Палочка Дамблдора подошла мне идеально. Я бы сказал, гораздо лучше, чем моя собственная. На удивление мощная, невероятно чуткая, она безупречно реагировала на каждое моё движение, чуть ли не угадывая мои желания и намерения. Впрочем, следовало ожидать, что хитрый дедок за сто с лишним лет своей жизни сумел обзавестись качественной палочкой, не сравнимой с нашими школьными. Это волшебники вокруг него мрут до неприличия скоро, хоть и считаются долгожителями по сравнению с маглами. Я уж не говорю о своих родителях, с которыми всё понятно, но и родители моего отца умерли как-то дружно и подозрительно рано: официально — от драконьей оспы, но вы попробуйте сыщите в Британии дракона. Родители моей матери, восхищавшиеся её колдовскими способностями и потому не годившиеся для воспитания маленького мессии, тоже дружно умерли от несчастного случая. Не зажились и родители Сириуса Блэка — его отец, совсем еще не старый, умер в год исчезновения младшего брата Сириуса, мать протянула ещё шесть лет, пока не надумала добиваться правосудия для своего блудного сына. Гидеон и Фабиан Прюэтты, братья толстухи Молли — как мне рассказывал Малфой-старший, её в школе так прозвали еще с первого курса — оба они были сильно против её романа с дурковатым Артуром Уизли и оба тоже не задержались на этом свете. Лонгботтомов если и можно считать живыми, то только условно.

А Дамблдор живёт. Рядом с ним выживают только рыжие Уизли. Пусть в мусоре и на объедках, но они цветут, пахнут и буйно размножаются, оправдывая свою тараканью натуру. Слишком ничтожные даже для того, чтобы в удобный момент подставить их по-крупной, они юлят перед Великим Светлым и создают ему массовку за крохи со стола. Ни на что другое они не годятся, потому и живы.

С огромным сожалением я оставил трофейную палочку в Тайной комнате, где проводил её испытания. Вот закончу школу, разберусь с Дамблдором — тогда и поменяю свою на эту, но пока с ней лучше нигде не светиться. Пульт управления дементорами я оставил там же. Пусть он и не предмет первой необходимости, но теперь его нет у неприятелей и он есть у меня, а это безусловный плюс.

Из школы нас, как обычно, забрал Малфой-старший. Только Диас из соображений секретности поехал на Хогвартс-экспрессе. Незадолго до отъезда у него вышла небольшая размолвка с Россетом из-за того, что он отказался погостить у приятеля на каникулах. Оказывается, родители Россета этим летом собирались поехать в отпуск на юг Англии и тот уговорил их взять с собой и приютского друга, не предполагая его отказа. Эрни объяснил свой отказ тем, что если руководство его и отпустит, то приютские парни потом не дадут ему житья. Самое забавное, что он сказал чистейшую правду.

Россет хоть и дулся на друга, но не настолько, чтобы разругаться с ним, поэтому они ушли на поезд вместе. Всё-таки Эрни был единственным, с кем он подружился здесь за год учёбы, а остальные равенкловцы сторонились самоуверенного грязнокровки — не столько из-за его происхождения, сколько из-за того, что у них с ним было мало что общего. Как и в прошлом году, Диаса в Лондоне встречал мистер Джонс, заранее договорившийся в приюте, что он снова забирает мальчика на лето. Он привёз Эрни в поместье Малфоев только к ужину, который специально задержали до их прибытия.

Мы с Малфоем-старшим не распространялись о родстве Диаса, но все наши еще с прошлого лета стали догадываться, что он не грязнокровка. Эрни был неплох в стихийной магии, недоступной для маглорожденных, и уже поэтому мог считаться как минимум полукровкой, причём с хорошей наследственностью. Но раз наиболее заинтересованные лица не поднимали эту проблему, все делали вид, что её не существует — даже Драко, из-за своего предубеждения догадавшийся об этом последним и не без помощи Грега с Винсом. Поэтому Диаса встретили дружелюбно, да и сам он держался в нашей компании увереннее, ощущая, что его принимают как своего. За истекший учебный год он прилежно изучал магический мир и понемногу свыкался с мыслью, что его место и родина здесь.

За ужином я поймал себя на том, что меня настораживает нечто неопределённое в Джонсе. Сначала это происходило на уровне подсознания — что-то из его мимики, некоторые его движения словно бы включали во мне звоночек, заставляющий встрепенуться и присмотреться. Я не стал подавлять интуицию и уже осознанно начал наблюдать за Джонсом. Вот, скажем, эта его характерная манера вскидывать голову и глядеть на собеседника сверху вниз из-под приспущенных ресниц — она выглядела бы высокомерной, если бы не была такой непринуждённой и обаятельной. Дело было даже не в ней самой, а в том, что я видел её где-то ещё… да и само породистое лицо Джонса — узкое, сероглазое и белокожее — напоминало мне кого-то другого.

Он заметил моё внимание и вопросительно глянул на меня. Я добавил в ответный взгляд чуточку извинения — «прошу прощения, случайно засмотрелся и задумался» — и заставил себя не смотреть на него. Увидел я достаточно, теперь оставалось вспомнить или догадаться, но оживлённый застольный разговор не давал мне сосредоточиться, и я на время отвлёкся от Джонса.

Еще днём мы с опекуном договорились после ужина согласовать расписание наших дел на предстоящие каникулы, поэтому сразу же из-за стола мы направились в кабинет. С нами пошёл и Джонс. Судя по тому, что он последовал за нами без приглашения, Малфой и с ним договорился заранее. Поскольку Джонс заботился о нашей компании добровольно и ответственно, я приготовился выслушивать планы с его участием.

Но разговор начался совсем не с этого. Когда мы расселись по креслам, Малфой с едва заметным колебанием в голосе обратился ко мне.

— Гарри, до обсуждения дел мне хотелось бы попросить тебя о небольшой любезности для нашего общего знакомого. Как тебе известно, мистер Джонс полностью разделяет наши интересы и намерения, он готов оказать любую помощь, какая нам потребуется. Полагаю, он заслужил немного доверия и откровенности с нашей стороны.

Малфой замолчал, давая мне время проникнуться его словесными маневрами. Чуть помедлив, я кивнул в знак согласия. Джонс и мне казался заслуживающим некоторого доверия, и это было немало — по моему мнению, полного доверия не заслуживал никто.

— Я имею в виду недавние события в Хогвартсе, — продолжил мой опекун. — Мистеру Джонсу известна министерская версия, но тем не менее он предполагает, что ты знаешь об этом деле больше. Поэтому он хочет задать тебе несколько вопросов.

— Не факт, что я на них отвечу, — я добавил в голос неудовольствия и обратил взгляд на Джонса. — Мистер Джонс, что заставляет вас считать меня таким осведомленным? — Тот кинул быстрый взгляд на Малфоя, и я понял, что они строили догадки вместе. — Ладно, можете не отвечать. Что именно вас интересует?

— Сириус Блэк. — Джонс слегка вскинул голову и глянул на меня из-под ресниц. — Мистер Поттер, меня интересует всё, что вы узнали за этот год о Сириусе Блэке.

Имя беглеца вдруг напомнило мне, у кого я видел такую же внешность и манеру держаться. Блэк!!! Если отбросить разницу, вызванную образом жизни, они будут похожи, как родные братья! Я удержал восклицание, но мои глаза на мгновение расширились от внезапного озарения. Это не укрылось от моих собеседников, внимательно наблюдавших за мной.

— В чём дело, Гарри? — осторожно спросил Малфой. Ему давно было известно, что должно случиться нечто из ряда вон выходящее, чтобы это отразилось у меня на лице.

— Мистер Джонс, я только что заметил, что вы очень похожи на Сириуса Блэка. — Они переглянулись с неловкостью уличённых в обмане, но промолчали. — Полагаю, вы его близкий родственник?

Он нехотя кивнул.

— Тогда я понимаю ваш интерес к Блэку. Спрашивайте конкретнее, я постараюсь ответить.

Джонс какое-то время молчал, а когда наконец заговорил, стало понятно, что он пересматривал уже намеченную беседу.

— Мистер Поттер… — медленно произнёс он, когда пауза чрезмерно затянулась. — …вы видите меня не впервые. Вы ведь только сегодня задумались о том, что я на кого-то похож? Именно поэтому вы так странно смотрели на меня за ужином?

— Да, но я никак не мог вспомнить, кого вы мне напоминаете, пока вы не назвали имя. Он очень похоже вскидывает голову, когда о чём-то спрашивает.

— Означает ли это, что вы разговаривали с Сириусом?

— Недолго. Условия были весьма неподходящими для беседы.

— Как он вам показался?

— В чём именно?

— Во-первых — насколько он сохранил рассудок. И в целом, разумеется.

Настала моя очередь задуматься и рассортировать свои впечатления о Блэке.

— Полагаю, он полностью в своём уме, — сообщил я наконец. — А что до общего впечатления… он горяч, безрассуден, опрометчив — человек первого порыва, хотя и поддаётся убеждению.

Малфой многозначительно посмотрел на Джонса, но тот ничего не заметил, слишком увлечённый моими словами.

— Поддаётся? — недоверчиво спросил он.

— Мне известны по крайней мере два таких факта.

Джонс подождал, не начну ли я их рассказывать, но я предпочёл отмолчаться.

— Мистер Поттер, а в каких обстоятельствах вы встречались с моим… родственником? — продолжил он.

— Осенью я несколько раз видел его в Хогсмиде. Блэк бывал там в анимагической форме, тогда я еще не знал, что это он. Это была большая лохматая чёрная собака с серыми глазами, похожая на ньюфаундленда, но более грозная на вид. В потёмках её принимали за Грима, вестника смерти. После нападения на «Кабанью голову» Дамблдор объявил об анимагической форме Блэка, и тот перестал появляться в посёлке. О том, что гриффиндорцы выследили Блэка и передали ему записку с назначением встречи от Люпина, я узнал, можно сказать, случайно. Я решил подслушать их встречу и присутствовал при событиях того вечера с начала и до конца, ни во что не вмешиваясь. Только под конец, когда Дамблдор стал насылать дементоров на Блэка, я вмешался и нейтрализовал их, а затем еще приводил его в порядок, потому что он был сильно потрёпан Люпином. Вот тогда мы и поговорили.

— Он сказал, что собирается делать дальше?

— Я не спрашивал. Мне нужно было срочно возвращаться в общежитие, пока меня не хватились. Я видел Блэка в течение получаса, причём половину этого времени он был без сознания. Мы договорились, что он не станет вмешиваться в мои дела, а остальное меня не интересовало. Видимо, он по-прежнему будет прятаться от властей, ведь его приговор никто не отменял.

— Вы не спрашивали, он кого-нибудь убивал? — обеспокоенно поинтересовался Джонс.

— Никого из тех, кого он собирался убить и в чьём убийстве его обвиняют, он не убивал. Но не потому, что не хотел — так сложились обстоятельства.

— А ты видел, как он сумел уничтожить дементоров? — это уже Малфой. Поразмыслив, я решил, что пора приоткрыть карты.

— Это не он. Я же сказал, что нейтрализовал их. Они мешали мне лечить пациента. Эгида плюс круговой Инфернус, а они стояли кучно.

Обыденность моей интонации не помешала им обоим ошеломлённо уставиться на меня. Установилась пауза, во время которой я вспоминал фамильное дерево Блэков и пытался найти на нём, кем может оказаться Джонс.

— Но дементоров почти невозможно уничтожить. — Малфой наконец опомнился и теперь смотрел на меня так, словно увидел впервые.

— Не для гранда же. Я не прибил их раньше только потому, что остерегался расследования. Редкостная дрянь, которой не место в этом мире.

В глазах Малфоя зажёгся деловой огонёк и привычно замелькали расчёты и прикидки.

— А как ты справляешься с воздействием дементоров? — было следующим его вопросом.

— Никак. Я его не ощущаю.

— Интересные сведения… — задумчиво протянул опекун.

— Мне хотелось бы получить за них что-нибудь равноценное. — Я позволил себе капельку шантажа, чтобы подтолкнуть собеседников к откровенности. — Мистер Джонс, я никак не могу определить ваше место в блэковской родословной, но это не значит, что я отчаялся угадать его. Если вы сами скажете мне, кто вы такой, вы можете взять с меня обещание молчать. Если догадаюсь я сам, я могу распорядиться этим как угодно.

Разумеется, никто из них не подумал, что я побегу сдавать Джонса, зато мой слизеринский подход вызвал у обоих невольные усмешки. Малфой победоносно посмотрел на Джонса и снова обернулся ко мне.

— Не далее как вчера я убеждал Рика поделиться с тобой его маленькой тайной, но он предпочёл расспрашивать тебя вслепую. Сказал, что это слишком неожиданные сведения и что незачем вводить ребёнка в соблазн. Я так и не сумел убедить его, что ты непростой ребёнок.

— Неодооценивать детей и их инициативу — распространённая ошибка взрослых, — невозмутимо сообщил я. — Не будем обо мне, но вон Грейнджер, например, в одиночку сумела выследить, где прячется Блэк. Была бы она лучше осведомлена о происходящем — и МакГонаголл не пострадала бы, и Люпин не оказался бы в Азкабане.

— Убедительно… — пробормотал Джонс. — Мистер Поттер, трудно переступить через привычку держать в тайне сведения, от которых зависит не только моя жизнь, но и жизни моих близких. Люциусу я был вынужден показаться, когда до меня дошёл слух, что ему известно, как избавиться от метки. Он знает меня в лицо, но упустить такой шанс я не мог.

— Понимаю, я и сам не болтаю о себе лишнее. Но бывает и такое, когда неосведомленность союзников начинает мешать делу.

— Вот и Люциус говорил, что вы можете заметить мой необоснованно пристальный интерес к Сириусу и прийти к неправильным выводам.

— Я заметил его еще в зимние каникулы, но от выводов пока воздержался. Из-за нехватки сведений.

Малфой слушал нас и откровенно веселился. Джонс покосился на его довольную физиономию.

— Да, Люц, недооценил я твоего воспитанника, — сказал он со смущённым смешком. — Ты ведь это хочешь услышать?

— Вы продолжайте, продолжайте, — отмахнулся мой опекун. Джонс испытующе глянул на меня.

— Мистер Поттер, что вам известно о Регулусе Блэке?

— Младший брат Сириуса Блэка, — стал припоминать я. — Закончил Хогвартс на год позже брата. По совершеннолетии стал главой рода Блэков, потому что старший брат к этому времени был изгнан из рода. Ещё через год он исчез. У маглов он числился бы пропавшим без вести, потому что никто не видел его тела, но родословное дерево показывает его мёртвым. По непроверенным слухам, он входил в число сторонников Тёмного Лорда. Судя по тому немногому, что просочилось в газеты того времени, обе враждующие стороны отрицали свою вину в его исчезновении. Пожалуй, это всё.

— Родословные книги и гобелены — структуры магические, — напомнил Джонс. — Значит, они поддаются магическому воздействию. Существуют малоизвестные ритуалы, с некоторыми ограничениями позволяющие повлиять на родословные записи. Тот ритуал, который провёл я, позволяет изменить только собственную запись, но мне именно это и было нужно.

— Случилось нечто такое, из-за чего вы инсценировали свою гибель и скрылись, причём в такую даль, что Лорд не смог достать вас через метку? — сделал я очевидный вывод.

— Да, в Америке действие этой метки совсем не ощущается.

— Опекун разъяснил мне причины, по которым маги вступали в группировку Вольдеморта. Но хотелось бы всё-таки знать, из-за чего вы так резко разочаровались в Лорде — если это не тайна, разумеется.

— До сегодняшнего дня это было моей тайной. Всех подробностей я не рассказывал даже лучшему другу, семья которого помогла мне с ритуалом и с отъездом из Англии. Но теперь, когда меня не связывает клеймо, — Джонс кивнул на своё левое предплечье, — она может помочь нам в противостоянии Лорду.

Малфой сразу посерьёзнел. Мы пообещали Джонсу не разглашать его тайну и приготовились слушать.

— Лорд тогда попросил у меня домовика для некоей очень важной миссии. — Джонс иронически хмыкнул. — Это сейчас я понимаю, что он обдурил малолетку, а тогда, в восемнадцать лет, я воображал себя очень взрослым и был до крайности горд, что сам Лорд обратился с такой просьбой не к моей матери, а ко мне как к главе рода. Кричер тогда вернулся едва живой и с его слов я понял, что он вообще не должен был вернуться. Помощник должен был погибнуть и унести с собой тайну миссии, поэтому Лорд взял с собой домовика, а не кого-то из своих. Но у домовиков особая магия, и Кричер спасся из-под барьера, предназначенного для людей. Покушение на домовика — это хуже, чем убийство, это покушение на родовую магию, — напомнил он нам как нечто само собой разумеющееся. — Нужно быть законченным выродком, чтобы совершить такое. После расспросов Кричера я понял, что Лорд только прикидывается заступником чистой крови, а на самом деле он и чистокровных ни во что не ставит наравне со всеми остальными. Кроме того, сама та вещь…

Он ненадолго погрузился в себя, перебирая воспоминания, затем вскинул взгляд на нас с Малфоем.

— Из бессвязных восклицаний Кричера я сумел выяснить, что Лорд прятал опасный и очень важный для него артефакт, от которого несло тёмной магией, а на моём домовике проверял его защиту. Поскольку домовики могут аппарировать туда, где побывали хотя бы однажды, я приказал Кричеру перенести меня к артефакту. Домовик всячески отговаривал меня, но ослушаться хозяйского приказа не мог. Он перенёс меня в пещеру, наполовину залитую водой, в которой плавали десятки инферналов, на крохотный островок посреди неё. На островке размещался пьедестал из цельного камня с верхушкой в виде большой чаши. Чаша была заполнена тяжёлой прозрачной жидкостью, под которой виднелся старинный медальон. Всё вокруг — и вода с инферналами, и своды, и пьедестал с чашей, и чуть ли не самый воздух — было зачаровано по самое дальше некуда. Там были и сигнальные заклинания, поэтому Лорд наверняка узнал о моём вторжении.

— Неужели ты не подумал об этом заранее? — спросил Малфой.

— Почему же, подумал. И даже примерно представлял, чего ожидать. То, что Кричер вернулся, уже ставило меня под удар, как причастного к тайне Лорда. Я приказал ему прятаться от посторонних, но он не мог не откликнуться на вызов Беллы, которая нередко навещала мою мать. Мой выбор был невелик — между смертью и непреложной клятвой — поэтому я решил уничтожить артефакт, раз он жизненно важен для Лорда. После этого мне оставалось только бежать, и я с помощью друга и его родителей подготовился к бегству заранее. Кричер убеждал меня, что с артефактом ничего не получится, и, к сожалению, оказался прав. Чтобы извлечь медальон из чаши, нужно было выпить оттуда всю жидкость — именно это Лорд и проверял на моём домовике. Я выпил половину и пил бы дальше, если бы причитающий надо мной Кричер не упомянул обрывок фразы Лорда: «…а этот будет защищён еще лучше». Я и подумал — какой смысл жертвовать собой, если урон злодею будет не полным, а частичным?

Джонс непроизвольно поморщился — воспоминание было не из самых приятных.

— Кричер перенёс меня в дом друга, где меня ждали. Там меня долго рвало, затем меня долго отпаивали зельями, но к утру я уже был в порядке и известил гринготских гоблинов о ритуале сокрытия. После ритуала я порталом отправился в Германию, а оттуда в Америку — магловским самолётом, чтобы замести следы. Кричеру я приказал оставаться у друга, чтобы у него не выпытали подробности моего исчезновения. Лорд, видимо, решил, что я был съеден инферналами в пещере, поэтому не стал разыскивать меня. Несколько лет я обустраивался в Америке и привыкал к магловской жизни, но после смерти матери вернулся в Лондон. К этому времени Лорд погиб, а суды над его приверженцами закончились, но я всё равно устроился жить среди маглов. Метка не сходила, хотя должна была исчезнуть с гибелью её хозяина, а пока она оставалась на мне, я не мог чувствовать себя в безопасности.

— Метки с каждым месяцем становятся ярче, — сообщил Малфой. — Ты помнишь Снейпа, Рик — я знаю, что сейчас творится с его меткой.

— Она стала ещё ярче, чем весной?

— Да. Она уже близка к своему прежнему виду. Лорд не настолько погиб, насколько нам этого хотелось бы.

— Я тоже недавно догадался, что у него было как минимум два хоркрукса, — подтвердил Джонс. — Тот медальон, в пещере, наверняка один из них.

— Но сами хоркруксы никогда не фонят тёмной магией.

— Там фонили защитные чары. Если бы я догадался о хоркруксах Лорда до того, как метки начали оживать, я постарался бы найти способ уничтожить медальон. Лорд, конечно, сильный маг, но и я не слабак.

Малфой с сожалением покачал головой.

— Сейчас уже поздно. Если Лорд возрождается, то медальон своё отработал. Передержал ты свой секрет, Рик.

В отличие от них, я предполагал, что на воскрешение всеобщего британского пугала пошёл другой хоркрукс — чаша Хельги Хаффлпафф, в прошлом году украденная из Гринготса. Но это было только бездоказательное подозрение, не больше.

— А можно как-нибудь проверить, на месте ли он? — вмешался я в обсуждение. — Где находится эта пещера?

— Не знаю, — устремлённый на меня взгляд Джонса был внимательным и серьёзным. — Я был в ней только однажды, меня перенёс туда Кричер.

— Он может рассказать о пещере? Где он сейчас?

— Когда умерла моя мать, я тоже числился мёртвым, поэтому родовое имущество, включая домовиков, было законсервировано. Но Кричер жил у моего друга и не попал под консервацию, а присоединить его позже было уже нельзя. Домовикам вредно подолгу находиться вдали от родовой магии, и я отправил его жить в наш лондонский особняк на Гриммо. Я выспрошу его о пещере в самое ближайшее время.

— Только не пытайтесь уничтожить медальон без меня, если он еще там, — поспешил предупредить я.

— Почему?! — в восклицании Джонса явственно слышалось, что он считает моё требование более чем странным.

— Потому что существует некое пророчество, по которому разбираться с Тёмным Лордом предназначено именно мне.

Малфой, напротив, отнёсся к моим словам если не с одобрением, то с полным пониманием.

— Гарри прав, Рик, — сказал он. — Судя по твоему описанию, справиться с чарами этой пещеры — задача для гранда.

— Но он же еще ребёнок! То есть, он еще так молод… — всё-таки спохватился Джонс.

— Этот ребёнок месяц назад одним заклинанием уничтожил всех хогвартских дементоров, — напомнил мой опекун с усмешкой.

— И тем не менее нельзя сваливать взрослые проблемы на детей. Я сам посмотрю, что там можно сделать.

Ладно, подумалось мне — хоркруксом больше, хоркруксом меньше… Лучше уж его уничтожит этот Блэк, чем он достанется старому сластёне.

— Вы там не рискуйте понапрасну и не делайте того, что там от вас ожидается, — попросил я. — Всегда есть обходные пути.

Джонс добродушно улыбнулся.

— Не беспокойтесь за меня, мистер Поттер. Мне уже не восемнадцать лет, чтобы лезть напролом, не думая о последствиях. Существуют же записи, артефакты… если медальон еще на месте, поначалу я только изучу там защиту, а затем вернусь и поищу в семейной библиотеке. У меня на Гриммо достаточно уникальных рукописей по магии, чтобы разобраться хотя бы в общей методологии устранения такой защиты. — Он перевёл взгляд с меня на Малфоя. — Люциус, мистер Поттер, не смею больше злоупотреблять вашим обществом. Со всем моим глубочайшим почтением, позвольте откланяться.

Мы обменялись прощальными приветствиями, и Джонс покинул кабинет. Мой опекун последовал за гостем, чтобы проводить его до камина.

— Рик отправился прямо на Гриммо, — сказал он, вернувшись. — Блэки, они все горячие.

— Рик — это от «Рег»? — спросил я.

— Да, чтобы в случае чего оговорка не бросалась в глаза. Продолжим, Гарри?

Первой в списке наших летних дел стояла помолвка Драко с Асторией Гринграсс, намечавшаяся в ближайшую субботу. Окончательная договорённость между семьями состоялась в начале июня, и пока мы сдавали экзамены, Малфои и Гринграссы готовились к торжеству и обговаривали его подробности. Дафна перенесла отказ моего опекуна как истинная леди и по-прежнему держалась со мной приветливо. Не берусь утверждать наверняка, но, возможно, её обнадёживало, что у меня еще не было другой невесты.

После помолвки Драко нам предстояла поездка во Всемирную Магическую Академию. Нужна она была только мне, но я не мог не разделить это удовольствие с Тедом. Мой опекун, разумеется, не мог не взять со мной за компанию своего сына, которому тоже не помешало бы посмотреть мир, а Драко, естественно, не мог не прихватить с собой Грега с Винсом. И было совсем уж очевидно, что Эрни Диас не мог оставаться у Малфоев в одиночестве. Значит, в Германию мы отправлялись все вместе, в сопровождении Малфоя-старшего. Из Академии мы собирались в двухнедельную поездку по городам и достопримечательностям Франции и Италии, а в первых числах августа запланировали вернуться домой. Грегу с Винсом нужно было навестить свои семьи, мне предстояло выполнить обещание великанам побывать у них в гостях, Нарцисса настояла, чтобы Драко хоть немного пожил при ней. Кроме того, нужно было выделить время на подготовку школьных заданий и на закупки к новому учебному году.

Хоть Джонс и приглашал нас на свою летнюю дачу, туда мы уже не успевали. В последней декаде августа Британия принимала у себя чемпионат мира по квиддичу — он же чемпионат Европы, потому что в странах Азии и Африки квиддич не пользовался популярностью — а Драко такое мероприятие пропустить не мог. Квиддич был мне глубоко безразличен и я охотно пропустил бы его, если бы не помнил, что на таких мероприятиях заводят и поддерживают знакомства, а также собирают и запускают слухи и сплетни. Нисколько не сомневаюсь, что таких же вынужденных зрителей, отнимающих места на трибунах у истинных фанатов, там наберётся немало.

Наконец мы оторвались от списка и с облегчением перевели дух.

— Дядя Люциус, а можно устроить мне встречу с Гриндевальдом, когда мы будем в Германии? — поинтересовался я. — Нурменгард ведь где-то там, верно?

Малфой изумлённо приподнял бровь — моя просьба произвела на него впечатление.

— Да, он на границе Германии со Швейцарией, в горах к югу от Боденского озера. Но зачем тебе это нужно, Гарри?

— До меня дошли малоизвестные компрометирующие слухи о молодых годах Дамблдора. Насколько они верны, может знать только Гриндевальд.

— Вряд ли он станет распространяться о них первому встречному, особенно если они компрометируют и его самого.

— Для его репутации они уже не важны. Но возможно, что он захочет испортить репутацию своему бывшему единомышленнику.

— Если бы Гриндевальд этого хотел, он уже сделал бы это раньше. В первые годы заточения к нему захаживало немало журналистов с каверзными вопросами, пока не кончилось тем, что им перестали давать пропуска.

— Это смотря как спросить и для чего использовать ответы. Даже если он ничего не скажет, попытаться всё равно стоит.

Как я и предполагал, подтверждённый компромат на Дамблдора был слишком слишком соблазнительным куском для Малфоя-старшего, чтобы тот не попытался заполучить его. Взгляд опекуна рассеянно устремился куда-то поверх меня, затем его глаза сощурились, словно выбрав некую цель.

— Пожалуй, может получиться… — пробормотал он. — Попечительский совет занимается не только Хогвартсом, это и Мунго, и Азкабан. Председатель попечительского совета является также официальным наблюдателем от Британии по делу Гриндевальда. Я имею право устроить посещение Нурменгарда представителями Британии под предлогом проверки условий жизни и соблюдения режима заточения узника. С ним придётся согласовывать только время беседы, а уж как сложится разговор, будет зависеть от нас. Правда, чтобы включить в представительский список тебя, потребуется надавить на связи… но ничего невозможного в этом нет. Только, Гарри, без Нотта-младшего — если твоё присутствие я еще как-то могу объяснить, за него мне не отчитаться.

— Я и не собирался брать туда с собой Теда.

— Тогда я завтра же этим займусь, недели должно хватить.

Мы с опекуном засиделись, но у меня оставалось ещё кое-что не выясненное.

— Кстати, а как у вас с расследованием по конфискованному имуществу осуждённых сторонников Лорда?

Малфой ответил без задержки, словно ожидал от меня именно этот вопрос.

— Я смог отследить примерно две трети актов об его передаче. Самое важное, похоже, содержится в оставшейся трети, к которой я не сумел подступиться, но картина всё равно складывается интересная. В Первую Магическую войну конфискацией занимались начальник Департамента по магическому законодательству Бартемиус Крауч, заместитель главы Департамента чрезвычайных ситуаций Корнелиус Фадж, а также Аластор Грюм, руководитель основной рейдовой группы аврората. Последнего, видимо, просто использовали, а к рукам первых двух прилипло немало бесхозного имущества.

— Неужели их никто не проверял? — подивился я размаху деятельности министерских махинаторов.

— Тогда Министром Магии была Миллисента Багнолд, весьма невежественная особа как в политике, так и в точных науках вроде математики. Когда-то она заняла это место, потому что противоборствующие группировки сошлись на её кандидатуре, чтобы не усиливать соперников. Проверка отчётности руководителей департаментов никогда не была её сильной стороной, и чиновникам не составляло проблем дурачить её. Не менее половины конфискованного частично ушло к ним, частично к верным им людям.

— Там сколько-нибудь фигурирует Дамблдор?

— Почти не фигурирует. Я выяснил только, что ему через четвёртые руки достался особняк Уилкисов, но больше никакой недвижимости он тогда не получил. Не исключено, что он предпочитал движимое имущество, которое легче скрыть от отчётности. Например, немало конфискованных артефактов по бумагам было отправлено в Отдел Тайн, но мне удалось установить, что они туда не поступали. Не знаю, можно ли отследить их судьбу, это дело уже для Торфинна Роули. Я передал ему копии своих выписок в начале мая, когда его утвердили председателем Визенгамота. Он собирается устроить громкий судебный процесс по министерским махинациям — Фадж наверняка полетит с должности и ему еще повезёт, если он отвертится от Азкабана. Сейчас Роули привлёк двоих надёжных людей к архивному поиску и ещё кое-кого к опросу министерских сотрудников, которые работали с послевоенными конфискациями. Проверки займут некоторое время, но иначе нельзя. В этом деле замешаны слишком высокопоставленные шишки.

На следующий вечер Джонс снова появился у Малфоев. Мой опекун пригласил его в кабинет, а через час ко мне явилась домовичка Ниппи и сообщила, что хозяин зовёт меня туда же. Войдя, я заметил, что Джонс с Малфоем выглядели слегка разочарованными, словно сбылись их неприятные, но наиболее предполагаемые ожидания.

— Садись, Гарри, — Малфой кивнул мне на кресло. Я сел и вопросительно посмотрел на него. — Рик уже выяснил насчёт медальона — там его нет.

Я ненадолго задумался. Для создания гомункула требовался только один хоркрукс. Допустим, Дамблдор знал о медальоне. Если бы он сумел раздобыть этот артефакт, ему не понадобилось бы красть чашу Хельги Хаффлпафф из сейфа Беллатрикс Лестрейндж. Или защиту пещеры преодолеть труднее, чем защиту Гринготса? Кто же тогда взял медальон?

— А что там с защитой? — поинтересовался я у Джонса.

В его ответном взгляде промелькнуло лёгкое недоумение с некоторой долей замешательства.

— Какая разница, если там нет артефакта?

— По остаткам чар можно определить, были они сняты или взломаны. Тогда стало бы понятно, к кому он попал — к союзникам или к недругам Лорда.

— Сам я там не был, — признался Джонс. — Я послал туда Кричера с приказом посмотреть, на месте ли медальон. Домовик сообщил, что его там нет.

Всё сошлось бы, если бы медальон забрал кто-то ещё. Но кто? Беллатрикс была самым доверенным лицом Вольдеморта и, похоже, это она знала об его хоркруксах и отвечала за их сохранность. Передав Малфою дневник на хранение, она даже не рассказала ему о назначении артефакта. Могла ли она знать и о медальоне?

Могла. Но Беллатрикс сидела в Азкабане — видимо, это и помешало ей заняться восстановлением личности Вольдеморта из хоркрукса. Неужели в пещере побывал кто-то третий?

— А Кричер мог обмануть вас? — я уже знал, какими хитрыми бывают домовики, когда дело касается безопасности их хозяев.

Джонс понимающе хмыкнул.

— Домовик может увиливать сколько угодно, но не может пренебречь прямым приказом и солгать в ответ на прямой вопрос.

Значит, медальон всё-таки был унесён. Интересно, а возможно возрождение сразу двух экземпляров Лорда? Надо будет выяснить у Эйвери, когда я окажусь в Академии.

— Вы спросили домовика, где находится пещера?

— Зачем, если там больше нет медальона? — увидев мой скептический взгляд, Джонс добавил: — Если что, Кричеру всегда можно приказать перенести меня туда ещё раз.

Я прикинул, что мне даст, если я буду знать наверняка, сняты были охранные чары медальона или взломаны. По всему выходило, что почти ничего. Либо это был Дамблдор, либо кто-то из ближнего круга Вольдеморта. Это я и так мог сказать, а кто конкретно, сейчас не имело значения.

— Вы правы, незачем, — согласился я.

На этом Джонс попрощался с нами — приходил он только для того, чтобы сообщить о медальоне. Я взял на заметку, что след артефакта может появиться где-то ещё, и вернулся к своим делам. Мне хотелось сделать летние школьные задания до помолвки Драко, чтобы не возвращаться к ним на каникулах.

Винс и Грег на эти дни уехали к родителям. Тед остался со мной и с Эрни. Драко под присмотром матери штудировал брачные клятвы, ритуалы и этикет, а в свободное время таскал нас на квиддичное поле, поэтому когда ритуал наконец состоялся, у всех нашлось из-за чего облегчённо вздохнуть. На помолвке Астория выглядела изумительно, и теперь Драко посматривал на меня свысока, чувствуя себя ужасно взрослым и почти женатым на красавице. Мне пока не находилось пары — и, разумеется, он об этом знал.

Несколько дней до получения разрешения пролетели незаметно. Парни в сопровождении ассистента Эйвери облазили весь Мюнхен и принялись за Берлин, куда они переправлялись с утра по гостиничной каминной сети. Тед целыми днями сидел на кафедре магии крови и переводил для меня книги. Поскольку староанглийский был нам не совсем чужим, мы уже на третий день читали довольно сносно. Герр Ланге, ежедневно выделявший два-три часа для практических занятий со мной, показывал мне основные приёмы расширения пространства в замкнутых объектах и наложения стационарных заклинаний внутри объектов, а затем я отрабатывал их на полигоне. Не то, чтобы эти упражнения были опасны, но здесь было так принято.

Визит в Нурменгард нам назначили на одиннадцать утра, поэтому в тот день я не пошёл в Академию, а Нотта отправил с парнями в Берлин. Просто приказал ему, не вдаваясь в объяснения, потому что о посещении Гриндевальда знали только мы с опекуном. Тед догадался, что это не моя прихоть, а какая-то неизвестная ему необходимость, и только коротко кивнул в знак согласия. Утро мы с Малфоем провели в гостинице, а незадолго до назначенного срока отправились в немецкое министерство. Отбывали мы оттуда через служебный камин в сопровождении министерского сотрудника.

Вышли мы из камина в приёмной служебного строения, сооружённого специально для охраны важного стратегического объекта под названием Нурменгард. Сам объект размещался невысоко в горах к югу от Боденского озера, а сторожевой пост был установлен чуть выше прибрежной полосы. Здесь постоянно дежурили несколько охранников, для которых были обеспечены все условия проживания. Мимо поста к замку вела малоезженная дорога, века назад мощёная битым камнем, давно слежавшимся и утонувшим в земле.

Малфой держался надменно и отстранённо, как и пристало представителю соседней европейской державы, приехавшему с ответственной миссией. По его примеру я тоже разыгрывал роль члена ух какой важной делегации, причём так успешно, что никому из собравшихся при нашем появлении охранников и в голову не пришло ухмыльнуться над моим поведением. Министерский сотрудник, насколько нам удалось понять через артефакт-переводчик, представил старшему по охране сначала Малфоя как председателя британского комитета по социальной защите, а затем меня как небезызвестного британского Мальчика-Который-Выжил и теперь как общественно-значимая персона участвует в социальных программах комитета. Общественно-значимая персона слегка кивнула в ответ на приветствие старшего, а чувствительный артефакт донёс до нас шепотки охранников: «Эти заносчивые чопорные англичане…»

Перед посещением старший охранник провёл с нами инструктаж. Как оказалось, замок с прилегающей к нему территорией накрыт магическим щитом, проникнуть под который можно только с помощью ключевого артефакта. Под щитом запрещено любое колдовство, в том числе и невербальное, при его применении сторожевая система поднимет тревогу. Посетителям следует сдать палочки на пост под расписку, собеседование с узником проводится в присутствии охранника. Выслушав правила поведения в замке и подтвердив согласие с ними, мы сдали старшему свои палочки и получили ключевые артефакты, после чего старший приказал одному из охранников сопровождать нас во время визита.

Мы направились вверх по дороге к замку. Ключ к Нурменгарду был обычным медным диском, который приходилось держать в руке, поэтому я ощутил, как он защипал ладонь, когда мы проходили сквозь магический барьер. Ворота замка были наглухо закрыты и чугунная решётка опущена. Мы прошли в боковую дверь на башне рядом с ними, где располагался сторожевой пункт с дежурной охраной. Несомненно, здесь были предупреждены о нашем визите, потому что нас пропустили, едва наш провожатый поздоровался с дежурным.

Мощёный двор перед замком был чист, словно его только что вымели. Можно было бы подумать, что обслуга расстаралась к нашему приходу, если бы не цветочные бордюры по его краю, которые были высажены явно не вчера. За цветами вплоть до стены простирался ухоженный газон, который сейчас подстригал мужчина с магловской ручной газонокосилкой. В самом замке тоже царила идеальная чистота, а из крыла для прислуги тянуло вкусными запахами с кухни. Мы поднялись на второй этаж, а там провожатый привёл нас в небольшую гостиную.

Знаменитый узник ждал нас там. На нём была домашняя гостевая роба, без излишеств, но и не тряпка. Сам Гриндевальд был таким же ухоженным, как и всё в этом замке. В молодости его называли эталоном мужской красоты, но он и сейчас был ничего. Моложавый, сухощавый, подтянутый, с живым и внимательным взглядом, с едва заметным отпечатком надменности на холёном лице, он выглядел именно так, как выглядят хозяева жизни в привычной для них обстановке. В ожидании нашего прихода он сидел в старинном кожаном кресле и лениво просматривал сегодняшнюю прессу, стопкой лежавшую на журнальном столике рядом с ним.

Когда мы вошли, Гриндевальд отложил газету и, не вставая, поздоровался с нами по-немецки. Малфой ответил ему учтивой фразой на английском языке, я последовал примеру опекуна. Хозяин Нурменгарда — да, именно хозяин, ведь он был осуждён на пожизненное заточение в собственном замке — не мог не знать английского языка, потому что он как-то общался с британскими родственниками и с юным Альбусом во время своего пребывания в Англии. Об его осуждении в прессе писали разное. Одни журналисты утверждали, что его победитель Альбус Дамблдор взял с него непреложный обет не покидать свой замок, другие — что Дамблдор заточил Гриндевальда в нурменгардском застенке, который тот построил для своих врагов. Но если меня это и интересовало, то лишь постольку, поскольку было связано с Дамблдором.

Провожатый представил нас Гриндевальду, не обмолвившись о цели нашего визита. Видимо, весь замок был предупреждён о ней заранее. Хозяин предложил нам сесть, охранник остался стоять.

— Подождите в соседнем кабинете, Вернер, — перевёл артефакт обращённые к охраннику слова Гриндевальда. — Когда вы понадобитесь, я вас позову.

Когда наш провожатый ушёл, а мы уселись в кресла напротив хозяина, тот обратился к нам уже по-английски:

— Итак, джентльмены, чем я обязан вашему визиту?

Заговорил, разумеется, лорд Малфой.

— Британский попечительский комитет регулярно проверяет, как соблюдаются условия содержания заключённых в местах лишения свободы. Недавно я разбирал бумаги и обнаружил, что в мои обязанности, согласно условиям европейского послевоенного договора, входит также проверка режима вашего заключения. И вот я здесь, герр Гриндевальд.

— Это, безусловно, очень важная деятельность для британцев с их Азкабаном, — насмешливо процедил Гриндевальд. Говорил он по-английски бегло, с жёстким немецким акцентом.

Малфой не стал делать вид, что не понял очевидного намёка в его словах.

— Я не распоряжаюсь Азкабаном и его дементорами, это политика нынешнего Министерства. Я могу только призывать к смягчению режима содержания азкабанских заключённых.

— И это глас вопиющего в пустыне… — закончил за ним Гриндевальд.

— Можно сказать, что так. Но один я мало что могу противопоставить политике правительства.

— Каждый народ имеет то правительство, которого он заслуживает. Этот милый молодой человек, полагаю, с юных лет приучается действовать на благо вашего правительства? — Гриндевальд устремил добродушно-насмешливый взгляд на меня. — Мистер Поттер, даже имя у вас демократичное до умиления — Дик, Том и Гарри, так ведь говорят у вас собирательно о простолюдинах? Как вас, наследника Поттеров, угораздило получить такое простонародное имя?

— На гобеленах я записан как Генри Джеймс Чарльз Поттер, но все называют меня Гарри, — невозмутимо сообщил я. — Возможно, так звала меня мать, маглокровка с Тупика Прядильщиков. Возможно также, что кому-то было нужно, чтобы я был приучен к простонародному обращению.

Гриндевальд заинтересованно приподнял брови, не убирая с лица добродушной усмешечки.

— Вижу, воспитание лорда Малфоя приносит свои плоды, — одобрительно обронил он.

Мы с опекуном переглянулись, и я не ответил на этот выпад ничего. Усмешка Гриндевальда слегка увяла, а взгляд обострился.

— Герр Гриндевальд, — заговорил я. — Полагаю, вы видите перед собой двоих британских искателей политической репутации, приехавших сюда ради саморекламы?

— А вы на моём месте увидели бы что-то другое?

— Это очевидный мотив, герр Гриндевальд. Настолько, что он очевиден даже нашему Министру. И это понятный ему мотив — он и сам ничем не побрезгует ради повышения своей репутации. Фадж считает, что моё участие в попечительской деятельности способствует укреплению его позиции в Министерстве, поэтому разрешение на инспекционную поездку в Нурменгард было получено.

— Вы намекаете, что подоплёкой вашего визита является некий неочевидный мотив? — Гриндевальд больше не усмехался. — Говорите прямо, я не собираюсь гадать.

— Некоторые вещи плохо поддаются прямой формулировке, да и мотив не всегда бывает единственным, — уклончиво сказал я. — Допустим, я и один мой хороший знакомый обсуждали цену человеческой ошибки и пришли к неизбежному выводу, что ошибки сильных мира сего стоят гораздо дороже, чем ошибки простых людей. Чем угрожает собственная ошибка кому-то из простолюдинов, на которых вы только что ссылались? Возникнет проблема у него, у его семьи и знакомых — кто-то из них, возможно, даже погибнет, но с точки зрения человечества это весьма и весьма локальная проблема. Но если ошибается, скажем, власть имущий, цена этой ошибки аукается чуть ли не всему человечеству. И в процессе этой дискуссии у нас всплыло ваше имя, ну вы понимаете…

Гриндевальд прекрасно видел мои заруливания, но не проявлял нетерпения. Он сознавал, что рано или поздно мне придётся перейти к сути дела, а мои словесные ухищрения его забавляли. На последней фразе он слегка приподнял брови, отметив тем самым, что мы прибыли на конечный пункт.

— Я еще жив, а молодое поколение уже обсуждает мои ошибки, — с некоторым удовлетворением отозвался он.

— Да, вы и ваши выдающиеся усилия по установлению мирового порядка уже вошли в историю, — подтвердил я.

— И что же вы с вашим хорошим знакомым нашли в моих действиях ошибочного?

— Ну, если не считать того, что мир в принципе беспорядочен… Нет, упорядочивать мир бывает уместно ради него же, но, как известно из истории, люди весьма дорожат своим правом на беспорядок.

— Они называют его свободой, — произнёс Гриндевальд, наклонив голову в знак согласия.

Наши взгляды встретились — словно скрестились клинки.

— Я не считаю, что вы хотели миру зла, — продолжил я. — Все, кто когда-либо стоял у руля истории, если они в здравом рассудке, хотят миру только блага, как они его понимают. А раз вы не хотели зла, но оно у вас получилось, значит, вы совершили ошибку. Полагаю, тогда вы по молодости недооценили пристрастие мира к беспорядку. Как бы ни были высоки цели, ради которых некто хочет подчинить мир некоему порядку, и как бы ни был хорош этот порядок, мир такого покушения не простит.

— Да, было время, когда мы с Альбусом были молоды и хотели перевернуть весь мир ради общего блага. Мы даже взяли эти слова своим девизом. — Гриндевальд ностальгически улыбнулся. — Теперь я перерос все эти детские глупости, но вспоминать приятно… Значит, мистер Поттер, вы хотите поговорить с мной об ошибках сильных мира сего, чтобы в будущем действовать безошибочно?

— Не ошибается только бездельник, поэтому я наверняка наделаю своих ошибок. Но пусть они будут другими — не хочу повторяться. Вы правы, мне хотелось бы услышать о событиях того времени из первых рук, это наверняка окажется весьма поучительным. Люди строят всевозможные домыслы о том, чем вы руководствовались, когда затевали переделку мира, но никто не знает этого лучше, чем вы сами.

Гриндевальд самодовольно усмехнулся.

— В прессе писали, что я мечтал стать властелином мира чуть ли не с пелёнок. Нет, у меня этого и в мыслях не было. Как и все дети, я мечтал не об абстракциях, а о чём-то конкретном, что можно взять в руки и чтобы все сразу увидели, какой я могущественный. Когда мне было лет шесть или семь — сейчас я уже не помню точно — к нам приехала погостить наша британская родственница, Батильда Бэгшот. Двоюродная бабка, если точнее. Весьма умная и образованная дама, видный историк, она считала, что лучший подарок для ребёнка — это книга, поэтому привезла мне в подарок не игрушечный меч и не солдатиков, а сборник английских сказок. Сказки барда Быдла, — с немецкой жёсткостью выговорил он имя сказителя, — так называлась эта книга. Кстати, по-польски быдло — это домашний скот, и сказки, соответственно, были для таких читателей. Они мне совсем не понравились, кроме одной, где говорилось о Дарах Смерти. Там описывались три конкретные вещи, которые берёшь в руки, надеваешь на себя — и все вокруг сразу видят, какой ты могущественный. Шестилетнему мальчугану, каким я был тогда, они чрезвычайно понравились. Вы, мистер Поттер, читали эту сказку?

— Нет. Я вообще не интересуюсь сказками.

— Прочитайте на досуге, чтобы вы знали, о чём я. Не буду её пересказывать, скажу только, что в ней говорилось о плаще-невидимке, кольце воскрешения и бузинной палочке. Особенно меня восхитил последний артефакт, ведь палочка для мага значит не меньше, чем меч для рыцаря. В отличие от обычных палочек, чтобы стать новым хозяином бузинной палочки, нужно было любым способом отнять её у предыдущего — именно так она переходила из рук в руки. Там была игра слов, на вашем языке «старшая» и «бузинная» — одно и то же слово. Бузина — плохой материал для палочки, это сорное, слегка ядовитое дерево со слабой древесиной и тяжёлым запахом. Такие палочки предназначаются для дурного колдовства, но в шесть лет я ничего этого не знал. Согласно сказке, эти Дары получили от Смерти трое братьев Певерелл — кстати, мистер Поттер, вы являетесь наследником младшего Певерелла, хоть и по женской линии.

— Знаю, — я как раз вспоминал свой плащ-невидимку — фамильный артефакт Поттеров. — Теперь это исчезнувший род, еще при жизни утративший свою родовую магию. Двенадцать поколений назад второй сын Поттеров женился на последней из Певереллов, и на том история рода Певереллов закончилась. Затем так получилось, что наследие рода Поттеров перешло к линии второго сына — у старшего было слишком много врагов.

— Возможно, плащ-невидимка всё еще хранится среди ваших родовых артефактов, — многозначительно подсказал Гриндевальд.

— Я еще не вступил в наследование, — обошёл я скользкую тему.

— Когда вступите, не забудьте поискать. Так вот, я долго считал, что это только сказка. В одиннадцать лет я поступил в Дурмстранг, но за год до окончания меня исключили оттуда — не буду вдаваться в подробности, они не имеют никакого отношения к теме нашей беседы. Огорчаться я не стал, потому что там не учили ничему такому, чего я не нашёл бы у частных учителей и в семейной библиотеке. Знаете, бумажка об окончании школы нужна только магам, у кого нет иных средств к существованию, кроме государственной службы.

Судя по нынешним условиям жизни хозяина Нурменгарда, он знал, что говорил.

— Незадолго до моего исключения, — продолжал он, — по Дурмстрангу прошёл слух, что Дары Смерти существуют на самом деле, потому что бузинную палочку недавно видели у кого-то в Европе. В течение года я пытался найти её, но безуспешно — и тогда я отправился в Англию, чтобы поискать её след там, а заодно навести справки о двух других артефактах. Моя британская двоюродная бабка Батильда Бэгшот давно зазывала меня в гости, и я остановился у неё. Это она рассказала мне, что наследниками среднего брата Певерелла являются Гонты, а младшего — Поттеры. О Поттерах слышали все, но это были не те люди, к которым можно подойти запросто, и мне нечего было предложить им. О Гонтах же было почти ничего не известно, и мне как иностранцу было бы непросто разыскать их. Но с нами по соседству тогда проживали двое братьев Дамблдоров — Альбус и Аберфорт — а поскольку Годрикова лощина была довольно-таки скучным местечком, мы быстро познакомились и сдружились. Мистер Поттер, вы знаете Альбуса, он теперь директором у вас в Хогвартсе. Где сейчас Аберфорт, я, увы, без понятия.

— Он держит трактир «Кабанья голова» в Хогсмиде. Это посёлок неподалёку от Хогвартса, — сообщил я.

— Значит, братья до сих пор не теряют друг друга из вида… а ведь, помнится, у них и до драки доходило, — взгляд Гриндевальда стал отрешённо-вспоминающим. — С Альбусом мы сдружились особенно, у нас было много общего. Он был на год старше меня, только что из Хогвартса. Талантливый, честолюбивый, он, как и я, был убеждён, что ему предназначена великая судьба. Да и выглядел он получше многих — высокий, крепкий парень, глаза ярко-голубые, волосы тёмно-рыжие. Он упорно называл их каштановыми, хотя мы оба знали, что такой розовый оттенок кожи, как у него, бывает только у рыжих. Альбус был полукровкой и потому слабоват по магии, но я подкинул ему полезный совет, который сделал и его сильнее, и его сумасшедшую сестричку безопаснее. Эта сестричка была его обузой — он хотел поездить по миру, но вместо этого был вынужден оставаться дома и присматривать за ней. Их семья была не настолько богата, чтобы позволить себе сиделку.

— Мне говорили, что с его сестрой что-то случилось из-за маглов, — подхватил я беседу, потому что Гриндевальд глубоко задумался.

— Да, — рассеянно подтвердил он. — Арина… или нет, Ариана… она родилась слабоумной, а после нападения магловских мальчишек у неё начались приступы неуправляемой ярости, во время одного из которых она случайно убила мать. Альбус тогда ненавидел маглов, потому что это из-за них пострадала его сестра, а отец сел в Азкабан, где впоследствии и скончался. Поэтому когда я рассказал ему о Дарах Смерти, он сразу сообразил, что их можно использовать для того, что мы тогда считали общим благом. Для управления маглами в этом мире. Он вызвался помочь мне найти эти Дары и даже предпринял кое-какие шаги по сближению с Поттерами, но тут случилось непредвиденное событие, которое надолго рассорило нас и приостановило наши планы. Его брат, Аберфорт… он был далеко не так умён и талантлив, как блестящий Альбус, но что-то такое в нём было… Я не ожидал, что Альбус воспримет всё это всерьёз, но ссора была грандиозной…

Похоже, Гриндевальд настолько погрузился в это воспоминание, что перестал отдавать себе отчёт, что, кому и зачем он рассказывает.

— Альбус до сих пор обвиняет меня в гибели своей чокнутой сестры, хотя я всего-навсего увернулся от его проклятия, а она как раз выбежала из своей комнаты. И даже если бы я знал, что она сзади, я всё равно увернулся бы, потому что это было проклятие Альбуса, оно было смертельным и летело оно в меня. Я и теперь не считаю, что должен был отдуваться за его фамильную припадочность только из-за того, что душевно общался с его братом в коридоре, — в голосе Гриндевальда прозвучало застарелое раздражение. — Я не его собственность, в конце концов, и носить ради него пояс верности никогда не подписывался.

Гриндевальд очнулся от раздумий. До него дошло, где он находится и перед кем он это рассказывает, но на его лице не отразилось и тени неловкости. О нём такое писали в годы второй мировой и особенно после неё, что он давным-давно разучился стыдиться. Он посмотрел на Малфоя, откинувшегося в кресле с полуприкрытыми глазами и культурно делавшего вид, что ничего такого не говорилось, затем на меня, слушавшего внимательно, и продолжил:

— Альбус, ко всем прочим его достоинствам, уже тогда был большим хитрецом и любил и лапки не замочить, и рыбку съесть. Но чего он не умел никогда, так это отвечать за свои грешки, когда его поймали на горяченьком. Он становился непредсказуемым, как лиса в капкане, поэтому я предпочёл убраться от него подальше. Аберфорта он не тронул бы, семьёй он всегда дорожил, а я оказывался свидетелем, от которого он мог захотеть избавиться. Той же ночью я покинул Годрикову лощину, а на следующий день вернулся на континент. Там я помимо прочего продолжил поиски бузинной палочки, но снова безуспешно. Кроме того, меня впечатлила идея приструнить маглов, потому что статус секретности в то время существовал чуть более ста лет и многие к нему еще не привыкли. Без Альбуса я не знал, как приступиться к этому, мне всегда недоставало хитрости, и поэтому я стал искать их слабые места. Сначала я ловил их и допрашивал — это было начало века, мистер Поттер, тогда маглы еще не пересчитывали себя и не ценили — но они даже не понимали, о чём я спрашиваю. В конце концов я додумался изучать их посредством их прессы, там они писали про себя много такого, что давало ключи к их пониманию. Пришлось мне стать заправским магловедом, пока я наконец не выяснил, как к ним подступиться. Мистер Поттер, маглы всегда воюют.

— Это было для вас открытием? — не удержался я от вопроса.

— Представьте себе, да. Это сейчас они сидят на своих ядерных бомбах и, простите за выражение, пёрднуть боятся, а до этого они воевали много и со вкусом. Мне трудно было это понять, так как мы, волшебники, второе тысячелетие сидим на таких бомбах и поэтому у нас не бывает глобальных конфликтов. Так, междусобойчики, и больше ничего. Я не был знатоком истории маглов и потому считал, что их войны — тоже не более чем межродовые конфликты, в которых кровно заинтересован каждый участник. Но у них в последние столетия, оказывается, было принято гибнуть непонятно за что, которое их пресса выдавала за общие интересы нации. Мне стало очевидно, что если способствовать раздуванию конфликтов, то конфликтующие стороны начнут стремительно убывать, а их остатки ухватятся за кого угодно, если пообещать им помощь в их любимом развлечении. Что с этим знанием делать, я пока не представлял, но тут на моём горизонте замаячил Альбус…

— В послевоенной прессе, будучи уже вашим победителем, он утверждал, что раскусил вас еще в юности, но никогда не оставлял надежды изменить вас к лучшему, — вспомнил я. — Как он объяснял тогда журналистам, даже самому дурному человеку всегда нужно давать ещё один шанс на исправление.

— О, вы и это читали! — Гриндевальд развеселился так, словно ему рассказали хороший анекдот. — Молодой человек, в этом весь Альбус. Если его заставали в сомнительной компании, то вовсе не потому, что он был слишком плох, а только потому, что он был слишком хорош и благороден. К сожалению, я не настолько лжив, чтобы утверждать, что я раскусил его еще в юности. Когда я раскусил его, стало уже слишком поздно. А тогда, лет через двенадцать после нашей ссоры, у Альбуса появились дела в Европе и он явился ко мне. Не буду рассказывать, что он говорил мне, это слишком личное, но в итоге мы помирились. Я нанял Альбусу репетитора по немецкому языку, помог устроиться ассистентом в Академию и обеспечил драконьей кровью для алхимических изысканий — недешёвый, я вам скажу, ингредиент — а он посоветовал мне, как правильно вмешиваться в магловские конфликты. Всё и впрямь оказалось просто — парочка Империусов в высших магловских кругах, с десяток заклятий паранойи, а дальше сиди и любуйся результатами. Короче, первую мировую войну мы с ним совместными усилиями спровоцировали.

— Так вы с ним и первую мировую развязали? — это Малфою изменила выдержка. Гриндевальд снисходительно посмотрел на него.

— Она всё равно развязалась бы сама по себе, мы только ускорили её начало. Мы и вторую мировую, можно сказать, не развязывали — магловская Европа тогда была как гнойный чирей, достаточно было булавочного укола, чтобы всё прорвалось. Но вернёмся к первой мировой — несколько лет всё было замечательно, а затем маглы всё-таки выдохлись и замирились. Нужно сказать, что тогда мы были разочарованы результатами. Я закопался в магловские источники информации, чтобы нарыть там что-нибудь полезное для наших замыслов, а Альбус как раз закончил свои опыты с драконьей кровью и готовил материал к публикации. Чтобы его статью заметили, нужен был отзыв авторитетного лица, и он начал переговоры с Фламелем. Но тут опять… не знаю, что это нашло на Альбуса, ведь обещал же он не претендовать на мою свободу и несколько лет держал своё слово… в общем, я фактически ни за что получил безобразную сцену ревности, после которой он хлопнул дверью и покинул Германию. Как мне стало известно, вскоре после возвращения в Англию он устроился преподавателем в Хогвартс. Не помню уже, на какую специальность…

— Трансфигурация, — подсказал я.

