Дональд ХОНИГ
© «Дон», № 7, 1991.
Калитка жалобно заскулила за ним. Звук заставил его помедлить секунду и взглянуть на дом. Неосвещенное здание мрачно возвышалось на фоне ночного неба. «Интересно, спит она сейчас? — подумал он.— Или скрип калитки разбудил ее?» Хотя, в сущности, ему это было безразлично. Дело зашло так далеко, что теперь ему было на все плевать. Конечно, ее сцены не могли не действовать ему на нервы — сцены, которые повторялись изо дня в день, во время которых она обрушивала на его голову целые тирады, полные упреков и обвинений. А он уже и не трудился с ней спорить.
Он направился по дорожке к дому, поднялся по ступенькам и нащупал ключ. Вошел и прикрыл за собой дверь. И сразу же уловил враждебную, неприязненную волну, исходившую от этой женщины, нагнетаемую ее неослабным, праведным негодованием.
Он сунул ключ обратно в карман и уже собирался отправиться наверх, когда в темноте зазвучал ее голос — спокойный и сдержанный. Она произнесла его имя так, будто только что узнала его — после долгих, молчаливых часов раздумий:
— Карл.
Он застыл у нижней ступеньки, уже опустив на перила руку. Он отлично знал, где она стоит, — рядом со старинными дедовскими часами, в углу, у самой двери. Она всегда дожидалась его именно в этом месте.
— Мне бы пора привыкнуть, — сказал он, — а я всякий раз вздрагиваю. Какого дьявола ты вечно там прячешься? Разве нельзя хотя бы свет оставлять?
— С какой стати? — горько произнесла она из темноты, и он, даже не видя ее, живо представил это лицо: напряженное, с плотно сжатыми губами и маленькими глазками, в которых тлели злобные огоньки.— Ты собираешься что-то делать при свете? Или ты меня об этом когда-нибудь предупреждал заранее?
— Тебе прекрасно известно, где я был, — ответил он глухим, полным терпения голосом.
Теперь он ее действительно видел: она стояла рядом с часами, рядом с бесстрастно качавшимся маятником.
— Ничего подобного. Давай, расскажи. Я хочу, чтобы ты говорил мне о том, куда ходишь,— всегда, всякий раз, пока это наконец не дойдет до твоего сознания.
— Прошу тебя, Лаура. Не заводись.
— Почему это «не заводись»? Я буду заводиться до тех пор, пока ты не оставишь свои выходки.
— Или не уйду от тебя.
— А вот этого ты не сделаешь никогда.
Сейчас она добавит: «Потому что кем же ты тогда будешь? И куда отправишься? У тебя ни денег, ни работы. Содержу тебя я, ты живешь на мои денежки, ради этого ты и женился, да еще благодаря тому, что я когда-то поверила в тебя, полюбила...»
— Заткнись! — заорал он, не дожидаясь этих ее слов.
— Нет, Карл.
— Будь оно проклято, Лаура, да неужели ты не в состоянии принять вещи такими, какие они есть?
— Тебя я уже приняла, Карл, но твои подвиги не приму никогда. И никто, ни одна женщина на это не способна.
— Стоит ли ручаться за всех женщин?
— Ты пытаешься найти себе оправдание, Карл?
— Я в оправдании не нуждаюсь. Ни перед тобой, ни перед кем другим,— ответил он.
Он почувствовал, как им овладевает опасное спокойствие — эти первые ростки надвигавшейся бури. Все его тело наливалось холодом. Мороз поднимался откуда-то снизу, сочился из напряженной, враждебной тьмы, словно вырвавшись на волю из некоего черного плена. Он был зачарован этим ощущением, его наполняла неведомая доселе мощная энергия.
Что она о себе возомнила? Думает, что он продался за ее паршивые деньги вместе с потрохами?
И он двинулся к ней, опьяненный этим необычным, странным спокойствием, этой угрюмой, холодной яростью, которая уже вовсю кипела в его жилах.
