Карабасовы слёзы (сборник)
Жанр, в котором написаны истории, вошедшие в эту книгу, сам автор называет «киноповестями». Написаны они были в разное время и все предназначались исключительно для кино. Но, как известно, кинопроизводство – дело сложное и непредсказуемое. В смысле – никто не может дать гарантию, будет ли когда-либо снят по этому сценарию фильм или написанное годами будет дремать под слоем теплой пыли. Ноябрёв считает, что ему отчасти повезло – две повести уже стали основой для двух осуществленных проектов: «Хроники утопленника» превратились в фундамент фильма «Тринадцать месяцев» (2008 г.), а «Возвращение блудного отца» реализовалось в фильме с одноименным названием (2009 г.). Какой будет судьба остальных – покажет время. Однако будем считать, что читателю тоже повезло – он уже имеет возможность познакомиться с этими необычными историями.
Хроники утопленника
Летним вечером группа молодых людей сидела на берегу реки вокруг костра.
Алкогольные пары приятно туманили головы и вскоре компания начала делиться на пары. Симпатичная блондинка и долговязый паренек, жадно целуясь и сбрасывая на ходу одежду, направились к реке. Войдя в теплую воду, парочка, пьяно хихикая, занялась любовью, вспугнув безмятежно мурлыкавших в прибрежной тине лягушек.
Леденящий душу женский крик взорвал тишину летней ночи.
В предрассветном тумане на берегу реки стояло несколько небольших групп людей. Их взгляды были устремлены на тело утопленника, вернее, на то, что от него осталось. Двое мужчин, следователей, курили, тихо переговариваясь:
– «Глухарь»! Повесят на нас!
– Не каркай!
– Сыро, блин. Когда подъедет хренов эксперт?
– А кто его знает! Надо будет поднимать архив пропавших, чтобы опознать тело.
– Да? А как «это» можно опознать?
Они одновременно швырнули окурки в мокрый песок и направились к свидетелям.
По телевизору передавали новогоднее поздравление Президента.
На довольно просторной кухне когда-то роскошной квартиры сидела женщина лет пятидесяти пяти. Она нервно затягивалась вставленной в мундштук сигаретой. Во всей ее фигуре, в посадке головы, даже в манере стряхивать пепел чувствовалась, «порода».
Это была вдова некогда влиятельного государственного чиновника «советской эпохи». Большая квартира в номенклатурном доме – все, что осталось от времен процветания и благополучия.
Скрипнула дверь, в кухню вошла младшая дочь хозяйки квартиры – девушка лет семнадцати по имени Саша.
Женщина резко обернулась, но, увидев дочь, несколько успокоилась и спросила:
– Как Мишечка?
– Хнычет, – грустно вздохнула Саша. – А как может быть иначе, если Наташка сама ночами не спит и плачет?
– Ничего! Теперь успокоится!
– Новогодняя ночь, а она снова куда-то звонила и плакала.
– Что решено – то должно быть сделано! Если я, мать, не только допускаю, но и радуюсь тому, что моя дочь бросает мужа, значит оно того стоит! Надо ликовать, что Наташа наконец освободится от такого «золота».
– Мама, зачем ты так говоришь? Он не плохой! Он удивительный человек!
– Как же! Удивительный! Как только деньги в руках, так сразу и удивляет!
– Это его деньги! Он чужих не брал…
– Нашла чем гордиться! Сейчас берут все и несут в дом. А когда он в последний раз что-то приносил? На месте Наташи я бы уж год назад его бросила!
– Тебе легко говорить!
– Нет, не легко! Мне, матери, видеть дочь несчастной и разведенной нелегко! Поверь, очень нелегко! Отца давно нет – я одна. Но я благодарна Богу, что она решилась. Наконец все будет кончено!
– И что же здесь хорошего?
– А то, что найдутся люди в тысячу раз лучше вашего Глебушки и будут счастливы жениться на Наташе.
– Ты о Сергее?!
– А почему бы и нет? Он любит ее уже десять лет, а она, я уверена, – любит его.
– Не так, как Глеба! Это дружба!
– Знаем мы эту дружбу. Если не будет препятствий…
– Ты судишь по себе!
– Не хами!
Раздался звонок в дверь.
Женщины вздрогнули и притихли.
Первой опомнилась Саша:
– Я открою.
В дверях стоял запыхавшийся Сергей. Обычно невозмутимый, как все дипломатические работники, сейчас он был сам не свой.
Хозяйка квартиры, увидев гостя, вся подобралась.
– Сергей, вы? С Новым годом!
– С Новым годом, Мария Николаевна! Наташа мне звонила… Такой странный звонок… Она здорова?
– Здорова. Ребенок немного приболел. Сашенька, позови Наташу.
Саша ушла.
Тягостно вздохнув, Мария Николаевна обратилась к Сергею:
– Да, тяжелое время… Вы ведь знаете?
– Знаю, я говорил с Наташей после его ухода… Неужели она решилась – так бесповоротно?
– Да, слава богу!
– Но резать по живому больно и тяжело!
– Разумеется тяжело, но их брак уже давно был надрезан. После всех его гадостей, после всех клятв, что это не повторится, он набрался наглости и произнес здесь обличительную речь – «его, – мол, – слушают и не слышат»! Он, видите ли, устал!
Мария Николаевна свирепо вдавила окурок в пепельницу.
– Сережа, вы нам близкий человек, от вас секретов нет: он столько раз порывался уйти – так пусть уходит! Мы на этом настоим!
– Да, но они так любили друг друга…
– Ее любовь подверглась испытаниям и вряд ли от нее что-либо осталось. Согласитесь: пьянство, обманы, неверность – разве можно любить такого мужа?
– Для любви все возможно…
В этот момент в кухню вошла Наташа. Ее глаза были красными и припухшими от слез.
– Вот, Наташенька, Сергей явился на твой зов, – лукаво улыбнулась Мария Николаевна.
– Меня немного задержали, – извиняющимся тоном пояснил Сергей. – С Новым годом!
Наташа набрала в легкие воздух и выпалила:
– Сергей! У меня к тебе большая просьба… Мне не к кому больше обратиться…
– Все, что смогу.
– Ты ведь уже обо всем знаешь? – Наташа красноречиво посмотрела на мать.
– Почти… – смущенно ответил Сергей и машинально поправил пепельницу так, чтобы она встала под правильным углом. Мария Николаевна поспешно вскочила:
– Я пойду к ребенку, – с этими словами она выскользнула за дверь.
Наташа проводила мать неприязненным взглядом и продолжила:
– Сережа, передай ему это письмо! – она вложила в руку Сергея маленький конверт. – Пожалуйста! Отдай письмо и скажи… Нет! Просто привези его домой, если сможешь!
– Хорошо. Но как же…
– Скажи, что я прошу его все забыть. Все забыть и вернуться! Я хочу, чтобы именно ты, его друг… Он ведь трус!
– Наташа, зачем ты…
– Я тебе сейчас все объясню: я ездила в офис узнать, где он. Мне сказали, по секрету конечно, что он поехал к своей балерине… Есть там одна девушка… Вот этого я и боюсь! Он ведь с детства мечтал… Знаю, что если его не удержать вовремя… Найди его!
– Разумеется!
– Найди нужные слова, Сереженька!
Как только за Сергеем захлопнулась входная дверь, на кухню ворвались мама и младшая сестра Натальи.
– Что случились? Где Сергей? – требовательно спросила Мария Николаевна.
– Уехал.
– Как уехал?
– Я попросила его исполнить мою просьбу.
– Какую?
– Я попросила его передать Глебу письмо.
– Опять все с начала!
– Я хотела… Я старалась… Но я не нахожу в себе сил… – казалось, Наташа сейчас разрыдается.
– Так ты хочешь его вернуть?! – ужаснулась Мария Николаевна.
– Да.
– Опять пустить к нам в дом эту гадину?
– Мама, я прошу тебя не говорить так о моем муже…
– Он был твоим мужем!
– Он и теперь мой муж!
– Мот! Пьяница! Развратник! Человек без роду и племени! Мы впустили его в нашу фамилию – фамилию Рязановых! Отец, имея двух дочерей, хотел продолжения рода, и нам нужен был надежный, перспективный и, главное, благодарный человек. Он приобрел положение! Связи! Наши связи! Знаешь, чего это стоит? Ваш Глебушка, который очаровал всех черт знает чем, должен был целовать нам ноги! А он… – Мария Николаевна зашлась в кашле.
– Мама, за что ты меня так мучаешь? – истерично выкрикнула Наташа.
– Я мучаю? Ты приняла решение, потом вдруг зовешь человека, который в тебя влюблен…
– Ничего подобного!
– Сергей делал тебе предложение… а ты… посылаешь его за мужем-прохвостом?
– Мама! Оставь меня в покое!
– Так выгони мать из дома, а развратного мужа впусти!
Все трое разрыдались.
Сергей сел в машину, но мотора не заводил. Он не знал, как себя вести. Огоньки проезжающих автомобилей отражались в его глазах, на которых готовы были появиться слезы. Наконец он завел свой «БМВ» и поехал.
Этой же ночью Глеб сидел в одном из ресторанов города, где весело праздновали встречу Нового года. Он ничего не видел и никого не слышал, кроме Светланы – хрупкой голубоглазой девушки. Она веселилась от души, а он смотрел на нее, не отрывая глаз, пил и смотрел. Невидимая ниточка связывала этих двоих.
Вокруг вовсю веселилась Глебова компания. Самый зрелый из мужчин, к которому все присутствующие обращались не иначе, как Давыдыч, прищурившись, сказал:
– Это замечательно, Глебушка! Я тебя таким давно не видел! Что с тобой происходит?
– Не знаю…
– Ну что не знаю? Что не знаю? – встрял в разговор человек по имени Валерий. – Почему мы всегда боимся перемен? Почему боимся совершать маленькие подвиги? – он говорил громко и живо жестикулировал. – Глеб, брось все, женись на этой девочке, роди детей, влей молодое вино в бурдюки своей души!
– Я об этом думал, – тихо пробормотал Глеб. – А еще я думал о том, что будет лет через десять? Я ведь старше ее на четверть века!
– Зачем, зачем ты об этом думаешь? – искренне удивился Давыдыч. – Кто может знать, что будет через десять лет! Жить надо маленькими радостями и каждый день!
Всем жутко понравилось сказанное. За это и выпили.
Женщины шумно, как стайка птиц, снялись с места и устремились в «дамскую комнату».
Глеб, нежно глядя вслед Светлане, задумчиво произнес:
– Я так долго искал ее, что теперь, когда я уверен – это Она, вдруг не нахожу ответа на вопрос «Что с этим делать?»
– Она – чудо! Тебе повезло! Упустишь – пожалеешь! – философски изрек Валерий.
Глеб подпер голову рукой:
– Знаете, когда я был маленьким, у моей мамы была шкатулка для украшений. Под крышкой этой шкатулки находилась маленькая куколка – балеринка. Как только крышку открывали – балеринка начинала танцевать. Я мог смотреть на нее часами… Взрослые специально спрашивали меня: – Кто эта балеринка?
Они знали, что я отвечу: – Моя невеста. – Полжизни я ждал, когда из-за поворота появится она, балеринка!
– Так Светлана – балерина?
– Начинающая.
Валерий усмехнулся, как Дед Мороз, точно знающий, какой подарок сделает его друга счастливым:
– Глеб, нельзя проходить мимо мечты! Решайся!
– Друзья мои, я – человек с прошлым, сотканным из компромиссов. Каждый компромисс, как сквозное ранение, оставил сквозное отверстие. Моя душа – решето! Как я могу принять в себя нечто настолько цельное и совершенное?! А?!
Музыка заиграла еще громче и хоровод «новогодних масок» увлек Глеба и его друзей за собой.
Сергей вошел в ресторан и моментально оглох. На него обрушилась волна новогоднего балагана. Он долго вглядывался в празднующих, пока не узнал в одном из них уже довольно пьяного Глеба.
Глеб никак не ожидал увидеть Сергея здесь, да еще в новогоднюю ночь. Как-то не вязался он со здешней атмосферой. Однако это был именно Сергей. Он решительно подошел к столику, за которым сидел Глеб:
– С Новым годом!
– С Новым! Ты – и здесь?!
– Я с миссией.
– Какая миссия может быть в новогоднюю ночь?
– Прости… Мне неловко… Я от Наташи!
– Даже так?
– Да! Вот! – Сергей протянул письмо.
Глеб раскрыл конверт, достал листок, развернул его к лампе, пробежал глазами:
– Ты знаешь, о чем здесь написано?
– Не буду врать – знаю!
– И что ты скажешь, ты ведь лицо заинтересованное?
– Она страдает! И твой долг…
– Ты прав – долг! Интересно, когда же я выплачу все долги?
– Не мучай ее, Глеб! Прошу тебя как друг.
– Слушай, друг, ты тоже хочешь, чтобы я к ней вернулся?
– Да!
– А я, как Станиславский, тебе не верю! Вы – дипломаты, должны быть более убедительны в своем вранье.
– Глеб!
– Ну что Глеб? Сорок с лишним лет уж Глеб! Ты свободен! Твоя миссия невыполнима! С Новым годом!!! – он одним махом допил шампанское, с громким стуком поставил бокал на стол и влился в шумную компанию празднующих.
Сергей нажал кнопку звонка и дверь моментально распахнулась. Саша стояла на пороге и, вытянув шею, пыталась заглянуть за спину Сергея – нет ли там Глеба. Она даже обрадовалась, что его там нет – значит, устоял.
Сергей прошел в комнату. Наташа сидела в кресле, поджав ноги, и смотрела в пол. Она показалась Сергею такой маленькой и беззащитной, что в эту минуту он почти ненавидел Глеба.
Наташа, не поднимая глаз, спросила:
– Что он сказал? Нет… Не надо!.. Я знаю!.. Я его очень хорошо знаю!
Воцарилась неловкая пауза, показавшаяся обоим вечностью. Молчание нарушила Наташа:
– Спасибо, Сережа! Я сделала тебе больно. Но поверь, я не хотела…
– Ничего страшного.
– Мама легла, Мишенька тоже уснул… Да и тебе, наверное, пора?
– Вообще-то я…
– Пора, пора!
И уже у дверей она внимательно посмотрела ему в глаза и, вкладывая в свои слова какой-то новый смысл, сказала:
– С Новым годом, Сереженька!
Наплывом из темноты проступило тело утопленника и исчезло.
Глеб стоял у служебного входа Оперного театра. Было холодно и посиневший кончик его носа красноречиво свидетельствовал – ждет он давно. Люди входили и выходили, но той, которую он ждал без малого полтора часа, все не было. Глеб взглянул на часы, обиженно втянул ледяной воздух и уже собрался было уходить, как вдруг его окликнули. Не оборачиваясь, он блаженно улыбнулся, достал из-за пазухи маленький букетик и лишь затем повернулся на 180 градусов. Светлана бросилась к нему на шею.
Она сидела на диване. Голова Глеба покоилась у нее на коленях.
– Знаешь, – слегка волнуясь, говорила Светлана, – вот я все жила и жила: училась, танцевала, ходила в кино, встречалась с мальчиками и ждала…
– Чего?
– Глупый. Не чего, а кого!
– Кого?
Девушка ласково взъерошила Глебу волосы:
– Одного немолодого, усталого, но очень симпатичного мужчину.
– И где же он?
– А я его зашифровала, чтобы никто и никогда не смог выкрасть у меня это сокровище!
– Сокровище?! Ты ж его совсем не знаешь!
– Я чувствую!
– Милая моя балеринка! – Глеб ласково потерся щекой о руку Светланы. – Поверь – твое сокровище никакой ценности не представляет. Ценность человека, как и ценность клада, определяется его достоинством. А он, твое сокровище, человек недостойный. За свою никудышную жизнь он натворил столько глупостей, что этого хватило бы на три «кудышние жизни».
– Зачем ты так говоришь? – нахмурилась девушка.
– Затем, что я знаю этого человека как себя самого… Ха-ха! Смешно получилось.
– Молчи! – она закрыла ему рот горячей ладонью. – Ты меня от него не отговоришь! Со-кро-ви-ще!
И она целовала его долго и нежно.
Промозглым, серым утром Глеб вышел из магазинчика, над которым красовалась надпись «ПРОДУКТЫ» с отвалившейся буквой «К», и практически сразу угодил в чьи-то медвежьи объятия. Подняв голову, он встретил крайне серьезный взгляд своего компаньона по бизнесу – Вячеслава Борисовича Чередниченко.
Глеб, не делая попытки вырваться, негромко сказал:
– Привет!
Чередниченко неотрывно, с укоризной смотрел на Глеба и молчал.
Глеб забавно округлил глаза и театральным шепотом спросил:
– А что случилось?
– Будто ты не знаешь!
Лицо Глеба стало серьезным:
– Я же сказал – я вне игры!
– Но уже все запущено, – умоляюще заныл Чередниченко, – все шестереночки завертелись! А кредит они дают только под фамилию – фамилию Рязанов! А ты вне игры?!
– Да! Я так решил!
– А о фирме ты подумал? – сменил тактику Вячеслав Борисович. – О людях, которые тебе поверили? Мы так ждали, так за это боролись! Остался один шаг!
– Я сошел с дистанции! Рекордсмен сломался! Дыхалки не хватило!
– Глеб, Христом Богом прошу! Сделай это – возьми кредит! Все остальное сделаю я! Ты должен помочь!
– Должен?! – возмутился Глеб. – Я, как в сказке про Аладдина, раб лампы – слушаюсь и повинуюсь!
– Глебушка!
– Глебушка, дай хлебушка…
– Мы выплывем!
– А как же! Выплывем! Особенно я, который не умеет плавать!
Чередниченко понял, что Глеб сдается. Он положил руку на его плечо и увлек за собой в сторону автомобиля.
Глеб не сопротивлялся.
Сергей, сидя в кабинете, корректировал свои планы в электронной записной книжке. Закончив, он, не торопясь, навел порядок на столе, надел пальто, шарф, взял в руки «дипломат», погасил свет, запер дверь и аккуратно спрятал ключи в карман брюк. Он еще немного постоял, мысленно координируя дальнейшие действия, и только после этого направился к выходу по ворсистой ковровой дорожке длинного коридора Министерства иностранных дел.
Подойдя к своему «БМВ», он открыл дверь, положил на сиденье «дипломат», снял пальто, повесил его на плечики и сел за руль. Дорога к дому Рязановых заняла больше часа: аптека, супермаркет, рынок, цветочный магазин.
Припарковав автомобиль, Сергей достал из багажника два больших кулька, букет цветов, тщательно упакованный от мороза в целлофан, и вошел в подъезд столь дорогого для него дома.
Дверь открыла Мария Николаевна. Она не скрывала радости:
– Здравствуйте, Сереженька!
– Добрый вечер, Мария Николаевна! Я тут кое-что привез…
– Ну что вы! Так неудобно вас обременять!
– Пустяки. Наташа просила лекарство для Мишеньки и творог. Творог я брал на рынке – можете спокойно ему давать.
– У меня нет слов! Ваша мама должна вами гордиться!
– Спасибо. А где Наташа?
– В комнате. Консультируется с врачом, которого вы порекомендовали.
– Я пройду?
– Конечно, конечно!
Сергей, стараясь не шуметь, прошел в коридор и дальше в комнату Наташи. Мария Николаевна принялась деловито разбирать покупки.
За этим занятием ее и застала Саша:
– Я так и знала! – на хорошеньком личике девушки отразилось презрение. – Он уже начал вас покупать!
– Прикуси язык! – рявкнула Мария Николаевна. – От кого же нам еще ждать помощи?
– Разве Глеб не передает деньги?!
– Эти крохи?! Их едва хватает, чтобы не умереть с голоду.
– Это неправда! Ты просто всегда его ненавидела!
– Не смей мне грубить! Ты еще никто!
Послышались голоса и в кухню вошли Наташа и доктор.
– Ну, что? – обеспокоенно спросила Мария Николаевна.
– Доктор говорит, что кризис миновал, слава богу! – успокоила ее Наташа.
– Главное, чтобы мальчик не простудился повторно, – вставил доктор.
– Мы проследим! – заверила Мария Николаевна.
– Просто четко следуйте моим инструкциям, – врач протянул Наташе небольшой листок бумаги. – Приколите на видном месте и ничего не упустите. Все будет хорошо.
Наташа подошла к матери и шепнула:
– Надо бы дать денег. Я не могу. Мне неудобно.
Мария Николаевна, нимало не смущаясь, обратилась к врачу:
– Что мы вам должны, доктор?
– Ради бога! Ничего! Мы с Сергеем Дмитриевичем все решили. Там на рецепте мой телефон. До свидания!
Из комнаты донесся детский смех. Наташа улыбнулась и про себя отметила:
– Сережка нравится моему сыну!
Заметив улыбку на лице сестры, Саша подчеркнуто жестко сказала:
– Между прочим, у Миши есть отец!
Мария Николаевна молниеносно парировала:
– У него никогда не было отца! Одно звание!
– Я просила тебя так не говорить! – сухо сказала Наташа и направилась в свою комнату.
Мария Николаевна, плохо скрывая раздражение, буркнула Саше:
– Лучше поставь цветы в воду!
Мишутка не мог скрыть своей радости по поводу ухода врача. Он решил отметить это событие «опытами» над Сергеем: снял с него очки и стал пробовать на прочность его нос и уши. Наташа остановилась в дверях, молча наблюдая за происходящим. Она почувствовала, как ее охватывает волна спокойствия и благодарности.
Сергей заметил Наташу и смущенно улыбнулся.
Наплывом из темноты снова проступило тело утопленника и исчезло…
Глеб лежал ничком, уткнувшись лицом в подушку. Уже давно звонили в дверь, но он не реагировал. Когда начали стучать, Глеб пошевелился, медленно поднялся с кровати и босиком прошлепал в прихожую.
На пороге стоял друг детства Штейн:
– Ты опускаешься в пучину все глубже и глубже, и скоро она поглотит тебя целиком!
– Принес?
– А кто еще придет к тебе по первому зову, как ни я?!
Штейн достал из кармана пальто бутылку коньяка, банку шпрот и, поморщившись, спросил:
– Как ты можешь закусывать коньяк шпротами?
– Коньяк как нельзя лучше разжижает мозг, – сказал Глеб, – и тогда шпротам в этой акватории сподручнее плавать. Согласись, это красиво! Рыба ведь – чистый фосфор! Скоро я ничего не буду соображать, зато буду светиться!
Увидев озадаченное выражение на лице друга, Глеб счел нужным добавить:
– Я думаю, что моя страсть к рыбной закуске – это компенсация панической боязни воды. Я – единственный из всех знакомых мне людей, не умеющий плавать! Мне стыдно!
Он налил коньяк в стакан, выпил и закусил шпротой. Это было похоже на иллюстрацию к вышесказанному.
Штейн скептически наблюдал за Глебом, скрестив руки на груди.
– Друг, я снова сделал глупость, – тяжело вздохнув, признался Глеб, наливая новую порцию коньяка. – Подписал на работе какие-то бумаги…
Штейн упорно молчал, и Глебу ничего не оставалось, как продолжить:
– Знаешь, какой мой главный недостаток? Я не могу сказать «нет!»
Штейн неодобрительно покачал головой:
– Кореш, ты гибнешь! Гибнешь, а мне тебя не жаль! Нет – не жаль!
– Это почему же?
– Потому! – отрубил Штейн. – Вспомни, разве кто-то заставлял тебя делать что-то противное твоему Я? Заставлял?! А какая у тебя фамилия? А?! Рязанов? Нет?! Так какая же?
Глеб опустил голову на грудь.
– Ты забыл свою настоящую фамилию! – кипятился Штейн. – Ты мечтал быть военным, а стал «нужным кадром»! Ты бредил балериной, а женился на барышне, не способной оторвать задницу от паркетного пола «рязановской» квартиры! Теперь я читаю в твоих глазах нечто новое!
– Ты о чем?
– О том, что теперь ты подумываешь об эффектном «конце»! Разве не так?!
Глеб молчал. Штейн налил себе коньяка, залпом выпил и негромко сказал:
– Я все думал: кого ты мне напоминаешь?
– И кого же?
– Толстовского Федю!
– Кого?
– Федю Протасова из «Живого трупа».
– Я плохо помню.
– Пить надо меньше!
– Наливай!
Они выпили.
– Так что этот Федя?
– Он тоже мучился и не понимал почему. Нет, вру! Он понимал: царская эпоха, ханжеские устои общества, ложь – все это его утомляло. Он запил, загулял, спустил все состояние, увлекся цыганкой…
– И что?
– И плохо кончил!
– М-да! Похоже! За небольшим исключением…
Они помолчали.
– Штейн, – тихо спросил Глеб, – что же ты посоветуешь старому другу?
Штейн прикурил новую сигарету и смачно затянулся.
– Ты считаешь себя человеком долга и не можешь все бросить – ведь так?!
Глеб беспомощно развел руками, давая понять, что друг абсолютно прав. Штейн взял бутылку, повертел ее в руках, плеснул янтарной жидкости в оба стакана:
– Знаешь, в шахматах есть такой термин – цугцванг! Это позиция, в которую попадает игрок, и какой бы ход он ни сделал, все будет ему во вред! Ты в цугцванге! И ты погибнешь, если…
– Что если?
– Если не исчезнешь, не испаришься, не улетучишься…
– В каком смысле?
– Знаешь, что сделал в такой же ситуации Федя? Он утонул!!!
Света еще и еще раз набирала номер мобильного телефона Глеба и уже с раздражением слушала однообразное:
– Ваш абонент временно недоступен. Пожалуйста, перезвоните позже.
Воскресное утро в загородном доме Чалых началось не так, как обычно. По традиции все обитатели дома вели себя чинно, предупредительно, размеренно, словом, все согласно «протоколу». Но только не сегодня.
Сергей сосредоточенно смотрел в зеркало, стараясь завязать галстук идеально ровным узлом, когда в комнату вошла его мама – Раиса Никитична:
– Сережа, я надеюсь, что, несмотря на торжественность момента, ты не забыл позавтракать?
– Ну что ты, мамочка, конечно не забыл.
– Извини, но в последнее время, ты, как мне кажется, стал изменять своим привычкам. А для человека твоей профессии – это недопустимо!
– Во-первых, на службе это никак не отражается, а во-вторых, я уже давно вырос, мама! – Сергей раздраженно затянул галстук. – Я вправе строить свою жизнь так, как считаю нужным! Вправе сам выбирать друзей и вправе жениться на ком хочу!
– Мне смешон твой «бунт на корабле»!
– Двадцать лет я люблю одну и ту же женщину! Так почему, когда она ответила мне тем же, я не могу на ней жениться?! – возмутился Сергей.
– Милый мой, – недовольно покачала головой Раиса Никитична, – ты прямой потомок знатного рода Чалых и должен чтить традиции пяти поколений дипломатов. Долг и честь – девиз твоих предков! Осмелюсь напомнить, что твой долг – служить отечеству, а честь, дорогой мой, нужно беречь! Я не имею ничего против этой женщины, но о какой чести может идти речь, если она – жена твоего друга?
– Они давно не живут вместе. Развод – это формальность!
– Сережа, как вы будете жить? Ведь у них общий ребенок! Глеб захочет с ним видеться. Он будет вмешиваться в процесс воспитания. Начнутся дрязги! В такой ситуации ты будешь иметь бледный вид!
– Мы все – интеллигентные и воспитанные люди! Мы найдем компромисс!
– Вот ты и произнес это сакраментальное слово – «компромисс»! До сих пор ты жил честно и открыто, как все мужчины в нашем роду, а теперь ты вступаешь на неведомую и ненадежную тропу компромиссов. В конце концов, тебе придется пойти на сделку с собственной совестью!
– Мамочка! Ну что ты делаешь? – Сергей умоляюще смотрел на мать. – Зачем ты омрачаешь действительно праздничный для меня день?
Сердце «железной леди» дрогнуло, и глаза ее увлажнились:
– Я не враг тебе! Просто хочу, чтобы все было правильно. – Она взяла голову сына в ладони, окинула любящим взглядом и поцеловала в лоб.
«Как Мадонна, – подумала Раиса Никитична, – поцеловав сына в чело, отдала человечеству».
– Я еду за Наташей, – улыбнулся Сергей. – К обеду мы будем!
Когда машина Сергея выехала за ворота, Раиса Никитична неторопливо подошла к телефону и набрала номер:
– Доброе утро, Николай Николаевич! Ради бога простите, что беспокою в воскресенье, но мне необходима ваша помощь!
Светлана позвонила Глебу скорее по привычке – не ожидая ответа, но в трубке послышалось:
– Говорите!
– Любимый! – воскликнула девушка. – Куда ты пропал? Я же волнуюсь! Где ты?
– Я в ж… в норе, милая, прелестная балеринка!
– В какой норе? О чем ты?
– В той норе, в которой мне самое место… Можно было бы выразиться и покрепче!
– Глеб!
– Успокойся, родная. Я дома!
– Почему ты прячешься от меня? Я сделала что-то не так?
– Все так! Ты ни в чем не виновата, все дело во мне!
– Давай встретимся, поговорим… Я помогу тебе!
– Мы обязательно встретимся! Я перезвоню попозже. Пока.
Глеб нажал на кнопку отбоя и отложил телефон. Его взгляд рассеянно скользнул по страницам раскрытой книги, лежащей перед ним. Как в замедленной съемке его рука закрыла фолиант и потянулась к бутылке с коньяком. На обложке книги роскошным тиснением было выведено:
Лев Толстой. «Живой труп».
Вновь возник утопленник и исчез.
Николай Николаевич входил в ворота дома Чалых уже через 15 минут после звонка. Раиса Никитична встретила его на крыльце, с выражением «смиренной печали». Николай Николаевич с достоинством поднялся по ступенькам. В его облике все еще сквозило то положение, которое он занимал в прошлом, – 5 лет он проработал министром иностранных дел.
«Железная леди» изящным жестом протянула гостю руку:
– Николай Николаевич, вы по-прежнему образец для подражания – так быстро приехали!
– Ваш призыв для меня закон! – ответил гость, галантно коснувшись губами протянутой руки. И, как искусствовед, окинув взглядом стройную фигуру Раисы Никитичны, добавил:
– Время не властно над вами!
Женщина одарила гостя царственной улыбкой:
– Благодарю. Вы очень любезны.
Николай Николаевич выдержал приличествующую в таких случаях паузу и вежливо осведомился:
– Чем могу быть вам полезен, дорогая?
– Ах, Николай! – от волнения Раиса Никитична забыла про отчество. – Я потревожила вас, так как после кончины Дмитрия никого ближе у нас нет! Для Сережи – вы практически отец!
– Что случилось?
– Я в отчаянии…
Сергей с огромным букетом темно-красных роз вошел в квартиру Рязановых. Все семейство, кроме Наташи, высыпало ему навстречу. Сергей, скромно улыбаясь, поздоровался с присутствующими:
– Добрый день, Мария Николаевна, Сашенька, Миша!
Мишаня восторженно бросился к Сергею, но на полпути, вспомнив что-то, остановился, сложил руки по швам и поклоном головы поприветствовал гостя. Сергей ответил тем же.
– Молодец, Миша! Запомнил все, чему я тебя учил! – похвалил он мальчика. – Именно так приветствуют друг друга дипломаты. Кстати, у настоящих дипломатов случаются дни, когда их награждают за хорошую службу! Сегодня тебе, Михаил, полагается награда – высший орден детской дипломатической службы: медаль из чистого шоколада! Ура!
Михаил достойно принял «награду» и только потом дал волю чувствам, крепко обняв Сергея за колени – выше достать не мог.
За этой сценой с умилением наблюдала Мария Николаевна и, с плохо скрываемой неприязнью, Саша.
Сергей поцеловал Мишу в стриженую макушку там, где топорщился забавный вихор, и, обернувшись к Марии Николаевне, спросил:
– А Наташа еще не готова?
– Конечно, готова! Сейчас она выйдет! На-та-ша!
В комнату вошла Наташа. Она была невероятно хороша: с новой прической, легким макияжем, в подчеркивающем фигуру изумрудном платье. Сергей в немом восторге уставился на любимую женщину.
– Здравствуй, Сережа! – улыбнулась Наташа, довольная произведенным эффектом.
– Здравствуй! – промямлил Сергей, чувствуя себя неопытным школьником. – Ты потрясающе выглядишь!
– Спасибо… Ну что, мы идем?
– Конечно! – спохватился Сергей, – нас уже ждут!
Наташа нерешительно взглянула на мать, как бы спрашивая разрешения. Мария Николаевна, с трудом сдерживая слезы, кивнула:
– Помогай вам Бог!
Раиса Никитична с грустью смотрела на Николая Николаевича:
– Я думаю – это неотвратимо! Он весь в отца: молчит и делает!
