Как только раздались первые аккорды «Прощания Славянки», я открыл глаза и автоматически прихлопнул ладонью будильник. Протянул с пробуждением еще бы чуть-чуть, и ловить новомодный будильник пришлось бы очень долго. Имея мощные сервоприводы, будильник через десять секунд после начала сигнала подпрыгивал и укатывался в одному ему известному направлению. Как правило — под кровать, в самый дальний угол. Одетый в сверхпрочный, антивандальный пластик, закутанный в толстенный слой пенорезины, будильник выдержал бы и удар алюминиевой битой. А скидывания его на пол, швыряния в стену — переносил стоически, даже без царапин обходилось. Вот и приходилось мгновенно переходит из состояния сна — в состояние бодрствования.

Да, что уж тут поделать. «Сова» я. Ложусь поздно, встаю тоже поздно. А вот встать пораньше — целая проблема. Опоздав пару раз на важные встречи, пришлось разориться на дорогой, но стопроцентно действенный будильник Jingle bells, разработку отечественного ВПК.

И мелодию на звонок подобрал из глубокого прошлого, яростно-звучную. Сколько этому маршу исполнилось? Лет четыреста, не меньше… Но будит по утрам — лучшего и не придумать. Хочешь — не хочешь, а приходится вставать, когда над ухом раздается громогласное «Там-там-там-там, тара-та-та-там!»

Лежа на широченной кровати, смотрел в потолок и мысленно чертыхался, думая о том, что отпуск сегодня заканчивается; а завтра — опять серый, пресный, многомиллионный город, окруженный пятью кольцами автомобильных дорог; опять смог, гарь, унылые лица горожан, плетущихся по ежедневному маршруту; опять скучный офис с ежедневными финансовыми документами, не представляющими особой ценности, но которые так нравятся финансовым инспекторам, и не нравятся нашему директору.

Одним движением соскочил с кровати, нажал пару кнопок на пульте, лежавшем на прикроватной тумбочке, и, шлепая босыми ногами по прохладному прозрачному пластику пола, зашел в душевую. По ногам пробежали приятные волны, когда охлажденные ступни ступили на нагретый кафель гостиничной душевой.

Горячий, холодный, горячий, холодный. Покрякивая от удовольствия, выбрался из душевой кабины, стащил с вешалки полотенце, и, вытирая на ходу стриженную под ноль голову, отправился на кухню. По пути щелкнул по клавише в стене и поймал на ладонь выкатившуюся капсулу электронной газеты. Звучно щелкнув, капсула вошла в приемное гнездо телевизора.

Намазывая на разогретый тост масло, прихлебывая свежесваренное, ароматное кофе, вполуха прослушал новости. Опять где-то стреляют, кого-то посадили, где-то воруют и убивают, короче — в мире все по-старому. А правители — только и делают, что с жизнерадостными рожами вещают с экранов мониторов, что осталось недолго, надо еще потуже затянуть пояса, еще чуть-чуть — и вляпаемся мы во вселенское счастье, всем будет всего и помногу, и каждый будет счастлив и доволен.

Хм… Ага… Вляпаемся… В полный рост… Плашмя… Харей… В дерьмо…

Выключил газету, полистал телевизионные каналы. Посмотрел подготовку к сегодняшнему прибытию президента в этот город. Усмехнулся. Столько помпезности из-за часового посещения открывающегося еще одного филиала центра «Вечность».

Уже неделю этот город лихорадит. Проверки, собаки, полицейские, металло-радио-плазмодетекторы, вертолеты, и прочий спецантитеррор. Весь маршрут прибытия в радиусе пары километров перекрыли, каждую трещинку осмотрели, обнюхали. Возле каждой дырочки маячит невозмутимая харя полицейского. А что, жить долго ведь хочется всем. Даже президентам. И некоторые превращают это в гонку за каждой минутой жизни.

