© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

В голубом небесном пространстве парили птицы над городом Мадрид. В танцующем полёте они словно играли друг с другом, гоняясь за потоком тёплого ветра. А их маленькие тени оставляли свой неповторимый узор танцев на стенах домов, проникая вместе с бликами солнца в окна. Многоэтажный дом, находящийся на улице Алькала, лениво просыпался. Игра птиц и их весёлая трель никак не могла отвлечь Тарона от потока назойливых мыслей.

– Не смотри ты на меня так пытливо, зеркало. Лучше ответь мне, ведь сегодня такой чудный день, а моя любимая проснулась без настроения, с нахмуренным личиком, почему?

Вслух рассуждая с зеркалом, Тарон немного рассеянными движениями поправил на шее галстук, в очередной раз про себя отмечая, что у Нелли всегда получается отлично повязать ему галстук. Его внимание было приковано к жене, лежавшей на супружеском ложе, стоявшем в центре просторной комнаты. Над ним висело огромное кольцо, по всей окружности которого легко передвигалась воздушная, полупрозрачная ширма цвета нежно-зеленого изумруда, с сапфировыми вкраплениями. У изголовья расположился высокий комод цвета какао с молочными разводами, а по бокам кровати стояли торшеры в виде плетущегося тропического цветка. Напротив кровати на стене висела авторская картина, а под ней находился небольшой, ручной работы комод, привезенный Тароном из дальней страны. В нём Нелли хранила всё, что было памятным для их семьи. Почти в углу спальни была стеклянная дверь, это был выход на мансарду, где Нелли своими руками создала маленький и уютный Эдем. По утрам солнце дарило своё тепло, озаряя этот маленький сад, и вместе с ароматом цветов проникало в их с Тароном спальню. Тарон, чуть улыбнувшись краешками губ в ответ на чарующую улыбку жены, вновь произнес:

– Зеркало, что же ты молчишь, словно партизан? – и, вздыхая, продолжил: – Что же испортило настроение моей Нелли?

Не моргая, Тарон смотрел в зеркало на отражение супруги, взглядом словно наслаждаясь ею, и в то же время подспудно ощущая тревогу. Нелли, молча наблюдавшая за мужем, на несколько секунд прикрыла глаза, прислушиваясь к голосу своего беспокойного сердца. Она была красивой, миловидной женщиной, невысокого роста, хрупкая, но сильная волей. Быстрым движением рук поправила свои короткие и непослушные темные волосы, кокетливо поведя плечами, сонно потянувшись, встала с постели. Накинув на плечи шелковый пеньюар салатного цвета, бесшумными шагами направилась к Тарону:

– Не мучай ты зеркало, оставь его, пусть молчит себе, любимый. Всё хорошо.

И, поцеловав его в плечо, потянулась к расчёске. Спустя пару минут она вновь пристально посмотрела в глаза мужа. Голос Нелли прозвучал дрожащими нотками тревоги, она боялась движениями рук выдать своё волнение, но брови предательски чуть дрожали, несмотря на все усилия скрыть состояние души.

– Тарон, люблю тебя!

– Ещё бы, как же так, такого брутального, как я, и не любить?! – Тарон рассмеялся и нежно подхватил на руки Нелли. Не тая сердечной страсти, закружились они по комнате, лаская друг друга взглядом. В их глазах уже на протяжении двадцати трёх лет горел свет любви, и кипела страсть в крови, и её запах, сводивший его с ума, её манящая улыбка кружила ему голову с того дня, как они познакомились. Он неустанно целовал её чувственные розовые губы, крепко держа на руках.

– Люблю тебя, Нелли! – шепнул он, прикасаясь губами к непослушным волосам.

– С годами твой поцелуй ещё слаще, Тарон! – проворковала она, нежно водя пальчиками по его щеке. – А моё настроение – это всего лишь дурной сон этой ночью. Этот день унесёт его, как уходит талый снег в землю. Любимый, отпусти же меня, надо успеть приготовить завтрак, и скоро наш сынок Рупен проснётся.

Ласково взъерошив шевелюру Тарона, она улыбнулась, стараясь подавить в себе страх, и, не произнося больше ни слова, вышла из спальни, направляясь в кухню. В огромной квартире кухня находилась этажом ниже и была совмещена с просторной столовой. Интерьер кухни и столовой Нелли подбирала вместе с одним из ведущих дизайнеров Великобритании, который угадал её желание совместить красоту с практичностью и функциональностью.

– Может, я тебя чем-то невзначай обидел? – выходя вслед за Нелли, встревожился Тарон, потирая ладонью в задумчивости свой высокий лоб.

– Я даже не имею желания возвращаться к этому разговору, – резко ответила Нелли, оглядывая кухню.

– Это впечатление от сна, Тарон, но его влияние не бесконечно. Она впервые столь резко ответила мужу, за все годы, совместно прожитые, он не слышал от неё подобного тона, и, увидев удивленные, непонимающие глаза Тарона, Нелли отвернула голову в сторону, виновато опустив синие глаза. Тарон обиженно, выпятив вперёд нижнюю губу, смотрел на жену, словно ребёнок, которого незаслуженно строго одернула мама.

– Позвони после обеда Ирэн, она даст тебе мудрый совет, что и как делать, чтоб не сбылся твой кошмарный сон, – еле слышно предложил он, бормоча ещё тише что-то себе под нос. В его голосе чувствовалось желание не быть услышанным Нелли. Ему вдруг захотелось покинуть кухню и остаться наедине со своими мыслями.

– Господи! – всплеснула руками Нелли. – Ты не изменился, Тарон, – и с сожалением добавила: – Ты все ещё сердишься на неё. А у Ирэн сегодня премьера в театре, ты не забыл?

– Нет. Такое забыть – всё одно, что себя не уважать. Порою меня посещают мысли, что она ведьма, ведунья, колдунья – но что-то нехорошее в ней присутствует… Я даже всё никак не могу найти талантливого сценариста, который смог бы до тонких деталей описать Ирэн во всём, начиная от характера и образа её жизни, – невесело пошутил Тарон с давней обидой в голосе.

Он даже не мог представить, что его слова, сказанные им Нелли, прозвучат для неё с более ироничным смыслом.

– Тарон, прекрати, – она обернулась к нему и потрясла в воздухе ложкой. – Ты, как ребёнок, насупился и злишься на Ирэн. Ещё немного, и ты топнешь ногой. А Ирэн ведь не только имеет звание заслуженной народной актрисы и почитателей со всего мира. Прежде всего, она заменила тебе родителей. А ты всё сердишься на неё, обижаешься и игнорируешь. Хоть она ни в чём не виновата перед тобой, давая тебе в жизни всё по максимальной возможности.

– Виновата она! – воскликнул упрямо Тарон, обиженно вздыхая и чуть не опрокинув чашечку горячего кофе, приготовленного им самим в турке.

Нелли не посмела возразить мужу. Перед глазами была вся его душевная боль, пережитая за годы жизни, его мучения и печаль. Задумчивым взглядом Нелли смотрела на мужа с вмиг осунувшимся посеревшим лицом, его сжатые губы и чуть выдвинутый вперед подбородок выдавали его мысли. Перед нею сидел не только любимый муж, а еще известный, всеми любимый режиссер, чьё имя звучало у многих на устах, и многие популярные актеры желали бы сыграть роли в его фильмах. Его известность ещё более возросла после выхода в свет его новой работы. Это был фильм, снятый им в Иране. Память воспроизвела те жуткие четыре дня, тот час, когда он сообщил ей о своём принятом решении создать документальный фильм. В новом фильме основной сюжет о солдатах, чьи жизни беспощадно поглотила страшная война, которую инициировала прихоть государства. Каждый раз, когда речь шла о войне, Тарон жестко критиковал государство, обвиняя его в бесчисленных пороках. Во время съемок фильма Тарон лично общался с матерями погибших, и словно сам пережил от начала до конца… хотя, есть ли конец в материнском горе? Было нелегко, почти невозможно говорить с Тароном о смерти, он становился другим человеком, в одно мгновение исчезала с лица улыбка и его небесно-голубые глаза становились бесчувственными стекляшками; нервничая, он неосознанно все чаще поправлял свою прическу, заглаживая серебристую седину к затылку. Его нежные и тонкие черты лица обретали суровость, и было что-то жесткое в его жестах. И одна Нелли знала и понимала причину такого радикального изменения в Тароне, от одного только услышанного слова «смерть».

Еще в детстве будущий режиссер тяжело перенес трагическую смерть любимых и любящих его, единственного сына, родителей. В тот день, который пришел, начавшись, как и другие дни, но ставший ужасным событием… По желанию родителей он остался у бабушки, а наутро, в тот день, проснувшись в радостном ожидании звонка от родителей, он вдруг увидел слезы и услышал крик Ирэн.

– Тарон, мне приснился жуткий сон, я не могу прийти в себя! Будто твои родители ехали в машине, и вдруг началась стрельба по автомобилю, превращая его в решето. Восьмилетний Тарон хлопал глазами, смотря на свою растрепанную, всю в эмоциях бабушку, и не мог понять, о чем она говорит. Ирэн не разрешала маленькому Тарону называть ее бабушкой, настаивая, чтобы он обращался к ней по имени. Но уже тогда он знал тот факт, что в тот день смерти его деда, мужа Ирэн, бабушке тоже привиделся вещий страшный сон, предвещая кончину деда.

Тарон интуитивно ощущал на себе объятия его строгой бабушки, хоть и ни разу за восемь лет жизни она не обняла его, как это делали бабушки его ровесников, ни разу он не видел и не получал от нее ласки. Ее грозный образ настолько запечатлелся в его детском сознании, что даже тогда, в тот день, она обняла его впервые, он так и не решился произнести вслух: «Не плачь, бабушка, не надо, не плачь».

Только мысленно повторял, как заклинание: «Бабушка, не плачь, бабушка, не плачь…» И так же рождались заклинанием слова на похоронах его родителей, где он крепко сжимал ручонкой ладонь его суровой бабушки. Она сумела удержать слезы в себе, ни слова не сказав вездесущим папарацци и не взглянув в объектив камер приехавшего телевидения. А после похорон, оказавшись дома, без посторонних и чужих взглядов и ушей, она негромко позвала его к себе:

– Теперь можешь плакать, Тарон, здесь только я и ты.

Ее слова прозвучали словно приказ для маленького мальчика. Строго взглянув в голубые глаза внука, она негромко, но четко произнесла:

– Они тут. С нами. Их присутствие незримо, – и она прикоснулась ладонью к фотографиям сына и невестки, стоявшим на одной из полок книжного стеллажа. И уже сразу же изменившийся, грозный взгляд Ирэн из-под нахмуренных бровей упал на пожилого мужчину на фото, улыбающегося и с раскинутыми руками, будто желая объять небо.

– Рудик, ты теперь доволен? Любимый, они оба теперь под твоим крылом, под твоей вечной опекой… – голос Ирэн оборвался, и слезы потоком хлынули из ее глаз:

– Береги их, Рудик! Береги! – прокричала она молчаливому мужчине на фото, глотая соленые слезы.

Тарон почти не моргая смотрел на бабушку, в его неокрепшей душе было больше жалости, чем сочувствия к Ирэн.

– Тарон, подойди ко мне ближе.

– Ты убила их! Ты! Ты! Ты! – неожиданно закричал Тарон ей, подавшись всем телом вперед. – Ты убила их! Ты убила их!

Прошли годы, но мысль о вещих снах Ирэн, о её предсказаниях кончины близких, родных людей настолько укрепилась в мозгу Тарона, буквально въевшись в его плоть вместе с обвинениями в смерти, что ни время, ни какие-либо другие обстоятельства не могли доказать обратное. И это все было неизменным, несмотря на то, что Ирэн не допустила ни няню, ни гувернантку к ребенку, сама заменив ему родителей, не жалея себя, не утаивая сил, одна растила его, воспитывала, уча многим нужным в жизни вещам, чтобы он стал Человеком, давая ему лучшее, что было в ней. А теперь он, будучи состоявшимся, взрослым человеком, сидел в кухне на высоком табурете перед любимой женой и невнятно бормотал себе под нос слова на своем родном армянском языке. Из всего потока его фраз Нелли еле улавливала отдельные слова, смутно догадываясь об их смысловом значении. И сердце Нелли все быстрее стучало, разрываясь от ощущений, от слов Тарона, в которых звучали воспоминания о прошлом. И вновь что-то напомнило Нелли о её сне, который она не решалась ему рассказать. Руки предательски задрожали и, отвернувшись от Тарона, скрывая нарастающее волнение, она хотела направиться в комнату Рупена, чтобы разбудить и поднять его к завтраку. Но её шаги остановил голос Тарона, прозвучавший за её спиной как мольба:

– Я эгоист. Любимая, подойди ко мне. Моя Нелли, – потянулся он навстречу её прикосновениям. Руки любимой жены нежно обвили его широкие плечи, и он со вздохом склонил голову к её тонким, заботливым пальцам. – Ты прости меня. Все эти годы тебе снились разные сны, а я даже не спрашивал, о чем они. Может, цветные, красивые, а может, и тревожные, но я не знаю об этом. И сейчас я вижу, как ты маешься, и хочешь мне о чем-то поведать, и стремишься убежать в другую комнату, борешься с собой, меня бережешь, чтобы…

– Люблю тебя, – перебив растерянного мужа, Нелли коснулась губами его губ, слившись в сладком поцелуе. – Тарон, – прошептала она. – Сон – это твоя любовь. И я живу твоей любовью, Тарон. Пойми. Мою жизнь ты превратил в волшебный сон, в бесконечный рай. Любимый, хочу сказать тебе, все 23 года, каждое утро, просыпаясь, встречая рассвет, я любуюсь тобой, смотрю на спящего тебя и тихо шепчу – ты мой, Тарон! Разве я бы вышла замуж за эгоиста? Нет. Ни за что!

Тарон встал со стула и, заключив её в объятия, крепко прижал к груди, осыпая поцелуями её волосы.

– Нелли, как жизнь дана Богом одна, так и ты для меня одна, моя единственная.

– Тарон, мне так нравится, когда мы так признаемся друг другу в любви, мой нежный птенчик, – скокетничала Нелли, скрыв свою тревогу от Тарона.

– О-о-о, любимая, а я так обожаю запах твоих пальчиков и улыбку, что сводит меня с ума, – улыбнулся Тарон. – Но ты расскажи мне о своем сне, что было в нем, что ты до сих пор встревожена, я чувствую, хоть и замечаю, как ты стараешься скрыть от меня беспокойство.

Тарон был настойчив, но Нелли колебалась, она то отводила свой взгляд в сторону, то вновь смотрела мужу в глаза.

– Я боюсь, что ты, узнав о сне, возненавидишь меня, – наконец тихо произнесла Нелли, опустив голову. И заторопилась:

– Я пойду разбужу Рупена, а то он уже опаздывает в школу.

Брови Тарона удивленно вздернулись, и он непонимающе посмотрел на жену:

– Тебя??! Возненавидеть???

Не удержавшись, Нелли вернулась к нему и крепко его обняла. Её сердце плакало и дыхание содрогало всю её сущность. Она уже не могла держать в себе переживания, и навзрыд плакала, прижавшись к груди мужа, и с водопадом слез, проглатывая некоторые слова, обрывками она поведала о своем страшном сне. И было ясно, что ей снились похороны их с Тароном сына, их Рупена.

– Ты провожал его в школу, вы шли через детскую площадку, и он побежал в сторону качелей… что-то произошло, эти обрывки… и он умер у тебя на руках, Тарон! – задыхаясь от плача, она смотрела в глаза Тарону, ожидая увидеть ненависть в его глазах. – Скажи же!

Но Тарон молчал. Он помог ей присесть на стул и быстро сходил за успокоительным. Целуя её руки, он заставил принять успокоительный препарат и, держа в руке стакан с водой, осторожно дал запить. Так же молча он положил свою сильную руку ей на плечо и медленно провел по её спине, словно желая забрать эту боль от любимой. Присев рядышком на корточки, он заглянул в её заплаканные глаза.

– Нелли, Нелли, прошу тебя, успокойся, дыши глубже, я рядом, любимая. Ты решила, что из-за какого-то сна я смогу возненавидеть тебя… – целуя руки Нелли, говорил Тарон. – Никто и ничто не сможет убить мою любовь к тебе, ты всегда знай это, любимая.

Немного помолчав, он бережно взял в руки её ладони:

– Я понимаю, на чём основан твой страх. Любимая, обещаю, даю тебе слово мужа, мужчины, что с нашим сыном ничего не произойдет, поверь мне, ничего не случится, – твердо произнес Тарон, вставая и не выпуская из объятий жену.

Тарон прислушивался к своим новым ощущениям и словно впервые почувствовал всю силу любви Нелли и её страх потерять близкого, самого родного человека, из-за его прошлого.

– Это всего лишь сон, – вновь повторял Тарон.

Порою, произнося определенные слова часто, человек сам себе внушает, убеждая смыслом слов, и тогда потеря близкого превышает все грани разума. Но в эту минуту Тарон думал о Нелли, о её любви. Ведь в его жизни она была для него всем, и сама жизнь опустела бы, не будь её рядом. И за всё, что происходило в его судьбе, он был благодарен ей одной. Её понимание и терпение многому научили Тарона. А на работе его коллеги даже подшучивали над ним, спрашивая: «Тарон, как же ты выдерживаешь эти часы работы вдали от любимой, от семьи?»

И только они вдвоем знали, как мучительно долго проходило это время отсутствия, где бы ни был Тарон. Каждый раз, когда выдавалась свободная минута, он набирал её номер телефона, только бы сказать: «Любимая, люблю тебя!». И услышать в ответ взаимное:

«Любимый…», и сердцем ощущать её улыбку, слыша прерывистое дыхание в динамике телефона. Сердце Тарона властвовало над его разумом, видя, в каком состоянии его любимая. И мысли его лихорадочно бились словами, и ни одного из слов не мог подобрать Тарон, чтобы успокоить любимую, вернуть ей уверенность. Внутри него, где-то в груди кричала душа, но всего хаоса слов было мало, все они были бессильны перед стеной страха Нелли. И только увидев подавленность и растерянность в глазах мужа с побелевшим от тревоги лицом, она сделала глубокий вздох, тихо произнесла:

– Я боюсь тебя потерять.

– Мы никогда друг друга не потеряем! – твердым голосом произнес Тарон. И добавил: – А сон твой как приснился, так и уйдет, как исчезает день.

– Любимый, чем же я заслужила твою любовь, Тарон? Чем? Твоя любовь такая всеобъемлющая, словно Вселенная, – целуя руки мужа, Нелли украдкой роняла слёзы.

– Нелли! – вдруг резко вставая, произнес Тарон. Необъяснимая импульсивность Тарона вмиг насторожила Нелли, она заглянула внимательно в его глаза, немного со страхом. Следя взглядом за каждым его движением, она заметила, как Тарон красиво приподнял свою левую бровь. И улыбка озарила её уста, она узнала ту самую мимику лица своего мужа, он всегда делал так, когда хотел тайком подшутить, его левая бровь, чуть дрожа, вскакивала на середину лба, и этот лукавый, игривый взгляд…

– Скажи-ка ответ мне на один вопрос: за 23 года нашей совместной жизни сколько раз я тебя ругал? – спросил Тарон, придавая лицу грозный вид.

– Только три раза, – стараясь не поддаваться возникшему ощущению ожидания неприятного разговора.

– И за что же я тебя ругал?

– Первый раз за то, что однажды зимой я не взяла с собой перчатки и мои пальчики замерзли. А во второй раз ты отругал за то, что я невзначай пересолила твой любимый суп. А в третий… – Нелли не удержалась и начала смеяться.

– Да-да, за что же в третий раз мне пришлось тебя поругать?

– За то, что войдя в туалет, я забыла закрыть дверь. А ты зашел и, присев передо мной и читая мораль, ждал. Что, это даже очень красиво? Тарон, не слушай меня, – опустив стыдливо глаза, попросила она. Он, улыбаясь, стал перед ней на колени, благодарным жестом взяв её за руки, и произнёс:

– Любимая, так вот. Запиши сегодняшнюю дату в твоей, любимой горячо мною, красивой голове, что твой Тарон ругал тебя за то, что ты в себе подняла такую тревогу из-за какого-то бредового сна.

Тарон хоть и видел на губах и в глазах любимой улыбку, но, зная её характер (она всегда старается не подать виду и держит в себе тревожные переживания) и чтобы избавить Нелли от лишних мыслей, он произнес:

– Нелли, любимая, я принял решение, сегодня же попрошу у Ирэн прощения. Прямо во время выступления, со сцены! Ты всегда учила меня понимать и прощать. И сегодня ты, сама того не осознавая, впервые научила меня принять то, что было много лет назад. Твоя любовь в словах разрушила все те воспоминания прошлого, эту жуткую картину тех дней, что терзали меня, время от времени возникая перед моими глазами. Ты словно смыла с готового эскиза все те ненужные, темные краски, под чьим влиянием я жил все эти годы.

Тарон замолчал, по старой своей привычке дотронувшись рукой до подбородка, чуть потерев его большим пальцем, он пристально взглянул в глаза любимой. И тихим, спокойным тоном в голосе продолжил вслух свои мысли:

– Нелли, годы в нас закладывают свои механизмы. Я, скорее всего, родился под счастливой звездой, в счастливой белой рубашке, поскольку этот механизм не смог разрушить меня ни изнутри, ни внешне. А вместе со мной нашу любовь, нашу семью, любимая, – и, подойдя ближе к своей жене, он протянул ей навстречу руки, желая заключить её в объятия.

– Ты подарила мне сегодня нового меня!

Нелли, утирая свои мокрые от слез глаза, крепко обняла своего мужа. Его голос, полный спокойствия и уверенности, пронизанные любовью к ней слова вмиг избавили её от страха, исчезла тревога, сжимающая ей грудь, а его объятия уносили куда-то её страх. И ощущение защиты и опоры, которое она утеряла вместе со сном, вновь вернулось к ней, словно свежий ветер. Обнимая Тарона, она чуть слышным шепотом произнесла:

– Господи, спасибо Тебе.

Годы научили многому, преподавая им обоим хорошие уроки, уча их вместе преодолевать препятствия в жизни. И только они вдвоём знали, какими усилиями всё давалось и сколько душевных сил им пришлось вложить, чтобы в их семье появился Рупен. Он был для них всем. Смысл их обоюдной жизни они видели в его больших, карих глазах. Он был их жизнью, их радостью, как радуга после дождя. Его кудрявые волосы и нежные черты лица были наполнены светом любви его родителей, и восьмилетний Рупен всегда повторял, улыбаясь: «Я как вырасту, стану таким красивым и брутальным, как папа, и буду мудрым и умным, как мама». И каждый раз по утрам, за завтраком, маленький Рупен повторял эти слова, по очереди подбегая то к отцу, то к маме, обнимая их и ласково прижимаясь головой к ним. И в глазах Тарона и Нелли играла улыбка нежности.

И это начало нового дня, утренняя заря, ничем не отличалось для Рупена от всех предыдущих начал, за исключением тех дней, когда отец уезжал в дальние поездки, связанные с работой. Солнце так же ярко сияло им в окна, и лучи бережно ложились на кухонный стол, сползая затем в причудливой игре бликов на светло-бежевый пол. Нелли рассказывала увлеченно Тарону, что французское телевидение предложило ей вакансию телеведущей в новой программе, посвященной примечательностям, и не только, городов разных стран.

Передача так и называлась – «Города мира». Узнав, что Нелли приглашают в Париж, Рупен воскликнул:

– Мама, а ты возьмешь меня с собой?

И, вскочив со стула, он подбежал к Нелли и повис у неё на шее, целуя щечки, повторил вопрос:

– Возьмешь меня с собой?

Обнимая сына, Нелли вопросительным взглядом посмотрела на Тарона. Его голос был решающим. Она хорошо знала, что Тарону будет трудно отпустить её, даже пусть, может, и на короткое время. Но также она знала, что Тарон понимает, насколько важен для любимой этот шанс, сколько лет она мечтала о таком предложении… Как она стремилась к вершине этой мечты. Тарон чуть хитро прищурил глаза и, наклонив голову, тихо произнес:

– А меня возьмете с собой?

Нелли и Рупен в один голос синхронно ответили:

– Мы подумаем…

Их радости не было границ, они втроем, в предвкушении поездки в Париж, подшучивали друг над другом и так в радостной беседе собирались на улицу. Нелли торопилась на работу, чтобы предупредить и сообщить о поездке в Париж, что она согласна и принимает предложение известной телекомпании. На пороге, прощаясь, они вдвоем поцеловались, и Нелли вдруг спросила:

– А как же твоя работа? Ведь твой график настолько плотный и заранее просчитан по дням и даже по часам, Тарон.

– Я все сам решу, ты не волнуйся, все улажу, и никаких эксцессов не возникнет. Поговорим об этом после премьеры Ирэн. Встретимся в театре, я как раз заберу Рупена из школы.

Вся переполненная радостными эмоциями, Нелли закружилась в легком танце вокруг любимого и, чмокнув его в обе щеки, шепнула:

– Ты лучший из всех мужей!

– Нет, нет, любимая, – ловя губами её поцелуи, – из всех мужей самым лучшим был первый мужчина, и имя ему – Адам, любимая, – улыбаясь, с искорками счастья в глазах проговорил Тарон. – Ведь он был настолько увлечен созданием семьи, что отдал за это все блаженство свободы и наслаждения беспечностью Рая Еве. Лучшими мужьями не бывают, любимая, – подмигнул он Нелли. – Есть только прекрасные, несравненные, лучшие жены!

– Льстец!

– Комплимент принят, – ответил Тарон и, кивком головы показав в сторону Рупена, продолжил: – А он весь в мыслях о Париже, небось, уже гуляет по улицам городским, пугая голубей, вылитый ты, мечтает и мечтает.

Нелли рассмеялась, шутя погрозив пальчиком Тарону, и поцеловала его. Она словно не хотела отпускать мужа и сына, в груди было какое-то щемящее чувство и даже мешало свободно дышать. Непонятное ощущение заставляло её застыть в такой позе, не пуская ни вперед, ни обратно. А Рупен в это время, крепко обнимая своего отца, произнес неожиданную для их ушей фразу:

– Мам, даже если бы ты меня не забрала с собой, и вы с папой приняли бы решение уехать без меня, я все равно мысленно был бы с вами. Я очень люблю вас, мам, пап! И я всегда буду с вами! Непонятная холодная дрожь пробежала волнами не только по Нелли, но и Тарон ощутил, как маленькими иголочками словно мороз пробежал по коже.

