Жил в Персии владетель Хорасана и Адрабадагана, великий и могущественный султан Тогрулбек, счастливый, прославленный, властвовавший над своей страной и распоряжавшийся бесчисленным войском. Не принадлежал ему лишь город Аспаани.

И вот однажды собрались вельможи и знатные люди и сказали ему:

— Могучий и высокопрославленный султан! Ты поставлен богом владеть престолом и царством в могуществе и во славе, — на то была его воля. И чтобы все правоверные тебе повиновались и клялись бы твоим солнцем, мы осмеливаемся просить твое величество собрать войско и завоевать Аспаани. Найдется ли непокорный, который посмел бы не подчиниться твоему велению? И если кто посмеет ему противиться, да обрушится на него твой неумолимый гнев и да исполнятся твоя воля и твои желания.

Султан внял их просьбе и призвал войска из своих трех царств. Часть воинов он направил в Кирман, другую — в Мусли, третью — в Ахваз. Были посланы отряды в Сомхити и в Грецию. Все они благополучно возвратились, овеянные славой.

Вскоре после этого прибыл посланник Арсланхана, как сват, и привез султану богатые дары. Явился посланник и греческого царя, преподнесший султану нарядное одеяние. Среди даров был драгоценный камень — красный яхонт весом в двадцать шесть драхм.

В Аспаани султан облачился в одеяние, присланное греческим царем. И пришли на поклон к Тогрулбеку все мусульмане, и вельможи его, и иноземные цари. Они возносили ему высокую хвалу за то, что все монархи навещают его, воздают ему почести, осыпают его дарами.

Были у Тогрулбека слуги и рабы, подобных которым нигде не найти. Среди них был некто прославленный, щедрый, мудрый, храбрый, осмотрительный, веселый, искусный в речах. Надо сказать, что и сам Тогрулбек был доблестен, совершенен в добродетелях, утончен, поистине искусен во врачевании и человеколюбии. К тому же он был любителем необычайных повестей и поэтических творений.

Взяв город, султан удалился со своими войсками, а в Аспаани оставил вазира Ибдал-Мелика.

Однажды вазир встретил некоего Пахпура Джорджанели, который ему весьма понравился. Ночью, сидя с Пахпуром за чашей вина, он спросил его:

— Ведома ли тебе повесть о Вис и Рамине? Я давно хотел познакомиться с этой повестью и узнать об их судьбе.

Пахпур ответил:

— Я ее знаю; это прекрасная повесть, рассказанная мудрыми людьми и записанная на языке пехлеви. Кто недостаточно владеет этим языком, не сможет перевести ее. Если ты мне велишь, я переведу ее на персидский язык.

Ибдал-Мелик Абу-Наср поблагодарил его и обещал ему награду.

На это Пахпур ответил:

— Имена влюбленных — Рамина и Вис так прославлены по всей земле, что если я переведу и расскажу в звонких словах повесть об их любви, имя мое тоже прославится.

Жил некогда великий и могучий шах, владетель многих стран, обладатель великих сокровищ. Ему были подвластны Хорасан, Туркистан, Ирак, Адрабадаган, Хойстан, Хваразм. Власть его простиралась над морями и землями, и он был славен во всей Персии.

Многие цари, жившие счастливо и беззаботно, зависели от него, и никто не смел его ослушаться. Шах был огнепоклонником, как и все его подданные. Жил он до пришествия Христа и назывался Моабадом. У него вазиром был его брат по имени Зард.

Однажды, по обычаю персов, был созван большой совет вельмож и по случаю новруза [1] устроено такое пышное празднество, что не постигнуть уму человеческому. Расскажем об этом праздновании байрам-новруза.

К тому дню прибыли в землю Хорасан, в город Морав подвластные Моабаду цари и вельможи с женами и домочадцами. Прибыли они из Шираза, Аспаани, Ирака, из Джорджана, Гелана, Ардавели и Бардавели. Среди них были Шапур Геланели и сам Зард, вазир шаха Моабада. Гости веселились и всячески старались услужить шаху. Они повелели своим слугам разбить в поле палатки и поставить шатры.

— Пусть ими украсятся луга! — сказали они.

Всей этой красоты не постигнуть уму! Слуги и подвластные разубрали шатры дворцовыми коврами и наполнили их всяким добром и сокровищами. Такие же палатки и шатры воздвигли в фруктовых садах. Перевозя сокровища, они утомили слонов и верблюдов. И было все устроено так, как подобало шахскому величию.

Моабад созвал царей и вельмож. Достойные сидеть уселись; другие же остались стоять, держа в руках, посохи. Пригласили цариц и жен вельмож и усадили их с почетом Позвали искусных мутрибов [2], которые расположились в разных местах. Они словно перекликались друг с другом, и им вторили нежными трелями соловьи, влюбленные в розу и были подобны солнцу и луне жены царей и знатные женщины; лица у одних были цвета светлого рубина, а у других — цвета алого вина.

Воскурили алоэ, мускус и амбру, и дым от благовоний, подымаясь, подобно облаку, был цвета волос тех красавиц.

Их добродетели, казна и сокровища были превыше гор, печаль же — легче мякины. Из всех стран пришли женщины взирать на них и любоваться ими. Поистине, они были прекраснее юной невесты. Много крови было пролито, чтобы добиться их расположения. Среди них были: Шахро Махдухт из Адрабадагана, Абануш Махпайкар из Гургана, Наслакит из Дехистана, Динаргес и Зарнигес с Нагорья; Ширин [3] и Гургес из Аспаани — обе прекрасные, как солнце; Абаноз и Абаноед — две красавицы, дочери книголюбов; Джулаб [4] и Иасаман — дочери вазиров; Шакарлаб и Абанош из Ирака; Монази, Адрагуни и Гулгуной из Шираза; Шайнам и Сайбла — жены шаха Моабада. Были там: китаянки, турчанки, барбарянки [5], гречанки — дочери знатных. Среди этих цариц была и Хатун-Хваразми [6]. Одна была прекраснее другой. Никто не мог воздать им достойную хвалу, лицом и станом они были совершенны и безупречны. Все они восседали перед шахом Моабадом.

Шах Моабад любил женщин, любовался ими, радовался им и одаривал их. По его желанию мутрибы пели и играли на музыкальных инструментах, воины состязались на ристалище и метали копья, а прелестные девицы танцевали, взявшись за руки.

В продолжение недели он предавался великому веселью. Были розданы драгоценные каменья, жемчуга и сокровища, привезенные по повелению шаха. Он одарил великих и малых, и никто не был обойден. По этому поводу прекрасноликая Шахро, улыбаясь, сказала каламбур шаху Моабаду, на который он ей ответил:

— О роза, озаренная улыбкой! Не ведай никогда печали. Если ты теперь, в дни полной зрелости, похищаешь сердца, то какой же ты была в юности? Если ты такова теперь, отцветающая роза, то как могли не терять рассудок те, кто любовался тобою прежде?!

Ты омрачила мое сердце и ввергла в безнадежность; так по крайней мере породнись со мной, выдай за меня твою дочь, ибо плод подобен семени, и дочь будет на тебя похожа. Моя судьба будет завидной, если солнце, тебе подобное, заблестит в моих чертогах. И, обретя земное солнце, я не захочу солнца небесного!

Прекрасная Шахро ответила Моабаду:

— О царь царей! Лучшего нельзя пожелать, чем иметь тебя зятем, если бы по милости божьей у меня была дочь. Но, клянусь твоим солнцем, у меня нет дочери, а если она будет мне дарована, непременно сообщу тебе.

Тогда шах Моабад заставил ее поклясться:

— Поклянись мне, что если у тебя родится дочь, то не выдашь ее замуж ни за кого, кроме меня!

Жена Карана и мать Виро дала ему торжественный обет, скрепив его клятвой:

— Если мне будет дарована дочь, то выдам ее за тебя, и будет она твоей женой.

Каран был мужем Шахро, но Шахро была родовитее Карана. Она вела свой род от Джимшеда, пятого царя после Адама.

Развели они мускус с розовой водой и написали клятвенное условие: «Если Шахро будет дарована дочь, она станет женой Моабада».

Слушай же, какое горе пережили они оба: он обручился с неродившейся, а мать сосватала еще не родившуюся дочь.

После того как оба скрепили клятвенное условие и подтвердили сватовство, — сей мгновенный мир начал по-своему запутывать узел, прибавляя невероятное к удивительному.

Прошло много лет с тех пор, как они заключили этот договор; все позабыли о нем, и никто не вспоминал об их делах.

Но вот дошел до шаха Моабада слух, что Шахро, на тридцатом году после свадьбы, забеременела драгоценной жемчужиной. Когда же прошло девять месяцев, то вышла из ее чрева сверкающая луна. Казалось, то была не материнская утроба, а восток, рождающий светлое солнце.

Такую дочь родила Шахро, что от ее рождения темная ночь стала ясной. Отпраздновали это событие и дали светилу имя Вис. Она была тотчас же отдана на воспитание знатной кормилице.

Был у шаха Моабада брат по имени Рамин, родившийся в ту же пору, что и Вис. Шах любил его, как сына, и видел в нем свое будущее. Рамин был отправлен царем на воспитание в Хузистан, как в страну благополучия и благодатную по климату. Вис и он росли в одной стране, как в одном саду два цветка: златоцвет и шиповник.

Кто мог знать, чем грозит им судьба? Что даст им настоящее и что сулит будущее?! Тот, кто услышит эту повесть, узнает лживость, непостоянство и коварство этого мира, где никто не испытает ни неизбывного горя, ни совершенной радости. Горе и радость мгновенны. Мир похож на малое дитя, которое то с улыбкой дарит нам что-нибудь, то, плача, требует подарок назад. Не следует укорять Вис и Рамина, ибо мудростью не преградить пути предопределению.

Рамин рос, и когда достиг зрелости, о нем говорили: нет на земле равного Рамину.

А теперь выслушай хвалу Рамину, чтобы я мог выявить свой ум и красноречие: внешность у него была бесподобная, лик его напоминал солнце; глаза и брови у него были черные: волосы он имел густые и вьющиеся; черная борода его напоминала ласточкин хвост; стан его был так строен, что и художник не смог бы его изобразить; силой и храбростью он был подобен льву, стремительностью превосходил тигра. Рамин был искусным охотником и наездником. Гарцуя на ристалище до состязания, он уже привлекал все взоры. Рамин прекрасно играл в шахматы. Характер у него был веселый, для всех он был желанным. Он хорошо играл на струнных инструментах, никто не мог натянуть тетиву его лука, никто не мог сравняться с ним в метании копья и в конных состязаниях на ристалище. Он всех затмевал; певцы и соседи его на пирах рядом с ним казались ничтожными. Взглянув на него, ты бы сказал, что в нем одном — блеск всего мира.

В те времена не было ни одного человека, который осмелился бы вступить с ним в поединок. Чтобы видеть его, приходило так много народу, что окрестные поля и площади не могли вместить людей, и все, воздев руки к небу, просили у бога долгоденствия Рамину.

Когда Моабад узнал, что Рамин обладает столькими достоинствами, он. возрадовался, воздал благодарение богу и щедро одарил бедных. Он послал в Хузистан своих именитых вельмож. Они привезли Рамина в Морав и предстали вместе с ним перед шахом.

Вот что она написала:

«Я удивляюсь, что с тех пор, как рожденная из твоей утробы отдана мне на воспитание, ты не видишься с ней, не справляешься о ней и ничего мне не даришь.

Ты не вспоминаешь ее кормилицу, не общаешься с возлюбленной дочерью и не гордишься ее несравненным ликом. Можно ли быть с таким каменным сердцем, чтобы после того, как ты родила ее и отдала мне, забыть о ней и не воздать ей по достоинству. Она выросла в неге и, подобно птенцу сокола, стремится ввысь.

Я боюсь, как бы она так не возгордилась, что это гнездо ей станет чуждым, или же она начнет искать другое гнездо и в нем себе подобного. Я избаловала ее, ей больше не нравятся ни наши одежды, ни наша пища и питье, хотя с божьей помощью мы ни в чем не нуждаемся; но мы не в силах удовлетворить ее прихоти. Какую бы роскошную одежду я ей ни сшила, она готова отвергнуть все шестьдесят цветов: если я ей даю желтое, она говорит, что это одежда для больных; если предлагаю ей розовое, она отвечает: это для порочных женщин; относительно синего цвета она замечает, что носить его подобает вдовам, относительно белого — что это цвет для пожилых, а о двуцветной одежде говорит, что она подобает ученым.

Просыпаясь утром, она приказывает своим рабам и рабыням принести ей шелковые одеяния, в полдень — златотканую одежду, а вечером — из броката [8]. Поминутно требует разноцветного шелка тысячи оттенков.

Во время еды, когда это подобает и не подобает, она велит подавать большие золотые чаши. Прислуживать должны пятьдесят прекрасных рабов и рабынь, опоясанных золотыми поясами и одетых в атлас и брокат. На пиру она требует присутствия восьмидесяти прелестных, благородных девиц, говоря: «Меньше этого я не желаю!»

Я не могу больше выносить ее причуд и предоставлять ей все, чего она требует. Кто я такая, чтобы могла воспитать царскую дочь так, как ей желательно!

Ныне, прочитав это письмо, подумай и возьми свою дочь, которая украшает мир.

Когда привезли Вис, Шахро очень обрадовалась приезду дочери. Но радость ее еще усилилась, когда она увидела ее прекрасное лицо и стан.

Воздев руки, Шахро воздала благодарение богу и, поминая его имя, прошептала над дочерью молитвы и дунула ей в лицо, чтобы никто, не сглазил Вис. Затем она раздала нищим неисчислимые богатства и золото и посадила Дочь на трон. Вис могла соперничать с солнцем. Шахро, как любящая мать, облекла ее в златотканые одежды, умастила мускусом, амброй и разного рода благовониями, воскурила перед ней алоэ, и она уподобилась живописному творению Мани-Чина. И стала Вис такой безупречной и совершенной, что взирающие восторгались ею. Если бы стали украшать ее золотом и жемчугом, то сказали бы, что цвет лица Вис придал золоту алый оттенок.

Когда мать увидела ослепительную красоту дочери, она ей сказала:

— О украшающая весь мир! Отец твой из династии Хосровидов, а мать — именитая царица. Ты так прекрасна, что я не вижу на земле мужа, достойного тебя; а так как нет на земле такого, — не подобает, чтобы я выдала тебя за недостойного. Ни в одной стране не сыскать достойного тебя жениха, кроме сына моего Виро. Выйдя за него замуж, приумножь наше семя и возрадуй меня этим брачным союзом. Будь женой Виро, достойная хвалы сестра его, будь моей невесткой, моя прекрасная дочь! Жизнь только тогда станет для меня радостной, когда я тебя, желанная моя, выдам замуж за моего избранника!

Когда Вис услышала эту речь, она покраснела от великого стыда, огонь любви к брату загорелся в ее сердце, и она воздержалась от ответа. Заметив это, другие женщины сказали Шахро, что молчание девицы — признак ее согласия. И мать сама поняла это, так как она была пожилая, опытная женщина и в юности, перед замужеством, она переживала то же самое.

Когда Шахро убедилась, что дочь ее согласна на брак с Виро, она призвала всех ей подвластных и покорных астрологов и мудрецов из Хамиана, из Гораба и отовсюду, чтобы узнать о судьбе будущих супругов: о том, что случится с ними и будет ли удачным супружество Вис и Виро. Выбрав счастливый день, астрологи собрались на совещание. Они советовались между собой и, найдя созвездие Вис и Виро, назначили благоприятный день для свадьбы. В этот день Шахро позвала Виро и Вис. И вот во дворце воссели все трое: мать-свекровь, сын-зять, дочь-невестка.

Мать-свекровь взяла руку Вис, вложила ее в руку Виро и, благословив и обручив их по обычаю, сказала:

— Вы друг другу не чужие. И нет нужды украшать невесту, — сам бог украсил ее; ей не требуется и приданого. Вы двое — одно. Вам не нужны ни свидетели, ни посредники, ибо достаточно вам в свидетели бога и его ангелов.

Она поручила их друг другу, благословила их и сказала:

— Бог-творец да наделит вас радостями и взаимной любовью. А меня да осчастливит многочисленным потомством, и я воспитаю детей ваших, как мне желательно.

Если дерево посажено неправильно, кривизна его вскоре становится заметной.

Худой конец дела дает о себе знать с самого начала.

До Виро дошла весть, что шах Моабад стал врагом ему и Шахро и что под знамена шаха собрались вельможи и воины из всех стран. Но и у Виро на свадьбе оказалось много славных вельмож из Адрабадагана, из Рана, из Гелана, из Хузистана, из Астрабахра и из Аспаани. Все эти вельможи и владетели были в гостях у Виро и их супруги — у Шахро. Они веселились и пировали. И когда присутствующие вельможи узнали, что Моабад собирает войска, они послали письма домой и каждый вызвал свою рать. Сам Виро собрал такое огромное войско, что ни поле, ни равнина не могли его вместить. Из всех стран пришли богатыри. Конница, собравшаяся из Делама и Арабистана, была многочисленнее песка. Из всех стран пришли испытанные и сведущие в ратной науке старцы. Войска вооружились, и Виро назначил им предводителей.

Шах Моабад также снарядил рать, и когда он выступил с ней из Морава, то земля задрожала от ее тяжести и многочисленности. Пыль поднялась так высоко, что, казалось, луна и пыль сообщали друг другу свои тайны; воины виднелись сквозь пыль, как звезды через редкие тучи. Из Хорасана двигался такой поток воинов, что солнце и луна в страхе скрылись в небесах. Войска Моабада шли в таком гневе, что горы обращались ими в равнины, а равнины в горы. Так шли возмущенные войска и негодующий царь. Наконец обе рати встретились лицом к лицу, и доблестные богатыри были подобны морю, взволнованному могучим ветром

Когда с востока взошло солнце, вазир [11] которого — луна, а трон — небо, обе рати построились для боя и стали проходить перед своими владыками, готовые к сражению.

С обеих сторон забили в медные барабаны, затрубили в трубы и фанфары. И поднялся такой дьявольский шум, что всякий, кто его слышал, становился врагом другого. Всех охватило такое смятенье, что даже давно умершие и обратившиеся в прах затрепетали от ужаса.

Войска ринулись друг на друга, как осенние вихри, срывающие листву с деревьев. От их столкновения пало вдвое больше всадников, чем листьев от ветра. С обеих сторон гремели литавры и ревели трубы: «Поспешите, о вы, похитители душ!» Трубам, по-видимому, известна была судьба воинов, и они заранее оплакивали их. Острые мечи в руках сражающихся были подобны молниям и смеялись над их душами. Храбрецы на равнинах уподобились львам, а на горах — свирепым тиграм. И даже находившиеся среди них разумные люди, и те пришли в ярость; поистине, они обезумели и были одержимыми, и уже не боялись ни огня, ни воды, ни меча, ни копья, ни палицы, ни стрелы, ни львов, ни слонов. Среди воинов были столь отважные, что они ради славы жертвовали своей сладкой душой и презирали смерть. Они страшились только позора и бегства. Казалось, что на земле вырос сосновый лес, — столько вздымалось копий и древков от знамен. На одном полотнище был изображен лев, на другом — павлин, на третьем — орел, на четвертом — коршун. Земля была истоптана в пыль, которая поднялась до небес и сыпалась на головы воинов. Многие юноши состарились, а вороные кони превратились в белых. Трусы от храбрецов отличались тем, что были унылы, а храбрецы — веселы; лица у храбрых были похожи на цветок граната, а трусы желтизною напоминали скорпионов.

Когда эти две рати бросились друг на друга, казалось, что две стальные горы столкнулись. Между ними, подобно гонцам, летали стрелы из тополевого дерева с орлиными крыльями и со стальными остриями. Гонцы были столь желанны, что принимались либо в сердце, либо в очи, — другие места их не привлекали; и когда такой посланец вступал в дом, он уводил с собой хозяина. Бой стал столь яростным, что одни приобщились к вечности, а другие ее узрели воочию. Брат стал брату ненавистен, и в тот час ни у кого не было иного заступника, кроме своей руки. Кто обладал могучей рукой, тот и действовал неотразимо мечом. Воины казались немыми среди грохота барабанов и трубных звуков, и ничего другого не было слышно. Иногда в кольчугу впивался меч, сверкавший, как струя воды, иногда стрела прокрадывалась к глазам, подобно сну; в сердца иных проникало копье, подобно любви; секира проникала в голову, словно она знала, что в мозгу человека бог поселил душу. Каким путем входил меч, тем же путем выходила душа. Синей туче был подобен басрийский меч, но шел ливень, и струи его были красны. В битве стрела уподоблялась игле портного, пришивая тело к седлу.

До вечера длилось сраженье. В пылу боя один уподоблялся барсу, а другой — дикому козлу. Каран, отец прекрасной Вис, был сражен, и вокруг него пали сто тридцать славных богатырей, спутников Виро. Если скажешь, что хлестал ливень, то каплей его была смерть. Было сражено столько людей, что мертвые лежали горами и между ними струились кровавые потоки.

Когда Виро увидел своего отца Карана убитым и столь много знатных лежащими вокруг него бездыханными, он воззвал к своим вельможам:

— Братья! Нерадение и недостойный поступок в бою позорны для храбрецов. Не стыдно ли вам перед вашими соплеменниками, сраженными на радость врагам? Не стыдно ли перед Караном, чья седая борода обагрилась кровью? И такой властелин лежит безжалостно сраженный! Среди множества его воинов нет ни одного мстителя за его кровь! Закатилось солнце доблести, ибо среди вас ни один уже не добивается славы и не стремится к доблести. Я еще не отомстил за кровь отца и не восторжествовал над его врагами. Теперь наступает ночь и спускается тьма. Воины отступают. Вы с утра выказали большое мужество и отважно сражались, теперь я хочу сам напасть! Будьте богатырями и помогите мне отомстить за кровь отца. Будьте отважны, как драконы, жаждущие крови, чтобы я не покрыл позором свой род. Ныне наступил для врагов день смерти от моего меча. Я покажу воочию судьбе и миру, что освобожу страну от позора и от поганого Моабада, смертью его порадую душу отца моего!

Сказав это, он кинулся в бой вместе со своими вельможами, рабами и приближенными. Виро запылал, подобно огню, и враги обессилели.

Войска Моабада уподобились потоку, ниспадающему по горному склону, ничто не могло их остановить. Их ласкали копья, мечи и стрелы. В той смертельной схватке друг стал хуже врага, сын возненавидел отца, а отец — сына, друг — своего друга. Никто не щадил ничьей жизни. Стало так темно, что кругом ничего не было видно; брат разил брата, и отец — сына. Копья походили на вертела: но они пронзали живую человеческую плоть. Земля от потоков крови была подобна виноградной давильне Как вихрь сдувает листья, так смерть сносила человеческие головы. Головы воинов были подобны мячам на ристалище, а тела их — сваленным в лесу деревьям.

Когда солнце закатилось, то казалось, что вместе с солнцем исчезло и счастье Моабада, и сама судьба уже не верила в то, что Моабад останется владыкой.

Он бежал в сторону Аспаани и Хорасана, и когда его войско это увидело, оно кинулось за ним. Большая часть беглецов была перебита, и если бы не наступила ночь, то и сам Моабад не смог бы спастись. Но Виро и его вельможи больше не преследовали их. Виро подумал, что раз Моабад бежал, то вряд ли он снова решится оспаривать победу.

Виро предполагал одно, а божье предопределение оказалось другим.

Увидя Моабада убегающим, Виро возрадовался. Но он еще не успел сойти с коня, как на него напали деламцы, геланцы и кирманцы, бесчисленные, как песок, как шерстинки на звере, как капли дождя, как древесные листья. Войска Виро и его союзники — все обратились в бегство, не вступая в битву с деламцами и геланцами. Их невозможно было пересчитать, а вожди их славились доблестью. Когда Виро в этом убедился и увидел бегство своих воинов, он изумился деянию судьбы, которая так непостоянна: ее печаль и радость составляют чету, подобно дневному свету и ночной тьме. В этом преходящем мире горестей больше, чем радостей, и сердца мудрых и разумных бессильны перед судьбой. Судьба сначала вознесла Виро над Моабадом, и затем та же судьба ввергла его в горькое унынье.

Не успев стереть с лица пот и пыль и вложить меч в ножны, Виро с немногочисленным войском вступил в бой с царем деламцев.

Моабад, узнав, что Виро сражается с деламцами и геланцами, сейчас же повернул обратно, и хотя был очень утомлен, он все же возвратился столь стремительно, что и ветер не мог догнать поднятую всадниками пыль. И прибыл он с войсками в Гораб, где в своем доме находилась Вис.

Когда Вис, царица всех красавиц, почувствовала себя пойманной в сети, а именно, что отец ее убит, брат ушел на войну, сердце ранено и боль проникает в печень, — она стала царапать лицо ногтями, рыдать и, обливаясь слезами, так говорила своей кормилице:

— Ныне под лазурным небом и на черной земле нет более несчастного существа, чем я. И я не знаю, кому поведать мое горе и у кого искать поддержки. Где искать справедливости и кому жаловаться на произвол судьбы?

Как мне добраться до Виро и как мне избавиться от старого, дряхлого Моабада? И в какой тяжелый день и под какой несчастливой звездой родила меня мать! Со дня моего рождения я пребываю в горести. Почему я не умерла раньше отца, которого сразила рука врага? Они убили моего отца, брат ушел от меня, и я ныне — бессильное существо, с сердцем, пораженным болью. Если я плачу и рыдаю, никто не внемлет моим вздохам и стонам, не хочет помочь мне и поддержать. Со дня рождения я испытала много горя и превратностей судьбы, а что еще увижу в будущем, сама не знаю. Что может быть хуже, чем попасть в руки врага, жаждущего моей крови! Если я окажусь во власти Моабада, я буду лишена всех желаний сердца, буду окружена врагами и разлучена с любящими меня.

Так говорила Вис, царица красавиц, своей кормилице, и жемчужные слезы потоком катились по ее алым щекам. Но тут пришел посланный от шаха Моабада с такой вестью:

«Пусть сердце твое будет спокойно, о солнце солнц, о светлейшее из всех светил небесных! Ты не можешь избегнуть божьего предопределения, и того, что сулила тебе твоя звезда, ты не сможешь изменить. Неужели ты думаешь преодолеть предначертание бога? Если бог и моя судьба даровали тебя мне, то бесполезно вступать в борьбу с предопределением божьим. Это случилось по воле провидения, и это начертано на челе твоем. Ныне нет для тебя иного исхода, кроме покорности. Все мои дороги ведут к тебе, ибо я не могу отказаться от любви к тебе. Если ты не будешь противиться моей воле, я исполню желания твоего сердца, осыплю тебя самоцветами и украшу драгоценностями, которым нет цены, и солнце и луна будут завидовать твоей красоте. Будь целительницей моей души и сердца и царицей моей страны и царства. Ты будешь послушна моим велениями обретешь от меня славу и величие.

Пока душа пребывает в моем теле, ты и душа моя будете для меня неотличимы».

Когда Вис, пленительница сердец, выслушала это послание Моабада, она отнеслась к нему как к оскорблению и поруганию. Вис посыпала прахом и пеплом голову и так неистово била себя в грудь и лицо, что они покрылись синяками. Она разорвала ворот, обнажила хрустальную грудь, не стесняясь гонца. Волнуясь и негодуя, своими устами, сладкими, как сахар, она дала ответ горький, как желчь, и вместо слов любви метнула копье вражды и так сказала посланцу:

— Я выслушала злую весть, отвратную, как змеиный яд. Пойди и вот что передай безмозглому, дряхлому Моабаду: «Надеясь на меня, не кидай мяча на поле неудачи. Не обрекай себя на бесполезные заботы и не расточай зря свои сокровища. По твоим поступкам я определяю, что ты за человек, и догадываюсь, чего ты стоишь как мужчина. Неужели ты думаешь, что заставишь меня покинуть эту крепость живой или сумеешь похитить? И какую ты обретешь во мне радость во все дни твоей жизни? Если ты даже глава всех кудесников, то Виро — мой повелитель и супруг, станом кедр, а ликом месяц. В этом преходящем мире ты не найдешь радости во мне, а я никогда не встречу ему подобного. Кого я могу выбрать лучше его? Во все дни твоей жизни ты не найдешь во мне радости, ибо с тех пор, как я стала супругой брата, я избегаю всех мужчин. Пока у меня есть стройный кедр, я не стану искать согбенной ивы. Если бы даже Виро не был моим мужем и я оставалась девицей, то и тогда не подобало бы мне быть твоей женой и любить тебя, ибо ты безжалостно умертвил моего отца Карана, не пощадив ни его достоинства, ни преклонных лет. Ты убил моего повелителя, моего отца, и домогаться моей руки — безумно с твоей стороны. Разве я могу пожелать тебя как мужа, если один твой взгляд всю жизнь будет наводить на меня ужас. У меня в этом преходящем мире нет никого, подобного Виро. Но по причине твоих злых деяний и постигшего меня горя я не стала еще его женой. Как же я могу отдаться тебе, одряхлевшему и беспомощному старику? Хоть я и юна, но все же боюсь бога, помня о вечности. Почему же ты, старик, забываешь о боге? У меня много одеяний, драгоценных камней и жемчуга, я владею многими городами и землями, — бог в щедрости своей даровал их мне. Я не желаю твоих, и пока в моем сердце жива память об отце моем Каране, я не могу прельщаться самоцветами, жемчугом и драгоценными украшениями. И подобает ли мне быть царицей, если парча, самоцветы и жемчуг могут соблазнить меня? Все это есть у меня, чем я еще могу восхищаться? И разве я не высокого происхождения? Не зарься на меня, ибо твоя надежда не даст тебе плода. Если ты ищешь и надеешься получить то, что принадлежит другому, разочарование принесет тебе великое бесчестье. Не спеши видеть меня, ибо ты не скоро обретешь меня. И если судьба изменит мне и против воли моей отдаст тебе, ты и тогда не пожнешь плода и ни один миг не будешь радостен возле меня. Мой избранный брат и супруг еще не утолил много желания своего сердца, как же ты ищешь утоления своего желания? Если ты даже само солнце, ни на что не надейся, хотя я еще не отдалась своим непорочным телом брату, хотя он и я рождены от одной матери; как я могу отдаться тебе, согбенному старцу, руками которого опустошен мой дом? Когда я вспоминаю твое имя, я содрогаюсь. Как ты можешь искать утоления своего желания в насильственной любви? Хотя я царица и властна над своими желаниями, но как я могу превратить врага в друга?

«Не ввергай себя в бесчестье ради этого преходящего мира, дарованного нам на краткий срок. Ради него не отворачивайся от бога и не обращай лица твоего в сторону злого дива. Не будь вместе с клятвопреступниками, ибо бог — хранитель клятв. Ты сама знаешь, какой клятвой мы связаны, как мы поклялись богом и ангелами. Ведь ты обручила со мной свою дочь еще за тридцать лет до ее рождения. Знает бог, что я не ничтожный зять, а доблестный. Почему ты пренебрегаешь мною, почему ты на стороне моих врагов? Если ты родила дочь на мое счастье, почему же ты выдала ее за другого? На мое счастье, твой зять не утолил желания своего сердца с нею; по божьей справедливости не подобало бы другому утолить с нею свое желание. По зрелом размышлении ты поймешь, что в этом было предопределение божье. Выдай замуж за меня твою солнцеподобную дочь и избавь твою страну от моей вражды. Вся пролитая кровь спросится с тебя на том свете, и если дьявол не возобладал над тобой и ты действительно боишься бога, лучше устранить вражду и ценой одной женщины приобрести великое царство. Если же ты на это не согласишься, то страна Махи будет опустошена моей враждой и тебе придется отвечать перед богом. В безумии своем не считай мою вражду незначительной. Итак, обратись от вражды к любви. Сына твоего Виро я сделаю великим царем, ты будешь царицей всего Хойстана, а Вис — повелительницей всего Хорасана. И все дни твоей жизни мы проведем в этом преходящем мире в наслаждении и любви. Вся земля будет прославлена благодаря нам, и воины и страны будут наслаждаться спокойствием. Когда в мире можно вкусить наслаждение, человеческая вражда — безумие».

Закончив это письмо, Моабад опустошил хранилище драгоценных тканей и золота. Он послал Шахро столько богатств, что не поведать человеческим языком. Сто верблюдов, навьюченных паланкинами, триста взнузданных меринов и триста иноходцев, пятьсот мулов везли драгоценные камни, жемчуга и царские диадемы. В числе подарков было двести сундуков со златоткаными головными покрывалами, а также большой золотой сундук, наполненный бесценными украшениями. Послал он и семьсот хрустальных чаш, каждая из которых красотой напоминала звезду небесную. Везли еще сорок тюков греческой парчи разного сорта. Кроме этого, было послано еще много других царских даров, великолепие которых не выразить человеческим языком. Казалось, что Моабад отправил Шахро самоцветы и перлы из всех стран и больше нигде ничего не осталось.

Когда Шахро увидела столько самоцветов, золота и царских даров, так много навьюченных верблюдов и мулов с сокровищами, она потеряла разум, словно опьяневшая, и забыла и сына и дочь. Когда настала ночь, она открыла двери замка и выдала сверкающую луну в руки Моабада. Она убоялась бога, и письмо Моабада изменило ее настроение. В небесных сферах обозначались роковые явления. Шахро разбиралась в значении положений созвездий, которые меняли свои пути. Когда она открыла двери замка и выдала Моабаду свою дочь, небо было цвета ворона. Разлука влюбленных очень горька. Ночь была безлунна, и на небе не было звезд, земля была синего цвета. Небо было похоже на черное покрывало, которое скрывало Вис: как будто оно облачилось в траур по ней. Солнце и луна со своей ратью отправились в поход на запад, и там они скрылись и стали невидимыми. Войска построились на своих местах, созвездия уподобились железным скалам, и звезды были от них в стороне. Овен и Телец в смятении дрожали от страха перед Львом и покинули свои места; но Лев не двигался с места, а Близнецы, как двое возлюбленных, лежали, прикованные друг к другу, и были неподвижны; Рак, разгневанный, с вытянутым хвостом, оказался в когтях Льва; Дева держала в руках виноградные гроздья; цепи Весов были спутаны, и Весы стали бесполезными; Скорпион скорчился, как ощетинившаяся змея; Стрелец, словно истукан, не мог владеть луком; Козерог не боялся его; Водолей упал в колодец и перестал изливать влагу; Рыбы, пойманные в сети, как бы вытащенные на сушу, задыхались. При таких дурных предзнаменованиях шахиншах увидел свою жену.

Да не пошлет бог никому другому такое роковое сочетание созвездий!

Когда Моабад вошел в замок, ничего нельзя было различить из-за темноты, но свет лика Вис и ее — аромат помогли шаху обрести свою бесподобно прекрасную жену. Он подошел, взял ее за хрустальные руки, повлек силой и передал надежным оруженосцам и евнухам.

Вис посадили в паланкин, и свита Моабада помчалась так быстро, что ветер не мог обогнать ее. Паланкин окружили придворные евнухи. Трубя в трубы и ударяя в медные барабаны, они направились в Хорасан, в город Морав, местопребывание шаха Моабада. Сам шах был весел, как голодный лев, увидевший стадо онагров [13]; он был подобен бедняку, нашедшему сокровище. Так как его добыча на земле была прекраснее солнца на небе, ему пришлось претерпеть из-за нее большие невзгоды, ибо он внезапно обрел прекрасный сосуд, а в нем сияющий яхонт.

Когда Виро услышал о содеянном Моабадом и о похищении жены, он разодрал ворот платья, ударил себя по голове и лишился чувств. Когда он пришел в сознание, он поспешил домой за станом. Но шахиншах уже уехал, увезя силой его жену. Моабад оставил сотню тысяч драгоценных камней и вместо них взял один бесценный. Шахро нарушила свою клятву и не пожалела Виро. Пылающий огонь разгорелся в сердце Виро, и хотя он не осмеливался сказать что-либо матери, он едва сдерживал гнев и роптал на сестру. Он понял, что исчезла у него надежда на плод своего дерева, — солнце мира покинуло его ложе. Двери замка были заперты, и краса дворца увезена. Хотя раковина его лишилась жемчужины, но из очей его изливались тысячи мер жемчужин; то кровь лилась из его глаз, то сердце его горело от скорби. Виро так пожелтел и цвет лица его стал столь бледным, что он походил на мертвого. Он проклял судьбу и ее вероломство, ибо со дней юности ни на миг не испытал радостей. Судьба привела его в отчаянье, шаха же Моабада она очень порадовала: у одного она отняла похитительницу сердец и отдала ее другому; но и этому она ее не оставила, а передала третьему, обрадовав его; у одного она озарила дворец радостью, а у другого иссушила розовый цветник; один взял камень и бил себя в грудь, другой же взял чашу и пил из нее, сколько желал.

От счастья у Моабада сверкали глаза, когда он, похитив Вис, увозил ее в Хорасан. В пути он веселился и забыл все несчастья, которые когда-либо испытал. В пути, когда веял ветер, от паланкина Вис источалось благоуханье; ты бы сказал, что паланкин Вис был золотой башней, наполненной мускусом и амброй, и в ней восседало солнце, убранное златотканой парчой. То розы падали с ее лица, то благоухали мускус и амбра. Паланкин ее был похож на рай и для всех людей был столь же желанным.

А Рамина настигло предопределение божье, которое должно лишить его радости и веселья и приумножить горе.

Моабад и братья его продолжали путь. Войско его и евнухи сопровождали паланкин Вис. Вдруг по божьему велению поднялся сильный ветер и сорвал с паланкина занавес. Ты бы сказал, что из туч блеснула молния или же внезапно выглянуло солнце, — это показалось лицо Вис, пленившее сердце Рамина. Казалось, чародей очаровал Рамина и одним взглядом похитил его душу.

Когда Рамин увидел лицо Вис, сердце его словно поразила стрела длиною в целую стадию и он упал с коня, как лист. Огонь любви воспламенил сердце Рамина, сжег мозг и отнял разум. Во мгновенье ока страсть захватила его, любовь лишила сердца и души. Она уподобилась дереву, плодом которого было блуждание по полям и безумие.

Упав с коня, он лишился чувств и долгое время лежал без сознания. Розоподобное лицо его превратилось в шафран, а уста, похожие на алый яхонт, посинели. Не было надежды на его возвращение к жизни. Вельможи и витязи, пешие и конные, окружили его, и никто не мог понять, отчего он лишился чувств. Все плакали над побежденным Рамином и были огорчены его бедой.

Так он лежал долго без чувств, не слыша окликов, не ощущая курения благовоний; не помогла ему очнуться и розовая вода. Но бог смилостивился над ним, и Рамин пришел в себя. Он все не мог владеть речью, и слезы струились из его глаз. Рамин вытер их рукой и начал стонать от стыда перед людьми. Все приближенные, смотревшие на него, думали, что Рамин одержим бесом.

Когда юноша снова сел на коня, от раздумий потемнел для него светлый день. Ехал он по дороге, сам себя не помня, сердцем его владел бес, а глаза его были прикованы к паланкину Вис, как у вора, который засматривается на редкое сокровище.

Вздыхая и плача, он так рассуждал:

«О, если бы довелось мне еще раз узреть ее лик или суждено было бы мне нести паланкин по этому пути! Ах, если бы она хоть раз услышала мой вздох и обратила бы хоть на миг взор на меня! Ах, если бы нашелся помощник, который из милости рассказал бы Вис обо мне и передал бы ей мой привет! Ах, если бы я приснился ей и она увидела бы полы моей одежды, обагренные моей кровью! Неужто ее жестокое сердце не смягчилось бы и не отогрелось бы на огне моей любви? Ах, если бы она полюбила меня, как я люблю ее, и хотя бы наполовину стала такой, каким я стал от любви к ней! Быть может, испытав любовь, она перестанет быть со мной столь безжалостно надменной».

Рамин то предавался подобным мечтам, то, утомившись, сидел мрачный, понурив голову, и советовал себе быть терпеливым, говоря так:

«Увы, мое сердце, что сталось с тобой, о чем ты думаешь и зачем увеличиваешь страдания напрасными желаниями? Чего ждешь и зачем так страдаешь из-за любви к той луне, которая и не думает о тебе? Как ты можешь надеяться на близость Вис? С начала веков и доныне какой смертный соединился с солнцем? Почему ты безрассудно веришь той, которая не сулит тебе никакой надежды на радость?!»

Когда Моабад въехал в Морав, с ним была и солнцеподобная Вис. Весь город был украшен, и на крышах домов стояли зрители, подобные небесным светилам; знатные осыпали въезжающих золотом, драгоценными камнями и жемчугом, а незнатные — серебром. Земля исполнилась радости, и все ходили не по земле, а по золоту. В этот день город Морав был подобен раю: там струились дожди самоцветов и жемчуга. С каждой крыши сверкало столько прелестных лиц, что их нельзя было отличить от сияния звезд на небе. Созерцание красавиц веселило людей и ослепляло им глаза.

Если среди подданных было такое ликованье, то ты сам понимаешь, что могло твориться во дворце шаха! Дворец его занимал целое поле, а башня его достигала неба, на ее кровле мерцали звезды; двери и стены дворца были украшены золотом, своим сиянием напоминавшим красоту Вис. Шахиншах восседал на троне с веселым сердцем, очищенным от печали, как серебро от шлака. Его вельможи, знать и приближенные по его воле расточали дождь из жемчуга. Они рассыпали так много золота и жемчуга, что груды жемчуга образовали горы. Моабад веселился, пировал и всех одаривал.

Когда кормилица услышала о том, что случилось с Вис, как пришел Моабад и увез ее против воли, земля омрачилась для этой женщины, и ты бы сказал, что душа ее, оставаясь в теле, превратилась в дым. Она только плакала и причитала. От ее слез в долине образовалась река, подобная Мтквари, и от причитаний гора стала равниной.

Кормилица жаловалась так: «О ослепительная полная луна, желанная для славных царей, почему стала твоим врагом судьба, сделавшая тебя притчей во языцех? Почему твое имя на устах у всех людей, тогда как уста твои еще пахнут материнской грудью? Ты еще не созрела, ты похожа на бутон граната, а о твоей любви уже говорят от Востока до Запада? Ты еще юна, а имя твое возвеличено. Ты дикая козочка, твой же любовник — ловчий барс, и такой же свирепый, как он. Ты ни в чем не виновата, а судьба к тебе беспощадна. Ты по божьему соизволению стала моей душой, и как же я могу жить без души? Пусть не останется и следа моего на земле, если я захочу жить без тебя хоть одно мгновенье».

Кормилица немедленно снарядила тридцать быстроходных верблюдиц, велела навьючить их царскими сокровищами и дарами и взяла все необходимое для Вис. День и ночь она ехала и за неделю прибыла в Морав и словно снова обрела душу. Кормилица увидела Вис, убитую горем; но она все же преисполнилась радости, несмотря на то, что застала Вис сидящей на золе, с исцарапанным лицом и распущенными волосами, беспрестанно плачущей, неспособной обрадовать ни своих близких, ни свою молодость. Она то посыпала пеплом голову, то вытирала полою кровавые слезы. Ее лицо, израненное царапинами, напоминало заржавевшее зеркало, ее сердце замирало, лицо поблекло, а стан стал тонким, как волос.

Когда кормилица увидела изможденную Вис, сердце ее загорелось огнем скорби, и она ей сказала так:

— О ты, желанная для всех мужчин! Зачем ты убиваешь себя, почему стала к себе безжалостной и не отвращаешь от себя скорбной доли?

Вот о чем тайно умоляла Вис кормилицу, утомленная превратностями судьбы:

— Моя судьба ведет борьбу со мной и днем и ночью; сердце мое пресытилось жизнью, и корень древа радости иссох во мне. Я не знаю другого исхода, кроме самоубийства: быть может, смерть избавит меня от всех горестей! Ныне, если ты не найдешь для меня выхода и не спасешь меня от беды, я, как сказала тебе, скоро убью себя, ибо когда я вижу Моабада, мне кажется, что я иду в огонь. Взирать на смерть и на него — для меня одно и то же. Пусть жизнь Моабада станет такой же горькой, как моя. Хотя до сих пор он омывал свое сердце водой терпения и не искал удовлетворить со мною желания своего сердца, я все же опасаюсь, что он дальше не удержится и захочет добиться своего. И вот, прежде чем он станет домогаться моего согласия, раскинь сети на его пути. Знай, что я не сдамся в течение года, хотя бы мне грозила смерть. Траур по моему отцу не может быть короче, до тех пор я буду непреклонной. Моабад же не захочет воздерживаться в течение года и не пощадит меня, ибо он не испытывает передо мной ни стыда, ни страха. Сжалься надо мной, устрой это дело как подобает, свяжи его мужскую силу. Когда пройдет год, может быть, изменится мое настроение и я пересилю сердце, и когда ты избавишь его от бессилия, он станет твоим рабом. Если ты не сделаешь того, о чем я прошу, ты не сможешь радоваться моему счастью, ибо я не желаю ни жизни в неволе, ни радости, омраченной позором. Я предпочитаю расстаться с жизнью, чем исполнить волю Моабада, когда он скажет против моего желания: «Подчинись моей воле!»

Когда старуха кормилица услыхала эти слова, ты бы сказал, что стрела пронзила ее сердце. Широко раскрыв глаза, она мрачно взглянула на Вис и сказала так:

— О свет и око твоей матери! В тебе не осталось ни доли разума, ни справедливости. Ненавистный дьявол вошел в тебя и закрыл путь справедливости и любви. От чрезмерного горя твое сердце почернело и уподобилось агату. И так как ты стала нетерпеливой, то совершенно потеряла рассудок. Я не вижу другого пути для исполнения твоего желания, как лишить Моабада мужской силы, ибо тот див, который вошел в тебя, закрывает все пути к радости твоему сердцу.

Затем кормилица взяла желтую и красную медь и колдовскими средствами изготовила два талисмана: один — подобие Моабада, другой — подобие Вис; она произнесла над ними заклинания и крепко сковала их железом. Кормилица была опытная колдунья, и пока эти два талисмана оставались скованными, Моабад был бессилен в отношении Вис. Но если бы кто-нибудь расторг талисман, Моабад был бы расколдован.

Когда кормилица все это выполнила, она рано утром закопала талисман на берегу реки. Потом она показала Вис то место, где был зарыт талисман, и сказала так:

— Хотя твое повеленье мне не понравилось, все же я сделала то, о чем ты просила, чтобы угодить твоему сердцу. Я нашла способ исполнить твое желание и околдовала твоего повелителя. Когда пройдет месяц, ты, может быть, изменишь свой нрав и согласишься, чтобы я освободила Моабада от чар. Если же будешь упорствовать, пусть все останется без перемены. Когда твое сердце успокоится и ты будешь приветливой и любезной с Моабадом, я извлеку из земли талисман, разломаю его и расплавлю, и тогда вы оба возрадуетесь. Пока же талисман во влажной земле, Моабад будет бессилен. Вода прохладна, прохлада сковывает мужчину. Когда же я расплавлю талисман, Моабад сделается пылким и к нему вернется мужская сила.

Кормилица убедила Вис в том, что ее отвращение продлится месяц, а затем ее сердце обратится к нему, и Вис согласилась на этот срок испытания.

А ныне полюбуйся, что сделало провидение божье и как оно обсыпало сахар ядом. За день раньше до истечения срока поднялась из-за моря черная туча и хлынул такой ливень, что все поля были наводнены, а река в Мораве, разлившись, уподобилась Джеону. Не осталось ни одного сада и виноградника, ни одной постройки, которая не была бы унесена водой; полгорода было снесено и опустошено; земля у берега, где кормилица зарыла талисман, была размыта, и талисман исчез. Увы, Моабад остался скованным навеки!

Когда Рамину, потерявшему сердце, стало тяжело и он лишился сил, судьба его стала плачевной; он искал уединенных мест и сидел в одиночестве, плакал беспрестанно и проводил ночи без сна, не касаясь головой подушки. Рамин взирал на звезды и умолял бога изменить его судьбу; он не находил покоя ни днем, ни ночью; блуждал как безумный, избегал людей, как онагр или дикий козел. Увидев где-либо стройный кипарис, напоминавший ему Вис, он не мог оторвать от него глаз; в саду, когда находил красную розу, он целовал ее, так как она напоминала ему лицо Вис. Каждое утро он собирал фиалки и клал их на грудь, вспоминая ее волосы. Когда же иссякали его слезы, он поверял свое горе лютне и отводил душу с друзьями за вином. Где бы ни находился исстрадавшийся влюбленный, он пел чарующим голосом песни — о разлуке с возлюбленной. Летом, когда он тяжело вздыхал, казалось, веет зимний ветер. И люди чувствовали, что от его скорбных воздыханий растроганный соловей мог упасть с ветки. Рамин столько плакал кровавыми слезами, что утопал в них; светлый день затемнялся в его глазах; нежащее ложе, застланное парчой, казалось ему змеей. Он был достоин сожаления и, измученный любовью, получил отвращение к вину, опасаясь, что оно лишит его терпения. Никто не решался спросить его: «Что за горе у тебя?» Он сгорал, как свеча, и приносил в жертву возлюбленной свое израненное сердце. Из-за Вис жизнь его стала невыносимой и радость покинула его сердце.

От слез его одежда была покрыта кровавыми пятнами, и от стонов лицо стало цвета золота. От мук любви душа его готова была вылететь из уст. Надежда на любовь его покинула. Образ любимой запечатлелся в его очах, и сон бежал от вежд Рамина. Необъятный мир казался ему не шире ладони. От долгих дум он лишился сознания, подобно пьяному или безумному. Временами Рамин пытался заглянуть в будущее и гадал по имени возлюбленной: соединит ли когда-нибудь их судьба? Иногда он ходил в сад шахиншаха, бродил там, призывая все деревья в свидетели, и говорил: «О вы, деревья! Будьте моими свидетелями, смотрите на меня, рыдающего. Когда веселая Вис будет здесь, расскажите ей обо всем, может быть, вы сможете отвратить ее сердце от несправедливости!» Иногда он обращался к соловьям, докучал им упреками и говорил: «Какое великое зло постигло вас на земле, что вы так стонете? Что случилось с вами? Вы сидите на ветках рядом с возлюбленными, не разлучены с ними, как я, и не потеряли душу.

Если у вас тысяча цветущих садов и радостей, то у меня тысяча горестей на сердце. Если вы так изливаетесь в песнях перед вашими возлюбленными, которые рядом с вами, и так жалостно вздыхаете, что же делать мне, не имеющему даже надежды увидеть Вис? Мне подобает стонать и взывать в урочный и неурочный час, ибо похитительница моей души не знает о моих страданиях.

Так он жаловался и бродил по винограднику с глазами, полными слез, и с израненным сердцем. Однажды, когда кормилица вышла погулять, она встретилась с ним. Когда Рамин увидел нужную ему, как душа, и желанную, как глаза, кормилицу, кровь его вскипела от радости и ланиты, ты бы сказал, облачились в рубашку макового цвета. От смущения перед кормилицей чело его увлажнилось. Как ни прекрасен был весенний сад, лик Рамина был прекраснее его в тысячу раз; раковины ушей напоминали чистое серебро; на щеках его пока еще не появились гиацинты черного цвета, а усики цвета мускуса, подобные виноградным, были похожи на чоган. Подбородок имел еще легкий оттенок камфары, губы походили на рубин, а зубы — на жемчуг; станом и ростом он был подобен колыхающемуся кипарису, на котором расцвела красная роза. Лицо Рамина было как полная луна над миром, на которую приятно смотреть. Одежда и головной убор украшали его. Он был знатного рода, известного со дней Адама. Лик Рамина был как живое солнце над землей, и сам он был преисполнен всех рыцарских доблестей.

Кому только не доводилось взирать на Рамина, тот в тот же миг жертвовал ему свое сердце. Он был знаменит и происхождением и доблестью: царский сын и брат Моабада и властитель над страной Махи. Если бы какая-нибудь волшебница встретилась с его взором, она уверилась бы и засвидетельствовала, что этот человек более силен в волшебстве, чем она; если бы фея увидела его лицо, она бы сказала: «Твоим царственным обликом ты прекраснее всех красавцев».

Прекрасноликий Рамин, лишенный души и сердца, бродил с затуманенным рассудком из-за любви к Вис. Будучи мудрее всех философов, Рамин все же заблудился на своем пути и, увидев в саду кормилицу, так обрадовался, словно обрел радости всего мира. Он поклонился ей и произнес хвалу. Кормилица, конечно, ответила на его учтивые приветствия, они поздоровались и обнялись, как старые друзья. Затем взяли друг друга за руки и пошли в уединенное место.

Они повели оживленную беседу, и этот разговор исцелил раненое сердце Рамина. Он разодрал завесу стыдливости, ибо сердце его было пленено стыдом, и сказал кормилице следующее:

— О ты, более необходимая мне, чем душа! С тобой я готов быть покорнее раба; эта встреча и разговор вернули мне жизнь! Я молю о счастье, так как ты мне — мать, а Вис— повелительница. Я всегда клянусь ее солнцем. Ей подобной, прекрасной, как солнце, происходящей из царского рода, никогда не было и не будет. Кто станет ее супругом, не будет знать печали. Ты б сказала, что она была рождена матерью для того, чтобы сжигать огнем все сердца и особенно, увы, мое сердце, которое от пыланья уподобилось алтарю огнепоклонников. Хотя я угнетен ее несправедливостью, все же пусть никогда ее сердце не будет охвачено таким огнем. Хотя счастье покинуло меня, все же пусть ей достанется счастливая доля. Я умираю, но вечно буду гореть любовью к ней, безумной любовью, и все же буду твердить: «Пусть она никогда не будет страдать, не будет проводить дни, как я. Сколько мук я перетерплю из-за любви к ней, столько радостей я прошу у бога для нее. Хотя я тяжко скорблю из-за нее, пусть она будет всегда весела!»