Она была явно встревожена. Встревожена тем, как он шел к ней в темноте — слишком тихо и как-то целенаправленно.
— Карл! — сказала она необычно упавшим голосом, но с интонацией — четкой и резкой от ужаса. — Не надо...
Они боролись в полной тьме, у самых часов, стукаясь телами об их корпус. Маятник продолжал свое мерное, глубокомысленное движение взад-вперед. Они качнулись в сторону от часов в напряженном, отчаянном безмолвии, и горло ее захрипело. Он снова обхватил ее руками и сделал вращательное движение. Она упала на колени, но его пальцы остались у нее на шее, погружаясь в хрящи. Она поглядела на него снизу вверх, беззвучно несколько раз разевая рот. Их лица сейчас находились в нескольких дюймах друг от друга. Его глаза были холодны и сосредоточенны, ее — словно озарены ужасом смерти.
И тут он ее отпустил. Ее тело тяжело и беспомощно свалилось набок. Теперь она лежала под самым маятником, ни на секунду не прервавшим свое бесконечное, бесстрастное качание. Из самого нутра старинных часов слышалось тихое тиканье, словно чей-то язычок щелкал с укоризной.
Он огляделся вокруг. Как странно: все было по-прежнему, все оставалось на своих местах. Даже тишина — и та была не тронута. Предметы словно ни о чем не подозревали. Или будто их это не касалось. Только что здесь было совершено убийство, а вокруг... ничего не изменилось! И он сам — не изменился, он по-прежнему был абсолютно спокоен. И дышал ровно и легко. Его руки, несколько секунд назад так ловко и быстро совершившие такое! — не ощущали ничего. Ровным счетом. Он стоял, будто ничего и не произошло.
Возможно, так оно и было. С точки зрения возмездия, убийство — только тогда убийство, когда о нем становится известно. Ну, а он и не собирался выбегать из дома и сообщать каждому встречному-поперечному, что убил собственную жену. Похоже, она подобных показаний тоже никому не даст. А часы способны показывать только время, и не больше того.
Он прошел в гостиную, опустил на окнах жалюзи и включил лампу. Затем скинул пиджак и закурил. Сидя на стуле, он мог видеть какую-то часть скрюченного тела Лауры. Он задумчиво глядел на него, держа сигарету у самых губ. Струйка дыма пересекала его лицо и медленно поднималась к потолку. Что теперь делать с телом?
Вдруг он вспомнил, что недавно где-то читал, как в подвале старого дома во время сноса был обнаружен скелет. Этот скелет, оказавшийся женским, пролежал там по меньшей мере пятьдесят лет. Ну вот, подумал он, ведь кто-то смог — и ничего, и прожил спокойно всю свою жизнь, и в конце этой жизни был похоронен праведником.
Карл Боган спустился в подвал. С помощью кирки без особого труда он разбил цементное покрытие на полу. Затем он стал рыть податливый черный грунт. Он дрожал от возбуждения. Наконец аккуратная яма была готова. Теперь — уже наступали безмолвные предрассветные часы — он отправился наверх, принес оттуда труп жены и уложил его в могилу.
В подвале давно валялся мешок с цементом. Для удобства тех, кто любит по выходным возиться по дому сам, — цемент уже был смешан с песком. Он добавил воды, замесил раствор — и вскоре изъян в полу был тщательно заделан.
К этому времени солнечный свет уже мягко струился сквозь стекла подвальных окошек.
Когда дело было сделано, он уселся в старое плетеное кресло, стоявшее там же, и выкурил сигарету, не отрывая взгляда от зловещего участка в полу. Затем встал и покрыл это место ковриком, принесенным из коридора.
Итак, ее больше не существовало.
