Когда я приступала к своим запискам учителя с впечатлениями от школы, я ещё не знала, что захочу скомпоновать это в книгу. Вернее, знала тогда, что никакой книги о том, что меня больше всего поражало и заставляло терять дар речи в школе, я не хочу писать, даже если бы была писателем и имела на это время, и знала о том, что это не «в стол», а что будут читать и т. д. Дело в том, что эта тема настолько для меня болезненна, что копание в ней, работа над данным материалом, с воспоминаниями всяческих деталей, а затем ещё и воспроизведением всего этого в строках и целых абзацах — ну никак не вдохновляли меня. Я настолько далека была тогда от желания делать даже какие-то небольшие записи, просто записывать свои мысли, описывая различные случаи из школьной жизни, что даже первые свои записки делала через силу. Была такая тяжесть от соприкосновения с тем, о чём я писала, такая неприязнь к материалу, что ни за что бы не поверила тогда, что всё это может стать целой книжкой.

Потом, конечно, к аргументам в пользу книги добавились нравственные аргументы профессиональной и человеческой ответственности перед людьми, которые даже не подозревают о существовании подавляющей глыбины этого айсберга под названием «школа» — настолько её подводная часть неочевидна и сокрыта от посторонних взоров. Ведь то немногое, что и можно сыскать неравнодушному родителю или начинающему учителю на тему школы — эту архиважную тему в жизни каждого ребёнка, тему в целых одиннадцать самых важных лет его жизни — так это только что-то вроде таких жутких монстров, как советы ребёнку «Выжить и победить» в нашей прекрасной школе. Да, прямо так: «Практические советы школьного психолога», где «молодой прогрессивный психолог делится методиками и советами о том, как понравиться учителям»… «С помощью наглядных примеров из прогремевшего на всю страну сериала «Школа»!» Вот такие у наших детей сегодня учителя и психологи, с такими вот «наглядными примерами» и «советами» для детских душ! Или только специализированная, очень узкая литература (какие-то «решебники»: купи себе решебник с написальником, и будешь ты хороший школярник…).

В общем, не судите меня строго, ну не писатель я, а обычная молодая учительница, просто неравнодушная очень. Поэтому будут у меня и повторения, без которых вообще никак, поскольку всё в школе изо дня в день и повторяется, и всё там действительно одно и то же, как ни печально, и ничего там, к сожалению, не меняется, а если и меняется, то только в худшую, в безобразную сторону. Зато всего того, что подсмотрено мной — глазами учителя — в стенах нашей сегодняшней российской школы, подсмотрено изнутри нашей педагогической системы и практики, вы не найдёте ни в одной другой книжке о школе. Даже в нашу «фельетонную эпоху», в такое-то бесцензурное время открыто доступной порнушки (называемой «эротика», с припиской «жёсткая»), не найдёте такого гремучего коктейля пронзительной, неприкрытой искренности и жгучего разоблачения. Хотя, конечно, моя книга далеко не всех шокирует, или даже просто заставит задуматься: к сожалению, все это давно уже стало самой обыденной банальщиной в нашем полуобществе. Полуобществе недолюдей — в котором мы скоро окажемся, если уже не оказались.

Но дети!.. Они-то почему должны быть заложниками недолюдей и их учебно-воспитательной системы? Системы, которую упорно, уперевшись всеми своими щупальцами, они сохраняют в её первобытнообщинном, до сих пор постперестроечном, полудиком, полурыночном, полуразрушенном убогом виде!

«С 1888 года в нашей школе выковывают смелых и благородных юношей». Вот уж липа! Никого они там не выковывают, да и в других школах тоже. И ни одного «благородного и смелого» я не встречал, ну, может, есть там один-два — и обчёлся. Да и то они такими были ещё до школы».

Дж. Д. Сэлинджер. «Над пропастью во ржи»

Под гнётом самоощущения, которое я бы назвала «свой среди чужих, чужой среди своих», я бы никогда не написала эту книгу, если бы не мои близкие, которые постоянно говорили мне: «люди должны знать то, что знаешь ты», «люди должны знать, что на самом деле происходит в этой закрытой от непосвящённого сфере», «люди, среди которых есть хорошие, неглупые, неравнодушные, должны получить возможность разобраться в том, что напрямую касается их самих, их детей». Поначалу я и сама не больше других знала об этом деле. Идя работать в сферу российского образования, я плохо представляла, с какими людьми мне придётся сотрудничать. Теперь, по прошествии нескольких лет непрерывной педагогической практики в школе, к своему великому сожалению, я обнаружила, что работа в сфере российского образования и вынужденное взаимодействие с непорядочными и непрофессиональными людьми — это неразрывные явления, потому что эта сфера сплошь соткана из таких людей. По роду работы мне приходилось тесно взаимодействовать с ними, выслушивать их, что-то отвечать им, иногда не отвечать, иногда идти в конфронтацию с ними. Я для этих людей «чужой», потому что я не разделяю их взглядов на работу учителя, на детей, на школу, на жизнь вообще и не поклоняюсь их идолам: формализму и приспособленчеству, этакому мелкому прохиндейству, обеспечивающему стабильную зарплату, не самую плохую для простой женщины, и, главное, сравнительно высокий социальный статус важного, общественно значимого, уважаемого вида деятельности, со своей долей маленькой власти.

Если завтра подростки уже и в наших школах начнут палить из ружья по ученикам с учителями, они, учителя, руководство школы, конечно, забегают с возгласами: «кто виноват, и что делать», а затем отстоят минуту молчания о погибших в резне на школьной линейке с напряжением скорби на лицах, но обвинять они будут кого угодно — порочное общество в целом, т. е. никого, родителей, семьи своих учеников, даже, может быть, кого-то из «бездушных» политиков, «подставивших» своими законами (или их отсутствием) радетельных чиновников от образования и учителей, и т. д., но только не себя. А не найдя действительно виноватых, т. е. самих себя и каждого из всех вместе в отдельности, пофамильно, они не будут способны найти ответ на этот свой ставший всего лишь уже риторическим вопрос «что делать».

Как я «чужая» им, точно так же они «чужие» для меня, настолько же чужды мне их равнодушие, а иногда и нелюбовь к детям, нелюбовь к профессии и неуважение к самим себе. Но первое время эти люди были для меня «свои», когда я ещё только начинала работать с ними, знакомилась с этой работой, с ними, с правилами и законами профессии, и, находясь среди этих учителей, воспитателей, заведующих, завучей, директоров, я была одной из них, что позволило мне со временем увидеть то, что сокрыто от постороннего взгляда, узнать всё нутро, всё закулисье этой благостной декорации и понять то, что я и хочу открыть читателю в этой книге. То, к необходимости чего я пришла, не имея совершенно никакого писательского опыта и никакой к этому даже малейшей расположенности, писательской страсти или чего бы то ни было похожего.

Для кого написана эта книга? Эта книга написана для таких учителей, как я, которые понимают всю грубую формальность и неэффективность существующей системы образования, но очень любят работать с детьми и поэтому не хотят отказываться от профессии и работы учителя, воспитателя, хотя, возможно, уже обессилели от нахождения в подчинении ограниченных властолюбок с номенклатурными причёсками на головах или почти свыклись со своим подчинённым положением. И уставших от пребывания в среде учителей-серых мышек, старающихся как бы ничего не понимать вокруг, ничего не видеть и ни во что не вникать, стремящихся единственно к пониманию собственных жалких выгод в виде скромненького, но тёпленького рабочего места, с зарплаткой и премией раз в год, а там — хоть трава не расти.

Создавая эту книгу, я теплюсь надеждой найти единомышленников, с которыми, возможно, мы будем создавать другую систему образования: без наглых тёток с «причёсками-домами» на головах, без истеричных завучек, без училок-пофигисток, без училок-карьеристок, без директоров-формалисток, без директоров-воров — на благо детям, на благо всем нормальным людям вокруг, обществу порядочных, мыслящих, цивилизованных людей. Людей, не переступающих через тухнущие помойки на входе в свой дачный кооператив, где у каждого на участке и ухоженный газончик, и альпийская горочка, и гамачок-шалычок, а за забор выйдешь — там Армагеддон, вселенская помойка, продолжающаяся и дальше в лесу, вдоль всех автомобильных трасс и железных дорог, у станций, на остановках, у прудов, у речек, на всём Черноморском побережье России, где отдыхает наш обыватель, слушает музон, купается, жрёт и там же гадит. Эту картину я вижу везде, когда покидаю пределы МКАД: еду ли я на дачу к другу в Подмосковье, на Черноморское побережье в отпуск, в другую область страны повидать родственников. Да у нас страна-помойка!

Вот такая же помойка у нас не только в Подмосковье, но и в школах, как в государственных, так и в частных, и в детских садах. Есть ли здесь причинно-следственная связь? Откуда взялось это поколение помоечников, этот помойный народец — не всегда же так было в России? И ведь это всего лишь один из примеров вопиющих проблем у нас! Почему с приходом либеральных свобод эта страна освободилась ото всего лучшего, что было нажито непосильным трудом и многими жизнями, и гребёт под себя только худшее, только самое затрапезное, самый шлак цивилизации? Причин, конечно, несколько, но я хочу обратить внимание в этой книге только на одну из них, зато далеко не самую последнюю, — это несостоятельность системы образования, которая теперь и уже не один десяток лет не выполняет воспитательной функции, не уделяет внимания личности ребёнка и его развитию. Вместе с тем при отсутствии официального пункта о воспитании личности есть негласный, нигде не прописанный закон воспитания детей и подростков — это неизбежное и постоянно происходящее воспитание детей примером тех учителей, которые проводят с детьми большую часть времени жизни детей, больше, чем родители или близкие родственники этих детей. Что же это за люди и чему они воспитывают наших детей? И как же создать сообщество нормальных педагогов, в котором дети будут ограждаться от глупости, подлости, лицемерия, вранья, которые будут дарить потом уже своим детям любовь, тепло, радость и самые лучшие ценности и знания, генерированные человечеством?

Ведь я тут же услышу целый хор голосов, замечающих мне, что, дескать, таково всё наше общество, дескать, учитель — всего-навсего отражение нашего нездорового общества!.. Это же самое я слышу непрестанно и в разговорах о милиции. Но, господа хорошие, зачем же врать-то?! Во-первых, «всё», да не всё! Чего это нам всё время в пример ставят именно плохую часть нашего общества, вместо лучших примеров? Чтобы оправдывать собственное бездействие только разве? Да, есть в этом обществе и наркоманы, и насильники, так почему бы тогда не начать принимать их на работу в милицию или в школу на основании того, что это тоже часть нашего общества, уж какое есть?! Но в том-то и дело — чего бы там у нас ни было в обществе, а милиционер или учитель не могут, не имеют права быть такими же! И даже пусть только лишь по причине наличия власти над другими людьми. Скажем, у меня вот нет права носить оружие и применять его или дубинку и шарахнуть ею по голове плохо ведущего себя гражданина, поэтому ставить знак равенства между мной и милицией — это безбожное лукавство. Точно так же и у учителя есть своя, отличная от «всего остального общества» ответственность, и эта ответственность — учить детей, в том числе чужих, научать их тому или иному! И как учитель может учить «тому», а может, «иному», так и общество может быть одним, а может быть совершенно иным… А во-вторых, это почему же такие профессиональные сообщества несут на себе всего-навсего функцию равнодушного зеркала, со способностью лишь отражать нам наше общество, вместо функции воздействия на него? Что это за рассуждение — «такое общество»? Это же не зеркало на стене, чтобы лишь показывать нам самих себя да кивать на других, не слишком ли им непыльно работать всего-навсего зеркалом общества, вместо выполнения положенных функций, вместо должной работы за народные-то деньги?

Поэтому говорить «какое общество, такой и учитель» — это, мягко говоря, вводить людей в заблуждение. У учителя есть свои отдельные функции и обязанности, которых может и не быть у остального общества. Поэтому общество может себе позволить быть каким угодно, а вот учитель — нет! Иначе, повторюсь, можно было бы брать на работу учителя совершенно кого попало, уж если этот кто-то просто является частью общества, правильно?! А вот то, почему им приходится постоянно нам врать, почему среди этих «профессионалов» (как они себя непременно назовут, вспомнят, когда им потребуется) встречаются свои евсюковы (и в школах, также изо всех сил покрываемые своей административной системой) — как раз вопрос того: а не кумовство ли, не знакомства ли, не лизоблюдство ли с подобострастием заправляют приёмом на работу кого попало и без учёта необходимых профессиональных качеств? Качеств, вовсе не обязательных у всего остального, постороннего делу общества! Вот вы ответьте себе, пожалуйста, на вопрос: как вы думаете, такие профессиональные — и крайне, на мой взгляд, необходимые — требования, как хотя бы а) порядочность и б) любовь к детям, — вообще имеют место быть в рассмотрении при приёме на работу в школу?!

Однако я твёрдо знаю: хорошие учителя ещё остались, я знаю, их мало, и чем дольше они работают в школах, тем меньше их шанс остаться хорошими людьми и педагогами, потому как «с кем поведёшься, от того и наберёшься». Но их было бы достаточно для создания альтернативы ныне существующей, абсолютно несостоятельной, формальной системы образования, системы, не развивающей, а калечащей личность ребёнка, ломающей детей как экскаватор, тупо и методично рушащий уникальный, тонкий, заповедный природный уголок, даже если он запущен и дик, недоразвит, глухой и колючий. Это моя мечта, и я верю, что она сбудется, если я найду единомышленников.

А ещё это книга для родителей, которым не наплевать на то, кто и как работает каждый день на протяжении более десятка лет с их детьми, начиная с детского садика и до одиннадцатого класса школы. Но сразу должна сказать, что эта книга не является спекуляцией, и она создана ни в коем случае не для игры на амбициях тех родителей, которые готовы растоптать любого учителя, пусть самого хорошего и доброго, если их чадо получило тройку вместо незаслуженной четвёрки или пятёрки. Эта книга не для тех родителей, которые для своего чада, которым они дома вообще не занимаются, всегда готовы выцарапывать хорошую оценку любым путём: клеветать на учителя или пусть даже просто распространять за его спиной необъективную, а иногда и лживую информацию, оскорблять учителя, оказывать на него всяческое давление, запугивать. Я сталкивалась с ситуациями, когда ко мне приходили родители с вопросами об успехах и проблемах их детей, но как только я начинала отвечать на получаемые вопросы, эти родители — если информация об их чаде им не очень нравилась — тут же меня перебивали, не давая даже закончить предложение, а не то что дать полный, внятный ответ на их вопрос. Зато с удовольствием тут же они выливали на меня огромное количество информации, не соответствующей действительности, — то ли они умышленно лгали, то ли просто транслировали полученную от кого-то сомнительную, но удобную для собственной обороны и контратаки информацию. Например, о том, что учитель (я) заинтересован в дополнительных занятиях с детьми за отдельную плату и потому специально занижает оценки ученикам, чтобы таким образом заполучить источник дополнительного дохода. Я пыталась остановить поток их словесной агрессии и выяснить, ввёл ли их кто-то в заблуждение или это их собственные заблуждения, добровольные. В ответ на это, чувствуя упорство с моей стороны, моё нежелание идти на поводу их собственных домыслов и предположений относительно спорного вопроса, видя моё непреступное намерение до конца прояснить ситуацию, эти родители тогда начинали уже с пеной у рта говорить мне такие вещи, как, например, что они выше меня по статусу или уровню образования (не зная на самом деле, какое оно у меня, — а оно у меня первоклассное!) и т. д. Таким образом, они уходили от меня, так и не решив совместно проблему (которая на поверку оказывалась для них менее важной, чем их статус и желание самоутверждаться или привычно для себя демонстрировать социальному служащему его место «обслуги» их интересов). Это были одни из тех людей, у которых на всё вокруг уже имеется некое своё, раз и на всегда усвоенное ими, готовое мнение, и уж тем более они торопливо уходили от ответов на мои встречные вопросы, вместо ответа выливая ушат помоев на мою голову. На такую «необразованную» и не поддакивающую им голову, не кивающую в такт их словам, как они привыкли, согласно их высокому материальному положению…

В общем, если вы такие люди, которые не уделяют своему ребёнку своего драгоценного, дорого стоящего вам времени, не заботятся о нём, а потом рады свалить его неудачи в учёбе на учителя и мыслите исключительно «по понятиям», так, что любая молодая учительница без регалий для вас априори никто, а любая титулованная училка со стажем априори для вас царь и бог, даже если она ненавидит ваше чадо, то эта книга не для вас. Тогда вы те же самые формалисты, пофигисты, лицемеры и подлецы, только по другую сторону баррикад.

Сейчас родители достаточно часто недоверчиво и даже враждебно относятся к учителям, и мне, как никому, понятно, почему это так. Родители хоть и мало знают правды о том, что на самом деле происходит в детских садах и школах, но интуитивно чувствуют, что там творится бардак, да и средства массовой информации начали поднимать кое-какие вопросы. Мой опыт работы позволит поведать вам обо всех основных видах детских учреждений образования, в которых мне довелось работать. Это: простой государственный детский сад, дотационный государственный детский сад, частный детский сад, частная школа, общеобразовательная государственная школа и государственная школа с профильным углублённым изучением (спецшкола). В этой книге нет вымышленных людей и событий: все описываемые люди — это реальные люди, все описываемые события — это реальные события и поступки реальных людей. Многие люди, прочитавшие эту книгу, узнают в ней себя.

Но это книга не только для учителей и родителей — она может быть интересна и полезна просто любым неравнодушным людям, людям умным, образованным, интересующимся социальными движениями нашего общества, в котором мы все живём. В отличие от людей посредственных, равнодушных, праздных, недалёких, а также современных деловых и агрессивных, людей-хищников, которые не увидят в этой книге ничего более того, что это «просто-напросто» история «типичного лузера», не умеющего «жить как следует», вращая всеми своими шарнирами, скача по чужим головам, а потому чем-то там недовольного, чего-то там пытающегося докопаться, вместо «нормальной» тихой доли обслуживающего персонала, планктона, если не выпало тебе блатных связей, или мужа-олигарха, как у «нормальных-то баб».

Мне было тяжело писать эту книгу, потому что хочется писать о чём-то хорошем, а приходится писать о том, что есть на самом деле: грубости, безответственности, малодушии, властолюбии, зависти, жадности. Не знаю, как другим, а мне писать о грустных, уродливых реалиях тяжело. Но я делаю это только в ожидании хороших перемен, с целью осветить этот темный угол, дать ему имя, взять метлу и вымести оттуда весь мусор. Это просто необходимо, потому что нельзя жить в комнате с темным, грязным углом, из которого постоянно выползают паразиты и разносят по всему жилищу грязь и болезни. На одном из интернет-форумов, посвященных совсем другой теме, спонтанно завязалась дискуссия об учителях, люди стали вспоминать и ругать своих учителей, и вдруг объявилась одна участница форума, которая написала, что она сама учительница, и попросила людей не ругать своих учителей, аргументировав свою просьбу тем, что, дескать, люди ничего на самом деле не знают о своих учителях. Да, подумала я, люди действительно ничего не знают о своих учителях и учителях своих детей. А вот со мной этой учительнице трудно было бы поспорить касательно учителей, поскольку я их знаю хорошо. И дело не в отдельных индивидуумах, а в системе, плодящей целую армию тех учителей, которых потом их бывшие ученики, теперь взрослые люди, вспоминают с отвращением, а то и с содроганием и ругают их, сидя с друзьями на кухне или общаясь в интернете. Пусть и не все ругают, и не всех, конечно.

Со времени моей педагогической практики в стенах школы мне стало понятней, почему Марк Твен, автор книги, которую с упоением проходят в начальной школе (видимо, не осознавая многого из написанного там), говорил: «Сначала Господь Бог сотворил идиотов. А затем, имея богатый опыт, Он произвел на свет школьную администрацию».

Вы когда-нибудь внимательно рассматривали групповые фотографии детей с воспитательницей в детском саду или с учительницей в школе? Рекомендую сделать это, и вы увидите, как эти часто неодухотворенные, невдохновляющие, не улыбающиеся, понурые, огрубевшие, а то и злые лица воспитательниц и учительниц диссонируют с сияющими, добродушными, нежными, застенчивыми личиками деток. Точно так же весь их образ мыслей и действий идёт вразрез с внутренним и внешним миром детей, отданным мамиными руками в их высокопрофессиональные лапы. Не удивляйтесь тому, что я этих «педагогов» называю в своей книге не учителями и воспитателями, а исключительно училками и воспиталками, точно так же, как окрестили их ещё с незапамятных времён сами дети. Ещё раз и прямо обращаюсь к настоящим учителям и воспитателям (я знаю: вы есть на свете; сама лично знаю нескольких таких, одна из которых не педагог по образованию, а просто хороший, порядочный, умный, творческий человек, любящий детей, сама мама двух детей): это книга не против вас, она за вас. Более того, вы, педагоги, можете использовать эту книгу как лакмусовую бумажку: если вы её поймете и согласитесь с тем, что в ней написано, значит, вы хороший педагог и человек. А если эта книга вас покоробит, заденет, значит, возможно, вы не такой уж и хороший, а «хороший» и «заслуженный» только номинально.

Я начну с повествования о государственной школе, хотя мой опыт начался с частной школы, просто государственных школ несоизмеримо больше, поэтому это более интересно для более широкого круга читателей. Но сразу скажу, что если бы не мой опыт работы в частной школе, я бы вообще не работала в этой сфере, потому что нормальный, неиспорченный и неподготовленный человек не может работать в российской государственной школе, так же как честный милиционер не может работать в насквозь коррумпированной милиции. Мне повезло: я нормальный человек, и мне посчастливилось получить минимальную необходимую подготовку в частной школе, что позволило продолжить свой путь на педагогическом поприще. И вы будете смеяться, но основную долю этой закалки я получила от учителя, не имеющего формального педагогического образования, художника по профессии. Что это за закалка — это знание того, кого и зачем ты учишь, чёткое понимание того, чему ты учишь, и как можно учить лучше, эффективнее для тех, кого учишь. Это знание простых истин, вроде той, что всегда может и должно быть лучше, что детей, своих учеников надо любить, и свою работу учителя надо любить, и предмет свой надо любить, никогда не останавливаться на достигнутом, самосовершенствоваться, и не на курсах т. н. «повышения квалификации» (отсидеть и отзеваться за сертификат), а в ежедневной работе с детьми и в ежедневной подготовке к этой работе. Для подавляющего числа дипломированных учителей и воспитателей, работающих в школах и детсадах, всё это пустой звук, когда с ними начинаешь говорить о таких вещах, они даже не понимают, о чём речь. Они не имеют достаточно полного представления ни о детях, которых они учат, ни об их жизни, ни о настоящих практических целях образования. Всё, что они делают, — это тупое прохождение программы, спущенной сверху, и формальное поддержание псевдопорядка, псевдодисциплины в детском коллективе. А та учительница из частной школы, что не имела специального педагогического образования, была одним из самых лучших учителей той школы, она была искромётным, творческим педагогом, уроки которого дети обожали, у которого они успешно учились, и у которого я научилась столькому сама — и десятой доли чего я бы не получила в лучшем педвузе страны. А ведь я всего-навсего просто иногда посещала её уроки и много общалась с ней после уроков в дружеской атмосфере за обедом, в машине по дороге домой из школы. Так вот, в государственных школах я ни разу не встречала таких умных и творческих энтузиастов, так чувствующих и понимающих детей, как учительница, введшая меня в профессию в частной школе. А знаете, почему? Потому что такие учителя российской школе не нужны. А все эти разговоры о поднятии качества образования и подготовки педкадров — пустой трёп, враньё. Но об этом чуть позже, а пока о первых впечатлениях от государственной школы.

Итак. Говорить о таких высоких понятиях, как любовь к педагогической работе, энтузиазм и т. п. здесь не приходится вовсе. Но в первую очередь меня удивило полное отсутствие профессионализма в самых банальных и в то же время важнейших аспектах работы школьного учителя, даже таких, как, например, ведение журналов и выставление оценок в журнал.

В частной школе мы, учителя, заполняли журнал по факту проведения урока, и что делали на уроке, то и записывали, что задано на дом, то и записывали, за что оценку ученику поставили, то и в журнал записали. Когда же я пришла в госшколу, я узнала, что журнал заполняется только по составляемому на полгода вперёд планированию. Я тут же напряглась, сказав, что невозможно спланировать все уроки на полгода вперёд, всё равно придётся вносить коррективы. На что мне завуч ответила следующее: «Никаких корректив вносить нельзя, и в журнале пишем одно, а на самом деле можем делать совсем другое, все так делают, это нормальная практика». Я не могла так делать: писать одно, а делать другое, поэтому я сделала максимально реальное, продуманное и выверенное планирование. Корпела над ним пару недель до ночи как над дипломной работой в университете. И почти добилась результата — соответствия планируемого моей реальной программе. Но остальные учителя так и лепили в журнал одно, в свою тетрадь другое, и потом получалось, что оценки в журнале не соответствовали ни темам, ни видам деятельности на уроках — полный маразм. Двойная бухгалтерия. И ладно бы хоть раз, хоть один-единственный раз я услышала бы от какой-нибудь учительницы возмущение по этому поводу, простое человеческое недовольство тем, что приходится заниматься таким обманом, такой мартышкиной работой, — не-е-т, они все спокойно всё это проделывают безо всяких волнений, не говоря об угрызениях профессионального самолюбия. В другой госшколе была та же самая картина. У них даже ещё есть такая практика, что не каждый учитель сам себе пишет планирование, а берёт у другого учителя: «я за тебя напишу в этот раз, в следующий раз ты за меня» и т. д. Я однажды взяла планирование у другой учительницы, но оно настолько было далеко от какой-либо возможности нормального воплощения в реальность, что больше я не брала ни у кого никакого планирования, писала сама, чётко для моих учеников и себя. Другие же учителя, однажды взяв у меня мое планирование, остались недовольны тем, что я включила в него темы, отсутствующие в учебнике, хотя сами же в графе, например, домашнего задания пишут об упражнениях из «дополнительных учебных материалов». Но от дискуссии на эту тему они уклонились. Соглашаться-то они, дескать, соглашаются со всем, что я говорю, но добавляют, глядя на меня стеклянными глазами: «всё равно писать так нельзя». Почему нельзя?! Просто нельзя. Они не могут сказать, почему нельзя, потому что сами не знают почему. И им плевать — почему, они не утрудятся сесть и хотя бы полчасика поразмыслить над этим. «Все так пишут, и мы так пишем» или «мне так завуч сказала» — всё, больше никаких аргументов от них не добьешься. Ну ладно бы так рассуждали какие-нибудь билетёрши-вахтёрши. Но учителя, призванные и поставленные на свое рабочее место для того, чтобы просвещать детей, не имеют права быть такими невнимательными, невдумчивыми, лишь бы наляпать и отделаться.

Это ведь я только так говорю, что они не имеют права так относиться к работе и документации, — а на самом деле они это право имеют и делают именно так. А над такими, как я, они смеются и крутят у виска. И та же двойная, а то и тройная документация в детских садиках. Когда я увидела, какое огромное количество сил и времени они тратят на эту липовую документацию, вместо того чтобы уделить их детям, — мне сначала стало так жалко этих сотрудников. А потом я поняла, что для них самих это никакая не проблема, они никогда не беспокоятся, что из-за фиктивного бумагомарательства не успевают уделить внимание действительно важным вещам. И чего их тогда жалеть-то? То, что для нормального человека нарушение, бессмыслица, подделка, для них — НОРМА.

Итак, записи в школьном журнале вообще фиктивны: например, запись в журнале «формирование такого-то навыка», а на самом деле на этом уроке была самостоятельная работа и по другой теме. Многие училки-напарницы просто дублируют записи своей напарницы в журнале, как под копирку: и темы, и домашние задания, не сверяя с планом, не сверяя даже страницы в учебнике и номера заданий. «А чё париться: все равно это всё не имеет ничего общего с реальными уроками и реальными домашними заданиями!» Как-то при проверке журнала завуч с негодованием в голосе указала мне добавить в пустые клеточки оценок: «девственная пустота», как она выразилась, — нехорошо. Она даже не спросила меня, почему у меня там не было оценок, забыла ли я их выставить или по иной причине, нет, эти завучки никогда с учителем не разговаривают как с нормальным человеком (если только она не подруга завуча по совместительству или не протеже директора). С обычным учителем завуч почти не общается, а если это иногда и происходит, то только односложными предложениями и ответами на возникающие у учителя вопросы и только в дистанцированно-авторитарном, демонстративно-начальственном формате. А в тех клеточках журнала не было оценок потому, что в графе урока было написано, что это первый урок по новой теме, посвященный формированию навыка. Каждый нормальный человек понимает, что если я, учитель, только приступаю к формированию нового навыка, я не то что не должна (как мне указала сделать завуч), а не имею права пока ставить детям оценки, до тех пор, когда этот навык не будет им передан. Следуя этой здравой логике, я всегда стараюсь дать первые два урока по теме для освоения материала и только на 3-м уроке (это варьируется в зависимости от сложности темы и уровня конкретной группы и конкретных учащихся) ставлю им оценки, потому как я знаю, что они уже могут и должны ориентироваться в теме: знать и делать то и это. Конечно, если кто-то из учащихся уже на первом уроке по теме проявляет себя активно и успешно, я поставлю ему хорошую оценку, но это совсем не то, что от балды нарисовать циферки, лишь бы они равномерно располагались по клеточкам журнала. Посмотрите журналы учителей! У них почти в каждой клеточке оценка, то есть они оценивают детей одинаково как на начальной, так и на конечной стадиях обучения. И если уж говорить об оценках и вынесении их в журнал, если чем больше ставим мы оценок, тем лучше, то почему в практике нет выставления двух оценок за урок? Тем более что нередко на уроке учащиеся действительно получают по две оценки — за домашнее задание и за работу на уроке или за устную и письменную деятельность и т. д. Поэтому, желая разобраться с правилами заполнения журнала (потому что тебе их никто толком не объяснит, в том числе из-за того, что они меняются от четверти к четверти), я просмотрела журналы разных учителей, но ни у кого не обнаружила двух оценок за один урок. Объясню: на один урок в журнале выделена только одна строка — для темы урока, и одна клеточка — для оценки за этот урок. То есть если за урок учащийся получил две оценки, их можно поставить либо вместе в одну клеточку, либо одну из них уже за следующий урок, в то время как если за следующий урок у учащегося появиться ещё оценка, её некуда будет ставить. Значит, всё-таки придётся две оценки ставить в одну клеточку? «Нет, в одной клеточке должна стоять только одна оценка», — как отрезала мне замдиректора с тридцатилетним стажем работы в школе. Почему? Тогда некуда ставить или за домашнюю работу, или за работу в классе! Но никаких объяснений или пусть рассуждений по данному вопросу, кроме единственного магического заклинания: «За это (за неправильное количество и расположение циферек в клеточках) вам попадёт от Марии Федоровны», я так ни от кого и не добилась.

И это лишь один пример никем не разъяснимых несоответствий и несуразицы в школьных правилах и учительской методологии. Ещё пример этого же самого. Однажды в очередной школе приступаю к составлению планирования, подходит глава методобъединения и говорит, что я неправильно делаю, что в графе каждого урока должна указываться новая тема. Я: «Как в каждом уроке новая тема, ведь на каждую тему необходимо несколько уроков!». Она: «Да, но писать надо новую формулировку одного и того же, у нас так завуч требует». Думаю: елки-палки, опять чёрт знает что. Пришлось из пальца высасывать какие-то разновидности названий одних и тех же тем, заниматься полной стыдобой. Проходит пара месяцев, глава методобъединения собирает нас, учителей, для каких-то новых инструкций. Она только что съездила в департамент и узнала что-то важное! Что же это? Оказывается, она там узнала, что составлять планирование нужно так, как хотела его я составлять, а она мне не дала. Теперь же она получила от начальства бумажку с образцами! И хоть бы сказала мне: «смотри, как раз как ты предлагала делать». Нет, на голубом глазу сидит и учит нас тому, что я ей сама объясняла не так давно! Хоть плюй в глаза, ей всё божья роса, как говорила бабушка. А во втором полугодии она заставляет нас, учителей, заполнять липовые бумажки о том, что мы якобы посещали уроки друг друга и составляем анализ этих уроков по нормативу с выставлением баллов. Никаких посещений уроков организовано не было, никто из нас не посещал уроки своих коллег-учителей, но должны по определённой шкале ставить им баллы за их работу! Я возмутилась: «Не хочу сидеть, как дура, липу клепать, бумагу переводить», так тут же нашлись желающие на меня собак спустить — дескать, не хочешь мараться, значит, хочешь чистенькая быть, смори, какая честная отыскалась, принципиальная!

Обычно детям не говорят о цели урока (кроме открытого урока — показательного выступления, но запомните: открытый урок не имеет ничего общего с регулярно проводимыми обычными уроками). Цель, задачи урока у учителей записаны в особой графе журнала, также в учебном планировании, может быть, даже в конспекте урока (в некоторых школах «обязательном», а в других — нет), но только для себя и на случай проверки учителя со стороны администрации школы, дети этого вообще не знают, да и не должны знать, по мнению учителей, т. е. того, чему и для чего они учатся на том или ином уроке. Я же всегда сама для себя разрабатывала систему критериев оценки различных аспектов знаний и умений моих учеников на основе целей и задач урока. Мы с ними всё это обсуждали, чтобы им было понятно, как их оценивают, и к чему конкретно им надо стремиться.

Всем известно, что плохие или недостаточно хорошие оценки необходимо исправлять вместе с допущенными ошибками. Для этого существует такой вид деятельности, как работа над ошибками. Вещь очень хорошая, если правильно её осуществлять. Как осуществляют её училки? Они просто заставляют учеников переписывать исправленный учителем вариант — без разбора ошибки, без объяснения с точки зрения того или иного применяемого в данном случае правила и т. п. В лучшем случае они дают ученикам формальный алгоритм работы, но в любом случае всё это впустую, потому что дети не понимают (им не объяснили), зачем они это делают, кроме того, что их заставила это делать «вредина-училка». Я же разработала специальный список обозначений допущенных учениками ошибок (расшифровка тех сокращений, которые я пишу на полях их тетрадей), разъясняла им значение работ над ошибками, причём в разных случаях это значение может меняться, иметь особый характер.

А как в школе вообще происходит обучение тем или иным навыкам, умениям: ведение диалога на иностранном языке, написание письма, ответ на вопрос, составление предложения, дискуссия, определение главной и второстепенной информации в тексте, составление пересказа, краткого пересказа, написание сочинения на заданную тему, навык презентации на иностранном языке и мн. др.? Никак, просто делай, и всё. Пересказ — сиди-зубри, владение новыми словами — сиди-зубри и пиши диктант (т. е. дети учат слова не для себя и своих целей, а для учителя, чтобы написать диктант, который даст и оценит учитель). А есть дети, у которых плохая память и для них выучить десять слов — это непростая задача, не говоря о пересказе двух-трехстраничного текста! И такие дети не виноваты, что у них недостаточно хорошая память, они не виноваты в том, что ими не занимались, на развивали их память ещё в раннем детстве, в дошкольном и раннем школьном возрасте. А теперь, когда время упущено, нужны особые подходы и методики для того, чтобы постепенно научить такого ребёнка учить те же слова. А учителя такими методиками не владеют, но и не спешат овладеть, не спешат обвинить себя в недостатке знаний, а обвиняют «нерадивого, тупого» ученика и прочат его в «лесную школу» или коррекционный класс, которого теперь нет. Я прихожу работать в восьмой класс и обнаруживаю, что восьмиклашки совершенно не умеют работать с текстом, т. е. понимать то, о чём они прочитали, и использовать полученную информацию. А ведь у них есть и уроки литературы, да и на английском — что-то же они делали в седьмом, шестом классе?! Ведь в учебниках много текстов, рассказов… Да что там работа с текстом! Когда я сама училась, за три года учёбы у нас сменилось три учителя по английскому языку, и ни один из этих педагогов ничему не научил никого из моей группы. При этом мы все имели четвёрки и пятёрки. Вопрос: за что они зарплату получали? И только в восьмом классе пришла нормальная учительница, и мы тут же стали троечниками, а ей пришлось учить нас всему буквально с нуля. До нормальной работы с текстами мы с ней добрались только к десятому классу. И то хорошо: с другими училками мы бы никогда до этого не добрались! Так вот, столкнувшись с неразвитыми умениями моих новых учеников, я поначалу, забыв, что это «нормально», подумала: «Как же так, почему они не умеют всего этого!», а потом подумала и сказала себе «стоп, раз они не умеют, значит, их не научили, ведь не может такого быть, что их учили-учили, а они так никто и не научились, ведь я видела — дети они неглупые, это видно по их лицам и разговору с ними». Прошло полгода нашей с ними совместной работы, и результаты не заставили себя ждать: мои ученики начали работать с текстом, лучше отвечать пересказ. И я ещё раз убедилась в том, что если ребёнок не умеет чего-то — это не столько его проблема, сколько проблема его педагогов и родителей. Когда я обучаю учащихся тому или иному навыку, например тому же пересказу, я стараюсь объяснить им, зачем мы это делаем, как научиться подготовить пересказ и как потом совершенствоваться в этом. Подавляющее большинство учителей даже не заморачиваются подобными аспектами своей работы, говорят: «Ещё чего, буду я тратить время на это, я же тогда не успею учебник пройти в срок». Вдумайтесь: им неважно, насколько качественно они пройдут учебник, главное — в срок. А как — хорошо или плохо — по барабану. Это говорит, на мой взгляд, о недостаточном профессионализме, при том, что все имеют и диплом о педагогическом образовании (в котором записано, что ты — специалист в данной области), а многие ещё и годы «заслуженной» работы.

А ведь всё это: цели урока, виды деятельности, работа над ошибками — всё это составляющие той оценки, которую дети получают от учителя! И с которой в аттестате потом пойдут поступать в колледж, институт. А что такое эта оценка? Это показатель знаний ребёнка, показатель его обученности и компетенции? Ха-ха-ха! Как смешно, если бы не было так грустно. Подавляющее большинство учеников не понимают, почему они получают ту или иную оценку: четвёрку, а не пятёрку, тройку, а не четвёрку. И большое количество учеников считают поставленные им оценки несправедливыми. Почему? Потому что, если вы не знали, то я вам сообщаю, что в системе образования не существует никаких критериев оценивания знаний и умений учащихся, кроме спущенных сверху весьма условных стандартов и субъективного мнения учителя. И заметьте, стандарты не являются критериями оценивания. Значит, их вовсе нет. Тогда как можно поставить оценку ученику — без критерия? Да спокойно — как и делают все учителя: на свой взгляд, на тот самый, который зависит и от настроения, и от отношения к конкретному ученику, и от погоды, времени года, здоровья, личной жизни, усталости, от характера учителя и эмоционального фона на текущий момент и т. д. и т. п. Понравился ответ, не очень или не понравился совсем — огромное количество самых субъективных факторов влияют на оценку. И всё это ещё без учёта таких факторов, о которых мало кто догадывается: например, фактор общей оценки класса в четверти, фактор «натягивания» ученика или, наоборот, в зависимости от требуемой отчётности и др. А есть и другие дополнительные факторы, влияющие на учителя при выборе оценки. Вот случай. Учительница ставит ученику тройку в четверти, к ней подходит классная руководительница этого ученика и объявляет той учительнице о том, что вот какая она плохая, единственная из всех учителей поставила ему в четверти тройку. Та, будучи молодой и подпадающей под влияние и авторитет старших учительницей, впадает в панику и расстройство: «Ах, если бы я знала, я бы, конечно, не поставила ему тройку, поставила бы четвёрку». Ну и что же это за профессионализм — ведь если ты так говоришь, значит, твоей оценке грош цена, ты не уважаешь ни себя, ни свою работу, ни ученика, которого ты можешь оценить по-всякому, по указке учителей, ведущих совсем другие предметы?! А потом я слышу разговоры о том, что её, эту учительницу, не уважают в коллективе. Так разве будут уважать человека, который сам себя не уважает?

Но вернёмся к сути вопроса: учителя ставят детям оценки, как бог или чёрт на душу положит, и это нормальная для них практика. Поэтому оценка не является и не может являться в данной системе объективным показателем уровня знаний и умений учеников. Так чем же тогда зачастую является оценка на самом деле? 1) Субъективным отношением учителя к работе и личности того или иного ученика. 2) Оценка была и остаётся оружием учителя, т. е. средством достижения личных целей учителя. И месть несговорчивому ученику здесь не на последнем месте. Если есть ученики, которые не нравятся учителю, чем-то ему неприятны, неудобны, например задают лишние, т. е. неудобные для учителя вопросы на уроке, или грубо разговаривают, или родители этого ученика отказались сдать определенную сумму денег на определённые нужды учителя, — то учитель может мстить и воздействовать на поведение таких учеников плохой оценкой. И это делается на каждом шагу. Или это же самое оружие используется в обратных целях, когда учитель знает, что у ученика богатенькие родители, потенциальные спонсоры школы, класса и самого учителя, — тогда учитель, наоборот, не стесняется завысить такому ученику оценки, дабы порадовать родителей, расположить к себе и раскрутить на ремонтик, технику, новый себе письменный стол и т. п. Не стоит недооценивать способности этого оружия — оценки, оно, как видите, многофункционально и действует и в моральных, и в материальных аспектах. А ещё зачастую учитель занижает оценки ученикам, дабы создать потребность родителей отдать свое чадо на дополнительные платные занятия с этим учителем. При этом учитель будет играть роль благородного благотворителя: «Мне не очень удобно, да и времени нет, но я что-нибудь придумаю, ребёночку, конечно, надо помочь».

Придя работать в государственную школу, я столкнулась с одним учеником, который постоянно говорил мне, что я хочу «завалить» его и занижаю ему оценки. Зная себя насквозь и то, что такими вещами я не занимаюсь, я никак до поры до времени не могла понять, почему он так уверен в том, что я его «заваливаю». Пока не увидела, что это делают другие учителя. Видимо, испытав это на себе не раз от других учителей, он поэтому и меня подозревал в том же. Потом со временем я ему доказала, что отношусь к нему не хуже, чем к другим ученикам, при этом, обратите внимание на эту деталь, не завышая ему оценки (за год работы он как начал с тройки, так ею и закончил). То есть мне не надо было завышать оценку ученику для того, чтобы показать ему свое нормальное отношение. Оценка у него осталась та же, а его мнение о ней и обо мне как учителе изменилось. К своей радости, я обнаружила, что мне не нужно пользоваться оценкой как оружием для достижения своих целей. В моём учительском арсенале есть много других хороших средств: внимательное отношение, честность, искренность, понимание, творческий подход в работе, доброе слово…

А ещё оценка для учителя — это показатель его личного престижа. Считается, что у хорошего учителя не должно быть троек. Что же делают «заслуженные, многоопытные» учителя — они намеренно поголовно завышают своим подопечным оценки, создавая мыльный пузырь своей педагогической гордости, дескать, вот как я их всех (даже самых слабых) хорошо обучила. Враньё. Я работала с такими училками, с их учениками и всегда видела там беспробудных троечников, превращаемых ими в хорошистов и даже отличников. Я же двоим из моей группы поставила тройки по результатам года. Что тут началось! Ко мне прибежали разъярённые родители: «Как тройка, откуда тройка, а по другим предметам хорошие оценки, значит, это вы виноваты, вы не научили!» Мне, как всегда, помешало хорошее воспитание — я не смогла сказать правду «Вы же знаете, что те оценки завышенные, нарисованные для красоты и престижа училки». Нет, и я могу немного завысить оценку там, где это необходимо ребёнку, где это, скажем, поможет ему поверить в себя, но не для себя, любимой. Есть детки очень неуверенные в себе, очень робкие и застенчивые, что мешает им полноценно работать в школе, на уроках, особенно в наше время тотального воспитания агрессивности-активности-лидерства, но они старательные, имеют определённые таланты, пусть не совсем раскрывшиеся и яркие, так вот, таким детям я всегда готова поставить четыре с минусом вместо тройки, потому что я знаю, что этому ребёнку тройка обрежет крылья, он будет подавлен и будет учиться хуже, чем мог бы. А есть ученики просто бездельники — таким я никогда на завышу оценку, даже если он выжимает из себя слезу, даже если прибежит со скандалом вся его родня. Но подавляющее число училок завышают оценки в угоду себе и в ущерб ребёнку и/или идя на поводу скандальных родителей. В то время как незаслуженная четвёрка или пятёрка так же пагубна для ребёнка, как и незаслуженная тройка вместо четверки. А кого это волнует, кроме двух-трех «калек», как я? Им — училкам — всё это просто смешно: ребёнок, как скажется на нём выставленная оценка?! Ой, умора!… Если бы не было так грустно.

Оценки и то, как они выставляются, было первым сильнейшим омерзением при знакомстве с госшколой. В частности, когда я узнала о том, что многие и многие учителя боятся скандальных родителей и, дабы избежать скандалов, разборок, завышают оценки их детям, своим ученикам. Я не идеализирую советскую систему образования, потому что знаю, что и в ней было достаточно лицемерия: и оценки занижали и завышали кому когда надо, и обижали учеников, — но теперь эта система стала более лицемерной. Объясню почему. Раньше, если ребёнок учился по предмету на два, то ему и ставили два, а теперь, когда такой же ребёнок учится на два, ему ставят три, и только три. Сегодня двойки — нежелательные друзья, даже угроза уже для самой школы, для её престижа, а значит, для вопроса родительской-спонсорской подкормки (и личного обогащения её руководства). Подкормки, которая в вопросе выбора между каким-то там учеником-двоечником и, допустим, личным благосостоянием директора понятно в какую сторону склонит чашу весов. Налицо обман: учительница не научила ученика на тройку (удовлетворительное знание предмета), а научила его на два: например, не научила во втором классе ребёнка читать. Но ставит она всё же три и зачастую даже не столько ради хороших показателей, ради красивых отчётов успеваемости класса, сколько как оценку самой себе. Ведь среди учителей есть и такое понятие, что учитель ставит оценку не только ученику, но и себе самому за свою работу (что само по себе верно, если бы учитель не обманывал и себя самого, и ученика). А ведь дети часто замечают, когда некоторым их одноклассникам завышают оценки, и теряют уважение и к учителю, и к школе в целом, и, впоследствии, к самой оценке своих действий как таковой — оценке тебя людьми, с одной стороны, и твоей оценки окружающих — с другой, к доверию, к порядочности и т. д. (плодя потом пороки лицемерия и равнодушия, корысти и пресловутой коррупции и др.).

Но не только завышения имеют место быть. Оценка, как инструмент, может применяться учителем и в другом направлении, в решении других собственных задач и интересов. Например, как я уже говорила, в качестве репрессивного инструмента. Я, будучи хорошисткой в школе и всегда переживая за свои оценки, была удивлена, став учителем и узнав о том, что многие ученики сегодняшней средней школы совершенно спокойно относятся к своим тройкам в четвертях и за год, они не расстраиваются, «не парятся». Почему? Да потому, что знают, что оценка — это во многом прихоть учителя. Испытав несколько раз несправедливость (на себе или видя это по отношению к другим, к товарищу), они потихоньку привыкли к этой системе необъективности в оценке их деятельности, и так как не могли изменить это, то стали относиться к этому «философски», т. е. равнодушно. Мне пришлось много постараться, чтобы объяснить детям, почему они получили такие, а не другие отметки, но я уверена, что не все из них мне поверили искренне, а именно — я обнаружила тот факт, что дети не доверяют учителям, совсем. Это не голословное утверждение. Не раз подростки говорили мне о несправедливостях, которые они вынуждены терпеть от учителей. Поначалу я не очень верила им, но потом по мере того, как лучше узнавала учителей, о которых они рассказывали, лучше узнавала порядки, принятые в школе, я постепенно стала верить рассказам учеников, воочию убеждаясь, что они говорят правду (хоть и не всегда и, главное, далеко не всем).

А ещё в школах практикуется целое искусство, мастерство, которому не учат в педвузах и колледжах, — это мастерство, как они сами это называют, «опустить неудобного ученика». Я не сразу узнала об этом, потому что сама никогда такого не делала и не смогла бы, даже если б захотела. Я могу отругать за что-то, повысить голос, даже отчитать за хамское поведение или систематическую неготовность к уроку, но унижать одних детей непосредственно на виду у других, перед другими я не умею. А потом узнаю от других учителей, что это очень действенное средство влияния на неугодных учеников. Как это делается? Например, при всех, т. е. при одноклассниках, заговорить об известных слабых местах данного ученика, т. е. поставить его в неловкое положение перед другими, среди которых есть и лица противоположного пола, с которыми у подростков непростые отношения, среди которых найдётся большое количество и недоброжелателей этого подростка, т. е. его врагов, которые не упустят случая насладиться позором оного и потом будут этот случай мусолить и постоянно совать его в лицо бедняге. Любой нормальный человек, не имеющий педагогического образования и вообще к этой сфере не имеющий никакого профессионального отношения, скажет, что подобная тактика учителя неэтична, это подло, а потому абсолютно недопустимо по отношению к ребёнку. А вот дипломированные педагоги не то что не считают это зазорным, а считают это настоящим мастерством, которым владеют не все, которым надо гордиться перед другими училками, им не владеющими и срывающимися на крик с непослушными учениками. Кричать — это некруто в учительской среде, а вот опустить ученичка перед всем классом, спокойным голосом и с улыбкой на лице — это высший пилотаж.

Если ребёнок понял, что ему несправедливо занизили оценку, а любимчику учителя, наоборот, несправедливо завысили её, и это оказался неробкий малый, решившийся открыто заявить об этой несправедливости на уроке, — что делает учитель? Предлагает ученику обсудить этот вопрос после урока? Или сразу на уроке даёт исчерпывающее объяснение ребёнку? Нет, никакого обсуждения этого вопроса не будет: ни на уроке, ни после. Будет вот что: перед всем классом учитель скажет что-нибудь такое, что настроит других учеников против выразившего недовольство: например, «Мы что, тут всем классом будем терять время от урока на твои капризы», и другие ученики сами зашикают на него, покрутят у виска, обзовут как-нибудь — таких в среде детей всегда предостаточно, и неудивительно — какие учителя, воспитатели — такие и ученики. Что посеешь, то и пожнёшь. Что в них, детей, сеют, то и взростает. То есть руками самих учеников учитель мастерски решает задачу отделаться от ответа за несправедливую оценку: ведь в такой ситуации бедняге приходится затихнуть с оставшимся без ответа вопросом о поставленной ему оценке. Это оружие не только точечного поражения цели, но превентивного характера: после такого неприятного исхода дела вряд ли кому-то в следующий раз захочется высказать в классе вслух подозрение о необъективной оценке.

Ещё одна вопиющая НОРМА, прижившаяся во многих школах, к которой почти все учителя почему-то быстро и, похоже, навсегда привыкли. Как вы знаете, учителю нужен кабинет для того, чтобы там проводить уроки, иметь свой рабочий стол, шкаф или полки для различных пособий, материалов, тетрадей и т. д. Вам интересно, как сегодня в наших школах учителя получают такой кабинет, класс? Ах, да, вы же не знаете, что вообще ещё не каждый учитель имеет в своем распоряжении кабинет и нормально устроенное рабочее место. Да, теперь рабочее место положено не всякому учителю, теперь рабочее место ещё надо заслужить, заработать, выцарапать у своих же коллег, причём у самых тихих из них, т. е. менее ушлых, чем остальные, а потому менее «заслуженных», у «заслуженных» — ведь не получится! «Кабинетик захотела, чтоб уроки в нём проводить, с ребятами заниматься, — так отремонтируй за свой счет сначала, тогда получишь, и спасибо не забудь сказать за такой тебе щедрый подарок от руководства». И что вы думаете, кто-то из учителей возмущается? Нет, они спокойно в массовом порядке делают эти ремонты в классах за свой счёт (ну, конечно, относительно «за свой»), И когда я выразила искреннее удивление таким порядком — они меня не поняли, дескать, другого-то выбора нет, «не хочешь — работай без кабинета».

Давайте проанализируем это мировоззрение — «другого выбора нет». Посмотрите, люди какого мироощущения учат ваших детей, — это люди, у которых нет выбора, они не осознают своих прав, а значит, они точно так же не осознают прав ваших детей, своих учеников, они вообще осознают наличие прав только у власть имущего субъекта, кем дети точно не являются. Для них как начальник сказал, так и будет, они даже не обдумывают смысл и цели мер и порядков, вводимых начальством, для них вообще обдумывание чего бы то ни было — почти табу. Потому что если начать рассуждать, вдумываться — не сможешь тупо плыть по течению, придётся что-то менять, зачем-то там шевелить задом, стараться, а они меньше всего на свете хотят этого.

Зато у школьного бухгалтера такой просторный и обустроенный кабинет, как у директора: с белым кожаным диваном, телевизором, микроволновкой… Спрашивается: зачем школьному бухгалтеру телевизор и большой кожаный диван на рабочем месте! Как зачем бухгалтеру телик — сериалы посмотреть в рабочее время, как зачем диван кожаный — бухгалтер человек большой, очень важный для директора человек (очень!!! — догадайтесь почему!), в отличие от учителя, не чета училкам каким-то там, его должна окружать представительская, солидная мебель, а не драные стулья, да и полежать-отдохнуть от тяжёлой счётной работы необходимо, как зачем микроволновка — покушать, ведь столовской едой, которой кормят ваших детей, бухгалтер не питается.

А теперь перенесемся из кабинетов директора и его приближённых, где евроремонт, чистота, жалюзи, диваны, журнальные столики, цветы, вся техника, даже если директор этой техникой никогда не пользуется, в остальную часть школы, что мы там увидим? Сорок процентов классов в школе в прямом смысле слова ободранные, мебель ветхая, страшная, не хватает ни стендов, ни полок с наглядными пособиями и литературой, ни тематических постеров, во многих классах на стенах вообще ничего нет, как в солдатской казарме. И даже учительской иной раз «пока» нет, и неизвестно когда будет! Обшарпанные полы, неоткрывающиеся и незакрывающиеся окна, створки шкафов, вообще много старой, дышащей на ладан мебели, нет занавесок на окнах, текущие краны в туалетах, абсолютно голые стены коридоров и холлов — ни стендов, ни плакатов, два только и есть во всей школе: один с изображением любимого директора, другой с портретом президента.

Те классы, что оборудованы самими учителями и/или за счёт родителей, конечно, заметно отличаются, они похожи на нормальные школьные кабинеты, остальные же, которые ещё не благоустроены за счёт учителей и родителей, вызывают ассоциации с давно брошенной, закрытой, пустой школой. Родителям такие классы стараются не показывать, поэтому многие из родителей, скорее всего, таких и не видели. И всё это при том, что на благоустройство школы регулярно выделяются бюджетные средства, какие-никакие, но ежегодно: и на ремонт, и на мебель, и на благоустройство прилегающей территории (спортплощадки, газона и т. д.). И не верьте тем лицам, которые вам скажут иначе, они — деньги — не могут не выделяться согласно ЗАКОНУ о бюджетных организациях, а всё остальное — элементарное воровство. А помимо бюджетных средств существует так называемый родительский фонд.