Все им сказанное понравилось кормилице. Выслушав его речь, она застенчиво ответила:

«Рамин, будь всегда здоровым! Дай бог, чтобы я никогда не слыхала о твоем несчастье и горе. Если ты будешь счастлив, то и нам будет хорошо, — мне и моей воспитаннице, что светом подобна луне и своей добродетелью всех радует. Ее судьба и поступки так же прекрасны, как и ее лицо. Как скручены ее волосы, пусть так будут согбены спины ее врагов. Я внимала твоей речи без смущения, ибо она привлекательна, как твой облик. Не укоряй Вис за несправедливые поступки; я не поверю, что ты знаешь о них и видел их.

Тогда Рамин сказал ей:

— Влюбленный более достоин сожаления, чем все другие несчастные, ибо его собственное сердце — его внутренний враг, и каждый день оно ищет для него позора. Иногда он вздыхает о возлюбленной, потому что она далеко, иногда он изнемогает, томимый разлукой. Сколько бы горя он ни видел из-за своей безумной любви, оно ему кажется радостью; если даже душа готова его покинуть, он не беспокоится об этом.

Когда кормилица увидела Вис, она обратилась к ней с заранее приготовленной подкупающей речью. Разлученная с братом и матерью, раненная в сердце Вис, отказавшаяся от всяких украшений, тосковала и обливала слезами подушку. Кормилица сказала ей следующее:

— О избранница души моей! Ты же не больна, почему же всегда лежишь? Стрелоподобный стан ты обратила в лук. Ты так ведешь себя, словно ты в темнице, а не в городе Мораве. Облегчи тяжесть своего горя. Нет ничего хуже печали, а верное средство от нее — это терпение. Если ты послушаешься меня, то будешь жить в радости и поминать добром свою судьбу. Для человека упование на бога — лучшая опора, печаль же и недоверие к нему станут его мстителями.

Когда Вис услыхала эти слова, она несколько успокоилась и подняла с колен отягченную горем голову. Показался лик ее, подобный восходящему солнцу. Повеяло ароматом от ее волос, и воздух заблагоухал амброй. От сияния ее лица земля превратилась в ран и дворец стал еще прекраснее. Лик ее уподобился весенней туче, которая проливала дождь; бессонные и заплаканные очи ее были прекраснее нарцисса, окропленного росой.

И она, плача, сказала кормилице:

— Что за час и день настали для меня, подобно огню сжигающие мое терпение? Каждый новый день судьба преподносит мне новую печаль, — по вине ли Морава, или планет, или же самого несправедливого рока. Страна эта — плавильня Для тела; это не город Морав, а глубокий и темный колодец. Этот великолепный расписанный дворец — заманчивый, как рай, для других — для меня темен и тягостен, подобно аду.

Днем увеличивается моя печаль, а ночью множатся несчастья. С каждой минутой мне все хуже и хуже. Я так ненавижу эту мгновенную жизнь, что не считаю себя среди живых, ибо потеряла надежду на жизнь. Я как-то во сне видела лицо Виро. Он возвращался с охоты верхом; был опоясан мечом, а в руках держал копье. Он возвращался с охоты с настрелянной дичью. Приблизившись ко мне, обрадованный встречей, он сказал: «Как ты поживаешь, о ты, любящая брата душа, живущая на чужбине? Как ты чувствуешь себя без меня в руках врага?» Затем я видела, будто он лег рядом со мной, обнял меня, поцеловал лицо и глаза и исцелил мое раненое сердце. Мне чудится, что я и сейчас слышу голос, которым он говорил со мной вчера ночью, и пока еще вдыхаю аромат его тела. Но так как судьба приносит мне столько горя, я не хочу больше жить. Я не могу больше терпеть, что душа моя мертва и лишена радости, а члены тела моего живы. Ведь ты сама знаешь, кормилица, что в этом городе Мораве, среди сотворенных богом людей, нет никого, кто был бы так прекрасен, как Виро.

Проливая кровавые слезы, Вис положила себе на голову руку кормилицы. Тут кормилица сказала ей следующее:

— О свет очей матери твоей! Пусть твоя кормилица умрет раньше тебя! Пусть не даст мне бог увидеть твое горе! Я выслушала твои слова, и они мне показались тяжелыми, как железо и медь. Не печалься так, не отравляй напрасно себе жизнь в этом сладком мгновенном мире. Развесели сердце, сколько можешь, ибо веселье умножает дни человеческой жизни.

На второй день утром кормилица пришла в назначенное место. И они уселись рядом. Видя кормилицу веселой, Рамин обратился к ней с такими словами:

— О достойная хвалы, как прошел вчерашний день? Ты, конечно, радостна, ибо видела лицо Вис и слушала ее чарующую речь.

Рамин спросил также:

— Как себя чувствует то солнце, пред которым бесследно гаснут дни Рамина? Ты ведь передала ей мое послание и поведала о моем несчастье и безумной любви?

Ловкая кормилица так ответила Рамину:

— Я пришла к той прекрасной и поведала ей о твоем поручении. А она стала мен. я корить и ругать и прислала тебе следующий ответ:

«Рамин, не предпочитай кривду правде, чтобы ты не сворачивал с праведного пути. Чего ты от меня домогаешься? По гоня за многим никому не приносит счастья. Не надейся ка то, что мы когда-нибудь сойдемся; не обременяй себя этой надеждой. Думай лучше о других делах. Если тебе нужна любовь, мало ли есть еще женщин на свете? Веди себя так, как будто ты никогда не слыхал моего имени. Не следуй за дьяволом и не греши сперва пред богом, а потом пред братом своим. Если ты хоть раз проявишь надо мной свою волю, тебе будет противно даже упоминание моего имени, — так ты возненавидишь меня. Лучше оставь меня в покое». Мне же самой она приказала: «Кормилица, уходи и не смей никогда мне говорить о любви Рамина. И если я еще раз услышу от тебя эти слова, ты не увидишь, пока я жива, моего лица».

Когда я это услышала, я уже не осмелилась что-либо добавить и не дерзну больше о тебе ходатайствовать. Я боюсь, как бы она совсем не прогнала меня и я бы не лишилась ее лицезрения.

Услышав эти слова, Рамин затрепетал от безумной любви, как ива от ветра. Сердце у него забилось и, запинаясь от чрезмерного горя, он так ответил кормилице:

— Пожалей меня, повидайся с ней еще раз и передай следующее: «О сияющая луна и ослепительная, как солнце! Не ставь меня в один ряд с другими мужчинами. Не будь безжалостна ко мне. Клянусь небом, что, пока я жив, я готов быть прахом от ног твоих и даже еще более покорным. Никогда я не забуду твоей любви, буду любить тебя больше своей души, и эта любовь покинет мое тело лишь вместе с душой. Я буду всегда твоим рабом и в радости и в печали».

Сказав это, он стал проливать потоки кровавых слез. Очи его уподобились майской туче.

Пожалела кормилица Рамина, потерявшего сердце, ибо от скорби он выглядел весьма жалостным. И она сказала Рамину так:

— О свет моих очей! На свою безумную влюбленность надень панцирь терпенья. Безумно влюбленного выдают слезы и сулят ему беду. Явно влюбленного преследуют несчастья. Если тебе угодно, я пожертвую тебе свою душу, лишь бы привлечь к тебе Вис. Пойду, предстану перед ней и вступлю с ней в спор. Надену на себя кольчугу беззастенчивости. Пока я жива, я не могу покинуть тебя. Я принесу тебе в жертву мою душу и тело. Я не знаю более искренних сердец, чем наши. А если у человека правдивое сердце, его желания исполняются.

И вот перед Вис предстала кормилица, заучившая наизусть множество тысячецветных слов.

Вис сидела с опущенной головой, от горести сердце ее уподобилось мясу над углями. Слезы беспрестанно лились из ее глаз; можно было подумать, что они льются из туч перед ноевым потопом. День и ночь она сидела в отчаянье. Речистая кормилица снова завела с ней разговор. Она сказала так:

— Пусть омрачит бог того, кто тебя омрачил. Да ниспошлет он горе и зло тому, от кого ты терпишь столько притеснений и горестей. Пусть будет наказан тот, кто лишил тебя домашних и в разлуке с ними содержит тебя, как пленницу; кто разлучил тебя с любимой матерью и твоим братом: первая была тебе дорога, как душа, а второй мил, как сердце. Но зачем ты, находясь на чужбине, уподобляешься безумной? Зачем дан тебе богом разум, если ты не используешь его? Так как ты не пользуешься своим разумом, я сама тоскую, видя тебя тоскующей. Человек с твердым характером при помощи разума находит выход и рассеивает свое горе.

На второй день, когда взошло солнце, кормилица пришла туда, где Рамин ждал ответа Вис. Кормилица, нахмурясь, сказала ему так:

— Зачем ты мучаешься напрасно? До каких пор будешь ты искать огня в воде? Нельзя ни поймать ветер, ни исчерпать море горстью, и так же не удастся тебе смягчить каменное сердце Вис, как и возлечь с ней на одно ложе. Источник любви может вытечь из скалы, но не из ее сердца. Если человек заговорит громко со скалой, то и скала ответит, Вис же бесчувственна, не отвечает и ничего не говорит, она уподобилась скорпиону. Я передала твое поручение, но она не удостоила меня ответом и только жестоко обругала. Больше всего меня удивляет то, что от нее ничего нельзя добиться ни волшебством, ни заклинаниями, ни другими способами. Мое лукавство так же мало действует на нее, как врачевание на пьяницу. Как нельзя растолочь камни водой, так и мое ходатайство и заклинания не трогают ее.

Когда Рамин со скорбным сердцем услыхал эти слова, он стал беспомощен, как раненая куропатка в когтях сокола. Свет для него померк и исчезла надежда, смерть приблизилась к нему, и он уподобился туче несчастья: в глазах у него была роса, а в сердце молния. Сжалось у него сердце, лишенное надежды, тысячи стрел пронзили его, и он стал громко взывать:

— О кормилица! Заклинаю тебя небом, заклинаю, помоги мне еще раз, у меня нет никого на свете, кроме тебя. Я держусь за твой подол и шею и всецело надеюсь на тебя.

Для меня твои клятвы — радость. Если и ты лишишь меня надежды, я покончу с собой. Не могу больше терпеть, я лишусь ума, разглашу тайну сердца и стану посмешищем среди людей. Если ты еще раз потрудишься и поведаешь тему солнцу о моем несчастье, я отдам тебе душу, пока я жив. Никогда не забуду, что я — раб твой. Быть может, она смягчит свое твердое сердце, окажет мне милость и возжет свечу любви. Может быть, она станет сожалеть о своем равнодушии и о том, что рассердилась на тебя, не прольет моей невинной крови и не лишит меня души, которой мне не жаль для нее.

Передай ей низкий поклон и скажи так:

«О ты, надежда старых и юных! Сердце мое отдано в руки твои, чтобы ты могла распоряжаться им, как мягким воском, и тебе подобает владеть им, ибо ты сумеешь его сохранить.

Ты — царица моя, и тебе пристало быть царицей. Если ты откроешь мне сердце, то все дни моей жизни я посвящу тебе. Ты сама знаешь, что я не откажусь и от рабства, если ты удостоишь меня взять в рабы. Если ты полюбишь меня, ты вкусишь сладость любви. Если бы даже у тебя было сто тысяч возлюбленных, то среди них не сыщешь ни одного, столь преданного тебе душой, как я. Ты солнце, и если будешь бросать лучи на меня, ты превратишь любовь мою в яхонт. Разреши стать твоим рабом, не стыдись иметь меня возлюбленным, избавь меня от всех горестей и несчастий! Даруй мне жизнь, чтобы все дни мои я служил тебе и исполнял твои желания. Если же ты желаешь, чтобы я лишился жизни, то это легко может случиться, если ты останешься столь же безжалостной ко мне. Я не вытерплю столько горя из-за тебя, я низвергнусь с высокой скалы или брошусь в глубокую реку, чтобы избавиться от этой жизни. А на том свете ты будешь отвечать за мою вину, и бог спросит тебя, бог — создатель вселенной и правосудный, которому я все открыл и которого я призываю в свидетели».

При этой речи он от чрезмерного плача впал в беспамятство. Рамин умолял кормилицу, и кормилица сжалилась над ним. Она снова предстала перед Вис, у которой сердце страдало еще больше, еще сильнее, чем у Рамина. Обдумав убедительную речь в пользу Рамина, вот что сказала кормилица:

— О царица всех красавиц! Из-за тебя умирают и те, кто около тебя, и те, кто вдали. Я хочу поведать тебе тайну, но стыд связывает мой язык. Боюсь и шаха Моабада, ибо всякий боится зла. Я остерегаюсь упреков и избегаю стыда, ибо не знаю, какое зло постигнет меня. Боюсь и ада, как бы мне, грешной, не попасть в геенну огненную, но что мне делать? Как только я вспоминаю о страданиях Рамина, как только я представляю себе его лицо, которое то мертвеет, то снова оживает, лицо, беспрестанно обливающееся слезами, — осторожность меня покидает и сердце мое воспламеняется. Его бесчисленные мольбы заставляют меня забыть о страхе. Жалея его, я возненавидела этот преходящий мир. Мне его так жаль, что я не пощажу даже своей души ради него. Много видела я несчастных, безумно влюбленных, у которых сердце пылало в огне, а из очей текли кровавые слезы, но подобного ему несчастного влюбленного, ставшего притчей во языцех, я не видела. Один его вздох сожжет тысячу влюбленных. Слова его резки, а глаза его вечно в слезах. Терпению моему положен предел его мечом, и дом мой разрушен потоком его слез.

Я боюсь, как бы внезапно он не умер и мне бы не пришлось отвечать перед богом. Не будь жестокой, мой свет, пожалей его, обессиленного. Не обагри подол твоего платья его кровью. Какая на тебя ляжет ответственность, если он закончит дни своей жизни без взаимности! Зачем тебе убегать от него? Ведь он предназначен для тебя; бог не создавал и не создаст подобного ему. Бог сотворил его столь прекрасным для того, чтобы дать тебе друга, равного которому нет среди мужчин. Бог оградил тебя своим покровом и сохранил твою девственность, чтобы отдать тебя в руки Рамина. Вы оба будете царствовать над нами, и ему надлежит владеть твоим перстнем. И быть ему старшим над тобой, а тебе познать к нему супружескую любовь, чтобы вам обоим радовать друг друга.

Так убеждала Вис кормилица, клянясь, что говорит правду. Вис поверила ей и обратила сердце свое к Рамину. Она почувствовала любовь к нему, и сердце ее запылало. Настал час радости для Рамина, и Вис не смогла ничего ответить кормилице. Молчание Вис было знаком того, что она поверила словам кормилицы, но не хотела себя выдать. Она стыдливо оглядывалась, то краснела, то бледнела, от волнения тело ее стало влажным, а глаза источали потоки слез. Она горела от тайного стыда, опасаясь позора.

На счастье Рамина, шах Моабад велел разукрасить царские чертоги и пригласил в гости Рамина и всех вельмож и знатных. Сели пировать и веселиться. Мутрибы пели и играли.

Дворец был подобен небу, на котором сверкали солнце, луна и звезды.

Шло великое веселье. Среди военачальников Моабада Рамин выделялся, как луна среди звезд. Он был в нарядной одежде и украшен драгоценностями. От пего исходил запах мускуса, а лицо было цвета камфары, смешанной с розой. Постоянная дума и тоска о Вис утончили его сердце, и он горевал в этом преходящем мире. Сидя на веселом пиру среди мутрибов, он был похож на утопленника. Он был пьян вдвойне: от любви и от вина. От вина лицо его уподобилось маку, а любовь убаюкала его сердце. Дума о Вис пленила его сознание, и ее лицо неотступно стояло перед его глазами. А кормилица дала возможность Вис тайком смотреть через окно на пирующих вельмож и на Рамина. Сама же она обратилась к Вис с такими словами:

— О свет моих очей! Взгляни: кто из воинов прекраснее Рамина? Скажи, заклинаю твоим солнцем, не прекрасен ли он лицом и не строен ли станом? Разве он не похож лицом на Виро? Не милость ли бога, что дворец шаха Моабада украшен его присутствием? Не следует ли, чтобы ты любила его, бесподобного, и чтобы вы радовали друг друга?

Чем больше Вис глядела на Рамина, тем сильнее захватывала ее любовь. И, хорошо рассмотрев Рамина, она забыла о своей любви к Виро. Вис говорила в сердце своем: «Ах, как счастлива та, кому суждено быть его женой! О, если бы знать, какое сулит мне несчастье встреча с ним, заставившая забыть Виро? Я и так разлучена с матерью и братом, зачем же я буду вечно горевать? Какая польза от этого? Почему мне оставаться так долго одинокой? До каких пор я буду горевать? Не железо же я. Не найти мне прекрасней любовника, и лучше исполнить его волю».

Так она говорила в сердце своем и сожалела о минувших днях, прошедших бесплодно. Она не открылась ему в любви, хотя от его любви была без ума и горела в огне. Кормилице же сказала:

— Рамин точно таков, как ты его описывала. Он прекрасен и благороден. Родовитость заметна в нем, и он похож на моего брата Виро. Но знай, что ему не достичь того, чего он добивается. Будь мое лицо даже солнцем, оно бы не стало светить для него. Не уподоблюсь Рамину, не стану мучить себя, не испытаю великого стыда и не приумножу своего горя. Бог даст ему взамен другую женщину, и он забудет мое имя и мою любовь.

Когда Вис отошла от окна и вернулась в свои покои, очи ее перестали видеть окружающее от любви к Рамину и разум покинул ее. Она побледнела, и сердце ее готово было вырваться из груди. Могучий дьявол вступил с ней в борьбу; он вонзил ей в сердце когти и похитил цвет ее лица, вырвал силу из ее тела, а из сердца — терпение.

Вис была робкой по натуре, и когда любовь ее превзошла меру, она потеряла сознанье и лицо ее стало мертвенно бледным. Порою она преодолевала свою растерянность и цеплялась за разум, отдавала предпочтение терпению и скромности. Глубоко задумавшись, Вис ощутила в сердце божий страх. Когда думы ее прониклись добродетелью, она решила воздержаться от зла и стала сокрушаться о своей недостойной любви, предпочитая ей святость и благочестие. Вис твердо решила не поступать дурно и не класть голову на ту подушку, на которую не следует класть. Ей не нужен Рамин, и она не нарушит целомудрия.

А кормилица не ведала, что сердце Вис изменилось и что любовь овладела ею.

Кормилица пришла в веселом настроении к Рамину и сообщила ему следующее:

— Я думаю, что настал конец твоим страданиям: Вис успокоилась и стала уступчивее. Дерево твоих страданий зацвело радостью.

Обрадованный Рамин уподобился полумертвому человеку, который роняет слезы умиления, уверившись в своем исцелении. Он упал ниц перед кормилицей, поцеловал землю у ее ног и так сказал:

— О мудрейшая из всех премудрых! Я не знаю, как мне благодарить тебя за то, что ты нашла способ спасти меня от смерти. Если даже я отдам тебе душу взамен твоих огорчений, все же этого будет недостаточно, но надеюсь, что бог воздаст тебе должное в раю. Ты моя спасительница и покровительница. Я не пожалею себя ради тебя и не буду прекословить твоим велениям, мне не жаль тела и души, чтобы служить тебе.

Поблагодарив так усердно кормилицу, он предложил ей в дар десять тысяч драхм и царский сундук, наполненный драгоценными камнями и жемчугом, двести золотых колец с камнями и много мешков мускуса и камфары. Кормилица отказалась от всего этого и ответила ему так:

— О моя радость! Я люблю тебя больше, чем богатство. Добра у меня сколько угодно. Ты свет моих очей. Любоваться тобой для меня приятнее, чем драгоценными камнями и жемчугом. Я хочу тебя, а не золото.

Она взяла на память от Рамина лишь кольцо, а от остального отказалась.

Когда же кормилица предстала перед Вис, они застала ее в печали. Вис омывала слезами землю. Кормилица стала упрекать ее:

— До каких пор будешь скорбеть? Какое тебя постигло горе?

Вис рассердилась на кормилицу и начала говорить о великом страхе перед богом. Она сказала ей так:

— Я вспомнила о делах богоугодных; мне не нужен Рамин, и собственная жизнь мне стала тяжкой. Зачем мне совершать зло, от которого я умру и буду опозорена? Какой же я дам ответ в этом преходящем мире моему роду или же в том, вечном, мире, во время суда божьего, на какую сослаться причину? Могу ли я ответить, что из-за одного желания я осрамила тысячу близких?! Если Рамин красив и обольстителен, то рай и божья благодать еще заманчивее и привлекательнее. Если Рамин будет негодовать на меня, бог не лишит меня своей милости. Если же я из-за любви к Рамину буду мучаться в аду, то любовь к Рамину мне ни в чем не поможет. Я никогда не делала ничего дурного и не намерена делать, если даже дневной свет станет для меня ночной тьмой.

Когда кормилица выслушала эти слова Вис, она начала хитрить, как лисица, и ответила ей так:

— О опора и свет твоей матери! Твоему неразумию нет меры.

Когда наступает хороший и благодатный год, это видно уже весной, — так же и отношения Вис и Рамина складывались удачно с самого начала. Вис воспылала любовью к Рамину, и кузнец сего преходящего мира вытравил из ее сердца ржавчину недоверия. И хотя им довелось перенести много горя и сердечных мук, все же они испытали и много радости. На той же неделе они встретились, и все сложилось так благополучно, словно против их воли не дул и ветер.

Шах Моабад покинул Хорасан и перенес свой походный шатер в страну Гурган. Из Гургана он переехал в Хойстан, из Хойстана в Рей и долго оставался там; объезжая свои владения, он занимался государственными делами и охотой. Рамин притворился больным и остался в Хорасане, в городе Мораве. Трон и управление государственными делами брат передал ему, наказав Рамину быть справедливым и милостивым. Шахиншах удалился из Морава, и там остались Вис, Рамин и кормилица.

В первый день воссела солнцеликая Вис в дворцовом зале, сверху донизу расписанном золотом. Она была нежна и румяна, от нее веяло ароматами. Дворец этот имел три двери: одна вела в залу, другая — в фруктовый сад, а третья выходила на дорогу, спускавшуюся с холма. Вис сидела на троне, подобно солнцу, и, уверенная в своей красоте, была преисполнена гордости. С ног до головы она была осыпана драгоценными камнями и жемчугом, и все красавицы казались перед нею невзрачными. Сто тысяч роз расцвели на ее лице, и тридцать две жемчужины светились из ее уст. Аромат, исходивший от Вис, мог оживить мертвого и исцелить раненого. Ее лицо было подобно розовому кусту. Она благоухала мускусом; благовонный дух, исходивший из ее уст, был подобен облаку, и можно было подумать, что воскурили амбру и алоэ.

Перед ней сидели солнцеподобные жены и дочери вельмож, но она их затмевала. Они кропили ее обильно розовой водой. Дворец уподобился раю. Кормилица то убирала дворец, то украшала Вис. Когда гости разошлись, кормилица через дверь, выходившую на дорогу, ввела Рамина и провела в спальню Моабада. От чрезмерной радости он почти лишился разума. Ему казалось, что он никогда не видел этого дворца, не взирал на Вис, похитительницу его сердца, и как будто не исполнялось его давнишнее желание; он не мог убедить сердце в том, что все это действительно происходит. От встречи с Вис он словно испил воды бессмертия. Когда Рамин сел рядом с Вис, украшающей мир, тотчас же погас огонь в его сердце и рассеялся дым. От радости зацвели его щеки, и он ей сказал:

— О источник всех радостей! Бог одарил тебя всеми совершенствами. Родом ты знатнее всех цариц, а в любовных делах — наставница всех волшебниц. Ты — роза цвета камфары, благоухающая мускусом, волосы твои подобны амбре, лик — луне, а стан — кипарису. Красотой ты соперничаешь с солнцем, и блажен тот, кому ты светишь.

Рамин гостил у Моабада месяц. Они пировали и охотились в стране Махи. Затем решили поохотиться на Мугани, у моря. Ночью, накануне отъезда, Моабад лежал рядом с Вис, но сон бежал от него. Шах горевал из-за того, что солнцеподобная красавица разделяла с ним ложе, а он ни разу не насладился ею, так как был околдован.

Тем временем в спальню тайком проскользнула кормилица и, думая, что Моабад спит, сказала Вис:

— Как ты можешь спать, в то время как твой возлюбленный Рамин собирается в путь? Он завтра хочет ехать на охоту в сторону Сомхити, где даже может подвергнуться нападению. Он уносит с собой твое сердце и радость, которую ты ему подарила. Воины его уже собрались, походный шатер раскинут в поле, и завтра рано утром они покидают стан. Скоро ударят в барабаны и войско выступит. Если ты желаешь видеть его лик, что прекраснее солнца, встань рано, взойди на башню и взгляни на него. Не подобает спать, когда предстоит разлука. Он уйдет на охоту, но, как ястреб или барс, он не выпустит твое сердце. Так как Рамин скоро расстанется с тобой и унесет твое сердце, и будет искушать мое терпение, поспеши взглянуть на него.

На их несчастье, Моабад не спал и слышал все, что скачала кормилица. Он вскочил разъяренный, лицо его стало цвета пепла, от чрезмерного горя он не знал, что ему делать, и уподобился пьяному боевому слону. Моабад стал поносить и проклинать кормилицу:

— О мерзкая, подлая, богоотступная, источник всякого распутства и лукавства, опозоренная и более нечистая, чем собака!

Затем приказал слугам:

— Приведите презренную. Ее нечего жалеть, я убью ее, как собаку, и воздам ей должное, как распутнице. На Хузистан вместо дождей должны были бы падать камни! Он порождает лишь блудниц и сводниц; они обманываю! старших, изменяют царям. Из Хузистана не выйдет праведный, все его обитатели лживы и неверны. Горе тому, кто доверится тамошним жителям или отдаст детей им на воспитание! Взяв оттуда кормилицу, Шахро покрыла дом свой позором. Кормилица из Хузистана и слепой сторож — одно и то же. У кого вожатым ворон — у того пристанищем будет кладбище.

После того, как он обрушил гнев на кормилицу, — он обратился к Вис и сказал:

— О Вис, богоотступница и служительница дьявола! Нет у тебя ни разума, ни стыда, нет в тебе ни правды, ни желания быть честной. Ты своим постыдным делом осрамила свой род. Ты потеряла стыд и стала вероотступницей. На моих глазах и перед твоими близкими ты стала блудницей. Твой поступок осудят и Шахро, и Виро, и твои родичи. Все будут срамить тебя. Пока ты не расстанешься с кормилицей, она будет твоей соблазнительницей. Когда священник играет на ордзали[17], дьякону остается только плясать.

Моабад призвал Виро и, рассказав все подробно, стал жаловаться ему на сестру. Вот что он ему говорил:

— Образумь твою сестру и накажи ее за содеянное. Не щади кормилицу, предай ее смерти. А то, если я возьмусь наказывать, то от чрезмерной сердечной обиды выжгу глаза Вис, кормилицу, конечно, убью, а Рамина изгоню из этой страны, и пока я жив, не вспомню его имени. Освобожу страну от трех зол.

Хотя Вис была скромна, но любовь лишила ее стыда. Послушай, какой ответ она дала Моабаду в присутствии брата и как любовь лишила ее терпения, страха и сдержанности! Как любовь обрекла ее на смерть! Как она принесла ей в жертву жизнь и молодость! Возмущенная, поднялась она со своего ложа, выпрямилась, как аспид, перед Моабадом, подбоченилась и вот что ему сказала:

— О великий и могущественный царь! Ты не сможешь устрашить нас ни гневом, ни угрозами. То, что ты сказал, все это верно и хорошо, но хорошо и то, что не скрыл от нас своего позора. Если тебе угодно, повесь меня или выжги глаза, если хочешь — осуди меня па изгнание или прикажи заковать меня в цепи навек. Если хочешь, повели провести меня голой сквозь строй. Поступай со мной, как тебе угодно: ведь ты над всем властен! Но от своих слов я не отрекусь: я предпочитаю Рамина всему на земле и на небе; я отдам себя и душу мою ради него; он — свет очей моих и радость души, он мой возлюбленный и бесценный покоритель моего сердца; он одаряет меня непоколебимым терпеньем, и что мне в том, что я принесу ему в жертву только свою душу! Если бы у меня было десять тысяч душ, я отдала бы ему все! Я не истреблю своей любви к Рамину, пока не оборвется моя жизнь! Из моей памяти не уйдет его солнечный лик и стан кипариса! Я предпочитаю его тысяче царей, и видеть его мне приятнее, чем видеть этих царей и даже страну Морав. Он для меня солнце и луна, он — моя надежда и желание! Я люблю Рамина больше, чем Шахро, я желаю Рамина больше, чем Виро. Если тебе угодно, — убей меня! Если угодно, — оставь в живых, — я не могу отказаться от Рамина и не в силах позабыть его. Ты и Виро, вы оба — мой повелители, вы властны сделать со мной все, что угодно. Если Виро убьет меня или велит заковать в цепи, — меня это не огорчит; я стерплю и покорюсь. Если же меч твой исторгнет мою душу, то обо мне останется такая слава: Вис отдала душу свою за Рамина. За эту славу я заплатила бы и тысячью жизней. Но пока львица жива, кто посмеет убить львят и потревожить ее в логове? Пока Рамин жив и он со мной, никто не посмеет взглянуть на меня косо. Пока я владею большим морем, огонь меня не страшит. Ты мог бы лишь тогда разлучить меня с Рамином, если бы от тебя зависело продолжение человеческого рода. Меня не удивишь страданиями, а потому убедись сам, что твоя сила бесполезна!

Когда Виро услышал эту речь Вис, он тысячу раз пожелал себе смерти. Уведя сестру, он говорил с ней наедине и убеждал ее. Вот что он ей сказал:

— О ты, богопротивная, сумасшедшая, глупая! Разве тебе прилично говорить такие слова, и как ты смела так вести себя с шахом Моабадом в моем присутствии? Ты потеряла совесть и осрамила меня. Как ты не постыдилась меня и Моабада, когда говорила: я хочу Рамина и не хочу Моабада! Скажи мне, что ты нашла в Рамине, что предпочитаешь его всем? Что у него в сокровищнице, кроме арфы и струн? Он не знает ничего и умеет только, настроив арфу, бряцать на ней и петь. Он вечно пьян и орет, как одержимый. Платье его в закладе у виноторговца, иудеи — его друзья, и он кутит в питейных домах. Я не знаю, где ты с ним познакомилась и почему ты его так полюбила? Устыдись и вспомни о страхе перед богом и не поступай так. ибо ты позоришь нас. Не можем же мы — ни мать твоя Шахро, ни я, твой брат, — из-за твоего дурного поведения терпеть позор. Не поддавайся Дьявольскому вожделению и не лишай себя этого и вечного мира из-за Рамина. Если Рамин для тебя дороже вечности, вспомни, что божий рай лучше. Я сказал о том, что лучше для тебя. А теперь считайся сама с твоим богом и твоим мужем! Если ты не послушаешься моего совета, мне не остается ничего другого, как возненавидеть тебя.

Пока Виро говорил, Вис жалостно рыдала, а затем ответила так:

— То, что ты сказал, все это правда! Но закрывать теперь двери за собой бесполезно. Все, что у меня было, похищено вором. Моя душа так опалена огнем любви, что ей не помогут ничьи наставления. Сердце мое так изранено безумной любовью, что самый искусный врач не сможет его исцелить. Я целиком отдала Рамину сердце, не оставив себе и частицы. Предопределение божье исполнилось: что случилось, то случилось! Теперь разговоры и сожаления об этом не помогут. Я так люблю Рамина, что не разлучусь с ним до скончания веков. Если ты меня спросишь, кто тебе милее — рай или Рамин? — я, клянусь твоим солнцем, предпочту Рамина, ибо в нем я вижу рай.

Когда Виро выслушал от Вис такие неподобающие слова, он убедился, что говорить с ней так же бесполезно, как рассыпать жемчуг перед свиньей, и ушел. А спор Моабада и Вис предоставил богу.

Тем временем шахиншах отправился на ристалище. Собравшиеся там разделились на две равные партии: Моабад с двадцатью отобранными им игроками стал по одну сторону майдана, а Виро со своими игроками — по другую. Рамин был среди игроков Моабада. Началось состязание. Нельзя себе представить ничего лучше и прекраснее этого зрелища; ты бы сказал, что мяч взлетал до неба. В тот день хвалили больше всех Виро и Рамина. То Рамин побеждал Виро, то Виро Рамина.

Вис смотрела с вершины башни на этих превосходных игроков. Больше всех ей понравились Рамин и Виро. Но на нее нахлынули горестные думы, она зарыдала и стала дрожать. как в лихорадке.

Тут кормилица села рядом с Вис и вкрадчиво обратилась к ней со следующими словами:

— Зачем ты поддаешься дьяволу и борешься насмерть сама с собой и ослепляешь глаза свои слезами? Зачем ты так поступаешь? Не Каран ли был твоим отцом, и разве Шах-ро — не твоя мать? Не твой ли брат Виро, и Моабад — не муж ли тебе? И ты — царица Вис, солнце всех красавиц! — не царица ли ты Арана и Ирака? Не царица ли ты и хатун Туркистана и Хорасана? Не ты ли прославлена как женщина знатного рода и красавица, достойная быть царицей всех царств? Если на твою долю досталась тысяча горестей, все же есть у тебя такой возлюбленный, одно лицезрение которого может развеять все печали. И судьба, и море, и суша завидуют такой царице, как ты. Не сетуй на бога-создателя, он даровал тебе свой рай здесь же, на земле; что же ты еще просишь у него более совершенное и прекрасное, чем Рамин?

Ты великая и достойная уважения владычица, ты юна и прекрасна, ты избалована в этом преходящем мире и можешь ничем не тревожиться. Чего же ты еще хочешь? Знай, что ты можешь разгневать бога. Не делай этого, луна! Будь довольна судьбой и тем, что даровал тебе бог. Брось свою печаль, не вызывай гнева царя и негодования брата, ибо если соберутся капли твоих согрешений, они могут слиться в большой поток.

Ей же так ответила луноподобная Вис:

— О кормилица, доколе будешь держать недостойные и злонамеренные речи, доколе будешь искать огня в воде?

Хорасан на языке пехлеви означает приятную по климату и плодородную страну. Все пропитание для народа доставляется в Ирак и Иран из Хорасана. Там земля обильна и воздух чист, а сам город Морав так прекрасен среди городов Хорасана, как май среди месяцев; в нем человеку привольно живется, и он напоминает рай.

Когда шах Моабад, осчастливленный судьбой, прибыл из Хойстана в Морав, он как-то сидел на террасе своей башни вместе с Вис, как Соломон и Балкис. Он любовался полями, садами и виноградниками, цветущими и зеленеющими. С улыбкой лаская Вис, он обратился к ней с такими словами:

— Посмотри на поля и виноградники, они прекрасны, как твое лицо. Вода и земля, огороды, луга, поля и-сады, горы и долины Морава так созданы богом, что напоминают эдем. Скажи мне, о луна моя, что ты предпочитаешь — Морав или страну Махи? Я предпочитаю Морав, ибо страна эта похожа па небо, усыпанное звездами. Ты согласна, что она подобна раю, преисполненному божьей благодати? Как Морав прекраснее страны Махи, так и я сильнее Виро. У меня много таких стран, как Махи, и много таких знатных витязей, как Виро.

Послушай же, какой дала Вис ответ, как дерзко она говорила с шахом. От безумной любви она была разъярена, как львица, и, как осел, пи над чем не задумывалась. Она ответила ему так:

— Приятна или нет страна Морав, пусть бог дарует тебе ее на счастье! Здесь я только пленница; я — как зверь, попавший в сети. Не было бы Рамина, тебе пришлось бы упоминать мое имя среди усопших. Но когда я его вижу, мне все равно, Морав ли это или Махи. Если бы я свое сердце не отдала ему, меня не было бы в живых. Я та садовница, которая сажает розы и молится шипам за розу. Я почитаю тебя ради Рамина, ибо сердце мое в его власти.

Когда шахиншах услыхал этот дерзкий ответ, от ярости он сперва покраснел, затем его лицо пожелтело, в сердце вонзилось копье. От гнева он стал дрожать и так рассвирепел, что хотел тут же убить Вис. Но снова любовь и разум взяли верх. Осиливая гнев, разум удерживал его, а божье милосердие заливало огонь его горя.

Если богом ей было предопределено жить, то и злейший враг Вис не смог бы ее убить. Кого бог охраняет, тот спасается и от когтей льва, и от хобота слона и избегает всех несчастий. Вис была похожа на тайный клад: она была скрыта для всех, и владел ею только Рамин.

Взволнованный Моабад долго гневался, но потом разум взял верх и он не покарал Вис, а лишь стал поносить ее следующими словами:

— О ты, песья дочь, воспитанная ведьмами и ворожеями, пусть Шахро, родившая тебя, надорвет себе утробу! Да будет опустошен дом Виро, род которого рождает лишь вероломных и лживых! Змея, конечно, рождает лишь змееныша, и гнилое дерево дает горький плод. Адрабад, Фарахзад, Випронд, Абаноз, Вис и Ширин — все вы от одного порочного отца, рождены распутницей и воспитаны ворожеями. Только ты одна осталась из рода Джимшеда, и ты опозорила этот род. Перед тобой три дороги, выбери, какую хочешь: одна дорога ведет в Гурган, другая — в Девманд, а третья — в Амиан и Ниаванд. Убирайся, куда хочешь! Пусть будут твоими водителями дьяволы и дивы, да будут тебе пристанищем пустыни, пусть на твоем пути всюду будут ямы, долины — кишеть змеями, горы — в снегу, воды отравлены, поля голы! Днем пусть встречает тебя лев, а ночью дьявол, и пусть будут на твоем пути разлившиеся реки со снесенными мостами! Да падет на тебя божий гнев, ибо с тех пор, как ты родилась, не осталось никого, кто бы по твоей вине не испытал несчастья!

Когда Вис услышала это повеление Моабада, она очень обрадовалась, ее ланиты расцвели, как розы, она низко ему поклонилась и покинула замок.

Вис сказала кормилице так:

— Ступай, кормилица, попроси у Шахро, а также у Виро награду за радостную весть, обрадуй их и получай дары, и так скажи Виро: «С тобою будет снова сестра твоя и возлюбленная; взошло солнце твое сияющее, откуда ты не ожидал его; вестник твоей надежды появился, которого ты не чаял видеть. Судьба удалила от тебя одиночество, для тебя из Хорасана воссияли два солнца». Обрадуй и мать мою и скажи ей так: «Солнце спаслось от дракона, счастье досталось ее дочери, и самоцвет снова среди ему подобных. Раз бог спас нас от Моабада, мы спасены от всех бед».

Затем, вернувшись, она вот что сказала Моабаду:

— О высокий царь, будь всегда весел и живи так, чтобы радовать своих друзей! Да удалит бог от тебя врагов! Пока я жива и дышу, я буду благословлять тебя. Теперь женись на такой, которая была бы тебе под стать и владела сотней рабынь, мне подобных. Женись на столь прекрасной, чтобы враги твои, увидев ее, огорчились бы и ослепли от зависти. Пусть будет она весьма знатной по происхождению, прославленной чистотой и честностью, желанной для очей, как солнце, и, как душа, любимой всеми. Пусть живется тебе без меня весело, и да одарит тебя бог славой и возвеличит! Да повелит он, чтобы желания наши исполнялись и мы никогда не сожалели бы о разлуке и не вспоминали бы друг о друге!

Она вручила Моабаду ключи от сокровищниц и добавила:

— Поручи их другой, которая в женской половине твоего дворца будет лучше и надежнее меня. Да не лишит меня бог благополучия без тебя, и пусть не коснется тебя печаль, когда меня здесь не будет.

Сказав это, она поклонилась-и вышла. Потом отпустила на волю всех своих рабов и рабынь.

Когда Вис, покинула замок, шахский двор пришел в смятение. Со всех сторон слышен был плач. Женщины из рода Моабада рыдали, горюя о том, что Вис их покидает. На прощанье они ее расцеловали. Глаза многих проливали слезы по ней, сердца многих изнемогали из-за разлуки с ней, но, конечно, Рамин был больше всех достоин сожаления. Когда он узнал об отъезде Вис, от горести он стал беспамятным и трепетал, как обезглавленная птица. Когда о «пришел в себя. его обуяла скорбь, терзала сердечная боль, и слезы его не иссякли.

Он снова заболел от безумной любви, заболел еще тяжелее, чем в первый раз. Хотя слезы и не облегчали Рамина, но у него не было другого средства; иногда он стонал, вспоминая возлюбленную, иногда оплакивал свое сердце. День и ночь говорил с сердцем и не смыкал очей. Он так говорил ему: «О обессиленное сердце! От тебя почернели моя душа и тело. Огнем безумной любви ты обратило светлый день в темный, радость мою сменило печалью, смех — плачем, здоровье — болезнью, и стрела моего стана согнулась, как лук. Вкушай горечь от безумной любви, если ты еще будешь жить без возлюбленной. Ты не могло оставаться без нее ни минуты, — увы, как же ты будешь теперь жить без нее? Отныне тьма горестей будет твоим уделом, и тебе придется испить много желчи в разлуке с ней. Вспомни, сердце, горечь одиночества, привыкай терпеть горе, ибо возлюбленная внезапно покинула тебя. Миновало для тебя время сбора фиников, и теперь тебе достанется лишь терновник. Терпи и печалься, о сердце! Ныне поспело зло, тобою же посеянное. О сердце, да не будет тебе покоя из-за деяний твоих! О глаза мои, проливайте кровавые слезы, вы больше не увидите желанную возлюбленную! Вы правы, горюя и омывая мои щеки слезами. Вы первые мои враги: вы узрели ту солнцеликую, вы ввергли меня в горе безумной любви, и потому ныне лишены покоя. Очи мои, вам следует истечь кровью и не видеть больше света, ибо вы разлучены с самым ярким небесным светилом. Вам не следует взирать на мир, ибо не увидите ей подобную. Я не хочу жить без Вис. Вас никто не жалел, кроме нее, никто не хотел угодить вам, кроме нее. Если я лишусь надежды ее увидеть, клянусь головой, не увижу больше солнца и луны и своими руками выколю себе глаза. На что они мне, если будут лишены света, — ведь я не взираю на Вис! О ты, моя судьба, черная, несчастная, зачем ты оставила меня без возлюбленной! О превратный мир, ты источник моего горя! Ты даровал мне радость, и тебе же стало завидно, и вот я внезапно ее потерял! О мгновенный мир, если вероломство не твой удел, зачем ты, как ребенок, вдруг отнял то, что дал?»

Так жалостно говорил Рамин своему сердцу и плакал. Сердце его было лишено радости, душа — спокойствия. И он много думал, как спастись от горести одиночества, какие расставить сети и какими средствами осуществить свои намеренья.

Затем он послал человека к Моабаду и наказал передать ему: «Уже шестой месяц, как я лежу больной; ныне я почувствовал, что поправляюсь. Давно я не ездил верхом, не надевал кольчуги, кони мои одичали, мои леопарды и собаки, которых держат на привязи, изленились, жизнь в ничегонеделании надоела мне. Дай мне фирман[18] поехать в Амул, Гурган и Сарав. Приеду туда, поохочусь и останусь там некоторое время: снова приучу к охоте собак и ловчих птиц, а затем вернусь».

Когда доложили Моабаду о просьбе брата, он понял, что в его словах было много лукавства и лжи и что ему в тягость разлука с Вис, а не пребывание дома. Он стал ругать и проклинать Рамина и сказал так:

«Да не будет тебе успеха в жизни! Пусть в начале пути бог ведет тебя, но обратный путь будет гибельным. Пусть не даст он тебе здоровья и успеха. Иди, куда угодно. Свою душу ты отдал чарам Вис, и когда ее наконец увидишь, пусть она умрет на твоих глазах. Ты излечишься от своего безумия, лишь когда она испустит дух. Пусть тебе будет адом плод этого злого семени! Мои горькие слова пусть будут путами для тебя. Дружески советую, выслушай меня, и если у тебя еще остался разум, женись в Хойстане на красивой, добронравной и родовитой девице. Не общайся с Вис и кормилицей! Не то, знай, тебе не избежать гибели! Радуйся близости жены твоей, будь доволен ею. Если не поступишь так, сам увидишь, что постигнет тебя! На мечах и на копьях я зажгу костер и брошу в него вас обоих — и тебя и Вис. Я предпочитаю видеть брата, меня опозорившего, мертвым. Не относись к моим словам легкомысленно. С разъяренным львом шутить опасно».

Когда Рамин выслушал ответ Моабада, он проклял брата в сердце своем, но в то же время дал клятву Моабаду, поклявшись солнцем, что он в жизни своей не поедет в страну Махи, не отступит ни на шаг от царского повеления, что не повидается ни с Вис, ни с кем из ее рода и не будет проводить время с ними. Затем он наказал передать шаху следующее: «Ты не такой царь, с которым кто-либо посмел бы быть вероломным. Если ослушаюсь твоего повеления, то пусть отрубят мне голову. Тебя я боюсь, как бога, и как я повинуюсь ему, так и тебе».

Устно он послал такой льстивый ответ, но сердце его было наполнено кровью; он испытывал совсем другое и торопился уехать, чтобы повидаться с Вис.

Как только Рамин выехал за городские ворота, он перестал притворяться больным. Когда же он ощутил ветер из Хойстана, ему показалось, что это дуновение райского зефира. Ом ехал быстро, как подобает влюбленному. Его не страшили ни длинный путь, ни дорожные трудности, ибо он ехал к возлюбленной. Путешествие это ему казалось развлечением, сколько бы препятствий он ни встретил.

Живя у матери, Вис продолжала тосковать по Рамину и не находила себе места. Без Рамина любимая страна Махи ей казалась ямой. Она сняла с себя все украшенья и словно облеклась в траур; ничего не ела, не пила, не смеялась и думала только о Рамине. Она чувствовала себя словно в чужом доме и смотрела па родную мать как на змею, а к брату относилась как к врагу. Ничего ее не радовало на этом свете. Когда другие веселились, она молчала и никому не улыбалась. Днем она взирала на солнце, словно оно было Рамином, а мрак ночи ей напоминал черные кудри Рамина. Дни и ночи она сидела на террасе, глядела в сторону Хорасана и мечтала: «О, если бы подул ветер из Хорасана и принес бы аромат, исходящий от Рамина!» Ночью она говорила: «Может быть, Рамин приедет утром!» А утром говорила: «Может быть, он явится вечером!» И так мечтала вслух: «О, если бы я увидела его верхом, уставшим с дороги, лицом ко мне, а спиной к Мораву! Неужели я его не увижу, моего витязя?» День и ночь она мечтала и горевала и не сводила глаз с дороги.

Однажды она сидела на террасе в час восхода солнца. Вдруг два солнца взошли для нее: солнце озарило землю, а ехавший из Хорасана Рамин — сердце Вис.

Так он прибыл на радость ей, как врач, спасающий больного. И он стал утехой для ее глаз и для ее души, готовой от радости покинуть, тело. Когда Вис увидела Рамина, она от радости сбежала вниз, и они обняли друг друга, сплетясь, как лесные лозы. От радости оба плакали и воздавали благодарение богу. У них, опечаленных разлукой, расцвели розы на щеках. Они удалились в отдаленную комнату, и вот что сказала Вис Рамину:

— Сердце твое нашло желанное, а рыбка твоя нашла воду. Войди в царский зал, займи свое место и возрадуйся. Ты прибыл из Хорасана охотиться, и дичь досталась тебе очень легко. Я для тебя и фазан, и куропатка, и дикий козел, и газель. Восторгайся, радуясь такой добыче, как я; пей и ешь, играй и пой, сколько тебе захочется. Возрадуемся сегодня великой радостью, а о завтрашнем дне не станем заботиться. Будем поступать по нашей воле, так как мы претерпели много горя в разлуке, а ныне мы юные влюбленные и наконец удовлетворим свои желания.

Они обнимали друг друга и целовались. Затем легли вместе и радовались и днем и ночью, сколько хотели. Так они провели семь месяцев. Наступила зима, холод повеял с гор. Оба влюбленных — юная царская чета — жили в радости и неге, Были они владетелями страны, счастливыми влюбленными. И наслаждались всем, чем только можно было наслаждаться.

Шах Моабад узнал, что Рамин вновь проявил свой порочный нрав, что он прибыл в Хойстан, воссел около Вис и снова предался любви.

Прибыв в город Морав, шахиншах возрадовался сердцем: лицо Вис было для него солнцем, а ее волосы — мускусом.

Однажды в хорошем расположении духа сидел он рядом с Вис и беседовал с ней о ее любви к Рамину. Он говорил ей так:

— Ты пробыла долго в стране Махи только потому, что там был Рамин; если бы его не было, чтобы развлекать тебя, ты бы не осталась там даже с утра до ночи.

Вис сердито ответила ему:

— Не считай меня столь испорченной и злой. То ты мне говоришь, что я принадлежала Виро и тоскую по нем, то утверждаешь, что я принадлежала Рамину. Зачем ты делаешь мне столько упреков?

Моабад отправился один искать Вис по миру. Из всех своих богатств он взял только меч, сел на коня и пустился в путь. Он один ездил по земле. С болью и любовью в сердце, он непрестанно думал о Вис. Он объехал все земли — пустыни и населенные места, моря и сушу, Индию, Туркистан, Грецию, Чин-Мачин, Ран и Ирак, расспрашивая и разузнавая о Вис. Нигде он не мог ни найти ее, ни узнать о ней что-либо от других. То, как тур, бродил он по горам, то, как лев, рыскал в камышах и чащах, то, как дикий козел, скитался но равнинам, то, как змей, забирался в ущелья. Не осталось места, где бы он не искал Вис.

Пять месяцев, как, безумный и одержимый злым духом, скитался он в поисках Вис. Порой он страдал от зноя, порой от стужи; иногда ему давали поесть путники, иногда пастухи; что попадалось, тем он и довольствовался. Сон бежал от него. Царю, воспитанному в холе, постелью служила земля, а подушкой — рука. В продолжение пяти месяцев он ездил по земле. Печаль была его товарищем, а путешествие — пиршеством. Он бил себя в грудь камнем и проливал кровавые слезы. Когда он бродил по неведомым дорогам или оставался где-нибудь один, он так много плакал, что можно было выжать его одежду, намокшую от слез. И он сетовал так:

«Что мне делать? Где теперь мои войска и мои несчетные сокровища, где мое золото и другое добро? Поддавшись внушению сердца, я все развеял, все оставил, а ныне у меня нет ни сердца, ни царства; я лишен его и покинут другом. Теперь мне желанна только смерть. Когда в поисках Вис я делаю шаг вперед, мне кажется, что я лишаюсь части тела. Горести мои стали еще тягостнее, так как меня возненавидела моя собственная душа. Железный ветер бьет меня в лицо, и земля — огонь под моими ногами… Когда я вижу красавиц, все они мне кажутся чудовищами. Сердце мое уподобилось туче, а воздух — убийце. Печаль лишила меня силы.

Мне лучше было бы вовсе не влюбляться на старости лет. Такую безумную любовь и столько скорби я не в силах вынести. При стольких горестях постареет даже юноша; как могли бы устоять мои силы старика? Мне на земле достался такой рай, что в нем я воочию увидел ад. Мой характер отличается горестным свойством: едва я вспомню злодеяния Вис, как начинаю еще больше безумствовать от любви; когда я вижу нарцисс, безумная моя любовь увеличивается, как будто я одобрял ее постыдные поступки, как будто мне были приятны ее преступления. Из-за любви к ней глаза мои ослепли и сердце изнемогло. Для меня радости этого преходящего мира — ничто. До этой безумной любви я был силен и разбирался во всех делах, ныне я настолько ослаб и стал таким несмышленым, что даже затрудняюсь определить., что зло и что добро.

Я потерял доброе имя, потерял любовь возлюбленной, приобретенное моим трудом унесено ветром; сердце мое брошено в огонь! Что могут подумать обо мне? Все люди возненавидели меня, я в их глазах стал легкомысленным, меня принимают за безумного, за одержимого злым духом, — и люди правы. Зачем я поверил наветам моих врагов и завистников, когда прелестная Вис еще была в моих руках? Ведь без нее я не могу существовать. Если бог меня помилует и удостоит еще раз увидеть ее, я, как раб, буду исполнять все ее повеления. Свою царскую власть и корону предоставлю ей, до конца моей жизни пусть она будет властительницей. Отныне, познавши силу безумной любви, я буду делать то, что ей приятно».