– Я могу с ним поговорить, найти аргументы.
– Нет, это не поможет! Я прошу вас о другом: спасите Сереженькину репутацию! Муж этой женщины – Глеб, друг Сергея. С младых ногтей они знают друг друга – учились в одной школе. Мне не интересно, что там между ней и Глебом произошло, но они до сих пор в браке! Нужен быстрый и мирный развод с неукоснительным выполнением определенных условий. Например: ребенок! Я всегда мечтала о внуках… о своих, конечно, но меня можно не принимать в расчет. Отец у ребенка должен быть один! Отец, который будет для мальчика примером и сможет указать ему дорогу в жизни! Вы меня понимаете? Я боюсь, что дитя невольно может стать предметом шантажа!
– Шантажа? Со стороны кого?
– Глеба, конечно! Правда, он всегда производил впечатление интеллигентного и разумного человека, но обстоятельства… кажется, он выпивает!
Раиса Никитична нервно обхватила себя руками:
– Ах, Николай Николаевич, дорогой, я так боюсь скандалов, которые повредят Сереже. Он достиг хорошего положения, но оно так шатко в наше время. Вы согласны?
– Да, карьера – женщина легкоранимая! – согласился бывший министр. – Но не тревожьтесь, дорогая, за время службы в нашем департаменте я привык разруливать самые критические ситуации! Для начала я возьму на себя наиболее ответственный сегмент проблемы – Глеба! Я найду аргументы, дабы склонить его к миру! Поверьте, все будет хорошо!
– Я перед вами в неоплатном долгу!
Сергей вел автомобиль на небольшой скорости намеренно: оттягивая момент очень важной для него встречи. В его голове роились мысли одна тревожнее другой: как мама примет Наташу? Хватит ли Наташе такта и деликатности, чтобы благосклонно снести мамины «странности»? Что должен сделать он, если две самые дорогие в его жизни женщины примут друг дружку в штыки?
Наташа тоже нервничала: ради того, чтобы начать жизнь с белого листа, она готова была на многое, но если мать Сергея позволит себе унизить ее, то…
Они подъехали к воротам. Наташа инстинктивно взяла Сергея за руку, ища поддержки. Сергей нежно пожал ее руку и спокойным, уверенным тоном сказал:
– Все будет хорошо! Мы же вместе!
Они вошли в дом. Раиса Никитична вышла им навстречу, ни на секунду не забывая о величественной осанке, при этом на ее губах застыла радушная улыбка – все по правилам дипломатического этикета. «Железная леди» пристально и, как показалось Наташе, излишне долго рассматривала пассию своего сына и, кажется, осталась довольна.
– Добро пожаловать! – проворковала Раиса Никитична.
– Знакомьтесь, – поспешно затараторил Сергей. – Мама, это – Наташа. Наташенька, это моя мама, Раиса Никитична.
Наташе захотелось сделать книксен, но она вовремя спохватилась:
– Очень приятно.
– Мне тоже очень приятно наконец познакомиться с женщиной, к которой неравнодушен мой сын.
– Даже очень неравнодушен! – встрял Сергей.
Раиса Никитична едва заметно вздохнула:
– Что ж, соловья баснями не кормят. Прошу к столу!
Глеб, одетый в мятый, не первой свежести плащ, из-за угла дома наблюдал, как Мишаня, удерживаемый за одну руку Марией Николаевной, пытается запустить в плавание по глубокой луже бумажный кораблик. На заросшем трехдневной щетиной, одутловатом лице Глеба появилась счастливая улыбка: а сынок-то – подрос!
Прошло немало времени, прежде чем Глеб решился выйти из «укрытия». Он медленно приблизился к членам своего семейства:
– Здравствуйте, Мария Николаевна. Привет, сынок. Как ты?
Миша поднял глаза, и его детское личико засветилось искренней радостью. Мальчик хотел было ринуться к отцу, но бабушка стальной хваткой вцепилась в ручонку внука и Мишаня даже не смог сдвинуться с места.
– Зачем вы пришли? – со злостью спросила Мария Николаевна.
– Я к сыну пришел! – с вызовом ответил Глеб.
– К сыну нужно не приходить! С сыном нужно жить! Вернее, нужно было!
– Вы правы! Я, может быть, плохой отец, но… отец! И не вам решать, когда нам видеться! Простите!
– Вы только посмотрите на себя! – брезгливо поморщилась Мария Николаевна. – На кого вы похожи?! Разве такой отец нужен Мишеньке?
Глеб моментально сник.
Мария Николаевна воспользовалась его замешательством и, круто развернувшись, направилась к дому, волоча за собой упирающегося и плачущего внука. Только возле подъезда она вдруг обернулась и злобно крикнула:
– Нужно держать обещания! Оставьте нас в покое!
Глеб остался стоять возле лужи, до хруста сжимая в руках игрушечную машинку, купленную для сына.
Сергей понимал, что светские, ни о чем, разговоры за столом – это пролог. Главное впереди! Сославшись на неотложный звонок, он оставил женщин прибирать со стола. В наступившей тишине был слышен лишь звон собираемой посуды. Наташа очень старалась и все делала безупречно. Наконец Раиса Никитична нарушила молчание:
– Наташа, мы с вами мамы! Вы поймете мое беспокойство.
Наташа почувствовала, как сердце ее подпрыгнуло и ухнуло вниз.
– Вы мне нравитесь, – продолжила Раиса Никитична, – и если бы вы с Сережей просто встречались – все было бы нормально. Но он собирается на вас жениться… А насколько мне известно – вы несвободны.
– Я жду развода!
– Я понимаю. Но дело не только в этом. Я – жена и мать дипломатов, мне сложно высказываться прямо, тем не менее скажу: Сергей – человек ответственный, и, учитывая его профессию, не имеет права на ошибку. Понимаете ли вы это, Наташа?
– Да, конечно, я все понимаю, Раиса Никитична…
– Мне кажется – не все! Как быть с Глебом? Ведь они с Сережей друзья! На кон поставлены вечные категории: долг, честь, мужская дружба!.. А как вы намерены поступить с ребенком?
– В каком смысле?
– В смысле отцовства! Кто будет считаться отцом?
– Я… не знаю, – растерялась Наташа. – Я об этом не думала…
В комнату вошел Сергей и мгновенно оценил ситуацию:
– Я вижу стороны обменялись верительными грамотами! Для первого раза, пожалуй, достаточно! Наташенька, нам пора!
В машине Сергей сперва протер очки, затем вставил ключ зажигания и только после этого повернулся к взволнованной и бледной Наташе:
– Любимая, все хорошо! Ты понравилась моей маме – поверь! – он нежно погладил Наташу по щеке. – Она внутренне согласна, но ей трудно: мешает полувековое воспитание в режиме душевных воздержаний. Моя мама – продукт своей эпохи, и в этом весь секрет! Успокойся! Все отлично. Я люблю тебя.
Николай Николаевич был профессионалом высшего пилотажа: за несколько дней, пользуясь старыми связями, он собрал весьма внушительное досье на Глеба Рязанова. Память у бывшего министра была отменная: один раз прочитав сведения, он запомнил все, включая даты! Немного поразмыслив, Николай Николаевич решил, что готов к первому раунду переговоров. Хотя профессиональное чутье подсказывало ему, что таких раундов может быть много.
Глеба разбудил звонок в дверь. Он не сразу понял, чего хотят от него две дородные тетки с кучей бумажек в руках.
– Мы – агитаторы! – громко стрекотали женщины. – Приглашаем вас на выборы!
– А что надо выбирать?
– Это вы так шутите, в честь праздника?
– Праздника?!
– Мужчина, что с вами? Сегодня же 8 Марта!
– А-а-а!
– Поздравлений от вас мы, конечно, не дождемся, так хоть не забудьте двадцать третьего прийти на избирательный участок и исполнить свой долг! – обиженно крикнула одна из теток.
Глеб просто захлопнул дверь:
– Господи! И тут долг!
Он пошел на кухню, поставил чайник на плиту, взял телефон и набрал номер Светланы:
– Любимая, прости меня! Я совсем забыл – голова садовая! С праздником!
– Спасибо, любимый!
– Я всегда в этот день чувствую себя по-дурацки: не знаю, что говорить, что дарить.
– Ничего не надо, глупенький! – звонко рассмеялась балеринка. – Ты позвонил – и это главное! Я очень хочу тебя видеть!
– Я тоже хочу увидеться. Сейчас немного оклемаюсь, соберу мысли в кучку, и мы что-нибудь придумаем. Я перезвоню через час. До встречи.
Глеб положил трубку и задумался. Как ни странно, но при всей безграничной любви к Светлане он не чувствовал себя счастливым. От этой мысли сердце Глеба сжалось и болезненно заныло. Он огляделся по сторонам в поисках предмета, от которого можно было бы оттолкнуться и начать новый день – еще один день без смысла и желаний.
В дверь опять позвонили.
– Да что же это такое? – простонал Глеб.
За дверью стоял седовласый дяденька лет семидесяти. Одет он был в элегантный, отлично сшитый костюм-тройку синего цвета и начищенные до зеркального блеска туфли. В жилетном кармане поблескивала цепочка старинных часов.
– Позвольте представиться, – сказал дяденька, – Николай Николаевич.
– Вы ко мне? – вежливо спросил Глеб, хотя был абсолютно уверен, что дяденька ошибся дверью, а может быть, эпохой.
– К вам, молодой человек. Позволите войти?
– Да, пожалуйста! – Глеб посторонился, пропуская необычного гостя.
Они прошли в комнату.
– Присаживайтесь! – великодушно предложил хозяин.
Николай Николаевич осмотрелся и понял, что присаживаться, собственно говоря, некуда: в комнате вообще не было мебели, кроме колченогого стола, старой, на ладан дышащей кровати и туалетной тумбочки.
– Я, собственно, не надолго, – дипломатично вышел из ситуации Николай Николаевич.
– А я, собственно, даже не знаю, кто вы…
– Тем не менее мы с вами встречались.
– Да? – удивленно приподнял бровь Глеб. – Это что называется знакомы на пятьдесят процентов. Вы меня знаете, а я вас – нет. Чем обязан?
– Видите ли, – мягко начал ас дипломатии, – я представляю интересы близких мне людей – семьи Чалых. Вопрос настолько деликатен, что, даже находясь с вами в давнишних дружеских отношениях, ни Раиса Никитична, ни Сергей Дмитриевич не смогли бы обсуждать с вами его условия.
– Прошу вас, оставьте свою дипломатическую вязь, выражайтесь яснее – условия чего?!
– Вашего развода с женой.
– Вот это здорово! А какое отношение к моему разводу имеет Раиса Никитична? Ах, да! Сергей и Наташа… Но я не вижу проблемы. Я давно пообещал, что дам жене полную свободу! Я просто беспокоился по поводу ее и Мишенькиного благополучия.
– Весьма похвально, – улыбнулся Николай Николаевич, – но теперь вам не стоит тревожиться. Сергей и Наталья решили пожениться.
Глеб невесело усмехнулся:
– У меня всегда было ощущение, что я помешал их счастью еще тогда, много лет назад. Но… в чем же деликатность вопроса?
– Дело в некоторых условиях, которые вы должны выполнить.
– Должен?! Вот как! И что за условия?
– Первое – даже не условие, а само собой разумеющееся: никаких имущественных претензий!
– Кого к кому?
– Вы не должны претендовать на часть квартиры семьи Рязановых! Это не по-мужски!
– А вмешиваться в чужую жизнь – по-мужски? – вспылил Глеб. Николай Николаевич примирительно поднял руку:
– Не кипятитесь, молодой человек. Я еще не все сказал. Во-вторых, ребенок останется с матерью, и вы не должны контактировать с семьей после развода! Так будет лучше для всех.
– И для моего сына?!
– Но вы ведь не враг себе и ему! Представляете, что будет с мальчиком, если каждый день ему придется сравнивать вас с Сергеем Дмитриевичем. Перевес будет не в вашу пользу!
– Что?! – Глеб задохнулся от обиды. Слова «толпились» во рту, наскакивая друг на друга, не давая сказать что-либо внятное.
Наконец он глубоко вздохнул и выпалил:
– То есть, выражаясь привычным для вас языком, вы ставите мне ультиматум?
– Пожалуй, – спокойно ответил бывший министр.
– И каков же срок исполнения?
Николай Николаевич, ожидавший шумных объяснений и даже истерик, был приятно удивлен мирным исходом:
– Срок? В разумных пределах: неделя, две.
– Хорошо! Прощайте!
– Мое почтение, – Николай Николаевич вежливо кивнул и удалился с таким видом, как будто за его уходом наблюдали особы королевской крови.
Как только захлопнулась входная дверь, Глеб бросился к тумбочке, извлек из ящика книгу с красивым тиснением и открыл ее там, где была закладка. Он внимательно прочитал несколько строк и тихо пробормотал:
– Это невозможно!!!
Света и Глеб стояли у стойки бара. Глеб уже был прилично пьян и глаза его лихорадочно блестели:
– Понимаешь, Штейн принес мне эту книгу! Я начал читать – сперва просто так. Потом медленно и осторожно, как сапер. Ты не поверишь: каждая страница, каждая сцена, каждое слово поражали меня в самое сердце. Все, что там написано, – это о моей жизни! Откуда человек, который жил за сто лет до меня, знал все обо мне сегодняшнем?
Глеб одним глотком осушил стакан, поморщился и снова заговорил:
– Я заставил себя остановиться на том событии, которое произошло со мной несколько дней назад и было описано в книге. Я боялся читать дальше – вдруг загляну в собственное будущее!.. Но сегодня меня буквально добил визит этого Николая Николаевича. Когда он ушел, я бросился к книге и что же? Там все это есть! Чуть по-другому, по-тогдашнему, но по сути – точь-в-точь! Я человек здравомыслящий! В мистику не верю! Но я растерян!
– Любимый, – Светлана обеспокоенно взяла Глеба за руку, – прошу тебя, не примеряй на себя чужую жизнь! Не читай больше эту дурацкую книгу!
– Дело не в этом, – покачал головой Глеб. – Я думаю, если то, что написал Толстой, актуально через сто лет, значит, это типично, а типичное – неизбежно! Оно предначертано кем-то, когда-то! Вот и все! Может, эта книга – своеобразная «мужская библия» и ей нужно безропотно следовать?!
Светлана отпустила руку Глеба и обиженно насупилась:
– Безропотно? А обо мне ты подумал?
– Подумал! Разве тебе хорошо будет со мной мучиться?
– Мучиться?! Да я жить без тебя не могу, не спрашивай почему – не знаю! Вроде все против, а я не могу!
– Какая со мной жизнь?
– Ты – эгоист!
– Нет. Я хочу сделать так, чтобы всем было лучше.
– Нет, нет! – от волнения щеки Светланы порозовели. – Ты хочешь сделать лучше для себя, а что будет с остальными тебя не волнует!
– Да как ты не понимаешь, что моя жизнь – пустота! Я пропал! Я ни на что не гожусь!
– Я от тебя не отступлюсь! – в глазах девушки сверкнуло упрямство. – Я тебя спасу! Тебе нужно бросить пить!
– Милая, милая балеринка! – грустно улыбнулся Глеб. – Я ведь что ни делаю – всегда чувствую, что это неправильно! И мне стыдно! Я сейчас говорю с тобой и мне стыдно. Стыдно руководить фирмой, к которой не лежит душа, стыдно было врать жене, теще и другим близким и не очень, людям… Я только, когда выпиваю, не чувствую стыда!
Несмотря на протесты Светланы, Глеб наполнил стакан и выпил.
– Ха! А знаешь, девочка, ведь и этот наш с тобой разговор там есть!
– Где?
– В этой чертовой книге!
Глеб почти кричал в телефонную трубку:
– Инесса, это Рязанов! Где Вячеслав Борисович? До сих пор нет? Когда появится, пусть мне перезвонит – это срочно!
Глеб швырнул трубку:
– Черт, когда надо мне – его нигде нет. А вот когда ему…
В углу комнаты молча сидел Штейн с книгой в руках. Глеб как подкошенный рухнул на кровать и сердито сказал:
– Я обещал этому борову – Николаю Николаевичу не тянуть. Уже прошла неделя. Вот-вот вернется хозяин квартиры. А я не готов!
– А я вот подготовился основательно! – ухмыльнулся Штейн, перелистывая книгу. – Вот послушай. «Мы не убиваем себя, но можем себя убить. Это чудодейственное средство. Не будь под рукой этого кислородного баллона, мы бы задыхались, не могли бы жить. Когда смерть рядом, то становится возможной жизнь, ибо именно смерть дает нам воздух, простор, радостную легкость, движение – она и есть возможность!» Что скажешь?
– Красиво! Но знаешь, я всю жизнь без зазрения совести «вешал лапшу на уши», а сейчас, когда нужно сделать это во благо всех, я не могу! Мне тяжко!
Зазвонил телефон.
Глеб схватил трубку.
– Слава, ты?!
– Глеб Валериевич, это Марина! – послышался из трубки смутно знакомый голос.
– Какая Марина?
– Марина Яровая, бухгалтер.
– Да, я слушаю!
– Глеб Валериевич, кредитные деньги поступили. Я их перечислила по вашим платежкам…
– Подождите, Марина! – завопил Глеб. – Какие платежки? Где Чередниченко?!
– Я не знаю, его второй день никто не видел! Что делать с контрактами? Если мы не поменяем спецификации, то они нам ничего не поставят!.. Глеб Валериевич, вы меня слышите?
– Слышу…
– Так что вы скажете?
– Найдите Чередниченко, и пусть он мне позвонит! Все!
Штейн внимательно наблюдал за другом:
– Что-то серьезное?
– Пока не знаю!
Наплыв. Утопленник.
Наташа и Сергей лежали в постели, глядя друг на друга.
– Когда в новогоднюю ночь я тебя позвала, я уже знала, что у нас все получится, – сказала Наташа, вычерчивая пальчиком на обнаженной груди Сергея замысловатые фигуры.
– А я ничего не понял! – признался Сергей. – Когда ты дала мне письмо для Глеба, у меня сердце оборвалось.
Наташа нежно поцеловала его в шею:
– А я тогда очень хотела, чтобы ты вернулся один…
– Господи. А я думал, что не справился, и ты теперь будешь меня ненавидеть.
– А я все эти годы мучилась тем, что любила двоих. Я не понимала, как такое возможно, и это страшно меня пугало…
– А я убедил себя, что любовь к жене друга – это недостойно и нужно заставить себя…
– А я знала, что это еще не все, – прервала его Наташа, – знала, что будет продолжение!
Они прильнули друг к другу.
Глеб хлебнул коньяка прямо из бутылки, поспешно натянул куртку и взялся за ручку входной двери. Дверь открылась сама, и от неожиданности Глеб отшатнулся. На пороге стояла Саша.
Рязанов мученически закатил глаза:
– Только не это!
– Здравствуй, Глеб! – в голосе Саши чувствовалась уверенность. – Можно войти?
– Сашенька прости, но я спешу!
– Я ненадолго, – девушка решительно шагнула в квартиру, и Глебу пришлось смириться.
Саша прошла в комнату, села на краешек кровати:
– Глеб, я пришла просить тебя вернуться домой.
Рязанов нахмурился:
– Это невозможно! И ты на моем месте поступила бы точно так же.
– Как?
– Ты не стала бы мешать чужому счастью.
– Мешать? Да Наташа жить без тебя не может!
– Может! И будет счастлива. Гораздо счастливей, чем со мной.
– Глупости!
– Это тебе так кажется!
– Если бы я была на ее месте…
– Сашенька, Сашуля, – сказал Глеб, – давай прекратим этот разговор!
– Неужели все так и закончится?!
– Да. Так будет правильно.
– А как же Миша?
– Бабушка что-нибудь для него придумает. Рязановы всегда знают, что сказать!
– Но это нечестно… – Саша неожиданно расплакалась.
– Сашенька, – растерялся Глеб, – не нужно плакать. Все утрясется! Да, я Наташин муж, отец ее ребенка, но я – лишний! Постой, не говори ничего! Ты думаешь, я ревную? Ничегошеньки! Не имею права, не имею повода. Сергей – мой друг, но он любит ее, а она любит его!
– Нет, не любит! – сквозь слезы пробурчала девушка.
– Любит, и полюбит еще сильнее, когда препятствие будет устранено.
– Странно! Так и мама говорит!
– Вот видишь, она мудрая женщина. Все будет хорошо! Поверь! А сейчас, извини, но я, правда, очень спешу! Прощай!
Глеб и Штейн стояли у парапета набережной. Пили из пластиковых стаканчиков, курили. Вдруг Глеб достал из-за пояса брюк книгу:
– Я возвращаю тебе Толстого, друг. Я не дочитал до конца. Хочу остановиться.
Штейн удивленно вскинул брови, и Глеб продолжил:
– Ты все знаешь. Я не сбегаю. Просто мне кажется, что принимать эти условия развода, даже такой, как я, – не должен! Собственноручно отказаться от сына – это уж слишком! Я не буду ставить точку! Я поставлю многоточие! Правильно?!
Штейн одобрительно улыбнулся и процитировал:
«Стойкие люди учат, что не должно сетовать на жизнь: дверь тюрьмы всегда открыта! Ты принял решение! С этого момента – ты неуязвим!» Неглупый человек сказал – верно! Да здравствуют самоубийцы!!!
У самой кромки льда, где вода пузырилась и трепетала на мартовском ветру, лежала куртка Глеба, из кармана которой выглядывали документы.
В гостиной Рязановых было тихо. Тихо настолько, что тиканье часов казалось боем курантов. Наташа выглядела, как провинившаяся школьница. Мария Николаевна, поджав губы, смотрела в окно. Саша в ужасе кусала ногти и таращилась на мужчину, стоявшего в центре комнаты.
– Куртка и документы – это все! – деловито сообщил мужчина. – Когда в последний раз вы его видели?
– Давно, – ответила за всех Мария Николаевна.
Саша не сдержалась и громко всхлипнула.
– Может, он позвонит или сообщит о себе, – предположил мужчина. – Если хотите, будем подавать в розыск.
– Делайте, как положено! – глухо сказала Наташа.
Наплыв. Утопленник на берегу.
Наташа, Сергей и следователь шли по длинному коридору морга. Сергей говорил шепотом, чтобы не слышала Наташа:
– Я прошу вас… Вы должны быть деликатным… Она не совсем здорова…
Все трое вошли в «мертвецкую». Подошли к столу. Следователь привычным жестом откинул простыню.
Наташа покачнулась. Сергей подхватил ее, и она обмякла в его объятиях.
– Вы его узнаете? Это он? – спокойно спросил следователь.
Наташа сделала попытку взглянуть на останки, но ее замутило, и она стала оседать.
– Он! Он! – почти выкрикнул Сергей, страстно желая, чтобы эта пытка, наконец, закончилась. – Я же вас просил!
Следователь прикрыл труп простыней и что-то записал в своей папке…
Усадив Наташу в машину, Сергей тихо и очень заботливо прошептал:
– В твоем положении, любимая, не надо было сюда ходить. Хотя, конечно, это был наш последний долг перед ним!
Машина тронулась в «светлое будущее».
Шлепая по лужам, под колючим, моросящим дождем, участковый Мельниченко нехотя обходил свой участок. Дежурство, да еще в непогоду, всегда портило ему настроение, и участковый был зол, как черт. Необходимо было срочно восстановить расположение духа. Для этого как нельзя лучше подходила «Катакомба» – длинная, темная забегаловка, расположенная на вверенной Мельниченко территории. Тут он чувствовал себя, как барин в родовом имении. Все, начиная от охранников и заканчивая директором, готовы были услужить «отцу родному» Мельниченко.
С суровым выражением лица участковый проследовал через длинную кишку коридора «Катакомбы» в самый дальний угол, где его ждал столик, облюбованный давно и, видимо, навсегда.
Официант проворно смахнул со стола крошки и шепотом спросил:
– Как всегда?
– Да нет, родимый! – осклабился Мельниченко. – Сегодня, как-никак, праздник, уже не официальный, правда, но праздник.
– Понял! – услужливо улыбнулся официант. – Постараюсь!
– Да, уж постарайся!
Пока официант суетился, участковый лениво рассматривал посетителей: иногда попадались интересные экземпляры. За соседним столиком сидело двое мужчин: они о чем-то громко спорили – видать, крепко выпили.
Мельниченко невольно прислушался: мужчина, что сидел к нему лицом, в чем-то упрекал собеседника, но тот все твердил:
– Нет, нет, нет! Все было не так!
Потом они перешли на шепот, и участковый уже не смог ничего разобрать.
Появился официант и стал ловко расставлять тарелки с закусками.
Мельниченко, кивнув на мужчин, спросил:
– Это кто там зависает? Постой! Того, что ко мне лицом, я, кажется, знаю – это придурковатый «астроном»? Правильно?
– Совершенно верно! – подтвердил официант. – Но ведет он себя всегда тихо.
– Угу. А второй кто? Что-то я его не припомню…
– Этот бывает редко. Всегда сидит один. Пьет исключительно коньяк и закусывает шпротами. У нас их сроду не было, сто лет никто не заказывал, пришлось бежать в магазин.
– А чего он в шинели? Военный, что ль?
– Да, вроде, нет! Просто носит шинель. Сейчас не поймешь – кто есть кто! Тем более в нашем заведении, – официант заискивающе хихикнул. – Вы же знаете наш «контингент».
– Ладно! С праздничком! – Мельниченко глотнул обжигающе холодной водки и смачно хрустнул соленым огурчиком.
А за соседним столиком разговор снова перешел на повышенные тона.
– Еще раз объясняю, – горячился мужик в шинели, – все было не так! Никто меня не вынуждал! Я сам все решил и сам все сделал! Это принципиально!
В говорившем человеке с трудом можно было узнать Глеба Рязанова. Он сильно похудел. Давно не мытые, длинные волосы падали на плечи, но, как ни странно, новый облик его не портил. Скорее, наоборот – казалось, Глеб сбросил десяток лет, а его темные глаза лучились не присущим им ранее светом.
– Вы должны понять, – убеждал Глеб собеседника, – когда я это сделал – все изменилось! Наконец-то умер всем ненавистный и никому не нужный Глеб Рязанов и появился некто новый… пока без имени и фамилии, но – новый! Он не знает, что будет дальше, он прячется ото всех, он боится выходить на свет, но… он свободен! Он принадлежит самому себе и он, наконец, никому ничего не должен!
– Я понимаю, но…
– Никаких «но»! Вы думаете, мне сразу стало легко? Не тут-то было! После «самоубийства» мучила совесть: имел ли я право так поступать с близкими? Я даже хотел «воскреснуть»! Но… стоило мне представить все унижения и стыд, через которые придется пройти, как я все глубже и глубже погружался в холодную воду забвения, где и надлежит быть утопленнику! Это сродни тому, что чувствуют идущие в ледяную купель во время крещения, надеясь выйти из нее новыми людьми!
Глеб налил в захватанный бокал коньяка и выпил.
Мельниченко уже давно, затаив дыхание, слушал этот разговор и сейчас поймал себя на том, что налил и выпил одновременно с говорящим.
Астроном качал головой и восторженно смотрел на Глеба:
– Знаете, я сделаю вам гороскоп! – предложил он. – Мы заглянем в ваше будущее!
– Не надо! Прошу вас, не надо! – замахал руками Глеб. – Я не хочу ничего знать!
– Ну, хорошо! – слегка обиделся Астроном и, чтобы сменить тему, спросил: – А, что ваши близкие, они вас искали?
– Все было, как в бразильском сериале: они нашли «мое» тело!
– Как это?!
– Не знаю. Подробностей я не знаю. Думаю – всех просто устроила смерть Глеба Рязанова. Моя жена стала супругой преуспевающего дипломата. Мой сын – продолжателем славных дипломатических традиций и даже моя теща снова обрела солидный статус!
– Вы говорите – это устроило всех? И ту девушку? Ну… балерину!
– О! Эта рана кровоточит до сих пор! Сколько раз я хотел прийти к ней, все объяснить! Но я был бы последним подлецом, если бы испортил ее молодую жизнь!
Они еще выпили. Взгляд Глеба затуманился и стал мечтательным:
– Если бы вы видели, как она танцует! – с восхищением и горечью произнес он. – Иногда, по вечерам, я прохожу мимо театра. Там, с тыльной стороны, есть окна репетиционного зала. Пару раз мне удалось ее увидеть.
Глеб замолчал, погрузившись в сладкие воспоминания.
Мельниченко как милиционер почувствовал непреодолимое желание задать вопрос, но Астроном его опередил:
– А на что же вы живете?
– Ха! – Глеб хитро прищурился. – Все-таки есть один человек, который знает все! Но это военная тайна!
Участковый Мельниченко был человеком смекалистым.
«Этот парень, – промелькнуло в его голове, – курица, способная нести золотые яйца!»
Участковый встал и очень спокойно, чтобы не вспугнуть жертву, подошел к соседнему столику. Глеб и Астроном смолкли.
– Вы меня не бойтесь, – улыбнулся Мельниченко, демонстрируя пожелтевшие от курева зубы. – Я по-хорошему!
Он придвинул стул и по-приятельски подсел к чужому столу. Глеб и его собеседник настороженно наблюдали за незваным гостем.
– Я случайно слышал ваш разговор, – не стал ходить вокруг да около Мельниченко, – тут может получиться интересная комбинация. Вы вроде бы утопшим прикидываетесь? Я правильно понял?
– А что, собственно, вам нужно? – спросил Астроном.
– Я не с тобой говорю, алкаш! – рявкнул Мельниченко и, повернувшись к Глебу, менее грозным тоном добавил:
– Так я прав?
– Ну и что из этого? – нахмурился лжеутопленник.
– А жена ваша с вами в разводе? – не унимался Мельниченко.
– Да какое это имеет значение?! – разозлился Глеб.
– Ну, если вы с ней не развелись, а она выскочила за другого, то можно ее и к суду привлечь. Смекаете, о чем я толкую?
– Нет!
– Поясню. Нынешний муж супружницы вашей – дипломат, если не ошибаюсь? Наверняка человек не бедный! Как думаете, много он заплатит за то, чтобы вы, извиняюсь за каламбур, не всплывали?
Глеб хлебнул из бокала и свирепо посмотрел на сидящего напротив милиционера.
Участковый запустил руку в коробку шпрот, подцепил рыбешку и отправил ее в рот.
– Если выяснится, что вы не утопли, у жены вашей и ее дипломата будут большие неприятности, – сказал он, слизывая масло с пальцев. – Я, между прочим, юрист и законы хорошо знаю!
В этот момент в дальнем углу «Катакомбы» раздался истеричный женский вопль и звон бьющегося стекла. Руководствуясь чувством долга, Мельниченко метнулся в сторону «инцидента». Как он и предполагал, происшествие оказалось пустяшным: банальная драка по пьяни. Когда участковый вернулся к столику, ни Астронома, ни «утопленника» уже не было. Мельниченко почесал бритый подбородок и, загадочно усмехнувшись, пошел к выходу.
Был вечер. Шел легкий снежок. Глеб стоял на улице и ловил ртом снежинки, думая о том, что ему позарез необходимо напиться. Он только что видел в окно репетиционного зала Светлану – такую хрупкую, красивую и до боли любимую. Глеб тяжело вздохнул и пошел вниз по улице. Поворачивая за угол, он практически налетел на участкового Мельниченко. Бульдожьим, тренированным движением милиционер схватил Рязанова за шиворот и энергично встряхнул:
– Чудо в перьях! – зашипел он Глебу в ухо. – Слушай меня внимательно! Мельниченко никогда ничего просто так не говорит. Если я с тобой, гнида, объяснялся как с человеком, то это нужно ценить. Завтра утром встретимся в «Катакомбе» и все обсудим. Вопросы?
Рязанов отрицательно покачал головой. Мельниченко разжал пальцы, и Глеб немедля попытался отойти на безопасное расстояние, но участковый придержал его за плечо. Он по-хозяйски одернул скособочившуюся на Рязанове шинель и даже сделал вид, что сдул с нее пылинку. Затем многозначительно заглянул Глебу в глаза и, наконец, оставил его в покое. Рязанов еще немного постоял, глядя вслед удаляющемуся милиционеру, и желание напиться окрепло в нем до предела.
Глеб даже не собирался идти в «Катакомбу». Он только сожалел о том, что остался в городе – нужно было «исчезнуть» основательно. Побросав в сумку жалкие пожитки, он последний раз окинул взглядом свою берлогу и вышел. Арестовали, вернее, задержали его в этот же день. Он шел по улице в своей неказистой шинели, когда его нагнал милицейский «бобик». Выскочивший из машины молодой сержант очень вежливо попросил предъявить документы. У Глеба их не было…
Наташа и Сергей стояли на верхней галерее Эйфелевой башни и любовались панорамой города. Они уже третий день находились в Париже. Вообще-то Наташа не хотела ехать – все же восьмой месяц беременности, но Сергей и Раиса Никитична настояли: будущего ребенка нужно воспитывать в утробе матери.
