Маделин родилась и выросла в деревне. Это сразу можно было определить по её речи, особенно когда она бывала возбуждена. Она тщательно осмотрела новорождённую братию и вдруг отпрянула. Её чёрные глазки вытаращились от удивления, шёрстка встала дыбом.

— Чтоб тебе! — выпалила она вслух. — Ну и верзила!

И впрямь, случись тут другие зрители, они увидали бы пятерых обыкновенных розовых мышат размером с ноготь мизинца и шестого — тоже розового, но отнюдь не обыкновенного, такой он был большой, сильный и активный.

— Чтоб тебе! — повторила Маделин. — Ну ровно крысёнок. Что отец-то скажет?

Отец шестерых был мышью совсем другой масти. Он не только обладал шубкой тёмно-серой окраски в отличие от тёплого коричневого тона шкурки Маделин, но он вообще изначально был иного происхождения, а именно: родился за панельной обшивкой комнаты в Оксфордском колледже, а подростком переехал в Сомерсет, причём совершенно случайно, оказавшись в багажнике с одеждой. В комнате колледжа жил профессор классической литературы, поэтому муж Маделин, имея за плечами такую предысторию, считал себя на несколько голов выше сельских мышей. Звали его Марк Аврелий. Марк Аврелий располагал отдельным кабинетом поблизости от камина в гостиной. В этот день он поднялся с постели, устроенной из рваных газет, несколько позже обычного, зачитавшись обрывками «Вестерн дейли пресс». По проходу позади деревянной панели в гостиной он направился в семейное гнездо, куда вела дыра в задней стене кладовой. Уже начиналась зима, и они, как всегда, перебрались в тёплый хозяйский дом из своей летней резиденции под деревянным настилом в свинарнике, что в конце сада.

Жену Марк нашёл, как ему показалось, в крайне взбудораженном состоянии, лежащей посредине гнезда. Детишек, однако, видно не было.

— Ну как, Мадди, голубушка? — сказал он, близоруко прищуриваясь (чтение при плохом освещении ослабило его зрение). — Когда же мы услышим топотание крохотных ножек?

— Ох, Маркуша, Маркуша! — вскричала Маделин расстроенным голосом. — Какое там топотание крохотных ножек! Громыхание здоровенных ножищ, вот что мы услышим! — И она откатилась в сторону, желая показать мужу, что находится под ней.

Марк Аврелий пискнул от изумления при виде того, что представилось его близоруким глазам. Пятеро тощеньких мышаток, не розовых, а уже посиневших, еле-еле шевелились, тыкаясь мордочками в мать в поисках молока. Но тщетно: было ясно, что уже всё молоко высосало красное, распухшее чудовище, похожее на сардельку, которое занимало всю серёдку гнезда. Вот и сейчас, прямо на глазах у ошеломлённого отца, гигант встряхнулся и двинулся вперёд, к материнскому молоку, прокладывая себе путь прямо по остальным новорождённым и расшвыривая их в стороны.

Наконец к Марку Аврелию до некоторой степени вернулся голос, но, обычно такой многоречивый, Марк от потрясения с трудом выдавил из себя:

— Никогда… за всю мою… каким образом… как это получилось?

— Ох, Маркуша, — Маделин понизила голос, как будто опасалась, что огромный младенец услышит её. — Я тоже никогда таких большущих не видывала. Но мне его не подбросили, не думай, он мой, мне ли не знать. А уж с чего так случилось — прямо и не знаю. Видать, чего-то съела.

Вид у неё был такой убитый, что Марк немедленно принялся утешать жену.

— Будет, будет, голубушка, — сказал он бодрым тоном. — Смотри на это оптимистически. Мальчик… это ведь мальчик? Н-да… великолепный образчик мышиной мужественности, тут и тени сомнения нет.

Твоя заслуга, Мадди, любовь моя, огромная заслуга. — Он помолчал. — Да, именно огромная, — заключил он с рассеянным видом.

— Но что будет с другими малютками, бедняжки они.

— Ах да, — спохватился Марк. — С другими. Да, в самом деле. Должен сказать тебе, дорогая, шансы выжить у них минимальные, чтобы не сказать больше, минимальные. — Он помолчал. — Да, более чем, — задумчиво повторил он.

— Говори проще, — с озадаченным видом проговорила Маделин. — Хочешь сказать, остальным пяти…

— Каюк, — коротко изрёк Марк Аврелий.

И на следующий день так оно и вышло.

С восходом солнца Марк покинул коттедж через дыру, которая имела выход наружу позади каменной цветочной вазы около задней двери, и бросился бежать по садовой дорожке к свинарнику. Не в силах вынести зрелище пяти погибающих малюток, а главное, видеть того, который, казалось, с каждой минутой становился крупнее и сильнее, Марк провёл ночь в одиночестве, в своей постели из газет, по большей части погружённый в глубокие размышления. И постоянно мысли его возвращались к словам Маделин: «Видать, чего-то съела».

Свинарник состоял из двух половин, но поскольку хозяева выращивали ежегодно лишь по одной свинье, то вторая половина, тоже крытая, использовалась в качестве кладовой для припасов. Весной и летом это как нельзя больше устраивало мышей, но осенью свиньи исчезали неизвестно куда и запасы пищи в хранилище тоже.

Сейчас, когда Марк вбежал по водостоку в свинарник, в наружном помещении не оставалось ничего, кроме въедливого запаха дезинфекции. Внутри же в одном стойле глазам его представился лишь пустой настил, а во втором — пустая кладовая, без малейших следов ячменной муки.

Но на крышке одного из мучных ларей Марк увидел большой картонный пакет и взбежал по стене, чтобы взглянуть на пакет поближе.

Сперва он не разобрал надпись, но потом сообразил, что пакет стоит вверх ногами, и тогда, забравшись на него, Марк, держась своим длинным хвостом, свесил голову вниз и ухитрился прочитать написанное:

ПАТЕНТОВАННЫЕ ПИЩЕВЫЕ ПИЛЮЛИ ПЕННИФЕДЕРА ДЛЯ ПОРОСЯТ Добавлять по одной штуке к дневному рациону при откормке Вас удивит прибавка в весе

За этим шли выдержки из бесконечных писем от благодарных покупателей и список разнообразных ингредиентов, а под конец фраза, напечатанная заглавными буквами красного цвета:

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: НЕ ПРЕВЫШАТЬ УКАЗАННОЙ ДОЗЫ

— Ой, нет, не может быть, — забормотал себе под нос Марк Аврелий. — Не могла она сделать такую глупость. А если всё же?.. Нет, нет, пакет запечатан. Его не могли купить давно. Наверное, его заготовили на будущий год.

Он соскользнул с пакета и обежал его кругом. И там, сзади, в нижнем углу он увидел маленькую дырочку. Видимо, кто-то прогрыз её. Марк ткнул дырочку носом, и из неё выкатилась круглая гладкая белая пилюля величиной с таблетку аспирина.

Марк выбежал из свинарника и бросился по тропинке к дому. Он до такой степени был погружён в мысли, вихрем крутящиеся у него в голове, что едва не налетел на кота, как раз выходившего из лаза в задней двери.

Оказавшись у себя дома, Марк предстал перед женой, которая лежала и кормила их гигантского ребёнка — теперь уже единственного в гнезде.

— Мадди, дорогая моя, — сказал Марк Аврелий, — в последнее время, я хочу сказать, в нашем летнем пристанище не приходилось ли тебе есть что-то из ряда вон выходящее?

— Навряд ли, Маркуша. Хотя в такую пору мы все не прочь полакомиться чем-нибудь эдаким. Да нет, ела ячменную муку, бывало, кукурузные хлопья, чуток свиных помоев. Ой нет, погоди! Там на ларе стояла картонная коробка. А в ней были большие круглые конфетки. Я сама надорвала её, примерно когда во мне зародились последние детки и этот, вот горе-то. Мне эти конфетки до того пришлись по вкусу, Маркуша! Я каждый день по штуке съедала.

— Ах, Мадди, Мадди, — вздохнул Марк Аврелий скорее с тоской, чем с гневом. — Ты разве не прочла, что на пакете написано?

— Не говори глупостей, Маркуша, — примирительно произнесла Маделин. — Сам знаешь — я грамоте не умею.

Если б только Маделин оставила всё как есть, ведь от добра добра не ищут. Если, конечно, считать добром то, что этот гигантский мышонок, это чудовище, в возрасте трёх недель был уже почти с мать ростом и постоянно требовал пищи.

Сперва Маделин пыталась справиться сама. Она не хотела отрывать мужа от его привычных занятий — чтения и созерцания. Однако нескончаемые поиски еды для пополнения убывающих запасов молока вконец утомили её, поэтому вскоре уже оба родителя рыскали по всем уголкам дома и сада в поисках чего-то мало-мальски съедобного, чтобы накормить прожорливого отпрыска, подобно двум маленьким птичкам, кормящим кукушонка. Если б только Маделин на этом остановилась, быть может, они бы как-нибудь и справились, быть может, существо это перестало бы расти так неуёмно, тем более что рост его как будто немного замедлился.

Но наступило утро, когда она с усталым видом (они всю ночь прочёсывали сад) сказала мужу:

— Ничего не поделаешь, Маркуша, придётся перейти на конфетки.

— Конфетки, дорогая? — пропыхтел Марк Аврелий, с трудом втаскивая в гнездо хлебную корку, упавшую с хозяйского стола. — Что за конфетки?

— А те, из пакета, — пояснила Маделин. — Про которые я тебе говорила, в нашем летнем доме. Да ты знаешь. Я их ещё ела, когда деток вынашивала. Они такие сытные, может, и он с них сыт будет.

Марк задумчиво окинул взглядом сына, который уже уписал почти весь хлеб и теперь приканчивал остаток непрерывно работающими зубами.

— Ах да! Пищевые пилюли, дорогая. Э-э-э, а ты уверена, что выбранный тобой путь будет мудрым?

— Насчёт мудрости не знаю, — отозвалась жена, — а не попробовать будет глупо. Я тружусь до седьмого пота, из сил выбилась. Вот, слышишь?

Гигант покончил с коркой и теперь громко выкрикивал своё первое и любимое слово. «Ещё! — вопил он. — Ещё!»

— Ну хорошо, Мадди, — согласился Марк Аврелий. — Допустим, ты права. Но стоит спросить себя, осуществимо ли это, принимая во внимание время года и чисто физические трудности при транспортировке материалов?

— Как? Повтори.

— Справимся ли мы? Короче говоря, сумеем ли катить, толкать, пихать, бодать и так или иначе приводить в движение такой неудобный предмет, как пищевая пилюля, ведь тропинка длинная, а дождь, а ветер? Не говоря уж об опасности встретить кота.

— Может, и не справились бы, — отозвалась Маделин, — но нам и не понадобится ничего такого. Просто перебираемся обратно в свинарник. А там пусть себе хоть в свинью вырастает.

— Но в свинарнике очень холодно, — с сомнением произнёс Марк, чьё газетное гнёздышко за стеной в гостиной находилось не дальше трёх футов от камина, и зимой там было необыкновенно тепло.

— Это ненадолго. Он вскорости сможет сам о себе позаботиться, а мы вернёмся в дом. И дело ещё в другом: его всё равно надо вывести отсюда побыстрей, а то он навсегда тут застрянет — слишком большой вырастет.

Несколько дней спустя, когда они тронулись в путь, справедливость слов Маделин стала очевидной: потребовались объединённые усилия родителей, чтобы пропихнуть массивное чадо в дыру позади каменной цветочной вазы. Они тщательно готовились, выбирая подходящий момент. Хозяева как раз трудились на другом конце сада, а кот, в чём предварительно убедился Марк, спал перед камином в гостиной. Маделин пустилась бегом по дорожке, поторапливая при этом сына, окликая его, так как он то и дело медлил, принюхиваясь и присматриваясь ко всем незнакомым запахам и предметам внешнего мира. Позади суетился взволнованный Марк Аврелий, стремившийся поскорее очутиться в укрытии. От волнения он даже перешёл на просторечие.

— Топай, парень! — кричал он на увальня. — Шевелись! Поворачивайся! Жми на газ!

— Он хочет сказать «торопись»! — крикнула Маделин, обернувшись к сыну.

Когда они почти достигли укрытия, произошло нечто странное. Потревоженный ими чёрный дрозд, который сидел поблизости на изгороди, внезапно с громким криком в панике пролетел совсем низко над мышами. Маделин мгновенно юркнула в дренажную трубу свинарника, а Марк инстинктивно замер на месте. Однако их гигантский ребёнок не только не проявил никакого страха, но и со злобой прыгнул на пролетающую птицу и пронзительно заверещал от ярости, щёлкая зубами и пытаясь укусить воздух.

Оказавшись внутри кладовой, родители первым делом вытолкнули носом из пакета одну патентованную пилюлю Пеннифедера, скатили её на пол, а затем затолкали под деревянный настил, где их страждущий ребёнок набросился на неё с жадным похрюкиванием. Родители с благоговейным ужасом наблюдали за своим детищем.

— Знаешь, Мадди, — проговорил Марк Аврелий, понизив голос, — а он ведь не только не испугался дрозда. Он буквально напал на него.

— Напал?

— Да, набросился.

— Да ты что?

— Именно. Даю слово.

Маделин озадаченно покачала головой, и они продолжали наблюдать, как их диковинный сын расправляется с таблеткой.

— Маркуша, а ведь у него имени нету, — смущённо произнесла Маделин. — Мне только сейчас в голову пришло, когда я его окликала. Надо дать ему имя, глупо всегда звать его «детка», а я только так и делаю.

— Истинная правда, дорогая, — согласился муж. — И несомненно, имя должно соответствовать его большим размерам.

— Ну, это просто, — подхватила Маделин. — Помнится, ты рассказывал, что твоё семейное гнездо, когда ты жил в Оксфорде, было выстлано страницами из всяких там словарей да энциклопедий. Как будет по-латыни «большой»?

— Магнус.

— Магнус, — задумчиво повторила она, как бы прикидывая на слух. — По-моему, звучит неплохо. Решено. Назовём его Магнус.

И словно в ознаменование этого события ново-названный Магнус поднял привычный крик «ещё! ещё!», и родители кинулись за второй пилюлей.

К полудню он съел три штуки и теперь, наконец насытившись, спал в прежнем летнем гнезде из соломы, сена и сухого мха. Марку с Маделин казалось, что с утра он ещё значительно увеличился в объеме. В могучих передних лапах он сжимал четвёртую таблетку, приготовленную к моменту пробуждения.

— Вроде бы они ему вреда не делают, — заметила Маделин.

— Судя по всему, его ненасытный аппетит хотя бы на время определённо удовлетворён, — согласился Марк.

— Ты хочешь сказать — он наелся?

— Именно. Мне думается, если бы мы снабдили мальчика…

— Магнуса.

— Если бы мы снабдили Магнуса достаточным рационом — двенадцати штук на некоторое время ему должно хватить, — мы могли бы оставить его здесь и вернуться в дом. На мой взгляд, здесь определённо холодно.

— Холодно?! — переспросила Маделин безусловно ледяным тоном. — Марк Аврелий, так, на твой взгляд, здесь холодно?

Марк внутренне съёжился, услышав своё имя произнесённым полностью, что всегда являлось признаком надвигающейся грозы, но храбро продолжал настаивать:

— Именно так, дорогая. Я уже немолод.

— А вот Магнус очень молод, — чётко произнесла Маделин. — Ты не думаешь, что ему здесь будет холодно? Когда он останется совсем один?

— Вряд ли, дорогая, — не отступал Марк. — Молодые не так остро ощущают холод, как старшее поколение. К тому же у мальчика, э-э-э, Магнуса такая густая шерсть, очень густая. — Он помолчал. — Да, очень густая.

— Марк Аврелий!

— Да, дорогая?

— Катись!

— Не понял, дорогая?

— Убирайся! — в сердцах крикнула Маделин.

— А… как же ты?

— Я? Само собой, я остаюсь с моим маленьким Магнусом, — отрезала Маделин и улеглась, словно защищая, рядом со спящим ребёнком, который был уже почти вдвое больше её.

Марк Аврелий испытывал сильнейшее искушение уйти. Предвечерний воздух и в самом деле был холодный, и воображению его ясно представилось, как он, уютно свернувшись, устроился в своём гнёздышке возле камина и читает интересный отрывок из «Сомерсет гардиан». Однако, какое бы решение он ни принял, оно осталось неизвестным, ибо в этот момент раздался сильный удар, кто-то спрыгнул сверху, и свинарник наполнился резким кошачьим запахом.

Спящее дитя проснулось. Первым делом Магнус откусил кусок от таблетки, которую держал в лапах. Но тут же поднял морду и принюхался.

— Гадкий! — громко выкрикнул он.

— Ш-ш-ш, родной, — зашептала Маделин, — это просто старый кот. Будь паинькой, сиди тихо и молчи.

— Гадкий кот! — опять выкрикнул Магнус, и кончик кошачьего хвоста, свисавший в щель между досками прямо над головой у мышей, при звуке мышиного писка резко дёрнулся.