Бродя по миру в продолжение шести месяцев, Моабад стал жалким и хилым. Он стал опасаться, как бы не умереть от превратностей мира на чужбине в одиночестве и как бы враг в его отсутствие не завладел троном, И он решил вернуться домой и оставить поиски Вис, надеясь, что она потом отыщется. Моабад пустился в обратный путь и прибыл в свой город Морав. Все радовались его возвращению, раздавали подарки сообщившим радостную весть и возносили благодарение богу. Украсили город, и солнцеподобные женщины расселись по крышам. При въезде в юрод его обсыпали таким количеством золота и драгоценных камней, что все нищие его страны разбогатели.

Пока Моабад, покинув дворец, страну и царство, скитался по земле, Рамин тем временем написал письмо матери из города Рей и обрадовал ее, сообщив, что он жив.

Моабад и Рамин были детьми одной матери, Зард же был рожден от другой — индуски.

Скороход, посланный Рамином, тайно прибыл в Морав. С тех пор как Моабад и Рамин исчезли, у матери, опечаленной разлукой, не просыхали глаза от слез. Мать, которую покинули сыновья, подобные Моабаду и Рамину, из-за женщины оставившие родительницу, государство и войска и предпочитавшие скитание по странам, — такая мать не может не горевать.

В письме Рамина к матери вот что было написано:

«Превратный мир заставил меня покинуть друзей и брата, ибо брат мой желал мне смерти. Он безжалостен, подобно острому мечу; он хотел убить меня и Вис. После такого его намеренья один волос Вис стал мне дороже тысячи таких братьев. Вис мне дает одни радости, а он лишь осыпал меня бранью и грозил меня убить. Зачем ему нужна моя смерть? Он мой брат, мы дети одного отца и рождены одной матерью. Я превосхожу его во всем. На ристалищах со мной не могут сравниться я пятьдесят человек, ему подобных. С тех пор как я покинул Морав, я счастлив и весел. Когда же я с ним, я подобен дикому козлу, терзаемому барсом. Разве недостаточно было того горя и бед, которые он навлек на нас? Зачем же нужно было ему еще ввергнуть нас в огонь? Он не бог, чтобы ввергать нас в ад. Ныне не печалься обо мне. Я в Рее, жив, здоров и наслаждаюсь близостью Вис. Это письмо я шлю тайно, чтобы обрадовать тебя вестью о моем здоровье. Не печалься ни о чем, в этом превратном мире горе и веселье непостоянны. И в будущем ты получишь от меня вести. Я буду путешествовать, пока трон Моабада не останется без Моабада; затем бог и моя судьба посадят меня на его место. Ведь не выпил же он воды бессмертия, не привязал душу свою к горам, и если он слишком заживется, клянусь любовью к тебе, — соберу войско, стащу его с трона, а на трон сядем я и Вис. Долго терпеть так я не буду. Запомни мое слово, что скоро свершится это дело. Вис шлет привет и много поклонов».

Когда мать прочла письмо Рамина, она обрадовалась и вознесла благодарение богу. В таком настроении застал свою мать Моабад, когда вернулся в Морав. По случаю своего возвращения он роздал дары. Так сотворен превратный мир: старуха мать из-за своих сыновей то плакала, то радовалась. Не гордись тем, что превратный мир дарит тебя удачей: твоя кичливость может оказаться тщетной; и не жалуйся на этот непостоянный мир, ибо и жалоба твоя будет бесполезна.

Отдохнув неделю, Моабад созвал совет, но вскоре распустил его. И снова стал горевать, словно носил траур.

Однажды ночью мать сказала ему так:

— Почему ты всегда печален и ни минуты не знаешь радости? Что случилось с тобой? Ты властитель Ирака и Тура-на, от Китая до Кируана все земли принадлежат тебе и все подвластно твоему фирману. Не предавайся скорби. Неужели тебе не жаль твоей души, лишенной радости? И ты не жалеешь меня — твою мать-старуху?

Когда шахиншах простил Вис и Рамина, они продолжали жить приятной и веселой жизнью. Но снова стал между ними дьявол-завистник, потушил свечу радости и вырвал с корнями дерево любви.

Однажды пришли к шаху люди с жалобой на греческого царя, кесаря, и сказали так:

«Мы жалуемся на друга твоего, что попрал дружбу и враждует с тобой. Почувствовав свою силу, он нарушил данную тебе клятву, заковал в цепи многих твоих подданных, других захватил в плен. Из Греции двинулось многочисленное войско и опустошило наполовину страну Ран».

Пришли к шаху в Хорасан и родственники пленных. Они вопили, посыпая пеплом головы, негодовали на воинов греческого царя и жаловались на несправедливости судьбы. Шахиншах очень огорчился. Он тотчас же начал снаряжаться в поход. И стал созывать войска, сообщив об этом вельможам и союзным царям. Собралось столь многочисленное ополчение, что поле не могло его вместить. Как осенний ветер не оставляет на деревьях листьев, так и шахиншах заорал на войну всех, ему подвластных.

Перед отъездом Моабад вспомнил о Вис и Рамине и о том, как они любят друг друга. И он подумал: «Однажды она уже сбежала от меня и скрылась; вспоминая ее, я страшно горевал и, обезумев, скитался по полям. Если она повторит то же самое и уйдет от меня, она обагрит меня моей же кровью. Лучше мне теперь же укрыть ее в надежном месте. В поисках ее я испытал много горя, и теперь не перенесу разлуки. Хватит мне и тогдашней скорби. Если человек осторожен, его не ужалит змея дважды из той же норы».

И он размышлял, как поступить с Вис. Затем он призвал брата своего Зарда и сказал ему:

— О брат мой, душа моя! В жизни твоей видел ли ты столь удивительные дела или слышал ли о подобных тем, какие — натворил Рамин? Жизнь надоела мне из-за Рамина, Вис и ее кормилицы и из-за злобы к ним. Я в плену у этих трех колдунов, и нет лекарства от моего горя. Они не стыдятся людей и не боятся бога, не внимают ничьим советам и не опасаются, что я их закую в кандалы. Чего захочет бесстыдник, от того никак он не отступит и ни перед кем не почувствует страха. Хотя я великий царь, однако нет в мире никого столь бессильного, как я в этом деле. Всем сынам Адама я чиню правый суд, а судьба моя чинит мне тысячу беззаконий. Храбрые рыцари убегают от меня со страху, а меня так угнетает одна женщина! Но всем этим я обязан своему сердцу, ибо я, покоренный любовью, подружился с врагами и захотел отдать весь мир неблагодарной, которая жаждет моей крови.

От стыда мое лицо так почернело, что пятьсот морей не смогут его отмыть. С одной стороны враждует со мной Вис, омрачившая мне солнце, с другой стороны подстерегает меня брат с обнаженным мечом и ждет лишь удобной минуты, чтобы убить меня, как врага. Я не знаю, чем кончится все это и что мне сулит преходящий мир. День и ночь думая о Вис, я уподобляюсь мертвому. Зачем я ищу врага на стороне, когда враг сидит у меня в доме. Разве помогут закрытые двери, если внутрь моего дома вода просочится из земли? На старости лет со мною случилось такое несчастье, что оно заставило меня забыть обо всем мире. Теперь мне надо ехать и оставить Вис здесь. Как ее спрятать? Она осилит медные стены и расторгнет железные оковы, стремясь к Рамину. У меня нет другого выхода, как только взять с собой Рамина, а Вис оставить в крепости Ашкуптидеван[21]. Когда Вис будет в крепости, а Рамин среди воинов, они не смогут встретиться. Тебе я поручаю крепость, и ты должен следить за Вис. Никому, кроме тебя, я не могу довериться, ибо ты во всем отличаешься от других и ты осторожен. Я не буду учить тебя, как поступать. Как найдешь нужным, так и спрячь Вис и ее кормилицу. Следи, чтобы Рамин не пробрался украдкой в эту крепость. Чтобы прославить свое имя и добраться до врага, я должен потратить на путь двести дней, и если тем временем Рамин проберется к Вис, я потеряю свое доброе имя и буду опозорен. Ведь случается, что один злодей разрушает дом, который строили двести человек. У меня дома сидят три кудесника. Каждый из них может одолеть колдовством целую рать дьяволов. Если на них нападет тысяча дивов, это их не смутит. Как тебе известно, меня они так связали, так вытравили радость из моего сердца» что разодрали покров терпенья и осрамили на весь мир. Утопленник не потерпел бы столько бед от бурного моря, сколько я испытал и терплю от них.

Когда Зард услыхал от Моабада эти слова, он ему ответил:

— О великий владыка, что превыше солнца! Не кручинься, печаль повергает человека в болезнь. Нет такого человека на земле, на которого бы ты мог так слезно жаловаться. И стоит ли тебе горевать из-за женщины! Если даже она умеет колдовать, как злой див, — она не уйдет из моих рук. Я ее так запрячу, что и ветер до нее не доберется и солнце с луной ее не увидят. Вис не узрит человеческого лица и не услышит человеческого голоса. До твоего приезда я буду держать ее в той крепости. Если повелишь, я так спрячу твою красавицу, как скупой прячет серебро; я буду с ней так любезен, как с душой, и не пущу ее никуда, как гостеприимный человек — гостя.

Шахиншах тотчас же, в сопровождении семисот избранных воинов, повез царицу Вис в крепость Ашкуптидеван, расположенную на такой высокой горе, что вершина ее достигала неба. Ночью вместо свечей ее освещали звезды, гарнизон крепости был на пиру у луны, вместо огня крепость согревалась солнцем. Когда Моабад заключил Вис в крепость, к небесному солнцу прибавилось другое солнце, и от блеска ее лица крепость уподобилась расцветшему фруктовому саду. Вис и ее кормилицу заключили в крепость, заперли и запечатали пять дверей. Крепость Моабад поручил Зарду, а ключи и печать взял с собой. Оставил им сокровищ, сколько было потребно, а пищу и питье — в количестве, достаточном даже на сто лет. Для развлечения у Вис было все, не хватало ей только Рамина.

Затем Моабад вернулся снова в Морав и стал снаряжаться в поход. Он взял с собой бесчисленное множество воинов, и все это были отборные войска, лучше которых не было в стране Вежан.

Все радовались, кроме Рамина. Его же от бремени любви бросило в жар: он потерял надежду на встречу с Вис, ему надоело жить, днем он изнемогал от страданий, а ночью сон бежал от него. Воля его ослабела, печень наполнилась кровью, и сердце пожирал огонь; он так исхудал, что враги его радовались. У него не было другого утешения, кроме разговора со своим сердцем. Он ему говорил так:

«Кому дано было испытать такую неотступную любовь, которая полностью подчинила бы разум? Пока я горю в огне любви, не быть мне радостным. Ведь не раз меня язвили шипы любви, но теперь я в худшем положении, я пронзен ядовитой стрелой, я не могу терпеть разлуки с Вис ни одной минуты. Почему я не умер при расставании! Я ко всему равнодушен, и свет божий мне не мил! Раз возлюбленной нет со мной, лучше мне остаться без души. Мне жизнь нужна только для того, чтобы быть возле нее, а зрение, чтобы взирать на нее; язык мне нужен только для беседы с ней, а руки, чтобы служить ей. Теперь, когда злосчастная судьба разлучила нас, что может меня радовать?»

Так жаловался и стонал Рамин. Вдруг он запел тихим голосом:

«О сердце, если ты любишь, вздыхай! Знай, что для влюбленного не будет правого суда, что влюбленного никто не жалеет, что никто не болеет сердцем за его горести. Если я стенаю, я прав: ибо ты разлучило меня с радостью и лишило меня солнца. Раны мои посыпали солью и дали мне пить желчь. Очи мои! Изливайте кровавые слезы! Не жалейте души моей. Невыплаканные слезы изнуряют тело, а дождь обогащает страну. От дождей из глаз моих увяло мое лицо, огонь горестей сжег сердце и опалил щеки мои расплавленным золотом. Хотя сказано, что мужчине не подобает плакать, но мне это под стать, ибо я вспоминаю разлуку с несравненной возлюбленной».

Когда Моабад вернулся и Рамин достоверно узнал о заточении Вис, горе его и боль увеличились. Проливая слезы, отмывавшие ржавчину с пожелтевшего лица, он пел такие жалостные стихи:

«Я тот, с израненным сердцем, который лишен всякой помощи и надежды. С тех пор, как мою возлюбленную посадили в крепость, я скован, тысячью цепей. О ветер, передай Вис весть обо мне и скажи ей так: «Без тебя сердце мое сожжено раскаленным железом, в глазах моих запечатлен твой лик, а язык твердит только твое имя. Образ твой лишил меня сна. и, повторяя твое имя. я разлучился с весельем. Будь я даже тверд, как алмаз, я не мог бы перенести столько горестей. Если разделить между людьми всего мира горе, которое я терплю из-за разлуки с тобой, им не хватило бы сил перенести его. Я же, один терпя это горе, стал таким, что, если бы тебе довелось меня видеть, ты бы сказала: нет, это не он! Томимый таким горем, я сойду на нет, и люди перестанут со мной считаться».

С тех пор, как это случилось. Рамин от слез и вздохов так исхудал, что. сделался тонким, как волос, и за одну неделю его стрелоподобный стан согнулся, как лук. Моабад, придя в ужас от такого вида Рамина, велел посадить его в паланкин и отправил в Гурган. Рамин чувствовал себя настолько плохо, что исчезла надежда на то, что он останется в живых. Казалось, будто тысячи отравленных стрел пронзали его сердце. И вот пришли вельможи к Моабаду и доложили об ухудшении здоровья Рамина. Умоляя шаха, они сказали:

— О царь, Рамин брат твой, и нет равного ему. Не теряй его, если хочешь иметь совершенного рыцаря, тем более, что он твой брат.

Вис так немилосердно била себя по лицу, что оно стало цвета фиалки. Она надела траурную синюю одежду, оплакивая разлуку с возлюбленным. Вис так исцарапала щеки, что окрасила кровью подол платья; лицо ее стало синим, как ее платье, а платье — алым, как ее лицо. Она кричала, плакала и жаловалась так:

«Что мне делать? Утехи и радости молодости и покой в этом преходящем мире — все это стало мне чуждым; жизнь моя нестерпима. Я отдала свое сердце и свет глаз Рамину и теперь завидую минувшим моим горестям. Я никогда не думала, что когда-либо может настать час разлуки или же что мы не будем радоваться, как захотим. Но божье провидение, которое допустило нас разорвать из-за нашей любви покрывало стыда, ныне неожиданно разлучило нас. Мой возлюбленный Рамин, пока я в разлуке с тобой, ты сам знаешь: радость моя — не радость. Вдали от тебя жизнь моя — не жизнь. Мне неведомо теперь, что значит жить спокойно и наслаждаться. Ты не исчезнешь никогда из моей памяти, и я не могу забыть, что ты подвергаешься невзгодам войны. Тебе тяжело носить кольчугу вместо нарядной одежды, шлем — вместо шапки, тебе сподручнее держать в руке стакан вместо сабли, солнце обожжет тебя, и все это умалит твою красоту. Проливай кровь врага так, как я лью кровавые слезы из-за разлуки. Зачем я стала врагом себе, не вняла твоим словам и не последовала за тобой? Может быть, меня коснулась пыль с твоего пути! Хотя тело мое здесь, но сердце мое с тобой, оно мучается, следуя за тобой и утопая в крови. Не печалься печалью того, кого ты опечалил. Прискорбно, если возлюбленный не владеет возлюбленной, как собственностью. Не поступай со мной так, как не подобает тебе. Не забывай меня, помни, что я еще живу. Но вспоминал ли когда-либо богатый бедного? Ты видел только огонь моей любви, ныне взгляни на дым. Боль от теперешней разлуки заставила меня забыть о минувших горестях. Голова моя уподобилась туче при ноевом потопе. Из глаз моих текут слезы подобно Джеону, сердце полно горя, нет у меня сил вместить его, и оно зримо каждому; я же утопаю в волнах кровавого моря».

Вис плакала, причитая, и от сердечной боли не могла стоять на одном месте. Сочувствуя ей, мучилась и кормилица, уговаривавшая ее терпеть.

Она говорила ей так:

Когда Рамин прибыл из Гургана в Морав, он не нашел там Вис. Виноградник своей радости он увидел высохшим, и сад — без цветов. Во дворце он не застал земного солнца — Вис, трон не благоухал ароматом ее волос, и в городе не было прежнего веселья. Ты бы сказал, что дворец и окрестности оплакивали, подобно сердцу Рамина, отсутствие Вис. Светлый дворец показался ему темницей. Обуреваемый скорбью, Рамин уподобился лопнувшему гранату. Он стал горько плакать; по щекам шафранного цвета изливался жемчужный дождь. Опустив голову на ее трон, он, как соловей над розой, горестно вздыхал и жалостно плакал, причитая:

«Ах, дворец, ты был украшен, подобно небу, близостью того солнца, воспоминание о котором лишило меня рассудка! Лицо ее украшало землю, и воздух был наполнен ее ароматом, как ныне сердце мое переполнено желчью. Мутрибы и певицы чудными голосами услаждали слух пирующих. Ах, дворец, ты уж не тот, в котором всего было вдоволь! На твой двор забегали и дикие звери для игр, и кров твой был желанным для всех. Я больше не увижу в твоих покоях той звезды, луны, солнца, разлука с которой затемнила мне очи! Преходящий мир показал свое непостоянство, изменив тебе так же, как и мне, лишив тебя радости, как меня — утехи сердца и терпения. Где то время, когда я здесь веселился, и настанет ли когда-либо еще такой день, когда я, радостный, войду сюда? Один такой день мне желаннее, чем тысячелетнее пребывание в такой горести».

Так причитал и плакал Рамин. Затем в отчаянье он вышел за ворота города, обратил лицо к той крепости, где была заключена Вис, и помчался в ту сторону, не останавливаясь ни днем, ни ночью. Была очень темная ночь, когда Рамин достиг подножья той горы, на которой стояла крепость. Для Вис и Рамина та темная ночь стала светлее дня. Во мраке часовые не заметили Рамина. Рамин знал, где помешалась Вис. Он воспользовался своим искусством стрелка, и не было на свете подобного ему, и направил меткую стрелу в нужное ему место, сказав:

«Будь счастлив ты, мой гонец: везде ты бываешь гонцом, извещающим об отнятии души, ныне же обрадуй душу Вис встречей со мной!»

Стрела взвилась и через просвет крыши упала на ложе Вис. В тот же миг кормилица подхватила ее, узнала и возрадовалась великой радостью. Она протянула ее Вис и сказала:

— Посмотри на счастливую стрелу, на гонца, присланного Рамином вестником радости: на стреле его имя. Не печалься больше отныне, благодари бога и радуйся.

Вис взглянула на стрелу и прочла на ней имя Рамина. От счастья она не могла даже выразить ту радость, которой было полно ее сердце, она целовала стрелу, ласкала и говорила так:

«О счастливая стрела Рамина, который мне дороже души. Ты ранишь всякого, в кого попадаешь, для меня же ты стала целящим бальзамом. Ты его гонец. Я сделаю тебе наконечник из яхонта, а ствол из чистого золота и спрячу в колчан моего сердца, чтобы обрадовать твоего хозяина. Хотя за время разлуки я была поражена тысячью подобных тебе стрел, но едва я увидела тебя, боль, причиненная их алмазными остриями, превратилась в радость. Другой исцеляющей стрелы, кроме тебя, я не видела, другому посланию, более приятному, я не внимала!»

Метнув стрелу, Рамин впал в раздумье: «Как бы узнать, куда попала моя стрела? Достигла ли она того места, куда я метил, или же она залетела в другое место и попала в чужие руки? Если бы Вис знала, что я здесь, она выискала бы тысячу способов, чтобы дать мне возможность попасть к ней».

И он молвил: «О сердце, жертвуй собой, не бойся никого! Клянусь силами вседержителя-творца, что я не вернусь, пока не исполню желания моего сердца, хотя бы мне грозила смерть. Если даже стены этой крепости будут из раскаленного железа, пылающего, подобно моему сердцу, и вся земля здесь будет пропитана ядом, вершины скал станут змеями-аспида-ми, а охрана будет состоять из дивов, — и тогда я не отступлю. С божьей помощью я доверюсь силе моей руки, постараюсь освободить Вис и снова соединюсь с похитительницей моего сердца. Пока я жив, у меня нет других забот, кроме поисков Вис. Как бы многочисленны ни были мои враги и жестокосердны, как Моабад и Зард, я не уклонюсь от встречи с ними.

Они подобны огню, но мы одного рода, и они легко могут разобраться в моих недостатках и достоинствах».

Рамин впал в раздумье в поисках встречи с Вис, а там Вис запуталась в сетях любви. Язык ее твердил имя Рамина, и сердце с нетерпением искало его. Жалея его, стоявшего на стуже, и жаждая с ним встречи, она выискивала способ с ним свидеться. Разлука обжигала ей сердце раскаленным железом и пронзала копьем.

И вот что ей посоветовала кормилица:

— О любимица матери! Звезда счастья взошла над тобой. И это благоприятное обстоятельство, что на дворе так холодно: часовые и вся охрана укрылись от стужи во внутренних помещениях крепости. Два раза только появились на крыше часовые и, убоявшись мороза, скрылись. Раз нет караульных, мы сможем все легко устроить. Рамин здесь близко, хотя мы его не видим из-за темноты. Он знает, что мы в этом зале. Он часто бывал в этой крепости без Моабада и знает все входы и выходы. Откроем окно и зажжем свечу. Он увидит нас и подойдет ближе. И тогда мы сможем помочь ему.

При этих словах кормилица зажгла свечу и своими чарами обессилила злых духов. Рамин, увидев свет, обрадовался. Он понял, кто его зажег, и ринулся в ту сторону, как сокол. Сказано: «Таково сердце влюбленного: горе для него — не горе, потери — не потери. Добиваясь встречи с возлюбленной, он готов отказаться и от своей веры. Длинная дорога ему кажется короткой, а разъяренного льва он опасается не больше лисицы. Не насыщенному любовью бесплодное поле может показаться виноградником, гора — волоском, а море — канавой. Ничто так не подкупает сердце, как любовь, и поэтому никто не осудит его. Любовь не отличает красоту от уродства, ибо у безумной любви разум ослеплен».

Когда Рамин подошел к стене, Вис увидела его сверху. Она и кормилица взяли сорок кусков греческого броката и другие материи, какие оказались под рукой, связали и сложили вдвое и, скрутив, свесили до земли. Рамин ухватился за конец скрученных тканей и с ловкостью тигра взобрался наверх. Солнце и луна встретились. Рамин и Вис слились в объятьях, как в чаше молоко и вино; соединились золото и жемчуг, мускус и амбра; темная ночь расцвела зарею, и зима стала для них весной. Сердца обоих влюбленных успокоились. Рамин и Вис обнимали друг друга и целовались. Удалившись в опочивальню, они захватили всякую снедь и вино. Влюбленные то рассказывали друг другу о пережитых испытаниях, то расточали друг другу ласки. Ночь была темна и холодна, но для них горели три светоча: радость их встречи, сияние их лиц и пурпур вина. Двое любящих пили и радовались вволю. Двери были заперты, они были веселы, чувствовали себя в безопасности и вовсе не думали о том, что кто-нибудь может узнать об их встрече; любовники вовсе не боялись того, что когда-нибудь настанет день разлуки и радость их сменится горем. Одна такая ночь для них была дороже, чем тысячелетняя жизнь в разлуке. Когда Рамин исполнил желание своего сердца и достиг желанного счастья, он запел мелодичным голосом:

«О сердце, пусть ты претерпело из-за любви невзгоды и лишения! Без горестей не бывает веселья, и без злоключений нам было бы не так приятно здесь делить досуг. Без затруднений не приобретают доброго имени. Хотя в поисках возлюбленной ты переплыло моря, но зато ты обрело драгоценный камень; хотя в разлуке с ней ты испило много желчи, ныне ты вкушаешь плод радости. О сердце, я тебе советовал: терпи, поверь, что конец всякого горя — веселье. Когда человек пребывает в горести много времени, он еще больше благодарит бога за посланное счастье. Ныне я исторгнут из ада и нахожусь в раю. Я посеял любовь и пожал наслажденье, сияющая луна одарила меня любовью. Я сердцем был с нею и не забывал ее ни на минуту. Всем своим существом принадлежал ей, и превратный мир не погубил меня».

Вис встала, наполнила чашу вином, подняла ее и сказала:

«Я пью за здоровье Рамина, моего возлюбленного, который не покинул меня, пью за мои сбывшиеся надежды, что ярче света очей! Я так верю в его чувство и так счастлива, потому что со времен Адама никто не испытывал такой уверенности в своем возлюбленном. До конца дней моих я его рабыня. Ради него я выпью змеиный яд, как воду бессмертия».

Она выпила вино и поцеловала Рамина. Ему приятно было беседовать с Вис, пить вино и гладить волосы возлюбленной — ароматные, как мускус. Рамин взирал на яшму, мускус, хрусталь и цветок граната. Он забыл о черном агате, радуясь яркому яхонту. Каждую ночь до рассвета он лежал на ложе из роз, а изголовье его было из солнечных лучей. По утрам, проснувшись, они пили вино, радовались и пели. Подняв кубок, Рамин запел:

«Красное вино вытравляет ржавчину из сердца. Вино — посол влюбленного, извещающий о его близости! Красное вино обратит желтый цвет моего лица в румянец. Вино — лекарство от любовной горести. Любовь — пыль, а вино — дождь, развеивающий горе и умножающий радость. Сегодня день моего счастья. Мне помогли бог и судьба; похитительница моего сердца здесь, рядом. То я покоюсь на фиалках и розах, то — среди лилий, амбры и мускуса. Уста мои впивают рубин, что слаще сахара. В саду моем цветет красная роза. Я рад, что достиг желанного. Я тот сокол, который, летая высоко в небе, охотится только за солнцем. Моя радость — лев с золотыми когтями, который ловит мою душу. Каждый день я собираю с лица и кудрей возлюбленной розы, гиацинты, мускус и сахар. Ее сияющий лик затмил розовый сад, и меня туда не манит; меня не прельщают никакие игры, ибо место, где я нахожусь, для меня приятнее рая, и я здесь наслаждаюсь всеми удовольствиями, созданными богом. Солнце — мое пиршество, луна — мой виночерпий, потому я так весел».

Затем он обратился к Вис с такими словами:

— Дай мне вино, о вдохновительница моя, дай мне вино розового цвета, вино цвета твоих ланит, что дарует, подобно твоему лику, счастье! Не наступит время приятнее этих часов, не быть весне, подобной лику твоему. Кто может знать, что сулит нам завтрашний день! Поспешим вкусить часть нашей доли радости, ибо завтра мы не сможем вернуть сегодняшнего счастья. Ни ты не желаешь моей смерти, ни я не расстанусь с твоей любовью. Будем веселиться и исполнять желания сердца! Откуда мы знаем, что предопределил бог нам обоим? Ведь и Моабад замуровал тебя в этой крепости, а меня, больного, оставил в Гургане, не ведая о том, что бог еще в небесах предопределил нашу встречу здесь. Кто мог сделать это, кроме всемогущего творца?!

Девять месяцев они жили так, предаваясь во благовременье и в неблаговременье радости и веселью; они не уставали от наслаждений и от хмеля. Пищи и питья было у них достаточно даже на сто лет, им не надо было покидать покоев, где они находились. Посмотри, как долго длилось их счастье! Они удовлетворяли желания своих сердец и очистили их от ржавчины. Рамина не пресыщало такое времяпрепровождение, и Вис не соскучилась от близости с Рамином. Одна душа поселилась в их телах, и у них не было другого удовольствия, как беседовать друг с другом, любить и пылать страстью. Одержав победу над ратоборцами, они поливали вином дерево радости.

Двери крепости были замкнуты, как и двери горести; тайны их не знал никто, кроме Зарнагес, дочери Хакана, жившей в Мораве. Родовитая и прекрасная, ликом она походила на солнце и была старшей кудесницей. Причем столь искусной в делах колдовства, что могла заставить цвести розы на стальной наковальне.

Когда Рамин прибыл в город Морав, он побывал во дворце Моабада и каждого спрашивал о Вис. Узнав, что она заключена в крепости, как я уже рассказал, он, обезумев, излил из глаз Дижлу, омыв лицо слезами. Когда он не смог пи узреть прекрасный лик Вис, ни услышать ее сладкозвучную речь, он, обезумев, рыскал по городу и поспешно направился к крепости, где была заключена Вис. Он был яростен, как тигр, и не страшился трудностей. По скалам он прыгал, как серна, а иногда он взбирался на такую гору, что головой касался облаков, порой же спускался в ущелье, словно в яму Иосифа[23].

Это знала кудесница Зарнагес. Она знала, что Рамин устремился к крепости и что не было другого лекарства против горя Рамина, кроме свидания с Вис. Все это берегла в памяти своей дочь Хакана, чтобы рассказать Моабаду.

Когда победоносный и довольный шах Моабад завершил поход, устроив все, как ему хотелось, — он направился в Хорасан и прибыл в город Морав. Шахиншах покорил страны Ран и Сомхити, взял дань и заложников у греческого кесаря, победил всех царей и покорил всех врагов.

Слава его и торжество достигали небес, тесен был простор земли для его многочисленных войск. Добыча, сложенная вместе, образовала груду сокровищ превыше гор. Ты бы сказал, что вершина ее упирается в небеса. Судьба его осчастливила: отбив мяч у всех царей, он довел его до намеченной черты, превзойдя владык всех земель. Были при дворе его и воины всех стран и заложники. Стал он царем всех царей, и не было подобного ему на- земле.

Когда столь победоносный шах Моабад прибыл в город Морав, ликование его сменилось тревогой: он узнал от Зарнагес о появлении Рамина. Сердце его наполнилось кровью, а мозг кипел от ярости. Долго сидел он, пораженный этой вестью. Затем, пожелтевший от злости, он вскочил и дал приказ созвать войско. Забили в барабаны. Завыла труба во дворце Моабада, словно жалуясь: «О царь, ни у кого не хватит сил снова идти в поход!» Так же застонал барабан, предрекая разлуку Вис и Рамина: «Увы, влюбленным придется расстаться». Казалось, что Рамин почувствовал в сердце своем надвигающееся несчастье и предугадал, что столь приятное его пребывание с Вис закончится горем.

Шахиншах выступил поспешно, желая как можно скорее захватить Рамина. Воины его были недовольны: половина их только что вернулась с войны, другие же, отбывшие годовую повинность и не успевшие еще, как говорится, распустить пояса и снять шлемы, должны были снова отправиться в трудный поход. Одни говорили: «Разве не достаточно было с нас отбытой повинности? Чего ради нас снова заставляют сражаться?» Другие говорили: «Если нас заставят воевать до тех пор, пока Вис будет нуждаться в защите от Рамина, нам придется долго воевать». Были и такие, которые говорили: «Легче было бы Моабаду сразиться с тысячью греческих царей, чем с Рамином». Говорили и многое другое.

Моабад двинулся со своим войском, поспешая, как ветер. Пыль на их пути подымалась до туч. Стража замка, увидев ее, доложила Зарду: «Видна пыль, которая поднялась до небес; наверное, движется шахиншах с войском, иначе пыль не поднялась бы так высоко». Зазвучали тревожные сигналы, и в замке все были на ногах и заметались, как ивы от ветра. Зард не успел еще выехать навстречу Моабаду, как Моабад уже был у ворот крепости. Сердце его было переполнено враждой и желчью. Он гневно окликнул Зарда и сказал ему так:

— О горе мне горькое! Да спасет меня бог-создатель от вас, двух братьев! Собака лучше вас, людей: она хоть вспомнит хлеб, которым ее кормил человек, а вы и на это не способны. Не знаю, под какой планетой родились вы? Один из вас в колдовстве может соперничать с дьяволом, а другой глуп, как вол или осел. Ты должен быть в стаде, ибо ты подобен скоту. Как ты стерег Вис? Я заслужил всяческий позор, ибо начальником над крепостью поставил такого вола. Ты сидишь сложа руки, замкнул входную дверь и думаешь, что много потрудился на службе у меня. Ты сидишь и мычишь по глупости, как вол. И тебе в голову не приходит, что там, за дверью, смеются над тобой; Рамин наслаждается, как его душе угодно. И это известно всему миру. Ты недостоин занимать твое место!

Зард ответил так:

— О счастливый царь! Ты говоришь красноречиво. Ты вернулся победителем, и да сопутствует тебе в будущем такая же удача. Не печалься ни о чем. Не открывай сердце дьявольскому наваждению. Ты могущественный властитель и можешь молвить хорошее и плохое. Если будешь говорить правду, никто не посмеет с тобой спорить, а если скажешь тысячу раз неправду, и тогда никто не заметит тебе, что это не так. Ты меня винишь в том, что мне и в голову не приходило. Ты взял Рамина с собой. Как я могу знать, куда он делся? Он же не сокол, чтобы прилететь сюда из Греции, и не стрела, чтобы перелететь стену крепости. Как он мог проникнуть сюда? Посмотри, двери, запечатанные твоей печатью, заперты; годичная пыль лежит на ней. Разве мог бы Рамин проникнуть в крепость, двери и ограда которой из меди? У всех входов и выходов мною поставлена ночная и дневная стража. Так я охранял крепость. Будь Рамин чародеем и знай он тысячу колдовских уловок, все-таки он не смог бы сюда проникнуть. Если он вошел через эти двери, как же твоя печать осталась целой? Не верь, государь, злостному наговору. Не печалься и не убивай нас. Не говори ничего такого, что не понравится мудрым и от чего разум не приобретет даже одного ячменного зерна.

Шахиншах ему ответил:

— Зард, зачем ты говоришь несуразности? Доколе ты будешь ссылаться на прочность дверей и целость печати? Они не сослужили мне службы. Ты не оберегал Вис как следует. Бдительная стража у ворот крепости была бы надежнее замков и печатей. Бог расположил небо очень высоко, но все же стражей приставил к нему звезды. Мне печать не поможет, если шаровары не поддерживает кушак. На что тебе кушак, если ты без шаровар? Из-за того, что я поручил охрану Вис такому глупцу, как ты, слава, которую я приобрел за год мечом, ныне омрачена. Дворец мой, ослепительно блиставший славой, ты омрачил и опозорил.

Когда гнев шахиншаха остыл, он вынул ключ из-за сафьянового голенища, бросил Зарду и сказал:

— Открой двери, хотя ключ мне теперь так же не нужен, как мост за большой рекой.

Звук отпираемого замка донесся до кормилицы. Она стала прислушиваться и услышала голоса Моабада и Зарда. Кормилица задрожала от страха и, подойдя к Вис и Рамину, сказала им:

— С востока взошло солнце нашего несчастья: явился шахиншах, как черная туча; разразится гроза, и потекут для нас губительные потоки. Нас охватит сжигающий огонь, дым его затемнит светлый день, и нам не спастись.

Все трое содрогнулись от страха и не знали, что делать. Ничего другого они не могли придумать, как спустить Рамина туда же, откуда ого подняли. Хотя ему лучше было умереть, чем расстаться с Вис, но он, со смущенным сердцем и обесславленный, спустился по скале, оплакивая разлуку с возлюбленной и сетуя на то, что ему ничего не остается, кроме терпенья. Он боялся за Вис и за себя и не знал, что предпринять. Он говорил своему сердцу:

«Как поступаешь ты со мной, сердце, что чинишь? Ты готовишь мне всегда то, что для меня губительно. Не борись с моей судьбой: ты мечом своим то проливаешь мою кровь, то разлучаешь с душой, то омрачаешь мне жизнь.

Когда Моабад возвратился из крепости, с ним не было солнцеликой. Шахро, узнав об этом, с плачем кинулась к нему; царапая щеки и ударяя себя по голове, она восклицала:

«О душа матери, обращающая всякое горе своего ребенка в радость! Зачем не привез тебя Моабад? Что сделал этот безбожный див с тобой? Какое горе постигло тебя по милости твоей судьбы?»

Затем она обратилась к Моабаду:

— Скажи, по какой причине ты не привез моей Вис? Что ты сделал с моим солнцем? Зачем ты отнял луну у неба? Я обращу твой дворец в развалины, рай станет тебе адом, если ты сейчас же, без промедления, не вернешь мне мою дочь! Я буду так стенать, что разжалоблю даже скалы, и они, мне сострадая, станут взывать! Я заставлю все живое мне сочувствовать! Я стану лить потоки кровавых слез до тех пор, пока ты не покажешь мне моей Вис! Я заставлю тебя сожалеть о твоем царствовании, да и бог не даст тебе победы из-за крови невинной Вис, и сами глаза твои станут твоими врагами!

Когда она, рыдая, начала так причитать и жаловаться, сам Моабад заплакал и сказал ей:

— Станешь ли ты проливать слезы или смеяться, будешь ли ты меня проклинать или благословлять, ничего мне не поможет. Я сделал то, что сделал. Лучше было бы так не поступать и не гневить бога. Я развеял по ветру свою радость и честь! Ты не увидишь больше лика Вис, гак как он не украшает больше землю. Ты увидишь поверженный кипарис, оплакивающий свою юность, свои прелести; ты увидишь ее светлый лик потемневшим от запекшейся крови и волосы поредевшими.

Услышав эти слова от Моабада, Шахро упала на землю и начала бить себя по лицу и по голове. Дворец наполнился ароматом ее тела, и от кровавых слез ее образовалось озеро. Стрела страдания пронзила ее сердце, и она стала причитать:

«О судьба-изменница! Ты похитила мой драгоценный камень! Неужели и ты так любила этот камень, что украла и зарыла его в землю, как корыстолюбец — золото? Неужели ты из зависти отняла у меня кипарисоподобную и пересадила ее в вечный виноградник? Зачем ты вырастила ее, о судьба, столь прекрасной, а если вырастила, то зачем так неожиданно ее сразила? Когда же вырастет из-под земли благовонная амбра? О земля, до сей поры ты поглощала только людей, а теперь ты поглотила солнце и луну! Зачем ты не насытилась до сих пор! Зачем ты отняла у меня солнце, радовавшее мое сердце? Так как земля чернит даже серебро, я боюсь, чтобы она не повредила и твоему телу. День стал темным для меня и свет померк. Да не принесет плодов земля, которая дерзнула покрыть ее! Отныне луна лишилась яркого света, ибо моя луна скрылась в темнице! Позаботьтесь же о ней. о небо и земля! Ведь для того собрались вы, о звезды, чтобы оплакивать ее!

О свет матери, о стройный кипарис, о солнцеликая, о яхонтоланитая, о амброволосая, ты рассеивала мое горе, ты была моей гордостью и радостью! Ныне тебя нет больше у меня! С кем мне веселиться, кому мне радоваться? Кому мне жаловаться на обиды, у кого искать суда? Тот, кто убил тебя, тот пролил кровь всех людей, но меня он убил более жестоко, чем всех других. Я соберу мудрецов из Греции и Индии, может быть, кто-нибудь будет знать, как мне помочь. О моя прекрасная, ты была одинока в этом мире, и потому тебе было горько жить без взаимности. Может быть, в раю ты найдешь подобного себе, здесь же нет никого. О душа моя, с тех пор, как я услыхала о твоей смерти, моя жизнь умерла вместе с тобой! Кому же теперь достанутся твои украшения? Кто наденет твои одежды? Где найти такую прекрасноликую? Кто осмелится известить твоего брата Виро? Кто отважится сказать, что Шахро оплакивает смерть Вис? Ушло солнце красавиц, я же осталась, чтобы обрести тело Вис и поминать ее! Пусть разрушится крепость этой безбожной свиньи, где ты была заточена, и та гора, ибо там ослепли глаза моего счастья, там погасла моя луна. Не показали мне даже ее тела! Ныне возрадуются дьяволы и бесы, они знают, какое бедствие вызовет ее кровь и сколько царей и вельмож погибнет. В отмщенье за кровь Вис я заставлю течь кровь ее врагов столь обильно, как воды Джеона. Но если даже пролью столько их крови, сколько воды в тысяче Джеонов, и, еще добавлю кровь Моабада, все это не заменит и одной капли крови Вис! Что мне делать? Ничем не отомстить за кровь Вис! О город Морав, глава Хорасана, не думай, что тебе легко простится такая несправедливость! В нынешнем году бедствия, которые на тебя обрушатся, будут обильнее твоих родников. Копья и мечи воинов окажутся многочисленнее листьев на деревьях. Не отдохнет на земле твоей шахиншах, я залью ее потоком крови. Мстители за Вис уже надевают доспехи. От Хорава до Бахотара соберутся всадники, и они потопчут стогны Хорасана копытами своих коней! Страна Моабада погибнет из-за моей любимой дочери! Сахар уже не сладок, ибо исчезли алые яхонты Вис. Не растет больше кедр, ибо повержено мое бальзамовое дерево! Мускус и амбра не источают аромата, ибо незримы стали ее волосы. И роза перестала быть алой, ибо поблек цвет ее ланит. Зачем заключили мое солнце в крепость, которая была обиталищем дивов и бесов? Увы, о моя Вис, царица Рана! Увы, о моя Вис, повелительница Туркистана! Увы, о моя Вис, солнце Хорасана! Увы, о моя Вис, луна Хойстана! Увы, о моя Вис, надежда царей! Увы, о моя Вис, похитительница красоты красавиц! Увы, о моя Вис, светоч воинов! Увы, о моя Вис, надежда матери! Зачем я родила тебя на старости лет?! Зачем я, несчастная, породнилась с безбожным дивом, зачем было растить тебя, если моя дочь досталась безжалостному диву? Теперь я буду рыдать с сожженным сердцем до самой смерти! Я брошусь со стены Ашкуптидевана, и смерть покажется мне радостью! Не обрести мне без Вис отрады сердцу, а как же мне жить безотрадной? Но как бы ни казалась мне смерть желанной, я не наложу на себя руки, пока не отомщу шахиншаху и пока он не умрет раньше меня! Я не могу примириться с тем, что моя Вис лежит в земле, а шахиншах сидит в саду и пирует. Не быть тому, чтобы моя Вис стала прахом, а шахиншах жил счастливым супругом. Накличу смертную беду на Моабада и поведаю миру скрытую от него тайну. Пойду и скажу ветру: «Разве ты не тот ветер, который украдкой похищал у Вис ее аромат и разносил по всему свету? Теперь я заклинаю тебя любовью к ней, помоги мне отомстить ее врагу!» Обращусь к луне и скажу ей: «Разве ты не та луна, которая завидовала красоте моей Вис? Заклинаю тебя тем, чему ты научилась у нее, ибо, кроме тебя, никто не был ей подобен, — помоги мне отомстить за ее кровь!» Пойду и скажу облакам: «Не вы ли уподоблялись волосам моей Вис? Теперь помогите мне: чтобы отомстить за ее кровь, пошлите на ее врага горе, гром, молнию, грозу и град, а страну ее доброжелателя оросите тихим дождем!» Обращусь к солнцу и скажу ему: «Разве был кто-нибудь, кроме нее, подобен тебе? Отблагодари же себе подобную: не восходи над страной ее врага и прибавь света стране тех, кто ее любил!» Пойду я к богу-творцу, склоню лицо свое к земле и буду умолять его: «Боже милосердный, всемогущий, пошли на голову Моабада огненный дождь твоего гнева! Зачем ты возвеличил этого беззаконного человека, который день ото дня становится все жесточе к твоим созданьям? Он не щадит твоих рабов и заливает кровью землю, созданную тобою. Удел его — разить, подобно мечу, а обычай — похищать, подобно волку. Господи, взыщи с него за мою кровь, порази Моабада, разрушь дворец и повергни трон его! Как он, беззаконник, огнем опалил мое сердце, так и ты испепели душу и сердце его пламенем гнева твоего!»

Услышав плач и причитания Шахро, шахиншах покраснел от стыда. Вместе с тем он убоялся и Виро. Вот что он ей ответил:

— О ты, что мне дороже глаз, огорченная моим поступком! Ты — моя любимая сестра, Виро — мой брат, а Вис— моя царица и похитительница сердца моего, свет моих глаз, моя желанная, которая мне дороже души и всего царства.

Я ведь люблю Вис, ненавидящую меня, она мне дороже жизни. Если бы она не была своевольной и не поступала бы со мной несправедливо и не срамила бы меня, что хуже смерти, то она была бы осыпана щедротами. Я тебе не открыл тайны: как я мог убить женщину, душу которой предпочитаю своей душе? Хотя я ее пленник, но она не жалеет меня, и мне лучше умереть раньше нее. Сейчас же я пошлю в крепость человека, чтобы он привез Вис. Я не могу жить без нее ни одной минуты, я ошибся. Я хорошо знаю, что она еще навлечет на меня беды. Я претерплю еще много горя, испытаю еще больше неприятностей и затруднений. Пока Вис — царица в моем дворце, я не жду покоя, опасаясь ее козней. И так как ни один день не радует моего сердца и Вис не сулит мне никакой утехи, то не удивительно, что жизнь стала мне в тягость.

Затем он приказал Зарду:

— Поезжай быстрее ветра с двумястами всадниками в крепость, захвати с собой двух коней и привези Вис!

Зард поехал с двумястами всадниками в крепость и привез Вис к шаху Моабаду и Шахро.

Затем приехал Рамин к Зарду и в продолжение месяца скрывался в его доме. Зард стал умолять шахиншаха помиловать Рамина, и Моабад еще раз простил его. Судьба снова стала благоприятствовать Рамину: скрылся див вражды, и зацвел сад радости. В зале царя царей засиял лик луны лун — Вис. Жизнь Моабада стала радостной, ибо он веселился, пировал и взирал на солнцеликую Вис. Хрустальные руки Вис алели от красного вина. Счастливый Моабад осыпал наградами воинов. Долго все так веселились. Разнесся слух по всему миру о всех этих происшествиях и о правосудии Моабада, и прежние горести были забыты.

Преходящий мир серпом горя жнет ниву радости. Никогда не жди от него доброго конца, ибо все пришедшие в сей мир были им обесчещены.

Когда Моабад узнал, что Рамин уехал в Морав, шах понял причину его отъезда. И снова разгорелось в нем враждебное чувство к влюбленным. Он так говорил в сердце своем: «Доколе у меня хватит сил терпеть такое пренебрежительное отношение ко мне? Доколе мне так тревожиться? Пока в этом мире будут живы люди, они будут рассказывать о моем позоре; я стану предметом насмешек и буду притчей во языцех. Если Вис — солнце небесное для тех, кто с надеждой взирает на нее и уповает, как на рай, го для меня она — горе и позор. Если уста ее дарят бессмертие, для меня они — яд; если тело ее столь желанно для людей, как вода, для меня оно столь нежеланно, как смерть. Какая мне польза от Вис? Она может только погубить мою душу.

Стояла летняя пора, был приятный день; поля, луга и сады уподобились раю; деревья были отягчены плодами, струились воды, и птицы распевали над ними; нарциссы походили на виночерпиев, а фиалки с поникшими лепестками — на опьяневших; ветви с плодами были прекрасны, подобно венцу Ношревана, луга были зелены, как изумруд, а горы походили на топаз; преходящий мир нежился, как молодая невеста.

В саду сидел шахиншах и рядом с ним солнцеликая Вис; по правую сторону сидел Виро, а слева — Шахро; напротив него — Рамин, а перед ними — избранные мутрибы. Они пели, пили и веселились. На пиру присутствовали и семейства вельмож. Один из певцов спел песню про любовь Рамина и Вис; кто вдумчиво слушал, тот мог уразуметь ее смысл. Песня понравилась шахиншаху, и он сказал певцу:

— Хорошую ты спел песню! Спой еще другую песню про любовь Рамина и Вис и поведай о том, что с ними было дальше.

Вис одарила певца и сказала ему:

— Раз шахиншаху угодно узнать все о нас, спой и не скрывай!

И певец запел:

«Я видел большое дерево: вершина его достигала небес, оно осеняло целую страну и сияло, как солнце. Под деревом струился прекрасный родник, и вокруг него цвели фиалки и розы, гиацинты и лилии. Около него ходил молодой бык, который щипал траву. Пусть вечно струится тот неиссякаемый родник, зеленеет луг, пусть пасется молодой бык, и дерево пусть щедро приносит плоды!»

Под деревом он подразумевал шахиншаха, под родником — Вис, а под молодым быком — Рамина.

Моабад понял смысл этой песни, он вскочил с места, схватил Рамина за волосы и так сказал ему:

— Поклянись, что ты отказываешься от любви к Вис и никогда не прикоснешься к ней, а не то я сейчас отсеку тебе голову от тела, ибо мое тело от позора, который ты мне причинил, лишилось головы!

И поклялся Рамин сначала богом, затем огнем, солнцем и луной, что, «пока душа во мне, я не забуду Вис и не перестану стремиться к ней! Все дни мои я посвящу ей. Вы молитесь солнцу в небе, а я — лику Вис. Она — душа моя, а человек по своей воле пе может лишить себя души. Если тебе угодно — убей меня, если угодно — оставь мне жизнь, но от любви к ней я не могу отступиться».

Услышав это, шахиншах страшно разгневался и стал поносить его. Повалив наземь, он хотел отсечь ему голову и вырезать ножом ту часть тела, которая была источником его неукротимой страсти. Когда Рамин понял, как собирается расправиться с ним Моабад, он вырвал у него нож и скрылся.

Моабад был пьян. После этого происшествия пирующие разошлись, а он заснул. Утром Моабад не помнил, что с ним было. От безумия любви и вина сознание покинуло его. В опьянении познается нрав человека. Не страдай Моабад этими двумя пороками, с ним не случилось бы ничего дурного.

На следующий день пришли друзья Рамина навестить его и побеседовать с ним. Они застали его опечаленным и спрашивали: «Что сталось с тобой?» Он поведал им причину.

Жил тогда в Хорасане некий ученый муж, глава всех ученых, прославленный умом и красноречием, по имени Бего. И не было в той стране столь прозорливого человека. Он приходил к Рамину в урочное и неурочное время и водой поучения омывал его сердце. Он предрек ему: «Ты будешь властвовать над Хорасаном и Ираком; исполнятся все желания твоей души, и ты будешь царем этих земель».

Утром того дня, когда Моабад был охвачен гневом, Бего так говорил Рамину:

— Ты владетель всего Ирана и всего Туркистана, ты молод и царского происхождения, что же тебе еще нужно? Тело твое вопиет к богу, что ты попусту тратишь его силу и не щадишь его. Зачем тебе в этом преходящем мире предаваться другим чувствам, кроме радости? Если божья милость тебя не покинет, то нечего предаваться горю. Мы отвергаем бесполезную грусть и стеснения.

Рамин так ответил ему:

— Ты говоришь, как подобает твоей мудрости. Но как перенести сердцу человека столько горя, причиненного ему судьбой? Оно не из железа и не из камня. Доколе терпеть столько моему телу, и сколько должно сносить мое сердце?!

По божьему предопределению для всех шел только дождь, но одного меня унес поток. Каждый день наносит раны моей печени. Если желание мое исполняется на одну минуту, то рядом с ним расставлены и злокозненные сети для меня. Преходящий мир если и осыпает меня розами, то за каждый лепесток он вонзает мне в глаза по шипу. Я никогда не выпивал стакана вина, чтобы не приходилось запивать его желчью.

Будь ты на моем месте, и ты не мог бы испытывать радость, и никакие поучения меня не утешат после того, как я перенес вчерашнюю обиду от Моабада, когда я так был обесчещен перед Вис! Мне только остается оплакивать свою судьбу и умереть, чтобы избавиться от горшей участи.

Затем он рассказал Бего обо всем, что с ним случилось.

— Все это произошло со мной, как же ты хочешь, чтобы в моем сердце жила радость? Такой позор и поношение перед Вис и мои кровавые слезы — все это заставляет меня желать смерти. Я могу стерпеть всякое горе, но не в силах перенести позор.

