Валенки
Журнал: «Аврора», 1990, № 7–8. Рисунки Георгия Светозарова.
Михаил Демиденко
ВАЛЕНКИ
Маленькая повесть
Невозможно предсказать о высокой степенью уверенности, каков будет эффект использования военной силы из-за риска случайности, неправильного понимания и неосторожности.
Что может произойти, «когда бог играет в кости»?
Все, что угодно, тем более в наше возмутительное время. Взять случай с Васей Лепехиным… Он не нажимал по ошибке красной кнопки запуска баллистической ракеты, не терял по рассеянности во время тренировочного полета атомной бомбы, тем не менее чуть не развязал мировой конфликт, спасибо, недоразумение вовремя успели выяснить, а то бы… Страшно подумать!
Вася, как Суворов, был небольшого роста, сходство со знаменитым полководцем подчеркивал вихор на голове, но Лепехин не водил солдат на штурм крепостей, не съезжал на третьей точке по ледникам в Альпах, он работал в артели «Сувенир». Артель располагалась не то чтобы в центре или на окраине, а в самой что ни есть золотой середине наших необозримых просторов. В «Сувенире» расписывали деревянные ложки, матрешки, гнули декоративные дуги для ценителей старины, плели синтетические лапти под лыко, спрос на которые возрастал год от года. Производственной, я бы сказал, особенностью артели было то, что в светлых мастерских трудились женщины; мужчины, как повелось издревле, помогали женщинам лишь зимой: били баклуши, в том смысле, что валили лес, пилили и сушили заготовки, летом же улетали вслед за перелетными птицами на Север, где до заморозков охотились за длинным аккордным рублем. Лишь Вася Лепехин круглый год оставался предан своему делу, катал пимы в цехе, который построили перед нашествием Наполеона на Россию, с коих пор обещали отремонтировать, но из-за внешних и внутренних уважительных причин забывали обещанное.
Женский коллектив пользовался завидной известностью — о нем писали в иллюстрированных журналах, снимали в документальных кинолентах, когда на «Икарусах» приезжали гости, мастериц с гордостью показывали женщинам с Запада как наглядный пример раскрепощения женского труда. Туристки прятали носы в меховые воротники и хлопали глазами, наверное, завидовали, хотя вслух ничего не выражали, только вздыхали: «Ах! Ох! Вери гуд!» Особой славой пользовалась самодеятельность «Сувенира» под названием «Ручеек». Руководил ею Егор Евсеевич, бывший главный затейник парка культуры и отдыха Воронежа, известного местным жителям под названием «Парк живых и мертвых». Такое странное словосочетание возникло оттого, что танцевальные площадки и летний театр разместили на месте бывшего кладбища, что, в общем, не имело значения для предстоящих глобальных сдвигов.
«Ручеек» безотказно получал грамоты и призы на смотрах, начиная от района, до области и еще дальше. Его как-то показали в программе «Что? Где? Когда?», правда, после этого передачу долго не показывали, но тут вины самодеятельности не было. Артистки «Ручейка» числились в «Сувенире» мотальщицами, после передачи они вдруг стали требовать, чтобы их перевели в чесальщицы, что считалось вредной работой, и за вредность полагалась надбавка на молоко. Сами понимаете, подобное заявление поставило руководство артели в тупик: такого огромного количества чесальщиц не числилось даже в штате канатной фабрики в городе братской нам республики Эстонии. Главным зачинщиком смуты, конечно, была Маша-гармонистка — она вышла замуж за прапорщика из соседней воинской части, почувствовала прикрытый тыл, вот и выкаблучивалась: «Если что, переведусь в соседнюю филармонию. Там ставки ниже, зато больше командировочных». Когда ее безответственные слова дошли до мужа, прапорщик пресек ее поползновения в корне: «Будешь дома сидеть! Тоже мне, лягушка-путешественница!» Тем не менее конфликт разрастался и начал принимать нездоровые размеры. Дошло до отдела культуры, и тогда в «Сувенире» объявилась Воля Мебельная, женщина решительная.
Что можно сказать про Волю? У нее был высокий бюст, этим сказано все. Она вышла на сцену клуба, потребовала, чтоб зажгли свет в зрительном зале, где между рядами плодилась крамола, и сказала:
— Насильно держать никого не будем! Кому не дорога почва коллектива, тот может подавать заявление «по собственному желанию», кто за урожай, того после собрания прошу подойти к кинобудке, где я выдам анкеты. Заодно приложить восемь фотографий на матовой бумаге.
— А зачем? — послышалось с балкона, где сидела Маша среди незамужних подруг.
— Будем оформлять в загранкомандировку.
— Куда?
— Нам доверена большая честь демонстрировать таланты в королевстве Абу-Бубу Берега Верблюжьего бедра.
— Ой, где это? — спросил тот же голос. — И в школе вроде не проходили…
— Довезут, узнаешь, — твердо сказала Мебельная, тоже с трудом представляя, где находится названное королевство.
— А в королевстве холостые принцы не перевелись? — спросил робкий голос из партера.
— Об этом забыть! — высоко подняла палец Воля Мебельная. — Мы едем не для того, чтобы… А для связей!
— Каких?
— Культурных. Скажу по секрету, королевство Абу-Бубу недавно отошло от них, но к нам еще не прибилось, вот мы и должны сблизить их с нашей артелью.
— Когда лететь? — поднялись как одна мотальщицы.
— Когда позовут. Еще раз прошу обратить внимание на заполнение анкет. Например, если попадется вопрос: «Были ли колебания?» Что отвечать?
— Как это понимать? — спросила Маша. Была она девушка пышная, что и привело в дальнейшем к большим неожиданностям и волнениям.
— Очень просто, — пояснила Мебельная, не уступая Маше, — колебалась ли ты когда-нибудь?
— Конечно! — сказала Маша. — Пока он при свидетелях не дал слова жениться.
— Про эти сомнения, — сказала задумчиво Мебельная и поправила высокую прическу, — мне думается, не стоит говорить. Тут про другое спрашивают. Вот что я вам скажу… Я заполняла такую анкету. Где непонятно — пишите «нет», кроме родителей и близких, которые всегда «да».
— Понятно, — ответили артистки и заторопились к кинобудке, где встали в очередь, как в кассу за зарплатой.
И все пошло по-писаному… Приходилось вспоминать, что забыли деды и бабки, некоторые девушки из струнного оркестра не выдержали откровенностей, плакали навзрыд, в конце концов все обошлось, графы заполнены, «Ручеек» пригласили в район, где провели собеседование.
Собеседования боялась даже Воля Мебельная, особенно когда на нем присутствовал общественник, бывший трамвайный контролер, ветеран пенсии Понодыгин. Он демонстративно ходил в форме, которую носили водители трамваев при Сталине, правда, форма была сшита недавно, но по старому образцу. Девушек-мотальщиц было много, их призвали скопом. Они расселись рядами в просторном зале под портретами и вели себя тихо как никогда. Понодыгин был весьма оживлен и радостен.
— Так, — сказал он, сверля претенденток глазками, как лазерным лучом, — проверим. Как вы стоите за мир?
— Все стеной! — решительно заявили девушки.
— Хорошо, ну а если, — он прищурил глазки, — например, король вдруг поинтересуется: как у нас обстоят дела… с колбасой твердого копчения?
— Были временные трудности, — сказала бойко Маша, — теперь их преодолеваем.
— А конкретно?
— Не покупаем.
— Почему?
— Дорого.
— Вот и попались! — залился звонким смехом активист Понодыгин, ветеран пенсии. — Молодо-зелено! Что не покупаете — понятно, тут возражений нет, но почему не покупаете — неправильно. Вы в какую страну едете? Феодальную, там ваших трудностей не поймут, там церковь не отделена от государства и живут сплошь мусульмане, кто читает Коран и молится не Богу, а Аллаху. Понятно? Поэтому они не едят свинины. Поняли? То-то же! Тут надо быть умнее. Не едим, и все! В колбасе твердого копчения вкраплены кусочки сала… Поняли? А то — дорого! Ни к чему подобная гласность. Гласность — оружие обоюдоострое. Как сказал поэт, звания не помню: «Гласность сверху — это бальзам, снизу — яд!» Понятно?
— Так точно! — по-армейски рявкнули девушки, чем окончательно пленили контролера в форме вагоновожатого, и он больше не придирался.
Анкеты и собеседование были цветочками, ягодки начались при сдаче номера худсовету во главе с Мебельной, на котором непременно присутствовал и Понодыгин, что нагнало на режиссера Егора Евсеевича дремучую тоску. Режиссер считался одаренной личностью — расписывал декорации, ставил танцы, писал украдкой новые тексты к старым народным песням, возможно, как и все непризнанные авторы, он и был поэтому нервным и подозрительным. Спектакль ставился широко — на берегу глубокого синего озера стояла банька, из трубы валил дымок, вдали сосенки, вблизи березки, из баньки стройными рядами выплывали распаренные девушки с банными вениками в руках, они весело купались в прохладном озере, в это время дугой по небу перекидывалась разноцветная радуга, зажигались костры, девушки водили хоровод, пели песни под гармошку, махали вениками… Назывался спектакль «Девичник». К декорации, песням, музыке и веникам претензий не было, вот только девушки… Ветеран пенсии Понодыгин взял слово.