— Да, верно. Выдавать одно за другое — это как раз для его хитрой душонки. Оставшись без советов Альбуса, я временно отложил эксперименты на магловском обществе и сосредоточился на изучении маглов. Было много интересного, я увлёкся и не заметил, как пролетели годы. Попутно я продолжал искать бузинную палочку, и наконец до меня дошёл слух, что она у Грегоровича, болгарского мастера палочек. Мне было известно и то, какими методами палочка меняет хозяев, и то, что Грегорович был редкостной старой сволочью, поэтому я не стал с ним стесняться. Я застал его врасплох и отобрал палочку. Старикан в отместку раззвонил обо мне на всех углах, и очень скоро только самые ленивые в Европе не узнали, кто завладел этим артефактом. Это было осенью тридцать седьмого года, а летом тридцать восьмого ко мне опять явился Альбус — из-за своей работы он мог выезжать на континент только в летнее время. Я снова поверил всем этим его «я ошибся, я так ошибся, ты простишь меня, Гел?» — знал, что не надо бы, а всё равно поверил. Альбус умеет быть убедительным, когда захочет. Оказалось, в его руки попал мальчишка из рода Гонтов, год назад поступивший в Хогвартс. К сожалению, это был отщепенец-полукровка, потерявший связь с семьёй. Альбус надеялся приручить мальчишку и с его помощью добыть-таки кольцо воскрешения. Поттеров он всё это время обхаживал, но безуспешно — такую искушённую в интригах великосветскую шишку, как Чарльз Поттер, на чём попало не проведёшь.

— Это вы про моего деда?

— Его самого. Альбусу он оказался не по зубам, хотя тот не терял надежды. В это время в Европе назрела вторая мировая, и мы приняли в ней посильное участие. Осенью Альбус вернулся в свою школу, а я продолжил наше дело, привлекши в помощь кое-кого из немецких магов. К этому времени я сам научился разбираться, как и на каких маглов нужно воздействовать. Мы с Альбусом рассчитывали на лавры, но магловская война оказалась такой разрушительной и в ход пошли такие средства массового поражения, что это напугало европейских магов. Кроме того, среди магов развелось слишком много люмпенов, за неимением другой работы осевших в европейских министерствах. Это безусловная ошибка знати, которую та до сих пор полностью не осознала. Вдобавок в сорок втором в войну вмешались русские маги, которым не понравилось, что Китеж пришлось перенести на Байкал. Когда начались бомбёжки Берлина и наше министерство переправили в Мюнхен, мои помощники выдали меня и назначили в главные виновники всеобщего страха и паники, а белопушистый Альбус остался в стороне. Я не пытался свалить часть вины на него, потому что принятие решений лежало всё-таки на мне. Да и бесполезно было — чтобы Альбус, да не выкрутился… Хотел бы я говорить о нём меньше, но без этого никак, — добавил он извиняющимся тоном. — Всё-таки он сильно повлиял на мои тогдашние действия, не хочу умалять его заслуги. Да-да, именно заслуги — его советы были ценными, несмотря на то, что затея в целом провалилась. Наш провал был обусловлен другими причинами.

— Вы можете назвать эти причины? — попросил я.

— Основная причина — мы спохватились слишком поздно. Если мы не хотели огребать проблемы от маглов, с ними следовало разобраться еще пару веков назад, вместо принятия статуса секретности. Маглы насчёт этого практичнее, они никогда не церемонятся с теми, кто мешает им жить. И вторая, не менее важная — маглы в двадцатом веке слишком быстро развились технически. Сами они называют это научно-технической революцией. Теперь их войны стали опасны для планеты и избавляться от них через войны уже нельзя.

— Понятно… — что-то в этом роде я и подозревал. — А если нам незаметно внедриться в управление их экономикой?

— У нас не найдётся столько экономических талантов. А те, которые найдутся, неизбежно столкнутся с проблемой соответствующего образования. Сейчас я рекомендовал бы снова отступить, если было бы куда, потому что с каждым годом нам всё труднее скрываться от маглов. Полагаю, магический мир близок к краху.

— Вы так спокойно об этом говорите, — в голосе обычно хладнокровного Малфоя прозвучала нотка возмущения.

— Я больше не гоняюсь за всеобщим благом, — жёстко отрезал Гриндевальд. — Наш мир летит в мордредову задницу, и из всех магов двадцатого века это волновало только меня. Я один попытался сделать хоть что-то и в итоге оказался самой одиозной фигурой столетия. С чего бы мне переживать за других, если меня предал самый близкий единомышленник? Когда я прятался от ареста, я послал Альбусу письмо, чтобы он принес мне в укрытие разовый портал в Америку. И Альбус пришёл. Он приветствовал меня распростёртыми объятиями, а когда я позволил обнять себя, он выхватил у меня из чехла бузинную палочку и с её помощью связал меня заклинанием. Без неё против меня у Альбуса не было бы шансов, но тут… колдовала она мощно, я ничего не смог сделать, хоть и силён в беспалочковой магии. А он потупил свои голубые очи, постно так, и говорит мне: «Это ради общего блага, Гел». И тут появились авроры — как оказалось, он устроил мне западню. Нет, теперь меня волнует только собственное благо, а оно, как видите, у меня есть. На мой век его хватит, а после меня, как говаривали некогда при французском дворе — хоть потоп.

— Большинство магов ничем не провинились перед вами, — напомнил я. — Они повинны только в собственной глупости и недальновидности.

— Дураки вымирают, и это правильно. Я больше палец о палец не ударю, чтобы вытащить их оттуда, куда они залезли сами. Хватит с меня и того, что я вытащил себя.

— Вы действительно хорошо устроились, — не мог я не признать очевидное. — Это очень большая тайна, как вам это удалось?

— Для вас — совсем не тайна. Когда меня забрали в аврорат, сначала я признал свою вину, затем сказал, что готов искупить её и могу еще пригодиться, потому что потратил на изучение маглов сорок лет и теперь лучше меня никто не разбирается в них, даже они сами. Вы, надеюсь, представляете, какой народ в органах госбезопасности — все они давным-давно лишены этической невинности. Естественно, они заинтересовались и повели меня в Отдел Тайн, где специалисты устроили мне тщательный допрос на предмет профпригодности. Моя подготовка их устроила, мы поторговались, после чего меня поселили в моём замке под надзором. Они обязались обеспечивать мне сносные условия жизни, а я им — поставлять регулярные отчеты обо всём, что мне удалось отследить в магловских источниках информации. — Гриндевальд положил руку на пухлую стопку немецких газет рядом с ним. — Вы же не думаете, что все эти газеты выпускает только магическая Германия? Единственным требованием ко мне был запрет на выход с охраняемой территории и на колдовство внутри неё. Сейчас, наверное, и колдовать разрешили бы, но я уже привык.

— Вы с ними еще и торговались? — восхитился я.

— Разумеется. Им требовалась моя лояльность как гарантия того, что я буду поставлять им правильную информацию и не попытаюсь сбежать. Кроме того, охрана и ведение моего замка обеспечивают не менее полусотни престижных и высокооплачиваемых рабочих мест, а договорённость со мной гарантирует безопасность этих сотрудников. Под охранным куполом колдовать запрещено, поэтому половину мест занимают сквибы. У сотрудников аврората всегда найдутся родственники-сквибы, которых хочется пристроить на тёплые места. Секретность обеспечивает непреложная клятва, сквибы тоже могут давать её, хотя клянутся они не магией, потому что магии у них нет.

— Жизнью?

— Именно. И знаете, с тех пор, как я уединился здесь, не было ни одной неприятности, связанной с нарушением клятвы.

Его объяснение полностью устроило меня, но на лице моего опекуна плавало странное выражение. Гриндевальд посмотрел на него и вопросительно приподнял бровь.

— Гм… — прокашлялся Малфой. — А как же фотографии в газетах того времени? Как же ужасная тюрьма, из которой не выбраться ни одному магу и которую вы построили для своих врагов?

— Над моей легендой поработали лучшие специалисты аврората. А ужасная тюрьма — это западный донжон. Журналистов запускали туда в заранее назначенное время, к которому я занимал самую убогую камеру в донжоне. Приходилось переодеваться и гримироваться, потому что иллюзию видно на колдографиях. Но они докучали нам только в первые послевоенные годы. Уже через пару лет их стало гораздо меньше, а когда я стал никому не интересен, их перестали пускать сюда.

Пока мой опекун переживал момент истины, а Гриндевальд в открытую посмеивался над ним, у меня созрел ещё вопрос.

— Герр Гриндевальд, а как выглядит бузинная палочка? Это такая длинная, чёрная, с белой фигурной рукоятью, похожая на указку?

— Вы видели её у Альбуса? — заинтересовался Гриндевальд. — Да, это она. Выходит, она до сих пор с ним.

— Она действительно такая могущественная? И если кто её отнимет, тот станет её новым хозяином, а прежнего она перестанет слушаться?

— Мистер Поттер, послушайте умудрённого жизнью человека: верность важнее могущества. Зачем вам оружие, которое обернёт всю свою мощь против вас, едва оказавшись в руках вашего противника? Ни одна палочка не ведёт себя так — только эта, палочка-проститутка. Вы готовы доверить свою жизнь проститутке?

— Да-а… — протянул я. — В смысле — нет, конечно, нет.

— Я так и подумал, что вы здравомыслящий юноша. Когда придёт время её предательства, не берите её себе.

Я только кивнул, подумав про себя, что Гриндевальд непрост, ох как непрост.

— Ещё вопросы есть? — поинтересовался тот.

— Пожалуй, я выяснил всё, что хотел. Кроме одного — почему вы так откровенны с нами?

— Я читал о нашумевшем процессе с вашим опекунством. Кстати, о неочевидных мотивах… а всё-таки, мистер Поттер, что именно вы хотели выяснить? — прищурился на меня Гриндевальд.

— Мне нужен был ключ к пониманию вашего бывшего единомышленника. Он всё еще хочет общего блага.

— О-о… — по его лицу скользнула тень злорадной усмешки. — Надеюсь, я не оставил вам никакого недопонимания. Желаете остаться обедать? — спросил он с интонацией человека, которого устраивает и согласие, и отказ.

— Нет, спасибо.

— Тогда позвольте проводить вас.

Провожал он нас недалеко — до соседнего кабинета, где дожидался охранник, и сдал ему нас с рук на руки.

— Лорд Малфой, мистер Поттер, — попрощался он с нами. — Заглядывайте ещё, я распоряжусь, чтобы вас сразу пускали.

— Нашему Министру покажется подозрительным, если мы зачастим сюда, поэтому — только в случае крайней необходимости, — ответил я и тут же сообразил, что этот ответ следовало оставить за опекуном. Однако оба они сделали вид, что я не сказал ничего особенного. На том мы и расстались.

Свой день рождения я встречал в академической гостинице. Вдвоём с Тедом, потому что парни с Малфоем-старшим, побывав до этого в Париже, сейчас осматривали достопримечательности Рима, а Тед остался со мной. Для него это не было жертвой — скорее наоборот, потому что он не любил бывать на людях и беготня по городам сильно утомляла его. Тед подарил мне стопку магловской научно-популярной литературы, как я ему когда-то, мы попили вечером чаю со сладостями и ограничились этим. А ещё через несколько дней парни вернулись из Рима, и мы отбыли обратно в Британию.

Пусть и недолгое, обучение в Академии оказалось весьма полезным для меня. Как и в любом новом деле, наибольшие трудности в освоении родовой магии вызывала первая ступенька, с которой начиналось всё остальное. Герр Ланге помог мне нащупать её, после чего я смог приступить к самостоятельной практике.

Сразу по возвращении я в компании кентавра Бэйна и пяти бочонков огневиски нанёс визит вежливости великанам. Великанье племя встретило нас радушно. Было лето, жирных коров хватало на всех, поэтому пир состоялся грандиозный. Огневиски давно закончилось, а наш триумвират великих вождей всё сидел на почётном возвышении, любовался плясками великанш и поднимал костяные чаши с великаньей бражкой за нас и нашу вечную дружбу. Мы с Бэйном, правда, почти не пили, зато Грымг пил за троих. Наконец, ко всеобщей радости, на поглядение был вынесен очень красивый шарик, и все залюбовались им, даже я.

Я выпросил у Грымга несколько драконьих костей, всё равно бесхозно валявшихся по стойбищу. На обратном пути я завернул к выходу из Тайной комнаты в Запретный лес и положил кости в стасисную кладовку, а оттуда прошёл по подземному ходу в личные покои Слизерина. Там я, как обычно, взял ещё несколько флаконов яда василиска на продажу и пообщался немного со Шшессом. В магии пространства и времени змей не разбирался, а жаль. Мне вспомнился Том-из-дневника, который мог что-то знать о пещере с медальоном, но поскольку медальона там уже не было, я не стал разговаривать с призраком.

Перед уходом я взял отнятую у Дамблдора палочку и попытался сломать через колено. Когда ничего не получилось, я положил её углом на ступеньку и топнул по ней, но бузинная палочка оказалась прочной, не в пример школьным. Шшесс наконец ехидно прошипел, что если бы этот артефакт было так легко сломать, он не дошёл бы до наших дней. На мой вопрос, что же с ней делать, василиск наклонил большую клиновидную голову и капнул на палочку ядом.

Поверхность палочки зашипела, затем древесина стала растворяться. Внутри оказалось нечто чёрное, тягучее, неприятное с виду и с отвратительным запахом. В легенде ничего не говорилось о наполнении бузинной палочки, и я поинтересовался её сердцевиной у Шшесса. Тот поводил над ней раздвоенным языком и сказал, что больше всего это похоже на выпаренную желчь фестрала с примесью содержимого черепа инфернала. Яд тем временем доделал своё дело, и на каменном полу комнаты осталась только зеленовато-чёрная лужа. Я удалил её заклинанием, а другим восстановил проеденный ядом камень. Один из Даров Смерти перестал существовать и, если легенда не врёт, вернулся к хозяйке в преисподнюю.

В первые дни чемпионата проходили отборочные соревнования. Мы ходили на матчи всей компанией — Драко выбирал, куда идти, остальным было всё равно. У меня на первом месте было установление деловых знакомств, которые нам обеспечивал Малфой-старший. Он приглашал министерских знакомых на свободные места в наших ложах, а затем и на ужин, поэтому у нас в охотничьем домике ежевечерне бывали гости. От них мы узнали много интересного о британской политике, так как считались достаточно взрослыми, чтобы присутствовать при разговорах старших.

Накануне четвертьфинальных матчей к Малфою прилетела сова с приглашением от Фаджа на совещание. Лететь ей было недалеко, потому что министр временно проживал в этом же секторе за два ряда палаток от нас, но формальности нужно было соблюдать. Малфой отсутствовал часа три, а вернувшись, позвал нас, чтобы сообщить нечто важное.

— Есть новость, которая касается и вас, — начал он, когда мы расселись по диванам и креслам в гостиной. — В этом году в Хогвартсе состоится Тремудрый турнир, слышали о таком?

Мы переглянулись, затем отрицательно покачали головами. Никто из нас не слышал о таком турнире.

— Этот турнир, начиная с тринадцатого века, проводился раз в пять лет между тремя крупнейшими в то время европейскими школами — Хогвартсом, Дурмстрангом и Шармбатоном. Смертность в турнире оказалась слишком высокой, поэтому в конце концов его отменили. Сегодня в присутствии нашего министра состоялось собрание директоров этих школ, начальника отдела по спорту Людовика Бэгмена, начальника отдела по международным связям Бартемиуса Крауча и меня как председателя Попечительского совета Британии. На собрании, после долгих и темпераментных прений, было принято решение возобновить проведение турнира. Поскольку идея возобновления целиком принадлежит Дамблдору, местом проведения турнира будет Хогвартс. Я настоял на установлении возрастного ценза в семнадцать лет, потому что не считаю возможным ввязывать несовершеннолетних детей в опасные для жизни мероприятия, но тем не менее рекомендую вам держаться от этого турнира подальше. Как и от всего, что является инициативой Дамблдора.

Установилось недолгое молчание, в течение которого мы обдумывали новость. Я первым созрел для вопроса.

— Дядя Люциус, а когда Дамблдор начал проявлять эту инициативу?

— После окончания учебного года. Насколько мне известно, он уже в конце июня вышел на Фаджа и получил согласие на проведение турнира в Британии, а затем связался с директорами Шармбатона и Дурмстранга. Они договорились, что обсудят предложение у себя в школах, а во время чемпионата соберутся для принятия окончательного решения.

— Понятно. Как вы считаете, зачем ему это?

— Его положение в Хогвартсе стало очень шатким. Репутация Дамблдора сильно подпорчена последними событиями, вдобавок он понижен в должности с соответствующим лишением магических полномочий в школе — то есть, он ограничен в праве приказывать хогвартским домовикам, в доступе к некоторым помещениям и в управлении магической защитой замка. Полагаю, он надеется с помощью турнира улучшить свою репутацию среди обывателей и вернуться на директорскую должность.

— А как же высокая смертность? — обеспокоенно спросил Драко.

— Дамблдор клянётся, что организаторы турнирных заданий обеспечат безопасность участников.

— Сколько будет этих заданий? — полюбопытствовал Тед.

— В турнире традиционно три задания. В течение сентября Шармбатон и Дурмстранг отберут претендентов и в октябре приедут сюда. Они проживут в Хогвартсе весь учебный год, вместе с группой поддержки. От каждой школы будет по одному участнику, которых выберет артефакт, сейчас хранящийся в Шармбатоне — именно там погибли все трое участников, после чего турнир был отменён. Это какой-то кубок Огня, зачарованный специально для выбора чемпионов школ, как сказала мадам Олимпия Максим, директриса Шармбатона.

— А учиться они где будут? — спросил Драко. — Вместе с нами?

— Нет, у приезжих будут свои учителя. Не все там хорошо знают наш язык, да и школьные программы у них сильно отличаются от нашей.

Мне тоже стало интересно, откуда у болгар и французов столько учителей, если у нас хроническая нехватка хороших преподавателей. Будем смотреть правде в глаза — у нас с трудом находят даже плохих. В ответ на это Малфой только усмехнулся.

— Гарри, это их внутренние дела. Значит, у них хватает и преподавателей, и фондов на зарплату.

— Как можно три задания растянуть на целый год? — подивился вслух Эрни.

— А чего тут такого? — не понял Винс. — Все задания — смертельно опасные, значит, к следующему туру приходится собирать участников по частям. А на это нужно время, во!

Винс многозначительно сощурился и поднял кверху указательный палец. Мы не могли не рассмеяться, хотя ничего весёлого он не сказал.

— Но Дамблдор обещал, что задания будут безопасные! — вспомнил Драко.

Я не стал объяснять ему, что обещания Дамблдора годятся только на то, чтобы ими подтереться. Дедок обязательно или не заметит, или упустит из вида, или не додумает, или ошибётся — зато как искренне и покаянно он просит прощения… Залюбуешься.

— Тогда гости будут бездельничать, — я хмыкнул. — Ну, и укреплять дружбу народов общеизвестными способами.

— Это как? — встрепенулись все.

— Известно как. Бить морды нашим парням и волочиться за нашими девчонками. А мы им — то же самое.

— Гости, может, и будут бездельничать, — согласился мой опекун, — но на самом деле турнир растянется на весь учебный год, потому что у Дамблдора ничего к нему не готово. Договорённость делалась впопыхах, задания еще не придуманы, а они наверняка потребуют серьёзной подготовки.

— А призы какие? — деловито спросил у него Грег.

— Приз только один — тысяча галеонов победителю. Немного за такой риск, хотя кому-то и это деньги. Главное тут — слава и занесение в школьную историю. — Малфой-старший строго оглядел нашу компанию. — Вас уже поздно учить благоразумию, я просто на него рассчитываю. Мне не известно, насколько справляется со своей задачей этот кубок Огня, поэтому предупреждаю заранее — никого из вас не украсит подобная слава гриффиндорской пробы, и я не думаю, что кому-то из вас не хватает именно этой тысячи галеонов. Тремудрый турнир как был для нищих и безродных, так и остаётся.

— Мы поняли, папа, — ответил за всех Драко.

Ближе к вечеру к нам прилетела сова с результатами четвертьфинальной жеребьёвки, которых нетерпеливо дожидался Драко. Наспех ознакомившись с короткой таблицей, он позвал нас на прогулку по лагерю. Он мечтал познакомиться с Виктором Крумом, но до сих пор ему не везло. Видимо, у команды Болгарии был строгий распорядок, потому что никто из них не гулял вечерами по лагерю, а после матчей болгар окружала такая толпа поклонников, что ни к кому из них было не пробиться. Однажды у Драко почти получилось пожать Круму руку, но в последний момент его оттеснила напирающая толпа восторженных болельщиков.

Но Драко не отчаивался. До конца чемпионата еще оставалось время.

Сегодня у команд был день отдыха, поэтому все они гуляли по лагерю. Разумеется, этим пользовались болельщики, окружавшие своих кумиров и наперебой стремившиеся взять автограф, сказать пару хвалебных или ободряющих слов, или просто побыть рядом и поглядеть на них, чтобы потом было что рассказывать. Вдоль главной дорожки лагеря выстроился ряд лотков, вовсю торгующих сувенирами, среди них затесалась и пара-тройка лавок посолиднее, продающих мётлы и другой спортивный инвентарь. Толпы участников и зрителей чемпионата бродили у ларьков, присматриваясь к сувернирам. Здесь были и иностранные гости, и члены министерства, и лондонские маги, и провинциальные колдунишки, в кои-то веки вылезшие из своего захолустья, и хогвартские любители квиддича, в том числе и наши слизеринцы. Мы светски раскланялись с Кэсом Уоррингтоном и Грэхемом Монтегю, державшимися вместе, сделали ручкой Маркусу Флинту и Майлзу Блэтчли, вежливо кивнули в ответ Роджеру Дэвису с Равенкло, сдержанно обменялись приветствиями с Седриком Диггори, капитаном хаффлпаффцев, и с Чжоу Чанг, ловцом равенкловцев, прогуливавшимися вдвоём.

Из хогвартских учеников больше всего здесь было гриффиндорцев. Мы вели себя так, словно их не существует, но это не означало, что мы не видели, чем они занимаются. Близнецы Уизли гуляли с Анджелиной Джонсон и с двух сторон посматривали на неё так, словно нацелились плодить рыжих негров. Оливер Вуд, в этом году закончивший Хогвартс, громогласно хвастал Алисии Спиннет и Кэти Белл, что его зачислили во второй состав «Паддлмир Юнайтед». Симус Финнеган со своей семьёй и с приятелем Томасом Дином разоделись в увитые клевером робы и в конические шляпы с клеверными листьями, отчего напоминали выводок лепреконов-переростков.

На обочине дорожки в позе скучающего ожидания стояла Гермиона Грейнджер. На её лице прочно обосновалось выражение скепсиса пополам с раздражением, свидетельствовавшее о том, что всё тут не по ней. Пока мы подходили, из толпы у ларька к ней протолкался Рональд Уизли в клеверной шляпе и с зелёной ирландской розеткой на груди, сжимавший в кулаке какую-то безделушку. Он разжал перед Гермионой ладонь и продемонстрировал только что купленный сувенир, оказавшийся фигуркой Виктора Крума. Уизли фанател по Круму не меньше, чем Драко, и теперь с восхищением разглядывал покупку.

Мы почти поравнялись с ними, поэтому тоже разглядели фигурку в подробностях. Крум на твёрдой поверхности заметно проигрывал Круму в воздухе — его фигурка сутулилась и косолапила, недобро косясь на зелёную розетку на груди Уизли. Безмерно довольный приобретением Рональд поднёс её поближе к глазам и умилённо щёлкнул по носу. Отведя от него взгляд, я вдруг обнаружил, что за этим действом наблюдает настоящий Виктор Крум.

Вслед за мной болгарского ловца увидел и Драко. Вопреки моему ожиданию, он не устремился к Круму, а забегал взглядом по толпе, словно кого-то или что-то разыскивая. Я тоже увидел, что здесь были и остальные члены болгарской команды, рассредоточившиеся по соседним ларькам. Крум тем временем направился к прилавку, где Рональд купил свой сувенир.

Знаменитого ловца узнали и расступились перед ним. Драко потянул меня за собой и мигом шмыгнул за Крумом в образовавшийся просвет. Пока болгарин хмурился на лоток с собственными фигурками, Драко подтолкнул меня и произнёс не то чтобы нарочито, но достаточно громко и чётко, чтобы его расслышал не только я:

— Посмотри, Поттер, до чего ж тупые у нас торгаши! Неужели не понятно, что ловца нужно изображать только на метле и никак иначе?

— Они ничего не понимают в квиддиче, Малфой, — подыграл я. — Им нужны только деньги, ради которых они изуродуют всё, что угодно.

Краем глаза я увидел, что попытка удалась и Крум прислушивается к нам. Что он знал наш язык, было известно из спортивного выпуска «Пророка», день назад опубликовавшего интервью с болгарской командой после того, как она блестяще выиграла отборочный матч. Драко обернулся к Круму и сказал естественно и непринуждённо, словно они вместе подошли сюда за покупками:

— Мистер Крум, прошу прощения за дурной вкус некоторых наших дельцов, которые ставят наживу выше благородной спортивной борьбы. Уверяю вас, истинные любители квиддича судят игроков не по этим ужасным поделкам.

Драко угадал и с темой, и с интонацией. Суровое лицо болгарина смягчилось, его оценивающий взгляд устремился на Малфоя, изображавшего из себя воплощённое достоинство, чуточку осуждения в адрес беспринципных коммерсантов и никакого подобострастия.

— Ничего, я понимаю. Так везде. Игроки играют. Организаторы делают деньги. — Крум говорил по-английски медленно, короткими фразами, с твёрдым раскатистым акцентом, напоминающим немецкий. — Это приходится терпеть, — заключил он и неодобрительно покосился на лоток с фигурками.

— А вы неплохо говорите по-английски. — Малфой и здесь угадал, выбрав не дифирамбы спортивному мастерству болгарского ловца, а скромную похвалу его знанию английского. Крум посмотрел на него благожелательно.

— Пришлось учить, — сообщил он. — Я много езжу на соревнования. В Европе много людей знают английский и мало — болгарский. Чтобы разговаривать, пришлось учить. Я читаю на вашем языке, я понимаю вашу речь, но говорить трудно. У меня мало… этого… когда говорят с людьми на другом языке… как это?

— Разговорная практика? — подсказал Драко.

— Именно. Мало разговорной практики. — Крум улыбнулся. Довольно-таки скупо, но для него и это было существенным проявлением симпатии.

— Хотите попрактиковаться? — с ответной улыбкой предложил Драко.

— Было бы неплохо, — согласился Крум после некоторой паузы.

— Тогда позвольте представиться — Драко Малфой. А это мой друг и родственник, мистер Гарри Поттер.

— Виктор Крум, — представился он в ответ согласно этикету, и мы обменялись рукопожатиями. — А вы — тот самый Гарри Поттер?

— Да, — ответил я.

— Я о вас слышал. Вы очень известная персона, — дружелюбно сообщил он.

— Как и вы, мистер Крум, как и вы…

— О! — Крум понимающе улыбнулся.

Пару минут мы втроём улыбались и кивали друг другу, словно японцы на приёме, а затем Драко вспомнил о сегодняшней жеребьёвке и стал обсуждать её с Крумом. С жеребьёвки они перешли на второго в мировом рейтинге ловца и перемыли ему все кости. Затем они вспомнили об ирландской сборной и стали обсуждать её сильные и слабые места — и, судя по загоревшемуся взгляду Крума, тот узнал про ирландцев кое-что новенькое. Я изредка вставлял фразу-другую, чтобы не стоять рядом с ними пеньком, но в основном наблюдал за Драко и дивился, как искусно он направляет беседу и удерживает интерес неразговорчивого собеседника, оставаясь в рамках его ограниченного владения английским. В нём, похоже, понемногу просыпался родовой талант Малфоев, позволяющий тонко чувствовать людей и выбирать подходящее обращение с ними. Остальные наши парни, отосланные подальше его выразительным взглядом, бродили в пределах видимости, в который раз переходя от ларька к ларьку.

С ирландцев разговор сполз на школьное образование, и Драко не преминул поинтересоваться, как в Дурмстранге обстоит с тёмными искусствами. В ответ ему было сказано, что тёмной магии не бывает и что это классификация невежд, но затем Крум всё-таки подтвердил, что в славянских школах традиционно делается упор на силу магии.

— Слабые маги у нас учатся пять лет, — добавил он. — Они учат бытовую магию и простые ритуалы, им достаточно. Программа старших курсов у нас только для сильных магов, слабые с ней не справятся.

— Хорошо бы и нам так… — посетовал Драко. — Кстати, мистер Крум, сегодня я узнал кое-что, касающееся Дурмстранга. Возможно, это заинтересует вас, — сказал он вдруг, непроизвольно подстраиваясь под рубленую манеру говорить, подхваченную у болгарина.

— Наверное, я это знаю, — предположил Крум. — Ведь это моя школа.

Малфой выдержал паузу, словно бы набираясь решимости, хотя я догадался, что про себя он уже всё решил.

— В этом году состоится Тремудрый турнир с участием Хогвартса, Дурмстранга и Шармбатона, — заговорил он, понизив голос. — Решение о турнире было принято сегодня на собрании, где присутствовал и ваш директор. Турнир будет проводиться в Хогвартсе, претенденты и сопровождающие лица приедут туда в октябре и пробудут до конца учебного года. В сентябре вам объявят об отборе кандидатов, но всегда хорошо знать что-либо заранее, верно?

Я вспомнил, что Малфой-старший не потребовал с нас держать эти сведения в секрете, хотя они вряд ли подлежали огласке. Видимо, он считал, что мы сумеем правильно распорядиться ими, и теперь его сын разыгрывал эту карту.

В взгляде Крума вспыхнуло недоверие, почти мгновенно сменившееся зоркой заинтересованностью. У него была реакция ловца — в доли секунды он заметил, что я выслушиваю сообщение Драко без возражений, как уже известное.

— Я видел Каркарова совсем недавно, перед прогулкой. — Крум сдвинул густые брови, то ли хмурясь, то ли что-то припоминая. — Он ничего не сказал мне.

Драко пожал плечами, как бы говоря, что это не его проблема.

— Эти сведения не для широкого распространения. Я не настаиваю на тайне, но если вам захочется поделиться ими с кем-то из доверенных друзей, не ссылайтесь на меня как на источник.

— Хорошо, — болгарин подтверждающе кивнул и хотел было сказать что-то ещё, но тут к нам подошёл игрок из его команды — Василий Димитров. Они перекинулись парой фраз на своём языке, а затем Крум обратился к нам: — Прошу прощения, у нас режим. Мы должны идти ужинать. Было приятно познакомиться с вами, джентльмены.

— Мы тоже были рады познакомиться с вами, — ответил Драко. — Надеюсь, нам предоставится случай продолжить знакомство.

Мы попрощались со звездой мирового квиддича и тоже пошли на ужин. Там Драко похвастался отцу, что познакомился наконец с прославленным болгарским ловцом, благоразумно умолчав, что выдал Круму свеженькую информацию о Тремудром турнире. В ответ от Крума ему было не нужно ничего, кроме самого факта знакомства, что доказывало фанатство Драко, как бы он не отпирался.

Болел он, разумеется, за Болгарию и громче всех кричал в поддержку Крума на матчах с его участием, размахивая над головой болгарским флажком.

— А как же Ирландия? — спросил-таки его Грег.

— А ну их… сепаратистов, — припечатал Драко.

Происшествие на чемпионате попало во все газеты. После финального матча в лагере осталось много журналистов, поэтому колдографии знака Морсмодре, призрачно светящегося в чёрном небе над верхушками деревьев, были в каждой газете. Обошлось без смертных случаев, зато было получено множество синяков и ушибов, неизбежных во всеобщей панике, а также перепорчено немало имущества, поломанного и подожжённого во время суматохи. Основной ущерб нанесли сами паникёры, а хулиганы ограничились публичным унижением двух десятков маглов-рабочих. Но маглы как раз были не проблемой — Обливиэйтом больше, Обливиэйтом меньше…

Кто подал ирландским фанатам идею нарядиться Пожирателями, выяснить не удалось. Среди пойманных нарушителей порядка не оказалось ни одного с меткой, поэтому их заставили выплатить штраф и отпустили. В Министерство посыпалась масса жалоб на плохую охрану чемпионата и требований компенсировать ущерб, но претензии были, образно выражаясь, посланы к Вольдеморту. Как рассказал вернувшийся из Министерства Малфой, жалобщикам ответили стандартной вежливо-обтекаемой отпиской, общий смысл которой сводился к «сами хулиганили — сами и расхлёбывайте».

За день до отъезда мы побывали в Косом переулке и обновили хогвартский гардероб. Мистер Джонс — только мне было известно, кто он такой, а остальные парни по-прежнему знали его как Джонса — как и в прошлом году, свозил Диаса в приют, где получил для него разрешение на посещение Хогсмида, а заодно отдал приюту нашу летнюю одежду. Эрни всё равно видели в нашей компании на чемпионате, поэтому на вокзал он отправлялся с нами. Сейчас Дамблдор был слишком занят своими должностными неприятностями, чтобы копаться в подноготной какого-то сироты, но тем не менее я поднатаскал Эрни в окклюменции, проинструктировал его и напомнил, чтобы при нём всегда были зеркальные очки на случай внезапного вызова в директорский кабинет.

Первое сентября выдалось ненастным, нам пришлось надеть осенние мантии и водоотталкивающие амулеты. На платформу мы прибыли рано, за час до отъезда. Нужно было занять два соседних купе, потому что одного не хватало — мы шестеро, Диана, Милли, Астория с подружками, а где Астория, там и Дафна, а где Дафна, там и Панси с Блейзом, а там, глядишь, и ещё кто-нибудь присоединится. Поставив сумки на сиденья, мы вышли из вагона встречать наших слизеринок.

Но первыми подошли не они, а Россет, приехавший к поезду заблаговременно. Он шёл по платформе один, без родителей-маглов, которые не могли пройти на платформу, и тащил за собой чемодан на ручной двухколёсной тележке. Не заметив своего друга, он коротко поздоровался с нами на ходу, как с малознакомыми людьми. Эрни уже собрался окликнуть приятеля, как тот вдруг узнал его.

— Эрни? — он остановился и во все глаза уставился на Диаса, в одежде и выражении лица которого ничего не осталось от затравленного приютского ребёнка.

— Привет, Дирк, — улыбнулся тот.

Наши мгновенно обменялись взглядами наподобие «он что, с нами?» «похоже, да» «а куда деваться, если он нужен одному из нас». По лицу Теда пролетело мимолётное облачко недовольства — делиться мной он по-прежнему не хотел и не собирался ни с к кем. Эрни обернулся ко мне и спросил:

— Дирк поедет с нами?

— Если он не против, — ответил я, и они потащили чемодан Россета в купе.

— Крэбб, — кивнул им вслед Драко, увидев, как они силятся поднять тележку с чемоданом в вагон. Он уже прекрасно разбирался, что лучше поручать жёсткому и опасному Грегу, а что — добродушному Винсу.

Тот пошёл помогать. Вскоре они вернулись и сказали, что на всякий случай заняли ещё одно купе. На перроне стало многолюднее, мимо нас то и дело проходили ученики всех возрастов, одни или с родителями.

Прибытие Дианы я заметил сначала по реакции Теда — вспышку его ослепительной радости не смогла погасить даже моя безэмоциональность. Несмотря на то, что летом Нотт в перерывах между поездками навещал свою леди у родителей, а в поездках постоянно переговаривался с ней через парные зеркала, которые я подарил ему на прошлый день рождения, он скучал по ней. Диана шла по перрону от аппарационной площадки, лёгонькая и стройная, и счастливо улыбалась издали одному из нас. Её провожали мать и отец, несший её безразмерную сумку с вещами. А пожалуй, за лето она похорошела…

— Леди Гросмонт, лорд Гросмонт, — первым приветствовал их Нотт. — Моя леди, — он бережно приложился поцелуем к руке Дианы. Обниматься и лобызаться при встрече у нас не принято, это считается неприличным, но невесте можно было предложить руку, и Диана взяла его под локоть, придвинувшись чуть ближе, чем требовал этикет. Нотт был абсолютно счастлив — с ним была его леди и его сюзерен, а больше он ни в ком не нуждался. Он даже простил миру присутствие среди нас Россета.

Драко мгновенно позавидовал Теду, который в общении с Гросмонтами и выглядел, и держался образцово. Поэтому он чуть ли не рысцой пустился навстречу Гринграссам, когда они появились на перроне. К нам он подошёл под ручку с Асторией, чувствуя себя ужасно взрослым и высоко задирая нос. Пресыщенный родительской любовью, Драко не испытывал ни малейшей потребности в сердечных привязанностях, зато наличие красавицы-невесты полностью удовлетворяло его тщеславие.

Её старшая сестра Дафна, подошедшая с ними, всё еще не была помолвлена. Видно, у неё, как и у меня, не было другого выбора. Я поддерживал с ней беседу, пока не подошла Панси, а затем и Милли. До отправления оставалось минут пятнадцать, на перроне было настоящее столпотворение, мы не успевали приветствовать знакомых. В толпе я заметил невысокую аккуратную фигурку Ромильды, которую узнал издали по пышным тёмно-каштановым волосам. Ромильда пробиралась между людьми и всматривалась вперед, разыскивая кого-то, за ней шёл крупный подтянутый мужчина лет сорока, с багажной сумкой в одной руке и с большой клеткой в другой. Клетка была накрыта куском рыхлой тёмно-серой ткани.

Увидев нас, Ромильда просияла и заторопилась к нам.

— Папа, это мои школьные знакомые, — сказала она ему, поздоровавшись с нами. — А это мистер Вейн — мой папа.

Мистер Вейн, заведующий отделом живых мертвецов в Мунго, оказался добродушным оптимистично выглядящим здоровяком. Судя по взглядам, какими обменялись они с Ромильдой, она была нежно любимой папиной дочкой. Они и внешне были похожи — темноволосые, с тёмно-карими глазами и золотисто-смуглой кожей, с открытыми жизнерадостными лицами. Только у Ромильды были густые, чуть вьющиеся от природы волосы до плеч, а у её отца — короткая ровная стрижка. Видимо, под медицинскую шапочку.

— Добрый день, леди, джентльмены, — у него оказался мягкий, гулкий баритон. Идеальный голос для лекаря. Продолжения знакомства не подразумевалось, поэтому мы не стали представляться, ограничившись ответными приветствиями.

— Папа, клетку ему, это Гарри Поттер, — кивнула на меня Ромильда.

Мистер Вейн протянул мне клетку — да уж, у Ромильдиной тётки Живоглот отнюдь не голодал. Затем он отдал мне и сумку Ромильды, устремив на меня внимательный, оценивающий взгляд. Я её принял — без недоумения, естественного в случае, если девочка мне безразлична, но и без готовности угодить. Взял спокойно, словно проделывал это десятки раз на дню. Клетка была тяжёлой, и я поставил её рядом, а сумка, дорогая и всячески зачарованная, почти ничего не весила, её нетрудно было и подержать.

Вскоре раздался пронзительный гудок паровоза, сообщавший, что до отправления осталось пять минут. Мимо нас протрусили промокшие от дождя Уизли в полном составе — родители, трое взрослых сыновей, близнецы и Рональд — оставив после себя шлейф запахов пота и нестираной одежды. Мистер Вейн попрощался с нами, и наша компания стала загружаться в вагон. Я вошёл последним, чтобы не мешаться с клеткой, и попал в третье купе, откуда мне помахал Тед, уже сидевший там с Дианой.

Остальные два купе были уже заняты, мест едва хватило на всех. Драко ехал, как в цветнике, если не считать притулившегося у двери Грега — к его Астории присоединились Дафна, Панси и Ромильда. Впрочем, Ромильда вскоре перешла к нам проведать Живоглота, которого я выпустил из клетки на время поездки, а вместо неё туда подсел Забини, который чуть не опоздал на поезд и поначалу вскочил в первый попавшийся вагон. Октавия в этом году ехала не с подружками, она сидела через два купе от нас в компании брата и обоих Бойдов. Принадлежность к разным факультетам всё-таки сказывается на дружбе.

Едва мы разместились, поезд тронулся и повёз нас в Хогвартс. Мы проезжали через холмы, леса и равнины, где не было поселений маглов — трассу помогал прокладывать мой прадед, Джаред Поттер, отделивший одноколейку от магловского мира. Дождь шёл над всей Британией, пока мы ехали из Лондона в Шотландию. За стеклом было уныло, сыро и холодно, но наша тёплая компания не замечала этого. Мы ходили в соседние купе, чтобы обсудить чемпионат и рассказать о весёлом летнем времяпровождении, пили сливочное пиво и подъедали домашние лакомства, проигнорировав тележку со сладостями. Мы не жили ни враждой, ни местью, ни политикой — мы просто жили.

Нового декана у нас приняли с одобрительным любопытством. Вечером второго сентября Ранкорн собрал наш факультет для знакомства, на котором после обычных объявлений рассказал, какие люди учились и какие традиции преобладали на Слизерине в его годы. Мы в свою очередь рассказали ему, что и как теперь заведено у нас — разница была, хоть и небольшая. Выдержанный, доброжелательный, он составлял приятный контраст с нашим бывшим деканом, считавшим, что правильно отданный приказ должен цедиться сквозь зубы и сопровождаться угрозами. Всех тонкостей школьного распорядка Ранкорн еще не знал, но это было наименьшей проблемой. Мы уже знали распорядок, а старосты — своё дело.

После собрания Ранкорн сел разговаривать со старостами, а у нас наконец нашлось время обсудить первые школьные занятия. Нам с Тедом рассказать было нечего — вряд ли остальных заинтересует арифмантика — зато Винсу и Забини не терпелось поделиться впечатлениями. Сегодняшнее занятие по уходу за магическими животными проходило у них в зверинце, где они вволю насмотрелись на всякие порождения союза природы с магией.

— Представляете, сегодня мы учились кормить новорожденных соплохвостов, — сказал Винс. — То есть, совали им всё подряд, чтобы узнать, что они едят.

— Первый раз про таких слышу, — отозвался Тед, как самый начитанный из нас. — И что они едят?

— Пальцы наши, — Винс вздохнул. — И ещё кровь из них сосут. Это если самки, а самцы у них только жалятся.

— Женщины, они такие, — со знанием дела добавил Блейз. — Прежде этих соплохвостов и не было, их Хагрид вывел. Скрестил мантикору с огнекрабом.

— С огнекрабом — это как? — заинтересовался Тед. Мантикора, как известно, была очень большой, а у нас в зверинце держали мелких огнекрабов. Стоило им чуть-чуть подрасти, как их сразу пускали на декоративные чашки.

Винс подумал.

— Только если целиком… ну, огнекраба, — выразился он туманно, чтобы сидевшие с нами девчонки ничего не поняли.

— Ничего себе! — впечатлился Драко, который не был девчонкой и всё понял. — А зачем это Хагриду надо?

— Мы спрашивали у профессора Грабли-Планк. — Блейз неприлично усмехнулся. — Она сказала, что Хагрид в зверинце постоянно скрещивает всех со всеми, чтобы посмотреть, что из этого получится. Обычно от этого никаких последствий, а с соплохвостами вот получилось.

— Учёный… — понимающе протянул Тед. — Экспериментатор.

— Я так и думал, что все учёные — извращенцы, — согласился с ним Забини. — А Грейнджер, напротив, была от этих тварей в восторге. Всячески настаивала, что они, может быть, полезные.

— Это она назло тебе, — заговорил-таки молчаливый Грег. — Потому что ты при ней назвал Хагрида извращенцем, а соплохвостов — злобной никудышной дрянью.

— В следующий раз я при ней глизня поругаю — может, она его съест и отравится. — Забини откинулся на спинку дивана и прикрыл глаза. По его губам заскользила тонкая коварная улыбка.

— А у нас на прорицаниях Трелони сегодня сделала предсказание Лонгботтому, — воспользовалась наступившей паузой Дафна. — Сказала, что впереди у него трудные времена и что неприятности у него наступят раньше, чем он ожидает.

— Кто бы сомневался… — пробормотал я себе под нос. Дафна меня услышала.

— Гарри, ты опять не веришь в предсказания? — встрепенулась она, готовая накинуться на меня при любом возражении.

— Разве? — я лениво повернул голову к ней. — По-моему, я как раз согласился. Неприятности всегда приходят раньше времени — кроме тех, которые приходят вовремя. Это не прогноз, а житейское правило.

— А давай, я что-нибудь предскажу тебе, чтобы ты убедился! — вдруг воодушевилась она.

Я вспомнил, что Дафна предлагала мне то же самое в прошлом году, но тогда я отказался.

— А ты достаточно выучилась?

Она тоже вспомнила наш прошлогодний разговор и хихикнула.

— Только не говори мне опять, что ты боишься.

— Я и в тот раз не боялся, я тогда пошутил. Ладно, предскажи что-нибудь, если это недолго. А то отбой через час.

— Недолго… — Дафна с задумчивым видом вскинула глаза к потолку. — Кофейная гуща. Подойдёт?

— Я должен сам кофе сварить?

— Нет, достаточно, чтобы ты сам его выпил. Только как его сварить…

— Домовика попрошу — пойдёт?

— Давай.

Я прикрыл глаза и мысленно обратился к Фиби, чтобы заказать ей чашку классически приготовленного кофе. Когда я снова открыл их, вокруг стали собираться любопытные, привлечённые нашей затеей. По гостиной пронёсся шепоток вроде «Поттеру сейчас гадать будут», а народ всё равно бездельничал, поэтому подтянулся быстро. Через пару минут на журнальном столике рядом со мной появилась чашка кофе, остуженного так, чтобы я мог сразу его выпить.

— Задумай вопрос, затем не спеша выпей кофе и переверни чашку на блюдце, — скомандовала Дафна.

Я выпил кофе мелкими глотками и перевернул чашку. Несколько минут мы ждали, пока не стечёт кофейная гуща, затем Дафна взяла чашку и стала разглядывать получившиеся потёки. Задумалась. Нахмурилась.

— Знаешь, против тебя готовят заговор. — Я скептически посмотрел на неё. — Нет, правда, вот посмотри, здесь буква «й». Она как раз означает заговор. Стоит в дуге, что означает, что заговор готовит злой враг.

Дафна сунула чашку мне под нос. Я заглянул туда, осмотрел перепачканные гущей стенки. Закорючки как закорючки, и где она углядела эту букву?

— Дальше, — пробормотала она, снова уставившись в чашку. — Колокол. Он означает важную новость, которая… так, здесь рядом развилка, значит… эта новость заставит тебя принять неожиданное решение. Дальше гора, подъём — это препятствия на пути к цели. Гора крутая, но чёткая — ты справишься. И наконец орёл — это значит, что ты победишь в тяжёлой борьбе.

Дафна победоносно посмотрела на меня.

— Вот, Гарри, что тебе предстоит.

— Что заговор готовит злой враг… тебе не кажется, что это очевидно?

— Ничего подобного, Поттер! — она рассердилась и назвала меня по фамилии. — Друзья и родственники тоже могут готовить заговоры, знаешь ли. Гадание означает, что опасность будет от врага, а это сужает выбор.

— Ладно, здесь зачёт, — я примиряюще улыбнулся. — А остальное?

— Как только ты услышишь важную новость, ты сразу поймёшь и остальное. — Дафна вздёрнула хорошенький носик. — И тогда ты подойдёшь ко мне и скажешь: «Дафна, ты великая предсказательница, а я неправ». Договорились?

— Так и быть, скажу. Но это должна быть действительно важная новость, а не пустяк вроде отмены прогулки в Хогсмид. Что-нибудь наподобие объявления Тремудрого турнира.

— Гарри, ты это сам поймёшь. Когда предсказание сбывается, оно о себе сигналит.

Наш разговор слушали не менее полутора десятков слизеринцев, собравшихся поглазеть. Я встал с кресла, обвёл их взглядом.

— Леди и джентльмены, представление окончено. Небезызвестному вам Поттеру предсказано, что его ждут великие дела, а теперь всем спокойной ночи, — отвесив напоследок подчёркнуто-официальный прощальный поклон, я удалился в спальню, провожаемый в спину репликой Дафны:

— Ну до чего ж ты несерьёзный, Поттер!

Следующий день был субботним. Можно было поспать подольше, но я не привык, поэтому встал как обычно. Теда уже не было, а на тумбочке лежало письмо от Лонгботтома, в котором тот приглашал меня встретиться и поговорить сегодня после завтрака, на западной террасе. Я уничтожил записку с помощью Эванеско, попытался прикинуть, что могло понадобиться Невиллу, но ничего не придумал. Ладно, на месте разберусь.

На завтраке присутствовала от силы половина слизеринцев, за остальными столами тоже было негусто. Впрочем, Уизли были на месте и каждый ел за троих. От них не отставала Грейнджер, точно так же давясь и набивая еду за обе щёки. Рядом с ней сидел Невилл. Он поймал мой взгляд и едва заметно кивнул, я ответил ему тем же. Преподаватели во главе с Дамблдором были на завтраке в полном составе, включая нового профессора ЗоТИ, который сверлил меня взглядом, пока я шёл к столу. Я посмотрел на него в ответ, не то чтобы пристально, но и не таясь. Грюм, похоже, хотел убедиться, что я заметил его взгляд — добившись своего, он положил себе на тарелку что-то мясное и смачно отхлебнул из фляжки.

С утра нажирается. Дегенерат.

Из Большого зала я отправился сразу на западную террасу. Лонгботтом пришёл вскоре за мной, на этот раз его ничто не задержало.

— Гермиона пошла в библиотеку, а Рон сейчас с братьями, — сказал он, когда я поинтересовался, заметил ли кто его уход. — Они опять что-то задумали.

— Близнецы?

— И Гермиона тоже. Вчера она весь день ничего не ела и всё допытывалась у меня, почему я ем.

— А почему ты не должен есть? — удивился я. — Я не сказал бы, что тебе нужно худеть. Прежде — да, но сейчас ты выглядишь нормально.

— Это она из-за домовых эльфов. Говорит, что они у нас рабы и что мы здесь пользуемся рабским трудом. А она не хочет пользоваться рабским трудом. Ну, и не хочет, чтобы я им пользовался.

— Что это её вдруг озарило на четвёртом году учёбы?

— Вот и Джордж у неё то же самое спросил. А она говорит, что прежде об этом не задумывалась, а теперь задумалась. Она на чемпионате видела, как Крауч на свою домовичку накричал, и тогда до неё дошло, что домовые эльфы порабощены, а с рабством надо бороться.

Я вспомнил, как Крауч кричал на Винки, хотя обижать домовиков у нас — против родового кодекса. Он явно был не в себе и, похоже, боялся, что она о чём-то проболтается.

— Лонгботтом, ты же чистокровный и знаешь, как у нас с домовиками на самом деле. Почему ты ей не объяснил?

— Я пытался. Но она или не слушает, или не верит, или говорит, что я ничего не понимаю, потому что меня так воспитали. Вчера она только и делала, что мне в рот смотрела и каждым куском попрекала — сама-то голодная была — а сегодня с утра сказала, что, так и быть, поест, потому что ей нужна работоспособность ради этих же эльфов. Теперь она в библиотеке, даже про меня забыла. Поттер, она там что-то про эльфов ищет.

— Какая же она всё-таки… — я поморщился, — …инициативная. Боюсь, от неё будут проблемы.

— От неё уже… — Невилл устало вздохнул и покрутил головой.

Это были его личные проблемы. Пока.

— Ты меня за этим позвал? Предупредить?

— Нет, Поттер, я хотел поблагодарить тебя, — с неловкостью сказал он. — За совет про родителей. Это вправду оказалось не Круцио. На каникулах я поговорил с бабушкой и сказал ей, что знающие люди посоветовали показать родителей зарубежным специалистам по ментальной коррекции. Я думал, бабушка меня слушать не станет, а она, наоборот, ухватилась за это. Всё выяснила, списалась со шведской клиникой, забрала родителей домой, а когда там подготовили палату, мы переправили их туда. Мы прожили в Швеции весь месяц до начала сентября, чтобы рядом быть, ну ты понимаешь…

Чем дальше Невилл говорил, тем больше он нервничал и запинался, судорожно тиская свои пальцы.

— Ну и как? — подбодрил его я. — Что сказали врачи?

— Сказали, что если бы мы сразу направили родителей на лечение, удалось бы восстановить их память полностью, а сейчас у них закрепились неверные ментальные связи. Поэтому восстановят только рассудок, а память — сколько получится. Обещали, что калеками родители не будут и что провалы в памяти не помешают им жить нормально. Ведь люди и так забывают прошлое, пока живут. Их начали лечить почти сразу, и уже через неделю мой отец узнал бабушку. Мне не велели говорить, что я их сын, пока они не утвердятся в рассудке, поэтому они считают меня дальним родственником.

— Значит, твои родители скоро поправятся? Поздравляю.

Невилл неуверенно улыбнулся и закивал.

— Поправятся, хоть и не скоро. Когда мы уезжали сюда, нам сказали, что понадобится ещё несколько коррекций и длительный период реабилитации. Это полгода или год в клинике, а затем они смогут жить самостоятельно. Смогут ли они опять работать, врачи не уверены, но я всё равно очень рад. Бабушка отправила меня в Хогвартс, а сама туда вернулась. Будет писать, как и что.

— Рад за вас. А жабу она тебе простила?

— Поругала, что я ей сразу про неудачу с Тревором не сказал — хотя я думал, хуже будет. А как ей скажешь, Поттер, ведь она такая строгая. Помнишь Снейпа в её одежде — мне тогда было совсем не до смеха, не такая у меня бабушка, чтобы это было смешно. Богарт тогда испугался чужого смеха, не моего. Но теперь… после Швеции… теперь я знаю, что я ей дороже Тревора. И, может, даже дороже моей магии, за которую она меня столько бранила.

Такая вот бабушка, у которой внук безусловно уверен, что безмозглая жаба или старая отцовская палочка ей дороже, чем он. Что для неё он — никчёмный придаток к выроненной чашке или случайно порванным штанам, которые и являются настоящей ценностью, в отличие от него. И если бы не чрезвычайное событие, он прожил бы с этим убеждением всю жизнь. Строгая, бережливая бабушка…

Может, и неплохо, что у меня нет никого из близких родственников. Дурсли не в счёт. Уже не в счёт.

— Значит, жизнь налаживается? — я выдал жизнеутверждающую улыбку.

— Дома — да, — подтвердил Невилл.

Точно, здесь у него новый декан. Даже если не считать всего остального.

— Ну как там у вас Снейп? — полюбопытствовал я.

Лонгботтом сразу поскучнел.

— Как на зельеварении. Вчера на собрании он сказал, что на наши баллы за учёбу он и в страшном сне надеяться не будет, а квиддича в этом году нет. Значит, если с кого-то из нас снимут баллы за нарушение дисциплины, он займётся этим несчастным лично. Когда Снейп говорил о школьном распорядке, я отвлёкся — думал, это для первокурсников, я-то распорядок знаю — так он мгновенно заметил и прицепился ко мне. Сказал, что у меня всё летит мимо ушей и что я такой же мямля и подкаблучник, как мой отец. — Он со вздохом добавил: — И что мне никогда не стать хорошим зельеваром. Я, в общем-то, никогда и не собирался.

Я хмыкнул.

— Не могу себе представить, как близнецы Уизли станут обходиться без нарушений дисциплины.

— А они не станут. В этом году они притащили кучу каких-то подозрительных конфеток и угощают ими всех подряд. Натали МакДональд вчера уже попадала в больничку, потому что взяла у них помадку, от которой обросла жёлтыми перьями. Она первокурсница, не знает еще, что у них брать ничего нельзя. Мадам Помфри их отругала, а они только похлопали глазами, переглянулись и сказали, что над нейтрализатором еще надо работать. Снейп для них — прямой вызов, раз он что-то запретил, они обязательно это сделают.

— Да уж, весело живёте. Что-нибудь ещё, Лонгботтом?

— Нет, я только поблагодарить хотел. Ну, и пообщаться, у нас народ такой, что с ними не поговоришь. Любое моё слово для них — только повод, как они говорят, приколоться. Ты хоть нормально слушаешь… — Невилл безнадёжно махнул рукой.

— Забей, они того не стоят.

— Если и так, всё равно никого больше нет.

— А чего ты хотел — на Гриффиндоре-то? Тебе надо было на Хаффлпафф, там народ простой и дружелюбный.

— Вот и Шляпа говорила то же самое. А я упёрся и сказал, что не сойду с табуретки, пока она не отправит меня на тот же факультет, что и моих родителей. Ради их памяти.

Я сказал бы на это, что память памятью, а жизнь жизнью, и что одно не должно вредить другому. Но такие слова говорятся вовремя, поэтому я промолчал.

— Ладно, Поттер, я пойду, — сказал он. — Спасибо. За всё.

— Пустяки, не за что.

Мы разошлись по своим делам. Внеклассных заданий нам еще не задали, поэтому большую часть дня я провёл, штудируя магловские учебники за соответствующий год — магловская математика была хорошим подспорьем к нашей арифмантике, а физика к астрономии. Знания своей прошлой личности по хогвартским дисциплинам я обновил еще у Малфоев, перелистав только что купленные учебники. Всё-таки хорошо, что в прежней жизни я был отличником.

Вечером я по традиции заглянул к Филчу. Принёс конфет, попил с ним чаю, помог переправить в кладовки доставленные за день продукты. Карта всё еще была у него — видно, все, кто мог её хватиться, считали, что она у меня — и очень облегчала старику ловлю нарушителей. Тед с Дианой появились только к ужину, чтобы показаться ненадолго и снова исчезнуть. Драко, неописуемо довольный, весь вечер просидел в гостиной в окружении восхищённых слушательниц, рассказывая о своей поездке по странам Европы.

Обычно, если близнецы что-то задумывали, на следующий день об этом узнавали все. На этот раз получилось наоборот — затея близнецов оставалась неизвестной, зато о затее Гермионы узнал весь Хогвартс. Когда мы в воскресенье пошли на обед, у входа в Большой зал мы увидели Грейнджер, расположившуюся в коридоре на стуле. Она восседала там с видом председателя Визенгамота, выносящего обвинительный приговор, по бокам от неё стояли Лонгботтом и Уизли. Первый был с пером и пергаментом, второй — с консервной банкой в руках. Около них столпилось несколько учеников, разглядывавших что-то у Грейнджер на коленях. Рональд стоял ближе всех к нам, и Драко мгновенно прицепился к нему.

— Уизли! — воскликнул он, уставясь на банку. — Ты всё-таки вышел побираться! Я знал, я знал, что это случится!

Рональд, и без того красный, побагровел так, что сравнялся цветом со своим бордовым свитером-самовязкой.

— Не твоё дело, Малфой! — огрызнулся он. — Проваливай отсюда!

— Ты, Уизли, этот коридор еще не купил, чтобы гнать меня отсюда. Продолжай, может, к вечеру тебе накидают столько, что ты сможешь купить один камень от этого коридора. Честно, Уизли, я проникся, мне даже кната для тебя не жалко.

Драко демонстративно полез в карман школьной мантии. Я тем временем пытался догадаться, для чего эта троица устроилась в коридоре. Рональд набычился и, обнаружив, что консервная банка мешает махать кулаками, сунул её Гермионе, говорившей что-то ученикам.

— Что?! — встрепенулась она, машинально принимая банку — и увидела нас. — Рон! Стой!

