного за работу биосканера, в котором уже который день жила Миль.
Единственное, что было во всей этой подлой ситуации хорошего — тоска по малышу не то, чтоб уменьшилась… но стала привычной, а значит — терпимой. И Миль научилась сдерживать её, особенно в присутствии здешних диктаторов в белом.
Первым делом она поставила себе задачу уменьшить дозу вводимого ей вещества. Как бы оно ни называлось, оно её не устраивало. Компьютер здесь оказался не чета домовому, и посложнее, и поупрямее — столько защиты в него понапихали, что он порой сам от себя шарахался, все команды проверял и перепроверял, протоколы постоянно сличал с эталоном. Миль отрастила совсем-совсем тонюсенькое ментощупальце, и ввела его в поле системы как могла невесомо… Но этот параноик немедленно заметался в поисках вторжения и устроил поголовную самопроверку, переключив пациента на резервное управление. А вот пока он занимался самокопанием, Миль вошла в мир дублёра, откуда и заставила его пересмотреть назначения и предписания. Для начала ненамного, чтобы дежурный медбрат не заметил, и не метнулся выяснять у лечащего врача, что да как. А кроме того, надо было выяснить, есть ли поблизости люди, с которыми можно «договориться»…
Поправки скоро сделали своё дело: Миль стала почти адекватной и смогла написать врачу — почему её держат в растительном состоянии?! Оказалось — кто-то напутал, врач такого указания не давал, и немедленно в всём этом разберётся. Присутствовавший болтливый медбрат — Миль так не узнала его имени — при этих словах заметно побледнел и как-то потерялся… Причём, потерялся буквально: пропал из пределов бокса, и больше Миль его не видела.
Вторым вопросом было — может ли она уже повидаться с мужем. Врач очень удивился: муж навещает её каждый день! Вот и сегодня он звонил сказать, что будет в обычное время. Миль от радости чуть не выскочила из обрыдлевшего биосканера. Радости не убавила даже угроза отменить посещение, если пациентка не станет кушать, как положено выздоравливающей.
— Ну, мы договорились? Вы будете кушать?
Миль закивала так, что голова едва не заболела. А аппетит, надо сказать, после отмены всей той дури вернулся, и просто зверский — молодой, сильный организм наперекор всем горестям хотел жить и требовал своё…
Ну и напоследок она спросила о выписке — когда уже она сможет покинуть сие заведение?
Лечащий врач, упорно глядя куда-то в сторону, на приборы, принялся убеждать, что выписываться ей ещё рано, она ещё слаба, и надо бы понаблюдаться, окрепнуть, и разве дома ей смогут обеспечить такой замечательный уход, как здесь, вот прямо с завтрашнего утра начнутся назначенные ей восстановительные физиопроцедуры, укрепляющие упражнения и прогулки, и уже можно пользоваться компьютером, вы ведь любите играть? Работаете? Вот и пожалуйста, сколько угодно.
А до сего дня гулять и развлекаться, было, видимо, необязательно, мрачно думала Миль, глядя, как врёт и выкручивается медик. В общем, выписывать её явно не собирались.
Не помогла даже просьба мужа — Бен страшно обрадовался, застав её, наконец, бодрствующей. Двуединство (Джей уже вышел на службу и больше не мог навещать её каждый день) помогло выздоровлению больше, чем все процедуры, а кроме того, разделённое на двоих горе переносить всё-таки не так тяжко…
Обещанные прогулки оказались идиотской болтанкой от стены к стене по дорожкам небольшого зимнего сада, и Миль чувствовала себя ужасно глупо, статуей восседая в медленно ползущем робокресле под присмотром медбрата… Свой телкомм она никогда с собой не носила — да и зачем, когда Бен всегда был рядом, а другого ей никто здесь не предложил — «дабы не создавать помех оборудованию»… Работать ей не работалось, пустые здешние телепередачи шли в записи и в лучшем случае просто создавали некий фон, вообще никак не цепляя внимание, а новости ей смотреть не разрешали — «чтобы вы не расстраивались», процедуры проводились под какой-то анестезией, разве что массаж на что-то годился…
Извините, но от такой жизни начинаешь как минимум тупеть. А Миль, например, заводилась всё больше.
Экскурсии врачей к её ложу стали подозрительно частыми. Шёл пятый день выздоровления. Она теперь больше бодрствовала, её только два раза в день принудительно усыпляли (причём — не медикаментами) — после обеда и рано вечером, будили поздним утром… Миль копила раздражение, дав себе задание разобраться, как они это делают. И на шестое утро проснулась сама. Рано, часов в шесть утра, она открыла глаза и узрела вокруг себя целый консилиум.
На серьёзных ликах медиков отразилось замешательство.
— Почему её разбудили так рано? — спросил кто-то. Ему ответили:
— Никто и не будил, по графику ей положено спать ещё четыре часа. Что случилось, госпожа? Почему вам не спится? — обратились к ней.
Миль пожала плечами, едва сдерживая ликование — что, не по-вашему, да?! — как бы с перепугу не усыпили опять. Чтобы не отвлекаться, закрыла глаза, сосредоточилась. …Ну точно: что-то извне опять вторгалось, давило на сознание, затормаживало, подстраивало под свой ритм…
«Ну не сволочь?!» — возмутилась она. Проверилась — самочувствие было отличным, дурью её больше не травили, внутренний резерв достаточно полон — и встряхнулась внутренне, мобилизовала волю, расправила свою дремавшую силу, которой до поры не давала раздышаться из опасения начудесить и быть обнаруженной. А ещё — она втайне надеялась, что, если будет паинькой, то ей позволят просто жить в этом мире, как все здесь живут… но не вышло — и с гибелью малыша таких наивных иллюзий у неё больше не осталось. Этот мир оказался слишком кровожадным и трусливым. Что ж, я старалась быть белой-пушистой…
Теперь можно и открыть глаза.
А рожи-то у вас, господа, шкодливые… Ишь, жадность и нездоровый интерес написаны просто открытым текстом. Ну-ка, ну-ка…
…Ничего человеческого вы ко мне не испытываете, только любопытство исследователя. И жалости в вас нет. И уважения не заметно.
А что так-то, а?…
…Внешнее воздействие усиливалось, стараясь пробиться, проникнуть, подчинить… Глаза у господ медиков прямо на лоб лезут — «пациентка» имеет наглость сопротивляться, и сопротивляться успешно!
Это уже не воздействие, это пресс… Давит без оглядки… А если раздавит, а, господа?!
Ну, хоть кто-то! Остановите этот процесс! …Вдавливается по-хозяйски, командует, замедляет пульс, уреживает дыхание… То есть должно уреживать, замедлять, подавлять.
Аж нехорошо как-то. Сознание аж плывёт… Ну, почти.
Миль локализовала в себе чужое, отделила от себя и вышвырнула прочь. Да с силой, с таким напором, что в приборах вокруг что-то затрещало, защёлкало, затлело — резко запахло плавящейся изоляцией, с разных направлений поплыл едкий дымок.
Добрых докторов охватили разброд и метания. Всем стало как-то не до неё.
— Замыкание в трёх ведущих блоках! Ведущий компьютер сдох… э-э… отключился!
…Освободившееся из-под гнёта сердце Миль на целую минуту заторопилось, сбилось с ритма; её попеременно бросало то в жар, то в озноб, пробило обильным потом… Очень неприятно. Но терпимо. Это всё настройки биосканера. А ну — отключить всё!!
Перехватив управление аппаратами, оставшимися без присмотра компьютера, заставила биосканер открыть крышку, отсоединить все службы, отвести блоки… Чувствуя себя ракетой на стартовом столе… Медленно, медленно, не спеша — это и так не самая приятная процедура, а если её ускорить, то будет ещё хуже.
Ну вот, руки… торс… ноги… свободна. И нага. Некоторые датчики были вживлены, и остались маленькие кровоточащие ранки. Плевать, мелочи… Зато уже можно выпростаться из тесного чрева этого гроба на колёсиках.
Миль села, с удовольствием озирая суету, и промакивая покрывалом пот и пятна крови. Собственная нагота её почему-то больше не смущала.
…Так, что там, на чём мы остановились? А, да: за что ж вы меня, господа так… э, недолюбливаете? Я ж вроде ничего плохого не сделала? Ну-у? Кто ответит?
В ментополе царили лёгкая паника и недоумение.
Кто-то, наконец, обратил внимание, что она сидит почти голышом, кутаясь в лёгкое покрывальце, и заметно мёрзнет. И, пожалев её, нарыл в стенном шкафу пакет, разорвал упаковку и протянул пациентке стерильный форменный комбинезон:
— Наденьте хоть это, пока тут всё не починят…
Обращение он опустил, отметила Миль. Но одним комбинезоном благодетель не ограничился, проявил если не человечность, то профессионализм: отыскал набор первой помощи и молча обработал её ранки. После чего помог залезть и упаковаться в явно великоватую для неё одёжку, подогнал рукава и штанины. Оглядел критически:
— Пока сойдёт.
«Спасибо, — поблагодарила Миль. — Ты на сегодня единственный, кто действительно оказал мне какую-то помощь».
Мужчина рассеянно кивнул.
Это что — он услышал её?! А ведь и правда — услышал! Но, занятый своими невесёлыми мыслями, не обратил внимания, что ему ответили не обычным способом. Как интересно…
Миль быстро его проверила: менто в зачаточном состоянии, никогда раньше парень им не пользовался, да и не мог, он и её бы не услышал, не будь она так взбудоражена, что транслировала менто излишне энергично. А голова у тебя, парень, не болит? Ага, есть такое: вон, и лоб трёт, и морщится, и в шкафчике что-то ищет… Медики — они вообще люди грамотные, головную боль не терпят сами и другим не советуют.
Учтём. И проверим остальных… Полагающих себя непогрешимо нормальными.
Результат прощупывания не порадовал: излучать-то они все помаленьку излучали, но вот восприимчивых нашлось только парочка, включая первого. Что ж, и то хлеб. Зато уж эти двое примут её волю как свою, причём, не заподозрят ничего странного. Следует только приказ отдавать помощнее и впечатывать его чуть поглубже, а не на поверхность — чтобы исходил как бы изнутри… Значит, ты: доставишь мне нормальный завтрак — без добавок и прочих сюрпризов! — и приличную одёжку-обувку… А ты: сообщишь Бену, что меня можно и нужно отсюда забрать. Немедленно!! И потом просто будь пока поблизости!!
Оба аж присели, получив такой ментопосыл. Но тут же очухались и бегом отправились выполнять — как им казалось — желание своей души. Вероятно, она немного перестаралась с силой приказов, но у неё были основания гневаться: оба участвовали в исследованиях… — Миль содрогнулась — …в исследованиях останков её нерождённого ребёнка…
Она стиснула зубы. Эти мужчины ни в чём не виноваты. Малыша убила Хейла. Держи себя в руках, не вымещай горе на этих… очень полезных сейчас людях. Ему всё равно уже не было больно… А тебе нужно быть в форме.
…Эти картинки она считала в их памяти, потому что они крутили их в своих мыслях почти постоянно. Исследования дали какой-то нестандартный результат, она не могла понять, какой: медик суеверно избегал думать об этом, а нажать на него посильнее она опасалась во избежание шока — он был полезен ей, пока оставался дееспособен. Да и так ясно было — все эти деятели смутно заподозрили нечто, чего сами толком не поняли, но во что они хотели бы и боялись верить… Поэтому и держали её в полусонном состоянии, и не выпускали из рук, дожидаясь результатов каких-то экспертиз.
А попутно они легко убедили себя, что пациентка уже почти объект, а не субъект, и лучше перестать относиться к ней, как к личности… чтобы не было так стыдно…
Хорошо ещё, что ничего они с ней пока сделать не могли, сначала ей надо было полностью восстановиться… А то ведь нормальной овуляции можно от неё и не дождаться. А стимуляция на таком фоне может и погубить ценный источник, что непростительно с точки зрения благополучия нации…
И все прочие мысли и впечатления крутились у них в том же неопределённом стиле.
Да не нужны ей эти их результаты, чтобы понять: ох и вли-ипла-а…
37. Лаура
Развороченная аппаратура быстро обретала нормальный вид, сгоревшие детали удалили, новые заняли свои места, но с компьютером беда была посерьёзнее, уничтоженная информация оказалась недублированной, программы не просто повреждены, а стёрты… Кондиционирование, тоже завязанное на местный терминал, до сих пор не работало, вонючая пластмассовая гарь в сизоватом воздухе то и дело заставляла кашлять то одного, то другого, то сразу нескольких. Миль тоже надышалась этой дряни и наладилась было выйти из бокса, но растерянные медбратья, не имевшие приказа выпускать её, встали стеной. Не драться же с ними. Тогда она села на пол тут, у входа — всё-таки воздух там был почище… Явная абсурдность отказа и собственных поступков — вверенная их заботам женщина страдает из-за некомпетентности вышестоящего — заставила «привратников» открыть дверь, и более чистый воздух наконец начал поступать из коридора.
А ещё в коридоре послышались приближавшиеся шаги, и вскоре на пороге появилось, судя по тому, как подтянулись «привратники», Большое Начальство. Начальство, морщась, обозрело задымлённый бокс, отыскало глазами пациентку — на полу — и не обрадовалось увиденному.
— Та-ак, господа медики… Ну, что ж, я теперь имею наглядное подтверждение тому, сколько у меня в подчинении идиотов и кандидатов на увольнение. Ну ладно — форс-мажор и всё такое, господа. Но почему больная у вас до сих пор здесь, да ещё сидит на полу, а не лежит в другом боксе, и почему она у вас в таком виде?!
Ему метнулись шептать на ухо нечто, от чего он отмахнулся и приглушённо рыкнул:
— Да будь она хоть… — он запнулся, — что — ей не нужна ваша помощь?! Или вы тут не в курсе, что ей ещё и вставать-то нельзя, не то, что на полу сидеть!
Вот это он напрасно. Миль прекрасно знала, что с ней уже всё в порядке, даже кровотечение давно прекратилось. Как-никак, она веда, и некоторые свои проблемы обучена решать с отрочества. Другое дело, этот Начальник хотел, чтобы она так думала… А может быть, даже сам верил в то, что говорил…
Во всяком случае, робокресло подкатило через пару секунд, и Миль, несмотря на попытку идти самостоятельно, в него водрузили и повезли по широкому пустому коридору. Эти поездки так и не стали её любимым видом развлечений, и от неловкости она мало смотрела по сторонам. Тем более, что там и не на что было смотреть…
Пока из какого-то бокового ответвления не вышла целая толпа красивых мрачных девиц, одетых во все оттенки тьмы. Миль невольно сжалась на своём постаменте: прямо в глаза ей смотрела Лаура собственной персоной. Девицы тут же отступили назад, давая дорогу процессии с Миль и её свитой в белом, но взгляды их обещали, как минимум, ещё одну встречу. И Миль как-то не была уверена, что бокс так уж неприступен. И ей даже показалось, что Большой Начальник не так уж неправ насчёт её состояния…
Её доставили в новый бокс, где безуспешно попытались подключить новый «саркофаг». Миль, разумеется, проследила, чтобы он у них не заработал. Как и другой. И третий тоже… Тогда (вполне справедливо!), списав неполадки на неисправность центрального компьютера, который почему-то не желал обслуживать это крыло, её перевезли в другое здание. Но и там ни один «саркофаг» не заработал. В полной прострации медики временно прекратили свои попытки, предоставив решение вышестоящим лицам, но на этот раз проявили максимум заботы к пациентке. Ей прикатили простую кровать, никак не посягавшую на свободу воли, устроили со всем мыслимым комфортом — даже телевидение он-лайн работало! — и оставили на попечение единственного медбрата. Того самого «курьера». Можно было бы и позавтракать. Но аппетит пропал напрочь. Вскоре под дверями обозначилось присутствие второго «курьера». «Сообщил?» — нетерпеливо спросила Миль, не утруждаясь открыть ему дверь. И немного расслабилась, получив уверения: муж в курсе. Если он поторопится… А впрочем, нет, по-любому никак не успевает: там, за стеной, уже скапливается угроза… Лаура и компания ещё не отыскали, куда поместили Миль — даже в приёмном покое ещё нет этой инфрмации, но уж они-то её отыщут, и поэтому их намерения сплетаются в тёмный клубок у её двери… И что с того, что лично Лауре она вообще ничего не сделала… Хейлу она ведь тоже не трогала.
Из бокса Миль ни за что не выпустят: для этого на посту за дверью достаточно медбратьев, уже довольно сердитых на неё. Но вряд ли их окажется достаточно, чтобы не впустить в бокс Лауру и компанию. Значит, надо управляться самой…
Миль быстро надела то, что принёс «курьер»: её старая одежда, полностью утратившая пригодность, была давно утилизирована, и он просто ввёл в синтезатор параметры пациентки, а тот выдал вполне стандарный комплект: трусы-майка-куртка-брюки-туфли. А вот про заколки не подумали ни «курьер», ни заказчица. Даже Гребня и брачного браслета нет — сразу при поступлении пострадавшей в клинику их вернули мужу, как особо ценные вещи. На скорую руку заплетя косу, Миль перехватила её какой-то гибкой полоской, выдранной на глазах у изумлённого «курьера» из недр «саркофага», и скомандовала:
«Вызывай подкрепление. И не медиков, а Патруль».
— А… — начал было он и схватился за голову:
«Вызывай, тебе сказано! И сам — вон отсюда!» — какой смысл ему тут оставаться, эти куклы и его размажут и не заметят. Он даже не воин, он всего лишь бестолковый, ничему другому не обученный медик. Только путаться будет под ногами…
«Курьер» вылетел из бокса пулей. Миль начала воздвигать баррикаду — плана спасения у неё никакого не имелось, но что-то делать было надо… Она как раз подкатила к незапирающейся двери бокса «саркофаг» и старательно, с помощью принципа рычага, переворачивала его набок, когда предчувствия подтвердились: в коридоре раздались возмущённые голоса, неопределёный шум и наступила нехорошая такая тишина… В груди метнулся мгновенный страх, который она тут же задавила злостью, но который, однако, придал сил, и «саркофаг» очень удачно тяжело рухнул поперёк входа. Миль занялась пультом управления, который тоже был на роликах. Его удалось завалить поверх «саркофага». Какое-то время Миль отдыхала, отдувая прилипшую к мокрому лбу чёлку, но в дверь толкнулись, а потом постучали, и хрустальный голосок весело прозвенел:
— Эй, крошка! Ты как там? Не скучно одной?
— Хейла передаёт тебе привет! — вступила ещё одна.
— И приглашает в гости! — поддержала её третья.
— Ага! Ждёт с нетерпением! — добавила четвёртая, заливаясь возбуждённым злым хохотом.
Это подстегнуло, Миль с удвоенным усердием принялась перетаскивать к двери всё, что смогла сдвинуть. Баррикада росла, надёжно блокируя вход.
Но вот оказалось, что перетаскивать больше нечего. Осталось втиснуться куда поглубже и ждать, кто успеет добраться до неё раньше — эти взбесившиеся бабы или Патруль…
А где-то рядом — Миль только теперь смогла расслышать слабенькое полуобморочное менто за множественными всплесками злобы — трясся в каком-то углу забытый ею уцелевший «курьер», насмерть перепуганный: имея ментоприказ быть поблизости, он не мог уйти…
«Ты!» — окликнула его Миль.
«Здесь! — отозвался он. — Страшно!»
«А думаешь, мне хорошо… Встретишь моего мужа — расскажи ему всё… Иди уже».
Повторять не пришлось. Даже обернувшиеся на движение девицы не успели нажать на спуск — парня и след простыл…
— Быстрее, у нас времени нет! — прошипела одна из них.
В дверь ломанули чем-то тяжёлым, но баррикада выстояла.
— Не поддаётся. Завалено.
— А ну-ка, девочки, подвиньтесь… Сейчас мы её…
Грохнуло и полетели осколки — тяжёлый лайтер (где только добыли!) бьёт бесшумно, но удар, легко пробив полотно двери, пришёлся в начинку биосканера, и там что-то рвануло. Сразу завоняло горелым, тяжёлый дым заполнил помещение, заголосила пожарная сигнализация, сверху полилась вода, и к воздушно-дымной смеси добавился горячий пар.
Миль зашлась кашлем.
— А давайте на звук! — услышала она азартный голосок, и попыталась сдержать кашель. Но он вырывался, обдирая горло, и…
— Фиу! — Бамс! — следующий выстрел прошёл над самой её макушкой — жаром даже опалило волосы. Миль упала на пол и поползла по жиже не пойми чего не пойми куда…
Лучи били беспорядочно — надеялись зацепить вслепую, и где-то в стороне отчётливо лопнула и посыпалась кусками прозрачная перегородка. Миль сообразила, что самое безопасное место — это вплотную к подножию баррикады, там слепая зона, и перебралась туда, стараясь не кашлять и вообще дышать пореже…
Обстрел стих, с той стороны напряжённо прислушивались.
— Лаура, пора. Счас здесь Патруль нарисуется.
— Не пойду. Она здесь, я её чувствую.
Женщины вообще менточувствительнее, тут она права…
— Бьём все в одну точку — вот так, вниз.
«Достанут», — поняла Миль.
И решилась.
От Бена она знала, как он задавил Хейлу. Лаура сейчас открыта, как никогда, она жаждет найти Миль, она ищет её всей душой. Так пусть найдёт.
Менто Лауры обжигало ненавистью, пылало. Ах, сколько силы… Можно было бы выпить твою ненависть, и живи ты себе дальше, но — нет времени. Так что — иди сюда…
«Ну, вот я! — Лаура сначала радостно устремилась навстречу… но тут же, инстинктом почуяв свою гибель, рванулась прочь и задёргалась. Ку-у-да… — Что, боишься? — Миль встала и развернулась лицом к невидимой за изрезанной дверью противнице… — А правильно боишься. Напросилась — получай!»
И ударила её. Благо, было, чем. В смертном ужасе женщина завыла, выпустила оружие… подёргиваясь, повалилась на пол… кажется, обмочилась…
Миль давила её, гасила трепещущее менто, сжимала, как хрупкое насекомое, ломала… Но в последний миг не смогла задушить и брезгливо бросила. Не так уж это оказалось трудно, скорее, противно… аж тошнит… Да пусть дышит. Всё равно то, что осталось, больше уже не Лаура…
…На ногах удержались не все. В том числе и Миль — ей вовсе не понравилось… убивать. В коридоре стоял крик и плач, там воняло теперь не только пластиком да гарью…
В боксе всё ещё что-то тлело, но дым понемногу вытягивало.
Ну вот, про неё на время забыли. Однако скоро вспомнят, и вряд ли ей сойдёт с рук, что она жива, а Лаура — нет. Значит, через коридор не выбраться… А что там — за бывшей прозрачной перегородкой? Ух, какая лужа горячего пластика… А ведь там есть другой выход!
Баррикада быстро теряла в высоте, тропинка удлинялась, вскоре через расплавленную пластмассу уже стало можно перебраться… Несколько ожогов и порезов — прыжок — и здравствуй, свобода…
Облегчённая баррикада недолго сопротивлялась — но ворвавшиеся в разгромленный бокс девицы были разочарованы вдвойне, потому что там их, тёпленькими, и взял Патруль…
38. Свобода влипнуть — тоже свобода
Она успела выскользнуть из корпуса через служебный неохраняемый выход и покинуть территорию клиники, и оказалась на улице. Свободна, да, но в каком виде… Внешностью на взрослую горожанку Миль никогда не тянула, а тут ещё и браслета на руке нет, так что в случае чего — поди докажи, что ты не подросток в беде. Даже если её не объявят в розыск, первый же добропорядочный горожанин просто обязан будет сдать её Патрулю. А Патруль сейчас и так на ушах стоит. По крайней мере, в этом районе. Значит, из района надо убраться как можно скорее.
А кстати — что за район? А вот ч-чёрт его знает… Не сильна была Миль в географии Города. Клиника неподалёку, значит, район жилой — гуще, чем клиники, по Городу рассредоточены только, наверное, туалеты да кафешки, в том числе — кафе-автоматы…
Вот в такое кафе и заглянем. И перекусить можно, и отдохнуть. И в порядок себя более-менее привести — скоренько, скоренько… А ещё, если чуть повезёт, и встретятся пара-тройка людей, можно будет немножко попрактиковаться в технике макраме… о которой в этом мире вообще никто ничего не слышал.
Если смотритель кафешки и был удивлён растрёпанностью чумазой девчушки, то виду не подал и с места не встал. Правда, чтобы вызвать патруль, ему и не нужно было вставать, тревожная кнопка всегда под рукой, но его зарплата напрямую зависела от количества прошедших через кафе посетителей, а патрульные, если приедут, кафе на время выяснения прикроют, а в час пик это ж прямые убытки… Да и не был уверен смотритель, что девушка нуждается в помощи… во всяком случае, он легко себя убедил, что не нуждается. И мельком брошенный ею колючий взгляд послужил дополнительным доводом — не вмешивайся, сиди, как сидел…
Миль свернула в дамскую комнату, через дверь ещё раз напряжённо прислушалась — смотритель внушение воспринял хорошо, видимо, оно легло на подготовленную почву — и слегка перевела дух. Возможно, попозже, когда — и если — его спросят, видел ли он такую-этакую, он припомнит, что да, видел, и удивится собственному преступному равнодушию, но сейчас он снова уткнулся в экран, и радужные блики придуманных переживаний заиграли на его лице.
Дамская комната в заведениях Города тем и замечательна, что посетительниц в ней отродясь много не бывало, а синтезаторы-утилизаторы всегда исправны и заряжены. Миль на минуту расслабилась и попыталась мысленно дотянуться до Бена, вложив в попытку немало сил, но… безрезультатно, то ли силёнок не хватило, то ли Бен зачем-то заблокировался, а то ли он очень уж был далеко… Всплакнув от тоски, Миль себя окоротила — они всё равно друг друга найдут! — и уже достаточно спокойно умылась и даже кое-как причесалась местной хлипкой расчёской, которая, конечно, до конца процесса не дотянула, но всё-таки оказалась полезна. И даже порезы и ожоги нашлось чем наскоро обработать. Теперь вид у Миль уже не был таким вопиюще бедственным, из комнатки уверенной походкой вышла без изысков, но вполне прилично одетая и чистенькая девушка в стандартном дешёвом комплекте. Руки она, правда, независимо держала глубоко в карманах, что не делало чести её манерам, но это, кажется, единственное, к чему можно было придраться… не считая, пожалуй, того очевидного факта, что она разгуливала по Городу без сопровождения. Но Закон этого не запрещал… А замкнутое выражение лица и короткий непримиримый взгляд, изредка бросаемый на встречных, предупреждал всякого, что неосторожное любопытство либо доброхотство обойдётся довольно дорого. Вот веяло от неё чем-то таким, что хотелось держаться подальше…
Миль, внутренне усмехаясь, дисциплинированно встала в конец очереди и прошла с подносом вдоль ряда автоматов, набив карманы про запас несколькими саморазогревающимися брикетами с едой, а также набрала столько готовой еды, что едва дотащила поднос до столика-стойки — и никто не рискнул помочь, чем она осталась очень довольна: теперь она точно знала, что «макраме» в этом мире работает едва ли хуже, чем дома. Ещё бы вы не шарахались, дорогие горожане, всё-таки вязать Узлы Власти меня учил лучший из имевшихся в роду специалистов…
Если у кого-то из окружающих и были сомнения по поводу её возраста, то отпали, когда она рассчиталась с помощью индикатора — Миль старательно его продемонстрировала…
Одно жаль: ну никто в Городе не шьёт-не вяжет, нитки здесь — редкость, и плести «Недотрогу» пришлось из подручных средств, а именно — из скрученной туалетной бумаги, пропитав её затем каплями крови и слюны, и ни о какой прочности речь не шла — прослужит этот, с позволения сказать, «узел» совсем недолго, скоро придётся вязать новый… Зато как тест сей клочок бумаги сработал просто отлично. Вообще-то это вещество даже и бумагой не являлось — ещё один синтетический модификат, но это уж мелочи…
В городских кафе-автоматах царил (прямо родиной повеяло) принцип самообслуживания: поел — унеси поднос. Поэтому у приёмного окошка порой скапливалось ненадолго человека три-четыре, что опять же было очень на руку Миль, лишь бы никто не попытался уступить ей очередь… Но «Недотрога» сработала идеально — никто даже не обернулся, и скоро Миль зажала в кулачке совершенно необходимый материал для создания следующего узла, «Путаницы», она же «Путалка» — пару снятых с чужой одежды волосков, а, подсуетившись, успела украсть с оставленного в приёмном окошке подноса и смятую салфетку, которой кто-то вытер губы. Не идеально, конечно, но на салфетке по-любому должно было остаться некоторое количество слюны и клеток эпителия, а много нам и не надо, весело думала она, скатывая в ладонях добытое в один плотный жгутик вместе с собственными волосками, выпавшими при расчёсывании… Этот жгутик получился достаточно прочным и гибким, и Узел вывязался хорошо, хотя и смотрелся неприглядно. Ну да подобные Узлы, вывязанные с конкретной целью, всегда таковы… это уж как повезёт с ингредиентами, а то бывало и хуже… Главное — они работают! И теперь, улыбнулась Миль уголком рта, пряча в карман комок мусора, каким для непосвящённых выглядел Узел, теперь Патруль может найти её, только наткнувшись случайно: отныне все её физиологические показатели принадлежат как бы четырём разным людям, трое из которых — мужчины… На родине служебно-поисковые собаки в таких случаях подавали в отставку и уходили в запой… Но лезть на рожон всё равно не стоит, район вскоре придётся оставить…
Правда, погрустнела Миль, ментальные показатели теперь тоже делятся на четыре. И неопытный в таких делах Бен, если и ищет её в менто, то увы, старается напрасно…
Она успела отойти от кафе на добрый десяток метров, когда мимо пролетела патрульная машина, и Миль даже затруднилась бы сказать, а сколько же человек в ртутно-блестящих комбинезонах выметнулись обоймой из той машины и скрылись в кафе — так стремительно они двигались. Красиво работают, поёжилась она, и постаралась слиться с местностью. Вряд ли они явились ещё по чью-то душу, скорее — отследили её индикатор при расчёте. Ай-яй-яй, господа, нехорошо оставлять девушку без законно заработанных средств к существованию. Некрасиво. Хотя счёт и не заблокировали. Придётся выкручиваться, эх-ма…
Значит, останавливаться в отелях и делать любые покупки — это отныне не для нас, или — возможно только единожды. А потом придётся очень-очень быстро оттуда проваливать. Ну, как вариант, на крайний случай, будем иметь в виду…
…Город действительно очень благоустроен, Миль, вспоминая своё бродяжничание в детстве, могла сравнить — и сравнение выходило в пользу Города. Но как долго она сможет водить за нос Контроль? Ну, ладно — туалеты бесплатны, еды пока полны карманы, а если закончится — в любом баре, кафе, ресторане только намекни — сочтут за честь накормить. Днём она может посидеть там, отдохнуть тут — но ведь где-то же надо и прилечь поспать. И лучше не прилюдно. В здешние подвалы-чердаки лучше не соваться — это царство техники, на присутствие живого не рассчитанное… Сколько она продержится? Почему не слышно Бена, что с ним случилось? Если он будет искать её где-то около клятой клиники, то от неё, клиники, и нельзя уходить далеко — а надо! Даже рискни она связаться с домом — патрульные отследят звонок и будут возле неё раньше Бена… Вот почему она его не слышит, а?!
Кстати о живом… Ничего похожего на крыс-мышей-тараканов в Городе не имелось — Контроль в этом вопросе оставался непримирим. Домашние животные, если у кого они и были, являлись абсолютно домашними и пределов жилищ не покидали. Птицы небольшие, правда, над парковыми зонами иногда мелькали, бабочки-стрекозы-мушки тоже — и те исключительно миролюбивые, никаких тебе кровососущих видов. Но спать под открытым небом всё равно не стоило: ну не позволяют себе местные такого, особенно дамы…
Выхода она не видела, и грызло беспокойство за Бена, который тоже сейчас сходит с ума… Как и Джей… От всех этих мыслей становилось совсем тошно, и Миль временно запретила себе об этом думать.
39. Литтен
…Она крутилась в районе клиники уже около трёх дней. И всё это время без сна. Посетила большинство попавшихся на пути кафе, и дневных, и ночных, и круглосуточных. Если бы Бен оказался поблизости, она давно засекла бы его менто… И решила: это кафе — последнее в этом районе: обходиться далее без сна стало совершенно невозможно. Уже и так ломило мышцы, и здорово потряхивало, с трудом удалось купировать подкравшийся приступ лунной лихорадки. Подпитаться тоже не получалось — стоило присесть где-нибудь на солнышке, как сами собой закрывались глаза… Оставались нередкие в подобных заведениях скандалы, но их быстро пресекали владельцы, и хорошо ещё, что пока обходилось без вызова нарядов Патруля… А теперь и вовсе — в тёплом людном помещении под ровный гул голосов сморит на раз, если сейчас не уйти — заснёт сидя… Да и стоя тоже…
И тут с неё слетела вся сонливость: в кафе вошли сразу три девицы, не иначе, постоянные посетительницы — их радостно приветствовали и бармен, и завсегдатаи, со всех сторон посыпались приглашения, и девушки рассеялись по залу, выбрав каждая другой столик. Миль глядела во все глаза: девушки вели себя как-то не так. Обычно горожанки держали себя с немалым достоинством, прекрасно зная себе цену, и к ним относились неизменно почтительно, а эти…
Что ж, эти, похоже, тоже цену себе знали. И цена эта была известна не только им, а и всем в кафе. Их без зазрения совести обнимали, гладили, нацеловывали, а они на это только звонко хохотали, сверкая по сторонам глазами, да задирали чуть повыше — как бы случайно — и без того короткие юбки и откровенно прижимались к мужчинам…
Миль довольно долго старательно отводила от них взгляд — ну, пусть проститутки, однако пялиться на них всё равно невежливо, как бы интересно ни было. Главное, что эти женщины совершенно ничем не угрожают ей лично. Тем более, что свой чаёк она уже допила, и напоследок пора было посетить одну уютную комнатку для дам…
Придирчиво оглядев себя в зеркале, покачала головой: отпечаток трёхдневной бессонной эпопеи по местным трактирам при всей её выносливости не мог не отразиться на лице, и с этим ничего не поделаешь. Никакая косметика не скроет тяжёлого до отупения взгляда красных глаз из-под полуприкрытых век, и неверных движений…
Чьё-то приближение к двери дамского туалета Миль уловила загодя и встряхнулась — вошла одна из этих девиц, мельком взглянула на отвернувшуюся Миль и занялась своим лицом. А Миль, изредка всё-таки поглядывая на неё с любопытством, занялась своими порезанными-обожжёными ладонями — старый пластырь уже давно следовало удалить…
— Малышка, что у тебя с руками?! — послышалось вдруг рядом, и Миль, вздрогнув, попыталась спрятать руки: девушка смотрела на отражение её ладошек.
— Э, нет-нет, не прячь! Дай я помогу.
Миль, испуганно глядела, как она подходит и берёт её за руки, поворачивает их ладонями вверх, укоризненно цокает языком… Что-то с ней было не так… или нет?
— Где ж ты так… а впрочем, неважно. Сейчас я всё сделаю… Немножко, правда, придётся потерпеть… Но так надо, ничего, ничего…
И с голосом её что-то не так. И руки, хотя и с маникюром, но как-то крупноваты, и плечи широковаты — теперь, вблизи, это стало заметнее, и подбородок чуть тяжеловат…
И бёдра узковаты, хотя в целом — гибка, изящна, стройна… Ну, не всем, стало быть, походить на Лауру да Хейлу… Может быть, у неё серый статус…
— Меня зовут Лит, — болтала меж тем девушка, — а тебя? — И, не дожидаясь ответа, продолжала: — Тихо-тихо, уже всё… Видишь, совсем и не больно, правда ведь? Надо было сразу биоклеем залить, пластырь тут не подходит. Я всегда с собой ношу бактерицидку и биоклей, мало ли что, ну и вот — не мне, так кому другому сгодилось, очень удобная штука, заживёт мигом, вот увидишь…
А взгляд-то у неё грустноват, хотя она почти постоянно кокетливо улыбается…
…— Вот и всё, — Лит сунула в карман Миль тюбик с клеем и какой-то пузырёк. — Бери, надо будет потом ещё разок обработать. Кстати, извини, конечно, но выглядишь ты не очень…
Руки больше не болели. Пострадавшие места поблёскивали тонкой гладкой плёнкой. Лит внимательно глядела Миль в лицо. Миль сделала книксен — не писать же «спасибо».
Авось поймёт правильно. Лит поняла: с улыбкой кивнула в ответ и посоветовала:
— Не моё это, конечно, дело, девочка, но шла бы ты отсюда. Сейчас народ со смены подтянется, мало ли — не всякий разберёт разницу между нами и тобой. Хочешь, провожу?
Миль отказалась. Лит вышла первой, а Миль ещё помедлила, глядя в зеркало. Для пробы дохнула на стекло и позвала: «Бен, ответь, да где же ты уже…» Зеркало на миг помутнело — значит, жив — но и только. Что ж, уже неплохо. Вздохнув, Миль отправилась на выход…
Зал был уже набит битком, и вовсю шумел. Пахло тоже довольно крепко — мужчины, даже чистые, собравшись в тёплом и не особо большом помещении в таком количестве, вскоре начинают пахнуть, а среди этих посетителей многие явились прямо с работы, и не все из них зарабатывали, сидя в удобном кресле за столом или клавиатурой…
Провожаемая пристальными взглядами (Что за чёрт! Не иначе, «Недотрога» совсем развалилась!), Миль вышла на улицу, с удовольствием вдохнула струйку вечернего ветерка и… развернулась и вошла обратно в переполненное кафе: из остановившейся совсем неподалёку патрульной машины высаживались знакомо зеркальные фигуры…
Любое кафе имеет служебный вход-выход. Не может же это его не иметь! Стараясь, чтобы на лице не отразилась паника, Миль целеустремлённо пересекала зал, и арка входа в служебный коридор уже была в двух шагах, когда проход между столиками оказался блокирован: крупное мужское тело — слишком крупное, чтобы его просто перешагнуть, и явно подогретое чем-то запретно-веселящим — бухнулось поперёк дороги. Глядя снизу вверх, мужчина протянул руку и, поражаясь собственной наглости, попытался ухватить остановленную таким способом девушку.
— Мила-ашка-а… А посиди с нами, а?! — и компания за его столом дружно и весело поддержала приятеля.
Не тратя времени — патрульные уже почти у входа — Миль потянула на себя возбуждённую ауру не только этого «смельчака», но и его товарищей по застолью, с интересом ожидавших продолжения разговора. Продолжения, однако, не последовало: здоровяк как-то вдруг успокоился, свернулся калачиком и погрузился в сон, его товарищи за столом просто погрустнели и молча уставились каждый в свою тарелку или стакан — у кого что было. Миль же, получив нежданную подпитку, почувствовала прилив бодрости, но, не имея возможности поправить взбаламученные биополя доноров, мысленно извинилась — пардон, ребята, вы сами напросились — и продолжила путь. Ей удалось нырнуть в полутёмный служебный коридор практически в тот же момент, когда патрульные вошли в зал. И она металась, тычась из двери в дверь, пока кто-то уверенной рукой не направил её в неприметную дверцу, вывалившись на воздух вместе с ней. Лит — тут же опознала Миль.
— Что, и у тебя тоже сложные отношения с нашими благодетелями? — хриплым шёпотом спросила Лит, что-то делая со своей внешностью — в тёмном закутке, где они оказались, трудно было разглядеть, что именно. Но на ярко освещённую улицу, куда выходил закоулок, под руку с Миль шагнул молодой мужчина. Очень молодой.
«Где были мои глаза…!» — со стыдом думала Миль, опираясь на его сильную руку… с остатками яркого маникюра. И то — уж вряд ли стали бы девицы разряда Лауры помогать Миль, да ещё той замухрышке, какой она сейчас была. А вот мужчина, даже такой… своеобразный, как Лит — не смог оставить девушку без помощи. Тем и отличается от местных баб.
— Говорил же — не место тебе в нашей кафешке! — подосадовал Лит, почти бегом таща её какими-то закоулками и постоянно куда-то заворачивая, пока оба не оказались на полупустой тихой улочке, где и фонари-то горели реже, чем надо бы. Здесь они смогли отдышаться и перейти на спокойный шаг. И Лит отметил: — Но Зрана ты сделала красиво. Не пойму только, чем. Ну, чего молчишь?
Миль потупилась, покашляла и развела руками. Он остановился:
— Ещё и простужена. Так чего ж ты вообще по улицам шляешься? Ладно, сейчас найдём такси и отправлю тебя домой… Деньги-то есть? Хотя откуда у школьницы деньги… — Миль не стала его поправлять и доказывать, что она «большая».
Пройдя ещё немного по сонной улочке, набрели на площадку для транспорта — несмотря на захолустный вид, улочка имела таковую, как любая другая приличная городская улица, и даже столбик для вызова такси оказался на месте. Лит нажал кнопку под колпачком, и такси явилось довольно скоро…
Но тут на стоянке вдруг стало шумно и людно.
— Надо же, время позднее, а Литтен не на охоте. Как же так, дорогуша? — девушка отделилась от подруг и ласково приобняла… подругу? Друга? В общем, она обняла Литтена. Но тут же ревниво надула губки: — А кто это с тобой, дорогуша?
И Миль опять оказалась в центре не самого дружелюбного внимания.
«Как же вы мне все надоели со своей ревностью…» — подумалось ей. Девушки… или кем там они себя считали — обступили пару плотным кружком, разглядывая спутницу Литтена, но тот прошипел:
— А ну, цыц! Совсем сдурели — настоящую фэйми не отличите? Ну-ка, дайте пройти, пока машина не ушла, — и отодвинул «девиц» в сторонку, освобождая дорогу к пока ещё ожидавшему такси.
Ловко подсадив Миль на переднее сиденье, гибко согнулся, наполовину нырнув в салон, набрал комбинацию на пульте и приложил свой индикатор к терминалу.
— Ну вот, всё оплачено… Адрес сама наберёшь? Так я пошёл, — и выпрямился.
Миль перебралась на его место, оглядела пульт. Отчего ж не набрать… Помахала Литтену, смотревшему с некоторым сомнением. Кажется, так…
Впечатление было странным — руки словно сами по себе, а хозяйка только наблюдает. Даже к бортовому киберу обращаться не пришлось. Нужные команды всплывали в памяти, пальцы ложились именно туда, куда следовало — стоило лишь определиться с целью. А цели-то как раз и не имелось…
Послав машину для начала просто — вперёд по улице, Миль некоторое время осваивалась «за рулём». А что, ей понравилось. Машинка сама знает, что делать, руля слушается настолько, насколько разумно ведёт себя водитель — на пробу Миль помотала такси туда-сюда, но кибер на первом же отклонении выправил курс, не позволяя творить глупости. Вот с курсом посложнее… Дома делать явно нечего, если там её кто и ждёт, то это не муж. Даже звонить туда без толку — засекут мигом.
Джея тоже подставлять смысла нет. Он засвечен в их с Беном компании неоднократно, и его адрес просто обязан быть под подозрением. Во всяком случае, Миль на месте Контроля его бы точно заподозрила. Тяжёлая от недосыпа голова никак не выдавала решения… И вообще в салоне было слишком тепло и тихо, слишком удобно…
И Миль сдалась: выбрала маршрут по кругу, с остановкой в тот момент, когда закончатся внесённые средства. Вряд ли их хватит надолго… но хоть сколько-то, хоть полчасика… поспать… а там кибер пассажирку, уж наверное, разбудит…
Поздним вечером того же дня Литтен, вернувшийся «на охоту», был несколько удивлён полным отсутствием средств на своём счету, но только посмеялся над собой: платил за встреченную в кафе девчонку по открытому счёту, о чём забыл её предупредить, а Миль этого по незнанию не проверила. Благо, на счету было не так много, чтобы расстраиваться. Но вот Миль в том такси заехала куда дальше, чем рассчитывала…
И ведь кибер честно старался разбудить её. Однако добился лишь того, что привлёк внимание толстенького замотанного владельца маленького уличного кафе — из тех, что выставляют столики на открытой террасе. Время было — ближе к утру, и даже самые большие любители ночных прогулок разошлись, кафе закрывалось. А это такси как подъехало к обочине, так и стояло, и непохоже было, чтобы оно кого-то ждало. Подойдя поближе, усталый толстячок наклонился и расслышал бубнёж кибера, а, заглянув в окно, углядел, кого тот уговаривает покинуть салон. Минуту толстяк рассматривал спавшую девушку, даже постучал по стеклу… А потом воровато огляделся — улица была пуста — и шустро засеменил к себе на кухню. Через минуту он выскочил обратно, закрыл своё заведение и быстро ушёл, нервно оглядываясь. На заслуженный отдых, надо полагать…
А буквально ещё через несколько минут подкатил небольшой фургон, вышедшие из него четверо крепких мужчин с одинаково неразличимыми лицами тоже заглянули в салон такси, переглянулись:
— Добавим?
— Не стоит.
— А если проснётся?
— Да теперь — если даже и проснётся… И… взяли… — они кивнули друг другу, очень скоро салон опустел, и кибер замолчал. Фургон спокойно уехал.
А кибер-такси с полностью разряженными батареями неприкаянно осталось стоять на обочине, сигналя о бедственном положении центральному управляющему компьютеру. Высланный тягач отбуксировал такси в «стойло», техники, проводя профилактику, полюбопытствовали, как же этот кибер дошёл до жизни такой — ведь обычно при низком заряде батарей протокол не позволяет киберу брать на борт пассажира, а прямиком отправляет машину на ближайшую заправку. Просмотрели бортовую запись…
В общем, на следующий день толстячок не смог открыть своё кафе. Он с самого раннего утра был очень занят, активно сотрудничая со следствием. И изо всех сил старался оному следствию быть как можно более полезным… А выдержанные и законопослушные следователи, держась подальше от потеющего, студнем трясущегося подследственного, шлёпавшего губами и таращившего белые от ужаса глаза, тщательно фиксировали его показания, тут же передавая все полезные данные оперативному патрулю, уже работавшему в городских закоулках… И, бледнея от злости, боролись с желанием если не убить воняющего страхом и потом болтуна, так хоть покалечить… Данных не хватало, приборы поиска почему-то не брали след. Хозяину кафе можно было инкриминировать только любопытство — он же не нарушал Законов, заглянув через стекло в салон. Ну, спала там девушка. Так ей никакая помощь не требовалась — спать в такси не опасно. Криминальности звонка доказать не удалось — с зарегистрированых аппаратов никаких подозрительных звонков, все самые обычные. А тот телефон, по которому он после закрытия кафе не позвонил даже — просто нажал на кнопку — сразу выгорел изнутри… Эксперты, конечно, спёкшийся комок попытались вскрыть — но никаких шансов что-то найти. Толстяк даже не видел последствий нажатия на ту кнопку, он сразу ушёл… Камеры подтверждают…
— Неужели эта сволочь выкрутится? — горько удивлялся молодой следователь.
— Не совсем, — утешал его более опытный. — Дело не закрыто, а статья серьёзная, и там ещё надо разобраться, на какие такие доходы он своё кафе открыл… так что он в камере надолго… а если нам повезёт, то и навсегда.
40. Как аукнется
Который день изводимый неопределённым нытьём «сторожа» и мучимый всякими дурными предположениями, Бен, чтобы быть поближе к жене, устроился на временное жильё недалеко от клиники — прямо в своём «Призраке», на стоянке. И, когда «курьер», выполняя приказ, позвонил ему, то ничего и сообщить-то толком не успел: едва увидев на экране смятенное выражение лица посланца, Бен сорвался с места и бегом примчался в клинику. «Курьер» встретил его в приёмном покое и, понизив голос и постоянно оглядываясь, выложил ему всё, чему оказался свидетелем. Бен, не ощутив присутствия Миль, развернулся — искать её, он уже чуял направление… Но тут пожаловал Патруль, и Бена, как он ни уверял, что должен спешить, задержали. А там подоспел и Десант… и Медсовет. И Бен понял, что застрял.
Отлично выдрессированные для подобных ситуаций крепкие пареньки ловко похватали разбушевавшихся дамочек, надёжно их угомонили и отправили всю компашку в «управу», то бишь Центр Контроля Города. Бен видел, как их увозили, и знал: дальнейшей судьбе преступных красавиц не позавидуешь, но сочувствия к ним в себе почему-то не обнаружил. А ведь прекрасно знал, что ждёт их и Следствие, и Перевоспитание, и что оба процесса в случае отказа от добровольного согласия помогать Следствию без такового легко и непринуждённо обходятся — для благополучия Города ну совершенно необязательна целостность личности подследственных, вполне достаточно сохранности телесной… последняя даже предпочтительней: необременённое сознанием собственной уникальности тело не возражает, когда у него регулярно стимулируют деятельность яичников, а впоследствии, когда эти органы становятся более неспособны производить ценнейшие клеточки, бывшая женщина ещё долго в силах вынашивать по пять-шесть плодов одновременно… примерно дважды в год… пока тело напрочь не износится… что при хорошем уходе случается очень нескоро. И не беда, что эти многоплодные беременности не донашивались до полного срока, такой цели пренатологи и педиатры и не ставили — маловесных новорождённых благополучно доращивали до нормального веса в инкубаторах и выпускали в жизнь.
«Зачерствел я совсем, что ли?» — отстранённо думал Бен, провожая взглядом уже более чем спокойных и послушных девиц, слегка заторможенно и почти добровольно грузящихся в медицинские флайеры… Его гораздо больше волновало всё ещё живое тело их подруги, Лауры, которую Миль малодушно не добила. Знай Миль, что натворила, оставив её в живых, она, возможно, и нашла б в себе силы добить противницу, сейчас Медсовет увозил бы просто ещё один труп, и неудобных вопросов к Миль у него было бы гораздо меньше… А так у него, Медсовета, имелось уже целых два аналогично немёртвых и не очень живых тела, а это, как известно, уже тенденция… Почему-то любознательные специалисты-медики связывали оба случая именно со сбежавшей пациенткой, хотя Хейлу приговорил Бен — и свидетельства тому имелись неопровержимые…
…Медсовет, воодушевлённый результатами всяческих анализов тканей нерождённого ребёнка Регхазов и самой Миль, видеозаписями последних событий в клинике и недавнего инцидента с участием Хейлы, заинтересовался и несостоявшимся отцом. Бена обследовали едва ли не более плотно, чем его жену, но обследование лишь подтвердило показания индикатора, и Медсовет нехотя признал, что этот след — ложный.
Однако Бену снова и снова пришлось рассказывать намертво вбитую в память историю о том, как он познакомился со своей будущей женой, как и где они встретились в первый раз… И Бен не раз поблагодарил про себя дотошность Джея, всю эту легенду сочинившего, наполнившего её достоверными деталями, до мелочей проработавшего каждый шаг и заставившего его эти факты и фактики затвердить так, что он уже и сам верил: всё и было так, и никак иначе. Раз за разом, давя беспокойство и затыкая «сторожа», Бен старательно отвечал на все вопросы, сердцем чувствуя, как утекает каждая секунда, как в ожидании кружит по улицам Миль, как она мается и недоумевает… как удаляется от него.
Однажды во время очередного допроса он с некоторой оторопью увидел: поверхность висевшего неподалёку зеркала туманится, покрываясь лёгкой изморозью, ощутил прилив тоски… и понял: это Миль пытается с ним связаться доступным только ей способом. Как он хотел ответить! И как боялся, что кто-нибудь обратит внимание на ни с того, ни с сего побелевшую поверхность… Обошлось: никто не заметил, и зеркало очень скоро оттаяло… То есть — Миль, спустя три дня после бегства из клиники, оставалась всё ещё жива-здорова, что уже было хорошо…
Наконец его, пусть и неохотно, всё-таки выпустили и даже подвезли туда, куда он попросил — до злополучной клиники. Чувствуя внутри опустошённость и сонливость, (не иначе, остаточный эффект каких-то подсунутых ему напоследок снадобий), Бен тупо постоял на краю стоянки, сделал несколько неуверенных шагов… И попал в зону внимания «Призрака», признавшего хозяина. Приветливо подмигнув бортовыми огнями, флайер гостеприимно открыл люк. Бен ещё поторчал столбом, соображая, чего хочет от него машина, потом вспомнил, добрёл до люка, сел в проёме, свесив голову… И, похоже, на время утратил контакт с реальностью.
Во всяком случае, он так и не заметил, откуда перед глазами возникла пара десантных ботинок, один из которых нетерпеливо притоптывал носком, явно ожидая, чтобы на них обратили внимание. Бен заставил себя поднять взгляд и тускло спросить севшим голосом:
— Ну?… Чего ещё?
Под носом у него появился листок с текстом:
— Читайте.
Бен вяло усмехнулся:
— Не могу. Сам читай.
Тип в ботинках вздохнул, но внял: ровным, чётким голосом зачитал постановление Контроля о помещении господина Рэгхаза под домашний арест — вплоть до особого распоряжения. В качестве особого же благоволения к его прежним заслугам арест разрешено отбывать в собственных владениях. Бен равнодушно кивнул, подписал подсунутый документ, принял вручённую копию. Ботинки не уходили.
— А теперь чего? — устало поинтересовался Бен.
— А теперь извольте следовать предписанию. Вы способны долететь сами или дать вам пилота?
— Сам. У меня кибер, — мотнул головой Бен. Перекинул ноги в салон, не давая себе труда подняться, окликнул кибера и приказал лететь домой. Даже не встал с пола, когда люк тихо чпокнул, становясь на место. Так и проспал до самой посадки.
Дома он первым делом завалился в биосканер и запустил полный анализ состояния. Результат был ожидаемый, и следом Бен прогнал себя через очистку крови, что заняло порядочно времени, но этого добра у него теперь было в избытке, а эффект того стоил: в голове наконец прояснилось, тело перестало быть тяжёлой малоподвижной обузой…
И Бен едва не пожалел, что очистил организм: теперь он мог только изо дня в день метаться по дому, не находя выхода беспокойству и ярости. Ментопоиск в его исполнении на таком расстоянии ничем помочь не смог… Джей на звонки не отвечал.
Администрация Контроля, которую Бен не стеснялся каждый день доставать запросами о судьбе своей жены и бомбардировать просьбами о снятии домашнего ареста — тоже.
Он прибрал и с глаз долой попрятал все разбросанные по дому детские вещички и игрушки. Хотел и комнатку, приготовленную под детскую, привести в обычный вид, но руки не поднялись. Пусть останется так… А потом занялся тем, что принялся набивать салон и багажник флайера некими вещами, о которых наблюдателям, усердно пасущим усадьбу опальных Рэгхазов, знать было совсем необязательно.
День за днём мучительно-неторопливо складывались в неделю за неделей… Вот уже и флайер набит, и все его системы тщательно и не по разу подетально перебраны, насколько это позволяли условия домашней мастерской… Уже и собранное своими силами кое-какое оружие размещено по укромным уголкам на его борту. Подготовлен к консервации сам дом. Все инструкции Дому выданы. Делать стало совсем нечего. Связь с Городским информаторием ему ограничили телевизионными каналами. В новостях за слаженные совместные действия и самоотверженность, проявленные в операции по качественному захвату очередного «курятника», усердно нахваливали Десант и Патруль. Бен мрачно смотрел на хорошо знакомые героические физиономии бывших сослуживцев, взиравших на официалов, торжественно вручавших им награды, почему-то кисло, и ждал… ждал, чем же всё это кончится — ведь должно же оно было когда-нибудь уже закончиться…
Оно и закончилось — несмотря на ожидание, внезапно. Киб, нарушив ничем не разбавленную тишину, пробасил — Бен даже вздрогнул, в точности, как когда-то Миль:
— Оцепление снято, хозяин. Получено официальное разрешение на отмену домашнего ареста.
Вот так — ни извинений, ни объяснений…
— Подотритесь вы своими извинениями… — пробурчал Бен, запуская генератор помех и провожая взглядом улетавший в сторону моря «Призрак». Белое побережье — совсем рядом с северной границей Периметра Города. Оцепление снято, и, пока сообразят, куда улетел опальный гражданин, пока вышлют (если оно им надо) перехватчиков, пока (и если) догонят да выяснят, что флайер пуст — «Призрак» уже окажется далеко… Да и (Бен довольно ухмыльнулся) пусть ещё попробуют теперь флайер обнаружить: зря, что ли, Бен все эти бесконечные недели возился со своей машиной…
— Киб, вызывай для меня такси. А пока пишем сообщение для госпожи…
И, конечно, выпустил на близлежащую территорию целую рать миниатюрных роботов, которые, лавиной покатившись во все стороны, тут же принялись тщательно и безжалостно чистить округу от оставленных Контролем крошечных электронных шпионов. А чего вы ждали, господа… Как аукнется — так и откликнется. Он понимал, что вряд ли его минивояки вычистят всех и сразу, но и не сомневался, что Миль, в надежде встретиться с мужем, при первой возможности непременно попытается вернуться домой. И сделал всё, чтобы она тут не появлялась, а и появится — осталась бы необнаруженной.
41. «Улей». Белые начинают и… проигрывают
…Пробуждение напоминало стремительное всплытие со дна тёмного озера. Чувствуя во всём теле сразу и лёгкость, и оцепенение, Миль полежала, не желая ни двигаться, ни думать, то и дело ненадолго проваливаясь назад в лоскутно-пёстрое забытьё и снова просыпаясь. Потом попыталась сообразить, а где, собственно, находится, какой сегодня день, какое число… Безуспешно. Открыла глаза — это ничего не дало: вокруг плотной стеной стояла темнота… и полная тишина. В воздухе присутствовал приятный, явно цветочный, аромат… Пошевелилась — лежать было удобно, тепло и мягко, тело окутывало нечто невесомо-пушистое. Пощупала вокруг себя — под ней явно кровать… да широченная какая…
Как-то непривычно, с задержкой, отзываются руки-ноги… по всему телу — противные мурашки, тактильные ощущения — какие-то… неполноценные, что ли. Ничего не болит — ни внутри, ни на поверхности, даже напротив — немного не хватает чувствительности, наличествует некоторое онемение, притуплённость… Странные ощущения.
Странно всё это: во-первых, у неё никогда не было пушистого одеяла… а во-вторых, она никогда не спала абсолютно голой… разве что в биосканере…
И тут сразу вспомнилось — и битва в клинике, и побег из неё, и бессонные блуждания по Городу, и кафе, и Лит, и поездка в такси… А дальше? Или всё это — лишь глупый сон, и стоит только позвать Бена, как он отзовётся?
Позвала… понимая уже, что сама себя пытается обмануть, и никакой это не сон. Конечно, никто ей не отозвался… Хотя где-то неподалёку и жужжало множественное ментоэхо… правда, вовсе не такое густое, как обычно в Городе.
Так что же произошло? Да уж вряд ли что-то хорошее, несмотря на покой и вроде бы комфорт… Ну, позволила она себе уснуть. Но кибер же непременно должен был разбудить… Что ж, наверное, он и будил, да она, видимо, устала сильнее, чем думала… А дальше-то что было?!
Села. Пушистое соскользнуло. Спустила вниз ноги — пол оказался неожиданно близко, стало быть, ложе совсем невысокое. Несколько неуверенно, покачиваясь, встала с постели — коса, щекотнув, прильнула к спине. Темнота дезориентировала, голова кружилась, во рту — вязкая гадость и сухость…. Почему так темно-то?! — топнула она в раздражении босой ногой по тёплому полу. И вздрогнула — пол засветился. Мягко, неярко. Скорее полумрак, чем свет, но можно различить, что невысокое обши-ирное ложе стоит посреди просторной комнаты, одна из стен которой — сплошное зеркало, в котором Миль видела своё подсвеченное снизу отражение, а остальные три — увитый цветами камень. Потолок тёмен и лишь угадывается.
В одной из стен обнаружился арочный проём, ведущий в соседнюю комнату — дверь среагировала на касание, отъехала в сторону и… Миль прижмурилась — вспыхнул свет. Знакомо: значит, управляет всем здесь кибер. Это обнадёживает… даже очень.
Щурясь, Миль шагнула в освещённое помещение — шкаф, кресло, туалетный столик с выставкой косметики перед подсвеченным зеркалом. В шкафу — уйма красивой и дорогой одежды, полка с коллекцией изящной обуви, а с краю (не иначе, для контраста) висит её затёрханный стандартный комплект из синтезатора — типа: обратите внимание, нам чужого не надо… Ну-ну. И даже… ха, даже в карманах всё, как было: в хлам растрёпанная и уже нерабочая «Недотрога», вполне ещё годная «Путалка», флакон с бактерицидкой, тюбик с биоклеем, несколько саморазогревающихся упаковок с едой из автоматов готовой пищи. Так… мясные брикеты, овощное пюре, сырная масса… всё длительного хранения, непортящееся. Миль игнорировала предложенную роскошь гардероба, но накинула халатик — точно по её размеру — не дома всё же, чтоб голой расхаживать… и продолжила экскурсию.
Дальше — маленькая, обычная такая городская кухонька, где Миль, углядев прозрачный кувшин, полный чистой воды, первым делом припала к горлышку, и долго жадно пила, не вспомнив о стакане, не обращая внимания на наличие привкуса — для неё вода в этом мире всегда имела некий привкус… а потом уже огляделась: кресло, стол-плита, холодильник, мойка, небольшой монитор — напротив стола… а вот ванная — так та даже с бассейном… санузел стандарной комплектации.
Ни окон, ни дверей. И людей не видно — пока?
Странное гостеприимство. Ну, блага цивилизации — они для всех. Гигиена прежде всего. М-да… смотри-ка, индикатор по-прежнему с красным ободочком по краю. А вот порезы-ожоги давно зажили … Сколько же времени-то прошло?
Монитор — приятный сюрприз — оказался подключён. И пульт обнаружился рядом..
…Четыре недели?! Как корова языком! То-то тело так сковано было по пробуждении… Да и до сих пор будто не своё… Не могла она по-доброму столько проспать. Значит… Извините, но здешнее гостеприимство пахнет очень плохо. Неужели… Так это что же, Рольд был прав — похитители вовсю крадут женщин! Из-под самого носа Медсовета, Десанта и Патруля.
Но есть и положительный момент: ей дали проснуться, а не упекли сразу в натальный инкубатор — надо полагать, кому-то она, что называется, приглянулась. И уж этот кто-то небось скоро явится.
Он и так аж четыре недели ожидал. Что ж, надо подготовиться к встрече…
Но времени на подготовку ей не дали. Только что она была в кухне одна — и вот за спиной уже кто-то стоит. Мужчина — определила она по его менто, быстро увеличивая расстояние между собой и гостем, и только затем оборачиваясь: высокий — как и большинство из них здесь, в Городе, красивый — тоже в лучших местных традициях, стройный — несмотря на возраст слегка за сорок. Белое, почти обтягивающее, одеяние только подчёркивало фигуру и моложавость. Серебристо-светлый, практически белый, блондин с совершенно незагорелой кожей и очень светлыми серебристо-серыми — как две монетки — глазами. И на таком красивом лице с резковатыми, несколько даже острыми чертами — такое нехорошее выражение… Миль, во всяком случае, крайне не понравилось, как он на неё смотрел. Мужчины Города на неё так ещё не смотрели. Только некоторые местные дамы.
С неудовольствием — это бы ладно. По-хозяйски — ну, это понятно. С досадой — что уже не так вразумительно, но пофиг. С любопытством: ну-ка, ну-ка, а теперь что скажешь-сделаешь?… И с лёгкой угрозой, что и вовсе неудивительно. Ни поклона тебе, ни приветствия…
Их разделял стол. Миль под насмешливым взглядом гостя — или хозяина? — отступала, пока было, куда. Она не стала принимать гордых поз, свойственных горожанкам — напротив, слегка пригнулась, чуть пружиня на пальцах ног, и поискала взглядом хоть что-нибудь твёрже собственных рук… Но в пределах досягаемости имелся лишь почти ополовиненный кувшин, взглянув на который, вошедший хмыкнул, скорчив ещё одну непонятную гримаску.
— И что ж вам дома-то не сиделось, а, Мэллин? — вдруг брюзгливо-досадливо спросил он. — Или в клинике, если точнее?
Миль обмерла. А мужчина, довольный её замешательством, не то скривился, не то улыбнулся и пояснил:
— Да ведь с вашей востребованностью в Городе трудно оставаться инкогнито. Как, вы не знали, что вас ищут все службы Города, фэймен? Вы же сами включили монитор, как же вы это пропустили? — он подошёл к столу, взял пульт и принялся не глядя переключать новостные каналы.
Миль, краем глаза держа его белый силуэт в поле зрения, покосилась вверх, на экран. И чуть не забыла обо всякой осторожности: дикторы, декорации, студии, каналы — всё сменялось в согласии с нажатием на кнопку пульта, неизменным на экране оставалась только одна деталь. Портрет Мэллин Регхаз. Крупно и на втором плане… Вперемешку с рекламой и вместо неё. За спинами дикторов, на фасадах домов… На каждом углу…
— Ах, если бы они удосужились разместить ваши портреты сразу, как вы сбежали из своей палаты… Кстати, если это вас хоть как-то утешит: всех ваших обидчиц взяли прямо на месте преступления.
Он положил пульт, оперся о стол ладонями и холодно уставился на ошарашенную Миль.
— Обычно мы не трогаем замужних, так меньше хлопот. Но с вами получился прокол. Нас ввела в заблуждение ваша внешность — вы выглядели… да и сейчас выглядите заплутавшим подростком, браслета на вас не было, и никто не догадался там же, на месте, сразу взглянуть на индикатор… Впрочем, сейчас это уже неважно. Вы не поверите, госпожа, — издевательски подчеркнул он обращение, — но на вас, невзирая на ваш инфантильный облик и временное, как надеются медики, бесплодие, тоже есть спрос. Я получил предложения, и не одно. Никогда бы не подумал… Что — вы и этого не знали?! — он, кажется, получал удовольствие, сообщая ей такие известия. — А вы взгляните на свой индикатор — видите эту симпатичную красную каёмочку, так эффектно оттеняющую его белизну? Мы не смогли получить ни одной яйцеклетки, госпожа. Ну, не расстраивайтесь так. Хотя… и я, признаюсь, тоже был разочарован — представьте мои убытки.
Он внимательно следил за её реакцией. Потом, сказала себе Миль, попереживаю об этом как-нибудь после… Если будет такая возможность. А сейчас — даже порадуюсь: моим детям не расти в этом кошмарном месте. Это — очень хорошо. Поэтому она ему тоже не то улыбнулась, не то оскалилась.
— Зубки у вас хороши, согласен, — отметил он. — И вообще с вами всё не так плохо, как казалось сначала… За эти долгие недели карантина мои медики многое о вас выяснили… Дикая кровь, да? Что ж, немножко странная реакция на лекарства не портит общей картины вашего здоровья. И… это… волосатость ваша многим нравится… и даже немота. Да понял я уже, что это не простуда. Вот ведь какая штука, фэймен: вы хлопотная добыча и очень неудобный, опасный товар. Держать вас у себя — накликать беду, а выпустить из рук, расстаться с вами — невозможно… Можно было бы, конечно, отпустить вас, — он подождал, пока в её глазах против воли вспыхнет надежда, а затем с удовольствием эту надежду погасил: — но вы же всё равно достанетесь Патрулю, и будете ли вы тогда так же молчаливы, как сейчас? Не захочется ли вам наказать нас, коварных похитителей женщин? Скажите мне вот что, фэймен… Вы очень привязаны к мужу?
Вопрос почему-то вызвал жестокий спазм в груди. Миль даже губу прикусила. Ответ был очевиден, и вопрошавший кивнул, констатируя:
— И очень скучаете. Жа-аль… — он усмехнулся, прошёлся по кухне, посверкивая в её сторону серебристыми бликами глаз. — Ну, я понимаю — первый мужчина часто кажется самым лучшим, но на деле-то это далеко не всегда так… Знаете, мы могли бы предложить вам кое-кого и получше.
Теперь уж Миль пренебрежительно усмехнулась в ответ: не себя ли имеешь в виду? Эх, ты, «получше». Да, Бен, возможно — не лучший. Он просто, как это ни банально — единственный… А кстати — ей показалось или… Она осторожно потянулась мыслью в сторону блондина… и тот сейчас же чуть заметно дёрнул головой в её сторону. Не показалось! И даже некоторую защиту он тут же выставил — бессознательно, но добротно. Заня-атно…. А вот любопытно — сам-то он понимает, что практически мутант?
А если прощупать тебя с твоей защитой чуть поглубже?..
Не успела: коронарный спазм повторился, а следом волны болезненных спазмов прокатились от сердца и до кончиков пальцев рук и ног… и целая серия микроспазмов в черепе на несколько оглушительно звенящих секунд затмила зрение, а едва свет прояснился, как с головы до ног обдало таким безжалостным жаром, что Миль разом и задохнулась, и потеряла твёрдость в ногах. Она навалилась на стол и потянулась к кувшину — напиться! Сейчас она легко, в один глоток бы выхлебала тот немалый остаток воды, что в нём оставался…
Но длинная белая рука быстро перехватила кувшин и решительно вылила остатки воды в раковину.
— Я, конечно, подлец и всё такое, — пояснил он, отставив опустевший сосуд и сбрасывая куртку, — но не садист. Хватит с тебя и того, что ты уже употребила. Сама виновата, кто ж знал, что ты так любишь воду… Хотя… Похоже, с дозой они всё-таки опять не угадали, — недовольно добавил он, оказываясь рядом и принимая на себя невеликую тяжесть её горячего, как тлеющий уголь, тела. — И вводить антидот смысла уже нет. Не так я это планировал, но выбора не остаётся. Зато передоз нейтрализуем быстро… Тем более, что беременность нам не грозит…
Миль в её сумеречном состоянии плохо его понимала, с телом творилось кое-что похуже лунной лихорадки — оно дрожало и выгибалось навстречу его прикосновениям, бесстыдно подставляя под его ладони и губы самые интимные, самые чувствительные свои местечки, кажется, она даже рычала и мурлыкала, кусалась и царапалась, а он только удивлённо-довольно посмеивался, входя в неё снова и снова…
…Впрочем, вскоре он уже перестал посмеиваться. Вскоре он уже хрипло, запалённо дышал, но всё не мог остановиться. И Миль, до этого не владевшая ни своим телом, ни разумом, понемногу возвращаясь из-за сумеречной пелены, уже получила возможность с мучительным стыдом наблюдать за собственными выкрутасами… но ещё нескоро, очень нескоро смогла она взять под контроль свою извивавшуюся, безумствующую, неспособную насытиться плоть…
И прекратить, наконец, мучения истязаемого ею бледного до синевы мужчины.
Да, пострадали в этой нечестной схватке оба. И неизвестно ещё, кто больше — истощённый блондин, впавший в неизбежную после такого неистовства спячку, больше похожую на кому, или Миль, проснувшаяся легко, вполне отдохнувшей и с ясной головой, хотя и с болезненными ощущениями в некоторых местах… а также с укусами и синяками… и тем, что называется засосами — по всему враз похудевшему телу, как она смогла убедиться, глядя на своё отражение в ванной.
Она долго мылась. Пока не поняла, что безуспешно пытается смыть с себя память об этих часах — да, это длилось несколько часов. Миль вообще не могла сказать, когда она сообразила, что происходит нечто жуткое, в какой момент изгнанная во тьму беспамятства суть оскорблённой насилием веды вернулась и принялась мстить — прежде, чем сама Миль смогла вмешаться.
Разглядев в зеркале свои распухшие алые губы, недобро мерцающие, запавшие, в тёмных кругах, но сияющие избытком силы ярко зеленеющие глаза, под взглядом которых исчезали один за другим синяки и засосы, она заподозрила неладное, обратила внутренний взор к своему сокровенному потенциалу… и, ахнув, побежала в спальню.
Там, на широком низком ложе, раскинулось прекрасное в своей скульптурной обнажённости бледное тело. Нет-нет, он был ещё жив — и будет жить довольно долго. Всё-таки Миль сумела окоротить разбушевавшуюся свою суть, в отсутствие хозяйки не только практически ограбившую беззащитного перед нею насильника, но и навек поработившую его так неудачно подставившуюся мужественность…
Миль читала об этом в учебнике, но никогда не думала, что это может произойти с ней, что в ней самой живёт так много от её предков, и из всего рода именно у её ведьминой сути хватит тёмной силы, чтобы в момент, когда личность окажется подавленной, бессильной и униженной, всплыть из глубин, вступить в поединок и переломить ситуацию. Мужчина, рискнувший изнасиловать веду, рискует нарваться на проснувшегося суккуба — так было написано в учебнике. Он никогда не сможет больше жить, как прежде. Фактически этот человек, отдавший сегодня ей свою силу, стал её рабом, рабом преданным, искренне её обожающим всеми остатками души — и мечтающим отдать ей даже эти остатки. Особенно противно было сознавать это потому, что он был почти ровней ей, Изменённым. По местному — мутантом. И он не пытался её убить…
Ну вот что теперь с ним делать?! Может, добить?… — подкралась неожиданная мысль. Это же будет так просто и так… сладко…?
И Миль окончательно ужаснулась произошедшей в ней перемене… Может быть, он и не заслуживал милосердия. Но она ещё не была готова убивать — только не вот так, запросто, хладнокровно, тем более, абсолютно беспомощного… Она со страхом чувствовала: каждое убийство, даже вынужденное, что-то необратимо меняло в ней… всё дальше уводя по пути изменений… Ах, бабуля, об этом ты ничего мне не говорила… Может быть, ты об этом и не знала?…
…Поэтому она протянула руки и вернула на место часть его энергии, формируя кокон биополей. Пусть с ним разбираются те, кому положено…
…С сожалением отказавшись от бесполезных дамских красивостей, соблазнявших не надеть, так хоть примерить, Миль, позарившись лишь на новое бельё, облачилась в свою одёжку, более-менее привела в порядок косу и принялась за поиски входной двери. Так, скорее всего, это где-то в кухне…
Кажется, где-то здесь… А на вид и не скажешь, что тут имеется дверь. Обратясь лицом к единственной свободной стене, Миль прикрыла глаза, сосредоточилась и перестроилась в более скоростной, второй уровень, как некогда обозначил его Бен. Из этого состояния легче было погрузиться в мир электронных ритмов. Да и ментоизлучения живых существ воспринимались лучше.
…Она увидела такое, что просто обалдела. Да любой бы обалдел: Город со всеми коммуникациями жил своей обычной жизнью где-то высоко-о вверху. А то место, где сейчас находилась Миль — глубоко под ним. Хорошо оборудованное, тщательно обустроенное подземное гнёздышко в несколько десятков соединённых лифтами этажей, плотно заселённое, битком набитое электроникой…
Ну, дверь она обнаружила. А вот договориться с ней — не вышло! Это было бы смешно, не будь оно так серьёзно: оказывается с огромными компьютерными комплексами договориться легче, чем с простым электрическим замком — просто в силу того, что тут не с кем-не с чем договариться! Простенькая микросхемка тупо ожидала ключа как необходимого элемента, при наличии которого система соглашалась срабатывать.
Чувствуя, что решение есть, оно рядом и совсем несложное, Миль — нет, чтобы успокоиться и подумать — в бессильной ярости пнула дверь, понапрасну зашибив ногу, и от досады на себя разнесла полкухни… Легче не стало, наоборот — ожидание очередных близких неприятностей дополнилось ощущением цейтнота, и она заметалась по комнатам, торопливо собирая и обыскивая одежду своего гостя-хозяина — где-то в этих белых складках должен же быть ключ! Только бы ключом не оказался узор его сетчатки или ещё что-нибудь в этом роде… Господи, пусть это будет что-нибудь простое. Она спешила — ко всему прочему ни за что на свете ей не хотелось бы увидеть, какими глазами он посмотрит на неё после пробуждения…
В карманах белых одежд не нашлось никакого оружия и ничего другого, что могло бы оказаться ей полезным, так — платочек, упаковка мелких карамелек да коробочка с единственной кнопкой. Учитывая специфику его «работы», кнопочка, скорее всего, «тревожная».
Ну-ка, а на запястье у него это… ага, телекоммчик. Заряженный, оплаченный. Красть, конечно, нехорошо… Но мы же с его владельцем вроде бы в состоянии войны… да и вдруг пригодится? Будем считать трофеем. И не в него ли встроен ключ — ведь этот телекоммчик куда навороченней и умнее той схемы, что отпирает-запирает дверь…
Но нет, телефон с замком никак не сопрягался… а вот реквизированная коробочка с кнопкой оказалась-таки ключом, да не простым, а универсальным — её параметры совпадали с параметрами всех замков! Ну, ещё бы у хозяина этого улья — или всё-таки курятника? — да не было бы доступа в соты с медком… Наверное, трудится без отдыха, и на поверхности, судя по его белокожести, если и бывает, то не днём. Если вообще бывает…
Итак — можно покинуть это воплощение избыточного гостепримства? Но сначала — сплести новую «Недотрогу». Вот только из чего бы? Платок не совсем подходит: чужой. Пропитай она его хоть собственной кровью — нет гарантии, что узел станет работать только на неё одну… А вообще-то… Почему нет? Жертва суккуба, хозяин платка, конечно, нуждается в заботе, но он всё равно ещё долго проваляется в блаженном забытьи… Если на него ненароком не набредут. А Миль тем временем, глядишь, и выберется на свободу, а уж после обратит Узел, и все дела.
Она ещё додумывала эту мысль, а руки уже теребили платок, дербанили на полоски, связывая их в одну, скручивая в жгутик, привычно вывязывали петли, протягивали, закрепляли… И вот Узел практически готов. Выглядит — Миль фыркнула — опять совершенно непритязательно. Просто клубок лоскутов. Поскольку платок был чужой, одних клеток эпителия с поверхности её ладоней, потожировых выделений и эманаций души недостаточно. Подумав, Миль вдобавок старательно поплевала на лохматую «Недотрогу». Оставалось произнести про себя спусковую формулу…
И можно отвлечься на ментальный шум, беспокоивший уже некоторое время. То есть Миль с самого пробуждения отметила его наличие где-то не очень далеко, за стенами, но, как и обычно в людной среде, отсекала его от себя, пропуская мимо внимания, как всякий постоянный фон. Но сейчас этот фон как-то изменился. Стал активнее, что ли. Да и определённо ближе. Завозились, забегали… Блин, это ж они патрона своего потеряли, вот и зашевелились! Значит, по-любому скоро объявятся.
«Мне, собственно, пофиг, чем вы здесь занимаетесь, я просто намерена выбраться. Но если смогу напакостить — сдерживаться не стану. А то ишь, меня — и на аукцион… как вещь, как животное… уроды!!!» — злилась Миль, собираясь уже нажать волшебную кнопку. Однако почуяла: за дверями вдруг начало прибывать народу… и тут же ожил притаившийся в кармане телефон. Телефон Миль торопливо дезактивировала — не тратя времени на кнопки, ментоприказом, чтобы не выдавал местоположения. И успела вписаться в ближайший к выходу угол как раз перед тем, как стена отъехала, впуская промелькнувшие мимо неё — даже ветерком обдало — один за другим мужские силуэты… По ней мазнули слепыми взглядами — и только, Миль прошмыгнула наружу прежде, чем стена закрылась, а затем, радуясь, что энергоресурс её полон под завязку, пережгла к чертям — или кто тут у них на этих ролях — питающие и управляющие контуры бывшей «своей» жилой ячейки, а заодно и вообще всё, что работало от электричества… Посидят мужички некоторое время без связи и без вентиляции, авось, не передохнут до прихода ремонтников… правда, ремонтники будут сегодня очень заняты, уж Миль постарается… Значит, такая у этих вояк судьбина. Они ведь наверняка получают надбавку за риск? Ну так вот — не их сегодня день. Как бабуля говаривала: «Не всегда ж коту творог, бывает, и башкой о порог»…
43. …Творить добро порой чревато
Несоразмерною расплатой…
Итак, первый шаг к свободе сделан. Слыша за спиной глухие удары с той стороны двери, Миль торчала на светлом пятачке — коридоры экономно освещались лишь при наличии людей — и вертела головой: ответвления коридора уходили в темноту — вправо, влево и вперёд. Было страшно стоять и смотреть в эти три тёмнеющих зева, ведущих неизвестно куда… Помня, что этот этаж — самый нижний, она всеми своими полузнакомыми ей самой чувствами пыталась разобраться, где же лифты.
Зрение и слух только и могли, что честно подтвердить факт её одиночества в этом пустом и тихом закутке, менто сообщало, что тут, за стенами, есть живые, и это люди, потому что они «шумят» — думают, чувствуют, переживают… — а также, что в этих стенах повсюду — уйма работающей техники, помельче, покрупнее… Да — лифты же должны перемещаться вверх-вниз! Можно отследить их движение… Ага, а если именно сейчас никто никуда не поедет?!..
И тут до неё вдруг дошло то, что не доходило из-за лёгкой паники: это не микросхема запорного устройства тупая, это она сама — тупит! Сейчас, слегка пообвыкшись, она ясно видела решение: всего-то и надо было — послать чуток энергии прямо на сервомоторы — и пусть себе схема бдительно ожидает ключа дальше. Дверь всё равно бы открылась! Вот с обычным механическим замком типа «щеколда» — там да, нужен ключ или хотя бы его подобие, отмычка… Хохоча над собой, Миль сползла на пол и веселилась, покуда не осознала, что это истерика. С трудом оборвав смех, поднялась и осмотрелась ещё раз: ну что, нет худа без добра — зато, просмеявшись, она перестала трусить. Тёмный коридор? Ха! Отголоски детских страхов…
Стоять на месте было бесполезно, Миль потихоньку пошла вперёд — освещение дружелюбно сопровождало её. Но коридор был везде одинаков, и создавалось неприятное впечатление, что попусту перебираешь ногами, никуда не передвигаясь. Где тут двери… И стоит ли их открывать — вот вопрос…
Забредя в очередной тупик, Миль прислушалась — за стеной точно кто-то был. Кто-то спокойный, почти сонный… Неопасный… А если и опасный — то не должен успеть среагировать. Поколебавшись, Миль вынула коробочку-ключ и, поднеся к стене, наудачу придавила кнопочку — стена послушно отъехала, открыв взгляду… Миль фыркнула — это была кухня! Аналогичная той, откуда она сама не так давно сбежала. И даже населённая и полная аппетитных ароматов. А вот и хозяйка здешних апартаментов, одетая в мягкую голубую пижамку стройная блондиночка с роскошной копной кудряшек, зачёсанной высоко на макушку — оборачивается на её, Миль, «фырк»… ахает и роняет блюдо. Вот жалость-то… Миль с сожалением проводила взглядом её раскатившуюся по полу стряпню…
— Ты откуда, сестра?!
Миль ткнула большим пальцем себе за спину — оттуда. Повернулась и пошла обратно. Надо будет на развилке свернуть в другую сторону…
— Эй, а куда ты?! — растерянный вопрос в спину уходящей. Запереть бы её снова… Но ведь не дастся. Не вырубать же её…
Не оборачиваясь, Миль показала вперёд — туда.
— А… можно мне с тобой?
Ну вот. Оно мне надо? Но девушка уже выбежала в коридор и догнала Миль:
— А куда мы? — Миль только плечами пожала. Но, подумав, ткнула пальцем в потолок.
— Наверх… — мечтательно протянула спутница. — Хорошо бы…
Теперь они метались по закоулкам вдвоём, всё ускоряя шаг. Попали в несколько тупиков, кончавшихся такими же комфортабельными клетками, и не все они были пустыми. Пара пленниц оказались беременными на поздних сроках и идти никуда не пожелали — слишком опасно. А из других некоторые к такой жизни вполне привыкли и тоже остались, где были. Но ещё три девушки увязались за Миль, хотя их никто особенно не приглашал.
И вот все пятеро полушагом-полубегом молчком мотались по коридорам, оказавшимся настоящим лабиринтом. Притом многоэтажным. Лифты всё-таки встречались, и, попадая в них, Миль устремлялась вверх. До предела. Намерение «напакостить» оставалось пока выполненным частично — не могла Миль взять на себя остановку всех систем этого подземного комплекса, полного невинных жертв, учитывая запертых пленниц и инкубаторы с младенцами… Но лифты не были сквозными и курсировали всего между пятью этажами. Три пройденных лифта подняли их лишь на пятнадцать этажей, верхнее число теперь показывало «тридцать пять». Обеспечивая занятость ремонтникам, Миль позаботилась, чтобы в ближайшее время эти лифты никого не катали.
Но надо было найти ещё пять лифтов, а методом тыка это было не только долго, но и опасно. Кто знает, хватились ли уже запертой в «её» секции компашки, или нет. Коридоры большей частью оставались пустынны, а когда Миль чуяла чьё-то приближение, всем пятерым удавалось скрыться и переждать в ближайшей пустой секции — Миль уже научилась отличать жилища для пленниц от других помещений и больше не заглядывала в занятые, не желая увеличивать свой «прицеп». Это бесконечное сканирование так утомляло… И сколько ещё могло продолжаться такое везение? За спиной жались друг к другу четверо явно уставших девчонок, которые тяжело дышали, однако не жаловались. Вот гадство: их теперь не бросишь, хотя в одиночку передвигаться было бы проще.
Наконец, она наткнулась на помещение, набитое электроникой, где за пультом дежурил всего один человек, и то — полусонный. Маскируя под маркер ключ, набросала на стене примерный план действий — блондинка кивнула: конечно, им нужен «язык». Над дверью чернел глазок телекамеры, и Миль не рассчитывала, что оператор их впустит по доброй воле, но у ключа, видимо, был высокий приоритет — дверь начала открываться, и Миль, проскользнув в еле раскрывшийся створ, прыгнула вперёд, держа курс точно на его менто. Она здорово подставлялась, парень уже разворачивался к двери и поднимал своё «гуманное» оружие — парализатор — но он безнадёжно запаздывал, и он всё ещё сидел в удобном кресле, а их было пятеро разогнавшихся злющих девчонок…
Наверное, он ещё и оторопел слегка, увидев, кто его атакует, и не ждал от них ничего серьёзного, да ко всему, видать, и не боец он был, а простой оператор системы вентиляции своего этажа. Вдобавок, и воспитали его когда-то в духе бережно-уважительного отношения к женщинам, каковое воспитание так просто не преодолеешь… Короче, он опоздал. Через полминуты он был обезоружен и надёжно привязан к креслу всем, что нашлось при себе у девушек: лентами, бюстгальтерами, поясками, платками и одной скрученной в жгут блузкой. А затем, шустро обшарив столы-шкафчики, кто-то из девиц с победным криком нашёл рулончик липкой ленты, и пленника упаковали по-женски тщательно…
Сначала он даже хохотнул, не веря в случившееся, но быстро опомнился и, найдя себя в столь плачевном положении, застонал от досады.
— Девочки, глупенькие, вам же не выбраться отсюда! — сказал он задушевно и как мог убедительно. — Вас уже наверняка ищут и вполне может быть, что и засекли. Зачем вам бродить по этажам, ножки бить, всё равно вернётесь туда, откуда ушли…
Миль подняла его парализатор, с интересом осмотрела. Руки сами знали, как взять, что сдвинуть, что проверить первым делом… — последствия триединства… Ничего, кстати, сложного — удобная рукоять, короткое дуло непривычного квадратного сечения, предохранитель, курок, индикаторы: картридж с отравой полнёхонек, батарея тоже, электроника исправна. В случае отказа сойдёт за дубинку. Всё какое-никакое оружие…
Оператор, внимательно проследив за её уверенными руками, понял, что это не игра в догоняшки и что преследователям придётся плохо.
— Эй, оставь эту штуку, девочка, — попытался он убедить Миль. — Это опасно.
— Не опаснее, чем вернуться в ваши клетки. Отойди-ка от него, сестра, я сама с ним побеседую, — это приступила к допросу та, блондиночка, что встретилась Миль первой. — Ну давай — будь умницей, расскажи нам, как отсюда уйти, и мы расстанемся целыми и довольными друг другом. Скажи по-хорошему. Не заставляй себя уговаривать.
Парень боялся, но — то ли из упёртости, а то ли из глупой гордости или ещё по какой уважительной мужской причине — молчал. Вряд ли он хранил верность присяге или ещё что в этом роде, скорее всего, как обычно бывает, некогда огорчил пару-другую статей закона, после чего места в легальном верхнем мире ему не нашлось, а здесь он пригодился… да и привык уже к здешним не самым плохим условиям… выбора у него, наверное, не было. Так что особо надеяться на его сострадание не приходилось, но попробовать всё же стоило, поэтому, заняв позицию в поле зрения пленника, Миль устремила в его зрачки умоляющий взгляд и попыталась «докричаться» до его души — «Ну помоги мне! Если я не вернусь к мужу, то просто загнусь здесь! Ты же сам всё знаешь…»
…Слышать он её не слышал, но мольбу прекрасно понял, чего уж там было не понять. Однако только поморгал и неловко потупил взор. Вздохнув, она уступила место блондинке. А сама прошлась по тесной операторской, без интереса посматривая на экраны: то, что на них было, понять мог только специалист…
А допрос продолжался.
— Знаешь, что, миленький — у нас нет ни времени, ни повода быть терпеливыми, — недобро прищурилась бывшая узница, вынимая из кармашка что-то небольшое и металлическое. Опыта у неё, может, и не имелось, но энтузиазма накопилось явно с избытком… — Зато есть вот этот ножичек. Он, конечно, маленький, но — оч-чень острый. И тебе будет больно. Очень-очень больно. Ты готов к боли?