— Что это девки насквозь просвечиваются? У нас подобная оголенность прошла, так вы хотите показать ее за рубежом? Подобная раскованность может завести в невозвратимые дали… Откуда не выйдешь. Сегодня голые ходим, завтра попросим политического убежища.
— В мнении товарища есть рациональное зерно, — поддержала выступившего Воля Мебельная, — действительно, почему девушки после бани все в газе? Вы самодеятельность артели «Сувенир», и об этом никогда нельзя забывать. Оденьте их в матрешки, это будет связь с производством.
— И обуйте в лапти! — поддакнула представительница другой общественности.
— Понимаете, — встал пришибленный Егор Евсеевич, — это же ночь перед Иваном Купалой. Вспомните Гоголя. Между прочим, в Индии танцуют босиком.
— У них танцуют, у нас пляшут, — поправили его. — Веники оставить — это находка, очень оживляет действие.
— Товарищи! — вскочил бывший трамвайный контролер Понодыгин. — Вы не учитываете нынешнего момента! Момент перестройки! Нельзя забывать о самоокупаемости! Ваши лапти на ногах наших девушек — отличная реклама. Товарищи, все вы знаете из телепередачи «Прожектор перестройки», что у нас не все на должной высоте. Чего скрывать, если сверху указали. Что может наш район поставить в противовес проклятому Западу? Ничего! Наша продукция со знаком качества не конкурентоспособна.
— Что правда, то правда, — поддержала выступающего представительница другой общественности, чей голос тем не менее имел решающее значение на худсовете. — Сама работаю, идем вперед и не знаем, что впереди.
— Слышите? — показал на нее Понодыгин. — Не все безнадежно! Товарищи, по лаптям нам нет равных в мире! Так вот, об этом плюсе нельзя забывать в общем минусе в свете ускорения. Приплясывая в лаптях, мы, с одной стороны, пропагандируем, с другой стороны, рекламируем. Я уверен, что когда король и ближайшее его окружение увидит зажигательную пляску наших красавиц, поверьте, я сам был молод… Как вспомню дом отдыха на целебных источниках! Ладно, поверьте, король не устоит, моментально закажет через «Внешпосылторг» партию лаптей для своего гарема. А это, товарищи, валюта! Она нам всегда была необходима. Никто не возражает? Если кто не согласен, может возразить, теперь демократия.
Никто не возразил, номер приняли с учетом поправок…
После собеседования прошло семь месяцев, и Маша-гармонистка неожиданно ушла в декрет. Бдительность коллектива была притуплена пышностью ее форм, никто ничего подумать не успел, и вдруг, раз — и в дамки! На упреки и критическую статью «Как тебе не стыдно?» в стенгазете «Дудка» Маша ответила без угрызения совести:
— Кто же знал, что так долго будут тянуть с выездом? Позвали в мае, а сегодня снег на дворе, вот я и созрела, как яблочко во зеленом саду, чай замужем, не как вы. Семья — основа государства!
Против лозунгов не попрешь. Маша вышла победительницей из неравной борьбы; и начался разброд и шатания, танцовщицы не пришли на репетицию, за что у них высчитали из зарплаты по 3 руб. 75 копеек, у домры лопнули струны, осветитель Жора с горя запил, так ему хотелось на людей посмотреть, себя показать. И показал. Уволили Жору по статье, через неделю вновь приняли, потому что никто другой за такую плату (по штатной сетке — сторож) работать не хотел, тем более прав у Жорки было мизер, обязанностей — под завязку: то принеси, то приколоти, дай свет сюда, костюмы отнеси туда, к тому же он прошел собеседование, так сказать, был проверен в труде и в бою. Егор Евсеевич впал, по-научному, в депрессию, начальство в растерянности, лишь неистребимый общественник Понодыгин не сдал позиций, потребовал созыва расширенного районного симпозиума по вопросу «Неформальные объединения», к которым отнес ансамбль «Ручеек», в противном случае грозился написать разгромное письмо в ЦК комсомола. Симпозиум созвали. Первым выступил Понодыгин.
— Товарищи, — сказал он звонко, — в тот момент, когда наш район мог выйти по плетению лаптей на первое место в мире и мы могли рапортовать о достигнутых результатах и выходе на международные рынки, из-за преступной халатности все полетело в тартарары! Неужели среди масс не найдется другая гармонистка?
— Маша была виртуозом, — дал справку в ответ Егор Евсеевич. — Она могла двумя пальцами на баяне играть Бетховена.
— Может быть, можно петь и плясать под фонограмму? Недавно приезжал «Модерн токинг» в единственном числе и пел четырьмя голосами, — попыталась найти компромиссное решение Воля Мебельная.
— Как бы не так! — подал голос, не вставая, Жора, отворачивая дыхание в сторону. — Сколько раз говорил, чтоб купили аппаратуру? Боялись, что я ее перелицую. Вот теперь и расхлебывайте!
— Может быть, можно вместо женщины взять мужчину?
— У нас женский коллектив. В джазе только девушки, — сказал режиссер.
— Так оденьте его бабой! — сказал Понодыгин.
— Во-первых, не бабой, а девушкой, — уточнила Мебельная.
— Тогда нарушится общий принцип, — замотал головой Егор Евсеевич.
— Подумаешь, впервой, что ли? Ух уж эти принципы! Не будем отказываться от данной идеи. Кого мы можем выдвинуть из мужчин в женщину? — не сдавался Понодыгин.
— Есть у меня кандидат, — сказал директор артели, окончивший художественное училище по прикладному искусству. — Душевный человек, Вася Лепехин. Он играет на гармошке не хуже Маши, сам на свадьбе слышал.
— Отлично! — обрадовались участники расширенного симпозиума. — Мы «за»!
Так был заложен первый камень в фундамент международных осложнений. Разумеется, никто об этом не догадывался, ведь сплошь и рядом из-за добрых намерений получается невесть что, как из безобидной приписки на копейку возникает уголовное дело о растрате миллионов.
Что характерно, Вася Лепехин наотрез отказался ходить в сарафане.
— Моя жена и так говорит, что я хуже бабы! Другие мужики сколько денег на шабашке заколачивают, на «Жигулях» катаются, а у меня, кроме велосипеда с моторчиком, ничего нет. После подобного переодевания она меня со света сживет, на развод подаст, внуки будут пальцами показывать, по улице не пройдешь.
У Васи хохолок стал похожим на петушиный гребень, и он весь так и заходил ходуном.
— Кто узнает? — увещевали его. — Ты в сторонке будешь стоять, на гармошке пиликать. Это же заграница. Там все можно.
— Знаете, где я вашу заграницу видел? — не унимался Вася.
— Знаем! Но ради родного коллектива!
— Вспомнили сразу о родных?
— Конечно. Кстати, как у тебя по этому вопросу?
— Сколько раз просил катальню модернизировать. Котлы для варки шерсти проржавели, а когда в детском саду на кухне котлы из нержавейки меняли, куда их списали?
— Вася, товарищ Лепехин, — продолжало увещевать каталя руководство. — При чем тут детский сад? Отремонтируем тебе цех, не первый раз обещаем.
— Если отремонтируете, тогда поеду, — сдался Вася.
— Годится, — обрадовалось руководство. — Даем слово!
— Нет! Словами не купите, вы мне трудовой договор подпишите — я туда, вы в мой отъезд — полный ремонт.
Васю оформили на выезд за сутки, списав его данные с личного дела отдела кадров, но подобная спешка имела глубокие последствия: Лепехин не слышал наставления бывшего трамвайного контролера о колбасе твердого копчения, иначе трудно объяснить последующее.
Аэропорты Шереметьево — один для нас, другой для них. Девушки вылетали через тот. Мебельная строго предупредила, чтоб артистки-мотальщицы держались вместе и ходили не меньше трех, во избежание провокаций. Девушки гуляли рядом друг с дружкой, держась за руки. Заминка вышла, когда они стали заполнять декларации — бланки почему-то оказались сплошь написанные не по-нашему, заморским языком со словарем и учительницей владела Воля Мебельная — она окончила вечерние курсы кройки и шитья с английским уклоном. Словаря, тем более учительницы под рукой не оказалось, естественно, ее знания вызвали сомнения.
— Что это? Так? — колебалась Воля. — Фамели… Фамилия, значит. Пишите сверху свою фамилию, имя и отчество.
Девушки окружили Мебельную плотным кольцом, они быстро застрочили самописками на бланках свои Ф.И.О.
— Дальше… «Вот»? Что-то знакомое? Ага, «вот» — это «что», а «что» что?
Спасибо помог темнокожий заезжий гость, он пошел с радостью навстречу, широко раскинув руки.
— Что, красавица, непонятно? Помочь? Наркотики есть?
— Ой! — всполохнулись девушки. — Нету, что же делать? Мы не знали.
— Нет, значит?
— Нет!
— Так и пишите. Огнестрельное оружие есть?
— Тоже нет. А зачем?
— Пишите. Валюта?
— Тем более…
— Валюта есть, — сказала с гордостью Мебельная. — В сумочке на шестнадцать дней каждому по доллару в день.
— Почему так мало? — удивился темнокожий друг.
— Мы в порядке культурного обмена.
— Зря вы деньги держите в сумочке, — сказал Мебельной темнокожий друг в джинсах. — Будете идти по улице, мафиози подскочит на мотоцикле, вырвет сумочку и тю-тю, только его и видели.
