Я вам прочту

АГЛАИДА ШИМАНСКАЯ. Я ВАМ ПРОЧТУ (Париж: «Рифма», 1963)

«Звонок встревожил: — Слушаю, алло!..»

Звонок встревожил: — «Слушаю, алло! Кто говорит? — Что? — Снегом замело?.. Откуда голос?.. Не могу понять!» Отбой и гул. Молчание опять. На станции, в каком-то захолустье Светилась ночь невыразимой грустью, Утихла буря и раскрылся свод, Но поезд не пришел и не придет. Спит крепким сном смотритель станционный, Вокруг сугробы, каркают вороны, Не уцелеть от холода и тьмы — Погибло все селенье от чумы. Еще дымок идет с какой-то крыши — Перед концом немного жизнь подышит, Но у поэта образ оживет — Воскреснут души и растает лед, Знакомый поезд весело промчится И снова — жизнь, везде живые лица… Благодарю за весточку оттуда, Где Пушкин и слова его, как чудо.

«О, если б жизнь нагнать, поймать как птицу…»

О, если б жизнь нагнать, поймать как птицу И пленницей держать, О, если б счастью бесконечно длиться И снова все начать! Страна моя врата бы нам раскрыла — Как душу — в два крыла; О, если б не было того, что было — Ни гибели, ни зла. И если б Ты прислал за мной сегодня, Скажу: Спаситель мой, Свети в день радостный, в день новогодний Рождественской звездой.

«О том же самом говорят…»

Софии Прегель

О том же самом говорят, Все повторяется годами, И двор метут все дни подряд, А снова мусор перед нами. Чего в нем только не найдешь — Письмо, билет от лотереи (Он проигрышный, ну так что ж!) И хвостики от лук-порея! Все хлам, но это лишь на глаз, Там грусть потери неизбежной И чувств сокрытых пересказ — Цветок распластанный и нежный. Таков и мир как этот двор, Где жизни каждый вздох отмечен: Порыв души и мелкий сор… О том же самом, вечно, вечно.

«Здесь на старенькой открытке конка…»

Здесь на старенькой открытке конка, Снег на крышах, снегом все полно. Я не помню, я была ребенком И в стране другой живу давно. Но у сердца память не простая И для сердца все осталось там. Я теперь сама себе чужая, Я теперь без имени — Madame. Платят мне за труд французским хлебом, По-французски только говорю. На открытке тут кусочек неба… Но по-русски я тебя люблю.

«Кто-то злословит, кого-то бранит…»

Кто-то злословит, кого-то бранит — Ты бы не слушало нежное ушко! Мало ли что там вещает кукушка?.. Где-то у берега стынет гранит. Слезы морские стекают с него, Плачет, в тумане скрывает он горе. Плачет о нем синеокое море И не умеет сказать ничего.

«Не верь любви и слову “навсегда”…»

Не верь любви и слову «навсегда», Все переменчиво, изменчиво, случайно, От искры не останется следа, Воспоминанье — звук печальный. Как наше сердце больно предает — Полюбит, ослепит и оторвется И чувства восхитительный полет Кудрявой тучкой в небе пронесется.

«Несется облако, несутся мысли мимо…»

Несется облако, несутся мысли мимо… Как легкий дым, любовь неуловима. Уходит день. Готовится обед. Не все ль равно, что света больше нет? Ах, света? — электричества, конечно! Забыли масло! Докучают вечно!.. А сердце — как затравленный зверек, И ветер треплет шелковый платок.

«Для влюбленных — сладостное: “милый”…»

Для влюбленных — сладостное: «милый», Другу ближе слово «дорогой», А для сердца — все слова постылы, Только звук проносится волной. Просияет солнце дивным светом И растает в жалости земной, А потом — годами ждать ответа, Слушать чей-то кашель за стеной.