И она прижала остриё к его левому глазу. Пока — к наружной стороне века, однако ни у кого не было сомнений, что она без сожалений искалечит парня. Тот побледнел и попробовал выкрутиться:
— Словами не объяснить, я должен показать… — остриё проткнуло тонкую натянувшуюся кожу… проникло в плоть века… и коснулось склеры. Парень замычал и дёрнулся, но голова была примотана плотно. Стекавшая алая струйка на бледной щеке походила на клоунский грим. Белок глаза с набухшими кровью сосудами напоминал какой-то жуткий плод…
— Попробуй всё же словами, мы понятливые, — поощрила Блондинка, и нажала чуть-чуть сильнее. Кровь наполнила складку века и потекла по щеке… Миль, морщась, отвернулась. Но от боли не отвернёшься… — И не советую дёргаться, глаз штука нежная. Ну? Я пока ещё жду… — напомнила девушка. — Ещё немного — и глаз начнёт вытекать. У тебя их, правда, два… — задумчиво протянула она. — Этак ты, пожалуй, решишь, что обойдёшься и одним…
— А ты попробуй укоротить ему то, что у него в единственном экземпляре. Или дай мне, — предложила вдруг другая беглянка, решительно берясь за ширинку оператора. Не иначе, тоже имела здоровенный зуб на местных самцов… — Ни один мужик не устоит. Мы начнём с самого кончика, понемножку… — пообещала она узнику.
— Да-а? — усомнилась Блондинка, играя лезвием. — Думаешь, так быстрее?
— Зависит от размера его раритета, — подала плечами вторая. — Но уж поверь — или скажет, или сдохнет. Причём — первое не исключает второго…
Парень заворожённо таращился на острый просверк ножа, обливался потом, загнанно-часто дышал и попусту облизывал мигом высыхавшие губы. Слёзы текли непроизвольно, смешиваясь с кровью… живописно пятнали рубашку…
Блондинка в раздумьи наблюдала, как пояс, а затем застёжка ширинки быстро уступают настойчивым маленьким рукам… Оператору было, конечно, достаточно больно, а уж страшно, как никогда в жизни, но эти паузы, ожидание мук — терзали едва ли не больше самой боли… Его боль входила в мозг Миль свободно, хотя и чуть отчуждённо, её левый глаз тоже горел, пульсировал и готов был лопнуть…
«Этак у него точно сердце не выдержит, да и у меня тоже», — Миль заблокировалась, отсекая чужую боль. Он ничего не скажет. И эти двое легко прикончат его просто из мести. Как крайнего. Не будь здесь так много свидетелей… свидетельниц… Или наплевать — ну и пусть девчонки увидят?… Время-то уходит… Ну что они могут понять, эти горожанки, которым даже в детстве сказок про колдунов небось не рассказывали…
Лезвие, холодя, переползло вниз и легко коснулось нежной кожицы… Мужчина всё ещё страдал молча. Пока молча…
Миль перехватила руку Блондинки.
— Ты что-о?! — удивилась та. — Он нам сейчас всё скажет, увидишь!
Миль отобрала ножичек, вытерла — действительно, очень острое лезвие… Пошарив в кармане, достала подаренный Литтеном биопласт, отрезала кусочек, поделила на два, и заклеила парню обе ранки. Ему стало легче. Боль не прошла, но поутихла.
«Терпи, — она коснулась его плеча. — Больше ничем помочь не могу».
— Вы посмотрите на неё!.. — возмутилась мучительница, поддержанная ворчанием остальных. Миль предупреждающе сверкнула зазеленевшими глазами — все четверо тут же заткнулись, поглядывали на неё молча — и срезала одну из лент, опутавших ноги невезучего оператора. «Покаянием» звался Узелок, который она, отвернувшись, торопливо связала из этой ленты. Правда, применять его на деле Миль ещё не доводилось, да и уверенности в правильном исполнении у неё не было. Будет ли работать — переживала она, собирая своим изделием потёки крови со щеки и шеи примученного, а затем, стараясь не обращать внимания на лихорадочный блеск страдающих глаз, подвесила сомнительное украшение на его залитую кровью грудь, напротив трепыхавшегося под рубашкой сердца.
— Это ему что — утешительный приз? — хмыкнула Блондинка. Миль рассеянно кивнула, следя, как под действием Узла меняется выражение лица подопытного. Вот перестали трястись его руки, вот он расслабился, на минуту прикрыл глаза… Всхлипнул прерывисто… После чего глянул на девчонок ненавидяще, для начала сиплым шёпотом длинно и неприлично выругался, и только потом сдавленно процедил сквозь зубы:
— Ну вы и стервы, девоньки, — он ещё надеялся справиться с желанием говорить, ещё стискивал губы и прикусывал язык, но ему всё сильнее не терпелось, его просто непреодолимо распирало, выворачивало — так хотелось рассказать всё, что он знал о самом коротком пути наверх, вот слова уже рвутся наружу, причиняя боль не меньшую, чем недавно ковырявшийся в его плоти ножичек… и, наконец, «Покаяние» подмяло остатки его воли — он сбивчиво забормотал, залопотал, с облегчением, с радостью: — …Отсюда — налево… до конца… справа будет… будет-будет-будет… дверь! Ключ-ключ-ключ, да, ключ — и опять коридор! В конце… там, в конце — сквозной… Если сквозной занят, ждать — освободится… А если нет — то справа там ещё есть грузовой, тоже сквозной! — и захохотал: — Да только там вас уж точно встретят, там наверху — всегда охрана! Охрана! Всегда охрана!!..
Выслушав эту короткую прочувствованную инструкцию, девчонки убежали. Миль задержалась. Узел надо было снять… Лишившийся «украшения» оператор, дыша тяжело, как после долгого бега, ослаб, обмяк, бессильно уронив голову на грудь. Миль наблюдала — вот он поднял голову, глянул утомлённо, но осмысленно…
— А ты чего тут? — удивился он. И на её приглашающий кивок в сторону двери зубасто усмехнулся: — Не… Мне с вами никак нельзя. Убьют. Не те, так эти… а не эти, так третьи! А ты беги, беги! Время!
И опять захохотал — хрипло, страшно…
Миль покачала головой. Наклонилась, подула ему в лоб. И ещё разок — нежно, ласково: тише, тише… забудь нас… всё, что было — прошло… спи… Ну вот, теперь, когда твоя смена закончится, тебя найдут связанным и мирно спящим, а то расшумелся…
Она обратила Узел, бросила на пол окровавленную полосочку ткани и потрусила догонять свой бестолковый выводок — куда ж они без ключа-то рванули…
Догнав их возле указанного тупика, заметила, как сбились они в кучку при её появлении… Ага, значит, что-то такое всё же почувствовали… Ткнула ключом в правую стену — открылся коридор заметно более широкий, чем в лабиринте. Этот коридор упёрся в лифт — сквозной, как обещал оператор. Так ли это, проверить не удалось — лифт был занят и уехал куда-то вниз. Ждать, пока вернётся, не стали: почти рядом, в конце опять же правого коридора, очень удачно пустовал другой сквозной — грузовой. Даже впятером в нём не было тесно. Лифт рванулся вверх так, что на ногах никто не удержался — грузовой не пассажирский, и скорость приличная. Но всё равно казалось, что он ползёт… Миль следила за сигнальным огоньком: двадцатый… девятнадцатый… восемнадцатый… наверху охрана, сказал оператор… семнадцатый… шестнадцатый… скоро, вот сейчас… пятнадцатый, четырнадцатый, тринадцатый… ой, мама, там же охрана…
Она показала девчатам — отползаем к стене, где дверь. Те поняли и послушно прижались к стенке. …Девятый, восьмой, седьмой… …Вот сейчас… Ещё немножко…
Лифт слегка притормозил и замер. Девушек чувствительно подбросило. Двери раздвинулись и…
В лифт ворвались крики, стоны, взрывы, стрельба, клубы вонючего дыма. Миль рухнула на пол, выставила парализатор и острожненько выглянула.
В помещении огромном, просторном, с потолком высоким, как небо — шёл бой. Кто в кого стрелял, оставалось неясно, обе стороны щеголяли похожими скафандрами и латами, как уж они различали друг друга… В ходу были и тяжёлые лайтеры, и разрядники, и шокеры, и парализаторы — хотя какой толк от попадания из последнего в защищённого доспехами бойца? Однако палили напропалую — фиг высунешься. Но не оставаться же в кабине лифта — не ровён час, вот вызовут его вниз… Поэтому Миль где ящерицей, где змейкой, где колбаской — отважилась переползти-перекатиться под днище ближайшего колёсного агрегата неведомого назначения, коих тут было понаставлено великое множество — то ли гараж, то ли магазин, то ли склад… А может — сборочный цех или вообще ангар… Вон фермы перекрытий какие мощные — лёжа на спине, глянула она наверх… и раскрыла рот: высоко-высоко вверху по перекрытиям и балкам, как диковинные насекомые, быстро-быстро передвигались человеческие фигурки. Если бы они не двигались, их было бы и не разглядеть — настолько хорошо сливалось с окружением их боевое облачение. До чего ж ловкие ребятки. Эти бой затягивать не станут, надо поспешить… Спрятавшись назад, под днище, начала вычислять путь к выходу, но по шороху за спиной с раздражением определила — девчонки опять потащились следом.
«Они что — думают, рядом со мной безопасней?! Нет уж, милашки, теперь вы сами по себе, а я сама по себе. Вы меня и так уже достали!»
И без них риск словить рикошет или угодить под случайный выстрел высок чрезвычайно, а тут ещё эти стервозные клуши её демаскируют. Ну, допустим, удастся просто тихо отлежаться — так ведь всё равно придётся иметь дело с победителями. Это для вас, пташки, вариант, а мне такая перспектива не улыбается совершенно.
Пока обе воюющие стороны увлечены битвой, у одной маленькой юркой девушки есть шанс улизнуть… А у пяти сразу — такой шанс резко уменьшается. Дождавшись, когда девицы сползутся под тот же агрегат и с надеждой уставятся на неё, Миль обломала им эту надежду, «написав» на днище — благо, оно было новое и чистенькое:
«Дальше нам не по пути. Предлагаю выбираться порознь. Так вернее».
Девчонки захныкали. Но Миль была непреклонна:
«Я вам что — нянька? Вас кто-то звал? Сидели бы себе в своих норках, нет, вы за мной увязались! Вывела наверх — и до свидания. Кто попрётся за мной — приласкаю из парализатора».
И принялась отползать, предъявив им недружелюбный глазок готового к стрельбе оружия… выставленного, правда, на одиночную стрельбу самыми малыми дозами, но и одно попадание дезактивата — далеко не то ощущение, о котором стоит мечтать. Уснёшь-то ты почти мгновенно, но какая ломка ждёт по пробуждении…
Чувствуя неуют от сверливших ей спину четырёх враз ставших беспомощно-злобными девчоночьих взглядов, Миль успела перебраться под следующий механизм и высматривала дорогу к соседнему. Туда, где сейчас шла перестрелка, и где зиял створ гигантских ворот. Туда, где горели, не взрываясь (значит, тоже не заправлены), обречённые тела машин. Там было достаточно тепла, дыма, шума и неразберихи, чтобы проскочить меж пальцев хоть у самого чёрта… И тут, чуть не чиркнув по хребту, за её спиной коротко звякнуло: в пол впечатался некий увесистый предмет. Миль сперва ящерицей отскочила и развернулась, а потом метнулась назад и радостно цапнула нежданный подарок небес: лайтер! — на секунду опередив бросившуюся к нему Блондинку… Непримиримо переглянувшись, обе взглянули вверх и — прянули в стороны: грохнув доспехом, между ними тяжко рухнуло и осталось неподвижным тело мужских очертаний. От него явственно несло горелым мясом и жжёным пластиком…
Миль им не заинтересовалась, осмотрела лайтер на предмет повреждений, коих, к счастью, не случилось, и двинулась осуществлять свой план, а вот Блондинка принялась обшаривать павшего… Ну, правильно: надо же и ей разжиться хоть каким-нибудь оружием…
Миль не успела отползти далеко и услышала, как оставленная ею четвёрка радостно возопила. Не ожидая доброго от той радости, Миль обернулась и… принялась панически ныкаться: над выбравшейся из-под днища кучкой девчонок нависал серо-пятнистый мужской силуэт. Слышать, о чём так возбуждённо стрекочут бывшие попутчицы, она не могла, но по злорадному выражению хорошенького личика Блондинки определила, что та в данный момент сугубо счастлива, с потрохами сдавая её, Миль, десантнику. И согласилась с оставленным внизу связанным оператором: действительно — стервы…
…А вот теперь, судя по их растерянным лицам, болтливая Блондинка и её подруги очень огорчены: десантник, как ни странно, не видит Миль, на которую пальцами показывают все четыре девушки…
Миль на миг обмерла и даже застонала: это же означало только одно. Вся эта войнушка со всеми жертвами затеяна Контролем и проводится Десантом исключительно ради одной цели — найти её, Мэллин Регхаз.
Впрочем, ещё это означало, что «Недотрога» и «Путаница» отлично, просто восхитительно работают! Настолько восхитительно, что… ага — гадкие девчонки тоже перестали её видеть! А значит… все сражающиеся на стороне Контроля сейчас являются охотниками — и ни один её воочию не узрит, покуда не наступит! Следовательно — надо лишь не путаться у них под ногами, ползти себе потихонечку к свободе… Но каковы неблагодарные сучки — ведь она, хотя ничего и не обещала, худо-бедно, но вывела их наверх! И что? Вот и делай людям добро…
44. Выйти из боя
Линией фронта это назвать было нельзя — бой рассыпался на несколько локальных схваток с перестрелкой и беготнёй, с ловушками, засадами и подставами. Если бы не распахнутый створ гигантских ворот, в ангаре давно нечем было бы дышать от на редкость едкого дыма… Но вот бой как-то поутих, створ начал закрываться… с потолка ударили прицельные струи почему-то вдруг ожившей противопожарки…
Нехорошее предчувствие не то чтоб кольнуло — оно кололо с самого момента пробуждения там, внизу — пронзило так, что последние сомнения и надежды на случай вовсе оставили Миль. В густеющей вонючей взвеси, в которую на глазах превращался воздух, Миль высмотрела на стене ближайшее вентиляционное отверстие, прикрытое решёткой и — хорошо, что решётка почти на уровне пола — подняла и нацелила тяжеленный лайтер. Красный луч, поплясав, устаканился, и Миль, зажмурившись, провела им слева направо и сверху вниз. Приоткрыв глаза, осталась почти довольна работой. Не тратя времени, опять зажмурилась и провела лучом справа налево и снизу вверх… Результат был не идеален, но доводка потребовалась совсем небольшая. А потом осталось только всей стопой хорошенько пнуть в решётку несколько раз — покрепче, покрепче! — и та выпала наружу, открыв неплохой проём, в который потянуло свежим воздухом. Вовремя потянуло, потому что в голове уже всё плыло и путалось, глаза закрывались… Миль ещё нашла в себе сил и терпения дождаться, чтобы хоть немного остыли на сквозняке оплавленные края, и аккуратно выбралась наружу. И даже проползла несколько метров по мокрой холодной почве до густого колючего кустарника, в который углублялась, углублялась… пока помнила, что надо… двигаться… надо…
Створ закрыли не зря. Выяснив, что всё не напрасно, и та, кого искали, где-то здесь, десантники наполнили объём здания усыпляющим газом. Доза была рассчитана так, чтобы нежно усыпить именно её. Прочим полагалось всего лишь ощутить очень сильную усталость и потерю всякого интереса к происходящему. Кроме десантников, упакованных в боевые доспехи — у тех на данный случай имелись дыхательные фильтры. Через несколько минут ворота вновь открыли, помещение быстро проветрилось, и всех, кого удалось найти, вывезли ожидавшим транспортом кого в клинику, кого в казематы и темницы, а кого и в морг. Операция по ликвидации очередного притона похитителей продолжилась своим чередом, а оперативники и начальство чесали в затылках: Мэллин Регхаз, которая просто обязана была оказаться в числе спящих, самым бессовестным образом опять куда-то делась. С тем, что приборы её не обнаруживали, десантники с трудом, но уже свыклись. Но вот тот факт, что и от визуального наблюдения она каким-то способом тоже уклонилась, расстроил их окончательно. А сообщение четырёх освобождённых девушек, что она была им отлично видна, прежде чем видимой быть перестала, и вовсе добило. Как, спрашивается, отчитываться перед Контролем?!
Проходили часы, подземный «улей» (он же на рабочем жаргоне десантников — «курятник») поэтажно поступал под юрисдикцию Десанта, а в перспективе — Медсовета. Нашли и спасли полузадохнувшихся бойцов, запертых в последней, обесточенной, секции. Из спальни, трясясь и шатаясь от слабости, выполз на свет и звук голый бледный мужчина, в котором боевики с трудом признали их потерянного было патрона… и который чуть не умер на месте, узнав последние новости о своём новом статусе арестованного и состоянии дел в «улье». Поскольку десантники обнаружили, что и его, бывшего владельца «улья», их приборы тоже загадочным образом не регистрируют, то пришибленного горем блондина тут же упаковали в герметичную капсулу, из которой сбежать было бы крайне затруднительно, и, как редкую диковину, под неусыпным присмотром отправили в лаборатории на исследование. Потрясённый и не вполне, на взгляд оперативников, адекватный, он не выказал абсолютно никакого интереса к своей судьбе и совершенно не сопротивлялся…
— Вы уверены, что это он? — переспросил у повязанных, едва отдышавшихся боевиков недоверчивый старший оперативник, и, получив подтверждение, надолго задумался: что же случилось с вторым по крутизне — после Толстого Пата — негодяем Города.
А Миль всё это время провалялась в двух шагах от потрошимого Десантом «улья». Ночи были сырые и холодные. Полный ресурс позволял ей бороться с холодом довольно долго, но обездвиженный организм охлаждался всё сильнее, сказывались уже и обезвоживание, и голод, и застой крови, обмен веществ замедлялся, в лёгких скапливалась слизь… Если бы не её кашель, часовой, охранявший периметр операции, ещё долго не замечал бы чётких следов под ногами. И даже глядя прямо на неё, он далеко не сразу сообразил, что видит очертания лежащего в траве девичьего тела. Тело, слава Богу, кашляло, не переставая… Вызвав подмогу, проинструктированный десантник как поднял девушку на руки, так и держал до подхода подкрепления, боясь, что, если выпустит из рук, то видеть её тотчас же снова перестанет…
Помощь ей начали оказывать сразу, уже во время перелёта, и столь эффективно, что она смогла прийти в себя и оглядеться. Увиденное долго не укладывалось в глючащей голове, а когда улеглось… Наверное, это было даже неплохо, что Миль оказалась не в том состоянии, чтобы совершать активные действия… Всё-таки высота птичьего полёта — сомнительное для выяснения отношений расстояние над землёй.
Летели долго. Накачанная лекарствами, Миль впадала в дремоту и просыпалась, видя в иллюминаторе тёмное небо с яркими звёздами и по большей части тёмную землю… Значит, черту Города миновали, иначе засветка любоваться звёздами вряд ли бы позволила… Со звёздами конкурировали движущиеся параллельным курсом бортовые огни ещё нескольких машин.
Изредка переводя взгляд в салон, видела сидящих рядами молчаливых десантников. Что-то вы, ребятки, напряжены. Угрюмы вы как-то. Вроде рейд закончился хорошо, задача-минимум и задача-максимум небось выполнены, возвращаетесь с уловом… Награды и поощрения небось воспоследуют — сверлите дырочки в мундирах. Потери? Может, из-за потерь вид у вас не самый радостный? Только не надо винить в этих потерях меня — я никого из ваших и пальцем не тронула…
И вообще — была паинькой. Девок вон из-под земли на свет вывела — аж четыре суки… Па-ардон — четыре штуки… И никого не убила. Даже вроде не покалечила… А если кто и пострадал, то это я нечаянно…
Стайнис Венш, ненавязчиво наблюдавший со своего места за не то спасённой, но то арестованной госпожой Регхаз, видел и её недоумение, и настроение своих парней, и вполне их понимал…
Ещё бы у десантников вид был радостный… Трудно, знаете ли, радоваться, когда приходится делать подлость хорошему другу. Даже если тебе приходится делать её по долгу службы и во имя светлого будущего родного Города и во благо его… Подразделение, задействованное в захвате и ликвидации нелегального натального комплекса (как именовался в документах «улей»), было то самое, в котором доблестно отслужил своё Беннар Регхаз, и добрая половина этих бравых, но мрачных ребят, на которых то и дело посматривала Миль, была обязана упомянутому Беннару жизнью, а некоторые — и не по разу… То ли начальство выпустило из виду этот момент, а то ли ему, начальству, момент этот был попросту безразличен… А ведь Регхазы жили и правили на земле проплывавшего сейчас внизу континента задолго до того, как он стал в своё время Континентом и дал пристанище выжившим. Собственно, фамилия Регхаз являлась, можно сказать, местным эндемиком… Что не было отражено в его, Беннара Регхаза, личном деле. Во всяком случае, не в том, которое хранилось в отделе кадров… В нём много чего не было отражено. Например, как погибли родители Бена. Не приведи ему Бог это узнать, думал Стан, в древности войны начинались свихнувшимися от горя людьми и по меньшим поводам, нежели похищение и убийство любимых родителей в таких прозаических целях, как любопытство высокопоставленных псевдоучёных, заигравшихся в собственную гениальность и величие… И ведь хоть бы толк был от этих «исследований», горько размышлял Стан… А то попросту осиротили мальчишку. А теперь собираются сломать его жизнь окончательно. Хорошо, что он, Стан, в те годы был слишком молод, чтобы оказаться причастным к этим событиям, и совесть его осталась хоть в этом чиста… В общем, если вверенное его заботам подразделение утратит долю лояльности и додумается чего-нибудь… неожиданное, скажем так… по непонятным причинам вытворить, Стан в тот миг был намерен внимательно и увлечённо смотреть куда-нибудь в сторону… или вообще отсутствовать на месте…
45. Юс и другие
Состояние, несмотря на явный прогресс, было препротивное. Бред перемежался с полудрёмой, озноб, как водится — с жаром. Запомнилось огромное, продуваемое свежим ветром взлётно-посадочное поле с изумрудными (значит, свободно) и карминными (занято) квадратами… Потом ещё — проплывавший над ней светящийся потолок… Цветочный аромат… Гул голосов… Чужие бережные руки на плавящемся от жара теле, ловко раздевшие и нежно отмывшие, прохлада полотенец и простыней, и, наконец, блаженный покой в удобной постели…
…Приглушённый разговор — как сквозь вату, бу-бу-бу-бу… ничего не понять… Но вот мужчина в белом подносит к её руке блестящий металлом и стеклом инъектор… И изумлённо шарахается от взвившего в прыжке тела.
— Эт-то ещё что такое?! — возмутился он, глядя на забившуюся в угол девушку. Та, пригнувшись, затравленно озиралась расширенными, лихорадочно блестящими глазищами, и вряд ли они с доктором видели сейчас одно и то же… — Идите сюда, деточка, я не сделаю вам ничего плохого, — уговаривал он. Та помотала растрёпанной головой.
Он улыбнулся:
— Ну, право же, я не кусаюсь, а вам необходима следующая инъекция. Вы серьёзно простужены. Вы что — так боитесь уколов? Да бросьте, это не будет больно, у меня такой хороший инъектор… обычный укольчик — и вам станет легче…
Миль, как назло, закашлялась, кашель раздирал грудь, горло саднило, будто исцарапанное. Он вкатит обычную дозу… а я обещала Бену, что выживу…
— Ну во-от, а я про что… — увещевал врач. — Вот и индикатор ваш подтверждает, что вам плохо, видите?… — Миль скосила глаза на своё запястье, и доктор попытался воспользоваться моментом, но она совершенно автоматически увернулась и чуть не достала его костяшками пальцев в горло — на миг раньше доктора успел оттащить назад здоровенный парень в десантном комбезе, заинтересованно следивший за передвижениями Миль. Аккуратно поставив врача на ноги, парень отодвинул его в сторонку и сказал:
— Извините, доктор, кажется, эти танцы больше по моей специальности.
Врач, не споря, отошёл от греха подальше, а десантник, ступая легко, по-кошачьи вкрадчиво, замаячил перед Миль. Та, хоть в голове и шумело, сообразила, что этот человек прекрасно знаком с исполняемым ею видом «танца», и тем более полна была решимости защищаться. Однако в самый неподходящий момент новый приступ кашля согнул её пополам и лишил сил.
Десантник тенью скользнул вперёд и, несмотря на её отчаянные усилия вывернуться, мигом оплёл содрогавшееся от кашля тело так ловко и надёжно, что ей оставалось только смириться. Холодящее прикосновение инъектора, лёгкий толчок — и правда, совсем не больно — тесные объятия разжались. Ослабевшее тело, казалось, лишилось костей и просто рухнуло на постель, и одеяло словно само вспорхнуло и заботливо накрыло его, источающее жар…
«Ну и пусть, — подумалось отрешённо, — не могу я больше…»
И перед самым провалом в сон вспомнилось: да ведь знает уже врач, какая доза ей нужна… все они всё знают… ай-яй-яй, как глупо было сопротивляться…
— Вот и хорошо… — откуда-то издалека шелестел голос доктора. — Теперь вы поспите и к утру вам станет лучше…
Сквозь сон ей слышались и другие голоса, они вели себя, как её родители в спальне, когда думали, что их никто не слышит, а если и слышит, то не понимает — то есть явно ссорились. Одна сторона что-то приглушённо доказывала другой, а та обвиняла в чём-то первую, и обе пытались обвинить одна другую в некомпетентности и настаивали на своём праве… В итоге кто-то третий не очень вежливо попросил их обсудить свои нестыковки в другом месте, и стало тише. Миль приоткрыла глаза — знакомый уже десантник чуть ли не за шкирки выставлял за дверь сразу нескольких возмущённых таким обращением людей в белом…
Выпроводив их, десантник повернулся и, поймав её взгляд, покачал головой, прижал палец к губам, а ладонь к щеке и на секунду прикрыл глаза… Уговаривать Миль необходимости не было — её глаза закрывались и безо всякой пантомимы…
…Сквозь сон она ещё не раз чувствовала прикосновения — и ладоней, и инъектора, и ещё чего-то, её переворачивали, меняли бельё, но она даже глаз не открывала: знала, что вреда ей сейчас не причинят, а подвиги совершать было ещё не по силам. Организм хотел покоя, и возражать ему никак не стоило.
…Ей действительно полегчало, и значительно. Настолько, что сознание очистилось, и она смогла спокойно обдумать все последние события и собственные действия, подчас настолько нелогичные и бестолковые, что становилось стыдно за себя перед собой же. Вот, к примеру — ну почему она тогда, при штурме «улья» просто не задержала дыхание, а позволила себе так бездарно надышаться этого их газа? Они же и пустили его только в конце, когда девчонки сдали её тому десантнику! Ведь и энергоресурс был значителен, легко бы потерпела без воздуха несколько минут, пока решётку выжигала! Ничем другим, кроме как паникой и растерянностью этого не объяснишь. А значит — довольно позволять себе быть такой дурой… Думать надо, думать и не паниковать. А то раз за разом так и будешь наступать на одни и те же любимые грабли… Или это просто цикличность судьбы сказывается, когда ты, не выполнив её урок, оказываешься снова и снова в сходных условиях, и, пока не сделаешь всё, как следует — не выберешься из кольца, так и будешь совершать ошибки — глупые, бестолковые, смертельно опасные. Ты же уже выбралась из «улья», ты же была уже за кольцом оцепления — ну как можно было свалиться так близко от периметра?! Тебя уже второй раз в жизни захватывают в беспомощном состоянии. Какой тебе ещё нужен намёк? Третьего раза просто не должно быть — он будет фатальным!
А сейчас? Ты что — действительно столь беспомощна, как кажется? Раз Узлы здесь так хорошо работают, значит, и вооружайся ими! Бабушка же показывала, как! Найти бы только, из чего их связать… Да, и ещё — десантник, что выпроваживал вон толпу явившихся за нею людей, вроде бы к ней расположен… Впрочем, от него толку может и не быть — они же должны сменяться…
Она открыла глаза: точно, сегодня у её постели сидит уже другой. Но ростом, статью и комплекцией на прежнего похож, как родной брат, разве что тот был светлорус, а этот — шатен и лицо другого типа… А, да все они тут более или менее братья…
— Привет, — тихо сказал шатен, заметив, что она проснулась. — Ну, как спалось?
Миль слегка кивнула — нормально. И, обнаружив, что одеяло сползло с голой груди, натянула его как можно выше…
Шатен не особенно смутился, только забавно сморщил и почесал нос:
— Ты это… извини, нам тут пришлось тебя немножко раздеть… Кстати, откуда у тебя парализатор? Неужто боевой трофей? В самом деле?! Уважаю… Значит, так: прослушки здесь нет, то есть она гонит ту картинку, которую мы велели. Так что можешь болтать, сколько душе угодно.
Миль даже усмехнулась и головой качнула: ага, если бы…
— Для всех — ты очень больна и пока нетранспортабельна. Если кто чужой придёт — лежи и страдай, — продолжал он. — Они тут чуть не передрались вчера из-за твоей персоны. Ну, ты вроде видела? Вот. А пока они там воюют за право первой ночи, лечить тебя будут наши медики, и ты здесь в безопасности. Есть будешь? — без перехода спросил он. — Или сперва в туалет? Не стесняйся, я тебя мигом туда-обратно отнесу. Ага, ну, тогда кушать.
Вот это сервис. Только какая, блин, еда в таких декорациях…
— Будешь-будешь, — заявил он в ответ на её гримасу. — Понимаю, что не хочется. А придётся. Иначе засуну тебя в биосканер, он тут рядом, а уж он тебя накормит… ну, ты в курсе. Да брось, я же не предлагаю сразу мясо — смотри, есть отличный супчик, он лё-ёгкий, вот так… Меня, кстати, Юстисом звать, можно просто — Юс.
Он нянчился с ней, как заправская сиделка! Миль покорно открывала рот, пока посуда не опустела. И гадала, с чего это такая забота. Понимая, что объяснения дать необходимо, он вздохнул:
— Не могу же я спокойно смотреть, как жена моего бывшего сослуживца морит себя голодом… Что бы она там ни натворила… Ты уж давай, поправляйся, сестрёнка, не заставляй нас с ребятами со стыда гореть… Нам и так хоть застрелись от таких дел… Представляешь — всем Городом охотиться на одну непонятно в чём виноватую девчонку, потом отбить её у похитителей, и вовсе не затем, чтобы вернуть законному супругу, который по совместительству ещё и твой друг… А чем ты так властям насолила?
46. Визит Стана
Ответить Миль не пришлось — дверь бесшумно отъехала, и «сиделка» вскочил и вытянулся. Вошедший только бровью повёл — «сиделка» исчез за дверью вместе с подносом. Проводив его взглядом, Миль, передразнивая вошедшего, иронично приподняла бровь и вопрошающе уставилась на визитёра. Тот ответил изучающим взором. Ну вот не делают в Городе некрасивых мужчин, только не с белым статусом… Этот высокий старик — явно из тех, кто с возрастом становятся всё мужественней, с совершенно седой, густой шевелюрой — необъяснимым образом был молод! Худощавое лицо с высоким лбом, отмеченное всего несколькими — правда, глубокими и резкими — морщинами, освещалось ясными серыми глазами, смотревшими из-под широких седых бровей прямо и проницательно. Нос с лёгкой горбинкой имел резко очерченные ноздри, линия рта с тонкими, плотно сжатыми губами — чёткая и упрямая, подбородок крупный и острый… Череп красивой лепки, сильная шея, гордо водружённая на широко развёрнутые плечи, спина прямая, талия — узкая, движения плавные, экономные и точные… такие же, как у Джея и Бена. А уж кисти рук — пальцы длинные, цепкие, тонкие, с чуть выпуклыми подушечками… руки музыканта… или скульптора. «Наверняка до сих пор нравится женщинам… хотя, кто их поймёт, местных-то… нашим бы нравился…» — подумала Миль.
Игра в гляделки продолжалась, пока Миль не указала ему на освободившееся кресло и не изобразила всем видом ожидание.
Он усмехнулся, благодарно кивнул и как-то очень удобно — не сел даже, а именно расположился в кресле, сплетя пальцы на животе. И только затем открыл, наконец, рот:
— Позвольте представиться — Стайнис Венш. Третий Командор Десанта. Я правильно понимаю — вы не говорите?
«Увы», — развела руками Миль. Но могу писать — показала она пальцем по ладошке.
— Неболтливая жена… — усмехнулся он опять. — Редкое достоинство. Полагаю, не врождённое?
«Нет», — качнула Миль головой.
— Какая жалость. Ну, нашим генетикам вы интересны и без него… Хотя в ближайшие пару дней они до вас пока не доберутся. Болейте, фэймен, на здоровье. А там, уж извините, либо Медсовет вас под крылышко приберёт, либо сразу — Контроль…
Миль, наверное, побледнела — он сочувственно кивнул:
— Вполне вас понимаю. Но не стоит так расстраиваться. Относитесь к своему положению, как к поездке в гости. Или на отдых. Условия вам создадут, какие пожелаете. Проведёте там… некоторое время, подлечитесь. Обследуетесь подробно.
Миль против воли фыркнула. Опять «обследования»… Целовал ястреб курочку… до последнего, знаете ли, пёрышка…
— Медиков можно понять, у них давненько… да, очень давно… не было такой возможности. У них к вам предложение, фэймен. Ваш организм уникален — так они полагают. Они считают, что с вашей помощью… со временем… смогут вернуть здоровье всему Городу, и тогда не будет деления на классы, бесчисленных преступлений из-за недостатка женщин… Вы можете стать национальной героиней, обожаемой матерью целой расы новых, полноценных людей… Подумайте, фэймен. Весь Город будет работать ради исполнения малейшей вашей прихоти, любого вашего каприза, у вас будет всё, чего бы вы ни пожелали… Кстати, если вам этого захочется, они смогут, мне думается, избавить вас от этой вашей очаровательной молчаливости, вы могли бы даже петь, если бы захотели…
Он говорил, глядя мимо неё, лишь бы не видеть, с каким ужасом она смотрит ему в лицо.
И ведь как воодушевлённо вещает. Но в глаза, тем не менее, смотреть почему-то избегает — отлично понимая, чем для неё обернётся осуществление этой их золотой мечты… Жизнь королевы — но королевы улья. Или муравейника. Ага, ещё и песни бы распевала при этом, а почему бы и нет…
— Вам нужно только согласиться на исследования и донорство. И вы уже сегодня могли бы увидеться с мужем — вы ведь хотите его видеть, правда?
Он таки взглянул ей в глаза. И сейчас же снова опустил взгляд.
Запрещённый приём. Подлый удар. И не последний, надо думать… Вроде она была готова к чему-то подобному, но сердце сдавило так, что на какое-то время реальность перестала что-то значить…
Он продолжал шевелить губами, но Миль его ещё долго не слышала… Ничего, впрочем, и не потеряла:
— …ваш прямой долг перед Городом, фэймен. Или вы не патриотка?
Это было так… ненатурально, что ли… пафосно-беспомощно и жалко, что она не выдержала и начала смеяться, почти беззвучно, но от души. И никак не могла остановиться, хотя уже и щёки болели, и живот… «Опять истерика», — дошло до неё. Фу… стыдно как… Стан её не прерывал, но в какой-то момент она увидела перед собой стакан с водой. И смех вдруг прекратился.
— Вам виднее, фэймен. Наверное, это смешно. Но тогда это наиболее весёлая часть того, что я должен вам передать. А вторая часть состоит в следующем: в случае вашего отказа вы должны знать, что ввергаете себя в неприятности.
«Ага, нам не привыкать», — покивала Миль и длинно вздохнула, пытаясь сбросить с души хоть часть придавившей её тяжести.
Стан на долгую минуту умолк… и продолжил:
— Мало того, что вы никогда не увидите мужа. Без вашего согласия вполне обойдутся. Вас просто и небольно заставят делать всё, что нужно…
Миль понятливо кивнула. Обойдутся, конечно, а кто сомневается…
— И ваши способности к гипнозу, которыми вы, видимо, обладаете, и с помощью которых, как полагают, вы разрушили личность женщины, стрелявшей в вас в клинике, вам не помогут…
Ха — гипноз! Надо же. Но — а что они, в самом деле, ещё-то могли подумать?…
— …Вас не винят в её гибели — вы защищались как умели, голыми руками, тут любые средства годились. Но вам не советуют пытаться делать подобное впредь, меры будут приняты. От себя добавлю, — сказал он вдруг, — напрасно вы её просто не убили… И, надеюсь, вы не станете пробовать свои способности на мне, к примеру?
А что — идея подкинута неплохая. Вот только вряд ли что получится со столь подрастраченным запасом энергии… то есть почти с полным её отсутствием. Миль оценивающе взглянула на Стана — и тот поёжился под её взглядом. Ладно тебе, не трусь. Одного человека всё равно мало…
— Так что выбор у вас невелик, фэймен, — сказал он, вставая — сбегает, что ли? — Вижу, мне не удалось вас убедить. Ну, я, собственно, на это и не надеялся… Очень сожалею, что ничем не могу быть вам полезен.
…Ну, кое-чем можешь… да не стану я отнимать у тебя всю твою энергию, не тот случай… так, самую малость чувства вины позаимствую… ты и не заметишь… даже напротив — полегчает на душе…
— Поправляйтесь. А затем, — он пожал плечами, — за вами придут. Вас всё равно передадут медикам — не из Медсовета, так из Контроля. И… для вас будет лучше, если вы пойдёте сами, не станете кричать… кхм… — он кашлянул, — и драться. Не то они вас просто усыпят и…
Он замолчал.
Миль закрыла лицо руками. Скверно, ох, как всё скверно…
— Желаю здравствовать, фэймен. И… простите.
Он поклонился — коротко, с достоинством — и ушёл.
47. Болейте на здоровье…
Очень хотелось плакать… но не получалось. Только в груди болело и давило всё сильнее. Пару дней, он сказал. Хорошо бы успеть хоть как-то восстановиться. Бен, ну где ж тебя носит, а… что с тобой… Однако… Если подумать… если пересмотреть всю речь Стана… Учесть, что он не желал быть уличённым в сочувствии к пленнице, но что-то хотел ей сообщить… что-то сверх послания… или даже вопреки ему!
Миль сжала кулаки и стукнула ими по постели. Точно! Ведь невооружённым глазом было видно, что ему самому стыдно и невыносимо противно нести этот вздор про долг перед Городом и прочую лабуду. Но если предположить, что он желал быть ею услышанным и понятым правильно, то всё получается… Получается: Бен — жив-здоров! И под присмотром, что, конечно, хуже… А вот если про Джея он промолчал, то, значит… Джей вообще вне всяческих подозрений и свободен! Ух… камень с души если и не скатился, то всё равно — здорово потерял в весе. Воистину: «Имеющий уши — да услышит…»
Вернувшийся «нянь» несколько растерянно протянул ей маленький гибрид компьютера и телефона, выполненный стандартно, в виде браслета.
— Подарок Стана…
Ещё одно подтверждение доброй воли Третьего Командора Десанта и намёк, что информация — истинная. Миль повеселела. И подарок приняла. Но надевать на руку, как полагалось, не стала: она потому их и не носила, что все подобные нежные электронные устройства при тесном и постоянном контакте с её телом обычно жили недолго. А эта штучка могла оч-чень пригодиться…
— Слушай, там доктор… Тебе инъекцию пора делать и вообще… Ты как — драться с ним намерена? А то я ребят позову, пусть тоже развлекутся… Опять же, ставки сделаем… Да за что, уж и пошутить нельзя?! — он со смехом вернул ей брошенную подушку, поместив пухлый предмет под её спину поудобнее, так, чтобы Миль встретила врача полусидя. — А чего, если не секрет, ты ему так противилась в прошлый раз? Видать, достали тебя медики?
Миль невесело усмехнулась — не то слово…
Доктор, войдя, благоразумно остановился у порога, бережно прижимая к груди мобильную версию биосканера — то ли берёг приборчик, то ли прикрывался им от непредсказуемой пациентки…
— Смелее, док, госпожа обещала вести себя прилично. Верно, фэймен?
Доктор, склонив голову набок, дождался подтверждения, и только после этого заулыбался и подошёл к постели, на ходу разворачивая свой мини-госпиталь… Процедуры много времени не отняли, и скоро очень довольный миролюбием пациентки медик объявил, что всё идёт прекрасно, ещё две инъекции — и фэймен можно будет считать здоровой…
— Но, — тихо пробормотал он себе под нос, — в ваших интересах, госпожа, ближайшие пару дней оставаться в постели. И изо всех сил изображать воспаление лёгких. Вы ведь понимаете, что я хочу сказать?
Миль благодарно, со слабой улыбкой, кивнула. И этот про пару дней… Он, не обрадованный этим взаимопониманием, собрал свою подотчётность и на прощание печально сказал:
— Это, к сожалению, всё, что я могу для вас сделать, фэймен… Не отчаивайтесь…
Уж утешил так утешил, еле удержалась от фырканья Миль… не забыв и его чувство вины немножко обесточить…
— Так ты не расскажешь о своих контрах с законом? — хохмы хохмами, а глаза-то у Юса серьёзные.
Вот сейчас и обновим подарочек… Маленькая панелька охотно отвечала касаниям пальцев, надпись всплыла над браслетом:
«Да не нарушала я законов. Просто угораздило родиться чуть более здоровой, чем диктуют приличия Города».
— Насколько более?
«Суди сам. Видимо, просто преступно».
Он присвистнул:
— Пон-ня-атно… — парень явно расстроился. — Я-то думал, убийство там… или ещё какой пустяк. Но вот этого тебе точно не простят… Ну, ты в курсе…
«Няньки» менялись возле её постели почему-то чаще, чем требовалось регламентом и обычным здравым смыслом. Миль только головой качала, встречая очередную «сиделку»: от каждого так и веяло мощнейшим чувством вины и безысходности. Иногда они, «отсидев» положенное, не уходили насовсем, а то и дело возвращались, находя заделье: то фрукты приносили, да в таком количестве, что есть приходилось всем вместе, чтобы они не пропадали… то цветы, то книги, то чисто дамскую мелочёвку — радуясь, как дети, если удавалось угодить, как например, с расчёсками, которые ломались до тех пор, покуда кто-то не принёс самоделку, выточенную вручную из дерева… то игру какую-нибудь… в которую и играли зачастую сами, так как Миль с большинством популярных игр незнакома была вовсе. Миль не имела ничего против таких посетителей — взяв от каждого немножко виноватости, она облегчала груз совести на их душах, а заодно пополняла свой внутренний энергозапас. И так преуспела, что вскоре решительно покинула постель.
«Не настолько я слаба, чтобы разучиться ходить! — доказывала она как доктору, так и «няням». — А движение — жизнь! И солнце тоже!»
— Ну в самом деле — не сбежит же она через это окно, доктор! А чуть что — мы её на место быстренько вернём, никто ничего и не заметит, — убеждал очередной «нянь». — Там, за дверью, вы же сами видели, какая охрана. Без разрешения сюда даже вас не впускают.
И доктор сдался: свежий воздух — а другого здесь, на окраине Континента, и не имелось — действительно должен пойти на пользу выздоравливающей.
А уж как пошло бы на пользу солнышко… — мечтала Миль. И, когда матовое стекло, освобождая оконный проём от пола до потолка, уехало в паз, она на радостях скакнула в залитое лучами пространство, скользнула на гладком полу… и едва успела затормозить на самом краю, чтобы не вылететь вниз — под беспомощно-дружное:
— Аааах!!!.. — и логично долгие матюки обомлевших до полусмерти десантников — лететь бы ей пташкой-бабочкой метров пятьдесят, не меньше…
И долго маялась от неловкости под последующие ещё более долгие их извинения. Хотя извиняться было впору ей самой. Что она и сделала, умоляюще прижимая руки к сердцу и покаянно оглядывая присутствующих испуганными глазищами… Трудно сказать, что больше способствовало — эти виноватые глазища или то, как очерчивало солнце её ещё более истончавшуюся в его лучах хрупкую фигурку, укутанную по бёдра только в собственную густую гриву, чуть развевавшуюся на ветру — но они её охотно простили…
А как вы хотели — солнечные ванны для большей эффективности принимать следовало без одежды… ну, почти — узенькая полосочка трусиков могла не считаться…
Сильный испуг это, конечно, здорово — энергия была по-прежнему нужна. Но когда ещё удастся нацедить с окружающих… не грабить же подчистую… А солнце — это солнце… Оно обдавало, вливалось, струилось и текло, даря изголодавшемуся телу силу и жизнь, пронизывало кожу, проникало, наполняя клетки мощью, внутрь — и даже ещё глубже, восстанавливая равновесие… А-ах, какое это было наслаждение!
Окно оставалось открытым весь световой день, Миль, впитывая лучи всей кожей, часами стояла бы на свету и на тёплом ветру практически голышом, блаженно постанывая, поворачиваясь то одним бочком, то другим… Сзади под самые коленки придвинули кресло, вынудив сесть.
— Третий час на ногах, фэймен, — проворчал «опекун», которого Миль совсем из виду выпустила… на «ты» с ней общался только Юс, у него это получалось как-то органично. — Если зайдут посторонние, вы просто не успеете создать нужное впечатление… — после чуть не состоявшегося вылета кто-то из них постоянно находился на расстоянии протянутой руки (и с покрывалом наготове), с переменным успехом старательно пытаясь не пялиться на подопечную. Хотя подопечная и сама к краю близко не подходила, это всё же было разумно: за всеми неладами с местными властями и беготнёй по закоулкам Города Миль совсем позабыла о своих натянутых отношениях с этим Миром и о его мерзком характере… зато Мир про неё, как оказалось, помнил и не упускал возможности сделать ей очередную подножку.
«Как-то несолидно и довольно подло вот так ловить меня на мелочах, да ещё когда я и без того в плачевном положении, ты не находишь?» — едко вопрошала она пространство, глядя с высоты окна на продутую ветрами пустую синеву.
И — конечно же, показалось — чья-то злая усмешка с обещанием впредь не размениваться по мелочам долетела ниоткуда…
Миль, враз заледенев, сжалась, прикусив губу и впившись стылыми пальцами в свои голые плечи. Ой, зря она его дразнит… Ведь могла бы, уже не раз убедившись в ненормальности этого свихнувшегося после перенесённых испытаний мира, быть чуть мудрее и не напрашиваться на неприятности… или мало ей?! Ну да, он играл с нею, и играл нечестно. А о какой честности могла идти речь, когда с ним самим, ни за что, ни про что, однажды тоже обошлись так страшно, что даже пространственная структура его пострадала, в чём Миль не столь давно убедилась, попытавшись отыскать здешние «кармашки», чтобы спрятаться в них… и еле уцелела. Пары попыток оказалось достаточно, чтобы понять: душа этого мира искалечена, и шести прошедших веков едва хватило, чтобы просто срастить изломы, сгладить острые сколы, в пыль перемолоть, разложить на простые компоненты яды и отраву… и чтобы хоть как-то развеять, выветрить запахи горя и отчаяния, превратить в бессильные отголоски, развоплотить обретшие плоть кошмары, ужасы ожидания самых жутких страхов…
Это снаружи худо-бедно давно вымерли (не без содействия Десанта) нежизнеспособные уроды и почти все монстры, наросла на кости земли новая плоть почвы, и шкура лесов да джунглей, приняв другой вид и фактуру, вновь укрыла холмы и равнины, поглотив развалины, затянув шрамы и язвы… это на поверхности очистилась вода, воздух обрёл прозрачность, да в глубинах и недрах изменились, но выжили живые создания… А там, в тайниках души этого Мира, больше не было уютных уголков, не сохранилось гостеприимных местечек, где могли бы обитать отражения взаимной любви, запечатлённые срезы счастливых моментов, планы хорошей жизни и картины сбывшихся желаний… полузабытые легенды и сказки… — Мир в них больше не верил, он их не хранил.
Там, в скомканных, смятых, искажённых кавернах, всё ещё клубились самые уродливые желания, ядовитые намерения, все обиды, отчаяние и жажда мести, там постоянно что-то рушилось и горело, назревало и гибло, распадалось и гнило… Мир до сих пор от этого страдал, но не мог заставить себя забыть, поверить, что всё прошло, и постоянно возвращался к свои кошмарам… Для него ничего не прошло — вот оно, только обернись…
Позволить себе снова оказаться в этих тайниках значило наплевать на собственную жизнь и сохранность рассудка.
Может быть, это не везде было так. Но из здания Управления Десанта таким путём выбираться было непозволительно опасно.
И «макраме» по бабушкиному рецепту было бы сейчас бесполезно, потому что та комбинация Узлов обещала лишь защиту от недобрых намерений. А никто и не собирался делать с Миль ничего плохого, наоборот: обещали всяческие блага и райскую жизнь… как они себе это представляли. Так что «Кольцо Немезиды» ничем бы ей не помогло, пока её не изъяли бы из-под опеки Десанта и не вверили бы заботам Контроля… Который тоже никак не угрожал пока её жизни… а когда что-то опасное в его действиях обнаружится, Миль окажется в таких замечательных условиях, что уже и забудет, а кто она такая и как её зовут… и самым искренним образом будет считать себя счастливейшей из живущих…
Нет. Оставалось надеяться на свои силы. И силы эти следовало всячески восстанавливать и копить. Чем Миль и занималась все отпущенные ей два дня. Выпросив у «нянек» моток верёвки, она сплела себе «Везунчика», «Отразику», переплела «Путаницу» и сделала новую «Недотрогу» — не активировав до поры, чтобы не вызвать ненужных осложнений.
Узлы получились красивыми, даже «Путаница», в которую Миль вплела по волоску почти от каждого, кто приходил с ней посидеть. Что значит благородный исходный материал, не какая-нибудь тебе хилая салфетка… Настолько красивыми, что, даже неактивированные, притягивали взгляды. Узлы Власти, что ни говори… хотя на родине такого эффекта не наблюдалось — то есть «макраме» нравилось людям, но не настолько, чтобы вот так смотреть и тянуть руки, пытаясь потрогать, погладить… Тем более, что этого и нельзя было делать — замкнутые на владелицу «Везунчик» и «Отразика», не говоря уже о «Недотроге», до активации не должны нести на себе ни чужих биоингредиентов, ни чужой ауры…
С сожалением проводив взглядами спрятанные от них непонятно-притягательные переплетения, десантники огорчились, как дети. И так же наивно попытались сделать вид, что всё в порядке. И только один осмелился спросить, а что такое красивое сплела госпожа Мэллин. Миль улыбнулась и ответила:
«Это обереги, которые будут хранить и защищать меня в пути. А ещё они будут мне удачу приносить».
Теперь заулыбались десантники — эти сильные люди подумали, что маленькая фэймен изволит шутить. Вот и говори им правду… Но тот, кто спросил, задумчиво посмотрел на карман, в который фэймен спрятала своё рукоделие и сказал:
— Что ж, удача вам определённо понадобится, фэймен. А не могли бы вы и мне что-нибудь сплести… на память? Уж больно красивые штучки эти ваши обереги.
Миль удивилась, но… а почему нет? Только уточнила, а чего бы хотелось господину десантнику от своего оберега. Тот… батюшки — покраснел! — и признался, покосившись на сдавленно хихикавших друзей, что хотел бы, конечно, много чего, но больше всего — удачи в любви. Краснеющий десантник — знаете ли, зрелище… А и сплету — благосклонно кивнула Миль. Только предупредила, что не следует путать сексуальный успех и любовь.
«Любовь, даже взаимная — бремя нелёгкое, господин мой десантник, учтите это. Не говорите потом, что я вас не предупреждала. Если не справитесь, просто сожгите этот Узел. И кстати — бесполезно его красть или передаривать, никому другому пользы от него не будет…»
И сплела. Благословив Узелок собственным поцелуем. Что, как ни странно, вызвало у бравых десантников завистливые взгляды…
…Много лет спустя парень действительно сжёг свой Узел — когда его любимая трагически нелепо погибла, и он поклялся не любить больше никого и никогда… А по Городу и за пределами Города с тех пор пошла бродить легенда о волшебнице, отблагодарившей за доброе дело молодого десантника, о его красавице жене, хранившей ему верность, и о зависти его могущественного начальника, возжелавшего любви этой красавицы, и отправившего своего подчинённого на заведомо невыполнимое и гиблое дело… которое тот, однако же, выполнил и вернулся — но жена не дожила до возвращения любимого…
Да, мотивы насквозь неоригинальны. Но этот мир нуждался не в оригинальности — он нуждался в волнующих сердца легендах, которые будили бы в людях добро, в песнях, бередящих души и уносящих в мечты, и в дарящих надежду сказках с хорошим концом…
А сейчас весь вечер ушёл у неё на то, чтобы кивать, выслушав очередное тайком поведанное желание, и переплетать-перевивать нити, связывать, укладывать и затягивать… Ничего криминального десантники, слава Богу, не просили. Они хотели простых и понятных вещей: жизнь, удачу, любовь, богатство… А Миль добавляла от себя — жизнь, но не за чей-то счёт… удачу — но не на горе другим… любовь — но не насильно… богатство — но не зависимость от него…
Они смотрели, как движется и скользит шнур в её руках, и почти видели… казалось им, что нити слегка светятся, ластятся к словно танцующим загорелым пальчикам, и будто слышали чей-то тихий голосок, напевавший сладостные, желанные, заветные слова…
«А скажите мне, господа мои, из этого здания трудно уйти?» — спрашивала между делом Миль, и десантники, не отвлекаясь от её работы, отвечали:
— Достаточно трудно, госпожа. Даже если бы мы вас отпустили, за дверями — взвод медиков, рота патрульных, не говоря уже о нашем многочисленном брате десантнике…
«Как вы думаете, они стрелять будут, если я вздумаю побежать?»
— Снимут первым же выстрелом. Из парализатора. И скорее всего — влепят вам заряд снотворного, извините, в задницу, даже не пикнете. Вы и упасть не успеете, как вас поймают и унесут. А бежать-то куда собрались?
«А Город далеко?»
— Пешком не дойдёте.
«А если я машину угоню?» — это заявление вызвало дружные усмешки:
— Много на себя берёте, фэймен. Ну, допустим, обведёте вы охрану, доберётесь до флайеров… Водить-то умеете?
«Не пробовала», — вздохнула «госпожа». Десантники откровенно потешались.
— Так какой прок от машины, что вы с ней делать будете? Разве что посидите, за штурвал подержитесь?
«На машинах киберуправление есть?»
— Конечно. Но ведь кибер не подчинится кому попало… даже такой милой девушке, как вы, фэймен, — исправляя грубость, с обаятельной улыбкой добавил десантник.
Миль улыбнулась в ответ… а сверх того «услышала-увидела»: … лифт направо, лестница — налево отсюда… ключ у любого пилота… Город на западе… …догонять будут профессионалы, не давай себя прижать… пока ты в воздухе, стрелять не станут — ты им целенькая нужна… а если до Города не дотянет? Тогда к лесу сворачивай, но там зверья полно… могут и мутанты встретиться… Да не, вряд ли возле самой-то Управы… А может, тебе лучше остаться — ну что тебе медики сделают? Будешь сыта-одета-обута, в тепле и безопасности… Ой! Ну вы чего, это ж я так… за неё же беспокоюсь… решать всё равно ей…
«Всё в порядке, мальчики, — написала Миль… и никто не заметил, что клавиатуры она при этом не коснулась. — Всё в порядке. Завтра может не получиться — прощаемся сейчас. Спасибо, что, хоть на пару дней, но прикрыли. Мне это правда очень было нужно».
Эмоциональный градус в комнате сразу понизился, все притихли. Закат разлился на весь свет тёплым океаном, густым и оранжевым, заткал собой весь воздух, вытянув длинные, тяжёлые тени… из которых, сонно щурясь, мягкие фиолетовые сумерки расползались лениво и укладывались спать, долго мостясь, устраиваясь поудобнее и заслоняя мохнатыми боками все закоулочки, все щели…
…Они уходили молча, по одному, не по-военному кланяясь, кто-то издали, кто-то подходя, но каждый бросал взгляд, чтобы убедиться — нет у неё на них обиды. Последний дежурный — Юс — сел у её ног на пол, придвинулся поближе… ещё ближе… так, чтобы буквально быть под рукой. Миль в сумраке улыбнулась, и, как ему и желалось — опустила тёплую ладонь на его подставленную для этого коротко стриженную макушку…
Ночь до самого рассвета задумчиво смотрела на их разделённое на двоих молчаливое одиночество, не одобряя бессонного бдения, позднего чаепития и хождения туда-сюда, но ближе к утру всё-таки вмешалась и подсыпала Миль в чай сонного зелья… Во всяком случае, когда рассвет мазнул по её щеке холодным крылом, Миль обнаружила, что свернулась калачиком, пристроив голову на коленях у Юса, который уютно укутал подопечную почти по самый нос. А в оставленное открытым окно тянет утренней свежестью.
— Если хочешь успеть умыться, самое время, — тихо сказал Юс. — Не думаю, что они придут ни свет, ни заря, а и придут — ребята их не впустят раньше положенного, но всё-таки… И я ещё хотел бы посмотреть напоследок, как госпожа станет причёсываться. Да, вот такой я эгоист. Так что давай, вставай потихоньку…
48. Утро бодрое…
…И всё-таки дверь открылась внезапно. Комната наполнилась топотом и чужим присутствием. Миль встала, оглядела вошедших — даже непонятно было, сколько их, показалось — взвод, не меньше — так и мельтешат, все затянуты в доспехи, часть — в знакомые зеркально-блестящие, часть — в пятнисто-неопределённо-дымчато-серые, словно текущие, постоянно меняющие цвет. Эти показались особенно опасными, с их невыразительными лицами и как будто отсутствующими взглядами… но стоило Миль сделать шаг — видимо, «не туда» — как взгляды мгновенно стали острыми. От этих… людей? Миль усомнилась на миг, но других версий не было. Так вот, от них словно давило чем-то, что окружало их, подобно ауре, только оно было тяжёлое такое, грубое, шершавое даже… Такое размажет и не заметит…
Эй, а аура-то их где?!..
…Во-от что, наверное, Стан имел в виду, когда говорил что «меры приняты», и её способности ей не помогут. «Ну-ка, ну-ка…» — заинтересовалась Миль, прощупывая шершавость этих полей…
…Ну, что ж — добрая работа. Ни комары, ни мошки, ни камни, ни пули, ни удар шокера, ни заряд парализатора, видимо, не проникнут через эту защиту. Наверное, она и луч лайтера отклонит, если не погасит. А вот менто ей не по зубам. Хуже, что у этих бойцов что-то с сознанием не то. Что-то очень не то. Ещё не роботы, но уже вряд ли человеки.
«Врукопашную я бы с ними не вышла, нет… Никаких шансов.
Но пока они полубиологические, полумеханические, у меня на них аж два способа воздействия. Только рисковать я не стану. Мне ещё надо энергии подкачать… и оказаться рядом с машинами — не на себе же они меня в свою управу попрут…»
Сейчас главное — не раздражать их и не напугать. Чтобы они не вздумали меня обездвижить. Смотрите, какая я смирная, послушная девочка, я спокойно пойду своими ножками, куда скажете…
— Госпожа готова? — спросил один из них.
Миль кивнула.
— Следуйте за мной, — он развернулся и пошёл к двери.
И Миль поспешила следом, не оглянувшись на Юса, какие тут прощания… Вокруг неё немедленно воздвиглось каре из высоченных бронированных тел. Кроме них, Миль видела только потолок. Они приноравливали свой широкий шаг к её шажкам, шли не спеша, по их меркам — но Миль едва не бежала. Однако в коридоре, когда каре разворачивалось направо (… лифт направо), всё же углядела: коридор полон людей. Знакомых и незнакомых десантников. И Стан стоял здесь же. Кстати, о Стане…
Миль сунула руку в карман, нащупала там приготовленный для него Узел. Так, ничего особенного… Насколько Миль успела прочувствовать Стана во время того короткого визита, он, несмотря на его успех у женщин, одинок, и это его самая большая боль. За хорошие вести всегда было принято награждать, а он принёс ей всё-таки хорошую. Миль сплела для него воедино «Утоли печаль» и «Лёгкое сердце» с привязкой — нет, не к «Везунчику» — зачем нам удачливый преследователь на хвосте?! — к «Весенней песне». Теперь, если не станет сильно упираться, он найдёт ту, которую когда-то проглядел. Надо как-то передать…
Миль остановилась — грохотавшие сзади броненосцы чуть не наехали на неё и угрожающе заворчали — ни дать, ни взять цепные псы. Но ведущий обернулся и холодно бросил:
— В чём дело?!
Миль уже ловила взгляд Стана. Тот, удивлённо приподняв бровь, подошёл — каре неохотно расступилось, всё-таки здесь они были ещё на территории Десанта — и Миль быстро вложила ему в ладонь упруго-мягкое плетение. После чего повернулась и сделала шаг вперёд. Каре немедленно сомкнулось и продолжило путь.
Народу было много, но тишина стояла почти полная, слышался лишь дробный топот умудрявшихся идти в ногу конвойных. Собственно, конвой невозмутимо следовал к лифту (… лифт направо, лестница — налево отсюда…) сквозь живой коридор. Ещё бы — хит сезона! Спешите видеть. Уж надо думать, отсюда не так часто уводят людей подобным образом. Особенно женщин. Иначе с чего бы им всем с этакими мрачными лицами стоять в разгар рабочего дня и любоваться не самым весёлым шествием. Но смотреть смотрели, а вмешаться никто не посмел. И Миль — ну уж раз она гвоздь программы! — решила не упускать шанса подпитаться. Мысленно извинилась и вдохнула, потянула на себя сфокусированное на её особе густое, насыщенное общее менто вины, раздражения, угрозы, ярости и бессилия… Острое получилось блюдо… но сытное. Благодарю вас, господа! Было очень вкусно!!
«Надеюсь, я не ошиблась с твоим сердечным желанием, Стан…» — думала Миль во время спуска в лифте, разглядывая своё искажённое отражение в зеркальном пузе ближайшего конвоира.
Двери лифта разошлись, каре вывело пленницу в просторный вестибюль, протопало к выходу и отправилось к взлётному полю, похожему на шахматную доску, только вместо шахматных фигур на клетках стояли кое-где флайеры разных моделей. В этот очень ранний час партия уже шла вовсю: машины так и сновали туда-сюда, поля меняли цвета — красный — зелёный — красный… Вот севшая машина погружается внутрь квадрата, люк встаёт на место — и квадрат опять радостно зеленеет.
Миль долго вели вдоль кромки поля… Вышли к единственному занятому квадрату, одиноко алевшему среди пустых просторов зелёных полей — кроме ожидавшего их компанию флайера, никаких других машин поблизости не имелось.
Всё так же плотно обступая, Миль подсадили в проём люка с высоким комингсом, затолкали в кресло, пристегнули… Потом распределились вокруг с тем же напряжённо-бесстрастным выражением на лицах. Миль внутренне усмехнулась — а ведь они её опасаются! Но сидела она тихохонько, выглядя совершенно безмятежно, и постепенно конвоиры, видимо — не расслабились, нет — просто успокоились. Пилот, готовивший флайер к старту, повернулся, взглянул с интересом, но сидевший рядом старший чин одёрнул его: работай! Двигатель негромко загудел, вибрация передавалась по корпусу, нарастая…
Миль закрыла глаза и вогнала себя сразу во второй уровень. Немного зазвенело в голове, заломило виски — но тут же всё и прошло. Полный энергоресурс и не такое позволял.
О, да… на борту имелся великолепный умный кибер, даже жаль стало портить такую прекрасную вещь. Ну так — мы только сожжём механику, всякие приводы-вентиляторы… базу — или что там у него — трогать не станем, память не пострадает… Однако флайер теперь ни за что не взлетит… ни на ручном управлении, ни на каком.
Миль с любопытством открыла глаза.
В салоне потянуло неприятным запашком… Завоняло, можно сказать. Двигатель огорчённо взвыл и затих. Можно надеяться, навсегда. И по-любому — надолго. Мигали лампочки, салон наполнялся дымом…
Люди (или кого уж там прислал за ней Контроль, упаковав их в эти серые доспехи) вокруг неё опять напряглись, прицельно скрестив на ней многообещающие взгляды. Нет, ну что ж такое, чуть что не так — она, значит, крайняя?!
— Что?! — заорал чин на пилота. — Что такое?!
Тот растерянно развёл руками:
— Командир, киберсистема повреждена. Мы не можем взлететь.
— Как такое могло случиться?! — возмутился старший. Старший-то он старший, но определённо не военный. Экий нервный тип… — Вы будете отвечать за это!!
— Не могу знать, командир! Вы же сами сидели рядом и видели — всё было штатно!
— Видел! — признал чин. — Но быть такого не может!
— Ну вот, сами говорите…
— Нас же ждут в Центре!
— Надо искать другую машину здесь или вызывать из Центра свою.
Миль заперхала в ладошку. Офицер аж подскочил:
— Сейчас же откройте люк! И дайте мне диспетчерскую Десанта!
— Если только связь сохранилась… — защёлкал клавишами пилот. И обрадовал командира: — Есть связь, шеф!
Дым быстро выветривался в открытый люк, дышать стало легче. Конвоиры с каменными лицами не сводили подозрительных глаз с пристёгнутой фэймен. Им дым почему-то нисколько не мешал…
— Диспетчер, ответьте борту «Ц-200».
— Диспетчер слушает, — и Миль забыла выдохнуть — Джей?!
— Медицинская Служба Контроля, старший координатор Косвит. Прошу помощи — борт неисправен, а у нас срочный рейс, нельзя терять время. Одолжите какой-нибудь подходящий транспорт.
— Разумеется, коллега. Какого типа машина вам требуется? — сердце у Миль так и ёкало. Это Джей?! Может, и нет, но очень похоже… Или это аппаратура так искажает голос — все эти мембраны-обертоны, что там ещё…?!
— Нас двенадцать человек. Подберите что-нибудь комфортабельное: с нами пациентка.
— Сожалею, но тяжёлые машины все задействованы. Или подождите, или могу подогнать шестиместку. И боюсь, что с комфортом у нас, сами знаете, как-то не очень… Берёте?
— Беру. Спасибо, — буркнул Косвит.
— Принимайте машину на соседней площадке.
Нет, кажется, это всё-таки не Джей. С чего бы ему опять в диспетчерах сидеть? Он же вроде в рейде… Миль хотела уже попробовать дотянуться до диспетчерской и разрешить свои сомнения…
Но тут её отстегнули, выдернули из кресла и развернули носом к выходу — иди.
На соседнем поле, алевшем так, что хоть не смотри, из черной пасти люка медленно воздвигалась машина стремительно-гладких очертаний. Миль залюбовалась: казалось, что флайер пригнулся, напружинился, готовясь к прыжку в небо… Какой красивый…
Её опять подтолкнули в плечо, и она пошла к флайеру — привет, мой хороший, это я — на ходу прощупывая, тестируя его системы, вплетаясь в его ритмы — полностью исправен, заряжен, с замечательным киберпилотом на борту, весь в ожидании полёта…. Сейчас, моя птичка, мы полетим… Миль даже не заметила, как слилась с его простыми целями, совпала настолько, что с трудом передвигала ногами — какие ноги — у меня же шасси, вслед за пилотом и Косвитом забираясь в люк, всё так же подпираемая сзади конвойными…
Сзади?! Ах, они ещё сзади, а я уже внутри?! Это ж какая удача!
Люк надо просто закрыть — а уж с этими двумя я придумаю, что делать! Закрыть люк!!!
И люк захлопнулся так быстро, что слегка двинул её по спине — Миль на миг пришла в себя и выпала из единения с кибером. А снаружи уже вовсю колотили в створку люка — флайер аж потряхивало под тяжёлыми ударами. Голова кружилась, дыхание радостно перехватывало… В воздухе запереливались искорки — ну да, всё правильно, от переизбытка энергии Миль всегда «искрила»…
— Нет, ну что опять за безобразие! — расстроился Косвит. — За каким чёртом ты закрыл люк?! Немедленно открой! А вы, фэймен, не стойте с такой глупой улыбкой, присядьте уже… Пристегнитесь, что ли, мы сейчас всё уладим и взлетим!
Это что — у меня глупая улыбка?! А хотя… всё может быть, в таком-то состоянии…
— Я тут ни при чём — он сам сработал, — опять оправдывался пилот. — Наверное, глюк программы…
— Связь с диспетчером давай, глюк у него!..
Вот уж нет, Косвит… Миль дотянулась до обоих, до пилота и его начальника, не ожидавших от хрупкой девушки никакой подлости, и слегка придержала их сердцебиение. Косвит захрипел, посинел и тяжело навалился на пульт, а пилот оказался покрепче — каким-то образом почуял угрозу и успел выхватить из кармана парализатор… но тоже недолго бодрился, обмяк, выронив оружие, просипел:
— Не… на… не…
Миль не собиралась их убивать. Надо бы, да — и безопаснее для неё, но… это было так гадко…
Или не так уж? Паникующий пилот выбрасывал в пространство не только запах страха, но и силу… много пьянящей энергии… Миль наклонилась, невольно подсоединяясь к его ауре, втягивая в свой энергоконтур так и хлещущие, бьющие во все стороны сияющие протуберанцы… Так вот как это бывает, когда убивают ради жизненной силы… Сердце насмерть перепуганного пилота билось рыбкой в руке… если чуть сдавить… а потом ослабить… какие фонтаны!..
Миль опомнилась — это же пытка! — и отпустила пилота… Тот тяжело дышал и ещё долго ничего не видел, да и не хотел смотреть, жмурился, втянув голову в плечи…
Ну вот… Как Контролю после этого на неё не охотиться? Миль нашла в кармане платочек, куда и сплюнула — показалось, что рот полон чего-то густого и сладко-солёного… Всё-таки гадость…
— Отпусти… те… — шёпотом попросил пилот. Надо же, крепкий парнишка, даже не обмочился.
Удары в люк тем временем прекратились, но зато в него принялись стрелять, пытаясь выжечь замок. Не тут-то было, господа… Всё-таки это машина Десанта…
«Кресло мне освободи», — жестом велела Миль. Пилот выполз, привалился к люку, накрыл руками голову. Отпущу, конечно же, на кой ты мне тут сдался… Вот только подправлю кое-что и отпущу…
Присела перед пилотом на корточки — тот уставился округлившимися глазами — и тихонько замычала колыбельную. Он удивился так, что даже бояться перестал. А Миль подула ему в лоб: ничего не было… ты ничего не помнишь… очнёшься на земле…
«Кибер, — позвала она. — Стартуй помалу».
Флайер чуть дрогнул и завис над стартовым полем — невысоко, но с разбегу, как пытались конвоиры, всё же не допрыгнуть.
«Уходи, — махнула рукой Миль. — И этого, — кивком указала она, — с собой».
Пилот часто-часто закивал, подтащил к люку Косвита и, едва створ приоткрылся, перевалил тяжёлое тело через комингс и следом ухнул сам. Миль проследила, как они плюхнулись один на другого и не шевелились, пока флайер не набрал высоту. Подобрала парализатор, проверила — всё в порядке — и припрятала в карман. Лишним не будет.
«На запад, мой хороший, — Миль с удовольствием вошла в единение с флайером, хотя он слышал теперь её и так, но уж слишком сладко было ощущать себя такой сильной и быстрой, такой свободной… Это не флайер, это она летит, рассекая ветер, и ветер, обтекая, ласкает её стройное, обтекаемое, прекрасное тело… — На запад…»
49. Догоняшки
Она не только ощущала себя флайером — она и видела теперь иначе: сразу во все стороны. Но, чтобы не рехнуться, сосредоточилась на привычном диапазоне, поэтому не сразу заметила далеко позади быстро растущие точки. Всмотрелась — точки сразу же увеличились и приняли знакомые сглаженные очертания. Преследование. А как же.
Кибер немедленно подтвердил: курс тот же с поправкой на опережение, скорость выше, предполагаемое время встречи плюс двадцать две минуты. Указания?
Да какие указания — вперёд и побыстрее. Мало ли что опасно — жить вообще вредно, от этого умирают… Но когда перегрузка вдавила тело в кресло, запрещая дышать, за каждый вдох приходилось сражаться… забивая кол в сердце, и в поле зрения всё этак налилось багрянцем… глаза заломило, уши заложило, а лицо вообще перекосило, растягивая губы и щёки назад… — Миль порадовалась, что ей не надо держать штурвал и вообще как-то двигаться. В мерцающем — есть-нету-есть-нету — сознании всплыло:
…догонять будут профессионалы, не давай себя прижать… пока ты в воздухе, стрелять не станут — ты им целенькая нужна… а если до Города не дотянет?
А вот фигушки — дотяну!
…Приходя в сознание, опять же радовалась, что утром ничего не успела съесть — желудок болтался возле горла, пытаясь выскочить наружу… Как же тошно-то…
Показалось помрачённому разуму или и впрямь — кто-то сосредоточил на ней некое внимание с оттенком любопытства?
«И чего ждёшь? — кляня себя за несдержанность, всё же ляпнула она с вызовом. — Если уж я так тебе мешаю, то, момент, по-моему — лучше не придумаешь».
«А по-моему — ты и сама прекрасно справляешься…» — вроде бы усмехнулись ей в ответ… Или всё же померещилось?…
…При очередном просветлении заметила какой-то настырно мигающий огонёк.
«Кибер, это что? — Связь, пилот. Лидер преследователей вызывает. — Это ты меня пилотом величаешь?! Ты мне льстишь… — А как мне вас величать? — Да ладно, неважно, льсти дальше… Как наши дела? — Курс… Скорость… Высота… Ресурс батарей… Отрыв от преследования десять минут… — из всех сведений выцепила только это — отрыв сократился. — Почему? — Пришлось, пилот, вы теряете сознание. Связь, пилот. Ответить? — Когда будем в Городе? — Через полчаса. — А они? — Через сорок минут. Связь, пилот. — Ладно, давай».
Из носа текло. Прямо в рот. Солёно-железистое.
Она-то думала, что это будет радиосвязь, ан нет — перед глазами соткался экран. С экрана глянул и жалостливо сморщился тоже придавленный перегрузкой Третий Командор Десанта Стан Венш, экипированный, в отличие от неё, должным образом.
Это что — я так же плохо выгляжу?! На самом деле выглядела она ещё хуже, но полюбоваться собой, в отличие от Стана, не могла.
— Удивлён, что вы ещё живы, фэймен. Хотя и рад этому. Не спрашиваю, как вам удалось взломать кибера, но вы себя убиваете.
«Кибер, ответ титрами».
Надпись пересекла экран:
«Не убедили. Лучше это сделаю я сама, добровольно и с песней — чем Контроль. Это всё?»
— Фэймен, да ведь ваш кибер явно неисправен! Вы умрёте от перегрузок раньше, чем разобьётесь при посадке. Видели б вы себя… смотреть же больно… — не удержался он.
«В самом деле? Ну, со стороны всегда виднее. И что? Мне вас пожалеть, Стан, и повернуть обратно? Или, может, самой сдаться Контролю? Как же вы меня все достали… Уверяю — сдохну, но сделаю всё, чтобы уйти от вас».
— Не надо, фэймен! Мы прекращаем преследование!!
«А вот в это — никак не верю».
«Кибер, давай так плавненько… как это называется, когда скорость на максимум? Секунд на тридцать… авось не загнусь… И выключи уже связь».
Команды кибер выполнял в порядке поступления. И Стан, успев с бессильной яростью увидеть, как мертвеет неузнаваемо пострашневшее подобие лица на экране, решил, что на этот раз ей точно конец. «Ну, может, хоть для паталогоанатомов Контроля что-то уцелеет…» — вздохнул он, посылая своё звено вдогонку.
Она, если честно, и сама так думала. Начав приходить в себя, удивилась этому вяло — и не сказать, чтобы приятно. Не говоря о том, что возвращаться к жизни не было никакого желания — только не в это полураздавленное вместилище боли, слабости и тошноты… Но кибер, как и было велено, сбросил скорость, а потом, давая своему странному пилоту возможность очухаться — ещё раз, без команды…
Или глазницы ссохлись, или глаза распухли — но глазам было тесно и больно на привычных местах. Хорошо, что смотреть было необязательно. Уши тоже ломило. Каждый вдох — выдох давался через тупую, давящую боль… Двигаться… да даже просто думать было больно, а уж думать о необходимости шевелиться … «А хорошо, что нет зеркала, а то я, должно быть, сейчас просто страшно хороша… — всхлипнула она, с трудом поднимая руку, чтобы размазать слёзы, сопли и кровь, и краем глаза всё-таки взглянула на этот бодиарт. — Так… Ну, хватит расслаиваться на фракции, веда я или нет?! Энергоресурс, конечно, сейчас уже не так велик, как до старта… Но и далеко не исчерпан».
Кибер уловил изменение в её состоянии и спросил:
— Пилот, вы живы? — кто-то из его создателей был, похоже, с чувством юмора…
«Не знаю, киб».
— Значит, живы. Мёртвые не отвечают.
Миль против воли хмыкнула, хлюпнув носом:
«Железно. Но я бы не была так уверена… — Осмотрелась зрением кибера — в поле зрения небо было чистым, но почему-то же он держал под наблюдением вон тот участок безоблачной синевы на востоке. — А что у нас там, киб?»
— Ожидаю появления преследователей через десять минут.
«Почему?! — возмутилась она. — Мы же оторвались! Как они тебя находят?! …Ой, ну я и ду-ура… у тебя что — маячок встроен, да?»
— Конечно, — был невозмутимый ответ.
«Почему ж ты не предупредил-то?!» — досадовала Миль, отыскивая и выжигая зловредное устройство… досадуя, впрочем, больше на себя, потому что предугадывала логичный ответ:
— Потому что вы не спрашивали, — ну да. А чего всё-таки и ждать от набора деталей. Пусть и очень хорошего набора.
Что ж… пора, значит…
Ну вот почему самоисцеление всегда даётся труднее, чем лечение других людей?!
Миль довольно долго прокачивала энергию по всем ипостасям своего измученного тела, выгоняя накопившиеся омертвения и залечивая повреждения, избавляясь от нацеплявшихся энергопаразитов и погибших клеток, напитывая и наполняя жизнью уцелевшие, но оголодавшие и истощённые, с удовольствием видя, как, уступая свободно текущим потокам, светлеют и теплеют потемневшие было, обесточенные и холодные области, чувствуя, как они, замершие, почти отмершие — возрождаются к жизни, пульсируя жадно, горячо и сильно…
Следующим этапом было восстановления функций, возвращение на место сдвинутых энергоконтуров и сбитых настроек — на жизнь, на здоровье, регенерацию и защиту… особенно защиту.
И, наконец — установление гармонии, равновесия… И можно уже с удовольствием расслабиться, любуясь ровным сильным свечением всех полей, всех потоков, когда каждая клетка поёт в лад общей мелодии, мерцает в унисон общему ритму…
…Давно надо было этим заняться… А то всё надеялась, что организм сам управится… Он и управлялся. Да только слишком много на него свалилось за последнее время. Нельзя же, будучи ведой, везде и всегда полагаться только на человеческую фармацевтику с терапией… Но какое всё-таки наслаждение — ощущать себя абсолютно здоровой…
Однако долго блаженствовать было некогда. Сунув руку в карман, Миль коснулась своих загодя приготовленных Узлов и активировала их все враз, одним кодом. Должно сработать… Пусть теперь попробуют отыскать…
50. От ворот поворот
… Город вырос на горизонте внезапно и стремительно принялся увеличиваться, обретая подробности. Это не тот Район. Нам надо на Белый Берег. Кибер послушно и без вопросов выправил курс на север — и Город увернулся влево, опять мельчая и укутываясь в голубую дымку…
Побережье показалось как-то слишком быстро, замелькали, проскакивая под брюхо флайера, скалы, которые тут преобладали… Но вот стали мелькать полосы пляжей… Кажется… кажется, это где-то здесь… Флайер вдруг свечой взмыл в небо — фиксаторы впились в тело — выполнил переворот, второй… и пошёл по широкому кругу. Миль тихонько заскулила…
— Предупреждение наземной охранной системы: у нас нет права доступа на эту территорию. Иначе нам угрожают обстрелом. Странно… — вдруг добавил кибер.
«Что?!» — поразилась Миль. Не отсутствию доступа — реакции кибера: ему, видите ли, странно.
Кибер уточнил:
— И Десант, и Медсовет, и Патруль — любое подразделение Контроля имеет абсолютный приоритет и право доступа на любую территорию и любой объект, включая частные владения. А сюда мы попасть не можем. Это у людей называется «странно», если я не ошибаюсь?
«Не ошибаешься», — подтвердила Миль. Кажется, её присутствие на борту и единение с кибером плохо на нём сказывается. Он начинает вести себя как-то не так… Но не до него сейчас…
Миль потянулась вперёд — дом совсем рядом, она должна суметь достать домашнего кибера… А может, и Бен дома?!
Нет. Беном, что называется, и не пахло — с такого-то расстояния она бы уже давно уловила его ментозапах — аромат горячего, вкусного хлеба… Вместо него басом отозвался Дом:
— Хозяйка! Госпожа моя, это вы?!
«Признал? А чего тогда домой не пускаешь?»
— Усадьба под наблюдением. Хозяина только сегодня утром выпустили из-под домашнего ареста. Он немедленно улетел, но сперва активировал охранную систему. Чтобы никто не проник. Включая вас, хозяйка. Вам сюда никак нельзя — прослушаете его сообщение?
«Он ещё спрашивает! Конечно!»
Флайер, которым сейчас была Миль, как будто споткнулся, рыскнул — таким смятением наполнил её сердце родной голос. Кибер немедленно подхватил управление и исправил положение. А Миль даже не заметила, как её тряхнуло и как фиксаторы опять врезались в едва зажившие синяки — она внимала интонациям самого желанного на свете голоса… Просто слушала их, как музыку, как песню на незнакомом языке… Запись быстро закончилась…
«Ещё…» — простонала она. И на этот раз заставила себя вслушаться в слова… Которые сразу же отрезвили и вправили на место разомлевший рассудок:
— Миль, девочка моя, не суйся в дом, немедленно уходи — встретимся там, где вместе слушали пение одной милой знакомой. Марш отсюда! — последние слова он прокричал.
И флайер рванул прочь.
Патруль не заинтересовался, что делает в его владениях десантный катер — в последнее время они мелькали тут часто. Коды доступа и все пароли программа выдавала исправно, а что-то сверх того Патрулю без особого распоряжения и знать-то не полагалось. Миль даже не посадила флайер — просто «провалила» его курс, на несколько секунд подвесив машину над крышей очередной местной высотки, и выпрыгнула, приземлившись, как учили — перекатившись кувырком. Флайер тут же пропал в небе, выписывая крутую дугу чётко на запад… Через несколько минут следом за ним над Городом просвистело стремительное звено преследования. Все сегодняшние бортовые записи Миль, разумеется, надёжно стёрла. Но сомнения в том, что кибер вернулся к исходному состоянию, у неё остались — и то, как он покачал на прощание крыловидными выступами корпуса, сомнения эти подтвердили…
Что ж делать. Этот Мир не зря опасается её — похоже, любая жизнь, хотя бы вскользь коснувшаяся её судьбы или пересёкшая её путь, так или иначе изменяется навсегда…
Погодка стояла ясная, и Миль не упустила возможности изобразить из себя подсолнух: Бен и Джей свободны, она сама — тоже, и на душе у неё было наконец-то почти спокойно. Можно было по пути к мужу потратить несколько минут на поддержание энергобаланса в нужном состоянии. Тем более, что, как она подозревала, личико её сейчас — крайне далеко от совершенства…
Поездка в лифте показалась более долгой, чем была: лифт, кроме мягких диванчиков вдоль стен, мог похвастать зеркалами во все панели, и все эти зеркала без тени лести явили ей облик совершенно незнакомый. Не было там, за ровной прохладой гранью, той всегдашней ласковой, весёлой девочки, так похожей на школьницу. На Миль со сдержанной яростью непримиримо смотрели недоверчивые серо-зелёные глаза, обведённые тёмными кругами. Это было первое впечатление от её осунувшегося, посеревшего лица с плотно сжатым упрямым ртом. Какой-то мирный, благодушно настроенный местный житель, всего-то и желавший, что стать пассажиром лифта, и обрадовавшийся возможности проехаться в компании с дамой, с улыбкой шагнул было вперёд, но наткнулся на единственный вскинутый ею взгляд — и передумал ехать вообще.
«Эй, фэймен, нельзя ли полегче?» — укорила себя Миль, и всю дорогу репетировала перед зеркалом взгляд помягче, но не преуспела. Придётся купить очки… а пока пореже смотреть людям в глаза… и залитую кровью куртку сменить не помешает — пятна на груди уже потемнели и не пугали, но смотрелись всё равно неряшливо. А потом усмехнулась: во всяком минусе таится свой плюс — да с теперешней внешностью, господа медики-десантники-патрульные, вы меня можете искать хоть до выхода в отставку — и не найти. Так что она вполне дружелюбно и даже благодарно поглядывала на собственные портреты, всё ещё развешанные по Городу. А что — неплохое дополнение к здешнему архитектурному дизайну…
51. Покупка
Столбики с кнопкой вызова такси понатыканы были соблазнительно густо. С сожалением посматривая на них, Миль дошла до первого попавшегося кафе, не обращая внимания на аппетитные запахи, воспользовалась компьютером и загрустила, убедившись воочию, как далеко от неё до «Весёлого Дракона». Не зная, отслеживаются ли ещё её финансовые операции или нет, она постоянно имела в виду, что у неё в активе всего одна крупная покупка — если, конечно, она не хочет, чтобы поблизости образовалось угрожающе большое количество сыщиков и шпионов по её душу. Дойти до «Весёлого Дракона» пешком… возможно, конечно. Но это будет долго-онько и обещает слишком много приключений на её и без того многострадальный зад. Значит, что? Значит, нужно приобрести средство передвижения, в котором заодно можно было бы при необходимости и ночевать. Справившись о моделях и их стоимости, Миль с удовлетворением убедилась, что средств на её счету вполне хватит на небольшую машинку. А ещё больше порадовала возможность оплатить покупку через терминал и её перегонку прямо сюда, к порогу кафешки. Даже если покупку отследят, то не успеют перехватить. Не должны успеть — магазин практически рядом. Контролю ведь важно что? Ему важно вычислить, где она, и прибрать, наконец, к рукам — а вовсе не лишить возможности что-то купить… Так что, усмехнулась Миль, погладив в кармане «Недотрогу» и «Везунчика», машина у неё будет.
Выбирала она тщательно, придирчиво отвергая варианты. С интересом просмотрев характеристики семейных мобилей, перешла к машинам для Кочевников и долго разглядывала эти тяжёлые, неповоротливые модели, скорее передвижные домики, чем машины, и скорее миникрепости, чем просто дома — подчёркнуто прочные, комфортные и вместительные, комбинированное питание двигателя, управление сочетанное, а башенка наверху — излучатель защитного поля, которое, правда, жрёт уйму энергии, ну так — новинка же, недоработано… И содержать такую махину дорого, и в глаза бросаться будет. И вообще — зелен этот виноград…
С сожалением отказавшись от приобретения летающей крепости, Миль сделала выбор в пользу маленькой юркой машинки с уютным спальным салоном и санузлом. Ни кухни, ни холодильника, но с возможностью встроить всё это попозже… зато и киберпилот, и ручное предусмотрено, подзарядка и от батарей, и от сменных аккумуляторов, и ещё какая-то техническая фигня, которой Миль не поняла, но поверила производителю на слово — это будет служить долго и надёжно. И вообще — лёгонькая, с кибером и по карману. Баланс всё равно похудел вдвое, но оно того стоило, да и на еду осталось.
Что ни говорите, а покупать что-то вот такое, новое и красивое — это греет душу. Счёт Миль оплатила по факту получения, слегка приплатив за липовую регистрацию на чужое имя и оставив перегонщику нехилые чаевые, радостно плюхнулась в удобное кресло и немедленно отчалила от греха подальше. Узлы Узлами, а нарываться на неприятности надоело…
По словам служащего магазина, продукт был, что называется, «готов к употреблению». То есть все программы загружены, все сменные картриджи установлены, все настройки выставлены «по умолчанию». Загнав машину на стоянку, Миль поёрзав-попрыгав в кресле, развернулась вместе с ним и внимательно осмотрела салон. Приятно было сознавать, что вот это всё — твоя собственность. Почти дом. Можно делать, что захочется. Пройтись по салону, ко всему прикоснуться, посидеть на откидной кровати, на откидном стуле, развернуть и свернуть тюк с постелью, выдвинуть плоскость стола, побарабанить по ней и задвинуть обратно, заглянуть в пустой шкафчик (надо бы заехать еды прикупить) — и, конечно, навестить собственный санузел… уровень воды проверить. Даже в двигательный отсек наведаться, чтобы приподнять кожух и бессмысленно полюбоваться движком и аккумуляторами, даром, что одно от другого всё равно отличить не сумеешь — в принципе, можно… если не лень всё отстёгивать, а потом снова застёгивать… В двигательный Миль не полезла — только открыла панель и повела носом: тесно, тепло, чисто, пахнет чем-то смолистым…
Вернулась к пульту. «Братья» как-то дали ей несколько уроков, позволив подержаться за штурвал, а двуединство довершило остальное: починить двигатель в случае чего — это она вряд ли, но привести машину в действие и добраться из пункта «А» в пункт «Б» — оказывается, несложно. Панель управления создана не для гениев и героев, привыкших преодолевать трудности, а для любого, даже не особо подготовленного потребителя, например, для избалованных куколок, привыкших, что, если ткнуть ухоженным пальчиком в кнопочку под надписью «киберпилот», то проблем останется и вовсе — как в условиях полёта разрешить дилемму: маникюр подновить или всё же макияж освежить… Глазок возле кнопочки, кстати, горел: кибер включён.
Ну-с, познакомимся поближе? Миль окликнула:
«Привет, кибер».