— Неужели и там! — ужаснулась Воля Мебельная, быстро встала спиной к другу в джинсах, вынула из сумочки валютные запасы и спрятала в надежное место за лифчик. Так оно надежнее! У нас номер не пройдет!
— Раздай девчонкам их копейки, — попросил Вася Лепехин, который тоже не знал, где писать об отсутствии наркотиков и огнестрельного оружия.
— Ни за что! — сказала как отрубила Мебельная. — Твой дружок Жорик моментально их перелицует на пиво в банках, а на месте не на что будет сигарет купить. Знаем, не впервой.
Больше ничего достопримечательного в пути не произошло, разве только осветитель Жора, смертельно оскорбленный выпадами главы группы, пошел к стюардессам и выпросил бутылку сухого вина за счет первого класса, где постановление о борьбе с алкоголизмом и самогоноварением еще не набрало силу.
«О, море в Гаграх!» Вы бы видели море в Абу-Бубу Берега Верблюжьего бедра! До горизонта сплошная расплавленная глазурь… Волны в штиль, как при среднем волнении на Пицунде. Местные мальчишки оседлывали гребни волн и мчались на дощечках к берегу, как рокеры в два часа ночи на мотоциклах, по крайней мере, шума было не меньше. Теплые волны выбегали на берег к ногам пальм, в том числе кокосовых и финиковых, что характерно, на них висели плоды. В воздухе звучала тягучая томная мелодия, часть домов утопала в зелени, другая часть не тонула, по асфальту бежали «мерседесы», ишаки и верблюды, кругом прыгали козы. Наверное, на душу населения по козам жители Абу-Бубу занимали первое место во Вселенной. Козы, хотя выглядели облезлыми, были весьма подвижными и первозданно шкодливыми, они умели ходить по вертикальным скалам, к счастью, пока не научились залезать, подобно мальчишкам, на верхушки финиковых и кокосовых пальм, а то бы местные жители остались без продуктов питания. Козы, по словам ученых, превратили Африку в пустыню Сахару, и если в Абу-Бубу уцелели островки зелени, так это потому, что рогатая саранча приспособилась жевать обрывки старых газет, полиэтиленовые пакеты и лысые покрышки от «мерседесов». Недаром говорится: «Корова от бога, коза от дьявола».
Берег Верблюжьего бедра встретил артисток самодеятельного ансамбля довольно прохладно, в том смысле, что на дворе, хотя и свирепствовала лютая жара, встречающих, тем более восторгов будущих зрителей, не наблюдалось, что поставило коллектив в экстремальные условия: «Куда пойти и что сказать?»
Караванные тропы находят по костям вьючных животных, след от «Ручейка» обозначился падшими шубами, теплыми сапожками и пуховыми шалями, которые очень полезны в Оренбурге, здесь же были наоборот. Лишь один Жорик воспринял происходящее как должное, не заметив перепада температуры в семьдесят градусов. Человеком он был натренированным, один раз заснул после торжественного заседания по случаю ноябрьских праздников в сугробе, и то ничего, даже не простудился. Он бодро шел последним в строю и подбирал падающие вещи, Вася Лепехин с трудом помогал словами: «А это Веркино… А это Любаши… А это, слева, Зинкино… А это чемодан самой Воли». Чемодан руководителя оказался тяжелым, точно в нем лежали книги. В здании аэропорта неназойливо гудели мощные кондишены, люди отдышались, огляделись, пришли в себя и с некоторым изумлением, наконец, поняли, что добрались до желанного берега. Аэропорт оказался международным, на его полосы садились и взлетали не только военные самолеты, но и гражданские всех стран, в основном «Боинги-407», наш ТУ-104 скромно притих на левой крайней стоянке, заглатывая керосин из бензозаправщика, видно, тоже утоляя жажду. Его покой стерегли солдаты у пулеметов на высоких бетонных башнях, и хотя близживущие террористы по случаю религиозного праздника не планировали в ближайшем будущем терактов и угона самолетов с заложниками, тем не менее солдаты стояли начеку.
Девушки разглядывали в карманных зеркальцах свои распаренные личики; затем они увидели из окон и море-океан, морской порт, рукой подать, где у причала стоял родной корабль (морской), с него производилась разгрузка, по сходням на белый берег сползали странные машины, выкрашенные в традиционный яркий сурик, они напоминали огромных пауков, вставших на задние лапы, вперед торчали угрожающие клешни. Егор Евсеевич глазам не поверил, когда увидел СУМ-508М, снегоуборочные машины, знакомые по зимнему Воронежу. Зачем их привезли в тропики, оставалось загадкой, режиссер не стал ломать голову, решив, что это государственная тайна.
Он попросил Зину дать закурить: Егор Евсеевич тридцать лет бросал курить, поэтому не покупал табачные изделия.
— Для вас, — охотно достала пачку «Опала» Зина, — хоть все!
— Стоп! — налетела на них степной орлицей Воля Мебельная. — Откуда наши сигареты? Сколько привезла?
— Две пачки.
— Зачем привезла?
— Курить.
— Егор Евсеевич может, тебе посоветую вести себя поскромнее, не в клубе на танцах. Гляди, сколько иностранцев, они могут плохо подумать.
— Хорошо, я больше не буду, — согласилась первая домра Зина, девушка пылкая и доверчивая.
— Молодец! — сказала Воля. — Товарищи, заполните здешние декларации.
Во второй раз заполнять бланки было проще, всюду обозначили четкое «нет», Воля Мебельная даже написала «ноу» русскими буквами.
Затем прилетевших попросили «мальчиков налево», «девочек направо», где каждый был ощупан представителями того пола, которым являлся сам, наверное, местные таможенники не поняли ответов в декларациях и решили удостовериться визуально в отсутствии огнестрельного оружия и наркотиков. Лишь с Жорой произошло ЧП — офицер понюхал воздух, как поисковая собака, затем что-то закричал на родном языке и оттолкнул осветителя на нейтральную территорию в коридор.
— Товарищи! — поспешила на мужскую половину Воля Мебельная. — Это наш человек! Мы за него ручаемся!
Офицер продолжал громко говорить, прибежали солдаты и стали кричать, и напрасно Воля ссылалась на хельсинкскую Декларацию прав человека. Жору в Абу-Бубу не пустили.
— Я этого так не оставлю! — пригрозила Воля, но никто из виновников инцидента не обратил внимания на ее угрозу, спасибо мимо спешила из интершопа с покупками стюардесса ТУ-104, она объяснила:
— Зря стараетесь. Они вашему другу добра желают: в Абу-Бубу любителей алкоголя наказывают по воскресеньям сорока ударами плети на базарной площади. Пусть выветрится на нейтральной территории, затем и войдет в королевство.
— Ах, вот в чем дело! — успокоилась Воля, удивляясь мудрости здешних законодателей. — Тогда пусть помучается, обдумает свое поведение.
Стюардесса убежала, Жора остался в кафельном длинном коридоре среди импортных ящиков мусора, так как аэродром убирали-мыли вольнонаемные из других стран данного региона. Рабочие-мусорщики смотрели на Жору с сочувствием, видя в нем не конкурента, а лишь брата по классу.
— Вы за меня не бойтесь! — кричал осветитель вслед группе. — Я никуда не убегу! Я свои! И Африка мне не нужна!
— Куда ты денешься, — ответила в сердцах Воля. — Обратный билет у меня, а здесь не возят бесплатно, как в наших автобусах.
Дальше в лес, больше дров… Наверное, Афанасий Никитин, в старые годы ходивший за тридевять земель, тоже сталкивался с неожиданностями и подвергал свою жизнь опасностям из-за незнания местных обычаев и нравов, но он шел пешком долгие годы, а тут несколько часов и «здравствуйте!», «вилкам!», «приехали!»… О том, что на базарах порют любителей зеленого змия, не знал даже неистребимый общественник Понодыгин, о колбасе твердого копчения здесь почему-то никто и не спрашивал.
Здание аэропорта было грандиозным, сразу видно, что оно было построено на нефтедоллары, а не на трудовые рубли: кругом шикарные холлы, переходы, магазины с диковинными товарами — дух захватывало. Девушки смотрели на витрины спокойно, как на картины в музее «Сокровища мирового искусства». В холлах били фонтаны и предлагали прохладительные напитки с бесценным льдом. Воля предупредила:
— Девочки, не увлекайтесь! Здесь только и ждут, чтоб нас обсчитать.
И никто опять не встретил коллектив. Подобное уже начинало настораживать. По залам ходили фигуры в белых одеждах, спадающих до пят, их лица были прикрыты до глаз кусками материи, в прорези сверкали черные, как агат, страстные глаза. Их охраняли телохранители.
— Что с женщинами делают! — сказала сочувственно Зина.
— Восток — дело тонкое, — сказал Егор Евсеевич. — Помните «Белое солнце пустыни»? Гарем…
— Я догадалась, — сказала Зина почему-то радостно, — это любимые жены ханов или дашнаков. Автоматы какие маленькие, прямо игрушечные.
Егор Евсеевич с упреком посмотрел на первую домру: по его мнению, она перепутала дашнаков с душманами.
— Автоматы иностранного производства, — сказал со знанием дела Вася Лепехин, служивший в свое время в строительных войсках. — Слушай, Воля, спроси у женщин, куда позвонить? И обязательно выясни, за что тут еще порют на базарных площадях, чтоб не попасть впросак? Тебе они скажут.