Бего ответил Рамину так:

— О ты, жалующийся на свою судьбу! Ты лев, как же ты жалуешься на шакалов? Тебе поможет судьба твоя в будущем, и поэтому нечего тебе сейчас так печалиться. Пока безумная любовь тебя обольщает, тело твое всегда будет притягивать беду. Зачем ты отдаешь сердце возлюбленной, если не в силах перенести горе и бесчестье? Разве ты не знал, что если посеешь любовь, то можно пожать от нее и бесчестье. Кто посадит розы и потом будет собирать их, тот не может не занозить руки шипами. Ты в своей любви подобен купцу: иногда ты получаешь прибыль, а иногда несешь убыток. Не думай, что тебе может достаться прибыль без убытка или огонь без дыма. Кто сеет семя, до самой молотьбы должен утруждать себя. Ты посеял в сердце своем семя безумной любви и хочешь собрать жатву, подобную Вис; но до того времени ты испытаешь много бедствий. Я много раз повторял тебе: не отягчай тела и души недобрым делом. Сердечные желания подобны волнам бурного моря; мудрый будет их остерегаться. Безумная любовь, охватившая сердце, подобна огню, попавшему в глаз. Хочется тебе или нет, ты должен терпеть, иначе тебе достанется еще большее горе; тело твое будет сосудом твоих огорчений. Ты борешься с разгневанным слоном, ты воюешь с разъяренным львом. Тебе помогает юность, но не знаю, как ты справишься с будущими испытаниями. Ты плаваешь по морю без челна и ищешь на дне драгоценный камень, и я не уверен, что все кончится для тебя благополучно. Тебя держит дракон, от которого не освободит ни друг, ни враг; я боюсь, как бы в один прекрасный день чудовище не разгневалось на тебя и не убило. Я не знаю, что сулит тебе преходящий мир. Ты выстроил себе дом на пути потока, и ты спишь в этом жилище пьяный; может внезапно произойти наводнение, и тебя вместе с домом унесет поток. Ты много раз запутывался в сетях, но судьба всегда помогала тебе и ты спасался, но может случиться, что ты так запутаешься, что никакими усилиями не сможешь высвободиться, и тебе, опозоренному, будет плохо. Такое бесславие хуже, чем если ты сам на себя наложишь руки; всякий в этом преходящем мире будет порицать тебя, а в том, вечном, мире ты понесешь наказание, попав в ад. Зачем же тебе еще сильнее карать свою душу? Если ты послушаешься моего совета и вооружишься терпеньем, ты взамен многих горестей обретешь радость. Никакая храбрость и никакое мужество не могут сравниться с терпеньем, тем более с таким, которое ограждает человека от прихотей сердца. Если ты выкажешь мужество и терпение, ты удалишь ржавчину со своего сердца. Нет иного средства против безумной любви, как полюбить другую женщину, чтобы отлегло от сердца. Если ты покинешь Вис на год, ты так ее забудешь, словно она никогда и не была с тобою. Если безумная любовь одолела человека и нет другого средства, чтобы освободиться от нее, то нет ничего лучше разлуки, ибо любовь живет глазами: кто отдалит глаза, тот отдалит и сердце. Человек может попасть в затруднительное положение, но, используя ум, поступая осторожно, используя советы и преодолевая препятствия, он найдет способ спасти себя. У тебя одно горе, и ты не знаешь, как изжить его, и не слушаешься советов. Ты стал несчастным и притчей во язы-цех. Ты враждуешь с братом, и стар и млад — все отзываются о тебе плохо; как только соберутся за чашей вина, начинают порицать тебя и обзывать трусом. Была бы Вис даже солнцем, все же Рамину не следовало позорить брата Моабада!

В то время, когда Бего наставлял Рамина, Моабаду захотелось вразумить Вис. Он стал поучать ее ласковыми, нежными словами. Он так говорил ей:

— О прекрасная госпожа, дарующая мне душу! Ты сама знаешь, сколько я перенес из-за тебя горя, и как я страдал от безумной любви, и сколько раз ты приводила меня в отчаянье. Своими недостойными поступками ты увеличивала мое горе и сделала меня посмешищем. Нет прелести которой у тебя бы не было, нет славы, которой бы мне не хватало. Я буду царем царей, а ты будешь царицей красавиц. Пусть не будут разлучены наши сердца. До конца дней наших останемся возлюбленными. Будь владычицей стран, городов, войск, сокровищ и дворцов! Для меня достаточно того, что буду называться царем, всеми же делами можешь управлять ты. Делай, что твоей душе угодно, играй и веселись, где только окажется прекрасное место, раздавай сокровища и управляй. Все, чем я владею, принадлежит тебе, ты достойна владеть сокровищами в тысячу раз большими, чем мои. Пусть мои вазиры будут твоими, пусть мои ученые будут твоими прислужниками. Приказывай им, что тебе угодно, и они будут исполнять твою волю. Тебя, а не меня, лучше украшают царский сан и величие, а я буду только твоим возлюбленным, ревностным исполнителем твоей воли и желаний. Можно ли найти на земле человека, который не стал бы охотно твоим послушным рабом? Внемли моему поучению и не будь так неустойчива, как орех на куполе. Я тебе желаю добра и призываю к благоразумию. Я не такой злопамятный, как ты, таящая в сердце одно, а языком говорящая другое. Душа моя жаждет правды, и язык мой говорит правду. Сердце мое всегда ищет любви, и язык славит добро. Поступай и ты так же прямодушно. Не будь в отношении меня лживой и вероломной. Если ты послушаешься моего совета, не будешь поступать недостойно, изменишь свой нрав, заслуживающий презрения, и уступишь мне, — то станешь столь желанной, что великие цари будут целовать порог твоего дворца в страхе перед тобой. Если же ты будешь вести себя по-прежнему, то обретешь во мне врага, подобного которому не найти во всем мире. Не делай этого, о луна моя, питай ко мне уваженье, остерегайся вражды, ибо я страшен и для хищных зверей. Устыдись почтенной Шахро, вспомни свой славный род, доброту твоего брата, которые осрамлены и опозорены тобой. Будь у тебя чувство стыда перед богом или перед Шахро и Виро, ты бы поступала, как подобает, и почитала бы меня. Но ты не уважаешь такую мать, как Шахро, и не считаешься с таким братом, как Виро, — как же ты сможешь обрадовать меня? Могу ли питать надежду, что ты будешь послушной, если даже слух о моей славе и величии дойдет до небес. Скажи правду, будь откровенной, заклинаю именем бога! Открой, что ты таишь в сердце: любовь или вражду? Я не в силах больше переносить такую жизнь. Пусть опротивеет и тебе твой нрав. Последнее время ты как будто внимала моим поучениям, но все же не изменила своего нрава. А мне надоело тебя поучать. Твои поступки разгласили мою тайну. Я не могу дольше терпеть и не хочу больше умолять.

Каменное сердце Вис, по божьему велению, уподобилось воску. Выслушав слова Моабада, она встала и так ему ответила:

— О великий царь! Величие твое возносит тебя до неба, а смирение склоняет до земли. Сердце у тебя щедрое, а рука твоя дарует драгоценные камни; разум твой непостижим, — настолько он прозорлив. Бог даровал тебе такие преимущества, о которых другим царям и не мечтать. Деяния твои благодетельствуют всех, подобно лучам солнца. Да хранит тебя бог и да исполнятся твои повеления. Тебе известно, что судьба готовит нам изменчивый жребий и человеку уже при рождении предопределяется будущее. Мы, люди, не в силах ни уйти от судьбы и избежать предопределения, ни скрыться от воли бога. Все это тяготеет над человеком до конца дней его жизни — все это совершается по божьему предопределению. Такая, какая я есть, — я создана богом. Ты родился счастливым, а я рождена не такой. Я не виновата в том, что меня заставляет совершать судьба; я никогда не желала себе зла и стольких несчастий; никогда не желала, чтобы мне от возлюбленного доставалось столько горя и чтобы мою тайну раскрыли враги. Что я могу сделать, если ожидаемая радость вдруг обращается в горе! Я терплю скорбь со дня рождения. Я лишена сил, ибо судьба моя борется с моей душой, и мне так надоела жизнь, что я сама готова броситься в львиную пасть. Судьба моя похожа на раба-абиссинца, сожженного солнцем, а терпенье мое похищено дивами. Ногтями я рву завесу стыда, а зубами впиваюсь в мою же душу. Знай отныне, шах Моабад, что я готова отказаться от души и сердца, если они будут причинять тебе горе. До сих пор ты был виновником моих несчастий. Никогда не радовалось мое сердце, и душа моя никогда не обретала покоя. Дни моей жизни протекали тревожно, а судьба относилась ко мне безучастно. Я не буду больше искать такой любви, которая обречет меня на вечный стыд или милостивого и сильного властелина превратит в беспощадного врага. На что мне такая любовь, которая влечет за собой великий стыд? На что мне такая безумная любовь, которая сулит столько упреков и несчастий и делает меня притчей во язы-цех? Ныне раскрылись двери моего темного сердца и я обрела верный путь. Глазам моим вернулось зрение, я научилась уму-разуму. Ныне, отвергнув безумную любовь, я поняла, что пострадала от своей натуры и что по юности своей совершила худое дело как для этой, гак и для той жизни.

Безумная любовь похожа на глубокое море, и мудрым не следует в пего пускаться. Доколе мне суждено жить, я не хочу видеть Рамина. Если даже я буду жить столько, сколько тысяча Мафусаилов[24], все же я не смогу обелить мою душу. Зачем я напрасно мучила мою несчастную душу, зачем проливала напрасно мою невинную кровь, зачем не слушалась твоего повеления, зачем не искала для себя покоя? Если отныне я еще раз провинюсь перед тобой и совершу дурной поступок, то поступай со мной, как тебе угодно, у меня не будет слов против твоего гнева. Будь Рамин даже львом, он не одолеет меня; если он станет даже ветром, он не проникнет в мою душу. Клянусь, что никогда не нарушу данное слово. Если захочешь, чтобы я была твоей рабыней, с сегодняшнего дня я буду тебе покорна. Еще раз обрати ко мне милостиво лицо твое, и я буду служить, как тебе угодно, во мне утвердился дух правдивости.

Шахиншах поцеловал ее в глаза и в лицо, и они ублажали друг друга так, что вытравили из своих сердец ржавчину недоверия и ненависти.

Когда собираются тучи, небо темнеет; от жестокого ветра земля тревожится. То же и с влюбленными: когда судьба собирается их разлучить, она уже заранее готовит козни, ищет повода и находит его. Если человека лихорадит, его сперва бросает и жар. Когда Рамина измучили любовные тревоги и неотступные мысли о Вис, он внял словам Бего и послал человека к шахиншаху, чтобы передать ему следующую просьбу:

«Здешний климат мне вреден, я часто болею. Если разрешит твоя милость, я отправлюсь в Ирак и там буду служить тебе; назначь меня начальником над тамошним войском, и я буду выполнять все, что будет требовать служба, когда же повелишь, я тотчас явлюсь на твой зов. Может быть, мне удастся благодаря твоей милости избавиться от болезни и печали! Охотой в горах и равнинах возрадую сердце. Я буду охотиться то с барсами, то с соколами, то с собаками. Конь мой отвык от всадника, и доспехи мои за шесть месяцев заржавели. Разреши мне уехать, а когда прикажешь, я предстану пред тобой, как раб».

Услышав все это, шахиншах обрадовался. Он исполнил просьбу Рамина и назначил его военачальником над Реем-. Гурганом, Хойстаном, Хамианом и всем Ираком. Пожаловал ему богатое платье и оповестил всех о его назначении. Рамин преклонил колени перед шахиншахом, возблагодарил его и велел разбить лагерь за городом. Из дворца он ушел тайно. Когда Вис узнала об этом, она чуть не лишилась жизни, сердце ее мучительно сжалось, и она стала стонать.

Тем часом, приготовившись в путь, Рамин пришел проститься с Вис; ему оставалось только сесть на коня, он был в полном снаряжении. Вис сидела на троне. Рамин вошел в зал и сел рядом с ней. Но Вис оттолкнула его и сказала ему:

— Встань, царский престол не для тебя. Пока ты раб, ты не должен пытаться занять место владыки. Рано тебе искать царский престол. Ты заблуждаешься по недомыслию.

Рамин сильно опечалился и ушел омраченный. Проклял он день своего рождения и стал жалеть о горестях, причиненных ему Вис. Он так сказал в сердце своем:

«Теперь я понял, как относится ко мне Вис. Что же она сказала мне напоследок при разлуке? Пусть никто не ищет сострадания у женщины, пусть никто не выращивает розы на солончаке. Любовь их я уподоблю ослиному хвосту: не удлинишь его. Долго я мерил ослиный хвост, долго выращивал розы на солончаке и ходил по следам дива. Ныне, слава богу, открылись глаза мои, и я сумею отличить славу от позора. Зачем я растратил понапрасну молодость? Зачем я загубил дни моей жизни? Они невозвратимы. Горе моему сердцу, еще жаждущему любви! Зачем я лишал себя радостей молодости, если мне суждено было быть покинутым Вис! Лучше человеку покончить с собой, чем услышать подобные слова. Хорошо, что я вовремя услышал холодные слова, чтобы укрепить сердце. Оно влекло меня к пей, но так как я решился расстаться с Вис, что мне от того, что я внимал недобрым словам? Чем скорее опустошится дом, куда не заглядывает счастье, тем лучше. Бог помог моей разлуке. Напоследок я получил награду взамен горестей. Будь я разумен, мне следовало бы отдать тысячу драгоценных камней за такие слова Вис. Но бог послал мне удачу, и я без всякой платы услышал их. О сердце мое, довольствуйся этим и остерегайся бед этого преходящего мира; беги от позора и постарайся его забыть. Ни из-за кого не исходи кровью, поверь мне и отступись. Если ты ныне не отвергнешь всего этого, то когда же отвергнешь?»

Рамин так размышлял в сердце своем, и оно казалось ему начиненным перцем.

Когда Вис увидела, что Рамин уходит нахмуренный, она стала упрекать себя и говорить: «Зачем я огорчила его моей несдержанной речью?»

Сердце ее было словно ранено мечом из-за причиненного Рамину огорчения. Она приказала принести сто тридцать тюков. В каждом из них было тридцать кусков броката, расшитого золотом, и еще куски китайского и багдадского аксамита — один лучше другого. Вис велела передать их казначею Рамина. И одарила его еще роскошными одеяниями, холстами, которые преподносятся брачащимся, и к этому добавила шапки и чалмы. Затем она обратилась к Рамину с такими словами:

— Не давал ли ты клятвы в том, что не покинешь меня, пока жив? И вот ныне ты от нее отступаешь.

Он объяснил ей, почему он вынужден удалиться. Затем они взяли друг друга за руки, пошли в сад и стали обниматься. Их лица озарились любовью, и сад расцвел, и от аромата их волос ветер стал благоуханным. Они то радовались тому, что, они вместе, то плакали, опасаясь разлуки. Прекрасноликая Вис проливала кровь из глаз, ланиты ее становились цвета золота. Из ее очей изливались слезы, словно струи дождя из тысячи туч, и ее душу тяготили тысячи печалей. Она царапала лицо и грудь и говорила:

— О возлюбленный друг, зачем ты омрачаешь мой свет, удаляясь? Разве далек тот день, когда ты поклялся мне в вечной преданности? Неужели прошло так много времени, что ты уже пресытился моей близостью? Как случилось, что твое сердце так изменилось? Такой у вас прав, у мужчин: вы открываете сердце человеку и этим завлекаете его сердце, а потом становитесь жестокосердными. Твердость сердца нужно иметь в бою, но не для обмана друга. Почему ты считаешь, что твой поступок не заслуживает божьего осуждения? Я — та же Вис, солнцеподобная, белоликая, со станом кипариса, источающая аромат мускуса; я всегда была нежна с тобой; почему же ты изгнал из сердца любовь ко мне? Если ты обрел новую возлюбленную, не бросай в море мою давнюю любовь и не покидай меня, Рамин, не радуй моих врагов. Я знаю, ты скоро возвратишься ко мне и будешь каяться. Не обрывай нашей любви, она не струна арфы, которую можно связать. Ты вспомнишь этот день, когда ты начнешь стонать и склонять лицо предо мной, как ты умеешь, и умолять меня, говоря, что ты не в силах жить без меня; тогда раскаянье не поможет тебе. Ты будешь искать меня и не найдешь. Ныне ты пресыщен мною и объят высокомерием и неразумием, а тогда ты будешь несчастен, и ты увидишь, как я с тобой поступлю. Не воображай, что я оставлю добро или зло без возмездия. Тогда ты будешь нежен со мной и будешь заискивать у меня.

Рамин ей так ответил:

— Бог читает в моем сердце, и ты знаешь также, что я не могу прожить ни одного мгновения без тебя. Но я боюсь и избегаю твоих врагов. Все люди враждебны нам; даже мои рубашки способны мне вредить, даже мыши набрасываются на меня, как тигры, а рыбы грозят мне, подобно драконам, и солнце взирает на меня с презрением, и облака жалеют для меня влаги. Так много упреков я слышу от всех, что меня заставляют заглянуть в ад. Потому я надеюсь лишь на помощь самых близких и опасаюсь моих друзей, как кровных врагов. Кто бы пи поил меня водой, я опасаюсь яда. На меня столько наговорили шахиншаху, что я боюсь, как бы он не убил меня предательски, и если это случится, я не буду принадлежать ни тебе, пи самому себе. Я же предпочитаю ныне удалиться и, будучи сердцем разлучен с тобой, все же остаться живым. Я тем более хочу жить, что если я лишусь души, то такая возлюбленная, как ты, будет навеки разлучена со мной. А мне приятнее остаться живым и иметь около себя такую душу, как твоя. Ныне будем терпеливы. Этот год проведем в разлуке, а затем все дни моей жизни будем жить безбоязненно вместе. Я слышал, что ночь беременна, но никто не знает, что родит утро. Судьба всегда строит козни, и кто знает, что она нам преподнесет! Ты не представляешь себе, какой великий свет осенит нас после мрака разлуки! Хотя я болен по воле судьбы, но надеюсь, что она же меня исцелит. Какой бы ни был туман, все же я не теряю надежды на ясную погоду и на лунный свет. Мы разлучаемся для того, чтобы потом еще теснее слиться сердцами; пройдет день скорби — и настанет время ликования и радости. Пока я жив, я не перестану тебя любить. Ты мое солнце, и если твои лучи не касаются меня, то свет в моих глазах становится цвета твоих волос. Ах, ах, как много горестного ниспослала мне судьба, и причиной всего, оказывается, была любовь к тебе. Я думаю, что пришел конец нашим бедам и нам еще достанется доля радости. Конец всякой великой скорби — радость. Мет такой закрытой двери, которая бы не открылась; нет такого подъема, который бы не имел спуска; весна наступает тогда, когда зима уходит в горы.

Вис молвила ему в ответ:

— Все это правда, но я не надеюсь на мою судьбу. Моя судьба так враждебна ко мне, что, отняв у меня друга, уже не покажет мне вновь его лица. Я боюсь того, что в Горабе ты встретишь какую-нибудь красивую девушку и полюбишь ее. Девицы там стройны и прекраснолики, и когда ты увидишь их, забудешь меня, отдашь им свое сердце и покинешь меня. Ты едешь в Гораб развлекаться, и твое сердце будет вращаться, как мельничный жернов. Ты увидишь так много красавиц, что не будешь знать, какую выбрать. Женщины тех стран очаровывают мужчин вьющимися кудрями, прекрасными лицами и красотой. Как осенний ветер срывает листья с деревьев, так женщины этих стран сражают юношей своими влекущими глазами. Если бы ты имел сердце в тысячу раз тверже наковальни, и то ты остался бы без сердца, увидав их. Если бы ты смог связать даже дьявола, ты был бы не в силах спастись от них.

Рамин ей ответил:

— Если бы вокруг меня целый месяц ходила луна, украшенная звездами, увенчанная солнцем и наделенная всеми красотами, если бы она обладала всеми чарами, чтобы привлекать к себе сердца мужчин, если бы ее поцелуи были бессмертием и она была бы желанна, как рай, если бы ее лицезрение омолаживало старцев и уста ее оживляли мертвых, — клянусь твоим солнцем, она не заставила бы меня забыть тебя, я не пожелал бы ее и не искал бы ее любви. Даже твоя кормилица будет казаться мне более привлекательной и честной, чем она.

Затем они обнялись, поцеловались и расстались. Ее ланиты были цвета шафрана, и она обильно проливала жемчуг слез. Дым от их вздохов вздымался до небес, казалось, их окружал ад, а земля от их слез уподобилась морю Омаина. Они оба походили на жалких нищих, потерявших разум. Когда Рамин сел на коня, божье веленье сняло с Вис покрывало терпения, тело ее уподобилось луку, а Рамина — спущенной стреле. Вис плакала и причитала:

«О ты, что покинул меня! Едва ты уехал, уже иссякло мое терпение. По божьему велению ты уехал путешествовать, а я повергнута в яму желания. Пока ты будешь странствовать, твой друг не отдохнет от плача. Что у меня за судьба! Да будет она проклята за то, что заставляет меня сидеть то на троне, то в золе. Мое маленькое сердце так переполнено горем, что теперь оно не поместилось бы в равнине длиной в шестьдесят дневных фарсангов[25]. Глаза мои обилием влаги подобны морю, а сердце стало адом от неисчерпаемых горестей. Нельзя осуждать меня за нетерпение и бессонницу. Кто может постоянно быть в море или пребывать в аду? Что может постигнуть меня хуже случившегося, ибо я и для врага не могла бы измыслить худшее!»

Рамин выступил с войском. Трубный звук достигал небес, пыль, вздымаемая воинами, была подобна туче, но слезы Рамина исторгались оттуда, как дождь. Он вспоминал слова Вис, и разлука с нею мучила его, сердце горестно томилось и лицо стало мрачным. На влюбленном всегда печать скорби, когда он вдали от возлюбленной. Если он сохранит терпение в разлуке, значит он не испытал подлинной любви и она не в его природе. Хотя Рамин был владетелем страны и предводителем войск брата, однако сердце его вдали от Вис было подобно рыбе, лишенной воды. Он объехал всю страну, везде его прославляли и возвеличивали; он всюду насаждал справедливость и искоренял злодейство. В Гургане все зажили так мирно, что овцы и волки пребывали вместе, и волки пасли овец. Люди столько пили и так веселились, что ты бы сказал: реки в этой стране текут вином. Благодаря наступившему спокойствию каждый мог беззаботно слушать певцов, а враги, страшась Рамина, покорялись ему. И даже звери сдерживали свою свирепость. Местом своего пребывания он избрал Испаан. Ему принадлежали Джорджан, Рей, Хавал и Багдад. Ни у кого не было столь грозного и многочисленного войска. Заботою и справедливостью он умиротворил своих подданных. Страна стала процветать, деревья щедро давали плоды, и все его подданные благодарили бога за то, что он его создал таким.

Рамин стал разъезжать по стране для управления ею, а в свободное время охотился и развлекался. Он посетил Амиан и Гораб. Его встречали местные знатные вельможи, равные монархам, — Шахпур и Рафед. Они принимали его как подобало. По утрам охотились, а вечерами пировали и веселились. На охоте при них всегда были меч, чтобы поражать львов и тигров, и лук и стрелы, чтобы стрелять дичь, а дома они пировали, осушая полные стаканы вина. Так они прекрасно проводили время, но Рамин не мог изгнать мысль о Вис из своего сердца ни в поле, ни во дворце.

Однажды, возвращаясь с охоты, он увидел деву, подобную солнцу. Имя ее было Гуль. Красота ее была безупречна. Она была весенним цветком, радующим сердцу, разгоняющим горе, справедливой, похищающей сердце в одно мгновение, царицей красавиц, завлекательницей юношей, целительницей больных, утешительницей пораженных горем. Лицо ее было подобно цветнику роз, кудри у нее были черные и густые, как сахарный тростник. Ее коса, ниспадавшая до пят, была арканом для влюбленных. Она не знала неудач. Ее нежные губы были вкуса леденца, а за яхонтами был виден нанизанный жемчуг. Ресницы ее были меткими стрелами абхазских лучников. Амбра у нее заимствовала цвет и аромат. Ее брови, брови лунноликой, метали стрелы, ее стрела была мускус; и стрелой ресниц своих она пронизывала сердца молодых людей. Одна губа ее была подобна розе, осыпанной мускусом, а другая сулила бессмертие. Камень был рабом ее сердца, а железо — пленником ее красоты. Гранатовый цветок походил на ее ланиты, а стан ее — на кипарис. Красота ее тела соперничала с хрусталем, полуприкрытым златотканым брокатом.

Своей неприступностью она заставляла худеть влюбленных в нее. От множества драгоценностей, которые носила Гуль, она уподоблялась сокровищнице. Ее можно было сравнить с неоткрытой жемчужной раковиной. С ее короны сверкала луна, с ее лица — солнце, с ее зубов — звезды, с ее шеи — зори. Она была горда, как юная царица, желанна, как жизнь, красотою уподоблялась весеннему саду, а высокомерием — единорогу. У нее были служанки, прекрасные, как она сама: китаянки, турчанки, гречанки. Их было восемьдесят, и они окружали Гуль, как звезды луну.

Когда Рамин увидел шествующую Гуль, стройную, как кипарис, подобную живой луне, на которую нельзя было смотреть, как на сияющее солнце, сердце его дрогнуло, он был ошеломлен, стрела выпала у него из рук. Он не мог поверить, что она была из рода Адама: «Разве ее свита не звезды, а она сама не луна? И если ее спутницы — луны, не солнце ли их повелительница?» А Гуль, похитительница терпения молодых людей, подошла к Рамину, приветствовала его, как давнего друга, и поцеловала ему руку. Затем сказала:

— Прославленный царь! Земля наша освещена тобой, как небо солнцем. Близится ночь. Соизволь сойти с коня у нашего дома, отдохни здесь, будь нашим гостем. Разреши нам принять тебя; мы поставим перед тобой лучшие яства, я угощу тебя дичью, ты отведаешь лучшего вина, я рассыплю пред тобой фиалки и розы, устрою пир, достойный тебя, и ублажу, как любимую душу. Гостеприимство — наш обычай.

Рамин так влюбился в нее, что забыл Вис. Взгляд его глаз был так же вероломен, как и его судьба. Увы, оправдались страх и опасения Вис!

Горе тому сердцу, которое доверяет столь непостоянному любовнику, и горе тому мужчине, который так непостоянен и вероломен, не стоек в любви и клятвопреступен.

Рамин так ответил Гуль:

— О луна, как твое имя? Из какого ты рода? Ты отдала ли кому-нибудь свое сердце или еще нет? Выйдешь ли за меня замуж или нет? Какой выкуп хотят твои родители от того, кто возьмет тебя в жены? Что ты хочешь за поцелуй? Если ты потребуешь даже тысячу душ, я не отступлюсь..

Красноречивое солнце и божество во плоти ответило ему:

— Как нельзя скрыть солнце, так же и имя мое не может быть скрыто. Я не могу сказать, что я никому не известна. Мать моя — Гохарь, отец — Рафед, властитель этого царства; а один из братьев — владетель Адрабадагана. У меня много братьев, и все они богатыри-голиафы. По знатности и по происхождению мы все равны как со стороны матери, так и со стороны отца. Он — из Гораба, она — из Амиана. Меня зовут Гуль, что значит роза, и я сама ей подобна и так же благоуханна и желанна. Я родилась от прекрасной матери и непорочной взращена кормилицей. Станом я стройна, как отец, и прекрасна лицом, как мать. Грудь моя — серебро, а шея — хрусталь; тело у меня нежное, как мех горностая, я благоуханна, как мускус. Тебе нечего спрашивать о моем имени и роде, вся страна знает, что они прославлены. И если ты не знаешь моего имени, то я все знаю про тебя. Ты — Рамин, брат шахиншаха и возлюбленный Вис. Ее кормилица связала тебя чарами, и Вис стала для тебя дороже души и сердца.

Площадь в сорок стадий была пышно убрана, и жители стояли на кровлях. От чаш с красным вином руки их уподобились макам. Ночью от множества зажженных свечей земля походила на звездное небо. Под златотканой парчой не видно было травы. Уши ничего не слышали, кроме радостных голосов и пения мутрибов. Птицы распевали, как мутрибы, и от сжигаемых благовоний поднимался ароматный дым. Целый месяц женщины и мужчины без устали веселились и пировали до устали. Не было такой радости, которой бы они не предавались. Они развлекались разными играми и конными состязаниями. Не было горестей в их сердцах. Мир не может быть без горестей, но в этой стране их в то время не было.

Юные и любящие супруги проводили вместе день и ночь, они не знали отдыха от утех. Они раздавали подарки властителям и вельможам и всему народу. Певцов и мутрибов щедро одаряли за прославление Рамина, а поэты декламировали поздравительные стихи, в которых восхваляли Рамина. Женитьба Рамина прославлялась, и имя его было возвеличено. Он приехал из Хорасана на охоту и захватил солнцеликую, бесподобную добычу. Поэты ему говорили: «Ныне роза и цветок красоты цветут на твоем ложе, вдыхай вечно райскую розу, чья садовница — двухнедельная полная луна. Твоя роза цветет и зимой, и она без шипов. Радуйся, твоя роза не вянет ни зимой, ни летом. Два нарцисса на страже у твоей розы. Взирая на цвет твоей розы, старцы становятся юношами, а от ее благоухания мертвые оживают. Подобает искать твою розу сердцем и обонять ее душой; твоя роза посажена ангелом и охраняется богом; вокруг нее раскинута сеть из амбры. Живите оба вечно, пусть исполнятся все наши пожелания, и да следует судьба вашему велению!»

Когда прошел месяц, гости разъехались. И Рамин отдал полностью свое сердце Гуль. Он радовался, охотился, состязался на ристалище, пировал и развлекался.

Они уединились в Горабской крепости. Когда Гуль нарядилась и показалась на башне, она так озарила землю, что взирающие недоумевали: «Не она ли солнце?» Она была в царском одеянии и источала блеск. Зачем говорить пространно? — красота ее лица и одеяние были бесподобны. Рамин безмятежно взирал на нее, совершенную и ему одному принадлежащую. Ее волосы были, как туча, источающая мускус, и серьги казались звездами в ее ушах, подобных хрусталю. Рамин радостно благодарил бога и свою судьбу, вероломно забыв клятву, данную Вис.

Однажды они сидели одни. Глядя на Гуль, Рамин ей сказал:

— На земле нет тебе подобной, даже Вис не может сравниться с тобой, но между вами есть некоторое сходство. Хотя ты затмила луну, и ты — бальзам моему сердцу, но ты все же похожа на Вис, похитительницу моего сердца, которую я забыл с тех пор, как нахожусь с тобой.

Гуль была огорчена словами Рамина. Она рассердилась и сказала ему:

— О изменник, хулитель бога! Пристойно ли так говорить царю? Пусть враг мой походит на нее, зачем я должна ей уподобляться? Она колдунья, злодейка, злоречивая, бесстыжая, распутная! Дай бог, чтобы не было на свете колдуньи, подобной ее кормилице, предводительнице ведьм, развратнице и своднице! Благодаря им ты так сбился с пути, что сам никогда не радуешься и не даешь радоваться тем, кто около тебя. Не клялся ли ты мне, что пока жив, никогда не упомянешь имени Вис? Если бы ты не продолжал ее любить, ты не забыл бы этой клятвы.

Когда Рамин увидел, что упоминание о Вис так огорчило Гуль, он решил загладить свою вину и получил прощение. Он велел принести чернильницу и бумагу. Чернила были разведены мускусом, но он опоясал себя острым мечом вражды, которым отсек ветвь от дерева радости. Кому из женщин доведется узнать эту историю, пусть убережет свое сердце от любовника и не влюбляется, чтобы, подобно Вис, не остаться с безнадежным, разбитым сердцем. Вот что написал вероломный Рамин своей возлюбленной Вис, которая не забыла его:

«Вис, ты сама знаешь, сколько позора и бесчестия я испытал из-за любви к тебе, чего я не сознавал, ослепленный чувством. Я прогневал бога и заслужил упреки людей. О моем неразумии говорят во всех странах, и я не видел человека, который бы не осуждал мое поведение. Одни давали мне советы, другие упрекали и насмехались надо мной из-за тебя. А некоторым мужчинам и женщинам моя любовь к тебе была ненавистна, и они проклинали меня. Даже не знавшие меня, услышав мое имя, хулили меня; я пал в глазах моих воинов, Я обретал покой, лишь помышляя о том, чтобы меч обрушился на мою голову или чтобы голодный лев встретился на моем пути. С тех пор как я увидел тебя, я не имел минуты покоя и радости не было в моем сердце. Когда же я находился возле тебя, то лил непрестанно кровавые слезы и ужас смерти томил меня. Я никогда не разлучался с тобой, не изливая из глаз Джеона, и я никогда не видел твоего лица без того, чтобы не слышать тысячи укоров, и, кроме всего этого, страх и ожидание божьего гнева угнетали меня. До моей любви к тебе я был весел и всеми прославляем. Врагов я устрашал, одарял друзей и уничтожал диких зверей; моего гнева боялись даже львы, а когда меня охватывал гнев, я был губителен, как меч; когда я пускал сокола моей юности, небесная луна сторонилась его, и скакун моей воли мчался так далеко, что мысль не могла следовать за ним. Душа моя была полна радости и веселья, жемчужная раковина моя была полна драгоценных камней; в саду радости я был кипарисом, а на поле битвы — горой из басрийской стали; камень моей горы был золотом, а камень из моей Мтквари — жемчугом. Когда я увидел тебя и узнал, — ты сама знаешь, во что я превратился. Судьба, которую я держал в подчинении, стала моей притеснительницей. Станом я уподобился таволге[26], и любовь превратила меня— двухнедельную луну — в звезду. Судьба омрачила свет моих небес и сделала их для меня темными, как ад. Когда огонь любви коснулся меня, радость улетела от меня на расстояние ста дней пути; сердце мое обессилело, и я стал немощным. Каждый натягивал лук и стрелял в меня стрелами упрека. Сам я был ранен любовью, а люди осыпали меня солью упреков. Ты полонила мое сердце, и я пал, опьяненный любовью. Ныне я шлю тебе привет, хотя я пресыщен твоей любовью, и сообщаю тебе о моем самочувствии. Оно, с божьей помощью, очень хорошее, я не нуждаюсь ни в чем, и у меня нет недостатка в утехах. Знай, Вис, что бог помиловал меня, потому что я смог тебя покинуть. Я омыл сердце водой терпенья, без тебя обрел все радости мира и нашел бесподобную жену, о которой мог лишь мечтать. Я посеял в моем сердце любовь цвета розы и стер ржавчину горя. Я словно в раю вблизи моей Гуль, в моих руках всегда неувядаемая роза. Ложе мое и изголовье осенены розой, которая мне дороже очей и жизни. Пока я владею ею, я не буду искать лилии; пока луна освещает меня, не буду я искать звезду и преклоняться перед ней. От тебя мне выпали лишь горести и заботы, а от нее я получаю тысячи утех, и исполняются все мои желания. Если бы хоть одно мгновенье я испытал то же с тобою, я бы от радости мог взлететь на небо. Когда я вспоминаю минувшие дни, я жалею самого себя. Как я мог претерпеть, следуя за тобой, столько печали и горестей! Я не знал своего пути, подобно заблудившемуся псу. До сих пор я спал, ныне только проснулся; был пьян, ныне я отрезвился. Я разорвал цепи несчастья и вышел из темницы невзгод. Ныне я в здравом рассудке поклялся Гуль богом-создателем, солнцем, луной, верой, огнем, мудростью и надеждой, что, пока я жив, я не расстанусь с розой и не покину ее ни на мгновенье. Отныне знай это и примирись с тем, что Морав — твой, а Махи — мой; что Моабад — твой, а Гуль — моя. Ты принадлежишь ему. Одно мгновение пребывания здесь и радостную близость к Гуль я предпочитаю тысяче лет пребывания с тобой, ибо моя юность мне казалась темницей. Отныне не считай больше месяцев и дней в ожидании моего приезда, не жди меня и не смотри на дорогу, ибо долго придется ждать тебе моего возвращения. Когда с человеком случается подобное, ему лучше иметь терпение, чем вьюк с золотом».

Когда Рамин закончил это письмо, он запечатал его золотой печатью, вручил гонцу и сказал:

— Беги как можно быстрей, нигде не задерживайся ни на мгновение и вручи это письмо Вис.

Гонец взял письмо и помчался быстрее ветра. Через три недели пути он достиг Морава. Шахиншаху тотчас доложили о его прибытии. Гонца провели к Моабаду; он взял письмо и стал читать. Его очень изумило, что такие жестокие слова были обращены к Вис, но сам он радовался. Прочтя письмо до конца, он бросил его Вис и с насмешкой просил награды за добрые вести, говоря:

— Ныне бог открыл тебе глаза: Рамин и Гуль стали мужем и женой и живут, любя друг друга, в Горабе, а тебя, раненную в сердце, он бросил.

Когда Вис увидела гонца Рамина с письмом, ее сердце сразу охватила дрожь, и она стала вопить. Вис поняла, что вероломный Рамин покинул своего верного друга. Когда Моабад передал письмо Вис, горестный огонь охватил ее с головы до ног, кровь ее закипела и сердце толкало на самоубийство. Но в тот же миг из страха перед Моабадом, из стыда перед людьми, а также от злобы на Рамина Вис решила скрыть свои чувства. Она походила на мак с красными лепестками, черными у основы; она прикинулась веселой, а сердце ее стало черным. С виду она походила на рай, а печалью сердца — на темный ад. Смехом она скрывала печаль и резвилась, как кобылица. Хотя она и старалась скрыть скорбь, все же ее лицо при чтении письма пожелтело. Она сказала Моабаду:

— Я сама умоляла бога укоротить языки моих врагов, чтобы ты не упрекал меня за мое поведение и не имел предлога постоянно корить. За эту радость я щедро одарю бедных и храмам, святилищам огня, передам во владение деревни, чтобы мне избежать горя и избавиться от твоих подозрений и чтобы мои враги перестали строить козни. Я не спала спокойно ни одной ночи, страшась тебя; ныне же я отдохну, не ведая никаких тревог. Если луна скрылась от меня, то солнце осталось со мной. Всякий человек надеется на солнце. Мои глаза счастливы, лицезрея тебя. И мне нечего горевать об отсутствии Рамина.

Вис говорила так, но голос ее сердца не был созвучен ее словам, как арфа — голосу плохого мутриба. Когда Моабад ушел. Вис вспомнила о Рамине, и ее бросало в жар, душа устремилась к устам, чтобы покинуть тело, а сердце забилось, как куропатка в когтях сокола. Капли холодного пота засверкали на ее теле, как на розе ночная роса; из глаз-нарциссов она лила слезы на яхонт щек, волосами цвета мускуса Вис сметала пыль в чертоге. Посыпав голову пеплом, она била себя в грудь и причитала:

«Что мне делать? Какая отравленная стрела вонзилась в мои глаза? Какой меч с алмазным острием поразил мое сердце? Что за судьба омрачила мне дневной свет? Что за безответная любовь, которая мучит мою душу? Кормилица! Приди и взгляни на мое горе! Оно, как ноев потоп, унесло меня. Я уже не на золотом троне, а сижу в золе; репейники и тернии взошли на пути моего терпения. Если ты не знаешь, я расскажу тебе, как поступил со мной Рамин: он отправился в Гораб, женился, но этого ему было мало, и он сообщил мне в письме такую благую весть. Он пишет: «Я посадил розу, и она расцвела, и я уже не ищу ничтожного, плохо пахнущего спорыша[27]». Что мне теперь делать? Что будут говорить обо мне в Мораве? Каждый мужчина и каждая женщина оплачут меня. Найди какое-либо средство, чтобы избавить меня от горя. О, если мне было суждено узнать эту весть, лучше было бы мне умереть до этого. Я не желаю больше пи света, ни жизни, ни золота, ни украшений, ни другой утехи и отрекаюсь от матери, от брата, ибо Рамин ушел от меня. Он был моей душой, а без души человек не может испытывать радость в этом мире. Я совершу омовение, чтобы избавиться от греха. Раздам нищим богатства и буду молить бога сжалиться надо мной, и благодаря силе моих молитв Рамин возненавидит свою жену. Он раскается, в полночь приедет из Гораба в Морав, промокший от дождя и озябший от холода, и будет умолять Вис и кормилицу впустить его. И вот тогда он увидит с моей стороны такое презренье, какое я ныне терплю от него».

Вис молилась, проливая слезы, и умоляла: «О творец, сделай Рамина нетерпеливым и печальным, и пусть он получит возмездие за мои страдания».

Но тут вмешалась кормилица и сказала Вис:

— Горевать так не подобает. Спокойствием и терпеньем вытрави ржавчину из сердца. Не изнуряй царственного, стройного стана, не удручай напрасными рыданиями сердце, не будь несправедливой к своей душе и юности. Смерть, поистине, приятнее такой жизни.

Кормилица схватила руку Вис, царапавшей розовые щеки, и продолжала:

— Ты, которая вырываешь свои волосы цвета мускуса и царапаешь свое, по милости божьей, прекраснейшее лицо, ныне уподобилась уродством старое диву. Если бы человек владел всем миром, он все равно хотел бы еще большего, и лишь для себя. Когда душа разлучится с твоим телом, у тебя уже не будет ни Моабада, ни Рамина, ни кормилицы. Если я умру от жажды, то пусть после моей смерти не находят пи капли воды. Если я покину землю, — после моей смерти для меня враг и друг одинаковы. Каждый мужчина жаден па ласки до женитьбы, но, подобии Рамину, скоро пресыщается, и его язык, более острый, чем меч, становится как воск. Если Рамин обретает тысячу звезд и луну, они все вместе не смогут соперничать красотой с солнцем. Роза из Гораба хотя и солнцелика, но все же одна твоя рука прекраснее всего ее существа. Так как Рамин покинул тебя, я его не упрекаю за то, что он женился. Кто не может достать отстоявшегося и прозрачного вина, не должен быть порицаем за то, что пьет гущу.

Среброгрудая Вис так ответила:

— О кормилица! Ты знаешь, что я провела молодость в терпении и печали. Ведь все женщины имеют мужей и любовников. Мой муж стар и ревнив, а мой любовник неверен и непостоянен. Я сама запятнала свою честь; дав волю жадности, я потеряла свое добро; я отказалась от серебра ради золота, и вот осталась печальной и ни с чем. Не учи меня терпению. Даже самый терпеливый не сможет заснуть на огне. Мое ложе и изголовье — из огня, и демон моей любви раздувает его. Как я могу быть терпеливой, опаляемая огнем, даже если бы душа моя была из стали или из меди? Не проси меня терпеть дольше, не мерь ветер мерой. Нет ни мудреца, ни врача, который бы нашел для меня лекарство. Этот гонец, доставивший письмо, вонзил мне в сердце тысячу отравленных стрел до самого черенка. Что ты скажешь, кормилица? Этот гонец, похититель души моей, поразил мое сердце стрелой из самострела; он доставил мне пахнущее мускусом письмо Рамина и отвезет ответное послание, обагренное кровью Вис. Мне остается лишь рыдать и лить кровавые слезы ручьями из моего раненого сердца! О влюбленные, искатели любви! Я, претерпевшая больше всех вас, вразумлю вас и дам благие советы. Горе заставляет меня говорите откровенно, внемлите моей правдивой речи: смотрите на меня и не любите никого, смотрите на меня и не отдавайте никому сердце и в ваши сердца не сажайте росток любви. Если вы его посадите, то погубите души ваши, а плода от этого ростка не вкусите. Если вы не слыхали рассказа о моих злоключениях, то можете прочесть его — он начертан кровью па моем лице. Ах, сколько горя я претерпела из-за любви! Любовь опалила мне сердце таким огнем, что, сколько бы я ни тушила его, он будет все больше разгораться. Я превратила землю в сырую глину слезами, но не смогла погасить этот огонь. Что за очи, которые не смежаются, что это за огонь, которого вода не может залить? Я стала выращивать сокола и ухаживала за ним. Я вырастила птенца тысячью забот. Когда он стал годовалым и перья его отросли, он стал смелым и начал охотиться на куропаток. Я думала, что он будет охотиться для меня. Но он покинул меня и исчез. Я утомилась от преследования и поисков. Увы, напрасны оказались мои труды. Увы, потеряна надежда моя! О раны моего сердца, от которых я стала безутешной и бесплодной! Я буду бродить и блуждать по странам, подобно караванщику; может быть, я найду какую-либо примету, след исчезнувшего. Мое сердце также последовало за возлюбленным; я не могу жить без сердцу и без возлюбленного. От тоски по тому жестокосердному я буду бить себя по голове камнем и блуждать по горам. Если я найду где-нибудь след похитившего мое сердце, я отдам душу в вознаграждение за добрую весть. Как не сетовать мне на судьбу, пока я объята таким огнем? Я покинута обоими — и любовником, и счастьем. Я стала мертвой по твоей вине, кормилица, ибо ты научила меня любви и зажгла огонь страсти в сердце. Ты была моей слепой проводницей на этом пути, ты ввергла меня в яму, и ты же должна извлечь меня оттуда. Ты заставила меня испытать много горя, но я терплю его, так как надеюсь, что ты же избавишь меня от него. Вставай, собирайся в путь, передай Рамину мое поручение и скажи ему:

«О изменник, лицемер! Хорошо ты натянул лук злодеяния. Ты ослепил глаза справедливости и презрел судьбу добродетели. Ты подобен скорпиону: когда он наталкивается даже на камень, он жалит его, как свойственно его натуре. Ты — змей, ты умеешь только жалить; ты — волк, ты не приносишь ничего, кроме вреда. Поступок, который ты совершил, тебе свойствен: ты нарушил клятву, которую дал доверявшем тебе. Я болею сердцем из-за твоего дурного поступка и угнетена, страдая из-за тебя же. Не делай зла и не задумывай его, ибо если ты будешь творить зло, то зло постигнет и тебя. Если ты совсем забыл мою любовь, ты останешься опозоренным среди влюбленных. Не ты ли, уезжая, обещал, что не забудешь меня? Твои речи были подобны лепесткам мака: они сверху алые, а основа у них черная. Если ты взял новую жену, дай бог ей счастья, но не оставляй меня в отчаянье. Нашедший золото не выбрасывает серебра. Если ты вырыл новый арык в Горабе. то не запускай старого — в Мораве. Если ты построил новый дом в Хойстане, то не опустошай старого дворца в Мораве. Если ты в своем саду посадил розу, да будет она счастлива, но не вырывай растущие рядом фиалки. Береги новую жену и прежнюю возлюбленную, ибо каждое дерево дает свой плод».

Так причитала Вис и проливала кровавые слезы. Кормильца очень жалела ее и также плакала. Она сказала ей:

— Царица красавиц, не заставляй меня сидеть в огне, не лей розовой воды на цветок граната. Ради тебя я не пожалею себя, и сейчас же я отправляюсь в Гораб — стремительно, как стрела. Я воздействую на Рамина всеми средствами, мне известными. Может быть, я обращу его сердце к тебе и избавлю тебя от горя.

Сказав это, кормилица уехала. Прибыв в землю Гораб, она встретила Рамина, возвращавшегося с охоты. Он убил столько дичи, что горы и долы не могли ее вместить; иголка не могла упасть на землю, — столько за ним следовало ловчих барсов и собак; небо было полно ястребов, соколов и других ловчих птиц. Когда Рамин увидел кормилицу, он так огорчился и разгневался, как будто стрелы, обагренные кровью убитой им дичи, поразили его сердце. Он не приветствовал кормилицу и не справился ни о Вис, ни о Моабаде, ни о стране Махи, а лишь сказал ей угрюмо:

— О нечистый дьявол и злоречивая злодейка, я был обманут твоими хитростями тысячу раз, и ты похитила у меня разум. Ныне ты снова пришла и хочешь соблазнить меня. Смотри, чтобы даже ветер с той стороны, откуда ты идешь, не взметнул пыль от копыт моего коня и чтобы твоя рука никогда не коснулась его поводьев. Уходи немедленно и передай Вис: «Чего она еще хочет от меня и о чем умоляет? Зачем не оставляет меня в покое? Неужели она не насытилась столькими грехами, ею совершенными? Следуя желаниям своего сердца, она совершила тяжкие преступления, и от дурной славы ее постигло великое несчастье. Ныне настало ей время принести обет богу, покаяться, начать творить добро и следовать заветам чести. Мы оба напрасно погубили нашу юность и потеряли добрую славу, следуя желаниям наших сердец. Мы оба отщепенцы в этом мире, а в том — вечном — мы будем наказаны. Ныне она должна дать обет богу и быть терпеливой; я ни в коем случае не последую за ней по прежнему пути. Если бы наша жизнь, — такая, какою она была, — продлилась тысячу лет, все равно от нее ничего бы не осталось, кроме греха и ветра Я внял, совету разумных, поклялся не грешить больше против бога и не вернусь к Вис. Лишь с божьего соизволения я соединюсь с ней, если судьба предопределит мне стать властителем над страной Махи. Но кто знает, сколько лет пройдет до того? До тех пор немало воды утечет по пескам. И об этом можно сказать словами старой поговорки: «Не умирай, осел, терпи, клевер еще вырастет.» Я соединюсь с ней. когда день станет ночью. И нечего мне мучиться надеждой, ибо она чужая жена. Если бы само солнце вытерпело то, что я перенес, даже его лик почернел бы. Моя молодость покинула меня во время тщетного ожидания, и я оплакиваю ее. Увы, сколько дней я потерял напрасно! Моя юность минула, и ныне мне остается только раскаянье. Мое мужество было подобно красотой павлину, силой — скале, а моя юность была как весенний цветок, ныне же она уподобилась осенним листьям; любовь моя и радость попали в руки беды. Каждую весну расцветает земля, но юность моя не расцветет вновь! Как осенняя природа не похожа на весеннюю, так и я не похож ныне на прежнего, которого ты видела. Не надейся, что можно старика превратить в юношу. Поезжай немедленно и скажи Вис, что если для женщины нет ничего лучшего на свете, чем муж, то бог даровал ей хорошего мужа. Если она хочет быть счастливой, то должна ужиться с ним и пренебречь всяким другим мужчиной. Если она поступит, как я советую, она будет выше и прославленнее всех цариц. Моабад останется ее мужем, а я буду ее братом. Мир будет подвластен Вис, как раб и слуга, и она возвеличится в этом мире; а в том — вечном — бог будет к ней благосклонен».

Сказав все это, он ударил коня плетью и ускакал. Кормилица осталась опечаленная и пристыженная. Разговор с Рамином ее не обнадежил, и она не испытала радости от его лицезрения. Раскаявшись в своей слепоте, кормилица отправилась в обратный путь. Ее раненая душа не обрела исцеления. И если кормилицу так опечалили речи и оскорбления Рамина, то что же должна была испытать Вис, которая в прежнем любовнике обрела недруга! Она посеяла любовь и пожала ненависть, она ожидала добра, а узрела зло. Плачущая кормилица-вестница предстала перед Вис с запекшимися устами и опаленным сердцем. Она повезла весть сладкую, как сахар, а привезла ответ горький, как желчь, и острый, как меч. Из черной тучи пал на сердце Вис дождь из стрел с отравленными остриями, ибо она опостылела Рамину. Дождь бесчестия покрыл Вис грязью вражды, ранил тело ее мечом, и она была стиснута путами неудачи. И вот, пораженная горем, Вис слегла.

Вис не имела сил подняться. Ее ложе было застлано горем, а изголовье осыпано желтыми розами ее лица. Властители и их супруги, вельможи с женами и детьми приходили навещать ее. Одни говорили, что у нее желтуха и ее тяготит горе, а другим казалось, что она околдована. Созвали мудрецов, астрологов и лекарей из Хорасана и Ирака, призвали их отовсюду. Но никто из них не мог разобраться в тяжелом состоянии Вис, и они были в смущении. Одни утверждали одно, другие другое. Некоторые говорили, что все это происходит с ней, потому, что луна находится в созвездии Весов, а это неблагоприятное соединение; другие говорили, что ее любит некое невидимое существо, и поэтому она страдает. Каждый делал заключения по силе своего разумения, а она страдала, так же, как и раньше, теряла рассудок. Никто не мог разгадать причину ее болезни и слабости. На сердце ее было выжжено клеймо Рамина, и она изнемогала, потому что была не в силах переносить горе. Вис оплакивала свое безвыходное положение и свое сердце. Она обильно лила жемчуг слез на шафран ланит.

Когда Моабад уходил из дому, она еще обильнее источала слезы. Они лились с ее подушки ручьями и образовали озеро. Вис причитала столь жалостно, что слушавшие ее не могли воздержаться от плача. Она говорила:

«О влюбленные, глядите на меня, несчастную, унесенную потоком забот, и страшитесь! О влюбленные, заклинаю вас, внемлите моему совету! Не дарите возлюбленному сердце, чтобы он его не предал, не доверяйте ему. Глядите на меня издали, о влюбленные, не подходите ко мне ближе, чтобы не сгореть. Сердце мое пламенеет, ибо сердце Рамина кремень, а мое — трут. Пусть никто не изумляется моему плачу. Великая несправедливость постигла меня от похитителя моего сердца, которого я считала другом. Я показала ему раны моего сердца, я поведала ему мое горе; я ожидала от него лекарства, а вместо этого он облил раны моего сердца уксусом и посыпал солью. Пусть несчастные женщины не доверяют мужчинам и не соблазняются их речами. Увы, увы! Кто знает, сколько горя прибавилось мне из-за него; он увеличил его стократ. Возлюбленный, похитивший у меня душу, ныне стал моим кровным врагом. Какое добро он мне сделал, которое я не смогла бы отплатить! Увы, напрасно я горевала! Он заставил меня разгласить тайну моего сердца. Я посеяла радость и пожала печаль; я воздала ему хвалу и услышала проклятие. Я перенесла столько горя ради того, чтобы примириться с несчастной судьбой, но не смогла соединить стекло с камнем. Ныне я совсем беспомощна и в каждой одежде радости нахожу прорехи отчаяния. Я легла на это несчастное ложе, скорбящая и жаждущая смерти. Нет для меня другого выхода, кроме смерти. Ведь Рамин избрал себе другую возлюбленную, для чего же мне жизнь?»