В кармане у Сергея зазвонил мобильный:
– Да! Я слушаю!.. Простите, но я за границей… Нет, говорите!..
Наташа с любопытством смотрела на Сергея, пытаясь понять о чем идет речь.
Сергей отвернулся и отошел шагов на десять.
Говорил недолго. Потом подошел к Наташе и тихо сказал:
– Мы возвращаемся!
– Что стряслось? Что-то на роботе?
На мгновение Сергей замялся, но все же ответил:
– Не хотел тебя волновать, но ты все равно скоро узнаешь… Он жив!!!
Штейн нашел каких-то влиятельных знакомых, те подсуетились и ему разрешили короткое свидание с Глебом.
Они сидели напротив друг друга и улыбались.
– Конспираторы хреновы! – хмыкнул Глеб.
– Да уж! – согласился Штейн. – Но я уверен, что тебя скоро отпустят. Ну, без документов. Ну, бомжевал. Так что? Этим сейчас никого не удивишь. Другое дело, что это уже не будет нашей военной тайной!
– Я думаю о них…
– О ком?
– О Наташе и Сергее! Все вернулось на исходную – это скверно!
– Не убивайся! Мы что-нибудь придумаем, дружище!
Сергей сидел за рулем своего автомобиля в глубокой задумчивости.
Он остановился на перекрестке. Светофор уже давно переключился на зеленый, сзади сигналили, а он не двигался. Наконец, опомнившись, он выжал сцепление. В тот же момент на светофоре зажегся красный. Раздался отчаянный визг тормозов!
Вытирая платком кровь, сочащуюся из ссадины на лбу, Сергей вошел в кабинет следователя. За грубо сбитым, деревянным столом, видимо стоявшим здесь с восьмидесятых, сидел широкоплечий мужчина и что-то быстро писал. Он поднял голову, окинул Сергея «рентгеновским» взглядом и спокойно спросил:
– Кто вы?
– Чалый, Сергей Дмитриевич! – представился посетитель.
– Почему голова разбита?
– Попал в аварию. Но это не имеет значения. Вам ведь звонили из МИДа?
– Да. Звонили… А где… – следователь заглянул в бумаги, лежащие на столе, – Наталья Васильевна?
Сергей достал из внутреннего кармана пальто сложенный вдвое листок:
– Вот справка, – сказал он, – Наталья Васильевна на последнем месяце беременности. Если необходимо присутствие адвоката…
– Пока не нужно. Присаживайтесь!
Сергей опустился на стул и только теперь почувствовал, как сильно болит голова. Следователь внимательно изучал посетителя, постукивая шариковой ручкой по столу.
– Сергей Дмитриевич, учитывая вашу должность, предполагаю, что вы уже получили квалифицированную юридическую консультацию?
– Конечно! И сразу хочу заметить, что мои адвокаты легко докажут мою непричастность к делу!
– Ну конечно.
– Что касается моей жены, то…
– Я бы не торопился с выводами!
– Что вы имеете в виду? Это простое стечение обстоятельств! Когда обнаружили труп, нас вызвали для опознания, и Наталья Васильевна, будучи в положении, по вполне объективным причинам приняла тело утопленника за тело Глеба Рязанова!
– Это нам известно!
– Так в чем же дело?
– А в том, – ехидно улыбнулся следователь, – что фирмой «Дженерал» в марте месяце этого года была открыта кредитная линия в «Пром-Бизнес-Банке» на сумму два миллиона долларов США. Деньги были переведены по платежным поручениям, подписанным рукой директора.
– Я не понимаю, какое это имеет отношение к нам?
– Директором фирмы является Глеб Валериевич Рязанов – бывший муж вашей жены. Впрочем, почему бывший?
– И что? – насторожился Сергей.
– А то, что деньги ушли, а товар не пришел. Кредит не возвратный! Понимаете?!
– Не понимаю!
– Напрашивается версия: Глеб Рязанов присвоил, а можно сказать конкретнее – украл деньги и в сговоре со своей женой Рязановой Натальей Васильевной инсценировал самоубийство. Жена опознала в трупе мужа, а он, оказывается, жив. Теперь понимаете?!
В кабинете воцарилась тишина. Сергей нервно барабанил пальцами по краешку стула. Он ожидал настоящей юридической схватки с примитивным следователем и даже был готов, если потребуется, прибегнуть к авторитету своего ведомства, но убийственная нелепость изложенной версии сразила его наповал!
Следователь шумно закрыл папку, давая понять, что разговор окончен:
– Пусть мне позвонит ваш адвокат, – сухо сказал страж закона, – или адвокаты, для надежности.
Штейн орал в трубку телефона-автомата:
– А кто же за него заступится?! Ты же был ему другом! Другом! Он ведь сделал это ради вас! Да, ради ваших с Наташей чувств!.. Ты издеваешься?!. Какие деньги?!. Глеб и деньги!.. Он мог сделать любую глупость, только не украсть! Это же Глеб! Г-л-е-б! Глебушка! Ребята, помогите!!!
На фоне двух МИДовских юристов, одетых в строгие, темные костюмы, следователь и представитель прокуратуры выглядели серо и невыразительно.
Один из адвокатов вынул из кожаной папки лист бумаги и передал его прокурору:
– Это письмо подписано заместителем министра! Мы надеемся на понимание со стороны следствия – речь идет о репутации нашего ответственного работника!
– Хорошо, мы это учтем, – сказал прокурор, близоруко прищурившись на текст письма.
– Наше ведомство также просит принять во внимание положение, в котором находится Наталья Васильевна Рязанова, – продолжил адвокат.
– Я обещаю вам соблюдение всех норм гуманного обращения с подследственными.
– Почему подследственными?
– Извините, оговорился… – прокурор смущенно кашлянул и повернулся к следователю:
– Начнем?
Следователь нажал кнопку вызова:
– Пригласите Рязанову и Чалого!
В кабинет вошли Наташа и Сергей. Наташу усадили в кресло. Сергей присел на стул рядом.
– Наталья Васильевна, – начал следователь, – мы пригласили вас на предварительную беседу с целью получить некоторые разъяснения по делу Глеба Валериевича Рязанова. Вы готовы дать показания по поводу случившегося?
– Да, – тихо произнесла Наташа.
– Хорошо. Было ли вам известно, что ваш муж взял крупный кредит в банке?
– Нет. Мы давно не виделись и даже не общались по телефону.
– От кого вы узнали, что он покончил жизнь самоубийством?
Вмешался адвокат:
– Это не корректно! Наталья Васильевна знала, что Рязанов пропал. Потом в реке была найдена его одежда и, учитывая то обстоятельство, что Глеб Валерьевич не умел плавать, логично было предположить, что он утонул.
– Хорошо, – следователь метнул в адвоката неприязненный взгляд. – Тогда объясните, как двое взрослых людей могли опознать в совершенно обезличенном трупе близкого человека?
Сергей не сдержался:
– Да что же это такое! Вам же человеческим языком объяснили…
Один из адвокатов положил ему руку на плечо и спокойно произнес:
– Мы беседовали с медэкспертами. Они подтвердили, что тело было обезображено до неузнаваемости.
– Вот именно! – согласился следователь, – до не-у-зна-ва-е-мос-ти! А ваши клиенты узнали в нем Глеба Рязанова! Почему?
Прокурор что-то черкнул в блокноте и констатировал:
– Факт опознания не в вашу пользу, господа!
Сергей и адвокаты обеспокоенно переглянулись. Следователь вопросительно посмотрел на прокурора, как бы спрашивая согласия, и наклонился к кнопке вызова:
– Введите Рязанова!
Увидев Глеба, Наташа ойкнула и инстинктивно прижалась к Сергею.
Этот Глеб был мало похож на того мужчину, которого она так любила когда-то. Он тяжело сел на стул и, не глядя на окружающих, сказал:
– Простите, ребята.
Наташа уже не могла сдержать слез и заплакала, громко всхлипывая.
Прокурор взглядом показал следователю, что можно продолжать.
– Рязанов, – обратился к Глебу следователь, – что побудило вас симулировать самоубийство?
– Я ничего не симулировал, – покачал головой Глеб. – Я действительно убил Глеба Рязанова. Просто избавился от бесполезного и никому не нужного человека. Вот и все.
– Очень интересно, но хочу предупредить, что от того, что вы сейчас скажете, зависит не только ваша судьба, но и судьба ваших близких. Повторяю вопрос: почему вы решили исчезнуть?
– Я хотел… Я многого хотел, но у меня, как и все в моей жизни, получилось по-дурацки!
– Так, так, – нахмурился следователь. – Задам вопрос по-другому: ваше исчезновение связано с кредитом?
– При чем тут кредит? – удивился Глеб.
– Вы признаете получение вашей фирмой кредита в «Пром-Бизнес-Банке»?
– Признаю. Но в последнее время я практически отошел от дел – всем занимался мой заместитель.
– Вы имеете в виду Чередниченко Вячеслава Борисовича?
– Совершенно верно… Можно попросить воды?
– Потерпите. Давайте закончим. Документы на кредит подписывали вы или Чередниченко?
– Кажется, я!
– Отвечайте конкретно: да или нет!
– Ну, да! Вы можете узнать подробности у Вячеслава Борисовича.
– В том-то и дело, что не можем – Чередниченко исчез! Не так эффектно, как вы, но уже давно и, думаю, надолго.
– А фирма? Что с фирмой?
– Рязанов! – следователь повысил голос. – Кто придумал аферу с кредитом? Чередниченко? Вы? Или может кто-то третий? Какую роль сыграла в деле ваша жена?!
Один из адвокатов резко поднялся:
– Господин прокурор, вы обещали!
– Да, Вадим Николаевич, – прокурор предостерегающе коснулся руки следователя, – воздержимся от обвинений… Покамест.
Услышав последнюю реплику, Глеб разозлился:
– Погодите! Меня задержали за то, что у меня не было документов, правильно? Тогда какое отношение имеют эти два человека, – он указал на Наташу и Сергея, – к моей работе?
– Разбираясь в вашем деле, Рязанов, – жестко сказал прокурор, – следствие установило, что вы симулировали собственную смерть. Затем Наталья Васильевна, умышленно или нет, нам пока не известно, опознала останки. Пытаясь выяснить причины вашего более чем странного поведения, мы натолкнулось на историю о невозвратном кредите. Теперь факт вашей подложной смерти предстал в совершенно ином свете. Я доходчиво объясняю?
– Дайте попить!
Наташа сидела в машине, стараясь уловить суть разговора между Сергеем и адвокатами. Они стояли рядом с автомобилем, но говорили так тихо, что слышно было только обрывки фраз:
– … А в худшем случае?
– … До четырех!..
– … Вы, конечно, вне игры!..
– … Мы все подготовим!..
– … Тяжелую артиллерию пока подключать не имеет смысла…
Сергей опустился на сиденье рядом с Наташей и устало потер виски.
Она взволнованно коснулась его руки. В ее больших, зеленых глазах читался немой вопрос: – ну, что?
Сергей взял голову Наташи в ладони и крепко поцеловал ее в сухой, горячий рот:
– Родная моя. Я так долго ждал тебя, что уже никогда не отпущу. Я сделаю все, чтобы ты была счастлива.
Глеб лежал с закрытыми глазами на скрипучей койке в КПЗ, но он не спал.
Не спал уже вторую ночь! Он думал: как он, человек, в общем-то, не глупый, мог увлечься чужой жизнью – жизнью Феди Протасова? Проклятая книга! Он ведь соврал тогда Штейну – он дочитал ее до конца! Все казалось таким простым и ясным. Нужно поступить, как Федя – раз и нет тебя!
– Страус-дебил! – чертыхнулся Рязанов. – Решил спрятать голову в песок, а там бетон!
Он не только подвел жирную черту под собственной жизнью, но и поставил под удар Наташу, сына, а дальше – целую цепочку жертв!
– Ты хотел свободы? – сказал себе Глеб. – Теперь лети!
Вдруг его кто-то тихо позвал:
– Глеб! Глеб, ты меня слышишь?
Рязанов приоткрыл глаза. В полумраке маячило чье-то лицо.
– Кто это?
– Это я – Юра Лисичкин! Помнишь меня?!
Глеб приподнялся на локте и внимательно посмотрел на говорившего.
– Какой Юра?
– Лисичкин! 42-я школа, 9 «А». Вспомнил?!
Фамилия была знакомой, но внешность человека не совпадала со школьными воспоминаниями.
– Кажется, вспомнил, – неуверенно сказал Глеб. – А… ты здесь за что?
– Как и все – по недоразумению!
– Я тебя здесь раньше не видел!
– Тут текучка! Меня сегодня привезли. Смешная история: нас забрали прямо с футбола – пиво, семечки, драка! А ты тут почему?
– А я сам – недоразумение!
– Как всегда остришь! Я тебя еле узнал! Весь вечер смотрю – ты или не ты! Меня завтра, наверное, выпустят, дай, думаю, поговорю!
– Правильно сделал, а то мне так хреново!
– Что с тобой? Я тебя не узнаю! Ты и скулеж! Не верю своим ушам!
– Все меняются…
– Нет, дорогой! – воскликнул Лисичкин. – Ты не должен меняться! Не имеешь права! Ты ведь для всех нас, кто учился с тобой в классе, да что там в классе, в школе – был примером для подражания! «Глеб сказал!», «Глеб сделал!», «Глебу понравилось!» Такое не забывается! А стихи? Твои любимые!
Нас не нужно жалеть, ведь и мы б никого не жалели!
Мы пред нашим комбатом, как пред Господом Богом, чисты!
На живых порыжели от крови и глины шинели,
На могилах у павших зацвели полевые цветы…
Помнишь?! Это же был наш гимн!
Это забывать нельзя!!! Нель-зя!!! Вот и все тут!!!
Они закурили, и терпкий табачный дым скрыл их лица в сумраке.
Следователь холодно взглянул на вошедшего Глеба и молча указал на стул. Глеб сел, спинным мозгом чувствуя надвигающуюся угрозу. Следователь еще довольно долго что-то дописывал и только когда закончил, произнес:
– Послушай меня, Рязанов, – без протокола.
Он помолчал, видимо подбирая нужные слова:
– Таких, как ты, – я не люблю с детства. Почему так говорю? Потому что не поленился и покопался в твоей биографии. Вы – вшивые интеллектуалы всегда презирали нас – детей из «спальных» районов! Вам кажется, что только потому, что вы прочитали на две книжки больше, вы достойны лучшего – и работа почище и бабы потолще! Ведь так?!
Глеб молчал.
– Мы фамилий не меняли! – гнул свое следователь. – На знатных тестях не женились! И когда «лафа» кончилась, чужих денег – нагло не крали. Мы сами учились жизни! Сами пробивались! Сами горбатились! Поэтому ты для меня не загадка! Ни тебя, ни твою мадам, ни этого ее «запасного» мужа ваши адвокатишки не отмажут! Клянусь! Это вопрос принципа! И ты, Рязанов, убогого из себя не корчи! Прокурор – он тоже из «спального»! Уразумел?! Так что получите по полной программе!
Глеб пристально посмотрел на следователя:
– Я тоже тебе скажу – без протокола. Беда в том, что ты и тот участковый, что на меня донес, однажды решили, что можете судить! Поторопились вы, друзья. Суд будет, но судить будете не вы! И вот тогда мы славой, в смысле кто из какого района, сочтемся! Так что вы для нас – не судьи!!! И не тужься сильно, а то сам знаешь, что может приключиться!
Следователь криво ухмыльнулся и нажал на кнопку:
– Уведите!
Уже с порога Глеб обернулся:
– И если суд, – он показал пальцем в потолок, – случится, то участковый уж точно будет раскаленную сковороду лизать! Так ему и передай!
Штейн мчался по улице, не замечая снежно-грязной каши, чавкающей под ногами и забивающейся в туфли. Не замечая, что шарф вылез из пальто и развевается за его спиной, как флаг. Он не видел ничего, кроме конечной точки своего «марафона» – дома Чалых! Он влетел на крыльцо и даже не стал искать звонок – заколотил в дверь кулаками!
Дверь открыла Раиса Никитична, и Штейн, как полоумный, завопил ей в лицо:
– Я нашел его! Слышите, я нашел!
Сергей напряженно слушал сбивчивый рассказ Штейна. В комнате кроме них находились Наташа и Раиса Никитична.
Женщины молчали. Сергей задавал вопросы:
– И как он туда попал?
– Он говорит, что как только деньги были переведены, вышел указ о новом налоге, который делал сделку пролетной, в смысле убыточной! Нужен был контроль оттуда! Глеб к тому времени «утонул»! Вот Чередниченко и сел в самолет и отъехал до лучших времен!
– А как он объявился?
– Он позвонил нашему общему знакомому и попросил помощи на таможне, а тот, зная ситуацию с Глебом, когда услышал его голос, чуть сознание не потерял!
– А откуда он звонил?
– Оттуда! Но товар, который должен был поступить по контракту, уже на границе – вот зачем нужна была помощь с таможней!
– А он сам-то приедет?!
– Да! Он уже звонил в банк, чтобы они взяли под контроль получение и реализацию товара, а сам приедет с последней партией!
Присутствующие переглянулись, неимоверное облегчение отразилось на их лицах. Сергей весело хлопнул себя по колену:
– Все хорошо, что хорошо кончается!
Штейн заволновался:
– А как же Глеб? Надо звонить в милицию!
– Я сейчас же перезвоню адвокатам. Они все сделают!
Наташа бросилась в объятия Сергея. Он крепко обнял любимую и, глядя через ее плечо, совсем по-мальчишески улыбнулся матери.
В камере было тихо. Только ленивое жужжание мухи, наматывающей круги вокруг голой лампочки под потолком, нарушало тишину. Глеб и Сергей молча сидели рядом, но друг на друга не смотрели. Адвокаты сосредоточенно перекладывали документы из одной папки в другую. Наконец один из них нашел нужный экземпляр и протянул Глебу:
– Подпишите вот здесь – внизу… И тут тоже!.. Благодарю! Я думаю, это все.
Сергей, заранее зная, что ответит адвокат, спросил:
– Так, значит, можно рассчитывать, что Глеба Валериевича освободят из-под стражи прямо в зале суда?
– Абсолютно!
– Спасибо! А теперь, если можно, оставьте нас одних!
Адвокаты поспешно сгребли бумаги в портфели и удалились. Глеб, все это время смотревший в пол, поднял глаза:
– Спасибо тебе, Серега!
– О чем речь? Мы же друзья!
– Да, конечно! Как Наташа?
– Хорошо! Мы очень волновались за ребенка! Но теперь все нормально! Она хотела прийти, но… неважно себя чувствует!
– А как Мишаня?
– Отлично! Ждет братика… Ну, ты понимаешь – ему ведь ни о чем не рассказывали…
– Да ты не тушуйся! Все правильно! Для мальчика так будет лучше! Верно?
Сергей кивнул и неожиданно виновато посмотрел на друга:
– Послушай, у нас с Наташей к тебе просьба…
– Говори!
– Наташе скоро рожать… Мы хотели побыстрее уладить все формальности… Отсюда дадут справку для загса… Нужно все переоформить, понимаешь?
– Я сделаю все, что надо. Пусть не волнуется.
– Спасибо! Может, тебе до суда что-нибудь нужно? Мы все привезем.
– Пусть Штейн найдет балеринку! Он знает!
– Это все?
– Все.
Штейн мерил шагами коридор суда. Он не хотел заходить в зал, пока не увидит Глеба – его должны были привезти с минуты на минуту. Сегодня Штейн разыскал Светлану, она была счастлива. У нее репетиция в театре, но она все бросит и прибежит.
Остальные участники событий уже давно сидели в зале. Адвокаты были готовы дать разгромный бой стороне обвинения, все остальные – были готовы поздравить их с победой. Не хватало главного действующего лица.
Штейн тихо проскользнул в зал и сел в последнем ряду.
Появилась секретарь суда – она поискала кого-то глазами, не нашла и снова скрылась за дверью. Сердце Штейна бешено заколотилось, когда вновь появившаяся секретарь суда подозвала адвокатов и увела их в комнату судей. Наконец дверь судейской распахнулась. Первыми вышли адвокаты и молча прошли на свои места, затем в центр зала вышла секретарь и негромко объявила:
– Судебное заседание отменяется ввиду кончины ответчика.
Сначала никто не понял, о каком ответчике идет речь, потом кто-то тихо ойкнул.
Сергей метнулся к адвокатам:
– Что с ним?!
– Просто сердце…
Штейн опустил голову и прошептал:
– Он ее дочитал!!!
Такси, в котором ехала Светлана, попало в «пробку». Девушка открыла дверцу, выпорхнула на улицу и побежала. Она так опаздывала…
В доме у Чалых праздновали Новый год в семейном кругу. За овальным дубовым столом собрались все: Наташа и Сергей, Саша и Мишаня, Раиса Никитична и Мария Николаевна. Миша был очень доволен, что ему позволили бодрствовать вместе со взрослыми. Маленькими ручками он сжимал стаканчик, в котором весело пузырился лимонад – персональное детское шампанское. Пробило двенадцать – и наполненные до краев бокалы взметнулись вверх:
– С Новым годом, с новым счастьем!
Сергей ласково взял Наташу за руку и увлек за собой в детскую.
Они подошли к кроватке и с нежностью взглянули на мирно посапывающего младенца. Мальчик спал и чему-то счастливо улыбался во сне.
– С Новым годом, сынок!
– С новым счастьем, Глебушка!
Уже светало, когда чья-то рука в кожаной перчатке поставила на свежую могилу шкатулку, нажала на кнопку – крышка поднялась и позволила маленькой балеринке весело завертеться…
Карабасовы слезы
Пролог
Зал для небольших официальных церемоний.
Пятеро журналистов сидят в ожидании главного действующего лица, для которого в центре зала приготовлено отдельное кресло и маленький столик. На столике фарфоровый чайник и одна чашка с блюдцем.
Наконец тот, кого ждали, появляется в сопровождении пресс-секретаря.
Виктор Викторович сидит вполоборота по отношению к журналистам так, что никто из присутствующих не может видеть помещенную в правую ушную раковину крошечную радиоподслушку, какими пользуются телеведущие. В «подслушке» мужской голос: «Мы готовы!!!»
Виктор Викторович берет со столика чашку чая, медленно отхлебывает из нее… Пока он это делает, в «подслушке» тот же мужской голос: «Леонид Иванов… Брал у вас интервью два года назад… Настырный и дотошный… Нужен вариант, не предусматривающий обсуждения… Можно попробовать „военную тайну“…»
Видно, что журналист, задавший вопрос, поражен памятью Виктора Викторовича.
Ответ Виктора Викторовича мы уже наблюдаем из специальной комнаты, расположенной за гофрированной стеной зала приемов.
Большой стол, на котором расположены мониторы, транслирующие картинки каждой из четырех телекамер, наблюдающих за происходящим.
У стола в большом вертящемся кресле сидит тот, кому принадлежит голос в «подслушке».
Антон Макарский – так зовут этого мужчину тридцати трех лет.
На нем традиционная «гарнитура» – наушники и микрофон.
Позади, за его спиной происходит «броуновское движение» – несколько молодых людей, вооруженные компьютерами, стремительно барабанят по клавишам, добывая нужную информацию и тут же сбрасывая самое необходимое на большой монитор Антона Макарского.
Если отрешиться от смысла происходящего, то все это станет похожим на бобслей из шепчущих губ, растопыренных ушей и бегающих глаз…
А тем временем мы видим на одном из мониторов Виктора Викторовича, отвечающего на заданный вопрос.Пресс-конференция продолжается – мы слышим фрагменты вопросов и ответов, но наше внимание целиком и полностью приковано к лицу того человека, который держит все нити происходящего в своих руках – лицу Антона Макарского…
«Куклы-марионетки, раскрашенные и нарядные, кружатся в веселом танце.
Их маленькие тельца, вслед за тоненькими ниточками, послушно выполняют все команды кукловода.
Его самого не видно – видны лишь его умелые руки.
Звучит забавная кукольная мелодия».Двое мужчин стоят в большой комнате.
Антон провожает гостя до двери.
Закрывает дверь и сразу же подходит в телефону.
Набирает номер.Антон обходит комнаты, планомерно включая все источники света – дом озаряется иллюминацией.
Он подходит к столику с бутылками, наливает наугад из первой подвернувшейся под руку полстакана, выпивает залпом, наливает еще, вливает в себя содержимое стакана, наливает еще и со стаканом в руке, не раздеваясь, ложится в застеленную кровать.
Он обводит взглядом озаренную огнями комнату…
Огни расплываются, превращаясь в медленно колышущуюся золотую массу…«Вот они с Марго на вечеринке у приятелей, вот на открытии выставки, вот в автосалоне, выбирают ей автомобиль, вот на церемонии вручения какой-то премии, вот на спектакле в театре, вот они в постели…
„Удивительно! – думает Антон. – Она почему-то всегда находится справа от меня, а я только сейчас это заметил…“»
От звонка Антон вздрагивает.
Это не телефон – это звонят в дверь.
Он смотрит на часы – они показывают – 1.05.
Антон спешит к двери.
Открывает и пропускает в прихожую высокого молодого мужчину.
Антон и Шувалов, минуя охранника, входят в холл здания прокуратуры.
Дежурный звонит – разговор состоит из двух коротких фраз, которые произносятся настолько тихо, что ничего разобрать нельзя. Дежурный кладет трубку.
Антон и Шувалов идут длинным коридором прокуратуры, по обе стороны которого одинаковые двери, а на них, кроме порядковых номеров, еще и таблички с фамилиями и званиями чиновников.
На большой коричневой двери, кроме цифры «8», ничего не написано. Шувалов стучит и, не дожидаясь ответа, заглядывает внутрь.
Они в довольно большой комнате, в которой почти нет мебели: стол и несколько стульев.
Антон и Шувалов закуривают. Мамчич подвигает к ним массивную хрустальную пепельницу.
Антон вдруг явно видит перед собой Марго, сидящую в кресле с сигаретой в руках – она не мигая смотрит прямо ему в глаза… Он встряхивает головой, пытаясь отделаться от видения.
С этими словами Мамчич встает и направляется к окну, занавешенному тяжелой гардиной.
За гардиной обнаруживается широкий подоконник, на котором свободно умещается чайник и все прочее, что необходимо для приготовления кофе.
Шувалов помогает Мамчичу перенести чашечки с кофе на стол.
Антон сидит молча с сигаретой в той же позе, что и Марго.Антон кивает.
Мамчич и Шувалов переглядываются.
Антон поворачивает голову в сторону Шувалова.
«Антон входит в квартиру, промокший до нитки под дождем.
На диване с журналом в руках сидит Марина.
Антон и Марина долго смотрят друг другу в глаза…»
Антон слышит прямо у себя в ухе голос Шувалова и возвращается мыслями к происходящему.
Антон закуривает еще одну сигарету.
Мамчич протягивает Антону визитку, но берет ее Шувалов.
Антон и Шувалов сидят в машине.
На улицы города легла плотная пелена тумана.
Машина мчится на большой скорости по ночному городу.
Антон замечает огоньки придорожного бара и резко тормозит.
Водитель машины, что едет сзади, совершает крутой вираж, уходя от столкновения, и крутит пальцем у виска…
Антон не обращает внимания.
Они входят в крошечный, тонущий в темноте зал и садятся за столик, что затерялся в самом углу.
Сонная девушка приносит им виски. Антон залпом выпивает.
Девушка вяло улыбается и уходит.
Девушка приносит виски.
Антон открывает большой стенной шкаф, принадлежащий Марго, и удивляется количеству вещей.
Он на миг замирает, не зная, что уместно передавать в тюрьму…
Потом быстро бросает в сумку несколько маек.
Под руку попадается довольно большой пакет женских трусиков – он берет его целиком.
Идет в ванную, берет зубную щетку и пасту, расческу и несессер из крокодиловой кожи с маникюрными принадлежностями.
Они снова, рассекая клубы тумана, едут назад в прокуратуру.
Антон стоит перед охранником.
Шувалов за рулем, Антон рядом. Они направляются в сторону городской квартиры Макарских.
У Антона в кармане звонит мобильный телефон.
Антон выключает телефон.
«И снова Антон видит Марго, сидящую с сигаретой в руках над трупом Марины и смотрящую не мигая перед собой…»
Машина подъезжает к дому.
На ступеньках у входной двери стоит крупный мужчина с раскрытым зонтом над головой.
Антон молча выходит из машины, молча подходит к двери, молча открывает ее и молча же предлагает гостю войти. Они проходят в ярко освещенную гостиную.
Антон наливает себе почти полный стакан виски и тяжело плюхается на диван.
Тимонин обмякает и опускается в кресло.
Антон наливает свояку, не забывая себя.
Оба мужчины выпили одновременно.
Антон выпивает.
«Сквозь задернутые шторы в маленькую комнату пробивается дневной свет.
Антон стоит напротив Марины, положив свои руки на ее плечи.
Антон пытается привлечь к себе ее хрупкое тело.
Марина целует Антона совсем по-братски».
Антон и Тимонин все еще сидят на диване.
В дверях Тимонин сталкивается с Шуваловым и адвокатом, сухо здоровается и выходит. Шувалов и адвокат входят в гостиную в тот момент, когда Антон наливает виски в стакан.
Антон выпивает.
Адвокат уходит. Антон идет в ванную: медленно раздевается, начинает набирать ванну, потом неожиданно выключает воду, становится под холодный душ, стоит минуту, выходит, чистит зубы, долго вытирается большим махровым полотенцем, оборачивается им и возвращается в комнату, где его терпеливо ждет Шувалов.
Шувалов идет на кухню. Антон берет трубку телефона, набирает номер.
Шувалов приносит из кухни кофе.
Звонит телефон Шувалова.
Антон вопросительно смотрит на Шувалова.
Антон и Шувалов на кухне завтракают.
Где-то в комнате звонит телефон. Шувалов реагирует быстрее, чем Антон, – через несколько секунд он уже возвращается с телефоном в руке.
Антон, насколько это возможно, медленно прикладывает трубку к уху.
Телефон отключается.
Антон, наконец, налил себе в стакан виски и залпом выпил.
«Он бредет по квартире, входит в гостиную – на полу сидит Марго и, как заправский солдат, чистит пистолет… Он подходит почти впритык, присматривается, а в руках у Марго уже не пистолет, а тот самый старинный мушкет…
– Зачем тебе оружие? – спрашивает он.
Марго молчит и только с ее черных ресниц на ствол мушкета падают большие „хрустальные“ слезы…»
Сквозь закрытые веки глаз он смутно видит приближающийся к кровати женский силуэт – кто это? Марго или Марина?
Антон стоит на кухне.
Он держит в одной руке большую чашку с кофе, а в другой телефонную трубку.
Где-то в квартире гудит пылесос.
На улице по-прежнему туман.
Антон останавливает машину в переулке, не доехав до дома Марины ста метров.
Его глаз сразу находит красную крышу автомобиля Марго.
«Он отчетливо видит, как Марго выходит из машины, как она деловито закрывает дверцу, как идет по направлению к Марининому дому… Вдруг она останавливается, возвращается к машине, открывает дверь, достает из „бардачка“ пистолет, кладет его в сумку, снова закрывает машину, подходит к парадному, нажимает кнопку домофона, ждет ответа и, наконец, неторопливо входит».
Антон выходит из своей машины и медленно направляется к машине Марго.
Пока идет, он ловит себя на мысли, что передвигается, как шпион – втянув голову в плечи, постоянно озираясь, бросая стремительные взгляды на окна Марининой квартиры.
Машина Марго заперта, и Антон понимает, что открыть, а значит перегнать ее, он не сможет.
Он возвращается к своей машине и в это время звонит телефон.
Антон входит в зал маленького японского ресторанчика и видит за столиком в углу своего адвоката.
Адвокат делает знак официанту.
Официант приносит еду.
Они молча выпивают.
Адвокат начинает есть, Антон смотрит на него, ожидая продолжения рассказа.Антон еще выпивает.
Антон совсем явно представил себе все перипетии убийства – это вызвало дрожь во всем его теле.
Антон молча кивает головой.
Антон входит в свой офис.
Из-за стола навстречу ему поднимается Шувалов.
«Куклы-марионетки, послушные кукловоду, продолжают свой беспечный танец».
Антон сидит напротив следователя, чуть сзади сидит адвокат.
Все трое курят и молчат.
В дверь стучат.
Появляется молодой человек в штатском, он смотрит на следователя, тот молча кивает, и молодой человек пропускает в комнату Марго.
Трое мужчин, не сговариваясь, встают.
Какое-то время Марго и Антон смотрят друг другу в глаза.