Посередине панели соткался экран и по нему сплошняком побежала строка: " КТО ВЫЗЫВАЕТ КТО ВЫЗЫВАЕТ КТО ВЫЗЫВАЕТ КТО ВЫЗЫВАЕТ…»
О как, удивилась Миль, это у нас исправный кибер так себя ведёт? Но ответила:
«Твоя владелица».
«ПО КАКОМУ КАНАЛУ ПО КАКОМУ КАНАЛУ ПО КАКОМУ КАНАЛУ ПО КАКОМУ…» — натуральная истерика.
«Успокойся. По прямой бесканальной связи. Это новинка, которой ещё нет на рынке. А теперь ответь вслух, почему ты так волнуешься».
— Киберы не волнуются. Но любая связь имеет частоту и канал. Не бывает бесканальной связи.
«Много ты знаешь… А галлюцинации у киберов бывают?»
— Галлюцинации бывают у людей. У киберов не бывают. Значит, бесканальная связь бывает.
«Вот и молодец. Привыкай. В дальнейшем мне для общения с тобой будет удобнее пользоваться в основном этим видом связи. Надеюсь, мы подружимся, — да уж, это тебе не десантный флайер… Кажется, тут не только панель управления для куколок, но и кибер вмонтирован кукольный. И имечко у машинки подходящее — «Фишка». — Найди мне ближайший продовольственный магазин для Кочевников».
В этот магазин въезжали прямо в машине, развернув машину приёмным люком багажника к транспортёру, делали заказ по каталогу и тут же получали всё упакованным. Продуктов она набрала столько, что в шкаф всё не поместилось — ну, под сухие полуфабрикаты можно использовать и пустой шкаф для одежды…
«Следующий пункт — кафе «Весёлый Дракон». Сам-то найдёшь или помочь?»
— Кафе «Весёлый Дракон», Седьмой Торговый Квартал, владелец — … — завёл кибер, обиженный сомнениями в его компетентности… Миль не слушала. Просто летела к мужу.
Собственно, теперь можно было хоть спать заваливаться — до нужной точки кибер довёл бы машину и сам. Но от одной мысли, что вот-вот… какой-нибудь час, ну, два — чтобы не привлекать внимания Патруля — и Бен будет рядом… Миль сама была готова лететь впереди флайера и дорогу показывать…
А пришлось влиться в городской поток и пилить по трассе, доверив киберу выбирать маршрут.
53. «Не рыдай мене, мати…»
Безукоризненно следуя правилам движения, флайер перестроился в крайний, «медленный» ряд, и уже оттуда ловкой рыбкой вынырнул из транспортного потока и завис невысоко над посадочной площадкой: Миль подсознательно не желала касаться земли, на которой едва просохла кровь её малыша…
Но висеть долго значило привлекать ненужное внимание патрульных. Не светись, а то никакая «Недотрога» не прикроет… Мягко коснувшись дорожного покрытия, флайер замер. А чего соваться в ресторан — и отсюда понятно, что нет там Бена. Его обожаемый ментозапах Миль ощутила бы на раз, ещё на подлёте. И поблизости его нигде нет. Значит, что? Значит, ждём…
…Она не ожидала, что воспоминания ещё так живы. Додумался же Бен назначить встречу именно здесь… Вид «Весёлого Дракона» растревожил давно, казалось бы, затянувшуюся рану. Ведь столько времени прошло… А на самом деле — сколько…? Миль подсчитала: надо же… всего-то… ну да — сорок дней! Бабушка бы свечку поставила…
Свечки под рукой не имелось, а душа маялась: вопреки здравому смыслу, так и тянуло прийти туда, где погиб малыш. Возможно, в древнем обычае соотечественников поминать умерших есть всё же что-то, некая глубинная мудрость… Мёртвым, может, и всё равно, а вот живым — нет. И Миль не выдержала: порылась в покупках, выбрала горсть сладостей, бутылку с водой, стаканчик… И потащилась туда, к чёрному входу в ресторан…
Ещё не дойдя до угла, Миль ощутила поселившуюся в этом месте бесприютность и тоску — куда там печали, терзавшей её душу! С каждым шагом воздух густел, наполнялся, как туманом, пронизывающей осенней стылостью, укрываясь серой хмарью до самых крыш — это летом-то, в солнечный день… Миль свернула за угол… постояла…
В этом узком пустом проулке стояла тишина… Наверное, здесь теперь всегда так. Вон там, напротив двери, была тогда лужа крови… Тихонько посвистывая, подвывал ветер, зацепившись за какую-то дребезжащую мелочь… Туман только клубился, переползал, перемешиваясь, но не рассеивался. Мельчайшие холодные капельки оседали на щеках… на губах… на душе… Миль лизнула губу — солёные…
Ветер всё скулил тоненько, жалобно… По-детски. Да нет, это не ветер… Это ты плачешь, мой сыночек… Не плачь, вот — мама пришла… Иди ко мне, вот я… Чего ты хочешь, маленький? Смотри, вот конфетки, печенье, вот водичка… Прости — игрушек нет, я принесу их тебе в следующий раз…
Миль опустилась на колени, высыпала принесённое в невесть откуда взявшуюся лужу крови, налила стакан воды и поставила рядом. Протянула руки — иди ко мне, милый! Я так люблю тебя… Лёгкий порыв бросился навстречу, приник к сердцу, обвил шею прохладным крылом, коснулся её щеки, стирая слёзы — Миль зажмурилась и почувствовала, как заломило груди, враз налившиеся прибывшим молоком… А тугой порыв всё толкался, теребя ворот куртки, завивался упругим вихрем на её руках, и руки потяжелели… Хочешь, я останусь с тобой, милый? Она расстегнула и сбросила промокшие куртку и блузку, обнажила груди — желтоватое молоко густыми тёплыми каплями скатывалось и исчезало, не касаясь колен… Капли превратились в тонкие струйки, фонтанчиками брызжущие из сосков — не касаясь земли, они таяли в воздухе… Бережно обнимая упругую живую пустоту, которая в её руках запульсировала, теплея с каждым мигом, Миль под нежную колыбельную тихонько постанывала в сладкой истоме…
На мониторах, отслеживавших проулок у чёрного входа, долгое время был только серый туман — который уже день удивлявший всех, и хозяина «Весёлого Дракона», и Рольда с ребятами. В этот проулок с его промозглой сыростью и постоянно завывавшим сквозняком никто не желал заходить с того самого дня, как в нём случилось несчастье с Миль. Кровь давно смыли, но всё равно даже водители, подвозившие к ресторану всякие припасы, не рисковали подъезжать с чёрного входа. Неуютно им там становилось. Не по себе. Тоскливо до слёз. Плачущий водитель грузовика — это потрясение прежде всего для него самого…
Но сегодня туман в проулке, наконец, рассеялся, и солнце высветило на тротуаре — кто бы мог ожидать — полуобнажённую девичью фигурку. Бармен, скучавший в почти пустом по утреннему времени зале за чашкой горячего чая, чуть не подавился, обжёгшись, зашипел, выронил чашку и уставился на вдруг прояснившийся экран: нет, ему не показалось, коленопреклонённая девушка, что-то бережно державшая на руках, слегка раскачивалась в такт неслышной мелодии… И тёмное пятно — тень? — у её коленей постепенно уменьшалось, стягивалось к ней, сходя на нет… совсем пропало…
Бармен торопливо проверил, работает ли запись, и облегчённо выдохнул: всё работало…
«Вот это будут кадры», — предвкушал он, не зная, какое его ждало разочарование…
…Он был таким, каким она показывала его Бену — красивым и на редкость хорошо сложённым, славным сероглазым мальчиком со светлым пушком на круглой лобастой головёнке. Лёжа на её руках, улыбался перемазанными молоком губками, обнимал Миль за шею, гладил по щекам, и мягонькие ушки розово просвечивали на выглянувшем солнышке… Миль слышала его — как и в те дни, когда он был в её чреве. Любовь и тепло, свет и доверие, покой и радость… и бесконечная нежность… Он светился, лучился и переливался, такой тяжёленький, тёпленький, мягкий и упругий… Живой…
«…никуда больше не уйду, малыш, буду здесь, с тобой, всегда…»
«…не здесь… здесь плохо…»
«… тогда ты останься со мной… ты такой маленький… твоё место в моей душе — по-прежнему за тобой…»
Ледяной ветер взъярился вокруг них, дёргая Миль за волосы.
«Думаешь, это так просто? Как ты будешь жить с таким грузом? — спросили её. Миль вздрогнула, малыш испуганно прильнул к ней. — Это всё, что ты можешь ему предложить? Место в душе?»
Обхватив малыша покрепче, она яростно закричала:
«Да! Место в моей душе — и всю мою любовь!»
«Его место здесь. А любовь… Я любил — их всех… И посмотри, что они со мной сделали…» — печаль, густея, опадала вокруг тяжёлыми, серыми снежными хлопьями.
«Но ведь ты жив? Тех, кто сделал это, нет уже шестьсот лет. А ты всё ещё боишься любить».
«Его место здесь».
«Он был «здесь» сорок дней! И что ты предложил ему? Одиночество? Ты взял его кровь и плоть! А душа его принадлежит мне!»
Снег залеплял глаза, ветер рвал волосы и бил в лицо… скорчившись, она заслоняла собой малыша, стискивала всё плотнее… Пока объятия не опустели и руки её не сомкнулись на ней самой…
Увидев на экране, что ясный летний полдень как-то разом опять посмурнел и в этом сумраке повалил густейший снег, бармен выскочил через тот самый чёрный ход, огляделся — сугробы росли на глазах! — с трудом признал в засыпанном снегом бугорке человеческие очертания, и побрёл по снежным заносам, высоко поднимая ноги… Откопав сжавшуюся в клубок девушку, заставил подняться, укутал в свою рубашку и потащил под крышу, в тепло…
Сперва, сунув в её холодные ладошки чашку с горячим чаем, он устроил её на мягком диванчике в помещении, где в свободные минуты отдыхал персонал кухни, потом стал набирать номер экстренной службы… но пришедшая в себя гостья, решительно покачав головой, запретила ему это делать. И, что характерно, всё — молча.
О чём-то ему эта неразговорчивость напомнила… Но он не зря столько лет успешно проработал в своём ресторанчике, и уж что-что, а нутром чуять, когда с гостями не стоит спорить, научился: ну хочет девчонка заболеть — её право. «В конце концов, вид у неё, хотя и потрясённый, но адекватный, а индикатор на руке инициированный», — решил он, заказывая себе в синтезаторе новую рубашку.
Бармену пора было на рабочее место. Это насквозь мокрая девица могла сколько угодно сидеть, обсыхать и греться, прихлебывая чай… Однако через минуту-другую и она покинула уютный диван, уверенно протопав в дамскую комнату…
Попав в тепло и оттаяв, Миль довольно долго не могла понять, что случилось в этом чёртовом переулке — неужели она правда спорила с кем-то — с кем?! — о своём малыше? И она очень хотела верить, что ничего ей не пригрезилось — а с какой стати должно мерещиться, она не спала, не болела, никаких лекарств уже давно не принимала… Да она вообще не склонна к галлюцинациям! Значит, и впрямь боролась за малыша. А вот отстояла она его или нет… Как узнать?
Слегка отогревшись — спасибо, кстати, бармену! — и перестав трястись, Миль ретировалась в дамскую комнату, убедилась, что одна, пристроила на вешалку рубашку с барменского плеча, и уставилась на незнакомку в зеркале. Да, с зеркалами ей в последнее время отношения наладить не удаётся — отражения госпоже Рэгхаз достаются раз от раза страшноватей и страшноватей… И как бармен не испугался этого страхолюдства.
Ну-с, госпожа, я вас не знаю, но я вас умою…
Брюки оказались мокрыми и перепачканными столь основательно — тут тебе и кровь, и пылища, и прочая непонятная грязюка — что их оставалось только выкинуть… Груди и живот в чём-то липко-сладком… Похоже, она и впрямь кормила малыша… При одном воспоминании об этом груди опять заныли… Цыть, вы! — мне же некого кормить… Молоко, тем не менее, прибыло, что оказалось достаточно больно, и опять засочилось… Миль растерянно приложила к ним полотенце. Ё-моё, неужели всё же придётся носить ненавистный бюстгальтер?!
Ну, хоть со стандартной одёжкой проблем нет…
54. Волк и его Волчата
В дверь постучали, в приоткрытую дверь просунулась рука, держащая двумя пальцами какие-то грязные тряпки, и голос бармена объявил:
— Прошу прощения, госпожа — но это, кажется, ваше…
Да никак это куртка! И то, что осталось от блузки… Бармен получил назад свою рубашку, а бедная куртка вместе с бывшей блузкой, не пережив разлуки с брюками, отправились по их стопам в утилизатор, завещав непострадавшее содержимое своих карманов достойной преемнице.
А отчего бы пострадать содержимому: Узлы на сей раз были выполнены из крепких материалов, и коммуникатору с трофейным парализатором тоже повезло — карманы с ними были застёгнуты, и влага туда не попала…
Заняв знакомое место у окна, Миль всё же выложила парализатор на стол — пусть полежит, подсохнет, мало ли что — и заскучала. Что-то долгонько нет Бена… или ей просто так кажется…
На столик упала тень — бармен подошёл осведомиться, всё ли хорошо у его гостьи, не желает ли госпожа покушать… Не желает, собиралась ответить Миль, но, желудок госпожи, словно только и дожидался этого вопроса, неожиданно во всеуслышанье возопил о желании не то, чтобы покушать, а прямо-таки нажраться, да ещё столь громким и мерзким голосом, что убедительно соврать у Миль всё равно бы не получилось. Пришлось заказать знакомые фирменные фрикадельки. Покосившись на обсыхавший парализатор, бармен с улыбкой поклонился и щёлкнул пальцами — заказ доставили тут же. И то, какие могут быть проволочки — блюдо дежурное, а в зале, не считая Миль, и посетителей-то всего пара-тройка человек…
На порциях здешние повара никогда не экономили, и нежданно вернувшийся аппетит сыграл с Миль дурную шутку: объевшаяся «госпожа» совершенно безответственно задремала, прикорнув прямо за столом, даже и во сне бдительно придерживая чёрный параллелепипед парализатора… Убиравший посуду официант не потревожил её сна и, уж конечно, не позарился на грозное оружие, но разглядывал спавшую гостью пристальней и дольше, чем позволительно, да потом ещё и вовсе уж неприлично шептался о чём-то с барменом, поглядывая то на неё, то ещё куда-то…
Он весь день посматривал на неё между делом, глядя и так, и этак. Но сонную рассматривать её было ещё неудобнее, а зал тем временем наполнялся, подошли обычные посетители и завсегдатаи, работы у парня прибавилось… Свободных мест оставалось всё меньше.
К стоявшему в углу столику, за которым спала девушка, подтянулись подростки, потоптались в нерешительности — будить, не будить… и кто-то коснулся спящей…
…Лёгкое прикосновение к плечу заставило Миль прямо из состояния дрёмы подскочить, схватив парализатор, и даже выстрелить, не глядя… Слава Богу, её успели ударить по руке, и заряд ушёл в пол, никому не причинив вреда. Полностью проснувшись, она нашла себя в крепком захвате и обезоруженной. И крайне сердитой от смущения, что застали врасплох и что чуть не натворила бед: вокруг озорно скалились мальчишки, вооружённые кое-чем посерьёзней её парализатора, но все их стволы мирно смотрели вниз.
— Да отпустите вы её, она не хотела никого убить, просто мы её напугали! Правда ведь, госпожа? — сказал кто-то со смехом. И Миль тут же отпустили и даже вернули оружие.
— Реакция у вас, согласен, прекрасная, но всё же спать в общественном месте небезопасно… для окружающих! — эти паршивцы так заразительно хохотали, что Миль не вытерпела и тоже зафыркала.
— Что ж такое вам, простите за любопытство, снилось, а?…
— И по какому поводу веселье? — спросил знакомый голос: Рольд раздвинул столпившихся «волчат» плечом и, не узнавая, взглянул на Миль вопросительно. Коротко поклонился: — Всё в порядке, госпожа? Надеюсь, мои сорванцы вас не обидели?
— Как можно, Рольд! Просто девушка тут немножко постреляла, — охотно объяснили ему. — Но это она не со зла — ну, спросонья, не разобрав!
— Госпожа?… — она на миг вскинула на него глаза. — Миль?! Вот это сюрприз… Ты… вы одна? Так, — он повернулся к ребятам. — А вам что — заняться больше нечем, да?
Подростки тут же быстренько рассосались. Миль вернулась в кресло, спрятала парализатор в карман. Однако, вот это она заспалась… Видимо, противостояние в том неладном проулке обошлось ей дороже, чем она полагала. За окнами уже вон темнеет, а Бен так и не пришёл…
Зал к вечеру наполнился людьми, воздух — вкусными ароматами, весёлым гомоном и взрывами хохота, декорации эстрады сдержанно перемигивались и неспешно поигрывали объёмными композициями, перетекавшими друг в друга под ненавязчивые музыкальные темы. Кое-кто уже танцевал на свободной площадке. Хорошо живут люди, мирно…
— Миль… — позвал Рольд. — Что-то случилось? Ты… вы?…
Миль улыбнулась уголком рта, отмахнулась, не глядя на него — какая разница: ты, вы….
А официантик что-то уж слишком настырно глазеет…
— Эй, ну я же не просто так любопытствую. Раз уж ты в одиночку да с парализатором на людей бросаешься — дело выглядит серьёзным.
Миль вздохнула — он не отвяжется. Достала коммуникатор:
«Оно серьёзное. Но не твоё. У тебя своих дел — вон, целая стая».
Он усмехнулся и укоризненно поцокал языком:
— Нападение — лучшая защита? Ты мне не доверяешь? Или кому-то из моих?
Она замялась, искоса глянула на пробегавшего мимо официанта — тот поспешил отвернуться. Рольд перехватил эти переглядки и спросил:
— Вот этот? И чем он провинился?
«Он об меня сегодня все глаза обмозолил. Пустяки, конечно, но неприятно».
— Одну минуту, всё выясним, — поискав официанта глазами и не найдя его в зале, Рольд поднялся и пошёл к стойке. Бармен тут же наклонился к нему, что-то показал. Они коротко переговорили, и скоро Рольд вернулся к столу, сел и тоже стал разглядывать Миль — она старательно смотрела по сторонам, памятуя о свойствах его взгляда — потом спохватился:
— Совсем забыл, зачем ходил. Не сердись на парня, он тебя не сдаст, просто не мог понять, ты это или не ты, — он протянул Миль её собственный портрет. А ведь и верно, будь у парня другие мотивы, он бы её и заметить не смог — «Недотрога» бы не позволила. — Признаться, я и сам с трудом тебя узнал. Очень уж ты изменилась за такое короткое время.
Короткое? Ну, для кого как… Девчушка с портрета смотрела из прошлого весело и открыто, ещё не зная, что её ждёт…
«Сам же сказал — не похожа я на этот портрет».
— Не так сильно, чтобы совсем не узнать. День-другой… ну, чуть дольше… Подкормить, подлечить… отмыть… и сходство появится.
«Ты думаешь?» — Миль пропустила мимо ушей подколку насчёт «отмыть».
— Контролю так неймётся тебя найти, что он понатыкал твои портреты на каждом углу. Я не спрашиваю, с какой стати. Но если бы мои портреты так же улыбались со всех сторон, я бы не дрых на виду в людном месте.
«Да я здесь просто мужа жду. Ну, задремала».
— Жди. Сколько угодно. Только давай дремать ты будешь в безопасном месте под присмотром моих ребят. Та комнатка, где вы ночевали в прошлый раз, тебя устроит?
В вечерней темноте за его спиной уже зажглись огни… целая галактика огней. И он был прав. Хотя Миль и могла сидеть здесь совершенно спокойно — люди есть люди, кто-то что-то где-то кому-то ляпнет и даже не заметит, что кого-то подставил. Бережёного, как говорится, и Бог бережёт. Да и спать сидя… конечно, можно, но полноценного отдыха такой сон почти не приносит. Зато приносит затёкшие руки-ноги-спину и некоторое отупение.
— Ну, вот и славно. Доллис тебя проводит… А хотя, нет — может, чуть попозже, — внёс он поправку, глядя на сцену: там, залитая радужными лучами подсветки, сияя улыбкой, стояла Доллис, хорошенькая, как никогда. Уж её-то индикатор, когда придёт пора, станет, несомненно, белым… — Вообще-то, как ты знаешь, это довольно надолго. Устала? Если хочешь, могу сам тебя проводить.
Нет — покачала головой Миль: Доллис стоило послушать, пела она замечательно. Вот она низко наклонила голову, слушая вступление… Вот снова взглянула в зал — от улыбки не осталось и следа — и начала своим дивным, с неподражаемой хрипотцой, голосом:
Миль удивилась. Что-то Доллис начала не со своих любимых песен… А та, кивнув музыканту, объявила:
— «Прощай», — и продолжила:
Зал притих, даже в кухне ничем не звякали. Теперь музыка лишь чуть подыгрывала, оттеняя голос:
Замечательно-то замечательно… Но как-то слишком грустно для пятнадцатилетней. Обычно Доллис чередовала минор с мажором, раскачивая публику, не давая залу ни особенно печалиться, ни слишком развеселиться. Но не сегодня. Не слушая отдельных выкриков с просьбами о той или иной песне, она оборачивалась к музыканту, тот в ответ кивал, и песни следовали одна другой задумчивей.
— Эй, Доллис! Это что такое ты сегодня поёшь? — всё-таки выкрикнул кто-то.
Доллис дёрнулась на выкрик, поправила микрофон на шее и низким вибрирующим голосом как-то приглушённо-яростно заявила:
— Если кто-то ещё не понял: сегодня не будет дурацких весёлых песен. Не нравится — выход вон там! Следующая песня называется — «Ностальгия»!
Народ в недоумении запереглядывался, но никто не ушёл. Доллис запрокинула голову и запела, закрыв глаза:
«Это, скорей, про меня», — подумалось Миль, а Рольду она написала:
" Что такое с Доллис? Несчастная любовь?» — но Рольд только плечами пожал:
— Думаешь, это её стихи?
«Откуда мне знать? Это твоя стая. Но даже если стихи не её, выбор репертуара-то за ней…»
О качестве стихов можно было, конечно, спорить, но вот музыка всё искупала, не говоря уже об исполнении.
Следующая песня не нарушила тенденции — Доллис коротко объявила:
— «Знаки».
— Пожалуй, ты права, — задумчиво сказал Рольд, внимательно приглядываясь к беспощадно высвеченному лицу певицы, казавшемуся из-за исказивших его откровений-переживаний и старше, и ранимей… — А вот я что-то пропустил…
По щекам Доллис, посверкивая, скатывались слезинки, теперь она пела с закрытыми глазами. Миль уже не глядела на Доллис — она так же, с закрытыми глазами, вслушивалась в голос, которого у неё самой никогда не будет, но пел этот голос и за неё, безгласную, тоже…
В конце концов Доллис покинула сцену — и на этот раз никто не посмел ни сменить её там, ни попросить вернуться, потому что она, собственно, не столько ушла, сколько убежала…
Миль тоже чувствовала себя так, что хоть беги ищи уголок, чтобы выплакаться — слишком уж точно попадали эти песни на её житьё-бытьё. Кем бы ни был автор (или авторы), он откуда-то ведал больше, чем должно… А вот любопытно, такое возможно удачно вообразить или всё-таки автор сам через всё это прошёл?…
Рольд протянул руку с платком — стереть с её щеки следы нечаянной печали:
— Впервые слышу эти песни — надо будет узнать, откуда они у неё…
«Девочка взрослеет — взрослеют и её песни…» — в рассеянности Миль позабыла воспользоваться клавиатурой, спохватилась, вскинула испуганный взгляд на Рольда — заметил или нет — и попалась, утонула в его глазах… Когда он отпустил её взгляд, Миль отпрянула, прижав пальцы к губам, которые ещё помнили вкус его поцелуя, как и шея её помнила нежность его ласки… В висках стучало, покалывало кончики пальцев и что-то яро вскипало в крови, а смущённый Рольд покаянно склонил голову:
— Сам не знаю, как это вышло… Никогда себе не позволял… Не то, чтоб мне этого не хотелось, но не против же твоей воли… прости… — он осмелился поднять глаза, и, наверное, вид у неё был жутковат, потому что Рольд начал бледнеть, пытаясь одновременно и встать, и вжаться в спинку дивана, на котором сидел…
Теперь уже он не мог отвести взгляда, как ни старался… По всему залу, взметая мусор, раздувая одежды и лохматя причёски, раскачивая светильники и даже опрокидывая лёгкую мебель, гулял невесть откуда взявшийся мощный сквозняк, мигало освещение, декорации на сцене превратились в бездарную, хаотичную путаницу пятен… Люди громко возмущались, удивлённо заслонялись руками, пригибались, старшие мальчики прикрывали собой младших и немногочисленных девочек…
Миль опомнилась, отпустила Рольда — он осел на диване, хватая ртом воздух и крепко зажмурясь — посмотрела на свои руки: кончики пальцев голубовато светились, подсвечивая снизу её лицо и отражась в расширенных, сразу ярко зазеленевших глазах. Оглядев творящийся непорядок, Миль вдохнула, потянув на себя царящее в зале возбуждение, и ветер стих, ровно загорелись светильники, заработала, как положено, всякая техника…
Хмуро взглянула на Рольда: он уже оправился от неожиданности и взирал на неё с почтительным ужасом и восторгом.
— Вот это да… — произнёс он. — Слышал про «дикую» кровь, но чтоб такое… Теперь понятно, чего от тебя Контролю нужно…
«И ты меня прости. Со мной такое тоже впервые…»
— Да ладно, мне даже нравится. Никогда ничего подобного не видел…
«И, надеюсь, больше и не увидишь. Для твоей же пользы. Ты бы, кстати, поосторожнее. Судя по всему, ты и сам не чистых кровей».
— Я-то? — он горько усмехнулся. — Чистокровный «дикарь». Натурализован почти младенцем, своих и не помню…
«Тогда тебе возле меня находиться надо поменьше, а то как начнёшь вдруг мутировать… на радость Контролю всеблагому и всеведущему».
— Ну да, вот так вдруг и начну! — недоверчиво хмыкнул он.
Миль коварно улыбнулась:
«А ничего, что ты меня ни с того, ни с сего слышать стал?»
Рольд опять начал резко бледнеть, потом краснеть, потом пошёл пятнами и вытаращил на неё глаза. Миль склонила голову набок. Горло у него перехватило, он не то, чтобы говорить — дышал с трудом.
«А… ты… я… нет…» — менто его было сбивчивым, но вполне отчётливым.
«Ну, какой прогресс… Поздравляю. С такими темпами тебе в Городе очень скоро станет совершенно нечего делать. Разве что научишься держать себя в руках, а то это, как видишь, — Миль посмотрела на свои светящиеся пальчики, сжала кулачки и спрятала их в карманы, — очень и очень непросто».
Она встала — Рольд тоже поднялся:
«Где там обещанная комната?»
— Я провожу.
55. Рольд
После такой встряски да плюс внеплановая подпитка от большой группы людей — заснуть не стоило и пытаться. Во всяком случае, не прямо сейчас. Миль рассеянно послонялась по комнате и пристроилась погреть задом подоконник. Рольду же уходить явно не хотелось. Потоптавшись у дверей, он попросил разрешения остаться.
«Да конечно — проходи, садись, где удобней, — кивнула Миль. — Всё равно я чувствую себя обязанной хоть как-то помочь тебе на первых порах. Раз уж так получилось…»
«Сам напросился, — подумал он «про себя». — Угораздило же… убить меня мало…»
«Ладно тебе каяться, — утешила она. — Поздно. Делай выводы — и живи дальше».
Рольд вздрогнул — и ещё долго будет вздрагивать, бедняга. Он пока никак не был готов к тому, что его мысли слышат. Миль посочувствовала. Надо срочно учить его блокироваться.
«А ты не хотел бы вернуться к родственникам? В Городе тебе одному будет очень хреново… э-э… худо. Ты невольно станешь искать кого-то, кто сможет тебя услышать, а здесь не так мало латентных мутантов, которые, как и ты, не готовы узнать о себе такую новость и принять её. Мы, например, больше всего боимся, что новичок в ужасе побежит к врачам и сдаст не только себя, но и того, кто с ним мысленно поговорил».
«Я… не знаю, как меня там примут, и примут ли вообще… Боюсь, я не сумею жить там… Но я об этом подумаю», — решительно закончил он. И явно задумался тотчас.
Рольд, в отличие от Джея, который тоже когда-то прошёл через всё это, испуган не был. И новое в себе принял легко: мысленная речь его оказалась чёткой, хотя и переполненной эмоциями. А когда Миль объяснила ему принципы блокировки, защиту выставил уверенно и сразу. Да он всегда как-то приблизительно так и делал — объяснил он. Сколько себя помнит. Только был уверен, что так же поступают все окружающие… Собственно, у него в роду так и должно обстоять: если все вокруг телепаты, то каждый обязан уметь «молчать» и «закрываться» от окружающих. Это рефлекс.
«Вот почему мы не услышали его в прошлые разы: у него врождённые навыки! — восхитилась Миль. — Какое всё же свинство со стороны Контроля изымать детей из Диких Племён!»
Сильный в менторечи, во всём прочем Рольд ничем не выделялся. Тоже знакомая ситуация. Одна-две уверенные специализации — не распыляясь ни на что другое. И это правильно. Природа ведь не дура. Универсальность редко бывает полноценной, следовательно, подобный разносторонне недоразвитый индивид оказывается неудачлив в жизни и в итоге не выживает. Куда лучше быть сильным в чём-то немногом — чем слабым во всём сразу…
И понятно, почему выжил род Рольда: с такой способностью вызывать к себе влечение любой приглянувшейся особи противоположного пола трудно не закрепляться в генах от поколения к поколению…
«Между прочим, ты тоже не промах в умении быть привлекательной», — ехидно заявил между тем Рольд.
«То есть?!» — осторожно спросила Миль. Вроде она косметикой не пользуется, нарядами тоже не блещет. И вообще — в зеркале ей в последнее время такие ужасы демонстрируют… Замарашка и замухрышка, как отозвалась о ней незабвенная Хейла. Да… Вот кто блистал так блистал…
«А то и есть. Может, конечно, я и ошибаюсь, но от тебя, госпожа моя, порой трудно отвести взгляд. Очень трудно, — подчеркнул он. — Нет, я не преувеличиваю. И это твоё свойство, по-моему, со временем только усиливается. Ну, насколько я могу судить по итогам наших с тобой… одна, две, три… четырёх встреч. Вспомни-ка, как реагируют на тебя мужчины. Все. Любые».
Миль ошарашенно попыталась припомнить. Начиная с Бена. И вынуждена была признать: сколько она ни блокировалась и ни загоняла глубоко внутрь свою ведовскую суть — да. Мужчины ей симпатизировали всё больше. А ведь она не такая уж и красавица — на её собственный строгий вкус. Или всё же она к себе чересчур строга?!..
Рольд не без мстительного удовольствия отследил эволюцию её эмоций.
«Мне это только сегодня в голову пришло. Когда я тебя с твоим старым портретом сравнивал. У меня-то в этом деле — привлекать — большой опыт. А вот ты, похоже, своим даром осознанно не пользуешься — из тебя привлекательность просто сама прёт».
«Да ладно. А… в чём это выражается? — растерянно спросила она. — Я вроде ничего для этого не делаю…»
Он засмеялся:
«Так и есть — ты ничего и не делаешь. Всего лишь живёшь, ходишь, смотришь, смеёшься, ешь, спишь… А мы… Ну, мои ребята… на тебя — даже в таком виде, как сейчас — заглядываются, как на огонь… на воду… на облака… Сегодня, прежде, чем они тебя так неосторожно разбудили — минут пять просто стояли и смотрели, как ты спишь… Пока кому-то не приспичило до тебя дотронуться. А дотронуться, знаешь ли, — признался он, — хочется всё сильнее…»
И смущённо «закрылся». Миль подняла бровь и погрозила пальцем. В ответ он только с улыбкой развёл руками. И, фыркнув, добавил:
— Представить страшно, что будет, если ты пожелаешь привлечь кого-то сознательно.
Миль задумчиво покивала: а вот это уже будет называться «приворот». И, поскольку он заблокировался, написала прямо в воздухе перед ним:
«Спасибо, что предупредил».
Что ж, это ещё одно подтверждение того несомненного факта, что Миль — дочь своей ветреной красавицы матери, внучка своей очаровательной ведьмы-бабушки и своего недоброй памяти ходока по бабам деда, а также племянница своего симпатяги и убеждённого холостяка дядьки. Все они обладали этим врождённым свойством — которое, кстати, со вступлением в возраст проявлялось в каждом из них всё заметнее. Значит ли это, что пришла и её пора… Придётся быть внимательней и осторожнее… Ещё осторожнее, — вздохнула Миль. Хотя, казалось бы, ну куда уже больше-то…
А впрочем — не факт, что всё так и есть. Может, в этом недоукомплектованном дамским компонентом обществе мужчины просто инстинктивно тянутся к любой здоровой женской особи. А уж если она по здешним меркам абсолютно здорова да плюс к тому и не слишком страшна… Но из Города всяко надо линять. И не добавить ли к уже сплетённым узлам «Отразику»… от греха подальше…
«А скажи-ка мне, о предводитель стаи, а не могло ли так случиться, что одна милая девочка влюблена в своего вожака, а он её чувства не замечает?»
— Ты о Доллис, что ли? — отмахнулся Рольд. — Да они все у меня постоянно друг в друга влюблены! Возраст такой. И всякий раз — любовь до гроба. С клятвами, изменами, ревностью, ссорами, примирениями, расставаниями и прочими высокими трагедиями. В меня лично обязательно влюблены все поголовно — что не мешает им влюбляться ещё в кого-нибудь.
«А ты?» — спросила Миль — и попала в точку. Рольд замолчал и смотрел в окно так долго, что она уже не надеялась получить ответ. И даже, запоздало догадавшись, каким он будет, пожалела, что вообще спросила. А потому, чувствуя, что он решился, и вот сейчас состоится очередное объяснение, а потом надо будет как-то на него реагировать, поспешила прервать молчание буквально за миг до того, как Рольд созрел.
«Я почему спросила, Рольд… — задумчиво начала она, и он вынужден был проглотить своё почти прозвучавшее признание. — Ты ведь в курсе того, как со мной обошлась некая дама — здесь, буквально на задворках вашего ресторана? Дама во всех отношениях прекрасная, не чета мне… Она даже никогда и не любила Бена — просто рассердилась на него, за то, что он, будучи отвергнутым ею, не остался одиноким навек, а посмел жениться по любви и быть счастливым. Так вот это её стараниями я больше не беременна, Рольд. Если ты ещё не видел этой записи, обязательно посмотри. Чтобы не делать таких ошибок. Ты лучше знаешь своих поклонниц, будем надеяться, что Доллис ещё не стала такой стервой, какой была Хейла… А то я как-то не уверена, что моего здоровья хватит на все мужские ошибки…»
Она не решилась на него посмотреть после этих слов, за что он, кажется, был ей вполне благодарен. В комнате повисло молчание…
Но тут Рольду очень вовремя позвонили, он извинился, пожелал доброй ночи и с явным облегчением ушёл. Сбежал, собственно. А Миль, помаявшись угрызениями за жестокое обращение с бедным влюблённым юношей, ближе к утру всё же заснула и видела яркие, лёгкие сны…
56. Ловля на живца
Разбудил её запах свежей выпечки, горячего, свежайшего, вкуснейшего хлеба… Желудок, которому вроде бы после вчерашней энергоподпитки полагалось впасть в спячку как минимум на сутки, тем не менее злобно забурчал, немедленно требуя своей доли завтрака — подтверждая тем самым, что оно, брюхо, старого добра ну совершенно не помнит…
Немного поленившись и в меру понежившись под одеялом, Миль нехотя извлекла себя из такой тёплой, мягкой постельки, и обречённо потащила в санузел, где после положенных утренних ритуалов и неминуемых жертвоприношений Великому Духу Канализации предъявила себя для опознания местному идентификатору личности, в просторечии именуемому зеркалом. Зеркало довольно долго сравнивало помятую личину со всеми прежними бесчисленными образцами, хранимыми в его загадочных бесстрастных глубинах и, крайне неохотно, но всё-таки утвердило нынешний непрезентабельный облик как условно-приемлемый. С категорическими предписаниями привести его в относительный порядок.
Вздохнув, Миль эти предписания приняла к исполнению. Первое: почистить этому угрюмому несчастью его зубы.
Второе: умыть этой хмурой образине её заспанную мятую физиономию.
Третье: причесать этому растрёпанному пугалу его всклокоченную, лохматую гриву… да-да, и даже заплести, несмотря на отсутствие необходимого прочного инструмента — а неважно, чем, хотя бы и пятернёй!
Четвёртое: сменить этой мрачной личности её угрюмое, вечно подозрительное выражение на приличное, чтобы его можно было без опасений предъявлять ни в чём не повинному мирному местному населению. Дабы оно, население, не шарахалось…
Пятое: одеть это худющее мосластое существо во что-нибудь, желательно чистое и новое, что скроет от нормально упитанных людей сие вопиющее безобразие, которое мы тут имеем вместо положенного замужней даме округлого женственного тела.
И, наконец, шестое, но не последнее: отвести эту упёртую вредину вниз и должным образом накормить полноценной едой, а не сомнительной заменой в виде солнечных ванн и уворованных у обычных людей излишков энергии… — пока она, вредина, ещё не отвыкла окончательно от правильной, богами заповеданной для человеческих желудков пищи, приготовленной умелыми поварами.
Пункт седьмой, факультативный, но идущий в зачёт: по пути вести себя воспитанно, кивать, отвечая на приветствия, и вообще проявлять коммуникабельность, дружелюбие и с оружием на людей не кидаться. За старание возможны начисления баллов и поощрения в виде всяческих бонусов…
Ну не любила Миль, будучи ярко выраженной «совой», рано вставать. Особенно не имея уважительной на то причины… Вот ежели б там, внизу, за «их» столиком у окна сидел ненаглядный муж… Нет, ну до чего же вкусно пахнет… на все два этажа. Если не на весь Город. Погоди-ка… А ведь не может сюда доноситься аромат свежевыпеченного хлеба, да ещё в такой концентрации — не пекут горожане хлеба, только коржики-булочки… Так это же ментофлёр, «запах» Бена!
Миль метнулась мыслью вниз, нашла — и обволокла, прильнула всей своей соскучившейся до потери благоразумия сущностью к его сути, к нему, родному, желанному…
Отклика, однако, не случилось. Это почему?! Не разбирая дороги, Миль помчалась на первый этаж, и через миг ворвалась бы в зал… Если бы всего за пару метров до дверей её — «Минуточку… Не так быстро, фэймен», — не перехватили, рискуя здоровьем, несколько крепких пареньков. И, как Миль ни дёргалась, её развернули в противоположную сторону и быстренько водворили в небольшую комнату, битком набитую включёнными мониторами и ещё какой-то техникой…
— Спасибо, ребята. Очень хорошо сработали. Миль, успокойся, — Рольд сделал знак, и её отпустили. От неожиданно обретённой свободы Миль пришла в себя и смогла уразуметь, что ничего страшного с ней не делают — просто слегка попридержали. — Ну? Ты уже в состоянии думать? Или опять со всех ног полетишь в расставленную ловушку?
Ловушка? Миль всмотрелась в мониторы: в битком набитом зале весело и торопливо завтракали перед занятиями школьники. А в уголке — ИХ уголке — возле окна, как Миль и мечталось, без всякой спешки и даже несколько задумчиво что-то жевал её долгожданный муженёк.
— Да тут он, тут, ты же видишь. Расслабься уже. Если не наделаешь глупостей, вскоре вы будете вместе. Но… — многозначительная пауза, — вдруг тебя элементарно ловят на живца? И если ты сейчас со всей дури влетишь в капкан, то винить тебе будет некого. Или ты думаешь, что, раз охотников не видно — так их и нет?
И Миль поняла. На живца, значит. На её собственного мужа. Ай, молодцы… Верно рассчитали. Если бы не эти мальчики, которым она, кажется, успела-таки наставить синяков, её уже сейчас нежно уводили бы под белы рученьки… а скорее даже — уносили бы. Винясь, Миль прижала руку к груди, и, выразительно похлопав глазками, склонила голову в поклоне. Мальчишки стеснительно заулыбались:
— Да ничего страшного, фэймен…
— Нам это вместо зарядки… И синяки, как медали.
— Ага — мы ими хвастаться будем…
Неизвестно, до чего бы ещё они договорились, но Рольд прервал:
— Ладно, на любезности времени нет. Миль. Сейчас ты вместе с моими волчатами тихо и незаметно покинешь нашего «Дракошу», а твой муж останется здесь, спокойно доест свой завтрак и уйдёт в неизвестном направлении. Погуляет по Городу, избавится от «хвоста» и явится туда, куда мы тебя доставим. Всё ясно? Или у тебя есть другой план?
Планов у неё не было. У неё была только тоска… и надежда. А ещё появились, наконец, кое-какие мысли: прежде чем недоумевать по поводу мужниной безответности, следовало дать себе труд вспомнить о собственноручно вывязанных защитных Узлах, в числе коих не только «Недотрога», но и «Путаница», которая рассеивает ВСЕ жизненные показатели. Стало быть, и менто рассеивает тоже. Бен её под таким прикрытием просто не чуял.
«А ты уверен, что ему удастся уйти от «хвоста»? Я мало смыслю во всех этих гениальных технических решениях, но, если к противнику относиться всерьёз и со всем уважением, всегда надо предполагать худшее. Представь, что Контроль пошёл на крайние меры. Так есть у Бена шанс?»
Рольд задумался.
— А ведь ты права. Если все эти слухи правда… то Бен должен быть «инфицирован» с ног до головы, и его найдут, даже если он разденется догола и сбреет причёску.
«А избавиться от «инфекции» своими силами возможно?»
— Вообще-то да — если подозревать Контроль в таких играх и если иметь под рукой биосканер: он вычистит организм от любой «инфекции», было бы время.
Миль задумалась: Бен ведь тоже не дитя, раз назначил ей здесь встречу, то на что-то рассчитывает? Надо надеяться, он уж как минимум «почистился», прежде чем идти сюда?
«Будем думать, что Бен сделал всё от него зависящее, и снова инфицировать его они не успели. Каким образом они могут за ним следить?»
— Ну, — Рольд широко и гордо улыбнулся, — электронная слежка им в «Дракоше» не поможет: мои ребятки хоть и любители, но фанаты конченные, контрабандные новинки со всей страстью отслеживают, я сам не всегда понимаю, о чём они между собой болтают, когда в этих своих ненаглядных железках ковыряются. Так что — на всякую хитрую гайку найдётся свой болтик с крутой резьбой. Через окно на нас любоваться могут, а прослушивать — нет. А вот агенты в зале наверняка сидят. Я даже имею кое-кого на примете. Видишь во-он тех интеллигентных дядечек? Может, конечно, это и простые голодные горожане, что зашли в кафешку перекусить перед рабочим днём, но Раф их не знает. А он обычно помнит в лицо всех своих постоянных клиентов.
Бен на экране никуда не спешил, а большинство школьников уже организованно покидали зал, собираясь на занятия. Став в пустеющем зале очень заметными, взрослые, на которых указал Рольд, один за другим тоже заканчивали завтрак и выходили. Однако на смену им приходили другие и тоже делали заказ. Обслуживали их быстро, и у них не было особых причин задерживаться за столиками… Они и не задерживались. Но и столики долго не пустовали…
— А у Рафа сегодня будет неплохая выручка! — хохотнул один из мальчиков, сидевших за пультом и показал на экран: бармен-хозяин, бросив взгляд в камеру, чуть заметно покачал головой.
— Ну вот, я же говорил. И эти клиенты — новенькие, не «наши».
— Зато какая прибыль ресторану! И какие расходы у Контроля…
— Вот уж кто точно не обеднеет… Так… Миль, Бена я предупрежу и пусть отправляется. А тебя мы отсюда увозим, да? Сочувствую, но придётся вам пожить врозь ещё какое-то время…
Миль усмехнулась. Если он и сочувствует, то по его хитромудрой физиономии этого не скажешь. И винить его не за что: выдать её он не выдаст, напротив — сделает всё, чтобы спрятать от Контроля… и, хоть ненадолго, от мужа тоже. Он всего лишь хочет быть рядом. Взглянув в его горящие некой сумасшедшинкой глаза, она качнула головой и печально-понимающе улыбнулась. А Рольд, поняв, что его раскусили, с вызовом тряхнул чёлкой… и, усовестившись, насупился. Взглянул жалобно и отвернулся…
Ну вот что же ей-то делать… Чем помочь… Отворот ему предложить? Так ведь относительно недавно одному уже предлагала — искренне… а тот чуть не послал… А как, интересно, её мать, нарочно приворожив кого-то, справлялась с последствиями? Неужели просто и без затей бросала? Вспомнив маму, Миль расстроилась ещё больше: с мамы бы сталось. Более того: она, кажется, так и делала, и даже угрызениями совести особо не мучилась — вот как ей это удавалось?!
Школьники всё так же топтались у дверей, ожидая решения. Рольд прочистил горло и сипловато спросил:
— Ну так что — другие идеи будут?
Будут, кивнула Миль. Быстро набрала несколько строк. Подростки сгрудились, читая, недоумённо глянули на Рольда, но тот кивнул: выполняем.
…Шумно, с хохотом, ввалившись в зал, мальчишки помладше, на бегу перебрасываясь мячом, направились к выходу. Неловкий бросок, ещё более неудачный пас — мячик улетел далеко в угол, и — смачно так — плюхнувшись прямо в тарелку с недоеденным завтраком, изрядно украсил крупными брызгами соуса не успевшего отстраниться Бена.
— Ой, — беспечно и нераскаянно прокомментировал автор броска, с интересом глядя на заляпанного гостя, — мяч в ауте, и, кажется, в команде соперника замена… Ругаться будете? Честное слово, мы не нарочно.
С досадой зыркнув на отличившихся пацанов сквозь медленно сползавшие по лицу потёки, Бен раскорякой поднялся, безуспешно попытался оттереться услужливо поданной тканевой салфеткой, да где там!.. Соус был непобедим. Пришлось, отшвырнув скомканную салфетку, проследовать в туалет (в сопровождении ещё пары «посетителей», а то как же…) где под причитания хозяина ресторана расстаться с безнадёжно испорченными недешёвым сюртуком и блузой модного покроя в обмен на безликую майку и стандартную куртку, за секунды сварганенные синтезатором и почти бесплатные… Ребятишки с виновато-плутовскими мордочками крутились рядом, не столько оказывая посильную помощь, сколько путаясь под ногами — пока их не турнули:
— А не пора ли вам уже на занятия? — куда они подозрительно послушно и отбыли.
«Посетители», само собой, проводили их взглядами, но придраться было не к чему…
А в результате этой шалости Миль очень скоро бережно держала на ладони несколько светлых волосков и ту самую салфетку, перепачканную соусом — и кое-чем ещё…
«Кажется, так часто этим заниматься мне и дома не приходилось», — подумала она, скручивая воедино добытые барменом-хозяином для «Путаницы» драгоценные ингредиенты с теми, что добровольно пожертвовали мальчишки Рольда и сам Рольд…
57. Бен
Бен помотался по Городу на арендованной машине и за эти сутки-полтора успел сделать почти всё, что задумал, навестил всех намеченных людей, оплатил все покупки и всю доставку… И помчался, наконец, к месту встречи.
О том, что, назначая встречу в «Весёлом Драконе», он тем самым подставляет Миль, Бен догадался поздно, практически только на подходе к ресторанчику, и убедился в этом, войдя в обеденный зал — почуял, а затем и выцепил взглядом очень естественно рассеянных по столикам агентов. Ну как он мог ожидать, что кто-то в потерявшем добычу Контроле «перебдит» и оперативненько организует подобные делегации по встрече везде, где могла появиться так нагло вырвавшаяся из рук девчонка? Народу у Контроля хватало, вот агенты и отрабатывали хлеб.
Больше всего Бена беспокоило, как дать знать Миль, что не надо к нему подходить. Пряталась она пока вполне удачно — вот и пусть бы пряталась… Сам он власти вроде бы больше не интересовал. Он готов был сидеть здесь изо дня в день — но тогда ведь и агенты отсюда не уйдут… Да ещё и в менто была почему-то полная пустота. То есть фонило-то там постоянно — но что с того, если не слышно было Миль…
Вот и сидел он за тем столиком всё утро, как на йог на иголках — сохраняя внешне ленивое спокойствие и совершенно не представляя, что делать… пока не прилетел тот мяч. А взглянул в лукавые глаза ехидных мальчишек — и отлегло от сердца: понял, что в партию вступил и Рольд со своей стаей «волчат», мало того — Бен узнал почерк выходки. В туалете, получив ментосообщение от Рольда, он чуть не бросился целовать бармена Рафа, почтительно-виновато «помогавшего» ему отчищаться — остановило только присутствие мывших руки и тщательно причёсывавшихся «посетителей». Да он бы, пожалуй, в тот момент и их тоже расцеловал бы: Миль была здесь, в считанных метрах — жива, здорова, свободна и очень деятельна! Рольда вон сумела инициировать и поднатаскать… Это ж надо же — нашла способ скрываться под самым носом у Контроля…
Не понимая, зачем, Бен, тем не менее, выполнил её просьбу и с энтузиазмом надёргал из своей заметно отросшей шевелюры несколько волосков. Дальше ему, следуя инструкции, полагалось исчезнуть из-под наблюдения — хотя бы на пару секунд, где-нибудь в людном месте…
Выйдя из туалета, Бен окинул недобрым взором столпившихся у дверей «посетителей», и спросил:
— А что, господа, я всё ещё свободен — или Контроль передумал?
«Господа» молча посторонились. Неважно, что «наживка» их вычислил — ловушка подготовлена не для него. Ну да, работа есть работа…
На стоянке, подойдя к столбику-вызывалке, Бен нажал кнопку. Оглянулся на агентов, вроде бы тоже ожидавших такси, усмехнулся:
— А может, вы меня и подбросите, а, господа? Компанию составите?
— Будет команда подбросить — подбросим. Будет команда поймать — поймаем, — с непробиваемым спокойствием глядя в пространство, снизошёл до ответа тот, что стоял поближе. Однако, когда Бен оглянулся снова — ни рядом, ни окрест не было никого из них, только прохожие… Не иначе — соответствующая команда «не нервировать клиента» поступила…
Такси опустилось с «небес» грациозно и плавно, как снежинка, и, на фоне городского шума, почти так же беззвучно. Загрузившись в салон, Бен поудобнее устроился на сиденьи, недовольно повёл плечами — необмятая ещё куртка слегка топорщилась — и назвал адрес ближайшего магазина одежды. Вообще-то с тем количеством денег, что у него осталось после всех трат, делать ему там было особенно нечего, но надо же было куда-то удалиться, чтобы попытаться увести за собой «хвост» и оторваться от наблюдателей… Которые, конечно же, хоть на глаза более и не лезли, но вряд ли куда-то делись…
Отпустив такси, он пересёк тротуар, вошёл под высокие своды магазина, смешался с толпой… С весёлым удивлением полюбовался метаниями потерявших объект наблюдателей, вежливо посторонился и, как и просила Миль — тихо-спокойно, не напрашиваясь на неприятности, покинул магазин. Далее ему велено было просто подождать на стоянке… Он и ждал, сунув руки в карманы и беспечно раскачиваясь с пятки на носок, пока сердце не ёкнуло радостно — а спустя ещё пару его сбивчиво-суматошных ударов невесомая тень скользнула над головой, и незнакомый маленький флайер, соблюдая все правила, аккуратно покинул общий поток, на миг завис и легонько коснулся земли всего метрах в двух …
…Джей, в этот момент сдававший смену в диспетчерской, широко, с облегчением, улыбнулся: знакомая волна, прокатившись сквозь него, наполнила счастьем и победно проследовала дальше…
На резонный вопрос — чего он лыбится — Джей ответил:
— Так меня ж выходные ждут.
Сменщик улыбнулся в ответ и добродушно проворчал:
— И чем только, Ветреник, ты их привораживаешь, эти твои «выходные», которые тебя ждут… Эх, я бы им тоже поулыбался… — и вздохнул: — Таким, как ты, и Лицензия ни к чему…
«Раз в языке имеются такие слова — значит, магия в этом мире когда-то была… А может, и сейчас есть», — вспомнил Джей. И заулыбался ещё радостней…
Сменщик только головой покачал:
— Иди уже… отдыхай…
Никаких особых подтверждений Джею не требовалось, но вскоре на домашний номер, как и было договорено, поступил анонимный звонок всего с тремя цифрами…
58. Вместе
…Маленький смерчик вынесся из флайера и метнулся к Бену — Бен, ухватив его в охапку, еле на ногах устоял — и, сразу нахлынув, всё заполонил запах цветущих трав, на этот раз трав полынно-горьких, который органично включил в себя запах горячего хлеба… Тут же мгновенно установившееся двуединство исключило обоих из окружающего — мир просто замер, затаив дыхание, почти исчез… Остались только они двое, ставшие Одним.
Их маленькая вселенная долго обходилась безо всякой речи — ни слов, ни мыслей — только пальцы вздрагивали в жалобе на разлуку, сердца, признаваясь в нежности, заполошными птицами бились о грудные клетки… Слепо, наощупь, оба считывали пароли родинок и шрамов, уверяясь: ты, это ты, наконец-то — ты… в трепете дыхания, латая зияющие бреши души, жадно ловили мольбу и обещание не расставаться… присягой верности принимали запах кожи, горячеющей в надежде истончиться и растаять, чтобы оба тока крови наконец слились и перестали тосковать…
Кольцо его рук было для неё и домом, и всем миром… от него головокружительно пахло верностью и надёжностью, надеждой на счастье и покой…
И таяла броня стылости, наросшая в столь долгое отсутствие родного тепла…
Выворачиваясь наизнанку, два русла памяти вскрылись, устремились навстречу друг другу, схлестнулись, переплетаясь, проросли, принимая новое и отдавая накопленное, укладывая сведения и ощущения так, как будто они там и находились — всегда… Ничего не приходилось объяснять — достаточно было просто попытаться вспомнить…
…Это её прогнали через все допросы, тесты и пробы и отпустили, накачав по макушку какой-то пакостью, и это она потом долгие дни металась взаперти по усадьбе, мучаясь от неизвестности…
…Это его пытались убить в запертом боксе вконец оборзевшие красотки, и после — это он блуждал по улицам и кафешкам, влипая из одной неприятности в другую, ещё более опасную…
Потерявшиеся было части каждого их них, как загулявшиеся дети, вернулись, наконец, и теперь торопливо становились на заждавшиеся их места, восстанавливая насильно нарушенное единение… Если бы сейчас их разделили вновь, они б не вынесли этого — и не простили бы такой попытки окружающему (Миль, во всяком случае, уж точно бы не простила), так что оно, окружающее, благоразумно затаилось, не вмешиваясь в процесс…
Со стороны, из соседней машины, не торопя их, замерших и будто сросшихся в монолит, во все глаза смотрели мальчишки… (Рольд, как Миль ни отказывалась, всё-таки отправил с ней нескольких своих «волчат» в качестве не то охраны, не то нянек…) Но, к их разочарованию, обоих супругов почти сразу стало невозможно разглядеть, и мальчишки, усиленно моргая, то и дело тёрли подводившие их глаза, которые слепли, слезясь, и сами отворачивались, пока совсем не потеряли из виду эту пару…
Бен сумел вернуться в реальность раньше, взглянул вокруг, подхватил приникшую к нему Миль и внёс в салон флайера — люк немедленно закрылся, надёжной раковиной пряча их от посторонних взглядов… Миль всё ещё была неподвижна — как вцепилась в мужа, так и не шевельнулась ни разу. Он терпеливо ждал, когда же она придёт в себя, хотелось посмотреть на неё, но отодвинуться было просто невозможно… Зато он мог сколько угодно зарываться носом в её пушистую макушку и вдыхать одуряющий, как приворот, запах её волос… гладить узкую спину, с болью ощущая — даже сквозь одежду — ребристую худобу, бугорки позвонков и узелки мышц, напряжённых до каменной твёрдости… перебирать пряди небрежно заплетённой косы… ощущать частые и неровные толчки её сердца…
Флайер без команды снялся с места и куда-то их понёс…
А потом они сидели в «Дракоше», и Миль, не желая смотреть ни на что и ни на кого, всё так же жалась к мужу, жмурилась и утыкалась в него лицом — то в шею, то в плечо, то в спину… Просто ушла в него, будь её воля — она бы в нём и вовсе растворилась…
По мнению Рольда, сидевшего за соседним столиком, счастье вроде бы должно выглядеть как-то иначе… Бен в ответ на его вопрошающие взгляды только руками неловко разводил — он и сам спрашивать её хоть о чём-то не решался, боясь спровоцировать слёзы, до которых, он чувствовал, было недалеко… Этакая молчаливая истерика. Из которой, однако, Миль вышла разом и даже как-то неожиданно: отпрянув от Бена, резко развернулась ко входу, оскалилась, когтями растопырив голубовато засветившиеся пальцы, и зашипела сквозь зубы — мужчины несколько оторопели, но всё поняли, когда Рольду почти тут же сообщили:
— Шпики возвращаются, Рольд.
— Что, все?
— Нет, только четверо.
Действительно, вскоре в ресторан вошли четверо подтянутых мужчин, по виду — патрульные, трое из которых расположились недалеко от входа, а четвёртый направился к Рольду и, остановившись у его столика, предложил:
— Поговорим?
Рольд приглашающе повёл рукой:
— Прошу, — дождался, когда он присядет, и спросил: — Неужели мои ребята опять что-то натворили?
— Насколько мне известно, пока нет.
— Тогда чем могу быть полезен? — поинтересовался Рольд, и постарался не дёрнуться, уловив опять донёсшееся от соседнего столика еле слышное шипение.
— Можешь, — кивнул агент, покосившись на пустой, с его точки зрения, стол. И протянул Рольду всё тот же, уже всему Городу знакомый снимок: — Нам нужна эта малышка.
— Ну-ка, ну-ка… — Рольд взглянул: — А, ну, так такие же повсюду висят. Только она не из моей группы.
— Знаю, что не из твоей, — мужчина не спускал глаз с лица собеседника. — И она здесь не появлялась?
— Не помню, — пожал плечами Рольд. — Хотите, у своих спрошу?
— Спроси.
Рольд встал и поднял руку — шум в зале очень скоро утих.
— Ребята, кто-нибудь видел здесь эту девочку? — он пустил портрет по рукам. Патрульные отслеживали его продвижение, так и впиваясь цепкими взглядами в лица ребят, пока те рассматривали изображение, один за другим отрицая: «Не видел», «Не знаю», «Нет, не помню». Портрет обошёл весь зал, побывав и у Рафа, и вернулся к Рольду. Шум в зале снова начал усиливаться.
Рольд положил снимок на ровную поверхность стола и ногтем подтолкнул его к патрульному:
— Сожалею, господин патрульный.
— Ну, допустим. А этого человека ты знаешь?
Ещё один портрет лёг на стол перед Рольдом. Тот взглянул.
— Нет, я его не знаю.
— Да он же только сегодня утром был здесь, завтракал вот за этим столиком. Ты не мог его не видеть, Рольд, тем более, что твои «волчата» испортили ему костюм.
— Я не говорил «не видел», я сказал, что не знаю его, — возразил Рольд. — Вообще-то, тут сегодня завтракало очень много народу. И перестаньте говорить мне «ты», мы с вами вроде тоже не очень близко знакомы.
Патрульный стиснул зубы, но стерпел.
— Хорошо. Значит, ты его… вы его видели?
— Его видели мои ребята, как и вас с коллегами, господин патрульный. Поэтому у меня не было необходимости рассматривать его. К тому же он спокойно позавтракал и ушёл, не причинив нам никаких хлопот, несмотря на неприятность, к которой привела шалость моих сорванцов. Он даже, как мне сообщили, от компенсации за испорченный костюм отказался. Ну и у нас к нему нет претензий.
Телекомм на запястье у Рольда тихо зажужжал, и парень, заканчивая беседу, встал:
— Простите, господин патрульный, если это всё, то вынужден вас оставить — дела. Было приятно и всё такое.
Он коротко кивнул и ушёл. Патрульный проводил его внимательным взглядом, некоторое время задумчиво порассматривал соседний пустой столик, после чего, наконец, встал и пошёл к своим, на ходу качнув головой.
Бен изумлённо округлил глаза:
— И что, вот так это работает?! Какие-то перепутанные шнурки… Нет, я вижу, но поверить всё равно не могу. Сказки это!
Миль с кривой — одним уголком рта — улыбкой кивнула, спрятала в карман своё рукоделие и опять завесила лицо чёлкой. Сколько Бен ни бодрился, а она чуяла его муку оттого, как сильно изменила её разлука, и его вину за то, в чём он не был и не мог быть виноват — не сумел оказаться рядом, защитить, принять на себя предназначенное ей… Он всё ещё привыкал видеть её новую — и всё пытался разглядеть за нынешним обликом ту, прежнюю девочку с круглыми щёчками да весёлыми глазками… А она никак не могла расслабиться — только не в пределах Города, в котором каждый второй служит если не в Десанте, то в Патруле, а не в Патруле, так в Медсовете… и не забудьте о Контроле…
«Вот не думала, что моя постоянная готовность к самозащите так бросается в глаза… — грустно думала она, искоса разглядывая своё отражение в плоскости окна. И, совсем тайком, даже от себя самой, с горькой обидой добавила: — и что ты, милый, так этого испугаешься…»
Да уж, мужчины — слабый пол. Нельзя на них вот так сразу вываливать всю правду, не говоря уже об истине… Так что Бену до сих пор, несмотря на двуединство, известно было не всё. Сама не зная, как, но крошечную часть информации Миль спрятала от него внутри него же. Захочет — найдёт…
Ну, что ж, ради тебя, белобрысик мой, я стану такой, как ты хочешь — при первой возможности…
— …Итак, Узлы прикрывают только от ищущего и враждебного внимания. Я правильно понял? А Периметр нам не враг, и не ищет тебя или меня — он просто отслеживает любые миграции. Значит…?
«Значит, мы будем видны на экранах… хотя и не отразимся в записи».
— Ну, вот… Так… иммиграция не наш случай… А вот всякий гражданин, решивший отправиться ЗА пределы Города, должен заранее сообщить об этом береговой службе, объяснив цель полёта. Обычно на такие вылазки смотрят сквозь пальцы — ну там, его, конечно, идентифицируют, установят, совершеннолетний ли он, нет ли на нём какого особого криминала… да и отпустят, а почему бы и нет. Я, например, регулярно летал на морскую рыбалку, и никаких препятствий мне не чинили. Женщин, правда, по понятным причинам выпускают крайне неохотно… Но сейчас, думается, просто так улететь вообще никому не удаётся — салон и багажник наверняка досматривают, причём, безо всяких дурных намерений, а с единственной целью найти нас с тобой. И, если нашу машину досмотрят…
«…мы с перепугу растаем в воздухе на глазах изумлённой публики. Выбора-то не будет…»
— И вряд ли эта публика станет изумляться долго — уж по-любому они все проинструктированы при всякой неожиданности немедленно включать стазисное поле, которое нас просто обездвижит. После чего никакие Узлы нам уже не помогут, так ведь? Н-да… Так что уходить мы будем с Кочевниками… если у тебя в арсенале нет чего поагрессивнее.
«Поагрессивнее?…» — Миль жалобно взглянула на мужа. Он понимающе кивнул и обнял покрепче, успокаивая. В крайнем случае она, конечно, могла и убить. Но убивать ни в чём не повинных служак, которые просто выполняют приказ, а так-то, в целом, отличные ребята, ничего плохого ей, в отличие от той же Лауры или Хейлы, не сделавшие… Насколько он понял, даром это ей не пройдёт.
Ну что ж, не на такой ли случай и существуют мужья…
… «А Джей?…»
«Вроде его мы сподобились не подставить. Он, конечно, пытался искать тебя по своим каналам, а я его остерегал, но он разве послушается…»
«Хоть бы не прокололся… Знаешь, не представляю, и как он тут один будет… а впрочем — у него здесь вполне налаженная жизнь».
«Не волнуйся за него так, он большой мальчик, и предпочитает всё решать сам. И потом — в отличие от тебя, он тут дома, это его родной мир, родной Город…»
«…Родной Десант и родной Контроль… Расскажи мне лучше ещё про дом…»
Бен улыбнулся в темноте. Этой просьбой она доставала его по нескольку раз за день — и, само собой, на ночь глядя…
Он подставил ей плечо — и она удобно устроилась головой во впадинке у основания его руки, заодно закинув на него руку-ногу.
«Сначала мы будем долго-долго путешествовать по самым красивым местам на Планете, и я покажу тебе всё, что ты захочешь увидеть, пока мы не выберем место, которое нам больше всего понравится…»
«А нас там не найдут?»
«Ну, искать, конечно, будут. Но найдут вряд ли. Ты себе не представляешь, до чего неосвоена наша Планета. Все топчутся на одном Континенте, никому не хочется обживать дикие пространства… Да, так вот: а потом ты сделаешь самое главное — решишь, наконец, какой дом ты хочешь. И я его построю. Самое лучшее, что будет в нашем доме, ну, не считая тебя, разумеется — это что рядом не будет ни Города, ни Контроля… Дом на деревьях ты забраковала в прошлый раз. Хочешь, я выкопаю дом под землёй, а окошко будет в потолке? Все окна будут наверху, представляешь? И в коридоре, и в кухне, и в спальне…»
«И в туалете?»
«Ну… там мы сделаем матовое окошко. Или поляризованное, с односторонней прозрачностью».
«Как на флайерах?»
«Да, в точности как на флайерах. Это специальный пластик, он лёгкий и очень прочный, луч лайтера выдерживает запросто…»
Он расписывал ей их будущее жилище подетально, в подробностях, пока она не заснула со счастливой улыбкой. И только тогда он потихоньку вынул из её волос ненаглядный Гребень, с которым она не желала расставаться даже во сне — хоть ревновать начинай. Она уверяла, что Гребень не просто удерживает причёску, но и придаёт сил, успокаивает и защищает хозяйку. Так оно было или иначе, а смотреть, как его жена причёсывается этим гребешком, Бен мог сколько угодно… А уж за то, как славно и весело выглядела Миль всякий раз после этой церемонии, он готов был всячески благодарить дивную вещицу лично… но на ночь это немелкое украшение из её волос предпочитал удалять. Чувствуя при этом некое непонятно чьё неудовольствие: то ли и вправду — Гребень был недоволен разлукой с владелицей… а то ли Миль сквозь сон сердилась… но продолжала спать.
А Бен, покусываемый своим беспокойным «сторожем», ещё долго лежал на грани сна и не-сна, присматривая за её сновиденьями — ей снился дом, плывущий в облаках — и не мог уснуть: завтра поутру они намерены были присоединиться к уходящим Кочевникам, оставив Город горожанам. Миль умудрилась приобрести флайер очень вовремя — покупка избавила их от необходимости напрашиваться к кому-то на борт. Их бы, конечно, взяли — а почему не взять, если попутчики готовы были платить? Вот только в качестве оплаты могли потребовать вовсе не деньги, а всё, что угодно… А теперь можно было просто занять место в колонне.
Не спал Бен потому, что никак не мог решить, звонить Джею или нет. Один короткий звонок, как договаривались — ни одна служба не засечёт источник. Но именно против этого звонка возражал «сторож». А уехать, не отзвонившись — против этого возражала совесть… Промаявшись ещё полночи, Бен осторожно высвободился из объятий Миль, встал и всё-таки послал Джею маленькое сообщение. Всего три цифры: 2-0-9.
И совесть утихла. А «сторож» расстроился вконец и заныл, как больной зуб. Вот попробуй уснуть под такой аккомпанемент… И чего ноет, ведь всё равно ничего уже не изменить? Пришлось его заткнуть — и встретить утро.
59. Долгие проводы…
Рольд был хмуро-весел, провожая их, и старался не встречаться глазами ни с Миль, ни с её мужем. Маета его сочилась даже сквозь блокировку.
— Надеюсь, у вас всё получится с одного захода, — напутствовал он их. — Иначе я не уверен, что в следующий раз смогу вас отпустить… одних, — стеснительно улыбнувшись, добавил он. Ему страшно хотелось бросить всё и отправиться с ними. Хотя бы для того, чтобы найти родных. И уж точно — чтобы не остаться одному в Городе, неожиданно ставшем чужим, неуютным и даже опасным… А что, парень находился как раз в том возрасте, когда всё возможно, более того — когда и выбирать, как не в двадцать один год… Если бы не ответственность за «стаю»…
— А у тебя что — есть на кого бросить своих «волчат»?
— Сейчас нет. Но они так быстро растут… — он оглянулся: что правда, то правда — за его спиной, в некотором отдалении топтались пятеро чем-то очень недовольных старших «мальчиков». Ну, так сказать «мальчиков» — в возрасте от восемнадцати до двадцати лет их на родине Миль уже никак не сочли бы не только детьми, но и подростками. Тем более таких, как эти — рослые, крепкие, развитые… Рольд был старше своих подопечных всего-то на пару-тройку лет. Как уж ему удавалось с ними управляться — но слушались они его с полувзгляда, не то что с полуслова… Так что задайся он целью выбрать преемника — и наверняка с кандидатурой заминки не будет, кто-то уже сейчас готов сменить его… либо вот-вот будет готов.
А пока он был им нужен, и, как бы пятки ни зудели, а душой и потрохами он всё ещё целиком принадлежал своим ребятам. Да и понимал он, что будет в этом флайере лишним. Причём — даже не третьим… Хорошо хоть им с Миль совместными усилиями удалось помочь ему разобраться в истоках притяжения, влекущего его к этой хрупкой на вид, но странно сильной девушке… к тому же давно сделавшей выбор. Не по годам мудрый парень сумел не подавить, нет — пока лишь окоротить возникавшую привязанность, даже если в ней, привязанности, был не только его необычно развитый отцовский инстинкт и желание опекать попавшую на время под его крыло загнанную девчонку, и не только тот факт, что она была своя, почти такая же, как и он, и даже не только присущее её колдовской породе нечаянное очарование… Он отдавал себе отчёт и не врал себе… Но смотреть на неё спокойно он всё равно не мог. Больно было. Так что надеялся — если вовремя с глаз долой, глядишь, как-нибудь удастся и из сердца вон…
— Кстати, знали бы вы, какой бой мне пришлось выдержать сегодня… С трудом удалось убедить моих героев, что о тебе, госпожа, теперь есть кому позаботиться и кроме них, этаких великих и могучих защитников, и что это более не их дело. Как и не моё… — едва слышно добавил он скорее для себя…
— А чего ж ты от них ждал, — усмехнулся Бен. — У ребятишек каждый день такой, — он провёл рукой сверху вниз, указывая на Рольда с макушки до пят, — пример перед глазами. А вообще-то, — он посерьёзнел, — мы с Миль перед вами в долгу, ребята. Если я…
— Мне лично вы ничего не должны. Разве что ребятам — за то, что уедете без них…
— Да… Этот долг мне никогда не уплатить.
— Кто знает, Бен, — неожиданно весело улыбнулся Рольд. — Планета, хоть и просторна, но кругла. И не особенно велика. А дети, как я уже сказал, растут быстро…
— Ладно, нам пора. Не то колонна уйдёт без нас.
Максимум, на что осмелились «волчата» при прощании — это нарушить негласное табу на рукопожатия. Миль же, никакими табу не связанная, подарила каждому по нежному поцелую в заалевшую щёку, после чего они все пятеро стояли, как букет рослых таких маков. Бен только насмешливо бровь приподнял, но тоже пацанов облапил и от души потискал. Рольд на поцелуй в щёку решительно не претендовал, но — не у одной Миль глаза округлились — вспомнил о полузабытом обычае целовать даме кончики пальцев…
60. Колонна
Бен явно преувеличил: хотя Кочевники, занявшие своими громоздкими машинами одну из самых просторных площадей, уже выстраивались в длиннющую разноцветную и разнокалиберную процессию, но до момента собственно ухода было ещё неблизко, потому что машины их, большей частью тяжёлые и, в угоду прочности, на земле неповоротливые, всё подходили и подходили из улиц и переулков…
«А почему они уходят по земле, ведь весь их транспорт летающий?» — недоумевала Миль.
— Традиция, — пожал плечами Бен. — Ну, и властям так удобнее их контролировать. Представь, что творилось бы в небе, если бы все эти летающие сейфы рванули, кто куда. А так — порядок.
Миль с любопытством разглядывала утыканные странными пупырышками корпусы с торчащими меж этих пупырышков какими-то острыми штырями, и возбуждённо теребила Бена:
«Что это у них, а, Бен?»
Бен фыркнул, но терпеливо пояснил:
— «Пупырышки»? Какие, к дохлым предкам, «пупырышки», в каждом из них скрыто либо по стволу, либо по эмиттеру генератора защитного поля. А ты во-от на эти крышечки и лючки глянь… Лайтеры, разрядники — да что угодно, и ещё кое-что сверх того. Оружие наши Кочевники, радость ты моя, предпочитают самое-самое… Что? Выглядит не так, как ты видела в магазине? Ну так эти умельцы всегда модифицируют свои приобретения, пока там производители раскачаются, эти непоседы уже всё упростили и усовершенствовали…
Миль присмотрелась к ближайшей проходившей мимо машине внимательней, пересчитала «пупырышки» и надолго примолкла. Судя по портам, на которые обратил её внимание Бен, почти каждая машина несла не менее десяти единиц очень даже боевого, а вовсе не парадного оружия. И Миль, за несколько последних часов слегка было разнежившаяся и призабывшая о ведущейся на неё охоте, вновь стала медленно трезветь. Ничего ещё не кончилось — напомнила она себе. Оттого, что Бен рядом, Город не стал добродушнее, не забыл, что где-то среди снующих по его артериям клеток затерялась одна крайне любопытная ему клеточка, вздорная особа, которая всё ещё возмутительно свободна.
И Миль опять невольно сжимала себя, собирала, стягивала в точку, превращаясь в дикого, ко всему готового, отчаянного зверька…
Бен, удивлённый её долгим молчанием, взглянул на неё сбоку, посмотрел с минуту на её профиль и отвёл посмурневший взгляд. Рядом с ним вновь была та Миль, что привыкла носить оружие и которую трудно было бы опять назвать «деткой»…
Кочевники выходили из Города плотной колонной, бампер к бамперу. На вопрос — зачем — Бен ответил:
— Ещё одна традиция. Сложившаяся до того, как транспорт стал летающим, а Город — столь огромным. В прежние времена Кочевникам часто приходилось бороться с властями за право покидать Город, когда им это вздумается… Когда машины были нелетающие, в этот строй невозможно было вклиниться, и покинуть его тоже невозможно. С тех пор желающие примкнуть просто занимают место в хвосте колонны, вот и всё. А последним и по сей день уходит кто-нибудь из старшин. Таким образом они давали возможность уйти всем, кто этого хотел. Разумеется, если в наши дни Контроль всерьёз сочтёт нужным кого-то задержать, он это всё равно сделает — и ещё до ухода колонны… Ну и подразумевается, что, раз уж кого-то не арестовали, то он может катиться на все стороны…
«Так они что же — кого угодно принимают?»
— Не совсем так. Потом, за чертой Города, часть отсеется. Мы с тобой, например. А те, кто желает стать Кочевником, на первом же Привале заявляют об этом всем членам данной группы. Старшины — у них выборные старшины, отвечающие каждый за свою часть обязанностей — старшины спрашивают: кто ты (имя можешь назвать вымышленное), почему покидаешь Город, желаешь ли стать Кочевником, если да — знакомят с Уставом Кочевников. Если ты обязуешься соблюдать этот их Устав, то во всеуслышанье заявляешь об этом перед всеми, заявление фиксируется, и с этого момента ты — Кочевник, можешь начинать новую жизнь. Получаешь позывной, доступ к их сети, ещё какие-то детали… и вправе рассчитывать на помощь — в обмен на твоё собственное участие в защите каравана в случае нападений или в других ситуациях… несёшь дежурство на Привалах, в частности… если ты, конечно, не женщина. Ну, всё это оговорено в Уставе…
«А если мне надоест быть Кочевником?»
— Заявляешь об этом на любом Привале, и всё. Можешь даже попросить сопровождение для прикрытия, если возвращаешься в Город — эту услугу тебе окажут, ну, ежели ты не нарушил Устава. Всё равно им время от времени случается наведываться в Город…
«А если я уйду, не дожидаясь Привала?»
— Валяй, только предупреди, чтоб тебя не искали, и верни долги, это считается хорошим тоном.
«А если я преступник? Примут?»
— Примут, если примешь Устав. По нему — право стать Кочевником имеет любой горожанин, соблюдающий Устав. Правда, если хоть один голос на Привале прозвучит против — непременно станут разбираться, почему. И уж если причина окажется серьёзной — до свидания.
«Неувязка. Любой имеет право быть принятым, но всего один голос решает принять или не принять?»
— Никакой неувязки. Представь, что у тебя с кем-то давняя вражда. Как ты будешь жить с ним в одном караване?
«А куда ж тогда деваться бедному отверженному?»
— Искать другую группу Кочевников, — пожал плечами Бен. — Их ведь не одна — их много. Не приняли одни, примут другие. Уставы у всех сходные, не считая мелких, и в общем-то, несущественных расхождений. …Или можно основать собственный караван.
«Ой, что-то мне не хочется играть в Кочевника… Представляешь, что у них за контингент? Сколько, должно быть, всякой уголовной швали…»
— Вроде нас с тобой? — рассмеялся Бен. — Вовсе необязательно. Настоящим преступникам в Городе куда как уютнее, чем где-то в неизвестности, в тесной машине. Да и не такая уж спокойная у Кочевников жизнь, несмотря на всю романтику. А в Городе, если по уму, спрятаться куда легче, опять же — комфорт и изобилие… Правда, и Контроль тоже. Но я с тобой согласен: я тоже не хочу в Кочевники, — свободной рукой он притянул Миль к себе и щёкотно подул ей в макушку. — Хочу быть сам по себе…
— А вот и ещё одна традиция, — напряжённо пробормотал он спустя несколько минут, и Миль завертела головой: где, что? Бен кивнул на приближавшийся пропускной пункт: по обе стороны от дорожного полотна торчали некие устройства, спокойно помигивавшие в приветствии каждой проезжавшей мимо них машине. Так же спокойно они подмигнули, провожая транспорт Рэгхазов, и Бен заметно расслабился. — И ведь знаю, что не привяжутся, а отчего-то напрягся… — и пояснил с облегчением: — Это детекторы, по сигналам индикаторов следящие, чтобы с Кочевниками не увязались дети… По закону дети — достояние Города, и не имеют права покидать его пределов до совершеннолетия. Родители-то уже давно перестали их с собой брать, но сами детки иногда пытаются… Ну ты смотри! — удивился он. — Пожалуйста — вот и наглядная демонстрация!
Детекторы взвыли, полыхнув пронзительно-синим светом, и следовавшая мимо них машина встала. Возникшие как из-под земли патрульные тут же окружили проштрафившийся транспорт, и вскоре из арестованного флайера были выведены… Миль с Беном переглянулись — те самые пятеро подростков, с которыми они оба так тепло попрощались сегодня утром…
«Вот же неслухи…» — посетовала Миль.
— Да уж… — отозвался Бен, успевая поглядывать и на дорогу, и на экран заднего вида. — У Рольда, кажется, опять неприятности… — хотя эти неприятности назревали как раз у него самого…
И сделал, что мог — послал Рольду сообщение о выходке его «волчат»…
Колонна тащилась по Городу медленно, то и дело притормаживая, едва не стукаясь одна об другую… А то и всё-таки стукаясь. Но мощным машинам эти толчки были нипочём, а вот неким Рэгхазам в их хрупкой машинке приходилось быть очень внимательными и осторожными.
«Они что — всегда так ползают?» — раздражённо спросила Миль, которую уже слегка мутило от частых остановок и толчков.
— Только пока они в Городе. Караван ведь очень длинный. Чтобы не было аварий, Патруль следит за его движением, перекрывается множество наземных магистралей, перенаправляются потоки… Ты приляг, постарайся уснуть.
Уснуть? Это вряд ли. Но переносить рваный ритм движения, лёжа в откинутом кресле, всё-таки было легче. Миль удалось впасть в состояние лёгкого оцепенения — ни сон, ни бодрствование, а так, получто-то, даже с мельканием неких смутных образов, трудно отличимых от реальности, но в силу абсурдности таковой не являвшихся…
Полегчало Миль — легче стало и Бену. Он зорко посматривал по сторонам, и снова просчитывал варианты, обдумывая, чисто ли ушёл из Города, и не будет осложнений с Кочевниками… Вроде и над флайером он хорошо потрудился, изменив параметры работы двигателя и внешние признаки так, чтобы даже родной производитель не узнал своего детища — на случай, если машина Миль всё-таки где-то засветилась…
Осложнения возникли там, где он не ждал. Когда колонна, наконец, выползла из Города и слегка набрала скорость, приближаясь к (опять же традиционному) месту своего первого Привала, Бен обнаружил, что незамеченными уйти не удастся: с воздуха колонну плотной сетью опекало нехилое множество серьёзных машин без опознавательных знаков — и число их отчего-то всё увеличивалось… Над Городом с его многоуровневым движением они не бросались в глаза, а тут…
Никогда прежде власти Города не следили за эмиграцией столь пристально. Насколько Бену было известно, в этот день Город оставляли девять колонн одновременно. Он прикинул количество задействованных флайеров… Да, не иначе — все силы Контроля в действии. Даже знаки на резервные машины нанести не успели…
Что это — утечка информации? Где, в каком звене? Джей? Нет, конечно. Рольд? Тоже нет. Кто-то из его ребят? С какой стати…
Или просто против Бена работает достойный противник. Кто-то очень умный и опытный, кто просчитывает ситуацию не на ход и не на два. Итак — что он может иметь?
Бен всегда был на виду и вдруг пропал. Это раз. На квартиру Джея был звонок и ему оставлена шифровка. Это два. Пусть они пока и не знают, что в ней, это и неважно — важно, что она пришла накануне ухода Кочевников. «Это ошибка, моя ошибка — а ведь «сторож» предупреждал! И это — три. Виноват я, ох, виноват… недооценил противника… Этот «кто-то» ещё доставит мне неприятностей…» — Бен лихорадочно искал выход. Первый Привал — в полдень. Значит — через час. Мало, ах как мало времени!
Эти стервятники и не собираются разлетаться. Вон, роятся, сопровождают каждую покинувшую колонну машину — да таких и не особенно много… Выясняют, что за машина, кто владелец, и возвращаются на место, к колонне.
Сегодня любой преступник, даже детоубийца, имеет шанс уйти, его не тронут. Им нужны совсем не преступники. Ах вы ж, дохлые предки!..
Он физически ощущал, как уходят, утекают минуты. Внутри вяло заворочался, заныл «сторож». «Тебя только не хватало. Раньше бы ты проснулся, подлец», — несправедливо обругал его Бен и вяло удивился: впервые он узнал об опасности раньше своего «сторожа». Это о чём-то говорило, он не мог додумать — о чём, голова занята была другим. И, вздрогнув, услышал:
«А до Привала сорок минут», — Миль, подойдя, обняла его сзади, и присмотрелась к флайерам, крутившимся над колонной.
— Не спится? — упавшим голосом спросил он, накрывая рукой её ладошки, сцепленные на его груди.
«Ты беспокоился. Какой тут сон. Что делать будем?»
— Каждую отделившуюся от строя машину проверяют. Проверят нас с тобой…
«Можем вернуться?» — со слабой надеждой спросила она.
Он покачал головой:
— Поздно. Не думаю, что нам это позволят.
«Попробуем отбиться?»
— Ты это серьёзно? Весь Контроль сейчас в воздухе. В крайнем случае, конечно, попробуем, я приготовил пару сюрпризов… А до тех пор…Обыкновенные уголовники и остальная шушера давно поняли, чем тут пахнет, и будут сидеть тихонечко. Кочевникам нас защищать тоже не с чего. Значит, кроме нас с тобой, сегодня с Контролем драться некому. Так что давай пока не будем выделяться, они покуда не уверены, что мы вообще тут. Может, что и подвернётся…
«Бен, на этот раз они меня не возьмут, — безжизненно-твёрдо сказала она, садясь в своё кресло и тщательно пристёгиваясь. — Нечего им будет брать, родной, ты уж извини меня».
Он похолодел, взглянув на неё: бледное лицо затвердело и будто заострилось, сузившиеся, ярко зазеленевшие глаза словно льдом подёрнулись, руки, как когти, вцепились в подлокотники…
— Миль… — обречённо позвал он, ещё не зная, что сказать дальше, но чувствуя приближение чего-то жуткого. — Что ты делаешь?
«Если они все сядут… и не смогут взлететь… несколько минут… нам ведь всё равно не успеть уйти?» — глядя прямо перед собой, она говорила медленно, как-то через силу…
— Нет. Если они не навсегда сядут, — со страхом вглядываясь в её почужевшие черты, ответил он, вполглаза следя за дорогой. Она продолжила, не глядя на него:
«Пристегнись, милый, дальше поведу я. Сейчас будет плохо. Всем. Понимаешь, я не смогу долго удерживать их всех. Меня хватит только на один приказ — всем сразу. Но тогда… — её лицо дёрнулось и скривилось. У Бена стало мутиться перед глазами, он безрезультатно поморгал, едва удерживая машину на полотне дороги. — Это значит, что мне придётся убить их…»
— Как? Может, я смогу… — с трудом спросил он, непослушными пальцами нажимая на замки фиксаторов, и обнаружил, что пелена перед глазами стала плотнее. Машина, тем не менее, по-прежнему шла ровно. Он чувствовал, что Миль очень боится… даже не боится — обмирает от ужаса.
Ей было так страшно, что немело и покалывало лицо… и пальцы… сердце стучало где-то в глотке… Чтобы не позволить страху совсем подмять её волю, она заговорила с мужем, стараясь изъясняться ровно и обстоятельно:
«Нет, милый. Ты — нет. Слушай. Они ведь все сейчас в воздухе. Если я прикажу всем киберам: «Вниз!» — они подчинятся. Пилоты не успеют сообразить, в чём дело, потому что флайеры будут не просто падать на землю — а врежутся в неё с ускорением. А если кто-то и сообразит, то им всё равно станет не до нас. Но тогда ты уходи отсюда очень быстро, не тратя времени на меня. Ты понял?»
Он понял. Приказ такой мощности отнимет у неё все силы, и он боялся, что напряжение её убьёт. Намереваясь помешать ей так изощрённо покончить с собой, он потянулся к её менто, вступая в двуединство — и обнаружил, что давно втянут в него, блокирован и не может ни двигаться, ни решать что-либо.
«Не надо, Миль…» — попытался он перехватить у неё инициативу, но опоздал: она предвидела такую попытку, и заранее надёжно сковала не только его тело, но и волю.
«Прости меня, сердце моё… Но не мешай, иначе они мне не подчинятся!» — и будто мягкая тяжесть легла на его мозг, окутала, оглушила… Он не оставлял попыток выпутаться из мягкого плена:
«Не делай этого!» — тяжесть придавила, едва не гася сознание, он ничего уже не видел и не слышал, не чувствуя даже своего тела… Но знал: Миль плачет.
«Я не могу!! — кричала она сквозь слёзы. — Их слишком много, они хотят жить!.. Уходите!!! Все уходите!!!.. — и после долгой паузы: — …Ну, вы сами виноваты!!!»
61
…Несколько взрывов почти одновременно сотрясли землю, машину подбросило и швырнуло вниз — зубы его клацнули, чудом не оттяпав язык… Флайер стоял косо, слегка завалившись на нос и набок, фиксаторы впивались в грудь и живот.
Тяжесть в голове исчезла, муть рассеялась. Освободившееся от ментальных оковов тело трясло мелкой дрожью. Сперва он увидел свои побелевшие пальцы, намертво вцепившиеся в штурвал, потом поднял голову — впереди и по сторонам от их флайера метались люди, проносились, подскакивая на неровностях, машины; вокруг и поодаль что-то, ужасно чадя, горело, с неба со свистом сыпались обломки, врезаясь куда попало, повсюду падали какие-то лохмотья, горящие куски чего-то… Бен предпочёл не задумываться об этих кусках.
А Миль?!