— Мама права, Магнус, — еле слышно добавил Марк Аврелий. — Самое правильное для нас будет сохранять молчание и неподвижность. Наше теперешнее местоположение является вполне безопасным. И в конце концов, если моя догадка верна, а я уверяю тебя, я имею богатейший опыт в таких делах… — Он сделал паузу. — …поистине богатейший… то в конце концов, как я сказал, этому животному смертельно надоест…

— И нам тоже, — буркнула Маделин.

— …и он уйдёт отсюда.

— Укусить! — завопил Магнус во весь голос.

— Нет, родной мой, он тебя не укусит, — успокаивающе проговорила Маделин. — Ему сюда не забраться, он слишком…

Она не успела договорить, так как Магнус отшвырнул таблетку и встал на затёкшие ноги, он хлопал глазами, шерсть у него поднялась дыбом.

— Укусить! — снова завопил он и, прыгнув вперёд, сомкнул свои острые зубы на свисающем кончике хвоста.

Последовала секунда полной тишины, а затем взрыв разных громких звуков и возня у них над головой. Маделин с Марком Аврелием в ужасе уставились друг на друга. Магнус исчез.

Когда перепуганный кот с воем подпрыгнул, а затем бросился вон из хлева, перемахнув через стенку, Магнус повис у него на хвосте, вцепившись мёртвой хваткой. Мёртвым мог бы оказаться и сам Магнус, если бы не каприз судьбы, один из тех, что управляет жизнями всех живых существ.

Прыжок кота был замечен собакой из соседского дома — небольшим свирепым терьером, который по большей части проводил часы бодрствования, патрулируя свой участок вдоль ржавой сетчатой ограды, разделявшей соседние участки. Стоило ему завидеть своего старинного врага, как он яростно кидался на ограждение, надеясь, что в один прекрасный день сетка чудесным образом прорвётся и пропустит его. И на этот раз она действительно лопнула.

Пробежав до середины дорожки, кот остановился, чтобы выяснить причину острой боли в кончике хвоста. Его лапа, которая с лёгкостью соскребла Магнуса с хвоста, уже была на полпути к пасти, как вдруг он увидел, что на всех парах к нему мчится терьер.

Несчастный мышонок, выпущенный из когтей кота, шмякнулся на землю, после чего по нему пробежал атакующий пёс, и мышонок остался лежать совершенно оглушённый и еле дыша. Мужество, однако, его не покинуло, он продолжал со злостью скрежетать острыми зубами и бормотать сдавленным голосом: «Укусить! Укусить!» Потом он кое-как поднялся и нетвёрдыми шагами направился к ближайшему укрытию, которое оказалось оранжереей. Скользящая дверь стояла приоткрытой на несколько дюймов, и в эту щель прополз Магнус.

Минуту спустя в обратном направлении промчался пёс с поджатым хвостом, преследуемый разгневанными хозяевами кота, которые вышли на его защиту. После этого поднялся шум и гвалт — владельцы кота орали на владельцев собаки, те громко отругивались, а собака лаяла, очутившись в безопасности собственного сада. Затем Магнус услыхал шаги возвращавшихся соседей, и ворчливые голоса: «Провались они со своим псом! Застрелю его. Вот увидишь!» — и потом: «Притяни дверь в оранжерею поплотнее».

Послышался скребущий звук, потом стук — и Магнус стал пленником.

Какое-то время он не отдавал себе отчёта в том, что ему не выбраться наружу. Едва отдышавшись, он, по обыкновению, прежде всего подумал о еде, а еда в данном случае означала всё, что можно раскусить.

— Гадкий! Гадкий! Гадкий! — выкрикивал Магнус, выплёвывая по очереди всё набранное в рот — торф, компост для растений в горшках, гранулы удобрения. Наконец он наткнулся на кучу клубней георгинов, оставленных для просушки. Запах показался ему приятным, и он тут же принялся грызть самый крупный клубень.

Вскоре снаружи совсем стемнело, и Маделин с Марком Аврелием приготовились пуститься в обратный горестный путь к дому.

— Ох, Маркуша, Маркуша, — в который раз вздохнула Маделин. — Как ты думаешь, а может, он всё-таки жив?

— Постарайся успокоиться, Мадди, дорогая, — терпеливо повторил Марк. — Шансов выжить, как я уже говорил, у него крайне мало. Любая мышь, вцепившаяся в хвост кошки, преследуемой собакой, как ни мучительно это сознавать, оказывается, не буду смягчать своих слов, в ужасном положении, в ужасающем положении. — Он помолчал. — Просто ужасающем.

— А он ещё такой маленький, — воскликнула Маделин.

— Ну, не так уж он мал, — возразил Марк. — Он был гораздо больше любого из нас.

Однако упоминание о размерах сына в момент его смерти никак не могло послужить утешением для Маделин, и далеко не сразу удалось уговорить её выйти из свинарника.

— А вдруг мы на него наткнёмся, на бедняжку! — сказала она со страхом. — Когда пойдём по дорожке.

— В высшей степени сомнительно, — отозвался Марк Аврелий рассудительным тоном. — Его к этому времени, несомненно, уже… — Он хотел сказать «съели», но вовремя одумался. — …сморил сон.

— Ой, Маркуша, до чего мне боязно идти по энтой дорожке!

— Пустяки, дорогая, я пойду первым. Нет никаких причин бояться.

Но Маделин всё равно умирала от страха, и пока она на цыпочках бежала за трусившим впереди мужем, она таращилась во все стороны, обшаривая выпученными глазками темноту, в ожидании нападения чего-то страшного.

А между тем в оранжерее Магнус претерпевал целый ряд неприятных приключений. Он долго поедал клубни георгинов, пока не стал испытывать сильную жажду. На земляном полу стоял старый металлический чан, полный воды; Магнус влез на край чана и стал пить, потерял равновесие и свалился в воду. Лишь его непомерная сила помогла ему выкарабкаться оттуда, но, промокший насквозь, он тут же угодил в бумажный мешок с известью и весь с головы до ног перепачкался. И под конец он обнаружил, что заперт, и совершенно разъярился.

В этот самый момент Маделин пробегала мимо оранжереи. Нервы у неё были напряжены до предела. Магнус как раз стоял на задних ногах в каком-то ярде от неё, упираясь передними в стеклянную дверь. Рот у него был широко раскрыт, поскольку он как раз вопил от злости и разочарования. В ту же самую минуту из-за облаков вышла луна и ярко его осветила.

Маделин испустила такой громкий визг ужаса, что он донёсся до Марка Аврелия, который уже был в безопасности в семейном гнезде в конце кладовки, где буквально через несколько секунд оказалась и сама Маделин.

— Ой, Маркуша, Маркуша! — закричала Маделин задыхаясь. — Я его видела!

— Видела? Кого?

— Нашего Магнуса! Это просто ужас, что я увидела!

— Ты видела… его тело?

— Нет, нет!

— Тогда что?

— Его призрак! С ума сойти, Маркуша! Не поверишь, до чего он страшный! Он стоял на двух ногах, ровно человек, и лапки вперёд протянул, помощи просил, и кричал мне что-то, видно было, что кричит, но слыхать ничего не слыхала. Шерсть будто у ежа торчала. Но всего хуже — он белый был, как простыня, от макушки до хвоста. Ох, Маркуша, это его дух был, ой-ой-ой!!! — И Маделин подняла такой истерический визг, что хозяева вошли в кухню и открыли дверь в кладовку.

— Ты только послушай их, — сказал хозяин жене. — Треклятые мыши! Такой тарарам устроили, можно подумать, это они тут хозяева. Нет, пора ставить ловушки.

Пребывающий взаперти Магнус пребывал в невероятном возбуждении. Ночью он ещё раз свалился в чан с водой. Известь таким образом почти вся смылась, но он весь вывозился в грязи, пока метался по земляному полу, ища способа выбраться наружу. В перепачканной землёй шкурке он выглядел скорее как молодая крыса. И ко всему прочему был крайне разозлён.

Позже утром по дорожке пришла женщина и немного приоткрыла скользящую дверь. Ноябрьская погода была на удивление мягкой, и женщина знала, что влажность, скопившаяся в оранжерее, не пойдёт растениям на пользу. Но только она занесла ногу в мягкой туфле внутрь, как, к её ужасу, в ноги ей бросился какой-то злобный зверь, какого она в жизни не видела, и с пронзительным рычанием вонзил в щиколотку зубы.

— Гадкий! Гадкий! — невнятно, сквозь сжатые зубы, выкрикивал Магнус. — Укусить!

Потом его пинком отбросило в сторону, и яростное верещание мышонка смешалось с испуганными воплями жертвы, которая поспешно заковыляла по тропинке назад, к дому, чтобы привести мужа. Но когда через несколько минут они вернулись, вооружённые каждый толстой дубинкой, обидчика и в помине не было. Чем он тут занимался — сказала им кучка недоеденных клубней георгинов.

— Должно быть, крыса, — сказал муж.

— Таких крыс я в жизни не видывала.

— Неси кота, он живо её выследит.

Но, как свойственно всему кошачьему роду, кот не пожелал делать то, чего от него хотели люди, и, подёргивая хвостом, гордо удалился.

Тем временем Магнус отыскал дорогу в свинарник. Гнев уступил место другому его главному чувству — голоду. Его скудный запас слов пополнился новым словом:

— Хороший, — бормотал Магнус, разгрызая пищевую пилюлю с треском, похожим на хруст костей. — Хороший. Хороший.

А в доме Маделин и Марк Аврелий завтракали, хотя и без всякого аппетита.

— Подумать только, — уныло произнесла Маделин, — вчера он тут с нами был. А сегодня…

— Хватит, хватит, Мадди, дорогая моя, не надо так убиваться, — попытался успокоить её Марк. — Будут ещё и другие.

— Но не такие.

— Это правда, — подтвердил Марк. — Истинная правда. — Он задумался. — Что правда, то правда, — добавил он.

— Бедный мой мальчик…

— Магнус, — рассеянно поправил Марк.

— Бедный мой Магнус. Такого, как он, больше не будет. Никогда!

— Да, в высшей степени сомнительно.

— Ох, Маркуша! — воскликнула Маделин. — И несчастная же у мышей жизнь!

Марк Аврелий обвёл глазами их жилище и только хотел оспорить это решительное заявление, как Маделин продолжила:

— А может, и хорошо, что он покинул эту юдоль слёз так рано. Кто знает, что ждало его в будущем. Не кошки, так яд. А то и мышеловка. Кстати, Маркуша, сезон ловушек как раз начался. Вчерашней ночью их уже поставили, заметил?

— Честно говоря, дорогая, не заметил. Я как раз наткнулся на интереснейшую вырезку из «Бристол ивнинг пост» о производстве чеддера…

— Марк Аврелий! — произнесла Маделин. — Так ты сидел и преспокойно читал прошлой ночью? И это после того, что случилось? Да как ты мог?

— Ты что-то говорила про мышеловки, дорогая Мадди, — торопливо перебил её Марк. — Так где они стоят?

— В обычных местах. Под раковиной. На полу в кладовке. В сушилке. И приманка, как всегда, шкурка бекона. Никакого воображения.

— И к счастью, дорогая моя, — заметил Марк, — только на редкость глупые мыши могут попасться в такое устройство.

— Или на редкость близорукие, — бросила Маделин и выскочила из гнезда.

Она так сокрушалась об утраченном сыне и так была раздражена бесчувствием мужа, что опомнилась, только когда очутилась на дорожке напротив оранжереи. Дрожа от страха, она заставила себя заглянуть в стеклянную дверь, однако не увидела там призрака, который бы стоял, беззвучно моля о помощи. Но тут скрипнул клапан кошачьего лаза, и Маделин кинулась в спасительный свинарник навстречу счастливейшему моменту своей ещё пока недолгой мышиной жизни. Ибо там, под настилом, стояло вполне реальное, очень грязное и очень любимое существо.

— Мамочка! Хорошая мамочка! — громко выкрикнул Магнус. — Ещё! Ещё!

Весь остальной день Маделин провела в хлеву — подтаскивала запасы патентованных пилюль, отчищала перепачканного грязью ребёнка или же просто лежала и любовалась им, одурманенная счастьем. Ей никак было не взять в толк, каким образом Магнус спасся после столь очевидной смерти, поскольку на все её расспросы он отвечал лишь: «Гадкий! Хорошая мамочка» или «Укусить!» — изредка вставляя «Ещё!». Но ей это было не важно. Для неё имело значение только одно: он тут, в натуральную величину и даже более чем в натуральную.

Прошло четыре недели, Магнус вырос и увеличился вдвое не только возрастом, но и размерами. Во что превратило бы такое ничем не ограниченное поедание Патентованных питательных пилюль Пеннифедера свинью, один бог знает, но во что это превратило мышь, можно было убедиться воочию: ростом Магнус был с крысу, а сил у него всё прибавлялось. Как-то раз старый, с жёлтыми зубами и голым хвостом самец крысы, неожиданно выскочив из-под настила, наткнулся на Магнуса и тут же, перепуганный, с пронзительным визгом пустился наутёк от этого невиданного юного великана.

Маделин и самой приходилось держать ухо востро и вовремя увёртываться, заслышав предупреждающий рёв «хорошая мамочка!». Ибо Магнус был ребёнок ласковый и бурно проявлял свои чувства, и требовалось немалое проворство, чтобы увернуться, когда тяжёлый увалень бросался выражать свою любовь, тыча её мордой.

К счастью, зима оказалась мягкой, и Маделин твёрдо решила остаться в летнем помещении до тех пор, пока сын не станет взрослым. «Что бы это ни значило», — говорила она себе, обеспокоенно качая головой. Ночной холод её не волновал, подле Магнуса было тепло, как у печки. Правда, ей приходилось спать чутким сном из опасения быть придавленной.

Марк Аврелий заглянул в свинарник один только раз — в вечер того дня, когда произошёл эпизод с котом. Маделин вбежала в его укромный кабинет подле камина с известием, что предполагаемый призрак на самом деле состоит из плоти и крови. «Слишком, слишком много плоти», — жалобно пискнул Марк, поспешно отшатываясь от сыновних ласк.

Что-то подсказало Маделин, что преобладающим чувством, которое испытывает муж при виде двухмесячного Магнуса, является не гордость, как у неё, а страх. И она оставила его в покое, чтобы он на свободе предавался излюбленному занятию — чтению газет.

Сама же она занялась воспитанием Магнуса. Заготовив дневной рацион пищевых пилюль, миниатюрная мамаша усаживалась перед своим могучим сыном и принималась учить его правилам, которыми руководствуются в своей жизни все мыши, — правилам выживания. Когда-то её обучала мать ещё в родном гнезде, и так далее, в глубь сотен поколений, поэтому правила бывали выражены несколько старомодным языком.

Некоторые имели форму поговорок: «Семь раз взгляни, один скакни», «Пролезли усы — пролезешь и ты», «Хвостик увяз — всей мышке пропасть». Магнус выслушивал эти афоризмы без малейшей реакции, тупо глядя на Маделин и не переставая жевать. Он явно предпочитал форму заповедей, которые мать повторяла ему каждое утро. Все они начинались со слова «остерегайся».

Список был длинным: «Остерегайся ловушки… Остерегайся отравы… Остерегайся человека… собаки… совы… хорька…» — и так далее. Во время этого перечисления Магнус постепенно приходил в крайнее возбуждение, настораживал уши, хлопал глазами и наконец, услыхав последнюю заповедь: «Остерегайся кошки», испускал громкий крик: «Гадкий!».

Маделин выбивалась из сил, стараясь научить его повторять эти правила за ней, но, хотя словарь Магнуса за это время, несомненно, обогатился, он по-прежнему не мог за один раз соединить больше двух слов.

Самыми употребительными были «мамочка, таблетка!», но наступил день, когда Маделин, копаясь в дырке на дне пакета, обнаружила, что там осталось очень мало драгоценных пилюль мистера Пеннифедера.

Той же ночью она совершила опасное путешествие по тропинке к хозяйскому дому, чтобы посоветоваться со своим учёным супругом.

— Как быть-то, Маркуша? — взволнованным тоном вопросила она. — Мне нипочём не справиться. Где мне взять столько корма для Магнуса, когда энти пилюли кончатся? Ты должен пойти помочь.

Марк Аврелий подавил в себе первую реакцию — отказаться наотрез от предлагаемых действий. Он не имел ни малейшего желания покидать уютное и безопасное гнёздышко и подвергаться опасностям и лишениям ради того, чтобы набивать толстый живот требовательному кукушонку. «Ему же почти три месяца, — сердился он про себя, — а он всё ещё от матери ни шагу. Да я в его возрасте был совершенно самостоятелен, весь колледж знал назубок от кладовых до столовой». С другой стороны, ему не хотелось, чтобы жена опять подвергалась риску. Он знал, что она всё равно продолжит свои поиски — с его помощью или без. Он задумчиво пригладил усы.

— Что ж, Мадди, дорогая, — сказал он наконец, — по моему мнению, выход тут только один.