А как меня полицейские в черно-синих камуфляжах доставали, когда я загорал на крыше дома, недалеко от пляжа. Всего в двух кварталах от гостиницы, где я остановился. Такая тихая крыша, такая плоская, с невысоким парапетом, с изумительным видом на море, на пляж, на широченный проспект, разделявший городскую зону от зоны отдыха. Такая мирная и спокойная крыша. Так идеально, в отличие от переполненного пляжа, приспособленная для инсоляции. И как они меня доставали… Образно выражаясь — выпили весь мозг, пока не отстали, проверили и перепроверили всё, облазили-обнюхали всю крышу. Таинственно морщили брови и мотивировали свой рейд плановой проверкой. Ухмыляясь, чисто теоретически и вслух предположил, что проверка приурочена к приезду президента. На что тут же получил дельный совет — заткнуться и не умничать.

На разумные доводы, что до проспекта, по которому поедет президент, около двух километров, и с моей невооруженным взглядом он вообще не виден, их не вразумило. И меня, и крышу, и мой пластиковый, полутораметровой длины кейс, просветили всем, чем можно. Особенно кейс. Это уж совсем идиотами надо быть, чтобы пластиковый чемодан, трансформирующийся в изумительный шезлонг, рассматривать, изучая каждый болтик, да еще исхитрится, и откусить кусок пластика от ручки, и загадочно проронить: «Мы всё про вас знаем». И под конец еще бросили сквозь зубы, чтобы я на день приезда президента воздержался от приема солнечных ванн. Припомнил им сорок первую поправку к Конституции. Они многозначительно повращали глазами, недвусмысленно покрутили в руках плазеры и намекнули на то, что: здание высокое, крыша плоская и можно случайно упасть, а лететь до асфальта чуть меньше полусотни метров. В тот раз благоразумно промолчал. Но сегодня… В последний-то день моей чудо-командировки, превратившейся в небольшой отпуск на берегу лазурного моря. Да ни за что! Хоть пять минут, хоть минуту, но полежать на прогретой крыше, подставляя жаркому солнцу бока — дело принципа!

Единственным существом, которому было абсолютно все равно: кто — куда приезжает, и кто — где загорает, была огромная овчарка Дана, которая, щурясь от яркого солнца, громко дыша широко открытой пастью и склонив лобастую голову влево, с умилением смотрела на порхающую между нами бабочку. Которая непонятно каким образом забралась на такую высоту.

Надел наперсток пульта, принялся перелистывать каналы, пока не остановился на каком-то детском, где показывали мультики из далекого прошлого. Да-а-а, это не современные, психоделические мультфильмы, созданные мозгами мультипликаторов, укутанных вязким кокаиновым дурманом. Допивая кофе, прямо таки с наслаждением досмотрел эпизод, в котором безбашенный кот, постоянно во что-то влипая, пытался поймать мелкого мыша… Правда, просмотр, как всегда бывает, прервался рекламой, в которой первое месте занимала, уже набившая за столько лет оскомину, реклама проекта «Вечность». Уже сколько воплей было, сколько воздух сотрясали по этому поводу различные организации, да все без толку…

Проект «Вечность» был безумно дорогим детищем русского профессора. Детищем, перестраивающим молекулы ДНК человека, и переводящим биологические часы человека на пару десятков лет назад. Да, безусловно, долголетие вещь хорошая, но платить за каждые прожитое десятилетие сумму, сравнимую с годовым бюджетом крупного мегаполиса, мог не каждый. Каждый не мог, но наш президент, уже на протяжении третьей сотни лет изыскивал средства, видимо, из своей нищенской зарплаты откладывал… Год за годом, год за годом…

И, даже не морщась, с самым серьезным видом, с лицом, покрытым толстенным слоем заботы обо всем человечестве и выражавшем вселенскую скорбь, лил и лил водицу с экранов телевизоров. Ну, не будем себе портить настроение. Денег таких у меня все равно нет, проживу еще лет тридцать и хватит. И вообще, надо уже собирать свои нехитрые пожитки, да еще не забыть оформить заявку на ящик автопочты.