Тот не слишком-то охотно, но подчинился. Драться с Грегом и Винсом было себе дороже, хотя честь семьи вроде как требовала этого.

— Рон, кулаки — это не метод, — громко и поучающе сказала Гермиона. — Наше оружие — это убеждение и пропаганда. Малфой, не мешай Рону. Он, в отличие от тебя, сознательный и занимается общественной работой.

— Сознательный он наш… — Драко вдруг заметил на её груди значок и неверяще вгляделся в него. — ГАВНЭ? Самокритично, Грейнджер.

— Ты о чём? — Гермиона проследила его взгляд. — Малфой, это не ГАВНЭ, а Г-А-В-Н-Э. Это название организации.

— Я и говорю — ГАВНЭ. Организация для гр… маглорожденных, так ведь?

— Нет, Малфой, это то, чего тебе не понять, — сердито сказала она. — Это Гражданская Ассоциация Восстановления Независимости Эльфов. Или ГАВНЭ.

— Я так и подумал, что хорошее дело этим словом не назовут. Грейнджер, а почему восстановление? Ты хоть знаешь, что домовики никогда не жили сами по себе?

— Да, знаю. И это потому, что вы поработили их! Я была в библиотеке и провела тщательное расследование. Порабощение домовых эльфов продолжалось веками и никто ничего не делал, чтобы освободить их! Не могу поверить, как такое могло случиться.

Малфой закатил глаза к потолку и утомлённо вздохнул.

— Грейнджер. Наши традиции складывались веками и их, знаешь ли, не дураки создавали. А ты вчера только вылезла из своей Мугляндии и почему-то воображаешь, что разбираешься в них лучше всех.

Лицо Гермионы вспыхнуло румянцем возмущения.

— Это у вас не традиции, а пережитки прошлого! А такие, как ты, Малфой — это угнетатели невинных и беззащитных! Здесь, в Хогвартсе, до сих пор используется рабский труд, и это как будто в порядке вещей!

Драко посмотрел на меня, словно бы призывая в свидетели.

— Поттер, теперь видишь, как безнадёжны эти маглокровки? Этой голове поможет только хорошая гильотина, а ведь она считается самой умной в Хогвартсе. Может, хоть ты объяснишь ей, а то она всех доймёт.

Столпившиеся вокруг ученики разом уставились на меня, словно я собрался показывать фокусы.

— Малфой, ну почему я?

— Если у тебя не получится, то у остальных и подавно.

Гермиона переводила сердитый взгляд с меня на Малфоя и обратно, чего-то дожидаясь.

— Поттер, как ты можешь защищать эти пережитки?! — прорвало её наконец. — Ты же у людей рос!

— Пережитки, говоришь? — я отчуждённо посмотрел на неё, на коробку с какой-то пёстрой мелочью у неё на коленях. — А что ты предлагаешь взамен?

— Как что? — вскинулась она. — Во-первых, всем эльфам нужно немедленно дать одежду, чтобы они стали свободными. Во-вторых, нужно начать платить им зарплату и назначить отпуска и выходные. В-третьих… ну, и равные права с волшебниками, конечно.

— Места в Визенгамоте, — подсказал Драко под начавшиеся смешки. Оказывается, магловские телепередачи, которые мы видели летом, не пролетели мимо его ушей. — Квоту на министерские должности. И называть их не домовиками, а колдунами альтернативного происхождения.

— Ну вот, ты и сам всё знаешь. — Гермиона одобрительно заулыбалась, затем спохватилась. — Значит, ты все знаешь и всё равно остаёшься рабовладельцем?! Ты продолжаешь пользоваться рабским трудом?!

— Грейнджер, он не претендует на лавры освободителя, а ты претендуешь и всё равно пользуешься трудом домовиков, — напомнил я. — Тебе не кажется, что это некрасиво?

Она упрямо вздёрнула подбородок.

— Я считаю, что все мы должны отказаться от рабского труда эльфов. Если все мы откажемся от него, Министерство узнает и будет вынуждено отреагировать. Я знаю, так всегда делается.

— Может, для начала члены твоего ГАВНЭ подадут пример остальным? Сколько их у тебя, кстати?

— Нас пока трое, но мы будем агитировать и очень скоро наберём ещё. Вот значки, я буду вручать их членам после того, как они сдадут мне взносы. По два сикля в месяц, на выпуск листовок. Да, нужно вписать в наш устав требование отказа от эксплуатации домовых эльфов, — она повернула голову к Лонгботтому. — Невилл, запиши. Он у нас — секретарь организации, а Рон — казначей.

Грейнджер продолжала расхваливать свою организацию, не замечая общего настроения, а толпа вокруг развлекалась бесплатным шоу.

— Кто-нибудь хочет вступить в ГАВНЭ? — предложила она наконец. — Поттер, ты хочешь?

— Нет, но я могу помочь твоему ГАВНЭ с соблюдением пункта устава отказа от труда домовиков.

— Не домовиков, а домовых эльфов, Поттер! Неужели так трудно запомнить? Да, я хочу, чтобы ты помог с соблюдением отказа — чтобы никто не говорил о нас, что мы всё равно пользуемся рабским трудом.

— Что ж, ты этого пожелала, — даже если я подвёл её к идее об отказе, ей следовало быть осмотрительнее. Я произнёс негромко — для окружающих, хотя мог бы позвать и мысленно: — Фиби!

Несколько секунд спустя передо мной выскочила домовичка в хогвартском табарде, как всегда, опрятная и деловитая.

— Мистер Поттер, Фиби здесь, — прозвенел её тонкий голосок.

— Фиби, это мисс Грейнджер, — я кивнул на Гермиону. — Она требует, чтобы всем вам дали одежду.

Уши домовички упали на плечи, глаза обморочно закатились. Надо было как-то помягче сказать, ведь для них это равносильно смертному приговору. Но Фиби превозмогла себя — видимо, страх за общину пересилил дурноту — и в ужасе уставилась на меня.

— За что, милорд? — пробормотала она, не помня себя.

— Фиби, успокойся, я не позволю причинить вам вред, — поспешил сказать я. — Мисс Грейнджер очень настойчивая, поэтому мне пришлось вызвать тебя. Попытайся объяснить ей, что для вас лучше.

— Мисс Грейнджер! — Фиби подступила к ней вплотную, сжав руки в кулачки. — Плохая, совсем плохая, гадкая мисс Грейнджер!!!

— Как плохая? — Гермиона растерялась. — Я же для вас… ради вас…

— Не надо ради нас! — выкрикнула домовичка. — Мисс Грейнджер нам никто! Почему мисс Грейнджер хочет всё у нас отнять?!

— Нет, Фиби, ты всё не так поняла. Я не хочу ничего у вас отнимать — напротив, я хочу вам всё дать. Я хочу, чтобы у вас было всё — свобода, деньги, гражданские права! Я хочу, чтобы вы жили как люди!

— Но эльфы — не люди, мисс Грейнджер! У эльфов есть всё, когда у них есть хозяйская магия! У эльфов нет ничего, когда её нет!

— Вы просто не понимаете, — терпеливо сказала Гермиона. — Вас веками порабощают, вас веками оболванивают, вам отказывают в элементарных человеческих правах. Вы не понимаете, насколько вы угнетены, а я стараюсь для вас, для вашего блага. Когда у вас всё изменится, вы увидите, что я была права.

— Эльфам не нужны человеческие вещи, — сердито ответила Фиби. — Эльфам нужна хозяйская магия. У мисс Грейнджер её нет. Мисс Грейнджер ничего не может дать эльфам. Мисс Грейнджер гадкая бесполезная грязнокровка, она хочет погубить эльфов.

Мало кто здесь мог предположить, что хогвартские домовики не только знают такие слова, но и применяют по назначению. Гермиона ошарашенно замолчала, затем всё-таки решила, что на убогих разумом не обижаются.

— Фиби, я всё тебе объясню, и ты всё поймёшь. Чистокровные волшебники держат вас в нищете и невежестве, они не дают вам должного образования и не разрешают пользоваться палочками. А это несправедливо, Фиби.

— Эльфам не нужны палочки, им нужна только хозяйская магия, — буркнула домовичка. — Мистер Поттер, мисс Грейнджер совсем не слушает Фиби. Она только себя слушает.

— Надо было попытаться, — сказал я. — Фиби, мисс Грейнджер не хочет пользоваться трудом вашей общины. Она создала организацию, которая борется за то, чтобы эльфам дали одежду, и настаивает, чтобы члены этой организации обслуживали себя сами.

— Гадкая грязнокровка, — отозвалась Фиби, для которой подобный отказ был угрозой благополучию общины.

— Поэтому, Фиби, скажи общине, чтобы никто из ваших ничего не делал для учеников, которые входят в организацию мисс Грейнджер. Брать еду из общих блюд они могут, но остальное пусть делают для себя сами. Вы узнаете их по таким значкам, — я указал на значок Гермионы. — На кухню и в подсобки их не пускайте, в случае претензий посылайте ко мне. Свободна.

Фиби с энтузиазмом кивнула и исчезла. Гермиона недоверчиво посмотрела на меня — хоть я и выполнил её требование, она подозревала, что в этом был какой-то непонятный ей подвох.

— Грейнджер, в озере полно гриндилоу. Создай ещё одну организацию, за то, чтобы они жили как люди — на суше и в тепле, — посоветовал я.

— Хороший совет, Поттер! — восхитился Драко, полностью отловивший его подтекст. — Может, они её утопят.

Гермиона проигнорировала наши слова, как неуместные и не совпадающие с её представлениями о правильном. Деловито оглядев толпу учеников, к этому времени прилично выросшую, она провозгласила:

— Кто ещё здесь за свободу домовых эльфов? Кто хочет вступить в ГАВНЭ?

Народ переглянулся и стал разбегаться по делам.

После ужина Тед опять куда-то запропал. Впрочем, я точно знал, куда именно и с кем именно, и с немалой долей уверенности догадывался, зачем именно. Он почти перестал отрабатывать на мне свои штучки по отъёму заботы и внимания — то ли повзрослел, то ли практикует их на Диане. Во всяком случае, если он ставил целью приучить меня считаться с его мнением и чувствами, он своего добился. Теперь я обязательно их прогнозировал и по возможности учитывал.

Перед сном я вызвал Фиби, чтобы выпросить её, не перестарался ли я с бойкотом членов ГАВНЭ. Домовичка выскочила передо мной совершенно несчастная, с виновато поникшими ушами и с огромным ожогом на щеке.

— Фиби? — встревожился я. — У вас что-то случилось на кухне?

— На кухне всё хорошо, мистер Поттер. Там ничего не случилось.

— Тогда откуда у тебя это? — я кивнул на ожог.

— Фиби очень виновата, мистер Поттер. Фиби много лет не наказывала себя, но теперь Фиби заслужила наказание. Фиби должна была наказать себя.

Я неверяще посмотрел на домовичку. Видно, я чего-то еще не понимал в этих существах, потому что считал, что наказывают себя только отдельные бестолковые особи. В здешней общине умница Фиби была чем-то вроде заместителя старейшины и пользовалась огромным авторитетом среди остальных домовиков. Даже если она в чём-то ошиблась, неужели обязательно было травмировать себя?

— Фиби, зачем так строго? Ты очень хороший и полезный эльф, и я уверен, что ты не заслужила такое суровое наказание.

— Фиби нарушила приказ мистера Поттера, — грустно ответила она. — Фиби при всех назвала его милордом.

— Так ты обожгла себе щёку из-за этого?! Но у тебя была причина — ты была очень расстроена словами Грейнджер.

— Причина — не оправдание, мистер Поттер. Фиби должна была лучше владеть собой.

— Но зачем жечь себе щёку, если ты могла просто извиниться? Ты меня давно знаешь, я тебя напрасно не обижу.

— Когда эльф делает плохо, у него болит вот здесь. — Фиби стукнула себя кулачком в область сердца. — Эльф делает себе больно, чтобы убрать боль отсюда. Если здесь её накопится слишком много, эльф может умереть. Поэтому, если вина велика, нужно делать раны. Глупый эльф ранит руку или ногу, а Фиби умная, она ранит лицо. Руки и ноги нужны Фиби, чтобы быть полезным эльфом.

Только теперь я понял, почему маги никогда не запрещают домовикам наказывать себя. Но лечить-то их можно?

— Фиби, ты уже наказала себя. Может, залечим твой ожог, чтобы он поскорее зажил? Давай, я попрошу заживляющее зелье у мадам Помфри.

— Нет, не надо, мистер Поттер. Вина Фиби еще болит. В Хогвартсе сильная магия, у Фиби всё само заживёт, когда придёт время.

Я сообразил, что лучшей помощью будет уговорить чувствительную совесть домовички.

— Фиби, ты нанесла мне мало вреда. Если ты один раз случайно назвала меня милордом, ты еще не проболталась. Одни ученики подумают, что это потому, что я потомок Годрика Гриффиндора, а другие не разбираются в титуловании. Постарайся как можно реже оговариваться, но если это иногда случится, то ничего страшного.

Домовичка мгновенно приободрилась. Её уши поднялись кверху, глаза ожили и заблестели, а жуткого вида ожог стал затягиваться у меня на глазах.

— Фиби постарается, мистер Поттер.

Я собирался уточнить у неё, что домовики делают для учеников, потому что среди этих дел могли оказаться и невыполнимые в условиях Хогвартса, наподобие приготовления пищи. Но после того, как я увидел Фиби в таком жалком состоянии, первым у меня возник другой вопрос.

— Фиби, а домовики должны наказывать себя за то, что не обслуживают Грейнджер и её последователей? Ведь услуги домовых эльфов прописаны в уставе школы.

— Нет, не должны, мистер Поттер. Эльфы не нарушают устав, потому что приказы Лорда выше устава.

— Кого ещё она завербовала в своё ГАВНЭ?

— Никого, мистер Поттер. Со значками ходят только мистер Лонгботтом и мистер Рональд Уизли.

— Что вы делаете для учеников?

— Эльфы готовят еду, моют посуду, застилают постели, делают уборку в общежитиях, стирают одежду, кормят питомцев, приносят почту из совятни.

— Понятно. Если у кого-то из членов ГАВНЭ есть питомцы, кормите. Вы что-нибудь у них уже бойкотировали?

— Мисс Грейнджер, мистер Уизли и мистер Лонгботтом оставили немытую посуду после ужина, — сообщила домовичка. — Согласно вашему приказу эльфы не стали мыть её.

— Посуда осталась в Большом зале? — не хотелось бы, чтобы грязные тарелки привлекли внимание преподавателей.

— Нет, её убрали в кухню, а завтра её выставят им немытую.

— Хорошо, Фиби. Если кто-то из них станет жаловаться вам, разъясните, что вы будете его обслуживать, когда он откажется от членства. Кроме мисс Грейнджер — её отсылайте ко мне. Всё понятно?

— Да, мистер Поттер.

Пока мы разговаривали, ожог полностью исчез с личика Фиби. Даже следа не осталось.

На следующее утро все трое членов ГАВНЭ во главе с Грейнджер понесли мыть свои вчерашние тарелки под хихиканье всего Большого зала. Смеялись даже грифы, а особенно веселились близнецы Уизли, воспринявшие это как великолепную шутку в своём стиле. Рональда хватило ненадолго — уже за обедом он публично отрёкся от ГАВНЭ и вернул значок Гермионе, после чего его посуда мгновенно стала чистой. Невилл пока терпел, его неумение говорить «нет» оказывало ему дурную услугу. Гермиона всячески подбадривала своего единственного последователя и говорила, что теперь он научится многим полезным вещам, в отличие от здешних белоручек. Говорила она громко, на публику, поэтому её слышал весь Большой зал, в том числе и мы. Наскоро пообедав, она с Невиллом снова встала в коридоре агитировать.

Не прошло и недели с начала учебного года, как у Слизерина прорисовалась проблема. Снейп стал мстить нашему факультету так же неутомимо, мелочно и злобно, как на первых курсах он цеплялся ко мне. Он перестал снимать баллы с грифов, зато они посыпались с нас — хорошо зная свой бывший факультет, Снейп был вполне осведомлен, где и на чём нас ловить. Не привычный к здешним манипуляциям дисциплинарными взысканиями, Ранкорн очень скоро обнаружил, что его факультет неуклонно сползает на последнее место, и собрал внеочередное собрание, на котором вплотную ознакомился с некоторыми неприглядными сторонами директорской политики. После полутора часов бурных обсуждений мы единодушно признали, что качать права и бороться за баллы в таких условиях бессмысленно, и приняли решение не обращать внимания на межфакультетский счёт. Злоупотреблять этим решением у нас было некому, потому что всех любителей хулиганства ради хулиганства Шляпа отправляла в Гриффиндор.

Прежде расписание занятий составляла МакГонаголл. Она занимала должность заместителя директора — то есть, львиную долю своих обязанностей Дамблдор переваливал именно на неё. Теперь её не было в Хогвартсе, поэтому нам поставили прошлогоднее расписание четвёртого курса, что означало совместные занятия с грифами по зельеварению и ЗоТИ. Первое занятие по зельеварению прошло как обычно, если не считать того, что баллы летели не с грифов, а с нас, а преподавание ЗоТИ ожидалось непохожим на предыдущее. Ровно настолько, насколько полусумасшедший отставной аврор, искалеченный душой и телом и подвинувшийся на привычке держать и не пущать, отличался от совестливого оборотня, самовлюблённого фанфарона и одержимого духом злого чёрного колдуна.

Придя на ЗоТИ, мы обнаружили, что все грифы уже сидят там с предвкушающими лицами и с учебниками наготове. Видно, кто-то что-то наплёл им про нового преподавателя. Вскоре из коридора донесся клацающий стук протеза, и в дверях появился Грюм.

— Эти ваши книжки можете убрать, — пророкотал он, подходя к преподавательскому столу. — Они вам не понадобятся.

Грифы завозились, убирая учебники. Наверняка они попались на очередную шуточку близнецов Уизли. Грюм раскрыл журнал, откинул седую гриву с обезображенного шрамами лица и стал вызывать учеников по фамилиям. Его уцелевший глаз не отрывался от строчек, а волшебный осматривал класс подобно локатору, останавливаясь на каждом вызванном.

— Превосходно, — сказал он, закончив перекличку. — Насколько мне известно, обращение с тёмными волшебными существами вы изучали в прошлом году. Но вы изрядно отстали — совсем ничего не знаете — по части тёмных проклятий. Это и будет темой нашего учебного года, в течение которого я буду преподавать у вас.

— Как, разве вы у нас не насовсем?! — выпалил Уизли.

Волшебный глаз уставился на Уизли. Грюм улыбнулся — должен заметить, зрелище не для слабонервных. Рональд вздрогнул, но затем догадался о назначении преподавательского оскала. По его лицу разлилось несказанное облегчение.

— Сын Артура Уизли, так? — опознал его Грюм. Рыжие волосы, неряшливый вид и задиристо-идиотское выражение лица Рональда не оставляли никаких шансов на ошибку. — Нет, я здесь всего на год — возраст, здоровье… Дамблдор попросил меня об одолжении, надо было срочно подыскать кого-то из наших, — его волшебный глаз повернулся в сторону, на которой сидели мы. — А за год мы с ним подберём кого-нибудь ещё.

Он издал хриплый смешок и удостоил класс взглядом другого, уцелевшего глаза.

— А теперь — к делу. Согласно распоряжению Министерства, я должен научить вас только контрзаклинаниям. Но бесполезно учить вас им, если вы не знаете самих заклинаний. Их должны вам давать только на шестом курсе, но мы с Дамблдором считаем, что чем раньше вы ознакомитесь с ними, тем лучше. Нельзя же учить вас защищаться от того, чего вы совсем не знаете. Враги не станут церемониться с вами, поэтому вы должны быть готовы. Помните — постоянная бдительность!

Грюм выдержал паузу, чтобы все прониклись его последним восклицанием, и продолжил:

— Итак, кто из вас знает, какие заклинания являются непростительными?

Вот, значит, чему он собрался нас учить. Что ж, я не отказался бы узнать контрзаклинание от Авады. Да и от Круцио тоже.

Кое-кто из грифов поднял руки, в том числе Уизли и Грейнджер. Грюм ткнул пальцем в Рональда.

— Э-э… — неуверенно начал тот. — Папа что-то говорил мне о заклинании подчинения…

Он прикидывается или вправду ничего не знает о непростительных?

— Всё правильно. — Грюм одобрительно кивнул. — После Первой Магической это заклинание доставило много неприятностей Министерству. Нашлось достаточно Пожирателей, которые сослались на него, чтобы избавиться от заслуженного наказания.

Его волшебный глаз остановился на Малфое, туда же уставился и другой. Все головы повернулись по направлению взгляда преподавателя. На лице Драко застыло холодное и надменное выражение, точь-в-точь как у отца. Винс нахмурился, в глазах Грега зажёгся ледяной огонёк. Грюм удовлетворённо отвернулся и полез в тумбочку преподавательского стола. Извлекши стеклянную банку с тремя мелкими акромантулами, он выставил её на стол и выловил оттуда одного из пауков.

Грюм показал акромантула классу, затем направил на него палочку и пробормотал: «Империо». Паук спустился по паутине с его ладони на стол и стал выделывать акробатические номера, затем встал на задние лапы и исполнил чечётку.

Грифы засмеялись.

— Профессиональный контроль, — шепнул мне Тед. Он был прав — это человеку хватило бы сказать «пляши чечётку», а у паука нужно было контролировать каждое движение. Такое мастерство достигалось только очень большой практикой.

— По-вашему, смешно?! — рыкнул Грюм, оставив паука. — А если бы это сделали с вами? Я мог бы заставить его полезть в огонь или в воду, залезть любому из вас в глотку!

Да, заимперенный акромантул — это уже боевое применение.

— Тем не менее, заклинанию подчинения можно противостоять, хотя это требует настоящей силы духа, которая есть не у каждого. Лучше избегайте ситуаций, в которых вы можете попасть под Империо. Постоянная бдительность!!!

Он кинул паука обратно в банку.

— Кто может назвать другие непростительные заклинания?

Руку вытянула Грейнджер — кто же ещё? Впрочем, вслед за ней поднялась и рука Лонгботтома. Обычно тот решался вызваться только на гербалистике, которую знал лучше всех на курсе.

— Да? — кивнул на него Грюм.

— Круцио, — тихо, но отчётливо произнёс Невилл.

— Что ты о нём знаешь?

И тут Невилл удивил всех, кроме меня, подробно выложив всё, что ему известно про пыточное заклинание. Грюм тоже был удивлён.

— Откуда ты столько знаешь о Круцио… как тебя там?

— Лонгботтом, сэр. Согласно заключению лекарей Святого Мунго, от этого заклинания пострадали мои родители. Поэтому я… интересовался.

— Понятно, — буркнул Грюм. — Садись. А теперь я продемонстрирую его в действии.

Он выловил из банка паука, поместил на стол и указал на него палочкой:

— Энгоржио. Круцио.

Паук, увеличившийся в несколько раз, перевернулся на спину и стал извиваться от боли. Потянулись мгновения, во время которых Уизли сделал попытку спрятаться за своим столом и выглядывал поверх его края. Паук корчился, дети смотрели на него, как завороженные. Лонгботтом весь побелел и болезненно сморщился. Неприятно было всем, разве только Грег наблюдал происходящее с анатомическим любопытством.

— Перестаньте же! — вскричала наконец Грейнджер.

Грюм отменил оба заклинания и отправил обратно в банку акромантула, уменьшившегося до первоначальных размеров.

— Так… — оглядел он класс. — Кто мне назовёт последнее непростительное?

Побледневшая Грейнджер снова подняла руку, на этот раз едва заметно дрожащую. Нервы нервами, но баллы превыше всего.

— Слушаю, — повернулся к ней Грюм.

— Авада Кедавра, — прошептала она.

— Именно, — лицо Грюма перекосилось в отталкивающем выражении, означавшем у него улыбку. — Да. Последнее и самое ужасное.

В силу магловского воспитания я никогда не понимал, что такого ужасного в Аваде. Пистолет гораздо хуже. Грюм вынул на стол следующего акромантула, направил на него палочку и проревел:

— Авада Кедавра!

Ядовито-зелёный луч вырвался из палочки и упёрся в паука. Тот ожидаемо сдох.

— Вот так, — хладнокровно сказал Грюм. — И никакого контрзаклинания, защититься от Авады нельзя. Её пережил только один человек, и он сейчас сидит передо мной, — он, а вместе с ним и весь класс, уставился на меня. — Авада Кедавра требует огромной колдовской силы. Даже если все вы направите на меня палочки и скажете это заклинание, самое большее, у меня пойдёт кровь из носа.

— Я бы так не зарекался… — сквозь зубы прошипел Драко, сидевший за моей спиной. Грюм предпочёл его не услышать.

— Но я здесь не для того, чтобы обучать вас этому заклинанию, а для того, чтобы предупредить вас, — продолжал он, не сводя с меня обоих глаз, обычно живших каждый своей жизнью. — Вы должны знать всё, вплоть до самого худшего. Постоянная бдительность!!!

Класс уже был на взводе после демонстрации непростительных, поэтому от его рёва всех подбросило на месте. Кроме нас с Тедом, потому что я оставался невозмутимым, а Тед рядом со мной не боялся ничего. Хотя я заметил, что наблюдать за пыткой паука мне было неприятно. Не потому, что жалко акромантула — мне было неприятно видеть старого урода, самозбвенно мучающего живое существо.

— Вопросы есть? — обратился Грюм к классу. Запуганные ученики косились друг на друга и всячески старались выглядеть незаметными.

— У меня есть, — сказал я.

Отставной аврор посмотрел на меня с плохо скрываемым изумлением, словно я сделал нечто такое, чего он не ожидал.

— Ну? — кивнул он мне.

— Почему все считают, что я пережил именно Аваду? Разве она оставляет шрам в виде молнии?

Грюм не сводил с меня глаз, на его лице отобразилось нечто вроде задумчивости.

— Потому что Авада отразилась от тебя в Вольдеморта и развоплотила его, — сообщил он после некоторого размышления.

Ответ феноменальный. Грюм вообще сколько-нибудь понял, о чём я спросил его? Или не захотел понимать?

— Но я никогда не слышал, чтобы Авада развоплощала. Это ментальное заклинание, отделяющее душу от тела, которое остаётся целым и невредимым. Мои родители были убиты Авадой и их тела остались на месте. Никаких молний на лбах у них не было. Да и пример у нас перед глазами демонстрирует именно это, — я указал на дохлого акромантула, всё еще лежащего на преподавательском столе.

Грюм издал сухое осуждающее хмыканье. Посмотрел на акромантула, затем снова на меня.

— Авада была отражённой, поэтому сработала необычно, — пояснил он мне терпеливо, как маленькому. — Так сказал Дамблдор, а он в этих вещах разбирается.

— Но если в меня попала обычная Авада, с чего бы на мне она сработала необычно?

— А с того… с того, что это не твоего ума дело, Поттер. На то есть причины, которые нельзя разглашать и о которых известно только посвящённым. Другие вопросы имеются?

Так, он не только знает о пророчестве, но и верит в него. Значит, до его рассудка не достучаться, потому что тот сдался уже тогда, когда его потеснила вера.

— Имеются, сэр.

— Что там у тебя ещё? — с очевидным недовольством выговорил он.

— Почему вы не сказали, что от Авады можно защититься любым твёрдым предметом подходящей толщины и размера?

— Я добавлю это, когда класс будет записывать за мной под диктовку. Вы еще дети и ваше дело — не подставляться под непростительные.

— Кстати, а почему они называются непростительными?

— Потому что это очень злые и тёмные заклинания. Чтобы исполнить их, колдун должен развивать и укреплять в себе самые дурные качества человеческой натуры. Он должен упиваться насилием над личностью, наслаждаться болью других существ и с удовольствием отнимать у них жизнь. Способность к непростительным напрямую зависит от жестокости и испорченности их исполнителя.

— Вы хотите сказать, что у добропорядочного колдуна они не получатся?

Грюм проследил мой устремлённый на паука взгляд и понял намёк.

— Я не добропорядочный колдун — я аврор, — рыкнул он. — Это моя работа, Поттер. Все взяли перья и пергамент, сейчас будем записывать, что вы услышали сегодня о непростительных. И чтобы к следующему занятию выучили всё назубок — у нас будет практика.

Я плохо представлял себе, как будет выглядеть практика по Круцио и Аваде. Значит, Грюм имел в виду Империо. Способность противостоять заклинанию подчинения напрямую зависела от ментальной защиты мага, поэтому подготовка к практике заключалась не столько в заучивании наизусть лекции старого аврора, сколько в тренировке окклюменции. Согласно методическим пособиям, окклюменции рекомендовали обучать с пятнадцати лет по той же причине, что и заклинанию патронуса — считалось, что до этого возраста у детей не хватает концентрации внимания. Как и в любом правиле, здесь бывали исключения, но в целом так оно и было. В нашей компании, например, окклюменцией владели только мы с Тедом, а Драко с парнями еще и не начинали осваивать её.

После ЗоТИ у нас была первая лекция по истории магии, которую читали сразу для всего курса. На этот раз никто не спал, потому что профессор Норма Ранкорн, обнаружившая, что нам слишком много рассказывали о гоблинах и слишком мало обо всём остальном, начала учебный год с краткого обзора истории других нечеловеческих рас магического мира. Рассказывала она чрезвычайно интересно, а в конце занятия дала список дополнительной литературы для желающих углублённо ознакомиться с темой.

Несмотря на то, что в Хогвартсе пока еще ничто не напоминало о предстоящем Тремудром турнире, многие ученики жили его ожиданием. Это мы летом целый месяц разъезжали по Европе, но такая возможность была не у всех. Для учеников из небогатых семей турнир был приятным шансом поближе познакомиться с иностранцами, а кое-кто не сбрасывал со счётов и славу победителя турнира с прилагающейся к ней тысячей галеонов. По школе ходили слухи, что близнецы Уизли придумали, как обойти возрастное ограничение и принять участие в отборе кандидатов — предупреждение о повышенной смертности чемпионов было для них пустым звуком и пережитком далёкого Средневековья.

Предстоящая практика по ЗоТИ очень встревожила Малфоя, который тоже без труда вычислил, что Грюм будет практиковать Империо на учениках. За годы учёбы в Хогвартсе Драко выслушал немало подколок от грифов по поводу своего отца, Тёмного Лорда и заклинания подчинения, поэтому его буквально корчило от мысли, что он окажется заимперенным на глазах у грифов. Он давно знал, что мы с Тедом освоили окклюменцию, но, будучи неусидчивым и непредусмотрительным, даже и не подумал обучаться ей сам. Вечером после ЗоТИ Драко насел на меня и потребовал, чтобы я немедленно научил его защищать рассудок.

Не знаю, чему он надеялся выучиться за несколько дней, оставшиеся до следующего занятия по ЗоТИ. Раньше надо было об этом думать — так я ему и сказал. Малфой не умел надолго сосредотачиваться на чём-то одном, тогда как способность к концентрации и удержанию внимания на объекте была основой окклюменции. Все эти воображаемые каменные стены, озёрные глади, чёрные болота и прочие защитные ментальные конструкции были только опорой для сосредоточения, хотя достаточно было бы ни о чём не думать и не ловиться на стимуляцию ассоциаций во время легилиментной атаки.

Но Драко не отставал, и мне пришлось начать учить его, предупредив, что скорого результата не будет. Окклюментом он был никаким, но это по крайней мере успокоило его. На всякий случай я рассказал слизеринцам, что у маглов есть похожая техника — гипноз, применяемый маглорожденными сквибами, о существовании которых догадались Грег с Винсом — и что подчинить с помощью гипноза можно только некоторых маглов, хотя ни у кого из них нет окклюментной подготовки. Сопротивление гипнозу у них зависело от склада личности — маглы, склонные следовать авторитетам и некритически воспринимать информацию, были более подвержены внушению, и наоборот. Было весьма вероятно, что это правило относилось и к Империо.

За истекшие годы Малфой повзрослел достаточно, чтобы научиться уважать своих вассалов. Может, Крэбб с Гойлом и не вели беседы о прекрасном, но они были сильны, преданы сюзерену и обладали практичностью и житейской мудростью, которые нередко бывали полезнее любой эстетики. Перед следующим ЗоТИ он счёл необходимым предупредить их:

— Помните, вы обязаны подчиняться только моим приказам. И больше ничьим.

Грег и Винс согласно закивали. В Теде я был уверен, поэтому не стал предупреждать его. Когда мы пришли в класс, я заметил, что грифы тоже нервничают — возможность быть заимперенными радовала их ничуть не больше, чем слизеринцев. Все они явились на урок заранее и непривычно тихо просидели на местах до прихода Грюма.

Как и в прошлый раз, профессор ЗоТИ известил о себе клацанием протеза по каменному коридору. В начале занятия он объявил, что наложит Империо на каждого, чтобы ученики могли ощутить действие заклинания и прикинуть, как сопротивляться ему.

— Но, профессор… вы же сами говорили, что это незаконно… — не утерпела высунуться Грейнджер.

— Дамблдор пожелал, чтобы ученики прочувствовали Империо на себе, — снизошёл до пояснения Грюм, сверля её уцелевшим глазом. Его волшебный глаз в это время вовсю гулял по аудитории. — Впрочем, если ты такая ревностная сторонница законности, я не настаиваю на твоём присутствии на уроке. Дверь вон там.

Он указал корявым пальцем на дверь. Гермиона покраснела и невнятно пробормотала, что она не имела в виду, что хочет уйти.

— Тогда, девочка, для чего ты сказала это? — неприязненно поинтересовался Грюм. — Хотела унизить преподавателя или показать, что ты умнее его?

Она уткнула взгляд в стол перед собой и покраснела ещё гуще.

— Извините, профессор…

— Вот с тебя я и начну. Как тебя там?

— Грейнджер.

— Выходи сюда, Грейнджер. — Грюм указал палочкой на свободное пространство перед преподавательским столом. — Империо!!!

Ученики подпрыгнули на местах. И чего он всё время так орёт свои заклинания?

— Давай-ка, Грейнджер, станцуй нам что-нибудь, — приказал он.

Гермиона неуклюже затопталась на месте. Танцевать она не умела. По следующему приказу Грюма она спела классу детскую песенку, продемонстрировавшую полное отсутствие у неё музыкального слуха. Грюм даже разочарованно крякнул:

— Я думал, все девочки это умеют.

— А мы и умеем, — возмутилась с места Лаванда Браун. — Это же Грейнджер!

— Ладно, ты и покажешь. Иди сюда.

Он снял Империо с Гермионы и наложил на Лаванду. По его команде та запела популярную в этом сезоне песню «Ведьма на прогулке» и закружилась под неё в танце. Голос у неё был приятный и двигалась она грациозно. Грюм с довольным видом заулыбался. За Браун последовала Патил, затем была вызвана Милли, показавшая себя очень неплохо с точки зрения вокала и отвратительно с точки зрения противостояния подчинению. Наконец Империо подверглась Дафна, и на ней профессор впервые потерпел поражение. Гринграсс встряхнула красиво уложенной причёской, словно избавляясь от наваждения, и глянула Грюму в лицо.

— Я. Не. Танцую. Где попало. И. Перед. Кем попало, — с вызовом выговорила она.

В хриплом смешке профессора прозвучала странная смесь одобрения с осуждением.

— Садись, Гринграсс. — Грюм воззрился на класс, дожидаясь полной тишины. — Вы только что убедились на её примере, что заклинанию подчинения можно противостоять. Старшекурсники-слизеринцы у меня показывают неплохие результаты, и хотел бы я, чтобы гриффиндорцы были не хуже. Но для девочки твоего возраста это отлично, просто отлично. Скажи, Гринграсс, как у тебя получилось преодолеть Империо?

– «Вы», и «мисс Гринграсс», — бешеной гадюкой прошипела Дафна. — Я уже ответила, что не делаю того, чего не считаю нужным делать. Пока я в силах сопротивляться всяким позорным приказам, я буду сопротивляться.

— Вы слышали, — обратился он к классу. — Гринграсс считает позорным подчиниться мне и выполнять мои приказы. С одной стороны, это кое-что говорит об её воспитании, с другой — именно это помогло ей преодолеть заклинание. Так, девочки у нас уже попробовались, а теперь, пареньки, очередь за вами.

Дафна мазнула по нему взглядом — словно плюнула. Грюм уставился на грифов, выбирая следующего подопытного.

— Вот ты, парень — вставай и иди сюда.

Это был Дин Томас, которого Грюм заставил прыгать по классу и распевать национальный британский гимн. За ним последовал Симус Финнеган, который стал прыгать по классу и распевать национальный ирландский гимн. Затем настала очередь Рональда Уизли, который попрыгал по классу, изображая зайчика и распевая песенку про лесных зверюшек. Затем Невилл Лонгботтом стал исполнять армейскую последовательность «лечь-отжаться-встать», пока не выбился из сил — это случилось на пятом отжимании. Следующим пошёл отжиматься Забини, сумевший-таки оказать некоторое сопротивление — Грюму пришлось повторить приказ несколько раз, пока мулат не подчинился. Нечто похожее получилось и с Винсом, который пытался сопротивляться, но в конце концов сдался.

С Грегом вышло совсем по-другому. Сначала он, как и Забини с Крэббом, пытался сопротивляться, но наконец сдался и пошёл выполнять приказ. Вдруг он начал материться — хорошо так, экспрессивно и образно, аж все девчонки покраснели, съёжились и зажали уши — и остановился на полпути, извергая такие выражения, что даже Грюм заслушался. Когда Империо, уподобившись стыдливой девице, не выдержало потока брани и развеялось, Грег замолчал.

— Кхм… — Грюм хрипло прокашлялся. — Как ты до этого додумался, парень?

— А никак, — растерянно ответил Гойл. Похоже, он и сам хотел бы знать, как его пробило на такое. — Само получилось.

— Да тебе, парень, прямая дорога в авроры… — Грюм явно запамятовал, что перед ним слизеринец.

— А чего я там забыл?

По классу пронеслось хихиканье. Оно усиливалось, пока не перешло в громовой хохот. С самого начала урока все сидели в напряжении, да и предстать в унизительном положении перед классом было немалым испытанием для нервов, поэтому смех оказался необходимой разрядкой. Остановить его было невозможно, оставалось только дождаться, пока ученики не выдохнутся сами. Грюм крутил головой, хмыкал, кряхтел, прокашливался, но не вмешивался, пережидая ситуацию.

Было очевидно, что он оставлял нас с Драко на сладкое. Сейчас предполагалась очередь Драко, но, встретившись с яростным взглядом Малфоя, профессор вдруг надумал проявить благоразумие. Зато моя безмятежная физиономия не внушила Грюму никаких дурных предчувствий, и его волшебный глаз остановился на мне.

— Поттер, — сказал он. Класс затих, словно на него наложили Силенцио.

— Да, — отозвался я.

— Выйди сюда, к столу.

Когда я остановился у преподавательского стола, Грюм направил на меня палочку:

— Империо!!!

Я поморщился от рёва профессора. А ведь он, наверное, глуховат.

Ничего не случилось. Я готов был сопротивляться ментальному внушению, но сопротивляться было нечему. Я вопросительно посмотрел на Грюма.

— Отжимайся, Поттер.

— А Империо где?

Профессор снова направил на меня палочку и проревел ещё громче:

— Империо!!!

Мы уставились друг на друга. По выражению моего лица Грюм догадался, что заклинание снова не подействовало.

— Громкость произнесения заклинания не влияет на его исполнение, — процитировал я фразу из первой главы учебника по чарам за первый курс.

Мы оба подозрительно посмотрели на его палочку, затем снова друг на друга.

— И что это значит, Поттер? — озадаченно спросил Грюм. Я тоже пребывал в недоумении.

— Ну, если от меня даже Авада отразилась…

— Точно. Это значит, Поттер, что непростительные на тебя не действуют.

Грюм успокоился — в его мировоззрении всё стало на свои места. А класс, похоже, только что повысил меня с Мальчика-Который-Выжил до Мальчика-Который-Выживет-Где-Угодно. Хорошо им всем, а как быть мне?

Драко был трудным учеником.

Нет, защитную картинку он визуализировал легко. Мгновенно, достоверно и с мельчайшими подробностями. Проблемы начинались, когда от него требовалось удерживать её в памяти. Он был способен к сосредоточению на ней в течение нескольких секунд, а затем непременно забывался, отвлекался на что-то другое и при малейшей неудаче начинал истерить и обвинять меня, что я его нарочно сбиваю. Любой на моём месте давным-давно мечтал бы удавить этого непоседу. Я спокойно и терпеливо раз за разом повторял одно и то же, подбадривал упавшего духом Малфоя — и всё повторялось снова.

Несмотря на капризный и заносчивый нрав, Драко не был ни упорным, ни независимым. Он любил полагаться на других: во мнении и взглядах — на родителей, в защите — на Грега с Винсом, в учёбе — на меня с Тедом. Он искренне не понимал, зачем что-то делать самому, когда это можно поручить кому-то ещё. Родовым наследием Малфоев была способность находить подход к людям и чувствовать их слабые струны, а это означало умение не только с лёгкостью задобрить и подружиться, но и мгновенно вывести из себя. К сожалению, второй стороной родового таланта избалованный жизнью Драко пользовался гораздо чаще, чем первой. Его подвижная психика естественным образом подстраивалась к поведению других людей, и от этого он был уязвим для заклинания подчинения.

Я делал это заведомо провальное дело и ждал, когда до Малфоя дойдёт, что наилучшей его стратегией будет избегать ситуаций, в которых можно попасть под Империо. Его хватило на две с половиной недели — целая вечность для его неусидчивости — а затем профессор Грюм перешёл к отражению проклятий, и Драко с облегчением забросил занятия окклюменцией. Трудно сказать, кто из нас больше обрадовался этому, но я поставил бы на себя.

Не успел я перевести дух после занятий с Малфоем, как возникла другая проблема, занявшая всё моё свободное время до конца сентября. Началась она, когда я после ужина сидел в библиотеке и писал обзор по рунным сочетаниям. От работы меня отвлекло громкое и отчаянное мяуканье около моей ноги. Я взглянул туда и увидел миссис Норрис, которая вцепилась зубами в нижний край моей робы и потянула меня за собой.

Следящая не подняла бы панику из-за пустяка, и я поспешил за ней. Она неслась так, словно за ней гналась стая инферналов, я бежал следом, стараясь не думать, как это выглядит со стороны. Впрочем, по пути нам никто не встретился, потому что сразу от библиотеки кошка свернула в такие закоулки, о которых знал мало кто из учеников. Я уже достаточно изучил систему хогвартских переходов, чтобы определить, что она ведёт меня кратчайшим путём к хозяйственным помещениям школы. Мы почти добежали туда, когда за очередным поворотом я увидел Филча.

Он безжизненно лежал в коридоре, около его головы расползалась небольшая лужица крови. В первое мгновение мне показалось, что старик мёртв, но кошка кинулась к нему, оскальзываясь на лапках, и стала лизать ему лицо. Перейдя на магическое зрение, я убедился, что Филч жив, хотя и без сознания. Его энергетические структуры выглядели опасно тусклыми, на голове и в верхней части ноги темнели участки повреждений. Как завхоз сумел расшибиться, я понял, когда подбежал ближе и чуть не растянулся рядом с ним. На пол было наложено заклинание скользкой поверхности.

Попятившись со скользкого участка, я оттащил старика Левиозой из зоны заклинания и остановил кровь, еще текущую из рассеченной брови. Кроме того, Филч сломал при падении бедро — кости у стариков хрупкие. Там, где школьник вскочит и пойдёт дальше, потирая синяки, пожилой человек может стать калекой на всю оставшуюся жизнь. Я зафиксировал ногу Филча заклинанием первой помощи при переломах и потащил старика в больничку.

Сдав бесчувственного завхоза на руки мадам Помфри, я пошёл искать Флитвика — маленький полугоблин показался мне наиболее подходящим, чтобы освидетельствовать место падения Филча. Наскоро введя равенкловского декана в курс дела, я привёл его в коридор, где оставалась лужица крови и еще не выдохшееся заклинание. Флитвик превзошёл мои ожидания, обрушив на зачарованную зону поток аналитических заклинаний, в большинстве для меня незнакомых. Закончив осмотр места происшествия, он сказал, что поскольку заклинание на полу еще работает, у него получилось снять магограмму, пригодную для резонансного сопоставления. Мы этого не проходили, но из прошлой жизни я знал, что метод резонансного сопоставления позволяет с неплохой вероятностью определить палочку, которой сделано заклинание. Стопроцентного результата он не даёт, но в расследованиях считается обоснованием для применения Веритасерума.

Я вернулся в библиотеку к брошенным учебникам, а Флитвик отправился к Дамблдору. Дописывая обзор, я вдруг обнаружил, что меня преследует неприятное сосущее ощущение, которого я никогда еще не замечал за собой. Нечто вроде забытого и несделанного, тихо и настойчиво напоминающее, что это нужно, просто необходимо пойти и сделать.

Но у меня не было забытого и несделанного. Я не имел привычки откладывать на будущее то, что мог сделать сейчас. В моей памяти всё было расписано заранее, в том числе и сроки выполнения дел, мне не составляло труда вовремя вспомнить и сделать их. Но это было нечто безадресное, не связанное ни с каким делом.

Перебирая недавние события, я наткнулся на происшествие с Филчем. Да, это было оно — но почему? Я сделал всё, что мог, и так быстро и качественно, как мог. Мне не в чем было себя упрекнуть, остальное от меня не зависело. Не зависело, и поэтому должно было исчезнуть из моей головы до тех пор, пока не придёт время вернуться к нему снова. Но оно почему-то не отпускало меня, не хотело отпускать.

Я… переживал? Я страдал из-за старика, лежащего в больничке?

Этого не должно было быть. Но это было.

Подчинившись новому для себя ощущению, перед отбоем я зашёл к мадам Помфри узнать о самочувствии Филча. Травма головы оказалась тяжёлой, завхоз еще не пришёл в сознание. Я ничего не мог с этим сделать, но мне было не по себе. И как только с этим живут люди?

Наутро в школе устроили расследование. У входа в Большой зал стоял Флитвик и проверял палочку каждого ученика, пришедшего на завтрак. В процессе проверки выяснилось, что заклинание предположительно было сделано палочкой одного из близнецов Уизли. Поскольку о травме Филча не объявляли, ничего не подозревающие близнецы признались, что один из них наложил скользкое заклинание на пол в коридоре, когда они убегали от завхоза. Оказывается, они повадились таскать ингредиенты из кладовок, и старик застиг их за кражей.

Разгневанный Флитвик потребовал исключения близнецов из школы, но Дамблдор, как всегда, смягчил ситуацию, сказав, что ничего непоправимого не случилось и что дети, конечно же, не хотели ничего плохого, они просто не подумали о последствиях. Дети, которым оставалось полгода до совершеннолетия, похлопали наглыми бесстыжими глазами и охотно подтвердили, что они не хотели ничего плохого.

— Ну вот видите, профессор, — сказал Дамблдор Флитвику, и близнецы в который раз были прощены. В качестве дисциплинарного взыскания с них сняли по сотне баллов — совсем пустяк за такое опасное безобразие, Гриффиндор даже не ушёл в минус. Я не умел ненавидеть, но меня посетило предчувствие, что скоро научусь.

Филч пришёл в себя только к вечеру. Он был в возрасте, он был сквибом, поэтому магическая медицина плохо помогала ему. Старик обрадовался мне и стал благодарить меня — оказывается, мадам Помфри сказала, что если бы я притащил его в медпункт минут на десять позже, всё могло бы кончиться гораздо хуже. На несколько дней он здесь застрял и теперь сильно беспокоился об оставленном без присмотра хозяйстве. Комната Филча была не заперта, при его отсутствии из кладовок не тащил только ленивый, к тому же сейчас было время ежегодных сельскохозяйственных закупок и каждый пропущенный день дорого обходился школьному бюджету.

Я проникся необходимостью и вызвался в свободное от учёбы время побыть завхозом. Филч успел коротко проинструктировать меня до возвращения мадам Помфри, и я отправился на вверенный участок. Прогнав пару крутившихся поблизости подозрительных личностей, я проверил кладовки и надёжно запер их заклинанием, переписал товары в комнате доставки и разнёс по местам, затем пошёл в комнату Филча и стал разбираться с хозяйственными бумагами.

В хогвартской отчётности царил беспримерный бардак. Филч тут был не виноват, проблема заключалась в самой постановке дела. Как говаривал некогда Вернон Дурсль, директор предприятия всегда садится в тюрьму вместе с бухгалтером — так вот, бухгалтера в Хогвартсе не было. Немалое школьное хозяйство обходилось без лица, ответственного за финансы, учёт и контроль — и, судя по состоянию накладных и расписок, без учёта и контроля тоже. Оно укладывалось в выделяемые суммы от дотации до дотации, а куда и на что шли эти деньги, не интересовало никого. Видимо, поэтому на зельеварении у учеников не было защитной униформы, а на метловождении школа обходилась допотопными Чистомётами, которым двадцать лет как место было на свалке.

Всё время, пока Филч лечился под опёкой мадам Помфри, я выполнял его дела и наводил порядок в его бумагах. Разложил по папкам и подписал их, подсчитал и свёл в ведомости всё, что требовалось подсчитать. Заказал, принял и разместил на хранение огромное количество картошки, капусты, моркови, муки, всевозможных круп и мясных туш для прокормления трёх с половиной сотен обитателей Хогвартса, и это не считая питомцев и обитателей зоопарка, не говоря уже о мелких поставках. К концу месяца я тихо охреневал — неужели со всем этим хозяйством годами справлялся один сквиб? Наш завхоз давным-давно заслужил золотую статую в полный рост.

Когда Филч выздоровел и приступил к своим обязанностям, я не стал делиться с ним ни впечатлениями, ни выводами. Просто принял их к сведению.

К хеллоуинскому празднику в ГАВНЭ осталась одна Грейнджер. Лонгботтом не умел говорить «нет», но сообразил, что должны существовать обходные пути и что некий Поттер наверняка их знает. Он списался со мной насчёт встречи, на которой я посоветовал ему написать об этой истории бабушке. Разумеется, Августа Лонгботтом категорически запретила внуку вступать в подобные организации, и Невилл с чистой совестью покинул ГАВНЭ. Мало того, она прислала ему книгу о домовиках и велела дать её почитать магловской активистке.

В книге открытым текстом говорилось, что домовые эльфы для жизни используют родовую магию людей и что без неё они быстро старятся и умирают — то есть, люди фактически оплачивают их труд своей магией. Но на Гермиону это не подействовало, она ни в какую не понимала, как это можно платить за работу не деньгами. Она вернула Невиллу книгу, сердито сказав, что это реакционный труд, написанный поработителями. По словам Лонгботтома, точно такие же претензии у неё возникли и к «Истории Хогвартса», в которой не обнаружилось ничего о порабощении домовиков.

Ещё он рассказал мне, что Гермиона вяжет одежду и пытается раздать её домовикам, чтобы этим освободить их. Её лохматую умную голову ни разу не побеспокоила мысль о том, что символическая выдача одежды — это часть ритуала отлучения домового эльфа от рода, который может провести только кто-то из членов рода. Об этом тоже прямо говорилось в книге, как и о том, что изгнание домовика из рода — крайняя мера и что незаслуженное наказание домовиков наносит ущерб родовой магии, но эти сведения, слишком чуждые для маглокровки, так и остались для неё слепым пятном.

Гермиону не обескуражило, что хогвартские эльфы ничего не брали у неё и отказывались разговаривать с ней. Отчаявшись всучить домовикам свои изделия, она стала раскладывать их по гриффиндорской гостиной, надеясь, что эльфы нечаянно возьмут их в руки и освободятся. Вязаные вещички ничем не грозили домовикам, но те рассердились на её подлянку и подослали ко мне Фиби за разрешением не прибираться у грифов. Я разрешил, понадеявшись, что грифы сами возьмутся за вразумление Грейнджер, когда обнаружат, что у них в гостиной стало грязно. Но пока они были слишком взбудоражены предстоящим прибытием иностранцев, чтобы возмущаться из-за какой-то там чистоты.

Делегации Шармбатона и Дурмстранга приезжали в воскресенье накануне Хеллоуина. Незадолго до их прибытия деканы вывели нас из Хогвартса и расставили в торжественном построении перед парадной лестницей. Было около шести вечера, смеркалось. Погода выдалась ясная, осенний холод пробирал бы до костей, если бы не согревающее заклинание. Французы явились вовремя, ровно в шесть над рядами учеников разнёсся голос Дамблдора:

— Ага! Если не ошибаюсь, приближается делегация от Шармбатона!

Все завертели головами по сторонам, но ничего не обнаружили, пока кто-то не воскликнул: «Вон там!». Оказывается, смотреть нужно было вверх. Оттуда спускалась бледно-голубая карета впечатляющих размеров, которую тащила по небу дюжина золотистых пегасов величиной со слона. Карета совершила жёсткую посадку прямо перед нами, перепугав младшекурсников в первом ряду. Огромная дверь летающего дома распахнулась, и оттуда выскочил мальчик в бледно-голубой робе того же оттенка, что и карета. Мальчик откинул лестницу кареты, и по её ступеням величаво спустилась огромная женщина в чёрных шелках. Она была ростом с Хагрида, но, в отличие от него, выглядела культурной и ухоженной. У неё была оливковая кожа, большие чёрные глаза и нос с заметной горбинкой.

Дамблдор, принарядившийся сегодня в санта-клаусовскую робу пронзительно-лилового цвета с золотыми звёздами, громко зааплодировал, подавая пример ученикам. Те тоже захлопали в ладоши. Женщина приветственно улыбнулась нашему строю и направилась к директору, протягивая ему руку для поцелуя. Ему даже не пришлось наклоняться к ручке этой особы, потому что его голова находилась как раз на уровне её пояса.

— Моя дорогая мадам Максим, добро пожаловать в Хогвартс! — произнёс он, задравши к ней голову.

— Дабль-дог, — ответила она сверху вниз глубоким голосом, — Надеюсь, ви в добрьом здравии?

Наш директор выглядел не лучше, чем старый сморчок, поэтому её вопрос мог расцениваться не только как формальная вежливость.

— Я в превосходной форме, уверяю вас, — ответил Дамблдор.

Пока они обменивались любезностями, все изумлённо разглядывали полувеликаншу — в том числе и мы, слизеринцы. Её можно было назвать даже красивой, а как выглядят великаны, мы знали. Значит, лицом она была вылитый отец. Воистину было достойно изумления, насколько эксцентричным был этот красавчик.

— Хотел бы я так же непринуждённо называть директора дважды собакой, и чтобы мне ничего за это не было… — мечтательно протянул Драко.

Вслед за директрисой из кареты вышло около дюжины учеников — преимущественно девушек, среди которых затесались трое-четверо парней. Одетые в летние шёлковые голубые робы, без верхних мантий, они мгновенно замёрзли до дрожи и пытались спастись от холода, кутаясь в свои шёлковые шарфики. Я еще допустил бы, что в Шармбатоне никогда не слышали ни о смене сезонов, ни о прогнозе погоды, но заклинание обогрева там могли бы и знать. Это у них претенденты в чемпионы или кто? Что-то мельчают лягушатники.

Получив от Дамблдора заверения, что в Хогвартсе найдётся кому присмотреть за её пегасами, шармбатонская директриса под предводительством мадам Спраут повела своих озябших подопечных в замок. Мы по-прежнему стояли торжественным строем, ожидая прибытия болгар.

Вскоре появились и они. Их корабль, реально претендующий на первый приз за лучшую модель «Летучего Голландца», медленно всплыл из глубин нашего озера и приблизился к берегу. До нас донёсся всплеск брошенного якоря и глухой удар спущенного на берег трапа.

От болгар приехал с десяток парней и пара девушек, все как один высокие, крепкие и мускулистые, наподобие наших Винса с Грегом. Было очевидно, что из физических нагрузок они практикуют не только движения палочкой. Медвежьи шубы, предусмотрительно надетые перед выходом, добавляли им осанистости и внушительности. Их директор Игорь Каркаров — высокий и тощий щёголь с сильной сединой в чёрной бородке-эспаньолке — был одет в дорогую, с изморозью, бобровую шубу.

— Дамблдор! — вскричал он издали, подходя по склону. — Так вот почему вы намекнули, что перед трансгрессией корабля по вашим координатам всем нужно войти в каюты и загерметизироваться! Это из-за вашей шуточки мы опоздали к сроку!

— Я подумал, что если вы всплывёте из глубин, это произведёт впечатление на моих учеников. — Дамблдор хихикнул, словно девица от щекотки.

— О моих учениках вы, разумеется, не подумали. И почему я не удивлён?

Каркаров говорил на нашем языке свободно и почти без акцента. Благодаря Малфою-старшему нам было известно, что в школьные годы будущий директор Дурмстранга перевёлся оттуда в Хогвартс на два старших курса и был распределён на Слизерин, а по окончании учёбы устроился на работу в нашем Министерстве, в Отделе Тайн. Учился он тремя курсами раньше Люциуса, поэтому они знали друг друга со школы. В Хогвартсе Каркаров познакомился со сторонниками Вольдеморта и примкнул к ним. По словам опекуна, он был вроде Снейпа — не принадлежал к идейным противникам грязной крови и промагловских воззрений, а искал выгоды. Поэтому, как и Снейп, он предал сподвижников при первом же серьёзном ущемлении своих интересов. Люциус до сих пор не мог простить Каркарову, что тот выдал властям Августа Руквуда, своего коллегу из Отдела Тайн и магического опекуна Драко, благополучно избежавшего волны арестов после исчезновения Вольдеморта.

— Но ничего же страшного не случилось, мистер Каркаров, — добродушно отозвался Дамблдор. — Я уверен, это маленькое приключение понравилось вашим питомцам — вижу, они у вас очень мужественные молодые люди.

— Ладно уж, прощаю ради праздничка. — Каркаров обеими руками потряс его ладонь и посмотрел поверх наших голов на замок. — Старый добрый Хогвартс, давненько я здесь не был…

Молодые люди в медвежьих шубах тем временем подтянулись к своему директору и тоже с восхищением разглядывали замок.

— Не может быть!!! — донеслось со стороны грифов. Все повернулись на голос, как раз, чтобы увидеть, как Рональд Уизли тычет пальцем в сторону одного из болгар. — Невилл, смотри, это же Крум, Виктор Крум!!!

— О боже, Рон, это всего лишь квиддичный игрок, — разнёсся в наступившей тишине голос Гермионы.

— Гермиона, да ты что, это же один из лучших ловцов в мире! — до Рональда еще не дошло, что они с Грейнджер оказались в центре всеобщего внимания. — Я и представления не имел, что он еще учится в школе!

А прочитать в любом спортивном буклете биографические данные одного из лучших ловцов мира ему, видать, религия не позволяла. Хотя что с рыжего взять, это же Уизли. Заметив наконец, что все на него смотрят, включая болгар и отечески улыбающегося Дамблдора, Рональд испуганно заткнулся, а общее внимание переместилось на Виктора Крума. Несколько гриффиндорок стали рыться по карманам в поисках того, чем и на чём можно поставить автограф.