– Ты знаешь, да, что человек живет благодаря сердцебиению? – задал вопрос Тарон Рупену.

– Да, – тихо ответил ему Рупен, пристально и серьезным, недетским взглядом посмотрев в глаза своему отцу.

– Так вот. Ты – наше с мамой то самое сердцебиение.

Нелли от чувств чуть не расплакалась и, прижав голову Рупена к своему животу, шептала:

– Люблю тебя, мой малыш! Сынок… Люблю!

Она произносила эти слова, а в её груди словно что-то отрывалось, делилось на части и тяжелело с каждой минутой.

– Ну все, хватит этих сентиментальностей, пора ставить точку и завершать эту концовку, – провозгласил Тарон и, подхватив на руки Рупена, вышел. Открывая двери машины, он повернулся, чтобы поцеловать свою жену. Она шла следом, и на лице её было смятение и задумчивость. Тарон поцеловал Нелли, обнял за талию и дал напутствие:

– Будь аккуратна и следи обязательно за дорогой!

И, садясь в автомобиль, Тарон и Рупен глазами внимательно следили за движениями Нелли, как она кокетливо повела плечами и послала им обоим воздушный поцелуй и, сев за руль своей машины, подмигнула им фарами, это был условный знак – «До встречи, мои любимые». И, заведя мотор, умчалась по серой полосе дороги. Рупен долго провожал взглядом удаляющийся автомобиль мамы. И вдруг произнес неожиданную для Тарона фразу:

– Папа, хочу пройтись пешком, можно?

– А мы не опоздаем на твой первый урок?

– Мы и так не успеем. Можно?

– Можно, родной, – согласился Тарон, улыбнувшись ему и открывая дверь машины. – Ты что-то загрустил, из-за чего? У тебя какие-то проблемы в школе? Сынок.

– Нет. Так, мелочи. Сегодня мне как-то грустно, – выйдя из автомобиля, отвечал Рупен. – Папа, я сегодня проснулся грустным. А в школе всем известно, что я твой сын. И представь, кто, зная это, осмелится обидеть меня?

Тарон внимательно слушал сына и не расслышал звонок телефона. Задумавшись, Тарон смотрел на Рупена.

– Папа, тебе звонят, ты ответь. А я пойду покатаюсь на качелях.

Словно околдованный словами любимого сына, Тарон, не говоря ни слова, автоматическим движением нажал на кнопку ответа в телефоне. Раздавшийся в динамике голос любимой словно встряхнул его, приводя мысли в порядок. Нелли сообщала ему, что стоит в пробке.

– А мы тут решили чуть пройтись пешком, – ответил жене Тарон.

– Дай сейчас телефон Рупену, хочу его услышать, любимый, – попросила Нелли.

– Он сейчас катается на качелях, родная, – ответил Тарон. – Немедленно запрети ему кататься! – встревоженный голос Нелли чуть ли не разрывал телефон. – Немедленно! Ты слышишь меня, Тарон! Где ты? Алло…

Но Тарон уже не слышал голоса любимой. Как в замедленной съемке увидел он сияющую улыбку сына, а следом грохот оборвавшихся качелей. Он больше уже ничего не замечал, бросив телефон на асфальт, он бежал к детской площадке, к сыну, зовя его по имени.

Упав на колени перед сыном, он обнял его тело и дико прокричал:

– Рупен! Ты слышишь меня? Рупен! Сын!

В глаза бросилось то, что его руки были в крови Рупена, и зверским голосом он стал звать:

– Рупен! Рупен! Рупен!

И пребольшие глаза малыша что-то хотели сказать глазам Тарона, но сил не хватало. Пару секунд глаза Рупена, словно изучая, скользили по чертам лица Тарона, и взгляд Рупена застыл, смотря в небо. Небо словно снизошло со своей ниши, заняв пространство низко над землей, и печально заглядывало в глаза Тарона, одновременно отражаясь в застывшем взгляде его сына. Сидя на земле, Тарон качался взад-вперед, прижимая неподвижного Рупена к груди, и боль сковала его дикий взгляд, нечеловеческим голосом он кричал, и некоторые слова звучали на незнакомом для других языке.

– Рупен! Сынок, скажи хоть слово! – глухие рыдания вырывались из его груди. Он прижимал лицо ребенка к губам, целуя и одновременно смотря на свои руки, которые были в крови. На лице Тарона тоже были следы крови, после прикосновения к лицу его сына Рупена.

– Рупен! Рупен!..

Голос Тарона, как рев дикого зверя, звучал и бился эхом по онемевшему пространству, окружавшему двоих плотной стеной горя.

Собравшиеся вокруг люди шептали между собой о том, что произошло, об увиденном, кто-то, незнакомец, подошел к Тарону, положа руку на его плечо, произнес:

– Он умер.

Услышав страшные слова от чужого, постороннего человека, Тарон обернулся к нему, посмотрел на него невидящим взглядом и снова склонил голову к телу Рупена.

Незнакомый мужчина снова повторил:

– Он умер. Понимаете!

От его фразы Тарон, словно бешеный зверь, резко поднялся с земли и набросился на незнакомца, словами выкрикивая ему в лицо:

– Он не умер! Не умер! Не умер! – поднял руку на ни в чем не повинного мужчину и зверски начал его избивать, крича:

– Не умер!..

Тарон бил, добивал до крови, и вдруг остановился, вздохнул и, оставив того лежащим и избитым жестоко, отвернулся и подошел к телу Рупена. Упав перед сыном на колени, он вновь обнял его, и его уста что-то пробормотали. Он говорил сыну:

– Скажи им, что ты не умер. Скажи! Хоть одно слово скажи!

– Господи! Где Ты? Где? О, мой Бог!

Но Бог молчаливо взирал на мольбы убитого горем отца, и в этот миг, в эти секунды, отбивающие ставшие в один миг мертвыми минуты, не было во власти Бога сотворить чудо. А Тарон глотал слёзы и охрипшим голосом орал, зовя Бога, призывал святых, и его голос уже начал срываться, крадя слова. И когда сотрудники скорой помощи подошли к нему, он не подпускал никого близко к телу маленького мальчика. Никакие уговоры и доводы не дали результатов. Он, словно разъяренный зверь, набрасывался на каждого, кто приближался, и с силой отталкивал всех. Стоявшие вокруг люди не осмеливались предложить свою помощь, видя бешеные глаза Тарона и мальчика, лежавшего на земле в крови. А Тарон не слышал никого. В его ушах все сливалось в шум, и только одно имя было в этом шуме – Рупен!

И глаза Рупена застывшими зрачками смотрели на Тарона, а он все орал, прося сына, чтоб тот произнес хоть одно слово.

– Сынок, родной, мой Рупен, сыночек, скажи хоть слово!.. – целуя его похолодевшие маленькие ручки, просил Тарон. – Не оставляй меня! Рупен, скоро мама придет! Я уже слышу её шаги, сынок. Ты увидишь её, снова улыбнешься, встанешь, и мы втроём пойдём домой, сынок.

Тарон обвил руки вокруг маленького мальчика и бережно приподнял его, вставая. Они были в земле, смешанной с кровью. Осторожными шагами он направился в сторону скамейки, находившейся неподалеку от детской площадки. Присев на краешек скамьи, Тарон аккуратно прижал тело Рупена к груди, прерывисто дыша, и тихо хриплым голосом прошептал:

– Рупен, сынок. Люблю тебя. Я знаю, ты слышишь меня, мой родной. Сынок. Не оставляй меня. Сынок.

– Разрешите, я осмотрю вашего сына? – подойдя к Тарону близко, врач скорой помощи предусмотрительно остановился поблизости и поставил саквояж рядом с собой. – Я не отберу его у вас. Я только осмотрю его. В вашем присутствии. Это необходимость.

Врач был молодым мужчиной, с пенсне на носу, как когда-то, в старые времена, носили профессора.

Тарон, чуть приходя в себя от его спокойного, уверенного и вежливого тона, внимательно оглядел врача и посмотрел прямо в глаза, одновременно изучая его черты лица и жесты, поняв, что врач молодого возраста. И вдруг он заметил, что у молодого доктора такие же кудрявые волосы, как у Рупена, и есть схожесть в чертах лица. Тарон молчаливо кивнул головой, но спустя несколько секунд тут же добавил:

– Только не делайте ему больно. Он ведь еще совсем маленький, он ребенок. Он мой единственный сын.

– Я не причиню вашему сыну боли, могу за это поручиться, – ответил врач, еле сдерживая слезы. Ему было не по себе видеть убитого горем отца, его страдания и невыносимую боль в глазах.

– Если вы позволите, я осторожно возьму его из ваших рук.

Тарон словно задумался, пытаясь до конца осознать слова, произносимые доктором. Поцеловав Рупена, он дал согласие. Врач аккуратно и бережно забрал Рупена из сильных рук Тарона и поторопился в сторону машины скорой помощи. Стоявшая неподалёку женщина, по-видимому, помощница доктора, подхватила саквояж и пошла вслед за доктором. Тарон смотрел в сторону врача и машины скорой помощи, следя за происходящим, и, вмиг ощутив жгучую пустоту, потянулся рукой в свой карман брюк, достав пачку дорогих сигарет. Пальцы дрожали, он обронил одну сигарету, вторую. Наконец он подкурил, закашлявшись. Сквозь дым он заметил, как издалека к нему бежали Нелли и Ирэн.

– Тарон! – звала его Нелли.

Но Тарон молча смотрел на торопившуюся к нему жену, и ни слова не говоря, глотал дым сигарет. Он стал замечать, что вокруг толпа людей, и следил за ними из-под нахмуренных бровей. Он наблюдал за Ирэн, которая просила разъяснений у врача скорой помощи, и как тот опустил голову, жестами говоря Ирэн, что уже слишком поздно.

Он слышал громкий плач жены и ее голос, требующий и просящий одновременно не забирать сына. Но врач скорой помощи словно не слышал мольбы с уст матери. А она просила их подпустить её к сыну ближе, она заглядывала в окна машины, надеясь увидеть сына, но сквозь матовое стекло ничего не было видно.

– Я сожалею о случившемся, но ваш сын мертв. Мои соболезнования. Уже не в наших силах что-либо исправить. Нам остается только забрать его…

– Я еду с вами! – перебивая врача скорой помощи, утвердительно сказала Нелли.

– Простите, но я думаю, вам сейчас необходимо остаться с вашим мужем. Он нуждается в вас, и именно ему сейчас необходимо, чтобы вы были рядом, – кинув взгляд в сторону Тарона, врач глубоко вздохнул.

– Он прав, – вмешалась в их разговор Ирэн. – Я поеду в машине с ним. А ты останься с Тароном.

Врач скорой помощи с первого взгляда узнал в пожилой женщине знаменитую актрису Ирэн Хукаси. Её огромные черные глаза, обрамленные длинными ресницами, не утратили своей красоты. Ирэн унаследовала красоту Кавказа. Её тонкие черты лица, несмотря на немолодой возраст хозяйки, хранили в себе нежность и хрупкость. 76-летняя Ирэн Хукаси, не раздумывая долго, распорядительным поставленным голосом произнесла:

– Нелли, иди к Тарону.

Садясь в машину, Ирэн глазами словно обняла своего любимого правнука и, повернув голову, глубоко вздохнув, посмотрела через открытую дверь вслед удаляющейся к Тарону невестке.

– Тарон, любимый, – обняв своего мужа, произнесла Нелли. – Ирэн поедет с Рупеном, там, в больнице…

Не успев объяснить Тарону, она осеклась, увидев покрасневшие, ставшие вдруг звериными глаза. Он смотрел в сторону машины скорой помощи. И из его груди вырвался крик:

– Куда вы везете моего сына??

Нелли, вся дрожа, стояла рядом, она не знала, что сказать.

– Тарон, любимый, так надо, чтобы…

Но он не слышал голоса жены. Только звук мотора машины скорой помощи и как колеса, плавно тронувшись с места, повернули в сторону дороги. Тарон торопился, ускорял свои шаги, крича:

– Стойте! Куда вы везете моего сына??

Но его никто не слышал, лишь толпа любопытных вокруг детской площадки. Но водитель скорой помощи заметил в зеркале заднего вида, как Тарон бежит вслед за машиной.

Сердце Тарона разрывалось от собственных ударов и дыхания еле хватало, чтоб бежать дальше.

– Сынок! Мой Рупен! Сынок! Родной мой!..

Тарон долго бежал, не останавливаясь, и звал своего ребенка.

– Верните мне моего сына! – кричал он. Силы уже сдавали, и ноги становились ватными, а он все продолжал звать:

– Рупен! Мы скоро будем вместе! Мой родной! Рупен!..

Ноги Тарона не выдержали, и он упал на асфальт, больно ударившись, хоть и не ощущая физической боли. Он пополз вслед, подтягиваясь на руках, руки дрожали, не повинуясь ему. Он изо всех сил повернулся на спину и посмотрел в небо.

– Господи. Верни мне моего сына!..

Схватившись за голову, Тарон уже орал без голоса, и его сильные руки деревянными пальцами впивались в его седые волосы. Он зверски начал терзать самого себя, оставляя глубокие царапины на лице.

– Тарон! Тарон, остановись! Что ты делаешь… – еле дыша, просипела очутившаяся рядом Нелли. Она весь путь бежала изо всех сил за мужем, спотыкаясь и падая. Встав на колени рядом с мужем, она быстро-быстро дышала, но смогла произнести:

– Тарон, любимый.

Крепко обняв его, она склонила его голову к своей груди, всем сердцем желая избавить его от боли. И не думала, что мучения Тарона только начались…

На похоронах сына Тарон молча стоял, не проронив ни слова. Внимательно он смотрел, изучая черты лица своего сына. В похоронной процессии он словно был наблюдателем, и каждого пристально осматривал, и словно бы запоминал жесты, действия, речи. Без чувств, без эмоций, с окаменевшим лицом. И вмиг он вдруг остановил свой взгляд на Ирэн. Его бабушка громко, навзрыд плакала, держась за руку Нелли. Иногда она пыталась что-то сказать Нелли, а та, обнимая её одной рукой, стояла с серым, землистого цвета лицом. Рядом с ними всё время находился их семейный доктор Альберт Манукян и зорче любой охраны наблюдал за Ирэн и Нелли. Тарон перевел взгляд на своих коллег. В их глазах он увидел боль вместо жалости, которая обычно присутствует в таких случаях в умах людей. Жалость – она подобна меркантильности. И от неё не все люди застрахованы. Каждый из собравшихся тихими шагами приближался к гробу Рупена и произносил чуть слышным голосом прощальные слова. Как всё это выдерживало сердце Нелли – известно, наверное, только Небесам. А они разрывались в своей бесконечности пространства, и чувствовалось, как всё вокруг словно застыло, оцепенело от горя родителей. Когда работники старого кладбища взяли в руки гвозди и подошли к гробу Рупена, сильный ветер вдруг пронесся над всеми присутствующими, и всем был слышен его протяжный дикий стон. Тарон остановил работников, преградив торсом им дорогу, жестом давая знак, что ещё рано для их работы. Повернувшись, Тарон медленно подошел к гробу Рупена. Склонившись над сыном, взял в руки его маленькие ладони и чуть слышным, севшим голосом обратился к сыну:

– Сегодня очень многие принесли что-либо из того, что было частью нашей жизни вместе с тобой. Чтобы тебе там, в раю, не было скучно. Вот мама держит твою любимую шапку, и Ирэн принесла твоего обожаемого Тэдди. И мои коллеги принесли именно те конфеты, которые ты любишь. Тут присутствуют все твои друзья, сынок. Знаю, ты сейчас всё видишь. Хоть и молчишь. Только не знаю ответа… простишь ли ты меня. Я не сдержал своё слово, данное обещание, что оберегу тебя. Сынок, мой Рупен! Если бы было возможно вырвать собственное сердце из груди и отдать тебе, чтобы оно хотя бы в раю оберегало тебя. Не задумываясь, я бы прямо сейчас сделал бы это. Я умер вместе с тобой, мой родной, – взгляд Тарона взметнулся в небо, и мужчина сдавленно произнес: – Господь, ты не жалел моего сына, так же как не жалел и своего сына Христа, принося его в жертву человечеству. Сегодня я отдаю тебе в руки моего Рупена. Обереги его в раю, как своего.

Поцеловав руки и лицо своего сына, еле держась на ногах, Тарон в последний раз посмотрел на маленького недвижимого Рупена. Поискав глазами работников, он кивнул им головой, давая понять, что те могут приступить к своей назначенной работе. Тарон повернулся лицом ко всем собравшимся, и впервые за несколько дней молчания обратился к ним.

– Тихо скорбите о моем сыне. Он спит. Прошу вас, не потревожьте его крепкий, вечный сон…

Тарон снова устремил свой взгляд в небо и что-то произнес шепотом на своем родном армянском языке. И вновь повернувшись, взглянул на уже закрытый маленький гроб, в котором покоился его Рупен. «Я каждый день буду навещать тебя. Обещаю…» – мысленно проговорил он…

После похорон сына Тарон ни с кем не разговаривал и каждый день, приходя на кладбище, навещал своего сына Рупена, вновь и вновь слыша звуки падающей горстки земли, покрывающей гроб сына. И следом голос Нелли: «Господи, за что!..» Дни шли за днями и словно червяками поедали разум Тарона. И только приходя на могилу Рупена каждый день, он словно обретал покой, ненадолго оживая, рассказывая, что происходит в мире, что делает мама…

И только когда уже начинало рассветать, Тарон торопился домой, чтобы успеть посмотреть новую серию любимого Рупеном мультфильма, чтобы потом, придя вновь к могиле сына, рассказать продолжение новых приключений всех героев… Тарон находил смысл в каждодневных визитах к могиле сына, это был словно ритуал, без которого всё было пустым. И никакие увещевания, никакие слова, услышанные от близких, в особенности понимание Нелли, не помогали Тарону хоть немного унять эту сжигающую боль в его сердце. Словно замедленно действующий яд, боль все глубже и глубже впивалась в разум Тарона, держа в острых когтях его сердце. И через него разрушая, помимо его жизни, судьбы близких, всех, кто окружал его вниманием, чуткой заботой, мудрым пониманием, и терпением. Эта нечеловеческой природы боль властвовала над сознанием Тарона и меняла его настолько в противоположную сторону, что в нём проснулась ненависть к детскому смеху, к самим детям, и он не мог спокойно пройти мимо детской площадки, стоять возле парка, где гуляли дети. Радость чужих детей пробуждала в нём злость и слепую ярость… Его коллеги по работе с пониманием относились к горю от утраты любимого, единственного сына. И, идя навстречу, им пришлось отменить основные съемки, приостановить работу над текущим фильмом. Каждый день все ожидали его возвращения, хоть и вынужденно уже разорвали контракт с несколькими актерами, возмещая ущерб и неустойку. А в это время Тарон, словно сторонний наблюдатель, изучал мир, вслушиваясь в его звуки. Но ничего не волновало его, не цепляло за живое, чтобы другими глазами посмотреть в глаза Жизни. Его мысли блуждали вдали от городской суеты, среди молчаливых памятников, возле небольшого креста, под которым покоился в земле его Рупен.

– Сегодня ровно три месяца, как тебя нет в этом мире живых, – приседая возле могилы Рупена, проговорил Тарон. – Ты прости меня, что сегодня не смог придти пораньше. Я спал, и ты снился мне. Мы беспечно шагали по городу, гуляя. Как ты, родной?

Тарон замолчал, машинально потянувшись в карман за пачкой сигарет. Подкурив очередную сигарету, он вновь продолжил монолог:

– Вижу любимые цветы твоей мамы, сирень. Она навещает тебя. Твоя мама тоскует по тебе, хоть и скрывает чувства от меня, пряча слёзы. Да, сегодня…

– Луна красавица!

Тарон не успел договорить свою мысль, как услышал за своей спиной всего два слова: «Луна красавица!». Он обернулся в сторону прозвучавшего голоса. Позади себя он увидел стоящего старика. Его лицо все было покрыто мелкими морщинками и еле были видны его брови, а маленькие глаза пристально вглядывались в Тарона. Старик поднял голову к небу и смотрел на луну, она освещала желтым цветом всё вокруг, не обращая внимания на всё, что происходило под ней. В руках старик держал две большие кружки крепкого горячего чая. Не глядя на Тарона, старик протянул ему кружку, предлагая:

– Возьми выпей. Что-то холодно сегодня.

Тарон молча взял из рук старика кружку чая.

– Я за тобой уже давно слежу, – старик, чуть кряхтя, присел рядом с Тароном. – Даже знаю, о чём ты думаешь.

– О чём же мои мысли? – сделав маленький глоток чая, задал вопрос Тарон.

– О том, что ему, – кивнув головой в сторону могилки Рупена, – холодно ли там.

В ответ Тарон, скрывая чувства, склонил голову, давая понять, что старик прав.

– А знаешь, им не холодно тут, под земным покрывалом. Им бывает холодно тогда, когда близкие убивают себя, наказывая, винят себя и умирают в себе. Вот тогда они словно во льду, и им холодно, и не могут они ничего изменить, – спокойным голосом вещал старик, делая глоточки чая. И неожиданно добавил:

– Вот чай. Крепкий, с горьковатым, терпким привкусом. Но мы можем изменить вкус чая, чуть больше посахарив его. У боли тоже есть свой индивидуальный вкус.

Тарон пристально посмотрел на старика и, чиркнув зажигалкой, подкурив новую сигарету, протянул пачку сигарет старику, молчаливо предлагая тому составить компанию.

– Угощайтесь, – предложил Тарон.

– А у меня свои, – ответил старичок, и тут же передумал: – А хотя, давай-ка.

И взяв одну сигарету, он сначала поднёс её аккуратно к своему носу и сделал глубокий вдох, втягивая в себя её аромат.

– Терпкий запах, – выговорил старик.

Тарон только чуть усмехнулся. А старик продолжил:

– Ты так сильно переживаешь за Рупена… – подкурив сигарету и вновь поглядев на луну, сказал старик.

– Откуда ты знаешь имя моего сына? – вдруг резко спросил Тарон.

– А я тут всех по именам знаю, и даже то, какой был человек при жизни, – старик был спокоен, напоминал тибетского ламу. – Луна так прекрасна в желтой тунике! – всё выражал свое восхищение старик.

И тут его взгляд скользнул по Тарону, упав на его дрожащие руки. – Ты застегни свою куртку.

Тарон вновь задал вопрос:

– Откуда знаешь ты имя моего сына? Но хотя…

Тарон перевел взгляд на небольшую надгробную надпись, где было упомянуто имя его сына. Старик привстал со скамейки и, вновь подняв голову к звездному небу, неторопливо проговорил:

– Тут я работаю уже больше десяти лет сторожем. Как видишь, оберегаю покой ушедших. Всех тут знаю, их жизни мне известны. У каждого своя неповторимая история, – сделав глубокий вздох, старик подсел поближе к Тарону. Он словно чувствовал сам физически боль и крик, терзавшие все существо Тарона, хотя от одного взгляда можно было прочесть по лицу Тарона – оставьте меня одного, наедине с моей болью. По-отечески положив руку на плечо Тарона, старик тихим голосом спросил: – А знаешь ты, что говорит тебе твой сын?

Да, ты не слышишь его голос, даже в себе ты голос сына заглушил своими мыслями. А все они ведь тоже разговаривают с близкими, кем любимы и кого любят. Я больше чем уверен, он и сейчас говорит тебе: «Пап, береги мою маму, береги себя». А ты не слышишь. Никто из нас не может слышать их, мы, люди, слишком грубы для восприятия того, куда все в итоге уходим. А они никогда не позволяют себе потревожить нас. Это мы, простые люди, сами того не желая, тревожим их покой, их мир. И не понимаем, что сами причиняем им боль. Вдвойне. Ведь грань никогда не станет эллипсом… Внимая мудрым речам старика, Тарон едва сдерживал свои скупые слёзы, накопившиеся озерами в его синих глазах. Боль цепко держала разум в своих тисках и не давала осознавать смысл сказанного невесть откуда появившимся человеком, сидящим сейчас рядом с ним.

Глядя куда-то в пространство, Тарон чиркнул зажигалкой, подкуривая сигарету, сделав затяжку, дотронулся рукой до своего лба и медленно прошептал: «Господи…». Боль усилилась и билась частым пульсом в его висках. Глаза Тарона закрылись, и он перенесся мыслями в тот день… Со стороны видя себя отвернувшимся на секунду – и шум, этот ужасный грохот оборвавшихся качелей. И застывшие глаза сына… Бесконечный, ненавистный гул собравшейся вокруг толпы. От боли Тарон закричал, не выдерживая потока картин прошлого. А старик молчал, глядя в небо, и ничем не выдавал своё присутствие, только пускал облачка дыма сигареты. Время шло своим чередом, не тревожа тишину. Приходя в себя, Тарон оглянулся:

– Мой сын ведь в раю?

Старик провел ладонью по своим волосам, наклонил голову и, чуть подавшись вперед, ответил:

– Не знаю. На этот вопрос ответит твоё только сердце, – и, приложив ладонь к груди Тарона, продолжил: – Если твой сын в твоём сердце, значит, он в Раю. Ведь сердце каждого человека – это и есть настоящий рай и ад. А твоё сердце для сына – это и есть рай.

Тарон положил ладонь на руку старика и с каждым мгновением всё больше ощущал неведомую силу, которую никто из близких так и не смог дать ему.

– Тебя сам Бог послал, указав дорогу ко мне.

В ярком свете луны Тарон наконец-то узрел зеленые глаза старика, и свет доброты в них такой силы, и словно обнимающую его боль.

Гася сигарету, старик всё так же спокойным тоном проговорил:

– Поезжай домой, сынок. Тебя ждёт любимая. Твоя жена очень нуждается в тебе. Вы необходимы друг другу.

– Я её люблю, – и, уходя, пожал руку старику. – Спасибо!

Старик улыбнулся и долго провожал взглядом удаляющегося Тарону.

– Да осветит Господь твой Путь, – тихо прошептал старик.