Затем Вис позвала к себе Мишкина, своего мудрого советчика, который давно знал ее тайну и от которого Вис не скрывала своего сердца. Она снова рассказала ему все и стала жаловаться на свое несчастье такими словами:

— Видел ли ты когда-нибудь такого изменника, слыхал ли когда-либо о более непостоянном любовнике, чем Рамин? Я могла бы поверить, что на ногтях вырастут волосы, но никогда не допускала мысли о его измене. Я не думала, что вода может истечь из огня, а бессмертие таить змеиный яд. Ты меня знал и прежде: какой набожной, честной и скромной я была. Ныне я лишена всего, заслуживающего уважения. Я одинаково ненавистна и врагам и друзьям. Я стала ничтожной. Мне следует вести себя, как царица, внушать почтение и быть добродетельной, а я, отвергнув все это, не имею покоя ни днем, ни ночью, думая о Рамине и следя за его поступками. Ради него я пожертвовала душой, собой, богатством, домом и войском. Иногда мне неудержимо хочется его видеть, а иногда я лишь оплакиваю разлуку. Если бы я обладала даже тысячью душ, то я бы не смогла избавить хоть одну из них от дум о Рамине. Не раз я сокрушалась над глупостью Рамина, но я была готова все перенести из-за него. Ныне он погубил меня. Раньше он срезал ветви с моего дерева, а теперь он вырвал меня с корнем, зажег и покинул меня. Он так поступил со мной, что дольше терпеть я не в силах. Меч разлуки отсек мне голову, копье его неверности пронзило сердце. А тот, кто обезглавлен и у кого пронзено сердце, терпеть больше не в силах. Мог ли он хуже поступить со мной? Он уехал, покинул меня и женился, а чтобы сообщить мне об этом, словно это была радостная, неотложная весть, написал мне письмо. Когда я послала к нему кормилицу, он говорил с ней гневно, оскорбил, а потом прогнал. Он возвращался с охоты и ранил ее стрелой в сердце и печень, как будто он в своей жизни ни разу не встречался с пей и она никогда не терпела горя из-за него. Его поступки пронзили мне душу смертельной стрелой, и я заболела, как ты видишь. Теперь же ты, Мишкин, осторожный и знающий цену словам, мудрый и красноречивый, умеющий складно сочинять письма, напиши Рамину письмо от меня, расскажи ему о моих горестях и опиши ему мои муки. Ты хорошо умеешь выбирать слова, примени все твое знание и науку и напиши убедительное письмо. Если ты сумеешь силой твоего языка привести сюда Рамина, я буду твоей рабыней до смерти. Ты мудр, язык же мудрого человека быстро смягчает сердце юноши.

Когда Мишкин услышал от Вис эту речь, он, мудрый и рассудительный, украсил письмо к Рамину своим красноречием.

И написал он от имени сраженной горем Вис к беззаботному и изнеженному Рамину. Вместо бумаги Мишкин взял китайский пергамент, вместо чернил — тибетский мускус, пером ему служил египетский тростник[28], и письмо он обрызгал нисибийской розовой водой. Его чернильный прибор был из самандарского алоэ, сам же писец отличался красноречием, как волшебник, слова его были сладки, как сахар, и блистали, как жемчуг. Пергамент был бел и светел, словно лицо Вис, чернила были черны и благоуханны, подобно ее кудрям, тростниковое перо было прямым, как ее стан, к таким же топким. Мишкин воздал хвалу Рамину и написал ему следующее:

«Это письмо от высохшего кедра к зеленому, выросшему на приволье кипарису; от потускневшей и ущербной лупы — к сияющему, украшающему небеса месяцу; от опустошенного и высохшего виноградника — к раеподобному саду; от пустой и ничтожной раковины — к нераскрытой жемчужнице; от солнца закатившегося, печального — к солнцу, только что взошедшему с востока; от опавшего и увядшего листа — к только что распустившейся красной розе; от высохшего моря — к жемчужному морю Омани; от несчастной и жалкой — к желанному для всех счастливцу; от той, которая несет с собой любовь до дня своей смерти, — к покинувшему ее непостоянному; от обладательницы лика когда-то прекрасного, а ныне подурневшего, — к обладателю лика, что с каждым мгновением становится все краше; от сердца, сожженного в огне, — к сердцу, подобному китайскому брокату; от очей, источающих слезы, не знающих сна ни днем, ни ночью, — к глазам, взирающим на все беззаботно; от верной возлюбленной с пламенным сердцем — к злодею и ее врагу. От несчастной и униженной — к самому могущественному правителю написала я это письмо, находясь в таком состоянии, что тело мое постыло душе, а душа — телу.

Я сгораю в огне разлуки, а ты радуешься, веселишься и пируешь. Я хранительница сокровищницы любви, а ты сеятель вражды. Я заклинаю тебя моей любовью и нашей встречей и самим создателем неба и земли прочесть это письмо до конца, чтобы ты узнал о моих страданиях.

Разве тебе не известно, Рамин, что судьба непостоянна? Человек порою болен, порою здоров; то он обуреваем горем, то охвачен радостью. Одни, живя хорошо или плохо, умирают как всем нам положено; а других смерть настигает как суд и воздаяние. В этом мире остается только молва. Но о нас и о наших деяниях узнают все люди — и дурные и хорошие. Ты. сам знаешь, кто из нас обоих заслуживает большего порицания, кто из нас менее честно добивался исполнения своего желания. Я была самая чистая из всех женщин на земле, чистотой я была подобна росе небесной, а прелестью — лепестку розы; ни один мужчина не обладал мной, и судьба была ко мне благосклонна. Я была подобна онагру, бродящему по равнине, которого не мог нагнать ни один охотник. Ты поступил со мной как злодей, и я осрамлена тобой. Ты раскинул на моем пути сеть позора и опутал меня. Ныне я одна, брошена тобой в яму, а ты ушел от меня! Ты обманул меня, ты соблазнил меня, а затем покинул. Вероломный! Клятва твоя подобна непостоянному ветру, а присяга— убегающим речным волнам. Ты, оказывается, сказал, что поклялся больше не видеться с Вис. Не ты ли клялся мне, что, пока жив, никогда не покинешь меня? Какой же клятве я должна верить? Какая из них подлинная? Клятва твоя подобна снежному вихрю, а встретиться с тобой — все равно что войти в сокровищницу. И вихрь и богатство — великая сила на земле. Ты изменчив, как цвет шелка, ты подобен золоту, которым могут владеть и злые и добрые. Как возлюбленный, ты непостоянен, и если ты не остался со мной, тебе верной и преданной, то с какой другой женщиной сможешь долго прожить? Взгляни, сколько плохих дел ты совершил! Ты обесчестил меня и самого себя, ты соблазнил меня, супругу великого царя, ты навлек на свой род и близких позор, ты клялся ложно. Ты покинул верную и постоянную возлюбленную. Ты ушел от меня, не горюя. Ты осыпал упреками возлюбленную, у которой нет никого, кроме тебя. Я — Вис, чей лик солнце и чьи кудри мускус; мой лик — словно пятнадцатидневная луна; мои уста подобны бессмертию. Сердце мое исполнено любви, мое чувство долговечно, я царица красавиц и повелительница чародеек. Я найду многих царей, превосходящих тебя, но ты никогда не найдешь подобной мне. Но ты не внемлешь мне, и вряд ли обретешь меня, когда вернешься.

Не поступай так, Рамин, ибо когда ты будешь мучиться, раскаиваясь, тебя никто не исцелит, кроме Вис.

Не поступай так, о Рамин, ибо когда ты пресытишься любовью Гуль, у тебя не хватит храбрости овладеть Вис.

Не поступай так, Рамин! Ныне ты опьянен и потому нарушил клятву!

Не поступай так, Рамин, ибо когда ты отрезвишься, ты останешься без жены и без возлюбленной!

Я увижу тебя рыдающим у дверей моего дворца; ты обратишь свою вражду в любовь, будешь искать меня, но не обретешь меня. Если ты пресытился мною и моими устами, без сомнения, Гуль еще скорее надоест тебе. Если ты не был покорен мне и пе радовался, будучи со мной, то кому же ты станешь повиноваться? Влюбленные вопиют: «Кто пренебрег Вис, тот обретет смерть!»

Тебя постигла уже тогда неудача, когда бог вручил тебе розу-Гуль и лишил тебя пышного цветника — Вис; бог показал тебе ущербную луну и лишил сверкающего солнца. Ты хвастаешь тем, что обрел одно дерево, и ты не ведаешь, что лишился виноградника. Неужели ты забыл, в каком горе и нетерпении ты пребывал, домогаясь моей любви? Когда я тебе снилась, ты мнил себя царем; когда ты вздыхал, ты чуял мою душу, ты восставал из мертвых. Безумие человека в том, что он скоро забывает и горе и радость. Оказывается, ты говорил: «Я потерял свою молодость, добиваясь ее, и раскаиваюсь, ибо она затмила мне светлый мир. Я думал, что посадил сахарный тростник, и искал сладости; но вместо сахара вкусил желчь». Когда я вспоминаю горести, причиненные тобой, огонь охватывает меня с ног до головы и Джеон изливается из моих глаз. Ты выкопал для меня колодец, а кормилица ввергла меня туда, вы же проводите время как пи в чем по бывало. Ты набрал дров, а кормилица развела огонь, и вы сожгли меня. Я не знаю, на кого жаловаться, на тебя или на нее? Вы оба — источник моих горестей. О. сколько огорчений ты мне причинил! Ты заковал меня в цепи разлуки и зажег огонь в моем сердце. Ты заставил меня проливать кровавые слезы, ты бросил меня в озеро крови и потопил меня в Джеоне, — и все же мое сердце не велит мне ни проклинать тебя, ни взывать о справедливости перед творцом. Не дай бог мне услышать о твоем горе; твое горе еще больше огорчит меня. Я буду писать тебе письма, пока перо не начнет писать кровью и пока я не повидаюсь с тобой, и да не пошлет бог мне смерти, пока не состоится наша встреча».

«Если бы семь небес мне служили бумагой, все звезды были бы моими писцами, ночной воздух был бы чернилами, буквы были бы столь же многочисленны, как листья, песок и рыбы, и до самой смерти в моем сердце жила бы надежда увидеть моего возлюбленного, — то, клянусь твоим солнцем, я не сумела бы написать и половины того, что хочу.

Меня может устрашить лишь разлука с тобой; меня не может ничто огорчить, кроме твоего отсутствия. Когда я нахожусь вдали от тебя, у меня нет отдыха, сон бежит от меня, и если удается вздремнуть, перед глазами возникает твой образ. Без тебя я до того несчастна, что меня жалеют даже враги. Когда я делаю то, что, мне кажется, принесет утешение, я все же изливаю потоки слез, и это похоже на то, что я тушу огонь огнем и исцеляю горе горем. Потеряв тебя, я горько горюю, а ты веселишься и радуешься с моим врагом. Мои очи будут источать слезы, увидев, что поводья возлюбленного в руках моего врага. Твое отсутствие — это огонь, сжигающий терпенье. Человек не может спать, когда у него жар, и как могу я отдохнуть, пылая в огне?

Я словно старый кедр, покинутый тобой, высохший и преданный огню. Мой стаи, прежде прямой, как стрела, согнулся от дум о тебе, и я бессильно простерта на ложе. Когда соболезнующие приходят навестить меня и справиться о моем самочувствии, они не замечают меня на ложе. И, словно насмехаясь надо мной, они говорят: «Неужели больная отправилась на охоту? Ее здесь не видно». Желание видеть тебя так иссушило мое тело, что люди уже не видят его, и только по моим стонам догадываются, что я жива, а теперь от слабости я не в силах даже вздыхать. Единственное преимущество, которое я обрела от всех этих страданий, это то, что, если придет смерть и будет искать меня хотя бы целый год, клянусь моим чувством, даже и она не сможет найти меня в постели, — так я сошла на нет. Хотя из-за твоего отсутствия я желаю смерти, но, пока я в таком состоянии, она не грозит мне. Тоска по тебе возросла до того, что уподобилась горам, и путь терпения стал мне слишком, тягостным. Пусть бог не избавляет меня от такого испытания, если я буду в состоянии вынести твое отсутствие! И как может все это переносить и быть терпеливым сердце, которое стало подобно адской печи и в нем уже нет ни крови и ничего другого? Неправда, что душу питает кровь. У меня не осталось крови, но я все еще живу.

О возлюбленный, пока я была около тебя, тело мое было стеблем, на котором росли розы. Ныне я должна быть сожжена, ибо бесплодные стебли сжигают. Когда ты уехал, терпение покинуло меня; с той поры, как я не вижу тебя, я не нахожу радости ни в чем. За время твоего отсутствия воля покинула меня, и пока тебя нет, она не возвратится. Судьба так обращается со мной, словно я запряжена в ее колеснице; судьба привела меня в смятение, как войско, оставшееся без вождя; от горя день для меня превратился в ночь, как для дикой козы, страшащейся настигающего ее ловчего барса. Если я горько плачу в таком горе, тебе не приходится удивляться, и пусть никто не укоряет меня за это. Лишенная возлюбленного, я стала возлюбленной печали. Я ничем не могу заняться и изнемогла от любви. Без тебя я не нахожу успокоения. Ты даровал мне жизнь, ты посеял любовь в моем сердце, и ныне, заклинаю тебя, полей ее ручьем радости.

Взгляни еще раз на мой лик, ибо я сомневаюсь, чтобы ты когда-либо видел такое желтое золото. Хотя ты ныне мой кровный враг, все же, увидев меня, пожалеешь. Хотя ты покинул меня и неверен, но когда убедишься в моих несчастьях, будешь огорчен и подавлен.

Мне говорят, что я больна и мне следует найти врача, который бы мне помог. Меня убивает мой врач и лекарь, это он предал и обманул меня; я заболела от его вероломства. Пока я столь несчастна, я буду добиваться встречи с тобой, как целительного средства. Я могу исцелиться, только увидев тебя, мое сердце не может испытать радости, пока ты не будешь возле меня. Я еще надеюсь на бога и на судьбу, что они снова покажут мне мое яркое солнце. Если появится солнце твоего лика, осветится ночь моей скорби. Меня пожалеет и закоренелый враг, неужели я не вызову в тебе жалости? Я не провинилась перед тобой ни в чем. И если ты, прочтя это письмо, не пожалеешь меня, узнав о моих горестях, то ты стал вероломным и клятвопреступником».

«О всегдашний предмет моих дум, когда ты покинул меня, ты похитил мое сердце и разум. Поэтому я не только спрашиваю тебя, но и умоляю сказать: если ты удалился от меня, зачем тебе нужны были заложниками моя душа, мое сердце, мой покой и терпение? Как же я могу жить радостно без них? Мое сердце, которое ни на минуту не может оторваться от тебя, стремится к Рамину, как больной к здоровью. Оно не может искать любви другого. Сердце, которое живет тобой, как может тебя забыть? Сколько бы ты его ни огорчал, оно будет продолжать тебя любить, как душу. Хотя ты поступил со мной вероломно и покинул меня в твоем безумии, я все же не могу забыть тебя. Ныне я думаю о тебе еще больше и люблю сильнее, и не в силах упрекать тебя даже за зло, мне причиненное. Я не отстану от тебя и буду умолять до тех пор, пока не признаешь мою правоту и свою вину. Ты можешь быть непостоянным, но зачем меня упрекать за постоянство моего сердца? Мое сердце подобно опущенной в воду меди, оно несет тяжелое бремя любви. Нельзя вытравить любовь из моего сердца, ибо оно твердо, как камень и железо. Если бы оно не было столь твердым, как оно могло бы перенести столько горя и вдобавок твой гнев? От вина, которое я выпила из твоих уст, я неотрезвимо пьяна хмелем.

Когда я взираю на солнце и луну, они напоминают мне твой лик; и когда я смотрю на стрелу или кипарис, я тысячу раз преклоняюсь перед ними вследствие их сходства с твоим станом. Где только я нахожу розу, я целую ее из-за сходства с твоими ланитами. И в час рассвета, когда ветерок приносит мне, плачущей и рыдающей, благоухание фиалок и роз, я утешаюсь, ибо я говорю: неужели ко мне едет мой возлюбленный и благоухание его доносится до меня? Когда меня охватывает дремота, передо мною тоже возникает твой лик, радующий меня. Порой я жалуюсь тебе самому на твои поступки, а порой и оплакиваю твое отсутствие перед тобой же. Спящей ты кажешься другом; когда же горе гнетет меня и я просыпаюсь, ты снова становишься врагом. Если ты выказываешь любовь ко мне, когда я сплю, то зачем же ты заставляешь меня страдать, когда я просыпаюсь? Во сне ты сострадателен; почему же ты столь безжалостен и похищаешь душу мою наяву? Бодрствуя и горюя, я призываю тебя, но ты не приходишь, чтобы я скорбела и рыдала. Когда же я засыпаю, ты приходишь словно из милости, чтобы я с еще большим нетерпением тебя желала. Пребывание с тобой и это мгновенье во сне я переживаю с той же силой. С тех пор как ты покинул меня, тьма и свет, день и ночь стали для меня одинаковыми. Твой образ остался в моем сердце, а твое отсутствие сделало меня немощной. Я так сильно жажду тебя, что, когда вижу во сне, я и тем довольна и благодарю бога.

Но мой покой похож на пойманную в сети птицу, которая выбилась из сил. Я подобна той, которую родители так прокляли: «Да лишит тебя бог того, к чему ты стремишься!»

Я стала такой от любви, что даже видеть тебя во сне мне кажется радостью. Увы, так поражено горем мое сердце, что даже это кажется ему победой, и оно жаждет сна. Когда я была около тебя, я нежилась, не ожидая никакого горя, и теряла сон от радости, а ныне я не сплю, потому что проливаю кровавые слезы из-за разлуки с тобой. Когда я была счастлива, я не заботилась об отдыхе, а теперь, угнетенная скорбью, лишена его. Любя тебя, я напрасно сгубила дни моей жизни. Когда я посадила в сердце росток любви, я гак обильно поливала его слезами бессонных очей, что от моего сердца он вырос до самой головы. Мое сердце похоже на жемчужницу, куда запало семя твоей любви, и никто не может извлечь его оттуда. Бог не покинет меня, и когда мы встретимся, ты будешь смущен, а я, перетерпевшая так много, свободная, благодаря моему постоянству, от попреков совести, буду смело говорить с тобою».

«Скажи мне, о двухнедельный месяц, зачем ты откатился от меня и спешишь стать моим кровным врагом? Ты Имеешь право всего желать. А я не только в этом мире, но и в том не хочу иной радости, как быть с гобою. Мне говорят: «О Вис, не надо стонать! Зачем ты так мучаешь себя ради неверного любовника? Безумную любовь человек может забыть, только полюбив другого, а для тебя найдутся и лучшие, чем он». Те, которые говорят мне эго, не знают, что как бы ни была приятна розовая вода, родниковая вода лучше утоляет жажду. Укушенному змеей в печень более поможет опиум, чем сахар-леденец. Как бы сладок ни был сахар для того, кто отравлен ядом, необходимее лекарство. С тех пор как я не вижу тебя, завистники радуются, видя меня одинокой. Какое я должна искать себе другое утешение или кому, вместо тебя, отдать мое сердце, где не осталось никаких желаний и которым владеешь только ты? Никого я не приближу, и никто не обогатит любовью мое сердце. Если я буду лишена руки, то сколько бы я ни имела жемчуга и самоцветов, они меня не обрадуют. Ты солнце, и без солнца мой день лишен света. О водитель войск, когда я была с тобой, я была раковиной, а ты был жемчужиной; когда жемчужину извлекают из раковины, то раковина теряет цену, так как нельзя вложить жемчужину обратно. И я должна иметь достаточно ума, чтобы не допустить в моём сердце любви к кому-либо, кроме тебя. Человек может найти замену для всего в мире, кроме души, а ты — моя душа. И если бы даже я всюду искала, где я нашла бы луну, которая сияет, как солнце? С тех пор как я разлучена с тобой, я не умывала лица и не меняла одежды, в которой ты меня видел, так как она сохранила твой аромат.

Пока я так ревностно храню любовь к тебе, кто может найти радость во мне? Моя злосчастная душа, увы, похожа на караван-сарай; караван твоей любви всегда стоит там, и как может другой владелец каравана поместиться там? Мой стан от горя сделался тонким, как волос, сердце мое — твердым, как камень, от терпения. Никто не сажает растение на камне, чтобы даром не трудиться и не погубить растения. Хотя ты далек от меня, все же ты источник моей жизни и свет моих очей. Не стремись по своему легкомыслию быть вдали от меня. Кроме меня, нельзя найти никого для тебя, и кроме тебя — никого для меня. Я май, а ты весна. Поистине, может ли быть одно без другого? Ты куропатка, а я ее прибежище — скала. Я море — от обилия моих слез, а ты рыба. Если они не могут существовать друг без друга, то я удивляюсь, как ты можешь переносить так долго разлуку со мной? Ты красная роза, а я — желтая. Ты расцвел в радости, я не расцвела от печали. В саду должны быть разноцветные розы. Приди, мой милый, окрась мой шафран твоим пурпуром! Без тебя даже душа моя обесславлена, и чем может быть ценна жизнь без тебя? Из-за твоего отсутствия глаза мои бессонны, а сердце мое спит, и я уже не ведаю своего пути.

Так говорят мне: «Раз он имеет возлюбленную звезду, ты имей луну. Не умирай из-за дум о непостоянном любовнике. Он был вероломен и обманывал тебя, не думай больше о нем».

Как бы правы они ни были и как бы ты ни отрекался от меня, клянусь твоим солнцем, я не в силах следовать такому совету. И сердце мое не может полюбить никого, кроме тебя. И раз мне дает столько счастья мой возлюбленный, зачем я должна искать что-либо другое? Хватит с меня безумной любви и горя, которые я испытала. Я не смогу еще раз претерпеть такие пытки и не смогу ни к кому привязаться. Я не выкрасила руки в столь прекрасный цвет, чтобы захотеть покрасить и ноги. Я не обрела такого счастья от любви, чтобы вложить мое достояние в горе. Я стала чуждой всем влюбленным и прекрасным. Я поклялась, что, погашая пламя памяти о других в моем сердце, я отдамся моей судьбе.

Я та птица, которая за свою осторожность прозвана зирахом[29], хотя ныне я попала обеими ногами в сеть. Я кинулась в море, подобно тому купцу, который, не имея надежды на спасение, пытался добыть жемчуг.

Мое повествование длинное; рассказывая его до конца, я уподобилась бы уставшему мореходу, который может потонуть. Я опасаюсь волн в пути. Я не знаю отдыха, и мое достояние погибло. Ныне я, воздев руки, молюсь богу о том, чтобы он избавил меня от губительных волн. И пока я, жива, я не осмелюсь довериться пучине. Я так истомлена заботой о тебе и любовью к тебе, что поклялась никогда не приближать к себе непостоянных мужчин и не надеяться ни на кого. Я обращаюсь лишь к богу, как к поддержке и помощи, его вспоминаю и его умоляю».

«Ожидание отсутствующего возлюбленного тогда лишь приятно, когда оно не сопряжено с мыслью о непостоянстве и измене. Если разлука горька, никто не сможет умерить эту горечь радостью ожидания; переносить одиночество приятно, если есть надежда встретиться снова. Не следует любовникам быть постоянно вместе: во-первых, их увидят другие, а во-вторых, как бы они ни любили друг друга, какая-нибудь мелочь может огорчить их. Иногда они дуются друг на друга, иногда сердятся, иногда недовольны и нахмурены, иногда они упрекают друг друга в чем-нибудь; а в любви самое худшее — пресыщение, тут наступает конец любви. Я не смогла уговорить мое сердце, чтобы оно, утомленное одиночеством, не жаловалось мне на разлуку с возлюбленным. Я говорю ему так: будь терпеливым, ты испытало горе, а после горя всегда бывает радость; после ухода зимы наступает лето; может быть, и мы в конце концов соединимся. Так потерпи еще год, ибо ты ожидаешь минуты свидания с ним. Если тебе достанется однодневная радость пребывания с ним, то ты забудешь двухлетнюю печаль разлуки. О сердце, ты не хуже садовника, а тот, о котором ты думаешь, не хуже розового куста. Посмотри, когда садовник посадит розу, сколько трудов ему выпадает до сбора цветов. День и ночь он не перестает работать и заботиться, он ранит себе руки шипами в надежде на то, что розовый куст когда-нибудь расцветет.

Так же человек приучает к неволе соловья, дает ему корм и питье, украшает его клетку инкрустацией и бисером и трудится целый год ради того, чтобы соловей мелодично запел, а он послушал бы его и ублажил свое сердце.

Посмотри также на тех, кто пускается в море, — как много горя и страха они претерпевают, они не радуются ни богатству, ни власти. Порою они боятся за свою жизнь, а порою за свое добро, и все же, подкрепляемые надеждой, они переносят все, думая: может быть, мы все же получим какую-нибудь выгоду! То же испытывает и тот, кто ищет бирюзу и рубины: днем он дробит скалы, в руках у пего кирка, и он причиняет рукам боль в надежде, что найдет редкий камень. Днем он не спит, потому что работает киркой, а ночью вследствие того, что сторожит. Жадность и ожидание мучают каждого в этом неверном мире; меня же терзает желание увидеть тебя. Пока восходят на небе солнце и луна, надежда встретиться с тобой не покидает меня. Любовь в моем сердце подобна хвойному дереву, оно и зимой и летом зелено, а любовь в твоем сердце подобна лиственному дереву зимой, с которого опала листва и чьи плоды сорвали. Но я все жду, что придет такая весна, когда это дерево опять зазеленеет и на нем появятся листья постоянства и плоды любви. Я надеюсь, что бог заставит твое сердце сожалеть о том, что ты покинул меня, хотя ты не хочешь вспомнить обо мне.

Я сухая ветвь, а ты — свежий весенний воздух. Увы, я слаба и достойна сожаления, а ты богат, безжалостен, скуп и равнодушен. Я плачу днем и ночью, и у меня нет другого исхода. Я словно тяжело больной, который страдает, но которого еще не покидает надежда на жизнь. Я подобна человеку одинокому, больному, слабому, который хочет иметь домашний очаг и родных, но которому не суждено их иметь. Как он, я сижу при дороге и спрашиваю прохожих о тебе, а они говорят: «Зачем ты спрашиваешь? Не надейся на него!» Но я вечно надеюсь и не лишаю себя надежды увидеть тебя, пока душа теплится во мне и еще не иссякла в ожидании встречи. Страсть лишила меня терпенья. Я еще не сожжена тоской по тебе, ибо надежда на то, что я вновь увижу тебя, окропляет меня водой. Если же я потеряю надежду на встречу, дни мои станут нестерпимо скорбными, так как я не смогу тогда терпеть ни один миг».

«О Рамин, раньше ты не был таким высокомерным и надменным, не было у тебя такого самообладания и ты не говорил столь резких слов, а также не был таким угрюмым и неприступным. Я видела тебя вздыхающим, твой вздох делал воздух черным, дым от твоего сердца затемнял луну. Ты был схож с истоптанной придорожной землей. Ты был таким, каким желали видеть тебя враги и завистники, а разве я тогда поступала так, как ты теперь со мной? Я была к тебе благосклонна и милостива. Душа твоя была словно чадный ад, а глаза твои, источавшие слезы, были подобны морю; даже когда ты мало плакал, из глаз твоих лились слезы обильные, как река Дижла.

Ныне ты мнишь себя более могучим, чем Джимшед, и возносишь себя до небес. Ты забыл то время, когда страсть заставляла тебя терять терпение. Горе мне, что ты разгадал мои мысли и вызвал любовь к себе и таким образом овладел мной. Зачем ты горек, как желчь, для меня, тогда как умеешь быть сладким, как бессмертие, для других? Ты мягкосердечен с другими, зачем же ты так жесток со мной? Ты нашел тысячи сокровищниц, полных прекрасных вещей; что же удивительного, если ты кичишься перед бедняком? Ты гордишься собой, а я хвалю тебя больше, чем ты сам себя. Но раз у тебя столько достоинств, подчинись мне, чтобы я была еще покорнее тебе. Какие бы ни цвели на твоих щеках алые розы, помни также и то, что весенние цветы доживают только до осени. Этот мир превратен. Не натягивай лука вражды против твоих друзей, чтобы он внезапно не сломался и не ударил тебя же. Если даже твой колчан полон стрел, не доставай из него ни одной, чтобы поразить друга.

Мое сердце изнывает в пламени разлуки, как мясо жарится, на угольях. Если ты не можешь извлечь меня из пламени, то по крайней мере умерь огонь. Не делай мне того, чего я не делала тебе; не поступай со мной бесчестно. Не будь столь несправедлив ко мне. Раньше я была тебе так же желанна, как ты мне, но я не спесивилась и не упиралась, как ты теперь. Любящие не могут быть счастливы, если они не уступчивы. В гордости ты вознес голову до небес, но твое высокомерие может повергнуть тебя в несчастье. Ты такой же человек, как и я, почему же ты желаешь быть недоступным, как ангел? Если ты высоко вознесся и сияешь, как солнце, все же в вечерний час и ты опустишься и померкнешь. Я желала бы иметь сердце такое, как твое: недоступное, непостоянное и неотзывчивое к страдающим. Обладающий таким сердцем свободен от всех горестей, но каждый человек испытывает горе от него. Лицом ты. желанен тем, кто взирает на тебя, сердце же твое подобно алмазу. Меня тяготит то, что у меня не такое твердое сердце и что я не похожа на тебя, непостоянного, покидающего друзей, вероломного.

Да не умру я от дум о тебе! Если ты ищешь зла и говоришь дурные слова обо мне, я не использую ни одного из них. Я приумножаю любовь, тогда как ты приумножаешь ненависть. Я усиливаю огонь, а ты льешь на него воду. Когда моя мать родила меня, она произвела на свет постоянство, а когда твоя мать родила тебя, то вместе с тобой родила измену. Мое сердце добавило горе ко всему, что судила мне судьба, ибо я искала постоянства в непостоянном. Ныне я мщу ему, как врагу, так как оно вынуждено следовать за тобой. Ныне оно стало тебе мишенью и ты будешь стрелять в него до тех пор, пока жалость и раскаянье не овладеют тобой, и ты говоришь: «Стремящемуся к несчастьям сие подобает». Восхваляют, как знаменитого стрелка, Араша, за то, что он из далекого Сарава сумел метнуть стрелу в Морав. Ты же пронзаешь мое сердце и мою душу каждое мгновенье тысячью стрел с алмазными наконечниками, посылая их из Гораба в Морав. И похвала подобает тебе, а не Арашу, ибо с расстояния большего, чем в сто стадий, ты пускаешь стрелу, чтобы сразить меня, и, находясь на таком далеком расстоянии, ты все же причиняешь горе любящей.

Как беспощадно жестоко твое сердце! Ты причинил мне столько горя, что лицо мое пожелтело и сердце мое сожжено. Я сама удивляюсь тому, что, несмотря на столько испытанных бед, я все же не могу забыть тебя. Поскольку я не из железа или камня, — это чудо, что я переношу страдания, которые испытываю. Мне говорят: «Полно плакать, ты захирела от столь длительного плача и стала тонкой, как волос». Но что остается той, что потеряла надежду видеть возлюбленного! Как влага способствует созреванию плодов, так и мои слезы вызовут возвращение возлюбленного! Когда наступает весна, в саду расцветают розы. Может быть, вернется мой возлюбленный, и я отдам за него жизнь. Но пока он вдали, я буду сыпать из глаз жемчуг и вместо золота и антракса[30] я отдам ему глаза и жизнь. Авось бог сжалится надо мной и в один прекрасный день я снова увижу Рамина!»

«О прекрасный, предмет моих дум! Ты неожиданно покинул меня. Скажи, на что ты обрек меня в этом мире и как позаботился о благе души моей, которая, как ты знаешь, не может жить без тебя. Ты ускакал на коне и оставил меня на чужбине, больную, без врача. Ты не посчитался с тем, что жизнь моя недолга в этом мире, и я знаю, что после моей смерти ты вовсе не станешь думать обо мне, ибо ты вероломен и непостоянен. Неужели ты лишен всякой жалости? Не боишься бога? И не положишь пластыря на рану, нанесенную тобой? Не скажешь обо мне: как она печальна без меня, она тонет в волнах крови своего сердца! Это ли любовь и сострадание? Я умираю без тебя, а ты даже не чувствуешь этого! Тебе ли жаловаться мне, несчастной, или мне жаловаться на тебя? Как смеет твое сердце советовать тебе, о возлюбленный, чтобы ты преследовал, как врагов, любящих тебя? Разве не был твой отъезд достаточным горем для меня? А ты вдобавок предпочел мне другую и взял ее в жены. Я удручена этими горестями, а ты вдали от меня радуешься с другой женой. Я обесчещена тобой, и вот стала тебе в тягость. Ты, бывший ранее моим любовником, больше не восторгаешься мной. Ты жаждал видеть меня, как олень жаждет пить из ручья. Разве я не та, которая казалась тебе солнцем и утехой, радостью и надеждой в этом преходящем мире? А разве ты не тот, кто умирал ради меня и увядал, как опавший лист? Разве я не та, которая дала тебе жизнь и научила тебя счастью? Зачем я осталась той же, а ты уже не тот?

В тебе вражда, а во мне любовь. Зачем ты стал вероломным? Какое зло я сделала, что стала тебе в тягость? Безумную любовь, которую ты питал ко мне, ты забыл. Ты избавился от бремени ноши, тебя тяготившей, с которой ты утопал в море горестей, чьи волны бросали тебя то в ту, то в другую сторону. Ты женился на другой, потому что утопающий хватается за все, что ему попадается под руку. Поэтому я не удивляюсь тому, что ты сделал. Многие люди не вкушают яств, приготовленных на меду или на сахаре, предпочитая блюда, приправленные уксусом. Раньше тебе приятно было пить вино, ныне же, опившись им, ты больше его не хочешь. Но когда ты увидишь вино, ты снова захочешь его, и нет для пьяного иного лекарства, кроме вина.

Старый сердечный друг дорог, как душа; не выбирай другого вместо него. Старый путь испытан; не сходи с него. Если у тебя есть новый друг, береги его, но не покидай старого. Любовь — это драгоценный камень, а чем драгоценный камень старее, тем он лучше, ибо цвет нового камня неустойчив, а драгоценный камень, потерявший цвет, не отличается от простого камня. Тысяча звезд не могут соперничать с солнцем, а для человека все части его тела менее полезны, чем одна голова. Тысяча возлюбленных не столь желанны человеку, как его первый сердечный друг. Как я не смогу найти никого, столь непостоянного, как ты, так и ты не найдешь более постоянной возлюбленной, чем я. Ты солнце, а я луна; им же обоим подобает быть неизменными. Не надейся на то, что ты так далеко от меня и светишь, как солнце. Твой свет также исходит от меня, и как бы далеко ты ни блуждал, в конце концов ты вернешься ко мне.

О жестокосердный, встань и направь путь ко мне, не огорчай меня больше и не тревожься сам. Не сердись на того человека, который в конце концов тебе понадобится и которого будет не хватать тебе; не угнетай его еще больше, ведь жизнь его и так омрачена твоим отсутствием. Ты должен пожалеть ту, которая целиком принадлежит тебе. Приди, и наши души познают откровение, а глаза — свет. Твое отсутствие — твердая скала, и только встреча с тобой расколет ее. Я не в силах оставаться без тебя. Я не буду вспоминать о прошлом, и ты тоже забудь о нем. Я не считаюсь с тем, что ты покинул меня и срубил ветви на дереве любви, — объединив наши сердца, ты сделаешь ему прививку, а на привитом дереве появится еще больше плодов. Начни любить снова и не будь обманщиком моего сердца, чтобы не провиниться перед богом».

«О весенние облака, полные влаги, придите и научитесь плакать у меня. Но если хоть один раз из вас прольется столько дождя, сколько слез у меня, то земля погибнет. Хотя я все время проливаю потоки слез, но мне стыдно, что их не столько, сколько бы я желала. При таком горе мне следовало бы проливать во сто крат больше слез. И все же я изойду душой, проливая то кровь, то слезы. Когда же они иссякнут, мне останется только ослепить себя. Глаза мне нужны, чтобы лицезреть тебя, язык — чтобы беседовать с тобой, уши — чтобы внимать твоим словам. Но так как я лишена этого общения, то на что мне все остальное? Зачем мне изводить себя плачем? Я ведь не превращу землю в море. Я буду так стонать, что камень искрошится. Я благодарна моим слезам за то, что они льются, облегчая мне горе; за то, что они не убывают, как мое терпение; за то, что они не в кровной вражде со мной, как мое сердце. В таком душевном состоянии человеку нужны друзья, я же всеми покинута. Мне приходится без конца терпеть; и это моя судьба сразила меня. Сердце мое полонено несчастьем, и терпение говорит ему: «Я райская ветвь, а ты пребываешь в аду, полном огня и дыма». Терпение всегда похвально; но для страдальца при такой любви оно скорее постыдно. И если его у меня нет в достаточной мере, я не буду стремиться к нему и желать его. Оставьте меня, чтобы я могла умереть от нетерпения.

О радость, ты отошла от меня! Без тебя разве может существовать терпение, или какая в нем заслуга? Я переношу разлуку с тобой, значит я могу не видеть тебя и отказаться от тебя. Я отдана тебе и душой и телом; ты и твой бог можете поступать со мной, как хотите. Для возлюбленного, который обожает кого-либо, тысячи душ и жизней нипочем. Такой должна быть любовь и ее истоки. Когда в заботах о тебе приумножается мое горе, следует мне сочувствовать, а не завидовать. О, как желанно для меня время, когда мы будем вместе и жить в радости! Да пробудится счастье моей радости, и да исчезнет надежда моих врагов! Рука судьбы рассекает наслажденье мечом вражды, с тех пор как свет моих очей внезапно покинул меня, очи мои плачут кровью, утешение мне — стоны, и печаль поселилась в моем сердце. Плач и слезы сжигают меня. Порадуй меня утешением. Много бывало влюбленных на свете, но не было столь неутоленной и более достойной сожаления, чем я… Как могу я успокоиться, если мой прекрасный возлюбленный так безжалостно поступил со мной, оставив меня одну, как покинутый пастуший костер в поле? Он не вернулся; он оставил меня одну, презренную, покинув, как путники покидают караван-сарай. Ему недостаточно было оставить меня и уйти; он женился и отверг меня.

Ныне я вздыхаю, ибо причина моего горя поведение возлюбленного, которому я доверяла. Я отдала тебе сердце и поклялась в верности, а ты отплатил мне вероломством. Как могло твое сердце причинить мне столько печали и боли? Разве моя кормилица не любила тебя, как моя мать? Разве ты не был для нее дороже всего? Разве твой стан не казался ей кипарисом? Разве она не радовалась тебе? Разве лицезрение тебя не было для нее надеждой и силой? Ты сделал и ее несчастной из-за меня. Друг мой, даже этого упрека достаточно, чтобы все называли тебя злодеем. Что бы сказал тот, кто прочел бы наши письма и узнал о наших чувствах? Не скажут ли, что она была постоянна, но искала любви у непостоянного человека? И, несомненно, скажут о тебе: он дурной человек и злодей, потому что покинул ее, преданную и верную ему до смерти.

Я окончила это письмо, хотя я не поведала и сотой доли своих жалоб. У меня великая жалоба па судьбу, но я не в состоянии рассказать даже ее тысячной доли. Моя жалоба неисчерпаема, и напрасно я пытаюсь ее высказать: изнеможение меня охватит раньше, чем я успею ею поделиться. Я пойду умолять всевидящего. Я пойду к вратам его чертога, в котором не встретишь ни привратника, ни придворного. Я буду молить о свете его, но не тебя. Я буду искать утешения у него, а не у тебя. Он сам откроет мне ту дверь, которую он Закрыл. Я потеряла надежду на все, кроме него, ибо без его помощи мне нет спасения».

«Сердце мое полно огня, а душа дыма, стан мой стал тонок, как волос, а лицо окрасилось в золотой цвет. Каждую ночь я падаю ниц пред господом и жалуюсь ему на судьбу. Мой стон поднимается до небес, и звезды внемлют ему. Я плачу, подобно весенней туче, и жалобно кличу, как куропатка; слезами своими я смываю темноту ночи; я превращаю землю во влажную глину до хребта той рыбы, на которой стоит земля. Я волнуюсь, как море от ветра, я дрожу, словно ива от ветерка. Я вздыхаю с такой сердечной болью, что луна, жалея меня, сбивается с небесного пути. Из моего печального сердца исходит столько темного дыма и тумана, что ими заполнено все пространство от горы до горы.

Так, посрамленная, подавленная, несчастная, сраженная горем, с плачущими очами и бледным лицом, с запекшимися губами, я умоляю: «О творец, беспечальный, милосердный, всемогущий, великий! Ты сила слабых, ты помощь и спасение бедных и угнетенных! Нет никого, кроме тебя, кому бы я доверила свою тайну. Я взываю к тебе о помощи; ты знаешь, как я поражена горем, ты знаешь, как связан мой язык. Я молю тебя и у тебя ищу утешения. Спаси душу мою от горя, сними с моего сердца оковы разлуки. Обрати ко мне сердце того жестокосердного: заставь его вспомнить прежнюю любовь ко мне, заставь его пожалеть меня. Надели его таким же бременем, какое отягчает меня, бременем, что тяжелее горы. Либо приведи его ко мне таким путем, либо направь меня к нему твоей милостью. Устрани между нами путь непостоянства; путь же к горю закроется лишь тогда, когда я его увижу. Ты охрани его, боже, от всех несчастий и не посылай ему иного горя, кроме любви ко мне. Не насылай на него бед и несчастий. Если ты не допустишь меня вновь видеть его, знай, что я уже пресытилась жизнью без него. Пусть мои дни прибавятся к его дням. Если я должна быть разлучена с ним, то лучше мне не иметь жизни, а ему иметь две».

О мой желанный, доколь мне стонать, жалобно вздыхать и плакать? Я уже не в силах. Я не могу больше писать тебе письма. То, что мне хочется сказать тебе, неисчерпаемо. Что бы я ни написала тебе, никто не осудит меня за это, ибо сердце мое сожжено тобой. Если я пожалуюсь скалам на твои поступки, то и они начнут плакать. Меня жалеют камни, но меня не жалеет твое сердце. Даже камни имеют больше сострадания, чем твое сердце.

Мое хрупкое сердце разбилось о твое сердце, что тверже камня. Оно шлет привет тому, кто прекрасен станом, у кого сердце из стали;

шлет привет яхонтам, за которыми скрыты тридцать две жемчужины;

шлет привет нарциссам, из-за которых я лишена сна; шлет привет кипарису, который опроверг молву о моей сдержанности;

шлет привет полной луне, затмившей луну моей судьбы;

шлет привет плодоносному дереву, заставившему засохнуть ветвь моей судьбы;

шлет привет улыбающейся розе, из-за которой глаза мои всегда полны слез;

шлет привет могучему царю, солнцу, творящему неправедное дело;

шлет привет вождю всадников и славе героев; шлет приветствий больше, чем песка морского, чем дождя небесного, больше всех вещей в мире.

Обратись к своему сердцу, — хотя оно и вероломно, — от имени моего сердца, достойного сожаления и опечаленного им, с многочисленными приветствиями, пожеланиями и поклонами.

И пусть дарует тебе бог сердце, любящее меня, а мне — счастье лицезреть тебя, любящего меня по-прежнему».

Еще раз приказала Вис своему писцу написать письмо Рамину. И он написал письмо от пораженной скорбью Вис. Сам он был разумен и красноречив. В этом послании он использовал и исчерпал все свое искусство.

Затем Вис провела письмом по волосам и устам и напитала его таким благоуханием, что на расстоянии полдневного пути шел от этого письма аромат мускуса. Затем она призвала Адину и сказала:

— Адина, ты любим мною, как вера. До сих пор ты был моим слугой и рабом, ныне ты будешь моим любимым братом и равным мне, ибо мы одна душа и одно тело. Я желаю, чтобы ты поехал к Рамину, который мне дороже души. Заклинаю тебя, спеши, уподобься молнии. И торопись передать ему это письмо. В ожидании твоего возвращения я буду считать каждый день и мгновенье. Соверши все это так, чтобы ни один живой человек тебя не видел. Передай ему, похитителю моего сердца, желание его видеть и приветствия более многочисленные, чем звезды небесные, чем песок морской и все создания божий, и скажи так:

«О недостойный, недостойный, погрязший в пороках, клятвопреступник, безбожник и изменник! Я претерпела от твоих злодеяний так много горя, что тысячу раз желала смерти и не мыслила остаться в живых. Почему ты забыл все клятвы, данные мне? Ведь не счесть, сколько раз ты давал мне клятвы. Твое обещание и ветер — одно и то же, твоя клятва подобна облаку. Моему несчастному сердцу, ставшему безумным, ты причинил неверностью то, что враг не сделал бы врагу. Пусть бог будет тебе судьей. Но не думай, что твои злодеяния вредят только мне. Бог знает, что этим ты повредил и самому себе; ты стал притчей во языцех и дурным примером. Когда будут писать в книгах о нас, о тебе напишут, что ты покинул свою прежнюю возлюбленную, нарушил клятву и влюбился в ее врага. Смертельный ужас, испытываемый перед аспидом, поразил мое сердце из-за того, что ты предпочел другую и женился на ней. Где ты найдешь возлюбленную, столь безупречную, как я, или царя, отечески заботливого, как Моабад, страну приятнее Хорасана или более укрепленный город, чем Морав? Разве ты забыл, что каждое твое желание, по моей просьбе, исполнялось Моабадом? Моабад был царем лишь по имени, всем же распоряжался ты. Мне были доступны его сокровищницы, и все, что было в них ценного, принадлежало тебе. Ты мог ездить на лучших конях, украшенных нарядной сбруей; брать на охоту охотничьих барсов, ловчих соколов и собак. Тебе были подвластны, разумеется, и войска. Ты опоясывался царским поясом. Если одежда была не китайского броката, тканного золотом, ты не носил ее. Слуги, прекрасные, как луны, ждали твоих приказаний, а на золотом ложе, украшенном жемчугом, около тебя лежала солнцеликая, преданная сердцем Вис. Ты отказался от такого положения, От такого богатства и покинул возлюбленную, которую желают и к которой стремятся все живые существа!

Кто, обладающий разумом, мог поступить, как ты? Я знаю, что прибавилось тебе взамен стольких благ! Ныне ты не смог получить прибыль, а достояние растратил. Своими поступками ты лишил себя тысячи сокровищниц с драгоценны, ми камнями, а ныне ты, угнетенный тысячью несчастий, ищешь хотя бы одной денежки. Ты столь неразумен, что никто не хочет с тобой знаться, и ты не ведаешь, что остается у тебя. Так поступает с тобой бог: взамен чистого золота ты получаешь смрадный свинец и медь. Я недоумеваю, в своем ли ты был уме, так поступая? Как мог ты забыть все это ради той розы, которая не долго останется с тобой? Зачем ты предпочел одну розу солнечному цветнику роз без шипов?»

Адина, выслушав это поручение, взял письмо и попрощался с Вис. Он приказал пригнать табун коней; заставил отобрать самых упитанных, быстроногих и стремительных, бегущих по равнине, как газели, скачущих по скалам, подобно джейранам, и плавающим в воде, как рыбы. Он взял с собой людей ловких и неутомимых и отправился в дорогу, не медля ни минуты. Он ехал с такой быстротой, что путь из Морава в Гораб он совершил в две недели.

Когда Вис, пленительница сердец, услала Адину, она стала причитать столь жалостно, что если бы слушающий имел сотню сердец, он все же остался бы без сердца. Она говорила так:

«Куда скрылась моя счастливая судьба? Где солнце, всегда бывшее около меня? Я не вижу его больше, и оно и луна покинули меня. Дни мои остались без солнца, а ночи — без луны. Я больна и горестно вздыхаю, потому что ночная тьма не рассеивается. Я изливаю море из моих омраченных глаз, потому что свет моих очей и радость моего сердца покинули меня. Я никому не-делала зла, чтобы и меня не постигло зло. Зачем судьба так со мной поступает, словно на меня Ежеминутно нападают убийцы, поражающие меня мечом. Я боюсь, чтобы мое сердце, переполненное горем, не уподобилось лопнувшему спелому гранату. В сердце, плененное столь тяжким горем, не проникают ни ветерок утешения, ни лучи света. Оно вечно облачно, и ему нужна роса. Моя любовь научилась искусству писца, и она пишет кровью на моем бледном лице свои горести и страдания. Какая планета может помочь мне вернуть прежний цвет лица? Кто поможет мне дольше терпеть? Любовь зажгла огонь в моем сердце и сожгла его вместе с желаниями. Сжальтесь надо мной, внимающие моим бедам! Я настолько угнетена, что потеряла застенчивость, и поэтому кричу громко. Когда случается нечто чрезмерное, то скрыть это невозможно. Из-за доверчивости мое сердце испытало столь великое горе, что все преисполнены ко мне жалости. Зачем поразила меня столь безграничная любовь, что лишила мое тело юности, радости и души? Я испытала все, что можно вытерпеть от любви, и достаточно с меня наложенного ею клейма. Никто не может требовать от меня большего, чем разлука, ибо пока я жива, душа моя заклеймена горем. Где ты, мой возлюбленный, со станом прямым, как стрела? Взгляни на меня, согнутую жаждой к тебе, как лук. Когда я вспоминаю тебя и как ты поступил со мной, сердце мое сжимается в узел. Я больше не та, какою была, и кто ныне видит меня, не узнает. А ты все же не сжалился надо мной. Я буду бить себя по лицу до тех пор, пока алый цветок граната не станет лиловым. Я вздыхаю каждую минуту, как играющий на арфе. Сердце мое — враг мой, и я не в силах выносить постоянную близость моего врага. Сердце мое полно огня! Вздыхай, душа моя, ибо ты достойна этого, и твой удел — пребывать в аду уже в этом мире. Такова, должно быть, воля божья, чтобы я всегда вздыхала, а ты, душа, горела. Какое удовольствие в том, что я источаю потоки слез, а ты в огне? Я ими превращаю землю в море, сажусь на корабль и плыву среди рыб. Я натяну мою окровавленную одежду, как парус, и заполню его ветром моих вздохов: чего мне бояться, когда парус корабля, море и ветер — все мое? Я послала письмо тому, о ком я думаю; оно написано кровью сердца и завернуто в окровавленную одежду. Поймет ли он мои затаенные мысли? Пожалеет ли он меня, ответит ли и подарит ли радость моему сердцу? О, что мне делать? Что хуже всего описанного может случиться с влюбленной, у которой и днем и ночью нет иной радости, как ожидание письма? И я сомневаюсь в том, что мне соблаговолит ответить покинувший меня. Ах, миновало время неги и радости, когда я исполняла свои желания. Ныне мой возлюбленный положил конец всему этому, так что даже его письмо для меня — утешение, а если случается мне заснуть, то видеть Рамина во сне — уже радость для меня. Горе влюбленной, которой вместо беседы с возлюбленным приходится только ждать письма от него, и вместо встречи с ним — видеть его во сне! Я более достойна сожаления, чем. другие влюбленные, ибо, непрестанно думая о тебе, лишилась сна. Хотя бы увидеть тебя во сне! Письма же от того, кто незаслуженно покинул меня и заставил отчаяться, я больше не ожидаю. О судьба, я заклинаю тебя! Зачем вместо прежней нежности довелось мне испытать столько обиды от возлюбленного и почему моя прежняя гордость сменилась унижением? Зачем мне юной, вместо того чтобы наслаждаться беззаботной радостью, пришлось претерпеть столь огорчительную любовь? Зачем я не выпила яда аспида? Зачем меня не отдали на съедение диким зверям? Если мне суждено было оказаться в таком тягостном положении и потерять власть над сердцем, то зачем я не умерла тогда, когда я была еще счастлива?! Приятнее смерть в дни радости, чем бесчестие в конце жизни. Увы, о рок! Ты всегда поступаешь так: прибавляешь горе потерявшим сердце. Ты разлучаешь влюбленных, не исполняешь их желаний и лишаешь их надежды. Та же туча, что льет дождь на лишенных сердца, льет дождь и на камни. Ветер приносит людям аромат роз, но никогда не приносит мне благоухания моего возлюбленного. Я не совершила столь большого злодеяния, чтобы и ветрам и тучам стать моими врагами. Туча, которая шлет Рамину майский дождь, меня даже не оплакивает. Ныне цветут деревья, земля радостна, и она разубрана пестрыми цветами и травами, но мой цветок и моя радость столь же далеки от меня, как надежда на жизнь. Ныне земля счастливее меня: для нее настала весна, и она разукрасилась, а я лишена всего».

Так она причитала и беспрестанно плакала.

Когда Рамин прожил некоторое время с Гуль, он пресытился ею, ему надоела эта близость, и им овладело свойственное ему непостоянство. Когда желания Рамина были удовлетворены, роза радости увяла, ветер любви стих и корабль влюбленных остановился. Когда сломался лук их любви, то стрела страсти раскололась, потускнели алмазы на одеждах их радости и иссяк источник услады.

Когда кувшин нов, он хорошо держит воду, — ему уподобился Рамин первое время в Горабе. В своей страсти Рамин был подобен жадному человеку: наслаждаясь, пил он вдоволь вина у Гуль Пока был трезв, то желал ее; когда же он удовлетворил страсть, любовь его к Гуль исчезла.

Если вместе с вином человек впитывает порок, то если бы даже оно сулило ему бессмертие, он больше не станет его пить. Так и Рамин был пресыщен близостью Гуль. К тому же он долго не видел Вис, и мысль о близости с ней снова овладела им.