— Ну надо же… — с высокомерным презрением бросила в их сторону Грейнджер.

— Давайте пройдём в Большой зал, — радушно предложил Каркарову наш директор. — У нас там будет собрание… кхм… знакомство, объявления всякие, открытие турнира — ну ты сам знаешь, Игорь… но сначала праздничный ужин. Я учёл твоё пожелание, размещайтесь за слизеринским столом. А шармбатонцы будут сидеть за столом Равенкло, там тоже много свободных мест.

Оба директора направились в замок, ученики потянулись за ними — сначала гости, а затем и весь наш строй. Когда болгары проходили мимо, Драко окликнул своего кумира:

— Мистер Крум?

Тот оглянулся на голос. Привычно хмурое лицо знаменитого ловца посветлело.

— Мистер Малфой? — Крум был искренне рад увидеть здесь знакомую и дружелюбную персону. Его спутники тоже остановились, он перекинулся с ними несколькими фразами на своём языке, и они пошли дальше.

— Я слышал, ваша делегация будет сидеть за нашим столом, — сказал ему Драко. — Я со Слизерина.

— Директор хорошо отзывался о вашем факультете, — Крум скупо улыбнулся — чувствовалось, что улыбаться он не привык. — Он сказал, что на Слизерине лучше всего. Он учился там, когда был школьником.

— Да, отец говорил, что мистер Каркаров учился у нас в Хогвартсе, — сдержанно подтвердил Драко, потому что тема была щекотливая. — Идёмте, а то отстанем.

Действительно, последние ученики уже миновали нас. Мы впятером и Крум замкнули процессию.

— Мы приехали сюда на весь учебный год, нам нужно будет учиться. У вас другой язык, другая программа, поэтому нам нужно место для самостоятельной практики. Не хотелось бы терять целый год, — медленно подбирая слова, сообщил Крум, пока мы поднимались по парадной лестнице. — Еще мне нужно тренироваться. Четыре раза в неделю хотя бы. Чтобы не потерять форму. Директор сказал, что в Хогвартсе есть стадион.

— Да, стадион тут есть, — без энтузиазма подтвердил Драко, который был не в восторге от хогвартского стадиона. — Надеюсь, ваш директор договорится с нашим и они обеспечат вам классы и тренировки. А с кем вы собираетесь летать?

— Среди наших есть неплохие квиддичисты, мы сможем тренироваться командой. Но будет лучше, если у нас будет спарринг-команда. Или несколько спарринг-команд.

— Эх, а у нас в этом году школьный чемпионат отменили… — посетовал Драко. — Но сборная Слизерина, разумеется, почтёт за честь спарринговаться с вашей командой. Нужно только, чтобы декан разрешил. И чтобы Дамблдор позволил тренироваться на стадионе.

Мы не встревали в разговор Малфоя с Крумом. Это была сольная партия Драко, которую тот вёл наилучшим образом. Малфой не лез с неуместными восторгами по поводу спортивных достижений Крума, он искренне сопереживал беспокойству ответственного и основательного болгарина насчёт учёбы и тренировок, но не высовывался с поспешными авансами и предложениями, которые мог бы устроить через своего отца. Когда мы садились за стол в Большом зале, они с Крумом уже непринуждённо общались, словно старые знакомые. Глядя на них, остальные слизеринцы тоже стали обращаться к болгарам и быстро разговорили их. Ничего удивительного — если где и искать матёрых специалистов по наведению контактов с незнакомыми и плохо знающими местный язык людьми, то именно на Слизерине.

Медвежьи шубы болгарам пришлось повесить на спинки своих стульев, потому что никто не догадался обеспечить их раздевалкой. Под шубами на них была школьная форма глубокого кроваво-красного цвета, по крою напоминавшая военную. Для лёгкой одежды французов в зале было холодновато, те по-прежнему кутались в шарфы и скинули их только перед едой.

Дамблдор, куда-то ненадолго исчезнувший, появился в Большом зале последним и не один. С ним пришли двое представителей Министерства, ответственных за организацию турнира — глава отдела международных отношений Бартемиус Крауч и глава отдела по спорту Людовик Бэгмен. Когда они уселись на свои места рядом с директорами, на столах появился ужин в праздничной сервировке. Как обычно на праздниках, вся сервировка была золотой, включая кубки и столовые приборы. Мы-то уже привыкли, а болгары были откровенно удивлены. Крум взял вилку и легонько постучал ею по краю тарелки.

— Что-то не так? — вежливо поинтересовался у него Драко.

— Смотрю, это металл или окрашенный фарфор, — объяснил свой жест Крум. — Нас учили, что праздничный стол сервируют хрусталём, мельхиором и фарфором. И что с металла не едят, на нём пища стынет быстрее. У вас в школе нет фарфора?

— Конечно, есть! — Драко не знал этого наверняка, но горячо вступился за репутацию родной школы. — А это заморочки нашего директора. Он вырос в бедности и учился на Гриффиндоре, поэтому любит всё жёлтое и блестящее.

— Грифам нельзя выставлять хрусталь и фарфор, они всё перебьют и никакое Репаро не поможет, — добавила Дафна, вместе с Асторией сидевшая напротив Малфоя. — Для них лучше подходит золото, оно не бьётся. И это один из их факультетских цветов.

— Теперь понимаю. — Крум слегка улыбнулся и поблагодарил Дафну кивком. — Это у вас небьющаяся посуда для торжественных случаев.

Слизеринцы, прислушивавшиеся к разговору, оценили шутку болгарина. Раздались смешки. Стол сегодня отличался разнообразием, кроме привычных деликатесов, были поданы и национальные, поэтому все с аппетитом принялись за еду. Только Грег ничего не ел — забыв про вилку и нож в руках, он таращился на равенкловский стол. Я проследил его взгляд и увидел там голубоглазую француженку с длинными бледно-золотистыми волосами. Её мелкие правильные черты худощавого лица были скорее отталкивающими, чем привлекательными, в них было что-то птичье.

— Грег, — позвал я.

Тот не ответил, словно меня и не слышал. Драко заметил это и тоже поглядел на француженку.

— Вейла, — он поморщился. — Гойл, не пялься на неё, это неприлично.

Словно очнувшись, Грег с трудом оторвал взгляд от девушки.

— Но она такая… такая красивая…

— Это вейла, Гойл. Ты же не собираешься жениться на вейле. — Драко не спросил это, а сказал как нечто само собой разумеющееся.

— Но родители… — Грег сглотнул. — …могут согласиться.

— Ты наследник рода, — скучающим тоном произнёс Малфой. — Получить метку вейлы в род — не самая хорошая идея. Это навсегда, Гойл.

В родословной Малфоев не было записано никаких вейл, но их родоначальник Арманд Малфой уже был таким же белокурым и обаятельным, как и все его потомки мужского пола. Сейчас было не время спрашивать, как проявляется в потомстве метка вейлы, но при случае не помешало бы это выяснить.

Я поглядел по столам и обнаружил, что на вейлу глазеет не только Грег. Сам я ничего не чувствовал, но по реакции других учеников догадался, что француженка распустила по залу свою ауру очарования. Видно, приехала сюда выходить замуж.

Когда тарелки опустели и сервировка исчезла со столов, со своего золотого трона поднялся Дамблдор.

— Час пробил, — объявил он, широко улыбаясь в зал. — Тремудрый турнир начинается! Перед вносом ларца я хотел бы сделать некоторые пояснения и представить вам наших гостей.

Он представил залу Крауча и Бэгмена. Бывшему спортсмену хлопали гораздо громче, потому что квиддич у нас любили. Бэгмен приветственно помахал залу рукой, Крауч сухо поклонился, не вставая с места.

— Мистер Бэгмен и мистер Крауч долго трудились над организацией турнира, поэтому они вместе со мной, мадам Максим и профессором Каркаровым войдут в состав жюри, которое будет оценивать чемпионов. Будет три состязания, равномерно распределённых по всему учебному году, потому что организаторам потребуется время для подготовки к конкурсам — а чемпионам оно, возможно, понадобится для восстановления между конкурсами. Хотя мы принимаем усиленные меры безопасности и допускаем к отбору в чемпионы только совершеннолетних претендентов, конкурсы остаются опасными. Возможно всё, поэтому хорошо обдумайте свой шаг перед тем, как подать заявку на участие. Чемпиона избирает Кубок Огня, в который вы будете складывать свои заявки. При избрании артефакт заключает с участником нерасторжимый магический контракт, который обязывает его пройти весь чемпионат до конца. Чтобы младшие ученики не натворили глупостей, я поставлю вокруг кубка защитный барьер, через который пройдут только претенденты, подходящие по возрасту.

В зале взволнованно зашушукались. Впрочем, далеко не все — близнецы Уизли, например, сидели с видом «трусьте-трусьте, нам больше достанется». Они, определённо, что-то придумали, чтобы пропихнуть себя в участники.

— А теперь о приятном, — продолжил Дамблдор. — Победитель получит неувядаемую славу и войдёт в историю Тремудрого турнира. Помимо славы ему полагается также тысяча галеонов и наградной кубок победителя — это сам Кубок Огня, который является переходящим призом и хранится в школе-победительнице. Кроме того, чтобы поощрить возобновление традиций наших школ, Министерство учредило для нынешнего турнира дополнительный приз, который перейдёт в собственность победителя. Как известно, в сентябре нашлась чаша Хельги Хаффлпафф, много лет назад украденная у законных владельцев. Поскольку наследников этого уникального артефакта не обнаружилось, Министерство приняло решение вручить его победителю Тремудрого турнира.

Далее Дамблдор добавил, что чемпионы школ освобождаются от годовых экзаменов. Ученики одобрительно загудели, преподаватели заулыбались. Снейп почему-то проглотил это молча, хотя ему самое время было выступить со своим «слава — это еще не всё». Я слушал директора вполуха и не обратил внимания, какие экзаменационные отметки поставят чемпионам, «превосходно», «выше ожидаемого» или «приемлемо», потому что у меня возникла неожиданная проблема.

В моё ясное и точное мышление просочился диссонанс. Тогда как разум вычислял, почему и зачем чашу Хаффлпафф назначили в призы, некое новое ощущение давило на него, упирая на то, что чаша нет-нет-нет, ни в коем случае не должна уйти в чужие руки. Противное, заячье чувство опасения и обеспокоенности — оно нашёптывало, что артефакт может исчезнуть из страны и оказаться недосягаемым, оно вынуждало меня суетиться, хотя и не спешило объяснить, почему я должен это делать. Не привыкши к переживанию подобных ощущений, я не сумел полностью отмахнуться от него, и даже засунутое в самый дальний уголок сознания, оно продолжало скулить оттуда и жаловаться.

Что это со мной происходит?

— Сюзерен? — вдруг окликнул меня сидевший рядом Тед. — Что случилось?

— А что-то случилось? — насторожился я.

— Я чувствую через ауру, что ты тревожишься. Никогда не замечал этого прежде.

Да, ведь у нас с ним общая аура, как у близнецов. Значит, это и есть чувство тревоги — не основанное на расчёте предвидение опасности, а безотчётное томление эмоционального существа, понуждающее его к действию, даже если оно не знает, что именно следует делать.

— Не бери в голову, я с этим разберусь.

Тед успокоился, он поверил мне. Я сам себе не верил — я не знал, как разбираться с этим. Заячье чувство скулило и хныкало, оно настаивало на получении чаши, мешая разуму просчитывать, чего хотели добиться этим шагом Дамблдор и Министерство.

А может, и не нужно ничего просчитывать?

Это ловушка? Возможно. Чаша нужна мне? Да.

В этом году Хеллоуин пришёлся на понедельник, но из-за подачи заявок, начинавшейся с сегодняшнего утра, занятия отменили. Хотя Кубок Огня установили в вестибюле еще вчера, до отбоя туда никого не пускали, потому что там колдовал над возрастным барьером Дамблдор, а после отбоя бродить по Хогвартсу не разрешалось. Поэтому нетерпеливые сегодня встали рано и потянулись с заявками в вестибюль, туда же поспешили и любопытные. Наша компания, относившаяся ко вторым, тоже явилась к Кубку еще до завтрака. Как сказал Драко, «я должен увидеть этих идиотов своими глазами».

Несмотря на раннее время, мы пришли одними из последних. Множество зевак уже толпилось в вестибюле. Кубок Огня стоял посреди вестибюля по-простому, на табуретке, на полу вокруг него золотой линией — опять золото, сразу видно вкус Дамблдора — был обведён барьерный круг радиусом примерно в десять футов. Малолетки то и дело лезли на него, чтобы посмотреть, как он их не пропустит, барьер исправно отшвыривал их назад. Иногда из толпы к границе проталкивались претенденты и, благополучно миновав её, опускали свои заявки в Кубок. На наших глазах это проделал Седрик Диггори с Хаффлпаффа, а за ним и Анжелина Джонсон — рослая и горластая чернокожая квиддичистка с шестого курса Гриффиндора, похваставшаяся во всеуслышание, что неделю назад ей исполнилось семнадцать.

Если меня спросили бы, я ответил бы, что принцип возрастного щита тривиален и опирается на хорошее знание человеческой психологии. В момент пересечения барьера на человека производится лёгкое ментальное давление, вынуждающее его заполошно вспоминать, а подходит ли он к требованию по возрасту. Поскольку у нарушителей эта тревога лежит на поверхности, из-за ментального импульса они мгновенно спохватываются, что еще не достигли нужного возраста, и только тогда щит отбрасывает их назад. Сейчас было видно на малолетках, что он срабатывает с некоторым запаздыванием.

Откуда я это знаю? А это уже другой вопрос.

Вскоре после нас в вестибюль явились близнецы Уизли со своим приятелем Ли Джорданом. Объявив во всеуслышание, что они выпили старильного зелья и теперь надуют эту дурацкую штуковину, поставленную между ними и тысячей галеонов, близнецы дождались всеобщего внимания и устремились через барьер. Обстряпать это потихоньку — скажем, ночью — было не для них. Клоунам нужны зрители.

— Я первый, — заявил один из них и перешагнул золотую черту. Поскольку барьер срабатывал не сразу, второй близнец увидел, что у первого получилось, и с радостным воплем прыгнул следом. Ли Джордан замешкался совсем чуть-чуть, но этого хватило, чтобы близнецов вышвырнуло обратно прямо ему под ноги, хорошо приложив об пол. Мало того, у обоих с громким хлопком выросли длиные белые бороды. Стены вестибюля задрожали от хохота.

Значит, вот какую реакцию барьера Дамблдор установил на старильное зелье. А вон и он сам вышел сюда из дверей Большого зала — словно поджидал за углом, чтобы позлорадствовать.

— Я же вас предупреждал, — в глазах директора заплясали лукавые огоньки. — Думаю, вам нужно к мадам Помфри, там уже мисс Фоссет с Равенкло и мистер Саммет с Хаффлпаффа.

— Эх, надо было после завтрака… — посетовал один из близнецов.

Подхватив бороды в охапку, они в сопровождении Ли отправились в медпункт. Дамблдор с весёлым добродушием оглядел учеников, словно спрашивая: «Ну кто ещё?», но желающих больше не нашлось. Пришли болгары во главе с Каркаровым, дисциплинированно, по одному подошли к Кубку и опустили заявки, после чего направились в Большой зал на завтрак. Малфой увязался за Крумом, мы пошли с ними и уже не видели, как подавала заявки французская делегация.

Завтрак был накрыт, преподаватели в полном составе сидели за своим столом. Оба министерских представителя тоже были с ними и завтракали. Болгары сообщили нам, что Крауч и Бэгмен ночевали в Хогвартсе, чтобы с утра проинспектировать готовность замка и его помещений для приёма гостей, а вечером присутствовать при отборе чемпионов. Каркаров держал их в курсе всех текущих событий — нашему бы руководству у него поучиться.

За едой мы разговорились с болгарами, но не о квиддиче, а о боевых искусствах. По накачанности гостей нетрудно было сообразить, что они любят и умеют подраться, поэтому Драко сначала прощупал почву, а затем втянул в беседу Грега с Винсом. Дальше разговор оживился сам собой, у обеих сторон нашлось немало интересного. Слово за слово — и после завтрака мы с болгарами пошли на озеро для практического обмена опытом. Каркарова с нами не было, у него на это время был назначен разговор с Дамблдором, зато в качестве зрителей за нами увязались однокурсницы и ещё несколько слизеринцев, слышавших нашу застольную беседу.

Мы не заметили, как наступил обед. К этому времени все желающие намахались вволю, поэтому после обеда Малфой предложил показать болгарам Хогвартс. Мы прошлись по этажам, заглянули в классы, побывали на квиддичном стадионе, около теплиц и у хижины Хагрида. Бэгмен был на стадионе и что-то горячо обсуждал с мадам Хуч, Крауч несколько раз попадался нам в коридорах, пока мы гуляли по Хогвартсу. В Большой зал после обеда не пускали, там Флитвик со Снейпом наводили хеллоуинский тыквенно-летучемышиный дизайн. В завершение прогулки мы пригласили болгар в общежитие и послали нескольких сов в Хогсмид за сливочным пивом и сладостями. Когда настало время идти на праздничный ужин, уже можно было сказать, что день удался.

Кубок Огня вместе с табуретом был перенесён в Большой зал и стоял перед преподавательским столом. Через сутки после активации он должен был выдать имена чемпионов. В чём выражалась эта активация, никто из нас не знал, но если судить по времени, когда его вынули из ларца, поужинать мы успевали. Так же считал и Дамблдор, по мановению палочки которого столы заполнились блюдами с хеллоуинской едой. То есть, тыквой во всех её видах и вариациях.

Ученики ели кое-как, они беспокойно ёрзали и оглядывались на кубок. Тыква за годы учёбы в Хогвартсе успела надоесть даже самым неприхотливым, а узнать имена чемпионов не терпелось каждому. Приезжие директора выглядели напряжёнными — непонятно, почему, ведь кто-то из их учеников всё равно будет выбран. Людо Бэгмен сиял, Крауч, напротив, выглядел скучающим.

— Что ж, чаша почти готова дать ответ, — объявил Дамблдор, чтобы занять паузу, когда столы опустели. — После того как имена чемпионов будут названы, я прошу их пройти в эту комнату, — он указал на дверь за своей спиной, — где они получат дальнейшие инструкции.

Он достал волшебную палочку и загасил все свечи в зале, кроме установленных внутри тыкв. В наступившей полутьме ярко выделялся только Кубок Огня, полыхавший голубым пламенем. Все нетерпеливо смотрели на артефакт.

Огонь вдруг покраснел, из Кубка полетели искры. Вместе с длинным языком пламени оттуда выскочил клочок пергамента. Дамблдор подозвал его через Акцио и прочитал.

— Чемпионом Дурмстранга объявляется Виктор Крум! — провозгласил он.

Зал взорвался аплодисментами. Крум вышел из-за нашего стола и прошёл в дверь за спиной директора. Когда он скрылся за ней, из Кубка вылетела следующая заявка. Дамблдор прочитал и её.

— Чемпионом Шармбатона, — сообщил он, — объявляется Флёр Делакур!

Это оказалась та самая вейла, на которую заглядывался Гойл. Откинув назад густые бледно-золотистые волосы, она грациозно встала и прошла в комнату чемпионов под восхищённые взгляды мужской половины зала. Если болгары бурно хлопали Круму, то за вейлу свои не радовались. Две француженки даже заплакали.

Кубок поднатужился и выплюнул сразу две заявки. Одну из них я узнал — я специально свернул её так, когда кидал её в кубок ночью. Дамблдор на мгновение растерялся, но быстро овладел собой и подозвал другой клочок пергамента.

— Чемпионом Хогвартса, — провозгласил директор, прочитав его, — объявляется Гарри Поттер!

Я встал и пошёл к преподавательскому столу. Жидкие неуверенные аплодисменты потонули в изумлённых вздохах и возгласах. Неудивительно, ведь все у нас знали, что Гарри Поттер не был совершеннолетним. Сегодня болельщики весь день обсуждали кандидатуры претендентов, которые недолго оставались в секрете, и каждый надеялся, что чемпион будет избран именно с его факультета. Слизеринцы были скандализованы — по их понятиям, это был неподобающий поступок.

— Это нечестно!!! — в голос взвыли близнецы Уизли, уже выпущенные из больнички. — Ему еще нет семнадцати!!!

Кто бы говорил о том, что честно, а что нечестно… Тем не менее, вопли близнецов подхватил весь Гриффиндор и частично Хаффлпафф, тоже недолюбливавший наш факультет и переживавший за своего претендента Седрика Диггори. Я дошёл до Кубка и остановился, только сейчас сообразив, что моя заявка осталась непрочитанной. В руках Дамблдора была другая, тоже на моё имя.

Не я один оказался таким наблюдательным. Пока мадам Максим недоуменно хмурилась и разглядывала щуплого меня — да, я был мелковат даже для своего возраста, хотя и выглядел уже не ребёнком, а подростком — мистер Каркаров зацепился взглядом за мою заявку и указал на неё Дамблдору.

— Смотрите, Дамблдор, вон ещё одна заявка. Она тоже из Кубка, её необходимо прочитать.

Мадам Максим встрепенулась и тоже уставилась на заявку.

— Да-да, Дабль-дог, её нужьно прьочитать. С этим мальшиком, — кивнула она на меня, — конешьно, недорьозумение.

Дамблдор с видимой неохотой подозвал мою заявку и прочитал её. На его лице промелькнуло изумление с примесью непонятного мне облегчения.

— Гарри Поттер… — словно про себя, произнёс он. — Смотрите, здесь тоже Гарри Поттер.

Оба приезжих директора недоверчиво потянулись к заявкам и тщательно перечитали их. Каркаров даже заглянул на их обратную сторону.

— Мальшик, сколько тебе лет? — поинтересовалась мадам Максим.

— Четырнадцать, — сообщил я.

В зале наступила тишина. Ученики за столами напряжённо прислушивались к моему разговору с директрисой, не предназначенному для публики.

— Ты подаваль заявку на участьие?

— Да, вот эту, — я кивнул на свою заявку.

— Ты сльишком мальенький для чемпиона.

— Меня выбрал Кубок Огня, которому безразличен возраст участника. Значит, я лучше подхожу в чемпионы, чем наши совершеннолетние претенденты.

— Но тебя не дольжен был прьопустить барьер. По возрьосту.

— Я преодолел его, несмотря на свой возраст. Разве это не доказывает, что я гожусь в чемпионы?

Пока она подыскивала возражения, в наш разговор вмешался Дамблдор.

— Мадам Максим, сейчас уже не о чем спорить. Кубок заключил с Гарри магический договор, и теперь Гарри обязан участвовать в турнире до конца. Гарри, мальчик, пройди в эту комнату.

Директор давно уже не звал меня мальчиком, но сейчас, похоже, надумал продемонстрировать гостям турнира свою отеческую доброту и наши с ним прекрасные неформальные отношения. Придётся вывести общество из заблуждения.

— Не «Гарри, мальчик», а мистер Поттер, — холодно поправил я Дамблдора. — Здесь школа, а не бордель для мужеложцев.

Я прошёл в комнату за его спиной, где уже были двое предыдущих чемпионов. Теперь было очевидно, что это всё-таки ловушка и что кое-кто подсуетился, чтобы я наверняка попал в неё. Ничего, прорвёмся.

Виктор Крум и Флёр Делакур молча стояли у камина. Болгарин томился ожиданием, вейла грела ладони над огнём. Крум посмотрел на меня доброжелательно, запомнив, что я из компании Малфоя. Делакур окинула меня рассеянным взглядом.

— Что сльючилось? — спросила она. — Нас зовут обратно в заль?

— Нет, я третий, — лаконично пояснил я.

Глаза Крума раскрылись пошире, он явно был заинтересован. Тут в комнату буквально влетел Бэгмен, подхватил меня под локоть и подтащил поближе к камину.

— Невероятно! — воскликнул он. — Позвольте представить вам третьего чемпиона, это знаменитый Гарри Поттер, Мальчик-Который-Выжил! Он сумел не только обойти возрастной барьер, но и получить предпочтение Кубка перед старшекурсниками!

Флёр Делакур тряхнула золотистыми волосами, улыбнулась и сказала:

— О, мистер Бэгман, какая смешьная шютка!

— Шутка? — переспросил бывший герой мирового квиддича. — Нет, вовсе нет! Кубок Огня только что выдал его имя!

Делакур нахмурилась.

— Но очьевидно, что это ошьибка! Этот мальшьик очьень мальенький!

Бэгмен оценивающе посмотрел на меня, затем на неё.

— Маленький, да… Но Кубок выбрал его, поэтому он будет участвовать. Магический контракт…

Тут дверь распахнулась, и в комнату вошли все, кого опередил Бэгмен — трое директоров, наши деканы, а с ними Грюм и Крауч. Делакур сразу же бросилась к своей директрисе.

— Мадам Максим! Говорьят, что этот ребьонок тоже будет чемьпионом!

— Это какие-то шашьни Дабль-дога, — мадам Максим совсем не знала подоплёки моего избрания, но хорошо знала моего директора.

— Мадам Максим, во всём виноват один Поттер, — тихо процедил Снейп. Его чёрные глаза зажглись злобой. — Не нужно обвинять Дамблдора в том, что этот мальчишка нарушает все возможные запреты и правила. Поттер весь в отца, который дня прожить не мог без того, чтобы что-нибудь не нарушить, он такой же заносчивый, самоуверенный и тщеславный, поэтому неудивительно, что ему снова захотелось прославиться…

Наши к Снейпу уже привыкли, а гости, похоже, были шокированы.

— Северус, Северус… — с мягкой укоризной произнёс Дамблдор.

Меня вдруг охватило жидким огнём, как при нападении дементоров. Глядя в желчную перекошенную физиономию Снейпа с засаленными патлами по бокам, я вдруг понял Грега, которому приходилось делать над собой усилие, чтобы не убить. Сам не понимаю, как мне удалось сдержаться.

Да кто он такой, чтобы отзываться обо мне в подобном тоне? Злобный немытый выродок из городских трущоб, абсолютно чужой и ненужный мне ублюдок. Уж не воображает ли он, что я должен провести свою жизнь в раскаянии и тщетных попытках доказать ему, что я совсем не такой, как мой отец? Да пошёл он в пешее эротическое…

— Да, мистер Снейп, я сын своего отца, — ровным голосом произнёс я. — Героя Первой Магической, о котором все, кроме вас, говорили мне только хорошее. Я не помню его лично, но мне рассказывали, что это был очень талантливый, энергичный и обаятельный человек, блестящий ученик и душа компании. Моя мать, достойная во всех отношениях девушка, полюбила его и вышла за него замуж — не думаю, что она связала бы свою жизнь с пустым и тщеславным человеком. Полагаю, вы всего лишь завистник, достаточно бессовестный, чтобы прилюдно порочить память покойника. Я никогда не знал вашего отца, мистер Снейп, но если вы пошли в него, он был говнюк еще тот.

Немая сцена. Снейп остолбенел, весь белый и вытаращенный. Мадам Максим и мисс Делакур уставились на меня с одинаково отвисшими челюстями. Дамблдор вытянул шею, склонил голову набок и замер, не сводя с меня глаз, словно курица, никак не решающаяся клюнуть облюбованное зёрнышко. Каркаров ухмылялся в свою эспаньолку, его глаза удовлетворённо поблёскивали. Деканы прикидывались ветошкой и старались злорадствовать не слишком заметно.

Как ни странно, ситуацию разрядил Каркаров.

— Мистер Снейп… — он нарочито прокашлялся. — Порочить память отца осиротевшего мальчика — не самый лучший пример для детей и не самое лучшее поведение для преподавателя. Вы, как педагог со стажем, обязаны это знать.

— Да, мистер Снейп, — опомнился Ранкорн. — Поттер рано потерял своего отца, он был слишком мал, чтобы научиться у него дурному. Попрекать его отцом не только противоречит педагогической этике. Это некорректно с вашей стороны.

Снейп посмотрел на них дикими глазами и вылетел из комнаты, оглушительно хлопнув дверью. Преподаватели переглянулись.

— Гарри… — Дамблдор запнулся. — Мистер Поттер, так нельзя…

— Как Снейп? Разумеется, так нельзя, и я не понимаю, почему вы всегда покрываете его хамство. Будь я директором, я не подпустил бы его к ученикам на расстояние Авады. Неужели вы не видите, что сейчас он оскорбил не только меня и память моего отца? Здесь присутствуют гости, здесь двое других чемпионов. Утверждение, что участвовать в турнире — занятие для тщеславных выскочек, оскорбляет и их тоже.

— Но, мистьер Поттьер, — вмешалась Делакур, понявшая в нашем разговоре от силы половину слов. — Ви нарушильи усльовие о возрьосте, когда подавальи заявку.

— Мисс Делакур, Кубок не выбрал бы меня, если бы я не оказался лучшим. Возрастной барьер, поставленный нашим уважаемым директором — всего лишь небольшое дополнительное препятствие для претендентов, которое отсеивает слабых. Вы ведь хотите победить в этом турнире?

— О да, — энергично согласилась Делакур. — Мне нужьен этот приз, за него многьие согласильись би умерьеть!

— Тогда какой резон вам возмущаться, если вы считаете меня слабым противником?

— Ви мальенький и можьете погибьнуть.

— Мисс Делакур, вы не находите, что это моя проблема, а не ваша?

На птичьем личике вейлы мелькнула обиженная гримаска.

— Если ви хотитье умерьеть, не могу вам мьешать, — она вздёрнула подбородок и демонстративно отвернулась. Зато мадам Максим, развернув могучие плечи и выпятив обтянутую чёрным шёлком грудь, бросилась на защиту неосторожного ребёнка.

— Мистьер Краучь, мистьер Бэгмен, — воззвала она. — Ви зьдесь непредьвзьятые людьи от Мьинистерства, ви дольжны прьедотвратить этот чьюдовищьный рьиск для мальчьика. Ребьонок не дольжен погибнуть из-за того, что Дабль-дог уже старьий и не спрьавилься с установькой барьера.

Директор постно потупился, словно кошка, втихомолку съевшая канарейку. В брошенном на меня взгляде Крауча промелькнуло нечто, заставившее меня насторожиться. Нет, показалось.

— Мальчик сам захотел влезть во взрослые игры, и никто не виноват, что у него получилось, — сухо изрёк Крауч. — Мы должны следовать правилам, которые чётко и недвусмысленно гласят, что те, чьё имя избрано Кубком Огня, обязаны принять участие в турнире.

— Минуточку… — Ранкорн произнёс это негромко, но таким тоном, что все мгновенно повернулись к нему. — Мистер Дамблдор, могу я взглянуть на заявки Поттера?

Дамблдор помешкал, но поскольку все не сводили с него глаз, вытащил из глубин своей новогодней робы мою заявку. Ранкорн принял её, прочитал, затем взглянул на меня.

— Вы подавали эту заявку, Поттер?

— Да, это моя заявка.

— Мистер Дамблдор, будьте любезны дать мне вторую заявку.

— Какую вторую? — заёрзал директор.

— Я не слепой и видел, что заявок на имя Поттера было две. Первой вы читали другую.

— Точно, заявок было две, — подтвердил Каркаров.

— Да, быльо две заявки, — вспомнила мадам Максим. Наши деканы согласно закивали. Дамблдору ничего не осталось, кроме как выдать Ранкорну требуемое. Тот осмотрел вторую заявку и показал её мне.

— Поттер, а эту заявку вы подавали?

Я посмотрел на клочок пергамента в его руке.

— Нет, сэр. Похоже, это оторвано от моего обзора по ЗоТИ, который я сдавал позавчера на проверку.

— Почему по ЗоТИ?! — прорычал Грюм.

— Потому что сейчас у меня только он находится на проверке.

— Лжешь, Поттер! Ты сам оторвал этот кусок от другого обзора!

— Я же признал, что опускал в Кубок вон ту заявку. Вы считаете, что её мне было мало?

— Это легко проверить, мистер Грюм. — Ранкорн внимательно рассмотрел неровный край обрывка пергамента. — Принесите сюда работу Поттера, и мы посмотрим, было ли от неё что-то оторвано.

Грюм покосился на директора, но тот сосредоточенно разглядывал магические канделябры на каминной полке.

— Будьте так любезны, мистер Грюм, — присоединился к просьбе моего декана Каркаров.

— Но это долго, а нас ждут в зале.

— Ничего, подождут.

Грюм вышел, сердито стуча протезом. Его не было минут пятнадцать, а затем он вернулся без моего пергамента.

— Я обыскал всё, но не нашёл его, — буркнул отставной аврор под вопросительными взглядами собравшихся. — Его украли.

— Украли, значит… — многозначительно протянул Ранкорн. — Леди и джентльмены, теперь вы сами видите, что если бы Поттер не подавал заявку, ему всё равно пришлось бы участвовать в турнире. Для него постарался кто-то ещё. Поттер, я вряд ли ошибусь, если скажу, что против вас существует заговор и что ваша жизнь в опасности.

— Она давно в опасности, сэр, — напомнил я, — но кто предупреждён, тот вооружён. Давайте вернёмся к тому, с чего мы начинали — имеется магический контракт между мной и Кубком, по которому я обязан участвовать в турнире. Возможно, нам пора перейти к инструкциям для чемпионов.

— Да, давайте приступим! — Бэгмен нетерпеливо потёр руки, на его лице читалось предвкушение. — Крауч, скажешь чемпионам вводную?

Крауч глянул на него с неудовольствием, но отказываться не стал.

— Хорошо, Бэгмен, — он подошёл к камину, у которого стояли мы трое, и заговорил скучным канцелярским тоном. — Сначала я обязан напомнить об условиях магического договора, который Кубок скрепляет между участниками и организаторами турнира и за соблюдение которого каждая из сторон отвечает своей магией. В данном случае турнир организует наше Министерство, а ответственным за соблюдение договора вызвался быть наш уважаемый глава отдела по спорту мистер Людовик Бэгмен. Проводящая организация обязуется обеспечить равные условия для каждого из чемпионов и не разглашать сведения, которые могут дать преимущество кому-то из них. За недостаточный уровень подготовки чемпионов она ответственности не несёт. Каждый чемпион обязуется бороться за победу в каждом конкурсе и не может отказаться от участия в каком-либо из них. Он может прекратить борьбу только в случае возникновения не зависящих от него обстоятельств, препятствующих её продолжению. Например, в случае тяжёлой травмы, бессознательного состояния, пребывания в ловушке или под заклятием. Это понятно?

Не знаю, как другие двое, но я ознакомился с каждым пунктом контракта заранее и не услышал ничего нового. Крауч дождался наших кивков и продолжил:

— Первый конкурс состоится двадцать шестого ноября, в субботу. Нам понадобится около месяца, чтобы окончательно определиться с ним и подготовить его, а у приезжих чемпионов будет достаточно времени на акклиматизацию. Второй конкурс состоится предположительно в феврале, а третий и последний — в конце мая следующего года. Участники турнира освобождаются от выпускных экзаменов, учитывая то, что все их усилия будут направлены на подготовку к конкурсам. Вопросы есть?

— Да, — после некоторой паузы изрёк Виктор Крум. — Какие оценки нам будут поставлены за экзамены?

— Разумеется, «превосходно».

Крум удовлетворённо наклонил голову, зато вопрос появился у Делакур.

— Ви сказаль, чьто чемьпионы дольжны готовиться к конкурсам. Ми будьем знать, к чему имьенно дольжны готовиться?

— Нет, мы не можем раньше времени разглашать тайну конкурсов. От вас потребуется общая подготовка, какую вы сочтёте нужной.

Крауч посмотрел на меня, и я отрицательно качнул головой. Вопросы у меня были, но не к нему, а к себе. Я только что чуть не вмазал магией Снейпу со всей дури, минуя собственный рассудок и нисколько не заботясь о том, выживет ли зельевар. И это мне чрезвычайно не нравилось.

— А теперь, дорогие наши чемпионы, давайте выйдем в Большой зал, где нас заждались, — объявил Дамблдор, сияя, как новый галеон.

Нас пропустили в дверь первыми, и мы выстроились перед преподавательским столом лицом к залу — Крум посередине, я и Делакур по сторонам от него. Пока преподаватели рассаживались, Людо Бэгмен с торжественной физиономией еще раз представил нас залу и предложил каждому из нас сказать несколько слов.

— Я горжусь, что Кубок Огня признал меня лучшим. — Крум выглядел привычно-хмурым, но застенчивостью он не страдал. — Я обещаю высоко держать честь школы и приложить все усилия для победы.

Ему дружно захлопали. Особенно старались слизеринцы, для которых Крум стал наполовину своим. После него настала очередь Делакур.

— Я шьяслива стать чемьпионкой, — она распустила на весь зал очарование вейлы, заменившее ей красноречие, и сорвала оглушительные аплодисменты. — Я обьязательно вииграю.

Затем слово предоставили мне. Атмосфера зала, только что с восторгом аплодировавшего вейле, сразу же изменилась на неприязненную. Моя выходка не могла найти одобрения на Слизерине, а остальные факультеты были раздосадованы, что хогвартский чемпион оказался слизеринцем. Со стола грифов донёсся пренебрежительный свист. Я посмотрел туда.

— Да, Кубок Огня признал меня лучшим, как бы это ни было противно некоторым. Спасибо моим врагам — это они сделали меня сильным. Спасибо моим друзьям — просто за то, что они есть. Спасибо всем остальным — за то, что они не мешают мне жить. Что касается турнира — пусть победит сильнейший. Я участвую в нём, чтобы победить, но приму любой расклад.

Слизеринцы всё-таки зааплодировали. Чуть спустя к ним присоединились равенловцы и отчасти хаффлпаффцы — они дружно болели за Седрика Диггори и теперь переживали его провал. Грифы демонстративно не хлопали.

Когда аплодисменты стали затихать, я поглядел на слизеринский стол.

— Секундочку внимания, мне нужно ещё кое-что добавить, — дождавшись полной тишины, я сказал: — Дафна, ты великая предсказательница, а я был неправ.

После собрания все стали расходиться, и только слизеринцы в полном составе остались дожидаться меня. Как оказалось, я ошибся, предположив, что они меня не одобрят — на своём факультете я был достаточно авторитетен, чтобы остальные считали, что Поттер знает, что делает. Сначала слизеринцы были в шоке, но пока чемпионов не было в зале, они взвесили все плюсы и минусы моего поступка и сошлись на том, что обойти возрастной барьер, из-за которого несколько учеников попали с бородами в больничку, и натянуть носы претендентам с других факультетов — это круто и ради этого можно поступиться общеизвестным слизеринским принципом «не нарываться».

Поэтому у стола нас с Крумом встретили одни довольные и улыбающиеся лица. Болгары поздравляли своего чемпиона, а слизеринцы наперебой приветствовали меня.

— Поттер, здорово ты их всех…

— Поттер, я никогда бы не подумал…

— Гарри, невероятно! — а это кто-то из девчонок.

— Поттер, ну почему ты???

Пришлось ответить.

— Всё равно от Хогвартса кто-то был бы. Так почему бы не я?

— Поттер, зачем ты вообще в это влез? — Драко. Беспокоится, что отец скажет.

— По слизеринской причине, Малфой, можешь не сомневаться.

— Гарри, я же говорила! — ко мне подлетела сияющая Дафна и потянулась чмокнуть меня. Сейчас она была невероятно горда и польщена публичным признанием её талантов и от этого выглядела особенно красивой.

— Помню-помню, ты обещала мне борьбу и победу, — я улыбнулся и подставил ей щёку. — Девушки, кто ещё? Сегодня Поттер разрешает целовать себя.

Ух, что тут началось… Девчонки с писком облепили, затормошили меня, и я был со всех сторон поцелован. Это было приятно, хотя в глубине души я удивлялся на свою выходку. Для меня это было по меньшей мере нетипично.

— Поттер, проставляйся! — а это Кассиус Уоррингтон с шестого курса, которого в этом году выбрали факультетским старостой взамен закончившего школу Мориса.

— Да, Кэс, это нужно отметить, — посылать сов в Хогсмид было уже поздно, зато меня слушались хогвартские домовики. Кстати, неплохо было бы спросить их, где они берут заказанное и как им удаётся в течение одной-двух минут доставить уже готовые блюда. — Мистер Крум, не хотите ли вы с компанией присоединиться к нашей вечеринке?

Виктор Крум, из-под нахмуренных бровей которого поблёскивали весёлые глаза, был в отличном настроении.

— Да, было бы хорошо, — согласился он. — А то у нас на корабле нельзя, а попраздновать хочется.

Он заговорил с болгарами на своём языке. Судя по одобрительным возгласам, никто из них не был против совместной вечеринки. Я тем временем мысленно позвал Фиби и распорядился накрыть столы у нас в гостиной. После ужина не прошло и часа, поэтому я заказал фрукты, соки и другой лёгкий десерт.

— Леди и джентльмены! — с безукоризненно-светской улыбкой объявил я, когда болгары ответили согласием. — Сейчас у нас в гостиной состоится небольшой интернациональный фуршет по случаю избрания чемпионов. Прошу всех проследовать к месту проведения фуршета!

Мне зааплодировали, я сделал ручкой в ответ. Общее воодушевление было заразительным, и я поймал себя на том, что чувствую себя необычно. Пожалуй, это и называется словом «празднично». Наша толпа покинула Большой зал и, оживлённо гомоня, двинулась в подземелья. Где-то на полпути я услышал мысленный голосок Фиби, сообщивший, что всё готово.

В гостиной нас с Крумом усадили рядом на почетное место во главе самого большого стола. Уоррингтон произнёс короткую речь, закончившуюся тостом в нашу честь, все дружно подняли бокалы с соком — и пирушка началась. Мы с Крумом разговорились, и после тоста за предков наша беседа сама собой перескочила на них. С переводом моей фамилии он справился сам, а его фамилия, оказывается, означала «ворон» и его род вёлся с девятого века от болгарского хана Крума Грозного. Магловские потомки болгарского властителя давно вымерли, а линия магов осталась.

К середине пирушки Крум предложил мне, как он выразился, перейти «на ты» — то есть, звать друг друга по имени. Я согласился, но добавил при этом, что так у нас обращаются только к близким друзьям и родственникам. У болгар оказалось по-другому, у них даже слегка знакомые сверстники называли друг друга по имени, а обращение по фамилии было признаком отчуждённости или даже враждебности. На всякий случай я предупредил Крума, чтобы он не называл наших девушек по имени, потому что здесь для него такое обращение допустимо только к своей девушке.

— Значит, эта красивая девушка, Дафна Гринграсс — твоя девушка? — заключил он.

— Однокурсница. Ученики с одного факультета у нас в статусе родственников.

Крум задержал взгляд на Дафне — чуть дольше, чем требовали приличия.

— А кто её парень? — полюбопытствовал он.

— Насколько мне известно, она еще не помолвлена.

Болгарин снова посмотрел на Дафну и больше не спрашивал о ней. Он резко сменил тему и поинтересовался, как мне удалось преодолеть возрастной барьер, если это не секрет. Я не считал это секретом и рассказал ему как о ментальной проверке, заложенной в барьер, так и о том, что для его преодоления достаточно мыслить о себе как о совершеннолетней личности. Затем мы повеселились на тему, что самые простые ловушки оказываются самыми эффективными.

Незадолго до отбоя в общежитие явился Ранкорн вместе с Каркаровым, потерявшим своих подопечных. Каркаров увёл болгар на корабль, а я мысленно попросил Фиби навести порядок в гостиной — и остатки пирушки исчезли на глазах у нашего декана. Тот только слегка приподнял бровь и ничего не сказал. Народ, не уверенный в реакции нового декана, стал быстро расходиться по комнатам.

— Мистер Поттер? — окликнул Ранкорн. Я остановился на полпути к спальне. — Если вы не возражаете, мне хотелось бы поговорить с вами.

Когда мы уселись в кресла в одном из уютных уголков гостиной, я выжидательно посмотрел на декана.

— Не стану скрывать, о вас у меня состоялся отдельный разговор с вашим опекуном, — начал тот. — Лорд Малфой рекомендовал мне прислушиваться к вашим словам и не препятствовать вашим действиям, упирая на то, что вы не по годам разумный и предусмотрительный юноша. В связи с этим я затрудняюсь решить, как мне относиться к вашему участию в турнире. Судя по некоторым обстоятельствам вашего избрания в чемпионы, у вас есть враги, которые надеются, что вы не справитесь с опасностями турнирных заданий. Если это возможно, хотелось бы пояснений от вас, если же нет, тогда хотелось бы знать, чем я могу помочь вам.

— Пояснений… — я задумался над тем, как сообщить декану необходимое и не сказать лишнего. — Я и не думал о чемпионстве, но в последний момент вскрылось обстоятельство, которое побудило меня подать заявку. Возможно, это было не лучшее решение, но мне пришлось принимать его в спешке. И, как мы убедились на сегодняшнем избрании чемпионов, я всё равно не избежал бы участия в турнире.

— Тот клочок действительно был оторван от вашего обзора по ЗоТИ?

— Да, это был кусок заголовка обзора с моей фамилией. Не будем исключать, что некто посторонний забрался в неплохо защищённый кабинет ЗоТИ и вытащил мою работу из-под носа у Цепного Пса Министерства, причём этот посторонний знал, что сейчас в кабинете находятся обзоры четверокурсников, среди которых имеется и мой. В принципе такое возможно, поэтому не стоит публично обвинять в этом Аластора Грюма.

Мы внимательно посмотрели друг на друга. Ранкорн ответил мне медленным кивком.

— У вас есть предположения, кто может желать вам серьёзных неприятностей? — спросил он.

— У меня хватает недоброжелателей в Хогвартсе. Начнём с того, что это кое-кто из гриффиндорцев, но им, как я понял, застит глаза тысяча галеонов и они по глупости считают, что попасть в чемпионы — не смертельная опасность, а лёгкая нажива. Ещё меня сильно недолюбливает мой бывший декан. В излишней порядочности он не замечен, но ему я ничем не мешаю, кроме факта моего существования.

— Вы начали с наименее вероятных версий, так?

— Да, их не следует совсем исключать из рассмотрения. Больше всего я, пожалуй, разочаровал директора — настолько, что опекун не мог не предупредить вас.

— Предупреждал, — подтвердил Ранкорн. — Но если бы и не так, о вашем судебном процессе слышала вся Британия. С другой стороны, человек в возрасте и с положением Дамблдора достаточно благоразумен, чтобы не соблазниться местью.

— Местью, возможно, и нет, зато он может соблазниться устранением угрозы его планам на будущее.

— Вот как… — произнёс Ранкорн после некоторого молчания. — Я мог бы обратиться в Визенгамот или в Министерство с протестом против вашего участия в турнире, но оно вас, видимо, устраивает?

— Магический договор не позволит организаторам подстроить ничего такого, что поставит меня в худшее положение по сравнению с другими чемпионами, а с чем они справятся, с тем и я справлюсь. Даже если Дамблдор задумал избавиться от меня, он не знает всей моей силы.

Рита Скитер быстро накатала свою статью. Когда мы в три часа дня возвращались из теплиц с последнего занятия, она сидела в холле замка за столом привратника и что-то строчила в блокноте. Взглядом она дала понять, что дожидается меня, и я отстал от группы. Тед попытался отстать вместе со мной, но я отправил его вперёд.

Я привёл Скитер в тот самый класс, где состоялась конференция. Красный бархат по-прежнему накрывал столы, перед которыми выстроился неровный ряд стульев. Уничтожив следилку, я проверил на наличие шпионов близлежащее пространство и наложил на нас с журналисткой полный комплекс заклинаний от подслушки и подглядывания. Она только завороженно смотрела, как мелькает моя палочка.

Статья оказалась неплохой, хотя в ней было много общих мест. Скитер вняла моему предупреждению и не стала сочинять откровенную отсебятину. К вульгарному тону статьи я придираться не стал, потому что именно такой тон был самым любимым у обывателей. В нужных местах я добавил несколько фактов из школьной жизни, походя пятнающих стиль руководства, слегка подчеркнул, что наш уважаемый директор не стесняется прилюдно звать своего любимчика по имени — какой пример для детей! — и что у него в принципе невозможно отследить, куда уходят попечительские деньги. Отметил слабость защиты Кубка Огня и сместил кое-какие акценты на упомянутых в статье лицах, заодно улучшив подачу Крума, который был нам уже не чужим. Когда мы закончили править статью, Скитер даже признала, что из меня получился бы хороший журналист. Трудно сказать, насколько это можно было считать комплиментом.

В общежитии мне сказали, что мой опекун сейчас в Хогвартсе. Теперь он узнавал школьные новости уже не у Снейпа, а у Ранкорнов. Благодаря усилившемуся влиянию в Министерстве Малфой-старший этим летом сумел получить доступ к некоторым архивам аврората, и на его отношение к Снейпу очень плохо подействовало обнаружение папки с надписью «Хогвартс, агент Перебежчик» и со сведениями о семьях слизеринцев, по которым в послевоенные годы было произведено около двух десятков обысков и арестов. Насколько Малфой знал пострадавшие семейства, эти сведения о них можно было получить только через легилименцию.

Незадолго до ужина он пришёл в общежитие и позвал меня для разговора с глазу на глаз. Пришлось признать, что с чемпионством был мой не самый лучший ход, но тем не менее по-своему перспективный, если вести себя с осторожностью. Учитывая наличие другой заявки на моё имя, Малфой отметил, что неизвестно, какие условия мне навязала бы та заявка, целью которой было обязательно втянуть меня в турнир, и что участие в турнире послужит мне хорошей рекламой, а в моей осторожности он не сомневается. Под конец он поинтересовался, что такое я наговорил Рите Скитер, что теперь она как шёлковая и перестала звать меня «нашим мальчиком». Я только пожал плечами и скромно промолчал.

Статья Скитер прошла на грани фола. С одной стороны, она была напичкана убийственными намёками в адрес некоторых лиц, с другой — формально там было не к чему придраться. Снейп ходил чернее тучи и вовсю отрывался на первокурсниках, Дамблдор не показывался из кабинета. Из наших недругов только Грюм не выглядел задетым — то ли привык, то ли был выше этого. Грифы на ЗоТИ сидели злые, но всё обошлось бы, если бы в конце занятия он не предложил бы ученикам задавать вопросы.

И даже после этого всё еще могло бы обойтись, если бы не Гермиона. Она стала допытываться у профессора, по какому принципу заклинания относят к тёмным, пока всем не стало очевидно, что благонадёжными считаются только те заклинания, с которыми справляются маглорожденные. Тут урок закончился, и Грюм отпустил класс.

— Что, Грейнджер? — съехидничал Драко. — Теперь убедилась, что тёмная магия — это магия, с которой не справляются всякие никчёмные выскочки вроде тебя?

Грязнокровкой он её не обозвал, но это слово само собой повисло в воздухе. Малфой подхватил свою сумку с учебниками и вышел из класса. Гермиона не могла оставить его выпад без ответа и погналась за ним.

— Но это же правильно, Малфой! Все должны быть в равных условиях!

Я тоже собрался на выход, но проходивший мимо Уизли нарочно задел мою сумку. Она упала, вещи вывалились на пол, и пара минут у меня ушла, чтобы сложить их обратно и проверить, не осталось ли чего на полу. Когда мы с Тедом вышли в коридор, там Грейнджер уже вовсю пререкалась с Малфоем.

— Мало ли, что родовая магия, зато вы вырождаетесь!!! — почти кричала на него она. — Вас мало, поэтому у вас у всех генетика ущербная!!!

— Что у нас ущербное?! — возмутился Малфой.

— Генетика! Вон за тобой всё время ходят два шкафа — это же дегенераты!

— Это не твое дело, Грейнджер! За тобой всё время ходят две скрюченных глисты, так я в это не лезу, потому что это не моё дело. Какие тебе Крэбб с Гойлом дегенераты?!

— А вот такие! За три года я от них ни разу слова умного не слышала. Да они вообще всегда молчат!!!

Наступила короткая пауза, во время которой Грейнджер с Малфоем сверлили друг друга глазами.

— Крэбб. Гойл. — Драко обернулся к ним. — Почему вы молчите при Грейнджер?

Винс только усмехнулся и пожал плечами, зато ответил Грег.

— Ясно почему, сюзерен, — на моей памяти он впервые назвал Драко сюзереном. — Чтобы она не слышала, о чём мы разговариваем.

Гермиона опешила. Драко воспользовался её замешательством и напустился на неё.

— У нас как раз генетика чистая, потому что у нас свои методы держать её чистой. Это у тебя она грязная. Ты в зеркало глядела, Грейнджер? Вот только твоих бобровых зубёнок нам в потомстве и не хватало!

Я вдруг почувствовал, что меня отодвигают в сторону. Из кабинета ЗоТИ, дверь которого была прямо за моей спиной, вышел профессор Грюм. В полной тишине он прошёл мимо меня к спорщикам.

— Как ты сказал, Малфой — бобровых? А мы сейчас посмотрим, какой ты зверь! — он резко выхватил палочку и нацелил её на Драко.

Грег каким-то чудом успел заслонить собой Малфоя — он вообще очень быстрый, наш Грег. Невербальное заклинание аниформы угодило в него, и мгновение спустя вместо Гойла на пол упало живое чёрное кольцо. А ещё мгновение спустя кольцо развернулось в трёхметровую чёрную мамбу и стремительно атаковало Грюма. Старый аврор замешкался на долю секунды, и этого хватило, чтобы змея вырвала палочку из его руки.

— Брось её! — крикнул я Гойлу, выхватывая свою палочку. Змея мотнула головой, и палочка Грюма улетела далеко по коридору. — Фините Инкантатем!

На месте змеи возник стоящий на четвереньках Грег. Из этого положения он взметнулся не хуже своей анимагической формы и засветил профессору в зубы. Грюм отлетел на десяток футов назад и проехался по полу. Несколько секунд спустя он тяжело приподнялся и сел на полу, машинально ощупывая челюсть.

— Нокдаун, — негромко откомментировал Тед.

— Инкарцеро, — я спеленал Грюма заклинанием. На всякий случай, потому что реакция отставного аврора на нападение Гойла была непредсказуемой. — Грег, у тебя сработали боевые рефлексы, понял?

Он усмехнулся мне уголком рта и едва заметно кивнул. Грейнджер со священным ужасом в глазах устремилась к поверженному профессору.

— Фините…

— Не сметь!!! — рявкнул я.

— Но…

— Тоже в морду захотела? — на её плечо тяжело легла большая ладонь. Оглянувшись, Грейнджер увидела добродушную улыбку Винса. На её лице проступило предобморочное выражение. Я прицельно глянул внутренним зрением, не сломана ли у Грюма челюсть, но она даже не была вывихнута. У авроров крепкие челюсти.

Я подошёл к Грюму, взгляд которого начал проясняться.

— Мистер Грюм, подтвердите, что вы будете вести себя адекватно, и я развяжу вас.

— Этот парень забыл, что он здесь ученик, — проворчал отставной аврор.

— Сначала вы забыли, что вы здесь профессор. Так что насчёт адекватности?

— Ладно, ничья. Развязывай.

Я понял, что он говорит о ничьей по нарушениям школьных правил, и снял с него Инкарцеро. Грюм поднялся на ноги, мрачно покосился на Грега и изрёк с сожалением, к которому примешивалась нотка восхищения:

— Какой мог бы быть аврор…

Грейнджер побежала за палочкой профессора, но не рискнула взять её в руки. Палочка была вымазана ядом мамбы, который уже начал разъедать древесину. Грюму настало время покупать новую — что ж, Олливандер тоже должен что-то есть.

Мы возвращались в общежитие, не чувствуя ни малейшей уверенности, что Грюм не сдаст нас директору. Хоть я и не нанимался Малфою в няньки, в последнее время он слишком часто цеплялся к кому попало, чтобы оставить это без внимания.

— Малфой, ты бы поаккуратнее с языком, а то останешься без вассалов, — сказал я без особой надежды, что до него дойдёт.

Вопреки моему ожиданию, Драко даже не огрызнулся в ответ.

— Да, Поттер, ты прав, — глубокомысленно протянул он. — Что-то я трачу слишком много времени, талантов и красноречия на такое пустое дело, как вразумление грязнокровок и прочей швали. Ты-то уже понял, что там ловить нечего…

Я что, произвожу такое впечатление? Я повернул голову к Малфою посмотреть, насколько он серьёзен, мимоходом скользнув взглядом по Гойлу. Вдруг до меня дошло, что передо мной мелькнуло нечто неожиданное, и я вернул внимание на Грега.

Если бы я не знал его, я назвал бы выражение его лица мечтательным.

А Грюм так и не сдал нас Дамблдору, хотя слухи о нашей стычке разлетелись по всему Хогвартсу.

Справиться с ненужными эмоциями оказалось не так уж и сложно. Чем-то они были сходны с огнём, который сожжёт, если в нём стоять, и не причинит ни малейшего вреда, если сделать хотя бы шаг в сторону. Я оказался уязвим к ним только потому, что прежде никогда не сталкивался с ними. Первое время приходилось напоминать себе перед общением с неприятными людьми, что я не животное и не дикарь, но вскоре я выучился отстраняться от своих эмоциональных реакций. Немного бдительности — и слабые вспышки эмоций, оставшись без внимания, угасали сами собой, а сильные не выдерживали логического анализа. Я снова стал прежним — ну, почти…

А возможностей для тренировки спокойствия было более чем достаточно. Став чемпионом, я оказался под пристальным вниманием как поклонников, так и ненавистников. Грифы неустанно третировали меня, мельтешили передо мной со своими значками-горшочками, всячески обзывали в спину — но они-то как раз доставали меня меньше всего, потому что ничего другого я от них и не ожидал. Заметно больше надоедали малолетние обожательницы, ходившие шепчущимися и хихикающими стайками, строившие глазки и всячески заговаривавшие со мной. Школьные совы ежедневно приносили мне не меньше десятка любовных записочек, которые я не читая уничтожал Эванеско. Пожалуй, среди девочек я был популярен почти как Виктор Крум, за которым бегала старшая половина хогвартских школьниц. Ну и, разумеется, меня не оставлял в покое Снейп, взявший привычку начинать урок зельеварения с небольшой проповеди на тему, как портит людей мирская слава.

Еще до первого состязания я заново научился относиться к суетне вокруг себя, как к фону. Известная личность не принадлежит самой себе, и с этим ничего не поделаешь.

Оказалось, что свои учителя не приехали ни с болгарами, ни с французами, хотя у болгарской делегации был свой колдомедик. Не знаю, как с этим устроились в Шармбатоне, но болгары перед отъездом сдали экстерном учебную программу за первое полугодие, а по возвращении должны были досдать её за второе. Здесь они занимались самостоятельно, в том числе и Виктор, которого устраивали чемпионские оценки, но не устраивали пробелы в знаниях. Каркаров обратился к Дамблдору с просьбой о консультациях для своих подопечных, поэтому раз в неделю им назначили практику у Флитвика, Ранкорна и Снейпа. Остальные учебные предметы у старшекурсников Дурмстранга и Хогвартса не совпадали.