Она была рядом, в своём кресле, обвиснув в фиксаторах. Если бы он не знал, что там должна быть именно она, он бы её не узнал. Посиневшее исказившееся лицо с потёками крови из носа и прокушенной губы, в щелях приоткрытых век — остановившиеся, невидящие зрачки… Обращённый к нему левый висок украсился седой прядью… Угнездившийся в основании косы Гребень сверкал ярко и, показалось Бену, неуместно празднично…
Он дёрнулся к ней… и с удивлением уставился на свои руки — они по-прежнему держали штурвал. Она хотела, чтобы он улетел тотчас, нет, даже сей миг, не тратя на неё времени…
— Кибер… — прохрипел он. Прокашлялся и закончил: — Прими управление. Курс…
Флайер послушно взлетел, развернулся, ложась на курс. Но пальцы всё равно не желали разжиматься. По одному, огромным усилием, покрываясь потом и помогая себе зубами, он заставил их разогнуться. Долго расстёгивал фиксаторы, вообще-то обычно срабатывающие от одного-единственного нажатия — а тут онемевшие пальцы скрючило, они утратили чувствительность…
Добравшись, наконец, до неподвижного тела жены, приник ухом к её груди… но в ушах шумело от пережитого напряжения. Тогда он губами стал ловить дыхание у губ, искать пульс на её шее… Наткнулся на жёсткость Гребня, отчего-то тёплого, с раздражением вытащил его всё ещё непослушными пальцами и отшвырнул куда-то… Убедился-таки: жива. Правда, чуть… И бросился в багажное за аптечкой. Нашёл компактный биосканер, подключил к нему Миль, и на время смог вернуться к управлению. Кибер кибером, но ситуация-то кризисная, мало ли что…
Поначалу в небе было тесно — десятки машин бестолково метались, улепётывая во всех направлениях. «Фишка» то и дело рыскала, избегая столкновений с ошалевшими от страха горе-пилотами. Потом стало посвободней, и скоро Бен обнаружил, что этим курсом летит он один. Прижимая машину к самой земле, он следовал рельефу местности, покуда не пересёк береговую линию. А дальше просто пошёл над водой, почти срывая верхушки волн… Погода стояла ясная, ветер дул ровно, лететь стало проще. Даже если Периметр засёк его в числе других, беспорядочно кувыркавшихся машин, то стараниями Миль немедленно перехватить улизнувший флайер на этом участке оказалось просто некому. И Бен наконец-то смог полностью сосредоточиться на оказании помощи своей жене, так дорого заплатившей за их свободу…
62. В пути
Миль уже который день была не то жива, не то нет, и Бен ничего не мог сделать — только дышать вместе с ней, а порой и вместо неё: не ведая, каким образом, но мучительным усилием собственного сердца он заставлял биться её замирающее сердце, а потом и сам подолгу приходил в себя, потому что, особенно поначалу, это было довольно-таки больно, и лишь много позже, когда её сердце вновь входило в ритм, боль отступала… Никакие знания, даже впитанные вместе с двуединством, никакой прежний опыт не подсказали ему, как действовать… Хотя он, конечно, делал ей поддерживающие инъекции, и эти инъекции явно не были лишними — а только недостаточными… Он пытался если не накормить, то хоть напоить практически оставшееся без хозяйки едва живое тело, а также спустя время заставить это тело помочиться — и ему это вполне удавалось.
А ещё, ни за что не соглашаясь гадать, очнётся она или нет, он постоянно звал её, окликал, просил и требовал вернуться, держал перед мысленным взором её весёлый смеющийся образ, и ждал, ждал, ждал, оставляя открытой дверь в тот освещённый и тёплый уголок своей души, в котором без неё было бы так пусто и одиноко…
Но Миль всё равно будто висела между небом и землёй, и он больше не знал, чем помочь. Пока однажды не заметил — попав под солнечные лучи, кожа у неё оживает, розовея и чуть светясь… И наконец-то сообразил, что надо делать. Опустив флайер днищем на воду, он открыл бортовой люк, раздел Миль донага, умостился так, чтобы она вся оказалась на свету и, машинально баюкая, зашептал ей на ухо:
— Давай, девочка, возвращайся ко мне… — а дальше оставалось ждать. Если это не поможет, то не поможет уже ничто…
В результате от тепла и усталости его самого сморило, что и неудивительно… Даже короткий сон приснился, хотя и странный: голенький, смутно знакомый светловолосый мальчик стоял рядом и гладил Миль по голове маленькими ручками. «Если ты не вернёшься, мама, я снова умру…» — грустно сказал малыш… Бен, вздрогнув всем телом, резко проснулся, стиснул Миль покрепче. И невольно оглянулся. «Приснится же», — подумалось с тоской…
Дело, однако, пусть не сразу, но пошло на лад. В свете солнца Миль постепенно перестала походить на залежавшийся без погребения труп и начала напоминать погружённого в крепкий сон человека… Или не совсем человека, но кого-то определённо живого… хрупкого… и чарующе красивого некой удивительно простой красой, дышащей покоем и обещанием чего-то очень хорошего, подобно виду из окна на летний утренний луг, весь в птичьем щебете, сверкающей росе и нехотя тающем тумане… Ровно и сильно забилось, заторопилось, навёрстывая упущенное, упрямое маленькое сердечко… нагое тело, столько дней пролежавшее безвольным пластом, по-кошачьи привычно свернулось плотным калачиком у мужа под мышкой…
Неожиданно возвратился и нахлынул наполнившийся свежестью рассветного ветра её совсем пропавший было ментозапах…
И Бен вдруг успокоился, расслабился, нутром ощутив: теперь с ней, а значит, и с ним, всё будет в порядке… снова задремал, забылся на солнышке, и во сне крепко её обнимая, вконец утомлённый неопределённостью и странностью их положения, измученный долгим страхом за неё и просто — зверски уставший…
На этот раз ему снилось, что это не он, а его обнимают, покачивая, баюкают в больших, таких тёплых и ласковых, родных ладонях…
Она не стала его окликать — он так долго не спал… Убедилась, что всё спокойно, Бен цел и невредим, вокруг, кроме беспечных рыб, никого — и заснула настоящим, целебным сном.
Повинуясь приказу, кибер захлопнул люк, и ещё целых три дня флайер болтался на поверхности океана, вверенный воле ветра и волн.
63. Джей
Никогда прежде Джей не замечал, какими, оказывается, выматывающе долгими и мучительно пустыми могут быть дни, не говоря о ночах, если они отравлены ожиданием и неизвестностью. Его жизнь отродясь была если не весёлой, то увлекательной, времени вечно не хватало, годы учёбы оправдались востребованностью на лучшей в мире, рискованной, но захватывающе интересной и потому любимой работе (недурно, к тому же, оплачиваемой), периодически — вовремя — прерываемой отдыхом, пусть иногда и на госпитальной койке… будущее всегда было приблизительно распланировано и обеспечено продвижением по службе, женщины его любили, друзья дарили верностью и искренней привязанностью… Начальство и то жаловало.
Нет, он не сожалел, что встретил Миль — жизнь попросту наполнилась её присутствием, расцветилась невозможным, не став ни в тягость, ни в досаду. Он научился баюкать и холить свою печаль, находя радость в осознании того факта, что Миль где-то есть, что ей хорошо, и что он всегда может её увидеть, поговорить, сделать для неё что-то, чему она обрадуется… даже обнять её — может. Не говоря о том, что бывал допущен в триединство — а это лучше всякого секса. Даже если забыть, что Миль вывернула наизнанку его представления о том, что в этом мире нормально, а что странно — теперь он смотрел на окружающее, помня, как поражалась она дивно окрашенным лепесткам вот этих цветов… Что вот этот узор ей бы точно понравился… что в такой дождь она любит бегать босяком по лужам… Что платье вон на той девушке сделано по её эскизам…
Он быстро смирился с тем безжалостным фактом, что она проводит ночи не в его постели. Подумаешь… Лишь бы ей было хорошо. Он ведь тоже спит не с ней. Хотя уже и не раз получал по морде, в самый неподходящий момент забывшись и назвав млевшую в его объятиях женщину совершенно неподходящим той именем… Зато эти пощёчины быстро отучили его звать своих кисок вообще какими-то именами — а только феями, лапочками, солнышками и конфетками…
Он не загадывал далеко — просто жил. Пока с ней всё было хорошо. И только когда этот мир перестал быть для неё хорош, для него всё стало плохо.
Друзья-соратники превратились в её потенциальных обидчиков. Любимая работа стала обузой и наказанием. Родной Город превратился в угрозу и ловушку… Дни шли, а Джей всё ещё ничего не знал ни о Бене, ни о Миль. Ходил на службу, выполнял обязанности — просто по инерции, не видя смысла в своих действиях. Получив перевод из диспетчеров в адьюданты, искренне удивился, как будто не знал, что дело давно к тому и шло.
Так что, оказавшись перед выбором — мучиться дальше безвестностью или использовать служебное положение в своё личное благо и получить всю возможную информацию о Миль и Бене, он недолго колебался.
Порой, если некто нас хранящий не дремлет, толика неудачи оборачивается своей противоположностью. Когда Джей уже увяз по уши в системе, началась внеочередная проверка, и выйти совсем бесследно и быстро не получалось. Выходишь быстро — остаются следы. На то, чтоб выйти, всё аккуратно за собой подчищая — требуется немного больше времени, чем у него имелось… почти впритык. Выбрав средний вариант, он едва успел выскользнуть незамеченным, наследив совсем немножко… и только потом задумался, почему, собственно, позволил себе такую небрежность. Несколько минут углублённого самокопания — и вывод удивил его самого. Не иначе, где-то в душе он желал, чтобы его схватили за руку. Или не прямо за руку, неважно — но чтобы непременно со всеми вытекающими…
Обычно на следы его неряшливости никто бы и внимания не обратил — до очередной проверки как минимум. Но времена были не те, что прежде, проверки следовали одна за другой не только по расписанию, а и по велению параноидально чуткой натуры Шефа Отдела Информации, который не чурался принимать личное участие в рутинной работе своего отдела. Так что, если б даже кто-то и не то, чтобы схалтурил, но просто упустил некий почти несущественный нюанс, отклонение от протокола, сочтя его допустимой девиацией в пределах нормы, то в этот раз Джею просто не повезло, и начальственное око его шефа оказалось не только бдительным, но и соколиным. В тот же час весь не такой уж многочисленный личный состав смены подвергся проверкам и допросам, в результате которых круг подозреваемых сузился до четырёх человек. А поскольку в их число входил Джей, то Стан, не колеблясь, отбросил остальные три кандидатуры. Слишком заинтересованным лицом был Джейвен Линоки. Кому и зариться на запретные сведения, как не ему.
А Джею стало совершенно уже наплевать, поймали его на несанкционированном проникновении или нет. Ну что ему сделают? Взыскание объявят? Понизят в должности? На год?! Да хоть совсем увольте. Зато он теперь знал, что с Миль всё более-менее в порядке, хоть и досталось ей, конечно… И Бена они благополучно потеряли, из чего Джей небезосновательно вывел, что тот находится не абы где, а рядом с женой. А если они-таки вместе, то скоро покинут Город…
Тут домашний кибер переслал ему долгожданную коротенькую шифровку без подписи — три заветные цифры: «братья» загодя договорились, что тот, кто найдёт Миль первым, увезёт её из Города, сообщив об этом другому простенькой шифровкой. Шифр действительно был прост: разделили карты пригодных для обитания земель на сектора, в которых можно было при необходимости укрыться, и пронумеровали в произвольном порядке. Полученный Джеем набор цифр извещал: вариант «0» — срочная эвакуация, для укрытия выбран район под номером 9, ну и «2» означало, что их было наконец-то двое…
И Джей сначала тихонько захихикал, а потом и захохотал в голос: он знал теперь больше Контроля и Десанта, вместе взятых. Знал, где искать бедовую парочку. Теперь главное было — сделать так, чтобы об этом не узнал, не к ночи будь помянут, его многомудрый шеф… На этой светлой мысли Джей и перестал ржать. Ибо получил от упомянутого шефа вызов и поспешил предстать пред ясные очи начальства.
Ясные-то ясные, но довольно суровые: узрев своего адъютант-секретаря, Стан оторвался от работы, молча выслушал его бравый рапорт, откинулся на спинку кресла, и довольно долго с явным неудовольствием разглядывал замершего у порога Джея. Обычно подчинённые под таким пристальным вниманием грозного Стана робели, начинали судорожно припоминать, в чём провинились, прикидывать, во что им обойдётся та или иная провинность — и в прогнозах своих ошибались редко. Но Джей сию традицию вполне удачно похоронил: он в ответ глазел на своё непосредственное начальство не только нахально, но даже и весело, прикидывая про себя, как бы так поудобнее выбрать момент для подачи рапорта об отставке.
Умные холодноватые глаза Стана вдруг чуть сощурились в усмешке, и он сказал:
— Не выйдет.
— Что… не выйдет?! — растерялся Джей — слишком уж созвучной его мыслишкам оказалась реплика Стана.
— Я говорю — ничего у тебя не выйдет, сынок, — снова, на этот раз пошире, усмехнулся Стан. — Ты ведь, держу пари, собрался уйти в отставку?
— Так точно, шеф. Как вы догадались? — изобразил крайнее изумление Джей. На самом деле от растерянности его давно не осталось следа: не надо быть семи пядей во лбу, чтобы, имея на руках все данные о Джее, сделать вывод о его намерениях.
— Ну, обижаешь, мальчик. Я всё же твой Шеф, не забыл? Что тебе остаётся после такой выходки?
— Какой именно?
— А, ну да — ты же не впервые безобразничал на рабочем месте… Но на этот раз ты был так груб и нерасторопен, что просто срам. И не огорчай меня враньём, что это не ты! Если тебя не застали на горячем, то это не значит, что ты этого не делал. Глупо было так попадаться, а, Джей?…
— Так точно, шеф!
— Рад слышать. Да ты присядь, разговор будет долгим… — подождал, пока Джей воспользуется приглашением. — А нельзя было просто обратиться ко мне… Разве что… ты нарочно подставился, да? — Стан склонил голову, глядя на Джея с интересом: — Чтобы уволили с гарантией. Остроумно, почти гениально.
— А что — вы бы мне рассказали всё, что я хочу знать, да? — усмехнувшись, перебил его Джей. — Вот так бы просто и выложили? — по Уставу он вёл себя недопустимо, но, и вправду твёрдо решив уйти в отставку, открыто напрашивался на неприятности.
Стан только брови поднял. Соединив пальцы рук в замок, подпёр ими подбородок. Взглянул укоризненно и одёрнул Джея:
— Не надо хамить. Отставки ты не получишь, даже если наделаешь ещё больше глупостей. …Но вернёмся к интересующей нас обоих теме. Конечно, всего я бы тебе не поведал. Но кое-что об этой твоей девушке ты бы узнал. Кое-что сверх того, что хранится в отчётах.
Джей замер. Стан, мстительно держа паузу, встал, прошёлся по кабинету, остановился у окна, глядя на расстилающиеся до горизонта заросли.
— Смею заметить — твой выбор делает тебе честь. Действительно, безупречной красавицей её не назовёшь, но малышка стоит того, чтобы за неё драться. Как это ты уступил такую?… Я говорил с ней несколько минут. Очень примечательный тип личности…
— Давно вы её видели? — осмелился спросить Джей.
— Не очень.
— А с ней… всё в порядке?
— Не знаю, как сейчас, а тогда она явно искала неприятностей. У неё отменная способность создавать сложности как себе, так и окружающим.
— Надо понимать, что сейчас сложности испытывает Контроль?
— В общем, да, — и впился взглядом в Джея: — А что тебе об этом известно?
— Мне? — Джей невесело усмехнулся. — Мне известно только, что вам об этом ничего неизвестно.
— Возможно, возможно, — Стан отвёл от Джея взгляд, вернулся в кресло, и оттуда принялся опять изучать своего адъютанта, так стремящегося стать бывшим. — Кстати, если что-нибудь о ней узнаешь, извести меня, хорошо?
— Я подумаю, — осторожно ответил Джей.
— Подумай, — согласился Стан. — А о твоём друге Беннаре Рэгхазе ты что-нибудь знаешь?
— Примерно столько же, сколько и вы, шеф. Пропал куда-то, не звонит, не приходит. Мало того, что Миль… Мэллин потерялась, так теперь и о нём беспокойся.
— Ну, о нём, я думаю, особых оснований беспокоиться нет, не так ли? Очень шустрый малый. Говоришь, даже не звонит?
— Нет, шеф. Не звонит, — почти честно ответил Джей. А что — не считать же полноценным звонком невразумительное сообщение из трёх цифр… которое бывшие коллеги, похоже, уже отследили… вот и пусть попробуют теперь разгадать. «И отставки мне не видать, да? — сохраняя спокойствие, зло думал Джей. — Ладно… только бы тут не заперли, только бы из здания выйти… оставлю я вам о моей особе самые тёплые воспоминания…»
— Да, кстати, как у тебя с планами на ближайшие дни? — осведомился Стан.
— Да знаете ли, отдохнуть собирался… по Городу прогуляться… Фестиваль скоро закончится, а я его ещё и не видел в этом году, — Джей уже понял, что метаться поздно. И оказался прав.
Стан утешил:
— Ничего и не потерял — неважный на этот раз Фестиваль. Посмотришь следующий. А в ближайшее время ты мне будешь очень нужен. Планируется одна крупномасштабная операция, каждый человек на счету…
— Но, шеф… как же моя отставка? — робко вякнул Джей.
— Подождёт твоя отставка неделю-другую, — отрезал шеф. — Никуда не денется. Я сказал — ты мне нужен, — голос Стана громыхнул металлом. И тут же металл тронула кислота язвительности: — А что — чувствуешь себя усталым? Странно — ты же недавно из отпуска. Ну хорошо — я сейчас распоряжусь, сегодня же заглянешь к медикам, быстренько пройдёшь ускоренный восстановительный курс… Ты мне нужен здоровым и полным сил.
И Стан вернулся к свои документам…
«Попался, — закипал Джей. — К медикам, значит. Ну-ну, пусть ещё разок осмотрят… Миль упустили, до Бена не добраться, на мне отыграться надеются… Ну, пусть…»
На самом деле спокоен он не был. Из уворованной отчётности он знал, что именно нашли и чего не сумели отыскать славные городские медики в организме Миль. Если они провели аналогии и теперь возьмутся теми же методами за него самого — кто знает, до чего они в конце концов докопаются…
И удрать ему, похоже, вряд ли удастся.
— Шеф, я могу идти? — поднялся Джей.
— М?… — Стан оторвал от работы взгляд. — Нет, дружок, посиди, подожди. Я вызвал для тебя сопровождающих из Медцентра. Они тебя и проводят.
Джей осел, как подрубленный. Руки сами сжались в кулаки. Арест, вот что это такое.
— Да нет, сынок, это вовсе не то, что ты думаешь, — успокоил его Стан. — Хотя тебя и стоит посадить под арест. И даже карцер бы не помешал. Но сейчас это не арест. Просто Медцентр сменил адрес, вот и всё. Расслабься, — и Стан с удовольствием пронаблюдал за реакцией Джея на эти слова.
Окоротив свою злость, и, скажем так — отложив её про запас, Джей смирно дождался «сопровождающих», отсалютовал Стану, чётко развернулся и вышел.
Он, разумеется, не мог знать, какие указания насчёт него получили медики, но относительно версии о «курсе восстановления», подброшенной ему Станом, не заблуждался. Что такое этот самый курс, он знал отлично, так как проходил его не единожды — а то, что делали с ним теперь, на «курс» ничуть не походило.
Убивать его Контролю было абсолютно незачем, а применять методы дознания ещё рано — Джей не совершил ничего особенно непоправимого. Да и не было у начальства уверенности, что Джей знает о госпоже Рэгхаз нечто сверх выуженного им из её досье. Ну друг он Беннару, ну сохнет по его жене… Зато он находился под плотной опекой с самого момента побега Миль из клиники, и с тех пор они не виделись, все его переговоры с Беном фиксировались, и в них не нашлось ничего интересного… Правда, не удалось прослушать ни одного их разговора ни в доме Рэгхазов, ни в квартире Линоки, равно и в машинах обоих приятелей… Ну так то — вполне обычная, излюбленная мера предосторожности горожан, денно и нощно соревновавшихся с властями за право владеть тайной личной жизни… Своего рода ещё одна народная забава: правила неписаны, средства неизвестны, результат непредсказуем…
Короче — пока Контроль лишь условно связывал всех троих в один узел. Джей представлял собой особый интерес ещё и потому, что, как полагали, он единственный побывал в зоне оставшегося неизученным свечения, более покуда никак себя не проявившего. Изменения в его организме могли представлять определённую научную ценность, будь они обнаружены…
Поэтому Джей провёл немало неприятных часов в руках медиков. Само собой, его раздели донага, распяли на диагностическом ложе биосканера какой-то новой конструкции и со всем усердием принялись выжимать из него всё, что можно выжать из живого человеческого тела…
Джей сперва молча сносил эти надругательства, потом начал костерить, на чём свет стоит, всё своё начальство вкупе и поимённо, да так вдохновенно и изобретательно, что послушать его собрался весь свободный (и занятой тоже) медперсонал… а также и кое-кто из Десанта.
Наконец сквозь очарованную его словотворчеством толпу пробился Стан, послушал-послушал, зыркнул вокруг, как клинком резанул — народ мигом рассосался, будто ветром сдуло — и, дождавшись паузы, обратился к делавшему вдох для очередной тирады Джею:
— Ну ты смотри, как на пользу пошли тебе старания медиков! Какой дар красноречия прорезался лишь оттого, что они задержали тебя немного дольше, чем ты привык. Право, ты бы должен их благодарить…
— Я поблагодарю, — перевёл дыхание Джей. — Вот как только они меня отвяжут… Так и поблагодарю. И вас заодно… шеф. И — я подаю в отставку прямо с этой минуты! Тут полно приборов, способных зафиксировать мой устный рапорт! Вы не можете меня больше задерживать!
— Могу. С момента подачи рапорта ты по Закону должен мне ещё целую неделю. Чтобы я мог подыскать тебе достойную замену. И будь любезен отработать эту неделю добросовестно.
Джей взрыкнул:
— Хорошо — но не в качестве подопытной крысы! Ещё неделя и катитесь лесом к едреней фене! Вместе с Законом!
Уже повернувшийся, чтобы уйти, Стан обернулся:
— До чего всё же интересный оборот… Где только нахватался, — и с удовольствием повторил: — «К едреней фене», я правильно расслышал? Не потрудишься объяснить, что конкретно это значит?
— Как только отслужу последнюю неделю, Стан… так и быть, поделюсь с вами точным значением как этого, так и некоторых других адресов.
— Жду с нетерпением. Хотя я уже и так догадываюсь, что места дислокации у них окажутся общими…
Завершив экзекуцию, почитаемую ими исследованиями, медики, хотя и наскоро, но добросовестно протащили-таки Джея через обещанный курс восстановления, после чего, совершенно отупевшего и, от такого количества душевного к себе отношения, здорово измочаленного, одним едва забрезжившим, злющим с недосыпу утром возвратили адъютанта-секретаря его шефу. Отупение под действием закачанных в недра организма снадобий постепенно стаивало, обнажая непочатые залежи хорошо выдержанной здоровой злости. Порог кабинета Стана Джей переступил заметно вздрюченным. И тут же обнаружил перед собой нечто для этого кабинета новое: стол, накрытый, чтобы не соврать, самое малое на отделение крепких и неделю не кормленных бойцов… стульев, правда, наличествовало всего два.
Поджидавший адъютанта Стан приглашающе повёл рукой:
— Ну, вот и ты. Садись и ешь. Надеюсь, аппетита от общения с медиками ты не утратил.
А поскольку ради чистоты эксперимента дотошные медики пациента предусмотрительно не кормили, упрашивать Джея дважды не пришлось. Злость его сговорчиво посторонилась, пропуская пищу… и сторониться ей пришлось долго и все дальше…
Стан, мелкими глоточками прихлёбывая что-то горячее из крошечной полупрозрачной чашечки, наблюдал за ним с явным одобрением. Еда исчезала с тарелок с немыслимой скоростью и в угрожающих количествах, заставляя заподозрить, что Джей вознамерился создать в глубинах организма стратегический запас, и начало сему благому делу решил положить прямо тотчас. Злость его, задавленная такой массой еды, пребывала в глубокой коме и опомниться скоро не обещала. Оно и хорошо — без неё делать глупости и совершать сомнительные подвиги стало как-то несподручно…
— Жаль, что ты нас покидаешь, Джей, — вздохнул Стан, крутя в руках хрупкую на вид чашечку. — Честное слово. Мне казалось, мы хорошо сработались. Тебя ожидала неплохая карьера.
— Благодарю, но почему-то это вдруг перестало меня интересовать, Стан, — откровенно ответил Джей. — Сам удивляюсь. Но я молод, здоров, а мир велик. Осталось понять, чего мне хочется.
— Боюсь, ты нигде не будешь так точно ощущать себя на своём месте, как в Десанте, парень. Уж поверь — я-то тебя знаю лучше, чем ты сам…
Джей пожал плечами. А почему он должен был не верить своему Шефу. Тот действительно с самого колледжа вёл его по ступеням служебной лестницы едва не за ручку. Но иногда приходит время для собственных, пусть невыверенных, поступков с неоднозначными последствиями.
— Я благодарен вам, Стан. Это были хорошие годы.
Он был, наконец, сыт. Деликатно спрятав отрыжку в салфеточку, благовоспитанно промокнул губы, и только тогда обратил внимание на посуду, которой был сервирован стол. Тихонько стукнул кончиком ножа по опустевшей чашке — в воздухе надолго повис нежнейший звон…
— Удивительно… Из чего это сделано? — спросил он, разглядывая изящную роспись — золотом по глубокому синему тону.
— Древний фарфор, — гордо, с удовольствием коллекционера, пояснил Стан. — Этот сервиз ещё до Удара был большой ценностью. Фарфор, Джей, изготовлялся из белой глины пополам с кварцевым песком и полевым шпатом в равных долях. Технология изготовления сохранилась в документах, но живое искусство, тайна его создания — утрачена: человечество более не чувствует в нём особой нужды, — Стан с грустью наблюдал за Джеем, восхищённо рассматривавшим тонюсенькую стенку чашки на свет — та просвечивала просто волшебно. — Ныне всё заменили синтетики и композиты.
Джей осторожно вернул чашку на блюдце и молвил тихо, будто про себя:
— Ей бы определённо — очень понравилось…
— Не сомневаюсь, — кивнул Стан, будучи в курсе, для кого Джей одно время вдруг бросился скупать древние предметы искусства, сейчас понемногу покрывавшиеся пылью в его квартире… — Однако, нам пора. Самое время занять пост.
Джей, не спросив, что за пост, чувствовал общее нарастающее напряжение, утренним холодком понемногу проникавшее и в его душу. Всё-таки эти люди и эта система долгое время были его семьёй. От молчаливой расторопности затянутых в боевые доспехи серьёзных парней вокруг, их спокойной готовности выполнять взятые на себя обязанности, мелькания почти родных эмблем, краткой чёткости приказов, строгой красоты готовых к старту боевых машин, от сдерживаемой до поры мощи в общем рокоте их прогреваемых двигателей — против воли от всего этого в крови знакомо взбурлил адреналин, и тело почти на автомате подчинилось царившему вокруг ритму, как боевой конь, привычно следуя зову долга, въевшемуся в клетки.
А потом он увидел, сколько людей и машин участвует в операции, и отчего-то сердце его нехорошо ёкнуло: таких ресурсов на его памяти не задействовали ещё ни разу. Даже когда на Периметр поползла непонятно с чего расплодившаяся масса ядовитых насекомых. Даже когда очередная буза в Городе вышла из-под контроля Патруля и тот запросил поддержки… Даже когда Дикари одного из Племён, возмущённые полной ликвидацией своей школы, санкционированной Медсоветом под надуманным предлогом, не желая отдать детей, набросились на десантников — и тогда обошлись гораздо меньшими силами.
Готовилась какая-то большая пакость. И он в ней должен был участвовать.
— Полетишь со мной, — бросил ему Стан.
Джей послушно занял место рядом с ним, перед ожившим пультом, зафиксировался в кресле, нахлобучил гарнитуру. Стан включился в переговоры, на которые ушло несколько коротких минут. Так же привычно в сознании отмечались данные о численности, высоте, скорости, задачах, порядке следования, метеоусловиях… он узнавал рапортующие голоса… в голове складывалась «картинка»…
Ухо уловило нечто насторожившее. Прислушался — речь шла о девяти колоннах Кочевников, оставлявших Город. И о числе машин Десанта, каждую сопровождавших. От этих сведений ему стало нехорошо — он понял, с чего такая суматоха. Бен и Миль покидают сегодня Город, вот что. И его дорогому шефу это стало ясно не сию минуту. Найти их в Городе Контроль так и не сумел, оставалось перехватить при выходе из колонны: не станет же Бен вливаться в тесные ряды Кочевников, ещё более тесные, чем ряды горожан…
Для этого и понадобилось такое количество экипажей. Ведь колонн-то девять!
И скоро Джей увидел, как оно выглядит на деле. Машина Стана висела выше уровня воздушного оцепления, к нему стекались данные обо всех девяти колоннах. Вот колонны одна за другой пересекли черту Города, и от них стали отделяться машины эмигрантов-одиночек, к которым тут же устремлялась машина из оцепления. Несколько секунд — патрульный флайер возвращается в оцепление… Не то, не то, и снова — не то.
Это тянулось так долго, что у Джея успела зародиться надежда — а вдруг Бена нет здесь? Но надежда была слабенькая и испустила дух, так и не окрепнув.
В полдень у Кочевников первый Привал. Всем оставшимся в колоннах новичкам придётся предъявить себя взорам Совета Кочевья… А стало быть — и жадному вниманию Контроля. Если Бен не уйдёт раньше, Миль конец.
Кое-кто, наверное, уже потирает руки… Джей покосился на Стана — у того лицо было не менее напряжённое, чем, наверное, у него самого.
— Ну что, мой мальчик, понял, наконец? Сейчас всё станет ясно, — вдруг тихо сказал Стан, не отрывая взгляда от монитров. — Переживаешь? Правильно, потому что здесь она, здесь, если она вообще где-нибудь есть. Рэгхаз задумал переиграть Контроль и допустил ошибку. Мы не знаем, что за послание ты получил, Джей, но отправил он тебе его очень вовремя — иначе мы бы до сих пор не знали, где искать нашу милую беглянку.
Джей почувствовал, как сводит лицо. Стан повернулся и пристально взглянул на него, а он непослушными пальцами всё пытался расстегнуть замки фиксаторов…
— Не сходи с ума. Сиди, — холодно приказал Стан. — Ты сейчас ничем ей не поможешь — ты же даже не знаешь, где она. Никто не знает. Но совсем скоро мы будем знать это точно.
Джей посмотрел на свои руки и перестал терзать фиксаторы.
— Если бы ты знал что-нибудь конкретное, тебя не выпустили бы сегодня утром из Центра, понял? — Стан усмехнулся уголками губ. — А ты думал, в Контроле работают одни кретины? Не ошибись твой друг, пошли он тебе своё послание раньше или позже исхода Кочевников — и мы взялись бы за тебя, паренёк. Но ему приспичило уйти с Кочевниками. Так ему показалось безопаснее. Идиот! — вдруг выкрикнул Стан. И его лицо пошло пятнами. — Никто не ждал бы его по всему Периметру! Он слишком велик! Всегда можно найти лазейку! Да и не думал никто, что он уйдёт из Города! В нём так легко спрятаться! Скрывалась же эта девчонка в нём столько времени! Так нет! Спокойной жизни захотелось!
Он умолк так же неожиданно, как и раскричался.
— В общем-то они были правы — в Городе жить им было бы трудно. Но он ошибся. Сам виноват, — тихо закончил Стан. — И не смотри на меня так.
Джей с трудом отвёл от него взгляд. Стан пытался оправдаться?! И перед кем? Перед Джеем? Или перед своей совестью?
Небольшая заминка в движении одной из колонн случилась много позже. Так, пустяк: пятеро подростков несколько невовремя надумали поискать приключений на непоседливые задницы.
— Чему только их в этих Колледжах учат, — вздохнул Стан, наблюдая, как пацанов заворачивают обратно. — Ведь всем же вдалбливают, что Патруль не пропустит детей на выезде — детектор обязательно отсканирует сигнал индикатора… Или теперь этого больше нет в школьном курсе, а, Джей? — Стан краем глаза покосился на спутника.
Джей флегматично промолчал. Но Стан подался к монитору, вывел на экран анкетные данные неудавшихся путешественников, полюбовался на портреты, а затем пробормотал что-то, отдавая приказ, и взялся за штурвал, меняя позицию.
Джей, вглядевшись в недовольные физиономии подростков, чуть не проклял негодных мальчишек: это были они, «волчата» Рольда, которые, конечно же, тоже находились в разработке, пусть и пассивной. Своим присутствием именно в этой колонне пацаны навели Стана на некую мысль, которую тот, доверяя своей на весь Десант знаменитой интуиции, счёл дельной… И ведь оказался прав.
Вскоре флайер Стана уже завис над той колонной, в которой патрульные отловили «волчат» — благо и лететь далеко не пришлось. И Джей, особыми успехами в ментолокации всё ещё вроде бы не блиставший, тем не менее заподозрил, что не просто так в салоне повеяло полынью и мёдом…
Хорошо, что Стан в это время внимательно смотрел на мониторы…
Это началось за несколько минут до полудня. Далеко внизу, пыля, ползла колонна, сверху казавшаяся то ли цепью, то ли длинной многосуставчатой змеёй с неровными пёстрыми боками, над которой то и дело взлетала то одна, то другая яркая мошка. На мошку тут же пикировала другая, выпадая из висевшей над колонной целой сети ей подобных, а затем, латая собой дырку в сети, возвращалась на место… Довольно скучное и за это утро уже здорово бы надоевшее зрелище, не находись все задействованные лица в таком напряжении…
И вдруг колонна вздрогнула, останавливаясь, звенья её заёрзали туда-сюда, ударяясь одно о другое… и начали расползаться во все стороны. Более тяжёлые сдвигали бамперами тех, что полегче.
Стан схватился за подлокотники, подался вперёд, насколько позволяли фиксаторы, всмотрелся в образовавшуюся внизу путаницу и заорал:
— Что происходит?! Я — Третий, я — Третий! Ответьте мне, что происходит?!
Ему ответило сразу множество голосов, некоторые просто панически кричали, кто-то пытался пробиться сквозь шум с докладом, но его голос тонул в общем гаме…
А колонны уже не было. Была суматоха. Машины улепётывали и к Городу, и от Города, кто по земле, кто по воздуху. А кто-то метался на месте, кружа и натыкаясь на всё подряд — и на машины, и на людей…
Неожиданно флайер Стана сорвался с места и помчался прочь. Стан схватился за штурвал, заколотил по кнопкам, рыча нечто невразумительное, сумел развернуть машину и заложил вираж, разглядывая происходящее на земле.
— Хотел бы я знать, что всё-таки происходит?! — прошипел он сквозь зубы.
— Стан!! — гаркнул Джей так, что Стан вздрогнул. — Уходим отсюда! Скорее!!
— Да почему?! — и Стан, пройдясь по всем предкам, выругался, чудом уворачиваясь от нёсшегося прямо на них десантного флайера — мелькнуло белое лицо пилота с выпученными глазами и разинутым в крике ртом, руками он держался не за штурвал, а за собственную голову…
Джей уже почувствовал ЭТО. И, стараясь оставаться спокойным, поспешно отстёгивал фиксаторы.
— Ещё один сумасшедший! — избегая столкновений, Стан погнал машину выше… и ещё выше…
— Это мы с вами сумасшедшие, потому что надо уходить, Стан! — Джей, наконец, дотянулся и двинул шефа в ухо, вложив в удар достаточно силы, чтобы вывести из строя.
Голова Стана мотнулась в сторону, руки выпустили штурвал, и флайер тут же самостоятельно сменил курс, уносясь подальше от места, откуда исходил мощный императив: «Прочь! Уходите прочь!!»… который Джей отлично слышал и догадывался, кто мог его транслировать.
Стан зашевелился, когда машина оказалась на порядочном расстоянии от опасного места. Морщась, ощупал своё распухшее лиловое ухо, повёл вокруг затуманенным взором, разглядел Джея:
— Это ведь ты меня… а?!
— А то кто же, — согласился Джей.
И тут до них донеслись взрывы, флайер встряхнуло, и не раз, не два… Машина зарыскала, закувыркалась… но кибер её в конце концов выровнял.
— Что там ещё?! — Стан всё-таки взялся за штурвал, разворачивая машину.
Джей не мешал ему, от души радуясь, что успел вновь пристегнуться. Сидел, молча глядя в одну точку: ментоприказ, гнавший всех прочь, угас. И Джей теперь не знал, что и думать. Жива ли ещё эта бедовая парочка — Миль и Бен?
Стан посадил флайер, с трудом отыскав относительно свободный от хлама пятачок. Столбы и султаны дыма почти в полном безветрии поднимались к небу чуть косо, хлопья пепла и копоти, кружась, оседали повсюду чёрным снегом… Чтобы не наглотаться этой гари, Джей повязал на лицо платок. Стан, подумав, последовал его примеру.
— Ты что-нибудь понимаешь? — спросил Стан, оглядываясь вокруг.
— Кое-что. Вы ещё сердитесь на меня за удар в начальственное ухо?
Стан улыбнулся, тронул своё пострадавшее ухо, толстое, как оладья:
— Сержусь? Нет, Джей. Я тебе даже несколько благодарен. Кажется, ты съездил мне весьма вовремя.
— Да уж, кажется… Пошли посмотрим?
Они добрались до ближайшего дымного столба, поднимавшегося из большой воронки, где-то на дне которой не столько догорало, сколько немилосердно чадило нечто бесформенное.
— Это ведь кто-то из наших… А, Джей? — тихо молвил Стан.
— Да, Стан. Это были лучшие из ваших. Очень трудно было оставаться на месте и выполнять задание, когда так хотелось удрать да поскорее. А они сумели остаться.
Они помолчали. Потом Стан посмотрел на Джея:
— Ты сказал «из ваших»? Я не ослышался?
— Нет, не ослышались. Я ухожу. Ухожу сейчас же.
— Нет, Джей. Сначала помоги мне разобраться с этим, — он махнул рукой вокруг. — Почему взбесился киберпилот?
— Штат Управления Контроля укомплектован высококлассными специалистами. Вот пусть они и разбираются, я-то тут при чём…
— Ты не можешь так уйти, ты должен неделю!
— Вы правда так думаете? — улыбнулся Джей. — Может, даже помешать намерены? Мне бы хотелось расстаться по-хорошему.
— Мне тоже. Джей, подожди… — подойдя вплотную, Стан взял его за плечо. — Подожди… Я ведь знаю кое-что. Это — её работа, да? — он испытующе заглянул Джею в глаза. — Не молчи. Не знаю, конечно, как, но… киберы возле неё и прежде куролесили и сгорали, и не только на флайерах … А люди?… Ты знаешь, что бывшее твоё отделение после той пары дней, что она провела у нас в Управе, подало в отставку на следующее же утро? Не знаешь… — усмехнулся он. И кивнул: — В полном составе… Их, конечно, проверили… и отпустили, — развёл он руками.
— И причём тут Мэллин Рэгхаз? Вы ведь охотитесь на неё вовсе не из-за сгоревшей аппаратуры?
— Выводы об апаратуре сделал пока только я один. И я не стал делиться ими с Советом Командоров. Не из-за опасения быть неверно понятым, как ты, наверное, догадался. Всё выглядело достаточно правдоподобно… Но после сегодняшнего… Ну скажи… это ведь её работа? Никто нас не слышит и никто не узнает, если ты мне что-то скажешь… Я участвую в этой охоте только по долгу службы. Это тебе легко сорваться с места и ни о чём не думать — ты всего лишь адъютант. А я — Командор Десанта. И не могу…
— Да хватит, Стан. Я понял. Надеюсь, меня понять ещё легче — я ж только адъютант… и то бывший. Я знаю, что Контроль не отстанет от Мэллин и будет преследовать её, пока может. Она, насколько я её знаю — будет ускользать, пока может. Но она всего лишь слабая девочка. Зверя можно гнать… можно догнать… А можно ведь и загнать, понимаете? Это же так просто. Постарайтесь довести это до понимания остальных ваших коллег, Стан. Вот это всё… — он раскинул руки, задрал голову и горько прокричал в небо: — …разве этого не достаточно, чтобы убедиться: не надо объявлять ей войну?! — поперхнулся дымом, прокашлялся и закончил уже тише, охрипло: — В этой войне не будет победителей и добычи — Мэллин не трофей и не животное. Она не принадлежит никому и ничему! Ни вам, ни вашему Городу. Ни даже вообще всему этому гадскому, дохлыми предками недораздолбанному миру!..
И, выдохнув, закончил почти спокойно:
— И я ни-че-го не могу сказать вам, Стан, об этих рехнувшихся компьютерах. Сам ничего не знаю. Может, Бен что-нибудь этакое придумал, он на такие дела мастер… Разве невозможно построить перехватчик киберуправления? Если очень захотеть? Вам это надо, вы и думайте. А я пошёл, — и побрёл, высоко поднимая ноги, через завалы разнообразного мусора.
— Я догадывался… — донеслось ему в спину.
— О чём? — обернулся на ходу Джей, ловко балансируя.
— Что она… не из Города.
— Ну да, само собой. Она же из Диких, — хохотнул Джей. Ему становилось всё веселей.
— Где вы её взяли, Джей? — качнул головой Стан.
— Я — взял?! — вытаращил покрасневшие от дыма глаза Джей. — Познакомился во время ликвидации одного из «курятников». Она назвалась Мэллин Тисс, и у меня не было причин сомневаться в её словах. Ни причин, ни желания.
— И что ты собираешься делать? — глядя ему вслед, спросил Стан.
— Подыщу подходящую колымагу из брошенных, — кивнул Джей на завалы вокруг, — и попробую отыскать моих друзей. Надеюсь, меня не обвинят в краже чужой собственности.
Стан ещё долго сидел у своей машины. Сквозь хлопья опадавшей копоти ему едва удалось разобрать неопределённые очертания взлетевшего неподалёку флайера, взбившего при старте клубы пепла, и тут же пропавшего из виду за столбами дыма.
— Удачи, Джей, — одними губами прошептал Стан. — Удачи всем вам…
17.12.2012.
Мокрый Континент
64. Поющий лес
Конечно, этот лес не мог быть обычным. Миль это понимала. Он был живой. Но чтобы настолько живой — к этому она никак не была готова! Взять хоть бродячие деревья — не поймёшь, то ли это растения, то ли животные. Стоят себе стоят, корни в земле, наверху торчат стволы, ветки, листья, цветы… Всё, как положено, хотя листья какие-то пятнистые, и пахнет всё это излишне остро. Ну, стоят и стоят. А потом, непонятно почему, одно из них начинает пахнуть заметно сильнее, да вдруг ка-а-к… затрясётся мелко-мелко, ка-ак вытащит корни из земли — и поползло, причём, сохраняя вертикальность… Ладно хоть, не кусается. Напротив, довольно миролюбивая и даже компанейская тварь: если возле них достаточно долго стоять или сидеть, то они постепенно сползаются и пристраиваются рядом. Пытаются ветками обвить, листьями своими пахучими щекочут. А прикрикнешь или просто ты не в духе — их листья отдёргиваются… и снова льнут. И злость куда-то девается. Возле жилища их скопилось уже около двух десятков, а поначалу не больше трёх имелось.
А ползучий мох, живущий на высоких стволах и скалах? Пушистый и мягкий днём, ночью он съёживался, складывал свои веточки, становясь плоским и колючим. Этого любителя тепла и света не встретить было в тени и прохладе, и ягоды его меняли цвет трижды в день: утром они белые, к полудню красные, вечером чёрные, а к восходу опять белеют. Бен запретил их пробовать, хотя птицы их клевали, Миль сама видела…
А непуганно-бесстрашные шестилапые грызуны размером с белку, гнездящиеся высоко-высоко, в густых кронах? Когда одно из этих созданий впервые попалось Миль на глаза, она так завизжала (и мысленно тоже), что распугала всю живность в округе на полдня пути — как минимум. Бен едва не рехнулся, услышав этот визг — решил, что на неё таки напали агенты Контроля. Даже любознательный бедняга шестилапик, всего-то привлечённый блеском её браслета, уверился, что всё — это смерть его пришла, и хлопнулся в обморок: он отродясь не слыхивал, чтобы в его родном лесу кто-то издавал вопли столь убийственной высоты, частоты и продолжительности…
Фантомом возникнув ниоткуда, Бен явился к месту «трагедии» на хорошем взводе, равно готовый как убивать, так и умирать, и от облегчения сперва просто слов не находил. Даже чтобы выругаться. Потом ухватил неподвижного зверька за пушистый хвостик, поднёс к бледному и виноватому лицу жёнушки и вопросил:
— Ну вот зачем вам оружие, фэймен? Вы сразили эту зверюгу наповал, лишь немного возвысив голос… Я, кстати, всегда сомневался, что он у вас вообще есть.
Вольно ж ему было веселиться, а Миль с детства терпеть не могла пауков, которых шестилапик живо ей напомнил, когда спрыгнул с дерева и раскорячился рядом с ней, растопырив свои шесть мохнатых коленных суставов и завив кольцом поднятый над туловищем хвост, что выражало, оказывается, благорасположенность и желание познакомиться поближе… Это потом она разглядела его большие чёрные глаза, блестевшие под длинными ресницами, и милую подвижную кнопочку всегда влажного носа, и потешные пучки вибрисс вокруг этого носика, и цепкие когтистые пальчики на каждой лапке… не говоря уже о прекрасных переливах короткого меха дивного зеленоватого оттенка.
А ещё были земляные броненосцы, роющие в толще почвы целые системы тоннелей. Большие, бронированные, неповоротливые и невозмутимые, они жили под землёй, изредка и всегда неожиданно выбираясь на поверхность. Когда заросшая травами, как мехами, спокойная поверхность земли начинала подрагивать… вспучиваться… раздаваться в стороны… из-под дёрна и комьев почвы показывались мощные когтистые ластолапы, а затем их сменяла покрытая бронёй голова с выпуклыми глазами и чуткими ноздрями… Да, это всякий раз здорово впечатляло. Голова озиралась, принюхиваясь… И вслед за ней свету являлось грандиозное тело на опять-таки шести лапах. Тускло поблёскивая кольцевидно расположенными пластинами брони, зверь втягивал широкими ноздрями воздух, осматривался — несмотря на подземный образ жизни, в дневном свете видели броненосцы отлично — выбирал одному ему известный ориентир, и уверенно топал по своим делам, передвигаясь быстро, на людей и вообще ни на кого не нападая, никого не боясь, и исчезал под землёй так же впезапно, как и появлялся. Надо было видеть, как уткнув морду в землю, он начинал рыть нору: земля с пучками травы фонтаном летела вверх и в стороны, и через каких-то полторы минуты бронированная землеройка с Миль ростом скрывалась в недрах земли. Часто она тут же закупоривала отверстие почвенными массами, а иногда оставляла вход заманчиво открытым…
Соваться в эти зияющие дыры Бен не разрешал категорически и совершенно правильно: заблудиться в подземных ходах, которые к тому же грозили в любой момент обвалиться, было раз плюнуть.
Но вот прокатиться на таком звере было одно удовольствие — при условии, что сумеешь удержаться на твёрдой и довольно скользкой поверхности, которая под тобой к тому же ходуном ходила… Главное, потом успеть вовремя спрыгнуть — до того, как «лошадка» начнёт рыть землю. Броненосцы к таким поездкам относились абсолютно равнодушно, даже если сверху на них устраивались двое — да хоть трое! Их мощные лапы и панцири были рассчитаны на куда большие нагрузки.
Так что здешний лес воистину оказался полон всяческих чудес, и заскучать здесь было трудно. Даже в первые дни, когда Миль только и могла себе позволить, что лежать на солнцепёке, не удаляясь от их временного убежища, и своё личное, вообще-то не особо тяжёлое оружие, торжественно, с напутственной речью и подробными инструкциями вручённое ей заботливым мужем, держала всё ещё с большим трудом…
А что делать — время от времени кому-то же следовало пополнять убывающие запасы пищи, на одних городских запасах всю жизнь не просидишь. На тот момент Миль уже достаточно окрепла, чтобы в случае чего быстренько укрываться во флайере, и даже отстреливаться вполне была в состоянии, нашлось бы от кого… но с собой на охоту Бен её пока брать не рисковал. Хотя этот лес, если не нарываться, активной агрессивности и не проявлял, муж сказал: подождём. Миль согласилась — ну и подождём, куда теперь спешить-то, времени свободного появилась куча, и всегда было, чем его заполнить…
Попервости процесс восстановления почему-то шёл довольно туго. Миль ворчала, что тогда, сразу после… Бену не следовало снимать с неё Гребень. Бен упрямо отмалчивался, всё ещё не доверяя украшению. И тогда Миль показала ему, как это происходит…
Перед внутренним взором вставала общая картина тела, её тела, видимого изнутри — тёмного, едва подсвеченного где-то ярче, где-то тусклее… Сверху, от кожи, лёгким мерцанием, сопровождаемым покалыванием, проникали внутрь и разбегались по глубинам и закоулкам крошечные светлые искорки… Но основная их масса, едва проникнув в кожу, почти тут же и гасла — слишком густа была темень, слишкам тяжела и холодна… А потом кожи касался Гребень — и оттягивал, отвлекал на себя тьму, перемалывая её в свет и тепло… И солнечное излучение начинало вливаться в тело легко и беспрепятственно, согревая участок за участком, слой за слоем впитываясь в воспрянувшие клетки…
Более того — тело училось у Гребня, начиная самостоятельно отлавливать и уничтожать тёмные холодные сгустки, как живые… Во всяком случае, те корчились и извивались, явно не желая отдавать накопленное… фактически — награбленное.
Бен хмыкнул и поглядел на играющий цветными огоньками предмет в волосах жены с уважением.
— Не знал. Прямо-таки хочется извиниться.
Показалось или нет, но на секунду Гребень вроде бы взыграл огоньками ярче, как будто усмехнулся.
«Извинения приняты, — подтвердила Миль. А на скептически выгнутую мужнину бровь сказала: — Пора бы уже отличать друзей от врагов. Хотя бы по принципу «Друг моего друга…»
— Виноват, моя госпожа. Но кто ж знал…
«И то верно», — признала она, закрывая глаза, чтобы без помех прислушиваться к ликованию своих радостно вибрирующих клеток, последнее время вынужденных жить на голодном пайке.
Не полагаясь на одну ментолокацию, Бен напичкал окрестности своими датчиками и «пугалками» — так ему было привычнее и спокойнее. Миль не спорила. Одно другому не мешало. Ей вообще ничто здесь не мешало. Угнетающая атмосфера перенаселённого, на её взгляд, Города осталась где-то далеко, а после так страшно закончившегося расставания с ним и возвращения к по-прежнему притягательному миру живых что-то в ней самой в очередной раз необратимо исказилось, и это был лишь поверхностный слой — изменения далеко не закончились… С Беном, чтобы не травмировать его ещё больше, она своими наблюдениями делилась осторожно, понемногу, но неумолимо: рано или поздно его и самого ждали перемены, куда он денется… так что пусть привыкает.
Он привыкал. К тому, например, что его жена, по её утверждениям, иногда слышит «голоса» деревьев, которые вроде бы её окликают и всё такое. Обычных деревьев, не бродячих. Во всяком случае, ему нередко доводилось видеть, как она приникает к какому-нибудь стволу и, закрыв глаза, надолго замирает в таком положении с блуждающей полуулыбкой на губах… Однажды он рискнул ненавязчиво прислушаться к её менто в такой момент и услышал, как дерево «пело»… Как назвать это иначе, он не знал… «Песня» завораживала и убаюкивала, успокаивала и затягивала… Он понял, что Миль знает о его присутствии, более того — дерево знало тоже! И ни она, ни дерево не имели ничего против… Против был сам Бен. С трудом стряхнув навеянное «песней» навязчивое умиротворение, он зарёкся вникать в маленькие причуды своей жены, но и всякие сомнения в достоверности её утверждений у него как рукой сняло. Проверять их оказалось себе дороже.
— Согласен допустить, что лес и в самом деле обладает неким сознанием, но ты уж будь добра, занимайся его прослушивание в пределах лагеря, ладно? Хотя бы ради моего душевного равновесия. А в лесу будь внимательней, договорились? — мягко выговаривал он ей.
«Слушаюсь! — весело козыряла Миль. — Есть не липнуть к каждому стволу. — И смущённо признавалась: — Просто у них у всех разные песни… и каждую очень хочется послушать. Ведь далеко не всякое дерево «поёт», чаще они просто бормочут. Жаль, что тебе не понравилось…»
— Это всё же лес, в нём, представь себе, и хищники водятся. Ты уверена, что сможешь не прислушиваться к «песням» прямо на ходу? Если нет — оставайся в лагере, — и уходил на охоту один. Зная, что она всё равно увяжется следом — птицей ли, зверьком ли… Ей так нравилось следовать за ним по лесу, наблюдать его неслышную походку, плавные экономные движения, сторожкую манеру быть незаметным… да у него даже лицо становилось совсем другим, отрешённо-сосредоточенным… Он тоже вслушивался в лес — но в целом, в его покой и непокой, в пульсации всего живого. И никогда не возвращался без добычи…
Поэтому перед тем, как поразить цель, он обычно всегда оглядывался и укоризненно спрашивал у наблюдавшей за ним птицы или стоявшего столбиком зверька:
— Подглядываешь опять? — ждал немножко, давая Миль время уйти, и только потом стрелял… или метал нож. Миль всё ещё избегала зрелища непосредственного убийства… Зато в рыбалке ей никто в подмётки не годился, а как иначе — стоило ей оказаться даже не в воде, а только рядом, на бережку — как всякая водная живность, так и вспенивая воду, наполняла водные же окрестности, и практически сама лезла в руки…
65. Ловись, рыбка, большая и маленькая…
…Впервые увидев Миль, с визгом выскакивающую из ручья, куда она забрела умыться, Бен просто обалдел: поверхность воды рябила, сверху просматривались тёмные рыбьи спинки, густо мелькавшие во всех направлениях. От тесноты рыбы то и дело выпрыгивали из воды, и сверкнув серебром, плюхались обратно…
" Нерест у них, что ли?» — спросила Миль с безопасного берега, с любопытством окуная в воду пальчики босой ноги.
Бен быстро «дотянулся» и прощупал русло на обозримом участке: вверх и вниз по течению ментосканирование показало наличие десятков, если не сотен рыб — но только на расстоянии метров десяти от точки, где Миль касалась кромки воды.
— Их же тут только что не было, я бы почуял… И ничего похожего на нерест. При нересте все рыбы одного конкретного вида движутся в одном направлении — к верховьям. А тут — все рыбы разные…
«А они и так движутся в одном направлении… в направлении меня… в моём… ко мне, в общем, движутся!» — хихикнула Миль. Затопталась, набираясь смелости… Шагнула в ручей, запустила в воду руку и почти тут же выскочила, с трудом удерживая за скользкий мокрый хвост отчаянно бьющуюся полуметровую рыбину.
— Хм. А я-то думал, что там, в клинике, это были ручные рыбки… — задумчиво обронил Бен, и, не выдержав, тоже разулся и с интересом шагнул в воду, становясь возле Миль. Бесчисленные холодные тела задевали ноги людей, забравшихся в неглубокий ручей, тыкались мордами, кто-то даже пытался щёкотно щипать волоски на них… и, наконец, тихонько куснул Бена за большой палец ноги. Бен, заорав, подпрыгнул, подхватил Миль на руки, но поскользнулся, и вместе с ней, возмущённой, сверзился в воду.
Некоторое время они барахтались в воде все вместе — Миль, Бен и рыбы. Причём, Миль выбралась на берег первой, где, звонко хлопая себя по голым бедрам и сгибаясь пополам, долго хохотала над атакованным рыбьим нашествием мужем… Бен, отбиваясь от забывших всякое приличие и лезущих напролом водоплавающих, попытался тоже поймать хоть одну скользкую тушку руками, и в конце концов, к вящему его восторгу, ему это удалось.
— Ага! — торжествующе вскричал он, размахивая извивавшимся уловом над головой. — Я поймал! Поймал, смотри, какая!!.. — и опять не устоял на скользких камнях…
Тут Миль вовсе скисла от смеха и плюхнулась на песок, держась за живот… Бен, не выпуская рыбину из рук, всё-таки выполз на берег и с таким довольным видом уселся рядом, что Миль уже не смеялась, а только стонала, упав на спину и дрыгая ногами…
Рыбачить подобным образом оказалось настолько просто, что даже неинтересно. Рыб приплывало много, они, как бабочки на свет, слепо пёрли к цели, зачем-то стараясь достичь, дотронуться… хоть плавником, хоть чешуйкой… Выбрать и ухватить любую не составляло никакой трудности.
Для Миль труднее было — поначалу — попадая в воду, не забывать выставлять блокировку, «прячась» от рыбьего интереса к себе, или, как посоветовал Бен, просто заранее разгонять прочь любопытную навязчивую живность и удерживать её на расстоянии. Но воды вокруг было много, а любой труд приносит плоды, и вскоре это усилие тоже вошло в привычку.
66. Сезон Дождей
Да уж, воды вокруг хватало — и ручьёв, и речек, и озёр… А с началом Сезона Дождей стало ещё больше. Нет, Миль, конечно, всегда любила дожди, тем более, такие тёплые, как здесь. Да с грозами… Но — день и ночь? Неделю? Вторую?… Третью?!
«Сколько времени, собственно, длится этот Сезон Дождей?» — спросила она, устав от вынужденного сидения взаперти. Пусть и на пару с ненаглядным мужем и господином.
— Лучше тебе не знать, — ехидно улыбнулся оный муж. — Пойди вон, развлекись на кухне… Приготовь чего-нибудь в твоём особом стиле. Или новости посмотри.
«Это что — военная тайна?» — допытывалась она, косо глянув в сторону кухни, оборудованной Беном в дальнем углу приютившей их скальной выемки. Готовить ей уже тоже надоело. Как и рисовать, смотреть городские новости, учиться метать нож в цель… Хотелось выйти прогуляться, пусть и под надоевшим дождём… но лес промок и заметно опустел — Сезон Дождей заставил многих животных на время оставить насиженные места, а другие впали в спячку… Почти не слышно стало птиц… Даже бродячий кустарник, прикормившийся было возле их с Беном жилища на специально для него устроенной компостно-мусорной куче, с заметным сожалением вытащил свои корни и, хлюпая по грязи, убрёл куда-то в более высокие и сухие места — слишком не по нраву ему была раскисшая почва…
— Ну… длится, пока не кончится, — рассеянно пожал плечами Бен, не отрываясь от профилактического осмотра имевшегося оружия. А чем ещё прикажете заниматься в такую погоду?
«Колись немедленно!» — топнула она ногой. На что Бен и ухом не повёл. Да хоть по потолку пусть бегает — лишь бы не по лесу.
— До-о-олго… Гораздо дольше, чем хотелось бы даже тебе, — и, видя, что или сейчас огребёт чем-нибудь неподходящим, или ему сорвут весь график профилактики, предупредил: — Только не швыряй инструмент. Сезон Дождей, грозная ты моя, здесь длится от трёх до четырёх…
«…недель?» — радостно подхватила она.
— Не угадала. Месяцев.
«Ме-есяцев, — Миль сдулась, забыв, что вроде бы собралась слегка поскандалить. — Я тут столько не высижу. А нельзя нам подняться над облачным слоем? К солнышку… а то у меня от сырости скоро жабры отрастут».
Бен притянул её к себе, щёкотно подул в макушку:
— Нельзя, капризка. Во-первых, там, — он кивнул вверх, на тучи, — скопились немеренные электрические потенциалы, нашу скорлупку раздолбает ещё на подъёме, — снаружи, будто в подтверждение, совсем недалеко бабахнуло с особой силой… — Во-вторых, поднимись мы туда — и окажемся как на ладони: вот они мы, господа Контроль. Не факт, что нас выслеживают постоянно, но спутникам, хотя их и немного, ни спать, ни есть не нужно — они фиксируют все передвижения… А тут скала хоть как-то прикрывает этакую массу металла. Мы и без того, уходя, нехило дверью хлопнули. Да ты и сама всё понимаешь…
Миль только вздохнула. Конечно же, сразу после бегства из Города, Бен, найдя тихий уголок, первым делом сменил флайеру все характеристики и позывные, и лишь потом занялся благоустройством жилища и прилегающей территории. Но бережёного и Бог бережёт. Прав муженёк — лучше в атмосфере светиться как можно меньше. Транспорта над Планетой мелькает много — так что пусть уж Контроль шустрит и шерстит кого-нибудь другого, авось ему надоест и он отвяжется от госпожи Рэгхаз…
Бен вздохнул с облегчением, когда Миль кивнула и полезла наружу, намереваясь и впрямь развлечься готовкой. Блюда, которыми она угощала мужа, никто другой повторить бы не смог — хотя ингредиенты оставались одним и теми же, результаты на вкус всякий раз отличались. Да она обычной воде — и той ухитрялась придавать разный вкус… причём, таинственно улыбаясь, никогда то ли не могла, то ли не хотела признаваться, как у неё это получалось. Бен, надеясь хотя бы на этот раз чему-то у неё научиться, начал складывать свои тестеры, зарядники и прочие хитромудрости, когда уловил выплеск крайнего её удивления и немедленно выскочил из флайера, не забыв прихватить оружие.
Оружие, в кои веки, не пригодилось. Миль, правда, потихоньку пятилась, таращась в самый дальний закуток их скального укрытия — там имелся небольшой провал куда-то в тёмную глубь. Туда они оба сбрасывали те отходы, которые не могли пригодиться ни лесу, ни рыбам в речке, ни компостной куче на задах «усадьбы». Так вот задняя стена этого закутка выпячивалась, увеличиваясь на глазах, осыпаясь под чьим-то мощным напором… И уже ясно становилось — под чьим: с грохотом обрушив казавшийся прочным угол, из клубов пыли на свет высунулся знакомый чуткий нос с широкими трепетными ноздрями, а следом выдвинулась и вся огромная голова с крупными блестящими глазами, слегка прищурившимися в свете очередной молнии. И вот гигантская землеройка выбралась из пролома целиком и принялась топтаться на месте, шумно принюхиваясь и фыркая.
«Вот те на!» — озадаченно сказал Бен. Говорить вслух под аккомпанемент грозы оказалось проблематично.
Зверь протопал по всей занятой людьми полости, обнюхал почву, флайер, очаг, обоих людей (Миль втянула голову и зажмурилась, Бен поморщился и отвернулся)… и, не заинтересовавшись, повернулся к другой каменной стене, упёрся в неё мордой, поднажал, посопел и заработал лапами… Или стена не была такой уж каменной, или землеройка являлась по совместительству и скалогрызкой, а только стена уступила усилиям бронированного зверя, и полетели во все стороны комья и камни… Зверь работал с таким успехом, что вскоре не просто углубился в выработанное отверстие, но погрузился в него полностью — и ушёл во мрак, скрывшись с концами. Только две здоровенные дыры и кучи отвалов напоминали о его визите.
Миль всё пятилась, пока не упёрлась спиной в мужа. Насторожённо переглянувшись, оба повернулись — собрать остатки кухонного инвентаря, но из первой дыры опять послышался скребущий шум, и на свет выбрался другой броненосец. Он прямиком проследовал вслед за первым и скрылся в том же отверстии, что и предыдущий зверь. А едва исчез второй, как, один за другим, тускло отсвечивая кольцевидной бронёй, явились следующие, они двигались непрерывной цепочкой, и от тяжкого их топота каменисто-почвенный пол под ногами ощутимо подрагивал.
«Никогда не видел их больше одного», — заметил Бен, а Миль кивнула в ответ и спросила:
«Куда это они?»
«Надо думать, мигрируют в более сухие места. Из-за дождя мог подняться уровень подземных вод, тут же полно озёр, вот, видимо, их туннели и затопило».
«А ведь Сезон Дождей, можно сказать, только начался? Что же здесь будет в конце Сезона?! Ой, смотри-смотри: детёныши!»
В цепочке появились особи не столь большие, верхом на которых, плотно прижавшись к их броне, сидели маленькие броненосцы. По одному на самку, следовавшую за самцом. Потом показались самки с более старшими детёнышами, способными преодолевать путь самостоятельно, держась сзади за отца и подталкиваемые матерью…
«Насколько мне известно, никто из биологов Города таких парадов не наблюдал… Во всяком случае, мне описаний не встречалось…»
«Чем же занимаются ваши биологи?»
«В основном, людьми и мутантами…»
Выпустив руку мужа, Миль шагнула чуть в сторону, стараясь получше разглядеть, как малыши цепляются за панцири своих шедших впереди отцов. Потом сделала ещё шажок…
Бен вздрогнул: проснулся и взвыл его «сторож». Не раздумывая, Бен тут же потянулся схватить Миль за руку, чтобы увести отсюда… и опоздал: она неловко взмахнула руками и без звука ухнула куда-то вниз, не успев испугаться. Только всплеск изумления отразился в менто… и всё. На месте, где она стояла, оплывала, наполняясь каменными обломками, большая глухая яма.
Несколько ударов сердца Бен не верил в то, что случилось, а потом метнулся в поисках её ментосигнала… и нащупал, нашёл стремительно удалявшееся, затухающее эхо. Жива!!! И уже далеко… Прыгать в эту яму — никакого смысла.
А вот следовать в том же направлении — смысл определённо был!!! И поскорее, пока сигнал ещё слышен!
Флайер вылетел из укрытия с такой скоростью, что приютивший их на время маленький скальный выступ посреди заболоченного леса разнесло на камушки окончательно…
Миль не успела испугаться, только очень удивилась, когда опора под ногами оплыла, и Бен отчаянно вскрикнул без слов… Потом её било и волокло, и всё, на что хватало остатков соображения — сжаться, обхватив голову, и не дышать… Её ударяло и стискивало, обдирая кожу, ноздри закупорило то ли водой, то ли грязью — холодной, как лёд… И долго куда-то несло, тащило, равнодушно колотя по пути обо что-то твёрдое… Бояться было некогда, думать тоже — только: не дышать!!! …Темнота давила снаружи и изнутри… и та, что снаружи, задавила ту, что внутри…
… а когда сдерживать дыхание стало более невозможно, оказалось, что надо плыть, пробиваться наверх… и временами ошалевшая, гудевшая от ударов голова ненадолго оказывалась над водой… и всё время было холодно, ух, как холодно… и больно…
…она барахталась изо всех сил… пока чувствовала руки и ноги… больно уже не было… и, кажется, ни рук, ни ног тоже…
А потом всё вокруг зависло… и напоследок её шарахнуло с силой, вообще отбившей потребность жить и дышать…
И только чей-то немой крик не давал смириться и уснуть… Он требовал: двигайся! — и руки двигались, выталкивая на поверхность хотя бы лицо… Дыши! — и, хлебнув воды, она кашляла, но глотала воздух…
…А оказавшись на чём-то твёрдом, сумела даже перевернуться лицом вверх… и блаженно отгородилась от настырного крика, уступив покою и темноте…
67. ЯХИ
Шёл я лесом, видел Чудо…
Время Большого Дождя началось как обычно, с грозы. Гроза грохотала до полудня, потом утихала, и Яхи отправлялся в лес, поискать чего-нибудь съестного. Соплеменники сидели по своим домам, сытые и довольные жизнью. Они-то успели запастись едой прежде, чем пришло Время Дождя. А он не мог ходить на охоту — его последняя жена, которую он добыл три года назад, стала болеть и вчера перед рассветом умерла. Он лечил её, как мог, приносил лучшую дичь, ягоды — она отказывалась есть, была печальна и всё лежала, отвернувшись. Он знал, что ненавидим ею. С того самого дня, как он поймал её и принёс в свой дом. Сначала она пугалась его, но он был ласков, и она привыкла. Приучив её не бояться его, он попытался внушить ей смирение, чтобы затем добиться если не любви, то простой привязанности. Но здесь он потерпел полное поражение — девушка была из своенравных и свободолюбивых. Тогда он воспользовался своей силой, от рождения дарованной всем представителям его племени взамен утраченного человеческого облика. Он подавил её волю и навязал ей желание… О, она была добра и нежна в ту ночь, до самого рассвета ласкала его и принимала его ласку, как он и хотел. Но потом оба уснули, и он выпустил её из-под своей власти. Она проснулась на его груди, поняла, что он сделал с ней, и пришла в ярость. Он легко снёс её буйство, виновато глядя сверху вниз, только лицо поднимал чуть выше, уклоняясь от её слабых ударов, которые не могли причинить ему какого-нибудь вреда. Он надеялся, что она смирится — и ошибся. Он внушал ей тёплое чувство к себе всякий раз, входя в дом. И она сначала верила и лишь удивлялась. Но едва он уходил — исчезало и внушение. Поняв природу удивлявшей её перемены в своих мыслях, она возмутилась и перестала верить себе. И теперь влиять на неё удавалось с большим трудом. Он заставил её ещё несколько раз подарить ему свою страсть, пока не убедился, что девушка родит ему ребёнка. Он до сих пор помнит её страх, когда она тоже почувствовала в себе дитя. Следующие месяцы он почти не выходил из дома — и его, и его жену кормило всё племя, чтобы он следил за ней и не давал возможности убить себя или ребёнка.
Наконец, она родила, всё обошлось без болезней, и — это был мальчик. Не такой, как городские дети, мельче, весь пушистый, многорукий и трёхглазый, но на взгляд Яхи — очень милый, и Яхи надеялся, что она полюбит ребёнка. И снова ошибся — она возненавидела и малыша. Он заставлял жену кормить пушистого ребёнка грудью, чтобы сын не умер, заставлял её принимать пищу и не вспоминать о прошлом… Эта борьба с волей жены изматывала всех троих, но Яхи был сильнее, он выдержал, ребёнок тоже выжил, а вот жена… Она всё-таки отказалась жить. Ребёнку был уже год, когда это произошло. Яхи боролся с ней, когда она решила умереть, но, если уж женщина это решила, с ней не справиться. Можно было заставить её с помощью всего племени, но тогда она и принадлежать должна была всем, а этого Яхи не мог позволить сделать с ней.
И вот она умерла. Яхи похоронил её на общем кладбище. Теперь, когда её не стало, не с кем стало бороться. В доме было мирно, спокойно и… пусто. Маленького сына он отнёс в общий дом, где росли дети, оставшиеся без родителей. Племя его вырастит, маны любили своих детей, они доставались им слишком дорогой ценой.
Но маны ведь не виноваты, что у них совсем мало женщин. Рождение девочки — такая редкость… Чтобы не вымереть, маны крадут женщин из Города, у Кочевников, у Диких — везде, где удаётся…
Лил дождь. Яхи обошёл свой участок и возвращался домой берегом реки, неся на поясе крупного колючего прыгуна и несколько когтекрылов — вполне достаточно на сегодня. Прыгуна он отдаст в общий дом, а когтекрылами поужинает сам. В одиночестве.
Яхи вздохнул. Трудно ему достался этот ребёнок… Но такое случалось, не все горожанки были податливы. Жаль её, конечно… Зато теперь Яхи имеет право жить с племенем. Если его малыш выживет. Закон племени суров — совершеннолетний мужчина должен добыть жену и дать племени ребёнка, величайшую ценность. Что делать, если у манов даже от горожанок девочки рождаются только как исключение.
А жить без своего племени ни один ман не может. Ещё одна подлость природы. Иногда изгнанный ман умирал раньше, чем кончался Большой Дождь…
…Яхи ощутил присутствие живого… Странно, во время Дождя неоткочевавшие большие звери спят в своих логовах… Нет, это не зверь! Яхи подошёл ближе и теперь определённо чувствовал живого. Уж не изгнанник ли умирает поблизости? Никто не осудит Яхи, если он подойдёт и побудет рядом. Яхи окликнул — никто ему не ответил. Может быть, уже поздно?
Да это же не ман! Голос совсем другой! Яхи застыл на месте, прислушался. Другой был недалеко. Яхи пошёл на голос, выведший его на прибрежный песок. Где-то здесь…
Яхи напряг все три лицевых глаза и даже затылочный, и, наконец, сквозь сетку дождя различил в полумраке на тусклом сером зеркале воды тёмное пятно.
Шагах в пяти от линии берега. Не шевелится, но живое. Яхи осторожно вошёл в воду, приблизился, замер и вслушался в слабый лепет, исходящий от неизвестного. Лепет не содержал угрозы или опасности, зато слабо взывал о помощи.
Яхи подошёл вплотную, наклонился и остолбенел: существо было человеком, девушкой! Едва живой, но настоящей — то ли горожанкой, то ли дикаркой — неважно! Яхи поднял её из воды, перенёс на песок, склонился, прикрывая от дождя, и внимательно исследовал.
Он нашёл, что её тело побито, в лёгких немного воды, в желудке, напротив — воды полно, что девушка крайне утомлена, но, в общем, цела и почти здорова. Более тщательно он осмотрит её потом, а сейчас он только вытряхнул из неё воду и постарался согреть. Она не приходила в себя, и он не стал более медлить — перекинул лёгкое тело через плечо и поспешил домой.
…Внутрь неё вливалось что-то горячее. Возражать она не могла и глотала вонючую солоноватую жидкость, пока вливали. Но вот сосуд от её губ отняли, голову опустили на изголовье — Миль обвела взглядом тёплый полумрак, и, так ничего и не рассмотрев, уснула.
Проснулась, по ощущениям, нескоро. В тепле, среди незнакомых запахов, под треск горящих дров и шум дождя. Шевельнулась — по всему телу тут же разбежалась боль. Открыла глаза: темнота, высокий каменный свод, слабо освещённый мечущимся отблеском огня, переходит в каменные же стены. Напротив её ложа — большой очаг.
«И где это я?» — помнились только темень, холод и удары, страх и удушье…
С трудом — ой, больно-то как! — выпростала из-под тяжёлой шкуры свои слабые, трясущиеся руки, в неверном свете огня разглядела многочисленные синяки и коросты, покрывавшие уже подживавшие ссадины. Не лучше выглядело и тело — не зря всё так ныло. Но хоть цело всё вроде. Кто-то позаботился о повреждениях, всё смазано и даже местами чем-то залеплено. Можно попробовать сесть… Ой… Голова здорово кружится… И звенит… Значит, вставать пока не следует.
Помещение было большое, но тёмное и основательно прокопчёное, освещалось только очагом, над которым в данный момент висел котелок с весело кипящим, и, судя по густому аппетитному запаху, мясным варевом… От которого желудок немедленно свело, а рот наполнился голодной слюной.
Но лезть в чужой котелок в отсутствие приютивших хозяев было бы невежливо… да и силёнок могло не хватить. Так что — хавчик подождёт. Желудок в недоумении взвыл. А я сказала — подождёшь!
А ещё у огня на палочках висели жалкие тряпочки и лоскуты — всё, что осталось от её одежды, то бишь от шортов, трусов и маечки. Если трусишки и шорты ещё можно было опознать, и даже, может быть, удастся надеть, то судьба майки печальна… Сандалиям, видимо, повезло и того меньше — их поблизости и вовсе не наблюдалось…
Это куда ж её занесло-то? Сквозь тяжесть в голове вроде бы помнилось, как длинной чередой шествовали мимо них с Беном землеройки… потом земля под ногами провалилась… а дальше-то что случилось? Плохое что-то — это определённо. Да не суть! Надо дать знать Бену, что жива, он же, небось, помирает от беспокойства!
…Но связаться с ним не получилось… От слабости или настолько далеко? Или это гроза так мешает? Ну просто хоть плачь…
Миль слезла с лежанки и доплелась до очага — ещё чего, наготой тут сверкать… Кроме лоскутов майки, всё остальное удалось приладить на тело. И лоскуты тоже сгодились — только-только на полосочку наскреблось… а вот завязать эту полоску сзади, на лопатках — никак не удавалось, ободранные, в коростах, руки не соглашались на такие тонкие операции, как вязание узлов, да ещё возле собственных качественно обшарпанных лопаток. Спина в целом тоже не желала, чтобы её тревожили… ну, ладно, обождём чуток, грудь можно прикрыть и так… ладошками… косу на крайний случай расплести… Да, «расплести» — а Гребень остался там, на полочке у постели… Зато браслет вот он, хотя и поцарапан…
Мысли текли по поверхности, все «не о том», лишь бы не думать о реальном положении дел, не впасть в отчаяние. Что она опять сделала не так?! За что её тычут носом в очередное дерьмо?!
Медленно, ведя рукой по каменным стенам, она обошла помещение, но не нашла никакого входа-выхода. Стены, состоявшие из очень точно подогнанных блоков, казались бы монолитными, если бы не эти тоненькие стыки. Бросив бесполезные поиски, угрелась у огня, и задремала, не переставая звать Бена даже в полусне… И проснулась, почуяв чужое присутствие. Очаг догорел, угли под котелком едва тлели и не давали света… А где-то там, в дальнем, самом тёмном углу, стоял кто-то огромный, чёрный, и смотрел на неё пылающими красными глазами.
Может быть, ей показалось, что он так огромен и чёрен… Но нерассуждающий детский страх, о котором она давно забыла, осыпая ознобом по самую макушку, выполз из темноты и стиснул душу мохнатой лапой, затмив всякий разум, заставив зажмуриться и отползать… пока было, куда… тоненько подвывая от ужаса и ничего не соображая… А когда кто-то коснулся её вскинутых рук, она замолчала и отключилась.
Яхи был огорчён. Она испугалась его так же, как и все другие женщины. Плохо, что она совсем молоденькая, почти ребёнок, и увидела его впервые в темноте, а темноты все дети боятся … Она так испугалась, что совсем не слышала его — а ведь он посылал ей только приветствие и миролюбие.
Он убрал похлёбку с углей и подбросил дров, чтобы осветить дом. Укутал девушку мягкой шкурой, устроил у огня и постарался привести в сознание, а когда она приоткрыла глаза, он тут же положил на них свою ладонь — не надо ей ещё раз его пугаться, к добру это не приведёт. Пусть сперва почувствует, что ей не причинят зла, пусть поймёт это без помощи зрения.
…Пахло чем-то резким, почти удушливым. Мотнув головой, Миль хотела открыть глаза — но на них легла ладонь. Большая, тёплая. Не смотреть? Ладно. А дальше что?
Дальше её стали гладить мягкой ладонью по голове, по щеке… Вот поправили укрывавшую Миль пушистую шкуру… Это было не страшно. Миль слышала менто — без слов, только эмоции, только образы — грустное и ласковое, оно успокаивало и просило о чём-то.
Она нащупала закрывавшую ей глаза ладонь и удивилась: ну ОЧЕНЬ большая ладонь, широкая, просто огромная… с шестью пальцами… Натуральная лопата. И другие ладони, которые ей было позволено обследовать, оказались столь же велики. Сколько же около неё народу? Менто вроде одно.
…Выше кисти руку покрывала густая шерсть… а уж мышцы под этой шерстью — куда там Бену! Миль пальцами обеих своих рук не смогла обхватить даже запястья… Каких же размеров может быть существо с этакими ручками?! А вот примерно таких, как то… напугавшее…
Страх опять метнулся, перехватывая дыхание…
Гладящие руки замерли, но через секунду вернулись к своему занятию.
Миль собралась с духом и сказала:
«Ладно. Я готова тебя увидеть».
Её как будто услышали: гладящие руки остановились в раздумьи — можно ли этому верить — и ладонь с её лица отстранилась.
Сначала Миль увидела перед собой его руки. Чёрные. На них действительно было по шесть пальцев. И они в самом деле были очень большие. И покрытые чёрной же шерстью. Шерсть, сначала короткая, росла, начиная с тыльной стороны кистей, и чем выше, тем гуще и длинней: на предплечьях, как у домашней кошки… на плечах — уже длинная и шелковистая. А сами плечи непомерно широченные… и голова на этих плечах казалась маленькой… А на голове…
Миль зажмурилась. Посмотрела ещё раз. Да, три глаза, расположенные треугольником. Два на обычных местах, третий — на лбу. Совершенно красные, с чёрным зрачком. Нос, широкий, один, рот тоже. Больше из-за шерсти ничего не разобрать. Что называется, дьявольское лицо… если бы не мягкая грусть в глазах. Во всех трёх… Ой, мама!
Руки!! Эти громадные руки!!! Их четыре… Как минимум… Нет, раз, два… точно — четыре. Вторая пара позади первой. А ног сколько? Нет, ног две. И запашок этот…
Он без одежды. Ну, правильно, с такой-то шерстью — зачем ему одежда… На талии, правда, есть что-то, вроде, пояс. И определённо — это самец… то есть мужчина. Но какой же огромный-то!!! И вовсе не такой страшный, каким показался сперва.
Он — ой, мама, вот это зу-убки-и… — улыбнулся!! Лучше не надо… хотя, в чём дело, раз это человеческое существо… ну, более или менее. Наверное, это и есть мутант, о которых она столь наслышана.
Миль таращилась на него во все глаза, и любопытство в ней смешивалось с жалостью и капелькой страха, а может быть, с невольным почтением перед сим образчиком мощи. Как и перед слоном, например… или, ближе к реальности, местной броненосной землеройкой. Двигалось чудище, несмотря на солидный вес, неслышно. Как призрак.
«Призрак». Бен остался возле флайера… Зажмурившись, Миль отрешилась от окружения и потянулась вдаль, всей силой тоскующего сердца зовя мужа… Почудилось или впрямь — долетел слабый отклик… И оборвался, как отрезали. Был отклик или почудилось?
Миль открыла глаза… и отшатнулась — над ней нависал огромный силуэт мутанта. Недобро так нависал, три красных глаза полыхали угольями… Какая всё-таки жуть…
А не твоя ли это работа, а, чудище?
«Яхи».
Миль подскочила.
Кто-то что-то произнёс на менто? На этот раз ей точно не померещилось — сказано было вполне отчётливо.
Мутант нервно маячил перед глазами, переминаясь с ноги на ногу, хлопал гляделками, пыхтел, вонял…
Миль насторожённо прослушала близлежащее ментопространство. Где-то в отдалении угадывалось некое лопотание, но не речь, а так, мешанина эмоций. Наверное, крупное стадо каких-нибудь зверей.
Теплое касание большой руки.
Миль подняла взгляд. Это заняло определённое время — мутант был высок, как гора. Одной рукой он старался привлечь её внимание, а тремя другими гулко хлопал себя по широченной груди, производя изрядный шум… и запах, запах!! Точнее — вонь…
«Что тебе?» — буркнула Миль скорее по инерции, как, бывало, разговаривала с кошкой…
«Яхи, — сказало чудище. И повторило: — Яхи, Яхи, Яхи, Яхи, Яхи, Яхи, Яхи…»
«Ты?! — она оторопела. Мутант кивнул. — Ты — Яхи? Звать так?!»
«Яхи звать, так. Ты… не бойся. Яхи не зверь».
Ха, как раз зверей-то я боюсь куда меньше, чем людей. То есть совсем не боюсь.
«А… кто ты?»
«Яхи — ман. Маны — люди», — гордо выпрямился он, подпирая потолок макушкой.
«Это ты-то человек?!»
«Давно, много Дождей назад, маны были люди. Потом был Большой Огонь, люди много умирали, много болели, мало стало живых, ещё меньше — здоровых. Люди болели, кто не умер — стал маном. Ты будешь жить здесь, ты не умрёшь, ты умеешь слышать мана».
«Это ты меня из воды вытащил?»
«Ты лежала в воде у берега. Яхи думал — зверь, подошёл — ты. Думал — мёртвая. Ты дышала, но тебе было плохо. Яхи взял тебя сюда, лечил, поил. Тебе стало хорошо. Скоро будет ещё лучше. Говори с Яхи!»
«Давно ты нашёл меня?»
«Один день».
«Сейчас что — утро, вечер?»
«Сейчас Дождь, вечер».
«Ты нашёл меня вечером?»
«Темно было, да».
Значит, её носило по подземным норам где-то полдня, пока не выбросило наружу. И здесь она около суток. Куда ж её уволокло, что Бена еле слышно?! Норы землероек могут быть как угодно длинны…
Миль снова потянулась вдаль, зовя мужа…
И опять — будто кто-то заткнул ей рот. Миль аж головой потрясла, пытаясь сбросить «кляп».
«Зачем кричишь?» — Яхи надвинулся, загородил собой всё вокруг.
«Это, значит, ты меня заглушил?»
«Яхи, да. Не кричи».
«Зачем ты это сделал?»
«Зачем кричала?»
Он её экранирует! Вот это да! Если так пойдёт, Бен рядышком пройдёт и не услышит её.
«Яхи, я зову своего мужа. Муж и жена должны быть вместе. Дождь нас разлучил, и это плохо. Поэтому я его зову, он придёт, найдёт меня, и мы опять будем вместе.»
«Он тоже умеет слышать?»
«Слышать?… А… Да, конечно».
«Не зови».
«Почему?»
«Яхи нашёл тебя, Яхи — муж».
«Че-его-о?! Чей муж?» — опешила она.
«Ты жена, Яхи — муж, — терпеливо пояснил он. — Маны берут жён у людей».
«Зачем?» — ничего умнее она спросить не придумала.
«У манов совсем мало женщин. Нужны дети, чтобы были новые маны. Кто не может найти жену, того прогоняют. Кого прогнали — долго не живёт, его никто не слышит, он никого не слышит, тут, — ман показал на свою мохнатую голову, — тут у него умирает».
«Ну… ничем не могу помочь. Ты — ман. Я — нет. Я не могу быть тебе женой, мы разные», — Миль постаралась отодвинуться — очень уж близко он подошёл.
«Разные — да. Женой — можешь. Маны тоже были люди. Маны берут жён у людей. Жёны рожают детей. У Яхи есть один сын. Если он умрёт, Яхи опять должен найти жену, она опять должна родить. Теперь Яхи не надо идти к Диким или в Город искать жену. Яхи нашёл тебя. Ты молодая, ты будешь рожать».
«Не буду, Яхи. Я больна. У нас с мужем нет детей.»
Мутант резко наклонился к ней, приблизив своё чёрное лицо почти вплотную к её лицу, уставился тремя горящими глазами, втянул широкими ноздрями воздух… Миль попыталась отстраниться, но он легко пресёк эту попытку. Оставалось только зажмуриться и задержать дыхание… И тут же мощный вопрошающий ментопоток вломился в сознание так грубо, что тело чуть не вывернулось наизнанку, каждой клеточкой стараясь ответить… Не ожидавшая подобной атаки, Миль еле отсекла чужое менто, заблокировалась, закрывшись так плотно, как только смогла…
Но мутант уже отпустил её руки, выпрямился, и глядел теперь с высоты своего роста, покачивая головой. Ждал.
Успокоив несущееся вскачь сердце и отдышавшись, Миль острожно приоткрыла блок, прислушалась — он больше не пытался вклиниться в её менто, глянула сердито:
«Больше не смей так давить на меня!»
«Яхи только проверил. Да, не родишь. Пока. Но ты молодая. Яхи будет лечить тебя, Яхи умеет. Сын Яхи — крепкий мальчик и может выжить. Тогда ты будешь просто жена, не мать».
«Не буду, Яхи! У меня уже есть муж, и другого мне не надо! Он всё равно найдёт меня, понял?»
«Понял. Может, найдёт. Но маны не отдают женщин обратно».
«Отдают — не отдают… А меня спросить не хочешь? Я что — вещь?! И ты что — думаешь, он вот так просто оставит меня тебе и спокойно уйдёт? Он ведь убьёт тебя, Яхи. И тебя, и всех манов!»
«Яхи тоже случалось убивать», — и, сев у огня, он спокойно принялся нанизывать на толстую палку уже потрошёные и ободранные тушки животных.
«Да я сама тебя убью!» — взъярилась Миль, и нерассуждающая ярость её выплеснулась на чёрный мохнатый ком… Без раздумий, без сожалений — ей впервые просто и незатейливо, от души, захотелось убить… Не то, что тогда… убегая от Контроля, когда она сама чуть не умерла. А теперь — теперь ярость её ударилась о черный силуэт у очага. …И разбилась о его защиту — ман только вздрогнул, глотнул воздуху и аж выгнулся, пережидая удар. Это было всё, на что у Миль хватило сил. Всхлипнув, она сползла по холодной каменной кладке и съёжилась на полу, кутаясь в обрывки майки, а больше — в собственные объятия. Бен придёт… Она будет звать его день и ночь, и он услышит же когда-нибудь… Иначе всё зря…
…По жилищу мана распространялся запах жареного мяса… А у Миль в желудке уже очень давно не было ничего, кроме нескольких глотков того мерзкого питья, которым её поил ман. Тело, усиленно заживлявшее многочисленные поверхностные повреждения да вдобавок только что отдавшее и без того небогатый запас энергии на неразумную атаку, поколебалось на грани — потребовать пищи и жить дальше или смириться и начать тихо угасать — и оставило выбор за взбалмошной хозяйкой. Всё равно ведь сделает по-своему. Хозяйка вроде бы помнила о данном когда-то мужу обещании, но муж оказался недосягаем, а перспектива в случае выживания была столь отвратительна… необходимость выжить уже не казалась непререкаемой… жить хотелось всё меньше…
Она не услышала его шагов. Просто вдруг вознеслась вверх: огромные руки легко оторвали её от пола — одной парой ман без особых усилий, как щенка, держал девушку перед собой, а другой заботливо укутывал в большую, мягкую шкуру. Упаковав как следует, перенёс к очагу, примостил к себе на колено и подсунул к её губам объёмистую толстостенную посудину, слепленную, видимо, из глины:
«Пей».
«Не буду».
«Не заставляй Яхи применять силу».
Слегка запрокинув ей голову, он больно сжал щёки Миль с двух сторон так, что губы раскрылись, и наклонил сосуд. В рот Миль хлынуло густое солоноватое питьё, пришлось глотать… Влив всё, что было в сосуде, он поднёс к её лицу кусок мяса на деревянной палке и спросил:
«Ты будешь есть? Яхи может сам разжевать и заставить тебя проглотить. Ты хочешь есть так?» — угроза была более чем реальна.
«Нет. Сама», — мрачно сказала она.
Улыбнувшись, он распеленал ей руки и вручил мясо. Мясо, конечно, было без соли…
«Чем это ты меня поил?»
«Если Яхи скажет, ты не сможешь выпить ещё, а ты должна это пить, чтобы стать здоровой. Почему ты не ешь?»
Миль, крепко задумавшаяся над составом напитка, ответила:
«Невкусно. Без соли».
Он кивнул:
«Ты привыкнешь. Это сначала непривычно. Ешь, привыкай. Можешь присаливать золой, вот, — он показал, как. — Яхи принесёт плоды. Потом».
Сам он уплетал мясо с подобающим ему аппетитом. Миль убедила себя, что голодна, и таки сумела разделаться со своим пресным куском. По крайней мере, пахло оно прекрасно.