Закрыв дверь гостиничного номера, воткнул в щель пластиковую карту, возвещавшую, что постоялец ушел. Тут же из дальнего конца коридора метнулся отливающий металлом уборщик, ловко объехал мой багаж, стоящий на полу, и нырнул в раскрывшуюся при его приближении небольшую дверь рядом с моим номером. Подумав о том, не забыл ли я чего, но вспомнив про уборщика, возвращаться передумал. Надел рюкзак, взял кейс и направился к лестнице. Даже если что и забуду, уборщик обнаружит, бережно доставит к гостиничному распорядителю, а тот уже отправит по указанному мной в анкете адресу.

Поворковав с миловидной горничной, распрощался, щедро одарив её чаевыми. Выписался из гостиницы, скормив роботу пластиковую карточку и кликнув по панельке, на которой мерцал квадратик с лиловыми буквами «Выбытие». Подхватив пластиковый, ярко-желтый кейс, на котором красовались наклейки с пальмами, слонами и пирамидами, махнул рукой проезжавшему мимо такси. Оглянулся по сторонам. Улица были буквально забита автомобилями. До часа пик было еще далеко, значит большинство, поддавшись стадному инстинкту, ехали, чтобы поглазеть на бронированный кабриолет «Линкольн», в котором будет проезжать президент. А потом, за ужином, лучась от счастья, рассказывать, что видели самого главного.

Тьфу…

Пока такси филигранно вписывалось между припаркованными автомобилями, я уже передумал. И, как — только из-за сползшего вниз стекла на меня глянул окуляр наношофера и пластиковые губы, двигаясь невпопад, вопросили: «Вам куда?», я щелкнул робота по плечу, на котором была кнопка отбоя, повернул налево и зашагал вниз по улице.

Глянул на часы. До самолета оставалась пара часов с небольшим. Мысленно прикинув расстояние, свернул налево и зашагал через утопавшие в тени маленькие дворики.

Оставалось около пяти минут ходьбы, вот последний поворот за угол небольшого авторесторана «Мегафошки», и через большую площадь, на которой постоянно собирались любители голубей, появилась цель моего последнего отпускного визита.

Высоченный стеклянно-бетонный домина в пятнадцать этажей. «Где эта улица, где этот дом…» — невольно пришли на ум слова давно забытой песни. Давно, но не всеми. Остались еще уникумы, вроде меня, фанатеющие от двадцатого века.

Десять минут потратил на то, чтобы перейти площадь. Приходилось лавировать, пригибаться, пережидать… Сотни вальяжно расхаживающих жирных голубей, не боящихся человека, а взлетающих и пытающихся усесться тебе на плечи в надежде получить крошку печенья. И не меньшее количество мужчин, женщин, детей; фотографирующихся, кричащих, галдящих, смеющихся, сидящих, стоящих, фланирующих вдоль и поперек. Обходя одну компанию то ли китайцев, то ли японцев, столкнулся с пареньком, который, скалясь во все пятнадцать зубов, стоял, раскинув руки, а на нем сидели, переминались, взмахивали крыльями пара десятков сизых голубей.

После столкновения, птицы, вопя что-то на своём, голубином, подняв страшный шум, взлетели на пару метров и спланировали на мостовую неподалеку, тут же затерявшись среди своих сородичей.

Виновато улыбнулся пареньку, бросил: «Простите» и двинулся дальше, тут же про него забыв.

Добравшись до конца площади, положив руку на автозамок, ощутил резкое подрагивание, и калитка с ажурными узорами из торлона, совершенно бесшумно уползла в кирпичную стену, окружавшую высоченный дом. На лестничной клетке первого этажа, по уже устоявшейся привычке, минут десять посвятил разговорам о том, о сём с Анной Ивановной, бабулькой глубоко за шестьдесят. С того момента, как я облюбовал в качестве мини-пляжа этот дом, ни дня не обходилось без выслушивания местных новостей.