Все садятся.
Первым реагирует адвокат – он протягивает Марго сигарету и зажигалку, придвигает пепельницу. Марго закуривает и воцаряется тишина.
Антон, затаив дыхание, смотрит на Марго.
Антон пытается поймать взгляд Марго, но из этого ничего не выходит.
Марго только пожимает плечами.
Минуту все молчат.
Марго поднимается со своего места и все встают вслед за ней.
Открывается дверь и Марго выходит.
Все мужчины закуривают.
Антон молчит.
Антон и адвокат стоят у барной стойки маленького кафе.
У Антона в руке стакан с виски.
Антон залпом выпивает и только потом обращается к адвокату.
Адвокат лишь отрицательно замотал головой.
Антон стоит на шумной улице и говорит по телефону.
Антон тут же набирает еще один номер.
Антон стоит перед матерью, как школьник, совершивший неприглядный поступок.
Мать берет Антона за руку и ведет на кухню.
Антон неохотно ест.
Антон выходит из подъезда родительского дома и попадает в объятия адвоката.
«Вечер.
Антон выходит из ванной.
Останавливается перед зеркалом, словно вспомнил о чем-то.
Он осторожно входит в спальню.
Марго спит, укрывшись с головой. Из-под одеяла выглядывают только пальцы ее правой ноги.
Антон наклоняется и нежно целует ногу жены.
Антон замирает.
Туман не рассеивается, несмотря на то что сыплет мелкий осенний дождь.
Антон и Тимонин стоят на смотровой площадке Центрального парка.
У подножия холма раскинулся самый живописный район города.
Их машины стоят в стороне, образуя некий заслон от любопытных взглядов немногочисленных прохожих.
«На одном из семейных торжеств Антон, усмехаясь в бокал с вином, исподволь поглядывает на Марго и Марину – обе необыкновенно хороши, каждая по-своему, но очень впечатляюще.
Глаза Антона становятся похожими на глаза озорника, который задумал шалость.
Антон подходит к Марине и шепчет ей на ухо:
– Я хочу устроить твою семейную жизнь!..
Марина загадочно улыбается и следует за очкариком».
Как тебе «детская шуточка»? А-а?! Понятно, потом начались настоящие сражения из-за одежды… В тринадцать лет закурила Маргарита, и тут же ее примеру последовала десятилетняя Марина… А уж когда в столицу уехала старшая, соответственно, за ней, раньше срока, умчалась и младшая… Ты обратил внимание на то, что даже собаки у них одинаковые?!
Губы Антона непроизвольно растягиваются в иронической улыбке.
Антон входит в зал «Клуба деловых встреч».
По случаю субботы – тут почти никого.
Антон опускается на стул у барной стойки.
Бармен оперативно переключает телевизор и наливает полстакана виски со льдом. Антон, не отрываясь от виски, наблюдает за происходящим на экране.
Антон залпом выпивает содержимое стакана.
В кармане у Антона звонит телефон.
Все еще идет дождь.
В машину к Антону подсаживается Шувалов.
Аня стоит на пороге и виновато смотрит на Антона.
Антон смотрит на девушку и молчит.
Аня проделывает все, о чем попросил Антон, при этом непрерывно хихикая. Антон подходит к компьютеру, набирает на клавиатуре Анины данные.
На дисплее появляется странное изображение контура человеческого тела, заключенного в цветной треугольник, а по бокам множество квадратиков и прямоугольников с надписями.
«Марго стоит в окружении коллег в художественной галерее.
Они о чем-то оживленно спорят.
По бесконечно длинному коридору к ним приближается Антон.
Он идет очень быстро, периодически сбиваясь на бег.
С этими словами он, обхватив Марго за талию, увлекает ее в одну из глубоких ниш в боковом крыле галереи. Как только они скрываются в нише, Антон начинает страстно целовать Марго в губы, глаза, шею…
И снова Антон страстно целует Марго».
«Танец марионеток становится веселей и горячей».
«Что же это так свистит?» – думает Антон.
Антон с трудом открывает глаза и долго обводит взглядом все вокруг, тщетно пытаясь поймать фокус хоть на каком-нибудь предмете.
Наконец такой предмет находится – это окно.
Антон босыми ногами становится на холодный пол и, шаркая, приближается к окну.
Пелена тумана по-прежнему застилает городской пейзаж.
Единственное, что видит Антон, это фюзеляж самолета, устремленного ввысь.
В эту секунду в комнату входит Аня со свистящим чайником в руках.
Антон, в наспех наброшенном на рубаху плаще и тапочках на босу ногу, выбегает из парадного и «врезается» в стену холодной влаги.
Пробежав не более десяти метров, он налетает на ограждение – кто-то что-то копает.
Приходится довольно путано обходить.
Наконец он вновь на тротуаре.
Сделав еще несколько шагов, он сталкивается с двумя нагруженными бабушками, по-видимому, возвращающимися уже из магазина.
Антон прижимается к стене дома, пропуская старушек.
Еще несколько метров Антон пробегает почти вслепую, и перед ним вырастает металлическая дверь магазина.
Через минуту железная дверь выталкивает Антона снова на улицу.
Он шарит по карманам.Антон пристально вглядывается в слабые очертания домов и начинает вращаться вокруг своей оси.
Его замешательство длится несколько секунд.
С этими словами он поворачивается спиной к тому месту, откуда пришел…
Так он движется задом наперед, пока не натыкается на «самолет».
Антон делает последний рывок к парадному и… попадает в объятия Шувалова.
Шувалов скрывается в парадном.
Антон переминается с ноги на ногу, ища ответы на вопросы, что роятся у него в голове.
Появляется запыхавшийся Шувалов с пиджаком и туфлями Антона в руках.Шувалов лезет во внутренний карман и достает два скомканных черных носка.
Мамчич стоит на пороге, одетый точь-в-точь, как и сутки назад, и выражение его лица совсем не изменилось, будто он вышел из кабинета и тут же вернулся.
Только глаза стали красными и воспаленными.
Шувалов наливает.
Антон выходит из ванной, вытирая голову полотенцем.
Все садятся.
Мамчич выпивает, Антон следует его примеру.
Антон залпом выпивает все, что осталось в стакане.
Мамчич ставит свой бокал на столик и достает из бокового кармана маленький листок бумаги.
Антон встает и начинает быстро ходить по комнате. Делает он это чисто механически – его мысли в это время мечутся где-то в кладовых памяти.
Антон молчит, опустив голову.
«В полутемном зале ночного клуба в самом разгаре пятничная дискотека: девушки и парни, подчиняясь какому-то непостижимому „стадному“ инстинкту, почти синхронно выполняют все команды молодого диджея – дружно поднимают руки, дружно образуют „паровозик“, дружно двигаются в ритме музыке по кругу, наступая друг другу на ноги, сметая неповоротливых и медлительных, дружно приседают и подскакивают…
Музыкальный ритм ускоряется до предела.
Команды диджея становятся почти неприличными и, тем не менее, все с восторгом и одержимостью их выполняют…
Диджей Антон Макарский делает свою работу с упоением!..»
Родительская квартира Антона.
Тишина.
В свете лампочки, забившейся под купол абажура, серьезные лица отца и матери Антона.
«В руке у Антона большой молоток.
Он неспешно направляется к двери, на которой написано:
„Доктор Айболит. Ветеринарная клиника“.
Долго жмет кнопку звонка над входной дверью.
В ответ тишина.
Тогда он берется за ручку и… дверь со скрипом открывается.
Антон входит внутрь и решительно устремляется на шум, доносящийся из глубины бесконечного, темного коридора.
Там вдали он видит яркий свет и слышит голоса…
Через мгновение Антон оказывается на пороге большой светлой комнаты: в центре на операционном столе лежит обнаженная Аня; над ней склонился маленький, лысый человечек.
Аня тихо постанывает, и можно подумать, что она пребывает в эротической истоме.
Антон почти вплотную подходит к лысому черепу ветеринара…
В праведном гневе рука с молотком вздымается над блестящей поверхностью…
И вдруг, голос Ани, полный смешанной мольбы и нежности, вплывает в его мозг: „Не делайте этого, Антон Дмитриевич!.. Он хороший!.. Он не виноват!..“»Антон стоит под большим, с развесистой кроной, деревом, что растет прямо у вольера с обезьянами, и, как зачарованный, смотрит на маленький флигель, белеющий в пятидесяти метрах от него. Вернее, он не может оторвать взгляда от таблички – «Доктор Айболит. Ветеринарная клиника».
Вокруг шумно и весело – сегодня воскресенье и, несмотря на густой туман, в зоопарке много детей и взрослых.
В радостной суматохе и толчее мальчик, пытаясь совместить сразу два удовольствия – увидеть обезьяну и съесть пирожное, влезает всей пятерней в крем. Осмотревшись и не найдя ничего лучшего, он, не долго думая, вытирает руку о первый попавшийся подходящий предмет – брюки Антона.
Раздается пронзительный женский крик: «Что ты натворил, балбес?! Простите, ради бога, молодой человек!.. Я его накажу!..»Антон разворачивается и направляется к выходу из зоопарка. Сделав несколько шагов, он замечает в открытом темном окне припаркованного в стороне автомобиля нацеленную на него видеокамеру.
Человек, держащий камеру, не ожидает такого развития событий и не успевает отстраниться – удар Антона приходится в торчащий из окна объектив.
Камера рикошетит и острым углом впивается в подбородок оператора.
Кровь начинает заливать его светлую замшевую куртку, он машинально выпускает из рук видеокамеру и лишь потом быстро закрывает окно автомобиля.
Антон, не оглядываясь, идет к выходу.Телефон звонит как раз в тот момент, когда Антон садится в автомобиль.
И Антон нажал кнопку отбоя.
Антон тормозит у маленького кафе с самодельной вывеской, на которой яркими буквами начертано многообещающее слово «Рюмочная».
Антон протягивает руку уже к четвертой рюмке и вдруг слышит у себя за спиной мужской голос: «Макарский, это вы?»
Он оборачивается и видит перед собой высокого седого человека в большом мешковатом плаще и в зеленой велюровой шляпе на голове.
Антон двигает «локоть» в центр стола.
На столе, у которого стоят Антон и Б. С., рюмок значительно прибавилось.
У Антона в кармане звонит телефон.
В кафе шумно и Антон, прижимая трубку к уху, отходит в дальний угол.
Не успевает Антон нажать кнопку звонка, расположенного прямо под табличкой «Доктор Айболит», как в замке что-то щелкает, и дверь автоматически открывается.
За дверью никого нет и только из глубины помещения слышится: – Проходите!.. Я сейчас!.. И не забудьте закрыть дверь!..
Антон захлопывает дверь и внимательно оглядывает довольно большую приемную – она оказывается совсем не такой, как в его видении. Вдоль стен стоят клетки с птичками разных пород и расцветок, притихших при появлении незнакомца.
Слышатся приближающиеся шаги, и в комнату входит Юрий Всеволодович Храмов – ветеринарный врач. Он такой, каким его описывал Антон, – небольшого роста, лысый. Волосатых рук не видно – их прикрывают длинные рукава белого медицинского халата.
Антон просто стоит и просто смотрит на ветеринара.
Антон засовывает руку в карман плаща.
Ветеринар инстинктивно пятится назад.
Антон достает из кармана бутылку виски.Антон вопросительно смотрит на доктора.
На минуту воцаряется тишина.
Слышно, как птички в клетках перескакивают с жердочки на жердочку.
Ветеринар берет со стола бутылку и начинает откручивать пробку.Ветеринар отхлебывает прямо из горлышка.
Ветеринар передает Антону бутылку, и тот делает большой глоток.
Антон делает еще один большой глоток из бутылки.
Антон направляется к двери, но, сделав несколько шагов, останавливается.
Антон выходит.
На улице уже стемнело.
Он идет по тускло освещенной дорожке через закутанный в туман зоопарк, сопровождаемый странными криками отходящих ко сну животных.Как только Антон дотрагивается до дверцы автомобиля, сзади слышатся стремительно приближающиеся шаги.
Антон резко оборачивается и оказывается лицом к лицу с Шуваловым.
Шувалов вдруг осекся и, не мигая, уставился на Антона.
Антон садится в машину.
«В камере сидит Марго и, ловя в зеркальце свое отражение, тускло освещенное лучом света, проникающем сквозь решетку, поправляет макияж – лицо ее отливает кукольным глянцем».
«У гроба Марины хлопочет визажистка, готовя ее лицо к последнему „выходу“. За спиной гримера громко сморкается в платок Тимонин. Их лица тоже очень похожи на кукольные».
«Пока гример большой мягкой кисточкой припудривает лицо Виктора Викторовича, он сам поправляет маленькую „подслушку“ в своем правом ухе.
В свете телевизионных прожекторов все лица кажутся кукольными.
Уже светает.
Антон за рулем своей машины.
На рассвете туман кажется еще гуще.
Автомобиль все глубже и глубже погружается в это белое безмолвие, пока полностью не исчезает из виду…
Через несколько секунд слышится звук сильного удара и бьющихся стекол…
Эпилог«Марионетки заканчивают свой „кукольный“ танец и начинают грациозно кланяться.
Наконец мы можем увидеть и того, кто так умело ими управляет. Этот человек поразительно похож на Антона Дмитриевича Макарского.
Звучат редкие аплодисменты».
Милорд
Пролог
В своем рабочем кабинете королева Англии – Елизавета Вторая пишет письмо:
«Дорогой сэр Арчибальд! Получила Ваше очередное послание, за что крайне признательна.
Прежде всего – благодарю, что не забываете!
Признаюсь: дворцовая жизнь не блещет разнообразием и новизной. Однако чувство ответственности диктует мне примирение с нелегким бременем, наложенным моим монаршим статусом. Простите за излишнюю витиеватость изложения – воспитание обязывает.
Глубоко сочувствую Вам в истории с Вашим сыном. Я Вас понимаю, как никто другой, – у самой дети!
Теперь касательно Вашей просьбы о патронате Соединенного Королевства над домом, в котором Вы проживаете.
Я обратилась с этим вопросом в палату лордов.
Вчера получила ответ: нам с Вами отказано по причине многоквартирности дома. Вот если бы речь шла о жилище, находящемся в Вашей собственности, тогда можно было бы рассчитывать на успех.
Всегда рада весточке от Вас! Пишите!
С уважением, искренне Ваша, Елизавета Вторая!»
Королева откладывает ручку. Вкладывает письмо в конверт, украшенный символами королевской власти, запечатывает его и оставляет на подносе с надписью «Почта Ее Величества». Королева выходит из кабинета.
Письмо «взмахивает» невесть откуда появившимися крылышками и взмывает над столом.
Сделав два круга по комнате, конверт вылетает в окно…
Ночной патруль
Под покровом ночи и проливного дождя – странная фигура, сидя в лодке, почти бесшумно перемещается вдоль берега моря. Фигура настолько странна, что даже собака
Неуклюже орудуя веслами, фигура приближается к цели – сетям, наполненным свежевыловленной рыбой.
Улов трепещет и плещется, вздымая фонтанчики брызг. Доставая из сетей по одной рыбке, человек сперва показывает ее собачке и только потом либо отправляет рыбу назад в сеть, либо выпускает в море.
Задача не из легких, однако уже через несколько минут бóльшая часть рыбы на свободе.
Лодка причаливает к берегу и фигура с собачкой растворяется в ночном тумане. За этой картиной молча наблюдает стоящий на скале мужчина с гордым, орлиным профилем.
Странный для этих мест звук нарушает утреннюю тишину приморского городка.
Первыми реагируют собаки, их поддерживают птицы, цикады и наконец люди:
– Да что ж это такое? Сколько это будет продолжаться? Надо жаловаться! Придурок! Идиот! и т. д.
Уравновешенный человек без труда узнает благородный тембр шотландской волынки.
Звук доносится из того самого окна, куда влетает письмо Английской Королевы, и где оно приземляется на маленький стол, покрытый выцветшей клеенкой.
Обыкновенная, скромно обставленная однокомнатная квартирка. Из двери кладовой, расположенной в углу маленького коридора, выходит наш герой, тщательно притворяя за собой небольшую дверцу.
Войдя в комнату, он прежде всего очень бережно берет со стола знакомое нам письмо, распечатывает его и углубляется в чтение.
Арчибальд отправляется на кухню, где, виляя хвостом, его уже поджидает знакомый нам пес.
Я знаю, мой друг, что вы предпочитаете «континентальный завтрак» – все вышеперечисленное плюс отварное яйцо.
Но, увы! Уже два месяца, как на службе в «Зеленстрое» нам не выдают зарплату, и яйцо пришлось временно урезать. Вам не стоит беспокоиться – овсянка по-братски будет разделена на двоих…Арчибальд ест медленно, с достоинством, чего нельзя сказать о собачке – она проглатывает свою порцию в мгновение ока.
После завтрака Арчибальд надевает на себя черный, изрядно потертый пиджак, неопределенного цвета шотландский килт, зеленые гольфы, черные туфли и на голову – белую матерчатую панаму.
Ансамбль достойно завершает самодельная трость с игольным острием на конце.
Именно в таком виде он и появляется на улицах родного городка.
Выйдя из дома, Арчибальд смотрит чуть поверх кустов… и его глазам представляется чудная картина: Вестминстерское аббатство, Биг-Бен, аккуратно подстриженная растительность и просто, но достойно одетые люди, направляющиеся на службу в Сити.
Улыбнувшись милой сердцу картине, Арчибальд Васильевич вынимает из бокового кармана очки, протирает стекла краем килта, надевает их и… видит: здание горисполкома постройки 1967 года, обшарпанную башню Главпочтамта, вкривь и вкось растущие кустики, и горожан в серо-буро-малиновых одеждах с отвратительным настроением на сосредоточенных лицах.
Он горько вздыхает и движется дальше.
Жители Малаклавы, попадающиеся на пути, реагируют на его внешний вид по-разному: одни хихикают, другие сочувственно качают головой, третьи крутят пальцем у виска, а у приезжих глаза расширяются и уже не сужаются на протяжении всего дня.«Заговор»
Арчибальд делает несколько шагов в сторону родной «орденоносной» организации, как вдруг, хлопнув себя по лбу, разворачивается на 180 градусов и стремительно идет к зданию автостанции, где прямо на асфальте расположился импровизированный рынок.
Старушки, приторговывающие кто чем, являются объектом, влекущим к себе Арчибальда Васильевича.
Он приближается к торгующим осторожно, всем своим видом выражая немой вопрос:
«А не изменились ли рыночные цены в нашем городе?»
Увидев Арчибальда, старушки замолкают, как потревоженные птички.
Арчибальд медленно проплывает мимо торгующей шеренги, на ходу поправляя старушкам прически и тихо произнося довольно странные фразы:
«Вам пора подстричься… А вам подкрасить корни… Не забудьте – ровно в 9.00… Инструкции получит каждая!.. Смерть или слава!»
Старушки понимающе кивают, причмокивая беззубыми ртами.
Купив у крайней бабули пожелтевшую газетку, датированную 12-м апреля 1961 года с портретом Гагарина на первой полосе, Арчибальд демонстративно разворачивает ее и во всеуслышание произносит:
– Вот это новость! – затем, уткнувшись в написанное, стремительно удаляется.
Английский газон
Вдыхая полной грудью горячий южный воздух, Арчибальд Коннорчук приближается к любимой работе.
Близится полдень и солнце, по-южному безжалостное, начинает припекать.
Держа в руках большие садовые ножницы, Арчибальд громко и чуть нараспев поясняет:
Им просто любуются, например, за традиционным английским завтраком: овсянка, яйца пашот, жареный бекон, апельсиновый сок и кофе…
На английский газон могут ступать только избранные – те, кто за ним ухаживает, – это вы, друзья мои!..Речам Арчибальда Васильевича внемлет небольшая группка мужчин, своим видом сильно напоминающая пациентов «лечебно-трудового предприятия строгого режима». За их спинами маячит фигура милиционера.
За его спиной раздается командный голос: – Вот этого не надо! Арчибальд оборачивается и видит подходящего капитана Загоруйко.
Он берет Арчибальда под руку и отводит в сторону.
И вся группа цепочкой плетется к серому строению, напоминая собой маленькое стадо, возвращающееся с пастбища. В воздухе даже слышится звон колокольчика.
Впереди идет «пастырь» – капитан Загоруйко.
Арчибальд остается один с большими садовыми ножницами в руках, тоскливо глядя вслед уходящим.Заказ
На дверях мастерской красуется вывеска – «Скорбь Черноморья».
Арчибальд входит в усыпанную опилками комнату.
Ему навстречу выходит маленький, сухощавый человечек в кожаном фартуке с сизым носом. Понятно – нос этот перенюхал все, что горело и пьянило.
Гробовщик долго «прицеливается», чтобы навести фокус на лицо Арчибальда.
Официальный визит
В это время дня в Малаклавской мэрии многолюдно и шумно. Приемная городского головы кишит «просителями» и «требователями». Безумолку трещат телефоны. Секретарша на взводе, но держится.
И тут появляется Арчибальд Васильевич Коннорчук.
Все присутствующие шумно поддерживают сказанное секретаршей.
Смех и одобрение присутствующих.
«Ждущие» яростно кивают головами.
Теперь «ждущие» бурно поддерживают Арчибальда.
Ждущие одобрительно кивают.
Народ подхватывает Арчибальда под белы рученьки и… прием продолжается. Арчибальд поднимается с пыльной мостовой, отряхивает пиджак, килт, надевает на голову упавшую панаму.
Вы, верные трону, безропотный скот,
Пируйте, орите всю ночь напролет.
Позор ваш – надежный от зависти щит.
Но что от презрения вас защитит?…
Отойдя на несколько шагов, Арчибальд вскидывает свою трость как шпагу и… начинает накалывать острым наконечником скомканные бумажки, обертки от конфет, упаковки от сока и прочий хлам, валяюшийся на улицах любимого города. А из окна мэрии вслед Арчибальду смотрит сам мэр.
Личное
Солнце уже стоит в зените, когда Арчибальд подходит к салону красоты «Голубая лагуна».
Потоптавшись у входа, он набирает в грудь воздуха, изображает на лице одну из достойных лорда улыбок и входит.
Салон живет своей напряженной жизнью.
Пятница, и горожанки готовятся встретить уик-энд во всей красе.
Все кресла заняты.
Не стоит говорить о том, что когда на пороге появляется Арчибальд, взгляды всех присутствующих немедленно скрещиваются на нем. Не смотрит в его сторону только один человек – его бывшая жена Клавдия: она продолжает сосредоточенно намазывать кончики волос клиентки каким-то едким раствором оранжевого цвета.
Арчибальд снимает головной убор и дефилирует вдоль кресел в направлении рабочего места бывшей супруги.
Арчибальд немного смутившись и снизив голос до шепота, мямлит.
Клава прекращает намазывать волосы клиентки.
И она мазнула волосы Арчибальда кисточкой с раствором.
Клавдия не замечает, что рассказывает это уже всем присутствующим.
Клавдия хватает Арчибальда за волосы, притягивает к себе и опрокидывает ему на голову емкость с раствором для покраски волос.
Все присутствующие смотрят – на кого он похож, и ахают – с головы Арчибальда стекают струйки ярко-оранжевой краски.
Тем временем Клавдия, зажав голову мужа под мышкой, пытается смыть краску.
Арчибальд периодически отплевывается от оранжевых потоков.
Арчибальд даже сам пугается смелости, с которой он все это выпалил.
Слушающие притихли в ожидании Клавиного ответа.
Сперва она вытирает голову мужа полотенцем, затем оценивает увиденное глазами мастера.Именно такого ответа и ожидало «салонное» общество.
Арчибальд бросает стремительный взгляд на себя в зеркало – оттуда на него смотрит немолодой человек со всклокоченными волосами рыжего цвета.
Ему становится стыдно за то, что он не сдержался и вступил в бесполезный спор. Он начинает пятиться, отступая по проходу салона.
Уже у выхода он почему-то останавливается и, персонально кассирше, говорит:Когда дверь за ним закрывается, полные сочувствия взоры посетителей вновь возвращаются к Клавдии.
Работники салона согласно кивают.
Она, как экскурсовод в музее, указывает на стену. На стене красуются взятые в рамочки дипломы, полученные Арчибальдом на различных престижных конкурсах парикмахеров районного и областного масштаба.
Молодой парикмахер экстравагантной наружности, говорящей о его специфической ориентации, глубоко вздыхает и явно невпопад говорит.
Народ понимающе молчит. Мастер педикюра наклоняется к уху Клавдии.
Арчибальд идет по улице, держа в руках белую панаму – волосам нужно дать просохнуть.
Два мужика сидят на корточках у остановки автобуса. Оценив цвет волос Арчибальда, один из них со знанием дела замечает:
– Снова у Клавки был!Настоящий эль
Путь к дому Арчибальда лежит мимо главных ворот городского парка.
Наличие пивного павильона – «Усталая подлодка» придает этому месту особое обаяние и вызывает трепетную привязанность горожан.
Есть у этого «оазиса» настоящие и преданные поклонники – эдакий «фан-клуб».
Самым верным почитателем разливного пива являлся Никита Бенюк.
Он с двумя товарищами дегустирует пиво, хвалит отечественного производителя и… именно в этот момент на горизонте появляется Арчибальд в шотландском килте и с все еще влажной рыжей шевелюрой.
Его спутники покатываются со смеху.
Арчибальд не реагирует на «шутку» – слишком сильно повлиял на него визит к Клавдии.
Молчание Арчибальда воспринимается как неуважение к мнению рядового горожанина.Бенюк предъявляет вяленую рыбу, лоснящуюся от жира. Арчибальд понимает, что просто пройти мимо не получится и лучше объясниться. К тому же сердце бешено бьется от догадки – чью рыбу он выпускает по ночам на волю.
Дружный смех.
Бенюк и компания одаривают Арчибальда взглядом, полным сочувствия, – так на смертельно больного смотрят добрые доктора.
И тут Арчибальд вновь не сдерживается и начинает просвещать.
Последние слова Бенюк подкрепляет увесистым кулаком, который в мгновение ока оказывается перед носом Арчибальда.
Но его уже никто не слушает.
Компания направляется к скамейке для проведения «следственного эксперимента».
Арчибальд, пользуясь этим, продолжает свой путь.
В это время Бенюк лично разливает пиво по поверхности парковой скамейки. Затем он выбирает из своих друзей «жертву» и усаживает несчастного на орошенную пивом скамью. Все посетители «Усталой подлодки», затаив дыхание, следят за происходящим.
Арчибальд уже подходит к своему дому, когда события в парке приобретают неожиданный поворот.
«Жертва эксперимента» не приклеилась к скамейке, зато здорово промочила почти настоящие спортивки «Адидас» в области мягкого места.
Толпа, вместо того, чтобы погнаться за Арчибальдом, с подозрением смотрит на продавщицу пива.Продавщица оказывается не готова к такому повороту событий, и поскольку она действительно разбавляет, то, испугавшись разоблачения, аргументирует случившееся следующим образом.
И окошко, через которое выдают пиво, с грохотом захлопывается.
Сидя у себя дома, сэр Арчибальд пишет письмо Ее Величеству королеве Англии:
«Ваше Величество! Письмо, посланное Вами, долетело благополучно и наполнило мое сердце теплотой, которой так не хватает нам – не очень молодым людям!
Ваша поддержка придает мне силы в нелегкой борьбе с непониманием и косностью моих соплеменников. Но не подумайте, что я готов сдаться и забыть о своем долге! Можете быть во мне уверены, Ваше Величество!
Передавайте привет своим домашним, особенно Чарльзу!
Поздравьте его с новым законным браком! Пусть молодые будут счастливы! Совет им да любовь!
Ваш верный слуга, сэр Арчибальд!»
Письмо вздрагивает и выпархивает в раскрытое окно.
Отбой
– Сволочь! Скотина!
– Да когда же это кончится?
– Управы на него нет!
Этими традиционными возгласами заканчивается день.
Звуки волынки стихают за дверью секретной комнаты. В окнах Арчибальдовой квартиры гаснет свет. Одно за другим темнеют окна в соседних домах, и городок погружается в безмятежную тишину.
И только человек на скале всматривается вдаль, пытаясь разглядеть что-то очень важное.
Сражение
Как это часто бывает – только закроешь глаза, а уже надо вставать.
И снова звук волынки и крики просыпающегося городка.
Субботнее утро.
Арчибальд, сопровождаемый верным другом Файв О’Клоком, направляется в мэрию. Решительность и непреклонность читается во всем его облике:
– Сегодня или никогда!
У входа стоит автомобиль мэра. Водитель протирает стекло и капот, из чего можно сделать вывод: скоро будут отъезжать.
Арчибальд практически залегает в кустах, готовый выскочить в тот момент, когда мэр появится у входа и, что называется, застать его врасплох.
Но получается совсем наоборот. Мэр появляется в тот момент, когда проходивший мимо кустов мальчишка останавливается как вкопанный и, во все глаза уставившись на человека в засаде, спрашивает:
– Дядя, вы шпион?
Пока Арчибальд думает, как педагогично отослать любознательного мальчика к родителям, автомобиль мэра трогается с места и скрывается за поворотом.
«Отцы города» во главе с мэром что-то горячо обсуждают на пустыре, увенчанном рекламным щитом «Элитное жилье в поселке „Золотые ворота“», когда появляется живописная группа – Арчибальд и Файв О’Клок! По тому, как тяжело они дышат, ясно, что они долго гнались за автомобилем.
Городское начальство умолкает.
Молчание нарушил мэр.
Эта тирада завершается авторитетным лаем Файв О’Клока. Присутствующие переглядываются в ожидании ответа городского головы.
Мэр обводит присутствующих взглядом, не вызывающим сомнения в том, что происходящее «задевает всех именно за живое».
Раздаются аплодисменты одобрения.
И уже совсем по-отечески, положив руку на плечо Арчибальду, мэр добавляет:Все облегченно смеются.
Глядя вслед удаляющимся Арчибальду и Файв О’Клоку, мэр подводит итог происшедшему:
Гайд-парк!
За несколько часов до начала работы пивного павильона «Усталая подлодка» никем не замеченная продавщица Нина аккуратно проходится кисточкой, смоченной в клее, по сиденьям парковых скамеек, расположенных вокруг заведения.
Ровно в 12. 00 Арчибальд в приподнятом настроении спешит к главным воротам парка, где с минуты на минуту должен начать свою работу «пивной источник». И где, по случаю субботы, ожидается аншлаг почитателей «настоящего эля».
К моменту прибытия Арчибальда три завсегдатая уже сидят на ближней скамейке с кружками пива в руках.
Рядом стоит Никита Бенюк с секундомером – продолжается «следственный эксперимент».
Арчибальд не обращает внимания на происходящее – он тоже поглядывает на часы, чего-то или кого-то ожидая.
Наконец, набрав полные легкие воздуха, он громко кричит.
Этот громкий призыв Арчибальда отвлекает всех от эксперимента и заставляет прислушаться.
Открытые рты слушающих говорят о предельно напряженной мозговой деятельности. Вдохновленный всеобщим вниманием, Арчибальд говорит громче.
Тут к павильону подкатывает катафалк с надписью «Скорбь Черноморья», из которого двое грузчиков извлекают сильно смахивающую на гроб трибуну.
Трибуну устанавливают прямо напротив окошка для выдачи пива.
Арчибальд победно оглядывает собравшихся.Он оказывается единственным человеком, который громко и откровенно радуется этому событию.
Но верному слуге Ее Величества хочется полной победы.
Он восходит на трибуну и, по-приятельски взглянув на Бенюка, произносит.Арчибальд не успевает договорить.
С криком: «Я его убью!» – Бенюк срывается с места и кидается к трибуне.
На него бросается «верный оруженосец» Файв О’Клок.
Этим субботним днем жители Малаклавы с увлечением могут наблюдать интереснейшую картину – по главной улице несется живописная группа: Арчибальд, за ним Бенюк с впившимся ему в брюки, чуть пониже пояса, Файв О’Клоком, и замыкают процессию участники «пивного эксперимента» с намертво приклеившейся к задницам скамейкой.Похищение
Арчибальд смотрит на себя в зеркало.
Внешний вид далеко не «лордовский»: синяк под глазом, всклокоченные волосы, надорванный воротник рубашки.
В углу виновато повизгивает Файв О’Клок.
Смею вас заверить – это временно!
Свой долг я исполню до конца!Файв О’Клок подтверждает готовность следовать долгу чести – гавкнув три раза.
Вечер опускается на улицы городка.
Уже после ритуальной игры на волынке и соседских проклятий Арчибальду хочется вдохнуть морской прохлады.
Вместе с Файв О’Клоком он выходит на пустынную улицу и направляется в сторону берега.
– Куда ты? – кричит Арчибальд вдогонку погнавшемуся за кошкой Файв О’Клоку.