Родительский фонд — это ноу-хау современной госшколы. Это якобы счёт в банке для благотворительных «добровольных» перечислений родителей на нужды школы. Всё это сугубо официально — никакой коррупции! Официальный счёт в банке, регулярная отчётность на бумаге перед родителями об употреблении полученных средств на нужды школы. Эти отчёты иногда даже вывешиваются при входе в школу, пожалуйста, читайте, кому интересно. Я почитала, и у меня волосы дыбом встали. Там такие огромные статьи расходов, на такие огромные суммы (и на такие, в глаза не виданные там ремонты и пр.), что можно было бы из этого барака (того, что из себя представляла та школа), наверное, приличный дом отдыха сделать. Чего там только нет: и на уборку (это та уборка, которую я сама и другие учителя делали вынужденно и бесплатно, иногда с привлечением детей), и «услуги по содержанию мебели» (а это вообще что такое, кто-нибудь знает?), и на ремонт (это тот ремонт, который учителя делают за свой счёт, вернее, за счёт какого-нибудь состоятельного родителя — следов другого ремонта замечено не было), и на кучу оборудования, которого я и в помине в школе не видела и даже не слышала обо многом из этого (как, например, «тележка для папок» в бухгалтерию — можете себе представить такую финансовую деятельность в школе, чтобы бухгалтеру была необходима специальная тележка для катания папок по школе за тысячу долларов?) и многое, многое другое. Для перевозки каких таких бухгалтерских пудов бумаги нужна такая тележка, для перевозки куда?! Из кабинета школьного бухгалтера в кабинет школьного директора и обратно?! Я рассказала об этих странных гигантских статьях расходов из той, вывешенной прямо на входе в школу, отчётной бумаги (без какого-либо стеснения вывешенную, настолько всё вась-вась с контролирующими органами!) своему знакомому (даже дальнему родственнику), работающему ни много ни мало в Министерстве образования, а что он мне ответил — об этом чуть ниже.

Возможно, умение ловко осваивать финансовые средства родительского благотворительного фонда и беззастенчиво вывешивать липовые отчёты как-то связано с ещё одним, как оказалось, видом деятельности директора той школы — по совместительству депутата от района, выдвинутого районной партией власти. Иначе такую открытую беспардонность даже объяснить сложно, хотя… самый центр столицы, спецшкола, соответствующие родители с неменьшими должностями и «административным ресурсом», наверное, и их покровительство стоит никак не меньше депутатского мандата.

Из интернета: «Директорский беспредел»

Родительница (работает в школе):

— Я, как учительница и мама ученика, вот что всем скажу: рыба гниет с головы. Я знаю наверняка, что все поборы происходят от того, что они нужны, прежде всего, директору школы. Учителя — просто промежуточное звено, можно сказать, они — крайние. Да, они собирают деньги с родителей, но несут их директору.

Вообще, я считаю, что в России царит настоящий директорский «беспредел». Директора чувствуют себя хозяевами школ, ничего и никого не боятся. А что они вытворяют: устраивают на работу членов своих семей, которые числятся, получают зарплату, проводят этим учителям дополнительные ставки, по которым те получают зарплату и делятся с директором. Короче говоря, школа полностью работает на потребности директора.

Хочу сделать оговорку: конечно, это не про всех, есть прекрасные специалисты, болеющие за свою школу, поднимающие образование. Я бы предложила: наладить контроль за директорами, так как они превращают школы в коммерческую организацию, а также менять директоров каждые 3–5 лет.

Только вот вопрос: кто будет осуществлять контроль над директорами — их коллеги-депутаты, их знакомые и подруги из департамента образования, их же и назначевшие в кресло директора? В то время как и без того все знают, что такое у нас подобные проверки вообще! Спросите любого бизнесмена, предпринимателя, как происходят проверки контролирующими органами, — он вам расскажет, если кто не в курсе. Я же чуть позже опишу вам, как происходит лицензирование в учреждениях образования, получение учительских разрядов и т. п.

Ещё одна неожиданная НОРМА в российских школах — мат. И странно, что до сих пор эту тему не подняли в СМИ. Хотя нет, не странно — если уже давно на телеканале «Культура» (!) известные «культурные» деятели неустанно ратуют за свободу ругательств в русском языке и даже самым грязным ругательствам находят логическое оправдание их естественным происхождением (не удивлюсь, если они и естественные отправления — они ведь так и называются «естественные» (!) — эти господа могут оправлять прямо за обеденным столом, естественные же)! Так вот, наши дети начинают уже даже не ругаться матом, а разговаривать матом с 1–2 класса. Подростки — те так просто во весь голос, а то и ором напоказ, да в присутствии учителей, завуча, и на переменах, и на уроках. Сразу поясню: я работала в лучших московских школах, все в пределах садового кольца, а не в «маргинальных» провинциях и спальных районах. Это всё речь о старейших школах центрального округа города Москвы, одна из которых носит название в честь одного великого русского писателя.

Тут, конечно, надо отдать должное родителям, многие из которых сами дома запросто разговаривают матом и между собой, и с собственными детьми. Во многом именно поэтому дети сейчас уже с 6-летнего возраста разговаривают матом. И когда я слышала от детей мат и делала им замечание, я видела, что на лицах детей, которым ты делаешь замечание, нет никакого даже легкого смущения. Они не понимают, за что их ругают, ведь вокруг все взрослые говорят матом. Они, конечно, формально извинятся, но как только ты отойдёшь от них на пару метров, продолжат разговаривать матом. И это также ровно на глазах у всех вокруг. С ужасом думаю даже, что для многих не будет и понятно — а чего это я тут возмущаюсь, что меня возмущает-то, настолько я часто, как в порядке вещей, слышу сегодня ото всех кругом эту грязную брань, перемежованную словами нормального человеческого языка. Тут надо отдать должное и современным средствам связи — мобильным телефонам, на которые детям регулярно сбрасывают различную информацию откровенно похабного содержания. Такого содержания, что и у иного взрослого краска на лице выступит от стыда. Опять же родители, снабдившие своих детей мобильными телефонами, в курсе того, что их ребёнок никоим образом не защищен от таких рассылок, — ничего не предпринимают, чтобы оградить ребёнка от этой мерзости, превращающей его в похабного циника, распущенное, развязное хамло. И, как я уже говорила, нужно отдать должное и всему российскому современному обществу, где говорить матом не считается зазорным вообще: у нас матерятся везде, на улице, в подъезде, в электричке, автобусе, во всех общественных местах. И хотя эта брань является «как бы» общественным правонарушением, но на деле за мат никого не штрафуют, не преследуют по закону, не увольняют с работы и т. д. У нас, наоборот, люди культурные, не ругающиеся матом, являются маргиналами (меня однажды даже не приняли на работу только за то, что я высказалась против сотрудников, ругающихся матом)! Моя знакомая, проходившая практику в Госдуме РФ, рассказывала мне, как наши министры и депутаты в дорогих костюмах, галстуках и запонках с бриллиантами кроют своих подчинённых матом направо и налево. И уж если там-то не чувствуют моральных обязанностей и не имеют никаких сдерживающих рефлексов, закладываемых с детства элементарным воспитанием и культурой, если даже самые «ответственные» в государстве люди, облечённые публичностью и властью, позволяют себе невоспитанность и распущенность, грубость и бранность языка, то что же тогда можно требовать от провинции, от живущих в беспросветном быту выживания серой, полуразрушенной российской глубинки, в тысячах Пикалёво, еле сводящих концы с концами, как они собираются требовать от народа не пить и не курить, не нюхать клей и не колоться, не бить и убивать?!

В окружении грубой брани вдруг увидишь одного-двух милых, прелестных пятиклашек, чистенько одетых, вежливо разговаривающих с тобой, учителем, с одноклассниками. И понимаешь, что их родители просто вынуждены бегать по городу в поисках такого учебного заведения, где строгий отбор учеников, только из «хороших семей» (т. н. интеллигенции, людей, называемых средним классом), а это ведь только блатные и частные платные школы. И нельзя этих родителей винить в изнеженности и классовой неприязни, поскольку я бы и сама не хотела, чтобы мои дети проводили основную часть своей юной жизни в грубости и пошлости. А посмотреть на это с другой стороны: пока есть школы, где перемешаны дети из хороших семей с детками из неблагополучных семей, то у последних есть шанс поглядеть на вежливого умного мальчика или милую девочку и где-то внутри захотеть быть лучше: меньше ругаться матом, не пинать кого-нибудь ногами, не портить общественное имущество, не пить, не курить… То есть пока они вместе, они взаимно влияют друг на друга, но с течением времени, когда общество окончательно расслоится по признаку наличия денег на благополучных и неблагополучных, богатые отмежуются от бедных, богатые районы от неблагополучных, куда и милиция, как в США, уже не будет заезжать — потому что там уже вообще свои, а не общеамериканские законы, тогда и школы также чётко будут: одни — для приличных деток, а для «неприличных» — другие, отдельные школы, с металлоискателями и вооруженной охраной на входе и учителями-вышибалами, а эта тенденция уже отлично прослеживается в нашей стране. Когда у неблагополучных детей, которые, я подчёркиваю, не виноваты в том, что у них бедные, бескультурные, грубые родители или родители-пьяницы, или они выросли в неблагополучном, бедном районе и т. д., уже не будет ни капельки шанса увидеть, что ты можешь быть другим, благодаря чему и общество может быть другим, а не перешагивая через горы мусора и бездомных по дороге от дверцы авто до двери офиса и обратно, затем от дверцы авто до двери спа-салона, спортзала, ресторана, бутичка… и обратно за стёкла-аквариумы своей машинки, за спины охранников, за четырехметровые заборы. Сейчас они ещё даже дружат: хотя, казалось бы, столько преград для этой дружбы, а они дружат (благодаря нахождению в одной школе), и в этой дружбе они обогащают друг друга: хорошие детки окультуривают бескультурных, а последние учат приличных деток не быть чванливыми, горделивыми, жадными. Это дорогого стоит, и если это у них отнять, произойдёт социальный коллапс, с ожиданием пылающих, как в европейских столицах, целых улиц, сотен автомобилей или даже очередных революций.

Так вот, когда я попала на работу в государственную школу, у меня уши свернулись в трубочку от похабщины, изрыгающейся изо ртов учащихся. Но хуже мне стало от другого. Как-то я отправила одного старшеклассника к директору за трехэтажный мат на перемене у двери моего кабинета. Так директор мне сказала: «А меня не волнует то, что он хулиганит, сами разбирайтесь, это ваши проблемы, зачем вы его ко мне отсылаете». Это значит, у меня, совсем нового в этом заведении учителя, — есть ответственность за детей, которых воспитали так, что на каждой перемене можно «спокойно» слышать мат-перемат, а вот директора это не волнует, и она даже не стесняется об этом заявлять. Воистину, сегодня не краткость, а наглость — сестра таланта!

А закончился этот вышеописанный случай тем, что ко мне подошла школьный психолог и сделала мне замечание о том, что я, учитель, не имею права подходить к ученикам школы на перемене и делать им какие бы то ни было замечания по поводу их поведения. Привожу её слова почти дословно: «Перемена — это их свободное время, когда они могут делать что хотят, и вы к ним не должны подходить вообще». И пригрозила мне разбирательством: если я буду и впредь делать учащимся замечания о неподобающем поведении на перемене, она будет вынуждена написать на меня бумагу. На мой вопрос: «Что, и курить им можно в туалетах, и наркотики принимать, и дискотеку на перемене устраивать, а мне мимо проходить?» — ответа от этого школьного психолога я, конечно, не получила. Она, как и все делают в таких случаях, просто перевела тему. Тогда я попробовала спросить о том же, обращаясь к логике другого примера: а как же тогда быть с дежурством учителя на перемене в коридорах и холлах школы (теперь это обязательная посменная обязанность школьных учителей), в чём тогда заключается это дежурство? На что этот «специалист» ответила, что учитель должен следить только за физической безопасностью учеников и может вмешиваться только в таких случаях, когда кто-то выпрыгивает в окно или режут друг друга ножом и т. д.

Вот в руки таких специалистов родители и отдают своих детей, даже не подозревая, что учитель вступится за их ребёнка, только когда того уже будут выкидывать из окна или резать ножом, а если всего-навсего вашу дочь будут крыть трёхэтажным матом и объяснять ей, у кого и что она должна будет после уроков отсосать (я слышала и такое), то это уже вмешательство в неприкасаемую личную жизнь учеников, к чему учитель, оказывается, не должен иметь никакого отношения! А некоторые родители ещё и записывают своих детей к таким «специалистам» на консультации и прочее, даже не зная, что там за «детский психолог» и не маразматичка ли она, не профан ли, и чему она ребёнка научит на своих консультациях. Я не хочу сказать, что все школьные психологи такие, но пусть даже хороших и плохих школьных психологов 50 на 50 — вам от этого легче? Мне нет. А в какой газете, в каких новостях ни прочитаю о какой-нибудь проблеме детей с учёбой, проблемой воспитания-поведения или по любому другому вопросу — журналист всегда не преминет посетовать на недостаток психологической поддержки, недостаток внимания психолога (вместо просто человеческого внимания) или даже (о ужас!) его отсутствие в сельских школах, дескать, как же без него вообще можно. Только вот как же раньше без них дети учились-то, не пойму? И не лучше ли вообще без психологов, чем с плохими психологами? Прежде всего, сами учителя в школе должны быть хорошие, добрые, внимательные, понимающие, профессионалы своего дела — тогда эти психологи и не нужны будут вовсе! А если учителя так себе, плюс такие же психологи? И ладно бы этот школьный психолог был приходящий, по вызову учителей, родителей, для индивидуальной работы с детьми в особых случаях, так нет же — они ещё и уроки ведут по расписанию. Сразу возникает два не последних вопроса. Первое. Что они там проходят-делают на этих уроках? Ведь психология — это дело нешуточное: ею можно так хорошо прозомбировать любого, даже взрослого человека, не говоря о неокрепших головах детей, чего только нельзя внушить ребёнку путём психологических тренингов и игр! И второе. Не такой, может быть, важный, но зато практический вопрос. Нужны ли детям эти уроки, если на русский язык и другие основополагающие предметы не хватает времени в школьной программе?

До меня в этой школе не один год работал учитель (он вёл мой предмет, французский язык), который предпочитал не заниматься своим предметом с детьми, а развлекаться: шутил, включал весь урок песни послушать, разговаривал с подростками на сексуальные темы и др., одним словом, дискредитировал предмет полностью — у учеников не было ни то что любви, а вообще никакого уважения к предмету, они его просто не воспринимали. Администрация знала о том, какой это был учитель, но не увольняла его, поскольку ему тогда не было замены, пока он сам не соизволил уйти в какое-то лучшее место, других теперь деток учить уму-разуму. Те учителя, которые были до него, тоже долго не задерживались в школе. То есть у детей примерно каждый год был новый учитель, и каждый год как с чистого листа. В таких условиях началась моя работа с учениками, взращенными моими предшественниками, и от которой у меня в двадцатишестилетнем возрасте начали появляться на голове седые волосы.

Когда пришла их новый учитель, то есть я, дети (подростки), как они и привыкли, пришли на урок с намерением развлекаться, плевать в потолок, похабничать, вытирать ноги друг о друга и об учителя. Но я им этого не позволила делать. Какова же была реакция этих детей: «Да как вы смеете делать нам замечание, говорить нам, что делать, мы и с ногами на столе можем сидеть, а вы будете вести свой урок, или что, вы не боитесь, что вас уволят?!» — сказала мне одна девочка 13 лет. Они меня разве только матом не покрыли прямо на уроке и потом ещё долго с такой ненавистью и пренебрежением входили в мой кабинет, смотрели на меня, как на врага, сквозь зубы цедя в мой адрес всякие гадости. Немало терпения и нервов у меня ушло на то, чтобы наладить контакт с этими испорченными в этой школе учащимися. Однажды ученица этого класса на сделанное мною замечание пригрозила мне уйти из класса посреди урока. Сейчас учителям строго-настрого запрещено выгонять ученика с урока и отпускать его выйти из класса даже по просьбе высморкаться или в туалет сходить (это правило распространяется на учеников 6–11 классов). Это выросло из боязни директоров и учителей уголовной ответственности за безопасность ученика: а вдруг он, попросясь по нужде, пойдёт на улицу и попадёт под машину, или пойдёт примет наркотики в туалете, или выпрыгнет из окошка, или школу подожжет. Теперь мы дожили до времён, когда нельзя спокойно дать школьнику в туалет сходить: либо он терпит до перемены, либо учитель, всё-таки отпустивший ученика по нужде, обливается холодным потом и считает секунды до возвращения отпущенного. Так вот, ученица уже взялась за ручку двери, и мне пришлось даже пригрозить ей милицией, только после этого она утихомирилась и вернулась на своё место, правда, отказалась делать то, что делали остальные. После урока я спокойно, безо всяких угроз сказала ей, чтобы она пришла как-нибудь после урока и сделала невыполненную работу, иначе мне придётся поставить ей двойку, а она также спокойно согласилась прийти, видимо, почувствовав, что я ей не враг, а нормальный неравнодушный учитель. И больше у нас с ней никаких проблем не было. А однажды те же ученики нажаловались на меня родителям, те пришли враждебно настроенные, но после непростого, зато открытого разговора они также поняли, что я не страшила какая-то, а педагог, который честно пытается наладить контакт с ненавидящими школу подростками. И не путём дешёвых приёмчиков, вроде устройства для них какой-нибудь халявы, а путём доказывания им, что они могут обучаться этому предмету и нормально, а не по-хамски, как они привыкли, общаться на уроке с учителем и друг с другом, и что им это может даже понравиться.

Я знала, что нужно было делать, я владею творческими технологиями обучения и умею находить контакт с детьми. Попробовав традиционный подход и увидев его полное неприятие учениками, я перешла на игровые, коммуникативные методики. Сразу хочу отметить, что игра — это не значит что-то развлекательное и несерьёзное. Учебная игра, правильно организованная и проведённая, преследует не развлекательные цели, а именно учебные. И через месяц отношение учеников уже стало заметно меняться и ко мне, и к моему предмету. А ко времени моего ухода по собственному желанию из этой школы они уже по душам рассказывали мне обо всех своих проблемах и признавались, немного стесняясь, что я единственный нормальный учитель, который у них когда-либо был в этой школе по этому предмету. И даже ходили к завучу по вопросу моего ухода из школы. И это всё те же самые дети, которые сначала грозились сидеть на моём уроке с ногами на столах!

А там, в той школе, до сих пор работают учителя, у которых на уроке дети красят ногти и едят, и они, эти так называемые учителя, «ничего не могут поделать с такими учащимися». Этих учителей можно разделить на две подгруппы: 1) которые этих детей откровенно побаиваются и стараются держаться от них подальше и 2) которые этих детей откровенно презирают и не хотят тратить на тех ни своих интеллектуальных и эмоциональных сил, ни времени на нормальную, а не формальную работу с ними. Это был мой первый год работы после частной школы. И это было как удар обухом по голове, потому что такого низкого уровня я никак не ожидала увидеть в спецшколе (в языковой как раз спецшколе) в самом центре Москвы. Сразу оговорюсь, там были несколько хороших учителей, но совсем немного, я помню одну, учительницу химии, которая мне дала несколько полезных советов, за что я ей благодарна. Но один-два хороших учителя никакой погоды не делают. Их любовь к профессии и мастерство не выходят за порог их кабинетика, отремонтированного за свой счёт и оборудованного необходимыми учебными пособиями также за свой счёт. В этой школе не занимались дисциплиной, культурой поведения, общения, не занимались обустройством школы, зато там была практика завышать кому надо оценки — детям родственников чиновников и детям спонсоров школы. Завуч школы прямо так и подходила к вновь пришедшим учителям с приказанием «вот такой-то Маше меньше пятёрки не ставить». А девочка училась на слабую четвёрку, дай бог. И учителя молча подчинялись этим указаниям. Одна я высказывалась против несколько раз: против необъективного выставления оценок, против нецензурной брани в стенах школы, против курящих прямо у входа в школу старшеклассников, против отсутствия учебников в школьной библиотеке, против вынужденных поборов с родителей, против превращения учителей в безвольных марионеток. Ну и, конечно, начались репрессии в отношении меня, чтоб лишних вопросов не задавала и выполняла все приказания беспрекословно, как все здесь привыкли.

Несколько слов о тамошних замдиректора. Эти замы — это, не побоюсь этого довольно оскорбительного слова, прихвостни директора, ползающие перед ним на животе. И они же церберы, рыкающие, брызжущие ядовитой слюной при неприятном, но неизбежном для них столкновении с детьми в школе. Это было ещё одно моё открытие, очередное избавление от иллюзий: я видела этих людей в приёмной и кабинете директора, видела и слышала, как чинно-благородно-обходительно они там разговаривают, — и у меня сложилось определённое впечатление об этих людях, как о людях приветливых, вежливых, приятных в общении. И вот, спустя два дня после нашего знакомства иду я по коридору в разгар учебного дня и слышу чью-то неистовую ругань в адрес детей, тоном, полным ненависти и грубости, — мне аж стало не по себе от услышанного — смотрю, а это та милая-обходительная замдиректора брызжет ядом на играющих на перемене детей, настолько они ей омерзительны, видите ли, не там стоят, где ей надо. Мне от этого зрелища прям поплохело, всё внутри перевернулось и смешалось с чувством стыда за эту уже в почтенном возрасте женщину, которая при виде меня затянула тут же утоньшившимся голосочком что-то в мой адрес (тогда я ещё не впала в немилость директору, и со мной ещё церемонились), от чего мне стало ещё дурнее, ещё более стыдно за неё, и я поспешила скорее прочь оттуда по своим делам.

Вы знаете, как ни крути, а рыба гниет с головы (если она у неё вообще есть): если директору школы нужны такие замы и «заслуженные», которые рявкают на детей, зато перед ней ходят на полусогнутых, а того учителя, к которому дети РАДОСТНО БЕГУТ на урок и после уроков бегут к нему же на дополнительные занятия (бесплатные), но который не привык ходить на полусогнутых перед директором и не стесняется высказываться о таких вещах, как: почему в школьной библиотеке нет учебников, почему родители вынуждены покупать учебные пособия, и учитель сам себе за свои деньги покупает и учебники, и кассеты к ним, и магнитофон для аудирования по иностранному языку в класс, и веник для уборки, и совок и т. д. и т. п. до бесконечности. Так вот, такому учителю сразу покажут, где его место, на уровне: я — начальник, ты — дурак; каждый сверчок знай свой шесток, знай свое место и помалкивай, а то мы тебе быстро проверки на каждый урок организуем.

Я человек далеко неравнодушный и достаточно творческий в своей работе, кто меня знает, называют энтузиастом (я засыпаю с уроками и просыпаюсь с уроками, а иногда и посреди ночи думаю об уроках, и мои домочадцы тоже иногда подключаются, потому что я и их вовлекаю в обсуждения и планы того, как хотелось бы лучше, как и что привлечь бы к делу или поменять и т. д., моя работа для меня настоящее увлечение, подготовку к занятиям, чтение педагогической литературы я предпочитаю любому хобби). Так вот, в наших школах ТАКИЕ НЕ НУЖНЫ! И один против этой системы не попрешь: ни один человек, ни один учитель не поддержал меня, не заступился, когда начались репрессии по отношению ко мне. Несколько дней, пока они не добились от меня заявления «по собственному желанию», на каждой перемене меня вызывали в кабинет к директору, где она сначала стала унижать меня в присутствии другого учителя, а потом вместе со своими замами она обрабатывала меня как в КГБ, настаивала на каком-то дополнительном соглашении со мной, с подписью под пунктами дополнительных обязанностей по этике неразглашения информации внутреннего пользования, и способной дискредитировать…, и чего-то там ещё. Потом были угрозы отобрать кабинет, несмотря на то, что мы с моими учениками там уже несколько замечательных огромных стендов оформили (вечерами и своими выходными днями вручную с такой любовью я изготавливала необходимые наглядные пособия: рисовала, вырезала, чертила, раскрашивала, клеила аппликации, фотографии), чего в других классах и в помине не было! Так вот, никто не заступился: все боятся за свое мягкое место, «моя хата с краю». Часть уроков директор просто запретила мне вести. Родители в недоумении, говорят мне, что их детям очень нравились занятия со мной. Но директор отдала эти уроки одной из своих шестёрок-стукачек, которая начала переезжать в мой кабинет, не успела я ещё оттуда свои вещи забрать. Вместе с несколькими родителями мы говорили директору, что детям нравятся мои занятия, они с удовольствием работают на моих уроках, стараются, и, главное, у многих из них стали заметны результаты (даже у самых неуспевающих), на что, вежливо выслушав родителей, и когда мы с ней остались один на один, я получила ответ: «Мне это неинтересно, меня волнует только то, чтобы вы сама меня устраивали: помалкивали и на цыпочках ходили, как другие мои учителя, и пол мыли вместо технички, как все, а не возникали тут!» Да, чуть не забыла, она действительно хотела заставить меня бесплатно работать уборщицей — регулярно убирать кабинет. А когда я стала отказываться (всё же помыв его в течение двух месяцев), тогда-то она и пригрозила, что отберёт кабинет. К слову, сестра директора тоже работала в этой школе учителем, так в её кабинете регулярно убирала уборщица, полы в буквальном смысле до блеска намывала и всё остальное.

Кстати, во всех школах, в которых я работала, обязательно работали родственники или директора, или завуча. И отношение к обычному учителю и учителю-сестре директора, или учителю-дочке завуча отличается как небо от земли. И это сегодня в государственных школах тоже норма. Клановость и кумовство цветёт буйным цветом. А объяснение этому так прозаично, как и само это явление, ни для кого не зазорное в нашем сегодняшнем государстве. Свои люди помогают удерживать власть, избавляться от неугодных и тихонько пилить себе в семейный карман бюджетные и спонсорские бабульки (этот сленг выражает моё презрение ко всему этому безобразию, повсеместному, бесстыжему и никем не попираемому). Семья — залог процветания, семья — наше всё! Сицилия отдыхает, это просто скромная первоклашка в углу за плохое поведение, в отличие от нашей родной, российской Сицилии прямо у всех на глазах! Это то, что во всём мире называется мафией, а у нас тихо и скромно — «семейным подрядом». Это у нас «педагогическая династия»! О, как! Со своими негласными, но чётко исполняющимися законами, со своими чётко регламентированными исполнителями, докладчиками, провокаторами нужных руководству (семье) ситуаций, специалистами по слухам и др., чья цель — своё местечко в касте приближённых к директору, она же привилегированная и регулярно поощряемая часть педсостава. Есть, конечно, и другие, кому всё-таки подобный образ поведения не может быть компенсирован подачками с барского стола, но не более, ведь это женщины, многим из которых уже далеко за тридцать, и далеко не все живут с мужем-добытчиком, и одни тянут семью, детей, и надо понимать, что значит для них остаться без этой работы.

— Вот у вас, на Земле, как вы определяете, кто перед кем сколько должен присесть?

— Ну, это на глаз.

— Дикари! Если у меня немножко КЦ есть, я имею право носить жёлтые штаны. И передо мной пацак должен не один, а два раза приседать. Если у меня много КЦ есть, я имею право носить малиновые штаны, и передо мной и пацак должен два раза приседать, и чатланин ку делать; и эцилопп меня не имеет права бить по ночам, никогда!

—.. а ты, пацак, надень цак и сиди в пепелаце.

Знакомо? Да, многим из нас и каждодневно знакомо. А ведь мы не на Плюке, казалось бы. Или уже только «казалось бы»? Ведь эти самые пацаки с чатланами и учат ваших детей, воспитывают! И как же вы думаете, чему?!

Такой прорыв был совершён мной, такая победа: всего за два месяца мне удалось завоевать доверие враждебно настроенных подростков, удалось заинтересовать их своим предметом, удалось приучить их работать на уроках. А пятиклашки — те просто обожали мои уроки, мы с ними и на экскурсию успели сходить, и поделки делали, и песни пели. Всё это только по моей личной инициативе, конечно. Почёму я это подчёркиваю? Потому что это большая редкость в школе, потому что в школе обычно всё делается из-под палки, по указке сверху: если сказано свыше «пользоваться интернетом на уроках истории», тут же начинают пользоваться им на этих уроках, если сказано «внедрять инновационные технологии», тут же начинают их внедрять, даже сами толком не зная, а что это за технологии и где их брать-то! А у нас с детками всё было добровольно и всем на радость! С полным восторгом и у них, и у меня. Какие горы можно было бы свернуть, какие Альпы можно было покорить нам с учениками! Но нет, не дали, сволочи в жёлтых штанах. Передаю привет моим ученичкам: сейчас они уже старше, и если эта книжка им попадётся, возможно, они меня узнают.;)

Я не стала скрывать от детей причину моего ухода из школы. Они сами спросили меня об этом, и мне пришлось выбирать — либо говорить правду, либо что-нибудь соврать. Врать детям я не люблю, и я им рассказала без подробностей всё, как было. Они тут же принялись делиться со мной наболевшим, рассказывать о том, как с них постоянно собирают на что-то деньги, а в школе не появляется ничего даже из самого необходимого для образовательного процесса, зато у директора чуть не каждый год новый автомобиль, и как выпускники школы после выпускного бала крыли матом всю школу вместе с директором…

Я работала в разных школах, и везде я встретила огромное количество людей, не любящих свою работу, не любящих детей, орущих на них, обзывающих их в лицо и за глаза, да что там детей, уж за глаза-то оскорбляющих кого угодно: и детей, и родителей, и друг друга, всех. Существуют целые виды и подвиды учителей, не любящих детей. Одна из этих плеяд — это те, которые с упоением орут на детей на протяжении всех уроков и перемен, а потом на педсоветах получают от директора благодарственные грамоты в номинации «лучший классный руководитель». Эти люди пребывают в этой профессии во многом только потому, что положение учителя даёт им власть над заведомо уязвимыми созданиями, детьми. Эти тётки (порой молодые и симпатичные, т. е. внешне на тёток пока ещё непохожие) каждый день находятся в упоении от своей власти над детьми, они получают животное, физическое удовольствие от того, что постоянно кричат на детей, отчитывают их за все, что только можно, командуют, указывают и приказывают, что тем делать. Например, идёт урок, ребёнок (вежливый смышленый третьеклашка), подняв руку и получив разрешение сказать, стоит и что-то старательно объясняет, пытается сформулировать и донести свою мысль до других, и всё по теме урока, но так как слова ещё не очень подчиняются мыслям ребёнка, то у него не получается кратко и ёмко выразиться. А училка уже скрежещет зубами: она не хочет тратить время от урока, на котором она привыкла постоянно солировать, доминировать, играть первую скрипку и не даёт ребёнку закончить мысль. И не помогает ему (наводящим вопросом или подсказкой). Она бесцеремонно приказным тоном говорит ему: «Так, всё, замолчи». Ребёнок ещё пытается, как только может быстро, сбиваясь, закончить мысль двумя-тремя словами, но училка уже отрезает: «Сел уже!»

Другая группа учителей — «тихие пофигисты», которые, может, и были бы рады работать совершенно в другой сфере, но не получив когда-то такой возможности, теперь эти люди работают в школе. И только потому, что у них так получилось, например, конкурс в педвуз был ниже, чем на экономистов-юристов, или по любой другой из тысяч возможных причин, — одним словом, у них теперь есть диплом о педагогическом образовании и эта работа. Эти люди сами лично мне говорили, что работают в школе, потому что не могут работать там, где хотели бы (нет квалификации, нет опыта работы, который требуется в той области, и т. д.). Они тихо отбывают на учительской работе, не вкладывая никаких своих интеллектуальных, творческих, личных ресурсов, тупо отрабатывая упражнения по учебнику и шаблонные проверочные задания. И самое интересное — они даже не скрывают своей профнепригодности: открыто рассказывают об этом, но не на педсовете, конечно, а в приватной беседе. На педсовете же после того, как директор зачитала указ президента о новых требованиях к качеству современного образования, эти учителя берут под козырёк. Но вот закончился педсовет, и эти люди, покорно отсидевшие и проголосовавшие за все пункты протокола педсовета, идут в свои кабинеты и продолжают ничего не делать в направлении повышения качества образования, будь то помощь неуспевающим учащимся или что-либо ещё из самых-самых болезненных сторон среднего образования.

Профнепригодность никого не волнует.

Никого не волнует то, что с детьми работают люди, которые этого на самом деле не хотят. Зато если на работу в школу придёт устраиваться человек любящий и умеющий работать с детьми, но без педагогического образования, он немедленно услышит гневный вопрос: «А у вас есть право на преподавание?! У вас ведь нет высшего педагогического образования!» Встречный вопрос: «А у тех людей, которых я только что описала, есть право на преподавание?! Вообще право на работу с детьми хоть в каком-либо качестве?! Если они им — эти дети — как кость в горле?!»

Этой атмосферой нелюбви, аж до ненависти к детям, нелюбви к своей работе, нелюбви к коллегам пропитано всё в школах и детских садах России. И детки всё это чувствуют, озлобляются, ощетиниваются, становятся агрессивными и циничными, наплевательски относятся к учёбе, а затем и ко всему остальному вокруг. И родители, не зная и сотой доли того, что творится в школах, детских садах (кто ж им будет на свою голову всё это показывать), тем не менее, тоже нередко чувствуют что-то неладное, а потому многие не доверяют учителям, выгораживают детей, даже в тех случаях, когда ребёнок действительно провинился. И результат? Дети растут в вывернутой наизнанку действительности, где всё с больной головы на здоровую. Да, я наговнякал, но мама прибежит в школу и покажет там всем. А сам в шоколаде. Поэтому сегодняшняя школа в том виде и качестве, как она сегодня существует, — это абсолютно аморальная среда для ребёнка.

Сколько раз я видела сцены разговора учителя с ребёнком, где со стороны взрослого и многоопытного человека, твёрдо стоящего на ногах понимания этой жизни и своего места в ней, пронзительно веет высокомерностью перед «гаденьким несмышлёнышем и неумехой». Сколько нескрываемой брезгливости я видела на лицах этих «заслуженных» училок по отношению к неряшливым или неухоженным, нечистоплотным деткам из не очень благополучных, а часто просто бедных семей. «Та-ак, не выучил!» — констатирует она как приговор на суде с гримасой скуки и презрительности, когда ученик запнулся при ответе у доски. И подливает своего яду в душу растерявшегося, расстроенного ребёнка (пусть даже и не выучившего задание), подливает свою каплю в сокрытую до поры до времени чашу неприязни к учителям, ко взрослым вообще, с их законами клевания оступившегося, законами поспешного осуждения и наказания, вместо нелёгкого внимательного разбора и вникания, вместо кропотливой работы (да, нелёгкой, но которую ты делаешь, занимая место Учителя, своё ли или, возможно, кого-то другого, кто знает другие законы работы с детьми, кроме давления и прессования, или ничуть не лучшего равнодушия).

Один ученик рассказал мне однажды, как его старший брат с одноклассниками после выпускного бала крыли учителей матом, радуясь распрощаться с ними навсегда. Они устроили состязание на самые грязные и грубые ругательства и самые, на их взгляд, меткие по отношению к этим «проводникам знаний», «проводникам доброго и вечного».

Зато у этих училок, которых ненавидят дети, есть педагогический диплом! В отличие от меня. Педагогический диплом (неважно, с какими оценками, неважно, какого вуза, неважно, как полученный: купленный ли в метро за деньги, по знакомству ли, или просто с проплаченными зачётами и экзаменами — как у нас теперь не редкость) — на сегодняшний день это самый достаточный документ для работы учителем! И будь ты хоть неприятнейшим человеком, пусть от тебя разит табаком (даже на расстоянии, как от многих из работавших со мной училок) и, что самое страшное, пусть ты равнодушен или ненавидишь детей, — ты будешь работать в школе! Ну, разве только ещё одно условие — безоговорочная лояльность к начальству. Других критериев для работника школы не существует. Ты можешь пропускать уроки, т. е. опаздывать на урок или вообще не приходить, ты можешь пить кофе-чай на уроке, дав детям какое-нибудь задание с целью освободить себе время для отдыха, ты можешь даже не знать темы из учебника, по которому ты занимаешься с детьми, но если ты с дипломом и каждый раз при виде начальства делаешь с радостной улыбкой «ку», — ты будешь работать в школе. Я не отвечаю ни одному из этих условий: мое основное образование не педагогическое, и я абсолютно не лояльна к коррумпированному непрофессиональному начальству.

Некоторые из училок с дипломами рассказывали мне, что поступили на педагогический факультет, только чтобы получить хоть какой-нибудь диплом о высшем образовании (и не помышляя о работе с детьми), при этом мечтая быть парикмахером-стилистом или кем-нибудь ещё. Или поступали на педфак по настоянию родителей. И вот теперь так уже и работают, как сложилось. Да и вообще, многие ли наши женщины (у которой семья, муж, дети…) у нас прям вот так и работают на работе своей мечты? Вот эти-то несостоявшиеся парикмахеры (не подразумеваю ни малейшего уничижительного отношения к этой весьма замечательной профессии) и пришли со своими педдипломами в школу.

Я общалась со многими из училок и очень старалась разглядеть в них что-то хорошее, хоть капельку. Я даже много общалась с ними. И даже попадала под их влияние, под влияние их многолетнего опыта, но, слава Богу, не на долгое время. И никто не может упрекнуть меня в предвзятой, враждебной позиции. Не забуду, как я впервые появилась в школе в качестве учителя, как я была счастлива и горда этим событием, потому что это учреждение и всё с ним связанное вызывало у меня искреннее уважение, и первые полгода я ходила, даже порхала по школе, широко раскрытыми глазами всё разглядывая, всех слушая, впитывая буквально каждое слово, каждый педагогический поступок, всё это тщательно в себе перерабатывая. О, это целая маленькая жизнь. И затем, не зацикливаясь на предыдущих разочарованиях, в каждую новую школу я приходила только с хорошими мыслями и чаяниями и даже снова какое-то время пребывала в розовых очках. Это благодаря моему качеству желать видеть в людях хорошее, думать о них лучше, чем они есть на самом деле. Кстати, я считаю это качество бесценным для работы учителем, для работы с детьми, поэтому я ни за что не откажусь от него. Человек, не обладающий таким качеством, не может быть хорошим учителем. Потому что отсутствие желания видеть в людях хорошее превращает человека в циника. Нет ничего хуже циника, работающего с детьми. А между тем, именно циники с ними и работают, а такие, как я, — это белые вороны в их стае.

Ой, чуть не забыла! Ещё один не последний, не редкий фактор успешной работы в школе — родственные связи и брачные узы. Я уже упоминала об этих самых «династиях» и «преемственностях». Вот один сочный пример одной конкретной школы (гимназии, в которой я когда-то училась сама), и в которую, уже будучи учителем, я как-то пришла устроиться на работу, заручившись хорошей рекомендацией одной из моих бывших учителей (да и вся школа знала меня только с хорошей стороны). Работу учителя я не получила, и это связано именно с тем, о чём я нечаянно узнала, случайно разговорившись со своими коллегами из этой школы. С тех пор, когда я окончила эту гимназию, минуло уже много лет. Но её бессменным директором работает всё тот же человек. А её сын теперь работает завучем школы. Директриса даже фамилию на старости лет поменяла, чтобы лишний раз не бросалось в глаза, что она одна и та же у директора и завуча школы. Ну, вы понимаете, как у нас теперь часто делают, пристраивая своих… А у сына директрисы оказалась ещё любимая тёща, которая тоже теперь работает в этой же школе и тоже на ответственной должности. Она обосновалась там завучем по иностранным языкам и теперь, в свою очередь, окружила себя своими родственниками и подругами. Так что теперь там такой вот крепкий, дружный, семейный коллектив в стенах государственного образовательного учреждения.

После окончания школы я поступила на тот факультет, который выбирала сама (родители только помогли с выбором ВУЗа), поступила собственными силами — без блата и денег. Училась с удовольствием, но в процессе обучения разочаровалась в самой профессии и поняла, что работать в ней не буду по веским личным убеждениям. По образованию я юрист-международник. Один из лучших ВУЗов страны. Завершению истории моей причастности к юриспруденции, кроме прочего, послужили два красноречивых опыта из жизни. Первый из них — это прохождение практики в следственном отделе УВД города Москвы, где я стала невольным свидетелем работы правоохранительных органов: постоянная дележка каких-то денег (следователи делили их между собой), мат-перемат, появление следователей на работе подшофе и в неряшливом виде, в несвежей одежде, и с отпечатком всей этой жизни на сальных, ушлых физиономиях, а дознавателей вообще еле-еле держащихся на ногах, никого не стесняясь (насмешила! — кого им стесняться-то, когда они сама власть!), не стесняясь молодых практиканток, будущих дипломированных юристов, не стесняясь и даже бахвалясь при нас запугиваниями на допросе граждан, обвиняемых в чем-то (вот тут-то я увидела своими глазами, что такое власть, власть над людьми, и что делает это обладание властью с лицами, наделёнными ею), нежелание расследовать уличные кражи (когда к ним приходят потерпевшие от уличной кражи, а следователи им прямо в лицо разъясняют всю сложность раскрытия такого дела, с просьбой не марать понапрасну бумаги на заявление) и мн. др. Зато они любят ездить на «контрольные закупки» и другие «спецоперации» по ресторанам и ночным клубам, где можно выпить-закусить, а на сладенькое отловить какую-нибудь 19-летнюю официанточку за недолив напитка, не её начальника, который заставляет своих официантов, барменов подкручивать дозаторы, а бедную девушку, которая если откажется жульничать, то потеряет работу. Эти всего две недели практики в этом пропитанном табачным дымом, хоть топор вешай, перегаром и вопиющим жлобством учреждении показались нам, студентам, двумя месяцами, не меньше. Всё это весьма ценный опыт, ради которого не жалко было и 6 лет проучиться (не ради самого этого опыта, а ради обретённого бесценного знания, что из себя всё это представляет, ради спасения своей жизни от, не дай бог, работы в этих т. н. учреждениях и в их смраде).

И это вот для всего этого-то, что я там насмотрелась, нужно в университетах по многу лет учиться!.. Зато теперь я знаю, как работают «правоохранители» в России, и мне уже сложно чесать по ушам с экранов телевизоров, о том, что в этих структурах работают и хорошие люди, а не только оборотни в погонах. Встречаются, дескать, где-то там, иногда. Только вот никак не могу себе представить жизнь хорошего человека среди оборотней, среди вампиров и вурдалаков (пусть даже тех и немного), как же этот человек может с ними вместе служить там свою честную службу-то? Ведь либо он, этот человек, сам станет таким же, сам станет сосать жертв или помогать другим вампирам, либо они из него самого всю кровь выпьют! Ведь это ж факт, таблица умножения для пятиклассника!

Второй мой большой опыт на том пути — поход к юристу, располагавшемуся в просторном офисе на Арбате, где мы с одним моим знакомым иностранным бизнесменом застали самого министра А. Кудрина, сидящим и беседующим с этим юристом. Я тогда работала переводчиком у этого бизнесмена, которому понадобилась юридическая помощь. У него в России был должник, не возвращавший ему немаленькую сумму денег. Юрист вызвался помочь, заключили договор. А закончилось всё тем, что нас обманул и этот юрист: он «выбил» из должника всю сумму долга (не сам, конечно, выбивал, у нас на это отдельные люди есть, не такие дорогие и образованные, чтобы самим мараться, так сказать, пушечное мясо нашей уважаемой, с золотыми запонками, высокообразованной элиты). Вот только и присвоил он себе вместо положенного ему по договору процента большую часть всей суммы долга. И объяснения на это нашлись, и никуда-то, понятно, мой иностранец здесь соваться не будет, ни с какими судами связываться тем более (против крутой-то юридической конторы на Арбате, с такими клиентами, как Кудрин?!). В общем, бизнесмен мой получил весьма мало, гораздо даже меньше половины. А затем и вовсе свернул в России свой бизнес. Ну и стала бы я — хороший целеустремленный человек с хорошим дипломом, полным хороших оценок, — работать с таким кудлом, да ещё, не дай бог, под его руководством? Ни за какие коврижки!

Таким образом, после окончания университета я занялась своей второй специальностью, иностранными языками, и какое-то время работала переводчиком в посольстве, а ещё, имея это занятие со студенческих времён в качестве любимого хобби, преподавала языки индивидуально в частном порядке школьникам, абитуриентам, студентам. Это дело мне очень нравилось, и ученики мои были довольны результатами занятий со мной. Но я тогда ещё не помышляла о преподавании как об основной профессиональной деятельности. Пока случайно не попала на работу в летний детский языковой лагерь и, узнав там детей поближе, не полюбила это своё увлечение окончательно, не поняла всем своим существом, что моё призвание — работа с детьми. Точнее, я даже не столько чего-то там поняла (понимать я начала позднее), сколько они — дети — просто завоевали моё сердце.

Да, из-за них я стала учителем. Дело было так. Как-то я решила попробовать в отпуск поработать вожатой в летнем детском лагере, и там я сутками очень тесно общалась с детьми: укладывала их спать, будила, кормила, даже мыла. Так вот, там была одна девочка с ярко выраженной детской индивидуальностью. Порой она была непослушна, имела привычку делать наперекор, в общем, она всё делала по-своему, как считала нужным. Но не из гордыни или из вредности, а со всем своим детским прилежным вниманием и старанием, всё пытаясь оценить сама и во всём разобраться, а не бездумно выполнять команды и указки взрослых. Она была не в моем отряде. И вот как-то вбегает ко мне в комнату раздосадованная молодая вожатая (тогда она была учащейся какого-то педагогического колледжа) и прямо матом в адрес этой девочки, дескать, она такая гадина, такая дрянь неуправляемая и т. д. Я попыталась успокоить вожатую. Потом стала приглядываться к той девочке, чтобы узнать, какая она на самом деле. Да, она бывала упряма и своенравна, но чтобы заслужить вперемежку с матом такие слова, как «дрянь, гадина, ненавижу»?! Вообще, хоть какой-либо ребёнок-дошколёнок, пусть самый-самый распущенный, заслуживает таких слов от педагога (или от будущего педагога)??? А это между тем оказался ребёнок весьма интересный и милый: с богатой фантазией, самобытным мышлением, очень любознательный, и, как потом я увидела, очень талантливый: эта шестилетняя девочка сочиняла сказки и много рисовала. Как-то, когда все вожатые были на детской лагерной дискотеке (а девочка не любила дискотеки и пожелала остаться в своем номере), а ребёнок-то маленький — без присмотра нельзя оставить, — я выразила желание присмотреть за ней. Вот она захотела помыться, села в ванну, включила воду и стала петь песенки, а я просто сидела рядом, чтобы приглядывать за ней. А она сидит себе, мурлычит что-то под нос, такая серьёзная и в то же время забавная. Я стала разглядывать её лицо. И вот, возможно, первый раз в жизни я внимательно посмотрела ребёнку в глаза. Я заплакала: ничего более красивого и чистого я не видела в этой жизни. Я потом спрашивала себя — почему я заплакала? Может быть, сначала просто от глубокого восхищения, а затем, почувствовав, как сильно диссонирует современная жизнь (взрослый мир), полная грубости, лжи, жестокости… с прекрасным детским созданием, и мне стало грустно от мысли, что почти все дети — люди, вырастая, теряют бесследно и навсегда истинную красоту, дарованную всем и каждому от рождения: любовь и доброту, тепло и искренность во плоти. Да что там взрослые, даже дети всего на два-три года старше этой девочки и то её уже обижали (смеялись над ней, обзывали) всего лишь потому, что она была не совсем как все остальные: надевала футболку задом наперёд, любила уединение, не участвовала в детских интригах (пока ещё играх, но точной калькой со взрослых несмешных интриг и разборок, претенциозных отношений, постоянных ломаний одних перед другими, называемых успехом жизни и т. д.). А однажды она исполнила в столовой на обеде любовную серенаду мальчику из соседнего отряда, длинную такую песню, серьёзную и грустную, пока все над ней хохотали друг перед другом.

Эти глаза ребёнка — они покорили моё сердце, и я решила променять достаточно престижную и достаточно высокооплачиваемую работу на непрестижную в нашей стране и гораздо менее оплачиваемую работу учителем. И не жалею об этом ни секунды.

На школьном педсовете директор в двух словах рапортовала о госпроекте «Новая школа» и дала учителям установку в обязательном порядке начать применение современных методов интерактивного обучения учащихся, включая подготовку и использование компьютерных презентаций, а также различных учебных мероприятий, предполагающих активное участие учащихся. Потом нам, учителям, продемонстрировали какое-то сверхдорогое оборудование для занятий по химии (дескать, вот как нашу школу щедро и современно одарили). А учитель химии не постеснялась, вышла к доске и стала рассказывать, что это сверхсовременное и дорогущее оборудование ниспосланное и дарованное школе, является неподходящим для использования на школьных уроках. Она всё это подробным образом объяснила, почему оно неудобно в использовании и затрудняет, а не облегчает и не улучшает учебный процесс. И тут из комы немого неверия в происходящее, вплоть до онемения от такой наглости, наконец, очнулась наша директриса. Спеша наверстать упущенное из-за собственного же ступора и поскорее урезонить учителя химии, она тут же обвинила её в том, что та просто недостаточно хорошо умеет пользоваться таким прекрасным профессиональным оборудованием, приведя довод о том, что есть другие школы, в которых, дескать, эти аппараты используются с большим успехом, и посоветовала отсталой учительнице съездить в те школы и поучиться у них, перенять их передовой опыт. Но оказалось, что учительница уже была с этой целью в других школах и знакомилась с их опытом и даже проходила специальную учёбу по использованию этой аппаратуры, о чём она не постеснялась тут же и ответить директору при остальном коллективе. Также она попыталась поднять вопрос того, зачем чиновники щедро раздаривают эту ненужную нам сверхдорогую аппаратуру, не спросив нас, учителей, специалистов-практиков, нужно нам это или нам это вовсе не нужно, а нужно совсем другое. А ведь стоимость этой аппаратуры включена в средства, выделяющиеся из бюджета школе, на другие нужды-то не хватает, на самый необходимый ремонт даже не хватает! Тут директор уже окончательно завернула этот разговор и переменила тему под предлогом, что у нас на педсовете ещё много вопросов и выступающих, а вопросы финансирования не в ведении школы, и нечего об этом разглагольствовать. Смотрите, как хорошо у них, начальников, всё получается: на вопросы педагога не ответила, а оскорбить, обвинив в неумении использовать учебное оборудование, успела. За этим у них, руководителей, не застоится. Кстати про ремонт: на ремонт, по словам директоров, школе не выделяется никаких средств, весь самый необходимый ремонт, чтоб штукатурка на голову детям не сыпалась, делается за счёт богатых родителей учеников школы, спонсоров. И как бы ни учились дети этих школьных спонсоров, они всегда будут получать завышенные оценки, учиться в гимназических, а не в простых классах, чтобы школа могла и впредь обращаться к родителям за финансовой помощью. А остальные дети смотрят и думают: зачем хорошо учиться, стараться, когда оценки всё равно выставляются несправедливо, не за знания.

Этот педсовет имел место быть на фоне того, как проходил месяц за месяцем моей работы в школе, где ни один человек из руководства школы, ни завхоз, никто не поинтересовался даже, есть ли у меня, вновь прибывшего педагога, какие-либо материалы для ведения уроков, ведь я и учебники выбирала и покупала сама, на свои деньги, и, отдельно, специальную учебную литературу с упражнениями, и словари, мне даже магнитофон велели самой купить, если он мне нужен для занятий (это лично мне-то нужен (?!)), для проведения аудирования, являющегося одним из основных видов деятельности по моему предмету. У меня не было не то что компьютера для подготовки новомодных презентаций, о необходимости которых было торжественно заявлено, — даже обычного кассетного магнитофона не было для элементарных занятий! И это совершенно не волнует тех людей, которые дают нам, убогим, установку модернизировать свои методики обучения и которые должны обеспечивать нам, педагогам, всю материально-техническую базу для учебного процесса. Как мы, учителя, выходим из положения? Мы вынуждены всё покупать за свой счёт либо просим родителей (чего стараемся не делать, потому что родителей достали постоянные поборы: то на бумагу, то на картриджи, то на подарки, то ещё на что-нибудь). Я как учитель получала 87 рублей в месяц на так называемую методическую литературу. До методической литературы у меня эти смешные копейки и не доходили! Их не хватало, конечно, даже на следующее: учебники, рабочие тетради к ним, аудиоматериалы, картриджи, магнитофон, канцелярию. Вы, наверное, знаете, сколько сейчас стоит литература, в том числе учебная. А ведь одним учебником учителю не обойтись: необходим целый набор различных пособий по грамматике, лексике, фонетике, чтению, аудированию. 87 рублей! За 87 рублей сейчас самой тоненькой книжонки для трёхлеток не купишь — не говоря уже о специализированной литературе. Понятно, что всё это покупалось мною за свой счёт. И так обстояло дело у всех моих коллег-учителей.

Да как можно говорить о какой-то там технике и аппаратуре, когда мы с коллегой занимались с детьми в кабинетах, в которых не было доски! В одном из этих кабинетов её вообще не было, появилась она только после того, как я попросила её у директора, и то такая маленькая (три слова напишешь — больше места нет), знаете, как те, что для рисования кружочков и стрелок на презентациях по сетевому маркетингу, только ещё и плохенькая, ну одно название, а не доска. И повесили её так, что детям было высоко, очень неудобно писать. Ой, как мы с детками намучились с ней, хоть и использовали только в крайней необходимости. А в другом кабинете была тоже маленькая и старая переносная доска (на ножках), на которой уже почти не было видно написанного и которую нужно было каждый раз вытаскивать и искать для неё место в классе, потому что это вообще был не класс, а игротека для продлёнки, и хозяйка этого кабинета не разрешала нам оставлять доску на том месте, где мы её могли приспособить, — она ей всё время мешала. Дескать, если тебе надо, достань-поставь, но и убери после себя! А доска эта и для меня, и для другой учительницы была тяжелая, еле подъёмная. Мы пару раз так потаскали, а когда написанного на ней уже вообще не стало видно, бросили эту доску. Ну не издевательство — и это в Москве, не в нищей спившейся деревне Крайнее Захолустье — без самого необходимого и всегда раньше обязательного во всех школах «нищего совка», без доски (когда даже в беднейших школах Африки в классах есть доски, причём очень большие: во всю ширину стены — сама видела)!

«Новая школа», Госпроект — смешно, если не было бы так грустно!