Всю дорогу, сидя за рулем, Тарон вслух говорил сам с собой, обращаясь к сыну:

– Рупен, сынок… Я не ведал, что причиняю тебе боль. Ты прости меня, своего глупого отца. Сынок, ведь ты меня слышишь, мой родной…

Входя в дом, Тарон заспешил в комнату, где он ожидал увидеть Нелли. Распахивая дверь, он не успел сказать всё, о чём думал: что найдет в себе силы, что он любит её и не оставит одну, признать свою ошибку, что был слаб, позволив себе отдалиться от любимой, а ведь у них одна боль.

– Ты, кроме как о себе, ни о ком и ни о чем больше не думаешь, – встретил его обиженный голос Нелли, и в её взгляде был укор, и грусть, и тоска. Она внимательно смотрела прямо в глаза Тарону и ждала объяснений.

– Поясни мне, для чего ты сломал все качели на детской площадке? Что тебе сделали эти невинные дети? Ты хоть понимаешь, что этим поступком ты набросился на них? Сегодня в дом приходили родители этих детей… Слёзы навернулись на глаза Нелли, и возникший ком в горле не дал договорить. Она замолчала, стараясь глубоко и медленно дышать. Найдя в себе силы, она встала и подошла к мужу. Положив руки ему на плечи, заглянула ему в глаза:

– Любимый, помоги мне, скажи, как, что мне сделать, чтобы вернуть тебя?

– Нелли… Я просто не мог больше смотреть на играющих, резвящихся детей, присутствующих на площадке, радующихся жизни. А нашего Рупена нет среди них. А эти качели напоминают о том дне, – склонив голову на плечо Нелли, виновато ответил Тарон.

– Господи, Тарон!.. – вырвалось из груди Нелли.

– Любимая, – продолжил тихо говорить Тарон, – я сегодня встретил одного старика. Он многое мне объяснил, и знаешь, наш сын сейчас в раю. Он тут, Нелли! – и положил ладонь на грудь, где билось сердце. – Только я в тот день умер вместе с ним. И не знал, не догадывался, что пока бьется мое сердце, наш Рупен жив. И он вместе с нами. Значит, он не умер!

Все мысли Тарона были только о жене. Только боль, что с каждой секундой убивала его изнутри, частицу за частичкой, на этот раз отдыхала в нём. Будто бы тихо себе дремала где-то в недрах души Тарона, этим самым давая Тарону набраться сил. Положив голову на колени своей жены, он устало заснул, поцеловав прежде пальцы любимой, которые, спрятавшись в его шевелюре, нежно играли с его седыми прядями, а она мысленно призывала Бога. Нелли очень боялась, что от горя и боли Тарон лишился разума. Зная Тарона, Нелли и представить себе не могла, что её муж, будучи человеком сильным, не сможет контролировать себя и не думать ни о чем, ни над чем. И даже его коллеги, постоянно звоня Нелли, беспокоясь, задавали вопросы, узнавая о состоянии Тарона, надеясь, что время поставит все на свои места. И Нелли верила в любимого, хоть, вновь поговорив с ним, она слышала слова, которые он повторял каждый день, что пока бьется его сердце, это означает, что их Рупен жив.

Мысли то давали Нелли надежду, то отнимали от Нелли тот свет, который давал ей желание жить, спасая её. Ей хотелось, чтобы утром Тарон проснулся и как прежде обнял её, и она сообщила бы ему, что её приняли на работу в Париже, что Тарон вместе с нею полетит во Францию. Но это происшествие днём, когда, приехав домой, перед её глазами предстала пустая площадка с поломанными качелями, и вдали напуганные детские лица, и растерянность их родителей… И во всём был виновен её Тарон. От одной этой мысли, которую она не желала допускать, её бросало в холодную дрожь. Она в уме перебирала все возможные варианты ответов Тарона, когда он узнает о предложении и готовом решении гендиректора телевидения, где ей предстояло начать новую карьеру. Но у судьбы были уже свои планы насчет предстоящей поездки. Так, в мыслях, пролетела ночь, на часах уже пробило восемь, и комната осветилась лучами солнца. Осторожно укрыв Тарона, она аккуратно, чтоб не разбудить спящего мужа, встала с постели. Накинув на плечи халатик, она на цыпочках направилась в ванную комнату. Не предполагая даже, что Тарон проснется, почувствовав, что она не рядом с ним. А он, встав, услышал звук струящейся воды и, потянувшись, подойдя к столику, он сквозь сон заметил конверт, лежащий на нём. Вскрыв, он внимательно прочел содержимое письма, вложенного в конверт. По его изменившемуся лицу было видно, что информация ему не понравилась, и с недовольным видом он дочитал, узнавая, что его любимая приглашена в Париж на должность телеведущей. Но больше всего удивила дата, стоявшая в конце письма, это был вчерашний день. И Тарону в голову начали приходить колючие мысли о том, что Нелли решила скрыть это письмо от него, и хуже того – оставить его, уехать самой в Париж. Его затуманенный мозг не допускал мысль, что Нелли ждала его ответа, что только от его решения зависел исход поездки в Париж. Она была ко всему готова, и если бы Тарон сказал «нет», она бы не поехала, и даже если бы он отпустил её одну, она бы не согласилась. Услышав приближающиеся шаги жены, Тарон вложил обратно в конверт листок и положил на стол. Найдя свои сигареты, он подкурил. Нелли вошла плавными шагами в комнату, на её губах играла улыбка нежности к мужу. Тарон стоял у окна, спиной к ней, пускал облачка дыма вверх. Она подошла к нему и положила ладони на его широкие плечи, склонив голову ему на спину.

– Любимый… – в её голосе звучала любовь, лилась нежность и чувствовалась тоска по мужу.

Тарон обернулся к любимой.

– Тарон, почему ты так смотришь на меня? – удивилась Нелли, увидев сердито нахмуренные брови мужа и злость в его глазах. – Что с тобой, Тарон, любимый?

Тарон протянул вперед руки, но вместо объятий он грубо оттолкнул её от себя.

– У тебя есть хоть капля уважения к нашему Рупену? Ведь он жив!

Упрек Тарона застал Нелли врасплох; недоумевая, она смотрела на мужа. В последнее время она каждый раз находила объяснение его поступкам, даже тем, которые противоречили её пониманию. Но на этот раз она не понимала, к чему этот вопрос, зачем?

– Смотрю на тебя и прихожу к выводу, что для тебя важна только твоя работа и больше ничего!

– Тарон, извини, но я сейчас тебя не понимаю.

Тарон с сарказмом усмехнулся.

– Мать, которая укутана шалью горя потери собственного единственного сына, разве будет вот так краситься? И одеваться, как будто собирается на праздник? – и Тарон зло швырнул на столик пачку сигарет, но промахнулся, и она, пролетев дальше столика, ударилась о стену, и несколько сигарет выпали, рассыпавшись.

Нелли не понимала, но всем сердцем желала забрать эту боль у любимого, и сделала шаг навстречу ему, чтобы обнять и прижать к груди, прошептать нежные слова… но колючий взгляд Тарона оттолкнул её. В его взгляде была злость и даже где-то ненависть к своей жене.

– Если бы ты сама выносила его под сердцем и родила, то ты бы сейчас не красилась бы, как кукла! И не стояла бы передо мной в красивом платье! – гневно, в бессилии жестикулируя, кричал он на жену. – Ты не знаешь, что такое быть матерью, поэтому Бог не дал нам иметь наших собственных детей!

Его слова звучали как приговор. Впиваясь кинжалом в её разум и сердце. За все 23 года совместно прожитой жизни, Тарон ни разу ни в чём не упрекнул любящую его женщину, его жену, и тем более не позволял, чтоб что-то причинило ей боль. А сейчас он бил прямо в кровоточащую рану, жестоко. Нелли не хотела. Не могла верить тому, что увидела и услышала, что это её муж стоит перед ней. Ведь ни разу он не упомянул в разговорах, что она бесплодна. Что человек, который её поддерживал в те ужасные дни, 16 лет лечения от бесплодия, когда она умирала и вновь воскрешалась надеждой на тест… И окончательный диагноз врачей, поставленный в итоге… Она тогда даже хотела уйти, тайком. Собрав свои вещи в тот день, она уже вызвала такси, и прощалась мысленно с Тароном, и ходила по комнатам, прощаясь с домом. А в это время Тарон, будто чувствуя, что Нелли уходит, на бешеной скорости летел домой и, вернувшись намного раньше, чем обычно, застал жену у порога и понял по собранным вещам, что она собирается уехать. Лишь только крепко прижал её к себе и не мог сказать ни слова, долго не разжимая объятий. А потом бесконечно целовал, всё время повторял, что не проживет без неё и одной минуты. Их любовь настолько сильна, что вдвоём они преодолели те ужасные дни. Диагноз врачей для них обоих был сродни концу света, но они берегли друг друга, понимая, что жизнь станет бессмысленна без поддержки друг друга и постоянного ощущения того, что любимый человек рядом. Но однажды Нелли набралась сил и смелости и предложила Тарону усыновить ребенка. Она боялась, дрожа от страха, что он откажет ей. Но Тарон знал и понимал, как Нелли хотела ребенка, как молила Бога о нём, и каждая молитва была пропитана слезами её сердца. Она столько грезила в мечтах быть матерью, хоть Бог и не давал им собственных детей. И Тарон безоговорочно согласился, подарив не только любимой, но и самому себе надежду стать родителем.

Их выбор пал на Рупена, от которого отказались его родители. Мальчик был ещё совсем маленьким и перебирал ручонками, лежа в кровати. Что же движет родными родителями, оставляющими собственного ребенка в роддоме или отдающими в детдом, – им не дано было это понять. Ведь они, наоборот, все 16 лет боролись за возможность дать продолжение их совместной жизни, чтоб появился маленький малышок в доме. Огромные глаза Рупена, его утонченные черты лица притягивали к себе взгляды Тарона и Нелли. Они быстро собрали все необходимые для усыновления документы, понимая без слов желания друг друга, и когда им позвонили, чтоб сообщить, что они уже могут забрать малыша… тот день осветил их жизнь. Тарон гнал быстрее ветра свой автомобиль, а глаза Нелли были во власти счастливой неги, о которой она уже и забыла. Взяв на руки крохотное тельце Рупена, они оба ощущали вкус непередаваемой радости, словно крылья обретя за спиной, и это счастье пьянило их сердца.

Малыш, появившись в доме, стал их радостью во всем, чем они жили и дышали. Их любовь, обретя крылья, дарила им то счастье, к которому они так стремились. Тарон помогал Нелли по дому, и по ночам, когда их сынок капризничал, он вставал с постели, торопился к нему. Он играл с ним так, словно сам становился маленьким ребенком, познавая вместе в Рупеном окружающий мир. И глаза Рупена, где-то удивленные, чуть напуганные, но счастливые. И улыбка сына все годы дарила им необыкновенную радость. Его первое слово «Мама», и первые шаги, первый смех и первый глупый вопрос – всё наполняло дом счастьем. Сама любовь взяла их троих под своё крыло и защищала, оберегая изо всех сил. Годы, прожитые вместе, всплывали в виде отдельных сюжетов перед глазами Нелли. Ей так хотелось убежать, лишь бы не слышать несправедливые упреки любимого.

– Ты не мать! – орал он.

– Тарон! Тарон, ты не понимаешь, что говоришь. Я не верю, что всё это говорит мне мой муж!

А Тарон в ответ хохотал.

– Где это ты узрела тут собственного мужа? Твоё всё – это только лишь работа, работа!

А Нелли смотрела, и ей было больно видеть мужа в таком плачевном состоянии. Несмотря ни на что, она нашла в себе силы подойти, и обнять любимого, и осыпать поцелуями его лицо, шепча:

– Любимый… Любимый…

И вновь неожиданно для Нелли Тарон закричал:

– Ты не мать! Ты шалава, шалава!

Глаза выкрикивавшего эти слова Тарона то наполнялись злостью, то ярость сменялась бессилием и болью. Он силой разорвал на Нелли платье и прижался жадно к её груди.

– Шалава! – повторял он, целуя её белоснежную грудь.

Нелли была напугана, пытаясь контролировать ситуацию, она ни разу не видела Тарона в таком состоянии. Подхватив её на руки, он чуть небрежно кинул её на постель, снимая с себя одежду. В его глазах появился огонь зверского аппетита, он накинулся на Нелли, словно оголодавший зверь на свою жертву.

– Тарон, прекрати, мне же больно, – произнесла Нелли, пытаясь освободиться из плена объятий собственного мужа. – Тарон, отпусти меня, Тарон.

Но Тарон не слышал её. Он с жадностью и властно резко овладевал ею. От его близости Нелли начала стонать. Она не совсем понимала, что движет Тароном, но её тело было настолько истосковавшимся по его объятиям, что она крепко прижалась к нему, обняв его своими бедрами, ещё глубже ощущая Тарона в себе… Она наполняла нежностью свои стоны, царапая его спину, всё глубже и глубже желая ощущать его. Хоть Тарон не переставал называть её шалавой и вновь применял грубую силу, он все сильнее прижимал Нелли к себе, осыпал жадными поцелуями. Незнакомое чувство властвовало над ними обоими. Объяснить их ощущения, чувства было бы аналогично тому, как увидеть лавину или проснувшийся вулкан, вспыхнувший и неожиданно принесший разрушение в их семью. Но в ту минуту Нелли думала иначе. Она чувствовала, как её сжимают сильные руки Тарона, его прикосновения, которые отличались от тех, которые она ощущала раньше, а сейчас в них была сдержанная грубость, зверское желание, а не нежность и ласка. Она думала, что так Тарон избавится от боли и от собственного непонимания. Ей казалось, что Тарон неосознанно выбрал этот способ, не догадываясь, что ошибается в своих доводах. Нежно водила она пальцами по волнистой шевелюре мужа, закрывая глаза, чувствовала его дыхание на своём животе. Словно трепетная лань, она отдавалась ему, и сердце её шептало: «Люблю…», но Тарон не слышал её. Его взгляд изучал спальню, разбросанные вокруг кровати вещи Нелли и простынь, лежащую на полу, подушки, которые покоились в углу комнаты, его халат, на котором они сейчас лежали. Он стремился понять, но не мог, все вопросы, что кружились у него в голове без ответа: как это так, его любимая решила уехать, оставить его и могилу их ребенка. И уехать так далеко, во Францию. Он ласкал бедра Нелли и пытался понять, чтоб найти хотя бы объяснение самому себе… И даже не спрашивал у Нелли, почему она хочет так поступить, согласившись уехать. Что же её подтолкнуло принять этот шаг. И не мог подумать обратное, что это письмо ровным счётом ничего из себя не представляет, что это всего лишь официальное приглашение. Нелли собиралась поехать, чтобы отказаться. Ревность глушила его разум и сердце, и он упрямо не желал понимать причину и следствие. Тарон ощущал запах кожи своей жены – самый родной, притягательный запах, в нем он находил успокоение своей души, но сегодня даже этот бесценный аромат не смог унять его беспокойство, его дикую ревность, которой управлял его страх. Это был страх потери. И эта грань страха потери жены и дала ту трещину, от которой они оба спасались всю жизнь. Это самая ужасная грань страха, который обретает под собой реальную почву, когда человеческое сердце, каждый раз любуясь, смотрит на любимого человека и допускает мысль, что вот-вот настанет тот момент и пробьет час, когда останешься один. Совсем один, и даже когда любимый человек так близок к тебе, находится физически рядом, но эта грань страха от безумной любви, и эта грань не покидает человека до тех пор, пока, не укрепившись, станет реальностью во взаимной любви. Тарон, приподняв голову, посмотрел на Нелли. Она лежала, и её глаза были закрыты. Тайком от него Нелли плакала. В её слезах была боль от того, что перед её глазами так мучается Тарон. Он – её смысл жизни, но она чувствовала себя бессильной. А он смотрел на неё и думал, что её слёзы от того, что она согласилась оставить его и могилку их с Нелли Рупена.

Даже самое любящее сердце, что бьется ради любимого родного человека, может ошибаться в своих доводах, в тех выводах, которые звучат в сознании, затуманивая его. И заставляющие быть в плену страха потери…

– Тарон… Любимый, – тихо-тихо произнесла Нелли. В её голосе был слышен волнующийся ритм сердца, оно жило ради Тарона. Но в её словах, в её прерывистом дыхании и мольбе в глазах он слышал и видел только лишь жалость к себе вместо сострадания, отчужденность, а не стремление быть рядом… В бешенстве он вскочил с постели, потянув за собой халат, лежавший под любимой, и швырнул его ей же в лицо.

– Быстро оделась и вон из моего дома! – громко звучали в воздухе его слова. – Мне тошно от твоего присутствия!

Его лицо побагровело, а руки дрожали, сжимаясь то и дело в кулаки. Брошенные в ярости слова звучали приговором для Нелли, как вердикт пожизненного заключения в самую темную темницу. Не понимая его и не веря, что это всё на самом деле происходит, она делала попытки заговорить с ним, не отвечая на его крики, но он снова и снова орал: «Вон из моего дома!» Нелли не удержалась, и слёзы водопадом хлынули из её души, в ней плакала мать, страдала жена, сама любовь вместе с нею содрогалась от криков Тарона. Сквозь слёзы она, заикаясь, произнесла:

– За что ты так со мной?

Но Тарон слышал только голос своего страха и диким зверем набросился на жену, схватив за плечи, протащил её до двери и, открыв её, выставил её в таком состоянии из дома.

– Мне же больно, Тарон.

Но Тарон был глух. Его глаза блуждали в прострации, он отдался страху, овладевшему так легко его сущностью, его душой. Он с силой хлопнул дверью перед плачущей и дрожащей Нелли, стремительными шагами возвратился в спальню. Собрав все вещи Нелли, что попались ему на глаза, он вернулся к выходу и, открыв дверь, почти брезгливым жестом кинул их через порог.

– Шалава… Шалава… – без конца повторял он, шагая из угла в угол их с Нелли спальни. И тут на глаза попалось письмо. Злополучный конверт! Лежащий на полу, он бесил Тарона, и тот, схватив его, яростно порвал его на части, швырнул на пол и топтал обрывки письма. – Шалава! – орал Тарон, пиная то, что осталось от письма.

Сквозь свой крик он слышал плач Нелли и её мольбы и просьбы открыть ей дверь. Но это ещё больше злило его, и он в гневе начал рушить и разбивать в спальне все предметы, что попадались ему под руку. Он не щадил ничего, и летело всё, что было дорого им обоим. И только когда он понял, что голоса жены давно не слышно, он упал на пол, пытаясь присесть. Невидящим взглядом оглянулся по сторонам.

– Нелли… Нелли!.. – сдавлено произнес он. – Ты предала нашу любовь.

А разве можно было предать ту любовь, которая годами была испытана и была впитана и болью и радостью, вопреки всему она оберегала сердца Тарона и Нелли. Но теперь эта любовь находилась на чаше весов вкупе с предательством. И Тарон не хотел даже на миг понять, что это он их любовь, святое чувство, сравнил с чернотой ада. И сам, собственным поступком оттолкнул не только себя, но и Нелли, кинув в объятия, или, вернее, в пасть страданий, нечеловеческой боли. И их мучение только пускало корни, а их слёзы поливали корни своих мучений.

Прошло две недели после того, как Тарон выставил любимую из дома и она ушла, словно исчезнув в тумане. А Тарон все эти дни не выходил из квартиры. Он даже не умывался, и его серебристая щетина легко ложилась, словно иней, на его впалых щеках. Красивые черты лица Тарона постарели, словно прошли года, и морщины заплели свою сеть. Тарон молчал. Он даже не разговаривал с фотографией Рупена. Встав кое-как с постели, он вяло посмотрел на часы. Но только так и не понял, сколько времени он пролежал… С трудом подошел он к окну. Там, за стеклом, город спал, дыша ночной тишиной, укутавшись разноцветьем неоновых огней. Медленно потянувшись, он открыл окно спальни, выходящее на детскую площадку. Его бессмысленный взгляд упал на пустые качели, и машинально Тарон коснулся ладонью своей щетины. Струя свежего ветра наполнила его легкие, и он глубоко вдыхал чистый воздух и ощущал забытый запах земли, доносящийся до 18-го этажа 28-этажного высотного дома, в котором он обитал. После дождя влага парила в воздухе, оседая крохотными каплями на стенах домов. Взгляд Тарона изучающе пробежал по окрестностям двора и снова вернулся к детской площадке. Тарон уже хотел отойти от окна, как вдруг заметил что-то сверкнувшее где-то внизу. Он наклонился вперед, упершись лбом в стекло, прищурив глаза, внимательно всматриваясь в темноту. Чей-то взгляд, блуждая по окнам дома, словно искал глаза Тарона, и было что-то зовущее в этом тоскливом взгляде, что двумя маленькими угольками то и дело сверкал на том же самом месте, где стояли качели, на которых в тот зловещий день катался Рупен. Тарон догадался, что возле качелей кто-то находится и, накинув халат прямо на голое тело, поторопился на улицу. С нетерпением дождавшись лифта, Тарон выбежал с крыльца и бежал к детской площадке, а сердце стучало ещё быстрее, на грани разрыва, будто бы вот-вот вырвется из груди, стремясь к Рупену. Ведь Тарон думал о том, что это душа Рупена находится там и ждет его. Подбежав к этим самым качелям, где погиб Рупен, Тарон был очень удивлен увиденному. На том месте сидел щенок, всё его тело дрожало, и он жалобно поскуливал.

Глаза щенка блестели, отражая свет фонарей, его нежно-кремовая, почти белая шерсть была покрыта местами грязью. По щенку было видно, что он сильно напуган грозой и новым для него местом, и ещё этот холодный дождь… На вид щенку было месяца два, не больше, и было заметно, что щенок породистый и крупной масти. Тарон опустился перед щенком на колени, и тот хотел бежать к нему. Сделав рывок навстречу, заскулил, заплакав от боли. Задними лапами он пытался выбраться, но что-то держало его. Тарон заметил, что его лапка застряла в железках поломанных качелей. Протянув щенку свои большие ладони, Тарон проговорил:

– Не бойся, малыш. Сейчас я тебя освобожу.

Осторожно, чтоб не повредить лапку щенка, он высвободил его и бережно прижал его к груди.

– Не бойся, малыш, – и тут он заметил, что щенок поранен и его лапка кровоточит. – Мы с тобой пойдем сейчас домой и обработаем твою рану. Направившись к подъезду и ускоряя шаги, Тарон бережно прижимал щенка к себе. Дождь начал тихо ронять холодные капли, вновь омывая ночной город, и молнии освещали улицы, разрезая собою небеса над спешащим Тароном со щенком в ладонях. На бегу он вдруг споткнулся, поскользнувшись, упал на тротуар. Щенок от страха завизжал, не понимая, в какую переделку он попал.

– Даже такое бывает в жизни, малыш, – сказал спокойно Тарон щенку, погладив его по голове и чуть потрепав за ушами. – И падения и взлеты. Вставая на ноги и сам весь уже вымокший, Тарон старался не выпустить из ладоней щенка, бережно держа его.

Войдя в дом, он первым делом достал аптечку и обработал ранку перекисью водорода, положив ватку и подержав, чтоб не шла кровь. Это была неглубокая царапина. А после Тарон додумался, что надо бы щенка искупать и высушить. И, кинув халат в корзину для белья, Тарон включил тёплую воду и осторожно поставил щенка на дно ванны. Тот, расширив глаза от страха и от всего нового, крутил головой, не понимая, где это он, но в то же время успокаиваясь от присутствия Тарона. Зализывая свою ранку, он преданно смотрел на Тарона, а тот сам стал в ванну и, глядя на щенка, плакал, как ребенок. Прижавшись к его ногам, щенок начал тявкать и скулить, словно хотел сказать, что не надо слёз, давая знак, что он не один.

А Тарон, взяв в руки душ, начал смывать с себя слёзы, и потоки стекали по его телу, смывая с шерсти щенка грязь. Выключив воду, Тарон посмотрел на щенка, тот вилял хвостиком и поднимал голову, ища глаза Тарона. Подхватив чистый халат, он быстро накинул его на себя и полотенцем аккуратно обернул щенка и взял его на руки.

– Ну вот, мы и искупались, мы дома, малыш.

Так они вдвоём вошли в комнату Рупена. Щенок стал проситься на пол, и Тарон опустил его, кивая головой:

– Иди, не бойся. Знакомься. Это комната моего сына. Его имя Рупен.

Щенок закружился на месте, обнюхивая пол, и, прихрамывая, подбежал к кровати Рупена. Пытаясь вскарабкаться на постель, он снова падал, и оглянулся на Тарона, прося помощи. И наконец-то он оказался на кровати и обнюхивал постель Рупена, его подушку.

Успокоившись, щенок прилёг, свернувшись калачиком. Тарон, всё это время молча наблюдавший за маленьким щенком, присел на корточки рядом с ним и погладил его по голове.

– Добро пожаловать в моё одиночество, малыш, – сказал тихо Тарон. – Ты тут поспи. А то ты напуган всем, что произошло. Но не шали тут.

В ответ щенок зевнул, облизав руку Тарона, и спрятал нос в своих лапах. Подмигнув ему, Тарон вздохнул, обведя взглядом комнату сына, и тихонько прилёг рядом со щенком. Слёзы сами покатились из его глаз, он вновь ощущал силу этой зверской боли, душу терзали адские муки, и даже физическая боль не отрезвила бы его разум.

Перед глазами был Рупен. Вот он, стоит, улыбается, вот он радостный, его улыбка, его «Папа!»… И всё померкло… И вспышками кадр за кадром… Эти качели, застывшая вмиг детская площадка, утихшие голоса… Люди, плотным кольцом ставшие вокруг, и немой ужас в их глазах… Тарон сжал зубы, чтобы не закричать, но картина сменилась, и пред ним был тот молодой врач, которому собственными руками он отдал родного, единственного сына, Рупена! Воспоминания каруселью кружили Тарона, перемешивая кадры, словно колоду карт, и эти звуки, скрип ломающихся качелей, и следом грохот, и звук падающего тела… И вновь голос Рупена: «Папа!» Его преследовало ощущение теплой крови на руках, почти вишневый оттенок крови его любимого сына, на его рубашке, на пальцах… А вокруг чужие лица, скорбь в застывшем воздухе, сменяющиеся стуком молотка по крышке гроба Рупена, превращающимся в миллион ударов одновременно, со всех сторон. И ярким цветом на черно-белом фоне всего платочек, которым накрыли лицо Рупена. А сквозь этот шум – надрывный плач его бабушки. Ирэн не скрывала своего горя, белее молока лицо своей жены… Нелли! Нелли! И вновь чужие вокруг, незнакомые лица, немые голоса чьих-то сердец… Тарон руками схватился за голову, впиваясь пальцами в свои волосы и сделал жест, как бы отмахиваясь от чего-то. Он так хотел избавиться от голосов, преследующих его и звучащих одновременно вместе и порознь отовсюду.