ВЕСЕННИЕ СНИМКИ

1. «Разбежались мысли, маленькие гномы…»

Разбежались мысли, маленькие гномы, — Надоело в клетке, засиделись дома! Сердце бьет тревогу, голова пустая, День шумит без толку — это признак мая, Кровь бежит по венам легче веселее, И Любовь с Надеждой шепчутся в аллее.

2. «Я тепло встречаю, словно друга…»

Я тепло встречаю, словно друга, Греюсь, отдыхаю и люблю Этот распустившийся цветочек И старушку-кофточку мою. Воробьи и голуби на крыше Зашумели праздником весны, И сегодня до последней травки Все без исключенья влюблены. К облакам деревья льнут верхушкой, Облака уносят горький дым. Почему смотреть приятно выше, Почему все кажется другим? Муха, земляной червяк… Улитка Скользкая, слюнявая, ползет. По дорожке я пойду за нею, Провожу, как гостью, до ворот.

3. «Этим морем на простой открытке…»

Этим морем на простой открытке Я живу, я крепну, я дышу. К небесам обыкновенной ниткой Розовое облачко пришью. Я могу рукой его потрогать И на крыльях прилететь на зов, Подарить тебе могу немного Ласковых и добрых слов.

4. «Лебедь белый, фарфоровый, хрупкий…»

Лебедь белый, фарфоровый, хрупкий, Лебединая нежность моя. Солнце светит оранжевой юбкой, Дышит небо, дышу и я. Воздух теплый, сияющий, звонкий, Мечет искорки птичий глазок, А подснежник соломинкой тонкой Опьяняющий тянет сок. Поцелуи, звонки телефона, Скачет пульс (на окне — воробей), Ярко-красные анемоны, Словно маки с русских полей. Догоняют друг друга стрелки: Как мучительно встречи ждать! Бьются часики дробью мелкой — Скоро, скоро, минут через пять… На скамейке, в лесу, на поляне Ты и я, только я и ты, Это жизнь на невидимом плане, Где-то, как-то, из пустоты… Мира нет. Только я и ты.

«Благодарю Тебя за теплую постель…»

Благодарю Тебя за теплую постель, И эту комнату, и хлеб насущный, За милую дневную канитель, И скромный стих, душе моей послушный. За каждый взгляд, улыбку и привет, За огонек, мигающий в окошке, И этот детский бархатный берет, И крошечные туфельки на ножках. Благодарю за звезды, за слова, За синий цвет и где-то берег южный, Благодарю, что я еще жива, Хотя, быть может, это и не нужно.

«Какой-то вздор запечатляют души…»

Какой-то вздор переживают души — Какая важность — новый абажур! А едкий дым в окно летит и душит И я как тень по комнате брожу, Не находя желанного покоя, Стихи пишу и подметаю пол. Идут дожди. Ручьи текут рекою, Незваный гость на огонек пришел. Что делать с ним? Я буду только слушать — О Боже, как мучительно вдвоем! А у него вдруг вырастают уши И лапа тянется за сухарем. Настало утро. Дождь не прекратился И сыплет, сыплет капельки в окно. Как будто ветер за ночь утомился… О чем пишу? Не все ли мне равно!

«Цветок на небо загляделся…»

Ирине Одоевцевой

Цветок на небо загляделся И тонет в золотых лучах, А легкий ветер разлетелся — Какой простор на небесах! И лепесток слетел от счастья, Без памяти летит другой. Так распылился весь на части Цветок небесно-голубой.

«Летний вечер. Вокзал. Огоньки…»

Летний вечер. Вокзал. Огоньки. Под мостом — поезда, гудки. Спуск по лестнице, крытый перрон. — Вы куда? — На дачу, в Медон. Там в прихожей стоит сундук, Там живет приветливый друг, Там невидимых много чудес — Засыпает и грезит лес, Лукоморье, ученый кот… Тихо. Слышу как полночь бьет. Осветила окно луна, И тревожна, и влюблена В куст сирени иль в юный клен, Он в сиянии, он влюблен. Сердце лунное, лунный сон… — Вы куда? — На дачу, в Медон.