Вот, казалось бы, на дворе вовсю бушуют нанотехнологии, практически побеждены старость и смерть, человечество на грани путешествий во времени — но мочится в лифтах земляне не отучились. Отнюдь. И не спасали от писающих преступников ни детекторы мочи, ни парализаторы с микроботами, ни специальное настенно-напольное покрытие, выделяющее после мочеорошения слезоточивый газ… И только вот такие милые и разговорчивые бабули, по старинке именуемые вахтершами, изо дня в день, из года в год поддерживали хрупкое подъездно-мочевое равновесие, гоняя в шею любителей использовать подъезды домов в качестве туалетов.

Анна Ивановна тут же вывалила на меня целую обойму новых, с пылу, с жару, сплетен. Слушая вполуха старушку-вахтершу, делал заинтересованное лицо, поддакивал и возмущался хамством ремонтника домашних роботов Путушкина, который уже неделю как не может починить старенького бабулиного гувернера. Скорчив постную физиономию, посетовал на последний день отпуска, на последнюю возможность подставить горячим солнечным лучам свое бренное тело. На что тут же получил дозу ласковостей, горячий домашний пирожок с картошкой и чашку густого шоколада. Анна Ивановна, с умилением глядя, как я уминаю посоветовала мне еще раз приехать «в наш городишечко», и ни в коем случае не останавливаться в этих вшивых робогостиницах, а заезжать сразу к ней, благо «одна я в пяти комнатах, скучно очень». Лучезарно улыбаясь, пообещал ей вернуться, клятвенно сложив руки на груди, подхватил кейс и шагнул в капсулу лифта.

Пройдя через пирексовую дверь на крышу, ощутил в ушах острую, пронзившую голову, боль, которая тут же утихла. Хм, уже и свод Броуна работает в защитном режиме.

Президент еще не прилетел, а защита уже на полную работает. Тоже «гениальное» изобретение, и то же еще одного русского профессора. Жрет уйму энергии, зато можно сформировать нечто вроде купола, в котором что-то происходит с частичками пыли: то ли они поляризуются, то ли анодируются, то ли электризуются, то ли еще что-то с ними происходит, и после этого невидимая пылища носится в пределах купола в хаотическом порядке. И все бы ничего, вот только пробиться сквозь эту толщу не могут ни ионизосгустки плазеров, ни лучистые импульсы автоматов-стабиров, ни любой-другой энергетический выстрел. Только выстрелы электродами гравитронных пушек способны были пробить на пару сотен метров этот купол. Но какому же дурню понадобиться тащить установку в пару тонн весом, да еще и энергобатарею к ней на десяток мегавольт только для того, что бы пальнуть из неё в свод Броуна, который треть города накрывает? Гнусненько хихикнул, когда в голове возник образ тощего юноши, который обливаясь потом, волоком тащил громадную штуковину с длинной пушкой, с мигающими разноцветными огоньками.

Огнестрельного оружия пару веков, как кануло в лету, в ходу только дорогое, но от этого не менее смертельное энергооружие.

Открыл кейс, развернул его, и поставил на четыре короткие ножки. Вытащил из рюкзака мобильный телевизор, развернул небольшую зонтичную антенну. Скинул одежду, оставшись в ярко-оранжевых, с клубничками, плавках. Плюхнулся животом на разложенный шезлонг, блаженно потянулся. Взял телевизор в руки, и принялся пальцем пролистывать каналы. Вот мелькнуло знакомое и я остановился.