В его словах было рациональное зерно. Мебельная решительно направилась к одной из «жен хана», не обращая внимания на опешившую охрану.
— Слушай, подруга! — обратилась она с речью к «закрепощенной женщине Востока».
Видно, женщина была очень запуганная, потому что она стала метаться, пока Мебельная не загнала ее в угол, уйти практически от Воли было немыслимо, если она решилась на подвиг.
— Понимай? — Воля, как на грех, забыла все иностранные слова, которые учила в восьмилетке, на курсах кройки и шитья с английским уклоном, а также в прочих «ликбезах». — Не бойся! Мы с тобой одной крови, ты и я… Ой, не то говорю, извини! Чего лицо прячешь? Покажи личико-то! Не бойся, никто не увидит, я загорожу. И вообще, ходить в такой одежде да в такую жару очень неудобно. Сними ты паранджу! Понимай?
И она помогла «женщине» избавиться от пережитка проклятого прошлого. Каково же было ее удивление, когда под покрывалом оказались усы и борода, черная-пречерная. Транзитный пассажир, вождь кочевого племени закрыл лицо руками, завопил пронзительно, вырвался из угла и побежал к мужскому туалету, следом за ним бежали охранники с автоматами иностранного производства.
— Во дают! — только и успела произнести Мебельная, как тут же со всем коллективом и вещами за злостное хулиганство оказалась на улице под испепеляющими лучами безжалостного солнца, что было самым обидным: в самый последний момент Зина выяснила, что прохладительные напитки, которые настойчиво предлагали пассажирам, входили в стоимость билетов.
Девочки и режиссер с гармонистом еле добрели до толстого, в шесть обхватов, дерева, спрятались в спасительной тени. Что характерно, дерево оказалось обыкновенным фикусом, который растет у нас в кадках. Здесь под открытым небом он достиг рекордных размеров, если сравнить с гостиницей «Урал» города Свердловска.
— Черт знает, что творится! — возмущалась Мебельная. — Дикие нравы! Где же наши представители? Девочки, девочки, не раскисать! Ко мне! Сосредоточиться! В таких случаях проводят собрание.
Призыв остался без ответа. «Ручеек» расположился цыганским табором под фикусом, валялись горой вещи и шубы вперемешку с реквизитом, футлярами музыкальных инструментов. Девчонки от жары были близки к обмороку.
— Да, только тут оценишь, — сказала Мебельная, вспоминая собрания и заседания, на которых она сидела в президиумах, где на столах стояли бутылки с «Боржоми» и «Нарзаном».
— Спокойно, товарищи! Сейчас чего-нибудь придумаем. Никто не знает, в какой цене здесь электрические утюги?
Никто не знал, даже вездесущие коза и мальчишки, сбежавшиеся к вековому фикусу со всех близлежащих улиц и переулков. За ними подошли мужчины, но стояли вдалеке, наверное, прослышав про злостное хулиганство, хотя лица у них и были открытыми. И ни одной женщины, с которой можно было бы поговорить!
— Я предлагаю купить ящик кока-колы, — сказала Мебельная, — потом стоимость напитка высчитаем с каждого.
— Ой, ради бога! — взмолился коллектив. — Отдайте все за стакан воды!
— Хорошо! Эй, любезные! — позвала мужчин Мебельная. — Подойдите поближе, или вы не мужчины? Понимай? Вода есть? Буль-буль еси, нету? Ес, ноу? Су, бар?
— Бар! Бар! — поняли жители, куда-то убежали, потом вернулись и принесли ящик соды-воды, сверху лежали куски дымящегося сухого льда.
Жажда была утолена, жизни спасены, началось обильное потовыделение, девушки приобрели способность говорить.
— Жить можно! Ура!
Воля отвернулась к стволу фикуса, достала из заветного места скудные запасы валюты, предложила жителям, но те замахали руками, из чего можно было понять, что они соду-воду принесли бесплатно. И тогда добрая душа Зиночка предложила:
— Давайте, я что-нибудь им сыграю на домре в знак благодарности?
Бросились искать футляр с домрой, но не нашли, и тогда Мебельная распорядилась:
— Вася Лепехин, вот ваша гармоника, сыграйте! Девушки споют и спляшут, может быть, тогда нас услышат. Если гора не идет к Магомету, Магомет идет к горе.
Вася развернул меха, вдарил гимн каталей:
Девушки грянули песню, другие девушки пустились в пляс, закружились, отчего взлетели подолы платьиц, оголив стройные ножки.
Знай наших!
И узнали! Но как-то странно. Послышались звуки сирены, примчались машины с надписями на боках «полицай», из них выскочили мужчины в белых касках с белыми поясами. Козы, мальчишки и аксакалы бросились врассыпную, обгоняя друг друга, и улица опустела, как в полночь на селе в пятидесятиградусный мороз.
— Наконец-то хоть кто-то явился, — обрадовалась Мебельная. — Девушки, это за нами! Неужели, господа, вы только что получили телеграмму о нашем приезде? Ну и работает почта! Мы уже надежду потеряли. Кто у вас главный? Обратите внимание, что один наш товарищ остался на аэродроме, не забудьте и его прихватить.
— Вери вел, — ответили полицейские, не проявляя насилия. «Ручеек» с радостью садился в машины: семь бед, один ответ.
— А вещи? За ними приедут? — спросила Мебельная.
— Бар! Бар! — ответили ей.
Взревели моторы, белые машины с полицейскими в белых касках и с белыми поясами, как у гаишников, повезли девочек по тесным улочкам, где с начала Вселенной не было правил уличного движения, каждый ездил куда душа пожелает, и то, что никого не задавили, не столкнулись с ослом, запряженным в колымагу, можно считать восьмым чудом света.
Когда везли через шумный базар с лавками, лавчонками, навесами, где продавцов было больше покупателей, Вася заволновался:
— Чего это нас привезли сюда? Хорошо Жорке, он на нейтралке, а мы в суверенном государстве. Это здесь порют?
Но машины рулили дальше, пробились сквозь шумную толпу, свернули к парку и остановились перед белым зданием. Коллектив выбрался из машин.
— Куда это нас доставили? Полиция? — удивился Егор Евсеевич.
— Можно вас на минуточку? — отозвала его Мебельная. — Как вы считаете, это не происки мирового заговора масонов?
— Думаю, что нет, — неуверенно ответил Егор Евсеевич, проходя в полицейский участок. — Опять что-то перепутали.
— Тогда не страшно! — приободрилась Мебельная. — Девушки, не поддавайтесь на провокации!
Милые девчонки! Они были бесконечно рады выпавшим на их долю приключениям: первый раз за морем, и столько событий! Кругом был белый кафель, над столом дежурного офицера полиции светилось лампочками табло, зал был перегорожен решеткой, как в кино.
— Может, споем? — спросила Зина. — «Орленка»?
— Пока не надо! — остановила девчонок Мебельная. — Гражданин начальник, что наших мужчин сажаете отдельно, понятно, но почему в нашей камере сидит представитель чуждого пола?
И действительно, девушек встречал парень очень симпатичный, с большими добрыми черными глазами, одетый по моде.
— Вася, забери парня, а то заголосит и убежит в туалет. Эй, начальник, давай мэна от нас, вуменов.
— Ноу! Ноу! — запротестовали полицейские. — Ноу мэн!
— Это сэр, мы леди!
— Ноу сэр! — замахали руками полицейские.
— Черт с вами! — сдалась Мебельная. — Пусть сидит, ему же хуже будет.
Девчонкам было страсть как интересно, они расспрашивали местного жителя: о ценах в магазинах и местных музеях, правда, он ничего не понимал.
— За что тебя забрали? Понимай? Ты боролся с угнетателями?
Они не представляли, что в чужой стране могут арестовать за иное. Парень был вылитый любимый певец… Не буду называть его имени, чтоб другие не обиделись. Парень улыбался, играл с девушками в ладушки.
— Зина, — позвала первую домру Мебельная. — Дай закурить!
Воля гордо отвела руку парня, предложившего «Кэмел», взяла родную «опалину», от души затянулась.
— Вы не бойтесь! — зашептала ей на ухо Зина. — Девушки настроены героически. Как думаете, про нас напишут? Дадут хотя бы грамоту?
— Вам не знаю, а мне непременно выдадут, — ответила Мебельная.
На душе у главы группы было муторно. Как хорошо начиналось: «Вызываем за тридевять земель!» И вот она, горькая действительность… Дуб привычек и стереотипов поведения, выработанный годами Волей, зашатался, корни, лишенные родной почвы, оголились, и казалось, дунь на могучее дерево доморощенных постулатов, рухнет дуб, как гнилая березка на болоте. Мир оказался непредсказуемо сложнее, он не втискивался в узкие рамки упрощенных представлений, и это пугало неизвестностью и необъяснимыми поступками людей, которые, по понятиям Воли, только и ждали от нее праведного слова. И она хотела сказать им доброе слово; что самое горестное, — ее не понимали, хотя бы только потому, что кроме единственного «су, бар», одного бита, как говорят кибернетики, на поверку ничего она не могла предложить. Что происходило в этой загадочной стране, не имело, по ее убеждению, объяснений. Да и сама страна… До приезда она не ведала, где находится Берег Верблюжьего бедра, хотя имела в школе по географии твердую четверку. Кругом угнетенные — это ясно, а дальше — тайны за семью печатями. В голове перемешалось: кули, рикши, минареты и дувалы, у себя она в крайнем случае написала бы письмо международному обозревателю товарищу Юрию Жукову, он бы все разъяснил, а тут требовалось разбираться самой, принимать собственные решения, без подсказки. Она вдруг с удивлением поняла, что твердая четверка по географии в школе имеет не больше практического значения, чем диплом об окончании вечерних заочных ускоренных курсов кройки и шитья с английским уклоном и прочих подобных «ликбезов», и никто не даст ей указаний сверху, что автоматически освобождало ее от ответственности.