Молчание становится ему ответом.
– Ох уж эти инстинкты! – только и успевает произнести Арчибальд, как чья-то рука обхватывает его за шею, в то время как вторая прижимает ко рту платок, пропитанный сладко пахнущей жидкостью.
Арчибальд глубоко вдыхает, и ему становится хорошо и спокойно – все проблемы мигом проваливаются в какую-то глубокую темную яму.
В этот же вечер странная фигура, одетая в черное, сидя в лодке, приближается к сетям со свежим уловом.
Встав во весь рост, человек оглядывается и, нащупав в воде край сети, со словами «Я тебе повыпускаю!» – резко рвет сеть на себя.
То ли он не соразмерил силу рывка с весом сети, то ли просто поскользнулся в шатающейся лодке, но ноги его сами собой взлетают вверх, и Никита Бенюк летит в воду. Нужно бы все бросить и всплывать, но руки не слушаются и упорно сжимают сеть, туго набитую уловом. Тело Бенюка дергается, рот произносит превратившееся в пузырьки воздуха слово из шести букв, точно выразившее его нынешнее состояние, и все замирает.
Бенюку кажется, что он летит на серебряном воздушном шаре, только вверх ногами.
Вдруг он чувствует на своем плече чью-то крепкую руку. Широко открыв глаза, он видит перед собой лицо Коннорчука.
«Как я говорил выше, – говорит лицо, пуская пузыри, – хищную рыбу можете забрать себе, а остальную необходимо, как требует закон, немедленно отпустить!»
Последние два слова звучат, как приказ участкового.
Мозг вздрагивает и… подчиняется.
Руки, скованные этническим хватательным рефлексом, разжимаются и утопленник выплывает из небытия на поверхность.
Он лежит с широко открытыми глазами и видит над собой только звезды.
Рот сам собой открывается, и из гортани вырывается то самое слово из шести букв, звучащее теперь по-другому – мощно и жизнеутверждающе!
Человек на скале глубоко вздыхает и тоже смотрит на звезды.Пропажа
В это воскресное утро жильцы дома по улице Энтузиастов, в котором проживает Арчибальд Коннорчук, спят долго и спокойно. Никто не будит их – волынка молчит.
Одна собачонка сгоряча гавкает, но никто не подхватывает ее порыва.
Молчат даже цикады.
У входа в ЖЭК № 3 толпится группка старушек, с которыми накануне секретничал Арчибальд.
Ровно в 10 часов утра среди собравшихся начинается некое замешательство.
Пора было начинать! А Арчибальда все нет!
Посовещавшись, старушки выстраиваются в шеренгу по росту, самая щупленькая из них приносит листы ватмана и чинно раздает по одному на два человека.
По сигналу разворачиваются лозунги, страстные и решительные: «Требуем запрета охоты на лис!», «Наши охотницы солидарны с английскими охотниками!», «Сохраним черноморскую лису для наших потомков!» и т. д.
Кто-то неожиданно затягивает пронзительным фальцетом:
«Хорошо! Все будет хорошо! Все будет хорошо – я это знаю!»
Старушки подхватывают и маршем двигаются в сторону автостанции.
Дойдя до угла, «демонстрантки» какое-то время топчутся на месте, оглядываются по сторонам и наконец совсем останавливаются.
– А куда идти-то? – спрашивает кто-то.
– Это знает только Арч…
Все шикают на чуть было не проговорившуюся товарку.
– Это знает только один человек! – поправляет маленькая старушка.
– Но его нет! Может, что-то случилось? Нужно разобраться! Айда к нему!
«Протестующие» разворачиваются и направляются к Арчибальдову дому.
В салоне «Голубая лагуна» Клавдия и мастер педикюра курят у распахнутого окна.
Узрев «демонстрацию», проходящую мимо, мастер педикюра замечает:
– О! Творческая молодежь! Отряд Арчибальда на марше! Опять чего-то требуют!
Она быстро снимает халат и, бросив на ходу:
– Я скоро! – мчится вслед за старушками.
Возле павильона «Усталая подлодка» Никита Бенюк уже в пятый раз излагает историю своего чудесного спасения. Желающих послушать немало – продавщица наливает бесплатно, по случаю вчерашнего казуса со скамейкой.В этот момент из-за угла появляется отряд старушек. Они напоминают стайку встревоженных, о чем-то кудахчущих курочек.
Но отряд дефилирует мимо. Это глубоко обижает Бенюка.
Никита, растолкав толпу, несется совершенно в другую сторону – в сторону моря.
Тем временем настырные старушки своим визитом лишают покоя весь дом по улице Энтузиастов.
Они долго стучат в дверь, потом зовут Арчибальда и даже поют под его окном песню – «Я к нему поднимусь в небо, я за ним упаду в пропасть, я к нему, извини, гордость…»
Все напрасно – Арчибальд не отзывается.
Молчит и Файв О’Клок.Тихая обитель
Первое, что видит перед собой Арчибальд, когда приходит в себя, улыбающееся лицо немолодого мужчины в очках.
Судя по белой шапочке – это доктор.
Арчибальд хочет ответить, но звука нет. Руки и ноги тоже не слушаются – складывается впечатление, что его привязали к кровати.
Сознание медленно, но неуклонно возвращается к Арчибальду.
Как только доктор развязывает Арчибальда, тот сразу встает с кровати и начинает делать незатейливые упражнения, чтобы размять затекшие руки и ноги. Доктор на всякий случай протягивает руку к звонку в стене. Арчибальд проделывает всего несколько простейших приемов из богатого арсенала английского бокса, за которыми, бледнея на глазах, наблюдает доктор, и спокойно усаживается на кровать. Оба облегченно вздыхают.
Люди в черном
Большой черный автомобиль резко останавливается у входа в мэрию. Сразу открываются все четыре дверцы и из них одновременно появляются четверо мужчин в черных костюмах, одинакового роста, одинаково причесанных.
Не оглядываясь по сторонам, они входят в здание мэрии.
Мэр говорит по телефону, когда в кабинет влетает секретарша.
Секретарша не успевает открыть рот, как в кабинете становится темно от костюмов «гостей». Мэр быстро оценивает обстановку и рукой указывает секретарше на дверь. Та молниеносно исчезает.
Люди в черном одновременно достают из карманов бордовые удостоверения и предъявляют их в развернутом виде. У мэра начинает ныть где-то под ложечкой.
Люди в черном смотрят на мэра с сочувствием.
Мэр становится похож на рыбу в аквариуме – он сидит с выпученными глазами, беззвучно открывая рот.
Последнее слово совпадает с грохотом падающего тела мэра.
Арчибальд на мгновение привстает со своего стула.
В это время звонит телефон. Арчибальд и доктор, вскрикнув, прижимаются друг к другу.
Доктор печально смотрит на «больного».
Солнце клонится к горизонту.
Степной орел, сидящий на ветке одинокого дерева, свисающего с обрыва, удивленно выпучивает глаза вслед пронесшемуся мимо письму с крылышками.
Уже давно стемнело, а жильцы дома, где проживал пропавший Арчибальд, не могут угомониться:
– Я без этой чертовой музыки не могу уснуть!
– А я проснуться!
– Я сегодня опоздал на работу! и т. д.
Вдоль кромки моря, причитая и всхлипывая, плетется Никита Бенюк.
С этими словами он начинает доставать из большой металлической банки консервированную селедку и отпускать ее в синее море.
Бенюк волевым усилием фокусирует взгляд на водной глади и видит, как селедка взмывает ввысь, собираясь в стаю.
Освобожденные селедки клином улетают в лунное небо.По слабо освещенной улице городка бежит черт знает откуда взявшаяся лисица – за ней кто-то гонится.
Добежав до уличного фонаря, она останавливается и оглядывается.
Через мгновение из-за угла вылетает Файв О’Клок, и погоня возобновляется.
Часы на башне Главпочтамта показывают два часа ночи.
Руки в черных перчатках перебирают связку ключей, пробуя поочередно, какой подойдет к скважине.
Наконец замок поддается, и дверь со скрипом отворяется, пропустив в темный коридор две ноги в черных туфлях с бульдожьими носками.
Луч фонарика скользит по стенам квартиры Арчибальда, помогая непрошеному визитеру обнаружить то, за чем он пришел.
Наконец луч света выхватывает из темноты кучку нераспечатанных конвертов, лежащих на полу у окна.
Становится понятно – хозяин отсутствует довольно долго! Не_ вскрытых писем от Ее Величества королевы четыре.
Руки в перчатках сгребают послания и опускают конверты в черный полиэтиленовый пакет.
Дело сделано.
Несмотря на поздний час, в кабинете доктора продолжается беседа.
Обессиленный психиатр затравленно смотрит на Арчибальда.
Арчибальд в порыве встает. Изяслав Борисович тоже пытается встать. Но ноги, получившие сигнал от мозга – ты не лорд, отказываются поддержать тело и он плюхается на стул.
За зашторенными окнами кабинета мэра вот уже второй час продолжается совещание.
Руководство города присутствует в полном составе.
На столе лежат распечатанные письма Королевы.
Молодая девушка в очках энергично кивает в ответ.
Как только дверь за переводчицей закрывается, он молча подходит к шкафу, достает бутылку коньяка, наполняет до краев фужер и медленно выпивает.
Все молчат.
Ни звука.
Все кивают.
Все начинают напряженно думать.
Все смотрят на мэра.
Собравшиеся молча таращатся на мэра, и вдруг у него в глазах начинает плясать алчный огонек.
Когда зам передает мэру листок, бумага трепещет у него в руках, как пойманный за лапки мотылек.
Мэр читает громко и медленно – коньяк сделал свое дело.
Закончив цитату, мэр поднимает глаза на собравшихся.
Два человека подняли руки.
Он еще раз наливает, выпивает, занюхивает головой зама и читает дальше.
Всем становится стыдно. Мэр откладывает листок и вдруг очень серьезно смотрит на присутствующих.
Все начинают суетиться.
Мэр выдерживает «качаловскую» паузу и начинает говорить лозунгами.
Все присутствующие переглянулись.
Все становятся очень серьезными.
На рассвете у ворот психбольницы сидят, прижавшись друг к другу, лисица и Файв О’Клок.
В 9 часов утра Клавдия выскакивает из дома и отправляется по маршруту: «Зеленстрой», «скорая помощь», милиция, тюрьма, городское кладбище и еще несколько «уважаемых» организаций.
И везде на ее вопрос: «Известно ли что-нибудь о Коннорчуке?» в ответ отрицательно машут головой…
В 10 часов утра к зданию Главпочтамта начинает подтягиваться отряд старушек.
Они по-прежнему с лозунгами в руках, но тексты изменились: «Требуем снять завесу тайны с „дела об исчезновении Арчибальда Коннорчука!“», «Верните нам Арчибальда!», «Кто будет делать нам прически? Бесплатно!» и даже «Преступный городской режим к ответу!»
Масло в огонь подливает ниоткуда взявшийся Никита Бенюк с группой любителей пива, волокущих за собой трибуну из Малаклавского Гайд-парка…
Как только трибуна устанавливается на ступени почтамта, Бенюк берет слово и открывает стихийный митинг.
Собравшиеся охотно записываются в «прения».
Толпа перегораживает движение транспорта, отчего начинается настоящее малаклавское столпотворение.
Это сладкое слово «Свобода!»
Арчибальд и доктор Шварц сидят в общем столовском зале психбольницы.
Время завтрака.
Немногочисленные «психи» усердно поедают свои порции.
В меню: синеватого цвета картофельное пюре и чай, сильно отдающий содой.
Сунув в рот ложку пюре, Арчибальд чуть заметно морщится.
Арчибальд выходит на средину комнаты и обращается к присутствующим.
На призыв Арчибальда из-за столов выходят четыре человека, разделяются на две пары, расходятся по углам комнаты и, по команде Арчибальда, начинают сходиться.
Сойдясь в центре комнаты, они проделывают целый набор замысловатых телодвижений, напоминающих старинный великосветский ритуал.
Затем один из них громоподобно восклицает: «Стой! Кто идет?!»
Ему отвечает стоящий напротив: «Это мы – ключи Королевы!!!»
И снова гремит: «Проходите, ключи Королевы!!!»
С этими словами «ключи» чеканным шагом возвращаются к своим столам и, как ни в чем не бывало, продолжают завтракать.Оба задумались.
В коридоре послышались громкие шаги, дверь распахивается, в кабинет врывается поток ветра, а за ним – капитан Загоруйко и еще два милиционера.
Милиционеры подхватывают Арчибальда и несут к выходу.
Он поджимает ноги и не сопротивляется.
Когда шаги в коридоре стихают, доктор с грустью произносит:
– Прощайте, мой «английский пациент»!У ворот Арчибальда по-прежнему ждут верный Файв О’Клок, заблудившаяся лиса и… уставшая Клавдия.
Народное творчество
Городок, со времен войны живший спокойно и размеренно, гудит, как пчелиный рой.
«Народные умельцы» пытаются нехитрым способом превратить башню Главпочтамта в Биг-Бэн.
Для этого башню обшили фанерой, и теперь художники пытаются предельно точно нарисовать циферблат легендарных часов. Стрелки согласились крутить моряки – за внеочередные увольнения.
Табличку с надписью «Улица Клары Цеткин» срочно заменяют табличкой «Улица Пиккадилли». К вечеру там собираются девушки, готовые на многое.
В магазинах города исчезает ткань в клеточку, называемая «шотландка».
По одной из улиц бежит мужчина, держа в высоко поднятой руке изделие из этой самой ткани. За ним гонится разъяренная женщина, выкрикивая нехорошие слова.
Кстати, о женщинах: кто-то вспоминает, что в присутствии королевы на всех особах слабого пола должны быть шляпки. Соответственно, весь запас дамских шляпок раскупается в считанные часы… В ход идут мужские.
Особое оживление горожан вызывает попытка открыть Малаклавский филиал музея восковых фигур «Мадам Тюссо». Для этого в местном храме заимствуется ящик свечей, их расплавляют и пытаются из четырех добровольцев изготовить фигуры участников группы «Битлз».
«Битлы» громко орут и сопротивляются!
Музыканты оркестра городской пожарной команды разучили единственную найденную ими английскую песню – «Нью-Йорк! Нью-Йорк!»
Все это снимает проворная телегруппа, снующая от одного прохожего к другому с вопросом:
– Чего вы ожидаете от визита?
Ответы не отличаются разнообразием:
– Многого!
На здании мэрии появляется огромный плакат с лозунгом:
«Ваше Величество! Чувствуйте себя, как дома!»
Звуки волынки, доносящиеся из квартиры Арчибальда, уже не раздражают горожан и местных цикад. Да и внешний вид идущего по городу Коннорчука не притягивает к себе былого внимания. Как верно подмечает один алкаш:
– Таких лордов теперь хоть жопой ешь!
Накануне знаменательного дня городское начальство лично объезжает все «объекты» и, оставшись удовлетворенным, разъезжается по домам.
Город затихает в ожидании дня Невиданной Монаршей Щедрости!
Судный день
В эту ночь Арчибальд не ложится.
Он очень серьезен и сосредоточен.
Копию постановления о выделении земельного участка для мемориального кладбища на месте боевых действий он аккуратно складывает вчетверо и присоединяет к письму, только что написанному Ее Величеству.
Письмо получается очень коротким:
«Ваше Величество! Примите мои извинения за молчание – отсутствовал по причине легкого недомогания. Мое письмо, очевидно, настигнет Вас уже по дороге в наш маленький городок.
Заранее прошу прощения за то, что покажется Вам странным и недостойным Вашего Величества. Многие горожане действительно будут Вам искренне рады! Милости просим!
Всегда Ваш верный слуга, лорд Арчибальд!»
Письмо вылетает в темнеющее за окном небо.
Арчибальд аккуратно выглаживает белую рубашку, килт, чистит туфли и натирает до блеска подсолнечным маслом трость.
Бреется он медленно и тщательно.
Когда одетый и причесанный Арчибальд садится на краешек кровати, за окном только начинает светать.
Этого дня он ждал давно!
Может, всю свою жизнь!
Центральная площадь городка огорожена и устлана красного цвета дорожками. На ней располагается все городское руководство и местный бомонд во главе с мэром, держащим на вытянутых руках громадный каравай.
Стайка детей с букетами в руках очень волнуется и поминутно просится в туалет.
Брандмейстер заносит руки над головой, готовый подать сигнал музыкантам, да так и замирает.
Горожане стоят вдалеке – дамы в шляпках, мужчины в юбках.
И, как это обычно бывает, – зевают самое главное!
Машины въезжают на площадь плавно, в полной тишине.
Застывший брандмейстер так и не взмахивает дирижерской палочкой, а оркестр не вступает.
Из переднего автомобиля выскакивают люди в черном.
Один из них проворно распахивает дверцу второго автомобиля.
На площади становится еще тише.
И тут кто-то догадывается крикнуть:
– Привет королеве!
Горожане подхватывают, и над площадью прокатывается троекратное:
– Ура! Ура! Ура!
И тут «ударяет» оркестр.
Но из раскрытой дверцы машины появляется вовсе не королева, а высокого роста господин, одетый в красивую военную форму, явно иностранную. Он на секунду замирает и идет торжественным шагом к руководству. Поравнявшись с мэром, военный отдает честь и спрашивает на ломаном русском:
– Вы Арчибальд Васильевич Коннорчук?
Мэр отрицательно мотает головой.
Он не договаривает, ибо читает на лице военного недоумение.
Мэра спасает зам, который прямо-таки выталкивает на площадь смущенного Арчибальда.
Увидев появившегося перед ним Коннорчука, гость широко улыбается.Площадь стоит, затаив дыхание.
И тут все замечают в руках человека, стоящего позади военного господина, плоскую коробку темно-коричневого цвета.
Военный берет коробку и торжественно передает Арчибальду.
Арчибальд, в свою очередь, очень бережно принимает драгоценный дар.
Ничего не говоря, он поворачивается и медленно идет к своему дому.
Позади чеканным шагом идет военный, далее следуют сопровождающие лица, а за ними цепочкой, как заколдованные, идут руководство и общественность.
Горожане молча расступаются перед колонной идущих и автоматически пристраиваются к процессии, образовывая бесконечный хвост.
Арчибальд поднимается на свой этаж, входит в квартиру, открывает дверь маленькой кладовой, откуда по вечерам и утрам слышался голос волынки, и, остановившись на мгновение, перешагивает порог.
Он стоит перед стеной, на которой размещаются экспонаты его маленького «музея» – старые погнутые пулями пуговицы от мундиров, пряжки от истлевших офицерских поясов, прошитые осколками кокарды военных фуражек, обгоревшие страницы неотправленных солдатских писем и многое другое, что когда-то принадлежало тем, кто нашел свой последний приют в Малаклавской долине.
Арчибальд осторожно раскрывает коробку и вынимает оттуда…
С небольшого портрета на него смотрит его славный предок – сэр Арчибальд Коннори, офицер 17-го уланского полка, шотландский лорд, патриот и отважный солдат!
Но самое поразительное – это сходство двух Арчибальдов, встретившихся через столетие в этой тесной комнатке.
Арчибальд Коннорчук водружает портрет в центр стены, где для него давно приготовлено достойное место.
Посмотрев в глаза Арчибальду Коннори, он берет в руки волынку и хочет сыграть тихую мелодию, но старые меха не выдерживают испытания временем и вместо благородного звука раздается шипение.
Арчибальд от досады даже приседает.
К горлу подступает комок.
Но вдруг он слышит уверенный звук волынки!
Она играет старинную шотландскую поминальную мелодию.
Это другая – молодая волынка.
Арчибальд оборачивается и понимает, что звук идет откуда-то снаружи.
Он приближается к окну и видит на пригорке против своего дома фигуру шотландского волынщика в полном парадном облачении.
Глаза Арчибальда наполняются слезами.Стоя на скале, человек с орлиным профилем – Исмаил Голобородько, пристально вглядывается вдаль, пытаясь увидеть очертания далекой родины его предка – Паши Исмаил-Бея.
И вообще, если приглядеться, то окажется, что на каждой скале стоит мужчина, пытаясь заглянуть за горизонт и найти там ответ на извечный вопрос:
– Кто мы?… Откуда?… И куда идем?…Возвращение блудного отца (Что-то вроде комедии) В двух действиях
Персонажи:
Татьяна Григорьевна (Т. Г.).
Николай Николаевич (Ник. Ник. – блудный муж).
Отец.
Дочь.
Сын.
Сестра.
Муж сестры.
Лучшая подруга.
Сосед.
Гражданин.
Милиционер.
Действие первое
Картина первая
В квартире Татьяны Григорьевны Мищенко идет застолье по случаю ее же дня рождения. Вечер юбилейный: сорок лет – это не шутка.
За длинным столом сидят самые близкие люди в ее жизни: отец, двое детей – дочь Алена, сын Алеша, родная сестра с мужем, лучшая подруга и сосед, который уже давно ждет, когда же Татьяна Григорьевна захочет проафишировать их более чем дружеские отношения.
Шумно и весело!
В дверь звонят.В комнату входит мужчина небольшого роста с чемоданчиком в руке.
Тихо и печально здоровается с присутствующими.
Не дожидаясь ответа, оглядывает комнату – как бы прикидывая «откуда начать», и, ничего не говоря, раздвигает посуду на столе. Берет один из стульев. Ставит его на стол.
Все присутствующие смотрят, как зачарованные.
Затем сам взбирается на стол, раскрывает чемоданчик, достает толстую бельевую веревку, быстро мастерит петлю, забрасывает другой конец на люстру и… начинает вешаться! Стул под ним качается… Вот-вот он выскочит из-под ног самоубийцы…
По комнате прокатывается дружное: АХ!!!Голос Аллы Пугачевой, поющей «Арлекино», неожиданно перекрывается откровенным мужским рыданием – рыдает незваный гость – Николай Николаевич Мищенко!
Общими усилиями всех присутствующих удается аккуратно стащить его со стола.
«Отчаянное рыдание» переходит в «тихое всхлипывание».
Внешне невозмутимой остается только Татьяна Григорьевна.
Картина вторая«Гостя» уводят в комнату тестя и с трудом укладывают на диван.
Картина третья
Все возвращаются в гостиную и ждут объяснений.
Татьяна Григорьевна подходит к столу, наливает полную рюмку водки и залпом выпивает.
Теперь уже отец направляется к столу и опрокидывает стопку водки. Лучшая подруга подходит к Татьяне Григорьевне, обнимает ее за плечи – мол, «держись! Я рядом!»
Все слышат, как в спальне возобновляется рыдание.
Все напряженно ждут решения Т. Г.
Рыдания в соседней комнате затихают.
Темно.
Отец юбилярши входит в свою комнату, на мгновение задержавшись в дверях, демонстративно включив полный свет, хлопнув дверью, громко кашлянув и тихо пукнув.
Стены комнаты увешаны почетными грамотами разного достоинства, от «райкомовских» до «жэковских», что позволяет отцу вести себя почти «героически».
Гость лежит ничком и его небольшое тельце все еще сотрясается и всхлипывает.
Тельце послушно затихает. Отец раздевается и залазит под одеяло.
Николай Николаевич внимательно смотрит на происходящее, потом, не спеша, набирает из графина воду в рот и отправляет всю влагу прямо в лицо тестю.
Оба синхронно ложатся в постели.
Через пять минут оба уже спят, весело перекидываясь храпом, под звуки «Концерта для полуночников» на радиостанции «Маяк».
Картина пятаяВ лунном свете, пробивающемся через занавески, стоит Т. Г. и нервно курит в форточку.
Картина шестая
Новый день в дом Татьяны Григорьевны приходит вместе с популярной радиопередачей – «С добрым утром».
К 9.15 в гостиной собираются: дети, отец, сестра и муж ее
Т. Г. не видно.
Все это напоминает ожидание публикой начала спектакля – вот-вот прозвучит третий звонок, откроется занавес и появится главный герой.
И он появляется!!!
Внешне он похож на того, что вчера бился в истерике, но… Этот человек кажется выше ростом, голова гордо посажена на узких плечах, а самая большая метаморфоза произошла с глазами – они горят каким-то загадочным светом! Создается впечатление, что этот человек знает что-то такое, чего не знает никто из присутствующих!
С этими словами Ник. Ник. достает из кармана крошечный перочинный ножик.
Теперь глаза загораются у всех присутствующих.
Гость резко замолкает, наклоняет голову и… в чашку кофе падает крупная мужская слеза. Он отхлебывает из этой же чашки, собирает остаток душевных сил и обводит печальным взглядом присутствующих.
Окружающим становится стыдно за свою глупость и настырность и Ник. Ник. получает добавку кофе и сахара. Картина седьмая
Открывается входная дверь и со «свежего воздуха» возвращается Т. Г.
Ник. Ник. поспешно встает… Т. Г. подходит к столу, наливает себе чаю и садится на свободный дальний стул.
Гость аккуратно складывает салфетку.
Ник. Ник. идет в комнату Григория Викентьевича.
Все набираются терпения и пьют чай. Картина восьмая
Ник. Ник. мечется по комнате в поисках съестного, пробуя на вкус листья вазона на подоконнике, кожаный ремень и т. д.
В дверь комнаты даже не стучатся, а скребутся.
Затем дверь приоткрывается. В проеме появляется голова сестры Т. Г.
От неожиданности Ник. Ник. засовывает в рот большую ветку петрушки.
Николай Николаевич немеет… Он, глядя на сестру, шарит по тарелке… А еда закончилась. Картина девятая
За столом сидят все те же, что и накануне вечером.
По телевизору вокально-инструментальный ансамбль «Песняры» исполняет «Косив Ясь конюшину».
Ее призыв не вызывает отклика у присутствующих.
Она оборачивается к соседу.
Николай Николаевич входит, сопровождаемый соседом, как почетным караулом. И снова это другой человек: стремительная походка, широко раскинутые руки и главное! – обворожительная улыбка, типа – «Люби меня, как я тебя!» Он, что называется, не с пустыми руками – маленький, аккуратно упакованный в газетную страницу пакетик несется вместе с ним!
Он протягивает сверток Т. Г.
Раздаются неслаженные аплодисменты.
Все подняли бокалы. «Песняры» запели «Александрину».
Вся компания дружно осушает свои бокалы. Один Николай Николаевич молча ставит рюмку на стол.
Все освежают содержимое бокалов.
Он смотрит прямо в глаза Т. Г., ища одобрения. Все переводят взгляды с соседа на Т. Г. – «о чем это он?»
Компания, не мигая, смотрит на Т. Г.
Все начинают собираться. В надежде на поддержку, Т. Г. оглядывает присутствующих – народ безмолвствует!
День.
Посередине гостиной стоит большое кресло, в нем, развалившись, сидит Николай Николаевич. Ноги его покоятся на столе. Рука машинально шарит в тарелке, находит там маленькие баранки и отправляет их в «топку» рта.
Сам же он целиком поглощен зрелищем, захватившим его без остатка: по телевизору показывают «Приключения неуловимых». Одного из героев фильма ведут на расстрел…
Гремит дверной звонок.
От неожиданности Николай Николаевич чуть не валится с кресла.
Он вскакивает на ноги, стремительно ставит тарелку на стол и выключает телевизор.
Осторожно открывает входную дверь.
На пороге стоит лучшая подруга Т. Г.Николай Николаевич смотрит на лучшую подругу, как бы оценивая, можно ли доверить ей «страшную тайну».
Ник. Ник. делает осторожный шаг в сторону подруги и переходит на шепот.
Слышится скрежет ключа – кто-то открывает входную дверь.
В мгновение ока лучшая подруга и Ник. Ник. оказываются в разных концах комнаты.
На пороге появляется раскрасневшийся сын Алеша.Сын Алеша, не глядя на лучшую подругу, направляется в свою комнату.
Николай Николаевич глядит в зеркало, придает своим волосам форму – «отец в авторитете» и направляется в комнату сына. Алеша стоит у окна и, не мигая, смотрит вдаль.
Ночь.
Т. Г. слышит какую-то возню в прихожей.
Она быстро накидывает халат и на цыпочках выходит из своей комнаты.
Картина тринадцатая
Алеша, с рюкзаком за плечами, осторожно берется за дверную ручку и тут… вспыхивает свет.
Т. Г. гасит свет. Картина четырнадцатая
Той же ночью.
Т. Г. долго звонит в дверь соседа, переминаясь с ноги на ногу от холода.
Наконец слышится его сонный голос.
Дверь открывается и вместе с ней открывается рот соседа – Т. Г. в такую пору, в одной рубашке…
Сосед, не веря своим глазам, долго смотрит на дрожащую Т. Г., затем осторожно подходит к кровати и… тоже ныряет.
Свободной рукой Дмитрий гасит свет…
Из радиоприемника льется задушевная песня: «Александрына, пришла пора кохать…»
Картина шестнадцатаяНик. Ник. в комнате один. Он на цыпочках подходит к шкафу. Открывает скрипящую дверцу. Шарит в самом углу шкафа. Достает початую «четвертинку». Делает большой глоток прямо из горла. Вкусно причмокивает. Прячет бутылку в «тайник». Как фокусник, достает из рукава сигарету и медленно, со вкусом, вставляет ее себе в губы…
В дверь стучат.
От неожиданности он начинает метаться по комнате, ища, куда спрятать сигарету.
В дверь стучат настойчиво. Слышится голос Т. Г.
Дверь распахивается и в комнату влетает Т. Г. Ник. Ник. забивается в угол.
Ник. Ник. молча кивает головой, жуя сигарету.
Ник. Ник. как раз проглатывает остаток сигареты.
Ник. Ник. давится: его рука тянется к бутылке с водой.
Ник. Ник. на фразу о липких руках резко прячет их в карманы брюк.
Т. Г. грохает дверью и уходит.
В наступившей тишине Ник. Ник. громко икает.
Картина семнадцатаяВечер.
По телевизору показывают программу «Спокойной ночи, малыши».
Диктор Центрального телевидения Валентина Леоньтьева – тетя Валя – рассказывает сказку.
В гостиной сидит отец и читает газету. Появляется Ник. Ник.
Потоптавшись на месте, он тихо приближается к обеденному столу, на котором пока ничего нет, кроме хлебницы, солонки, перечницы и баночки с горчицей.
Отец периодически отрывается от газеты и бросает насмешливые взгляды в сторону Ник. Ник.
В промежутках между «молниями» тестя Ник. Ник. успевает украдкой стащить кусок хлеба. В это время отец в очередной раз поворачивается к Ник. Ник.
Ник. Ник. быстро прикрывает хлеб рукой. Оба смотрят друг на друга, не мигая.
Ник. Ник. отворачивается от отца.
Берет хлеб, сдабривает его слоем горчицы, затем солью, затем перцем…
Отец пытается подсмотреть.Начинает с причмокиванием есть.
Ник. Ник. отрезает кусочек бутерброда и бережно, как святыню, передает отцу.
Отец, вдохновленный увиденным и услышанным, готовый получить несказанное удовольствие, засовывает весь кусок целиком в рот.
Дальше… он ахает, глаза его расширяются, из них брызжут слезы, а рот становится похожим на громадную воронку, оставленную снарядом страшной разрушительной силы. И как следствие – он заходится кашлем.
Испуганный Ник. Ник. дует прямо в рот тестю, пытаясь погасить «пожар».
Свидетелями этой сцены становятся Т. Г. и дочь, вошедшие из кухни с тарелками и супницей.
Т. Г. роняет тарелки на пол. Дочь чудом удерживает супницу.На шум бьющейся посуды из своей комнаты выбегает сын. Пока общими усилиями отца приводят в чувство, Ник. Ник. виновато собирает с пола осколки.
На кухне Ник. Ник. и дочь.
Она моет посуду, вернее те немногие предметы, что от нее остались. Он тщательно вытирает
Дочь молча кивает. Ник. Ник. осторожно прикрывает кухонную дверь и на цыпочках подходит вплотную к дочери.
Из гостиной доносятся громкие голоса. Ник. Ник. роняет тарелку.
Прерванный обедом скандал возобновляется с новой силой.
Ник. Ник. и дочь входят в гостиную на словах Т. Г.
На мгновение воцаряется тишина. Отец, дочь, сын и сам Ник. Ник. смотрят на Т. Г.
Ник. Ник. раскладывает матрас прямо на полу кухни.
Рядом на кухонном стульчике сидят дочь и сын.
Сын убегает и через минуту возвращается с двумя связками книг.
Постель готова. Ник. Ник. укладывается.
В ответ слышится храп. Картина двадцать первая
Под покровом ночи Т. Г. тихо, стараясь никого не разбудить, незаметно прошмыгивает к соседу. Через маленькую щелочку приоткрытой кухонной двери за ней следит «строгий глаз» Ник. Ник.
Действие второе
Картина двадцать вторая
Вечер. В гостиной сидят отец, сестра и муж сестры.