– Хватит! Перестаньте! Оставьте меня в покое! – тихим голосом он умолял, говоря в пространстве комнаты. Он стонал от боли, которая коршуном терзала его душу. Но голоса ещё громче и громче были слышны, каждая буква отчетливо звучала в маленькой комнате его сына, отталкиваясь эхом от стен. А лица людей ещё ближе стали к нему, от их глаз веяло холодом и пустотой.

– Хватит, прошу вас, заклинаю, уходите, уходите!

Но лица тогда ещё более приблизились, на их щеках были видны потоки слёз и скорби. Но вдруг все они начали смеяться, плотным кольцом окружив Тарона, и их хохот был колючим и злым. Зрачки Тарона расширились донельзя, он губами безмолвно говорил:

«Оставьте меня. Уходите. Хватит…» Но вдруг он заметил, что эти чужие грязными руками хотят забрать его щенка. И он, быстро подскочив со своего места, взял щенка на руки, прижал его к груди и стал умолять:

– Не забирайте его, оставьте меня в покое, уходите от нас…

Тарон ещё долго бы так мучился с наваждением, моля оставить их вдвоём, если бы не ярко-огненная молния. Она так неожиданно и ярко сверкнула, осветив всю комнату, в которой находился Тарон и щенок. От света молнии голоса и лица исчезли в одно мгновение. Тарон и не предполагал, что наваждения ещё долго будут его мучить. Изможденный, он крепко прижал щенка к себе и заснул, не выпуская его из объятий.

Проснувшись утром, Тарон с трудом, но все же осознал, что находится в собственной квартире. Направившись сразу на кухню, Тарон достал из холодильника молоко, чуть подогрел его в микроволновке и налил в тарелку, преподнеся её щенку.

– Пей, малыш. Знаешь, так и буду тебя звать, Малышом.

Щенок, прихрамывая, дошел до миски и стал жадно лакать молоко. Иногда он отвлекался, хитро поглядывая на Тарона. А Тарон молча смотрел, как Малыш, виляя хвостиком, наслаждается вкусом молока. Посмотрев в сторону окна, Тарон подошел к нему и чуть его приоткрыл, впуская свежий воздух в кухню. Тарон отодвинул жалюзи, молча взирая на небо. А Малыш потопал следом и, уткнувшись носом в ноги Тарона, начал проситься на руки. Тарон поднял его, и Малыш радостно завертел хвостиком, и его маленькая мордочка была в молоке. Щенок потянулся головой к лицу Тарона и своим чуть шершавым языком стал его облизывать, заглядывая в глаза. Так он выражал благодарность за своё спасение. Глянув на ранку Малыша, Тарон вновь достал аптечку и обработал её, залив йодом. После подкурил сигарету и долго-долго без слов наблюдал за Малышом. Тарон стал бояться темноты и с приходом сумерек стал проверять, заперты ли двери, закрыты ли окна. Ему казалось, что вот-вот в живом воплощении придут чужие с насмешливыми лицами, и вновь отовсюду будут раздаваться голоса. Он со страхом ожидал, что они вернутся, и по ночам, прижимая Малыша к груди, задавал один и тот же вопрос вслух:

– Кто вам дал ключи от моей квартиры? Откуда у вас ключи?

А незнакомые лица улыбались зловеще ему в ответ и вызывающе обрызгивали, стараясь попасть в лицо, красной краской. И в этом диком страхе проходили ночи. Тарон даже звонил в полицию, прося помощи, описывая своих посетителей. Выехав, наряд полиции не обнаружил никого в квартире, кроме самого Тарона и его щенка, не отходящего ни на шаг от хозяина. Только по углам комнаты были разбросаны пустые бутылки, этикетки на которых гласили, что в них был ром. За несколько месяцев они десятками скопились повсюду, даже под диваном. Увидев опухшее лицо Тарона после бессонных ночей, полицейские пришли к выводу, что известный, выдающийся режиссер ушёл в запой. Посетовав, они стали его успокаивать и предложили уменьшить своё увлечение ромом. Но Тарон воспринял все их слова как личное оскорбление и, гневно сверкая глазами, с возмущением выпроводил их за двери квартиры. Постояв несколько минут у закрытой двери, он ещё мысленно вёл беседу с ними, негодуя. Запирая дверь ключом на все обороты замка, Тарон вытащил его из замочной скважины и, поискав глазами что-то, нашёл длинный шнурок, в одиночестве лежавший среди обуви. Продел ключ, завязав на три узла, и повесил ключ себе на шею. Это немного принесло успокоение его душе, холодный железный ключ быстро нагрелся на его груди, и в глубине души Тарону захотелось поверить, что никто из тех чужаков не потревожит его, не имея возможности войти.

После ухода Нелли он потерял счёт времени, а вернее, не замечал смену сезонов, ход суток. Он не смотрел на часы, а уж о календаре и разговора не могло быть. И засыпал, когда организм его уже не выдерживал бдения, почти не ел, а когда ел, то механически, мало отличая по вкусу солёное от сладкого. То и дело надевая и снимая один и тот же халат, ходя в одних трусах по квартире. Не предполагая даже, что не видел и не слышал любимую уже больше 6 месяцев. Не представлял, что любовь, что всегда была смыслом и стимулом его жизни, была напугана одним только видом Тарона. Небритый, с бородой и немытыми волосами, отросшими до плеч, с грязными ногтями он походил на дикаря чуть ли не первобытных времен. И повсюду невыносимый стойкий запах табачного дыма, впитанного в стены, алкоголя, клубки пыли…

Тарон повернулся к Малышу и возмущенно стал объяснять поведение людей в форме. В его речи звучали упрёки в их адрес, что они совсем потеряли стыд и совесть, впрочем, это неудивительно, что они много позволили себе, предлагая ему, самому Тарону, что-то сделать другое. Как он мог знать, что если вспоминали о нём, то не по той причине, что он, Тарон – известный человек, талантливый режиссёр, которого ценили за качества в душе, столь редкие в этом мире, его понимание, мировоззрение, отношение ко всем людям, боготворимый семьями, матерями погибших на войне сыновей… Как он мог знать, что был на слуху оборотной стороной медали, став лакомым десертом желтой прессы и вездесущих, как тараканы, папарацци. Ушлые журналисты богатели на нём, то описывая его текущую жизнь в трагичном ракурсе, то с долей сарказма, выставляя всё в свете клоунады. И народ покупал эту грязную еду для собственных мозгов, утоляя голод алчного любопытства. А Тарон, перемещаясь по комнатам, часами рассказывал Малышу о своей жизни, о тех, кто ему дорог. И во время своей повести ронял слёзы, не пытаясь сдержать страдания, и потянувшись к Малышу, гладил его по голове. Малыш чувствовал боль в голосе Тарона, в его ладонях. Каждый раз, слушая внимательно Тарона, Малыш спустя некоторое время подскакивал с места и начинал тянуть его на кухню, осторожно зубами хватая за руку. Тарон послушно шёл вслед за ним, и верный Малыш, усаживаясь у миски, ждал, когда Тарон сядет сам за стол и первый начнет трапезу. Это было знаком для Малыша, и он не притрагивался к своей еде, ожидая, когда Тарон начнёт жевать. Вся немногочисленная еда, состоящая из полуфабрикатов или из готовой пищи, доставлялась на дом по заказу Тарона. И каждый раз, когда звенел телефон и сообщали, что заказ доставлен, Тарон благодарил их и дожидался их ухода, быстро открывая дверь, вносил сам продукты и захлопывал, вновь запирая и пряча на своей груди ключ. А Малыш неотступно следовал за ним по пятам, его выразительные глаза следили за Тароном, и хоть щенок и не мог говорить на одном с Тароном языке, но они оба понимали друг друга, и щенок старался отвлечь Тарона от грустных, тяжелых мыслей своим баловством, а то и капризами. Но как только приходила ночь, Малыш, округлив свои большие глаза, смотрел, как, бросив всё, Тарон прибегает к нему, словно беззащитный ребенок, обнимая уже здоровое тело Малыша. И каждый раз, прижимая Малыша к груди, орал в пространство, озираясь по сторонам. А когда Тарон был спокоен, Малыш часто слышал одну и ту же интонацию в голосе Тарона, когда он начинал рассказывать о том, что совсем перестал общаться с внешним миром. И тоска, как осенние листья, кружилась в его голосе. Но стоило Тарону заговорить о Нелли, без которой он не представляет свою жизнь, как тембр голоса менялся, тихо звуча, и Малыш, навострив уши, поднимался и подходил к Тарону, теснее прижимался к нему и мордой утыкался в его руки, облизывая их, а потом клал голову на колени Тарону и не сводил взгляда с глаз Тарона. Чувствуя, как нелегко Тарону, Малыш смотрел и поскуливал, словно хотел сказать, что Нелли без любимого ещё тяжелее.

– Она моя жизнь, Малыш. Она моё дыхание. Свет моих дней. Ох, если б ты знал, она такая!.. – и он возвел руки вверх, словно этим жестом желая показать, что она для него богиня. – Но она ушла. И теперь жизни нет, нет этих жизненных красок за периметром этой квартиры. Запредельный мир – айсберг.

Возникла тишина, только скрипели деревья за окном от порывов ветра. В душе Тарона возникло ощущение дискомфорта, оглядываясь, он заметил, что там, за окном, наступает ночь, окутывая город бархатом цвета индиго, и звёзды бриллиантовой россыпью сверкали на ночном покрывале. Но Тарон не замечал этой красоты. Быстро встав с дивана, подошел к окну, плотно закрывая шторы:

– Надо закрыть другие окна и проверить, заперта ли дверь, Малыш, – и направил свои шаги в сторону коридора. Бормоча что-то себе под нос, Тарон вошел в их с Нелли спальню и, зашторивая окно, вздрогнул от неожиданно раздавшегося звука. Он не догадывался, что в квартире сквозняком может захлопнуться дверь комнаты. Тарон медленно со страхом повернулся назад. Но ожидания оправдались, перед его глазами возникли один за другим лица его мучителей. Сердце запрыгало, застучав быстро-быстро, и кровь, пульсируя, начала сдавливать его виски, а зрачки расширились, оставляя крохотный ободок синей лазури на белом фоне. И сквозь страх он услышал, как за дверью заскулил Малыш. Тарон не моргая смотрел на лица, на этот раз они пришли к нему окровавленные, и их слёзы капали, окрашиваясь в алый цвет вместе с кровью. Они стали протягивать ему навстречу свои костлявые руки и шептали имя его сына. Держась за голову, Тарон сделал пару шагов назад, надеясь, что они исчезнут. А голоса только ещё сильнее и громче заговорили, и повторяли имя «Рупен… Рупен…». И с каждой секундой их голоса превращались в вопли с хриплыми выкриками.

– Папа, помоги мне! – прорезался сквозь дикие вопли вдруг голос Рупена. Незнакомцы холодной стеной стали вокруг Тарона и звериным оскалом улыбались ему.

Ошеломленный Тарон впервые так ясно, так четко услышал родной голос его сына. «Папа, помоги мне!» – звал его голос сына.

– Где ты? Сынок? Сынок, отзовись, – закричал Тарон с дрожью в голосе. – Рупен! Сынок, Рупен, родной…

Он подошел близко к чужим людям, которых становилось всё больше, непонятно откуда появляющихся, и стоял перед ними. Глазами он искал в толпе сына, зовя и зовя его:

– Рупен, сын мой, где ты? Где ты? Рупен…

И вновь услышал его «Папа, помоги мне!». Тарон порывался навстречу голосу сына, не зная, в какой стороне его искать, и, сделав рывок вперед, наступил невзначай на игрушку Малыша, который всё это время скулил за дверью. Поскользнувшись на резиновой игрушке, Тарон, балансируя, еле удержался на ногах, схватившись за краешек зеркала. Оно покачнулось, но устояло на своих чугунных ножках. Оно было изготовлено, как в старину, вытянутое овальное зеркало, с добавлением золота, чтоб придать отражению тёплый оттенок. Глубоко и быстро дыша, Тарон ничего не соображал, его глаза бегали по их лицам, а эти чужие так чётко и ярко представали перед ним и хаотично перекрикивали друг друга. А Тарон всё искал Рупена. И одновременно ему хотелось сбежать из этой комнаты, подальше от сумасшедшего наваждения, не слышать этих тонких противных голосов. Но где-то среди них был Рупен, страх за него был больше, чем за себя, да Тарон и не думал, только одна мысль, что Рупена надо спасать, стучала пульсом в его мозгах. Он вглядывался в вопиющую толпу с кривыми руками и крючковатыми пальцами и шептал:

«Рупен, сынок, где же ты, родной?..» А его верный Малыш царапал лапами дверь. Пытаясь открыть, как учил его Тарон, Малыш становился на задние лапы и дергал за ручку дверь то лапой, то зубами, скуля от невозможности придти на помощь своему хозяину. Малыш не понимал, что дверь можно было открыть только с внутренней стороны. И от бессилия Малыш начал громко гавкать и царапать пол, как если бы можно было бы сделать подкоп под дверью. Его громкий бас раздавался по всей квартире, впервые за столько времени он начал лаять, широко расставив в стороны лапы. И в эту минуту Тарон обернулся на громкий бас своего питомца и оторопел, столкнувшись лицом к лицу с собственным отражением в зеркале. За все прошедшие месяцы он не видел себя, разве что в отражении, когда подходил к окну, но по его лицу было видно, что он смотрел сам на себя как на незнакомого ему человека. Посмотрев в отражение, что у него за спиной, он вдруг осознал, обращая внимание, что во всем пространстве комнаты было всё как прежде, то есть он был совсем один, огромное, во весь рост зеркало отражало интерьер комнаты, разбросанные вещи, резиновую игрушку Малыша… Но не было этих чужих, отвратительных людей. Видения Тарона исчезли вместе с их голосами, страшными, грязными руками. Резко повернувшись, Тарон быстро подошел к двери спальни. Но та самая дверь стала вдруг препятствием. Ещё месяцев шесть назад он заказал специальные замки для каждой двери в квартире, которые автоматически запирались, захлопываясь. Оглядевшись в поисках ключа, Тарон заметил, что снова не один в комнате, столкнувшись вновь со своими видениями. Торопясь, он обхватил зеркало, смотрясь только в него.

– Малыш, принеси ключи! – закричал он.

Зная, что он за дверью притих, Тарон пытался вспомнить, где же ключ, но когда Малыш жалобно заскулил, стал кричать:

– Не трогайте его!

И, подбежав к двери, всей силой ударил плечом об дверь, стараясь выбить её. Не жалея себя, так он разбегался и выбивал дверь до тех пор, пока не сломал её, и она соскочила с петель, с грохотом упав на пол, рядом с испуганным Малышом. Опасения Тарона, что его собственные видения мучают его питомца, со временем превратились в реальность. Он увидел, как они тянут его пса, растягивая в стороны, и, хохоча, лили на него сверху из ведра нескончаемым потоком густую кровь, и тот жалобно плакал, скуля. Тарон обвёл их хмурым взглядом и, обняв Малыша, что есть силы орал, изгоняя их:

– Не трогайте его! Уходите прочь!

А в ответ чужаки корчили ему гримасы и кривлялись телами. Силы начали оставлять Тарона, ноги подгибались от пережитого, но не кончившегося кошмара. Стиснув зубы, Тарон, взяв на руки Малыша, поднялся вместе с ним и вошёл в спальню, направляясь к зеркалу. И вновь видение словно испарились беззвучно в воздухе. В отражении были только они вдвоём, он и Малыш. Тарон усмехнулся, рассмеялся, и смех перешел в дикий хохот. Тарон хохотал, не в силах остановиться. Малыш испуганно смотрел на хозяина. Не понимая, что это с ним, так как не знал, что такое улыбка или смех Тарона. Что-то нечеловеческое было в этом гомерическом хохоте. А Тарон и не мог иначе, его душа, столько времени тонувшая в слезах, так выражала радость от того, что силой воли удалось спасти Малыша, и тот целый и невредимый снова рядом с ним. Он даже подпрыгнул и закружился на одном месте, и всё хохотал, не прекращая. И совсем по-детски воскликнул:

«Йахоу!» А тем временем Малыш, наблюдая за хозяином, притих, поведение Тарона было непривычным для него, с самого начала, когда его, ещё маленького, принес в дом Тарон, он адекватно воспринимал все ночные происшествия с Тароном. Для Малыша это всё было не больше, чем простая игра с участием Тарона. Хоть и чувствуя страх, он начинал скулить, но главное для него было всегда быть рядом с хозяином. Но на этот раз новая игра напугала его и насторожила. Малыш проницательно смотрел в глаза Тарону, словно хотел глубоко проникнуть в них. Он ни разу не смотрел так на своего спасителя. А глаза Тарона были наполнены слезами, и он всё хохотал и хохотал, держась одной рукой за живот и другой рукой опираясь на стену. Ощущая страх, Малыш, не сходя с места, молча взирал.

Усталые и измученные, они быстро заснули, а наутро раздался звонок в дверь, и вошли рабочие, одетые в джинсовые темно-голубые комбинезоны. От страха, не оставляющего в покое, Малыш поджал хвост и, сидя рядом с Тароном, не сводил с молодых парней взгляд. Все предметы интерьера вместе с мебелью были вынесены из квартиры ничего не понимающими работниками. А сам хозяин, спрятав руки в карманы халата, стоял у двери комнаты Рупена. Достав пачку сигарет, он, подкуривая, подмигнул сидящему рядом Малышу.

– Вы уверены, что нужно всю квартиру обставить одними только зеркалами? – задал вопрос с невозмутимым видом работник из магазина зеркал. Тарон позвонил туда, как только они начали свой рабочий день. Сделав заказ и выбрав простые, обычные зеркала, он ожидал, что будут подобные вопросы.

– Вы действительно уверены? – повторил свой вопрос молодой парень лет 25 и, сдвинув свои огненно-рыжие брови, с хмурым, задумчивым видом ожидал ответа от заказчика. Ему было всё равно, что из себя представляла квартира. Он желал быстрее закончить работу, чтобы лететь домой, где скучала по нему его любимая девушка. – Да, уверен. Именно всё так, как и было ранее оговорено в моём телефонном заказе. Но кроме этой комнаты. Это спальня моего сына Рупена, – твердо ответил Тарон.

В мыслях Тарона была только прошедшая ночь и спасительное зеркало. Он был убежден, что зеркала отпугнут непрошеных и незваных ночных гостей. Внимательно следя за процессом установки зеркал, он предвкушал победу над видениями, и торопил работников, и курил сигареты одну за другой. Проверяя работу, он ходил по комнатам, а Малыш следовал за ним, прижимаясь иногда к его ноге. Когда он уходил в другую комнату, молодые парни в комбинезонах переглядывались между собой. Краем уха Тарон услышал их разговор о том, что он, Тарон, от утраты единственного сына начал сходить с ума, и жёлтая пресса на самом деле не врёт, и это никакая не очередная утка или вымысел, а правдивый факт. И ещё работники были поражены поведением собаки, следующей повсюду за Тароном и ожидающей, сидя возле ноги, когда Тарон стоял. Наконец-то они доделали свою работу, морщась от едкого, стойкого запаха дыма, смешанного с запахом непонятного смрада.

Расплатившись с ними, Тарон сопроводил их до двери, один из работников не выдержал и сам себе под нос проговорил:

– М-да, среди стольких зеркал в этой комнате можно и с ума сойти.

Но Тарон не обратил внимания, не придал этим словам значения, поблагодарив, он поспешил закрыть за ними дверь. С довольным видом он подошел к одному из зеркал и провёл по нему ладонью, будто не веря своим глазам. В радости он перецеловал и потрогал все зеркала в комнатах.

– Теперь никто не заберет тебя от меня, Малыш. Я смогу тебя защитить от них, больше никто и ничто не будет нам угрожать или пугать.

Виляя хвостом, Малыш, став на задние лапы, поставил Тарону на грудь передние лапы и начал облизывать его лицо, словно хотел сказать, что теперь всё будет хорошо.

Когда вновь наступила ночь, уже по привычке Тарон запер комнату Рупена и, проверив окна и двери, вошёл в спальню. Обняв Малыша, оглянулся, вновь убедившись, что они с Малышом одни, потрепал ласково того за ухом и, смотря в его полные доброты глаза, сказал:

– Вот теперь они точно не придут.

Вдруг Малыш подскочил и побежал в дальний угол комнаты. Возвратившись, он держал в зубах небольшой мячик, и хвост его крутился, словно пропеллер.

– Хочешь поиграть? – задал вопрос Тарон.

Кинув мячик, Малыш несколько раз прогавкал, давая понять, что желает поиграть с Тароном. Улыбнувшись, Тарон ловко забрал у Малыша мячик и бросил в сторону коридора. И тут же Малыш галопом, вскидывая задние лапы, помчался вслед за мячиком. Скача по коридору, он вдруг остановился как вкопанный, почувствовав другой запах и дыхание, такое знакомое, но это не был его хозяин. И от обладателя знакомого запаха не исходила опасность. Малыш обернулся в сторону Тарона и посмотрел ему в глаза. В них был свет неожиданной радости и тот блеск, что появлялся, когда Тарон рассказывал ему о сыне и Нелли.

А Тарон, задержав дыхание, с колотящимся сердцем смотрел на того, кто стоял напротив.

– Рупен, сынок… – выдохнул он. Его сердце взрывалось от тоски по сыну, всё, чем он жил, дышал, что имел в жизни, всё было связано с сыном, все радости и печали. И Нелли ушла от него, его любимая жена…

Тарон смотрел на синий, связанный руками любимой, свитер Рупена и на темно-коричневые, с тонкими лампасами, штаны. И поразился тому, что Рупен был босой. Ошеломленный отец протянул руки навстречу сыну.

– Рупен, я так истосковался по тебе, – шепнуло, дрожа, его отцовское сердце. – Где же ты был всё это время? Сынок, сынок…

Тарон, подходя ближе, еле дышал, эта тоска перехватила дыхание и сжала его грудь в ком.

– Рупен, мама ушла. Если бы она тебя увидела и могла обнять тебя, как бы она обрадовалась, сын.

– Мама нуждается в тебе, отец, – сказал серьёзным голосом Рупен, идя навстречу отцу, взял маленькими ручками ладонь отца, потянул к дивану. Присев на диван рядышком с отцом, склонил на колени голову, как прежде, поцеловав отца в щеку. А Тарон любовался сыном, впитывая в себя каждый миг… Столько времени ждал он этой минуты, взывая в молитвах к Богу, чтобы обнять хоть на секунду сына, сказать, что очень любит его, дать всё то тепло, что никогда бы не успел отдать, ведь чаша любви к сыну неиссякаема. И вот он сейчас рядом с ним, и он ощущал тяжесть его головы на своих коленях. Его дыхание елеем ложилось на сердце Тарона, обволакивая умиротворением. Тарон бережно прикоснулся рукой к плечу Рупена, с нежностью проведя по руке.

– Рупен, ты рядом со мной, сынок… Сын мой, ты прости… Прости меня, что нарушил обещание и не смог оберечь тебя и маму, – прошептал Тарон, склонив голову к лежащему Рупену. Он вдыхал в себя глубоко запах, исходивший от сына, родной, единственный… Слова путались в голове, так многое он хотел сказать сыну, но тут же отвергал, находя другие слова. И, отпустив свои мысли, Тарон обнял сына. Онемев, он, понимая, что эти мгновения, может быть, не повторятся никогда, жадно наслаждался каждой секундой, ценность которой ни с чем не была сравнима.

– Мама нуждается в тебе, – повторил Рупен.

И хоть голос Рупена звучал как эхо, Тарон хорошо слышал его, ведь каждую его интонацию, звук голоса в любом эмоциональном состоянии Тарон выучил с самых пеленок, когда Рупен появился в доме. Выразительные глаза Тарона отвечали сыну, а Рупен словно читал мысли отца и знал его боль, страдания, муки. Ещё крепче маленький Рупен прижался к отцу и не отпускал руку отца, смотрел ему в глаза так любяще и одновременно строго. И вновь повторил:

– Мама нуждается в тебе.

Приподнимая голову, он встал на ноги, чуть неуклюже поправляя одежду на себе.

– Ты ведь останешься со мной? – вымолвил его отец.

Глазами он умоляющее смотрел на сына, а сердце не желало его отпускать.

– Не могу, папа. Я сбежал украдкой, чтобы придти в наш дом и увидеть тебя. Мне выпал билет.

– Билет?!

– Да, я в очереди стою, – прижавшись головой к животу отца, Рупен крепко обнимал его, и чувствовалось, как он тоже соскучился по отцу.

– В какой очереди, сынок? – поинтересовался Тарон.

А Рупен, чуть помолчав, запрокинув голову, заглядывал в глаза отцу, ответил:

– Папа, ты ведь просил у Бога, чтобы Он оберегал меня там, в раю, так же как Он сам оберегает сына своего. И Он услышал твою просьбу, – Рупен, сделав паузу, глубоко вздохнул, как бы не договаривая всего того, что знает. – Папа, мне нельзя ответить на твои вопросы, ты прости.

Тут его большие глаза лукаво заискрились, и на лице заиграла улыбка. Поцеловав отца в щеку, Рупен провёл ладошкой по лицу Тарона.

– Не думай, мама без нас не уехала бы в Париж. Её жизнь – это мы с тобой, папа. Мама нуждается в тебе. А я скоро буду с вами. Отец.

Голос Рупена проникал в сердце Тарона живым родником, пробуждая любовь в каждой его клетке. Ослабив свои объятия, Рупен заинтересованно глянул на Малыша. Нежно-кремовый большой щенок, застыв, сидел на одном месте и пристально смотрел всё это время то на Тарона, то на Рупена. И тогда Рупен вдруг громко и заливисто рассмеялся.

– Папа, папа, а он такой же мечтатель, как и я! – жестом показывая на крупного щенка, сквозь смех проговорил Рупен.

