ВЛАДИМИР СПЕКТОР
ВРЕМЯ ПРЕДПОСЛЕДНИХ НОВОСТЕЙ
МОСКВА, М С П С
«У Никитских ворот»
2013
Глубина резкости
Ситуация в литературе (и в обществе) сегодня сложилась прелюбопытная, обоюдоострая, как секира древних римлян. Напоминает старорусскую забаву – стенка на стенку. Одна братия идёт на другую либо ради забавы, либо ради расправы. Разделение на «стенки» достаточно чёткое, не ошибёшься. С одной стороны технически подкованные, но безграмотные варвары с айпадами, твиттером и знамёнами Цукерберга/Дурова, с другой образованные – как правило, в советское время – «римляне» с томиками Довлатова, Бродского, Цветаевой (и с ними же на знамёнах) и приличным арсеналом вдруг в раз ставших бесполезными знаний.
Пожалуй, никогда ещё противостояние между культурой и варварством, «массовкой и духовкой», не было столь явным. Оно достигло пиковой точки, и пропасть между априорно воинствующими сторонами зияет и ширится, поглощая, как лангольеры, время и пространство, а так же самих сражающихся. Первые гибнут от глупости, которая, как писал Бонхеффер, «ещё более опасный враг добра, чем злоба», потому что «глупец, в отличие от злодея, абсолютно доволен собой». Другие страдают от неустроенности в жизни, потому что «во многой мудрости много печали»; не в силах найти себя в новом классе необразованных и невежественных людей, коллекционеров Калибанов по Фаулзу, они превращаются в отмирающий атавизм.
По сути, мы одной ногой – а, может быть, уже двумя – вошли в тоталитарное общество нового образца. Это даже не строй, где «порабощённое население радостно приемлет своё рабство», а система, построенная на кусочно-хаотичном сознании, при котором отпадает сама потребность в человеке. Он сначала становится деталью разбалансированной, дефункционирующей машины, а после перестаёт существовать как личность, тем самым в полной мере подтверждая тезис Ханны Арендт, что «тоталитаризм – это такая система, в которой люди не нужны совершенно».
Идёт война, объявленная культурному человеку, и потому уместно вооружиться опытом борьбы прошлых лет, когда создавалась, а потом рушилась другая, советская, тоталитарная система. И если тогда всё было нельзя, то теперь всё стало можно. Однако и режиму запрета, и режиму вседозволенности, являющимися двумя крайностями одного и того же, так или иначе не хватает, прежде всего, системы координат, ориентиров и даже, если угодно идеалов. Система социальная уничтожила систему моральную. В данном контексте ключевую роль играют творческие люди, в частности, поэты. Но, к сожалению, сегодня почти утрачена одна из системообразующих миссий поэта – миссия Прометея, несущего огонь просвещения людям. Всё чаще поэты пишут для себя и о себе же, упражняясь в словесных изысках ради самого упражнения, совершая действие ради действия. Этот нарциссизм, творческий и физический, во многом порождает недоверие и настороженность читателей, в сознании которых образ стихотворца всё чаще ассоциируется с образом юродивого или сноба. Поэзия окончательно превращается в вещь в себе и для себя, когда «поэты звонят лишь друг другу, обсуждая, насколько прекрасен их круг». Одним словом, читателям не до поэтов, но и поэтам не до читателей.
В контексте противостояния культуры и варварства, острой нехватки идеалов творчество поэта Владимира Спектора ценно ещё и тем, что не утратило созидающей функции поэтизации человека. Под «поэтизацией» я понимаю продуцирование в личности определённого духовного, душевного порыва, стремления, стержня, наконец; с последующим преобладанием божественного над животным, уничтожением укореняющейся в людях потребительской функции «корыто, корм, пойло».
Море информации, в котором мы тонем, уничтожает любые проявления индивидуальности. Эта, казалось бы, свобода на поверку оказывается хаосом, деструкцией. Поэтому программность поэзии Владмиира Спектора – одно из несомненных её достоинств. Она есть первооснова и первоисточник для поворотного перерождения и дальнейшего духовного онтогенеза. Это алхимия слова, обоюдоострая, дуалистическая, когда и поэт, и читатель проходит этапы обретения новой (а порой единственной) индивидуальности, сходные, по мнению Юнга, с алхимическими трансформациями.
Любой поэтический опыт, действие есть передача энергии. Она может быть искусственной, внешне ориентированной, а может происходить на глубинном, клеточном уровне. Во втором случаем речь идёт о природной творческой энергии, в восточной традиции именующуюся «крия шакти». Данная энергия, свойственная поэзии Владимира Спектора, трансформирует мертвую материю в живую, изменяя и возрождая саму её внутреннюю суть.
Владимир Спектор из тех, для кого поэзия – это судьба. Такой поэт творит не ради себя, но ради поэзии в её высшем предназначении. Творит, потому что попадает в петлю бытия, сжимающуюся до предела. Это кризис прежнего существования и дальнейшее непрерывное перерождение, строка за строкой, когда больше нет возможности (да и смысла тоже) воспринимать мир набором оперативных команд, необходимых для поддержания физиологической активности. Начат поиск, запущена иная программа, сравнить которую можно с путём воина, до конца преданного единой, подчас идеалистической цели, диктующей его modus operandi. Это путь борьбы, путь страданий и лишений, но и в то же время путь подлинной радости.
Поэт, вставший на такой путь, не прячет смысл за искусственно сотканными кружевами слов и рифм, а, наоборот, ищет, доносит его, говоря с читателем доверительно, откровенно. Ведь читатель для такого автора первичен. Это значит то, что поэт повторно – на этот раз вместе с читателем – проходит инициацию поэтическим чудом. Владимир Спектор не прячется за псевдоконструкциями, снобизмом и кетчем, пытаясь создать иллюзию некого тайного знания. Наоборот, он ведёт диалог с читателем, максимально коррелируя с ним в создании единой призмы восприятия мира, которая становится противовесом тоталитаризму глупости.
Владимир Спектор издал свой первый поэтический сборник в 39 лет (сейчас у него более 20 книг стихов и очерков). До этого работал конструктором, стал автором более двух десятков изобретений. Конечно, он начал писать стихи значительно раньше, но вот вещественное доказательство своей творческой состоятельности предъявить не торопился (да и возможности в прежнее время для таких, как он, были весьма ограничены). Не теряя надежды, ждал, творил. Возможно, поэтому его поэзия в хорошем смысле взрослая, обстоятельная. В ней есть своя особая жизненная философия; выстраданная, осознанная, взвешенная. Она ненавязчиво подчёркивается мудростью восприятия мира, которая позволяет говорить о самых глубоких, порой деликатных вещах точно, ёмко, без перегруженности лишними словами и пафосом. И ещё эта поэзия по-настоящему традиционна. В ней – продолжение стиля и духа Арсения Тарковского и Юрия Левитанского, Бориса Слуцкого и Александра Межирова. А преемственность поэтической культуры – важное условие для её развития.
Одна из доминантных тем творчества Владимира Спектора – осознание и переосмысление нашего общего прошлого, прежде всего, детства, юношества. Ведь все мы родом оттуда. Возвращение в детство – это своего рода попытка вернуть первоначальное эдемское счастье. Читая стихи Владимира Спектора, детство, своё и коллективное, слышишь, видишь, ощущаешь. Испытываешь непосредственную радость, словно приходя в домашний уют после трудного, изматывающего дня.
Поэзия Владимира Спектора наделена цельностью интонации. Она появляется тогда, когда пережитые страдания и страсти, помноженные на талант, перерастают в многомудрый опыт, определяющий всю дальнейшую судьбу. Эта интонация как музыка: она то сентиментальная, то жизнеутверждающая, то тоскливая. И ею зачаровываешься, спасаешься, согреваешься, забывая о вечной мерзлоте человеческого мира, которому так не хватает душевного тепла.
Это аналитика лирикой, фотография души с особой глубиной резкости. Владимир Спектор обладает фотографической точностью взгляда. Он умеет, вооружившись мудростью, дать точные, яркие образы и зарисовки, создать отчасти кинематографическое многоголосье.
Владимир Спектор беседует с читателями, не стараясь перекричать самопровозглашённых гениев и пророков. Он идёт своим путём, создавая громкость иного рода – цельную интонацию искренности, которая, когда стихает шум толпы, неизбежно доходит до читателя, формируя у него механизм защиты против глупости, создавая координаты смысла. Так говорит душа: шёпотом, без спешки, тихо, размеренно, о главном.
Платон Беседин,
Киев
* * *
Было и прошло. Но не бесследно.
Память, словно первая любовь,
Избирательно немилосердна,
Окунаясь в детство вновь и вновь,
Падая в случайные мгновенья,
Где добром отсверкивает зло…
Счастьем было просто ощущенье,
Что осталось больше, чем прошло.
* * *
Под прицелом – целая эпоха,
Где в осколках затаился страх.
Жизнь идёт от выдоха до вдоха,
Отражаясь в снайперских зрачках.
Горечь правды, суета обмана,
25-й кадр большой любви –
Под прицелом. Поздно или рано –
Выстрел, – словно выбор на крови.
* * *
Выжить…
Отдать,
Получить,
Накормить.
Сделать…
Успеть,
Дотерпеть,
Не сорваться.
Жизни вибрирует тонкая нить,
Бьётся, как жилка на горле паяца.
Выжить,
Найти,
Не забыть,
Не предать…
Не заклинанье, не просьба, не мантра.
Завтра всё снова начнётся опять.
Это – всего лишь заданье на завтра.
* * *
В душе – мерцающий, незримый свет,
Он с лёгкостью пронзает стены.
Взгляни вокруг – преград, как будто, нет.
Но как тревожны перемены.
Небесной тверди слыша неуют,
Беспечно дышит твердь земная.
И нам с тобой – вдоль перемен маршрут,
Пока горит огонь, мерцая.
* * *
Запах «Красной Москвы» –
середина двадцатого века.
Время – «после войны».
Время движется только вперёд.
На углу возле рынка –
С весёлым баяном калека.
Он танцует без ног,
он без голоса песни поёт…
Это – в памяти всё у меня,
У всего поколенья.
Мы друг друга в толпе
Мимоходом легко узнаём.
По глазам, в коих время
мелькает незваною тенью,
И по запаху «Красной Москвы»
В подсознаньи своём…
* * *
Голос эпохи из радиоточки
Слышался в каждом мгновении дня.
В каждом дыхании – плотно и прочно,
Воздух сгущая, храня, хороня
В памяти - времени лики и блики,
Эхо которых очнулось потом
В пении, больше похожем на крики,
В радости с нечеловечьим лицом.
* * *
По контуру мечты,
По краешку тревоги,
Где только я и ты,
И помыслы о Боге,
Там чья-то тень с утра –
Лука, а, может, Павел…
И жизнь – словно игра,
Но, Боже мой, без правил.
* * *
В раю не все блаженствуют, однако.
Есть обитатели случайные.
Речь не о том, что в небе много брака,
И не о том, что ангелы печальные
Никак не сварят манну по потребности
И шалаши с комфортом всем не розданы…
Но что-то есть ещё, помимо бедности,
В чём чувство рая близко чувству Родины.
* * *
Сединой в бороде
Серебрится прошедшее время.
Чьи-то лики сквозь блики
и вспышки на солнце мелькают.
Бесы рёбра щекочут
И что-то внушают по теме,
Отправляя не время,
А то, что во времени, – в аут.
Что-то ангелы тихо поют
О добре, но не веско.
И пространство души
Наполняется гулом сраженья.
«Про любовь» - это песня,
А, может быть, лишь «эсэмэска»,
Где шрапнелью взрывается
Точка в конце предложенья.
* * *
Добро опять проигрывает матч.
Счёт минимальный ничего не значит.
Закономерность новых неудач
Почти равна случайности удачи,
Чья вероятность близится к нулю,
Как вероятность гола без штрафного.
Добро, проигрывая, шепчет: «Я люблю»,
И, побеждая, шепчет то же слово…
* * *
Среди кривых зеркал, где лишь оскал стабилен,
Где отраженье дня неравносильно дню,
Всесильный бог любви не так уж и всесилен,
Вскрывая, словно ложь, зеркальную броню.
И впрямь прямая речь там ничего не значит.