Слышится звук открывающейся входной двери.
Все умолкают.
Входит Т. Г.Муж сестры помогает Т. Г. снять верхнюю одежду. Т. Г. выкладывает на стол покупки.
Никто из присутствующих не улыбнулся.
Никакого реагажа.
Во входную дверь звонят.
Т. Г. идет открывать и через мгновение возвращается.
Все смотрят на проем двери. Слышится возня в передней.
В гостиную медленно и загадочно вплывает Николай Николаевич. В руке он держит бумажный пакет.Муж сестры стремительно подходит к пришедшему и крепко пожимает ему руку.
Ник. Ник., в свою очередь, целует руку сестре. Сестра зарделась.
Воспользовавшись легким замешательством, Ник. Ник. обнимает Т. Г.
Поворачивается к отцу.В наступившей паузе все невольно улыбаются – каждый своему. Картина двадцать третья
Заканчивается большое семейное чаепитие.
К компании присоединились дети. Все в умиротворении едят торт. Лишь одна Т. Г. напряжена – она ждет подвоха.
Все смотрят на Т. Г. Та встает и начинает собирать посуду.
Муж сестры громко хмыкает.
Сестра увлекает Ник. Ник. в угол прихожей.
Говоря все это, она сует в руку Ник. Ник. маленькую бумажку.
Ник. Ник. в тон утвердительно кивает.
Все долго прощаются в дверях. Картина двадцать четвертая
Ночь.
«Зоркий глаз» Ник. Ник. наблюдает сквозь щелочку за тем, как тонкая женская фигурка неслышными шажками пересекает прихожую. Тихо щелкает замок входной двери… Женская фигурка выпархивает из квартиры. Через некоторое время еще одна женская тень пробегает по коридору и скрывается в том же направлении, что и первая. Через пару минут одна из женщин возвращается. В ней не трудно узнать Т. Г.
Ник. Ник. тихо потирает руки.
Картина двадцать пятая
На улице среди снующих туда-сюда прохожих стоят Т. Г. и ее лучшая подруга.
Они чмокают друг друга и… подруга убегает.
Т. Г. медленно и нехотя плетется в сторону дома.
О чем точно она думает в этот момент, мы не знаем, но мысли ее – невеселы…
Картина двадцать шестаяВоскресное утро.
В дальнем углу двора стоят Ник. Ник. с сыном. Они тайно курят.
Глаза Ник. Ник. блестят. Сын достает платок и промокает влагу. Из окна квартиры слышится голос.
Сын и Ник. Ник. вздрагивают и понимающе переглядываются. Картина двадцать седьмая
Поздний вечер.
Лежа в постели, укрывшись с головой одеялом, дочь разговаривает по телефону.
Дочь кладет трубку и резко срывает с головы одеяло, чтобы вдохнуть воздуха.
От неожиданности она вскрикивает…
Над ее головой нависает голова брата.Утро.
В гостиной отец разговаривает по телефону. Остальных не видно.
Кто-то спускает воду в туалете.
В комнату входит Ник. Ник. Он в пижаме. Сладко потягивается.
Ник. Ник. прохаживается по квартире как «полноправный член семейной ячейки». Ходит он медленно, передвигая свое тело осторожно и с достоинством. Останавливается в центре гостиной. Долго и пристально смотрит на отца.
Ник. Ник. отправляется навстречу холодильнику. Открывает холодильник.
Глаза загораются плотоядным огоньком.
В дверь звонят. Отец идет открывать.
На пороге стоит гражданин в шляпе и сильно поношенном пальто.
В прихожей, дожевывая, появляется Ник. Ник.
Молчание. Отец отступает на шаг и теперь со стороны наблюдает за встречей «единоутробных братьев». Молчание затягивается. Дальше сцена точь-в-точь повторяет сцену встречи «детей лейтенанта Шмидта».
«Братья» долго обнимаются.
Ник. Ник, воспользовавшись замешательством, сгребает «брата» в охапку и увлекает на кухню.
Дверь кухни закрывается и оттуда слышится напряженный шепот, сопровождающийся громкими «ойками» и тихими повизгиваниями.
Отец на цыпочках подходит к кухонной двери и прикладывает ухо…
В этот момент дверь распахивается и взору отца предстает умиротворяющая картинка: «братья» сидят у стола и, подперев головы руками, улыбаясь, смотрят друг на друга.Гражданин достает из внутреннего кармана пальто бутылку водки.
У кухонного стола сидят трое: Ник. Ник., гражданин и отец.
Судя по тому, что появилась вторая бутылка, можно предположить – сидят долго.
Все заходятся мужским солидарным смехом.
Ник. Ник., как фокусник, делает несколько замысловатых пассов и показывает на гражданина. Гражданин, в свою очередь, опускает руку в карман пальто, которое он так и не снял, и достает колоду потрепанных карт.
На кухне дым коромыслом. Судя по горке «денюшек», лежащей рядом с отцом, он выигрывает.
Там же покоятся шляпа и пальто гражданина.
Отец вошел в азарт и теперь его не остановить.
Отец заходится кашлем, перемешанным с хохотом.
На кухне воцаряется тишина. В тишине сморкается гражданин. Отец «наводит резкость» на Ник. Ник.
Ник. Ник. тихо сгребает весь банк… И вдобавок надевает шляпу на голову «брата»…
Отец бежит в свою комнату… и возвращается с альбомом.
Ник. Ник. деловито, не торопясь, разбирает «выигрыш». Гражданин выпивает. Отец затравленно смотрит на уплывающие ценности.
«Братка» молча кивает.
Входная дверь открывается и кто-то входит в квартиру. Ник. Ник., отец и гражданин поспешно убирают все следы «милых безобразий». Картина тридцать четвертая
Дочь входит в гостиную. Из кухни выползают Ник. Ник. и отец.
Дочь уходит в свою комнату.
Во входную дверь сперва звонят и тут же начинают стучать.
Ник. Ник. открывает дверь. Влетает муж сестры. Он бледен и взволнован. Ник. Ник. при виде вошедшего начинает пятиться в направлении гостиной.
Отец разворачивает небольшой клочок бумажки и читает. Ник. Ник., оказавшийся у него за спиной, пытается заглянуть в записку.
В прихожей слышны чьи-то шаги. Все насторожились. Входит Т. Г. с продуктовыми сумками и ставит их на диван.
Отец молча указывает на мужа сестры.
Муж сестры дрожащей рукой протягивает записку Т. Г. Та читает.
Муж сестры отрицательно машет головой.
Муж сестры медленно оседает на диван.
Отец и Ник. Ник., слившись воедино, так и стоят в углу комнаты, напоминая наказанных пионеров. Картина тридцать пятая
Гражданин, забытый на кухне, уснул, положив голову на стол.
Картина тридцать шестая
В гостиную входит дочь. Видит Т. Г.
Т. Г. бросает выразительный взгляд на Ник. Ник., выглядывающего из-за спины отца.
Отец и Ник. Ник. мычат что-то невнятное. Их спасает звонок во входную дверь.
Дочь идет открывать. Через несколько секунд в гостиную входит сосед. Он в костюме, галстуке. В руках букет и бутылка шампанского. Дочь держится позади него. Т. Г. смущена.
Звонит телефон.
При слове «деньги» Ник. Ник. незаметно хватается за карман. Отец устремляется в детскую.
Из детской выбегает отец с одним носком в одной руке и пустой шкатулкой в другой.
Т. Г. в растерянности обводит присутствующих взглядом, ища поддержки.
Отец, а за ним и Ник. Ник. начинают метаться по квартире.
Все останавливаются.
Т. Г. садится на диван. Все остальные стоят.
Т. Г. опускает голову на грудь и замирает. Ее рука шарит по дивану, пытаясь что-нибудь нащупать. Через мгновение в сторону Ник. Ник. летит сумка, полная продуктов. На лету содержимое разлетается по комнате. Ник. Ник. не успевает увернуться и, что называется, получает в глаз.
Т. Г. бросается к Ник. Ник. Ей наперерез устремляются отец, сосед и муж сестры. Все сваливаются в кучу малу.
От шума на кухне просыпается гражданин. Он понимает, что пора откланиваться. По дороге он заглядывает в холодильник – там не густо. Он прихватывает лоток с яйцами и спешит к выходу.
В дверях он сталкивается лицом к лицу с милиционером.
С этими словами гражданин растворяется в воздухе. Картина тридцать восьмая
В комнате тем временем продолжается потасовка. Первым вошедшего милиционера замечает отец. Он пытается остановить других участников сражения. Все тяжело дышат.
Все молча расступаются… и взору милиционера предстает Ник. Ник. в изрядно потрепанном виде, прижимающий к подбитому глазу банку консервов.
В комнату входит сестра. Видно, что она побывала в переделке.
Сестра указывает на дверь. В комнату входит лучшая подруга. Ее внешний вид не сулит ничего хорошего. Ник. Ник. пытается прикрыться телом отца.
После этих слов Ник. Ник. расправляет плечи и выходит из укрытия.
Подруга решительно подходит к Ник. Ник. и на глазах у всех страстно впивается в него поцелуем. Т. Г. закрывает лицо руками. Тело ее сотрясают рыдания.
Загорается свет.
Торт.
Горят свечи.
Звонок в дверь.
Ее крик переходит в песню ВИА «Самоцветы» – «Мы желаем счастья вам!!!»
Анна К
Нью-Йорк. Утро в квартире Анны и Дональда.
Анна встает с постели, подходит к двери, ведущей на балкон, распахивает ее и глубоко вдыхает прохладный воздух.
Анна выходит в гостиную.
Патрик наливает ей чай.
Патрик украдкой дотрагивается до своего уха.
В гостиной Анна увидела огромную корзину своих любимых полевых цветов и записку от Дональда:
«Любимая! Еще много лет твоя красота будет такой же свежей, как эти цветы! С днем рождения! До вечера! Целую!»
Комната заседания Совета директоров.
Дональд Карр встает из-за стола и обращается к присутствующим.
Дональд быстрым шагом проходит через апартаменты, отделяющие комнату заседаний от его кабинета, и, подойдя к рабочему столу, нажимает на кнопку громкой связи.
Дональд листает каталог ювелирного аукциона «Сотбис» – «Русские торги», который каждой весной проводится в Нью-Йорке.
Дональд откладывает каталог и снова обращается к секретарше.
Слышится приятный перезвон, в котором можно узнать фрагмент музыки Чайковского.
Это простая «напоминалка» мобильного телефона.
Анна смотрит на дисплей, улыбается и направляется в свою комнату.
Шкатулка, которую она держит в руках, кажется не очень вместительной, но когда Анна начинает вынимать из нее содержимое, оно заполняет собой почти весь стол: старые фотографии – папа, мама, бабушка, которой она никогда не видела, детская игрушка, маленький замшевый конвертик, из которого Анна достала прядь своих детских волос, белых и сладко пахнущих, маленький медальон, принадлежавший маме, папины круглые очки – все это является «состоянием», которым Анна очень дорожит.
Медленно перебирая все это, она вспоминает свою жизнь.
Арчи встречает Дональда и его референта в зале для вип-гостей.
С этими словами Арчи Цигонски подхватывает Дональда под руку и увлекает за собой.
Зал аукциона полон. Арчи усаживает гостей на два места в последнем ряду.
Арчи удаляется.
Референт оглядывается по сторонам, оценивая состав публики.
Затем он достает из папки лист бумаги и цитирует:
– Ожерелье с 20 бриллиантами массой 210 карат из частной коллекции, датируется концом семидесятых годов ХІХ века. Лот оценен в 3 млн долларов.
Дональд молча кивает.Дональд поворачивает голову в том направлении, откуда прозвучали эти слова, и видит молодого человека, по-современному хорошо одетого и говорящего по-английски с легким славянским акцентом.
Референт смотрит на Дональда – тот молчит.
Референт раскрывает каталог, находит нужный лот.
Референт смотрит на Дональда. Тот по-прежнему молчит. Референт еще раз заглядывает в каталог и, перейдя на шепот, читает.
Наконец Дональд внимательно смотрит на «специалиста».
Аукционист трижды стучит молотком и громко объявляет:
– Седьмой лот приобрел № 65!!!
Прежде чем уйти, Дональд достает из внутреннего кармана пиджака визитную карточку и протягивает молодому человеку.
Дональд ждет Анну в гостиной. Она появилась ровно в 8 часов. На ней маленькое черное платье и туфли на высоком каблуке.
Дональд раскрыл коробку и вынул из нее купленное ожерелье.
Анна бережно берет из рук Дональда ожерелье и прикладывает к своей груди. Дональд помогает справиться с хрупким замком.
Анна берет Дональда под руку, и они отправляются на праздничный ужин.
Анна направляет машину в центр города и одновременно говорит по телефону.
В это время дня в центре обычно трудно припарковаться. Ей приходится оставить машину за углом и еще почти квартал идти к магазину. Первое, что ей бросается в глаза, это огромная конструкция, выполненная в урбанистическом стиле, которую несколько рабочих пытаются водрузить на подиум в центре зала. Это им не очень удается. «Операцией» руководит новая подруга Анны – Бетси Тверская, русская, приехавшая в Нью-Йорк с целью открыть свою галерею современного искусства.
Тут она замечает Анну и бросается к ней.
Подруги садятся на маленький диванчик.
В это время раздается дикий грохот. В зале явно что-то случилось.
Бетси срывается с места. Анна следует за ней. В центре торгового зала суматоха: рабочие уже установили конструкцию и начали поднимать на нее изваяние лошади в натуральную величину, трос лопнул и скульптура соскользнула вниз. Под мордой упавшей лошади лежит человек.
Человек под лошадью лежит ничком и не подает признаков жизни. Все присутствующие оцепенели. Первой приходит в себя Анна – она бросается к лежащему, берет его руку в свою и… в этот момент он шевелится. Он пытается приподняться – мешает лошадиная голова. Опомнившиеся рабочие быстро оттаскивают скульптуру.
Растолкав всех, подлетает Бетси.
Вронский смотрит на свою руку, которая все еще находится в руке Анны.
Все рассмеялись.
Дональд сидит в своем кабинете и читает отчет Дирекции Южного отделения корпорации.
Читает он не торопясь, вчитываясь в каждую цифру. Том Кравиц – директор этого самого отделения сидит напротив и ждет реакции Дональда. Наконец Дональд откладывает бумаги и обращается к Тому.
Глаза Тома округляются.
Дональд встает из-за стола, подходит к комоду, наливает себе и Тому виски.
Среди вороха конвертов Анна сразу видит тот, которого ждала, – ответ из «Инюрколлегии». Вскрывая его, она замечает, как дрожат ее руки. Глаза быстро пробегают написанное: «На ваш очередной запрос… Облонская Мария Викторовна не найдена… Попытки отыскать…»
Дональд кладет трубку и в этот момент слышит голос секретарши.
Дональд слышит ее всхлипывание.
Вронский несколько раз глубоко вдыхает, чтобы успокоить колотящееся сердце, и тянет за бронзовую ручку массивной двери. Через мгновение он оказывается в зале одного из самых фешенебельных нью-йоркских кафе – «Король Георг». Дональд сидит за столиком у окна и разговаривает со своим референтом. Увидев Вронского, он машет ему рукой, приглашая к столу.
Референт достает из папки документ, передает его Дональду, а тот, в свою очередь, Вронскому.
Бетси уже в пятый раз набирает номер Вронского, но монотонный голос оператора по-прежнему просит перезвонить позднее.
Дональд выжидает паузу, пока официант наливает им виски.
Бетси прижимает большую декоративную трубку телефона к своему уху так сильно, что она впивается в тело – главное не пропустить ни единого слова.
Вронский сверкающими глазами смотрит в небо и кому-то, кто там наверху, кричит: – По-лу-чи-лось!!!
Анна очень внимательно слушает все, что говорит Бетси.
Ужин накрыли на террасе.
Анна ждет ответа. Дональд откладывает салфетку в сторону.
Дональд встает из-за стола и направляется в гостиную.
Дождавшись, когда Анна поднялась к себе, Дональд звонит по телефону своему вице-президенту.
Анна сидит в туалетной комнате прямо на полу и плачет.
Неожиданно ее мобильный телефон, лежащий на туалетном столике, издает несколько тактов «Вальса цветов» Чайковского. Анна берет телефон в руки и читает текст «напоминалки» – «Мы любим тебя! Папа, мама, бабушка».
Два месяца спустя.
Дональд нежно целует еще спящую Анну в щеку.
Она открывает глаза и улыбается.
Анна сидит в машине рядом с Дональдом. Машина въезжает в центр города. Еще один поворот и глазам Анны открывается яркая картина праздника: фасад здания, у которого останавливается их автомобиль, сияет тысячью маленьких огоньков; толпа журналистов набрасывается на каждого гостя, пытаясь снять его в лучшем ракурсе, играет торжественная музыка… Когда Анна ступает на ковер, расстеленный прямо на тротуаре, брызгают огни фейерверка и над входом вспыхивает надпись: «Галерея – „АННА К.“»
Анна стоит в центре зала, а вокруг шумят и гудят гости праздника: модные художники, критики, издатели глянцевых журналов, знаменитые журналисты и т. д.
Дональд чувствует на себе ее взгляд, оборачивается и взгляды их встречаются. Никакие слова не могут выразить того, что есть в ее глазах. В ответ он лишь улыбается и пожимает плечами, мол – «я тут ни при чем».
– Поздравляю! – раздается прямо за спиной Анны знакомый голос.
Она оборачивается и видит радостное лицо того самого молодого человека, с которым познакомилась у Бетси.
Бетси просто налетает на них, обхватив руками Анну и чуть не пролив на нее свое шампанское.
Подруги радостно чокаются бокалами.
Дональд подходит к компании.
Все смеются.
Дональд уходит переодеваться, а Анна так и стоит в центре зала, как заколдованная принцесса.
Когда он возвращается, то застает ее в той же позе, в которой и оставил.
Дональд в полумраке гостиной видит, как блестят маленькие огоньки в ее глазах.
Анне хочется взять руками его голову и прижать к своей груди, но Дональд опережает ее. И они еще долго стоят, обнявшись, будто пытаются остановить время.
Месяц спустя.
Анна стремительно приближается ко главному входу в галерею. Дверь перед ней распахивает Бетси.
Анна и Бетси уже не идут по длинному коридору – они бегут. Картины стоят на полу у пустой стены. Анна останавливается перед ними как вкопанная, и Бетси налетает на нее сзади, сбивая ее с ног. Обе дамы сидят на полу и не сводят глаз с картин.
– Ура-а-а-а!!! – разносится голос Анны.
Она уже больше десяти минут носится по дому и никак не может успокоиться.
И, уже находясь на лестнице, она оборачивается и тихо информирует оторопевшего дворецкого.
Этому фейерверку радости предшествует разговор Анны с Дональдом.
Дональд слушает молча и только изредка кивает головой.
Дональд молчит.
Стюардесса объявляет о том, что самолет идет на посадку. Анна припадает к стеклу иллюминатора, будто боится пропустить момент, когда покажется русская земля. Так, не отрываясь, смотрит она до тех пор, пока самолет ни останавливается возле здания аэровокзала «Пулково».
Та же картина повторяется, когда Анна, Бетси и Алексей едут в машине из аэропорта в гостиницу по улицам вечернего Санкт– Петербурга.
Гостиница «Балтийская звезда» по своей роскоши не уступила бы большинству американских отелей.
Как только вся компания вваливается в огромный номер, Алексей демонстративно откланивается.
Вронский уходит. Анна подбегает к окну, распахивает его и… в лицо ей дышит ночной Петербург.
В этот момент телефон в ее руке вздрагивает. От неожиданности она чуть не выпускает его из рук.
В дверь стучат – это привезли багаж. Среди разбросанных по всему номеру вещей прямо на полу сидят Анна и Бетси – они составляют план пребывания в Северной столице.
Бетси понимает – уговаривать бесполезно.
Дом, который всю жизнь рисовала в своем воображении Анна, оказался стареньким трехэтажным зданием, не знавшим ремонта много лет. И это обстоятельство в первый момент даже смущает Анну. Она подходит к стене дома и прикасается к мокрым, холодным кирпичам. Она чувствует, как подкашиваются ее ноги.
Сидевший в машине Вронский делает попытку подбежать к Анне, но Бетси крепко берет его за рукав.
Анна возвращается тихая и задумчивая.
Анна садится в автомобиль и еще несколько секунд сидит молча.
Автомобиль трогается в сторону «Эрмитажа».
Все, что происходит в этот день дальше, напоминает просмотр детского калейдоскопа, составленного из разноцветных стеклышек.
«Пробежка» по Эрмитажу со словами Бетси: – Мы здесь еще будем! Атланты, поддерживающие свод Нового Эрмитажа; Дворцовая площадь; Медный всадник; Невский проспект с Казанским собором и памятником Екатерине – все это перемешивается в грандиозном фейерверке впечатлений.
Потом был обед в ресторане «Музей русской водки», где они действительно пробуют русскую водку и «суточные» щи. И то, и другое – гастрономическое испытание для Анны.
Когда приносят пирожки, Анна сперва долго смотрит на них, любуясь румяной корочкой, затем осторожно берет пирожок.
Анна и Вронский почти синхронно откусывают от пирожка и смотрят в глаза друг другу.
Компания садится в автомобиль.
Водитель лихо разворачивает машину и мчится в противоположную сторону. Улучив момент, Анна наклоняется к Бетси.
Место, куда они приехали, действительно мало напоминает классический образ филармонии.
Компания входит в малый зал, там уже играют. Накурено и шумно. Вронский усаживает женщин за столик у выхода, что-то говорит официанту и машет кому-то рукой.
Они слушают замечательную музыку и радуются жизни. Когда вся компания возвращается в отель, Анна берет Бетси и Вронского под руки.
Поздно вечером в холле гостиницы.
Номер гостиницы. Анна с трудом сбрасывает верхнюю одежду и валится в кровать. Во сне она видит, как из дверей «Эрмитажа» выходят улыбающиеся папа, мама и бабушка; а в руках у бабушки большой поднос полный румяных пирожков. Телефон звонит долго и настойчиво, но Анна его не слышит.
Дональд слушает телефонные гудки и злится, обнаруживая, как в душе появляется чувство беспокойства.
Дональд
Анна проспала. Бетси забегает в номер.
Анна выбегает из лифта, на ходу надевая шубу, Вронский стоит возле большой вазы с цветами, держа руки за спиной.
С этими словами он как-то забавно взмахивает руками и в них появляется маленький букетик.
Над входной дверью написано «Маша и Медведь». Гостей встречают две забавные фигуры – сами Маша и Медведь.
Анна с удовольствием пробует настоящую «гурьевскую» кашу, о которой раньше только читала. Вронский, подперев голову рукой, наблюдает за Анной с блаженной улыбкой на лице.
Вронский заходится смехом.
Телефон звонит, когда они уже в машине, – это звонит Сюзи, секретарь Дональда.
Вронский и водитель стоят на тротуаре и молча курят, пока Анна разговаривает по телефону.
Вронский уже успел замерзнуть, а Анна все еще говорит с Дональдом.
Наконец она выключает телефон и кладет его в сумку. Мужчины вскакивают в теплый автомобиль. Анна сидит молча и видно, что разговор смутил ее. Вронский что-то шепчет на ухо водителю и колеса начинают весело вращаться.
Они останавливаются около заснеженного парка. Это – Летний сад. По дорожкам медленно прохаживаются мамы и няни, везя перед собой коляски со спящими малышами. С небольшой горки съезжают на санках дети постарше. Как только машина останавливается, Вронский выскакивает и бежит в глубину парка. Он сразу замечает мальчишку постарше, извалявшегося в снегу и неистово затаскивающего санки на горку.Мальчишка измеряет Вронского глазом «опытного купца».
Вронский сует ему в руку деньги, берет веревку, привязанную к санкам, и мчится к машине. А потом он, как чумной, носится по парку, таща за собой сани – в них сидит Анна, задыхаясь от восторга и ледяного балтийского ветра.
Бетси стоит позади высокого старинного кресла, в котором сидит пожилой мужчина в очках. На столе перед мужчиной лежит небольшая картина и он аккуратно протирает ее тряпочкой, смоченной в каком-то маслянистом растворе.
Венедикт Николаевич, немного помолчав, смотрит из-под очков на Бетси.
Вронский, как учитель, заложив руки за спину, вышагивает перед Анной, задравшей голову к крыше Зимнего дворца.
Анна смотрит на Вронского.
В ответ Анна лишь лукаво улыбается.
Дональд сидит у себя в кабинете и читает письмо от Шарлотты – своей первой жены.
«Я не стала звонить, а написала письмо – его можно прочитать несколько раз и запомнить то, что в нем сказано.
Мы с тобой подписали некий „меморандум о ненападении“ и я свято следую достигнутым договоренностям!
Однако жизнь вносит некоторые поправки в самые совершенные документы!
Нам нужно встретиться!
Когда и где, реши сам!
Твоя „Бывшая“.»
Анна и Вронский приближаются к широкой арке над Зимней канавкой, переброшенной от Старого Эрмитажа к Эрмитажному театру.
Маленький мостик Невской набережной достойно украшает это очаровательное место.
Они восходят на мостик, и Анна, перегнувшись через перила, смотрит вниз.
Анна инстинктивно отстраняется от перил.
Бетси чмокает Венедикта Николаевича в темечко.
Бетси вылетает из парадного с радостным предчувствием скорой победы.
Уже стемнело, они стоят на мосту через Мойку.
Анна поднимает на него глаза и тоже шепотом спрашивает.
Их губы встретились.
Бетси набирает номер мобильного телефона Вронского и долго ждет, пока он отвечает.
Пора возвращаться в отель; Анна и Вронский нехотя идут к автомобилю. Как только они отъезжают, большой автомобиль, стоящий метрах в ста от них, мигнув фарами, двигается вслед.
Прощание в холле гостиницы получается коротким и полным смущения.
Вронский не шевелится, пока она не скрывается в лифте, и только потом достает телефон и звонит Бетси.
Она говорила с Анной.
Вронский подходит к гостиничному номеру Бетси и осторожно стучит.
Анна садится на расстеленную кровать и пытается осознать все то, что произошло за этот бесконечный день.
Дональд отвечает сразу.
Дональд входит в зал ресторана с боем больших старинных часов – ровно в 17.00.
За годы совместной жизни с Шарлоттой Дональд не помнит случая, что бы она пришла куда-нибудь вовремя. Каков о же было его удивление, когда он увидел ее, сидящей за столиком.
Они делают заказ. Шарлотта отпивает из бокала и, прищурив глаза, молча смотрит на Дональда. Он тоже молчит. Так они сидят несколько минут.
А меж тем ваша разница в возрасте стала поводом для сотен статей в светских хрониках Америки и Европы! Ты всегда был мишенью для журналистов. Скрыть ничего нельзя! В прессе появилось сообщение о ее поездке в Санкт-Петербург! Ты улыбаешься? Ты спокоен? Ты уверен в себе? А если она…
Завтрак заказан в номер.
Анна пропускает это мимо ушей.
Бетси пристально смотрит на Анну.
Анна смущается и отворачивается к окну.
Анна все смотрит в окно.
Несколько минут Бетси с нескрываемым интересом наблюдает за Анной и Вронским – они прячут друг от друга глаза.
Бетси молча слушает, пытаясь разобраться в происходящем.
Анна с трепетом перешагивает порог храма и замирает, не зная, куда идти дальше. Глаза ее чего-то ищут. Это длится всего несколько секунд, кажущиеся ей вечностью. Наконец она видит то, что ей было нужно.
Бетси и Вронский отходят в сторону.
Анна долго шепчет что-то, глядя не на крест, а на пол, где по ее представлению находится убитый царь.
Бетси притягивает Вронского за рукав и шипит ему прямо в ухо.Анна возвращается к ним через несколько минут и по привычной улыбке на ее лице можно понять, что она успокоилась.
В воскресенье днем в Мариинке «Щелкунчик». Туда и отправляются. Когда в зале гаснет свет, Вронский осторожно дотрагивается до Аниной руки.
Во время антракта в фойе происходит забавный эпизод: группа японских туристов долго и пристально смотрит на Анну, шушукаясь и хихикая. Затем они что-то говорят сопровождающему их гиду, тот подходит к Анне.Компания не обращает внимания на большой черный автомобиль, неотступно следующий за ними.
Дональд отрывает глаза от мелко исписанного листка.
На такой афере в прошлом году попались владельцы галереи «Русская коллекция» супруги Татьяна и Игорь Преображенские. Зная интерес к русскому искусству ХІХ века, они покупали картины малоизвестных европейских художников того же периода, близких по манере к русским. Подписи авторов замазывались, поверх наносились «автографы» знаменитых русских художников.
Благодаря «трудам» этой парочки на рынок были выброшены поддельные Айвазовский, Шишкин, Киселев и т. д.
Говорящий смотрит на Дональда. Тот кивает, прося продолжать.И снова вертится калейдоскоп впечатлений, от которых у Анны голова идет кругом. Музеи, здания, памятники, рестораны с экзотическими русскими блюдами уже не могут целиком уместиться в ее сознании и остаются в нем лишь в виде ярких лоскутков.
Троица сидит в холле гостиницы.
Вронский встретил знакомого и разговаривает с ним у барной стойки.
Вронский молчит.
«Сегодня очень занят! Позвоню завтра! Хочется поговорить не спеша! Целую, Дональд!»
Анна прочитала сообщение и почувствовала облегчение – она не смогла бы сегодня говорить с мужем.
В дверь тихо стучат.
В номере темно. Вронский переступает порог и останавливается. Анна делает шаг ему навстречу…
Они лежат, прижавшись друг к другу. Неожиданно в темноте звучит знакомая мелодия Чайковского. Оба вздрагивают от неожиданности.Анна минуту возится с телефоном и наконец откладывает его в сторону.
Она неожиданно умолкает.
Вронский не отвечает.
Через минуту им уже не до разговоров.
Светает. Вронский выходит из номера и по длинному коридору гостиницы направляется к выходу. Вдруг он чувствует на себе чей-то пристальный взгляд. Вронский поворачивает голову налево, к стеклянной боковой двери – через стекло на него смотрят полные ненависти глаза Бетси. Это так неожиданно и потому так пугает его, что он даже не останавливается и через минуту выскакивает на улицу.
Анна завтракает в баре одна: Бетси позвонила и отказалась от еды, сославшись на то, что проспала и спешно собирается.
Через пятнадцать минут подходит машина. Анна, полностью собранная, стоит в холле, но ни Бетси, ни Вронского все нет. Наконец появляется Бетси – она мчится через вестибюль отеля, на ходу надевая шубу.
Когда они подъезжают к «служебному входу» мастерских Эрмитажа, автомобиль, тайно сопровождавший их в течение нескольких дней, уже припаркован – он стоит по диагонали напротив и чуть в стороне. Сквозь затемненные окна никого не видно.
Бетси, держа Анну за руку, как мамы держат маленьких девочек, направляется внутрь.
Они проходят по лабиринтам коридоров и входят в довольно просторную комнату, уставленную старинной мебелью. Их ждут. Двое мужчин почтенного вида сидят у стола, на котором покоятся три картины, принадлежащие Анне. Когда женщины входят, мужчины оживленно спорят.Тут мужчины замечают вошедших.
Анна в недоумении смотрит на Бетси – та, кажется, тоже не совсем понимает, о чем говорит Шлихтер.
В разговор вмешивается Бетси.
Анна отходит в дальний угол огромной комнаты. Стоя вдалеке от происходящего, она наблюдает, как хрупкая Бетси с остервенением в чем-то убеждает двух массивных мужчин. Судя по выражению их лиц, уговоры Бетси не достигают своей цели. Но вот наконец она поворачивается к Анне и в глазах ее сверкает искра надежды.
Она достает из сумочки телефон и набирает нужный номер. Телефон все звонит, а Дональд не отвечает. Вдруг массивная входная дверь открывается и в комнату входят трое мужчин. Этого не ожидал никто: Шлихтер и Малахов бледнеют и прижимаются друг к другу. Бетси почему-то оказывается у Анны за спиной.
При этих словах у Анны начинает кружиться голова и она чувствует, что теряет сознание. Кто-то подхватывает ее под руку – это человек Дональда. Он усаживает ее на стул, и Анна неотрывно следит за происходящим.
Анна не верит своим ушам.
Анна, как зачарованная, встает и направляется к выходу.
Человек Дональда, держа ее под руку, доводит до того самого автомобиля с затемненными стеклами, что стоит немного в стороне.
Анна сидит сзади, низко опустив голову.Она осторожно разворачивает его и читает: «г. Санкт-Петербург, ул. Самсоньевская, 25, кв. 15.
Левина Ирина Петровна.
Там вы узнаете все о ваших родственниках».
В висках бешено стучит: «Скорее, скорее туда, по этому адресу!»
Войдя в дом, Анна понимает, что до сих пор не видела настоящего Петербурга. Она осторожно подходит к квартире № 15. На двери пять табличек с фамилиями и столько же кнопок дверных звонков.
Отыскав нужную фамилию, Анна нажимает и прислушивается. В течение нескольких минут тихо, потом слышатся легкие шаги и дверь открывается. На пороге стоит немолодая женщина, завернутая в большую мягкую шаль.
Она смотрит на Анну.
Женщина вздрагивает и уже совсем по-другому смотрит на гостью. В ее глазах появляются слезы.
Они сидят в скромной маленькой комнатке.
Теперь слезами наполняются глаза Анны – она смотрит на собеседницу и качает головой.
Я обязана Марии Викторовне жизнью – она подобрала меня на улице во время блокады. Мне было шесть лет и у меня уже никого не осталось в живых.
Как мы жили все эти годы? Бывало по-разному! Наверно, больше было хорошего! Но я думаю: она все-таки не была до конца счастлива.Женщина встает и направляется к маленькому комоду у стены. Она достает из верхнего ящика небольшую коробочку и протягивает ее Анне.
Анна, затаив дыхание, открывает шкатулку и достает свернутый вчетверо листок.
«Дорогой мой сынок!
Каким большим ни было бы это письмо, оно не сможет вместить в себя все мои мысли о тебе и все мои чувства к тебе.
Просто хочу, чтобы ты знал правду: я не осуждаю тебя за то, что ты не вернулся на Родину, когда началась война.
Как мать, я даже была рада, что чаша сия миновала тебя».
Анна на мгновение останавливается.
«Я хочу тебе объяснить, почему я не поехала за тобой! Это очень важно, сынок!!!
О блокаде рассказано и написано много, я расскажу то, что решило мою судьбу!
8 сентября в результате бомбежки загорелись Бадаевские склады с продовольствием.
Огонь стоял над городом несколько дней, а потом…
А потом потекли ручьи сахарной патоки.
Первыми сообразили мальчишки – они продавали или меняли на хлеб землю с Бадаевских складов.
Это была чудо-земля, вся пропитанная сливочным и растительным маслом, расплавленным сахаром и сыром!
Дома мы брали миску земли, которую принесли с Бадаевских складов, заливали водой, размешивали, вливали в самовар, и у нас получался „настоящий“ сладкий чай и сытный суп.
Тот, кто смог запастись этой землей, выжил!
Наша ленинградская земля спасла нас!!!
А теперь я хочу спросить тебя:
Так была ли я вправе после всего этого уехать и оставить ее без присмотра?
Нет, сынок!!!
Я очень хотела к тебе, но так и не смогла решиться.
Прости меня, старую сумасбродку.
Вот и все!
Прощай и будь счастлив!»
Анна сквозь слезы заглядывает в шкатулку и вынимает оттуда маленький мешочек.
Она уже знает, что в нем!
Вронский появляется в гостиничном номере Бетси уже поздно вечером – он пьян. Бетси стоит у окна и курит. Она даже не оборачивается, когда он входит. Вронский сразу направляется к мини-бару, выгребает оттуда все спиртное и начинает методично переливать его в стаканы.
Бетси оборачивается и спокойно берет предложенный стакан.
Бетси с размаху бьет Вронского в лицо. Это настолько неожиданно, что он отлетает к телевизору и сильно ударяется головой.
В ответ слышится тихое бормотание Вронского.
Вронский вдруг умолкает. Он снова наливает себе в стакан и пристально смотрит на Бетси.
Вронский так и не выпил, он ставит стакан на стол и выходит из номера.
Вронский медленно бредет по перрону станции метро. В туннеле показываются огни приближающегося состава. В лицо ударяет волна теплого воздуха, гонимого передним вагоном. Когда расстояние между Вронским и поездом составляет пару метров, он наклоняется вперед и…
Неожиданно громко звонит мобильный телефон. Вронский лихорадочно вытаскивает телефон из кармана брюк – это «напоминалка»: «Все будет хорошо! Твоя Анна!»
Анна видит Дональда в самом конце галереи аэровокзала и почти не удивляется – ведь это Дональд Карр.
Все, чем могу!!!
Одному восточному владыке кто-то из приближенных напомнил о том, что сегодня исполняется 50 лет дворцовому гарему.
Владыка велел позвать к нему всех жен.
Через несколько минут перед ним уже стояло триста жен.
«Дорогие мои! Сегодня исполняется 50 лет Нашему гарему! И Мы, как муж, должны вас поздравить! Для этого Мы повелеваем вам повернуться к Нам спиной!
Владыка двинулся вдоль живописного строя жен, чмокая их в прелестные места чуть пониже талии, при этом приговаривая: «Все, чем могу! Все, чем могу!!!»
Есть в городе Киеве район, который называется – Подол!!!
Название «Подол», очевидно, происходит от того, что это самый близкий к реке район – практически, его улицы можно считать большой набережной Киева, в то время, как весь остальной город, как известно, расположился на холмах.
Подоляне так и говаривали: «Я иду в город!», то бишь, буквально – «в гору».
Знатоки утверждают, что Подол не уступит своей историей и колоритом одесской Молдаванке.
Так говорят знатоки!
Мне же просто выпало счастье родиться в этом славном месте и прожить первые двадцать лет своей жизни.
Об этом удивительном районе, о людях, которые его населяли, о том замечательно счастливом времени пойдет речь в этих маленьких рассказах.
Жадина-говядина
Не знаю, чей ген виноват, но уродился я страшной жадиной!
Жадность моя была выдающейся – когда отец, возвращаясь поздно вечером с работы, приносил конфеты, упакованные в большой бумажный кулек, я делил их примерно следующим образом: «папа не хочет – иначе он бы не принес… маме не надо (почему – не известно)… бабушке нельзя – у нее „зубы“… старшему брату – одну… а остальное мне! и обязательно – „с кулеком“!!!»
Существует красноречивый фотодокумент моей жадности – маленькая карточка, на которой изображен улыбающийся во все свои «ещемолочные» зубы трехлетний мальчик, одетый в матросский костюмчик и крепко-накрепко прижимающий к себе коробку (никто не знает с чем внутри – по-видимому, это для меня не имело принципиального значения).
Предание гласит: «только при условии, что все содержимое коробки достанется мне одному (… и без дележки), я согласился на первую в моей жизни фотосессию».
Ребенок я был «не садиковый», поэтому от моей жадности страдал в основном старший брат. Взрослых же, я думаю, забавлял мой недостаток – может, они видели в этом залог будущей сытой и безбедной жизни, о которой мечтали все, без исключения, люди их поколения – поколения строителей коммунизма.
Коммунизм, по указанию Никиты Сергеевича Хрущева, должны были построить точно к 1980 году!
Как известно – не построили.
Может, и не получилось потому, что я вдруг, в одночасье, перестал быть жадным.
Однажды кто-то из родительских гостей принес очередной «кулек» с конфетами и, зная заведенный обычай, вручил его законному владельцу – мне.
Я прижал его к себе что было мочи, во избежание попыток со стороны родственников посягнуть на содержимое.
Взрослые понимающе улыбнулись и занялись своими делами.
Я уже собирался забраться в какой-нибудь укромный уголок и начать «сладкое пиршество», как вдруг… ген по имени стыд и совесть заехал в ухо собрату по имени жадность!!!
От этого столкновения у меня по нежным щекам разлилась красная краска.
Ничего не говоря, я раскрыл «кулек» и двинулся по комнате, сквозь стиснутые зубы предлагая всем присутствующим «угощаться».
При этом я, не дыша, думал только о том, чтобы хватило всем и еще осталось мне – ну, хотя бы одна конфетка, но обязательно «с кулеком»…
С тех пор прошло немало лет – много раз меня упрекали в излишнем расточительстве, деньги никогда не держались у меня в карманах. Однажды еще в шестом классе я пытался собрать рубль – ничего не вышло, как только я доходил до семидесяти или восьмидесяти копеек, я срывался… и все приходилось начинать сначала.
Зато я никогда в жизни не слышал брошенное в мой адрес «Жадина-говядина»!!!
Один из моих внуков, примерно в том же возрасте, что и я (в три года), вежливо попросил у родителей подарить ему несколько сундучков, на которые он повесил замочки, а ключики хранил как зеницу ока, никому не доверяя сей заветный иструмент.
Узнав об этом, я улыбнулся, ибо точно знал, что однажды ген по имени стыд и совесть проснется…
А что произойдет дальше, вы сами знаете!!!«Дети надо иметь?»
В те времена Подол был районом густонаселенным и интернациональным.
Наш двор-колодец бил все рекорды смешения рас и национальностей.
Кто есть кто – можно было понять не только по фамилиям жильцов, что без стеснения красовались на специальной доске, приколоченной в подъезде, но и по роду занятий.
Дядя Вася Бондарь всегда ходил в синих галифе, что предполагало его принадлежность к «компетентным органам», но это не мешало ему в подвале нашего городского дома выращивать кабанчика.
Человек по имени Аврам Аврамский был извозчиком и держал в соседнем дворе печальную лошадь, которая покорно жила в гараже.
Мужская половина многочисленной семьи Фишманов работала в такси.
Наум Ашпис был архитектором и строил Киевскую консерваторию.
Рубашкин был водителем грузовика.
Дядя Петя Бондаренко был инвалидом.
А человек по фамилии Вовсяникер работал где-то «высоко», как выражалась моя бабушка, потому что носил черное кожаное пальто.
Но, безусловно, никто не мог конкурировать с Витей по прозвищу Гитлер – он был вором в законе!
Это обстоятельство придавало жителям нашего двора особого рода смелость – у них уже тогда была «крыша»!
Однажды мой старший брат был послан мамой в магазин за хлебом. Как только он туда вошел, его благополучно обчистили «карманники».
Весь в слезах он плелся домой и наткнулся на Гитлера.
– Шо рыдаем, малэча?
– Деньги украли… (рыдания).
– Де?
– В гастрономе… (рыдания).
– Кода?
– Только что… (рыдания).
– Жди!
Через пару минут Гитлер вернулся с деньгами.
– Другой раз держи руки у карманах! Бежи!
Это была та самая купюра, которую украли, – брат узнал ее по чернильному пятну.
Никто не мог вспомнить, почему этого человека прозвали «Гитлером».
Но его судьба странным образом повторила судьбу его зловещего тезки – однажды в зимнюю ночь, будучи пьяным, он уснул с зажженной сигаретой в руках и сгорел.
Стояли сильные морозы – пламя распространялось быстро и весело.
Прогорели деревянные перекрытия, и кровать с телом Гитлера целиком провалилась в квартиру снизу.
На счастье, жильцов не было дома – они гуляли на свадьбе.
Когда его хоронили, кто-то тихо сказал: «Гитлер капут!»
У каждого взрослого было по одному, а то и по два ребенка. В результате: в крошечном коммунальном дворе проживало примерно тридцать детей, которым хотелось резвиться и наслаждаться жизнью.
Все мы были детьми улицы – в квартирах никто не сидел, разве что во время болезней: всевозможных катаров верхних дыхательных путей, ангин, аденоидов, опухших миндалин, корей, свинок, ветрянок, коклюшей и прочих «скарлатин».
Коварные инфекции периодически вырывали из наших рядов то одного, то другого товарища – его отсутствие обнаруживалось простой перекличкой: дом наш был устроен так, что окна всех квартир выходили во двор.
Мы собирались под тем или иным окном и хором начинали звать.
Это не могло не вызвать «нескрываемого восторга» взрослых.
«Рупором народного гнева» была тетя Хана!
Вот лучшие из ее «перлов»: «Шо вы так орете?! Шоб вы орали на больные зубы!!!»; (собственному сыну) «Левка, швидко домой, тебя ждет папин ремень, и попробуй не прийти!!!»; «Дети надо иметь? Камни в почках надо иметь!!!»
А еще мы умудрялись на пятачке (3 на 3) играть в футбол, от чего в зону риска попадали окна всех жильцов первого этажа.
Однажды мяч, как назло, угодил в окно тети Ханы.
Она выскочила на улицу с секачом (он же кухонный топорик) в одной руке и с мячом в другой. Со словами: «Я сделаю конец этим байстрюкам!!!» – она принялась рубить резиновый мяч.
Мы жутко перепугались – у нас дрожали руки и ноги.
Кто-то из соседей крикнул: «У Ханы припадок! Вызывайте „скорую“!!!»
Примчалась «скорая», сделала тете Хане укол и все стихло.
В этот день каждый из нас получил дома по шее.
Неделю во дворе было тихо.
А через пару дней во двор вышла тетя Хана.
Она подошла к нам и сказала: «Шо вы так перепугались? Разве я могла кого-нибудь хоть пальцем тронуть? Вы шо! Шо бы мне было за ваши косточки!»
И достав из кармана несколько конфет, протянула нам.
В этот момент самый маленький из нас уписался.
«Хорошо тому живется, у кого одна нога…»
В конце пятидесятых годов одним из самых больших дефицитов были дрожжи.
Конечно, употребляли их не столько в тесто, сколько в… закваску для альтернативных напитков.
В магазинах дрожжи было не достать.
Зато на рынке… нашем родном подольском «Житнем рынке»… из-под полы…
Дядя Петя Бондаренко был инвалидом – он на фронте потерял правую ногу.
Ходил он на костылях, подворачивая пустую штанину до колена и прихватывая ее простыми бельевыми прищепками.
Получалось довольно аккуратно и, как показала жизнь, довольно практично.
Дяде Пете на инвалидскую пенсию прожить было тяжело и он, как мог, подрабатывал…
У него в комнате под кроватью стоял фанерный чемодан, где «спекулянты» хранили маленькие пачечки дрожжей.
Дядя Петя загружал свободную штанину порцией дрожжей, подворачивал, прихватывал прищепками, брал костыли и, не торопясь, отправлялся на рынок, что располагался прямо за углом.
И так по несколько раз на день, за что и получал небольшие «премиальные».
Был жаркий июльский день, когда он в очередной раз с партией «товара» направлялся в сторону рынка.
Вдруг он заметил шагах в двадцати позади себя милиционера, что следовал за ним, с нескрываемым любопытством наблюдая за его правой ногой, вернее за предательски набухшей штаниной.
Быстро сообразив, чем грозит «провал операции» ему и его соратникам, дядя Петя резко остановился.
Остановился и милиционер.
Дядя Петя хлопнул себя по лбу – «мол, как я мог забыть, голова моя садовая», развернулся и пошел обратно.
Милиционер осторожно последовал за ним.
Дядя Петя вошел во двор – настырный милиционер за ним.
Три года службы в полковой разведке отточили смекалку инвалида войны – дядя Петя прямиком направился в общественный дворовый туалет.
В те времена работники милиции еще были довольно деликатными людьми – милиционер остановился у входа и стал ждать.
Дядя Петя вошел в кабинку, снял прищепки и… все содержимое весело «улькнулось» в выгребную яму.
Как ни в чем не бывало, дядя Петя гордо проплыл мимо работника милиции, повторяя про себя народную мудрость – «Не пойман – не вор!».
Было жаркое лето – температура днем доходила до 45 градусов.
К вечеру процесс брожения достиг апогея…
Министерства по чрезвычайным ситуациям тогда еще не было…
Все наглухо закупорили свои окна и молча стали ждать результатов борьбы со стихией…
Только спустя двое суток доблестные ассенизаторы «исчерпали» результаты активной жизнедеятельности обитателей нашего двора…
ЖЭК принял решение о переносе дворового туалета в другое место…
Телеграмма
Фишманы были евреями, их было много и от них было «шумно»!
Все взрослые мужчины славного рода Фишманов работали в такси.
Самым успешным из них был Миша – он ездил на ЗИМе!!!
В пятидесятых годах это была самая «крутая» марка автомобиля, не считая ЗИСа, на котором возили только членов правительства, за что его еще называли «членовозом».
В те времена работать в такси было небезопасно – часто по вечерам, под покровом темноты, совершались нападения на водителей.
Расчет был простой – к вечеру в карманах таксиста собиралась вся дневная выручка.
Как правило, грабители просто останавливали такси, садились на заднее сиденье и в самый неожиданный момент били водителя по голове тупым, тяжелым предметом.
Об этих нападениях знал весь город.
Поэтому каждый выезд таксиста на смену напоминал уход добровольца на войну: слезы, причитания и пожелания вернуться «живым и здоровым».
Это настроение передавалось уходящим: они становились нервными, угрюмыми и совсем не похожими на «строителей светлого будущего».
В восемь часов вечера с работы вернулся старший брат Миши и сказал: «Мишка в парк не заезжал!!! И в городе эту заразу никто не видел!!!»
Короткое «Ой!!!», вырвавшееся из женских уст, стало сигналом ко всеобщей панике.
Старенькая мама начала тихо рвать на себе волосы; Мишина жена принялась истерически жалеть детей; дети побежали во двор и рассказали всем, что папу, наверно, убили; соседи, конечно не с пустыми руками, потянулись сочувственной чередой в квартиру Фишманов – каждый принес совет, как нужно вести себя в сложившейся ситуации, и т. д. и т. п.
Было весело!
Дело было ранней весной, когда в природе наблюдаются резкие температурные колебания – ночью мороз, днем оттепель.
Мише Фишману повезло прямо с утра – он взял пассажира «до Обухова»!
Обухов – маленький районный центр в тридцати километрах от Киева.
Районные дороги тогда были грунтовыми.
Схваченная ночным морозом трасса довольно легко «прокатила» по себе черный ЗИМ, но… поднялось над горизонтом теплое весеннее солнышко – дорогу развезло и… Миша вместе с колонной других автомобилей стал дожидаться снижения температуры.
Домашний телефон в те годы был большой редкостью, но Миша, будучи человеком находчивым, еще днем сбегал на почту и «отстучал» родственникам телеграмму.
Телеграмма была самым скоростным средством коммуникации – ее принесли по адресу в час ночи(!), когда в нашем дворе уже дежурили две, как их тогда называли, кареты «скорой помощи», а соседи собирали деньги на похоронные венки!!!
Трясущимися от волнения руками жена «убитого таксиста» развернула листик бумаги и громко прочла: «Не волнуйтеся! Сижу на Обухов – жду на мороз!»
А через пятнадцать минут приехал и сам «убитый».
Такие были времена.
А если это любовь?
Ослепительно красивый бюст Джины Лоллобриджиды, появившийся во весь экран в знаменитом франко-итальянском фильме «Фанфан-Тюльпан», внес в жизнь мальчиков нашего двора смятение, смешанное с хрупкой надеждой на взаимность красавицы-актрисы в недалеком «взрослом будущем».
Чем черт не шутит!
Мне было тогда всего семь лет, но, увидев на экране Джину, я не спал несколько ночей, бесконечно прокручивая в опухшей от мыслей детской головке момент нашей с ней «случайной встречи».
Я очень хорошо представлял себе кульминационную сцену – мое лицо утопает в пышной белоснежной груди, трепетно вздымающейся от любви ко мне…
Но я никак не мог увидеть начало…
Как мы будем объясняться, меня не беспокоило – Джина в фильме прекрасно говорила по-русски, а вот где мы сможем уединиться в нашей густонаселенной коммунальной квартире?…
Это обстоятельство заводило меня в тупик: я ворочался всю ночь на скрипучем кожаном диване, что приобщало к моим страданиям и всех остальных домочадцев, просыпающихся при каждом моем телодвижении.
Очарованность внешностью актрисы заставила меня и моих ровесников посмотреть на окружающих женщин по-другому – мы непроизвольно начали искать «нечто, хоть приблизительно похожее на эталон».
Декольте Лоллобриджиды было неподражаемо, но, как ни странно, мы довольно быстро отыскали наш – подольский эквивалент.
Тетя Женя, по прозвищу «Самогонщица», обладала бюстом, своими размерами намного превосходящим итальянский образец.
Причем, «это место» у нашей тети Жени называлось не на иностранный манер – декольте, а просто – «пазуха» и при этом было многофункциональным.
Чего только ни хранила тетя Женя у себя «за пазухой»: ключи от квартиры, деньги, незатейливую косметику, продукты питания и другие мелкие предметы.
Это впечатляло!!!
Но в остальном тете Жене было далеко до того, чтобы стать «секс-символом» подрастающего поколения: во-первых, она была далеко не красавица, во-вторых, она была бабушкой одного из нас!
Нужен был другой объект!!!
Ее звали Надя!
Думаю, в ту пору ей было лет восемнадцать.
Волосы у нее были светлые, глаза голубые, а главное, грудь небольшая (ну никак не Джина Лоллобриджида!).
Но она была рядом, и видеть ее мы могли каждый день.
Надя работала в поликлинике и обычно возвращалась домой в 6 часов вечера.
Это дисциплинировало всю мальчиковую часть нашего двора. К шести часам нужно было закончить все свои дела, чтобы занять место на лавочке, расположенной на пути следования «объекта».
Лавочка была не очень длинной, и помещалось на ней ровно пять мальчиков. Желающих же занять «место в ложе» было намного больше. Вот и приходилось опоздавшим стоять, что вызывало недоумение у взрослых, ибо стоящие располагались прямо за спинами сидящих, отчего вся композиция напоминала собой детский культпоход в цирк.
Часов у нас не было, поэтому если Надя задерживалась, мы каждые две минуты посылали самого младшего узнавать, который час.
Волнение возрастало с каждой лишней минутой ожидания.
Наконец она появлялась!
Мы умолкали, как по взмаху дирижерской палочки.
В полной тишине она «проплывала» мимо, и вслед ей неизменно летел наш коллективный томный вздох.
Стесняясь смотреть друг другу в глаза, мы еще с минуту сидели молча, после чего каждый отправлялся «усмирять своих эротических демонов».
Так проходили дни за днями…
Казалось, этому блаженству не будет конца, но однажды…
В тот вечер, когда я ровно без пяти минут шесть примчался к лавочке, то к своему неудовольствию понял, что сидячих мест сегодня будет меньше: наш сосед, извозчик Абрам Абрамский уже занял «лучшую позицию».
Теперь не пять человек могли с комфортом наблюдать за «плывущей» Надей, а только три.
Но поскольку я попал в эту тройку, то скоро успокоился, в конце-концов, подумал я, – Абрамский тоже человек!
Все было как всегда: легкое волнение, появление из подъезда Нади, ее проход, поворот наших детских голов вслед, вздох…
И вот тут случилось непредвиденное: Надя еще не успела отойти и на три шага, как в полной тишине раздался громкий голос Абрамского.
А надо сказать, что он был глухим, как тетеря, и потому разговаривал очень громко – почти кричал.
Так вот, увидев, как мы вожделенно смотрим вслед девушке, Абрамский решил дать нам совет: «Шо вы ждете?! – проорал он. – У нее „там“ уже все свободно!!!»
Это услышали все!
Но самое страшное – это услышала Надя!!!
Она втянула голову в плечи и, не оборачиваясь, побежала к своей квартире.
А мы, как по команде, повернули свои головы к говорящему и еще долго сидели с открытыми ртами, пытаясь понять смысл услышанного.
Когда Абрамский ушел, старшие наглядно объяснили младшим, что имел в виду наш взрослый сосед.
Нам всем стало стыдно, и мы, не сговариваясь, перестали коллективно искать «смутный объект желаний».
С этого дня у каждого из нас началась своя «история любви».
Учетчик Легенда, родившаяся из правды
«Раннее утро.
Человек по имени Роман Григорьевич едет трамваем № 12 на работу».
Трамвай переполнен трудовым людом.
Роман Григорьевич сидит и упорно смотрит в окно.
При подъезде к нужной остановке он обращает внимание на струи воды, пересекающие трамвайные рельсы.
Все пассажиры трамвая тоже видят это.
Слышатся версии: «Опять трубу прорвало», «А может, что ремонтируют?», «Да не! Это с горы льется»
Трамвай останавливается у больших ворот, на которых написано: «Трамвайное депо им. Красина».
Роман Григорьевич, слегка прихрамывая, отправляется к дежурному и докладывает о том, что прибыл на работу вовремя.
Дежурный улыбается и говорит: «По вас, Роман Григоровыч, можна часы пэрэвирять!»
Роман Григорьевич тут же направляется к своему родному столу, садится на родной стул и сразу же начинает работать.
Курьер входит в комнатушку к Роману Григорьевичу.
Курьер смотрит по сторонам и причмокивает языком. Все полки уставлены большими, толстыми книгами.
Курьер берет нужную бумажку и уходит.
Вода, сперва робко, небольшими мутноватыми ручейками подбирается к зданию. В воде можно заметить мелкие ветки и маленькие белые камешки…
Через час паника охватывает всех сотрудников – огромный селевой поток стоит у порога, временно сдерживаемый большими железными воротами и трамваями, стоящими на запасных путях.
Люди бегают по трем этажам административного корпуса, не находя выхода – мешает высоченный бетонный забор, призванный оберегать «народное добро» от «расхитителей социалистической собственности».
Мужчины и женщины кричат и, расталкивая друг друга, пытаются выбраться на крышу.
Роман Григорьевич стоит у окна и не мигая смотрит на поросшую кустами и деревьями гору, у основания которой еще до войны и был построен трамвайный парк.
Гора перестает быть застывшей частью пейзажа…
Она «оживает» и движется на город…
Движется через то место, что в народе называют Бабьим Яром.
Военкомат.
Много мужчин толпятся в тесном коридоре.
Роман и еще два парня стоят у столика, где военный выдает повестки.
Дом Романа. Вечер.
Вся семья у стола: мать, отец, жена и Роман.
Роман выпивает стакан молока и поворачивает голову к молодой жене, что повисла у него на руке.
Роман улыбается ей и чмокает в горячую щеку.
Много дней подряд издалека доносится канонада.
Потом грохот орудий внезапно смолкает и наступает тишина.
На улицах города под звуки марша появляются немцы – чистые, хорошо одетые, шумные и веселые.
Роман с отцом возвращаются из посадки, где спилили два небольших деревца.
У калитки, ведущей к дому, стоят мать и соседка.
По грунтовой дороге, ведущей к дому, приближается тетка Валентина.
Она подходит к стоящим у калитки, долго крестится и говорит: «Страх-то какой! Прямо у меня на глазах расстреляли молоденького солдатика… Не успел бедный отступить с нашими…»
Женщины крестятся, а отец сплевывает на дорогу.Дом Романа. Утро.
Мать целует и крестит Романа.
Роман на секунду заглядывает в комнатку, где спит жена, и отправляется трудоустраиваться.
Ночь.
В доме тихо.
Роман лежит рядом с безмятежно спящей женой и смотрит в потолок.
Немецкая комендатура располагается там же, где раньше был райком комсомола.
Тут собралось человек пятьдесят.
Роман стоит у самых ступенек.
Подъезжают два грузовика. Немецкий офицер что-то говорит, а переводчик переводит.
Проходит час. Снова появляется тот самый офицер с переводчиком, и грузовики трогаются в путь…
Едут не долго. Роман оглядывается – это место он хорошо знает.
Грузовики упираются в большой забор с огромными воротами в центре.
Долго сигналят.
Ворота отворяются и грузовики въезжают внутрь.
Два больших деревянных барака стоят чуть в стороне, ближе к деревьям.Чуть в стороне рабочие заканчивают еще один забор, повыше первого.
Грузовики останавливаются на плацу.
По всему пространству снуют небольшие группки немецких солдат и офицеров.
Роман быстро считает.Немцы громко разговаривают и суетятся. Складывается впечатление, что им не до приехавших.
Но минут через пятнадцать все тот же офицер приказывает высадиться и следовать за ним… Барак, в который заводят Романа и еще двоих, внутри кажется еще большим, чем снаружи.
Барак абсолютно пуст. Продовольствием и не пахнет.
Все молчат – как воды в рот набрали. Ждут.
Проходит два часа.
Приезжает грузовик с мебелью.
Все идут разгружать.
Мебель – одно старье.
Из всего мебельного скарба им достается стол и два рассохшихся табурета.Еще час проходит в безделье. В барак заглядывает переводчик.
Еду раздают из зеленых военных термосов: большую порцию супа и по два куска хлеба.
Рядом едят немецкие солдаты.
Они о чем-то громко болтают и, улыбаясь, подмигивают новым работникам.Роман и еще двое, что теперь работают вместе с ним, получают лес, перетаскивают его в барак и начинают сколачивать стеллажи.
В бараке в сопровождении немецкого офицера и двух солдат появляется Николай – знакомый Романа еще по школе.
Пока офицер обходит барак, Николай шепчется с Романом.
«Делегация» покрутилась еще минут пять и ушла.
Вечер в доме у Романа.
Ужин.
Мать из большого казана разливает по тарелкам борщ.
В ночи слышится женский плач.
Роман, как может, утешает жену. За окнами начинает светать и Роман проваливается в беспокойный сон.
Утро.
Прежде чем грузовик добирается до первого забора, приходится проехать несколько рядов оцеплений.
За воротами слышится громкая, веселая музыка – неподалеку стоит радиомашина.
Немцы, что внутри, уже не суетятся, а, наоборот, очень сосредоточены и даже чуточку торжественны.
Роману достаточно одной минуты, чтобы сосчитать.
Все с автоматами и дубинками.
Почти каждый с собакой.Кроме немцев тут и «наши» – полицаи в черных мундирах
Стены барака сколочены из наспех обработанных досок – между ними щели.
Свободно можно подглядывать.
Все припали к стене.Сначала в бараке слышится тихий гул.
Немцы тоже его слышат.
Они очень спокойно и деловито выстраиваются в две шеренги, образовав длинный коридор между первым и вторым забором.
Гул становится все громче и теперь в нем можно различить человеческие голоса.
Через несколько минут гул превращается в какой-то ком, состоящий из людских криков, стонов и плачей…
И этот огромный ком катится именно сюда, в то самое место, где находится Роман.
Он чувствует, как холодок прокатывается по спине…
Упершись в ворота, ком на мгновение замирает… будто решает, входить или нет…
А в следующую секунду ворота резко отворяются.
Сперва отчаянно начинают лаять собаки…
Роман никак не может разглядеть всего из-за спин немцев и полицаев, что стоят плотным коридором, принимая в себя поток, льющийся из ворот.
А поток этот очень странный: старики крепкие и немощные; женщины молодые и не очень; дети постарше и совсем маленькие; чемоданы и ящички; сумочки и портфели; узлы и свертки.
Роман как в воду глядел: на плацу очень быстро начинает расти гора вещей. А тут, как из-под земли, появляется уже знакомый офицер с переводчиком.
Его «Шнэль!!!» сливается с сотней других «Шнэль!!!», несущихся со стороны ворот, пропускающих через себя людей, как фарш через мясорубку…
И вдруг… начинает строчить пулемет. Он строчит за вторым забором, но создается ощущение, что он строчит совсем рядом.
От неожиданности Роман приседает… В следующую секунду резкая боль пронзает низ живота…
Подводит Романа желудок.
Подводит, как может подвести приятель, на которого ты очень рассчитываешь, а он…
Роман с выпученными глазами озирается по сторонам.
Туалет, сооруженный из обрезков досок, находится в самом конце длиннющего забора.
Роман бросает вещи, что держит в руках, и бежит…
Брюки расстегивает на ходу…
Он только и успевает вбежать в туалет и присесть, как следом за ним вбегает молодой полицай, примерно его ровесник.
Он с разбега бьет Романа ногой так, что тот чуть не сваливается в выгребную яму.
И тут же, схватив его за лацкан пиджака, тащит наружу.
Роман, дико моргая глазами и удерживая двумя руками падающие брюки, слышит прямо над своим ухом: «Шо, жидяра, втикты хотив?!»От страха у Романа из головы выскакивают все слова. Пока полицай тащит его назад, он монотонно повторяет: «Я – учетчик!.. Я – учетчик!..»
Приходит в себя Роман, когда уже сидит еще с десятком людей на пригорке, чуть в стороне от «страшного коридора». Периодически мимо пробегают немцы.
Только тут Роман замечает, что говорит все это старику, раскачивающемуся из стороны в сторону.
У старика всклокоченные седые волосы и абсолютно белые, выцветшие глаза.
Он слеп.
Роман машинально отстраняется от него и натыкается на бледную старуху, завернутую в простыню, и склонившегося над ней немолодого мужчину в толстых очках… В следующее мгновение взгляд его упирается в двух черноглазых девочек, крепко обнявших друг друга…
И вдруг слепой старик начинает говорить…
Он говорит громко и нараспев: «Подобно Моисею, он выведет свой народ… Он выведет свой народ… Он выведет…»
Его голос тонет в общем гуле.
Тут кто-то дергает Романа за руку, да так сильно, что она чуть не выскакивает из сустава.
«Ты что ох… л, твою мать!!! Вставай!!!», и уже кому-то: «Та цэ ж наш, панэ полицай! С барака!..»
Роман оборачивается на голос и видит Николая, что вцепился в него, как окаянный, пытаясь изо всех сил оттащить от пригорка.
А со всех сторон несется: «Шнэль!.. Шнэль!.. Шнэль!!!»День сменяется ночью, а ночь новым днем.
Пулеметы снова строчат…
Вещей становится все больше и больше…
Люди в ангаре уже падают от усталости…
И только Роман все сортирует, раскладывает и считает…
Вечер.
Еле волоча ноги, Роман вваливается в комнату.
И женщины заходятся плачем.
Отец мрачно сидит у стола…
Перед ним стоит бутылка самогона…И слеза выкатывается из его глаза.
Роман молча подходит к столу, наливает полный стакан самогона, выпивает, идет к полке у стены, берет старую школьную тетрадку, химический карандаш, садится к столу и начинает писать…
Поют первые петухи…
В доме тихо…
Роман спит, тяжело опустив голову на стол…
Из руки вывалился карандаш…
Рядом лежит тетрадка (панорама по листку):1. Чемоданы (большие) – 11336 шт.
2. Чемоданы (маленькие) – 9127 шт.
3. Рюкзаки – 6562 шт.
4. Портфели – 2768 шт.
5. Сумки жен. – 10965 шт.
6. Сумки дет. – 1743 шт.
7. Узлы (большие) – 3550 шт.
8. Уз…
Утро. 7.00.
Роман вносит в барак охапку дощечек из-под овощных ящиков.
Пулеметы строчат, но Роман их почти не слышит, а голоса тех, кого уводят за забор, становятся глуше и уже почти не беспокоят его.
Он начинает деловито и аккуратно заколачивать единственное окно.
Все дощечки ложатся плотно друг к другу, не оставляя ни одной щелочки.
И только крайнюю Роман прибивает не ровно, оставляя небольшой зазор для наблюдения.А вещи все прибывают. Их приносят два его помощника.
Роман исполняет свои обязанности по-деловому молча: принимает, пересчитывает, аккуратно сортирует по стеллажам и все подробно записывает.
В барак входят два немецких солдата с двумя стопками больших бухгалтерских книг.
Они кладут книги на стол и уходят.
Роман подходит к столу, долго смотрит на книги и… в глазах его вспыхивает огонек счастья, как у ребенка, которому на день рождения подарили то, чего он ждал целый год.
Он садится к столу, открывает одну из книг и видит штемпель «Киевский кожзавод». Роман аккуратно разглаживает первую, абсолютно чистую страницу и начинает писать…
«Перечень поступивших…»
Роман лишь на мгновение задумывается… но уже через секунду, отогнав от себя, как назойливую муху, какую-то мысль, продолжает.
В барак заглядывает Николай.
Роман и Николай семенят в сторону того самого туалета. Николай забегает в туалет, а Роман стоит у входа, переминаясь с ноги на ногу.
Роман отрицательно мотает головой.
Николай выбегает из туалета, на ходу застегивая брюки.
Николай хлопает Романа по плечу и друзья-приятели бегут на рабочие места.
Сигнал к обеду – сирена.
Роман берет свою миску и ложку, выходит из барака и идет к подводе, на которой располагается кухня.
Идет, смотря только в землю, считая мелкие камешки, попадающиеся по пути.
У подводы приходится стоять в очереди: первыми идут немцы, а уж потом полицаи и рабочие. У раздачи висит большой плакат, написанный по-русски:
«Уносить обед с собой не разрешается! Есть на виду!»
Получив обед, Роман отходит в глубь двора, глядя в миску, пересчитывая крупинки в жидком супе.
Доев обед, он, по привычке, облизывает ложку и разворачивается, чтобы идти назад.
Его взгляд случайно падает на группку курящих: среди них и молодой полицай, что тащил его из туалета, – он что-то энергично рассказывает окружающим, кивая в сторону Романа.
Сердце Романа начинает бешено колотиться…
Он резко опускает голову и, чтобы не выдать своего волнения, медленно идет к бараку…
Его уши снова слышат выстрелы, голоса и стоны…
Две маленькие черноглазые девочки, те самые, что сидели на пригорке, берут Романа за руки и куда-то ведут… Роман послушно идет за ними… Они подводят его к небольшому белому холмику… Вдруг «холмик» начинает шевелиться… И оказывается старухой, завернутой в белую простыню… Она улыбается Роману беззубой улыбкой и, откинув одной рукой край простыни, другой манит его к себе…
Роман послушно ложится на простыню лицом к лицу со старухой… А это уже и не старуха, а тот молодой полицай… Он накрывает Романа с головой краем простыни… Роману нечем дышать…
Он пытается вырваться… Но со стеллажей на него начинают сыпаться чемоданы и сумки… Беззвучный крик застревает в его горле… И тут он совершенно отчетливо слышит: Началось!!!
Роман вскрикивает и просыпается…
Перед ним взволнованное лицо матери.
Роман меряет шагами тесное пространство позади дома, автоматически считая дрова в поленнице, что заготовили с отцом на зиму.
К нему подходит мать.
Она некоторое время молча смотрит на сына, пытаясь поймать его взгляд.
Но Роман ходит из стороны в сторону, не отрывая взгляда от дров.Роман отрицательно машет головой.
Роман продолжает молча ходить.
Роман вдруг останавливается и смотрит на мать, будто только сейчас понял, что она здесь.
Он молча направляется к калитке, а выйдя на улицу, ускоряет шаг, пока не переходит на бег.
Морозный день.
Сквозь щель в окне барака виден плац и все, что на нем происходит: приезжают два грузовика с военнопленными.
Им приказывают слазить и садиться прямо на землю.
Грузовики уезжают, обдав пленных грязью из-под колес.
Роман что-то записывает в свои книги… но, волей-неволей, все поглядывает в окно.
Ревет сирена.
Роман привычно берет свою миску, ложку и выходит из барака.
Опустив голову, он быстро идет за забор, где стоит подвода.Вот подходит его очередь.
Он подставляет миску… и горячий, обжигающий суп наполняет ее доверху.
Роман уже и забыл о пленных, но как только он выходит из-за забора на плац, он видит их, сидящих на земле. Все они одновременно страшно вертят головами, ища, откуда пахнет едой.Взгляд одного из пленных останавливается на Романе.
Вернее даже не на нем самом, а на миске с дымящейся похлебкой.
Остальные, как бы получив беззвучный сигнал, одновременно поворачивают головы в сторону еды…
Роман инстинктивно делает шаг назад и… не думая о последствиях, непроизвольно засовывает миску с супом за полу ватника…Так и стоит он под полными отчаяния взглядами голодных людей, со стекающими по штанам ручейками кипятка с редкими крупинками перловки…
Это продолжается не долго – одну минуту, но эта минута кажется ему вечностью…
Роман не входит, а влетает в барак. Он лихорадочно сбрасывает с себя всю одежду и с остервенением начинает стирать с себя следы того, что было его обедом.
Потом он еще долго сидит голым, тупо уставившись на одежду, развешанную на печке.
В барак входит переводчик и два немецких солдата, что толкают тачку с аккуратно сложенными чемоданами.
Роман послушно открывает один за другим чемоданы.
В нос ударяет резкий запах нафталина.
В чемоданах меховые изделия (шубы, горжетки, муфточки).Переводчик и солдаты уходят.
Роман начинает доставать вещи из чемоданов и раскладывать на самую верхнюю полку стеллажа. Делает он это сам, не полагаясь на двух своих помощников. Делает не торопясь, предварительно беря каждую вещь бережно в руки и встряхивая, давая меху расправиться…
В это время Роману в руки попадается горжетка из чернобурки с лисьей мордочкой.
Глаза у лисы как настоящие; и смотрят они на него так жалостно, что кажется – на них выступают слезы.
Роман долго стоит на лестнице под потолком барака, думая о чем-то своем.Он с огромным чемоданом в руке входит в комнату… На кровати сидит его жена – Галя…
Роман подходит ближе, открывает чемодан и достает оттуда шубу…
– Тебе там… в земле, наверно, холодно?… Бери!.. Это все тебе!.. У тебя ж такого никогда не было!..
Роман набрасывает на Галины плечи шубу, в руки вкладывает муфту…
Он ищет в чемодане горжетку, но никак не может ее найти… Странно, он точно помнит – она была…
Поворачивает голову к Гале… А вместо глаз жены на него уже смотрят печальные глаза той самой лисьей мордочки…
Тут Роман слышит стук… И доносится он из чемодана… Роман хочет открыть крышку, но… руки цепенеют… Пот градом сыплется с его лба…
Роман вскакивает и больно ударяется головой о доски стеллажа.
Стучат в двери барака.
Он бежит к дверям, открывает их и видит на пороге друга Николая.Николай ходит между стеллажами, рассматривая, что на них лежит.
Николай направляется в самый конец барака и исчезает за стеллажами. Только из темноты слышны его шаркающие шаги.
Николай выныривает неожиданно совсем с другой стороны. Он будто и не слышит слов Романа, подходит к полкам с книгами, проводит по ним рукой и смотрит прямо в глаза Роману.
Смеркается.
Николай катит тачку со строительным мусором.
На мгновение он останавливается у задней стены барака, что выходит на пустырь.
Закуривает.
Озирается.
Наклоняется, будто заправить портянку в сапог… и быстро вытягивает из дыры небольшой сверток.
Засовывает его поглубже в мусор, гасит сигарету, окурок прячет за ухо и катит свою тачку дальше.Роман и Николай едут в кузове грузовика.
Роман едет молча.
Николай стучит по крыше кабины. Грузовик принимает вправо и останавливается.
Роман только машет рукой.
Роман развязывает узел вещмешка и выкладывает на стол: буханку настоящего хлеба, банку с тыквенным вареньем и большую плитку шоколада с надписью „Люфтганза“…
Мать и отец смотрят на гостинцы без особой радости.
Роман достает из мешка маленькую игрушечную свинку, одетую в черный фрак и цилиндр. К свинке привязан ключик.
Роман заводит игрушку и ставит на стол.
Свинка начинает забавно топать копытцами и крутиться вокруг своей оси.Роман вынимает из кармана пиджака очки в красивой коричневой оправе и примеряет их на себя.
Отец встает из-за стола и уходит в темную глубину дома.
Утро.
Роман и Николай идут по длинному коридору между двумя заборами.
Роман получает у коменданта ключи от барака.
Открывает дверь, поворачивает рычаг освещения и боковым зрением замечает тень, мелькнувшую у дальней стены.
Он берет из ящика стола молоток и медленно движется к тому месту, где кто-то есть…
Приближаясь к стене, он слышит возню…
Осторожно заглянув за стеллаж, он просто натыкается на огромные глаза, что с ужасом смотрят на него…Перед ним девушка, почти подросток, необыкновенной худобы, почти без волос и совершенно босая… Дрожа от холода, она даже не плачет… Она скулит, как щенок скулит, потеряв свою мать…
Он стаскивает с гвоздя старый потрепанный ватник и бросает его девушке…
Та даже не шевелится…
Тогда он наклоняется, поднимает ватник и накидывает ей на плечи…
Только теперь, приблизившись, он внимательно рассматривает ее одежду – это рваный, бесцветный халат с большим клеймом на груди: „Киевская психлечебница № 2“.От страшной мысли у него начинается икота…
Тут скрипит входная дверь и чей-то голос кричит: «Доцьюк! Ком цу комендант! Шнэль!!!»
Он хватает девушку в охапку и заталкивает ее подальше за стеллаж…
У коменданта он сидит минут десять…
Получает новые сводки и выходит во двор.
Возвращается он в барак очень медленно, часто останавливаясь и осматриваясь.
Подойдя к дверям, он еще долго стоит снаружи и прислушивается, пытаясь понять – что там внутри происходит…
Дверь резко отворяется, больно ударив Романа по носу…
Из-за двери выходят два полицая…
Сердце Романа обрывается и падает вниз.
Полицаи уходят…
А Роман осторожно приоткрывает дверь и заглядывает внутрь…
Рядом с его столом стоят двое рабочих и Николай.
Увидев Романа, Николай бросается к нему.Роман бежит по пригорку в сторону главных ворот, взмахивая полами расстегнутого старенького пиджака, как крыльями, часто вытирая вспотевший лоб зажатой в руке фуражкой.
Чуть в стороне торчит ржавая труба, из нее льется струйка ледяной воды.
Роман жадно припадает к трубе.
Взгляд его падает на ворота, а там, как назло, вместе с двумя часовыми-немцами стоят и полицаи… И среди них самый ненавистный – тот молодой.
Из репродуктора звучит бравурная мелодия.
Офицер стоит напротив Романа и, постукивая по сапогу линейкой, говорит – говорит медленно и тихо.
Переводчик так же тихо переводит.
Переводчик очень медленно переводит сбивчивые слова Романа.
Офицер поворачивается, собираясь уходить.
Офицер останавливается и вопросительно смотрит на Романа.
Роман начинает бешено моргать.
Офицер о чем-то спрашивает переводчика.
Тот, поглядывая на Романа, шепчет что-то офицеру на ухо.
Офицер громко смеется, потом, как маленькому мальчику, грозит Роману пальцем, поворачивается и направляется в сторону комендатуры.Роман быстро кивает.
Роман стоит по стойке смирно и продолжает молча кивать…
Вечер.
Немецкий солдат приносит списки «ликвидированных за день».
Роман, не вчитываясь в содержание, «наводит» в них порядок: аккуратно переписывает, пересчитывает и разносит сведения по разделам.
Старенькая полуторка тормозит у калитки, ведущей в дом Романа.
Роман спрыгивает с подножки и взбегает на крыльцо.
Дверь открывается и навстречу ему выходит отец.
Роман забегает в дом. Мать, сидя у стола, кормит чем-то похожим на кашу маленькую девочку.
Роман направляется в свою комнату. Он роется в ящиках старого письменного стола, за которым еще в школьные годы делал уроки.
С улицы доносится треск подъезжающего к дому мотоцикла.
Роман никак не может отыскать нужную ему коробку с карандашами.
Во дворе шум мотоцикла сменяется криками и руганью.
Роману не до этого – он спешит.
Вдруг он слышит истерический крик матери и выбегает в прихожую.Роман вылетает из дома.
Во дворе он видит такую картину: отец вцепился в немецкого солдата, что зажал в руках черную курицу, которая минуту назад мирно бегала по двору.
Немец с курицей пытается выйти через калитку к мотоциклу, а отец всем своим телом повис у него на руке. Оба громко ругаются.
Роман подбегает к сцепившимся и пытается оттащить отца от немца.В этот момент немцу удается вырваться.
Отец падает на землю.
Через мгновение он вскакивает и снова наваливается на немца, на этот раз вцепившись зубами ему в рукав.Немец смотрит в аусвайс и разжимает руки…
Курица остается у отца.
Немец разражается ругательствами.
Затем пинает ногой калитку и идет к мотоциклу – еще момент и он скрывается за поворотом маленькой улочки.Роман направляется к дому и тут его взгляд падает на встревоженное лицо матери, стоящей на крыльце…
Мать смотрит мимо него, туда, где остался отец.
Резко повернув голову, Роман успевает увидеть отца, с белым как полотно лицом, крепко прижавшего к себе курицу.
В следующее мгновение отец закрывает глаза и падает на мокрую землю…Черная курица, возмущаясь, наконец вырывается из человеческих объятий.
Барак.
Вечер.
Роман гасит общий свет, зажигает керосинку и садится к рабочему столу…
Достает из ящика тумбочки ту самую початую бутылку шнапса, что подарили на день рождения матери, наливает почти полную алюминиевую кружку и, не отрываясь, выпивает…
Закуривает…
Снимает с полки одну из книг, где покоятся результаты его работы…
Открывает ее и впервые вчитывается в написанное его аккуратным почерком…
Гол. – те, кто держал голубей.
Вал. – кто скрывал валенки.
Гер. – кто укрывался от работ в Германии.
Саб. – кто занимался саботажем.
Нац. У – украинские националисты.
Цвет. – нарушители цветомаскировки.
Тун. – тунеядцы.
Слух. – те, кто распускал слухи…
ВП. – военнопленные…И все подчеркнуто цветным карандашом, герр комендант!!! Красиво?!.. Красиво, герр комендант!!! Примерно через пять минут он резко останавливается, захлопывает книгу и выливает в себя остаток шнапса прямо из бутылки…
Ночь.
Роман и Николай смотрят на зарево, что разлилось над забором.
Горит там, где все время стреляли.
Сперва Роману кажется – треснуло стекло…
Потом он понимает, что это выстрел…
Потом он слышит много выстрелов…
Роман бросает тоскливый взгляд на «свои книги» и… опрокидывает на них горящую керосинку… Еще долго облака над городом озаряются яркими сполохами…
Из репродуктора несется мелодия жизнерадостного спортивного марша.
За большим письменным столом, обитым зеленым сукном, сидит лысый человек и внимательно читает документы.
Прямо над его головой табличка: «Инспектор по кадрам Пилипишин Виктор Викторович»
Перед ним сидит Роман.
Он изменился: слегка располнел, отпустил усы, а на носу у него очки – те самые, в коричневой оправе.
Роман замолчал, опустив голову.
Роман вышел из ворот трамвайного парка и еще долго смотрел на гору, где была видна стена психлечебницы и маленькая церквушка рядом.
Кладбище.
Роман и тетя Валя стоят у оградки.
Внутри оградки растут маленькие весенние цветочки и стоят три креста.
Маленькая Галинка ходит между оградками и собирает веточки, прелые листья и камешки. Все это она относит в сторону и складывает в канавку, прилегающую к кладбищу.
Роман идет по тихой немноголюдной улице.
Женщина, явно страдающая слоновьей болезнью, мимо которой он проходит, вдруг останавливается и пристально вглядывается в его лицо.
Роман не замечает этого, а она идет за ним по пятам.
Потом она обгоняет его и перегораживает дорогу.
Женщина хватает Романа за полу пиджака и переходит на крик.
Прохожие невольно останавливаются, не понимая, что происходит.
А женщина, вцепившись в Романа, продолжает кричать.
Роман пытается освободиться от женской руки, но понимает, что сделать это не так-то просто.
А тем временем вокруг сцепившихся образовывается довольно плотный людской круг, выбраться из которого невозможно.
Женщина истерически орет, при этом одной рукой она удерживает Романа, а второй притягивает к себе стоящих вокруг.Звук милицейского свистка заставляет всех смолкнуть.
Никто и не заметил, как в самой гуще толпы оказался милиционер.
Ему невероятным усилием удается разжать женские руки, удерживающие пиджак Романа.Женщина, тяжело дыша и всхлипывая, пытается что-то сказать, но ничего не выходит.
В это время женщина одной рукой хватает Романа за волосы, а второй – начинает бить его по лицу. Очки сваливаются с Романа и падают на землю, при этом одно из стекол дает трещину.
Милиционер поворачивает очки дужками к свету.
Милиционер берет из рук Романа паспорт и внимательно читает. Женщина выхватывает паспорт из рук милиционера и рвет его на две части.
Женщина заходится в плаче, медленно оседая на землю. Тут из толпы протискивается к милиционеру одна из прохожих.
Роман складывает две части паспорта и засовывает в пиджак, потом, прижимая к себе треснувшие очки, медленно отходит от места происшествия.
Кое-кто сочувственно кивает ему – мол, держись, мужик!
Роман делает всего пять шагов, бледнеет и падает на землю…
Очки выпадают из его слабеющей руки…Роман слышит голоса.
И Роман снова проваливается в небытие.
По коридору больницы смело шагают две девушки.
Они кого-то высматривают.
Наконец они видят цель своего визита – кровать, на которой лежит Роман Григорьевич Доцюк.
Девушка протягивает Роману большой кулек, свернутый из газеты.
Роман смущенно принимает кулек.
Девушки так же задорно, как пришли, уходят. И уже из конца коридора одна из них быстро возвращается.
Девушка убегает. Роман отворачивается лицом к стене и тихо плачет…
Поток воды и глины, смешанный с мелкими белыми камешками, что на самом деле были останками сгоревших человеческих костей, уже почти добрался до окна второго этажа, а Роман Григорьевич все стоит и смотрит на гору с маленькой церквушкой над обрывом.
Наконец он поворачивает голову к полкам, на которых лежат стопки учетных книг…
«В этот день случилась еще одна трагедия…
На улице Набережно-Крещатицкой при строительстве здания новой мельницы обрушилось перекрытие между вторым и третьим этажами…
Погиб только один человек – бригадир строителей по имени Николай…»
Цейтнот
Сцена 1
Феликс стоит в туалете со спущенными штанами и смотрит в зеркало на свое отражение. Вернее, на один-единственный фрагмент своего тела, находящийся ниже пояса.
Сцена 2
Несколькими минутами раньше: Феликс сидит напротив врача и с любопытством, очень похожим на страх, пытается прочитать в глазах медика диагноз.
Феликс говорит по телефону.
Феликс механически нажимает на кнопку отбоя. Сцена 3б.
Берет кефир. Отходит.
Идет к выходу и на секунду задерживается возле колбасного отдела.
Люди проходят мимо, толкая его, а он зачарованно смотрит, как продавщица медленно нарезает на аккуратные кусочки палку молочной колбасы.
Глаза закатываются и он начинает оседать.
Приходит в себя он уже на улице: его поддерживают две сердобольные старушки.Феликс сидит в уличном кафе. Он уже минуту безуспешно пытается налить молоко в кофе: руки не слушаются. Из-за угла появляется его старинный друг Юра Батицкий. Батицкий садится напротив Феликса и внимательно смотрит на его руки. Потом берет своей рукой руку Феликса, и молоко наконец попадает в чашку с кофе.
Батицкий подзывает официанта и заказывает коньяк.
Они выпивают молча.
Феликс резко встает и отходит. Через несколько секунд он возвращается, садится и продолжает.
Феликс опять вскакивает и начинает ходить туда-сюда мимо онемевшего друга.
Они выпивают. Сцена 5
Феликс и Батицкий стоят в пяти метрах от длиннющей очереди, голова которой прячется в дверях посольства Бельгии.
Сыплет противный мелкий дождь.
Руки Феликса автоматически впиваются в воротник куртки Батицкого. Батицкий затравленно смотрит на Феликса. Венчает эту «скульптурную группу» трепещущий на ветру зонтик. Через минуту руки Феликса разжимаются.
Феликс и Батицкий быстро идут по длинному коридору кассового зала аэропорта. В нужном окошке сидит миловидная блондинка.
Феликс вопрошающе смотрит на Батицкого.
Феликс стоит лицом к стеклянной стене аэропорта, по которой стекают капли дождя. Батицкий стоит за его спиной.
Батицкий сквозь сон слышит звонок телефона.
Гудки. В другой комнате плачет ребенок.
Бельгийский доктор внимательно рассматривает рентгеновский снимок. Феликс сидит на диванчике, аккуратно положив руки на свои худые коленки.
Батицкий, затаив дыхание и прижав к уху телефон, слушает Феликса.
Служащая амстердамского аэропорта медленно и терпеливо пытается объяснить Феликсу, что произошло.
Батицкий сидит в туалете – не по нужде, а просто курит и читает газету.
Батицкий встает, бросает сигарету в унитаз и демонстративно спускает воду. Выжидает для достоверности еще несколько секунд и выходит. Сцена 12
Сцена 13
Феликс, волоча за собой сумку, идет к справочному окошку. Голова в окошке встречает его улыбкой.
Сцена 14
Портье – молодой человек с кудрявыми черными волосами, учтиво прощается с пожилой немецкой парой, долго и терпеливо объясняя им, каким транспортом можно добраться до вокзала, потратив минимум денег. За окном отеля «тихо громыхает» проходящий мимо поезд. Наконец немцы удаляются, и портье обращает свой взор на Феликса.
Феликс входит в крошечный гостиничный номер. Не снимая пальто, садится на кровать. Пытается дышать ровно и медленно, чтобы успокоиться. На тумбочке звонит телефон.
Феликс и Боря сидят в малюсеньком гостиничном лобби. Перед ними кофейник и тарелка с булочками.
Сквозь дым в маленькой кладовой почти ничего не видно.
Дым почти затягивает фигуру рассказчика, а грохот проходящего поезда почти заглушает слова. Спустя несколько минут Феликс умолкает. Боря гасит сигарету.
Утро.
Феликс лежит на кровати в одежде. Он так и спал. Звонит телефон.
Феликс стоит перед новым портье, как двоечник, не знающий ни одной строчки из стихотворения, заданного на сегодня. Новый Боря – рыжий высокий парень с оттопыренными ушами, наверно, чтобы хорошо слышать.
Сцена 20
Феликс сидит на диванчике в лобби и тупо смотрит на дно чашки, где в причудливом узоре застыла кофейная гуща. Слышно, как Боря разговаривает по телефону. Явно не на русском. Через минуту он возникает перед Феликсом.
Батицкий, прижав плечом к уху телефонную трубку, одной рукой держит на весу маленького мальчика, а второй пытается равномерно мешать кашу.
В тишине слышно, как на обоих концах телефонного провода плачут. Сцена 22
Рыжий Боря стоит у распахнутой двери гостиничного номера. Феликс мигом вскакивает с кровати и никак не может попасть ногой в туфлю.
Человек, одетый во все черное, кажется абсолютно безразличным к тому, что говорит Феликс и переводит Боря-2.
Боря-2 осторожно задает несколько вопросов человеку в черном. Тот отвечает Боре-2, не отрывая глаз от Феликса.
Феликс бежит, перепрыгивая через ступеньки, на второй этаж. Сцена 24
Феликс влетает в номер, хватает свою старенькую дорожную сумку и вытряхивает из нее все содержимое прямо на пол. В ворохе вещей белеют два листочка бумаги. Феликс хватает их и несется назад в лобби.
Сцена 25
Машина, принадлежащая «Центральному онкологическому центру», останавливается у входа… Два голландских служащих подкатывают сверкающие голландские носилки и укладывают на них Феликса. При этом он неубедительно пытается объяснить, что может идти сам…
Сцена 27
Вот он, уже в белых одеждах, «плывет» по длинным коридорам госпиталя в операционную в сопровождении «ангелов-служителей»…
Сцена 28
Вот он уже в «лучах славы» на операционном столе… Вот он закрывает глаза…
Сцена 29
Феликс открывает глаза – все это уже было, только в обратном порядке: «сияющие медики» толкают «сверкающую коляску» по бесконечным коридорам клиники к «парадному выходу».
Машина, принадлежащая «Центральному онкологическому центру», везет очумевшего пациента в амстердамский аэропорт.
Сцена 30
Сопровождающий подводит Феликса к стойке регистрации.
Батицкий открывает входную дверь и замирает от удивления: на пороге стоит Феликс с дорожной сумкой в руках.
Феликс и Батицкий сидят в затемненном зале маленького кафе.
Батицкий улыбается и молчит.
Батицкий улыбается и разводит руками.
Батицкий и Феликс молча смотрят друг на друга.
Они долго сидят молча.
Сцена 34
Феликс, не торопясь, передвигается по комнате в старой родительской квартире.
Комната большая и старомодная, подернутая пылью многих десятилетий затхлой жизни – типичная комната в коммуналке.
На стенах висят семейные фотографии: мать и отец – со скрипками в руках на сцене Большого театра, маленький Феликс с мамой у новогодней елки в Кремле, папа во время исполнения концертного номера и т. д.
Кто-то звонит в дверь.
С этой мыслью он и открывает дверь: сильный удар в переносицу вышибает все из головы. Ноги, ноги, ноги – это все, что видит Феликс, с трудом открыв глаза.
Шум удаляющихся шагов. Хлопает входная дверь. Становится очень тихо. Феликс лежит на полу лицом вниз. Он пытается пошевелиться – ничего не получается. Руки и ноги связаны, причем руки связаны каким-то чудным узлом за спиной. Все попытки развязаться ни к чему не приводят.
Феликс проваливается в дрему.
Открывает глаза и по солнечному лучу, медленно ползущему по полу, понимает, что прошло уже несколько часов.
В очередной раз открыв глаза, Феликс долго не может понять, где находится – вокруг темно и тихо.
Где-то вдалеке слышится звук открываемой входной двери, затем на полу появляется узкая полоска света…Напряжение спадает, и Феликс вновь проваливается в сон. Сцена 35
Феликс сидит на диване и монотонно растирает онемевшие руки. Ноги его находятся в тазике с горячей водой. Под глазом большой синяк; из ноздрей торчат ватные фитили, окрашенные кровью.
В комнату входит женщина с чашкой чая. Это соседка Тамара.
Феликс молчит – он все еще пребывает в шоке.
Феликс и Батицкий сидят на скамейке в скверике. Они кого-то ждут. Батицкий все время оглядывается по сторонам.
К сидящим подходит мужчина лет шестидесяти, худощавый
Феликс подозрительно смотрит на спрашивающего. Батицкий мельком бросает взгляд на Григория, затем на Феликса.
Теперь оба – и Феликс, и Батицкий – смотрят на Григория.
Григорий говорит тихо и медленно.
Батицкий сочувственно смотрит на опустившего голову Феликса.
Фигура Григория еще долго находится в поле зрения Феликса и Батицкого – уходит он медленно, с достоинством. Сцена 37
Феликс стоит у подножия стремянки, смотрит вверх, и со стороны может показаться, говорит сам с собой. Где-то под самым потолком Батицкий, переминаясь с ноги на ногу, ждет, когда можно будет вставить хоть слово.
Раннее утро.
Феликсу не спится.
Он резко встает и направляется на кухню. Сцена 39
Входит и останавливается как вкопанный… В центре коммунальной кухни стоит отгороженная легкой прозрачной занавеской ванна, а в ней плещется… незнакомая девушка. Увидев Феликса, она ойкает и уходит с головой под воду. Феликс инстинктивно отворачивается… и, извиняясь, пятится к себе в комнату.
Сцена 40
Ничего не понимая, Феликс ходит по комнате. За дверью слышится какая-то возня и женские голоса. Наконец в дверь стучат.
Батицкий толкает перед собой коляску, в которой сидит маленький ребенок. За ним следом тащится Феликс с корзинкой в руках.
Батицкий резко останавливается. Феликс налетает на него.
Феликс выходит из дверей посольства Германии. Его ждет Батицкий.
Феликс стоит посередине комнаты. На полу два открытых чемодана. Вокруг валяется куча вещей. В дверь тихо стучат.
Дверь со скрипом приоткрывается и в проеме появляется милое, чистое личико Тамариной племянницы – Саши.
Саша улыбается и исчезает за дверью. Феликс еще несколько секунд стоит в раздумьях, затем резко поворачивается на пятках и устремляется к шкафу. Сцена 44
У празднично накрытого стола сидят Саша, Тамара и Феликс. Женщины одеты, что называется, «нарядно». Феликс тоже постарался – он в своем любимом «клубнике», белой рубахе и с шейным платком. Женщины смотрят на него, а он собирается говорить тост.
Феликс подходит к Саше и прикалывает брошь к платью. Тамара наклоняется к ней, чтобы лучше рассмотреть подарок.
Немая сцена. Сцена 45
Саша моет на кухне посуду. Тамара привалилась спиной к двери, преградив Феликсу дорогу.
В дверь стучат. Тамара отстраняется от двери. В комнату с горкой вымытой посуды входит Саша.
На стене висит простенький ковер. На фоне ковра сидят на стульях Саша и Феликс. Перед ними стоит Сашина мама – Нина.
Нина молчит.
Нина молчит.
Феликс и Саша сидят на чемоданах.
Феликс становится похожим на рыбу, вынутую из воды.
Саша по детски прижимает голову к груди Феликса, и слезы катятся из ее синих глаз. Сцена 48
Феликс сидит в приемном покое родильного отделения клиники. Он радостно взволнован. В руках маленький букетик цветов. Приходят и уходят посетители, появляются и исчезают занятые своими делами медики. А он все ждет. Наконец из дальней двери появляется тот человек, которого он ждал. Доктор подходит к нему.
Феликс стоит в туалете и смотрит на свое отражение.
Сцена 50
Батицкий, укладывая в багажник давно не мытой «шкоды» коробки с книгами, говорит по мобильному телефону.
Феликс и Батицкий стоят, обнявшись, на ступеньках консерватории. Они что-то тихо шепчут друг другу на ухо.
Сцена 52
Здание консерватории, как всегда, до краев наполнено звуками. По длинному коридору, что пролег между аудиториями, очень медленно идут Феликс и Батицкий.
Друзья подходят к Малому залу. Феликс осторожно приоткрывает дверь. Удивительно чистые и яркие звуки вырываются наружу. Батицкий через плечо друга заглядывает внутрь. На сцене, прижимая щекой гладкую поверхность скрипки, стоит темноволосый мальчик. Он и скрипка образуют нечто целое и нерушимое, рождающее настоящую музыку.
Долго звучит музыка.