– Сынок. Мой родной сынок, – глотая катящиеся из глаз слёзы, еле произнес Тарон. Встав неторопливо, подошёл к Малышу. Тот от приближения хозяина шевельнул хвостом и начал переминаться передними лапами, не вставая с места. – Ну что же ты так насторожен и напряжен, Малыш? Это же мой Рупен, мой сын, мой родной сынок. И он с нами. Я столько тебе о моём Рупене рассказывал, а ты не узнал его, Малыш, Ма… – Он не договорил, так как ему не дал закончить свою мысль вслух чей-то быстрый стук в дверь, словно барабанная дробь. – Кого же это так внезапно принесло в наш дом? – нахмурившись, недовольно пробурчал Тарон.

– Это Ирэн, отец, – улыбнулся Рупен. Подбежав, он поднял руки к отцу, и он подхватил его в свои объятия. – Мне пора, папа. Но ты обещай, что дождешься меня. Обещай, папа.

– Не отпущу я тебя, сынок! – прижимая крепко сына к себе, прокричал Тарон.

– Мне надо идти, ведь я сбежал, папа. Но я скоро, совсем скоро буду с тобой, папа, и с мамой. Мама нуждается в тебе.

Тарон хотел ответить, но не успел, перед его глазами лицо Рупена осветилось, и этот свет разливался по телу сына, проступая сквозь одежду. И этот необычный, неземной свет хоть и не был настолько ярок, чтоб ослеплять глаза, но своим чуть оранжевым оттенком словно овладел Тароном, погружая его в состояние неги. И не понимая, что происходит, почему и под чьей властью он сейчас, всего лишь на секунду, как ему показалось, закрыл свои синие глаза… На несколько мгновений сердце Тарона остановилось, наполняясь мягким светом, исходящим от Рупена. Ни разум, ни тело не могли противостоять световому потоку, незаметно вмиг погрузившись в глубину волн необъяснимого ощущения. Когда Тарон, очнувшись, открыл глаза, вместо Рупена перед ним стояла Ирэн. Чуть поодаль, за её спиной, как два столба стояли молодые крепкие парни. В красивых глазах Ирэн был виден шок и волнение. Тарон заметил, что в руках Ирэн держала журнал, на обложке которого было его фото. От такого количества зеркал у неё кружилась голова, вновь оглянувшись по сторонам комнаты непонимающим взглядом, вскрикнула:

– Мама-джан!

И отовсюду отображения Ирэн повторили её жесты, когда руки Ирэн, задрожав, прижались к груди. Парни, стоявшие у двери, будто постовые, переминались с ноги на ногу, в удивлении осматривая квартиру. Зная строгость женщины, они ждали её поручений. А Ирэн кинула на пол журнал, и он раскрылся именно в том месте, где на несколько листов была статья о Тароне, и даже невесть как раздобытые фотографии. Хотя чудеса фотошопа способны поразить и не такими фантазиями. А в это время Тарон мучительно пытался сообразить, каким образом Ирэн и двое незнакомцев оказались в его доме, ведь накануне он запер дверь, и ключ висел у него на шее. Но сквозь призму своего непонимания он улавливал смысл сказанных слов его бабушки… Когда он шокировал Ирэн, просто по ситуации, а иногда даже намеренно, чтобы вывести её из себя, придумав очередную выходку или подвох. И она поддавалась на его уловки, и эта строгость и суровость тогда слетала с её лица, и она была живой, эмоциональной, и по-другому светились её глаза. А в этот раз, сейчас именно так необходимо было эти слова услышать. Всё было по-другому. Он вдруг понял, что тосковал по этим словам, по этой интонации и жестам своей бабушки, что ждал, когда они прозвучат. И одновременно Тарон глазами искал Рупена, но кругом были только отражения четверых: его с бабушкой, двоих парней. И ещё Малыша, который, как всегда, возле Тарона. А в душе Тарона происходили изменения. Он ощущал то давно забытое спокойствие, и странные чувства овладевали его сущностью. Ничего не говоря, он смотрел на Ирэн, отмечал мысленно про себя, что прожитые нелёгкие годы ничуть не изменили её, и ощущая гордость, он тихо любовался. Ирэн, как камень драгоценный, особенный, и пролетевшие года, словно вода, источили её, но не отняли ту самую особенную осанку, гордую походку, острый, проницательный взгляд, красоту волос… В её венах текла горячая армянская кровь, пропитанная волей и духом Кавказа. Сила, которая проявлялась в оберегании семьи, хранении очага, простирая, словно Ангел, крылья над родными, чтоб никакая печаль не тревожила их сердца. Для Ирэн основой её жизни всегда являлась семья, и она стремилась к тому, чтоб никто не нарушил покой её святыни, что при её популярности было достаточно сложно. И когда она давала интервью, сразу же оговаривала, какие вопросы будут ею проигнорированы, и журналисты знали, что даже прислугу в доме известной актрисы невозможно было подкупить. Тарон думал немного иначе и не допускал мысли, что мог в чём-то ошибаться.

Хоть и всегда чувствовал этот внутренний непоколебимый стержень в своей бабушке. А сейчас его мысли изменились. Он осознавал всю глубину любви к нему его бабушки. Что Ирэн – тот человек, прошедший жизненный путь рядом с ним, начиная с его появления в животе матери. И именно ей он благодарен за свою судьбу, за всё, чем окружена его жизнь, за семью. И одновременно с пониманием он не видел ту семью, что была у него. То, что было остовом, опорой… И снова перед глазами возникла улыбка сына и его слова: «Папа, мама нуждается в тебе». Окаменев, он так и стоял перед Ирэн в одном халате, и словно не в силах был прервать ход своих размышлений.

– Тарон, сын мой, очнись, что с тобой, Тарон? – спросила Ирэн и добавила новый вопрос: – Ты даже не спросишь, зачем же пришла к тебе твоя вредная бабушка? Даже, вернее – к вам, поскольку вижу, ты не один.

Вопрошающий взгляд Ирэн, её вопросы неожиданно громко прозвучали в ушах Тарона, почти как лавина, обрушившись на голову. Он как-то по-другому посмотрел вокруг, и было ощущение, что он был под властью летаргического сна, и затуманенный разум автоматически фиксировал происходящее, не пропуская внешнее внутрь себя. И вмомент сорвав пелену с глаз, убрав шоры, показал краски мира. А если быть точнее, Тарон чувствовал себя так, будто, находясь в своём теле, долго отсутствовал. Он сознавал, что находится в своём доме. Что перед ним стоит Ирэн, помнил всё, что было до прихода бабушки. А теперь всё, что терзало его, разрывало на части, все эти нечеловеческие мучения куда-то испарились, не оставив следа… Нет, пережитое трансформировалось в тот необыкновенный цвет, который оставил после себя его сын Рупен. И вместо ответа на вопрос его бабушки, ему хотелось поделиться с Ирэн, сказать совсем не то, что она ожидает от внука сейчас.

– Зачем же ты всю квартиру обставил зеркалами? Тарон, не могу понять, с какой целью?

Но Тарон молчал. И когда Ирэн мягко предложила ему переехать к ней в дом, в задумчивости посмотрел в её глаза, не проронив ни слова, ни звука.

– Поехали ко мне, Тарон, – умоляла Ирэн.

В сердце она не оставляла надежду, что Тарон даст согласие, услышав её мольбы, и она продолжала мягко просить его, не приводя никаких аргументов, зная характер единственного внука. Было маловероятно, что она услышит в ответ его «да» или заметит хоть какой-то знак, указывающий на его одобрение просьбы переехать. От количества зеркал и их многочисленных отражений, яркого дневного света, проникающего во все комнаты, так как Ирэн раздвинула все шторы и жалюзи, у женщины начала слегка кружиться голова, и она что-то бормотала себе под нос. Тарон догадался, что она шепчет молитву за него. Ирэн, увидев, как, развернувшись, Тарон ушёл в свою комнату, вначале подумала, что по своей давней привычке он сейчас молча запрется и долго не выйдет. Так Тарон часто поступал в детстве и в юности, не выходя даже к обеду или ужину. И тогда её беспокойство переходило в волнение и тревогу. Неотступно последовав за ним, она позвала:

– Тарон. Сынок.

Вздохнув, Ирэн прикрыла ладонями своё лицо и, глядя на Тарона, покачала головой, мысленно проговорив: «Господь, приведи его к самому себе…» Войдя в комнату, она быстро окинула взглядом спальню, но её не удивили находившиеся и тут повсюду зеркала, не поразила пустота, царившая в комнате, давившая своей бескрайностью тишины, щемившей сердце. Вскинув брови, словно отказываясь верить своим глазам, Ирэн изумленно смотрела, как Тарон взял в руки вещи и маленький мячик его питомца, и, поймав его взгляд, задала вопрос:

– Тарон. Что с тобой??

– Я поеду с тобой, Ирэн, – ответил Тарон и добавил, – но вместе со мной поедет и Малыш.

Уже забыв, что, входя в дом Тарона, обнаружила собаку рядом с ним, Ирэн от шока перестала замечать Малыша. Перед глазами её любимый внук, больше похожий на неандертальца, и этот дом, поразивший зеркалами и запахом… Ирэн обернулась на звуки: в комнату спокойно зашёл Малыш, лохматый, белоснежный, с чуть виляющим хвостом в знак благожелательности. И Ирэн расцвела в улыбке. Радость от того, что Тарон дал своё согласие, наполнила её.

Её целью было забрать Тарона к себе, это главное, что занимало её мысли, её сердце бабушки. И поскорее оказаться вне пределов этой комнаты, этой квартиры, пропитанной страданиями Тарона.

Собравшись, они все вместе вышли из квартиры. Двое парней, стоявших у двери, вышли раньше них, по знаку Ирэн, и поджидали у выхода из дома. Взгляд Тарона остановился на аккуратно сложенных кипах писем у двери квартиры.

– Все эти письма адресованы тебе и пришли в разное время, от разных людей и организаций. Если желаешь, мы все до одного заберем их.

Тарон не торопился с ответом. Взглядом он словно ощупывал каждое письмо, затем молча подошел к стопкам писем и начал искать чтото. Ирэн догадывалась, что среди сотен конвертов Тарону нужно было только одно – хоть какая-то весточка от Нелли, и терпеливо ждала. Спустя некоторое время Тарон с тяжестью вздохнул, окинув грустным взглядом гору писем. Почувствовав на своём плече прикосновение, он оглянулся и встретился взглядом с глазами бабушки. В её ладонях было столько тепла, а в глазах – невысказанной ласки и доброты, что Тарон вновь ощутил прилив жизненных сил и желание бороться за своё счастье. Приподнявшись с колен, он потрепал за ухом сидевшего рядом верного Малыша, тот в ответ лизнул ему руку и, завиляв хвостом, посмотрел на Ирэн и вновь на Тарона, словно прося поторопиться. Жестом Тарон показал Малышу в сторону лифта.

– Пойдем, Ирэн.

– Конечно, Тарон.

В лифте Малыш пару раз чихнул от новых запахов, смешно приседая к ногам Тарона. Оказавшись на улице, Малыш шарахнулся от прохожих и, подбегая то к Тарону, то к Ирэн, поскуливал от боязни перед всем новым, где он оказался. Глядя на его поведение, они, переглянувшись, улыбнулись, хоть Тарон и сам уже отвык от звуков города с его запахом и постоянным движением, и щурился от дневного света, оглядываясь вокруг себя. Он не знал, сколько времени провел один, он не вёл счёт дням и не знал даже дату в календаре. Уловив душистый аромат сирени, он понял, что уже весна, середина весны. Этот нежный запах любимых цветов Нелли он глубоко втянул в себя, впуская в самое сердце. «Нелли, моя Нелли, любимая моя…» – подумал Тарон. Открыв дверь автомобиля, он сел на заднее сиденье, позвав Малыша: «Иди-ка сюда, ко мне, и не надо бояться прохожих людей». Запрыгнув к нему, Малыш улёгся рядом, положив на колени Тарону голову. Но тут же подскочил и внимательно стал оглядывать водителя. Добрые, большие глаза Малыша изучали Армена, тот сидел за рулём, старался меньше дышать, прикрывая одной рукой нос от исходящего от Тарона неприятного запаха. Ирэн, увидев сморщенное, как выжатый лимон, лицо Армена, спокойным тоном заметила:

– Всё присуще человеку, Армен.

Услышав фразу Ирэн, водитель смущенно опустил голову и, хлопая своими длинными ресницами, ответил:

– Да, мадам. Простите.

По поведению молодого человека можно было понять, что он новый водитель Ирэн, на вид ему можно было дать предположительно 23 года. Его чёрные глаза и иссиня-черные густые брови, хмуро сдвинутые на переносице, выражение глаз, черты лица и строгий деловой темно-серый костюм в тонкую светлую полоску, по мнению Тарона, не несли в себе гармоничности, скорее выглядели нелепо и даже неказисто.

Взгляд Тарона, внимательно изучавший нового человека из окружения Ирэн, был уже не пустым, как раньше, он пытливо оценивал, как режиссёр при отборочном туре на главную роль в фильме. На взгляд Тарона, Армену больше всего подходила роль альфонса, чем должность личного водителя для знаменитой актрисы Ирэн Хукаси. А в это время сидевшая рядом Ирэн втихомолку наблюдала за Тароном, узнавая своего любимого внука. Весь путь до её дома она не сводила глаз с Тарона и крепко держала его руку в своих ладонях. Что может чувствовать любящее сердце в такие минуты? Ирэн мысленно молилась и не переставала благодарить Бога за внука, за то, что Он, Отец Небесный, оберегает её Тарона. Он для неё был всем, хоть и в ней жило осознание причины, которая отталкивала Тарона от неё, на это она просто закрыла глаза, смирившись и принимая всё как есть, но не оставляя надежды… Ей хватило мудрости и отваги для прощения, чтобы не допустить ошибок. И пусть порою в жизни ей не хватало стабильности, защищенности, крепкой опоры, но она знала, что не делает ошибки, как знала и то, что всему своё время и что понимание придёт к Тарону, она верила. В нём Ирэн видела своего сына, но внешне он был похож на своего деда, мужа Ирэн, Рудика. От деда он унаследовал сентиментальность и романтичность в характере, и сердце, в котором царствовала неподкупная справедливость и благородство.

День уже подходил к своему завершению, отдаваясь закатным лучам багряного солнца. А Тарон всё ещё не вышел из спальни. Это была его комната, в которой он провёл детство и юность. Раскинув руки, Тарон крепко спал на своём большом ложе, и сон его был безмятежным за столь долгое время. В зале в задумчивости восседала на кресле Ирэн и неторопливо делала маленькие глоточки вина бордо из высокого бокала. На её коленях лежал журнал, раскрытый на той странице, где большими буквами был написан заголовок «От небес до порога психушки». Главным персонажем статьи был Тарон, и каверзные вопросы, присутствующие в данном тексте, все они были адресованы её внуку, Тарону. Ирэн не любила желтую прессу с бульварными, вульгарными статейками, но, несмотря на всю нелюбовь, в то утро она почти с брезгливостью взяла журнал в руки, глаза бегло пробежали по строчкам, и, не дочитав статью, в которой рассказывалось о том, что Тарон создал в своей квартире зеркальное царство, добровольно заточив себя в нём, позвав срочно Армена, помчалась к Тарону. А сейчас, так рядом, в её доме, в другой комнате, он спит своим сном, спокойным, долгим. Слёзы, что стали привычным гостем для немого взора стен зала, уже больше 10-и лет, слёзы Ирэн сами по себе катились из её красивых глаз, капая на глянцевые листы. Скорее это были слёзы, наполненные прошлыми ошибками, так думала Ирэн, и где-то винила себя, что осталась жива в тот год, когда погиб любимый муж, и после, когда погибли сын и её невестка. Но в Ирэн текла та неповторимая и несравнимая ни с чем кровь Кавказа, и эта кровь, пульсируя в её венах, не давала ей упасть духом, не давала права сдаться на волю обстоятельств. Одиночество Ирэн скрашивали её воспоминания. Но сегодняшним вечером воспоминания притаились в уголках её сознания, и в её мыслях был Тарон. Душа болела за него, бабочкой тревожно билась в теле, ища выход своей тревоге. Но Ирэн верила, что Тарон выкарабкается. Что горе потери сына не убьет его окончательно. Так, в мыслях, она не сразу заметила вошедшего в зал Тарона. Он был выбрит, его седые волосы были зачесаны на затылок. Тарон был одет в синюю рубашку и чёрные брюки, в стильных кожаных легких туфлях. Вскинув голову в ответ на услышанное смущенное покашливание Тарона, Ирэн в душе ахнула. Вид Тарона поверг её в воспоминания, когда она была так молода. Тарон был одет в вещи, принадлежавшие его деду, которые Ирэн бережно хранила у себя в комнате в шкафу. И, увидев Тарона, она воскликнула невольно:

– Господи! – сжав ладони у груди.

Пару секунд всего, но ей казалось, что перед ней стоит её любимый муж Рудик.

Не нарушая тишины, Тарон в молчании смотрел на свою бабушку. Переведя взгляд и увидев, что уже вечер, он подбежал к окну.

От такой неадекватной выходки Тарона Ирэн сразу же привстала с кресла, но, не решаясь подойти к внуку, она тут же села обратно. А Тарон потянулся рукой к шторе, чтобы закрыть ею окно. В нём всё ещё был тот страх, что с приходом ночи эти кошмары вот-вот появятся, проступая сквозь воздух отовсюду. Но цвет заката переливался пурпурно-оранжевым и персиковым цветом и в долю секунды напомнил ему тот самый цвет, когда Рупен стоял так близко, совсем рядом с ним. И этот живой цвет он видел в весеннем закатном солнце, что простирало свои лучи вдоль горизонта и заревом отражалось в небесной глади. И сердце Тарона освободилось от плена страха, словно скинув с себя оковы ночных кошмаров. И неожиданно для Тарона оно заполнилось до самых краёв этим густым и легким одновременно светом, и, дыша глубоко, Тарон ощутил огромное пространство своего сердца. Посмотрев за окно во двор, он заметил резвящегося Малыша, он играл с Арменом, гоняясь за мячиком. Тарон впервые увидел со стороны Малыша, какой он забавный и смешной, и в ту минуту к Тарону вернулась та самая улыбка, что сводила с ума Нелли. Он повернулся к Ирэн и посмотрел в её глаза. Встретив в них непонимание вперемешку с недоумением, Тарон не спеша подошел к Ирэн ближе и присел рядом, прямо на пол перед нею, предполагая, что то, что он одет в вещи деда, вызвало в Ирэн удивление.

– Я не нашел свои вещи, и пришлось мне чуть похулиганить у тебя в комнате. Ты не будешь ведь за это на меня злиться? – улыбаясь, задал он вопрос.

– Ты и Рудик, как две капли воды, родной, – ласково водя ладонью по лицу Тарона, Ирэн не скрывала и не таила в себе любви к внуку, открывая свои чувства, и с нежностью смотрела в его глаза. – И характером вы одинаковые. Твой дед тоже, когда не так поступал, как следовало бы, или что-то делал, спрашивал, не злюсь ли я. Жалею о том, что так мало рассказывала тебе о твоём дедушке.

Тарон, бережно взяв в руки ладонь своей бабушки, ответил:

– Достаточно того, что мы с ним похожи, как две капли. И содержимое в нас одно и то же.

Руки Тарона чуть дрожали от волнения, он смотрел на пальцы своей бабушки, такие родные, столько пережившие… Взгляд Тарона скользнул по лежащему перед ней журналу. Глаза быстро прочитали заголовок, Тарон посмотрел в глаза Ирэн:

– Тебя напугала информация в желтой прессе, и поэтому ты приехала в мой дом за мной?

Вопрос, заданный внуком, был для Ирэн неожиданностью. Она молча кивнула в ответ головой, этим подтверждая догадку Тарона. А Тарон, не став посвящать Ирэн во все эти мучения и кошмары, без лишних подробностей, коротко поведал о том, что было, что незнакомые ему люди каждый вечер приходили к нему откуда-то, хотели забрать от него Малыша. Он знал, что этих слов было достаточно для Ирэн, чтобы она поняла всю глубину каждого слога, им сказанного. И когда он заметил грусть в прекрасных, больших глазах Ирэн и ту самую, молчаливую боль, изменившую вмиг лицо Ирэн, он склонил голову на её колени.

– Рупен приходил ко мне. И как сейчас моя голова лежит на твоих коленях, так же он склонил свою голову на мои, – тихо произнес Тарон. – И он сказал, что скоро будет с нами. И что Нелли нуждается во мне. И, резко подняв голову, он взглядом словно окунулся в глаза Ирэн, внимательно слушающей его.

– С его появлением мой бред исчез незаметно, неслышно. И он, когда ты стучала в мою дверь и затем твои помощники пытались взломать дверь моего дома, он тогда сказал, что это ты пришла за мной. Из глаз Ирэн хлынули слёзы. Она не знала, что ответить Тарону. Человеку, который столь много знал в этой жизни, и столько понимающему, что порою это удивляло тех, кто окружал его. В голове Ирэн пронеслось миллион слов, она пыталась подбирать слова для своего внука, но ни одно из них не несло в себе того чувства, что отражалось сейчас в их глазах.

– Неужели мне надо было всё это пережить, чтобы понять тебя, бабушка?

В течение сорока лет она впервые от Тарона услышала слово «бабушка».

– Повтори, – попросила она севшим голосом.

– Бабушка! Бабушка!.. – повторял Тарон, завороженно глядя на Ирэн. В его голосе звучали нотки истосковавшегося сердца. Подавшись к ней, он крепко обнял её, прижав бережно к груди голову бабушки.

– Если бы ты знала, в детстве, в юности я столько раз мысленно называл тебя бабушкой.

– Господи, сынок!..

Ирэн понимала, что это совершенная ею ошибка, и отдавала себе отчёт в том, что сама никогда не простит, не сможет простить эту зловещую ошибку. Много лет назад она запретила маленькому Тарону называть её бабушкой и другим не позволяла говорить так о ней в его присутствии. Что ею двигало или чем она руководствовалась?..

Может, ею управлял страх ощутить себя старой и никому не нужной. А может, всему виною был её статус. Но сейчас не было уже смысла размышлять об этом. В Ирэн эхом вновь и вновь звучало «Бабушка, бабушка…» Тарона. Из её глаз лились слёзы, скрываясь у её груди, и сердце часто-часто билось, ликуя и одновременно в огорчении от упущенного важного в её жизни. Взгляд Ирэн, что вырвался из глубин души, был устремлен на любимого внука, и перед глазами Ирэн отдельными кадрами мелькали те годы, когда она была молодой, и перед ней стоял её маленький, беззащитный внук, совсем ребёнок. И каждый раз, строго глядя и повышая суровый голос на него, она желала лишь только одного – чтобы он не замечал её всеобъемлющей любви к нему, чтобы в чём-то учился сам себя защищать. Ирэн знала и переступала законы жизни, ещё в юности, когда вместе с родителями она переехала в Америку, надеясь на лучшие условия жизни. Тяжёлая работа её отца, чуть ли не постоянно пребывающего в нефтяной шахте, бессонные ночи её матери, постоянная тревога, что отец не вернется домой, и это напряжение изматывало, вечные слухи, что шахта та – проклята, и люди в ней погибают. Но опасения развернуло в другую сторону, словно ветром флюгер. Болезнь матери зигзагом вошла в их семью, туберкулёз день за днём выхватывал кусками жизнь матери, и она мучительно уходила из мира перед глазами Ирэн. Она вспомнила и врачей, которые не обращали внимания на семью эмигрантов, и так и оставили мать Ирэн умирать в болевых муках. Это был первый удар в жизни Ирэн. А после полиция задержала её отца, предъявив штраф и назвав причину – фиктивные документы и безвизовое проживание в их государстве. И в один день она стала сиротой. Тогда её босые ноги больше напоминали ей оголенную жизнь, раздетую судьбу. Она больше никогда после ареста отца не видела его и не получала никаких вестей о нём. А спустя десять лет она была дивой театра, одного из известных в стране. Её имя зазвучало у многих на устах благодаря её любовнику, чьё имя она всегда хранила в тайне. И только ходили слухи, что она была любовницей китайского сценариста. Однажды он вошел поужинать в ресторан, и его взгляд приковала к себе статная, красивая 18-летняя девушка, торговавшая у входа цветами. Его опыт позволил ему сразу же разглядеть в ней будущую восходящую звезду кино, и как никто другой она подходила на главную роль в его произведении. И тогда, в тот час, судьба улыбнулась Ирэн. Её дебют был воспринят на бис, она ловила на себе восторженные взгляды, и ей дарили букеты роз.