«Прошлое нахлынуло волной…»

Прошлое нахлынуло волной Светлой, легкокрылой и певучей. Дом стоит холодный и пустой, Куст разросся темный и колючий. Ничего сберечь нам не дано. Был приют, казалось, очень скромный, Милый друг, вы помните ль? Я помню К звездам устремленное окно. Все равно, что будет впереди. Теплый луч стучит в стекло слепое. Никого. Уехали. Не жди. О, как грустно может быть весною!

«Пожить бы мне спокойно, просто…»

Пожить бы мне спокойно, просто, Без огорчений и забот, Без мысли, напряженной-острой, Как глупый человек живет. Пить по утру душистый кофе, Бродить в халате, ждать письма, Смотреть в два зеркала на профиль, Довольной быть собой весьма, А лето проводить на даче, Готовить уголок себе, Не слышать, как ребенок плачет, Не думать о чужой судьбе… Нет, не хочу! Ах, нет, не надо! Мне неприятен образ тот, Я лучше обойдусь без сада, Где все так благостно цветет.

Муза («Ей этот мир и мал, и тесен…»)

Ю. Терапиано

Ей этот мир и мал, и тесен, Она бесчувственна на зов. Навеет сон, разбудит песней, Затопит ливнем лучших слов. Пришла и надо мною встала, Не отходила до зари, Меня душила покрывалом, Шептала мне: «Умри, умри!» И вдруг у ног легла прибоем, Вся в кружевах морской волны: — «Мы снова встретимся с тобою И будем вновь разлучены». Нежданно прибыла в карете И длинным шлейфом шелестит — Нет большей радости на свете, Чем этот царственный визит. Не с дудочкой приходит Муза, А надвигается грозой, И с ней не заключить союза, Не удержать ее мольбой.

«В квадратике, прибитая гвоздем…»

В квадратике, прибитая гвоздем, Живу, терплю, а надо мною — дом. Вокруг построены дома другие, И место есть, и улицы большие, А мне не повернуться, не вздохнуть И я жива как будто бы чуть-чуть. Стучит, стучит в груди мой молоточек, Вбивает гвоздик жизни все короче. Прекрасен мир, небесный и земной — Там, где-то звезды светят надо мной, Там, где-то солнце день согреет. Не все ль равно! Дожить бы мне скорее! Печали и терпенью есть предел. Квадратик мой всю душу мне заел.

СОЦИАЛЬНЫЙ ЗАКАЗ

Маляр

Повис маляр в окне открытом И машет кистью на лету, А в небе золото разлито, И божий ангел на посту. Стоит — и ветер унимает, Пригладит злую прядь волос — Работа трудная земная, Недолго до беды и слез! Судьбой и кисточкой играет Маляр — ему семнадцать лет, Он все за краску принимает И любит белоснежный цвет. Белила, ландыш, и пригожий При свете, новенький халат — Его душа, быть может, тоже Так ослепительно бела.

Булочник

Печет хлеба дебелые, с румянцем, Их любит нежно, как родную мать, Он друг людей и даже иностранцев Умеет русским духом понимать. Он славится своей женой и булкой, Судьба его быть белым королем, Поклоны принимает на прогулке И светится серебряным рублем. Пылают печи равномерным жаром, Мука, мука, как вечные пески, Лежит в пустыне огненной Сахары, А жизни нет без хлеба и муки.

Швея

Швея с утра покорно шьет И столбиками петли мечет. Который день, который год Болят спина ее и плечи! В окно все так же пыль летит, И сердце утомленно бьется — За ниточкой идти, идти, Пока она не оборвется.

Фотограф

Он маг, он фокусник вдобавок И Дон-Жуан, большой любитель дам, Прилизанный, хитросердечно-сладок И любит деньги прибирать к рукам. Нырнет, как в омут, сдвинув покрывало, Разденет наглым взглядом догола, А девушка, в обмен ему, бывало, Любовь подарит своего тепла. Любовь и деньги — это все, что надо, Любовь, как мед, сладчайшее из вин, Любовь — благоухающий жасмин, А деньги — верная порука ада.