Но кровь и там, и здесь – красна и солона.
Пульсирует она, как в зеркалах удача,
Чья тень хоть иногда и там, и здесь видна.
* * *
Упасть намного легче, чем подняться.
Пропасть намного проще, чем найтись.
Потери и находки в ритме танца,
И блюз паденья – это тоже жизнь.
Но простота тождественна печали,
Как красота – любви, как ни крути…
И коль паденье суждено в начале,
Подъём завещан таинством пути.
* * *
Простодушие первого класса,
Озабоченность выпускного…
И взрастает критической массой
То ли жизнь, то ли вещее слово.
Снова прошлого слышится эхо –
Это в будущем тает дыханье
Расстояньем от плача до смеха
Сквозь молчанье, прозренье, прощанье…
* * *
– «Хотеть» и «делать» – это близко?
– Как «знать» и «не уметь», пожалуй.
Желанья – та же зона риска,
Где неумелый, как бывалый,
Перемешав слова с делами,
И будни с праздниками тоже,
То гасит, то спасает пламя
Любви, на мир с войной похожей…
* * *
Окунаясь в общее дыханье
До конца не понятого дня,
Повторяю, словно заклинанье:
«Подожди, не оставляй меня».
– Подожди, – прошу, – ещё немного,
Подыши, порадуйся со мной…
Боже, как заманчиво дорога
Вьётся впереди и за спиной.
* * *
Всё временно. И даже то, что вечно.
Оно меняет форму, стиль и суть,
Как жизнь, что кажется наивной и беспечной.
Но в ней со встречных курсов не свернуть.
Оригинальным будь, или банальным –
Исчезнет всё, не повторяясь, в срок,
Как чья-то тень на полотне батальном,
Как в старых письмах слёзы между строк.
* * *
Светом Вознесения согрета,
И весна восходит к небесам,
Превращаясь по дороге в лето,
Приближая будни к чудесам.
И напоминая о печали,
Коею вершится благодать…
Слово и любовь – всегда в начале,
И всегда есть страх всё потерять.
* * *
«Неделовым» прописаны дела,
А «деловым» – как водится, успех.
«Неделовые» пишут: «Даль светла»,
А «деловые» знают: «Не для всех».
Но где-то там, за финишной прямой,
Где нет уже ни зависти, ни зла, –
Там только мгла и память за спиной,
Но память – лишь о том, что «даль светла».
* * *
Вот и пух отлетел.
И длиннее становятся ночи.
Время, как чистотел, –
Тоже лечит и даже пророчит,
Будто знает секрет
Торопливо-горячего лета,
Что скрывает ответ
На вопрос без прямого ответа.
* * *
На счёт «раз – два – три»» –
музыкальный момент.
Он длится недолго –
от жизни до смерти.
Дрожащий мотив,
отразившись от стен,
В душе замирает,
как слово в конверте.
На счёт «раз – два – три»» –
от весны до сосны,
От детской гирлянды
до бархата крышки.
И звуки видны,
и движенья слышны,
И счастье с несчастьем –
вприпрыжку, вприпрыжку…
* * *
Приходили в комнату тени
И вели беспокойные речи
О потерях-приобретеньях,
О грядущих разлуках и встречах.
И язык мне их был понятен,
И в крови стыла дрожью истома,
Словно тенью солнечных пятен
Обожгло окна отчего дома.
* * *
Беззвучное эхо того, что прошло –
Обрывки вчерашних афиш.
Я помню. И помнить – моё ремесло,
Где память – как трепетный стриж,
Который, взмывая, парит в небесах,
И времени третье крыло
Уносит всё выше и дальше на взмах
От эха того, что прошло.
* * *
Необходима передышка.
Нестройной песни гаснет эхо.
И жизнь, внезапная, как вспышка,
Уходит в тень полууспеха.
И не длиннее телеграммы
Полуотчетливая фраза.
И вдруг: «А что б сказала мама?»
И всё яснеет. Но не сразу.
* * *
Забывая время полицаев,
Продлевая время подлецов,
Как НЗ, объятья раскрывая,
Уповаем только на любовь.
И когда приходит время сбора,
Где, как камни, тяжелы слова,
Лишь любовь спасает от позора
Только тем, что, как всегда, права.
* * *
Всё перепутано и недосказано,
Не договорено, недоцеловано,
Так что слова разбираем не сразу мы
И забываем их разочарованно.
Исповедимы пути? Нет, наверное,
Там, где любовь, словно жертва напрасная,
Недоцелованная и неверная,
И перепутанная, и прекрасная…
* * *
Блеск хромовых сапог тогда,
Как чудо электроники сейчас.
И неизменна лишь звезда,
Чей вечный взгляд сквозь время не угас.
В нём – суета и маета
Полузабытых дел, ненужных слов.
Не для души всё, но - для рта…
А для звезды небесной - лишь любовь.
* * *
Заскакивал в последний вагон,
Выпрыгивал на полном ходу.
В небе считал не только ворон,
Со всех сторон – не одну беду
Ждал, словно рыбу крючок в воде.
Но таила улов свой вода…
А счастье с бедой – вдвоём везде,
Как день или ночь, в судьбе - всегда.
* * *
Почему сквозь годы густо льётся кровь,
Превращая время в поле брани?
Господи! Струится вновь она и вновь,
Сквозь любовь и память, сквозь страданья…
Почему жестокость набирает вес,
Злость усердно души рвёт и жилы?..
Как же долго Тот, кто умер и воскрес,
Набирает праведные силы…
* * *
Кредитной карточкой любви
Оплачены грехи.
И растворяются в крови
Мгновеньями стихи.
И даже тот далёкий взгляд
Вдруг кажется святым…
Любовь – как самый ценный вклад,
И – как летучий дым.
* * *
Торопится судьба,
Как новостная лента.
И тает на губах
Гармония момента.
То комариный писк
Дрожит, то эхо взрыва…
И жизнь – как главный приз,
Где лишь любовь – не лжива.
* * *
Символ-памятник исчезнувшей эпохи –
Тень огня, папаха, грозный вид…
Время кануло – от выдоха до вдоха,
И звезда погасшая молчит.
Время кануло сквозь каменные латы.
Не поймёшь – кто прав, кто виноват.
Вереницей лица птицами сквозь даты…
Как по небу, в памяти летят.
* * *
И тень в окне, и мысли озаренье –
Лишь кажется, что это невзначай.
Как отблеск жизни – каждое мгновенье
Таится между «здравствуй» и «прощай».
Не стой под эхом – первые свиданья
Вдруг оглушают, приглашая вновь
Туда, где мимолётны расставанья,
Как тень в окне, как первая любовь.
* * *
Уходит время бескорыстных песен,
Всё реже слышно: «Друг, товарищ, брат»…
Всё чаще: неудачлив, значит – честен,
Зато нечестен – выгодно богат.
Ты чувствуешь, дружище, как уходит
Наивная застенчивость, и с ней –
Нелепое, как дым без парохода,
Теряет голос эхо наших дней.
* * *
Осень слышна едва-едва
В трепете крыльев, шорохе листьев.
На языке стынут слова
Из одинокой, предутренней жизни.
Над тишиной, как надо мной –
Звёзды пространства мигают с укором.
Я обернусь – а за спиной
Годы – сквозь листья, как тень разговора.
* * *
Из поцелуев, слёз,
открытий и объятий,
Любви, в которой по соседству
«да» и «нет»,
Вдруг возникает, словно
снимок в аппарате,
Судьбы мерцающий
и небесспорный свет.
В нём всё, что помнится,
и что, увы, забыто,
Там – дед и мать,
что ищут правду в небесах,
И книг любимых
беззащитная защита,
И рядом – в профиль и в анфас -
любовь и страх.
* * *
Как живётся? – В контексте событий.
И, наверно, в контексте тревог,
Наслаждаясь луною в зените,
Как мерцаньем чарующих строк.
Как живётся? – С мечтой о Карраре,
Невзирая на то, что труха, -
Повсеместно, не только в амбаре.
И лишь шаг – от любви до греха…
Но, взрывая нелепые будни,
Прорываясь сквозь дни и века,
И сквозь слёзы – любовь неподсудна,
И, как стих, иногда высока.
* * *
Время предпоследних новостей
Увлекает, но увлечь не может.
От его просроченных страстей –
Только сыпь, а не мороз по коже.
Невзначай, и, всё же, напоказ
Кто-то промаячил на пороге.
Истекает времени запас.
Длятся предпоследние итоги…
* * *
Среди чёрных и белых –
Расскажи мне, какого ты цвета…
Среди слова и дела,
Среди честных и лживых ответов
Проявляются лица,
И – по белому чёрным скрижали.
Время памяти длится,
Время совести? Вот уж, едва ли…
* * *
Не хочется уходить,
даже проигрывая «под ноль».
Не хочется уходить,
даже превозмогая боль.
И даже обиды нож,
что режет всегда живьём
Он тоже бывает хорош,
словно команда «Подъём!»
Не хочется уходить
ни в тучу, ни в синеву,
А хочется просто жить.
Хотя бы так, как живу.
* * *
Открыта в комнату воспоминаний дверь,
Хотя скрипит и поддаётся туго…
Не списки кораблей – находок и потерь –
Зовут, перекликаются друг с другом…
Тугие паруса и ветер молодой,
Солёный привкус встреч и расставаний…
И память, что наполнена живой водой,
Не делит взмах – на «поздний или ранний».
Где похвалы бутон, а где угрозы плеть –
Не разберёшь, не сыщешь пятый угол…
И нелегко понять, тем более смотреть,
Как за любовью мрак идёт по кругу.
* * *
Новости вчерашнего дня,
Моя вчерашняя лень –
Им дела нет до меня,
Ведь я – сегодняшний день.
Что мне Москва и Рим,
Дальний и Ближний Восток –
По проводам моим
Пульсирует кровь, а не ток.
И, кровью обожжена,
Вибрирует у виска
Струна или же страна,
Сладка и как дым горька.
* * *
Продираясь, словно сквозь крапиву,
Сквозь постылость истин прописных,
Постигая ложные мотивы,
Ощущая сердца стук, как стих,
Прозреваешь мыслью – не глазами,
Ведь в душе – совсем не белый свет.
Боже, Боже, что же это с нами?
Не вопрос страшит. Скорей, ответ.
* * *
Нас учили, учили, ещё раз учили…
И конспекты тех лекций ещё не истлели.
Только знания старые нынче не в силе,
И беспомощны, как импотенты в постели.
Нас учили, учили, ещё раз учили…
Где ты, призрак бродячий знакомого «изма»?
Отряхаю конспекты, как память, от пыли
И прилежно ищу хоть бы тень оптимизма.
* * *
Свет не меркнет, не гаснет –
а просто мерцает незримо.
В небесах над печалью –
мечты, словно голуби, кружат.
Невесёлые мысли бредут
вдоль дороги под ними,
А весёлым надеждам –
лишь воздух мерцающий нужен.
Этот свет, этот воздух,
который так сладок в гортани,
Каждый миг, каждый день,
он не меркнет, мерцая, сгорая…
На мечты уповая,
шагаю за светом, что манит,
И пространство любви в нём мерцает
от края до края.
* * *
Неизвестность тревожит, как красный свет.
Что там, в будущем, - нет ответа.
Есть в программе лишь «да» и «нет».
И других вариантов нету.
И хоть всё повторяется вновь и вновь,
Искры вечности – всё же не пламя.
Но, как прежде, сгорает любовь,
Восходя на костёр вместе с нами.
* * *
От сказуемого до подлежащего,
Через скобки, тире, двоеточия,
Через прошлое и настоящее,
Перерыв на рекламу и прочее…
Сквозь карьерные знаки отличия
И глаголов неправильных рвение,
Позабыв про права свои птичьи,
И про точку в конце предложения,
Между строк, между мыслей склоняются
Лица, словно наречия встречные…
Боже мой! И урод, и красавица –
Все туда – в падежи бесконечные.
* * *
А мы – как детали машин,
Средь связей, то жёстких, то гибких.
И, кажется, вот-вот решим,
И преодолеем ошибки.
Решим уравненье своё,
Где звенья, шарниры и своды,
Металл свой, как люди житьё,
Ломают за степень свободы.
* * *
Свобода – это слово или Шустер?
А правда – для себя или для всех?
Действительно, у знаний – привкус грусти,
И мнится поражением успех.
Куда ни глянь – дыра или прореха,
Но слово молвит каждый – о своём.
А Шустер – не свобода, только эхо,
В котором слышен отдалённый гром.
* * *
Всё хорошо, но, всё-таки, не так.
Не виноват, но чувствую вину.
Гуляет вдоль судьбы сквозняк,
Судьбу объединяя и страну.
Не в темноту и не в небесный свет
Уходят мысли, обретя покой…
Так роща, отгуляв, оставит след,
Спустя века став нефтяной рекой.
* * *
Тёплый ветер, как подарок с юга.
Посреди ненастья – добрый знак.
Как рукопожатье друга,
Как улыбка вдруг и просто так.
Жизнь теплей всего лишь на дыханье,
И длинней - всего лишь на него.
Облака – от встречи до прощанья,
И судьба. И больше ничего.
* * *
На рубеже весны и лета,
Когда прозрачны вечера,
Когда каштаны – как ракеты,
А жизнь внезапна, как игра,
Случайный дождь сквозь птичий гомон
Стреляет каплею в висок…
И счастье глохнет, как Бетховен,
И жизнь, как дождь, - наискосок.
* * *
У первых холодов – нестрашный вид –
В зелёных листьях притаилось лето.
И ощущенье осени парит,
Как голубь мира над планетой.
И синева раскрытого зрачка
Подобна синеве небесной.
И даже грусть пока ещё легка,
Как будто пёрышко над бездной.
* * *
Не изабелла, не мускат,
Чья гроздь – селекции отрада.
А просто – дикий виноград,
Изгой ухоженного сада.
Растёт, не ведая стыда,
И наливаясь терпким соком,
Ветвями тянется туда,
Где небо чисто и высоко.
* * *
О низменных чувствах не пишут стихи,
О них не слагают былины.
Из них сочиняются только грехи
С позорищем наполовину.
Но средь новостей ощутишь вдруг порой
Тех чувств одуряющий жар…
И, кажется, с жизнью проходишь сквозь строй,
Где каждая новость – удар.
* * *
Сквозняк вопросов, вакуум ответов…
«Зачем?», «Откуда?», «Почему?»
Как паутина, бабье лето
Летит, и холодно ему.
В особенности вечерами,
В особенности в звездопад.
Вопросы вечные: «Что с нами?»
Ответы – только наугад.
* * *
Природа танца – в танцах от природы.
Под ветром ива – будто балерина.
И человек под ветром несвободы
Податлив, как танцующая глина.
Но танец, растворимый, словно кофе,
У глины проявляет твердь гранита,
Когда любовь тождественна Голгофе,
И память пляской ветра не сокрыта.
* * *
Кому-то верит донна Анна.
Не год – который век подряд
Клубится память неустанно,
Мосты над временем горят.
Пренебрежительной ухмылкой
Опять оскален чей-то рот.
И вечность, как любовник пылкий,
Не отдаёт, а вновь берёт.
* * *
Летучий дым болгарских сигарет –
Забытый символ дружбы и прогресса.
«Родопи», «Шипка», «Интер», «Стюардесса» -
Не в небесах клубится лёгкий след,
А в памяти, где тень яснее света,
Где хорошо быть просто молодым,
С беспечностью вдыхая горький дым
Отечества, как дым от сигареты…
* * *
Какою мерою измерить
Всё, что сбылось и не сбылось,
Приобретенья и потери,
Судьбу, пронзённую насквозь
Желаньем счастья и свободы,
Любви познаньем и добра?..
О Боже, за спиною – годы,
И от «сегодня» до «вчера»,
Как от зарплаты до расплаты –
Мгновений честные гроши.
Мгновений, трепетом объятых,
Впитавших ткань моей души.
А в ней – доставшийся в наследство
Набросок моего пути…
Цель не оправдывает средства,
Но помогает их найти.
* * *
Тополиным снегом припорошен,
Не по-зимнему раскрашен двор…
Кажется, и ярче, и моложе
Памяти его седой простор.
Лето лишь в начале, лишь в начале.
Тополиный снег ещё в пути.
Но уже осенние печали
Где-то там маячат впереди…
* * *
От жары до холодов,
От зимы до лета –
Есть слова, и нету слов,
Да и нет ответа
На вопрос «Зачем, куда,
Проявляясь в лицах,
И сгорая, как звезда,
Время мчится, мчится…»
* * *
Жестокость побеждает, чтоб потом
Притворной добротою обернуться.
И потому, наверно, плач и стон
Традиционно песнями зовутся.
Жестокость побеждает, как всегда,
И людям это нравится отчасти.
Поют и пляшут сёла, города…
О чём поют? Да про любовь и счастье.
* * *
Куда девались Бельские и Курбские,
Цари, опричники и прочие?..
«Входите, - сказано, - вратами узкими»,
Не точку ставьте, - многоточие…
Ведь всё кончается и продолжается
От срочного и до бессрочного…
А жизнь, как спящая красавица,
Ждёт поцелуя непорочного.
* * *
Бессмертие – у каждого своё.
Зато безжизненность – одна на всех.
И молнии внезапное копьё
Всегда ли поражает лютый грех?
Сквозь время пограничной полосы,
Сквозь жизнь и смерть – судьбы тугая нить.
И, кажется, любовь, а не часы
Отсчитывает: «быть или не быть»…
* * *
Всё сквозняки, сплошные сквозняки –
В дому, в делах и в человечьих душах.
И в небесах, как будто вдоль реки,
Сквозит судьба, покоя не наруша…
Сквозит судьба вдоль памяти и снов,
Любви и подлости, и вдоль мечтаний.
И, как река, уйдя из берегов,
Душа сквозит от встреч и расставаний.
* * *
За всё приходится платить –
Судьбой, монетой, кровью…
Вопрос «Как быть или не быть?» -
Всегда у изголовья.
Не отрекаясь от грехов,
Любви, ошибок, боли,
На «Будь готов!» - «Всегда готов!»
Твержу, как раньше, в школе.
* * *
И, в самом деле, всё могло быть хуже. –
Мы живы, невзирая на эпоху.
И даже голубь, словно ангел, кружит,
Как будто подтверждая: «Всё – не плохо».
Хотя судьба ведёт свой счёт потерям,
Где голубь предстаёт воздушным змеем…
В то, что могло быть хуже – твёрдо верю.
А в лучшее мне верится труднее.
* * *
Цветущей изгороди аромат,
Манящий и родной…
Нет, это – не вишнёвый сад.
Но это – город мой.
Случайных встреч, удач, разлук –
Считать охоты нет,
Когда сквозь изгородь, как друг,
Струится белый свет.
* * *
От мыса «Надежда» до города «Счастье»
Билеты в продаже бывают нечасто.
Зато остановку с названьем «Печали»
На нашем маршруте не раз мы встречали.
Там суетно, зябко, тревожно, неловко.
Но, всё-таки, это своя остановка.
Идут поезда и туда, и оттуда.
В надежде на счастье, в надежде на чудо.
* * *
В городе фонтанов
жил рабочий люд.
Вроде, ничего не изменилось.
Только вот характер
Стал у жизни крут.
И фонтаны плакать разучились.
В небе проплывают
Те же облака.
Равнодушно смотрит в реку ива.
Кажется, вот-вот,
Зажмуришься слегка, -
И опять, как в детстве, всё красиво.
Только всё, что было –
Не вернуть назад.
Жизнь идёт, как поезд без стоп-крана.
Кто ты мне, -
Товарищ, волк иль брат,
Город, что забыл свои фонтаны.
* * *
Привычка к счастью – редкая привычка,
То ли награда, то ли – Божий дар.
Из объектива вылетает птичка
И та, не просто так – за гонорар.
А, может, не привычка, а готовность
«С полоборота», бескорыстно - и на взлёт
Рождает вот такую благосклонность,
Судьбы, удачи… И наоборот?
А может пораженьям и победам
Особый счёт идёт на небесах…
А отблеск счастья мне порою ведом –
И в небесах он, и в твоих глазах.
* * *
В партитуре радости – семь нот.
Но не только. Там – любовь и смех,
Поцелуев сладкое вино
И успеха мимолётный грех.
В партитуре жизни – тоже семь
Нот, и тоже есть любовь и смех…
Но ещё – ловушки из проблем.
Впрочем, не всегда, и не для всех.
* * *
Ослепший дождь упал, не глядя,
Смешав все краски и порывы…
Над грязью – дождевые пряди,
И в грязь – все капельные взрывы.
А солнце, словно из-под пледа,
Сквозь тучи хмурится отчасти…
Кто за дождём идёт по следу?
Беда или слепое счастье?
* * *
Падают звёзды, падают…
А желания - не сбываются.
Кажется, что тут странного,
И странным кому-то всё кажется.
Блики, тире, многоточия -
Ночных прорицаний мерцания…
Звёзды сгорают в пророчествах,
Как люди - в страстях и желаниях.
* * *
Где-то память рождает день,
Тень от солнца пронзает свет.
И шагает священник Мень,
И конца расстоянию нет.
Забывая о том, что мгла
Вслед за днём по пятам идёт,
Даль, как песня в душе, светла
А душа и сквозь плач – поёт.
* * *
Счастье работает без выходных.
Горе тоже не знает покоя.
Тает время моё золотое.
Время добрых, и время злых.
Счастье работает, но его нет –
Может, - на экспорт, а, может, по блату.
Время, которое не виновато,
Дарит счастливый трамвайный билет.
* * *
А верится лишь Богу от души,
(И папе с мамой в детстве)?
Кто знает это… Всё же не спеши
Рубить с плеча наследство,
В котором памяти густой простор
Хранит обрывки веры,
В котором гордость также, как позор,
Глупы, как пионеры…
В котором поровну добра и зла,
И чести, и бесчестья.
В котором жизнь прошла и не прошла,
И в ней – всё это вместе.
* * *
Не улучшается порода.
Как Бог задумал – так и есть.
И под сияньем небосвода
Сверкает жесть. И реже – честь.
В мундире слов – почти картофель -
Дела и мысли – всё вокруг…
Жизнь растворима, словно кофе.
В осадке – сладостный испуг…
* * *
От «жизни-лайт» до «жизни-форте» –
Всего лишь миг, а, может, год.
Ответ – в пространстве и в аорте,
Где слов никто не разберёт.
Ответ – и в будущем, и в прошлом, -
Живым и тем, кого уж нет,
Кто тоже думал: «Всё возможно»,
Любовью поглощая свет.
* * *
Растекается, плавясь, не прошлое время, а память.
Не на глине следы – на слезах, на снегу, на песке,
Их смывают легко злые будни, как будто цунами.
И парит в небесах, налегке или на волоске,
Отражение эха, улыбки, любви, трибунала…
Отражение правды в сухих, воспалённых глазах.
В этом зеркале времени память почти что узнала,
Как мутнеет от страха судьба, и как прахом становится страх.
* * *
Не отражаясь в зеркалах,
И свет собой не задевая,
Струится время. Каждый шаг –
Пронзителен, как звон трамвая.
Но отражения в душе
Вещественны и даже зримы,
Как день и ночь, полёт стрижей,
Как жизнь без парика и грима.
* * *
В иголку нитку вдеть – труднее и труднее,
А в детстве всё так просто и легко…
Струится нитка жизни, я – за нею,
Вползая, как в игольное ушко,
В события, находки и потери,
Сжимая круг знакомых и друзей.
Всё воздаётся по делам и вере,
Где нитка правды стоит жизни всей...
* * *
От возраста находок вдалеке
Я привыкаю к возрасту потерь.
И где «пятёрки» были в дневнике,
Пробелы появляются теперь.
А я в душе – всё тот же ученик.
Учу урок, да не идёт он впрок.
Хоть, кажется, уже почти привык
К тому, что чаще стал звонить звонок.
* * *
Взрываются небесные тела,
Земля мерцает сквозь ночной сквозняк.
И только мысль, как будто день светла,
Собою пробивает этот мрак.
Там – сталинские соколы летят,
Забытые полки ещё бредут…
И, словно тысячу веков назад,
Не ведает пощады Страшный суд.
* * *
Пока душа не отлетела
И рвётся к приключеньям тело,
А мысль меж ними – как связной,
Стучится сердце днём и ночью,
Воспоминаний тень короче,
Как ночи позднею зимой.
И, Боже мой, какое дело,
Куда крылатая взлетела,
Не примеряя путь назад,
Когда сквозь таинство пространства
И сквозь его непостоянство
Судьба пронзительна, как взгляд.
* * *
И всё, как будто, не напрасно, -
И красота, и тень, и свет…
Но чем всё кончится – неясно.
У всех на это – свой ответ.
Он каждый миг пронзает время,
Касаясь прошлого всерьёз,
Смеясь и плача вместе с теми,
Чья память стала тенью звёзд…
* * *
Я не знаю, за что и как,
Я не знаю, зачем и где.
Но сияет небесный знак,
Отражаясь в земной воде.
И летит среди прочих миров
Мой, ничтожный, прекрасный, родной.
И скрепляется кровью кров,
И вопрос, как крыло за спиной.
* * *
Потаённый тает свет,
Отражаясь ближней далью.
Тени завтрашних побед
Гаснут в планке над медалью.
И который век подряд
Насмехается над властью
Жаркий, терпкий аромат
Ожидаемого счастья.
* * *
Медальный отблеск крышек от кефира
Остался за границею веков.
Остались там же – очередь за сыром
И пионерский лозунг «Будь готов!»
Другая жизнь, хорошая, плохая,
В которой по соседству – зло с добром.
А для кого-то отраженье рая
В той крышке с её мнимым серебром.
* * *
Всему свой срок. И снова листопад,
Донбасский воздух терпок и морозен.
Не так уж много лет назад
Неотвратимым был парад,
И улиц лик - орденоносен.
Всему свой срок. Кочевью и жнивью,
Закату и последнему восходу.
Всему свой срок. И правде, и вранью
И нам с тобой, живущим не в раю,
А здесь, среди дыханья несвободы
* * *
Дышу, как в последний раз,
Пока ещё свет не погас,
И листья взлетают упруго.
Иду вдоль Луганских снов,
Как знающий нечто Иов,
И выход ищу из круга.
Дышу, как в последний раз,
В предутренний, ласковый час,
Взлетая и падая снова.
И взлетная полоса,
В мои превратившись глаза,
Следит за мной несурово.
* * *
Самолёты летают реже.
Только небо не стало чище.
И по-прежнему взгляды ищут
Свет любви или свет надежды.
Самолёты летят по кругу.
Возвращаются новые лица.
Но пока ещё сердце стучится,
Мы с тобою нужны друг другу.
* * *
Не слова, не отсутствие слов…
Может быть, ощущенье полёта.
Может быть. Но ещё любовь –
Это будни, болезни, заботы.
И готовность помочь, спасти,
Улыбнуться в момент, когда худо.
Так бывает не часто, учти.
Но не реже, чем всякое чудо.
* * *
Вечерний город в сквозном тумане,
И память улиц сквозит во мне.
Как осень прячу каштан в кармане,
Каштаны гаснут – привет весне.
Каштаны мёрзнут, я вместе с ними,
Во встречных окнах зажглись огни…
Бульвары кажутся мне цветными,
И, словно листья, кружатся дни.
* * *
Подожди, душа моя,
Слышишь, музыка струится,
То ли грусти не тая,
То ли, как ночная птица,
Превращая ремесло
В Божий дар и вдохновенье,
И мгновенье, что пришло,
Поднимая на крыло,
Вслед за прожитым мгновеньем…
Обжигающий вкус не у чая,
А у жизни, у встреч и разлук.
Сердце жарче стучится, встречая,
Превращая во взрыв каждый стук.
Кипяток всех житейских страданий
Обжигает сердца вновь и вновь.
И спасительной ложкой в стакане
Защищает аорту любовь.
* * *
От ощущения полёта не устал,
А просто стал немного приземлённей.
Не то, чтобы понятнее Дедал,
Но крылья – точно опалённей.
Похожесть лебедей не вороньё –
Чревата аварийностью полёта.
И небо, как отечество моё,
Застыло в ожидании чего-то.
И плохо без тебя.
С тобою даже дождь другой –
Ведь он идёт, любя.
Сквозь эти струи дождевой воды
Мне слышится твой смех.
В раю иль на краю беды -
Мы далеки от всех.
* * *
И взгляд, как поцелуй, короткий,
Но, всё ж, пронзающий насквозь,
И тень стремительной походки,
И ощущенье, что «всерьёз»…
И тонкий луч, как стих Марины,
Сквозь одиночества печать…
И жизнь – как клинопись на глине,
Где мне не всё дано понять.
* * *
То ли кажется мне, то ли снится
Жизнь, что будто парит в облаках.
Боже мой, что за дивная птица
Возросла у тебя на руках.
Я за хвост их ловить не умею –
Птиц, что рвутся, как жизнь, в небеса.
Но взлетаю, случается, с нею,
Хоть не верю давно в чудеса.
* * *
Давление вновь растёт.
Всё это – антициклон.
Мне кажется – я пилот,
И город, в который влюблён,
Даёт мне зелёный свет,
И я поднимаюсь ввысь,
Где рядом – лишь тень побед,
А прямо по курсу – жизнь.
* * *
Всё своё – лишь в себе, в себе,
И хорошее, и плохое.
В этой жизни, подобной борьбе,
Знаю точно, чего я стою.
Знаю точно, что всё пройдёт.
Всё пройдёт и начнётся снова.
И в душе моей битый лёд –
Лишь живительной влаги основа.
* * *
И впрямь, так будет не всегда.
Пронзают время перемены.
И тот, кто присягает: «Да»,
Вдруг, станет символом измены.
И это всё – сквозь скорый суд,
Сквозь пыль дорог и боль утраты.
И сына Богом нарекут,
И потеряют, как когда-то.
* * *
Откуда рождается злость?
Из зависти или вражды,
Как лёд – из прозрачной воды,
Как из ботинка - гвоздь.
Цепляется грех за грех,
И холодно даже двоим…
От злости лекарство – успех.
Зачем он приходит к злым?
* * *
На прошлом – печать прощанья,
На будущем – память встречи.
А день – как роман без названья,
И в нём эпилогом – вечер…
Ты видишь – дыхания чаще
Меняются лица и даты.
Лишь мысль – несгораемый ящик,
Где все воскресают когда-то.
* * *
Неизбежность прощания
прорастает из встречи,
Как из лета – зима, как из полудня – вечер.
Как из праздника – будни,
В кои сука-разлука
Входит, словно хозяйка, -
Без спроса и стука.
Всё банально и просто,
И непостижимо –
От рожденья к погосту,
Проходя мимо, мимо
Суеты, разговоров, завистливых сплетен,
Замечая, что тот, кто не съел, уже съеден.
И пронзая собою любовь и усталость,
Уповая на счастья хоть самую малость.
Сквозь цветы и подарки, поездки, границы,
Вспоминая, теряя любимые лица,
Оставляя на память своё отраженье
И не путая правду прощанья с прощеньем,
Во всемирной сети находясь и теряясь,
Уходя в синеву и прощаясь, прощаясь…
А судьба, как планета, плывёт надо всем.
Я не знаю ответа – куда и зачем…
* * *
Школьные красавцы, лидеры атак…
Будущее в их глазах сверкало.
И казался вечным юности пятак,
Щедрой сдачей выпускного бала.
Всё стареет в мире – лица и вино.
Медь тускнеет и проходит мода.
Мы, как Атлантида, падаем на дно,
Ощущая трудность перевода
Красоты и силы – в дряблость впалых щёк,
Будущего – в памятные даты.
Будто через годы слышится звонок,
И часы спешат, спешат куда-то…
* * *
Мы не находим общих слов,
Хоть общих дел хватает.
И вновь невнятна, как любовь,
Та истина простая,
Что всё вокруг – не просто так,
Что мы за всё в ответе.
И что в душе моей сквозняк
Рождает боль, как ветер.
* * *
Телевизор с маленьким экраном
И с зелёным глазом радиола -
Это нынче кажется всё странным,
А тогда – и модным, и весёлым.
Слушали мелодии эстрады
(Где они, - лишь в памяти моей),
Эхо жизни, а не хит-парада,
Отголоски дней, людей, идей
Отзвучали и пропали в бездне.
Новые мелодии в стране.
Обижаться просто бесполезно
На струну, звенящую во мне.
* * *
Акация – акция света.
И детства. Она ведь – оттуда,
Где цвет – это запах и блюдо.
Где лето, как песня, не спето.
Акация пахнет надеждой.
Всё - в рост, только ночи – короче.
Цветёт она, будто пророчит,
Что всё ещё будет, как прежде.
* * *
Поездов беспокойные речи,
Пассажиров взволнованных лица –
Это миг – от прощанья до встречи,
Что как жизнь уходящая длится.
Стук сердец, стук колёс, гул перрона…
Сквозь потери протянуты руки.
Как мгновенно проходит – зелёный.
Как насыщены красным разлуки.
* * *
И не верится никому,
И просить - просто силы нет.
Я мечты положу в суму,
Что похожа на белый свет.
Может, с кем поделюсь мечтой,
Может, встречу кого в пути...
Он, ведь, только на вид простой.
А с мечтой - хорошо идти.
* * *
Сквозь жару или холода,
Сквозь грозу или сквозь капель
Помоги мне попасть туда,
Где побудку даёт апрель.
Там весна открывает счёт,
Там «надежду» зовут «любовь».
Я ей верю, что «всё пройдёт».
Всё пройдёт. И начнётся вновь.
* * *
Предатели и негодяи – в большинстве?
Примета времени? А, может, просто жизнь?
И шапка не горит на голове,
И слышно – не «Держи его!» - «Держись!»
Меняются фасоны и зачёс,
Идут часы, то плача, то смеясь…
Как за вопросом следует вопрос,
Так за дождём – и грязь, и новый князь.
* * *
От пункта «А», прибежища разлуки,
До пункта «Б», где встречи ждёт любовь,
Судьбою словно взятый на поруки,
Пространство покоряя вновь и вновь,
Я замер на ходу, на полуслове,
И сердца стук узнал сквозь стук колёс,
Когда разлука взорвалась любовью,
А тень от встречи – тенью дальних звёзд.
По линии руки,
В дыхании пространства
Мы снова не близки,
Как блажь и постоянство.
И вместе – далеки
От знания ответа,
Как поворот строки
От таинства сюжета.
* * *
Кто хороший поэт, кто – плохой…
Помаши мне оттуда рукой,
Ты ведь тоже и странный, и странник,
Из себя самого изгнанник.
Поделись не строкой, не уменьем,
Не пронзительным стихотвореньем,
Тем, что стало судьбой на века…
Просто пусть шевельнётся рука,
И пойму я, как песню, как чудо,
Эту боль, что сквозит ниоткуда.
* * *
Мир, не теряющий границ,
Криклив, как наваждение.
Увы, понять, кто «жид», кто «фриц»,
Дано уже с рождения.
Хоть нынче «немец» - как пароль
Победы, не проклятия.
Всё ж, миллиард криклив, как ноль,
Живущий по понятиям.
И рушатся не рубежи,
А лишь могилы братские.
И только тем, кто в них лежит,
Плевать уже на нации.
* * *
Несладкое вино располагает к думе
О смысле бытия, неспешности пути…
И мысли в голове, как пассажиры в трюме,
Кумекают, куда нам плыть или идти.
Желанье говорить и улыбаться чаще
Душевно и легко, без лести и обид…
Несладкое вино, так ведь и жизнь не слаще.
Хотя порой светла и не горька. На вид.
* * *
Ответов на вопросы нет,
Но поиск их всё длится.
Горит и не сгорает свет,
Рождая тень на лицах.
Зачем, куда, откуда, как? -
Бог весть, моя родная...
Я знаю - свету нужен мрак,
Но почему - не знаю.
* * *
Я стучусь – и не слышу ответа,
Я ищу – не могу обрести.
Жизнь сравнима с частицами света,
Что не гаснут, сгорая в пути.
Отражаясь в мгновении каждом,
Растворяемся только в своём.
Это, кажется, было однажды,
Прорастая всё новым быльём.
* * *
Притворяюсь весёлым. Знакомое дело.
Несмотря ни на что, веселюсь и пляшу.
Что в душе наболело – скрываю умело,
И за то, что несмелый – прощенья прошу.
Открываю и вновь закрываю скрижали.
Паникую и вновь обретаю покой.
И удача внезапной сестрою печали
Вдруг бросается вслед за случайной строкой.
* * *
Бабочек осенние полёты.
Направленье – прямо в никуда.
Спета песня. Но остались ноты,
И горит по-летнему звезда.
Манит небо даже холодами
Бабочек порхающий салют.
Улетают с нами и над нами.
И, как будто крыльями поют.
* * *
О справедливости – без лишних слов.
Она – не хлеб, не масло, не картошка.
Она – как счастье, как любовь,
Не делится на части и на крошки.
Она – как жизнь без боли и обид.
Но где на свете есть такое диво?
И потому, видать, душа болит,
И это, впрочем, тоже справедливо.
* * *
Ожиданье звонка,
Ожидание доброго слова.
То ли жизнь нелегка,
То ли хочется снова и снова
Ощутить вдруг родство
В ритме непостоянства.
Словно ветер листвой,
Мной играют судьба и пространство.
* * *
Счастье – лекарство для всех больных.
Где та аптека,
Где выдают его для двоих,
Где век от века
Снова и снова в рецептах нет
Лишнего слова.
Мы не готовы узнать ответ.
Сердце готово.
* * *
Несостоявшийся роман,
В котором будни ненасытны,
А праздники, как счастье, скрытны,
И в каждом чудится изъян,
Как состоявшийся обман,
Где от любви до равнодушья,
Как от чахотки до удушья,
Где даже трезвый – тоже пьян…
А вот в природе всё не так.
Там всё всерьёз, и всё иначе.
Там дождь, хоть плачет, но к удаче,
Ведь вслед за ним светлеет мрак.
* * *
Ожиданье чуда, как любви,
Ожиданье счастья, как прозренья.
Кажется, что только позови –
От спасенья и до воскресенья
Пролетит эпоха, словно миг,
В отраженье звёздами врастая…
Вслед за ней парю в глазах твоих,
Хоть чудес давно не ожидаю.
* * *
Падение листа по вертикали
С пропеллерным вращением вначале.
С желанием парить, не унывать.
Пусть увядания видна печать
Сквозь ярость желтизны осенней краски.
Парение листа, желанье ласки
В преддверье осени, зимы. Исчезновенья.
Парение листа. А не паденье!
* * *
Кто-то обгоняет, торопясь,
Кто-то, торопясь, идёт навстречу,
Продолжая внутреннюю связь,
Судьбами сшивая день и вечер.
И не ощущая, как поют,
То ли трубы, то ли просто птицы.
Там и тут идут они, идут…
И ничто, ничто не повторится.
* * *
Приспособиться и быть, как все,
Не как белая ворона,
Мчаться не по встречной полосе,
Не на красный, - на зелёный.
Приспособиться, как дождь к зиме,
Или как снежинка к лету.
Привыкать, как свет к полночной тьме,
Даже, если нету света.
Привыкать к тому, что из мечты
Вырастают новые загадки,
Что режим набора высоты
Горький в той же мере, что и сладкий.
* * *
У разных мыслей - общая основа.
И суть её - словарное кольцо.
И даже превращаясь в дело, слово
Меняет форму, сохранив лицо.
У разных слов - похожие обличья.
Хоть это ни о чём не говорит.
Охотник вдруг становится добычей,
Храня при этом неприступный вид.
* * *
И где-то тишина незримо
Поёт беззвучно о своём.
Любовь опять проходит мимо,
Не с песней - с тишиной вдвоём.
А музыка почти что рядом.
Я слушать вновь и вновь готов...
Любовь, меня лаская взглядом,
Звучит мелодией без слов.
* * *
Ответов на вопросы нет,
Но поиск их всё длится.
Горит и не сгорает свет,
Рождая тень на лицах.
Зачем, куда, откуда, как? -
Бог весть, моя родная...
Я знаю - свету нужен мрак,
Но почему - не знаю.
* * *
Гудки локомотивов маневровых,
Ночная перекличка поездов
И мыслей, от бессонницы суровых,
Как путешественник и командор Седов…
Но в мыслях, что суровы только внешне,
Вопросов вязь, надежды и мечты.
И речь друзей, и лица их, конечно,
И много ещё разного. И ты.
* * *
Среди мыслей о насущном хлебе,
О делах, долгах, вчерашнем дне,
Боже мой, журавликами в небе -
Мысли о тебе и обо мне.
И восходит, кажется, сиянье,
За собою в вышину маня,
Как награда - общее дыханье
Каждого мгновения и дня.
Каждого мгновенья, что сгорает
В пляшущем, не гаснущем огне…
И мерцает, с вечностью играя,
Память о тебе и обо мне.
* * *
Безмятежность праздничного дня,
В коей отдых представляется работой,
Как среда или четверг – субботой,
Растворяется в душе, маня
Полудетским таинством любви,
Ожиданием не чуда, так свободы.
Сквозь мгновенья, будто бы сквозь годы,
Слышу голос счастья: «Позови…»
* * *
Сквозь запотевшее стекло
Неочевидны очертанья
Лиц или улиц, лишь мечтанья
И ощущенье – «повезло»
Конкретны, как осенний дождь,
Как радость встречи, боль потери…
И в то, что рядом ты идёшь,
Я тоже – верю и не верю.
* * *
Рукопожатья тайный знак –
Прикосновенье рук
Даёт понять, кто скрытый враг,
А кто – открытый друг.
А, может быть, наоборот,
Всё исказит кулак.
И, кто сумеет, тот поймёт
Всю жизнь, как тайный знак.
* * *
Давай не думать о плохом,
Страницы дней листая.
Пусть даже, словно птица, в дом
Влетает весть лихая.
И день пройдёт, и ночь пройдёт,
И вместо утешенья
Судьбы продолжится полёт
Сквозь память и прощенье.
* * *
Бездомность, бесприютность, боль пространства,
Небес обетованных постоянство.
И невозможность заглянуть за грань,
Туда, где растворяется свобода,
Где память – отраженье небосвода,
А поле брани – поле, а не брань.
Полёт или паденье по спирали,
В котором одиночество вначале
Рождает ощущенье новизны.
В котором «долго» означает «кратко»,
А каждое мгновение – загадка,
И даже счастье – с привкусом вины.
* * *
Будем говорить ни о чём
И жонглировать судьбой, как мячом.
Распускать и заплетать эту нить,
О которой смысла нет говорить,
От которой не отыщешь следа.
И не разберёшься, куда
И зачем ведёт эта нить,
Чей обрыв - сигнал уходить,
Вдруг собой заполнив простор…
Вот и всё. И весь разговор.
* * *
Предатели и негодяи – в большинстве?
Примета времени? А, может, просто жизнь?
И шапка не горит на голове,
И слышно – не «Держи его!» - «Держись!»
Меняются фасоны и зачёс,
Идут часы, то плача, то смеясь…
Как за вопросом следует вопрос,
Так за дождём – и грязь, и новый князь.
* * *
От старых проблем и до новых идей
Сквозь пыль деревень, суету площадей,
Дорожную быль и слова невпопад
Судьба принимает последний парад.
Сквозь выстрелы, ругань, сквозь тени и свет
Любимых людей, неудач и побед
Проходим, проходим… Куда и зачем,
Теряя себя или жизнь насовсем.
* * *
И легкомысленный мотив,
И звон залётных колокольчиков-бубенчиков
Летят над миром, воспарив,
Сквозь жизнь, тяжёлую, как проза деревенщиков.-
Вчерашним днём согрета ночь.
Вода, как время, вновь струится из стоп-крана…
Брат Авель, я хочу тебе помочь.
Брат Каин, не в твоём ли сердце эта рана?
* * *
Не по Гринвичу отсчитывая час,
Время истекает, иссекая
Плоти ограниченный запас,
И стучат часы в последний раз
Для кого-то… Память, угасая,
Видит то, что Богом ей дано.
Не по Гринвичу, Москве или Полтаве.
А живым – отнюдь не всё равно,
Как вращается веретено
Времени – налево иль направо.
* * *
Думаю о будущем и прошлом,
Что стало истинным, что – ложным,
О бизнесе и комсомольском марше,
О поколении, что стало старше
На фоне встреч и расставаний,
А также – разочарований.
О том, что сытость – не всегда отрада,
А боль, по-прежнему, за всё награда,
О том, что хорошо – не значит – бедно.
О том, что думать – никогда не вредно.
* * *
Распалась связь. Герои сникли.
И где-то в таинстве степей
Слышны не байки – мотоциклы.
И память, как степной репей,
Цепляющийся за штанину.
А раньше думали – судья…
И с укоризной смотрят в спину
Века и Родина моя.
* * *
Стоят два тополя, как гренадёры,
И рядом – легколистная акация.
До них не долетают разговоры:
«Кто ты такой? Какой ты нации?»
Язык дерев по-человечьи нежен.
А мир оглох, как от контузии.
О дружбе вспоминаем мы всё реже.
Всё чаще – об утраченных иллюзиях.
* * *
Вдоль железной дороги сирень
Расцвела, не мечтая о чуде.
Только мимо – проносятся люди,
Провожая лишь взглядами тень
Ароматно – кипуче - пахучую,
И невинный по девичьи цвет,
Что отдаться готов даже случаю,
Куст постылый сменив на букет.
* * *
Отсутствие ветра и плохих новостей-
Такое бывает нечасто.
Хороших и разных – нас много детей.
Бог ведает всю свою паству.
Незримое эхо грядущих тревог
Как пыль вдоль дороги клубится.
Спокоен лишь всё понимающий Бог.
А сердце-бедняжка, стучится.
* * *
Отболев, появляется снова.
Разрывая планету на части,
Вслед за делом бросается слово,
И становится призраком счастье.
Свет распался на части света,
Мир с войной говорит несмело.
Есть вопросы, но нет ответов.
И до них – никому нет дела.
* * *
Ярость разбитых дорог,
Старость забытых путей.
Молча шагает Бог
Среди своих детей.
Музыка громко кричит,
Сад это или ад?
Не поминая обид, -
Только вперёд, не назад.
Только вперёд, туда,
Где среди всех дорог
В сёла и в города
Совесть идёт, как Бог.
* * *
Мне всё ещё как будто невдомёк,
Мне кажется, что я не понимаю…
Стучит будильник,
Но молчит звонок,
Звучит симфония,
Не первая – седьмая.
Какой сумбур!
Какая благодать!
И первый день
Похож на день последний.
О чём там говорить,
О чём молчать,
Когда уже ломают дверь
В передней.
* * *
Идут незримые минуты,
Но внятен их тревожный гул.
Не забирай мою цикуту,
Я всё равно уже хлебнул.
Не забирай, прошу, не трогай,
Ты видишь – нет на мне лица.
Я подышу перед дорогой,
Я это выпью до конца.
Я всё равно уже отравлен,
Но мне отрава эта всласть.
Там, где от центра до окраин
Не слаще выжить, чем пропасть.
И пусть свеча почти задута,
Я и допью, и допою.
Не забирай мою цикуту,
Пускай отраву, но мою!
* * *
Детство пахнет
Цветами-майорами,
Что росли
На соседнем дворе.
И вишнёвым вареньем,
Которое
Розовело в саду
На костре.
Детство пахнет
Листвою осеннею,
Что под ветром
Взлетает, шурша…
Что ж так больно глазам?
На мгновение
Запах детства узнала душа.
* * *
Опять всё мелочно и зыбко,
И все заботы – об одном.
И лишь случайная улыбка,
Перевернув в душе вверх дном
Всё то, что мыслями зовётся,
Отвлечь способна и увлечь,
Чтоб снова Пушкинское солнце
Смогло взрастить прямую речь.
* * *
То ли снежный дождь,
То ли дождливый снег.
Музыка нежных рощ,
Скованных льдом рек
Похожа на дальний блюз,
А блюз на мерцающий свет…
И кажется легче груз
Ещё не прожитых лет.
* * *
Упавшее небо давит на плечи,
И мне оправдаться пред будущим нечем.
Цепляясь за небо, я падаю тоже.
И только земля провалиться не может.
И, превозмогая чужое бессилье,
Я в кровь раздираю не руки,
но крылья.
* * *
Жизнь не похожа на ту, что была.
Она не хуже, не лучше.
Всё так же вершатся судьба и дела,
На солнце находят тучи.
И вновь продолжается круговорот,
Мгновенье сменяет мгновенье.
И в каждом – внезапный уход и приход
В молчанье и в сердцебиенье.
* * *
Над кабинетами, над приёмными,
И над мыслями потаёнными
Дух начальства, пузатый, грозный,
И просителей – слёзно-постный.
Всё меняется – пьесы и роли,
Превращая диезы в бемоли,
Вызывая то плач, то смех.
Но, как прежде, манящий грех
Вновь находит в постели у власти
Не свободу, а призрак счастья
* * *
Ничего не изменилось,
Только время растворилось,
И теперь течёт во мне.
Только кровь моя сгустилась,
Только крылья заострились
Меж лопаток на спине,
И лечу я, как во сне.
Как цыганка нагадала:
Всё, что будет – будет мало.
Быть мне нищим и святым.
Где-то в сумраке вокзала
Мне дорогу указала.
Оглянулся – только дым.
Где огонь был – всё дымится.
Крыльев нет. Но есть страница,
Вся в слезах. Или мечтах.
На странице чьи-то лица.
Небо, дым,
А в небе птицы,
Лица с песней на устах.
Ветер временем играет.
Ветер кровь
Мою смущает
Наяву или во сне.
Мальчик с узкими плечами,
Парень с хмурыми очами –
Я не в вас. Но вы во мне.
Мы с лопатой на ремне
Маршируем на ученье,
Всё слышнее наше пенье.
Мы шагаем и поём.
О красавице-дивчине,
О судьбе и о калине,
И о времени своём.
* * *
Лежит судьба, как общая тетрадь,
Где среди точек пляшут запятые,
Где строки то прямые, то косые,
И где ошибок мне не сосчитать.
Бежит строка в дорожной суете,
И я, как Бог за всё, что в ней – в ответе.
А в небесах рисует строки ветер.
Он в творчестве всегда на высоте.
А у меня сквозь низменность страстей,
Невольную печаль воспоминаний
Таранит, разбивая жизнь на грани,
Строка любви, парящая над ней
* * *
Телевизор с маленьким экраном
И с зелёным глазом радиола -
Это нынче кажется всё странным,
А тогда – и модным, и весёлым.
Слушали мелодии эстрады
(Где они, - лишь в памяти моей),
Эхо жизни, а не хит-парада,
Отголоски дней, людей, идей
Отзвучали и пропали в бездне.
Новые мелодии в стране.
Обижаться просто бесполезно
На струну, звенящую во мне.
* * *
От сострадания до зависти – легко
Шагнуть и по кривой, и по касательной.
И даже по прямой – идти недалеко,
Хоть этот путь совсем необязательный.
Необязательно, невыгодно, стремглав,
Столкнуться с тенью зла и наказания.
Но трудно разобрать, кто прав, а кто – не прав,
В пути от зависти до сострадания.
* * *
На вокзале жизнь другая,
Там уборщица, ругая
Всех и всё,
В жару, в морозы
Выметает смех и слёзы.
Там на лавке ожиданья
Время, скорость, расстоянье,
Как в задачке школьных лет,
Не дают найти ответ.
Там другого нет пути –
Чемодан в вагон внести
И за рокотом движенья
Ощутить вдруг напряженье
Дня и ночи, сердца, крови,
Гул забросив в изголовье…
* * *
Чужая правда встретилась с моей.
Они в глаза друг другу поглядели,
Я ощутил себя осколком цели,
Расстрелянной в упор коварством дней.
Не зная ничего наверняка,
Лишь ослеплённые неправотою,
Две правды растворялись темнотою,
Как мир с войной, незримые. Пока.
* * *
Я жил на улице Франко,
И время называлось «Детство»,
С 20-й школой по соседству.
Всё остальное – далеко.
Взлетал Гагарин, пел Муслим,
«Заря» с Бразилией играла,
И, словно ручка из пенала,
Вползал на Ленинскую «ЗИМ».
В «Луганской правде» Бугорков
Писал про жатву и про битву.
Конек Пахомовой, как бритва,
Вскрывал резную суть годов.
Я был товарищ, друг и брат
Всем положительным героям
И лучшего не ведал строя.
Но был ли в этом виноват?
Хотя наивность и весна
Шагали майскою колонной,
Воспоминаньям свет зелёный
Дают другие времена.
Я жил на улице Франко
В Луганске – Ворошиловграде.
Пусть не поступком, но строкой.
А время кружит в вышине,
Перемешав дела и даты,
Как будто зная, что когда-то
Навек останется во мне.
ДЕТСТВО
Дед шил шапки и пел песни.
А я сидел на столе и ел картошку.
Пахло кожей
И тёплым мехом.
А на стене
Висела карта мира.
И два портрета
Висели рядом.
А на них –
Два моих дяди,
Одеты в солдатскую форму,
Чему-то задорно смеялись…
Давно дед сшил
Последнюю шапку.
Давно дед спел последнюю песню.
А своих портретов
Смеются геройски дяди…
Смеются
Из моего детства.
* * *
Пахнет армией зима.
Строевых занятий топот,
Песен свист (куда твой Сопот!),
Снега скрип и кутерьма
Сводят вновь меня с ума.
Пахнет армией зима.
Сапогами из сушилки,
Пирогами из посылки,
И не ведает сама,
Как на ту она похожа,
Ту, что строже и моложе,
Что растаяла в руке
В том военном городке.
* * *
В полковой библиотеке благодать.
Я шагаю вдоль родной литературы.
Далеко. Сержанта не видать.
Рядом Пушкин и Белинский хмурый.
Марширует с песней батальон.
Вместе с песней в небесах летаю.
В русскую поэзию влюблён,
Шагом строевым овладеваю.
Я читаю, и мечтаю, и брожу.
Возвращаюсь на вечернюю прогулку.
И стихов как будто не пишу,
Только сердце бьётся слишком гулко.
* * *
Из-под снега выглянет асфальт –
Как лицо из-под белил.
Главного ещё я не сказал.
Хоть и много, вроде, говорил.
Всё старо, как прошлогодний снег.
Да и нынешний уже не нов.
Хоть и близким кажется успех –
Дотянуться не хватает слов.
Поищу их в письмах фронтовых.
Там про снег и про войну.
В лица дядей вечно молодых
Сквозь их строки загляну.
Снег в тех письмах – тоже молодой,
Лучшие слова – одни на всех.
Время между мною и войной –
Утрамбовано, как снег.
* * *
Снегу не хватает белизны.
Миру не хватает тишины.
Злости не хватает добрякам,
Доброты – решительным рукам
Теплоты – во взглядах на бегу,
Паруса – на тихом берегу,
Мира – в небесах и на земле…
Только снега много в феврале.
Но и снегу не хватает белизны.
В феврале цветные снятся сны.
Не хватает пенья майских птиц.
Просто счастья для знакомых лиц.
* * *
Едем, едем… Кто-то кружит.
Кто – петляет по спирали.
И следит – не сесть бы в лужу,
Чтобы вдруг не обогнали.
А дорога-то щербата.
Проезжаем чьи-то даты,
Чьи-то хаты, казематы…
В небе скачет конь крылатый.
А дорога – не цветами,
Вся усыпана камнями,
Изборождена следами,
И пропитана веками, и годами,
и часами…
И слезами вся дорога,
Как святой водой умыта.
Скользко. Смотрят все под ноги.
Сеют звезды через сито.
В спешке звёзд не замечают.
Звезды падают на землю.
А дорога мчится дальше.
А из звёзд растут деревья.
* * *
Ранним теплом прощены холода.
Что-то на радость, а что-то в досаду.
Светит и греет чужая звезда
В зарослях не Гефсиманского сада.
Что за предчувствия ломятся в грудь,
Опровергая чужие прогнозы.
Снова и снова душе не уснуть.
Где-то прощенья не знают морозы.
* * *
Кивает голубь головой,
Как будто понимает что-то.
А мир людей, он сам не свой,
Он, как дитя с картины Джотто,
Глядит рассеянно вокруг,
Не видя в небе отраженья,
Вновь путая, кто враг, кто друг,
Где мирный гром, где гул сраженья.
* * *
Загадка выбора,
реальность отраженья
В твоих глазах,
сомненьях и решеньях,
Пророчество и мистика
огня,
Сжигающего память
и меня
Под гул ещё не близких
Колоколен.
И выбор мой, по-прежнему,
неволен…
Но в поисках магических
вершин,
Теряя спутников,
я, всё же, не один.
* * *
В слове «совесть» - семь букв,
В слове «политика» - восемь.
Всё – случайно, и всё – не вдруг.
Друг у друга мы спросим.
А ответа прямого нет –
Только буквы и фразы.
Проникает ли свет в совет –
Разберёмся потом. Не сразу.
* * *
От сострадания до зависти – легко
Шагнуть и по кривой, и по касательной.
И даже по прямой – идти недалеко,
Хоть этот путь совсем необязательный.
Необязательно, невыгодно, стремглав,
Столкнуться с тенью зла и наказания.
Но трудно разобрать, кто прав, а кто – не прав,
В пути от зависти до сострадания.
* * *
От пункта А, прибежища разлуки,
До пункта Б, где встречи ждёт любовь,
Судьбою словно взятый на поруки,
Пространство покоряя вновь и вновь,
Я замер на ходу, на полуслове,
И сердца стук узнал сквозь стук колёс,
Когда разлука взорвалась любовью,
А тень от встречи – тенью дальних звёзд.
* * *
В Освенциме сегодня тишина.
Не слышно стонов, выстрелов, проклятий
Хотя почти забытая война
Не выпускает из своих объятий
И тех, кто обживает небеса,
И тех, кто на земле еще покуда.
А память воскрешает голоса,
Которые доносятся ОТТУДА.
Они звучат сегодня и во мне,
Живые строки Нового Завета,
Где жизнь сгорает в бешеном огне.
За что и почему? – И нет ответа.
За что и почему? – Ответа нет.
Да и вопросы забываются с годами.
И, кажется, чернеет белый свет –
Под бормотанье: «Было, но не с нами…»
Потомки Геббельса – как сорная трава,
Напялившая незабудок маски.
И кругом – от неправды голова
В Нью-Йорке, и в Варшаве, и в Луганске.
Мол, там совсем не мучили, не жгли
В тех лагерях, где жизнь страшнее смерти.
Но стон доносится из-под земли:
Вы слышите: «Не верьте им, не верьте…»
В Освенциме сегодня тишина,
И не седеют волосы убитых.
Приходят и уходят времена
И, проявляясь на могильных плитах,
Бессмертны имена познавших ад,
И в небеса ушедших без ответа.
За что и почему? Они молчат.
И словно божий суд, молчанье это.
* * *
На границе поступка и чувства –
Ограниченность размышления.
Слепок жизни похож на искусство,
Как искусство – на тень развлечения.
Все слова – как заборы и стены,
Только кровь вытекает без фальши.
Но, собою шунтируя вены,
Даже память не знает – что дальше?
* * *
Удар за ударом. Спасибо, Луганск,
Ты учишь терпеть эту боль.
И я, не успевший устать от ласк,
Вживаюсь в судьбу, как в роль.
А жизнь так похожа на «чёрный пиар»,
А мир так насыщен войной…
И надо держать, держать удар
И сердцем, и клеткой грудной.
* * *
Василию Дунину
Начинается новый круг.
Или дуга.
Ищет во мне старый друг
Образ врага.
Да и круг за моей спиной
Полон вражды.
Будто шумный ручей весной –
Талой воды.
И у осени в небесах –
Круговорот,
Где в любовь переплавить страх
Мой черёд.
* * *
В контексте времени,
событий
и тревог
Стучат сердца, шаги…
И видит Бог,
Как жизнь идёт
вразвалку,
не спеша,
Насмешлива,
жестока,
хороша.
И слышу я
часов небесных стук.
Сквозь радость встреч
и немоту разлук.
* * *
День короче на минуту,
Незаметную, как будто.
Незаметную, но, все же,
Старше все, а не моложе.
Старше на сердцебиенье.
Сам себе шепчу: «Держись!»
Думаешь: «Прошло мгновенье…»
А оно длиною в жизнь.
* * *
Среди потока людей и машин,
Среди городской суеты
Острей ощущаешь, что ты – один,
Что ты – это только ты.
И, всё же, оставшись наедине,
Пускай не сразу, не вдруг
Любовь и дружбу ценишь вдвойне,
Как самый спасательный круг.
* * *
Пустые хлопоты, пустые.
Воспоминанья непростые.
Всю жизнь – как будто в поликлинике –
То тот, то этот кабинет…
Но в кабинетном холодильнике,
Нет молодильных яблок, нет.
«Не унывай» - поёт кузнечик,
А слышится: «Ещё не вечер»,
Не все написаны истории,
Где счастье ждёт - лишь позови -
От клиники до санатория -
На территории любви.
* * *
Не хочется спешить, куда-то торопиться,
А просто – жить и жить, и чтоб родные лица
Не ведали тоски, завистливой печали,
В начале…
* * *
Мой дед здороваться любил
И вслух читать газеты.
Читал, покуда было сил,
Про жизнь на белом свете.
С машиной швейной был в ладу
И с нашей старой печкой.
А вот в пятнадцатом году –
Стрелял под Берестечком.
«Прицел такой-то… Трубка… Пли!..» –
Рассказывал он внукам.
В работу верил. Не в рубли.
И уважал науку.
Моим пятёркам был он рад.
Предсказывал победы.
Хотел, чтоб был я дипломат…
А я похож на деда.
* * *
Бурьян пророс из детства моего.
Я не узнал его.
Он посерел от пыли.
Качаясь скорбно на ветру,
Он шелестит. И шепчет мне:
«Мы были.
И ты играл со мной
В военную игру…»
«И с другом! –
Я кричу ему. –
И с другом!»
И смотрит дочка на бурьян
С испугом.
А он пророс из детства моего.
* * *
Капля никотина меня не убила.
Капля лекарства меня не спасла.
Гордая женщина разлюбила
Глупая женщина обняла.
В старом трамвае
Я встретился с нею.
В новом трамвае
Её потерял.
В небо взглянул –
Там воздушные змеи.
Душу открыл –
И себя не узнал.
В темной душе моей
Страсти кипели.
В светлой душе моей
Радость цвела…
Капля отравы
Убить не сумела
Капля лекарства
Спасти не смогла.
* * *
Дальний предел пуст,
И не гудят провода.
На полке Марсель Пруст,
В небе – чужая звезда.
А в сердце – знакомая боль.
И всё это стоит гроши.
Ниже всего на бемоль
Голос солгавшей души.
* * *
Шаг за шагом познаю себя,
Сравнивая то, что было, с тем,
Что стало.
Жизненную книгу теребя,
Продираясь сквозь кварталы
И вокзалы.
Правила познавший назубок,
Я не путаю, где красный,
Где зелёный…
Но какой от этих знаний прок
В сантиметре от обрывистого склона.
* * *
Иду вдоль окон.
Тороплюсь. И всё же,
Нет-нет, и загляну в окно.
Их друг на друга нет похожих.
И, кажется, смотрю кино,
Где каждый кадр
За занавеской
Имеет подлинный сюжет.
Где вслед за рожицею детской
Ожжёт угрюмым взглядом дед…
А мне, как зрителю, мешает
Стекла зеркальная броня.
Я отражаюсь. Я мелькаю.
И окна смотрят на меня.
* * *
Было густо – стало мало.
Было много – стало редко.
И в сторонку от вокзала
Вытянута чья-то ветка.
И гудит по ней устало
Одинокий старый поезд,
То, что было, с тем, что стало,
Совмещая в слове «Совесть».
* * *
Сияющая даль социализма
Исчезла за холмами небылиц.
Мы дышим спёртым воздухом цинизма,
И удивленье сходит с наших лиц.
Кто был никем… А, впрочем, был иль не был –
Душа молчит, как смятая ботва.
То хлеба не хватает ей, то неба…
То слов. Хотя вокруг – слова, слова.
* * *
У каждого – своё,
И каждому – своё.
Глянь – не над падалью
Кружится вороньё –
Над Родиной. Уж в небе стало тесно,
Хоть жить, по-прежнему,
Тревожно-интересно.
Своё вдруг кажется
Совсем чужим,
Мечты сгорают, превращаясь в дым,
Не в журавлей, как думал я когда-то,
И не в вороний след
На дне заката.
* * *
Перекись водорода меняет цвет,
Новая причёска меняет стиль.
Утро вечеру говорит: «Нет»,
Старый закат сдавая в утиль.
Утренний кофе пахнет весной,
Старые счёты стирает вражда.
Дождь, словно праздник,
Прошёл стороной.
Ночь шелестит миллионами «Да».
* * *
Знакомая весна цветёт сиренью,
Любовью, жизнью, страстью, чьей-то ленью.
Знакомая весна на фоне злобы
И зависти крутой, что смотрит в оба.
Ещё на фоне искренних улыбок,
И добрых слов, и горестных ошибок,
Забытых песен, модных силуэтов,
Красивых женщин, лётчиков, поэтов…
Знакомая весна в саду и дома.
И счастье тоже, кажется, знакомо.
* * *
Параллелограмм перестраивается
в круг
И спрямляет углы.
Бывший враг говорит тебе:
«Друг»,
А вратарь забивает голы.
День темнеет и падает
В ночь,
Улыбаясь, светлеет мрак…
Тот, кто может, не хочет помочь,
Тот, кто хочет, не знает как.
* * *
Не хватает не злости,
Не нежности –
Не хватает в судьбе безмятежности,
Не хватает улыбки крылатой,
Лёгкой детскости, не виноватой
В том, что всё получилось
так странно,
Что в смятении люди и страны,
Что в конце благодатного лета
Все прозаики мы. Не поэты.
* * *
Почему-то люди не добреют,
А посмотришь – всё наоборот.
Языком, как острой бритвой бреют,
Завистью оскаливая рот.
Время, говорят, совсем, не сахар,
Да и годы, говорят, берут своё…
Иоганну Себастьяну Баху
Тоже кто-то жаловался на житьё.
* * *
Я бегу от себя, приближаясь к себе,
Избегая борьбы, постоянно в борьбе,
Ветер глупой удачи застыл в небесах,
Отражаясь в неузнанных мною глазах,
Распадаясь на капли слепого дождя,
И меня, к сожалению, не находя.
* * *
Что суждено – знать не дано.
Хорошо это или нет?
Не надо мной – вместе со мной
Белый пленительный свет.
Я посижу, я погрущу,
Я помечтаю ещё.
Совесть болит – это к дождю.
Что там – за тем дождём?..
* * *
Войти и выйти – знак вопроса
Оставив лишь после себя.
И всё – так просто и не просто,
Любя, завидуя, скорбя.
Войти и выйти – в чём проблема!
Берёшь, и тут же отдаёшь,
И думаешь – в запасе время,
Когда в запасе - медный грош.
* * *
У надежды – строгое лицо,
У печали – добродушный взгляд.
А любовь мне шепчет: «Будь борцом…»
Совесть напевает: «Виноват».
Виноват, и горше нет вины
В том, что отступаю перед злом.
Умники по-прежнему умны,
Оставляя жалость на потом…
* * *
В частном доме с утра –
Деревенский покой.
Лишь трамвай прозвенит вдалеке.
Это город родной
За рекой, под рукой
На вишнёвом стоит сквозняке.
Поднимаются цены,
Густеет трава,
Вновь берёт нас в крутой оборот
Жизнь, которая даже
в ошибках права.
Жизнь, как город,
И как огород.
* * *
Я тихоход. Я медленно хожу.
По сторонам внимательно гляжу.
Постичь пытаюсь: «Что и как?»
Найти среди недобрых
Добрый знак.
Не тороплюсь. И, всё ж, хочу успеть
Всё, что положено мне,
Досмотреть.
А вдруг мелькнёт сквозь
Семь обычных бед
Удачи долгожданный силуэт.
* * *
Смятение, сомнение,
Тревожное волнение,
Душевный плач и пение,
Веселье и тоска –
И все эти томления, желания,
Стремления –
Неужто всё во имя
Куска или глотка?
А, может, всё ужасное,
Весёлое, прекрасное,
Всё доброе и злобное
Вершится неспроста?
Струится ярко-красное
Мгновенье ненапрасное,
И в эхе отражается
И глохнет пустота.
* * *
Постоянно ищу ответы,
А в ответ слышу лишь приветы.
А в ответ слышу лишь вопросы,
Они горькие, словно слёзы.
Даже воздух, сладчайший в мае,
Шелестит: «Ничего не знаю».
Я боюсь за тебя, Украина.
Я боюсь за тебя и за сына.
* * *
Говорят, надежды умирают.
Где их кладбище – никто не знает.
А другие говорят – надежды вечны,
Даже если несерьёзны и беспечны.
Словно небо, словно воздух они с нами.
Греет душу их негаснущее пламя.
Даже если жизнь темна иль полосата.
Даже если ты уходишь без возврата.
* * *
Это город. И в нём не хватает тепла.
И не осень прохладу с собой принесла.
Не хватает тепла в руках и душе,
В ручке мало тепла и в карандаше.
Не хватает тепла во встречных глазах.
В них смятенье и холод. А, может быть, страх.
В этом городе нищим не подают.
Им по праздникам дарят весёлый салют.
В тёмном небе так много слепящих огней,
Но не греют они суету площадей.
Не хватает тепла, хоть работает ТЭЦ
В этом городе тёплых разбитых сердец.
* * *
Потихоньку забывается война.
Их всё меньше, стариков-фронтовиков,
В чьих ушах по-прежнему слышна
Перекличка грозовых, шальных годов.
Сын, конечно, не в ответе за отца,
Забывая тень войны или страны.
Как понять нам это время до конца,
Не избавившись от собственной вины?
* * *
У жизни в запасе всегда есть весна,
И, хочется верить, ещё не одна.
В запасе у жизни друзья и враги,
И радость от встречи, и крик: «Помоги!»
В запасе у жизни дорога домой
И всё, что зовётся родной стороной.
О, Боже, она и страшна, и нежна…
В запасе у жизни вся жизнь.
И весна.
* * *
Сигаретный дым уходит в небо,
Тает в воздухе последнее «прости»…
Над дорогой, городом, над хлебом –
Божьи и житейские пути.
Жизнь зависла над чертополохом.
Только мир по-прежнему большой.
Не хочу сказать, что всё так плохо.
Не могу сказать, что хорошо.
* * *
Что делать, если всё, что было –
Было плохо?
Винить себя, родителей, эпоху?..
Из красного сквозь красное
Течёт мгновенье,
И цвета крови –
Каждое сердцебиенье.
Куда бежать, откуда,
В чём причина?
Чьи проявляются следы
В житейской глине?
И, всё ж, искать в чужой судьбе ответ –
Напрасно.
В своём календаре - и белый свет,
И красный.
* * *
Угнетают незабытые секреты,
Старые и новые долги,
Угнетает то, что тает лето,
Тает, как его не береги.
Угнетает то, что на прохожих
Озабоченности вечная печать.
Да и мы с тобой по кругу тоже
Движемся. А хочется летать.
* * *
Головокружение – не от успехов –
От весны, от лета, от тепла.
Кто-то улыбается мне сверху,
Жизнь проходит. Но ведь не прошла.
Отвечаю небесам улыбкой.
Песню, как весенний флаг несу.
Силуэт удачи зыбкий, зыбкий
Виден сквозь весеннюю грозу.
* * *
Забываются серые будни,
Вспоминаются яркие краски.
Ну, давай торопиться не будем,
Ну, давай говорить без опаски
Комплименты, ведь это так просто –
Ты красива, умна и желанна.
Я удачлив…
Ну, что же? Ах, брось ты!
Жизнь прекрасна и так,
Без обмана.
* * *
Отсверкали весёлые дни,
Словно скрылись за серою шторой.
Мы опять с тобой, осень, одни,
И всё те же ведём разговоры.
Кто, зачем, и откуда, и как,
И опять: «Почему?» - нет ответа.
Это юности стёрты пятак
Прокатился сквозь позднее лето.
* * *
Что-то происходит внутри,
А что-то снаружи.
Совесть моя, не умри,
Я тебе нужен.
Так же, как ты нужна.
Сердце – не камень.
Ночью горит луна
Даже за облаками.
* * *
Всё вокруг досадно и нелепо,
Как солдат, чихнувший на параде.
Попадаю пальцем прямо в небо
Сквозь косые дождевые пряди.
Я не знаю нового прогноза,
Да и старому, наверное, не сбыться.
Говорят, что дождь похож на слёзы,
Украшающие злые лица.
* * *
Всё больше грустных стариков
На фоне Мерседесов.
Слышнее клацанье курков,
Знакомей чувство стресса.
Верны прогнозы, не верны.
От них уже не скрыться.
Но чувство собственной вины –
Как общий шрам на лицах.
8 августа 1994 г
* * *
Это рок проходит мимо
С тяжким взглядом пилигрима.
Это грозное дыханье наступающего дня…
Сколько боли,
сколько крови –
Это мрамор изголовья,
Это свежая могила,
Но пока не для меня.
* * *
У зависти и корень, и язык
Длинней,
Чем у степного сорняка.
Привык к успеху ты,
Иль не привык –
Но с завистью знаком наверняка.
Она тебя уколет побольней.
Ведь ей известно всё, всегда,
про всех…
И, всё же,
Если нравишься ты ей,
То это значит, ты обрёл успех!
* * *
Не подсказываю никому,
Потому что и сам не знаю.
Не пойму ничего. Не пойму.
Начинается жизнь другая.
Может, время стихов ушло,
Время прозы суровой настало?
Жизнь, как птица с одним крылом,
Бьётся в каменной клетке квартала…
* * *
Нужны ли сегодня стихи,
И эта печаль между строчек,
Когда от лесковской блохи остался лишь
Лапки кусочек.
Когда между мной и тобой
Из всех интересов – бубновый,
А лозунг за нашей спиной –
Позавчерашний, не новый.
Когда городские черты стираются,
Словно подошвы.
Со временем, вроде, на «ты»,
Но только не с будущим.
С прошлым.
* * *
Увидь меня летящим,
Но только не в аду.
Увидь меня летящим
В том городском саду,
Где нету карусели,
где только тьма и свет…
Увидь меня летящим
Там, где полётов нет.
* * *
Невзначай, ненароком, случайно –
Что такое, за что – не пойму.
Загляну в переулок,
Как в тайну,
Что живёт в обветшалом дому.
Там старуха сидит молчаливо,
Там старик смотрит хмуро в окно.
Во дворе осыпаются сливы –
Их зимою не есть всё равно.
Ощутишь вдруг такое томленье
Дней прошедших, и тех, что идут.
Будто годы,
сжимая в мгновенья,
Призывает к себе Страшный суд.
* * *
История любви забытой,
Растерянной, задёрганной,
Разбитой
На тысячи осколочных ночей,
На тысячи житейских мелочей,
На крохи правды и обмана.
Любовь разбитая
Похожа на тирана,
Пытающего душу, плоть и кровь…
Любовь забытая.
Но всё-таки любовь,
Хоть горькая, обидная и злая.
Пускай не рай.
Но отблеск рая.
* * *
Претенденты на победу в марафоне!
Марафонский бег в отцепленном вагоне
Предвещает не победу, лишь участье
В том процессе, что зовут
"борьба за счастье".
Претенденты на победу в марафоне!
Марафонский бег в оцепленном вагоне,
предвещает он победы вам едва ли,
Не для вас куют победные медали.
Претенденты на медали в оцепленье
Цепь за цепью переходят
в наступленье.
Претенденты на победу в марафоне -
Это вам трубит труба в Иерихоне.
Не до жиру, не до бега, не до смеха...
Претенденты...
Претенде...
И только эхо...
* * *
И бабка, что курила «Беломор»,
И та, что рядом с нею восседала,
Покинули, покинули наш двор.
И на скамейке пусто стало.
И только девочка трёх лет
Зовёт беспечно: «Баба Сима!..»
Да белый свет. Да синий цвет,
Да жёлтый лист, летящий мимо.
* * *
Он попал под автобус «Ростов –
Мариуполь».
И кровавые пятна затмили стекло.
Как обычно, толпа хлопотала
над трупом,
И шофёра в тоске безысходной рвало.
Между двух городов,
посредине дороги
Он лежал на земле.
Не бывает чудес.
Но завыл верный пёс во дворе
в Таганроге,
И упала слеза из развёрстых небес.
* * *
Что это? Горьких вишен
В этом году так много.
Что-то в моих деревьях
Сладость пошла на убыль.
Горечь дождей осенних
Въелась в судьбу, в дорогу.
И пропитала землю.
И перешла на губы…
* * *
У доброты – всегда в запасе
доброта,
Её количество – неиссякаемо.
Но эта истина, хоть и проста,
Увы, так трудно познаваема.
Кулак, наган, ложь или грош –
Вот аргументы нашей злости…
А мир вокруг – по-прежнему хорош,
А мы – по-прежнему
безжалостные гости…
НЕБЕСНЫЙ ЗНАК
Впервые с Владимиром Спектором мы встретились ещё в середине 70-х годов прошлого столетия на семинаре у известного поэта Иосифа Курлата. Это был редкостный наставник, любивший «возиться» с творческой молодёжью. А потом было совещание молодых литераторов в Харькове, где я дал рекомендацию своему другу и коллеге для вступления в Национальный союз писателей Украины. Уже тогда мне по душе была философская направленность его поэзии, идущая от жизни, а не «высосанная из пальца».
Всему свой срок. И снова листопад,
Донбасский воздух терпок и морозен.
Не так уж много лет назад
Неотвратимым был парад,
И улиц лик - орденоносен.
Всему свой срок. Кочевью и жнивью,
Закату и последнему восходу.
Всему свой срок. И правде, и вранью
И нам с тобой, живущим не в раю,
А здесь, среди дыханья несвободы
Действительно, всему свой срок. Сегодня поэт Владимир Спектор известен в Луганске, Киеве и Москве, он возглавляет одну из писательских организаций, сохраняя порядочность, скромность и доброжелательность. Вообще, если посмотреть на мир поэзии пристальнее, можно разделить его на две части: для одних поэзия – дело чисто любительское, для других – судьба. Трудно не согласиться с тем, что для Спектора поэзия – это судьба. Какие бы волны не швыряли его, не били о берег непонимания, зависти, равнодушия и пошлости, он всегда оставался самим собой, шёл прямо и бескомпромиссно к своей цели. А она у него одна: быть мастером поэтического слова на территории любви, на территории борьбы за человеческое счастье. Казалось бы, в его стихах всё сказано просто, но в то же время и глубоко. Это глубокая простота не всем доступна, отсюда и суровая ухабистость начала его творческого пути, но и уверенное осознание того, что впереди – простор непознаваемый, и назначение поэта – не только познать его, но и открыть людям.
Тот факт, что лишь в 39 лет вышла его первая книга «Старые долги, мне говорит не только об издательских мытарствах, но и о том, что юбиляр с самого начала свято относится к Слову и, может быть, слишком требовательно. Хотя большая требовательность к себе, как к поэту, ещё никому не навредила. Владимир Спектор вошёл в поэзию из конструкторского бюро тепловозостроительного завода, где работал ведущим конструктором, занимаясь мудрёными гидравлическими и теплотехническими расчётами, а также изобретательским творчеством (которое в чём-то сродни поэзии). Пройдя закалку в прославленном трудовом коллективе, с первых стихов он не играл в рифмы, а корпел над художественностью и содержанием, поднимая планку мастерства от книги к книге. И упорный труд увенчался успехом. Его поэзия обрела свой голос, чем-то похожий на тревожный гудок локомотива, мчащего по рельсам современной жизни, то легко, то натружено, преодолевая тяжкие перегрузки времени, где порывом чувств, а где – хладнокровной аналитичностью.
Ярость разбитых дорог,
Старость забытых путей.
Молча шагает Бог
Среди своих детей.
Музыка громко кричит,
Сад это или ад?
Не поминая обид, -
Только вперёд, не назад.
Только вперёд, туда,
Где среди всех дорог
В сёла и в города
Совесть идёт, как Бог.
До чего волнительно и правдиво! И потому веришь этим словам, хоть понимаешь, насколько трудно в этом мире быть искренним и правдивым. Но только так можно передать своё чувство, своё воззрение на жизнь и людей. И прав был Сергей Есенин, когда сказал:
А вот - стихотворение другой метрики. В нём до того тонкие оттенки чувств, что невозможно их увидеть, постичь разумом. Они взрываются в душе и кажутся бесконечными:
Не убавляя ничего, не добавляя,
На волшебство и торжество не уповая,
А просто принимая, словно дар,
Пространство, где волненья и тревоги
Бредут, как пилигримы по дороге,
А радость, будто солнечный удар,
Внезапна, горяча и безрассудна…
Жить по любви, казалось бы, не трудно,
Но души, что закрыты на замок,
Таят в себе ответы на вопросы.
Не дождь на землю выпадает – слёзы,
И воздух чёрствый, хоть и весь промок.
И это тоже Владимир Спектор. Здесь много того, что даётся, на мой взгляд, тончайшей проницательностью и восприимчивостью, как бы внутренним потоком сознания. С каждой книгой таких элементов у автора всё больше. Почти всё творчество поэта носит философский характер, но если бы в его сознательное осмысление того или иного образа не врывалась какая-то Божественная сила, действующая в подсознании, стихи были бы простой констатацией факта.
«Давно было замечено, - говорит Шиллинг, - что в искусстве не всё делается сознательно, что с сознательной деятельностью должна соединяться и бессознательная сила, и что только полное слияние и взаимодействие их создаёт великое искусство». На мой взгляд, эти слова имеют прямое отношение к юбиляру. Да и сам В.Спектор этого не скрывает:
Я не знаю, за что и как,
Я не знаю, зачем и где.
Но сияет небесный знак,
Отражаясь в земной воде.
Известно, что чаще всего настоящее творчество начинается с ощущения своего детства, своей малой родины, своего времени. Читая Спектора, по-настоящему окунаешься в эпоху второй половины минувшего века, ощущаешь аромат луганских улиц, дворов, парков, который слышен в его стихах и сегодня, соединяя прошлое и настоящее, проявляя тревогу за будущее.
Запах «Красной Москвы» -
середина двадцатого века.
Время – «после войны».
Время движется только вперёд.
На углу возле рынка –
С весёлым баяном калека.
Он танцует без ног,
он без голоса песни поёт…
Это – в памяти всё у меня,
У всего поколенья.
Мы друг друга в толпе
Мимоходом легко узнаём.
По глазам, в коих время
мелькает незваною тенью
И по запаху «Красной Москвы»
В подсознанье своём…
Как у каждого настоящего поэта, у Владимира Спектора есть и пронзительные, трогательные строки о любви, без которой невозможно любое творчество. И ещё у этих строк есть такие качества, как искренность и доброта. И поэтому им веришь.
Самолёты летают реже.
Только небо не стало чище.
И по-прежнему взгляды ищут
Свет любви или свет надежды.
Самолёты летят по кругу.
Возвращаются новые лица.
Но пока ещё сердце стучится,
Мы с тобою нужны друг другу.
Жизненный путь Владимира Спектора подошёл к новому рубежу, за которым талант подкрепляется зрелостью и мудростью прожитых лет. Он – автор 20 книг поэзии и публицистики, лауреат нескольких престижных литературных премий, среди которых - имени Юрия Долгорукого, «Облака» имени Сергея Михалкова, имени Арсения Тарковского. В этом – признание мастерства и таланта. Он – сопредседатель Конгресса литераторов Украины, главный редактор альманаха и сайта «Свой вариант», член исполкома Международного Сообщества Писательских Союзов (Москва). В своих журналистских статьях он рассказывает не только о литературных событиях, но и о сегодняшнем дне украинских железных дорог, о тепловозостроительном заводе, о предприятиях, которые становятся гордостью региона.
Судя по его общественной и писательской деятельности, можно с уверенностью сказать, что Владимир Спектор – в расцвете творческих сил, а, значит, впереди – ещё много побед и чудесных свершений. Желаю, чтобы долго-долго его вдохновенное перо из конца строки переходило в начало, создавая всё новые и новые произведения, радующие читателей.
Андрей Медведенко,
поэт, выпускник Литературного института, заслуженный работник культуры Украины