Но этот карьерный взлет, подаривший ей счастье, длился недолго. Вскоре после дебюта она познакомилась со своим будущим мужем, Рудиком Хукаси, и забеременела. Руководство театра, в котором она работала, сурово и жестко поставило её перед выбором – или ребёнок, или сцена театра. Не задумываясь, она решила не прерывать беременность и родить малыша. Но тот скандал, что последовал за её выбором, сделал её, любимицу публики, и её жизнь ещё ярче, и её фотографии не сходили с обложек журналов и пестрели во многих газетах. Не обращая внимания на колкие фразы критиков и шакалье поддакивание купленной желтой прессы, она радовалась своему положению, хоть и с трудом переносила беременность. Но судьба вновь испытала её, тревожно зазвенев над головой… Из-за угрозы выкидыша она оказалась в больнице. И тогда в один из тревожных дней ей позвонил совсем ещё никому не известный режиссер с предложением сыграть роль скандальной актрисы. Ирэн не стала долго размышлять, сразу же согласившись на предложение. Ирэн решила всему миру доказать, а скорее объявить, что та кровь, которая течёт в её жилах, горяча и не привыкла сдаваться без боя. И как бы жизнь ни била её по спине, удар за ударом, она готова была выстоять. После родов, спустя 3 года, она вновь поднялась на пьедестал славы в кино. В её чутких руках был трехлетний сын Эмил, её маленькое чудо. И новые слухи ходили вокруг её имени, что она предвидела смерть своего мужа. В те дни ей ничего не оставалось делать, как сопроводить мужа в мир иной с гордо поднятой головой. А после похорон она во всеуслышание объявила, что будет играть только те роли, которые оставил в наследство ей после себя муж, выдающийся, талантливый сценарист. Эта новость многих шокировала и в тоже время заинтриговала. Ведь Ирэн сказала, что всю жизнь посвятит творчеству покойного мужа. Её любимый Рудик после себя оставил незавершенные романы и пьесы, и даже небольшие рассказы. Своё слово Ирэн твердо сдержала во все последующие годы. Как бы ни было трудно ей и сыну, сколько раз бы ни отворачивались от неё режиссёры, Ирэн не сдавалась. Вся в воспоминаниях, она решительно продолжала начатое её мужем, завершая один за другим поэтапно его творческие работы. И после она облегченно вдохнула полной грудью воздух, несмотря на усталость и нелегкий путь, оставшийся позади. И часто мысленно разговаривала со своим любимым мужем, собрав в себе силы, перешла эти трудности, ощущая незримое присутствие Рудика. Сидя в тишине поздними вечерами, она так же делала маленькие глотки бордо. И мысли – что делать дальше, как жить дальше – овладевали её разумом. Она знала и была уверена в том, что если режиссёры прочтут готовые сценарии, написанные рукой её Рудика, то каждый из них припадёт к её ногам, моля о возможности снять фильм. Но гордость и достоинство не позволили ей обратиться к этим волкам киноиндустрии. И она сумела выдержать эту паузу, хоть и понимала, что народ стал уже забывать её имя и образ, и всё меньше людей говорили о ней. Но она ждала. Жизнь научила её стойко переносить эти временные паузы. И надежды оправдали себя долгожданным звонком. Звонили коллеги, и от них она услышала ожидаемое ею, но вопреки их ожиданиям она отказалась от предложения сыграть роль по сюжету другого сценариста. А сердце верило, что, несмотря на отказ, ей позвонят вновь с другими предложениями. Логика разума да и жизненный статус твердили обратное её сердцу, приводя десятки аргументов. Одной ногой Ирэн уже находилась на пороге краха. И на этот раз своим упрямым характером выиграла бой с превратностями судьбы. К ней поступило предложение от режиссера придти к нему и показать сценарии Рудика Хукаси. Ирэн вновь вежливо отказалась, но ждала, что режиссер сам в один из ближайших дней перешагнет порог её дома и попросит извинений, даже будет просить о прощении. И тогда заново засияет её звезда на сцене. Так и вышло впоследствии. Переступив порог, в её дом вошел человек, ставший благодаря Ирэн известным режиссёром мирового масштаба. Народ встретил её с восторгом, вызывая на сцену театра вновь и вновь, крича неустанно: «Бис! Брависсимо!» Тогда Ирэн, не скрывая искорок радости и гордости в своих прекрасных, очаровательных глазах, вышла на сцену и своё выступление посвятила своему любимому мужу. Каждый свой выход она начинала со слов благодарности Рудику Хукаси…

Ирэн глубоко вздохнула, допив бордо. Взглянув в глаза Тарона, она улыбнулась краешком губ. Он внимательно слушал её рассказ, настолько проникаясь, и словно бы сам, вместо неё, её же устами говорил о её жизни. Он пытался осознать всю ту глубину, пропитанную болью слов, всю ту остроту испытаний, через которые гордо выстояла его бабушка в те трудные годы, и видел, что время настолько жестоко поступило, оставив свой отпечаток в её красивых глазах.

– Но самое трудное в жизни – это потеря ребенка, – тихо продолжила Ирэн. – Из всех жесточайших испытаний и утрат эта боль занимает главенствующее место в жизни. И даже если ты переступил, наступил на грабли и уже знаешь, что должен, что придется, что это неизбежно, и придется наступить на те же грабли снова, – голос Ирэн зазвучал быстрее и задрожал. – Тарон, но ты тогда спас меня, сам этого не понимая.

Тарон знал, что Ирэн говорила о своих снах. О тех вещих снах. Он внимал её речам и одновременно вспоминал голос Нелли, тот дикий страх в её глазах, когда она говорила о своём жутком, холодящем сердце сне. Увидев, как увлажнились глаза бабушки, он осторожно провёл ладонью по её щекам, подбирая слёзы.

– Неужели мне надо было почувствовать и пережить самому эту боль, чтобы понять тебя, бабушка…

Ирэн взяла его за руку.

– Тарон, мой мальчик. Сердце, которое теряет своего ребенка, тогда понимает боль Бога. И только тогда можно понять, почему всё в мире так, где-то нелепо, где-то странно… – Ирэн любящими движениями руки поправила волосы Тарона, заглядывая с нежностью в его глаза, дрожащим от волнения голосом шепнула ему: – Тарон. Сынок, твой страх и стал твоим спасителем, мой родной. И неспроста тебе приснился Рупен, а может, и привиделся наяву.

В ту же секунду Тарон заметил улыбку на лице Ирэн.

– Я узнаю эту самую улыбку, – улыбнулся в ответ Тарон. – Ты всегда так улыбаешься, когда готовишь мне очередной свой непредсказуемый сюрприз. В чем же дело? Признайся же, бабушка, – заинтересованно спрашивал Тарон. – Ты так хитро улыбаешься, – добавил он. Ирэн своей чарующей улыбкой таила в себе ту радость в её душе и тихо ответила:

– Тарон, завтра узнаешь.

Ответ его бабушки, такой загадочный, не настораживал Тарона.

Он знал, что всегда были суровыми, справедливыми все её капризы. Но на этот раз другими были его предчувствия, и он принял предложение Ирэн подождать до завтра. Они оба хорошо понимали, что столько лет было ими пропущено, и сегодня, только за один день, они столь многое узнали друг о друге, и хоть немного, но многое стало на свои места. И также они осознавали, что одного дня было мало. От усталости и стольких тревожных бессонных ночей, что провёл он в своём одиночестве, сдавали силы, и сон готов был вот-вот проникнуть в мозг Тарона, делая тяжёлыми его веки. А Ирэн не переставала любоваться своим внуком и повторяла одну фразу:

– Боже, как же ты похож на своего деда!

Тарон чувствовал, что Ирэн всё с той же силой любила Рудика. И не было ни одного дня, чтоб она не вспомнила о своём муже. Только её одиночество поздними лунными вечерами укутывало в свои объятия, сжимая сердце Ирэн тоской. И только ей была известна эта боль, название которой – «Любимый, ты так рано ушел от меня!».

Ирэн пронесла сквозь года эту боль, пряча её глубоко от всех и никому не показывая, даже близким, словно боялась, что кто-то грубо отнимет у неё эту боль. Но только лишь Тарон видел эту боль и слышал тоску и немой зов в голосе Ирэн. И перед глазами Тарона стояла Нелли. Его Нелли. Он подумал о том, что же с ней, как она жила без него все эти месяцы, и вмиг ему стало страшно, в глубине души он где-то возненавидел себя за содеянное…

– Бабушка, – нарушая тишину, перебив молчание, что возникло между ними, Тарон привстал со своего места.

– Я должен исправить свою ошибку. Если Нелли меня простит, тогда я смогу исправить всё, что я натворил.

Услышав имя любимой внука, Ирэн улыбнулась. Она боялась с ним завести разговор о ней, думая, что ещё рано затрагивать живое, не зажившее, так как видела, что Тарон еле приходил в себя от пережитого.

– Я знаю, что между вами произошло, Тарон, – не скрывая, что знает факты. – Я думаю, Нелли тебя простит, мой мальчик.

Тарон стыдливо опустил голову.

– В тот день в меня словно бес вселился, я не мог контролировать себя и не мог остановиться.

– Семья – темный лес. Так говорила моя мама. И годы жизни подтверждали не раз её слова. В этом темном лесу многое бывает, разное происходит. Даже есть в темном лесу своё волшебство и свет.

– Бабушка, сегодня впервые в жизни вижу в тебе не актрису, не диву известного театра и звезду кино Ирэн Хукаси, а именно Женщину. Которая на своих хрупких плечах пронесла бремя трудностей и стала для меня матерью. И твоя железная воля и гордость стала мне путеводной нитью в жизни. Прости своего блудного сына.

Прося у Ирэн прощения, Тарон, как в юности, переминался с ноги на ногу, наклонив голову и теребя пальцами свой пояс. И чуть помолчав, добавил цитату из одного сценария, написанного его дедом, Рудиком Хукаси – «Все блудные сыновья возвращаются, кто-то за золотом, а кто-то за своей душой. Так ждите, матери, своих сыновей, только ждите».

Ирэн, услышав сказанную Тароном выдержку из сценария её любимого мужа, произнесенную почти тем же голосом, что у Рудика, с той же интонацией, быстро поднялась с кресла и прижав руки к груди громко воскликнула:

– Мама-джан!

Тарон шагнул навстречу Ирэн, и подхватил её в свои бережные объятия, и несколько раз коснулся губами её рук. Ирэн не смогла вновь удержать свои слёзы, по-детски хлопая ресничками.

– Что-то я сегодня много плачу.

– Бабушка, актриса не будет актрисой, если ей не присущи слёзы, – пошутил Тарон, отпуская Ирэн. И сразу же поинтересовался:

– Скажи, бабушка, а почему именно словосочетание «мама-джан»?

Ирэн с мягкой улыбкой ответила:

– Только мать понимает боль своего ребенка, мой мальчик. Люди, становясь старше, с годами всё чаще вспоминают свою мать. Особенно в старости. Грусть накинула свою дымчатую вуаль на глаза Ирэн, она глубоко вздохнула:

– Так всегда говорила моя любимая мама, когда ей было плохо или происходила какая-либо неприятность. Только теперь понимаю весь смысл сказанных мамой слов.

Тарон слушал, не перебивая, и, потянувшись, крепко обняв Ирэн, проговорил:

– Когда мне будет столько же лет, как тебе, тогда я буду звать тебя бабушкой, – и поцеловал волосы Ирэн.

– Мой мальчик, – тихо шепнула Ирэн.

Признание Тарона проникло ей прямо в сердце, наполнило живительным родником новых сил. И словно часть тяжелой ноши упала с её хрупких плеч.

– Тебе необходим отдых, иди ложись, Тарон, – предложила Ирэн и, заметив, как глаза Тарона затянулись болью, добавила. – Твой дед весной всегда приносил для меня букет сирени.

– Сирень?! – удивился Тарон, вспоминая, что это любимые цветы Нелли. Она обожала сирень всех расцветок, пряча нос в бархат лепестков. Но Тарон не догадался, что хитроумная Ирэн уже заранее всё знала и хотела таким образом напомнить Тарону о Нелли перед сном.

– Да. Это мои любимые цветы.

– Не только твои, бабушка, но и Нелли их любит.

– Странно, – заметила Ирэн. – Я никогда бы и не подумала, что наша Нелли любит сирень.

Глаза бабушки хитро посмотрели на внука.

– Мы с Нелли столько общались, на самые разные темы говорили, но о цветах как-то она ни разу не упомянула. А я-то на её дни рождения всегда розы отправляла, – голос Ирэн звучал немного расстроено и с сожалением. А Тарону было невдомёк, что Ирэн специально сказала ему о сирени; не догадываясь ни о чём, он улыбнулся, не решаясь спросить, как давно бабушка общалась с Нелли. Ирэн словно прочитала его мысли.

– Она недавно была у меня.

Ответ Ирэн был спасательным кругом для Тарона, замкнувшегося так надолго в своём одиночестве. В его глазах отразился следующий вопрос – как Нелли? Но он опустил голову, сознавая свою вину.

– Она тебя ждёт, мой мальчик. Вам о многом надо поговорить. Извини, Тарон, но мне пора спать, – вдруг резко сменив разговор, Ирэн поцеловала Тарона, улыбнувшись ему глазами. Направившись в сторону двери, она обернулась: – И ты иди ложись, – посоветовала она внуку.

– Спокойной ночи, бабушка.

Ирэн кивнула ему головой, посылая воздушный поцелуй.

– Чувствует моё сердце, завтрашний день принесет с собой всё новое и светлое. Спокойной ночи, мой мальчик, – тихо пробормотала сама себе Ирэн, выходя из зала и оставляя Тарона одного. Она не спеша направилась в свою спальню, погружаясь в свои мысли. А Тарон, оставшись в зале, присел в кресло, сон не шёл к нему. Так, сидя в кресле, подперев ладонью свой упрямый подбородок, он всё думал о разговоре с Рупеном, об услышанном от Ирэн, и её жизнь была перед его глазами, яркими кадрами запечатлеваясь в разуме. За один день он потерял всё. И в один день к нему вернулась вера. Но боль утраты единственного сына, Рупена, горела в его сердце, и оно, иногда не выдерживая, источало кровавые слёзы. Тарон хотел понять, за что человеку дано такое наказание от Бога. Или это случайность жизни, или же неумение оберегать. Тарон знал, что всё в жизни зависит от судьбы. Хоть и можно судьбу переписать. Это то же самое, что исправить свои ошибки, всё равно пережитые чувства будут отличны друг от друга. Каждый человек в мире мог бы исправить ошибку, и тогда судьба бы принимала выбор человека, а не наоборот. Но также Тарон хорошо знал и понимал, что это его единственный шанс в жизни, на этой Земле. Он заснул с именем его любимой, верной жены на устах, а в голове мысли перемешались, и одна за другой всплывали картины жизни Ирэн. Он даже не мог предположить, что его бабушка, находясь в соседней комнате, стояла перед иконой Богоматери и тихо молилась за то, чтобы её внук и Нелли помирились и как прежде жили вместе, под одной крышей, душа в душу. И неустанно благодарила Богоматерь за чудо, подаренное Нелли.

Одна Ирэн знала, что Нелли беременна. Воспоминания унесли Ирэн в тот ужасный трагичный день, когда Нелли постучалась в её дом и вошла, вся в порванных вещах и в халате. В больших глазах Нелли был страх и боль непонимания, и сама она плохо всё понимала, находясь в шоковом состоянии. Прерывающимся голосом Нелли поведала о случившемся, о том, что Тарон невменяем, что набросился на неё. Она не обвиняла его ни в чем, ни одного слова упрека в адрес Тарона.

Ирэн долго не могла утихомирить Нелли, заставляя принять успокоительные препараты. После той прошедшей ночи близости с Тароном у Нелли и мысли не возникло, что тот день кардинально перевернет всю их жизнь. Никакими словами Нелли не могла объяснить Ирэн, что это станет для семьи Хукаси началом продолжения их рода. И никакие доводы не убеждали Ирэн. Но прошло недели две-три, и Ирэн, сама не понимая почему, подталкиваемая смутными предчувствиями, предложила ещё раз пройти обследование у своего врача. Ирэн не оставляли несколько лет надежда и ожидания, что Нелли сможет забеременеть, и, несмотря на окончательный вердикт, поставленный докторами, произойдет чудо, и диагноз окажется ложью, а точнее, неверной диагностикой. И в этот раз её вера одержала победу, она ликовала, когда врач сообщил ей радостную новость, что Нелли беременна. Первое время Нелли не могла до конца поверить в своё новое положение и всё хотела сообщить эту чудную новость Тарону. Но все попытки дозвониться Тарону не увенчались успехом, желание поделиться оборачивалось напрасными надеждами, так как он выключил телефоны и мучил себя, заключив в одиночество и боль. И тогда Нелли нежно гладила свой живот, обращаясь к ребенку: «Не волнуйся, родной. Наш папа обязательно придет. Просто ему сейчас надо побыть одному. А мы с тобой подождём его и встретим. Встретим нашего любимого папу». И украдкой смахивала слезинки со своих глаз. Ирэн уже не могла видеть страдания Нелли, как её невестка истосковалась по мужу, её внуку. И не могла также оставить Тарона на произвол судьбы, узнавая из публикаций желтой прессы и по скандальным передачам телевидения, что вещали по всей стране о том, что популярный и известный режиссёр Тарон Хукаси на грани сумасшествия. Последней каплей, переполнившей её сердце, стала одна из свежих публикаций с громким названием статьи, в которой она прочла о зеркальном доме Тарона. Зная характер внука, Ирэн всё-таки решилась поехать домой к Тарону. И не ожидала увидеть его в таком ужасном, плачевном состоянии. Всю дорогу, пока Армен вёз её к внуку, она думала, как она скажет, когда увидит его, что Нелли беременна. И верила, что эта долгожданная радостная новость вернет его к жизни, отрезвит его разум. А увидев его, она решила повременить с радостным известием, понимая, что после стольких переживаний вряд ли Тарон сможет понять и адекватно принять благую весть.

В своих молитвах Ирэн говорила только о Нелли и Тароне, прося Богоматерь беречь их и ту маленькую жизнь, что билась под сердцем Нелли. Всем своим существом Ирэн желала, чтоб новый завтрашний день вернул Тарона к жизни. Она и не думала, что всё обернется иначе…

Утром она еле-еле разбудила Тарона, тормоша его за плечо и легонько пощипывая его за щеки. А потом, сидя на кухне, она с беспокойством смотрела за Тароном, как тот долго приходит в себя ото сна, на его лице были видны следы недосыпания. Глотая горячий чай, она встревоженно думала о внуке и о Нелли. Как она там? Ирэн знала, что Нелли вся в ожидании после ночного звонка с расспросами о Тароне и, услышав, что с ним всё в порядке, Нелли обрадовалась, но тут же вопрос – как и что дальше? И новость от Ирэн, что завтра днём она отправит своего внука в городской парк на встречу к Нелли, дала ей надежду и возможность дышать чуть поспокойнее.

Моментально оторвавшись от бесчисленного количества собственных мыслей, Ирэн сделала последний глоток чая.

– Нелли сейчас живет в доме моего личного врача, – неожиданно для Тарона начала она утренний разговор. – Всё это время, с начала своего прихода, она жила здесь, у меня. А когда узнала, что я собираюсь поехать за тобой, собрала свои вещи, что необходимы ей, и, поговорив с Альбертом Манукяном, переехала в его дом.

Тарон непонимающе вопрошающим взглядом уставился на свою бабушку.

– А почему именно к нему? Почему Нелли не дождалась меня? Раз вы обе были так уверены в том, что я соглашусь приехать сюда. Бабушка, объясни мне, зачем было Нелли переезжать?

Ирэн внимательно посмотрела на Тарона, ничего не ответив.

– Что было поводом для вашей уверенности? – вновь переспросил её внук.

Ирэн очень хотелось назвать своему внуку причину их с Нелли уверенности, обрадовать, сказав, что он скоро станет отцом, и эта весть готова была вот-вот сорваться с её уст, но она сдержалась, призвав на помощь своё терпение.

– Бабушка, ты явно что-то от меня скрываешь, я это всей кожей чувствую.

Тарон всё ожидал ответа на свои вопросы и, прищурив глаза, не отрываясь смотрел на бабушку.

– Вчера ещё я тебе говорила, что ждёт тебя сюрприз, мой мальчик, – напомнила Ирэн, хитро улыбнувшись.

Увидев знакомую улыбку бабушки, у Тарона успокоилось сердце. Он знал, что не стоит настаивать, что всему своё время.

– Не верится, что сегодня увижу Нелли.

Глаза Тарона сияли огнем любви, когда он говорил о любимой Нелли. Он посмотрел на часы.

– Уже полдень?! – удивился он. – Как же долго я спал.

Ирэн улыбнулась. Её внук постепенно приходил в себя, и мысли его о Нелли. Тарон, делая глоток кофе, соскочил со стула.

– Мне уже пора, наверное?

Ирэн от всей души рассмеялась, услышав заданный со смущением вопрос Тарона, и, заметив его трепетное волнение, произнесла:

– Мой сын, помнится, ты так торопился на свидания к Нелли, когда тебе было 17 лет, мысленно ты был уже не дома, а с нею.

Нежный и спокойный голос Ирэн звучал бархатным бальзамом для волнующегося Тарона. Чуть придержав дыхание, Ирэн лукаво прибавила:

– Надеюсь, сегодня ты не будешь обворовывать мой сад, лишая его части красивых цветов, и нести их Нелли, как это ты делал 23 года назад?

Улыбаясь, сегодня Ирэн видела перед собой того же смущенного юношу с горящими глазами, думающего только о Нелли.

– Тарон, сын мой, ты ничуть не изменился.

– Бабушка, нет, я тайком обкрадывал твой сад, цветы сирени, и чтобы ты не ругала меня, я делал это аккуратно…

– Аккуратно воровал! – перебив Тарона, вновь рассмеялась в полный голос Ирэн. Давно она так не хохотала, наслаждаясь этими минутами.

– Да, – широко улыбнувшись, Тарон продолжил:

– А цветы я воровал для дочери нашего садовника.

– Для Ани? – удивилась Ирэн, вспомнив приятную девушку.

– Да, для неё. Она-то болтливая была и могла бы ненароком тебе всё доложить.

– Мой мальчик, если бы даже я знала всю суть того, что было, не ругала бы тебя. А вот насчет Ани, то да, ты прав, она такая болтушка. Но зато она главный редактор небезызвестного журнала «Лели».

Ани частенько звонит мне из Армении, мы подолгу общаемся, и о тебе она спрашивает.

– Бабушка, ты благоустраиваешь жизнь всех своих работников, – заметил Тарон.

Ирэн промолчала, лишь мило улыбнувшись в ответ.

Посмотрев в любящие глаза внука, вновь вспомнила те годы, когда Тарон так торопился на встречу с Нелли, тщательно приглядываясь в зеркале к себе, чтоб выглядеть перед любимой безупречно. Он даже не доедал завтрак и, так же как сейчас, стоял пред ней, словно ожидая чего-то, смотрел на неё. А она молчала и делала вид, что не замечает его тревоги, держала перед собой очередную свежую газету, читала какую-нибудь статейку, на самом деле украдкой наблюдая за Тароном. Но теперь всё было иначе, и в глазах её внука выражалась другая тревога.

– Она тебя простит, – словно читая мысли внука, Ирэн улыбнулась Тарону, и эта улыбка обнадежила его сердце.

– Бабушка, сегодня я вновь украду из твоего сада сирень.

На лице Тарона заиграла ответная улыбка, и, подойдя к Ирэн, он с нежностью приобнял её за плечи и ласково произнес:

– Бабушка, я обрел душу.

– А я сына, – сдерживая подступившие слёзы, с гордостью прошептала Ирэн.

И снова руки Тарона, в этот раз без утайки, воровали распустившиеся цветы из всего великолепия её огромного сада. Выбирая сирень, он тщательно рассматривал каждую ветку. И, вдыхая аромат букета, побежал в сторону гаража, нащупывая в кармане брюк ключ от автомобиля. Он и не подозревал, что за ним, как тогда, в юности, 23 года назад, из окна своей спальни, находящейся на втором этаже, внимательно смотрела Ирэн. На её губах играла улыбка, и с её уст тихо слетели слова: «Бог с тобой, мой мальчик». А Тарон торопился, и вместе с ним спешило его сердце. Гулко и учащенно билось оно в его груди и словно желало вырваться наружу, устремляясь туда, где Нелли, лишь бы быстрее увидеть её, и глаза его были полны надежды.

Взор его голубых глаз был прикован к дороге, и он не смотрел по сторонам, не обращал внимания на сигналы других машин, мысленно торопил светофоры, объезжал пробки на дорогах. Его автомобиль мчался вперед, ускоряя ход. Он буквально летел к ней, к его единственной, любимой Нелли.

«Нелли, Нелли, любимая. Я знаю, виноват перед тобой, и вина моя неизгладима. Моя Нелли… Простишь ли ты меня… Что же я натворил… Любимая, лечу к тебе… Слышишь ли ты меня…» – говорил он мысленно с женой. И где-то в душе не верил тому, что Нелли ждет его. Но его сердце кричало о любви и не желало сомневаться в Нелли. Припарковав у обочины автомобиль, оглянувшись, он надел темные очки, нахлобучив шляпу, вышел из машины и поправил свой синий шарф, принадлежавший когда-то его деду. И устремил свои быстрые шаги в направлении входа в парк. Он шел и крутил головой, ища глазами Нелли, хоть и был уверен, что она будет ждать его обязательно на той же самой скамейке, где тихим, спокойным вечером они признались друг другу в любви. Он вспомнил нелепость сбивчивых слов и неожиданное признание Нелли, что любит его, и как в робком ожидании она смотрела в его глаза, немой вопрос и волнение, что же ответит Тарон, и её радостная улыбка от услышанного из уст Тарона: «Люблю тебя». Всё это за доли секунды предстало перед глазами Тарона, и он шел, почти бежал, не замечая, что улыбается. Но улыбка вмиг слетела с его лица, и кровь застыла в жилах, и все краски весны в секунду стали для него серым фоном, когда он увидел Нелли и её круглый живот, а рядом с нею совсем близко находился мужчина. Ему было лет 45, в желтом костюме, аккуратно сидевшем на нём и подчеркивающем его смуглую, почти темную кожу, и ярко-довольная улыбка. А его руки с трепетом держали ладони Нелли. Тарон сразу узнал в нём Марка. Он был диктором, работал в той же телестудии, где и Нелли. И Тарон был в курсе, что Марк давно неравнодушен к Нелли. Оторопело он смотрел на них, стоя неподалеку, всего в каких-то нескольких метрах, разделявших его и любимую, и видел, как они играли с розовым шарфом, который Тарон преподнес ей в подарок. Он заметил, что руки чуть подрагивали. Она была хороша в этом голубом платье, и её черты лица стали нежнее, Тарон подумал: «Господи, моя любимая беременна». Увидев, что Нелли заметила его, Тарон опустил глаза, склонив голову, уткнувшись носом в букет цветов, которой он крепко прижал к груди и, резко повернувшись к Нелли спиной, поспешил к выходу из парка.

За спиной вслед ему слышался голос Нелли, она звала его вновь и вновь. А ноги уносили Тарона все дальше и эмоции захлестывали разум и сердце, заставляя его бежать.

– Тарон, прошу тебя, остановись. Тарон. Остановись… – кричала Нелли вслед Тарону..

А Тарон влетел в машину и лихорадочно сразу же включил программу автопилота и задал направление пути, ведущего к дому Ирэн. Повернув голову, он увидел через тонированное стекло бегущую к нему жену. Завидев её, прохожие уступали дорогу, качая головой, одна женщина даже проговорила: «Господи, куда же вы так бежите, вам нельзя, подумайте о малыше!» Но Нелли никого не видела и, не слыша, бежала, почти задыхаясь и держа одной рукой у груди розовый шарфик. На глаза Тарона навернулись слёзы, а его сердце кричало: «Нелли, Нелли, тебе нельзя волноваться, не беги, любимая!». Но эмоции владели им, и так хотелось ему самому бежать, но бежать от себя самого. И когда его автомобиль тронулся с места, он снова посмотрел сквозь окно машины, глазами прощаясь с Нелли. Её безумный взгляд остался в его глазах, и слёзы начали душить его, отбирая силы дышать. Нащупав рефлекторно пачку сигарет, он также механически подкурил сигарету, глядя куда-то в одну точку. Голова была без мыслей, он просто безразличным опустевшим взглядом смотрел на дорогу.

Загнав машину в гараж, он быстро вошел в дом Ирэн и поднялся бегом по лестнице, направляясь к ней в комнату. Тихо войдя, он посмотрел на бабушку, она обернулась, пристально глянув на него. На вопрос Ирэн, где же Нелли, Тарон молча вновь достал пачку сигарет, не решаясь закурить. Его взгляд был рассеян, блуждая по стенам, по интерьеру комнаты Ирэн.

– Где же Нелли? – переспросила Ирэн.

Тарон с молчаливого согласия бабушки подкурил сигарету и, жадно затянувшись, посмотрел ей в глаза. Она сидела в своём любимом кресле, и в её взгляде ярко читалось удивление.

– Ты знала, что Нелли беременна?

Но Ирэн не успела ответить, в комнату еле дыша ворвалась Нелли.

– Ты?! – увидев Нелли, Тарон удивился.

– Да, я, Тарон. Всю дорогу я следила за тобой, следуя повсюду, хоть и знала, что ты поедешь к Ирэн за объяснением.

Ирэн, вставая с кресла, подошла к Нелли, приобняв её за плечи, и переводила взгляд то на Тарона, то на Нелли, и только один вопрос был выражен в её глазах – что же произошло? Она никогда бы не смогла предположить, что Тарон, увидев свою любимую беременной, позволит себе вот так оставить её, даже не выяснив, что и как, там в парке.

– Нелли, что случилась, моя родная? Ты бежала? Господи, – встревоженно говорила Ирэн, бережно держа за руки Нелли.

– Да ничего и не случилось, ничего особенного не произошло!

Тот, кто был лишним, тот и ушел! – пробурчал Тарон и пошагал к балкону. – Только скажи, зачем ты скрывала от меня, что Нелли беременна? И что она не одна, а с Марком будет ждать меня в парке? А я, такой влюбленный, глупый, я, наивный дурак, попался на удочку, – рассмеялся неровно Тарон.

В его голосе была слышна обида, и непонимание, и отрицание того, что он увидел. Но его бабушку больше всего насторожило спокойствие Тарона, или даже его некоторая отстраненность. А сердце в груди сильно стучало, страх бился в нём, что Нелли не выдержит и перенервничает, и это отразится на её беременности. Ирэн знала, с каким трудом Нелли сохранила ребенка под сердцем. Что врач настаивал на спокойном образе жизни и велел больше лежать, так как постоянно была угроза выкидыша.

– Это твой ребенок, Тарон, – понимая намёк своего мужа, ответила Нелли. – Любимый, я под сердцем ношу нашего ребенка. Это наш малыш, твой и мой, Тарон.

Нелли, освободившись из объятий Ирэн, подошла ближе к Тарону, глубоким взглядом посмотрела в глаза Тарону, любимые синие глаза… Она ладонью прикоснулась к его широкой и сильной груди, произнеся:

– Это Чудо, любимый.

Тарон не отводил глаз от взгляда Нелли. А она пыталась понять, о чем же он думает, что происходит в его душе. Нелли не догадывалась, что, подходя к балкону, он заметил стоявшего во дворе у дома Марка. По лицу Марка было видно, что он взволнован, и Тарон не до конца понимал его поведение. И даже всё, что говорила Нелли, для него звучало, как из чужих уст. Он небрежно оттолкнул руку Нелли от груди и усмехнулся.

– Тут нет никакого чуда, – твердым голосом произнес Тарон. – Он не может быть моим ребенком. Не я его отец, – чуть помолчав, Тарон вскинул глаза на Ирэн, та стояла в оцепенении и держала руки у груди, шокировано глядя на происходящее. – Я бесплоден.

Заново подкурив сигарету, Тарон тихо продолжил:

– Все эти годы ты думала иначе, Нелли. Ты всегда знала тот факт, что причина в тебе, и поэтому Бог нам не давал детей. Но я от тебя скрывал свой собственный диагноз, и мучил тебя, каждый раз предлагая сходить к новому врачу, обследоваться в новой клинике.

Тарон глотал едкий дым сигарет, нахмурив брови. Он был глух к своему сердцу, а оно кричало ему: «Остановись, Тарон, не разрушай свою любовь!» А Тарон продолжил свои мысли:

– Нелли, ты прости меня, что так вышло.

Нелли обернулась к Ирэн. После всего услышанного она не находила слов для ответа мужу, и её взгляд просил Ирэн о помощи и поддержке. Слова Тарона будто хлестанули её больно по спине, ударив в сердце. Но, собрав силы, не желая сдаваться, она боролась за себя и малыша.

– Ты можешь унижать меня. Выгонять меня. Но у тебя нет права думать иначе. Да, отцы могут сомневаться в том, их ли ребенок перед их глазами или чужой. Но мать, под чьим сердцем бьется ещё одно сердце, мать никогда не ошибается. И никогда не позволит себе сомневаться в том, от кого же она беременна, кто отец малыша. Только мать знает, чей ребенок под её сердцем! Прощай, Тарон.

Нелли повернулась и быстро пошла к двери, стремясь быстрее покинуть дом Ирэн. Но на секунду остановилась, обернувшись, обратилась к Ирэн:

– Я всех, многих учу и оберегаю от собственных ошибок. Все счастливы. Или живут хотя бы не вразрез со своим сердцем и душой. Но почему-то я сама повторяю свои ошибки. Нет, не думай, что я несчастна, нет. Я счастлива. И мне есть кого учить и передать жизненный опыт, – положа осторожно руку на живот, Нелли с гордостью посмотрела в глаза молча стоявшей Ирэн. – Береги себя, Ирэн. Я ухожу, не нужно меня сопровождать.

Слова Нелли все еще висели в комнате и были больше, чем все те чувства, что оставила она, уходя. Ирэн медленно присела в своё кресло и непонимающе смотрела на Тарона, как тот, глотая свои скупые слезы, вновь подошел к балкону и смотрел вслед Нелли. И тихо шептал:

– Я не смог поступить иначе. Я видел, как она смотрела на Марка. Так же как когда-то её глаза смотрели на меня.

Своему поступку Тарон искал оправдание и также хорошо осознавал, что врал Нелли, и что она поняла, что он лгал.

– Ты снова заблудился, мальчик мой, – начала разговор Ирэн.

– Тарон, Нелли любит тебя. Поэтому она мчалась вслед за тобой. Её сердце повсюду с тобой.

Встав с кресла, Ирэн подошла к Тарону и вместе с ним глянула во двор. С балкона видны были стоявшие у входа в дом Нелли и Марк. По Нелли было видно, что она что-то объясняла Марку, как она взмахивала руками, а тот слушал её и, поймав за руку, с воодушевлением что-то отвечал, пытаясь вернуть её в дом Ирэн, тянул за руку.

– Они друзья. А ты сам спровоцировал ревность и поверил во все это. Она носит твоего ребенка, моего правнука. Ирэн встала перед лицом Тарона и, схватив его за плечи, несколько раз с силой потрясла, закричав:

– Делай же что-нибудь, Тарон! Не дай ей уйти! Ты же любишь её, а она тебя!

– Ребенок, ребенок, моего ребенка, бабушка! – очнувшись и сдерживая дыхание, Тарон повернул голову в сторону Нелли. И тут же побледнел, увидев, что Нелли схватилась за живот, наклонившись, чуть скривившись от боли.

– Нелли!.. – крикнул Тарон.

Ирэн вслед за Тароном посмотрела на Нелли и, увидев, как она падает, оцепенев, застыла на месте.

– Мама-джан!

– Нелли!.. – закричал Тарон во второй раз. Перепрыгнув через перила, он спрыгнул с балкона на газон. Перед его глазами ярким кадром вспыхнула картина прошлого, когда Рупен лежал на земле, и его застывший взгляд, смотревший секунды на него, а потом в небо.

Тарон, не обращая внимания на боль в левой ноге от полученной травмы в прыжке, бежал к жене.

– Нелли, любимая! – он пытался поднять её и кричал с болью: – Нелли, Нелли, любимая!

– У неё кровотечение, – взволнованно произнес Марк.

– Вызови скорую! – заорал Тарон, взяв на руки Нелли, потянувшись, целовал её глаза. – Нелли, не оставляй меня. Нелли. Не смей этого делать. Нелли, любимая. Любимая.

– Тарон… – пошевелила губами Нелли. – Наш малыш. Спасай его.

– Господи! – прокричал Тарон, глядя в небо.

Ирэн уже спустилась и, открывая дверь, выходящую во двор, сразу заметила кровь. Не позволив дождаться скорой помощи, она дала распоряжение Армену подогнать автомобиль и отвезти их в клинику Альберта Манукяна.

– Не волнуйся, Тарон, с моим правнуком ничего не случится.

Весь путь до клиники Ирэн давала надежду Тарону, иногда прикасаясь к нему, как бы подбадривая. А Тарон смотрел только в глаза Нелли, держа её за руку, и молчал.

Но когда в клинике после осмотра Нелли и первой оказанной помощи им навстречу из операционной вышел Альберт, он поставил Тарона перед выбором – или жизнь Нелли, или малыша. У Ирэн сжалось сердце, и тот слабый огонёк надежды, что все ещё горел, угас в её груди. Она крепко сжала задрожавшую руку внука, понимая, какую боль он сейчас испытывает.

– Спасите мою жену. Она для меня всё, – твердо и тихо произнес Тарон.

Ирэн пыталась поговорить с Альбертом, чтобы тот сделал всё возможное и невозможное, чтобы сохранить жизнь Нелли и ребенка. Но Альберт жестом остановил её речь, категорически произнеся:

– Ирэн, я сделаю всё, что смогу, – и, глянув на Тарона, доктор добавил. – А ты позаботься о Тароне. Я иду спасать Нелли.

Вспоминая все трагедии и переживания семьи Хукаси, Альберт внимательно посмотрел в глаза Ирэн:

– Бог нам всем в помощь!

Тарон отошел в дальний угол холла, где находилось огромное окно, и сквозь него смотрел на голубое, безоблачное небо. Он прислушивался к биению своего сердца, странно, оно почему-то в неторопливом ритме билось в его груди. А время секундами било по его затылку, отбирая по кусочку у него надежду. Ту надежду, что подарил ему их с Нелли сын, Рупен. Тарон тяжко вздохнул, чувство вины не оставляло его в покое, прочно укрепившись в самом его существе. То осознавая, что происходит вокруг, и адекватно воспринимая, Тарон вдруг снова впадал в состояние забытья, словно попадая в некий вакуум. Это была та же самая пустота, из которой он только что еле выбрался. Он думал о том, что надо набраться сил и вновь бороться. Ведь Нелли нуждается в нем. А она необходима ему. Все эти чувства и ощущения, что он испытывал сейчас, раздирали его на части, пока к нему тихо не подошла Ирэн. Её мягкий голос в одно мгновение остановил ход его мыслей, избавляя от угрызений совести.

– Бог только испытывает на прочность, мой мальчик.

Ирэн заботливо взяла в руку ладонь Тарона и прижала к груди. Тарон, переведя взгляд с окна на Ирэн, в задумчивости медленно произнес:

– Нет. Это мы, люди, испытываем Бога на благородство. Мы, человеки, глупые создания, не ценим даже ту малость, которую Он дарует нам на протяжении всей жизни. И этим мы злим Бога.

Ирэн нелегко и больно было видеть слёзы на глазах внука. И она даже не пыталась найти слова, понимая, что любые слова бессильны. И сама она ощущала своё бессилие. И её тяготила эта беспомощность.

– Нельзя злить Бога, бабушка. Нельзя. А я его разгневал. И это справедливо. А теперь я даже не знаю, как же все исправить.

В растерянности Тарон посмотрел на бабушку, затем снова взглянул через окно на небо, словно ожидая, что придет ответ. Ирэн хотелось шепнуть, что Бог сам всё исправит, но она решила промолчать, только мысленно начала молиться Богу за Нелли, за Тарона…

Может, и правда, порой слова, идущие от души, могут достучаться до двери Бога, а может, это всего лишь самообман. Но на этот раз всё было иначе, когда Альберт вышел из операционной и сообщил, что операция прошла успешно. На просьбу Тарона остаться рядом с Нелли в палате доктор возмутился:

– Нет, Тарон. Приходи завтра. Пациентке необходим отдых и покой, а также тишина. К удивлению Ирэн, Тарон молча кивнул головой в знак согласия. Посмотрев в глаза бабушки, он коротко сказал:

– Хорошо.

Изумление Ирэн сменилось лукавой улыбкой, она услышала большее в ответе внука. И, выходя из клиники и направляясь к машине, увидела вопрос в глазах Армена. Её водитель недоумевающе смотрел на Тарона, как тот неторопливо шагал вдоль клиники взад-вперед, внимательно осматривая здание.

– Поехали домой, Армен, – сказала Ирэн, садясь в машину. – Не жди Тарона. Он останется тут.

– Но как же..?

Ирэн гордо улыбнулась.

– Он осматривает фасад клиники, чтобы подняться к своей любимой Нелли. Мой внук неустанно меня удивляет. Он весь в своего деда! Не только внешнее сходство, но и характер!

Обернувшись, Тарон взглядом проводил Ирэн и хитро улыбнулся сам себе. В ответ его бабушка, кивнув головой, закрыла дверь автомобиля, и они вдвоем с Арменом, плавно тронувшись с места, покинули парковочную площадку клиники.

Весеннее солнце ярко сияло над клиникой, над головой Тарона и словно давало силы ему своим светом. А его сердце разрывалось от желания увидеть Нелли, услышать её такой родной голос и бережно обнять, прижав к груди. Понимая, что надо дождаться ночи, мысленно торопил день и тихими шагами обходил клинику, изучая окрестности. Душистый запах цветущей яблони околдовал его, он поднял голову вверх и потянулся, как в детстве. Подойдя к дереву, он склонился к стволу и подкурил сигарету, затянувшись, выпустил дым, глядя на окна клиники. Среди них он искал окно палаты, в которой находилась Нелли. И, спокойно вздохнув, он стал ожидать вечера, начала ночи, когда все заснут, часть врачей выйдет с работы, часть уйдет отдыхать в свои кабинеты. Вот уже лунный свет упал на крону яблони и на растущий рядом куст черной смородины, играя нежно с их листочками и лепестками соцветий. Блик луны осветил лицо Тарона. Торопясь, он вскарабкался на яблоню и, осторожно ступая на ветку, перепрыгнул на пожарную лестницу. Всем своим существом он торопился к Нелли, и даже страх и риск, что его жизнь под угрозой срыва, отступил куда-то в глубину сознания. Несмотря на боль в левой ноге, он поднялся по лестнице, обнаружив, что она ненадежно закреплена и шатается. Осторожно добравшись до окна палаты, где была Нелли, потянулся рукой, чтоб попытаться достучаться, но расстояние не позволило даже кончиками пальцев дотронуться до окна.

– Нелли, – тихо позвал он её.

Тарон не догадывался, что его лунная тень уже скользнула по стене палаты, и это заметила лежавшая в одной палате с Нелли девушка. Молодая пациентка встала, чтоб подойти к окну. И Нелли не спала, тревожно глянув в сторону окна.

– Что случилось, Каролина?

Каролина жестом показала на окно и тихо прошептала:

– Там кто-то тебя зовет.

Услышав ответ Каролины, Нелли предприняла попытку встать с постели.

– Меня?

– Да, – коротко подтвердила её соседка.

И вновь послышался тихий зов: «Нелли… Любимая…» Встав, Нелли подошла ближе к Каролине, придерживая живот.

– Ты уверена, что меня зовут? – удивленно задала вопрос Нелли, бросая взгляды в сторону окна. Каролина немного побледнела, не решаясь взглянуть в окно. Нелли подошла, открыв окно, она выглянула, посмотрев по сторонам. Её глаза расширились от изумления, когда она увидела своего мужа висящим одной рукой на лестнице, старающимся ухватиться за выступы фасада клиники.

– Господи! Тарон!

Воскликнув, Нелли прижала ладони к лицу, глядя на мужа. А он, увидев её, улыбнулся, и глаза его радостно засияли светом любви.

– Нелли, люблю тебя, – произнес он долгожданные для неё слова.

А она, оцепенев, с ужасом смотрела на лестницу.

– Господи, Господи! Ты сейчас упадешь… – она протянула ему руку и крепко схватила его, боясь, что вот-вот он вдруг сорвется. А он держал цветы, несколько веточек душистой яблони, которые он заранее спрятал за рубашку, так хотелось ему преподнести ей этот весенний букет, что сжимал бережно ладонью.

– Нелли, любимая…

– Держись, Тарон, ради Бога, держись!

Тарон, с усилием оттолкнувшись ногой, сделал прыжок к окну, ухватившись за подоконник. Оказавшись лицом к лицу с Нелли, он протянул ей навстречу весенний яблоневый букет. Нелли от переживания за Тарона не отпускала его руку, дыша с волнением, затем, словно опомнившись, она обняла его за плечи и с помощью Каролины помогла Тарону попасть в палату.

Рыжеволосая девушка лет 27-ми своими огромными серыми глазами смотрела, смеясь, на Тарона. Раньше она много читала о выдающемся режиссере, о его талантливых работах… Видела его фильмы. И для неё это было неожиданностью, что в жизни этот человек совсем другой, такой харизматичный, обаятельный, да к тому же и романтик. Посмотрев на влюбленных, Каролина решила оставить их наедине. Тарон, отвечая улыбкой незнакомке, заметив, что она направляется к выходу, спросил:

– Вы собираетесь покинуть сейчас палату? Из-за меня. Да, чуть не забыл, благодарю вас за помощь!

– Я выйду, – с улыбкой ответила рыжеволосая Каролина. Заметив в глазах Тарона неловкость за совершенный им поступок, что так неожиданно ворвался и столь необычным путем, она добавила: – Да вы успокойтесь, все хорошо, рыцарь. Не стоит смущаться за свой поступок. И вышла, улыбаясь, из палаты.

Нелли смотрела на Тарона истосковавшимся взглядом и, любуясь, ласкала черты его лица. На её лице была радость и боль вперемежку, и искорки любви горели в её глазах. А Тарон вновь протянул ей уже чуть помявшийся яблоневый букет:

– Ты все тот же, – принимая из ладоней мужа хрупкие веточки яблони, она не отводила глаз от Тарона; любовно гладя его глазами и прижимая к лицу душистые соцветия, Нелли шепнула: – Тарон. Тарон, не говоря ни слова, опустился на колени перед ней и склонился к её ногам. Он чувствовал, что уже не может удерживать свои слезы. И они, ощутив свободу, тихо покатили по его щекам. Он плакал, обнимая её, пряча лицо, уткнувшись им в её живот. Почувствовав, как ладонь Нелли водит рукой по его шевелюре, он ещё крепче прижал её к себе.

– А если бы эта лестница оборвалась, Тарон, – с опасением в голосе проговорила Нелли, стараясь успокоиться.

– Нелли.

– Тарон.

Подняв голову, он посмотрел в её полные слез глаза, на дрожавшие губы, и, встав с колен, губами бережно осушил её влажные глаза, шепча:

– Прости меня, родная, прости. Прости.

Тарон вновь и вновь просил прощения, и его поцелуи ложились на тонкие черты лица Нелли.

– За что все это нам, любимый? – прильнув к груди Тарона, прерывающимся голосом спросила Нелли. – За что?

Все слова, что существуют на свете, были бессильны перед их болью. Они обнимали друг друга, и их обоих обнимала та же самая любовь, но уже окутанная горечью слёз. Любовь жила внутри них, и словно давала им силу от ощущения, что они снова вместе. Следы совершенных ошибок соленой влагой ложились на размятые яблоневые цветки, и они тоже расплакались, словно почувствовав боль, овладевшую Тароном и Нелли. И оба они выглядели растерянно. Нелли льнула к мужу и вновь смотрела ему в глаза, мысленно возвращаясь в прошлое, в день их свадьбы. Как шептал Тарон, держа её на руках: «Любимая, теперь наша любовь венчана, и она – наше все. И у любви два крыла, Нелли. Мы с тобой – её одно крыло. И когда у нас родится малыш, тогда у нашей любви вырастет второе крыло. И вот тогда она взлетит и будет парить под небесами!» Нелли, объятая воспоминаниями, крепко обняла мужа, а душа кричала от боли, от чувства бессилия. Эта боль диким зверем разрывала её на несколько частей, убивая её изнутри. Голос мужа вывел её из задумчивости и прострации, прерывая ход мыслей.

– У любви два крыла, – тихим голосом произнес Тарон, словно прочитав мысли жены. – Мы с тобой – одно крыло, родная. Любимая моя Нелли. А наша любовь – она второе крыло.

Тарон, волнуясь, чуть дышал, и, потянувшись к рукам Нелли, стал их целовать.

– Нелли, я без тебя никто!

Нелли молча смотрела на мужа, но не было слов, чтобы ответить хоть что-то. Только сердце кричало: «Люблю! Люблю!». Тарон, взяв руку жены, приложил её к своей щеке:

– Даже когда твои руки ласкают мои черты лица, в них я чувствую твое понимание, Нелли. Я без тебя…

– Тарон… – перебив мужа, Нелли внимательно посмотрела в его глаза. – Простишь ли ты меня, что я не смогла, не сумела уберечь наших сыновей?

Нелли тяжело дышала, губы вновь задрожали, и соленые капельки повисли на её ресницах.

– Простишь ли меня, что не смогла сделать тебя счастливым? Простишь? Да? Не молчи, Тарон, простишь?

– Нелли, Нелли!.. – он всей силой прижал её к груди и, делая глубочайший вздох, глотал воздух:

– Ты моё все!

– Простишь меня? – повторила Нелли.

Тарон, ничего не говоря, без лишних слов размотал на шее свой синий шарф, на миг приподняв бровь, он аккуратно вытащил из шарфа колечко и протянул его жене. Её удивлению не было предела, когда она увидела на протянутой ладони красивое колечко.

– Любимая, выходи заново за меня замуж, – держа на вытянутой руке колечко, Тарон твёрдым голосом произнес предложение. Заметив, что Нелли хочет что-то сказать, он жестом руки показал, что не нужно слов, и продолжил:

– Любимая, 23 года назад, когда мы впервые остались наедине в моей комнате, помнишь? В тот день тебе позвонила мама, позвав тебя, и ты торопилась настолько, что забыла колечко у меня на столе. Помнишь, как долго я не возвращал колечко тебе, пока ты не дала свое согласие, и я обрел уверенность, что ты станешь моей женой, – сделав паузу, Тарон обнял нежно Нелли за её хрупкие плечи, глубоко дыша, срывающимся голосом произнес: – Когда в тот день я тебя выгнал…

– Ты меня не выгонял, Тарон, – перебив мужа, шепнула Нелли.

– Нелли, Нелли!.. Мне нет прощения, нет объяснения для тебя, зачем я так поступил.

– Я понимаю, любимый.

– Нелли. В тот день я достал спрятанное мною твое колечко, и оно всегда было со мной. На этом колечке хранится и сейчас запах нашей любви. Люблю тебя, Нелли!

Протянув навстречу жене свои руки, он с нежностью любовался ею и, наслаждаясь прикосновениями её рук, произнес:

– Твои руки всегда оберегали меня. Повсюду, где бы ни был я.

Нелли, видя, как волнуется Тарон и зная его, понимала, что он снова торопится. Их глаза отражали взаимную любовь, чуткие прикосновения передавали нежность чувств.

– Выходи за меня замуж, – вновь он повторил.

Вспыхнувшая в глазах Нелли улыбка осветила лицо Тарона.

– Я согласна, – ответила тихо Нелли. – Но не думаю, не уверена, что колечко наденется на мой палец. Ведь мои пальцы уже давно изменились.

Нежно прикоснувшись губами к пальчикам Нелли, Тарон надел на палец колечко, и душа и сердце его возликовали.

– Люблю тебя!

– Тарон, на нас смотрят наши сыновья, – глотая слезы, прошептала Нелли, прижавшись к мужу.

Перед их глазами был образ Рупена, воспоминания, как он бежал к ним навстречу… Его первое слово, первые шаги, первый смех… Боль, которая не лишила их самих себя, также болезненно вернула их друг к другу. Они оба понимали, что надо продолжать жить, что им надо быть вдвоем, вместе. Ради друг друга. И осознавали то, что они вдвоем – одно целое, и есть эти два крыла. Тарон, губами подбирая слезы любимой, неожиданно для нее сказал:

– Соберем вещи. А хотя, оставим их, мы сбежим отсюда.

Нелли в изумлении глянула на мужа.

– Но Тарон.

– К утру я вызову врача на дом, если это будет необходимо, – он был непоколебим в своем решении. – Я уверен, бабушка будет рада видеть нас в своем доме.

– Бабушка??!

Тарон улыбнулся, приподняв бровь, и с улыбкой послал Нелли воздушный поцелуй. Вызывая такси по телефону, он попросил диспетчера поторопить водителя. И вновь улыбнувшись, взял Нелли за руку. Увидев, что Нелли медлит, удивленно глядя на нее, он задал вопрос:

– Ты не хочешь поехать домой?

Нелли провела несколько раз рукой по волосам своего мужа, улыбнулась ему, видя, что он начинает волноваться:

– А ты знаешь, что в свое время твой дед тоже так поступил, украв Ирэн? Из роддома.

– Как?? – очень удивился Тарон.

– Да, любимый. Я пойду за тобой. Мы порою неосознанно поступаем, повторяя действия наших предков. В этом, наверно, и заключается множественное рождение нашей жизни на этой Земле. Пойдем же, Тарон, – Нелли вновь встала со стула и огляделась, словно прощаясь со стенами палаты.

По дороге домой Нелли не отрываясь смотрела на мужа и крепко держала в руках его ладонь. Сквозь боль проступали мысли: «Тарон, я все вытерплю ради тебя, любимый, ради твоего счастья. Ради нас…». Их любовь вновь слилась воедино и, обнимая их, давала то тепло, по которому они вдвоем так истосковались.

Нелли рассказывала Тарону, как его дед Рудик выкрал Ирэн из роддома, когда она родила мальчика, их сына и отца Тарона, Эмиля. Когда врачи в течение трех дней не разрешали ему видеться с Ирэн и с ребенком, по той причине, что роды были тяжелыми, он тайком пробрался в роддом, почти обманным путем, как-то незаметно для медперсонала роддома, и вывез жену и сына из роддома. Слушая историю деда, Тарон улыбнулся.

– Видимо, мой дед заранее уже всех подкупил.

– Об этом история умалчивает, – рассмеялась Нелли.

Такси подъехало к особняку Ирэн ранним утром. При помощи Тарона Нелли осторожно вышла из машины. Он, поцеловав ее в губы, бережно подхватил ее на руки.

– Тарон, что ты делаешь? – в смущении воскликнула Нелли и прижалась к нему.

– Пока что я ничего не делаю, – улыбнулся Тарон, и они вдвоем направились к крыльцу особняка.

Почти неслышно заходя в дом, Тарон, крепко держа на руках Нелли, направил свои шаги к лестнице, ведущей на второй этаж. Он старался тихо ступать, но его остановил изумленный голос Ирэн.

– Мальчик мой! Ты принес невесту в дом, а бабушку хоть бы предупредил. Ирэн сияла улыбкой, видя их вместе, видя, как ожил Тарон, и счастье в глазах Нелли искрило цветами радуги. Подходя к ним ближе, она обратилась к Нелли:

– Если бы Тарон хотя бы намекнул, я бы встретила вас не в халате.

Тарон, отпуская Нелли, аккуратно помог ей стать на лестницу и, освободившись, она подошла к Ирэн, трепетно обняв её и заглядывая в её глаза со слезами.

– Не плачь, Нелли. Всё уже позади, – просила Ирэн, заботливо гладя её по волосам.

Нелли кивнула головой, всхлипывая:

– Прости, Ирэн, не могу…

Ирэн, сама не сдержав страданий в груди, дала волю слезам, по привычке чуть прикусывая нижнюю губу, шепотом сказала:

– Вам обоим нужно отдохнуть. Я дам распоряжение и вам принесут горячий чай. Может, вы голодны?

И Тарон, и Нелли сделали отрицательный жест, и Ирэн, склонив голову, направилась в сторону кухни. Войдя в кухню, она увидела сидящего за столом Армена. Увидев Ирэн, он тут же вскочил со стула, в ожидании глядя на неё.

– Ты не мешаешь мне, – заметив его тревогу, сказала Ирэн. Открыв окно, она сделала глоток свежего воздуха и посмотрела в небесную даль на звезды. – Сегодня они ярче сияют, значит, будет солнечный день, – тихо произнесла Ирэн.

Её глаза были красноречивее слов, мысленно она обращалась к Богу, благодаря Его за вернувшуюся в ее дом радость. «Господи, ты услышал мои молитвы! Спасибо!» Армен еще не видел или уже и позабыл, как выглядят искорки радости в глазах Ирэн. Он оторопело смотрел на Ирэн, хлопая глазами.

– Мой Тарон вернулся, а вместе с ним Нелли.

– Это же надо отметить!

Ирэн обернулась к своему водителю:

– Молодой человек, а не нальете ли для меня бордо?

Армен улыбнулся в ответ на предложение Ирэн.

Радость снова спустя много лет после долгого сна птицей влетела, впорхнула в дом Ирэн Хукаси, пересекая границу порога. И весна, вся одетая в сияние солнца, заглядывала в окно комнаты Тарона и Нелли. Их любовь оберегала их, не выпуская из своих объятий, а её улыбка отразилась в глазах Ирэн, когда она услышала от Альберта Манукяна, пришедшего на дом навестить пациентку, что Нелли идёт на поправку. Жизнь вновь обрела свободу дышать полной грудью.

– Мне даже можно уже возобновить свой трудовой подвиг и продолжать работать, – радостно сообщила Нелли. Она смотрела то на Тарона, то на Ирэн. – Вы сами слышали, что сказал врач.

Тарон попытался возразить в начале разговора, но в итоге, услышав аргументы бабушки, согласился.

– Ну почему бы и нет? Нашей Нелли работа на пользу, – подмигивая Нелли, Ирэн улыбнулась себе под нос.

– Ладно, уговорили. Так уж и быть, – и, обняв свою жену, он, не тая в себе чувств, произнес с придыханием:

– Люблю тебя, Нелли.

Она ласково провела ладонью по его щеке, глядя, как Тарон посмотрел на часы.

– Мне пора, сегодня у меня встреча с одним начинающим сценаристом.

Поцеловав Нелли, он подошел к бабушке.

– А вы иногда хитрите, Ирэн Хукаси, – и поцеловал её в щечку.

Тарон вышел из спальни, а Нелли, накинув на себя халат, встала с постели и подошла к окну. Увидев мужа, она глазами проводила его.

– Скоро лето, – тихим голосом произнесла Нелли.

Ирэн услышала грусть в голосе Нелли и почувствовала, что она во власти воспоминаний.

– Каждый раз, когда смотрю через окно, вспоминаю, как Рупен…

– Не надо, Нелли, – перебивая невестку, тихо ответила Ирэн. – Он всегда с вами. И я считаю, что его любовь спасла ваш союз с Тароном. Этого достаточно, чтобы осознать, что он с вами.

– Ирэн, если бы не ты, я не нашла бы в себе силы всё это выдержать, – прижавшись к Ирэн, она заплакала навзрыд. – Говорят – время, время, время. Что время все лечит. Нет, Ирэн. Время ничего не лечит и ни от чего не избавляет. Время только дает нам выбор, выжить или наложить на себя руки.

– Ну что ты такое говоришь, дочка, – взволновалась Ирэн.

– Ты знаешь и видишь, как я люблю Тарона. Он мною счастлив.

Но его счастье не наполнено до краев.

– Ты ошибаешься, – резко перебив Нелли, возмутилась Ирэн. – Ты его счастье. Ты его жизнь.

– Но Ирэн.

– Нет. Ничего не хочу слышать. Ты сейчас полежишь, отдохнешь. Подумаешь о своей предстоящей работе. И не надо загружать себя мыслями, которые своим влиянием могут разрушить вашу семью.

Нелли внимательно и пристально посмотрела в глаза Ирэн. И сквозь негодующие речи увидела слезы.

– Прости меня.

– А давай, заварю нам кофе? – быстрыми движениями утирая свои слезы, поменяла тему Ирэн.

– Я помогу тебе, – согласилась Нелли.

– Моя бабушка гадала на кофейной гуще, – рассказывала Ирэн.

Нелли улыбнулась в ответ. Держась за руки, как подружки, они вышли из спальни, направляясь в кухню. Их встретил, радостно виляя хвостом, Малыш и, привставая на задние лапы, танцевал, гавкая, словно приветствовал Ирэн и Нелли.

– Что, уже проголодался? – обратилась к Малышу Ирэн и, улыбаясь, открыла холодильник. Малыш ни на шаг не отходил от нее, поскуливая от радости.

– Так вот, – продолжила Ирэн. – Однажды к моей бабушке обратилась её соседка.

Достав из холодильника сыр, Ирэн отрезала кусок, дала Малышу и присела за кухонный стол.

– Когда бабушка гадала, то что она говорила, то и сбывалось.

– А я не верю в гадания, – сказала Нелли. – Как-то раз ходила к гадалке, ну, пришлось, – поднося Ирэн чашечку горячего кофе, Нелли чуть зарделась румянцем. – Это было, когда я познакомилась с Тароном.

Ирэн улыбнулась:

– Тебе хотелось узнать, не врет ли тебе мой внук.

Нелли смутилась.

– Как ты угадала, Ирэн? Да, хотела узнать, он женится на мне или нет. А то он почти силой заставлял приехать к нему домой.

Ирэн смеялась от души.

– И говорил – Ирэн нет дома, она уехала на гастроли.

– Что же сказала гадалка? – поинтересовалась Ирэн, смеясь.

– Ничего хорошего, – махнула рукой Нелли и пожала плечами. – Вещала, что врет и не женится на мне. Но я все-таки предприняла решительный шаг и согласилась на его предложение остаться с ним на ночь.

Нелли смущалась, но вмиг вскинула свой взгляд на окно, завидев капли дождя.

– В тот день тоже шел такой таинственный дождь…

Их беседу прервал голос Тарона, так неожиданно зазвучавший у порога кухни.

– Нас никто не встречает.

Нелли и Ирэн повернулись на его голос, как по команде. Снимая свою шляпу, он улыбался. А рядом с ним стояла девочка лет 9-ти. Её чуть смуглая кожа и рваная одежда немного насторожили Ирэн. В карих глазах маленькой девочки был испуг, и её ручонки дрожали. Было видно по ней, что она попала под дождь, мокрая обувь не её размера оставила следы на полу. От нее исходил неприятный запах, и Ирэн, ощущая его, прикрыла рукой нос. Девочка заметила, что строгая бабушка опустила голову, испуганно прижалась к ноге Тарона, пряча в его ладони свое лицо.

– Познакомьтесь, это Джессика, – Тарон провёл рукой по кучерявым локонам девочки. И, наклонившись к ребенку, показал рукой в сторону Ирэн, произнеся:

– Эта леди – моя бабушка. Она на вид грозная. Но зато как никто она вкусно готовит оладушки, – и, не отпуская руку девочки, подошел ближе к Нелли.

– О-о, эта маркиза – моя жена, моя любовь. Её зовут Нелли. Она на вид, как роза, но без колючек, которые называют шипами.

Нелли встала со стула и, присев на корточки, внимательно посмотрела в испуганные глаза девочки.

– Замерзла? – спросила у нее Нелли.

Девочка в ответ кивнула головой, делая шаг назад и прячась за Тарона, и в то же время с детским любопытством оглядывала кухню, жадно вдыхая запахи.

– Сначала согреешься в ванной, а после вместе пообедаем и поужинаем еще, – предложила Нелли.

– О, да! – улыбнулся Тарон обеим.

Ирэн наблюдала, как Нелли и Джессика выходили из кухни, слыша их удаляющиеся в сторону ванной комнаты шаги. И тут же поинтересовалась у внука, откуда такая необычная гостья, где он её встретил.

Тарон налил себе бокал абрикосового сока и, сделав несколько жадных глотков, пристально посмотрел на бабушку.

– Она чуть не попала под мой автомобиль, под колеса.

– Мама-джан! – вскрикнула Ирэн.

– Это чуть не случилось тут. Прямо возле нашего дома, – продолжил Тарон и добавил: – Она словно взялась из ниоткуда, выскочила на дорогу перед моим носом, я даже осмыслить не успел, только инстинктивно нажал на тормоза, чуть не опоздав.

– Это судьба… – таинственно прошептала Ирэн.

– Какая судьба? Бабушка, ты о чем говоришь?

Ирэн не успела ответить, услышав трель телефона Тарона. Ему звонил сценарист, и, поговорив с ним, Тарон подошел к бабушке. Ирэн покачала головой и хотела что-то еще спросить у Тарона, но в кухню вошла Нелли, и, улыбнувшись ей, Ирэн вновь подумала, что не случайно маленькая девочка появилась в доме Хукаси.

– А где Джессика? – спросил Тарон, увидев Нелли одну.

Нелли, загадочно улыбаясь, сделала шаг влево, показав стоявшую тихонько за её спиной Джессику. На ней был цвета спелой дыни халат Рупена, который Нелли бережно хранила после его ухода. У Тарона округлились глаза, мгновенно наполнившиеся слезами. Быстрыми шагами подойдя к девочке, он наклонился и обнял ее, как родную. А Джессика не понимала, что это произошло с её спасителем. Но своей детской душой она чувствовала, что здесь она в безопасности. Невольно она обняла его вокруг шеи и ладошкой вытерла его слезы. И чуть слышным голосом проговорила:

– Не плачь, ты же сам говорил, взрослые не плачут.

Ирэн не выдержала, она собрала всю свою волю, она, стараясь проглотить колючий ком, застрявший где-то в горле, с усилием предложила:

– Нам пора кушать, а то превратимся в стаю волков.

– Как это? – Джессика удивленно посмотрела на бабушку.

– Ну, если поможешь нам накрыть стол, тогда расскажу, как это, – сквозь слезы рассмеялась Ирэн.

– Протестую! – вмешался в их разговор Тарон. – Джессику я забираю сейчас с собой, познакомлю с Малышом. Он, небось, спит гденибудь в укромном местечке, лодырь.

И вдвоем, держа друг друга за руку, они ушли искать Малыша и нашли его спящим на туфлях Нелли. Малыш сонными глазами оглядел двоих и, заметив нового человека, поднял голову, встал, медленно подошел к Джессике, обнюхивая ее. А Джессика застыла, боясь двинуться с места и одновременно горя желанием погладить Малыша. Тарон внимательно наблюдал за их реакцией, и когда Малыш притащил в зубах мячик и бросил к её ногам, Джессика улыбнулась и, протянув маленькую ручонку, осторожно погладила Малыша по холке. А тот, встав на задние лапы, начал передней танцевать. Перед глазами Тарона был Рупен. Он еле сдерживал свои слезы, и они постепенно исчезали, растворяясь в улыбке Джессики.

За столом Ирэн внимательно смотрела на Нелли, видя, как она умиленно разглядывает Джессику. «Господь подарил им ребенка», – думала она о произошедшем.

– Думаю, твои родители сейчас обеспокоены за тебя, – посмотрев в глаза Джессики, задумчиво сказала Нелли.

Джессика печально опустила голову.

– Меня никто не ждет. Ну, кроме тех, кто заставляет меня…

Джессика запнулась и замолчала.

– Тогда, если хочешь, можешь остаться у нас, – предложила Ирэн.

– За это я должна раздеться и танцевать с вами? – спросила маленькая девочка.

От услышанного Тарон аж поперхнулся, окаменев, глядя на Джессику. Все трое потеряли дар речи. Джессика была сиротой и росла среди городских трущоб. Её мама была негритянкой из нищего квартала, работала официанткой, а по вечерам – посудомойкой в местном баре, и была убита по непонятным причинам. Следствие закрыло дело, решив, что это очередное убийство одной из дешевых проституток. А отец Джессики, метис, был мелким карманником, и оказался в тюрьме, и был там убит заключенными. Так Джессика оказалась на улице, в окружении уличных бомжей. У тех бомжей была своя банда, и они, собрав группу таких же сирот, как она, заставляли их работать в своих кругах, за кусок хлеба или оборванное тряпье, именуемое одеждой. И так она добывала себе пропитание, работая среди грубых, пошлых, оборванных бомжей. О её родственниках, есть ли они, и если да, то как и где их найти – на эти вопросы никто не знал ответа. Только то, что Джессика была беспризорной и росла сама по себе, как травинка в поле. Тарон, откинувшись в кресло, чуть наклонив голову, внимательно слушал Армена.

– Это вся информация, которую я смог узнать о Джессике, – сказал он. – И еще один факт, полиция сообщила, что даже на суде не объявились ни с чьей стороны родственники, и только мать Джессики, Элизабет её звали, присутствовала на суде. А вскоре её убили, – повторил Армен.

– Значит, Джессика совсем сирота… – почесав затылок, задумчиво произнес Тарон. – Спасибо, Армен, ты хорошо поработал. Можешь идти. Оставшись наедине с самим собой, Тарон встал и, взяв со стола пачку сигарет, в задумчивости постоял минуты две. Словно очнувшись, достал сигарету, подкурил и неторопливо подошел к окну.

Чуть отодвинув штору, увидел, как живо Нелли играет с Джессикой, и заметил, как Ирэн, стоявшая рядом, с восхищением любуется ими обеими. С появлением Джессики в доме всё вокруг преобразилось, кажется, даже стены озарились светом её детского смеха. И для Тарона было важно, как и что происходило с его любимой Нелли. Маленькая шустрая девчушка словно давала ей силу, даря новый вкус жизни. Увидев игривого Малыша, тянущего за руку Нелли, Тарон улыбнулся.

– Малыш, не обижай её, – альтом звенел голос Джессики, и, заметив Тарона, наблюдавшего за ними из окна второго этажа, она помахала ему ручонками, подпрыгивая на месте, смеясь ему.

– Тарон, иди к нам, тут веселее!

Нелли, проследив за взглядом Джессики, увидела мужа и послала ему воздушный поцелуй:

– Тарон, быстро спускайся к нам, – добавила Нелли.

Солнечные лучи игриво заплетались в темные кудряшки Джессики, лаская её пушистые, длинные реснички. Эта весна влилась нежным, душевным теплом не только в маленькую девочку. И Джессика не скрывала радости и ликования сердца. Увидев сходящего с крыльца Тарона, с распахнутыми объятиями она резво побежала к нему, и было видно по её лицу, что она забывает ту свою неприкаянную жизнь, когда она пряталась от всех в большой картонной коробке, где придумывала свой мир.

– А сегодня по телевизору были новости, и тебя показывали! – обнимая Тарона, быстро проговорила Джессика.

– Ты смотришь новости?? – сделал удивленное лицо Тарон, с легкостью подхватывая на руки Джессику.

– Да. С леди мы каждое утро смотрим новости. От самого начала и до конца, и спортивные новости узнаем, и погоду.

– Ах, вот оно что! А леди у нас ох, какая строгая! – смеясь, Тарон закружил Джессику, держа её за руки. Обняв её, он услышал тихий шепот Джессики:

– Леди – она правильная.

– Что вы там шушукаетесь обо мне? Небось, секретничаете? – смеясь, спросила Ирэн, подойдя ближе.

Тарон заметил Армена, идущего к ним по дорожке; подойдя к Ирэн, он тихо что-то ей сообщил, отчего с лица Ирэн вмиг исчезла улыбка и вновь появилась суровость, обретенная с годами. Он подошел к бабушке, видя тревогу в её глазах, которую она старалась скрыть.

– Пусть войдут, – услышал Тарон короткую фразу, сказанную Ирэн Армену.

– Что случилось? – забеспокоился Тарон.

Ирэн быстро повернулась к Нелли:

– Дорогая, тебе и Джессике лучше пойти в дом и находиться в нем сейчас.

Нелли, хоть ни о чем не догадываясь, не понимая ситуации, взяла за руку Джессику, и они спешно направились к крыльцу особняка. Но не успели они сделать и пяти шагов, как их остановил неприятный скрипучий голос незнакомого мужчины.

– Куда же вы так торопитесь, миссис Хукаси?

Нелли оглянулась на голос вопрошающего мужчины. Перед ней стояли женщина в штатском и полицейские. Нелли, скорее инстинктивно, прижала Джессику к себе и чуть направила её позади себя, встав словно щит перед незваными гостями. Посмотрев в огромные от ужаса глаза Джессики, она мимикой дала понять, что все будет хорошо, и тихо-тихо произнесла дрожавшей девчушке:

– Не бойся, моя родная.

Один из полицейских сделал шаг навстречу Нелли, но тут сидевший рядом Малыш впервые грозно зарычал, оскалив свои белые клыки и не подпуская близко. Другой мужчина, осторожно подойдя к Тарону, представился как сотрудник органов опеки и попечительства. Представляя других, он произнес:

– Эта дама – моя коллега, Альгира Грейс. Нам поступило сообщение, что в вашем доме незаконно находится Джессика, и нет никаких оснований для её дальнейшего пребывания по данному адресу. Мы приехали за ней, – завершил он свою речь.

Полицейский вразвалочку подошел к Нелли, косясь на Малыша, которого держал Армен, и протянул руку Джессике.

– Не пойду! – закричала Джессика, сильнее прижимаясь к Нелли.

– Не отдавайте меня им! Они плохие! Только не отдавайте! Я не хочу к ним!

Тонкий голос Джессики был слышен всей округе и эхом бился о глухие окна домов. И маленькое сердечко вновь разрывалось от страха и ужаса пережитого, что вновь её заставят раздеваться перед вонючими угрюмыми бомжами, которые так жестоко унижали и обижали её. И от бессилия вырвался крик из груди Нелли, когда страж закона потянул грубо за руку Джессику.

– Тарон, ну делай же что-нибудь!..

– Если вы окажете сопротивление, то в этом случае вы будете обвинены…

– Да как вы смеете! – повысила тон Ирэн, грозно нахмурив брови, перебивая и не давая закончить фразу полицейскому. Она встречала их, сидя в плетеном кресле, и сейчас, несмотря на возраст, резво подскочила и стояла подобно горе Арарат, свысока поглядывая на пришедших. Подойдя близко к полицейскому, она грозно сказала, чеканя каждое слово: – Сейчас же отпустите мою внучку. И немедленно покиньте мой дом, мою территорию.

Опешив, полицейский тут же отпустил руку Джессики и с негодованием посмотрел на Ирэн.

– Вы оказываете сопротивление закону.

– Не люблю и не терплю незваных гостей, – ответила Ирэн. – А сейчас, покиньте мою территорию, будьте добры, – леденящим голосом добавила Ирэн, хозяйка особняка. И, повернувшись к Армену, обратилась уже чуть мягче, но все с теми же резкими нотами в тоне:

– Проводи наших гостей, – сделав паузу, она добавила: – Встретимся в суде.

Несмотря на угрозы представителей органов попечительства и заявления об итоге последствий, Ирэн была неумолима в своём решении и настаивала на своем.

И снова была волна шума, окружавшая кривотолками семью Хукаси. И бульварная желтая пресса не упустила свои шансы позлословить в их адрес, отводя огромное место в своих изданиях под статьи с заголовками: «Семья Хукаси обвиняется в похищении ребенка», «Маугли в раю», «У Хукаси свои принципы» и другие подобные заголовки яркими буквами виднелись в журналах. После подачи заявления в суд со стороны органов попечительства и опеки, адвокат семьи Хукаси подал встречное заявление в защиту Джессики. Разговоры простого народа, сплетни людей и их непонимание и упреки в адрес желтой прессы – все это незримо как-то поддерживало Тарона и Нелли, словно давало силу и уверенность. Заявление Ирэн по нескольким каналам телевидения, что она не собирается отдавать Джессику в руки представителей органов опеки и что маленькая девочка останется и будет жить в её доме, в ее семье, и сама она, Ирэн Хукаси, лично несет ответственность за Джессику, и её слова: «Каждый из вас, кто сейчас сидит перед телевизором, подчеркиваю, каждый, мать, отец, и главное – люди, а не звери. Задумайтесь, что ждет наших детей в будущем. Неужели мы должны позволять, чтобы кто-то под маской человека, а в сущности – зверь, мог так жестоко издеваться над нашими детьми. Детей и их мир, да, мы порою не замечаем и не понимаем, так же как и они не понимают нас. Но мы зато в силах защитить их от унижений, мы можем это делать…» Слушая речь Ирэн, Нелли, чуть не плача, попросила:

– Тарон, прошу тебя, выключи телевизор, у меня вот-вот разорвется сердце, – и она, рыдая, расплакалась в голос. – Господи. Господи.

Тарон быстро выключил телевизор и, подойдя к жене, крепко обнял ее, прижимая к груди, ощущая на плече её слезы.

– Ирэн борется за наше счастье, и вместе с нею борются абсолютно незнакомые нам люди, которые видят нас по телевизору, сопереживают не только словами, и знаю, они о нас только…

– Нелли, Нелли, – не давая договорить любимой, целуя её губы, Тарон не выпускал её из объятий, бережно касаясь губами её заплаканных глаз, понимая, что Нелли боится отказа суда об удочерении Джессики. – Суд будет на нашей стороне, любимая.

– А вдруг нет, Тарон! Вдруг!… – воскликнула в отчаянии Нелли и, быстрым движением ухватившись за руку Тарона, прикрыла глаза, побледнев.

– Что с тобой, Нелли? – взволновался Тарон. – Нелли, Нелли!

– Голова закружилась, любимый, не волнуйся так, все хорошо.

Я сейчас приду в себя, – успокаивая любимого, Нелли прилегла на диван, закрыв глаза и глубоко дыша.

Тарон, как мог, успокаивал Нелли, приводя разные аргументы. Но и ему самому было тревожно, одна и та же мысль крутилась в голове:

«А вдруг отберут Джессику? Что будет с Нелли? Что будет с Джессикой? Что почувствует Ирэн?» Уложив любимую спать, он сам всю ночь не сомкнул глаз, и ходил по кухне, тихо, чтоб не разбудить Нелли, прикрыв дверь, и одну за другой курил сигареты. И только наутро, открыв окно, чтоб проветрить кухню, он направился в ванную комнату, чтобы привести себя в порядок. Когда он выходил уже, к нему подбежала Джессика и, подпрыгнув в его объятия, с чувством обвила свои маленькие ручонки вокруг шеи Тарона и заглянула ему в глаза:

– Пока я маленькая, мною могут распоряжаться взрослые. Но когда я подросту, я уже сама буду решать, что, и как, и когда делать. И тебе и маме больше не придется так волноваться за меня, папа.

– Мы не отдадим тебя никому.

Послышался голос Нелли. Она тихонько подошла, стоя у порога зальной комнаты. Джессика, увидев Нелли, радостно соскочила с рук Тарона и подбежала к Нелли:

– Мама, мама.

Почти половина жителей города собрались у здания суда и тихо переговаривались между собой, от чего воздух гудел, словно улей. Журналисты в ожидании огласки вердикта суда; вот-вот откроется дверь и наконец-то будет известна судьба бездомной девочки.

Открылась дверь зала судебного заседания, сразу все стихло.

Первой вышла из зала Ирэн Хукаси. Внимание папарацци вместе с их объективами камер были направлены на статную гордую женщину, величайшую актрису. В её глазах ярко светилась победа справедливости и чувство гордости. Жестом она дала всем знак, что не нужно никаких вопросов. И гордо произнесла:

– Не бойтесь бороться за счастье детей.

А толпа журналистов ломала себе головы над вердиктом судьи и во все глаза наблюдала за происходящим. Ирэн, держась за руку Армена, улыбнулась. Следом за ней из зала судебного заседания вышли Нелли и Тарон, и посередине, между ними, их держала за руки Джессика. Они все счастливо улыбались, и их радостно приветствовали горожане, собравшиеся поддержать их. И кто-то один из них закричал:

– Есть же справедливость в нашей стране!

Ирэн, подойдя к Тарону, тихо шепнула:

– Теперь я спокойна за твою семью, мой мальчик. Джессика с нами.

Тарон не скрывал своей радости, ликуя, он поднял глаза к небесам. «Рупен, сыночек, я уверен, ты смотришь на нас и также радуешься. Люблю тебя, сынок!» Он смотрел на Нелли, заглядывая в ее счастливые смеющиеся глаза, крепче обнимая её и Джессику. И чувствовал, что её сердце бьется, наполненное счастьем. Но он еще не знал, что под сердцем Нелли бьется еще одно сердце…