Не прошло и недели, как Люциус Малфой сумел договориться в Министерстве насчёт квиддичных тренировок болгарской команды. Новые стадионы, построенные для летнего чемпионата мира, пока простаивали, и там нашлось достаточно времени и места для гостей Тремудрого турнира. Организация тренировок шла через Драко, благодаря чему Малфой-младший стал четвёртым по популярности лицом в Хогвартсе, после нас с Крумом и Флёр Делакур. Разумеется, первыми в его списке были слизеринские квиддичисты и он сам в роли ловца, а вторую команду он набирал из хаффлпаффцев пополам с равенкловцами, потому что слизеринская команда не выдерживала нагрузок, к которым привыкли болгары. Теперь он, абсолютно гордый и довольный своим положением, четырежды в неделю отправлялся с болгарами и хогвартскими квиддичистами на министерский стадион.

Меня эта участь тоже не миновала. Драко в силу своего возраста не мог тягаться выносливостью с Крумом и брал меня себе на замену. Отказаться не получалось, Малфой настаивал на том, что никому не может доверить место слизеринского ловца, кроме меня. Я понемногу втянулся в тренировки, потому что играть против сильного соперника было интересно. Виктор играл не грубо, но жёстко, он вовсю пользовался преимуществом своего веса и мне приходилось вертеться вдвойне, чтобы не попадаться под его силовые приёмы. Зато финт Вронского, где преимущество у лёгких игроков, он применил против меня только однажды, потому что тогда я обыграл его в пике.

Тем не менее квиддич, как и прежде, не затянул меня. Это всего лишь игра.

Хогвартский стадион прикрыли маскирующими чарами, но к середине ноября вся школа всё равно прознала, что там строят нечто вроде лабиринта. Сам я не пытался подглядывать, мне сообщили об этом несколько моих болельщиков, включая Диаса с Россетом и Ромильду с Живоглотом. Приближающийся конкурс совсем не беспокоил меня, потому что я не мог предположить ничего опасного для себя, что не погубило бы и других двух чемпионов. Хотя, как показал случай с мадам Помфри, моя жизнь была в опасности и между турнирными заданиями — возможно, ставка делалась не на них. Я наблюдал за друзьями и знакомыми насчёт Империо, но заимперенных среди них не было.

Виктор Крум тоже не выглядел взволнованным. Насколько я успел узнать болгарина, он во всём полагался на себя и был уверен, что если хорошо постарается, то справится с любыми трудностями. Большую часть свободного от квиддича времени он проводил в хогвартской библиотеке, методично штудируя магические книги и конспектируя заинтересовавшие его места. Вокруг Крума постоянно вертелись многочисленные поклонницы, которых он отпугивал своим суровым видом, а в особо тяжёлых случаях прикидывался, что не понимает английского. Поэтому Виктор любил бывать у нас в общежитии, где ему никто не навязывался.

Не знаю, волновалась ли перед конкурсом Флёр Делакур. Когда она попадалась на глаза, она всегда выглядела равнодушной, высокомерной и отстранённой, в том числе и от своих — от Шармбатона приехали почти одни девушки, которым было не за что любить вейлу. Я вполне понимал Делакур, при её-то бешеном успехе у противоположного пола — я и сам держался примерно так же. Вокруг ледяной француженки тоже толпились поклонники, в основном грифы и барсуки. Грег после нотации Драко, похоже, одумался и перестал пускать слюни по вейле. Он по-прежнему поглядывал на равенкловский стол, но без масленой безмозглой одержимости, характерной для жертвы вейловских чар.

За три дня до конкурса я получил от Лонгботтома письмо с предложением встретиться и пообщаться. Это было кстати, в Гриффиндоре у меня не было доброжелателей, а мне хотелось узнать, как там относятся к устроенному домовиками бойкоту. Мы встретились после ужина у выхода на западную террасу.

— Поттер.

— Лонгботтом. — Невилл мешкал с продолжением, и я добавил: — Как дела?

Он застенчиво улыбнулся.

— Спасибо, так себе. — Оказывается, Лонгботтом умеет шутить. Я поддержал его понимающей усмешкой. — А у тебя?

— Как обычно. Минуточку… — я стал наколдовывать привычный комплекс заклинаний защиты от слежки и подслушки. Невилл наблюдал за мной с явным одобрением. — Ну вот, теперь нас никто не увидит и не услышит. Можешь не волноваться, за тобой никто не увязался — поблизости никого нет.

— Сегодня у нас отмечают день рождения Ли Джордана, всем не до меня. — Невилл привык к общению со мной и говорил не запинаясь, хотя, как и прежде, подолгу подбирал фразы перед тем, как высказаться.

— У тебя что-то случилось? Нужна помощь?

— Нет, Поттер, это я из-за тебя. Я кое-что вчера узнал. Про ваше состязание.

Он замолчал, собираясь с духом. Я вопросительно посмотрел на него.

— В общем, Поттер… может, это нечестно, что я выдаю тебе тайну, но… я считаю, что устраивать такой конкурс тоже нечестно по отношению к тебе. Ты не можешь вызвать Патронуса и директор это знает, он мог бы предложить другой конкурс. В общем, Поттер… первым вашим испытанием будут дементоры.

Вот оно что… Про мою неспособность вызывать Патронуса знал весь Хогвартс, но никому не было известно, что дементоры не влияют на меня. Дамблдор мог бы догадаться, когда Драко свалился из-за них с метлы, но, видимо, тогда он не связал неповиновение дементоров со мной. Значит, директор надеется, что в этом конкурсе я окажусь уязвимее двух других чемпионов.

Невилл истолковал мою задумчивость по-своему.

— Может, ты успеешь найти, как с ними справиться. Артефакт какой-нибудь или что ещё…

— Всё в порядке, Лонгботтом, спасибо, что предупредил. Я обязательно что-нибудь придумаю.

— Только на палочку не рассчитывай. Сначала от вас потребуется пройти по лабиринту мимо дементоров за своими палочками. Там же будет лежать предмет, в котором спрятана подсказка ко второму конкурсу. Вы должны будете взять его и свою палочку, а затем выйти обратно.

— Откуда ты это узнал?

— Билл Уизли сказал Фреду с Джорджем, он помогает в подготовке конкурсов. Они сказали Рону, а Рон не утерпел, чтобы не похвастаться всем. Позлорадствовать ему надо, ну, понимаешь… Рон уверен, что ты оттуда живым не выберешься, поэтому он берёт обещание, чтобы не проболтались, и всё как есть выкладывает — только ради того, чтобы заявить под конец, что так тебе и надо.

— Так ты из-за меня нарушил обещание Уизли… — это не могло не впечатлить меня.

— Это не непреложная клятва. Если они сами молчать не умеют, почему я должен? Они теперь такие радостные ходят, что мне просто неприятно. Ты же видел, что Фред и Джордж сами пытались нарушить условие и подбросить заявку в Кубок. Если бы у них получилось, они считали бы себя героями, а про тебя они распускают слухи, что ты — новый Тёмный Лорд и пробрался за возрастной барьер с помощью тёмной магии.

— Вот, значит, как. И что, им верят?

Невилл беспомощно посмотрел на меня.

— Поттер, это же общежитие. Если усомнишься, на другой день нарвёшься у себя в постели на какую-нибудь гадость. Или в учебниках… Или в вещах, в одежде… Близнецам у нас давно уже никто не перечит, поэтому когда они называют тебя Тёмным Лордом, все наши только поддакивают. Ты нашим никто, спокойствие им дороже, — увидев, что я наклонил голову в знак понимания, он добавил: — Хаффлпаффцы к тебе лучше относятся, они Фреда с Джорджем недолюбливают, потому что близнецы на них всё время свои новые конфетки испытывают. Недавно на гербалистике Джастин Финч-Флетчли расспрашивал меня о тебе — я с ним там в паре работаю, с Джастином, еще с первого курса, когда нам с ним не хватило пары на своих факультетах — и он вовсе не был настроен против тебя. Напротив, мне показалось, что он в тебе заинтересован.

Я насторожился.

— Что от меня нужно хаффлпаффцу? Да еще маглорожденному?

— Джастин на самом деле очень умный парень. Не как равенкловцы, а по-другому. Он сказал, что он родственник эйслфордских Финч-Найтли — может, ты знаешь, кто они такие, а мне это ничего не говорит. Но я так понял, что у маглов его семья очень важная и богатая, и воспитание он получил соответствующее. И умеет разбираться, кто есть кто. По-моему, он начал присматриваться к нашему обществу и к нашим обычаям.

— Спасибо, буду знать. Сам-то ты как?

На лице Невилла промелькнула растерянность, затем огорчение пополам с недоумением. Затем сомнение и короткая борьба с самим собой: говорить — не говорить. Завершилось это мельтешение несчастным видом побитого щенка — Лонгботтом всё-таки надумал высказаться.

— Знаешь, Поттер, на первом курсе, когда со мной никто не хотел дружить, я думал, нет ничего хуже, когда ты никому не нужен. А теперь… даже не знаю, что и думать. Гермиона каждый день говорит, что за мной надо присматривать… — он вздохнул, — …и присматривает. Следит, чтобы я ел вовремя и, как она говорит, питался правильно. Из-за стола не выпускает, пока я не поем какой-нибудь капусты с морковкой, а меня от них вообще-то пучит. Ходит за мной, пока я не выучу все домашки, проверяет, пилит и поучает. Ты и не представляешь, какая она надоедливая, Поттер. Рон взял привычку хлопать меня по плечу — а рука у него тяжёлая — и говорить «а вот мы с Невиллом», «вот и Невилл так считает», хотя он ни о чём таком меня не спрашивал. Фред с Джорджем ведут себя так, словно они мои лучшие друзья, а ведь я с трудом переношу их. А они всё равно дружат… э-э, как бы это сказать…

— В одностороннем порядке? — подсказал я.

— Именно! — Невилл даже развеселился. — Умеешь ты точно выражаться, Поттер. И ещё все они взяли привычку жалеть меня за то, что Пожиратели повредили рассудок моих родителей. Они думают, что мои родители сейчас на домашнем уходе, и теперь я не хочу, чтобы кто-нибудь знал, что родители в шведской клинике. Ты был прав, когда предупреждал, что об их лечении нельзя говорить никому.

— Лонгботтом, для некоторых заинтересованных лиц твои родители — в первую очередь объекты политических спекуляций. И я не уверен, что эти лица захотят лишиться такого козыря, поэтому лучше дождаться завершения лечения.

— Это я уже понял, Поттер. Вокруг меня идёт какая-то суетня, которая совсем, ну нисколько не нужна мне. Они называют себя моими друзьями и говорят, что заботятся обо мне, но на самом деле я у них как вещь, которой они как хотят, так и вертят. Теперь я думаю, как же это здорово, когда к тебе никто ни с чем не лезет. Неужели и у тебя так было?

— Я в Слизерине, а не в Гриффиндоре. И еще я умею говорить «нет» — полезный навык, тебе не помешало бы ему научиться.

Невилл добросовестно задумался, оценивая свои способности в этом отношении.

— А знаешь, Поттер, — сказал он наконец. — Я попробую.

Похоже, друзья здорово достали Невилла, раз он даже не вспомнил о Снейпе. Только вернувшись в общежитие, я спохватился, что забыл-таки спросить его, как у них там с уборкой.

Как выяснилось позже, Лонгботтому повезло, что в этот вечер он пропустил начало гриффиндорской пирушки. Близнецы тайком насовали в праздничный торт кусочков своего нового образца канареечной помадки отсроченного действия, и ко времени возвращения Невилла торт был уже съеден, а все пострадавшие отправлены к мадам Помфри. Антидот к помадке удалось подобрать только через сутки.

До самого отбоя я оставался в свободном доступе у народа. Пусть сразу выскажут, кто что может, на завтра меньше останется. Но всё оказалось не так плохо, в открытую на меня наорала только Анжелина Джонсон, гриффиндорка, афроангличанка и полукровка с Лютого переулка, с африканским темпераментом разъяснившая мне при всех, что я камня на камне не оставил от чести Хогвартса. Хаффлпаффцы в основном сочувствовали и подбадривали, равенкловцы вели себя сдержанно. У нас культурно делали вид, что ничего не случилось, потому что отмазка Каркарова о насытившихся дементорах годилась только для маглокровок. Из меня даже попытались вытянуть, как же всё-таки я заставил дементоров не замечать себя, на что я с невинным видом ответил: «Ну вы же слышали экспертное мнение…»

Тед рассказал мне, как проходили выступления двух других чемпионов. Виктор Крум сразу же побежал по лабиринту бегом, чтобы скорее добраться до палочки. От дементоров не убежишь, они могут перемещаться очень быстро, но в рукопашную они не лезут и с поцелуями на бегу у них та же проблема, что и у людей. Достаточно было не терять самообладания и не подпускать их слишком близко, и Виктор с этим справился, вовремя меняя направление бега и откидывая от себя дементоров чем-то наподобие невербального Ступефая. Взяв палочку, он вызвал роскошного Патронуса в виде крупного серебристого ворона, отогнал дементоров подальше и благополучно выбрался из лабиринта вместе с яйцом-подсказкой.

Флёр Делакур не побежала. То ли недооценивала роль физической подготовки, то ли была воспитана в духе «волшебники не бегают», но она почему-то не додумалась поспешить к палочке, а пошла осторожно, прислушиваясь и заглядывая за каждый поворот. Когда дементоры учуяли и отыскали её, вейла стала защищаться с помощью своей видовой способности — огненных шаров, для которых не требовалось палочки. Волшебный вейловский огонь оказался слишком слаб, чтобы сколько-нибудь повредить дементорам, и тогда она полностью перекинулась в боевую форму и стала отбиваться крыльями и клювом. До центра Делакур добралась и смогла положить яйцо в специально пришитый к робе карман, но уронила свою палочку, потянулась за ней, наткнулась на пьедестал и упала. С полминуты она лежала на земле, прикрываясь крыльями, а дементоры кружили над ней, стараясь достать её лицо, затем она всё-таки стряхнула их с себя сильным взмахом крыльев и встала. Вейла попыталась что-то наколдовать, но уже слишком обессилела для этого, поэтому просто побрела к выходу, закрывшись крыльями от обеих тварей. Падала, снова вставала и брела, пока не разыскала дверь.

Парни жалели вейлу, это было заметно и по страдальческой гримасе Теда, описывавшего её путь из лабиринта, и по сочувственным замечаниям Винса и Грега. Даже Драко болезненно морщился, видимо, представляя себя на её месте. Под конец рассказа Грег спросил меня, как она была там, в палатке, и я ограничился коротким: «Была жива».

Делакур снова стала приходить в Большой зал только через два дня, в течение которых она отлёживалась в шармбатонской карете. Вейла выглядела погасшей, и, судя по реакции её воздыхателей, это заметил не только я. У неё не хватало сил излучать очарование, и теперь она для всех выглядела не сошедшей на землю богиней красоты, а светловолосой девушкой с птичьим личиком, в которой ощущалось нечто чужеродное. И нужно было видеть, как легко и быстро отвернулись от неё поклонники.

Через неделю Делакур полностью выздоровела и аура очарования вернулась к ней, а вместе с ней и обожатели. Но всё-таки в вейле что-то сломалось, потому что из её глаз исчезла прежняя самоуверенность. С таким взглядом не побеждают.

Виктор Крум, оправдывая своё имя, выглядел победителем и принимал похвалы и поздравления как должное. На следующий день после конкурса он прислал Дафне цветы, а нам по дружбе сказал, тем самым косвенно подтвердив утечку информации, что это мисс Гринграсс научила его Патронусу. Виктор смотрелся на конкурсе весьма убедительно, поэтому претензий к его выигрышу никто не имел, несмотря на предвзятость судейства. В конце концов, это Каркаров отвечает за него, а не он за Каркарова.

Я совсем забыл про разборки Грейнджер с домовиками, но она напомнила мне об этом сама. Старосты грифов, выведенные из терпения грязью в общежитии, послали её разбираться ко мне. Я тоже послал её. Объявить публично о роспуске ГАВНЭ, потому что все её акции за мировую справедливость проходили прилюдно, а извинения за их последствия почему-то делались кулуарно. Несправедливо.

Слово «несправедливость» Грейнджер понимала и даже согласилась с ним, но она была не готова поставить крест на такой благородной проблеме, как свобода для младших братьев по разуму. Наконец мы договорились, что она остаётся при своём ГАВНЭ, но больше не раскладывает одёжки для эльфов по общежитию — и тогда они прекращают бойкот для всех, кроме неё. Согласилась, после того, как я чуть ли не на пальцах объяснил ей, почему этим способом у неё всё равно ничего не получится. До неё так и не дошло, что домовые эльфы — не рабы, а симбионты при родовой магии, и я решил больше не тратить красноречие на какую-то упёртую маглокровку. Если я стану носиться с ней и её заморочками, меня не поймут люди, которые мне гораздо нужнее, чем она.

Я не стал затягивать с разгадкой яйца-подсказки. Оно было тяжёлым, но всё-таки легче, чем цельный кусок золота такого размера. Памятуя о ванне и «эврике» Архимеда, вычитанных в магловской научно-популярной книжке для школьников, я без труда догадался, что внутри оно полое. Но как его открыть, если снаружи оно выглядело цельным, без единого стыка или щёлочки? Я попытался открутить его верхушку, но мои ладони соскальзывали с гладкой золотой поверхности.

— Открывать нужно заклинанием, — посоветовал Тед, увидев мои усилия.

Но известные мне заклинания не справились с открытием яйца. Нужно было покопаться в книжных источниках, но в первые дни после конкурса я должен был находиться на виду, чтобы не подумали, что я прячусь от людей. Только когда ажиотаж улёгся и все привыкли к моему проигрышу, я почувствовал себя свободнее и собрался посидеть вечерок в библиотеке за трактатом о замыкающих и отмыкающих чарах.

В этот вечер Дамблдор сделал объявление. Когда ученики собрались на ужин в Большом зале, он попросил внимания и заговорил:

— Дорогие ученики, я счастлив сообщить вам, что скоро вас ожидает приятное событие! — Директор выдержал паузу, пока не удостоверился, что все заинтригованы. — В этом году у нас состоится Рождественский бал — традиционное мероприятие Тремудрого турнира и прекрасная возможность познакомиться с нашими гостями в неформальной обстановке. На бал допускаются ученики четвёртого класса и старше, хотя при желании вы можете пригласить с собой партнера или партнёршу с младших курсов. Бал состоится на Рождество в Большом зале и продлится с восьми вечера до полуночи, форма одежды — парадная. Его открывают чемпионы со своими парами, поэтому пара для них обязательна, остальные гости бала могут прийти и без пары.

Я прикинул наскоро, с кем могу пойти на этот бал, не уронив себя в глазах своего круга и не вызвав всплеск ненужных надежд и разочарований, и осознал, что задачка-то непростая. В Хогвартсе было очень мало подходящих девушек и почти все они были заняты. Лучше всего мне подошла бы Октавия, но приглашать её после того, как её семья отказала моему опекуну в брачных переговорах, было бы в высшей степени дурным тоном. Можно было бы позвать и Дафну, пару раз уже побывавшую моей палочкой-выручалочкой, но теперь всё шло к тому, что пойдёт она на бал не со мной. Не имея на неё серьёзных намерений, было бы нечестно мешать её отношениям с Виктором.

А партнёршу нужно было найти как можно скорее, пока не разобрали всех, кто мне хоть сколько-нибудь подходит. Но никто на ум не шёл, и я успокоил себя тем, что до утра это дело точно подождёт, а утром я посоветуюсь с Тедом. На этот вечер у него были другие планы, как и у меня, а такие дела на бегу не решаются.

Трактат оказался толстым и включал в себя несколько десятков заклинаний. Я забыл обо всём и засиделся над ним до самого отбоя, пока мадам Пинс не напомнила, что библиотека закрывается. Я вернул ей книгу и поспешил в общежитие.

Гостиная уже пустовала, если не считать одной невысокой девичьей фигурки, против обыкновения сидевшей на тумбочке между креслами. Ромильда была чем-то взволнована, она беспокойно постукивала ступнёй по тумбочке и вертела в руках свою палочку. Когда я подошёл ближе, она вздрогнула и уставилась на меня в упор.

— Стой, Поттер. — Ромильда смотрела на меня так, словно пыталась загипнотизировать. Я остановился.

— Ты, — она указала на меня палочкой, — пригласишь меня на Рождественский бал. — Её голос дрогнул и сорвался, но затем снова окреп. — Ты мне должен.

Я перевёл взгляд с кончика её палочки на её лицо. Ромильда смотрела на меня испуганно, решительно, умоляюще — она отчаянно робела, но не отводила глаз. А ведь девчонка права, я ей должен, и немало. Её помощь в истории с Люпином была неоценимой.

Она была второкурсницей, я был её шансом попасть на этот бал, мечту любой девчонки. И это, пожалуй, было хорошим выходом и для меня — Ромильда из приличной семьи с традициями, колдунья в пятом поколении и достойная партия для большинства чистокровных. Если она пойдёт со мной, еще вопрос, кто кому останется должен.

Я выпрямился, развернул плечи и принял официальный вид.

— Очаровательная мисс Вейн, прошу вас оказать мне честь быть моей спутницей на предстоящем Рождественском балу, — произнёс я, подкрепив свою просьбу легким поклоном.

Глаза Ромильды расширились ещё больше, если это было возможно.

— Я согласна, мистер Поттер, — ответила она мне в тон. Её лицо дрогнуло, словно она пересиливала слёзы. Я взял её руку с палочкой и легонько прикоснулся к тыльной стороне её ладони губами.

— Благодарю вас за оказанную честь, мисс Вейн.

Я осторожно отпустил её руку. Плечи Ромильды поникли, словно её отпустило всю.

— Ты не сердишься на меня, Гарри? — ослабшим голосом спросила она.

Я постарался передать ей взглядом своё доброжелательство.

— Нет, что ты, Ромильда, твоё общество украсит любого мужчину. Мы с тобой будем прекрасно смотреться вместе. Танцевать умеешь?

— Конечно! — возмущение пересилило её остальные эмоции и привело её в норму. — А ты?

— Недавно научился. Надеюсь, ты не будешь слишком строга ко мне.

Ромильда посмотрела на меня лукаво и оценивающе.

— Я постараюсь. Это секрет, что ты идёшь на бал со мной?

— Напротив, чем скорее все это узнают, тем лучше, — я улыбнулся. — Чтобы не приставали. Можешь хвастаться.

— Поттер! — воскликнула она с шутливой укоризной.

— Придётся попросить Нотта распустить слух, раз ты такая скромная, — я состроил из себя олицетворение бесконечного огорчения.

— Ну… если это так нужно… то ладно уж…

— Нотта я всё равно попрошу, хуже не будет.

Мы рассмеялись. Ромильда оставила свои страхи позади и теперь была переполнена радостным оживлением. Как мало всё-таки нужно девчонке, чтобы стать счастливой.

Я был доволен, что вопрос с партнёршей для Рождественского бала решился так быстро и удачно. Ромильда не выглядела совсем уж ребёнком, она подходила мне по возрасту, по росту и, до некоторой степени, по положению в чистокровном обществе. Не в британской аристократии, но если выбирать среди учениц Хогвартса, она была одной из лучших кандидатур. У остальных парней из нашей компании вопрос о поиске партнёрши даже не возникал — все они шли на бал со своими невестами, кроме Грега, которого не слишком-то волновало, что у него еще не было девушки. Впрочем, Грег у нас парень рослый и развитый, выглядит он, как и Винс, на все семнадцать, с него станется пригласить старшекурсницу или какую-нибудь шармбатонку. Последнее вероятнее всего, судя по интересу, который он в последнее время питал к равенкловскому столу, где сидели француженки.

Но если с партнёршей всё благополучно устроилось, то с разгадкой подсказки всё обстояло гораздо хуже. Я чуть ли не наизусть выучил трактат и попробовал на яйце несколько заклинаний, показавшихся подходящими, но яйцо не открылось. Предположив, что оно и не должно открываться, я перепробовал на нём множество заклинаний из других разделов магии. Бесполезно. На яйцо не действовала отмена чар, оно не разговаривало и не меняло вид, на нём не появлялись письмена. Рассудив, что ум — хорошо, а два — лучше и что чемпионам не ставили условия, что они должны непременно сами разобраться с яйцом, я обратился за помощью к Нотту.

Тед, как и я, начал с открывающих и закрывающих чар. Я подсунул ему трактат, где было собрано всё на эту тему, и он стал просматривать старинный фолиант, попутно спрашивая, в чём я уже разобрался и что уже проверял. В процессе перелистывания он обратил внимание на один из поясняющих рисунков, которыми была иллюстрирована книга.

— Вот же оно, твоё яйцо, смотри!

— Это не яйцо, а бутон кувшинки, — сказал я, поглядев на страницу. — Заклинание распускания бутонов тоже относится к открывающим.

— Ты его применял на яйце?

— Нет, зачем?

— Даже если это просто похоже, надо попробовать.

В догадке Теда, определённо, что-то было. Я перекопировал отрывок специальным заклинанием с книги на пергамент, и мы пошли в пустующий класс, чтобы испытать эти чары на яйце. Право проверять догадку я уступил Теду, и, к нашему удивлению, она оказалась правильной.

Но удивлялись мы потом, а сначала чуть не оглохли от резких противных звуков, которые стала издавать сердцевина яйца, раскрывшегося наподобие кувшинки. Опомнившись после звукового удара по ушам, мы стали вслушиваться в быстрый визгливый скрип, чтобы отловить в нём хоть какой-то намёк на подсказку. Примерно через минуту трещалка остановилась и после небольшой паузы зазвучала снова.

Мы прослушали её несколько раз, пока не удостоверились, что повторяется одна и та же последовательность звуков. Слушать её было невыносимо, и Тед отменил заклинание расцветания. Яйцо закрылось, наступила благословенная тишина.

— И что это значит, сюзерен?

— Ты сам всё слышал.

— Ты сказал — помочь открыть, и я помог. А подсказка предназначена тебе, а не мне.

— Я должен сказать, чтобы ты помог с ней разобраться, или это и так очевидно?

Мы от души расхохотались, глядя друг на друга. Так легко и внезапно справиться с одним тупиком, чтобы сразу попасть в другой — это было смешно.

— Может, нужно открыть яйцо в конкретном месте или в конкретное время? Или при каких-нибудь обстоятельствах? — предположил он.

— Но в любом случае это нужно сделать до начала второго конкурса, если это подсказка, — продолжил я мозговой штурм.

— Не факт… — Тед покачал головой. — Может, яйцо понадобится в конкурсе, а без него ты не сможешь преодолеть какое-нибудь препятствие.

— Тогда получается, что без него я не справлюсь с конкурсом, а подсказки так не устроены. От них требуется облегчить задачу, а не быть решающим звеном.

Мы сошлись на том, что методом тыка у нас ничего не получится, и взяли время на размышление. Я снова стал рыться в библиотеке, на этот раз наугад, потому что было непонятно, где и что искать. Тед тоже старался выяснить, кто что знает о противно звучащих яйцах.

Приближалось Рождество, а с ним и Рождественский бал. Это у меня, чемпиона, были другие заботы, а у всех на слуху было только одно — кто и с кем пойдёт на бал. Младшекурсницы искали внимания старших, а кто посмелее, вроде Ромильды, те и сами напрашивались на приглашение. Младшекурсникам ничего не светило с самого начала, шанс попасть на бал был только у тех, кто выглядел повзрослее — их еще могла пригласить какая-нибудь страшненькая четверокурсница, оставшаяся без партнёра.

У слизеринцев разбирались с приглашениями тихо, чётко и без суетни, пока все не остались довольны. Уолтер Бойд, например, невестой которого была девица из старинной голландской семьи, пригласил на бал Октавию, но не для себя, а для своего младшего брата, третьекурсника Беннета. А того пригласила пятикурсница Селена Келли, с которой намеревался быть сам Уолтер. В предварительных списках гостей формальность была соблюдена, а на балу они собирались обменяться партнёрами. Не прошло и недели, как делёжка на пары у нас была закончена, и все занялись своими праздничными нарядами.

Наши девушки взяли обыкновение сбиваться в кучку и шушукаться о чём-то с горящими глазами. Мне несколько раз на дню задавали вопросы на тему, какие танцы я танцую и какие предпочитаю, в чём я собираюсь идти на бал, как я отношусь к жабо и декольте, и тому подобное. Вопросы большей частью ставили меня в тупик, кроме разве что одного. Декольте — это всегда хорошо.

Даже Нотт сумел удивить меня вопросом.

— Кстати, сюзерен, как ты относишься к духам? — спросил он совершенно некстати.

Я с подозрением уставился на него, но ответил.

— Если надо, то потерплю.

— Я имел в виду хорошие духи.

— Без разницы.

— Ясно, значит, духи ты не любишь.

— Нотт, вот не поверю, что тебя это вдруг заинтересовало, — заявил я напрямик.

— Ну да, меня подговорили, — ответил он с дипломатичной улыбочкой. — В твоих же интересах, чтобы на балу тебя ничто не раздражало. Да, и не забудь заказать новый галстук и бутоньерку вместо прошлогодних. Твой чёрный костюм еще в моде, но аксессуары надо регулярно менять.

— И ты, Нотт… — простонал я.

— Я о тебе же забочусь, сюзерен. Рекламный проспект я у Дианы возьму, и не вздумай отказываться.

Все как с ума посходили из-за этого бала. Вокруг меня творился подозрительный крутёж, в котором были замешаны самые близкие мне люди. Они не посвящали меня ни во что, оставалось только доверять им. Если не им, то кому же?

Я заказал новогоднюю бутоньерку и чёрный округлый галстук-бабочку в тон камзолу. Выбирали вместе с Тедом, который убедил меня купить ещё и тонкую шёлковую рубашку, по-слизерински серебристую с зеленоватым отливом. Когда покупки были доставлены, он заставил меня надеть весь комплект, оценивающе прищурился и одобрительно покивал. И на том оставил меня в покое.

Всеобщее предпраздничное оживление навело меня на мысль сделать кое-какие собственные приготовления. Я спросил опекуна письмом, не завалялся ли где у него артефакт, распознающий яды и любовные зелья. Драко с начала года носил фамильный малфоевский перстень с подобными свойствами, и мне такой же не помешал бы.

Через три дня Малфой-старший явился в Хогвартс и вручил мне перстень. Серебряный с аметистом, который начинал мерцать изнутри красным при поднесении к еде, в которой была отрава или любовное зелье. Заодно опекун расспросил меня, что нового в Хогвартсе и почему я вдруг спохватился о таком артефакте, но я ничем его порадовать не мог. История с мадам Помфри всё еще не подлежала разглашению, поэтому я отделался общими словами на тему предстоящего бала.

Но если к празднику я подготовился, то загадка золотого яйца стояла на мёртвой точке. Тед занимался ею даже больше, чем я, и с тем же результатом. Незадолго до каникул его очередная гипотеза потерпела фиаско и он наконец не выдержал.

— Слушай, сюзерен, я бы на твоём месте обратился к равенкловцам, а то ты с ними нянькаешься, а они у тебя бездельничают, — с досадой высказался он. — У них мозги по-другому устроены, вот пусть они и думают.

Два ума — хорошо, а четыре — лучше, поэтому я в тот же день написал письмо Диасу. Вечером мы встретились вчетвером в одной из хогвартских комнат отдыха на втором этаже. Тед ради такого дела даже постарался придержать свою неприязнь к Россету, которого недолюбливал не столько за то, что тот маглорожденный, сколько за то, что я терпеливо отвечаю Россету на все его вопросы по магическим наукам, а он этого не ценит.

Равенкловцы посмотрели на яйцо, послушали его трескотню и выспросили всё, что мы с Тедом наработали по разгадке этой задачи. Заинтересовались чрезвычайно, для них это было таким же вызовом, как для нашего Грега возможность набить кому-нибудь морду. Эрни выдал нам несколько свежих догадок, которые, впрочем, не сработали, а Россет выглядел задумчивым, словно что-то вспоминал.

— А ведь я уже слышал такое, — заявил он наконец. — У моего отца завалялся магнитофон еще со школы, старый такой, кассетный. Три года назад мама разбирала хлам и хотела выбросить его, но я упросил отдать его мне. Магнитофон еще работал, но плохо, а я доломал его, когда жал на все кнопочки, чтобы посмотреть, что получится. И он похоже трещал, если включить его не на той скорости, пока не сломался. А запчастей к нему уже не продавали — так и пришлось выбросить.

— Что значит — не на той скорости? — живо заинтересовался Тед.

— Это я про скорость, с которой считывается лента в кассете, мне так отец сказал. Воспроизводить надо с той же скоростью, с которой записываешь, а то получится искажение звука. Если воспроизводить на более высокой скорости, то звук будет таким же, — Россет указал на яйцо, — а если на более низкой, он будет хрипеть и стонать.

Я разбирался в магловской технике лучше Нотта и имел представление о скоростях воспроизведения звука.

— И как нам заставить яйцо звучать на другой скорости? — задумался я вслух. — Здесь же нет никаких кнопочек.

— Может, для этого заклинание есть? — продолжил мою мысль Эрни.

— Откуда? — ответил ему Тед. — У нас музыку заносят на кристаллы, там нет никаких скоростей. Есть заклинания записи и исполнения музыки.

— А давайте, я спрошу отца, — предложил Россет. — Я всё равно на каникулы домой уезжаю.

— Он у тебя разбирается в этих… магнитофонах?

— Он историк в школе, но если надо, он других учителей спросит. Там и физики есть.

— Магловская задачка, — проворчал Тед. — Из ваших наук в Хогвартсе преподают только математику и небесную механику, а это называется…

Он замолчал, пытаясь поймать ускользающее слово.

— Тоже механика, — подсказал Россет.

— Нет, не совсем так. — Тед отрицательно покачал головой. — Теория колебаний, вот.

— Откуда ты знаешь?!

— Книги читаю. И ваши тоже, сюзерен меня ими обеспечил. — Нотт снова замолчал, его лицо приняло задумчиво-отрешённое выражение. Россет, дёрнувшийся на слове «сюзерен», посмотрел на него, затем на меня.

— Кстати, Поттер, мой отец очень интересуется, какой тут у вас социальный строй.

— Запутанный, — лаконично ответил я. — Я с ним еще разберусь, но не сейчас. Так могу я надеяться, что ты выяснишь у своего отца про эти звуки?

— Если получится.

За неделю до каникул выпал снег. Было безветрено и тепло, но не настолько, чтобы он растаял. Хогвартс возвышался над озером в окружении пухлых сугробов и побелевших за ночь гор, на склонах которых темнел из-под заснеженных верхушек выносливый горный ельник. Свинцовым зеркалом поблёскивала еще не замёрзшая озёрная вода. Младшекурсники лепили во дворе снежные крепости и играли в снежки.

Погода стояла восхитительно новогодняя.

В этом году старшекурсники остались на каникулы в Хогвартсе. По домам разъехались только младшие, и то не все, потому что в школе появилось много интересного и помимо бала. Украшать замок к празднику начали за неделю, пока в нём не осталось ни уголка, не напоминающего о Рождестве. Все лестничные перила были покрыты нетающим снегом, а стены в коридорах — медленно падающими резными снежинками величиной с ладонь. Двор перед парадным входом закрыли от прохода и застеклили — там создавался зимний сад — а пока ученики выходили на улицу через боковые двери.

Доспехи в нишах заколдовали на пение рождественских гимнов. Стоило поравняться с ними, как из-под пустых шлемов начинало гулко доноситься «придите, все верующие» — если не считать случаев, когда туда забирался Пивз и начинал фальшиво распевать похабные припевки. Христианские песнопения надоели нам за два дня, и мы дружно решили, что с этим надо что-то делать. Тед предоставил мне подходящую музыку, а я потихоньку выбрался ночью из общежития и перезачаровал все доспехи. Теперь из-под шлемов доносился мелодичный новогодний мотивчик с хрустальным перезвоном сосулек, не поддающийся чарам преподавателей. Противопивзовые чары я накладывать не стал, потому что находил песнопения полтергейста забавными.

На остальных факультетах всё еще разбирались по парам. До нас эта возня почти не доходила, но некоторые вещи невозможно было не заметить. Когда Рональд Уизли при большом стечении народа пригласил в партнёрши Флёр Делакур, остановившуюся в коридоре с Седриком Диггори, разговоров было на весь Хогвартс. По слухам, вейла даже не удостоила рыжего ответом, посмотрев на него, как на корм для фестралов.

Рождественское утро началось для нас с подарков. Сам я провозился с ними целую неделю, потратил кучу времени и денег, вконец загонял хогвартских сов и напряг домовиков, чтобы подарки были доставлены точно перед праздником, зато теперь можно было не беспокоиться, что кто-то из друзей и знакомых окажется обделён вниманием. Мы с Ноттом получили множество подарков и едва успели разобрать их до завтрака. Мне пришло даже несколько поздравлений из Германии, от Эйвери-старшего и ещё кое-кого из сотрудников Академии, с которыми я познакомился, пока изучал там магические науки.

Дюжина ёлок, накануне доставленных Хагридом в Большой зал, к утру стояла в праздничном убранстве. Флитвик с Ранкорном потратили полночи, обряжая их во всевозможные ёлочные украшения, от блестящих гирлянд из фольги и волшебных цветов до анимированных золотых сов и серебряных лепреконов. Совы ухали, а лепреконы размахивали крохотными палочками и разбрасывали в воздухе золотые конфетти в виде монеток. После завтрака старосты раздали гостям бала пригласительные билеты с номером стола.

Обед в этот день был праздничным. Столы ломились от индеек, поросят и гусей в яблоках, на десерт были пироги и рождественские пудинги. Затем Большой зал закрыли на подготовку к балу, назначенному на восемь вечера. Младшекурсники в этот вечер ужинали в Малом зале, расположенном через коридор от Большого и предназначенном как раз для таких случаев. Обычно Малый зал был недоступен для учеников, но сегодня он был открыт и разукрашен не хуже Большого.

Драко, определённо, был осведомлен о предстоящем бале лучше нас. Вчера после обеда его вызывал Ранкорн, после чего в факультетскую копилку прибавилось двадцать изумрудов Малфою «за помощь в подготовке бала». Весь сегодняшний день Драко невероятно важничал и многозначительно молчал, возбуждая всеобщее любопытство, но расспрашивать у нас не принято, а сам он не проболтался.

К половине восьмого одетые для бала слизеринцы стали накапливаться в гостиной. Мы с Тедом были в традиционных торжественных комплектах, приобретённых еще к его помолвке — я в чёрном с матовыми изумрудными вставками, Тед в иссиня-сером, под цвет его глаз. Самоподгоняющаяся по фигуре, одежда сидела на нас идеально. Драко в светло-серой робе, укороченной по последней волшебной моде, в чёрных туфлях с белыми гольфами и в белой шёлковой рубашке с чёрным галстуком-бабочкой, выглядел ничуть не хуже. Винс и Грег смотрелись мужественно, и наша компания в целом производила весьма достойное впечатление. Впрочем, Грег почти сразу же отделился от нас, сказав, что должен встретить партнёршу, а мы остались ждать своих спутниц, которые не очень-то спешили выйти в гостиную.

Наши спутницы появились из комнаты Дианы, где они наводили на себя завершающий лоск перед выходом. И это было зрелище, которое проняло даже меня. Пышная Милли в винно-красном платье, плотно облегающем её аппетитную фигуру и расклешённом в нижней части, с тяжёлым пучком тёмных волос, украшенным новогодними блёстками, смотрелась просто роскошно. Хрупкая Астория, полудевушка-полуребёнок, задрапированная в тонкую зеленовато-бледную ткань холодного оттенка, напоминала драгоценную фарфоровую статуэтку. Дафна в легчайшем нежно-сиреневом платье, с высокой причёской из собранных на макушке светло-русых локонов, в хорошо продуманном беспорядке спускающихся оттуда на шею, выглядела безупречной светской леди. Диана, в воздушном серебристо-голубом платье почти до пола, очень высокая для своего возраста, держалась с величественной грацией, в ней проглядывало нечто эльфийское. Ромильда, в алом платье с круглым глубоким вырезом и вертикальной драпировкой спереди по лифу, с юбкой-колоколом, плотно облегающей бёдра сверху, а затем ниспадающей мягкими расширяющимися волнами, сияла, словно ожившее пламя. Огненная ткань озаряла её золотистую кожу, наполняла светом её большие тёмно-карие глаза и густые, уложенные волнами кудри. Сбоку её волосы были подхвачены заколкой в виде алого мака с лепестками, по краю покрытыми золотой изморозью — моим рождественским подарком, на котором настоял Тед.

Я знал, что Ромильда хорошенькая. Ладно, красивая. Но чтобы настолько…

Уже Драко подал руку Астории и повёл её к выходу, а за ним и Винс повёл свою Милли, уже и Тед с безупречно-светским поклоном приложился к ручке своей леди и зашептал ей что-то на ушко, а мы с Ромильдой стояли и смотрели друг на друга. Идиот, она же ждёт, когда я предложу ей руку! И если я не скажу ей, что заметил и оценил её старания, она обидится на всю жизнь и будет права.

Она не сводила с меня глаз, пытаясь прочитать по моему лицу, что я думаю об её наряде. Я шагнул к ней и поднёс её ладошку к своим губам.

— Ты великолепна, — сказал я после приветствия, не выпуская её руку из своей. — У меня нет слов…

Ромильда просияла. Мимолётная улыбка скользнула по её лицу и тут же исчезла. Я ощутил, как сильно она волнуется перед своим первым выходом в свет, и это помогло мне собраться.

— Ты тоже… — пробормотала она, чуть задыхаясь. — Выглядишь…

— На то и балы, чтобы на них выглядеть, — ответил я с привычной уверенностью. — Мы сегодня лучшие, верно?

Она рассеянно кивнула, и я предложил ей локоть. До начала бала оставалось меньше четверти часа, отставшие пары одна за другой покидали гостиную. По пути я забалтывал Ромильду рассказами о том, как я провёл предыдущее Рождество у Малфоев, и у меня получилось отвлечь её от волнения. Весёлые и оживлённые, мы вошли в вестибюль за пять минут до начала бала, где столпились нарядные гости и царила праздничная атмосфера. Наружные двери вестибюля были распахнуты настежь, но оттуда не тянуло холодом. Там виднелся зимний сад, с газоном, с зарослями розовых кустов, над которыми порхали десятки разноцветных фей, с гротом, освещённым китайскими фонариками и со статуей Санта-Клауса на оленьей упряжке.

— Смотри, — кивнул я туда Ромильде.

— Ох, как красиво! — восхитилась она. — Гарри, мы туда сходим?

— Обязательно. Вечер длинный, мы всё успеем.

Согласно урокам Нарциссы, на светских приёмах нужно было правильно подать себя и получить как можно больше сведений о других. Я с непринуждённым видом повёл Ромильду по вестибюлю, вскользь обегая взглядом окружающую толпу и отмечая про себя, кто здесь с кем, как и в чём. Как и следовало ожидать, большинство учеников разбилось по факультетам, а внутри них по курсам. Смешанные пары тоже имелись, но их было мало и они соответствовали устоявшемуся в Хогвартсе делению — грифы с барсуками, наши с воронами.

Когда мы шли мимо грифов, я обратил внимание, что Лонгботтом сегодня с Грейнджер, которую я поначалу не узнал, потому что вместо растрёпанной мочалки у неё на голове был тугой лоснящийся пучок, насквозь пропитанный гелем для волос. Плохо наложенная магловская косметика на её лице тоже не способствовала узнаванию. Невилл неловко переминался с ноги на ногу, к тому же бросалось в глаза, что носить праздничную робу он не умеет. Парвати Патил в розовом сари была с Томасом Дином, а Рональд под ручку с белокурой Лавандой Браун стоял в компании близнецов Уизли, на каждом из которых висело по афробританке, и был одет в странную бордовую робу с оборванными кружевами по краю воротника, похожую на женскую. Приглядевшись, я обнаружил, что она и впрямь была женской. Ловкач-старьевщик как-то сумел всучить её миссис Уизли за мужскую.

Хаффлпаффцы стояли тесной кучкой, трудно было понять, кто из них с кем. Впрочем, это была не та информация, без которой жить нельзя. Я заметил, что капитан квиддичной команды равенкловцев Роджер Дэвис любезничает со своим ловцом Чжоу Чанг, хотя до этого у неё был роман с Седриком Диггори. Но Диггори не было ни здесь, ни у барсуков.

Октавия Грей, хоть и равенкловка, была среди слизеринцев, в компании Митчелла с Эдной Гастингс и братьев Бойд. Наподалёку от них пристроилась наша компания, и мы с Ромильдой направились туда. Грег уже был там с своей партнёршей, которой оказалась не француженка, а Падма Патил. В ярко-бирюзовом сари, с национальными украшениями на голове и на руках, с длинными чёрными волосами, заколотыми кверху по бокам головы, а сзади спадающими ниже талии, Падма выглядела очень эффектно.

Почти одновременно с нами сюда пришли болгары во главе с Каркаровым. Все они были в тёмно-красной праздничной форме военного образца, отличавшейся от ежедневной наличием золотого канта и меховой отделки. Виктор Крум подошёл к нам за Дафной, которая сегодня была его партнёршей, да так и остался с нами. Последними в вестибюль явились французы под предводительством мадам Максим, сменившей чёрные шелка на сиреневые и возвышавшейся над подопечными, как клушка над цыплятами. Среди них была Флёр Делакур в сопровождении Седрика Диггори.

Взрослые участники бала собирались где-то не здесь. Они пришли сюда к восьми общей толпой — преподаватели, ответственные представители министерства и журналисты. Из министерских здесь был Бэгмен, по случаю праздника одетый в ярко-бордовую с жёлтыми звёздами робу, и Перси Уизли в новой сине-зелёной робе, отчаянно дерущий нос, потому что сегодня он представлял здесь отсутствующего Крауча. Журналисты были те же, что и на конференции, всю процессию возглавлял Дамблдор.

Ровно в восемь директор картинно взмахнул палочкой, и двери Большого зала раскрылись. Длинные факультетские столы оттуда убрали, вместо них вдоль боковых стен зала были расставлены квадратные столики на восемь человек, сервированные серебром, хрусталём и фарфором. Нарядные ёлки между ними переливались цветными огнями, стены зала были покрыты серебристым инеем и украшены гирляндами плюща и букетами омёлы. В центре каждого столика вращались новогодние фонарики с номерами, по которым гости находили свои места. На пока еще пустых тарелках лежали карточки с именами гостей, а также сегодняшнее меню.

Чемпионский столик с номером два был первым от сцены. У противоположной стены за столиком номер один восседал сам Дамблдор, а с ним Бэгмен, Каркаров, мадам Максим, мадам Спраут, Грюм и двое журналистов. За двумя следующими от них столиками сидели остальные преподаватели и журналисты. Все они были одеты экстравагантно и очень пёстро, даже Рита Скитер с ядовито-жёлтыми волосами и в ядовито-розовой робе не особо выделялась среди них — зато там чёрной летучей мышью выделялся Снейп. Дальше по их стороне располагались столики гриффиндорцев и хаффлпаффцев, а по нашей сидели слизеринцы и равенкловцы.

Четвёртой парой за нашим столом оказались Драко с Асторией. Очень удачно, что за следующим столом сидели остальные наши — Тед с Дианой, Винс с Милли, Грег с Падмой — и в компанию к ним попали Забини с Панси. Остальные ученики тоже были рассажены согласно своим компаниям и симпатиям, что я не преминул отметить вслух, когда мы уселись за стол.

— Это я постарался, — самодовольно сообщил Малфой, наконец-то нарушивший свой обет молчания. — Вчера наш декан вызывал меня посоветоваться о размещении гостей на балу, чтобы за столами обошлось без конфликтов, и я всё ему разъяснил.

Драко и впрямь постарался. Отложив на время свою вредность, он разместил гостей наилучшим образом. Мало того, он позаботился и о престижном месте для себя, и о том, чтобы мы оказались в стороне от преподавателей — ну так в любом деле не без этого. Я был доволен, что с нами Малфой, потому что нет никого лучше для общения в малознакомой компании, если он этого захочет. А сегодня он этого хотел.

С Виктором и Дафной мы были знакомы хорошо — это Делакур и Диггори были трудной для нас парой. Вейла была надменной и необщительной, а с Диггори я был знаком очень мало. Так, здоровались при встрече и относились друг к другу нейтрально. Насколько мне было известно, его семья была небогатой, она не поддерживала традицию и разделяла политику Дамблдора. Диггори проживали по соседству с Уизли, отец Седрика, тоже сотрудник министерства, был в приятельских отношениях с Артуром Уизли, хотя и относился к нему свысока. Тем не менее, Седрик не был замечен в дружбе ни с кем из сыновей Уизли.

Они подошли к столу последними, сдержанно приветствовали нас и сели на свои места. Флёр убрала свою карточку с тарелки, кончиками пальцев взяла меню и бегло просмотрела его.

— Здьесь такая тяжёльая пишьча, — пожаловалась она в меню. — Я непрьеменно растольстею.

Её услышал Драко, тоже с меню в руке, и счёл это удобным случаем для установления контакта.

— Рекомендую дичь с овощами и зеленью, — посоветовал он. — Ручаюсь, вы весь вечер будете чувствовать лёгкость.

— Ви так счьитаете, мистьер…

— Малфой.

— Мистьер Мальфой, — повторила вейла и подняла на него небесно-голубые глаза. — Бльагодарью вас, я попробьую.

— Кстати, мисс Делакур, позвольте вам представить: мисс Астория Гринграсс, мисс Дафна Гринграсс, мисс Ромильда Вейн, — продолжил Драко, резонно предположив, что француженка не знает наших спутниц по именам.

— Очьень приятно, — она слегка кивнула каждой. — Мистьер Мальфой, ви, слючайно, не знайете, какая сьегодня прьограмма вечьера?

Драко изобразил светскую улыбку и заговорил тоном гида-профессионала:

— Сначала небольшая речь нашего директора на тему Рождества и дружбы народов, затем ужин, затем музыка и танцы. Обещали ансамбль, — он кивнул на сцену рядом с нами, с которой по случаю бала убрали преподавательский стол. — Затем снова ужин и снова танцы, а дальше — кто что хочет и кто что может. Для прогулок имеется зимний сад.

Вейла расслабилась и заулыбалась. Малфой стал втягивать в беседу остальных участников застолья.

— Мисс Делакур, а как вы относитесь к квиддичу?

— О-о, недолюбльиваю.

Ну и что ей стоило сказать, что она им немного интересуется? Я вон тоже недолюбливаю квиддич — и ничего, даже в него играю. Драко правильно оценил ситуацию и стал искать другие точки общего интереса.

— А как вам танцы?

— О-о, танцьи я люблю.

— Какие вы предпочитаете, общие или парные?

— Только парьние, — категорически заявила вейла.

Ещё парой реплик Драко подключил к обсуждению танцев и остальных наших дам. Разговор начал оживляться. Диггори натянуто молчал, пялясь на свою партнёршу, мы с Виктором, напротив, сидели довольные, что нам не нужно подбирать темы для общения. Тут встал Дамблдор, потребовал внимания и произнёс обещанную Малфоем речь на тему Рождества и дружбы народов. После её окончания настало время ужина.

Заказ блюд на балу делался как обычно, обращением к домовикам. Мы заказали закуски и напитки, после чего принялись за еду. Флёр Делакур разговорилась — Малфой сумел расположить её к общению.

— Ето всьё пустьяки, — заявила она, пренебрежительно оглядев оформление зала. — У нас во дворцье в Рьождьество по всьему залю расставльены ледьяные скульптури. Коньечно, оньи не тают… Оньи сийяют как альмазние.

— Должно быть, потрясающее зрелище, — с серьёзным видом покивал Драко.

— О да, ето нужьно видьеть… И еда совсьем не как здьесь, она великольепна.

— Я тоже скучал бы по такому великолепию, которое вы описываете.

Флёр одобрительно посмотрела на такого умного, понимающего собеседника. Драко между тем продолжил:

— Но не отчаивайтесь так, половина срока уже прошла.

— Трьеть, только трьеть, — вейла вздохнула.

— Зато потом вы сможете гордиться собой, что стойко пережили такие ужасные условия.

Я внимательно посмотрел на Малфоя, но в нём невозможно было заметить ни притворства, ни утонченной издёвки.

— О да, я готовьилясь к тьому, что будьет трьудно. И ми не имеем всех етих ужьасних доспьехов по стьенам, а вашьего полтьегейст ми выкьинули б вот так! — Делакур с силой хлопнула ладонью по столу. Тарелки подпрыгнули, бокалы тоненько звякнули. — Ох, простьите…

— Ничего страшного, я вас понимаю, — успокоил её Драко.

— Мне придьоться привыкать здьесь, — грустно отозвалась она. — Послье шьколи я будьу работать в вашьем Гринготс. Рьецепсьонист, вот.

— А чем вас не устраивает французское отделение банка?

— Менья устрьаивает. Ихь не устрьаивает. У нас слишьком много вейль, на всех нет мьест.

Во взгляде Драко, вскользь брошенном на Седрика, промелькнула тень недовольства — «какого Мордреда ты не развлекаешь свою даму?». Тот ничего не заметил, потому что был всецело поглощён созерцанием профиля вейлы. В это время снова поднялся Дамблдор, объявил, что сейчас будет музыка, и взмахнул палочкой. На сцене разом возникли музыкальные инструменты приглашённого ансамбля — ударная установка, несколько гитар, лютня, виолончель и волынка. И всего-то он снял с них заклинание невидимости, а какой эффект…

— А теперь похлопаем знаменитой музыкальной группе «Адские сестрички», — объявил директор и захлопал в ладоши первым. Свет пригас, и под нестройные аплодисменты на сцену вышло несколько лохматых существ неопределённого пола в драных чёрных балахонах.

— Почему сестрички, это же мужчины?! — не удержалась от восклицания глазастая Астория.

Все переглянулись. Я подумал, что лучше было бы не оставлять выбор ансамбля за Дамблдором.

— Уверен, ты не захочешь этого услышать, — первым нашёлся Виктор.

— Но как же?

— Меньше всего меня интересует пол клоунов, Астория, — добавил я. — И тебе того советую.

— Астория! — строго сказала Дафна. — Я с тобой потом поговорю.

Музыканты расселись за инструменты, а их старший колданул себе на горло Сонорус.

— Леди и джентльмены! Сегодня мы весь вечер с вами и обеспечим вас замечательной музыкой! Бал открывают чемпионы! — он посмотрел на наш стол. — Уважаемые чемпионы, прошу вас!

Мы вышли из-за стола и встали перед сценой, только Драко с Асторией остались сидеть. Старший «сестричка» вернулся к своему инструменту, и ансамбль заиграл унылую траурную мелодию. Флёр возмущённо посмотрела на сцену, Виктор пожал плечами и пригласил Дафну на медляк. Я повернулся к музыкантам и замахал перед собой рукой в отрицательном жесте, подавая ансамблю знак остановиться.

Музыка смолкла.

— Что такое? — обратился ко мне со сцены старший.

— У нас здесь похороны? — поинтересовался я. — Нет? Тогда давайте вальс.

«Сестрички» посовещались и снова сели за инструменты. Зазвучала величественная музыка медленного вальса. Я пригласил Ромильду на танец, и мы поплыли по залу.

Я не великий танцевальный ас, но основной шаг самых популярных бальных танцев в меня вдолбить успели. Ромильда танцевала великолепно, в паре с ней я выглядел лучше, чем мог бы. Я вёл её по пространству в середине зала, следил за направлением, избегая столкновений с другими парами, и еще успевал полюбоваться ею. Она с восторгом переживала свой звёздный час, её глаза сияли, на полураскрытых от волнения губах цвела неосознанная улыбка. Мерлин, какая же она сегодня красивая…

После того, как наш стол открыл бал, к танцу стали присоединяться другие пары. В Хогвартсе не было принято попадать в такт, ритм и мелодию — достаточно вспомнить, как здесь исполнялся хогвартский гимн — напротив, здесь считалось особым шиком не попадать в них и преподаватели поддерживали эту установку вместо ввода в школьную программу занятий по пению и танцам. Танцевать классику умели только те ученики, которых обучали этому дома — в основном слизеринцы, кое-кто с Хаффлпаффа и Равенкло — но тем не менее на танец вышли все, кому не сиделось на месте.

Дамблдор пригласил мадам Максим, справедливо рассудив, что никто еще не допился до такого подвига, а пригласить её надо, и они даже изображали нечто похожее на вальс. Видно, в школьные годы нашего директора танцы здесь еще преподавали. Невилл добросовестно оттаптывал ноги Гермионе, которая морщилась, но всё-таки волокла его за собой по залу. Близнецы Уизли со своими африканками танцевали нечто бодрое, взбрыкивая во все стороны ногами с опасностью для окружающих. Профессор Грюм, в паре с профессором Синистрой, выбивал своим протезом чечётку и для соседних пар был ещё опаснее, чем близнецы. Профессор Синистра испуганно уворачивалась от когтей его агрессивной деревянной ноги.

Когда мы поравнялись с Грюмом, тот попытался что-то мне сказать, но мы с Ромильдой уже пронеслись мимо. Его волшебный глаз смотрел сквозь мои кюлоты и, что мне не понравилось гораздо больше, сквозь развевающуюся волнами юбку Ромильды. Вот ведь старый бесстыдник!

На другой половине зала танцевали наши. Элегантный Драко, вальсировавший с хрупкой белокурой Асторией, был как никогда похож на Слизеринского Принца. Улыбающийся Тед вёл свою Диану легко и естественно, он даже нашёл время подмигнуть мне на лету. Довольный Блейз Забини кружил по залу свою обожаемую Панси, словно охапку розовых оборок. Почти вплотную к нам проскользили Беннет Бойд с Октавией — мы не задели друг друга, но Беннет недовольно повернул к нам голову и сбился с шага. Теперь я старался вести Ромильду так, чтобы больше не попадать в гриффиндорскую толкучку, и этому очень помогло, что танцоры довольно скоро расслоились. Умеющие танцевать переместились к сцене, остальные вытворяли в дальней части зала всё, что в голову взбредёт.

На групповую топталку мы с Ромильдой не пошли, пересидев её за столом. После неё зазвучал красивый медленный блюз. «Адские сестрички» взялись за ум и больше не пытались похоронить нас заживо, быстрая музыка чередовалась с медленной. Каждый мог и потанцевать, и отдохнуть, выбирая музыку по вкусу.

Снова зазвучал вальс, и мы с Ромильдой встали из-за стола. Я подал ей руку, готовясь начать танец, но тут к нам подошёл Беннет Бойд. Он обратился ко мне с таким видом, словно снисходил до меня.

— Мистер Поттер, могу я пригласить вашу леди на танец?

— Мы уже танцуем, — я добавил в голос нотку раздражения — «неужели этого не видно?», — но если мисс Вейн предпочитает провести этот танец с вами, я подчинюсь её выбору.