Однажды, ранней весной, Рамин отправился на прогулку и увидел в поле только что распустившиеся цветы; земля, деревья, сады — все расцветало и влекло красотой. К нему подошел незнакомец и предложил ему букет фиалок. Взглянув на букет, Рамин вспомнил тот день, когда он поклялся в верности Вис. Они сидели на троне шахиншаха. После обмена клятвами в любви Вис подарила ему букет фиалок и сказала: «Когда ты увидишь фиалки, вспомни этот день и эту клятву! Пусть лицо твое станет цвета фиалок, а тело таким же слабым, как их стебли, если ты нарушишь клятву и обманешь меня. Я же возьму розу, как залог от тебя; и пусть дни мои будут недолгими, а я — неугодной богу, если я нарушу свою клятву!»

Когда Рамин вспомнил тот день, превратный мир затмился перед ним.

Весенняя туча черна, и из нее льет дождь, образующий потоки. Так было и с Рамином: омрачилось его сердце, и из глаз хлынуло столько слез, что образовались новые моря. Когда он вспомнил свои прежние страдания из-за любви к Вис, ее любовь и сердечную привязанность, он горько раскаялся, что нарушил клятву, данную Вис. Рамин сказал: «Что я сделал! Покинув Вис, я отверг бога и веру и потерял душу!»

Вновь овладела Рамином страсть и воскресла любовь к Вис. Когда солнце выходит из-за туч, оно жжет сильнее. То же случилось и с любовью Рамина. Страсть обуяла его сильнее прежнего. Он признал свою вину и невиновность возлюбленной. Мятежные порывы страсти охватили его сердце, он побледнел, и у него не стал о сил продолжать путь. Покинув свиту, он уединился. Бледноликий, с разбитым сердцем, Рамин слез с коня. Кровавые слезы текли из его глаз, от желания и нетерпения увидеть Вис он горел и дрожал, как в лихорадке. Рамин проклинал превратный мир и свое сердце за то, что никогда он не имел из-за них покоя:

«То я изнемогал на родине от безумной любви, то она заставила меня покинуть товарищей, то принуждала грешить против возлюбленной и оставляла в одиночестве. Но и разлука не в силах помочь мне, любовь ввергает меня в безумие и заставляет лить слезы. О жалкое, омраченное сердце! Доколе ты будешь походить на бессильного пьяного? Ты не умеешь отличать горе от радости. Для тебя море и суша — одно и то же. Для тебя все равно, что лето и что зима. В твоем безумии тебе все равно, сидишь ли на брокате или на голой земле. При твоем легкомыслии, что бы ты ни видело, все тебе одинаково желанно. Ты не останавливаешься на чем-нибудь одном. Ты, в своем безрассудстве, не даешь себе отчета в том, как поступаешь. Ты притча во языцех[31] в стране неудач. Ты место пребывания всяких бед. Ты обиталище неудач, и перед тобой потому закрыты двери надежды. Очутившись в Горабе, ты нарушило обет и клятву. Ты уверило меня в том, что я освободился от Вис, а само не смогло от нее отказаться. Я глупец, что пустился в море по твоему ветру. Ты так сказало мне: «Женись и покинь Вис. Не страшись меня. Я привыкну к разлуке и не буду больше желать ее; я буду терпеливо в своем горе». Увы, я лишил себя жизни, надеясь на тебя. Вместо Вис я обрел другую. Я нарушил клятву и потерял надежду на спасение из-за своего непостоянства. Ныне ты оставило меня утопающим в море, ты бросило меня в огонь разлуки. Ты говорило: «Я буду терпеливо!» Зачем же ныне тебя обуяло нетерпенье? Я раскаиваюсь, что внял тебе. Зачем я вручил тебе поводья? Зачем я доверился твоей рассудительности, ибо я обесчестил ныне и самого себя и тебя. Ныне я вижу, что ты еще больше обуреваемо горем. О сердце, ты нашло зернышко, подобно глупой птице, и не заметило западни; о сердце, ты нарушило клятву моей души возлюбленной. Ты сделало меня таким, каким желают видеть меня враги. Зачем я был нерадивым, зачем я послушался тебя? Мне и подобает испытывать горести. Горе — удел строптивых, и глупец достоин печали. И мне подобает быть огорченным, ибо я погасил своей рукой свечу сердца. Мне, ставшему столь несчастным, подобает быть безумным, ибо я отсек собственной рукой ветвь радости. Я вырыл себе яму и бросил в нее надежду. Ныне что мне делать? Как мне испросить прощение у очаровательницы моей души? Как мне показать ей мое сердце, на котором она выжгла свое клеймо? Как я могу, томимый стыдом, ей показаться? Какие речи вести мне с ней? Какую измыслить причину, заставившую меня с ней разлучиться? Как мне солгать, пока я дышу в этом мире? Если бы даже я осилил свое бесстыдство и вновь разжег остывшую любовь, все же у меня не хватило бы силы выполнить мой долг, так как сердце мое неправедно. Сколько горя обрушилось на меня из-за него, и ныне я пребываю в горести! Чудесны и незабываемы день и час, когда я влюбился и когда любовь вошла в мое сердце. Я своей рукой убил радость моей юности. Увы, увы, мои горести начинаются с того времени, когда любовь превратила меня в труса. Ныне я знаю, что трусость — удел влюбленных; но почему она охватила меня больше, чем кого-либо другого? С той поры я не помню себя веселым. Иногда я себя чувствую словно на чужбине, иногда я безумствую, истомленный любовью. Блуждание для меня — радость, а смерть — освобождение от печали. Счастье благоденствия покинуло меня, а злосчастная судьба не дает мне покоя. Да не создаст бог другого человека, наделенного моей судьбой! И да не родит женщина сына под моей звездой! Да не будет никто никогда столь беспомощным!»

Так пространно причитал Рамин над собой и плакал. Наконец он пришел в себя и направился домой. Прах печали омрачил его лицо, он смывал его слезами. За ним следовал его тесть Рафед. Он прислушивался к причитанию и плачу зятя. Рамин, обезумевший от горя, не предполагал, что кто-то подслушал его речь. Рафед же все слышал. Когда они вернулись домой, Рафед спросил Рамина:

— О венец рыцарей, почему ты всегда скорбишь? Какое еще желание твоего сердца не исполнено богом? Зачем ты предаешься печали? Зачем ведешь себя столь неосмотрительно и жалуешься на судьбу? Ведь ты именно тот Рамин, который признан первым и самым желанным из юношей, а брат твой — царь царей. Хотя ты еще не сидишь на троне, но ты более почитаем и прославлен, чем все цари. Ты молод, и нет тебе равного в храбрости, ты царствен, не будучи пока царем, чего же ты желаешь большего? Не сетуй попусту на судьбу. Несправедливая жалоба приносит несчастье. Тот, кто пренебрегает ложем из броката и не благодарит бога, того бог заставит лежать на голой земле.

С болью в сердце Рамин ответил так:

— Здоровому человеку незнакомы горести больного, и потому я не виню тебя в том, что ты так рассуждаешь. Тебе неведомо мое горе, и когда я вздыхаю, ты упрекаешь меня. Нет наслаждения, равного тому, которое мы получаем, находясь среди близких, и нет горя худшего, чем разлука и Скитание по чужбине.

Однажды, когда Рафед вернулся с охоты и вошел к Гуль, он поведал дочери тайну Рамина и рассказал ей следующее:

«Рамин одержим бесом, он выявил свое вероломство и тайны своего сердца. Он отринул твою любовь. Если даже он привяжется к тебе и ты будешь верно служить ему до скончания веков, все же он будет подобен ядовитой змее: когда змея захочет жалить, она никак не может удержаться. Горькое дерево приносит горькие плоды, сколько бы мы ни поливали его сахарной водой. Если сплавить медь и свинец хотя бы тысячу раз, они не примут цвета золота, и если тысячу раз плавить в огне медь, она все равно не станет цвета молока. Если ты знала о его похождениях, можно лишь удивляться, что ты сочеталась с ним как с супругом. Непостоянному человеку не следует доверяться. Сердце Рамина полно чрезмерной гордости и жестокости, он похож на льва. Искать у него справедливости и ожидать, что на солончаке вырастет плодоносное дерево — это одно и то же. Зачем ты вышла замуж за непостоянного человека, зачем ты доверилась клятвопреступнику? Зачем ты ожидала сахара от желчи? Но раз таково было божье предопределение, всякие рассуждения никчемны и сетования бесполезны…»

В это время Рамин вернулся с охоты. Он был похож на раненого, загнанного зверя с помутневшим взглядом. Он был печален, сердце его было переполнено кровью, а лицо омыто слезами. Он и на пиру был подобен живому трупу. Жена его Гуль сидела напротив. Красотой лица она могла опечалить любую красавицу. Стан ее был строен, как стрела, а лицо, на котором цвели розы, было подобно луне. Кто бы ни взирал на нее, — отдавал ей сердце, а сердца любовавшихся пожирались огнем. Но эти ее качества Рамину были столь же не нужны, как мускус мертвецу. Он был лишь опустошенным телом, у него не было больше сердца. Он вздыхал поминутно, и слезы навертывались у него на глаза. Сердце его дрожало, и он не мог произнести ни слова. Ему опротивела всякая радость из-за тоски по Вис. Он ни на кого не обращал внимания и думал, что никто не знает тайны его сердца. Сердце его заливалось слезами, и он говорил себе так:

«Что может быть приятнее встречи влюбленных? Все это веселье и царский пир так опротивели мне, что я уже не ощущаю себя живым. А моя жена думает, что я веселюсь. Она не знает, что я переживаю в разлуке с Вис. Она не знает как я стражду и как мысли о ней терзают меня! Вис думает, что я забыл ее. Ей кажется, что Рамину хорошо и без нее, что он забыл ее любовь, что он веселится, что он забыл данную им клятву и ее самое. Как она может уважать меня, так рассуждая? Как я посмею взглянуть на нее, омрачивший свою душу и отвергший любовь и веру? Кто сможет уверить ее в том, что я испытываю даже при такой короткой разлуке?! И какой я могу дать ответ богу и ей, если я вручил другой сердце, раньше отданное Вис?!

Побейте меня камнями, влюбленные, и покарайте кровавой местью! Пейте мою кровь так же, как я пью ее, так как я оказался предателем доверчивого сердца и заставил проникнуться страхом всех, отдающих сердца. Ныне пожалейте меня, несчастного, раскаивающегося, — заклинаю вас богом, — ибо она считает, что ее Рамин уже не тот, каким он был. Она не знает о моем теперешнем горе и страданиях моего сердца в тоске по ней. Она не знает, что я лишен всякой радости и что сердце мое сделалось черным, подобно ее глазам, и что вдали от нее тело мое согнулось уподобясь кольцу ее благоуханных кудрей.

Хотелось бы мне знать, как поступит со мной солнцеликая, со станом кипариса, похитительница моего сердца? Наверное, она станет моим кровным врагом из-за своего тяжелого горя и обречет меня на гибель. Она окрасит землю моей кровью и обратит меня в ничто. Хотя в способности переносить бремя страданья я подобен земле, а крепостью — железу, но я изможден чрезмерным горем и ищу способа спасти свою жизнь. Я же не осел, чтобы до самой смерти таскать на себе бремя земли! Я пойду и разыщу жемчужину жемчужин в раковине. Я пойду и буду искать надежду на жизнь. Кто знает, какие горести я претерпел из-за разлуки с возлюбленной? Кто видел в этом мире горе, подобное моему, для которого лекарство — ее лицезрение? Моя радость и печаль зависят лишь от той, что мне желаннее, чем душа и жизнь. Ее лицезрение оживит меня, ее беседа обрадует меня, ее объятия обессмертят меня, и ее ласки заставят меня позабыть все.

Зачем мне скрывать свое горе от такого врача? И чем дольше я скрываю горе, тем хуже и хуже становится мне от его утайки. Я не могу больше ссориться со своим сердцем. Я оглашу его тайну повсюду. Я тону в водовороте разлуки. Да исполнится сердечная молитва пораженного горем! Я пойду и стану умолять Вис. Может быть, она смилуется надо мной и сотрет ржавчину злобы со своего сердца!

Но я опасаюсь одного: я так изнемог из-за разлуки с Вис, что могу умереть прежде, чем ее увижу. Но это кажется мне радостью, ибо если смерть меня застигнет по пути, я буду похоронен при дороге, и всякий путник будет знать повесть о моих страданиях и мои горести из-за любви к ней. Какой бы странник или путник ни проходил у моей могилы, он здесь отдохнет и пожалеет меня. Узнав же о моих испытаниях, он будет молить бога о моем прощении. Он скажет: «Рамин был скитальцем и умер от любви!» Странник жалеет странника, и они вспоминают и уважают друг друга. Все скитальцы достойны сожаления, но никто не вспоминает их. Для меня смерть от руки врага была бы позорной смертью. Но если я умру от тоски по моей возлюбленной, то такая смерть — для меня великая слава.

Я сражался во многих битвах и не раз обращал в бегство полчища врагов. Многих витязей я зарубил мечом, я убивал слонов, львов и других диких зверей; враг не мог устоять предо мной; солнце сверкает на острие моего копья, земля лобзает бразды моего коня; я обратил в прах, как врагов, даже планеты, но страсть к моей возлюбленной обратила меня, победителя, в ничто, и мир насыщен для меня горечью.

Я осилил столько врагов, но связан, как пленник, любовью к возлюбленной. Неужели и смерть не победит меня до скончания веков? Хотя я и боюсь гнева Вис, но у меня нет другого выхода, как покориться ей. Я не знаю другого способа покинуть эту страну, как тайно уйти одному. Ни воины, ни витязи, ни проводники не должны сопровождать меня, так как мне не приличествует уходить отсюда явно. Кто ни узнает об этом, начнет упрекать меня. Тогда я не увижу Вис и не возрадуюсь. Путь опасен и долог, горы покрыты снегами. Броды в реках исчезли из-за дождей. Дичь в лесах разогнана суровой зимой. Морав покрыт снегом, и с неба падает дождь цвета камфары. Я отправлюсь один в этот далекий путь, но меня тяготит мысль более тяжелая, чем мысли обо всех этих препятствиях. Мне думается, что похитительница души моей ликом стала подобна каджи, разгневана мною и не простит грехов. Она не покажет мне своего лица, светлого, как солнце, она не выйдет на крышу, она не дозволит мне узреть ее прекрасное лицо, она не откроет мне двери, она не пожалеет меня. Она начнет упрекать меня, меня, столь много страдавшего из-за нее. Я останусь за дверью. Моя изнемогшая душа будет лишена надежды, а мучения мои будут бесплодными. Холод и стужа убьют меня тоскующего по ней, меня, которого она не пожалеет, меня, столь много претерпевшего из-за нее.

Увы, моя юность и доблесть! Увы, мое прославленное имя! Увы, мой конь и мои доспехи! Увы, мои бесчисленные войска, мои сокровищницы и мои нарядные одежды! Мне, лишенному сердца, все это не нужно.

Я не боюсь вражеского меча, и меня не смущает крепость вражеских доспехов, многочисленность и ярость неприятельских войск, но я боюсь солнцеподобного лика Вис и ее сердца, твердого, как наковальня. К чему мне эта доблесть перед ней? И зачем я обращаюсь к сердцу своему со словами: «О сердце, доколь ты будешь бороться? Когда ты уймешься и перестанешь безумствовать? Как долго будут литься твои слезы, неисчерпаемые, как море? Все сердца веселы, но мое, увы, всегда печально и подавлено горем. Иногда оно охвачено пламенем, иногда сковано льдом. Меня душит такой дым, что нет у меня отдыха ни днем, ни ночью. Меня не радуют ни общество воинов, ни одиночество, ни шумная площадь, ни чистое поле, ни зал для пиршеств, ни ристалище, ни рыцарские игры, ни пиры, ни беседы с друзьями, ни благородная супруга, ни даже сама жизнь без лицезрения Вис, которое для меня — бальзам.

Вместо песен и восхвалений я день и ночь слышу упреки из Хойстана, Хузистана, Кирмана, Табористана, Гургана и Хорасана. Мою повесть рассказывают повсюду, и молва обо мне распространяется по всем странам. В городах поют песни с нас, а в полях пастухи рассказывают нашу повесть; женщины — за дверьми, мужчины — среди купцов, юноши — на базарной площади рассказывают и поют про нас.

Лицо мое уподобилось лику старца, а все же сердце мое не насытилось любовью, ибо Вис, похитительница моего сердца, в разлуке со мной. Я пожелтел в горе от разлуки с Вис, как золотая драхма[32]. Я так ослаб, что уподобился больному. Я не в силах пробежать даже четыре шага, ни согнуть лук. В тот день, когда я пускаю коня вскачь, мне кажется, что хребет мой надломлен. Разве железная спина моя стала восковой? Разве мой каменный кулак уподобился клубку шерсти? Мой конь, что был быстрее онагра, ослабел, как я, в своей конюшне. Я перестал преследовать козлов барсами, пускать соколов на куропаток, я перестал испытывать свою силу, не борюсь с борцами и не веселюсь среди пирующих друзей.

Все мои ровесники довольны своей судьбой и хвастаются мужеством. Они то скачут на конях, то облекаются в доспехи. Они радуются со своими женами и возлюбленными. И в поле, и дома они развлекаются по своему желанию. Одни изучают науки, а другие весело проводят время. Я перестал следовать благопристойным и хорошим привычкам, как будто счастье и знания покинули меня и предались сну. Я остаюсь на месте, как колодезная вода, а мой разум подобен гонцу, ибо день и ночь я мысленно путешествую без отдыха. Я не склоняю головы на подушку, ни тела — на ложе. Раньше мне приходилось встречаться с дивами и со львами. Мне не посчастливилось возрадоваться сердцем в этом мире, и как мне, вероломному, надеяться на радость в том мире?

Увы, мое сердце, как долго ты будешь сжигать меня в огне и кипятить в глиняном горшке горя? Ты меня убиваешь, превращая в глупца, а тебе это нипочем. Глупостью своей я уподобился больному желтухой, и ты лишило меня моей доли радости. Да не даст бог никому такого сердца, ибо ты опьянено любовью и поглупело от невежества».

Так беседовал Рамин со своим сердцем и укорял его. Но это было бесполезно. Желание его сердца так усилилось, что он чуть не упал в обморок. Он не мог осилить свое сердце. Когда он его увещевал, оно у него дрожало, как у курицы, и даже на пиру Рамин сидел такой печальный, как будто само сердце не чувствовало ничего радостного.

Он сошел с трона и вышел из зала. Рамин бежал так быстро, как трус с поля сражения. Он вскочил на своего быстроногого гнедого. Выехав из ворот города, он, словно окрыленный, помчался в Хорасан. И ехал он туда по диким и пустынным местам.

Путешествие по такому пути казалось Рамину столь приятным, что даже встречный ветерок доставлял ему радость. Он говорил: «О ветер, веющий с востока, ты мне несешь словно благоухание из рая! Из Хирхиза, из Самандура и из Канура ты приносишь благоухание мускуса, алоэ и камфары. Мне так приятен этот ветерок, ибо он приносит из страны похитительницы моего сердца благоухание амбры и мускуса». Из розового сада не струится такое благоухание, как то, что доносилось к Рамину от Вис. И он подумал: «Раз до меня доносится такое благоухание, может быть, бог не ввергнет меня в несчастье и я удостоюсь ее лицезреть».

В это время ему встретился писец Вис Адина. Еще издали узнал его Рамин, и сердце его от радости раскрылось, как дверь. Он помчался к Адине. Тот слез с коня, поклонился Рамину и стал целовать землю у его ног… От него исходил запах благоухания Вис. Горя желанием узнать все о Вис, Рамин очень обрадовался встрече с Адиной. Он приветствовал его, и оба возблагодарили бога за лицезрение друг друга. Они привязали коней и сели на траву. Адина передал Рамину, по поручению Вис, приветствие и добрые пожелания. Затем он вручил Рамину письмо от Вис, ее одеяние и головной платок. Когда Рамин увидел эти вещи Вис, он задрожал, словно охваченный лихорадкой, и упал в обморок. Письмо Вис выпало у него из рук. Потом, когда он пришел в себя, он начал читать письмо Вис, орошая его кровавыми слезами. Одеяние Вис и ее головной платок окропились кровью Рамина. Он прикладывал их то к устам, то к груди. Рамин поминутно терял сознание. Как из тучи истекает вода, так из очей его текла кровь; как из тучи исходит молния, так из сердца его исходило пламя, а из уст дым. Он то рыдал, то вздыхал, то стонал как безумный и терял сознание. Временами он лишался дара речи, а иногда падал ниц и рвал ворот одежды. Благоухание одеяния и головного платка Вис зажгло в нем такое сильное желание и так омрачило его рассудок, что он не мог прийти в себя, и казалось, не переживет такого потрясения. Когда Рамин несколько пришел в себя, он заговорил осмысленно и сказал так:

«Горе моей судьбе, ибо она посеяла для меня семена несчастья и разлучила меня с моей прекрасной возлюбленной, госпожой всех красавиц. Она удалила меня от ее молнии, чертог которой на небесах. Она удалила от моих глаз красоту ее лика. Она лишила меня радости внимать ее прелестному голосу. Вис прислала мне свое одеяние, лишив меня своего лицезрения. А беседу заменила письмом. Спокойствие моей душе принесли ее подарки, а будущее моего счастья зависит от этого письма».

Он начал письмо обращением к Вис, солнцеликой, той, что лучезарнее луны, подобной цветнику роз, хрустальному столпу, прекраснейшей, чем венец, освещающей чертоги, подобной воде бессмертия, благоуханию рая, драгоценнейшему камню, царице-солнцу, освещающей земли Ирана и Хорасана. Дальше он писал: «Да не даст мне бог ни одного мгновения жизни без тебя и да наделит тебя долговечной жизнью, по твоему желанию. Я боюсь узреть твой солнцеподобный лик. Но неодолимое влечение к тебе заставляет забыть этот страх. Я боюсь твоей речи, сулящей бессмертие, ибо я грешен. Я боюсь, что ты поступишь со мной так, как я того заслуживаю, чему возрадуются враги мои! Если с самого начала я был виноват, то мне никак не следовало взваливать вину на тебя. Но ты первая вызвала дьявола вражды. Ты первая прогнала меня, когда я надоел тебе и тебя тяготело мое присутствие. Ты побудила меня впасть в грех.

Я не ожидал такой перемены от твоего сердца. Мой разум витал в небесах, но ты свела его на землю. Ты сама знаешь, какой я воздвиг чертог нашей любви, но ты первая начала его разрушать. Ты огорчила меня, но я даже не осмелился заговорить с тобой об этом. Ты царица, и вольна поступать со мной, как угодно. Отомсти мне. Я отдал свое сердце тебе в собственность. Я не жалел себя, выполняя твои приказания: ты приказывала, а я повиновался. Где бы я ни был вдали от тебя, мое сердце всегда оставалось у тебя заложником. Мой залог был в твоих руках. Я никогда не дерзал нарушить твое повеление. Клянусь твоим солнцем, в разлуке с тобой я был подобен пленному в пасти дракона, и мое сердце было полно горя. Мои увядшие щеки свидетельствуют о моем горе. Если ты удостоишь меня выслушать, я думаю, что сумею убедить тебя. Мои пожелтевшие щеки будут свидетельствовать о моей неиссякаемой скорби, а мои глаза, полные кровавых слез, подтвердят их клятву. Это мои златоцветные свидетели и окропленные кровью защитники. Когда ты увидишь этих свидетелей, то поверишь тому, что я сказал. Я не говорю ничего, кроме правды, и я никогда не буду посрамлен за вероломство.

Ты покинула меня, а я допустил ошибку. Ныне, отринув прошлое, восхваляй меня, и я восхвалю тебя. Теперь, поскольку я первый попросил у тебя прощения за вину, я первый позволю себе желать твоей близости и буду служить тебе, тем более, что я никогда не забывал тебя. Я не буду знать никого другого, кроме тебя, я ни с кем не буду близок, кроме тебя. Без тебя мне не желанна жизнь, ни свет в очах. Я вытравлю из сердца ржавчину гнева. Я готов отдать свои глаза за прах от ног твоих. Я не могу отказаться от любви к тебе, но опасаюсь, что у меня едва ли хватит сил ее вынести. Я отдам тебе и сердце и разум безраздельно. Соизволишь согласиться, — пусть будет так, а если нет, я все же не буду искать разлуки с твоим ликом. Я не прекращу знакомства с солнцем. Я не могу лишиться благоухания твоих кудрей. Твои кудри благоухают тибетским мускусом, а какой аромат с ним сравнится?

Человек просит у бога рая для наслаждения. Ты же для меня и этот мир, и рай. Меня не страшит даже испытать горе от твоей любви. Никто не находит радости без горя. Ныне забудем прошлое и начнем сызнова любить друг друга и радоваться. Будь же со мной неразлучна, как желтый цвет с золотом, а я буду с тобой, как свет с солнцем. Ты будь со мной, как аромат с мускусом, а я буду с тобой, как цвет с розой. Ты не должна радоваться без меня, а мне нет утехи без тебя. Мой острый меч источает желчь, губительную для людей, а стрелы твоих ресниц разят сердца. Когда твоя стрела и мой меч станут союзниками, наши враги не уцелеют. Если разлука с тобой еще продлится, я лишусь надежды на жизнь. Я посылаю тебе столько пожеланий и приветствий, сколько капель в реках и морях.

Твое письмо, вернувшее мне жизнь, было вручено мне в пути. Будь я привязан кем-либо даже тысячью пут, я бы все равно разорвал их. Я мчусь вслед за этим письмом с быстротой стрелы длиною в стадий. Может быть, бог будет милосерден ко мне, и я не умру, не увидев тебя!»

Написав ответное письмо, Рамин вручил его Адине, и тот помчался обратно.

Рамин последовал за ним, забыв дальность и трудность пути в Хорасан. Рамин и Адина были на расстоянии одного дня пути друг от друга.

Хотя безумная любовь от самого начала до конца гибельна и мучительна для тела, а также томительна для души, однако ее все же сопровождают две радости: первая — когда любящий получает письмо или известье, а вторая — когда влюбленные встречаются. Эти радости не даются никому без страданий. Нет больного, более достойного сожаления, чем влюбленный, особенно когда его возлюбленная далеко. День и ночь он сидит с думой о ней и глядит на дорогу в ожидании письма или известия от возлюбленной.

Так было и с Вис, похитительницей сердец. Каждый день она ждала вестей о Рамине и возвращения Адины. Когда она издали увидела Адину, ее лицо расцвело от радости. Она была так счастлива, словно ей удалось увидеть самого Рамина. Адина подробно рассказал Вис о Рамине: как он обезумел от любви к ней, как он жаждал ее видеть, и что он застал его на пути к ней, и никакая прежняя его любовь не может сравниться с настоящей. В доказательство своих слов Адина вручил письмо Рамина. Как Рамин поступил с письмом Вис, так и она поступила с его письмом. Она прикладывала его то к устам, то к груди. До приезда Рамина она утешалась его письмом, Адина же облегчал ей тоску.

На следующий день она пошла в баню, облеклась в одежды, вышитые жемчугом, украсила себя драгоценностями, надела венец на голову и стала блистать ярче солнца. Луна затмилась в небе от ее красоты. Волосы ее были как полчища эфиопов, а ее уста — словно бальзам для больных тысячи городов. Лик ее воодушевлял рыцарей и похищал разум у влюбленных. Волосы ее были подобны путам, благоухавшим мускусом. Ее убранство было столь же прекрасно, как и она сама. Вис была всем мила и желанна, как рай., Она, несравненное светило, была пленницей любви, и ее тело цвета серебра стало цвета золота. Она была обаятельной, прекрасной, вызывающей всеобщее восхищение. Вис горела неугасимым огнем любви и потеряла терпение, спеша увидеть возлюбленного. Она смотрела с террасы во все стороны, а сама от нетерпения прыгала, как зерно на горячей глиняной сковородке. Вис не могла уже стоять на одном месте. Ей надоело одиночество, и она обезумела от разлуки с возлюбленным. Сердце ее стало пристанищем горестей… Она не покидала террасы дворца Моабада. Наступила ночь, а тот, кого она ждала, не ехал. Было время сна, а она не спала. Казалось, что ее ложе было устлано репейником и усыпано шипами. На рассвете, до петушьего крика, она немного вздремнула, но вскоре проснулась и вскрикнула, словно одержимая дьяволом.

Подоспевшая кормилица молвила ей:

— Видно, дьявол нетерпения овладел тобой!

Вис, дрожа, как солнце в чистой воде ручья, сказала кормилице так:

— Кто видел и кто слышал о безумной любви, подобной моей? Никогда со мной не случалось ничего более удивительного, чем то, что я испытала этой ночью. Тысячу раз душа моя поднималась к моим устам. Мне казалось, что ложе мое на каменистом берегу реки и оно из терниев. Судьба моя горька, черна, как ночь, она подобна царю эфиопов, восседающему на слоне, а Рамин озаряет темную судьбу мою. Чернота моей ночи рассеется в мгновение, едва луна моего счастья покажет лик. Ныне я видела во сне его солнцеподобное лицо, а он сам своим благоуханием заполнил мир. Рамин взял меня за руку и говорил со мной сладкоречиво устами цвета яхонта. Вот что он сказал: «Я пришел приветствовать тебя тайно, ибо я опасаюсь твоих врагов. Я не прихожу к тебе открыто, ибо твои враги скрывают тебя от меня и охраняют, как свою душу, от бед. Сделай что-нибудь приятное для меня, ведь я отрекся от всего ради тебя! Покажи мне твой милостивый лик и не сердись больше на меня. Обними меня ласково, по своему обыкновению, надуши меня амброй твоих кудрей и даруй мне бессмертие поцелуями твоих уст. Смягчи свое сердце и не смотри хмуро на меня; это не подобает твоей красоте. Жалость ко мне более тебе приличествует». Я видела его во сне и радовалась, я слышала его ласковую речь, а наяву далека от него. Я не видела Рамина так давно! Пока судьба будет разлучать меня с похитителем моего сердца, я буду печальна и нетерпелива, но это должны мне простить.

Когда Рамин увидел издали город Морав, он обрадовался, как это свойственно тоскующим в ожидании близкой встречи. Он воздал благодарение богу и стал так восхвалять город:

«О восхитительный Морав, местопребывание царей, радующий печальных, щедрый для бедняков, утешитель угнетенных! О чудесный Морав, где цветы благоухают и зимой и летом! О Морав, без которого не могут жить хоть раз здесь побывавшие, особенно же те, которые знают, что здесь живет похитительница моего сердца! О чудесный Морав, первейший из городов, неприступный для врагов, желанный для видевших тебя, обиталище солнца, пристанище луны и дворец той, что лишила меня рассудка и жизни!»

Рамин, разлученный с Вис и со своими близкими, был в таком восторженном состоянии, что князья Хорасана казались ему розами Ирана, а камни Морава — самоцветами из Гораба.

Чужая страна не может радовать человека, как его родина, и человек не в силах отдать свое сердце кому-либо в той мере, в какой он отдал его своей первой любви. Рамин с таким восторгом любовался своей родиной, что даже снег казался ему камфарой, листья — благовонным маслом, деревья — раем, а земля — дарующей бессмертие.

Рамин въехал в Морав в полночь. Он был весел, как воскресший мертвец. Рамин сейчас же направился к башне, где находилась Вис. Дозорный, поставленный Вис, должен был ее известить, едва заметит Рамина. Увидев его и узнав, дозорный в ту же минуту спустился и сообщил о приезде Рамина кормилице. Она очень обрадовалась и доложила Вис:

— Прибыл тот, кто разгонит твою тоску, прибыл непрестанно вспоминаемый тобой, прекрасный властелин, краса престола, прославляющий свое оружие. Ветерок просит у тебя награды за доброе известие. Настала твоя весна. Ветвь твоей радости дала плод. Перламутр твоей надежды помог тебе найти жемчужину счастья. Смотри, как осветилась ночь. Ты видишь, что не тщетно скорбела! Верни радость своему сердцу. Благодаря тебе земля расцвела радостью. Ветер разносит благоухание амбры, унося его с волос Рамина. Взгляни на твою радость, на твоего желанного. Для тебя настал ясный день. Если доныне ночь была темна, как твои волосы, — ныне она светла, как твой лик. Небо очистилось от тумана, и ты вытравь ржавчину из своего сердца. О луна! Горы и равнины радуются вместе с тобой приезду твоего возлюбленного. Рамин прибыл под счастливой звездой. Солнце и луна хотят встретиться с прекрасноликим. Он стоит у дверей и ждет твоей благосклонности. Он умоляет тебя забыть гнев. Открой дверь своего сердца тому, кто его осчастливит. Надейтесь друг на друга и забудьте ваши прежние горести.

Вис, радостная, избавленная от всех горестей, сказала кормилице:

— Шахиншах спит внизу. Я боюсь новой беды. Если он вдруг проснется и все узнает, тогда я больше не увижу Рамина и жизнь станет мне в тягость или даже я могу ее лишиться. Со мной пусть случится что угодно, лишь бы я повидалась с Рамином. Заклинаю тебя именем бога: помоги мне, напусти на него крепкий сон, чтобы он не проснулся и не разлучил нас.

Кормилица торопливо прошептала заклинание, и шахиншах погрузился в такой сои, что если бы даже мир разрушился, то Моабад не заметил бы этого. Затем Вис, придав лицу сердитое выражение, села у окна.

Когда Рамин увидел ее, он расцвел от радости. Сердце его распахнулось, как дверь, но он сдержал восторг и вооружился терпением Рамин остановил коня под окном, но не заговорил с Вис.

Он обратился к своему коню с такими словами:

«О конь мой, ты крепок, как гора, и силен, как слон! Я любил тебя и обходился с тобой, как с сыном. Я поставил тебя в золотые ясли, водил на шелковом чумбуре[33] и лелеял тебя. Зачем же ты ушел от меня, зачем покинул меня, оставил ясли и ни разу не вспомнил о моей конюшне? Ты ушел от меня в другую конюшню, но несдобровать тебе! Ты сам знаешь, когда тебе было лучше: прежде или теперь. Ты знаешь, сколько я страдал, вспоминая тебя».

Когда Рамин еще издалека увидел Вис — солнце среди планет, он почувствовал безграничную радость. Но когда он заметил, что она нахмурена, он очень огорчился и начал умолять ее на тысячу ладов. Он говорил ей так;

— О солнце, похитительница моего сердца и разума, о полная луна, о звезда утренней зари, о полуночный светоч, озаряющий путь войску, о желанная царей, о светило среди красавиц и украшение их, о бутон розы, о благоуханная лилия! Зачем ты спешишь пролить кровь раба твоего? Зачем ты ускоряешь мою смерть? Зачем прячешь от меня свой лик? Зачем тебе понадобилось, чтобы я блуждал по полям, как безумный? Зачем ты не обратишь ко мне своего лика? Я твой Рамин, а ты моя Вис, желанная, как душа. Я — Рамин, ничтожнейший из твоих слуг, а ты — Вис, моя повелительница! Я — Рамин, царь влюбленных, ставший притчей во языцех из-за своей безумной любви. Ты — Вис, бесподобное светило мира, манящее несравненной прелестью лица и красотой твоих очей и кудрей. Я тот же Рамин, которого ты знала, и разве ты не та же Вис? Неужели ты хочешь обрадовать моих врагов? Неужели все твои старания направлены к тому, чтобы ускорить мою смерть? Не сердись на меня! Помирись со мной. Не меняй светлую радость на горечь страданий. Не будь клятвопреступницей и вероломной. Не заключай союза с моим сердцем, чтобы, изменив, убить меня. Не сжигай меня огнем равнодушия. Увы, погибли все мои надежды! Напрасно я пожертвовал собой ради безумной любви к тебе. Я посеял любовь в саду юности. Я приставил к ней душу свою садовником. Я орошал этот сад слезами. Я не мог спать ни единой ночи. Я не мог отдохнуть ни единого дня. Я истомился, ухаживая за этим садом. Когда настала весна, расцвели в нем фиалки, розы, лилии и нарциссы. На деревьях появились в изобилии плоды. Сад стал прекрасен, как удача счастливых. В нем начали щебетать птицы и купаться в роднике. Я возвел крепкую стену вокруг сада. Но вот настала зима разлуки. Подул ветер непостоянства, и появились бесплодные тучи, настал год несчастий. Опустел тот сад: нет в нем ни плодов, ни роз, ни родника, ни зеленого луга, ни ограды. Враги и завистники вырвали с корнем цветы и срубили деревья, разрушили стены и спугнули птиц. Увы, настала тяжкая пора, и наша любовь уподобилась не золотому сосуду, а глиняному, который, разбиваясь, превращается в черепки и теряет ценность. Когда сердце разлучено с сердцем и возлюбленный далеко от возлюбленной, — любовь исчезает и горе умножается горем. Наши враги веселятся. Пусть же дарует бог нашим врагам то же, что и мне. Наши хулители избавлены от забот, им не за что больше поносить нас. Мы больше не нуждаемся в посреднике, ни в хранителе тайн. Ни ты, ни кормилица больше не горюйте. Пусть не болит у меня сердце, и Моабад пусть не сетует на меня. Никто не виновен, кроме меня, и ничья судьба не похожа на мою. Я виню себя в том, что всегда был робок. Если бы не эта слабость, я не был бы столь несчастным. Сердце мое не смогло бы так поработить меня и предать. Тот, кто внимает дьяволу, будет вечно слеп и скорбен, как я. Вместо зеленого тополя его осенит ива, вместо мускуса ему достанется песок. Благодаря превратностям судьбы, вместо самоцветов у меня оказались глиняные черепки. Я молю тебя о прощении. Смягчи свое сердце. Я поступил недостойно и согрешил; ты же будь благородной и прости меня! Я согрешил и раскаиваюсь. Пока я жив, — ты моя госпожа и царица, и ты вправе меня наказать. Ты мне причиняла с самого начала горе, не заставляй же под конец одного меня за все расплачиваться. Если ты не простишь меня, я стану привратником у дверей твоих и буду преданно служить тебе, пока не покончу с собой. Я однажды согрешил против тебя, но не один только я ошибался в этом мире. Ныне я тысячу раз прошу прощения. Я буду тебя умолять и просить милости, пока не исчезнет гнев из твоего сердца. Пока я жив, я буду считать себя согрешившим и буду упрекать себя. Я не перестану говорить: «Я согрешил и раскаиваюсь в своем поступке!» Прости меня, грешника, пока я жив. Ты моя госпожа и властительница. Ты можешь поступить со мной, как тебе угодно, но где же милость, покровительство и прощение? Сердце мое не выдержит, когда я буду вспоминать о своем грехе, не надеясь на прощение. Если ты не внемлешь моим мольбам и просьбам, я умру у твоих дверей. Я буду горько плакать, пока мой дух не покинет тело. Мне больше некуда идти. Если ты безжалостна ко мне, то кого же мне искать в утешение? Не поступай так со мной, о луна, не прибавляй горя к горю. Ведь даже старцы в своей старости и философы, несмотря на свою мудрость, впадают в заблуждения. Ведь и быстрый конь может споткнуться, острый клинок может притупиться, и так случилось, что я тоже один раз ошибся! Я прощу прощения; не заковывай меня в цепи разлуки. Я твой раб, и ты можешь наказать меня, как хочешь. Я перенесу любое страдание, но не стерплю разлуки с тобой. Я не могу перенести, что ты так хмуро смотришь на меня. Я предпочитаю быть слепым, чем лишиться твоего лицезрения, я предпочитаю быть глухим и не выслушивать твои упреки. Не дай бог мне хоть миг прожить без тебя, и пусть создатель не допустит, чтобы ты могла перенести разлуку. С тех пор, как ты прогневалась на меня, жизнь стала мне в тягость. Страдаешь и ты из-за моих безрассудных поступков. Камень и железо одинаково раскаляются в горниле. Своей неуступчивостью ты еще сильнее разожгла пламя моего сердца, и даже морем не залить его огня.

В этой стране стоит густой дым от моего огня. Судьба сделала ночь безлунной и беззвездной, и она кидает на меня хлопья снега. От безумной любви тело мое стало удивительным: одна его половина словно огонь, другая — как лед. Как может человек быть таким? Никто не видел ни ангела и ни дьявола такого удивительного склада. Кто видел льдину, не тающую от огня, или же огонь, не гаснущий от льдины? Для того, кто посеял в душе такую любовь, было бы постыдно умереть в снегу. Я думал, что ты спасешь меня от огня, и вовсе не предполагал, что заставишь умереть в снежных сугробах. Пусть не говорят, что неустанная мольба — свидетель трусости. Я твой гость, и каждый обязан почитать гостя, а не выгонять его. Если же ты желаешь моей смерти, чего легко тебе достигнуть, все же не убивай меня так безжалостно. Смерть гостя в снегу — постыдное дело для хозяина.

Разгневанная Вис, подобная разъяренной львице, ответила так:

— Уйди от меня, Рамин! И откинь всякую надежду. Утешь свое сердце, поступая так, как будто ты никогда не знал меня и не видел города Морава. Считай, что нас вовсе не было на свете. Непомерна боль, которую я претерпела из-за тебя, и не умоляй меня о примирении. Ты соблазнил, оскорбил и убил меня. Теперь ты хочешь снова того же, но этому не бывать! Убери свой дым! Раз ты взял свой огонь, убери и дым! Раз ты позабыл свою клятву и нарушил свой обет, тебе не удастся больше обмануть меня. Уйди, говори со своей Гуль, ее обманывай и безумствуй от любви к ней. Если ты осторожен, мудр и красноречив, то и я не глупа и не лишена языка. Тебе хорошо знакомы хитрости и обманы такого рода. Я знаю тебя и не раз слышала от тебя такие льстивые речи. Мне надоело выслушивать твои клятвы. Я не изменю Моабаду и никогда не покину того, кто не покинул меня. Я не поступлю так, как поступала раньше, когда обманывала Моабада. Я принадлежу тому, кто любит меня, даже преступную. Его привязанность и любовь ни на минуту не изменяли мне, и он никого не предпочел мне. Моабад всегда любил меня своим правдивым сердцем. Он не вероломен, как ты, и не говорит со мной высокомерно. Ныне он сидит со спокойным сердцем и пьет вино. Да не лишится он никогда радости и пусть не ревнует меня к тебе! Я опасаюсь: вдруг шахиншах войдет в опочивальню и не найдет розы в своем саду; будет искать меня на ложе и не найдет меня; этим я могу вновь его прогневать. Да будет его обиталище всегда таким, каково оно ныне, тебе же нечего об этом печалиться. Из-за твоей остывшей любви мне не хочется снова провиниться перед ним. Мне достаточно испытанных горестей, так как из-за тебя я прогневала шахиншаха и я забыла даже бога. Тысячу раз я теряла надежду на жизнь, и в конце концов мне остались от тебя на память лишь клятвопреступление, безнадежность и позор. Мой повелитель был недоволен мной, и бог, создатель неба и земли, также не был милостив ко мне. Я, глупая, напрасно загубила мою юность ради безумной любви к тебе. Удрученная горем, я притворялась радостной, хлопала в ладоши, но у меня в руках не осталось ничего, кроме ветра. Сколько бы я ни говорила с тобой, все равно я не исчерпаю того, что могла бы тебе сказать. Это дерево не даст тебе плода, этот путь — не путь радости для тебя. Поворачивай коня, уезжай отсюда. Напрасно ты побеспокоился и приехал. Полночь миновала, дует жестокий ветер, земля покрыта снегом на две пяди. Не стучись напрасно в эти двери, они из холодного железа. Пожалей себя и удались, чтобы тебе не умереть от долгого ожидания в снегу. Бог пусть дарует тебе сладкий сон. И да будет днем и ночью счастлива с тобой твоя Гуль — роза по имени и сама розоланитая.

И Вис не открыла Рамину то, что на самом деле чувствовала.

Рамин целую ночь простоял в снегу. Небо изливало дождь на его голову, из облаков падал снег, подобный камфаре, на его коня тучи проливали слезы, а ветер стонал над Рамином. К рассвету одежда на нем оледенела, но сам он был стоек, как железо.

Вис же, удалившись, плакала и говорила так:

«На дворе такой снег и мороз, что я мерзну даже в дому. О туча, позор тебе, что ты проливаешь слезы над Рамином. Ты превратила его розовый цвет в шафрановый, а ногти его сделала синими. Но ты жалеешь нас обоих и потому плачешь! Довольно тебе сеять снег. О туча, отдохни немного! Не приумножай моего горя! О ветер, как долго будешь ты дуть? Утихомирься. Разве ты не тот же ветер, что разносил по всей земле его благоухание? Ныне зачем ты не жалеешь его тело в такой холод? Ведь нарцисс и лилия просят аромата у его тела! О богатое море, каким бы ты ни было богатым, все же ты раб Рамина. Хотя у тебя много жемчугов, но ты не щедрее Рамина. Ныне пошли хорошую погоду для этого вождя всадников. Пошли дождевые тучи. Твои доспехи — дождь и снег, но его оружие сильнее. Если ты не перестанешь его мучить этой ночью, он иссушит тебя пылью от копыт своих всадников. Какая я неслыханно бессовестная! Я сижу во дворце, а его нежный стан обвевает холодный буран. Лицо Рамина и его стан — желтовато-белая роза, а холод всегда вредит розовому кусту».

Наконец ее сердце не выдержало, и она подошла к окну. Лучи ее осветили всю землю»

Вис обратилась к его гнедому коню с такими словами: «Ты дорог мне, как сын. Я вовсе не хотела, чтобы на тебя падал этот снег и дождь, но ты сопровождаешь плохого товарища и потому все это зло достается и тебе. Если бы ты не встретился с таким товарищем, то я нашла бы тебе достойное место. Я сожалею, что с тобой все это случилось. Зачем тебе было отправляться в такое путешествие и связываться с таким плохим товарищем? Разве ты не знал, что надо путешествовать с достойными спутниками? Ныне ты напрасно претерпел беды. Я не дам тебе места в конюшне, ничем тебя не обрадую и не сниму с тебя уздечки.

Ступай, ищи себе стойло и корм у того, ради кого ты покинул меня».

А Рамину она сказала:

— Ступай, уходи отсюда! Много раз я стояла у твоих дверей, и ты не впускал меня. Много раз я заклинала тебя, и ты не внимал мне. Много раз я проливала кровавые слезы и напоминала тебе о своих страданиях, но ты ни разу не пожалел меня, не принял моего посланца и не прочел моего письма. Я помню, и это случалось не раз, как ты, отдыхая, безмятежно спал, безучастный к моим страданиям, тогда как я безутешно проливала слезы, подавленная горем. Теперь я тебе мщу за содеянное… Бог отплатит тебе злом за зло. Каким бы чувствительным и нежным ты ни был, я все же чувствительнее тебя. Если я когда-то принадлежала тебе, то как ты ныне можешь оправдаться в том, что покинул меня? Оставь всякую надежду меня прельстить, так как я отрезала себя от твоего сердца. Я была раньше этим очень огорчена. Лелея надежду встретиться с тобой, я была как пловец в море. Ныне я спасена от волн морских. Мое сердце избавилось от бесполезной надежды. Раз тебе не посчастливилось с прежней любовью, иди и береги свою новую. Прежние монеты и старинные драгоценности ценны, но новые еще более привлекательны. Покинув меня, ты отсек голову моей любви. Кто может опять приставить отсеченную голову к шее? Трава, что будет расти на моей могиле, и та захиреет, во-первых, от мук любви, а во-вторых, от гнева на твою неверность. На каждом листе будет начертано сто тысяч раз: «Увы! Увы!» Никакая мудрость мне не подсказала, что сердечная привязанность может состариться. И не добивайся больше моей любви. Старое никогда снова не помолодеет!

Ты забыл о раньше посланном мне письме. В нем были тысячи оскорблений и поношений. И не было такого оскорбления, какого бы ты мне не нанес. У меня не было другого безумия, кроме любви к тебе. И если я и ведала любовь, то подобной к тебе не испытывала никогда. Мое сердце не знало никого, кроме тебя, и не находило удовлетворения ни в ком другом. Я никого не предпочла тебе. Ни в чем не обманула и не искала другого возлюбленного. Вот как с тобой поступила судьба! Ты похож на ту несчастную мать, У которой была лишь одна дочь, и та слепая. Сердце твое подобно напряженному луку, а слова мои разят, как стрелы. Раз твое сердце — мишень, то на него обрушатся упреки. И вот, убери эту мишень, чтобы стрелы не пронзили ее. Уходи, чтобы не слышать слов, которые лишат твое сердце силы, — слов, горечью подобных желчи, и острых, как меч.

Опечаленный Рамин ответил:

— Не возносись такими речами до небес, о луна! Не сбыться твоим словам! Лопата терпения бесполезна при твердом грунте. Твой язык и твое сердце свидетельствуют разноречиво. Твое сердце досадует на то, что ты говоришь. Нет вора искуснее любви. Она может лишить сердце терпения и ланиты румянца так же легко, как вор — украсть золото у пьяного. Если я даже постарел, то любовь моя не состарилась. На старой струне можно сыграть новый напев. Твоя любовь — радость для всего мира, и зачем вспоминать о моей немощи? Не брани и не упрекай меня: здоровый человек никогда не захочет быть хворым. Ты здорова, меня же судьба наказала болезнью. Я ее не проклинаю. Ты почувствовала, что я люблю тебя, и возгордилась. Хотя ты первая среди красавиц, но ты знаешь, что тебе не пристало так ко мне относиться. Ты бы не могла прославиться милосердием, если бы рабы не грешили. Насколько ты богата. настолько ты должна радеть о бедных. Как бы тяжко я ни согрешил против тебя, все же я не заслуживаю такого наказания. Даже Адам, будучи в раю, согрешил против бога, а я ведь его потомок. Если я согрешил, то прошу прощенья. Предопределение божье начертано на челе человека. Ему свойственно грешить.

Нельзя отвратить божье провиденье человеческой мудростью, так же как не осилить несчастье ни доблестью, ни разумом, ни безумием. Человек не выбирает сам себе несчастье. Не брани меня больше, не упрекай! Если я стал безумным из-за любви к тебе и согрешил, то ведь ты знаешь, что я это совершил не по доброй воле. Для искупления моего греха единственное средство — прощенье. Достаточно того, что я уже претерпел.

Сколько времени я стою в снегу и под дождем, а ты все же отводишь глаза от меня. Ты безжалостна, безбожна и не способна прослезиться. Ты разишь меня острым языком, как мечом. Ты говоришь мне: «Я никогда не видела тебя и не знаю тебя. А если и видела, то не безумствовала от любви». Не дли разлуки со мной и не готовь мне гибели. Вчерашний грех кончился со вчерашним днем. Ты сама убедишься в том, как я буду лелеять тебя и служить тебе с завтрашнего дня. Если я нарушил клятву, то ныне прошу прощенья. Если виновного не позорит просьба о прощенье, то умножается слава владыки, когда он прощает. Знай, по-истине, что доброе дело не проходит бесследно. Я уже понес должную кару и достаточно унижен. Хватит с меня. Меня заносит снегом, а ты закрываешь глаза человеколюбия. Твое безжалостное сердце на все способно. Поступай, как знаешь, но не гони меня. Я не могу испить столько желчи своим сердцем, и душа моя не в силах нести такое бремя. Если бы мое сердце было даже каменным, то и тогда я не мог бы перенести разлуки с тобой. Я боюсь разлуки с тобой больше, чем самого тяжкого горя. Бог жестоко взыщет с тебя за жестокость.

— О Рамин, ты попал в беду из-за своего легкомыслия. Первая измена так ранит сердце человека, что на нем остается след навеки. Гнев словно раскаленным клеймом коснулся моего сердца и так глубоко его прожег, что вытравил любовь к тебе, и от нее не осталось следа. В одном человеке не могут сочетаться безбожье и благочестие, и одно сердце не может вместить и вражду и любовь. Увы, если бы мое сердце было железной горой, даже тогда оно расплавилось бы, вспоминая о твоей измене.

Я не в силах забыть тысячи причиненных тобой огорчений. Как же я могу любить тебя? Тебе самому хорошо известно, сколько добра я тебе сделала и сколько я перенесла горя, надеясь на тебя. Ты же поступил со мной так, как поступает вероотступник. Чем же ты мне отплатил? Что посеял, то и пожинай. Ты предпочел другую и нашел себе подобную. Ты — для нее, и она— для тебя, ведь нашли вы друг друга! Ты ушел и, как коршун, накинулся на падаль, и когда насытился, вернулся сюда же?! Непостоянный! Ты продал коня и купил взамен осла, — выгодная сделка!

Где бы ты встретил такую, как я? Тебе жить лишь на каменистом солончаке, зачем же тебе искать зеленеющий сад? Я считала тебя львом — охотником за оленями, но оказалось, что ты только старая лиса, которая тысячью хитростей едва способна поймать зайца. Если у тебя было чистое тело, зачем нужно было посыпать голову пеплом?

Зачем ты оставил чашу с вином и взял чашу с уксусом? Зачем ты отодвинул сосуд с мускусом и взял миску с чесноком? Зачем ты сошел с царского ложа и расположился на рубище? Разве мало тебе было того преступления, что ты уехал, покинул меня и женился? Ты не только покинул меня, никогда не забывавшую Рамина, но вдобавок всюду разгласил о моем позоре и обрадовал моих врагов. Достаточно было того, что ты написал мне оскорбительное письмо и заставил меня проливать кровавые слезы. Помнишь, когда я к тебе послала кормилицу, ты умножил зло, оскорбив ее. Не ты ли обвинял ее в колдовстве и злодеяниях, называя развратной? Ты сам колдун и грязное созданье! Все, что ты наговорил на нее, касается тебя.