— Это какой?

— Эмиграция.

— Эми… что?

— Эмиграция, переселение, моя дорогая. Мальчик, э-э, Магнус должен покинуть дом, выйти в широкий мир, искать своё счастье — возможно, на ферме через дорогу, там наверняка полно еды.

— Марк… Аврелий!

— Что, дорогая?

— Ты это серьёзно?

— Серьёзно, дорогая?

— Ты по-серьёзному предлагаешь прогнать нашего единственного ребёнка?..

— Ну, не совсем единственного, дорогая, — прервал её Марк.

— …Чтоб его съели деревенские кошки, загрызли деревенские собаки, прибили палкой деревенские работники, раздавили здешние тракторы?

— Ну, будем надеяться, что его не постигнет ни одно из перечисленных несчастий.

— Марк… Аврелий!

— Да, дорогая?

— Значит, по-твоему, он должен уйти?

— Да, дорогая.

— Только через мой труп!

— Именно до этого и дойдёт, Мадди, — убеждённо произнёс Марк, — если он останется. И до моего трупа, если на то пошло. В дом ему уже не попасть, он слишком велик. Пилюли на исходе. Подумай только о постоянной опасности, которой ты… мы будем подвергаться, стараясь удовлетворить его аппетит. Единственная возможность оставить его при нас, то есть в пределах сада, это отыскать альтернативный, то есть ещё один, источник пригодной пищи неподалёку.

Маделин вдруг издала громкий писк.

— Кролик! — взвизгнула она вне себя от волнения.

— Не понял?

— Кролик! Он живёт в большой клетке. Вон там, в другом углу сада. За сливовыми деревьями.

— Ну что ты, Мадди, дорогая моя, — терпеливым тоном принялся увещевать жену Марк. — Даже если признать, что мыши всеядны, я позволю себе усомниться в том, что Магнус способен убить и съесть взрослого кролика.

— Да не кролика съесть, Маркуша! — в раздражении вскричала Маделин. — А кроличий корм! Ему покупают отличную кормёжку — овёс, отруби, кукурузные хлопья и ещё специальные шарики. Вот, всё решено!

Марк Аврелий внутренне испустил вздох облегчения. Проблема, видимо, была решена, и он с нетерпением стремился вернуться к чтению. Маделин прервала его на середине увлекательного обрывка газеты «Фермер и животновод».

— Пошли, Маркуша!

— Пошли?

— Да, искать клетку с кроликом. Надо позаботиться о завтраке для Магнуса, время не ждёт.

— Но…

— Марк Аврелий!

И они вышли в ночь.

Рассвет застал их прижавшимися друг к другу под столом в саду, на котором стояла клетка с кроликом. Остаток ночи они провели в свинарнике, и Марк Аврелий при этом зализывал синяки, поскольку сын наступил на него. «Хороший папочка!» — проревел Магнус и, ринувшись к нему с ласками, придавил своего близорукого отца большими лапами.

Оба, мать и отец, к довершению всего дрожали от холода, а также от страха, так как эта часть сада была им сравнительно незнакома. В предрассветном тумане им всюду чудились странные фигуры.

И тут утренний ветер донёс до них жалобный крик из свинарника — последняя патентованная пилюля Пеннифедера была съедена.

— Мамочка, ещё! — вопил Магнус. — Ещё! Ещё!

— Вперёд, Маркуша, — сурово скомандовала Маделин и начала взбираться по ножке стола наверх, туда, где стояла клетка.

Кролик был из крупных. Весь белый, с очень длинными мягкими ушами, которые лежали на полу клетки под прямым углом к голове. И эти распластанные уши в сочетании с неподвижным взглядом ярко-красных глаз придавали животному весьма странный вид.

Сердечко у Маделин бешено забилось. Она оглянулась, ища поддержки, но не найдя, заглянула за край стола. Марк всё ещё оставался на земле и, судя по тому, как он топтался на месте, очень нервничал. И в самом деле, уже полностью рассвело, и это было совсем не то время, когда мышам полагается в открытую гулять по саду, полному опасностей.

Хотя крики «ещё!», нёсшиеся из свинарника, прекратились, они всё ещё звучали в ушах у Маделин, и она не задумывалась о собственной безопасности.

— Марк Аврелий! — позвала она резким тоном. — Немедленно поднимайся сюда! — И она повернулась к кролику.

Под взглядом этих немигающих красных глаз в голове у неё промелькнуло несколько возможных подходов к этому животному. Можно угрожать ему. Но чем? Можно улещивать, упрашивать, встать на коленки и умолять. Но для этого она была слишком горда. Можно, конечно, совершить налёт на клетку, проскользнуть внутрь, схватить корм и броситься наутёк, увернувшись от этого большого животного, если оно проявит агрессивность. Но тогда придётся проделать это сотню раз, чтобы насытить Магнуса.

Наконец выражение кроличьих глаз позволило ей решиться на откровенное объяснение. Выражение красных глаз было несомненно дружелюбным.

— Послушайте, мистер или миссис, — проговорила она просто и твёрдо. — Мы в беде. — В эту минуту рядом с ней наконец возник Марк Аврелий. Карабкаясь по ножке стола, он успел стукнуться головой о нависающий край, не заметив его, и теперь с ошарашенным видом глядел на клетку, на сей раз не в силах произнести ни слова.

Кролик прискакал поближе к сетке. Вблизи обе мыши увидели, что физиономия у него добродушная.

— Мне жаль, что дела у вас обстоят неважно, — произнёс он низким голосом. — И безусловно, мистер. Имя — Роланд. Ну и что вас гложет?

Марк Аврелий смущённо хихикнул.

— Ничто, вернее, никто, сэр, — ответил он. — Во всяком случае в данный момент. Хотя принимая во внимание количество возможных врагов, которые мечтают вонзить в нас зубы, когти, клювы…

— Помолчи, Маркуша! — сердито оборвала его Маделин. — Во имя чеддера, помолчи, пока я не вонзила в тебя зубы! — Она опять повернулась к кролику. — Послушайте, мистер Роланд. Я вам прямо скажу, без утайки. Наш сынок голодный, нам нечем его кормить. Не уделите ли малость вашего корма? А мы уж так будем вам благодарны.

— Голодный ребёнок! — мягким тоном произнёс Роланд, и глаза у него заблестели. — Бедный малыш! Разумеется, я буду счастлив помочь, мне дают гораздо больше, чем я могу съесть. Пожалуйста, заходите, миссис…

— Маделин.

— Очаровательное имя. Прошу вас, входите, угощайтесь. И ваш муж, конечно, тоже. Мистер?..

— Меня зовут Марк Аврелий. Могу ли я сказать от имени моей дорогой жены и от своего имени, как безмерно мы благодарны вам…

— Заткнись! — в бешенстве крикнула Маделин.

Такие слова редко употребляются в семейных разговорах мышей, поэтому оно заставило словоохотливого Марка немедленно умолкнуть и поджать губы.

Розовый нос Роланда непроизвольно задёргался, и он произнёс успокаивающим тоном:

— Почему бы не сходить за малышом, а потом мы все позавтракаем вместе. Что вы на это скажете?

Маделин покосилась на мужа и увидела, что он дуется. Она хотела было послать его за Магнусом, но здравый смысл возобладал. Вполне вероятно, он пустился бы в долгие рассуждения, в десять раз больше неё потратил бы времени на поход и со своим слабым зрением угодил бы в какую-нибудь передрягу. И кроме того, она испытывала неловкость от того, что была невежлива с мужем при незнакомце.

— Ты пролезай в клетку, а я быстренько, Маркуша, — сказала она и, соскользнув по ножке стола, опрометью помчалась в сторону свинарника. При этом она закрутила свой длинный хвост спиралью, чтобы удерживать равновесие среди цепкой травы, росшей под сливами.

— Какой вы счастливец — иметь такую энергичную жену, — сказал Роланд. — А вот я так и не вступал в брак.

— У брака есть свои плюсы и минусы, — заметил Марк.

— Не сомневаюсь. Но зато дети… беспредельная благодать, как я себе представляю.

— Нередко они большое испытание, — отозвался Марк. — Очень большое. — Он помолчал. — Именно, очень большое.

— Вы меня удивляете. Сам я родился в весьма многочисленном семействе. Как я представляю себе, где-то у меня имеется множество племянников и племянниц. Мне всегда хотелось услышать обращение дядя Роланд.

— Полагаю, Магнус доставит вам такое удовольствие.

— Магнус?

— Мой сын. Скорее всего, с этим он справится. Он способен связать как раз два слова, — с горечью объяснил Марк.

— Славный малыш! Жду не дождусь, когда его увижу! Входите же, приступайте.

Только Марк хотел сказать, что слово «малыш» к его сыну никоим образом не применимо, как вдруг сообразил, что Магнус не сможет протиснуться в ячейки проволочной сетки, куда сам он проскользнул с лёгкостью. В этот момент послышалось царапанье когтей и показалась Маделин. Её чёрные глазки чуть не выскакивали из орбит.

— Ох, Маркуша, Маркуша, — с отчаянием прокричала она. — Он запропал!

— Пропал, — поправил Марк.

— А я что говорю? Нечего повторять. В свинарнике пусто. Куда ж он делся?

Марк Аврелий больше всего любил именно такие вопросы, на которые требовался целый ряд точных, тщательно продуманных ответов. Он с задумчивым видом поднял голову от кроличьей кормушки.

— Прикинем, — сказал он. — а) Он мог отправиться в дом искать нас. Но тогда единственный способ для него войти — это через кошачий лаз. В таком случае могут возникнуть осложнения, б) Он мог избрать тот путь, о котором я говорил тебе вчера, то есть эмиграция. На ферму напротив, например, или ещё куда-нибудь, в) Возможно, он бродит по саду в поисках пищи. Не говоря уже о «г».

— Что ты хочешь сказать? Что за «г»?

— Мужайся, Мадди. Я бы с радостью пощадил твои чувства, если бы мог. Однако четвёртая вероятность состоит в том, что его могли утащить.

— Утащить?

— Да, какое-нибудь плотоядное животное. Буква «г» обозначает «гибель», — завершил Марк Аврелий отрывистым тоном и снова принялся за еду.

Вид у Маделин был такой удручённый, что у добросердечного Роланда опять заблестели глаза.

— Забирайтесь внутрь, Маделин, — произнёс он своим густым голосом. — Заходите, поешьте, и вы почувствуете себя лучше. Уверен, что с вашим Магнусом ничего не случилось. Он, вероятно, в полной безопасности, сидит себе в норке.

— Тогда норка должна быть кроличьей, — пробурчал Марк с полным ртом.

— Не понимаю.

— Он довольно… большой, — ответила Маделин.

— Вы говорили, он ещё ребёнок.

— Ну да, ему всего три месяца, но, понимаете, он растёт очень быстро.

— Вы хотите сказать, что он больше обыкновенной мыши?

— Да, — ответила Маделин, — гораздо больше. По правде сказать…

— Да?

Маделин ответила не сразу. Что-то внутри неё сопротивлялось, ей не хотелось продолжать, но другая её половина кричала: «Давай! Признайся! Скажи вслух при постороннем, тебе полегчает!»

Она глубоко вздохнула.

— По правде сказать, — ответила она, — Магнус — великан.

Впоследствии Маделин не могла вспомнить, какой реакции она ждала после такого признания. Недоверия? Или жалости? Или отвращения? И уж в любом случае не того чудовищного грохота, который устроил кролик, забарабанив задними лапами по деревянному полу клетки, отчего Марк Аврелий взвился в воздух, как будто его подбросило с трамплина.

— Великан! — завопил Роланд. — Совершенно великолепно!

— Великолепно?

— Да, да, разумеется! Гигантизм, у кроликов по крайней мере, считается в высшей степени почётным. Ну как же, одна из наших старейших и наиболее уважаемых пород фламандский великан. Я сам — результат сочетания двух пород великанов: мой отец из лопов, а мать — новозеландская белая. О дорогая моя Маделин, как вы, должно быть, гордитесь им!

Даже обуреваемая тревогой, Маделин ощутила при этих словах какое-то внутреннее тепло, которое, как она быстро поняла, было гордостью. Так, значит, великанов уважают!

— Право, мистер Роланд, до чего вы любезны! — отозвалась она. — Вот погодите, вы его увидите! И такой уж он ласковый! Сами увидите! — Она помолчала, подергивая усами от волнения. — Надеюсь, — добавила она тихо.

Всё это время глаза у Маделин были обращены на кролика, а у Марка — в кормушку. И только глаза Роланда смотрели в сад. И сейчас он вдруг проговорил:

— Скажите, Маделин. Ваш Магнус… размером с крысу?

— Больше.

— С морскую свинку?

— В жизни их не видала.

— Не хотелось бы пробуждать несбыточные надежды, но в брюссельской капусте мелькнуло какое-то животное размером с морскую свинку мышиной окраски и с длинным хвостом. Я только что его заметил.

Маделин быстро повернулась, Марк оторвался от кормушки, и в заросли брюссельской капусты уставились три пары глаз: чёрные, быстро моргающие, блестящие красные и слезящиеся близорукие. И в самом деле, почти сразу же из огородных зарослей появился Магнус и из его глотки раздался зычный рёв: «Мамочка! Ещё! Ещё! Ещё!»

Наступила напряжённая тишина, а затем в холодном воздухе ясно послышался другой звук. То был скрип клапана кошачьего лаза!

Когда Магнус справился с последней патентованной пилюлей, которую мать заготовила для него накануне, он первым делом начал, естественно, требовать ещё. Не получив ответа, ибо его родители всё ещё общались с кроликом, он с трудом протиснул своё крупное туловище в соседнее стойло. Там, на верхушке ларя, он разглядел волшебный пакет, и прожорливость заставила Магнуса впервые за свою избалованную жизнь взобраться наверх. Пакет был пуст.

Разочарованный Магнус в ярости изрезал картонный пакет на куски своими острыми как бритва зубами. Потом спрыгнул вниз и в бешенстве бросился в сад; поднятый им ветер сбросил с ларя обрывок картона и плавно опустил на землю. На нём виднелись слова: «Вас удивит прирост в весе».

Сперва Магнус бесцельно метался по саду и, задрав кверху нос, принюхивался, не донесётся ли до него запах пищи. Он нашёл крохотный кусочек жира, упавший с кормушки для птиц, и полусгнившее яблоко прошедшего сезона.

Но больше в саду не было ничего, кроме овощей — яровая капуста, озимые бобы и брюссельская капуста. В капусте он остановился и издал своё привычное громогласное требование.

Заслышав скрип кошачьего лаза, Маделин молниеносно шмыгнула сквозь проволочную сетку внутрь клетки, но тут же её охватило волнение из-за Магнуса.

— Быстро, детка! — закричала она что есть мочи. — Сюда! Сюда! Беги к нам, мы обои в кроличьей клетке.

— Мы оба, — поправил Марк Аврелий.

— А то я сама не знаю, глупый, — раздражённо огрызнулась Маделин. — Надо, чтоб Магнус попал сюда в клетку.

— Каким образом? — осведомился Марк.

— В том, что говорит ваш муж, есть смысл, — заметил Роланд. — Когда видишь вашего сына воочию, начинаешь задумываться о связанных с ним проблемах. А нельзя ли ему найти другое безопасное убежище?

Но прежде чем Маделин успела ответить, из-за угла дома показался кот. Он тут же заметил Магнуса, выгнул спину и насторожил уши. Затем прыгнул в заросли брюссельской капусты.

В клетке возникла паника, дикая суматоха и шум, Роланд забарабанил задними ногами по доскам и стал бешено, но без толку царапать передними проволоку. Одновременно мыши, совершенно обезумев, бомбардировали своего сына противоречивыми советами:

— Беги в свинарник!

— Беги в сарай с инструментами!

— Беги в оранжерею!

— Беги в яму с углём!

— Беги, Магнус! Беги, ради самого чеддера!

И посреди всей этой кутерьмы Магнус продолжал стоять на месте, тупо глядя на всех, оглушённый криками, не подозревая об опасности. И тут всё перекрыл густой голос Роланда:

— Позади тебя, парень! Оглянись назад!

Магнус круто повернулся, и в тот же момент из зарослей, опираясь на согнутые передние лапы, вылез кот. Уши у него были прижаты, кончик некогда укушенного хвоста подрагивал.

Как древние римляне в Колизее взирали на несчастных христиан, ожидающих льва, так трое зрителей, оцепенев, глядели из кроличьей клетки на разыгрывавшуюся перед ними сцену близкой расправы. Хотя в отличие от римлян они вовсе не жаждали гибели беспомощной жертвы, они тоже знали, что именно такой конец неизбежен.

— Ох, мой бедный сыночек, — прошептала Маделин.

— Навеки, навеки прощай, Магнус! — пробормотал Марк Аврелий.

— Храбрый паренёк! — тихонько проворчал Роланд. — Не обратился в бегство.

Наступила тишина.