Но на это обратят внимание. Теперь ему предстояло подумать над созданием версии, оправдывающей ее исчезновение. Сделать это большого труда не представляло, поскольку Лаура никогда ничем особенным в округе не выделялась. Да и отношения между соседями здесь не были столь тесными, как это бывает, когда одна семья наизусть знает родословную другой и считает каждый цент ее доходов. Лаура очень нервничала, когда Карл ухаживал за ней: ей все казалось, что об этом знает весь район (хотя, надо сказать, характер у Карла в то время был не в пример лучше). По всему по этому она отдалилась от соседей ровно настолько, чтобы ее нынешнее внезапное исчезновение вполне могло пройти незамеченным.
Дальним родственникам Лауры, живущим в Калифорнии, он написал письмо, где сообщал о ее болезни. Он постарался не очень тревожить их, поскольку в его планы никак не входил их внезапный приезд — ведь Лаура была довольно состоятельна. К вечеру он написал в общей сложности четыре письма, которые предстояло отправить ее родным с интервалом в неделю. В них говорилось об ухудшении здоровья больной, затем — наоборот, об улучшении, потом — о новых рецидивах, после чего следовало сообщение о смерти.
Шло время. На третий день до него дошло, что с той самой ночи он ни разу не выходил из дома. Он попенял себе за это. Нечего было опасаться, никто не влетит в дом в его отсутствие, не станет выкапывать труп. Но — странно! — боялся он именно этого.
Зазвонил телефон. Он поднял трубку. Беспокоят из мясной лавки, просят Лауру. Миссис Боган не зашла за своим заказом. Что-нибудь случилось?
— Ничего, — ответил Карл. — Ничего не случилось. Миссис Боган нездорова.
— Примите сожаления. Благодарю.
Он не стал продолжать разговор и повесил трубку.
Этот звонок погрузил его в новые раздумья. Так. Он сказал, что ничего не случилось, потом перевел дыхание и добавил, что она нездорова. После таких заявлений любой собеседник может заподозрить неладное. А если люди, живущие по соседству, не так уж слепы и глухи, не так уж равнодушны? В конце концов кто-нибудь обратит внимание на то, что миссис Боган нет, нет — и все, и тогда пойдут расспросы.
Должно быть, у Лауры все-таки были приятели. Размышляя об этом, Карл понял, что почти ничего не знал о привязанностях жены. Он с утра уходил из дома и не возвращался до вечера, а порой отсутствовал и несколько дней кряду. Откуда ж ему было знать, чем она занималась, с кем болтала?..
В тот день он вздремнул. Ему приснился жуткий сон. Его сознание отчаянно боролось с кошмаром, пытаясь сбросить его, освободиться, проснуться, но — тщетно! Он спал, обливаясь потом, катаясь по постели, — но нескончаемый, болезненный сон никак не оставлял его. Лаура старалась разгрести землю и выбраться из погреба. Он слышал, как она скребется. К этим звукам примешивались сдавленные крики, полные ужаса и ярости. Потом скрежет стал нарастать, пока не превратился в оглушительный стук. Бетон начал трескаться и выгибаться. В подвале раздавался страшный грохот, пол и стены ходили ходуном, стекла в окнах дребезжали.
Он вскочил с постели, его зрачки были расширены и полны ужаса от той картины, которую только что видели. Вокруг стояла тишина. Такая глубокая... Очень, слишком глубокая. В одних носках, с замирающим от страха сердцем он помчался в подвал. В спешке оступился на лестнице и едва не упал на бетонный пол. Наконец добежал до места и застыл над расстеленным ковриком, обуреваемый самыми дурными предчувствиями. Наклонился и обеими руками резко отвернул коврик.
Пол оставался неповрежденным.
Он снова накрыл его ковриком и, выпрямившись, положил ладонь на глаза. Что с ним происходит? Ах, да! Все понятно. Он сам спровоцировал такой сон, слоняясь по дому все эти дни.