Потом она с ужасом подумала, как об ее промахах узнает неутомимый общественник Понодыгин и будет писать не анонимки, что он делал раньше, а накатает полноценную «телегу» куда следует, там тоже сидят люди, которым жизненно необходимо пережить сногсшибательный ветер перемен, и они с облегчением найдут, наконец, яркий пример «вчерашнего застоя», будут склонять ее имя на собраниях всех рангов, с любой повесткой дня. Куда легче обвинить, пусть даже «непогрешимого товарища», в некомпетентности, чем самому перестроиться, наверстать упущенное, приобрести опыт инициативного руководителя.
В свое время Воля училась в сельскохозяйственном техникуме, работала полеводом в совхозе, добилась неплохих результатов, ее заметили, назначили бригадиром, выбрали в местный Совет, а дальше пошло-поехало… С помощью дирекции совхоза, хотя это и скрывалось, она достигла рекорда по выращиванию огурцов, ее стали приглашать с докладами «Об опыте» на семинары и конференции, как-то само собой получилось, что она все больше выступала и сидела в президиумах, чем трудилась в парнике, затем начались рапорты и доклады о достижениях других тружеников села. Она всегда голосовала «за», хотя иногда очень не хотелось поднимать руку и хлопать в ладоши. Про нее говорили: «Проверенный человек! Не выкинет неожиданностей!» И вот тебе на, выкинула!
Сколько Мебельная просидела в оцепенении, трудно сказать, тем не менее время текло и солнце склонилось к закату. Как вдруг она услышала знакомый голос, в полицейский участок вбежал Жора, за ним два соотечественника в привычных двубортных строгих костюмах и галстуках.
— Вот они! Вот они! — радостно шумел Жора, разводя руками, точно раздвигая стальные прутья решетки. — Привет! Сейчас вас выпустим. Свободу мотальщицам с нашей артели!
Как выяснилось, Жора отдышался на нейтралке, затем вошел в королевство, где не нашел следов родного коллектива. Человек он был предприимчивый, увидел наш корабль в морском порту и побежал к нему.
— Это два специалиста, — представил он товарищей в костюмах, — приехали с подарками от города-побратима Нижне-Вартовска.
— Вы привезли СУМ-508М? — догадался Егор Евсеевич, причесывая редкую шевелюру. — Я видел как их выгружали…
— Так точно! — сказали радостно специалисты… — Только мы в них, если признаться, ничего не понимаем. У нас другой профиль.
— Разрешите спросить, если это не секрет, зачем снегоуборочные машины в тропиках?
— Мало ли что, — неуверенно ответил специалист с красным галстуком, — может улицы убирать…
— Как я заметил, — сказал в ответ режиссер, прищуривая глаза, — здесь с этим отлично справляются козы.
— Может, разберут на запасные части, — сказал с надеждой специалист с зеленым галстуком. — Или в музей поставят. Здесь обнаружены стоянки первобытных людей.
— А вы-то зачем приехали? — не унимался режиссер, вознаграждая себя подробными расспросами за длительное молчание.
— Мы специалисты по языкам. Я по санскриту, он владеет хеттским.
— А как же объясняетесь с местным населением?
— У меня вторым языком был английский, у него французский.
И они продемонстрировали знания вторых языков.
Двери открылись, девушки вышли на свободу, в камере остался лишь парень, он глядел вслед подругам грустными глазами.
— Мы тебя не бросим! — обещали артистки-мотальщицы. — Выручим!
— С машинами ясно! За что же нас арестовали? — спросила Мебельная, постепенно восстанавливаясь в правах.
— Вас задержала полиция нравов, — сказал специалист в красном галстуке, — понимаете, из-за моря часто приезжают на заработки разные женщины… Им разрешено работать только в определенных заведениях, куда ходят мужчины и не пускают детей. На улицах строжайше запрещено…
— Мы в таких местах выступать не будем! — заявила Зина. — Не за тем сюда приехали!
— Что вы, что вы! — успокоил второй специалист, разглаживая модные усы. — Вы гости короля?
— Тогда почему с нами сидел мужчина? — указала на парня в камере Мебельная.
— Как вам объяснить… — замешкался первый специалист, по всей видимости, старший в группе, он что-то прошептал на ухо Воле, та от услышанного побледнела.
— Какой ужас! Девочки! Приедем в гостиницу, немедленно мыть руки и чистить зубы! Всем под душ!
— Зачем вам душ? — рассмеялись специалисты. — Здесь один из лучших пляжей в мире — Доу. Вы будете жить в центре международного туризма. Там, кроме вас, никого не будет. Представляете, зима, а вы купаетесь в теплом море! Сейчас море по ночам светится. Какие-то особые микроорганизмы. Красота неописуемая!
Через десять минут приехали два автобуса с салонами на пять метров от грешной земли, со стеклянными крышами, и «Ручеек» после пережитых потрясений занял надлежащее ему место. Машины помчались к фешенебельным гостиницам, построенным всемирно известной фирмой «Шератон», которые пустовали, что случалось после землетрясения или правительственного переворота, девушки любовались без гида открывающимися местными достопримечательностями, Егор же Евсеевич, неугомонная душа, начал допытываться:
— А как реквизит? Переведите шоферу.
— Его уже доставили на место, — объяснил шофер по радио с первого этажа автобуса.
— Не растащили?
— Тут с этим строго, — объяснил старший специалист. — Несунам отрубают руки.
— Ни за какие коврижки я не соглашусь жить в средневековье! — вырвалось непроизвольно у Жоры, когда он услышал подобные слова.
За окнами автобусов мелькали неоновые рекламы, по широкой роуд мчались приземистые лимузины, небоскребы обступали улицы и, что характерно, не было видно ни одной козы.
Но след коз обнаружился в реквизите. Он лежал в огромном полуосвещенном холле гостиницы, почему-то не было администраторов, не требовалось заполнять анкеты прибытия, двое молчаливых служащих в униформах вручали девушкам цветы и ключи от номеров на третьем этаже. Козы обглодали банные веники, с которыми плясали «русалки» на девичнике, напевая задорную песню с припевом, придуманным Егором Евсеевичем в тиши родного крова:
что, по его мнению, очень оживляло спектакль.
При виде огрызков реквизита, Егор Евсеевич впал в приступ неукротимого гнева, граничившего с цепной реакцией урана, что свойственно режиссерам всех рангов, и если стены гостиницы выдержали бурю, так только потому, что «Шератон» строил здания с запасом на сейсмические колебания почвы.
— Они съели мою задумку, — бушевал режиссер, — оставили без рук! Тут березы не растут со времен Адама и Евы!
— Хватит шуметь, — урезонивала его Мебельная. — Что про нас подумают. Найдем замену, не впервой. В крайнем случае возьмем в руки швабры, я тут выглядела под лестницей целый склад реквизита.
— Вы понимаете, что говорите? Это вам не худсовет, где все ставят с ног на голову! — пошел на нее Егор Евсеевич. Служителей гостиницы, как ветром, сдуло.
— А если? — Мебельная взяла огрызок веника и вставила в него палочку, помахала, как метлой.
— Никогда! — поклялся Егор Евсеевич. — Никаких украшательств! Хватит в искусстве правду заменять полуправдой! Веники у нас для обмахивания, а не для подметания.
— Посмотрите в небо! — сказала отработанным голосом Мебельная. — Галактики гибнут, а вы: «Веники!». Выдать всем по мочалке, и в море!
Империалисты знали, где селиться: если бы на земле когда-нибудь был рай, он бы назывался Доу. Что характерно, гостиницы совершенно не были похожи на привычные корпуса «Урожая» или «Востока» на ВДНХ — сорок этажей, для каждого постояльца отдельный номер с персональным туалетом и раздельной ванной. Одних полотенец штук восемь, что с ними делать, никто из девочек не знал. На умывальнике флакончики, пузыречки с шампунями и еще чем-то, в шкафу халат и тапочки одноразового пользования, на столах проспекты и журналы, в холодильнике кассеты пива в банках, джуса и кока-колы…
— Вы на это не смотрите, — сказала девушкам Мебельная, видя, как они обрадовались. — Все эти богатства созданы нашими руками, за счет эксплуатации человека человеком. Между прочим, если бы мы привыкли жить в подобной роскоши, мы бы не выиграли войну.
Хотя, ни слова о войне! Мировой конфликт возник несколько позднее, когда Вася попал не в свой номер. Бог, так сказать, уже бросил кости, Его Величество Случай вышел на большую дорогу, а Рок, сняв перчатки, потянулся к горлу человечества, хотя все выглядело внешне респектабельно, я не боюсь этого слова.