Что же это такое — Мобильный класс? Это ещё одно суперсовременное оборудование, дарованное школе сверху! Интернет во все школы! Компьютеры тоже во все школы! Да что там компьютеры, ноутбуки! Мобильный класс — это набор ноутбуков, призванных быть транспортируемыми в любой класс и снабженных беспроводной сетевой связью с учительским компьютером. О как! Вот только, как выяснилось, он не работает. А задействовать инновацию надо. На педсовете директор упрекнула учителей за то, что они до сих пор не воспользовались этим чудом прогресса, и дала указание учителю информатики срочно обучить отсталых учителей (т. е. всех) пользоваться этим чудом.

И вот нас, сирых, собирают на мастер-класс по обучению, как этим делом пользоваться. Мы все, как пионеры, расселись за парты, настроились на учёбу, учитель информатики чинно и сосредоточенно приступает к мастер-классу. Включаем ноутбуки и уже готовимся слиться в едином сетевом экстазе. Как — БАЦ: сеть не работает, связи между компьютерами нет. Почему? Что такое? В чём дело? Даже суперучитель по информатике не понимает и устранить неполадку не может. Что же вы, дорогие вы наши, уважаемые педагоги?! А? Всё-то для вас стараются, миллиарды на все эти передовые загогулины изо всех сил распиливаются, а вы тут, понимаешь, артачитесь, чего-то там у вас не работает, сами, небось, и устроили провокацию! Это при таких-то стараниях тружеников вашего ведомства вам во благо! И не стыдно? Что, опять чего-то не устраивает?! Ах, не нравятся вам неработающее миллионное оборудование? Ну, у вас как всегда: плохому танцору что-то там мешает!..

И как бы нам снова было смешно, как бы мы весело рассмеялись над этой моей сатирической строкой, если бы нам снова не было так грустно, если бы там не было столько безрадостного сарказма. Ведь если ты человек, у которого соображалка хоть сколь-нибудь фурыкает, ты понимаешь одно: всех нас держат за последних дураков, идиотов, лохов перед лицом этих вопиющих, беззастенчивых разводов нас на очередные реформы и инновации на фоне проведения аудирования без магнитофона, покупок учителем фломастеров и мела для доски за свои деньги, презентаций без компьютера и т. д. и т. п. Проект «Новая школа» в действии!

Однако в нашей школе нашёлся-таки один желающий задействовать этот набор ноутбуков на своём уроке: сама видела, как одна учительница тащила с языком на плече четыре тяжеленные авоськи (по две в каждой руке), набитые набором из 12 штук компьютеров. Дело в том, что хранилось это сокровище в строго определённом кабинете: хочешь взять на урок (а урок-то проходит совсем в другом кабинете, на другом этаже, может быть, и вовсе в противоположном конце школы) — так бери и тащи себе на здоровье. Я даже дважды наблюдала эту учительницу за этим мазохистским занятием, а потом больше не видела, наверное, долго этого интерактивного счастья жилы женщины не выдержали.

Пятница, последний рабочий день недели (для большинства учителей), все устали, все дела переделаны, пора домой на заслуженный отдых — нетушки, все обязаны остаться на мастер-класс, приедет важный специалист, будет нам рассказывать про возможности компьютерных технологий на всех предметах, во всех классах, включая начальные! Ну что ж, мы вынуждены покориться барской воле, задержались, просидели пару часов в ожидании светоча. И вот он предстаёт пред наши усталые очи, лазерным нанолучом света в темном царстве! Вот он — Мастер! Для начала и разогрева выжатой как лимон публики, с такими же выжатыми физиономиями, он показывает нам пару юмористических видеороликов, после которых плавно переходит к рассказу о том, что совсем скоро, в совсем недалёком будущем, «школу будет просто не узнать!», что все дети будут каждый приходить в школу со своим персональным компьютером, и мы не в тетрадях будем писать, а всё будем делать на компьютере.

Сижу и думаю — это ж за какое чмо надо нас, школьных учителей, принимать, чтобы перед нами устраивать весь этот цирк со сказками Шахрезады! Он, наверное, думал, что мы будем охать и креститься от его декламаций, от осознания собственного невежества и благоговейного страха перед освоением якобы мудрёных технологий, вперемежку с аханьем от первобытного бессознательного восторга в предвкушении ближайшего технологического прорыва нашей школы за горизонты будущего!.. Ан нет, гляжу, все училки сидят всё с тем же неоптимистичным выражением на лицах, уставшие, кто-то позевывает, включая меня, кто-то вообще не слушает, сидит о своём думает, кто-то иронически посмеивается, кто-то метает злобные взгляды-молнии на чудо-Мастера. Проговорив минут пятнадцать, в безысходности от отсутствия ожидаемой реакции аудитории Мастер говорит: теперь, если у вас есть вопросы, я с удовольствием на них отвечу. Есть вопросы? Вопросов нет. Минуты через три всё-таки появился, хоть и нехотя, один, и не столько даже вопрос, сколько намёк о том, что всё это как-то уж больно далеко от реальности. Но Мастер не повёл и глазом — что значит подлинное мастерство (!) — только обрадовался возможности продолжить свой зубодробильный, оскоминный монолог. Я усиленно слушала речь Мастера, и всё это время в голове у меня кружилась какая-то инновационная карусель с какими-то разговаривающими компьютерами, интерактивными досками и прочей клюквой для бедных. Мы сидели, как инопланетяне на селигерской конференции по модернизации экономики неизвестной нам планеты.

Одна молодая учительница поделилась со мной случаем из её опыта, вынесенного ею в погоне за провозглашаемыми новейшими технологиями обучения. Она как-то выразила инициативу задействовать видеоматериалы, интернет-ресурсы, специализированные программы — для создания современного, отвечающего требованиям Президентского послания урока. А ей — бац по лбу: «Вам нельзя пользоваться в моём кабинете этой аппаратурой», — сказала училка, в чьём классе та проводила свои уроки по расписанию. А своего кабинета у неё нет. Пойти бы пожаловаться на самодурство оной директору. Но нет: она жаловаться не пойдёт, т. к. про обидчицу знает, что та дружит с завучем, лучше не связываться, а то ещё проблемы будут.

И всё это имеет место быть на фоне регулярных высказываний президента о новых кадрах: дорогу молодым, активным, инициативным! Даёшь новую пятилетку, ура, товарищи!.. Я как раз и есть этот активный, инициативный учитель, который не ограничивается выполнением учебного минимума, который нацелен на разностороннее и углублённое развитие знаний, умений и качеств учеников посредством творческой деятельности. Более того, я вполне спокойно могу обойтись и без каких бы то ни было компьютерных технологий, организовав интересное учебное мероприятие. Было бы оно — это самое желание что-либо делать, а его-то и пресекают на корню, подменяя действительное лечение больного организма наноприпарками и нанокостылями, нахлобучивая все эти новшества на очень нездорового и почти парализованного, чуть живого пациента.

Как-то раз, проводя очередное такое мероприятие, я решила сделать стенгазету, чтобы всем показать работы детей, им самим на радость, да и чтоб детки из других классов тоже посмотрели, почерпнули что-нибудь для себя. Мы с коллегой сфотографировали детей во время мероприятия и за свои деньги напечатали в фотостудии фотографии для оформления тематического стенда, посвященного этому мероприятию. После чего я подошла к завучу с вопросом, где можно разместить стенгазету. Завуч направила меня к классному руководителю тех детей, у которого во всём большом классе не нашлось почему-то даже места для нашей стенгазеты. Почему — это отдельный вопрос, вопрос нежелания помощи другим учителям, особенно содействия их успеху, их удачной идее, инициативе (которых нет у тебя). Не останавливаясь на этой досадной неудаче, я продолжила поиски и направилась к другому завучу, и вот, наконец, мне вроде как выделили стенд в вестибюле школы, и я, осчастливленный учитель, начала оформлять стенд. И вдруг мне тоже — щелчок по носу: подлетает другая разъяренная завучка с рыком: «Что вы тут себе позволяете, кто вам разрешил и что вы здесь собираетесь делать?! Это мой стенд, и отдайте мне мои гвоздики!» И это говорит не какая-нибудь училка, у которой просто «критические дни», это говорит завуч, для школы которой я и ученики делали эту самую стенгазету! Сколько вредности, жадности, ненависти было в этом человеке, и этот человек работает с маленькими детьми (начальной школы). Она буквально выхватила у меня из рук эти несчастные гвоздики, я прям дар речи потеряла, рот открыла, стою как дура, слова молвить не могу. Но я сделала над собой волевое усилие и говорю ей: «Смените тон, почему вы так разговариваете?» На что она молча развернулась на каблуках, показала мне свой затылок, зашла в свой кабинет и хлопнула перед моим носом дверью. И вот я в безысходности обращаюсь за поддержкой к самому главному (как к Путину или Медведеву в нашей стране) — к директору. Казалось бы: такая ерунда, какой-то стенд со стенгазетой, а оказывается, что повесить простую стенгазету без вмешательства Главного начальника не представляется возможным в российской школе. Директор обещает разобраться. И что? Ничего. Проходит день, два, неделя, две — о тебе и твоих трудах, стараниях на благо школы, твоей беготне по всем столбовым дворянкам всех рангов и отделов школьного царства ни много ни мало просто забыли. Это так руководство школы проводит реформирование школы в пользу современных стандартов обучения и поощрения творческих педагогов. Меня оскорбили, послали, хлопнули перед лицом дверью и забыли, или сделали вид, что забыли. Я потом напомнила им эту историю спустя полгода, так они (директор с этой завучкой) тут же меня оборвали на полуслове и переврали, обернув всё против меня, дескать, это я сама должна была в пятый раз опять с этим же вопросом к ним подойти, и мне непременно помогли бы! А я этого не сделала! А теперь на кого-то тут навожу тень на плетень, вместо нормальной-то работы! Шли б лучше работали! Чем всё тут ходите, жалуетесь, пороги обиваете, всё чем-то недовольны, бездельники, всё б только критиковать, всё б возмущаться, нормальным людям житья от таких нет!

И запомните, эти люди воспитывают детей, проводят с ними большую часть времени их жизни, проводят с детьми времени даже больше, чем родители. Но самое главное — они учат ваших детей не только по учебникам, а служа им живым образцом поведения, учат их своим личным примером: как надо оскорблять других людей (заведомо более слабых: подчинённых, или просто более молодых по возрасту, или скромных, деликатных, или не умеющих и не желающих быть такими же агрессивными и вёрткими, меднолобыми приспособленцами, не желающих отвечать хамством на хамство и т. д.), как, пользуясь положением и наглостью, сделать невиновного виноватым, как можно быть несправедливым и безнаказанным, как врать и выкручиваться и мн. мн. др.

Ещё один пример из практики. Ближе к окончанию первой учебной четверти я подошла к завучу с вопросом о том, будет ли по случаю окончания четверти какой-либо концерт — мы бы с ученичками с удовольствием выступили с номером на английском языке. На что она сказала, что в этой четверти концерта не будет, но если у нас есть номер, мы можем заснять его на видеокамеру, и его потом покажут по школьному телевидению. Я поинтересовалась, а не будет ли школьного концерта перед Новым годом. «Да, будет, если захотите выступить, это очень приветствуется, подходите ко мне, всё организуем». Думаю: «Ух ты, как замечательно!» Обрадовалась и побежала на урок, рассказала детишкам, что нас снимут на видео и покажут в школе. Они пришли в несказанный восторг. Мы с ними разучили замечательную песню на английском языке, придумали сценку, отрепетировали, дома они с родителями подготовили специальные костюмы, в назначенный день принесли их, оделись, к нам пришла с камерой одна из старшеклассниц и сняла этот номер на камеру, после чего выразила удивление, как такие маленькие детки (третий класс) смогли исполнить такую непростую, с точки зрения языка, песню. Дети в восторге, я счастлива, глядя на них в их смешных костюмах и радуясь их успехам. Затем ролик несложно монтируется, и вот он готов. Я иду к той завучке, с которой об этом перед тем говорила, спрашиваю, видела ли она наш ролик, а она с видом, как будто плохо припоминает, о чём речь, перенаправляет меня к директору, заметив мне, что все видеоматериалы отсматривает директор, прежде чем их покажут в школе. Что ж, прихожу к директору, а та интересуется, по какому поводу снят ролик. Я ей рассказываю, что это номер в рамках страноведческого обучения, по случаю популярного в англоязычных странах праздника Хэллоуин. Тут она меня огорошивает каким-то указом-приказом о том, что с такой-то даты любые мероприятия, связанные с этим праздником, в школах запрещены. Я объясняю: это же не дискотека, не специализированное мероприятие на эту тему, это просто исполнение традиционной детской песенки с очень добрым содержанием, хорошим английским языком, красивой мелодией. На что она мне: «Если в песне фигурирует слово «Хэллоуин», то нельзя». Я в полном расстройстве, дети меня спрашивают, когда покажут наш ролик. А мне нечего им ответить, ну как сказать детям, что нашу прекрасную песенку, видите ли, запрещено петь по приказу департамента образования. Не поймут дети — они же не упыри, чтобы понимать их язык; английский язык они уже немного знают, а вот язык упырей им ещё учить и учить (и выучат же, как миленькие, вольются со временем в их плотные ряды, под общие знамёна…). А я открываю школьные учебники по английскому языку и нахожу в них ряд материалов, посвященных празднику Хэллоуин. И опять иду к директору: «Как же так, вы говорите, что всё, связанное с этим праздником, запрещено в стенах школы, а в учебниках, одобренных Министерством образования, есть и песни, и атрибуты этого праздника, и рассказы о традициях и истории его празднования». Явная нестыковочка, мягко говоря. «Меня это не касается, вот приказ, который я тебе показывала, и я как директор исполняю приказ, а остальное не в моей компетенции», — отрезала она. Т. е. рассуждение, работа мысли не входят в компетенцию директора! Уф, какое облегчение, ну хоть с этим-то уже хотя бы полная ясность! А ведь пусть бы всего только заинтересовалась, сказала бы: «Да, ну надо же, какая несуразица, как-нибудь скажу об этом на совещании директоров». Нет, «меня не касается — и всё, свободна, назойливая училка».

То все, как один, бросаются у нас дружно праздновать этот Хэллоуин, о нём взахлёб пишут СМИ и показывают репортажи по ТВ, как его празднуют в других странах. Поначалу это даже вызывает очередное сожаление и раздражение по поводу очередного безоглядного заигрывания со всем заграничным, подобострастного обезьянничанья перед всем западным. А потом с таким же остервенением и подобострастием, когда наверху маятник качнётся в другую сторону, расправляются с какой-нибудь безобидной детской песенкой. И какой маразм у нас на очереди?

Наступила вторая четверть, а там и Новый год не за горами, я снова придумала выступление с ребятишками и иду к той завучке, которая мне и советовала по этому поводу к ней обращаться. Так, мол, и так, хотим выступить на новогоднем концерте. А она, как ни в чём не бывало, сообщает мне, что никакими концертами не занимается, а занимается такой-то человек, вот к нему и подходите с вашей инициативой. Я подхожу к этому человеку, а та мне в свою очередь сообщает, что и она этим не занимается, а на то есть другой человек, но подходить к ней нет смысла, потому что у неё уже готовый строго определённый сценарий праздника. Всё! Опять мы в пролёте (а я уже сказала родителям, веря заверениям руководства в помощи, что будем выступать для них, что надо будет к выступлению головные уборы и свечи купить, и, несмотря ни на что — снова ведь расходы — родителям идея очень понравилась). В общем, в очередной раз пришлось свернуть всю затею. А какая хорошая была затея! Очень жалко, даже вспоминать об этом неприятно. Моя коллега меня успокаивала: «Ну вот убедилась, наконец, что здесь всё бесполезно, никому ничего не надо, так что остынь со своими идеями, расслабься и не дёргайся, хватит напрасным трудом заниматься». Но я с ней не согласилась. Может, им никому и не нужно: учителям, администрации школы, а детям и некоторым родителям — нужно, а для меня это главное.

Когда же я снова захотела кое-что организовать, я уже ни к кому не подходила, сделав всё просто на своём уроке, только договорилась с одной учительницей (кстати, тоже постоянно претерпевающей притеснения и оскорбления от начальства, о чём я узнала только через несколько месяцев), которая любезно отдала мне четверть своего урока, для того чтобы мои ученики выступили перед ребятками из параллельного класса. Спасибо ей за это. Всем деткам понравилось: и тем, которые выступали, и тем, которые посмотрели, — мы с ними вместе благодарственную открытку артистам на английском языке написали. А очередную стенгазету с работами учеников я просто повесила на стену (скотчем прямо к стене приклеила), в кабинете той скромной, чуть ли не по стенке ходящей учительницы, которая мне 15 минут от своего урока не пожалела и квадратный метр стены в классе тоже не пожалела, в отличие от её более опытной и гораздо более почитаемой в школе коллеги.

Вот так и живёт инициатива учителя — почти в подполье и на голой стене.

Во всех школах дедовщина процветает и на уровне учителей, и на уровне учащихся.

Постоянно видела на переменах в школе эту картину: какой-нибудь юный барин, барчонок со всей дури бьёт какого-нибудь мальчугана помельче. Вы думаете, кто-нибудь из учителей разруливает такие ситуации, воспитывает детей не обижать, не распускать руки, не пинать ногами других детей — нет, сегодня, в сегодняшней школе никто не разъясняет современным, воспитанным на боевиках, ужастиках и кровавых компьютерных играх детям, почему нельзя никого обижать, унижать, оскорблять, бить, пинать (а затем, совсем скоро, и убивать!). Мимо проходящая училка просто сделает формальное замечание и спокойно идёт дальше по своим делам, а здоровяк, отработав лицом секундное смущение, возобновит преследование своей жертвы. Я видела эту картину сто, тысячу раз. Тогда как за подобное поведение в школах Великобритании ученика оставят после уроков, будут обстоятельно беседовать с ним (не формально), вызовут родителей, а могут и временно отстранить от посещения школы, т. е. незамедлительно примут комплекс мер по перевоспитанию агрессора, подавляющего других детей. У нас тоже могут вызвать родителей, но не для того чтобы совместно с родителями наладить работу над проблемой, а чтобы просто сделать им выговор, а то и припугнуть комиссией по делам несовершеннолетних (на этом комплекс мер заканчивается). В подобных ситуациях всегда хорошо видна та бездна, разделяющая родителей, семью ребёнка и школу, администрацию и учителей, имеющих непосредственное отношение к успехам и проблемам ребёнка: разговор школы с семьей ребёнка всегда либо кондовый, нравоучительно-отстранённый, как о мебели (нет, о мебели, конечно, гораздо заинтересованней!), либо это какое-то лицемерное лебезение. Нормального, открытого, равноправного, спокойного разговора не бывает (ну, может, только с такими учителями, как я, — у меня несколько раз получался такой разговор, по душам, серьёзный, без «театра» с какой-либо из сторон). Я обращала внимание на лица родителей, выходящих из кабинетов администрации школы после такого разговора, — это почти всегда лица с отпечатком неудовлетворённости от состоявшейся встречи, с тревогой или с кривенькой улыбкой раздражения и внутренней досады, озлобления. Хотя разговаривают там с ними вежливо, никто им не грубит, не хамит, т. е. внешне всё чинно-благородно, а вот по сути ничего хорошего. Зато после ухода родителей может иметь место быть некий цирк с разговорами учителей о том, какая, например, хорошая мама у этого обалдуя. Так и хочется сказать: раз вы видите, что она такая хорошая женщина, что ж вы с ней нормально-то не поговорили, а вместо этого свой затёртый до дыр спектакль перед ней разыгрывали? Или вы сейчас его разыгрываете? На самом-то деле — и тогда, и сейчас (всё, что они делают, совершенно неискренне, т. е. формально, лживо).

А ведь именно школа должна быть инициатором позитивного взаимодействия, сотрудничества с родителями, не родители. Поскольку родители — это просто частные лица, это могут быть самые простые люди, или даже очень неблагополучные, а то и глупые или равнодушные и т. д., а школа — это организация, выполняющая определённые, оплачиваемые функции, состоящая из специалистов, получающих заработную плату за то, что они обязаны обеспечить ребёнку благополучное пребывание в учебном заведении. Так вот, школа ничего не делает в этом направлении, хотя нет, это неправда, она как раз очень даже делает, только в противоположном направлении — в направлении воспитания по принципу «само как-нибудь образуется», «в кого-нибудь это чадо всё ж таки и вырастет». Чего ж хлопотать, чего напрягаться, пусть родители напрягаются, а моё дело маленькое — просиживать от звоночка до звоночка, да за зарплаткой регулярно ходить. Вот и воспитывается у нас с младых ногтей и тот самый формализм, и лицемерие, и приспособленчество, как в организованной по низшим законам жизни стае. Где выживает и приспосабливается хитрейший, жаднейший, беспринципнейший и т. д. А то всё: «Коррупция! Борьба с коррупцией!..»! Какая борьба, где даже хотя бы её видимость, если этот самый будущий оборотень в погонах или даже будущие евсюковы (они ведь тоже в своё время учились и воспитывались в нашей школе) находятся вне всякого воспитательного минимума в школе? А что родители? Для рядовых учителей родители не объект совместных усилий в воспитании ребёнка. Родители — это лишь что-то вроде досадной занозы, причиняющей лишние неудобства и волнения: вечно от них одни проблемы, от этих родителей (или слишком придирчивых, лезущих со своими вопросами, мнением, сомнениями, страхами, либо совсем не занимающихся своим ребёнком, — и в любом из этих случаев не устраивающих равнодушную училку). И ладно бы только какая-то сложная, нетипичная, конкретная ситуация, но совсем другое дело — психология учителей, априори с неприязнью относящихся к родительской фигуре, неприязнью, повторюсь, воспитанной в них лишними хлопотами, необходимостью лишних для них телодвижений, шевелений ленивыми чреслами (если от родителя, конечно, не поступает какая-нибудь приятная компенсация этих «лишних», утомительных хлопот, например, дорогие подарки). Я сама ловила себя на мысли, что заражаюсь этим нехорошим отношением к родителям, и всё время старалась себя перенастраивать на позитивный лад (и не всегда успешно, должна признаться). Так вот, к главному: пока отношения между школой и семьёй ребёнка не изменятся кардинальным образом (а это может произойти только с приходом в школу людей другого, не кондового, не лицемерного менталитета), дети будут вредить себе и друг другу и страдать. Я иногда так и говорю некоторым непонятливым родителям, приходящим ко мне, учителю, с желанием поконфликтовать, я им говорю: «Есть проблема и есть цель — решение этой проблемы, благополучие ребёнка. И есть мы — две стороны — учитель и семья, так вот, цель будет достигнута, только если обе стороны договорятся, сплотятся и будут слаженно действовать в одном направлении. А если мы будем конфликтовать и тянуть одеяло каждый на себя, действовать в разных направлениях, ни к чему хорошему это не приведёт, это только навредит ребёнку, тогда как наша цель ему помочь».

Что обычно делают современные дети на школьных переменах: со звонком с урока они стремительно выбегают из класса и начинают с неистовством мутузить друг друга, по-другому играть и общаться многие из них не умеют (потому что никто не научил: ни родители, ни воспитатели, ни учителя). Либо драка: пинают друг друга ногами, таскают за волосы, прыгают с разбега на лежащего или сидящего на полу. Бывают случаи, когда так по нескольку человек прыгают на одного и ломают ему позвоночник, а он потом несколько месяцев лежит в больнице, «ну, инвалидом не остался, и слава богу» — скажут окружающие… Либо уткнутся носом каждый в свой плэйстэйшн, т. е. совсем не общаются друг с другом. Что делает учитель в это время? Она в классе выставляет оценки в дневники, или заполняет журнал, или проверяет работы, или отчитывает кого-то за плохую работу на уроке или несделанное домашнее задание, т. е. она не видит, что происходит на перемене с подопечными ей детьми. А если она всё-таки выйдет в коридор и увидит заварушку, её реакция такова: «Так, а ну разошлись, а ну встали, а ну подошли ко мне, а ну сели и сидите». Никакой беседы с детьми об их драках или опасных для других детей и самих себя играх я не слышала ни разу. «Ты что вытворяешь, родителей вызвать в школу?!» — это максимум, что разгоряченный дракой ребятёнок услышит от своей заботливой учительницы.

Зато потом, да, конечно, будут вопросы, на каждом углу все будут дружно качать головами, вопрошая: почему же наши детки из таких ангелочков превращаются в таких гадких-звероподобных: грубых, гнусных и жестоких — издеваются над животными, над сверстниками (и не только), а затем снимают все эти свои зверства на видео и выкладывают в интернет? Ответ: это нынешняя школа делает их такими. Плюс, конечно, и телевидение, и кино, и развлекательная индустрия, пропагандирующие насилие, и родительское, конечно, бездействие, наплевательство, и болезнь всего окружающего общества… Всё это верно, но всё это НИКАК не снимает ответственности и со школы, повторяю — главного учебно-воспитательного органа, механизма, учреждения для ребёнка с 6 и до 17 лет. А наша школа — это дикие джунгли, в которых выживает сильнейший, точнее наглейший, т. е. хищник. Уже с малых лет дети попадают в среду, в которой их делят на два отряда: хищников и жертв. Ваших детей калечат на всю жизнь: либо ваш ребёнок вырастает лузером, неудачником, тихой, серой, трусливой, податливой жертвой, либо хищником — кровопийцей, который будет по жизни пить кровь у окружающих, будь то его семья, жена, муж, дети, престарелые родители, будь то его коллеги по работе, соседи и т. д., грести под себя, до чего только дотянутся руки, потреблять и потреблять всю оставшуюся жизнь, стараясь создавать как можно меньше (это удел лузеров — создавать-то). А нормальный человек после школы получается только чудом небес и стараниями хороших родителей — и он один из немногих, среди жертв и хищников-паразитов вокруг.

Я знаю, что изначально с рождения все дети нормальные, у каждого ребёнка есть потенциал стать хорошим, полноценным человеком. Этот потенциал можно мысленно представить в виде крыльев за спинами, как у ангелов. И вот эти прекрасные светящиеся крылья выворачивают и вырывают. Детей калечат навсегда. Как раньше выжигали глаза или сажали в бочку, чтобы человек не вырос, а стал карликом. Вот это всё то же самое. Только страшнее, потому что физическое увечье бросается людям в глаза, пугает их, вызывает в них желание сопротивления. Тогда как духовное увечье остается незамеченным подавляющим большинством людей.

А вот примеры жадности, доходящей до абсурдных, карикатурных форм. У одной из училок я как-то попросила на время стул (самый простой, обыкновенный стул: не из красного дерева, не работы 18 века с позолотой!). У неё в классе было много свободных стульев в тот момент, и это было во внеучебное время — так ей стула стало жалко, отказалась дать, и только когда я, не постеснявшись, при её учениках наивно спросила (не нарочно, а само вырвалось): «Вам что, стула жалко?», она нехотя, со скрипом разрешила мне его взять. Правда, уже брать не хотелось. А у другой училки я как-то попросила клей (самый простой клей-карандаш, стоит три копейки) — пожалела, не дала, хотя знала (я ей объяснила), что он мне очень был нужен для работы на уроке. Другой училке жалко было кусочка мела. А ещё одна, которая делила со мной кабинет — он был у нас на двоих, — поспешила занять лучшие полочки в шкафу, а потом и вовсе всё время норовила выпереть меня из кабинета и пыталась занимать его даже в то время, когда у меня там был урок по расписанию. Чего я ей, конечно, не позволила, так она тут же побежала на меня жаловаться директору. Да, кстати, они (признанные лучшими в школе педагоги — старожилы или блатные, родственники руководства, или молодухи, выпрыгивающие из штанишек, чтобы попасть в привилегированную касту) вообще очень любят бегать и по любому поводу жаловаться на кого-либо директору или любят обсудить на педсовете недостатки какого-нибудь учителя, которого нет в данный момент на собрании («здоровые» моральные принципы, под стать людям, являющимся образцом для подрастающего поколения, правда?).

Поначалу меня это удивляло: ну как взрослые тётки могут так показно бегать к начальнице, как дети-ябеды или как маленькие цыплята к мамке-курице, вместо того чтобы, скажем, поговорить с человеком, которого касается тот вопрос, и всё уладить с ним лично? А потом я, балда-Ивановна, поняла, что это просто такой, кстати, много где ещё распространённый, способ типичного подлого, заспинного существования в коллективе (как правило, в женском — наиболее распространённый).

Закулисные интриги, интриганство были известны на протяжении всей истории человечества, и не только во дворцах в виде возни за престолы среди монарших родственников и за огрызки власти челядью. Но только почему школа может уподобляться таким — не самым красивым — формам общества, человеческих отношений? Свора жадных, завистливых скупердяек, базарных торговок — вот как это зачастую выглядит изнутри для наблюдательного глаза. Да их на пушечный выстрел нельзя подпускать к детям, не то что платить им зарплату, да ещё деньгами людей, которым всё это могло бы казаться диким (увидь они хоть малую часть того, чему свидетелем был мой личный опыт)!

Сколько писклявости и подобострастия в голосе учителей при разговоре с руководством и авторитетными коллегами, и сколько авторитарности в их голосе при общении с подопечными им детьми! Беседуешь с детьми о том, что в празднике главное не подарки, а смысл этого праздника, внимание и забота, радость общения с близкими, дорогими людьми…, — тут встревает (без всякого приглашения) проверяющая тетрадки на моем уроке на задней парте другая учительница, встревает с комментарием: «Нам этого не понять» (это она про детей). Дети напряглись, примолкли. В этой фразе всё её мнение о своих учениках, что они ограниченные и заведомо неисправимые существа. Возможно, кто-то из них действительно избалован и эгоистичен, но никто из них не ограничен, и дети всегда тянутся к хорошему, если им хотя бы маленький краешек его показать, они всегда тянутся к разумному, если им это разумное разумно и с любовью преподнести. И тогда, на том занятии, они всё нормально поняли, что главное — действительно не подарки, а внимание и любовь близких людей и друзей… А вот той учительнице ничего подобного уже точно не понять, раз она такие неумные вещи, да с таким пафосом, цинизмом, не то что без стеснения выдает, да бесцеремонно вмешиваясь в чужой урок. Мне было обидно за детей. И за себя — я веду урок, а она беспардонно встревает и портит нашу беседу с детьми. А где же элементарная педагогическая этика?

Какими тихокрылыми ангелами эти учительницы влетают в учительскую, тихо воркуя или шутя «ни о чём» с коллегами, и какими громогласными или шипящими фуриями они набрасываются на детей, играющих на перемене в салочки: «Кто тебе разрешил здесь бегать?!» Или на детей, которые зашли на перемене в класс, где у них начнется следующий урок: «Кто тебе разрешил заходить до звонка?! А ну быстро вышли отсюда!» Да, что касается этих кабинетов, закрываемых во время перемены на ключ — это целая отдельная история, заслуживающая отдельного внимания. Когда я ещё училась в школе, некоторые кабинеты, может быть, и закрывались на ключ, но во время учебного дня они были открыты, и учителя гостеприимно принимали в кабинетах учеников не только на уроках, но и во время перемен.

Теперь же иная ситуация: чуть учитель из класса — запирает свою «собственность», свою «прелесть» на ключ, если учитель в классе на перемене — он просто запрещает (порой в явно грубой форме) детям входить до звонка. Я когда первый раз это всё увидела, была поражена. Мне крупно повезло в том, что я начала свою педагогическую карьеру в частном детском летнем лагере и частной школе, где комнаты и кабинеты от детей не закрывали. Но, попав в государственную школу и увидев эти казённые порядки, я удивилась не на шутку. Для меня это была дикость несусветная. Это такое неуважение к детям, такая нелюбовь к ним, недоверие, пренебрежение! Дети целыми переменами скитаются, как беспризорники, по коридорам, тем самым влача коридорное, бесприютное, неуютное, угрюмое существование. Поначалу у меня в государственной школе, как только я пришла работать, был свой кабинет (правда, счастье длилось очень недолго — отобрали, как вы уже знаете), и я, недоумевая на странное поведение детей, толпившихся у порога в класс, — я ещё не знала новых порядков в школе, — приглашала их в класс, чтобы они заходили и не стояли в коридоре у двери. Они колебались и неуверенно, чуть ли не по стеночке проходили в класс — настолько для них было в диковинку, что учитель пускает их на перемене в класс.

Да что там дети — вот вам история. Я на каникулах проводила урок с учеником, числящимся в школе на индивидуальном обучении. Класс, в котором мы с этой девочкой обычно занимались, был в тот момент занят: в нём проводили генеральную уборку. Поэтому я повела девочку в другой класс, один из тех, где у меня стоят другие уроки по расписанию, и который был в это время абсолютно свободен. Я, как обычно, взяла ключ от кабинета у охраны, расписалась в их журнальчике, мы зашли, сели, достали всё необходимое для урока, начинаем занятие, как вдруг появляется одна из многочисленных замдиров школы и, не стесняясь, при ребёнке, моей ученице, заявляет мне, что я не имею права без разрешения директора заниматься здесь с ребёнком. Я ей объясняю, что регулярно провожу по расписанию уроки в этом классе. А она мне: «Но сейчас вы же не по расписанию проводите занятие, значит, нельзя». Дескать, я (педагог школы) должна каждый раз спрашивать разрешение у директора перед тем, как позаниматься с моими учениками в свободном классе. Своего кабинета у меня ведь нет. А таких ситуаций немало: например, остаться после уроков с должниками или получившими за какую-нибудь работу плохую оценку, для индивидуальной работы с ребёнком: разобрать с ним его ошибки, повторно объяснить материал — нередко это просто необходимо и случается не менее раза в неделю. И что ж — каждый раз бежать к директору, а если она на совещании или в командировке, или у неё посетители (что бывает почти постоянно), бежать к завучу, а если завуч в департаменте, бежать к третьей, а если она на обеде или в поликлинике… Я, с трудом веря, что эта гадость мне не снится, а является действительностью, была вынуждена прервать урок и пройти на поклон к директору. Но её не было на месте, я прошла в кабинет к главному завучу, той тоже не было на месте. По дороге встретила другую замдиршу, говорю: «Вы не могли бы объяснить, почему ко мне, педагогу этой школы, такое отношение, как к чужому дяде с улицы или как к воровке (там, правда, воровать-то нечего). Разве я здесь занимаюсь какими-то личными делами, мне что, обучение этого ребёнка одной здесь нужно?» Та пожала плечами и посоветовала найти всё-таки главного завуча и спросить разрешения заниматься в кабинете. И что мне делать — не проводить урок из-за того, что в одних кабинетах уборка, в других чай-кофе, а третьи вообще просто нельзя открыть без чьего-то высокого дозволения, основывающегося на правах единоличного «владения» данной общественной школьной собственностью? Хамская ситуация и по отношению к учителю, и по отношению к ученику, который сидел и ждал, пока я обегу школу в поисках руководства. А та мадама, сделав своё чёрное дельце, скрылась в неизвестном направлении. А потом как ни в чём не бывало: а что ей — она блюдёт право собственности на своей помеченной, как у кошек, территории и считает это не то что не зазорным, а самым нормальным делом.

Не подумайте, что мне незнакомо понятие ответственности учителя за имущество, находящееся в закрепленном за ним кабинете. Конечно, учителю не должно быть всё равно, кто, когда и зачем приходит в этот кабинет, не поломают ли что-нибудь, например, фортепиано, если это кабинет музыки, не возьмут ли чей дневник или тетрадь без спросу с каким-нибудь злым умыслом. Но та конкретная ситуация была настолько не вызывавшей каких-либо опасений: ученица сидит со своим учителем за одной партой, погрузившись совместно в учебник. И ведь та «блюстительница порядка» не спросила меня, почему мы были там, она не отозвала меня в сторонку, чтобы тихонько обсудить эту ситуацию, она нарочито при ученице и другой учительнице, которая в тот момент оказалась поблизости, дала понять, что мы там никто, что и вскрывает её истинный мотив, состоящий не в заботе о школьном имуществе, а в желании доминировать над кем-либо, показать свою волю и власть. Ёще раз подчеркну: я не за анархию, когда заходи кто хочет, делай что хочет в кабинетах школы. Зная некоторых хулиганистых ребят, иногда и стоит запереть класс на ключ, отлучившись из него во время перемены (скажем, особенно если это кабинет химии, где находятся непростые предметы и вещества). Но не так, как это имеет место быть, когда речь идёт не об осмотрительности, а об элементарном комплексе начальника, комплексе жажды самодемонстрации, похвальбы своим малюсеньким кусочком собственности и власти над чем-либо. И вся эта вышеописанная жадность по поводу одалживания стула или клея — то же самое.

Если бы я в начале своего учительского пути попала не в частную школу, а вот в такую государственную, я бы не стала работать учителем вообще. Знаете, почему? Потому что я бы не увидела ничего, кроме недоверия, притеснения, скрытой и явной ненависти вперемешку с тотальным равнодушием и, не успев разглядеть уникальности и лучших сторон этой работы, бежала бы оттуда куда подальше. Слава богу, так не случилось. А в частной школе я увидела хоть и не очень большие, но всё-таки хоть какие-то частички заботы, выражавшейся, например, в непрестанных разговорах учителей о детях и их проблемах, правда, зачастую эти разговоры плавно перетекали в сплетни о родителях учеников, других школах и многом другом. Я вовсе не идеализирую частное образование, во-первых, потому что оно неидеально и, во-вторых, потому что оно платное, а значит, недоступно простым людям, а доступно лишь для детей из очень обеспеченных и богатых семей. Но если сравнивать все школы и детсады, в которых я сама работала и о которых слышала, — та частная школа была лучше всех остальных образовательных учреждений. Почему я оттуда ушла? Бич российских частных школ (как и других частных организаций) — это отсутствие трудовых гарантий и прав: серая зарплата, больничный за свой счёт, неоплачиваемый отпуск, точнее, отсутствие какого-либо отпуска и заработка в течение всех трёх месяцев летних каникул, отсутствие трудового договора, отсутствие педагогического стажа. Вот из-за этого всего я и ушла из частной школы, даже не подозревая, что есть вещи и похуже, которые встретились мне в государственном учреждении.

День в школе — это коловращение детей и учителей в погоне учителей за отрабатыванием уроков, за свежими сплетнями, в курилку, на дежурство, в туалет ещё надо успеть как-то попасть хотя бы раз за день; а учеников — за булочками в буфете, которых там всегда на всех не хватает, за одноклассником, которому хочется дать пинка под зад, и за всем остальным, несмотря на то, что предложение явно уступает спросу (ни то что не опережает его)… К завершению уроков у некоторых учеников при звонке с урока крышу сносит напрочь: они не видят и не слышат ничего, кроме своего желания бежать в столовку, или на улицу, а зимой в подсобку к школьному инженеру, где можно покурить, или поскорей схватить мобильный телефон и звонить кому-нибудь, слать эсэмэски, слушать музон или рубиться в плейстейшн. Это день, обычно начинающийся с того, что в вестибюле несколько учителей и/или представителей администрации школы стоят и проверяют сменку, а также дресс-код — форму одежды учеников («Деловой стиль»!). Естественно, проверяют через одного. А потому формально. Одного остановят, придираются к нему: «Где сменка, почему без сменки, иди вытирай ботинки, давай свой дневник»… В то время как другой такой же, без сменки, воспользовавшись случаем, спокойно проходит через кордон проверяющих. Всё это проистекает в постоянной ругани и препирании учителей с учащимися, оправдывающимися, вывёртывающимися, лгущими. Затем наступает утренняя встреча учителя с детьми уже в классе или у класса: ни «Доброго утра, дети!», ни улыбки (это вообще редкость, достойная страниц Красной книги). «Так, вошли, сели, тишина. Так, почему опаздываешь?» Всё это говорится таким металлическим, командным или весьма недовольным тоном. И потом весь день в школе царит та же казарменная атмосфера, которая убивает всё хорошее, что есть в человеке.

Будучи уже взрослым человеком с определенным психологическим иммунитетом и определенным порогом стрессоустойчивости, я чувствую себя некомфортно в пространстве современной школы: вокруг агрессия в различных формах и видах (и не я одна такая, многие учителя говорили мне о таких же своих ощущениях): крики, ор, дети обзывают друг друга, кричат друг на друга, дерутся, часто дерутся, толкаются, задевают друг друга, всё время демонстрируют не столько собственную крутость, которой ещё, слава богу, нет, а попытки её обретения, попытки самоутверждения за счёт другого, позёрства и похвальбы, и всё равно чем (поездками с родителями за границу, новыми игрушками и компьютерными играми, одеждой, «мобилой», папиной машиной и т. д. и т. п. — точнёхонько по образу и подобию взрослых). А где самоутверждение и ломания одних, там и ответные эмоции: обида, зависть, агрессия, чувство несправедливости, и всё это детское, обострённое, кипучее, иногда аж до пожара ярости и ненависти (слава богу, так же быстро и гаснущих, как возгорающихся). И со стороны юных начинающих снобов в окружении своей первой свиты — начинающих прихвостней, юных завистников и льстецов (чаще, конечно, невольных, не отдающих себе ещё в этом отчёта), и с ответной стороны — уязвлённых и строптивых, и со стороны других детей, так или иначе оказывающихся вовлечёнными в общие дрязги и конфликты, — со всех этих сторон происходит постоянное, непрерывающееся (за исключением редких бессистемных рефлексий редких учителей, и то уже только на последствия) ВОСПИТАНИЕ АГРЕССИИ, в виде непрестанных провокаций и ответов на них между детьми. Очень часто встречаются и самые крайние, опасные последствия такого «воспитания» (тотального преступного попустительства школы в воспитательном вопросе), которые высокому травматизму в школе не дают оказываться вопиющим только благодаря драконовским методам репрессивного поведения администрации школы. Что немногим лучше такой же агрессии детей, во многом (если не во всём) как раз и копирующих такое поведение у старших, т. е. у тех же учителей, создающих замкнутый круг в своём непрерывном процессе оплодотворения и воспроизведения этой опухоли, постоянной её регенерации. Например, большой травматизм на школьной лестнице, где и меня саму не раз толкали (я миниатюрная, невысокая, а многие подростки в два раза больше меня и вширь, и ввысь, прут напролом, по сторонам не смотрят, кто рядом идёт или стоит, толкаются или чешут прямо на тебя с уверенностью, что ты обязательно отстранишься и дашь дорогу). А я с тяжелой сумкой с тетрадками, с учебниками, с магнитофоном, руки заняты, тащусь в десятый раз за день вверх по лестнице, и тут оголтелые подростки несутся по лестнице, сбивая меня. Однажды кто-то даже плюнул, и попало на меня, не знаю, нарочно или случайно, но в любом случае оплевали.

Очень часто на бегу в класс, на очередной урок или за ключом я мельком замечала, и взгляд останавливался на лице какого-нибудь одиноко стоящего в коридоре юноши или девочки с очень грустными глазами. Я стала останавливать своё внимание на глазах таких учащихся, и у многих из них они оказались говорящими о глубоком одиночестве и печали. С такими же глазами они сидят на школьных концертах, когда на сцене кто-то старательно пытается рассмешить зрителей под громогласные комментарии учителя-ведущего: «Ну что, ребята, понравился вам этот номер, аплодисменты!» Я тут же в зале, среди зрителей, смотрю на этих ребят: они как сидели с понурыми, скучающими лицами или с выражением «как мне это всё надоело», так и сидят, машинально лениво аплодируя или даже не аплодируя. Ловлю себя на мысли: «Ой, да я, наверное, сама с таким же выражением лица сижу, надо бы принять более радостное выражение, так сказать, соответствующее заявленному праздничному мероприятию». Потом поглядела на лица других учителей, а они сами-то не особо стараются соответствовать: сидят с такими же равнодушными и скучающими, а кое-кто и недовольными лицами. Такой вот праздник школьной жизни на радость школьнику, по одобренному завучем сценарию, с многочисленными репетициями, с борьбой за право отрепетировать номер на главной школьный сцене (это разрешат не всем желающим), с усреднённо поставленными, одинаковыми выхолощенными голосами юных актёров.

Детям приходится выживать среди грубости, скрытой и явной ненависти, в конкурентной борьбе, борьбе за оценки, среди одобрения или порицания со стороны. И равнодушия, прикрытого крашеными фанерными и пластмассовыми декорациями… И главными арбитрами детей в этой их борьбе, их судьями со стороны являются… — кто? А судьи-то их кто?! Вот про тех, скучающих на концерте мальчишек, они скажут: «Да они вообще отмороженные какие-то». Нет, это неправда, они не отмороженные вовсе, они нормальные люди, каждый с целым своим внутренним миром (просто этот мир не высказан, не выражен, спрятан от окружающих), а скучают они на концертах, потому что концерты эти нередко действительно бездарные и скучные, и орущие громкими натянутыми голосами актёры под звуки оглушающей уши музыки из усилителей и колонок — не спасают положения. А еще потому, что в этих концертах обычно участвуют одни и те же детки — любимчики учителей, — а эти пацаны никогда не приглашаются к участию в таких мероприятиях. Их просто, как стадо баранов, пригоняют в актовый зал и сажают на лавки в качестве безгласных зрителей. Хлопотно же с ними. Тем, кому все эти дети — одни только хлопоты, лишние для них. А если и действительно хлопотно с некоторыми из тех, то только потому, что они сами чувствуют свою чужеродность и неприкаянность на этом «празднике жизни», чувствуют всё это требуемое от них позёрство, ненатуральность, формальность, от которых им тошно и хочется покурить и выпить пивка за углом.

Но никто у нас не ищет ниточек для распутывания этого огромного тлеющего и горящего клубка конфликтов и расстройств, печалей, скучаний, депрессий, агрессий, сдающих нервов, выражающихся в оскорблениях и слёзах из-за плохой оценки, из-за полученного подзатыльника и пинка или очередной ядовитой шутки одноклассника (это всё не какие-то мои придумки: это обобщение многих и многих конкретных случаев из жизни конкретных детей и подростков). Например, когда ты неожиданно слышишь от ребёнка, что его только что, утром, бил папа за то, что он медленно собирался в школу. Или когда восьмиклассник с налитым кровью лицом и текущими из глаз слезами, навзрыд, задыхаясь от рыданий, проклинает одноклассниц, жестоко и нарочно задевающих его слабости, надсмехающихся над ним при всех, выставляющих удобную жертву на всеобщее посмешище, для общего веселья. Я своим ученикам стараюсь говорить: «Почему вы так не любите друг друга: встаньте на место друг друга, задумайтесь хоть на минутку, что чувствует тот человек, которого вы обижаете, даже не давая себе в этом отчёта. Вы посмеялись и через минуту забыли, а тот человек будет переживать весь день, иногда и дольше, от пережитой обиды». Маленькие ребятки это понимают, когда им объясняешь, а подростки уже далеко не все и не до конца понимают, потому что они уже зачерствели, привыкли к этой постоянной «агрессивной среде» и к постоянной борьбе за своё существование в ней (именно существование, а не жизнь — правильно люди назвали это явление, связанное со словами о постоянной борьбе). От учителей не раз слышала: «С ними говорить бесполезно: или с возрастом пройдёт, или не пройдёт, если бог ума и нормальных родителей не дал», — вот такие педагоги. Так и хочется на это сказать им: «Вот кому-кому Бог ума-то не дал, так это вам!» Зато покопаться в чьём-то грязном белье, каких-нибудь дрязгах, должных быть чьим-то сугубо личным делом, — на это всегда найдутся и желающие учителя, и их драгоценное время. Там они найдут применение.

Две девочки 7 класса подрались из-за мальчика. Казалось бы, тонкий вопрос, требующий мягкого, аккуратного разрешения либо вообще невмешательства со стороны общественности. Ан нет! Что предпринимают учителя? Приводят этих девочек с этим мальчиком в учительскую и заставляют их писать объяснительную записку на имя директора школы. Детям предлагают воспользоваться коллективным разумом и описать, что и как у них произошло. Дети сидят в странном противоречивом чувстве: им и стыдно и смешно от того, что им надо писать о своих амурных страстях директору школы, да ещё на глазах учителей, находящихся в это время в учительской. Конечно, дети стыдливо похихикивают, пряча за этим свои смешанные чувства, отравляя самые светлые из них за напускной циничностью и грубостью, в попытках спрятать их поглубже от показного морализёрства и бестактности взрослых. Вперемешку с жутким смущением и пытаясь прикрыться подростковым «а чё?». Вот так сидят и пишут невесть что (двое надиктовывают, третий записывает). А у меня в это время окно было (нет урока), и я зашла в учительскую тетради проверить. Став невольным свидетелем, я стала наблюдать за всем происходящим и в мыслях поставила себя на их место и подумала: а что бы я написала, оказавшись на их месте, — понятия не имею, может быть, я и вообще бы отказалась писать (если бы хватило духу). Вот они всё сидят за столом, посмеиваются не очень-то весёлыми смешками, смущенно пряча лица, и тут врывается завуч с напускной строгостью в крике о том, как они смеют смеяться, и какие они такие-растакие, а ну быстро написали и марш на урок. А я смотрю на это всё и думаю: страшное дело — ведь тут очередное моральное насилие, ОБЯЗАТЕЛЬНО ЧРЕВАТОЕ последующим разложением молодых людей. Во-первых, тут публичное препарирование таких глубоко внутренних противоречивых мучительных переживаний, убивающее трепетное, уважительное отношение человека к своим романтическим чувствам и чувствам других людей. Во-вторых, это дискредитация самого статуса объяснительной записки: дети так или иначе, пусть на подсознательном уровне, понимают, какую нелепицу они пишут, и так же на неосознанном или осознанном уровне они и впредь будут понимать, что написание объяснительной — это какая-то вынужденная ерунда, отписка, профанация! И если в будущем они совершат что-то действительно нехорошее, они уже не с чувством вины придут писать объяснительную, а с лёгким чувством обязаловки отписаться и легко избавиться от проблемы.

Зато там, где им надо, скажем, заминая серьёзный конфликт, проблему, дабы не выносить сора из избы, они, администрация школы, прикрывают на это глаза, не выносят на арену всеобщего театрального порицания. Там же, где ерунда какая-то или вопрос чей-то сугубо личный, — там они спешат вмешаться, потому что есть повод выставиться поборником морали, вспомнить и выставить напоказ свои (отсутствующие напрочь почти во всём) воспитательные функции, дескать, далеко не зря мы тут зарплаты получаем, вот… а то и вовсе просто поглумиться над кем-нибудь, развеяться после трудного дня за чужой счёт.

Да, современные дети не подарок: недисциплинированные, невоспитанные (всё это у нас теперь оказалось очень немодным, — все эти «устаревшие» дисциплина, воспитание и т. д., — в отличие от элитных школ и колледжей Европы). Дети сегодня действительно более ленивые, безответственные…, — но ведь это взрослые делают их такими своим примером, а также лицемерием и наплевательским отношением. Вот один из многочисленных примеров жизни школы. Идёт урок, ребенок не выучил заданное на дом, обманул учителя (меня), сказав, что всё выучил. Учитель раскрыл обман и объясняет ребёнку, что обманывать нехорошо, к тому же обман чаще всего раскроется и можно поставить себя в самое ужасное, постыдное положение. Вдруг в разговор вмешивается классный руководитель этого ученика, которая в тот момент была в классе, с уверенным заявлением о том, что звонила мама ребёнка и сказала, что они всё выучили. Слава богу, у меня хватило ума не поверить на слово «второй маме» (как иногда называют классного руководителя). Учитель не стал на уроке, при других детях устраивать разборки и головомойку ученику (как часто делают учителя), а после урока в индивидуальном разговоре с ребёнком выяснил, что они с мамой пытались учить, но он завредничал, мама рассердилась на него и ушла, а задание осталось невыученным. О, дети, о, эта ещё не тронутая учителями чистота и простота, искренность! Он, этот ребёнок, ещё не научился врать (в отличие от его родственников и учителей), он совершенно попростому и честно рассказал обо всем и без всякого давления с моей стороны. Но через пару лет этого ребёнка уже научат врать: и его родители, и учителя, переживающие за собственный статус, репутацию, а не за души и светлые головки своих детей и подопечных. А многие из них вообще ни за что не переживают: тупо оттрубила, зарплату получила, и хоть трава не расти. Я много-много раз наталкивалась на такое отношение со стороны училок. И в очередной раз говорю очередной учительнице в связи с очередным случаем: «Тут надо разобраться, проанализировать». И в сотый раз слышу: «Ещё чего, сдалось мне это, делать мне больше нечего, надоело всё, пусть сами разбираются» и т. д. и т. п. — вот типичные их ответы почти на любой вопрос. Но так они относятся к проблеме, только когда дело касается учеников или других людей, а если касается их лично, они готовы часами трындеть, интриговать слушателя своей нелёгкой долей и жаловаться, перемалывая все детали и участников ситуации, как кофейные зёрна в кофемолке.

А ещё в школах через одного работают учителя, не знающие элементарной профессиональной этики, как то: нельзя перебивать, беспардонно вмешиваясь в разговор другого учителя с ребёнком, нельзя передвигаться по классу во время того, как другой учитель ведёт урок (это отвлекает и учителя, и детей) и т. д. и т. п. до бесконечности. Например, у учителей нередко практикуется следующее: забрать детей с урока другого учителя, даже не предупредив того учителя о том, кто, куда, зачем забирает учеников с урока, хотя надо бы не то что предупредить, а спросить разрешения у учителя, с урока которого детей забирают. Куда там! Они не только не спросят разрешения, они даже не поставят в известность. Каждая думает только о себе, и никого, кроме себя, не знает! Ну хорошо, пусть они такие безудержные эгоцентристки, но почему администрация попустительствует, позволяет им самовольничать наглым образом? Да потому что администрация поступает точно так же, чаще всего такие вещи и происходят под руководством администрации, потому что сама администрация состоит из таких же бескультурных, эгоцентричных людей, как и эти училки. Именно такие училки и становятся впоследствии администрацией. Но тут надо пояснить, что они эту свою наглость умеют правильно преподносить, маневрируя в зависимости от момента. Там, где надо предстать в положительном свете, например, перед родителями или перед высоким начальством, — там они вежливые, воспитанные, просто святые угодники! Я как-то подходила к завучу с вопросом о том, почему учителя так некорректно себя ведут (забирают без предупреждения детей с моих уроков), а она мне спокойно говорит: «Ничего, если у тебя один урок пропал — переживёшь». В одной четверти один урок, в другой один урок, в третьей два урока…, ну и посчитайте, сколько всего выйдет! Но она, завуч, даже дослушивать меня не стала, развернулась и поспешила по своим делам, буркнув что-то на ходу, не останавливаясь. А зачем со мной ещё останавливаться, разговаривать — я же никто, холоп их высокоблагородия!