Он решил немного прогуляться. И, выйдя, сразу почувствовал свежесть и облегчение, как будто исчезла, растворилась висевшая над ним какая-то мрачная угроза. Он стоял на тротуаре, залитом ярким солнечным светом, прямо напротив своего дома. И вдруг услышал:
— Мистер Боган, вы?
Его сердце мгновенно сжалось, сознание опасности охватило все его существо. Но он тут же — не без усилия — вернул себе самообладание.
У дверей соседнего дома стояла женщина, толстая такая баба в голубых джинсах и белой мужниной сорочке. В руке она держала садовые ножницы.
— Как ваши дела, мистер Боган?
Дела его были в порядке.
— А миссис Боган как? Я ее, наверное, целую неделю не видела.
Пожалуйста! Прошло всего три дня, а уже — «целую неделю»! Скоро станут шептаться. А потом скажут, что он убил ее.
— Ей нездоровится,
Что-то бормочет насчет того, как ей жаль. Можно подумать, ее это и вправду беспокоит. Какого черта она сует свой нос?.. Сейчас еще спросит…
— Могу я чем-нибудь помочь?
— Нет, благодарю вас.
— Она серьезно захворала?
— Не знаю.
— А доктора вы приглашали?
В ее глазах уже явно читался укор — не в убийстве, нет (подождите, дойдет и до этого), а в том, что он избил жену и та теперь валяется в доме вся в синяках.
— Приглашали. Доктор сказал, что ей нужен покой. Покой и тишина.
— Можно, я забегу к ней на минутку? Я могла бы приготовить ей супчик.
— Спасибо, не нужно, — поспешно проговорил он. Неестественно поспешно. Проклятье! Да что с ним такое?
И тут же:
— Я сам за женой ухаживаю.
— Но когда вы на работе...
Они все еще полагали, что он где-то работает. Хорошо, что хотя бы это ему удалось от них скрыть. Но какую настойчивость проявляет эта дура! Она его будет так расспрашивать до тех пор, пока что-то не заподозрит. И ведь все — от доброты сердечной, так сказать.
— Я собираюсь сиделку нанять, — произнес он.
И снова — слишком поспешно. Но у него не было другого выхода.
Женщина улыбнулась. Без тени подозрения на этот раз, без тени дальнейшей настойчивости. Поразительно, на что способна маленькая ложь, если она произнесена вовремя. Он улыбнулся в ответ. Они мило улыбались друг другу, стоя на освещенной солнцем улице.
Он вернулся в дом и запер за собой дверь. Сел. Что он брякнул ей минуту назад? Но это был единственный способ от нее отделаться. Такая, как она, вполне могла оказаться одержимой идеей наводить его дом своим «супчиком».
Хотя... То, что он сказал ей, было не столь уж нелепо. Он начал серьезно взвешивать свои слова. Ну, сиделку в прямом смысле этого слова нанять он не мог, но пригласить кого-нибудь, кто бы прибирал по дому, стряпал во время «болезни» жены — он мог вполне. Причем такому человеку вовсе не нужно видеться с миссис Боган. Жене необходимы покой и тишина. В этом следует придерживаться строгого порядка. Тогда будет меньше подозрений. А у него появится возможность передышки и тщательного планирования дальнейших действий. Так или иначе, но ему все равно придется кого-нибудь нанимать.
И он направил объявление в газету. Приглашается женщина на период болезни хозяйки. Женщина, которая бы убирала по дому, готовила пищу и поменьше совала свой нос в чужие дела.
Через несколько дней раздался звонок. На пороге стояла Бетта Кул. Карл отворил ей дверь. В руках она держала газету, сложенную так, что видна была страничка с объявлениями. Роста она была выше среднего, с бледным, не очень красивым, но и не отталкивающим лицом. Да нет, что-то привлекательное было в ее облике — возможно, тонкие, совершенной формы губы или светлые выразительные глаза. Карл мгновенно отметил, что ей еще нет сорока. Напряженная до предела интуиция подсказывала ему, что пройдет время — и ей даже можно будет кое в чем довериться. Во всяком случае, такая болтать не станет. Он мог наверняка сказать, что ей уже приходилось иметь дело с чужими секретами, и не раз.
Он спокойно, вдумчиво расспросил ее. Миссис Кул — она была разведена, по ее же словам, — и раньше занималась такой работой. Жила она на другом конце города, в полном одиночестве. На его вопросы она отвечала односложно, как и подобает истинной англичанке. Или, возможно, ирландке.
— Готовить?
— Да.
— Прибирать по дому?
— Да.
И уже по своей инициативе:
— Я могу и за больной присматривать, если в этом есть необходимость.
— Нет-нет,— ответил Карл. — Это исключительно моя обязанность. Миссис Боган нужны полный покой и тишина. И больше ничего. — Эти слова были произнесены для пущего эффекта трагическим шепотом. — А раз в неделю ее осматривает врач.
Миссис Кул задержала на нем долгий взгляд. Ей очень хотелось кое-что спросить, но сделать это она не решалась.
Тогда он сам ответил ей, замедляя речь от переполнявших его чувств:
—У нас должен был родиться ребенок.
Миссис Кул очень сожалеет.
— Сейчас ее организм крайне ослаблен, — сказал Карл, опуская в отчаянии взор и придавая голосу зловещую интонацию — впрочем, не исключающую и некоторой доли надежды.
В общем, вскоре соглашение было достигнуто. Миссис Кул будет приезжать по утрам, прибирать по дому (но только на первом этаже) и готовить еду для миссис Боган. А мистер Боган будет относить еду наверх (где, сидя в комнате Лауры, станет поедать приготовленное) и затем спускаться вниз, передавая миссис Кул пустые тарелки и впечатления жены от съеденного.
— Она говорит, что вы недурно готовите.
— Благодарю вас, сэр.
Он не спускал с нее глаз. Внешность вполне сносная. Время от времени и она украдкой бросала на него взгляд. Он чувствовал, что она жалеет его. И знал, к чему это может привести их обоих. Женщины, когда начинают жалеть...
Для него она готовила отдельно, поэтому, спускаясь со второго этажа, он вынужден был, давясь, поглощать и свою порцию.
Такой образ жизни стал для них привычным. Прошла неделя, потом — вторая. По утрам и в полдень Карл покорно и торжественно относил покрытые салфеткой подносы наверх в пустую комнату, притворял за собой дверь, усаживался там и ел, время от времени бормоча что-то, в надежде, что миссис Кул его слышит.
Каждый вечер в четыре часа она уходила. А однажды он проводил ее до остановки автобуса.
— Как здоровье вашей жены? — спросила миссис Кул.
Он покачал головой:
— Без изменений. И это нехорошо. Вчера, сразу после вашего ухода, был доктор. Он сказал, что улучшения никакого. Это очень плохой симптом. Она все время лежит, уставившись в стены, и почти не разговаривает.
— Наверное, думает о ребенке...
— Да, скорей всего.
Они подошли к остановке. Миссис Кул подняла на него глаза:
— Скажите откровенно, мистер Воган, у нее есть шансы выжить?
— Между нами, миссис Кул, — почти никаких. Я это по глазам врача понял.
— Как я вам сочувствую. Это так ужасно... Я ведь по себе знаю, что такое одиночество.
И он не удержался:
— Возможно, мы сумеем как-то помочь друг другу?
Он не рассчитывал услышать ответ тут же. Но она удивила его:
— Что, если в один из вечеров вы попросите соседку посидеть с ней, чтобы мы смогли сходить в кино?.. Вы наверняка развеетесь.
— Да, — ответил он, просияв. — Конечно, мне станет легче.
«Соседка» стала приходить едва ли не каждый вечер. А Карл Боган вновь обрел женщину. Как только он принял участие в судьбе миссис Кул, от ее замкнутости не осталось и следа.
Они весело и приятно проводили вечера. Он совсем не походил на человека, у которого на руках тяжело больная жена. Они танцевали, посещали концерты, пили — и он провожал ее домой.
— Послушай, Карл, с тобой я снова почувствовала себя маленькой девчонкой,— признавалась Бетта.
— По-моему, эта перемена пошла на пользу нам обоим.
— Но ведь ты не считаешь, что мы поступаем дурно?
— Нет, конечно. Выкинь это из головы. Кто мы такие? Двое несчастных, которые пытаются извлечь удовольствие из того немногого, что даровано им судьбой.
— Как, по-твоему, сколько она еще протянет?
— Понятия не имею,— ответил он.— Изменений никаких. Лежит — и все.
— Кажется, этому никогда не настанет конец.
Именно этого Карл и хотел: чтобы это никогда не кончалось. Но он уже стал задумываться над тем, что ему делать дальше. Конечно, он может объявить, что Лаура умерла. Но это повлечет новые осложнения. Тайные похороны ему вряд ли удастся организовать. Надо будет известить всех, кого следует. И потом — как быть со свидетельством о смерти? И еще это... как его? — похоронное бюро. Как преодолеть все формальности, неизбежные даже в том случае, если похороны будут носить исключительно тихий, частный характер?
Промелькнула мысль: а не посвятить ли во все Бетту? Она его любит, а любовь делает из женщины рабыню. И все же у него не хватило на это смелости. Он зашел слишком далеко и совсем не хотел подвергать себя хоть малейшему риску. Но какие-то действия следовало предпринять...
Возможно, ему просто надлежало исчезнуть. И это был не худший выход из его положения. Ведь сохранилась блестящая возможность того, что Лаура, как и та женщина, о которой он читал,— будет обнаружена не раньше, чем через пятьдесят лет. А сейчас он скажет, что отвез ее на курорт. И все, и на этом — конец. Кому придет в голову возиться в его подвале, перекапывать там пол?
Размышляя так, он поднялся наверх с подносом в руках. Вошел в комнату, уселся и принялся за еду, глядя в окошко. А дом он продаст. По крайней мере, это обеспечит ему средства на первое время. Жаль, конечно, терять все ее деньги, но такова была цена, которую ему предстояло уплатить.
И вдруг ему в голову пришла новая мысль. А почему место Лауры не может быть занято Беттой? Если устроить частные похороны, номер вполне может прорезать. Единственными людьми, которые увидят усопшую, будут служащие похоронного бюро, а они Лауру никогда не знали. Да это же гениальная догадка! Как чудесно, как остроумно разрозненные фрагменты головоломки собирались в цельную картину! Однако ему еще предстоит тщательно продумать детали.
Он вернулся на кухню с пустыми тарелками в руках.
— Она с аппетитом сегодня ела? — спросила Бетта.
— Да, — сказал он, глядя на нее как-то по-особенному.
— Карл, — произнесла она. — Скажи, ты меня любишь?
— Ну что ты, Бетта, по-моему, это тебе уже должно быть известно. Я вот сейчас сидел наверху, и все о тебе думал.
— А когда... Когда ее не станет, ты по-прежнему будешь меня любить?
— Даже еще больше.
— В таком случае, ждать осталось недолго, Карл...
— Что ты имеешь в виду?
Она взглянула на пустую посуду. Затем — на него.
— Я положила ей в пищу достаточную дозу, она умрет без мучений.
Он побелел от ужаса. И тут же почувствовал, как все его нутро, весь его организм переворачивает мощная, неотвратимая сила.
Он только успел назвать ее кретинкой — и забился в яростных корчах, в смертной агонии под ее изумленным взглядом.
Перевел с английского С. НИКОЛАЕВ
Создано программой AVS Document Converter
www.avs4you.com