Девушки яркой стайкой уже в сумерках выбежали на пляж знаменитого международного курорта Доу; что было характерным, на пляже не оказалось ни души. На черном бархатном небе пылали глаза тысяч звезд, ноги тонули по щиколотку в мельчайшем, еще теплом песке, за спиной — пальмы, впереди — море-океан, к ногам подкатывались волны… И какие волны! Вы бы только видели — они светились, точно на дне залива стояли мощные юпитеры и подсвечивали снизу. Девушек охватило чувство нереального, сказочного, они сбросили с себя одежды и без визга входили в теплые воды, и сами начинали светиться, как собака Баскервилей. Свет струился по лицам, волосам, по грудям… Когда они погружались с головой, казалось, что они плыли в лучах луны. Нет слов описать подобную красоту.
К счастью, Егор Евсеевич, утомленный дорогой и выпавшими испытаниями, остался в номере, не видел сказочной феерии, иначе бы он загорелся поставить подобное зрелище на сцене клуба и сжег бы его до фундамента.
Воля Мебельная в воду не пошла, она сидела на скамейке на набережной с оголенными плечами, в сарафане, рядом с ней сидел Вася Лепехин и вел с ней нужную беседу ни о чем. Конечно, он бы с удовольствием присоединился к девушкам, да забыл плавки дома.
Жора тоже отсутствовал, он заперся в номере, и сколько к нему ни стучали, не отзывался, в ответ слышался только могучий храп.
— Знаешь, Вася… Можно я тебя буду звать просто Васей? — начала душевный разговор Мебельная. — Когда я утром попала в тюрьму, у меня перед глазами прошла вся жизнь.
— Кто? — не понял Вася. — Кто, Воля, проходил?
— Ты меня не так понял… Зови меня тоже просто Валей. По рождению я просто Валентина, имя Воля я сама себе придумала, когда пошла на повышение.
— Назвалась бы тогда Силой, Молнией, Громом…
— Гром — мужское имя, — ответила расслабленно Воля-Валя. — Прошла у меня она вся перед глазами…
— И дальше что, когда прошла?
— Понимаешь… У меня есть муж, он живет в деревне, у меня есть сын, он всю неделю находится в интернате с математическим уклоном, а я горю на работе, у меня не бывает воскресений, сплошь мероприятия. Я, как вол, тащу воз…
— Куда тащишь? — посочувствовал Вася.
— Вот именно, — пододвинулась она к Васе. — На личную жизнь нет ни минуточки. Да гори все пропадом! К черту! Человек я или женщина? Ты глянь, Васенька, голубь мой сизокрылый, какая красота кругом на земле. А мы сидим в кабинетах, что-то придумываем. Назад, к природе.
И она обняла Васю и крепко-крепко поцеловала на полчаса.
— Вот так, мой родной! К аллаху все! Ох, как хорошо! Нет, чтоб понять, как прекрасна жизнь, надо хоть час посидеть в тюрьме! Ты согласен?
Вася был поражен случившимся, он самоликвидировался и лишился дара речи, и сидел, хлопал глазами, как дитя в цирке.
— А как же муж? — спросил он неуверенно.
— Что муж? Что? Я не развожусь с ним потому, что у нас не любят разведенок. Тракторист, пашет землю. Васенька, сокол ясный.
— А моя жена?
— Мы ей тоже ничего говорить не будем, Васенька… Можем мы хоть раз побывать людьми в стране Шахерезады? Ведь больше никогда такой красоты не увидишь.
— А я как-то скучаю… — сказал Вася.
— Вернемся, больше скучать не будем, успокойся, займемся текучкой… Васенька!
И она вновь поцеловала Лепехина, тот окончательно лишился силы воли, Валя, иначе я не могу назвать ее в подобный момент, шептала лестные слова:
— Я тебя озолочу… Не знаешь, почем тут электрические утюги?
— Не знаю! — честно признался Вася.
— Ты сходи, узнай, возвращайся побыстрее, я тебя жду…
Вася встал, огляделся, пожал плечами и пошел… прямо к мировому конфликту. А Воля распустила высокую прическу, вынула из нее огромный шиньон, затолкала его ногой под лавку и замерла в ожидании товарища Лепехина.
Вася шел среди манго и бананов, тянулись друг за другом в темноту притушенные фонари дневного света, куда ни глянь — заграница, где поют не по-нашему ночные птицы, квакают по-иному древесные лягушки. Заливались хором цикады, запахи валили с ног… Куда идти, где родной небоскреб, в котором остановились? На этажах темнели проруби неосвещенных окон, лишь на первых этажах слабо обозначались пустые холлы гостиниц. И спросить не у кого. Появился мужик в белом. Вася обрадовался, поинтересовался:
— Слушай, кореш, утюга не надо?
Мужик что-то залепетал в ответ и убежал.
— Стой! Стой, тебе говорят! — кричал Вася, но человек растворился без остатка в ночи. Вася пал духом и окончательно заблудился. Он шел, Доу не виделось конца, сплошной безлюдный курорт, на небе тоже нет знакомой Полярной звезды, вдруг Вася увидел светящееся окно на сороковом этаже, оттуда доносились родные слова.
Вася бросился вперед, чуть не налетел на снегоуборочные машины, вбежал в гостиницу, ткнулся в лифт, лифт не работал. Тогда Вася на едином дыхании вбежал под крышу по лестнице: в критических ситуациях человек способен на многое.
— Земляки! — ворвался Лепехин в номер.
За столом с консервами и нарезанной вареной колбасой, разложенной на газете, сидели пятеро. Двоих он не знал, двоих признал — спецы без галстуков и в одних трусах, пятого же… он глазам не поверил.
— Жора, ты как сюда попал?
— Кто к нам пришел! — обрадовался вместо ответа Жора. — У нас мальчишник.
— Ты же храпишь в номере, — сказал Вася, обращаясь персонально к осветителю.
— Да не бери в голову! — ответствовал нетвердо Жора. — Там у меня приспособление «сделай сам», магнитофон с пленкой, — он описал в воздухе кольцо. — Понимаешь, летом сплю в сарае, жена подойдет — сплю, а сзади две доски открываются. Я шасть и через двор к корешам «козла» забивать. Никаких упреков и подозрений. Храплю! Садись, штрафную ему!
— Здравствуйте! — наконец догадался поздороваться Вася. — С кем честь имею?
— Это наши: они тебя из-за решетки вытаскивали, а эти двое — венгерские тренеры по футболу, тренируют по договору местную футбольную команду. Прими!
Жора встал, подошел к электрической плитке, на которой стояло ведро, накрытое тазом с водой. Снял таз, достал хрустальную вазу с прозрачной жидкостью, налил фужер…
— Накапало! Друзья, по чуть-чуть… За Васю! Он у нас великий мастер по валенкам.
— О! — оживились специалисты. — У тебя случайно не затерялись пять пар?
— Откуда? — удивился Вася, машинально беря фужер.
Жора сменил в тазу воду, вновь поставил вазу в ведро, сверху таз.
— Вот видишь, — сказал один специалист другому и что-то добавил на хеттском, возможно, на санскрите. — Представляешь, сколько с нас высчитают?
— Прозит! Прозит! — добавили венгры, усаживая гостя на банкетку.
— Как же вы с ними объясняетесь? — спросил Вася у лингвистов. — И венгерский знаете?
— Не! — сознались те. — Мы учили вражеские языки и мертвые, а это наши, мы и так понимаем друг друга.
— Как?
— Догоняй, и тоже будешь понимать.
— Здесь на базарах порют.
— И никто не узнает, утром проглотишь специальную таблетку «антиполицай», даже в трубку будешь дышать, все будет чисто, — объяснили специалисты.
— Не дрейфь, — сказал Жора, — не продадут. У венгров наших строгостей пока еще нет, они виноград выращивают, они виноградное вино пьют во время обеда. «Такая» тут?
— О, «Токай»! — оживились тренеры. — Прима!
— А это? — указал на ведро с тазом Вася.
— Суперприма!
— Я им кое-что усовершенствовал, в порядке обмена опытом. От друзей нет секретов, правильно? — сказал Жора.
— О! Прима! — согласились друзья. — Прозит! Прозит!
Работал кондишен, в номере было шумно; через несколько минут Вася включился в общий разговор и отлично стал понимать собеседников, по крайней мере, где не хватало слов, выручала мимика, прямо как у переводчицы по второй программе телепередачи «Время».
Говорили все разом, тренеры рассказывали о том, что местная команда делает успехи, правда, техника в них «прима», сил же пока маловато, и играют они босиком, потому что нет бутс.
— Традицион! — объясняли тренеры. — Бутс ек! Плюх-плюх…
— Машины, — загребали руками специалисты, — привезли… К ним положено восемь пар валенок. Или валенки не доложили, или сперли по дороге, теперь за нами числятся. Понимаешь, сколько высчитают в валюте?
— Традицион — бутцы ек, — гнули свое тренеры, — плюх-плюх.
— Жалко, нет валенок, — сказал Вася. — Что бутцы! Мой шкет как прикрутит к валенкам «снегурочки» и на лед с шайбой. Или крючками за машину! Прима!
— Прима! — согласились венгры. — Плюх-плюх.
— Может, у тебя хотя бы пара завалялась? — канючили специалисты.
— Лапти есть, — сказал Жора, — синтетические, но не отличишь от лыка.
— Может быть, лапти сдать по списку? — предложил один из специалистов. Без строгих пиджаков и галстуков они выглядели нормальными людьми, только никак нельзя было понять, кто из них главный.
— Подарю после концерта, — пообещал Жора. — Жарища! Что машинка там мало холодит? Хотите усовершенствую?