Вдумайтесь, ну может ли нормальный человек снять учеников с чужого урока, не подойдя к учителю и не разъяснив ситуации с ним? Нет, конечно. Мне бы такое в голову даже не пришло. А в школьном коллективе это норма. А тот, кто не согласен мириться с этой «нормой», с этим бардаком, — тот ненормальный, по их меркам. На меня стали бросать косые взгляды. А доброжелатели подошли и сказали мне, что обо мне ходят нехорошие разговоры, что из-за моего поведения ко мне предвзятое отношение в коллективе, зачем я вступаю с ними в разногласия, зачем я задаю им вопросы, они (администрация школы) не привыкли к вопросам, они привыкли к молчаливому повиновению, зачем я себе врагов наживаю. Я стала думать: «Они у меня забирают детей с уроков, а потом я, видите ли, вступаю с ними в разногласия? Опять с больной головы на здоровую!» Но потом я пришла к утешительному выводу, что если у этих наглых, невоспитанных, высокомерных людей обо мне плохое мнение, значит, я сама не такой уж плохой человек. Тут радоваться надо, а не печалиться. А вот если бы я им нравилась, вот тогда была бы трагедия: значит, я такая же, как они, — стерва и хищница или их покорный пацак с цаком на носу.

Это маленькая главка, посвященная наблюдениям за тем, что вызывает у учителей, часто недовольных или апатичных, вдруг иногда прилив неподдельной радости. Знаете, какая фраза довольно часто выражается учителями вслух в их разговорах друг с другом? «Ой, как же эта учёба (уроки, ученики, занятия, школа, работа и т. д.) надоела, глаза б мои этих детей (нередко слово «дети» заменяется каким-нибудь нелицеприятным эпитетом) не видели, скорее б четверть закончилась — отдохнуть от этих…» Или просто: «Ох, сколько уж до конца четверти осталось?» А меня они спрашивали: «Чё ты вообще в твоём возрасте, с твоим образованием здесь забыла?» Они искренне не понимают, что я забыла в школе, ведь они бы на моём месте были как можно подальше от школы. Правда, только где бы ещё они могли так выпячивать свою грудь перед зависимыми от них детьми и их родителями?

Когда был карантин из-за гриппа, занятия в школе отменили и учителя ликовали. Кроме меня и ещё одного человека. Я тогда ходила с мыслью: «Хоть бы карантин скорее закончился, без детей в школе скучно и плохо (все ходят туда-сюда с одними и теми же разговорами: кто о пенсии, кто в воспоминаниях об отпуске, а администрация тем временем старательно пытается найти какую-нибудь мартышкину работу для бездельничающих учителей — чтоб не расслаблялись и были в тонусе — на телефонные звонки отвечать вместо секретаря и т. п.)». Действительно скучное, бесполезное времяпрепровождение — а им оно как раз очень даже нравится. Большинству учителей хотелось бы иметь кабинет, зарплату, и всё это, включая саму школу, — без детей! Такие мечтания всегда вызывают у всех них бурю оживления в разговорах в учительской и искренний восторг.

Как берут на работу в школу? При трудоустройстве в частную школу руководители не заключают с сотрудником трудовой договор. Хотя известно, что без наличия трудового договора трудовые отношения с правовой точки зрения являются недействительными. Иногда не только не заключается трудовой договор, но и не делается запись в трудовой книжке сотрудника. Подтверждение тому — мой личный опыт устройства на работу в частную московскую школу.

Я пришла на собеседование, где очень разговорчивая деловитая тётенька долго и подробно мне рассказывала о традициях и порядках школы. При этом она практически ничего не расспросила обо мне. А затем она поставила меня перед фактом, что на собеседование с директором школы я буду приглашена и узнаю информацию об условиях работы (заработная плата и др.) только после того, как дам открытый урок, покажу свои умения. И уже только если я им понравлюсь, меня представят пред очи директора. Хорошо, я подготовилась, провела открытый урок, который понравился и ей, и педагогу моего предмета. Меня отвели к директору, директор буквально поверхностно познакомилась со мной, рассказала об условиях работы — и всё. Я начала работать, но вдруг вспомнила, что мне не предложили оформить трудовые отношения. Я пришла в приемную директора с вопросом о трудовом договоре. Но в договоре мне отказали, сказав, что с сотрудниками, работающими не на полную ставку (а на тот момент ставки у них не набиралось), они никогда не заключают трудовое соглашение. Я выразила удивление, потому что знаю, что это неправильно, т. е. является нарушением трудового законодательства, и стала им объяснять, что у меня в таком случае нет никакого подтверждения того, что я вообще у них работаю, а мало ли что случится. Но мне всё равно отказали. Я расстроилась, но, уже изрядно назвонившись и набегавшись по всяким конторам трудоустройства (как говорится, кто знает, тот не забудет!), пошла проводить занятия. На следующий день меня вызывают в приёмную директора (личным вниманием она меня не удостоила — всё через секретаря) и объявляют, что они больше во мне не заинтересованы, дают в конверте деньги за два отработанных дня и говорят, чтобы я ушла. Причину указали якобы такую, что я ввела их в заблуждение по поводу моих документов, чего и в помине не было. Это мерзкая ложь была придумана прямо на ходу той словоохотливой тёткой, которая проводила со мной собеседование. Настоящая причина читалась между строк: директора не устраивал сотрудник, который знает правовые нормы, знает свои права, да ещё имеет наглость говорить им об этом. Людей, знающих свои права, в этой стране вообще не любят.

В той частной школе, где я проработала год, меня оформили только по трудовой книжке, также без какого-либо договора. Причём при приёме на работу намеренно умолчали о том, что в этой школе учителям не оплачивается ежегодный отпуск и вообще летнее время (все три месяца) не оплачивается. Я узнала об этом только через несколько месяцев работы в школе нечаянно от коллег. Весной я подошла непосредственно к директору с вопросом об отпуске, и она ответила, что отпуск, действительно, не оплачивает, работы в летнее время не будет и зарплаты тоже, т. е. с июня до сентября живи, как хочешь. Я сказала, что на таких условиях труда я вряд ли смогу продолжать работать в следующем учебном году. На что через несколько дней мне были выданы мои документы и зарплата в конверте. Это было сделано молча, без всяких объяснений, грубо, небрежно была лишь кинута фраза о том, чтоб я шла искать себе что-нибудь получше. И я пошла искать. И решила искать действительно что-нибудь получше, где тебя не будут использовать в своих серых бухгалтериях и просто для своей прибыли, как бессловесную, бесправную рабсилу. Так я очутилась в государственной школе.

Как я устраивалась в государственную школу. Я позвонила, спросила о вакансии, меня пригласили на собеседование, дело было в июне, я пришла, показала все документы, ответила на все вопросы, и мне сразу предложили работу, сказали, чтобы я больше ничего не искала и приходила к ним оформляться на работу в конце августа. Я прекратила поиски работы и пришла в школу в назначенный день в конце августа. Директор снова посмотрела в мои документы, на этот раз они ей не понравились, в отличие от первой встречи, что повергло меня в тяжелый шок, меня просто прибило к земле. А она, как ни в чём не бывало, объявила мне, что оформит меня только на время декретного отпуска одной из сотрудниц. В июне и речи не было о временной замене кого-то, речь шла о нормальном устройстве на постоянную работу, не было ни слова о чьём-то декретном отпуске. То есть меня то ли намеренно обманули, то ли просто пренебрегли моими интересами (директора — это такие важные люди, что интересы и волнения простых людей им непонятны). До начала учебного года оставались считанные дни, и найти вакансию в это время было уже практически невозможно. Я хотела плюнуть на всё и отказаться от этого безобразного предложения, но близкие посоветовали согласиться за неимением в тот момент лучшей альтернативы. Но я всё равно позвонила директору и объяснила ей мои опасения относительно того, что сотрудница может выйти из декрета в любое время, и я могу остаться без работы в середине учебного года, да и вообще я имела намерение работать продолжительное время, временная работа мне не нужна, на что директор дала слово, что до конца учебного года учительница из декрета не выйдет, а на будущий год появятся ещё учебные часы, и меня обеспечат работой и на второй год. Я согласилась, но осадок, безусловно, остался. Год я отработала, а на следующий год учебная нагрузка в школе сократилась (из-за очередного бездарного реформирования школьного образования), и меня уволили в связи с выходом учительницы из декретного отпуска.

Год работы в школе — это огромный пласт работы: привыкаешь к местным порядкам, условиям, к коллективу, к детям, дети привыкают к тебе. И вот ты привык, освоился, наладил работу, дети привыкли и даже полюбили тебя, и даже твой предмет… Но руководству школы ты больше не нужен, тобой временно прикрыли дырку, а потом избавляются за ненадобностью. Когда им нужен человек, они его вежливо-приветливо встречают в своём красивом кабинете, щедро одаривают вниманием, обещаниями, а когда ситуация меняется, мягко дают коленом под зад. В такие моменты понимаешь, что в этой стране человек ничего не значит, ни сам человек, ни его стремления, ни его труд, ни плоды его труда, ни его потенциал, ничто из этого не ценится. Ничто не изменилось со времён царя Гороха: простой человек — просто никто. Ничто не изменилось со времён Салтыкова-Щедрина и Николая Васильевича Гоголя с их персонажами (которых, изображая кипучую деятельность, изучают такие же самые персонажи, в той же самой конторке под названием «школа»), со времён Лескова и его Левши, отказавшегося от лучших предложений европейцев и вернувшегося на родину, чтобы на родимой сторонушке сгинуть в муках, чтобы быть загубленным повсеместным банальным, мерзким, наплевательским отношением к человеку. Перечитайте как-нибудь на досуге это произведение, позабытое всеми нами со времён школьной скамьи!

Как я ходила на собеседование в другие государственные школы. Как всегда, созваниваешься, тебе назначают время встречи, ты приезжаешь в назначенное время. А человек, который с тобой должен был встретиться, — неизвестно где, ты ждёшь сначала у входа минут 15–20, потом ещё минут 40 в коридоре, потом от кого-то из сотрудников ты слышишь, что «она на обеде», и вот, наконец, она неспешно появляется. Чувствуешь себя полным ничтожеством! Стоишь дурак-дураком и, мягко говоря, недоумеваешь: зачем же назначать человеку встречу на время, когда ты обедаешь?

Другой случай — в другой школе. Снова звонишь, узнаёшь о вакансии, тебя приглашают приехать к ним в школу, приезжаешь. У входа охрана держит тебя буквально во входных дверях в школу и не может найти человека, который тебе назначил встречу. Потом оказывается, что у этой завучки какое-то совещание, тебе говорят, чтобы подождала ещё около часа. А ведь та сама назначает это время, зная, что человек специально едет сюда на собеседование, возможно, из другой части города… Хамство, очередное наглое хамство! Я стала ждать, прошло полчаса, потом подходит ко мне охранник и говорит, чтобы я больше не ждала. Как это? Так, сказали, что сотрудник им не нужен. Т. е. буквально вчера он был нужен, 10 минут назад он был нужен, а теперь резко стал не нужен?! И ладно бы эта мадама вышла ко мне лично, у неё на всё про всё ушло бы минуты две-три, вышла бы к человеку, которого пригласила, в двух словах объяснила бы ситуацию, ну, или просто формально извинилась бы!.. Вот такое хамло работает с детьми в школах. Нет, они не хамло: хамло — это пьянь, матерящаяся в электричке, а они просто очень важные и нужные люди, им просто можно всё.

Наконец, через знакомую учительницу узнала о вакансии в школе, созваниваюсь и попадаю в крутую школу — не просто школа, а прогимназия — там с тобой вообще церемониться не будут: ты по определению перед ними мусор. Тебе объясняют, что директор принимает только по понедельникам — это первое. Второе, — назначают встречу только через месяц. Всё это говорится таким тоном, чтобы у тебя вообще пропало желание приезжать. Но мы люди стойкие, целеустремлённые, и не отказываемся так легко от своих намерений. Приезжаю в назначенный день и час. Ну, опять, как всегда, к охране, звонишь по внутреннему номеру в приемную директора, представляешься, говоришь, что такая-то и такая, приехала на собеседование, на что тоном крайней раздражительности, близкой к ненависти, слышишь в трубку:

— Это кто вам назначал?

— Секретарь директора.

— Не может быть, я секретарь директора, и я на собеседование не назначала!

— Нет, вы назначали, иначе бы меня здесь не было.

Охранник смотрит на меня, внимательно слушает, пытается понять, что мне говорят на другом конце трубки. А та говорит:

— Это я вам назначала «на приём», а не «на собеседование».

— А какая разница?

— Как какая разница: собеседование — это когда вам обещали работу, а приём — это просто встреча для знакомства без каких-либо обещаний.

Я чуть не расхохоталась в трубку, еле сдержалась, думаю, какое убожество, и ведь есть же у людей на это здоровье и время — всё это себе придумать и заучить?! Говорю:

— Как вам будет угодно — я приехала «на приём».

— Поднимайтесь.

Охранник говорит:

— Что она там выступает?

— Наверное, очень важный человек, на очень важной должности, — отвечаю я этому простому человеку, в роли привратника на службе у других людей, непростых. Прямо как в сказке, как будто в услужении у каких-нибудь важных злобных карликов. Он: «Не обижайтесь, к сожалению, она у нас такая невоспитанная, простите нас за это». Меня эти слова потрясли: человек извиняется за хамство секретарки — хороший, наверное, человек, сейчас это редкость несусветная. Поблагодарила его и пошла к директору. Захожу, а там сидит эта — молодая мымра. У неё стол стоит прямо у двери в кабинет директора, сидит ну точно как начинающий лакей — спинка вытянута, личико напряжённое, важное. Она мне с порога:

— Так, мол, и так, встреча не может состояться, директор сейчас очень занята, переносим встречу на следующий понедельник.

— Хорошо, — говорю, — только почему вы мне не позвонили и не предупредили о переносе встречи, чтобы я зря не ездила? Вы же взяли мой номер телефона!

— Да-да, но я сама только узнала, что директор не может вас принять.

— Что ж, до свидания.

В следующий понедельник, думаю, дай позвоню на всякий случай, уточню время встречи. Звоню, уточняя время встречи. Привратница говорит: «Подождите минутку». Жду. Через минутку: «Вы знаете, мы в вас больше не нуждаемся. — Почему? — Этой вакансии больше нет». Я уже не стала допытываться, куда делась вакансия, всё равно правду не скажет, соврёт что-нибудь на ходу. Смотрю на часы, а до назначенной встречи остаётся полчаса. Я ей говорю: «А если бы я сама не позвонила, вы бы мне сами ведь не позвонили и не отменили бы встречу?«…В общем, я получила свои извинения, мои вежливость и небеспринципность были вознаграждены в этот раз сторицей — извинение нынче дорогого стоит!

Вы знаете, устройство на работу в любой сфере никогда не было приятным и лёгким процессом, но когда я работала в другой сфере, не педагогической, с таким откровенным хамством, как в школах, я не сталкивалась ни разу. На рынке трёхкопеечных профессий, с которыми давно уже ассоциируется учитель, получающий чуть больше нелегала-гастарбайтера и в десять раз меньше любого легального строителя в Москве, вежливость (я уж не говорю об уважении) по отношению к учителю — это теперь невиданная роскошь. Неуважение к учителям, которые оказались сегодня затесавшимися где-то среди обслуживающего персонала, — этим самым их низким социальным статусом и объясняется. Всё это вопиющее безобразие объясняется таким очевидным для всех, неприкрытым отношением государства к учителю, к школе — лишь как к бюджетной обузе, в отличие, скажем, от банков или железной дороги. Это отношение к школе как к самому ничтожному, потому что скорой прибыли от него не видно, а потому и как к самому «неэффективному» учреждению (у нас же ведь не принято видеть дальше своего дорогого подарочного пресс-папье, дальше краткосрочных дивидендов, а после… да хоть трава не расти). Отсюда и это ничтожное положение школы, подчинённое любой, самой ничтожной местной властишке, самым ничтожным комиссиям и инспекциям, вынуждающим кланяться каждому придворному привратнику и мздоимцу. Отсюда это положение трёхкопеечных бюджетных попрошаек, нахлебников, голытьбы с протянутой рукой — ведь, как говорится, нормальный-то человек никогда не будет жить на зарплату учителя (и это уже народная притча во языцех — про зарплату учителя!). На зарплату общественно-социального неудачника, не умеющего устроиться хоть поломойкой, зато в «Лукойл», или, на крайняк, мастером маникюра в салон — всё ж не такое социальное дно, как у учителя!

Да что там какие-то устремления — жизнь человека ничего не значит: каждый год перед и во время выпускных школьных экзаменов дети сводят счёты с жизнью. Дети вешаются, прыгают с балкона, напиваются таблеток… Они погибают, не выдерживая законов джунглей (почему-то упорно нам навязываемых, миру людей-то, хомо сапиенсов!)! Кто несёт ответственность за смерть детей, кто выясняет и устраняет причины, приводящие к смерти детей? Судя по хроническому неустранению причин — никто! Да плевать все хотели на трагически законченную молодую жизнь, плевать все хотели на этих детей, их называют неудачниками, сваливают всю вину на их родителей, которых они тоже считают неудачниками, лузерами. Работников сферы образования, соцработников по делам молодёжи вообще не интересуют причины трагедий детей, их интересует только распоряжение бюджетами на программы и проекты. Дети и российская система образования — это как сырьё и олигархи. Как олигархи делают огромные деньги, торгуя сырьём, так тысячи чиновников от образования делают деньги на детях и не гнушаются даже их жизнями, не говоря об их благополучии, каком-то там их будущем, каких-то там жизненных перспективах детей. Как на детях делаются деньги чиновниками? Да все это знают, это не секрет — все СМИ до краёв наполнены этими примерами и фактами, подробностями и разоблачениями. Успешными менеджерами от образования они (деньги) тщательно расписываются на очередной инновационный проект, очередную реформу, выделяются и распиливаются огромные бюджеты на различные программы, концепции, исследования и тесты, мониторинги, эксперименты, затем на их стандартизацию и сертификацию, затем на опытные образцы, испытания и внедрения, и прочее и прочее. И что тут говорить о трудоустройстве какой-то учительницы, если гибнут дети, молодые люди — и ничего! Эта адская машина работает, едет вперёд, хрустя человеческими костями.

И учителя, кстати, сводят счёты с жизнью. Вот совсем свежее:

26 июля 2010 года, 15:57

Ирина Смирнова (http://svpressa.ru)

В Псковской области повесилась одна из лучших местных учительниц. Ее все «доконало».

Вчера, 25 июля, при большом стечении народа похоронили Надежду Удальцову — в день ее рождения. Одна из лучших учителей Псковской области, она покончила жизнь самоубийством.

— Я с Надеждой Ивановной знакома тридцать один год, — рассказывает Валентина Васильева, директор Выборгской средней школы Новоржевского района, где в последние годы работала Удальцова.

«СП»: — Валентина Германовна, что привело ее к такому шагу?

— Не могу сказать, мы сами в замешательстве, в недоумении. Человек она была очень хороший. Справедливая, честная, порядочная, очень добрая, дети ее любили. Ни в чем плохом никогда замешана не была, не любила сплетни, дрязги. Очень талантливый педагог, одна из лучших учителей математики в районе. Крепкие знания давала детям, ее ученики участвовали в районных и областных олимпиадах.

Егор, зять Удальцовой:

«СП»: — Прошел слух, что это несчастье связано с тем, что якобы Надежда Ивановна переживала из-за работы в школе. Насколько это правда?

— Я не знаю, не могу утверждать, но атмосфера в школе сейчас не очень здоровая. Это все-таки добило ее. Школа добила. Нагрузка большая, заработок сократился. Школа ее доконала. Но, конечно, самоубийство — для нас это неожиданность…

«СП»: — А с чем связан ее уход из школы? С нагрузкой, с усталостью?

— Нет. Атмосфера в школе складывается не совсем здоровая. Понимаете, она человек такой: вся выкладывается, для нее школа — это все… В школе она просто сгорала.

«СП»: — Она же и сама была директором школы в Крюково, пока школа там была.

— Конечно, тут все ее знают, народу на похороны приехало очень много, тут и школьные подруги пришли, все вспоминали, как кто с ней работал, как познакомились, как учились. Вообще, в школе сейчас очень печально. Ее-то школу в Крюково сократили. Она без школы не могла, но и оставаться там не могла тоже. Она старалась-старалась, надрывалась и здесь, по хозяйству, и там, в школе. И вот к чему это привело.

«СП»: — Вы считаете, что перемены, которые сейчас идут в школе в связи с реформой, так ее коснулись?

— Безусловно. И оценка ее труда, и перемены в школе доконали ее.

Годами, уже десятилетиями слышу сетования об утечке наших мозгов за границу и болтовню о способах остановить эту утечку. Но вот годы проходят и проходят, а утечка не то что не останавливается, а всё только набирает темпы. Большая доля моих бывших одноклассников и однокурсников, как однажды получили возможность уехать работать или просто пожить за границей, так оттуда и не вернулись, и не собираются — не хотят, потому что там жить лучше, защищённее. Вот буквально на днях встречаю свою бывшую ученицу, теперь студентку одного из суперпрестижных вузов нашей страны. Она мне восторженно рассказывает, что ездила на полгода на стажировку во Францию (мы с ней французский язык изучали, когда она ещё в школе училась) и, вернувшись оттуда сюда, испытывает лёгкий эмоциональный шок, переходящий в депрессию и горячее желание опять и поскорее уехать туда, потому что (привожу почти дословно её слова) «там люди к тебе хорошо относятся, спокойные, дружелюбные, атмосфера доверия, а не в постоянном напряжении, в проблемах, в постоянном чувстве отсутствия безопасности, в отсутствии власти закона, одним словом, совсем не то, что здесь». А у нас пусть и дальше друг другу мозги клепают, а люди, простые люди-то сами всё видят, как оно на самом-то деле, и сами делают свой выбор, продолжая «утекать». Плохой, наверное, народишко, не понимает своего счастья!

Их слово ничего не стоит, потому что они не отвечают за свои слова.

Мне не раз коллеги-учителя советовали: зачем ты ходишь выяснять что-то к директору или завучу? Вот ты сходила — и чего ты добилась, кроме грубости и унижения? Всё равно ничего не изменишь?! Да, именно из-за этих вот советчиков, которые ползают всю жизнь на брюшке перед начальством или обходят его за версту, боятся рот раскрыть, вот именно из-за того, что я одна ходила с вопросами, а они никогда, — именно из-за них ничего невозможно добиться, изменить к лучшему. Мне сначала было жалко этих тихонь, пока я не поняла, что все беды, вся безысходность именно из-за них, это они превратили школу в болото, они практически своими руками сотворили и поддерживают жизнь неэффективного руководства. А потом эти тихони пытались меня убедить, что я сама виновата в том, что начальство грубит, угнетает, дескать, не надо к ним лезть. Они унижают, они грубят, а я виновата? Ведь я не отношения выяснять ходила, и не за прибавкой к зарплате или чего-то там ещё, я ходила с конкретными вопросами, а они, будучи не в состоянии эти вопросы решать, отсылают тебя к кому-то другому или унижают тебя, чтобы тебе в следующий раз не захотелось больше подходить к ним с вопросом, чтобы им жилось спокойно и припеваючи в своих кожаных креслах руководителей и не приходилось «лишних» вопросов решать. А потому я и отвечала своим советчикам, что не буду подыгрывать политике низачтонеотвечания. Я не собираюсь бездействовать там, где надо действовать, и не собираюсь сидеть и сплетничать по углам, как крыса, как делают многие училки. Я уже писала, что вся школа у нас делится на кучку тех, кто командует, обстряпывает какие надо свои делишки, и на вторую половину — тех, кто выживает, постоянно находится в состоянии выживания. И не дай бог тут одним высунуться пред грозные очи других, а то ещё, не дай бог, рот раскрыть, не сделать «ку» перед кем надо… — и всё, пиши пропало, попадёшь в нелюбимчики, пропадёшь не за грош! Так они и трясутся за свое убогое существование. А отыгрываются за свои унижения на детях! Даже не скрывают этого, хотя, порой, и сами того не осознавая. Часто слышишь от учителей: «Я сегодня не в духе, наорала на учеников, поставила всем двойки». И я тоже иногда кричала на детей, пребывая не в духе, — невольно, от стресса, обиды, усталости от ненормальных условий работы, когда бегаешь с языком на плече, в отсутствии даже самого элементарного из условий для нормальной работы. Но потом меня мучила совесть за срывы на детей, и я приносила извинения детям, на которых несправедливо накричала. Но большинство других учителей совесть не мучает, они об этом досадном комплексе (чем сегодня у нас считается совесть) даже не задумываются, а уж учителю извиняться перед учениками — это вообще что-то из разряда фантастики.

Если всё-таки сравнить госшколу и частную школу, то я могу сказать одно: в частной школе детям немного лучше: классы меньше, поэтому подход более индивидуальный, более уютная атмосфера, больше внимания, заботы. Потому что родители платят школе деньги, поэтому частная школа более ответственна перед ними, своими кормильцами, и соответственно перед их детьми. Учителю может быть работать тоже интереснее в частной школе, чем в госшколе. Менее формальный подход к работе, меньше ненужной липовой писанины, больше педагогической свободы (это несомненный плюс), психологически с одной стороны лучше по той же причине, что и детям: классы меньше, общение более тесное, более внимательное, более уютная атмосфера. Кабинеты не закрываются ни от учителей, ни от учеников. Ученикам не приходится торчать на переменах в коридорах, они спокойно могут зайти в класс и там общаться, играть.

Но для учителя, работающего в частной школе, есть и другая сторона медали: он рассматривается не столько как педагог и квалифицированный специалист, сколько как обслуживающий персонал. Если какой-нибудь бугай-сынуля богатенького папочки нахамит учителю, администрация частной школы даже не попросит грубияна извиниться перед этим учителем. Любой избалованный, распущенный вседозволенностью подросток может унизить учителя, и никто не защитит его достоинство. Но и в госшколе теперь, если блатной сыночек нахамит учителю, его тоже никто не попросит принести извинения. И всё-таки в частной школе учитель более бесправен — его принимают на работу без должного оформления, ему не оплачивают больничный, ему не оплачивают ежегодный, положенный всем по законодательству отпуск, или если оплачивают, то по низкому тарифу (гораздо ниже ежемесячного заработка), зарплата, конечно же, серая, т. е. получая 25 тысяч в месяц в конверте, по документам учитель получает всего тысяч пять, прикиньте, какие малюсенькие отчисления в пенсионный фонд! Учителя в частной школе могут уволить в любой день, если какой-нибудь полоумной мамашке (а они действительно встречаются и не в единственном экземпляре) показалось, что учитель плохо посмотрел в её сторону, или если учитель не понравился подружке директрисы частной школы, работающей там же, естественно. Такого сотрудника директор однажды вызывает к себе и увольняет день в день, что является незаконным, только кого это волнует.

И какая несчастная учительница побежит в суд с иском о нарушении своих прав?! В наш суд! «Кто не был — тот будет, кто был — не забудет!» И подобный жаргонный слог подходит к этому заведению как никакой другой! А главное — в нашей стране никто не гарантирует даже какого-либо самого ничтожного положительного результата. При этом почти все учителя боятся огласки конфликта с директором, объясняя это тем, что «мир тесен, у директоров связи, директор может сделать так, что потом вообще на работу не устроишься, поэтому лучше не ссориться, а тихонько самоустраниться и бежать искать новое местечко». В общем, полный произвол со стороны работодателя, полная социальная незащищенность учителя.

Ну а что же в наших детских садах, может быть, там совсем по-иному, чем в школе? В детском саду детей бьют, не кормят и по нескольку месяцев не меняют постельное бельё. И всё это происходит не где-то в глухомани, где кругом одни зоны и колонии-поселения, нет, это имеет место быть в современных государственных детских садах города Москвы, в Центральном округе, если быть совсем точным, где мне довелось работать.

Для многих воспитателей детских садов нормой является отвешивать подзатыльники, хватать сильно за руки, орать на детей, запугивать их, говорить им, какие они отвратительные, и т. д. Норма не проводить занятия, которые являются обязательной частью распорядка дня детского сада, норма не выводить детей на прогулку (что тоже является неотъемлемой частью распорядка дня и важнейшим здоровьеукрепляющим средством). Норма не проветривать помещения (что тоже является обязательным в здоровьесберегающих целях), накладывать второе в тарелки из-под съеденного первого — чтобы в два раза меньше мыть тарелок, проводить уборку в помещениях сада в два раза реже положенного и мн. др. Многие воспитатели не утруждают себя даже поздороваться с подопечными им детьми, приходя утром в садик, я уж не говорю о прививании правил гигиены и элементарных трудовых навыков: после сна дети неумытые, лохматые, сажаются за столы с полдником, от которого они запросто отказываются, и его сваливают в помойное ведро. Еду, которую весь день на кухне готовили повара, еду, без которой в мире ежедневно гибнут тысячи людей и детей, раз — и в помойку. Не подумайте, что еда такая невкусная, поэтому приходится её выбрасывать, — я сама ела эту еду, это нормальная, достаточно вкусная еда. Пусть и не всегда.

Вы знаете, я никогда не собиралась работать в детском саду ни в каком качестве. Просто и не думала об этом, наверное, потому, что у меня не было никакого опыта общения с маленькими детками. А тут нечаянно-негаданно директор частной школы, куда я устроилась учителем, говорит мне, что ей нужен педагог в её детский садик, и эту вакансию она хочет предложить мне. Я удивилась и напряглась: «Спасибо за доверие, но я с малышами вообще не умею работать, они для меня как жители неизвестной галактики». Она мне говорит: «Ты не пугайся, попробуй, там у нас хороший воспитатель работает, во всем, что будет нужно, она тебе поможет, мне кажется, у тебя всё получится». Я решилась попробовать. Приезжаю в садик (красивый, чистенький, всё в нежных тонах, и аура такая хорошая — я сразу невольно обратила внимание), и карапузики там топают, бегают, щебечут, увидели меня, сразу окружили, давай знакомиться. Ну, первое занятие я провела неуверенно, но мне понравилось с ними! Прихожу в следующий раз, уже за несколько дней отвыкла от них, опять они мне мысленно кажутся инопланетянами, захожу в спальню (у них только тихий час закончился, потом полдник и английский). Захожу и вижу: некоторые ангелочки ещё сладко спят в своих маленьких кроватках, некоторые уже тихонько сидят на горшочках, задумчиво водят сонными глазками, улыбаются, о чём-то друг с другом беседуют, увидели меня, сразу вспомнили, обрадовались. Ой, как вспомню эту идиллию, сердце сжимается от сильных приятных чувств. Со временем такая же идиллия установилась и у нас на занятиях. Я постепенно осторожно пробовала разные методики, игры, смотрела, что им нравится, что не очень (неудачное отметала, удачное брала на вооружение), и вот потихоньку-потихоньку влилась так, что это стало моим самым любимым в педагогике делом.

Сейчас, уже по прошествии времени, вспоминаю и думаю, как же мне повезло, что директор меня тогда сагитировала и дала возможность раскрыться моей любви к деткам. Подчёркиваю, это был частный садик, и это был хороший садик (по крайней мере, я его знаю только с хорошей стороны). А если бы я каким-то случаем попала в госсадик, во-первых, мне бы там никто не дал работать (тут же послали бы куда подальше: без специального образования, без опыта), а во-вторых, я бы сама оттуда на другой день сбежала, потому что эти садики и тот частный садик — как небо и земля.

В детском саду всё гораздо печальней, чем в школе. В детском саду детки маленькие, более уязвимые, более беззащитные, поэтому и терпят они там больше, чем школьники. В детском саду воспитатели могут не выводить по расписанию детей на прогулку, если у них нет настроения или потому, что воспиталкам элементарно лень одевать детишек (они ж ещё маленькие, самостоятельно одеться не могут), им лень потом после прогулки переодевать детишек, и сушить их промокшую одежду (варежки, сапожки, рейтузики), им всё это лень, хотя это прямые их обязанности, а они этого просто не делают. А там ещё гулять с ними, присматривать за их безопасностью на детской площадке… Чем проще: посадила их на ковер с игрушками, а сама чаи пьёт-баклуши бьёт, точнее, сплетничает с другими воспитательницами или заигрывает с охранником детского сада. А ещё в детском саду детям не меняют постель по несколько месяцев. А ещё в детском саду дети бегают босиком по ледяному кафелю в туалете, где из окон сифонит со страшной силой, а воспиталке просто лень проследить за тем, чтобы детки обувались перед тем, как пойти в туалет во время или после тихого часа. В детском саду детям накладывают второе в грязные тарелки из-под первого, а хлеб просто кладут на стол, за которым дети только что играли в игрушки, побывавшие и на полу, и в туалете, и в раздевалке (а лишний раз стол не протирается). В детском саду никто не будет следить за тем, как покушал ребёнок: если ребёнок не хочет кушать, его уговаривать никто не будет, пища на глазах у детей сваливается в помойное ведро, а ребёнок ходит весь день голодный, а дети постарше сами сваливают еду с тарелок в помойку — зрелище отвратительное: свежеприготовленная пища летит в помойное ведро. В детском саду далеко не всегда проследят за тем, помылили ли дети руки перед едой или после посещения туалета. В детском саду не всегда проводят занятия, обязательные по расписанию, не говоря уже о физкультминутках, проветривании и регулярной уборке помещений. Я уже не говорю о качестве проведения этих занятий. Оно очень низкое. Заведующая детского сада не просто знает об этих вопиющих нарушениях, не просто закрывает на них глаза, а сама же возглавляет этот процесс: это под её руководством не меняется месяцами постельное бельё, не выводят детей на прогулку, это под её руководством не проводят занятия, некачественно и нерегулярно проводят уборку в помещениях и т. д. т. п. до бесконечности. Зато на родительском собрании она представит липовый доклад о развитии детского садика, о внедрении здоровьесберегающих технологий, о нравственно-патриотическом воспитании и творческом развитии детей. И даже липовый этот доклад она не сама составила, а заставила это сделать старшего воспитателя, методиста, или даже купила его у методиста другого детского сада.

Я работала таким старшим воспитателем в таком государственном детском садике. От меня скрывали все эти грязные постели, при мне кормили из чистой посуды, но даже и при мне дети босые бегали по ледяному кафелю, детям давали сладости, не положенные им по возрасту, детей не кормили, и они оставались голодными. А один мальчик голодал так почти две недели, пока я об этом не узнала и лично его не накормила, со слезами, конечно, зато после этого он начал самостоятельно кушать в садике. А до меня ни одна из воспитательниц его группы палец о палец не ударила, чтобы помочь ребёнку покушать. Он просто не мог адаптироваться к казенному питанию, ему была нужна помощь, а ему в этой помощи нагло и халатно не оказывали. Вы думаете, заведующая садика разгневалась, узнав об этой жестокой халатности? Нисколько, она мне сказала: «Воспитатели в этой возрастной группе не обязаны кормить детей с ложечки». Вот и всё.

В детском садике на детей орут, орут яростно, безудержно, грубо выражаются в адрес детей, обзывают их, безответных, дают подзатыльники. И это не какие-то страшные исключения, это норма российских детских садов. Я работала в двух таких садах: в одном из них таких воспитателей было процентов 40, в другом — все 80. В детском садике от детей прячут все новые игрушки: дают им играть только в сломанные, старые игрушки и игры, а новые не достают до приезда очередной комиссии, проверки. В детском саду работают люди похлеще, чем самые плохие училки в школах. Потому как зарплаты здесь ещё ниже учительского плинтуса и соответственное же самоуважение этих людей, уважение к работе. Государство оценивает работу с самыми маленькими нашими детками, с самыми нуждающимися во внимании и заботе в самых мизерных, какие только можно себе представить, самых позорных на свете зарплатах. На которые соглашаются и приходят работать в садик самые только серые и никчёмные люди, самые ненавидящие это своё нищенское и убогое существование, свое позорное социально-материальное положение (за исключением единичных историй тех людей, которые из любви к малышам и природной склонности заботиться о них согласны работать на таких условиях).

А полторы калеки наших отечественных профессоров от педагогики, совершив командировки за рубеж, потом приезжают на родину и на очередном «педагогическом марафоне» рассказывают о том, что, например, в Финляндии в детских садах работают самые квалифицированные кадры (лучше, чем в школах), потому что там, в Финляндии, понимают, что дошкольный возраст — это самый важный возраст в становлении здоровья и личности человека, поэтому с детьми дошкольного возраста должны работать лучшие из лучших и получать соответствующую заработную плату. А у нас ситуация противоположная на 180 градусов, и поэтому в массе своей с нашими дошкольниками работают люди совсем бескультурные, вульгарные, неопрятные, наглые, бессовестные, абсолютно прожженные тётки, но которых жизнь научила вежливо общаться с кем надо и когда надо — например, при родителях. Поэтому большинство родителей и не подозревают о реальных качествах воспитательниц, работающих с их детьми. Зачем эти женщины приходят на работу в детский сад? Потому что у них нет хорошего образования, нет определенных навыков, которые могли бы им дать возможность устроиться на другую работу. А тут все-таки не на рынке селёдкой на морозе торговать. Тепло, уютно, даже есть кой-какая власть, власть удобная — потому как над безответными созданиями (а это огромная компенсация для маленького, обиженного жизнью человека). Зарплата мизерная, но и из этой проблемы находят выход: берут две ставки воспитательницы, плюс ставку уборщицы, да премии, да подачки от руководства, да сумки с готовой едой, уносимые домой из столовки, — вот уже не так и мало получается (по меркам простого человека). Эти люди настолько забиты жизнью, где правят бал богатые и успешные, что превращают своё существование в постоянную делёжку крошек, им достающихся, они только и делают с утра и до вечера, что делят уже полученные и будущие премии.

Проведя продолжительную и серьёзную работу с коллективом и убедившись, что меняться к лучшему они не собираются и видали меня в гробу в белых тапочках с моими советами по улучшению работы, занятиями и затеями для детей, я сказала заведующей: «Давай, проведём отбор кадров, найдём сотрудников получше». Она без восторга восприняла мои слова: «Не надо, меня и эти устраивают вполне». Ну, правильно: она подворовывает, чуть-чуть делится с ними — они помалкивают. Конечно, её это устраивает. То есть опять точно как в школе — кадры отбираются не по каким-то профессиональным и личностным качествам, как то: ответственность, расположение к детям, творческие и преподавательские способности, знание методик и прочее, а совсем по другим критериям. Лояльность начальству, что бы то ни делало, ну и наличие какой-нибудь бумажки об образовании, а то и без таковой, в детсаде достаточно и одного-единственного критерия — лояльности начальству.

Я по долгу службы приходила на занятия этих воспиталок и к удивлению обнаружила, что они не владеют технологиями обучения вообще, мне их стало жаль (поначалу, когда я ещё пребывала в розовых очках от неведения полной картины), я стала им помогать, объяснять, как можно проводить занятия. А потом вижу — да чихали они на меня: все, что я им давала (материалы, рекомендации), они даже не читают и уж тем более не делают. Я к заведующей: так и так — надо принимать меры. Но не будь она заведующей (так называют директора детсада) — быстро поставила меня на место. Они ведь — ничегошеньки не умеющие воспиталки — как потом я узнала, буквально недавно отходили на курсы повышения квалификации и имеют сертификаты, так-то! Они теперь ценные кадры! И не за свой счёт эти прохиндейки ходили на курсы, а за счёт садика, т. е. за государственные. Сходил на несколько формальных занятий — и вот ты уже не просто хабалка, воняющая, как из пепельницы, с грязью под облупившимся маникюром и таким же, как внешний вид, словарным запасом, а ценный специалист.

А вот так проходит лицензирование учреждения образования. Приезжает инспектор, о его приезде известно заранее (как и всюду вокруг у нас со всеми проверяльщиками), поэтому перед его приездом кастрюли тщательно начищаются (чего обычно не делается), постели застелены чистым бельём, с антресолей вытащены и расставлены новые игрушки. Его поводили по помещениям, показали всё лучшее, на что способны, но он всё равно заметил ряд несовершенств и нарушений, причём он заметил именно те нарушения, о которых я перед его приездом предупреждала заведующую. Например, я ей заметила, что на детской площадке жуткий бардак (хотя я о нём говорила уже и месяца три назад, ну ладно, на меня плевали, но перед проверкой-то уберут, думаю). Ничего подобного, даже перед визитом инспектора площадку в порядок не привели: она была завалена грудой старых грязных игрушек: голые куклы без одежды, куклы без ручек, без глаз, солдатики без ног, плюшевые мишки с распоротыми частями тела… всё это валялось прямо на земле, в грязи, в снегу — зрелище страшное, не для слабонервных! Я когда первый раз это увидела, ужаснулась и сразу сказала, что все поломанные игрушки должны быть убраны, что можно починить — нужно починить и отнести в помещение, на улице же можно оставить только уличные игрушки: машинки, лопаточки, мячики, а куклы не должны зимой полураздетые на улице в грязи валяться. И вообще игрушки не должны валяться, они должны складываться в специальные ящики. Надо ли говорить о том, что грубое отношение с игрушками, с живыми для детей образами людей и животных, подчёркиваю, которые для детей являются живыми и одушевленными созданиями, — воспитывает в ребёнке жестокость и цинизм. Но ничего сделано не было, и это, как я уже отмечала, под покровительством заведующей, которой с самого начала, как я несколько позже узнала, стало надоедать, что я лезу с советами. Так вот, инспектор указал на эти недочёты, потом его вкусно, сытно накормили, чаем напоили и дали конверт с деньгами. Лицензирование прошло успешно — можно и дальше не менять постели, не мыть посуду, не чинить краны и унитазы, не ремонтировать оконные рамы, воровать, делиться с кем надо и жить припеваючи, глядишь, можно и квартиру купить в ипотеку — жизнь налаживается. А лет через пять уже и дачку отстроить, сэкономив на ремонте сада, купив на ремонт вместо нормальных, качественных материалов какую-то неизвестно из каких отходов слепленную дешёвку. И это всё тоже из жизни, про дачку-то и квартирку в Москве, не красного словца ради!

Приемка нового здания детского сада. Москва, Центральный округ. Другой сад. Открытие детского сада в новом здании. Стены трещат по швам, по ним ползут трещины, внутренняя отделка помещений источает зловонный запах, от которого у воспитательниц массово болят и кружатся головы. Одна из них бежит к заведующей: надо что-то делать, может быть, проверить на содержание вредных веществ — ведь это может быть опасно! Проходит месяц, полгода, год — ничего не проверяется. Точнее, формально один раз проверяется: приезжает какая-то бригада и замеряет размеры трещин в стенах, а вот насчёт материалов, источающих токсичные вещества, — ничего, никаких мер не применяется. Стены продолжают источать всё ту же удушливую вонь, уж точно не без ядовитых содержаний и примесей, дети тут же кушают, спят, одним словом, проводят большую часть светлого времени суток. Воспитательницы усиленно проветривают помещение, дабы хоть как-то избавиться от нестерпимой вони. Результат: сами простужаются, детей застужают. Там же, на такой же новоиспеченной, принятой руководством детсада площадке торчат какие-то железки с незаделанными краями, остатки арматуры. Опять та единственная во всем саду добросовестная воспитательница сообщает заведующей — это опасно: дети могут споткнуться, пораниться. Никакой реакции, никаких устранений недоделки. Время идёт, детки каждый день проходят мимо этого места. Пока один ребёнок всё-таки не зацепился, не упал и не поранился. После чего прореху кое-как законопатили. Я говорю этой воспитательнице: «Тебе что, жить надоело, хочешь курс химиотерапии пройти, сама там травишься, и дети травятся — расскажи всё родителям, пусть поднимут бучу, тогда, может, кто и зашевелится!»

Родители, сила только в вас! Одна воспитательница или даже старший воспитатель ничего сделать не смогут. Ну что я поеду жаловаться на заведующую в управление образования, если я знаю, что там все её знакомые, и вообще она их протеже — потому и директор. Да меня на следующей же день просто уволят. И ничего не поменяется! Совсем другое дело, когда люди сплачиваются, подключают средства массовой информации, заваливают все мыслимые и немыслимые инстанции горой жалоб, — тогда у тех уже нет выбора, надо принимать меры, а то, глядишь, и прокуратура подключится — той тоже надо иногда делать видимость работы.

Я эти строки уже с полгода назад написала, а потом посмотрела по телевизору передачу, которая полностью подтверждает мои мысли о беспомощности одного человека в этой системе. Передам эту историю вам в двух словах.

Передача была посвящена тому, как плохо живётся детям в детдомах, как они оттуда всё время убегают, как их отлавливают и снова возвращают в детдома, а они опять сбегают и погибают на улице от наркотиков, холода, спиваются, занимаются проституцией… А потом рассказали о том, как в детдомах справляются с непослушными детьми, которые не раз сбегали или жаловались на плохое обращение — их называют буйными и сдают на время в психушку, где над детьми измываются, колют страшнейшими препаратами, после которых человек уже не возвращается к нормальному психическому состоянию, потом их возвращают в таком состоянии в детдом. А с наступлением совершеннолетия многих из прошедших через психушку детей отправляют туда уже навсегда. Женщина, работавшая в одном из детдомов и ставшая свидетелем этих жестоких расправ с несчастными, никем не защищёнными детьми, написала письмо в вышестоящие органы. Что последовало после этого? Женщину не просто уволили, но и повесили на неё липовое уголовное дело и осудили. И не «условно». А детдом как существовал, так и продолжает существовать с теми же порядками. Вот что у нас происходит с человеком, заступившимся за обиженного системой ребёнка! Потому что заступившийся, как правило, один-одинёшенек.

У меня самой уже не раз возникало желание пойти работать в детский дом, но, слава богу, что я не решилась, потому что если бы я, работая там, увидела хоть один случай таких изуверств над ребёнком, я бы за себя не поручилась. И меня бы точно так же, как ту женщину, засунули бы куда подальше, состряпав любые бумажки и повесив на меня всего что угодно. А детские наши правозащитники, в чьей непосредственной ответственности эти губимые детские души и тела, загубленные на всю свою оставшуюся жизнь, — снимаются себе в третьесортных сериалах, телешоу, ходят по презентациям, и много ещё на что у них времени запросто хватает, и мальчики кровавые им по ночам не снятся.

Один человек, конечно, и бесправен, и бессилен. Но и пенять на одиночество — на Бога надейся, а сам не плошай! И не стоит утешаться посмертным возмездием всех этих преступников, превращающих нашу жизнь в джунгли, в которых нам потом выживать до самой смерти, крутиться-вертеться, чтобы только не замечали их дел поганых. Пишу это, а сама вспомнила о том, как у нас люди, получив деньги от преступника, убившего их ребёнка и «уладившего дело по обоюдной договорённости», забирают заявление из суда. За деньги они готовы простить самого подонка из подонков, убившего их родную кровиночку. И это ведь массовое явление в нашей стране, оказывается. Как же много вокруг всё-таки у нас продажных людишек! Что же им чужие-то дети? Но я пишу эту книгу для других людей, которые не продаются за новый коврик в туалете, которые никогда не продадут ни себя, ни своих близких, ни их трупы. Да, таких людей мало, но, как я уже сказала, их достаточно. Нам бы только найти друг друга.

В элитных государственных детских садиках немного получше: постели меняют, на прогулку выводят, кормят из чистых тарелок, игрушки не прячут, занятия проводят. Но работают в таких садах те же воспиталки, которые ничего не хотят, работают из-под палки, предпочитая поточить лясы, перемолоть кому-нибудь косточки, а дети сами по себе. И так же кричат на детей, дают подзатыльники. Только таких там, конечно, уже не 80–90 %, а поменьше — 40–50. Однажды захожу в группу, чтобы взять детей на своё занятие, и вижу картину: дети играют, а в помещении на всю катушку, ну очень громко, гремит магнитофон, какие-то ужасные эстрадные завывания про несчастную любовь. Воспиталка сидит балдеет, но при этом ещё успевает на играющих между собой детей порявкивать. А заведующая этим суперсадиком рассказывала мне, как ездит на международные семинары в Германию, и как там немцы медленно и бездарно работают в сравнении с «нами». Интересно, а эти методики воспитания, такие, как оранье на детей под децибелы взрослой музыкальной пошлятины в группе детского сада, — такие мастер-классы «мы» показываем «убогим» немцам? Обучаем такому их «отсталых»? Не-е-ет! Когда «мы» ездим за бугор, мы трясем бородами и диссертациями, а приезжаем домой и лузгаем семки, засыпая шелухой всю свою китайскую Праду, от подбородка до пуза. Точнее, заведующие и их подружки-замы ездят за бугор, за казённый счёт проветриться-отдохнуть, попутно отрабатывая командировочные пусканием пыли в глаза, пока с нашими детьми работают Маринки да Дашки, как они их зовут, за 10 тысяч оклада (и это московская зарплата!), за которые — ищи дурака — они лишнего движения пальцем в адрес ребёнка не сделают.

Я положила все силы на то, чтобы воспиталки начали проводить занятия по расписанию, применяли игровые методики, соответствующие возрасту детей. Они же вообще этого не умеют: посадят детей в ряд и что-то им вдалбливают, а дети сидят глазами по сторонам крутят, в носу ковыряются, соседа в бок толкают — от скуки и бесполезности такого обучения. А если и найдётся самый активный в группе ребёнок, любознательный и поэтому задающий много вопросов, так воспитательница его быстренько заткнёт, чтоб не мешал ей занятие проводить. Я следила за тем, чтобы воспиталки не бросали детей без присмотра (а они это спокойно проделывают: то в другую группу убежит, то в столовку, то к медсестре, то на улицу перекурить, то посуду моет — свою дополнительную ставку отрабатывает, а дети бегают, как оголтелые, по группе, игрушками друг в друга кидаются, на двухъярусные кроватки и тумбочки залезают, прыгают по ним), следила, чтобы не кричали на них, как они привыкли делать. Также я начала следить за тем, чтобы воспитатели-напарницы соблюдали преемственность в занятиях, которые они дают детям по очереди. Для этого понадобилось календарное планирование занятий и досуговых мероприятий. Некоторые воспиталки отказались работать над этим планированием, хотя это непосредственно входит в их обязанности. Их аргумент был простой и тупой, как пробка, — «мы раньше это не писали и теперь не будем». И что вы думаете? Заведующая, которая пригласила меня на работу со словами, чтобы я навела в садике порядок и повысила качество работы воспитательниц, — она встала на их сторону. «Не хотят — пусть не пишут, чё ты к ним пристала?» Я ей объясняла-объясняла, зачем это необходимо, всё одно: «Чё ты к ним пристала?» Вот такой базар от руководителя детского учреждения образования. То же самое было относительно прогулок: «Не хотят, пусть не выходят, я им разрешаю». Я начала задумываться, зачем тогда этой заведующей методист на самом деле, т. е. если не под соусом вранья о повышении качества работы сада — к этому она явно не стремилась. И скоро это прояснилось. Дело в том, что у детского садика должен быть пакет документации, включающий планы, анализы, нормативы и прочее. Вот для чего ей и понадобился методист в моём лице, всё равно ведь мою ставку она выплачивала мне не из собственного кармана, да и вообще, с методистом солиднее. А на покупку всяких методдокументов, разработок пришлось бы тратиться из собственного бюджета. К тому же всем этим ведь тоже нужно было бы заниматься, вникать что-зачем, а сама заведующая не хотела этим заботиться, да и не умела. Она завалила меня этой грудой бумажной липовой работы и отправила с ней на две недели домой, поскольку в садике у меня даже не было своего рабочего места. Таким образом, она убивала двух зайцев: получала нужные документы и избавлялась от моего вездесущего ока, и носа, который я совала во все нарушения в работе её детсада. Но я, быстренько закончив с этой формальной и никому там не нужной документацией, вернулась в садик и опять взялась посещать группы, отслеживать работу воспитателей, проводить с ними методические мероприятия, заставлять их проводить занятия, а также досуговые мероприятия для деток. Детки были на седьмом небе от счастья, и даже ленивые, распущенные воспиталки стали привыкать к моей настойчивости и энтузиазму. Но это теперь совсем не нравилось заведующей, которая оказалась властолюбивой и не терпела никакой конкуренции, тем более в моем лице (мою работу она воспринимала именно как конкурентную с ней борьбу за её кресло), поэтому она начала плести грязные интриги внутри коллектива. Она стала вводить в заблуждение и меня, и воспитательниц, т. е. настраивала нас друг против друга. И я ушла. По собственному желанию, ушла после того, как узнала о грязных постелях. После всех лживых интриг, происходивших у меня за спиной, это было уже последней каплей. Это насколько же нужно плевать на ребёнка, на этих милых девочек и мальчиков, чтобы экономить на чистой наволочке для их розовых щёчек?!.. Близкие советовали мне обратиться в вышестоящие инстанции по вопросам грубых нарушений и злоупотреблений сотрудников детского сада, но я уже ездила не один раз в Министерство образования Российской Федерации по подобным вопросам и столкнулась с полным равнодушием и бездействием.

Совсем сразу после моего ухода из того сада ушли и другие лучшие воспитатели, там работавшие. Они мне сразу сказали, что, если я оттуда уйду, они без меня там работать не хотят. Изредка встречаясь, мы с ними вспоминаем время работы в том саду, как страшный сон, хотя, судя по их рассказам о тех садах, где они теперь работают, там не намного лучше. Сон не сон, но поработав там, я получила богатый опыт, которым теперь могу поделиться с людьми, и убедилась в том, что при желании и старании можно сплотить хороших людей и организовать что-то хорошее, правда, если нет противодействующей заведомо более сильной силы в лице директора со связями и небольшой армией подчиняющихся ей наглых ленивых прохиндеек. А так как эта сила была, то нам, мне и хорошим воспитательницам, пришлось разбрестись по другим учреждениям, а та продолжает творить свой беспредел в своих владениях, точнее в Ваших владениях, владениях ваших детей, полностью финансируемых из наших с вами денег, денег налогоплательщиков.

Подчёркиваю, там работала пара неплохих людей, даже людей с талантом, который можно было развивать на благо детей, садика и себе на радость, но эти не дадут этого сделать.

Я работала в нескольких детских садах педагогом и методистом, старшим воспитателем. И все эти ужасы я наблюдала параллельно на фоне того, что на всех ежемесячных окружных заседаниях методистов тебе и всем остальным старшим воспитателям детских садов клепают мозги о нравственно-патриотическом воспитании, инклюзивном дошкольном образовании (это когда дети-инвалиды ходят в один садик со здоровыми детьми, вместе с ними занимаются и всё остальное), о воспитании любви к природе, здоровьесберегающих технологиях, творческом развитии… Да не дай Бог в этой стране это самое инклюзивное образование — чтобы детки-инвалиды пребывали в обычных детских садах, где здоровым-то детям не сладко: детей обижают, за детьми должным образом не присматривают, часто вообще просто оставляют без присмотра. Дети обижают друг друга, а воспитатели попустительствуют. Не дай Бог там очутиться ребёнку-инвалиду! Это бесстыдная профанация, когда они бодрым голосом с трибуны вещают о том, что не должно быть дискриминации по отношению к инвалидам, о том, что к ним должны относиться так же, как к здоровым людям. Не дай Бог, чтобы к ним относились, как к здоровым детям, т. е. как к мусору, мешающемуся под ногами. К обычным детям в детских садах относятся как мусору под ногами. Для воспиталок маленькие подопечные им детки — это как какая-нибудь низшая недоразвитая раса. Они и общаются с детьми как с дурачками, зверушками какими. Это тогда, когда почти все дети от природы, от своей искренней и открытой души (пока их не перевоспитают взрослые), от простоты и застенчивости — намного воспитаннее и умнее своих воспиталок, уж поверьте. Пусть лучше к детям-инвалидам относятся по-особенному, т. е. не как к мусору.