Медленно, совсем как в кошмаре, кот продолжал красться, пока не очутился в десятке футов от Магнуса. Тут он припал к земле и замер, а зрители беспомощно ждали заключительного молниеносного броска и захвата — безжалостного финала каждой заурядной встречи кошки и мыши.

Но если кошка и была заурядной, то к мыши это не относилось. Магнус не бросился наутёк, не отступил ни на дюйм. Он даже сделал шаг вперёд к противнику, шерсть его при этом поднялась дыбом, как можно было подумать — от страха, так что он стал выглядеть ещё больше. Но это был не страх, это был гнев.

Уши торчком, жёсткая шерсть дыбом, хвост вытянут палкой, как у охотничьей собаки; Магнус ещё чуть-чуть продвинулся вперёд. И тут тишине пришёл конец.

— Гадкий кот, — отчётливо произнёс Магнус, и голос его прозвучал тем отчётливее, что он был неестественно тихим. — Гадкий кот. Укусить.

При этих словах дрожь возбуждения охватила троих зрителей, а двое из них (Марк был чересчур близорук) увидели, какое впечатление они произвели на кота. Он явно впал в замешательство и вдруг больше не смог выносить взгляда приближающегося Магнуса. Очень медленно, еле заметно он отвернул голову, так что теперь его золотистые глаза смотрели не на Магнуса, не на зрителей в клетке, а, совершенно случайно, на свинарник.

И вот тут неизвестно, вспомнил ли кот пренеприятный случай двухмесячной давности, а если и вспомнил, то связался ли для него мышонок, которого он с лёгкостью соскрёб у себя с хвоста тогда, с теперешним неуклюжим, угрожающего вида чудищем, которое не только очутилось прямо перед ним, но и подступало всё ближе. Что бы он там ни думал, но, раз отвернувшись, кот уже не смог заставить себя взглянуть на существо снова.

И всё то время, что Магнус продолжал медленно подступать ближе, кот неподвижно лежал, пригнувшись к земле и лишь подёргивал кончиком хвоста, как можно было подумать, от злости. Но это была не злость. Это был страх.

И зрители внезапно поняли это.

— Не двигайся, родной! — закричала Маделин. — Стой, где стоишь. Гадкий котище сам уйдёт!

— Благоразумие — главное достоинство храбрых! — взывал к нему Марк Аврелий.

И лишь у Роланда хватило ума осознать, что сейчас, когда Магнус благодаря своей стойкости добился бесценного перевеса сил, достигнутое не должно пропасть зря. Нельзя позволить противнику такую роскошь, как отступление с достоинством. Это лишь грозило бы храброму мышонку смертельно опасной засадой и нападением в дальнейшем. Нет, Магнус сам должен нанести удар!

Хотя Роланд говорил и двигался медленно, мозг его работал быстро, и в голове у него промелькнул целый ряд линий поведения, которые он мог выбрать в этот важный момент. Он мог объяснять: «Послушай, парень, перед тобой твой шанс, упустишь его — потом пожалеешь». Нет, слишком длинно. Он мог подначивать его: «Не трусь, парень! Кому страшен старый кот?» Но Магнус и так не боялся, это было ясно. Или же можно было просто издавать поощрительные возгласы: «Давай, парень! Врежь ему! Оторви башку!» Роланд остановился на последнем варианте, но прежде чем успел открыть рот, дело решилось без его участия.

Внезапно, когда Магнус был уже на расстоянии ярда от кота, нервы у того не выдержали, он поднялся на ноги и стал медленно поворачивать назад.

И тут, едва кот, растеряв всю свою храбрость, повернулся, Магнус сделал свой ход. Не проявив ни малейшей согласно христианской заповеди любви к своему врагу, он с криком «укусить!» прыгнул на удаляющийся хвост и опять сжал зубами рыжий кончик.

Но как этот случай отличался от первого! Теперь Магнус был впятеро тяжелее, впятеро сильнее, а его длинные острые зубы впятеро острее, чем тогда. Отклонившись назад, он тянул на себя хвост, точно занимался перетягиванием каната, а перепуганный кот отчаянно старался вырваться.

Бешено вгоняя когти в землю, кот ухитрился дотащить свирепого противника до зарослей брюссельской капусты, но тут Магнус немедленно обвил хвост вокруг толстого стебля и, в свою очередь, закрепился на месте. Что-то должно было поддаться!

И вдруг с леденящим душу воплем кот вырвался на свободу. Но какой ценой! Когда на большой скорости он скрылся из виду, зрители разглядели трофей победителя, торчащий у Магнуса изо рта.

Медленно покинув забрызганные кровью заросли, он направился в сторону зрителей и, подобно матадору, предлагающему зрителям первых рядов ухо побеждённого быка, положил на землю перед клеткой кончик рыжего хвоста.

— Гадкий! — с задумчивым видом произнёс Магнус, чистя усы.

Наверху, над ним, стоял невероятный шум, зрители громко выражали свою радость.

— Уделал, уделал старого бандюгу! — пищала Маделин, приплясывая и кружась как безумная по клетке.

Что касается Марка Аврелия, то для данного случая годилась только латынь:

— Victor ludorum![1] — воскликнул он. — О Magnus magnificens, te salutamus![2]

Но именно Роланд, совершенно нечаянно, снабдил гигантского сына Мадди и Марка прозвищем, которым называли его последующие поколения мышей, рассказывая о его подвигах.

— Ну и парень у вас! — своим низким голосом объявил кролик ликующим родителям. — Какие размеры! Какая мощь! Да он настоящий супермалыш!

— Ты хочешь сказать, супермыш! — И Маделин взвизгнула от смеха. Таким-то образом Магнус-Супермыш получил своё второе имя.

Когда ликование улеглось и Магнус взобрался на стол, чтобы быть представленным кролику («Зови меня дядя Роланд, дорогой мальчик»), всем стало ясно, что ячейки проволочной сетки слишком малы и Магнусу в клетку не попасть. Ему даже лапу внутрь было не просунуть.

— Укусить! — выпалил Магнус, и его так возбудила эта идея, что, испытывая к тому же зверский голод, он разразился самой длинной за его пока недолгую юность речью: — Магнус делает большую дыру! Войти в домик дяди Роланда! Съесть всю еду! Хорошо!

Маделин, услышав такие речи, просияла, испытывая глупую материнскую гордость; Марк Аврелий отнёсся к ним более взвешенно.

— Подобный образ действий, разумеется, возможен, — заметил он. — Зубы, острота которых позволяет прокусить кошачий хвост, с лёгкостью расправятся с проволокой. Уж в этом-то я не сомневаюсь.

— Я тоже, — проговорил Роланд. — Но я бы спросил: а разумно ли это?

— В каком смысле?

— Рассмотрим положение дел. Наше общее существование зависит от людей, особенно в моём случае, косвенно — в вашем. Вообразите их чувства сегодняшним утром, когда они увидят своего кота. Его куцый хвост. Возможно, они решат, что это несчастный случай. Или же соседская собака. Но если они вдобавок явятся сюда — а они скоро придут кормить меня — и найдут не просто улику, лежащую на земле, но и огромную дыру в моей клетке, то что они, по-вашему, подумают?

— Подумают, тут не пойми что творится, — небрежно ответила Маделин.

— Нет, Мадди, нет, — сказал Марк. — Мистер Роланд прав. Люди решат, что виновник он. Все улики укажут на него.

— А люди едят кроликов, — тихо заключил Роланд. — Не забывайте.

При слове «едят» Магнус, до тех пор не понимавший, о чём идёт речь, впился зубами в сетку.

— Нет, Магнус! — резко сказала Маделин. — Мамочка говорит «нет!».

От удивления Магнус отпустил проволоку, но затем быстро последовала другая реакция. Никогда ещё ему не перечили, никогда ничего не запрещали, ни в чём не отказывали. И он сердито крикнул матери:

— Мамочка нехорошая! Магнус хочет укусить проволоку! Магнус хочет есть!

— Пожалуй, тебе стоит задобрить его, Мадди, дорогая, — неуверенно посоветовал Марк Аврелий. — Нам не нужны раздоры.

— Раздоры?! — Маделин повысила голос. — Задобрить?! Да я ему покажу что почём, если не будет слушаться, вот и всё. Оставь в покое проволоку, Магнус, и слезай со стола, сию же минуту, слышишь, гадкий мальчишка!

Последовало минутное молчание и потом весьма недовольным тоном гадкий мальчишка произнёс:

— Магнус укусить мамочку.

Этого уже нервы Маделин не выдержали. Может, она и обожала этого ребёнка больше, чем кого бы то ни было из детей, но всему есть предел. Её воспитали в уважении к старшим, к более опытным, и заговаривать младшим следовало, только когда к ним обращаются. «Детей должно быть видно, а не слышно». У Маделин до сих пор звучит в ушах ледяной голос старой незамужней тётки, провозглашающей это правило. В бешенстве Маделин выскочила из клетки на стол и впилась острыми как иголки зубами в его большой нос. Раздался взвизг боли, отчаянное царапанье когтей — Магнус пытался сохранить равновесие, качаясь на краю стола с клеткой, — а затем громкий удар, когда Магнус хлопнулся на землю.

— Поделом тебе! — крикнула ему вслед Маделин. Потом обернулась к Марку Аврелию: — Это твоя вина, Маркуша. Ты должен был проявлять больше строгости, когда он был маленький.

И она соскользнула вниз по ножке стола.

Роланд бешено задёргал носом, заметив выражение, появившееся на физиономии Марка.

— Весьма решительная дама, — сказал он своим густым голосом. Марк не ответил, и кролик продолжал: — При всём том мы не решили проблемы, как накормить парня, не так ли?

Марк Аврелий по-прежнему молчал. Всегда такой выдержанный, сейчас он переживал сумбур чувств. С одной стороны, его мучил страх, который он всегда испытывал, покидая спасительную норку. С другой стороны, он отчасти гордился победой Магнуса над котом, отчасти не одобрял дерзости сына. А с третьей — он стыдился того, что жена отчитала его, и в высшей степени, по его мнению, несправедливо, в присутствии достойнейшего нового друга.

Всё это угадал Роланд.

Внизу, под ними, слышался жалобный голос Магнуса: «Мамочка сделала больно» — и голос Маделин, заканчивающей инцидент так, как обычно делают матери: «Надо было слушаться мамочку. Мамочка знает лучше, что надо делать. Ну хватит, не плачь, сейчас мамочка поцелует твой носик».

Роланд медленно обернулся к Марку Аврелию, его длинные мягкие уши прошуршали по полу клетки.

— Женщины умеют справляться с такими вещами, не правда ли, старина? — сказал он тоном, каким говорит мужчина с мужчиной. — Но всё-таки главный в семье — это кормилец, правда? Ну а теперь тебя, главу семьи, несомненно волнует, как разрешить проблему пропитания вашего сына?

— Да, — отозвался Марк.

— И ты, разумеется, сообразил, с твоим-то интеллектом, что где-то имеется большой запас смеси, которой кормят меня?

— Да, — повторил Марк.

— Ты же догадливый, знаешь, небось, где они это держат?

Марк изо всех сил постарался придать себе осведомлённый вид.

— Так я и думал, — продолжал Роланд. — Я должен был знать, что при твоём уме ты уже догадался, где хранится корм.

— То есть это… — с надеждой протянул Марк, — в…

— Именно, — ответил Роланд. — И на твоём месте я бы соскочил вниз и сказал твоей превосходной жёнушке, чтобы она перестала волноваться, потому, что ты всё уже продумал. Держись уверенно. Да что я говорю? Ведь любому ясно, кто в доме главный.

— Именно, — подтвердил Марк.

— Да, кстати, это в сарае с цветочными горшками, — добавил Роланд, подёргивая носом.

— Ну да, конечно, — отозвался Марк Аврелий. — По правде говоря, я как раз туда и направляюсь.

Маделин по меньшей мере удивилась, чтобы не сказать больше, когда Марк Аврелий спустился по ножке стола и резко приказал:

— За мной! Бегом!

«Надо же! — сказала себе Маделин. — Что это на него нашло? Надеюсь, он знает, куда идти, он же слеп, как летучая мышь».

Она уже повернулась, чтобы следовать за своим повелителем, как вдруг ей пришла в голову новая мысль.

— Магнус, — сказала она, — подбери кончик кошачьего хвоста и перекинь его в соседский сад. А потом иди за нами. «Пускай на кого-нибудь другого думают», — решила она и бросилась бегом вдогонку за Марком.

— Куда мы идём, Маркуша? — запыхавшись, спросила она, нагнав мужа.

— В сарай с цветочными горшками! — прокричал Марк Аврелий уверенным голосом.

Сарай стоял в дальнем углу сада по диагонали от свинарника, причём находился чересчур далеко, настолько далеко от их летнего и зимнего жилища, что они там никогда не бывали. Тем не менее Маделин знала, где он, а муж её, как она справедливо полагала, не знал. Что-то подсказало ей не подвергать сомнению его новоприобретённую уверенность. Она поравнялась с ним и стала деликатно подталкивать на бегу в нужном направлении. Сзади слышался топот нагонявшего их Магнуса.

Добежав до открытой двери в сарай, Марк Аврелий остановился и обернулся к жене и сыну. Мышиный Моисей, он привёл свой народ к «земле обетованной» и теперь хотел, чтобы этот момент запечатлелся в их сознании в полной мере.

— Здесь настоящее изобилие! — крикнул он и забрался на стопку ящиков, а с них — на полку. Там его нос учуял (зрение, как известно, было у него слабое) запах кроличьего корма. Но чего нос не учуял, так это опасности, находившейся между ним и чудесно пахнущим бумажным пакетом, к которому он столь опрометчиво кинулся. Маделин разглядела опасность, но было уже поздно.

— Маркуша! — завопила она в ужасе. — Осторожно! Стой… — Но слова её оборвал страшный звук, не раз служивший погребальным звоном для многих и многих мышей.

«Трах!» — захлопнулась мышеловка.

На всю жизнь запомнил Магнус звуки, которые издавал его отец в мышеловке. И тем страшнее было их слышать, что звуки эти были очень тихие.

Марк Аврелий, сослепу бросившийся прямо к мешку с кроличьим кормом, наступил на край дощечки, служившей основанием ловушки; пружина соскочила, и жестокая металлическая скоба, захлопнувшись с быстротой молнии, прижала ему пальцы на левой ноге.

— Ой-ой-ой! — тихонько застонал Марк Аврелий. — Ой-ой-ой!

Маделин чуть не сошла с ума от горя при виде страданий мужа, слыша его стоны.

— Маркуша! Маркуша! — шептала она дрожащими губами. — Что делать-то?

Она знала — ни одной мыши не удалось спастись из мышеловки. Даже те, кто избежал перебитой шеи, кому придавило хвост, уши или ноги, всё равно погибали в муках от шока, от боли или голода. Да и рано или поздно появлялись люди.

Как раз когда Маделин это подумала, она увидела в открытую дверь сарая, как из дома вышел хозяин с небольшим ведёрком в руке и направился через лужайку прямо к ним.

Если б только у неё хватило силы приподнять пружину и освободить несчастного пленника! Но для этого понадобилась бы мышь гигантской силы. Мышь с мощными челюстями. «Супермыш! — подумала она. — Конечно, конечно!»

— Магнус, быстро сюда, времени терять нельзя!

Мужчина был уже на пол пути к сараю.

Магнус неуклюже приблизился и сочувственно лизнул в нос стонущего отца. При этом отец чуть не захлебнулся. Потом Магнус обнюхал незатейливую ловушку.

— Что это? — спросил он.

— Мышеловка, — ответила Маделин.

— Гадкая.

— Разумеется, гадкая, глупыш! Не болтай, лучше выпусти папочку. Возьми зубами вот эту металлическую штуку и подними её кверху.

Магнус ухватился зубами за пружину и вздёрнул её вверх в том месте, где находились пальцы Марка. Ловушка вместе с мышью взвилась в воздух.

— Ой-ой-ой! — пискнул Марк Аврелий.

— Нет, нет, не так! — закричала Маделин. — Встань с другой стороны, Магнус. Поставь лапу вот тут, прижми дощечку.

Магнус повернулся, наступил на основание мышеловки и опять вцепился в металлическую пружину. Он тянул её изо всех сил, но крепкая пружина не поддавалась, и казалось, даже ему не под силу оттянуть её.

Вне себя от волнения, слыша шаги человека за дверью, Маделин грозно заверещала:

— Сильней! Сильней тяни! А то опять укушу за нос!

Услышав такую страшную угрозу, Магнус резко вздёрнул голову, пружина приподнялась, всего лишь чуть-чуть, но и этого хватило Марку Аврелию, чтобы вытащить ногу.

— Быстро, быстро! — зашипела Маделин. — Туда, за горшки, оба!

И когда мужчина вошёл в сарай, мышей там как не бывало. Он взял пакет с кроличьей едой и вытряс часть в ведёрко. Поскольку голова у него была занята чем-то другим, он не заметил мышеловки, валявшейся там, где Магнус уронил её, не заметил следов от его зубов на ржавой пружине и подсыхающих тёмных пятнышек крови на деревянной подставке.

