Стихотворения и поэмы
Основоположник критического реализма в грузинской литературе Илья Чавчавадзе (1837–1907) был выдающимся представителем национально-освободительной борьбы своего народа.
Его литературное наследие содержит классические образцы поэзии и прозы, драматургии и критики, филологических разысканий и публицистики.
Большой мастер стиха, впитавшего в себя красочность и гибкость народно-поэтических форм, Илья Чавчавадзе был непримиримым врагом самодержавия и крепостнического строя, певцом социальной свободы.
Настоящее издание охватывает наиболее значительную часть поэтического наследия Ильи Чавчавадзе.
Переводы его произведений принадлежат Н. Заболоцкому, В. Державину, А. Тарковскому, Вс. Рождественскому, С. Шервинскому, В. Шефнеру и другим известным русским поэтам-переводчикам.
Поэтическое наследие Ильи Чавчавадзе.
Илья Чавчавадзе — великий грузинский писатель, мыслитель и общественный деятель второй половины XIX века, глава и знаменосец национально-освободительного движения, основоположник новой, реалистической грузинской литературы и современного общенационального грузинского литературного языка. В истории многовековой грузинской культуры его имя, окруженное ореолом всенародной любви и славы, стоит рядом с именами бессмертных корифеев национальной классической литературы — Шота Руставели, Давида Гурамишвили, Николоза Бараташвили, Акакия Церетели, Важа Пшавела. Обогатив свой духовный мир ценнейшими достижениями русской и мировой культуры, восприняв и продолжив в своем творчестве лучшие завоевания всей предшествовавшей национальной литературы, он оказал определяющее воздействие на все дальнейшее ее развитие и внес неоценимый вклад в дело воспитания грядущих поколений в духе самых прогрессивных идей эпохи, в духе идеалов свободолюбия, патриотизма, дружбы и братства народов, гуманизма и социальной справедливости.
Верный последователь и достойный сподвижник вождей русской революционной демократии, он возглавил в Грузии непримиримую борьбу против патриархально-феодального, крепостнического строя, против всяческих форм тирании, социального и национального угнетения. Этой беззаветной борьбе отдал он всецело свой огромный талант художника, мыслителя, публициста, ученого, общественного деятеля. В этой борьбе и пал он, приняв смерть от руки кровавых убийц, презренных наймитов царской охранки.
В советское время творческое наследие великого классика грузинской литературы стало достоянием всего многонационального советского народа, заняло достойное место в общей сокровищнице духовных ценностей братских народов СССР, а следовательно, всего прогрессивного человечества.
На всем протяжении второй половины XIX века Илья Чавчавадзе неизменно стоял во главе прогрессивной, демократической грузинской интеллигенции и, сплачивая передовые силы нации, воодушевлял и подымал их на непримиримую борьбу против крепостничества и самодержавия.
Принадлежа к дворянскому сословию, которое к тому времени уже шло по пути распада и деградации, Илья Чавчавадзе решительно порвал с интересами и мировоззрением породившего его класса и первым в грузинской литературе нанес сокрушительный удар по феодально-патриархальному строю. Гневно бичуя паразитизм и беспросветную отсталость дворянской знати, он вместе с тем сурово изобличал эксплуататорские, грабительские устремления нарождавшегося класса буржуазии, лживость и лицемерие представителей духовенства, жестокость и бесчеловечность сатрапов царизма.
В мужественной борьбе с реакционными, антинародными силами, в беззаветном служении возвышенным идеям патриотизма и гуманизма, национального освобождения и социальной справедливости Илья Чавчавадзе выступал выразителем интересов трудового народа, глашатаем его надежд и чаяний. «Наше дело — жизнь грузинского народа. Ее улучшение — наше первое и последнее желание», — писал Илья Чавчавадзе в одной из своих программных статей. [1]
Вдохновленные самыми прогрессивными идеями своего времени произведения Ильи Чавчавадзе глубоко проникали в сердце читателей, завоевывая ему исключительную популярность и всенародную славу.
Илья Чавчавадзе родился 27 октября 1837 года в кахетинском селении Кварели, расположенном над Алазанской долиной. Его отец, Григорий Чавчавадзе, принадлежал к известному в Грузии княжескому роду, он был офицером Нижегородского драгунского полка, принимал участие в русско-турецкой войне 1828–1829 годов. Мать поэта, Мария Бебуришвили, была воспитана в интеллигентной дворянской семье, она прекрасно знала древнюю грузинскую литературу, особенно поэзию, и привила любовь к ней своим детям.
До десяти лет Илья Чавчавадзе жил в деревне и обучался в домашней школе сельского священника, где вместе с ним учились крестьянские дети. Как вспоминал потом поэт, этот священник был превосходным знатоком не только священного писания, но и истории родной страны. Его рассказы о героической истории Грузии производили неизгладимое впечатление на слушателей, и один из его сюжетов о Димитрии Самопожертвователе Илья Чавчавадзе впоследствии взял темой своего произведения.
В 1847 году Илья Чавчавадзе поступил в частный пансион в Тифлисе, а через два года в Тифлисскую первую гимназию, где в свое время учился великий грузинский поэт-романтик Николоз Бараташвили. Рано потеряв отца и мать, Илья Чавчавадзе воспитывался овдовевшей сестрой отца, Макрине Эристави, к которой на долгие годы сохранил глубокую привязанность. Летние, свободные от занятий месяцы Илья Чавчавадзе каждый год проводил в родной деревне Кварели, здесь он хорошо узнал жизнь крепостных крестьян, их нужду, жестокие притеснения со стороны помещиков.
Еще в детские годы будущий писатель проникся глубокой любовью к своей порабощенной родине и чувством сострадания к безмерно угнетавшемуся крестьянству. Еще тогда он проявлял исключительный интерес к народной поэзии, к произведениям древней грузинской литературы. Он с увлечением собирал народные сказания, песни, сказки, слушал сказителей и певцов.
Казенные порядки в гимназии тяготили Илью Чавчавадзе и усиливали протест против установленного в ней деспотического режима. Окончив в 1857 году курс гимназии, но не сдав выпускных экзаменов, Илья Чавчавадзе уехал для получения университетского образования в Петербург.
Юный поэт к этому времени уже был охвачен стремлением самоотверженно бороться за свободу и счастье народа. Этим стремлением пронизано и вдохновлено написанное в тот период замечательное стихотворение «Горам Кварели», относящееся к лучшим образцам его гражданской лирики:
Зачисленный студентом юридического факультета Петербургского университета, Илья Чавчавадзе провел в Петербурге четыре года (1857–1861), имевшие решающее значение в формировании его убеждений, боевых общественных идеалов и эстетических взглядов. «Четыре года провел я в России и не видел Родины. Четыре года!.. Поймешь ли ты, читатель, какими годами были для меня эти четыре года?…Эти четыре года были фундаментом жизни, первоисточником жизни, волоском, который судьба, точно мост, перекинула между светом и тьмою. Но не для всякого! Только для тех, кто поехал в Россию, чтобы образовать свой ум, привести в движение мозг и сердце, дать им толчок… О вы, золотые мои четыре года! Благо тому, под чьей ногою не подломился перекинутый вами мосток; благо тому, кто плодотворно использовал вас…»[2] Так характеризовал Илья Чавчавадзе в своих знаменитых «Записках проезжего» значение проведенных в Петербурге четырех лет.
Эти студенческие годы совпали с периодом первой революционной ситуации в России. В среде петербургского студенчества, взбудораженного и воодушевленного невиданным подъемом освободительной борьбы, развернулась интенсивная, многосторонняя деятельность Ильи Чавчавадзе. В эти годы он глубже изучает важнейшие памятники грузинской классической литературы, знакомится с шедеврами русской и мировой культуры, живо интересуется вопросами истории и социологии, философии и политической экономии, языкознания и педагогической науки. В эти годы он создает свои лучшие стихотворения («Матери-грузинке», «Песня грузинских студентов», «Пахарь», «Муша», «Поэт», «Пусть я умру…» и др.), пишет поэму «Несколько картин, или Случай из жизни разбойника», первые варианты поэм «Видение», «Мать и сын», произведения в прозе «Рассказ нищего», «Человек ли он?», переводит на грузинский язык Пушкина, Лермонтова, Гёте, Шиллера, Гейне, Байрона, Вальтера Скотта, Андре Шенье.
В студенческие годы Илья Чавчавадзе, как и другие представители молодой прогрессивной грузинской интеллигенции, находившиеся в то время в Петербурге, стал убежденным последователем вождей русской революционной демократии — Белинского и Герцена, Чернышевского и Добролюбова, Некрасова и Салтыкова-Щедрина. Илья Чавчавадзе вступил в тесное общение с Чернышевским и с редакцией «Современника». Под благотворным воздействием «властителей дум» русской разночинной интеллигенции окончательно сложились общественно-политические и эстетические воззрения великого грузинского писателя.
Исключенный в 1861 году из университета за участие в революционных выступлениях передового русского студенчества, Илья Чавчавадзе в начале 60-х годов возвращается на родину и становится во главе молодого поколения писателей и общественных деятелей, известного в истории грузинской общественной мысли под названием «Пирвели даси» («Первая группа»), или «Тергдалеулеби» («Испившие из Терека» — то есть ездившие в Россию).
Первая же статья писателя, «Несколько слов о переводе князем Ревазом Эристави „Безумной“ Козлова», опубликованная в журнале «Цискари» («Заря») в 1861 году, положила начало острым идейным схваткам между консервативно-реакционной группой грузинских литераторов и плеядой прогрессивно-демократической, революционно настроенной интеллигенции. Эта борьба между «отцами» и «детьми» (как ее именуют в истории грузинской общественной мысли) составила целую эпоху в развитии грузинской литературы и общественной жизни. В этой статье Илья Чавчавадзе нанес сокрушительный удар по патриархальным взглядам «отцов», по архаическому, оторванному от народа литературному языку, по тому косному и отсталому, что тормозило развитие жизни по пути прогресса.
Вокруг Ильи Чавчавадзе в разгоревшейся борьбе сплотились такие выдающиеся представители новой грузинской культуры, как Акакий Церетели, Нико Николадзе, Георгий Церетели, Яков Гогебашвили, Кирилл Лордкипанидзе и другие. Вскоре по инициативе Ильи Чавчавадзе были созданы печатные органы нового литературного поколения: «Сакартвелос моамбе» («Вестник Грузии»), «Иверия» («Грузия»), «Кребули» («Сборник»), «Дроеба» («Время») и др. Наступила новая эпоха в развитии грузинской литературы и общественной мысли, порожденная теми глубокими сдвигами, которые произошли в экономической и социальной жизни России и Грузии пореформенной норы.