Яхи попытался предложить ей ещё кусок, но она так решительно заявила, что сыта, что он только кивнул, перестал ковырять щепкой в зубах, устроил девушку на лежанку, а сам продолжил трапезу. Под его довольное чавканье и весёлый треск разгрызаемых костей Миль, угревшись под тёплой шкурой, начала клевать носом — что и неудивительно после такого насыщенного переживаниями дня да плюс наверняка в том питье имелось природное снотворное…
Утро, вечер? Может, ночь? Попробуй тут определи — очаг, как и накануне, исправно освещал каменный свод и стены, за которыми, наверное, всё так же плясал дождь… Лохматого Яхи, как и большую часть времени, дома опять не было — и слава Богу… Но каким способом эта громадина проникала сквозь такую стену? Миль неоднократно обследовала стыки каменных блоков, уложенных убедительно прочно, безо всякого раствора — между ними и волосок не просунешь. Нашла два отверстия: одно — над очагом, но, даже если погасить огонь, в дымоход не протиснешься — слишком узок; на второе наткнулась случайно: в дальнем углу обнаружилась плита, спихнув которую в сторону, Миль отшатнулась и поспешила вернуть её обратно: квадратное отверстие было мало того, что тоже безнадёжно узким, так ещё и оказалось ничем иным, нежели сортиром, и уходило в зловонную тьму. Этим путём тоже не выберешься — разве что решишь расстаться с жизнью особо извращённым способом…
Но Яхи-то ведь как-то шастает туда-сюда? Вот скоро вернётся и опять станет пользовать этой своей сомнительной жижей неясного происхожения… хорошо хоть, что в мужья пока не очень набивается… Муж выискался, чучело-вонючело, немытое, четырёхрукое…
Забравшись обратно на лежанку, Миль, собравшись с остатком силёнок, предприняла очередную попытку дозваться мужа… И то ли померещилось, то ли впрямь пахнуло хлебным духом — откликнулся на самом пределе слышимости родной голос! Миль радостно потянулась навстречу, выкладываясь до тёмного беспамятства, но полной утраты связи с реальностью… Услышала настоящий отклик, его отклик! И пусть сразу навалилась тотальная слабость, свалившая в сон…
Такой глухой да крепкий, что Яхи так и не смог её добудиться. Однако это не показалось ему достаточной причиной, чтобы пропустить приём целебного питья…
Отвратительная как никогда, жижа наполнила рот и провалилась в желудок… Миль открыла глаза, пытаясь проплеваться и услышала:
«Пей!»
«Не могу… противно…»
«С чего вдруг?»
«Не буду…»
«Будешь!»
Гадкая жидкость опять затопила глотку… И Миль начало выворачивать наизнанку…
Яхи быстро перегнул её через колено, и всё, влитое с таким трудом, принялось извергаться наружу. Рвота сотрясала долго, выкручивая нутро, до слёз и судорог, до потемнения в глазах…
Но всему есть предел, закончилась и эта пытка. Пока Миль силилась отдышаться, Яхи вооружился охапкой сена и в четыре руки быстро ликвидировал лужу. Всеядное пламя ярко вспыхнуло, без возражений приняв подношение, и вскоре только кислый запах рвоты напоминал о последствии насильного лечения.
«Ты чем меня травил, чудовище?» — спросила Миль, полоща рот над вонючим сортиром.
«Яхи лечил тебя тем же, чем и всегда», — сумрачно ответил тот, удерживая её, потому стоять она не могла.
«Ничего не напутал?» — значит, какой-то местный компонент ядовит для неё… хорошо ещё, что вывернуло.
«Нечего было путать. Яхи брал те же части. Причина не в питье».
«Говорила же — не надо было пичкать насильно. Вот скоро придёт мой муж, а ты меня насмерть залечил, как оправдываться будешь?»
Он взрыкнул и, сверкнув очами, чуть ли не швырнул её на лежанку. Накрыл с головой, придавил тяжёлой лапой:
«Спи».
…Миль резко села, а только потом проснулась, вытаращив глаза. Сердце бубном колотилось в груди, грудь ходила ходуном. Что-то разбудило… В темноте каменной хижины вкусно пахло горячим хлебом… Оклик! Её окликнули — кто, кроме Бена мог позвать так, что тело отозвалось раньше разума?! Заметавшись солнечными зайчиками, радость затопила её по макушку, Миль с трудом удержалась от смеха — и послала менто навстречу. Он недалеко, он знает, где она, он скоро придёт!!!
Тёмным клубком вскинулся со своего места Яхи, прыжком оказался рядом, рыкнул, раздувая ноздри:
«Не кричи!» — запах хлеба растаял, как сон, остались только обычные для этого жилища «ароматы».
«А то что? Он всё равно уже знает, где я, он в пути. И лучше бы тебе ему не попадаться».
«Твой муж — ман?»
«С чего бы. Он — человек, мужчина, и ещё какой мужчина…» — мечтательно улыбнулась она.
«Тогда пусть он не попадается Яхи, а не Яхи — ему!» — набычился ман.
«А что ты можешь, чучело-вонючело!» — фыркнула Миль и расхохоталась. Придержать бы язычок, но её отчего-то понесло — не то от предвкушения скорой встречи с Беном, не то от остатков дряни, которой Яхи накануне перекормил её ненароком. Она беззвучно хохотала и не могла остановиться, забыв, что самолюбие мальчишек всех рас и любого возраста дразнить небезопасно.
Чучело не чучело, но рассердился мутант здорово.
«Яхи — ман! Ман покажет тебе, что может сделать с твоим мужем».
Чужая воля душным пологом тяжело навалилась на сознание, грозя задавить, но Миль хорошо усвоила урок с прошлого раза — блок оказался на месте раньше, чем она успела испугаться и вспомнила о защите. Сколько ман ни давил, как ни тужился — пробить барьер было не в его силах, блокировка любой напор просто отводила в никуда, и весь запал бесполезно растворялся в пространстве… За надёжным барьером было тихо и спокойно. От испуга неуместное её веселье как рукой сняло, теперь она понимала, что рисковала, и рисковала напрасно, и с сожалением подумала — сдержит любую атаку, а вот ответить не сможет. Бен — тот бы смог… Зато заодно сообразила, что он уже, наверное, настолько близко, что его можно достать на втором уровне — и тут же попробовала. Не жалея скудных сил. И ответ пришёл — слабый, но насыщенно-хлебный и заметно ближе…
Платить пришлось немедленно — приливом слабости и тошноты. Равнодушно глянув на всё ещё пыхтящего от напряжения мана, Миль свернулась на лежанке калачиком и задремала. А недремлющий блок нёс вахту, невзирая на её сон…
…Щеки коснулось нечто прохладное, Миль нехотя открыла глаза и взглянула — возле её головы лежали нежно пахнущие круглобокие фрукты. Она улыбнулась — Яхи оставил попытки кормить её принуждением.
Взяв ещё один фрукт, ман протянул его Миль. Она отвернулась. Фрукт настойчиво поднесли с другой стороны. Ага, это же приглашение к разговору, устной речью мы оба не владеем… Ну, давай попробуем договориться ещё раз.
Миль сняла блок.
«Говори с Яхи… — менто было совсем другим, чем прежде. Ни угрозы, ни требовательности в нём не звучало. Только растерянность и просьба. — Говори с Яхи… Ты слышишь. Яхи знает — ты слышишь».
«Почему бы тебе не добавить «пожалуйста»?»
«А что это?»
«Когда очень просят, говорят «пожалуйста».
Он помолчал, посопел, почесался (он вообще чесался часто и с удовольствием)… Присел рядом.
«Яхи очень просит. Говори с Яхи… пожалуйста».
«Ладно, — на это силы ещё нашлись. — Только ты отодвинься немного».
Вонял он немилосердно…
«Яхи принёс плоды. Ешь… пожалуйста».
«Не уверена, что мне можно это есть. Некоторые вещества не для меня».
«Вещества — может быть. Но это не вещества. Это плоды. Они вкусные, ешь».
Поздно.
«Не хочу».
«Ты проверяешь, будет ли Яхи кормить тебя силой. Нет, больше не будет».
Она смягчилась.
«Я поняла, но… я правда не могу есть. Не хочу. Я… очень скучаю, Яхи. Понимаешь? Так бывает — когда по кому-то очень скучаешь, ничего не хочешь».
И не стала объяснять, что потом наступает момент, когда просто и не можешь… Она перешла эту грань. Тело больше не требовало еды. Более того — оно еду уже не принимало. Ещё можно его заставить… если найдёшь уважительную причину. И — да, если упустить время, всё может плохо закончиться. Но в этом состоянии такой пустяк уже совершенно не волнует…
Яхи слушал внимательно. И ничего не понял.
«Яхи делал неправильно, — гнул он своё. — Яхи виноват. Яхи не должен был делать так с тобой».
Она покачала головой.
«Ты бы ничего и не смог сделать. А то, что тебе удалось поначалу — и удалось-то лишь потому, что я больна. Посмотри сюда, Яхи».
Она сдвинула браслет, под ним на незагорелой полоске кожи сверкнул белизной маленький кружок с золотой точкой посередине и широкой красной каймой по краю.
«Видишь красное кольцо? Круг должен быть весь белым. Чем больше красного, тем хуже мои дела. Так Бен сказал, а он знает, что говорит».
«Бен?» — шерсть на Яхи встала дыбом, ноздри раздулись.
«Бен. Муж. Любимый. Единственный. Моя ненаглядная половинка… Отпусти меня, а? И всё обойдётся, никто не пострадает. Зачем тебе чужая половинка, да ещё больная? Чужое вообще брать нехорошо. А Бен меня вылечит…»
«Нет!» — ман рычал раскатисто, как большой зверь.
«Яхи, я ведь даже не твоя добыча. Ты меня не украл, не дрался за меня. Ты меня просто встретил и помог в трудную минуту. Спасибо за помощь, но мне пора вернуться. Отпусти».
«Нет!!» — и он не встал даже, а воздвигся, медленно и страшно. И казался он сейчас ещё огромнее — может быть, из-за вздыбленной шерсти.
«Тогда Бен придёт сюда и будет драться с тобой. И он прикончит тебя, Яхи. Тебе не одолеть его, и не потому, что у него оружие. А потому, что он сильнее тебя… здесь, — она указала на его голову. — И ещё потому, что он без меня — тоже только половина целого…»
«Нет! — рык сотряс своды и посыпалась пыль. — Яхи будет твоей половиной целого! Будет!»
«Да нет же, Яхи — нет! Мы части от разного целого, пойми уже!!»
«Нет!!» — и, не прекращая рычать, прыгнул к ней, взгромоздился, придавив горячей своей, вонючей тушей, в пару взмахов сорвал и без того жалкие остатки одежды… Ни о каком сопротивлении речь идти не могла — попробуй хоть пальцем шевельнуть в тисках четырёх рук…
Задыхаясь, Миль с гадливостью поняла, что ей конец. Смертная тоска начала останавливать сердце, в растерянности оно по инерции ещё слегка потрепыхалось — это даже не было больно… и смирилось с наплывающей тьмой. И Миль спокойно и даже с облегчением начала проваливаться в эту огромную, нудно звенящую черноту…
И опять на неё кто-то орал, требуя, чтобы она дышала… И неуклюже подгонял её сбитое с толку сердце, побуждая его работать.
Да дышу я, дышу… устало думала она. И окликала: Бен, это ты? Но в нос шибало вонью большого зверя, мокрой шерстью и застарелым потом, а возле уха гулко стучало чужое мощное сердце… или даже два?…
Яхи нёсся через лес, перепрыгивал через ручьи, переходил вброд речки, обходил озёрца, которыми изобиловала местность. И изо всех сил звал, не переставая:
«Бен!!!»
Тот отзывался несколько удивлённо — голос, звавший его, был совершенно незнакомым, но очень настойчивым и испуганным. Расстояние пока не позволяло им объясниться, можно было только посылать отклик в ответ на вызов, но с каждым часом расстояние это сокращалось — оба уверенно торопились навстречу друг другу.
По пути Яхи срывал плоды и в наивной надежде не накормить, так хоть порадовать совал их Миль, но она даже глаз не открывала. Сам Яхи не ел — он бежал, дыша за двоих, и редкие звери торопливо убирались с его дороги.
Похоронив одну женщину, Яхи не хотел стать причиной гибели другой…
Но уже совсем скоро Яхи почувствовал, как его словно бы ухватили за шкирку или захлестнули на шее поводок — и стали тянуть вперёд. Подёргавшись, понял, что не вырваться. Ощущение было новым и крайне неприятным для его гордости, однако, в данном случае, полезным — невидимый поводок указывал точное направление движения и даже временами помогал бежать и дышать, добавляя сил. Казалось — Яхи бы испугался, если бы не был уверен, что сейчас-то ему ничто не грозит — казалось, если бы Яхи даже умер, его тело всё равно продолжало бы бежать, неся к цели неподвижный свёрток, который он крепко прижимал к груди… Ещё он чувствовал: владелец поводка уже взял на себя заботу о ноше у него на руках — во всяком случае, дышалось Яхи теперь значительно легче… Вот Яхи вывалился из густого кустарника и как-то вдруг оказалось — всё, дошёл… Поводок ослаб, отпустив его, ноги Яхи подкосились и он осел на мокрую траву, а руки сами разжались — свёрток скатился с его широких ладоней к чьим-то тут же согнувшимся коленям, и был подхвачен…
Тонкие руки в отметинах ссадин выпростались из шкур и обняли человека, который в упор смотрел на Яхи бешеными светлыми глазами. Руки светлоглазого жили своей жизнью — выпутали из намокшей шкуры девичью головку и осторожно погрузили в её растрёпанные волосы какую-то сверкающую даже в рассеянном сумеречном свете вещицу — и волосы эти, как живые, немедленно принялись расплетаться и снова переплетаться, на них заиграли и разбежались по всему нагому девичьему телу голубые искорки… А светлые глаза его, глядя чуть снизу, неотрывно держали Яхи взглядом — и клубилась в них пополам с еле сдерживаемой силой такая ярость, что Яхи порадовался, что ничего не успел сделать с этой девушкой — только порвал её одежду…
Впрочем, светлоглазый держал мана в своей власти, даже и закрыв глаза. Эти двое слились в одно, и для них не стало ни леса, ни дождя, ни Яхи, ни самого мира, ни времени… И Яхи убедился: она говорила правду — он, ман, и в самом деле пытался взять абсолютно чужое. Никогда бы ему не суметь стать её половиной…
69. Справедливость для манов, или
…Бену недолго удалось лететь за ментоэхом своей уносимой подземным потоком жены, ибо накаркал: довольно скоро во флайер таки долбанула молния, и, сшибая сначала верхушки, а потом и ветки, аппарат провалился в отсыревшую массу леса. Все эти многочисленные упругие древесные тела притормозили падение машины, благо, летел Бен невысоко, с небольшой скоростью, и флайер, хотя и приложился о землю, вышибая дух из пилота, помялся, но всё же не взорвался и не убил его. Бен, впрочем, потерял сознание гораздо раньше — а именно в момент удара молнии, но, очнувшись, оценил милость случая и собственную удачливость. Особенно, когда вспомнил — молния-то ведь ударила не куда-нибудь. Вон — и отверстие в лобовом стекле, и пульт, и штурвал оплавлены… и ладони основательно закоптились, хотя в салоне ничего нигде не загорелось… А поверх копоти ладони отчётливо светились ясным синим огнём… Чувствовал он себя довольно странно, имели место дезориентация и ощущение нереальности, как во сне… От неловкого, но вполне естественного движения рук — посмотреть, а что с тыльной стороной кистей — с пальцев сорвались небольшие шаровые заряды и принялись плавать вокруг, сталкиваясь и оглушительно взрываясь… Прикосновение к волосам вызвало целый каскад подобных зарядов, только совсем уж мелких… Боясь, что разнесёт в салоне всё, что не успело пострадать при падении, Бен выбрался из ободранного флайера и довольно долго экспериментировал, находя себя даже не аккумулятором, а чем-то между электростанцией средней мощности и волшебником-недоучкой, и в конце концов наловчился удерживать доставшийся почти даром — не считая утраты пострадавшего флайера — потенциал внутри… Только кончики пальцев временами пощипывало, они горячели и, в такт всё ещё бившим в землю молниям, принимались светиться, да с волос то и дело брызгами срывались колючие синие искры…
Окончательно он пришёл в себя, уловив слабый и какой-то придушенный зов Миль. Умел бы краснеть — непременно б покраснел. А так только закопчёные щёки слегка потеплели. Заигрался, надо же… Кое-как оттерев физиономию и руки, торопливо собрал рюкзак и начал марафон…
Очень скоро он вполне оценил свой не вполне человеческий статус. Я — мутант, откровенно и с удовольствием признавался он себе, давя, наконец, последние дохлые сомнения, ещё слабо шевелившиеся в подсознании. Я — мутант, повторял он, с корнем вырывая их из глубин души. Я — мутант, твердил он, бегом и практически без передышки спеша на редкие всплески ментоголоса Миль уже почти сутки, и не чувствуя ни усталости, ни голода, разве что — иногда — жажду… Случившиеся совершенно некстати короткие глухие сумерки, заменявшие здесь ночь, он нетерпеливо переждал и продолжил путь, едва начав различать очертания стволов. Какой там сон или голод — ему мнилось, что он каким-то образом ухитрился совершенно неприлично обожраться, и теперь сыт до безобразия, а если от избытка сил и не взмывал в воздух на бегу, то исключительно из соображений безопасности — и без того одной усвоенной молнии было как раз на одну больше, чем нужно…
Стало быть, всё ещё имела место некоторая эйфория, понимал Бен, безошибочно стремясь к притягивающей его точке пространства, откуда доносился порой голос Миль, голос, который он слышал отчётливо, и отвечал — но она его ответ еле ловила. Лёгкий полынный ментозапах наполнял весь тонущий в дожде лес — и по тому, насколько слаб был запах, и с каким трудом она выходила на связь, Бен мог определить: плохи её дела, ой, плохи…
Но чтобы настолько?
«Сторож» вовсю изводил душу, завывая час от часу всё сильнее, и Бен, всё ускоряя бег, уже бежал, едва касаясь земли, огибая препятствия, ломясь через подлесок — сбитые им ветки и обломки тонких стволиков разлетались в стороны… Ему везло — если это было везение: ни в нору не провалился, ни ногу не подвернул, ни споткнулся…
Пока его будто чем-то в грудь не ткнули, да так, что в глазах потемнело… Ноги подломились, и весь воздух куда-то вдруг делся… Рюкзак мстительно въехал в затылок, раскисшая в грязь земля пополам с травой, ударив в лицо, щедро набилась в рот, залепила глаза… Преодолевая тянущую тупую боль в груди, Бен заставил своё сердце биться, обратил лицо к дождю, отплевался… Подтянул колени, сел, слепо зашарил во тьме — надо же… только что ведь было светло, и вдруг стемнело — нащупал какой-то шершавый ствол, и начал вставать: надо идти дальше, Миль ждёт.
И тут понял: всё — Миль… он не мог додумать, не решался… И взвыл:
— Не смей!!..
…Он плохо помнил, сколько просидел во мраке, минуту или час, и что делал… Саднило горло, ныли разбитые руки, и припомнилось смутно, что орал, рычал и вслепую драл размокшую траву и мочалил какие-то стволы… Но темнота понемногу рассеялась, серенький день снова замаячил перед глазами, и Бен смог встать. Поправил съехавший рюкзак, подтянул ремни. Подставил колким струям лицо и руки… Он знал теперь, что всё обошлось, что она жива, и, хотя ей и плохо, но держится…. Ну, а раз они оба с нею живы — надо пошевеливаться.
Потянувшись вдаль, легко нашарил и Миль, и того, кто нёс её. Мельком удивился этой лёгкости, о коей тут же забыл — надо было поддержать и свою окаянную жёнушку, и её «транспорт», насчёт которого у Бена имелись самые неприятные подозрения. Установив прочную связь с обоими, Бен подцепил «транспорт» ментодиктатом и потянул его к себе…
Как бы ему этого ни хотелось, он так и не размазал по лесу посмевшего возжелать его девочку четырёхрукого красноглазого верзилу. Потому хотя бы, что прежде тот спас её и, пусть и в пределах своего дикого понимания, но ведь как-то заботился о ней…
А вот Миль, отлипнув, наконец, от перепачканной рваной майки, мокро обтянувшей мужнину грудь, вместе с энергией преисполнилась явно недобрых намерений. И по-прежнему стоявший на коленях ман эти намерения чувствовал так же ясно, как почувствовал бы острый нож у своего горла. Но не вступал в беседу, не просил ни о чём — только, сонно моргая, отрешённо смотрел куда-то в сторону сквозь слипшиеся пряди чёрных волос, по которым бесконечно стекала вода, и в усталых глазах читалась спокойная готовность принять любое решение.
Не обращая внимания на свою наготу, Миль повернулась к мутанту и попыталась поймать его взгляд, но красные глаза, хотя и находились на одном уровне с её лицом, неуловимо ускользали… «Нетушки, никуда ты теперь не денешься…» — усмехнулась про себя Миль, и спросила:
«Что, думаешь, на этот-то раз я убью тебя? Ну уж нет. Ты ещё долго будешь вычёсывать блох, сидя у огня в своей каменной берлоге, — он перевёл на неё рассеянный взгляд… Миль вкрадчиво продолжила: — Вот только сходишь в ваш общий дом и кое-что передашь от меня каждому ману… включая детёнышей…» — ман дёрнулся — теперь он готов был молить… Однако укололся взглядом о зелёные льдинки её глаз, обмяк, ссутулился… покорно дождался окончания процедуры. Потом кивнул, медленно встал, развернулся и нехотя поплёлся назад, петляя меж стволов…
Бен озадаченно посмотрел вслед широкоплечей махине, неслышно растворявшейся за частой сеткой неутомимо шелестящего ливня. Он не слышал ни слова из того, что сказала ману Миль, заметил только несколько её непонятных жестов, быстро рассёкших разлинованный дождём воздух, и ощутил движение энергии, взвихрившейся вокруг мутанта и Миль.
— Слушай, ну ты и учудила. Нашла чему научиться — умирать. Чуть не укокошила и себя, и меня… А ведь обещала же, — укорил он, стаскивая с себя настырно липнущую к телу в меру драную майку. Осторожно, чтобы не порвать совсем, отжал одёжку и натянул на жену, ранясь душою об её худобу; всё лучше, чем ничего, так как надевать забытую маном шкуру она отказалась наотрез. Несмотря даже на то, что, подпитавшись, первым делом лично извела всех имевшихся и на себе, и на этой шкуре блох… А заодно и вообще всякую насекомую мелочь поблизости. Так что ман ушёл восвояси вполне облагодетельствованный.
«Ну прости… — опять прижалась она и содрогнулась: — Просто это было так противно, что, на этот раз, сдохнуть оказалось куда легче… — и, вовремя спохватившись, не стала пояснять, дабы не напугать его: вместе со столь полезным навыком она обрела, наконец, и свободу — свободу умереть когда угодно… — Я, знаешь ли, и убивать научилась — да сил не хватало прикончить его там же, на месте…»
— А что ты с ним сделала? — спросил он, поднимая и отряхивая шкуру. Посомневался и принялся наматывать мутантское имущество на свой голый торс. А куда деваться — другой-то одежды он, собирая рюкзак, в спешке прихватить не догадался.
«Понимаешь, какое упущение… В природе не существует справедливости — только та, которую люди создают друг для друга. Так меня учили. Вот я и подарила им, — кивнула она в сторону ушедшего мана, — справедливость. Ну, как я её понимаю».
— А как ты её понимаешь? — уточнил он, закидывая на спину рюкзак и подавая жене руку, за которую она тотчас уцепилась.
«Всё просто: как только Яхи доберётся до своих сородичей, маны навсегда избавятся от дурной привычки красть женщин и принуждать их рожать им детей. Пусть выживают за счёт собственных».
— А… Ну, тогда Десанту можно больше о манах не беспокоиться. В течение одного — двух поколений благополучно вымрут… А то и раньше.
Миль пожала плечом:
«Полагаешь, было бы милосерднее просто умертвить всех разом?»
«Я полагаю, что зря он позарился на мою жену…»
«Это да… Никогда не обижай ведьму…»
Как они добирались до флайера — целая маленькая эпопея, мокрая, грязная и нудная, длившаяся куда больше тех нескольких часов, в которые уложился Бен на пути «туда». Обратно шли неспешно — а куда было спешить, тем более, что у Миль не имелось обуви, а всяких импровизаций, что несколько раз из подручных материалов сооружал для неё Бен, хватало ненадолго. В конце концов, он предпочёл привычно посадить её на плечо — и опять посетовал про себя, насколько легче стала Миль с той беззаботной поры, когда они оба гуляли по городским улицам… Того и гляди, ветром унесёт…
А на её возражения, продиктованные муками совести, отрезал:
— Не воображай, что весишь тонну, худышка. Сиди спокойно. И займись делом — тебе оттуда должно быть лучше видно дорогу.
И не уточнил, что он имел в виду под «дорогой»… Не это же болотистое недоразумение, что сейчас под ногами? Но Миль добросовестно отрабатывала проезд — всматривалась в местность, вслушивалась в лесные звуки, коих, кроме бесконечно-нудного шелеста дождя, осталось немного: пропали куда-то птицы и мелкие зверьки, крупные — кто залёг в спячку в надёжных сухих норах, кто откочевал в менее утопшие области. Из оставшейся в родных местах живности большинство само искало, кого бы слопать, а потому шуметь особо не собиралось. Вот и стоял лес без привычного стрёкота, гомона, щебета. Только дождь шумел высоко в кронах, да почва под ногами чавкала. Даже бродячий кустарник, перебравшись на высокие, не столь сырые участки, свернул свои пятнистые листочки в тугие почки, прижал ветки к стволам и более не приставал к прохожим…
И всё же лес жил. Миль, как бы ни тянуло её то к одному мощному стволу, то к другому, оказавшись на земле, благоразумно шла только там, где прошёл Бен, и не смела отбиваться в сторону… А чтобы легче было сохранять благоразумие, вскоре и вовсе ограничила своё менто контактом с мужем. Но вскоре определённо почуяла неладное — кроме менто, есть ведь ещё древнее, присущее многим, ощущение чужого взгляда в спину, острый неуют оттого, что тебя тайком разглядывают, например, через глазок оптического прицела… От этого жадного, ощупывающего взгляда мужнино плечо, только что бывшее таким удобным, сразу потеряло в комфортности — теперь Миль чувствовала себя выставленной голышом на витрине… Ещё приходило на ум сравнение с вознесённым над окрестностями огородным чучелом: «Высоко сижу, далеко гляжу… в ветхом неглижу». Заодно с неловкостью в груди затлело нечто опасно-многообещающее, ещё не имеющее адресата… кончики пальцев немедленно украсились голубым сиянием.
Естественно, блок за ненадобностью был отброшен…
Однако давящее ощущение чужого взгляда пропало раньше, чем удалось разобраться, был он или померещился. То есть какие-то живые существа в округе болтались — но достаточно далеко и недостаточно большие, чтобы из-за них беспокоиться. Путь был свободен, так что оба прибавили шагу. Миль против воли то и дело нетерпеливо высовывалась вперёд, Бен её окорачивал, она вроде подчинялась… А вскоре ему снова приходилось призывать её к осторожности: атмосфера всё ещё была перенасыщена электричеством, которое поглощалось их телами, пополняя энергозапас, опьяняя обоих… Силы прибывали, Миль крепла час от часу, вокруг неё уже тоже наблюдались проскакивающие в воздухе голубые искорки, значит, и у неё появились некие излишки. Размокшая почва, раскисшие травы, постоянно льющаяся сверху довольно прохладная вода — всё это перестало беспокоить, подумаешь, мелочи какие! Миль бодро шлёпала по лужам наравне с Беном, и драная майка на ней парила, так и посягая высохнуть всякий раз, как дождик чуть утихал…
Для очистки совести Бен дважды предлагал сделать привал — хотя бы для перекусона, но предлагал неуверенно, потому что и сам не испытывал необходимости ни в еде, ни в отдыхе. Миль только отмахивалась.
70. «Ну и рожа у тебя, Шарапов…»
Бен всю дорогу сверялся со светящимся глазком пеленгатора, подвешенного к поясу, и, наконец, довернувшись на пол-оборота, удовлетворённо сказал:
— Ага. Почти пришли, флайер рядом… — крошечный огонёк указателя, всю дорогу нервно мигавший, горел теперь ровно. — Нам туда…
Идти стало проще, вокруг попадались каменистые площадки, да крутолобые валуны выставили лысые макушки из зарослей мха и высокой травы. Миль вовсе заприплясывала: район был знакомый, где-то здесь они с Беном как раз и охотились до начала Сезона Дождей…
— Эй, ты куда! — прикрикнул Бен, но Миль повела носом, махнула рукой — за мной! — и козой поскакала, выбирая для прыжков каменистые выходы породы. Даже и не подумаешь, что всего несколько часов назад практически лежала трупом. Бен едва поспевал следом, и на просеку, проделанную флайером при падении, Миль выскочила первой.
Своего флайера они не увидели — его загораживала чужая машина. Ярко окрашенная, бронированная, по сравнению с лёгкой машинкой Миль — махина да и только. Весёлая раскраска не вводила в заблуждение, все люки и порты, которыми всякий уважающий себя Кочевник оснащал свою летающую крепость, располагались, где следует… А Бен, сатанея оттого, что ну никак не удавалось ухватить убегающую жену — менто она блокировала, на окрики не реагировала — даже и не заметил, как оружие в руках оказалось. Просто вдруг понял, что хватку на стволе надо бы ослабить, да и стрелять всё равно нельзя — Миль перекрывала цель, упорно мелькая на линии огня… А вот и вовсе подпрыгнула, обхватив за шею незнакомца в десантном комбезе, и оба завалились в мокрую траву, пропав из виду…
Бен потом долго соображал, как мог не опознать знакомый ментозапах — может быть, оттого, что всё почти полностью перебивала примешавшаяся дымная гарь… Но, подскочив к возившимся в траве, он не сразу понял, что видит, и нужна ли Миль помощь: она сидела верхом на каком-то перемазанном парне в лёгком десантном комбинезоне и увлечённо трясла того за ворот, трепала за уши, а время от времени, стиснув, принималась… ага, чмокать — куда попало… А тот бессовестно млел…
Однако, узрев Бенову зверскую рожу, парень мигом переменился в лице и, вывернувшись из-под Миль, накрыл её собой… Тоже — только после осознав, что прикрывает её от её же собственного мужа.
«Ребята, вы чего?» — удивлённо-задавленно спросила она из-под… Джея.
И только тут Бен его признал…
— Убить бы гада, и сказать, что так и было, — устало проронил он, опускаясь рядом, подождал, когда Джей примет вертикальное положение, и двинул-таки его по затылку, отчего тот опять нырнул закопчёным носом… А потом, не вытерпев, облапил, сопя, их обоих. Зажатая между ними, Миль, мурлыча, зажмурилась и умиротворённо затихла…
— Вы меня сейчас поделите пополам или всё же отложите это дело на потом? — осведомился, отбиваясь, Джей, когда все наконец укрылись от дождя в пёстро разрисованном флайере, вымылись, чуть обсохли, переоделись, во что нашлось. И принялись возиться, радостно тормоша друг друга. Причём Джей, в силу меньшинства, в этой битве проигрывал… — Дайте хоть я уже на вас посмотрю… Миль, ну хватит, оборвёшь мне все уши… девки же любить не будут…
Он отстранил её от себя, всмотрелся и сразу всё увидел… Куда-то делась та весёлая, ласковая девочка-подросток, которой он ещё совсем недавно покупал игрушки… У этой взгляд, едва улыбка сбегала с лица, угасал, уходил в себя, и лицо становилось будто чужое, заострившееся, жёсткое, с резко обозначившимися скулами и побледневшей, туго обтянувшей костяк кожей; и весу в ней явно поубавилось, а некой взрывоопасной готовности — прибавилось… Прядка на левом виске — серебрится сединой… И вообще — это была просто другая девушка. Так бывает — люди меняются, но — меняются с возрастом. А тут, если по календарю, прошло всего ничего — полгода, что ли… год?… Прижав её к груди снова, взглядом спросил Бена: что ж это такое?! А вот так — взглядом же хмуро ответил Бен, а вслух посетовал:
— А шутить ты так и не научился… Я ж тебя едва не пристрелил, придурок ты такой!.. Чего сияешь, спрашивается? И ты тоже хороша, Миль, — повернулся он к ней: — Ты вдовой стать надумала, да? Целуешься тут со всеми подряд…
— Ой, можно подумать — ты ревнуешь! — хмыкнул Джей.
«Ну прости меня, родной мой, я думала — ты вот-вот сам почуешь, что это Джей…» — она выбралась из объятий Джея и, виновато мурлыча, уткнулась лицом в мужнину грудь.
— Да я его не узнавал, пока не увидел эту наглую рожу вблизи!! — не сдавался Бен, машинально поглаживая её по спине, но всмотрелся в Джея внимательней: — Тем более, что и ментофлёр у тебя стал совершенно другим — дым какой-то… от прежнего мятного почти ничего и не осталось…
— Ну, не вам же одним меняться… — проворчал Джей. — А выстрелить ты всё равно бы не смог!
Бен скептически шевельнул бровью:
— Ну да?
— Проверим? — весело оскалился Джей. — Можешь попробовать. Ну, давай-давай!
Джей встал, выпрямился в дверном проёме в полный рост. Улыбка у него была настолько уверенно-провоцирующей, что Бен отстранил протестующую Миль, поднял лайтер и, в нарушение всех в подкорку вбитых запретов — «На своих оружия не направлять ни при каких обстоятельствах!» — прицелился в его плечо… взяв, правда, слишком высокий прицел.
— Халтуришь, — заметил Джей. — Ну да ладно. А теперь жми на спуск!
Бен нажал… то есть честно попытался нажать. Палец и не пошевелился.
Прищурившись, Бен подмигнул Джею — и над плечом у того, чуть не опалив, скользнул-таки раскалённый луч.
— Не огорчайся, ты всё равно молодец, — убирая лайтер, похвалил он «брата». — С пользой провёл время в разлуке… Но давайте-ка договоримся — больше никаких провокаций. Тем более, что, — он усмехнулся, — не тебе одному довелось кое-чему научиться… — он поднял руку и — Джей с трудом удержал рот закрытым — продемонстрировал присутствующим крошечный синий шарик, ярко засиявший у него между большим и указательным пальцами. Позволив всем налюбоваться, стремительно запустил огоньком в сторону дождя — стоявшему в проёме Джею пришлось быстренько увернуться. Огонёк ударился о ближайший ствол и взорвался. Не очень громко, но впечатляюще.
— Ну нипочём тебя не переплюнуть… — вздохнул Джей. — И как же ты докатился до швыряния молний? Научиться-то этому можно?
— Думаю, запросто. При первом же слиянии… если Миль не будет возражать.
Та погасила улыбку, посмурнела, и уклонилась:
«Я подумаю. А ты, — хмурый взгляд Джею, — пока рассказывай, где пропадал!» — и занялась своей косой.
— Это я пропадал?! — возмутился тот. — Это вы… Что?! — это Бен перебил его:
— Ну… не хочет — не надо. Может, ты и сам научишься. Ближайший разряд покажет… — но гроза, как назло, похоже, уже выдохлась, и молнии бить перестали …
А на растерянно-вопросительный взгляд Джея Бен ответил:
— Да ты рассказывай, рассказывай… — и дополнил: «Всё потом».
— А что рассказывать… — Джей было загляделся на то, как Миль с помощью своего неразлучного Гребня приводит волосы в порядок… но Бен ткнул его локтем в бок, чтобы очнулся, и он спохватился: — Сидел это я на своём рабочем месте, сидел… От вас известий никаких… Скучно мне было, грустно и одиноко… Ну и залез я в местную информационную кладовую на предмет новостей… А там, веришь ли, теперь всё так серьёо-озно… Еле ноги унёс, но наследил. Вот вычислил меня Стан да на ковёр и вызывает, а я иду и радуюсь: ну, теперь точно уволят! И полечу я вольной птичкой вас, бродяг, разыскивать. Тем более, что шифровочка от тебя, братец, пришла, адрес, хоть и приблизительный, ты мне оставил… Стан, кстати, тебя очень за такую наводку благодарил. Сказал — если б не та шифровка, они бы ещё долго думали, где да когда вас ждать…
— Да уж… вот чуял же, что не надо было её отправлять… Но мы ж с тобой договаривались…
— Ну, я бы, конечно, тогда гораздо дольше вас искал… Да ладно, всего не предусмотришь… Обошлось же вроде…
Бен метнул выразительный взгляд и поторопил его:
— И что — выгнали, что ли?
— Если бы… Стан же меня всё-таки наладил в личные адьютанты. И отвечал я, таким образом, только перед ним. Зато и он мог делать или не делать со мной практически всё, что заблагорассудится.
Гребень, хотя и находился в руках Миль, но действовал будто по своему усмотрению — коса, прямо на глазах, сама собой приобретала ухоженный вид… А Миль, также на глазах, успокаивалась, черты расслаблялись, на лице проступало некоторое умиротворение… И вроде проглянула та, прежняя Миль…
— И что ему заблагорассудилось? — не давал Джею отлынивать Бен.
— Ой, лучше и не вспоминать… Он назвал это «восстановительный курс». Медики на мне отплясались, как хотели… отдуваться пришлось и за себя, и за вас, бродилки, — Джей аж передёрнулся всем телом и — Миль глянула удивлённо — мысленно ругнулся в своих лучших традициях. — …Простите, госпожа… Но гадство же… Да не принял он мою отставку! — это уже Бену. — Сказал, что я ему ещё минимум неделю должен — по закону — и потащил на охоту. На вас, как выяснилось. Видел бы ты ту охоту…
— А я, значит, не видел?!..
— Ты? Да вы шарахнули императивом по киберам, и смылись, а я — врезал Стану по уху, чтобы не особо геройствовал, иначе б я не сидел сейчас тут, а тоже был бы размазан относительно ровным слоем по окрестностям Периметра… — Миль съёжилась и Бен потребовал: «Опусти подробности». Джей понятливо опустил и продолжил: — Приземлились это мы среди Кочевников, а там никого нет — народ побросал имущество и пешочком, пешочком… Ну, тут уж я Стану решительно так и говорю: простите, дорогой шеф, отсюда наши дорожки расходятся. Заявление моё у вас имеется, и вы уж мне как-нибудь простите ту недоработанную неделю, а я вас оставляю, потому что ну сил моих нет, как соскучился по господам Рэгхазам. Он не особо спорил, так что я присмотрел себе этот раскрашенный сундук и полетел вас искать. Благо в небе — ни одного лишнего флайера… Долетел без помех.
— Долгонько искал, — хмыкнул кантуемый Бен — Миль уже мостилась к нему под крылышко, привычно сворачиваясь клубочком. Он только руки подставлял…
— А ты бы секторы ещё шире накромсал! Да и прятался ты — вполне… А по менто, уж извините, я вас не сразу нащупал. Нет, я не жалуюсь, — продолжал он, поощряемый кивком Бена. — Время я хорошо проводил — охота, рыбалка… Погода отличная, зверья уйма… Мутанты, опять же, скучать не давали. Ну и насмотрелся я на них… Попутно выяснил, как они с нашими десантами справлялись… И ба… женщин тырили…
— Ментоатаки… — кивнул Бен.
— Что, и вы с ними познакомились?!
— Более, чем тесно, — кивнул Бен, чувствуя, как Миль у него под рукой засыпает. — Правда, всего с одним. Такой, знаешь — лохматый, четыре руки, глаза красные в количестве трёх штук…
«Четвёртый у него на затылке… Яхи его звать. И ещё он совершенно чёрный… блохастый… и жутко вонючий…» — сонно вставила Миль.
— На затылке?! — поразился Джей. — Вот чего не знал, того не знал.
А Бен подсказал: " Продолжай в том же духе…»
— Чёрный, говоришь… — послушно продолжил Джей. — Я видел и белых. И зелёных. И ещё всяких. Но все пытались меня атаковать! Вот я на них вволюшку-то и попрактиковался… Помнишь, ты как-то… кхм… мастер-класс показывал? Ну так — я теперь опасен даже связанный! Поначалу-то они на меня всей толпой наваливались… Объединяют менто и давят, представляешь? И если б не твои уроки… Зато теперь, едва меня учуют — исчезают, как не было их, а кто не успевает — плюхается наземь и притворяется мёртвым, а что им ещё остаётся… Я ведь могу и такого «мёртвого» поднять да и заставить делать всё, что мне в голову взбредёт… В общем, проредил я их популяцию…
— Всё, спит она, — другим голосом сказал он.
— Угум, — ответил Бен. И кивком предложил устроиться по другую сторону от Миль. — Если, конечно, ты не передумал… А то другого шанса у тебя может и не появиться…
Сон… Мудрый, ласковый, необоримый… Обычно он ненавязчиво ждёт своего часа, может сговорчиво уступить, если вам не до него, но он обязательно вернётся и тогда уж всё равно возьмёт своё, а если вам вздумается пренебрегать им долго, подкрадётся, обложит со всех сторон, подкараулит и мстительно навалится в самый неподходящий момент, и тогда уж отдай ему должное, не то жди беды… Никто не может долго противиться его власти. Никому не отказано в его милости. И даже кошмары снятся не просто так.
Хитромудрый Гребень усыпил хозяйку при первой же возможности вовсе не потому, что устало тело — а потому, что душа её переполнилась тяжёлыми впечатлениями, с которыми не справлялось бодрствующее сознание. Сон всё рассортирует по местам, трудолюбиво разложит по полочкам — только дай ему время, наклеит узнаваемые этикетки, расставит приоритеты, отсеет лишнее, выделит и укрепит нужное, а болезненные и неприятные впечатления приглушит и постепенно сведёт на нет… И проснёшься ты уже с ясной головой и решение примешь верное, не сгоряча, не сдуру…
Ну и помог Бен Гребню — немножко, аккуратно подведя Миль к покою… А иначе она снова и снова прокручивала бы последние события, содрогаясь от отвращения и мучаясь от невозможности что-то поправить. Есть же пределы выносливости и у гибкой женской психики. А если разделить неприятности на троих — то и достанется каждому только треть…
…Она сладко спала и охотно впустила в свои сны Бена… Слияние в двуединство с сонным сознанием прошло без помех, Бен лишь чуточку углубил её сон и только тогда осторожно открылся для Джея… Миль было насторожилась, но Джей вёл себя примерно, а Бен убедил её, что всё правильно, всё как надо, и она успокоилась…
…— Вот почему она не допускала меня в трилистник! — хлопнул себя по лбу Джей, выйдя из триединства. — Бедная девочка… она же мнила себя виноватой и… испачканной… Ей было просто стыдно показывать себя изнутри кому-то, кроме тебя.
— Да она и передо мной стеснялась — ты же видел ту стену, которую она поначалу возвела?…
Джей вскинулся на кровати:
— А это потому, что ты ничем не удосужился ей помочь — тогда, сразу! Не утешил, не успокоил. Она и решила, что ты её не простишь, переживать станешь, страдать… — он протянул длинную руку и, обвиняюще тыча твёрдым пальцем Бену в грудь, шёпотом закричал: — Тебя она берегла, тебя!!! Да дохлые ж твои предки, Бен — у неё во всём этом мире никого, кроме тебя, нет! Даже меня у неё — нет, — с болью добавил он совсем тихо, — потому что не нужен я ей… никто ей, кроме тебя, не нужен!
От несправедливости обвинений Бен булькнул горлом, и чуть не дёрнулся встать, но — свежепричёсанная головка Миль покоилась на его плече, и он удержал порыв, аккуратно переложив жену на изголовье, и только затем поднялся, таким же яростным шёпотом доказывая:
— Тогда, сразу, мне надо было удержать под диктатом этого урода и подкормить её! Он, знаешь ли, неслабо трепыхался! Нет, я б, конечно, убил бы его, если б знал, что её это утешит… Да я и сам был не вполне в себе от переизбытка энергии! Для меня это было тоже внове! И мы же оба вот только что, перед тем — умерли… и воскресли… Я… да я просто не подумал… — наконец признал он виновато. — Ну, переспала бы она с этим… Яхи. И что? Почему это так важно для неё? Подумаешь, блох нацепляла — так ведь тут же и выжгла всех…
— Нну… видимо, потому, что мужчина из её мира — то ещё животное — в такой ситуации чувствовал бы себя ущемлённым в правах, обворованным, что ли… затаил бы обиду на жену, запрезирал её, хотя что там от неё-то зависело?… Или даже не затаил бы, а открыто принялся бы скандалить, качать права, обвинять её и всячески изъявлять недовольство — вплоть до рукоприкладства. Это у нас всё иначе… Но она-то этого просто не знала! Не успела она это усвоить, не дали ей на это времени…
Они ещё с минуту постояли на коленях над спящей Миль, глядя друг на друга. Наконец Бен сообразил её укрыть. Помотал удивлённо головой:
— Насколько я понял из её воспоминаний — из-за этого у них там распадаются браки. Представляешь — из-за этого! — развёл руками и сошёл с кровати. А чего разлёживаться, когда дел полно.
Джей шикнул на него:
— Тихо ты… разбудим… — и поддел: — А может, ты тоже вздремнёшь? А то вон как распереживался…
— Со мной как раз всё нормально. Меня же никто не пытался изнасиловать. Пойдём лучше глянем, что там с нашим флайером…
А с невезучей «Фишкой» судьба ещё не наигралась: мало того, что в неё угораздило молнией, мало, что после этого она не столько приземлилась, сколько сверзилась наземь, так к ней и мародёры руки приложили. И откуда они тут взялись, да ещё в Сезон Дождей, когда даже звери без уважительной причины нос предпочитают под ливень не высовывать… Но вот — набрели на пострадавшую машинку в отсутствие хозяев, а поскольку Бен второпях дверцу люка не запер, а киберу тоже не повезло остаться в строю — беспрепятственно влезли в салон и поживились от души.
— Ну не мог я её запереть! — отбивался Бен от обвинений в бесхозяйственности. — Перекосило люк от удара, а мне надо было за Миль поспеть, так что не до ремонта мне было! И так едва поспел! Нет, ну надо же, — нервно хохотнул он, — в такой глуши — и обокрали машину! И ведь — пока у нас всё хорошо было, никого вокруг не болталось, а стоило только начаться неприятностям, так и эти — тут как тут!..
Бен, ворча, оценивал ущерб, пытаясь заодно прибраться, а Джей уже перетаскивал из реквизированного «Сундука» необходимые для ремонта материалы — дальновидные Кочевники всегда набивали свои машины так плотно, что те едва взлетали. Благо, обворованный флайер пострадал не столь сильно, как можно было ожидать, да и мародёры особо не бесчинствовали — так, порылись, прихватили кое-что по мелочи, в основном, еду да медикаменты, ну и оружием не побрезговали…
— Не поможет им оружие, когда я до них доберусь! — пообещал Бен, и Джей не усомнился, что так оно и будет. Заодно и злость найдётся на ком сорвать…
— А может, ну её, эту «Фишку», бросайте здесь да перебирайтесь ко мне на борт — «Сундук» просторен, места хватит, а втроём веселее…
— Думаешь? Ещё неизвестно, что скажет Миль, как проснётся…
— А что?
— А то… Сомневаюсь я, что наше самоуправство сойдёт нам с рук просто так.
— Так мы же как лучше…
Бен только головой качнул и невесело усмехнулся.
— Оно конечно. Но, помнится, Стан тоже тебе Лицензию выхлопотал из самых лучших побуждений, если не ошибаюсь — а ты почему-то вроде как-то не был ему особо благодарен? Так что… помяни моё слово — что-то будет… И мародёры эти мне интересны вовсе не из-за барахла — не так много они и украли.
Джей, держа коробку с электронными мелочами, медленно обернулся, посмотрел вокруг другим взглядом:
— Об этом я как-то… Думаешь?…
— Мне очень хотелось бы ошибиться, — кивнул Бен. — Поэтому в первую очередь приводим в чувство кибера.
71. «Предчувствия его не обманули!..»
Приведённый в чувство кибер смог предъявить вполне качественную бортовую запись. И Бен постарался не очень огорчиться, чтобы не растревожить раньше времени Миль. Это ему удалось, и она сладко проспала ещё несколько часов, за которые «братья» почти успели ударными темпами привести потрёпанный флайер в рабочее состояние. Всё-таки хорошие машины делали в Городе. Прочные. Особенно — модели для дам…
Почуяв, что Миль вот-вот проснётся, Бен вдохнул-выдохнул, как перед нырком в воду:
— Ну, я пошёл… — вернулся к ней, сел рядом. Джей замаячил где-то на пороге.
Миль ещё не открыла глаз, а Бен уже начал:
— Слушай, не злись, а? Мы просто…
«…хотели, как лучше, — мягко улыбнулась она, жмурясь и потягиваясь. — И у вас получилось. Мне действительно полегчало на душе, поэтому вы прощены. На этот раз, — уточнила она и, видя недоверчивое удивление мужа, добавила: — А что, мне надо было визжать, топать ногами и бить посуду о ваши головы? Да, вы негодяи. Но — негодяи мои, любимые и единственные, — она встрепала Бену его белобрысую макушку. — Так что на сей раз можете выдохнуть и расслабиться.»
Джей уже собрался так и сделать, но оказалось, что она не закончила.
«Однако, господа мои любимые негодяи, — ментоголос её понизился, утратив всякую мягкость, зазвучал злобным шипением, глаза зазеленели и недобро сузились, в салоне резко похолодало, разом расплётшиеся волосы Миль вметнуло облачно, будто порывом сквозняка, и в них замелькали искры — а сам воздух вокруг неё сгустился и потемнел, и в этом сумраке отчётливо засветились голубым кончики её пальцев… По тесному пространству спального отсека волнами побежало некое опасное напряжение… и всё стихло. — Однако, господа мои, — повторила она почти нормальным голосом, — не советую ещё когда-нибудь пытаться принудительно меня спасать от меня самой. Или ещё зачем-либо лезть ко мне в душу без приглашения.»
Миль сделала пару вдохов, успокаиваясь, сползла с постели и, проходя мимо понурившегося мужа, чмокнула его в прохладную щёку. Дверь в санузел задвинулась за ней. И вскоре она появилась оттуда умытая, прибранная и вполне весёлая:
«А попить чего-нибудь горяченького и сладкого у нас не найдётся?»
Джей только тут вышел из ступора и зябко повёл плечом. Миль подцепила его за локоть и потащила в тесную кухоньку, где всё ещё немного взъерошенный Бен уже бренчал чем-то. Джея усадили, сунули ему в руки горячую кружку — слегка обжёгшись, он пришёл в себя окончательно. Миль швыркала чаем и лукаво поглядывала на него поверх кружки. Джей задумчиво отхлебнул из своей, опять обжёгся, покосился на неё и сказал, наконец:
— А я-то ещё сожалел, что ты не мне досталась… Как ты с ней живёшь, брат?!
— Вот так и живу, — пожал тот плечами, пряча улыбку. — То я от неё получу, то мне от неё достанется! Ой, не женись на ведьме, брат!
Миль фыркнула в чай.
72. «…И глаз, как у орла…»
«Напомните мне, зачем мы опять тащимся под этим дождём», — потребовала Миль, уныло шлёпая по лужам между Джеем и Беном.
— Тебя же никто не заставлял. Осталась бы с Джеем, подождали б меня… а я бы быстренько прошвырнулся туда и обратно… глянул, что да как… — Бен перевёл дыхание и закончил: — …да и вернулся бы…
«Ага, «подождали бы»! Отпустить тебя одного?! И сидела б там, изводилась от беспокойства… Нетушки — так хоть ты у меня на глазах!»
Вообще-то всё было наоборот — «на глазах» у Бена, шагая впереди него, была она сама. И он не столько следил за местностью, сколько поглядывал, как, увенчанная Гребнем, змеится коса по стройной спинке с архипелагом выпуклых позвонков и острыми крылышками лопаток…
— Ну вот… видишь, как всё… замечательно… — отдышался он. — Всё, как ты и хотела! Так чем ты недовольна?…
С досады топнув ногой, Миль окатилась снизу доверху — что, впрочем, мало что изменило в её облике: они тащились уже не первый час, так что шматком грязи больше, шматком меньше… Перепало и Бену, что неожиданно не только уняло раздражение Миль, но даже и развеселило её. Бен, рассмотрев переданное ею своё ментоотражение, тоже улыбнулся и, попытавшись стереть с лица грязь, только сильнее всё это размазал, чем ещё больше насмешил Миль …
И тут улыбка с её лица пропала. И лицо это вмиг изменилось, став хищным и опасным. Джей, почувствовав резкую перемену её настроения, обернулся и расстроился. Не такими должны быть лица у хорошеньких девушек…
— Близко? — спросил Бен. Ни он, ни Джей ничего ещё не уловили.
Миль мотнула головой:
«Ещё далеко. Но они нас уже видят. Неужели ж вы такие толстокожие… Ну ведь прямо же как будто насекомые по тебе ползают…» — она поёжилась, невольно озираясь: здесь лес стоял гораздо реже, чаще встречались выпирающие из земли огромные разновеликие валуны, с чьих макушек, оставаясь незамеченным, за всей округой наблюдай — не хочу…
— Так ведь они, поди, не нас разглядывают-то… — заметил Джей, украдкой бросая взгляд вокруг и пытаясь встать так, чтобы заслонить Миль… — Бен, а что твой «сторож», тоже молчит?
— Молчит, зараза. Видимо, не считает этих наблюдателей опасными, — оправдывался Бен. — Направление хоть засекла?
«Пока нет…»
— Значит, точно далеко ещё… Ты не переживай, маленькая. Их не может быть много. И даже к тому моменту, когда мы с Джеем их тоже учуем, они всё равно ещё долго не смогут нам ничего сделать. И вообще ничего они не смогут. А что они таращатся на тебя… Ну так — просто оптика в наше время очень уж хорошая, вот они и таращатся…
— А я их понимаю: на кого им ещё таращиться? Не на нас же с Беном… — хохотнул Джей, и добавил, сдувая с носа повисшую каплю дождя: — Да они и вообще отпора не ждут, знают, что нас мало, практически — все мы вот они.
«Ты уверен, что они здесь по наши души?» — хмуро уточнила она, неосознанно и безуспешно пытаясь хоть как-то стянуть, присобрать на груди тонкую мокрую ткань, так откровенно-бессовестно облепившую все изгибы и выпуклости её тела…
— А вот встретимся и уточним…
73. «Десять поросят пошли купаться в море…»
Направление скоро определилось. Визитёров, и правда, оказалось не так много. И вот уже сначала Бен, а следом и Джей, наконец-то уловив ментоэхо, завертели головами и уверенно указали куда-то вперёд.
«Правильно», — подтвердила Миль.
А вот с точным количеством поначалу определиться было сложнее.
«Одно могу сказать — там около десятка крупных живых тел, — уверенно объявила она. — А сколько среди них мыслящих… О! — она обрадовалась: — Сейчас выясним», — стало возможным увидеть пришельцев глазами подвластных ментодиктату птиц.
«Шестеро! И шесть каких-то вьючных животных», — Миль, вся в «полёте», споткнулась, и Джей, подхватив её, глянул с завистью — он так далеко «летать» ещё не мог.
Люди и животные тянулись вереницей, не спеша, заметно медленнее, чем нагонявшая их троица. Ещё пара часов — и Миль «достала» вьючных животных, как более податливых, и смогла разглядывать путников их зрением. Путники животинкам активно не нравились — слишком сильно и резко пахли, чтобы не сказать — воняли, слишком много суетились, подгоняя животных, слишком были злы, усталы и раздражены, отчего шпыняли своих зверей больше необходимого…
— Ага. Ну, значит, скоро сделают привал, — резюмировал её наблюдения Бен. — Наверняка встанут на ночь у Красного озера. И, раз уж мы их теперь видим и слышим, нет никакой нужды подходить ближе. Можем тоже выбрать место для привала и отдыхать… Понаблюдаем, постараемся выяснить о них побольше. Вдруг это простые честные воры… Да я же им тогда вообще всё прощу! — клятвенно пообещал Бен.
Подходящее место в такой сырости нашлось, однако, не сразу — зато к тому времени воришек чётко «видели» все трое. Миль досадливо поморщилась — один из «подопечных», ведя свою скотинку к водопою, был настолько груб с шарахавшимся от него зверем, что его упрекнули в этом даже собственные спутники. На что тот, напрашиваясь на скандал, ответил ещё большей злобой и грубостью…
— Этак они, пожалуй, далеко не уйдут, — заметил Джей, с интересом присматриваясь к отношениям шестерых мужчин.
— Или уйдут, но далеко не все, — согласился Бен, передав ему наблюдение. — А ведь не в их интересах терять спутников, в диком лесу-то.
Миль, убедившись, что «братья» уверенно держат мародёров под контролем, от наблюдения устранилась — ну не глянулись ей эти скандалисты.
Позже, вечером, без особого энтузиазма — только чтобы муж отстал — мурыжа скромный кусочек жареной дичи, она задумчиво протянула:
«А кто они вообще такие?… Откуда взялись здесь?… — и поплотнее прижалась к горячему мужнину боку. Дождь неутомимо стучал снаружи, а здесь, под умело натянутым тентом, радовал душу крошечный костерок, поддерживаемый походной горелкой, и было вполне тепло и почти уютно. — Да ещё такие оборванные, грязные, лохматые да агрессивные…»
Джей хмыкнул, впиваясь крепкими зубами в свою долю мяса: «Ха, можно подумать, мы на марше уж такие все чистые… и добрые…» — подпустил он шпильку в её адрес…
Миль на ответ и не рассчитывала, так — размышляла «вслух»… Однако Бен — была его очередь присматривать за подопечными — ответил:
— Эти откуда-то с юга. Со стоянки осевших Кочевников, судя по их разговорам. Сейчас, как всегда в смутные времена, многие бегут из Города, разбредаются в надежде пересидеть в глухих уголках… Эти, — Бен кивнул себе через плечо, — не ужились на своей стоянке, где, кроме них, все были семейные. Вообрази: мужья в лес, а женщины в становье одни. Ну, эти голодные холостяки и принялись наведываться с охоты домой… То один, то другой. Легко представить, как их встречали вооружённые фэймен… Правда, дамам это скоро надоело, они пожаловались мужьям, вот и пришлось этим молодчикам сматывать удочки и искать счастья в других краях.
«…И наткнулись они на наш беспризорный флайер… — подытожила Миль и с уважением глянула вверх, на мужа: — Ты когда успел это всё узнать? Неужели из их перебранки?»
— А что тут особенного-то… Они ж не первые такие на моей памяти. Всё повторяется… всё знакомо… По обмолвкам многое можно понять.
Джей отозвался:
— Хорошо ещё, что они ваш флайер поднять на крыло не умели. Там ведь не так и много работы было. Совсем, видать, неумехи… Ну, континент велик, места много. Авось, найдут они ещё себе удобный уголок.
— Ага, если эти приятели раньше друг дружке глотки не перегрызут…
«Приятели» и в самом деле близки были к перегрызанию глоток. Обстановка в их лагере накалялась не только с каждым днём, но и с каждой ночью. То ли ментовосприятие у Миль обострялось не по дням, а по часам, а то ли бродяги в порывах страстей излучали всё интесивнее, но ментоэхо их гремело и грохотало — куда там грозе… Даже совершенно не желая быть в курсе их дрязг и переживаний, Миль всё же довольно скоро узнала о взаимоотношениях в замкнутом мужском коллективе куда больше нового, чем когда-либо надеялась… Ночь оглашалась возмущёнными воплями и обиженным басовитым нытьём, страстными признаниями и бессильными угрозами, болезненной ревностью и отчаянными мольбами…
Ошеломлённая обилием и характером новых знаний, она настолько обалдела, что стала с некоторым подозрением посматривать и на собственных спутников, пока они, весело переглянувшись, не спросили в унисон:
— Эй, ты чего?!
— В чём дело-то, а?
У неё, однако, не нашлось слов, чтобы выразить свои сомнения, одни смятенные эмоции. Наконец, как-то призвав к порядку шокированный рассудок, она сформулировала нечто невнятное:
«Э… простите, братцы… Но, раз уж эти отношения в вашей среде настолько в порядке вещей… Я как-то вдруг почувствовала себя немного…»
Как же они над ней ржали… Долго, обидно, невоспитанно целясь в неё пальцами, чтобы она уж точно не сомневалась, кто их так порадовал… икая, катаясь по мокрой земле и радостно отвешивая один другому нехилые тумаки… А она только супилась, покраснев так, что слёзы выступили, и молча ждала, когда им полегчает.
Совсем обессилев, отдышавшись и сумев подавить позывы то и дело начать ржать снова, Бен наконец-то смог изъясниться вразумительно:
— Нет, ты нас не обидела, Миль. Нет, ты никогда не разрушала наших сексуальных отношений за отсутствием таковых. И, девочка — нет, ты нам тут не мешаешь. Ладно, не морочь свою прелестную глупую головку. Правда, я никогда и предположить не мог, что она настолько глупая…
— Это, значит, за столько времени, прожитого в Городе, ты так и не разобралась, кто есть кто, — покачал головой Джей. — Хотя… оно как раз и понятно…
«Да что вам понятно?! У нас, насколько я знаю, за гомосексуальные отношения преследуют по закону! В ряде соседних стран вообще существует полиция нравов, которая к таким вещам крайне неравнодушна! Если хочешь унизить мужчину или стать ему врагом — назови его гомиком и не прогадаешь! Сколько судеб сломано из-за одних только подозрений в гомосексуализме… А у вас…»
Парням сразу расхотелось смеяться.
— У нас тоже не выдают за это премий. Но и не казнят. Терпят, скрипя зубами — а что делать… Со своим телом можешь делать, что хочешь. Если ты, конечно, не представитель белого класса, обязанный заботиться о своём здоровье, как о достоянии Города. Всем же остальным ещё и не такое с рук сходит… Правда, подобного безобразия, — Джей мотнул головой куда-то в темноту леса, — мне встречать как-то давненько не доводилось…
«Собачья свадьба, да и только, — буркнула Миль. — Долго мы ещё будем это терпеть?»
— Ещё немножко, надо всё-таки исключить кое-какие моменты… — быстро обменялись взглядами «братья».
«Собачьи свадьбы» закончились плохо. Количество бродяг за один вечер уменьшилось на треть — двое, не поделивших любовника, сцепились не на шутку, и ни один не пережил тяжёлых аргументов соперника…
Наблюдавший эту схватку Джей покрутил головой:
— Такое впечатление, что этот милашка нарочно их стравил… Они что — не понимают, что с каждой потерей их шансы на выживание падают?
— Ну-ка, ну-ка… — заинтересовался Бен.
«Милашкой» Джей назвал самого молодого из бродяг и, надо отдать тому должное, самого симпатичного на мордашку… Потом оставшиеся трое поссорились из-за свалившегося на них наследства в виде двух тюков барахла и двух осиротевших зверей — нимало, стоит заметить, таким сиротством не огорчённых…
— Они там что, совсем рехнулись?! — недоумевал Джей, когда делёжка завершилась ещё одной скоропостижной смертью и одним серьёзным увечьем.
— Стра-асти-мордасти… — протянул Бен. — Миль, а ты не помнишь, кто из этих жертв высоких отношений за тобой подглядывал? Не этот ли красавчик?
Миль нехотя навестила место трагедии, кивнула и поспешила покинуть стремительно обраставший могилками лагерь безумцев.
— Так-так-так… А ведь он что-то давненько не пользуется возможностью на нас полюбоваться…
Миль вздрогнула и повела плечами.
— Ну-ну, спокойно, фэймен, думаю, эпидемия в лагере у ручья скоро закончится… А к тому, кто выживет, у меня будет личный интерес и кое-какие вопросы, а потом мы поищем себе другое место для спокойной жизни.
«Надеюсь, там не будет этого вечного дождя…»
На самом деле Бен давно определил для себя, кому доведётся «хорошо посмеяться». И ни один из бродяг в тот список не входил. Просто потому, что Бен, к сожалению, не ошибся: смазливый парнишка действительно гулял по дождливому континенту не просто так — слишком хорошо был экипирован для такой прогулки, слишком успешно стравливал между собой спутников, которые другим способом ни за что не хотели с ним расстаться; ну, тут «милашка» был сам виноват — перестарался, очаровывая… Нет, он, конечно, мог всю компанию просто и незатейливо перестрелять… но парень использовал служебное положение, просто чтобы… развлечься. Маленький бонус, так сказать. Что ж, у каждого свои слабости, верно ведь? Да и сразу насторожившая Бена оптика, с помощью которой паренёк так доставал Миль, входила в набор очень уж специальных прибамбасов, коим никак не полагалось иметься ни у простого горожанина, ни у даже самого расторопного Кочевника… Обычные, знаете ли, вполне знакомые любому десантнику прибамбасы… Собственно, по одним этим «игрушкам» парня можно было приговорить. Но Бен надеялся не брать на душу случайных жертв — и не прогадал. Парень был кем угодно, но не невинной овечкой.
К следующему утру на полянке у Красного озера остались лишь свежие могилки, один неприбранный труп, куча хлама в виде распотрошённых тюков да пяток освобождённых от поклажи животных, очень таким поворотом своей судьбы довольных. На взгляд Миль, наивные животинки не понимали, что хозяева, какими бы вонючими да неласковыми ни были, являлись их единственной защитой от хищников… Правда, Миль, пожалевшей оставшуюся на произвол судьбы бесхозную скотинку, тут же доступно объяснили, что данный вид скота является полудомашним, и как одомашнивается, так и дичает очень легко. Ей указали на их спинной хребет с поперечно-выступающими костяными пластинами, которые животные в случае нужды могут встопорщивать навстречу хищнику, на их острые копыта, которые, оказывается, не просто копыта, а что-то вроде кулака, и могут разворачиваться в подобие хватательной ладони… На обилие подножного корма вокруг. На строптиво-независимый характер, доставивший владельцам немало проблем. А также на спасительное чувство стадности, благодаря которому симпатичные скотинки, в отличие от своих безвременно почивших хозяев, прекрасно защищаются совместными усилиями. А кроме всего, Миль указали на высокую степень сообразительности лапоногов — вот как их, оказывается, называют! Так могут ли, спросили её, такие замечательные звери сгинуть в родном лесу так же просто, как их бездарно расставшиеся с жизнью владельцы?
И Миль успокоилась за судьбу столь милых её сердцу лапоногов… И даже не стала просить, чтобы ей позволили ещё немножко поодомашнивать хотя бы одного из пяти… Тем более, что, буде она устанет идти своми ножками, ей пообещали предоставить одно удобное проездное место у мужа на плечах. Поэтому она взялась за протянутую Беном ладонь и последовала совету смотреть на всю эту топотню по лесу как на увлекательную (познавательную, ознакомительную — нужное подчеркнуть) экскурсию в компании приятных, очень заботливых и любящих её людей…
Тем более, что и дождь (по уверениям Джея — в этом Сезоне на редкость рано) как-то вдруг решил прекратить поливать континент. Сырости меньше пока не стало — ну-ка, высохни за день, когда лило несколько недель… Но выглянувшему солнцу сердце всё-таки радовалось…
Миль бодро гарцевала рядом с Беном, изредка ловко — на раз-два-три — забираясь на обещанное проездное место по соседству с небольшим рюкзаком. И радовалась жизни, предоставив мужчинам решать, куда идти да зачем, и запретила себе задумываться над чем-то другим, кроме проникавшего сквозь кожу благодатного света, продолжавшего трудиться над исцелением её тела…
74. Каникулы для обаяшки
Молодой бродяга шёл не спеша, следовать за ним было легко, он не особо сторожился и был почти беспечен. Местность вокруг понемногу меняла рельеф и характер растительности, пропали деревья-колонны, уступив плацдарм хотя и не столь высоким, но гораздо более кряжистым деревьям с мощными, выпирающими из почвы корнями, необъятными стволами, покрытыми толстой, изборождённой складками, корой, и с раскидистой зонтичной кроной. Эти деревья выпускали недалеко от своего основного ствола массу более тонких побегов, и все они имели одну общую крону. Так что одно дерево со всей своей семьёй выглядело небольшой рощицей. Понятно, что там, где росла такая семейка, другие деревья просто не уживались, как говорится — извините, место занято, самим тесно…
Остановиться на привал у такого семьянина означало стать объектом любопытства бесчисленного множества зверей, нашедших в его коре, ветвях и корнях и дом, и приют: дерево-семьянин не только жило само, но и давало жить куче своих симбионтов.
В этом районе леса было гораздо светлее: семейные деревья росли достаточно далеко одно от другого, выбирая возвышенные места. Солнце щедро согревало землю, хорошо питаемую водами бесчисленных рек и речушек, трава поднималась в рост человека, и наблюдать за оставшимся в одиночестве молодым бродягой, оставаясь незамеченными им, и безо всякого менто — приди кому-то из троих такая блажь в голову — не составило бы никаких сложностей…
А парень, ценя уединение, ещё несколько дней просто бродил по лесу, удил рыбу, отыскивал оставшиеся с прошлого предсезонья неопавшие и всё ещё непроросшие плоды в жёстких глянцевых кожурках, ловил в силки да подстреливал возращавшихся понемногу птиц и прочую мелкую дичь. С него совершенно слетел флёр беспомощного мальчика, такого милого, нежного и неумелого — каким он выглядел в лагере среди пяти влюблённых здоровяков. На ночь он ловко забирался на семейное дерево, отыскивал широкую развилку, но которой вполне можно было спать, сгонял оттуда всевозможных соседей (а особо упорных готовил на ужин), и спокойно проводил там ночь…
«Надо же, каникулы устроил! Прямо отпуск дикарём!» — возмущённо откомментировала Миль недельные наблюдения за ним.
— А что ты так на него взъелась? Парень тяжело потрудился, обеспечивая себе спокойную жизнь — имеет же он теперь право на небольшой отдых, всё-таки нескольких человек ради того угробил. Надеюсь, ты не собираешься это ему инкриминировать? Или, может, всё же хочешь пойти и попенять?
«Я?! Да ни Боже мой… Кто я такая, чтобы его упрекать. У самой рыльце основательно в пуху. И потом, те пятеро сами ведь подсуетились».
— Ну так и что тогда ты имеешь против него?
«Ну вот не нравится он мне…»
Бен в такую его благонамеренность и отшельнические мотивы тоже не очень поверил. И совсем перестал верить, когда «милашка» прекратил хаотично блуждать, и передвижение его обрело целеустремлённость…
— А куда это наш коварный обольститель невинных дяденек вдруг так резво припустил? — подивился Бен. — Никак на запад? Ну, это он не сам придумал… Кто-то явно сбил бедного мальчика с панталыку…
— Что, и тебе он не нравится? — усмехнулся Джей. — Какое редкое единство взглядов. Ну прямо семейная традиция.
— А что у нас на западе?
— А на западе у нас… — Джей взялся за свой телекомм, порылся в его меню, и над запястьем всплыла трёхмерная карта. — Залив у нас на западе. Глубоко вдающийся в линию берега. Сам берег — пустынный… Фауна… скудная. Растительность… растительность, как видишь — редкая. Жить там са-авсем несподручно. Что скажешь?
— Скажу, — обронил Бен, краем глаза присматривая за Миль. И, закрывшись от неё, перешёл на менто:
«Скажу, что мне вдруг очень захотелось сменить континент».
Миль на эту секретность только мельком взглянула, не прерывая своего занятия, и не вмешиваясь в их разговор.
«И, если наш парень тот, кого мы имеем в виду, — продолжил Бен, — сделать это будет не так просто. На побережье его, скорее всего, ждут. Или там у него закладка, а в ней передатчик. Потому что никакой другой передающей аппаратуры он с собой предусмотрительно не таскает. Я, во всяком случае, не обнаружил, сколько ни искал».
«И маячок ему вживлён, это обычная практика для наблюдателей. А вглубь континента они не хотят лезть, чтобы, в случае удачи, нас не вспугнуть?»
«Ну, они тогда нас переоценивают, — усмехнулся Бен. — Не думают же они, что я способен отслеживать весь континент? А вот они при необходимости — могут».
«Вот так, сразу весь? Вряд ли. Это тогда они должны только на нём и сосредоточиться. А так… Ну, что они о вас знают… Они знают, что у вас как минимум один флайер. Они знают, что флайер ты выберешь непременно с киберпилотом, а он способен на многое… И они не хотят рисковать ни в какой мелочи, а потому крайне осторожны».
«Вот я и боюсь, что у них всё может получиться… И мне ни к чему, чтобы Миль попусту тревожилась. Последим за ним до побережья, потом вызываем флайеры и проваливаем как можно скорее и как можно дальше. Если не будет поздно».
«А я боюсь, что поздно уже сейчас. Твой «сторож» тебе ничего не говорит?»
«Сторож» — продукт долгой эволюции. И ещё не приноровился к новому положению дел. Он туповат, и зачастую включается, когда опасность подстерегает уже в самом скором будущем».
«Стало быть, в ближайшие часы нам ещё ничего не грозит».
«Ну да, гонец пока не дошёл до берега, где есть передатчик, не принёс весть, что видел там-то девушку с такими-то приметами…»
«Приметы? — Джей хмыкнул. — Да любой из них нас в лицо знает — всех троих. …А что… что, если вестник так и не дойдёт до передатчика?!»
«Убрать его?… Так: что нам это даст… перестанет работать его личный вживлённый маячок, на место, где он смолк, пошлют других ищеек… Инсценировать нападение хищника или ещё что-то?… — Джей кивнул, Бен помолчал, оценивая. — Да… Это вариант. Но тогда кому-то придётся здесь задержаться… чтобы контролировать хищников…»
«Кому же, как не мне…»
«Джей…»
«Ну, ты ещё поспорь со мной, — прервал его Джей. — Сколько там гонцу до побережья?»
Бен попытался проглотить сдавивший горло ком.
«Около суток… минус ночёвку… Хочешь позволить ему дойти?»
«И выиграть вам время», — опять кивнул тот.
«Пожалуй, это даст нам отсрочку… Пока на нас не наткнётся какой-нибудь другой разведчик… Одному Контролю ведомо, сколько их таких теперь шныряет по планете…»
«Да чтоб их!..» — Джей крепко стукнул кулаком по ладони. Звук получился неожиданно звонкий — Миль испуганно вскинулась.
Джей весело выбил ладонями дробь по своим плечам, плоскому животу, бёдрам и коленям:
— Умеешь так, девочка?
Она засмеялась, запрокинув голову:
«Нет! Нисколечко! Но я видела такое там… дома. Научи, а? Ну, хоть немножко?»
— О, нет, — важно заявил он. — Это не для дам! Вот ещё разок выдать — могу! Хочешь?
Она закивала:
«Да, очень!»
Он «выдал» — минут пять по лесу шло эхо. Миль радовалась, не отводя от него сияющих глаз, и потом восторженно хлопала в ладоши:
«Ещё, ещё!»
— Ну, я устал, пощади! — он перевёл дух.
«Вот не думала, что ты на такое способен!» — покачала она головой.
— А почему, собственно? — «возмутился» Джей, но не выдержал позы, засмеялся и махнул рукой: — А, пустяки… Когда я был мальчишкой, это мог любой пацан, если, конечно, хотел быть на высоте.
— Он ещё и поёт, — наябедничал Бен. И добавил: — Вполне сносно.
«Да ну?! — опять распахнула глазища Миль. — А я никогда не слышала… Какая жалость. Почему ты ни разу не спел?»
— Э-э… — подзавис Джей и тайком показал Бену кулак. — Ну, как-то… не пелось. Просто не было под рукой инструмента. Да я и вообще не пел со времён далёкой юности, с самого, считай, колледжа… Так что и голос-то, поди, уже сел…
«Как только найдётся инструмент — споёшь, — твёрдо объявила она. И заглянула в синие глаза: — Ладно? Ну, пожа-алуйста…»
— Ладно, — улыбнулся ей Джей. А Бену сказал с тоской: " Эх-ма… когда ж это теперь будет-то… Да вызывай ты уже флайеры…»
75. Контрольный поцелуй
Бродягу теперь именовали «гонцом», и, в ожидании вызванных флайеров, двигались параллельным курсом, наблюдая очень издалека, километров с пяти. Парень, уверенный в своей безопасности и безлюдности окружения, бросил большую часть поклажи, отпустил лапонога и давно уже шёл открыто, делая лишь краткие остановки для сна и отдыха. Он теперь даже ел на ходу, если можно назвать едой маленькие капсулы спецпитания со стимуляторами и витаминами. Если бы «братьям» требовались ещё какие-нибудь подтверждения его статуса — то эти капсулы ставили в сомнениях точку.
Флайеры прибыли быстро. Что им пройденное людьми расстояние… Свистнул рассекаемый воздух, две стремительные тени пали с неба и — вот они, подзависли и плавно опустились на траву.
Загружаться на борт не спешили. Расставаться так скоро было больно, и Джей вообще закрылся от Миль — и Миль только взглядывала на него вопрошающе и виновато опускала глаза…
«…Может, сбить его с курса, и пусть себе кружит по континенту…»
«А смысл… Разве — чтобы дать парню пожить лишние дни… Если его ждут, если за ним следят, то его целенаправленное движение к месту встречи уже замечено и истолковано правильно: гонец возвращается с доброй вестью. Для них — доброй…»
«Быстро же нас накрыли…»
«Да уж…»
«Даже если мы теперь его ликвидируем… Да нет — если даже он просто повернёт и пойдёт назад ли, в сторону ли — в любом другом направлении… Это будет означать только одно: и гонец нами обнаружен, и вся их затея расшифрована. Значит, мы рядом. Тогда… Брат, у нас один выход…»
Долгий взгляд в глаза друг другу…
«А парень-то — герой…»
«Все мы по-своему герои…»
Долгое же молчание…
«Это будут ревуны. Парочки, я думаю, хватит».
«А потом вступят падальщики… Чтоб никаких следов…»
«Кстати, о следах… Лапоног где?… Ага, вот… счас приведу».
Вскоре в соседнем кустарнике послышались топот, хруст, фырканье, и — Миль от неожиданности шарахнулась под защиту к сидевшему рядом Джею — запыхавшийся, но жизнерадостный лапоног явил из ветвей сперва свою лохматую любопытную морду, а там, сокрушая кусты, и сам выбрался на поляну. Задрав голову, зверь, раздувая лепестки ноздрей, втянул воздух… направился прямо к оторопевшей Миль и безошибочно сунулся мокрым носом в карман её шортов. Невольно улыбнувшись, Миль извлекла из кармашка заныканный от завтрака кусочек сахару, и скормила лакомство гостю. И всё — взаимопонимание было достигнуто. Правда, пришлось пожертвовать почти всем имевшимся на борту сахаром, зато зверь стоял спокойно и позволил оснастить все свои шесть ног небольшими мешочками с несложным, но действенным составом, который на скорую руку нахимичил Бен.
«Это зачем?» — полюбопытствовала Миль, почёсывая лапонога за мохнатыми ушами и у основания лобной пластины, отчего тот блаженно жмурился, вздыхал и ежели и не мурлыкал, то утробно взмыкивал… Пока Бен на пару с Джеем ползали у него под ногами.
— Дождь, конечно, смыл большую часть наших следов, но в последние несколько дней мы натоптали новых. Зверь пройдёт по ним вспять, только и делов-то. Тот состав, что на его ногах, уничтожит все запахи, а вот этот, — Бен украсил шею лапонога ещё одним мешочком, — отпугнёт хищников… А теперь не мешайте мне, я постараюсь объяснить ему, чего мы от него хотим…
На поляне воцарилась относительная тишина. Бен прислонился лбом к лапоноговой голове, постоял так… довольно долго. Лапоног не выдержал первым: повернулся и пошёл, всё ускоряя бег, куда-то в заросли, оставляя на ветках клочья рыжеватой шерсти.
Все трое смотрели ему вслед, пока было слышно, как он ломится через кусты…
«Ревуны пришли, — прервал молчание Джей. — Вам пора».
«У него мини-лайтер».
«В чехле. Это раз. Ревуны здесь не водятся, и он не ждёт нападения — это два. В-третьих, я выпущу их так, чтобы он их не обнаружил до самого конца. И ещё кое-что… В последний момент я попробую остановить его сердце. Тогда он даже не заметит, что умер».
«Ты это сможешь?» — испытующе взглянул в глаза Бен.
«Должен суметь. А вы уходите куда-нибудь, хоть на соседний континент, хоть на Архипелаг, и не высовывайтесь. В эфир не выходите. Однажды, рано или поздно, я найду вас по ментоэху…»
И окликнул Миль:
— Госпожа моя! У меня для тебя маленький подарок!
«Да?» — повернулась к нему Миль.
— Посмотри-ка, что я нашёл! — на протянутой ладони уютно отсвечивал округлым бочком камешек, прозрачный, тёплого оранжево-коричневого оттенка, с искоркой внутри. — Нравится?
«Краси-ивый…» — камешек оранжево отразился в зеленоватой влаге её глаз.
— Сможешь оправить его и носить. Но за это я требую один ма-аленький поцелуй! Бен, не возражаешь?
— Да нет… — пожал тот плечом, завершая проверку флайера перед полётом. — Если один. И маленький.
— Тогда… — Джей приглашающе развёл руки, а когда Миль подняла к нему лицо, подставляя, как всегда, щёку, изловчился и поцеловал — в губы, с нежностью и страстью, отчего Миль покраснела и совершенно растерялась.
«Что ты, Джей?… — глядя на него снизу вверх сквозь выступившие слёзы, спросила она. — Ты… что?…»
— А что такое?! Уж и поцеловать нельзя. Бен, между прочим, разрешил. Ну, не обижайся уже, солнышко моё…
Взяв под мышки, он подсадил её в салон флайера и захлопнул за ней люк. Затем отвернулся и пошёл к своей расписной машине, на ходу послав Бену:
«Улетай, брат. Пожалуйста».
Миль, спотыкаясь, добралась до своего кресла, где и сжалась, пряча глаза от неловкости. Сработали фиксаторы, Бен поднял флайер над поляной, развернул носом на юго-восток и повёл его низко-низко, порой задевая кроны, постепенно наращивая скорость, прижимаясь, где можно, к земле, старательно следуя рельефу местности… Летели молча, Миль всё ещё была смущена, смотрела в строну и ни о чём не спрашивала. Внизу долго проносились верхушки деревьев и россыпи скал, потом мелькнула кромка берега в белой оторочке прибоя, и флайер помчался над зеленой водой, срезая верхушки волн…
76. Финита ля… трагедия
Джей остался один. То есть не просто проводил глазами улетающую «Фишку», но и, зная за собой склонность до последнего «держаться» за их опять (и, хотелось бы, верить — временно) распадающийся тройственный эгрегор, приложил усилие, чтобы не тянуться за отбывающими мыслью. Для чего-то же он выставил себя идиотом, вводя Миль в смятение тем краденым поцелуем… не столько сладким, сколько горьким… Это любая из горожанок на её месте наградила бы нахала или пощёчиной, или, по обстоятельствам, улыбкой, да и думать забыла б о таком пустяке. Но не Миль — с её-то отношением к супружеской верности…
Джей криво улыбнулся. Что ж, теперь она, насколько он успел её изучить, достаточно долго просто не сможет заставить себя снять блокировку… По крайней мере, сможет не сразу. Вот и славно, ни к чему ей видеть предстоящее непотребство… А уж он за это время такого тут успеет наворотить… Ну и, попозже — расстояние опять ляжет между ними надёжной преградой, и даже отголоски не долетят до неё…
Хорошо, что ему есть, чем заняться. Пора делать дело, ради которого он здесь и остался… Парящая над лесом зоркоглазая птица чуть накренилась в полёте, заложив виток по нисходящей, и — вот он, «гонец», по-прежнему спокойно и уверенно продвигается к побережью, не особо торопясь, но и не медля, временами сверяя путь по сигналу комма; что ж, иди, иди… А вот и голодная, сорванная с привычной территории и оттого раздражённая более обычного пара ревунов со свитой падальщиков — ревуны уже почуяли запах добычи, встали на свежий след «гонца» и теперь следуют за ним, как привязанные… Все участники находились ещё далеко от точки рандеву, идеально укладываясь в график расписанных событий, и пока можно было не вмешиваться. А не прибыл ли вдруг кто из встречающих «гонца» — встревожился Джей и потянулся, «полетел», перескакивая из сознания одного зверька в сознание другого, вдоль по линии продвижения «гонца» — до самого берега… Нет, никто покуда не прибыл. Какая непростительная нерасторопность, господа… — укоризненно покачал головой Джей и…
…взглянул на монитор: «Фишка» благополучно пересекла береговую черту, с похвальной скоростью уходя к юго-востоку — сигнал маячил по-над самой водой. Никаких других машин в интересующей зоне не наблюдалось, и Джей, поудобнее устроившись на солнышке, сбросил майку, уселся в дверном проёме и свесил ноги…
…Он всё ещё то перепархивал из зверюшки в зверюшку, то воспарял вместе с птицей, то слегка придерживал ревунов, не подпуская их к «гонцу» раньше срока, когда контролируемое им пространство — немалое, с гордостью отметил он про себя, пространство! — со стороны моря пополнилось сразу множественным ментоэхом. Да никак это зрители из партера к началу спектакля подтягиваются…
Спикировав, Джей взглянул на устье залива острым птичьим зрением и обнаружил входящие в залив машины легко узнаваемых, до боли родных очертаний. Ну, наконец-то, господа почтеннейшая публика… Опаздывать изволите. Милости просим, представление вот-вот начнётся. Сегодня мы даём кровавую драму… О, уверяю, вам понравится — вы же вроде большие ценители подобных постановок.
Ага, спешат… Волнуются за «гонца». Проходите, господа, проходите… Что ж, так и будете на берегу топтаться? Нет, углубились в заросли.
Сейчас-сейчас… Вот только солист подойдёт ещё чуток поближе к авансцене. Ну, вот теперь — твой выход, парень… Увертюра… Занавес!
Где там наша голодная парочка? Вперёд, вперёд, поживее! Иначе так и останетесь без обеда!
Ревуны стремительно покрывали расстояние между собой и добычей, чей запах, раздражая обоняние, всё усиливался, обещая требовательным пустым желудкам вдоволь горячего, нежного мяса… Сзади поспевали маленькие шустрые падальщики — о, эти всегда превосходно точно знали, когда на их долю тоже что-то перепадёт. Они рассядутся вокруг и не будут вмешиваться: их черёд наступит потом, их добыча — то, что не пригодится ревунам…
Джей уже видел зрением ревунов спину «гонца», его непокрытую чернокудрую голову — он собран и деловит, он не ждёт опасности, не чует беды…
Джей проверил — встречающие безнадёжно опаздывали. Нет бы флайером добраться, но — осторожничают, и — тоже не знают о ревунах…
…Первым напал самец. Взревев, набросился сзади. «Гонец» всё же успел обернуться и выхватить оружие, на остатках воли он даже сумел дважды нажать на спуск — хотя сердце его уже секунды две как не билось, и сознание меркло… Конечно, он ни в кого не попал — и ревун обрушился на его обмякшее, уже опустевшее тело всей своей тяжестью, и вцепился ему в горло, и драл когтями его грудь…
Джей видел всё это глазами самки. Она не спешила — её самец управился сам, жертва быстро затихла, ревун задрал окровавленную морду и издал свой знаменитый рёв — рёв хищника, настигшего добычу. Этот рёв услышала и группа спешивших навстречу «гонцу» десантников — они прибавили ходу.
А Джея, убивавшего далеко не впервые и прежде вообще-то всегда делавшего это своими руками, совершенно неожиданно накрыла отдача. На краткий, но тоскливо-нескончаемый миг погасло солнце, кончился воздух, остановилось время и весь мир почернел, скукожился и умер…
Вот теперь Джей остался действительно один — настолько, насколько становится одиноким всякий умирающий. И рядом — никого, ни одной живой души, чтобы сказать: живи, ты мне нужен! А небытие уже неотвратимо-ласково поманило, потянуло в мягко-цепкие объятия: хватит метаться, иди, иди ко мне, уж МНЕ-ТО — ты нужен…
Но скользнул между ним и жадным зевом пустоты знакомый горьковатый запах и невесомо коснулся обмирающей души: это я, я с тобой…
…И он упёрся — а вот хрен! Он вспомнил, что Миль ведь тоже прошла через это — и выжила; а он-то всё-таки — мужчина, воин. И что он делает это — для неё. И что самое-то главное — ещё не сделано!
Чёрное солнце вспыхнуло в чёрном небе…
И он вернулся. Словно вынырнув из тёмных глубин, сделал болезненно-долгий вдох, закашлялся…
Это сколько времени он потерял?!
Оказалось — немного. А мнилось — время и вовсе скончалось…
…Он покрутил головой, крепко протёр ладонями слегка занемевшее лицо… Ну что, Джейвен Линоки, поздравь себя: теперь у тебя на руках кровь одного из тех, для кого ты ещё вчера был своим. И как тебе это нравится — быть на другой стороне? Быть чужим? Впрочем, если разобраться, быть для них «своим» ты давно перестал. Так что это всё лирика и рефлексирование. А на лирику времени нет. Что там у нас дальше…
А, ну да — пора заняться самкой. Где ты есть, клыкастая красавица… Ага, вот. Ну, давай-ка, поработай. Перегрызи этот плотный кусок шкуры, и ты доберёшься до нежной печени… А твой супруг тебе поможет… — подтолкнул он самца.