Когда шаги мужчины стихли вдали, вся троица вылезла из укрытия. Магнус сразу устремился к пакету с кормом. Он разорвал его, и когда густой коричневый поток вытек на полку, он жадно набросился на него и челюсти его ритмично задвигались.

Марк Аврелий показался из-за цветочных горшков, хромая со страдальческим видом, Маделин заботливо поддерживала его.

— Ох, Маркуша, Маркуша, у тебя все пальчики переломаты, — прошептала она.

— Переломаны, — механически поправил Марк.

— Да знаю, знаю, родной. Очень болько?

— Больно, Мадди. Да, очень. — Он помолчал. — Именно так, очень больно.

— Попробуй поесть немножко, дорогой, — нежно уговаривала Маделин, — а я покамест почищу рану. — И она принялась лизать раненое место.

— Давай, папочка, — пригласил его Магнус, набив полный рот. — Хорошая кормёжка. Папочке станет лучше.

Поздним утром дела пошли на лад. Нога у Марка Аврелия всё ещё сильно болела (и хромота, кстати, осталась у него на всю жизнь), но вкусная еда и нежный уход жены почти вернули ему прежнюю словоохотливость. Чувство вины, которое он испытывал с тех пор, как язвительно говорил о сыне с Роландом, плюс искренняя благодарность за спасение воодушевили его на короткую, но торжественную речь.

— Магнус, мой мальчик, — начал он, — я должен поблагодарить тебя от глубины, можно сказать, души за твой беспримерный подвиг, за избавление меня от… от того предмета. — Он не мог заставить себя произнести слово «мышеловка». — Если бы не ты, я, безусловно, испробовал бы то средство от всех болезней, то состояние холода, которое уравнивает мышь высокого и мышь низкого происхождения, которое всё завершает, которое рано или поздно является и забирает всех. Прими же мою благодарность, дорогой мальчик. Мою вечную, выражаясь точнее, благодарность.

Магнус смотрел на отца с непонимающим видом.

— Папочка говорит «спасибо», — пояснила Маделин.

Она нежным взглядом окинула своих любимых. Муж, конечно, страдал от боли, но был жив, в здравом уме, избежал страшной участи! А его спаситель, их сын, этот супермыш, чьи крепкие зубы всё ещё продолжали трудиться, чей толстый живот надулся от сытости… Какой же он великан среди мышей! «Считается в высшей степени почётным», — так сказал этот славный мистер Роланд. Всё вокруг казалось прекрасным.

Но тут же Маделин, как ей было свойственно, впала в волнение. За Марком Аврелием надо ухаживать, заботиться о нём. Но где? Сам он какое-то время добывать себе пропитание не сможет, значит, надо, чтобы где-то поблизости находился порядочный источник пищи.

Вернуться назад, в дом? Нет, Магнусу туда не попасть, и хотя Марку было бы тепло в его кабинете, какая морока таскать ему еду по всем длинным ходам за обшивкой, да и добывать её сейчас нелегко.

Остаться тут, в сарае? Разве что одному Магнусу, — корму тут полно, Магнус молод, силён и шкурка у него густая, холод ему нипочём. Но для Марка это не годится. Ему нужно тепло, уютная постель. Вернуться в свинарник? Но сейчас они там полностью будут лишены мало-мальских удобств.

Как правило, Маделин без труда принимала здравое решение. Ей сейчас не хотелось тревожить Марка Аврелия, обращаясь к нему за советом, тем более что он как раз спал тревожным сном и его повреждённая нога неуклюже торчала вбок. Маделин бросила взгляд на Магнуса.

И тут, возможно из-за его сегодняшних подвигов, он показался ей уже не ребёнком, а вполне взрослым. «По крайности надеюсь, что он уже вырос», — подумала она и впервые обратилась к нему за советом.

— Магнус, — сказала Маделин, — как бы получше устроить папочку, чтоб ему было тепло, уютно и еда была, пока он не поправится?

— Пшлы дярол, — невнятно пробурчал Магнус, не поднимая головы и продолжая есть.

Вмиг Маделин опять превратилась в суровую сторонницу дисциплины.

— Да ты как смеешь отвечать мне с набитым ртом? — рявкнула она. — Ещё раз попробуешь, я тебе уши надеру!

Магнус поспешно попятился и проглотил то, что было во рту.

— Идти к дяде Роланду, — ответил он. — Хороший. Безопасно, нет кошек, нет ловушек. Много корма. Папочке понравится.

Маделин задумалась. Она не сомневалась, что кролик предложит им приют, рядышком с ним будет тепло, вдоволь пищи и воды. Но путь туда очень долгий, Марк Аврелий хромает, он будет лёгкой добычей.

— Идти в темноте, — произнёс Магнус, как будто прочёл её мысли.

— Но совы…

— Укусить сову! — радостно выкрикнул Магнус.

— А как же ты?

— Вернуться сюда. Удобно прятаться. Вкусная кормёжка.

И так всё и произошло. Вечером, когда стемнело, все трое выбрались из сарая и побрели назад, в сторону кроличьей клетки — Марк, преодолевая боль, на трёх ногах; Маделин беспокойно вглядываясь в темноту и принюхиваясь; Магнус уверенно, поводя из стороны в сторону большим носом в поисках кого-нибудь гадкого, кого следовало укусить.

Когда вышла луна, всё уже успокоилось. В клетке двое мышек крепко спали, каждая под большим вислым ухом Роланда, которые прикрывали их точно роскошные бархатистые белые одеяла.

Магнус же возвратился в сарай в саду, и чавканье возобновилось. Когда на другое утро мужчина явился с ведёрком за кормом, он застыл в дверях, разинув рот. На полке лежал картонный пакет, в котором раньше хранился в большом количестве кроличий корм. Теперь пакет был пуст. Затем мужчина обратил внимание на ловушку, подобрал её с пола и заметил на ржавой пружине свежие следы мощных зубов.

— Крысы! — воскликнул он вслух. — Не иначе. Целое нашествие крыс! — И он поспешил через лужайку назад, в дом, чтобы вызвать крысолова.

Крысолов был личностью популярной в домах и на фермах деревни и всей округи. Из тех, кто всегда под рукой. Он, конечно, занимался и мышами, и кротами, и вообще всеми, кого считал вредителями, но главный его интерес отражался в его прозвище.

Никто, даже самые маленькие дети не называли его мистер Джонсон. В лицо все звали его Джим. Но за спиной именовали Крысиный Джим.

Если вспомнить, как выглядели самые знаменитые крысоловы, то Крысиный Джим был их полной противоположностью. Гаммельнский, например, крысолов был «высок и худ, с острым взглядом голубых глаз и длинными светлыми волосами». Крысиный Джим был толстым коротышкой, и глаза у него были мутные, как вода в утином пруду.

Когда он на следующее утро явился в тарахтящем автофургоне, Магнус спал в старом резиновом сапоге, где и провёл всю ночь. (В сарае валялось несколько старых сапог, причём все — на правую ногу. У хозяина дома всегда рвались левые сапоги, но он сохранял правые, надеясь, что, может, всё ещё переменится.)

Заслышав людские голоса, Магнус проснулся. Сперва он стал обдумывать, закричать ли ему «гадкий!» или «укусить!», но что-то подсказало ему, что лучше промолчать.

— По моим расчётам тут вчера оставалось не меньше двух фунтов кроличьего корма, — говорил хозяин, заходя с крысоловом в сарай. — А утром, Джим, ни крошки не осталось. Это надо, чтоб целая армия крыс постаралась, тут, верно, крысы кишмя кишат.

Крысиный Джим достал из кармана большой красный с белыми горошинами носовой платок и старательно высморкался.

Нос у гаммельнского крысолова, нет сомнений, был длинный, острый и тонкий. Но у Крысиного Джима он был короткий и приплюснутый, и большие ноздри смотрели прямо вперёд, как у свиньи. Джим наклонил голову пониже к полке и глубоко втянул носом воздух.

— Никаких крыс, — заявил он.

— Почём ты знаешь?

— Крысиного духа нет.

— А чем пахнет?

— Мышами.

— А ты их различаешь?

— Я их всех распознаю — крысу, мышь, полёвку, землеройку. И мышь от мыши отличу. Мыши бывают разные — домашняя, полевая, осенняя после жатвы. Нос у меня что надо.

— Ну и кто же у меня сожрал кроличий корм?

— Домашняя мышь.

— Да брось ты, Джим! Чтобы простая мышь подчистила два фунта корма за двадцать четыре часа?! Ты взгляни на мышеловку, видишь следы зубов?

Крысиный Джим подобрал с пола мышеловку и приложил к носу.

— Домашняя мышь, — повторил он.

Потом осмотрел пустой пакет из обёрточной бумаги, отметив, каким образом его вскрыли. Заглянул под полку, осмотрел остатки старых ящиков и мешков из-под семян и четыре правых резиновых сапога, один из которых валялся на боку. Свинячьи ноздри его раздулись.

— Загадка, — объявил он. — Вам, значит, придётся покупать ещё корма для кролика, верно? — спросил он.

— Правильно. Скоро в лавку пойду.

— Ну так положите корм не прямо так, а в крепкую жестянку. И ещё одно. Сюда несколько дней не ходите, ясно? Если что вам отсюда может понадобиться, забирайте сейчас, сделаете так?

— Что ты затеял, Джим? Хочешь отраву положить?

— Нет, но кота сюда не пускайте. Закройте дверь.

— Кстати, проклятый соседский пёс оторвал у нашего Рыжика кончик хвоста. Вон лежит там за оградой.

Мутные глазки Крысиного Джима сузились, он снова присмотрелся к следам зубов на мышеловке.

— Ага, — произнёс он. — Вот что. Вы, наверно, торопитесь в лавку. Не ждите меня. Я тут ещё немного побуду. Главное — дверь в сарай не открывайте, а я завтра утречком сюда загляну, идёт?

Крысиный Джим подождал, пока хозяин сядет на велосипед и уедет подальше по улочке, и тогда пошёл и притащил из фургона ловушку. Не простая это была ловушка, из всех его ловушек самая крепкая, и устроена так, чтоб наверняка ловить зверьков живьём. Размером с большую корзину для яблок, с металлической сеткой из толстой проволоки, плотно переплетённой, с мелкими отверстиями. Джим ставил её по берегам реки, когда вдруг начиналось засилье норок и нутрий. Сейчас он поставил её на полку. В качестве приманки он обычно насаживал кусочек мяса — для норки, а для нутрии — морковь и свёклу.

— Тебе, дружище, надо что-то особенное, — сказал вслух Крысиный Джим.

Он достал из кармана припасённый себе на завтрак батончик «Марс», развернул его, аккуратно поместил внутрь ловушки и зарядил её. Затем тихо вышел и закрыл дверь.

— Интересно, — задумчиво проговорил Крысиный Джим, когда уже ехал в дребезжащем фургоне по улочке. — Посмотрим. — И его свинячьи глазки блеснули.

Всю свою жизнь, с тех пор как он занимался ловлей крыс, его пленяла одна легенда, не столь, вероятно, известная, как легенда о лох-несском чудовище или о загадочном снежном человеке, но для Джима, в силу его профессии, более привлекательная. Это была легенда о Крысином Короле.

Джим прочитал всё, что ему попадалось про это сказочное существо, все истории, принадлежащие разным временам и разным народам. И во всех этих сказаниях присутствовало одно общее. В любом крысином сообществе, особенно в многочисленном, как бывает во время войны или чумы, или же в сточных трубах, или в жилищах, которые люди покинули, спасаясь от грядущей катастрофы, всегда выделялся один сильный лидер — Крысиный Король. Гигантских размеров, настоящий зверь, перед которым робеют кошки и от которого с визгом удирают собаки. В некоторых сказках на людей с писком и визгом нападали полчища крыс с Королём во главе. Зачастую это бывало ночью, когда какой-нибудь отчаянный храбрец обследовал, скажем, подвал в разрушенном городе. И при свете факела, который он нёс в руке, он вдруг видел (а до того не слышал ни звука) тысячи блестевших в темноте глаз, а впереди пару глаз побольше всех других. То есть всё это храбрец описывал, если оставался в живых.

И так же, как многие верят в лох-несское чудовище, или в морского змея, или в снежного человека, Джим Джонсон верил в существование Крысиного Короля. Разумеется, доказательств у него не было. Он не раз убивал больших старых крыс, но они и были просто большие старые крысы. Однако, занимаясь своим делом, он всегда был начеку в ожидании чего-нибудь особенного. И вот сегодня утром он наконец нашёл это.

И дело было не только в количестве исчезнувшего корма, не только в следах зубов на мышеловке. Его острые глаза приметили грязные следы ног на бумажных мешках под полкой. Очень большие следы, больше, чем у обыкновенной крысы. Такие, наверное, были только у того единственного, кто не поддался музыке гаммельнского дудочника, того, кто «стойкий, как Юлий Цезарь» переплыл реку, чтобы оповестить своих.

Крысиного Короля в сарае не оказалось, но кое-кто очень крупный там имелся, о чём ему безошибочно сказал его острый нюх.

— Интересно, — тихонько сказал Крысиный Джим. — А не Мышиный ли ты Король?

Между тем Магнус постепенно опять заснул. До этого он некоторое время лежал, прислушиваясь к людским голосам и ко всяким другим звукам, закончившимся стуком захлопнутой двери. В мозгу у него, работавшем сейчас ещё замедленнее обычного из-за количества съеденного, лениво промелькнуло подозрение, что он заперт, но ему было тепло и уютно в резиновом сапоге, а из сарая он прогрызёт себе выход наружу, когда захочет.

Разбудили его опять какие-то звуки, и он сразу учуял восхитительный запах. Он выбрался из сапога, залез на полку, и там глазам его предстало весёлое пиршество.

Полдюжины мышей (владелец дома неизвестно по какой причине не поставил здесь мышеловки, в которую попался Марк Аврелий) с увлечением грызли тёмно-коричневый предмет, от которого исходил сладостный запах. Они попискивали от возбуждения и восторга и сперва не заметили Магнуса. Затем кто-то сказал: «Глядите, ребята, крыса пожаловала!» И тут все перестали есть и уставились на Магнуса.

— Не крыса, — оскорблённым тоном отозвался Магнус.

— А кто же тогда? — спросил ещё один.

Магнус смутился, его стесняло общество этих незнакомых крикунов. И тогда третий нахально пропищал:

— Ты что, язык проглотил?

Магнус уже начинал сердиться.

— Мыш, — хрипло сказал он.

Тут они все повалились на землю, не в силах держаться на ногах от хохота.

— Мышь, мышь, мышь! — визжали они. Наконец им надоело насмехаться над ним и, повернувшись к нему спиной, они снова принялись грызть.

Магнус рассвирепел. Одна сторона металлической коробки, в которой пировали мыши, была открыта, и туда ринулся Магнус с оглушительным криком «укусить!». Крик этот заглушил щёлканье дверцы, которая под его тяжестью захлопнулась.

Он вдруг очутился один, так как остальные сбежали между прутьями, а перед ним оказался дивно пахнущий предмет, на котором оставались следы крохотных зубок, трудившихся над ним до того. Магнус-Супермыш с жадностью без всякого усилия поднял батончик «Марс». Держа его передними лапами, он широко раскрыл рот и откусил большой кусок.

— Хорошо! — сказал Магнус и откусил ещё раз. — Хорошо! — повторил он.

Вскоре с шоколадным батончиком было покончено.

— Ещё! — машинально сказал Магнус.

Он огляделся по сторонам, ища других мышей, но они исчезли. Он поискал взглядом дверцу, через которую вбежал, но вход тоже исчез.

Магнус толкнулся по очереди во все стенки, но ни одна не поддалась. Он попробовал перегрызть толстую проволоку, но ничего из этого не вышло. На минуту он приостановился, задыхаясь от злости и отчаяния, и тут ему ясно вспомнились давние уроки Маделин, которые она давала ему в свинарнике: «Остерегайся мышеловки!» Он так и слышал интонацию, выражение, с какими произносил эти слова голос, который он так любил и который он никогда больше не услышит!

В этот момент сильный северный ветер, задувший через сад, донёс до него запах его любимой матери.

Он откинул назад голову.

— Ма-моч-ка! — завопил Магнус-Супермыш.

Этот сильный ветер, задувший с севера, полностью заглушил крики Магнуса о помощи. Да и Маделин как раз впервые забыла думать о сыне в заботах о раненом муже.

По приглашению «нашего милого мистера Роланда» она устроила для мужа удобную постель из сена в спальной части клетки, скрытой от случайных глаз, и теперь беспрерывно занималась тем, что сновала взад и вперёд, принося мужу самые лакомые кусочки из кроличьей миски (Марку Аврелию особенно пришлись по вкусу кукурузные хлопья).

Роланд с симпатией наблюдал, как она снуёт туда-сюда. Старый одинокий холостяк уже давно примирился с одиночеством и только теперь осознал, насколько ему не хватало общества других. Его привлекла эта мышиная семья: Маделин с её деревенской смекалкой, острым язычком и добрым сердцем; образованный многоречивый Марк Аврелий… их диковинный сын.