Это не голословное утверждение. У меня был опыт, связанный с тем, как живётся больному ребёнку в обычной школе. Слово «больной» для меня условно, особенно «умственно больной». Это был просто ребёнок не как все. Видимо, травмированный в раннем детстве, он не был умственно отсталым, но не мог учиться в классе из-за особенностей характера и поведения. Он мог начать биться головой о парту от перенапряжения во время урока. Он постоянно нуждался в повышенном внимании и ласке. Время от времени он действительно чудил, откровенно чудил, но не был неадекватным, агрессивным. Я у него уроки не вела, но он часто приходил разговаривать со мной на переменках — и в индивидуальном общении со мной вёл себя даже более адекватно, чем обычные подростки. Был более внимателен, чем они, вежлив, в отличие от большинства подростков, говорил какие-то добрые вещи. Как к нему относились другие школьники? Обзывали, прогоняли от себя, не давали ему общаться с собой. Он постоянно мучился от этого, тёрся об стены, мотался по углам, не зная, куда себя деть, или приставал к ним, от чего они ещё больше его гнали и обижали. Как к нему относились учителя? Все занятия с ним проводились индивидуально, т. е. отдельно от класса. Один на один с учителем. При этом учителя были разные по разным предметам, как это обычно в средней школе (он числился в шестом классе). Для учителей он был неудобным субъектом, они нехотя плелись к нему на урок, они засыпали, сидя с ним на уроке, они постоянно между собой говорили, как тяжело, невыносимо с ним работать. На переменах они так же, как дети, гнали его от себя, если он хотел общаться. Вместо того чтобы почитать педагогическую литературу, найти подходящую методику, попробовать разные подходы, чтобы заинтересовать ребёнка, они шли с негативным настроем к нему на урок и во всём обвиняли его, больного, несчастного ребёнка, и его родителей! Родители тоже, как я поняла, хотели лишь бы куда-нибудь его сбагрить. Я думаю, что вообще все его беды начались от неправильного поведения родителей. Подробностей не знаю, не могу сказать. Днями, неделями напролёт ребёнок шатался по школе, гонимый со всех сторон. Как в советском мультике про слонёнка, которого все пинали и обзывали. И была лишь одна учительница — педагог ИЗО, которая относилась к нему хорошо, нормально с ним разговаривала, не гнала его от себя. И он её очень любил, я часто их видела вместе, как они что-то обсуждают. Она ему рассказывала разные интересные вещи, про художников, природу, разные страны — ему очень нравилось. Сладкоежка, он любил конфеты, и она часто угощала его чем-нибудь вкусненьким. А я всё думала: если бы не было в этой школе этой женщины, что бы с ним было? Я сама тогда была неопытным педагогом и не очень хорошо всё понимала, но, будучи человеком наблюдательным, я всё запоминала, а потом обдумывала, осмысливала.

И точно так же на окружных собраниях нам клепали мозги не только про детей-инвалидов, а и про всё остальное, будь то творческое развитие, нравственное воспитание, уголки природы в детском саду и мн. др. А когда мы стали уголок природы делать, так заведующая с завхозом нам даже на три пластмассовые леечки денег не дали. Говорит мне: «Нету»; я ей: «Да ладно уж — на трёхкопеечные лейки у тебя денег нету?! Ты за кого меня принимаешь-то?» Так ничего и не дала. Воспитательницы сами — кто свои принесли, кто у родителей попросили (и это только благодаря моей настойчивости сделать такой уголок, чтобы детки учились ухаживать за комнатными растениями и сажали зелёный лучок). Ну а какое развитие и воспитание дети получают в детсадах на самом деле — я вам уже описала.

В детских дошкольных учреждениях принято, даже обязательно, время от времени проводить диагностику развития детей по различным направлениям: речь, кругозор, математические знания, умение концентрироваться…. да каких только диагностик ни напридумывали. Вот их и надо проводить в детских садах. Сама идея неплохая. Диагностика позволяет педагогу узнать результат своей работы, узнать уровень развития, на котором находятся дети, узнать индивидуальные особенности детей, на что нужно обратить внимание в дальнейшей работе с ребёнком и т. п. Но как это осуществляется на практике? Обычно никак! Другими словами, есть бланки итогов диагностики, которые заполняются липово, таким образом, диагностику не проводят, а просто наобум заполняют бумажки, вписывая несуществующие результаты несуществующей диагностики, кладут в папочку, если придёт проверка или родитель попросит, откроем папочку, покажем: работа проведена, всё замечательно. Но случается иногда, что диагностику все-таки проводят, только опять же для галочки, или когда заведующая за что-то обиделась на своих воспиталок и хочет в виде наказания нагрузить их дополнительной работой — заставляет проводить диагностику. Кто страдает от таких репрессий заведующей? Воспиталки? Нет, страдают ваши дети. Их в принудительном порядке подвергают тестированию, и проводится всё это весьма непрофессионально, тяп-ляп.

Я пыталась научить воспитателей нормально проводить диагностику. Для этого я пролопатила горы различных диагностик, выбрала самые удачные из них, затем собрала воспиталок, разъяснила им цели, смысл проведения диагностик и начала объяснять, как нужно-таки проводить диагностику. В этот момент вошла заведующая детским садом со словами о том, что сейчас некогда проводить всякие диагностики, а надо быстренько взять и заполнить все бланки, и всё. Я возмутилась, такого срама я терпеть не могла. Меня прорвало: «Может, хватит уже липой заниматься, хоть раз в год можно нормально работу выполнить?!» Ей стало неудобно или просто лень было со мной бодаться, поэтому она ретировалась, оставив нас нормально, спокойно работать. Итак, в назначенный для проведения диагностики день я пришла и вместе с воспитателями лично её провела, после чего я опять собрала воспитателей и разъяснила им, как нужно теперь проанализировать результаты проведённой диагностики и как их использовать в дальнейшей работе с детьми. На что одна из воспиталок сказала: «Дурак он и в Африке дурак, чё тут диагностировать и анализировать?!» На что другие воспитательницы смущённо (ну, это они передо мной, старшим воспитателем, изобразили смущение для приличия) улыбнулись. Как смешно, правда? Вам смешно, уважаемые родители, от того, как относятся к вашим детям? Мне было не смешно. Столкнувшись со всеми этими безобразиями, я спать несколько дней не могла от осознания того, что творится в детских садах, какие люди «воспитывают» детей.

Весна, вторая половина дня, прогулка на детской площадке, детки играют, воспиталки сидят-лузгают семечки, сплетничают, детьми не занимаются, жопу от скамейки не оторвут за всё время прогулки, а может, и слава богу, что дети сами по себе играют — меньше дурости от этих баб наберутся! Ну вот, детки гуляют, играют между собой, один трёхлетний мальчик сел на скамеечку рядом с девочкой, и они мило воркуют, кокетничают по-своему, по-детски, как невинные ангелочки, пташки небесные. Воспиталка смотрит-смотрит на них и говорит грубейшим тоном девочке: «Ты бы ещё на него легла (это она о маленьком мальчике)». Девочка не поняла, в чём она провинилась, но засмущалась от грубости, выраженной в её адрес. А мальчик так внимательно-внимательно посмотрел на воспиталку и говорит ей: «Нельзя так говорить — это нехорошо».

Просто из моей практики. Всё дословно. Такой вот пример для сравнения уровня сознания и культуры трёхлетнего мальчика и его 30–40-летних воспиталок.

С недавних пор в школах стал принят так называемый «деловой стиль». Что это такое? Разберёмся в терминологии. В их понимании деловой стиль — это безликие черные или тёмно-серые штаны (брюками это трудно назвать) и что-то такое безликое невнятного цвета сверху, какая-нибудь бесформенная кофта, рубашка (блузкой это тоже не всегда можно назвать). В их понимании деловой стиль — это только черно-белая-коричневая-тёмно-синяя гамма. Они вводят запрет на красный, розовый, в общем, на все яркие цвета, в то время как большая часть именно деловых людей — бизнесменов, бизнессвуманов, банкиров и их секретарей, адвокатов и т. д. — давно надевают розовые галстуки, фиолетовые рубашки, желтые блузки, цветные колготки и т. д.

Какое убожество! Да вы прежде узнайте хоть, что такое «деловой стиль», а потом его вводите! Например, шорты-бриджи у них запрещены, тогда как этот вид одежды давно стал атрибутом женского гардероба, как когда-то им стали брюки (до того бывшие исключительной прерогативой мужчин). А какие-то непонятного цвета, бесформенные, длинные, болтающиеся юбки или платья и такие же свисающие с плеч бесформенные жакеты, платки — это для них хорошо — деловой стиль! Ужас. Хоть плачь, хоть смейся. Колхоз на выезде. Ну, а уж если училка обзавелась более-менее нормально сидящим брючным костюмом, как она в нём вышагивает, с каким пафосом она его на себе носит — это надо видеть собственными глазами. Это песня. У них даже есть список рекомендованной одежды и список запрещенной одежды — и это они называют правилами делового стиля. Они даже не подозревают о том, что стиль — это не список одежды, а искусство сочетания одежды, аксессуаров, цветов, это умение подобрать фасон, ткань, обувь и т. д.

А дети, на которых эти правила прежде всего направлены, как ходили в джинсах, свисающих с попы и с торчащими оттуда трусами, так в них и ходят. Как ходили в футболках, так в них и ходят. Их отчитывают по утрам при входе в школу, пишут замечание в дневник, а они всё равно ходят в джинсах. Тогда директор говорит на педсовете: у нас деловой стиль — учителя должны подавать пример детям. Да не дай бог такой пример детям! Девочки-подростки, старательно пытающиеся добиться «делового стиля» в одежде, терпят фиаско — и выглядят не как юные, полные молодости и сил создания, а как недоделанные тётьки неопределённого возраста, с трудом переваливаясь и неуклюже громыхая в туфлях на высоких каблуках и в каких-нибудь дурацких, узких, неудобных юбках. Пусть лучше ходят в футболках и джинсах. Или просто введите форму — пусть все ходят в одинаковой форме, как это было раньше и есть теперь в некоторых школах. И никаких «стилей», если вам самим неизвестно, что это такое. Люди, не разбирающиеся ни в стиле, ни в моде, учат других, как им одеваться. Бред. Очередная профанация. И это ещё мы всё время ругаем Советский Союз, когда не разрешалось носить серьги девочкам. Сейчас то же самое. Выписка из правил школы: «Если вы пришли с вызывающим макияжем или экстравагантной причёской в школу, завуч имеет право заставить вас смыть этот макияж и переделать эту прическу». Я сразу вспомнила случай, когда в советское время наш классный руководитель выстраивал в шеренгу девочек, носящих серёжки, и собственноручно снимал их с ушей.

Я не за то, чтоб подростки приходили в школу, одевшись и накрасившись как на дискотеку, я за то, чтобы ученики одевались опрятно, со вкусом, выглядели аккуратно и чувствовали себя в школе, как в учебном учреждении, т. е. более дисциплинированно. И в этом им может помочь красивая школьная форма или специальный курс по стилю и культуре внешнего вида. Но курс этот должны вести профессиональные специалисты, а не сумасшедшие тётьки-дядьки, прочитавшие пол-учебника по этикету и получившие корочку об этих полукурсах, чтобы потом засорять детям мозги всякой низкоквалифицированной бредятиной. Сразу скажу, хороших специалистов система образования детям точно не обеспечит (такие специалисты не пойдут работать в школу), и вообще, таких хороших специалистов ну очень немного, поэтому их по количеству никак не хватит (даже если всех-всех собрать и силой направить на работу в школы). Отсюда выход один — форма, как сейчас принято во многих школах европейских стран. А учителей всё-таки — я вас умоляю — придётся оставить в покое: если у человека к 30–40–50 годам не сформировался вкус в одежде, то это ж какими убогими неандертальцами тогда можно представлять себе наших учителей, чтобы составлять для них списки допустимого и недопустимого? Чтобы оградить коллег и учеников от какого-то настолько вызывающего внешнего вида (кстати, и не весь внешний вид: скажем, допустимые виды ногтей, причёсок, бижутерии списками не перечисляются), что даже нужно перечисление списком этих «непотребств»! И многое, очень многое из внешнего вида действительно остаётся вне поля зрения бдительного ока поборников формальной эстетики. И, как все вокруг понимают, именно потому, что всё это очередная профанация благих идей и затей. Чтобы создавать видимость работы и убивать любые настоящие движения в направлениях подлинного новаторства, подлинно нормальных, работающих инициатив и умных, качественных преобразований.

Конечно, необходимо останавливать молодых учительниц, приходящих в школу в ажурных колготках или супермини-юбках, или с лифчиками наружу (или без лифчиков), но делать это надо грамотно, а не с валенком на голове — от чего всем вокруг только тошно в очередной раз. А дети в очередной раз только и извлекают из этого, что на самом деле всем на всё наплевать, была бы галочка в отчёте, и всё прекрасно, и так и нужно! А потом охи-ахи, «коррупция», понимаешь, какая-то навалилась, ух, она такая-сякая!

Однажды на моё замечание о неграмотности и бескультурности речи, а также нарушении правил одежды в школе моя ученица мне сказала, что в её планах унаследовать мамину фирму, поэтому она не обязана уметь культурно и грамотно разговаривать: у неё (как и, видимо, у её мамы) и так всё в ажуре. Началась эта история с того, что утром дежурный учитель остановила эту девочку в вестибюле, потому что девочка пришла в школу в джинсах, что было нарушением школьных правил о форме одежды, ей разъяснили её некорректное поведение и написали замечание в дневник. Я проходила мимо в тот момент. Спустя минуту, проходя по коридору к кабинету, в котором у нас был урок, я слышу разговор этой ученицы с другой девочкой:

— Что там случилось?

— Да ерунда, написали в дневник, что я пришла в школу в джинсах, но мне пофиг, моя мама не обращает внимания на такие замечания в дневнике.

Вы бы видели, с каким рвением и упорством, просто с пеной у рта, дежурный учитель (замдиректора, между прочим) объясняла этой распальцованной козявке неправильность её поведения. А та отошла на два метра и просто плюнула и на этого учителя, и на правила школы (которая даёт ей бесплатное образование, без которого вообще немыслима более-менее приемлемая жизнь любого современного человека), и на другого учителя (меня), которая слышала её неуважительные выражения и сделала ей замечание.

Кто виноват, эта набалованная, самоуверенная малявка? Нет. Её мама? Тоже лить отчасти. Виновата школа, которая оставляет учителя одного сражаться со вседозволенностью и разнузданностью имущих людей. Учитель стоит на такой низкой ступеньке социальной лестницы, что об него можно любому вытереть ноги, и, самое главное, — никто не обратит на это внимания. Школа не придумала и не организовала никаких мер по предотвращению или разрешению таких ситуаций, как нарушения школьных правил, но при этом школа поставила на входных дверях в восемь часов утра абсолютно безоружного учителя, превратив его в швейцара, или вахтёра, с соответственным отношением к нему учащихся. Несчастного, подневольного, затюканного учителя, который пришедшего без сменки не может ни домой отправить, ни взять штраф, ни назначить трудотерапию по вымыванию грязного пола после уроков, ни чем-либо ещё который не имеет права воздействовать на учеников, кроме тупого, никчёмного, однообразного ора. Который ничего, кроме этого своего надрывного, некрасивого и неэффективного поведения, не может противопоставить школьнику почти ни в каком случае его хамского или грубого, развязного, неэтичного поведения!

И вот эти учителя кто как справляются с поставленной задачей: кто стоит, задумавшись, пропуская мимо себя и тех, кто без сменной обуви, и тех, кто в джинсах, и тех, кто в мини-юбке и т. п. А рядом те, которые дерут глотку и с пеной у рта по тысячному разу объясняют подросткам, что в джинсах и без сменки нельзя (как будто те не знают, что нельзя), давай дневник и т. д. и т. п. И всё, что может, помимо пустого лязганья зубами, сделать учитель, — это написать замечание в дневник. Но тинейджер хорошо знает, что завтра в восемь утра будет стоять другой дежурный учитель, который просмотрит и сменку, и мини-юбку, и всё будет нормально. А потом, ну и что — замечание в дневник — родители на такую ерунду сегодня даже не обращают своего драгоценного внимания, их же к директору из-за этого в школу не вызывают! А если и вызовут, то одного-двух родителей ну самых злостных нарушителей, и то также только для галочки. И все равно так и будут продолжать приходить в джинсах и т. п. Спрашивается: для чего тогда эти правила, которые всё равно не соблюдаются, и за нарушение которых нет никаких санкций. Всё это очередная насмешка над учителями, позор перед детьми. Они ведь не дураки, чтобы не видеть очевидного — профанации, ерунды на палочке, всей этой филькиной заботы для видимости, в отличие от тех же учителей и завучей, для которых эти правила и отсутствие механизмов их воплощения в жизнь — норма жизни (настолько они все привыкли к этому бардаку и лицемерию). А дети и особенно современные подростки — они это всё секут, сканируют, и не испытывают никакого уважения ни к учителям, ни к школьным правилам. И правильно делают, должна заметить. Бытие определяет сознание.

Дети не раз заводили со мной разговоры на тему противоречивых порядков школы. После таких разговоров, услышанных из уст детей, я шла и слушала никакущие, пустые разговоры учителей в учительской — и у меня рождалась только одна мысль: да ведь эти дети во многом умней, внимательней этих учителей! Кому б кого ещё учить-то?! Но при этом я не раз убеждалась и в том, что многое в этих детях уже убито бытом и людьми, их окружающими. Не раз после урока, посвященного вопросам здоровья, питания или защиты окружающей среды я удостоверялась в том, что эти дети, подростки, уже настолько приучены говорить одно, а делать совсем противоположное: например, на уроке о питании они могут красиво и грамотно объяснять, что фастфуд — это вредно и почему вообще нельзя есть что попало и уж тем более там, где пища из ГМО-компонентов, до сих пор не обладающих статусом безопасных. Почему нельзя питаться в Макдональдсах и подобных заведениях, нельзя есть чипсы, пить сладкую газировку и мн. др., что вреднее любых сигарет. А потом я узнаю, что после этих самых уроков и бесед они спокойно себе и в Макдональдсах едят, и чипсы запивают газировкой… Говорю им: как же так — говорите одно, а делаете обратное, т. е. вы знаете, что отравляете организм, и, осознавая это, спокойно это делаете?! Они мне отвечают: нет, не так, мы это делаем, потому что все вокруг это делают. Вот так, товарищи взрослые, и кто после этого пустозвоны и кривляки, клоуны, отставшие от своего цирка-шапито?

Приходя работать с новым классом в новом учебном году, я всегда, просвещая детей по поводу небезопасности средств мобильной связи и правил пользования мобильными телефонами, предлагаю им взять в привычку перед уроком выключать свои мобильные телефоны, тем более хотя бы потому, что ими просто запрещено пользоваться во время урока. Они дружно кивают головами, а когда дело доходит до исполнения договоренностей, у них находится куча предлогов, чтобы не отключать телефон перед уроком. Не раз приходилось индивидуально разговаривать с подростком о том, что носить телефон на теле, в кармане одежды нельзя из-за вредного воздействия этого устройства на организм человека. Какую реакцию я всегда встречала? Недоверчивый взгляд. Я смотрю в глаза ученику и вижу, что он мне не верит. Я задаю ему вопрос о том, разве ему наплевать на свое здоровье, благополучие и работоспособность внутренних органов? На это он мне говорит, что ведь все так делают: носят телефоны в кармане, на шее, спят с ними в обнимку, говорят по ним часами каждый день — и ничего, не умирают же в страшных конвульсиях. Я объясняю ему, что чётко проследить то, как сказывается действие мобильных телефонов не так-то просто, и то, что вокруг люди страдают множеством различных заболеваний, может быть, вызванных и этим воздействием, просто никто у нас не следит за этими процессами. И производители этих средств очень не заинтересованы, чтобы кто-то этим интересовался. При этом учёными уже многократно были проведены исследования, выявившие негативное влияние микроволнового излучения и, в частности, мобильной связи, и пренебрегать этими фактами — быть себе врагом. Опять смотрю на реакцию моего юного собеседника: формально кивает, делая вид, что понял, что впредь будет внимателен. Думаю: «Хорошо, посмотрим на деле, как ты понял». Приходит на следующий же урок, спустя день-два, и опять телефон в кармане одежды, перед уроком не выключает. Я спрашиваю: «О чём мы с тобой говорили на днях?» Улыбается, ничего не отвечает или формально затягивает: «Нууу дааа…» И дальше всё происходит без изменений. А знаете, почему? Потому что, как я убедилась на опыте, я единственный человек в жизни этих детей, который поднимает подобные вопросы, напрямую касающиеся их жизни и здоровья, а также жизни и здоровья их потомков. Я одна, а на другой стороне — полчища других учителей, которые не то что никогда не позаботятся о здоровье своих учеников, а они сами же ведут крайне нездоровый, неразумный образ жизни: 99 % учителей — женщины, и больше половины из них курят, причём курят много, причём курят прямо в школе, приспосабливая под курилку какую-нибудь подсобку, бегают туда парами и тройками на переменках. А дети прекрасно знают, куда учителя бегают и зачем. Все учителя (кроме меня) не выключают во время учебного дня в школе свои мобильные телефоны, носят их всегда с собой, и в туалет, на себе, в карманах одежды, треплются по мобильнику часами. То же поведение демонстрируют родители этих детей и родители всех их знакомых, в общем, все окружающие. Я не встречала ни одного исключения, поэтому даже при огромном желании не могу на него указать. И дети, видя всё это поведение каждый божий день и вдруг услышав от какой-то учительницы о каком-то там вреде, — не верят мне. Они не могут поверить мне одной, когда остальные делают обратное!

А с экранов телевизоров и трибун, на встречах педагогов и врачей с президентом нам продолжают говорить о пропаганде здорового образа жизни для молодёжи: нет курению, алкоголю, фастфуду, наркотикам! Да кто будет пропагандировать здоровый образ жизни?! Эти же училки, которые курят, как паровозы, к некоторым из которых и подойди неприятно из-за сильного запаха табачного дыма? Это они призваны прививать детям здоровый образ жизни?! Это они, питающиеся полуфабрикатами и глотающие горстями таблетки от всяких, даже самых малых недугов: от стресса, бессонницы, насморка, всего-всего на свете, — будут прививать детям правила здорового питания и образа жизни?! И не такая же, что ли, профанация все эти заботы «о здоровье подрастающего поколения», о «здоровье нации», о каком-то, отличном от всего остального общества «образе жизни»?

А ведь это я здесь описываю только те случаи, которые лично видела своими глазами. Я намеренно пишу только из собственного опыта, хотя знаю, что существует практика, когда учителя с педдипломами, разрядами и званиями вообще не тому обучают детей: учат школьников по иностранных программам, как надевать презервативы, правильно заниматься онанизмом, и даже групповым сексом и мн. др. Всё это делается в школах, учителями, иногда открыто, иногда в секрете от родителей. Это я ещё не рассказываю о случаях, когда дети на уроках умирали от передозы наркотика, употреблённого на переменке в туалете. Хотя, узнав о таких случаях, нельзя не задуматься об эффективности антинаркотической пропаганды в школах. Пустой и никчёмной пропаганды. Да, теперь во всех школах висят плакаты «Наркотики — это бяка!». Я даю именно такую версию названия, потому что она хорошо соответствует всей несерьёзности, поверхностности и смехотворности содержания таких плакатов.

Я сама не видела, как дети колются в школьных туалетах (только слышала и читала об этом), зато я видела, с какими лицами и словами школьники-подростки выходят после лекций о вреде наркотиков или после таких же по качеству нравственно-патриотических мероприятий, например, в день памяти блокады Ленинграда, где им под громкую трагическую музыку показывают документальные съёмки с горами трупов и плачущих, умирающих от голода и холода детей. Как-то раз я дежурила возле зала, где происходило это действо, и ждала, когда выйдут дети, чтобы посмотреть их реакцию. Они выходили, либо абсолютно равнодушно продолжая свои обыденные разговоры (пойдём в тубзик в зеркало посмотримся, пойдём в столовку похаваем, слушай, я вчера такой прикол видел, чума…), т. е. то, что они смотрели и слушали буквально секунду назад, не произвело на них вообще никакого впечатления. Либо они выходили, хохоча, просто ржали, надрывая животы, — то ли над лектором, то ли над показавшимся им смешным выражением лица умирающего из документального фильма о войне, то ли над самой темой, никак не соответствующей их жизни с плеерами, жвачкой, чипсами, крашеными волосами…, то ли над одноклассниками, то ли от всего этого вместе. Т. е. в любом случае просмотренные и прослушанные страшные кадры войны и смерти не произвели на них никакого трагического эффекта или не вызвали хотя бы задумчивости. В общем, смеются, стебутся над всей этой пропагандой. Почему? Наверное, эти дети — отморозки, — скажут мне обыватели, — такие всегда были в обществе, не надо на них равняться. Нет. Я этих детей знаю лично, в отличие от обывателя, это совершенно обычные, нормальные дети, никакие не отморозки. Тогда вернёмся к вопросу, почему они так реагируют. Да всё потому же — что всё это та же гнусная профанация, лицемерие, показуха для галочки. По-простому говоря, враньё! И дети это видят, чувствуют, поэтому и реагируют на это адекватно — цинично или равнодушно. Эти училки со своими лицемерными бездарными лекциями против наркотиков и т. п. воспитывают циников, знающих обо всем по верхам, не разбирающихся ни в чём глубоко, не сочувствующим никому и ничему. Я своих учеников потом спросила, что вам показывали, зачем, что вы вынесли из этого. По их ответам я поняла, что они так толком и не поняли, зачем им устроили это мероприятие, ну, кроме того, что нужно формально отметить историческую дату в календаре.

Сейчас много говорят о введении предмета о православии, или мировых религиях, или Закона Божия — не дай Бог. Не дай Бог, чтобы эти профаны, лицемеры рассказывали детям ещё и про Бога, нравственность и духовную жизнь. Тогда уже точно никакой нравственности и культуры в наших детях не останется и в помине. Я лично на себе испытала в гимназии курс «Духовность и нравственность», это были обязательные по расписанию уроки, которые вела всегда кричащая, орущая на натянутых связках, с брызжущей изо рта слюной и набухшей натянутой от натуги жилой на шее, неприятной наружности женщина. Это так, крича с пеной у рта, она говорила нам о духовности и нравственности: я не запомнила ни слова из того, что она нам вещала, но прекрасно запомнила то, что мы вытворяли на её уроках нравственности — хулиганили, причём хулиганили все, включая самых-самых зубрил, тихонь, отличников со всегда безупречным поведением. На уроках «духовности» всех просто подмывало ржать, говорить гадости про эту учительницу, перекидываться записочками. Лучшей дискредитации учебной дисциплины трудно представить и придумать.

И никто никогда не гарантирует вам, что в той или иной школе тот или иной предмет будет преподавать хороший специалист и педагог, а не кто попало. Как правило, как раз всегда это кто попало. Ну, если, конечно, не повезёт несказанно. И никто вам не заменит кого попало на лучшее, потому что некем. Хорошие кадры никем не растятся, опять же, некем, а если они и появляются каким-то чудесным образом, то не идут в это болото, в эту трясину. Они уезжают за границу искать лучшей доли и в основном там и остаются навсегда, или работают в частных заведениях. В обычную школу их силком не затащишь. А сколько я знаю просто хороших, интересных людей, которые могли бы дать много полезного детям, но они никогда не придут работать в школу, вопервых, потому, что их там никто не ждёт, никому они там не нужны, а во-вторых, потому, что они не заточены под эту жёсткую структуру, требующую исключительно заточенных кадров. Они там задохнутся, да и социальный статус учителя у нас настолько ущербен, учитель настолько уязвим перед всеми участниками учебного процесса: перед своим начальством, перед родителями и перед учениками, априори не уважающими ни школу, ни учителя. Учениками, чьей настоящей школой давно стали телевидение, интернет и сверстники на улице, а школа и училки для них «полный отстой», вымирающий вид. Условия работы оставляют желать лучшего. А иногда просто отсутствуют. Однако я знаю людей, и сама такой являюсь, которые бы смирились даже и с этим безобразно низким социальным статусом работника школы, детского сада, но смириться с крысиной возней в этих заведениях нормальный человек не захочет, и поэтому такие люди не идут и не придут работать в школу, детский сад. Сама система гнилая насквозь. Да, во всей стране, наверное, найдется несколько исключительных, действительно хороших школ (я таких школ не знаю и ни от кого не слышала никогда, но, будучи оптимистом, могу такое предположить), где как раз и собрались лучшие специалисты и педагоги, но на нас на всех этих четырёх школ не хватит. Там учатся детки избранных.

Меня однажды старшеклассницы спросили, зачем я работаю в школе, ведь нелегко, поди, с нами-то, мы такие распущенные, ленивые… Почему вы не пошли работать в университет и т. д.? Что стоит за этим вопросом — правильно, тот же стереотип (и современный подросток не исключение), что школа — это «отстой», отстойник для неудачников, стойло. Зачем людям с хорошим образованием работать в таком «лузовом» месте — считают подростки, мои ученики.

Какая мысль приходит взрослому человеку, а также подростку, когда он слышит слово «практика»? При слове «практика» человек думает о практической деятельности в той или иной профессиональной сфере. Например, «практика иностранного языка» предполагает применение знаний языка на практике, т. е. в общении на профессиональном поприще, будь то работа переводчика или, скажем, какие-то встречи с носителями языка или с преподавателями-иностранцами. Что называют словом «практика» в наших государственных школах? Этим словом называют генеральную уборку школы: помывку стен, драенье полов, покраску обшарпанных дверей, заборов и т. д. Раньше это называли трудовым воспитанием, приобщением детей к трудовой деятельности на благо школы. Теперь трудовое воспитание в нашей стране не в почёте, поэтому такое понятие изъяли из употребления. А драить школу кому-то же надо! Желательно забесплатно, без расходов средств, заложенных на все эти работы. Вот и назвали это милым словом «практика».

Я ничего не имею против трудовой деятельности учащихся по облагораживанию школы. Я ничего не имею против того, чтобы дети научились держать веник, тряпку и совок в руках, ухаживать за комнатными растениями или клумбами, чтобы они при этом приобретали понимание того, что убирать за кем-то грязь — это тяжелый труд, чтобы в другой раз они поколебались при желании намалевать что-нибудь на стенах и партах или плюнуть жвачку на пол. Я только за. Но нельзя это называть практикой, потому что практикой это не является. Это первое.

Второе: как это организуется администрацией школы и классными руководителями. Рассказываю, как это происходит на деле. Когда я училась и у нас была такая практика, мы работали под началом нашего классного руководителя. Теперь не так, классный руководитель занимается своими делами, а уборку с детьми проводят другие учителя, даже не ведущие у них уроки. Нас, учителей, поставленных на практику (у всех, как я уже писала, очень разная эта «практика»), никто не проинструктировал что-где-как делать. На ходу нас раскидывали по кабинетам, лестницам, коридорам: тебе кабинет номер два, тебе чёрная лестница, тебе раздевалка и т. д. Дети приходили на практику, также имея смутное представление о том, что надо делать: классные руководители не разъяснили детям ни смысл данной деятельности, ни этапы работы, ни подготовку к ней (принести необходимые принадлежности: тряпки, губки, моющие средства, перчатки, респираторы, если будет осуществляться покраска). Стадо детей собирают в накопителе, на ходу делят на группы и отправляют к завхозу за тряпками, вёдрами, средствами, швабрами… Находящегося в арсенале у завхоза на всех (конечно!) не хватает. Что делать — учитель бежит в ближайший хозяйственный магазин или отправляет кого-то из детей. При этом не все из учителей, не говоря о детях, знают, какую грязь каким средством надо отмывать. Получалось, например, и так, что от порошка грязь только размазывалась большим пятном, но не смывалась. Т. е. организации никакой, просто никакой, совершенно никакой. А надо было предварительно собрать назначенных на практику учителей и чётко их проконсультировать, что и как делать. Потом эти учителя должны были провести подобное предварительное собрание с учениками со всеми необходимыми, ясными, подробными разъяснениями. А в этом бардаке: если это учитель добросовестный, то детям повезло, им всё будет объяснено, им будет оказана помощь, за ними будет осуществлён должный контроль, их похвалят и поблагодарят за усердный труд, и дети с приятным чувством выполнения полезного труда пойдут домой. Но таких учителей раз-два и обчёлся. Если же дети попадают в руки среднестатистической училки-формалистки — их гонят, отдают команду, бросают без присмотра, приходят формально принять выполненное задание и ставят 5 в дневник. Подросток, лениво проведший тряпкой ровно два раза по перилам лестницы, не отмывший ни единого пятнышка, ни промывший как следует пол (только грязь развёл), — учится труду, труду на пользу общества! А на самом деле — и это все здравомыслящие люди прекрасно понимают — он учится тому, что можно ничего не делать, просто тупо отбыть установленное время и поскорее свалить с места ненавистной обязаловки, причём с пятёркой в дневнике! А те, кто старались и трудились, — те получаются лохи лохами, потому как большей оценки, чем тот, кто не работал, они всё равно не получат!

Мне однажды достался такой подросток, который ничего не хотел делать, разговаривал со мной, повернувшись ко мне исключительно спиной, лениво размазывал грязь по стене (зрелище ещё то). Я пыталась с ним по-нормальному разговаривать, но он только что-то недовольно мычал, а на мои вопросы вообще просто не отвечал (и послал бы матом, да нельзя всё же, пока в школярах-то). Тогда я ему сказала, что если он не будет разговаривать, повернувшись ко мне лицом, а не спиной, если он не будет отвечать на мои вопросы, если он не будет прислушиваться к моим рекомендациям и прилагать хоть минимальные усилия (а ту многолетнюю грязь, которая нам с ним досталась в спортивной раздевалке было практически невозможно отмыть), то я ему поставлю два. На него это немного подействовало. Потом я решила приобщить его к работе собственным примером, начала драить стены вместе с ним, хотя, заметьте, подавляющее число учителей не работали вместе с детьми, только ходили, раздавали команды и попивали кофеёк. Я так не могу. Вот мы с ним начали драить, я ему показывала, как надо это делать, он смотрел, сравнивал мой результат со своим: там, где мыла я, становилось чисто, там, где мыл он, чисто не становилось, и тогда он принимался мыть второй раз уже с учётом моих советов, и т. д. Наконец, результат не заставил себя ждать. Пока мы так работали, слово за слово, он и говорит:

— Не хочу этим заниматься: это не практика, практика — это по профессии.

Я ему объясняю, что это не профессиональная практика, а трудовая, а про себя думаю: «А ведь он прав!».

А тот добавляет:

— Я лучше найму человека, заплачу пять тысяч, чтобы он здесь всё вымыл.

Я спрашиваю:

— А пять тысяч откуда возьмёшь, заработал?

Он отвечает:

— Да, я зарабатываю.

— Где же ты зарабатываешь в 8 классе?

— Я играю в пейнтбол, являюсь участником команды, мы ездим по миру, принимаем участие в соревнованиях, мне платят 25 тысяч в месяц. «Неплохо, — думаю я, — за игру в стрелялки, в войнушку, получаешь больше, чем я, специалист с высшим образованием, с двумя иностранными языками!»

В двух словах о том, как я вообще узнала об этой практике, и что я в ней задействована. Конец мая, планёрка, на планёрке назначается день педсовета по итогам года. Наступает день педсовета, я прихожу в школу, собираюсь идти на педсовет. Вдруг ко мне подлетают с выражением озабоченности на лицах:

— Эй, ты где ходишь? У тебя же практика!

— Какая практика?

— Уборка.

— Как уборка, а педсовет?!

— На педсовет не пойдёшь, ты на практике, срочно иди туда-то, туда-то. Вот приказ, распишись. Я в белом жакете, в туфельках на каблуках шла на педсовет, а попала на генеральную уборку с грязными вёдрами, такими же грязными казенными тряпками, в куче пыли, потому что мне достался один из кабинетов, который вообще в течение года не убирали. Первые несколько дней практика шла почти бодрячком: носили книги, подкручивали стулья и парты, мыли лестницы, красили двери. Потом организаторы всего этого подустали. Работы вроде ещё полно, но они почему-то не знают, чем детей занять. Дети тоже устали несколько дней подряд мыть, таскать, драить химическими моющими средствами, без перчаток, у некоторых кожа пострадала. Но детей не отпускают на волю, дети толпятся в актовом зале, кто-то хочет спать, мается, кто-то уже бесится. При этом дети видят, что взрослые сами не знают, что делать. Дети начинают вреднюкаться, канючить, баловаться.

Итак, вернёмся к педагогической цели данной практики — воспитание умения трудиться на благо школы. А какой результат: детей тошнит от трудовой деятельности, они поняли, что никому это особо и не надо, значит, всё это туфта, очередной «отстой», как они говорят. Они соответственно проводят связь с тем, что общественный труд вообще — это фигня, бред, отстой. Воспитательная цель не то что не достигнута, а достигнута прямо противоположная цель — воспитание нелюбви к общественному труду, воспитание желания отлынивать от подобной работы, и именно с этим желанием дети выйдут из школы и пойдут жить и работать где-нибудь. При любой необходимости общественного труда, будь то уборка или ещё что-либо, у них автоматически будет срабатывать воспитанное школой желание откреститься, свалить её на кого-нибудь, не участвовать в этом. Такие воспитанные школой люди не захотят принимать участие в субботниках по облагораживанию ни территории перед их домом, ни детских площадок во дворе дома, где будут играть уже их дети, они не позаботятся убрать мусор, в том числе стёкла от битых бутылок в прибрежной зоне, у речки или пруда, где они будут загорать в кучах мусора с летающими над мусором мухами, и где их дети будут строить домики из пустых бутылок и куличики из песка, вперемешку с окурками, плескаться на бережку и резать ноги теми стёклами, которыми завалено всё вокруг. У нас везде, куда ни пойдёшь, куда ни глянешь — мусор, мусор, мусор. Складывается одно впечатление, что это страна людей, которые только жрут и гадят тут же, под себя, не поднимая задниц. И это люди, воспитанные уже не советской системой образования, а современной школой и законами-обычаями нашего современного общества. Люди, выросшие в советское время, — это как раз те, которые ходят и ещё подбирают мусор за молодым поколением (до 40 лет).

Я как-то на отдыхе взяла платную экскурсию на катере от Лазаревского до Сочи. С нами ехало много людей с детьми. Так вот, их дети всё время что-то ели: то чипсы, то мороженое, то пили газировку — ели без остановки, бегая в бар и тряся там выклянченными у родителей денежными бумажками. А фантики, пакетики и другую упаковку просто бросали за борт — в лазурное море. Пока мы плыли, а плыли мы с добрый километр или даже больше от берега, — я видела столько мусора, проплывающего мимо нас, плавающего всюду в воде вокруг катера!!! У меня прямо сердце сжалось от этой вырожденческой картины. Я сделала замечание одному ребёнку, чтобы он больше не бросал мусор в море. Так меня чуть не заклевали его родичи. «Своих рожай и воспитывай, а к моему ребёнку не лезь!» и т. п.

Моя подруга, молодая мама, начинает выходить со своим годовалым сынишкой на детские площадки, и какую картину она там наблюдает, в Москве-то? Мамаши сидят с детьми на площадке, пьют пиво и дешёвые алкогольные коктейли, курят тут же рядом со своими и чужими детьми и окурки тут же на площадке бросают. Их малолетние дети только и делают, что постоянно дерутся из-за игрушек, а мамаши каждая своего выгораживает. Почти все дети в их районе (м. Молодёжная) с малых лет матерятся. Подруга моя не знает, как будет расти её сын, с кем ему там общаться, — она не хочет, чтобы он матерился, курил, пил и гадил, как все вокруг. Какая связь всего этого со школой? Школу отстранили от процесса воспитания детей, школу превратили в структуру, тупо натаскивающую по предметам. Многие из родителей, живущие там, где провозглашены ценности «греби под себя и чихай на всех», — являются абсолютно бескультурными, опустившимися, аморальными людьми. И что мы слышим из уст чиновников от образования, учителей, общественных деятелей: виновата семья, семья должна воспитывать своих детей, прививать им культуру, а не школа, не общество, которые теперь ни при чём, им теперь не до такой «ерунды», когда нужно бабульки успевать строгать. Только как же такие родители могут воспитать своих детей, если сами они бескультурные, матюгающиеся, харкающие, пьющие люди?! Не все родители такие, но их очень много. И они постоянный, наглядный пример для других детей. Дети же из воспитанных семей тесно общаются в школе с бескультурными, огрубевшими детьми, воспитанием которых не занимаются ни родители, ни учителя, т. е. никто. И закономерность такова, что зачастую не невоспитанные дети берут пример с культурных детей, а, наоборот, воспитанные дети учатся у невоспитанных похабному, асоциальному поведению, пофигистскому отношению к жизни. Почему? Во-первых, потому что количественное соотношение не в пользу редких нормальных родителей (живущих не в рвачестве добывания сомнительных благ или в цинизме своего батраческого, бесправного положения на услужении первых). Потому и воспитанных детей гораздо меньше, чем бескультурных. И, во-вторых, падать вниз, деградировать всегда легче, чем подниматься с колен из своего быдляческого четвероногого положения, чем совершенствоваться. Детям нужна в этом помощь, поддержка — как это сейчас происходит во многих европейских школах. Там, как я написала в отдельной главе, огромное внимание и время отводится воспитанию положительного общественного поведения. Они проводят специальные занятия, семинары, и с участием родителей, и мн. др. А наши дети деградируют только потому, что их окружают и воспитывают деградированные безответственные взрослые.

О ремонте в квартирах, но больше всего учителя любят говорить о поездках в Египет и Турцию, любят показывать фотографии с отдыха, вот я в туре «все включено», вот я тут, вот я там, а тут я у такой-то клумбы для фотографирований, там у такого-то куста, пальмы и т. д. Еще учителя любят говорить о шубах: хочу шубу, но не могу купить, или не могу найти такую шубу, как у подруги, а другую не хочу. Где, почём, какие лучше, какие дороже-дешевле и т. д. Собственно, примерно этим круг их интересов и ограничивается. О детях и педагогике они вообще не говорят, а если и говорят, то только негативно — дети тупые, дети гнилые, дети неадекватные, дети тормоза, дети ленивые, не то что мы были раньше. А меня так и подмывает сказать: а может, у нас и педагоги были не такие, как сейчас, и общество в целом было не такое, как сейчас? Дети не умеют то, не могут сё… А я сижу и думаю: а вы их научили уметь «то» или «сё», или хотеть хоть что-нибудь делать вообще? Хоть к чему-нибудь вы вообще способны привить тягу, увлечь ребёнка, открыть ему его способности, я уж не говорю о «жажде знаний»? А ведь это вообще-то ваша работа, господа дипломированные педагоги! Вот у меня почему-то дети умеют делать всё (почти), что я от них ожидаю, потому что я целенаправленно, постепенно готовлю их к тому или иному умению. А эти проведут один раз какую-нибудь рекомендованную деятельность — и говорят: нет, это неэффективно. Да когда с одного раза было эффективно?! И это говорят учителя высшей категории!!! Они, высшие и лучшие, не знают таких элементарных вещей, что знают любые нормальные родители без педобразования. Что надо месяцами и годами работать над чем-то, а потом уже говорить об эффективности. Я уж не говорю о том, а правильно ли ты всё организовала и провела работу с детьми. Я знаю по себе: если у детей что-то не получается, всегда в этом есть прежде всего доля моей вины, моей недоработки, моей невнимательности. А там, где я поработала внимательно и грамотно, там всегда положительный результат у детей. Проверено, и не один раз. У них же, у подавляющего большинства учителей, этот вопрос — вопрос следственно-причинной связи между работой учителя и результатами учеников в учёбе — не возникает никогда, хотя они регулярно ходят на курсы, где им в сонных вечерних аудиториях профессора от педагогики вещают об этих, казалось бы, прописных истинах: любовь к детям, мотивация, индивидуальный подход, дифференцированный подход и мн. др. Но нет, никакие это не прописные истины, как оказывается. Эти истины действительно прописаны в учебниках, в монографиях, но дальше бумажных страниц этих книг они не продвигаются, учителя этих истин не знают, не понимают и, главное, не хотят понимать, они давно предпочитают обвинять во всём родителей и учеников. Это как наши законы: они расписаны, записаны, но не исполняются. И это не голословное обвинение — я не раз, и не два имела разговор с учителями по этому вопросу. Она: «Ах, эти ужасные дети, лентяи, хамы малолетние, ничего не хотят, ничего не делают, грубят мне». Я: «Надо попробовать другой подход, пересмотреть, поменять свое отношение, дети чувствуют твое недовольство, твой негатив и автоматически вступают в противодействие». Она уже на словах «поменять своё отношение» перебивает, не хочет дослушивать, вслушаться, вдуматься, переводит тему или спокойно продолжает рассказывать, какие дети распущенные, глупые, не понимающие. Я пытаюсь сказать, что дети такие, какими их делают окружающие их взрослые и… И опять она меня не слушает или слушает со стеклянными глазами и формально кивает головой, а сама в своих мыслях. Или такой разговор: вот нам рекомендуют, даже навязывают использование игровых технологий в работе с учениками, я попробовала, а они играть-то не умеют, они вообще общаться не умеют, ничего им не интересно, ничем их невозможно заинтересовать, ничего они (ученики) не хотят… Другие учителя вокруг стоят, слушают, одобрительно кивают головами на слова этой учительницы. Я: «А вы сколько раз проводили подобные мероприятия? Разве с первого раза может всё сразу получиться? А кто учил детей общаться? А кто учил детей работать в команде?» И стала рассказывать, как я провожу подобную работу. Вы думаете, меня кто-то стал слушать? Тут же начались переговоры о других вопросах, кучка минуту назад заинтересованных училок испарилась, и все они разбежались по своим делам. Рассуждения о совершенствовании педагогической работы им неинтересны, в отличие от разговоров о том, какие ученики тупые и ленивые.

А ещё в учительской можно услышать и такое от учительницы (она же завуч): «Мой муж мне всё время говорит, какая я у него красавица, а я ему говорю: «Смотри, не изнасилуй меня в гробу!»» Все одобрительно смеются. Здорово, да?! Я всего-то не стану тут пересказывать, всей той сексуальной пошлятины, что довелось тогда услышать в этом непринуждённом весёлом разговоре заслуженных педагогов в учительской. Да-да, — та «недоизнасилованная красавица» действительно является «Заслуженным педагогом» российского образования, учителем со стажем, работает в двух школах, занимает должность завуча (какая востребованность!), ходит царственным шагом, за что родители перед ней преклоняются, не зная, что это за чмо на самом деле. Какая гадость, меня чуть не стошнило прямо на неё, когда она это изрыгала из своего орального аппарата, сидя недалеко от меня. А через несколько месяцев я случайно узнаю, что это не просто какая-то ополоумевшая училка-хабалка, прибившаяся к учительской профессии не призванию благодаря, оказывается, она и в другой школе работает завучем. Ну уж вы-то, уважаемый читатель, не думаете же и вы, что такие вот «безобидные» разговоры не говорят, не вопиют о том, что несёт и даёт этот человек затем детям, выйдя из курилки. Не может же нормальный, адекватный родитель рассуждать об отсутствии здесь какой-либо причинно-следственной связи, об отсутствии влияния контекста: дескать, на урок же к моим детям она с такими разговорами не приходит, а в учительской или в курилке пусть что ей хочется болтает — это не наше дело. Но почему же тогда столько внимания другому контексту, в котором ваш ребёнок получает знания: к его джинсам, или к форме, или обуви, или к ремонту в классе и т. д., — если это не имеет прямого отношения к получению знаний? Ведь тогда и их мат на переменках тоже не мешает получению знаний на уроках?! Необходимо совершенно чёткое понимание того, что человек похабный, вульгарный не может перевоплотиться в умного, культурного человека, переступая порог класса, в котором он ведёт урок. В класс к детям она приходит именно таким же похабным, вульгарным человеком, каким она является у себя дома или в компании с подружками, только в завуалированной, лицемерной форме. Конечно, такие училки не все столь ярко-карикатурные тётки с домами на головах и плёткой дрессировщика в руках, и у них не капает ядовитая слюна с клыков при разговоре с «любимым» учеником. Если бы всё было так явно! Как же было бы тогда хорошо, всё очевидно и понятно! Но нет! Всё очень завуалировано, наряжено в одежды благочестия и благонравия, спрятано за фасадом строгой нравственности и высокой культурности, неких этических принципов и т. д., и в этом вся фишка. Они прекрасно умеют велеречиво и чинно говорить, красиво рассуждать, т. е. выставить себя в лучшем свете, когда надо, например, перед родителями. Конечно, такая училка не будет рассказывать вашим детям на уроке о том, как она опасается, что муж изнасилует её в гробу, но она на более мелких, тонких, бытовых вещах постоянно демонстрирует вашим детям свою похабность, грубость, распущенность. Грубость не столько внешнюю, сколько внутреннюю — грубость мыслей, грубость чувств. Это омерзительно. И вы ошибаетесь, если думаете, что дети всего такого не замечают, не видят. Напротив, они такие вещи очень чутко чувствуют и хорошо замечают, и учатся этому, именно учатся. И это происходило не раз на моих глазах, когда дети начинали копировать интонации, с которыми говорила их распальцованная училка, её тон общения, они переносят это на общение со своими одноклассниками, друзьями-сверстниками. Мне всегда так грустно видеть, как маленькие симпатичные нежные по природе девочки (а все неиспорченные дети именно такие, включая мальчиков) начинают высокомерничать, подличать, пытаясь манипулировать своими более простыми сверстниками. И как им нравится, когда они видят эффект от такого доминирующего поведения. Другие дети обижаются, у них возникает неосознанное желание тоже стать высокомерным и властным, грубым, заносчивым, небрежным, они пытаются изобразить себя теми, кем они пока и не являются, но так как они эту маску рисуют себе каждый день годами, то со временем эта маска прирастает к лицу навсегда, и именно эта уродливая маска становится личностью бывшего ребёнка, а теперь взрослого человека.

Учителя всё время что-то делят или пытаются делить: премии, рабочие часы, классы, кабинеты (кому получше, кому похуже, кому ничего). Почему-то премии всегда получают те учителя, у которых и без того всё на мази: и кабинет свой, просторный, оборудованный, и разряд от 12-го и выше, а значит, зарплата выше, чем у обычного учителя (зарплата напрямую зависит от разряда). Руководство школ считает, что именно эти благополучные учителя и достойны премий. А те учителя, которые работают без кабинета, т. е. ведут уроки в разных кабинетах (чужих, да ещё постоянно ссорясь из-за них с «хозяйкой» кабинета и друг с другом), не имеют высших разрядов, т. е. имеют меньшую зарплату, не удостаиваются ни дольки и от этого предновогоднего апельсина — премии. Рабочий день такого учителя — это нескончаемая гонка по лестничным пролётам, коридорам и кабинетам с сумкой наперевес и в обнимку с пособиями. При этом учитель за перемену должен не только взять всё необходимое для следующего урока, сбегать с четвёртого этажа на первый и ключ сдать, другой ключ взять, бежать за детьми и вести в другой конец школы, он ещё должен успеть подежурить на одном из этажей или холлов школы. Как вы понимаете, встаёт вопрос о том, когда этому учителю подготовиться в чужом кабинете к уроку, достать из сумок всё необходимое, раскрыть, вспомнить, что у него сейчас будет на уроке, элементарно приготовить доску, включить аппаратуру, не говоря о том, чтобы собраться с мыслями, сконцентрироваться, настроиться на предстоящее занятие. Это — отсутствие условий работы для педагога. Так вот, самое интересное, что это не заботит абсолютно никого: ни администрацию школы, которая создаёт такие условия работы учителям, ни самих учителей — почему? Потому что они в постоянном собственном бесправии постепенно привыкли к отсутствию нормальных условий работы и давно перестали готовиться к урокам — всё на бегу и тяп-ляп.

Но есть, конечно, и исключения — есть учителя, работающие на бегу, при этом затрачивающие все свои интеллектуальные и душевные ресурсы на качественную подготовку и проведение уроков. Такой учитель вкалывает каждый день, как проклятый, не имея никакого своего рабочего места в школе и стараясь держать при этом высокую планку своих уроков и качества знаний учеников. Руководство в курсе всего этого, ну так удостойте хотя бы два раза в год такого учителя хоть небольшой премией (на Новый год и День учителя), в виде компенсации за ненормальные условия труда! Нетушки, когда настаёт время раздачи и делёжки премий, они выпадают своим да нашим, которые работают в гораздо более комфортных условиях и с более высокой зарплатой. Например, глава методического объединения, которая ну ничегошеньки не делает для своего методобъединения и почти всю бумажную работу и поездки по совещаниям сбагривает на молодых специалистов, ей подчиняющихся, но, подчёркиваю, не обязанных за неё выполнять её работу, — так вот, она получает на Новый год свою премию, тогда как остальные учителя не получают ни копейки, включая тех, которые за неё ездили, сидели-клепали какую-то липовую документацию. Захотите ли вы после всего этого сдавать 300 рублей на новогодний учительский сабантуй (корпоратив)? И сидеть там с ними пить, есть, улыбаться по сторонам или задумчиво пялиться от скуки и грусти в неведомую даль? Конечно, нет. Ах, ты не хочешь с нами сидеть пить-есть-сплетничать, тогда определяем тебя в касту отщепенцев, будешь и дальше влачить серое, нищее существование, а мы будем уже следующие премии делить-получать, ха-ха-ха!

Если бы не дети, моего бы духу в школе вообще не было. И вне любых там живописных картин предновогодней премиальной дележки. Они там все из-за зарплат, разрядов и премий, а я там из голой любви к детям. Но насколько долго меня так хватит, и других таких же? А уж после этой книги… — думаю, после дерзости открытого слова мне теперь дорога в школу уже будет заказана. Но я знала, на что иду, открывая неравнодушным людям глаза на наш «храм знаний», наш оплот воспитания лучшего в детях. И вообще, я почему-то не очень расстраиваюсь по этому поводу, наверное, потому, что как я не нужна такой школе, так и мне не нужна такая сегодняшняя наша школа. А вот у детей-то выбора нет.

13-й разряд — это уже серьёзная прибавка к зарплате учителя. Это мечта, которая некоторыми ушлыми пронырами достигается совсем несложным путём. А что такое вообще учительский разряд? Это номер, якобы обозначающий степень профессионализма учителя: от 8-го до 14-го. До 12-го разряда присвоение зависит лишь от воли директора, который оценивает своих сотрудников не по профессиональным качествам, как мы уже выяснили, а по степени лояльности и ведения дружбы с определенным кругом приближенных. 13-й и выше можно получить у окружного методиста. Как это сделать? Надо написать заявление, пригласить методиста, дать открытый урок и продемонстрировать свое педагогическое мастерство.

Но это не самое главное, что нужно сделать. Рассказываю, как видела это собственными глазами. Картина маслом! Середина учебного дня, три учительницы, претендующие на вожделенный 13-й разряд, бросают свои уроки, освобождают целый кабинет, где «накрывают поляну» для методиста, от которого зависит судьба их разрядов. Накрывается стол с блюдами и напитками, преподносятся подарки, ведётся укромная беседа. А брошенные ими ученики стоят в коридоре, звонок на урок прозвенел, вбегает одна из вышеупомянутых претенденток на 13-й разряд в кабинет, где я провожу свой урок: «Мне некогда!» — задыхается она. Я по доброте душевной — не к ней, а к брошенным в коридоре ученикам — беру их на свой урок. Методист в это время в соседнем кабинете, всё видит и слышит. Вы думаете, такое поведение той учительницы его насторожило? Нет, он доволен: кушает, пьет, отдыхает, ой, простите, работает — работа у него такая: ходить по школам, пить, есть и подарки принимать (если подарки хорошие, дорогие, то можно и открытый урок ему не показывать). И обратите внимание: всё это проделывается не тихонько, укромно, а беззастенчиво, как говорится, посередь бела дня. А кого им бояться-то? (Уж если липовые расходы бюджета школы с несуществующими ремонтами без всякого стеснения вывешиваются на всеобщее обозрение на двери школы!) Я-то по глупости ещё подумала, что директор, наверное, об этом не знала. Оказалось же, что директор не то что знала, а всё это делалось под её чутким руководством. Я им говорю: «Некрасиво это, господа педагоги». А они мне: «Все так делают, это не мы придумали, мы-то сами не любим подарки совать, но что поделаешь». Я смотрю на них и думаю: ах, вы бедные-несчастные, через «не хочу», вот она, доля-то учительская, тяжёлая, ползаешь-ползаешь на карачках, такой вот он, горький хлебушек учительский! Только ведь не о хлебушке тут слёзоньки-то, вот в чём дело! Не на хлеб ведь не хватает! Но есть и другие аргументы: «Я сопротивлялась, но заставили, дескать, мне по статусу положен 13-й, и для школы престиж!» Вот как оценивается профессионализм учителей, которые обучают ваших детей, возглавляют методические объединения в школах и т. д.

Однажды я пришла к директору с инициативой организовать кружки (дополнительные занятия для повышения мотивации и более углубленного изучения предмета, а также для подготовки желающих к поступлению в гимназические классы), на что мне было тут же указано ею: «Сейчас не время — в текущем году никаких новых кружков организовать не можем, поэтому теперь только на следующий год». Ладно, понятно, не время — значит, не время, значит, на следующий год. Но не проходит и месяца, как на собрание учителей приходит одна из замдиректора с подобными предложениями на этот год! И это преподносится как инициатива администрации школы. Какая прелесть. Ну, думаю, ладно, пусть это будет их инициатива, хоть бы была, и то неплохо. Помимо нескольких прочих предложений (из которых, в конце концов, ими была воплощена в жизнь лишь одна), планируется организовать летний лагерь в школе. Я обрадовалась — это прекрасная возможность творческой работы с детьми, я это обожаю, я сразу выразила свою заинтересованность и рассказала, что имею опыт работы в лагерях. На что мне сразу ничего не ответили. Что дальше? А дальше вообще больше ни слова о лагере, проходит месяц, два, три — ни слова. И только в июне я нечаянно узнаю о том, что лагерь открыт, вовсю работает и работают там другие учителя, избранные. А знаете, чем продиктовано их желание работать в этом лагере? Тем, чтобы не участвовать в генеральной уборке школы и другой грязной, нежелательной работе. Это проскользнуло из их уст ещё на том собрании несколько месяцев назад. А тут они при деле, при лагере. Никакой программы работы лагеря, конечно, они не сделали, ни программы, ни концепции, ничегошеньки, формальные занятия, питание и прогулки. И через несколько дней работы этого лагеря он практически опустел, дети перестали приходить туда. Ещё бы, иначе и быть не могло.

Вот так втихую проворачиваются, обстряпываются ими свои делишки. А всё жалуются, что в школе плохо работать. Это порядочным людям плохо, а хитрым, наглым и меднолобым очень хорошо там работается. Или вот ещё пример. Это песня. Но песня адовых голосов. В Год учителя (!) сверху спускают указание о сокращении учебной программы, слиянии учебных подгрупп, слиянии параллельных классов, что приводит к сокращению необходимого количества учителей. Значит, кто-то из ныне работающих в школе учителей становится лишним, т. е. будет уволен, сокращён. Что происходит? Кучка училок-карьеристок во главе с серым кардиналом (это женщина предпенсионного возраста, которая аккуратно манипулирует молодой председательницей методического объединения) собираются тайком от других учителей этого объединения и распределяют все оставшиеся часы таким образом, чтобы себя, любимых, не обидеть за счёт другого учителя-пенсионерки — ей они не оставляют ничего, т. е. её часы они поделили между собой, а ей как бы ничего не осталось. Они от неё это тщательно скрывают до поры до времени и объявляют ей прекрасную новость в последний момент как об уже свершившемся, бесповоротном факте. Дескать, вот, реформа, всё согласно инструкциям… Всё, человек остался без работы. А они при делах.

Как впрочем, и во всём остальном у нас. Это не голословное заявление — это фактическое наблюдение за тем, что каждый день происходит в российской школе.

Вот обычная, рядовая ситуация из жизни школы. Середина третьей учебной четверти, самый разгар учёбы. И в это самое время Минздрав решает провести серьёзную массовую вакцинацию учащихся средней школы, вживляя им живые образцы полиомиелита. И всё это осуществляют, по словам замдиректора школы, без какого-либо согласования с администрацией школ. Чем это всё чревато для детей и учителей? В классах, в которых я работала, было несколько детей, только что вышедших на учёбу в школу после болезни, и их вместе с остальными детьми потащили на эту вакцинацию. Родители некоторых из недавно проболевших детей успели заявить отказ от данной прививки. Что делают медсестры по предписанию своих начальников: отстранить этих детей от учёбы в школе на три недели (так как для не привитых детей небезопасно находиться в одном коллективе с уже привитыми). Таким образом, ребёнок, проболевший простудой уже две недели, не успел прийти в школу, как его отстранили от учёбы ещё на 20 дней, — получается, что в совокупности он теряет 5 недель учёбы! И пусть даже не по причине недавней болезни, а по какой-либо иной родители не захотели, чтобы их ребёнку делали такую прививку. Но как бы там ни было: почему их ребёнка лишают возможности обучаться на целых три недели, что само по себе достаточно много?! Сколько учебного материала он-она пропустят и как им нагонять одноклассников? Как учителю обеспечить успеваемость своих учащихся в таких условиях (а директор на каждом педсовете не применёт напомнить учителям о недостаточно высоком уровне успеваемости в школе)? Я, как заботливый, неравнодушный к своим ученикам учитель, которого успехи учащихся волнуют как свои собственные, пошла к замдиректора с этими вопросами. И что же я услышала:

— А мы здесь ни при чём, что ты так возмущаешься?

— Как ни при чём, как мы вообще можем быть ни при чём, если всё это происходит в нашем учреждении, проделывается над нашими учениками?!

— Мы всё равно ничего не можем поделать, это распоряжение свыше.

— Но пусть мы-то, рядовые учителя, может, и правда ничего не можем поделать, но ведь есть директора школ! Как без согласования с ними могут производиться такие серьёзные и массовые мероприятия в их школах?!

— Слушай, ты чё такая серьёзная, тебе что, больше всех надо?

— Мне детей жалко, ведь это наглое издевательство. Учитывая все обстоятельства, такие виды вакцинации надо проводить в отдельное время: например, перед каникулами, а не в разгар учёбы.

Входит медсестра, замдиректора задаёт ей вопрос:

— Вот тут у нас одна учительница интересуется, почему в такое время и так нецивилизованно проводится вакцинация в школе. Медсестра отвечает:

— А мы здесь ни при чём, это Роспотребнадзор нам только сейчас вакцину прислал, вот мы сейчас и делаем прививки.

Получается, школа ни при чём и ничего якобы сделать не может, Минздрав тоже ни при чём, Роспотребнадзор тем более (он к школьной жизни вообще никакого отношения не имеет) — и концов не найдешь. Никто ни за что не отвечает! А люди страдают: дети лишены возможности ходить в школу и получать образование, последствия очевидны: проблемы с успеваемостью, оценками, стресс, и затем ещё большие проблемы с учёбой. И у учителя: как выйти на хороший результат в учёбе, когда детей из школы посреди дня выгоняют! Один мальчик, аж заикаясь от волнения, — да, это был тот редкий впечатлительный ребёнок, кто искренне переживал за свою и без того не блестящую учёбу и будущее отставание, — прибежал ко мне на урок из медкабинета, еле выговаривая и повторяя одну и ту же фразу: «Мне надо уходить, меня отстранили, меня отстранили». Я сначала даже не поверила ему. Думаю, что за абсурд. Оказывается, это не абсурд — это реальность, которая, кстати сказать, никого в школе, кроме меня, не напугала. И это лишь одна из ста подобных ситуаций, спокойно-преспокойно бытующих в современной государственной школе. Завучи и учителя улыбаются и говорят неравнодушному, заботящемуся о своих учениках коллеге: «Детей тебе жалко, ой, смешная, ты себя лучше пожалей. Чё ты всё выступаешь, сиди себе тихонько и радуйся: не тебя ж и не твоих детей эта прививка и отстранение касается». Всем наплевать на других, будь то дети или взрослые. А мне не наплевать ни на других, ни на себя, ни тем более на детей. И я хочу жить и работать в обществе, где есть определённый порядок, где люди уважают и заботятся друг о друге. А не так, что сегодня ты кому-то подгадил или просто равнодушно прошёл мимо чьей-либо проблемы, а завтра все тебя окружающие также равнодушно и наплевательски прошли мимо тебя с твоей проблемой. Такое общество нежизнеспособно.

Непрестанно и всюду наталкиваюсь на брошюрки следующего содержания: приходите к нам в школу, мы школа с историей, где работают лучшие профессионалы, и где царит атмосфера взаимоуважения и дружелюбия!!! Рассказываю об этом дружелюбии.

В середине учебного года добрые, уважающие учеников замы решают провести контроль знаний по предмету, не уведомив об этом учителей, работающих в этом классе, ни о дате этого мероприятия, ни о списке тем и т. д. Я узнала об этом совершенно случайно за неделю до этого контрольного мероприятия. Оставалась неделя, а у нас с учениками конь не валялся. А ведь это же как к устному экзамену подготовиться (официально это называлось «контроль говорения», на деле же было как устный экзамен) — по девяти темам. И пора-то не летняя, предэкзаменационная — без уроков, а обычная учебная неделя, со всеми уроками по расписанию, с домашними заданиями по всем предметам. А среди этих ребятишек ещё к тому же несколько человек только что отболевших на вынужденном прививочном карантине. Какой там контроль знаний, нам бы хоть в нормальный учебный ритм вернуться! А тут… Какое уважение к детям, к коллегам-учителям! Ещё больше любви и больше уважения!

Есть такое понятие как промежуточная аттестация учащихся, это происходит при переходе из одного класса в следующий. А также при переходе из начальной школы в среднюю, т. е. в 5-й класс. Таким образом, 10–11-летние дети должны в один день написать тесты по русскому языку и математике и в другой день сдать экзамен по иностранному языку. Я принимала участие в подобном мероприятии. Со мной в комиссии, принимающей этот экзамен, было ещё две учительницы, одна из которых с нескрываемым удовольствием заваливала этих бедных четвероклашек. Мы оценивали одних и тех же детей. Там, где я ставлю 5, она — 4, 4 с минусом. Там, где я — 4, она — 3. Там где я — 3, она — 2. Это притом, что я достаточно строгий учитель, оценки не завышаю. Какой это стресс для детей! Больше половины из них написали и русский, и математику «на два». По английскому тоже много троек и двоек. Итак, может быть две основные причины таких неудовлетворительных результатов: 1) либо учителя детей не научили, как следует; 2) либо промежуточная аттестация весьма неправильно организована, если не может дать ученикам возможность показать имеющиеся у них знания. Вы думаете, кто-то в этом разбирался?

Слава Богу, когда я училась, не было вступительных экзаменов в пятый класс. Если бы он был, я бы не смогла поступить в гимназию, в которой я выучилась, и училась успешно! Если бы меня, 11-летнюю не очень уверенную в себе девочку, заставили написать эти тесты, я бы, возможно, тоже их завалила и не смогла обучаться по углублённой программе, которая в дальнейшем позволила мне поступить в один из лучших вузов страны и получить отличное высшее образование. И, слава Богу, на моём пути не оказалось такой училки, которая бы меня ещё к тому же заваливала!

Вот пишу сейчас это и вдруг вспоминаю, что и в отсутствии таких экзаменов я бы в гимназию, в которой училась, не поступила бы. Я же туда по блату попала. Расскажу вкратце, как это было. Мы с родителями переехали из одного района Москвы в другой, поэтому пришлось устраиваться в другую школу. Нам посоветовали местную гимназию, дескать, она на две головы выше всех остальных тамошних школ. Мы с мамой пошли в эту гимназию. Попали в кабинет к директору, весьма важной даме, которая снисходительно смотрела на нас с мамой через очки и лениво говорила, что в гимназии и иностранный язык с первого класса, и информатика со второго класса, и дети учатся исключительно самые одарённые, так что она боится, что «эта девочка не потянет наш уровень». В общем, категорически отказала нам в приёме в эту гимназию. Мы собрались идти в другую школу, как наша бабушка вспомнила, что у неё есть знакомая завуч какой-то школы, может, поможет по знакомству. Так и случилось. Бабушкина знакомая позвонила в ту самую гимназию своей знакомой завучу, и таким образом меня приняли в это учебное заведение, в лучший класс. После чего оказалось, что никакой информатики со 2-го класса там и в помине не было (впервые этот предмет появился в девятом классе), и дети там учились самые разные, и одарённые были, и весьма неуспешные в учёбе, хоть отбавляй.

Но вернёмся к переводному тестированию четвероклассников. Пересказываю разговор, состоявшийся с завучем после того экзамена. Та училка говорит: «Ученики У., Р., М. и др. получили двойки, поэтому будут пересдавать». Завуч: «Что касается ученика Р. — он всё равно поступит в гимназический класс, даже если все три раза завалит это тестирование». «Почему?» «Потому что его папа хороший спонсор школы». Понимаете, о чем речь! Двоечник, чей папа спонсор, по-любому поступит в лучший класс, а хорошистка Маша, перепугавшаяся и написавшая «на три» — не поступит. Вот такая любовь и взаимоуважение, господа! (Нынче ж у нас теперь все «господа», все теперь друг другу пишут «уважаемая г-жа»…, вот эта самая «г-жа» и расплодилась, и заправляет теперь всем и вся!)

Ещё «любви» не хотите? Сколько угодно! Уж чего-чего, а этого «добра» в школе завались!

Школьный концерт. Классам и учителям даётся задание подготовить театральное выступление. Мы готовим. Приближается день концерта. Ко мне подходит председатель методобъединения и говорит, что репетиция будет проходить такого-то числа после уроков в актовом зале. В назначенное время мы с учениками приходим к актовому залу, заперто. Иду искать ключ. Мне говорят, что ключ у одной из замов. Подхожу к ней, прошу ключ, она мне отказывает, говоря, что зал сейчас занят начальной школой. Я:

— У нас же завтра выступление.

— Ничего не знаю, раньше надо было подойти.

— Как «раньше», мне председатель назначила это время.

— Ничего не знаю, до свидания.

Ну что ж, мы утёрлись и, будучи людьми негордыми, отрепетировали в коридоре. Хотя понятно, раз актовый зал был заперт, значит, он был в это время свободен. Ну да ладно, на следующий день мы выступили, всё нормально, дети пошли домой. Учителя наводят после концерта в актовом зале порядок.

Теперь появляется та зама и говорит, что кто-то, неизвестно кто, испортил в зале какую-то супердорогущую аппаратуру, к которой ни я, ни мои ученики пальцем не прикасались, и приказным тоном генерала гестапо объявляет нам, учителям, чьи дети принимали участие в этом концерте, что мы должны оплатить стоимость этой аппаратуры. Какое уважение! Не разбираясь, кто, когда — ничего, приказывает оплатить в форме круговой поруки! Да может, это она сама аппаратуру сломала и на нас свалить хочет? Да если даже и не она — это что за порядки? Это что за разговор с педагогами? Так потом-то ещё и выяснилось, что ничего и не было сломано! Она, даже не проверив аппаратуру, просто узнав, что кто-то выдернул что-то там из какой-то розетки, тут же накинулась на нас, как акула, почувствовавшая запах крови, жертвы. Ах, этот сладкий, дурманящий запах власти над подчинёнными, маленькой, ничтожной властишечки над перепуганными, почти ничем от произвола не защищёнными, безответными и забитыми существами!

Уважаемые родители, эти злые, властолюбивые, непорядочные женщины работают не только учителями, т. е. учат и воспитывают детей, они ещё и получают должности завучей и замов директора, они командуют, как хотят, и всем заведуют, и всё решают, помыкая обычными педагогами. И они же называются руководством школы, лучшими лицами школы, и именно на них вольно или невольно равняется учительский молодняк.

После этого инцидента я хотела поговорить с директором школы, прихожу, а директора нет, в отпуске (на дворе месяц май). К кому обратиться за помощью учителю, претерпевающему произвол со стороны своих начальников? Департаменты не вариант, я уже об этом писала. В Министерство образования? Они школами вообще не занимаются, только вузами, как они говорят, только тем сектором, где решаются стоящие внимания бюджеты, куются кадры и карьеры, финансируются исследования, программы, фонды… А тут, в школах, какие бюджеты?! Я туда однажды обращалась за помощью, когда нас, студентов-бюджетников, хорошистов и отличников, ректор университета решил лишить диплома. Или доплачивайте, объявили нам на последнем курсе, или получите диплом с другой записью, не с той, ради которой поступали в этот вуз. Мы — за помощью в министерство. Нас, студентов, тогда в министерстве выслушала со всем терпением, на которое она только была способна, одна тётенька, утопающая в кожаном диване своего кабинета, и просто сказала, что ректоры вузов имеют полное право делать всё, что им выгодно, целесообразно. До свидания, молодые люди. Мы, половина из студентов не способных оплатить большую для нас сумму, так и выпустились из университета не с теми дипломами, которые нам изначально были обещаны и ради которых мы вообще поступали в университет, учились 6 лет, хотя знания получили точно такие же, как и наши сокурсники, которые внесли потребованную оплату и получили дипломы с другой, изначально предназначаемой для всех студентов этого курса записью. Здорово, да?!

Ещё раз обращаюсь к вам, родители: вы единственная сила, которая может встать на защиту прав и интересов своих детей и рядовых педагогов, которым не дают нормально обучать ваших детей, не дают работать в школах и садах. Которых унижают, оскорбляют, которым не дают никаких перспектив, плетут против них сплетни, интриги и попросту выпирают из школы. И не о себе я тут хлопочу в этих строках, как может показаться (но лишь тому типу людей может показаться, которым как раз и посвящена эта книга, задевающая их самолюбие, которые других судят только по своей узкой, как их лбы, корыстной мерке). Я знаю многих учительниц, знакомых мне такими же своими ситуациями, десятками таких же ситуаций, которых тоже выпирали из школ, с травлей, в частности, чтобы освободить вакантное место для знакомых и родственников руководства.

Дети — это цветы жизни! Всё для детей — говорят в микрофон эти мегеры на школьных утренниках. А вы им аплодируете, не зная, что эти оборотни давно уже не отражаются в зеркалах. Одной такой училке-фурии одна мамаша чуть ли не в ноги упала на выпускном концерте 4-х классов, чуть ли не целовала ноги в благодарность за учительский подвиг! А эта подвижница с многолетним опытом работы в школе не умеет даже элементарного детского конфликта разрешить, потому что она далека от детей и их нужд, как Плутон от Марса. Вот случай. Что-то пропало в детской раздевалке, чья-то шапка. Дети стали обвинять друг друга, завязалась ссора с взаимными обвинениями и оскорблениями. А у пожилой гардеробщицы никак не получалось выяснить истины. Испугавшись, что за пропажу попадёт ей, она позвала на помощь эту подвижницу. Та пришла в раздевалку и стала долго и упоенно выслушивать, как дети клеветали друг на друга. Этот великолепный педагог вместо того, чтобы пресечь эту бесполезную, даже вредную для детей брань и просто предложить взявшему ненароком, или в шутку, или спрятавшему куда-то чужую вещь положить её на место или отдать учителю, предпочитает помусировать, посмаковать детские разборки. Она практически ничего не разъясняла детям, не помогала разобраться, просто стояла и смотрела, пока дети зло и гадко, жестоко ругались, или даже, может быть, наслаждалась их руганью и слезами того ребёнка, которого обвиняли. Я-то сначала просто наблюдала, а потом уж захотелось вмешаться, но не позволила себе, т. к. я у этих детей не работала, они меня не знали, а она всё-таки их классный руководитель, поэтому я ушла оттуда. Вот, а потом сердобольные мамочки бьют земной поклон этой лучшей учительнице на свете. А та сияет от счастья и гордости за самоё себя.

Зато эти мегеры любят ходить на уроки к молодым учителям, работающим первый-второй год. Зачем они к ним ходят? Чтобы помочь? Дать добрый, ценный совет? Профессиональные рекомендации? Не-е-ет. Они это делают, чтобы показать свою власть, власть возраста, власть опыта работы, ну, и поглумиться, если удастся, показать не только себя, но и указать новичку его место в прайде (стае, стаде, кому как больше нравится). Но этого им мало, конечно. Что бы ещё такого сделать, думают они. О, а давайте-ка в конце года дадим административную контрольную работу в классе, где обучаются самые сложные и слабые ученики школы (от которых эти мегеры сами недавно отказались, предпочтя работать в лицейских, т. е. лучших классах и свалив этот класс на молодых учителей). Заметьте: молодые, т. е. малоопытные учителя работают в самых сложных классах, а эти гуру — в классах с отбором детей. Контрольную — по всему году. Какая любовь к детям! Дети уже написали все, предусмотренные учебной программой контрольные работы — май месяц, праздники, подготовка к последнему звонку, солнце, птички поют, да им ещё к экзаменам готовиться. На уроке самое время, наконец, заняться чем-нибудь для души: программа пройдена, имеем право, скажем, посмотреть какой-нибудь обучающий фильм, провести викторину и ещё что-нибудь не только полезное, но и интересное, творческое. Нетушки, обойдётесь, говорят мегеры. Молодых учителей ставят перед фактом, и им ничего не остаётся, как менять своё поурочное планирование и готовить детей к этой работе, которая является не районной или окружной, а просто прихотью двух мегер. Ну что ж, мы готовимся, назначен день, мы всё повторили, дети готовы, но нервничают. Наступает назначенный час. На перемене я не могу найти ни одной из них. Прозвенел звонок на урок. Мы с детьми ждём, их нет, они к нам не пришли, задание не принесли. Я спускаюсь в учительскую, они там сидят, мило общаются. Я:

— Ну, что? Мы вас ждём.

— Чего ждёте? — удивляется одна.

— Как чего, вашей работы!

Она же:

— Ой, а я забыла.

Тут подключается к разговору вторая и говорит с нескрываемой ко мне претензией:

— А ты что, не могла напомнить, у нас в голове не только ты и твои ученики!

Какая наглость, какое хамство. Они же назначили, и ещё им надо напомнить!!! Я, конечно, понимаю, что мне сейчас придётся краснеть перед детьми, я их заставила серьёзно готовиться, сама старалась, готовила, они сидят в напряженном ожидании, и всё зря. Я, конечно, заставила-таки её подняться в класс и лично объяснить детям, почему работа не состоится в назначенное время.

И эти учителя как раз из тех счастливчиков, кто получают 13-е разряды, премии, кабинеты. А самые ушлые из них ещё участвуют в конкурсах и ездят на встречи с президентом, получают гранты, т. е. денежки, которыми потом распоряжаются. В то время как обычный учитель зачастую работает без кабинета, весь день на ногах, в бегах, премий не получает, даже символических на Новый год или в День учителя. Ничего не получает, кроме грубости, желчи и постоянных интриг, надуманных проверок (даже если они не оправдываются и показывают полное соответствие профессионализма неудобного учителя). Рядовой учитель не имеет никакой возможности получить грант, если он не имеет нужных знакомств, т. е. не подлизывает кому надо и когда надо. Не пьёт с ними и не закусывает красной икоркой на 8-мартовских и прочих сабантуях. Директора школ даже имена обычных учителей, тихих трудовых лошадок, часто забывают, называют их чужим именем или вообще не обращаются к ним по имени. Какой дружный коллектив, какие традиции!

А молодые учителя, над которыми время от времени глумятся «учителя-деды», боятся рот открыть, проглатывают всё, но держат обиду в себе и потихоньку превращаются в таких же озлобленных, подлых существ. Чего они боятся? Они боятся одного: потерять место работы, т. е. потерять зарплату. Ради получения своей зарплаты они готовы закрывать глаза на все несправедливости и мерзости, творящиеся вокруг них и их учеников, ваших детей. А скажи своё слово кто при ней и при других — она тут же «придёт ему на помощь»: «Что ты такое говоришь, в своём ли ты уме?» Зато тет-а-тет со всеми она будет постоянно ходить и жаловаться на те же несправедливости, которые она терпит от начальства. Это всё люди, продающие себя за зарплату. За зарплату они продают ещё много всего — детей, и не только чужих, но и своих, своих родных и близких, отравляясь сами своим униженным положением и отравляя жизнь всем вокруг. А потом с экранов телевизоров наши представители «интеллигенции» (в кавычках, конечно, потому как это одно только название) возмущаются, охают и ахают: какая же молодёжь пошла, ради денег своих родителей даже убивают! А хочу спросить у этой т. н. интеллигенции: где же они сами, такие культурные, умные, мудрые, порядочные — охать и ахать ума много не надо, может, соберетесь хоть разок, устроите хоть акцию против коррупции, против растления малолетних, против торговли детьми, ну, против хоть чего-либо, в защиту униженных, обиженных, обманутых, обездоленных, например, сирот, у которых чиновники отбирают положенные им квартиры… Детей, обреченных жить на улице, в подвале, обреченных попасть в тюрьму за кражу блока сигарет из киоска, в то время как чиновники воруют миллионами — и ничего! Где же вы, интеллигенты, совесть нации?! Где ваше Слово?! Уж если не Дело. Ведь у вас есть Имя, в отличие от меня, простой учительницы, живущей в общежитии. А вы только и делаете, что сидите по дачам, доставшимся вам от советской власти, сидите по театрам и только успеваете справлять друг другу юбилеи, петь дифирамбы, вспоминать до бесконечности свои молодые годы. На это у вас есть и силы, и время, и, конечно, желание! В таком случае не надо охать и ахать о том, какое сейчас молодое поколение, — это поколение ваших детей и внуков, это поколение воспитали вы, и вы виноваты в том, что оно такое уродливое и кровожадное получилось. Как же долго всё это будет продолжаться?! Долго ещё мы будем ползать на пузе и пускать пузыри в грязной луже?

Я понимаю, что читатель уже насытился школьными проявлениями любви и дружбы, но придётся осилить ещё десерт. Не обессудьте, но без него никак. Уж больно он важный для общего понимания всей картины.

Выпуск. Девятый класс, выпускной класс, дети получают аттестаты и вольны решать продолжать обучение в школе или поступать в колледж и т. д. Якобы вольны, на самом деле школа желает избавиться от неугодных, проблемных учеников. Как это делается — ведь двоек в аттестат ставить нельзя, теперь аттестатов с двойками нет, а недвоечников нельзя отчислить из школы! Не волнуйтесь, есть пути, если школа захочет избавиться от кого-то, она это сделает. Итак, как же это осуществляется на практике? Очень легко: девятых классов было три, а десятых будет только два, соответственно число учебных мест станет меньше, все ученики из трёх классов не поместятся в два класса, значит, школа «вынуждена» провести отбор, в котором приоритет, естественно, имеют отличники и хорошисты, ну, а остальные — под вопросом. Причём участвуют в этой афере почти все учителя, причём участвуют они в этом с довольно большим удовольствием — это их звёздный час, возможность отомстить своим нерадивым ученикам! Училки потирают потные ладошки. Всё продумано: до вручения аттестатов собираются и решают, кто достоин, а кто нет попасть к ним в 10-й класс. Параллельно с этим они с удовольствием находят время поизгаляться над фотографиями выпускников: этот косой, у этого вид тупой, эта патлы повесила… Это учителя, наверное, так стресс снимают после трудного учебного года.

Настаёт день вручения выпускникам аттестатов: дети приходят нарядные, с цветами, с родителями, улыбаются, фотографируются. Все заходят в украшенный воздушными шариками актовый зал — учителя громоздятся на сцену, директор вручает аттестаты и фотографии, читая каждое второе имя, отчество и фамилию с ошибками и даже не извиняясь, классные руководители говорят последнее слово и благодарности некоторым родителям, дети вручают цветы учителям. Вдруг торжественный тон и относительно тёплые слова с поздравлениями резко сменяются директором на противоположный тон и слова о том, что сегодня будет решено, кто попадёт в 10-е классы, и решать это, дескать, будут оценки в аттестатах. Родители с детьми напряглись. А учителям дано указание опять собраться всем для обсуждения угодных и неугодных учеников, куда я сразу отказываюсь идти. Мне говорят: сказали всем быть обязательно. Я отвечаю, что ни против одного из моих учеников я говорить не буду, поэтому обойдётесь без меня как-нибудь.

Вы знаете, я не сразу стала такой гуманной к ученикам, какая я сейчас: меня не раз бросало в крайности между дисциплиной, строгостью и гуманностью ко всем детям и подросткам, даже к откровенно хулиганистым. То я готова была везти хулиганящего у меня на уроке, острого на язык триннадцатилетку в комиссию по делам несовершеннолетних (до этого не дошло, и слава богу, потому что там не помогут ни ему, ни учителю, ни родителям). То я проникалась желанием защищать всех тех детей, которых поносили стервозные училки. И так я балансировала между двух крайностей: жёсткого, строгого подхода и дружелюбного равноправия с любыми учениками. Нужна золотая середина, скажут мне, и будут правы. Я сама так считаю. Но есть ситуации, в которых этой золотой середины просто не может быть. Например, если детей на твоих глазах распускают до безобразия, потакая всем их прихотям и даже предвосхищая их. А их много в жизни современных детей. Целые индустрии безустанно работают над этими самыми предвосхищениями и стимулированиями спроса, изобретению новых потребностей и стимулов потребления, вызыванию зависимостей и т. д. Будучи невольным свидетелем такого «воспитания», я всегда чувствовала обязанность выступить в роли жёсткого, непреклонного сдерживателя этих разнузданных, самих себя не понимающих, целенаправленно балуемых безответственной воспиталкой детей. Например, когда детям давали сладости перед обедом, и они, наевшись от пуза печенья с шоколадом, приходили в столовую и наотрез отказывались от полезной пищи: супа, салата, овощей, фруктового компота, молочных продуктов. Мне приходилось вступать в конфронтацию с безответственной, глупой воспиталкой, которая ради дешёвого завоевания «любви» детей, ради контроля над ними, их послушания, потакала всем их прихотям и даже провоцировала появление тех прихотей, которые и не появились бы у детей без «помощи» этой женщины.

Находясь под её присмотром, дети буквально скакали друг у друга по головам, орали, носились, сшибая всё и всех на своём пути, дрались, капризничали, устраивали истерики. И я должна была работать с этим специалистом по детскому воспитанию, которая бегала перед родителями на задних лапках, да ещё подговаривала детей прятать от меня на детской площадке чужие игрушки с целью втихомолку забрать их с собой. Здесь нужно пояснить. То есть я всегда объясняла детям, что игрушки на площадке общие, что их нельзя забирать в группу, потому что когда придут другие детки, им не с чем будет играть на площадке. А она тут же, у меня за спиной, предлагала детям спрятать от меня какую-то игрушку и исподтишка умыкнуть её с площадки. Она закармливала детей вредными сладостями, напичканными ароматизаторами, красителями, подсластителями и консервантами. А мне потом приходилось буквально воевать с детьми в столовой, чтобы они съедали хотя бы полтарелки супа и овощи на обед. Дошло всё это до того, что дети пожаловались родителям на то, что одна воспитательница добрая, а другая — я — злая, заставляю их в столовой кушать, убирать за собой игрушки и т. п. Родители, особо не разбираясь, дождались удобного момента и напали на меня с разборками. Я не обвиняю родителей. Они не видели и не знали всей абсурдности ситуации, царившей в том детском саду, поэтому им было трудно вникнуть и разобраться во всех тонкостях и подводных камнях. К чему я это рассказываю? К тому, что порой просто необходимо встать на более принципиальную и жёсткую позицию, чтобы оградить детей от влияния глупого, безответственного человека, спекулирующего на их слабостях. А иной раз приходится вставать на противоположную сторону и выступать в роли рьяного защитника детей и их слабостей, когда работаешь с чёрствым, ленивым, грубым человеком, игнорирующим потребности и особенности ребёнка и ставящим свои интересы, скажем, безмятежное спокойствие на рабочем месте, выше ребёнка. Обратите внимание на то, что обе крайности: балование и подавление ребёнка — имеют один и тот же источник. Источник этот в том, что взрослые ставят свои собственные интересы, желания, прихоти, свою выгоду выше ребёнка и его жизни. А человек, беспокоящийся о благополучии ребёнка, всегда будет вынужден балансировать между двух крайних точек, учитывая все особенности того или иного ребёнка, группы детей и все внешние обстоятельства.

Раньше я даже думала о том, что распущенным своими родителями, своим окружением подросткам необходимо выдвигать особо жёсткие требования вплоть до исключения из школы. И, возможно, это было бы и правильно, если бы у нас были специальные школы для трудных подростков, какие есть, например, в Великобритании, США, где их учат и социализируют по особым программам с участием специально подготовленного персонала, где, например, много педагогов и специалистов мужского пола, которые являются в ряде аспектов более авторитетными лицами для таких подростков, нежели женщины. То есть таких трудных подростков можно было бы исключать из школы за неподобающее поведение и отношение к учёбе, но только при условии обеспечения им более благоприятных для них же самих условий — в специализированных школах, где им будет лучше и где будут условия, в которых они смогут лучше развиваться, нежели в обычной школе, где они только и делают, что обзывают, бьют кого-то, портят школьное имущество, мешают учителям обучать других детей. Но так как таких достойных заведений у нас нет, то и нет права выгонять всеми легальными средствами или уловками этих подростков из обычных школ — потому что их никто нигде не ждёт, они никому не нужны: ни своим родителям, ни своей семье, ни на улице в подворотне, пьяные, обсикивающие все углы и жгущие кнопки лифтов, а то и совершающие кражи, грабежи, насилия и т. д.

Итак, во мне победил гуманизм, как только я поняла: все эти трудные дети, нерадивые подростки — это жертвы того общества, в котором им приходится жить и расти. Несколько раз убедившись в этом, я чётко определилась со своей позицией — всегда быть на стороне ребёнка, несмотря на его семью, его успехи в учёбе и негативное поведение.

В очередной раз выходя с такими мыслями с одного урока и направляясь на другой, я видела кондовые, ничего не выражающие лица училок, с их такой же кондовой походкой, с их такой же кондовой одеждой, трещащими ни о чём или злобно помалкивающими после очередного трудного урока, где им приходилось иметь дело с такими им чужими и весьма неприятными, осточертевшими детьми. Не будь я наблюдательным человеком, я бы всего этого не замечала, бегала бы, опустив нос и уставив глаза в пол, как делают многие, и кроме своих уроков больше бы ничего не ведала, но я постепенно замечала все эти явления и стала задумываться о том, насколько непедагогичны эти учителя с педагогическим образованием. Насколько они не умеют найти общий язык со своими учениками. Я тоже не всегда успешно находила этот общий язык с некоторыми из моих учеников, но я всегда стремилась к этому и потому рано или поздно добивалась положительных результатов, а эти ни то что не стремятся к таковому, а, наоборот, им тем комфортнее и счастливее, чем они дальше от своих учеников.

Но, повторюсь, по-настоящему гуманный (а не притворно, псевдогуманный) подход к ребёнку, процессу образования и воспитания не подразумевает вседозволенность и потакание капризам, эгоизму, самодурству, распущенности. Вот простая мудрая притча на эту тему.

Однажды к известному учителю Хинг Ши пришла молодая крестьянка и спросила:

— Учитель, как следует мне воспитывать сына: в ласке или в строгости? Что важнее?

— Посмотри, женщина, на виноградную лозу, — сказал Хинг Ши, — если ты не будешь её обрезать, не станешь, из жалости, отрывать лишние побеги и листья, лоза одичает, а ты, потеряв контроль над её ростом, не дождёшься хороших и сладких ягод. Но если ты укроешь лозу от ласки солнечных лучей и не станешь заботливо поливать её корни каждый день, она зачахнет. И лишь при разумном сочетании и того, и другого тебе удастся вкусить желанных плодов.

Очень многие из училок этого не понимают. Чтобы в своих собственных глазах и глазах учеников выглядеть добренькими и хорошими, они позволяют детям быть распущенными. И дети, благодаря «доброте» таких училок, становятся распущенными, наглыми, неблагодарными, циничными, грубыми. А потом эти учителя прибегают ко мне и говорят, дескать, ой, они мне как будто на голову нагадили, неблагодарные. Что посеяла — то и жни. Такие училки, обычно молодые, всегда вызывали у меня сочувствие, у меня возникало желание их поддержать, как-то помочь, что я и делала. Но со временем оказывалось, что они были банальными безответственными лентяйками, не желающими анализировать свою работу, что-то менять, совершенствовать, они только жаловались мне то на учеников, то на учителей — просто болтали, жалея себя.

К слову, вот они, молодые специалисты, приходят из пединститутов на работу в школу, а им даже не дают наставника, который бы помогал им войти в профессию (что предусмотрено правилами профессии). Хотя, честно говоря, лучше и без наставника, чем с какой-нибудь фурией-наставником. Одна из молодых в первый же день работы сказала, что не собирается задерживаться в школе, что это всё ей на фиг не надо, что она просто поработает, пока другую работу не найдёт. Прошёл год, а она собирается продолжать работать и на следующий год. Я её спрашиваю: разве она передумала уходить из школы, но почему, понравилась эта работа? Отвечает, что нет, «просто хочу отыметь это государство по полной, пока я молодой специалист с двойным окладом». И, надо сказать, так и сделает, и будет учить (с этим отношением «отыметь») деток дальше! А если бы школа проявила к ней внимание, показала свою заинтересованность в ней и качестве её работы, оказала профессиональную поддержку, глядишь, она бы, может, и стала, в конце концов, хорошим учителем (задатки для этого у неё определённо были). Но так как в школе она не увидела ничего хорошего, то и заняла определённую, вполне симметричную, соответствующую позицию по отношению к своей работе.

Чтобы читатель (да и автор) чуть-чуть отдохнули от реалий жизни, внесём капельку юмора в повествование.

Я уже упомянула о том, что такое, эти дежурства: следить за порядком на лестнице, в коридоре, даже в туалете. Да, сегодня учителю и такие указания поступают от директоров. С согласия родителей в туалетах устанавливаются видеокамеры для слежки за детями нерадивыми, но на все тубзики денег, как всегда, почему-то не хватает камеры установить, поэтому учителям дают установку заглядывать и в туалеты. А как учителям-женщинам в мальчишеские туалеты заходить — этот вопрос на планёрке не был уточнён. Так что, помимо бесполезной рутины, в школе встречаются и очень забавные, абсурдические случаи! Вот один из них. Правда, это для меня он такой, а для большинства среднестатистических училок это нормально. Они даже не поймут, в чём прикол.

Итак. В школах принято во время сдачи экзамена возле кабинета сажать дежурного учителя. Его задача состоит в том, чтобы следить за тишиной возле кабинета, чтобы ничто не отвлекало экзаменаторов и экзаменуемых. Это понятно — вопросов нет. Но зачем нужен этот дежурный, если экзамен проводится в субботу, в летнее время, т. е. когда школа пуста и кроме экзаменуемых и экзаменаторов в школе никого нет??? Это не ЕГЭ, не другой письменный многочасовой экзамен, на котором экзаменуемые хотя бы в туалет отлучаются (хотя дежурный учитель всё равно не ходит за детьми в туалеты следить). А тут устный экзамен, всего несколько человек экзаменуемых, и их из кабинета не выпускают во время экзамена ни в туалет, никуда. В общем, здесь дежурный учитель явно для очередного любимого начальством «поди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что», очередным привратником-дураком, «на посылках», как в сказке у Пушкина про властолюбивую старуху… Но такой вопрос возник только у меня. Я не стала его задавать, поскольку знаю: задавать вопросы администрации школы бесполезно, тебе сказано, что ты дежуришь там-то и там-то, — иди и выполняй без разглагольствований! Накануне этого экзамена дома в шутку говорю маме: от кого я буду защищать экзамен, от мух, наверно? Посмеялись, забыли.

Настал день экзамена. Прихожу — так и есть: в школе ни души, кроме учителей, принимающих экзамен, и учеников, сдающих экзамен. Все они зашли в кабинет, и начался экзамен. Всё, в школе пусто, ни души… кроме меня! Сижу на лестнице, неподалёку от этого кабинета, «.. и тишина, и мёртвые с косами стоят!»

Читаю книжечку, точнее, клюю носом над этой книжечкой. Вдруг слышу жужжание. О, точно, прилетели ко мне две мухи. Летают-жужжат возле меня, меня веселят. Но регламент экзамена не нарушают. Благовоспитанные, миролюбивые мухи попались. Но и мухи долго не задержались в том месте, требующем присутствия дежурного-учителя. Улетели, и опять гробовая тишина. И я снова клюю носом над книжечкой.

А мы ещё смеёмся над советской школой с её комичными формальными порядками. Что изменилось-то? Я имею в виду в лучшую сторону. И если есть-таки какие-то несчастные проценты (и то, конечно, натянутые), то какова эффективность этих процентов в контексте гигантских потраченных средств за все последние, сколько себя помню, годы непрестанных школьных реформ? Наверное, миллиардных средств, ни много ни мало?! Вопрос, как всегда, получился риторический, у нас, как всегда, никто ни за что не отвечает.

Насколько я знаю, у нас не существует сообществ учителей, в которых они могли бы решать те или иные проблемы. Все из существующих ассоциаций и клубов учителей — это как кружки по интересам, в которых они забавляются беседами, обмениваются мастер-классами, т. е. только и делают, что создают иллюзию развития самих себя и своей отрасли. В этих ассоциациях обычно участвуют следующие категории учителей: первая, которую я называю блатными, — это учителя из именитых педагогических семей, «с традициями», т. е. учителя, которым автоматически были открыты двери в любые лучшие учебные заведения страны (и не только это), благодаря заслугам их предков. Они же являются обладателями ряда статусных регалий, премий, званий и т. д., добытых ими благодаря тому же, благодаря чему сегодня весь наш кинематограф забит такими же блатными детками известных родителей и другими их родственниками. Ко второй категории я отношусь с большой симпатией, это учителя-фанатики своего дела — это такие учителя, которые в своей жизни видят только свой предмет, абсолютно помешаны на нём, помешаны так, что давно утонули в пучинах его теории и своего увлечения. И надо сказать, это очень удобная позиция — эти люди ничего не замечают из того, что происходит вокруг них, в школе, в жизни вообще. Они полностью близоруки, они видят только то, что любо лично им: свои уравнения, ямбы и хореи, формулы и колбочки, и потому они всегда счастливы и, в частности, счастливы провести какой-нибудь семинар для студентов или других учителей, поделиться каким-нибудь своим ноу-хау, которое, кроме них самих, никто и не будет применять (ещё таких же два-три фанатика не в счёт). И третья категория подвижников, самая многочисленная, — это прожженные лицемерки, участвующие в этих ассоциациях и семинарах лишь для галочки, для собственной карьерной коробочки, шкатулочки и для тешения собственного самолюбия. «Вот какая я прогрессивная учительница: не стою на месте, расту на зависть всем и себе самой!» Проще говоря, эти карьеристки ходят на такие мероприятия исключительно за сертификатами, т. е. за бумажками, свидетельствующими их профессиональный рост.

Объясню: существует практика давать участникам педагогических семинаров сертификаты об участии в этом мероприятии (чем и обеспечивается собираемость аудитории). Вот эти карьеристки-формалистки и складывают их в свою копил очку, в стопочку, хотя, вернее, у кого есть свой кабинет, те развешивают сертификаты в рамочках по стенам кабинета. В общем, совмещают приятное с полезным: приходят потусоваться-потрепаться и получить заветную бумажку. Приведу весьма красноречивый пример того, что это абсолютно массовое явление, а не моё частное мнение. Московский педагогический марафон — мероприятие очень известное. Несмотря на это, попасть на данное мероприятие никогда не составляло труда: не требовалось никакой предварительной записи, не было никакой очереди ни при входе в здание, ни в аудитории, в которых проводились лекции и семинары. Порой аудитории были даже не до конца заполнены во время мероприятий. Но стоило организаторам данного мероприятия ввести систему сертификации участников, произошло — о, чудо! Резко возникли огромные очереди из желающих попасть на марафон, давка в аудиториях на сканирование карточки участника, такие же огромные очереди за получением сертификатов после окончания мероприятий… Надо отдать должное организаторам: они очень постарались свести давку на нет, обеспечили большое количество персонала, молодых людей в корпоративных футболочках и бейсболках, которые обходили аудитории и сканировали карточки участников, постоянно останавливая всех желающих создавать очередь к сканеру. Но, несмотря на все усилия организаторов, качество мероприятия заметно пострадало: из интеллигентного профессионального мероприятия оно превратилось в базар-вокзал, рынок (а что, у нас же теперь рыночные отношения, и вообще рынок всему голова!). Да, рынок не только в переносном, но и в прямом смысле. Активная торговля всевозможной литературой, пособиями, дисками и т. п. — учителя буквально набрасываются на все эти прилавки, в считанные минуты сметая всё, метут всё подряд, почти без разбору, расталкивая других своими крепкими, натруженными задами и острыми локтями. Это даже некое соревнование между коллегами, в котором, не дай бог, купить меньше других! Потом они приходят довольные, садятся в зал, где проходит семинар или лекция, и вместо того, чтобы посмотреть-послушать выступающих, они раскрывают свои многочисленные пакеты, шуршат-шуршат ими, мешая слушать лекторов, сдирают упаковку и листают-листают-листают, не поднимая головы (хотя бы из формальной вежливости перед выступающими)…

Вот так наши учителя повышают квалификацию на педагогических семинарах! Не говоря о том, что многие из самих семинаров, предлагаемых вниманию педагогов, носят откровенно неприкрыто рекламный характер: некоторые лекции и семинары являются обыкновенной прямой рекламой товара: учебников, пособий, зарубежных учебных программ и образовательного туризма. На протяжении трёх часов приходится тупо слушать рекламу. Некоторые встают и уходят с таких семинаров, и правильно делают.

После бешеного ажиотажа с погоней за сертификатами организаторам мероприятия пришлось даже потом ввести правило предварительной записи и регистрации в интернете для участия в мероприятии. А я, загодя зайдя на их сайт, чтобы зарегистрироваться, не смогла этого сделать — регистрация уже была завершена. Одно и то же мероприятие и, посмотрите, какая разница: без сертификатов — никакого ажиотажа; с сертификатами — бешеный ажиотаж и массовый наплыв! Вот зачем подавляющее большинство училок ходят на эти мероприятия: не за содержанием, а за бумажкой.

Чтобы быть совсем точным, есть ещё четвёртая категория участвующих в таких мероприятиях — это пожилые интеллигентные учительницы, которые ходят на них больше для общения: увидеть новые лица (ведь в стенах школы замкнутый, за много лет надоевший, ничем не интересный коллектив), послушать разных людей, поговорить, поделиться своим наболевшим или чем-нибудь приятным. Но эти участники составляют совсем небольшую долю от общей массы.

Учителя-реалисты, а среди них бывают и новаторы, если и попадают в такие сообщества, долго там не задерживаются, поскольку деятельность таких организаций не направлена на развитие сферы образования и вообще не имеет никакого отношения к реалиям этой сферы. Эти организации существуют в полной оторванности от действительности. Вы знаете, я сама очень любила до поры до времени ходить на такие мероприятия. Я там даже встречала отдельных очень интересных деятелей сферы образования (учителей, профессоров), которые говорили очень умные вещи. Один деятель, например, проводил сравнительный анализ дошкольных учреждений России и других стран. Я тогда после семинара не успела подойти познакомиться с ним, в зале было очень много людей, трудно было протиснуться, а он быстро исчез сразу после окончания своего выступления. Но любила я всё это, пока не поняла, что, к сожалению, это ярмарка тщеславия их организаторов. Ну и, конечно, средство заработать на курсах, тренингах и специализированной, издаваемой ими литературе.

Опять обращаю ваше внимание на то, что честные, умные, стремящиеся к самосовершенствованию и развитию своей сферы деятельности люди есть, но дело в том, что пока они рассеяны по разным учреждениям, пока они не объединят свои знания, стремления, усилия в одном направлении, в каком-нибудь реальном проекте (не путать с бутафорскими госпроектами), вся их деятельность, упорный труд тонет в море помоев — продуктов деятельности менеджеров от образования и училок-формалисток-приспособленок. Для обычного учителя трибуны нет: его даже на планёрке и педсовете в школе слушать не желают. На планёрках выступают всегда одни и те же — приближенные директора, а остальные — это стадо, которое должно молча внемлить всем их инструкциям и брать под козырёк. И то, опять же, формально, на деле никто проверять не будет, исполняет ли учитель эти инструкции (и это все знают). Стоит только открыть рот и поднять какую-нибудь проблему, тебя тут же обработают, заткнут, указав на дверь, дескать, «не нравится — вот порог, вот выход», или же ограничатся замечанием: «тебе что, больше всех надо» или «всех всё устраивает, одну тебя не устраивает» и т. д. Хотя далеко не всех всё устраивает, но они боятся рот открыть: им проще приспособиться, научиться закрывать глаза, чем что-то предпринять ради улучшений. Они выбирают «лёгкий» путь. Хотя для меня это, наоборот, путь самый тяжёлый и бесперспективный — плавать в помоях каждый день и натянуто улыбаться, зная, что так и проведёшь всю жизнь в этой помойке по самые уши. Я просто не мазохистка, наверное. Но в современном обществе извращения в моде, и такой мазохизм, наверное, тоже сейчас в моде. Не наверное, а точно, судя по всему. Они придумывают всякие отговорки, наподобие: «всё равно я одна ничего не добьюсь», «станет ещё хуже», «от плохих людей не надо требовать хорошего», «мне моих нервов жалко» и т. п. Однако если следовать их логике, то и с уголовниками ничего не надо делать. Не надо их ловить, судить, требовать от них не совершать преступления — они же такие плохие люди, что уж тут с ними разговаривать, что тут поделать? Пусть себе дальше режут, грабят. Вот будут твой дом грабить, а ты сиди в кустах и помалкивай — береги нервы, сядь в позу лотоса и медитируй… Железная логика, на все случаи жизни! Правда, не вечная — работает до первого случая, как говорится, до той поры, пока тебе самой черепушку не проломят (твои же ученики). Хотя не стоит принимать их слова за чистую монету: практика показывает, что даже те редкие ахи-охи — всё это болтовня ради болтовни, и по большому счёту их всё устраивает и к лучшему они вовсе не стремятся. Надо мной и близкие, и подруга постоянно смеются, говоря: «Опомнись, это ты ходишь на работу для работы, для своих учеников, а все остальные туда ходят исключительно за зарплатой!!!» Я долго не могла, вернее, не хотела им поверить, но потом пришлось, потому как так и есть.

Но есть и порядочные, честные люди, которые, к сожалению, не умеют отделять мух от котлет, так и едят всю жизнь котлеты с мухами, и уже привыкли, и чуть ли не любят это блюдо. Для них пойти поднять проблемный вопрос или встать в защиту ученика или своего коллеги — это действительно трепать нервы, а когда им самим грубят, нарушают их трудовые права и т. д., они также молча терпят. Они думают, что в этом постоянном напряжении терпения их нервы не страдают! Да в сто раз больше! И всю жизнь мы потом обиженные, недооценённые, обделанные. И бегаем из одной школы в другую, в поисках лучшего места, из одного детского садика в другой, третий, четвёртый и т. д. Я знаю многих учителей и воспитательниц, которые так и делают: бегают по школам и садикам, ищут лучшего, не понимая, что лучшего нет, не существует, точнее, не создано. И я так же бегала, пока не поняла, что нужно не бегать, а что-то менять или создавать. В школе не дадут этого сделать, в школе ты пешка, винтик в большом механизме.

Но неужели ж везде так, неужели нигде и никто не решал подобные проблемы, а если решал, то как? Или, может быть, я просто того, тю-тю, как-то там неадекватна? Слишком, может быть, я идеалистична, и действительно никакой такой другой практики не бывает и быть не может?!