Большая часть имевшегося времени у ревунов ушла именно на этот пояс. Правда, потом они быстро наверстали упущенное, и, когда десантники подоспели, на залитой кровью траве вовсю пировали падальщики…
Джей видел лица десантников снизу — глазами притаившегося в зарослях маленького зверька, но смотрел он недолго: этому зверьку ещё предстояло утащить в ближайшую нору броненосной землеройки изгрызенный пояс погибшего «гонца» — пояс, под завязку набитый очень ценными для Контроля сведениями…
Падальщик, дрожа и приседая со страху, скользнул в чернеющее отверстие и побежал по тёмному земляному тоннелю. Он не понимал, какая сила заставляет его тащить вглубь подземных переходов совершенно ненужный ему, бесполезный предмет, но противиться этой силе не мог, и потому мчался со всех своих лапок, крепко сжимая в зубах длинный и плоский, пахнущий свежей кровью кусок шкуры с убитой ревунами добычи.
Падальщик боялся не зря: землеройки не любили запаха крови в своих жилищах. И вот одна из этих мощных зверюг уже выдвинулась из-за только что пройденного падальщиком поворота и недовольно потянула ноздрями воздух. Падальщик в панике пискнул, выпустил пояс и драпанул прочь, отыскивая выход наверх…
Джей перенёс диктат на бронированную громадину. И понял, что с этим зверем будет труднее, чем с другими: землеройка обладала известной долей интеллекта и независимым нравом, воздействию подчиниться может, но если оное воздействие не противоречит её естественным склонностям или противоречит им незначительно.
В этот раз её потребности почти совпадали с тем, чего хотел от неё человек: уничтожить ненавистный запах смерти, очистить от него жилище. Вот только Джею нужно было, чтобы эту пахнущую кровью вещь землеройка не выбросила наружу, а обязательно утащила вглубь переходов и похоронила там. И поскорее, колючку бы ей под хвост, пока десантники не поняли, где искать всё ещё сигналящий о себе пояс.
Давай, дорогуша, хватай эту дрянь и тащи её куда подальше… Вот так, милая, вот отлично!
Когда убитая до каменистой твёрдости поверхность туннеля сменилась действительно камнем, броненосец очень удачно уронил ношу себе под ноги и, сопя, принялся усердно её топтать стальной твёрдости копытами, и топтал до тех пор, пока от пояса не осталась лишь жалкая измочаленная ветошь. Теперь можно было надеяться, что ничего не сохранилось ни от маячка, ни от встроенной камеры, ни от зафиксированных материалов.
Однако для большей уверенности давай-ка спрячем этот вонючий лоскут ещё глубже, так глубоко, как это только возможно. Ну, трогайся, умница моя!
Джей загнал землеройку настолько далеко в глубины земли, что едва мог её контролировать. Толща земли, хотя и незначительно, тоже гасила менто.
Наконец он был уверен — сделал всё возможное. Броненосец, довольный, что больше ничем противным не пахнет, утопал по своим делам. Десантники разделились: часть из них собрала останки товарища, упаковала и понесла к берегу, на борт флайера. Другая часть по сигналу маячка, встроенного в пояс, прошла до входа в нору землеройки. Дальше они не полезли — пояс перестал подавать сигнал и искать его в недрах теперь стало невозможно. Третья часть пошла вспять по ещё горячему следу погибшего «гонца».
Тут Джей, пожелав удачи, их оставил — извините, господа, на поклон не выйду… — вернулся к «Сундуку», и осторожно повёл флайер прочь. Он не станет искать «Фишку», нет. Он полетит в другом направлении. Если хватит ресурса батарей, он облетит хоть всю планету вокруг и подойдёт к Бену и Миль с другой стороны… Тяжко будет одному, да — но впереди ждёт встреча, и он не улетает от них, а возвращается к ним. А ради этого можно и потерпеть немного.
…Бен вёл флайер, поглядывал на жену, и усмехался про себя, поражаясь мудрости Джея: Мокрый Континент давно позади, а девочка по-прежнему сидит, насупившись, и не смеет ни глаз поднять, ни поискать Джея поблизости… Наконец, обнаружив отсутствие Джея, она решилась робко взглянуть на мужа, встретила его ободряющую улыбку, и, конечно же, озаботилась — а куда это Джей, собственно, подевался. Но теперь, оставив часть проблем далеко за горизонтом, объясняться Бену было легче.
— Кому-то ведь надо было разобраться с тем парнем. И прикрыть нас с тобой.
«Разобраться… — Миль закрыла глаза, пережидая острый приступ вины… — Хочешь сказать — он остался, чтобы его убить. И прощание устроил именно такое… чтобы я не вмешивалась… — она грустно улыбнулась: — Вот же хитрюга…. А я, наивная дурочка — повелась».
— Миль, он остался, чтобы ты была свободна. Он — мужчина и сам выбрал сторону, за которую воюет. И — не мы начали эту войну… И потом — Джей обещал, что парень умрёт, не страдая.
«Ты ничего не понял, — покачала она головой. — Не столь важно, как умрёт парень — важно, что по воле Джея. А Джей там остался один на один с отдачей. А если он не справится?! Он же о ней даже не подозревает…» — она нащупала в кармане подаренный камушек, стиснула его в кулачке и, собрав себя в точку, выпала из мгновенья, всеми силами пытаясь достать, дотянуться, убедиться… в чём угодно, но — чтобы знать точно… Неопределённость непреносима.
Бен, увидев, как запрокидывается её вмиг побелевшее лицо — а в салоне от нестерпимого холода всё покрывается инеем — гаркнул:
— Кибер!! Принять управление!!!
Фиксаторы то ли отскочили сами, а то ли он просто из них выдрался… Принялся отстёгивать и её, схватил, прижал… Но Миль уже возвращалась, слабо улыбаясь, благодарно прислонилась лицом к его груди:
«Он жив, милый. Всё в порядке. Я… посплю, ладно?»
И безмятежно забылась. А он так и сел в её кресло, держа на руках потяжелевшее тёплое тело и беспомощно глядя, как стремительно добавляется седины в прядке, что на левом её виске…
Дикий Континент
77. Забавы барские и не барские
Архипелаг состоял из великого множества островов, островков и просто отдельно выпиравших из вод каменных осколков. Несколько месяцев они жили там, выбирая всякий день новый остров, и это было вовсе неплохо — главное, что погода стояла солнечная, и Миль только и делала, что заряжалась, сколько влезет — на пару с «Фишкой», кстати, потому что батареи флайера тоже лучше подзаряжать при всяком удобном случае… Но потом Бену пришла в голову мысль, что прятаться в Архипелаге — самое очевидное дело, и, если что, то искать их здесь станут в первую очередь. И пояснил Миль, что петляет и останавливается не просто так, а ловит «окно» в графике движения спутников. Может, конечно, никто их «Фишку» и не высматривает, но если вдруг высматривает, то пусть ему служба праздником не кажется…
Миль только пожала плечами, обозвала мужа «мой обожаемый параноик» и покорно полезла в своё кресло — пристёгиваться…
Следующую остановку Бен сделал в пределах континента, который представил Миль, как Дикий. Они добрались до него уже тогда, когда дольше тянуть было нельзя: батареи требовали подзарядки, да и всем прочим системам не помешала бы профилактика. Всё-таки флайер был им и домом, и транспортом, и крепостью, обеспечивая такую замечательную мобильность…
…На вопрос — почему континент Дикий — он ответил, что именно здесь и проживает основная часть Диких Племён. И их тоже нужно опасаться, потому что никакой особой нежности к горожанам, даже бывшим, эти племена не питают. Город в лице Десанта немало для этого потрудился. И всё же, если выбирать между Контролем и Племенами…
«Согласна рискнуть. С этими хоть есть надежда в случае чего как-то договориться…»
— Полагаешь, есть? — усомнился Бен. — Ну да, тебе-то по-любому ничего страшного не грозит. Всё-таки женщин и у них недостаёт. Тем более, таких молоденьких да хорошеньких.
«Да поняла я уже, поняла, — фыркнула Миль в ответ на такие прозрачные намёки, — обещаю вести себя хорошо, слушаться старших, и бедных дикарей зря не обижать».
— Точно что ли поняла? Хотелось бы верить. Смотри — я тебя за язык не тянул… Но вообще-то они не дикари. Название «Дикие» в их случае синоним скорее слову «свободные»… или «вольные»… или даже — «своевольные»… нежели «дикие»… Просто так уж привилось… Да, техникой и промышленностью они похвастать не могут. Зато умеют жить в ладу с природой… — из недр двигательного отсека, куда Бен погрузился с головой — только филейная часть бодро торчала кверху — голос его звучал глухо.
Миль, гадавшая, как он, далеко не мелких габаритов мужчина, умудрился поместиться в таком тесном объёме считай — наполовину, взглянула на мужа внимательней: просто ли болтает за работой или с конкретной целью… Но по доступной обзору части тела определить ничего конкретного не удалось, и она спросила напрямик:
«А чего это, мой господин и супруг, ты так мне их рекламируешь? Что — опять обострение паранойи?»
Тяжёлый вздох прозвучал прологом к неприятностям, и Бен, вынырнув из машинных глубин, подтвердил её догадку:
— Паранойя не паранойя, но вот кажется мне, что без такой груды металлолома, — он похлопал по ближайшей панели, — нам с тобой в местных просторах затеряться будет попроще. Совсем за своих, конечно, вряд ли сойдём, — но внимания, надеюсь, привлечём всё же поменьше. Опять же, Контролю задачу усложним максимально… если удастся эту железяку как-нибудь спрятать. А пока я ей, бедолаге, профилактику проведу… а потом консервацию… — он опять нырнул в машинное нутро и деятельно там чем-то забрякал…
«И сколько, интересно, нам удастся от него бегать…»
Бряканье на миг затихло. И продолжилось с удвоенным энтузиазмом:
— Сколько нужно… Если понадобится — всю жизнь.
«Оптимист ты мой ненаглядный, — Миль шлёпнула мужа по тому, что торчало. Тот от неожиданности обо что-то стукнулся, судя по звуку — головой, и зашипел. — И куда мы двинемся?»
«Куда-нибудь, где нас меньше всего ждут».
«Если подумать, то меньше всего нас ждут в Городе. Но по доброй воле я туда не вернусь».
Бен выбрался на свет, осторожно, тыльной стороной испачканной кисти, потрогал ушиб, и глянул на жену с укоризной:
— Полностью с тобой согласен — экскурсию нашу мы ещё не закончили. Но драться-то зачем?
«А кто дрался? — распахнула она невинно-ясные глазки, повелительно поманила мужа, чтобы пригнулся, и милостиво приложила руку к его пострадавшей макушке, где нахально набухала шишка… Он блаженно зажмурился от немедленного облегчения — что-что, а исцелять она умела… но тут же, спохватившись, отстранился — тратить силы ей всё ещё следовало с осторожностью. — Может, я тебя просто и без затей домогаюсь?»
— Я же весь грязный… — озадачился он, оглядывая себя.
«Ну, положим, я-то тебя всякого люблю… Но — нет, так нет, — поймала она его на слове, — была бы честь предложена».
И ускользнула на кухню, оставив его, как ей казалось, в дураках… однако вслед донеслось:
— Вообще-то, госпожа провокаторша, вокруг полно воды, и к подвигам я буду готов довольно скоро… А вот тебе, голубушка моя, деться просто некуда… — он был прав: флайер он не приземлил, а приводнил, и тот, заякоренный, ввиду хорошей погоды смирно, слегка покачиваясь, возлежал на спокойной водной глади посреди широчайшего речного устья — чтобы хоть с берегов до него непросто было добраться. Спутников у Города было недостаточно, и именно здесь в зонах их мониторинга досадной прорехой очень кстати зияло ма-аленькое такое слепое пятно…
Очень скоро во флайере стало тесно: Бен вскрыл все доступные панели и кожухи, и жить теперь приходилось в окружении вывороченных блоков, клубков кабелей, мотков проволоки, стопок каких-то плат и прочей электронной начинки. С утра до вечера он что-то протирал, проверял, осматривал, перебирал, менял, смазывал, тестировал… То и дело в самых разных местах трещало, вспыхивало, тянуло дымком… И в салоне, и от Бена крепко пахло смазкой, горячим пластиком, озоном и паяльным зельем…
Вокруг флайера, на поверхности воды, колыхались, широко раскинувшись, дополнительные плёночные секции энергонакопителя, подсоединённые к батареям. К ночи Бен, правда, немного расчищал внутреннее пространство, чтобы было, где прилечь, но с утра опять разворачивал свои работы, и так — уже целую неделю…
Миль, накапливая энергию не хуже флайера, спасалась снаружи, на крыловидных выступах корпуса — но и оттуда её между делом периодически сгоняли:
— Старайся не перегреваться, ты и так слишком мало ешь.
«Сам лопай эту свою рыбу, я её уже видеть не могу…»
— Чего это она моя? Ты же сама её каждый день притаскиваешь!
«А чем прикажешь ещё заниматься?!»
— Ну, потерпи пока, ладно? Вот управлюсь и пойдём на охоту.
Миль не упиралась. Купалась, загорала, слушала ментопространство — кому-то же надо присматривать за окружением. И делилась наблюдениями с мужем:
«Здешняя фауна совсем не такая, как на Мокром, даже растения здесь… будто неодушевлённые. Там я слышала, как живут деревья, и они меня чувствовали, а эти… какие-то безмозглые. Просто растут, и всё. Может, это оттого, что я далеко от них… Или я чего-то не понимаю».
— Это я чего-то не понимаю. Деревьям вроде бы и положено быть безмозглыми, не так ли?
«Не так! Мозгов у них, конечно, нет, но чувствовать они способны. Они же тоже живые! Вспомни хоть бродячий кустарник».
— Так то кустарник, мутантная форма… Ладно… А кроме флоры да фауны… ты ничего не слышала?
«Например?»
— Да так, раз не слышала, то и хорошо… — он повернулся уходить, но Миль окликнула:
«Кстати, о фауне. Взгляни-ка, что покажу…»
Пришлось вернуться. Но жалеть не пришлось: вода на глубине зарябила, засверкала цветными бликами: это, спасаясь от кого-то, врассыпную бросились рыбьи стаи, вечно отиравшиеся поблизости от Миль. Из зеленоватой толщи воды всплывало что-то тёмное, удлинённых очертаний, от губастой головы до кончика хвоста — около метра. Его чуть сплюснутое с боков туловище имело вдоль спины и по бокам полосы бахромы из тонких полосатых шипов, а глаза этот шедевр торжественно нёс впереди себя на изящных, подвижных телескопических стебельках, причём, каждый из восьми стебельков двигался без согласования с другими…
«Ах ты, чудо-юдо… — Миль ласково провела по зеркальным чешуйкам кончиками пальцев — шипы при этом чутко отодвигались, стараясь не задеть нежных пальчиков. — Ну, разве не хорош?»
— Н-не знаю, — с сомнением произнёс Бен. — Я бы не рискнул до него дотронуться.
«Он до тебя, между прочим, тоже, — сообщила она мужу. — Не нравится этот — как насчёт других? Помнишь, ты перекрыл решёткой нашу бухту — там, возле дома…»
— Здесь?! Такие же?
«Или очень похожие. Сам послушай — там… в море… кто-то большой… Видишь? Они давно там».
Бен прислушался. За пределами пресной воды действительно резвились большие сильные животные.
«У них мощное менто, — заметил он. — И они нас не боятся».
«Ничуть не боятся, — согласилась Миль. — Как и те, что приплывали к решётке. Они нечто большее, чем просто животные, Бен. Они думают, желают, планируют…»
«С чего ты взяла?»
«А ты что — не слышишь? Или не хочешь слышать? Разверни менто, как при контакте с человеком, не сужай — тогда услышишь».
И Бен услышал… Не сразу, но — смог. Услышанное поразило. Эти создания в самом деле думали, помнили, мечтали, сопоставляли. Не так, как люди, без слов, приходилось перестраиваться, чтобы понять их визуальные, вкусовые и тактильные образы-понятия, образы-чувства, образы-желания… Что-то похожее на менто Миль, каким оно было поначалу.
«Конечно. Они же не говорят. Но всё понятно, вот послушай… Ну, чего они хотят? Не зажимайся, держись свободнее. Отвлекись».
Бен постарался расслабиться, отпустил свою насторожённость и предубеждение… Потянулся навстречу…
И оказался в кругу приветливости, весёлья, удивления, любопытства. Он не мог различить, кто именно о чём думает, как среди людей, и это дезориентировало. Здесь думали вместе, только желания чуть отличались.
Его приняли, хотя и с иронией — из-за его осторожной недоверчивости. Кто-то посоветовал ему оставаться на месте и думать одному, если он не любит компаний, но на насмешника тут же «шикнули» и пригласили Бена в круг. Приглашение было доброжелательным, наполнено вниманием и интересом к новому собеседнику. От него ждали в ответ новых впечатлений, которые он нёс в себе.
Бену вдруг почудилось, что он резвится в чудесной тёплой воде, просвеченной солнцем и наполненной вкусным угощением. Его звали присоединиться к игре и лакомству… Он растерянно ощутил во рту дивный сладкий вкус нежной, свежей рыбки… и вмиг оказался рядом с Миль, на твёрдой тёплой поверхности пластикового пола.
Тряхнул головой, уловив отголоски весёлого смеха, и сплюнул за борт, чтобы избавиться от вкуса сырой рыбы во рту.
— Надо же… надо же! — повторял он, не находя других слов.
Миль посмеивалась, глядя в сторону.
«Ну что — они вполне разумные, не правда ли?»
Он опять нашёл веселящуюся группу в море, острожно прислушался… Кто-то постарше пригласил его приходить ещё и сожалел, что не может подплыть, чтобы познакомиться поближе — пресная вода неблагоприятна для его здоровья. А ещё кто-то едко заметил, что поближе старику всё равно не подойти — пугалка не даст.
Бену почему-то стало стыдно и он отключился от разговора. Он понял, что за «пугалка» не даёт подойти поближе этим созданиям…
«Да-да, милый, они имеют в виду блокадор».
— Вот почему они всегда пытались приблизиться вплотную к купающимся людям… Просто поговорить, поиграть. Ну кто бы мог подумать, что эти шипастые чудища не едят ничего крупнее рыбы! Надо им объяснить, что люди обычно не слышат менто…
«Я сказала. Но они утверждают, что слышат всех! И не сердятся за то, что их прогоняют. Они знают, что их вид внушает другим существам известные опасения. Я бы поиграла с ними… если можно…»
— Нет уж, дорогая. Поскучай здесь. Я совсем не знаю их повадок. Некоторые люди, знаешь ли, тоже выглядят добрыми и так далее…
«Ты забываешь, что они не люди, — резко перебила она. — И им не присущи людские пороки. Им нет нужды лгать и лицемерить».
— Э-э… Ты, наверное, права. Не надо злиться. Я не имел в виду… Просто мне надо в этом разобраться. " Да не хватало нам ещё поссориться, Миль! — перешёл он на менто. — Загляни и поймёшь, почему я запретил тебе сейчас играть с ними!»
«Вижу я всё, прости меня, — виновато отозвалась она. — Действительно, чуть не поссорились, как ментоглухие!»
— Тогда быстро целуй мужа, и я пойду работать. Я закончил, пора всё это прибрать и навести порядок. Нет-нет, — остановил он её, собравшуюся помогать, — пожалуйста, ничего не трогай, а то я точно не найду, где что… — и она послушно отступилась, отдёрнув ладошки.
«Никак не пойму, где всё это помещалось, пока мы просто жили и не думали о ремонте,» — сказала она, с любопытством следя от порога за перемещениями по салону своего деятельного супруга, и, когда он оказывался поблизости, против воли втягивала носом воздух. Тот вопросительно поднял брови, но разъяснений не дождался, и полез куда-то под пульт с охапкой чего-то тяжёлого…
— Это ты не думала, — малоразборчиво ответил он, покряхтывая, из таинственных недр пульта, откуда виднелись только его длинные голые ноги. — Не твоё это дело — думать о ремонте…
«Ага, — усмехнулась она, заглядывая в путаницу элекронных поторохов и пытаясь там что-то разглядеть. — Не барское это дело, всё верно… "
— Что-нибудь интересное увидела? Знакомое что-нибудь? — спросил он, выезжая наружу в положении лёжа на спине и вытирая руки ветошью. Поднялся, задвинул на место панель.
«Да это я так, от безделья… Прикидываю, влезу я туда или нет — ну, как в детстве… — и засмеялась над собой. — Я вечно куда-то залезала… И меня вечно теряли. А ты?»
— Не то слово… — улыбнулся он, приобнимая её. — Ох, и попадало мне за это дело…
И вдруг возмущённо уличил, отстраняясь:
— Слушай, а чего ты меня всё время обнюхиваешь?!
Пойманная на горячем, она похлопала ресницами и только плечами пожала.
— Нет, в чём дело? Видишь ли, ты даже во сне меня нюхаешь. Кроме шуток.
Миль покраснела:
«В самом деле? А… а зачем ты так пахнешь?!»
— Что, плохо пахну? Нет, правда? — обеспокоился он и попытался это унюхать.
«Да нет, — утешила она. — Не плохо. Но непривычно. Странно. Интересно».
— Всего-о то, — успокоился он. — А я-то думал… Тебе, значит, просто нравится? Тогда нюхай на здоровье. Могу специально натереться смазочным маслом.
«Ага. И внутрь закапай. Шестерёнки вот тут, — она привстала на цыпочки, чтобы дотянуться и постучать его по лбу, — смазать».
— Вот счас ка-ак… цапну! — растопырил он недоотёртые руки. — Будем пахнуть одинаково!
Пронзительный взвизг — и Миль ретировалась аж куда-то на крышу… а Бен, потряся в оглушённом ухе пальцем, продолжил уборку в одиночестве…
…Миль слушала континент. То есть то, что можно было услышать в ментодиапазоне. И ещё, до мурашек на коже и холодка в душе веря и не веря себе, пыталась услышать настроение Мира… Он так давно не обращал на неё внимания, что Миль начала надеяться… Запрещала себе, обламывала эти робкие ростки надежды — но так хотела верить, что он оставил попытки от неё избавиться. И вроде бы уже не слышала в ответ неприятия, недоверия, отказа в праве жить здесь…
По крайне мере, ветер, играя её волосами, как будто был тёпл и ласков, перебирал пряди, а не дёргал, и вода, принимая её тело, обнимала и поддерживала, а не давила и не пыталась засосать, огонь вечернего костра согревал и ластился к ладони, не стараясь обжечь, а песок на берегу приятно щекотал ступни, сговорчиво покидая сандалии и легко ссыпаясь с кожи и одежды…
Может быть, Ему наконец-то стало просто интересно: а что будет, если не пытаться эту странную девчонку уморить, а просто честно дать ей выжить? Возможно, и не помогать — но и не мешать… Может быть, он и не был таким уж сумасшедшим и перекорёженным…
Во всяком случае, в последнее время она часто ловила себя на чувстве гармонии и покоя — и вокруг, и внутри себя… замирала от острого восторга, просто потому, что живёт, что существует — вот здесь, вот сейчас, в этой точке пространства, в этот миг времени… маленькой частицей этой вселенной, более не отторгающей её, признающей её — своей…
Как это, оказывается, восхитительно — чувствовать себя на своём месте, быть нужной, быть своей… маленькой клеточкой большого, сложного организма… знать, что без тебя эта жизнь — будет неполной… Как удивительно понимать, что ты не просто дышишь этим воздухом — но имеешь полное право им дышать, и тебе не просто можно ходить по этой земле, а ты имеешь право ступать по ней, более того — эта земля ждёт тебя, желает твоего прикосновения, она рада тебе, как может быть рада мать своему ребёнку…
И, переполняясь, в ответ Миль щедро транслировала это своё новое состояние, ничего не скрывая от окружающего… Счастье вообще трудно скрыть, а если к тому же не стараться этого делать, то оно очевидно всем и каждому…
…в первую очередь — Бену, который замер и старался едва дышать, или — дышать в унисон с ней, и даже мысли свои в такие моменты придерживал, настраиваясь в резонанс с её менто, чтобы не помешать, не нарушить чуда единения с миром своим удивлением и благодарностью за возможность сопереживать…
Но долго продержаться на таком пике обычно не удаётся, и слава Богу. Довольно и кратких таких мгновений. Привыкаешь ко всему, попривыкла и Миль. Отвлеклась от себя, взглянула вокруг, побежала-полетела по ментопространству, касаясь то одной живой души, то другой… Ей всегда нравился такой «полёт», «какбыперемещение», да ещё возможность смотреть глазами то мелкой тварюшки из её норки, то несущегося со всех ног (обычно — от четырёх до восьми…) скакуна… и тут же — преследующего его хищника… а потом — взмыть и взглянуть сверху глазами птицы… и нырнуть в холодные глубины вместе с рыбой или китом… Границы её менто всё время раздвигались, и она «забиралась» таким образом уже довольно далеко.
Правда, на дальних горизонтах терялась чёткость восприятия. Вот и сейчас Миль пожаловалась мужу:
«Не пойму, в чём дело. Чувствую значительные массы живых, но ничего не вижу их зрением».
«А не надо так разбрасываться, — загруженный, ответил он, не особо вникая, и предложил: — Возьми кого-нибудь поближе».
«Да они не так уж далеко! Вот же — рядом с ними живность помельче, я вижу лес её глазами, но заставить посмотреть на тех, кто покрупнее, не могу. Они их боятся!»
«Значит, это семейство хищников», — предположил он.
«Не знаю, не знаю… — в сомнении протянула она. — Если и хищники, то какой-то подозрительно высокоразвитый вид. Блокируют моё менто. Я прикасаюсь к ним, а контакта нет, менто словно отражается в сторону! Чепуха какая-то!» — сердилась она.
«Ну и оставь их», — рассеянно посоветовал занятый подготовкой к путешествию Бен.
И Миль, утомившись, временно отступилась — от такого не-контакта энергия словно проваливалась, куда-то ухнув…
78. А не пойти ли вам, господа, лесом …
В пределах всё того же «слепого пятна» для «Фишки» подыскали тихое местечко в одной из укромных заводей, густо заросших высокими растениями, чьи корни прятались на дне, а метёльчатыми верхушками играл ветер. Метёлки и листья образовывали сплошное зелёное облако, в котором спокойно можно было спрятать средних размеров двух-трёхэтажный дом, а не только скромную «Фишку»…
Здешний лес, не столь высокий и насыщенный влагой, как предыдущий, был, пожалуй, погуще в плане подроста и кустарниковых, но перемежался неожиданными полянами, дышалось в нём легко и ходить по нему было всё же полегче, а дичью он изобиловал ничуть не меньше — как и хищниками, но эти были хотя бы статью пожиже, не чета крупным ревунам… Но зато местные часто охотились стаями, что, пожалуй, едва ли упрощало бы охоту да и саму жизнь, если бы не интересная реакция этих зверей на человека. Бен и Миль ни в коем разе не собирались портить жизнь охотящимся представителям явно кошачьих, надеясь просто добыть свою долю мяса, но звери, учуяв цепочку оставленных людьми следов, сами прервали начатую охоту. Припадая на все четыре пружинистые лапы, они возбуждённо нюхали траву перед собой, и прижимали округлые уши, и морщили морды, скаля белые клыки, и хлестали себя по лоснящимся бокам сразу целым пучком хвостов — каждый, и приглушённо рычали…
Им очень хотелось есть, но они так и не двинулись вперёд, где у реки, на водопое, берег копытило много вкусного живого мяса… а только топтались на месте и в ярости рыли землю когтистыми лапами. Пока доминирующая самка, повернувшись хвостами к реке, не рыкнула призывно и не отправилась прочь — туда, откуда пришла…
«Что это они, а, Бен? Они же голодные! Что их могло напугать в их собственных владениях?» — Миль убрала назад, в набедренные ножны, нож, который достала так, на всякий случай…
«Заметила, как они нюхали траву?»
«Да, и драли землю когтями».
«Не догадываешься, что их так расстроило? Наши с тобой следы!»
«Мы же им не мешали!»
Он хмыкнул:
«Так-то оно так, но… Видела, как они были недовольны? Однако не посмели не то, что охоту продолжить, а даже просто пересечь наш след! Ну, какие отсюда выводы?»
«Что им знаком наш запах?»
«Не наш конкретно, а вообще — запах человека. И знаком не просто хорошо, а настолько, что они предпочитают с ним не связываться!»
«Запах человека. Людей. Здесь», — она приподняла бровь. Но он безжалостно добил:
«Людей, которые живут здесь постоянно и которые сумели внушить к себе почтение».
«Я слушала этот лес целую неделю и никого не нашла».
«И тем не менее».
Миль задумалась.
«Поблизости — точно никого. А вот подальше… Похоже… Знаешь, на что… Здесь — звери не захотели пересечь наш след. Там — звери не захотели даже посмотреть на кого-то…»
Бен покивал. И ободрил:
«Ну, вот и хорошо, что они так далеко. Нам вроде и ни к чему встречаться с аборигенами. А что такое, Миль? Мы же знали, что здесь есть население, и не рассчитывали, что оно вдруг куда-то исчезнет? Просто постараемся с ними не встречаться».
«Думаешь, получится?»
«Ну, а не получится — будем предельно вежливы, пока возможно. А дальше — по обстоятельствам… В конце концов, мы всегда можем вызвать флайер…»
«Расскажи мне о них».
«Сначала давай добудем мясо. Пока стадо не ушло. Или птичку. А вот вечерком, у костра… под шашлычок… А?»
«Шашлычок — это звучит. С мясом возиться всё равно тебе. А я тут посижу. Чтобы рюкзаки не скучали».
Бен только вздохнул: ну не любила этого дела, и всё тут… Правда, так, как прежде, её уже не ломало, а надо будет, от неё никакое мясо не убежит. Вся беда в том, что требовалось оно ей всё меньше. Собственно, если бы муж не настаивал на более-менее правильном рационе, всякое потенциальное мясо давно могло бы считать себя рядом с ней в безопасности. Но — овощи в лесу не растут, а фрукты тоже всё незнакомые, да и не всякий раз попадаются. Остаётся что? Во-от… Поэтому Миль не привередничала. Бен и сам давно привык, что солнце — это сытно… и что есть можно реже… Но уж больно стройна становилась фигурка жены от такой диеты. А Бена от такой её стройности мучила совесть. И посему вечерняя трапеза стала неотменяемым правилом…
Обойдя стороной явившееся на водопой стадо, он полюбовался дивной мимикрией этих травоядных: пятнистые шкуры прятали своих владельцев так, что даже на небольшом расстоянии рассмотреть их было нелегко — то одно, то другое животное вдруг словно исчезало, сливаясь с окружающим… Эх, вздохнулось ему, если бы не переход к пеше-кочевому образу жизни, уж парочку-то хотя бы во-он тех заигравшихся бычков он бы точно сейчас завалил. А так — да куда такая прорва мяса, пропадёт же…
Ну, кажется, он достаточно далеко отошёл, чтобы Миль не зацепило некрополем. Почему-то его самого отдача била не столь значительно. Так, накроет лёгким холодком, будто тенью, на краткий миг что-то замрёт в груди — и всё… У маленьких жизней и смерть невеликая…
Он уже наметил по пути двух крупных птиц и одного средних размеров зверька в зарослях, и теперь потащил их к себе на ментоповодке. Первыми подоспели, конечно же, птицы — прилетели, бухнулись под ноги и замерли, засыпая… Остановить каждой сердечко да тут же удалить с тушек всё лишнее Бену удалось прежде, чем жирный земляной грызун заполошно прискакал к его ногам и, не успев удивиться или испугаться, тоже заснул навсегда…
Бен не жадничал, чистя тушки. Падальщикам на него обижаться не придётся.
…А вот стадо, пившее ниже по течению, почуяв в воде отмываемую с рук кровь, встревожилось и покинуло водопой. " Что поделать, ребята, терпеть не могу, когда нельзя сразу помыть руки…» — повинился Бен, полоща мясо и нож…
«Так что там у Города с Дикими?» — полный рот не мешал ей требовать обещанного рассказа — мясо с устатку шло «на ура». А Бен потребовал, чтобы сперва был закончен ужин. Но вот дольше откладывать стало уже неприлично, он досадливо нахмурился, вздохнул и начал:
— Эх, ну до чего противно признаваться в чужих грехах… Особенно, когда и сам в них замазан по уши…
«Что, всё настолько плохо?»
— А чем тут гордиться… Ладно. У Города с Дикими — Договор. И согласно этому Договору, Контроль имеет право изымать у Диких часть их детей — и не худшую часть. Все остальные статьи Договора можно считать мелкими бонусами, призванными подсластить пилюлю.
«Это я вроде уже знаю. Не знаю только, как они могли на такое пойти».
Он как-то неловко двинул плечом:
— А на тот момент — момент заключения этого уродского Договора — у Диких не было особого выбора. Они крайне нуждались в помощи. Контроль же, когда Город после всеобщей катастрофы и притока беженцев сумел стабилизироваться, уже набрал и силу, и власть, и нашёл необходимым присмотреться к состоянию остального мира, и вот наши десанты стали натыкаться на Диких… Которые к тому времени не то, чтобы совсем загибались, но дела у них шли довольно туго. Не обошли их, сама понимаешь, ни мутации, ни болезни, ни высокая смертность… Ты же видела хроники… Однако вымирать они не собирались, отнюдь… Они не вычищали из своей среды больных и не делили своих людей на классы и касты. Вот и выживали те, кто мог выжить. В результате оказалось, что они вполне способны к воспроизводству — и даже в большей степени, чем горожане. Правда, по-прежнему далеко не всех из них можно отнести к здоровому классу… с точки зрения Контроля. У них тоже нехватка женского населения, но в процентном отношении девочек у них больше. Часто это совсем неплохие дети… И они ведь не вымирают — рождаемость постоянно превышает смертность.
Миль слушала так внимательно, что жевать забыла. Муж напомнил — ты жуй, жуй давай — и с досадой взрослого, вынужденного объяснять ребёнку очевидные вещи, продолжал неприятное повествование:
— Да, ну так вот… Их было не так много, и Контроль счёл возможным взять их под крыло. Отрегулировали юридические и дипломатические отношения — в частности, мы до последнего не вмешиваемся в их межплеменные отношения… Помогли с медикаментами, одеждой, продуктами… прочими мелочами… В обмен на их относительную лояльность и необременительную помощь в некоторых исследованиях — ну, чтобы не всё выглядело так уж очевидно… по сравнению с главным условием — часть детей будет регулярно изыматься и воспитываться в Городе. Среди рядовых горожан считается, что у Диких дети либо гибнут, либо вырастают тупыми и необразованными, ну, просто так удобнее считать, понимаешь… а в Городе — получают всё самое лучшее, то, чего «дикари» никогда не смогут им дать… И это, разумеется, чистая правда — дети, став нашими, получают всё. Но правда и то, что Дикие — прекрасные охотники и рыбаки, знатоки своего природного окружения, отлично приручают животных, сами себя лечат, обувают и одевают, развивают искусство и науку… Хотя какая это наука… без промышленной базы…
«ВАША «чистая правда»…»
— Что?
«Да это я про то, что правда — у каждого своя… У вас вот — «чистая»… Значит, вы забираете самое дорогое и лучшее, что у них есть… Безвозвратно».
— Ну почему, — вздохнул он. — Согласно Договору, выросшие дети, дав Городу генетический материал, имеют право вернуться в родное племя… У них двойное гражданство.
«И многие возвращаются?» — уголком рта усмехнулась она.
Он неопределённо качнул головой:
— Мне о таких случаях неизвестно.
«Теперь я хоть приблизительно представляю, как они «любят» горожан…»
— Весьма приблизительно. За каждого ребёнка, несмотря на Договор, они бились насмерть. Прятали детей, как могли… Десантам очень нелегко и нечасто удавалось отыскивать их школы… Жертвы, несмотря на всю нашу десантную экипировку, случались с обеих сторон, обеими сторонами же и замалчивались. Что бы там ни говорила официальная пропаганда — это сильные, смелые, умные и гордые люди…
«Значит, Договор всё ещё в силе».
— Ты же уже успела убедиться, как Контроль умеет добиваться своего. И как непросто отказывать ему в том, что он считает своим.
«Натуральная сделка с дьяволом — тот тоже всегда в выигрыше и никогда не выпускает из рук своё… Говорят же, что дьявол мудрый не потому, что очень умный, а потому, что очень старый…»
— Ха! Интересное мнение… Зато, благодаря этой сделке, мы с тобой теперь — хотя бы формально — имеем полное право невозбранно шляться где угодно, по всей Планете…
«Да? А Дикие на это как посмотрят? Всё же иметь право и иметь возможность — не одно и то же. Да и — из-за того же Контроля — имеем мы не столько такое право, сколько такую необходимость…»
— Ну и значит — раз необходимость есть, а выбора у нас другого всё равно нет — просто гуляем себе дальше. Потому что, если не можешь изменить ситуацию — меняй отношение к ней. Может, мы ещё никого и не встретим.
Она задиристо тряхнула косой — та змейкой метнулась по спине:
«А хоть бы и встретили — ещё посмотрим, кто кого».
— Вот именно, — поддержал её муж, глядя очень, скажем так, неравнодушно… И на этой светлой ноте оба отправились в палатку. Может, спать. А может, и не совсем…
79. Старый замок
На развалины они вышли неожиданно. Местность повышалась полого, и никаких причин искать другую дорогу не имелось. К тому же заросший лесом холм не выглядел слишком уж большим, и идея устроить привал на его вершине показалось привлекательной.
Внизу, у подножия холма, вечер переходил в ночь — там полог листвы заслонял заходящее солнце, и под деревьями уже сгущался тяжёлый сумрак. А на середине подъёма спины путников вновь осветились тёплыми оранжевыми лучами, и опять перед глазами, вытянувшись на травянистом склоне, закачались их тени — длинные, нелепые, глубокого синеватого тона…
Деревья на склоне стояли реже, но зато подлесок и кустарники разрослись вольно, через них, если не удавалось обойти, приходилось пробиваться с тяжёлым ножом. Поэтому огромные постройки из крупного терракотового кирпича предстали взорам неожиданно. Прорубавший дорогу Бен в последний раз взмахнул огненно сверкнувшим клинком — и опустил руку:
— Ого! Может, и палатку ставить не придётся…
Миль немедленно сунулась в прореху и ахнула:
«Вот эт-то да-а!..»
Теперь оба недоумевали, как раньше-то умудрились не разглядеть в листве рдеющих на фоне вечерней сини стен и башен. Ну, пусть деревья заслоняли — но экая же махина…
Подойдя ближе, Миль сбросила свой рюкзак, положила ладони на тёплый камень стены — «Как живые…» — и прижалась к нему щекой… Стены отдавали тепло, накопленное за день, от них ощутимо веяло не стариной даже, нет — истинной древностью. Спокойная, очевидная и внушительная аура древности прямо-таки сочилась из камня.
«Древние… Какие же они старые… Они ведь очень старые, правда?»
— Старше Города, — кивнул Бен.
«Как же они уцелели?!»
— Да вот уцелели как-то … — рассеянно ответил Бен, издали, со стороны, глядя на то, как странно, почти сливаясь с ними, сочетался с этими камнями её замерший силуэт. Заходящее светило озаряло загорелую кожу и полураспустившуюся косу в той же мере, что и древнюю эту кладку из огромных, плотно подогнанных скорее блоков, чем кирпичей, уравнивая, родня прочную, укоренившуюся архаичность одного и юную, уязвимую сиюминутность, сейчасность, недавность другой — девушка выглядела частью этой стены, её декоративной деталью, горельефом ли, кариатидой… до тех пор, пока, разрушив впечатление, Миль не шевельнулась и не молвила:
«Как здесь тихо-то… Мы ведь походим, посмотрим всё это, да?»
— Очень может быть. Но с утра. А до темноты надо бы присмотреть какое ни на есть пристанище.
Снова влезли в упряжь рюкзаков и потащились вдоль стены, надеясь отыскать в ней пролом или ещё какую выемку. Тени, чёткие и почти правильные, смирно скользили по стене, рядом…
Им повезло довольно скоро. В стене обнаружился не абы какой пролом, а самый настоящий арочный вход, куда они и свернули, и по которому довольно долго шли, как по туннелю, получив возможность судить о монуметальности и толщине стен. Проход вывел во двор не то замка, не то крепости, на удивление широкий, вымощенный такими же блоками, но, разумеется, основательно заросший. Посреди этих когда-то культурных, но давным-давно одичавших зарослей круглым зеркалом отсвечивал небольшой водоём, отражая быстро темнеющее небо с несколькими светлыми звёздочками — не то бассейн, не то колодец, не то фонтан.
«Колодец, — уверенно сказала Миль, прощупав недра двора. — Вода уходит вглубь скального основания… не знаю, на сколько метров. Там, внизу — водоносный слой…»
— Хороший замок! Но подозрительно пустой.
Зарос замок основательно, сверху донизу. Но — разрушился на удивление мало. Назвать его «развалинами» язык не поворачивался. Трещины — имелись, а стёкла — отсутствовали, буйная растительность заплела почти все стены и проёмы… Больше сказать сейчас, в сумерках, оказалось затруднительно. Однако видно было, что, построенный на века, века он и простоял — и не походило, чтобы его это как-то утомило. В ожидании чего-то лучшего он собирался стоять себе и дальше…
Бегло просканировав территорию, Бен обнаружил лишь несколько ментовсплесков от совсем мелкой живности. В остальном замок был пуст и необитаем.
— Странно как-то, — озадачился он, разворачивая палатку на свободном пятачке посреди двора, пока при свете полной луны да с фонариком Миль собирала ужин. — Обычно зверьё не упускает возможности поселиться в брошенных зданиях, тем более таких прочных. А тут почти никого. И в окрестностях — тоже.
«Завтра разберёмся. Утро вечера мудренее».
Короткая светлая ночь быстро закончилась ясным рассветом. Слегка поёживаясь, Миль отправилась к колодцу — приводить себя в порядок, и всё прислушивалась, вертясь туда-сюда, не спеша делать выводы. Но наконец, уже занимаясь косой, сказала отлучившемуся мужу:
«А знаешь что — ты ведь прав. Как-то тут подозрительно тихо и мало живности».
«Ага, — ответил он откуда-то из зарослей у подножия холма. — Я с трудом смог найти, кого поджарить. Изредка всё какая-то мелочь попадается — с кулачок или ещё меньше, — подумал и уточнил: — Твой кулачок. Ни птиц, ни зверюшек. Даже насекомые — только совсем крохи».
Да уж, его кулачок — зрелище солидное…
«А чего ты вообще завтраком озаботился? Я совершенно не голодна — вчерашнее некуда потратить».
«А на всякий случай. Поджарим, подкоптим… Мы всё подъели, а я крайне не люблю, когда припас вдруг заканчивается в самый неподходящий момент. Небольшой запасец, знаешь ли…»
«…карман не тянет, — улыбнулась она. — Убедил».
И, пока он не вернулся, решила осмотреться. Без птичьего пения и стрёкота насекомых начинавшийся день даже под ласковым утренним солнышком казался ущербным. Да, раскрывались цветы, да, играл листвой лёгкий ветерок, да, нежно пригревали ещё несмелые лучи, протянувшиеся наискосок меж ветвей… Но вот не хватало всего этого гомона и жужжания, не хватало игры привычных вспышек и переливов нормального ментофона…
Миль испытующе посмотрела на увитые ползучей растительностью стены. Но сами стены, погружённые в многовековой покой, мирно спали под зелёной шкурой, и сны их не имели отношения к суете жизни… или отсутствию этой суеты. Значит, ни призраки и никакая другая ирреальность ни при чём.
Оборвав несколько плетей, Миль шагнула через густо заросший порог, и оказалась в просторном помещении, бывшем когда-то прихожей. Слои пыли здесь давно смешались с нанесённым песком и стали почвой, но света, проникавшего сквозь заплетённые оконные проёмы, не хватало, поэтому тут поселились тенелюбивые растения и мхи, и чём дальше в малоосвещённые коридоры и комнаты проходила Миль, тем меньше видела растительности.
Собственно, кроме запустения и признаков дикой жизни, смотреть особо было не на что. Высокие потолки скрывал полумрак, всюду дремала тишина, стены пятнала не то сырость, не то полуосыпавшаяся штукатурка, когда-то расписанная фресками… Но масштаб и размах построек впечатлял и сейчас. Ни время, ни эрозия не справились с величием замыслов архитекторов и строителей, создавших этот огромный комплекс; всё ещё угадывались изящные изгибы убегавших наверх лестниц, высокие своды всё так же выгибались арками и бережно хранили ажурную резьбу и остатки лепнины, стены намекали на ниши, альковы, статуи и барельефы… Поковыряв сандалией, Миль удалось добраться до каменного пола и убедиться в наличии мозаики.
— Надеюсь, на второй этаж не полезешь? — прозвучал за спиной недовольный голос, и Миль всё-таки вздрогнула, развернувшись так быстро, что тяжёлая коса мотнулась следом и перехлестнула её поперёк туловища…
«Ты чего подкрадываешься?!»
— Да кто подкрадывался?! Тут сложно громко ступать, знаешь ли! — Бен, подходя, демонстративно топнул по толстому слою слежавшихся веков у обоих под ногами — и впрямь, звук получился весьма скромный. — А вот за каким фигом тебя понесло бродить здесь в одиночестве?! Давно никуда не влипала?
Но она просто шагнула к нему и прижалась, обхватив за талию:
«Не ругайся… Ты прав, прав… Но в самом замке нет зла. Иначе я бы не вступила под его сень».
И весь запал у него угас. Он обнял её в ответ — а что было делать. Однако выговор в воспитательных целях продолжал — авось в другой раз убоится хотя бы занудства и не полезет, куда не следует:
— Я с уважением отношусь к твоим способностям, радость моя, но, видишь ли, на каждую хитрую гайку у судьбы имеется свой болт с крутой резьбой. А для тебя у неё, виду особого интереса, припасён целый набор всяких отмычек и прочих приятных неожиданностей. Вспомни свою недавнюю эпопею. Да, да! — не уступил он её немой жалобе. — Допускаю, что этот замок и в самом деле прочен так, как выглядит. Но соваться в него даже без оружия… — Миль кивала на каждый пункт обвинений, а потом просто потянулась навстречу и подставила губы. Что было делать…
Поцелуи бывают разные… Как почерк. Даже ручку даме каждый мужчина целует чуть-чуть не так, как другие. Есть поцелуй-приличие — как будто осенний лист задел запястье и полетел дальше, уносимый ветром…. Есть — как будто на ладонь лёг прохладными лепестками цветок… Бывает поцелуй-бабочка — милостиво осенил кожу и уже нет его… Бывает поцелуй сладкий и липкий, от которого потом никак не оттереться. Бывает — как ожог — поражает вмиг и долго не проходит, никак не остывает на коже и кажется, что след его виден всякому, как шрам… Бывает поцелуй неотвратимый, как инъекция, и его так же приходится терпеть. Есть поцелуй-печать. Поцелуй-символ. Поцелуй-Судьба. Поцелуй-очищение. Поцелуй-обещание… Поцелуй-прощение, поцелуй-утешение, поцелуй-прощание, поцелуй-проклятие… Не говоря уже о поцелуе-метке.
От пьянящего поцелуя — кругом голова, абстиненция и зачастую — тяжёлые последствия. От ледяного поцелуя случается оторопь и длительное неудобство, которое не снимается вместе с одеждой и не смывается вечерним умыванием. Некоторым «поцелуям» свойственен стойкий эффект — проходит год за годом, а тебя всё ещё передёргивает от отвращения, и нет средства избавиться от гадливости к себе… и невольные проклятия летят и летят на «поцеловавшего», даже когда того и в живых уже нет, заслуженно портя ему загробное бытиё и карму.
От лёгких поцелуев, пробегающих по телу от ушка и до… докуда позволят, разбегается тепло и озноб одновременно…
От поцелуев-укусов остаются не только отметины на коже, но возможны и завихрения в течении судьбы…
Детские поцелуи, невесомые и чистые, как солнечные блики, не несущие никакого другого послания, кроме «люби меня всегда»…
Поцелуй-обман обязательно аукнется искажением будущего — обоим…
Поцелуи… самое простое дело.
О, осторожнее, господа, с поцелуями…
80. Ужин с сюрпризом
Чужих касаний, пусть и случайных, Миль не любила, хотя и давно научилась сносить. Прикосновения же Бена были чем-то особенным, причащением ли, посвящением, сопричастностью… Ничьи другие прикосновения, даже ласковые, не приводили к такому эффекту, как его — хотя бы он и просто поглаживал её ладошку, щёку или перебирал волосы. Потому что, дотрагиваясь, он всякий раз как бы подтверждал: это — я, ты — моя, я — твой… А уж если он касался её губами…
…Когда Бен касался её губ, в них возникало сначало щёкотное покалывание, потом — сладостное онемение, распространявшееся тем дальше, чем дольше длилось касание — по щекам, по шее, по груди, по животу… и вглубь — закрывались сами собой глаза, всякие мысли прекращались совершенно и насовсем, а в голове начиналось позвякивание и кружение; ещё вроде бы помнилось, как слабели руки и подгибались ноги, частило и замирало сердце, сбивалось дыхание, а потом — наступало забвение… Полный наркоз достигался примерно секунд через тридцать. Так что Миль даже не могла потом сказать, как именно вела себя в такие мгновенья.
Поэтому Бен прерывался раньше, давал отдышаться жене, дожидался, когда она утвердится на ногах, и возвращал к суровой действительности.
Ибо она, действительность, чаще оказывалась именно суровой.
На сей раз «сторож» не побеспокоил хозяина — просто обозначил своё присутствие, как вредный младший братишка, подсматривавший за братом… но поцелуй таким соседством был безнадёжно испорчен, и Бен завершил его. Постоял, держа жену в объятиях, прислушался. Вроде ничего этакого не слыхать, но ехидный зверь Мурашка пробежался по позвоночнику мелкими холодными лапками, дохнул в затылок, и волосы у Бена на загривке встали дыбом…
«Говоришь, замок безопасен? Ой, что-то не верится…»
«Я сказала, что сам он не таит зла. Он просто спит. А что?»
«Да вот не нравится мне здесь…»
«А не нравится — пошли отсюда. Я уже, в общем-то, насмотрелась…»
И они пошли.
Но под открытым небом выяснилось, что погода намерена испортиться. Небо затягивалось пеленой, воздух стал тяжёл, влажен, одежда сразу прилипла к телу. Пока пробирались к палатке, поднялся ветер. Надежда на то, что вдруг этот ветер разгонит непогодь, не оправдалась — напротив, он принялся мотать деревья, обламывая ветки, поднялись тучи пыли и всякого невесть откуда взявшегося мусора, лес зашумел…
«Однако, придётся нам довериться этим стенам, — вынес решение Бен. — Сворачиваем лагерь, пока всё не унесло».
Ветер, будто задавшись целью отнять палатку, мешал им изо всех сил, но ещё не был достаточно силён, и под крышей прихожей они оказались раньше, чем во дворе упали первые тяжёлые капли. Редкие и крупные, капли принялись пятнать всё, на что попадали, разбивались кляксами, под их ударами то тут, то там вздрагивали ветки и листья… Но вот откуда-то со стороны, шурша, примчалась и заняла весь двор стена дождя… Где-то глухо громыхнуло раз, другой… В небе сверкнуло, и оно тут же с оглушительным треском разорвалось до самого горизонта, и от удара земля под ногами испуганно взрогнула. Дождь припустил, превращаясь в шумный ливень.
«Да, похоже, это надолго… — Бен без удовольствия оглядел приютившее их пространство. — И, если мы тут застряли, я хочу найти что-то более скромное по размерам. Ты успела больше осмотреть — ничего не посоветуешь?»
Миль привела его в небольшую клетушку совсем рядом с прихожей. Сквозь затянутое зелёными плетьми маленькое окошко под низким, по здешним меркам, потолком, даже свет молний не пробивался, и сразу стало заметно знакомое голубоватое свечение на руках и ногах. Взгляд на Бена подтвердил, что тот тоже опять обзавёлся признаками святости, вплоть до сияющего нимба над белобрысой головой.
«Нет худа без добра, зато хоть какое-то освещение, батарейки можно сэкономить…» — Миль прошлась вдоль стен, осматриваясь при свете своего сияния. Остатки растрескавшихся скамеек вдоль стен, небольшой очаг в углу… Пол завален обломками неясного происхождения…
«Ну как — устроит?»
«Палатка как раз поместится, — одобрил Бен. — Если немножко прибраться».
Пока прибирались, обнаружили в углу некую каменную плиту. Не иначе, столешница.
«Очень удачно, — плиту Бен привалил к дверному проёму, и она подошла почти вплотную. — Вот теперь мне здесь стало практически нравиться».
Расчистив середину комнаты, он подпёр импровизированную дверь тяжёлыми обломками, и зверь Мурашка на его загривке вроде задремал… В очаг на пробу сунули и подожгли несколько запасённых сучьев, коих предостаточно валялось у входа, и дымоход оказался не забит — заплясало, растолкав сонные тени, весёлое пламя, разбежались по стенам суматошные отсветы, повеяло теплом… Над огнём, на коротких шампурах, пристроили мясо, и скоро аппетитный запах жареной дичи напомнил древним камням, что когда-то они были жильём… Согретые временной людской суетой старые стены всё ещё стояли прочно, буйство грозы за ними не пугало — так, очередная сказка на ночь. Страшная, да — но сказка… Вот только до ночи было ещё далеко.
Да и сияние на руках и прочих участках тела не дало бы уснуть — каждый разряд за окном отзывался усилением пощипывания и потрескивания на коже и в волосах. Миль терпела, ёжилась, морщилась и с неудовольствием разглядывала свои светящиеся растопыренные пальцы. Пока Бен, обняв её сзади, не сказал, показывая и свои руки:
— Не так, девочка. Не воюй с тем, что является частью тебя. Прими. Пусть скапливаются — а ты их внутрь, как солнце… Смотри…
Его свечение было не слабее, но, померцав, впитывалось, будто таяло на коже.
— Спокойнее. У тебя внутри найдётся для этой энергии и место, и дело. А если понадобится, мы её назад — …ап! — и на широкой ладони его, в ловушке из полусогнутых пальцев, вырос синеватый шарик, и замерцал, «дыша».
«Ай! Колется же!» — соединив кисти, она встряхнула ими, голубое свечение сорвалось с пальцев, сплелось в шарик размером с вишню и повисло перед ней. Разумеется, Миль тут же попыталась поймать его — шарик отодвинулся от протянутой руки. Но из ладошек двух рук легко получилась такая же клетка, как у Бена — шарик плавал в серёдке, не касаясь пальцев, и колебался в поисках выхода. Срывавшиеся с пальцев новые искры поглощались им, и он светился всё интенсивнее…
«Держи-ка!» — вспомнив, как развлекались файерами старшекурсники в Лицее, Миль развернула «ловушку» от себя, вытолкнув шарик, и он отправился к Бену. Тот не растерялся, быстро подставил ладони и принял… но собранный и с его рук поверхностный потенциал заметно повысил мощность шарика, засиявшего совсем уж ослепительно, и в руках удержать его стало нелегко — он давил изнутри, и пальцы раздвигались фактически сами…
— Отпустить или схавать? — спросил Бен задумчиво.
«А как хочешь…» — Миль не очень нравилось носить на себе щекочущий и покалывавший кожу заряд — она продолжала время от времени встряхивать ладонями и наблюдать за бессистемно плавающими по всему помещению голубыми светлячками, звёздочками и бусинами… Вели они себя нелогично: иногда, натыкаясь на стены, вспыхивали и с треском лопались, а иногда — сворачивали и уплывали прочь, и при встречах с собратьями картина была примерно та же. Постепенно мелких зарядов не осталось — часть сгинула в столкновениях, а оставшиеся слились, и теперь в пахнущем озоном воздухе болталось не больше пяти-шести крупных, с апельсин, ярких голубых шаров, от которых стало светло, как в ясный полдень. Пока один из них не залетел в очаг…
…Очаг не разнесло, нет — только вынесло из него и разбросало по округе всё его содержимое, ослепив вспышкой присутствующих и засыпав золой, пеплом и углями. И вызвав цепную реакцию и целую серию взрывов по всей комнате…
Когда оба проморгались, прочихались, огляделись и пришли в себя, то обнаружили, что плевались, в общем-то, напрасно: ни на неё, ни на него не попало ни кусочка. Их «достали» только свет и звук. Всё прочее до сих пор опадало к ногам в виде мусора да пыли, скатываясь с поверхности окутавшего обоих с ног до головы голубого потенциала… Который, как только оба осознали себя в безопасности, немедленно всосался внутрь, как не был. А перепачкались-то они уже сами, чуть позже — как раз в машинальной попытке оттереться…
«Это что, получается — мы испугались и сразу сообразили, что надо делать со всем этим добром?!» — Миль не была бы собой, если бы первым делом не попыталась проверить границы своей власти над сиянием, и теперь вызывала его на ладонь и снова загоняла обратно…
— Получается, но не льсти себе — скорее всего, сообразительность тут ни при чём. Чистые инстинкты. Причём, не мои. Ты просто выставила вперёд руки и пожелала, чтобы всё это — тебя и меня миновало. Оно и миновало.
«О-ох…» — и она осела на пол. Прямо в кучу мусора. Что, впрочем, не сделало её намного грязнее.
— А я говорил — не воюй с этим, оно — часть тебя…
«А зато мы такое узнали!..»
Гроза опять разродилась молнией — и по угвазданным особам господ Рэгхазов тут же пробежали голубые искры.
«Не-не-не… кыш, кыш! Нафиг мне эти… спецэффекты…» — искры послушно пропали с глаз, найдя себе приют в казавшихся бездонными недрах маленькой вселенной её тела.
— Эх, плакал наш ужин… — с сожалением отковыривая от стены угольно-чёрный кусочек бывшего мяса, посокрушался Бен… — Хорошо ещё — палатку развернуть не успели…
81. Рой
…«Не суйся в нашу дырочку,
Не суйся в нашу щёлочку,
И в странное отверстьице
Для маленьких жучков!»…
Ну, сокрушался он зря — есть ни один из двоих всё одно бы не смог. Не сегодня. А вот пить хотелось вдвойне. И, хотя гроза ещё бушевала, и молнии били едва ли реже — Бен пошёл за водой.
— Заодно умоюсь хоть… — проворчал он.
«Я с тобой…» — пискнула было Миль, но на неё прикрикнули: сидеть и ждать! — и она осталась.
Захватив фляги, Бен выбрался в коридор, не забыв привалить вход плитой.
«Натуральный Каменный век», — проворчала Миль.
Бен только улыбнулся, пробираясь в полумраке. Какая уж там темнота, когда вовсю сияешь — недовольная темнота только успевает расползаться по углам…
Выходить под косо хлещущий дождь и напористый ветер не хотелось, да и заросли вокруг колодца будто задались целью если не сбежать из-под грозы, так хоть поразмяться, и не жалели для этого ни своих, ни чужих ветвей — только успевай отскакивать. Но набрать воды было необходимо…
Одна за другой фляги, булькнув, потяжелели, можно было возвращаться. Наскоро повозив ладонью по всему, до чего дотянулся — лицо-шея-грудь-руки-ноги, Бен счёл себя умытым, обвешался сосудами, и торопливо отправился обратно. После вспышек молний под крышей показалось темнее обычного. Или не показалось? Он похлопал глазами, надеясь убедиться, что это ему мерещится — всё-таки периодически, в такт молниям, возобновлявшееся свечение иногда мешало всматриваться — но тьма определённо была местами пожиже, а местами — поплотнее, и она перемещалась! И в менто какая-то невнятица… Вроде бы и нет никого живого рядом, а временами вроде и есть…
Однако, когда между ударами молнии случился длительный промежуток, в сгустившейся полутьме Бен явственно различил множественное шевеление, хлопанье быстрых крыльев в сопровождении едва слышного посвиста, а через пару секунд на него с разных сторон посыпались удары — несильные, но с попытками щипков и укусов. Попытками потому, что первые же нападения он отбил, просто на автомате, стремительно вспоров руками тёмный воздух в годами отработанных блоках, ещё нескольким торопыгам душевно отвесил балетно-увесистых пинков, бесповоротно порушив все их дальнейшие планы, а для отражения последующих, спохватившись, уже не утруждал мускулов — хватило ментодиктата. Просто стоял, успокаивая дыхание, и рассматривал тяжёлые тушки, с тупым упорством бившиеся о невидимую преграду — каковое упорство говорило не в пользу их ума, но свидетельствовало о силе инстинктов.
Менто их было монолитным. Отдельные особи излучали слабо, но вместе они составляли единое целое — стадное, или даже скорее роевое псевдосознание, наподобие тех, что управляют жизнью муравейников. И вот это общее сознание постоянно приближалось и — из-за хронически высокой смертности в стаде — никак не могло приблизиться к тому, чтобы стать вполне самостоятельной единицей, такой, как любое крупное, много дней голодавшее животное, сейчас возбуждённое близким соседством негаданно-нежданно пожаловавшей на обед еды. Но теперь еда почему-то не давалась, хотя была близко — крылом повести…
Бен поморщился: Рой вился и клубился так близко, что до обоняния долетал его запах, а если честно, вонь. Вонь больного, ослабленного, раздражённого зверя, тратившего остатки сил на охоту…
«Последнюю охоту», — пообещал Рою Бен. И Рой, ощутив нешуточную угрозу, чуть отодвинулся. Но не отступил — у него не было выбора: глубоко в подвалах замка ждал, слабея с каждым часом, другой Рой, Рой из самок и детёнышей… Рой-самка голодал уже много долгих, невыносимо светлых дней и лишь немногим менее светлых ночей с такой болезненно-яркой луной… Её мучительный свет тоже причиняет убийственную боль этим живущим в темноте созданиям, не позволяя охотиться даже ночью. Рой был привычен к недоеданию, но самки и детёныши должны есть, а в этих пещерах и в окрестностях давно не живёт добыча — слишком голоден Рой, чтобы позволить расплодиться тут кому-то другому… Ещё немного, и Рой-самец опять понемногу, по одной-две особи, примется убивать себя, начав с самых слабых… Глядишь — кто-то и доживёт до удачной охоты, и Рой вновь поднимется на крыло…
«Ну, тут я вам помог — вон сколько еды набил за вас. Так что всё, отвалите».
Выходит, вчера их с Миль спасло полнолуние. Рой не смог покинуть замок. А уж как хорошо, что при осмотре руин Миль не забрела в подвал! Вдруг да не справилась бы…
Рой, почуяв, что такая близкая еда ускользает, заволновался, усилив напор…
— Ну-ну, — попенял ему Бен. — Счас увидим, кто в замке хозяин…
И начал проникновение в Рой. Не обладая собственной волей, Рой принял высшую, хорошо организованную волю человека, как должно. Бен отозвал атаку — и крылатые охотники, экономя силы, попадали на пол, опять сбиваясь в копошащийся ком. Послышался писк, треск, возня, чавканье — это на зубок родственникам попались пострадавшие и погибшие.
«Приятного аппетита», — пожелал им Бен, теряя к Рою интерес. Милосерднее было бы поторопить конец затянувшейся агонии этого рода, но Бен, не собираясь делать за природу её работу, просто запретил Рою приближаться к ним с Миль. И Рой не смог нарушить наложенного запрета. Но и на поиски другой добычи уйти не сумел, демонстрируя свою обречённость. Бен чувствовал, что легко мог бы поправить дело, привив Рою большую гибкость в поведении, однако не видел необходимости пополнять мир ещё одним опасным хищником, раз уж природа сама отказывала тому в праве на существование…
Да… Если бы Рой находился в состоянии охоты вчера, при их первом знакомстве с замком, неладное почуяли бы оба, и, несмотря на живописность развалин, носа б сюда не сунули — больно уж неприятное менто у Роя… ну просто отвратное…
«…Так, простите, это что — у меня в мозгу двоится или…»
Додумать он не успел — по нервам полоснул отчаянный ментовизг Миль. Нерассуждающее, тело его само рванулось на её менто, и Бен впечатался в стену не только лбом, но и грудью, и плечом, и коленом… Да так, что натурально — искры из глаз… Аж фляги возмущённо взбулькнули. Сообразив, что пытался двигаться напрямик, внёс поправку, а чтобы не плутать, мобилизовал в проводники ближайшего крылатого самца. Тот послушно взмыл и потелепал впереди, обдавая ветерком от часто трепетавших крыльев — и неизбежной вонью…
Насчёт искр — они и в самом деле не замедлили воссиять. Очень кстати. Сам Бен в боевой своей ипостаси вряд ли вспомнил бы о новоприобретении.
Поверхность под ногами незаметно пошла под уклон. Где-то в отдалении от крыш и башен замка приглушённо бабахнула молния, и летевший впереди «проводник» с жалобным писком припустил, мельтеша крыльями изо всех силёнок, уже не столько указывая путь, сколько пытаясь смыться: заряд на теле Бена, получив подкрепление, засиял слишком ярко для этого жителя темноты, вон — у него даже тень появилась. Потерпишь, не сгоришь ведь… Зато какой стимул поскорее достичь родного подземелья!
Да, Миль блажила откуда-то оттуда. За каким демоном её туда понесло — он выяснит после. Лишь бы успеть… Что там с ней…
Она забралась недалеко: сосредоточившись, Бен обнаружил её в соседнем просторном зале. А скоро, пометавшись и несколько раз свернув не туда, ворвался в этот зал и узрел воочию, не только ментально: сияя не меньше мужа, она вжалась спиной в стену и заходилась от ужаса, а перед ней — да, пожалуй, поторопился он записывать Рой в число вымирающих видов — перед ней плотным комом висел атакующий Рой. Пищал, теряя падающих от боли особей, но атаковал. Рой-Самка. Ну да — ей-то Бен ничего не запрещал… А вот это мы сейчас и поправим!
Но менто Миль зашкаливало на грани сознания, она уже сползала на пол, транслируя бесконечный ужас так, что Бен сам едва удерживался от крика. Перепрыгивая через завалы векового мусора и некие бесформенные комки, он доскакал до неё, схватил за плечи, встряхнул:
— Миль! Перестань, я здесь!
Голова её безвольно мотнулась, колени подогнулись — отключилась. И сиять она перестала.
Экранировав жену от Роя, Бен выпрямился, с ненавистью обернулся к безмозглой куче страха… И аж вздрогнул: бесформенный Рой принял форму. И от этой формы даже зверю Мурашке у Бена на загривке поплохело окончательно: взору предстал силуэт — человекообразный, с «головой», широкими «плечами» и вскинутыми «руками», которые совершали хватательные движения. От Роя явственно исходили угроза и желание вцепиться в жертву…
Силуэт постоял ещё несколько секунд и начал оплывать, сбиваться в привычный ком — видимо, форму ему придавало ментоизлучение терзаемой страхом жертвы. И, поскольку Миль пребывала без сознания, а Бен страха не испытывал и испытывать не собирался, ужасный силуэт потерял устойчивость.
Зато Бен испытывал ярость. «Убью», — почти спокойно пообещал он Рою — и тот отшатнулся, отступил, рассеялся даже…
Стало быть, кратковременные, незначительные вспышки света Рой переносить способен? Был способен всегда или только что научился? Ну, рыться в его коллективной памяти, если таковая имелась, Бену совершенно не хотелось. А чего ему хотелось, так это уничтожить Рой. И он решил больше себе в этом желании не отказывать.
…И всё же убивать разом такое большое количество живых было противно. Как босой ногой давить большое количество насекомых… Да и небезопасно для Миль. Преодолевая отвращение, не забыв о ныкавшихся в укромных закоулках полуживых от голода детёнышах, он собрал всех тварей до единой — и самцов тоже. Приговорённые, чуя его намерения, сползались крайне неохотно, медленно, не пользуясь крыльями…
Шорох бесчисленных тел наполнял воздух, а их страх — ментопространство, и Бен заторопился, пока ярость его не улеглась, поднял Рой-Самку в воздух. В отличие от Самца, эта сопротивлялась, мечась по всему подвалу. Бен холодно отметил сей факт: а твари-то сподобились, могли бы и выжить… Но не остановился. Объединившийся Рой нашёл выход наружу, и Бен выпихнул его туда, под дождь и грозу. Первая же ослепительная молния прибила Рой к земле, где он и остался, слабо копошась… Следующая резанула мощной вспышкой — и большинство особей тут же попередохло, вереща, корчась от боли… Но некоторые поползли — слепо, сами не зная, куда.
Нет уж, рисковать Бен не собирался.
Охватив диктатом поляну, жестоким спазмом он сковал, стиснул всякую ещё живую плоть на ней, каждую ещё трепетавшую мышцу, всё, что могло дышать… Подержал, дожидаясь очередной вспышки. Отпустил и проверил — более ни одна тварь не дышала. И никакого тебе некроследа. Ну, почти никакого. Привыкание, что ли?…
…Потом его всё-таки вывернуло — тут же, на пол подвала. Отдышавшись и отплевавшись, он поднял Миль, повернулся, чтобы покинуть это место… Но, к большому своему удивлению, почувствовал, что где-то в темноте пульсирует ещё одно живое тело.
И как же это, интересно, он смог не заметить почти у себя под боком столь крупное существо, с таким ярким излучением? А только в одном случае: если это существо старательно пряталось за блокировкой. Пока было в сознании.
Несмотря на ношу у себя на руках — он не решился оставить Миль — Бен нашёл его быстро, и теперь стоял над зарывшимся в камни неподвижным телом, бессильно ругаясь. Вот, значит, почему девочка ослушалась и отважилась на эту вылазку…
От родного тепла Миль, наконец, шевельнулась, выходя из обморока, и, едва опомнившись, сразу принялась виниться…
«Он так звал…»
«А почему я-то его не слышал?!» — он сунул ей флягу — пей…
«У него не очень сильное менто… а ещё гады эти — они шумели…»
«А мне вот кажется, что он нарочно дождался, чтобы ты осталась одна».
«Не-а… на него вампиры напали… он отбиться не мог…»
«Как ты их назвала? А что — подходит. То есть, подходило… И ты, значит, храбро отправилась спасать невесть кого невесть от чего?!»
«Я думала — справлюсь… Только… там было так темно и страшно… Этот вампир… он такой огромный… он тебя не…?!»
Бен не выдержал, засмеялся и стиснул её в объятиях. Маленькая… Дурочка…
«Не было никакого вампира. То есть был — но не один большой, а много малюсеньких вампирчиков… и ты сама заставила их принять тот страшный облик. Когда же ты уже забудешь детские страхи…»
«Бен… я в порядке… Посмотри, что там с ним…»
Незнакомец успел неплохо закопаться в обломки и мусор, но Рой начхал на его старания, и, воплощая в жизнь его же опасения, завал этот уже начал вполне успешно растаскивать. И ведь растащил бы, не прибеги на помощь Миль со своим более сильным менто и не переключи она внимание Роя на себя…
«Если бы не позволила себе так испугаться, с тобой вообще ничего бы не случилось, это ты понимаешь?» — раскидать ненадёжное укрытие — пара минут…
«Теперь-то понимаю», — покаянно вздохнула она.
" И что тут… понадобилось… этому идиоту… — кряхтел Бен, взваливая на плечи откопанное тело. Скользкое от крови… Миль он доверил нести только фляги с водой. — Он же местный. Не мог же он про вампиров не знать!»
" А может, и не знал, или просто — от грозы прятался… день же вроде… Очнётся — спросим».
Сначала Бен потащил его к колодцу — кровь из множества мелких ранок сочилась и сочилась, не сворачиваясь, надо ж было хоть как-то отмыть бедолагу. В сером полусвете стало видно, что пострадали только открытые части тела, среди них — и лицо, молодое, слегка бородатое.
" Жаль, останутся отметины…»
" Ничего… шрамы украшают мужчину — ты сама это говорила!»
" Шрам шраму рознь… У тебя шрамы красивые… а у него…» — она выразительно скривилась.
" Ну, если тебе так его жаль — можешь потратить на него немножко своего Дара.»
«Нет уж. Он мне никто. И раны эти — заработал честно, пусть теперь носит. Мы и без того сделали для него больше, чем следовало».
«Смотри-ка, — удивился её муж. — А я-то думал…»
«Я не должна никому помогать, если меня не попросят. Иначе окажусь ответственной за него. Ну, Закон такой… Он попросил о помощи — я сочла возможным прийти. Вообще-то я и лечить его не обязана, но ещё немножко помочь могу… просто чтобы совесть была спокойна. Это допустимо».
Бен покрутил головой. Он довольно давно знаком с этой странной маленькой женщиной, даже женат на ней не первый день — и всё равно так мало о ней знает…
Парня устроили у очага, Миль отмыла от крови и его замшево-кожанную одёжку, и упачканную майку мужа — Бен и не знал, что она это умеет… Пока она у колодца возилась с замшей да кожей, Бен, ворча — «Ну вот, ещё лекарства трать на кого попало…» — вводил Дикарю инъектором какие-то препараты — один в сонную артерию, другой — распределив по всему пострадавшему телу, и принялся обрабатывать стериллом и коагулянтом каждую из бесчисленных ранок. Миль, присодинившись чуть позже, при этом забавно морщилась… В воздухе резко пахло сохнущими вещами и медикаментами…
— Что, так противно? Ну, не хочешь, не надо, я и сам управлюсь.
«Да не то, чтобы… Просто он такой волосатый… Я и забыла, как это выглядит…»
— Что да, то да, — усмехнулся Бен. — Это тебе не горожанин… Ну-с… Можно считать, закончили, — и, упреждая её вопрос: — А вот приводить его в сознание я бы не спешил. Пусть полежит, помолчит. Не надо, чтобы он нас… а конкретно — тебя… видел. Тем более, что это так хорошо сочетается с твоим Законом Об Оказании… Или О Неоказании помощи?
«Ка-ак так?! А поговорить?» — она покрутила в руках пустые ножны, пристёгнутые к нарядному наборному поясу. Примерила пояс на себя — безнадёжно велик — и пристроила поближе к остальным его вещам.
— Да о чём тебе говорить с этим юным Дикарём? Что ты у него узнать хочешь? Примут ли нас в его племя? Так тебя — примут. Меня, правда — вряд ли.
«Почему сразу — примут, не примут… Может, он что-то интересное бы рассказал… Должен же он нам что-то за спасение».
— И ты, значит, так дёшево ценишь свои труды? Всего лишь — хочешь услышать новости?
«Я уже ничего не хочу!» — рассердилась она.
— А раз так, то собираем манатки и уходим.
«Ку-уда-а?! Прямо сейчас? Там же дождь…» — мокнуть снова ей не хотелось…
— Ну, во-первых, не прямо сейчас, а когда дождик немножко поутихнет. Во-вторых, он уже заканчивается. А в-третьих, что такое дождь? Вода… А ты такая горячая, что она на тебе чуть ли не шипит…
Это была правда, и ворчала Миль не оттого, что промокнуть боялась: с некоторых пор это ей ничем не грозило — а просто потому, что не желала брести по грязи. Однако Бен говорил дело. Раз уж парень их не разглядел, то оно и к лучшему.
«Ну вот почему ты всегда прав?! Самому-то не противно? — разворчалась она, и, перешагивая во время сборов через неподвижного парня: — У…Так и пнула бы… Мало того, что я из-за него чуть не влипла, так теперь ещё и хавчиком с ним поделись… и замок свой, у вампиров честно отвоёванный, ему отдай… Захватчик бессовестный!»
— Ну, не огорчайся, моя госпожа. А как ты хотела? Или забыла — «Ни одно доброе дело не остаётся безнаказанным?» Зато подумай — ему остаётся вся эта пыль и рухлядь, а нас впереди ждёт много нового и интересного!
«Это-то и пугает… Как представлю — оно меня ждёт… и его — много… Ужас какой!»
Дождь в самом деле закончился. Вдалеке ещё погромыхивал гром, кожу ещё покалывало, но солнце, протискивая свои лучи там и тут, уже нетерпеливо расталкивало толстые мохнатые тучи, и ветер подгонял их — прочь, прочь!
Подставив лицо солнышку, Миль заулыбалась, и у Бена потеплело на душе. Но вот они отошли чуть подальше, и взорам предстала поляна, усеянная множеством скрюченных трупиков… Борясь с тошнотой, Миль прижала к губам ладошку… Но взгляда не отвела.
«Это они? Вампиры?»
— Они, — кивнул Бен. — Извини, не подумал… Забыл».
«Наоборот — теперь я вижу, и какими они были, и что их больше нет. И нет того страха… А… как ты их…?»
— Диктатом. Точно так, как ты и сама можешь, — и без слов передал ей ментосрез памяти — как он задавил Рой.
Тошноту Миль сдержала, но личиком посерела…
82. Кошки-мышки
Но серела она недолго: погода разгулялась окончательно, под солнцем сияло всё, что могло. По мере спуска с холма и углубления в лес наконец-то послышался птичий гомон, трели, чириканье, возня мелкой живности, насекомые тоже старались вовсю… И дождевая вода, коварно обрушивавшаяся на обоих с каждой ветки, больше не раздражала; даже совершенно вымокнув, с рюкзаком за плечами (по сравнению с рюкзаком Бена — не рюкзак, конечно, а так — рюкзачишко), Миль вниз по склону спускалась излишне бодренько, частенько подскакивала на ходу — Бену пришлось пару раз придерживать её просто императивом, а на попытку возмутиться ей было твёрдо сказано:
— Даже и не возникай, жена со сломанной шеей — это вовсе не то, о чём я мечтаю!.. — и ведь подействовало — присмирела. Но всё равно шла и похихикивала. И в отместку не признавалась, над чем. А так как долго веселиться в одиночестве не могла, то через минуту раскололась:
«Да птички эти такие смешные! Ты послушай — каждая что-нибудь сообщает. Вот эта, например, рекламирует: «Цве-ты! Цве-ты! Цве-ты!» А та — «Кирпи-чи! Кирпи-чи! Кирпи-чи!» — и чуть не закатилась от хохота, когда в хор вступила следующая невидимая певунья.
— И что на этот раз? — с улыбкой поинтересовался Бен.
«А эта предлагает — «Вы-ы-ып-ем! Вы-ы-ыпь-ем! Ну, ты что — сам не слышишь, что ли?!»
И залилась ещё пуще, услышав новое птичье откровение. Оказалось, какой-то обладатель низкого глуховатого голоса мрачно сообщал: «У-умр-ру-у-у-у… ух-х-умрр-ру-у-у…» — а предыдущий предлагал, утешая: «Вы-ы-ыпь-ем! Вы-ы-ыпь-ем!»
Может, всё это было и не так смешно, но вдвоём и прикалываться вдвое веселей… Вот и хохотали оба…
…И вновь приходилось преодолевать очередной холм, а закат, наливаясь багрянцем, опять целил им в спины, растягивая насмешливые синие тени… Наконец, Бен счёл, что дальше брести по сумеркам, рискуя напороться на ветку или оступиться с перспективой перелома — бессмысленно, и объявил привал. Потрясения на редкость долгого дня сделали своё дело — Миль привалу обрадовалась и с энтузиазмом принялась потрошить рюкзаки на предмет распаковки спальных мешков, даже не вспомнив о палатке, а Бен озаботился устройством костра. Как уж он умудрился развести костерок из сырых дров… но, согревая и души, и тела, с треском кастаньет рассыпая искры, рыжее весёлое пламя всё же заплясало по сучьям своё вечное фламенко…
Прикорнув возле мужа, Миль так и уснула, не дожидаясь ужина… Однако напрасно она рассчитывала сладко проспать хотя бы до рассвета: едва из-за чёрных лохматых крон, склонив набок златоликую головку, робко выглянула похожая на стеснительную девочку луна — сон сбежал, как застигнутый врасплох любовник, теряя яркие клочки воспоминаний, оставляя торопливые обещания вернуться, заверения в нежности и второпях назначая встречу… Нет, лихорадке не удалось вцепиться в полусонную душу и начать трепать её — времена, в кои душа эта была перед луной совсем уж неопытной и беззащитной, прошли. Теперь, едва ощутив приближение приступа, Миль сама брала лихорадку в оборот и безжалостно гасила в зародыше. А после такой мощной подпитки, как от недавней грозы, это удалось совершенно без труда. Но та же подпитка и поспать всласть теперь не давала — пара часов и всё, извольте бодрствовать. Бен вон так и вовсе ложиться не стал… Сидит, мясо жарит да коптит… Когда только успел добычей обзавестись…
Сочный горячий кусочек возник перед носом… Этот соблазнительный аромат и спящего бы разбудил. И даже сытый не устоял бы… Миль вцепилась в мясо зубками так стремительно и жадно, что Бен с возмущённым возгласом едва успел пальцы отдёрнуть. И только потом рассмеялся:
— Напугала, зубастая… В следующий раз стану кормить исключительно с ножа.
«Ты лучше давай рассказывай, о чём ты там мечтаешь».
— Я? Мечтаю?
«Ну, ты сам сказал, что жена со сломанной шеей — это не то, о чём ты мечтаешь».
— Хм… А, ну да. Конечно, не то. А мечтаю я всё о том же: вот найдём уголок укромный, обустроимся… и заживём спокойно…
«Действительно, мечтатель…»
— А ты разве об этом не мечтаешь?
Она задумалась на целую минуту, не забывая отдавать должное сочному мясу, облизывая стекающий по пальцам сок…
«Ты знаешь, — сказала она наконец, — вот сижу тут с тобой… у костра… в ночном лесу… на сырой, можно сказать, траве… Свободна, молода, здорова… И понимаю, что практически счастлива. Да пофиг мне, что вокруг стен нету, а над головой — крыши. Не зима же! Вот здесь и сейчас — мне в самом деле хорошо. И никого не боюсь — потому что настоящий враг у меня только один, и он далеко. А ты, — она — ненадолго — щёкотно ткнулась носом в его шею, — ря-адышком… Так чего ж ещё?!» — потребовав флягу с водой, она напилась и принялась умываться ладошкой почти по-кошачьи…
— Что — прямо вот так ничего больше и не нужно? — наблюдая за ней искоса, спросил Бен.
«Ну… вообще-то — мыться бы не мешало почаще. Вот чего не терплю — так это вони от собственного тела…»
— Утречком, дорогая, утречком обязательно найдём водичку… А пока давай-ка я проверю, в самом ли деле ты так уж грязна… хм… врёшь ты всё…
На этот раз, если она и взвизгивала — то не от страха…
«Сторож» ворохнулся в груди, и Бен, в общем-то и без того лишь дремавший в полглаза, тут же проснулся окончательно. Следующее проявление «сторожа» было таким же кратким и невнятным. Стало быть, опасность либо просто неприятность возможна, но необязательна. Если меры принять. Бен полежал ещё, чутко прислушиваясь, потом всё же аккуратно, стараясь не потревожить Миль, освободился от её объятий и выскребся из тепла спальника.
Сумерки уже рассеялись, восточный край посиневшего неба засиял, возвещая о скором появлении солнца, и птицы, приветствуя утро, спросонья пробовали голоса… Вот и отлично — обещал найти воду, значит, пора отправляться на поиски… Первая же поднявшаяся в небо птица стала его глазами.
Однако, вчера они ушли довольно далеко — настолько, что сегодня, пожалуй, покинут лес и к вечеру войдут в предгорья… В лесу с дичью было просто, а вот как там, дальше… Ведь там хищников, пожалуй, больше, чем добычи… вон — одних стервятников, как мух… Во всяком случае, мелкие грызуны, которыми перебивается большинство охотников, им с Миль не подойдут… Значит, на худой конец подойдут сами хищники.
Но шутки шутками, а идти предстояло по всхолмлённой, усеянной скальными обломками пустоши с редкими деревьями, постепенно повышавщейся к горизонту, на котором тёмно-синими зубцами вставали горы… Спрятаться там можно, но не от менто, а менто на пути предстоящего следования показывало только небольшие, хотя и частые всплески живого…
А вот позади… Бен чуть не упустил ведомую птицу, резко сменив область интересов: вдалеке он почуял присутствие кого-то живого и довольно крупного. Если это люди, чего он всерьёз опасался, то почему не слышно их менто, а если просто звери, то почему ничего невозможно увидеть их зрением? Блокируются? И неплохо блокируются…
«А ведь Миль о чём-то подобном говорила… Только мне не до того было, не принял во внимание… — подосадовал он на себя. — Вот теперь и гадай».
Но тревожившая его группа оставалась далеко и не приближалась. Главное, это не были агенты Контроля, а с местными, если это они, как-нибудь разберёмся… Так что он, от греха подальше экранировав себя и жену, продолжил поиски воды.
От завтрака Миль отказалась. Бен не особенно настаивал — сам всё никак не мог проголодаться. А вот воды уже сейчас оставалась всего одна фляга. Открытые источники обнаружились только гораздо севернее, в горах. А до них ещё идти и идти…
«Ну так и пошли, чего тут задерживаться. А что это так тихо опять?» — поинтересовалась Миль, причёсываясь. Бен, не столько прибиравший поляну — они всякий раз старались оставлять место стоянки в исходном состоянии — сколько подглядывавший за этим её ежеутренним ритуалом, нехотя признался:
— Я прикрыл нас.
«Всё ещё опасаешься, что нас услышат?»
— Есть такое.
«Сними блок, я послушаю».
Он повиновался. Миль в задумчивости доплела косу, заколола Гребнем. Ещё несколько секунд — она кивнула Бену, и тот немедленно восстановил блокировку. Спросил:
— Это то, о чём ты говорила там, на реке?
«Оно самое».
— Ну, я болван, а ты была права.
«Не наговаривай на моего мужа. Но уж теперь я выясню, что там такое…»
Вид у неё стал отсутствующий, и, пока она вела под диктатом на юг какую-то небольшую птаху, Бену — во избежание — пришлось за руку вести на север её саму…
«Нашла. Смотри. Сейчас опущу птицу пониже, и мы их увидим…»
Бен остановился и, как по ниточке, последовал за её менто — птица снижалась кругами, перед глазами, похожие на моховые подушки, мелькали бесконечные зелёные кроны… Вот «мох» приблизился и распался на отдельные вершины… ветки… Птица нырнула в прогалину меж ветвей — кругом воцарился зелёный полумрак — и принялась перепрыгивать с ветки на ветку, спускаясь всё ниже… Миль приходилось держать вокруг ведомой блок, чтобы те, под деревьями, не уловили нехарактерное для птахи менто.
Осторожно, прячась за толстой веткой, птица высунула головку лишь настолько, чтобы взглянуть одним глазком…
…Здесь, далеко, Миль непроизвольно вцепилась в руку Бена так, что пальчики побелели. Он в ответ тоже сжал её пальцы — на миг, успокаивая:
— Спокойно, девочка, они далеко.
…Там, в лесу, птица увидела людей. Миль с любопытством разглядывала их, одетых примерно так же, как спасённый от вампиров: безрукавки, куртки, жилетки, перехваченные наборными поясами, у кого-то брюки заправлены в полусапожки, а кто-то предпочитал щеголять в шортах и в лёгких сандалиях. Пояса, кроме непременного ножа, а то и двух, обременялись разнообразными висюльками, за плечами — то ли котомки, то ли рюкзаки… Вооружение, состоявшее в основном из луков и коротких копий, дополнялось и парализаторами, и разрядниками… Волосы они носили разной длины, а вот бород не имели лишь совсем молодые — в силу того, что у парнишек они просто ещё не росли… Кроме этого, никаких особых отличий от горожан Миль не заметила. Нормальные вроде люди…
Длинной вереницей они спокойно пробирались по лесу, и лес, казалось, расступался перед ними: ни одно животное не задерживалось поблизости от них, ни одно не смело прямо на них взглянуть, перебежать им дорогу или пересечь их след.
Шедший первым всё вглядывался в траву перед собой. Любопытсвуя, Миль послала птицу понаблюдать за ним, и та присела на ветку чуть впереди по их курсу.
«Что он делает?» — спросила она мужа.
«Разве не видишь? Идёт по следу», — мрачно ответил он.
«Охотятся?»
«Да. На нас. Мы не позаботились скрыть свои следы. Я начинаю жалеть, что не позволил бедным вампирам съесть того негодника…»
«Может, они нас ищут, чтобы спасибо сказать…»
«Ну точно! А я-то, наивный, гадал — и чего привязались?!» — Бен хлопнул себя по лбу.
Охотники вышли на полянку, дождались замыкающего, и, сойдясь в тесный кружок, стали совещаться. Судя по тому, что совещались вслух, не все они владели менто…
Миль послала свою ведомую на ветку пониже, пытаясь услышать, о чём там у них речь, но один из них тут же вскинул голову, и, выцепив птичку взглядом, принялся неотвязно отслеживать её перепархивания. Миль поспешила спрятать птицу в листве, но от внимания охотника оказалось не так легко отделаться — пришлось оставить затею с подслушиванием.
«Ну? И что бы тебе это дало? Или ты знаешь наречие Лесного племени?» — насмешливо спросил Бен, увлекая её вперёд, на поиски воды.
«Но ты-то знаешь? Вот и перевёл бы».
«Несомненно. Но пока я переведу тебя — подальше отсюда…»
Преследовали охотники умело и настойчиво, но расстояние между ними и господами Рэгхаз не только никак не сокращалось, но даже и понемногу увеличивалось, потому что Миль, забавляясь, пакостила им, как могла, например — с утра выслала и заставила потоптаться по пройденному ею и Беном пути всех крупных животных, каких только обнаружила поблизости. А когда охотники, утратив таким образом след, остановились на первый привал, выгнала на их стоянку здоровенного, но смирного — если его не обижать — рогатого зверя. И не одного, а с семейством, посему, ежели у охотников и зародилась соблазнительная мысль его добыть, то тут же благополучно и скончалась — эти семьянины в группе были неуязвимы и опасны, попробуй, тронь кого-нибудь из семьи на глазах у остальных… Так что звери всей семьёй бодро протопотали прямо по костерку, разметав затеянный людьми нехитрый то ли завтрак, то ли полдник…
…Затем она устроила своим преследователям воздушную атаку — с помощью каких-то подвернувшихся ей небольших, с белку, летающих певунов, и те, заливаясь весёлыми трелями, метались над строем охотников, пикировали и гадили им на головы, не давая попасть в себя ни из одного вида оружия, за которое в сердцах хватались разозлённые мужчины…
— Миль, ты же обещала, — попытался воззвать к её совести Бен, но ему было сказано, что она, конечно, обещала не обижать «дикарей», но не обещала позволять им обижать себя, любимую…
— Но ты же столько сил тратишь на эти… эти глупости! — апеллировал он тогда к её благоразумию, но в ответ услышал, что надо же когда-то и потренироваться в ментодиктате, да и, в конце-то концов, разве самому не хочется выяснить — что можно и чего нельзя сделать с его помощью.
Выяснить, чего греха таить, хотелось… А тогда ему было предложено прекратить ворчать и начать уже помогать — команда они или нет — тем паче, что вдвоём они смогут сделать больше, а устанут меньше…
….К следующему привалу, как следует напугав охотников, явился крупный, почти метр в холке, толстый, пятнистый кот. Он никого не тронул, но долго и нагло шлялся по месту стоянки, взрыкивал, злобно морща усатую морду, демонстративно скалил белые клыки, а прежде, чем избавить ошарашенных охотников от своего общества, повернулся задом к костру и, мощно роя землю когтистыми задними лапами, засыпал и его, и подвешенный над ним котелок… Оставив охотников, таким образом, опять без горячего… После чего наконец-то величаво удалился, задрав хвост трубой и раздражённо подрагивая шикарной своей шкурой…
Почему охотники не рискнули тронуть кота? Потому что в кустах вокруг стоянки кто-то многозначительно сопел, шумно топтался, временами пронзительно взвизгивая, и грозно шипел… А ещё потому, что один из охотников, судя по всему — старший, третью демонстрацию намерений понял всё-таки правильно, и, категорически запретив своим спутникам дёргаться, с большим интересом досмотрел представление до конца…
Так что охотники всё больше отставали от Миль с мужем.
Да и шли супруги, не чуя особой усталости, и, в отличие от охотников, остановок практически не делали. Остановились лишь в полдень, ненадолго. Затем — только на ночь.
Казалось бы, Миль и не устала… Вот сейчас, как и в полдень — минут пятнадцать… ну, хорошо — полчаса всего-то посидит — и снова хоть галопом к зубчатой кромке гор… которые как будто и вовсе не приблизились… Но стоило сбросить рюкзак и присесть, как оказалось, что ноги-то гудя-ат… И спина рада-радёхонька избавиться от тяжести пусть и небольшой, но постоянной. И даже желудок вроде бы рад заполучить чего-нибудь вкусненького… да хоть и поднадоевшего копчёного мясца — а что он, не родной что ли…
Ночёвку устроили под невысоким разлапистым деревом. Огня разводить не стали, не до него, да и ночи тёплые… С энтузиазмом сгрызли один кусок мяса на двоих, запивая его по очереди из большой, но уже более чем ополовиненной фляги… и сами не заметили, как заснули, кутаясь в обьятия друг друга…
83. Полегче с желаниями
Пить хотелось даже во сне. Не открывая глаз, Бен протянул руку в направлении фляги — но пальцы нашарили только пустоту. Сдвинулась куда-то. Похлопав ладонью, наткнулся на тугой бок рюкзака. Фляги на месте не было. Миль тихонько сопела под боком, но сейчас Бен понимал, что это её жажда разбудила его. Ну, вот, как всегда…
Чуть в стороне послышалась какая-то невнятная возня, шорох, хлопанье… крыльев? Распахнул глаза, но в серых предрассветных сумерках темнел лишь чей-то неопределённый силуэт: кто-то небольшой, не приближаясь, возился неподалёку от лежанки, совершая странные движения и издавая некие звуки. Присмотревшись, Бен едва не рассмеялся: крупный (для своего вида) крылатый певун из числа вчерашних «налётчиков» тихо кулдыкал, переваливался с лапы на лапу, топчась на месте, и в растерянности раскрывал и складывал кожистые крылья. В клюве его, побулькивая, болталась незавинченная фляга…
Невежливо толкнув жену ногой, Бен сказал:
— Слышь, совесть поимей… Хоть для приличия глаза открой, что ли…
Не желавшая просыпаться Миль только плотнее свернулась клубком и попыталась спрятаться у Бена под мышкой. Но он настаивал:
— Давай-давай, просыпайся, а то всё самое интересное про себя любимую пропустишь!
Любопытство, как и лень, рождается обычно прежде женщин, Миль не утерпела — приоткрыла один заспанный глазок и взглянула на мужа укоризненно. Тот не отставал:
— Водичку заказывали?
Это сработало, Миль закопошилась:
«Да-а… Страсть как пить хочется!!!» — он помог ей выпутаться и повернул лицом к всё так же нервно топтавшемуся певуну.
— Твоя работа? Вот и принимай.
«Чего-о?! Я-то тут при чём?» — искренне возмутилась она, хлопая ресницами.
— А кто тогда при чём? Мне, между прочим, он флягу не отдаёт.
Хмыкнув, Миль несмело протянула руку — певун тотчас бочком-бочком подскакал, расплёскивая воду, уронил флягу в подставленную ладонь — и немедленно взмыл в светлеющее небо.
— Ну-у? — уличил муж. — Какие тебе ещё нужны доказательства?
«Так это что — я его за водой отправила?! Когда?» — удивилась она.
— Ладно, — сдался Бен. — Похоже, ты и правда не в курсе. Просто придётся иметь это в виду… Только ты уж того… полегче со своими желаниями, что ли…
Двинулись по относительному холодку. Куда? Да куда глаза глядят — прочь из леса… Просьбу мужа насчёт «полегче» Миль приняла к сведению, но воду ей теперь доставляли по первому требованию и без оного тоже. Настырные же охотники, к удивлению обоих супругов, вчерашним прозрачным намёкам почему-то не вняли, и, продолжая распугивать вокруг себя местное зверьё, потащились следом… Как уж они ориентировались, потеряв след — не иначе, по менто… Нашёлся у них кто-то особо чуткий… и особо настойчивый. Решил, видимо, рискнуть здоровьем и выяснить, насколько сильны преследуемые в ментоуправлении.
Но далеко охотникам идти так и не пришлось: поперёк их дороги, приветливо скалясь и весело взмурлыкивая, спокойно, рядком, возлежал целый пятнистый прайд… Обычное их антиобаяние, то есть ментодавление охотников на кошек этих, как и вчера, не подействовало — когда им приказали убраться, они не двинулись с места. Обойти их тоже не удалось: рыкнув, звери встали с росистой травы, и крайние особи неторопливо растянулись в полукольцо, в центре которого оказались люди. Охотники сбились в кучу и ощетинились оставшимся оружием — большая часть которого за ночь куда-то непонятным образом делась — однако нападения пока не последовало, и им ничего не оставалось, кроме как отступить. Шаг за шагом люди начали пятиться. А прайд, отпустив их на десяток шагов, медленно следовал за ними…
Уводя Миль в противоположном направлении, Бен усмехался и качал головой: до самого полудня прайд сопровождал незадачливых охотников, пытавшихся удалиться с достоинством…
Остатки леса всё больше уступали начавшимся предгорьям, где владения Лесного племени заканчивались, и Бен отпустил подневольных кошек…
84. Охота и охотники
Подножия гор вовсе не были так уж пустынны, в чём Бен и убедился, подстрелив отбившееся от стада животное. Элементарно подстрелил, реквизированным у охотников луком, без применения ментальных усилий. Так и энергия экономилась, и последствия были мягче, да и выслеживать их с Миль по возмущениям ментофона было посложнее. Кому выслеживать? А представителям сопредельных Племён — Лесного и, возможно, Горного. Последние, правда, пока никак себя не обозначили, но это не гарантировало, что их тут не было. Просто чета Рэгхаз покуда предусмотрительно оставалась на нейтральной территории, двигаясь вдоль по ней между горной грядой и окраинами леса.
Подойдя к затихавшему животному поближе, Бен понял, почему оно отстало от своих, и удивился, что вообще смог поразить его стрелой: покрытое прочной бронёй рогатое существо прежде уже было ранено чьими-то ещё более прочными то ли когтями, то ли клыками, и, если и смогло ускользнуть от того, кто его ранил, то ненадолго — высоко в небе кружили большие птицы, явно рассчитывавшие на свою долю.
Вытащив стрелу из плотной, но мягкой шкуры животного, Бен внимательно рассмотрел его матово-тусклую чешуйчатую броню, покрывавшую всё тело, кроме глаз и ноздрей. Часть брони была отколота, сорвана мощным ударом, оставившим на уцелевших фрагментах чешуи глубокие царапины…
— Кажется, я перехватил добычу у весьма серьёзного соперника, — сказал Бен себе. — …И весьма голодного, — добавил он, оглядываясь на ужасающий рёв, раздавшийся совсем неподалёку. Убрал стрелу в колчан и приготовился к встрече с хищником, который не заставил себя ждать.
Кружившие до того где-то под облаками, птицы спустились пониже, считая, видимо, что пищи будет намного больше, чем ожидалось, и не собираясь упускать свой шанс.
…Бен примерно предполагал — зверь должен быть огромен, но то, что вывернулось из-за скального обломка, привело бы в состояние шока любого, видевшего это впервые.
Как зачарованный, соцерцал Бен приближавшуюся на шести лапах гору мускулов, чья серо-каменистого цвета шкура даже в движении настолько совершенно маскировала своего обладателя, что издали определить его присутствие позволяли лишь горящие, как угли, глаза, гневно взиравшие с высоты четырёх метров, да светлые клыки, блеснувшие в разверстой пасти, когда гигант опять огласил окрестности рёвом.
— …Да-а, приятель, тебе нужно много еды… О-очень много, — признал Бен, отступая, и похвалил себя за то, что не воспользовался менто до появления на сцене этого хищника. Иначе бы всё впечатление подпортил…
Удовлетворившись отступлением конкурента, голодный зверь улёгся наземь и принялся за трапезу, ловко орудуя передними лапами — только чешуйчатая броня с кусками горячей плоти на ней отлетала в стороны, обнажая тушу, всего минуту-другую назад бывшую живым травоядным, пытавшимся спастись.
Птицы-падальщицы пикировали на разбросанные куски брони и совершенно спокойно принимались пировать рядом с гигантом, слишком занятым своим завтраком… довольно скромным для зверя с такими размерами — сообразил вдруг Бен, и, не дожидаясь, когда завтрак будет окончен, и внимание обратят на него самого, направился выше по склону. Туда, откуда доносился ментошум пасущегося стада.
У них с Миль уже с неделю не было приличной еды, так — то птичка какая попадётся, то ягоды на встретившемся по пути кустарнике окажутся съедобными. Развлекаясь, Миль на спор исхитрилась придать каждой ягодке совершенно разный вкус. И, хотя она делала это, не таясь, Бен опять так и не понял, а как ей сие удалось… На расспросы она только тихонько смеялась, и говорила, что и сама не знает, как, потому что это — врождённое… И Бен, видя, что так и есть, опять отступился.
Благодаря этим её изыскам да ещё ясным солнечным дням, полуголодное существование оба переносили поразительно легко, но привычка ли, благоразумие ли заставили Бена отнестись к вопросу рациона более серьёзно, и вот, оставив Миль на стоянке, он пообещал скоро вернуться с добычей.
Вышел Бен на рассвете, сейчас уже близился полдень, а он только что упустил добычу. Можно было, конечно, прогнать каменного гиганта и завладеть тушей, но следовало всё же играть по правилам, как и привык. Голодный зверь был опасным, несмотря на ментодиктат: чем более он возбуждён, тем труднее с ним сладить. Слишком уж велика его масса, слишком инертна. Попробуй такую затормози, если она наберёт разгон. Да и несправедливо: зверюга охотился-охотился, почти поймал свой завтрак, а тот чуть не сбежал, а потом его едва не спёрли… Слишком просто было бы отнять.
Вот и топал Бен вверх по склону, потом в расщелину, потом опять вверх, дальше, дальше… Туда, где на зелёном лужке под бдительным надзором вожака неторопливо кормилось чешуйчато-бронированное стадо.
«Голов сорок», — прикинул Бен, осторожно приближаясь с подветренной стороны. Прячась за валунами и пучками великаньей травы, он сумел подобраться на расстояние выстрела, и скоро одно из животных завалилось, ткнувшись в траву мордой с торчащей из глазницы стрелой. Остальные рогачи не сразу заметили потерю. Даже когда Бен вышел из укрытия и направился к стаду, животные лишь отошли немного в стороны и пригнули свои рогатые головы к земле, глядя на пришельца исподлобья.
Довольно крупные, метра полтора в холке и около двух в длину, они не считали мягкотелого безрогого человека опасным, но выражали недовольство его присутствием на пастбище. Пригнутые головы топорщились рогами в его сторону, сильные ноги рыли землю острыми копытами, самцы загораживали самок, самки теснили назад телят, животные раздражённо пыхтели, но… никто пока не нападал.
Они отступали с его дороги, не желая связываться. Бен представил, как выглядело бы их нападение с целью обороны — бронированный полукруг пригнутых голов, торчащие рога, роющие землю копыта — и поёжился.
Он приближался к туше убитого им молодого бычка, когда вожак решил вмешаться и начал своё движение навстречу. Бен аж залюбовался: несмотря на немалый вес, мощный самец двигался легко, грациозно неся высоко поднятую ветвисто-рогатую голову. Нос с трепетными лепетсками ноздрей при этом слегка задирался вверх, влажный тёмный глаз косился на пришельца гордо и грозно.
Бен остановился. Замер и вожак. Он фыркал и сопел, но сохранял достоинство. Бен понял: ему предоставлен выбор — либо остаться и принять бой, либо отступить. Сильно подозревая, что второй вариант спровоцирует преследование всеми самцами стада, Бен постоял в раздумье, кожей ощущая, как истекает время, отпущенное ему вожаком на принятие решения. Вот-вот терпение у вожака закончится, и он ринется на нарушителя…
Принимать бой не имело смысла, уходить без добычи и вовсе не входило в планы. Поэтому Бен попросту… исчез. Для вожака и его стада он вдруг перестал существовать, пропал с глаз, запах его растаял бесследно, шаги и дыхание стали бесшумны. Озадаченный вожак некоторое время крутил великолепной рогатой головой и недоверчиво нюхал воздух, а затем успокоился и вернулся на свой пост.
Проходя мимо, Бен погладил ветвистую твёрдость его рогов — для вожака это касание было только порывом тёплого ветра…
Бен еле унёс бычка, взвалив его на плечи. Туша была очень тяжёлой — из-за брони, сообразил он — и не стал издеваться над собой: выбрав удобную площадку с хорошим круговым обзором и поглядывая вокруг, принялся за разделку. Только вот, занятый делом, Бен не обратил внимания на появившихся высоко над ним птиц, кружащих медленно и неутомимо…
Найти щели между пластинами брони и отодрать их стоило немалого труда. Но, как всякая чешуя, они крепились не всей поверхностью, а только одним краем, разве что прижимались к телу гораздо плотнее обычной чешуи… Под бронёй обнажился слой очень прочной кожи. Дальше дело пошло легче, и Бен быстро упаковал в заранее приготовленные пластиковые мешки отборные части туши. Из внутренностей взял только печень и почки, оставив всё прочее падальщикам, которые везде водятся в изобилии…
— А вот с мытьём рук придётся потерпеть до ближайшего ручья, — поморщился он, кое-как оттерев руки и оружие. Прикинул вес рюкзака — без брони и рожек-ножек добыча заметно полегчала, но всё равно весила прилично. Ладно, на это уже грех жаловаться, весело решил он, взваливая рюкзак на спину. Зато идти теперь — всё больше под горку…
85. Поймал! — Веди. — Так не пускает!
Вода в ручье была и чиста, и вкусна — разве что уж очень холодна. Бен с удовольствием отскрёб нож, наконечник стрелы, руки… умылся и напился — да так, что в желудке тяжело булькало и перекатывалось. Распрямился, потягиваясь с наслаждением… и чуть не упал в воду от чувствительного толчка в спину: пронзительно вереща, с пустого, казалось бы, неба прямо ему на загривок спикировала птица. Сделав по инерции шаг, Бен ступил в воду и развернулся.
Странная птица соскочила на песок и, широко размахнув мощные крылья, безбоязненно орала на человека, наступая столь напористо, что Бен попятился ещё на пару шагов… И только потом сообразил, что это же Миль пытается с ним связаться — он-то до сих пор держит блок! А птица меж тем продолжала, крича, загонять его в воду.
«Ты что делаешь, Миль?» — поспешно сбросив блокировку, возмутился он.
«Уходи оттуда! Брось мясо, всё брось — возращайся!!! Там близко люди! И это не Лесное племя!»
И тут же, подтверждая её слова, заныл его «сторож»…
«Вот, видишь?! Значит, теперь они приняли решение — и явно не в нашу пользу! Поторопись!» — и вроде бы пропала…
Бен развернулся — пересечь ручей вброд, но, хотя место было и мелкое, быстрое упругое течение подсунуло под ногу скользкий камешек, нога ступила неверно — и полетел Бен в воду, а та радостно подхватила… и барахтался он, биясь по пути о камни, пока не смог, наконец, выбраться на сушу гораздо ниже по течению, где ручей уже развёл свои берега вольно, становясь речкой. Но — опять же не на тот берег, а на этот…
Где его ждали. На глаза, правда, не показываясь. Выбираясь из ледяной воды, определил навскидку по их менто: человек двадцать, и тут же был атакован — ментально. Блок автоматически (ох, не зря Миль гоняла их с Джеем!) не просто встал на место — обрушился… Так же автоматически — сам не ожидал — Бен скачком перестроился во второй уровень и оттуда безжалостно вломился в сознание всех птиц, имевших несчастье оказаться в пределах досягаемости. Птицы подтвердили, что он не ошибся — прячась в кустах и за камнями, его держали на мушке ближайшие несколько. Оружие у них имелось в основном традиционное — ножи, луки да стрелы, но это на виду… парализатор, например, штучка маленькая, разрядник немногим больше… Их легко спрятать под одеждой…
Остальные, положив руки на плечи одному, образовывали эгрегор, которым и усиливали менто своего лидера. А уж тот сражался с Беном… зачем? За что? Никто не объяснил. Просто — напали. Убить могли бы уже сорок раз, однако не спешат. Что ж им нужно-то? Или… они Миль поджидают? Очень может быть… Ждут, что она бросится на помощь? А она ведь бросится… Чувствуя, что эта последняя мысль вернее прочих, Бен начал звереть…
— Эй, может, поговорим? — уперев руки в боки, он подождал, но ответа на это здравое предложение не последовало. — Что — нет? Ну так я тогда пойду себе… — предположил он и даже сделал шаг — но, коротко свистнув, в песок у самых его ног тут же вонзилась стрела. — Я-асно… Нет, ну это даже невежливо… Я что — наступил на чью-то любимую травинку? А-а, понял — тот бычок был священным, да?
Болтовня его успеха не возымела — птиц заметили. И, не сумев добраться до самого Бена, противник принялся отгонять крылатых наблюдателей, а когда не смог — постарался сбить. Несколько мелких птичек действительно начали падать — пока Бен не перевёл их падение в нападение. Напасть на лидера у птах не получилось — того надёжно прикрывал ментощит, а вот стрелкам повезло меньше… Особенно, когда в бой вступили не мелкие пташки, а бойцы покрупнее — те же стервятники…
— Это вам не девичьи забавы моей добросердечной жёнушки, — злорадно бормотал Бен, посылая свою тяжёлую авиацию не просто бомбардировать стрелков помётом, нет — эти птицы бились насмерть, жертвуя собой…
Крики пострадавших отвлекли лидера с его эгрегором, и Бен не упустил момента — атаковал в ответ, не пожалев сил. И лидер скис, осел на подогнувшихся ногах… Как и добрая половина его эгрегора, не успевшая — или не пожелавшая — вовремя прервать контакт с ним.
— А вы как думали. То ли ещё будет, мальчики, — пообещал Бен, любуясь их корчами, и одновременно торопливо занимая более защищённую позицию. Эх, из оружия-то — один только нож… И повысил голос: — Так что — разойдёмся миром?
Ответом была ещё одна стрела, не достигшая цели, но тюкнувшая камень совсем рядом с Беном. И, что самое скверное — прилетела она с другого берега…
— Стало быть, миром не разойтись…
Нищему собраться — только подпоясаться… Вот Миль и подпоясалась. Правда, пояс слегка болтался, пришлось на подгонку время потратить… Зато набедренные ножны теперь сидели, как приклеенные. Собиралась наспех — фляга-аптечка на месте, сандалии сменила на крепкие спортивные туфли, за остальное голова не болела.
Бежала она легко, гоня высоко впереди себя перехваченную на лету птицу, и дорогу теперь видела с двух точек — своей и птичьей. Мужа на связь не вызывала — что зря отвлекать человека… Направление она и так засекла, ручей не особо далеко… доберётся. Лишь бы поспеть. Даже если это ловушка — не бросать же Бена одного с этими… этими… Разберёмся…
«Дикаря» она почуяла скоро — значительно раньше, чем разглядела зрением птицы, сейчас описывавшей широкий полукруг, чтобы не попасть в его поле зрения. Парень прятался там, выше — осторожное менто прерывисто, секунды по три, быстро прощупывало округу, и следующую минуту он был «неслышим». И опять — три секунды активности — и блокировка… Перейдя на шаг, присмотрелась — до чего ж острое зрение у птички! — даже с такой высоты можно и пальцы его пересчитать, и чем вооружён, разглядеть… Ага — парализатор и разрядник. Неплохо… сгодится.
Миль подстроилась к его ритму — «исчезала» в те секунды, когда он «появлялся». А в прочие моменты двигалась о-очень тихонечко, аккуратно, не пропуская ни одного укрытия и по возможности быстро. Так что для «дикаря» стало полной неожиданностью появление буквально в трёх шагах кого-то невысокого, щуплого… с парализатором в руках. Он в очередной минутной паузе всматривался в поднадзорный участок; почуяв за спиной присутствие, успел повернуться — а вот они, зелёные глаза в злом прищуре, плотно сжатые губы и узкий зрачок парализатора в упор… Даже не поняв, парень перед ним или девушка, он рухнул, обездвиженный слабой дозой парализата.
Экранировав на всякий случай место происшествия, Миль обшарила его куртку и брюки, присвоив разрядник, парализатор с двумя магазинами и широкий длинный нож вместе с ножнами.
«Богато живёте, — сказала она разведчику, подбросив на ладони один из магазинов. Судя по маркировке — свеженький, всего-то месячной давности. — Совсем неплохо. Спасибо, очень кстати».
Значительно утяжелив свой пояс трофеями, присела рядом с парализованным:
«Ну что, поболтаем? Да ладно, не притворяйся — я знаю, что ты знаешь, что я знаю, что ты меня отлично слышишь, — усмехнулась она старому приколу. — Ничего я с тобой не сделала, полежишь и оклемаешься. Завтра, конечно, отходняк тебе гарантирован, но, раз у вас имеются такие хорошие игрушки для взрослых, то уж и средство от головной боли наверняка найдётся. Так что давай, будь хорошим мальчиком, поздоровайся с дамой».
«Дикарь» лежал неподвижно, глаз не открывал — просто не мог открыть, степень поражения исключала активный мышечный контроль, но все безусловные рефлексы сохранялись, парень мог дышать-осязать-обонять, слышал и оставался в сознании.
Он даже вдруг — опс! — атаковал её. То есть попытался. Ну, молодец, нахал… Отбив атаку, Миль, как-то ожидавшая большего, удивилась слабости попытки такого крупного взрослого — а парень ведь старался. С той же лёгкостью она отразила бы физическое нападение трёхлетнего ребёнка, вздумай таковой замахнуться на неё.
«Это всё, на что ты способен? — подивилась она. — Ну, ты геро-ой… Решил обидеть слабую, беззащитную девушку. Ай-яй-яй».
«Дикарь» молчал. То ли собирался с новыми силами, то ли не мог поверить, что ему так легко надавали по рукам, то ли очень уж был огорчён. Но зато попытался заблокироваться, и это у него неплохо получилось. Вот только Миль уже была известна степень мощности его блока, то есть степень его немощности. И она знала, что иногда блокировку можно пробить. Менто, как показала практика — оно ведь ещё и оружие… Приятного, правда, мало…
Почти с той же лёгкостью она продавила барьер его защиты и оказалась лицом, так сказать, к лицу с пленённым. Тот метался, пришлось «прижать»…
«Может, хватит? — хмуро спросила она. — У меня времени на тебя нет, так что не зли меня, отвечай. Зачем вы на нас напали?»
Упрямец молчал, пытаясь вырваться, вывернуться…
«Слушай, я ведь могу сама всё узнать. Только тебе это оч-чень не понравится. Веди себя достойно мужчины, проиграл — признай поражение».
«Хорошо, — наконец, нехотя ответил он. — Что ты хочешь узнать?»
«Всё. Это уже ваша территория?»
«Почти».
«У вас большое племя?»
«Да».
«Точнее. Не трусь, мы не враги вам, нам не нужны ваши женщины и дети».
«Мужчин около трёх тысяч…»
«Достаточно. Зачем вы здесь?»
«Мы охотились».
«Не ври, дурак!» — рассердилась Миль.
«Виноват. Соседнее племя на вас сердито. Вы круто обошлись с их охотниками».
«Они сами напросились. Или свободные люди должны испрашивать разрешения, чтобы просто ходить по земле?!» — Миль злилась всё больше.
«Конечно, — удивился пленный. — Все Свободные соблюдают Закон. Вы вступили на их территорию так же, как и на нашу — никого не известив. В последние годы никто не требует традиционной дани хозяевам, это правда, но поздороваться и пожелать мира и здоровья — простой-то вежливости никто не отменял!..» — он осёкся, уловив замешательство Миль, но она тут же взяла себя в руки. Покусывая губы, в раздумьи смотрела на него, лежащего рядом.
«Вы вели себя, как дикие Кочевники из Города. Или вы горожане?» — подозрительно спросил он.
«Вопросы задаю я! — отрезала Миль. — И что вы хотели от нас?»
«Не знаю. Я только наблюдатель. Разведчик. Мне было велено незаметно дождаться тебя, встретить и сопроводить».
«И сколько вас там, у ручья?»
«Без меня — двадцать три».
«Оружие?»
«Как обычно: луки, копья, парализаторы… ну и ножи, конечно».
«И что вы собираетесь с нами делать?»
«Старший охотник решит», — парень явно юлил, увиливал…
«Я сказала — не ври!» — прикрикнула Миль.
«Я и не вру».
«Врё-ошь, но ладно, не суть… Мне другое интересно. Ответь-ка, вы там все такие… сильные? Как ты?»
«Не все, — проглотив насмешку, буркнул пленный. — Есть и посильнее…»
«А что ж тебя-то за мной отрядили? — съязвила Миль. И «нажала»: — Ну?!»
«Не надо! — взмолился допрашиваемый. — Я скажу!»
Видимо, «нажим» причиняет страдания, с удивлением отметила Миль. Вон, и дышит с трудом…
«Извини, — проворчала она. — Ну так?… Я жду».
Парень ответил, всё ещё приходя в себя:
«Мы не знали, насколько хорошо вы владеете Силой…»
«Вы так это называете? — удивилась она. — Впрочем, неважно. Значит, ваши соседи известили о нас, но утаили сведения о нашей Силе, — и усмехнулась: — Не очень-то они вас любят, а?»
«А это тоже неважно», — огрызнулся её собеседник.
«Ух ты, какие мы отважные! — поддела она его, поднимаясь. Мотнула головой, отбрасывая косу за спину. — Ладно. Больше мне от тебя ничего и не надо».
Он неловко выдавил:
«Я… могу попросить?»
«Смотря о чём».
«Не убивай…»
«Тебя?! — фыркнула она. — Да нужен ты мне очень. Особенно в виде покойника. Или… у вас здесь так принято, да? Тогда поня-атно… Это всё? Я тороплюсь, знаешь ли».
«Нож… оставь, а? Если можно…» — с робкой надеждой попросил он.
«Перебьёшься. Пока ты загораешь, он тебе без надобности. А когда очнёшься — если прежде тебя тут не съедят — без оружия ты будешь дружелюбнее. Отдыхай!»
И нажала на спуск, влепив ему ещё одну дозу. «Дикарь» даже не дёрнулся — просто отключился.
Теперь торопиться приходилось медленно… Слишком медленно, переживала она. Но — Бен прятался в камнях на берегу стремительной горной речки живой-здоровый, только очень злой и мокрый, и у Миль оказалось достаточно времени, чтобы аккуратно обойти место происшествия по большой дуге и зайти в тыл нападавшим — тем, кто находился на этом берегу. На том — в строю остался мало кто, уж надо думать, не без стараний её муженька…
Бена держали на прицеле. Поэтому просто поснимать стрелков иглами из парализатора было рискованно — вдруг какая стрела успеет сорваться… Так что пришлось работать с каждым индивидуально — благо, стрелки рассредоточились по удобным позициям поодиночке, да и было их уже всего около десятка.
Хорошая блокировка — надёжное прикрытие. Если не шуметь. Бойцы не чуяли Миль до того самого момента, когда маленькая девичья ручка плавно, чтобы не испугать, протянувшись из-за мужского плеча, ложилась на крепкую напряжённую кисть стрелка, заставляя опустить: лук… самострел… ещё один лук… парализатор… опять лук… опять самострел… Поразительно. Не ожидая плохого, они просто оборачивались и получали дозу парализата. Даже совестно так пользоваться своей женственностью… Было бы. Если б под прицелом не стоял муж, единственный и неповторимый. У каждого поражённого Миль изымала оружие, стрелы и тетивы пережигала коротким импульсом разрядника, тут же притаптывая древки, чтобы дымок не потревожил остальных. Ножи прятала под ближайшим удобным камнем или присыпала щебнем, засовывала во всяческие щели…
Выбивая их одного за другим, Миль ощутила, как слабеет возведённая вокруг Бена стена… Вот уже пробивается его ментофлёр — запах горячего хлеба… Вот и связаться стало возможно.
«На этой стороне я никого больше не чую. Попытаешься уйти?»
«Попытаться можно. Только сиди, где сидишь, не высовывайся».
И Бен опять воззвал из своего неудобного укрытия:
— Эй, эге-гей! Может, хватит уже неприятностей?! Давайте так — расходимся каждый по своим делам, и все остаются целы!
Однако и на этот раз вместо ответа его атаковали ментально. Сложив силы в дружном порыве.
Бен плюнул с досады. И, не удержавшись, «щёлкнул» их по мозгам. А Миль его поддержала, так что пришлось охотникам спешно выставлять какую-никакую защиту. Одну на всех. Ментально они теперь были связаны, а вот физически…
Бен выглянул, окидывая окрестности взглядом — наметил цепочку перебежек. Осторожно, прижимаясь к камням, выбрался из своей щели… Шаг, перебежка. Хлоп наземь — ползком… А дальше уже надо было рискнуть и в броске пересечь открытое пространство. И войти в воду.
Вот в воде его и достали двумя стрелами — одна оцарапала шею, сразу живописно так залив кровью полтуловища. Вторая, тоже по касательной, рассекла мышцы бедра. Вроде, и раны невелики, но эффект — очевидно, наконечники обработаны ядом — наступил как-то слишком быстро: Бен не успел уйти далеко — ноги держать перестали, руки обвисли вдоль тела, и единственное, что он смог сделать для себя и для Миль — постараться не упасть в воду лицом…
Он не слышал, как подбитой птицей вскрикнула Миль, и, переведя разрядник на максимум, полоснула по не такому уж далёкому противоположному берегу — там вспыхнула растительность, начал лопаться и плавиться вмиг раскалившийся камень, зашипела, поднимаясь клубами пара, вода… Местность окуталась паром и дымом, видимость быстро стала нулевой. Не снимая пальца со спусковой клавиши, Миль в ярости поливала огнём всё подряд, мстительно, метр за метром, не выбирая цели и заходясь ментокриком… Совместная блокировка охотников разлетелась вдребезги, как хрупкий стеклянный шар, и вынести этот её крик удалось не каждому… И лучше бы им этого вовсе не удавалось — оправившись от первого шока, охотники поднимали взгляды друг на друга и бросались вперёд, чтобы вцепиться в соплеменника, вонзить в него нож или зубы…
Подхваченные общим безумием, крылатыми стрелами взвивались и бросались в бой несчастные птицы, всякая живая тварь в округе выбиралась из нор и вступала в последнюю свою битву — насмерть…
Противоположный берег превратился в филиал ада. В грохоте, треске и шипении не слышалось никаких голосов, и не было уже ничего видно в дыму, в пару, в пламени и пепле…
И больше не виден был Бен. Бросив раскалившийся разрядник, Миль в слабой надежде вслушалась — для чего пришлось задавить в себе ментокрик — вроде бы его менто ещё теплится. Не слыша и не видя ничего, кроме этой еле живой пульсации, Миль ощупью принялась пробираться, спускаться, карабкаться… Вода, коснувшаяся ног, оказалась почти горячей… Где-то на подходе с отчаянием обнаружила — менто Бена совсем заглохло… Порыв ветра разорвал пелену дыма и тумана — это что — возле Бена возятся люди, кто-то посмел касаться его неподвижного тела?!
Миль зашипела. Наконец-то она сможет добраться до них лично и…
…Кто-то наткнулся на неё или она в кого-то врезалась — сильные руки не смогли ни удержать, ни схватить маленькую фурию. О, давние уроки не пропали даром — тело разом вспомнило все, чего не помнила рехнувшаяся от горя хозяйка, и в последних усилиях отдавало все резервы, не планируя пережить этой схватки, а потому не жалея, не щадя ни себя, ни противника… Который уже старался не столько захватить этот мелкий кошмар, этот исходящий ненавистью ужас, это стихийное бедствие, сколько спастись — как в случае стихийного бедствия и положено…
Ликуя от вкуса чужой крови во рту, она не чувствовала боли, не заметила, как — по клочку — лишилась одежды, не вспомнила об увешанном оружием поясе — в ход шли зубы, ставшие клыками, обретшие когтистость пальцы рвали живую плоть не хуже ножей, руки и ноги, неутомимо и стремительно танцующие со смертью, взлетали и атаковали немыслимо легко… Запросто уворачиваясь от выстрелов, она уходила с линии огня, плясала в прицелах… став пламенем, сгорала — и только это имело значение…
Она издевалась над ними, пока кто-то, прикрыв их мощным щитом, взбешённым низким голосом не отдал команду, и они, наконец устыдившись, перестали спасать себя, преодолели внушённое наваждение и навалились скопом… Миль задыхалась под массой их тел — её оплели, спеленали руками и ногами, и — для верности — связали, а потом последовал один леденящий укол парализатора, который и поставил точку. И её сразу отпустили.
Впрочем, это было уже всё равно. Находясь где-то рядом, Бен не отзывался, не доносилось его ментозапаха, не слышалось его живой пульсации, и жить дальше не было ни желания, ни сил, ни смысла. Голоса людей, невесёлый смех, стоны, ругань, касающийся ноздрей горький дым, ветерок на обнажённой горящей коже, твёрдость камня под спиной — всё гасло, всё удалялось, всё кончалось… Хорошо…
Горная Крепость
86. Отходняк
А вот зря она надеялась загнуться так просто. Сквозь тугую вязкую тьму пробился голос, резкий и низкий, произносивший что-то отрывисто, яростно и медленно, с хрипом и придыханием в концах фраз. Другие голоса звучали контрапунктом — коротко, приглушённо. Неуверенность или растерянность в них сочетались с виноватостью.
Голоса раздражали — они не давали забыться, соскользнуть назад, в спасительную темноту и тишину. Сквозь опущенные веки пробилось подобие света… Миль попыталась шевельнуться, но не вышло, зато всё, что у неё имелось, теперь обозначило себя болью. И что с того, что боль эта в основном жила на поверхности… Зато её было много… А голова, например, болела не только изнутри, методично пробуя на прочность череп, но и снаружи — ага, за эту самую косу Миль в битве драли… то есть неоднократно и с удовольствием пытались ухватить… Гады такие. Ну, и воякам обижаться не на что: Миль долгов терпеть не могла, расплатилась, помнится, там же, на месте — сразу и сполна… Хоть бы ещё так не тошнило…
А ведь это, пожалуй, он и есть — отходняк после укола парализатора. Который она обещала бедному разведчику. Реальность, данная в не самых приятных ощущениях. Чем не повод посмеяться над собой. Надо думать, парню тому, если он, конечно, уцелел, сейчас ещё хреновей — он-то получил два ледяных укола…
Про Бена она старалась не думать, потому что иначе сердце стискивало такой жёсткой хваткой, что дыхание становилось проблемой — вдох ещё туда-сюда удавался, а вот выдох вонзался острым штырём, и темнота опять мягко обступала изголовье, заботливо гася сознание… Не то, чтоб Миль была против того, чтобы угаснуть — но ничего же не получалось, боль всякий раз возвращалась на место гнездовья, вытаскивая её из забытья… Миль выныривала из него на краткий срок, словно надевала тесную рубашку из боли, и вновь ускользала из неё…
Стервозная память неотвязно прокручивала, как первая из двух стрел чиркнула Бена по шее, и он упал, заливаясь кровью… И как слабело, неотвратимо глохло его менто… А душа почему-то противилась — жив… Но что такое её слабый голосок против очевидных фактов: Миль не слышала Бена, и даже отголоска хлебного ментозапаха не улавливала, как ни раздвигала границы призыва, тратя остатки сил… Не могли же дикари успеть утащить его к чёрту на куличики, не затем они его так упорно добывали. Или именно затем?… Поэтому — какая разница, болит, не болит… Только поскорее бы уже всё закончилось…
А голоса всё вели свои партии… Пока этот, низкий да хриплый, не рявкнул коротко. И стало тихо. По телу её, похоже, обнаженному, двигались осторожные руки, прощупывая кости, промывая, смазывая… Там, где они касались, болеть переставало. А касались они практичски везде… Это сколько ж на ней царапин и ссадин? Сплошь, что ли? Ну, молодцы мужики… Герои. Да ладно, не сама ли виновата… Они же защищались…
Материться Миль не умела. Нет, весь обычный набор мата, доступный любому дворовому ребёнку, она, разумеется, знала. Но вот пользоваться им — это ж тоже надо талант иметь. Есть люди — из их уст мат вылетает легко, как дыхание, и даже кажется (а может, так и есть) — лиши их мата, и дыхание это прервётся, ибо сказать им будет нечего… А есть такие, в чьём исполнении мат теряет и силу, и смысл, как, бывает, получается у маленького ребёнка, который по наущению старших повторяет, конечно, незнакомое слово чисто и с выражением, но совершенно не понимает, отчего же так ржут окружающие…
А мат, кстати, вообще не предназначен для мысленного употребления. Тем более, что слово, произнесённое даже и просто человеком, иногда невольно становится Словом, а если Слово скажет Веда, последствия могут быть (как обычно и случается) фатальны… Следить за своей речью маленькую Миль приучила ещё бабушка… Так что — даже мысленно ругаться матом у Миль не получалось… а как-нибудь выругаться в таком состоянии хотелось очень: боли-то не стало, но на смену ей пришла щекотка не щекотка — а то самое ощущение с миллионами маленьких бегучих иголочек, когда отсидишь ногу, а потом при малейшем неосторожном движении эта нога невыносимо зудит, и спасение только одно — не шевелиться. Что, понимаете, получается не всегда. А тут — не только нога, а всё тело… И не каких-нибудь пару минуток… Вот и попробуй сохранять неподвижность. Особенно, если тело это бьют внезапные самопроизвольные судороги и подёргивания, сами по себе не болезненные, но щекотка от них — жуткая…
И Миль мучилась молча. Потом ощутила, что её поднимают… переносят… погружают… Она аж задохнулась — в ледяную воду!!! И сразу — в горячую!!! Затем — опять в ледяную… И в горячую…
Потом её массировали, мяли, переворачивали, снова купали в контрастных ваннах… Сколько это продолжалось, осталось неясным — где-то посередине она выбыла из событий.
87. Что в имени тебе моём…
…Зрение возвращалось. Тело, лёгкое и какое-то пустое, хотя ещё и отчуждённо-слабое, на этот раз повело себя вполне прилично (разве что лежало безвольным пластом), и веки послушно приподнялись. Толку от этого, правда, случилось чуть: расфокусированному взгляду мир представал набором шевелящихся цветных пятен. Чёрное, чёрно-зелёное, жёлтое, серо-серебряное… Смотреть на них радости не доставляло, да ещё в голове всё это плыло и кружилось под тоненький комариный писк. Господи, слабость какая…
Сознание попыталось опять свернуться в точку, но на запястье легли чьи-то горячие пальцы, и в зияющую пустоту и слабость Миль принялась вливаться живящая струйка силы и тепла… Тело обрадованно встрепенулось и само жадно потянуло на себя эту струйку… Или Миль так показалось… просто хотелось думать, что — само. Потому что так доить открывшегося тебе человека — неприемлемо. Как ограбить хозяина дома, приютившего и накормившего тебя… Тело было голодно, но Миль, хотя и с трудом, прервала это безобразие.
— Не стоит. Тебе нужно много сил, а от нас не особо убудет.
Голос был знакомый. Чужой. Но знакомый. Очень низкий, тихий, с придыханием в конце фраз, он звучал почти на пределе восприятия. Аж звери мурашки всей популяцией высыпали на кожу… где и принялись топтаться колючими лапками. И ментофлёр… знаком. Запах свежевыпавшего снега…
— Как любопытно. Ты и в сознании ведёшь себя так же, как без сознания.
И Миль вспомнила — это он неоднократно вторгался в её забытьё, это его внимательное, пристальное менто постоянно маячило на границе её сознания, и это его Миль всякий раз выпихивала за пределы своего существа, с ним без слов спорила, бессознательно блокируясь — и он отступал, но оставался рядом, не надоедая, но и не уходя, то и дело протягивая ментосенсоры и осторожно проверяя, не приоткрылась ли она, нет ли лазейки… Настойчиво вытаскивая её из небытия, а на просьбы — отвязаться, отпустить — отвечал:
«Не сбегай. Не отлынивай. Прикажи себе поправляться. Твоё тело сбито с толку».
«Устала, сил нет…»
«Не настолько, чтоб умирать от царапин», — насмешливо возражал он.
«Ну, тогда тело само справится».
«Но ты не даёшь ему заботиться о себе. Почему?»
«Я не даю? — удивлялась она. И соглашалась: — Похоже, что так…»
«И почему?» — допытывался он.
Миль спросила себя о том же, и обнаружила, что вокруг и внутри — пустота, в которую и утекают остатки её сил… и нет никакого желания остановить эту утечку. Незачем. Нет Бена, нет основы, держащей её здесь…
Она так и ответила.
«А если ты ошибаешься? Его, конечно, экранируют, но только потому, что вдвоём вы вдвое опаснее, а ты и одна дел наворотила…»
«Я видела…»
«Ну что ты видела? Как его парой стрел задело? Крови было много, да. И упал он, потому что наши стрелы всегда чем-то обработаны. Не всегда, правда, ядом. Парализатор — хорошее оружие, но мы их не производим, сама понимаешь. Приходится по возможности экономить. Эй… Ты меня слушаешь?»
А Миль замерла, опасаясь розыгрыша, разочарования.
«Это… правда?» — не смея надеяться и не в силах и отказаться от надежды.
«Не веришь? — оскорбился он. — Горному Князю не веришь? Ну так проверь…»
И она почувствовала его рядом. Ощутила не только тепло и запах его тела — терпкий запах молодого, здорового мужчины, чистый, чуть пряный и довольно приятный… но и ментофлёр — запах морозного ветра и первого снега… То есть он открылся ей полностью, чтобы она увидела — он не врёт… Значит, Бен и правда жив…
Тяжесть с души смыло такой волной облегчения, что сердце на радостях зачастило, навёрстывая упущенное… Но для ослабленного организма перенести это оказалось непросто. Нежные прикосновения к своим губам Миль, проваливаясь, еле заметила…
«Эй, куда?!» — разочарованный голос таял, удаляясь…
…Ага… Главное — Бен жив! Вот почему она всё-таки выкарабкалась. Вот почему тело так жадно набросилось на предложенное угощение. А… это что такое?!
Ласковые, лёгкие касания ветерком скользили по векам… щеке… коснулись губ и перебрались на шею, спустились на грудь… Не обращая никакого внимания на отрицательное мотание головой, не отвечая на возмущение… И ведь ни оттолкнуть, ни ментально ударить…
Да сколько можно! Оглох он, что ли?!
«Ты что делаешь?!»
Он, наконец, соизволил ответить:
— Продолжаю с того места, на котором мы прервались в прошлый раз…
" «Мы»?! Вроде бы для такого заявления нужно согласие двух сторон!»
— А ты что — против?
«А что — непохоже?!»
— Тебе не было приятно?
«Приятно?! Бли-ин… Ну каждый раз одно и тоже…» — её искренее негодование не оставило ему никаких сомнений.
— Каждый раз? — теперь он, кажется, слегка смутился.
«А ты думал… На этой несчастной Планете слишком много мужчин, и либо уж мне так везёт, либо в большинстве своём они неважно воспитаны. Ладно, будем считать, ты тоже исполнил свой ритуал и теперь оставишь меня в покое. Или в вашем племени плюют на права замужних женщин и женатых мужчин?»
— Ну… зато ты взбодрилась, — отшутился он вместо извинений. — И уже не стараешься впасть в бред или кому.
«Нет? А мне кажется, я всё-таки брежу…»
— И что же тебе мерещится?
«Исчерна-зелёные волосы… и брови, и ресницы… жёлтые глаза, а зрачки — вертикальные… И кожа — металлическая».
— Нет, она просто такого цвета. Что делать, — он усмехнулся, — я таким родился.
«Ух ты…» — значит, зрение приходило в норму.
— Кстати, ничего, что мы на «ты»?
«Да ладно уже… — и уколола: — …после такого-то тесного знакомства… А что с моим мужем?»
Если хозяин и почувствовал тень вины, то виду не подал, а точнее определить что-либо по его почти зеркальной физиономии оказалось затруднительно… Так что он только шевельнул зелёной бровью:
— Да что ему сделается. Спит. И раны его отлично заживают. Как и твои.
Мельком взглянув на свои лежавшие поверх освещённого солнцем одеяла испятнанные ссадинами и лекарством руки, она тревожно спросила:
«Спит? Днём?»
— Уж извините, фэймен, нам пришлось его… э… угомонить. А то, пытаясь добраться до тебя, он чуть не разнёс стены своей… комнаты.
…Очнувшись в маленькой комнатёнке без окон, с лежанкой под висевшим на каменной стене тусклым светильничком и — за загородкой — некоторыми санитарными удобствами, Бен нашёл себя почти здоровым и заметно проголодавшимся. Нога и шея были хорошо обработаны и, несмотря на неприятные ощущения, уже подживали. А вот других, вполне ожидаемых после воздействия яда, не яда — вещества с наконечников стрел — неприятных последствий не наблюдалось. Не то, что после дозы парализата. Ай да дикари…
Ну, он-то жив и практически здоров. А вот что с Миль? Где она? Там, у ручья, медленно теряя сознание, он успел увидеть, как, разъярённая его ранением, она поливала берег из разрядника, слышал крики пострадавших… Вряд ли это сошло ей с рук…
Сколько ни вслушивался, он не мог уловить её менто. Но зато нашёл, что ментофон здесь на редкость слабый, почти отсутствует. Хотя народу в округе болталось много, как свидетельствовали излучения живых тел. Ну, это-то как раз неудивительно — в племени, где каждый так или иначе ментоактивен, блокировка, очевидно, чуть ли не первое, чему приходится учить ребёнка наравне с умением ходить, говорить и соблюдать чистоту штанишек.
А его самого, видимо, блокируют. И вряд ли это всего один человек. Судя по битве у ручья, не каждый у них годится в соперники хоть Бену лично, хоть его жене. Не говоря уже о сразу обоих… Опасаются. И не зря. И у неё, небось, опека не слабее…
При этой мысли его потянуло к Миль с такой силой, что он и сам не заметил, как оказался на ногах, и очень удивился, обнаружив себя упёршимся лбом в одну из каменных стен и долбящим в неё кулаками. Посмотрел на отбитые кулаки. На разливавшееся вокруг них голубоватое свечение. Потёр ноющую грудь. И побрёл, прихрамывая, обратно на лежанку… но, ощутив за спиной чужое присутствие, споро развернулся и принял боевую стойку.
— Не советовал бы пока совершать столь резкие движения, — сказал ему один из стоявших в освещённом дверном проёме, неведомо как появившемся в монолитной, казалось бы, стене. — И нападать бы не советовал, — поспешил добавить он и выразительно покачал направленным на Бена парализатором — видимо, видок у Бена был под стать настроению…
…Бен не сдержал-таки ярости, подкреплённой тоской и надеждой пробиться к жене. Трое или четверо отшатнулись и сползли на пол, остальные устояли, но попятились. И организованно ответили ментоатакой. Которую он, хрипло смеясь, легко отразил, отбросив на них их же удар. А в добавок, подняв свои сияющие кулаки, ткнул ими в направлении противников — два разряда поразили цели, но это было последнее, что ему позволили сделать: леденящий укол парализата наконец-то достал его, и Бена скрутило, скрючило в узел, и только затем лишило сознания.
…— Поэтому ты его и не слышишь. Можешь, кстати, ненадолго навестить его сон — экран на время снимут. Для тебя ведь это, как я понял, не проблема?
Миль не ответила — запах хлеба уже пробился к ней, и она метнулась навстречу, прильнула к спящему сознанию мужа, слилась с ним… Сон на двоих — это когда оба спят, а так она смогла только согреть, успокоить его оцепеневшую сущность, дать понять: жива, в порядке, рядом…
— Ну и достаточно, полагаю. А отчего такое расстроенное личико? Между прочим, могла бы и спасибо сказать.
«За то, что чуть не убили меня и ранили Бена?» — Миль прикусила язычок, но было поздно — собеседник ухватился за обмолвку:
— Так его зовут Бен? А тебя?
Она молчала.
— Ах, ну да… — он встал, выпрямился и торжественно объявил: — Я, как хозяин дома, приветствую гостью и прошу позволения представиться: Гийт арн Хорон, Горный Вождь, — он слегка поклонился. — Теперь тебе ничто не мешает назвать своё имя? Или… есть основания его скрывать?
Как, однако, крепки с молоком впитанные требования этикета — Миль чуть не поддалась позыву ответить на вежливость…
— Ага, стало быть, основания имеются, но ты мне их не изложишь… — правильно понял её колебания хозяин. Подумал. И пообещал: — Ну, хорошо: если кто-то и потребует вашей выдачи, то могу официально заверить, что не стану спешить с выполнением их требований. Итак — как мне к тебе обращаться?
А поскольку она всё не решалась, резонно добавил:
— Вообще-то, если я знаю одно имя, то рано или поздно узнаю и второе, не так ли? Но расспросы привлекут лишнее внимание.
Вот и возрази ему…
«Можешь звать меня Миль».
Он опять чуть склонил голову и улыбнулся:
— Очень приятно, госпожа. И, как видишь, это совсем не больно… — и перевёл разговор: — Пожалуй, было ошибкой разделить вас полностью…
«Да уж… этим разделением ты меня чуть не угробил… Если б вы нас не экранировали…»
— То сгоряча вы бы порешили всё наше племя и парочку соседних! — подхватил он. — Я уже убедился, что и вместе, и поодиночке вы способны очень на многое. Особенно, если каждый из вас уверен, что другой жив.
«Сам-то в это веришь? — укорила она. — Ошибкой была вся эта ваша затея. Заметь — мы никого не трогали, шли себе… А тут вы… Ну и… А если кто и пострадал, то случайно! — вспомнив горящий берег, поспешила добавить она. — Что вам взбрело в головы нападать на нас?!»
— А вы бы согласились у нас погостить добровольно?
«Так это было приглашение?! Странный способ звать в гости».
— Способ отклонять приглашение тоже… ничего. Где ж такому учат?
«Жизнь и не такому научит, — буркнула она. — Так всё-таки — зачем?»
— Ну… считай, что мне захотелось познакомиться с тобой покороче.
«А ничего, что я некоторым образом замужем?»
— Ничего, — уверил он. — Я не ревнив. А если серьёзно, то я должен, конечно же, извиниться за неуклюжие действия моих подданных. Узнав, что Вождь в кои веки наконец-то обратил внимание на некую молодую особу, эти обалдуи решили порадовать меня, ну и перестарались. Тем более, что и соседнее племя на вас жаловалось. Будь я дома… Но меня не было, и всё вышло так, как вышло, — с досадой закончил он. — Ну, зато они получили хороший урок. Ты простишь меня за них?
Миль, слегка обалдев от такого оборота, растерянно пожала плечами. Вообще-то она ведь тоже здорово потрепала горцев…
— Будем считать, что простила? — улыбнулся он вполне обаятельно. — К тому же, у одиннадцати взрослых здоровых мужчин в результате боя не только прибавилось шрамов, но и пропало их личное оружие. Большего позора трудно придумать. По Закону они теперь — когда поправят здоровье — должны будут покинуть племя и не смеют возвратиться, пока вновь не заслужат право на оружие, как сопливые пацаны… А куда, кстати, ты дела-то одиннадцать ножей?!
«Да куда я могла их деть? Не в карманы же сложила… Которых у меня всё равно не имелось — были на мне шорты с майкой, так твои люди, помнится, избавили меня даже от них… Как ещё косу не оторвали, уроды… Так что пусть хорошенько поищут там же, на месте…»
— Ты их милуешь? — удивился он.
Она слабо махнула рукой:
«А что — и милую. Эти одиннадцать хотя бы не принимали участия в побоище. И никакого вреда не нанесли ни мне, ни моему мужу…»
— А зачем же ты вообще так развоевалась-то? — полюбопытствовал Вождь. — Неужели надеялась победить?
«Честно?»
— Да хотелось бы, — усмехнулся он.
Она помолчала, посопела, но ответила:
«Если честно — надеялась, что пристрелят… — и сварливо потребовала: — Могу я уже получить свою одёжку назад?!»
Он покачал головой:
— Э… боюсь, от неё мало что осталось… разве что бельё…
«Что, неужто на сувениры растащили?! — съязвила она. — Ладно. Пусть оставят себе…»
— Если тебя устроит одежда Горного Племени, можно будет подыскать что-нибудь в качестве компенсации.
«А меня это ни к чему не обяжет?»
Он опять удивился:
— С какой стати?
«Ну, кто знает, что у вас за… обычаи», — осторожно ответила она. Чуть не ляпнула: «что у вас за тараканы» — вряд ли он бы её понял.
— Ваши обычаи запрещают носить одежду чужого племени?
Он смотрел на неё выжидающе, и, чувствуя всё большую усталость, она сдалась:
«Ладно. Уговорил», — и опустила тяжелеющие веки.
— Да, всё хотел спросить — а что у тебя за странная реакция на парализат? Доза-то была — детская, можно сказать…
«А… аллергия у меня… на всё подряд…»
— Че-его-о?! — поразился он. — Что у тебя? Лет триста не слышал этого словечка… На что конкретно?
Но она уже засыпала, и не ответила.
Ей снилось, что она нежится на пляже возле дома… Солнце текло рекой, обрушивалось водопадом… И всё было хорошо, пока небо не заслонила огромная сизая туча, и на пляже сразу стало сумрачно и зябко, потянул колючий хиус…
— Да, я, пожалуй, ошибся… — задумчиво произнёс низкий, в хрипотцу, голос.
Миль открыла глаза, потянулась… И немедленно укрылась одеялом по самый нос — рядом, покачиваясь с носка на пятку, высился зеркальнокожий зеленоволосый… А-а, так это же наш гостеприимный хозяин…
— Да я это, я… — проворчал он. Из-за низкого тембра фраза походила на рычание. — Ошибся, говорю. Поторопился с утверждением, что ты ведёшь себя одинаково во всех состояниях. Вчера ты, бодрствуя, постеснялась принять предложенное, а сегодня, едва заснула, отняла это силой.
«Я — что…?!»
— Да не смущайся. Ничего страшного не случилось. Подумаешь, подпиталась немножко. Я сам за процессом присматривал. Как самочувствие?
Миль прислушалась к своему телу, пробежалась внутренним оком…
«Бывало и лучше… — тёмных областей не стало меньше… Но и больше их тоже не стало. Болячки на руках-ногах уже затянулись, и восстанавление продолжалось вовсю, о чём свидетельствовала обычная в таких случаях почесуха… Коричневые корочки сразу же отлетали под её нетерпеливо скребущими пальцами. — А Бен как?»
— Здоров твой Бен, — отмахнулся Гийт Горный Вождь. — Или почти здоров. Во всяком случае, жрёт, когда не дрыхнет — за вас двоих. Но я бы предпочёл, чтобы ты поела сама.
Ну, с Беном всё нормально — и то хлеб… Повидаться бы — взглянула она на хозяина — но по тому, как тот поспешно отвёл взгляд, поняла: не позволит, и заикаться не стоит.
«Не хочу, спасибо. Только водички, — и, получив просимое, поинтересовалась: — А какая сегодня погода?»
Приготовившийся отказывать Гийт удивился:
— Погода? — он посмотрел куда-то в сторону: — Хорошая вроде…
«Мне бы, если можно, на солнышко… И чтобы рядом — никого. Не бойся, по-любому не сбегу…»
Тот только хмыкнул. И вскоре Миль поняла — почему.
Сбежать отсюда было бы и впрямь затруднительно. Невозможно, если честно. Разве что летать научишься…
Завернув в покрывало, Гийт аккуратно перекинул Миль через плечо, и таким макаром без заметного труда — благо, и нести пришлось недалеко — доставил на плоскую вершину горы ли, скалы ли… террасу… По дороге, свисая с его плеча, Миль с интересом рассматривала интерьеры: фрески, росписи, мозаики, рельефы… колонны, пилястры, затейливая резьба… Изображавшие в основном детей и женщин скульптурные группы и статуи — в нишах и на подставках… драпировки, занавеси, гардины… настенные светильники и потолочные люстры… напольные вазы и вазоны с цветочными композициями и наборные узорчатые полы, зеркально-гладкие и блестящие… Радужно просвечивали разноцветные окна — витражные и простые, в декоративных решётках и без таковых… удобные, обитые тканями лакированные кресла с гнутыми подлокотниками и ножками и простые на вид скамейки, расставленные возле цветников, фонтанов и вокруг столиков…
Гийт спокойно шёл по нарядным покоям, и звук его шагов оттенял никем не нарушаемую тишину комнат и переходов. В чистом ароматном воздухе разносилось пение невидимых птиц, пропархивали бабочки, но не слышалось смеха и разговоров… Три тысячи мужчин… и, наверное, примерно столько же женщин и детей… И где все? Неужели Замок так велик?
«Так это же, наверное, его личные покои… — догадалась она. — И, судя по всему, он тот ещё нелюдим…»
Отражаясь в зеркальном полу, Миль смотрела на своё лохматое отражение и думала, что ухоженностью и отделкой дом Горного Племени напоминает её родовой особняк… Мысль показалась странной и вызвала лёгкую ностальгию — как там её ближайшие родственники, неужели всё так же играют в свои Игры… Женил ли, наконец, дед её бедового дядьку… сильно ли пострадал дом во время боя… Видимо, ей взгрустнулось сильнее, чем показалось самой — поверхность ближайшего зеркала, мимо которого она в тот момент проплывала, на миг помутнела… и вновь прояснилась. Отголосок её грусти явно долетел до Гийта — тот повернул голову, прислушиваясь, но ни о чём не спросил…
Выбрав крупный валун, грубо обтёсанный под скамью — или просто от природы на неё похожий — Гийт устроил свою гостью поудобнее, привалив спиной к тёплому камню. Поставил в пределах досягаемости сосуд с водой. Оглядел критически:
— Тебе точно будет здесь удобно? — присел напротив.
«Надеюсь, — пожала она плечом. — Особенно, если никто не станет крутиться рядом. И я бы хотела начать загорать прямо сейчас», — со значением добавила она. Одолевала заметная слабость, а солнце дразнило и обещало, звало и манило, как полная чашка еды перед носом у бродяги, голодавшего не меньше недели… и так хотелось поскорей окунуться в эту щедрую лучистость, вкусить, напитаться… Аж голова кружилась…
А тут этот… Горный Князь торчит, буквально отсвечивая, руки в боки, взгляд испытующ и пристален… но непонимающ.
«Я имею в виду, что намерена позагорать. Без покровов. И без свидетелей. А тот факт, что ты, гостеприимный хозяин, похоже, уже имел возможность лицезреть мою худобу во всём естестве, не означает, что так будет и впредь. Изволь оставить меня одну, или тебе заняться больше нечем? — сорвалась она на открытую грубость, но сдерживаться было всё труднее — её уже слегка мутило от предвкушения и слабости. — Извини…»
Он только бровью шевельнул.
— Извинения приняты. В свою очередь тоже извиняюсь — я просто хотел бы ещё поговорить.
«Да-да, конечно… чуть позже… — нетерпеливо отмахнулась она. — Вечером я в твоём распоряжении. Иди уже, а?»
Он коротко кивнул и наконец-то оставил её одну.
«Если что-то понадобится, просто скажи, и тебе всё принесут», — глуховато донеслось до неё сквозь толщу камня.
«Единственное, что мне нужно — это чтобы Бену не причинили вреда…» — выпутываясь из складок покрывала, с тоской обронила она, не надеясь на ответ…
Но из глубин Горы пророкотало:
«Я слышал».
В здешнем климате жара начиналась вскоре после восхода, так что камень весь день (и, похоже, большую часть ночи) оставался тёплым, как лежанка на русской печке… Но даже когда он раскалился, жара не мешала Миль. Воды у неё имелось достаточно, времени тоже в избытке. Солнце — вот оно. Ничто и никто не отвлекало от собственной персоны. Чем ещё заниматься, как не поправкой здоровья…
Заглянув в свои недра, Миль ужаснулась. И срочно принялась наводить порядок. Темнота понемногу уступала, сдавая позиции. Тратить силы, так уж с отдачей… Миль трудилась так, что не столько отдохнула за долгие часы «безделья», сколько устала. Но внутренний резерв пополнила — не идеально, хотя и неплохо. Ей даже удалось подцепить диктатом мохнатую ночную бабочку, в ожидании сумерек притаившуюся под ближайшим булыжником, и отправить её в путешествие по Горной Крепости. Или, если угодно, по Горному Замку. Маленькая посланница, ведомая призрачным воспоминанием об аромате горячего хлеба, долго спускалась, мчась по коридорам и переходам — вниз, вниз, всё время вниз… Минуя смутные силуэты обитателей и обитательниц Горы, наконец-то встреченных крылатой вестницей, но так и не рассмотренных — некогда, некогда… да и масштабы бабочкиного восприятия не давали Миль оценить внешность людей правильно… Вот уже и окна изчезли, и всякий намёк на роскошь пропал, голые стены и простые каменные полы со следами грубой обработки освещались лишь тусклым свечением потолка… Зрение у бабочки было слабенькое, зато обоняние прекрасное — она не теряла путеводную ниточку запаха даже тогда, когда сама Миль не была уверена, что чувствует его…
…Если бы бабочка и заблудилась в серых каменных лабиринтах, то начавшие попадаться на её пути вооружённые мужчины несомненно послужили бы вехами на пути к камере, где спал — да, как ни жаль! — крепко спал Бен. Незамеченной пропорхнув мимо охраны, бабочка покружила в полумраке слабо освещённой каморки и присела на его светловолосую макушку, пошевелила мохнатыми антеннами, перебралась на лоб, на щеку, старательно потопталась по его носу… Но увы — щекотанье её лёгких лапок не смогло разбудить спящего…
Здесь, снаружи, солнце уже катилось к закату, Миль тихо задремала в ласковых янтарно-оранжевых лучах… И тогда, наконец, оказалась рядом с Беном — на этот раз в его сне: ему снился так долго пустовавший морской пляж возле их дома… Едва Миль ступила босыми ногами на белый горячий песок — Бен радостно обернулся, протягивая руки, и Миль, смеясь, побежала навстречу…
Но тонкая ткань сновидения расползлась в клочья от ворвавшегося в него грубого бормотания. Вздрогнув, Миль вернулась на вершину Горы, где и протёрла слипавшиеся глаза: из тёмного зева портала, ведущего с террасы на верхний этаж, торчала, добросовестно отводя взгляд в сторону, чья-то темноволосая, довольно лохматая голова и что-то невнятно произносила себе под нос.
«Что ты сказал?» — спросила Миль, снимая блокировку.
Бормотание сразу обрело внятность:
«Горный Вождь Гийт арн Хорон спрашивает гостью, хорошо ли она провела время и не разделит ли с ним ужин».
На этот раз звуковая речь сопровождалась ментальной, и Миль вместе с приглашением получила изображение накрытого стола и нарядного зеленоволосого Гийта.
«Почему же он не спросит сам?»
«Он спрашивал, но не получил ответа».
«А, да, действительно, я же «закрывалась»… Можешь передать Вождю, что я благодарна за заботу и приму приглашение, если найду, во что одеться.»
Из-за толщи горной породы вместе с порывом зимнего холодка донеслось краткое:
«Я слышал», — сказанное низким, с придыханием, голосом.
Обладатель чёрных лохм поднялся по пандусу и выбрался из портала целиком. Смотрел он по-прежнему в сторону, и Миль, сообразив, наконец, в чём дело, встала, закутываясь в покрывало, и прикрыла наготу. Но не успела сделать ни шагу: здоровенный лохматый посланник тут же подцепил её, и, перехватив поудобнее, двинулся в обратный путь. Нёс он её под мышкой, как носят тяжёлые предметы.
«Отпусти меня сейчас же, я сама пойду!»
«Сказано — отнести».
«Да я сама могу! Вот увидишь! Отпусти!»
Лохматый остановился, помолчал и поставил Миль на пол. Она принялась поправлять сбившееся покрывало.
«Приказано отпустить и проводить. Пошли», — ухватил Миль за запястье и потянул за собой…
88. Ландани
Долгий день под ничем незамутнёными лучами яркого горного света почти полностью восстановили энергопотенциал, изрядно растраченный в сражении у ручья и сильно подтаявший, когда Миль добровольно сбрасывала энергию, а потом отходила от укола парализатора. Но одолеть тот путь, который она прошла, влекомая за руку лохматым сопровождающим, оказалось не так-то просто. Переходы, коридоры, повороты, спуски, подъёмы, исчезающие стены… — Миль сильно подозревала, что её морочат, просто запутывают, чтобы она не смогла здесь сориентироваться, если вздумает сбежать.
Провожатый шёл достаточно быстро, и Миль едва не падала от усталости, когда он наконец-то остановился перед глухой стеной, которая, хотя он и не сделал никакого движения, с чуть слышным шорохом ушла в сторону. В спину подтолкнули, и Миль, невольно шагнула вперёд, в ярко освещённое помещение. После приглушёного света коридоров этот свет слепил, и она заслонила глаза рукой.
Лёгкий шорох за спиной сообщил, что плита встала на место. Щурясь, Миль обернулась — проводник не последовал за ней. Постояла, озираясь в растерянности, отметила, что в помещении преобладает зелёный цвет, а когда глаза совсем освоились, слегка обалдела: оказалось, что все стены и даже потолок оплетены чем-то вьющимся и цветущим… а прохладное покрытие пола — не что иное как трава, очень короткая, очень упругая и очень зелёная, и стоять на ней босяком — необыкновенно приятно… Хотя и слегка щёкотно… А вот невидимые за всей этой зеленью источники света могли быть только искусственными…
Попривыкнув, Миль принялась с восторгом разглядывать всё это волшебство. Ей бы никогда и в голову не пришло, что пол необязательно должен быть твёрдым и мёртвым… То есть, под живым ковром, разумеется, камень, но ноги-то наслаждаются травкой…
«Его, вероятно, поливают водичкой!» — восхитилась она, медленно ступая по траве.
«Именно так. Мы рады, что тебе здесь нравится», — приветливо отозвалось чьё-то менто. Женское. С сильным сладким ментофлёром то ли ванили, то ли корицы… Что почему-то поразило Миль больше, чем живой интерьер внутри горы. До сих пор все слышанные ею ментоголоса были только мужскими.
«Мне очень нравится, — ответила она, оглядываясь в поисках собеседницы. Где-то близко, в этих зарослях… — Никогда не видела ничего подобного! Всё это, вероятно, требует постоянного ухода?»
«Никакого особого ухода не нужно. Раз в день поливать водой. Раз в месяц вносить подкормку. Растительность эта неприхотлива, живёт годами. Ну, конечно, приходится иногда удалять старые и заболевшие растения. Зато простор для любителей всяческой экзотики и экспериментов. Кто-то ровно подстригает свой ковёр. Кто-то предпочитает буйные заросли. Кто-то любит цветущие ковры, кто-то наоборот. Есть моховые покрытия, есть пружинящие и жёсткие. Сама всё увидишь, если захочешь…»
Миль медленно продвигалась по зелёному помещению. Заметила, что не все стены сплошные, каменные, некоторые только выглядели неприступными, а на деле являлись просто свисающими откуда-то сверху завесами из зелёных цветущих плетей.
Местами живые перегородки тянулись от пола к потолку и крепились неподвижно, образуя потаённые уголки. Похоже, в этом жилище можно разместить хоть взвод, хоть роту, и то — никто не мозолил бы глаза… Поэтому Миль, отбросив вежливость, просканировала пространство помещения и «услышала»:
«Здесь я… Иди сюда», — идти по наводке ментоголоса было куда вернее, иначе бы — блуждать и блуждать Миль по зелёным закоулкам, как пчёлке в поисках нектара… Обладательница сладкого ментозапаха ждала её в увитом зеленью гроте с маленьким водопадом, льющимся в небольшой каменный бассейн с песчаным ложем. Вода в бассейне не застаивалась, её медленно относило в дальний угол, где она, закручиваясь воронкой, куда-то просачивалась.
На бортике бассейна, опустив в воду маленькие ступни, сидела молодая, чудо какая хорошенькая блондинка, одновременно и хрупкая, с тонкой талией, и пухленькая, вся очень нежная, с большими, ласковыми глазами и маленьким розово-алым ртом.
Пока Миль неспешно подходила, осматриваясь и придерживая это дурацкое покрывало, женщина откинула назад свои длинные вьющиеся волосы, перекинула ножки через бортик, встала, оправляя длинное голубое одеяние, и вблизи оказалась чуть выше Миль. Взглянув так близко в её глаза, Миль едва не отшатнулась, хотя, кажется, ну, сколько можно поражаться… Да и глаза эти, совершенно чёрные, мерцающие в обрамлении длинных, пушистых ресниц, были прекрасны… Всего и странности, что без белков. Подумаешь…
«Что тебя удивило?» — рассматривая Миль в ответ, спросила женщина, склонив пушисто-светлую голову к плечу и поигрывая складкой лёгкого голубого одеяния.
«Извини. Я тут всё время чему-нибудь удивляюсь. У тебя вот — глаза удивительные. Никогда такой красоты не видела».
«В вашем племени, вероятно, мало мутантов?» — улыбнулась блондинка.
«Да как тебе сказать… — уклонилась от ответа Миль. — Знаешь, я устала и проголодалась. В этом бассейне можно мыться?»
«Конечно! Сейчас всё покажу. Гийт меня затем и прислал — чтобы я помогла тебе освоиться. Я, кстати, Ландани. А ты Миль, правильно? — болтая, она подтолкнула её к воде. — Вода тёплая. Я не знала, какую ты предпочитаешь, и сделала тёплую. Смотри: хочешь похолоднее — задвигаешь эту пластину, можно оставить вообще одну холодную. А этой заслонкой перекрываем холодную, тогда польётся только горячая…»
Не считая нужным стесняться искоса изучающей её Ландани, Миль развернула надоевшее покрывало, позволив ему упасть на травяной ковёр у бассейна, и ступила в воду — температуры тела.
«Ещё бы что-нибудь моющее», — пожелала она, на что Ландани ответила:
«Видишь на этом валуне мох? Оторви кусочек удобного размера и смочи водой, а затем можешь им натереться — он выделяет пенящийся сок, который отлично растворяет жиры и прочее. Не бойся, для кожи он безвреден. Тут вообще нет ничего, что могло бы тебе навредить».
Мох поначалу показался чуть жестковатым, но зато прекрасно делал своё дело.
«После просто брось в воду, и она унесёт его. Вообще — всё, что бросишь в бассейн, рано или поздно уплывёт в воронку».
«А если мне понравится и я стану часто мыться?»
«Мойся на здоровье, он быстро восстанавливает повреждённые участки, — улыбнулась Ландани, показав ямочки на круглых щёчках. — Его даже рекомендуется иногда ощипывать, чтобы активнее рос».
Волосы Миль мочить не стала, заколов косу Гребнем высоко на темени — без специальной сушилки они бы сохли долго. Ландани, ожидая окончания купания, с интересом поразглядывала Гребень, но куда больше её внимание привлёк плотно сидящий на запястье гостьи браслет. Потом, когда Миль смывала пену и выходила из воды — с неменьшим интересом она рассматривала саму Миль…
«Влажные вещи лучше сушить у вентиляционных отверстий, они есть в каждой комнате… А гардероб — в спальне, пойдём…» — она подхватила отяжелевшее от воды покрывало, которым Миль, отчего-то не желая лишний раз о чём-либо её просить, за неимением полотенца вытерлась, а после с барской небрежностью «забыла» его на бортике.
И во время экскурсии по заросшим всяческой зеленью апартаментам, по дороге показывая, где вентиляция, объясняя устройство санузла, знакомя с расположением комнат и устройством постели — Ландани продолжала исподволь изучать её, обнажённую. Миль, не выдавая удивления таким приёмом, делала вид, что всё нормально, что так и надо, и спокойно несла себя сквозь ароматный воздух предоставленного ей жилища, внутренне усмехаясь: «Что-то ты, девушка, явно позволяешь себе лишнее… — и тайком вздыхала: — Неужели и здесь повторяется старая история…»
Пол спальни отличался от коврового покрытия прочих комнат особой плотностью, спутанной мягкостью, пышностью и сильно пружинил. Никакого ложа не имелось, но зато спать можно было, где упадёшь — и растения отлично держали вес тела, хоть подпрыгивай. А если не полениться дойти до противоположной стены, то на высеченных в камне полках найдётся привычный комплект всякого необходимого белья, подушек и одеял — по габаритам как раз подходящих этой спальне-кровати…
«А вот и обещанная одежда… и обувь».
«Можно взглянуть?» — спросила Миль, не двигаясь с места.
«Конечно! Гийт сам выбирал… — посторонилась Ландани, и в голосе её определённо прозвучали ревнивые нотки… Ещё разок оценивающе пройдясь по фигуре гостьи взглядом загадочных своих очей, она добавила: — И, по-моему, он верно угадал размеры…»
А Миль сердито подумала, что у Гийта и не было никакой возможности ошибиться с размерами… Впрочем, наряды он подобрал со вкусом. Правда, по канонам своего народа. Среди простых отрезков ткани, которые следовало там и сям скалывать прилагавшимися в комплектах брошками, застёжками и пряжками, Миль с удивлением обнаружила одно короткое и одно длинное платья, сшитые явно в Городе. И даже, кажется, по её собственным моделям… А в отдельной шкатулочке нашлась и горстка разнообразных блестящих принадлежностей для волос — и стоило раз взглянуть, как сразу становилось ясно: эти изделия ручной работы надёжны и не спасуют при встрече с её косой…
Ландани же, ожидавшая, кажется, бурного восхищения такой щедростью хозяина или ещё каких-то подобных проявлений эмоций, была разочарована спокойствием гостьи и даже слегка обиделась, но принялась помогать ей одеваться. По крайней мере, советами. А поскольку черноокую красавицу просто распирало сразу и от любопытства, и от беспокойства, Миль сказала прямо:
«Ландани, лучший способ получить ответ — это задать вопрос. Что ты хочешь узнать?»
«Н-ну… Скажи, а что это у тебя за браслетик? Красивенький такой…» — и затаила дыхание.
Миль подняла руку, позволяя рассмотреть украшение, и, чувствуя себя доброй феей, понимающе улыбнулась:
«А сама-то как думаешь?…»
«Неужели брачный?! — счастливо взвизгнула та. — Так ты замужем?! За тем отважным здоровяком в шрамах?!»
«За ним, — усмехнулась Миль её осведомлённости. — Я его просто обожаю… особенно его шрамы…»
И чуть не задохнулась в её мягких, но тесных объятиях. Вот же наивная — можно подумать, её ненаглядный Вождь этого браслета не заметил, или такой пустяк его бы хоть как-то смутил…
А пока Ландани кружилась и прыгала по травяному ковру, помрачнела и задумалась, прикрывшись блоком. Знает ли Гийт, что они из Города? Если нашёл их вещи, то, скорее всего, выводы сделал — подбор предметов говорит сам за себя… И что они скрываются, Вождь уже понял. И что предпримет? Что грозит им с Беном?
Забыв о постороннем присутствии, она опыталась пробиться к Бену, вложив в попытку всю волю и энергию. И ведь на мгновение ей удалось услышать его: «Родная! Со мной в порядке, не волнуйся…» Затем их грубо отсекли друг от друга, и она вновь заблокировалась. Даром ей этот бросок не прошёл — уже знакомо замутило, на минуту комнату заволокло темнотой… ковёр услужливо спружинил, принимая её тело.
… Чьи-то пухлые ручки легонько тормошили её, испуганно журчал встревоженный голосок… Это Ландани — чёрные озёра глаз полны слёз.
Вынужденно улыбнувшись ей, Миль села, отпила воды из протянутой чашки. Приходила в себя быстро — ментобросок был коротким. К тому же Бен вместе со словами успел передать ей очень многое. Она знала теперь, что он и в самом деле чувствует себя сносно, и раны его зажили и совсем не болят, и что бабочка не обманулась — он очень глубоко, где-то там, внизу… и очень скучает по ней. Так что — оно того стоило.
…А рядом — чьё-то ласковое ментокасание приглашало к контакту. Миль сняла блокировку и с благодарностью приняла это присутствие: Ландани излучала столько душевной симпатии, что казалось просто невозможным её оттолкнуть.
«Всё хорошо, Ландани, — утешила её Миль. И добавила с горечью: — Я надеюсь».
«Так тебе лучше? — улыбка осветила круглощёкое личико. — Ты меня напугала. Но — я чувствую: ты очень сильная».
«Да, Ландани, мне лучше. И я сильная», — однако хотелось плакать…
«Вы сами производите одежду?» — поинтересовалась Миль, затягивая на талии поясок и разглядывая себя в зеркале. От косметики она привычно отказалась, как и от украшений, которых в шкатулке хватало.
«Частично. Остальное меняем у других Племён, — охотно рассказывала Ландани. — Мы со всеми Племенами торгуем. У нас очень хорошие лекарства. И женщины наши тоже очень нравятся», — лукаво добавила она, зачем-то настойчиво прикладывая к волосам Миль то одну, то другую красивую безделушку, хотя Миль уже решила не навязывать сегодня Гребню ничего другого — тот почему-то сразу воспротивился соседству посторонних украшений на хозяйке… Выяснять, а что так, времени не было, и Миль просто уступила артефакту — в этом вопросе ему виднее.
«Н-ну-у… если они похожи на тебя, то, конечно, не могут не нравиться», — согласилась Миль, улыбнувшись.
Ландани была очень быстра в движениях, и, наряжая Миль, то и дело задевала её или вскользь прижималась на миг. Поэтому Миль знала теперь, насколько мягкое, нежное тело у Ландани…
«В отличие от моего, — подумала Миль, проводя ладонью по своим плотным, скорее даже твёрдым маленьким узелкам мышц под туго натянутой кожей. И фыркнула тихонько: — Хотя… кажется, в объятьях Бена вы, госпожа, намного смягчаетесь… Но Ландани-то в мужских руках, вероятно, просто шоколадкой тает…»
И упрекнула себя — что за сравнения… Тем более, что воспоминания о муже опять всколыхнули затаившиеся было тоску и беспокойство. И чуткая Ландани тут же поскучнела, уловив перемену настроения гостьи.
«Знаешь, Ландани, я пожалуй, передумала. Не хочется мне никуда идти, передай мои извинения Горному Вождю».
Ландани широко распахнула ресницы и покачала головкой:
«О, если бы ты сказала об этом минутку назад! Я только что ответила на вызов Вождя и сообщила, что, по-моему, ты готова. Он прислал эскорт».
«Почему он всё время обращается не ко мне?! — рассердилась Миль. — Могу ведь я и передумать?»
Ландани пожала округлым плечиком:
«Можешь, конечно. Но он и обращался сначала к тебе, да ты думала о чём-то своём. Ты всё время то здесь, то нет, то и дело закрываешься и грустишь. С твоим мужем всё хорошо, это правда! — и она ласково провела пальчиками по плечу Миль. — Не надо так беспокоиться».
Миль явственно ощутила исходящие от неё покой и искреннюю заботу, расслабляющее тепло, безмятежную, как в детстве, радость, беззаботность… лёгкость, обволакивающую сладким облаком, и непоколебимую, проникающую в самую душу уверенность: всё будет не просто хорошо — всё будет восхитительно. Слегка оцепенев в горячих волнах, почти задремала, как кошка на солнышке… Понаслаждалась… и, встряхнувшись, вышла из всего этого блаженного безмыслия с усилием, как из ванны с мёдом.
Пухлые, мягкие ладошки размеренно гладили её по волосам, а в воздухе, казалось, ещё витал приторно-сладкий ментофлёр…
«Тебе легче? — нежно спросил Ландани. — Посиди со мной ещё, тебе будет хорошо. Я умею успокаивать. Лучше всех умею в нашем Племени».
«Спасибо. Не надо. Ты, наверное, добра желаешь, Ландани, но навеянные тобой грёзы грёзами и останутся, и ничего не изменят…»
«Я же говорила — ты сильная, — печально поникла Ландани. — Ты не хочешь счастливых снов. А ведь очень многие отдали бы всё, только бы спать и никогда не просыпаться».
«Мой счастливый сон — вот он, Ландани. Здесь и сейчас».
«Тогда твоё счастье горчит…»
«Истинное счастье, как и истинная свобода, всегда горчит. А Гийт любит греться у твоего призрачного огня?» — полюбопытствовала Миль.
«Не так уж мой огонь призрачен! — сверкнув чёрными искрами очей, возразила Ландани. — Порой человеку нужна передышка, чтобы набраться сил и жить дальше. Но Гийт… Только иногда… Он тоже сильный. И он — Вождь, — с гордостью закончила она. И пожаловалась: — Он не может грезить, он лишь отдыхает время от времени… А разве тебе не хочется отдохнуть? Может, вы вдвоём захотите моих грёз…»
Миль прервала её:
«Побереги свои силы для нуждающихся в них. А мне пора. Вождь ждёт уже и так достаточно долго».
«О, вот об этом не беспокойся, — мурлыкнула Ландани, прикрыв мерцание своих чёрных глаз ресницами. — Ждать женщину, — и её милые ямочки обозначились чётче, — само по себе честь для мужчины в этом мире, где так мало женщин…»
«Даже для Вождя?» — шевельнула бровью Миль.
«Вождь — первый среди мужчин. Что для другого — приличие, для него — закон. Что ж, эскорт прибыл».
Она повела рукой в сторону открывшейся двери, и Миль опять не углядела, как отпирается вход, но надеялась это выяснить. Взглянула в проём и… забыла, о чём хотела спросить. За дверями действительно ждал эскорт — четверо одинаково одетых и вооружённых мужчин сопровождали лёгкие — относительно, конечно, лёгкие — носилки под пологом из ткани в тон их одеждам. Носилки тащили ещё четверо крепышей-носильщиков в такой же… форме, очевидно.
«Ландани, это явно за тобой», — сказала Миль, отступая вглубь прихожей.
«Нет, дорогая, это за гостьей Горного Вождя, — хитро заулыбалась Ландани, грациозно кланяясь. — Потому хотя бы, что мои комнаты рядом с твоими на этом же уровне. И мне, таким образом, совершенно не требуются подобные услуги, чтобы до них добраться. Приятного вечера!»
И удалилась куда-то влево по тускло освещённому коридору, оставив растерянную Миль наедине с проблемой. Проблема кашлянула за её спиной, предлагая обернуться и занять место в паланкине.
89. Гийт
«Я должна отправиться в этом… транспорте?» — жалобно спросила она.
«Да, госпожа», — с поклоном твёрдо ответили ей.
«Но я не привыкла передвигаться таким способом. Мне будет удобнее идти пешком», — твёрдо заявила она.
«Недавно Вождь уже уступил твоему желанию пройтись, и пройденный путь утомил тебя. Предстоящий переход тоже не близок. Прими заботу Вождя».
Ей подали руку и помогли взобраться в паланкин, который немедленно подняли, и процессия тронулась. Быстро, почти бегом. Вы ездили когда-нибудь в паланкине?! Даже если носильщики ступают синхронно — непередаваемое ощущение, что ты та самая лягушонка в коробчонке, пусть коробчонка изнутри и мягкая… А тут эти спринтеры ещё и поспешали… И никакие мягкие подушки не уберегли от острого рецидива морской болезни — по прибытии на открытую галерею, где ожидал её Гийт, оттенок лица гостьи стремился гармонировать с цветом волос хозяина — и ему, лицу, оставалось совсем немного, чтобы достичь в этом деле идеала…
Так что при выходе из транспортного средства Миль не то, чтобы оперлась на любезно предложенную Гийтом руку — она на эту руку просто выпала, и долго активно дышала свежим ветром, благо чего-чего, а ветра здесь было вдоволь: её доставили на ещё одну открытую террасу, с трёх сторон ограниченную перилами, а четвёртая представляла собой ту самую галерею, соединявшуюся вверху с увитой цветами перголой…
Отказавшись от всякой медицинской помощи, Миль, старательно дыша, посидела несколько минут, прежде, чем смогла заметить красоту пейзажа, дизайн интерьера, изящество мебели и сервировку небольшого, крытого вышитой скатертью, стола — не говоря уже об элегантности манер хозяина и его прекрасном наряде… И даже смогла искренне порадоваться, что её усилия не изгадить всю эту прелесть не пропали даром. Хороша б она была, если б не сумела сдержать рвотные позывы…
— Чем я могу искупить свою недальновидность? — наконец виновато пророкотал Гийт, протягивая ей какое-то питьё. Миль не стала выяснять, что это, доверчиво глотнула — и не раскаялась: напиток слегка обжёг нёбо, но почти сразу навёл порядок в голове, и желудок окончательно успокоился. Второй глоток показался горячим и прохладным одновременно, хотя мятой даже и не пахло… а вот щёки погорячели, прояснился взор, рот наполнился терпкой сладостью с фруктовым оттенком, и настроение стало исправляться. Миль позволила себе и третий глоток — но совсем маленький… подержала жидкость на языке, где она, немного пощипав, и растаяла, оставив лишь незнакомый приятный привкус и впечатление тепла и лёгкости в груди…
«Дивная вещь! — удивлённо одобрила она. — И что это такое?»
— Вино, моя госпожа. Счастлив, что угодил.
«Угодил. Только больше не предлагай. Лучше уж чистой воды… А искупить оплошность — это запросто: впредь никогда не заставляй меня ездить в этом ящике, и всё. Надо же — я-то надеялась, что морская болезнь у меня прошла…»
Она тихо засмеялась над собой — очень тихо, фыркая носом…
Или вино изменило её взгляд на мир, или просто отступившее недомогание перестало уродовать восприятие — но теперь Миль оценила, как хорошо и уютно на этой террасе в тёплом мареве предзакатного света, в какие интересные узоры складываются кусочки напольной мозаики, как удобно сидеть в этом кресле, и как легко дышится свежим воздухом, напоённым незнакомым, но приятно-пряным цветочным ароматом… Цветы бордюром обрамляли террасу по периметру, оплетали и каменные перила, и ажурные решётки перголы, ласковый ветерок раскачивал их яркие венчики, и невесомая пыльца, высыпаясь розовыми облачками, взлетала и разносилась вместе с запахом…
И никак не удавалось понять: это мерещится или впрямь издалека доносится причудливая мелодия, исполняемая флейтами в сочетании с виолой? Миль тряхнула головой, пытаясь избавиться от стойкого впечатления, что пыльца, складываясь в переменчивые образы, танцует по террасе, принимая смутные, меняющиеся обличья крохотных радужных птиц, бабочек, крылатых фей…
Занятая всеми этими переживаниями, Миль едва заметила, как Гийт наполнил её тарелку, придвинул бокал с водой — сервировочный столик стоял рядом, в пределах досягаемости, и Вождь, ухаживая за своей гостьей, вполне привычно обходился без прислуги.
Вот только гостья не испытывала особого голода, что заметно огорчало хозяина. Вяло ковыряя угощение вилкой, Миль больше уделяла внимания хозяйскому наряду, от перехватившей зачёсанные назад длинные волосы чёрной кожаной полоски до мягких полусапожек-полуботинок с серебряными пряжками, выдержанному в чёрных и серебристых тонах: вышитый серебром ворот чёрной с искрой рубашки открывал высокую сильную шею, а манжеты с таким же узором — красивые кисти рук с длинными сильными пальцами, узкую талию перехватывал отделанный серебром пояс, утяжелённый клинком в элегантных ножнах, удобный крой чёрных с серебряным кантом брюк не стеснял движений… Но больше всего Миль интересовала его слегка бликующая в тёплом отсвете заката кожа, и гостья с детской непосредственностью разглядывала и её мягкие переливы, и редкий оттенок его волос — почти такой же металлический отлив можно увидеть иногда на чёрных птичьих перьях… Сейчас волосы Вождя казались скорее чёрными, чем зелёными, а днём могли напомнить игру света на крылышках бабочек…
Вождь не имел ничего против — он отлично знал, что привлекателен. Несмотря на неканонический, по меркам Города, стандарт красоты.
— Меня бы порадовало, если бы ты поела, — наконец не вытерпел он. — Пока всё не остыло.
«О, извини. Я просто не очень голодна. Но, — она повела носом, — пахнет это многообещающе», — и наконец-то отдала ужину должное. Зачем расстраивать человека, он так старался. И пусть желудок не требует пищи, место в нём всё равно пустует…
— То есть как не голодна?! Что-то не припомню, чтобы за эти несколько дней ты употребила нечто серьёзнее травяных отваров, которыми я же тебя и поил!
«Да ем я уже, ем! — вилка исправно засновала туда-сюда. — Действительно, очень вкусно. Надеюсь, Бена кормят не хуже».
Вождь, надо сказать, и бровью не повёл:
— Его накормят точно теми же блюдами, которые отведаешь ты.
«Договорились».
— Так что же тебя тревожит? Что-то не так?
«Да на этой Планете меня тревожит буквально всё… Весь этот мир, в котором всё — не так… — задумчиво ответила она, глядя в тарелку. И спохватилась: — Но зато в остальном всё просто замечательно. От прекрасной погоды, прекрасной террасы с прекрасными цветами, прекрасного ужина с прекрасный хозяином… — лёгкий кивок-поклон в его сторону, — и до совершенно очаровательного вида вокруг… Никаких слов не хватит, чтобы описать, как всё прекрасно», — мрачно закончила она.
Он хмыкнул:
— Ну тогда в чём дело — расслабься и наслаждайся жизнью, начиная хотя бы с текущего момента. А то, судя по твоему виду…
«Трудно расслабиться, когда кто-то постоянно старается тебе эту жизнь изгадить…»
Гийт перестал улыбаться.
— Если ты имеешь в виду это злосчастное недоразумение у ручья…
«Только как последний эпизод в дли-инной цепочке прочих интересных моментов. И всё же — сегодняшний вечер был бы воистину незабываем, если бы за этим столом присутствовал мой муж».
— Что ж, возможно, как-нибудь в другой раз так и случится. Но уже не сегодня, — он развёл руками. — Так это единственное, что тебя сейчас беспокоит? Тебя утешат мои уверения в его полном благополучии? Раны его отлично заживают и у него имеется всё, что могло бы понадобиться. В чём ты уже успела убедиться сама. Да, да, мне доложили о твоём прорыве, — он чуть улыбнулся, глядя на неё поверх сцепленных рук. — Вот интересно, как же тебе это удаётся? Ведь постоянно приходится усиливать охрану, чтобы изолировать вас друг от друга.
«Не боишься, что вскоре тебе может не хватить охранников?»
— Нет, — легко ответил он, поддразнивая гостью. — Я просто стану внимательнее следить за тем, чтобы один из вас крепко спал, когда другой бодрствует. А может быть, это станет и ненужным…
«То есть?» — Миль решительно отложила вилку.
— Попробуй вот это… Моё любимое, — он поставил перед ней другую тарелку. — Я пригласил тебя поужинать, а сам кормлю разговорами…
Хозяин взял паузу. Что ж, приличия есть приличия… Некоторое время Миль, ловя его весёлые взгляды, послушно, хотя и без фанатизма, удивляла свой, отвыкший от такого отношения, желудок, прислушиваясь к доносившейся издалека мелодии. Правда, надолго её не хватило:
«Давно так вкусно не ела. Но вообще-то иной раз приятная беседа с приятным собеседником стоит хорошего угощения».
— О, — усмехнулся он. — Это комплимент?
«Не совсем. К тому же, беседа ещё и не начиналась».
— Всё-таки жаль, что ты отказываешься от вина. Это лучшее, что у нас есть… Без него вот это блюдо много теряет, но полагаю, ты оценишь приправу…
Пришлось оценить… И приправу, и горячие напитки, и десерт… И, когда, наконец, встали из-за стола — открывавшуюся с террасы панораму владений Горного племени. Горный вождь взирал на свою страну с отчего-то печальной гордостью, но вид открывался действительно волшебный, и, ненадолго перестав рассматривать хозяина, Миль засмотрелась на медлительное море густого тумана, розового под последними лучами солнца и густо-сиреневого в тени. Вдалеке — редкие вершины всплывали над этим морем, как острова, некоторые увенчивались снежными шапками, тоже розовеющими на свету и голубыми в тени… Над всем этим великолепием опрокинутой чашей сиял пламенеющий купол неба с редкими, растрёпанными ветром, облачками всех оттенков от вишнёвого до фиолетового…
Аж в сердце что-то сладко таяло и лёгкая слеза набегала, туманя взор, от сочетания суровых горных изломов и недолгой неги заката, с детской беспечностью льнувшей к недвижным каменным великанам…
«Счастливы люди, что каждый день могут видеть подобное…»
— Останьтесь с нами, и у вас тоже будет такая возможность, — серьёзно сказал он, но не понял, был ли услышан: Миль стояла, о чём-то задумавшись, и смотрела прямо на алый диск солнца, постепенно уходившего за зубчатую линию горизонта. С его уходом ветер быстро переставал быть ласковым, но камень Горы ещё долго не спешил расстаться с теплом.
«А почему солнце здесь до сих пор не село? Вроде бы, когда мне передали твоё приглашение, уже был закат?»
Он кивнул:
— Площадка, на которой ты загорала, находится значительно ниже этой террасы. Мы сейчас на одной из самых высоких точек Горной Крепости. Солнце уходит отсюда в последнюю очередь…
«А кстати, как мне именовать тебя — полным титулом? Горный Вождь Гийт арн Хорон? Или можно так, как все твои люди — мой Вождь? И вообще — ты Горный Вождь или всё-таки Горный Князь?»
— Ты пока не принадлежишь к числу моих людей, и я не твой Вождь, — поправил он с беглой улыбкой. — Зови меня по имени — Гийт. По рождению я Вождь — для своих. И Князь Совета Племён — для всех прочих. Это выборная должность, Князь Совета может быть Песчаным Князем или Лесным Князем, или Горным… Но когда-то, до Удара, здесь, на Горе, стоял замок моих предков. И потому нашу Гору именуют иногда Крепостью, а иногда, по старой памяти — Замком. Ну, вот так всё несколько запутано, — и невинно поинтересовался: — Разве в Колледжах этому больше не учат?
Та-ак… Миль подобралась, сжалась, плотно обхватила себя руками — по коже сразу пробежался озноб, и под тонким платьем стали заметны затвердевшие бугорки сосков… Ну, что ж, зато сейчас всё и выяснится…
«Ты нашёл наши вещи…» — чуть ли не обвиняюще произнесла она.
Но Гийт приобнял её за угловатое напряжённое плечико, увлекая по галерее прочь с террасы, в тепло своих покоев, где в камине, отделанном под домик со множеством окошек, уже билось весёлое пламя, согревая и освещая уставленный букетами цветов небольшой кабинет с лакированной мебелью тёмно-красного оттенка. Обилие букетов заливало замкнутое помещение густым и плотным благоуханием, сладким, как варенье… Смолистый дух горящих в камине дров, не в силах преодолеть, лишь едва дополнял его.
— Да, мне принесли оба ваших рюкзака, набитых вещами людей Города, — по пути излагал Гийт. — Так вы всё-таки горожане? Жаль… Всё было бы проще, будь вы из наших.
«Вы ненавидите горожан… — скорее утверждая, чем вопрошая, сказала она. — Бен мне объяснил».
— Нам не за что их любить, — сказал он, предлагая ей одно из кресел, стоящих у огня.
«Я понимаю…» — Миль и сама не ожидала, что так обрадуется живому пламени. Впрочем, она всегда любила огонь — живую пляску его в камине ли, в костре ли, робкий всплеск его крылышек на фитиле зажигалки или просто краткость его цветения на конце зажжёной спички… Как-то всегда становилось легче, стоило протянуть к нему ладони, и тугой узел в груди, о наличии которого даже не помнила и о котором порой не подозревала, распускался в тот же миг… Сколько бы ни прошло веков, что бы вокруг него ни происходило — огонь всегда такой же, так же трещит, жадно пожирая дрова, так же греет… Свидетелем скольких тайн был он… На скольких их с Беном стоянках он был третьим — не лишним… Пока рядом пляшет огонь, никто не одинок. Вот и этот вечер, догадывалась Миль, она будет однажды вспоминать где-то далеко отсюда…
Заглядевшись, она не замечала, что Гийт за ней наблюдает. А тот вдруг каким-то образом понял, что ему не удержать её здесь… Чтобы вывести её из оцепенения, он подбросил в огонь полено и — добился желаемого: Миль вернулась в текущий момент и взглянула на Гийта, повторив:
«Да, я понимаю».
— Может быть… Но ваши вещи и вы — довольное странное сочетание. Если вы горожане, понятно, почему вы так экипированы. Однако тогда вы не должны владеть менто — у горожан, даже самых способных, оно всегда в зачаточном состоянии. Ваши же способности… Заметно выше. Намного… — он умолк.
«Договаривай. Они намного выше и ваших способностей тоже».
— Трудно спорить. Но заметь — мы своими невеликими возможностями пользуемся давно и умело. А насчёт вас у меня впечатление, что продемонстрированное вами для вас самих в новинку, хотя и не предел, — вопросительно взглянул он.
Она хмыкнула:
«У нас такое впечатление тоже сложилось. И, знаешь, практически каждая новая неприятность впечатление это усиливает. Не сказать, чтобы приятно. Горожане-то мы горожане — но явно мутанты, Гийт… и мутация наша всё ещё не имеет законченной формы…»
— Как это, должно быть, неудобно… — всерьёз посочувствовал он. — Так вы всё-таки из Города.
«Можно и так сказать».
— И много там, интересно, таких, как вы…
«Откуда мне знать… Латентные мне попадались. Наверняка Контроль отлавливает не всех — кто-то скрывается, кто-то пока не замечает в себе необычного… Что ты предполагаешь с нами делать?»
— Делать? Почему бы вам просто не остаться с нами? Племя, мне думается, вас примет. На самом деле мы не так нетерпимы к выходцам из Города.
«Потому, что где-то в Городе живут ваши дети?»
Он опустил голову:
— Это наша боль… Нас презрительно именуют «дикарями», — Гийт горько усмехнулся, — но не брезгуют нашими детьми. В последние десятилетия Десант не наведывается к нам — нас очень трудно достать, мы ведь Горное племя. Поэтому другим племенам достаётся больше…
Миль мягко сказала:
«Гийт, мы не можем остаться с вами. Хотя… это было бы совсем не так плохо… У нас на хвосте висит весь Десант. И в его лице — весь Контроль. Они вкупе страстно желают только одного — заполучить нас. А мы ещё более страстно желаем остаться на свободе. Сплошные страсти, в общем… Не припомню уже, сколько месяцев мы мотаемся по Планете, нигде не устраиваясь надолго…»
— Мы бы спрятали вас у себя.
«Ха. Извини, но они разберут ваши крепости по камешку… Мы им очень нужны, Гийт».
— И что в вас такого, кроме мутации? Неужели дело только в ней?
«О мутации они ничего не знают. Ну, я думаю, что не знают, — поправилась она. — Им нужно совсем иное. И они разнесут пол-планеты, чтобы добраться…»
— До тебя? Почему?
«Догадливый ты… — покосилась она. И ехидно прищурилась: — А догадайся тогда, почему ты сразу же одарил меня своей княжьей благосклонностью? Всё-таки я далеко не единственная и не самая красивая девушка на свете, а ты не сопливый подросток в пубертате, и в женщинах у тебя, надо думать, недостатка нет? Тем не менее что-то ведь подтолкнуло тебя ко мне?»
— О да… было дело, — он чуть качнул вбок тяжёлой головой, сверкнув в свете огня лёгкими бликами на коже.
«Ну и…? Трезво подумав?»
Гийт завис в поисках ответа. В самом деле, девочка как девочка… Мелкая, на вид даже хрупкая. Милая, да… Ну, положим, его и сейчас к ней тянет… почему-то.
— Сдаюсь, — поднял он ладони.
«А вот если бы ты не так доверял своему разуму, а больше положился бы на животное начало, ты бы понял. Чутьём. Это инстинкт. Особые условия, сложившиеся в ходе вашей истории, развили у вас инстинкт безошибочного распознавания наиболее здоровых особей противоположного пола. И то животное, что внутри, толкает вас на поступки, за которые может краснеть ваш разум, но которые обеспечивают выживание вашему потомству».
— Что — вот так вот просто? Не может быть.
«Ну, ты же не первый… У меня уже есть некоторая статистика, — неловко улыбнулась она. — В одних из вас он слабее, в других сильнее, но если складываются определённые, сходные условия, все вы действуете однотипно. Причём, это вовсе не значит, что вы желаете мне зла. Напротив…»
— Но как Контроль-то может узнать, что вы здесь? — вернулся Гийт к более волнующей его теме.
«А… — махнула она рукой. — Это уже детали… Кто-то нас видел, сказал кому-то… А Контроль ещё, поди, и награду выставит… Так что — зря вы нас затащили к себе «в гости». Мы опасны для вас больше, чем что-то другое… А как бы мне хотелось спокойно жить с Беном в таких зелёных апартаментах, где цветы, — она притянула к лицу ближайшую цветущую ветку и вдохнула густой, пьянящий аромат, — цветы всюду — под ногами… над головой… и везде, вокруг… Они живут — рядом с тобой, для тебя, они пахнут — для тебя… Ой…»
Она провела по лбу рукой:
«Голова кругом… Ты, что ли, всё-таки подсыпал мне чего-то в еду?»
Гийт так изумился, что даже не обиделся:
— Я?! Подсыпал?!! Зачем бы это?
«Действительно, чего это я, бред какой… Извини… Как, однако, эти цветы сладко пахнут… м-м… прелесть какая…»
— Тебе что, плохо? — встав, Гийт наклонился — посмотреть в лицо гостьи. Девушка выглядела сонной, глаза у неё явно слипались, голова клонилась то налево, то направо…
«Не-а… мне х-хо-ро-ш-шо… только это… я посплю, ладно?…»
— Ну-ка, ну-ка… — он взялся за её запястья, прикрыл на миг глаза, входя в её состояние, а когда через несколько секунд со словами:
— Ничего страшного… — взглянул на неё снова, обнаружил, что обращается к спящей, и почувствовал, что сон её становится всё глубже. — Ка-ак интересно. Так, значит, цветы, говоришь?
Гийт взял ту же усыпанную бутонами ветку, вдохнул аромат… Ещё раз. И ещё…
— А ведь похоже на то. Очень интересно, — молвил он снова. — Всего лишь цветы…
И подумал, что это, конечно, удобно — стоит поместить эту девушку среди вот этих цветов и она, надо полагать, будет спать столько, сколько необходимо. Удивительно. Обычные, вроде бы, цветы… Ну да, горцы из них делают неплохое успокоительное. Но чтобы уснуть вот так — просто надышавшись запахом?
Инстинкт, говоришь… статистика у тебя… А если не просто инстинкт? А… да не всё ли равно. Ладно, спи уже теперь… Коснувшись губами её маленькой ладошки, он зацепил взглядом брачный браслет, и кое-что вспомнил: если она горожанка, то как раз под браслетом… Он с трудом сдвинул затейливую вещицу, та как будто соп-ро-тив-ля-лась…! Наконец, из-под браслета показался краешек… а затем и весь кружок индикатора.
— Надо же, — озадачился Гийт. — Вот так, да?
Круг был белый с золотой точкой посередине. И с красной каймой по краю.
Гийт хорошо знал, что это значит.
Бен проснулся и некоторое время глядел в полумрак, пытаясь понять — сам проснулся или его разбудили. Почувствовал где-то рядом присутствие живого, а сразу за тем — приглашение к ментоконтакту. Он быстро сел и откликнулся:
«Ну, давайте поговорим. Давно пора».
«Приятно видеть, что вы готовы к сотрудничеству, господин горожанин».
«Глупо отрицать, что я из Города. С кем имею удовольствие беседовать?»
«Гийт арн Хорон, Горный Вождь. И нынешний глава Совета Племён. Полагаю, будет удобнее называть меня просто Гийтом».
«Благодарю. Моё имя…»
«Мне известно, господин горожанин».
«В таком случае будет короче звать меня по имени. И — я свободно говорю на горном наречии».
Недолгая пауза, затем ответ:
— Хорошо.
— Могу я узнать, что с моей женой?
— С ней всё благополучно. Она спит.
— Её усыпили, как и меня?
— Нет… Бен. Она не вела себя столь агрессивно, как вы. Правда, сейчас она спит крепче, чем обычно. Но это не намеренно.
— Что вы имеете в виду? — встревожился Бен, вскакивая и всматриваясь в густой сумрак вокруг.
— Спокойно, — недалеко от него смутно обозначился силуэт высокого мужчины, чьи глаза, когда он взглянул на собеседника, вспыхнули в темноте. — Совершенно случайно обнаружилось, что запах цветов в одном из помещний действует на вашу жену как лёгкий наркотик. Прежде, чем я это понял, она заснула прямо во время нашей беседы.
— Да… да! — заволновался Бен. — Вам следует знать, что к ней неприменимы обычные дозировки и лекарства, они могут ей сильно навредить, вплоть до летального исхода… пожалуйста, ничего ей не вводите!..
— Я понял, понял, успокойтесь, Бен. Повторяю — те цветы не причинили ей вреда, они просто усыпили её. Она проспит ещё какое-то время, но это ей только на пользу, особенно после ужина-то… Я пришёл сюда, чтобы побеседовать с вами.
— Слушаю, — Бен постарался унять беспокойство и возбуждение, но не мог судить, насколько это ему удалось — Гийт, во всяком случае, помолчал, разглядывая Бена. Горный Вождь, как понял Бен, отлично видел в темноте.
— Вы весьма занятная пара, — наконец произнёс Гийт. — Расскажите мне, что вы делали на нашей территории.
— Ну, территория-то, строго говоря, была нейтральной. А что делали… ну, охотились, рыбачили, разводили костры из сушняка… хорошо, в общем, проводили время. Вроде ничего такого, за что следовало бы сурово покарать. Даже если ты горожанин.
Гийт чуть усмехнулся.
— Кое-где вам бы серьёзно не поздоровилось только по одной этой причине.
— Я в курсе. Так это вас Лесное племя на нас навело?
— Отчасти.
— Ха, тогда ещё надо разобраться, кому не поздоровилось. Но они-то не знают, кто мы такие.
— Верно. Они знают только, что вы — чужие. Вы нарушили несколько гласных и негласных правил и круто обошлись с хозяевами.
— Подумаешь, натравили на них диких кошек… — проворчал Бен. — Да и то — те их не тронули. Никто же не пострадал.
— Но пострадала их гордость, — пояснил Гийт, и в низком голосе его звучало неприкрытое веселье. — Я ни в коем случае не осуждаю вас за это. Да и происходило всё не на моей территории. Впрочем, вы и на нашей земле неплохо отметились.
— Мы вообще-то стараемся уклоняться от контактов с людьми. Там, у ручья, вы устроили нам ловушку. Глупо было бы рассчитывать, что мы сдадимся без боя.
— Мы на это и не рассчитывали. И встретили вас достойным образом, не находите?
— Пожалуй.
— Я хочу сразу извиниться… — Гийт помялся, но продолжил решительно: — …извиниться за действия моих людей, нанёсших некоторый ущерб вашей жене, да и вам, Бен. Понимаете, — добавил он, видя, как напружинился Бен, — там ведь была драка. Просто безобразная свалка. Несколько крепких мужчин не могли справиться с девчонкой. Ясно, что они взъярились и… Это их, конечно, не оправдывает, и я их справедливо наказал… Короче, ей крепко досталось — прежде, чем я успел вмешаться.
— Насколько… крепко? — сквозь сцепленные зубы процедил Бен.
— О, ну, несколько синяков, ссадин и царапин плюс заряд парализатора. Ничего опасного. Сейчас, как я уже сказал, с ней всё в порядке. Она даже провела один день на солнце. Интересно, это как-то связано с вашей мутацией?
— С мутацией? — колюче глянул Бен. — А что вам об этом известно, Вождь?
— Только то, что я наблюдал сам, и то, что узнал от вашей жены, — Гийт не спеша прошёлся по тесному помещению туда-сюда, как по учебной аудитории, и заговорил размеренно, как лектор: — Вы мутанты — а кто из нас не мутант? — и ваша мутация прогрессирует на глазах. За вами охотится Контроль, который предположительно не знает о вашей мутации, но которому до зарезу необходимы клетки с высоким уровнем чистоты ген-индекса… Правда, — он остановился взглянуть на Бена, — я полагал, что белое с золотом — не настолько редкое сочетание, чтобы настойчиво гоняться за одной из представительниц этого класса, предпочитающей, к тому же, вольный образ жизни. Вы чем-то ещё провинились? Знаете, я бы не удивился, окажись это так.
— Вряд ли это важно для вас.
— Справедливо, — пожав плечами, согласился Вождь.
— Долго вы ещё собираетесь держать нас порознь? Я хочу видеть её. Она, думаю, тоже…
— Дорогой мой гость, да я и на час не пытался бы вас разлучить, если бы не опасался, что, находясь вместе, вы шутя справитесь с моими сторожами и тут же покинете нас.
— Мой дорогой гостеприимный хозяин, вы не только хлебосольны, но и наблюдательны. Не подсказывает ли вам ваша наблюдательность, что наше взаимопритяжение прямо пропорционально времени и расстоянию, разделяющему нас?
— Но когда вы вместе, вы уже не просто мужчина и женщина, но что-то третье!
— Вы же не сможете удерживать нас врозь бесконечно.
— Возможно, мне и не придётся делать это столь долго. Однако вместе вы опасны.
— Что вы, отнюдь! Мы опасны для окружающих просто потому, то нас ищет Контроль. …А впрочем, возможно, мы и опасны — но когда мы врозь. Я, знаете ли, определённо становлюсь очень опасным оттого, что у меня отняли мою жену. Вы что — надеетесь выдать её замуж ещё раз?
— Да нет, гость мой, — Гийт усмехнулся, поднял ладони. — Я уже понял, что вся затея с вашим пленением — большая глупость и досадная ошибка. Но чтобы это понять, мне пришось взять вас в плен.
— Хорошо бы, Контроль пришёл к такому же выводу, да пораньше… — проворчал Бен, садясь на свою лежанку. — Отчего бы вам не присесть, Гийт?
— Оттого, что некуда, но всё равно спасибо, — усмехнулся Гийт. — Боюсь, ваша надежда напрасна: я-то никаким образом не могу банально использовать мою гостью-пленницу во благо для Горного племени, тогда как Контроль извлечёт из неё все до последней клетки. Триста тысяч в среднем, не так ли? Это только яйцеклеток. Всё остальное сгодится для клонирования, что тоже неплохо, хотя и несколько однообразно — представляете, почти всё женское население будет приблизительно на одно лицо, правда, только первое поколение…
По мере развития темы Бен всё больше впадал в тихую ярость. Гийт, наконец, почувствовал это, как раз в момент, когда ярость эта перестала быть тихой, и насторожённо умолк.
— Для «дикаря» вы подозрительно хорошо осведомлены о достижениях Контроля, — хрипло прошипел Бен. Гийт не стал возражать — он действительно много знал — но счёл нужным объясниться:
— Простите, Бен. Я перечислил всё это исключительно затем, чтобы подчеркнуть, насколько безопаснее для вас было бы поселиться здесь, с нами. Мы не такие уж дикари, поверьте, и не так беззащитны, как может показаться. Контроль не любит с нами связываться потому хотя бы, что нас трудно выковырять из породы, — Гийт этим фактом явно гордился.
Бен с кривой усмешкой покрутил головой:
— На этот раз вам не повезёт. Когда — не если, Вождь, а — когда Контроль возьмётся всерьёз, от вас только клочья полетят. Мы с Миль и целы-то до сих пор лишь потому, что постоянно движемся, а Планета достаточно просторна даже для Контроля. Конечно, если бы никто о нас ничего не знал, тогда, может быть… но нам пора уже сейчас или было пора ещё вчера: о нас знает всё ваше племя и Лесное — тоже. У них-то нет причин таить информацию о мужчине и девушке, захваченных Горным племенем. А вы мне только что в подробностях расписали, что ждёт мою жену, достанься она им… живой или мёртвой…
— Кстати, как давно вы оставили Город?
— Э… не могу сказать точно вот так сразу… не год… и не два… Ближе к трём, пожалуй.
— Ну, тогда вы не знаете последних новостей из Города? — оживился Гийт. И широко улыбнулся: — А в Городе нынче неспокойно. Неприятности с горожанами у Контроля, господин мой гость. Возможно, Контролю ещё некоторое время будет просто не до вас.
— О, мой добрый Вождь, — Бен хмыкнул: — так вы полагаете, нас сбросят со счетов? Ка-а-кая наивность… Неприятности с населением в Городе не в первый и не в последний раз. Когда начались волнения? Ведь не вчера?
— Нет, не вчера. Около трёх лет назад.
— Ну, во-от… в течение этих трёх лет нас ни на день не прекращали искать и преследовать. А теперь конфликт, вероятно, уже стабилен, к нему привыкли, он даже надоел всем, от него устали обе — или все — стороны. Можно предположить, что либо он вошёл в стадию разрешения, либо вот-вот войдёт. И было бы совсем недурно поймать нас именно сейчас. Для укрепления позиций правящей группы.
Оба помолчали, каждый о своём. Гийт рассеянно спросил:
— Как ваши раны? Не беспокоят?
— Спасибо, нет. Ваши лекари отлично знают своё дело. Как и все прочие ваши люди.
— Да, пожалуй, — согласился Горный Вождь. — У вашей жены серьёзные нарушения здоровья, Бен. Надеюсь, это не конфликт у ручья так повредил ей?
— Не-ет, Вождь. Это последствия другого конфликта. Моей бедной девочке не повезло в этом мире с самого её в нём появления… и продолжает — не вез-ти… — Бен сгорбился, упёршись лбом в ладони; но, скрыв лицо, он не мог скрыть от Горного Вождя своей тоски и беспокойства, напрочь к тому же забыв о блокировке… Сколько дней, проведённых в принудительном сне, потеряно… превратились ли уже сплетни или прямые доносы в донесения разведчиков… Сужаются ли круги поисков, становясь перекрестьями прицелов на фигурке его жены… От неясности положения тревога и слепое стремление спрятать, стиснуть, прикрыть собой жену от неведомой угрозы нарастали лавиной, грозя взорвать всю округу… Пока на напряжённое плечо не легла ладонь Гийта, и низкий голос его не произнёс сочувственно:
— Тише, друг мой. Не то она и сквозь сон услышит вас. Умерьте вашу боль, как подобает мужчине.
И Бена не покоробил укор Гийта — потому что увидел Гийт всю глубину верности и ответственности, счастья и горя этой пары, и не посмел встать между ними и их судьбой. И отдал приказ людям, блокировавшим Бена. А следом — тем, кто блокировал Миль. И не пожалел о решении…
Миль не могла проснуться — дурман ещё действовал, но сон ведь и прежде не был преградой для единения, не стал и теперь: две части целого рванулись навстречу и слились друг с другом, образовав то, чем были и прежде — двуединое сознание. А слившись, успокоились и, как сиянием, заполнили всё ближайшее ментопространство нежностью и умиротворением, спокойной радостью бытия и любовью, как солнце заполняет своим излучением всё вокруг себя…
На один долгий миг на целом Диком Континенте замерло всё живое. В следующий момент двуединство привычно взяло себя под контроль, и волна безбрежного счастья пошла на убыль, входя в свои обычные пределы, отпечатком оставив у всего живого память о себе.
Несколько дольше присутствовала эта волна в Горной крепости, видимо, из-за особой чувствительности её жителей. Но вскоре и здесь она стала лишь слегка повышенным фоном в районе, где находились двое: Бен возле спящей Миль.
90. На Ярмарку
…Гийт возглавлял цепочку охотников, весьма довольных и весёлых, несмотря на тяжёлые тюки, пригнувшие их спины. Тяжесть эта радовала: охота оказалась удачной, теперь несколько дней можно заниматься чем-то другим, а ведь через две недели в Долине Водопадов состоится Большая Ярмарка. Кроме торговли и обмена, можно будет увидеться с друзьями из других племён, потягаться за призы в борьбе, скачках, стрельбе, пении, танцах, выявить в этом сезоне самого крутого в конкурсах «Кто больше съест» и, что куда забавней, «Кто больше выпьет»… Хотелось своими глазами увидеть, а что же новенького и удивительного покажут съехавшиеся со всех краёв представители племён, объединённых дружескими и родственными отношениями под эгидой Совета. А кроме всего прочего, будут ведь и женщины всех племён, будут и невесты.
Каждый озабоченно прикидывал, в порядке ли парадное оружие, предвкушал, как извлечёт свою самую нарядную одежду и лучшие украшения, и каким гоголем пройдётся он перед девушками и приятелями, напоказ выставив скопившиеся за год знаки отличий…
Гийт тоже был доволен результатами охоты, но не мог радоваться предстоящей Ярмарке. Кроме всех привычных забот, связанных с ней, как приятных, так и утомительных, Ярмарка на сей раз означала для него печаль расставания, утрату ежедневной радости и муки, ставших такими необходимыми. Гийт сам себе боялся признаться, насколько тяжка ему скорая разлука с этими двумя, такими чужеродными вначале и такими необходимыми теперь людьми. Он запрещал себе думать об этом сейчас, потому что понимал, что не имеет права на слабость. Только ночью, когда Горное племя видело седьмые сны, он, выставив надёжную охрану, вспоминал в своих пустых апартаментах нелепую схватку у ручья и маленькое обнажённое тело, опутанное верёвками, вымазанное копотью и собственной кровью… Как вздрагивало это несчастное тельце под его ладонями, когда он смывал с него в холодном ручье грязь и кровь. И тот единственный нахальный поцелуй, когда пленница пришла в себя…
Воспоминания ранили, причиняли боль, и он гнал их от себя, чтобы уснуть. А во сне она вновь танцевала с ним в лучах заката, плывя сквозь густой аромат цветущего вьюнка…
Утром он мрачно всматривался в зеленоволосое желтоглазое отражение и был доволен, что необычный металлический цвет кожи так удачно скрывает последствия его ночных наваждений, приводил себя в подобающий вид и находил силы спокойно встречать взгляды соплеменников, заниматься повседневным делами, отвечать искренней улыбкой на улыбку Миль и на рукопожатие Бена — таким же крепким, дружеским пожатием. Для Бена принятое в племени приветствие было всё ещё занятной новинкой, и он с детским энтузиазмом и удовольствием следовал этому обычаю…
Цепочка охотников скрылась в одном из входов в Горную Крепость. Гийт пропустил их мимо себя и, войдя следом, повстречал Хранителя еды в Крепости — пожилого, одетого, как все, состоящие во Внутренней Службе, в одежду цветов Вождя. Хранитель коротко приветствовал Гийта и, подстраиваясь под его шаг, пошёл рядом, что-то обсуждая с Вождём на менто — это было заметно по немногим жестам. Бен проводил их взглядом, но не окликнул. Он разыскивал жену. Она, как он чувствовал, была где-то здесь, неподалёку: её менто пробивалось к нему через породу горы и приглушённое лопотание окружавших её подруг. В этом племени их редко оставляли в одиночестве, всегда кто-то оказывался поблизости, исключая те моменты, когда рядом находился Гийт. Тогда всех словно ветром сдувало.
Вот и сейчас — из-за поворота вышел весёлый худой подросток в форме Внутренней Службы и ненавязчиво остановился вдалеке. Встретив взгляд Бена, паренёк изобразил местное приветствие старшему и склонил голову: чем, мол, могу служить?
" Мою жену не видел?» — спросил его Бен, ответив на приветствие. На менто спросил, ибо ментоглухих, буде таковые и рождались, во Внутреннюю Службу не брали.
Паренёк кивнул и махнул рукой — пошли со мной.
Бен следовал за ним по лабиринту коридоров, в которых, если, как этот мальчик, в них не вырасти, легко было заплутать, тем более, что иногда на месте вчерашнего прохода сегодня оказывалась глухая стена и наоборот… Даже Бен с его прекрасным чувством ориентации до сих пор остерегался сворачивать в здешние незнакомые переходы. Нет, он, конечно, в конечном итоге, всё равно добрался бы, куда хотел, но сколько бы потерял на это времени…
Паренёк остановился перед отъезжающей в сторону плитой, пригласил пройти Бена, и тот вошёл в обширное помещение со множеством оконных проёмов, забранных фигурными решётками — одно из сравнительно немногих в Крепости помещений с естественным освещением. В этом зале было много женщин — чуть ли не все они собрались здесь, занимаясь рукоделиями, имеющими хороший сбыт на Ярмарке.
Но он не успел рассмотреть хоть что-то из их поделок — огибая группы работающих подруг, иногда перепрыгивая через их рабочие места, сквозь толпу расступающихся женщин к нему неслась Миль. Неслась так, словно они расстались не вчера утром, а по меньшей мере, неделю назад. Причём, менто её на весь свет подтверждало, что она действительно очень соскучилась и испытывает большое облегчение оттого, что он, наконец, пришёл.
Подхватив Миль в её прыжке, он сделал оборот вокруг себя, гася её инерцию, и сразу перешёл во второй уровень менто, мягко укоряя жену за бурю эмоций. А она просто мурлыкала, обняв его, тёрлась лицом о его шею и болтала в воздухе босыми ногами.
Как всегда при встрече после даже небольшой разлуки, их воссоединение вызвало краткую вспышку эйфории, осветившей всех присутствующих. Периферийное возмущение достигло и Гийта, глубоко под Горой обсуждавшего на складе вопрос о продовольствии с Хранителем Еды. Гийт замолчал, и Хранитель Еды выжидательно взглянул на него. Но Гийт тут же преодолел себя и продолжил беседу. Правда, закончил он её быстрее, чем намеревался, и поспешил прочь.
Бен спохватился, что они не одни, и покинул Зал Рукоделия. Несмотря на второй уровень, их эмоции иногда просачивались наружу, становясь достоянием окружающих. Вот и теперь — прежде, чем плита встала на место, он успел заметить установившуюся в Зале тишину и устремлённые на них двоих взгляды женщин и детей…
В коридоре, вместе с мальчиком-сопровождающим, их было теперь всего трое. Впрочем, поймав взгляд Бена, подросток улыбнулся и куда-то исчез. Он, конечно, останется неподалёку, хотя и не будет подслушивать. Никто в племени, даже продвинутый Гийт, не смог бы этого сделать, если б даже и постарался. Равно и от солнца заряжаться, а потом использовать накопленную энергию хоть так, хоть этак, никому не только не удавалось — но даже и возможность такая не приходила на ум. Зато и лунная лихорадка их не мучила. Общим местом было умение отпугивать, а иногда и призывать животных, но почему-то не удавалось воплощаться в них, «летать», чем так любила развлекаться Миль… Не говоря уже о проникновении в электронику, которой в окружении горцев просто не имелось…
— Ну-с, моя фэймен, и почему же мы босые? — строго осведомился Бен у жены.
Она взглянула на свои ноги и смутилась:
«В самом деле… Да забыла я их в Зале, эти сандалии. Как раз связала носки и собиралась примерить, когда ты пришёл…»
— Ага, видел я, как ты скакала через Зал. Какая редкость — муж вернулся с охоты! Хорошо ещё, никому на голову не наступила. Или пуще того — на какую-нибудь иголку.»
«А у нас говорят, что Бог хранит сумасшедших и пьяниц. И помогает влюблённым…»
— А ты что — пьяна?! — он шумно потянул носом воздух и быстро сунул его ей в шею, щекоча так, что она взвизгнула и зашлась хохотом. — Хм, не похоже… А, тогда ты — сумасшедная, да? Эй, сиди спокойно, а то уроню!..
А сам продолжал щекотать её, и она дрыгала ногами и визжала, изнемогая от смеха…. Свободное платье, крепившееся всего двумя сразу куда-то девшимися брошами, скоро оказалось в полном беспорядке и съехало на талию… Не давая ей опомниться, Бен быстро огляделся, припоминая, что где-то здесь, что ли… да, немного дальше по коридору и — направо… должен быть вход в одно из пустующих помещений. Плита бесшумно отъехала в сторону, и Миль еле успела оглядеться в полутёмной комнате:
«Смотри, что ты наделал! Как же я пойду по Крепости в таком…» — но тут у неё перехватило дыхание — Бен, склонившись, накрыл губами её обнажённый сосок и нежно пососал его, опускаясь на колени и кладя Миль на что-то мягкое… И она забыла о платье…
Две недели, оставшиеся до Ярмарки, пролетели быстро. Миль провела их с пользой: самозабвенно осваивала древние ремёсла, которыми из века в век занимались женщины всех миров и времён. Как бы это ни называли на разных языках, суть не менялась, и игла оставалась острой и служила для шитья, а спицы и крючок — для вязания, из чего бы — дерева, кости или металла — их ни делали. Сложнее было добывать сырьё и превращать его в пряжу и нитки. Сделать самой станок тоже совсем непросто, этому за две короткие недели не научишься. Зато соткать небольшой коврик на готовом станке из готовой пряжи Миль смогла довольно быстро. И то сказать — при посредстве менто обучение шло куда успешнее, чем без него.
Ужасно гордая своми успехами, Миль прибежала с этим ковром к мужу и просто расцвела от его похвалы, когда он сказал:
— В самом деле очень мило, совсем неплохой коврик. Особенно если учесть, что это твой первый экземпляр. Но… девочка, ты меня задушишь, — он приподнял её, отстраняя от себя, и поставил на пол. — Что ты собираешься делать со всеми этими экспонатами?
Комната была основательно завалена различными предметами, изготовленными Миль за время пребывания в Горной Крепости.
— Повторяется история с игрушками, которые ты мастерила одно время — помнишь? — хотел сказать он, но вовремя прикусил язык… Не хватало бередить едва затянувшуюся рану…
Миль прошлась по комнате, прикасаясь к свои изделиям.
— Ты ведь не потащишь всё это во флайер? — с опаской спросил Бен.
«Нет, разумеется, — отозвалась она. — Просто оставить, что ли…»
— А разве у тебя здесь не найдётся, кому подарить? Той же Ландани — вроде ты с ней дружишь? А, да — завтра же Ярмарка — попробуй что-нибудь продать.
«Скажешь тоже… — Миль смутилась. — Считаешь, хоть что-то купят?»
— А почему нет-то? Товар, кажется, качественный…
Миль тихонько засмеялась, крутя головой — неубранные в косу волосы разлетались следом — в Крепости она не боялась привлечь ненужное внимание и бегала с распущённой гривой, как было принято у местных дам: волосы у них отрастали не в пример горожанкам, длинными, так что она не особенно и выделялась среди горянок.
«Бен, у них же нет денег! Они просто меняют одно на другое, по договорённости. Если я смогу это продать, мы набьём «Фишку» по самую крышу, и сами в ней не поместимся! Да я и не уверена, что всё это кому-то понравится».
— И зря. Откуда такая низкая самооценка? Ты же так старалась, я видел. В Городе за твои модели до сих пор платят полноценными экви.
«В Го-ороде… Я и забыла… Как в другой жизни. Неужели мой счёт всё ещё пополняется? Как думаешь?»
— Насколько мне помнится, ты оставила им довольно пухлую папку с эскизами, — приподнял он брови. — Так почему нет?
«Чепуха всё это, милый. Даже будь на том счёту миллионы, какой от них толк? Хоть там, хоть здесь… — она выпустила из рук какую-то вязаную вещицу и обхватила мужа, уткнув лицо в его рубашку: — Бен, я так не хочу уходить отсюда…»
Долина Водопадов находилась в некотором удалении от Горной Крепости как таковой, однако располагалась в том же горном массиве, а потому к Долине вели несколько переходов. Наличие их не афишировалось. Основная часть товаров доставлялась горными тропами заранее, за несколько дней до открытия. Конечно, подземный переход прямее, удобнее, короче, но в борьбе за существование Горное племя не собиралось лишаться такого преимущества, как возможность в случае неприятностей внезапно исчезнуть или появиться, посему горцы успешно делали вид, что у них нет иного способа добраться до Долины, кроме как двенадцатичасовой путь по караванной тропе.
Поначалу Миль вместе с другими женщинами ехала верхом на гигантской шестилапой ящерице. Однако езда на этой рептилии требовала привычки, и через полчаса Миль покинула седло, наотрез отказавшись ехать дальше: её укачало до рвоты.
«Пешком у меня получается гораздо лучше, Бен подтвердит!» — сердито заявила она, и Бену не оставалось ничего другого, кроме как подтвердить.
«Миль, путь долгий и трудный!» — предупредил Гийт.
«И что? Пешком я точно дойду, а верхом на этой твари — не доживу до конца поездки!»
«Но двенадцать часов пешком по горам…»
«Да ладно, Гийт. Подумаешь, мы приотстанем от вас немного. А если она и устанет, устроим пару привалов. В крайнем случае, для чего у неё муж? Миль…» — Бен поманил её пальцем, чуть присел, подставив бедро и сцепленные ладони, на которые Миль встала, как на ступеньки, а потом — раз — и она уже сидит на плече мужа. Тот слегка повёл плечом:
— Тебе удобно?
«Спрашиваешь! Можем отправляться!»
«Так вот почему ты её не раскармливаешь! — «догадался» Гийт. — Ну, а чтобы было ещё удобнее, шестеро воинов будут сопровождать вас. Возражения не принимаются.»
Сбросив со своего седла небольшую сумку с припасами, Гийт махнул рукой — его колонна двинулась дальше. Миль покинула плечо Бена и поскакала следом. Просканировав окрестности, Бен уловил дружеское менто, подобрал сумку и пошёл за Миль.
Колонна скоро скрылась из виду. Солнце понималось, утренняя прохлада быстро сменялась жарой, но постоянный ветер с вершин смягчал её, играя волосами Миль и Бена, который, в соответствии с местной модой, тоже отрастил себе шевелюру. Для полного соответствия не хватало только бороды да усов, но это сомнительное украшение ему никак не светило — и, заявила Миль, хвала генетикам, не то она бы и близко не подпустила к себе подобное «заросшее чудовище». После недолгого, но тесного общения с незабвенным Яхи у неё к избыточной волосатости образовалось определённое отвращение…
Как и обещал Гийт, дорога, несмотря на частое использование, не была ни ровной, ни удобной. Ящерицы-гиганты преодолевали её без труда, особенно, если их не торопили, а пешеходам приходилось самим выбирать себе путь среди щебня, валунов и осыпавшихся участков. Зато заблудиться на этой тропе было никак невозможно, поскольку её на всём протяжении усеивали фекалии ящериц, как окаменевшие, так и свежие.
Заметив, что Миль иногда морщит нос, Бен сказал в пространство:
— А Гийт предупреждал…
«Но я действительно не могла ехать на этих…» — покосилась она на вонючие кучи.
— Так может, теперь пришла пора для верховой езды? — Бен похлопал себя по плечу.
«Я ещё не устала. Я только раздражена, потому что вляпалась в это уже четыре раза!»
Бен хмыкнул, глянув на её сапожки. Ему-то до сих пор как-то удавалось избегать камневидных кучек, щедро оставленных рептилиями среди булыжников.
«А наши спутники вообще не рискуют никуда вляпаться, потому что не идут по тропе! Не сойти ли с неё и нам?»
— Не советую, девочка. Они — дети этих гор, для них хороши любые дороги. А нам лучше всё-таки поторопиться, не то опоздаем к открытию!
В полдень, оставив тропу, устроили первый привал, причём Миль, соблюдая технику безопасности, аккуратно спинала свои сапожки и оставила их как мо-ожно дальше от стоянки, с подветренной стороны. После чего, осторожно переступая босыми ножками, на цыпочках стала пробираться к небольшому костру, возле которого уже хлопотал Бен. Но не прошла и пяти шагов: кто-то, возникнув сзади, подцепил её справа и слева под локти и поставил у костра прежде, чем она успела испугаться.
Обернувшись, увидела двоих весело улыбавшихся воинов из оставленного Гийтом сопровождения.
«Тьфу на вас! — в сердцах ругнулась Миль, озирая их довольные физиономии. — Разве можно так подкрадываться?»
«Да мы и не подкрадывались, прекрасная госпожа, просто ты была так занята выбором наиудобнейшего курса, что не услышала наших шагов. А пошуметь намеренно нам в голову не пришло», — объяснил один из них, присаживаясь у костра и глядя снизу вверх.
«Надеюсь, нас не прогонят? Тем более, что мы не с пустыми руками», — добавил другой, поднимая повыше, для всеобщего обозрения, пару тушек каких-то зверьков.
«И что, их можно есть?» — недоверчиво спросила Миль, прикасаясь к колючей шкурке, то есть, пытаясь прикоснуться: воин, державший тушки за лапки, тут же их отдёрнул:
«Эй-эй, полегче!.. Не только можно, но и нужно. А вот трогать не стоит, неприятностей не оберёшься».
«Ну, тогда милости просим, — сказал Бен. — Однако, если их не трогать, тогда как же их приготовить?»
«А вот так, довольно просто», — ответил охотник и сунул обе тушки в огонь.
Через несколько минут он спокойно извлёк их оттуда и, положив на камни, воткнул с двух сторон по длинному ножу, а затем, вспоров брюшки, быстро и ловко выпотрошил, скормил огню внутренности, и снова пристроил тушки над огнём.
«Теперь их надо только время от времени переворачивать. Огонь уничтожает и яд, и колючки. А шкурка предохраняет мясо от обгорания. Справится и ребёнок», — улыбаясь, объяснил он.
Следующие полчаса, следя за мясом, вся компания развлекалась местной игрой в камушки, и охотник рассказывал:
«Тут этих недотрог полно. Если б не ограничения в питании, они заполонили б всю округу, потому что есть их, кроме людей, никто не соглашается. Беспечность и уверенность в собственной неуязвимости делают их очень доступной добычей для человека».
«А как же вы их ловите?» — полюбопытствовала Миль, потянув носом: пахло аппетитно.
«Ну, по-разному. Можно подкараулить у норы, а можно бросить на землю приманку, и тогда они они сами притопают. Главное — не касаться колючек. Яд очень мощный, поражает нервную систему… Знаете, что они любят больше всего? Пещерные плесневые грибы. Но достать те грибы не так-то просто, они не везде растут, вот наши недотроги и жрут почти всё подряд — и то, что растёт, и то, что бегает — тоже. Ну-ка, ну-ка… — вдвоём с товарищем они убрали тушки с огня и разделили их на порции. — Готово. Теперь каждый солит свой кусок и ест!»
Мясо было нежное, пикантно на вкус и истекало соком. Ничего подобного Миль прежде не пробовала, и поначалу не могла решить, нравится ей это или нет, ела не спеша, прислушиваясь к ощущениям, но вроде было вкусно, и даже несколько непривычный запах вскоре перестал отвлекать, так что она уплела порядочную — по её меркам — порцию… И всё равно наелась раньше, чем мужчины. Отказавшись от добавки, вытерла нож о листья близрастущего куста, убрала его в ножны и устроилась поудобнее, подсунув под спину сумку. Мужчины продолжали есть, оживлённо беседуя, но Миль не вслушивалась, и речь их текла мимо, как журчание ручья.
«Надо бы вымыть где-нибудь сапоги», — лениво подумала она, жмурясь на солнышке, которое ало просвечивало сквозь веки и ощутимо припекало.
…Потом кто-то заслонил от неё солнце, и она услышала:
— Просыпайся уже, соня, идти пора, — Бен потянул её за руку, помогая встать.
«С чего ты взял, что я сплю?» — возразила она, поднимаясь. Он усмехнулся:
— А как иначе называется состояние после обеда, когда ты лежишь с закрытыми глазами и сладко посапываешь в обе носопырки?
«Действительно, — зевнула она, — а я и не заметила, что дрыхну».
— Ничего страшного. На-ка, попей, — он сунул флягу и, пока она пила, принёс её сапожки. Чистые и сухие.
«Вот спасибо, — обрадовалась она. — А я-то как раз думала, где бы их помыть».
— Не мне спасибо, малыш. Мне до твоих сапог и дотронуться не дали.
В ответ на посланную в пространство благодарность пришло тёплое:
«Да ладно, не стоит… Бен, может, вы и впрямь оставите тропу и пойдёте с нами?»
«Если можно — почему нет?»
«Тогда Айт и Даги вас проводят».
По ближайшему склону посыпался щебень, и откуда-то из-за скальных обломков спрыгнули два молодых охотника. С их помощью Миль двигалась гораздо быстрее, а поспешавший следом Бен ни в какой поддержке и подавно не нуждался.
Часа через три вышли к быстрой речушке, небольшим водопадом стремительно рушившейся в маленькое прозрачное озерцо, в котором плескались ещё двое из Горного племени. Издалека поприветствовав пришедших, они вышли из воды и скрылись в скалах. Последовав за ними, Миль с компанием нашли угасающий костерок с парочкой зажаренных на нём недотрог, а самих охотников след простыл — Айт объяснил, что это были Риджин и Нарвиг, и что теперь они ушли в дозор, поскольку отдохнули и перекусили. А Даги добавил, что вода в озере отличная, хотя и холодновата. На вопрос Бена — не опоздают ли они из-за этого купания — его заверили, что времени достаточно, потому что, сойдя с неудобной тропы, они сильно спрямили путь и теперь опережают медлительный караван.
«Более того, — рассмеялся Айт, — двигаясь такими темпами, мы будем на месте через час. А колонна, — взглянул он на солнце, — через три, никак не раньше… Так что — времени хватит, купайтесь на здоровье!»
О приближении к Долине Водопадов загодя предупреждал характерный шум падающей с высоты воды. Водопадов, преимущественно небольших, было множество — располагаясь по кругу, они играли дрожащими радугами, сбегали и прыгали по крутым, часто отвесным склонам, так как сама Долина представляла собой провал округлых очертаний, куда и сливалась вода из большинства ближайших рек, речушек и ручьёв. Там, внизу, вода собиралась в спокойную реку, обвивавшую невысокий плоский остров, достаточно обширный, чтобы соответствовать определению.
Высокая влажность, защита окружающих гор — Долина зеленела и цвела почти круглый год. С этой высоты она выглядела узорчатой чашей с голубой каймой, да ещё в обрамлёнии разбивающейся о камни воды и переливов радуг…
Долина предстала взгляду внезапно, казалось, её шум ещё в отдалении, но вот обогнули крупную скалу — и Миль ахнула, прижавшись спиной к мужу, в восхищённом созерцании замершему вместе с ней на краю обрыва.
Шестеро сопровождающих с понимающими улыбками переглянулись и не стали торопить гостей, разделяя их восторг и вспоминая, как эта красота, вот так же открывшись впервые каждому из них, покорила навсегда. Напротив, они поглядывали с гордостью — в полной ли мере гости прочувствовали щедрость подарка, хватило ли им чуткости — и с толикой ревности, как будто сами создавали ландшафт, а не получили его во временное не пользование даже — в бережение, на краткий миг своей жизни…
Бен же при виде такой за сердце берущей красоты непонятно отчего затосковал, да так, что глаза постыдно увлажнились и в груди опять затикало, застучало подзабытое на время — пора, пора дальше, опоздаешь, упустишь, поспеши!.. Время утекало ощутимо, как эти минуты, ведь вроде и вот она, Долина эта, лежала, лежит и будет лежать в хранящих объятиях гор, застенчивая и нарядная, как невеста… А ты уйдёшь, унося лишь её образ, но не её саму, не само счастье, но память о нём, ибо не владеет человек ничем на свете, кроме своих воспоминаний… и то — не факт.
Неосознанно сжатые им слишком сильно, дрогнули под его ладонями плечи Миль, в запрокинутом к нему лице удивление и — проступающее понимание…
«Пора спускаться, — мягко напомнил Нарвиг. — Почти все племена в сборе, скоро и наши прибудут».
Действительно, остров посередине Долины на глазах расцвечивался крупными яркими мазками, будто невидимый живописец решил сменить амплуа пейзажиста-импрессиониста на лавры авангардиста, ограничившись, впрочем, только самим островом, не трогая всей картины: это прибывшие на Ярмарку ставили шатры и палатки.
При спуске трое горцев опекали Бена, а трое — Миль, и, хотя склон был высок и крут, внизу, возле брода, на песчано-каменистом берегу реки, все оказались довольно быстро — а почему нет, при наличии-то нужного снаряжения и большого опыта хозяев… Бен предпочёл не усложнять воинам их работу, выпячивая наличие или отсутствие навыков, и при доставке вниз молчаливо, молчаливей обычного, позволял себя упаковывать и кантовать, как будет удобно — не забывая, впрочем, улыбаться Миль. Но через брод перенёс её сам, невзирая на её желание перебраться самостоятельно и старательно не замечая разочарования шестёрки сопровождения. И далее, при виде большого количества разношёрстного народу, взял её за руку и больше не отпускал. Так и ходил с ней от палатки к палатке с выставленными в них всяческими товарами, привлекавшими покупателей. Если Миль хватала что-то обеими руками, он придерживал её за плечи или за талию. Она не возражала, особенно, когда он пояснил, что боится потерять её в этой толпе, ищи потом…
«Резонно, — согласилась она, этого самого резона не находя, но чувствуя невнятную тревогу мужа, — ладно, не отойду ни на шаг. Только не делай ты такое зверски хмурое лицо! Всё-таки у людей праздник!»
«А я хмур? — удивился он и постарался широко улыбнуться: — Так лучше?»
Она глянула и критически покачала головой:
«Н-ну… если ты поставил целью распугать как можно больше народу, тогда сойдёт».
Он озадаченно хмыкнул, подняв брови.
«Вот! Самое то! Так и зафиксируй! По крайней мере, такое выражение здесь у доброй половины, и это никого не пугает».
И только когда он на это засмеялся, она осталась довольна. Прижалась, утешая:
«Бен, ну что ты, у нас же шестеро охранников и сами мы не промах! Да Гийт бы не отпустил нас сюда, будь тут опасно!»
И впрямь — шестёрка горцев не отставала, и весёлые парни, хоть вроде и глазели по сторонам, и болтали с продавцами, перебирая товары, и подмигивая проходящим изредка девушкам, а больше, чем на два шага, не отставали, даже в гуще толпы находясь рядом да вокруг. И Бен, позволив себе слегка успокоиться, принялся просто разглядывать толпу — уже без намерения найти и уничтожить возможного врага…
А посмотреть было на кого. Лесное Племя было здесь и Подземное, Озёрное Племя и Песчаное, и Степное не забыло явиться. И было странное Племя Руин. Каждое чем-нибудь, да отличалось и в одежде, и в причёсках… не говоря уже о различиях фенотипа. А к закату — в окружённой горами Долине темнело рано — прибыло и Горное Племя. Первым делом Гийт нашёл своих гостей и справился, как они добрались. Бен к тому времени уговорил Миль покинуть торговые ряды, охрана развела костёр на месте обычной стоянки горцев. Так что отыскать их Гийту было легко.
Миль же заметно не терпелось, ей очень хотелось ещё походить по Ярмарке, поглазеть на никогда прежде не виданных ею выставленных на продажу верховых, пушных и молочных животных, заглянуть в оружейные ряды, попробовать лакомства… Но она только поглядывала издали на кипение людского водоворота и сидела смирно, заслонённая от Ярмарки Беном, укрытая от вечерних сумерек его руками и его плечами…
Над стоянкой пронесся порыв морозной свежести… — и вот, неслышно возникнув из сумерек, Гийт вышел к костру и устроился напротив примолкшей четы. Он, конечно, постоянно был в курсе и того, как проходил их переход, и всех прочих маленьких событий, и сейчас приметил сдержанное любопытство Миль и сторожкую их с Беном неразлучность, проявившуюся вдруг так неожиданно.
— Миль, твой муж совершенно прав, не отпуская тебя никуда. Очень редко, но случаются на Ярмарках внезапные исчезновения, причём, как сама понимаешь, исчезают обычно не мужчины, — низкий голос звучал спокойно, чуть усмешливо. — А потом, конечно, у всех бывают крупные неприятности… если выяснится, кто виновник.
— Отвечает всё племя? — проявил осведомлённость Бен.
— Если не находится непосредственный виновник, — кивнул Гийт. — Выявить его обычно несложно. Сложнее бывает замять последствия, если жертва не желает удовлетвориться откупом.
«Любопытно, кого считают жертвой — того, кого украли или того, у кого украли?» — усмехнулась Миль.
— Жертва — всегда жертва. И права её исключительны. В том случае, разумеется, если её удаётся вернуть родному племени. Но в любом случае пострадавшему племени положен большой выкуп — такой, какой оно назначит. А вот ежели женщина сумеет освободиться сама… Никто не осудит её, что бы она ни сделала.
— Справедливо, — заметил Бен. Гийт улыбнулся:
— Любопытно, что в обычай вошли символические похищения. Частенько отчаявшийся найти себе жену решается на крайность — он крадет свою избранницу, что само по себе очень трудно, доставляет её в уединённое местечко, а уже там вручает ей оружие и становится на колени. Дальше женщина вольна либо убить его и вернуться, либо простить. Если она его прощает — а почему бы не простить, ведь фактически вся вина его в том, что он заставил её с ним прогуляться, не более — она либо остаётся с ним, если он её хоть как-то устраивает, либо возвращается, и тогда его вместе со всем племенем ждут те самые неприятности.
«Как всё сложно», — качнула головой Миль.
— Да, но парадокс в том, что порой именно такая крайняя мера даёт желаемый результат, когда потенциальный жених уже безуспешно перепробовал всё остальное. Причём жених иногда настолько далёк от идеала…
«В самом деле?! Как интересно! — поразилась Миль. — И что, этому есть какое-то объяснение?»
Сидевшие у костра мужчины засмеялись, а Миль задумалась.
— Кроме того, — добавил Гийт, — у нас тут практикуются договорные браки, когда пара условливается, на какой срок они (а чаще — она) согласны иметь друг друга в супругах. По истечении этого срока оба свободны от любых обязательств. Я недавно присутствовал при заключении такого брака сроком на месяц, так ты, Миль, очень бы удивилась, если бы увидела новобрачных…
Миль только головой помотала. Потом принюхалась: ветер сменил направление, и теперь к костру наносило запахи мужского пота, навоза, дыма, жареного мяса, знакомых и незнакомых пряностей и крепкий дух верховых и тягловых животных… Из-за густого полога сумерек долетало блеянье и мычание, лай и рык, звяканье украшенной бубенчиками упряжи, тяжёлые шаги и дробный топот, треск, гомон, невнятное лопотание и выкрики, то и дело доносилось пение и смех — низкий, мужского тембра, и высокий, звеневший колокольчиками…
В Долине всюду вспыхивали огни, дальние — едва различимые светлячки, ближние — факелами. Возле них угадывалось передвижение, шевеление, различались цветные пятна одежд, шкур, кожи, поблёскивали детали украшений и оружия.
И, конечно, кроме всего этого спектра впечатлений, вся огромная масса живых организмов заявляла о своём присутствии в ментодиапазоне. Правда, подавляющее большинство людей было с детства обучено не выпячивать своего наличия, но имелось значительное количество ментоглухих, поэтому, если не блокироваться, то всё-таки можно было слышать ровный ментошумовой фон.
И даже если забыть, что можно видеть, слышать, обонять, осязать и ловить менто, то для Миль и Бена являлось очевидным ещё что-то, присущее только живым, что-то вроде давления невидимого света и неощутимого тепла. Так что для них живого в Долине было действительно МНОГО. Миль привычным уже усилием отстроилась от расширенного диапазона восприятия, вернувшись к нормальному набору чувств.
Бен усмехнулся:
«Давно пора, девочка, иначе тебя не хватит на всю программу».
Миль пожаловалась:
«Не понимаю, как мы раньше-то переносили всё это, живя в Городе? Ведь каждый человек пахнет, думает, говорит, ходит, всячески шумит и ещё… пульсирует, излучает живоритмы!»
«О, это да… и каждый по-своему. Хорошо хоть, что живоритмы гаснут на расстоянии. Иногда уже за два-три метра почти не слышно. А то ведь некоторые очень… э… неприятно чувствовать, ты заметила?»
«Что есть, то есть! У людей это обычное, можно сказать, дело. Зато, знаешь, их можно поправлять до приемлемых значений. А можно…» — она запнулась.
«Вот именно. Можно и разладить. И совсем погасить, было бы время. И силы. Да ладно, просто не думай об этом. Не порть праздник себе…» — он щекотно подул ей в шею.
«…И тебе, да?» — засмеялась она.
Гийт мельком взглянул на них и снова уставился в огонь.
В этот момент где-то в стороне раздался гулкий тяжёлый удар по металлу и, медленно тая, будто покачиваясь, отзвук его поплыл в густой синеве вечера… Не успел он угаснуть окончательно, как повсюду началась суета, и всё двуногое прямоходящее подхватилось и дружно устремилось в одном направлении.
Гийт встал. Вокруг него стали собираться люди Горного Племени. Отдаваемых приказов слышно не было, но в результате все прибывшие на Ярмарку женщины быстро оказались в кольце мужчин, и, наконец, Горное племя направилось туда же, куда и все прочие — к ровной, как стол, обширной прямоугольной площади в обрамлении поросшего травой земляного вала.
Второй удар застал всех уже на местах, и сразу ровной дробью сыпанули барабаны, а под частый их грохот на арену, освещённую высокими кострами, со всех сторон стали спускаться мужчины — от тоненьких подростков до более чем зрелых мужей — и выстроились по периметру в несколько кругов: самый широкий с краю плошади, следующий — уже, и так далее.
Дробь оборвалась. Стоящие на арене поклонились сидящим на склонах, выпрямились, и барабаны грохнули вновь, но уже в рубленом, чётком ритме.
Круги пришли в движение, каждый круг двигался в сторону, противоположную соседним, но рисунок танца был общим и незатейливым: десятки тел одновременно взмахивали руками и притоптывали ногами, сгибались и подпрыгивали, поворачивались одним боком и другим, выбрасывали вверх руки и хлопали, вращались вокруг своей оси и дружно меняли общее направление движения, образовывали пары и тройки, рассыпались врозь и тут же выстраивались в колонны, подныривали и совершали кувырок, делали выпады и плавно поводили руками…
Удивляла почти полная синхронность, как будто вся эта масса людей долгое время репетировала вместе. Ритм постепенно ускорялся, полуобнажённые тела заблестели в свете костров, иногда, когда ветер ненадолго менялся, с арены до зрителей долетал едкий запах мужского пота. И вскоре количество танцующих стало уменьшаться. То один, то сразу двое покидали круг. А затем ритм барабанов резко изменился, и внутренние круги заметно ускорили танец. Мало того — рисунок движений и характер их стали другими, в то время как внешние круги продолжали танцевать по-прежнему. Между внутренними и внешними кругами наметилось расстояние и оно становилось всё больше, пока в какой-то момент не стабилизировалось. Больше никто его не пересекал.
А ритм опять изменился, и танцоры внутри круга ещё ускорили темп. При кажущейся простоте танца было совсем непросто выдержать темп и не сбиться. Миль обратила внимание, что там, ближе к центру, остались только самые выносливые; те же, что постарше, как и самые юные, давно покинули середину арены.
А впрочем, не все. Спустя какое-то время в чётком рисунке быстротанцующих возникла заминка — кто-то упал. Через него перепрыгивали и перешагивали до тех пор, пока из внешнего круга не прибежали два крепких пожилых воина и не унесли неудачника на «трибуны». А через несколько минут из «быстрого» круга выкатились ещё двое, но поднялись сами и разбежались по разные стороны арены. Следом за ними выпала другая пара. Но эти не разбежались, а напротив, сцепились друг с другом и принялись кататься в пыли, волтузя один другого. Им не мешали, пока один из них не поднялся, покачиваясь, и не побрёл прочь, а второй остался лежать, слабо шевелясь. Его тоже оттащили.
«Да это больше похоже на соревнования, чем на танец!» — обернулась Миль к Гийту, сидевшему сзади и повыше, и поймала взгляд его жёлтых глаз — поскольку была ночь, зрачки эти из вертикальных стали круглыми и горели, как у кошки. «У кота», — поправила она себя. В полумраке и мечущихся отсветах костров выражение лица Гийта разобрать было сложно, но Миль показалось, что смотрел он давно. Долго и печально. На неё, а не на арену…
Отведя взгляд, Гийт ответил:
«Ты права: «Пляска женихов» это и то, и другое. Самые лучшие танцоры затем примут участие в скачках, в борьбе, в стрельбе по мишени и прочем… В конце концов лучшие обязательно получат невест, а другие определённо привлекут к себе внимание, и, возможно, тоже будут в выигрыше».
«А что, они, наверное, много репетировали этот танец?»
«Вместе они танцуют раз в год, на Ярмарке. А у себя в племени… — Гийт пожал плечами. — Наверное, каждый праздник. Движения-то несложные, главное — не сбиться с ритма».
«А женщины тоже танцуют?»
«Танцуют. Но их танец — просто украшение праздника, как ты, наверное, понимаешь. Им-то нет нужды себя рекламировать».
…Внутренний круг расширился, отступив наружу, а в центре остались не больше десятка мужчин. Этот десяток и дотанцевал до третьего удара гонга, после которого над ареной раздался дружный ликующий рёв, живо напомнивший Миль стадион в момент решающего гола — и танец завершился. Танцоры внешнего, самого широкого круга, рассосались среди зрителей.
В наступившей тишине на арену спустились трое: молодая женщина в сопровождении двоих воинов, нагруженных чем-то поблёскивающим и позвякивающим. Женщина подходила к каждому из десяти, о чём-то спрашивала его, принимала от сопровождающего некую блестящую полоску и сама опоясывала ею потную талию финалиста. После чего брала всё ещё тяжело дышавшего танцора за руку и, повернувшись к зрителям, громко объявляла его имя и название племени.
Вся процедура сильно напоминала награждение спортсменов-олимпийцев. Миль аж головой затрясла, чтобы избавиться от так и вставших перед глазами ярких образов. И тут…
В несколько секунд ночная арена с лоснящимися в свете костров потными танцорами отдалилась и окружающее, мелко задрожав, стало нереальным, все звуки смешались в какафонию и пропали, всякое ощущение опоры под собой исчезло, а воздух взвихрился, обдав диким холодом, и… дышать вдруг стало совсем нечем…
Так, бездыханно, Миль и обмирала в леденящей пустоте — чёрной, удушающе-сосущей, что-то бестелесно шепчущей, парадоксально-вязкой, в абсолютном одиночестве — беспомощно болтаясь невесть где, она тонула в ней, плотной, цепкой, жадной, погружаясь всё глубже… дальше… Пока в слепой панике не завопила безмолвно и не рванулась на исходе сил…
…И всё вернулось на место: поросший травой склон надёжно подпирал зад и поддерживал ноги, руки Бена крепко сжимали её, тёплый ночной воздух плыл вокруг, наполненный запахами, звуки веселья ворвались в уши, на арене жонглёры ловко перебрасывались пылающими факелами…
Вздрагивая, она с облегчением вцепилась в Бена. Всё ещё было страшно и холодно, но она знала, что вернулась, и что он тут, и ничего не надо объяснять…
«Господи, ужас какой, — повторяла она, — какой ужас, Господи…» И никак не могла согреться…
Чуть позже, осторожно спрашивая себя, что же случилось, она всё время чувствовала: стоит только вспомнить это состояние изолированности, как оно возникнет вновь, и откуда-то, мерзким ознобом стягивая кожу, словно наносило промозглым сквознячком…
«Вот и не вспоминай, — мрачно посоветовал Бен. — Тебя будто вдруг не стало рядом… а уж холоднющая-то вернулась…»
И стиснул её покрепче.
Праздник был в разгаре, на арене шло представление, трибуны взрывались хохотом. Но для них двоих всё это действие, утратив смысл, происходило словно на экране.
Гийт, сидя чуть выше за спиной Миль, почувствовал порыв ледяного ветра, исходивший от неё — этим порывом взметнуло её волосы и ударило ими в лицо Гийту, как тугим крылом. Заслонив рукой глаза, он нечаянно поймал прядь и, повинуясь внезапному импульсу, быстро вынул нож и прядь эту отхватил, а потом с минуту растерянно сидел и глядел на добычу — прядь оказалась порядочной длины, Миль заметит… Но упрямо решил: ну и что? Обратно же не приделаешь… Спрятал поскорее и взглянул воровато — не видела ли? Но Миль сжалась в объятиях Бена…
И Гийт понял, почуял вдруг, что скоро… совсем скоро… не после двухнедельной Ярмарки, как планировалось, а вот-вот расстанется с ней. И зажмурился от прихватившей тупой боли.
Маленькая мягкая ладошка нежно погладила его по плечу. Гийт, не оборачиваясь, покачал головой, и ладонь легко упорхнула прочь. Ландани растаяла в ночи так же неслышно, как и появилась.
Взошла полная луна, на арене стало ещё светлее, и ещё ярче заблистали клинки, порхавшие, казалось, даже не в руках артистов — но между ними, над ними, вокруг них, сами по себе… Миль честно пыталась смотреть, но веки слипались неудержимо. Несмотря на тёплую ночь и близость Бена, её знобило. Обеспокоенный, Бен наконец поднялся:
«Да предки с ним, с представлением, ты почти спишь», — и Миль не возражала.
Она смутно помнила, как добралась до палатки, где словно провалилась в тёплую, мягкую тьму.
91. С Ярмарки…
С утра Ярмарка вновь загомонила, запестрела. Миль проснулась на плече Бена, повернулась и увидела, что он не спит и вообще — вряд ли много спал в эту ночь.
«Сегодня?» — спросила она, и он кивнул. Да, пора было снова в дорогу.
«Когда?» — взглянула она в его глаза, и он улыбнулся:
«Не прямо сейчас, умыться и позавтракать вполне успеем. Давай одевайся».
«Не припомню, куда я дела одежду…»
«Ещё бы тебе припомнить, не ты же её снимала», — развеселился он.
Напрягшись стрункой, она потянулась, села, скрестив ноги. И не удержалась, заворчала:
«Опять куда-то отправляться… Расставаться с людьми…»
Он протянул ей одежду, пояс с ножом и Гребень. Она вздохнула и принялась причёсываться, раздражённо дёргая Гребнем волосы. Когда она бывала не в духе, достаться могло и любимому артефакту.
«Давай лучше я, — предложил он, не выдержав этакого безобразия, и отобрал у неё Гребень. — Только посиди смирно».
«И в какую сторону полетим?» — в его руках Гребень был послушен и ласков, и она зажмурилась, нежась.
«Ещё не решил. Есть идеи?»
«Никаких. Флайер вызовем прямо сюда?»
«Чтобы попугать почтенную публику? …Сказал же — сиди смирно… Да и Горное Племя незачем компрометировать. И лишний раз светиться тоже ни к чему».
«Ох, и достал меня этот Контроль… — продолжала она ворчать — классическая «сова», она ещё ни одному утру не простила, что оно начинается так рано — сразу после короткой ночи. — Когда-нибудь я ему всё-о припомню…»
«Тихо-тихо, угомонись-ка…»
Лёгкие длинные пряди в его руках быстро становились гладкими и послушными. Вот они уже все расчёсаны, осталось заплести… А это что за… Справа часть волос срезана примерно с середины длины. А ведь вчера утром с её волосами всё было в порядке. И вообще — если б кто-то приблизился к Миль, пока он за ней присматривал, он бы знал. Единственное время, когда он слегка отвлёкся, приходилось на вечернее представление. Значит, кто-то из воинов. Или… сам Гийт? Сказать ли Миль или уж не стоит?
И тут она оглянулась, ища его глаза:
«Ты тоже чувствуешь?»
«Что?»
«Кто-то рядом».
«Ничего… — но уже и сам ощутил чьё-то бестелесное присутствие. Кто-то очень аккуратно, будто и не дыша, стараясь ни в коем случае не привлечь внимания, потаённо витал совсем близко, слыша и видя, но деликатно не слушая и не глядя… Просто робко грелся душой… Бен догадывался, чьё это менто, потому что не могло оно скрыть такую знакомую печаль и нежность, бесконечную горькую нежность… Прикрыв глаза, Бен тронул укороченную прядь и внутренним зрением будто наяву увидел недостающую часть волос, сжимаемую рукой с металлическим отливом кожи.
Короткое умывание у речки под ненавязчивым присмотром — и приглашение к костру Горного Вождя, завтрак — недолгий, почти символический, больше похожий на поминки: несмотря на ярмарочное изобилие, никому из троих кусок в горло так и не пошёл. Прихлёбывая вкусный горячий чай с дымком, молча переглядывались до тех пор, пока Гийт не спросил:
— Вы ведь скоро уходите, я прав?
Бен кивнул и выдохнул:
— Даже и не уходим — улетаем. Сегодня, Гийт. Флайер ждёт в ухоронке. Извини, что вот так, вдруг. Спасибо и всё такое…
Гийт скупо улыбнулся:
— И почему я не удивлён… Ну, тогда вы, по крайней мере, отправитесь в путь с хорошими припасами… И с небольшими подарками — на удачу, — он махнул рукой — к костру принесли сумку, из недр её Гийт извлёк нечто длинное, переливавшееся у него в руках чёрным и серебряным.
— Эти пояса послужат вам защитой и пропуском, по крайней мере, на нашем континенте. Позвольте мне лично застегнуть их.
Что и было проделано на глазах у незаметно собравшихся вокруг горцев.
— Вот, другое дело, — он отступил на шаг, оценивая свою работу. — И ножи ваши смотрятся теперь куда лучше… Отныне, где бы вы ни находились, что бы ни делали, ни одно племя вас не тронет… Даже если вы кого-то убьёте — все претензии будут ко мне.
— Гийт, а это не слишком…
— Ну, я же знаю, что вам не придёт в голову подставлять меня просто так, — уголок его рта дёрнулся в намёке на улыбку, которая тут же и увяла: — К тому же я всё ещё немножко вам должен… за то непотребство у ручья, — Гийт вроде бы мельком глянул куда-то в сторону, и там, в стороне, кто-то поспешил виновато спрятаться за спинами соплеменников…
«Спасибо, Гийт арн…» — начала Миль, протянув ему руку, но он прервал:
— Миль, у Вольных Племён, которые в Городе зовутся Дикими, женщина не благодарит за подарок — благодарят женщину, если она приняла дар. И… прости, я не пойду провожать вас, так что попрощаемся сейчас…
Он повернул её кисть ладошкой вверх и — от неожиданности Миль едва не отдёрнула руку — поцеловал в серединку ладони, где лилией разбегаются три основные линии. После чего, что-то молча ему сказав, пожал руку Бену. Тот кивнул, и проводники повёли их прочь.
Перешли речку вброд по специально уложенным камням, вступили на другой берег — и Бен, встревожив проводников, вдруг вскинулся, резко завертел головой, оглядывая небосклон, а Миль, прежде, чем он привычно подавил своего «сторожа», на этот раз успела уловить его заполошные сердечные спазмы. Посмотрев мужу в лицо и уже зная ответ, она всё-таки спросила обречённо:
«Что… они, да?»
«Да, малыш, где-то близко…»
— Эй, эй-э-эй! — тонкий окрик недозвавшегося их по менто мальчика уколол в спины, и они обернулись на голос — подросток в чёрно-серебряном махал рукой, привлекая внимание:
«Гийт Горный Вождь приказал провести вас двоих коротким путём, следуйте за мной и побыстрее!»
Не дожидаясь их согласия, мальчик повернулся и побежал к пенному подножью маленького водопада, пересёк его упругий стеклянистый полог и исчез. Оставалось только нырнуть следом, Бен за руку втащил Миль в холодный вертикальный поток, который обрушился на неё, едва не сбив с ног. Скользкая галька прохрустела под ногами, шаг, другой, третий — и оп! — вода осталась шуметь позади, галька сменилась ровной каменной поверхностью. Бен опять потянул вперёд, всё ускоряя шаг, и она, протирая глаза, послушно заторопилась, стараясь не отставать. Мальчик впереди нёс факел и всё поторапливал:
«Гийт сказал — надо очень спешить!» — и припустил бегом.
Впереди и позади колыхалась густая тьма, все трое бежали в мечущемся пятне света от чадящего факела. Цепко держа за руку, Бен тянул Миль, как локомотив, потому и бежать ей было легко, мокрая одежда даже начала подсыхать от бега, несмотря на холод каменного лабиринта.
Ход часто разветвлялся, но мальчик вёл уверенно, ни разу не задержавшись. Иногда он переходил на шаг, давая отдохнуть, потом снова пускался бежать. Дважды останавливался у ниш в стене, чтобы сменить факел.
Миль начала выдыхаться, Бену пришлось обхватить её сзади рукой и почти тащить — вперёд, вперёд, а когда он понял, что больше она бежать не сможет, то просто перекинул её через плечо и, придерживая за ноги, побежал дальше…
…Наконец, мальчишка замедлил бег, перешёл на шаг и скоро остановился — темнота впереди посерела, и он потушил факел в очередной нише. Миль сползла с плеча Бена, который, как и мальчик, тяжело дышал. Некоторое время слышалось только это дыхание. Но Миль теперь могла идти, и они пошли…
Выйдя на свет первым, мальчик посторонился — это был зал первого этажа Крепости, ближайший вход охранялся вооружёнными воинами в чёрно-серебряном. Рядом с ними топтался небольшой отряд, в котором обнаружились знакомцы — Айт и Даги приветственно взмахнули руками. На скамье у входного проёма громоздились внушительные тюки и оба старых, тоже туго набитых, рюкзака.
«Горный Вождь приказал доставить это, куда скажете», — обратился старший из воинов.
«Обстоятельства изменились, друг. Мне казалось, у нас есть время, и я планировал спокойно затариться и отбыть флайером прямо от порога Крепости, но теперь чую — Контроль в затылок дышит… Так что не будем сталкивать Десант и Горное племя. К дохлым предкам всё это, мы уходим налегке. Единственное, что можем взять — городское оружие».
Воин кивнул и протянул разрядники и парализаторы. Подумав, добавил несколько магазинов, флягу и маленькую коробочку:
«Это не обременит вас. Пару капсул я бы посоветовал фэймен принять прямо сейчас, хуже не будет».
Коробочка Бену была знакома, поэтому он тут же вытряхнул одну капсулку и без разговоров сунул её Миль в рот, заставив запить водой из фляги, уставился выжидательно, ожидая эффекта — и удовлетворённо кивнул, когда уже через несколько секунд эффект наступил: Миль ощутила такой прилив бодрости, что смогла быстро унять дыхание, а слабость в ногах прошла бесследно. Приняв у Бена разрядник, машинально проверила, как учили, и нацепила на новый пояс, удобно, под руку… Нашла место для двух запасных батарей, сбоку пристроила флягу… Пояс заметно потяжелел. Бен, заканчивая аналогичную процедуру, оглядел жену внимательно и протянул коробочку ей:
— Стимуляторы. Не увлекайся. Будет необходимо — по одной…
Коробочку, оценив содержимое, спрятала бережно, не обронить бы такую полезность…
«Ну, раз ничего тащить особо не придётся, пойдём ещё быстрее», — старшой, одобрительно следя за их приготовлениями, потрошил один из рюкзаков.
«Разве вы всё же идёте с нами?» — спросил Бен.
«А разве вы знаете местность? Да и в случае чего… Ты лучше скажи, куда идём».
«Флайер наш на реке припрятан. Можно вызвать его куда угодно, но лучше бы выйти поближе к нему, чтобы не засекли как можно дольше…»
«Это понятно. Координаты дай… а, ну, так в тот район ведёт отличный переход. Не к самой точке, конечно, но там останется уже не очень далеко».
Снова какой-то туннель. Факелы не пригодились — у входа нашлось нужное количество фонарей. Не бежали, но шли быстро и гораздо дольше, несколько часов, с перерывами на отдых, и Бен, зная, что иначе она к еде и не прикоснётся, заставлял Миль что-то съесть. Нести её на себе ему не пришлось — проводники по двое двигались рядом, и, чуть что, подхватывали её под руки с обеих сторон. Нельзя сказать, что ей это нравилось, но не спорить же — она подчинялась, стараясь выкладываться и не очень налегать на капсулы…
Туннель закончился как-то вдруг. То есть это Миль от усталости не заметила выхода, просто — вот они вовсю прут по каменному коридору, а вот уже стоят в вечернем лесу, и проводники озаботились устройством привала, и Миль заснула практически стоя…
…Проснулась она опять на горбу у Бена — тот, предпочтя не будить её, спутал ей запястья и нёс на спине, поддерживая под колени. Она сперва даже не поняла, что происходит, где она, что вокруг…
«…вообще не уверен, дадут ли нам покинуть континент…»
«…так, может, попросить убежища у Подземного Племени? Они примут…»
Бен молчал, обдумывая, но Миль чувствовала, как «сторож» холодными лапами оглаживает его душу, и вместе с мужем понимала — на этот раз добром не обойдётся. Оттого, что она тоже это знает, ему становилось ещё хуже, и, прерывая накрутку, он снял жену со спины, распутал руки:
«Ничего ещё не ясно, девочка, погоди бояться».
У неё не было такой удобной штуки, как его «сторож», но зато появилось гнетущее чувство тяжести над головой — будто огромная чугунная блямба незримо повисла в небе, грозя свалиться прямо на Миль. Блямба эта всё надвигалась, и даже тень её, холодная и равнодушная, давила на сердце… Трудно оставаться спокойной под таким гнётом, знаете ли…
«Не зря нас так срочно увели из Долины, да?» — она помассировала запястья.
«Это мог быть очередной рейд Десанта — в Городе знают о Ярмарке», — честно пытался он её успокоить.
«Да на кой чёрт им Ярмарка, там же нет детей?! Или они оружие привезли, чтоб сменять его на шкурки? Лапшу мне на уши не вешай, ладно? — она злилась, хоть и не на него… И спросила старшого: — Вас часто беспокоят Десанты во время Ярмарки?»
«Зачем бы… Уж если Десант и является искать наших детей, то не на Ярмарку — дети в это время дома, под надёжнейшей охраной… Кроме того, шерстят обычно Лесное Племя, Озёрное, Песчаное… Иногда — Племя Руин, но редко: те, конечно, более доступны, но у них до сих пор слишком много негативных мутаций. Горное и Подземное Племена обычно не трогают — нас трудно взять, а обходимся мы дорого. Весьма дорого», — старшой недобро улыбнулся.
«Так, — Миль взглянула на мужа. — Значит, что? Значит, нас каким-то способом вычислили. Или засекли. И вот ливером чую, что…»
«Как они могут нас засечь? А вот если их навели… что возможно… а, старшой?»
Тот посмурнел, насупился, глянул исподлобья.
«Помогать Десанту? Да кто б на такое пошёл?! Или ты не знаешь, парень, людей Горного Племени? Ты делил с нами кров и еду…»
Бен коснулся его плеча:
«Остынь, друг, и прочти в сердце моём — я не сомневаюсь в Племени Гор. Но мы шли по землям Лесного Племени… Песчаного Племени… Отметились в Замке-на-холме… И на Ярмарке не особенно прятались. А у Города есть много такого, от чего дрогнет сердце, и люди есть люди…»
«Я не подумал об этом… — маялся воин. — Ты прав — люди вечно хотят больше, чем имеют…»
«У Десанта всегда были разведчики. И на содержание осведомителей никогда средств не жалели… Не зря ведь время от времени Вольные Племена лишаются своих детей».
Айт не вытерпел:
«Да, конечно, всё так, и мы впредь будем внимательней — но решайте быстрее! Если уходить, то сейчас, пока в Долине кипиш и переполох!»
«Тогда — к реке. На этом континенте нам уже не будет покоя, он наверняка оцеплен. И не сегодня, так завтра нас найдут в любом Племени. Вот говорил я Гийту, что от нас одни неприятности…» — увлекая за собой Миль, он устремился за ведущим…
«Ха, вот уж за Гийта не волнуйся…»
Шли короткой дорогой, даже ночью, разгоняя зверьё, обходя сторожевые посты местных так, чтобы и не почуяли, не заметили — Бен, который вообще не спал, прикрывал весь отряд блоком, ели на ходу, Миль, благодаря стимуляторам, держалась наравне с мужчинами… пока Бен, заметив сократившиеся до получаса интервалы между приёмами, не отобрал у неё почти пустую коробку. И, не добудившись её после очередного привала, опять потащил на себе…
…На этом привале вырубились все, включая Бена. Но через два часа он проснулся. И обнаружил и «хвост», и ментослежку в одном лице. Растолкал утомлённых проводников, и вскоре с ним и Миль остался только старшой — до места, где ждал флайер, было недалеко, а с предателем из числа своих следовало разобраться немедленно, тем более, что от контакта тот, подтвердив свои намерения, уклонился.
«Если у него есть связь с Десантом, то наше путешествие окончено, — мрачно подытожил Бен. — Я вызываю флайер сюда — поляна по размерам как раз подходит. Его засекут, конечно, но в лесу нам уже не спрятаться. Миль, как только он прибудет — мигом в люк и ходу отсюда, ясно?»
«В прошлый раз мы отбились и ушли…»
«В прошлый раз — да. И помнишь, какой ценой?… К тому же Десант никогда не повторяет ошибок, а времени, чтобы разобраться, почему их компьютеры сходили с ума, у них было предостаточно. Наверняка машины уже как-то защищены…»
Он заставил Миль посмотреть ему в глаза:
«Не знаю, как всё сложится, но — ты помнишь наш уговор? Даже если будешь думать, что конец всему — не спеши поверить в это. Дай нам с тобой шанс».
«Не понимаю…» — а чугунная блямба над головой уже почти касается макушки… давит, стискивая сердце… вот-вот обрушится…
«Я говорю — просто постарайся выжить. Где бы, что бы и как бы ни. Тебе могут сказать, что меня нет, ты сама можешь так решить… да мало ли! Просто пообещай мне… и себе — жить. И я найду тебя, если мы окажемся врозь. Что бы ни случилось…»
«Я уже обещала… Но… до этого ведь не дойдёт, да?»
Он помолчал.
«Мне соврать или…?»
«Или».
«Тогда — я просто не знаю…»
Знакомый лёгкий гул сотрясал густые кроны, и Бен, высматривая в листве машину, отошёл немного в сторону, и вот, весь в осыпающихся листьях и сломанных ветках, флайер уже стоит на поляне, не выключая двигателей — текучие обводы, блестящий металлопласт, и люк открывается, и Бен подталкивает Миль в спину:
«Бегом, я сказал! Не оглядывайся!» — и она бежит. Добежав, вскакивает в салон — и лишь тогда оборачивается, озирая поляну — Бен как-то странно споткнулся, завис… нет, падает в траву, и поляна пуста и тиха, только ветки покачиваются… искажаются, текут, размываясь, как за оконным стеклом, по которому ползут капли дождя… или будто за слоем раскалённого воздуха.
«Бен?»
«Да стартуй ты… Кибер, старт!»
И «Фишка» взмыла, пол ушёл у неё из-под ног — в заклиненный люк коротко хлестнули ветки, замельтешили сорванные листья, и что-то врезалось в стенку салона. Резко похолодало, и Миль, мало-мальски очухавшись, вздёрнула себя с пола, втиснулась в ближнее кресло. Кажется, в груди завис острый кусок чего-то тяжёлого и горячего — дышать было больно… А в голове — ни одной мысли.
Ускорение вдавливало в кресло, свистел ледяной воздух в открытом люке. Ухватила штурвал — «Фишка» тут же прекратила набор высоты, заложила вираж — солнце резануло по глазам — переднее окно потемнело, фильтруя свет… Проморгалась — обомлела: густо, со всех сторон — сверху, снизу, справа, слева, впереди и, наверняка, позади тоже, проявлялись из ничего стремительные хищные силуэты, обтекаемо-прекрасные, неопределённо-перламутровые…
Рядом на экране вспыхнуло красным: «Связь». Требовательно замигало.
Нет уж, никаких разговоров.
…Что там можно выжать из обычной, хотя и очень хорошей городской машины… «Фишка» подчинялась идеально, но где ей тягаться с Десантом. В салоне давно едко воняло чем-то раскалённым, но в отверстие люка врывался колючий ветер, дыши — не хочу… Хотя земля и небо менялись местами, как хотели, перехватчики висели рядом, будто приклеенные… И пытались поймать контурами стазисного поля непредсказуемо мечущийся флайер, однако тот всё как-то выворачивался, а тут… С трудом выходя из очередного неуклюжего подобия пике, перед носом «Фишки» она обнаружила стеной стоящий океан, и, с трудом выравнивая флайер, оказалась над самой водой, и деться теперь было некуда, те держались вокруг плотно, почти облепив…
Несчастная «Фишка» неслась на пределе своих возможностей, иногда задевая брюхом верхушки волн, и тогда её ощутимо подбрасывало — штурвал в руках едва удерживался, и Миль старалась не думать, а что будет, если она чуть ошибётся, и флайер хоть немножечко зароется носом… Или несущая плоскость окончательно отвалится. Или взорвётся уже пошедший вразнос правый двигатель.
Миль нужна была живой и по возможности здоровой. Теперь, благополучно прижав «Фишку» к поверхности, осталось имеющимися средствами поскорее её обездвижить, и Миль уже втягивала голову в плечи от неизбежности этого момента: вот сейчас… сейчас…
Но тут окончательно полетело ещё что-то, и «Фишка», сохраняя высоту, скорость и направление, завертелась вокруг продольной оси — сначала плавно, но с каждой секундой всё быстрее. В какой-то момент так и непристегнувшуюся, визжащую Миль центробежной силой вынесло из кресла, проволокло по полу и вышвырнуло в проём люка — она едва успела сжаться, обхватив голову руками, как её, словно пушечное ядро о борт корабля и, по ощущениям — примерно с той же скоростью шарахнуло о поверхность океана.
Поднявшийся столб воды указал точное место её погружения, но, когда звено развернулось, возвратилось и зависло над этим местом, там кишмя кишело множество быстрых, крупных, покрытых шипами тел…
03.06.2013.