Маделин прервала на миг беготню и сделала что-то вроде реверанса перед кроликом.

— Уж прямо и не знаю, что вы обо мне думаете, мистер Роланд, — сказала она, — распоряжаюсь тут у вас, как у себя дома, и объедаем мы вас совсем и вообще!

— Дорогая моя леди! — прогудел Роланд. — Я счастлив предоставить вам обоим приют. Пока ваш муж полностью не поправится, речи быть не может, чтобы вы покинули мою клетку. Что касается пищи, то её предостаточно. Конечно, совсем другое дело, если бы пришлось поставлять провизию вашему сыночку!.. Интересно, кстати, как он поживает?

— Да с ним всё в порядке, он о себе сам сумеет позаботиться, — отозвалась Маделин, как раз когда северный ветер заглушил отчаянные крики Магнуса.

К ночи ветер утих, крики прекратились. Поскольку ничего другого не оставалось, Магнус сидел в ловушке и ждал. Он кричал, пока не заболело горло, он кусал проволоку, пока не стали кровоточить губы. Он даже попросил помощи у мышей, живших в сарае, но им, разумеется, было не под силу открыть защёлку, а ему не дотянуться до неё. Наконец ярость его улеглась, он, можно сказать, смирился и приготовился терпеливо ждать, что принесёт утро.

Утро принесло Крысиного Джима, причём очень рано. С первым проблеском света, задолго до того, как в доме могли проснуться, он прокрался через калитку в сад и по краю лужайки скользнул в сарай. Фургон он поставил в полумиле от сада. Если ловушка пуста, он ускользнёт незамеченным. Но он не думал, чтоб она была пуста. Обыкновенные мыши, он знал, любят маленькие кусочки шоколада, он часто использовал их как приманку. Так почему бы этой мыши устоять перед огромным батончиком «Марс»? Крысиный Джим твёрдо решил одно: если ему суждено быть первым, самым первым, кто поймает Короля Мышей, то никто не должен про это знать. Он открыл дверь.

При виде человека Магнус взъерошил шерсть, так что стал казаться ещё больше, и, громко выкрикнув: «Гадкий! Укусить!» — с угрожающим видом встал на задние лапы и попятился, когда к нему приблизилась рука. Но рука держала кусочек сыра и, просунув в проволочную решётку, вложила его прямо в разинутую пасть. Другой рукой Крысиный Джим набросил грубый мешок на клетку, подхватил её и вышел, закрыв за собой тихонько дверь сарая.

Утро было безветренное, и крик Магнуса ясно расслышали в кроличьей клетке.

— A-а, чтоб тебя! — воскликнула Маделин. — Что ещё он затеял? — И, подбежав к сетке, выскользнула наружу.

За нею прихромал Марк Аврелий и подскакал поближе Роланд.

— Я вижу человека, — сказал Марк Аврелий. — Причём того типа сложения, которое недвусмысленно можно назвать корпулентным.

— Толстый мужчина, — тихонько шепнул Роланд на ухо Маделин.

— Он движется с предельной предусмотрительностью…

— Осторожно, — прошептал Роланд.

— При нём ноша…

— Что-то несёт.

— Содержимое которой недоступно взору.

— Непонятно, что там, — подсказал Роланд.

— Сама вижу, — отрезала Маделин. — Меня интересует, Магнус у него в мешке или нет.

— Сомневаюсь, — утешил её Роланд. — Всё тихо.

В эту минуту причина магнусовского молчания прекратила существование — он проглотил последний кусочек сыра, и раннее утро огласилось громким криком.

— Ещё! — вопил Магнус-Супермыш из глубины мешка.

Затем стукнула садовая калитка и шаги Крысиного Джима затихли в конце переулка.

В клетке наступила долгая тишина. Роланд искоса взглянул на своих маленьких друзей: физиономии у них внезапно осунулись и постарели, они тупо глядели в сад.

Его здравый смысл (а он обладал им в большой степени) говорил ему, что Магнусу-Супермышу пришёл конец. Его доброта (а он обладал ею тоже в большой степени) запрещала ему дать родителям понять это. Он решил сделать вид, будто обладает способностью (которой не обладал вовсе) предвидеть будущее. Он внушительно откашлялся.

— А теперь послушайте меня, оба, — произнёс он максимально низким властным голосом. — Всё будет хорошо.

— При всём моём уважении к вам, мистер Роланд, — с горечью произнёс Марк Аврелий, — с трудом могу поверить подобному утверждению. Мы должны быть готовы смотреть фактам в лицо. Магнуса похитили.

— Так зачем же, Маркуша? — Голос у Маделин дрожал. — Для чего он человеку понадобился, как ты думаешь?

— Чтобы съесть, полагаю, — мрачно ответил Марк. — Судя по его виду, он не отказывается от пищи.

Маделин пискнула от ужаса.

— Ну довольно! — резко прервал их Роланд. — Что за разговоры! Люди не едят мышей. Они их убивают, что верно, то верно, но если бы этот толстяк хотел убить вашего сына, он бы, надо полагать, с лёгкостью уже это сделал. Но он этого не сделал. Магнус жив и в полном порядке, как мы слышали. И так и дальше будет, запомните мои слова. Я знаю.

— Знаете? — вскричала Маделин с живостью, напоминающей её былую резкую манеру. — Откуда вы это знаете?

— Я обладаю даром.

— Даром?

— Даром предвидеть будущее.

В потускневших глазах Марка Аврелия зажёгся огонёк.

— В самом деле? — спросил он. — Дар прорицания! В высшей степени интересно! Древние греки и римляне, как известно, умели…

— Ох да помолчи ты, Маркуша! — оборвала его Маделин. — Не хотим мы слушать про твоих древних. Мистер Роланд, лучше расскажите, как это получилось, почему вы можете заглядывать в будущее?

— Потому что я, — ответил Роланд, — седьмой самец от седьмого самца.

— Ух ты! — прошептала Маделин.

— И потому я клятвенно заверяю вас, Маделин и Марк Аврелий, что однажды, когда — точно не могу сказать, вы снова увидите вашего сына, этого благородного великана. Зрелище это так и стоит у меня перед глазами: триумфальное воссоединение Магнуса-Супермыша с его прелестной мамой и его мудрым отцом. «И дядей, старым вралем, — подумал он про себя, — плету какую-то чушь про ясновидение, а сам понятия ни о чём не имею. Но дело стоит того — взглянуть только на выражение их физиономий. Что ж, остаётся надеяться, что я окажусь прав».

Джим Джонсон жил один. То есть у него в доме не было ни жены, ни семьи и никого из людей. Однако в доме был переизбыток живых существ, а именно животных. Хотя уничтожение грызунов было его работой и делал он это хладнокровно и умело, Крысиный Джим держал у себя домашних животных всех размеров и видов. Одни приносили ему пользу, например три кошки, благодаря которым ему не приходилось заниматься своим ремеслом на собственном участке. Другие тоже служили ему, но иным способом: две козы обеспечивали его молоком, а куры и утки несли яйца. Некоторые животные оказались у него, можно сказать, случайно: морские свинки, которые надоели их маленьким владельцам, ручная галка, несколько певчих птичек — канарейки, коноплянки и снегири, а также дряхлый осёл, живший у него в садике. Он издавал жуткие скрипучие стоны, чтобы показать, как ему хорошо.

В сущности, когда Крысиный Джим не убивал животных, он здорово умел ладить с ними и никогда не отказывался от кого-нибудь новенького. Даже последнее его добавление к зверинцу уже успело почувствовать это.

Магнус сидел, против обыкновения, молча в ловушке для норок, которая теперь стояла на кухонном столе, и следил за низкорослым лысым толстяком, быстро и ловко передвигавшимся по тесно заставленной комнате. Вскоре Магнус услышал шипение, а потом носа его коснулся поистине божественный аромат. Впервые в жизни он не завопил, а лишь пробормотал: «Хороший. Хороший. Нравится», когда сосиски на сковородке заурчали и покоричневели.

Услыхав тихие звуки, Крысиный Джим отвернулся от плиты. Придя домой, он сразу же со всех сторон рассмотрел Магнуса, и его мутные глазки загорелись от возбуждения, поскольку подозрения его подтвердились. Ясно было, что это мышь во всех отношениях, то есть во всех, кроме одного — гигантских размеров. Так и есть, так и есть, он поймал Мышиного Короля! И он обратился к Магнусу соответственным образом:

— Как самочувствие, Ваше Величество?

Магнус не мог понять, что выражало это гудение, но что-то в интонации голоса ему понравилось.

— Что там у тебя? — спросил он. — Пахнет хорошо. Дашь Магнусу? Магнус голодный.

Крысиный Джим в свой черёд услыхал только беспорядочные настойчивые писки, но ошибиться в их смысле было невозможно. Путь к королевскому сердцу, подумал он, лежит через королевский желудок. Он нацепил сосиску на вилку и поднёс к самым прутьям ловушки.

Магнус встал на задние лапы во весь рост, держась за проволоку передними, нос его задёргался, умоляющие глаза чуть не выскакивали из орбит.

— Хороший человек! — сказал он. — Хорошая еда! Магнус хочет укусить!

— Да уж, свиные сосиски — знатная еда, под стать королю. Но мы не хотим обжечь королевский рот, Ваше Величество, придётся вам минутку обождать. — И Джим положил сосиску на тарелку и обернулся, чтобы присмотреть за оставшимися на плите.

Прежний Магнус сейчас орал бы и бесновался оттого, что его желания не выполняются немедленно, но общение с крысоловом каким-то образом изменило его. Он продолжал вести себя тихо, глаза его были прикованы к источнику чудесного запаха, язычок беспрерывно облизывал губы.

Наконец Джим уселся завтракать, но прежде чем приступить к еде, проверил, остыла ли первая сосиска, затем отрезал кусочек и предложил Мышиному Королю.

— Не угодно ли будет Вашему Величеству? — сказал он.

Прежний Магнус проглотил бы сосиску разом и потребовал ещё, но теперь всё изменилось. Человек и мышь ели размеренно, поглядывая друг на друга и получая от еды тем большее удовольствие, что и другой испытывал то же самое. К тому времени как Магнус расправился со своим кусочком, Крысиный Джим уписал три сосиски, а ещё два ломтика бекона и яйцо.

После чего они продолжили беседу, и то, что они не понимали друг друга, ничуть не мешало быть ей вполне дружеской.

— Хорошая еда! — объявил Магнус, облизывая жир с усов. — Нравится. Ещё есть?

— Недурно, а? — спросил Крысиный Джим, обтирая тарелку кусочком хлеба. — Получил королевское одобрение, не так ли? И чего бы Вашему Величеству ещё хотелось?

Он отрезал от буханки толстый ломоть хлеба, а от него — узкий ломтик с палец длиной и протянул Магнусу, засунув туда же большой и указательный пальцы, держащие хлеб. Тот деликатно втянул хлеб между прутьями. Как Джим и предполагал, Магнус не укусил пальцы. В мозгу у него уже установилась связь между хорошей пищей и хорошим человеком, а теперь и хорошими пальцами.

— Славный парень, — сказал Джим, забыв на минуту, что к королю надо обращаться по-другому. На остаток ломтя он шлёпнул масла и мёда.

— Магнус хочет, — поспешно объявил Магнус и просунул наружу пустой хлеб, чтобы и ему сделали так же.

К концу завтрака парочку уже связывали крепкие узы. Джим пропустил один рабочий день и не ловил крыс, и к вечеру обучил Магнуса подходить к проволочной стенке по его зову.

Вечером того же дня по телефону позвонил владелец дома.

— Скоро заедешь, Джим? Я так и держу дверь в сарай закрытой, как ты велел.

— Я уже там был. Можете открыть дверь, — ответил Джим. — Я вроде решил вашу маленькую проблему. — Он подмигнул наблюдавшему Магнусу.

— Я говорил тебе, Джим, что это крысы, я так и знал. Выходит, твой нос на этот раз ошибся, э?

— Может быть.

— И сколько я тебе должен?

— Ничего не надо, не беспокойтесь. — Джим вдруг почувствовал, что ему не хочется брать деньги за уникального, выдающегося нового зверька. Он ласково взглянул на Магнуса. «И крысолов может смотреть на Мышиного Короля», — подумал он.

— Вот что, Джим, послушай, что я тебе скажу. Моя благоверная говорит — надо избавиться от старого кролика. Будто бы за его кормом и приходят мыши и крысы. Пригодится он тебе? Можешь забрать его вместе с клеткой.

— Что ж, спасибо.

— Тогда, значит, так и решим. Будешь проезжать мимо в следующий раз — и заберёшь его. О’кей?

— Спасибо, — отозвался Крысиный Джим. — Может, и поселишься вместе с кроликом, Ваше Величество, — сказал он, когда положил трубку. — В компании веселее будет. Не оставаться же тебе в ловушке навсегда. Но сперва я тебя должен как следует приручить.

Так что следующие несколько дней каждую свободную от работы минуту Джим дрессировал Магнуса.

За награду Магнус научился не только подходить по команде к прутьям, но и садиться и вставать. Как обнаружил Джим, разноцветные конфетки смарти оказались полезным вознаграждением. Для Магнуса они стали дивной заменой питательных пилюль.

Дрессировка, в сущности, была взаимной: короткий резкий писк — и мягкосердечный Джим неизменно протягивал добавочную порцию. Он, конечно, не знал, что писк — это приказ «ещё!».

К концу недели Крысиный Джим решился проделать то, что считал необходимым для проверки своей власти над Мышиным Королём. Он принял все меры предосторожности. Сперва выгнал из кухни котов. Затем закрыл все двери и окна и вооружился новым пакетиком. После чего открыл дверцу ловушки.

Джим мог не волноваться. Магнус не имел ни малейшего желания убегать от того, кто потчевал его столь чудесным разнообразием восхитительной снеди.

Скоро он уже повсюду ездил на плече у Джима и даже сопровождал его при поездках в фургоне, хотя при встречах с другими людьми Джим из осторожности быстро прятал Магнуса, с лёгкостью заманив его с помощью чего-то вкусного в коробку подальше от любопытных глаз, а в конце дня — назад, в безопасную ловушку.

Но однажды ночью случилось нечто, полностью изменившее самые лучшие замыслы мышей и людей[3].

В доме у Крысиного Джима всё было тихо. Наверху храпел Джим. Снаружи в садике дремали осёл и козы, а в птичнике крепко спали куры и утки. Одни только кошки, вышедшие на охоту, бродили в неясном лунном свете.

Магнус-Супермыш тоже спал в ловушке на кухонном столе, но сон его то и дело прерывался. Быть может, виной тому был чересчур сытный ужин: Джим щедро угостил его тостами с сыром, а на десерт побаловал шоколадом. Во всяком случае в сон его то и дело вторгались боли в животе и кошмары. Магнусу снилось, будто его схватили когти какой-то хищной птицы, и сон был настолько реален, что он чувствовал, как жестокие когти впились ему в живот, и он проснулся с криком «ма-амо-очка-а!».

И так получилось, что в этот самый момент на столе, как нарочно, какая-то мышка подбирала крошки еды — мышка женского пола, с шубкой тёплого коричневого цвета, показавшаяся Магнусу при свете угасающего очага очень похожей на Маделин.

— Мамочка?! — крикнул он ещё раз, прежде чем нюх сказал ему, что это, конечно, не она.

Незнакомка исчезла, а Магнус окончательно проснулся. И тут на него вдруг нахлынула сильнейшая тоска по дому. Он представил себе родителей, которые сейчас беззаботно спят рядом с дядей Роландом, родителей, о которых не вспоминал вот уже много дней. Он заплакал. Вспомнил, как его крошка мама хлопотала и трудилась как рабыня, добывая корм для него, когда он был маленьким, — и заплакал ещё сильнее. Он мысленно увидел несчастного отца в жестоких тисках мышеловки — и горько зарыдал.

— Во всём виноват я! — подвывал Магнус, сидя в ловушке. — Всё из-за того, что Магнус такой прожорливый. Гадкий, гадкий Магнус!

К утру он довёл себя до крайне жалкого состояния и убедил, что никогда больше не увидит мать и отца. Если они вообще ещё живы. Возможно, они уже попались в мышеловку, или отравились, или съедены кошкой, или просто умерли от разбитого сердца. Как случится и с ним. И очень скоро!

Как только Крысиный Джим спустился утром вниз, он сразу понял, что дело плохо. Магнус сидел, забившись в угол ловушки, и даже головы не поднял, когда Джим открыл дверь.

Обычно он с нетерпением ждал первых команд «иди сюда» и «сядь», первого смарти и первого одобрения «хороший парень», но сейчас он не обратил ни малейшего внимания на команды, не проявил никакого интереса к предлагаемой еде. Джим даже достал самую любимую — батончик «Марс» и помахал им у Магнуса перед носом, но с таким же успехом мог махать деревяшкой.