Поэтическим манифестом нового, реалистического литературного движения явились слова Ильи Чавчавадзе из его знаменитого программного стихотворения «Поэт»:
Убежденный последователь материалистической эстетики Белинского и Чернышевского, Илья Чавчавадзе писал: «Искусству уже пора отказаться от „парения в облаках“… пора ему спуститься на самое дно жизни и там обрести идеи для своих животворных картин. Там, у корня жизни, оно найдет множество драгоценных жемчужин и еще больше — грязи и тины; искусство должно безбоязненно нарисовать и то и другое». Великий писатель-реалист настойчиво проповедовал тесную связь искусства и науки с жизнью народа: «Жизнь есть корень, а наука и искусство — стебли, выросшие на нем. Подобно тому, как взошедшие из земли растения дают плоды и, дойдя до зрелости, возвращают земле семена, чтобы произвести новые корни, которые выпустят новые стебли, так и произрастающие из жизни наука и искусство приносят свои плоды и возвращают жизни семена для того, чтобы зародилась новая жизнь».[3]
В противовес некоторым поэтам из лагеря «отцов», безнадежно оплакивавшим «былое величие» родины, Илья Чавчавадзе призывал:
Своими неувядающими художественными творениями: поэмами, стихами, рассказами, повестями, в которых важнейшие социальные процессы того времени нашли острокритическое отображение, Илья Чавчавадзе открыл новые страницы в грузинской литературе. Целую эпоху в развитии грузинской литературы и общественной мысли составил журнал «Сакартвелос моамбе», вокруг которого сплотились лучшие жизнеспособные силы новой грузинской литературы. На страницах этого журнала Илья Чавчавадзе опубликовал ряд своих значительнейших произведений, гневно бичевавших пороки феодально-самодержавного строя и крепостничества. Однако его существование оказалось кратковременным. Все реакционные силы общества злобно ополчились против этого боевого органа передовой мысли. И на исходе 1863 года «Сакартвелос моамбе» перестал выходить. После его закрытия Илья Чавчавадзе был вынужден поступить на государственную службу. В 1864 году он назначается чиновником по особым поручениям при кутаисском губернаторе. На него возлагается выяснение взаимоотношений между крестьянами и помещиками. Через несколько месяцев его перевели в Душети, где он был назначен сперва мировым посредником, а потом мировым судьей. Почти целое десятилетие провел Илья Чавчавадзе в Душети и за время своей служебной деятельности снискал любовь местного крестьянства.
Переехать в Тифлис на постоянное жительство писателю удалось лишь в 1873 году, когда окончательно было решено учредить Грузинский земельный банк. Илья Чавчавадзе был избран председателем правления Грузинского земельного банка. Организуя это кредитное учреждение, Илья Чавчавадзе и другие его инициаторы стремились создать материальную базу для поддержки национальных культурных учреждений: театров, книгоиздательств, учебных заведений.
Вскоре осуществилась заветная мечта Ильи Чавчавадзе — образование печатного органа прогрессивно-демократической интеллигенции. С января 1877 года начала выходить редактируемая Ильей Чавчавадзе газета «Иверия», которая спустя два года была преобразована в ежемесячный журнал, а с 1886 года «Иверия» снова стала газетой, изданием которой он продолжал руководить до начала двадцатого столетия. «Иверия» сыграла огромную роль в политической и культурной жизни страны. Ее ближайшими сотрудниками на протяжении ряда лет были выдающиеся грузинские писатели и общественные деятели второй половины прошлого века.
Из года в год расширялась арена деятельности Ильи Чавчавадзе и возглавлявшейся им плеяды писателей и общественных деятелей. В самом конце 70-х годов по инициативе Ильи Чавчавадзе и Д. Кипиани было организовано «Общество по распространению грамотности среди грузин», сыгравшее исключительную роль в приобщении народных масс к образованию и в развитии национальной культуры в целом. С 1886 года Илья Чавчавадзе стал председателем общества и, продолжая активную работу в нем до самых последних дней своей жизни, оставил ему по завещанию все свое состояние.
Деятельность этого общества, к которой были причастны все лучшие представители грузинской культуры того времени, имела первостепенное значение для национально-освободительного движения.
Общество на собственные средства развернуло по всей Грузии сеть начальных школ, в которых обучение велось на родном языке; по инициативе общества открылись грузинские гимназии сначала в Тифлисе, а потом в Кутаиси. Оно возглавило работу по собиранию и изучению рукописных памятников древней грузинской литературы, а также по записи и опубликованию богатств национального фольклора. Велика была личная заслуга Ильи Чавчавадзе также в восстановлении (с начала 80-х годов) и дальнейшем развитии грузинского драматического театра.
Придавая большое значение изучению истории родной страны, Илья Чавчавадзе содействовал организации работы по собиранию и систематизации памятников старины, по созданию национального музея, по научной разработке проблем грузинской историографии. Осуществление всех этих мероприятий постоянно встречало противодействие «властей предержащих» и требовало от писателя неимоверных усилий, энергии и мужества.
Но, неустанно борясь против колонизаторской политики царизма, Илья Чавчавадзе вместе с тем воспитывал грузинский народ в духе братской любви к русскому народу и его великой культуре. Он высоко ценил представителей передовой русской литературы: Пушкина и Лермонтова, Гоголя и Некрасова, Толстого и Тургенева, Герцена и Белинского, Чернышевского и Добролюбова. Писатель всегда с искренней признательностью говорил о большом благотворном влиянии передовой русской литературы на развитие грузинской культуры. «Ясно, что русская литература оказала большое, руководящее влияние на путь нашего развития, оказала воздействие на то, что составляет пашу духовную силу, паше сознание, нашу мысль. Она оказала свое положительное влияние на наши чувства и устремления. Нет среди нас ни одного общественного и литературного деятеля, который не носил бы на себе следов воздействия русской литературы»,[4] — писал Чавчавадзе. Вооруженные прогрессивными идеями, грузинские шестидесятники выработали свою общественно-политическую программу, учитывавшую своеобразие грузинской действительности.
В 1899 году, в статье, посвященной столетию со дня вступления русских войск в Грузию, Илья Чавчавадзе писал: «С этого памятного дня Грузия обрела покой. Покровительство единоверного великого народа рассеяло вечный страх перед неумолимыми врагами. Успокоилась давно уже не ведавшая покоя усталая страна, отдохнула от разорений и опустошений, от вечных войн и борьбы. Исчез грозный блеск занесенного над страной и нашими семьями вражеского меча, исчезли полыхавшие пожары, в которых гибли дома и имущество наших предков, канули в вечность грабительские набеги, оставившие лишь страшные воспоминания. Наступило новое время, время покоя и безопасной жизни для обескровленной и распятой на кресте Грузии».[5]
Так ясно и убедительно выражал Илья Чавчавадзе чувства признательности и любви грузинского народа к своему великому северному соседу, с которым добровольно и навеки связала Грузия свою судьбу. В мировоззрении, в творчестве и деятельности Ильи Чавчавадзе нераздельно переплелись высокое интернациональное сознание и пламенные патриотические чувства, беззаветная мечта о возрождении порабощенной родины и освобождении ее от национального и социального гнета.
В поэме «Видение», в «Записках проезжего» и в лирических стихотворениях он с огромной любовью воспел родину и воплотил вольнолюбивые мечты своего народа. Поэт твердо верил, что народ поднимет со дна Базалетского озера колыбель, в которой, по преданию, лежал отрок — символ счастья и свободы народа:
В народе видел Илья Чавчавадзе единственную силу, способную выковать свободу и счастье человечества. Поэтому и сетовал он на грузинских летописцев, больше писавших о царях и войнах, чем о деяниях народа — подлинного творца истории.
В поэме «Видение» поэт вдохновенно воспевал борьбу передового человечества за социальное обновление жизни, он выразил неколебимую уверенность в том, что идеи свободы и правды восторжествуют в мире:
В духе светлых социальных идеалов изображал Илья Чавчавадзе свою современность, писал о будущем. В шедевре сатирической прозы «Человек ли он?» писатель показал смертельную обреченность старого, реакционного мира. В повести «Рассказ нищего» и в поэме «Несколько картин, или Случай из жизни разбойника» он нарисовал замечательные образы мужественных сынов крестьянства, с оружием в руках восставших против озверелых господ-помещиков. В этих произведениях писатель воплотил идею крестьянской революции. Следует отметить, что слово «революция» в грузинской литературе впервые прозвучало со страниц «Записок проезжего» Ильи Чавчавадзе: «Да не испугает тебя слово
В философской поэме «Отшельник» поэт с большой художественной силой показал несостоятельность бегства от действительности и тем самым выступил сторонником действенной борьбы, о которой с такой поэтической взволнованностью писал он в начале своей творческой жизни в «Записках проезжего».
Венцом гражданской лирики Ильи Чавчавадзе является стихотворение «День падения Коммуны». Это стихотворение — честь и слава всей грузинской классической поэзии прошлого века. В нем поражение Парижской коммуны расценивается как задержка хода истории и обновления мира, как временное торжество темных сил тирании и мракобесия:
Илья Чавчавадзе был пламенным поборником дружбы и братства народов. Он мечтал о братском единстве «племен Кавказа боевого», он с огромным сочувствием отзывался об освободительной борьбе народов мира и клеймил позором империалистические, захватнические стремления «больших и малых хищников Европы». Восторженными стихами отозвался поэт на героический подвиг итальянского народа, самоотверженно боровшегося под водительством Гарибальди за национальное освобождение и объединение родины. Поэт выразил страстное желание слышать и в родной стране подобный «звук цепей спадающих»:
Это стихотворение писал двадцатитрехлетний Илья Чавчавадзе. Он мечтал поехать в Италию, вступить в войска Гарибальди и сражаться за справедливое дело освобождения итальянского народа. Молодой поэт глубоко сожалел, что эта его благородная мечта оказалась неосуществимой. В своей газете «Иверия» Илья Чавчавадзе с большим сочувствием освещал борьбу ирландского народа против английских поработителей, освободительную борьбу народов Балканского полуострова, предсказывал светлое будущее великих народов Китая и Индии. Как будто сегодня написаны замечательные слова Ильи Чавчавадзе, изобличающие поджигателей войны из лагеря империалистических стран Запада: «Куда ни поглядишь, отряды формируются за отрядами. Изо всех сил увеличиваются войска, изготовляют оружие, пушки и порох и вместе с тем клянутся, что, кроме мира, они ни о чем не помышляют. Трудно представить себе, какие огромные средства выкачиваются из кармана народов и расходуются во имя этого вооруженного мира».[7]
Выдающийся поэт и прозаик, Илья Чавчавадзе одновременно был основоположником грузинской литературной критики, крупнейшим публицистом своего времени. Его статьи по истории и социологии, по экономическим проблемам, о народном просвещении, по вопросам языкознания, этнографии, фольклора характеризуются глубокой эрудицией, большой принципиальностью, боевой целеустремленностью.
Наступление XX века Илья Чавчавадзе встретил знаменитой статьей «19-й век». Подытоживая великие достижения минувшего столетия, он самым ценным и важным из них считал то, что «девятнадцатый век объявил идеалом социального строя упразднение неравномерного распределения имущества и доходов между людьми, упразднение всякого рода классового господства и, по возможности, всякого классового различия».[8]
Вместе с тем Илья Чавчавадзе в конце прошлого века считал, что «сегодня между бедным и богатым, между сильным и слабым межа еще шире, чем она была когда-либо в прошлом. И в этом заключается вся горечь и боль, ликвидировать которые девятнадцатый век завещал будущему веку».[9]Несмотря на известные колебания от демократизма к либерализму, которыми, начиная с 80-х годов, характеризуется мировоззрение Ильи Чавчавадзе, он до конца своей жизни и деятельности оставался преданным тем социальным идеалам, поборником которых выступал еще в начале 60-х годов. Однако в эпоху зарождения и подъема пролетарского революционного движения в Грузии он не смог сохранить за собой то главенствующее место в общественной жизни, какое занимал в предшествующие десятилетия. Его социальные идеалы не были свободны от некоторых реформистских иллюзий и веры в «примирение сословий». Он не поднялся до уровня мировоззрения революционного пролетариата, теории научного социализма. Тем не менее его художественные творения способствовали революционному воспитанию народа. В годы первой русской революции он бесстрашно выступал против разгула черносотенных сил. А в 1906–1907 годах, будучи членом Государственного совета, он требовал отмены в России смертной казни и проведения широких аграрных и социальных реформ.
В исключительно богатом и разнообразном как по идейно-тематическому содержанию, так и в жанровом отношении творческом наследии Ильи Чавчавадзе первенствующее место занимают его стихотворения и поэмы. Они составляют целую эпоху в многовековой истории грузинской поэтической культуры.
Илья Чавчавадзе и Акакий Церетели явились основоположниками реалистической лирики в грузинской литературе XIX века. Они теснейшим образом связали поэзию с прогрессивными идеями своего времени, с возвышенными стремлениями народа. «Тонкий кончик пера» Ильи Чавчавадзе уподобился острию «могучего и грозного меча». Источником поэтического вдохновения писателя стала действительность современной ему Грузии.
В стихотворении «Поэт» впервые нашла свое воплощение гражданская целеустремленность грузинской реалистической лирики. Правда, в этом стихотворении возвышенное представление о поэзии выразилось в метафоре пламенеющего в сердце божественного, жертвенного огня, а поэт представлялся собеседником бога и посланцем небес, но все назначение поэта и весь смысл его песен определялись интересами народа, его идеалами и устремлениями. Быть вдохновителем народа, осушать его слезы — вот единственное призвание поэта. Илья Чавчавадзе ополчился против беспочвенного эстетства, против реакционной теории «искусства для искусства». И хотя лучшие произведения грузинской классической поэзии и до Ильи Чавчавадзе отличались большим гражданским пафосом и высоким идейным звучанием, но такая непосредственная связь стиха с злободневными запросами живой действительности была в грузинской поэзии новым и безусловно глубоко прогрессивным явлением.
Илья Чавчавадзе со всей определенностью восстал против архаических, консервативных тенденций, распространенных в грузинской литературе первой половины XIX века, и в частности против безутешного оплакивания прошлого, былого величия родины. Как известно, в творчестве отдельных грузинских поэтов начала века нашли выражение социальная скорбь, чувства разочарования и обреченности, которыми была охвачена грузинская интеллигенция в связи со сложившейся в стране новой политической обстановкой. Подавление национального самосознания и потопление в крови крестьянских восстаний, раскрытие и разгром заговора 1832 года создали духовную атмосферу, породившую в грузинской литературе этого периода чувства безнадежности, глубокого уныния и отчаяния.
Поэты-романтики Александр Чавчавадзе, Григола Орбелиани и другие с грустью отворачивались от окружавшей их ненавистной реальности. Они с безграничной тоской горевали о великом прошлом и в воспроизведении исторических эпизодов или в пленительных пейзажах искали успокоения, а зачастую эпикурейскими мотивами забвения и опьянения пытались отгородить свой духовный мир от окружавшей их жестокой и мрачной действительности. Конфликт между свободомыслящей личностью и суровой общественной обстановкой с наибольшим драматизмом выражен в поэзии Николоза Бараташвили, лирический шедевр которого «Мерани» является глубочайшим символом непокорности злой судьбе, неукротимого искания выхода и мужественного устремления к светлому будущему.
Илья Чавчавадзе вывел грузинскую лирическую поэзию на совершенно иной путь: поэзии плача над утраченным величием, проникнутой настроениями обреченности и безысходности, он противопоставил лирику борьбы за будущее народа, лирику, устремленную к грядущему, к «иной звезде».
Это, конечно, не означало огульного отрицания лучших творческих традиций предыдущих поколений поэтов, и в частности замечательной плеяды грузинских поэтов-романтиков. Наоборот, анализ поэтического творчества Ильи Чавчавадзе показывает, что если, с одной стороны, его поэзия положила начало возникновению и развитию реалистической лирики, то, с другой стороны, она поднимала на новую ступень и развивала славные творческие завоевания его непосредственных предшественников. В нарисованных им пейзажах Казбека и Терека отчетливо сказывается его родство с поэтическими традициями большого мастера изображения природы Григола Орбелиани. Что же касается отзвуков поэзии Николоза Бараташвили в творчестве Ильи Чавчавадзе, то они отчетливо ощущаются во всех крупнейших поэтических произведениях основоположника грузинской реалистической литературы. Не случайно А. Церетели в одной из своих литературно-критических статей упоминает имя Ильи Чавчавадзе рядом с именем Н. Бараташвили. Духовное родство этих двух великих поэтов было очевидным при всем новаторстве молодого поэтического поколения.
Основное содержание лирической поэзии Ильи Чавчавадзе определялось проблемами и тематикой современной ему социальной действительности. Однако в его поэтическом наследии есть целый цикл стихов, написанных на интимно-любовные темы. Многие из этих стихов отмечены задушевной нежностью, глубокой эмоциональностью и непосредственностью переживаний. Этим объясняется их большая популярность. И сейчас народ поет в Грузии такие его лирические стихи, как «Помнишь, любимая, в нашем большом саду…». Захватывающим лиризмом пронизано и стихотворение, посвященное С. Чайковской (сестре великого композитора).
С замечательным поэтическим искусством изображал Илья Чавчавадзе духовный мир своего лирического героя, охваченного болью и тревогой, обреченного на сиротство и одиночество в ненавистном ему общественном окружении:
Поэт проникает в глубинные пласты духовной жизни молодого своего современника и чутко улавливает и передает драматизм конфликта между его чувством и убивающим все возвышенные порывы «холодным разумом»:
Неувядаемой жемчужиной грузинской лирической поэзии прошлого века является небольшое стихотворение Ильи Чавчавадзе о смысле человеческого бытия, высшей красоте и радости жизни, долге человеческой личности:
Но магистральная идейно-тематическая линия поэзии Ильи Чавчавадзе определялась борьбой за освобождение угнетенного царизмом народа, за социальный прогресс. Достоинство Ильи Чавчавадзе как поэта заключается в том, что злободневные социальные идеи им глубоко прочувствованы и органически слиты со всей его душевной сущностью. Поэтому в его творениях мы имеем не сухую риторическую апологетику этих идей, а сложную систему их поэтического воплощения, облечения их в художественную форму, глубоко проникающую в сознание и сердце читателя.
О своих светлых общественных идеалах поэт говорит в стихах с взволнованной искренностью и подлинным поэтическим вдохновением:
И действительно, на протяжении всей своей жизни поэт чутко прислушивался к биению пульса родной страны. Чувством самоотверженной преданности родине вдохновлены его исповедальные лирические монологи:
Мужеством и бесстрашием в борьбе за счастье народа проникнуты стихи поэта, с большой глубиной выражающие духовный облик их лирического героя — пламенного патриота родины:
Поэзия Ильи Чавчавадзе никогда не уединялась в «башню из слоновой кости». Она всегда звучала для народа, будила сознание людей, воодушевляла их на благородные подвиги, возвышала нравственно, звала к грядущему.
С суровой правдивостью поэт рисовал картины беспросветной жизни своей порабощенной родины, порицал павших духом, утративших мужество и прославлял геройство и отвагу, благодаря которым народ отстоял на протяжении столетий свое национальное существование:
Нередко поэт прибегает к приему контрастов, чтобы в наиболее ярких и действенных образах воспроизвести угнетенное состояние родины. На таком приеме построены два замечательных его стихотворения «Весна» и «Элегия», в которых поэт дает пленительные картины грузинской природы, с тем чтобы на их фоне и в противопоставлении им ярче показать картины суровой и мрачной жизни народа.
В стихотворении «Весна» («Лес расцветает нарядный…») конденсированно, двумя-тремя скупыми штрихами воссоздается картина весеннего пробуждения природы:
Создаваемое этим светлым весенним пейзажем радостное настроение неожиданно прерывается скорбным вопросом, обращенным к родине:
Аналогичным художественным приемом написана и «Элегия». Здесь поэт рисует величественную панораму спящей природы, лунной ночи. В мире воцарился покой и сон, лишь изредка нарушаемый стоном. И резким диссонансом этой очаровательной картине звучат слова лирического героя, отвергающие сон и бездействие и выражающие стремление народа к пробуждению:
В этом стихотворении на язык лирики переложена мысль, которая была высказана поэтом ранее в «Записках проезжего»: полный тревог и страданий день лучше покойного и мирного сна ночи. «Элегия» относится к тем образцам реалистической лирики, в которых картины природы органически сливаются с переживаниями лирического героя.
Илья Чавчавадзе прибегал к многообразным поэтическим жанрам. В его поэтическом арсенале — острое оружие сатиры, которым он беспощадно разил хозяев тогдашней жизни и всех раболепствовавших перед ними.
Среди образцов его сатирической поэзии выделяются стихотворения «Как поступали, или История Грузии XIX века» и «Счастливая нация». Первое обличало грузинскую дворянскую знать, которая, угнетая бесправный народ, вела паразитический образ жизни. С еще большей суровостью обличал поэт бездеятельность, моральную и умственную деградацию дворянского сословия в другом сатирическом стихотворении — «Счастливая нация».
Однако Илья Чавчавадзе не ограничивался только острой и поистине сокрушительной сатирой. Действенная сила его патриотической лирики в том и заключалась, что в ней отчетливо звучал ободряющий голос, рождающий веру и боевой энтузиазм. Светлым оптимизмом дышит стихотворение «Славная родина, что ты сегодня грустна?..», в котором поэт воспевает неиссякаемые силы народа, боевой порыв молодежи, призванной возродить отчизну:
С таким воодушевляющим словом обращался поэт к родине. Его «Колыбельная» («Нана») — гимн самоотверженности и бесстрашия в борьбе за свободу.
поет мать лежащему в колыбели младенцу. Нетрудно понять, с какой силой отзывались в народном сердце слова поэта:
Или же:
В ряде стихотворений Илья Чавчавадзе прибегал к аллегорической форме воплощения своего идеала. Образцом такой аллегорической лирики является «Базалетское озеро» — стихотворение, которым завершилось поэтическое творчество Ильи Чавчавадзе.
Украшением гражданской лирики поэта справедливо считаются поистине неувядаемые стихи, в которых поэт рисует тяжелую участь трудового человека в условиях крепостного строя.
В одном из лучших его стихотворений «Пахарь» крестьянин, сознающий весь ужас своего положения, обращается к быку:
По своему подневольному положению в крепостническом обществе крестьянин был приравнен к волу, его так же обрекали на изнурительный беспросветный труд, плодами которого безраздельно пользовались помещики. Крестьянин же, в котором пока еще не пробудилось чувство протеста и сознание возможности противодействия злу, как бы смирившись с судьбой, говорит своему Лабе:
Пахарь хорошо знал, что ярмо вола ничем не отличалось и уж во всяком случае было никак не тяжелее того ярма, под которым стонало трудовое крестьянство, и поэтому он считал рабочего вола своим собратом по неволе.
Едва ли в каком-либо другом поэтическом произведении 60-х годов с такой остротой и потрясающей силой нарисовано рабское положение крестьян в условиях крепостничества. «Пахарь» дышал гневным протестом против отжившего, уродливого социального строя и звал народ на борьбу с ним.
В поэтическом наследии Ильи Чавчавадзе особое место занимает стихотворение «Муша» («Носильщик»), в котором поэт, впервые в грузинской поэзии, создал образ крестьянина, бежавшего от барской плетки и ставшего в городе жертвой непосильного труда и бесчеловечной эксплуатации.
С глубоким состраданием описывает поэт сцены из тяжелой жизни своего героя:
Все стихотворение состоит из эпизодов, характеризующих тяжкое положение муши. Гневно осуждает поэт равнодушие, жестокость, с какой относились к честному труженику люди из привилегированных классов.
Этим стихотворением, написанным в 60-е годы прошлого века, грузинская поэзия сделала большой шаг вперед в сторону реализма, правдивого изображения социальных пороков и язв, революционного их изобличения.
Но самым ярким показателем того, как обогатил Илья Чавчавадзе грузинскую поэзию идеями общечеловеческого значения, насколько расширил он диапазон родной литературы, служит известное стихотворение «День падения Коммуны». В нем поэт страстно отозвался на самоотверженную борьбу парижских коммунаров и вдохновенно восславил их бессмертный подвиг.
Поэт смело и решительно становится на сторону побежденного рабочего класса Парижа:
Отчетливо и ясно выразил поэт свое отношение к двум враждебным друг другу социальным силам, столкнувшимся в этой великой борьбе. Одну из них поэт клеймит позорным именем «победителей-злодеев», а другую восславляет как провозвестницу прогресса и обновления жизни человечества.
Русский литературовед В. Гольцев отметил, что «не только в грузинской, но и в русской поэзии того времени не найдется другого стихотворения, прославляющего с такой силой и ясностью мысли борцов Парижской коммуны 1871 года…».[10]
К числу особо выдающихся образцов богатой и многообразной грузинской эпической поэзии прошлого века относятся поэмы Ильи Чавчавадзе. Наиболее ранним из его произведений этого жанра является поэма «Видение», в которой совсем еще юный поэт выразил основные идеи, определившие впоследствии содержание и характер всей его творческой и общественной деятельности.
Поэма открывается монументальным пейзажем Казбека и Терека, эмоционально подготавливающим читателя к появлению мудрого старца, от лица которого и ведется в основном поэтический монолог. Во вступлении поэт проявил себя замечательным мастером поэтической живописи. Взращенный на традициях превосходных художников природы — грузинских романтиков, Илья Чавчавадзе рисует эпически величавую картину Казбека, озаренного лучами восходящего солнца:
Фонетический строй стиха, музыкальный рисунок фразы органически создают физическую осязаемость образа. Далее статичной картине величавого и безмолвного Казбека как бы противопоставлено описание неукротимого и бушующего Терека:
того Терека, глубокую любовь к которому поэт отчетливо выразил в своих «Записках проезжего».
В этих картинах, с одной стороны, отзвук и продолжение традиций пейзажного мастерства Григола Орбелиани — поэта, который дал поистине непревзойденное изображение бушующего Терека, и в то же время истоки той «поэзии гор», несравненным художником и певцом которой был Важа Пшавела, прозванный народом «горным орлом».
В «Видении» Ильи Чавчавадзе воспета Арагва, и этим поэма как бы перекликается с романтическим гимном Николоза Бараташвили, посвященным Арагве. Новаторство Ильи Чавчавадзе как поэта-реалиста заключалось в том, что его пейзаж всегда был насыщен социальным смыслом, наиболее полному и четкому выражению которого служил весь арсенал его изобразительных средств. Не волшебные картины природы, а прежде всего Грузия, ее исторические судьбы, ее прошлое, настоящее и будущее владеют мыслями и чувствами героя поэмы:
Этот «шум бытия» — живая социальная действительность, жизнь народа с ее бедами, глубокими противоречиями — составляет основную тему поэмы. Вместе с тем в этом первом своем крупном произведении молодой тогда поэт воссоздает героические эпизоды прошлого родной страны.
В словах старца, обращенных к родине, восславлены «былая мощь» и «дедовская слава» и показано то рабское положение, на которое обрекла Грузию колонизаторская политика царизма, а также равнодушие и безверие «сынов Грузии» из привилегированных сословий:
Мудрый старец — лирический герой поэмы — с патриотическим воодушевлением воскрешает славные страницы истории, героические свершения предков:
Здесь Илья Чавчавадзе как бы перекликается с первым грузинским поэтом-романтиком Александром Чавчавадзе, восславившим в своем знаменитом стихотворении «Озеро Гокча» развалины «былого величия». Но в отличие от своих предшественников из плеяды романтиков Илья Чавчавадзе писал не о безнадежной скорби и отчаянии, он призывал к самоотверженному служению страдающей отчизне:
Таким образом, полемизируя с поэтами-романтиками, Илья Чавчавадзе отвергает безутешные слезы, неверие и безнадежность и указывает направляемый разумом путь движения общественных сил. Именно в этом большая заслуга нового литературного поколения, выступившего на арену общественной жизни под водительством Ильи Чавчавадзе.
Словами мудрого старца поэт порицает павших духом и зовет грузин к возрождению традиций мужества и отваги:
Высшее назначение человека — в служении родине. Пожертвовать жизнью за ее свободу — первейшее благо и счастье. В этом убежден мудрый старец — герой «Видения» — и к этому зовет людей:
«Видение» было первым поэтическим произведением в грузинской литературе, отобразившим с большой разоблачительной силой язвы крепостного строя, ужасное бесправие и нищету трудового народа, беспредельную эксплуатацию и угнетение крестьянства.
На рубеже 50-х и 60-х годов прошлого века, когда еще со всей силой свирепствовало крепостничество, Илья Чавчавадзе своим «Видением» смело и мужественно поднял знамя борьбы за освобождение труда, за разрушение основ общественного строя, зиждившегося на эксплуатации человека человеком, за торжество социальной справедливости.
Впервые в грузинской литературе Илья Чавчавадзе показал в «Видении» трудового человека, беспощадно эксплуатировавшегося, понимающего весь ужас своего рабского положения и с негодованием отвергающего несправедливое устройство жизни:
Поэт выступает гневным обличителем построенного на бесчеловечном угнетении и рабстве общественно-политического строя и со всей суровостью и правдивостью вскрывает язвы господствовавшего уклада жизни:
Нетрудно представить себе, какое обличительное звучание имели эти строки в 60-е годы прошлого века, когда правопорядок, противоречащий природе, уму и совести, безраздельно господствовал в стране.
Трудовой народ не должен надеяться на сочувствие господствующих классов, не их милосердие обновит и перестроит мир.
Но не только дворянское сословие, не одни помещики-князья угнетали народ. Так же ненавистны были трудовому человеку и другие грабители и поработители: вельможи, купцы, служители церкви. Они соперничали друг с другом в глумлении над народом, в похищении плодов чужого труда, в насилии и обмане, в издевательстве над человеческим достоинством труженика:
Представители класса буржуазии уже оспаривали в те времена у дворянства право первенства и превосходства:
В этой паразитической своре блаженствовали и служители церкви, называвшие себя «духовными отцами» народа, призванными проповедовать добро и справедливость:
И все они вместе, захватившие власть над народом, лишены и чувства, и мысли, и чести, и совести, и человеческого облика:
Так смело и мужественно высказал Илья Чавчавадзе в лицо «хозяевам» жизни суровую правду о гнилости и обреченности их общества, пораженного социальными пороками и язвами. И вместе с тем поэт восславляет труд, предвещает ему освобождение и торжество:
Так на пороге 60-х годов прошлого века поэт приветствовал и восславлял подъем трудового народа, его мужественную борьбу за обновление мира, за торжество свободного труда. Выступая вдохновенным певцом этой борьбы, Илья Чавчавадзе вселял в народ веру в то, что,
Грузинский литературовед П. Ингороква, глубокий исследователь жизни и творчества Ильи Чавчавадзе, совершенно правильно заметил, что, разрабатывая в начале 70-х годов новую редакцию «Видения», поэт находился под воодушевляющим влиянием мужественной борьбы парижских коммунаров, составляющей одну из самых величественных страниц в истории освободительной борьбы трудового человечества.[11]
Лирический герой поэмы — появившийся на вершине Казбека старец — символ народного духа, его мудрости, его воли и неукротимого свободолюбия. Он мечтает о торжестве дружбы народов, о том светлом будущем,
«Видение» — ярчайшее поэтическое произведение, восславляющее борьбу трудового народа за разрушение мира тьмы и насилия, за обновление жизни человечества, за ее переустройство на основах свободы и справедливости. Создав эту поэму, Илья Чавчавадзе выступил выразителем революционных устремлений своего времени, достойным соратником Чернышевского и Добролюбова, Шевченко и Некрасова.
В другой своей поэме, «Несколько картин, или Случай из жизни разбойника», Илья Чавчавадзе показал правдивую картину суровой социальной действительности, о которой с такой разоблачительной силой говорилось в «Видении».
Как бы увертюрой к поэме является исполненная горечи и печали песня аробщика, которая нарушает тишину спящей природы.
С огромным мастерством нарисована картина вечернего сумрака над Алазанской долиной. Врезающаяся в величавую тишину природы аробная песня звучит гласом угнетенного и стонущего под игом рабства народа:
Каждая строка поэмы дышит глубочайшей любовью к трудовому крестьянству. И насколько любовно и восторженно рисует в ней поэт трудолюбие, моральную чистоту и безупречный духовный облик крестьянина, настолько осуждающе и гневно изображает он паразитизм, жестокость и бездушие господ, полное притупление в них человеческих чувств. Основная идея поэмы выражена в словах ее главного героя Закро:
Убедительным подтверждением этих слов служит рассказанная в поэме история жизни крестьянина Закро, жестоко отомстившего своему барину за его бездушное, бесчеловечное отношение к судьбе крестьянина.
Отец Закро, больной и старый, потерявший трудоспособность, обратился к князю с просьбой отпустить сына, служившего у барина пастухом, и разрешить ему помочь своей бедной семье, находившейся на краю гибели. В ответ на эту просьбу помещик обрушился на беспомощного старика с руганью и угрозой:
В ответных словах возмущенного старика как бы звучит голос всей крестьянской бедноты, полный гнева и возмущения:
Осмелившегося возразить барину старика насмерть засекли розгами. Потрясенный гибелью отца, Закро убил ненавистного князя и убежал в лес, чтобы присоединиться к прославленному «разбойнику» Како — врагу дворянства, защитнику угнетенных и обездоленных.
Мужественный поступок Закро является в поэме выражением боевого духа крестьянства, восставшего в защиту своих попранных человеческих прав и достоинства, своих жизненных интересов. Поэт, восхищаясь подвигом благородного мстителя, устами Како восхваляет Закро, поднявшего руку на свирепого тирана:
В ответ на эту восторженную похвалу Закро произносит слова, выражающие мысль поэта о том, что справедливая месть, защита с оружием в руках своих прав и достоинства составляет долг всякого человека:
Вся поэма звучит гимном мужеству и отваге сынов трудового народа, восставших против грубого насилия, против диких порядков крепостничества.
Ореолом славы окружен в поэме образ народного мстителя, бесстрашного мятежника Арсена, ставшего любимым героем грузинского народного эпоса. В этой поэме впервые в грузинской художественной литературе воплотился исторически конкретный образ Арсена Одзелашвили. В диалоге Закро и Како выражена любовь народа к этому легендарному герою, поборнику свободы и правды, непримиримому врагу тиранов и грабителей:
Како и Закро стали как бы побратимами Арсена и так же, как он, любимы народом.
Нелегко жилось в лесу этим заступникам угнетенных, лишенным крова, гонимым и преследуемым, постоянно находившимся под угрозой смерти. В беседе со своим вновь обретенным другом «разбойник» Како характеризует свой образ жизни:
Однако и такая жизнь была блаженством для измученных помещичьей кабалой отважных крестьян, ибо только в лесу могли они вздохнуть свободно:
Даже добытая путем таких жертв свобода составляла мечту для стонущего под господским гнетом крестьянина. Аробщик с завистью смотрит на Закро, идущего в лес присоединиться к «разбойнику» Како:
В образах Како и Закро Илья Чавчавадзе воплотил идеи вооруженного сопротивления крепостного крестьянства насилию и издевательству со стороны помещиков. Во всей литературе критического реализма не много найдется положительных образов, с такой силой звавших народ на справедливую месть, дававших трудовому народу такие примеры для подражания.
Вместе с тем следует отметить, что Илья Чавчавадзе хорошо понимал, что индивидуальная месть отдельных храбрецов, неукротимый мятеж этих отважных поборников правды не могут привести к осуществлению большой цели — обновлению и переустройству жизни.
Герой поэмы Закро ясно сознает, что его пуля не залечит «раны сердца»:
Этими словами завершает Закро повествование о своем столкновении с князем, закончившемся убийством последнего. В поэме отображен тот период исторической жизни грузинского народа, когда предельно измученное трудовое крестьянство, еще не поднявшееся до уровня организованной, сознательной революционной борьбы, выражало свой протест и гнев лишь в формах стихийного сопротивления и индивидуальной мести.
В таких условиях Како и Закро являлись лучшими выразителями непокорности и свободолюбия народа. И поэт, создавая эти образы, выступал вдохновенным глашатаем непримиримости народа к феодально-патриархальному правопорядку.
И в поэтических творениях, трактующих философские проблемы общечеловеческого значения, Илья Чавчавадзе не отрывался от реальной почвы живой действительности и исходил из требований жизни и народных интересов. Такова его поэма «Отшельник», идейно-эстетическое значение и проблематика которой не ограничиваются рамками грузинской жизни и национальной культуры.
В этом замечательном эпическом творении Илья Чавчавадзе дал сугубо своеобразное художественное решение проблемы отшельничества, аскетизма, бегства человека от жизни, от общества.
Многие писатели в мировой литературе обращались к теме отшельничества (в различных его формах), ухода, бегства человека от реального бытия, создавали образы людей, разочаровавшихся в жизни, находившихся в глубоком конфликте с обществом.
Илья Чавчавадзе подошел к этой проблеме с позиции поэта-реалиста, сторонника действия и борьбы. Ведь еще в «Элегии» и «Записках проезжего» он выразил свою непримиримость к неподвижности, равнодушному бездействию. В философской поэме «Отшельник» поэт дал художественное обоснование обреченности попыток человека замкнуться в своем собственном мирке, оторванном от общества, от жизненных запросов и интересов.
Герой поэмы — отшельник, человек религиозных убеждений, расценивающий земную жизнь как «пристанище грехов», как «царство зла». Он решил бежать от человеческого общества, оставить «этот мир» во имя «мира того», покинуть земную жизнь,
Такими сгущенными красками рисует Илья Чавчавадзе то социальное бытие, от которого бежал его герой — отшельник. Развивая сюжет, основанный на легенде, он выносит, по существу, суровый приговор социальной обстановке, в которой царят зло, корысть и насилие, взаимная вражда и несправедливость.
Вместе с тем он показывает, что отшельничество героя поэмы не результат какого-либо случайного обстоятельства, оно порождено определенным мировоззрением.
Большой художник должен был показать и все величие той силы, одно прикосновение к которой развеяло в прах столь продуманное и органически сложившееся убеждение монаха-отшельника.
Яркими, глубоко впечатляющими красками нарисовал поэт картину пещеры, в которой нашел себе убежище отшельник. Илья Чавчавадзе и здесь проявил большое мастерство поэтической живописи:
В таком царстве неприступной и не тронутой человеком природы поселился отшельник, чтобы подавить в себе все мирское, земное, жить только духовной жизнью, молитвами и божественными песнопениями.
Но однажды, поздней ночью, в пещере отшельника неожиданно появилась заблудившаяся в горах пастушка. Она хотела укрыться от бури и темноты и дождаться наступления дня.
Так поэт описывает красоту пришедшей к пещере отшельника пастушки, а в другом месте поэмы обаяние уснувшей у огня девушки изображено еще более живо и образно:
Так лицом к лицу столкнулись два противоположных образа: отшельник — олицетворение разочарования в земной жизни, ухода от общества, и девушка-пастушка — символ полнокровного и брызжущего радостью земного бытия.
Философии отшельника, утверждающего превратность и жестокость мирского бытия, здесь противопоставлена простая и ясная мысль пастушки о превосходстве живой жизни и людского общества над одиночеством и уходом от этого мира:
Поэма построена на остром столкновении этих двух противоположных концепций, воплощенных в образах отшельника и пастушки. Со все нарастающей силой развивается коллизия, полная глубокого драматизма. Поединок этот кончается поражением отшельника, его душевное равновесие и покой поколеблены, он охвачен бурей волнения. В нем неожиданно пробуждаются земные страсти и чувства. Пробуждаются они с такой стихийной силой, что им не могут уже противостоять религиозно-философские устои монаха, его долгие молитвы, его таинственные связи с небесными силами, с «божьей волей».
Напрасно борется отшельник с поднявшейся в его душе волной земных желаний. С большой эпической силой изображена в поэме трагедия монаха, охваченного непреодолимой стихией чувств:
Отшельник не сумел одолеть эту силу живой жизни, земных человеческих чувств и страстей. Борьба с этой силой окончилась для монаха полным поражением. Луч утреннего солнца уже не вознес к небу его смиренной молитвы. Он не в силах перенести жестокую душевную боль. Монах умирает, терзаемый тревогой и отчаянием.
Поэма эта — монументальное поэтическое творение, в котором пластичность образов, музыкальное звучание стиха и глубина мысли сливаются в органической целостности и достигают исключительной эмоциональной силы. Это произведение Илья Чавчавадзе создавал в последний период своей творческой жизни, оно отмечено зрелостью и совершенством художественного мастерства.
В исторической поэме «Димитрий Самопожертвователь» поэт воссоздал один из волнующих эпизодов героического прошлого грузинского народа. В ней изображен подвиг самоотверженного патриота, без колебания пожертвовавшего собственной жизнью во имя спасения отчизны от угрозы опустошительного нашествия полчищ иноземных завоевателей.
В воспитании целых поколений в духе беззаветного патриотизма и свободолюбия большую роль сыграла драматическая поэма Ильи Чавчавадзе «Мать и сын». В ней благородному чувству материнской любви противопоставлено сознание долга перед родиной и со всей убедительностью показано, как перед чувством любви и преданности родной стране бледнеют и отступают все остальные человеческие чувства. Героиня поэмы, пожилая и больная женщина, с радостью отправляет на поле битвы своего единственного сына, сожалея лишь о том, что она только одного сына взрастила для родины, что в величественную годину всенародной борьбы за освобождение отечества она может отдать для этой святой цели лишь одного героя. Идея поэмы выражена в словах ее сына, обращенных к родине:
В уста матери-грузинки поэт вложил слова, звучащие вдохновенным гимном свободе:
Свобода — высшее благо и счастье для народа. Ничто не может заменить ее человеку, всегда готовому отдать за нее всяческие другие блага, даже рай, даже бессмертие:
Но это высшее благо человеку дается ценой огромных жертв. Народ может и должен завоевать его борьбой, кровью.
Только борьбой, только кровью завоевывается святая свобода, — утверждал поэт и воссоздавал волнующую картину мужественной освободительной борьбы народа, звал и воодушевлял людей на самоотверженный подвиг во имя счастья и свободы родины.
Поэтические произведения составляют одну из важнейших сфер творческой деятельности Ильи Чавчавадзе. В них ярко и впечатляюще выражен весь духовный мир писателя, все богатство его мыслей и чувств, все его мировоззрение и общественные идеалы, весь смысл его неукротимой, многогранной общественной деятельности.
С первых же дней своей творческой жизни до последнего вздоха великий поборник свободы и справедливости не прекращал мужественного единоборства с реакционными силами эпохи.
Писатель находился под тайным полицейским надзором, царская цензура безжалостно кромсала и коверкала его произведения, правительство запретило отмечать сорокалетие его деятельности. Трагическим финалом этой борьбы явилось злодейское убийство великого писателя, организованное агентами царской охранки.
Вероломное убийство Ильи Чавчавадзе было организовано в годину разгула черных сил реакции, последовавшего за поражением первой русской революции. 30 августа (12 сентября) 1907 года по дороге из Тбилиси в Сагурамо, около селения Ципатури, наймиты царской охранки убили ехавшего в свою летнюю усадьбу семидесятилетнего Илью Чавчавадзе и ранили его супругу Ольгу Тадеозовну. Организаторы этого гнусного злодеяния рассчитывали, что избавятся от такого популярного и непоколебимого поборника интересов народа и одновременно вызовут замешательство в среде демократических, революционных сил нации. Но получилось обратное. Народ распознал убийц и их коварные намерения. Похороны Ильи Чавчавадзе вылились в грандиозную демонстрацию всенародного гнева против царизма, против кровавых душителей свободы. «Убийцы Ильи Чавчавадзе, если могли бы, убили бы и самую Грузию», — сказал Важа Пшавела. А Акакий Церетели в речи, произнесенной в день похорон своего великого сподвижника, говорил, что как всей своей жизнью, так и мученической смертью Илья Чавчавадзе будет жить, пока живет сама Грузия.
Но организаторы преследований и убийств не в силах были уничтожить великое творческое наследие выдающегося классика грузинской литературы. Это наследие в наше время стало драгоценным достоянием всего многонационального советского народа.
Прошло с тех пор почти семь десятилетий. Глубокие сдвиги и коренные изменения произошли за это время во всех областях материальной и духовной жизни советского народа. Но все это отнюдь не ослабило идейно-эстетического звучания творческого наследия Ильи Чавчавадзе. Возвышенные чувства патриотизма и дружбы народов, светлые идеалы гуманизма и свободолюбия, прогресса и демократии находят живой отзвук в духовном мире советского народа, самоотверженно борющегося за полное торжество этих идеалов в нашей стране и во всем мире.
Илья Григорьевич Чавчавадзе — один из наших великих предшественников и учителей, давших немеркнущие образцы идейности и народности литературы, ее кровной связи с жизнью народа. Именно эти славные традиции корифеев творческой мысли всех времен и всех народов наследует литература социалистического реализма, развивая и совершенствуя их в соответствии с задачами и требованиями нашей великой эпохи.
СТИХОТВОРЕНИЯ[12]
1. Горам Кварели.
2. Свеча.
3. Голос из могилы.
4. Весна.
5. Пахарь.
6. Песня.
7. Черные глаза я видел тоже…
8. Сон.
9. Молитва («К стопам твоим припав, о боже правый…»).
10. На чужбине.
11. Совет бражника.
12. Не пора ли понять
13. Молитва («Если демон лжи и сомненья…»).
14. «Помню, любимая долго, протяжно рыдала…».
15. «Женщина прекрасная со мною…». Перевод А. Тарковского
16. «В море жизни плыву одинокий я…».
17. «Пусть я умру, в душе боязни нет…».
18. Грузинке-матери.
Настоящее, рожденное прошлым, рождает будущее.
19. «Страдал и я. И я отлично знаю…».
20. Почему я тебя полюбил?
21. «Я блаженствовать мог бы, как в раю…».
22. «Скажи, зачем запала в сердце грусть?..».
23. Мой тариарали.
24. Глас сердца.
25. Рассчитаемся, судьба!
26. «Та, которой вручил я судьбу свою…».
27. Звуки небесные.
28. Колыбельная.
29. Элегия.
30. На берегу Куры.
31. «Юность, где сладость твоя…».
32. Потерянный эдем.
33. К Алазани.
34. На смерть брата.
35. Спящей женщине.
36. Тоска.
37. Муша.
38. Александру Чавчавадзе.
39. Ч(айковско)й («Ах, зачем очаровала…»).
40. Поэт.
41. «Слышу звук цепей спадающих…».
42. Песня грузинских студентов.
43. Николаю Бараташвили.
44. «О мучительница! Знаю…».
45. «Милая, ты сад наш помнишь…».
46. «Темно вокруг, и на душе темно…».
47. «Пустую жизнь без вдохновения…».
48. «Под бременем печали изнывая…».
49. Весна.
50. «С тех пор как я любви к тебе почувствовал волненье…».
51. «О перо мое, друг мой, — для дела живого…».
52. Ночь.
53. Г. Абхази.
54. День падения Коммуны. (23 мая 1871 г.)
55. Как поступали, или История Грузии XIX века.
56. Загадки.
57. Еще загадки.
58. Ответ на ответ.
59. Совет.
60. «Славная родина, что ты сегодня грустна?..».
61. «Забыты мечты и надежды ранние…».
62. К. Б. М.
63. Базалетское озеро.
64. Приглядись!
65. Вопросы-ответы.
ПОЭМЫ
66. Видение.
67. Мать и сын (Сцена из будущей жизни)
Вот образ матери, представший предо мною
Из будущих времен. О, сколько, сколько раз
Вдали от родины мечтали мы с тобою
О тех великих днях, что ожидают нас!
Я занавес времен приподнял лишь немного,
Я еле рассмотрел, что будет впереди.
Влекла меня вперед сердечная тревога.
Вот мой заветный труд, — прими, не осуди.
Комната, окна которой выходят на улицу. В постели лежит старуха мать, изнуренная болезнью.
Мать
Хотя и нелегко болящему в постели,
Благодарю тебя, о боже, что доселе
Ты горестную жизнь мою не оборвал:
Проснулась Грузия, родной народ восстал!
Восстал родной народ от Каспия седого
До черноморских вод, замыслив в добрый час
Освободить от мук великий наш Кавказ.
Благословен народ, свой меч поднявший снова!
Единственный мой сын, мой первенец любимый,
Надежда матери, болезнями томимой,
Здесь, в этом домике, лелеет мой покой.
Лишь он один — моя последняя отрада,
Но в день святой борьбы, в день боя, если надо,
Отчизна милая, бери его — он твой!
Отдам ли сына я для грозных испытаний,
Иль сохраню его в ущерб родной стране?
Как сердцу справиться с борьбою двух желаний?
Отчизна или сын дороже нынче мне?
Вот этот страшный день, для коего взрастила
Я милое дитя… Настал последний срок.
Сегодня я его отчизне посвятила.
От вражеской руки где сгинешь ты, сынок?
Седая мать твоя не склонится над телом,
Не окропит слезой растерзанную грудь,
Не перевяжет ран, и под ноги картвелам
Ты ляжешь, словно плат, покрыв собою путь.
И будет смерть твоя, геройская кончина,
И горестью моей и торжеством моим.
Мать сына своего, я прах оплачу сына,
Но как грузинка-мать гордиться буду им.
Пристанище народное, свобода,
Убежище униженных судьбой!
Людей несовершенная природа
Меняется, воспитана тобой.
Тиранами гонимая от века,
Ты древо знанья вывела в раю,
Но что был рай, пока для человека
Не приоткрыла душу ты свою?
Вкусив свободы, праотцы взалкали
И на простое вольное житье
Господень рай охотно променяли
И отдали бессмертие свое.
Столь дорогою куплена ценою,
Зачем же ты покинула людей,
Зачем людской питаешься борьбою
И просишь крови наших сыновей?
Несешь ты миру чистый свет любови,
Но весь в крови идущий за тобой.
Зачем твой храм не строится без крови,
Хотя сама ты — счастье и покой?
Сын
Давно желанная пришла сегодня весть.
Ликуй, о мать моя, — вся Грузия проснулась!
Томительных оков не в силах перенесть,
Земля кавказская от гнева всколыхнулась.
Приветствую тебя! Но ты печальна, мать.
Как можно в этот день, родная, тосковать?
Мать
Мне грустно оттого, что на исходе лет
Единственный мне сын дарован в утешенье,
Мне горько оттого, что в светлый день побед
Дитя мое умрет, сгорит в огне сраженья.
О, горе, горе мне! Я вижу мой закат,
Когда для родины сверкает луч восхода;
Последним смертным сном мне сумерки грозят,
Когда встает рассвет для нашего народа.
Вот в чем печаль моя… Чем ты поможешь ей?
Не забывай, мой сын, о матери своей!
Сын
Как? Ты меня сама послать на бой готова,
Чтоб в битве я погиб — единственный твой сын?
Мать
Убьет меня позор, коль сына я родного
В сраженье не пошлю, где борется грузин.
Избави нас господь от вечной укоризны,
Что дома ты сидел, когда страдал другой!
Кто сына своего не отдал для отчизны —
Тот не любил его вовеки, милый мой.
Бесстрашен будь в бою — вот лишь о чем молю я.
Сын
О, никогда еще так крепко не любил
Тебя я, мать моя! Поверь, не отступлю я
И буду бить врага, пока достанет сил.
Снаружи доносится шум. На улице собираются войска. Сын бросается к окну.
Мать
Не знаешь ты, сынок, чего мне это стоит,
Но пусть тебя вовек мой стон не беспокоит…
Все муки я теперь готова претерпеть,
Лишь только б смерть моя тебя не задержала!
Я провожу тебя в последний путь сначала,
Чтобы потом одной в забвенье умереть.
Доносится песня воинов:
Руку, воин, на клинок!
Позабудь былые беды!
Час сраженья недалек,
Наступает день победы!
Чтобы родину спасти,
Мы идем, друзей сзывая.
Ждет свобода впереди
Нас, сынов родного края.
Тот, кто любит отчий дом,
Тот отважен поневоле,
Но лицом к лицу с врагом —
Он герой на ратном поле.
Кто не жаждет светлых дней,
Тот достоин сожаленья.
Братья, смерть в бою милей,
Чем неволя и лишенья!
Жизнь отчизне отдадим
В день сраженья величавый!
Кто вернется невредим,
Окружит погибших славой.
Руку, воин, на клинок!
Позабудь былые беды!
Час сраженья недалек,
Наступает день победы!
С улицы доносятся восклицания: «Да здравствует войско! Слава нашему войску!» Слышны крики и шум.
Мать
О, покажи мне, сын, бойцов родного края,
Чтоб позабыла я о муках, умирая.
Сын помогает ей подняться с постели и подводит к окну.
Сын
Внимательней смотри на эту молодежь, —
Ее последний путь на торжество похож.
Мать плачет.
Смотри, как стар и мал приветствуют отряды.
Ужель не чувствуешь ты в этот день отрады?
Мать
Благослови, господь, на подвиг мой народ!
Нам, бедным матерям, иссохшим от забот,
Осталось ожидать, пока с победой снова
Вернутся сыновья под кров села родного.
Сведи меня, сынок, к постели. Я слаба.
Сын укладывает ее в постель.
О, сколько матерей печальная судьба
Сегодня обречет на долгие мученья!
Сын
Что ж делать нам! Без жертв отчизне нет спасенья.
К окну подъезжает всадник.
Всадник
Эй, Киазо, спеши! Нам дорог каждый час.
Несут прямой ущерб товарищи без нас.
Сын
Иду! Крепись, о мать. Зовут на бой грузина.
Во имя родины прости родного сына.
Мать обнимает сына.
Прощай, родимая, и помни, что к утру
Вернусь к тебе живой, а если и умру,
То будет смерть моя прекрасней всякой жизни.
Благослови, иду служить моей отчизне.
Мать
О, горе, горе мне! Настал разлуки миг,
Болит душа моя, из сердца рвется крик.
Мой сын, уходишь ты? Постой, что это значит?
Я без тебя умру! Кто смерть мою оплачет?
Ты любишь ли меня, сынок любимый мой?
Сын
Люблю, родимая.
Мать
Останься же со мной!
Сын
А родина?
Мать
О да, она всего дороже!
Иди, иди, сынок, и сохрани вас боже!
О, горе мне! Теперь умру я здесь одна.
Иди, мой сын, и знай: то не твоя вина…
Сын
О родина моя, мой край, залитый кровью!
Что может устоять перед такой любовью?
Когда любовь к тебе воспламенит сердца,
Мать сына отдает, сын отдает отца.
Когда лучи твои в народе засияют,
Иные чувства в них мгновенно исчезают,
Как звезды мелкие, увидев свет дневной,
Как капельки дождя, сокрытые волной.
Прощай, родимая! Пусть тяжела разлука,
Забыть о родине — еще страшнее мука.
Мать
О, горе, милый сын! Застыла в жилах кровь.
Но велика она — любовь к земле грузинской!
И как ты ей в душе порой ни прекословь —
Не победить ее любовью материнской!
Прощай, мой милый сын! Кончина нетрудна
Тем, кто исполнил долг. Мой сын…
Моя страна…
68. Несколько картин, или Случай из жизни разбойника.
69. Дмитрий Самопожертвователь.
70. Отшельник (легенда)
Примечания
В настоящем сборнике представлена наиболее значительная часть стихотворного наследия И. Чавчавадзе. Весь существующий фонд переводов критически пересмотрен с точки зрения смыслового и художественного соответствия оригиналу. Все новые переводы на русский язык осуществлялись по текстам Полного собрания сочинений в десяти томах (на груз. яз.), т. 1, Тбилиси, 1951.
На протяжении всей литературно-общественной деятельности И. Чавчавадзе выступал врагом самодержавно-крепостнического строя и поборником национально-освободительных идей. Публикация его произведений не обходилась без жестокого цензурного вмешательства, особенно усилившегося с начала 1880-х годов, когда над писателем был установлен негласный полицейский надзор. В дореволюционные годы на русский язык переводились несколько стихотворений И. Чавчавадзе и поэма «Отшельник». Первым стихотворением, переведенным на русский язык, было его знаменитое стихотворение «Муша» («Кавказ», 1863, № 96, с. 1). В последующие годы число переводов возросло, переводились чаще всего следующие стихотворения: «Пахарь», «Молитва», «Рассчитаемся, судьба!», «Тоска», «С тех пор как я любви к тебе почувствовал волненье…», «Поэт» и др., отрывки из поэмы «Видение», поэма «Отшельник». Одними из первых русских поэтов-переводчиков, познакомивших русского читателя с поэзией И. Чавчавадзе, были И. Ф. и А. А. Тхоржевские, нередко выступавшие под общим псевдонимом Иван-да-Марья. Стихотворения И. Чавчавадзе переводили также Д. Эристави, В. Величко, В. Лебедев и другие. Русские переводы печатались в газетах «Кавказ», «Кавказская жизнь», сборнике «Вестник Грузии», в журналах «Русская мысль», «Новое обозрение», «Вестник Европы» и входили в состав сборников: «Грузинские поэты в образцах. Переводы И. Ф. Тхоржевского», СПб., 1889; В. Л. Величко, Восточные мотивы. Стихотворения, СПб., 1894.
После 1907 г. переводы произведений И. Чавчавадзе на русский язык на долгие годы, по существу, прекратились. Только в советскую эпоху развернулась большая и плодотворная работа по переводам поэзии и прозы И. Чавчавадзе на русский язык. Они включались в антологии грузинской поэзии, многократно печатались отдельными изданиями: Избранные стихи и поэмы, М., 1938; Избранное, Тбилиси, 1947; Избранные произведения, М., 1950; Избранное, Тбилиси, 1952; Избранные сочинения, Тбилиси, 1957; Сочинения в 2-х томах, т. 1. Стихи и поэмы, М., 1960 и др.
В настоящем издании стихотворения и поэмы располагаются по жанровым рубрикам в двух соответствующих разделах, внутри которых они размещаются в хронологическом порядке. В большинстве своем даты под текстами авторские. В примечаниях сообщаются необходимые сведения историко-литературного характера, даются объяснения реалий, специфических слов из национального быта. В примечаниях к настоящему изданию частично использованы фактические сведения из комментария литературоведа П. Ингороквы к первому тому Полного собрания сочинений И. Чавчавадзе (на груз. яз.).
1.
3.
5. Вторая редакция стихотворения была опубликована в «Сакартвелос моамбе» («Вестник Грузии»), 1863, № 6.
11.
18. Впервые опубликовано в 1864 г. в Петербурге в сборнике «Чонгури» (антология грузинской поэзии) другом поэта Кириллом Лордкипанидзе.
23. Это стихотворение, направленное против самодержавия, распространялось в списках. Для маскировки его политического содержания делались определенные купюры. Полный текст стихотворения был напечатан в «Литературной Грузии» (1936, № 12) по списку, но четыре стиха (10, 13, 32, 44), в которых имелось слово «цензор», вызывали серьезные сомнения в подлинности, так как по числу слогов (девять вместо восьми) отличались от остальных стихов, нарушая ритмическую схему стихотворения. При ознакомлении с автографом оказалось, что в нем написано не «цензор», а сокращенное слово «ц…». Сокращенное слово «царь» было ошибочно понято как слово «цензор». Восстановление подлинного текста стихотворения П. Ингороквой позволяет отнести его к документам серьезного политического значения, раскрывающим мировоззрение И. Чавчавадзе. Это стихотворение является определенным подражанием стихотворению Александра Чавчавадзе «Мухамбази латаиури».
28. Впервые опубликовано в 1864 г. в сборнике «Чонгури». Вторая публикация — в собр. соч. И. Чавчавадзе в 1892 г. В обоих изданиях стихотворение напечатано с цензурными искажениями.
30. Стихотворение посвящено другу студенческих лет И. Чавчавадзе, впоследствии общественному деятелю, Луарсабу (Шакро)
33. Стихотворение посвящено Элисабед Чавчавадзе-Марджанишвили, в которую в молодости был влюблен И. Чавчавадзе. Элисабед Чавчавадзе — мать выдающегося грузинского режиссера Коте Марджанишвили (1872–1933).
34.
37.
38.
39. Это стихотворение посвящается сестре великого русского композитора Софье Чайковской, в которую был влюблен И. Чавчавадзе в студенческие годы.
41. Стихотворение посвящается вождю итальянского национально-освободительного движения Джузеппе Гарибальди (1807–1882), который вел непримиримую борьбу против Австрии и папы римского за освобождение Италии. Написано в дни победоносного шествия воинов Гарибальди. И. Чавчавадзе мечтал поехать в Италию и сражаться в рядах освободительных войск Гарибальди, которого он считал одним из выдающихся людей мировой истории. Многие годы портрет Гарибальди висел в рабочем кабинете поэта. Цензура долгое время препятствовала публикации этого стихотворения. Для того чтобы замаскировать посвящение стихотворения блестящим победам Гарибальди в боях за освобождение Италии, редактор журнала «Кребули» Н. Я. Николадзе (1871, № 1) первую публикацию снабдил примечанием: «Это стихотворение относится ко времени освобождения крестьян».
42. Стихотворение посвящено другу И. Чавчавадзе Сосико Вачнадзе, который был младше его по возрасту. Стихотворение в прижизненных публикациях — в журнале «Мнатоби» («Светило») (1870, № 2) и в собр. соч. 1892 г. — было сильно искажено цензурой. И. Чавчавадзе, представляя стихотворение для рассмотрения цензуры (цензурное разрешение от 16 декабря 1869 г.), изменил заглавие на «Песня студентов» и снял строфу, направленную против царя:
Несмотря на эти купюры, цензура исправила заглавие («Песня»), изъяла ст. 25–28 и исказила ст. 9–10, 23, 24.
43.
45. Стихотворение посвящено Элисабед Соломоновне Чавчавадзе-Марджанишвили (см. примеч. 33).
53. Стихотворение посвящается сыну сестры И. Чавчавадзе Нино Чавчавадзе-Абхази — Гиго Абхази.
54. В первой публикации («Кребули», 1873, № 5–6) стихотворение было напечатано с другим загл.: «Париж», под которым оно печаталось в прижизненных изданиях. В автографах поэта оно озаглавлено: «1871 год, 23 мая» (день падения Коммуны).
55. Во всех дореволюционных публикациях эта стихотворная сатира, содержащая резкую критику дворянских деятелей, подвергалась сильным цензурным искажениям. В первой публикации («Кребули», 1871, № 5) было напечатано с цензурным изъятием строф 8–11, с искажениями в строфе 12. В полном виде произведение появилось только в советских изданиях И. Чавчавадзе.
56. В 1871 г. в связи с приездом в Грузию русского императора Александра II съезд князей и дворян под давлением радикально настроенного молодого поколения постановил просить императора об открытии университета в Тбилиси. Но предводитель реакционной дворянской группы заменил адрес и вместо университета просил об Открытии кадетского корпуса. Лакейское угодничество дворянской верхушки дало поэту повод для написания сатирических «Загадок», в которых в неприглядном свете были охарактеризованы виднейшие деятели консервативного дворянства: Реваз Андроникашвили — предводитель дворянства, один из руководителей реакционной группы; Георгий Мухран-Батони (Багратион Мухранский) (1820–1877) — в то время сенатор, затем член Государственного совета; Иван Мухран-Батони — брат Георгия, бывший генерал, пользовался большим влиянием в дворянско-княжеских кругах; Платон Иоселиани (1809–1875) — историк, в составлении прошения, представленного императору, он не принимал участия, но примыкал к руководителям этой группы, написал исследование «Жизнь Георгия XIII»; Димитрий Джорджадзе (1822–1883) — член совета наместника царя на Кавказе; Яссе Чавчавадзе — член правления губернии; Виссарион Гогоберидзе (1833–1879) — педагог, общественный деятель, участник молодежного движения, перешедший затем в лагерь «отцов»; Григол Орбелиани (1804–1883) — известный грузинский поэт, один из выдающихся представителей грузинского романтизма, одно время был помощником царского наместника. «Загадки» по цензурным условиям не могли появиться в печати и распространялись в списках. Сохранилось два письма И. Чавчавадзе к Давиду Эристави от 11 декабря 1871 г. и от июля 1872 г., в которых он просил своего друга распространять это стихотворение в списках. Давид Эристави перевел на русский язык это стихотворение и стихотворение «Ответ на ответ». Во втором письме от июля 1872 г. И. Чавчавадзе в качестве образца перевел две первых строфы («Вот мой перевод. Продегустируй»):
57. Это стихотворение является в определенном смысле продолжением предыдущего стихотворения. Здесь имеются в виду: Михаил Тариэлович Лорис-Меликов (1825–1888) — генерал, один из видных военных деятелей, затем граф, министр, во время написания стихотворения «Еще загадки» он был начальником Терской области; Леван Меликашвили (1817–1892) — генерал, начальник Дагестанского военного округа; Иосиф Давидович Тархнишвили (умер в 1878 г.) — генерал-адъютант, литератор, поэт, принимал участие в составлении прошения императору; Михаил Туманишвили (1818–1875) — литератор, поэт, сотрудник журнала «Цискари» («Рассвет»), принимал участие в составлении прошения императору; Димитрий Кипиани (1814–1887) — известный общественный деятель (об этом благородном представителе старого поколения И. Чавчавадзе отзывается с похвалой).
58. Появление этого стихотворения было вызвано памфлетом Григола Орбелиани «Ответ детям», который в свою очередь являлся откликом на стихотворение И. Чавчавадзе «Загадки». Еще в 1861 г. И. Чавчавадзе напечатал в журнале «Цискари» статью «Несколько слов о переводе князем Ревазом Эристави „Безумной“ Козлова», в которой он объявил войну царившему в литературе тех лет архаичному книжному языку и отстаивал решительную демократизацию литературного языка. Представители старого поколения выступили против этой статьи на страницах того же журнала «Цискари», но И. Чавчавадзе в своем «Ответе…» на полемические статьи архаистов-консерваторов, доказав всю несостоятельность позиции противников, еще яснее и последовательнее изложил и аргументировал принципы реалистической эстетики. Его поддержала группа радикально мыслящей молодежи, так называемых «тергдалеули» («испившие из Терека»). Так началась в 60-х годах борьба между «отцами» и «детьми», еще более обострившаяся в 70-х. По цензурным причинам стихотворение не могло быть напечатано и распространялось в списках.
59. В стихотворении подвергнута критике опубликованная в 1872 г. брошюра Георгия Мухран-Батони «О существе национальной индивидуальности и об образовательном значении крупных народных единиц», где автор отстаивал необходимость растворения малых национальностей в больших нациях. В письме к Петру Умикашвили от конца августа 1872 г. И. Чавчавадзе писал: «Прочел брошюру Мухранского. Вот мой ответ: „Лишь право сильного раб свято почитает“. В ответ на эту брошюру вот что я написал…» (далее следовал текст стихотворения). Стихотворение было напечатано в газете «Дроеба» («Время»), 1872, 8 сентября, с цензурным изъятием последней строфы.
63. Старинная легенда говорила, что на дне Базалетского озера, находящегося недалеко от Душети (восточная Грузия), в золотой колыбели растет младенец, будущий герой грузинского народа.
66. Эту поэму И. Чавчавадзе посвятил своему другу по гимназии, родившемуся и выросшему в Грузии,
67. Эта поэма И. Чавчавадзе посвящена другу студенческих лет писателю Петру Георгиевичу Накашидзе (1838–1895), который затем был приглашен в Москву в Институт восточных языков в качестве преподавателя грузинского языка. Первый вариант поэмы был закончен 14 июля 1860 г. Поэма была опубликована в журнале «Кребули» (1871, № 3) и в «Иверии» (1879, № 7–8) с примечаниями, появившимися, скорее всего, по цензурным соображениям: «Драматический эпизод из жизни царицы Тамары во время битв с османами» и «Эпизод из эпохи Давида Строителя, воевавшего за освобождение Грузии от арабов». В автографах поэмы, которые были присланы Петру Накашидзе в редакцию «Кребули», этих примечаний не было. По требованию цензуры первоначальное заглавие «Мать грузина» было заменено на «Мать и сын», впоследствии сохранявшееся во всех изданиях. Слова «Грузия», «восстал народ родной» также подверглись цензурным заменам.
68. Поэма, написанная до отмены крепостного права в Грузии, продолжительное время находилась под строгим цензурным запретом, но распространялась в рукописных списках. В 1863 г. удалось напечатать в журнале «Сакартвелос моамбе» (№ 10) только первую часть поэмы под заглавием «Начало одного рассказа». В письме к другу Кириллу Лордкипанидзе, просившему И. Чавчавадзе дать эту поэму для публикации в сборнике «Чонгури», он писал в начале 1864 г.: «„Несколько картин, или Случай из жизни разбойника“ мною хотя и закончены, но не посылаю, так как знаю: не напечатают. Если ты даже добьешься там у вас разрешения — все равно здесь конфискуют весь ваш сборник, это я точно знаю. Я сам много старался в здешнем Цензурном комитете, но очень, очень воспретили» («Мнатомби», 1933, № 8–9, с. 273). К. Лордкипанидзе в сб. «Чонгури» в 1864 г. удалось напечатать тоже только первую часть поэмы. В 1873 г. редактор журнала «Кребули» Н. Я. Николадзе снова попытался напечатать поэму целиком: в одном из своих номеров редакция журнала объявила о скорой публикации полного текста поэмы, но публикация поэмы — опять-таки, видимо, из-за цензурного запрета — не состоялась. Поэма полностью была напечатана только в 1879 г. в журнале «Иверия» (№ 5). На создание этой поэмы И. Чавчавадзе вдохновила, с одной стороны, легендарная борьба одного из организаторов крестьянского освободительного движения народного героя
69. Эта историческая поэма посвящена Петру Накашидзе (см. примеч. к поэме «Мать и сын»), который был непосредственным вдохновителем ее создания. В 1289 г. монгольский хан казнил царя Димитрия, и имя самоотверженного царя стало легендарным. И. Чавчавадзе, еще будучи учеником, заинтересовался трагической историей царя Димитрия Самопожертвователя, которую ему рассказал учитель деревенской школы, сельский священник. Священник был хорошим знатоком истории Грузии и прекрасным рассказчиком. Его рассказы о событиях прошлого оказали большое влияние на будущего писателя, пробудили в нем неугасимую любовь к героической истории своей родины. Характеризуя этого первого своего учителя, И. Чавчавадзе писал в автобиографии: «Священник очень хорошо знал грузинский язык и славился как замечательный чтец священных книг. Однако его главное достоинство заключалось в том, что он умел увлекательно рассказывать. На простом, понятном для детей языке он рассказывал нам о событиях из священного писания и истории родной страны; кто какое совершил геройство, кто какое посеял добро и потрудился на пользу и в защиту родины и веры. Многое из рассказанного им глубоко сохранилось в моем сердце, а рассказ „Димитрий Самопожертвователь“ я через много лет взял темой…» (И. Чавчавадзе, Полн. собр. соч. (на груз. яз.), т. 10, Тбилиси, 1961, с. 307–308).
70. Эта поэма посвящена супруге и другу Ольге Тадеозовне Гурамишвили-Чавчавадзе (1843–1928). Идея «Отшельника» была вдохновлена грандиозным зрелищем Бетлеемской пещеры в ледниковой скале в горах Грузии и услышанной в народе легендой о бетлеемском священнике. Эта пещера была известна грузинским географам XVIII в. Так, известный географ этого времени царевич Вахушти Багратион писал: «В скале Мкинвари (Казбек), весьма высокой, высечены пещеры, и называют их Бетлеми (Вифлеем), подъем туда труден, ибо с пещеры спущена железная цепь и по ней взбираются. Говорят, что там находится колыбель Господа и шатер Авраама, стоящий без столбов, без веревки, сказывают и о других чудесах…» («Записки Кавказского отделения Русского географического общества», кн. 24, вып. 5. Царевич Вахушти, География Грузии, с. 76). Поэма в свое время вызвала большой интерес в широких читательских кругах. Еще при жизни поэта она была переведена на русский и иностранные языки.
Иллюстрации
Фотография И. Чавчавадзе, 1874 г. Государственный литературный музей Грузии.
Фотография И. Чавчавадзе. 1889 г. Государственный литературный музей Грузии.
Фотография И. Чавчавадзе. 1902 г. Государственный литературный музей Грузии.
Автограф стих. «Весна» («Лес расцветает нарядный…»). Государственный литературный музей Грузии.