— Глубокая мысль! — дали добро специалисты.
— Жора у нас народный умелец! — похвалил осветителя Вася.
— Я вам сейчас такого холода напущу, — разгорячился Жора, — что жарко станет.
Он взял перочинный ножичек, ножницы и ложку для обуви.
— Можно у машины отвинчу самую малость на запчасти? — спросил он у специалистов.
— С возвратом! Можешь отдать валенками…
Жора ушел на первый этаж к СУМ-508М. После его ухода разговор еще больше оживился.
— Мужики, — сказал Вася, — я в тюрьме слышал, что есть связь по спутнику.
— Есть-то она есть, только ее нет — дорого стоит, — сказал усатый специалист.
— Это не наша забота, — сказал Вася. — Мы на полном пенсионе, мы — артисты. Давайте позвоню домой, попрошу срочно выслать пару валенок?
— А код деревни знаешь?
— Неважно! — распылился Вася. — Вызову Москву, попрошу переключить на нашу артель. Запросто переключат.
Он с завидной храбростью взял трубку и потребовал:
— Дайте Москву! Обязательно дайте! Затем соедините с Борисом Васильевичем, с моим начальником, его все знают. Поняли? Москву, говорю, Бориса Васильевича, говорю, председателя нашей артели, — и он повесил трубку.
— Думаешь, поняли? — засомневались специалисты.
— Если нет, завтра королю пожалуюсь.
Из коридора послышался грохот, в номер ввалился Жора с огромной клешней от снегоуборочной машины, он приставил ее к стене, с трудом перевел дыхание.
— Тяжелая! Пришлось на себе волочь…
— Зачем приволок? — пришли в ужас специалисты. — Завтра с похмелья ее ниже тридцать девятого этажа не спустишь.
— Спокойно, друзья! — успокоил Жора. — Мы ее просто сбросим. Так, где тут холодильник барахлит?
Он занялся усовершенствованием кондишена, разговор продолжался своим чередом, неожиданно зазвонил телефон, от неожиданности все вздрогнули, с испугом уставились на аппарат.
— Ой, чёй-то?.. — обмер Вася. — Уже соединились? И пошутить нельзя.
— Давай звони, звони! — ободрили специалисты. — Каждая минута на вес золота.
— Москва? — взял трубку Вася. — Спасибо! Кто говорит? А, Борис Васильевич, ну дают, сразу соединили. Так, Борис, это я звоню, Лепехин. Откуда? Что забыл, что ли? Из Абу-Бубу. Погода хорошая… Что надо? Вышли авиапочтой посылочку с валенками. Пощупай по деревне, я возверну! Зачем валенки? Да понимаешь, недокомплект, как всегда, сам знаешь. Машины пришли, по списку валенков нет. Конечно, очень плохо. Неудобно перед местными товарищами. Да, да! Безобразие!
К сожалению, Вася не знал, с каким Борисом Васильевичем разговаривает, телефонисты перепутали, дали самого важного Борю в Союзе, у него шло ответственное совещание, замминистры отчитывались за временные трудности. Фамилия Лепехин Борису Васильевичу ничего не говорила, но адрес, откуда звонили, обязывал ко многому, тем более уверенный тон Васи был для Бориса Васильевича как бы приказом.
— Шутник ты, — сказал он Васе, чем ввел Лепехина в заблуждение. — Где мы в «нашей деревне» валенки найдем? Очень нужно, говоришь? Десять пар? Ну, ладно. Пришлем двадцать пять… Раз опростоволосились, надо исправлять, согласен. Как всегда… Передам твоей жене, передам… Извини, у меня совещание, ты звони, звони! Не беспокойся!
Он оглядел присутствующих на совещании с некоторым изумлением, сказал с упреком:
— Сколько можно краснеть, товарищи? Опять сигнал… К СУМам, агрегатам, которые поставляем за рубеж, опять недоложили валенок. Немедленно пошлите спецрейс, — приказал он секретарю.
Звонок и имел решающее значение в последующих грозных событиях. Дело в том, что враг не дремал, он перехватил разговор Абу-Бубу с Москвой, естественно, через несколько минут текст переговоров лежал на столе начальника отдела «Проникновение русских в пятые страны»:
Начальник отдела задумался, затем написал резолюцию:
И пошло, покатилось, машина заработала.
Вася и знать ничего не знал, как залихорадило Лэнгли из-за его дурацкого звонка в Москву; его с друзьями тоже лихорадило, но по иной причине: после доводки Жорой кондишена, из морозилки попер космический холод, стены номера покрылись инеем, компания, как ошпаренная, выскочила на улицу погреться.
— Закрой Антарктиду! — кричали они Жоре, а тот только разводил руками:
— Рычаг слишком большой, не остановишь.
Можно считать благом, что энергосистема курорта Доу и всего Абу-Бубу не выдержала нагрузки суперкондишена, в стране перегорели все пробки и Берег Верблюжьего бедра погрузился в темноту, иначе бы к утру на картах мира появился новый ледник имени Жоры.
Об этом, естественно, сразу же стало известно на берегу реки Потомак, что еще больше накалило атмосферу. Спутник-шпион сообщил, что в районе гостиницы «Тысяча и одна ночь» наступило необъяснимое похолодание на сто два градуса по Фаренгейту.
На дне залива Берега Верблюжьего бедра уже полгода лежала атомная лодка стратегического назначения. Капитан получил приказ на всплытие и выброс десанта на пляж Доу. В рубке выстроилась группа захвата. Капитан поднял перископ, оглядел берег…
— Странно, — сказал кэп, — это мне не нравится…
Он предложил оглядеть берег командиру группы. Тот долго крутил перископ.
— Вижу только фары автомашин. По всей вероятности, электростанцию взорвали террористы. Сверим компасы! Повторяю приказ:
— Есть, сэр! Мы — гуманоиды! — дружно ответили командос, парни вставили в губы загубники, надели маски. Группа вышла в воду из специального отсека, а не через торпедные аппараты, как это было принято в недавнем прошлом.
Девушки, молодые и задорные, не заметили, как в городе потух электрический свет. Они плавали, радуясь невиданному для них морю, наслаждаясь жизнью.
Неожиданно с набережной раздался зычный голос Мебельной:
— За нами подглядывают! Девушки, по кустам!
Девушки встали по грудь в воде, их возмутило нахальство местных ухажоров.
— Как бы не так! — сказала Зина. — Кто ходил в комсомольский патруль, ко мне! Помните, как мы проучили хулиганов с Соснового Бора? Неужели здесь не постоим за свою честь?
— Постоим! — воодушевились мотальщицы. — Не на тех нарвались!
— Ой, глянь, плывут! Ну, хитрецы! Ну, фулиганы!
— Говорят, так у них невест воруют, — сказала Варя.
— Камнями их, каменьями, камушками!
— Гля, поднимается. Чего зенки-то вылупил, не видел, что ли? Руки! Руки убери! Без рук!
— Особенно не форси, — крикнула еще одна девушка, — у меня первый разряд по синхронному плаванью.
И она крутанула через бедро парня, вынувшего изо рта загубник, начала окунать его с головой.
Встреча с девушками была для командос полной неожиданностью. Пролежав на дне залива полгода, хлебнув свежего воздуха, парни охмелели, их боеготовность снизилась до нуля.
— О! Вандефул! — вскрикнул один из них, кажется, сержант.
— Ваней, что ли, кличут? — поняла его по-своему Зина. — Без пряников не заигрывай! У меня свой Ваня есть дома, твое счастье, моего Ваньки здесь нет.
— Я тебя, охальник! — бросила лапоть в командос Вера.
— Кэп! — лихорадочно докладывал командир группы захвата. — Нас обнаружили голые женщины. Что делать? Что вы, сэр, мы джентльмены. Откуда охранение? Неизвестно, но они прошли специальную подготовку, топят парней. Что? Они кричат, как донские казаки: «Ура!» Что? Есть, сэр! Отходим!
— Ура! — кричали вслед уплывающим парням девушки. Парни плыли вяло, оглядывались, посылали воздушные поцелуи.
— Знай наших! — кричали девушки. — Попались бы вы на нашей речке! Завтра не приплывете? Во сколько? Не поняли! Как стемнеет?
— А мой-то, — рассказывала Зина. — Ваней, говорит, зовут. А парень ничего… Жаль только по-нашему ни бельмеса!
Пристыженные командос вернулись на лодку, которая на полной скорости, чтобы избежать международного обвинения в нарушении территориальных вод суверенного государства Абу-Бубу Берега Верблюжьего бедра, уходила в нейтральные воды. Они стояли в рубке, склонив головы, как нашкодившие ученики, не находя слов для оправдания.
— Захватили какое-нибудь вещественное доказательство коварства русских? — бушевал капитан. — Нам нужны факты, только факты, чтоб поставить президента перед альтернативой выбора.
— Вот, сэр! — сказал один из командос и протянул лапоть.
Капитан взял трофей двумя пальцами и приказал:
— Немедленно в лабораторию на радиоактивный анализ.
Начальник отдела «Проникновение русских в пятые страны» стоял навытяжку перед генералом и докладывал:
— Состояние участников десанта стрессовое, сэр.
— В чем оно выражается?
— Они все попросили внеочередной отпуск, сэр.
— Хотят повеселиться в Бангкоке или Тайбэе?
— Нет, сэр. Двое просятся к женам, семеро к невестам, один к маме, сэр!