Будучи человеком, владеющим иностранными языками, я имею возможность лично узнавать, а как там, в других странах, обстоят дела с образованием, — и должна сказать, что в беднейших странах Африки есть школы получше, чем у нас. Там весьма бедные интерьеры, иногда буквальные лачуги, только самое необходимое, но многое держится на энтузиазме самого местного населения, общины (и это не профанация, не показуха, поскольку люди там выживают в крайних условиях, а не пробавляются баловством, меняя одни комфортные условия на другие, сменой одних «гаджетов» и модных увлечений на новые, короче, потому что не задурены ещё шальными бюджетными «возможностями» и благополучием вообще, меньше дурака валяют, не до того). Ну, и, конечно, вместе с общей помощью все старания в направлении учёбы и воспитания сосредотачиваются, концентрируются в учителях, настоящих энтузиастах своего дела. Кто такие эти учителя-энтузиасты? Это учителя, работающие в школах не зарплаты ради, доказательством тому служит тот факт, что у них бывают периоды, когда они месяцами не получают никакой зарплаты (не потому, что задерживают чиновники, крутя деньги в банках, а вообще не получают). Но они не бросают школу, не работают спустя рукава и поплевывая по сторонам. Это люди, видящие своё призвание в том, чтобы создать учреждение, в котором дети их народа получали бы необходимые им для их жизни знания, навыки, а также заботу и уход, который необходим всем детям вне зависимости от страны и континента. Это люди, любящие детей, и люди, стремящиеся понять, что нужно знать и уметь детям, какие трудности они испытывают в своей жизни и, в частности, в учёбе, и стараются дать именно то, что нужно этим конкретным детям, проживающим в этом конкретном месте в это конкретное время и условиях (а не то, что написано выжившими из ума маразматиками-методистами, давно уже не видавшими ни живых детей, ни далекой от них школьной жизни, ни процессов, протекающих в школе, так сказать, «образовательных», образующих кого-то как-то, как-что-получится…).

В отличие от наших методистов, клепающих пачки писанины, названной стандартами, к которым учителя и дети почему-то должны стремиться. Мыши, не вылезающие из своих пыльных, захламлённых кабинетиков и смотрящие на всё сквозь свои запылившиеся очки. Это не образное описание. Я бывала в кабинетах методистов и видела эти кучи сваленного чёрт-те чего на их столах, полках, под столами, на подоконниках, на шкафах и под ними… Впечатление такое, что в этих кабинетах давно уже никто не работает, что лет десять назад по воздушной тревоге жители города побросали всё, включая эти рабочие места, и убежали навсегда, а эти груды хлама теперь принадлежат мародерам, мышам и крысам. На меня эти кабинеты всегда производят весьма удручающее впечатление, тоску и неприязнь.

Надо видеть, как в нищих африканских странах учителя общаются со своими учениками — как со своими родными детьми. Ничегошеньки кондового и казенного нет в этих людях и их взаимоотношениях. Смотришь и не знаешь — плакать от зависти или от радости за этих бедных, живущих в очень сложной ситуации, иногда буквально на углях какой-нибудь гражданской войны, и при этом таких счастливых людей. Они счастливы, потому что любят и поддерживают друг друга. Там люди знают, что такое помогать друг другу. А не только прыгать по головам друг у друга (в забеге за зарплатой, прибавкой, кабинетом, мебелью в кабинет или ремонтом, дополнительными часами, дополнительными материалами и т. д. до бесконечности). И потому что у них есть смыслы жизни, выходящие за рамки, в которых существует большинство из нас: набивать до отказа собственный трёхкамерный холодильник продуктами из супермаркета, закупать в аптеке пачки и целые блоки пилюль от ожирения и «витаминов», менять свой мобильник на новую модель (все уже поменяли, одна я, как дура), сопеть-копить «на тачку», тоже шоб как у всех, чтоб не выбиваться из рядов соседей слева и справа, сделать химический пилинг или вожделенную эпиляцию во всех местах и зонах (все ж делают, ё-моё, а я что, хуже их, что ли), посмотреть очередную кровавую дрянь на дивиди, а на десерт порнушку в узком интимном кругу и т. д. А что не так? Все так живут! И чего, нормалёк, хаваем, потребляем, мы же потребители, общество потребления — вот и чавкаем с утра и до вечера! А что, можно ещё чем-то заниматься?!..

Что касается европейских стран, то, как там люди работают, может восхищать и вызывать искреннее уважение. В частности, они уже некоторое время назад поняли, что программы и стандарты надо создавать для детей, т. е. под их потребности, а не наоборот — детей под стандарты, как до сих пор у нас. Там недопустимы разговоры такого плана, как у нас, когда завуч говорит учителю: «Да, у вас учебник, не соответствующий стандартам, да, у вас учебник, не соответствующий возрасту учащихся, но вы должны дать стандарт, а как вы это делаете, никого не интересует». Когда иностранцам рассказываешь такое, они не очень верят и не очень понимают, что такое может быть вообще. Для них это нонсенс, а у нас это норма. Вездесущая норма. Абсолютно надуманные, бездарные, взятые с потолка стандарты, учебники, не соответствующие одобренным программам, причём списки учебников, рекомендованных Министерством образования, каждый год меняются, в некоторых школах эти правила соблюдаются, а их нарушение под страхом дисквалификации учителя. При этом в школах по соседству плевали на эти правила и занимаются по импортным, нигде у нас не одобренным учебникам. Т. е. нет никакого единого подхода, никакой здравой логики, никакой преемственности, никакого порядка, но на каждом педсовете кричим о необходимости повышения качества образования! Да откуда оно возьмётся, это «качество»?! А они знают, что не возьмётся, и кричат о прогрессе просто для галочки. Педсовет проведён, план выполнен, отчёт напечатан и заверен печатью. Мы молодцы и идём в отпуск с чувством выполненного долга.

В ряде европейских стран вся машина базового образования работает как один механизм, слаженно, в единых целях. Все: чиновники, учителя, администрация школ и детских садов, социальные работники — работают на реальный результат, реальное качество, а не бла-бла-бла, не мыльный пузырь, и поэтому у них есть реальные положительные результаты. И они не собираются останавливаться на достигнутом, наоборот, хорошие результаты подстёгивают и вдохновляют их ещё больше. Ещё раз подчеркну, что вся их работа базируется на истинных естественных потребностях детей в знаниях, потребностях в общении, в тяге к новому, к информации, к овладению различными умениями. Они, в отличие от наших, всегда самоудовлетворенных начальников от образования, не были удовлетворены качеством образования, которое раньше и у них не было основано на воспитательных, интеллектуальных и практических потребностях личности и общества, было оторвано от практической стороны жизни человека и общества. Поэтому у них стали стараться обучать тому, что действительно пригодится ребёнку/подростку в его жизни и в его будущей работе. Тогда как у нас до сих пор как в старом анекдоте, где пришедшему из школы в институт профессор говорит: «А теперь забудьте всё, чему вас учили до этого момента», и потом снова, когда ты приходишь после вуза на работу, начальник или куратор тебе говорит: «Так, забудь всё то, чему тебя учили в институте, потому что это тебе не пригодится, а пригодится совсем другое».

Кроме того, они (например, британцы), ощутив на собственной шкуре всю сложность и многоуровневость социальной среды и возникающих в ней конфликтов, отравляющих жизнь всему обществу, пришли к выводу, что жизненно необходимо учитывать интересы детей из семей с различным социальным положением, разных национальностей, культур, говорящих на разных языках. Для таких детей в школу нанимают специальный персонал, который переводит детишкам то, что говорит на уроках англоязычный учитель, подключают и родителей к работе в школе в том или ином качестве, например, вести уроки кулинарии, быть ассистентом учителя. И государство, и общество с большой скоростью навёрстывают упущенное, ведь у них в отличие от нашей страны не было многовековой многонациональной истории. А поглядеть сейчас — так как будто всё наоборот: у нас её как и не было, а у них она как будто была, судя по пестроте улиц, по умению уживаться людям разных национальностей, культур и религий в одном обществе и даже стараться вместе двигать его к процветанию. Они, европейцы, уже во многом пересмотрели свои капиталистические ценности и повернулись к ценностям прежде всего социальным и коллективным. Работа в команде, сотрудничество, взаимопомощь — это те факторы, которые сейчас ставятся во главу угла при обучении подрастающего поколения. Детей с первых классов учат работать вместе, друг с другом (без постоянного деления на лидеров и подчинённых, как у нас, провоцируя постоянную грызню и самоутверждение среди детей). Учат стараться на благо, и не только свое, но и на благо другим детям, на благо школы, на благо района, в котором они проживают (а не заучивать пустословные лозунги для линейки и выступлений перед родителями). Детей годами приучают помогать друг другу, работать сообща. Они в своё время, во время расцвета капитализма, уже наелись сполна плодами индивидуалистического общества, существующего по так называемому закону джунглей «каждый сам за себя». Они, западные люди, устали от обособленности, социальной несправедливости и, как следствие, от постоянных социальных протестов, устали расталкивать друг друга локтями, выгрызая своё «счастье», социальное и материальное благополучие. Они поняли, что общество эгоистов нежизнеспособно. Поэтому теперь они пытаются построить сплоченное общество, где принято помогать друг другу, уважать друг друга. Поэтому теперь у них на уроках в школе разбирают с детками притчу о добром самаритянине, воспитывая привычку не проходить мимо того, кто в беде. Они прививают с самых малых лет любовь к природе, учат уважать и беречь природу, те ресурсы, которые она нам даёт, и учат не лозунгами и плакатами для галочки, а делами: экскурсиями, уборками природных зон, улиц, выращиванием, уходом за растениями, детей пересаживают на велосипеды, и не просто пересаживают, а создают все условия (разрабатывают удобные маршруты, специальные дорожки, знаки, стоянки для велосипедов), увлекают проектами по вторичному использованию отходов: бумаги и других материалов, использованных канцтоваров, воды и др. И это в государстве с самой индивидуалистической, колониальной, собственнической идеологией, в самом исторически иерархическом и социально расслоённом обществе Европы — в Великобритании!

Если там речь идёт о дисциплине, то это всегда чёткие правила, которые одинаковы для всех, о которых знает каждый ученик и сотрудник школы, и если это дисциплинарное наказание, то оно неотвратимо. Пришёл очередной раз на урок без учебника — остаешься на дополнительное занятие после уроков и т. д. Если идёт речь о повышении квалификации учителя, то это полноценная поддержка со стороны более опытного педагога, регулярные консультации, беседы, взаимные посещения уроков, совместные уроки и их разборы, и многое-многое другое, даже нанимают специалистов из узких областей, например, лингвистов, которые приезжают прямо в школу и занимаются с учителем, чтобы улучшить его произношение, различные знания и умения. Это правда, это не сон. Если речь идёт о превышении полномочий и психологическом насилии над учителями со стороны их начальников, то там существует специальная организация, которая расследует подобные случаи и защищает права обычного учителя. А у нас всё фальшивка: уважение к ребёнку, физическое и нравственное здоровье ребёнка, здоровье и права учителя и т. д. Это всё враньё, всё клюква «для бедных». У нас никого не волнует, в частности, здоровье учителя, не говоря уже о детях: в школьных столовых нет нормального питания. В столовые привозят какие-то полуфабрикаты. Никто не знает, какую посуду они используют и запрещена ли, наконец, как в Европе, опасная тефлоновая посуда, ракообразующая. Я видела, какое питание в зарубежных школах, мне есть с чем сравнивать, и из своей собственной жизни я также имею представление о том, что такое здоровое, полноценное питание, поэтому я не могу питаться в российских школьных столовых. У нас, правда, народ неприхотливый, привык питаться как попало, поэтому едят и не жалуются. Но от этого у нас пол населения страны практически всю жизнь на таблетках и по больницам. Надо отметить, что дети-то питаются в школьных столовых, а учителя вообще редко имеют время пообедать и предпочитают накрыть в кабинете стол тем, что приносят с собой из дома, из магазина, и перекусывают, как иногородний на вокзале, а не обедают.

А на западе уже вовсю выстраивают новую систему школьного питания и прежде всего отказались от системы привозных готовых и полуготовых блюд в школы. Теперь всё готовят в самой школе из свежих продуктов местного происхождения. Контролируется всё: где выращена продукция, в каких условиях, чтоб без химикатов, чтоб всё только натуральное. Были проведены исследования по результатам этих реформ, которые показали, что у детей улучшился аппетит, теперь детям нравится школьная еда, они стали лучше кушать, стали меньше болеть, улучшилось общее самочувствие, повысился тонус организма, снизилась утомляемость, дети стали более активными, лучше работают на уроках, улучшилось настроение, поведение, усвояемость материала, память. А у нас принцип «Пипл хавает» — имеет здесь уже буквальный смысл. Но, как всегда, где-нибудь в конце августа перед первым сентября в новостях покажут репортажик о том, какое хорошее питание в школе №…, — выберут одну из нескольких блатных (образцово-показательных) школ и рассказывают, что теперь так питаются во всех школах. Неправда, не верьте.

В Великобритании учитель снабжен всем необходимым для выполнения своей работы, но и от учителя требуется немало: самодисциплина, самоотдача, аккуратность, пунктуальность, даже щепетильность во всём. Но при этом учитель имеет нормальные условия работы: нормальный график работы, оснащенное всем необходимым рабочее место. Мы же, московские учителя, работаем, как бомжи, у многих нет никакого рабочего места: тетради приходится проверять либо дома, либо в учительской, где всегда шум-болтовня, или в чужом кабинете, где над ухом кто-нибудь занимается, или проводят уборку, опять же, шумят при этом сильно. А ведь для проверки работ требуется большая концентрация, внимание, сосредоточенность, чтобы не пропустить ни одной ошибки, чтобы предложить лучший, наиболее подходящий вариант исправления (если у тебя предмет не математика, где 2x2 всегда 4). Работаем в разных кабинетах — бегаем из одного крыла школы в противоположный, с четвертого этажа на первый и так по нескольку раз в день, ключ взять, ключ сдать, ключ взять, ключ сдать. А бывает, что хозяйка кабинета его заперла, а ключ не сдала на охрану, а запасных ключей почему-то на вахте нет (их там в принципе нет), и нам с детьми заниматься негде. И не раз приходилось мне с учениками заниматься в актовом зале или прямо в коридоре. Администрация школ заставляет учителей дежурить в коридорах на переменах по 2–3 раза в неделю. Сейчас модно хаять советскую школу, но вы знаете, когда я училась в советской школе, никогда не было такого, чтоб мы хоть раз в коридоре занимались. И учителя не дежурили в коридорах, а спокойно готовились к уроку и общались с учениками, параллельно за ними и приглядывая. А в современной российской школе для учителя сходить в туалет — это настоящая проблема. Однажды во время дежурства я отлучилась в туалет, а в это время в коридоре с подоконника упал цветочный горшок, так заставили писать объяснительную: «была в туалете — кто свалил горшок, не видела». Унизительный бред! Сейчас модно хаять всё советское, «совок» и его «маразмы». А сейчас что-либо изменилось к лучшему? Раныне-то было понятие подготовки учителя и кабинета к уроку. Сейчас этого вообще не существует, я об этом уже писала. Выставить оценки в дневники и то некогда — надо бежать на дежурство в коридор (начальницы-то ходят, следят, не дай бог тебя не будет на дежурстве — будешь объяснительную писать). Мне нужно выставить оценки в дневники ученикам, а я не могу, мне надо нестись в другой корпус, успев схватить в охапку свои пособия, тетрадки, письменные принадлежности, очешник, сумку… А потом родители приходят и жалуются, почему они не увидели вовремя в дневниках оценок своих детей. И правильно делают, что жалуются. Но в данном случае учитель не виноват, а виноваты те, кто создаёт учителю такие условия работы, точнее, никаких условий не создал, и даже хуже устроил — антиусловия. Я была бы рада-радёхонька работать без всяких там комфортных условий, лишь бы антиусловий не было! Вот до чего дожили. Ну, или, ладно б тогда всё плохо и все бы отдавали себе отчёт в том, что всё плохо, тогда бы хоть как-то шевелились. Так нет же: так как ещё не полный апокалипсис, как-то ещё этот картонный домик всё же держится, выживает, шатаясь, то можно мириться, притираться, приспосабливаясь, и всех всё устраивает.

В пример могу привести случай, когда они, училки, спокойно соглашались даже на то, чтобы на протяжении двух недель (и это не предел) проводить уроки тремя учителями в трёх разных учебных группах в одном кабинете в одно и то же время! Это было введено администрацией школы вместо нормального гриппозного карантина. Нет чтоб закрыть школу на неделю, а потом продолжить нормально работать, а они промурыжили всех детей и учителей две недели этим полукарантином, а потом всё-таки и закрыли школу ещё на неделю.

Так вот, когда всё это только началось, я говорю своим коллегам-училкам: давайте сходим к директору, объясним, что невозможно работать трём разным группам в одном кабинете. Все как одна на меня вылупились со словами: «Нет, это бесполезно, такие правила для всех»… Я говорю: давайте обсудим, что за правила такие, спросим, кто ввел эти правила, кто отвечает за эти введения, почему не спрашивают нашего мнения. «Не-е, мы не пойдём. Хочешь, иди сама». И я, как всегда, пошла к директору одна, но её в тот момент не оказалось в школе. А потом я поняла, что одной идти бесполезно: всех остальных этот маразм устраивает, а ради меня одной никто ничего пересматривать или даже обсуждать не будет. Так и работали полмесяца в полном дурдоме, под конец этого спасительного карантина нервный срыв грозил и некоторым учителям, и некоторым ученикам — еле-еле выдержали. А некоторым училкам это даже нравилось: ходит по классу, вышагивает и во весь свой поставленный учительский голос громогласно поучает, как будто в двух метрах от неё нет ни чужих учеников, занимающихся совсем другими вещами, ни других учителей, вполголоса пытающихся донести хоть что-то до своих учеников. Такие толстокожие, меднолобые матрёны очень хорошо выживают в условиях современной столичной школы, они там как рыбы в воде.

Правда, иногда всплывают и какие-нибудь некрасивые истории с вымогательством взятки директором школы или с оплеухой от учителя, и нам тут же по телевизору рапортуют: «Сейчас же во всём разберёмся, всех, кого надо, накажем», и опять создают видимость работы, улучшения. Только окончания большей половины таких разбирательств мы не знаем, их в СМИ не освещают, в отличие от обещаний разобраться. Как вы думаете, почему? Ответ ясен: нашли козла отпущения, крайнего, который, может, и не виноват ни в чем, уволили, и всё — дело замяли. Зато продолжают, как ни в чём не бывало, непрестанно вдалбливать своё заскорузлое, что у нас всё хорошо, развиваемся, прогрессируем, модернизируемся, интернет в каждую школу и т. д. и т. п., и деловой стиль одежды, и социокультурные центры в школах, и чёрт знает что ещё! В общем, создаётся видимость благополучия, а люди и рады обманываться — людям же хочется верить в лучшее, вот на этих слабостях людских и играют. А король-то голый! И не отсохнут же языки продолжать нахваливать его «наряд»?!

В советские времена учителя уважали, к его мнению прислушивались, потому что считалось, что учитель — это культурный человек, интеллектуал, и это так и было. А теперь учитель — это обслуживающий персонал. Завучи и директора школ так и говорят:

«Мы тут не для того, чтобы думать, рассуждать, — мы тут для того, чтобы выполнять стандарты, программы, а то, что они тупые, — это не наше дело». Т. е. другими словами: «Мы тут не для того, чтобы думать и рассуждать, а для того, чтобы выполнять, исполнять и рапортовать, в стойке смирно! Наше дело — быть удобным и послушным материалом, а не светом каких-то там знаний во тьме невежества и бескультурья, что по определению вторично, в отличие от парадной дисциплины!» И только парадной, другой, не фасадной, просто не существует в природе нашей школы. А подавляющее число учителей — это люди, действительно далеко не интеллектуальные, не мыслящие, не задумывающиеся, тупо делают свое дело, дрессируют детей, как цирковых собачек, если не хуже. Смотришь — в других странах учителя имеют и мнение, и волю его выразить, отстоять свои права, свою профессиональную область. А у российских учителей нет ни профессиональных амбиций, ни профессиональной чести, ни совести — как лишили их всего этого в 90-е годы, так и продолжается по сей день. Они, конечно, никогда не согласятся с этим и назовут меня сумасбродкой. Но это только подтвердит мои слова: именно человек, не имеющий ни чести ни совести, не в состоянии осознавать и признавать свои пороки и меняться к лучшему.

Я не идеализирую слепо и во всем европейское образование. И у них есть проблемы. Например, коллизия прав учеников против прав учителей, доходящая до абсурдических форм и настоящих человеческих трагедий. Нередки такие случаи, когда учитель, разнимавший драку подростков, поплатился за это потерей работы, а то и запретом на работу учителем вообще. Это нездоровый перекос в сторону введения того правила, что учителя не имеют права пальцем прикоснуться к ученику, даже если тот дерётся с кем-то, отказывается выполнить словесные указания учителя. Дети и родители злоупотребляют такими правами учащихся и засыпают учителей обвинениями, часто совершенно ложного характера, многие учителя, лишившись из-за этого своей работы, своей профессии, приобретают серьёзные психические расстройства, заболевания, их жизнь разрушена. И даже если, спустя годы разбирательств и волокиты, комиссией будет установлено, что обвинения в адрес учителя были необоснованными, это уже не поможет учителю. Другой негативный пример европейского образования — это обязательное сексуальное воспитание в школах, часто являющееся пропагандой активного и беспорядочного полового поведения подростков, пропаганда гомосексуальных отношений, абортов. Т. е. пропаганда максимальных сексуальных свобод с максимально малого возраста. Поэтому надо четко разделять плюсы и минусы. Но я знаю и ряд положительных, очень полезных принципов и тенденций развития их образования, и именно эти плюсы надо изучать и внедрять в работу наших детских учреждений образования. И на чужих ошибках тоже можно учиться. Было бы желание. А его-то и в упор не видать.

Вот ведь вроде, казалось бы, разве ж это вопрос? Разве сама жизнь вокруг не отвечает исчерпывающе на этот вопрос? За исключением случаев, где количество — сущностный критерий, категорически необходимый и важный? Разве один качественный, талантливый полководец не стоит сотни армий, если он способен разносить их в пух и прах, несмотря на количественное превосходство? Разве один классный топ-менеджер или руководитель в компании не стоит двух десятков протирателей штанов, если он способен получать лучшие контракты, уметь находить новые рынки сбыта или ещё как-то качественно извлекать прибыль? Как одна хорошая, классная картина всегда будет стоить сотен, тысяч бездарных поделок. Разве для любого нормального пассажира два десятка плохих самолётов, еле летающих или выработавших свой ресурс, сравнятся пусть всего лишь с одним, зато новеньким и качественным? Или разве, скажем, заменит ему нормального полёта в самолёте воздушная тяга тысячи воздушных змеев или миллиона бумажных самолётиков? Вы, кто-нибудь из вас, предпочтёте для полёта в отпуск бумажных змеев самолёту? Сравнится ли в глазах голодного человека целое ведро леденцов с одним-единственным блюдом классного жаркого, или с глубокой тарелкой горячего свежего борща со сметаной? И так далее.

Точно так же, как целые тысячи серий сериалов никогда не сравнятся с одной всего лишь сценой, становящейся классикой мирового кинематографа, с одним лишь монологом, золотыми буквами вписываемым в хрестоматии и учебники, в энциклопедии. По своему воздействию на человека не сравнятся, по своему значению для людей (не считая, конечно, отрицательного, отупляющего, энтропического воздействия). Так же, как никогда не сравнятся целые тонны бульварных романов и детективов с одной всего лишь тоненькой книжицей Бонавентуры, или всего лишь с одним рассказом Хемингуэя, или даже с одной главой какого-то другого великого произведения, из тех, что живут в сердцах людей всю жизнь, что воспитывают целые поколения, цитаты из которых высекают на граните и мраморе. Знают даже дети: есть такие слова, всего только несколько слов, что способны увлекать, вести за собой многие тысячи человек… Вопрос только КАЧЕСТВА этих слов.

Вы думаете, низкое качество нашего образования исчерпывается морально-нравственным уровнем учителей? Их педагогической профпригодностью (или непригодностью, вам судить)? Дело в том, что и в исключительно учебном плане, в системе передачи знаний и самого выбора этих передаваемых знаний у нас не меньше проблем. Это понимание пришло постепенно. Сначала я стала невольно сравнивать современные отечественные и импортные учебники, ведь приходилось работать то по тем, то по другим, или и по тем и по другим одновременно. У нас ведь как: чем учебник более объемный, чем больше в него всякого разного впихано (часто не связанного между собой), тем он считается круче. Когда же я начала работать по импортным учебникам, я сначала и не поняла: так мало всего, и что с этим делать на 45-минутном уроке? Пока та моя любимая коллега, которой я обязана тем, что стала учителем, не научила меня, и пока я не проштудировала рекомендации для учителя к таким учебникам (а они у них подробные-подробные). Так вот, смысл в том, что брать надо понемногу и отрабатывать до совершенства сначала на самом простеньком уровне, потом посложнее, потом ещё сложнее. И так ученики планомерно, гармонично, без стресса и паники от объемов знаний, сыпящихся градом на их бедные неокрепшие молодые головы, осваивают чуть меньше, на первый взгляд, чем по нашим учебникам, НО ЛУЧШЕ, гораздо лучше. Как вы думаете, что лучше: хорошо знать один иностранный язык или три языка, но очень плохо? Хорошо знать кучу правил и слов, но не уметь применить их на практике, или свободно владеть определенным уровнем языка, обходясь базовыми правилами и лексикой без словаря?

Вот так, поработав в частной школе по иностранным программам и узнав, что в госшколе мне придётся работать по отечественным, я скрепила дух, стала работать и продолжила сравнение. И опять пришла к выводу, что их методика и практика — лучше. И дело не только в ярких иллюстрациях, как может подумать обыватель. Я проводила даже некоторое подобие практического исследования, когда однажды засела за проект собственного учебника, способного объединить всё самое лучшее, что я нашла и усвоила, и проверила практикой за годы преподавания языков. Так вот, мне пришлось чуть не на стенку лезть, чтобы адаптировать один известный отечественный учебник, навязанный нам с учениками руководством школы. И мы постигали язык с помощью этого, одобренного минобром, чудовищного пособия кое-как, со скрипом, что меня, конечно, не удовлетворяло. Тогда я стала вкраплять в нашу горе-программу другие материалы: тексты, упражнения, примеры — из имеющихся у меня импортных учебников. И что же я увидела? Как дам что-то из школьного учебника — результат слабый у многих из группы, как дам что-то из импортных пособий — результат вполне хороший у всех в группе, даже у самых слабых, которые по школьному учебнику вообще ничего не понимали, хоть я им и разжёвывала всё с безропотностью и терпением Атланта. Опять дам что-то из импортного — хороший учебный настрой и соответственный результат, а вернёмся к школьному учебнику — опять «ой-ой-ой». Только не надо говорить, что хороший учитель и из г-на конфетку сделает. Вот сначала сами сделайте у себя на кухне из этого самого конфетку, съешьте её, тогда и поговорим. Да, и мы делали, и не раз мне этим приходилось заниматься в госшколе, вот только резонный возникает вопрос: зачем же из этого самого-то, когда можно из более съедобных ингредиентов!

Примечательно то, что, вспоминая свои школьные годы и учителей, я сделала интересное наблюдение: все лучшие учителя (по английскому, истории, физике…), которые у нас были, почти и не пользовались учебниками: давали всё основное сами, лишь иногда заглядывая в учебник. Например, наш любимый учитель истории всегда сам подбирал из разных источников материал к каждой своей для нас лекции, а уже по ней мы выполняли различные работы и задания. А до него нас учила другая учительница — тупо по учебнику, так мы историю не любили и не учили.

Затем я стала знакомиться с системой планирования уроков в школах Великобритании и сделала столько открытий! У них это сильно отличается от того, как у нас. У них во главе угла деятельностный подход к обучению, очень чёткое целеполагание каждого урока, и в конце урока предусмотрено специальное подведение итогов урока, где с детьми обсуждают, достигли ли они цели урока, как, и для чего им это пригодится, и т. д. У нас дети и не знают о целях уроков, и уж тем более с ними никто не обсуждает, достигли ли они их или нет. Про деятельностный подход и мечтать не приходится (ну, только разве на уроках у исключительно хороших и так же исключительно редких учителей). У британцев урок часто сводится к одной основной задаче и деятельности. У нас с точностью наоборот: куча смен деятельности требуется нашими методистами. С меня однажды требовали 13 смен деятельности за 25-минутный урок с дошколятами. 6 смен деятельности их не устраивали. Я им говорю: если детям нравится какой-либо из предлагаемых педагогом видов деятельности, и эта же деятельность является весьма полезной, то зачем педагог будет прерывать эту деятельность и менять на другую? Но у них, отечественных опытных методистов, знатоков детей и их потребностей, извилины туго шевелятся, с ними на такие темы лучше и не начинать общаться. Заведующая сада, где состоялся этот разговор, сразу мне сказала: «Или согласись и подчинись тому, что тебе сказали эти специалисты, или уходи из нашего заведения». Вот так, разговор с ними короткий. Как вы думаете, что из предложенного я выбрала? И это не абы какой садик. Элитный, под эгидой ЮНЕСКО! О, эти садики под этой вездесущей и такой притягательной эгидой — это вообще отдельная песня (но об этом, о том, как работают в России подобные фонды — как-нибудь отдельно, об этом у меня тоже есть что рассказать). И это как закон: чем важнее и пафоснее название и аббревиатура заведения (под чьей-нибудь эгидой, при администрации какого-нибудь чиновного аппарата и т. д.), то будьте покойны — дурить там будут тоже соответственно статусу, не абы как!

В общем, у европейцев — чем основательнее и ближе к жизни, практике, тем лучше. А у нас лучше — чем больше всего в кучу и дальше от жизни. Результат соответственный. В частности, в Европе многие люди владеют двумя, тремя языками, а мы всё никак один несчастный английский не можем осилить. Так же и не только с языком, но и в других областях знаний. Взять литературу, призванную развивать культуру мысли и языка, логику, последовательность и обоснованность, общее мышление, аналитические способности, а также прививать любовь к чтению как к средству познания мира, самообогащения, самосовершенствования. А что мы имеем на деле? На деле нам так прививают любовь к чтению и книгам, что большинство людей после школы больше никогда в жизни не открывают ни Толстого, ни Пушкина, ни Гоголя, никого (за исключением поверхностного, развлекательного, бульварного чтива). Почему? В частности, потому что эти книги у людей стали ассоциироваться с размусоливанием не пойми чего на скучных уроках литературы. Сам метод преподавания оставляет желать лучшего: вместо того, чтобы заинтересовать детей автором, его жизнью и произведениями, удивлять, восхищать, делать так, чтобы они проникались, погружались в мир и смысл этих произведений, — ребёнку предлагают сухой, анатомический разбор характеров и сюжетных линий, и такие же безликие доклады о биографиях авторов… Вот хоть сравнить биографии писателей в школьных учебниках с их же биографиями из цикла ЖЗЛ. В последнем случае — это попытка проникновения в личность и судьбу автора, нахождения нитей того, как и почему складывалась его жизнь и творчество. А в учебниках — это сухое пустое перечисление дат и клише: поступил туда-то, перевёлся сюда-то, женился, ещё один брак, дети, труды, переехал в другую губернию, умер…

То же самое и в отношении количество-качество материала школьной программы по литературе. Помню, классе в седьмом или шестом мы проходили произведение «Князь Серебряный» — хоть убейте, не вспомню даже о чём там. Зато, помню, долго нас им мурыжили, а мы его то ли не понимали, то ли оно было нам неинтересно, не для нашего возраста, и столько уроков было потрачено на него впустую! Так же и со многими другими произведениями. Мы и половины из всех этих произведений не помним, даже о чём там рассказывалось-то, потому что задуривались кучей рядовых, проходных произведений, вернее, лишней, то есть слишком объёмной и не подходящей по возрасту информацией, вместо того, чтобы хорошо усваивать хотя бы часть из всего школьного вороха, проскакиваемого по верхам. Уж лучше бы всё-таки знать, о чём это там писал Толстой в «Войне и мире» и «Анне Карениной», вместо разборов и сочинений о балах в этих произведениях! Смутно припоминаю, как мы скрупулёзно чего-то там разбирали о первом бале Наташи Ростовой, и уж если нам, девчонкам, это было неинтересно, не близко, то про мальчишек тогда и говорить не приходится.

Лучше бы знать пусть только самые главные наши литературные сокровища, но основательно, хорошо и глубоко, чем многие десятки тех произведений и авторов, о которых и не вспомнишь за всю жизнь. Как в Англии: пусть немногих своих авторов, Шекспира да Диккенса, — зато чуть не наизусть изучает каждый школьник. А мы, и своих-то ещё толком не зная, помню, и над тем же монологом Офелии сидели пни пнями (он вот нужен школьникам — этот монолог, в котором до сих пор литературоведы и театроведы всего мира копаются-копаются и до конца никак понять не могут?) и бред сошедшего с ума Лира учили наизусть! Так не лучше ли как и с литературой, так и с языками: уж пусть немного, зато всё же отлично знать, понимать и использовать, чем тот огромный ворох, чем ту кашу, в которую превращается выслужливость чиновников от образования, методистов, напихивающих как можно больше всего, и с результатом уровня образованности людей вокруг — уровня участников «Дома-2» (потому и любимого в масштабах целой страны), а?

Не могу не посвятить несколько страниц и своему опыту работы в детских лагерях отдыха. Начну одним случаем из жизни. Собрание вожатых и педагогов перед выездом в детский летний лагерь. На нём продвинутые организаторы лагеря проводят современный тренинг по знакомству персонала лагеря со своим новым коллективом и инструктаж по форме одежды и дисциплины педагогического состава. Одна молодая девушка, пришедшая на это собрание с целью работать вожатой в лагере, посреди собрания наконец встаёт и открыто спрашивает директора лагеря: «Так много инструкций и порядков поведения для нас, а где же сами дети, почему нет слов, как нам с ними общаться, познакомиться и подружиться, почему никто не говорит о детях, я думала, мы будем работать с детьми, а не заниматься вопросами субординации и т. п.». Она имела в виду всю ту привычную всем формалистику, которой натаскивают перед работой вожатых, и к которой не всегда привычны новички. Ей ответили, что если не нравится, то можете идти восвояси. Девушка расстроилась и ушла ни с чем. Я её тогда не сразу поняла. Подумала, какая заносчивая и нетерпеливая девушка. Поняла я её, лишь начав работать в этом лагере. И потом ещё много-много раз вспоминала и всё думала: какая молоденькая, а какая прозорливая, в отличие от меня. Ведь в лагере всё оказалось действительно совсем по-другому, а тот инструктаж так и остался лишь каким-то пустым и натянутым собранием с дурацкими аплодисментами всех каждому представляющемуся и с прочей подобной, ни к чему не нужной ерундой.

В этом лагере детьми действительно не занимались, а занимались только выполнением обещанной родителям богатой программы и субординацией вперемежку с перекладыванием обязанностей одних сотрудников на других (это вообще излюбленное занятие педагогических работников вместе с постоянным выяснением отношений из-за этих перекладываний). А программа, задуманная амбициозными организаторами, была чрезвычайно насыщенная, или даже перенасыщенная (многочисленные занятия, кружки, концерты, конкурсы, викторины…, и постоянные подготовки и подготовки к ним), поэтому качество страдало очень сильно. У нас все организаторы никак не могут усвоить одно простое правило: лучше меньше, да лучше. Лучше вместо десяти мероприятий провести три, но спокойно, с радостью, а не обливаясь потом и изрыгая проклятия окружающим, лучше с добровольным активным участием детей, а не загоняя их туда палкой. Ну, а тут в очередной раз вместо радости творчества и совместной работы дети и вожатые получили ежедневную, бестолковую, надрывную, авральную обязаловку. Качество, качество, повторяю я и не устану повторять, должно быть на первом месте, а не количество. Но из-за того, что это золотое правило не соблюдено, сотрудники лагеря всю смену бегали, как взмыленные лошади, с черными кругами под глазами, я и ещё пара человек после окончания смены слегли с температурой. В общем, все вечно еле-еле успевали выполнять запрограммированное, уставали, злились друг на друга, спихивали какие-то из своих обязанностей на кого-нибудь, не поспевая даже следить за собой как следует, а не то что за детьми. Волосы, ногти, запах, чистая и опрятная одежда — всё оставляло желать лучшего, вожатые носились между детьми, как какие-то зачухи, сами при этом требуя от детей опрятного внешнего вида и гигиены.

А что же дети? Главный-то вопрос! Ведь всё на благо детей, скажут мне. Однако рассуждать-то мы рассуждаем, а вы вот полюбуйтесь этим «благом». Дети, заваленные всякими концертами, конкурсами и прочим, как ни странно, скучали, плакали, ссорились друг с другом и просились домой. И ничего странного на самом деле тут нет. Детям не давали самого главного: внимательного, дружелюбного отношения и доброго, искреннего общения. Я им его, сколько поспевала, старалась давать (в перерывах гонки за стахановской нормой), так под меня стали делать подкоп завистливые тётки-воспитатели (это те же училки из школ и детских образовательных центров, или «в отставке»). И не зря старались — добились-таки своего, напакостничали так, что руководство лагеря даже урезало мне и без того небольшую зарплату.

Та девушка (на собрании) как в воду глядела — детьми заниматься в том лагере и не собирались. Организаторы отрабатывали формирование задач по стахановской программе, а вожатые тупо, формально её исполняли. Для них дети — тот же расходный материал, как кожа для сапожника: вот кусочки кожи и лепи-шей из них, что тебе нужно. А не наоборот, как только и должно быть. Дети только и слышали с утра до вечера от своих вожатых: «Так, песни заучили, так, построились, так, пошли сюда, так, теперь пошли быстро туда, так, вышли на счёт три, так, быстро-быстро, так, отбой, рты закрыли, болтовню прекратили». А видели бы вы, как вожатые гуляют с детьми на игровой площадке: практически с ними не общаются, в сторонке сядут и свои планы-дела обсуждают, а дети слоняются из угла в угол и друг дружку задирают от безделья. Ведь не все дети умеют дружить, общаться с другими детьми, все очень разные, у них часто возникают конфликты, обиды, поэтому задача педагога, вожатого помогать детям найти общий язык друг с другом, познакомиться, узнать друг друга лучше, найти общие интересы, увлечения, учиться дружить, делиться, уступать, уметь слушать, поддержать в трудной ситуации. Если этим заниматься, дети улавливают это на лету. Но никто этим и не думал заниматься. Поэтому многим детям в лагере было плохо, грустно, одиноко. И никакие громкоголосые концерты не помогали ребёнку почувствовать себя счастливым. Зато почувствовав от меня тепло и заинтересованность в них самих (без всяких там целей, задач и концертов), дети стали лепиться ко мне, мы гуляли вокруг корпуса и всё время разговаривали о чём-то, также перед сном я заходила к ним в палаты, иногда играли в мячик, болтали о жизни, просто баловались-смеялись. Но так как я в том лагере работала не вожатой, а специализированным педагогом, и работы у меня было невпроворот, то я очень редко могла уделить детям время и внимание. Сверхнапряженный график буквально валил с ног. И всё же, несмотря на это, мы так подружились с некоторыми из деток, что они мне после лагеря даже домой по телефону звонили и открытки слали на Новый год несколько лет подряд. А перед отъездом они подарили мне милые сувенирчики, которые у меня до сих пор хранятся. Вожатые — их вожатые — завидовали, скрежетали зубами. Мне иногда даже приходилось выпроваживать детей из аудитории, где я проводила занятия, — так они не хотели идти «играть» или на другие «развлечения». Из-за этого мне даже влетало не раз, что из-за меня дети не находятся там, где они должны быть по графику. Будучи человеком исполнительным, я не злоупотребляла вниманием детей и соблюдала правила лагеря, несмотря на то, что они меня не устраивали.

Мне моя бабушка говорила: «Не иди ты в эту сферу работать — сожрут, да у тебя ещё такой характер принципиальный и душа нараспашку». А может, наоборот: не мне бы там не работать, а тем, кто таким, как я, не даёт, кто, наоборот, привык на детях паразитировать, карьеристкам-хищницам, которые только и ждут, чтоб кого-нибудь сожрать, а ещё их вечным спутницам, вечноподчинённым, — безответственным клячам-приспособленкам? Да у меня тут, скажете вы, чуть не ведьмы из старинных сказок, крадущие и пожирающие младенцев! Да, отвечу, и «Гадкий утёнок» и «Сказка о рыбаке и рыбке» не с марсиан ведь писаны, всё это и есть как нельзя более точно об этой самой жизни людей да о людях вокруг. Только здесь не ведьмы из сказок и пожирают не самих младенцев, а их души («всего-то»).

О, ВЕЗДЕСУЩИЙ И ВСЕМОЕУЩИЙ «ОПЫТ РАБОТЫ»! Подбирая персонал на работу в детское учреждение, руководители считают его одним из приоритетных критериев. И молодой студентке педколледжа скорее предпочтут училку со стажем. Но я не раз задумывалась над вопросом: а что такое опыт, опыт работы, опыт работы с детьми, что такое его наличие или отсутствие? Ведь опыт может быть как положительный, так и отрицательный. Какой он на самом деле у того или иного человека по одному собеседованию узнать невозможно. И что же лучше: отсутствие опыта, как у студентки или выпускницы, или плохой опыт, как у фурии со стажем и какими-то закостенелыми привычками, например, с привычкой годами кричать на детей?

Вот взять для примера стиль работы с детьми одной из тамошних опытных училок-воспиталок. При подготовке к выступлениям она категорически отметала возможность какой бы то ни было инициативы самих детей, не обратила ни малейшего внимания на мои слова о том, что дети могут многое сами придумывать, и не надо за них все это делать и им навязывать. На мое «им же не три года» она только сказала на ходу (не останавливаясь, чтобы уделить вопросу хотя бы символическое внимание), махнув рукой: «Да что они сами могут, о чем ты вообще говоришь!» Эта лагерная воспитатель только сама выбирала и сюжет, и музыку, и кто солирует, и всё остальное для творческих выступлений детей, и в результате дети не получали никакого удовлетворения от своих выступлений, выступали без энтузиазма, некоторые даже совсем нехотя, после выступлений часто были расстроенные, ругались друг с другом. Думаете, она хоть как-то реагировала на их споры и жалобы? Разве это не наплевательское к ним отношение? По-моему, лучше уж никак не выступать, чем так.

А видели бы вы, как у них горели глаза, когда три девочки из 5-го отряда сами придумали небольшой простейший гимнастический номер для концерта на родительский день! Они специально пригласили меня в свою палату и были счастливы похвалиться и перед несколькими лишними зрителями — девочками, увязавшимися за мной полюбопытствовать. Вот всего один пример, иллюстрирующий мои слова о том, что для училок-формалисток-эгоцентристок дети являются не целью и смыслом, а расходным материалом в гонке за исполнением своих обязанностей, за собственным самоутверждением. Но у них есть ОПЫТ — о, это магическое слово! Да такой опыт можно разве что сравнить только с огромным задом или пузом, которые у многих людей с годами и опытом отрастают.

Потом я работала и в других лагерях и поняла, что вопрос отношения к детям лишь как к необходимой декорации, которая должна соответствовать заявленной стоимости путёвки, — это общее явление. На фоне всего этого безобразия лагерные костры с песнями о дружбе, к сожалению, становятся обыкновенным лицемерием. И лагерь больше напоминает другой молодёжный проект — «Дом-2», тоже, кстати, с кострами, в котором провозглашается, что там «строят любовь». Вот и в детских летних лагерях, главное — это картинка, заставка, красивое название, концерт для родителей, красивый сайт в интернете с перечислением огромного количества видов активного отдыха, кружков и т. д.

Теперь о педагогических подходах и аспектах работы детского лагеря. Навязывание ярко выраженного соревновательного характера всех детских мероприятий (при полном устранении любых других форм общения детей в коллективе) — один из главных воспитательных принципов увлечения детей. Для увлечения детишек используют те же самые принципы и технологии, которые используют для стимулирования «корпоративного духа», я бы даже сказала «душка», основанного на утверждении лидершиповских законов выживания в агрессивной конкурентной среде. Причём созданной своими же руками среде, дескать, для стимулирования здоровой внутриколлективной конкуренции и состязательной агрессии. Вот эти же самые «гениальные» законы джунглей у нас благополучно переносятся и на почвы воспитания подрастающего поколения. При полном непонимании той простейшей воспитательной аксиомы, что сугубо соревновательный характер и постоянная конкурентная борьба одних с другими, а ещё с другими отрядами, вскармливает у детей дух соперничества, В УЩЕРБ МНОГИМ ДРУГИМ КАЧЕСТВАМ. А ещё этот жёсткий дух взрослого мира прорастает затем настоящим бичом в характере многих детей и очень усложняет жизнь им самим и окружающим. Кроме того, эти постоянные соревнования воспитывают желание превосходства, неприязнь до ненависти к победившему сопернику даже в тех детишках, которые по природе своей совсем не страдали проблемами с самолюбием и самоутверждением и жили до того без этой мерзости, прекрасно уживаясь с другими, находя общий язык, стараясь понимать ситуацию и способы её разрешения, способы общения, добрососедства, внимательности и ответственности. В отличие от воспитываемых в постоянном состязании: нахрапистости, рвачества, грубости, жадности, «не протягивай руки отстающему — сам отстанешь!», а также высокомерия, позёрства и бахвальства и т. д.

На почве этих постоянных оцениваний и отсеиваний (часто весьма-весьма спорных и необъективных) между детьми разгорались споры, взаимные обвинения, оскорбления, слёзы, истерики. Вдумайтесь, сколько душевной ломки испытали дети благодаря такому «профессионализму» и близоруким амбициям организаторов и педагогов-воспитателей! Кастинги, жюри, деление на лидеров и второстепенных и т. п. — всё это имеет право быть, когда речь идёт хотя бы о какой-то важной необходимости, серьёзных, тщательно подготовленных номерах, когда человек чему-то учится на протяжении достаточно долгого периода времени, упорно и планомерно. А так как в лагере не было на подготовку времени, занятия проходили в достаточно формальной форме и на дилетантском уровне: детей не учили нормально ни хореографии, ни дизайну (это скорее было рукоделие) и т. д.; поэтому там все эти оценивания-отсеивания, вся эта истерика с раздачами призовых мест являлись априори несправедливыми и неуместными. Не говоря уже о том, что не все дети одинаково подготовлены к тому или иному роду деятельности, по-разному развиты их таланты. Зачем же неподготовленных или более робких детей ставить в состязание с более подготовленными? Да ещё один на один с, возможно, несправедливой или пусть даже просто равнодушной и невнимательной оценкой отстранённых (я бы даже сказала, «посторонних конкретному ребёнку») взрослых и других детей, которые бывают грубы и банально глупы? И вообще, зачем выступать для оценки? Выступать надо для своей радости и радости окружающих, а не для того, чтобы быть похваленным, признанным лучше кого-то другого и потом обзывать проигравших «отстоем». В результате после каждого такого состязательного заплыва дети просто грязли в разборках между собой.

А все эти грамоты, вручаемые после этих концертов и в конце смены! Когда к судейскому оценщичеству добавляются частные оценки воспиталок с обязательным дополнением в виде деления детей на любимчиков и нелюбимчиков! Воспиталки, в частности, решали, кого одарить грамотами как «особо отличившихся активистов смены». Но кто они, чтобы иметь право судить и осуждать одного ребёнка перед лицом других? Осуждать при всех, часто с насмешками и вызывая насмешки других, его нерасторопность, непроворность, нераскованность, осудить его скромность, застенчивость или пусть даже забитость. А судьи кто?! Я вас спрашиваю! Кто эти люди, эти тёти, чтобы иметь право обижать, задевать, высмеивать и потешаться над ребёнком?.. Уж если давать грамоты, то, конечно, всем детям без малейшего исключения, чтобы каждый ребёнок приехал домой со своей грамотой. Пусть шутливого, но доброго и внимательного содержания. Например, за самый звонкий голосок в отряде, или самый большой чемодан с нарядами, или малышке Марианне, потому что она к своим 6 годам в лагере уже пятый раз! — грамоту «Самого активного участника мирового движения детских лагерей». Неужели найдётся хоть один ребёнок, который ничем не отличился? Такого не бывает! А то, что многие из грамот, например «За вклад в жизнь отряда», — это всего-навсего приз воспитательницы своему любимчику — всем давно известно. Мерзко, убого и непрофессионально всё это.

И это ещё был далеко не самый плохой лагерь, а даже хороший, по формальным меркам, частный лагерь. Бич этих лагерей (я не в одном таком работала) — это желание их руководства предоставить родителям заманчивую альтернативу обычным лагерям, где какая-либо образовательно-развлекательная программа вообще отсутствует. Максимум, что детям предлагается в обычных лагерях, — это соревнования в пионербол и дискотека, а всё остальное время им приходится слоняться-болтаться и смотреть на унылые лица вожатых, отбывающих свою обязаловку (как правило, практику для педвуза) до первой возможности пофлиртовать с «местными».

Я как-то работала ещё в одном детском летнем лагере с учебно-развлекательной программой по иностранному языку. Этот лагерь мне понравился больше всех из тех, где я лично работала: там старшим вожатым работал мой муж, и во многом поэтому работа по досугу с детьми была лучше организована. Мы с детьми много гуляли, катались на лодках и катамаранах, играли в различные игры, эстафеты, читали им на ночь сказки, ходили в лес. В общем, старались увлекать их, открыто общаться, поддерживать их в расстройствах и обидах, приободрять и веселить, когда дети скучали по дому и родителям.

Явным плюсом было и то, что лагерь был небольшой и коллектив соответственно был небольшой, поэтому более уютный. Но руководитель лагеря сразу поставила себя на пьедестал надзорного органа за нами, т. е. отношение к нам было свысока и как к людям второго сорта: мы просто вожатые, а они — администрация и педагоги — боги! Потом эти педагоги что-то не поделили и перестали вообще разговаривать между собой, поэтому организация вечерних мероприятий легла на плечи вожатых, которые и так пахали, не присаживаясь, от зари до зари. А главная всё нас вечно куда-то гнала, подгоняла, подвижные игры превратили в обязаловку не только для вожатых, но и для детей. Дети уже пищали: «Опять эстафеты, фу, давайте просто погуляем, покачаемся на качелях». А начальница как увидит, что дети просто гуляют-общаются, тут же нам замечание недовольным тоном: «Почему не проводите подвижные игры!» В общем, сумасшествие полное, шизофрения. Вечная спешка, запарка, аврал. При этом у вожатых не осталось времени на выяснение того, почему у одной девочки болел живот и постоянные слёзы. Думали, столовская пища ей не подходит. А оказалось, что у неё начались месячные, что выяснилось, только когда приехали её родители, и которых она просила забрать её домой. Но те настойчиво отказывали её мольбам — деньги за путёвку уплочены, нам с мамой нужно отдохнуть. Я говорю родителям: «Уступите ребёнку, возьмите домой, у неё такой стресс, первый раз в лагере, да ещё такие изменения в организме» (я же на протяжении нескольких дней видела, как ребёнок страдал и постоянно обливался слезами, несмотря ни на какие наши попытки развлечь её). Так начальница как услышала мои слова — чуть не испепелила меня взглядом. А потом выговаривала, шипя на меня в сторонке: «Не лезь не в своё дело, ты вообще не имеешь права с родителями разговаривать». Это она так испугалась клиента потерять или репутацию лагеря испортить — даже не поймешь! А благополучие ребёнка не в счёт?! А репутация вашего заминания слёз и «лишь бы родители ничего не узнали», или лишь бы не забрали ребёнка домой (чтобы деньги не возвращать) — это не репутация?!

И той девочке ещё повезло, если можно так сказать: благодаря её слезам мы на несколько дней окружили её таким вниманием, уделяли ей столько времени и сил, сколько остальным и не снилось. Аврал всё время был такой, что забудешь, как себя зовут, не то что вникать в проблемы детей! Вместо того чтобы постоянно этим как раз и заниматься — вникать, поговорить, приласкать, успокоить, развеселить, поговорить о чём-то… а не скакать в мыле, отбывая распорядок дня, или непременные подвижные эстафеты и викторины (с такой же постоянно авральной подготовкой к ним). А вот у руководительницы хватало время и на вечернюю пробежку с плеером, и на бигуди. А у меня хватало времени только на сон и стирку нижнего белья, потому что в лагере было много детей достаточно маленького возраста и мы были при них буквально как няньки — и мыли их, и одевали, и чаем поили и т. п. Что было для меня очень приятными хлопотами, если бы не эта сумасшедшая погоня за прихотями той дорвавшейся до руководящей работы командирши.

Тем временем некоторые вожатые уже и сами, затюканные с утра и до вечера, начали вести себя как люди второго сорта, к ним тайком приезжали компании парней, они с ними тусовались, выпивали (лагерь располагался в подмосковном санатории). Потом, естественно, началось разнузданное поведение, матюги в адрес начальства и капризных детей (за глаза, конечно). Потом клевета одних из сотрудников на других… Гадость ещё та. И снова сотрудники уже занимались в лагере не детьми, а самими собой и своими грязными разборками. Но это, кстати, вопрос не только некомпетентного, вечно занятого собой начальства, но снова ещё и культурно-нравственного уровня людей, которых берут на работу с детьми, — и это в частный лагерь, где родители платят немалые деньги. Можно представить, кого берут в обычный лагерь для детей из малоимущих семей, например, в лагерь от какого-нибудь завода или от сельскохозяйственного предприятия. Я, работавшая в детских лагерях отдыха, прекрасно знаю о том, что поливание спиртного вожатыми лагеря — это дело крайне обычное и распространённое. Конечно, как правило, к вечеру, в конце «рабочего дня», но не всегда, к сожалению, только после отбоя. Поэтому мне смешно слушать, когда в новостях говорят об очередной «возмутительной халатности» принявших на грудь вожатых, по вине которых погибли дети. Такие вожатые сплошь и рядом. И это всё же вопрос руководства лагерей, которое либо само такое же, либо такое, от которого тем вожатым требуется снимать стресс алкоголем. Одним словом, зная, кто и как работает в детских лагерях, я бы своего ребёнка туда не отправила, хоть сама-то я там с удовольствием работала с детками и получила там бесценный опыт и много дорогих воспоминаний, связанных с детьми, с нашим общением. Поэтому всё то, о чём я здесь пишу, не к тому, что все детские лагеря надо закрыть и запретить, а это значит, что необходимо целиком и полностью менять приоритеты и подходы к организации и деятельности всех детских учреждений, включая и каникулярные лагеря отдыха.

А почему такой плохой персонал работает, почему так всё плохо организовано? Да потому что организаторы летних детских лагерей на всём экономят, точнее, может быть, не на всём, но на главном — на количестве персонала и на его зарплате. На три тысячи за смену кто пойдёт работать, абы кто, не считая пары голых энтузиастов! Организатор хочет больше прибыли, поэтому экономит на сотрудниках, не набирает нужное количество, а набирает по минимуму, и нагрузка получается максимальная на работника, а качество его работы соответственно падает, даже если он очень добросовестный, как я, например. Человек же не робот: ему ж нужно и дух перевести, и душ принять, наскакавшись под солнцем в эстафеты или в футбол, прилечь хоть на полчасочка после обеда, восстановить душевное равновесие, физические силы, ведь такая работа с детьми — это и физическая нагрузка, и большая эмоциональная отдача, надо восстанавливать свои ресурсы. А программу упростить организатор не хочет: он хочет наобещать клиенту как можно больше, чтоб привлечь больше клиентов и взять плату побольше. Это современный менеджмент, менеджеры, чья работа направлена не на благополучие ребёнка, не о ребёнке их помыслы, а о прибыли, о своём бизнесе. Для них ваш ребёнок — это бизнес, прибыль.

То же самое сейчас делают и с государственной школой. Перевод на хозрасчёт превращает школу в коммерческое предприятие, а директоров превратили в менеджеров, а менеджер — это кто, специалист по детям? Нет, это специалист по прибыли, по экономической эффективности, конкурентоспособности. Менеджер заинтересован только в получении прибыли от функционирования предприятия и такой организации бизнеса, которая обеспечивает максимальную прибыль. Менеджер совершенно не заинтересован и никогда не будет заинтересован в развитии и благополучии ребёнка, если это не совпадает (иногда это нечаянно случается) с получением прибыли. Это прописные истины механики бизнеса, механизма коммерческого предприятия. Потому у нас в отличие от той же Великобритании прибыльность дела зависит не от качества услуг (качество нужно единицам, а не рынку), а у них не всё меряется рыночным спросом, есть ещё и государственный и социальный заказ! А у нас я не раз уже слышала по телевидению заявления о том, что из учителя надо сделать госслужащего. А школа должна быть экономически эффективна. Круто! А давайте ещё сделаем как в некоторых вузах: у них там иногда факультеты являются отдельными юридическими лицами. Так мы и классы в школе тоже сделаем юридическими лицами, и ученики буду заключать с каждым учителем договора об оказании образовательных услуг! А затем и дальше шагнём!.. В пропасть.

Не скорбная ирония ли, что в т. н. Год учителя произошло сокращение учебной программы, того и гляди, детей лишат возможности бесплатно получить хотя бы такое образование, какое было. Это грозит тем, что дети, чьи родители не имеют средств платить за дополнительные занятия (которые раньше были обычными, а теперь изымаются из программы и переводятся в статус дополнительных), не имея необходимых знаний, не смогут поступить в высшие учебные заведения. И, таким образом, эти дети не будут иметь возможности стать полноценными, мыслящими, уважающими себя личностями, не говоря уже высококвалифицированными специалистами, и будут обречены работать исключительно таксистами, продавщицами, уборщицами. Т. е. этих детей с детства готовят в обслугу к своим богатеньким сверстникам и их родителям, у которых есть деньги на дополнительные уроки и т. п. В современном мире человек без образования рискует стать бесправным рабом, батраком (как те же пресловутые гастарбайтеры в Москве). Когда-то народу нашей родины подарили шанс свободной перспективной жизни, где каждый при желании мог стать врачом, педагогом, летчиком, инженером, архитектором, археологом — всем открылось право на образование, просвещение, профессиональное и социальное развитие.

И это после веков крепостного существования, узаконенного рабства, беспросветного выживания в мозолях от каторжного труда на роскошествующее, праздное дворянство. И вот не прошло и века этого свободного права на образование, как снова хотят повернуть вспять ход истории, хотят опять ввергнуть многострадальный российский народ в тёмное бесперспективное существование на благо кучке «избранных».

В первой школе, в которой я работала, директора не интересовало, что у меня написано в дипломе, её интересовало, знаю ли я предмет и умею ли его преподавать детям. И такое отношение со стороны руководителя я восприняла как должное. Кроме того, я помнила, что несколько учителей, которые учили меня саму в гимназии, тоже не имели основного высшего педагогического образования, например, физику у нас преподавал физик, а не учитель физики.

И вот я прихожу устраиваться на работу в государственную школу и слышу вопрос, произносимый завучем не без видимого удовольствия: «А у вас есть право на преподавание?» Я растерялась и спрашиваю: «А что это такое?» Она мне говорит, что это право есть у того, у кого есть педагогическое образование. И после этого случая я уже не раз слышала такие рассуждения от лица педагогов и директоров. Давайте более пристально рассмотрим этот вопрос. Итак, они ставят знак равенства между педобразованием и правом на преподавание. Дескать, нет у тебя педобразования, значит, нет у тебя и права на преподавание. Я спрашиваю:

— А специализированные курсы считаются образованием?

— Не совсем.

— Как это, зачем же они тогда существуют, да ещё деньги с людей берут?

На этот вопрос у них ответа нет. Читатель, возможно, скажет мне: а что вам стоит получить второе высшее образование, если вы так любите эту профессию? Во-первых, второе высшее образование является платным и дорогостоящим. Во-вторых, не каждый человек может совмещать работу с учёбой: учёба в одном месте, работа в другом, жильё в третьем, а работа учителя — это не работа секретаря сидеть бумажки перекладывать, ногти красить и в карты на компе играть или в аське зависать. В-третьих, если два года назад при условии наличия у меня на это денег и времени я бы пошла учиться на педфак, то теперь я не пойду, потому что всё, что мне надо для работы, я имею (благодаря практике и курсам), и предпочитаю самостоятельно заниматься самообразованием, нежели слушать скучные лекции и штудировать навязываемую литературу, немалая часть которой сомнительна, как и нередко профессионализм вузовских преподавателей.

Но всё же вернёмся к вопросу о праве на преподавание — раз его нам, людям, желающим работать учителем, навязывают. Вопрос: а откуда берётся у бывшего учителя, а теперь директора школы право на управление учебным заведением? Разве он отучился 5 лет на специализированном факультете и получил диплом о высшем образовании в сфере управления? Нет, нет и нет! Как же так?! Пусть отучится, как положено, и не на заочном отделении, сдаст все экзамены, пройдёт практику и т. д. То же самое с завучами, замами директоров. А то с какой это стати у них есть право на управление нами, учителями, детьми, родителями, право на управление имуществом, финансированием?..

Пойдём дальше и будем последовательны. А родителям тогда не следует ли получать в том же порядке право на родительство, т. е. на рождение и воспитание детей? Ведь ответственность родителя превышает ответственность учителя: родитель для ребёнка — это всё, вся вселенная, от родителя полностью зависит жизнь и благополучие ребёнка. Знают ли все родители, как правильно кормить ребёнка, ухаживать за ним, воспитывать и т. д.? Многие-многие родители не умеют правильно организовать здоровое питание ребёнку, привить ему правильные гигиенические навыки и многое-многое другое, не говоря о том, как они общаются с детьми. Огромное количество родителей плохо обращаются с детьми: обижают их, бьют, унижают, ущемляют или просто не заботятся он них. И речь не только о пьяницах (у которых потом забирают детей, лишая родительских прав). У нас только у бедных и забирают детей, даже если родитель не пьёт, а просто неимущий, инвалид и/или безработный. А я знаю несколько весьма обеспеченных семей, внешне совершенно благополучных, к которым никогда не придут инспекторы по делам детей, но дети в которых не получают ни должного ухода, ни необходимого здорового питания. Например, моя бабушка как-то работала няней у обеспеченной пары: оба уже совсем взрослые люди по 45 лет, оба работают (она в «Лукойле»), хорошо зарабатывают, а ребёнок брошенный, в три года вообще не умеет разговаривать, мамаша её на руки к себе вообще не пускает, а папаша каждое утро кормит ребёнка чипсами, трёхлетнюю девочку! Мамаша в свою очередь пичкает ребёнка сосисками и блинами-полуфабрикатами, разогретыми в микроволновке, — и больше ничего в рацион маленького ребёнка не входит! Буквально, это не преувеличение (если не считать печенье, фрукты и напитки)! Моя бабушка стала ей у себя дома супчики варить, так ребёнок оторваться не мог и каждый раз добавки по три раза просил. Так вот, из-за того, что родители так кормят ребёнка, у ребёнка проблемы со стулом, он каждый день мучается болями и запорами и плачет, боясь сходить в туалет. Скажите, у таких родителей есть право на родительство? А вообще-то, не зайдём ли слишком далеко в этих спекуляциях о правах кого-то на что-то!

Бабушка-нянька долго не выдержала, она пыталась достучаться до родителей девочки, но тщетно, тогда она разругалась с ними и больше у них не работает. А как же ребёнок?

Давайте введём всеобщее высшее 5–6-летнее образование для родителей! Отучись как следует, получи диплом, и только после этого ты получишь право быть родителем. Как вам идейка? Скажете: абсурд, бред, ущемление свободы личности, а в нашей погрязшей в коррупции бескрайней родине это вообще был бы ужас!!! А требование к учителю, уже имеющему несколько лет преподавательской практики (и как же я тогда все эти годы преподавала, не имея профильного-то диплома, если это категорически запрещено?), иметь профильное высшее образование — не такой же бред и ущемление прав, не дискриминация?! И ведь учитель, допустим, действительно плохой, но он хоть работает на виду, и недостатки его работы тоже на виду, а вот то, что родители делают с детьми в своих частных квартирах и домах… А то, может, установим в домах людей видеокамеры для наблюдения за тем, как они исполняют свой родительский долг?

А как же призвание? Вроде это понятие никто не отменял, или уже отменили, и одна я не в курсе?

Давайте посмотрим. Какое образование было у известных деятелей педагогики, нашедших в ней призвание своей жизни? Мария Монтессори — известный итальянский педагог, учёный, философ, гуманист, создатель уникальной педагогической системы, — вы думаете все эти слова из её диплома о высшем образовании? Нет, по образованию она врач. Д.К.Ушинский, известный российский педагог, основоположник научной педагогики в России, — по образованию юрист. В честь него названа «Научная педагогическая библиотека имени К. Д. Ушинского» (Учреждение Российской академии образования) и ряд других образовательных учреждений. Иоганн Генрих Песталоцци занимался юриспруденцией, потом был агрономом. Обладая замечательным мягким характером, чувствительный и отзывчивый к людскому горю, он стал помогать бедным крестьянам, занимаясь с их детьми, пока родители трудились на полях, а потом Песталоцци стал автором известных на весь мир книг по педагогике и был признан выдающимся швейцарским педагогом.

Почему эти люди без педобразования занимались именно этим? Потому что это было их призванием. Никакое образование не сравнится с призванием человека, ничто не может быть лучше того, что человек нашёл себя в каком-либо деле. Многие профессора от медицины не пойдут лечиться к некоторым из своих бывших студентов, ставших дипломированными врачами. Потому что они знают, какие они на самом деле получились горе-врачи, хоть и с дипломами. Одна моя знакомая рассказала мне, что её отец умер от болезни, потому что врачи диагностировали ему болезнь сердца, которое и лечили, в то время как у него болел желудок, и эта боль просто отдавала в сердце. И сколько таких случаев! А есть полуграмотные целители, к которым за тридевять земель приезжают за спасением обреченные дипломированными врачами на неминуемую смерть от якобы неизлечимых болезней люди, и уезжают от этих необразованных «дилетантов» они не только живыми, но и здоровыми.

И последнее: скажите, какой учитель лучше — дипломированный юрист, предпочетший этой высоко оплачиваемой работе труд учителя (который получает, как минимум, раза в три меньше юриста), или дипломированный педагог, работающий в школе, но уже давно мечтающий променять эту работу на работу юриста, для чего он обучается на юрфаке, даже не скрывая этого от коллег-учителей и руководства школы?

В каждом директоре я искала хорошего или хотя бы внимательного, вдумчивого руководителя — и ни один из всех директоров, точнее, директрис не был ни внимательным, ни вдумчивым. Все директора, с которыми мне «посчастливилось» работать отличались одним общим признаком — нежеланием вникать в вопросы, требующие их внимания и непосредственного участия, кроме того, все они хорошо умели вводить людей в заблуждение, запугивать неудобных им подчинённых, манипулировать людьми (учителями и учениками) как пластмассовыми пешками.

Я раньше питала иллюзии, что где-то есть неплохие директора в российских школах: ответственные, трудолюбивые, порядочные (пусть относительно порядочные), любящие свою школу и старающиеся делать так, чтоб школа ну если не процветала, то хотя бы была в норме. Что для этого необходимо от директора? Директор должен подбирать не хитрых, лицемерных карьеристов или просто планктон, желающий тихо отсидеться на непыльной работе за зарплатку, а искать, находить и всячески поддерживать по-настоящему хороших, ответственных учителей. Ведь педагогические кадры решают абсолютно всё! Вторая задача руководителя учебного заведения — правильно наладить педагогическую работу, общеколлективные подходы и методы, взаимодействия всего учительского коллектива между собой и со своими завучами, чтобы учителя работали на единых принципах (чего в жизни и близко нет: кто в лес, кто по дрова, а кто вообще на печке). И третья задача директора — обеспечить достойные условия для работы учителей: каждому учителю его персональное оборудованное всем необходимым рабочее место и кабинеты для проведения занятий, а также помещение для отдыха учителей, где есть диваны или кресла (или хотя бы стульев на всех хватало), столики, где можно посидеть, попить чаю, сделать перерыв во время напряженного рабочего дня (не путать с учительской! учительская — это рабочая зона). Выполняют ли они хоть третью задачу? Нет. Тогда что руководители школ, детских садов делают в таком случае на своих рабочих местах? Они самоотверженно следят за отгулами и прогулами учителей (ведут специальный журнальчик, высчитывают-просчитывают, у кого из зарплаты чего можно вычесть), они делят премии промеж своих да наших, ездят на окружные собрания и конференции. Ещё они формально проводят указы, полученные сверху. Что ещё они делают? Ах, да, главное — они составляют бюджеты расходов и составляют отчёты по ним, в которых эти, во многом реально несуществующие расходы, разложены по столбцам в таблицах, с денежным эквивалентом (уже реально куда-то «расходуемых» средств). И то это дело, естественно, на двоих с бухгалтером, тет-а-тет. Ещё в их деятельность входит важно вышагивать по школе в дни экзаменов, в дни открытых дверей и в дни проверок комиссиями (как школы проверяют — я уже писала выше). Иногда они просто стоят по утрам в холле, вытянуто и строго, покровительствуя втеканию учеников под своды их цитадели. Ещё они очень старательно носят «деловой стиль», дорогую бижутерию и золотые украшения: перстни, цепочки, браслеты. Надеюсь, я ничего не забыла из их трудов праведных?

Все они только что-то говорят, но ничего из действительно необходимого не делают: не обеспечивают хороших кадров, не обеспечивают все необходимые условия труда учителей, не организуют слаженность работы учителей. А если они какой вопрос и решают, то делают это с таким видом, будто одолжение делают, будто решают твою личную проблему, отрываясь от «нечастных» проблем и дел. Они соберутся, усядутся всем своим составом, давая тебе понять, что вон как ты по-настоящему занятых людей вынудил своими пустяками всё бросить и решать твои проблемы. Снизошли, сделали одолжение. Возрадуйся и возблагодари, Акакий Акакиевич! И попробуй остаться недовольным принятым ими решением!

А теперь, возвращаясь к самому важному вопросу — вопросу кадров, — хотелось бы разобраться: так кто же тогда здесь, в такой системе работает, и кто не может работать, даже если и нужен школе (делу, имеется в виду, нужен, а не лично директору)? Скажем, в школе прекрасно работают учителя с плохими оценками в дипломах, с полным нежеланием работать, пропускающие рабочие дни («у меня критические дни — я беру за свой счёт»), когда в администрации всё это прекрасно знают и за спиной этих сотрудников поносят, но никаких мер к ним не принимают, и не увольняют их. Зато по возрасту могут уволить хорошего учителя, проработавшего много лет, а молодую пофигистку оставят — она ведь «молодой специалист», её трогать нельзя! Такой указ сверху! А как это — её трогать нельзя, если она не выполняет, как следует, свои прямые обязанности?! Они могут уволить любого сколь угодно компетентного и профессионального учителя, и у них есть полное право это сделать, не отчитываясь ни перед кем и никому ничего даже не объясняя. Нет такого органа или специалиста в вышестоящих структурах, кто бы помогал учителю в подобных ситуациях, вступая в конфликт с дирекцией школы. Нет, у нас учитель — вошь. Хочешь — иди, походи по российским судам (все знают, как они гарантируют торжество справедливости в наше время). Зато какая-нибудь мымра, которая каждый раз опаздывает на урок, точнее даже не опаздывает, а просто неспешно приходит с опозданием на каждый свой урок минут на пять-семь, считая это нормальным, и с видом огромного одолжения ведёт урок — может также неспешно заплывать и дальше, год от года. Запросто, если она дружит с директрисой (видимо, та чувствует своего поля ягоду, рыбак рыбака…). Половину урока она регулярно посвящает разговорам с детьми о том, какая она умная, опытная и «сколько таких, как вы, выучила жизни». Она вовремя не заполняет журнал, вовремя не выставляет оценки, но она уже годы работает и продолжает работать. А уволят меня, летящую на урок с желанием научить, удивить, вдохновить, вовремя заполняющую журнал, вовремя приходящую на уроки и т. д. и т. п. Есть такие учителя, у которых и произношение плохое, и орёт каждый урок на детей, но работает и будет работать, потому что имеет крепкое знакомство и тихонько сидит не высовывается, имея и кабинетик, и доплаты, и премии. Только не надо мне говорить, что в семье не без урода. Не надо говорить, что какое общество, такие и учителя и директора школ. Таким демагогам сразу отвечаю: общество многолико, оно состоит из очень разных людей. Но почему-то в местах концентрации власти — в школе, в милиции, в департаментах — всегда собираются очень однотипные, типичные люди. И не предлагайте спрашивать с общества, т. е. ни с кого конкретно — потому что всё это дорога в никуда. И не надо, в частности, с меня (я же тоже часть этого общества) спрашивать за преступления других конкретных людей. И тем более не надо кивать на неблагополучное общество, когда речь идёт о работниках сферы образования детей! В обществе есть и алкоголики, и наркоманы, и извращенцы — вы же не за то, чтобы и эти члены общества работали в школах и детских садиках?! Так почему же мы ограждаем детей от ярко выраженной агрессии и вреда, а от скрытой, дозированной агрессии и вреда мы их не защищаем? Почему при приёме на работу в детское учреждение не существует таких критериев профпригодности, как порядочность, гуманизм, чуткость? Надо понимать, что человек даже с суперзнаниями своего предмета не может работать с детьми, если он не обладает этими качествами. А у нас сплошь и рядом: и отсутствие блестящих знаний по предмету, и отсутствие жизненно необходимых для педагога качеств, а всё равно работают себе по школам, потому что есть корочки, связи… и спрос на таких, которые никогда ничего не будут менять.

Но не должно быть тут и формализма, по своей природе сходного с политкорректностью, часто такой же формальной, для видимости соблюдения прав и свобод. В каждом из спорных вопросов нужно детально и пристально разбираться, а не увольнять тут же сотрудника безоглядно, не вдаваясь в детали происшедшего. И уж тем более я не за такие формы разбора ситуации, как психологические тесты, интервью на детекторе лжи и прочие современные сумасшествия, практикуемые в ряде зарубежных стран. Да и у нас теперь в порядке модного нововведения в ряде компаний и организаций (не только военной направленности и органов госбезопасности), например, даже просто при приёме на работу. Модные методы, но применяемые так же формально, а ввиду своей большей сложности, часто создающие ещё более противоречивую картину, вместо её прояснения. Эти тупые тесты и допросы не способны выявить истинные качества и склонности человека. И как раз-таки эти методы являются абсолютно антигуманными, недаром они пришли из таких страшных сфер, как спецорганы, карательные и органы дознания и др. Я категорически отвергаю такие формальные, неэффективные и недемократичные подходы. Так же, как и медицинское тестирование школьников на наркотики, которое хотят ввести в школах. Такой плоский, примитивный и явно популистский подход абсолютно неприемлем и неэффективен.

О, как же далеки от таких вопросов те, кто сегодня управляют большинством учебных заведений! Это сплошь и рядом грубоватые, а иногда и хамоватые, высокомерные, беспринципные люди, чуть ли на каждом шагу запросто лгущие ради личной выгоды, ради насиженного рабочего места. Они так прямо и говорят, что даже не задаются вопросами, спускаемыми сверху, они даже не обсуждают ни вопросы ЕГЭ, ни другие, иногда противоречивые приказы, ни по содержанию утвержденных так же сверху программ и учебников. Они чуть не с вожделением, но уж точно с благоговением встречают каждую новую установку сверху, несмотря ни на какую бы то ни было неэффективность и даже противоречие таких установок друг другу (и такое нередкость). Они удобные бессловесные винтики, на которых держится вся система, они тупо исполнят любую поставленную задачу, вопреки любому мало-мальски здравому смыслу, вопреки логике, вопреки интересам детей, в конце концов. И всё это ради своих тёпленьких насиженных мест в директорских и завуческих креслах. Этим людям ничего не стоит сегодня сказать одно, а через две недели сказать что-то совершенно противоположное, ввести в заблуждение, не поставить вовремя в известность о чём-либо, а потом обвинить другого в неведении и т. д. и т. п. до бесконечности. А когда приходится говорить им о противоречиях и недостатках их деятельности, не специально даже, а в необходимости решить какую-то проблему, они либо делают морду кирпичом, не признавая своих оплошностей, халатностей, ошибок, либо тут же начинают угрожать увольнением или лишением чего-либо. На западе это называется воркбуллинг, и такими нарушениями прав учителей занимаются специальные органы. Уж не знаю, насколько успешно, но у нас-то этого и в помине нет. У нас управление образования всегда будет на стороне своего, посаженного ими директора, а не простого учителя, и это даже не подлежит самому ничтожному обсуждению вассалами.

Силы неравны — поэтому нормальных людей в этой сфере почти нет. Нормальный учитель, будучи в абсолютном меньшинстве, долго не продержится среди этих саблезубых акул и наглых фурий, которые резко, как по дуновению волшебной палочки, превращаются в златокудрых ангелочков, заходя в кабинет к директору или на родительском собрании. Лицемерные до мозга костей, они всегда будут подавлять не похожего на них нормального учителя, мешать ему нормально работать, будут стараться его контролировать и командовать им, помыкать, при каждой удобной возможности, будут на него орать, или злословить за спиной. Не потому что они такие плохие, такие злодейки, нет, необязательно, просто такова их природа. Люди же с другой природой — инородная для них среда, враждебная им, и они волей или нет, пусть бессознательно, защищают свои территории, ареалы своего обитания, выталкивая тех вон.

Силы неравны, и при этом нет учительских сообществ, борющихся за порядок в сфере образования. Родители, сила только в ваших руках. Ваших детей лишают нормального образования. Детей калечат нравственно, обижают и притесняют. И один хороший учитель не в состоянии защитить детей от этой разлаженной, барахлящей, но делающей своё дело машины под названием «школа». Был случай, когда моим ученикам в конце года дали административную годовую работу. Работа была составлена таким образом, чтобы дети ее не смогли написать — чтобы завалить детей перед экзаменами в девятом классе. Это такой безотказный инструмент, дополнительный козырь против родителей, которые, может быть, захотят ходатайствовать о несправедливо заниженной оценке на экзамене. Так вот, я обратилась к завучу и директору с этим вопросом: работа составлена неподобающим образом, слишком объемная, и задания не соответствуют уровню. Кроме того (только задумайтесь, кто составил эти задания!), эту работу составила учительница, некогда отказавшаяся от этого самого класса. Она не смогла с этими детьми сработаться и отказалась учить их. А завуч передал этот проблемный выпускной класс молодым учителям. Так что же мне ответили директор с завучем: что работа соответствует стандартам, ну и что, что дети учились по другим учебникам, не общеобразовательного класса, и что в девятом классе многие дети не умели даже читать по-английски, что словарный запас у детей был практически не сформирован, что там в этом классе много детей из неблагополучных семей, пьющих, с больными родителями. Мне было даже подчеркнуто, что цель этой работы и состояла в том, чтобы заполучить козырь для потенциальных споров об оценках с родителями, и эта цель успешно достигнута. Слушайте, ну не смогли вы как следует научить — так признайтесь в этом и оцените детей по их реальному уровню, а не по существующим лишь на бумаге стандартам, взятым вами с потолка. Так нет же, посмотрите, что они делают: они перекладывают ответственность за свои недоработки на детей! Я им объясняю, что за один год работы с этими детьми (я их взяла в 9-м классе) я хоть научила их читать, работать с текстом, различать речь в аудиозаписи, я проделала серьезную мотивационную работу (дети пришли ко мне уже с нелюбовью к предмету и к учебе в школе вообще), показывала им интересные фильмы на языке, потом мы по этим фильмам писали сочинения, проводили викторины и мн. др. Ведь я как нормальный учитель понимаю, что прежде всего надо увлечь, развить интерес к предмету, мотивировать, и без этого с такими трудными подростками невозможно эффективно работать — а этой отвратительной контрольной работой детям в очередной раз доказали, что они ничего не знают, ничего не умеют. Только они начали расправлять крылышки, как им их тут же обрубили, тут же ткнули в лицо: «Ты тупой, ничего не умеешь». Так вот, я попыталась объяснить это директору, а директор вместо того, чтобы задуматься, спокойно, вдумчиво обсудить вопрос со мной, подключила всех имеющих к этому отношение учителей и завуча, и эта гопкомпания устроила мне дискуссию уровня «сам дурак», «не твоё дело», «знай свой шесток, а со своими вопросами иди куда подальше — поезжай к окружному методисту с этой работой, если она тебя не устраивает» и т. д.

Они знают, что они сила, знают, что их много, знают, что у них всё схвачено, они не боятся хамить, не боятся грубить, не боятся обманывать, подличать, подставлять, потому что они знают, что им за это ничего не будет. Не то что не будет, а именно такое поведение только приветствуется в этой сфере. Потому что вся система образования — это одна сплошная прогнившая насквозь, закрытая система обеспечения собственной жизнедеятельности. И больше ничего. И всё, что является её продуктом — это всё то, что мы видим каждый день вокруг себя, в чём мы барахтаемся каждый день по самые уши (правда, это только для тех людей, у кого они есть — эти уши и глаза, а для тех, у кого их нет, — всё так и должно быть!).

Знаете, что мне ответил один из заместителей министра образования (мой дальний родственник) на мой рассказ о нечистоплотности и злоупотреблении властью директорами школ (с известными мне фактами)? Он мне сказал: «Мы — Министерство образования — школами не занимаемся, это там муниципальных органов образования территория. Вот они там у себя друг с другом и пусть разбираются, а мы занимаемся ВУЗами. А тебе делать, что ли, нечего, это вообще не твоё дело, что директор проводит финансовые махинации. Знай своё место. А будешь много говорить, вопросы задавать — так ты просто не будешь в школе работать». Да, говорю, это точно — в такой не буду, не хочу. Но, может быть, тогда среди приличных людей мне найдётся дело, может быть, вам в ведомстве такие, как я, пригодятся — принципиальные и порядочные, с активной позицией, здравомыслящие. Ведь тут дел невпроворот, столько всего нужно менять, реформировать, столько нужно всего пересматривать, обсуждать и как-то что-то делать с этой неладной системой!.. Он подумал-подумал и нехотя ответил, что такие, как я, точно не нужны.

Но, может быть, в нашей школе осталось ещё что-то хорошее? Где-то там, куда не досягает наш взгляд, а то ведь пока только самые неприглядные картины. Попрано все самое лучшее, что когда-либо было открыто в области развития и воспитания детей: гуманистические идеи Монтессори и Макаренко, духовные и нравственные требования по отношению к детскому образованию Льва Николаевича Толстого с его системой детского воспитания и учебниками для детей и учителей. Всё самое умное и светлое, всё самое лучшее, чего достоин каждый ребёнок — вне зависимости от достатка и социального положения его семьи — и чего веками добивались лучшие общественные деятели для общества, а именно всеобщего бесплатного среднего образования, — всё это попирается, втаптывается в грязь. Дети должны получать не интернет с одним компьютеризированным классом на всю школу, чему не перестают умиляться высокие чиновники (аки дети малые, нет, как сороки, скачущие от радости при виде блестящей мишуры), а получать они должны фундаментальные знания основ и принципов жизни. В отличие от одного-единственного принципа выживания в джунглях — чем их только и пичкают с утра и до вечера, той самой моралишки для убогих, чтобы крутились-вертелись не поднимая голов и ничего уже не видя больше, не видя дальше крышки своего унитаза.

Недавно мне пришлось прощаться со своими учениками, и я просто сказала им немного тёплых слов, дала пару, на мой взгляд, важных советов, закончила урок и собралась уходить из класса, как вдруг ко мне подбежала, прильнула, обняла меня одна из моих учениц, и у неё на глазах навернулись слёзы грусти расставания с учителем, который ей, видимо, стал дорог. Я её обняла и сама чуть не заплакала, но сдержалась, подбодрила её и пошла. В такие моменты я понимаю, насколько дети прекрасны и насколько они обделены любовью к ним. В то же время сами они полны собственным сердечным теплом и готовы дарить его, лишь только почувствуют того, кому бы это было нужно, кто способен оценить этот дар небес, расходующийся со временем, а то и вовсе иссякающий у некоторых (вытесненный за ненадобностью или за какие-нибудь коврижки, за какие-нибудь взрослые игрушки — машинки, домики, магазин…).

А неблагодарными, грубыми, жестокими дети становятся только под влиянием глупых, жестоких, неблагодарных взрослых, которые их повсюду окружают. Сколько раз я видела родителей, орущих на своих детей. Сколько в моей жизни сменилось соседей за стенкой квартиры, и все они орали на своих детей, орали матом, отборным матом, унижали, запугивали детей, один папаша кидал в детей чем-то тяжелым, судя по раздававшимся звукам и ударам. А сколько я слышала учителей, называющих детей тупыми, больными на голову, идиотами с родовой травмой, дебилами, засранцами (матерные обзывательства я опущу). Весь свой яд от недовольства своей жизнью, своей работой, плохими условиями работы, недостаточно высоким социальным статусом и прочим они выливали не на своих обидчиков, с которыми «где сядешь, там и слезешь», а на подопечных им или собственных детей. На училку рявкнула завучка, училка пошла на урок и весь урок рявкала на детей. И так каждый божий день, круглый год. Я сама так делала. За что потом переживала, и начинала бояться, что со временем превращусь в такую же пропитанную ненавистью мымру, вымещающую зло на тех, кто слабее. Конечно, есть и другие типажи учителя, я уже писала. Например, ещё есть вечно заливающиеся смехом шутницы и балагурщицы, молодящиеся веселушки, легко и непринуждённо переступающие через чужие проблемы и неприятности. Такой перпетум-мобиле, вездесущий, активный заводной механизм, результаты работы которого также оставляют желать лучшего. Там она что-то забыла важное передать, там что-то переврала на свой манер (как ей показалось правильным или забавным)… Человек получит из-за неё по шапке, а этому жизнерадостному механизму до лампочки: продолжает шустро бегать, весело щебетать и радоваться жизни.

Наверное, не стоит больше строить иллюзий найти какую-нибудь хорошую школу и работать там, хороших школ, наверное, просто не существует. Школа не может быть хорошей, если в ней работают люди, ненавидящие свою работу и детей, а таких работников много в каждой из школ. И они не просто там работают, а самые яркие их представители, самые хищные и самые хитрые занимают там основные посты, возглавляют всё, что только можно возглавлять. Они погрязли в собственной и чужой лжи и изворотливости. Они плетут сети для более маленькой рыбёшки, сами болтаясь в сетях более крупной рыбы. И будут так долго барахтаться, до конца своих дней, но барахтаться с важным видом. Какой жалкий удел… А вот у детей нет выбора, в отличие от меня.

Однажды мой знакомый военнослужащий, офицер, рассказывал, как в военных частях перед приездом высокопоставленного солдафона заставляют солдат красить траву на газонах и вдоль дорожек зелёной краской. Сайты и буклеты многих учебных заведений — это такая же крашеная трава. Из-за необходимости поиска работы я много бывала на сайтах различных учебных заведений. И вот очередной раз читаю набившую оскомину хвалу себя любимых, причём этим уже занимаются не только частные учреждения (их-то понять можно), но и госшколы и садики (в которых всегда мест-то не хватает!): научились клепать людям мозги красивыми, золотыми для ушей каждого родителя словами и обещаниями. На каждом сайте царят гармония и высоты интеллектуальных способностей воспитанников и сотрудников. Везде практически одни и те же лозунги:

• лучшие традиции;

• лучшие педагоги;

• индивидуальный подход к каждому ребёнку;

• условия становления и самоопределения личности;

• развитие познавательной активности;

• формирование понимания материального мира и социально-культурных ценностей общества, навыков самостоятельной учебной деятельности;

• формирование гуманистического отношения к окружающему миру;

• развитие творческих способностей (да что творческих, «всестороннее развитие личности»!);

• проектно-исследовательская деятельность (уж я-то знаю, что половина педагогов, руководящих этой деятельностью, сами не знают, что это такое, и занимаются полной фигнёй);

• и даже «сохранение душевного и физического здоровья и эмоционального благополучия каждого ребенка!».

Так и хочется приписать в конце: «Аминь».

А потом я наткнулась на отзывы родителей и учеников об этих волшебных школах, в которых им довелось учиться. Предлагаю лишь малую толику, лишь некоторые из них вашему вниманию (и только с одного из форумов) и предлагаю вам сопоставить вышеприведённые лозунги с нижеприведенными отзывами.

http://www.s-cool.ru

Добавлено: 17.06.2010 / 14:21 / №…

Заголовок сообщения: Re: школа 1…

Хотите сохранить ребенка личностью, уверенным в себе человеком и с достойным образованием, ни в коем случае не отдавайте в эту школу!!! У учителей нет элементарных навыков воспитания, хороших манер — тем более… соответственно привить Вашему чаду, ничего кроме негатива не удастся… начальная школа еще более иле менее ничего, а вот дальше… к детям относятся как к быдлу, в классах есть конечно сложные ребята из непростых семей, но там ровняют всех под одну гребенку… Ребенок был творчески настроен, мотивирован на хорошие отметки и получение знаний, в итоге, к 5 му классу скатился до двоек в четвертях… На мои попытки выяснить что происходит, почему так, ребенок не хочет идти в школу, не потому что сложились с другими ребятами в классе плохие отношения, наоборот, они как воробьи жмутся друг к другу, оказалось что «мы» не единственные такие, а проблема в умении заинтересовать ребят, таится в самих учителях. А вот унизить детей у учителей просто Дар свыше.

Хотите хорошо учиться — платите и это норма в этой школе… (может, конечно, это везде теперь так, но на столько откровенного вымогательства денег я давно не встречала…) Это ужасно!…

Добавлено: 19.01.2009/ 17:40/ №…

Заголовок сообщения: школа 1..

Когда мы поступали в школу 1.. нам завуч и директор говорили, что у них очень хорошая престижная школа и что они подумают брать ли туда ещё детей или нет. Сейчас учимся. Но директор школу распустила так, что старшеклассники на уроках выходят в коридор и начинают курить, а ещё ходят по первому этажу и ругаются матами… Ещё очень распространена кража сотовых телефонов.

Добавлено: 04.09.2009 / 21:32 / №…

Заголовок сообщения: Re: Помогите с выбором школы в р-не…!!!

Не вздумайте отправлять ребенка в школу №… Это ужасная школа. Сама забрала от туда ребенка. При том, что мой сын учится на 4–5 знания там нулевые, учителя каждый год новые. Я еще могу много рассказать, но туда точно не отдавайте.

Добавлено: 26.11.2009 / 20:37 /№…

Заголовок сообщения: школа…

Ребенок учится в 1408 третий год.

…Минус здесь в том, что учителя меняются в началке их переставляют от одного класса к другому… иностранный, а с ним конкретная беда — в 3 классе проходим программу второго никакой системы нет. знания по английскому нулевые, если не заниматься с репетитором, а главное неожиданно сунут какой-нибудь тест — и о УЖАС дети ничего не знают, удивляются учителя — но откуда им знать, если преподавание ужасное.

Добавлено: 24.05.2010 / 15:19 /№…

Заголовок сообщения: Re: школы в районе…

Если есть много денег то счастливого пути (сборы на ремонт, на учебники, на нужды школы, подарки учителям «не символические» на юбилеи администрации школы) за год от 7000 до 9500 рублей в начальной школе.

При этом полное равнодушие к детям, но много пафоса. Девиз школы «Дети для школы» т. е. для поборов. Извините воспоминания самые отрицательные.

Добавлено: 17.07.2010/ 13:29/ №… Заголовок сообщения: школы в районе… Форма соблюдается и довольно строго.

Поступить кому как. К сожалению, там многое зависит не только от способностей, а и от кошелька. Я бы сказала, не столь сложно поступить, сколь сложно удержаться, ибо деньги, деньги, деньги…..

Добавлено: 16.06.2010 / 22:04 / №…

Заголовок сообщения: школа 5.. и 9…

Знаю эти школы… Общалась с родителями школьников, сделала вывод, что интересная программа (Эльконина Давыдова) только до 5 класса, дальше как попало учат, если соберетесь перейти потом в другую школу, то без репетиторов не обойтись. Иностранный на низком уровне… В старших классах есть математическая специализация, но туда отдельный конкурс. Поступить туда сложно, потому что искусственно раздута репутация школы, конкурсные испытания проводят без присутствия родителей, для детей это большой стресс, истерики случаются.

В 5… учатся дети нескольких знакомых, подготовка там обычная, что-то лучше, что-то хуже, но социальный состав и дисциплина хромают — детки там матом к учительнице могут обратиться, это как, нормально?! Раньше школа была прекрасная, сама ее заканчивала, но из прежних учителей почти никого не осталось. Не рассматривала ее даже как вариант для поступления своего ребенка.

Добавлено: 19.02.2010 / 20:26 / №…

Заголовок сообщения: Школа 5…

Я проучился в этой школе два года.

1) Большинство учителей закоренелые диктаторы и последователи Сталина… абсолютно невменяемые и делают из детей моральных уродов.

Правила и указы многих учителей напоминают выдержки из Майн Кампф Гитлера.

Качество образования — не скажу, что плохое, но подход администрации к воспитанию детей просто ужасающий.

Школа также очень коррумпированная. Администрация всегда выгораживает быковатых детей — отпрысков бизнесменов и т. д. так что у них эдакое расслоение коллектива. Будете искать правды — не найдете, а только себе хуже сделаете.

Несколько человек, которых я знаю, покинули эту школу в последние 2 года.

Мой совет — если вы хотите, чтобы ваш сын или ваша дочь вырос(ла) не только образованным, но и здравомыслящим человеком — рассмотрите другие школы…

Добавлено:24.05.2007 / 13:58 /№…

Заголовок сообщения: школы в П…

Пожалуйста подскажите хорошую школу в П___!!! Срочно надо перевести ребенка (заканчиваем 3 класс). Задавили, так нельзя к детям относиться, хочу его перевести в другую!!! Буду очень благодарна за любую информацию!!!

Добавлено: 22.04.2006 /11:54 / №… Заголовок сообщения: школа 10…

Конкурс есть, но небольшой, на самом деле сейчас стали брать всех, в связи с новой программой финансирования — больше детей, больше денег, поэтому есть классы в которых 30 и выше детей, вплоть до 40.

Сильная начальная школа, славные учителя. Слабейшая старшая школа, боле менее математика, остальные предметы практически не даются. Английский с 1-ого класса, но учителя слабые. Была чудесная учительница по рисованию, но вроде собиралась уходить.

Как уже было сказано, учителя открыты для дополнительных занятий за дополнительную плату, особенно русский и математика.

Много администрации и постоянно проводятся какие-то эксперименты, которые заключаются в заполнении учителями различных бумазеек, лучше бы они с детьми занимались.

Добавлено: 18.12.2006/ 18:27 /№…

Заголовок сообщения: мнение о школе 10…

Присоединяюсь к предыдущему отзыву!!!! Только хочу заметить, что З…а неграмотный необразованный учитель, совершенно не дающий никаких знаний!!! А А…е по англ. яз. не то, что знаний не давала, она скорее просвещала детей про интим (кстати довольно часто унижала детей и оскорбляла)!!! Немецкий за 6 лет обучения могу сказать два предложения, несмотря на то, что стоит у меня 5!…

Добавлено: 01.12.2007 / 14:26 /№…

Заголовок сообщения: отзыв о школе 3…

На переменах дети лупасят друг друга чуть не до крови, учителя делают вид, что ничего не замечают и «всё в порядке», а откуда синяки взялись — «мы не знаем». Не ходите в эту школу.

Добавлено: 03.10.2006 / 00:12 / №…

Заголовок сообщения: Школа 19…

…На все праздники требуют букеты и подарки для всех учителей, директора и завуча. Причем, акцентируют: букет + подарок. И это от каждого класса. А за что дарить? Двор школы запущен и совершенно не благоустроен. Баскетбольная площадка с порванной рабицей и оторванными корзинами. Свалившаяся и сгнившая шведская стенка, полузаросшая спортплощадка. В других школах и клумбочки, и скамейки, и площадки, чтобы младшие школьники гуляли на продленке. Ничего этого здесь нет. А зимой ступеньки на подходе к школе не чистят, дети еле спускаются. В самой школе из туалетов — стойкий запах. Обстановка бедная, особенно это бросается в глаза после посещения шикарного кабинета директора. У раздевалки не хватает скамеек. Такое впечатление, что директор все деньги из благотворительного фонда тратит куда угодно, но только не на школу.

Добавлено: 27.05.2008 / 17:32 /№… Заголовок сообщения: Обучение

Школа «Г» в С… округе безобразная. Знание не дают, грубо обращаются с детьми, питание отвратительное, дети целый день ходят голодные. Администрация школы при поступлении очень интересно рассказывают про жизнь школы, а на самом деле там ничего и нет. Учителя уходят из школы среди учебного года. Детей не кому учить. Школа не выполняет свой договор, им нужны только большие деньги. Нам эта школа очень не понравилась.

Добавлено: 03.03.2007 / 09:55 / № 2001 Заголовок сообщения: школа 9…

После 7 лет обучения в этой школе, ребёнка тихо колотит. Учителя на уроках почти ничего не объясняют. Всё что тебе нужно узнать, ты это можешь сделать после занятий за 300 рублей (за 40 минут). По предметам проводятся только письменные опросы. Оценку 3 поставят, даже если ты вообще в школу не ходишь. За 4 и 5 потрепят нервы и будут заставлять платить. Дополнительные занятия по расписанию в дневнике есть, реально нет. Говорят, что это просто доплата учителям, и проводиться они не будут. Ребёнок пошёл на дополнительные по математике (видимо была проверка в школе), учитель дал задание и сказал решать. На этом всё. Больше мой ребёнок на такие дополнительные не ходила. Продлёнки с 5 класса нет вообще. На английском ребёнок будет чувствовать себя не полной дурой, только если дома вы хорошо подготовили ребёнка к уроку. С урока придёт ноль. Грамматики нет вообще. Учиться в этой школе можно только детям, кому больше 3 не надо, или чьи родители могут себе позволить оплачивать учителей.

И таким отзывам конца и края нет. Я-то и без этих комментариев знаю, как это всё на самом деле.

Оказывается, нормальные-то родители тоже в постоянном поиске нормальной школы и меняют их, переводятся из одной в другую…

Последнее время достаточно много обсуждений касаемо преобразований в сфере образования, школ, Года учителя, много этого самого шуму на телевидении, в прессе…, но ни разу я не услышала правды о том, что действительно происходит в школах: те эксперты, которых приглашают в телестудии, либо вообще в школе не работают, либо работают в суперэлитных школах, поэтому они не знают и, естественно, не могут знать правды. Приведу доказательства. Часто слышу такую мысль: молодые педагоги, выпускники педвузов не хотят идти и не идут работать в школы. Добавляется, что это плохо и надо привлекать молодых выпускников педвузов в школы: достойной зарплатой, в первую очередь. Это миф, не соответствующий действительности: в московских школах немалое количество молодых специалистов, недавно закончивших педвузы и колледжи, и они, эти специалисты, идут в школу с большим удовольствием и по следующим причинам. Первое: они хорошо получают — первые три года работы молодые педагоги получают хорошую надбавку к зарплате. Второе: они знают, что работа может быть совсем непыльной. Если будешь вести себя незаметно, улыбаться и вежливо здороваться с начальством — тебя никто трогать не будет, имеется в виду, не будут контролировать качество твоей работы, не будут придираться, ходи себе проводи уроки левой ногой, как курица лапой, и сойдёт. Они, эти молодые педагоги, очень хорошо секут нынешнюю политику их поощрения со стороны чиновников от образования — уволить молодого педагога совсем непросто, поэтому очень редко какой директор будет этим заниматься, даже если все знают, что это плохой педагог, и работают они себе спокойно-преспокойно, как сыр в масле катаются! Что происходит после этих трёх лет? Может быть два варианта: 1) либо к этому времени этот педагог обрастает жирком — кабинетиком, классным руководством, «дружбой» с кем надо из коллектива, и тогда он остаётся работать в школе, вскоре приобретая высокий разряд и соответственно достаточно приличную зарплату; 2) если училка не обросла за эти три года жирком: не принял ее «коллектив» по каким-то причинам, не вошла она в круг доверенных лиц, не добилась кабинетика и прочих учительских радостей — она просто уходит из школы, например, в частную практику, готовить к ЕГЭ и т. д. Вот и все преобразования и вся «модернизация» с привлечением молодых специалистов.

У нас ведь вектор такой — на омоложение всего и вся, на нескончаемые реформы, мода на всё современное и «актуальное», будь то искусство, или школа. Главное, чтобы молодо и современно, а уж каковое это самое «инновационное» и «прогрессивное» и много ли там настоящего прогресса, или совсем наоборот — это уже дело десятое! Всё это т. н. актуальное, модное, преходящее, поверхностное, один раз живём, успеть урвать, а дальше хоть потоп… — сегодня эта идеология у нас заказывает музыку и правит бал.

Еще в каждой телепередаче, ток-шоу о школе и образовании в России обязательно заходит речь о том, что педагоги сегодня плохи, плохо работают, плохо учат, и во всякой из этих передач тут же находится кто-нибудь из участников, который начинает защищать учителей, говоря о том, что он знает много очень замечательных, прекрасных учителей. После такого выступления все соглашаются, и обвинения утихают — в каждой передаче один и тот же сценарий. Между тем как ни в коем случае нельзя соглашаться с этими депутатами или профессорами, которые говорят о том, что они знают много замечательных учителей! Потому что это не соответствует действительности — они, эти депутаты, профессора общаются в кругах избранных, небожителей, людей из какой-то другой страны, и там, конечно, они встречают нескольких прекрасных педагогов. Но в наших кругах, кругах простых людей, не небожителей, не избранных, прекрасных учителей найти практически невозможно, т. е. их практически нет в школах! Второе: даже в тех счастливейших из школ, где встречаются хорошие учителя, нет хорошего образования. Хорошее образование, хорошая школа могут получится только при наличие 80–90 % действительно хороших учителей и 100 % хорошего руководства. А этого нет и в помине ни в какой любой, даже разъединственной школе. Даже директор частной школы, где я работала и где школа была её детищем в прямом смысле этого слова, делом всей жизни и кормильцем, — и та не очень-то пеклась о благополучии школы. Парадокс, но факт. Кое-как дело движется, копеечка капает, и хорошо. А то ведь шибко много думать надо, предпринимать, хлопотно, не то что в маникюрном салоне сидеть. Поэтому когда какой-нибудь депутат начинает по телевидению пудрить нам мозги про хороших учителей, мне хочется, во-первых, спросить, насколько хорошо он знает этих учителей, поработал ли он с ними хоть один месяц? Потому что, не поработав с людьми, нельзя точно знать, хорошие они работники или нет. А во-вторых, мне хочется сказать этому депутату, настолько ли он близорук, глуп или бессовестен, чтобы думать, что те несколько, пусть даже действительно великолепных учителей, которых он имеет счастье знать, — делают погоду в системе образования страны?!

Итак, если после прочтения этой книги слово «школа» вызывает у вас отвращение, значит, мне удалось описать всё наиболее реалистично, потому что отвращение — это именно то чувство, которое я испытывала весьма часто, пока работала там. А все мои положительные эмоции были связаны только с детьми и с моим собственным делом, с занятиями, с обучением детишек, прибежавших на мой урок, но никак не со школой. И моя большая надежда заключается в том, что, может быть, испытав омерзение от столкновения с этой действительностью, вам наконец захочется что-то поменять. Я хочу менять, и менять исключительно к лучшему, но одна я этого сделать не могу.

Будучи человеком совестливым и самокритичным, я не раз во время написания этой книги задавалась вопросом, не демонизирую ли я всё это дело. Но в этот же период времени я встречалась и разговаривала со многими разными людьми: детьми разных возрастов, учащимися в разных школах, их родителями, просто моими знакомыми, знакомыми учителями и воспитателями в разных школах и детсадах, просто взрослыми людьми, которые делились своими печальными воспоминаниями об учёбе в школе… И всё, что рассказывали эти люди, только подтверждало мою правоту, что я не то что не демонизирую, а может быть, и деликатничаю в рассмотрении этого вопроса. Практически каждый человек имеет воспоминания о столкновении с гадкими училками, не с учителями, а именно с училками, с завучками, практически каждый человек когда-то побывал в ситуациях, похожих на те, что я описала в этой книге. Просто в силу того, что люди привыкли мириться с такими вещами, не думать, не заострять внимания на подобных проблемах — их вроде как и не существует. На самом деле они существуют.

Я полюбила детей, я полюбила работать с ними, быть учителем, я узнала профессию, я освоила её, освоила необходимые теоретические знания, я работала и учителем, и воспитателем, и методистом, и я продолжаю хотеть заниматься этим, желать этой работы всем своим сердцем, и я точно знаю, что моя жизнь будет связана с детьми… но не в системе, которую я вам постаралась как можно точнее описать. Мне очень понравилась работа старшим воспитателем в детском садике, я именно тот человек, который имеет искреннее желание и навыки организовать работу детского учреждения так, чтобы детям было там хорошо, чтобы они развивались, познавали мир, проживали каждый день полноценно, интересно, с пользой. Но я не хочу работать в здании детского сада, стены которого источают токсичный запах, вызывающий головные боли у всех пребывающих там людей и даже неизвестно что вызовет в будущем. Я не хочу работать и каждый день наблюдать картину того, как взрослые обижают детей, портят их своим аморальным воздействием на них, а директоров это устраивает. Не хочу. Но я не собираюсь уходить из профессии, зная, что все эти лентяйки, карьеристки и приспособленки будут продолжать каждый день портить жизнь детям, которых я так люблю и которых я хочу окружить добром, красотой и радостью.

Сейчас лето, когда я пишу эти строки, и вот, гуляя по городу, по дороге в деревню, сидя дома за компьютером, я вспоминаю моих ученичков, я вспоминаю лучшие моменты нашей совместной работы, какие интересные вещи мне удавалось для них придумать и организовать, и как они активно отзывались на мои задумки, инициативы, какие неожиданные свои стороны они проявляли и развивали в эти минуты, как им нравилось, когда я даже просто шучу с ними на уроке, развеселю их, приободряя в трудную минуту, или в чьём-то расстройстве, в упадке сил, в боязни трудного задания. Я вообще-то достаточно строгая учительница, но не забываю о том, что иногда просто необходимо добавить воздуха в процесс учёбы, как в китайской живописи — добавить воздуха в композицию строгих линий и классического орнамента. Так вот, иногда прибежишь к ним на урок: взмыленная, уставшая от беготни по школе; и вот начало урока, я жду от них идеальной дисциплины, тишины, никаких разговоров и отвлечений по сторонам, а они уже тоже подустали, сидят-крутятся, что-то выясняют между собой, я что-то начинаю говорить, предваряя урок, а кто-то меня перебивает, и вот я уже готова отругать их за это, как вдруг остановлю взгляд на их лицах, глазах, как они смотрят на меня, как улыбаются, а кто-то грустит задумчиво… И стоит мне поймать этот момент и заметить, насколько прекрасны их лица, их открытые ещё всему вокруг глаза, как у меня застывает, не вырвавшись, приготовленный упрёк и выговор, и я начинаю шутить или просто даю им свободно проявить себя. Их реакция не заставляет себя долго ждать: у них загораются глазки, и они вдруг перестают отвлекаться, болтать о постороннем, а, наоборот, всё внимание обращают на меня, на этот момент, момент чего-то непонятного, необычного для них, и всегда это заканчивается тем, что они сами предлагают мне, с чего лучше начать урок, я подчиняюсь, иду у них на поводу, и всё получается просто идеально (как ни в каком суперметодичном планировании не напишешь). И так я скучаю по ним, зная, что больше никогда не буду работать с ними (именно с теми конкретными ребятками, с которыми я работала в прошлом году, которых я знаю и люблю и которые знают и, думаю, тоже любят меня), потому что меня уволили из-за сокращения учебной нагрузки в школе. Что я их больше не увижу, не услышу, не проведу для них интересный урок. А сейчас вспомнила, какие добрые слова говорили мне родители, благодарили за мою работу, когда узнали, что я не буду учить их детей в следующем году, как они искренне расстроились. Мне это было так приятно. Я это очень ценю, поэтому и написала здесь об этом. И ещё больше я скучаю по моим ученичкам, потому что знаю, что совсем скоро они перестанут быть такими прекрасными существами, какими они явились на Землю и какими мне посчастливилось их узнать, а станут такими, какими являются окружающие их взрослые люди. И это будут уже не те Лиза, Рита, Акакий, Оля, Никита, Дима…, а совсем другие существа. Их глаза перестанут излучать ту красоту простоты, искренности, открытости, какую я люблю больше всего на этом свете.

Мы живём в обществе несчастных людей, людей, пьющих, принимающих наркотики, совершающих преступления, ненавидящих свою работу, своих жён и мужей, свою жизнь, — потому, что это общество искалеченных в детстве людей. Кем? Вы уже знаете. Теперь вы знаете, почему я ненавижу школу. И если и вы её тоже возненавидите такую, тогда у нас есть шанс.

Когда я ещё только приступала к этой книге, никто из нас, хороших учителей, или менее, или даже самых посредственных, не мог и предположить, насколько в недрах голов чиновников минобраза даже такое школьное образование, уж какое есть, даже то малое, что есть, — и то окажется лишним перед лицом необходимости главного, для чего существуют школы — как им, чинушам, кажется — для эффективного менеджмента, управления финансированием и эффективного управления школьной недвижимостью, с возможностью извлечения ещё и дополнительной, так скажем, эффективности! Никто из миллионов родителей и учителей не мог себе даже в самых чёрных и циничных прогнозах и шутках на тему нашего образования и предположить, насколько даже самые смелые из них, даже самые злые и извращённые анекдоты из интернета померкнут на фоне такого варварского проекта сокращения, узурпации, вивисекции школьного образования.

— Доктор, доктор, мы его теряем!

— Ну, что ж, как говорится, кто-то теряет, а кто-то находит! Посмотрите, сколько мы зато ваты и спирта сэкономим для страны, для народа, для будущих поколений! А если повезёт с родственниками, то и скелет для анатомического кабинета ещё заполучим!