Увы, с самого начала ты обманул и ее и меня, ибо ты все умеешь хитро обделывать. Непостоянный! Ты был со мною вероломен. Ты уехал в Гораб. Пока тебе хотелось, ты оставался там и веселился. Теперь ты явился сюда и, проливая слезы, обращаешься ко мне. Ты вызолотил свои слова, а внутри они остались железными. Я же тот цветущий сад, к которому ты не имеешь права обратиться с такими словами. Я та роза, которой все цари добиваются с вожделением. Почему в твоих глазах я стала уродливей, чем див? Я тот чистый родник, из которого ты напился и который ты потом засыпал землей. Тебе снова захотелось пить, и ты поспешил сюда. Если ты хотел еще пить из этого родника, то зачем же ты засыпал его?

Рамин ответил ей:

— О цветок китайский, о цветок берберский! Сказано, что мир вращается, как жернов. Так предопределено богом, что иногда бывает зной, а иногда холод, а мы всего лишь дети этого преходящего мира. Так бывает и с человеком: иногда он здоров, иногда болен, порою счастлив, порою беден и несчастен. Счастье человека непрочно. По существу, что он? Всего лишь бренная плоть и хрупкие кости. Может ли он быть выносливым? В зной он мечтает о прохладе, а в стужу — о тепле. Он не может существовать без пищи, но и сама пища может причинить ему вред. Какой бы вещи он ни пожелал, спустя некоторое время он уже не так стремится к ней. Когда исполняется его воля, он доволен, а когда он получает то, чего желал, его охватывает безразличие. Нет ничего хуже любви. Когда человек любит солнцеподобную и он любим ею, он так предается любви, что не может ни на миг ее лишиться. Сердце, охваченное желанием, становится трусливым; человек лишается отдыха и сна. Кто добивается взаимности, тому достается немало горестей. А когда человек достигает цели и получает удовлетворение, в тот же миг он становится пресыщенным и равнодушным. Влюбленные не могут долго мирно ужиться, они начинают ссориться; но и разлука их печалит.

Я тоже человек, и время властвует надо мной. Мыслью я всегда витал около тебя, подобно птице, и я был на привязи твоей любви. Тогда твой нрав мне казался привлекательным, как привлекательна была ты сама. Но когда ты стала хмуриться и гневаться на меня и раскрыла двери вражды, я ушел от тебя, чтобы не испытывать твой гнев и причуды. Я спас куропатку любви, так как боялся твоего сокола. Сердце, которое ты лелеяла, не могло вынести твоего презрения. Уходя, я думал, что смогу перенести разлуку с тобой. И вот я нашел другую прекрасноликую, которой можно было отдать сердце. Я и сделал это, чтобы преодолеть чувство к тебе. Мне сказали: «Любовь можно выжечь только другой любовью, и железо можно осилить лишь железом». Когда человека охватывает новое безумие любви, он скоро забывает прежнюю. Когда появляется монета новой чеканки, старая монета теряет цену.

Когда друзья мне посоветовали уехать, я уехал с ними в Гораб. Ты сама знаешь, что созерцать тебя — это свет для очей моих. Подобно жаждущему воды, я жаждал взглянуть на твое лицо. Порой я пытался забыть о тебе. На дороге я нашел прекрасную розу — Гуль. Я думал, что она — сверкающая луна и, как ее тезка — роза, благоуханна и румяна. Я сказал: «Отдам сердце этому солнцу и избавлюсь от тоски по Вис!»

Я омывал свое сердце кровью. Явно и тайно я увещевал мое скорбное сердце, но никакие мольбы не влияли на него. Я прибегал к этим средствам, вспоминая твой гнев и причуды. Мне и тогда была желанна наша близость. Но сложившиеся обстоятельства вынудили меня нарушить клятву. У меня не было другого выхода. Какой огонь сжигает меня ныне, тебе самой хорошо известно. Я тогда ушел от тебя с твоего ведома. Я женился на Гуль, о которой ты слыхала. И шахиншах меня помиловал. Но я день и ночь плакал. Охотился я или пировал, слезы но высыхали на моих глазах. Из любви к тебе я покинул свою жену и отказался от богатства. Я дольше не мог вынести разлуки с тобой. Во мне происходила борьба: когда тело мое было счастливо, сердце мое плакало от горя из-за разлуки с тобой. Оно изнывало вдали от тебя. Я не имел ни минуты покоя вдали от тебя ни во сне, ни наяву. Ныне ты мое прибежище, добро и зло, болезнь и лекарство, сладость и горечь, холод и жар, ты моя надежда и неудача, горе и радость, мрачность и веселье, бедность и богатство; ты источник моей жизни, ты око и сердце, душа и судьба, мое солнце и луна, небо и земля, ты мой враг и друг. По всему видно, что ты судьба моя и все происходит со мной по ее начертанию. Поступай со мной, как хочешь, ты моя повелительница! Я жалуюсь с пылающим сердцем тебе на тебя же и молю тебя быть владычицей моего сердца. И так как я прибыл по твоему зову, не будь ко мне беспощадна!

Вис в слезах продолжала сидеть у окна и освещать террасу своим ликом. Скорбь Рамину мучила ее, но она не смягчила своего каменного сердца. Изображенное на камне легко стирается, но она мстила за прежний гнев, не сумев вытравить его из сердца. Когда сердце ее согрелось, пламя негодования было залито водой, и она так ответила Рамину:

— О обманщик, умеющий подбирать слова! Зачем ты гоняешь мяч по ристалищу красноречия? Желанием не полонишь ветра, и грязью не запятнаешь солнечный луч.

Что ты уехал от моей любви в Гораб; что, как жаждущий, который ищет воды, ты искал меня; что ты лишь женитьбой мог смягчить горе разлуки; что вдали от меня ты был лишен покоя и счастья, — всему этому, поистине, я бы поверила…

Но почему ты написал мне оскорбительное и язвительное письмо? Зачем поносил меня и позорил? Зачем очернил мою бедную кормилицу? По чьему приказанию ты оклеветал ее перед врагами и обращался с ней, как с собакой? Ныне я дам тебе один совет, слушай же меня внимательно: когда ты с кем-либо ссоришься, сохраняй все же в сердце возможность примирения. Разумный человек и во время войны сохраняет возможность примирения. Как удалось дьяволу так овладеть тобой, что дерево любви оказалось вырванным с корнями из твоего сердца?

Ты знаешь, что два дьявола вражды всегда следуют за человеком? Один советует: «Сделай так-то и так-то, и тебе будет выгодно!» И когда человек его послушается, другой, в свою очередь, говорит: «Почему ты так поступил? Ведь ты погиб!» Первый дьявол заставляет тебя делать то, в чем второй принуждает тебя раскаиваться. Легче не делать зла, чем потом просить прощенья и клясться. Лучше есть полезную пищу, чем есть вредную, а потом запивать ее лекарством. Если бы ты помнил об этом тогда, ныне мой язык был бы короче. И если бы я была тогда разумнее, я бы поняла, что ты был недостоин меня. Ты, покинув меня, ныне раскаиваешься, а я жалею себя, каясь в прошлых ошибках. Зачем я встретилась с тобой? А если и встретилась, то зачем полюбила? И зачем послушалась тебя? Ныне ты вода, а я огонь. Огонь и вода не могут быть вместе.

Рамин кротко ответил Вис:

— Этой ночью твой гнев приблизил мою смерть! Я знаю две ночи: одна — это природная ночь, а другая — твой гнев. Какую, оказывается, большую скорбь можёт перенести человеческое сердце! Если бы это было не так, мог ли бы я, несчастное существо, оставаться живым, чувствуя твое презренье? Этой мучительной ночью душа моя стремилась покинуть тело. Чем лее провинился пред тобой мой гнедой? Если я и виноват пред тобой и ты не хочешь мне отвести место для отдыха и сна, то по крайней мере не пожалей для него немного самана и ячменя. Поступай так, как будто ты совсем меня-не знаешь, а я просто гость. Каждый должен быть гостеприимным и принимать гостя, званого или незваного. Обрадуй мою душу милостью к этому коню. Что же касается меня, то я буду гордиться, если даже умру здесь в снегу. Смерть из-за тебя — для меня слава. Я не желаю ли смерти, ни жизни без тебя! Я предпочитаю умереть здесь, чем горевать в этом мире и выслушивать твои порицания. Поступай со мной так, как будто ты никогда не слыхала моего имени, как будто я никогда не просил прощения. Не медли с твоим решением, не будь пристрастной! И всякий назовет тебя неблагородной, если ты мне скажешь: «Убирайся, неисправимый!» Всякий решит, что ты черства и скупа, а не скажет, что ты была лишь разгневана.

Между нами пет кровной вражды. Это лишь ссора, а вовсе не сердечная вражда. Не следует играть со смертью. Зачем же ты играешь жизнью своего раба? Я нё боюсь холода, он не заставит меня покинуть эти места. Пока я жив, я буду стоять здесь пред тобой. Я не страшусь умереть здесь в снегу. Для меня не позор умереть за тебя. Я попытался жить без тебя, но я, живой, завидовал мертвецу. И какую радость мог бы я испытывать в разлуке?

О свирепый буран, усиливай мороз и занеси меня снегом, чтобы я испустил дух! Для меня лучше смерть в снегу, чем издевательство судьбы и вражда возлюбленной. Даже каменное тело и железная душа не могли бы вынести такого испытания!

Вис ему ответила:

— О неверный Рамин! Наконец и тебя постигло несчастье. Так бывает со злодеями и грешниками. В конце концов и им достается злая доля. Ведь высвободившаяся птица уже не попадается в сеть! Ныне ты бездомен в Мораве, и для твоих прежних друзей ты чужой. Ты больше не станешь мне близок и не найдешь крова в Мораве. Лучше тебе не стоять здесь напрасно, не говорить бесполезно и не искать роз и лилий на каменистом берегу. Когда твоя прежняя возлюбленная перестала быть твоей, тебе лучше было бы сидеть в довольстве около теперешней. Ведь Гуль твоя жена и дома тебя ублажает, зачем же тебе быть на чужбине с разбитым сердцем?

Это дворец шахиншаха, он благостный приют для гостей, но не для таких оскорбителей, как ты. Пусть тебя опасается всякий гостеприимный хозяин, ибо ты не считаешься с хозяином и не страшишься бога. Ты недостоин того, чтобы стоять тут и говорить со мной: как же я могу позволить тебе приблизиться и впустить во дворец Моабада? Я требую, чтобы ты ушел отсюда, а ты говоришь: «Я гость!» Ты похож на того крестьянина, которого выгнали из деревни, а он утверждал: «Деревня принадлежит мне!» Когда ты выехал из своего дома, разве ты не видел, что стоит зима, что идет снег и дождь и что может подняться буран? Почему же ты решил, что это путешествие — забава? Ведь ты знал, что в Мораве у тебя нет дома и что Вис уже не твоя возлюбленная. Зачем ты пустился в путь, не взяв всего нужного? Твое глупое сердце — твой враг. Твои упреки не трогают меня? Хорошо сказал царю Джимшеду его вазир: «К невежде не обращайся ни за помощью, ни за развлеченьем». Когда ты еще не был ни властелином, ни предводителем войск, ты и днем и ночью слушался моих советов, ныне же, когда ты возвеличен и твой стяг касается небес, ты стал заносчив с людьми и пресытился мной. Ты поносил и презирал меня, а ныне опять ищешь у меня приюта. Ты хочешь иметь в зимнюю пору лето. Когда ты живешь в довольстве и радостен, — ты не мой, но когда ты страдаешь от снега и стужи, тогда ты ищешь у меня убежища.

Оставь надежду на меня, избавь меня от себя, ради бога, прекрати ненужную беседу и избавь меня от твоего присутствия!

Рамин с разбитым сердцем ответил ей:

— Не поступай так со мной, о луна! Не упрекай меня столь бессердечно, не угнетай меня! Хватит оскорблений, поношений и жалоб относительно моего бесстыдства. Вновь ты пронзаешь мое сердце стрелами упреков. Я не могу больше это переносить. Ты ранила мне душу и сердце. Но самое оскорбительное — это то, что ты сказала: «Мне жаль для тебя даже того места, на котором ты стоишь». Неужели ты находишь непозволительным даже то, что я стою на площади? Это же не дворец Моабада! Ты, очевидно, считаешь меня кровным врагом, если даже не позволяешь мне отдохнуть на большой дороге, где может пройти каждый. По ней ходят все: и враги и друзья. Зависть тебе не к лицу. Ведь ты же утверждала, что разумные люди при ссоре должны сохранять в сердце путь примирения. Зачем же ты забываешь об этом? Разве ты не создана из той же глины, что и Адам?

Если ты не хочешь простить меня и твоя любовь исчезла, пусть что будет, то будет!

Я, конечно, удалюсь отсюда, но подари мне на память, мне, потерявшему сердце и всякую надежду, лишенному возлюбленной, локон твоих волос. Дай мне твою головную повязку, чтобы я мог утолить печаль. Дай мне увезти прядь от твоей длинной косы, которая захватывает в узы сердца молодых и старых. Может быть, мне удастся избавить от горя мою душу, которую ты так глубоко ранила стрелой. Неужели ты сможешь столько длить разлуку, сколько моя душа претерпит обид? Говорят, что ночь таит тайну, и никто не знает, что родит утро. И что ты знаешь? Может быть, когда настанет день, ты уже будешь мыслить по-иному.

Вис ему ответила:

— Я понимаю твои намеки, но твоя любовь больше не сразит меня и не в твоих силах смутить меня. Желчь никогда не приобретет вкус сахара, и из камня не добыть бумаги, а вино не выцедить из лимона. Из воска не выплавить железа, и старого врага никогда не превратишь в верного друга. Я не нуждаюсь в твоем оправдании, и встреча С тобой не избавит меня от бед.

Твои бессовестные уговоры причиняют мне боль, так как мне стало ясно, что тот, за кем я следовала так долго, меня обманывал. При разлуке с тобой я обливалась слезами, а когда мы были вместе, я была счастлива. Ныне же я не улыбаюсь и не плачу. Мое сердце не испытывает такой боли, чтобы твои льстивые слова могли исцелить его. Мое сердце больше не подчиняется любви; если оно раньше было лисой, теперь оно стало львом. Зло, содеянное тобой, поселилось в моих ушах и закрыло путь твоим речам. Ты лишил меня слуха, и я не воспринимаю твоих слов. Свеча любви погасла. Мне надоели подобные тебе юноши. Я не могу на них смотреть даже издали.

Сердце, которое было моим врагом и томило меня, покинуло меня. Все стало для меня другим. Глаза, которыми я раньше смотрела на тебя, так изменились, что если раньше взирать на тебя было для них то лее, что любоваться солнцем, — ныне глядят на тебя, как на доску; если раньше уши мои внимали твоему голосу, как гонцу, сообщающему добрые вести, — ныне звук твоего голоса пронзает меня, как меч. Я тогда не знала, что любовь так могущественна. Теперь я знаю, что охваченный безумьем любви всегда печален. Ныне я спокойна, сердце мое беззаботно и глаза мои уже не в слезах. До сих пор дни мои были пустыми, но теперь я не намерена страдать из-за тебя. Я не могу променять утехи этого мира и блаженство вечной жизни на одного плохого и вероломного человека.

Вот что ей сказал Рамин:

— Ты владеешь моим сердцем, ты для него целящий бальзам, и ты для меня желанное прибежище. Как бы ты меня ни отвергала, все же я не могу покинуть тебя. Я знаю, что ты меня ненавидишь и что я тебе надоел. Семена вражды ко мне посеяны в твоем сердце, но я никогда не буду пресыщен любовью к тебе, и я не обладаю достаточным мужеством, чтобы разлучиться с тобой. Поистине я не достоин лучшего, чем хулы, суровости и гнева с твоей стороны. Я же по-прежнему могу лишь любить тебя, нежить и славословить. Никакая угроза не заставит меня уйти отсюда, и никогда я не найду тебе подобной. Если ты вырвешь у меня один глаз, я отдам тебе и другой. Все твои упреки и твой гнев я принимаю как милость и внимание. Твое проклятие мне кажется благословением, а поношение и порицание мне так приятны, словно я слышу голоса поющих и играющих мутрибов. Тем же языком, которым ты язвишь меня, ты и радуешь меня. Я жду! Когда же ты, наконец, пожалеешь меня? Не уподобился ли я тому человеку, который встретил льва, а сзади его нагонял слон? Если я останусь здесь, то смогу ли я вынести твой гнев? А если я отправлюсь в путь, то снег и буран могут меня погубить. Я очутился в плену у этих двух угроз. Я растерялся перед этими опасностями. Хотя смерть тяжела, но она желанна человеку, оказавшемуся в таком положении, так как она освобождает от горя. Этот мир мне кажется не в меру натянутой струной, и сердце мое опутано локонами твоих черных волос; как я могу удалиться отсюда?!

Вис ему ответила:

— То, что ты произносишь языком, не идет из твоего сердца. Там ты копишь яд, а на языке у тебя сахар! И бог на небесах — не твой бог. Если твое сердце даже испытывает любовь ко мне, то у тебя такой нрав, что ты все равно обманываешь того, кто верит твоим речам, как это случилось со мной. Рамин, успокой свое сердце. Потуши огонь разлуки водой, терпения. Для тебя лучше не длить этот разговор, а для меня лучше как можно меньше взирать на тебя.

Человек ввергает себя в горе, если снова испытывает того, кто уже раз испытан. С меня достаточно того потока слез, который ты заставил излиться из моих глаз. Если огнепоклонник поклоняется огню хотя бы тысячу лет, все равно в конце концов огонь пожрет его. Ребенка низкого происхождения и волчонка нельзя облагородить воспитанием. До сих пор я пыталась тебя исправить угрозами и мольбами. Под конец стало ясно, кем ты оказался. Половину моей жизни благодаря тебе я слышала упреки и жила в позоре, но теперь я не потрачу напрасно оставшихся на мою долю дней. Я не получила ничего от прежней безумной любви, зачем же мне снова запутываться в ее сетях? Я не буду любить тех, кто не любит меня, и не отдам сердце вероломному человеку. Я не стану себе врагом. Моя мать родила меня не для тебя, и бог меня не отдавал тебе.

Увы, увы, как много горестей я испытала понапрасну и попусту! И бесчестья, выпавшего на мою долю, хватит на тысячи лет! Никто не был так привязан к тебе, как я. Я была тебе верна, а ты поразил насмерть мое сердце. Ты заставил меня сожалеть о всем хорошем, что я сделала для тебя. Безумная любовь ввергла меня в горе, заставила сожалеть о потерянном блаженстве в другом мире и превратила моих друзей во врагов. Как долго может выдержать сердце борьбу любви и ненависти? Если бы оно было даже железной горой, и то превратилось бы в волосинку. Если ты понимаешь, что такое любовь, не должен ли ты сказать себе: «Однажды Вис спаслась от страха и горя; зачем же ей снова попадаться в любовные сети?!»

Рамин ей ответил:

— Не покидай меня, Вис! Твое сердце и твой язык противоречат друг другу. Твое сердце не может чувствовать того, что говорит твой язык. Твоя речь подобна барабану, который издает оглушительный звук, не имея внутри ничего, кроме ветра. Твой язык говорит о пресыщенности любовью, но твое сердце не подтверждает этого. Да сохранит меня бог, если ты действительно не любишь меня и не хочешь, чтобы я был с тобой. Но судьба моя так безжалостна, что она превратилась во врага и заставляет тебя произносить бессердечные слова.

Я умираю в снегу, коченея от холода, и не могу больше здесь оставаться. Для меня оправдалась поговорка: «Невежественный друг хуже кровного врага. Следует отдалиться даже от собственного сына, если он невежествен». Я стою здесь в снегу и на морозе, а ты находишься в теплом доме, убранном коврами и мехами горностая, и говоришь тысячи несуразных вещей.

Сейчас не время для утех и неги! Твоя речь пространна. Твое лицемерие неистощимо. Мне же грозит гибель от этой лютой погоды. Мне подобает умереть в бою в схватке с вражескими воинами, а не в снегу, с таким позором, какого никто еще не познал. Раз ты не желаешь принять меня, я не буду больше тебя умолять. Пока я жив, у меня всегда будут друзья. Не сомневаюсь, что смогу прожить и без тебя. Оставайся с Моабадом, и пусть он будет твоим. Я удалюсь. Да сохранит вас бог друг для друга.

Вис ему на это ответила:

— Пусть будет так, как ты говоришь, и бог тебе да ниспошлет мир! Да будут тебе приятные сон и путешествие. Пусть судьба дарует тебе счастливые дни, и да возрадуется твое сердце. Я, Вис, — достойный и желанный друг. Подобной мне ты не увидишь и о такой нигде не услышишь. Ланиты мои сверкают, как солнце, а красотой я могу соперничать с царицей Эфиопии. Розы рядом с моими ланитами — как высохший репейник. С тех пор как ты не видел меня, я ничуть не подурнела, а, наоборот, стала еще привлекательнее. Моя красота не затмилась. Мои кудри цвета мускуса не стали цвета камфары. Жемчужный блеск моих зубов не потускнел. Не согнулся и стройный стан. Если я тогда была молодой луной, то теперь я солнце. По красоте я царица цариц. Самый искусный вор не сумеет так ловко достать золото из-под изголовья у спящего, как я похищаю сердца у бодрствующих. Лев не настигает так стремительно оленя и барс не обрушивается на козу, как я полоню сердца тех, кто меня любит. Хотя ты считаешь меня обесчещенной, низкой и достойной презрения, другие не считают меня такой. Ты хочешь иметь и розу, и фиалку. Ты пренебрег мудрым изречением, что если в одном городе властвуют два амира[34], он будет опустошен. Где ты видел, чтобы два меча уместились в одних ножнах? Ты меня упрекаешь в недалекости, а сам из-за неосмотрительности стал предметом насмешки твоих врагов.

Не будь ты глупцом, ты не вел бы себя так легкомысленно. Если я лишена рассудительности, то ты должен благодарить бога, что не полонен такой невеждой и что я остаюсь супругой великого царя, твоего повелителя, — тоже человека недалекого, как ты о нем отзываешься.

Вис кончила эту речь, но сердце ее не смягчилось. Она отошла от окна и громко сказала часовым: «Будьте настороже и бдительны на случай, если разыграется буря и обрушится на дворец». Это она сказала нарочно, чтобы лишить Рамина всякой надежды.

Услышав это, Рамин удалился, окоченелый от холода и покинутый другом. Безумствуя от гнева на Вис, он ехал, увязая в сугробах. Утешая сердце, он говорил себе:

«Не падай духом, если твой друг тебя покинул. Это часто случается в любви, хотя это позорно для влюбленных. И если ты переживешь это горе, то сумеешь навсегда избежать сетей любви. Отныне ты уже не пленен бедами, а свободный человек не будет терпеть беспричинно горе и переносить гнев рабыни. Благородный человек не может поступать несправедливо, и разумный человек не запятнает себя неосмотрительно позором. Отвергни страсть и, пока ты жив, оплакивай бесплодно прожитые дни. Вспоминай поступки Вис и говори: увы, понапрасну были потеряны мои дни! Ибо вместо надежды мне остается в избытке только горе. Зачем губить напрасно коня, тщетно гоняясь за мячом на ристалище? О сердце, я говорил тебе: вернись с дороги, на пути у нас яма! О язык, я тебе тоже советовал: не открывай тайны! Я не сомневался в том, что меня постигнет несчастье, когда ты открывал Вис тайну моего сердца. Я знал, что ее своеволие и капризы будут длиться до тех пор, пока не исчерпается все хорошее. О сердце, было бы лучше нам молчать! Вот ты высказалось, и что же тебе досталось? Правильно сказано неким человеком: «Терпеливыми должны быть даже птицы!»

Судьба обманчива: она свела на нет безумную любовь Рамина и Вис. Судьба насмехается над каждым человеком. Она играет склонностями и привязанностями людей, как фокусник, жонглирующий стеклянными шарами. Дитя судьбы иногда веселится, иногда печалится, порою оно среди друзей, а порою окружено врагами и завистниками. Не будь это так, люди не предавались бы безоглядно страсти, не влюблялись бы и не отчаивались бы, и не шли бы навстречу смерти. И если бы судьба не была пристрастной, она не обращалась бы так беспощадно и своевольно с людьми, как она поступила с Вис и Рамином. После беспримерной любви им пришлось выстрадать столь же беспримерную и беспощадную разлуку.

Когда Рамин, лишенный надежды, с сокрушенным сердцем, со слезами на глазах, закоченевший и проклинающий жизнь, отъехал от дворца, Вис снова поднялась на башню. Она начала раскаиваться и жалела, что не впустила Рамина. Вис плакала, ударяя себя по голове, по лицу и бия себя в грудь. Она рыдала и причитала, как плакальщица. Она проклинала свою глупость, и кровавые слезы бежали из ее глаз потоками. Она ударяла себя камнем в грудь, и сама словно окаменела, а лицо ее стало серым, как пепел. Вздохи ее напоминали звуки арфы, и она говорила так:

«Зачем я убиваю себя собственными руками? Что я натворила? Почему мне надоела жизнь? Зачем я нажила горе своим безрассудством? Ныне кто же потушит огонь моего сердца? Что спасет меня от моих несчастий? Когда мне удастся обрести цель жизни? Меня неотступно преследует жестокая судьба. Горе мне! Кто, кроме меня, мог стать себе врагом и губить себя? Кто может исправить зло, которое я сама себе причинила?»

Затем она сказала кормилице:

— Ты видишь, что со мной случилось? Разве бывало, чтобы, когда бог давал человеку желанное, тот в невежестве и безумии, себе же на горе, отвергал желанное? Кто другой мог родиться под моей звездой? Мое счастье подошло к моим дверям, а я, глупая, прогнала его. Я держала чашу бессмертия и, опьянев от счастья, уронила ее. Прах от порыва черного вихря окутал меня. Горе обрушилось на меня, как ливень из темной тучи; мое сердце испытало в сто раз больше страданий, чем выпало дождя и снега в эту ночь. Я сама пошла навстречу несчастью и погасила свою же свечу! Мне остается один выход: обратиться к тебе за помощью.

И она продолжала:

— Встань и скорей догоняй Рамина, схвати поводья, останови похитителя моей души и скажи ему:

«О жестокий, разве бывает любовь без обид? Человек всегда живет надеждой, и влюбленный может многое вытерпеть от своей подруги. Ты поступил так, слушаясь голоса разгневанного сердца, а сказанное мною было сказано в шутку, чтобы испытать тебя. Нет влюбленных, с которыми не случалось бы что-нибудь подобное. Кто бы любил такого друга, который не может слышать ни одного укора? Если я огорчила тебя только словами, ты обидел меня твоими поступками. Если ты совершил такие поступки, то почему я не могла ответить на них хотя бы словами? Если ты так поступал, почему ты думаешь, что я должна была молчать?»

И она добавила:

— Задержи Рамина до моего прихода, и тогда я попрошу у него прощения.

Кормилица кинулась догонять Рамина, а Вис последовала за нею, охваченная страстью, горем и нетерпением. Охваченная любовью, она не обращала внимания ни на ветер, ни на холод, и хлопья снега казались ей лепестками розы.

Кормилица остановила Рамина и стала с ним говорить. Затем прибыла Вис. Она дрожала от холода, а снег казался синим по сравнению с белизной ее тела. Ночь отступала перед ее ликом, а земля благоухала ароматом ее волос. Для Рамина словно снова взошло солнце. Вис подошла к нему; жемчуга падали из ее глаз, как град с неба. Она сказала Рамину:

— О светоч героев! Разве ты не помнишь о том, как ты раньше поступил со мной и как опозорил? Разве этого не было тебе достаточно? Ныне ты снова позоришь меня! Я знаю, что ты меня не стыдишься, но почему ты не боишься бога? Суди сам: ведь сердце каждого человека столь же чувствительно, как твое; человеку больно, если друг обижает и печалит его. Каждый человек стремится к желанному. Чем больше он получает, тем большего он добивается. Насколько ты сейчас недоволен мной, настолько же и в еще большей мере я огорчена тобой. Если тебе что-либо дорого, то пожелай, чтобы хоть доля его досталась и другим. Судьба не покровительствует только одному: она то на моей стороне, то на твоей. Если с твоим врагом случится то, что ты хочешь, то и с тобой может случиться то, что он хочет. Зачем такой жестокосердный, как ты, должен сердиться из-за одного шутливого слова? Взгляни, что ты сделал со мной, и вспомни, как ты обращался со мной! Как ты опозорил меня! Не потому ли ты проклинал меня, что я знала о твоих проступках? Ты прибавил бремя разлуки к моему горю. Тебе казалось недостаточным то, что ты нарушил клятву и покинул меня, ты еще женился на другой и блаженствовал с нею.

А если все это тебя устраивало, то зачем ты написал мне вдобавок такое оскорбительное письмо и еще поносил мою кормилицу? Что ты выиграл от того, что так поступил с нами? Если у тебя не было стыда, когда ты так обращался с возлюбленной, ты бы хоть постыдился клятвы, которую дал мне, говоря; «Пока я жив, я не нарушу своей клятвы».

Если ты мог клясться и нарушать клятву, почему я не имела права упрекать тебя? Зачем ты совершил такой поступок, что одно напоминание о нем кажется тебе оскорблением? Разве ты не слыхал, что злодеяние становится еще более позорным, когда оно усугубляется упреками? Злодеяние тем тягостно для преступника, что люди вечно напоминают ему о нем. Раз ты не выносишь упреков, зачем ты совершал злодеяние? Будь осмотрителен и не делай сегодня то, что надлежит сделать завтра. Если ты нападешь на кого-либо и осилишь его, то, конечно, он тебе все же чем-то отплатит. Если ты бросишь в него чашу, то он может бросить в тебя кувшин; если посеешь зло, то пожнешь зло; если ты скажешь что-либо плохое, то и услышишь плохое; за то, что ты творил, ты и получил отплату, и на свои слова получил достойный ответ. Причиняющий зло не избегнет возмездия.

Не подобает тебе заставлять меня отвечать за твой грех. Не сердись на меня; ты ведь сам угнетатель и всего виновник! Я ни в чем не грешна, зачем же мне просить прощения? Скажи мне: кто дал тебе такую власть, чтобы требовать от меня, невиновной, покаяния?

Будь судьей и рассмотри мою вину. Я спрашиваю тебя: что позорного или нехорошего во мне, в моем теле и лице? Я такая же, какой ты меня знал: у меня тот же лик, те же глаза и брови, те же уста и зубы, тот же кипарисоподобный стан; мое лицо подобно пятнадцатидневной луне, которая отнимает свет у солнца; роза желтеет рядом с моими ланитами; жемчуг теряет блеск перед моими зубами, волосы мои пахнут тем же мускусом, и если весна увидит мое лицо, то от стыда она начнет ронять листья с верхушек деревьев.

Какую вину ты находишь во мне, кроме моей любви к тебе и преданности? Разве я не твоя возлюбленная? Разве я не удручена разлукой с тобой? Разве все мои помыслы не о тебе? Разве мой род уже со времен Адама не отличался доблестью? Разве в моем присутствии не кажутся дурнушками красавицы, и я не царица ли цариц? Разве у меня поклонников не больше, чем волос? Кто может равняться со мною обаяньем и красотою? Как душа и золото, я желанна всем людям. Из любви ко мне ты совершил доблестные дела и ныне внемли хоть немного моим мольбам. Если тебе не совсем надоела моя любовь, постарайся подавить неприязнь в своем сердце.

Не распространяй обо мне худую славу, не пренебрегай такой возлюбленной. Достаточно того позора, которым ты доныне покрывал меня. Мудрец выше всего ставит того, кто хранит тайну так, что ни его одежда, ни даже волосы на голове не знают, что у него на сердце. Не показывай своей вражды, не покидай меня. Кто знает, может быть, когда-нибудь моя любовь тебе пригодится? Судьба никогда не идет по одному руслу. За сегодняшним днем следует завтрашний. Если ненависть зародилась в тебе от избытка любви, то, может быть, теперь из-за избытка вражды снова разгорится любовь. Как жара наступает после холода, так и холод сменяет зной. Итак, внемли тому, что я сказала!

Взволнованный Рамин ответил Вис:

— Несравненная Вис! Я видел, что ты сделала, и слушал твои слова. Горе человеку, не осознающему свое бесчестие, да будет он презрен в своей глупости! Я поддался дьявольскому наущению и очень раскаиваюсь в содеянном. Я осилил долгий путь, и бог знает, сколько одолел препятствий, коченея от холода. Я не из тех людей, которые не могут осознать свои недостатки. Но ты права, воздавая мне так жестоко за содеянное. Зачем я унизил свое достоинство? Зачем я странствовал два месяца день и ночь? Я ожидал удачи от этого путешествия, но мне досталось только горе!

В Хойстане я жил спокойно, беззаботно и весело! Сердце мое не знало тревог. И от всего этого я отказался по своей доброй воле. Я заслужил все то, что переношу от тебя. Глупое сердце поступает по своей прихоти. Если ты желаешь испытать человека, предложи ему драгоценный камень, а если он от него откажется, дай ему горящий уголь. Судьба дала мне драгоценный камень, а когда я отверг его, она дала мне взамен только уголек и гальку. Но меня постигла не только эта неудача. Неверный мир лишил меня надежды, и судьба стала ко мне милостивой, говоря: «Раз ты так поступил, я отказываюсь от тебя!» Ты хорошо поступила, что не впустила меня. Ты обвинила меня в тысяче предательств и обманов; Если бы я не был таким глупцом, я бы не вздыхал и не каялся под твоим окном. Уходи, не держись за поводья моего коня, возвращайся и берегись любить меня.

Я не так страдаю, как ты думаешь. Ты ведь отвергла меня, и нам вовеки уже не быть вместе. Я не утверждал, что ты не солнце и не луна. Ты прелестнейшая из всех очаровательниц. Твои очи — сокровище волшебников. Все люди восхищаются твоим ликом. Твои косы — как узы из мускуса. Ты источник прелестей для всех красавиц. Созерцать тебя желаннее, чем рай. Ты — самое яркое из всех светил. Ты — луна, озаряющая ночь. Но хотя ты и солнце и луна, я не хочу озаряться твоим светом, и ты меня больше не влечешь. Будь ты даже водой бессмертия, я бы не стал пить ее. Я предпочитаю умереть, чем быть с тобой. Хотя ты, возможно, прекраснее всех, но это меня не трогает. Будь ты даже исцелительницей павших духом и бальзамом влюбленных, которым, кроме тебя, никто не владеет, мне он не нужен. Отныне, какой бы болезнью я ни страдал, я не обращусь к тебе за исцелением.

Я знаю, что у тебя на устах вода бессмертия, и кто поцелует тебя, — не умрет. Но как бы меня ни томила жажда и не угнетал страх смерти, — я никогда не выпью этой целительной воды. Если моя безумная любовь — пламя, ты никогда уже не увидишь, как оно разгорается. Если же пылать, то лучше испепелиться, чем гореть дымным огнем.

Ты обвиняла меня в тысяче дурных поступков; ни в одном из них не обвинил бы меня даже враг. Ныне ты забыла все это и домогаешься моей любви. Ты похожа на того отца, у которого была слепая дочь, но он не замечал этого и искал для нее мужа родовитого и без телесного изъяна. Ты не замечаешь своих недостатков, а между тем ищешь безупречного влюбленного. Ты желаешь обрести такого, хотя и считаешь мужчин бесстыдными и порицаешь их. Какие же пороки ты нашла во мне, что так неустанно упрекаешь меня? Ты выгнала меня, я надоел тебе, и ты же упрекаешь меня в непостоянстве. Непостоянство и вероломство обитают в тебе самой, ибо ты забыла о своей клятве, не приняла меня и не хотела произнести моего имени. Как могла ты быть столь немилосердной и жестокой? Разве не из-за тебя я, преданный тебе возлюбленный, в надежде на встречу блуждал как бездомный в темную ночь, не боясь гибели? И если даже я согрешил, то когда, воздевая руки, я молил тебя о прощенье, зачем ты не помиловала меня? Ведь это ты заставила меня стоять в снегу, когда свирепствовала метель, а затем прогнала меня. Ты, как безбожница, не могла смягчить свое сердце, ты желала моей смерти в снегу и была безжалостна, как враг. Если я и согрешил пред тобой, то не в такой мере, чтобы заслужить смерть. Ты столь немилосердна, что предпочитаешь смерть возлюбленного его спасению. Если бы я погиб из-за тебя, неужели это тебя обрадовало бы?

Разве ты не подумала, что и тебя может постигнуть горе? Мое же несчастье меня убедило, что возлюбленная — враг мой! Несчастье хорошо тем, что оно раскрывает человеку, кто ему друг и кто враг.

Теперь, когда все твои поступки мне ведомы, я стал твоим прямым врагом, жаждущим крови твоего безжалостного сердца. Твое же сердце более жестоко, чем у зверей и хищных птиц, а в глазах — вероломство. Пусть никто не горюет из-за любви к тебе, ибо она ничем не одаривает.

Ныне я благодарю бога за то, что он показал тебя такой, какая ты есть, и что он избавил меня от безумной любви и спас душу от безжалостной и вероломной женщины. Пока я жив, я буду любить мою луноликую, розой названную Гуль, а она меня, ибо она — моя до конца моей жизни. Раз бог и судьба соединили нас, мы должны принадлежать друг другу.

Вис ответила, разрывая ворот и рыдая так, что поток крови хлынул из ее глаз:

— О радость моего сердца, любимый, как душа, ты судьба моего счастья! Если я скажу тебе что-нибудь плохое, то и ты, отплати мне тем же. Не лишай меня твоей защиты, не покидай меня и не делай мою жизнь горькой. Что удивительного в том, что я, огорченная твоим шестимесячным отсутствием и на границе смерти, чем-то огорчила тебя? Я так говорила, испытывая твою любовь. Не может быть разлуки без печали, любви — без причуд. Того, чье сердце пылает любовью, своеволие возлюбленной только радует. Если я так разгневала тебя своим приемом, то пусть бог огорчит меня еще сильнее, если я впредь позволю себе что-нибудь подобное. Но неужели твое сердце стало ко мне равнодушным и напрасно тебя умолять или укорять?

Со мной случилось не то, чего я ожидала. Я не предполагала, что покажусь тебе смертельным врагом, так поступая. Если мои слова до этого огорчали тебя, то теперь ты слышишь, с какими мольбами я обращаюсь к тебе! Я напрасно была резкой с тобой, и потому меня постигло несчастье. Раз я была около тебя в хорошие дни, то я не покину тебя и в тяжелое время. Я стою пред тобой в снегу, но, вытерпев столько горя в разлуке с тобой, я уже ни за что не покину тебя. Я не выпущу из рук поводьев и буду горько плакать, пока не умру и этим не пристыжу тебя.

Если ты внемлешь моей мольбе и будешь ко мне великодушен, то я буду до дня своей смерти служить тебе, как рабыня. Я буду слушаться тебя, как повелителя, и если я не буду тебе покорна, ты можешь поступить со мною, как тебе угодно. Дерево бед можно срубить, и оно не скоро даст ростки. Так и тебе легко будет покинуть меня, если я стану тебе в тягость.

Рамин ей ответил:

— Пока я буду жив, я никого не полюблю больше себя и не вызову к себе презрения. Зачем свободный человек должен стать рабом или же печалиться, когда он может радоваться? Не раз я видел себя униженным на радость врагам, и это случалось благодаря тебе. Я никогда не забуду боль, которую я испытывал. Пусть я попаду в ад, если тебе удастся вновь соблазнить меня. Если бы даже солнце получало свет от твоего лица, я все же не стал бы уповать на тебя. Если за одну меру булыжника запросят три меры драгоценных камней, я и при такой расценке купил бы сто мер булыжника, чтобы наложить эти камни на мое сердце; может быть, я скрою под ними позор, которым оно покрыто.

Если бы на пути к тебе можно было найти тысячи сокровищ, они не окупили бы этого горя. Я вырежу сердце из груди, если оно будет стремиться к тебе или к другой возлюбленной! Если я останусь без сердца, это будет лучше для меня, тем более, что оно любит всех и лишь меня ненавидит и огорчает. Может быть, это будет моим счастьем. Твоя жестокость в эту ночь помогла мне выйти из невыносимого положения, которое вначале мне казалось неодолимым. Иногда бог неожиданно открывает человеку путь спасенья, к которому стремилось сердце.

Ныне, так случилось со мной. Я избавлен от великого горя. Доныне я был рабом, а теперь я стал царем; я был земным прахом, а ныне стал небом. Сердце мое охвачено радостью, и в нем нет ни на волосок горя. Я был пьян, а теперь протрезвился, и я не буду знать горя до конца моей жизни. Сейчас только я очнулся от сна безумия. Моя глупая душа только ныне стала разумной. С тех пор как я избавился от моей позорной судьбы, мои ноги так окрылились, что даже птицы не могут поспеть за летящим за мною прахом. Тот, кто избавился от забот превратного мира, не будет терзаться печалью и избавится от горестей. Где бы он ни был, он не будет искать выгоды, боясь ущерба.

Ты тоже поступи так. Если у тебя есть разум, будь подобна мне, не огорчайся больше ничем. Будь мудрой и разумной, ибо мудрость — подлинная сила властителя. Если ты будешь следовать велениям любви даже в течение ста лет, то в конце концов ничего, кроме ветра, не останется в твоих руках.

Вис держала Рамина за руку. Она дрожала от безумной любви и холода. Из нарциссов ее глаз кровь лилась на розы ее щек. Она говорила так:

— Ты источник моей жизни, свет очей и радость сердца! Я знаю, что прогневала тебя и поступила нехорошо. Ты — и мой возлюбленный, и равный царю, славный владыка! Без тебя я не хочу жить в этом превратном мире. Я тебя прогневала, мои речи тебя омрачили и, горько сокрушаясь об этом, я искусала от досады руки. Не рази меня стрелой вражды и не заставляй меня уйти опозоренной. Будем счастливы, не станем вспоминать прошлое. Пусть тебя не тревожит моя прежняя непочтительность. Она может быть тягостной от равного или от врага, но не может быть обидной от такой возлюбленной, как я. Как бы велик и могуществен ни был царь, властитель всей земли, когда он влюблен, и он становится смиренным и припадает к стопам возлюбленной. Кто может назвать причуды любовников ссорой? И страдать от них — отнюдь не позор.

Не вспоминай мои недостойные выходки: ведь ты сам лишил меня сердца, ведь ты же пленил его. Внемли мольбам моим. Из-за тебя я стала таким безумным существом. Ты сам должен порицать себя за мое безумье. Ведь мне никогда не хотелось огорчать тебя. Какой ответ дашь ты богу за мою кровь? И что хуже может случиться со мной, чем лишиться сердца и возлюбленного! Что может быть тягостнее для меня, чем сознание того, что тот, ради кого я потеряла сердце, так же лишен любви ко мне, как я сердца! Но если бог — судья мира, он не отвергнет моей жалобы. Как может твое сердце советовать тебе покинуть меня? Разве ты не тот Рамин, которого все считали постоянным? Увы, по воле судьбы и ты избегаешь меня! Где все твои клятвы? Ты не помнишь ни одной! Потому я и поучала мое глупое сердце, говоря ему: «Не влюбляйся в такого непостоянного, ибо тебе известно легкомыслие Рамина». Но оно не слушалось; советы мои были напрасны. Ныне я не знаю, что меня ждет. Зачем ты меня так долго задерживаешь? Доколе ты заставишь меня лить кровавые слезы?

Если ты намерен вернуться, умоляю тебя, вернись! — я здесь умираю от холода. А если решил не возвращаться, возьми меня с собой. Куда бы ты ни отправился, я последую за тобой. Каким бы ни был тяжелым путь, с тобой он мне будет легким. Какой бы бесприютной я ни оказалась и нежеланной для тебя, ты не сможешь избавиться от меня, если не отсечешь мне руку или же себе полу одежды. Я не могу жить без тебя ни одного мгновенья. Если бы мое сердце было твердым, как скала, и тогда бы оно не вынесло разлуки с тобой.

Увы, ты хочешь уйти, ты — избранник моей души, и оставить меня в поле, бесприютной и в полном отчаянии. Ты уйдешь и унесешь с собой цвет моего лица, силу тела, мое терпенье и разум. Почему ты столь безжалостен и жестокосерден, что не смягчаешься даже после стольких просьб?

Так умоляла Рамина похитительница сердец Вис, но сердце его не смягчалось и было подобно алмазу. Казалось, что гнев жестокосердного Рамина, снег с небес и ветер с гор уговорились не униматься. До самого рассвета не утихал ветер и не переставал падать снег. Вис не смогла удержать Рамина, и, потеряв всякую надежду, она и ее кормилица пошли обратно, плачущие и окоченевшие от холода.

И вот Вис — луна, краса ночи — возвращалась обратно. Ее сердце горело незримым огнем. Глаза ее источали кровь от плача, ее тело дрожало от холода, подобно больному лихорадкой. Потеряв надежду вернуть Рамина, она тысячекратно молила бога о смерти.

Она так говорила:

«Горе мне, горе мне, пораженной несчастной судьбой! Как я могу перенести такое страданье? Моя судьба будет враждовать со мной, пока не сразит меня. О кормилица, да не будет у тебя более несчастного близкого существа, обреченного на гибель, если я кого-либо полюблю! Если ты отныне когда-либо увидишь меня влюбленной, то вырви мне глаза! Душа моя стала в моем теле столь же бессильной, как мертвец в могиле. Если я умру такой несчастной и с таким разбитым сердцем, то праха моего нигде не примет земля. Что может быть хуже, чем лишиться возлюбленного и души! Ныне я знаю, что черный цвет нельзя закрасить никаким другим цветом».

Когда Вис, похитительница сердец, удалилась с уязвленным сердцем, потеряв всякую надежду на взаимность, Рамин стал упрекать себя. От охватившего его горя воздух стал казаться ему разъяренным драконом; глаза его словно ослепли. Ярость ветра так усилилась, что могла сбить с ног слона. Рамин увязал в снегу. Тело его окоченело, а сердце пылало в огне. Он говорил себе: «Зачем я был суров с Вис, похитительницей моего сердца, отнимающей и дарящей мне жизнь?» Он раскаивался и проклинал свой рассудок, из его глаз вместо слез лилась кровь. Ом рыдал так громко и так горько, что его душа была готова покинуть тело. Он повернул и, пустив коня вскачь, догнал Вис, сошел с коня и упал перед ней на колени. Рамин стал умолять ее и просить прощенья. Он сказал ей:

— Ныне мой грех удвоился моей глупостью, и от стыда я не знаю, что сказать. Мне ничего не остается, как только молить тебя о прощенье. Прости меня, великого грешника, недостойного говорить с тобой. Насколько ты превосходишь все существа своей красотой, настолько будь милостива ко мне. Я по своей глупости дважды осрамился перед тобой. Ныне мне так стыдно, что я не в состоянии смотреть на тебя. Мое сердце лишается сил от стыда, а мой язык завязывается в узел от страха перед тобой. Я не в силах ни просить у тебя прощенья, ни жить без тебя. Я не знаю пути для своего спасенья. Ныне я покинут всеми, достойный сожаленья, бессильный и лишенный друзей. Сердце мое полно печали, терпение покинуло меня, я не нахожу слов, чтобы говорить, и душа моя умаляется, теряя силу! У меня нет надежды на жизнь и нет слов, чтобы просить прощенья. Семя любви не заглохло в моем сердце даже на миг. Пусть бог, создатель мой, заставит тебя позабыть мой грех. Ныне моя судьба и дьявол обошли меня и лишили разума, достойного тебя.

Если ты не простишь меня и останешься жестокосердной, я убью себя и тебя также не пожалею. Я схвачу тебя, убью, а затем покончу с собой, ибо я никого не любил так, как тебя. Когда меня не будет в живых, то и ты. перестанешь жить! Возлюбленная мне нужна именно в час смерти, чтобы нам быть вместе в день воскрешения. Когда такая возлюбленная, как ты, около меня и мне принадлежит, даже смерть кажется мне не страшной. Ты мой рай и краса мира! Кто захочет потерять и то и другое? Я попрошу бога, чтобы он не лишил меня твоей близости и в том мире, а здесь эта мысль будет мне утешеньем.

Если мой проступок тебя обидел, не делай мне такого же зла. Если я, будучи плохим, плохо поступил с тобой, то ты, хорошая, поступи со мной по-хорошему. Твоим милосердием заставь меня припасть к твоим стопам, чтобы отныне я внимал твоим приказаниям, как купленный раб, и смиренно служил бы тебе, как земля. Прости мне грех. Не заставляй меня быть самоубийцей и не запятнай себя моей кровью. Я принадлежу тебе, и ты не жалей принадлежать мне. Я надеюсь никогда не потерять твоей любви!

Так говорил раненный в сердце Рамин, рыдая непрестанно и ударяя себя в грудь.

Они вновь стали рассказывать друг другу о пережитом, о том, как они обижали в прошлом друг друга. Они так долго попрекали друг друга, что даже превратный мир дивился на них. Сердце Вис было подобно горе, а лик ее — цветку на вершине. Хотя снег на этой горе не таял от слов Рамина, но и цветок не увядал от стужи.

Когда заря развернула свое знамя, оба они испугались, что их могут увидеть. Слова у них иссякли. Их заблудившиеся сердца нашли путь примирения, и дьявол вражды отступил. Они взялись за руки и пошли наверх в башню. Из своих измученных сердец они изгнали горе. Они закрыли за собой дверь опочивальни. От радости они уподобились расцветающему саду. Они легли, истомленные и замерзшие, на шкуру, надушенную мускусом. На ложе они так сблизились, словно в двух телах была одна душа, и утолили свое желание. Их ложе было словно усыпано розами, а их изголовье светилось, как солнце и луна. От их лиц и волос источалось благоухание, заполнившее опочивальню. Они не могли оторваться друг от друга. Они так были слиты от головы до пят, что между ними не прошел бы даже волос.

Так они встречались, и никто не знал об этом. Они непрестанно предавались радости и утехам, резвились, ребячились, обнимались и целовали друг друга. Когда им хотелось есть, они вволю ели и пили вино. Ничто не огорчало их. Хотя у них раньше, в разлуке, болели сердца от горя, теперь они исцеляли их поцелуями и, приникая друг к другу, исполняли все свои желания.

Могущественный и радостный шах Моабад восседал на царском троне. Он и не подозревал, чем занимался Рамин. Он не подозревал, что его брат Рамин покинул свою страну и близок день и ночь с его, Моабада, женою, что они веселятся и насмехаются над ним и что за истекшие два месяца они позабыли беды и горести шестимесячной разлуки. Кого судьба осчастливила удачей в любви, тому незачем вспоминать горести влюбленного или же остерегаться любви.

Рамин и Вис были неразлучны целых два месяца, предаваясь утехам любви, и получили от превратного мира свою долю радостей. Тем временем наступила весна. И вот Рамин сказал Вис:

— Мне не следует больше скрываться. Лучше предстать перед Моабадом и повидаться с ним, прежде чем обнаружат меня здесь.

Разумный Рамин нашел выход из положения. Он покинул в полночь опочивальню и проехал полдневный путь, удаляясь от города. Затем, на заре, он повернул коня и направился к городу Мораву. Он ехал, не скрываясь, по большой дороге и въехал в городские ворота без всякой свиты. Как путешественник, едущий издалека, он был запылен и при этом делал вид, что очень утомлен. Когда Рамин подъехал к воротам дворца, тотчас же доложили о нем шахиншаху:

— Солнце славы взошло над землей. Прибыл Рамин, украшающий мир. Лицо его подобно луне, а его стан — кипарису. Усталый от долгого пути, он ждет у ворот твоего дворца.

Шахиншах обрадовался приезду Рамина. Ом велел впустить его. Рамин предстал перед шахиншахом, пал ниц и воздал ему хвалу. Шахиншах радостно приветствовал его и расцеловал. Затем он стал его расспрашивать о том, как он путешествовал. Рамин поведал шаху о трудностях долгого пути и затем сказал следующее:

— Вознесенный богом, прославленный людьми и справедливый царь! Пусть твоя слава будет превыше славы всех властителей и царей, и да будут повергнуты к твоим стопам все враги! Да возвеличится имя твое до небес и да будет судьба твоя прославлена и победоносна! Надо иметь сердце твердое, как алмаз, и силу магнитной горы, чтобы вынести разлуку с тобой и не состоять у тебя на службе. Ты ведь тоже воспитывал меня. Ты мне даровал жизнь и так меня отличал, что вознес до небес. Я не могу не видеть тебя и огорчен тем, что так долго не воздавал тебе почестей. Разве ты не знаешь, что для меня, — хотя я твоего же рода, — большая честь быть привратником твоего дворца? Я не могу примириться с тем, что не служу тебе. По твоему повелению я поехал в Гурган и мечом очистил от врагов горы и долы. Я так умиротворил Хойстан, что лев стал слушаться козы. От Мосула и Арана до Шома не осталось ни одного твоего врага. Я твой раб по воле бога и от тебя имел все, что только может пожелать сердце. Но я был разлучен с тобой и не мог воздавать тебе почести. Как ни щедр создатель неба и земли, он не исполняет всех желаний человека. Так было и со мной. Я хотел день и ночь видеть тебя и наконец больше не смог терпеть разлуку. Я мчался один и добывал себе пропитание охотой. Подобно льву, я питался сырым мясом. Ныне бог помиловал меня, ибо я вижу тебя в благоденствии и могу преклониться перед тобой.