Беннет едва заметно кивнул мне, благодаря за предоставленную возможность, и обратился уже к Ромильде:

— Мисс Вейн, позвольте пригласить вас на танец.

Она посмотрела на меня, снова на него, а затем ответила решительно:

— Прошу прощения, мистер Бойд, но сегодня я танцую только с мистером Поттером.

На лице не ожидавшего отказа Беннета на мгновение промелькнули замешательство и досада, но парень быстро совладал с собой. Аристократов учат этому чуть ли не с рождения.

— Извините за беспокойство, мисс Вейн, мистер Поттер, — он развернулся и с небрежным видом отошёл от нас, а мы пошли вальсировать, как и собирались. Но неприятный осадок от этого короткого разговора остался у нас обоих.

Как оказалось, это было только начало. Ромильда была не в том возрасте, чтобы ею заинтересовались самые старшие, но на четвёртом и пятом курсе нашлось достаточно парней, кто сегодня положил на неё глаз. После второго приглашения она попросила меня сразу же отказывать претендентам, и в течение следующего получаса я только этим и занимался, пока не довёл до сведения каждого, что сегодня им ничего не светит.

В десять вечера «сестрички» ушли на перерыв, а мы заказали горячее. В отсутствие музыки зал заполнился гулом разговоров, ставших громкими и раскованными. За преподавательскими столами весь вечер пили огневиски и изрядно опьянели, не говоря уже о Грюме и Трелони, ходивших поддатыми с утра. Все развеселились, только Снейп оставался таким же угрюмым, несмотря на то, что опрокидывал в себя одну рюмку огневиски за другой. Хагрид, в странном полосатом костюме и со слипшимися от ваксы волосами, активно ухаживал за мадам Максим и, похоже, небезуспешно.

Ученикам не полагалось крепких напитков. Для иностранцев и старших двух курсов в меню имелись крюшоны и слабоалкогольные сорта сливочного пива, но грифы не были бы грифами, если не протащили бы с собой огневиски. Даже с нашего стола было видно, как близнецы Уизли, заговорщически оглядываясь, ныряют руками под стол, наполняют там бокалы и передают по столам всем желающим. Этого только слепой не заметил бы, но преподаватели сегодня предпочли ослепнуть. Главное, чтобы формальности были соблюдены.

Грифы были здорово навеселе, хаффлпаффцы если и отставали от них, то не особо. Нашу сторону зала мне было видно хуже, но вороны никогда не любили выпивать, а наши держались строго в рамках допустимого. За нашим столом пили только безалкогольное, если не считать, что Виктор с Седриком дважды наливали себе крюшона. Они предлагали налить и Флёр, но француженка сердито пролопотала, что «вейли такойе не пьють».

Формально я был трезв, но трезвым я себя не чувствовал. Атмосфера праздника сама по себе пьянила, общее веселье и раскованность, словно инфекция, передавались по воздуху и впитывались в кровь. А ещё и эта музыка, и гибкая фигурка Ромильды под ладонью…

Я чувствовал себя непривычно взволнованным.

— А что это они там делают? — полюбопытствовал Виктор, вглядываясь в дальний конец зала.

Пучки новогодней омёлы были развешаны везде, но если у боковых стен путь к ним преграждали ёлки и столики, то у дальней стены они были в свободном доступе. И теперь к ним наведывались парочки, чтобы приобщиться к одному старинному британскому обычаю.

— Это у нас традиция такая, очень старая, — пояснил ему Драко. — На Рождество у нашей молодёжи принято целоваться под омёлой. Если девушка случайно окажется под омёлой, её имеет право поцеловать любой парень. Но туда можно и вдвоём встать.

Виктор снова поглядел в дальний конец зала. Там как раз один из близнецов Уизли с Анжелиной Джонсон взасос отдавали дань традиции.

— Какой интересный обычай… — откомментировал он с видом опытного ценителя. — А ты, Драко, почему его не соблюдаешь?

— Ничто не мешает мне поцеловать свою невесту в любом подходящем для этого месте, — с важностью ответил Малфой. В подтверждение он потянулся к Астории и легонько приложился губами там, где уголок её губы переходил в щёку. Астория слегка зарделась, но выглядела довольной. — А обычай у нас для тех, кто еще выбирает.

Несколько секунд Виктор что-то соображал про себя, затем скосил глаза на Дафну.

— Мне нравится ваша страна и ваши обычаи, — продолжил он тему. — Будет очень обидно, если я уеду от вас и не познакомлюсь с таким древним и таким важным обычаем. Дафна, я был бы очень признателен, если бы ты помогла мне поучаствовать в нём. Ведь это ваш обычай, и я был бы крайне огорчён не поучаствовать.

Дафна заметно напряглась и опустила глаза, её лицо застыло. Ответила она далеко не сразу.

— Ну если обычай… Если ты так заинтересован в наших традициях… Ты всё-таки наш гость, Виктор…

Правильно истолковав ответ Дафны, он предложил ей руку и повёл к омёле. Вернулись они нескоро, как раз к концу музыкального перерыва. «Сестрички» расселись по местам, заиграли медленную музыку, и мы всем столом пошли танцевать. После этого танца был квикстеп, который прежде у меня не особо получался, но сегодня я был в ударе. Мы с Ромильдой запыхались и единодушно решили пропустить следующий танец, а пока прогуляться в разные стороны и «поправить причёску». Сидели мы за столом давно, было самое время её поправлять.

Вернувшись в зал раньше своей дамы, я вспомнил, как устало она облизывала губы после танцевальной пробежки, и решил блеснуть куртуазностью. Я налил в два бокала лимонада и пошёл навстречу Ромильде, ища её взглядом среди танцующих. Три четверти зала спустя она мне еще не встретилась, и я уже начал оглядываться, подумав, что пропустил её в толпе, как вдруг до меня донёсся весёлый голос Нотта.

— Эй, сюзерен, иди сюда!

Оглянувшись на голос, я увидел Теда, который удерживал под омёлой упирающуюся Ромильду. Нужно сказать, упиралась она не усердно, потому что Тед с легкостью удерживал её на месте одной рукой. Другой, свободной, он размахивал мне, чтобы я скорее заметил его.

— Иди-иди, для тебя тащил!

Я подошёл к ним с бокалами в руках, посмотрел на него, на Ромильду… Она глядела на меня встревоженно, в коротком кивке Теда на неё ощущался приказ.

— Хватит разыгрывать лузера, народ смотрит, — прошипел он сквозь зубы, не забывая улыбаться.

С каждой секундой ситуация становилась всё более натянутой. Ещё немного, и Ромильда начнёт вырываться всерьёз — и тогда все мы будем выглядеть дураками. Придётся соответствовать.

Я наскоро огляделся и, не найдя другого места, сунул оба бокала в руки Нотту. Он принял их, для этого ему пришлось отпустить Ромильду. Она стояла у самой стены и смотрела на меня расширенным немигающим взглядом, словно завороженная. Я взял её за плечи и, чуть помешкав, на мгновение прикоснулся губами к её губам. Почти отстранился, но меня остановила мысль, выглядевшая очень правильной и своевременной.

Неубедительно. Все думают, что мы целуемся, а, можно сказать, ничего и не было. Даже как-то неудобно перед собой. Я могу лучше. Я определённо могу лучше.

Я возобновил прикосновение и медленно погладил губами её губы. Такие мягкие и бархатистые… словно лепестки роз. Никогда не гладил губами розы… но наверняка они именно такие…

Её губы слабо шевельнулись в ответ. Мои руки переместились с её плеч на её спину. Я точно могу ещё лучше.

— Эй, не увлекайтесь, народ смотрит! — дошёл до моего сознания голос Теда.

Я выпустил Ромильду из рук.

Убью Нотта.

— На тебя не угодишь — то целуйтесь, то не целуйтесь, — раздражённо проворчал я.

— Ну тогда не буду вам мешать… — он сунул мне бокалы и мгновенно смылся в толпу. Хитрюга.

Ладно, пусть живёт.

Я отвлёкся от созерцания пустого места, где он только что стоял, и встретился взглядом с Ромильдой.

— Шутник…

Она ответила мне слабым растерянным кивком.

— Пить хочешь?

Она снова кивнула. Я протянул один из бокалов ей, к другому приложился сам. Как удачно, что у меня был этот лимонад. Мне тоже хотелось пить. И было душно. Какая же всё-таки в этом зале духота…

Это с эмоциями у меня так себе, а с инстинктами у меня полный порядок. И сейчас они настоятельно напоминали, что моя стихия — огонь и что я с этим еще намучаюсь. Дурацкая выходка Нотта столкнула их с обрыва, когда назад уже никак и когда закон всемирного тяготения неизбежно впечатает в конечную точку, как ни крутись по дороге.

Убью засранца. Или ладно уж, пусть живёт?

И ничего из прошлой жизни, что подсказало бы, как вывернуться. Неужели у меня было так мало такого опыта?

Мы допили лимонад, избегая глядеть друг на дружку, и я позвал домовика, чтобы тот забрал бокалы. Музыка визжала и резала по нервам, воздух был пыльным и тяжёлым из-за толпы танцующих. Я напомнил Ромильде про зимний сад, и она обрадованно встрепенулась. Ей тоже было не по себе.

Выход всё-таки нашёлся — говорить, говорить и говорить. Если хорошо повозить языком, в конце концов и самому покажется, что ничего не случилось. Каждое следующее слово давалось легче, и уже на парадной лестнице мы надёжно спрятались за пустой болтовнёй. Нам навстречу засияли китайские фонарики, запахло снегом и розами — всё тут было наколдованным, но фальшивые розы были так хороши, что легко было обмануться на вечер и принять их за настоящие.

Я наклонился, чтобы понюхать розу, и украдкой провёл губами по лепесткам. Да, то самое…

По укромным уголкам зимнего сада разбрелось немало парочек, неплохо проводивших время. Видно, как и мы, они направились сюда прямиком из-под омёлы. В одном из закоулков я заметил Флёр и Седрика — когда только успели — и, похоже, парень чувствовал себя здесь куда увереннее, чем за праздничным столом. Когда мы подходили к центральной парковой площади, я увидел на статуе Санта-Клауса две огромные тени, а ещё несколько шагов спустя услышал возмущённый вопль мадам Максим:

— Как ви смейт польагать обо мне такой?! Мьеня никогда еще так не оскорбляль!!! Польувельиканьша? У мьеня прьосто ширьокая кость!!!

Одна из теней сорвалась с места и устремилась в нашу сторону. Я едва успел оттащить Ромильду за кусты, чтобы нас не сшибла разъяренная французская директриса. Она промчалась мимо нас, но мы повременили возвращаться — мало ли, вдруг за ней погонится Хагрид. Чуть спустя мы одновременно взглянули друг на дружку, а затем выглянули по направлению статуи Санта-Клауса. На ней виднелась одинокая поникшая тень.

За поворотом, который мы недавно миновали, послышался знакомый голос Снейпа, в котором звучала нешуточная злоба. Он набрёл на одну из уединившихся парочек и с упоением распекал её. Мы снова переглянулись и попятились в кусты.

— Минус десять баллов с Хаффлпаффа, Фоссет! А также минус десять баллов с Равенкло, Стэббинс! — завершил он свою нотацию о нравственности.

Снейп вылез в сад за этим? Интересно, он когда-нибудь целовался?

— Северус, подожди! — окликнул его издали мужской голос, который я поначалу не узнал.

— Чего тебе, Игорь? — с неутихшим раздражением отозвался Снейп.

Ясно, Игорь — это Каркаров. Кажется, они учились вместе, отсюда и фамильярность. Две длинные тени легли на дорожку перед нами, медленно приближаясь.

— Ты, случайно, не видел здесь Виктора? Его нет в зале.

— Нет, не видел. Увижу — отправлю к тебе.

— Северус, всё случая не было спросить… Неужели тебя не тревожит — это?

Из нашего укрытия было видно, как одна из двух тёмных фигур постучала себя по левому предплечью.

— Не вижу повода для беспокойства, Игорь, — по интонации Снейпа так и виделось, как он сардонически кривит губы. И какой смысл прятать беспокойство даже от себя, если оно всё равно просачивается наружу в придирках и издёвках?

— Северус, мы не можем делать вид, что ничего не происходит!

— А что мы можем делать?

Две фигуры прошли мимо нас и остановились, не доходя до площади.

— Если бы я знал… Надо как-то бежать, спасаться. Ты разговаривал об этом с остальными?

— Все сейчас на удивление неразговорчивы.

— А Люциус?

— Он — особенно. Похоже, ведёт свою игру.

— Вот как? Без тебя? Тогда кто же его партнёры?

— Не знаю, но ставку он сделал на младшего Поттера. И вот что, Игорь, эти знаки проявляются не у всех. До меня дошёл слух, что у некоторых они исчезают.

— Как такое возможно?! — Каркаров невольно повысил голос.

— Я сам не поверил, но Дамблдор утверждает, что Роули проверяли на наличие знака перед тем, как утвердить верховным судьёй Визенгамота. У него не было ничего, даже отпечатка.

— А должен быть…

— Именно. А ничего, чистая рука.

Нотту повезло, что он куда-то исчез на всю ночь и вернулся уже под утро, когда я наконец заснул. А проснувшись, я стал воспринимать вчерашний бал более отстранённо и решил обойтись без выволочки. Уверен, у Теда были заготовлены безукоризненные оправдания, зачем и почему он это сделал, и мне не захотелось выслушивать их, как когда-то оправдания Тома-из-дневника. Сделал — и неважно, зачем и почему.

Завтрак я благополучно проспал, но после вчерашних праздников есть всё равно не хотелось. В утренних газетах должны были появиться репортажи о хогвартском бале, и я вышел в гостиную просмотреть их. Не всё оказалось так плохо, моё пребывание под омёлой прошло почти незамеченным, если учесть, что там вчера перебывала добрая половина учеников. К этому времени празднование перевалило за пик интереса прессы, перешедшей от исполнения репортёрских обязанностей к блюдам и напиткам, вдобавок преподавательские столы были в другом конце зала, поэтому никто из журналистов не успел заснять мой поцелуй с Ромильдой. Только в «Ведьмолитене» была опубликована колдография, где мы стояли под омёлой и пили лимонад.

В конце концов, поцелуй под омёлой мало что значил при том, что Ромильда была на балу со мной и заранее об этом не знали только ленивые. Она была слизеринкой и приемлемой партнёршей на хогвартский вечер для наследника Поттеров — шоком было бы, если бы я повёл себя вольно с кем-то ещё. Я был недоволен Ноттом не потому, что поцелуй мог вызвать нежелательные сплетни, и не потому, что мне не понравилось целоваться с Ромильдой. Напротив, мне это слишком понравилось — с чего бы?

Я считал себя взрослым, а Ромильде не исполнилось и тринадцати. Непонятно, с чего я вдруг воспринял её как привлекательную девушку, даже если учесть, что она уже не совсем ребёнок и не какая-нибудь тощая жердь, а местами кругленькая и очень даже приятная. По крайней мере, когда мы прятались за розовыми кустами от Снейпа, держать её за талию было приятно. Но она по-любому еще маленькая.

Впрочем, я и Нотта воспринимаю не как малолетку. Это на первых курсах он был неопытным детёнышем, которого всему нужно было учить и обо всём подсказывать. Но Тед учился и взрослел очень быстро, и теперь он стал сложившейся личностью, по-слизерински хитрой и проницательной. В нашей компании только Драко оставался ребячливым, а Винс и Грег, пожалуй, уже переросли подростковый возраст и вполне заслуживали зваться молодыми людьми.

Наверное, я воспринимал своих сверстников так, потому что большую часть времени находился в их обществе — как ни считай себя взрослым, психика всё равно подстраивается под окружение. Это было даже неплохо, возраст моего тела невелик, лучше ему соответствовать.

Поразмыслив ещё, я осознал, что дело здесь не только во мне. Рано повзрослевшими были дети из традиционных семейств, где стиль жизни сложился века назад и мало менялся со временем. Отношение к потомству там сохранялось со средневековья, когда брачный возраст девочек начинался с двенадцати лет, а мальчиков — с четырнадцати. Соответственно, и возраст безоблачного детства заканчивался где-то в шесть лет, после чего считалось, что ребёнок уже может и должен отвечать за себя и свои поступки. С пяти-шести лет начиналось обучение родовым способностям и умению хранить родовые тайны, а к одиннадцати годам юный колдун был полностью натаскан на взрослое отношение к жизни и на взрослые жизненные интересы.

Совсем не так было принято у маглорожденных и у большинства безродных магов. В этих семьях воспитание велось под девизом, что у детей должно быть детство, а детство — это школа, поэтому детей там удерживали в детстве до окончания средней школы, полагая, что после выпускного вечера они повзрослеют в одночасье. Их дети, прибывая в Хогвартс, за немногими исключениями были гораздо наивнее и инфантильнее детей из традиционных семейств. Та же Грейнджер до сих пор выглядела играющей в куклы, когда начинала совать нос во взрослые проблемы.

В двенадцатом часу дня в нашу комнату явился Тед. С полувзгляда оценил обстановку, улыбнулся заразительно и обезоруживающе. Моё недовольство тихо и быстро отбыло в неизвестном направлении, устыдившись пустяка, по которому оно выступало. Тед придвинул стул поближе и уселся рядом с кроватью, на которой возлежал я.

— И чего ты у нас на потолке не видел, сюзерен? — шутливо поинтересовался он.

— Так, размышляю… — ответил я на его подтекст.

— Ты тоже прочитал эту статейку в «Придире»?

Я вопросительно покосился на него и уточнил:

— Газеты я уже просматривал. Там нет ничего такого, из-за чего стоило бы беспокоиться.

— Возможно, — с сомнением произнёс Тед. — Но тенденция настораживает.

— Ты конкретно о чём?

— Я про статью о Лонгботтоме. «Скромная надежда Британии».

Я приподнялся на локте, затем сел на кровати. Деловые разговоры всё-таки неудобно вести лёжа.

— Не помню такую, хотя бегло проглядел все передовицы.

— Она на второй странице «Придиры». Не узнаю тебя сегодня — и валяешься без дела, и газеты кое-как проглядел, хотя обычно ты их читаешь.

— Я анализирую вчерашний бал, — не говорить же ему, что после бала мои мысли заняты совсем не тем.

— Кстати, о бале. Вчера ты допустил серьёзную ошибку. — Тед строго посмотрел на меня и продолжил, не дожидаясь, пока я сам догадаюсь: — Тебе нужно было пригласить Октавию Грей хотя бы на один танец. Когда Беннет приглашал Ромильду, тебе следовало уступить её и в обмен пригласить Октавию.

— Это Ромильда отказалась идти с ним. Она сказала, что весь вечер танцует только со мной, мне было бы негалантно приглашать других девушек.

— Вечера предназначены не только для развлечения, но и для подержания союзных отношений. Даже хогвартские.

— Насколько это серьёзно? — спросил я, косвенно признавая свой промах.

— Октавия была зла как сто Мордредов. В прошлом году ты выделял её среди прочих девушек, она и в этом году рассчитывала на твоё внимание. На балу уж точно.

— В этом году стало известно, что она идёт за младшего Бойда. Вдобавок её семья отказала в обмене портретами моему опекуну. Если бы я продолжал выделять её как прежде, это было бы неприлично — но ты прав, на балу нужно было уделить ей танец и я совсем упустил это из вида. Что же ты не намекнул мне вчера?

— Сначала я думал, что ты сам знаешь, а потом поздно стало — Октавия уже разозлилась. Мало того, что ваша пара напрочь затмила их пару, так Беннет вдобавок весь вечер не сводил глаз с Ромильды. А ты, насколько я понимаю, даже не смотрел на них?

— Их стол был плохо виден с нашего. И, по правде говоря, я не считал их целью, на которую нужно смотреть. Моя ошибка.

— Выжди, когда Октавии надоест злиться, и постарайся замириться с ней. Если она захочет устроить тебе неприятности, она сумеет.

Это Тед еще не знает, какое дело связывает меня и Октавию. Теперь остаётся только надеяться, что деловая жилка перевесит в ней женскую мстительность.

— Ладно, постараюсь. А что там со статьёй?

— Прочитай, и сам всё поймёшь. Под тебя еще никогда так открыто не копали.

Я мысленно обратился к Фиби за «Придирой», и рождественский выпуск журнала возник на письменном столе рядом со мной. Тед перебрался на свою кровать, а я открыл журнал на второй странице и обнаружил там большую статью о Невилле Лонгботтоме за авторством некоего Уистлера. В статье подробно расписывалось трудное детство бедняги Невилла и печальное состояние его родителей, а под конец было заявлено как факт, что цель жизни мальчика — отомстить проклятым Пожирателям за своих родителей, и выражалась уверенность, что справедливое отмщение обязательно свершится. В подтверждение автор статьи ссылался на мнение директора Хогвартса, которого тревожила решимость мальчика, но который вполне понимал её и потому не мог осуждать.

Это было бы ничего, если бы статья не была основана на противопоставлении Лонгботтома со мной. Новая надежда Британии чуть ли не в каждой строчке сравнивалась с зазнавшимся Мальчиком-Который-Выжил. Которого ничему не научило простое скромное детство у родственников, для которого нет ничего святого и ничего не значит кровь, пролитая в Первую Магическую, который пренебрегает маглорожденными и спутался с убийцами своих родителей, который незаконно пролез в чемпионы Тремудрого турнира и рождественский наряд которого стоил чуть ли не годовой доход рядового сотрудника Министерства.

Пропагандистская атака Дамблдора была ожидаемой. Неожиданным было, что подобную статью согласился опубликовать Ксенофилус Лавгуд, владелец журнала. Если этот Лавгуд был не настолько сдвинутый или беспринципный, что вообще не вникал в смысл публикуемых у него статей, здесь не обошлось без идеологической обработки.

Мои подозрения, что за покушением на меня стоит руководящая и направляющая рука Дамблдора, как никогда приблизились к уверенности. Кому ещё из влиятельных лиц государства позарез необходимо, чтобы в случае моей гибели на турнире вся Британия дружно сказала «так ему и надо»?

Я вернул журнал Фиби и посмотрел на Нотта. Тот уже устроился на кровати с книжкой в руках, но еще не читал её, а вполглаза наблюдал за мной. Увидев, что я закончил чтение, он повернул голову ко мне.

— Ты будешь что-то предпринимать?

— Я подумаю над этим, — сейчас, как назло, был весьма неподходящий момент для политической смерти старого прохиндея. — Инициативу отдавать нельзя.

— Хорошо… — протянул Тед, сообщив интонацией недовысказанное «хорошо, что ты это понимаешь». Он продолжал смотреть на меня, и я перевёл разговор на другую тему.

— А ты что читаешь? — это был не учебник, я не узнал обложку.

— Магловская физика, раздел о распространении звуковых волн. — Тед повернул раскрытую книгу обложкой ко мне.

— Может, сначала подождём возвращения Россета с каникул?

По его лицу скользнула тень, как всегда при упоминании Россета.

— Может, мне самому интересно разобраться. Я же не тупее маглов.

— Ну, давай… — в конце концов знание магловской физики Нотту не повредит.

Но если Теду ничто не мешало разбираться с загадкой яйца, то открывать заключительную кампанию против Дамблдора прямо сейчас было невозможно. Наши ставленники еще не были готовы занять ключевые места в Хогвартсе, а значит, директора заменит кто-то из прежних преподавателей, которого потом просто так не спихнёшь. Кроме того, Тремудрый турнир затеял Дамблдор, и наверняка с потайными целями. Даже если на его место удастся поставить кого-то из Ранкорнов, не хотелось бы, чтобы его околотурнирные интриги пришлось расхлёбывать им.

Пока я прикидывал, какими последствиями нам обернётся потеря инициативы на полгода, мой опекун отреагировал на выпад враждебной стороны немедленно. Уже в следующем номере «Пророка» вышла большая статья Риты Скитер о хогвартском бале в продолжение вчерашнего экспресс-обзора. Там были чётко расставлены акценты, и если о наших Скитер отзывалась в одобрительно-светском тоне, то ненашим досталось неслабо. Разумеется, она не могла не пройтись по Дамблдору, походя отметив, что у директора не было вкуса даже тогда, когда он еще был в своём уме, и что это «чудо в дамском пеньюаре» куда уместнее смотрелось бы в бродячем цирке. Про Снейпа было сказано, что даже на балу «мальчик» Дамблдора выглядел так, словно дал обет не мыться и не менять одежду до второго пришествия Мерлина, и что польститься на него может только извращенец, брат которого имел судимость за изнасилование козла.

Не осталась без внимания и парадная роба Рональда Уизли. Подивившись тому, что ребёнка так одевают в семье, где работает отец и трое взрослых неженатых сыновей, Скитер заключила, что упитанная мать семейства наверняка спускает все их деньги на сладости и пирожки вместо того, чтобы прилично одевать детей. Было отмечено, что близнецы Уизли вели себя на балу, как две пьяных обезьяны, и что их старший брат, присутствовавший там как представитель Министерства, ничего не сделал, чтобы одёрнуть этот позор семьи.

Но больше всего досталось «скромной надежде Британии». Не знаю, где Скитер нарыла эти факты на Лонгботтомов, но она никогда не ссылалась в своих статьях на заведомо ложные данные, чтобы не отвечать перед судом за клевету. Интерпретация фактов полностью оставалась на её совести — но за интерпретацию не судят.

В этот же день я получил от Лонгботтома очередное письмо с предложением поговорить. Наверняка из-за статей — даже если Невилл совсем не читает газет, услужливые соученики не дадут пропустить ему такое. Когда мы встретились, на его мягком лице вместо привычной робости проглядывало нечто похожее на возмущение. Лонгботтом пришёл не просить совета или помощи — он явился требовать объяснений.

— Поттер, — прозвучало довольно холодно. Именно так, как и должно звучать это приветствие для малознакомых лиц.

— Лонгботтом, — ответил я в своей обычной интонации.

Пока я накладывал защитные заклинания, он сердито поглядывал на меня и явно собирался с духом.

— Поттер, ты читал эту газету? — спросил он, когда я закончил с заклинаниями, и вытащил из кармана школьной робы номер сегодняшнего «Пророка», многократно сложенный и до невозможности помятый.

— Да, читал.

— И что ты на это скажешь?

— Близнецам Уизли, действительно, не стоило так напиваться.

— Ты же знаешь, что я не об этом, Поттер.

— Если ты о том, что там написано о тебе и твоей семье, легче всего было бы ответить, что все претензии — к Скитер.

— У нас говорят, что эта статья проплачена Малфоем. Твоим опекуном.

Я посмотрел на него с укоризной, выдержал паузу.

— Добро пожаловать во взрослую жизнь, Лонгботтом. Помимо прочего, тебе не помешает в ней знать, что бесплатно журналисты пишут о людях только плохое. Потому что плохое востребовано обывателями, а работу журналиста в подобных случаях оплачивают именно они. Да, мой опекун платит Скитер, чтобы она придерживалась правильного тона, когда пишет о нас и наших союзниках, но в остальном она вольна, потому что он платит ей не за весь мир. Если твоя семья не покупает её работу, Скитер напишет то, что выгодно ей.

Какое-то время Невилл только открывал и закрывал рот, не зная, что сказать.

— Но как же…? — разродился он наконец.

— Мир — такое безнравственное место, Лонгботтом. Скитер еще не так плоха, её инсинуации по крайней мере основываются на реальных фактах. Скажи, твоя мать — действительно родственница того Фортескъю, который торгует в Косом переулке мороженым?

— Э-э… я не очень-то интересовался…

— А мог бы, это всё-таки твоя родня. И что насчёт свадьбы твоих родителей — всё было по традиции? С помолвкой, с согласием старших, с принесением брачных клятв на рунном камне родового дома? Или они просто собрались компанией на Хеллоуин и устроили пьянку с повальным развратом, как тут написано?

Невилл наморщил лоб, позабыв о своём возмущении.

— Кажется, бабушка сначала не одобряла брак отца. Я слышал, они даже жили отдельно и где-то год с ней не встречались. Но потом она согласилась.

— И насколько она согласилась? После этого брак был заключён по родовому кодексу?

— Не знаю… — пробормотал он после некоторого молчания.

— Так узнай! Если брак остался гражданским, как это деликатно называется у маглов, то для родовой магии твоя мать — просто сожительница отца, а ты — его бастард, как и пишет Скитер. Возможно, именно поэтому в детстве у тебя были проблемы с проявлением магии — да и сейчас не очень. Законный наследник Лонгботтомов не может быть таким магически слабым.

— Думаешь, это от этого? — испуганно спросил Невилл.

— Читай книги о родовой магии, и сам всё узнаешь. Ведь это правда, что после свадьбы отца у вас умерли три домовика?

— Э-э… да. Бабушка до сих пор о них жалеет. Но она простила отца, давно простила. Она мне всё время его в пример ставит.

— Значит, она простила его только тогда, когда он оказался в Мунго и брак уже невозможно было заключить по кодексу. Почему он, кстати, аврором работал?

— Моя мама его заставила — так бабушка говорила, но не мне, а своей знакомой, а я случайно услышал, когда был маленький. Семейным имуществом всегда распоряжалась бабушка, а у отца был только детский сейф. Она надеялась, что отец одумается.

— То есть, здесь правильно написано, что твой отец никогда не был главой рода?

— Не знаю…

— Лонгботтом, тебе надо больше интересоваться семейными делами. Печально, что ты впервые слышишь о них из газетных сплетен.

Невилл вздохнул и обмяк, из него словно бы выпустили воздух. Зачатки решимости, с которыми он собрался выяснять отношения со мной, полностью покинули его.

— Тебе хорошо, о тебе вон как написали… — тоном обиженного ребёнка пробормотал он.

— Значит, ты еще не читал, что пишут обо мне в «Придире». Хочешь почитать?

Не дожидаясь его согласия, я мысленно обратился к Фиби за вчерашним номером «Придиры». Журнал ткнулся мне в руку, я подхватил его, развернул на нужной странице и протянул Невиллу. Тот машинально уставился на статью, вгляделся, стал читать. По мере чтения его глаза становились всё шире и наконец с тем же выражением остолбенения устремились на меня.

— Ты доволен, что здесь меня смешали с грязью? — кивнул я на журнал. — Зато о тебе здесь пишут хорошо, даже прекрасно.

— Я этого не просил… — проговорил он, оправдываясь.

— Не путай известность с милостыней, — сухо сказал я. — Некоторые вещи обусловлены нашим с тобой рождением, с ними приходиться жить.

Он посмотрел на статью, на меня.

— Но ты же только что сказал, что бесплатно журналисты пишут только плохое!

— Правильно, Лонгботтом. Эта статья… как там его, Уистлера? — тоже щедро проплачена. И отнюдь не Малфоем.

Невилл соображал медленно, но надёжно. Он взял длинную паузу на раздумья, во время которой поглядывал то на газету в одной своей руке, то на журнал в другой. Вздохнул, посмотрел на меня огорчённо.

— Всё равно получается, что это твой опекун велел Скитер написать гадости обо мне и моей семье.

— Но ты согласен, что это ответ на статью в «Придире»?

— Да, но я вот чего не понимаю, Поттер. Ведь ни ты, ни я этого не хотим. Ты нормальный парень, нормальнее… этих, мы могли бы даже дружить, если бы не всё это. А вместо этого мы… — он безнадёжно замолчал.

— По разные стороны барьера, — договорил я за него. — И ничего личного.

— Неужели ничего нельзя изменить? Неужели от нас ничего не зависит?

— А как по-твоему, что от тебя зависит? Что ты можешь сделать прямо сейчас, чтобы изменить ситуацию?

— Не знаю… — я скептически посмотрел на Невилла, и он поправился: — Ничего.

— А ты знаешь, чего хочешь от жизни? — увидев непонимание на его лице, я уточнил: — Ну, как ты хочешь жить и чем заниматься, когда закончишь Хогвартс.

— Я хочу выращивать редкие растения, мне это нравится и это у нас семейное. И конечно, свою семью, с девушкой, которая мне нравится. — Невилл слегка порозовел, последняя фраза далась ему трудно. — Я совсем не хочу быть вот этим, — он кивнул на «Придиру» в своей руке, — но кто меня спрашивает… Может, когда родители вернутся из Швеции… Их весной обещали выписать.

— Лонгботтом, ты уже не ребёнок, чтобы сваливать это на родителей. Представь себе, что они приходят к Дамблдору и требуют, чтобы он со своими претензиями отвязался от тебя. Директор говорит им, что ты уже взрослый парень и знаешь, чего хочешь, поэтому нужно считаться с твоим мнением. Прямо при них он смотрит на тебя добрыми голубыми глазами и спрашивает: «Ты же с нами, мальчик мой?». Лонгботтом, ты сможешь ответить «нет»?

Невилл завис в глубочайшем замешательстве. Задача выглядела для него неразрешимой.

— Но это… получается… отказаться от всех… Мой факультет… преподаватели, директор… Люди, которые про меня читают… Все они чего-то от меня ждут, на что-то надеются.

— А по какому праву все они считают, что ты им что-то должен? Их ожидания понятны — кто же отказывается от дармовщины? — но и ты в своём праве выбирать, кому ты должен, что и почему. Тебя не спрашивают — так скажи им сам.

— Меня всё равно никто не послушает.

— Начинай с малого. С того, в чём наверняка уступят, если ты проявишь хоть какую-то настойчивость. Не можешь убедить, не можешь настоять на своём — не сдавайся, а ищи компромисс. Если хочешь, чтобы с тобой считались, приучай людей постепенно, что у тебя есть свои желания и своё мнение. Грейнджер, к примеру, у вас фигура — она неглупа, исполнительна, благонадёжна, ей поручают важные тактические задачи, с которыми она справится лучше других. Рональд Уизли у вас пешка — он примерно знает, что и как, но невежествен и растяпист, ему можно поручить какую-нибудь мелочь. А ты, Лонгботтом, не фигура и даже не пешка, ты — ресурс. Нечто безгласное, чем пользуются все, кто дотянулся. Ты говорил, что к тебе относятся, как к вещи — но перестать быть вещью можешь только ты сам. Никто другой за тебя этого не сделает.

Я понял бы, если бы Лонгботтом на меня обиделся. Мало кого радует подобная неприятная откровенность. Но парень внимательно слушал мою речь, и в его глазах постепенно разгорался твёрдый огонёк.

— Я всегда уступаю в мелочах, потому что мне это ничего не стоит, — пробормотал он, когда я замолчал.

— Я тоже, — признался я, — но это потому, что я умею не уступать в главном. Учись настаивать на своём, а другие пусть учатся уступать. Тоже хороший навык.

Мы замолчали, но Невилл не спешил прощаться со мной. Он ненадолго ушёл в себя, видимо, чтобы обдумать наш разговор прямо здесь и доспросить меня ещё. Я стоял рядом и от нечего делать мысленно осматривал окрестности. Всё вокруг было спокойно.

— Как это у тебя легко на словах получается, — лёгкая зависть в его голосе была не того сорта, который внушает опасения.

— На деле это труднее, но справляюсь, — ответил я.

— Умеешь ты двумя словами всё расставить на свои места. Эх, надо было мне на Хаффлпафф поступать.

На следующее утро меня разыскал Эрни. Завтрак прошёл как обычно, а где-то через час меня нашли в общежитии и сказали, что Диас дожидается меня в коридоре снаружи. Вместо того, чтобы отправить записку хогвартской почтой, он явился к нашему общежитию сам — значит, случилось нечто чрезвычайное и безотлагательное.

Когда я вышел к Диасу, на нём лица не было.

— Гарри! — кинулся он ко мне. — Я только что получил письмо от Россета — у него несчастье!

— Насколько серьёзное?

— Всё очень плохо, Гарри, — задыхаясь, стал рассказывать он. — У Дирка нет совы, поэтому мы еще весной договорились, что если ему понадобится написать мне, то пусть он пишет на адрес приюта. У них есть телефон Джонса, тот обещал передавать мне такие письма. Я только что получил сову от Джонса, с которой он переслал мне письмо от Дирка.

— Ясно. Что случилось у Россета?

— На рождественские каникулы его семья поехала на южный берег отдыхать. Они отправились на своей машине и по пути туда врезались во встречный грузовой фургон. Дирк только позавчера пришёл в себя, в больнице. Весь перевязанный, письмо продиктовал нянечке, про родителей ему ничего не говорят. Гарри, Дирка нужно навестить и всё узнать, мало ли что… Ты ведь это сможешь?

Я прикинул. Если Россет несколько дней пробыл без сознания, с посещением лучше не тянуть. Значит, нужно срочно написать Малфою, чтобы тот забрал нас с Эрни отсюда и устроил посещение пострадавшего равенкловца. Дамблдору можно не отчитываться, он всего лишь исполняющий обязанности директора, поэтому глава попечительского совета может распоряжаться в школе помимо него.

— Думаю, что смогу.

— Дирка ведь можно вылечить заклинаниями, да? Вдруг он так расшибся, что останется калекой на всю жизнь!

— Я постараюсь это устроить. Жди в библиотеке, я зайду за тобой.

Эрни обрадованно закивал и поспешил в библиотеку, а я пошёл писать письмо опекуну. Почтовая сова — существо волшебное, слова она понимает и по необходимости может аппарировать. Я строго наказал ей, что письмо нужно доставить немедленно и прямо в руки адресату, и уже через час Малфой-старший явился в школу. Я обрисовал ему ситуацию и сказал, что она требует нашего вмешательства.

— Гарри, — опекун поглядел на меня очень серьёзно. — Я не оспариваю правильность твоего решения, но очень хотел бы разобраться, что тобой движет. Навестить вашего друга мы можем, но с помощью всё обстоит куда сложнее. В законе о секретности есть статья о том, что если колдун отправился к маглам в частном порядке и с ним там произошла неприятность, с которой он не справился сам, то мы уже не имеем права вмешиваться, если маглы первыми пришли ему на помощь. Эта статья соблюдается очень строго, потому что иначе к маглам постоянно лазили бы колдуны — беспечные, почти не разбирающиеся в магловской жизни и уверенные, что их всегда оттуда вытащат. Это было бы настоящей катастрофой как для самого статуса секретности, так и для служб, которые его поддерживают. Фактически ты предлагаешь нарушить закон ради маглорожденного, который в будущем может обратить это нарушение против нас. Неужели тебя ничему не научили твои отношения с Грейнджер?

Про дружбу и разрыв с Гермионой я ему ничего не говорил, значит, он узнал это от Драко.

— Грейнджер с Россетом очень разные. Для Грейнджер знания… — я запнулся, подыскивая пример, и вспомнил про Петунию. — …что-то вроде всяких бытовых штучек для прилежной домохозяйки — полезно, красиво, удобно и при случае можно соседкам похвастаться. Шляпа верно распределила её в Гриффиндор, потому что борьба за социальные нормы для неё важнее науки. А Россет не такой, он настоящий равенкловец. У него научное мышление, он способен отступить от догм ради новых фактов. Сейчас он высокого мнения о себе и о магловской науке, сейчас он считает магию чем-то вроде игрушки по сравнению с научными достижениями маглов, но, возможно, наша помощь в том, с чем не справились маглы, окажется толчком для пересмотра его позиции.

— А если не окажется?

— Иногда нужно вкладываться и в благотворительность, мы можем это себе позволить. Отношение Диаса к нам заботит меня гораздо больше, чем здоровье Россета. Даже если Диас поймёт, почему мы не стали нарушать закон ради его друга, у него всё равно останется осадок. А нам с ним еще предстоит сотрудничать.

— Но Россет может проболтаться и подвести нас.

— Он не похож на болтуна, но если и проболтается, это не настолько серьёзное нарушение, чтобы вы с ним не справились, дядя Люциус, — я сделал попытку подкупающе улыбнуться. — Зато Диас научится осторожности на этом случае, а не на чём-нибудь похуже.

Малфой признал мои доводы убедительными, и мы стали обсуждать подробности предстоящего посещения Россета. Без Джонса было не обойтись, Джонс знал у маглов все ходы и выходы. Помимо него, опекун предложил взять в клинику и Шона Брукса, потому что присутствие колдомедика наверняка нам не помешает. Затем он отправился в совятню отсылать письмо Бруксу, а я зашёл в библиотеку и сказал Эрни, чтобы тот ждал нас у камина на втором этаже. Теда в общежитии не было, предупредить его не получилось. Я оставил ему записку и пошёл к камину, где мы договорились встретиться.

Но если Бруксу можно было послать сову, срочно связаться с Джонсом было удобнее через магловский телефон. Мы перенеслись в особняк Малфоев, где переоделись в магловскую одежду, и Малфой аппарировал с нами в Лондон. Никаких неприятных ощущений аппарация не вызвала, хотя обычно народ на неё жалуется — это сильно зависит от того, кто её выполняет. Мы оказались в лондонском закоулке, который вывел нас на одну из центральных улиц.

Малфой вёл нас по городу уверенно, чувствовалось, что путь хорошо ему знаком. Дойдя до ближайшей телефонной раковины, он выгреб из кошелька горстку магловской мелочи и позвонил Джонсу. В нескольких словах он обрисовал ситуацию и, положив трубку, сообщил, что Джонс подъедет сюда примерно через полчаса.

Эти полчаса мы провели на скамейке в сквере неподалёку. Поскольку Малфой не договаривался по телефону о месте встречи, я догадался, что так они встречаются далеко не впервые. Когда подошёл Джонс, Эрни передал ему письмо Россета, где был и адрес больницы.

— Да, не повезло парню, — покачал головой Джонс, прочитав письмо, написанное круглым аккуратным почерком больничной нянечки. — Не знаю, где эта клиника, но у меня в машине есть дорожный атлас и справочник учреждений. Идёмте.

— Нам еще нужно заехать в Мунго за Бруксом, — сказал ему Малфой.

— Да, колдомедик может понадобиться, — согласился Джонс.

Когда мы уселись в машину, он полез в справочник, затем в атлас.

— Клиника не в Лондоне, а на полпути к побережью, — сообщил он. — С заездом в Мунго получится более двух часов.

— Всё-таки в аппарации есть свои преимущества, — заметил на это Малфой.

— Разумеется, — ответил Джонс, выруливая машину со стоянки, — но там неизвестно подходящее место для аппарации, поэтому сейчас мы поедем туда как маглы. Что ты там планируешь, Люц?

Малфой обернулся ко мне.

— Гарри, ты этого молодого человека знаешь. Что у него с родственниками?

— Эрни? — переадресовал я вопрос.

— У Россета вся родня в Шотландии, под Лондон они переехали три года назад по рекомендации. Здесь открылась новая школа, а родители Дирка работают учителями.

— Так… — задумчиво протянул Малфой. — Выдавать себя за коллег не стоит, это нам ничего не даст. Лучше всего сказать, что мы их родственники, но это если не приехал никто из настоящих.

— Для визита к пострадавшему достаточно назваться родственниками, никто проверять не будет. Особенно под лёгкий беспалочковый Конфундус, — сообщил Джонс. — А там по обстоятельствам…

Шон Брукс уже дожидался нас в вестибюле клиники Святого Мунго. Ему как маглорожденному ничего не нужно было объяснять, он был одет соответственно. А ещё через полтора часа Джонс остановил машину перед клиникой, в которую отправили Россетов с места аварии.

— Давайте так, — сказал он, когда мы вышли из машины. — Я лучше вас разбираюсь в магловской жизни, поэтому назовусь троюродным братом отца вашего протеже. Люц, Шон, вы — мои друзья, Гарри — мой сын, Эрни — школьный друг Дирка. Чем меньше мы вызовем подозрений, тем легче мне будет влиять на здешних лекарей. Договорились?

Мы ответили согласием и предоставили действовать Джонсу. Он повёл нас в приёмную для посетителей, где представился троюродным братом Россета-старшего и первым делом поинтересовался, не приезжали ли к нему другие родственники. Оказалось, что документы пострадавших были испорчены при аварии, поэтому врачи не знали, к кому обратиться, пока ребёнок не пришёл в себя. Адресов родственников Дирк не помнил, потому что никогда не писал им, он вспомнил только адрес школьного друга.

Новости оказались печальными. После аварии мать Россета прожила ещё двое суток и умерла, не приходя в себя. Сейчас её тело лежало на хранении в здешнем морге. Отец пока был жив, но оставался в коме и его медицинский прогноз не был обнадёживающим. Меньше всех пострадал ребёнок, его состояние было тяжёлым, но не безнадёжным. Нас не хотели пускать к Дирку, но Джонс слегка надавил на медсестру Конфундусом, и та разрешила посещение при условии, что ненадолго.

Россет лежал в одноместной палате на специальной медицинской койке, весь перевязанный, с шинами на обеих руках и головой, замотанной наподобие кокона. Он едва скосил на нас глаза, не в силах даже удивляться такому количеству посетителей. Когда медсестра вышла, Брукс вынул палочку и стал колдовать над Дирком, а Эрни вылез вперёд и стал его расспрашивать.

— Ты как?

— Врачи говорят, что хорошо, — едва шевеля губами, прошептал Россет. — Спроси у них про папу с мамой, а то мне ничего не говорят.

— Спрошу, — пообещал Эрни, который уже знал про них. — А ты давай выздоравливай.

— Куда я денусь, выздоровлю… Только до конца каникул точно не успею. Спасибо, что навестил.

— Тебе вон пришли помочь. — Диас кивнул на пришедших с нами взрослых.

— Спасибо… — Россет посмотрел на колдующего Брукса, на Джонса, на меня с Малфоем. — Пусть они и папе с мамой помогут, если можно.

Брукс тем временем закончил колдовать и вытащил из кармана три фиала.

— Это надо выпить прямо сейчас, по два глотка каждого зелья.

— Может, в стакан? — Джонс кивнул на тумбочку рядом с койкой, где стоял стакан и графин с водой. Брукс отмерил нужное количество зелья и помог Россету выпить, поднеся стакан к его губам и аккуратно поддерживая его голову. Вслед за первым зельем отправились другие два, затем полстакана воды, чтобы запить их.

— Уже помогает, — пробормотал Россет чуть спустя, пока Брукс очищал заклинанием стакан и убирал обратно фиалы с зельями. Джонс тем временем тихонько переговаривался с Малфоем о том, что делать дальше. В дверь заглянула медсестра.

— Мистер Джонс, пора заканчивать посещение.

— Еще две минуты, пожалуйста, — попросил тот.

— Но не больше, и подойдёте потом ко мне, — она закрыла дверь.

— Брукс? — спросил Джонс и кивнул ему на парня.

— Я посоветовал бы лечить его у нас, — отозвался колдомедик. — Тогда мальчик встанет на ноги за неделю-полторы, иначе я не ручаюсь, что он выздоровеет без последствий.

— И папу с мамой, — снова напомнил Дирк. — Мне говорят, что врачи делают всё возможное, но я вижу, что не договаривают. Мне… страшно, — признался он.

Джонс поглядел на Малфоя.

— Сделаем всё возможное?

— Раз уж взялись, — без особого энтузиазма отозвался опекун. — Мистер Россет, мы учтём ваше пожелание. Сегодня мы уже вряд ли что успеем, поэтому придём за вами завтра. Если возникнут непредвиденные обстоятельства, то послезавтра.

Когда мы подошли к медсестре, она сказала, что Джонсу нужно либо забрать тело миссис Россет для похорон, либо дать клинике телефон тех людей, которые будут хоронить её. Джонс взял это на себя, а затем поинтересовался, как отсюда перевести в специализированную клинику его выживших родственников. Это оказалось несложным, достаточно было оплатить их содержание здесь и дать клинике расписку о взятии на себя ответственности за их дальнейшее лечение. При этом нас предупредили, что ребёнка можно перевести, а мистер Россет по состоянию здоровья является нетранспортабельным.

Джонс настоял на посещении Россета-старшего, чтобы дать Бруксу возможность оценить его состояние. Поскольку речь шла о переводе в другую клинику, колдовать ради этого не пришлось. Нас сводили в реанимацию, где медсестра подробно рассказала о состоянии пострадавшего, а Брукс потихоньку диагностировал его заклинаниями, пока Джонс занимал её разговором. Под конец они договорились, что завтра с утра он позвонит главному врачу по поводу перевода пациентов, и мы покинули клинику.

Джонс поехал обратно, а мы отыскали ближайший укромный закоулок, откуда Малфой аппарировал домой всех нас, включая Брукса. Время обеда давно прошло, поэтому опекун приказал домовикам накрыть для нас стол.

— Ты сумеешь вылечить этих двоих, Шон? — поинтересовался он у Брукса за едой.

— Мальчика — легко, — ответил колдомедик, — но я не справлюсь с его отцом. Это просто не мой уровень, Люциус. Я даже не знаю, как забрать его оттуда, не причинив ему непоправимого вреда. Сейчас его жизнь поддерживают медицинские приборы, но стоит отсоединить их, счёт пойдет если не на минуты, то и не на часы.

— Кто из твоих знакомых сможет его вылечить?

Брукс ненадолго задумался, забыв про нож и вилку в своих руках.

— Трудно сказать… Те, кого я мог бы попросить о такой любезности, с этим не справятся, а с теми, кто справится, я не настолько дружен, чтобы они нарушили для меня закон. Сам знаешь, лечить посторонних нашими средствами запрещено из-за статуса секретности, — напомнил он, вежливо назвав маглов посторонними.

— И всё-таки, кто? — спросил Малфой. — Может, у меня с ними отношения получше.

— Возможно, Сильверстоун. Он очень сильный лекарь и регулярно сталкивается со случаями вроде этого. Но он заведует травматологией, а я рядовой терапевт, у нас с ним слишком мало общих дел для доверительных отношений. Ещё, возможно, Вейн, завотделом медицинских исследований — он не только сильный, но и очень знающий лекарь. С ним я знаком ещё меньше, мы не пересекаемся по работе.

Лицо опекуна поскучнело. Он тоже ни с кем из них не был на дружеской ноге.

— Связываться с главным врачом бесполезно… — процедил он. — Пожертвование на клинику он, само собой, возьмёт, но от взятки откажется и закон нарушать не станет. Гарри, Эрни, вы всё слышали. Вам придётся объяснить вашему приятелю, почему это было невозможно.

— Неужели отец Дирка умрёт из-за этого закона о секретности?! — ужаснулся Диас. — Он же не посторонний, он отец колдуна! Почему его нельзя спасти здесь?

— Потому что многих маглов очень заинтересует, как ему удалось выжить, — ответил Малфой. — Понадобится целая бригада обливиаторов, чтобы полностью зачистить следы нашего вмешательства, а если её не будет, слухи непременно пойдут. Скорее всего они закончатся ничем, но закон предписывает избегать этого.

— Но Дирка же вы вылечите!

— Его никто полгода не видел и ещё полгода не увидит. Небольшая подчистка памяти понадобится только в клинике, причём с его диагнозом даже документы не придётся править. Джонс с этим справится и наша тайна не выйдет наружу.

— Дядя Люциус, — вступил в разговор я, догадавшись, о каком Вейне идёт речь. — У нас на факультете учится дочка мистера Вейна, я попрошу её, чтобы она уговорила отца. Если мы договоримся, я помогу мистеру Джонсу с обливиацией.

— Ну если так…

— У нас очень мало времени, — быстро сказал Брукс. — Ещё двое суток, и отцу мальчика уже никто не поможет.

— Тогда верните меня в Хогвартс прямо сейчас, чтобы я успел получить ответ сегодня.

— Хорошо, Гарри. — Малфой аккуратно подцепил вилкой кусочек жаркого. — Я отправлю вас с Диасом в Хогвартс, как только вы пообедаете. Жди меня завтра с утра, а пока мы здесь будем готовиться к изъятию двоих пациентов. Если у тебя не получится — значит, не получится. План всегда легче сократить, чем расширить.

После еды мы с Эрни переоделись в хогвартскую форму, и Малфой переправил нас через камин обратно в школу. Перед тем, как расстаться, я сказал Эрни, что в завтрашней авантюре нам зрители не понадобятся и что я сразу же извещу его, чем она закончилась. Он понятливо покивал и направился в своё общежитие, а я в своё.

Тед валялся на кровати с магловским учебником в руках. Когда я вошёл, он немедленно вскочил и отложил книгу.

— Ну и что это значит? — Его беспокойство можно было понять. Моя записка «Дела. Когда вернусь, не знаю.» мало что говорила о причине моего отсутствия.

Я рассказал ему, чем занимался сегодня, завершив историю словами, что дело еще не закончено. Нотт недолюбливал Россета, но согласился, что в такой ситуации от человека не отворачиваются.

— Завтра я с тобой? — утвердительным тоном спросил он.

— Нет, там будут только участники дела, — упреждая демонстрацию «бедного брошенного Теда», я сразу же добавил: — Тебе всё равно там заняться нечем, а каждый лишний человек может усложнить ситуацию. Будет гораздо полезнее, если ты разберёшься с загадкой яйца, потому что теперь на Россета можно не рассчитывать.

Тед правильно оценил обстоятельства и согласно кивнул.

— Насчёт яйца у меня появились кое-какие идеи, но нужно экспериментировать, сюзерен.

Я извлёк из своего сундука яйцо и отдал ему.

— Делай с ним что хочешь, только чтобы остались целы вы оба.

Он усмехнулся и переложил яйцо к себе, а я обратился к мысленной карте Хогвартса. Ромильда обнаружилась в комнате Дианы — знакомая картина, с этой подготовкой к балу они так сдружились, что на каникулах почти не расставались. Я написал ей записку с просьбой срочно прийти к нам по важному делу и отослал с Фиби.

Когда Ромильда вошла, я перехватил взгляд Теда и указал глазами на дверь. Даже если я полностью ему доверяю, то ей, несомненно, будет удобнее выслушать мою просьбу без посторонних. Тед ответил едва заметным кивком — «распоряжение принято» — и вышел, а я предложил Ромильде стул.

Она знала своего однокурсника немногим лучше, чем я — у слизеринцев почти нет совместных занятий с равенкловцами — но неприязни к нему не испытывала, да и вообще девчонки сострадательнее парней. Узнав, что мы не можем спасти отца Россета без помощи её отца, Ромильда сразу же согласилась уговорить его. У неё оказалось парное связное зеркало с отцом, поэтому она прямо при мне вызвала мистера Вейна и пересказала мою просьбу. Выслушав дочку, он попросил передать зеркало мне.

Мы поприветствовали друг друга, и я в третий раз стал излагать подробности сегодняшнего визита в магловскую клинику. Забавно, что все три пересказа сами собой получились разными — если Теду я рассказал случившееся с точки зрения долга, а Ромильде больше упирал на несчастное положение внезапно осиротевшего парня, то её отца в первую очередь интересовали медицинские подробности происшествия. Он дотошно выспросил, когда это случилось, в каком состоянии пострадавшие, что сказал наш лекарь и как мы собираемся выхаживать их. На последний вопрос я ответа не знал, а остальное рассказал подробно — на память не жалуюсь.

— Вы отдаёте себе отчёт, что уговариваете меня нарушить закон? — спросил он наконец.

— Закон, из-за которого мы не можем спасти жизнь отца несовершеннолетнего колдуна, уже потерявшего мать, определённо, нуждается в доработке, — ответил я.

— Но пока еще он не доработан… — выразительно протянул мистер Вейн.

— Секретность будет максимально соблюдена, в этом заинтересованы все мы, не только вы. Хотя от случайностей не застрахован никто.

— В таком случае мы, возможно, могли бы договориться.

Так, принципиальное согласие получено, остался торг.

— Разумеется, мы будем весьма благодарны вам за любезность. Поэтому мне хотелось бы знать, как именно вы представляете себе нашу благодарность. — На отражающемся в зеркале лице Вейна проступило размышление, и я добавил после небольшой паузы: — Не берите в расчёт, что нам по возможностям, а что нет — просто скажите, что вам нужно. Если это невозможно, тогда будем думать.

— Мистер Поттер, я буду исходить из того, что ваша благодарность принесёт пользу не только мне. Видите ли, нынешнее Министерство гораздо меньше ценит медицинские исследования, чем сиюминутные результаты, поэтому мой отдел всегда финансируют в последнюю очередь. Я был бы весьма признателен спонсорам, которые подкинут некоторую сумму на развитие конкретно моего отдела — скажем, от пяти тысяч галеонов и выше. Разумеется, такая благотворительность не может не способствовать повышению их репутации в обществе.

Сумма была заметной, зато Малфою не возбранялось использовать её для саморекламы. Что ж, условия приемлемые.

— Я знаю, что ситуация тяжёлая и что пациент может не выжить, — сообщил я. — Поэтому давайте договоримся так — пять тысяч галеонов ваш отдел получит за ваше участие при любом исходе, а всё, что сверх этого, будет зависеть от результата. Сами понимаете, если пациент выживет, ему понадобится лечение и уход, а нам — ваша помощь в этом.

— Хорошо, будем считать, что с вами мы договорились, — мистер Вейн подчеркнул интонацией «с вами». — Я могу считать эту договорённость окончательной или мне придётся заново договариваться с вашим опекуном?

— Если она не устроит лорда Малфоя, у меня достаточно средств, чтобы рассчитаться по ней самостоятельно — но я уверен, что такой проблемы не возникнет.

— Когда вы собираетесь забирать пациентов?

— Завтра. Сразу же, когда всё будет готово, точный срок пока назвать не могу. Сейчас я извещу опекуна о вашем участии, и он свяжется с вами.

— Совой?

— К сожалению, больше нечем. У нас еще не было необходимости в экстренной связи.

— Я открою ему камин после восьми вечера.

— Я передам.

Мы попрощались, и я вернул зеркало Ромильде. Она ушла, а я написал письмо опекуну и отнёс в совятню. Определённо, в доработке у нас нуждаются не только законы.

Но несмотря на допотопную связь, к утру переправка пациентов была полностью подготовлена. Малфой забрал меня из Хогвартса, когда остальные участники дела уже собрались в особняке. Джонс объяснил мне, как и на кого потребуется воздействовать ментально, и они с Малфоем аппарировали всех нас в безлюдный тупик неподалёку от клиники.

В регистратуре клиники Джонс предъявил нужные документы. Поддельные, конечно, но не пустые бумажки. Достаточно было лишь чуть-чуть надавить на сознание персонала, чтобы их приняли за подлинные, поэтому мы без проблем оформили разрешение на получение тела из морга и перевод пострадавших в другую клинику. Мы переправили Россетов в отведённые для них комнаты через одноразовые порталы, отвлекши сопровождающих коротким Сомнио и внедрив им воспоминания о том, как команда санитаров уносит пациента в транспортную машину.

Труднее всего было забрать старшего Россета, потому что от него нужно было отсоединить кучу магловских медицинских приборов, из которых я опознал только капельницу, да и то потому, что когда-то пролежал месяц в больнице. К тому же нужно было избежать ухудшения его состояния, поэтому перед транспортировкой Вейн наложил на него несколько мощных поддерживающих заклинаний. С Дирком в портал отправился Брукс, с его отцом — Вейн, тело миссис Россет было встречено домовиками, а мы с Малфоем и Джонсом остались заметать следы. Когда корректировка в клинике была закончена, Малфой аппарировал со мной в особняк, а Джонс — к оставленной на здешней стоянке машине. Ему нужно было еще наведаться в местный полицейский участок и к пострадавшему владельцу фургона, чтобы выплатить компенсацию ущерба. Это тоже было необходимо, потому что чем меньше вероятность, что происшествие всплывёт в связи с интересами причастных к нему лиц, тем надёжнее будет скрыто наше вмешательство.