Портной

Кроит, кроит и помечает мелом, Рубцы повсюду, вдоль и поперек, Распластано растерзанное тело, Холодный свет бросает потолок. И освещает согнутую спину И розовые руки палача — Он души размеряет по аршину И жизнь его отмерена сплеча.

Сапожник

С утра сидит за сапогами, Стучит по коже молотком, Все пальцы исколол гвоздями И сердце проколол гвоздем. Оно болело и мешало, Будило стуком по ночам, Но беспокоить перестало И применилось к сапогам. Земля измята каблуками, Повсюду отпечаток ног И все измерено шагами — Весь мир как будто для сапог.

Хлеб

Он беленький, улегся на тарелке, Был свежим, но совсем засох, Попал в такие переделки, Что отдал свой последний вздох. Сухой иль мягкий, он всегда желанный, Он — золото, он — драгоценный дар, Какой бы ни был многогранный, В печи проходит сквозь пожар. Портной, маляр, сапожный мастер Свой труд несут лишь для того, Чтоб хлеб иметь, а в день ненастья Творят молитву за него.

«Россию получаю по кусочкам…»

Россию получаю по кусочкам — Фильмованною лентой, на часок: Вот русская — и розовая щечка, Вот русский — и молоденький лесок. Таким он был, покорно-молчаливым, Как воздух и цветочек голубой, И кажется, что нет с тобой разрыва, Что ты близка, к тебе подать рукой. Мальчишка пробегает по дорожке, По лужам шлепает. Поля кругом. И мне за ним пройтись бы хоть немножко, Ногой ступить на русский чернозем.

«Луна, луна, опять луна!..»

Луна, луна, опять луна! Когда умру, придет она, Посветит равнодушно взглядом. Два мертвеца, мы ляжем рядом… Иди, войди в мое окно, Пока еще мне жить дано. Подруга старая, слепая, Лучи, как руки простирая, Идет по саду в платье белом, Ночных теней касаясь смело, Скользит, плывет — и вот она! Высокомерна, холодна, Бросает блики на предметы, Дыханье ищет: где ты, где ты? Ложится на мою кровать — Не шелохнуться мне, не встать. За нею целый мир незримый, Неведомый, непостижимый Волнующих невнятных снов, Мир из бесчисленных миров, Погибший в лета без возврата… Быть может, он царил когда-то На высоте других небес? С ней память гордая чудес… Какая ночь! Не буду спать я, Мне сердце жгут ее объятья, Я с ней на смерть обречена. Луна, луна, опять луна!

«Плачу над людьми и над собою…»

Плачу над людьми и над собою, Плачу с бурно хлынувшим дождем, Плачу безответною слезою С одичалым и голодным псом… Стынут слезы на чужих ресницах, Капают по крашеным щекам, Я гляжу, запоминая лица, И гадать умею по глазам. Ночи напролет не сплю и слышу, Как вода стекает по трубе, Как, поднявшись, всхлипывает выше И течет, покорная судьбе.

«Меня, как Лейлу задушили…»

Меня, как Лейлу задушили Подушками во сне, Я не сопротивлялась силе, Несущей гибель мне. Проснулась. Господи, за что же? Пусть даже это сон, Но кто мне разгадать поможет, Что предвещает он? Подушечка под головою Невинна и бела, Своей оборкой кружевною Она мне щеки жгла.

«На что мне дыханье, и тело, и сердце живое?..»

Памяти Н.Г. Львовой

На что мне дыханье, и тело, и сердце живое? Я камню подобна, который лежит на пути. Ее не вернуть ни любовью, ни скорбью земною, Ее не узнать и в мире ином не найти. А день, как ребенок, плаксив, безучастен и жалок, Разлука-любовь, как потерянный жемчуг в пыли — Мгновенье и вечность с лучами заката слились И с шорохом крыл куда-то стремившихся галок.

«Вечером снова молюсь я о здравии…»

Вечером снова молюсь я о здравии: Господи Боже, молитву прими! А под окном чья-то поступь по гравию, Искра упала, окурок дымит. Тянется ночь нестерпимо мучительно, В комнате душно, тесно, темно. Автомобиль пролетел ослепительный, Бросил на пол золотое пятно.

«Твоя душа с моей сливалась чудом…»

Борису Пастернаку

Твоя душа с моей сливалась чудом, Слова и слезы падали на лист, А голос креп и звон летел оттуда, Был свет звезды печален и лучист. Святая ночь над временем спустилась, Шаги, как ветер, вольны и легки. Земля и небо посылали милость, Алмазами горели светляки. Не знаю, наяву иль в сновиденье Иду в толпе по снежному пути, Чтобы с другими преклонить колени И благодать до сердца донести.

«Она на свет не поднимала очи…»

Она на свет не поднимала очи, В тени печаль от дерзких берегла И слезы проливала дни и ночи О том, что муке не осилить зла. Лицо твое сурово, Палестина: Измена, кровь отмечены судьбой. Молись и плачь, Мария Магдалина, О камень бейся и шуми, прибой. Но час настал. И ниц упала стража. Разверзлось небо. Грозно и светло. Любовь твоя сама тебе расскажет, Каким сияньем сердце обожгло.

«Мне снился сон: стоит открытый гроб…»

Если б я верил сам хоть чему-нибудь из того, что теперь написал…

«Записки из подполья»

Мне снился сон: стоит открытый гроб — Бородка жидкая, высокий лоб; Свеча горит, тревожно полыхая, И в белом платье девочка слепая Как будто светит мертвенным зрачком, И лунный свет расходится кругом. Он спит, он мертв, и камень гробовой Откинут был таинственной рукой, Но тяжесть всюду он влачил с собою. Томимый жаждой, изнемог от зноя, Страстей и мук без меры, без конца Следы не стерлись с мертвого лица. Властитель душ, он — гений, он — учитель, Мятежный дух иль ангел-утешитель? И слышу голос я из пустоты: — «Из гроба встань! Скажи, что видишь ты, Вернись и снова посмотри на землю, Твоим словам благоговейно внемлют — Земную славу о себе измерь, — Что ведал ты, чем умудрен теперь?» Свеча лучи, как солнце, разметала И сотнями огней светиться стала; Гляжу на гроб, а он стоит пустой И кто-то дышит за моей спиной. Как призрак он, неуловимый, странный, Какой-то, может быть, заблудший странник? О чем-то шепчет, прячется от глаз, Невнятен горестный его рассказ: — «Обман, обман! Как скудны души наши, Все эти речи и посмертный шум, Отравой медленно питавший ум. Земные, падшие, мы просим Бога: О Боже, гордость не суди так строго…» Свеча погасла. Девочка бледна: Она — иль дым у темного окна? Она ли плачет или дождик льется? И ветер бешено о стекла бьется, Как судорога, пена на губах… Он спит, он мертв, и скорбь в его чертах.

Память («Услышать песню русскую метели…»)

Услышать песню русскую метели, Утешить сердце голосом родным. Тогда любить еще мы не умели, Тогда наш мир был малым и своим. Казался он веселым и светящим. Как мячик прыгал, лодочку пускал, Но пассажирский поезд уходящий Разрушил мир и призрачный вокзал, И мир теперь безрадостный, огромный, В чужой стране, суровый и пустой. Был горек дым, тревожен шум вагонный Его повсюду слышу за собой.

«Осенняя песня» Чайковского

Моему мужу

Где-то там, в покинутой даче Чья-то память бредит во сне, Где-то снова диезы плачут По любви и, быть может, по мне. Тень души — мое отраженье Покачнется веткой в саду, Ветерок пролетит с волненьем — Я с тобой, я тебя найду. Мир так мал, в этом мире тесном Все дороги сойдутся вновь. Мы вернемся к «Осенней песне» Потому, что она — любовь. ………………………………… Розы расцветали, увядали, День согбенным нищим уходил, Сердце нажимало на педали, Выбивались клавиши из сил. Но осталась песня недопетой На растерзанной странице нот, И опять прошло другое лето — Календарь, как роза опадет.

РОЖДЕСТВО

1. «Мы встретились как будто бы опять…»

Мы встретились как будто бы опять, Но мне, быть может, память изменила, Иль сон и явь нельзя разъединять И в этом есть таинственная сила? Минута каждая, неведомым полна, Сплетает сеть в безвременном пространстве И крепче жизни и тесней она — Скитальцы мы непостижимых странствий. Вновь Рождество и елка, и звезда Мне милостиво шлют благословенье, И чудо возвращается сюда. — Принять, как дар, поверить сновиденьям Случайной радости, пока легко И сахарное сердце не растает, Пока еще до грусти далеко И жизнь — как эта нитка золотая.

2. «Цветок, сорвав, поставили в стакан…»

Цветок, сорвав, поставили в стакан. Он жить хотел и долго он крепился, Теплу лучей доверчиво открылся. Завял цветок — короткий срок был дан. Гляжу на двор, на каменную крышу: Спустился голубь, шелестя крылом, И крошки собирает под окном — Как он торопится и быстро дышит! А день прошел как будто бы простой, Но где-то в сердце Богом он отмечен; Лиловым бархатом обнимет вечер, Висит на елке шарик золотой.

3. «Опали зеленые иглы…»

Опали зеленые иглы, И елку бросили в печь. Деревья уже остригли, Влюбленные ищут встреч. Любовь — простая удача… Что мне до любви чужой, Когда навсегда утрачен Приют на земле родной? И только виденьем хрупким Он в памяти отражен — Снегурочка в белой шубке. Кремля колокольный звон.

LE PETIT TRIANON

1. «Я веточку сорву у королевы в парке…»

Я веточку сорву у королевы в парке, Она давно мертва и сад ее пустой. Сегодня день томительный и жаркий, Сегодня с памятью я связана чужой. Вокруг толпа шумит, звенят монеты, Слова бессильны, некому сказать, Что здесь душа Марии Антуанетты И что нельзя покоя нарушать. Бледны шелка, поблекла позолота. Как безучастна память и бедна… Сейчас закроют царские ворота И станет королевой тишина.

2. «Покоя нет. Давно, давно…»

Покоя нет. Давно, давно, Она веками ждет забвенья, Ей память сберегла одно Неповторимое виденье: Позор, удары и плевки, И в кровь израненное тело — Как эти образы близки! — И рев толпы осатанелой. А все как встарь: настала ночь И спит земля под небесами, Но эту боль не превозмочь И не омыть ее слезами. Забытый дом, лужайка, пруд, Всех призраков любовь бледнее, Последней нищенки беднее… Века прошли, века пройдут.

3. «Спи, голубка, в комнате теплее…»

Спи, голубка, в комнате теплее, Если в небе звездочка горит, Спи, голубка, липа зеленеет, Я с тобой останусь до зари. Спи спокойно. Странницей убогой Не стучись в затворенную дверь: Нет возврата, упокойся в Боге И земному счастию не верь. Ночь светла, как шелк твои ресницы, Миновала лютая беда, Очень больно с высоты разбиться — Ласточка упала из гнезда. Легкий ветер шелестит ветвями, Загудел далеко паровоз. Все невзгоды улеглись с годами, Разлетелись лепестками роз.

4. «Ко мне пришла, в глаза мне заглянула…»

Ко мне пришла, в глаза мне заглянула, На бледной шее красный ободок, И говорит: «Ты память мне вернула, Переступила через мой порог. Оставь меня, моей души не трогай И не касайся моего креста; Прохожая, иди своей дорогой, Мой мир не тот и я уже не та». И вдруг заплакала, как плачут дети, На шею показала мне рукой, А утром вновь застыла на портрете, Дохнула холодом и пустотой.