Камера репортера двигалась по огромному, переполненному залу аэропорта. Репортер «Главного канала», не затыкаясь, с истерическими нотками и пеной у рта верещал про прибытие президента. Камера метнулась к громадному окну. Вот громадный аэробус приземлился; вот вышел президент, кивнув в камеру в своей знаменитой сдержанной манере; спустился по трапу и уселся в «Линкольн». Сейчас машина, в окружении полицейских автомобилей и мотоциклов доедет до проспекта, кабриолет двинется с черепашьей скоростью, президент встанет, улыбаясь плотно сжатыми губами, помашет гомонящей толпе, проедет пару километров по проспекту и исчезнет в дверях филиала «Вечности».

Камера метнулась следом за машиной.

Следя краем глаза за экраном телевизора, думал о предстоящей работе. Над головой раздался нарастающий свист, резко перешедший в рокотание. Перевернувшись и прикрыв глаза ладонью от солнца, увидел, что над крышей завис небольшой аэролет, в прозрачном колпаке которого, напряженно вглядывался в меня сквозь линзы бинокля, полицейский. Приветственно помахал ему. Отложив бинокль, полицейский погрозил мне пальцем и аэролет, резко крутанувшись, рванул в сторону проспекта.

Через десять минут, когда президент уже подъезжал к конечной цели своего визита, со стороны голубиной площади раздался страшный, громовой шум. Сотни голубей, мгновенно, как один организм, пришли в движение; сотни крыльев наполнили воздух свистящим шумом. Десяток секунд и в воздухе повисла звенящая тишина.

Покачав головой, я кинул взгляд на часы. Ого, время собираться. И уже через пять минут я, махнув на прощание Анне Ивановне, поймал такси и поехал в аэропорт. Купил у кофейного автомата чашечку горячего напитка, направился к окошку регистратора, опустил в него пластину паспорта, прикоснулся пальцем к биометрическому датчику. Панелька над окошком загорелась зеленым, высветив надпись моего рейса и номер каюты. Дверь рядом призывно открылась, и я шагнул в зал ожидания. Подумав, двинулся в сторону приемщика автопочты. Встал за дородным дядечкой, который чертыхаясь, пытался впихнуть в окно автопочты объемный пакет.

Помог протолкнуть пакет, на что получил дружелюбное: «Сам бы справился», набрал на клавиатуре адрес ближайшего к моему дому почтового отделения и только собрался опустить кейс и рюкзак в приемное чрево автопочты, как в глубине зала раздался истошный женский крик.

Повернув голову, увидел, как пожилая женщина, выкатив глаза и вопя на одной ноте, указывала пальцем на огромный экран телевизора, парящего метрах в пяти над полом.

Уже знакомый репортер, вращая безумными глазами, заливал слюнями синий шар микрофона, на котором четко выделялась белая буква «Г». А рядом суматошно кричали, бегали и толкались люди. И сквозь шум, гам, крики внезапно прорезалось:

«Президента убили… Люди, как же так, президент… Они убили президента…» И дикий, протяжный вопль…

Да уж, великая новость. Ну, убили и убили… Что ж теперь? Не конец же света! В столице вон каждый день убивают, и что? Перед глазами пробежали кадры: раскрытый желтый кейс; зажженная петарда, летящая на встречу с голубями, и улыбка президента. Улыбка президента сквозь плотно сжатые губы. Сквозь холодную резину окуляра.

И опустил в приемное окно автопочты, следом за рюкзаком, кейс с пальмами, слонами и пирамидами. В котором, на черно-сером, бугрящемся ровными конусами пенороне, в отдельных ячейках, лежали допотопные, но от этого не менее надежные: датчики движения с сигналкой, пузатенький Leica Vector 210, черный прямоугольник лидара, калькулятор ABC. И дорогущая, раритетная винтовка СВЛ под самоснаряжаемый патрон с огромной трубой прицела ПТ-50. Все разобрано и аккуратно уложено в пенороновые гнезда.

Что ж теперь? У каждого может быть свое хобби… Кто-то марки собирает, монеты, подстаканники и даже утюги. А я… А я коллекционирую президентов. Мертвых президентов.