Мы управились до обеда, но полтора часа прождали Джонса, поэтому на стол накрыли поздно. Вейн освободился немногим раньше, и на вопрос, как там его пациент, ответил, что рано еще говорить что-либо определённое. Он выглядел усталым, но на его лице читалось нечто, намекающее о благополучном исходе, хотя я не взялся бы утверждать, то ли это на самом деле так, то ли это у него профессиональное.

За столом собрались участники сегодняшней авантюры, а также хозяйка дома, оставившая маленького Гелиоса на домовиков. Беседа текла непринуждённо и с безупречной светскостью, в тоне собеседников ощущалось, что они не без удовольствия разыгрывают салонное общение, а на самом деле полностью спелись. Нарцисса с затаённой гордостью поглядывала на мужа, который неторопливо и обстоятельно обсуждал с Вейном подробности будущей статьи в «Министерский вестник» о важности медицинских иследований. Если Вейн и заметил в Джонсе фамильные черты Блэков, он ничем не показал этого. Брукс общался с Джонсом на тему магловских методов лечения, и только я сидел за столом как безмолвный пенёк с глазами. Запущенный мною процесс прекрасно поддерживал себя сам.

После обеда Брукс разрешил мне навестить Дирка. Тот всё еще был в больничной упаковке, но выглядел значительно живее, чем вчера.

— Поттер, — пробормотал он, увидев меня.

— Россет, — ответил я, как на приветствие.

— Где я сейчас?

— В особняке моего опекуна.

— Я думал, в Мунго. Мне про эту клинику рассказывали.

— Мы вытащили тебя незаконно, поэтому помалкивай, где ты был.

Россет слабо кивнул в подтверждение, что понял.

— А как… родители? — с усилием выговорил он. — Доктор говорит только, что это вопрос к другому лекарю. Ты же знаешь, Поттер — скажи…

— Вопрос преждевременный, — увидев его оцепеневший взгляд, я уточнил: — Могло бы быть и хуже. Надежда, скажем так, появилась. Когда начнёшь вставать, сам всё узнаешь. Брукс сказал, когда ты поправишься?

— Примерно через неделю. Повязки он с меня завтра снимет, а пока оставил, чтобы всё получше срослось. Какое сегодня число?

— Двадцать девятое.

— Опоздаю, значит, с каникул.

— Ничего, это ненадолго.

Россет слабо улыбнулся.

— А Эрни где? — спросил он.

— Эрни в Хогвартсе, сегодня он навестит тебя попозже. Лежи пока, а если что понадобится, позовёшь Ниппи. Это домовичка, ей поручили уход за тобой — просто подумай о ней и назови её имя.

— А если скучно станет?

— Скучать начал, значит, выздоравливаешь, — с удовлетворением отметил я. — Сегодня отдыхай, а завтра попроси Ниппи, чтобы принесла книгу из здешней библиотеки. Я дам ей список, выберешь оттуда.

В оставшиеся дни каникул мы с Эрни ежедневно навещали Дирка. Устав Хогвартса запрещал несовершеннолетним ученикам пользоваться каминным переходом без сопровождения взрослых, поэтому Малфой сам транспортировал нас туда и обратно. Накануне нового года Россет-старший пришёл в сознание, а Вейн сообщил, что его пациент выживет и даже не останется лежачим калекой. Отец и сын стоически перенесли известие о гибели матери — побывав на краю смерти, каждый из них понимал, что мог бы потерять и другого.

Тед полностью сосредоточился на своих хогвартских делах, решив для себя, что Россеты его не касаются. Со мной он не просился, ему хватало моих рассказов об этой истории. В последний день каникул, когда я в очередной раз вернулся от Малфоев, он встретил меня весь радостный и нетерпеливый.

— Нашёл!!!

— Ты решил загадку золотого яйца? — догадался я.

— По крайней мере — эту. Я мог бы сообразить и без магловских формул, что кувшинка указывает на воду.

Не дожидаясь команды, Тед трансфигурировал стул в большой таз и подержал над ним Акваменти, пока не наполнил водой. Затем он полез в свой сундук за яйцом, а я тем временем осознавал с его слов, что эта загадка не последняя и что следующую за ней Нотт не решил. Он опустил яйцо в воду и открыл заклинанием распускания цветка.

Яйцо превратилось в золотую кувшинку, и из-под воды зазвучала песня. Мотив и исполнение песни оставляли желать лучшего, зато — главное — теперь можно было различить её слова.

Я дослушал песню и вопросительно посмотрел на Нотта, догадываясь, что тот уже прослушал её не однажды.

— У тебя есть какие-нибудь предположения?

— Не в небе и не на земле — может, тоже в воде? — задумался он вслух. — Три стихии из четырёх — значит, с какой-то из них не придётся иметь дело.

— Не обязательно, — продолжил я его размышления. — Может, искомая смерть находится как раз в четвёртой.

— Как бы то ни было, нужно узнать, кто такой Кощей. До школы я прочитал больше половины тёткиной библиотеки и всё равно не знаю, кто это такой.

— Я тоже, значит, надо спрашивать. Кто у нас тут самый начитанный?

— Мадам Пинс, — мгновенно выдал Тед. — Все остальные учителя — специалисты, а она читает всё подряд.

— Ты уже спрашивал её?

— Как я мог без твоего разрешения, сюзерен?

— Разрешаю. Или лучше сходим к ней вместе. Прямо сейчас и пойдём, время еще есть.

До закрытия библиотеки оставалось полчаса, и мы направились туда. Выслушав нас, мадам Пинс сказала, что это имя ей незнакомо.

— Значит, нам к Флитвику, — оптимистично сказал Тед, когда мы покинули библиотеку. Он не выглядел слишком разочарованным — видимо, чего-то такого и ожидал. — Флитвик у нас — специалист по чарам, полугоблин и дуэлянт. Если кто-то здесь и разбирается в Кощеях и стихиях, это он.

Но к Флитвику было уже поздно идти, поэтому мы дождались его на следующий день в коридоре, когда он уходил с завтрака.

— Професор, можно задать вам вопрос? — остановил его я.

— Только если короткий, у меня сейчас занятия.

— Очень короткий — вы, случайно, не знаете, кто такой Кощей? Если ответ длинный, мы подойдём к вам после занятий.

Флитвик на мгновение задумался.

— Помнится, это могущественный славянский колдун. Жил в глубокой древности, но больше я ничего о нём не помню.

— Про него можно где-нибудь почитать?

— Полагаю, в славянских исторических источниках. У нас вы вряд ли найдёте о нём что-нибудь, кроме упоминаний.

— Спасибо, профессор, — я отложил остальные вопросы, потому что было видно, что Флитвик спешит. Мы тоже спешили, первой у нас была трансфигурация.

Пока мы шли туда, я прикидывал в уме, где взять эти славянские исторические источники и как их прочитать. До второго конкурса оставалось около двух месяцев, можно было написать Эйвери в Академию и успеть получить ответ, но беспокоить его по такому пустяку…

— О чём ты так глубоко задумался? — дозвался до меня Тед.

— Да вот, размышляю, где взять сведения о Кощее. Даже если я закажу книги по славянской истории в какой-нибудь из книжных лавок, их нужно еще суметь прочитать. Да и на каком языке их заказывать? Славянских языков много…

— А зачем нам книги, когда у нас есть сами славяне? Болгары — это тоже славяне, сюзерен.

— Ты уверен?

— Ну… всё равно они живут там рядом. Почему бы сначала их не спросить?

— Если Виктор уже разобрался с яйцом, он ничего не скажет.

— Не разобрались они — ни он, ни Делакур. По ним заметно, что их гложет проблема, я специально наблюдал. И смотрят они на других чемпионов настороженно, а если бы разобрались, смотрели бы с оттенком снисходительности. Если сомневаешься, спроси самого Крума и по его реакции увидишь.

На занятиях я обдумывал предложение Теда и согласился с тем, что даже если Крум не знает про Кощея, он может подсказать, где узнать о нём. За ужином я попросил Виктора задержаться и помочь мне с некоторыми историческими справками, так как вопрос был слишком частным для застольной беседы. Судя по невозмутимости, с которой Виктор дал согласие, он не заподозрил в моём вопросе никакого подвоха.

— В вашей школе преподают славянскую историю, поэтому ты можешь знать об историческом лице по имени Кощей, — сказал я ему, пока мы шли в общежитие. — Меня интересует, кто он такой и чем прославился — или хотя бы в каких источниках о нём прочитать.

— Кощей Бессмертный? — уточнил Виктор.

— А есть другие?

— Я о других не слышал, у нас знают только этого. Русский колдун, очень сильный, жил около полутора тысяч лет назад. Прославился дурным нравом, который стал ещё хуже после того, как он создал хоркрукс. — Крум произнёс это слово обыденным тоном, без придыханий и оглядок по сторонам. — Что ещё? Был богат. Когда был помоложе, грабил маглов, потом стал брать с них дань. С другими колдунами не ладил. Потом исчез. Никто не знает, когда и как он умер.

— Меня как раз интересует его смерть. Почему его прозвали Бессмертным?

— Долго жил. Неизвестно, когда умер. Неизвестно даже, умер ли. Создавал хоркруксы. Тот хоркрукс уничтожили, но, как показала история, у Кощея был ещё один. А может, и больше.

— А как узнали, что у него есть хоркрукс?

Виктор счёл нормальным, что объяснять мне про хоркруксы не нужно. В Дурмстранге они входили в учебную программу, ему и в голову не пришло, что у нас по-другому.

— Это целая история. Однажды, будучи уже в годах, Кощей перебил сватовство у другой семьи и забрал девушку себе в жёны. Но молодая колдунья из старинного рода — большая ценность, к тому же другой жених, тоже очень сильный колдун, был влюблён в неё. Не смирившись с потерей невесты, он нашёл способ переписываться с ней. Колдунья сговорилась с ним, вызнала у Кощея про хоркрукс и выдала тайну своего мужа возлюбленному.

— Догадываюсь, что хоркрукс уничтожил этот парень, — сказал я, когда Виктор замолчал. — И как он это сделал?

— Такие вещи прячут далеко. Этот хоркрукс был спрятан на острове посреди большого озера, в сундуке высоко на ветвях огромного дуба. Девушка сообщила об этом колдуну, он отправился туда и сбил сундук с дерева. Из сундука выскочил заяц, но парень был хорошим анимагом и перекинулся в волка. Почти догнал, но заяц прыгнул в воду и превратился в плотву. Колдун тогда перекинулся в щуку и погнался за рыбкой. Когда он почти схватил её, плотва превратилась в утку и вылетела из воды, но колдун превратился в ястреба и всё-таки поймал её. Из утки выпало яйцо, в яйце была спрятана золотая игла. Это и был хоркрукс.

— Три аниформы… — восхитился я.

— Тогда над аниформами работали, — в голосе Крума чувствовалось уважение к мастерству древнего колдуна. — Это сейчас они никому не нужны.

— А чем у них всё кончилось?

— Парень уничтожил хоркрукс, сразился с Кощеем и убил его. Он завладел замком Кощея и взял эту колдунью в жёны, но лет через пять Кощей вернулся, отвоевал замок и никого там в живых не оставил. С тех пор его и зовут Бессмертным. Потом он враждовал с роднёй колдуна, пока они не откупились и не принесли ему непреложный обет о подчинении. Семью девушки Кощей не тронул, он женился на её младшей сестре. Его долго не задевали, но годы спустя набралось много обиженных. Они сговорились и напали на его замок, но когда они сломали защиту, внутри никого не оказалось. С тех пор никто не слышал ни о Кощее, ни о его семье.

— Вот как… — пробормотал я. — А тебе не интересно, почему я это спрашиваю?

— Если спрашиваешь, значит, надо. — Виктор не имел привычки лезть дальше, чем пускают.

— Эта история с сундуком — видимо, и есть наш второй конкурс.

Виктор даже остановился.

— Почему ты так считаешь?

— Ты еще не вскрыл золотое яйцо?

— Вскрыл, но оно только неприятно шумит, и всё.

— Опусти его в воду перед тем, как открывать. Ты услышишь песню и сам всё поймёшь.

Несколько мгновений он молчал, вникая в мои слова, затем недоверчиво спросил:

— Почему ты сказал мне это?

— Если бы я не сказал, то самое позднее на втором конкурсе ты понял бы, что я использовал тебя втёмную. У нас неплохие отношения, я не хочу их портить.

Виктор испытующе посмотрел на меня.

— Не боишься, что я тебя обыграю?

— Я не слабак, чтобы бояться проигрыша. Я мог бы узнать про Кощея из других источников, но мне это сложно и долго. Поэтому я решил спросить тебя и поделиться сведениями, если услышу что-нибудь полезное. Теперь мы в равных условиях, я ничего не теряю.

— Учти, скидок не будет.

— Аналогично.

Я заметил, что Крум всё-таки не поверил мне. Но если он подозревает, что я пытаюсь ввести его в заблуждение, это уже не моя проблема. Всё равно ко второму конкурсу я буду готовиться по этой истории — и если вспомнить, что анимаг из меня никакой, придётся обратиться к другим разделам магии. Например, к трансфигурации.

Прикинув, что может понадобиться на конкурсе, я обратился к Ранкорну за помощью. Декан рекомендовал мне пособие по боевой трансфигурации, где подробно излагались методы ускоренного превращения одного объекта в другой. Понятно, что качество при этом страдало, но в условиях нехватки времени функциональность была важнее.

Чтобы Россета не хватились в Хогвартсе, перед началом семестра Диас показал Флитвику письмо своего друга из клиники. Я не видел, как равенкловский декан отнёсся к несчастному случаю с подопечным, но Эрни сказал, что Флитвик ни словом не обмолвился о помощи. Маленький полугоблин хорошо знал законы и на его памяти это наверняка был не первый случай — он только сказал Диасу, чтобы тот обратился к нему, когда нужно будет доставить выздоровевшего парня в Хогвартс.

Волей-неволей я вместе с Эрни навещал Россета в особняке Малфоев. Вся затея происходила по моей инициативе, я не мог полностью переваливать присмотр за гостями на Люциуса с Нарциссой. Через неделю после начала семестра Дирк поправился настолько, что мог приступить к занятиям, но, посовещавшись, мы решили оставить его у Малфоев до выздоровления отца. Слишком много было причин против его возвращения домой — и подозрительно быстрое исцеление, и пребывание ребёнка в пустом доме, пока Флитвик не заберёт его в школу, и возможная реакция любопытных соседей — но главной причиной оказалась необходимость навещать отца Россета. Регулярное исчезновение сразу обоих равенкловцев было бы слишком заметным.

Россет-старший еще не вставал. Пока ему не разрешали даже садиться, потому что перелом позвоночника в двух местах этому не способствовал. Тем не менее он уверенно шёл на поправку, и мистер Вейн наконец сообщил, что к концу января его пациент полностью выздоровеет. Дирк оставался у Малфоев и целые дни проводил в библиотеке особняка, а Эрни приносил ему школьные задания. Они делали свои домашки, я — свои, а затем я помогал им освоить практику, если это требовалось.

— Поттер, это ведь я тебе обязан, — заговорил как-то Дирк. Было заметно, что делает он это неловко и нехотя, но считает необходимым обозначить свою благодарность. — Это ведь ты всё устроил… чтобы спасти меня и отца…

— Нет, — покачал я головой. — Ты обязан только Диасу. Он обратился ко мне за помощью, и я сделал это для него.

Диас, сидевший здесь же, запротестовал.

— Гарри, но без тебя я всё равно ничего не смог бы сделать!

Я повернул к нему голову, выдержал паузу, дожидаясь полного внимания обоих.

— Эрни, а я ничего не смог бы сделать без опекуна и его знакомств. Разница в том, что ты с нами, а твой друг — нет. Он у нас сам по себе — так ведь, Россет?

Тот долго не отвечал — похоже, не знал, что ответить. Видно, какие-то мысли на эту тему уже посещали его и у него не было готовых решений.

— Вместе только семья, а дальше все сами по себе. Это нормально. Там, — всё-таки высказался он. И без уточнений было очевидно, что он имеет в виду свою дошкольную жизнь.

— Это вопрос численности населения, Россет. Там — то же самое, что и здесь, — я умышленно не сказал «у маглов», чтобы не раздражать его попусту. — И там массовка получает только те блага, которые способно потянуть государство. И там наверху всё делается по связям, потому что и там наверху людей мало. Но там ты слишком далеко от верхушки, чтобы прочувствовать это на себе.

Чуть помешкав, Россет ответил подтверждающим кивком — я не сказал ему ничего нового.

— Поттер, помнишь, на первом курсе ты говорил, чтобы я выбрал, здесь я или там…

— Я ни к чему не принуждал тебя. Только советовал.

— Я помню. Я думал с тех пор. Жить там лучше — это без вопросов. Но… Поттер, здесь интереснее. У меня вправду нет никаких шансов из-за того, что я слабее магически?

— Смотря для чего. Для тебя закрыты только сферы деятельности, требующие сильной магии.

— А наука, исследования?

— Существуют целые разделы магии, требующие не столько силы, сколько мастерства и знаний. Если у тебя светлая голова, возможности для научных изысканий всегда найдутся.

— Я тут столько нового прочитал, в здешней библиотеке… Как бы узнать, с чем я справлюсь, а с чем нет?

— Это смотря насколько у тебя серьёзные намерения…

— Поттер! Ты сам здесь что-нибудь читал? Это же принципиально иные знания, совсем не такие, как магловские! Это же другие законы природы, и я должен изучить их!

Я не мог не впечатлиться тем, как лихо Россет произнёс «магловские». Похоже, его мировоззрение изменилось больше, чем я полагал.

— Нет, не другие, — поправил я его. — Наши учёные считают, что магловские науки описывают подмножество законов природы, доступное восприятию и воздействию маглов. Этим летом, в Академии, мне говорили, что люди могут изучать только то, что способны воспринять, а диапазон восприятия у магов шире, чем у маглов.

— Вот, Поттер! — физиономия Россета засияла воодушевлением. — Зачем мне подмножество законов, если я могу изучать множество!

— Ну если так… Библиотеки Малфоев тебе пока хватит или ты уже всё прочитал?

— Ты что, я только начал.

— Тогда читай, а со временем я попытаюсь заинтересовать тобой кое-кого из Академии. Теоретики там получше, чем я, они тебе много чего насоветуют.

— Поттер… — мечтательно протянул он. — Это было бы просто здорово…

После этого разговора мне стало легче общаться с Россетом. Он по-прежнему оставался ершистым и самоуверенным парнем, но по крайней мере перестал видеть во мне противника. Эрни тоже заметил перемену в своём приятеле — несколько дней спустя он сказал, что Дирк не только стал прислушиваться к его советам, но и пытается следовать им. Это обнадёживало, и я отправил письмо Эйвери-старшему, чтобы тот посоветовал, какими разделами магии стоит заняться маглорожденному колдуну, стремящемуся двигать науку.

Вернуть расположение Октавии у меня не получалось из-за нехватки времени. При случайных встречах я с подчёркнутым вниманием раскланивался с ней, она отвечала крайне сухо. Но хотя бы отвечала, а дальше мне следовало бы подловить её в коридоре, когда она одна и ничем не занята, и смиренно просить об объяснении, за что я удостоился её немилости. Причина для отмазки у меня была — слухи о предстоящей помолвке Октавии с Беннетом ходили с лета и я, неотёсанный магловский выкормыш, стал слишком рьяно соблюдать дистанцию. Но сейчас мне было некогда выслеживать Октавию, потому что я много времени проводил в особняке Малфоев и трижды в неделю ходил на дополнительные занятия по трансфигурации с Ранкорном. Вдобавок невозможно было пройти по гостиной, чтобы кто-нибудь из младших не пристал ко мне с каким-нибудь вопросом по учёбе.

После истории с Беннетом Ромильда стала бояться ходить по Ховартсу в одиночку и при каждом удобном случае старалась примкнуть к нам с Тедом. Она дожидалась нас в гостиной перед завтраком и ужином, ходила с нами заниматься в библиотеку, где мы делали свои задания, а она свои. Её присутствие не было обременительным — напротив, с ней было как-то уютнее, и вскоре я сам стал дожидаться её, если она опаздывала. Уолтер, видимо, отчитал младшего брата, и Беннет перестал приставать к Ромильде. Тем не менее он постоянно крутился поблизости и сверлил меня ненавидящим взглядом.

В начале февраля Россет-старший полностью выздоровел и вернулся домой, а Россет-младший — в Хогвартс. Джонс помог им организовать похороны матери, на которые приехала вся их шотландская родня. Мы с Эрни тоже побывали там в качестве школьных друзей Дирка и проводили миссис Россет в последний путь.

Пора было расплачиваться по счетам, и Люциус пожертвовал десять тысяч галеонов на развитие медицинских исследований в Мунго. Сверх этого он передал мистеру Вейну стограммовый фиал с ядом василиска. В газетах появились статьи о важности медицинских исследований, Вейн с Малфоем выступили с речами на министерской конференции, посвящённой развитию британской медицины и улучшению обслуживания пациентов клиники Святого Мунго. Премьер-министр Фадж, за бесплатно примазавшийся к благодатной теме, тоже выжимал из неё все возможное для улучшения своей политической репутации. Хвалебные статьи Риты Скитер обходились без ненужных домыслов, потому что Рите не сказали «фас», но кое-кто из её коллег толсто намекнул, что большая дружба лорда Малфоя и мистера Вейна связана с тем, что Ромильда была моей партнёршей на Рождественском балу. Эта причина удовлетворила общество, и никто не стал копать глубже.

От посещения Россетов я освободился, но времени у меня стало ещё меньше. Приближался второй конкурс, и было очевидно, что без предварительных наработок я не только его не выиграю, но могу и не пройти. Анимагия отпадала из-за полного отсутствия у меня художественного воображения, значит, нужно было искать другие средства прохождения конкурса. По правилам турнира на старте у чемпионов не должно быть с собой ничего, кроме волшебной палочки, но их не ограничивали в использовании всего, что можно сотворить с её помощью. Мне не приходило в голову ничего полезного, Теду тоже, хотя он беспокоился о моём выступлении даже больше меня. Но отступать было некуда, и мы с ним устроили мозговой штурм.

Мы ушли для этого в Выручай-комнату и устроились там в уголке отдыха, выложив на журнальный столик принесённые с собой перья и пергамент.

— Я много думал, сюзерен, — начал Тед. — Но никакие мои идеи мне не нравятся.

— Я думал меньше, но у меня то же самое. Сразу же приходит в голову метла, но для воды она не годится.

— Ты собираешься призывать её или научился её трансфигурировать?

— Ранкорн научил. Не настоящую, конечно, а запитанную от моей силы. Ничего особенного, веник и веник.

— То есть, ты научился создавать трансфигурации с постоянной подпиткой?

— Это несложно, если сил хватает.

— Тогда, может, тебе трансфигурировать верховое животное?

— Я думал об этом. С рыбы в воде я точно свалюсь, она скользкая. И вообще мне нужно универсальное средство передвижения, во время гонки на трансфигурацию не будет ни времени, ни условий.

— А чем тебе не подходит метла?

— Ну, под водой я на ней не плавал…

— Можно подумать, ты там плавал на чём-то ещё! Под ливнем она прекрасно летает, сюзерен.

— Я о сопротивлении воды. На метле почти не за что держаться, меня с неё стащит встречным потоком.

— Тогда, может, плыть помедленнее?

— Нотт! Мне нужно догнать рыбу. Понимаешь — ры-бу!

— Ну я не знаю, что в воде плавает быстрее рыбы… может, гарпун?

— А идея… какой-нибудь арбалетик, а к нему небольшой гарпун на волшебной тесёмке. Кита не вытащит, но небольшую рыбину подстрелит.

— Кстати, ты стрелять из арбалета умеешь?

— Нет еще, но есть время научиться.

— Всё равно лучше, если гарпун будет самонаводящимся.

— На что он будет самонаводиться?

Тед задумался. Я тоже. Минуту спустя его глаза радостно блеснули.

— На метку! Ты же можешь пометить цель.

— Думаешь, позволят?

— Там целое озеро воды, сюзерен. Наверняка организаторы не рассчитывают, что вы будете догонять рыбу вслепую.

— Может, тогда сразу Акцио?

— Вот от Акцио я бы защиту поставил. Можно проверить это в самом начале, но я не советовал бы тебе срывать защиту, если она есть. Не забываем — тебе нужна зрелищность.

— Так, ясно. В самом начале проверить защиту цели на Акцио и поставить на неё метку. Защиту от меток, полагаю, можно сорвать, даже если она есть. Затем транфигурировать средство передвижения и арбалет — и в погоню за ней, с арбалетиком. С самонаводящимся на метку…

Тед заулыбался.

— Вот видишь — можем, если захотим. Только ты на первых футах цель не отстреливай, если её соперники не поймали. Дай ей хотя бы в воду уйти.

— Она ведь, зараза, на дно уйдёт, а озеро глубокое. По-любому придётся заныривать. Метла, как она есть, не пойдёт.

— Тогда к ней ручки, что ли, приделать? Наколдуй палку поперёк метлы, вроде перекладины. Ты сможешь держаться за неё руками и вытянуться вдоль метлы.

— А арбалет в зубы, да?

— Приделай его на нос плавсредства.

— А это мысль! Тогда плавсредство будет само на рыбу разворачиваться. Выстрел — рыба загарпунена — подтягиваю — ловлю. — Я ещё немного подумал. — И буль-буль на дно, ибо дышать нечем.

— Наложишь на себя заклинание воздушной маски. И заклинание обогрева не забудь — вода сейчас ледяная.

— А глаза?

— Сконфигурируешь герметичные аурные очки. — У Теда определённо случился творческий прорыв.

— Надо будет проработать и то и другое, чтобы от зубов отлетало. Давай думать дальше — что делать, если рыба всё-таки вырвется, и я окажусь на этапе ловли утки? Метла с размокшим хвостом отвратительна в маневрировании.

— Может, ну его, этот хвост? Ты же не фабрика мётел, приделай другой стабилизатор, который не намокнет.

— Точно. Можно оперение приделать, как у стрелы. Жёсткое, чтобы не намокало.

— Нет уж, только не жёсткое! Если ты вдруг съедешь назад с палки, оно разрежет тебя пополам. А если тебе повезёт, всего лишь оставит без потомства.

Картина была суровая, но мы заржали над ней в голос.

— Уговорил, будет гибкое. И непромокаемое, вроде резины.

— Замечательно, а дальше что?

— Как что? Я вылетаю за уткой из воды и догоняю её на своём замечательном универсальном транспорте. Ты же знаешь, как я держусь на метле.

— Но стрела — не метла, сюзерен. К ней еще нужно приспособиться.

— Потренируюсь, время есть.

— И постарайся не разбить яйцо — может, за это накинут баллы.

— Угу, учту.

— А теперь давай всё запишем и зарисуем, чтобы было над чем работать.

Мы взялись за перья и пергамент, записали план прохождения конкурсных этапов и нарисовали первый вариант моего замечательного универсального транспорта, присвоив ему гордое название «Стрела-1». Затем я попрактиковался в его трансфигурации, во время которой мы уточнили общий вид устройства и сделали техномагическую проработку его деталей.

— Будешь тренироваться каждый день, сюзерен, — заявил Тед, когда мы шли обратно. — Это только в дурных романах герой садится на мордред-знает-что, которое видит впервые в жизни, и устраивает на нём чудеса высшего пилотажа и снайперской стрельбы. Выручай-комната обеспечит тебе всё, даже бассейн, а я буду присматривать, чтобы с тобой ничего не случилось на тренировках — и вообще со стороны виднее.

Теперь я всё свободное время проводил в Выручай-комнате. Осваивал полёт на «Стреле-1», аэродинамика которой отличалась от аэродинамики метлы, попутно мы с Тедом дорабатывали её конструкцию. Заныривал на ней в бассейн и гонялся там за рыбами, учился метить их, загарпунивать и мгновенно переключать «Стрелу» из режима управляемого полёта в режим самонаведения и обратно. Присматривал за мной не только Тед, но и Диана с Ромильдой, на присутствии хотя бы одной из которых он настоял, потому что Диана немного умела лечить, а Ромильда, дочка лекаря, справлялась с заживлением ещё лучше. До опасных травм у меня не доходило, но ссадин и синяков на мне они залечили немало.

Сказать, что оставшиеся три недели до конкурса пролетели быстро — это не сказать ничего. У меня только-только стало что-то получаться, когда наступило двадцать пятое февраля, суббота.

Не помню, когда я был так же популярен в Хогвартсе, как после второго конкурса турнира. Разве что в первые дни учёбы, когда на людях наконец-то появился широко разрекламированный Мальчик-Который-Выжил, но отношение ко мне тогда и сейчас всё же различалось — на этот раз я победил на глазах у всех. Я публично доказал, что способен побеждать.

Но толпа забывчива. Любимцу публики мало проявить себя однажды. Чтобы о нём помнили и чтобы им восхищались, он должен побеждать, побеждать и побеждать. Стоит ему споткнуться однажды — и в нём уже разочарованы. Споткнётся дважды — и на него выливаются потоки презрения от тех, кто не побеждал ни разу.

Я никогда не понимал признание общества как самоцель. Если оно чем-то и ценно, то только как средство. Помня, что мне еще не удалось помириться с Октавией, я понадеялся, что статус победителя поможет мне смягчить её обиду. Теперь я стал посвободнее и у меня нашлось время выловить её в одном из коридоров, но девчонка даже не стала разговаривать со мной.

Поразмыслив, я понял свою ошибку — в том коридоре не было зрителей. Я смирился с капризом Октавии, в следующий раз отловив её уже на глазах у пары сплетниц. На этот раз она снизошла до общения со мной и тон её был условно-дружелюбным, несмотря на пренебрежительную гримаску, державшуюся во время всего короткого разговора. Нас видели, но не слышали, а девчонка во что бы то ни стало хотела добиться своей публичной и безусловной победы надо мной.

— Я не вижу, чтобы ты искренне раскаивался, Поттер, — твердила она. Я прикинул, как может выглядеть искреннее раскаяние в понимании Октавии — записки с просьбами о прощении, которые можно невзначай забывать на виду у подруг, поджидание её на виду у всех, следование за ней с виноватым видом и смиренное выпрашивание приватного разговора — и понял, что на это я не пойду. Условия были слишком жёсткими, и я отложил примирение в надежде, что со временем Октавия пересмотрит их.

Кроме того, я перенёс отказ Греев опекуну в брачных переговорах из списка моих неудач в список моих удач.

Насколько я мог замечать на занятиях и в Большом зале, Невилл всерьёз объявил войну за свою независимость. Рональд и прежде не особо цеплялся за Лонгботтома, поэтому сейчас с облегчением отстал от него, зато Гермиона вцепилась в него клещом. Она не видела и не желала видеть, что от неё хотят отделаться и посылают чуть ли не открытым текстом — большего Невиллу воспитание не позволяло. Её громкий и уверенный голос стал частенько доносить до окружающих фразы вроде «Как это ты не будешь есть капусту? Это же полезно!» или «Почему ты мне его не дашь, Невилл? Мало ли, что ты не хочешь, я же должна проверить твой обзор!». Невилл не уступал, в полной мере проявляя то самое упрямство, благодаря которому он попал в Гриффиндор. Даже выражение его лица стало заметно твёрже.

Хоть я и не усердствовал в примирении с Октавией, мои скромные усилия в этом направлении не остались незамеченными. Неделю спустя, когда я о ней уже и думать забыл, в «Ведьмолитене» появилась короткая заметка «Тайная сердечная рана Гарри Поттера». Уже знакомый мне Уистлер на этот раз прицепился к моим отношениям с Октавией.

Если слизеринцы догадывались, что мой сокрушительный ответ Снейпу не может быть простым сведением счётов, то на остальных факультетах ходили разнообразные домыслы, среди которых преобладала версия, что я отомстил ему за оскорбление моих чувств к мисс Грей. Большую часть сплетен мне приносила Ромильда, которую они явно огорчали, хотя она старалась не подавать вида. Примерно то же самое сообщал и Тед, узнававший свою долю слухов через Диану. Завидев меня, все девчонки начинали шушукаться и замолкали, когда я подходил ближе. В их глазах я стал кем-то вроде средневекового рыцаря, недрогнувшей рукой сразившего чудовище, терроризировавшее весь Хогвартс. Директор был тих и печален, как никогда. Октавия ходила гордая и благосклонно поглядывала на меня, но я благоразумно держался от неё подальше. Если даже простая попытка извинения была так превратно истолкована, страшно было подумать, что начнётся, если я стану мириться с ней сейчас.

Статья о Снейпе получила широкий отклик в прессе. Над политическим трупом предателя сцепились две стороны, одна из которых доказывала, что перебежчик работал для общего блага, а вторая указывала, что подобная нечистоплотность во всех аспектах его жизни вызывает справедливые сомнения в чистоте идеалов, пропагандируемых силами Света. Масла в огонь плеснуло интервью Риты Скитер с Люциусом Малфоем, бывшим Поджирателем, искренне раскаявшимся в своих прежних заблуждениях и благодаря чистосердечности раскаяния утратившим метку. Здесь пропаганда Дамблдора о всемогущей силе раскаяния оказалась нам на руку — подготовленные ею обыватели с лёгкостью заглотили наживку.

Лорд Малфой, некогда принадлежавший к ближнему кругу Вольдеморта, сообщил в интервью, что с пророчеством об Избранном связано слишком много подозрительного и что никто из Пожирателей никогда не верил в него, кроме самого Вольдеморта. Более того, он заявил, что в последние годы жизни Вольдеморт подвинулся рассудком и что это, видимо, было связано с душевной травмой, полученной в юности. Разумеется, в этом месте Скитер стала копать глубже, засыпав Малфоя расспросами о юношеской душевной травме Ужаса Британии.

И тут на свет полезли факты, которые я узнал от Тома-из-дневника и без ссылки на источники пересказал опекуну. Малфой сообщил Рите как нечто общеизвестное, что будущий Тёмный Лорд, тогда еще Том Риддл, воспитывался в магловском приюте и что его опекуном в магическом мире был Альбус Дамблдор. Еще до интервью он с помощью Торфинна Роули проверил этот факт по министерской документации в архивах, а теперь сослался на него журналистке. Об остальном он предупредил Скитер, что сведения пришли к нему через третьи руки, а затем обтекаемо намекнул, что беззащитный сирота Том Риддл был красивым мальчиком и пострадал от домогательств своего опекуна, известного специфическими сексуальными наклонностями.

Это была бомба. Несмотря на отсутствие доказательств и яростное возмущение противников, семя сплетен было посеяно и подозрения остались. Предъявить судебные претензии к Малфою не могли, он сам предупредил, что это всего лишь ходившие среди Пожирателей слухи. Разыгравшаяся газетная война докатилась до Хогвартса, к Дамблдору каждое утро прилетали десятки сов с вопиллерами и прочими незамысловатыми радостями возмущённой общественности. Самые проницательные стали догадываться, что из политической мутной воды показалась верхушка огромного айсберга.

В конце марта я получил восторженное письмо от Сириуса Блэка. Его притащила экзотическая птица такой яркой расцветки, что я был удивлён, почему её не растащили на перья по пути сюда. Бывший Мародёр, схоронившийся где-то в южной глубинке планеты Земля, следил за британской прессой и наконец обнаружил в ней первые признаки обещанного прошлой весной. Расправа с ненавистным Нюнчиком более чем удовлетворила Сириуса, а подкоп под репутацию директора буквально осчастливил его. Я нагрузил его цветастую птицу обещанием скорого продолжения шоу и отправил в обратный путь.

Даже те из слизеринцев, кто относился ко мне с прохладцей, после выхода статьи о Снейпе заметно потеплели. Уолтер Бойд, похоже, стал считать меня если не равным, то близко, и даже его приятель Митчелл, брат Октавии, прежде чуть ли не в открытую ненавидевший меня, стал как-то по-особому присматриваться ко мне. Незадолго до весенних каникул Уолтер позвал меня для важного разговора — и если судить по тому, что нам понадобился пустующий класс, разговор ожидался весьма личный.

Я не без любопытства наблюдал, как он накладывает щиты и заклинания от подслушки и слежения, и констатировал про себя, что мои предосторожности будут посильнее. Закончив с защитой, он выжидательно посмотрел на меня, словно я должен был что-то сказать ему.

— Поттер… — он, видимо, не знал, как начать.

— Бойд, — нейтральным тоном отозвался я.

— У меня к тебе деловое предложение. Оно наверняка заинтересует тебя. — Он помолчал. Я тоже ничего не говорил, вполне осознавая ценность паузы в подобных разговорах. — Мне стало известно, что твой опекун предлагал Греям обмен портретами, твоего и Октавии.

— Вашей семье не стоит беспокоиться об этом, — заверил его я. — Дело прошлое, нам было отказано в брачных переговорах, у нас нет никаких претензий ни к Греям, ни к вам.

— Но, я так понял, Октавия по-прежнему интересует тебя?

— Я уважаю Октавию, она замечательная девушка. Тем не менее, у нас с ней никогда не было взаимной склонности. То, что было в прошлом году — всего лишь куртуазные маневры, в которых были заинтересованы мы оба и которые я немедленно прекратил, когда узнал о видах вашей семьи на неё. А эта газетная сплетня — попытка интриги некоторых личностей, которые не знают подлинного положения дел.

— Тем не менее твой ответ на неё был гораздо жёстче, чем она того заслуживала.

— Моё отношение к Октавии тут не при чём. Просто время пришло, а это был удобный повод.

Уолтеру понадобилось некоторое время, чтобы вникнуть в мою последнюю фразу.

— Не знаю, какие цели преследуете вы с Малфоем, но для банальной оплеухи обидчику шум, действительно, слишком велик, — задумчиво подтвердил он мой намёк. — Давай всё-таки вернёмся к Октавии. Как наследник рода Поттеров, ты обязан жениться и продолжить род, а Октавия — чуть ли не единственная девушка в Британии, которая удовлетворяет требованиям твоего положения.

Я полагал, что Уолтер опасается за помолвку младшего брата, но разговор шёл явно куда-то не туда.

— Мы с опекуном решили, что несколько лет я могу подождать, а там подрастут ещё девушки, — сказал я, не особо скрывая своего недоумения.

— Через несколько лет еще неизвестно, что будет, а мы можем договориться уже сейчас. Я предлагаю обмен — моя семья замолвит слово Греям за тебя, а ты уговоришь Ромильду Вейн пойти за Беннета.

Только сейчас я в полной мере оценил глубину изменений, происшедших со мной за последний год. Подумать только, еще год назад я бесстрастно выслушал бы Уолтера, заценил бы все за и против, прикинул бы нашу взаимную выгоду и пути её исполнения. Сейчас же меня охватила только одна мысль — да как он смеет!!! — и мне потребовалось немалое усилие, чтобы не выкрикнуть её ему в лицо.

— Я вижу, для тебя это неожиданность, — значит, что-то всё-таки отразилось на мне и не осталось незамеченным. — Подумай, это очень выгодное для тебя предложение.

— Ты обратился не по адресу, Бойд, — я уже овладел собой и ответил как можно сдержаннее. — Я не отец мисс Вейн и не распоряжаюсь её судьбой. Почему бы вашей семье не обратиться к нему?

— Мы уже обращались. Сам мистер Вейн не против нашего предложения, но он не отдаст дочь замуж без её согласия, а она и слушать ничего не хочет.

— Ты и с Ромильдой разговаривал?

— Пришлось, родителям не разрешено посещать Хогвартс. Вейн устроила мне истерику, но я всё-таки добился от неё, что она не пойдёт ни за кого замуж, пока не женишься ты. Поттер, на Вейн ты жениться не собираешься, а то бы вы уже начали переговоры — значит, нужно сделать так, чтобы ты поскорее женился. Возможно, ваша помолвка с Октавией её убедит, а ты поможешь.

На лице Уолтера было написано, что ему не нравится ни вся эта затея, ни его роль в ней, и только это еще удерживало меня в разговоре.

— Я одного не понимаю, Бойд. С чего вы вдруг стали считать, что Ромильда достаточно родовита для Беннета?

— Я не одобряю брата, но ему вынь и положь эту Вейн. Он не наследник, а всего лишь второй сын, да и у неё неплохая родня по матери, поэтому мы не против, хотя и не рады, союз с Греями был бы куда желательнее. Поттер, раз ты не имеешь видов на Вейн и имеешь на неё влияние, поговори с ней, может, хоть ты её уговоришь. Наша семья в долгу не останется.

— Это… — у меня не нашлось приличных слов, чтобы выразить своё отношение к его предложению. — Это невозможно.

Как ни странно, Уолтер не был раздосадован, словно и ожидал чего-то подобного. И почему у меня возникло ощущение, что он знает обо мне что-то такое, чего не знаю я сам?

— Я ожидал, что ты окажешься рассудительней, — только и сказал он.

— Извини, не оправдал, — в моём тоне не промелькнуло и намёка на извинение.

— По крайней мере, я сделал всё от меня зависящее. Давай закончим на этом, и пусть всё останется между нами. Октавия ни о чём не подозревает — и не нужно, чтобы она узнала.

— Давай, — я одним движением магии сорвал всю его защиту, чтобы отыграться хоть на чём-то. — Она не узнает.

Я не остался в обиде на Уолтера, он был заложником своего рода, как и я. Зато присутствие Беннета стало неимоверно раздражать меня. Вот чего он крутится поблизости, если его послали далеко и надолго? Или он надеется, что Ромильда передумает? Почему-то эта мысль бесила меня больше всего.

В глубине души я надеялся на Теда. Если бы что-то пошло бы совсем не так, он обязательно подсказал бы, не мог не подсказать. Но Тед ничего не говорил, он даже не выглядел обеспокоенным, значит, по его мнению, ничего особенного не происходило. Это были мои личные заморочки.

Я перестал пропускать боевые тренировки Винса и Грега. Хотелось хоть где-то, хоть кому-то дать в морду. Каждый раз возвращался избитым, в рукопашной мне до них далеко. Синяки лечить доставалось той же Ромильде.

У Грега полным ходом развивался роман с Падмой Патил. Мы так и не узнали бы, как это у них началось, если бы не Драко. Как-то однажды, когда мы собрались тёплой мужской компанией и разговорились о том о сём, Малфой не преминул сунуть свой длинный нос в личные дела своего вассала.

— Гойл, ну почему Падма? — спросил он напрямик, когда наша беседа забрела в эти сферы. — Я ведь умру от любопытства, если не узнаю, что у вас общего. Равенкловка, умница, я думал, ей больше заучки по вкусу, да и от тебя не ожидал…

Грег усмехнулся с видом победителя.

— Зачем ей умные, если она сама умная? Нет, Падма любит сильных, — он самодовольно расправил плечи, демонстрируя, кто тут самый сильный.

— А ты что, любишь умных? — вырвалось у Драко.

— Да это ничего, что она умная. Зато она красивая и очень понимающая. Она понимает… ну, это… когда ты вмазал — и враг лежит. С этого, можно сказать, у нас всё и началось…

Малфой уставился на него обалдевшим взглядом.

— Так, Гойл, давай рассказывай. Я должен это знать.

— А чего рассказывать-то? — незаметно для себя Грег расплылся в довольной улыбке. — Помните, когда я Грюму засветил в жевальник? Он, значит, улетел, а я смотрю — она на меня смотрит, и во-от такими глазами… Она тогда сестру туда встречать пришла. А я, значит, на неё смотрю… и тоже как будто никогда в жизни не видел. Я тогда сразу понял, что она понимает… ну, это. Она потом мне говорила, что ничего круче в жизни не видела. И ещё змей она очень любит, в её роду заклинатели всегда были… а я… ну вы помните, в кого я тогда превратился.

— Вот оно что… — протянул Тед, пока Малфой переваривал услышанное. — Заклинательница змей, значит…

— Ага, — безмятежно подтвердил Грег, даже если и понял, что Нотт имел в виду заклинательницу одной роскошной чёрной мамбы. — Падма на самом деле очень смелая, она из кшатриев, а это у них воины. И её сестрёнка тоже смелая, но глупая, а Падма нет. Это ничего, что она умная, это даже хорошо.

На весенних каникулах они с Падмой собирались сказать родителям, что пора уже знакомиться семьями. Этой весной многие ученики отправлялись домой — мало кто побывал дома на Рождество, а иностранцы всем примелькались. Наша компания, как обычно, планировала провести каникулы у Малфоев, на это время приглашавших к себе Крэббов и Гойлов. Люциус настаивал на продолжении уроков управления родом и родовой магией, кроме того, из Европы намеревались прибыть Нотт-старший и Эйвери-старший.

За день до каникул у нас состоялось последнее занятие по истории магии, на которой в этом учебном году никто не спал, потому что Норма Ранкорн излагала исторические события так, что могла пробудить интерес к ним даже у покойника. Её лекции читались для всех четырёх факультетов разом, это был единственный предмет, где мы пересекались с барсуками, а грифы с воронами. Поэтому я не узнал голос парня, догнавшего меня сзади.

— Поттер, подожди!

Я оглянулся. Это был хаффлпаффец, Джастин Финч-Флетчли, маглорожденный. Тёмно-русый, сероглазый, весьма породистый и по внешности, и по осанке, на полголовы выше меня. Помнится, про него Невилл говорил, что этот парень расспрашивал обо мне. Вывалившая из класса толпа текла мимо нас, только Тед тоже остановился, но я кивнул ему идти дальше. Когда мы остались позади, я посмотрел на хаффлпаффца в течение паузы длиной с «кто ты такой и что тебе от меня надо?» и произнёс нейтрально-сдержанно:

— Финч-Флетчли, если не ошибаюсь?

Слишком гордых это уже отсеяло бы, но парень предпочёл не заметить мою прохладную интонацию.

— У тебя найдётся время пообщаться со мной? — предложил он — не попросил, а именно предложил. И держался он отнюдь не попросту, а словно бы решив с высоты своего положения считать меня ровней. Так мог бы держаться Драко, если был бы лучше вышколен родителями.

Я не был занят, но не считал удобным общаться на ходу в коридоре, где нас не увидит и не услышит только ленивый.

— Если у тебя вопрос, задавай сейчас. Если разговор, лучше встретиться отдельно.

— Тогда сегодня, в удобное для тебя время.

Мы договорились встретиться после ужина на западной террасе. Я пришёл первым и еще успел полюбоваться окрестностями — в это время дня отсюда прекрасный вид на закат. Впрочем, прождал я недолго.

— Извини, я заставил ждать, — вежливо сказал он.

— Ничего, мы не назначали точный срок, — ответил я такой же вежливостью. — Разговор, я так понимаю, приватный?

— Вроде того.

— Тогда я приму меры безопасности, если ты не возражаешь.

Финч-Флетчли не понял, о чём я, но кивнул. Я привычно вынул палочку и стал накладывать защиту.

— Что это? — спросил он.

— Это заклинание обезвреживает прослушку. Это — убирает нас со следящих систем замка. Это — сигнализирует, если кто-то пойдёт сюда. А это щит, который не пропустит сюда никаких сюрпризов, пока мы общаемся.

— Серьёзно у тебя с этим…

— Обычная мера предосторожности. От слежки извне защищены только общежития, служебные помещения и преподавательские покои, а классы, коридоры и террасы доступны для следящих заклинаний кому угодно в Хогвартсе.

— У нас никто так никогда не страхуется.

— А кому вы, хаффлпаффцы, нужны?

— Уел. — Джастин ответил понимающей улыбкой, хотя мог бы и обидеться. — Я тоже учился бы в Слизерине, если бы был… — он на мгновение запнулся, выбирая слово, — …из ваших. Так сказала Распределяющая Шляпа.

Я кивнул и приготовился слушать, догадавшись, что это и есть начало разговора. Джастин понял меня правильно.

— Поттер, о тебе говорят разное, но, как мне известно, ты здесь довольно-таки высокопоставленная персона, — заговорил он.

— Ну… довольно-таки… — неопределённо подтвердил я.

— Могу я узнать, насколько?

— Это так важно?

— Видишь ли… — на его лицо набежала задумчивость. — Там, у себя, я тоже не кто-нибудь. Я из семьи графов Эйлсфорд и, если бы не Хогвартс, я учился бы в Итоне, если тебе это о чём-то говорит.

— Говорит, — у Дурслей, еще не зная о Хогвартсе, я выбирал, куда пойти учиться после начальной школы, и тщательно изучал список британских средних школ. — Итон, самый дорогой колледж мира, стоимость обучения двадцать пять тысяч фунтов или пятьдесят тысяч долларов в год. Век основания — пятнадцатый. Там обучалось двадцать премьер-министров и оба британских принца.

— Значит, ты меня поймешь. Сначала я даже обрадовался Хогвартсу. Во-первых, волшебство, во-вторых, мне очень хотелось побыть простым парнем… ну… таким, как все. Без всей этой прислуги, без обязательного этикета, с тем знайся, с этим не знайся… в общем, рассуждал как маленький.

Финч-Флетчли замолчал и посмотрел на меня в надежде, что остальное я додумаю сам.

— Побыл?

— Побыл. И, знаешь, мне не понравилось. Итон мне уже не светит, здесь я никто, там я — не то чтобы никто, но совсем не то, чем мог бы стать, если бы не Хогвартс.

— По сравнению с тем миром здесь у нас большая деревня, — заметил я.

— Похоже, — он улыбнулся уголками губ. — Прежде, чем говорить дальше, мне хотелось бы знать, кто ты в этой деревне.

— Я? Грандлорд.

Титул произвёл на Джастина впечатление, хотя ему было неизвестно, что это такое.

— Я думал, здесь только лорды. Это что-то вроде герцога?

— У нас титулование не по землям, а по магии. Это означает, что я — очень сильный потомственный колдун.

— И только?

— Слишком долго объяснять, так сразу и не расскажешь. Кроме того, при наступлении совершеннолетия я получу приличное состояние, хотя мне и сейчас на жизнь хватает.

— Понятно. К тебе все и относятся так, словно ты не кто-нибудь. Я сначала думал, это из-за того, что ты еще младенцем прикончил здешнее пугало, но присмотрелся и увидел, что не всё так просто…

Я напомнил себе, что Джастин ничего тут не знает. Он маглорожденный, он хаффлпаффец, ему неоткуда получить необходимые сведения.

— Ты здесь иностранец, Финч-Флетчли. Не обманывайся тем, что мы тоже говорим по-английски.

— Это я уже понял. Ты разбираешься в здешней жизни и имеешь влияние здесь. Я разбираюсь в той жизни, — он еще ни разу не сказал «маглы» и «маглорожденные», — и имею влияние там. Вот я и подумал — почему бы нам не сотрудничать?

— Разумная идея, — признал я. — Но пока я не очень-то представляю точки соприкосновения. — Говорить ему, что у нас имеются свои каналы и связи в магловском мире, я счёл преждевременным.

— Главное, чтобы были намерения, а точки найдутся. Я хочу пригласить тебя в гости на эти каникулы, а там мы подумали бы вместе и наверняка что-нибудь придумали бы.

Всё-таки я слишком самонадеян, считая, что могу предусмотреть если не всё, то многое. Ничего подобного я и близко не ожидал.

— Финч-Флетчли… давай вот что… весь этот разговор останется между нами, особенно то, что я скажу сейчас. А затем мы вернёмся к идее сотрудничества.

Он посмотрел на меня крайне серьёзно, затем утвердительно кивнул.

— Ты еще недостаточно разбираешься в обстоятельствах для такого важного шага. Я кое-что подскажу тебе, но в целом тебе нужно будет глубже вникнуть в них самому, чтобы не говорить после, что я от тебя что-то утаил или преподнёс не так. Не буду брать с тебя клятв, они опасны, но постарайся не привлекать к себе внимание расспросами и другой вознёй. Дело в том, что сейчас в магической Британии непростая политическая ситуация. Имеются противоборствующие группировки и на кону стоит многое, поэтому сейчас я — опасное знакомство. Вскоре предстоит большая разборка, к осени всё должно решиться, а ты пока последи за ней и тоже реши, что и насколько тебе подходит. Вот тогда, в следующем учебном году, можно будет обсудить, чем мы окажемся полезны друг другу.

Моя туманная речь повергла Джастина в полное недоумение.

— Можешь ты хотя бы намекнуть, что и почему вы делите?

— Как обычно, власть и влияние. Дела давно минувших дней, ноги растут еще из Первой Магической. Следи за газетами — для тех, кто разбирается, там всё прозрачно.

— А я их даже не читаю. Пробовал, но там такая чушь написана…

— Это для тех, кто не разбирается. И подумай хорошенько насчёт стороны, которую ты примешь. Возможно, мы окажемся по разные стороны барьера.

— Но для этого я должен хоть сколько-то представлять, что это за стороны.

— Демократия и аристократия. Гриффиндор и Слизерин. Фадж и Малфой. У власти с начала века находятся демократы. Их правление означает конец большой магии и уже существенно его приблизило. Аристократы хотят спасти то, что еще осталось, а это означает возврат к вековым традициям и, как следствие, консервативность общества. В каком положении находишься ты сам, ты, надеюсь, представляешь.

— Я маглорожденный, — всё-таки произнёс он это слово. — Но и ты полукровка.

— Полукровка — это ребёнок магла и мага, а я безродный по матери. Таких называют полукровками, только когда хотят оскорбить.

— Какие тонкости…

— Не без этого, но разбираться в них нужно.

Финч-Флетчли ненадолго замолчал.

— Среди вас я всегда буду вторым сортом, правильно? — сказал он наконец.

— В чём-то да, в чём-то нет. Это зависит не только от нас, но и от тебя. Добровольно никто нигде не потеснится, нужно заставить.

— Но среди, как ты сказал, демократов я всегда буду третьим сортом, как и они все… — продолжил он рассуждение. — Будем считать, Поттер, что я выбрал. Так что насчёт каникул?

— Давай подождём с перспективами хотя бы до конца турнира, на третьем конкурсе возможны очень неприятные сюрпризы. Видишь ли, живым я кое-кого не устраиваю, им нужен несчастный случай.

Он неверяще уставился на меня.

— Ты так спокойно об этом говоришь?! Но можно же куда-то заявить, кого-то предупредить, принять меры безопасности наконец!

— Это другой мир, Финч-Флетчли. Здесь царит произвол и здесь опасно. Дважды я уже выкручивался, надеюсь, и в третий раз справлюсь. Я мог бы найти время ради неотложного дела, хотя мои каникулы расписаны по дням — но нам с тобой действительно не стоит спешить.

— Если всё так непросто, тогда конечно…

— Давай пока сам, а к лету что-нибудь прояснится.

— Хорошо. После турнира мы к этому вернёмся.

Нет, я не собирался погибать. Напротив, я предложил такой вариант Джастину именно потому, что собирался выжить. Сейчас ему еще не видно, во что он ввязывается, а перебежчики мне не нужны.

В этом году я впервые в жизни был рад каникулам. Прежде я не ощущал их, а просто менял одно место проживания на другое. Мне и прежде нужно было везде работать над собой, над людьми и обстоятельствами, следить за каждым своим и чужим шагом, реагировать на происходящее и принимать превентивные меры, максимально уплотнять график жизни, чтобы успеть переделать как можно больше дел — и это было привычным. Но наконец-то расслабиться и отвлечься от непрерывной бдительности, без которой каждая следующая секунда могла оказаться последней — это было очень кстати.

На каникулы с нами отправился и Дирк Россет. Его отец сейчас не работал, он взял у руководства своей школы неоплачиваемый отпуск до начала следующего учебного года. Насколько я знал, во время лечения Россет-старший увлёкся историей магического мира и теперь сидел дома, обложившись историческими источниками, взятыми в библиотеке Малфоев, а на каникулы договорился снова побывать у них, чтобы повидаться с сыном. Как они договаривались, мне осталось неизвестным, но общий язык они нашли.

Как в стародавние времена, в особняке Малфоев собралось почти два десятка жильцов. Каждый был удобно устроен, каждому нашлось занятие, компания и развлечения. Даже Карин, годовалой дочке Гойлов, и то нашлась компания в лице малыша Гелиоса. В первой половине дня мы с парнями занимались у Люциуса — только Россет проводил это время в библиотеке или с отцом — а после обеда тренировались в магии и развлекались, как могли. Разумеется, не обходилось без обязательного квиддича, к которому приобщился даже Дирк.

Эйвери-старший привёз мне заказанный артефакт поиска остальных хоркруксов Дамблдора и объяснил, как им пользоваться. Это был тонкий платиновый обруч с украшением в передней части, куда была встроена распознающая магическая конструкция на основе имеющегося хоркрукса. Надетый на голову, он управлялся мысленными командами и позволял ощущать магические связи Дамблдора и его хоркруксов точно так же, как я ощущал свои. Задержка в изготовлении вышла из-за того, что у мистера Човдара никак не получалось увеличить радиус чувствительности артефакта — и даже сейчас он не превышал двадцати миль.

Поговорив с Дирком, Эйвери оставил его весьма воодушевлённым, а мне сообщил, что парень способный и что с ним стоит повозиться. Значит, буду возиться — способных парней не так много, чтобы ими разбрасываться. Как и в прошлый раз, пожилой маг закончил с делами и вернулся в Академию, не дожидаясь, когда разъедутся остальные.

Через неделю после начала каникул Ромильда написала мне письмо. Мы не договаривались об этом, но я всё равно был рад. У неё всё было хорошо. Отец в клинике на хорошем счету, мама купила новую летнюю робу, маленький братишка уже читает и на днях наколдовал свой первый Люмос. Она беспокоилась за меня, и я ответил ей сразу же, как только прочитал её послание. У меня тоже всё хорошо, погода отличная, играем в квиддич и изучаем ведение родовой экономики. Спасибо за письмо, увидимся.

В этих коротеньких совиных посланьицах, определённо, что-то есть.

Волшебная железная дорога «Лондон-Хогвартс» была построена в начале века. Была она построена от удивления уникальным чудом магловской техники под названием «паровоз». Дорога использовалась несколько раз в году для перевозки учеников и на самом деле была почти не нужна, потому что волшебники перемещались по миру другими способами. Строилась она в первую очередь для маглорожденных школьников — и, разумеется, организаторам этой затеи было всё равно, как будут добираться в Лондон грязнокровки со всей Британии. Маглы ведь как-то это делают, верно?

Если бы хогвартская дорога была построена ради прибыли, она до сих пор не окупилась бы. Но она была подарком школе от тогдашнего попечительского совета, в который входил и мой прадед. Дорога оказалась удобной и для чистокровных, которым проще было сразу засунуть своих малолетних чад в поезд под школьную ответственность, чем вместе с ними дожидаться прибытия поезда в Хогсмиде, а для их детей, непривычных к магловскому транспорту, она была немалым развлечением.

Для управления поездом использовали магловских машинистов. Верхушка магловского правительства — не вся, а только та её часть, которой положено — знала о существовании магического мира. Не управляла и не распоряжалась им, не принимала его отчётность, не использовала его никак — только знала. Это была одна из многих странных британских традиций, уходивших корнями в древность и неизвестно зачем существующих и поныне. У волшебной Британии было разрешение привлекать к работе железной дороги магловский персонал, и этим пользовались — нанимали на день, а затем обливиэйтили. Только разносчицу сладостей незачем было обливиэйтить, её нанимали в хогсмидском «Сладком королевстве».

При желании можно было легко обойтись без железнодорожного вояжа — если ты не маглорожденный, конечно. А если твой опекун — глава попечительского совета школы, можно было хоть каждый день путешествовать прямо из Хогвартса домой и обратно, что мы с Эрни и делали во втором семестре. Злоупотребление положением, скажете? А вы сначала возглавьте попечительский совет, тогда и поговорим.

Поэтому на каникулах мы, как обычно, обошлись без путешествия на «Хогвартс-экспрессе». В школу мы вернулись через транспортный камин и только за ужином узнали, что вместе с Невиллом Лонгботтомом на поезде приехали и его родители. За гриффиндорским столом среди разновозрастных детей и подростков затесались и двое взрослых, уже начинающих седеть.

Если бы не эта седина и не преждевременные морщинки на лбу и у глаз, их можно было бы принять за школьников. В их поведении не было ничего, что говорило бы о возрасте. Они озирались вокруг с наивным неконтролируемым восторгом, ничем не отличаясь в этом от одиннадцатилеток, впервые приехавших сюда учиться. Мужчина, высокий и узкоплечий, с удлинённым лицом и мягкими волосами неопределённо-русого цвета, был похож на своего сына, бойкая темноволосая женщина довольно-таки заурядной внешности чем-то была похожа на их обоих. Родители Невилла оживлённо переговаривались с учениками, реагируя на их слова с искренним интересом. Невилл сидел по одну сторону от старших Лонгботтомов, Гермиона — по другую и на протяжении всего ужина что-то втолковывала им с видом, исполненным собственной значимости. Сам Невилл относился к присутствию родителей неоднозначно, к радости и сыновней любви на его лице примешивались озабоченность и беспокойство.

За преподавательским столом тоже сидело новое лицо, осанистое, пожилое и весьма упитанное. Хотя о Горации Слагхорне было объявлено давно, в Хогвартсе он появился только после весенних каникул. Это он когда-то научил меня варить зелья, и хотя я совсем не помнил ни самого Слагхорна, ни его уроков, зелья я варить умел и варил их не без удовольствия. Значит, он был хорошим преподавателем, не чета Снейпу. Держался Слагхорн внушительно, он знал себе цену, но внимательный взгляд мог обнаружить, что он чего-то побаивается.

Дамблдор впервые за долгое время выглядел довольным и напоминал кота, втихомолку слизавшего у хозяйки миску сметаны. Это настораживало.

У хаффлпаффцев и равенкловцев не происходило ничего необычного. Финч-Флетчли исподтишка наблюдал за мной, но это было объяснимо. Видимо, он делал это и прежде, только я не обращал внимания. Седрик Диггори переглядывался с Флёр Делакур, всему Хогвартсу еще с бала было известно, что она позволяет ему ухаживать за ней. С Октавией я встретился взглядом еще на входе в зал и поклонился ей издали с подчёркнутой церемонностью. Она всегда держала Диаса с Россетом на растоянии и теперь они, похоже, разочаровались если не в ней, то в возможности сдружиться с ней. За столом они сидели с Луной Лавгуд, которой было всё равно, с кем общаться на тему странных существ, но дружбы у них тоже не сложилось. По их словам, это был полный мозговынос, хотя и забавный.

Дафна в последнее время садилась за стол рядом с Виктором Крумом, а Диана, Астория и Ромильда сидели, как всегда, напротив нас. Удобно, не нужно выворачивать голову и тянуть шею, если вдруг захочешь на кое-кого взглянуть. Мне вообще было удобно с Ромильдой — это Октавии требовалось при встрече целовать ручку и всячески доказывать свою куртуазность и её исключительность, а Ромильде я просто сказал «привет» и задержал шаг, когда мы шли на ужин. Нет, это была не грубость и не небрежность, это было то, чего достаточно.

Когда ученики собрались за столами, со своего золотого трона поднялся Дамблдор. Одарив зал лучистой улыбкой, директор сообщил, что сегодня здесь присутствуют родители Невилла Лонгботтома, пострадавшие от Пожирателей в Первую Магическую и наконец-то исцелившиеся от тяжёлых травм, нанесённых пытками. Он добавил, что исцеление наступило после того, как они были взяты из клиники на домашнее попечение, и что любовь близких совершила то, чего не смогла сделать медицина. Мадам Спраут согласно закивала, мадам Помфри умилённо вытерла глаза, директор зааплодировал, повернувшись к гриффиндорскому столу, а вслед за ним и ученики. Невилл хмурился, он никогда не любил избытка внимания, его родители улыбались и хлопали вместе со всеми, словно речь шла не о них. В заключение Дамблдор попросил Лонгботтомов с сыном после ужина зайти к нему в кабинет, чтобы, как он выразился, «посидеть и вспомнить былое».

Я умышленно ел не спеша и встал из-за стола, только когда директор поужинал и отправился в свой кабинет. Кроме Лонгботтомов, с ним последовали Грюм и Гермиона, которая нисколько не чувствовала себя лишней. Помня о впечатлительности Невилла, я догадывался, что ему предстоит непростой вечерок, но в конце концов это было не моё дело. Если лезть во все чужие дела, на свои времени не останется.

Возможно, я подслушал бы эту встречу, если бы на ней не было Грюма. Его Обзорное Око было артефактом, разработанным специально для того, чтобы видеть сквозь любые покровы и заклинания невидимости, поэтому мой плащ-невидимка был бесполезен для слежки за Грюмом. Бессмысленно также было развешивать у Дамблдора всякие подслушки и следилки, потому что их был способен обнаружить любой умелый и бдительный колдун, к которым уж точно относился старый аврор. Напомнив себе, что при Гермионе и Грюме Дамблдор всё равно не позволит себе ничего лишнего, остальное я был в состоянии додумать сам: «Ваш сын — Избранный, на нём лежит ответственность за всю Британию, так что гордитесь и не вздумайте отлынивать.» Бедняга Невилл…

Его родители погостили в Хогвартсе еще два дня, а затем исчезли. Видимо, были переправлены домой через директорский камин. Я тем временем обдумывал дело, которое, поразмыслив, причислил к безотлагательным. На конец учебного года намечались события, не предусматривавшие дальнейшего пребывания Дамблдора в Хогвартсе, поэтому кое-что было удобнее сделать прямо сейчас. Например, применить на нём новую гениальную разработку индийского мастера артефакторики Гириша Човдара.

Созданный Човдаром поисковый артефакт работал благодаря тому, что сам оставался хоркруксом, но в бездействующем состоянии он был накрыт щитом. Для активации поиска требовалось временно отключить щит артефакта, а чтобы определить количество хоркруксов, нужно было взглянуть при активированном артефакте на Дамблдора, что вызывало некоторые трудности. Допустим, обруч на голове я мог прикрыть заклинанием невидимости или отвода глаз, но главная проблема заключалась в том, что директор мгновенно почувствует свой хоркрукс, внезапно появившийся рядом с ним.

Даже если Дамблдор догадывался, кто стоит за похищением его системы утечки магии, это были всего лишь беспочвенные подозрения. Появиться перед ним с его хоркруксом означало подтвердить его догадки, но у меня не было особого выбора. Чтобы артефакт показал сведения о числе хоркруксов, Дамблдор должен был находиться в прямой видимости, поэтому как бы я не прятался, достаточно было одного брошенного взгляда в сторону внезапно открывшейся связи, чтобы разоблачить меня. Я придумал-таки вариант, оставлявший хоть какую-то неоднозначность — Дамблдор не сможет точно определить меня, если я буду в толпе учеников и кто-то отвлечёт его на несколько секунд, пока я смотрю на него через артефакт.

Понятно, что отвлекающий должен был оставаться вне подозрений. Он не мог быть слизеринцем, потому что слизеринцы всегда под подозрением, а кроме них я мало кого мог попросить об этом. Равенкловцы отпадали, им не о чем разговаривать с директором. Невилл после отбытия родителей выглядел весьма угрюмым, даже если он и согласился бы помочь, сейчас ему было явно не до чужих проблем. Финч-Флетчли… он сам хотел сотрудничества и никто не удивится, если маглорожденный совершит что-нибудь неожиданное — например, подойдёт с вопросом прямо к директору. Но разум маглорожденного совсем не защищён и доступен Дамблдору даже с его нынешними легилиментными возможностями, изрядно пострадавшими благодаря моим ухищрениям. Прочитает ведь, и тогда проблемы возникнут не только у меня, но и у Джастина.

Решение пришло как-то случайно. Когда я устал над ним думать и отвлёкся, у меня в голове вдруг сама собой выплыла кандидатура Ранкорна, и чем больше я примерял её к ситуации, тем больше она мне нравилась. Ранкорн — союзник Малфоя, насчёт меня у него отдельные инструкции и я наверняка могу обратиться к нему со странной просьбой, которая ничем не затруднит и не подставит его. В тот же день я управился с ужином пораньше и дождался декана около его апартаментов.

— Добрый вечер, сэр, — приветствовал я его.

— Добрый вечер, мистер Поттер, — он открыл дверь в своё жилище, оставаясь невозмутимым, словно у нас здесь была назначена встреча, — Проходите, прошу вас.

Я был бы разочарован, если бы Ранкорн накинулся на меня с расспросами в коридоре, но он оказался ещё лучше, чем я ожидал. Мы прошли в кабинет, где он предложил мне кресло и уселся сам, глядя на меня со всей серьёзностью.

— Я вас слушаю, мистер Поттер.

— Мне нужна ваша помощь, — сообщил я напрямик.

— Что-нибудь с турниром?

— Нет, сэр. Это небольшая, ни с чем не связанная просьба, не обременительная для вас, но имеющая значение для меня.

— Разумеется, я помогу вам. Если в чём-то подвох, говорите сразу, чтобы я подготовился.

— Просто выполните её, не задавая вопросов. Для вас это мелочь, она у вас лучше получится, если вы не будете знать о подоплёке.

— Говорите, мистер Поттер.

— Мне нужно, чтобы за завтраком вы заняли внимание Дамблдора и удерживали где-нибудь в течение минуты. Скажем, вопросом по учебным делам.

— Содержание вопроса имеет значение? — уточнил Ранкорн.

— Главное, чтобы он был никак не связан со мной и не предусматривал бы односложного ответа. Что-нибудь такое, что заставит директора сосредоточиться на нём. В течение этой минуты мне хватит примерно десяти секунд. Когда они начнутся, вы, скорее всего, заметите по лицу директора. Если он прореагирует слишком явно, вы, как человек несведущий, обеспокоенно спросите его, в чём дело, если же сдержанно, верните его внимание к вопросу.

— Хмм… — Ранкорн прокрутил ситуацию в уме. — Сработает сигнализация?

— Не совсем. Важно, чтобы в эти секунды Дамблдор не оглядывался на зал.

— За столом я сижу поодаль от директора. Чтобы моё обращение к нему выглядело естественным, я могу это сделать только до или после завтрака.

— Тогда вы сами выбирайте удобный случай для вопроса, а я буду следить за ситуацией. Когда будете спрашивать, встаньте так, чтобы Дамблдор оказался спиной к залу. Если сразу не получится, перенесём это дело на любую другую трапезу.

— Хорошо, сделаю, — пообещал он и, что приятно, не поставил никаких условий.

Я не прогадал с выбором помощника. Ранкорн выполнил свою задачу безукоризненно, притворяться он умел получше любого подростка. Когда он отпустил директора и тот поспешно оглянулся в зал, артефакт уже снова был под щитом, а я отошёл в сторону от места, где активировал его.

Теперь я знал, что у Дамблдора есть ещё два хоркрукса. Один из них находился за пределами чувствительности артефакта, а другой был неподалёку, в Хогвартсе. Связь с ним хорошо ощущалась и указывала на директорскую башню, на нижнем ярусе которой располагался кабинет, а на верхнем — личные покои директора. Было удачно, что она указывала на нижний ярус, потому что устав запрещал накладывать на директорский кабинет добавочную защиту сверх предусмотренной Основателями, а для личных покоев таких ограничений не было. Даже я в прошлом году не рискнул пройти туда дальше подъёма лестницы, чтобы не потревожить защитные бастионы Дамблдора. Но директор, похоже, хранил свой хоркрукс среди всяких странных штучек, которыми был заставлен его кабинет.

Мне сразу же вспомнился меч Гриффиндора, лежавший там в застеклённом ящике на одной из полок. Наверняка Дамблдор навёл юного Тома Риддла на идею взять для хоркруксов артефакты Основателей, потому что собирался использовать один из них для себя. Если так, то Дамблдор не сможет прихватить его с собой — согласно описанию в каталоге артефактов, Годрик наложил на меч заклинание привязки, благодаря которому тот всегда возвращается в Хогвартс, кто бы и куда бы его не унёс. Тем не менее, меч Годрика сначала следовало проверить на наличие хоркрукса, а значит, во время вылазки в кабинет придётся снова отключать щит на поисковом обруче. Чтобы директор не заметил этого, он должен был находиться вдали от Хогвартса.

Со вторым хоркруксом было хуже некуда. Прочёсывать всю Британию секторами радиусом в двадцать миль — задача не совсем уж невыполнимая, но крайне бесперспективная. Чтобы догадаться, где искать, нужно было хорошо знать Дамблдора и его привычки, а я этим похвалиться не мог. Мне была хорошо известна только одна его привычка — использовать и подставлять других людей — которая мало что давала для поиска его хоркруксов. Я сходил в Тайную комнату и пообщался с Томом-из-дневника, но тот ничего не смог подсказать, если не считать упоминания о пристальном интересе Дамблдора к Гонтам и их жилищу. По описанию Тома, это был старый деревенский дом, довольно большой среди таких же строений, но запущенный и давно нуждавшийся в ремонте. На мой взгляд, для укрытия хоркрукса он не годился, на взгляд Дамблдора… кто его знает, но куда вероятнее, что у него там были другие интересы. Если дойдёт до прочёсывания всей Британии, так и быть, начну оттуда.

Я вспомнил про Батильду Бэгшот, но что могла знать о Дамблдоре эта женщина, уже пожилая в годы его юности? Сплетни, слухи, подсмотренные или случайно попавшиеся на глаза факты его жизни. Всё это было внешним и почти ничего не могло сказать ей о внутренней жизни юного Альбуса — они никогда не были друзьями.

Но один друг юности у Дамблдора всё-таки был. Геллерт Гриндевальд.

Я написал Гриндевальду. Снова навестив Малфоев на выходные, я отправил письмо с ястребом, которого они держали для заграничной переписки, и попросил опекуна передать мне ответ. Чем хороша птичья почта, что её очень трудно отследить, особенно если птица неприметная, не как моя Хедвиг. У Малфоев был обычный серый ястреб-тетеревятник. Для тяжёлых посылок они держали филина, для писем и других мелочей — пару неясытей.

Но у птичьей почты есть и свои недостатки. Она приходит к адресату не мгновенно, и ответа, бывает, приходится ждать по несколько дней. Эти дни я следил за Дамблдором, подыскивая удобный случай заглянуть к нему в кабинет. Он предоставился в выходные за неделю до начала третьего конкурса, когда преподаватели пошли возводить конкурсное сооружение. По слухам, это было нечто вроде полосы препятствий в лабиринте, который сначала собирались ставить на квиддичном стадионе, но затем решили, что стадион слишком невелик для задуманного. Для одной полосы препятствий его хватило бы, но кто-то в оргкомитете догадался, что тогда идущим позади будет легче догнать первого. Поэтому лабиринт сделали на три независимых полосы, сходившихся у финиша, и разместили на опушке Запретного леса за пределами школьной территории, куда и отправились преподаватели во главе с директором. Если активировать обруч рядом с другим хоркруксом, с такого расстояния Дамблдор наверняка воспримет обе связи как одну и будет слишком занят, чтобы обратить внимание на её небольшое усиление.

Я проследил по ментальной карте, как Флитвик, Грюм, Дамблдор и Хагрид один за другим покидают территорию Хогвартса и исчезают за пределами моей видимости. К возведению лабиринта не привлёкли ни Слагхорна, ни обоих Ранкорнов, и это, видимо, означало, что меня там ждут особые сюрпризы. Дамблдор наверняка снова что-то задумал, но на конкурсе он был ограничен необходимостью имитировать несчастный случай, поэтому была небезосновательная надежда, что там не будет ничего такого, с чем бы я не справился.

Накинув на себя плащ-невидимку в одном из закоулков Хогвартса, я поспешил в кабинет директора. Сторожевая горгулья повиновалась моему мысленному приказу, а магический эскалатор поднял меня к дверям кабинета, которые не запирались. Я приоткрыл дверь и проскользнул в образовавшуюся щель, хотя можно было не осторожничать, это ничего не давало. Привычка…

Внезапное шевеление в кабинете заставило меня замереть на месте. Тьфу ты, феникс Дамблдора, я про него и забыл. Помнится, на первых курсах, когда директор еще строил на меня планы, во время разговора по душам он демонстративно подсюсюкивал над своей птичкой, как бы приглашая меня заняться тем же самым. Как же он называл своего фамильяра… вроде бы Фоуксом. Сейчас этот Фоукс обеспокоенно топтался на жёрдочке и глядел на открывшуюся дверь, по-куриному наклонив голову набок. Молодые фениксы не слишком умны — книзлы, те умнее — поэтому он не соображал, что двери сами собой не открываются, а плащ-невидимка был непроницаем для него. Во всём Хогвартсе меня под плащом могло видеть только Обзорное Око Грюма.

Я бесшумно сделал несколько шагов по кабинету к полкам на боковой стене, где среди прочих артефактов лежала Распределяющая Шляпа, а рядом с ней, в продолговатом ящике с застеклённой крышкой, меч Гриффиндора. Теперь — активировать обруч на пару секунд, чтобы удостовериться в наличии на мече хоркрукса… возможно, это даже пройдёт незамеченным, если я поспешу.

На мече ничего не было. Нет, я не ошибся, секунды мне хватило для того, чтобы определить, что хоркрукс где-то рядом и что это не меч. Когда я смотрел в ящик с мечом, он был у меня позади. Я развернулся спиной к стене и снова активировал обруч.

Несколько долгих секунд мне понадобилось, чтобы увидеть и осознать. Хоркруксом был феникс Дамблдора.

Почему бы и нет, ведь был же им я.

А теперь бежать отсюда…

Мордред, не успел! Когда я выскользнул обратно в коридор, на моей ментальной карте совсем рядом возник Дамблдор, аппарировавший к горгулье, потому что сам кабинет был защищён от аппарации даже для директора. То ли он всё-таки учуял всплеск усиления связи с хоркруксом, то ли его феникс поднял тревогу. Закрыв за собой дверь, я метнулся вверх по винтовой лестнице и за поворотом прижался к стене. Магический эскалатор уже поднимал директора к дверям кабинета.

— Фоукс! — донёсся до меня голос Дамблдора несколько секунд спустя. — Фоукс, кто здесь был? Никого?

Ещё через несколько секунд директор пронёсся наверх в свои покои, едва не задев меня на ходу — а я помчался вниз и скомандовал горгулье выпустить меня наружу. Когда проход снова закрылся, я облегчённо перевёл дух и поспешил прочь. Обошлось.

Через день после этого мне пришло ответное письмо Гриндевальда. В Хогвартс его принёс опекун, потому что в своём письме я просил отправить ответ на имя Люциуса Малфоя. Ответ был лаконичен и по сути вопроса.

Я без труда расшифровал намёки Гриндевальда. Кое-что уже совпало, потому что один из хоркруксов Дамблдора был установлен на таверне его брата Аберфорта. Значит, первоочередные цели находились в Годриковой лощине — дом Дамблдоров и кладбище, где захоронены его родители. Но до третьего конкурса оставалось меньше недели, я был у всех на виду, Дамблдор был настороже и посматривал на меня крайне подозрительно. И еще неизвестно, как охранялся его хоркрукс, особенно если вспомнить, как был защищён флюгер на крыше «Кабаньей головы». Сейчас было не время для такого риска.

Третий конкурс был назначен на последнюю субботу мая. В весенние каникулы Малфой сказал нам, что организаторы хотели приурочить завершение турнира к концу летней сессии, но попечительский совет решил, что ожидание финала и связанная с ним суета отвлечёт учеников от экзаменов. Для родителей чемпионов, получивших специальное приглашение на завершающий конкурс, оргкомитет снял комнаты в «Трёх мётлах», а вечером накануне конкурса чемпионам была устроена встреча с ними.

Ко мне на неё пришёл опекун. В этом году мы и так виделись весьма часто, но формальности нужно было соблюдать. К Виктору в Британию прибыли отец с матерью, оба такие же высокие, крупные и черноволосые, как их сын. Насколько мне было известно, днём он уже побывал у них в Хогсмиде вместе с Дафной, а теперь оживлённо беседовал с ними по-болгарски. Родители Флёр Делакур — очень похожая на неё вейла и пухлый мужчина среднего роста и ничем не примечательной внешности — привезли с собой младшую дочку, беленькую и хорошенькую. Сёстры обнялись с искренней радостью, было очевидно, что они очень любили друг дружку.

После встречи чемпионов попросили задержаться и провели короткий инструктаж перед конкурсом. Как оказалось, доброжелатели были плохо осведомлены — по своей полосе, где были поставлены одинаковые препятствия, каждый из нас только начинал путь. После этого участник входил в зону переноса, откуда его случайным образом выбрасывало в одну из восьми начальных позиций по окружности лабиринта. В центре лабиринта находилась поляна с главным призом турнира — чашей Хаффлпафф, на которую был наложен портал к трибунам. Победитель должен был взяться за чашу и сразу же оказывался перед зрителями, после чего обслуживающая команда конкурса выходила подбирать остальных участников.

Старт давали с гандикапом по полминуты за очко, хотя по слухам ожидалась минута. Видимо, организаторы в последний момент решили подравнять шансы участников. Я отправлялся в путь через полминуты после Виктора, а Флёр Делакур, отстававшая от него на девять очков, через четыре минуты после меня. Напоследок наши палочки опять проверили, как и накануне первых двух конкурсов.

Излишне упоминать, что наутро я был самой востребованной личностью Хогвартса. Каждый считал, что без напутствия я пропаду, и стремился непременно дать его мне, поэтому столпотворение вокруг меня оказалось не под силу сдерживать даже Грегу с Винсом. Только когда все ушли на трибуны, я смог облегчённо перевести дух.

Как и прежде, на конкурс нас повёл Людо Бэгмен. Трибуны, установленные полукругом перед стартовыми коридорами, были уже заполнены. Помимо учеников, посмотреть на финал турнира собралось немало министерских сотрудников, для которых была поставлена отдельная трибуна с ложей для министра. В ложе сидел сам Фадж со своей первой заместительницей мадам Амбридж и ещё несколько приближённых к министру лиц, знакомых мне по прессе. Среди прочих зрителей на гостевой трибуне я заметил Торфинна Роули с его ближайшими помощниками и старших Уизли в компании родителей Невилла Лонгботтома. Невилл и Рональд с Гермионой ради такого случая оставили свой факультет и сидели с родителями, тогда как Перси Уизли, переполненный важностью, восседал в министерской ложе позади Фаджа.

Нам зааплодировали издали и хлопали всё время, пока Бэгмен, в течение года продолжавший полнеть и похожий на чёрно-желтого трутня в своей любимой форме «Уимбурнских ос», расставлял нас по стартовым коридорам. На этот раз обошлось без жеребьёвки, он просто подвёл каждого из нас к одному из проходов в лабиринт — сначала Крума, в средний коридор меня и наконец Делакур. Стартовать мы должны были по свистку согласно времени гандикапа.

По рассказам тех же доброжелателей, обозрение с трибун было так себе. Главная часть лабиринта находилась далеко от трибун, а его двадцатифутовые стены из колючего кустарника, отграничивавшие узкие проходы, были серьёзной помехой наблюдающим за ходом конкурса. Немного открытого пространства было только на финишной поляне, постамент с призовой чашей был на виду у зрителей, которые по крайней мере не пропустят появление на ней чемпиона. Сегодня зрелищность не была главной целью организаторов и тем более не волновала меня — сегодня нужно было добраться до чаши первым.

В конце концов, сам конкурс был только частью сегодняшнего шоу. Другой его немаловажной частью были выступления высокопоставленных лиц, заявления о сотрудничестве, декларации о дружественных намерениях и всякое такое, что должна была осветить пресса и что я благополучно пропустил мимо ушей — речи Дамблдора, Каркарова, мадам Максим, Крауча и наконец Фаджа — потом прочитаю. Я не сомневался, что где-то в лабиринте меня поджидает ловушка, но где именно? Получалось, что либо в моём стартовом коридоре, либо где-то у финиша, чтобы я наверняка попался в неё.

Поэтому после свистка я двинулся вперёд осторожно, медленнее, чем мог бы. Начал я с того, что наколдовал Акри Окули и дальше пошёл уже днём с огнём. Не пройдя и трёх десятков ярдов, я услышал слева и спереди характерный сухой щелчок усиленного Секо, а за ним вспышку Инсендио. Виктор уже нашёл препятствие, а если начало у нас одинаковое, значит, и я вот-вот с чем-нибудь столкнусь. Действительно, ещё ярдов через двадцать я обнаружил посреди прохода отвратительно замаскированную яму с ядовитой тентакулой. Я не стал вымудряться и просто обошёл её по краю, накинув на себя отвод глаз. И неважно, что у тентакулы нет глаз, заклинание только называется так, а на самом деле оно воздействует на восприятие от любых органов чувств.

Зелёный колючий коридор, казалось, состоял из одних поворотов, за каждым из которых могло таиться что угодно. Отсутствие препятствий и ловушек создавало обманчивое впечатление безопасности, но я заставлял себя не расслабляться. Огонёк Акри Окули летел в трёх ярдах передо мной, сканируя путь и не находя никаких ловушек, поэтому для меня было полной неожиданностью увидеть небольшое тело в слизеринской мантии, лежащее за очередным поворотом.

В следующее мгновение я узнал Ромильду. Она безжизненно лежала поперёк коридора, её окровавленное горло выглядело так, словно было перегрызено какой-то огромной зубастой тварью. Не помню, как я оказался на коленях рядом с ней и потянулся к ней руками, чтобы посмотреть, жива ли она и как ей можно помочь.

Мои руки провалились в её тело, как в воздух.

Богарт!

Глупая тварь, если она думала, что я побегу от своих страхов, она жестоко просчиталась. Я испепелил богарта одной своей яростью, только за то, что я почувствовал, увидев мёртвую Ромильду. Когда я поднялся с колен, меня всего трясло и колотило, я готов был убивать всё, что подвернётся. Я жаждал, чтобы хоть что-то подвернулось, мне было мало мгновенно сгоревшего богарта. Позабыв об осторожности, я устремился вперёд — и вряд ли меня остановило бы что-нибудь меньше дракона. Впрочем, я и дракону не позавидовал бы.

Вместо избиения монстра, в свой недобрый час оказавшегося у меня на пути, я с разгона влетел в странный магический туман. Небо и земля поменялись местами, я оказался висящим над облачной бездной, приклеившись ногами к земле. Мои волосы свисали в бездну, но роба оставалась на положенном месте, она не сползала мне на голову — и этот абсурд заставил меня понять, что я под воздействием иллюзии. Я зажмурился и переступил с ноги на ногу, мысленно зафиксировался на своём положении в пространстве и снова открыл глаза.

Всё стало на свои места. Магический туман исчез, окрестности были совсем не похожи на те, по которым я только что бежал. Значит, я преодолел начальный этап и меня перебросило к одному из входов в лабиринт. Неожиданность отчасти образумила меня, хотя я всё еще переживал увиденное. Я всё еще проклинал в уме одну глупую девчонку, потащившуюся за мной в смертельную опасность и сдуру вообразившую, что она справится с тем, с чем не справлюсь я. Ну как, как можно быть такой бестолковой?!

Я поймал себя на том, что я вне себя из-за того, чего не было. Впервые в жизни я переживал несуществующее так, словно оно произошло на самом деле, и мне стоило большого усилия убедить себя, что оно не случилось. Это всего лишь богарт.

Убью старую хитрую сволочь, подсунувшую мне такое.

Хотя… весь Хогвартс, включая меня, был уверен, что богарты на меня не действуют. Я сам себе отказывался верить, но сухой логический расчёт утверждал, что наличие богарта в начале прохождения конкурса даёт мне хоть и небольшое, но преимущество перед двумя другими чемпионами. Выходит, кое-кому, кто знает мою прежнюю реакцию на богарта, нужно, чтобы я сегодня выиграл?

Нет, я поспешил с выводами. Кое-кому нужно, чтобы я первым оказался у чаши Хаффлпафф. Значит, сюрприз будет там, а на пути туда мне не грозит ничего, с чем не справились бы другие двое. Моя цель была близко, она была где-то здесь, в центре лабиринта. Я не чувствовал связь с ней, но это ничего не значило, она могла быть под щитом. В начале пути я непростительно затянул время, переосторожничав на пустом месте, нужно было пошевеливаться.

Моя ярость требовала выхода, и я пошёл вперёд, как машина смерти. Изредка попадавшиеся навстречу мелкие акромантулы разлетались передо мной в ошмётки. Здоровенный хагридов соплохвост приказал долго жить, располовиненный моим Секо. Если мне вдруг казалось, что путь слишком виляет, я выжигал дыру в кустарнике и пролезал в соседний коридор. Наконец мне заступила дорогу действующая модель сфинкса размером примерно в одну двадцатую своих египетских габаритов. Я уже достаточно выпустил пар, чтобы вспомнить, что со сфинксами не дерутся, а разговаривают, и остановился перед ним.

— Ну чего тебе?

Сфинкс посмотрел на меня как-то опасливо.

— Назови мне двух сестёр, каждая из которых порождает другую.

Это был второй вопрос мифической Сфинкс царю Эдипу, ответ на который знал каждый, кто хоть однажды заглядывал в греческие мифы.

— День и ночь, — ответил я.

Сфинкс попятился в сторону и открыл мне дорогу. В конце короткого коридора со стенами из колючего зелёного кустарника светился выход на центральную поляну лабиринта. По поляне гулял огромный акромантул — если не сам любимец Хагрида Арагог, то его первый наследник. Напомнив себе, что с этого места со мной может произойти что угодно, я поджарил акромантула издали и стал осматриваться.

Ничего подозрительного. Я снова засветил огонёк Акри Окули и скоренько прогнал по поляне на предмет ловушек. Чисто. Чаша Хаффлпафф светилась золотом на невысоком постаменте посреди поляны, но я не спешил хвататься за неё. Как только я прикоснусь к ней, сработает портал и турнир завершится, значит, что бы не подготовил мне враг, оно находилось на этом коротеньком отрезке пути.

Я подошёл ближе, остановился в двух десятках ярдов от чаши и стал осматривать её. Глазами, само собой, но и анализирующими заклинаниями тоже. Щита на ней не было, и я наконец убедился, что она не мой хоркрукс, но это был не повод отказываться от победы. Я пришёл сюда первым, немного времени в запасе у меня было — и я продолжал искать подвох.

Всё было чисто, только наложенное на чашу заклинание портала как-то странно двоилось. Пока я размышлял, что бы это значило, из прохода напротив на поляну выскочили двое рыжих, в которых я без труда узнал близнецов Уизли. Они заметно удивились, увидев меня на поляне, и, не мешкая, подбежали вплотную к чаше. Один из них взмахнул на бегу палочкой — и меня с чашей разделила лужа болотной грязи. Другой оглянулся и крикнул:

— Ну давай же сюда скорее!!!

Я увидел за их спинами спешившую к ним Делакур. Вейла выглядела растерянной и сомневающейся, но от помощи рыжих не отказывалась, видимо, приняв её еще где-то в начале дистанции — слишком уж быстро она оказалась здесь.

— Стой!!! — крикнул я ей. — Это ловушка!!!

Делакур остановилась, не доходя до чаши пары десятков шагов.

— Мсье Поттер? — встревоженным голоском поинтересовалась она.

— Здесь должна быть ловушка, — повторил я. — Нужно разобраться.

Оба рыжих посмотрели на меня с неописуемым презрением.

— Это он нарочно, Флёр, чтобы ты сюда не успела, — сказал один из них. — Бери скорее чашу.

— Но я видель, что он здьесь стояль! — настороженно возразила вейла. — Он взяль бы чашь, если бы не быль опасность.

— Флёр, не верь, ничего здесь нет. Если бы была опасность, Билл предупредил бы.

Делакур нерешительно двинулась к чаше. Сообразив, что она вот-вот окажется в ловушке, которая должна была прикончить меня, я одним движением палочки просушил дорожку в болоте и побежал по образовавшейся корке, чтобы остановить её. Один из близнецов метнул в меня заклинание, я отразил его на бегу. Вейла снова замешкалась.

— Ты чего стоишь?! — крикнул ей близнец, стоявший рядом с чашей. — Поттер же выиграет!!!

Она шагнула вперёд, но уже не успевала к чаше. Рыжий, видимо, подумал, что сейчас я схвачу артефакт и выиграю турнир.

— Нет уж, только не Поттер!!! — воскликнул он и сам ухватился за чашу. Я по инерции пробежал мимо, схватил Делакур за локоть и потащил прочь, накрывая нас обоих щитом. Позади раздался хлопок сработавшего портала — и ничего не случилось.

Я остановился и выпустил руку вейлы. Перевёл дух и отменил щит.

— Что это значить, мсье Поттер? — сердито залопотала она, потирая локоть. — Нет никакой льовушка.

— Не может быть… — сказал я скорее себе, чем ей.

— Что, Поттер, съел? — позлорадствовал оставшийся близнец. — Здорово Джордж тебя умыл?

— Идиоты… — пробормотал я, всё еще не веря, что на чаше не было никакого подвоха.

— Ты гльупий мальшишка, — стала отчитывать меня вейла. — Ты всьё испортиль!

Я посмотрел на неё, как на ненормальную.

— Я? Мисс Делакур, а ничего, что вы добрались сюда с провожатыми, хотя это не по правилам?

— Нет такой правиль, — неуверенно сказала она. — Они сказальи мне, что нет, и я не помню, чтоб быль.

— Что здесь происходит? — раздался издали голос добравшегося до поляны Виктора.

— Очередная идиотская шуточка двух рыжих придурков, — снизошёл я до объяснения. — Они даже турнир сумели превратить в фарс.

Вспомнив, что они упоминали своего брата Билла, работавшего в команде подготовки конкурса, я догадался, что здесь была не шуточка, а попытка протащить вейлу на первое место. Без помощи Билла близнецы не смогли бы пробраться на территорию лабиринта, надёжно защищённую от посторонних. Видимо, они планировали далеко опередить нас с Крумом и остаться незамеченными.

— А приз где? — Виктор, слегка потрёпанный в схватках с обитателями лабиринта, подошёл к нам и теперь разглядывал опустевший постамент.

— За него схватился один из этих, — я кивнул на оставшегося близнеца, всё еще злорадно ухмыляющегося.

— Мы с Джорджем — лучшие! — объявил тот. — И нам плевать, что в турнир пролез какой-то Поттер!

Проигнорировав его хвастливое заявление, я посмотрел на Виктора.

— Пошли отсюда, всё уже закончилось.

Тот вдумчиво оглядел меня, постамент и остальную компанию, затем спросил:

— Ты знаешь, куда идти?

— Куда-нибудь туда, — я мотнул головой в сторону, где, по моему предположению, находились трибуны. — Это без разницы, нас всё равно подберут.

— Тогда давайте лучше просигналим, — практично предложил он.

Идея понравилась, и все мы выпустили из палочек по пучку красных огней. Не прошло и минуты, как к нам аппарировал сотрудник спасательной команды и перенёс всех четверых к трибунам.

Нас здесь не ждали. Зрители видели аварийный сигнал, но ахнули от изумления, когда перед ними предстали все трое чемпионов. Я поискал взглядом Джорджа Уизли, но на площадке перед трибунами не было ни его самого, ни чаши. Выходит, тот подозрительный двоящийся портал перенёс его в другое место.

Похвалив себя за осторожность, я посмотрел на судейскую ложу. Оттуда к нам уже спешили Каркаров и мадам Максим, от них не отставал и Дамблдор. На площадке Каркаров сорвался на бег, растеряв своё тщательно лелеемое директорское достоинство. Он успел к нам первым и возволнованно заговорил с подопечным по-болгарски, за ним подоспела французская директриса и тоже затараторила с Делакур на своём языке. Дамблдор остановился в трёх шагах передо мной с Уизли и молча воззрился на нас с непередаваемой смесью тревоги и разочарования во взгляде.

— Профессор, где Джордж? — нетерпеливо спросил Фред, не скрывая самодовольной ухмылки.

— Джордж? — переспросил Дамблдор. — А где он должен быть?

— Ну конечно же, здесь, с чашей. Портал перенёс его прямо сюда. — Фред уставился на потрясённое лицо директора, до него что-то стало доходить. — А разве нет?

— Мальчик мой… Боюсь, у нас большие проблемы…

— Какие проблемы? Джордж взялся за чашу и портал сработал. Он должен быть здесь.

— Фред, мальчик, крепись… Тут у нас Невилла похитили…

— Это ходячее несчастье? Кому он нужен…

Их перебил Каркаров, уже выслушавший отчёт Виктора. Мадам Максим и Делакур всё еще лопотали по-своему.

— Альбус! Что это значит? Как эти двое ваших учеников оказались на территории конкурса, куда закрыт доступ посторонним?!

— Я разберусь, Игорь, я во всём разберусь, — почти машинально ответил Дамблдор.

— Вот и разбирайтесь! — приказным тоном заявил болгарский директор. — Разберитесь и накажите обоих, или я этого так не оставлю. Конкурс сорван, главный приз пропал, а вы и не чешетесь? Где этот ваш второй хулиган?

Рядом с нами раздался хлопок портала. Мы повернулись на звук и увидели сидящего на площадке Невилла Лонгботтома. Одной рукой он прижимал к себе чашу Хаффлпафф, другой держался за неподвижного Джорджа Уизли, растянувшегося рядом. Его ошалелый взгляд бессмысленно блуждал вокруг.

Это видом тела Ромильды я был потрясён так, что даже не подумал о просмотре издали. Тело Джорджа впечатлило меня куда как меньше, я сразу же вспомнил про своё диагностическое зрение и посмотрел им на рыжего. Мёртв.

Опомнившийся Дамблдор поспешил к Невиллу, мягкими движениями заставил его выпустить из рук чашу и тело Джорджа.

— Невилл, мальчик мой, слава Мерлину, ты вернулся! С тобой всё в порядке? Где ты был?

Фред, еще не понявший, что случилось, тоже подбежал к ним и затормошил брата.

— Джордж, ты чего? Давай очнись. Джордж? Джо-о-ордж!!!

Набежала толпа. Сквозь неё к Невиллу с Джорджем протиснулись их родители. Люди заслонили от нас происходящее внутри, оттуда доносились только возгласы старших Лонгботтомов и рыдания Молли Уизли. Наконец толпа расступилась перед мадам Помфри, и я заглянул в образовавшийся проход. Колдомедичка склонилась над Джорджем, сильно побледнела и сказала севшим голосом:

— В медпункт.

Кто-то наколдовал носилки, Джорджа положили на них и унесли. Остальные Уизли последовали за ним. Невилл по-прежнему сидел на земле, уставясь в одну точку. Около него суетились растерянные родители, в одну из его рук вцепилась Гермиона, а Дамблдор бережно обнимал его за плечи и говорил утешающе:

— Всё в порядке, мальчик мой, всё позади. Успокойся, мальчик мой, ты вернулся.

— Мсье Поттер… — послышался за моим плечом дрожащий голос Флёр Делакур.

Я оглянулся. Вейла смотрела на меня, белая от ужаса и потрясения.

— Это из-за льовушка, — она устремила взгляд на удаляющиеся носилки. — Ты спас менья, мальшик.

Это меня спасло безмозглое лихачество Джорджа Уизли. Там я не успел раскусить назначение ловушки и в конце концов мог бы заторопиться и всё-таки взяться за чашу. Судя по тому, что Уизли погиб, у убийцы был приказ либо немедленно убивать любого прибывшего, либо бить не глядя, пока прибывший не опомнился. Даже я, пожалуй, не спасся бы.

— Просто повезло, мисс Делакур, — честно охарактеризовал я ситуацию.

— Я не забудью, что ты спас менья. Прьости менья… Харри.

— Пустяки, не стоит благодарности, — на то и нужен этикет, чтобы следовать ему, когда не знаешь, как себя вести.

Тем временем к месту происшествия подтянулось множество народа с трибун. Из министерской ложи сюда спустился сам Фадж, сопровождаемый Амбридж и остальными доверенными лицами. Подошёл Торфинн Роули, тоже не один, со слизеринской трибуны явилась вся наша компания вместе с опекуном. Набежали журналисты, защёлкали колдоаппаратами. Площадка перед трибунами заполнилась толпами хогвартских учеников, не смевших, однако, приближаться к министру, поэтому пространство вокруг Невилла оставалось относительно свободным. Виктор подошёл к нам с Флёр и остановился рядом, а директор Дурмстранга направился прямо к Фаджу.

— Это безобразие, министр! — заявил он во всеуслышание, даже не пытаясь скрывать возмущения. — Нам обещали честную борьбу, а что получилось? Двое ваших учеников лидировали французскую участницу, хотя зона проведения конкурса была заколдована от доступа для всех, кроме чемпионов и обслуживающего персонала! Значит, туда их впустил кто-то из команды подготовки конкурса, сами они не прошли бы!

— Позвольте, как лидировали? — не понял Фадж.

— Они провели её через лабиринт к чаше Хаффлпафф, а когда оказалось, что Поттер опередил её, один из этих учеников взял чашу и его телепортировало оттуда.

А Виктор-то, оказывается, вполне разобрался в происходящем у чаши, хоть и опоздал к началу. Или это мы его поздно заметили?

— Значит, Поттер пришёл к чаше первым? — выхватил из его речи Фадж. — Тогда он может считаться победителем?

— Я требую аннулирования этого жульнического конкурса! — ещё сильнее разгорячился Каркаров, потому Делакур оказывалась второй, а его подопечный третьим. — С трибун мы почти ничего не видели, поэтому я не знаю, что ещё тут было накручено!

Фадж попытался возражать, но к Каркарову присоединилась мадам Максим, заявившая, что двое хогвартских хулиганов навязались её ученице на конкурсе и она никак не могла от них отделаться. Оба директора пригрозили министру международным скандалом и наконец дожали его.

— Хорошо-хорошо, — Фадж поднял руки ладонями вперёд в знак сдачи. — Этот тур я как министр Британии объявляю недействительным, но против первых двух туров у вас никаких возражений нет?

У Каркарова их, разумеется, не было. У мадам Максим тоже не нашлось что сказать.

— Тогда по итогам двух первых туров победителем Тремудрого турнира объявляется чемпион Дурмстранга Виктор Крум! — объявил Фадж, возвысив голос. — На втором месте чемпион Хогвартса Гарри Поттер, на третьем — чемпионка Шармбатона Флёр Делакур!

Всё внимание журналистов обратилось на нас, колдоаппараты снова защёлкали. Фадж получил передышку, во время которой лихорадочно сочинял, как сохранить своё политическое лицо. У любого политика его уровня всегда хорошо развита непотопляемость, поэтому он быстро нашёл выход из некрасивой ситуации. Прокашлявшись, он наложил себе на горло Сонорус и призвал зрителей к вниманию.

Толпа притихла. Начал министр издалека, с последствий несоблюдения дисциплины и небрежения установленными правилами, затем обратился к конкретному только что происшедшему случаю. Дамблдор всё еще сидел, обнимая ни на что не реагирующего Невилла, и укоряющий взор министра обратился к нему.

— Мне очень жаль, что упущения в воспитании дисциплины наших учеников привели к таким плачевным последствиям для развития международных отношений Британии. Печально, что кучка школьных хулиганов сегодня лишила нашего соотечественника заслуженной победы в Тремудром турнире, но ещё печальнее, что их неосмотрительное вмешательство в прохождение конкурса привело к несчастью с одним из них. Несмотря на принимаемые нами меры, участие в турнире остаётся опасным, и Кубок Огня предназначен именно для того, чтобы отобрать участников, имеющих наибольшие шансы выжить в нём. Чем это может закончиться для остальных, сегодня вы убедились сами.

Фадж сделал жест рукой, чтобы ему подали лежавшую около Невилла чашу, и один из сопровождающих немедленно принёс ему артефакт.

— В связи с несчастным случаем на турнире награждение откладывается, — объявил Фадж, взяв чашу. — Оно состоится сегодня в Хогвартсе в пять вечера во время праздничного обеда по случаю завершения турнира, а сейчас нам необходимо разобраться в подробностях несчастного случая и допросить остальных двоих хулиганов. Чаша Хаффлпафф пока побудет у меня, я сам вручу её победителю на награждении вместе с денежным призом.

Ничего удивительного, что Фадж принял Лонгботтома за сообщника близнецов Уизли. До начала конкурса я видел Невилла на гостевой трибуне с родителями, значит, его похитили, пока мы были в лабиринте, а Дамблдор, разумеется, не стал поднимать тревогу до завершения конкурса. Судя по поведению директора во время разговора с Фредом, выходка близнецов оказалась для него неожиданным и весьма неприятным сюрпризом.

— Я протестую! — воскликнул Дамблдор, сообразив, что юный Лонгботтом прямо сейчас попадёт из Избранных в хулиганы. — Мальчик не участвовал в этой выходке, он был похищен!

— Аврорат во всём разберётся, Альбус! — ответил ему Фадж, гораздо больше озабоченный поиском виноватых, чем директорским мнением.

Журналисты оставили нас и снова переключились на министра. Я осмотрелся и как-то сразу заметил отсутствие Ромильды. Совсем недавно она была здесь, среди наших, а теперь её не было. Иллюзия богарта не выходила у меня из памяти, увидеть такое ещё раз за день было бы выше моих сил. Вот куда, куда её понесло? Среди наших Ромильда была самой уязвимой, понятно, что больше всех я боялся за неё. Почему именно ей что-то где-то понадобилось? Нет, эта девчонка меня когда-нибудь уморит.

А вдруг её тоже похитили?!

Воспользовавшись тем, что от чемпионов отвлеклись, я оставил Крума с Делакур и протолкался к Нотту.

— Тед?!

— Что?

— Где Ромильда?

Мгновение промедления, пока он вникал в мой вопрос, показалось мне вечностью. Неужели он её прозевал?

— Она пошла в Хогвартс, — уверенно сообщил он. — Я видел, как она направлялась туда.

— И ты отпустил?

— Сюзерен? — Тед посмотрел на меня с искренним недоумением. — Да мало ли что ей понадобилось в Хогвартсе? Здесь, например, туалета нет.

Он ничего не знал. Ни о покушениях на меня в течение этого года, ни о ловушке в конце конкурсного пути, ни о похищении Невилла. Нотт мог не додуматься до того, что директор способен прикопать к своим интригам кого угодно. Он ничего не знал — но я-то знал.

Я пробрался сквозь толпу на площадке и сломя голову помчался в Хогвартс. Оказавшись в зоне действия ментальной карты, я остановился и и стал торопливо просматривать хогвартские закоулки. Ромильда обнаружилась в первом же боковом коридоре по пути в слизеринские подземелья, и я облегчённо перевёл дух. По крайней мере она жива, цела и не похищена.

Ромильда оставалась на месте, и я засомневался, а так ли уж она цела. Ей было нечего делать в этом коридоре, которым никто не ходил. Вдруг её затащили туда и связали — или оглушили и бросили там? Вдруг ей нужна помощь?

Разумеется, я поспешил туда. Завернув за поворот, я увидел её и остановился. Ромильда стояла ко мне спиной, прислонившись к стене, её поникшая фигурка выглядела невыносимо одинокой. Её плечи подрагивали.

— Ромильда? — тихонько позвал я.

Она испуганно вздрогнула и обернулась. Ну точно, плачет.

— Гарри… — в её полувыдохе-полувопросе отчётливо слышалось изумлённое «как ты здесь оказался?» Да никак, просто пришёл, и всё.

Я подошёл к ней вплотную.

— Ты чего ревёшь?

Она зажмурилась и затрясла головой. Из-под её стиснутых век покатились крупные слёзы. Ну и как мне её утешать? В принципе я представлял, как это делается, иногда даже получалось, как на первом курсе с Грейнджер. Но там было просто, а сейчас я не знал, как подступиться к плачущей Ромильде и какие слова ей нужны. Утешать девчонок — это всё-таки не моё.

Одной рукой я обнял её за плечи, другой отобрал у неё носовой платок и стал вытирать ей глаза. Когда я перешёл к носу, Ромильда спохватилась и стала отворачиваться.

— Да ладно, чего стесняться, все свои, — сказал я, но она продолжала сопротивляться. — Давай сама тогда, что ли…

Я отдал ей платок и отвернулся сам, дождался, когда она высморкается.

— Ну что у тебя случилось? — начал я снова. — Ты всё-таки скажи, может, вместе разберёмся.

Она посмотрела на меня зарёванными глазами, отвернулась к стене и окончательно расплакалась.

— Они… они… — расслышал я сквозь плач, — …они засудили тебя… как они могли, ты же самый лучший…

— И это всё?! — у меня отлегло от сердца. — Ну как можно реветь по такому пустяку?!

Мне удалось удивить её настолько, что она перестала рыдать и обернулась ко мне.

— Это же так несправедливо… — всхлипнула она.

— Мир вообще несправедлив. Ему в лучшем случае всё равно.

— Ты так старался целый год… Ты победил бы, если бы всё было честно…

— Я, как видишь, жив, а это главное. Невозможно прожить жизнь и ни разу не проиграть. Она сама по себе — игра, и почти всегда нечестная.

— А я так расстраивалась из-за того, что ты расстраиваешься, — призналась Ромильда, по-детски открыто глядя на меня. Какая же она еще маленькая…

Плакать она перестала, но всю её бил нервный озноб. Я чувствовал под рукой, как дрожит её тельце.

— Замёрзла? Иди сюда, — я устроил её у себя на груди, спрятал её ледяные ладошки себе под мышки, чтобы скорее согрелись.

— Ты такой тёплый, — пробормотала она мне в грудь.

Я успокаивающе гладил её по спине и чувствовал, как унимается её дрожь. Ну и как её оставить одну, такую беззащитную? Как её доверить какому-нибудь уроду вроде Беннета, который всегда будет думать только о себе и никогда — о ней?

— Пойдёшь за меня? — спросил я ей в макушку.

Ромильда напряглась и застыла под моими руками, затем медленно подняла на меня недоверчивые, широко раскрытые глаза.

— Ты… что-то сказал?

— За меня, говорю, пойдёшь?

Вместо ответа она обняла меня за шею и прильнула ко мне.

— Я сейчас очень страшная? — обеспокоенно спросила она.

— Лицо опухло, глаза заплыли, нос картошкой. Тебе можно, это же всё равно ты, — я запустил руку в её волосы и притянул её голову к себе. — Только… раз уж я предложил… я должен предупредить тебя. Я совсем не умею любить. Мне незнакомо это чувство.

С непонятным мне изумлением Ромильда отстранилась от меня и долго, внимательно изучала моё лицо. Наконец в её взгляде промелькнуло нечто вроде догадки, и она спросила:

— Это как сейчас, да?

— Угу, — я виновато кивнул.

— Ну тогда ладно…

Тихо выдохнув, она снова устроилась у меня на груди. Я стоял, прикрыв глаза и привалившись спиной к стене, слушал тёплое дыхание почти повисшей на мне Ромильды и странным образом ощущал, как вокруг меняется мир и всё в нём становится на свои места.

Да. Я никому её не доверю. Я сам за ней присмотрю.

— Сюзерен?

Ромильда едва заметно вздрогнула, но не шевельнулась, полностью оставив на меня, когда ей отстраняться. Я повернул голову и встретил Нотта взглядом «какого Мордреда — и молись, если у тебя пустяк». Он послал мне ответный взгляд в духе «понимаю, что ты немножко занят, но…»

— Что случилось?

— Я, в общем-то, второй раз подхожу. Времени уже почти пять вечера.

— Сколько?! — я не поверил своим ушам.

— Без пяти минут пять. Вот-вот начнётся праздничный обед, и если ты через пять минут не появишься в Большом зале, через пятнадцать минут тебя будет искать весь Хогвартс.

Я поблагодарил Теда едва заметным кивком, и он исчез за поворотом. Только тогда я отстранил Ромильду и сказал:

— Придётся идти. Всё остаётся в силе, — добавил я в ответ на её вопрошающий взгляд, — но до конца учебного года нам нельзя ничего афишировать. Летом устроим помолвку.

— А твой опекун?

— Куда он денется. А твои родители?

— Они знают.

Я легонько прижал Ромильду к себе перед тем, как отпустить совсем. Наверное, следовало поцеловать её, но я не привык. Осмотрев себя, я обнаружил на робе остатки чёрного пепла, прилипшие, когда я пролезал сквозь выжженные кусты в лабиринте, и убрал их заклинанием очистки. Ромильда уже не выглядела заплаканной, но я всё-таки навёл на неё лоск бытовым беспалочковым колдовством — не заклинанием, а просто применением магии.

В Большой зал мы явились одними из последних. Оргкомитет турнира в полном составе уже сидел за преподавательским столом. Меня не хватились, но едва я занял своё место, как в зал вошёл министр с сопровождающими. Один из них нёс чашу Хаффлпафф, ещё один — увесистый мешочек с денежной наградой, за ними следовало около десятка журналистов, представляющих фактически всю печатную прессу магической Британии. Выражение лица Фаджа соответствовало скорее публичной экзекуции, чем торжественному закрытию международного подросткового турнира. Выражение лица Дамблдора, кстати, тоже.

— Между ними что-то произошло? — шёпотом осведомился я у Теда, кивнув на министра, затем на директора.

— Потом расскажу, — так же тихо ответил он.

Для министра со свитой за преподавательским столом были оставлены свободные места, но Фадж предпочёл остановиться перед столом. Журналисты разбежались по обеим сторонам сцены, а Фадж, слегка хмурясь, повернулся лицом к залу. Тишина не заставила себя долго ждать, и он наложил себе на горло Сонорус.

— Уважаемые леди и джентльмены, ученики и преподаватели! — заговорил министр. — Сегодня у нас великий день, к которому все мы шли в течение этого учебного года! Тремудрый турнир завершился и сегодня мы собрались здесь, чтобы чествовать победителя. К сожалению, последний конкурс турнира был сорван из-за вмешательства в него двоих учеников, закончившегося гибелью одного из них. Как им удалось проникнуть на территорию конкурса, расследуется, а сейчас я предлагаю почтить память Джорджа Уизли минутой молчания.

Зал притих. Судя по реакции учеников, новостью это уже не было. Минуту спустя Фадж продолжил:

— Результат третьего тура определить невозможно, поэтому победитель будет назван по итогу первых двух. А это, как всем нам хорошо известно, болгарский чемпион Виктор Крум. На втором месте наш участник Гарри Поттер, на третьем — представительница Франции Флёр Делакур. Попрошу чемпионов выйти сюда и построиться для награждения.

Пока мы выходили к сцене, со своего золотого трона поднялся Дамблдор.

— Мистер Фадж, перед награждением позвольте сделать мне важное заявление…

— Не позволяю, — перебил его Фадж. — Мистер Дамблдор, не нарушайте церемонию награждения своими странными домыслами, которые могут ввести в заблуждение британское общество и посеять в нём панику.

— Это не мои домыслы, Фадж! — загремел голос разом помрачневшего Дамблдора. — Мой ученик был свидетелем возрождения…

— Прекратите!!! — рявкнул на него Фадж. — Ваш ученик до сих пор не в себе и находится на попечении медсестры. Очевидно же, что дурная шутка этих двоих хулиганов помрачила его рассудок и вызвала у него галлюцинации!

— Мальчик совершенно здоров рассудком, — возразил Дамблдор. — Он пережил потрясение, но кто на его месте не пережил бы, если бы увидел…

— Как Министр Магии я запрещаю вам упоминать об этом! — заткнул его Фадж в лучшем стиле Дурслей при малейшем намёке на ужасное слово «колдовство». — Сядьте, Дамблдор, и не мешайте церемонии, или мне придется привлечь авроров для соблюдения порядка!

Авроры были здесь же, в зале, поэтому угроза была реальной. Дамблдор опустился обратно на свой трон и оскорблённо замолчал. Я посмотрел на гриффиндорский стол и не обнаружил там Невилла. Впрочем, там и Фреда Уизли не было.

Увидев, что мы уже выстроились на сцене, Фадж отвернулся от директора и больше не замечал его. Состоялась церемония награждения, по ходу которой было сказано много тёплых слов в адрес Министерства, оргкомитета, иностранных гостей и вообще всех, кто подвернулся. Мы с Виктором пожали друг другу руки, каждый из нас объявил, что гордится таким соперником, затем мы оба словесно расшаркались перед Делакур и выразили сожаление, что ей немного не повезло, а то она, конечно, была бы первой. В предоставленном слове я умышленно поблагодарил за честное судейство только двоих членов жюри, чтобы отделить их от тройки директоров, хотя все они были хороши. Людовик Бэгмен раздулся от удовольствия, а Бартемиус Крауч как-то странно посмотрел на меня, напомнив, что нечто такое в нём я уже замечал прежде.

Чаша Хаффлпафф ушла в Болгарию и я не пожалел об этом. Она не была моим хоркруксом, а в Болгарии она будет целее.

Вечером у нас в общежитии состоялась грандиозная пирушка совместно с болгарами. Я отмалчивался, но слизеринцы всё равно вытянули подробности из Крума, не видевшего причин скрывать их. Оказывается, Виктор услышал мой крик про ловушку буквально за десяток ярдов до выхода на поляну и стал наблюдать за нами. Он признал, что ловушка на чаше была и что на месте Джорджа Уизли сегодня должен был оказаться чемпион турнира. После его рассказа все сначала были в шоке, а затем подняли тост за то, что мы оба остались целы.

Посреди пирушки ко мне подошла Дафна, счастливая и виноватая.

— Гарри, я предсказывала победу тебе и ошиблась. Прости меня, плохая из меня получилась прорицательница.

— Не переживай, Дафна, ты не ошиблась с предсказанием, — я улыбнулся пошире, показывая, что не держу на неё обиды. — Оно означает, что моя победа еще впереди.