Обыкновенно Магнус в это время уже удобно устраивался у Джима на плече, и тот занимался каждодневными утренними делами: впускал в дом кошек, выпускал из птичника кур и уток, доил коз, обменивался приветствиями с ослом и всех кормил. Но в это утро Джиму пришлось заниматься всем одному.

И он забыл запереть дверцу ловушки.

Выполняя свои домашние обязанности, Джим размышлял, как быть дальше. Если Мышиный Король серьёзно заболел, надо вызывать ветеринара. Но тогда секрет выйдет наружу, люди прослышат о необыкновенном животном, про него напишут в газетах, покажут по телику, и прощай тихая уединённая жизнь! «Нет, подожду немножко, — решил Джим, — может, у него просто живот разболелся и немудрено — вспомнить, какой он обжора». Но когда Джим вернулся на кухню, ловушка была пуста.

— Ваше Величество! — крикнул Джим с тревогой. — Где ты?

В ответ он не услышал ни звука. Лишь в клетках свистели и щебетали певчие птички. Он со страхом стал искать взглядом кошек, но они все, как ни странно, куда-то подевались. Он обыскал комнаты сверху донизу, но ничего не нашёл. Он выбежал из дома, крича: «Сюда! Сюда! Хороший парень!» — никакого результата. «Не мог он уйти далеко», — решил Крысиный Джим.

На самом деле Магнус ушёл уже довольно далеко. Он покинул ловушку как в чаду, чувствуя себя несчастным. Сейчас он думал только о том, как найти обратный путь домой, добраться до мамы и отца, которых он бросил, предоставил, возможно, ужасной участи. Магнус совсем забыл, что его разлучили с ними насильно, забрали против его воли. Он был исполнен чувства вины и злости, злился на себя, на судьбу — на всё, что стояло у него на пути.

Сейчас на пути у него стоял большой чёрный кот.

Все три кота Джима ждали именно такого удобного случая. Неделями они видели, слышали и обоняли Магнуса. Теперь они могли пустить в ход ещё два своих чувства. Осязать его! И попробовать на вкус!

Когда Магнус покинул своё убежище, ни один кот не шевельнулся. Они неподвижно сидели вокруг стола, сузив глаза, и только кончики хвостов у них подёргивались. Потом они начали разговаривать между собой по-кошачьи, вкрадчивыми язвительными голосами.

— Ну и здоровенный же он, а, Рыжий?

— А ты уж и струсил, Пушок?

— Прекрати, спятил, что ли? Вот погоди, задам я тебе трёпку.

— А кто тебе сказал, что он тебе достанется? Ты отдаёшь его мне-яу-яу.

— Нет, это ты отдаёшь его мне-яу-яу.

Большой чёрный кот, главный среди них, решил их спор. Он вдруг двинулся вперёд и сел около самого стола, перед Магнусом, преградив ему таким образом путь по прямой к открытой задней двери. Когти у него были выпущены, каждый мускул напряжён, хвост описывал широкую дугу, двигаясь из стороны в сторону. Кот задрал голову, и его светлые глаза уставились прямо в тёмные глаза сидящего на столе Магнуса.

— Черныш, значит, облюбовал его для себя! — сказали двое других котов.

— Ну, от старины Черныша ему не уйти!

— Ты уж не торопись, Черныш. Поиграй с ним подольше. Дай и нам своё удовольствие получить!

Неожиданность, как известно каждому воину, очень ценное оружие в бою, а то, что произошло в следующий миг, полностью застигло чёрного кота врасплох. Только что он стоял, выгнув спину, во всём своём великолепии, олицетворение могучего охотника. В следующую секунду прямо ему в морду ударил разъярённый снаряд, которым был Магнус, и кот был исцарапан, искусан и лишён самообладания. Воя от страха, от пострадавшего самолюбия, от боли в укушенном ухе, кот метнулся в укрытие под кухонный шкаф.

Рыжий и Пушок наблюдали, как гигантская мышь выскочила в заднюю дверь, а в это время под шкафом жалобно мяукал Черныш, точно отшлёпанный котёнок.

В последующие годы история битвы на кухне у Крысиного Джима приобрела эпический размах. Великий Магнус-Супермыш сразился с десятью, с двадцатью кошками, рассказывали матери своим мышатам. Он всех обратил в бегство, многих убил, остальных тяжело ранил, никого не пощадил. («Смотри, даже и не пробуй такого делать, родной. Ты же маленький, а он был великан среди мышей».)

Но в данную минуту великан среди мышей находился в растерянности. Слепая ярость, побудившая его бесстрашно напасть на кота, выветрилась, и, пока он мчался стремглав прочь от домика Джима, он вдруг понял, что, несмотря на свою твёрдую решимость найти родителей, он понятия не имеет, куда бежать.

Он остановился посреди большого поля и задрал кверху нос, принюхиваясь к ветру, но это не помогло. Он встал на задние лапы и осмотрелся вокруг. Но даже у гигантской мыши обзор всё равно невелик, и взгляд его упёрся в изгородь. Он закинул назад голову и закричал во весь голос: «Ма-амо-очка-а!!! Па-а-по-очка-а!!!» Но сколько ни взывал Магнус к небесам, в ответ слышался только свист ветра.

Однако чуть погодя он услышал топот ног и увидел странного зверя, который направлялся через поле в его сторону. Он подпрыгивал и крутился, кувыркался и гонялся за своим хвостом, и всё это на огромной скорости, а когда он допрыгал наконец до Магнуса, то, не обращая на него никакого внимания, присел на задние лапы, а передними принялся с силой лупить воздух кулаками.

— Левой! Правой! — выкрикивал он. — Встречай прямым! Прямым! Ушёл и достал его левой! Ближе! Атакуй! И кросс в челюсть! И добей апперкотом!

Зверь опустился на все четыре лапы, отдуваясь и задыхаясь.

Магнус никогда прежде не видал зайцев и не знал, что сейчас март месяц. Но поскольку незнакомец имел отдалённое сходство с дядей Роландом, то можно было предположить, что он не злой. Магнус решил спросить его, куда надо идти.

— Куда к мамочке и папочке? — вежливо осведомился Магнус.

Заяц слегка повернул голову. Его большие безумные глаза помешались так далеко по сторонам морды, что ему было неудобно глядеть прямо.

— Ого! Гигантская мышь! Фан-тас-тика! Что ты спросил, парень? — Заяц внезапно взвился в воздух, точно попрыгунчик из коробки, и приземлился задом наперёд.

Магнус повторил вопрос.

— Мамочки и папочки уже на свете нет, — нараспев ответил заяц.

Зверь опять встал на задние лапы и начал боксировать.

— Мои мамочка и папочка?! — страдальчески воскликнул Магнус. — Мёртвые?

— Нет, не твои, дурачина. Нырок! Отвлекающий удар! Левой по корпусу! А теперь хук правой! Мои мамочка и папочка.

— Но где мои? — не отставал Магнус.

— Слушай, парень. Откуда я знаю? С таким же успехом спроси меня, где прошлогодний снег.

— Где прошлогодний снег? — послушно спросил Магнус.

Заяц искоса посмотрел на него. Потом затряс головой так энергично, что его очень длинные уши заколыхались.

— Псих, — задумчиво произнёс он. — Как тебя зовут?

— Магнус.

— А не хочешь ли, Магнус, провести со мной пару раундов? Давай, выставляй кулаки. — Заяц опять встал на задние лапы и заплясал вокруг Магнуса, нанося шквал ударов в воздухе у него над головой.

Наконец, видя, что его демонстрация не приводит ни к чему, кроме очередного замешательства, заяц опустился на все четыре лапы и начал есть траву.

— Что такое кулаки? — задал вопрос Магнус.

Заяц вздохнул и проглотил траву, набранную в рот.

— Кулаки, Магнус, это то, что находится на концах твоих лап. Используются в кулачном бою. В боксе. Хочешь, я научу тебя этому, парень?

— Чему?

— Драться.

— Ты хочешь побить Магнуса?

— Магнус, — произнёс заяц устало-терпеливым тоном, — мы с тобой общаемся на разных интеллектуальных уровнях.

— Не понимаю.

— Вот именно. Послушай, псих несчастный, попробую объяснить тебе, что такое благородное искусство самообороны.

Заяц опять встал на задние лапы, одну переднюю лапу выставил вперёд, а другую прижал к подбородку, защищая его. Его безумные глаза пылали, он вдруг стал декламировать звенящим голосом:

Магнус нахмурился.

— Не заяц, — сказал он, — мышь.

Последовало молчание.

— Чтоб меня сварили, — выпалил заяц, большими плавными прыжками стал удаляться по полю и вскоре исчез из виду.

Оставшись один, Магнус-Супермыш ощутил целый ряд разнообразных чувств. Озадаченность, ибо он не понял почти ни одного слова из сказанных странным существом. Голод — ещё никогда в жизни он не оставался без еды так долго. А отсюда — горькое сожаление, ибо здесь, на ветреном поле, не было Крысиного Джима, не было ни хлеба с мёдом, ни сосисок, ни батончиков «Марс». При воспоминании о последнем у него потекли не только слюнки, но и слёзы из глаз, и он на мгновение почувствовал себя очень одиноким. Но тут же мужество вернулось к нему.

Найти мамочку и папочку. С этой целью он отправился в путь, и этого он добьётся.

В ту же минуту Магнус услышал вдалеке шум, и шум этот был ему хорошо знаком — звук работающего автомобильного мотора. А машины ездят по дорогам, рассудил он, и все дороги куда-то ведут, и он найдёт нужную дорогу и отправится по ней. И он пустился бежать бегом.

Когда Магнус достиг улочки, фургон Крысиного Джима уже исчез за следующим поворотом дороги, которая вела именно к тому самому месту, которое искал Магнус.

Джим обшарил все уголки своих владений, но безрезультатно. «А может, он к себе домой побежал, — подумал он. — Вдруг я его по дороге встречу. По крайней мере, заеду за кроликом, которого мне предложили. Всё-таки приятное животное, домашнее. Хоть отвлечёт меня от Его Величества».

Но на самом деле он знал, что кролик тут не поможет. Он уже очень сильно скучал по Мышиному Королю.

Магнус, достигнув переулка, завернул туда же, куда поехал фургон. Он не знал, туда ли он идёт, не знал, что идущая машина — фургон Джима, не знал, почему выбрал именно этот путь, просто выбрал и всё, со свойственной ему непосредственностью. И с той же непосредственностью пустился в путь по середине дороги.

Он упорно шагал вперёд, и в голове у него было только две мысли: Магнус не видит мамочку и папочку, поэтому Магнус несчастлив; мамочка и папочка не видят Магнуса, поэтому мамочка и папочка несчастливы.

На самом деле свято уверовавшая в роландовский дар ясновидения Маделин чувствовала себя совершенно счастливой. С самого начала для неё было что-то, вселяющее уверенность в большом белом кролике, в его густом, успокаивающем голосе, добром взгляде красных глаз и больших мягких обвислых ушах, под которыми им с Марком Аврелием было так тепло спать каждую ночь. И раз он уверенно, торжественно обещал, что они все воссоединятся, — значит, так оно и будет! Беспокоиться незачем, всё в порядке!

Марк Аврелий, напротив, вовсе не был так уверен, что увидит когда-нибудь сына, к которому вдруг так привязался, поэтому, пока выздоравливал, он по большей части размышлял о нём. Как натура более скептического склада, чем его простодушная жена, он не мог забыть сути случившегося, что бы там ни говорил Роланд. Магнуса забрал человек, а люди убивают мышей. Следовательно…

— Ч.т.д.[4], — печально произнёс Марк Аврелий, выглядывая из кроличьей клетки и близоруко щурясь на утреннем солнце несколько недель спустя после похищения Магнуса.

— Ч.т.д.? Что это значит, Маркуша? — осведомилась Маделин, вылезая из-под левого уха Роланда.

— Э-э, чудесный тёплый день, Мадди, дорогая, — нашёлся Марк.

— Вот уж смешной способ говорить. — Маделин хихикнула. — Елебмунм.

— Прошу прощения?

— Ещё лучшее, если бы мы увидели нашего Магнуса.

— Ещё лучше.

— Я так и сказала.

— Ах, Мадди, любовь моя, да избавит тебя судьба пасть жертвой необоснованного оптимизма.

— Надеюсь, не упаду. Прямо страшно слышать.

— Я имел в виду, родная… не настраивайся на то, что когда-нибудь непременно увидишь нашего мальчика. В нашей жизни нельзя ни в чём быть уверенным.

— А я как раз настроилась, Маркуша. И мы наверняка его увидим. Так сказал дядя Роланд.

С самого начала Роланда смущало то, как мыши к нему обращаются: Марк Аврелий говорил «сэр», а Маделин «мистер Роланд». Убедить их называть его просто по имени не удалось, и в конце концов он примирился с «дядей», а мышей это вполне устроило.

Сейчас, услышав своё имя, он подскакал поближе и осторожно уселся между своими маленькими друзьями.

— Правда ведь сказали? — обратилась к нему Маделин.

— Что именно, дорогая Маделин?

— Что мы снова увидим Магнуса. Что мы все соединимся. И ещё вы назвали тогда Магнуса благородным великаном.

— Да, я действительно так сказал.

— И какой же промежуток времени, по вашим расчётам, должен пройти, прежде чем это счастливое событие станет реальностью? — задал вопрос Марк Аврелий.

Никакими силами он не мог бы удержаться от саркастических ноток, прозвучавших в его голосе.

— Он хочет сказать, долго ли мы его ещё не увидим, — перевела Маделин, которая не могла скрыть своего возбуждения.

— Н-ну, я точно не знаю…

— Скоро?

— Я искренне надеюсь на это. — Роланд незаметно перекрестил лапы.

В эту самую минуту послышался шум мотора. Машина приближалась, потом остановилась, стукнула садовая калитка, зашуршали шаги по гравийной дорожке. Роланд, стоявший у самой дверцы клетки, увидел идущего человека раньше, чем мыши. Это был тот самый толстяк, который забрал Магнуса.

— Cave hominem![5] — приказал Роланд.

Услыхав эту фразу, которой научил Роланда Марк, мыши юркнули в спальное помещение и спрятались в сене.

Снаружи слышался гул мужских голосов, потом они ненадолго затихли (Джим под каким-то предлогом зашёл в сарай с горшками, надеясь на чудо), затем голоса опять зазвучали громче, люди вернулись к клетке (мутные глаза Джима обшаривали всё вокруг, тщетно отыскивая знакомую фигурку).

— Ну, вот тебе и кролик, Джим, — произнёс хозяин дома. — Ему у тебя будет хорошо, я знаю.

Маделин с Марком Аврелием зарылись поглубже в сено, когда дверца отворилась. Роланд почувствовал, как сильные, но нежные пальцы провели по всему изгибу его спины, почесали за ушами, а под конец ласково, еле прикасаясь, погладили и сами его большие уши.

— Красавец, — проговорил Крысиный Джим.

— Ну вот и договорились. Берись за другой конец клетки. Я тебе пособлю поставить в фургон.

— Маркуша, Маркуша! — в ужасе зашептала Маделин, когда старый фургон загромыхал по улочке. — Это же конец света!

— Мужайся, Мадди, дорогая, — отозвался Марк Аврелий, стуча зубами.

— Всё будет хорошо, — ободрил их Роланд, всунув голову внутрь их отсека. — Только не показывайтесь, пока не подам знак.

Дребезжание и тряска продолжались, последовали сильнейшие толчки, когда фургон совершал крутые повороты, каких было много на извилистой дороге. Потом, после одного такого крутого поворота, путешественников в клетке расшвыряло в разные стороны, раздался страшный скрип тормозов, и фургон, весь содрогнувшись, остановился.

Последовавшую тишину нарушил голос Крысиного Джима, голос разом постаревшего человека, неуверенный и прерывающийся.

— Ох, только не это, — проговорил Джим. — Мне же тебя не видать было из-за поворота! Ох, Ваше Величество, что я наделал!

Когда Магнус достиг дороги, там на его счастье не было повозок и машин. Во-первых, было ещё раннее утро, а во-вторых, на этот день пришлось воскресенье. И кроме того, эта извилистая дорога никуда особенно и не вела — только к домику Джима и двум-трём фермам. Так что Магнус гнал по самой середине дороги, где ему грозила неминуемая опасность, случись тут проезжать любого вида транспорту. Но хотя сам он и не подозревал о риске, которому подвергал себя, кое-кто сознавал это, и вскоре Магнус услышал голос, слышанный им недавно.

— Ты, полоумный, — окликнул его заяц, который скакал по другую сторону изгороди и глядел на Магнуса искоса большими безумными глазами.

Магнус поднажал ещё быстрее.

— Хочу найти мамочку и папочку, — отозвался он.

— Тебе это не удастся, полоумный, — заявил заяц, с лёгкостью подскакивая вдоль изгороди по полю. — И хочешь знать — почему?

— Нет, — твёрдо ответил Магнус. Он перешёл на галоп, но ему не удалось избавиться от преследующего его безжалостного голоса.

— Тогда я тебе скажу, — продолжал заяц и начал нараспев:

Он повторял, и повторял, и повторял это без конца, и в голове у Магнуса начало всё кружиться, и он, чтобы избавиться от этого безжалостного монотонного пения, ещё быстрее бросился вперёд.

«Будет расплющен, будет расплющен» — вертелось у него без конца в голове, так что он не услышал фургона, который вывернул из-за крутого поворота. А дальше осталась только боль, а потом наступила темнота и тишина.

Крысиный Джим не сразу заставил себя выйти из фургона и взглянуть, что и как. «Я его расплющил», — думал он со страхом. Когда он наконец вышел, то заметил какое-то движение близ дороги в поле. Оказалось — это заяц, который тут же умчался большими прыжками, время от времени становясь на задние ноги и яростно молотя воображаемого противника.

Под фургоном и позади него никого не оказалось. Крысиный Джим принялся лихорадочно шарить в придорожных спутанных зарослях сорняков и ежевики.

Внутри фургона путешественники переговаривались нервным шёпотом.

— Ой, Маркуша, Маркуша, что там случилось?

— Полагаю, какая-то малозначительная катастрофа.

— Ох, дядя Роланд, чего он говорит?

— Небольшая авария.

Затем послышался звук открываемой дверцы фургона. Вслед за тем гудение мужского голоса: «Слава богу… он дышит… вроде ничего не сломано… крови нет… видно, я слегка его задел… скорее домой». И потом звук заводящегося мотора.

Доехав до дома, Крысиный Джим тотчас же бережно отнёс Магнуса внутрь. Положив на кухонный стол подушку, он с нежностью опустил на неё Мышиного Короля, всё ещё не пришедшего в сознание. Потом сбегал к фургону, внёс в кухню кроличью клетку и второпях взгромоздил на стол, думая только о Магнусе. При виде того, кто лежал на подушке, красные глаза Роланда буквально выскочили из орбит.

— Надо привести его в чувство, — приговаривал вслух Джим. — Только как? A-а, знаю. Нюхательная соль! Мама всегда ею пользовалась, когда бабушке бывало плохо… маленькая тёмно-синяя бутылочка… Где же она была?.. Наверно, в шкафчике в ванной. — И он ринулся по лестнице наверх.

— Маделин! Марк Аврелий! — позвал Роланд. — Скорей! Сюда! Смотрите — Магнус!

Маделин стремглав вылетела из спального отсека, Марк, хромая, поспешил за ней.

— Ой нет! — заголосила она. — Он умер!

— Не думаю, Мадди, голубушка, — возразил вне себя от волнения Марк. — Обрати внимание на его респирацию!

— На его — что?

— Он дышит, — объяснил Роланд.

— Детка моя драгоценная! — Маделин проскочила через сетку и побежала по столу. И как раз в этот момент на лестнице послышались шаги Джима.

— Cave hominem! — скомандовал Роланд, но поскольку Маделин не обратила внимания на его призыв, он поднял тревогу, устроив такой тарарам задними ногами, что громкий и гулкий стук мог разбудить мертвеца. В данном случае он разбудил живого.

— Мамочка? — невнятно пробормотал Магнус.

— Мамочка тут, сынок! — истошно закричала Маделин, и тут в кухню вошёл Джим с нюхательной солью в руке.

При виде обыкновенной коричневой мыши на его кухонном столе, притом нагло обнюхивающей его драгоценного Короля, крысолов дальше стал действовать чисто механически. По его мнению, обычных мышей, равно как обычных крыс, следовало убивать. Если получится, не доставляя мучений, но без малейших колебаний. Джим схватил с буфета скалку.

Впоследствии ни Марк Аврелий, ни Роланд не могли точно припомнить, что именно произошло в следующие секунды. Нырнула ли Маделин под Магнуса, ища защиты, или же он сам прикрыл её тельце своим могучим телом при виде грозно поднятой скалки?

Но вот чего ни тот, ни другой не могли забыть, так это того, что случилось дальше. Они увидели, как Джим, уже опускавший на жертву смертоносное оружие, вдруг в ужасе задержал удар. Как Магнус поднялся на подушке и выпрямил ноги, шерсть у него встала дыбом, глаза опять стали осмысленными, и он захлопал ими от ярости. Вся троица ждала, что вот сейчас последует обычный крик: «Гадкий! Укусить!»

Но вместо этого, к великому их удивлению, Магнус разразился взрывом, потоком, яростной лавиной слов.

— Эй, ты, послушай! — сердито закричал он, злобно глядя на Крысиного Джима. — Ты что это творишь? Не скажу, будто понимаю, что происходит, последнее, что я помню: я бежал по дороге, хотел найти своих родителей. Понятия не имею, как они с дядей Роландом тут оказались. Но не в этом дело. Дело в том, что ты чуть не ударил мою маму по голове. Мою маму! Добрейшую, милейшую, нежнейшую из всех мышиных мам! Как это понимать? Ты обращаешься со мной как с королём, пичкаешь всякими вкусными вещами (Магнус даже облизнулся посреди монолога) и тут же хочешь вышибить мозги моей маме! Если ты ещё учинишь такое безобразие, я без малейшего колебания, без тени сомнения, иначе говоря, всенепременно тебя укушу. Или моё имя не Магнус-Супермыш! А таково моё имя.

Он перевёл дух. Из-под него выползла Маделин с разинутым ртом и выпученными глазами.

— Попомни мои слова, — заключил Магнус.

Совершенно ошеломлённая троица молча внимала его словам.

— Маркуша! — прошептала наконец Маделин. — Он разговаривает! Как следовает!

— Как следует.

— Ну да, разговаривает. Только откудова это у него взялось?

— Откуда.

— Что?

— Откуда взялось, Мадди, голубушка.

— Да знаю я, знаю, глупый. Но как?

Марк Аврелий оценивающе посмотрел на сына, у которого вдруг открылся дар красноречия. Роланд, приобретший уже умение переводить даже самые тяжеловесные речи, придвинулся поближе к Маделин.

— По размышлении… — начал Марк Аврелий.

— Если подумать, — пробормотал Роланд.

— …не лишено вероятности…

— Вполне возможно.

— …что причиной его словоохотливости…

— Почему Магнус так много говорит.

— …может быть недавнее несчастливое происшествие…

— Может быть связано с аварией.

— …в результате чего…

— И тогда.

— …не исключено, что он получил сотрясение мозга…

— Получил удар.

— …в черепной области…

— По голове.

— Вот так штука! — отозвалась Маделин. — И это развязало ему язык!

Всё это время Крысиный Джим стоял столбом и лишь опустил скалку под обстрелом громких и явно сердитых визгов Мышиного Короля. Он вдруг почувствовал слабость. Ему пришла в голову страшная мысль, что он чуть не нанёс непоправимый вред Его Величеству — и это уже во второй раз за утро! Джим упал в кресло, откупорил бутылочку нюхательной соли и сделал вдох.

Когда он наконец перестал задыхаться и вытер глаза большим красным в белую горошину платком, то разглядел, что к маленькой коричневой мышке присоединилась серая с покалеченной лапкой. Обе они всячески крутились и суетились вокруг Мышиного Короля в большом возбуждении с явной радостью, и Джима вдруг осенило.

— Вот оно как! — пробормотал он себе под нос. — Видно, это твои мама с папой! — Он вытер лоб. — Уф! — выдохнул он. — А я-то чуть твоей мамаше мозги не вышиб!

Внутри клетки Роланд нетерпеливо скрёб сетку лапами, Джим протянул руку к дверце и открыл защёлку.

— А ты небось его дядя, — усмехнулся он.

Крупный белый вислоухий кролик запрыгал по столу и присоединился к мышам. Раздался хор писков и ворчливых звуков.

— Ох, дядя Роланд! — радостно воскликнула Маделин. — Вы ведь говорили, что мы опять встретимся! Говорили, чтоб мне с места не сойтить.

— Не сойти, — поправил Марк Аврелий.

— Ну, Маркуша, я так и сказала. Помню, как сейчас, все ваши слова. «Перед моим мысленным взором, — так вы сказали, — триумфальное воссоединение Магнуса-Супермыша…»

— …с его очаровательной мамой, — вставил Марк.

— …и его мудрым отцом, — закончила Маделин.

— В самом деле говорил, — подтвердил Роланд, и в голосе его послышалась трудноскрываемая нотка гордости. — Я безмерно рад за вас троих. — Он обернулся к Магнусу. — Как поживаешь, мой мальчик? Всё в порядке?

— Да, спасибо, дядя Роланд. Сейчас мне требуется только одно — поесть. А теперь смотрите!

И он крикнул, обращаясь к Джиму, своё самое первое и любимое слово.

Крысолов послушно достал из кармана конфетки. Когда к ним приблизилась его ручища, Маделин и Марк Аврелий нервно отскочили назад.

— Всё в порядке, — успокоил их Джим. — Не бойтесь. Я вам ничего плохого не сделаю.

— Всё в порядке, — сказал Роланд. — Не бойтесь, он вам ничего плохого не сделает.

— Ну, дядя Роланд, раз уж вы так говорите, — дрожащим голосом пролепетала Маделин. — Не скрою, я до того испугалась, чуть не взвизгнула.

Марк Аврелий нервно хихикнул.

— А мне даже послышалось, что взвизгнула.

Глядя, как Магнус расправляется с конфеткой, Джим вдруг вспомнил, что из-за драматических утренних событий не позавтракал.

— Что нам всем нужно, — сказал он, — так это хороший сытный завтрак.

— Что нам всем нужно, так это хороший сытный завтрак, — проговорил Магнус.

Джим повернулся и пошёл в кладовку.

— Должен сказать, — заметил Роланд, — ты его здорово выдрессировал.

Скоро крысолов вернулся, неся поднос, который осторожно поставил на стол перед всей компанией. Для Магнуса там, конечно, лежал батончик «Марс». Для Роланда — громадная морковка. А перед Маделин и Марком Аврелием Джим положил большой ломоть чеддера. Он смотрел, как они сидят, держа чеддер в передних лапках, не спуская с Джима чёрных глаз. «Мама и папа Его Величества, — думал он. — Хотел бы я знать про него всё с самого начала. Вот если бы вы умели разговаривать».

Он ухмыльнулся, глядя на них.

— Это твёрдый сыр, — сказал он. — Приманка для мышеловки.

— Мне кажется, он хочет что-то нам сказать, — заметила Маделин. — Что он говорит, Магнус, не знаешь?

— Боюсь, я не понимаю, мамочка, — ответил Магнус. — Люди только и умеют издавать какое-то гудение. Вот если бы они умели разговаривать… По сравнению с животными их способность к общению кажется в крайней степени рудиментарной.

— Магнус-Супермыш!

— Что, мамочка?

— Ты стал говорить совсем как твой отец!

Марк Аврелий, у которого рот был набит сыром, слушал их с самодовольным видом. Нос у Роланда бешено задёргался.

— Так ли сяк ли, — Маделин снова куснула сыр, — а нам, считаю, сильно повезло. Пускай человек и не умеет говорить как следовает, зато уж голодом он нас не заморит. Поглядите на него!

Джим, пока его собственный завтрак жарился на сковороде, хлопотал, выставляя ещё один набор деликатесов.

Для вегетарианца Роланда тут были капустные листья, хлеб, яблоко. Для остальных — печенье, горсть кукурузных хлопьев, смарти, шкурки от бекона.

— У него всегда недурной стол, — заметил Магнус, беря в рот петибер. — Он хлебосольный хозяин.

Наконец пиршество закончилось. Крысиный Джим расправился с любимыми беконом, яйцами, сосисками, хлебом с мёдом и кружкой за кружкой сладкого чая с козьим молоком. Роланд улёгся, испытывая приятную сытость, разложив по сторонам уши, полузакрыв красные глаза. Животики у Маделин и Марка Аврелия надулись, как воздушные шарики. И даже Магнус наелся.

— Чтоб тебе! — проговорила Маделин. — Больше в меня не влазит.

— Больше в меня не лезет, Маделин, — проговорил Марк.

— Ничего удивительного.

Марк Аврелий с важным видом откашлялся.

— Сейчас я скажу благодарственную речь. — Он повернулся к Джиму. — Добрый человек, — начал он.

— Марк… Аврелий!

— Что, Мадди?

— Какой толк говорить это человеку.

Марк Аврелий вздохнул.

— Дорогая моя Мадди, — сказал он терпеливым тоном, — с одной стороны, сомнений в том, что он добрый человек, нет, но, с другой стороны, ему действительно не понять, что я скажу.

— Тогда чего стараться, — вразумляюще произнесла Маделин.

Тут вмешался Магнус:

— Что вам надо сделать, так это проявить к нему внимание. Люди любят, чтобы животные проявляли к ним внимание, они тогда чувствуют, что в них нуждаются. Они так неуверенны в себе. Подойдите к нему. Дайте себя погладить.

— Погладить меня?! — вскрикнули Маделин и Марк Аврелий одновременно.

— Магнус прав, — сонным голосом подтвердил Роланд. — Обращайтесь с ним приветливо, и он будет вам так благодарен, что станет совсем ручным.

Марк Аврелий нервно взглянул на толстяка, который наблюдал за ними своими мутными, как вода в утином пруду, глазами.

— Я полон тревожных предчувствий, — тихо произнёс Марк Аврелий. — Весьма тревожных. Весьма, — добавил он помолчав.

— Вот бы и мне так, — шепнула Маделин. — Хорошо тебе. А я так до смерти перепугана.

Марк Аврелий посмотрел на непонимающую его жёнушку, чьей любовью так дорожил, на большого белого кролика, чью дружбу высоко ценил, на своего гиганта сына, чьей силой и отвагой восхищался.

Он глубоко вздохнул, расправил свои узенькие плечи и похромал к Крысиному Джиму.

А позади него, дрожа от страха, но неизменно преданная, шла Маделин.

Наблюдавшие Магнус и дядя Роланд увидели, как Джим очень медленно протянул руку и слегка дотронулся до серой и коричневой спинки и потом очень нежно, едва касаясь, по очереди погладил.

— Знаете, дядя Роланд, — проговорил Магнус-Супермыш, — я не удивлюсь, если все мы отныне будем жить счастливо.

И так оно и вышло. Крысиный Джим бросил своё ремесло. Клиентам он дал при этом самые разные объяснения выхода в отставку: «Всё равно скоро на пенсию», что было правдой; «Старый фургон вот-вот развалится», что тоже было правдой. Или: «Зато можно целый день дома сидеть», и это тоже было правдой. Но никому он не открыл истинной причины: не мог же он держать у себя Мышиного Короля и его родителей в качестве домашних любимцев, да нет, больше, чем любимцев, — друзей, и одновременно убивать их братьев, сестёр и всех сородичей.

Роланд женился. Однажды в базарный день Джим случайно подметил прехорошенькую крольчиху — с длинной мягкой шёрсткой, голубоватой, словно дымок костра в лесу, и таким вот образом дядя многих племянников и племянниц вскоре стал отцом множества сыновей и дочерей. Одни были голубые, другие белые, одни с ушками торчком, другие вислоухие. И все они жили-поживали в дружбе с тремя мышами — юным гигантом и его родителями — близкими друзьями отца.

Маделин и Марк Аврелий зажили в своё удовольствие. Джим построил им красивый новый дом, собственно говоря, это была клетка, но как-то они об этом не задумывались, поскольку свободно покидали её, когда заблагорассудится. (Как ни странно, трое котов Джима больше никогда не заглядывали на кухню.) Изредка, чтобы вспомнить прежние времена или когда было особенно холодно, супруги проводили ночь у дяди Роланда, греясь под тёплыми бархатистыми покрывалами. По счастью, Джим для устройства гнезда дал им газет, так что в распоряжении Марка всегда было много интересного чтения. Маделин, освободившись от бесконечных поисков корма и постоянно грозящих опасностей, до тех пор бывших её долей, приобрела уютную полноту. Магнус, как ни удивительно, перестал расти. Возможно, тут сыграл свою роль удар по голове, а может, он всё равно больше бы не вырос. Так или иначе крупнее он не стал.

Но зато стал — и тут уж точно из-за удара по голове — необычайно словоохотлив. Новообретённый дар доставлял ему большую радость, и они с Марком Аврелием порой трещали ночи напролёт, обсуждая, как сделать мир лучше. Порой они все вместе проводили вечер у дяди Роланда, и тогда изредка слышался его густой голос, когда он пытался вставить словечко.

Как-то раз Маделин, которая сидела рядом и слушала бесконечно льющийся поток слов, почувствовала себя немножечко лишней, возможно, потому, что, как всегда, не понимала половины того, о чём говорилось, а может, потому, что как раз жевала белую смарти и конфетка напомнила ей о Патентованной пилюле Пеннифедера и о тех давних временах, когда Магнус был маленьким и беспомощным и не мог связать двух слов.

И Магнус вдруг догадался, что она чувствует, и, бросив остальных, подошёл к ней и нежно тронул своим большим носом её маленький носик.

— Хорошая мамочка! — сказал тихонько Магнус-Супермыш.

— Ох, детка моя, — отозвалась Маделин. — Лучше, как ты, на всём свете нет!