Судьба ко мне благоволит; очевидно, бог не создал меня несчастным. Душа моя воспрянула. От радости я окрылился духом, и венец мой коснулся небес. Я пробуду здесь три месяца и буду веселиться и пировать, подымая за тебя заздравный кубок. Затем я отправлюсь в страну, которую ты мне дал в управление, или же займусь тем. что ты мне прикажешь. Что может быть для меня лучшим, чем исполнять все твои приказания, не жалея себя. Лишь тогда я по-настоящему живу и обретаю бессмертие, когда жертвую собой, чтобы выполнить твои желания.

Когда шахиншах выслушал эту хвалебную и благозвучную речь, он поблагодарил Рамина и сказал ему так:

— Мне приятно было узнать о твоих деяниях. Ты показал свою храбрость и нашел нужные слова, поведав мне правду. Видеть тебя — радость для моего сердца. Но мне недостаточно видеть тебя лишь один день. Я хочу, чтобы ты остался дольше. Ныне еще стоит зима. Самое подходящее в это время— пировать, веселиться и услаждать слух пением мутрибов. Когда наступит весна, дни станут теплее, воздух мягче и у тебя будут попутчики, отправляющиеся в Гурган. Я же буду тебя провожать, доколе ты пожелаешь. По дороге буду охотиться: весной ведь скучно оставаться дома. А пока пойди в баню, перемени платье и отдохни.

Когда обрадованный Рамин пошел в баню, шахиншах послал ему богатую одежду. Так провел Рамин у Моабада три месяца, веселясь и не ведая печали. Судьба посылала ему все, что он желал: он тайно встречался с Вис, предаваясь любовным утехам; их встречи были скрыты от всех. Они встречались в таком месте, куда не могла проникнуть даже мысль Моабада.

Когда наступила весна, горы и долины зазеленели. Луга расцвели, мир, овеянный эфиром, уподобился раю, земля красой стала походить на небо, старая земля помолодела от роз, фиалок и множества других цветов. Земля уподобилась царской сокровищнице, запели птицы, и повсюду слышны были сладкозвучные трели соловьев. Земля, запестревшая цветами, стала похожа на китайскую парчу. Небо было ясным, и земля улыбалась от блеска росы. Звери бродили по равнинам. Ветви деревьев стали наливаться соком и зацвели. Нарциссы начали набухать. Сады и цветники привлекали взоры, как красивые девушки, и земля радовалась, словно шел царский пир. Каждому, даже терзаемому печалью, захотелось отвести душу на лоне природы. Веселящиеся не выпускали из рук чаши с красным вином, как Хосров — руки Ширин. Когда они гуляли по фруктовым садам, зефир сыпал на них жемчуг и золото и радовал влюбленных. Дождь смыл прах с проросшей травы, а людские сердца обновились. Окрестности Морава стали прекрасны и сияли, как рай. Увлажненная земля была осенена зеленью, как садами Шуштари.

Взволнованный расцветающей природой Моабад захотел поохотиться в поле. Созвав вельмож и собрав войско, он им объявил:

— Мы поедем охотиться в страну Гурган, приготовьте все нужное. Там много пернатой дичи и зверя.

Войско стало готовиться к охоте.

Когда Вис догадалась, что Рамин должен идти на охоту вместе с Моабадом, она словно лишилась рассудка. Как одержимая, она потеряла разум и терпение. И вот она сказала кормилице:

— Есть ли что-нибудь удивительнее, чем тот случай, когда живой человек стремится к смерти? И это именно приключилось со мной. Если я не лишу себя жизни, она станет мне в тягость. Я тысячу раз смертельно поражена мечом судьбы. Ныне шах Моабад желает ехать на охоту в Гурган. Да пошлет ему бог ворона по пути и да сопутствуют ему звезды, несущие беды. Как я могу вынести разлуку с Рамином? Как я могу избавиться от Моабада, ненавистного мне, как дьявол? Если Рамин завтра уедет, то мое сердце не сможет последовать за ним, ибо я умру, тоскуя без возлюбленного. Увы, горе мне! Его конь наступит мне на глаза подкованным копытом, и каждый его шаг будет накладывать клеймо на мое сердце! Я буду днем и ночью стоять на страже у его пути. Я изолью родник слез из моих очей и дам путникам напиться из него. Может быть, бог услышит мою молитву и избавит меня от горя и несчастья! Никто, кроме Моабада, не печалит мою душу, ибо только он творит зло и злословит. О, если бы творец избавил меня от мучений и горе больше не угнетало меня! Ступай к Рамину и поведай ему о моем отчаяньи. Узнай его намерения, собирается ли он снова покинуть меня и обрадовать моих врагов, или нет?. Едет ли он завтра с Моабадом? Передай ему: «Кто может пережить разлуку с ним? У кого столь нечувствительное сердце, чтобы оно могло жить без Рамина? Если ты поедешь, то когда вернешься, клянусь твоим солнцем, уже не застанешь меня в живых. Если моя смерть тебя огорчит, не сопровождай его, придумай какую-либо причину, чтобы остаться дома. Мы будем веселиться, а он, печальный и угрюмый, пусть едет, куда ему хочется».

Кормилица все передала Рамину. Этими словами она словно посыпала соль на его раны. Сердце Рамина и без того трепетало от муки, и он сидел, подавленный горем. Выслушав кормилицу, Рамин начал плакать. Мысль о разлуке стрелой пронзила его сердце. Поплакав, он успокоил свое сердце. Ведь он уже с юности подвергался опасностям и испытывал горести, и не было у него ни часа безмятежного счастья. Вот что он сказал кормилице:

— Моабад пока ничего не говорил мне об отъезде и не приказывал мне собираться в дорогу. Может быть, он забыл обо мне. Если же он прикажет мне его сопровождать, я найду какую-нибудь отговорку и не поеду. А ты пока что распространи слух о том, что у меня болят ноги. Когда Моабад узнает об этом, он, наверное, не станет требовать, чтобы я с ним ехал. Я скажу ему: «Тебе ведомо, как я люблю охоту, но путешествовать с больными ногами тяжело. Вероятно, и ты знаешь, что я лежу из-за боли в ногах». Когда он это услышит, он не будет настаивать… Я останусь здесь, в Мораве. Если бог смилуется надо мной, и все будет так, то что же лучшее может выпасть на мою долю?

Когда кормилица передала Вис эти слова Рамина, Вис так обрадовалась, словно оба они обрели бессмертие и их поздравили с восшествием на престол. Щеки ее заалели, и она пришла в себя.

На заре затрубили трубы, и стало собираться бесчисленное войско шахиншаха. Рамин предстал перед шахом невооруженным. Моабад, окруженный свитой, взглянув на него, сказал:

— Что это за новое озорство? Почему ты пришел невооруженным? Не заболел ли уж ты снова по своему обыкновению? Ступай сейчас же и возьми из оружейного склада все, что тебе нужно. Я без тебя никуда не поеду. Без тебя нам не веселиться!

Делать было нечего, волей-неволей он начал собираться в путь. Вис почувствовала, что им грозит неудача, и затосковала. Когда же она уверилась в этом, сердце ее стало надрываться от муки. Рамин ехал нехотя. Сердце его было пронзено стрелой с алмазным наконечником. Радость для него исчезла. Вис после отъезда Рамина пришла в полное отчаянье и лежала без чувств. Сердце ее, привыкшее к радости, уподобилось фазану, растерзанному когтями сокола. Она плакала и говорила так:

«Мне не найти второго такого друга и не посеять вторично семена любви! Я не могу обрести спокойствие без Рамина! Тщетны плач и рыдания, позорящие меня, но к ним прибегает человек, чтобы облегчить страдания в такую трудную минуту. И если ты не веришь, о кормилица, тому, что таится в моем сердце, и что я дошла до отчаянья, взгляни на мое пожелтевшее лицо и на алые слезы — свидетелей моего горя. Я больше не оплакиваю моего возлюбленного, я оплакиваю свою жизнь, ибо моя душа последовала за ним. Как может вместить столько горя одно мое сердце? От скорби и волнений я истаяла и не в силах больше терпеть».

С вершины башни она увидела одетого в доспехи Рамина. Он ехал рядом с Моабадом, лицо его пожелтело и на глазах выступали слезы. Он уехал, не попрощавшись с Вис и не испросив у нее разрешения. Сердце Вис забилось, словно сердце тонущего в море. Затем она обратилась к своему сердцу:

«Я шлю пылкий привет из глубины мятущейся души моему желанному возлюбленному, моему сердобольному другу, похитителю сердец, амиру прекрасных, повелителю красавиц, украшению юношей. Он уехал, не повидавшись со мной, со своим войском, а войску печали повелел полонить мое сердце.

Я привязала свое сердце тысячью крепких канатов, но оно порвало все путы и кинулось за тобой, Рамин! Если я останусь в живых, я буду оплакивать разлуку с тобой, пока ты не вернешься. Пусть тебе сопутствует дым моего сердца, как туча, и мои слезы, как дождь. Я пролью эти слезы, когда ты будешь отдыхать на привале, и смою пыль с твоего прекрасного лица. Оно, как весенний цветок, а вешний дождь и роса оживят его».

Проехав однодневный путь, Рамин занемог и стал стонать. Что он стонал, это не было удивительно, ибо таково обыкновение больных. Он стал причитать и говорить то, что подсказывало ему сердце:

«Я не переживал такой тяжелой ночи, как прошлая: поцелуи пронзали меня, словно стрелы. И этот день не лучше; душа моя уподобилась дикому козлу, а любовь — настигшему его барсу. Куда умчалась радость прошлых дней? Сердце мое не знало скорби. Ложе мое озаряло солнце, а мое изголовье осыпали розы. Как перенести горести сегодняшнего дня после таких радостных дней. Какими глазами взирать на то место, где она пребывала? Это не день, а огонь, пожирающий душу, и гибель любви. Не дай бог никому из влюбленных попасть в такое положение: жить с испепеленным сердцем и изнемогать от нетерпения! Если бы судьба отмеряла время, она могла бы из этого дня отмерить сто лет!»

Когда шахиншах отдыхал, устроив привал, перед ним предстал Рамин, у которого словно отняли сердце. По тысяче признаков на его лине можно было заметить, что терпение покинуло его сердце. Рамин не пил вина и не веселился. Как огонь усиливается огнем, так с каждым часом горе его возрастало. Он не знал покоя, так как тело его ослабело, а сердце было переполнено страданьем.

Когда Вис разлучилась со своим желанным Рамином, радость и веселье покинули ее. Роза ее лица, раньше сиявшая, как солнце, стала луной. Подобно ей, она потускнела. Вис перестала есть и пить. Она не могла ни на миг забыть Рамина. Обезумев от горя, Вис исцарапала себе лицо. И вот что она сказала кормилице:

— Изыщи средство, как спасти мне жизнь и как вернуть моего уехавшего возлюбленного Рамина. О кормилица, пожалей меня! Ты видишь, как я страдаю. Вспомни мою юность, вспомни, как ты холила меня. Я не в силах перенести разлуку с Рамином. Выслушай мою скорбную повесть. Я поведаю тебе все, без утайки, и ты поймешь меня. Когда ты показала мне Рамина, сердце мое отшатнулось от ненавистного мне Моабада. Я по своей глупости и наивности целиком отдала свое сердце Рамину, и оно перестало мне принадлежать. Ныне я обезумела и, лишенная сердца, уподобилась пьяной. Не удивляйся моему состоянию и не насмехайся надо мной. Я предпочитаю смерть разлуке с Рамином. Если я умру, я уже не буду знать никакого горя, теперь же меня угнетает, как мысль о смерти, разлука с ним. Один и тот же огонь жжет нас обеих, но у меня пылает в сердце огонь, который я не смогла погасить, а у тебя огнем охвачен только подол. Огонь бессилен перед водой, но слезы мои не только не гасят его, наоборот, от них он разгорается еще больше. Я лью воду на огонь моего сердца. Кто видел когда-либо, чтобы вода помогала огню разгореться?! Прошлой ночью я лежала, словно на шипах и холодном железе, и не могла обрести покой. Сейчас день и обеденное время, но для меня все во мраке, как ночью… Когда я взираю на лицо моего возлюбленного, для меня расцветает день. Его уста для меня бальзам, а он сам — целебный источник. Пока я вдали от Рамина, мне свет не мил и я не могу получить исцеленье. Я не знаю, что сулит мне судьба. Я удалюсь отсюда и буду блуждать. Буду бродить с пастухами и отрекусь от всякого возлюбленного. Поток моих слез снесет город, а мои жалобные вздохи раздробят скалы! Что мне делать? Рядом с кем мне сидеть? На кого взирать вместо Рамина? Я не буду больше глядеть на мир и закрою глаза, ибо все, что я вижу, мне противно. Какая мне польза от всего того, что я видела? Я только лишилась сна, жизни и покоя. Я отравляю свою жизнь, снова переживаю то, что я уже испытала. Теперь ты знаешь обо всем. Изыщи способ сохранить мою душу, помоги мне!

Вис говорила все это со слезами на глазах.

И вот что ей посоветовала кормилица:

— Не следует горевать о том, что сделано; от этого мало проку. Плач и горе тебе не помогут, они только приумножат горе горем. Твои ровесницы всегда веселы и горды, так как им удается выполнять свои желания. А ты всегда жалуешься и плачешь. Своим чрезмерным горем ты выводишь меня из терпения. Радости мира сего человек хочет для себя, а лекарства потребны ему для ран. У тебя же в руках лекарство, которым ты можешь исцелить свои раны. Почему связаны твои руки и ты не действуешь? Бог тебе даровал царскую власть и славу. У тебя такая замечательная мать, как Шахро, брат у тебя — такой прекрасный юноша, как Виро, и у тебя есть такой преданный возлюбленный, как Рамин, ожидающий царского сана. Твой муж, могущественный повелитель, делит с тобой власть. Бог даровал тебе славу, и все твои желания исполнялись. Зачем же ты изводишься и не признаешь ничего другого в жизни, кроме любви? Если любовь причиняет тебе такое горе, найди способ, как вам без опасения принадлежать друг другу. Ведь у тебя, упрямица, есть все возможности добиться этого. Твои сокровищницы полны добра, а поддержку тебе окажет твое бесчисленное войско. Своими поступками ты очень огорчала Моабада. Его гнев, возросший, как гора, не уменьшился, и дьявол его злобы не стал мягкосердечнее. Чем он был, тем и остался, и ты осталась прежней. Поистине, вы вечно будете в таком положении, в каком были до сих пор. Если у тебя есть человеческое разумение, найди выход, как дальше устроить свою жизнь. Вот тебе земля и вот семена. И прежде чем Моабад все разузнает и убьет нас троих, устрой так, чтобы ты и Рамин были вместе и принадлежали друг другу. Знай, что Моабад питает к нам вражду. Он притаился, как лев, и жаждет нашей крови. При всякой новой улике, несомненно, он убьет нас троих. Тебе нелегко будет найти другого друга, столь подходящего для царствованья, как Рамин. Возложи ему царский венец на голову, и воссядьте оба на престол, подобно солнцу и луне. Не найдется на земле такого царя и вельможи, который бы не обрадовался вашему счастью и не помог вам в ваших делах. Вас поддержит твой брат Виро. Кроме того, все амиры и цари будут преданно служить вам. Воины и знать тяготятся службой у Моабада, они враждуют с ним и желают иметь царем либо Виро, либо Рамина. Ты оказала им много благодеяний и часто ходатайствовала за них перед Моабадом. Несомненно, они будут служить тебе самоотверженно. Ты, с юных лет просватанная за Моабада, претерпела горе. Ныне же на твою долю выпала удача, воспользуйся ею и преврати горе в радость. Послушайся моего совета и исполни свое намеренье себе на радость. Если ты решила нанести удар Моабаду, знай, что никогда не найти тебе лучшего времени. В Мораве нет ни Моабада, ни его войска. Ведь вы не скрываете вашей вражды. Ты его считаешь своим кровным врагом, а он не раз искал твоей смерти и смерти Рамина. Чего же ждать? Все его сокровища в твоих руках. Он собрал их с великим трудом, а бог отдает их тебе в руки беспрепятственно. Купи царство Моабада его же золотом. Пока он поужинает, ты предупреди его и пообедай. Если ты хочешь последовать этому совету, напиши письмо Рамину, сообщи о нашем намеренье и проси, чтобы он повернул назад и, мчась быстрее ветра, опередил Моабада. Когда он приедет, мы еще что-нибудь надумаем, чтобы шах проклял свою судьбу.

Эти речи кормилицы пришлись Вис по душе, и цветок радости расцвел на ее лице.

Вис, огорченная разлукой, написала письмо Рамину. Она была так угнетена, что из ее пальцев сочилась кровь, и она пользовалась ею как чернилами.

«О возлюбленный, моя любовь не убывает, хотя я и разлучена с тобой. Когда ты пошлешь ответ, напиши его так же проникновенно, как я тебе пишу. Если ты прочтешь это письмо у скалы, ты услышишь ее вздохи, подобные звукам чанги. Это письмо от той, которая не покидает своего друга, — жестокосердному; от той, которая истомлена любовью, — бессердечному; от бессонной рабыни — солнцу царей среди луноподобных; от больной влюбленной, радующей врагов, от огорченной из-за разлуки с другом, от сгоревшей на костре любви, потерявшей счастье, от той, которой мир стал горек, от плачущей, от несчастной нищей, от той, чьи не сохнут слезы, у которой окровавленное и раненое сердце, от безумной, шафраноланитной, мрачной, огорченной, от той, у которой волосы служат ей же ложем, от нетерпеливой, — письмо желанному другу, от той, несчастнее которой нет никого на земле.

Мое сердце вместе с телом горит в огне разлуки. Я пылаю, как зажженная свеча. Но я больше страдаю, чем она, ибо свеча может сгореть полностью, я же горю постоянно и страдаю от того, что не могу сгореть дотла. Каждый миг я обливаюсь слезами, но все же не могу потушить пламя моего сердца. И сердце мое, окутанное дымом, уподобилось темной туче. На пиру я словно на поминках; я подруга печали. Я утопаю в море разлуки, достойная жалости, и вечно плачу. Я держу одну руку на сердце, а другую на скорбном челе. Рубин моих уст превратился в бирюзу. Всякий, кто видит меня, охвачен глубоким состраданьем. Из моих глаз, как из тысяч туч, льется дождь. Одно мое сердце вмещает тысячу бед и горестей. Разлука открыла мою тайну. Она запечатлена кровью и слезами на моих пожелтевших ланитах. Такой огонь пылает в моем сердце, что в нем сгорели и терпенье и радость. Мои глаза уподобились морю, — столько влаги они источили. Сон не смыкает моих глаз. Когда ложе залито слезами, как можно на нем заснуть? Той же рукой, которой я написала это письмо, я сложила и убрала ложе радости. Сердце мое покинуло тело от избытка горя, а тело мое исхудало от напастей.

Зачем ты скрыл от меня солнцеподобный лик, который мне дороже жизни? Как я могу искать радости в мире, раз в моем теле не осталось ни сердца, ни души? И как я могу жить, когда для лишенного души и сердца бесполезна сама жизнь, дарованная богом. Как мне жить, лишенной покоя с первых дней нашей встречи? И так велико мое горе, что я забыла вымолить себе смерть у творца. С тех пор как я лишена твоего лицезрения, я стала тонкой, как волосок. Днем я взираю на солнце, потому что оно похоже на тебя, а ночью вглядываюсь в тьму, так как она напоминает цвет твоих кудрей. Если бы горести, столь же многочисленные, как мои, обрушились на гору, то и она вместо воды источала бы кровь.

Мои друзья советуют мне найти утешение, а враги упрекают меня и говорят, что я стала притчей во языцех. Но не такими способами можно оторвать меня от тебя! Разве препятствия, гнев и брань не делают влюбленного еще большим безумцем, как это случилось со мной? День ото дня мне становится хуже. Любовь, меня угнетающая, подобна растущей тяжелой дождевой туче. Это не разлука, а отравленный меч, вонзенный в мое сердце. Действительно, зачем влюбляться разумному человеку, если он в силах противостоять чувству? Зачем причинять себе столько горя? Кто захочет претерпеть такие треволнения и изведать такую горечь? Кому ведомо, сколько я испытала горя за твое отсутствие? И если все влюбленные столь несчастливы и столь же достойны сожаления, как я, то удивительно, как вообще существует любовь! Много раз я насмехалась над влюбленными, а теперь я плачу и раскаиваюсь. Я смеялась над ними, как враг, ныне же они, сочувствуя мне, оплакивают мою участь. И вот я стала несчастнее всех влюбленных.

Ты ведь видел, что раньше я блистала, как солнце. Ныне молодость моя увяла и цвет моих ланит стал шафрановым. Как обильный урожай плодов сгибает ветви фруктового дерева, так и я сгорбилась от избытка горя. Мой кипарисоподобный стан согнулся, как лук. Тело мое ослабело, как плохо натянутая тетива лука. Ты оставил меня здесь столь достойной сожаления и пустил вскачь коня разлуки. Пыль от копыт твоего коня, словно гвоздь, колет мои глаза. Твой образ запечатлен в моих глазах, твое имя — у меня на языке. Моя душа изнурена, а мое сердце ослабело от желания и томления. Мне говорят: «Доколе ты будешь стонать? Ты истомлена от дум. Ушедший возлюбленный подобен минувшему дню. Не печалься, если у тебя есть сердце и разум». Но мое сердце не подтверждает того, что мне говорят. Мое вино пролито, но его аромат не исчез. Солнце мое закатилось, и настала ночь. Страна моя вся во мраке. Я все-таки надеюсь, что настанет утренний час. Цветы и розы появляются весной. Может быть, расцветет и моя роза!

О прекрасный, стройный, луноликий, благоухающий, изящный, кудрявый! Я — безгранично преданная твоя возлюбленная. Ты ведь знаешь, что я готова пожертвовать для тебя не одной душой, но и тысячей, будь они у меня. Один твой волос гак дорог мне, что я тысячу раз предпочла бы его жизни. Ты нужен мне, ибо я не хочу ни минуты существовать без тебя. Я постоянно ищу тебя. Я не нахожу радости без тебя. Много раз ты испытывал меня, и ты знаешь мое постоянство, за которое Ты меня ценил. Ныне я все та же твоя возлюбленная, мечусь и безумствую из-за тебя, о чем свидетельствуют мои глаза, изливающие кровь.

Приди, посмотри на моих свидетелей, чтобы они убедили тебя в моем горе. Приди, взгляни на мои щеки: когда-то румяные, они стали желтыми, как у больной, хворавшей десять лет. Приди, посмотри на мои слезы, что текут, подобно Джеону. Посмотри на мою страну, залитую кровью из этого Джеона. Взгляни на мой стан, согнутый одиночеством и думой о тебе. Радость чуждается меня, и я сторонюсь людей. Сердце мое избегает всяких мыслей, кроме дум о тебе. Приди, чтобы видеть меня в горести! Я лишилась человеческого облика и всех радостей, словно кто-то каждый миг выкалывает мне глаза. Приди, чтобы убедиться, как моя нежность и любовь к тебе растут со дня на день, соперничая с твоей расцветающей красотой.

Если ты не поспешишь, то уже не застанешь меня в живых. Если хочешь приехать вовремя, не медли ни минуты. Если сидишь, встань, если стоишь, уже не садись! Не отдыхай ни мгновенья. Прочитав это письмо, взнуздай коня и скачи день и ночь. В дороге думай только обо мне, лишившейся терпения в ожидании тебя. Глаза мои, подобно глазам дозорного, устремлены на дорогу. И если разлука с тобой будет еще долго тяготить меня, я, несомненно, стану безумной. И пока ты не приедешь, я буду непрестанно умолять бога, чтобы он дал мне долготерпение и не отнял жизни. Может быть, он в своем милосердии исполнит желание моего сердца и осчастливит желанной встречей. Может быть, и ему не будут угодны наши горести и беды. И если бог удостоит меня счастья тебя лицезреть, а затем я умру, то не буду жалеть об этом. Если же я умру от горя, то дым от угасшего сердца затемнит землю и зачернит небо».

Закончив письмо, Вис вручила его верному рабу, повелев ему сесть на быстроногого верблюда и мчаться к Рамину.

Храбрый и верный раб, исполняя желание Вис, летел, как птица, и вручил письмо Рамину.

Когда Рамин увидел письмо Вис, сердце у него забилось и он задрожал, как в лихорадке. Прочтя же ее письмо, Рамин словно обезумел и долго не мог прийти в себя. Много раз он прижимал письмо к груди, глазам и устам и целовал его. Нетерпение охватило его, из глаз его потекли слезы, а дым из пылающего сердца поднялся до небес. И, обращаясь к сердцу, он сказал ему много прекрасных слов, какие редко услышишь:

«О сердце, как долго будешь ты еще терпеть? Твой месяц — неизбывное горе, а твой год — несчастье!

О сердце, так не должно быть с тем, кто следует своему желанию. О вероломное, все твои поступки таковы, что нельзя их не испугаться, как острого меча, разъяренного слона и голодного льва. Ты не должно бояться ни холода, ни зноя, ни бури, ни волн морских. Среди влюбленных сердец минувших веков и грядущих ты наиболее достойно сожаления и наиболее поражено горем. Зачем же ты не жалеешь самого себя? Разве тебе пристала трусость? Зачем ты не ищешь способа помочь себе? Долго ли еще будешь вопрошать свою судьбу, жаловаться и плакать? Как ты можешь помочь другому, если ты не можешь помочь себе? Зачем кто-либо должен огорчаться из-за тебя, раз твоя любовь труслива? Ты унижаешься перед любовью. Унижение — торжество врага.

Ныне отбрось ношу уныния. Человека угнетенного настигает всякое несчастье. Разве можно скрыть удачу и радость? Зачем нас должна тяготить вечная тайна? Зачем мы должны испытывать большее горе, чем все. другие влюбленные? После одной удачи мы испытываем тысячи потерь, и после одного дня радости нам приходится терпеть целый год горе. Теперь, о боже, я или отдам себя на заклание, или же развяжу путы и избавлюсь от горя. Я не знаю лучшего помощника, чем мой меч, и у меня нет лучшего брата, чем моя собственная рука.

Пусть не буду я возлюбленным моей самоотверженной Вис, пусть не принадлежу ей, пусть назовут меня трусом, если отныне я буду просить кого-либо о помощи! Пусть откроется моя тайна, и да сбудется божья воля! Что может постичь меня хуже смерти? Что острее меча может меня поразить? Когда я вдали от Вис, я умираю от разлуки, когда же я около нее и вспоминаю, что она жена Моабада, сердце мое словно пронзает меч. Ищущий славы не боится врага, и искатель жемчуга не боится моря. На пути к радости можно встретить льва, а чаша желания — в твоей руке — разящий меч. Проходи мимо льва без страха и отдыхай беззаботно. Когда минует зимний холод, тогда лишь наступает отрадное лето. Может быть, бог сжалится над нами. Минует день нашего горя, приблизится час радости, и после тяжкой зимы наступит лето».

Во время этой беседы со своим сердцем Рамин от волнения не мог оставаться на месте. Его бросало то в жар, то в холод. Он плакал и стонал. На скрижалях его сердца был начертан образ Вис, и взоры его были устремлены на дорогу. В ожидании ночи Рамин следил за небом. Ему хотелось, чтобы скорее стемнело и можно было пуститься в путь.

Когда от огненного дня остался лишь смутный дым и стемнело, нетерпеливый солнцеликий Рамин сел на коня и направился в Хорасан. Никто не видел его, кроме луны и звезд. Воины Моабада его тоже не заметили, Сам он и гонец Вис, с сорока отобранными воинами, то иноходью, то галопом, помчались в Морав. Через неделю они туда прибыли. Когда они благополучно проехали равнину и оставался лишь день пути до Морава, Рамин послал вперед гонца Вис, поручив передать ей большой сердечный привет и лучшие пожелания. Он велел гонцу никому не сообщать о его приезде.

Он наказывал так ему:

— Не говори о моем приезде никому, кроме Вис и кормилицы, и храни все в тайне. Знай, что для нас кормилица неоценимое сокровище, и она так устроила наше дело, что скоро оно может быть явным. Мы не должны попасться на глаза Моабаду, но если это все-таки случится, то, какое бы зло меня ни постигло, только я буду в ответе. Завтра ночью следи за тем, что делается в замке, жди меня в полночь, найди способ со мной повидаться, и мы решим, как дальше действовать. А до моего приезда держи все в тайне, чтобы никто ничего не знал..

Гонец пустился в путь. Как подобает доброму вестнику, он ехал быстро. В то время Вис находилась в старом замке города Морава, называемом Кухандези. Все сокровища предков Моабада находились там. Зард, брат Моабада, был хранителем этих сокровищ. Он же надзирал за Вис, и это было труднее, чем оберегать и сокровища и замок. Там же находились и сокровища Зарда, а они. стоили больше, чем все добро Моабада. Не было на земле человека богаче Зарда, ибо он был старшим в роде и доверенным шаха.

Гонец, посланный к Вис, тайно проник в город Морав. Он надел покрывало, подобно женщине, и в таком виде предстал перед Вис. Каждый день Вис принимала женщин. Не проходило дня, чтобы не были приглашены жены вельмож. Они веселились и пировали с ней. Гонец так искусно закутался в покрывало, что, когда он вошел в зал, у Вис не родилось подозрение, что перед ней юноша. Улучив время, он открылся ей, доложил подробно о замыслах Рамина и рассказал ей все, что должен был рассказать. Одному сердцу Вис было известно, как она обрадовалась. Ей очень пришлось по душе решение Рамина. Она мысленно бесконечно благодарила его, убедившись в постоянстве Рамина. И Вис, со своей стороны, стала искать способа с ним повидаться.

Она немедленно послала человека к Зарду сказать:

«Мой брат Виро болен. Я видела во сне, что ему теперь лучше. И вот я хочу возблагодарить бога, принести ему богатую жертву и раздать бедным милостыню».

Зард прислал такой ответ:

«Поступай, как ты задумала, да поможет тебе бог. Да будут все твои деяния благочестивы и законны. Да поможет тебе бог делать все хорошее!»

Вис тотчас же покинула замок и пошла молиться к алтарю огнепоклонников, воздвигнутому Джимшедом. Ее сопровождали дочери и жены вельмож. Она облагодетельствовала бедняков и велела зарезать для угощенья быков и овец. Вис пожертвовала в храм огнепоклонников много броката и золота и одарила свиту. Когда стемнело, она дала знать Рамину, чтобы он скрытно пришел. Они встретились в уединенном месте, и радость охватила их. Затем они обдумали, как Рамину пробраться в замок.

Каким бы трудным и тяжелым ни было дело, оно становится легким, когда бог и судьба помогают человеку.

Жены вельмож и посторонние постепенно разошлись. Рамин и Вис удержали своих верных слуг. Они велели сорока мужчинам закутаться в покрывала, и сам Рамин тоже накинул на себя покрывало. Впереди шли слуги со свечами и факелами, евнухи и телохранители. Они вошли в город. По пути телохранители разгоняли мужчин, оставляя в покое смотревших на шествие женщин. Никто не догадался об их замысле. Рамин с сорока хорошо вооруженными, храбрыми воинами вошел в замок. Защитники крепости, как всегда, заперли ворота и расставили стражу на стенах. Но они не знали, что в замок Моабада проникли его враги. Караульные сторожили замок и перекликались. Ночь стала совсем темной, подобно печальному сердцу. Небо стало цвета смолы и засверкало звездным бисером. Оно было полно жемчужин, словно дно моря. Вооруженные спутники Рамина вышли из мрака, как воины Александра. Завязался бой, охвативший замок, подобно огню. Воины Рамина напали на караульных. Рамин ворвался в комнату Зарда, который спал. Зард был храбр и свиреп, он вскочил, как тигр, и кинулся на Рамина. Но смерть обрушилась на него, и гибель — на Моабада!

Рамин стал умолять Зарда:

— Опомнись, не пытайся убить меня! Бог свидетель, что я не хочу причинить тебе зло. Отбрось меч и не нападай на меня. Я твой младший брат. Не делай зла ни себе, ни другим.

От уговоров Рамина Зард пришел в неописуемую ярость. Он стал поносить его и упрекать в измене. И тут Зард замахнулся мечом, чтобы поразить Рамина, но тот закрылся щитом. Меч Зарда рассек щит. И тогда Рамин поразил Зарда в голову и отсек ему руку. Кровь Зарда полилась потоком. На каждой террасе лежали десятки убитых, и всюду громоздились трупы. Одни, пытаясь спастись, в смертельном страхе прыгали со стен, но смерть не щадила их. Другие защищались, но все-таки гибли. И случись все это днем, он для них стал бы темнее ночи. Еще не пропели петухи, как Зард скончался. Судьба и превратный мир не препятствовали исполнению заветных желаний Рамина, но вместе с тем омрачили его счастье потерей брата. Таков превратный мир: радость не достается без горя. Не бывает розы без шипов и счастья без огорчений. Нет любви без препятствий, и зло, ею порождаемое, омрачает радость.

Когда Рамин взглянул на убитого брата, сердце его дрогнуло и облилось кровью. Он разодрал ворот платья и, ударяя себя по голове, начал причитать:

«Горе мне, мой славный брат, которого я любил, как душу! Как бы ты ни враждовал со мной, я должен был смирить порыв гнева. Зачем я убил тебя? Кто за такой поступок отрежет мне руки и отрубит голову? Как я мог убить такого брата, как ты? Зачем я выколол своими руками себе глаза? Какое счастье мне ни выпадет, какая слава мне ни достанется, я никогда не смогу обрести такого брата, как ты!»

Рамин причитал над братом. Но он не мог дольше оплакивать покойника в этот час смятенья и борьбы. Когда пастух умирает, овцы, лишенные пастуха, достаются волку. В ту ночь, которая была темна, как судьба врагов Рамина, меч его сверкал на высоте персидского мимбара[35], с которого произносят проповеди. Судьба и счастливая звезда Рамина благоприятствовали его воцарению, и удача сопутствовала его желаниям.

Когда занялся день, судьба Рамина определилась: солнце возвестило о его воцарении. Утром он воссел на трон рядом с Вис, как победитель, не знающий ни страха, ни заботы. Уже не стало врагов. Рамин пробыл во дворце два дня, давая распоряжения относительно крепостей и всяких воинских дел. Затем он велел согнать всех мулов, верблюдов и слонов, какие только были в Мораве, и все сокровища Моабада нагрузили на тысячу верблюдов, мулов и слонов, не оставив ни одного куска броката, ни единой драхмы! Он забрал все драгоценности, жемчуг, золото и брокат. Рамин выступил из города вместе со своими друзьями и войском. Вис сидела в паланкине, украшенном драгоценными камнями и жемчугом, и была она подобна луне среди звезд. Они ехали быстро днем и ночью и двухнедельный путь прошли за день, минуя горы и равнины.

Когда шаху Моабаду сообщили обо всем происшедшем, Рамин уже миновал Казвин и прибыл в страну деламцев. Деламцы и геланцы славились своей отвагой; их войско было многочисленно. Среди них были стрелки, которые и темной ночью не давали промаха. Копьем они могли рассечь волос. Стреляя из арбалета[36] — разбивали наковальню. А копья они метали дальше, чем на стадию. Деламцы используют огромные и крепкие щиты. Они прекрасно владеют мечом, копьем и луком и любят состязаться в воинском искусстве. Деламцы и геланцы столь отважны, что самые могущественные персидские цари не могли наложить на них дань и забрать кого-либо в плен. Эта страна всегда была свободна, и ни одному владыке не удавалось ее покорить.

Когда Рамин прибыл туда со своими сокровищами, он насыпал кучи золота и стал раздавать его, черпая чашей, и друзьям и врагам. Золото падало дождем из его рук, судьба ему благоприятствовала, и войско его стало многочисленнее, чем морской песок и листья деревьев. Знамя его достигло небес. Из окрестных стран к нему пришли воины, ибо их прельщало золото и сокровища. Изъявили желание служить ему и вельможи. Среди них были: Амиам и Кишар, Виро и Барам, Рохам и Гело. Владыки же, которые не поспели вовремя из-за отдаленности их владений, выслали вперед свои войска, а затем приехали и сами. Войско Рамина так умножилось, что ему не хватало места в этой стране. Амир-спасаларом[37] войск и первым вазиром Рамин назначил Виро, а Саам и Гуло стали управителями двора и его ближайшими помощниками.

Когда весть об успехах Рамина достигла ратного стана Моабада, никто не осмелился сообщить ему об этом, ибо в гневе Моабад был беспощаден. Худшее в характере властелина — это раздражительность. Каждый предпочел скрыть, что он знает. В течение трех дней никто не докладывал ему об этом, и все его приближенные удалились в свои дома. Когда Моабад узнал обо всем, то пришел в ярость и словно потерял рассудок. Он был бессилен перед роком, больше не видел своего пути и не находил выхода. Ты бы сказал, что путь его был прегражден с обоих концов. Сначала он думал:

«Я отправлюсь в Хорасан и, когда вернусь, сотру с лица земли и Вис, и Рамина, и Гурган».

А потом он стал рассуждать так:

«Если я уеду отсюда, то стану притчей во языцех, все будут насмехаться надо мной, говоря: «Он побоялся Рамина, иначе он не приехал бы сюда, в Хорасан». Если же я выступлю против Рамина, может случиться, что удача покинет меня! Я не могу положиться на войско. Все желают иметь Рамина царем. Он молод, и судьба ему благоприятствует. Я боюсь, что он будет победителем. Он овладел всеми моими сокровищами. Я беден, а он богат. Я не смог истратить эти сокровища, не сумел их использовать и словно все это собирал для него. Моя мать заставила меня простить Рамина, случилось так, как и следовало ожидать, и напрасно я следовал советам Вис».

Целую неделю он никого не принимал, раздумывая, что ему предпринять. Его разум долго блуждал по морям и землям. Наконец он решил выступить и напасть на Рамина. Моабад не хотел опозориться бегством, и он выступил из Гургана в Амул. Там он остановился. Он занял всю страну своими войсками и украсил ее множеством шатров.

Как бы человек ни был умудрен опытом, ему не познать всех тайн судьбы. Нет ничего скрытнее ее сердца, и нет ничего острее ее ума. Мир — сон, а мы в нем подобны сновиденьям. Зачем я должен надеяться на долгое пребывание в нем? Он непостоянен и не подвластен человеку. Он не отличает любви от вражды и не завязывает даже дружбы с тем, кто ждет от него любви. Он подобен мыслям слепого стража к представляется человеку разновидным; его обманчивая внешность скрывает его суть, он похож на оборотня. Многие караваны приходят в его караван-сарай, но ни один не задерживается там долго. Он похож на стрелка, который пустил стрелу в темную ночь. Стрела вылетела из его рук, и он не знает, где она упадет. Мы пытаемся извлечь из него пользу. Но нам не только это не удается, но и нас самих не остается. Так мы и пребываем во сне.

Проходит день, и наступает следующий. Мы забываем о минувшем и отдаемся наступающему дню. Непостоянство судьбы возвеличивает одних и умаляет других.

Моабада, достойного царя, сиявшего, как солнце, она сделала несчастным и погубила. В последние дни жизни он был обуреваем горем и угнетен несчастьем.

Разбив свой лагерь в Амуле, Моабад пировал всю ночь до рассвета. Он одарил вельмож богатыми одеждами, а воинов — оружием, конями, золотом и тканями. Моабад старался снискать их расположение. Он хотел стяжать себе славу и не знал, что было приуготовано ему божьим провидением на следующий день. Он заснул в ту ночь веселый и пьяный. А утром занялась заря его несчастья.

Моабад собрал придворных, все вельможи предстали перед ним, и состоялся совет. Шатер Моабада и шатры войска были разбиты у лесной опушки.

Внезапно выбежал из лесу огромный кабан. Воины кинулись на него. Кабан стал метаться среди шатров. Моабад услышал крики преследовавших кабана. Он вскочил на серого в яблоках коня и с дротиком в руке пустился в погоню за кабаном. Он метнул дротик в кабана, но промахнулся. Тут кабан обернулся, кинулся к коню и нанес ему такой удар, что тот упал и шахиншах свалился с седла. Он хотел вскочить, но кабан набросился на него и клыками распорол ему грудь до пупка. Конь и шахиншах лежали рядом.

Такой великий царь, как шах Моабад, умер таким жалким образом. Дни шахиншаха завершились, погасла свеча дома Моабадова. Верные ему и облагодетельствованные им подданные предались печали, а вероломные и враги возрадовались.

О превратный мир, как ты непостоянен! Я не знаю никого, кто бы мог тебе довериться. Любовь исчезает из моего сердца. Я не могу рассчитывать на твое снисхождение. Ты всегда таишься, враждуя с нами. Ты не идешь против нас в открытую. Все, что даришь, — берешь обратно. Два дня ты принимаешь меня как гостя, а затем требуешь взамен душу. Зачем ты так немилосердно проливаешь нашу невинную кровь? Хотя на вид ты светел, но в тебе много темного. Ты вертишься, как мельница, ты полон воды, ветра и пыли. Когда ты ввергаешь меня в яму, ты с твоей высоты не сходишь ко мне. Ты для всех непостоянен, вероломен и остаешься коварным предателем. Тот, кто знает твои привычки, проклинает тебя!

Когда Рамину сообщили о смерти Моабада от несчастного случая, о том, как внезапно было поглощено солнце мира драконом, он притворился, что очень огорчен смертью шахиншаха. Рамин справил тризну по умершему брату. В тайне же он воздал богу великую благодарность за то, что по его воле не произошло сражения и «не пролилась человеческая кровь.

Моабад умер. Рамин достиг всего, чего желал. Он вознес молитвы богу и воздал ему хвалу. Он обратился к нему с такими словами:

«О боже милосердный и всеблагий! Ты творец неба и земли и избавитель человека от бед! Ныне я приношу тебе обет, что, пока я жив, я буду следовать твоим заповедям. Я буду кроток, богобоязнен, правдив, стану добиваться справедливости. Буду помогать беднякам и буду милостив к подданным и рабам. Ты же будь милосерден ко мне и огради от врагов и завистников».

Рамин одарил бедняков. А затем он и Вис стали готовиться к выезду, не боясь ни козней превратного мира, ни врагов. Они выступили с огромным войском. Трубы трубили сбор, сверкали медные барабаны, и поток знамен напоминал Джеон. Гул войска был подобен шуму, который производит ветер в лесной чаще… Это шествие, величавое и великолепное, можно было уподобить вечности. Из Деламских гор счастливый Рамин прибыл со своей возлюбленной в Амул. В день субботний, под счастливой звездой, с веселым сердцем, он прибыл в лагерь Моабада и расположился во временно разбитых шатрах. Пришли вельможи и воины Моабада и изъявили ему покорность. Они осыпали его золотом, самоцветами и жемчугами и поздравили его с тем, что он стал шахиншахом. Все восхищались его щедростью и превозносили его справедливость. Рука его уподобилась майской туче, ибо из нее изливалось потоком золото и серебро.

Он оставался неделю в Амуле с войском. Каждый день он увеличивал свою славу, веселился, раздавал подарки, устраивал пиры и дарил поместья царям и вельможам. Их преданность к нему приумножалась.

Рамин подарил Рохаму Басанели, происходившему из знатного рода Ростома, Табаристан, а город Рей он отдал Бехрозу, который был его давним другом. Когда Рамин и Вис бежали от Моабада, желая избегнуть испытания огнем, они приехали к нему в Рей. Бехроз гостеприимно принял Рамина и Вис и сохранил их тайну. В благодарность за это Рамин подарил ему город Рей. Когда человек творит добро, оно не пропадает. Рамин подарил город Гурган Адине и возвеличил его. Адина тоже был старым другом Рамина и ревностно служил и ему и Вис.

Рамин назначил Виро амир-спасаларом, а Шеро начальником дворцовых служителей. Оба были благородного происхождения и братья Вис. Из любви к Вис он не расставался с ними.

Одарив щедро вельмож и приближенных, он обрел великую славу. Из Амула Рамин поехал в Хорасан, ибо царской резиденцией был город Морав. Все города хорасанские были украшены, и все мужчины и женщины любовались проезжавшими Рамином и Вис. Дорога напоминала райский путь. Жители осыпали их самоцветами и жемчугом, восхваляли и поздравляли, и сердце каждого взирало на них оком любви.

Когда шахиншах въехал в Морав, город уподобился раю. Город был осиян счастьем, а красотой был подобен лику Вис. Тысячи мутрибов распевали тысячи песен. Все они были хвалебными шаири[38] в честь Рамина. Всюду сжигали благовонную амбру и алоэ и со всех сторон сыпали золото и серебро, самоцветы и жемчуга. Под ноги коня Рамина расстилали брокат. Целых три месяца город был пышно разукрашен. Ни днем, ни ночью не прекращались радость и веселье.

Никогда город Морав не был так разубран. Правду сказать, и другие города Хорасана от него не отставали.

Страна очень страдала от произвола Моабада, и его смерть всех избавила от бед. Народ забыл беззакония Моабада и радовался справедливости Рамина, словно тот вывел людей из ада. Злодея всегда настигает зло, и он остается проклятым вовеки.

Подлинную истину сказал Хвасро: «Бог создал злых людей для того, чтобы ад не пустовал. Бог обратит их опять в землю, из которой он их создал».

Когда Рамин начал так справедливо править страной, несчастье заснуло на земле, а мир восстал от сна. Куда бы Рамин ни посылал свои войска, они возвращались победителями. Он завладел всеми землями от Китая до Барбари. Каждому вельможе он дал в управление по городу, и над каждой крепостью он назначил начальника. Все пришедшие в упадок города были вновь отстроены по его приказу. Он воздвиг больше тысячи городов и селений. Он уничтожил всех злодеев. На всех дорогах по распоряжению Рамина были выстроены караван-сараи. Целые селения были приписаны к караван-сараям для обслуживания странников. Дороги стали безопасны, так как Рамин уничтожил всех разбойников. Он раздал столько золота и серебра, что само слово «нужда» исчезло. Страна забыла притеснения и несправедливости, и все зажили счастливо. Нищие стали богачами, а волки паслись с овцами. Раз в неделю Рамин созывал совещание придворных и давал назидательные советы военачальникам и правителям. Он посадил у дверей дворца людей, которые принимали просьбы просителей. Когда он судил, перед ним были равны царь и нищий, бедный и богатый. Он творил суд праведный и над сильными и над слабыми. С почетом принимал людей преклонного возраста. Он равно почитал и уважал ученых, духовных лиц и людей благочестивых. Все стали чуждаться греха. Рамин приблизил к себе мудрых и предусмотрительных людей. Он воссиял, как солнце, над страной Арана. Цари учились у него справедливости.

Сто десять лет прожил Рамин. Восемьдесят три года царствовали он и Вис. Это было счастьем и благословеньем для страны. Рамин иногда устраивал веселые пиры и одарял приближенных. Иногда он погружался в чтение научных, философских и духовных книг. Иногда он охотился в Хорасане, а иногда посещал Хойстан, Дирбистан, Хузистан и Багдад. Он строил крепости, основывал города и заботился, чтобы всюду была проведена ключевая вода. Один из городов, им основанных, — это Ахваз. Тогда он назывался Рамин-Ахва-Рухмия, а теперь его называют Ахвазом. Никогда не было царя столь прославленного, как Рамин, и столь мудрого. Веселя свою душу, он изобрел арфу, и с тех пор до наших дней никто не изобрел столь приятного музыкального инструмента. И за то, что он первый изобрел ее, самого Рамина прозвали Арфой. Рамин был столь возвеличен, что никто не смел ему противиться.

Вис родила ему двух сыновей, прекрасных, как их родители. Юноши выросли разумными и храбрыми. Одного назвали Хоршедом, а другого Джимшедом. Все владыки любили этих братьев, которые были одарены многими добродетелями. Родители передали для управления страну Хавар — Хоршеду, а страну Бахтари — Джимшеду. Одному дали в собственность Хорасан и Хваразм, а другому — страну Шами, Египет и Кирван. Себе же Рамин оставил Аран, Сомхити и Адрабадаган.

Рамин долго царствовал во славе, и творец исполнял все его просьбы. Они жили так долго, что видели детей своих детей.

После восьмидесяти одного года совместной жизни Вис почувствовала упадок сил. Она примирилась с мыслью о смерти, ибо ничего другого ей не оставалось ждать, как только этого неизбежного конца. Она согнулась, как лук, сморщилась и стала безобразной.

Для того, у кого нет врага, который бы его преследовал, достаточно и того, что он живет в этом превратном мире. Сколько бы он ни благодетельствовал человека, в конце концов он поступит с ним так, как не поступил бы и злейший враг. Как бы человек ни рассчитывал на удачу, в конце концов безнадежность согнет ему спину. Хотя превратный мир и удовлетворил любовную страсть Вис, но в конце концов она так ослабла, что семь частей тела больше ей не повиновались. Она молила бога, чтобы ей не довелось пережить Рамина. Вскоре после этого ущербная луна затмилась. Сердце Рамина стало обиталищем печали, и его глаза непрестанно лили слезы? Он плакал и причитал:

«О дорогая возлюбленная, более желанная, чем душа! Ты ушла, ты покинула меня навсегда, ты оставила меня, заклеймив любовью мое пылающее сердце, ныне уставшее от жизни. Ни у кого не было такой возлюбленной! Зачем же ты пресытилась мною? Ведь ты не раз клялась мне в верности! Из-за какого же моего греха ты стала безжалостной? Зачем ты нарушила клятву любви? Мы так долго жили душа в душу и любили друг друга, зачем же ныне ты заставляешь оплакивать себя? Но насколько я знал твое сердце, оно не могло меня обмануть. Конечно, это превратный мир обманул меня, и что можно было ожидать от него лучшего? Кому он творил добро испокон и доныне? Земля лишилась радости с твоим уходом. Ты взяла с собой все хорошее. Как я могу один переносить болезнь старости или же терпеть горести, вызванные твоим уходом? И как я могу примириться с мыслью, что тебя нет? Горе мое умножается горем! Как мне мириться с тем, что я отдыхаю на ложе, а ты почиешь в земле? Поистине, разве ты не говорила мне: «Я отдам жизнь за тебя»? И ты сдержала свое слово. Без тебя моя жизнь лишена цели. Почему не ты будешь плакать и скорбеть над моей могилой? Как мне, несчастному, представить себе, что твое прекрасное тело скрыто землей? Как я могу ступить ногой на ту землю, которая закрывает свет твоего лица и красоту твоего тела? Царская власть радовала меня только потому, что я разделял трон с тобою. Ни власть над войском, ни сокровища меня не соблазняли. Я хотел быть великим только ради тебя.

Ныне без тебя я не желаю ни славы, ни царской власти, ни сокровищ, ни войск. Да будет радость запретной для меня! Отныне, пока я жив, я буду осыпать голову тленом и разорву ворот своей одежды. И если я не убиваю себя, то только потому, чтобы сильнее страдать до конца жизни. Не подобает совершать дурной поступок, спасаясь от старости. Сердце мое полно горестей, а глаза мой полны крови. Терпение — слава старика. При столь неисчерпаемой горести мне подобает именно такая слава. Все горести исцеляются терпением, но не мне искать в этом утешения. Печаль по тебе крепко схватила меня за горло. Я не в силах вспоминать твою любовь и не могу оторваться от мысли о тебе, и думаю я лишь о служении тебе. Без тебя мои глаза не замечают ничего радостного. Пока я жив, меня будут обуревать мысли о тебе. Как я смогу восхвалять тебя, если я лишился разума и язык мой бессилен! Но и в таком состоянии я не могу перенести твое отсутствие!»

Так жалостно причитал Рамин, непрестанно оплакивая Вис. Он воздвиг прекрасный мавзолей, достойный ее, из золота и ляпис-лазури. Такой же мавзолей он воздвиг и для себя. Затем он сказал: «Я и мертвый не перестану горевать об этом скорбном дне».

Близ мавзолеев он воздвиг храм для огнепоклонников. Вершина его достигла облаков, и он был так прочно выстроен, что не мог разрушиться во веки веков. День и ночь в нем сжигали благовонное масло и ароматические вещества.

Он призвал своего старшего сына Хоршеда, велел явиться вельможам и собраться войску. Рамин посадил Хоршеда на трон, возложил венец па его голову, опоясал ему чресла мечом, благословил его на царство и дал ему имя Хвасров.

И он сказал ему:

— Восемьдесят три года я счастливо царствовал. Ныне передаю тебе сокровища и трон, ибо тебе подобает и ты должен принять бразды правления. Да осчастливит тебя бог! Ты юн, и судьба твоя тоже юна. Не посрами Вис, мать твою, а также меня! Поступай по моему примеру, чтобы я тебя не осудил на том свете, когда бог будет судить меня. Чти все святое и будь ревностен в справедливости.

Он передал ему царский венец и царство, трон и сокровища и подчинил ему войско. После этого Рамин вошел в мавзолей Вис. За ним закрылись двери, и никто уже с тех пор его не видел.