— От русских можно ожидать что угодно, — сказал задумчиво генерал. — Приступайте к выполнению варианта номер два.
Через час в залив Верблюжьего бедра вошел с дружеским спортивным визитом чужой авианосец с кораблями сопровождения.
Еще через час на аэродром Абу-Бубу приземлился русский «Антей» спецрейса. В его бездонном чреве стояли два ничем не примечательных ящика. К самолету подъехал «рафик», выгрузкой руководил «резидент» Вася Лепехин, как немедленно сообщили в Ленгли. Эксперты сделали вывод, что прибыли «валенки».
Обстановка в мире накалилась.
Премьера должна была состояться в личном театре короля. Нужно сказать, что хотя король и был баснословно богат, счет деньгам все же знал, поэтому его театр был намного скромнее нашего Большого. Сцена крохотная, зеркало ее — как чайная пиала, пол деревянный: дерево здесь ценилось очень высоко, с большими, в палец, щелями, яма для оркестра сбоку, зато ложа короля выглядела превосходно — вся в золоте, ангелах, тиграх, драконах и прочих козерогах, обитая красным панбархатом.
Воля Мебельная не утерпела, пощупала материю и сказала:
— Без понятия живут! Какой бы халат из этого панбархата вышел!
— В таких условиях мы работать отказываемся — девочки ноги переломают, — подал голос Егор Евсеевич и демонстративно засунул носок сандалии фирмы «Скороход» в щель на полу.
— Девочки, девочки, не раскисать, собраться! — привела в порядок моральный дух дрогнувшего коллектива Воля Мебельная. — Вспомните, как танцевали в яранге перед оленеводами. И ничего, никто ног не отморозил… Такая прелесть, — она еще раз пощупала панбархат королевской ложи.
— А где разместиться струнному оркестру? В этой яме только шерочка с машерочкой уместятся.
— Сдвинем столики, — решила Мебельная. — Его величеству места хватит, думаю, он рекламации писать не будет.
— А как же мы будем без банных веников? — продолжал профессионально капризничать режиссер.
— Наломаем, — предложил Жора. — Здесь лаврушка дикорастущая. Жуй — не хочу.
Жора был в приподнятом настроении — аппаратуры оказалось навалом, он даже не распаковывал свои ящики со световыми фильтрами. На всякий случай Жора положил в карман две особо дефицитные лампочки, вывинтив их из королевского реквизита.
Больше всех бунтовал Вася Лепехин. Сарафан ему достался недошитый, парик-коса на три номера больше, отчего парик во время игры на гармошке норовил развернуться косой на нос, в довершение не хватило лаптя. Спасибо, выручил Жора, предложил свои кирзовые сапоги, что, естественно, еще больше взвинтило режиссера:
— Это что за гибрид солдата с весталкой? Не высовывайся, не высовывайся, убери растительность с носа!
— Привяжи косу веревкой к спине, — посоветовала Мебельная.
Мерзопакостный вид Васи оказался той последней каплей, которая перевесила весы всемирного содружества в сторону бога войны Марса. Когда через полчаса на стол генерала легла фотография Васи в женском одеянии с рукотворной косой на спине, даже видавший виды старый вояка пришел в полное замешательство.
— Сколько у них переодетых мужчин? — спросил он у полковника.
— По всей видимости, все, сэр!
— Ну вот эта, — генерал отодвинул снимок Мебельной, — вряд ли… Проверьте еще раз. Чтоб никаких разночтений! Слишком много поставлено на карту. Приступаем к варианту номер три.
Возня НАТО, конечно, не осталась незамеченной другой стороной. И завращались антенны локаторов, на военных кораблях объявили тревогу, ракетоносцы стратегического назначения вышли в заданные точки, с мыса Кеннеди взлетел спутник-шпион, из Сибири — спутник-разведчик, все развивалось синхронно в ускоряемом темпе, точно в горах началась снежная лавина… Ниже спал поселок, и никто из жителей не подозревал о движении снегов, хотя шум донесся, и первым его услышал «Ручеек», когда вечером перед началом спектакля, в то непередаваемое по волнению мгновение перед открытием занавеса, вдруг объявили, что король не прибудет, к тому же погас свет, как вчера.
— Жора! — рассвирепел Вася. — Опять пробки пережег!
— Это не я! — сказал Жора. — Я морозилку разобрал. Слишком рычаг большой, хватило детали от пишущей машинки.
— Кто же обесточил страну?
— Спокойно, спокойно, товарищи, — послышалось из ямы для оркестра, там стояли представители посольства. — Объявлена воздушная тревога, свет отключился. Не волнуйтесь, товарищи, нас могут бомбить.
— Кто?
— Завтра узнаем из газет. Заодно вас эвакуируем на «Антее».
Мощный «Антей» отнес на своих крыльях «Ручеек» и специалистов по хеттскому и санскритскому языкам на оживленный перекресток международных авиалиний — остров Крит и полетел дальше по своим антейским делам, коллектив же самодеятельности застрял на острове, ибо пролетающие мимо самолеты не имели возможности сразу принять ораву людей и гору реквизита, благо СУМ-508М остались на Берегу Верблюжьего бедра. Как выяснилось, их подарили норвежцам и по ошибке доставили в Абу-Бубу.
— Первой улечу я, чтоб встретить вас в Москве, — сказала Мебельная. — Мужчины улетают последними. С голоду не помрете, даю ваши семнадцать долларов.
Девчонки долго рассматривали зеленые банкноты, о которых слышали с раннего детства, но впервые держали в руках, затем не теряя друг друга из вида, зашли в интершоп при аэропорте, отоварились, кто купил гонконговские электронные часы разового пользования, кто брелки для часов, специалисты же купили супермодерный двухкассетник фирмы «Шарп», после чего девчонки перестали с ними знаться. Жора и Вася ничего не купили. Жора чувствовал себя на верху блаженства — девчонки отдали ему банки с пивом, осветитель рассовал банки по ящикам с аппаратурой и был горд тем, что обманул таможню. Он подходил то к одному, то к другому ящику, приподнимал край, запускал руку и доставал пиво, и был рад жизни.
Мужчины прожили на Крите три дня без права выхода на остров. Спали в глубоких креслах. Реквизит отправили, девчонок отправили… И вдруг Вася увидел на экране телевизора в холле передачу матча века — сборная Абу-Бубу со сборной «Сил быстрого реагирования». Жалко только, что Лепехин увидел финал встречи, когда по полю шустрили воспитанники венгерских тренеров, на ногах у них были — валенки. Необычная экипировка противника сбила с панталыку сборную «Сил быстрого реагирования», и потому, возможно, результат оказался разгромным — 1:0 в пользу местной команды.
Когда исполнили гимн Абу-Бубу, жена посла Нидерландов, известная на всю Европу белокурая красавица, надела валенки, накинула на плечи норковое манто.
Вася, конечно, радовался победе сборной Абу-Бубу, но он бы еще больше обрадовался, если бы узнал, что благодаря матчу силы добра и разума победили силы зла и слепой подозрительности — всем стало ясно, что русские «валенки» есть просто валенки, или пимы, а не какие-то там атомные заряды с дистанционным управлением.
Между прочим, если вы сомневаетесь в правдивости случившегося, можете об этом спросить у экспертов ЦРУ, они-то отпираться не станут, их поймали буквально за руку, так что бесполезно выкручиваться.
Когда Вася Лепехин вернулся в Москву, они с Жорой пошли в «Березку» истратить проклятые доллары. На подступах к валютному магазину их перехватывали модно одетые люди, шептали:
— Чеки? Сертификаты?
— Нет! — сказал Вася.
— «Капуста», «морковка», «шоколад»?
— Огурцы! — разозлился Вася Лепехин.
— Сколько? Один к трем! Хорошо, один к четырем? Больше никто не даст.
Пока Вася соображал, что от него хотят, мужчины куда-то ушли, мимо прошел милиционер.
— Чего они хотят? — озадачился Жора.
— Видно, заготовители, — решил Лепехин. — В большом городе с капустой и морковкой напряженка: дома большие, а погребов нет.
В «Березке» было оживленно. Васю с Жорой шибануло в угол, потом протащило по залам и они осели, как на мели, в конце шумной и агрессивной очереди: давали сверхмодное, что именно, понять было некогда. В конце концов Вася купил сверхмодное, спасибо Жора отдал ему свои семнадцать долларов, так как коробка стоила тридцать четыре.
— Мне они ни к чему, — сказал Жора. — Я всю жизнь мечтал о бельгийском пиве.
Распаренный, помятый Вася Лепехин вскрыл коробку… В ней лежали русские валенки с серебряными шпорами. Французские изготовители прореагировали на сенсационный матч в Абу-Бубу, снимок жены посла Нидерландов в пимах и в норковой шубке красовался на крышке коробки.
— Караул! — завопил на весь магазин Вася. — Эти же валенки я сам катал, а с меня такие деньги содрали!
За бузу Васю и Жору отвели к директору магазина, тот вник в дело и ответил:
— Понимаю вас, товарищ, возмущение в духе времени! Но суть тут не в нашей продукции, а в их шпорах с малиновым звоном. Валенки не предлог для конфронтации, а альтернатива для торговли.
Вернувшись к родному очагу, Лепехин узнал, что его мастерскую закрыли.
И напрасно он писал письма и жалобы в район и выше, ему отвечали коротко и однообразно: