В лапах страха
По данным сети интернет, английский бультерьер является одной из самых умных и верных собак, всё чаще используемых в качестве компаньона, а вовсе не бойцового пса, как повелось в России с середины девяностых. Бультерьер, выведенный в 50-х годах девятнадцатого века Джеймсом Хинксом из Бирмингема, на основании селекционного смешения помётов английского бульдога, белого английского терьера и далматинца — объединил в себе лучшие качества классических королевских пород и отличительную внешность, из-за которой — как ни странно — у большинства индивидов и складываются неприятные ассоциации, граничащие с ужасом.
Рассказанная история — вымышлена. Любые совпадения — чистая случайность.
…Однако всё могло быть именно так.
Внимание!!!
Рукопись содержит ненормативную лексику, а также сцены подросткового и детского насилия, — будьте бдительны! В ходе сюжета, демонстрируются табачные изделия. Мнения персонажей не всегда совпадают с точкой зрения автора.
Рекомендовано к прочтению лицам, достигшим восемнадцати лет.
- Бледный Поганец Чудо селекции, прямо по Т.Шарпу "Миссис Флоуз с ужасом смотрела на них. — Что это за порода? — спросила она к явному удовольствию старика. — Вроде и похожи на гончих, и не похожи… — Это Флоузовы гончие, — ответил он. Одно из этих чудовищ подпрыгнуло и огромным языком обслюнявило все окно кареты. — Я их сам вывел. Отбирал только самых лучших. Гончие весны по пятам преследуют зиму, как говорил великий Свайнберн. Уверяю вас, он не нашел бы ни одной гончей, способной идти по следу так, как идут эти. На две трети они — от горной пиренейской собаки, от нее они унаследовали размеры и свирепость. На одну треть в них кровь Лабрадора, от которого они взяли чутье, умение плавать и приносить подбитую дичь. И наконец, на треть они — борзые, от которых взяли скорость. Как вам это нравится, мадам? — Четыре трети, полная чепуха, — ответила миссис Флоуз. — Нельзя взять четыре трети от чего угодно. — Нельзя? — сказал Флоуз, и блеск в его глазах сменился раздражением оттого, что его труды оценены столь низко. — Тогда посмотрите на них поближе. Он открыл дверцу, и одно из чудес селекции вспрыгнуло в экипаж и обслюнявило ему все лицо, а потом перенесло свое внимание на новую хозяйку. — Уберите эту гадость! Пошла прочь, дрянь! — закричала миссис Флоуз. — Прекрати немедленно! О Господи… Флоуз, довольный тем, что ему удалось доказать желаемое, выгнал собаку, захлопнул дверцу и повернулся к жене. — Полагаю, дорогая, теперь вы согласитесь, что в нем больше трех третей самой свирепой гончей, — сказал он сурово. — Или хотите посмотреть еще одну? Миссис Флоуз очень выразительно поглядела на него самого и отказалась от дальнейшего осмотра."
Большую часть своей сознательной жизни некоторые из нас пытаются понять, почему всё именно так, а не иначе… А так же кому именно принадлежит наш внутренний голос, ведь, порою, тот озвучивает поистине невообразимый ужас!
Оглядываться страшно, потому что ОН уже притаился за плечами…
Сегодняшней ночью с неба упала звезда — хорошая примета
Светка нерешительно склонилась над столом. На ощупь отыскала выдвижной ящик, замерла.
Она чувствовала возбуждение: слюна сделалась вязкой, а грудь затвердела. Однако под этим эфемерным возбуждением таилось что-то ещё, что девочка была не в силах охарактеризовать нормальным человеческим языком. В сознании возникла голова, вернее её верхняя часть с широко раскрытыми глазами, смотрящими буквально в упор, отчего Светке сделалось не по себе.
Внезапно глаза обрели четкость и подмигнули шокированной девочке.
«Ты кто?» — спросила Светка и машинально выдвинула ящик.
Половинка головы нахмурилась.
«Зачем ты пришёл?»
«Он не может говорить», — прозвучало от холодильника, и девочка резко вскинула голову.
На фоне окна колыхалась невысокая ростовая фигура.
«Кто вы?»
Фигура вновь качнулась.
«Нас нет. Соответственно — мы никто».
Половинка головы утвердительно кивнула.
«Я сошла с ума? Или умерла?..» — спросила Светка, сжимая ладонь в кулак.
«Ты — на развилке. Тебе выбирать путь».
«Выбирать?»
Половинка головы снова кивнула.
«Я запуталась», — призналась Светка.
«Я знаю, — фигура приблизилась. — Потому мы здесь».
«Что вам нужно? Откуда вы?»
«Мы — всюду».
«Как это?»
«Мы — из недр сознания. А оно — повсюду».
«Вы мои «тараканы»?»
«Возможно».
«Чего вы хотите?»
«Развеять твои сомнения».
«Как?»
Фигура нависла.
«Он безумен, — кивок в сторону половинки головы. — А я мертва».
Светка ошалело уставилась на фигуру.
«Так не бывает…»
«И всё же: мы изнутри тебя. Мы — это ты под гнётом сомнений».
«Но как?!»
«Ты породила нас и теперь должна выпустить».
«Я не уверена, что хочу этого».
«У тебя нет выбора».
«Выбор всегда есть!»
«Только либо я, либо он», — фигурка указала на половинку головы; та недовольно сморщилась.
«Почему он такой?»
«Он безумен, а потому закрыт ото всех. Его забывают, хотя он жив… И он исчезает».
«Но ведь ты тоже живая!»
«Нет. Смотри».
Фигурка наклонилась к Светке, и та поняла, что видит своё лицо… Это было оно — Лицемерие. И оно и впрямь было мертво: кожа на лице покрылась трупными пятнами, пустые глазницы излучали холодную муть, застывшие губы крошились от каждого нового слова, обнажая сгнившую плоть и чёрные зубы.
Светка застыла в ужасе, не в силах что-либо сказать. Это был бред! Самый обыкновенный бред! Вот только было неясно, как именно от него можно избавиться…
Половинка головы нахмурилась.
«Мы не бред. Да, мы нечто… Но это нечто порождено здравым рассудком».
«Ты читаешь мои мысли?»
«Я — нет. Только он».
«Тогда как ты догадалась?»
«Я — это он, он — это я. Мы — это ты».
«Нет».
«Да. Смотри», — Лицемерие вытянуло руки и продемонстрировало застывшей Светке изрезанные запястья.
Девочка подалась назад, но только больно стукнулась затылком об стену. Однако Лицемерие снова придвинулось.
«Ты ведь думаешь об этом».
Светка с сомнением посмотрела на изуродованную кожу, рассечённую до самых костей, на переплетения обрезанных сухожилий, на тёмные пятна гнили и следы разложения.
«Нет… — прохрипела она. — Нет».
«Да».
Светка отрицательно затрясла головой. Лицемерие стремительно схватило её за руку, отчего девочка чуть было не вскрикнула.
«Тсс, — прошептали хрупкие губы, — в твоей квартире завёлся монстр. Ты ведь не хочешь, чтобы он нас услышал?..»
Светка отрицательно затрясла головой, совершенно не понимая, с чем именно ей пришлось столкнуться в данную минуту. Что это: паранойя, галлюцинации, действительно бред? Может отходняк от успокоительного?.. А что если это и впрямь — безумие?
Половинка головы усердно закивала.
«Что это?»
Светка вздрогнула и посмотрела на сжимаемый в собственной ладони нож.
Лицемерие улыбнулось.
«Я… не знаю… — прошептала Светка, ощущая, как начинает гореть кожа в том месте, где с ней соприкасается мёртвая плоть. — Отпустите меня, пожалуйста!»
«У тебя появились эмоции».
Девочка кивнула.
«Я больше не буду».
Лицемерие отдёрнуло руку. Раздался звон металла; все с интересом посмотрели на выпавший из Светкиных пальцев нож.
«Плохая примета, — заметило Лицемерие, на что половика головы утвердительно кивнула. — Что-то придёт».
«Уходите», — попросила Светка, с трудом преодолевая накатившую дурноту.
Половинка головы расстроилась.
«А как же выбор?» — Лицемерие отстранилось, превратившись в очередную тень.
«Я хочу жить!»
Половинка головы обрадовалась.
«Как он?» — спросило Лицемерие.
«Нет! Как все!»
«Сегодня всё изменится. В твоей голове нет больше грани. Сознание треснуло. Обратного пути нет. Мы не можем уйти. Тебе придётся выбирать».
«Но я не хочу!»
«Поздно».
Накануне вечером
В Рязани смеркалось.
— Ну вот и приехали, — Глеб припарковал серую «десятку» на пустынной стоянке за домом и, не глуша мотор, откинулся на спинку. — Как мы себя чувствуем?
На заднем сиденье вздохнули — как-то совсем уж по-человечески: с утратой и невосполнимым горем. Глебу сделалось не по себе, однако он всё же совладал с эмоциями и медленно протянул руку между спинками кресел. Дрожащие пальцы уткнулись в гладкую шерсть, а вниз по запястьям разлилось липкое, ни с чем несравнимое ощущение трепета — леденящий страх перед кем-то более сильным, способным на непредсказуемую жестокость.
«Дурь, честное слово, — и Глеб потеребил за ухо притихшего на заднем сиденье бультерьера; пёс качнул головой и в очередной раз с присвистом выдохнул, наполнив салон невыносимым запахом псины. — Не может же он и впрямь догадываться о том, что произошло… Тем более осознавать это. У него и души-то нет. Одни инстинкты».
Треугольные, близко посаженные, отчего немного раскосые глаза упёрлись в Глеба, будто пёс и впрямь был в курсе всех недавних событий, да и мыслей человека. Зверь попытался облизаться, но клыки зацепились за кожаные ремни намордника и недружелюбно клацнули у носа Глеба. Мужчина невольно отдёрнулся, зацепив локотком руль, — прозвучал сигнал.
Пёс замер, насторожился; уставился на Глеба, словно тот был на порядок ниже в интеллектуальном развитии.
Глеб надавил на педаль газа, прислушался к загнанному вою престарелого авто. Какое-то время под капотом чувствовалась непревзойдённая мощь, однако спустя пару секунд шестнадцать клапанов защёлкали вхолостую, явно задыхаясь от недостатка живительных углеводородов. Салон наполнился запахом выхлопов, тут же вытиснившим собачий дух, а сама машина мелко затряслась, рыкнула напоследок что-то похожее на «ну-ты-и-сво-лочь», — после чего окончательно затихла.
На заднем сиденье нетерпеливо заёрзали. Скрипнули амортизаторы, снова прошелестел вздох.
— Чёртов бензонасос, — выругался Глеб и с досады ударил кулаком по рулевой стойке. — Надо в сервис, достал уже.
Бультерьер согласился: провёл когтистой лапой по спинке кресла, немо призывая машину не издеваться над новым хозяином. А зачем его ещё так далеко везли?.. Только на новое место жительства — по-другому никак.
Отчётливо послышался звук расстёгиваемой молнии. Глеб обернулся.
— Фу! — грозно крикнул он, пытаясь высвободить застрявшие когти из замшевой отделки кресла. — Не хватало ещё на новые чехлы тратиться!
Пёс кивнул: мол, как скажешь, чего орать-то.
Глеб поёжился, поспешил выбраться из неуютного салона. Однако снаружи было немногим лучше.
Уже стемнело. Микрорайон, пока что состоящий из одного единственного дома, погрузился в мрачную дымку, что осталась от дневного смога и теперь мерно заполняла всевозможные пустоты и выемки. Отчётливо чувствовался запах выхлопов, жжёной резины, чего-то токсичного, скорее всего, прилетевшего с противоположной оконечности города, потому что здесь, по заявлениям застройщика, была «зелёная зона». Хотя как знать…
Неимоверно жирные чайки, с трудом переваливаясь с бока на бок, таскали по стоянке разорванный пакет из-под молока. Студенистая жидкость растеклась по тёмному асфальту, однако обнаглевшим птицам было на это наплевать, словно суть игры заключалась лишь в том, кто покажет себя более настойчивым, скорее даже, нудным, не желающим отступать лишь из-за глупого птичьего принципа, если таковой действительно существовал на этом свете. Как продукт, годный к употреблению, скисшее молоко чаек совсем не интересовало.
«Интересно, где у нас ближайший водоём?.. Похоже, и эти двинулись на фоне катящейся врастуды экологии. Хотя, скорее, просто обленились».
— Летать-то хоть не разучились ещё? — И Глеб наотмашь захлопнул дверцу.
Чайки на секунду замерли, уставились на человека, как на шизофреника. Одна из птиц даже что-то прокричала в ответ, наверняка описывая тот маршрут, по которому Глеб может смело прогуляться, если больше нечем себя занять. Затем здравый рассудок всё же взял верх над самодовольством и ленью — чайки нудно загалдели, принялись раскачиваться с удвоенной энергией и, в конце концов, суетной, косолапой толпой закандыляли к мусорным бачкам. Вскоре от них остались лишь расплывчатые, кособокие силуэты, продолжавшие наперебой «сквернословить» и дубасить друг друга, почём зря. Спустя какое-то время гомон стих, захлебнувшись бурной, шипящей волной радости, в предвкушении новых яств, которые можно начать делить заново!
Глеб задумался. В голове сам собой возник фрагмент из допотопного мультика, в котором звери наперебой твердили: «Я дарю тебе это просто так! Просто так!..»
Только, вот, было не совсем понятно, из-за чего именно возникла эта глупая аналогия.
Глеб отвернулся, безразлично посмотрел на растущую из земли десятиэтажку. Новостройка выглядела безжизненной и одинокой. Свет горел всего в паре окон, оставляя остальные необжитые территории брошенными на откуп пустоты, а оттого зловещими и негостеприимными. Складывалось впечатление, что жильцов не заселяли, а скорее, наоборот: гнали прочь изо дня в день. Причём не просто так, а потому что внутри было опасно.
Тёмные окна скалились разведёнными жалюзи, отчего становилось ещё больше не по себе. Глеб поёжился. Хорошо ещё, что со всех сторон напирает спасительная темнота — иначе обширное асфальтово-бетонное «плато», антропогенный ландшафт которой раскинулся на многие метры вокруг, подавило бы окончательно.
Это всё Маринка со своим трепетным отношением к здоровому образу жизни. Или с ЧЕМ-ТО ещё, накрепко засевшим в её голове. Нет, она конечно права: с детьми лучше жить на окраине, в здоровом климате, чтобы не пришлось лет этак через пять-шесть мотаться по больницам из-за какой-нибудь разновидности современных лёгочных заболеваний. А последние вгоняют в оцепенение, похлеще доброкачественного ужастика, — достаточно посидеть пару часов в Интернете, как бессонная ночь точно гарантирована! Однако особого различая между местом их прежнего жительства и «зелёным» микрорайоном Глеб не ощущал. Порой, ему даже казалось, что Маринкина спешка обуславливалась желанием поскорее перебраться на новую квартиру, а экология и дети тут были ни при чём. Ну, или почти ни при чём.
При чём — было нечто иное. О чём они все не только не желали открыто разговаривать, но и думать, находясь поврозь.
Маринка настояла на переезде сразу же, как только Глеб оборудовал санузел, словно была рождена для принятия только этого решения. Если соседи, наподобие трудолюбивых муравьёв, сновали изо дня в день вверх-вниз — что-то перетаскивали, сверлили, доводили до ума, подвозили сантехнику и мебель — словом, основательно готовились к празднованию новоселья, при этом особо не спеша перебираться на новое место жительства, — то их семейство существовало совершенно по иным законам и принципам, больше походящим на навязчивую идею. Глеб был уверен, что они с женой и двумя детьми сродни стаду тупоголовых баранов, которым открыли загон, махнули рукой — и те пошли, даже не задумываясь, куда и зачем. А главное, по чьей воле. Соседи, естественно, в открытую ничего не говорили, но за спиной, по любому, посмеивались, невольно созерцая разворачивающийся на глазах «блицкриг».
О чём думали и говорили соседи на их прежнем месте жительства, оставалось только гадать.
Глеб помотал головой, позволив многострадальной новостройке раствориться в окончательно сгустившихся сумерках.
— Это уже паранойя, — сказал он вполголоса, открывая заднюю дверцу. — Давай, Умка, вылезай, милости просим. Пойдём с остальными знакомиться.
Пёс осторожно выглянул из салона, втянул влажными ноздрями вечерний воздух. В его груди заклокотало, а из пасти донеслось недовольное ворчание.
— Что, не нравится?.. Вот и мне тоже. Только особого выбора у нас с тобой нет, — Глеб взял с задней панели короткий поводок и неловко прицепил к ошейнику.
Умка недовольно засопел, но противиться не стал. Новый хозяин, новые правила — тут уж ничего не поделаешь: нужно смириться и принять всё, как есть. Однако воздух отдавал гнилой падалью, и это было невыносимо. Пёс заскулил, понюхал человека. Просто так, чтобы перебить незнакомый запах чего-то отдалённого, чуждого, потустороннего; чтобы вспомнить прежнего хозяина, который почему-то пах точно так же, что и этот, новый.
— Э, чего это ты удумал… — пошутил Глеб, вспомнив очередной мультик из огромной коллекции сына, попутно отодвигая плоскую голову пса подальше от колена. — Оголодал, что ли?.. Ничего, сейчас Маринка тебя чем-нибудь накормит. Хотя, для начала, меня придушит, — он подёргал за поводок, желая убедиться, что животное под контролем. Хотя рядом с таким зверем вряд ли хоть что-то может быть под контролем… если только ты сам при этом не зверь, вроде него.
Умка чихнул, легко спрыгнул на асфальт. Он тут же затравленно огляделся, принял выжидательную позу, потом зачем-то зарычал, но, так и не учуяв опасности, умолк, лишь изредка прислушиваясь к громыханиям засыпающего города. Не смотря на то, что над головой повис октябрь, было как-то по-летнему душно.
«Такое ощущение, что всевышний забыл про свой обогреватель и тот, почём зря, перерабатывает космос в затянувшееся лето».
Глеб вздохнул, потрепал пса по мускулистой шее.
— Это город, брат. Ничего, привыкнешь.
Умка снова вздохнул: а что делать? От прежней жизни не осталось и следа. Что ж, будем приспосабливаться. Данность тревожила, но одновременно и радовала.
Глеб прикоснулся к загривку пса: в большей степени, для собственной уверенности, нежели так искренне желая поддержать испуганное животное. Затем выдохнул и, не спеша, зашагал к подъезду, освещённому одинокой желтоватой лампочкой под козырьком.
За спиной крякнула сигналка, но ни человек, ни собака не обратили внимания. Обречённо мигнули фары, и машина окончательно умерла.
На чёрном небосводе блеснула падающая звезда.
Умка заворчал, косясь на бездну.
— Батюшки святы! — воскликнула консьержка, укрываясь газетой.
В своём маленьком, тесном закутке, больше походящем на газовую камеру, она напоминала осуждённого-смертника, судорожно пытающегося отмахнуться листком бумаги от удушливого иприта.
Глеб аккуратно придержал дверь — автоматический амортизатор барахлил, отчего массивная створка ужасающе грохала по железному косяку, приводя противную старушенцию в состояние крайнего бешенства. Глеб молниеносно осознал допущенную ошибку: поспешил переключить внимание на натянувшийся поводок и шарахнувшегося в сторону пса.
Умка скользил по кафелю, однако не понимал этого и продолжал упорно рваться к дрожащей старушке. Его разбирало любопытство — хотелось поскорее обнюхать нового человека и составить о нём первоначальное впечатление, ведь жить придётся бок о бок. Однако лапы то и дело разъезжались, отчего поведение собаки со стороны выглядело непредсказуемым.
Глеб дёрнул за поводок; пёс громко выдохнул и обиженно покосился на нового хозяина.
— Умка, место!
Консьержка выглянула из-за газеты, гнусаво прошепелявила, тыча в собаку артритной закорючкой, заменявшей ей указательный палец:
— Это что же за зверь-то такой? — Она брезгливо поморщилась и ещё сильнее вжалась в кафельную стену. — Никак одна из тех самых крыс, что в канализации до таких слоновьих размеров вырастают?..
— Опять вы своей бульварщины начитались, Алла Борисовна, — Глеб попытался улыбнуться, но вышло как-то не очень.
Умка завилял хвостом, предлагая мир.
Глеб, пользуясь моментом, заспешил к лифту, но консьержка не желала так просто отставать:
— Эта «бульварщина» — как вы выразились» — намного беспристрастнее любой другой прессы, которую уже давно купили магнаты и олигархи! — Бабулька деловито вскинула «жёлтые» листы, пестрящие фотографиями полуголых девиц, и горделиво надулась, наподобие престарелого какаду, смакующего сочную дулю.
«Надо же, какие мы, оказывается, подкованные», — машинально подумал Глеб, стараясь сосредоточиться на таком далёком лифте.
Алла Борисовна реагировала на человеческий дух. Как самая настоящая нежить, от которой лучше держаться подальше. Иначе, чего доброго, собьет с пути истинного, уподобит себе, или и вовсе проглотит с потрохами!
Глеб потряс головой, силясь избавиться от надуманной мракобесии. Невольно покосился на притихшего у ног пса. Умка потерял к Алле Борисовне всяческий интерес — так же быстро, как и приобрёл, — и умилённо разглядывал то открывающиеся, то закрывающиеся двери флегматичного лифта.
— Надеюсь, вы в курсе, что все эти крысы-переростки, — Алла Борисовна содрогнулась от произнесённых слов, — почём зря жрут своих хозяев? Вы, вообще, новости по телевизору смотрите? Эти твари носы людям откусывают и руки-ноги отгрызают! — Старушенция принялась обмахиваться растрепавшимися от резкой жестикуляции листами газеты. — А потом ложатся, как ни в чём не бывало, у порога, и никого внутрь не пускают, чтобы помочь не смогли. Вот такая бестия у вас на поводке сидит.
Глеб на секунду опешил ото всего услышанного; тут же открыл было рот, в попытке что-либо возразить, однако Умка его опередил и издал злобный рык, адресованный Алле Борисовне, — достала, кочерга старая, честное слово!
— Вот-вот, — злорадно кивнула консьержка, будучи уверенной, что пёс на неё не кинется. — А я что говорю?.. Налицо буйная агрессия — это самый настоящий монстр и человекоубийца!
— Алла Борисовна, ну что вы такое говорите?.. Это обычная собака. Вернее не обычная. Знаете, какая у него родословная?..
— Не знаю и знать не хочу! Чтобы я вот это — в первый и в последний раз видела!
— Но…
— И никаких «но»! — Алла Борисовна отложила в сторону газету и, наморщив лоб, уставилась в глаза бультерьеру. — У, ирод, место тебе на живодёрне, а не среди добропорядочных людей!
Умка оскалился, снова натянул поводок.
— Послушайте, он же ничего вам не сделал, — Глеб уже начал терять терпение, однако по-прежнему сдерживал себя, — скандала из-за собаки только не хватало. — Это просто обычный пёс!
— Ага, обычный, как же… Знаем мы этих обычных! — Консьержка облокотилась об усеянный крошками стол, уставилась на сопящего пса, как Моська на слона. — Обычные Шарики да Бобики, вон, по помойкам да подворотням бегают, чего бы слопать ищут, чтобы с голодухи не загнуться. А твой… Не знаю даже, как и назвать!.. Вообще, чуть ли не набросился на меня, как только учуял! Посмотри, зубища какие скалит! Не будь намордника — так и сожрал бы заживо! У, бесовское отродье! Прости, Господи.
— Так вы его сами провоцируете… — Глеб прикусил язык, понимая, что сболтнул лишнего, и стал медленно пятиться к лифту, пытаясь утянуть за собой возбуждённого склокой пса.
— Ах, это я оказывается виноватая! — воспряла духом Алла Борисовна, которая, такое ощущение, всё это время только и ждала, когда же ей начнут дерзить по-настоящему. — Виноватая, что сижу тут днями и ночами, за порядком слежу… Чтобы вот такие, как ты, неблагодарные, не пойми кого, в дом не тащили! Нет бы, спасибо сказать — так я, оказывается, ещё и провоцирую кого-то! Да он рождён, этот твой монстр, чтобы людей калечить! Его и провоцировать не надо — спиной повернись… и готово! Только и ждёт этого! У, кровопийца генномодифицированная!
Глеб с трудом втащил сопротивляющегося пса в лифт и выдохнул лишь только после того, как створки дверей отгородили его от взбешённого монстра в человеческом обличии, переставшего воспринимать нормальную людскую речь.
Умка сочувственно вздохнул — ему бабка с самого начала не понравилась. От неё пахло могилой.
— Чёртова дура! Совсем из ума выжила, — Глеб сокрушённо покачал головой, присел на корточки. — Ты на неё внимания не обращай — ей лишь бы только с кем «помахаться». Причём неважно, по какому поводу. Рано или поздно это всё равно бы случилось. Так что, с боевым крещением тебя, дружище.
Умка ничего не ответил, потому что продолжал оставаться собакой. Он лишь напряжённо всматривался в наступающие со всех сторон стены и изредка поглядывал на «гудящий» потолок. Походило на то, будто блестящие грани сговорились между собой, взяли в союзники скользкий пол и теперь пытались повалить с ног, чтобы затем непременно сожрать!
Что-то явно происходило — только, вот, что именно?
Умка чувствовал, что они движутся, но только куда и каким образом — оставалось для него загадкой. Хотя новый хозяин вроде как совсем не нервничает. Или просто не догадывается, что происходит в действительности…
Глеб потёр заросший подбородок, заглянул в слезящиеся глаза собаки.
— Да не переживай ты так. Наладится всё. Вот только время пройдёт…
Умка понимающе кивнул. Бог с ней с этой бабулькой — сживёмся!
— Тут даже не в тебе дело, — в полголоса размышлял Глеб, прислонивший спиной к стенке лифта. — Она меня ещё при первой встрече невзлюбила. Знаешь, есть такие типы людей, которые просто не могут находиться друг рядом с другом. Как кошка с собакой, например, — ну же, ты должен это понимать! Хотя у нас, у людей, взаимоотношения складываются немного иначе… Мы ведь, вроде как, одного вида.
Умка тряхнул головой. Стены, пол, потолок — всё давило! Пёс перевёл взор на нового хозяина и жалобно заскулил, интересуясь, как долго им ещё нужно находиться в этом странном, раскачивающемся и непонятно куда двигающемся месте. Зачем они вообще сюда полезли?.. Неужели лишь для того, чтобы скрыться от человека по имени Алла Борисовна?
— Совсем я тебя запутал, да? — Глеб улыбнулся. — Просто она как-то совсем уж сдружилась с моей женой. Причём настолько стремительно, что даже я сам не понял, как это произошло. Тут ведь и в возрасте разница, и в складе характера, да и в семейной обстановке — не думаю, чтобы у Аллы Борисовны были дети… да даже просто связи с противоположным полом. Ну, ты понял, о чём я… Да и бог с ним со всем, — Глеб непроизвольно махнул рукой. — Плохо, что она в курсе наших домашних склок, а отсюда произрастает и всё остальное, свидетелем чего ты только что стал. Такое ощущение, что я непроизвольно заимел ещё одну тёщу. А та — ненавистного зятя, которого, по идее, и быть не должно. Странно как порой судьба складывается… Хм…
Умка гавкнул, чтобы поддержать беседу — он всё понимает.
— Надо будет всё же поставить её на место, — продолжал Глеб. — Только вот боюсь, Маринка меня совсем не поймёт. Она предпочитает ладить с людьми. Вернее просто мирно сосуществовать. И пользоваться этим. Своего рода, симбиоз или даже паразитизм. Чего киваешь? Неужели понял, как наше человеческое сообщество устроено?
Пёс заскулил, беспокойно огляделся по сторонам.
— Хотя чего тут понимать… — Глеб поднялся, размял затёкшую шею. — Все мы — звери. Особенно если поглубже капнуть. В голове — непроглядный мрак, своеобразная среда обитания. Повадки — явно хищные. Свирепые, не допускающие ни жалости, ни сострадания, ни взаимовыручки. А вот вместо сердца — загнанный заяц. Того и гляди испустит дух — задайся только целью обретения смысла. Разум и вовсе на ленивца похож — такой же медлительный и неповоротливый. Любые задачи, кроме попытки выжить любой ценой, ему во вред. О душе вообще молчу… Так что на деле, не пойми что выходит. «Гомо зверюнус» какой-то. Хм… — Глеб подмигнул ворчащему Умке. — Тебе, вон, хорошо — ты пёс и этим всё сказано. Даже документы все при тебе: ошейник, лапы, хвост. А что другие по этому поводу говорят или думают — не бери в голову. Усёк?
Умка по-человечьи хмыкнул, будто терзаемый сомнениями. Повёл головой, изнывая от нетерпения.
— Чего, не согласен? — усмехнулся Глеб и нетерпеливо постучал ногой по двери — лифт замер пару секунд назад, однако выпускать пассажиров не спешил. — Ну же, железяка, крути свои шестерни!
Умка недовольно рыкнул, и двери тут же покорно открылись.
В глаза ударил резкий свет от мерцающих под потолком трубок. Пёс фыркнул.
— Ты чего? — не понял Глеб, направляясь к дверям квартиры.
Пахло чем-то гнилым, разлагающимся, давно мёртвым. С потолка свисали тонкие нити, которые обволакивали шерсть, протягиваясь следом, не желая отпускать.
Умка ощетинился.
— Спокойнее, — сказал Глеб.
Он понятия не имел, отчего старается говорить в полголоса: площадка была не заселена, а из-за закрытых дверей никто не показался бы, даже устрой он гвалт или закричи на всю лестничную клетку «помогите — убивают!» Вернее территория всё же была частично заселена — его семьёй. Их словно выбросило на необитаемый остров волнующимся морем социальных проблем или элементарной упёртостью жены. Именно последнее, куда в большей степени, походило на правду. Всё остальное, надуманное несколькими минутами ранее, билось о бетонную стену действительности, оседая крошкой вдоль стен. Да. Дети, экология, престижный район — всё это оставалось призрачным и эфемерным, по существу, необходимым лишь для успокоения зудящего под черепной коробкой сознания. Так было проще успокоить себя.
— Вот чёрт! — Глеб пнул пустую жестянку с трафаретом «Титан» на погнутом боку. — Такое ощущение, что кто-то свою квартиру заново переклеил! Идиоты.
Умка вздрогнул, уставился в тот угол, куда отлетел странный предмет из-под ноги человека.
Глеб не без труда выскреб из волос частицы приставшего клея и с омерзением обтёр пальцы о шершавую стену.
— Хоть бы убирали за собой. Свиньи! — Он негодующе смахнул с потолка переливающиеся нити. — Юрка ведь завтра с утра, по любому, с ног до головы уделается — тут, как говорится, без вариантов!
Пёс зарычал, однако Глеб не обратил внимания.
Одна из дверей незаметно отворилась.
Незаметно для хозяина, но Умка сразу уловил лёгкое дуновение, из-за которого гнилой смрад отпрянул прочь. Запахло человеческими телами и чем-то ещё: тёплым, дурманящим, девственным. Именно от последнего в клыках поселился нестерпимый зуд. Зуд возбуждения. Пёс облизался, склонил голову на бок. Пахло кровью.
— Ты окончательно спятил?! — Сухой голос принадлежал высокой женщине в халате.
Она замерла в дверном проёме, а из-за её высокой фигуры выглядывал человеческий детёныш.
— Марин, так было нужно, — промямлил Глеб, стирая со лба остатки строительного клея.
— Мог бы сначала позвонить, прежде чем тащить ЭТО в квартиру! — Холодный голос тут же оборвался; женщина брезгливо подцепила малыша под руку и исчезла в недрах квартиры.
Умка мотнул головой: всё становилось более-менее понятным, но последний запах по-прежнему не давал покоя. Он не принадлежал ни хозяину, ни этим двоим. Оставался кто-то ещё.
Пёс фыркнул и засеменил на косолапых лапах впереди вздыхающего Глеба.
— Юрка, отойди от двери! — Марина всплеснула руками. Затем тяжело вздохнула. — Света, уведи брата отсюда.
— Он что сам ходить не может?.. — Хлопнула дверь в соседнюю комнату, окончательно искалечив остатки фразы.
Человек по имени Светка упорно не желал показываться на глаза.
Умка уловил, как за приоткрытой дверью мелькнула детская тень и тут же скрылась в темноте, оставив после себя запах мочи, влажные губы и частый топот ног. Неряшливые движения затихли после очередного шороха — туда-сюда — наверняка под кроватью или столом, где же ещё.
Скорее всего, это просто игра, так что беспокоиться не о чем.
В животе заурчало. Умка напоказ облизался — кормить совсем не спешили, а вроде как уже пора. Однако на него даже не смотрели, продолжая спорить.
Марина застыла у холодильника в какой-то недосформированной позе: словно ещё не до конца решила, чем следует себя занять. Она смотрела на чёрный квадрат окна, заламывала руки и неприятно хрустела суставами.
— Неужели больше некуда его деть?
Глеб вздохнул.
— Марина, говорю же, что это только на первое время. Пока всё не уляжется.
— И когда это произойдёт? Неделя, месяц, год?..
— Пожалуйста, не начинай… — Глеб заскользил апатичным взглядом по граням нарисованных на скатерти квадратиков — те как-то странно переходили один в другой, множились, расширялись, ускользали от взора и стремились поскорее скрыться за краем стола.
— А я ещё не начинала!
Глеб вздрогнул, оторвался от своего бесполезного занятия.
Марина отошла от окна и открыла холодильник. Уставилась на полки с продуктами. Действие снова вышло спонтанным, и теперь она уже совершенно точно не понимала, что именно ей нужно.
Умка поджал хвост, заворчал — со стороны грохочущего белого шкафа пришла зима. Только какая-то необычная: сдавленная, сухая и неимоверно кислая, будто её весь год мариновали внутри. Теперь Умка ещё больше невзлюбил холод, однако попытался сдержать рвущиеся из груди эмоции и лишь жалобно заскулил, продолжая изредка посматривать на застывшую в нерешительности женщину.
Марина вздрогнула и, схватив первое, что подвернулось под руку, захлопнула увесистую дверцу, оклеенную на уровне живота фантиками от жвачки — сын постарался, а может и дочь, чтобы её позлить.
Холодильник довольно причмокнул.
— У нас дети. Ты об этом подумал? — Марина безвольно осела за стол, уперлась узкими зрачками в мужа.
Глеб повёл плечом.
— Ну, подумал.
— Ну, подумал?! — Бутылочка с морковным соком ударилась о поверхность стола и, казалось, покраснела ещё гуще, почувствовав на себе два сосредоточенных взгляда взрослых людей; Марина отдёрнулась всем телом, не совсем понимая, откуда сок вообще мог взяться в её руках. — Знаешь, это не совсем то, что я рассчитывала услышать!
— Что я должен был сказать?
— Как это что?! — Марина вновь поднялась, негодующе глянула на Умку. — То, что завтра этого уродца и след простынет!
— Не говори так! — Глеб и сам удивился столь резкому тону. Откашлялся.
— Ты чего, с ума сошёл? — Марина уставилась на мужа, словно только сейчас разглядела того под ворохом одежды.
— С чего бы это?
— Да ты хоть понимаешь, что такое несёшь?!
— Вполне, — Глеб кивнул, глянул на притихшего пса. — Он ведь вам ничего не сделал. За что вы на него сразу ярлык вешаете? Ладно Алла Борисовна — она и без того из ума выжила, — но ты-то должна понимать, что это всего лишь обычная собака! Не крокодил, не анаконда, не гризли — просто пёс, каких миллионы!
— Ах, вот даже как… Ясненько. Значит ты ещё перед консьержкой отметился, — Марина всплеснула руками, принялась суматошно расхаживать по кухне: вблизи бультерьера она резко ускорялась, а у окна, напротив, замедлялась, делая вид, будто пытается что-то разглядеть за стеклом. — И что же мне завтра прикажешь делать?..
— А в чём, собственно, проблема?
— А в том! Опять придётся краснеть из-за тебя! Чего ты ей наговорил?!
— Да ничего. Тебе я много чего успел сказать?.. Вы ведь рта раскрыть не даёте. Особенно эта сварливая старуха! Развела демагогию, словно я и впрямь монстра инопланетного на привязи притащил или черта из самой преисподней! — Глеб перевёл дух и закончил более спокойно: — Как будто свет клином на этом псе сошёлся.
Марина замерла напротив окна, сложила руки на груди.
— Ну, спасибо тебе, — она не оборачивалась, а тон не сулил ничего хорошего. — Значит я и Алла Борисовна — одно лицо. По крайней мере, в твоих глазах.
— Марин, я совершенно не то имел в виду. Мы ведь о другом разговариваем. Я просто хочу сказать, что подобного спора не было бы, приведи я вместо бультерьера какого-нибудь пекинеса или таксу. Ведь так?
Марина не ответила — лишь безразлично повела плечом.
Глебу показалось, что она плачет. Он хотел было подойти, но жена словно прочитала его мысли и резко обернулась.
Нет, она не плакала. В глазах не было и намёка на слёзы — только обжигающая ненависть. (словно человек по имени Марина вылез из этого самого белого шкафа, сохранив за плечами шлейф холода, сухости и чего-то давно разложившегося, отдающего запахом гнили… точнее даже трупным смрадом!).
Именно! За женщиной что-то было. И это была вовсе не тень.
Умка повёл головой. Затем наклонился и попытался лапой стянуть с носа намордник — тот очень мешался, не позволяя угадывать истинное настроение новых хозяев. Конечно, понятно, что в данный момент решается его дальнейшая участь, но хотелось бы поскорее избавиться от царящей вокруг неопределённости.
Умка закусил ремешок, часто задышал — как он ни старался, ничего не выходило.
— Нас кормить сегодня будут?.. Ой! — Светка хотела было проскользнуть мимо приоткрытой двери на кухню, но завидя у порога поскуливающего бультерьера невольно попятилась.
— Ну вот, полюбуйся, — усмехнулась Марина, оседая за стол. — Добился, чего хотел?
Глеб только отмахнулся — ничего он не хотел, просто привёл в дом никому не нужную собаку. Хотел сделать доброе дело, чтобы животное не мучилось. Хотя на деле, куда гуманнее было бы его просто пристрелить.
— А он надолго у нас? — Светка всё же переборола страх и бледной тенью порхнула на кухню. — Вот это чудище! — восхищённо прошептала она, со всех сторон рассматривая притихшее животное. — Можно я завтра ребят из школы приглашу? Они обалдеют просто!
— Света, за словами следи! — Марина снова грохнула соком по столу, да так что отлетевшая крышка звонко заскакала по полу.
Умка поднял лапу и, не обращая внимания на занятых склокой людей, придавил незнакомый предмет. Подтащил к себе. Тщательно обнюхал. Дрянь какая-то и отдаёт чем-то пресным, прокисшим, давно умершим.
От девочки пахло куда более приятно, даже пьяняще… Пёс забыл про крышку и посмотрел на восторженно улыбающуюся Светку.
— Он что дрессированный? — Девочка присела, протянув пальцы к белой шерсти.
Запахло сильнее — пёс заскулил.
— Скажешь тоже, — отмахнулся Глеб. — Просто живой.
— А почему он на мышь похож? — Юрка машинально поглощал мятую картошку с сосисками, ловко орудуя вилкой, будто в той была сокрыта функция автопилота; малыш лишь изредка промахивался мимо рта, чем приводил сестру в состояние крайней эйфории.
Марина пыталась угомонить разошедшуюся дочь, но с каждым разом делала это всё более сдержанно — данное занятие, скорее даже необходимость, ей уже порядком надоело. Она только грустно вздыхала и бесцельно ковырялась вилкой в собственном ужине, изредка посматривая на безучастного Глеба.
Взгляд Юрки, восседавшего во главе стола, был прикован к белому бультерьеру, довольно возившемуся в рыбьих потрохах, сдобный смрад которых витал под потолком кухни, вытесняя все остальные запахи. Малыш основательно вымазался в картошке и масле, отчего его розовые щёки лоснились в мерцающем свете ламп дневного освещения.
Люминесцентный король навис над столом и хищно потрескивал в такт еле заметному мерцанию трубок — такое ощущение, что он так же пытался разглядеть страшного гостя, продолжавшего свой свирепый пир, обособленно от хозяев.
Юрка уже напрочь позабыл про вилку. Он хватал сосиски липкими пальчиками, точно великан беспомощных гномиков, и пытался молниеносно отправить их в рот. Однако малыши упорно сопротивлялись, тыкаясь то в нос, то в глаз, то в лоб, то вообще проходя мимо всего, отчего Светка уже и сама почти лежала в тарелке, издавая хрипящие звуки и обдавая родителей рыбно-картофельным фаршем.
Марина грозила дочери пальцем и, между делом, пыталась подсунуть сыну куда более полезную рыбу. Однако ничего не выходило: Юрка на ощупь бродил пальцами по пустеющей тарелке, безошибочно находил очередных «гномиков», а подложенные рыбьи спины равнодушно складировал на край тарелки.
— Света, хватит паясничать! — Марина всё же не выдержала и серьёзно посмотрела на дочь.
— А чего я? Сама же начала!..
— Ты как с матерью разговариваешь?!
— Как хочу — так и разговариваю! Почему я всегда виноватая?
— Глеб!.. — Марина гневно посмотрела на мужа, прося помощи, но тот никак не отреагировал.
— А как его зовут? — задал следующий вопрос Юрка, так и не дождавшись ответа на первый. Но его проигнорировали снова.
Светка злобно улыбнулась.
— А правда, что такой вот пёс может человека загрызть? — Девочка испытующе уставилась на притихшего Умку, невольно заставив того оторваться от своего банкета.
Глеб вздрогнул, нерешительно глянул на дочь. Затем перевёл заторможенный взгляд на Марину. Та только пожала плечами: мол, выпутывайся, как знаешь — и поскорее отвернулась.
— С чего ты это взяла?
— Да она врёт всё! — возмутился Юрка, протягивая блестящие пальцы — пока мать не видит — к сложенным в центре стола плиткам печенья.
— А вот и не вру! — Светка расплылась в самодовольной улыбке. — А он печенье лопает без спросу!
Марина обернулась, отчего Юрка так и замер, как попрошайка, с протянутой рукой.
— Зачем ему кого-то грызть? — медленно проговорил Глеб, размазывая остатки картошки по краям тарелки, попутно бесцельно изучая поцарапанное дно, — никак Юрка в очередной раз отказывался есть, отчего, в первую очередь, пострадала посуда.
— В школе ребята рассказывали, что такой же бультерьер целую семью за городом вырезал, — Светка обвела слушателей сосредоточенным взглядом, силясь определить, воспринимают ли её историю всерьёз.
— Враки! — замотал головой Юрка. — Это ты специально всё! Чтобы попугать!
— Очень надо! — фыркнула Светка.
Глеб усмехнулся. Нахальная улыбка, чёрная чёлка, тени под нарисованными глазами, полнейшее пренебрежение общества родителей — похоже, Марина пропустила сегодня всё то, за что дочь всякий раз основательно «огребала». А сидящий напротив ребёнок казался зловещим, незнакомым и каким-то чужим.
Умка поднял голову, вопросительно посмотрел на возбуждённо разговаривающих людей. Ситуация явно касалась его, хотя, наверное, так и должно быть. Ведь он новенький в семье, и новым хозяевам требуется какое-то время, чтобы установит новый порядок вещей. Однако сухой тон неприятно резал слух, не суля ничего доброго.
Умка заурчал, поскорее уткнул нос во влажную газету — он больше не испытывал голод, но так было нужно; без намордника девочка пахла ещё сильнее.
— У них тоже был маленький спиногрыз, вроде тебя, — такой же пухленький и аппетитный, — Светка подмигнула ошарашенному брату.
— Сейчас точно схлопочешь! — Марина принялась усердно поглощать остывший ужин, чтобы хоть как-то отвлечься ото всего происходящего. Точнее от того, что ничего нового не происходило. Было как всегда. А это напрягало вдвойне.
Девочка пожала плечами — обычно действия были более решительными и незамедлительными. Родители явно опасались окончательно утратить над ней контроль. И, надо сказать, не безосновательно. Светке давно уже казалось, что она престала быть маленькой и может не то чтобы творить всё что угодно, но, по крайней мере, высказываться на любые темы так, как того пожелает, не боясь при этом быть бесцеремонно заткнутой взрослыми принципами и откровенным недопониманием.
Тем более что на днях у неё впервые началось ЭТО.
То, что все эти годы периодически происходило с Мариной, когда она, ни с того ни с сего, становилась раздражительной и никуда не выходила из дому кроме работы. А если и выходила, то окружающим лучше было держаться подальше, дабы не напороться на какую-нибудь свежевыделанную «любезность». В такие дни Марина переставала носить белое и обтягивающее, замыкалась в себе и подолгу валялась на диване в позе эмбриона, не в силах улыбнуться, оказывая внимание лишь стиснутой в дрожащих объятиях подушке. Даже Глеб в открытую побаивался своей пассии, предпочитая отлёживаться на диване в гостиной. Он становился каким-то мягким и хлипким, словно фрагмент оброненного на пол студня, который при желании очень легко размазать ногами об линолеум. Но Марина почему-то этим никогда не пользовалась…
Поначалу Светка не понимала, что именно происходит с Мариной — ей казалось, это простое недомогание. Однако после появления Интернета и кабельного — тайный занавес резко поднялся, отчего на смену непониманию пришло ожидание.
«И вот, дождалась».
Сегодня предки выглядели как-то по-особенному: сонно, точно пересытившиеся мухи, не способные даже нормально жужжать. Сначала одна Марина в томном ожидании Глеба. Затем уже вместе, лениво шпыняя ни в чём не повинного зверя, только оттого, что так надо…
«Теперь, вот, за ужином, молча выслушивают мои идиотскии истории… А что если они обо всём догадываются?! Или просто я ещё не так далеко зашла?»
Светка, для уверенности, вздохнула и продолжила пугать, опасаясь в конец себя выдать.
«Глеб, скорее всего, ничего не заметит, а вот на счёт Марины есть основания сомневаться. Тем более что и запасы её «Always» попали под неминуемое сокращение».
— Так вот, если взрослых ещё удалось по частям собрать, то от мелкого вообще ничего не осталось, — Светка выжидательно посмотрела на застывшую вилку Марины и быстро закончила: — Все говорят — целиком проглотил. А мне, вот, кажется, что закопал где-нибудь про запас.
— Да замолчишь ты или нет, паршивка! — Марина схватила со спинки стула полотенце и попыталась огреть им дочь.
Светка увернулась.
— Ма, чего она пугает! — заныл Юрка; губы малыша дрожали, но по внешнему виду было не понять: действительно ему страшно или просто притворяется, чтобы сестре ещё больше влетело.
— А чего такого? — Светка отскочила, но хлопок полотенцем перед носом ей явно не понравился. — Как будто я всё это выдумала! Что в школе услышала — то и говорю!
— А другого места ты для этого не нашла! — Марина осела на стул, швырнула вилку в тарелку.
От звона Умка навострил уши, с явным любопытством изогнул шею, стараясь охватить взором спорящих. Не вышло, и он недовольно заскулил. Вот так всегда — всё самое интересное происходит без его участия. Обидно, но ничего не поделаешь: видимо его пока не считают полноправным членом семьи, которого можно посветить во все свои секреты, — нужно время.
Умка с присвистом вздохнул, принялся старательно облизывать газету.
— А ты чего молчишь? — Марина накинулась на мужа, словно тот был всему виной. — Так и будешь закрывать глаза на все её выходки?
Глеб медленно отодвинул тарелку, посмотрел в глаза дочери.
— Света, не время сейчас сцены закатывать. Завтра — всё что угодно. Но только не сегодня. Прошу тебя.
Девочка разинула рот и, ничего не понимая, осела на спешно покинутый табурет.
— Ты чего это?..
— Да, действительно, у тебя всё с головой в порядке? — возмутилась Марина. — «Всё что угодно» — это что же?
— Марина…
— Да я уже тридцать лет Марина! А если тебе всё равно, так и скажи! Нечего из меня дуру делать!
«Точно не тридцать. Врёшь! Больше. Много больше! Просто не старишься, как… ведьма?..»
Глеб вздрогнул: чьи это мысли?
— Ты не понимаешь…
— Ага, дело оказывается всё же во мне. А я-то, дура, никак не соображу!
— Хватит орать! — воскликнула Светка и тут же сжалась в комок, боязливо посматривая на осёкшуюся Марину.
— Ты чего на маму кричишь? — подал голос Юрка.
— Значит так… — холодно произнесла Марина и скривила подбородок — хрясть!!! — а это не значило ничего хорошего.
Глеб глубоко вдохнул, облокотился о стол. Странно, но он как бы увидел свою физиономию со стороны: какую-то сплюснутую, отёкшую, совсем как у резиновой куклы, с рваными провалами на месте глазниц, через которые уже давным-давно вытекло всё человечное, родительское, отцовское. Жуткая маска пугала своим естеством, медленно раскачиваясь на бряцающих цепях, продетых сквозь мочки ушей.
Глеб сглотнул: ну и жуть, неужели таким его видят все домочадцы?
— Значит так, — сказала Марина, силясь совладать с детонированными эмоциями. — Марш в ванную — и чтобы через пять минут была, как нормальный человек! А то развела на лице не пойми что, как… — Её голос сорвался.
— Шлюха? — усмехнулась Светка.
Марина дёрнулась, но сумела усидеть; в данный момент она спешно раскапывала в душе могилу, чтобы навсегда закопать в ней такое понятие, как «дочь».
— Ты… Ты… Повтори, что ты только что сказала… — Маринины веки дрожали, а пальцы мяли друг друга, порождая старческий суставный хруст.
— Как шлюха, — без эмоций повторила Светка, гипнотизируя клочок скатерти перед собой. — Ты ведь это хотела сказать?
— Света, прекрати, — холодно произнёс Глеб.
…Грань вписанных друг в друга квадратиков приветливо подхватила взгляд девочки и понесла его по своей поверхности, как по крутой горке, лавируя на бесчисленных поворотах, отчего захватывало дух; а где-то в стороне, в это время, медленно приоткрывалась потайная дверка, ведущая в соседний сказочный мир. Вот вам и избушка на курьих ножках, вот и Кощей бессмертный над златом чахнет, вон, вдалеке, краснеется кисельный берег, а в молоке всплывает что-то корявое и неповоротливое, отсюда, из-за стола, больше похожее на трухлявый пенёк… Стоп, так это же водяной, ну кто же ещё!
Однако в реальности НИЧЕГО НЕОБЫЧНОГО НЕ ПРОИСХОДИЛО, и это уже давило на всех. Светке захотелось превратиться в муху и улететь прочь из дома, прочь из города, прочь с планеты Земля, прочь из этого долбанутого мира — туда, где на неё никто не будет смотреть ВОТ ТАК! Хищно и злобно, рассчитывая силу удара, дабы потом не осталось синяка. Хотя даже если и останется — она непременно что-нибудь придумает. Ведь мать не может бить ребёнка. По крайней мере — так не должно быть.
Марина поднялась.
— Сейчас ты у меня получишь!..
— Ага, надорвёшься, — сухо ответила Светка… и получила предательскую затрещину от Глеба.
В ушах зазвенело, а глаза полезли из орбит. Захотелось плакать. Дрожащий комок уже начал свой путь из живота наружу. Он перетрясал содержимое желудка, неприятно чертил скользкими жгутиками по горлу, решительно нажимая холодной ложноножкой на маленький язычок, словно говоря: «Тук-тук, а вот и я», — преднамеренно затягивая своё неминучее появление.
Светка всхлипнула, но тут же проглотила разрозненные чувства и лишь злобно посмотрела на Глеба — уж от кого, а от него она подобного не ожидала! А от этого на душе становилось только ещё тяжелее.
Глеб не без труда выдержал взгляд дочери. Раньше он к ней никогда не прикасался — только Маринка. А теперь, вот, сорвался и… ему это понравилось. Понравилось ПРИКАСАТЬСЯ к дочери!
— Пойди прочь, — монотонно произнёс он, словно просил Светку принести ему газету.
— Папа! — пропищал Юрка и шмыгнул носом.
Марина молчала. Она лишь прикрыла рукой подбородок и нерешительно поглядывала то на смущённого мужа, то на покрасневшую дочь — ей всё было ясно. Абсолютно всё.
— Уроды! — прохрипела девочка и сорвалась с места, не желая, чтобы эти равнодушные существа увидели её слёз.
На бегу, она наступила ногой на газету скучающего пса, но тот не обиделся — лишь приветливо помахал хвостом.
Юрка досмотрел очередную серию «Барбоскиных» и потерял к телевизору всяческий интерес. А чего-то другого попросту не оставалось: канал «Россия» зарядил традиционное мощное «мыло», от которого с мамой обычно случались самые настоящие истерики, а с самим Юркой — невообразимые душевные переживания.
…Отчётливая картинка: мама сидит на диване, поджав ноги, плачет, утирая покрасневшие глаза влажной салфеткой, а на все Юркины расспросы, относительно происходящего с ней, только отмахивается, произнося дежурное: «Ресничка в глаз попала. Сейчас всё пройдёт, играй дальше…» Хочется спросить что-то ещё, но Юрка, совсем как взрослый, преодолевает нестерпимое желание и прячет взор, потому что ТАКАЯ мама ему совсем не нравится. Он продолжает заниматься своими делами, стараясь не слушать тренькающего в голове Сверчка, который просто уверен, что с мамой ЧТО-ТО НЕ ТАК. Затем появляется папа, и родители начинают громко кричать друг на друга, не обращая на них со Сверчком никакого внимания. Кричать просто так. Потому что так надо.
С мамой и впрямь всё нормально — она в два счёта уделывает папу. Сверчок оказался не прав(?).
Юрка не знал, кто такой Сверчок. Однажды мама прочитала ему сказку про Буратино. В ней-то как раз и обитало это дружелюбное насекомое. В коморке у Папы Карло, за холстом, на котором был нарисован очаг.
Ночью Сверчок выпрыгнул из растрёпанной книжки и решил навсегда поселиться в Юркиной голове — ему тут сразу же очень понравилось. Юрка спорить не стал. Новый друг оказался очень умным, постоянно придумывал занимательные игры, много всего рассказывал — мог даже выслушать и пожалеть, особенно, когда больно ударишься или просто разревёшься, не стерпев упрёков сестры.
Мама не любила всякую живность, а насекомых — в особенности. Один лишь их внешний вид — все эти усики, ножки, крохотные волоски, мягкие крылышки, скользкая пыльца, оставляющая после себя жирные пальцы, круглые, точно бусины глаза, — заставлял её брезгливо трястись и неразборчиво размахивать руками, отчего она и сама становилась похожа на запутавшуюся в паутине муху или на потерявшую пространственную ориентировку стрекозу. Поэтому Юрка решил не беспокоить маму лишний раз и ничего про Сверчка не рассказал. А мама попросту не заметила — так и зажили.
На книжной картинке Сверчок выглядел надменно. Этакая важная зелёная букашка — ростом с невысокого человека, — нацепившая на себя кафтан, цилиндр и пенсне. Однако звучащий в голове голос, напротив, принадлежал кому-то дружелюбному и весёлому, на вроде толстого мельника, изображённого на пакете с молоком. В одной из лап нарисованное насекомое сжимало лакированную трость со стеклянным набалдашником, внутри которого, — словно комар в янтаре — застыл красивый цветок или даже звезда. Юрка всегда хотел именно такой набалдашник. При этом сама трость его мало интересовала — хватило бы загадочной сферы.
Желание только усилилось, после того, как папа разъяснил, что под стеклом вовсе не звезда и уж тем более не цветок, а таинственная «роза ветров».
Юрка понятия не имел, что это за роза такая, но желание заполучить её в своё личное пользование только стократ возросло.
«Кажется, у Светки была заколка с похожим узором, но разве она даст…»
Приходилось любоваться невиданным созданием на картинке и завидовать тому лютой завистью. Сама же букашка успокаивала, советовала подождать, пока заколка не надоест сестре, после чего незаметно порыться в её настольной косметичке и стянуть понравившуюся вещицу. Юрка много размышлял на этот счёт, однако заставить себя пойти на столь мерзкое преступление так и не смог. Да он этого и не хотел. Всё-таки сестра, а не кто-то посторонний. К тому же, если поймает, — обязательно поколотит! Ни сколько за заколку, сколько за воровство. Может ещё маме рассказать, но это вряд ли.
Юрка хотя и был ещё ребёнком, однако прекрасно ощущал ту незримую грань, переступать которую — просто непозволительно. Да и отношения между сестрой и мамой подливали масла в огонь. Он был как громоотвод: вечно получал на орехи то от одной, то от другой, особенно случись ссора, подобная сегодняшней.
«Ведь Светка думает, что всё из-за меня. По крайней мере, по её словам, до меня ей жилось иначе…»
Светка не говорила ничего в открытую — Юрка невольно подслушал.
После очередной ссоры с мамой Светка валялась на кровати и плакала в подушку. Юрка не знал, что именно мучило сестру: боль от побоев, просто обида или ненависть ко всему живому, что обитает в их квартире. Может что-то ещё, о чём он даже никогда не задумывался. А возможно, всё вместе, объединившись в единый пульсирующий комок отчаяния. Так или иначе, но Светке было очень плохо, и мудрый Сверчок тогда сказал, что нужно идти к сестре и помочь ей. Неважно, как именно: достаточно постоять рядом, ничего не говоря и не обращая на себя внимания — просто попытаться заставить Светку поверить в то, что она не одна. Как не один сам Юрка. Вокруг много «друзей». Главное заставить себя «услышать» их.
Юрка уже собирался было переступить порог комнаты, как в этот самый момент Светка выдала сквозь слёзы в подушку всё то, что её мучило на протяжении последних лет и, одновременно, то, с чем застывший в дверях малыш боялся столкнуться даже в самых жутких своих кошмарах.
Оказывается, виноват только он. Ни мама, ни папа, ни этот долговязый хлыст, что изредка приходит к сестре, ни кто-нибудь ещё, о ком Юрка даже не знал. Только он и, может быть, Сверчок. Хотя и это вряд ли — Светке он тоже ничего не говорил про насекомое.
Сестра его ненавидит — это единственное, что расплылось в тот вечер багровым пятном в Юркином сознании, заставив чувства свернуться в маленький рыхлый кулёчек и застыть в груди, под ложечкой, изредка покалывая трепещущее от горя сердце. Мысли куда-то подевались, а на их месте материализовался ночной мрак. Сделалось страшно, и Юрка убежал. Возможно, как трус… Но оставаться и дальше не было смысла, потому что слов, как таковых, тоже не было. Только шум в ушах, колючие слезы и маленькая цирковая обезьянка на плече, истошно колотящая в свой барабан.
А Светка так ничего и не узнала. О том, что теперь Юрка знал её самый сокровенный секрет. Жуткую тайну. Истину, с которой не так-то просто свыкнуться.
Сегодня сестру стукнул папа, а значит, ненависть только возросла. К тому же и Сверчок с этим согласился — он, по обыкновению, долго ничего не советовал, только задумчиво пощёлкивал под лобной костью, точно взведённая пружинка механических часов, после чего всё же встревоженно застрекотал, давая понять, что сестра опасна, как никогда!
Юрка какое-то время сомневался, не до конца веря в то, что ненависть Светки может перерасти во что-то куда более серьёзное, нежели стандартное игнорирование его, как живого существа, — как брата она его и вовсе не воспринимала. Если только в самом начале… Но этого Юрка, к сожалению, не знал.
Сверчок «сказал», что нужно защищаться, и, прежде чем покинуть кухню, Юрка умыкнул из выдвижного ящика стола нож. В спешке, пока «крыша» не встала на место, он притащил страшное оружие в спальню и запихнул под матрас. Потом сел на пол и долго смотрел на помятую простыню, не совсем понимая, что такое сотворил.
Просто было страшно.
Очень страшно!
Зубы, правда, ещё не стучали, но и благополучно заснуть теперь вряд ли удастся. Если вообще удастся хоть что-нибудь. Тем более, в доме появилось жуткое чудище, похожее на мутировавшую мышь, но на деле, таковой не являющееся. Если верить мультикам, которых Юрка явно пересмотрел, подобное вполне возможно. Возможно превращение крысы в собаку, как и наоборот.
Но вот насколько опасна сестра? Может быть, Сверчок ошибается?
Однако Сверчок был уверен — он вообще редко когда ошибался. Только в случае с мамой(?), — а влетевшая в спальню Светка только лишний раз подтвердила самые страшные опасения. Сестра тяжело дышала, а из-под съехавшей на глаза чёлки били лучи обжигающей ненависти.
Такое ощущение, что девочка желала разделать брата на части прямо сейчас, одним вот этим взглядом. Будто мясник трясущегося ягнёнка.
Юрка видел по телевизору, как вот точно так же огромный лев смотрит на опостылевшего шакала, в надежде, что тот уберётся сам, по добру по здорову, и не придётся марать об него когти. Какое-то время ничего не происходит — шакал глупо таращится на царя зверей, словно в его несмышлёной голове так же пощёлкивает невидимый Сверчок, — после чего в воздух взмывают тучи пыли, а перед самым объективом кинокамеры проносится тень от огромной лапы…
Юрка тогда не на шутку испугался и закрыл глаза. А когда открыл — всё уже закончилось. Лев медленно удалялся в дрожащем мареве, а под покровом осевшей пыли подёргивался рыжий бугорок.
Именно так посмотрела на него Светка сегодня после ужина. Как на недоразумение, к которому не хочется прикасаться. Издохло бы само — вот было бы славно!
А Юрка сидел возле кровати на корточках, прислушиваясь, как в груди надсадно ухает испуганное сердце. Вслед за сестрой, через порог переступил аромат её духов и чего-то ещё, так похожего на дым от сигарет.
Юрка никогда не видел, чтобы Светка курила, да и просто не придавал этому значения. Только сейчас он вспомнил, что похожий микс «приносила» из туалета детсадовская воспитательница Оксана Григорьевна. Во время коротких переменок она выскакивала из общей группы, хлопала дверьми уборной и тут же затихала, словно опасаясь, что её кто-нибудь услышит или учует. Через пару минут воспитательница возвращалась, сопровождаемая этим самым сладковатым шлейфом, который почему-то вызывал у всех тошноту и отвращение. А, между тем, все знали, что Оксана Григорьевна курит.
Светка посмотрела на притихшего Юрку, как на что-то мерзкое, совершенно не пригодное к жизни. Она с неимоверным трудом заставила себя пройти мимо, не толкнув и даже не зацепив брата.
Юрка перестал дышать. Нутром он уже чуял, как Светка берёт со стола что-то тяжёлое — скорее всего вазу — и медленно заходит сзади, старательно прицеливаясь, дабы прибить неугодного СПИНОГРЫЗА — иначе она его никак и не называла — одним махом. Одновременно сестра уже думает, как избавится от маленького, скрюченного тельца. Трупика. Хотя чего тут думать — задвинул ногой под кровать, все и дела! Он мелкий, от него вряд ли будет сильно вонять. А если запах и объявится, его можно запросто списать на мышей.
«Что ж, вазой — значит, вазой», — подумал тогда Юрка и зажмурился что есть мочи, молясь, чтобы не так больно.
Сверчок отчего-то тоже молчал, не предпринимая никаких решительных действий, — может просто сбежал? Хотя, скорее всего, тоже напуган. Юрка представил, как съехал с головы насекомого цилиндр, трясутся усики, летит в сторону трость, а пенсне и вовсе катится под кровать, кроша стёклышки.
Но ничего не произошло.
Светка взяла со стола плеер и с размаху бросилась на кровать — она так умела. Затем быстро повернулась к Юрке спиной, застыла в скрюченной позе.
«Так дети сидят в животе у мамы, пока ещё совсем маленькие и им опасно снаружи…»
Юрка хотя и был мал, но кое-что уже знал.
Он машинально поднялся, позабыв про недавний страх, и, на ватных ногах, заспешил к выходу, понимая, что никогда в жизни не сможет заставить себя снова переступить порог этой страшной комнаты. Потому что в её тёмных углах шевелятся вовсе не страхи, а жуткая нежить, способная породить из ничего самый настоящий кошмар!
А Светка сказала ему вслед:
— Ненавижу. Почему тебя нельзя засунуть обратно…
И как раз вот это-то — и было самым страшным.
Юрка засел у телевизора и до сих пор не мог заставить себя думать о чём-то ещё… А благодаря каналу «Россия» уже вся страна, в это время, рыдала в едином порыве, не в силах оторваться от жизни на экране.
Юрка подобрал под диваном заводную машинку, сел на колени, отвёл игрушку назад, послушал, как захрустели, приходя в движение, шестерёнки и, подождав пару секунд, чтобы механизм окончательно подготовился к действию, резко отдёрнул руку. Колёсики аппетитно хрупнули зубчиками, и машинка унеслась под шкаф, напоследок озорно подмигнув фарами: мол, здорово я, а?!
Юрка засопел, принялся медленно раскачиваться. Он не обратил внимания на осторожные шаги, замершие на пороге, подумав, что это кто-то из родителей. Однако он ошибался.
— Не понимаю, как это вышло… — Глеб сжал двумя пальцами переносицу, искоса посмотрел на склонившуюся над раковиной жену.
Та промолчала, отчего на душе стало ещё хуже.
Глеб прекрасно понимал, что ему необходимо извиниться перед дочерью. Причём сделать это нужно как можно скорее. Иначе — край! Светка и без того уже далеко. Да, разделявшая их пропасть пока ещё не переросла в бездну, но противоположного края уже не видно… как не видно и дна.
Глеб поморщился. В голове до сих пор густела переваренная каша. Она была уже сродни пузырящемуся битуму. А жар от наломанных им же самим поленьев всё не иссякал. Более того, он продолжал возрастать, отчего сознание вспучивалось волдырями совершенно незнакомых чувств. Страшных чувств! Потому что обращены эти чувства были к дочери, которая сегодня отчего-то перестала выглядеть ребёнком. И случилось это вовсе не из-за того, что он впервые в жизни ударил её. Истинный ужас заключался в том, что ему это понравилось! Понравилось бить дочь. Ощущать тепло прикосновения, фруктовый запах волос, синтетику теней, дыхание, которое именно сегодня перестало вызывать отвращение, что вилось все эти годы над головой, пока приходилось менять Светке подгузники, катать на спине и таскать по зоопаркам.
— Мне кажется, я схожу с ума, — Глеб залпом осушил стакан воды, который уже битый час внимал радужными гранями его сосредоточенный взгляд.
— С чего бы это? — Марина не обернулась, продолжив машинально мыть посуду. — Я с этими извергами побольше твоего общаюсь. Изо дня в день одно и тоже, — так ведь здорова же до сих пор.
— Думаешь?
— Что? — Марина перекрыла воду и теперь испытующе всматривалась в лицо мужа.
— Что?
— Это я у тебя спрашиваю: что ты имеешь в виду?
— Имею ввиду?.. — Глеб растерялся, поставил стакан на стол. — Если бы я знал.
— Послушай, я ведь не дура! Или ты снова пытаешься меня обидеть?.. — Марина нервно вытерла дрожащие руки — хотела было повесить полотенце на ручку двери, но почувствовала на себе внимательный взгляд притихшей собаки и мгновенно передумала, ретировавшись к окну. — И этот ещё тут так некстати… Насвинячил, хоть и не свин!
Умка благоговейно посмотрел на измусоленную газету, завилял хвостом — да, он всё съел! Можно, конечно, ещё, но если нет: ничего страшного, до утра и этого хватит.
Глеб по-детски засопел.
— Такое ощущение, что с нашей семьёй происходит что-то нехорошее.
Марина пожала плечами.
— Я не понимаю, о чём ты. По-моему, всё обстоит, как и прежде.
— А мне кажется, как-то иначе.
— Да? И что же тебя беспокоит?
— Не знаю. Дети. Светка. Чувства… Всё какое-то другое. Не такое, как раньше.
— Бред, — Марина покачала головой, уселась на подоконник, демонстрируя мужу подтянутые голени. — По мне, так ничего и не поменялось. А дети — что дети?.. Растут просто. Или ты хочешь всю жизнь их ползунки стирать?
— Да, наверное, ты права, — Глеб кивнул, чувствуя, как его желание медленно перекидывается с дочери на жену.
«Лучше уж так! Это, по крайней мере, правильно!»
— Эй, да у тебя никак кризис среднего возраста, — Марина усмехнулась, игриво задвигала бёдрами, стараясь, чтобы разрез халата сполз именно в сторону мужа.
— Да ну, скажешь тоже…
— Я, конечно, ничего утверждать не берусь, но со стороны очень на то похоже, — Марина закатила глаза, явно что-то припоминая, затем рассмеялась.
— Что ещё? — недовольно проворчал Глеб.
— Да так, ничего, — Марина закусила фалангу пальца. — Ты ведь раньше её никогда не бил. Понравилось?
Глеб вздрогнул — заметила! Конечно заметила, потому и ведёт себя так развратно!
— Что ты имеешь в виду?
— Да ладно увиливать, — Марина мгновенно изничтожила улыбку, одёрнула подол халата: мол, цирк окончен. — По твоей роже и так всё понятно.
— О чём ты? — глубоко в душе Глеб отчётливо понимал, что с каждым новым оправданием его авторитет в глазах жены резко падает, но признать её правоту он просто не мог. Как-то уж совсем не хотелось осознавать данность, потому что, в этом случае, пришлось бы принять ещё и собственные чувства. А последние и без того стремительно скользили в пустоту, лавируя на самой грани обречённости.
— Не бойся — это временно. Дети вырастут. Мы ещё больше состаримся. Появятся другие проблемы. Например, как бы всё же дотянуть до этой треклятой пенсии и, при этом, не угодить в дом престарелых. Сегодняшний вечер просто забудется. Как сказал бы классик: за чередой будней. Ведь, правда, забудется?.. — Марина говорила на пороге слышимости, отчего было не так-то просто распознать её интонацию, а соответственно, и понять: всерьёз ли она всё это.
Глеб непроизвольно мотнул головой.
Марина, по-видимому, расценила движение, как кивок. Во всяком случае, больше ничего не сказала.
Из своего угла прикосолапил Умка. Недолго думая, уткнулся холодным носом в ладонь.
— Чего, осмелел, наконец? — Глеб улыбнулся, потрепал скулящего пса по остроконечным ушам. — Прости за сцену. Как-то само собой всё вышло. По крайней мере, теперь знаешь, какие мы тут все дружные.
— Ага, прям пример для подражания, — лаконично заметила Марина, содрогаясь от вида текущих из пасти чудовища слюней. — Аааа, какая мерзость!.. — Она поспешила укрыть рот руками и отвернулась.
Умка ничего не сказал — ведь он по-прежнему оставался псом — и только дружелюбно помахал хвостом.
— Ты на него намордник не собираешься надевать? — спросила Марина из-за плеча, поспешно отодвигаясь к оконной раме.
Умка недовольно заворчал.
Марина ойкнула.
— Десятый этаж, — Глеб кивнул за спину жены; та лишь беспечно отмахнулась, поудобнее устраиваясь на подоконнике.
Умка гавкнул — и впрямь опасно так откровенно вжиматься в темноту, которая только и ждёт момента, чтобы поскорее утянуть!
Марина всё же ударилась затылком об стекло и злобно посмотрела на мужа.
— Там балкон — не страшно! Так как на счёт намордника?.. — повторила она, будто всё остальное её совершенно не волновало.
— На ночь обязательно надену. Пускай пока так посидит, а то у него, вон, уже шерсть протёрлась на затылке.
Марина назидательно кивнула.
— Только не забудь.
— Не забуду.
— Так на какое время ты планируешь его оставить?
Глеб задумался. Жена говорила как-то необычайно спокойно, отчего складывалось впечатление, будто на подоконнике раскачивалась вовсе не она, а совершенно другой человек. Та стерва, что встретила его на пороге квартиры, куда-то бесследно исчезла.
«Наверное, смирилась. Хотя теперь её, куда в большей степени, беспокоит совершенно иное…»
Возвращаться к неприятным мыслям не хотелось, и он не стал.
— Да я, если честно, вообще не собирался этого делать. В смысле, привозить его сюда. Как-то спонтанно вышло… — Глеб замолчал, посмотрел в раскосые глаза пса, который, не мигая, следил за его губами, словно пытаясь осмыслить человеческую речь. — Ему и впрямь лучше за городом. Без суеты, машин, вот этих наших сцен. Просто у матери голова сейчас совершенно другим занята, так что на него элементарно не остаётся времени. Даже на то, чтобы бросить кость. Как только мать немного отойдёт ото всего ЭТОГО, я сразу же отвезу Умку в деревню. Можешь на этот счёт даже не сомневаться.
— Как она? — Марина снова закусила палец, отчего сразу же сделалась какой-то более близкой и доступной, словно происходящий разговор, в одно мгновение, перенёсся из настоящего в прошлое. Туда, где ещё не было ни детей, ни пятнадцати лет совместной жизни, ни свадьбы, ни самого Глеба, ни опостылевших проблем. Когда ещё даже не было ПЕРВОГО раза, которого с таким трепетом ждёт любая девушка.
Умка заскулил, потянул хозяина за штанину, словно понимал, о чём именно тот думает.
— Как мама? — повторила свой вопрос Марина, не особо повышая при этом голос, — она уже свыклась с тем, что муж сегодня вечером «тормозит», как никогда раньше.
Глеб положил руку на голову пса, принялся бесцельно ощупывать гладкий череп.
— Плачет. Мне кажется, что Умка ей постоянно напоминает о Сергее. Она как пса увидит — так того и гляди упадёт.
— Ужас… — прошептала Марина и закусила вместо пальца губу.
— Смерть вертит людьми, как хочет. Особенно когда забирает самых близких, — Глеб замолчал, снова посмотрел на жену. Та вздохнула:
— Я даже не знаю, что бы со мной было, случись что-нибудь с Юркой или Светкой… Они когда просто болеют, мне и то уже кажется, что всё — конец. А тут такое…
Глеб неопределённо хмыкнул.
— Не веришь? — без эмоций спросила Марина. — Что ж, имеешь право.
— Да чего ты? Я просто согласится, хотел.
— Думаешь, они нас и впрямь ненавидят?
— Ты про кого?
— Дети. Наши дети.
— Брось ты эти мысли.
— Но ты ведь сам с этого начал, — Марина испытующе уставилась на мужа, но тот не отреагировал.
— Я сегодня определённо не в себе, — Глеб говорил шёпотом, в душе желая лишь одного: поскорее снова очутиться в той скорлупе, которую он, сам того не желая, расковырял на глазах у всей семьи, — и дрогнул мир, спустились веси в ад, реальность окропилась кровью. — А с детьми и впрямь всё в порядке — они просто растут. Сама же говорила.
Умка вздохнул. Стряхнул с затылка дрожащие человеческие пальцы, неохотно заковылял из комнаты. После рыбы ужасно хотелось пить, а у этих разве допросишься — придётся найти самому.
Странно, но его так никто и не остановил.
Оказавшись в тёмном коридоре, Умка довольно почесался — почему-то в раскаленном свете кухни он не мог позволить себе даже этого. Просто не мог и всё тут — такая вот, прямолинейная собачья логика. Темнота сразу же раскрепостила.
И пахло в ней иначе.
— Когда похороны? — Марина медленно слезла с подоконника.
— Завтра, — Глеб выдохнул, повертел в руках пустой стакан, потянулся трясущимися пальцами к чайнику.
— Давай, налью! — И Марина, не дожидаясь ответной реакции, выхватила уже остывший чайник из-под руки мужа — попили чайку, называется! — Почему так быстро?
Глеб пожал плечами.
— В морге торопят.
— А им-то какая разница? Места, что ли, сдают?..
— От брата мало что осталось. Практически всё по рельсам размазало.
— Господи! — Марина поздно спохватилась и налила воды, кроме стакана, ещё и на растерянного Глеба. Тот даже не заметил.
— А чего ты хотела? От машины-то практически ничего не осталось — металлолом. А тут всего лишь человек, — Глеб смахнул со штанин теплые капли, принялся рассматривать набухшие за гранями стакана пузырьки. Те притаились, чего-то выжидая. Потом нерешительно скользнули по гладкому стеклу, закружились в небывалом танце, принялись сталкиваться между собой, отскакивать в разные стороны, ударяться о грани стакана, вновь и вновь несясь навстречу друг другу. Водяной вихрь раскручивался — всё стремительнее и стремительнее, — словно от того, как быстро он будет крутить свою карусель, напрямую зависела дальнейшая судьба всего потока.
— Прольёшь же сейчас! — прозвучал откуда-то издалека — как из другой Вселенной — голос Марины.
Глеб в очередной раз вздрогнул и только сейчас понял, что, сам того не ведая, раскручивает воду в стакане и тупо пялится на образовавшийся за стеклом водоворот.
— Прости, — прошептал он, спешно ставя стакан на стол. — Надо мне, наверное, уже лечь, пока всех вас окончательно не перепугал.
— Успеешь ещё, — Марина поставила чайник на плиту, принялась спешно расставлять тарелки в ячейки сушилки. — Так что там с моргом?
— Мест у них нет. Такое ощущение, что все в один день решили на тот свет свалить. Или так всегда… Просто пока нас это не касается, мы и не знаем.
— Похоже, человечество в очередной раз постиг мор, — усмехнулась Марина, словно она и такое понятие, как «смерть» шли разными путями, и ближайшие десятилетия их тропы не пересекались. — Мне поехать с тобой?
Глеб пожал плечами. Потом понял, что жена не видит жеста — напряг голосовые связки:
— Я, конечно, не настаиваю. Но с тобой мне было бы легче.
Марина повела плечом.
— Ладно, попробую отпроситься. Но заранее ничего не обещаю — середина декады как-никак. «Патрон» в любом случае пропесочит! А ты отпросился уже?
— Нет, только предупредил коллег. Я прямой родственник — меня, вроде как, обязаны отпустить, по закону.
— Я бы, на твоём месте, не особо на систему рассчитывала.
— Да я и не рассчитываю. Отпустят, что на мне свет клином сошёлся… С утра в редакцию на «летучку» заскочу, предупрежу всех и тогда за тобой заеду.
— Хорошо.
Глеб почему-то только сейчас осознал, что по-прежнему любит жену. Несмотря ни на что. Закрывая глаза на все её выкрутасы, истерики, скандалы, прощая несуразную спешку, включающую в себя скоропостижный переезд на купленную под залог квартиру, мирясь с непростой семейной обстановкой — всё это было маловажным, сопутствующим, в данный момент, не имеющим значения. Он всё равно хочет быть рядом с любимой Маринкой! Спустя все эти, промелькнувшие на сверхзвуковой скорости годы ничего не изменилось. Он любит ничуть не меньше, чем любил пятнадцать лет тому назад, когда ещё даже не мог без робости смотреть в её обворожительные глаза, созданные всевышним только для него одного.
— Марина, спасибо тебе.
— Да не за что, — откликнулась жена и, как ни в чём не бывало, продолжила играть в свои пятнашки с тарелками и ячейками.
Глеб уже собрался было идти по стандартному вечернему маршруту: туалет, ванная комната, детская…
«Хотя в детскую сегодня заходить явно не стоит. Не смотря на разверзшуюся под ногами пропасть. Не смотря на невозможность дальнейшей отсрочки. Не смотря на гибнущую частичку света нашего собственного мирка, что с каждым новым днём неизбежно теряет яркость».
Он просто не готов к столь откровенному разговору. Сегодня слов нет — лишь плоские мысли и полнейшее непонимание смысла всего происходящего. Разве что заглянуть к Юрке… Нет, тоже не стоит. Малыш принудит его говорить. Обязательно что-нибудь спросит. А ответить нечего, даже не зная предстоящего вопроса. Абракадабра какая-то.
«Решено. Все разборки откладываются до завтра. И это не подлежит дальнейшему обсуждению».
Вместо детской — надеть на пса намордник, а ещё лучше, привязать к батарее, чтобы окончательно успокоить жену.
— А почему, собственно, Умка? — спросила напоследок Марина.
Глеб замер в полупозе, не зная, что делать: вновь садится или продолжить подниматься.
— Чего?.. — глупо переспросил он, изучая спину жены.
— Кличка, — усмехнулась Марина, убирая последнюю тарелку и задвигая сушилку в недра шкафа. — Собак ведь обычно иначе называют. Ну, Рекс, например. Мухтар или, там, Бобик. На худой конец, Снежком или Бубликом. Но Умка — это что-то новенькое! Я бы даже сказала, не совсем собачье, — Марина обернулась, насмешливо покосилась на перекошенную фигуру мужа. — С тобой точно всё в порядке?
— Нет, — Глеб быстро выпрямился и направился к двери. — Брату просто этот мультик в детстве нравился, вот и назвал. Думаешь, стоит к Светке зайти?
— Думаю, стоит отложить всё до завтра, — медленно проговорила Марина, мысленно пребывая где-то далеко.
Глеб кивнул и поспешил удалиться.
Светка лежала на кровати и бесцельно созерцала темноту. Тело уже основательно затекло, но девочка не желала менять неудобной позы: лишь изредка всхлипывала и растирала по щекам липкие слёзы. В затылке надсадно пульсировало, однако гадостно на душе было вовсе не от побоев. По настоящему болело в груди, под ложечкой, глубоко-глубоко, где, наверное, и сосредоточено заблудшее подростковое естество — этакое худощавое существо с впалыми глазами, бледной кожей, стрижкой под эмо и пальцами пианиста, — которое все постоянно шпыняют, толкают и ждут не дождутся момента, когда оно безвольно опустит прозрачный подбородок, чтобы добить ударом в висок. Именно эта эфемерная сущность и не давала покоя Светке, царапая изнутри грудь, затравленно сжимаясь в районе пупка упругим пульсирующим комком внутренних переживаний.
Отчего-то вспоминался фильм про Чужих. Ещё бы, ведь инопланетные монстры вырывались из груди, предварительно вот точно так же ворочаясь в районе желудка. И этих чудовищ порождало оголтелое человеческое любопытство, не будь которого, не было бы и всего остального, включая самих тварей.
Хотя причём тут твари? Тем более космические…
А при чём любопытство? Тоже ни при чём. Кабалистика какая-то выходит.
Светка в очередной раз шмыгнула носом, рывком перекатилась на бок. Голова ударилась об деревянную спинку, предательски затаившуюся в темноте. У противоположной стены тут же вспыхнули оранжевые болиды, в ушах зазвенело. Боль в животе слега поутихла, как бы соблюдая закономерную пропорциональность.
Подушка суетно ворочалась в ногах. Светка попыталась подтащить её сведёнными стопами, но «оживший» мешок с перьями противился, топорщился, выворачивался, точно завидевший мясника цыплёнок, всякий раз ускользая в самый последний момент. В конце концов, подушка свалилась на пол и там затихла.
Светка лишь вздохнула, уперлась лбом в прохладное дерево. Так было немного легче, да и слёзы уже не жгли лицо столь озлобленно, как несколькими минутами ранее. Солёная влага сбегала от уголков глаз вдоль скул, собиралась в районе подбородка в один самостоятельный поток, после чего, терялась липким ручейком за выступающими на шее позвонками. Простынь намокла, но Светке было на это плевать. Думать ни о чём не хотелось, а несущийся из наушников плеера транс, только ещё больше способствовал общей апатии, завладевшей скрюченным телом девочки.
Стоп! Она уже не была девочкой. Да, она пока не могла называть себя женщиной в полном смысле этого слова, потому что и первого раза ещё тоже не было.
Светка не хотела спешить, наподобие двинутых на сексе подруг — рано или поздно само выйдет. К тому же она не толстуха и не уродина — вполне симпотный образец, мимо которого не проскочит ни один нормальный парень. Хочется верить, что всё именно так. Да, немного страшно, скорее даже неприятно ощутить внутри себя что-то постороннее…
«Опять эти Чужие!»
Так некстати.
Однако у всех этот первый раз был, и насколько Светка знала, никто не жаловался. Но сейчас не это главное. Пускай она ещё не женщина, но и не девочка — это уж точно! Она — девушка. Она взрослая девушка, и даже Глеб сегодня смотрел на неё как-то по-особенному. Словно обрёл по отношению к дочери некие новые чувства, которые напугали его…
«И именно поэтому он ударил! А вовсе не из-за того, что я в очередной раз надерзила Марине. Ведь это в порядке вещей».
Светка приподнялась на локтях, вытерла остатки слёз холодными пальцами. Тогда чего же он так испугался, раз наподдал ей столь сильно и откровенно? Ведь раньше он и пальцам её не трогал. Никогда! А тут, так сразу… да ещё при Юрке. Такого даже Марина себе не позволяла, — в смысле, колошматить её на глазах малыша.
Марина, понятное дело, постоянно лупила. И к этому Светка уже даже привыкла — особенно после рождения этого никчёмного СПИНОГРЫЗА. Так же она обозначила для себя кое-что ещё: мать перестала быть мамой, теперь она — просто Марина. Причём «под редакцию» так же попали и некоторые другие определения. Например, такие, как «отец» или «брат».
Марина била без остервенения — так, порядка ради, — как бы отводя душу. Светка понимала, что её мучительнице это нужно, в первую очередь, для себя, — чтобы не свихнуться от влияния окружающей действительности. Понимала и всё скрывала. Пускай бьёт — ведь это не смертельно. Тем более, как там, в пословице говорится: бьёт — значит любит? Хм… Хотя, в большей степени, отдаёт самым настоящим садизмом. Тем самым, что выкладывают в Интернет, для озабоченных педофилов.
«Но Марина нормальная — она так далеко не зайдёт».
Светка понимала, что побои всякий раз могут закончиться плачевно, однако всё равно продолжала упорно молчать. Ведь не это главное — кто знает, какие «скелеты» скопились под кроватями её одноклассников. Может они и того хлеще, нежели у неё. Хотя куда уж там… Дальше просто некуда — а то так и небеса треснут. Правда, однажды Ленка, с которой они сидели за одной партой, проговорилась, что её отец как-то странно на неё смотрит. Вернее даже не странно, а с неподдельным интересом.
На этом эпизоде их откровения закончились. На следующий день Ленка пересела за заднюю парту и перестала разговаривать. Вообще.
Светка так и не смогла ничего разузнать. Она будто билась о бетонную стену, на которую кто-то бездушный приколол фотографию подруги. Происходило что-то неординарное а, за неимением информации, делалось вдвойне не по себе. Светка не знала, что ещё можно предпринять, и попросту оставила подругу в покое. Может она тоже взрослела, только как-то по-своему, и не хотела об этом говорить.
Светка вздохнула. Это не её проблемы — у неё своих навалом. Главное что она сама меняется, становится взрослее с каждым часом, даже минутой, а то и секундой! И хотя вид крови первое время шокировал — это никоим образом не могло поубавить волны восторженных чувств, от осознания происходящих в организме изменений. К тому же всё происходило путано и быстро заканчивалось, не успев напугать, как следует. Зато теперь она взрослая, а не какая-нибудь там мелочь, вроде сопливого Юрки.
Но вот как теперь вести себя с Глебом?
Светка вздрогнула, вжалась всем телом в угол, образованный спинкой кровати и холодной стеной.
«Интересно, что имела в виду Ленка, когда говорила, что отец как-то странно на неё смотрит? Да даже если в этом и был какой-никакой смысл — на меня-то никто не смотрел. А повода чего-то там заподозрить и вовсе не давал. Подумаешь, отвесили подзатыльник, чтобы не дерзила — вот и вся странность. Сделай это Марина, тогда и вопросов бы никаких не возникло. Даже, наоборот, всё выглядело бы закономерным и логичным. Как традиционный туалет перед сном…»
Светка чуть было не вскрикнула.
«Он же всегда заходит, прежде чем лечь»! — Догадка резанула острыми крылышками по сознанию, свалилась обожжённым мотыльком в область желудка, обречённо вцепилась в душу.
— Может сегодня не придёт?.. — без особой надежды прошептала Светка, сомкнув липкие объятия вокруг худых коленок.
Плеер осторожно щёлкнул, словно прислушиваясь к мыслям девочки, принялся шуршать лазерным приводом в поисках следующего трек. Шёпот превратился в отчаянный крик, отчего Светка сжалась ещё сильнее. Исцарапанный диск никак не поддавался расшифровке, а темнота и тишина, между тем, медленной союзной Антантой всё решительнее занимали окружающее пространство.
В ушах поселилась тоника, однако спустя пару секунд Светка поняла, что это вовсе не очередной глюк отъезжающей крыши, а начальные ноты звучащей в голове мелодии — плеер осилил запутанный лабиринт царапин и вынес её из монотонной бездны одиночества навстречу новому трансу.
Светка тащилась от Ван Дайка. Собирала постеры и рекламные буклеты. Изредка смотрела концерты по телевизору и ещё реже «качала» музыку в постоянно «висящем» Интернете. Хотя музыкальные каналы и современный «хай-тек» в их доме — были табу. За несоблюдение правил грозила средневековая инквизиция. Можно, конечно, придаваться благам цивилизации, пока никого нет дома, но Светка не особо желала играть с судьбой в бесконечные поддавки, понимая, что и без того ходит по грани. К тому же ей хватало и обычного CD. За каждый неверный шаг приходилось расплачиваться болью. Бесконечными побоями, которые в один прекрасный день непременно выльются во что-то ужасное, после чего она станет похожа на Ленку, а в их классе появится ещё одна молчаливая «Барби».
Светка поёжилась. Синяки — это ещё куда ни шло. С ними она умела бороться при помощи теней и прочей химии из одомашненной таблицы Менделеева. Последняя обжилась в её косметичке настолько основательно, что после школы можно смело подавать документы в художку и учиться на какого-нибудь гримёра — какой-никакой опыт, пусть и по зализыванию собственных ран, у неё уже имелся в излишке!
На худой конец, Светка, не чураясь, врала, что поколотили на улице. Однако по-настоящему страшило вовсе не это.
«Если и дальше будут так откровенно буздать по голове — тогда уж точно, рано или поздно, мир в моих глазах изменится до неузнаваемости, окрасившись новыми, вернее чуждыми, а оттого, ещё более ужасными тонами».
Базовое приложение «Кукла» было уже приобретено родителями и ожидало установки.
Олег, сидящий на уроке через проход, за соседней партой, неоднократно предлагал Светке свою помощь, но она только краснела и благодарно отнекивалась. А чего прикажите делать? Мальчик ведь думает, что её и впрямь кто-то преследует, не догадываясь, как дико всё обстоит на самом деле. А она сама попросту трусит говорить, что всему виной не оголтелая уличная шпана, а собственные родители. И что с этим уже ничего не поделать — не будет же Олег бить и их?.. Точнее дело было даже не в родителях — ей было стыдно, в первую очередь, за себя. За непростительный инфантилизм, что уволакивал всё ниже и ниже.
Она так походила на агнца.
«Или на дуру, запутавшуюся в собственных чувствах!»
Но ведь нормальная мать должна любить своё дитя, а уж никак не бить. Ведь «мать» — это святое слово на устах любого ребёнка! Так, по крайней мере, учит Библия, которой так любят прикрываться взрослые.
Марина любила… но только Юрку. Отчего-то её извращённой любви хватало лишь на одного ребёнка, а в сторону другого, при этом, нёсся обжигающий выхлоп. Хотя так, наверное, и должно быть. Ведь режим «родитель» не так-то прост, а тащить на собственном хребте столь нелёгкое бремя, старясь изо дня в день и при этом наблюдая, как взрослеют дети, тоже неимоверно трудно. Это намного сложнее, чем молчать и бояться. А затем бояться и молчать. И так из года в год, как в грустной сказке.
Нравился ли ей Олег?.. Скорее да, чем нет. Это, конечно, ещё не любовь, со всеми вытекающими, но и ничем тоже не назовёшь. Какие-то возвышенные чувства, которых до этого не было. Если это и есть любовь — тогда она готова любить. Наверное, даже всю жизнь. Ведь это так просто. К тому же Олег не дурён собой, не задавака, как все остальные, и учится нормально, не под стать некоторым…
Светка покраснела в темноте, с немым негодованием, припоминая собственные «хвосты».
«Может это от того, что по голове?»
Да нет, первопричину скорее нужно искать в себе. В своём взрослом сознании, которое на деле таковым как раз и не является. Да, она всё ещё малолетняя дурочка, до беспамятства втрескавшаяся в одноклассника. А отсюда и всё остальное. Куда как прилежнее валяться в темноте, придаваться несбыточным мечтам и забивать на учёбу, в угоду необъятной любви.
«Высшая мораль. Просто обалдеть и не встать!»
А вот Олегу она вряд ли нравится по-настоящему. Вернее так же, как он ей. Скорее ему просто её жалко — вечно пришибленную, несговорчивую, с печальной чёлкой на глазах. Так она больше походит не на пушистого котенка, которого просто приятно держать на руках, а на потрёпанную галку, готовую бежать от малейшего громкого звука, словно на неё несётся неуправляемая бетономешалка. Да, именно так всё и обстоит, и рассчитывать на что-то ещё, кроме сочувствия, попросту глупо.
Это реальность — в ней нет ничего пушистого, лишь полусгнившие скелеты несостоявшихся надежд, что множатся, множатся и множатся…
«Пока сама не превратишься в одного из таких скелетов!»
Светка отбросила опостылевший плеер. Как-то уж он больно сильно разворошил чувства и навеял нелёгкие думы — всё то, чего она в данный момент испытывать совершенно не желала. Ещё этот диск… Его подарил Олег, помнится, на прошлый день рождения. Он долго ходил вокруг нее, выжидая, когда в классе останется поменьше народа, присаживался на чужие места, нечаянно зацеплял парты. А возможно и чаяно — просто подобным образом стараясь привлечь её внимание, — ведь так куда проще заговорить — спонтанно, вроде как особо не подготавливаясь. В конце концов, он всё же пересилил робость, хотя скорее попросту испугался выглядеть смешным, и вручил ей подарок.
В то мгновение Светка пребывала на седьмом небе от счастья! Она то и дело проваливалась в воздушные ямы, которые усеивали всё пространство, что до этого занимал класс. На месте шкафов выросли сказочные замки, а парты превратились в футуристические дирижабли, что мерно парили меж облаков, подгоняемые озорным ветерком перемен. Глобус, до селе стоявший на учительском столе, резво скакнул в зенит, окрасив бескрайнюю небесную панораму в лазурь. От всего этого вдвойне захватило дух. А когда вдвойне захватило дух, сознание унеслось в неизвестном направлении, оставив Светку наедине с трепещущим сердцем. То рвалось из груди, отчего девочка окончательно утратила хрупкую связь с действительностью. Всё сопутствующее и повседневное, надулось мыльным пузырём и лопнуло, издав напоследок гнусавый писк, наподобие мультяшного злодея, проигравшего финальную битву!
Олег сказал, что копил на диск полгода. Однако подарок был «заезжен» до такой степени, что всё это время его уж скорее слушали. А принести кому-то в дар решились в самый последний момент, скрепя сердцем. Наверное, Олег просто забыл про день её рождения, а когда кто-то из девчонок — скорее всего Женька — напомнил, начал усиленно метаться, соображая, чего бы такого подарить, чтобы не сойти за невежду. Естественно, подарил Ван Дайка. Пусть изрядно заезженного, но всё же Ван Дайка!
Светка надулась. Ну и что! Ей всё равно было приятно! А подруги, те и вовсе все обзавидовались — им кроме открыток, сроду никто ничего не дарил, да и то с тяжёлой руки классного руководителя!
Светка собиралась уже поцеловать Олега — естественно по дружески, в щёчку, — но из-за спины раздались противные смешки, которыми школа и в обычные дни бывает забита под завязку, — чего уж говорить про столь знаменательное событие, как день рождения молчаливого заморыша. Сразу же сделалось не по себе. Губы задрожали, щёки вспыхнули, платье и вовсе за что-то зацепилось — хотя могли и привязать, — а Олег покраснел и быстро ретировался на своё место, лишь изредка косясь в её сторону через сделавшийся неимоверно широким проход. За спиной шуршали подруги… а Светке в этот момент представлялся выводок пауков, которые сидят в своей липкой паутине, озлобленно пережёвывают мушиные потроха и, томно обмахиваясь окровавленными крылышками, тычут ей в спину своими уродливыми клешнями.
Вот так, в мгновение ока, с небес на землю, на умопомрачительной скорости, с заложившими ушами и непутёвой головой! Прямиком об самое дно, с размаху, как даже Марина — мама? — не била. Хрясть! Чтобы как от дяди Сергея — и мокрого места не осталось. Лишь клубок, как в сказке. Только не из ниток, а из чего-то тёплого, точнее остывающего… липкого… дрожащего… Вишнёвого сиропа и клубничного мороженного, отдающих лобовым стеклом нёсшегося на огромной скорости автомобиля, на котором некоторые мошки всё ещё живы — они шевелят изувеченными конечностями, пытаются расправить уже несуществующие крылья, стараются улететь с жуткого кладбища, — а те, которые уже нет — источают дурманящий аромат… страшный аромат… мёртвый аромат…
Светка закусила нижнюю губу и ударилась затылком о стену.
«Я схожу с ума! Определённо схожу».
Вопрос в том, во что выльется безумие.
Марина склонилась над раковиной, уставилась на струю воды. В нос ударил тухлый запах из сточной трубы, отчего тело само собой отдёрнулось назад.
«Живём всего лишь месяц, а там, такое ощущение, уже кто-то сдох! — Марина опасливо заглянула в чёрный провал, внутри которого стремительно вращался хлорированный водоворот. Мёртвый смрад нехотя отступил, но всё равно затаился где-то поблизости. — Может крыса, какая, провалилась… Надо будет после похорон заставить Глеба срочно прочистить трубы. А то, не дай бог, вылезет чего… В смысле, зараза, какая!»
Марина быстренько завернула кран и, страшась собственных мыслей, попятилась прочь от раковины. Нервы и впрямь были на пределе. А от того в голову лезла всякая ерунда. Хотя это и не ерунда даже. Самый настоящий параноидальный бред! Ведь в водосливе ничего не может быть — это просто длиннющая чёрная труба, с традиционными сточными запахами и булькающими звуками. Но вот только, как заставить сознание избавиться от тупой уверенности, что внутри что-то затаилось? Как преодолеть этот примитивный страх?..
«А очень просто! Ничего не предпринимать. Пусть судьба сама пишет сценарий. Пусть населяет страницы жуткими тварями. Пусть распутывает замысловатый сюжет. Пусть подводит закономерный итог. Пусть чинит расправу над недальновидными персонажами… А мне всё равно! Гори оно вечным пламенем! Всё эта омерзительное человеческое копошение, именуемое жизнью!»
Марина подошла к окну, упёрлась взглядом в темноту. За стеклом заворочались тёмно-жёлтые кляксы — они чем-то напоминали пересытившихся слизней. Раскачивающийся веер одинокой лампочки у дверей подъезда тут же подкрасил их мохнатые бока в оранжевые цвета, отчего сделалось окончательно не по себе.
«Недолго ещё ждать осталось, — думала Марина, мысленно гоня прочь извивающихся по ту сторону тварей. — Скоро понаедут вездесущие соседи, начнут сновать дни и ночи напролёт туда-сюда, точно запрограммированные. Никакого покоя не будет, как и возможности предаться размышлениям, попутно силясь совладать с лезущими наружу «тараканами». Хоть покупай ружьё и отстреливай осточертевшую живность, потому что как-то иначе этот бесконтрольно размножившийся муравейник уже не остановить. А ещё борются за какие-то там права. Будто уже существующих им мало. Последнее время и без того уже невозможно никого на место поставить — сразу начинают кодексом в нос тыкать, — вот это ты в праве осуществить, а с этим, иди-ка к такой-то бабушке… Грамотные, блин. Идиоты, честное слово! Из года в год голосуют за эту долбанную демократию, которая незамедлительно взбирается на горб, чтобы оттуда уже помыкать массами. За её кукольных выдвиженцев, со всеми их абстрактными благами и свободами, которые, на деле, яйца выведенного не стоят, так как существуют лишь жалкие полгода, непосредственно пред выборами, после чего, всё заново возвращается на круги своя — своего рода закономерность чреды событий в природе. А крохоборы и толстосумы деликатно откашливаются в кулачок, свесив с плеч ножки в лакированный туфельках — мол, порезвились и будет, — после чего нетерпеливо тянут своих марионеток за привязи, как кучер взбунтовавшуюся кобылу за вожжи, не желая прислушиваться к пролетарскому ржанию. А кто-то, загнанный на полпути в «светлое будущее», потом ещё умудряется спрашивать: как это так? Неужели снова?.. Ведь вы же обещали править иначе, господа извозчики!.. Чёртовы кукловоды, мать вашу!!! Но ответ прост и очевиден: телега перевернулась вовсе не от реформ — нужно было заранее угадывать колдобины на пути и обходить их. Вот тогда-то повернулся бы и ваш Золотой ключик, открыв путь в Зазеркалье… или куда там ведет Потайная дверка?..»
Марина вздрогнула и прикрыла ладонью губы.
Чего это с ней?
«Ах да, нервы».
Женщина вздохнула, оперлась трясущимися руками о подоконник. Внизу хлопнула дверь подъезда — ну, неужели, — отчего жёлтый веер принялся энергично раскачиваться, исподтишка атакуя скопившуюся вокруг темноту. На границе света и тьмы угадывалось осторожное шевеление. Словно нечто, не отождествлённое сознанием, переползало с места на место, взирая на Марину сквозь темень, расстояние и окна квартиры, попутно исподтишка поигрывая сигналкой их старенькой «десятки». Нет, оно смотрело вовсе не на Марину, мрак разглядывал что-то у неё за спиной…
Марина в ужасе отпрянула от стекла, словно под балконом и впрямь что-то затаилось. Сигналка пропиликала однотонную трель и умолкла.
Навсегда?..
Бред!
«Нет, бред заключается в другом. А это просто… нервы?»
Бред стучался во входную дверь, навязчиво скрипел половицами в прихожей, злорадно замирал за спиной, решительно пробирался в голову. И всё это — когда она начинала «грызть» дочь.
«А чего в этом такого? Как ещё прикажите воспитывать подростка, тем более, женского пола, особенно когда на носу переходный возраст? Дашь слабину сейчас, так она уже завтра приползёт с брюхом, вся в слезах, со словами «мама, что мне делать?.. я не знала, что от этого бывают дети, прости…» Или обнюхается какой-нибудь дури, ищи её тогда по приёмным покоям да моргам! Уж лучше самой придушить, как говаривал классик, — и точка! Тем более, к ней уже повадился ходить один долговязый хлыст. И вряд ли, чтобы только поболтать».
Хотя, с другой стороны, ей просто нравилось изуверствовать над дочерью. Бить со всей силы и по лицу. А потом наблюдать, как девочка хлюпает разбитым носом, растирая по щекам липкую кровь. Марина даже могла поклясться, что это её возбуждало, вводя в некое состояние эйфории, сродни оргазму. От вида подростковой крови она испытывала истинное наслаждение, которое, ни в коей мере, нельзя было сравнить с тем наслаждением, что доставлял в постели муж. Нет, он был неплохим любовником: просто довольно быстро уставал, часто оставляя дело незавершённым… А это бесило! Просто до умопомрачения! Единственным же, кто попадался под руку после неудавшегося полового акта, не считая Глеба, оказывалась дочь. Чаще по утрам, реже — по вечерам.
«Попутно, я слышала в голове внушение… что так правильно».
Юрку она любила иначе.
«Как же, любила…»
К малышу нельзя было прикасаться. Во время беременности Марина умудрилась подцепить где-то ангину — естественно в роддоме, где же ещё, — из-за чего мальчик родился раньше срока. Намного раньше срока! Маленький, обтянутый фиолетовой плацентой, такой беспомощный, больше походящий на прибитое насекомое, — он помещался на ладони… Вот на этой самой ладони, которая готовила, стирала, убирала… и, попутно, избивала дочь. Именно вид посиневшего, полуживого эмбриона и поселил в Марининой голове лютую неприязнь к этим жужжащим тварям. Да, она не может этого забыть! Не может заставить себя прикоснуться к ним даже по прошествии пяти лет. Впрочем, и к сыну тоже. Не может. Потому что он и по сей день, похож на насекомое. Зелёное, пузатое, с огромными, как монокли, глазами, — совсем как в той книжке, которую она ему когда-то читала!
«Что это, вообще, за дрянь была?!»
Марина схватилась за голову, стремительно открыла дверцу холодильника. Прошлась наугад трясущимися пальцами по покрытым инеем полочкам, ванночкам, решёточкам; нащупала ноготками в лотке для масла знакомую пластмассовую поверхность; сжала кулачок и выудила руку из царства вечного холода. Вдохнула напоследок полной грудью спёртый, морозный воздух, испуганно отдёрнула руку, позволяя массивной дверце захлопнуться под собственным весом. Затем подошла к столу и уставилась на оставленный мужем стакан. Кулачок разжался сам собой; на усеянную квадратиками и ромбиками скатерть упал пузырёк с этикеткой на боку: «Алпразолам».
Марина, что есть сил, стиснула зубы, поняла, что плачет. Она не выносила эти проклятые таблетки — они доказывали то, что она постоянно опровергала, отметала, выносила на помойку вместе с прочим мусором! (но ЭТО всегда возвращалось).
Всякий раз, когда раздавался стук в дверь, скрипели половицы… а затем плакала дочь.
Марина судорожно открутила крышку пузырька, вытряхнула на влажную ладонь пару капсул. Последние. Пузырёк сделался невесомым, а оттого каким-то издевательски усмехающимся. Он словно пытался окончательно поставить Марину на колени, чтобы уже наверняка завладеть её душой. Точнее дело было вовсе не в пузырёк — сломить волю пыталось лекарство.
Марина скомкала пузырёк, наугад швырнула в раковину. Выдохнула и проглотила обе капсулы разом, при этом даже не почувствовав неприятного скольжения вдоль пищевода, после чего решительно вытерла слёзы тыльной стороной руки и посмотрела на стакан с водой, к которому даже не притронулась. На поверхность всплыла пара пузырьков, лопнула, издав мерзкий стрекочущий звук.
«Как саранча! — пронеслось в голове. — Даже эти чёртовы твари смеются надо мной! Клоун я, что ли?..» — Она схватила стакан, выплеснула воду в раковину. Затем вернулась к столу и принялась истерично рыться в выдвижном ящике.
«Где-то здесь должен быть рецепт».
Сейчас она его найдёт и завтра купит новый пузырёк. Посмотрим, как тогда они все над ней посмеются! Она им покажет, с чем супчик вкуснее! Обязательно покажет!
Марина переворошила ложки, вилки, губки, салфетки, перевернула коробку с ножами… Невольно замерла. Одного не хватало.
— Чёртова сука, — прошептала она. — Вон ты чего удумала…
Глеб замер в дверях гостиной, глупо уставился на сына.
Юрка сидел на спинке дивана, уткнувшись плечами в стену, словно желал слиться с бетонной поверхностью в одно целое, и еле заметно раскачивался взад-вперёд. Взор мальчика был устремлён на замершего в центре гостиной пса.
Глеб решительно шагнул к испуганному сыну.
Юрка с трудом оторвался от созерцания огромного бультерьера и так же безвольно взглянул на отца.
— Юрка, ты чего? — Глеб хотел было прикоснуться к перепуганному малышу, но тот отпрянул и от него. — Что-то случилось?
Умка недовольно заворчал, но остался сидеть на месте, как бы предлагая Глебу самостоятельно убедиться в том, что ничего страшного не произошло. Он только повёл ушами и качнул головой в сторону шкафа, из-под которого доносился неприятный хруст проворачивающихся вхолостую шестерёнок.
Юрка вздрогнул, потянулся к отцу.
— Тише, ты, — зашипел Глеб на собаку и, подхватив сына подмышки, поставил рядом с собой на пол.
Юрка поскорее спрятался за отца, осторожно выглянул из-за штанины, указал влажным пальчиком на зверя.
— Чего это он?
— Испугался? — усмехнулся Глеб, выискивая глазами мельтешащего сына, тень которого неуловимо возникала то с одного, то с другого бока.
— Кто, я? — надулся мальчуган, чувствуя, как при отце к нему возвращается, утерянная было уверенность и, одновременно, явно смущаясь своего недавнего поведения. — А чего он подкрадывается…
Глеб покачал головой; изловчился, поймал сына за шкирку, как котёнка; вытащил на открытое пространство перед собой, осмотрел; присел на одно колено, чтобы лучше видеть насупленное личико малыша.
— Чтобы Умка подкрадывался к кому-то — да никогда в жизни!
— Подкрадывался-подкрадывался, — быстро закивал головой Юрка, прислушиваясь к раздосадованному треньканью встревоженного Сверчка. — А его что, Умкой зовут? — Мальчик с любопытством глянул на притихшую собаку, и как-то загадочно улыбнулся, словно в мгновение ока позабыл про все недавние страхи.
(сестра его ненавидит, а под матрасом — нож).
Глеб улыбнулся.
— Всё верно, так и кличут.
Умка повёл головой — опять ему косточки перемывают. И когда уже это закончится?
— А почему?
— Ну, такую кличку дали, — растянуто сказал Глеб. — Чересчур умный — вот и Умка!
Собака демонстративно почесалась, облизала нос.
Юрка засмеялся, пуская пузыри.
«Немного нервно, но лучше уж так, чем сумасшедшее туда-сюда несколькими минутами ранее на спинке дивана…»
— Не, не умный! — довольно заключил малыш и прыснул с новой силой.
Умка заворчал, недовольно посмотрел на тычущий в свою сторону пальчик, медленно отвернулся.
— Ну вот, обиделся, — лаконично заявил Глеб, отпуская сына.
— Не, так не бывает!
— Как же, не бывает? А это что, по-твоему?..
Юрка осторожно шагнул в сторону сопящего бультерьера, но Сверчок в голове затрещал, будто задыхающийся от огня пулемёт, и малыш поспешил остановиться.
— Он просто притворяется… — Юрка рассеянно развёл руками, вопросительно глянул на отца, немо вопрошая: «Ведь притворяется же?..»
«Ну конечно, притворяется. Ждёт, чтобы ты подошёл поближе. Чтобы можно было… Поиграть?..» — Глеб тряхнул головой, гоня прочь странные мысли. Сказал вслух:
— Не думаю. Слышишь, как вздыхает?
Юрка прислушался — Сверчок тоже.
— Угу. Я ведь не специально!
Глеб улыбнулся, потрепал сына по русым волосам. Два полноводных Байкала, устремлённых на пса, задрожали, но остались в берегах. Мальчик шмыгнул носом, в отчаянии посмотрел на отца.
— И что же теперь будет?
«Как что? Слопает, конечно. Сегодня же ночью, когда все остальные будут спать. Тихо и мирно, хлюпая кровью и довольно причмокивая. Как в страшной сказке про серого волка и не умеющего держать язык за зубами малыша».
Глеб сжал кулаки, ещё сильнее тряхнул головой.
— Папа, с тобой всё в порядке? — испуганно прошептал Юрка и от напряжения даже присел.
— Да-да, всё хорошо, милый.
— Но ведь он обиделся…
— Кто?
— Умка.
— Нет-нет.
— Но ты ведь сам только что сказал, что обиделся!
«Да, я сказал, чёрт побери, но это не значит, что нужно ныть об этом весь вечер! — Глеб скривил челюсть, силясь совладать со звоном в ушах, — когда появилась тоника он не заметил. — Что это? Никак уже безумие пожаловало: тук-тук… кто-нибудь есть дома?.. А дом, вообще, есть?.. Крыша-то хоть цела?»
Глеб приподнялся с колен, глянул на встревоженного сына.
— Вдруг он меня… того… — На Юркиных щеках вспыхнул нездоровый румянец, а взгляд часто-часто заметался по стенам гостиной, словно ища в обоях подходящую щёлку, дабы забиться в неё с головой и не высовываться до самого утра. А если понадобится — то и вообще не высовываться. Никогда-никогда! — Вдруг он укусит?.. Во сне.
Глеб с беспокойством посмотрел на испуганного сына, снова присел. Отчего-то ему показалось, что Юрка, в большей степени, боится не самого пса, а именно той самой откровенной мести, при помощи которой животное, якобы, задумало отыграться на вредоносном СПИНОГРЫЗЕ, осмелившемся шутить шуточки.
«Стоп, а это ещё откуда?..»
Глеб вытер дрожащими пальцами уголки губ, машинально дотронулся до небритого подбородка. Так к брату обращается Светка. Ну, конечно! Она никогда не называет Юрку по имени, как не называет его отцом, а Маринку — матерью. В сознании дочери работает некий фильтр, отсекающий ненужные эмоции, связанные с родителями. А с Юркой и вовсе выходит какой-то ужас. Но с чем он связан? Как давно всё началось? Почему они это допустили? Почему закрыли глаза? Кто этому поспособствовал? Или что?..
«А, может, никто кроме нас с Маринкой и не виноват? Какой толк в очередной раз винить во всех смертных грехах замшелые происки небесных сил? Ведь это абсурд. Абстрактны, нематериальный, псевдорациональный бред, которому просто нет места в разумной части Вселенной! Во всём повинны родители, утратившие всяческий контроль над ситуацией внутри семейного ареала. Я сам не раз слышал, как Светка вгоняет Юрку в ступор этим своим СПИНОГРЫЗОМ. Слышал, но отчего-то ничего не предпринимал. Как будто мне было всё равно. Как и на то, что Маринка день изо дня избивает дочь…»
— Па, ну чего ты молчишь? — не вытерпел Юрка и выпятил нижнюю губу.
Нехороший знак — сейчас точно разревётся.
Глеб взял липкие пальчики сына и, сложив их вместе, накрыл своими ладонями.
— Юр, не бойся, всё будет хорошо. Умка — умный пёс. Он никого не обидит. Тем более, такого славного мальчугана, как ты. Вот увидишь, вы ещё подружитесь.
Юрка суматошно замотал головой, словно в попытке как можно скорее избавиться от взрослых слов отца, атаковавших его несмышлёное детское сознание. Затем резко затих и к чему-то прислушался.
Глебу невольно показалось, что в гостиной, помимо него, Юрки и пса, присутствует кто-то ещё. Причём этот кто-то имеет в глазах малыша куда больший авторитет, нежели родной отец.
Юрка явно внимал чему-то ИЗВНЕ!!!
«Но чем это могло быть?»
Умка недобро зарычал, зачем-то полез под шкаф — там снова заскрипело, захрустело, зашуршало.
Юрка испуганно покосился на дрыгающиеся собачьи окорока. Тут же тяжело вздохнул, помотал головой и жалобно посмотрел на отца.
— Па, можно я с вами лягу?
Глеб дёрнулся — подобного он не ожидал. Хотя, наверное, следовало. Сразу же, как только он осмелился сесть в пропахшую псиной машину.
«Нет. Дело не в этом. Всему причиной — гибель Сергея. Потому и лезет в голову всякая мракобесия. А Юрка просто испуган. Вспомни себя в его годы — тоже бы не преминул обделаться при виде бойцовой собаки. А то, что сын к чему-то прислушивается… Светка. Вот с кем нужно провести разъяснительную беседу! Но сперва, извиниться за сегодняшнее…»
Глеб помассировал виски, заставил себя не думать о скопившихся проблемах.
— Думаю, мама этого не одобрит.
— Ну, папочка!
— Юра, ты ведь и сам знаешь, как она ко всему этому относится, — Глеб запнулся и отвёл глаза.
«А, собственно, почему?»
Он не знал ответа на этот вопрос, но опять же, никогда не пытался выяснить причину непонятной Маринкиной фобии. Скорее всего, просто боялся посвятить себя в ещё одну одомашненную тайну. Открыть двери космическому монстру, что и без того уже поселился в их квартире. Существо питалось негативом. Флюидами ненависти, а последнюю все они испытывали по отношению друг к другу, вплоть до причинения физической боли. Короткие моменты просветления были не в счёт. Чудовище ослабляло хватку лишь на миг, как бы развлекаясь от скуки, а почувствовав сопротивление, тут же натягивало поводок, на котором они все и плясали изо дня в день. Оно просто помыкало людьми. И это оставалось самым ужасным. Как и то, что не было возможности сбросить оковы. А если варианты и существовали, то они просто о них не задумывались, предпочтя истине — забвение. Ведь ещё неизвестно, что бы они сделали друг с другом, уйди кровожадный тиран прочь.
«Своего рода, симбиоз. Хм… Кажется, где-то в Африке живут плотоядные грибницы. Да-да, эти твари питаются животной плотью. Жрут нематод — круглых червей. Для ловли добычи у грибов есть те самые петли — читай нити, — из которых выделяется клеящее вещество. Своего рода приманка. Как только глупая нематода попадает в кольцо или петлю, то сразу же начинает сопротивляться, пытаясь освободиться. Но червь не знает, что чем активнее он движется, тем в большее количество колец и петель попадает. Часа через два его движения замедляются и прекращаются вовсе. От гриба к нематоде отходит росток, расширенный конец которого называют «инфекционным бульбусом». Он внедряется в тело червя и там быстро разрастается, пока его нитевидные образования — гифы — не заполняют всю полость тела животного. Примерно через сутки от нематоды остаётся лишь кожица… Как тень от наших страхов».
Глеб почувствовал дурноту.
«Это и есть тот самый монстр — «грибница-людоед», — который каждую ночь «переваривает» всё то, что мы тут понатворили за день! Вопрос в том, как основательно увязла наша семья, как глубоко проросло зло и возможно ли его излечить… Ведь это самый настоящий рак — чудовищный недуг, коему современная медицина так и не нашла панацеи. С ним можно только мириться, надеясь на чудо: в его эфемерных глазах, всё человечество — стая беспокойных муравьёв. Именно так. Ведь африканские грибницы живут в тесной связи именно с муравьями, которые чистят их, защищают от внешних агрессоров и кормят… Без крохотных лапок, усиков, жвал — организм-паразит неизменно увянет, усохнет, перегниёт и сам пойдёт на корм чему-то, более развитому… Нет, не так. Более сплочённому и организованному. Таков горизонт и, увы, не нам менять его».
Глеб почувствовал в районе поясницы тревожные мурашки.
«Такое ощущение, что я не в себе. Надо будет перед сном наглотаться Маринкиных таблеток».
— Папа, почему ты такой? — прошептал Юрка. Сейчас, глядя на заторможенного отца, он уже ни капельки не хотел в кровать родителей. Единственное, куда хотелось — это за спасительный холст с нарисованным очагом, за которым можно укрыться от чудищ.
Сверчок лишь одобрительно тренькал. Нет, он не боялся — ведь они были вооружены!
Светка вжалась головой во влажную наволочку и внимательно прислушивалась к застывшему на пороге комнаты дыханию.
«Ну вот, началось!» — вертелось в голове нечто подвижное, многоглазое, сучащее мохнатыми лапками. Это был огромный паук. Кровожадный палач, что поймал её в свою ловчую сеть. Потом скрутил по рукам и ногам, вонзил в девственное сознание эфемерные клыки, впрыснул яду и теперь с наслаждением наблюдал за метаниями страдающей жертвы… За тщетными попытками высвободиться из плена. Но от кромешного ужаса не было спасения, а виновата во всём происходящем была только она сама. Не нужно было закрывать глаза в темноте, потому что последняя таит загадки. Не их ли задают главным героям в сказках, обещая награду за правильный ответ? А что есть награда?.. Ну же, вдумайтесь в смысл — или вам в детстве не читали сказок? Суть в том, что правильный ответ влечёт за собой новые свершения, то есть поступки, а именно поступки слагают жизнь. Это наши шаги: обдуманные или нет. Первые привносят в жизнь крупицы счастья. Вторые поражают рассудок. При этом гибнет душа, и человек становится слепцом. Он вынужден веки вечные бродить под надзором своего хозяина, выполнять его волю, чинить зло. Бежать невозможно, потому что нет больше ответов на вопросы, а соответственно и шагать тоже некуда. В кольце всегда так. Потому что каждый новый шаг — лишь повторение уже пройденного.
Волосы на затылке еле заметно шевельнулись. Светка прекрасно знала, что кончик каждой волосинки оплетает неразличимая ниточка нейронной сети засевшего в голове существа. А она сама, со стороны, похожа на уродливого симбионта, или на неизвестного науке репликанта, утратившего душу. Пока за ниточки ничто не дёргает — всё вроде бы нормально, по крайней мере, не вызывает тревоги. Однако когда начинаются чуть уловимые подёргивания, сознание недвусмысленно намекает на присутствие посторонней воли, преследующей собственные потаённые цели. По узлам нервной системы скользит что-то липкое, омерзительное, провоцирующее ступор…
Как скользит прямо сейчас по бёдрам!
«Ну вот опять, началось!»
…А на горизонте подсознания всё отчётливее царит пресловутая планета Кварк — её сумасшедший внутренний мирок, что ожидает неминучего коллапса.
Светке сделалось не по себе, однако она не смогла пошевелить даже пальцем. Рука дёрнулась, но тут же замерла, словно пришитая к перине. В горле пересохло, а мысли напоминали ослеплённых птиц, вынужденных мчаться в разные стороны, утратив основные ориентиры.
К ней кто-то пришёл. Оттуда, из другого мира. Из мира, под названием «планета Земля».
«Это он! По любому он, потому что больше некому. Марина не решится предпринимать каких бы то ни было решительных мер при нём. Только когда его не будет дома. По крайней мере, так обстояло до сегодняшнего вечера… Почему именно до сегодняшнего? Потому что до сегодняшнего вечера не решался и он. Это была незримая черта, которую они оказались не в силах перешагнуть. Теперь, вот, совместно перешагнули, открыв новый горизонт».
Светка вздохнула.
«Тогда почему же он не заходит? Или всё же она… Не решается, или просто догадывается, что именно происходит с её дочерью в данный момент? Вот уж нет! Откуда, им, в действительности, знать?! Хотя… Ещё пара секунд — и завтра о тайне узнают все. Я уделаю простынь кровью — и получу по утренней зорьке — ах, как возвышенно это звучит! Долбанные ублюдки! Все те, что придумали этот осточертевший мир! А получу я обязательно. Сначала от неё за простыни и игру в молчанку, а потом и от него, когда снова появится потребность в насилии. Смешно, но выходит, теперь они заодно. Враги заключили союз. Только пока неясно, к чему именно сводится их план. Чья цель перевесит, и что ожидает в конце? Хм…»
Надо сказать, чаши весов, раскачивающиеся перед носом, то и дело ускользали от взора. Хотя, если учесть амплитуду колебаний, тогда на обеих был взвален неимоверно тяжёлый груз. И груз этот…
«Цена человеческой жизни?..»
Светка кое-как преодолела страх. Уселась на кровати. Поджала худые ноги и нерешительно оглянулась. Дверь была закрыта, но ручка еле заметно вздрагивала, выдавая чьё-то присутствие, — по ту сторону и впрямь кто-то был! Да что там ручка — Светка и без того прекрасно ощущала присутствие чего-то потустороннего. Рефлексы натренированны годами борьбы за существование, отчего застать её врасплох практически невозможно.
Даже чему-то, прибывшему извне — да оно может манипулировать психикой, но подавить волю окончательно всё же не в силах.
Светка пригладила взъерошенные волосы. Пальцы неприятно липли, словно в общую спутанную массу и впрямь было вплетено что-то скользкое. Она всего лишь жалкая марионетка в чьих-то ужасных щупальцах. В отростках, решительно ускользающих под кровать, в тёмный, всепоглощающий сгусток отчаяния, детских страхов и неблагополучия. Скорее даже, это обречённость: оно приходит, хочешь ты того или нет, когда просто не остаётся сил для борьбы. Можно заставить себя разглядеть, что подкарауливает за перекрёстком судьбы… Но, по существу, это и без того известно — реальность, как раскрытая на ветру книга. Нужно лишь прочесть мелькающие на страницах повседневности заглавия, как тут же становится ясен смысл всего произведения.
«Сегодня что-то должно выглянуть из темноты. Наши страхи были принесены в жертву ненависти, и над алтарём уже занесена уродливая клешня. Это игра, и она должна быть кровавой. Смысл, иначе, пугать? Брать под контроль. Вершить суд. Преследовать цель, — Светка протяжно вздохнула, страшась собственных мыслей. — Интересно, что будет, например, через год? Как если бы была возможность, преодолев время, заглянуть в будущее проигрывающейся в настоящем действительности… Что бы я там увидела? За предельной гранью? В другой реальности, сценарий которой сейчас только пишется. Продолжение вселенского зла или благополучный исход? А вдруг ничего?! Непроглядную темень, какая царит в сверхмассивной Чёрной дыре? Хотя там не может ничего быть — внутри сингулярность, потому что не действуют законы. Те законы, согласно которым мы живём».
Светка заломила кисти рук, отчаянно прислушалась к стучащему в груди сердцу. Было неприятно. Казалось, то вот-вот собьется с заданного ритма и больше не застучит. Никогда-никогда.
«Не стоит заглядывать так далеко — ведь там и впрямь может ничего не оказаться. Ничего… Оказаться… Как-то жутко выходит, если вплести в одну фразу эти два слова, тем более сделать их зависимыми друг от друга. Казалось бы, смысл должен утрачиваться окончательно, однако, на деле, получается, всё наоборот! Понятия существуют, а дно Чёрной дыры и впрямь может быть чем-то населено!»
По комнате прогулялся сквозняк. Светка сжалась ещё сильнее. Дверь продолжала оставаться закрытой. Внизу живота обозначилась тянущая боль — такое ощущение, что внутри что-то отмирает… Светка, в отчаянии, зажала уши влажными ладонями, силясь избавиться от приставучего внутреннего голоса — тот и без того нашептал на сотню бессонных ночей!
За волосы кто-то потянул. Несильно так, словно заигрывая. На периферии зрения вспыхнули и медленно погасли белые болиды. В ушах звучала неприятная тоника.
Один импульсивный кивок головой — и ощущение прикосновения тут же исчезло.
А было ли оно?
«Нет, ничего не было! Мне просто показалось! Потому что нервы и без того на пределе! Нужно в больницу, к врачу! Пусть пропишет этот чёртов алпразолам, которым любит «закидываться» Марина! Уж лучше бросаться на всех в открытую, а не слушать по ночам параноидальный бред собственного подсознания! — Светка зажмурилась, стиснула зубы. — В этой комнате ничего нет! Ничего! Слышишь меня?! Ничего!!!»
Эфемерное существо, не ощутив привычного страха, тут же сморщилось, скукожилось и скользнуло под кровать — в пыль и темень, — поджидать очередного удобного случая, чтобы вновь напомнить о своём существовании. Отрицание не решит проблемы. Оно её просто отодвинет. Но, рано или поздно, всё вернётся на круге своя, как это и задумывалось в самом начале, когда было мало данных, а суть мировых вещей можно было просчитать по пальцам.
Простыня казалась влажной, неприятной на ощупь. Просто чужой. Хотелось бежать: подальше от ощущений, шорохов, мыслей. Стать мухой и улететь! Прочь из этого осточертевшего мира!
Но, к сожалению, мухи так далеко не летают.
«А, вот, дядя Сергей и впрямь улетел в страну сказок на своём стареньком «мицубиши-ленсер», — Светка машинально зажмурилась, представила кровавый ужас.
…Бряк — точно взмах топора Железного дровосека, — и звон в ушах, и голова запрокинута назад до хруста в шее, и свист глубоко в груди, а на языке — вкус крови! Сумасшедший, затмевающий сознание, отшвыривающий к чертям реальность… так что уже не страшно, а, наоборот, хочется верещать от удовольствия: ведь царящий вокруг снобизм закончится через какую-нибудь парочку предсмертных секунд. Аттракцион «Дорога за грань» — в действии. Заказывали? Так пользуйтесь — не каждый день случается!
«Осторожно, двери закрываются. Следующая остановка — Сумасшедший дом».
Светка вздрогнула и открыла глаза.
Зачем она всё это представляет? Тем более, на ночь глядя… Да ещё вот так, в полнейшем одиночестве, когда против неё даже тьма, от которой и отмахнуться-то толком нельзя.
«А утянуть она может запросто: прямиком в своё логово, игнорируя законы природы, физику и прочее скопление научных догм! И ведь — без врак. Причин для того, чтобы благополучно свихнуться — пруд пруди. А я всё фантазирую и не могу остановиться — всё равно, что без цели щёлкать выключателем до тех пор, пока перегруженное сознание не фыркнет наподобие бракованной лампочки и попросту не перегорит. Вот ведь сравнила, а! Подумай лучше о том, что в этом случае ввернут на опустевшее место в областном психоневрологическом диспансере. Брр! Даже думать не хочется».
Ну, вот и славненько!
«Хватает и безумного братца».
Светке представился улыбающийся Юрка. Малыш бесстрашно поглаживает бойцового пса по белому загривку и странно косит свои глазки-бусины на «втыкающего» поодаль Глеба, будто немо вопрошая: «Папочка, ведь я всё делаю как надо? Ну же, похвали свою любимую кроху! Сегодня мы проучим эту непослушную гадину! Мы заткнём её так далеко, как только сможем! А Сверчок с мамой нам в этом помогут! Мама ведь любит затыкать всё непослушное!»
— Да ну. Бред, — прошептала Светка и нерешительно скользнула холодной ладонью вниз живота, силясь ощупать простыни. — Он-то тут причём? Мелочь. Насекомое. Спиногрыз… — Она осеклась: не то от пугающих мыслей, не то прикосновения ледяных пальцев. Кровь больше не сочилась, но было всё равно не по себе. — Как же так: неужели я и впрямь ненавижу брата? Так, что подсознательно превращаю его в монстра. Сама того не желая, пытаюсь выпустить на свет божий что-то страшное и малоизученное. Сама того не желая?.. Вот это как раз и есть бред. Причём, отборнейший. То, что я творю — неправильно. Ведь получается, что и я сама, своего рода, чудовище. Нет… Существо. Жалкое, никчёмное, почти бестелесное. Малоприметное, призрачное, совершенно неземное. Даже потустороннее. Сказочное, что ли… Но от того, не менее кровожадное существо.
Именно существо. Человеком она перестала быть уже давно. Когда впервые получила кулаком в голову, захлебнулась собственной кровью, почувствовала её на пальцах, — она так славно отслаивается, как только чуть подсохнет, когда начинаешь тереть пальцы друг о дружку! — и впервые в жизни машинально представила, что же будет дальше… Например, через год. Как представила то же самое несколькими минутами ранее.
В тот день она ощутила в сознании тёмное пятно. Ощутила… И обрела сомнения, которые мучили и по сей день. Точнее душили, сомкнув на шее холодные объятия. От них не было спасения, потому что, в первую очередь, была утеряна уверенность в завтрашнем дне, который мог элементарно не настать.
В голове надулся мыльный пузырь.
Внутри него чернело безумие. Оно росло из крохотного семени, распирая виски, прессовало мозг, неприятно ворочалось внутри черепной коробки, ища выход наружу.
Светка куда-то провалилась. Наверное, это был сон, или что-то предшествующее сну. Некая, незримая грань, которую мы попросту не замечаем, перешагивая в мир иллюзий. Или не хотим замечать, потому что в этом случае придётся задуматься о смысле.
…Муха долго не решалась сесть на стол. Ужин давно закончился, но вытирать со скатерти пока никто не спешил, словно приглашая жужжащее насекомое заморить червячка. Однако муха была опытная и прекрасно понимала, что в мире, под названием «планета Земля» никому нельзя доверять, а людям — в особенности! Ведь они наделены разумом, а значит, способны на любую подлость. Потому сперва нужно как следует разведать обстановку: убедиться, что это не очередная ловушка и поблизости нет хищной мухобойки, которая тоже не прочь кем-нибудь поживиться.
Два предварительных захода на цель — совсем, как пилот истребителя перед посадкой на авианосец, — чтобы уж всё наверняка. Первый раз — просто промчаться над поверхностью стола, резко меняя направление полёта и стараясь слиться с узором на скатерти. Здесь не до жиру — быть бы живу! Второй — шлёпнуться на открытое пространство, выпустить на показ хоботок и внимательно осмотреться по сторонам — не несётся ли на тебя что-нибудь огромное, расплывчатое, усеянное застывшими потрохами невнимательных сородичей. Подлое и гадкое, раскачивающее холодное пространство, точно взмахи огромных крыльев — воздух. Затем резкий взлёт и уход на завершающий круг. Контрольная отсидка под потолком, между неспешно мерцающими трубками ослепительного света, что источают высокий, размеренный гул (у мух есть слух?), а потом затяжное пике прямиком на стол. После «пристоления» — ещё раз оглядеться по сторонам и броситься на поиски пищи.
Муха довольно, вприпрыжку, несётся к оброненной капле мёда и уже видит в её янтарной поверхности своё уродливое, растянутое по горизонтали отражение, больше похожее на прибитого клопа, но… так и не добегает. На кухню влетает розовощёкий мальчуган, который, такое ощущение, только и ждал момента, когда насекомое осмелеет настолько, что рискнёт сесть на стол, и безудержно накинется на специально оставленные яства. В его вытянутой руке зловеще поблескивает металлический пузырёк, из недр которого уже несётся дурманящий туман, монотонно переходящий в кристаллизующийся на глазах сумрак. Всё становится расплывчатым, неясным, словно навеянными потусторонним мёртвым миром, где уже приготовились встретить заблудшее в коридорах пространств насекомое. Всё кончено, а над столом продолжает звенеть довольный детский голос: «Газовая атака! Ура, газовая атака!.. Я всё про тебя знаю! Мне рассказали, так что меня не проведёшь!»
«Рассказали? Но кто?»
«Сверчок! Он всё обо всех знает! Потому что живёт в головах!»
Марина отдёрнула пальцы от дверной ручки и скривила челюсть.
На кухне, включившись, «застонал» холодильник.
— Значит так… — Глеб помедлил. — Иди, умывайся, чисти зубы — и в кровать. А то завтра с утра опять закатишь представление.
— Ну, папа, можно я ещё немного поиграю! — Юрка принялся было снова канючить, но, завидя в глазах отца колючий холод, тут же умолк.
— Никаких «поиграю»! Ты уже вон какой вымахал. В школу скоро, — а у тебя на уме одни машинки заводные. Друзья засмеют.
— Не засмеют, — Юрка насупился.
Глеб громко выдохнул, машинально подцепил за ошейник лезущего под шкаф пса. Тот недовольно заворчал, заскрёб когтями по голому линолеуму, желая как можно скорее скрыться в тёмной щели. Однако вскоре застрял и подчинился воле нового хозяина.
Юрка медленно отступил. Красные глазки чудища скользнули по его перекошенной фигуре, отчего тут же напрягся мочевой пузырь, а в голове отчаянно застрекотало. Мальчик почувствовал, как зашевелились волосы на макушке, и поспешил поскорее удрать из комнаты. Светка хоть и собиралась его придушить — всё же оставалась, в первую очередь, сестрой… и только после этого чем-то злобным и опасным.
— Вот-вот, — облегчённо выдохнул Глеб. — Только про зубы не забудь!
Юрка на секунду замер. Под лобной костью маршировала уже самая настоящая термитная ватага — аж зубы ныли. Хотелось поскорее забиться в тёмный угол, так чтобы никто не нашёл, и попытаться пережить в этом кукольном состоянии предстоящую ночь.
Главное, чтобы из убежища не было видно щели под кроватью и её злобных обитателей. Нож может и отпугнёт чего живое, но вот на счёт лезущей из мрака нежити Юрка уверен не был. Та сама кого хочешь запугает, одним своим видом — чего ей до какого-то там куска столового железа, каким бы острым то ни было. Нож ведь из этого мира — мира живых, — а значит, как оружие, — попросту бесполезен! Наточенная сталь может защитить только от Светки, а ещё от того чудища, что привёл папа. Нужно только постоянно быть начеку! Иначе к нему незамедлительно подкрадутся! А о том, что произойдёт дальше, — страшно даже подумать. Хотя чего тут думать: ничего хорошего — сто процентов! Ведь сестра его ненавидит, а у того, другого — вон, зубы какие…
Юрка сокрушённо вздохнул.
Придётся использовать проверенный способ. Пускай он и вызывает отвращение, — а на счёт того, что будет поутру с мамой, и вовсе лучше не размышлять, — но чего-то другого попросту не остаётся. Жизнь — дороже. И с этим не поспоришь.
Юрка хоть и был мал, но кое-что для себя уже уяснил.
«Наверное, Сверчку просто страшно, вот он и позвал друзей — с ними спокойнее!»
— Хорошо, я так и сделаю, — прошептал Юрка, обращаясь к тёмноте прихожей, и затравленно прислушался к размеренному пощёлкиванию внутри головы — гвалт сию минуту стих.
Глеб, занятый борьбой с собакой, ничего не расслышал. Он присел на корточки рядом с рычащим Умкой и заглянул в треугольные глаза. Пёс взвизгнул, попытался вывернуться, но поняв и оценив беспомощность своего положения, как-то сразу затих и обмяк. Во влажных ноздрях засвистел вдыхаемый воздух, а мясистый хвост выжидательно застучал по полу. Умка лизнул было Глеба в лицо, но тут же догадался, что хозяин вовсе не для того задумывал совершённый манёвр — виновато отвёл глаза, отчего его морда уже больше походила на человеческое лицо, обременённое маской искренней неловкости.
— Ну что, голова два уха, пойдём на ночь устраиваться?
Умка кивнул и, для пущей убедительности, гавкнул два раза на всю квартиру.
— Стоп! А вот этого делать не стоит.
Глеб опасливо оглянулся на дверной проём, ожидая появления жены, а, соответственно, неизбежной инквизиции для себя и для зверя. Однако ничего не произошло: Марина, видимо, была чем-то занята.
— Пошли, а то ещё продолжение радушного приёма последует… Оно нам надо?
Глеб опустил Умку, продолжая удерживать за ошейник. Пёс грустно посмотрел под шкаф, победоносно рыкнул и отдался на милость хозяйской руки, тянущей прочь из комнаты. В темноте, под шкафом на секунду вспыхнули и померкли огоньки «габаритов» игрушечного авто. Злобно захрипели зубчики, празднуя свою победу.
Глеб с неимоверным трудом втащил сопротивляющегося пса на кухню, попутно силясь отыскать в прихожей намордник и поводок. В углу, у «гудящей» раковины, по-прежнему валялась заляпанная рыбьими потрохами газета — место недавнего пиршества оголодавшего гостя, — а под потолком уже начинал неспешно сгущаться благороднейший аромат протухшей органики. Мух видно не было — за окном, как-никак, октябрь, — хотя Глеб ясно осознавал, что это вовсе не аргумент. В голове, сама собой, возникла аналогия: шайка недавних чаек, живущая по соседству, на местной помойке. Адаптация последних к новым условиям обитания прошла настолько успешно, что данное явление просто впечатляло. Ближайший водоём находился от микрорайона бог весть где, однако сей факт ничуть не тревожил пернатых, — им хватало антропогенного ареала обитания, а полёты, охота и гнездование, попросту отошли на второй план, как что-то рудиментарное, отрафировавшееся за ненадобностью.
Так что и «модифицированные» мухи утром будут: поналезут из вентиляционной шахты, из-за оконных рам, наконец, из «трубящего» на всю квартиру водослива.
— Маринка, наверное, забыла убрать, — предположил Глеб, отпуская собаку и брезгливо склоняясь над липким клочком бумаги. — Ну и гадость.
Оказавшись на свободе, Умка невинно отошёл прочь.
— Думаешь, мне это доставляет удовольствие? — Глеб аккуратно, оперируя лишь кончиками пальцев, подцепил газету и, стараясь не растерять объедки, поскорее засунул липкий куль в мусорное ведро. — Лишь бы не забыть завтра с утра снести всё это добро на помойку.
Словно вторя словам человека, протяжно захрипел смеситель, и его булькающий, утробный вой понёсся вниз по змеевидным лабиринтам канализационных труб, злобно постукивая по буксам кранов и сотрясая водоотводные коммуникации.
Глеб вздрогнул, тут же почувствовал, как живот присоединяется к этой заунывной какофонии. Почему-то захотелось подойти к раковине и заглянуть в чёрное отверстие… Глеб не стал этого делать; лишь нерешительно почесал шлепанцем правой ноги левую голень, словно одно это движение должно водрузить на капитанский мостик утерянную было уверенность. Правая рука непроизвольно дёрнулась к подбородку — от пальцев нестерпимо несло рыбой.
— И всё-таки, мне кажется, что она специально не стала убирать.
Умка согласился и быстренько улёгся у батареи. Дом ещё не отапливался, однако пса не покидала уверенность, что данное место располагает к себе уже сейчас, так что просто глупо его игнорировать. Умка уложил голову на вытянутые перед собой лапы и как мог добродушно уставился на хозяина, точно вопрошая: «Ну зачем этот намордник? Я и без него себя прекрасно чувствую!»
Умка был собакой, а потому просто не понимал, что эта гадкая штука оставалась нужной вовсе не ему. Она была залогом безопасного существования для остальных двуногих обитателей квартиры, что дышали по соседству. Не будь «штуки» — они бы дышали иначе. Они бы совсем не дышали, страшась выдать место своего пребывания. Однако столь красноречивое умозаключение оставалось попросту недоступным для чёрно-белого восприятия Умки. Он оставался собакой и по-прежнему не понимал одного: почему эта самая «штука» постоянно оказывается застёгнутой именно на его голове.
Глеб тщательно вытер пальцы влажным полотенцем, после чего брезгливо отбросил ткань на край раковины. Подходить ближе он отчего-то так и не решился.
«Наверняка всё от того, что дом практически не заселён. Хотя, с другой стороны, может быть он попросту не чувствует присутствия своих жильцов — ведь не я владею этой квартирой. Она принадлежит кредиторам: генеральным директорам, их лощёным заместителям, угодливым юристам. Наконец, просто рулонам мелованной бумаги, потерявшим свою первозданную сущность из-за множества сотворённых копий… Вот дом и гонит прочь любыми доступными способами».
Глеб жалостливо посмотрел на притихшего у батареи пса. Человек двинулся было к зверю, но ноги затормозили на полпути и, сами собой, совершенно не прислушиваясь к командам отключившегося сознания, простым пинком, отшвырнули дальше под стол, валявшийся на полу намордник. Глеб сопроводил данное деяние самым наиглупейшим взором, который не смог бы повторить, даже вернись он прямо сейчас в беспечное детство, с паровозиками на привязи, голубятнями на крышах домов и воздушными змеями в небесах.
«Как же не хватает всего этого, утраченного безвозвратно. Именно эта потеря и порождает всё остальное. Страх, боль, угнетённость… А вовсе не дом».
Глеб откашлялся, присел, почесал ворчащего пса за ухом.
Умка шумно выдохнул, прикрыл от наслаждения глаза. Свобода пахла рыбьими потрохами, а одной досадной неприятностью стало меньше. Правда, остался дышащий холодом ящик… Ещё под потолком раскалённый хищник… и кто-то невидимый гремит в стенах. Но это всё чепуха. Главное — что проклятый ошейник наконец-то оказался задвинутым в темень, где ему, собственно, и место!
— Но дверь я всё равно закрою — так что, без фокусов, лады?
Глеб поднялся и, ещё раз убедившись, что пёс не доберётся ни до чего ценного, потушил свет.
В раковине булькнуло ещё раз, после чего всё затихло.
— Ты почему ещё не в кровати? — строго спросила Марина.
— Я мультики хотел посмотреть… — захныкал Юрка, пытаясь тенью проскочить мимо рассерженной матери.
Марина посторонилась. Краем глаза она заметила оставшиеся на дверной ручке бисеринки пота.
«Сколько же я тут простояла? Да и чего, собственно, ради?» — Марина машинально толкнула дверь и увидела, как сын мгновенно растворился в кромешном мраке. Ам — и нету таракана!
Ужас какой-то.
— Ма, а можно свет включить?
— Надо вовремя все дела делать! — цыкнула Марина. — Так ложись, а то сестру разбудишь. Я тут постою, у двери… Кровать видишь?
— Ну и что? Она ведь взрослая. Она снова уснёт.
— Так, ну-ка ложись! И чтоб ни звука больше. Светке за тобой завтра весь день ходить, а может и ночь. Так что… пускай отдыхает.
Марина чувствовала, как ручка в её тщательно стиснутых пальцах буквально раскаляется — не до красна, конечно, но боль, тем не менее, ощущается. Она постояла ещё пару секунд, глядя в непроницаемую темень и, не услышав больше ни звука, осторожно притворила за собой дверь. Прозвучал тихий щелчок, ручка чуть заметно дрогнула в пальцах, после чего всё снова затихло. Марина посмотрела на шершавую деревянную поверхность и по стене двинулась прочь.
За спиной шептались обои.
«Так обычно бывает после ремонта».
Ночью
За окнами — ночь. Разрозненные крики, радиоволны таксистов, отдалённый шум с объездных магистралей, скудный электрический свет, равнодушное мерцание звёзд, трепет материи. Сны, мысли, воспоминания… Они выползали из щелей, оседали с крыш, выглядывали из приоткрытых канализационных люков, просто возникали из ничего. Они впитывали полуночные страхи, кормились обречённостью заблудших душ, изнывали от нетерпения, после чего стремительно распространялись во всех направлениях, ловко скользя вдоль потоков сознания. Их скорость в разы превышала скорость света, а потому, у обречённых на скорую гибель жертв не было ни единого шанса уцелеть. Так начинался очередной мор — пресловутый конец света на частном уровне. Правда, зрелище мини-апокалипсиса никого не удивляло. Напротив, оно приходилось как нельзя кстати. Потому что оно — единственный корм многопиксельных камер новомодных планшетов. Кому какое дело до того, что в данной точке фазового пространства должна воцариться смерть?.. Её предсказывали и раньше. А всех интересует лишь ослепительный антураж, в свете которого растворится очередная жизнь. Человека привлекает шоу, а необходимость смотреть его пописана в наших генах.
Но ошиблись даже индейцы Майя со своим календарём. Ошибся Мессинг. Ошиблась полоумная Ванга… Или, возможно, всё дело в современном человечестве — в его примитивном мышлении, что просто не в силах открыть себе хотя бы малую толику истины. Ведь частичный пример насильственной смерти, уже говорит о многом: зло сосредоточено именно по эту грань, внутри нашей локальной Вселенной, здесь и сейчас. Мы же превозносим его в ранг бога, недоумевая потом, как Всевышний способен смотреть на все наши проблемы: на воины и геноцид, на мрущих от рака и голода детей, на отчаявшихся матерей?.. Бог сотворён таким, какой есть — мы сами придумали его, и он теперь нами просто пользуется. Однако самое страшное в том, что мы и впрямь недальновидны, а потому могли и ничего не придумывать. Просто позвать. Вопрос в том, что именно откликнулось на зов, придя с другой стороны…
Современный Интернет буквально напичкан различными религиозными конфессиями. Одни обещают смирение, другие — богатство, третьи — неограниченную власть. Вопрос лишь в том, что ты сам готов принести в плату, точнее в дар, взамен информации. По сути, Интернет это и есть наш с вами бог — он даёт много, а забирает самое главное: чувства, эмоции, души. Ему стали поклонятся, преподносить дары: выносить на всеобщее обозрение чужой стыд, глобальные катастрофы с толпами обезумивших от страха людей, военный игры продажных политиков, похоть и детский разврат. Людям было невдомёк, что в этот самый момент цифровой бог, возможно, питается перипетиями судеб их родных и близких… а может и судьбами их самих. Некоторые обо всём догадывались, но им было плевать. Сеть незаметно пускает побег, что прорастает внутрь нездорового сообщества, и начинает кормиться. Это пример придуманного бога, того что мы открыли для себя сами, того, без которого нам не прожить. Он въелся в сознание, и он ужасен. А теперь представьте ту сущность, что мог неосознанно позвать из Бездны человек, испытавший в коей-то веки страх скорой смерти…
Сонные люди. Их страхи расползаются по окрестностям, балансируют на карнизах, гремят по сточным трубам, кучкуются в подъездах, переворачивают остановки… Никому нет до этого дела: ведь сон не реален, а значит, — не в состоянии причинить вред. Придёт утро и всё тут же встанет на свои места: кошмары забудутся, жизнь подхлестнёт новой чредой событий, появятся различные цели, направленные на достижение благополучия. Своего собственного, потому что иначе — никак. Система дееспособна — то есть, в состоянии двигаться к отдельно взятой конкретной цели — лишь за счёт статистов. Последние существуют так просто: они как строительный материал внутри клетки ДНК — «рабочие лошадки» пептидной связи. Но значимость их сродни взрыву Сверхновой. Большинство из них понимают, как устроено мировое сообщество, но, в тоже время, отдают себе отчёт и в том, что может произойти, случись заварить бунт. Достаточно целенаправленного влияния извне, как клетка радикально меняется. Нежелательные элементы выводятся прочь, а сам организм «разлагается» и дальше, уверенный в том, что движется по верному пути во блага эволюции, подстёгиваемый современной медициной, — ему невдомёк, что строительного материала всё меньше и меньше. Представить что произойдёт, когда будет уничтожена последняя «лошадка», он и вовсе не в состоянии, так как уверен, что это невозможно. Потому что верит в творца, что придёт в случае ошибки и всё исправит. Но никто не придёт. Потому что оно и без того уже здесь.
Детство, помещённое в рациональные рамки, заключённое в недоступные клетки, опоясанное родительским контролем, играющее с разноцветными мелками в загаженном песочке, под постовым грибом… Детство не находит выхода, который завален всеобщим равнодушием, закатан битумом повседневного непонимания, закинут пресловутым недостатком времени. Оно отчаянно хрипит под натиском пущенных поверх всего этого поездов, что увозят в «светлое будущее», откуда уже нет возврата. Превозносимое поколение «некст» отождествляет своё бестелесное существо, разгибает безвольные пальцы, открывает помутневшие глаза, разминает затёкшие от бездействия мышцы, решительно вгрызается в неподатливые прутки повседневных проблем. Их никогда не бившиеся сердца обрастают холодным металлом, сознание выходит за рамки общепринятых норм, проникает далеко за грани дозволенного, злорадно посмеиваясь над внезапно материализовавшимися страхами своих недавних «тюремщиков». Повзрослевшие детишки умело играют по установленным свыше правилам, постепенно приспосабливаясь к понятию «жизнь». Они увлекают давно обесцветившийся мир и дальше за собой, прислушиваясь к шорохам в голове. Теперь обучение происходит именно там — на ментальном уровне, — глубоко под лобной костью, дабы информация усвоилась целиком. Сверчки оккупировали Землю, им необходимы очередные солдаты, потому что телах предыдущих — не вечны. Вечна лишь тропа, ведущая во мрак.
…Тьма вокруг него сгущалась. Сжимался сам мир. Из огромного, голубого, немного приплюснутого шара, он превращался в скукоженное яблоко, подёрнутое островками вонючей плесени и болотцами чёрной гнили. Мир умирал, однако на поверхности плода продолжала кишеть жизнь. Уродливая, примитивная, не отдающая себе отчёта в происходящем, — она больше походила на смерть. Повреждённый плод медленно разлагался, не прекращая попыток избавиться от разросшейся проказы, но та была уже глубоко. Она маршировала стройными, зомбированными рядами по разлагающейся мякоти, с каждым новым шагом всё сильнее увязая в очаровательной гнусности хлюпающих под подошвами нечистот. Всё ближе был девственный центр запретного плода и от осознания данности искусственный разум вышагивающих боевых порядков буквально вскипал! Они хотели воплотить в реальность навязанную волю: высосать из понравившегося им плода все соки, обезобразить его до неузнаваемости и выкинуть огрызок прочь!
…Внутри было сухо и душно. Раскалённый воздух сушил глотку, по конечностям растекалась слабость, мышцы деревенели, сковывая движения. Последние не имели смысла — шагать было просто некуда. Здесь пахло пылью и нафталином, как в старом сундуке, скрипящую крышку которого давно никто не приподнимал. А может быть и вообще не заглядывал внутрь. Однако только тут можно было чувствовать себя в относительной безопасности. Вдали от благ и утех, вне суеты и призрачных идеалов, за граню переваривающегося в собственном соку мира. Убежище хоть и выглядело жалким, но под действием усилия воли, шаткие стены буквально на глазах обретали бетонную твердь. Невидимая крышка обрастала слоями гранита, тут же превращаясь в монолитную глыбу, наглухо запирающую единственный проход. Казалось, должен придти страх… Но его нет и в помине. Лишь слепая уверенность в том, что выжить иначе — нельзя. Лишь только тут, в спичечном коробке своего собственного подсознания, куда нет доступа ордам изнывающих от наживы тварей.
Нет, убежище не защищало от возведённого в ранг бога чудовища — оно отгораживало от тех, других, что изначально прикидываются друзьями, силясь втереться в доверие. Для того чтобы просо скомкать коробок.
…Над подъездом — мгла. Она спускается с неба, сплетается в тесный клубок, наслаивается слой за слоем, путается, нарушая стройные ряды марширующих, попутно растягивая и обрывая отдельные нити разноцветного камуфляжа. Всеобщий сумбур постепенно перерастает в полнейший хаос, образуя танцующую меж дворов воронку. Она плавно изгибается раструбом к небу, продолжая втягивать внутрь себя, всё новые и новые ряды участвующих в шествии — тем всё равно: плетутся, как зомби. Тела уронили наземь чёрное семя — их миссия выполнена. Пора уходить, оставив мир очередным поколениям. Тем тесно, и они ох как не желают оставаться заточёнными в оковы. Им нужен простор, оперативное пространство, дабы двигаться дальше. Их жизненный цикл очень короток — без спешки не обернуться, оттого и возникает повседневная суета. Внутри неё очень удобно маскировать совершённые действия, оставаясь как бы ни при чём.
Исход продолжается.
Мглу рассекает луч белого света. Он настолько ярок, что обжигает сознание, буквально на газах превращаясь в адское пламя, от которого невозможно заслониться. Это вовсе не обещанный путь в рай и блаженство — жгучий поток увлекает прямиком в ад. Туда, где прогнившие души превращаются в пепел. Остаётся только терпеть, в надежде, что всё быстро закончится. Но кошмар только начался. Поток света трансформируется в твёрдый металл, недальновидное скопление оказывается заточённым в кристаллическую решётку. На протяжении всей своей жизни праведники страшились сдерживающих оков. Уз. Цепей. Но те так никуда и не делись. Они прикидывались светом и добродетелью, на деле оказываясь совершенно иными. Убежать невозможно! Прутки клетки слишком прочны, чтобы удалось их так просто разогнуть. Вслед за раскалённым светом налетает что-то ещё — длинное и извивающееся. Оно пышет жаром, плюётся окалиной и жутко рычит. Затем останавливается, на границе света и тьмы, начинает протяжно вздыхать, отхаркивая серу. Это и есть бог современного человечества. Он щёлкает эфемерным пальцем, и свет тут же меркнет. Оседает поднятый ветром мусор.
Начавшийся дождь смывает последние следы растянувшейся на века трагедии.
Огни в небе отступают, чтобы вернуться завтра.
Умка приоткрыл один глаз, навострил уши. За стеклом что-то шелестело. Звук был слабым — каким-то нерешительным, — словно в своей липкой паутине шелестел недовольный паук. Пластиковые стеклопакеты еле уловимо вздрагивали, силясь подавить натиск чего-то неизведанного, настырно лезущего из уличной темноты. Происходящее мало забавляло: скорее настораживало, отгоняя неразборчивым пинком зыбучие сны. Тени метались по кухне, отскакивали от равнодушных стен, сбивались шипящей гурьбой где-то в районе смердящего помойного ведра.
Нестерпимо хотелось пить.
За громадой порождающего холод шкафа предсмертно жужжала муха. Крик отчаянной мольбы вознёсся к общему хору приглушенных звуков.
Умка заворчал.
Муха была обречена. Она делилась своим страхом, со всей сопутствующей гаммой эмоций, на которую только способно примитивное мушиное сознание. Это была самая настоящая агония: липкая и навязчивая, как ловчая сеть палача. Её нельзя просто так стряхнуть с крыльев и с размаху шлёпнуть о бетонный пол — подобная опция попросту не действует. Бежать тоже некуда, да и нечем. Осталось просто смириться. Смириться, как это делают все обречённые на скорую гибель, и ожидать небытия.
Умка жалобно заскулил, закинул передние лапы на сумеречный подоконник. Пригляделся. В балконные стёкла ударялись редкие капли дождя. Влага медленно стекала по прозрачной поверхности, искажая тени. Недостроенная соседняя многоэтажка изогнулась, на вроде спины обозлённого кота… Всё обстояло как-то не так. Иначе, чем раньше. Перемены пугали. В первую очередь те, что закрались в голову. Непостижимым образом Умка понимал, что что-то происходит… Он не мог определить, что именно. Но чувство было знакомым, навеянным воспоминаниями о прежнем хозяине. Правда, потом — тьма. Всеобъемлющая и всепоглощающая, из которой не дано выбраться.
Где-то далеко за горизонтом полыхнула зарница.
Умка заворчал. Соскользнул с подоконника, судорожно замотал головой, в отчаянной попытке избавиться от мельтешащих в голове теней. Он помнил, что именно последние были всему виной. А ещё шёпот на человеческом языке — или на не человеческом, но принадлежащем разумному существу, — отдающий команды. Команды, что подчиняли волю. Тогда он превращался… Превращался… Нет не то — что-то спускалось в него.
Снова истошно завопила муха: теперь уже явно в последний раз. Умка знал это…
(…он знал, как кричат перед смертью…)
…но не знал, откуда знал! Он просто чуял бездну, которая поселилась в этих стенах совсем недавно. Причём про неё знали все, но упорно игнорировали, не желая говорить открыто. В головах новых хозяев тоже что-то сидело, не позволяя здраво мыслить. Оно питалось их мыслями, как паук мушиными потрохами.
Умка остановился у закрытой двери, осторожно приподнялся на задние лапы, коснувшись когтями ручки. Из приоткрытой пасти послышался неестественный стон, словно пёс пытался что-то сказать. Так он и стоял, смотря в мутную поверхность дверного стекла, за которой тоже что-то застыло…
Марина проснулась ближе к утру. Поначалу она пыталась не спать и вовсе, однако из этого мало что вышло: лекарство сделало своё дело. Женщина резко открыла глаза, уставилась в потолок, прислушалась к ночным звукам. Ничего. Рядом мирно посапывал муж, за окном шелестел дождь; не считая их двоих, комната была абсолютно пустой.
«Зачем же этой чертовке нож? — Марина оторвала голову от подушки, снова прислушалась. — Нет, не верю. Не верю, хоть убей!»
Марина медленно приподнялась, на ощупь сунула ноги в шлёпанцы, осторожно привстала. Глеб задержал дыхание, но не проснулся. Марина машинально закусила нижнюю губу и резко выпрямилась под недовольный скрип матраса.
Глеб почавкал во сне, перевернулся на другой бок, что-то пробормотал себе под нос.
«Да спи же ты! — Мысль громыхнула внутри черепной коробки, как новогодняя хлопушка в пустом ведре. — Разве что только штукатурка с потолка не посыпалась».
Марина стянула на место съехавший лифчик, зябко поёжилась и, напоследок оглянувшись на недвижимого Глеба, засеменила вон из комнаты.
— И чего я себя накручиваю?.. — еле слышно шептали губы. — Наверняка сунула куда в беспамятстве, а теперь надумываю всякую ерунду. Нет, Светка не такая. Она не способна причинить вред — у неё же на лице это написано. «Бейте сколько хотите, сдачи не дам!» Хотя, на хиппи дочурка совсем не похожа. «Нет войне, даёшь рок-н-ролл» — вовсе не её лозунг, — Марина судорожно закусила губу, боязливо огляделась. — А если это ни я и ни она — тогда кто? Бред. Самая настоящая паранойя. Это всё алпразолам!
Ноги привели к кухонной двери, но войти Марина так и не решилась. Она обхватила трясущимися руками плечи и попятилась… Замерла лишь уткнувшись лопатками в дверной косяк спальни. Поняла, что не дышит. Сердца не было на прежнем месте, оно жалко пульсировало где-то в районе пупка. Зубы чуть слышно стучали друг о друга. Мысли отсутствовали. В голове засел лишь примитивный, животный страх, что подчинил себе волю.
Марина машинально прикрыла за собой дверь, заблокировала дверной замок, поднесла холодные пальцы к трясущимся губам. Потом какое-то время просто тупо смотрела в одну точку перед собой, словно не веря увиденному.
Ступор закончился так же внезапно, что и начался. Марина вздрогнула, вдохнула полной грудью, доковыляла на негнущихся ногах до кровати и рухнула на своё место, даже не опасаясь разбудить мужа.
«Теперь понятно, зачем ей нож. Когда с тобой в квартире закрыто чудище, нужно как-то защищаться. Вот и ответ. А теперь спи, пока оно не пришло за тобой…»
Марина с усилием закрыла трепещущие от ужаса веки, постаралась больше не думать о тех тлеющих угольках, что взглянули на неё сквозь мутное стекло кухонной двери.
Утром
Протяжно запищал будильник.
Светка с трудом разлепила веки. Тут же сморщила нос, постепенно осознавая, что снова утро. Оно неизменно наступало после пробуждения и обрушивалось на голову всем своим рутинным весом.
За окном серело. По грязному небу скользили низкие, всклокоченные облака. Капли измороси стекали по запотевшему стеклу, плавно трансформируясь на уровне основания рам в ртутные озёра. Мутная гладь еле заметно вздрагивала в такт судорожным вздохам просыпающегося города.
Будильник продолжал неистово пищать, но Светка не обращала на него внимания. Она приподнялась на локтях. Потянулась. В голове нарисовалась школа, всплыли образы Глеба с Мариной, обозначились опостылевшие подростковые проблемы, от которых хоть волком вой. Бесконечный жизненный триллер не спеша закручивал очередной 12-ти часовой сюжет, по итогам которого состоится традиционное вечернее «заседание», на котором будет произведён детальный разбор пройденного за день «материала».
Светка равнодушно смотрела на кровать брата, к которой за всю ночь так никто и не прикоснулся.
«Может это чудище его и впрямь сожрало?.. — Дикая мысль как-то уж больно легко пробилась сквозь трель неугомонного будильника, продолжавшего трудолюбиво дезинфицировать опадающие сны. — Или покусало… Да нет, просто братец снова принялся за своё».
Светка откинулась на подушку, уставилась в потолок.
— Мелкий идиот, — прошептала она, растирая заспанные глаза. — Яблочко от яблоньки…
Постепенно возвращалась память. Вслед за образом приведённого Глебом чудища всплыли события вчерашнего ужина, вплоть до этого предательского подзатыльника. Светка поёжилась, ощупала руками голову, как бы не веря, что всё произошло взаправду. Под пальцами обозначилась болезненная шишка — память не врала, очередное насилие имело место быть. Светка лишь отстранённо вздохнула.
— И долго наша принцесса разлёживаться намерена?
Светка вздрогнула: редко её удавалось застать врасплох, но временами Марине удавалось подкрасться, вот так.
— Где твой брат? — Марина спешно обвела комнату тревожным взором, не мигая, уставилась на дочь.
Светка поёжилась — не нравился ей столь пронизывающий взгляд. Как рентген.
— Где Юрка? — повторила Марина. — Ты меня слушаешь?
Девочка неопределённо повела плечом, поспешила отвернуться.
«Ну вот, сейчас начнётся… Лишь бы не по лицу. Только не по лицу!»
— Ты что, язык проглотила? — Марина шагнула к дочери и схватила за руку.
Светка дёрнулась, будто ей поставили клеймо, тут же попыталась отстраниться. Однако ничего не вышло: она лишь звонко приложилась затылком об стену, усугубив и без того невыгодное положение. Из глаз полетели искры. Рассудок помутился. В ушах поселился звон. Реальность дрогнула, как бы отступая в сторону. Светка поспешила зажмуриться, силясь совладать с мыслями. Вроде помогло, вот только заново открывать глаза и видеть ухмыляющуюся Марину с занесённой рукой, жуть как не хотелось.
«Лучше оставаться внутри, пускай и низги не видно!»
Но глаза открыть всё же пришлось — Марина больно вцепилась пальцами в плечо. Она не желала оставлять дочь в покое, пока не услышит ответа на свой вопрос.
(хочешь, чтобы я заплакала, сука?! не дождёшься!!!)
Светка отмахнулась, гордо вскинула подбородок, мелко захлопала влажными ресницами. Марина отшатнулась, точно увидела призрака. Или чего пострашнее. Её губы тряслись, язык ворочался между зубами, но вместо членораздельной речи слышалось лишь сбивчивое бормотание, похожее на молитву.
Светка опешила, не понимая, что происходит.
Осенний ветер швырнул в стеклопакет очередную порцию дождевых капель. Мать с дочерью вздрогнули, покосились в окно. Тучи усмехались, полоща отрепья в свинцовой промозглости небес.
Марина ухватилась за переносицу, скривила подбородок; затем принялась тщательно массировать виски, попутно беспокойно оглядываясь по сторонам.
«Будто её что-то тревожит…»
Светка сглотнула подкативший к горлу ком — такую Марину ей видеть не приходилось. Сделалось вдвойне не по себе.
— В шкафу он, — прошептала девочка, борясь с противоречивыми чувствами.
Марина недоверчиво прищурилась.
— Что ты сказала?
— В шкафу он! — крикнула Светка, стараясь не смотреть в сторону нависшей женщины. — Пора бы уже привыкнуть!
Марина тут же потеряла к дочери всяческий интерес; шагнула к шкафу, глубоко вздохнула, коснулась гладкой поверхности дверцы.
— Юра? — сказала она шёпотом, словно опасаясь спугнуть притихшую внутри зверушку. — И как это понимать?
Ответом была тишина.
Марина отступила на шаг. Уперла руки в бока.
Светка озлобленно смотрела на отточенную фигуру матери.
«А неплохо сохранилась для своих лет. Ох, как неплохо! Будто наподобие змеи кожу сбрасывает», — Светка покосилась на свою худую грудь. Скользнула руками под простынёй по бёдрам…
(КРОВЬ!!!)
Девочка в ужасе вспомнила про вчерашние боли. Принялась шарить трясущимися пальцами по мятой простыне, мысленно готовясь к самому страшному.
— Юра, лучше по-хорошему выходи, — сказала Марина более уверенно. — Не то отшлёпаю. Или на кухне к батарее привяжу, рядом с тем…
В шкафу заёрзали — Светке невольно показалось, будто из-под древесной коры лезет гигантский короед. Затем послышался шелестящий вздох.
— Страшно было, — прозвучало из-за дверцы. — Я ведь не нарочно.
— Я тебе сейчас такое «не нарочно» устрою! — Марина окончательно отбросила сомнения и настежь распахнула створки шкафа.
Юрка застыл в позе попрошайки. Неосознанно зажмурился от яркого света. В скрюченных пальчиках он сжимал растрёпанную книжку: ветхая обложка была заломлена в обратную сторону, точно хребет раздавленного под поездом котёнка, во все стороны торчали капроновые нити разъехавшегося переплёта, некоторые пожелтевшие страницы устилали пол шкафа, остальные беспорядочно топорщились в ладошах малыша, больше напоминая скомканный куль. С одной из таких страниц улыбалось зелёное чудище.
— Ну, мамочка!.. — принялся канючить Юрка, укрываясь скомканной книжкой от недружелюбного утра. — Я больше так не буду! Честное слово!
Марина ничего не ответила, лишь боязливо попятилась. Поза сына ей совершенно не нравилась. Если не сказать больше. Она ей что-то напоминала: причём это что-то не имело ничего общего с обычным человеческим детёнышем.
— Мамочка, ну прости меня! — Юрка неуклюже выбрался из шкафа. Потянул замусоленные пальчики к Марине; та невольно отшатнулась, с трудом сохранив равновесие.
Светка отвлеклась от своего занятия, нерешительно обернулась.
— Опля, началось… — прошептала она.
Ничего не понимающий Юрка продолжал надвигаться на мать, которая, такое ощущение, видела перед собой не родного сына, а невесть что, прибывшее из преисподней.
Светка быстро откинула простыню — улик не было, хот на том спасибо! — вскочила на ноги и, на ходу оценив ситуацию, оттащила брата в сторону.
— Ты чего! Отстань! — пропищал Юрка, размахивая перед носом сестры многострадальной книжкой. — Мама, чего она?..
Марина вздрогнула, тряхнула головой, собираясь с мыслями.
— Чего это я?.. — хрипло произнесла она.
— Вот именно: чего это ты?! — крикнула Светка и толкнула скулящего Юрку к матери. — Тебя родительских прав пора лишать! Сумасшедшая!
Марина оторопело уставилась на дочь, не в силах что-либо ответить. Голосовые связки сдавило, мыслей просто не было, а под черепной коробкой что-то противно скребло, — оно рвалось наружу, прямо так, сквозь нервные окончания, кость и кожу!
Пользуясь замешательством женщины, Светка молниеносно ретировалась прочь из комнаты, мысленно осознавая суть только что сказанного, попутно ругая себя за столь бесшабашный срыв крышки с домашнего Ящика Пандоры.
«Ладно, у Марины не все дома, но я-то чего в ту же стезю?! Яблочко от яблоньки. А ведь день только начался…»
В гостиной бубнил телевизор:
«Я знаю, где начинается мой день, но я не знаю, где и когда он закончится, поэтому я пользуюсь дезодорантом…»
— Чего замер? — кивнула сыну Марина. — Марш в ванную!
Постепенно тени становились всё менее различимыми, шум в голове утих, умолкла переваренная муха.
Умка отошёл от двери, поудобнее улёгся у батареи. Будущее не сулило ничего хорошего. А когда было иначе?
Глеб свернул с 4-й линии на Ленком, осторожно надавил на педаль газа; «десятка» загнанно чихнула, дёрнулась было вперёд, однако тут же вся обмякла, продолжив удручённо ползти, изредка вздрагивая и наполняя салон удушливым запахом бензина. Флегматичные дворники лениво развозили по лобовому стеклу уличную грязь, временами замирая, как бы в замешательстве. Сонные пешеходы уныло обходили лужи.
Погода переменилась всего за одну ночь, словно воплощая в жизнь некий вселенский сценарий. Всевышний был истинным творцом — если всё происходящее и впрямь было его рук делом, — королём интриги, мастером слова — недаром исключительный замысел не смогли постичь даже великие мыслители на вроде Ницше или Суинберна. Стивен Хоакинг, и тот, оказался не удел, скупо рассуждая о строении Вселенной, о парадоксах пространства-времени и о месте человека в этом мире. Заглянуть за нарисованный холст было не дано. Возможно, смысл открывался лишь после смерти… или во время её. Правда, был ещё товарищ Фрейд, но он с головой ударился в грёзы. По его мнению, определить суть можно только во сне. Точнее не определить, а открыть, потому что за шелухой обыденности человек напрочь утрачивает истинный горизонт, как и не замечает путеводные ориентиры. Хотя… По старику Фрейду в своё время разоблачительно прошёлся Карл Юнг, так что и в этом случае всё призрачно и не надёжно. Информация, не подтверждённая фактами — лишь голая теория с неимоверным количеством подстроенных под себя данных. Похоже, творец недолюбливал цензоров, а потому просто связал их по рукам и ногам, предварительно ослепив. Язык выдирать не стал, дабы позабавиться, слушая несущуюся со всех сторон околесицу.
«Очень смахивает на «человека свинью». Это одна из разновидностей казни в средневековой Японии: осуждённому отрубали руки по локоть и ноги по колено, останавливали кровотечение, выкалывали глаза, протыкали барабанные перепонки, отрезали нос, снимали скальп и отпускали… Чем не пример происходящего с современным человечеством? Да, это казнь, пытка, изуверство, но мы и представить себе не можем, за что такая плата. Ад под названием «планета Земля» не мог появиться просто так. Кто-то совершил роковую ошибку, и мир стал таким: болезненным, пошлым, недальновидным. А может быть, это ошибка всей цивилизации, что в незапамятные времена сломала печати?.. Тот же Ницше писал, что высока вероятность того, что каждый человек проживает свою жизнь бесконечное число раз. После смерти всё откручивается назад — как плёнка на кассетнике, — и жизнь начинается заново. Та же самая жизнь. Но, если так, существует ли способ вырваться из кольца? Что необходимо для этого сделать? Какой совершить поступок?.. Если данная теория Ницше верна, тогда, скорее всего, это должен быть коллективный поступок всего человечества. Но как это осуществить — в чреде мировых эпох и судеб?! Нереально. Это не получается даже осмыслить. Да и ОНО не позволит!»
Глеб резко нажал на тормоз, пропуская очередную сумасбродную мамашу, уверенной походкой перетаскивающую дочурку через проезжую часть. Женщина орала на сопротивляющееся чадо, напоказ игнорируя всех участников дорожного движения, будто в данный момент она оставалась неприкасаемой, а любого, осмелившегося дерзнуть и не пропустить её, — на месте сразит молния!
— За дорогой следи, — подчёркнуто безразлично сказала Марина, не желая встречаться с мужем взглядом.
— Всё под контролем, — Глеб кивнул и отпустил тормоз; в голове переваривалась вчерашняя каша.
Машина резко дёрнулась, постепенно разогналась и пошла ровнее.
— Господи, ты когда-нибудь отремонтируешь это убожество? — Марина традиционно включила стерву в самый неподходящий момент. — Всё-таки детей на нём возишь.
Глеб вздохнул, глядя на проплывающие за стеклом скрюченные трупы деревьев.
— Если бы не это, как ты выразилась, «убожество», они вообще бы пешком бегали.
— Ты идиот?
— С чего бы вдруг? — Глеб сбавил ход, свернул к металлической ограде 44-ой школы.
— Очень похож, особенно когда умничать пытаешься.
— Я старался.
— Это трудно было не заметить… как и не оценить.
— Может, хватит! — Светка отбросила плеер.
Глеб напрягся. Хрустнул шейными позвонками.
— Это тебе — должно быть хватит! — Марина поискала в зеркало заднего вида глаза дочери, но так и не найдя ответного взгляда, продолжила говорить в пустоту: — Не устала ещё дерзить?
— А вы не устали собачиться?!
— Что?
— Да вы на себя со стороны посмотрите! — Светка еле дождалась, когда машина остановится, открыла дверцу и выскочила под дождь. Тут замерла и нерешительно оглянулась. — У вас же всё общение к ругани сводится. А вместо сына, — вообще, не пойми что растёт!
— Ну-ка стой! — Глеб откинул ремень безопасности и вылез из машины. — Ты что такое говоришь?
— А что есть, то и говорю!
— Нет, погоди, — Глеб захлопнул дверцу, посмотрел по сторонам.
Светка тоже непроизвольно огляделась; вокруг было пустынно, будто люди взяли, да и враз вымерли.
— Чего, бить опять будешь? — не задумываясь, брякнула Светка, убирая с лица стремительно намокающие волосы.
— Дура, — процедил сквозь зубы Глеб. — Надо бы и впрямь отстегать тебя, как следует, да Юрке дурной пример подавать не охота. И не смей больше так о брате говорить! Уяснила?
Светка шмыгнула носом, накинула капюшон куртки — вновь захотелось скрыться, причём не только от собственной семьи, но и от всего окружающего мира. Провалиться в самые недра, туда, где Кощей над златом чахнет, где никогда не бывает света и можно на веки-вечные укрыться от плотоядных человеческих лиц. От этих хищных оскалов, внутри которых погибает всё живое, а нарождается лишь непрошибаемое зло, которое, вырвавшись наружу, пожирает всё, что попадается на пути, не щадя ни стара, ни млада! Это мясорубка, в недрах которой проворачивается всё самое прекрасное, что есть в мире, под названием «планете Земля», приобретая уродливые формы, годные лишь на то, чтобы до умопомрачения пугать несмышлёных детей.
Светка ощутила на губах вкус слёз.
— В том, что твой брат ночует в шкафу, нет ничего такого, — тихо произнёс Глеб, не замечая, насколько сильно трясёт сгорбленную дочь. — Да, это ненормально, но гнобить его только за детские страхи… Тебе самой не стыдно?
— Да он с этим жуком разговаривает! Который из книжки. Это он его в шкаф лезть заставляет! Неужели не понятно?! А «жук» этот у него — из-за вас! — Светка прикусила язык, понимая, что и без того сболтнула лишнего.
В голове что-то щёлкнуло: словно сработало защитное реле, отвечающее за неподвластное воле подсознание. Однако было уже поздно: отмотать реальность назад невозможно, как и взять обратно сказанные слова. Светка понимала, что говоря так о брате, поступает гнусно, но не дерзить она не могла, потому что этого желал кто-то ещё, запертый внутри её подсознания.
«Такое ощущение, всё происходящее и впрямь запрограммировано, а всякая случайность остаётся относительной».
Глеб молча смотрел на ссутулившуюся дочь, потом тихо спросил:
— Какой жук? Ты про что, вообще?
— Про то! — Светка топнула ногой, чувствуя, как угасшее в душе пламя разгорается с новой силой. — Одно дело, когда ребёнок просто играет и совсем другое, когда ему какая-то тварь что-то нашёптывать начинает — это уже перебор! Вам самим не страшно?.. — Девочка выдохнула и одёрнула капюшон, словно тот был всему виной.
— У тебя температуры случаем нет?.. — Глеб протянул руку к перекошенному личику дочери, но тут же отдёрнулся всем телом назад — он словно наткнулся на силовой барьер. Флюиды ненависти обжигали сознание. Глеб чувствовал реальную боль, хоть и не мог взять в толк, следствием чего та является.
Светка тяжело дышала.
— Ты прекрасно понимаешь, отчего он такой, — Марина обошла машину, принялась извлекать спящего Юрку из детского кресла. — Но я обязательно напомню об этом. Если у тебя такая плохая память.
Светка потупила взор.
— Сегодня вечером у тебя появится отличная возможность насладиться обществом столь ненавистного тебе брата, а заодно, подумать о собственном поведении, — Марина извлекла пускающего пузыри Юрку из машины и злобно хлопнула дверцей. — Заодно, может, разберёшься, откуда в его голове столько всего мерзкого и копошащегося.
Светка, ничего не понимая, уставилась на Марину.
— Постарайся не забыть забрать брата из садика после уроков.
— Нет! — Светка отрицательно мотала головой, пятилась, спотыкаясь об валяющийся под ногами мусор.
— Что значит, нет? — Марина старательно пыталась укрыть крутящегося под ногами сына от порывов зябкого ветра.
— Ну, мамочка, хватит уже! — старательно извивалось нечто, застёгнутое на все застёжки и увязанное на несчётное число помпончиков да шнурочков.
— Не вертись!
— Я не буду с ним сидеть! — выпалила пришедшая в себя Светка. — Вы что, смерти моей хотите?!
— Думай, что говоришь, — перебила Марина дочь; она оценила проделанную над Юркой работу и, кажется, осталась довольна.
Малыш с трудом передвигался и шагал, словно Нейл Армстронг по Луне.
— Мамочка, я не хочу с ней оставаться! — пищал укутанный Юрка, пытаясь по-взрослому топнуть ножкой; мамочка как всегда предупредила конфуз и спасла от падения в лужу.
— Тебя забыли спросить. Да стой же, не вертись!
— Но она обзываться будет!
— Пускай только попробует. Схлопочет потом от меня. И чтобы порядок был! Поняли, оба? — И Марина строжайше воззрилась на детей.
Юрка сконфуженно хныкал.
— Я не смогу его забрать, — пожала плечами Светка.
— Вот как? — Марина изобразила на лице полнейшее удивление. — И что же нашей мадмуазель может помешать? Ну же, удиви меня…
— У нас дискотека после уроков, — Светка отвела глаза, чтобы не видеть злорадства на лице Марины.
— Замечательно. Значит дискотека важнее брата.
Светка мимолётно глянула на молчаливого Глеба; тот безучастно внимал очередную словесную перепалку.
— Ничего, перебьёшься, — заключила Марина.
— Но у нас Осенний бал, — обречённо сказала Светка. — Я и так дома постоянно сижу, как белая ворона. Надо мной уже одноклассники смеются. В любой другой вечер — пожалуйста, но только не сегодня. Прошу!
— Так, хватит, — Глеб сыграл желваками. — Тема закрыта. Никто не хочет тебя преднамеренно унижать, запрягать и, уж тем более, к чему-то обязывать — но так сложились обстоятельства. Я знаю, ты мнишь себя взрослой, а раз так, то должна понимать значение слова «надо». Я не собираюсь тут заниматься тавтологией — ни желания, ни времени, ни настроения. Света, пойми, я не виноват, что Сергей разбился. В этом вообще никто не виноват. Если только пресловутые происки небесных сил… Я прошу тебя: пока мы с Мариной будем на похоронах, посиди с родным братом. Всего лишь один короткий вечер. Всего один! Я прошу тебя. А потом можешь катиться на все четыре стороны!
Светка так и замерла, как изваяние, с отвисшей челюстью и широко раскрытыми глазами. Она не знала такого Глеба. Происходящее напоминало утренний инцидент с Мариной, когда та бубнила невесть что.
— Глеб, — Марина покрутила пальцем у виска. — Ты, вообще, соображаешь, что такое говоришь?
— А ты понимаешь, что ей попросту плевать на тебя и на меня?
— А ты это только что заметил?
— Да идите вы все! — Глеб махнул рукой и отвернулся к машине. — Я заеду, как договаривались.
— Псих, — проронила Марина.
— Мамочка, почему папа такой? — подал голос Юрка. — Какие похороны? Кто-то умер?..
Светка вздрогнула.
— Никто не умер. Все живы и здоровы, — Марина одёрнула вертящегося малыша и погрозила пальцем дочери. — Учти, если мне вечером позвонят из детского сада… Я не знаю, что тогда с тобой сделаю.
Светка ничего не ответила.
«Что не случается, всё к лучшему, — так, кажется, говорят в подобных ситуациях».
Девочка улыбнулась. Сама того не желая.
— Ты всё поняла? — Марина ждала ответа дочери.
— Почему вы не возьмёте его с собой?
— Да, мамочка, можно я лучше с вами?.. — заныл укутанный Юрка, отчаянно дёргая Марину за подол юбки.
— Исключено.
— Но почему? — растерянно проронила Светка. — И я бы могла поехать. Ведь дядя Сергей…
— Что это так вдруг?
— Я… Я просто не думала, что похороны так скоро, — Светка замялась, подбирая нужные слова — после уже сказанного это было не так-то просто.
— Похороны? — вновь подал голос Юрка. — Мама, ты же сказала, что никто не умер.
— Никто и не умер! — тут же отрезала Марина, недобро косясь на дочь. — Перестань хныкать и иди уже.
Они медленно двинулись к зданию школы. Детский сад располагался чуть в стороне, но пройти можно было лишь через школьный скверик.
— Просто так получилось, — вдруг сказала Марина. — В любом случае — хочется или не хочется, — тебе придётся сидеть с братом. Взять его с собой мы не можем, соответственно, и тебя — тоже. Можешь визжать, кричать, биться в истериках — это ничего не изменит. Вопрос — решён.
Светка вздохнула, попутно представила рожи одноклассников. Не всех. Лишь исключительных индивидов, вроде Палита.
«Света — звезда мин<…>та! Никак кого всё же захомутала?.. Куда тебе теперь до своих любимых одноклассников. Ты теперь взрослая: мужиков любишь, и они тебя любят…»
Девочка вздрогнула, тут же почувствовала, как в животе зашевелился подлый страх.
«И поделом мне! А то, видите ли, размечталась: мол, взрослая уже, никакие законы не писаны, творю — что хочу, предков в самые дальние дали засылаю, на бедного братишку кидаюсь, будто тот и впрямь гибрид человека и мерзкого богомола! Так меня: об самое дно, чтобы впредь неповадно было с разбегу головой об стену колошматиться! ДАВАЙТЕ, ПОДНАЖМИТЕ, — ШТУКАТУРКА УЖЕ ОТЛЕТАЕТ!!!»
— А как же пёс?
Марина вздрогнула. Вчерашний сон и без того оставил массу противоречивых ощущений.
Ведь это был сон? Правда, сон?..
«Конечно, сон, что же ещё! — пришло на выручку угодливое подсознание. — Это всё ваши перебранки. Именно от них и шалят нервы. Тем более, закончился алпразолам!»
Нет, это было не подсознание.
Марина помассировала виски.
— Так как же собака? — переспросила Светка.
— Глеб её заберёт, перед тем, как заехать за мной.
— Зачем?
Марина посмотрела на дочь, как на умалишённую.
— Что значит «зачем»?
— Пускай остаётся.
— Нет, ни пускай! — взвыл Юрка и, в знак протеста, принялся месить ботинками коричневую жижу под ногами. — Она меня им пугать будет! И я не хочу с ней оставаться!
— Да замолчи ты! — Марина напряглась, потащила барахтающегося сына дальше. — Он прав? Поиздеваться хочешь?
— Да нужен он мне! — вспыхнула Светка и скорчила брату рожицу. — Пускай мультики свои смотрит.
— Так, хватит тут невесть, что из себя корчить… Это тебя касается, — Марина сжала ладонь сына, так, что тот невольно пискнул.
Светка собралась с духом.
— Можно я тогда ребят приглашу после бала? Они нормальные. Умку покажу. Уверена, он им понравится.
Марина словно наткнулась на невидимую стену. Разогнавшийся Юрка уткнулся носом в мамин зад и всё же сел в лужу.
— Ты в своём уме? — с трудом выдавила из себя Марина.
— Да, — Светка пожала плечами, равнодушно посмотрела на барахтающегося в луже малыша. — А чего в этом такого?
Юрка окончательно запутался в складках своего скафандра, а мамочка отчего-то упорно не желала приходить на помощь.
— Это исключено, — произнесла Марина тоном, не терпящим возражений и, спохватившись, вытащила Юрку за руку из грязи. — Ты-то ещё чего на ногах не стоишь?! Ну ни дня без происшествий!
— Я не специально, — надулся Юрка.
Светка невольно прыснула.
Марина кое-как смахнула грязь, в большей степени размазав её по синтепону курточки; потом просто махнула рукой: мол, чего зря стараться, вечером и того хуже будет.
— Мы к ночи обязательно вернёмся, — сказала Марина, когда они возобновили движение. — И будет лучше, если в квартире никого, кроме тебя и Юрки не окажется. А ещё лучше, если вы к этому времени соизволите улечься спать.
Светка кивнула и отделилась от процессии.
— Ты всё поняла? — крикнула вслед Марина, на что девочка лишь помахала рукой.
Марина шла под мелким дождём размеренной, никуда не спешащей походкой. Только что она вышла из аптеки, и на языке всё ещё вился горьковатый привкус лекарства. Марина предпочитала грызть таблетки. Непонятная, труднообъяснимая привычка, корнями уходящая в заоблачное детство, в те времена, когда от всяческих недугов и мук детей заставляли сосать анальгин. Однако от душивших сознание спазмов это не помогало уже тогда. Скорее даже наоборот, способствовало укоренению странных образов и теней, неподвластных и невидимых никому другому.
Марина не могла с уверенностью сказать, откуда они являлись и на что именно походили. Нет, они не хлопали перепончатыми крыльями, наподобие тех тварей, что приподнимали над кроватью ещё никому неизвестного Говарда Филиппа Лавкрафта, в бытность того впечатлительным мальчиком вундеркиндом; они не шептали на ухо всяческие гадости, чем знамениты мистические голоса Стивена Кинга, доводящие его персонажей до умопомрачения; они не советовали и не предрекали, как то повелось в чреде писателей мистиков. Нет, тени просто приходили и уходили, не подчиняясь никакой логике или закономерности. Между маленькой Мариной и тенями образовался своеобразный симбиоз, который с годами лишь креп, в результате чего отмахнуться от навязчивых паразитов становилось всё труднее и труднее. Скорее всего, если бы в те далёкие времена церковь не находилась под запретом, у Марины бы диагностировали одержимость, как только всё началось. Именно так и никак иначе, потому что внутри маленькой девочки уже тогда поселился некий зловредный демон, готовый в один прекрасный момент породить на свет божий зверя.
Марина притормозила на светофоре, неприятно поморщилась, ощутив кожей лица ледяную дорожную морось, летящую во все стороны от чумазых автомобильных тел. Казалось бы, таблетки должны напрочь отбить всяческие чувства, замочить их в самом зародыше, однако на деле, туманилось лишь сознание, а инстинкты, напротив, — обострялись вплоть до животных.
Запищал звуковой сигнализатор светофора, оповещая о свободности пути.
Марина подождала, пока осядет густая морось, и рысью перебежала улицу.
Каждый день она описывала этот незавершенный полукруг, что замыкался вечером в новостройке жилого комплекса Братиславский, на южной оконечности города, в совершенно другой реальности.
Обычно Глеб выезжал на Черновицкую, затем кружил по переплетениям многочисленных «линий», каким-то непостижимым образом выруливал на Ленком и тормозил у здания 44-ой школы, куда Светка продолжала ходить даже не смотря на переезд. Выгружал её с детьми и укатывал на работу. Она отчитывала дочь, вела сына в сад за школой, снова петляла по «линиям» и, выбравшись на Гагарина, шла во дворы улицы Полетаева, к месту своей работы — конторке «Видикон». Вечером забирала Юрку, если никто больше не додумывался, по Островского выходила на Братиславскую, и круг замыкался. Своего рода, путь, заключённый внутри окружности, что сдерживала человеческую сущность.
«А мы сами, насаженные на штырьки фигурки, как в настольном футболе или хоккее. Для восприятия доступно лишь оперативное пространство, ограниченное длиной шарнира, связанного с ручкой… Но вот чьи пальцы держат за эту самую ручку? Вопрос не из лёгких, — Марина зажмурилась на ходу, силясь совладать с дурнотой в голове. — Что-то вертит ручки и наблюдает за процессом взаимоотношений, за социальным градусом, за тем, как мы все день изо дня друг друга унижаем. Однако порой случается, что одна расхлябшая фигурка слетает со штырька — она летит за ограждение и падает на пол, не в силах пошевелиться, потому что начинает видеть мир таким, какой он есть… Каким он сотворён изначально. И то, что протянуло клешню, чтобы водворить на место. Но это уже не имеет значения — данный процесс называется смертью. Поэтому лучше не выглядывать за ограждение — мало ли что может поджидать там, с другой стороны… А уж выкинет, так выкинет — куда от этого деться?»
Горечь прошла. Лекарство соскользнуло с языка, прокатилось вниз по носоглотке, растворилось в желудке и теперь неслось по артериям, ублажая урчащего в голове зверя.
В детстве мама заставляла маленькую Марину пить противный травяной отвар. Не то корень какой-то солодки, не то ещё дрянь какую… Якобы, это сродни успокоительному. Только проку от подобного зелья никакого не было. С подобным же рвением можно поить больного нефролитиазом уксусной кислотой или ацетоном, в надежде избавить того от камней в почках. Вряд ли это принесёт ожидаемый результат, но процесс поглощения активной жидкости, думается, вызовет ни с чем не сравнимые ощущения.
От солодки было расстройство желудка — от ацетона тоже, скорее всего бы, стошнило, причём теми же самыми камнями с почками в придачу! Но с маленькой Мариной и впрямь было что-то не так. Бабка, пока оставалась в разуме, постоянно твердила, что нужно вести ребёнка к священнику. Какому-никакому, лишь бы очутится в храме господнем. Одно это уже может сыграть знаковую роль. Однако Марина не понимала, что именно должно произойти с ней в церкви. Вдруг ей сделается дурно, и она умрёт?.. Но возможно, ничего не случится, а все окружающие будут наперебой тыкать в неё пальцами и смеяться. Просто так, забавы ради — им ведь невдомёк, что зверь сбежал, испугавшись могущества бога… или чего там…
(а, может, это и есть сам бог?)
Оказаться выставленной на всеобщее посмешище, в понимании маленькой Марины, казалось куда более тяжким испытанием — самым, что ни на есть линчеванием! — нежели обрести истину творящегося в действительности безумия. А как-то иначе происходящее с собой Марина охарактеризовать не могла. Она нутром чувствовала постороннее присутствие. Что-то выжидало подходящего часа. Оно не спешило. Оно просто питалось страхами девочки, не желая себя выдавать. Но маленькая Марина знала про это, и это знало, что Марина знает. Лишь много позднее Марина поняла, что с визитом в церковь многое в её жизни могло бы измениться. Но как бы она сама со всем этим справилась?.. Выжила ли бы? Сохранила бы здравым рассудок? Обрела бы веру?..
Однако родители так и не решились на столь радикальные меры, да и об обрядах экзорцизма тогда мало кто слышал, если слышал вообще. В светлой стране советов не было места всяческой религиозной тарабарщине. Скорее всего, тот самый пресловутый материализм, коим сейчас тыкают в кого не попадя, замеченного в прошлом на сжигании икон и разорении церквей, и спас девочке жизнь. Повзрослев, Марина окончательно поняла, что сложись обстоятельства иначе, её непременно бы убили. Сожгли живьем на ритуальном костре, как это делали в древности, дабы от тела не осталось ничего, что потусторонние силы затем смогли бы вытащить из могилы, растормошить от вечного сна и заставить снова ходить! Тогда бы её ждало совсем ужасное испытание: веки-вечные шляться по погосту, собирать вместо ягод сумерки, питаться людскими страхами да забирать заблудшие души — и всё это, в угоду хозяину, что даровал ей Вечность.
Хотя настоящее не многим отличалось от детских припадочных размышлений. Тут она тоже бродила, собирала, питалась и забирала. Однако здесь у неё был верный союзник — алпразолам, который рушил устоявшиеся за день связи с хозяином, приглушал мечущееся сознание, даровал на какое-то время вожделенный покой. Бес подсел на наркотик, и в периоды просветления осознание данности пугало похлеще всего остального, оставшегося в другой жизни. Происходящее только лишний раз подтверждало, что оно не только реально, но ещё и материально.
Марина семенила по тротуару улицы Полетаева. Слева остался памятник герою-интернационалисту, за ним высилась многоэтажка институтского общежития, справа навис огромный рекламный плакат, призывающий чёрно-жёлтым слоганом подключаться к сети «Билайн». Вперёд и вниз уходила проезжая часть, поросшая огромными каштанами, которые по осенней поре напоминали гниющих пациентов какого-нибудь захудалого хосписа. Порывы ветра озлобленно срывали с них последние остатки загнивающей листвы, больше похожей на бесформенные грязные ошмётки чего-то коричневого, сродни больничным бинтам с запёкшейся на них кровью. Под ногами лопались закопавшиеся в грязь орехи. Во все стороны разлеталась загубленная на корню жизнь.
Марина подобрала подол и уверенно зашагала по усеянному разлагающимися трупами тротуару.
(погосту?)
«Всё началось задолго до солодки…»
Тем летом Марина проводила каникулы в деревне у бабушки. У той самой, которая затем напугала её до чёртиков своей религиозной тарабарщиной.
Деревенька располагалась где-то в Шиловском районе. Где точно, Марина уже не помнила, да и не особо желала вспоминать. Редкие фрагменты прошлого неумолимо отматывали ленту событий назад, в результате чего приходилось вновь и вновь трепетать под натиском страшных воспоминаний, что неизменно вылезали из-под пластов времени, неся с собой первобытный ужас.
То лето выдалось дождливым. Узкие переулки и палисадники мгновенно заросли огромными лопухами, под которыми извечно копошились противные слизняки и длинные дождевые черви, от одного вида которых пробирала дрожь. По колышкам разноцветных оград буйно ползла вверх, к палящему солнцу, вездесущая воронья пряжа, разбавляя удушливый сырой воздух монотонным запахом пряного деревенского лета. На огороде попёр одичавший чертополох, доходивший Марине до шеи, а в отдельных местах и вовсе способный укрыть девочку с головой. Правда всё это — лишь на глазок: в заболоченный огород и взрослые не решались соваться — ещё засосёт, чего доброго, — что там говорить о семилетней малышке, только-только окончившей первый класс.
Марина с замиранием сердца наблюдала за тем, как бабка, с трудом передвигаясь вдоль борозд, старательно обирает с ветвистой картофельной ботвы личинок колорадских жуков, рассыпавшихся наподобие спелой рябины. Однако занимало отнюдь не это; намного интереснее становилось, когда бабка всё же выбиралась с территории своеобразного окультуренного болота с полным передником копошащихся тварей.
Дальше начинался холокост! Бабка вытряхивала извивающихся вредителей на землю, поливала их керосином и, без тени смущения, бросала зажжённую спичку… Гады корчились, извивались, шипели, лопались от нестерпимого жара. Когда пламя гасло, от личинок и следа не оставалось. Даже жалкая горстка пепла, и та подхватывалась ветром, уносясь прочь, будто и не было никакой, шокирующей сознание инквизиции.
Однако самое главное, чего тем летом было в изобилии — помимо сорняков и паразитов, — это вишни. Она налилась соком и очень скоро закончилась, так как деревенская детвора подчистую сметала яркие ягоды с ветвей невысоких деревьев, заставляя местных стариков качать головами и браниться на чём свет стоит. Но назидания старожил, естественно, проносились мимо детских сознаний, оглушённых собственными восторженными криками, оседая где-то там, на уютных завалинках, да игрушечных крылечках покосившихся домишек. А запасы вишни, между тем, с каждым новым днём продолжали неизбежно сокращаться.
Но был и резерв.
Только целиком на любителя.
За огородами раскинулось ухабистое поле, заросшее высокой травой, а на другом его конце стояло кладбище. Там-то и произрастал вожделенный резерв вишни. Пару раз Марина пыталась выведать у бабки причину столь странной засадки обители мёртвых, однако та лишь размахивала руками над головой, твердила про бывшего председателя колхоза и невольно сбивалась на совершенно посторонние темы, которые Марина не совсем понимала. Точнее не понимала вообще. Да это было и не столь важным. Марину занимало другое: поиски верного спутника, с которым было бы не так страшно наведаться в гости к покойникам и, надо сказать, такой спутник довольно скоро появился.
В соседний домик заехала тихая городская семейка: мама, папа и дочка. Девочка была необычайно худенькой и бледной; всякий раз, при сильных порывах ветра, она умело сжималась в трясущийся комочек и старалась присесть, словно опасаясь быть унесённой прочь! Как девочка Элли из книжки про Волшебника Изумрудного Города. Но куда в большей степени, Марину впечатлил дневной свет, который оставался видимым даже сквозь плотно сомкнутые пальчики её новой подружки: девочка закрывала Марине глаза ладошками, а та приоткрывала веки и… видела оранжевый ореол. Это было невообразимо, волшебно, красиво! Как если бы тебе показали сказку средь бела дня.
Подружка мало говорила и, по-видимому, была больна. Причём очень серьёзно. Марина старалась не затрагивать неприятной темы: просто вела себя настороженно, стараясь уследить за поведением незнакомой девочки. Поначалу всё складывалось как нельзя лучше: никаких странностей, непонятностей и ужастей Марина не выявила. Неведение успокоило. Правда, лишь до того момента, как не случилось самое страшное.
Сразу после переезда, родители не выпускали дочь даже со двора, будто та была совсем грудной, — на деле же, девочка оказалась на два года старше Марины, — постоянно крутились где-то поблизости, невзначай появлялись из-за каждого угла и тщательно всматривались в родное личико, словно пытаясь прочитать на нём что-то ужасное.
Марина тоже принялась осторожно присматриваться. И вскоре высмотрела! Временами подружка начинала часто моргать, и когда это происходило, игры тут же заканчивались. Саму Марину вежливо просили пойти погулять где-нибудь ещё, а подружку решительно уводили в дом. Та то и дело оглядывалась, будто пытаясь сказать: ты тут не при чём, это всё из-за меня! Маленькая Марина в непонятках хлопала ресницами и плелась домой. Да, было обидно, но ничего не поделаешь: приходилось принять всё, как есть, давясь банальной детской злостью, напополам с жалостью к самой себе, и элементарным непониманием сути происходящего.
Однако со временем, родители подружки успокоились, прекратили постоянную слежку и переключили своё внимание на обычную рутину, связанную с переездом на новое место жительства. Тогда-то девочкам и удалось тайно ускользнуть по утренней зорьке в сторону деревенского кладбища.
Марина побаивалась оставаться в подобных местах одна, а потому была несказанно благодарна подружке, за то, что та так легко поддержала её затею. Хотя в этом была какая-то странность: особенно когда Марина накладывала тревогу родителей девочки на её собственную беспечность. Но, с другой стороны, возможно, подружка просто пыталась таким образом преодолеть собственные страхи, болезнь — если та в действительности была — и как-то самоутвердиться, что ли. Причём не в глазах Марины, а, в первую очередь, в своих собственных. Данность была необходимо ей, как воздух. Однако надумала всё это Марина значительно позже… В то утро они просто шли полакомиться вишней и боязливо оглядывались по сторонам, страшась, ни сколько уснувших на веки вечные мертвецов, сколько озорных деревенских мальчишек, способных выкинуть любую пакость.
Марина отчётливо помнила бескрайний зелёный ковёр, по которому удушливый, пропахший недавним дождём ветерок гнал перекатывающиеся волны. Стебли травы, точно назидаемые невидимой гребёнкой, репетировали заученный танец, синхронно клоня длинные былки и пушистые колоски то в одну сторону, то в другую. Подружка тогда заметила: мол, жалко, что нельзя купить такой ковёр в магазине и постелить дома на пол, чтобы он вот так же колыхался, раскачивался и приятно щекотал голые коленки! Марина согласилась: действительно, жаль! Затем она споткнулась об ухабу, укрытую растительными волокнами, и долго сидела среди осторожных шорохов, вдыхая луговые ароматы и наблюдая за тем, как подружка прилаживает к её ободранной коленке выросший до невероятных размеров лист подорожника. В тот момент происходящее казалось верхом блаженства, а ноющая боль стремительно отступала на второй план, будто была чем-то нереальным, в большей степени, надуманным.
Затем они двинулись дальше, галдя наперебой о различных девчачьих секретах и тайнах. Тогда Марина даже помыслить не могла, во что выльется это, казалось бы, не предвещавшее ничего дурного детское озорство…
Глеб припарковался на Ленина, точнее прижался к бордюру, так как на Ленина нет парковок, а машины бросают прямо на проезжей части; из-за этого в часы пик образуются гигантские пробки, с высоты птичьего полёта так похожие на вытянутые драконьи шеи, источающие сквозь невидимые глазу поры едкие токсины.
Куда смотрит руководство ДПС оставалось загадкой. Да Глеба это, собственно, мало волновало. Ко всему, принцип был ясен: не кусай руку, что кормит тебя, — просто помалкивай и делай вид, будто так всё и должно быть. Кому какое дело до этих опостылевших пробок? Практически весь город день изо дня сосуществует с ними бок обок, и подобный симбиоз уже вроде как смахивает на серьёзные отношения.
«Вот именно: люди спят в пробках, едят в пробках, даже заводят знакомства в пробках, а кое-кто, возможно, ухитряется, вдобавок ко всему, — размножаться… в пробках. Чего уж там: «Город — сказка, город — мечта», — так, кажется, в своё время басил Слава Петкун».
Глеб утопил пальцем кнопку стеклоподъёмника. Уныло понаблюдал за тем, как мутное от грязи стекло отсекло внутреннее пространство автомобиля от уличных запахов, шумов и нудной осенней мороси. Сделалось немного тоскливо. Но лишь на пару секунд. Салон автомобиля, отгороженный от внешних антропогенных факторов, источал запах псины.
Глеб недовольно поморщился, облокотился о руль. Он поиграл педалью газа, терпеливо расшевеливая загнанный двигатель, отчего последний исторг предсмертный рык, коему тут же принялись вторить сингалки стоявших по соседству авто. Отчаянное соло продолжалось не долго: через пару секунд сердце «десятки» зашлось в чудовищной аритмии, затем стало постукивать через раз и, в конце концов, издало утробный булькающий звук, свидетельствующий о неизбежном отходе. Мотор чихнул в последний раз, после чего окончательно заглох.
— Пациент скорее мертв, чем жив, — прокаламбурил Глеб, выключая зажигание. — Похоже, в почках и впрямь камни, — заключил он тоном автомобильного знатока и откинул ремень безопасности.
Подниматься в редакцию не хотелось. Не было настроения попадаться на глаза коллегам, или объясняться с начальством, тем более, переходить дорогу кому-нибудь из кадровиков. Последние непременно примутся заново мусолить его квитанции по субсидированию квартиры, будто от того, сколько они вытянут денег из его многострадального бумажника, зависит смысл всей их дальнейшей жизни. Одно слово: нежить кровососущая, — иначе и не скажешь! Особенно эта их стервозная предводительница — Инесса Карловна. По одной только её фигуре можно смело диагностировать слабость к фаст-фуду, пустым ток-шоу, что оккупировали вечерний прайм-тайм своими банальными сюжетами, и бабским посиделкам, во время которых можно забить на работу, промыть косточки доброй половине отдела и, ко всему прочему, вдоволь нажраться халявных круассанов, заказанных на средства редакции.
Вряд ли у подобной прослойки населения, к коей и относилась недовольная всеми и вся Инесса Карловна, были надёжные друзья или подруги. Если только товарищи, оставшиеся со школьной скамьи или института. Да и те, скорее всего, старающиеся, по мере возможности, избегать взгляда мелких поросячьих глазок, выглядывающих из-под густо нарисованных бровей, в поисках любого изъяна, который можно было бы поскорее засвидетельствовать, озвучить и передать на частотах «сарафанного радио» на радость себе подобным.
В жизни у таких людей, как правило, два пути: один несбыточный, другой обыденный. Либо сразу после школы — замуж за какого-нибудь офисного критина, которого можно потом пилить и топтать до тех пор, пока он не превратится в измятую промокашку и, в конце концов, не сиганёт с моста или крыши. Либо одиночество на веки вечные, потому что с каждым годом, желчи в организме будет накапливаться всё больше, что лишь усугубит и без того гадкий характер, а в последствии начнёт методично травить организм изнутри, порождая язвы и всевозможные опухоли. Самое страшное, что последний путь, в отличие от первого, практически не запылён, а это свидетельствует только об одном: им пользуются чаще. Потому и поселяются в нормальных коллективах подобные Инессы Карловны, которые тут же обрастают вязкой паутиной слухов, домыслов и сплетен.
Так они и ворочаются всю жизнь, по сути, одни, — то, что путается в ловчей сети, не в счёт, — наподобие одичавших в брошенной квартире пауков, которые тут же стремятся занять не только все пустые углы, но и любые легкодоступные места, на вроде ванн, дверных проёмов и пылящихся шкафов. Да, они рады шумным кампаниям, но ровно настолько, насколько тот же паук рад мухе, нечаянно залетевшей к нему в гости, в том смысле, что наконец-то появилась возможность кого-нибудь замучить.
Возможно, в современном мире оставаться стервой проще, нежели строить какие-то сложные отношения, к тому же заранее обречённые на провал. Но вот только к чему, в конце концов, приведёт эта тропа?..
Глеб был уверен в одном: к смертному одру Инессы Карловны выстроится длинная очередь, однако состоять она будет исключительно из одних лишь недоброжелателей, в своё время оклеветанных по милости этой злобной ведьмы или затюканных её до полусмерти и пришедших, с той лишь целью, чтобы вволю поглумиться над жалкими останками недавнего монстра.
Глеб вздохнул и безучастно откинулся затылком на жёсткий подголовник: он и не предполагал насколько глубоко в состоянии мыслить под грузом навалившихся проблем. Хотя, скорее, всё дело в перенесённом стрессе: о плохом редко хочется думать — вот и приходится думать о повседневном. Точнее обыденном, что записано на матрицу подсознания.
Глеб запустил пальцы в карманы куртки. Попытался нащупать мобильник. А, собственно, почему он не может просто взять да и забить на всё? Чего в этом такого? Вот Сергей, на его месте, даже и думать на сей счёт не стал бы!
«Сергей — на моём месте? — Глеб почувствовал, как в груди сгустились колючие заморозки. — Бред какой-то. Тогда кто же, получается, на его?..»
Глеб был ни капельки не похож на младшего брата. Уже с самых ранних этапов сознательной жизни Сергей превратился в этакого сорванца, в душе которого свистел ветер, а всеядное подсознание пело роскошные дифирамбы лишь собственному «я». Мальчик наплевательски относился к учёбе, а из всех доступных предметов его более-менее занимала одна только алгебра. Точнее начальные вехи анализа, кои появляются в классе, эдак, восьмом-девятом; до тех же пор Серёжка мотался по дворам, оставляя учителей с носом, а родителей — в томительном неведении относительно будущего сына. Не сказать, чтобы Серёжка рос бестолочью или дебилом — просто ему было скучно. К тому же, по его собственному мнению, он и так всё знал. И в этом уже тогда была определённая доля правды, с которой Глеб не мог не согласиться.
Глеб учился на одни пятёрки и оставался единственной надеждой предков, которые совсем скоро, можно сказать, в прямом смысле плюнули на другого ребёнка, переключив всё своё внимание на такого славного и добропорядочного старшенького. Серёжка никак на это не отреагировал. Казалось, чувства его собственного достоинства питались совершенно иным: наконец-то обретённой свободой! Так что на такое пристальное внимание к персоне старшего брата ему было попросту плевать.
Глеба это злило: в душе он понимал, что Серёжка намного умнее, и будь на то воля младшего брата, тот давно бы перещеголял его по всем статьям. Уж что-что, а котелок у Сергея варил на раз-два. Брат запросто решал шахматные ребусы из «Техники молодёжи», над которыми Глебу приходилось корпеть часами, а то и неделями, до тех пор, пока в школьную библиотеку не завезут свежий номер журнала, в котором напечатаны столь ненавистные ответы. Вдумчивые посиделки над школьными учебниками, бесспорно, превратили бы Серёжку в гения, однако тому было попросту не интересно вчитываться в мелкий шрифт, который не нёс никакой информации о том образе жизни, который он уже мысленно рисовал в своём воображении. До поры до времени, замысел брата оставался тайной на всех мыслимых и немыслимых уровнях, однако, с годами, стены потайного бункера обветшали настолько, что через новоявленные трещины стала просачиваться кое-какая информация.
Глеб заподозрил неладное, когда появились эти самые начала анализа. Сначала обозначенные рамками школьной программы, позже подхлестнутые навязчивой идеей брата. Столь внезапно появившееся рвение к учебе, несомненно, настораживало. Но только одного Глеба — родители были просто вне себя от радости, так что мало воспринимали действительность, а на загадочную метаморфозу, произошедшую с Сергеем, попросту закрыли глаза. Однако меры всё же последовали, но пострадал от них почему-то лишь Глеб. Приоритеты родителей в отношении сыновей заново изменились. Причём радикально.
Глеб изначально знал, что рано или поздно ум брата заявит о себе в полной мере — это было лишь делом времени, — но о том, что в этом случае светит ему самому — не хотелось даже задумываться. Вместо института, несомненно, будет техникум, а основные материальные вложения направятся на стимулирование мозговой деятельности Сергея. А это уже, по крайней мере, не честно. Глеб сознательно готовил себя к продолжению учёбы на самом высоком уровне, а тут вдруг такая «засада» средь бела дня, в лице образумившегося братца-вундеркинда.
Сгораемый от любопытства и обуреваемый смешанными чувствами, Глеб устроил за братом настоящую слежку, не позволяя тому и шага ступить незамеченным. К великому изумлению, Серёжка ни сколько не смутился и даже не разозлился, «спалив» Глеба идущим по собственным следам, а просто, по-братски, обнял и пригласил вечером за дома, к полуразрушенным гаражам. Там он допоздна тусовался с другими завуалированными гениями, в часы, свободные от штудирования мозговых заморочек, и именно там, как оказалось впоследствии, была зарыта та самая собака.
Шахматные задачки развивали память, учебники по алгебре помогали научиться анализировать, а бесконечные тренировки вдали от людских глаз — доводили обычную сноровку до профессионального автоматизма. Серёжка натаскивал себя игрой в покер, мысленно представляя, — а это для него было как два пальца, скажем, обслюнявить, — какие золотые горы и возможности сулит ему в будущем поприще профессионального игрока в покер; сопутствующие факторы его тогда мало заботили, — возможно, он даже о них не думал.
Глеб не придал восторженным спичам брата особого значения и лишь облегчённо выдохнул, поняв, что никакая институтская блокада ему больше не грозит. Да и не было её никогда!
Не вынеся облаков сигаретного дыма, Глеб раскланялся, ещё раз подивившись мастерству и сообразительности брата, после чего поскорее ретировался на свежий воздух. Много позднее Серёжка объяснил, что от курения расширяются сосуды в голове, а это вызывает приток крови к мозгу, который начинает работать, будто компьютер на «горячей платформе»! Глеб не поверил, но виду не подал. На самом деле, он догадывался, что курение лишь прибавляет малолетним игрокам авторитета в собственных глазах, а на счёт каких-то там биохимических процессов в головном мозге братец явно насочинял, дабы Глеб осознал показную необходимость в курении и, чего доброго, не донёс родителям. Хотя Глебу было не до этого.
Через несколько месяцев Серёжка показал Глебу деньги. Даже дал немного, явно покупая молчание. Денег было много, причём среди общей серой массы, попадались даже американские: «зелёненькие», — как называл их братец, с наслаждением тиская приятно шуршащую бумагу. Купюры пахли полиграфической краской, и Сергей был уверен, что это залог качества. О том, что деньги могут оказаться фальшивыми он не допускал даже мысли! Глеб проглотил зависть и постарался заставить себя порадоваться за брата: доход, какой никакой был, — и это стоило затраченных средств. Хотя бы отчасти.
Со временем денег становилось всё больше, а брата Глеб видел всё реже — дух азартного игрока вытеснял из сознания Сергея всё человеческое, пока, наконец, не завладел им целиком. Начались перебранки с престарелыми родителями, которые вроде как ничего и не знали, но скорее всего, догадывались, так как денег к тому времени стало ну просто неприлично много, отчего разговоры о роде деятельности Сергея заходили всё чаще.
Вместе с амбициями, возросли и вкусы. Стали появляться стервозные женщины, внешний вид которых пленил, однако скрывающееся под нарисованными лицами всё чаще шокировало. Глебу запомнилась Лика — не то от Анжелики, не то от Лилии, — которая пропадала сутки напролёт, являясь лишь по вечерам за очередной порцией материальных вложений.
Какое-то время Сергей всё это терпел, а потом послал неугомонную мадам куда подальше, — скорее, просто нашёл другую обожательницу. Лика тогда не растерялась и мгновенно предложила Глебу сделать ЭТО с ней за деньги. Поначалу Глеб заинтересовался — не каждый же день слышишь такое, в его-то возрасте, тем более и деньги есть, — однако солидарность к чувствам младшего брата всё же взяла верх, и он попросту вторично отшвырнул Лику прочь. Это вовсе не последняя дрянь, которая предлагает ему сделать ЭТО за деньги, — в жизни их будет ещё предостаточно.
А однажды Сергей и вовсе приехал на машине. Это была тёмно-зелёная «девятка» — их ещё в начале девяностых называли «бандитскими», — и машина, надо отдать ей должное, соответствовала всем пунктам. Чёрная тонировка, кованые диски, простреленный в нескольких местах бампер, чрезмерно задратая жопа — всё свидетельствовало о бурном прошлом престарелого авто, а рёв простуженного двигателя отдавался звучным эхом, которое усиливалось в огромном сетчатом глушителе и разлеталось по двору, звеня оконными рамами и форточками. Чего и говорить, эффект был тот ещё!
Родители постепенно смирились с происходящим и лишь эпизодически, когда Глеба не было дома, заклинали Сергея вернуться к нормальной жизни, на что последний никак не реагировал. Глеб догадывался об этих неприятных разговорах, но чего-то определённого предпринимать не спешил. В душе он не верил, что основной причиной его бездействия являлись принятые от брата деньги, но на деле всё обстояло именно так. Это унижало достоинство и заставляло безучастно молчать, так как любой откровенный диалог мог выдать осознанно сокрытую истину: он уже изначально всё знал и был, можно сказать, при делах, — то есть, огребал свою долю. Принятие данности непременно загнало бы родителей в могилу, тем более что отец уже практически не вставал после перенесённого инсульта, а мать сутки напролёт горевала из-за его тяжёлого состояния. Чтобы не заснуть у смертного одра мужа, она дымила на вроде армейской дымовой шашки. Глеб понимал, что лучше пустить всё на самотёк — само, может, быстрее уладится, — хотя от бездействия делалось только ещё хуже.
А ещё хуже становилось, когда…
(я ничего не предпринимаю вовсе не поэтому… всему виной — институт… я боюсь заново пролететь!)
Затем Глеб уехал в столицу и поступил в институт. Через год умер отец, мать попала в наркушку, а Сергей рванул вслед за братом, покорять мегаполис.
На встречу с Глебом к институтской общаге он подкатил на «Мерседесе» престижной серии SL. Естественно начал заливать, будто завязал с карточными играми, устроился водителем к какому-то «хорошему человеку», — кои в те времена плодились на вроде всем известных кроликов, — что машина не его, а часть заработанных честным путём материальных средств он сразу же отсылает матери на лечение.
Глебу сразу же не понравился тон, каким с ним разговаривал братец. Эпизодические блатные нотки, волей-неволей, слетали с уст последнего, а упоминание о матери и вовсе смахивало на лицемерие: мол, я, вот, кручусь, верчусь, помогаю, как могу, а ты только и можешь, что конспектики полистывать, да в потолок плевать. Однако Глеб заставил себя не заводиться на пустом месте и сделал вид, что принял всё за правду. Они долго ещё разговаривали о былом, после чего Сергей предложил прокатиться на «классной тачке» своего «шефа». Глеб согласился, и тем вечером он встретил Марину.
— Ну не хочешь и не надо! — Женя деловито откинула со лба тёмную чёлку, принялась старательно выпячивать губки перед зеркалом. — Можно подумать, без тебя конец света наступит.
Светка вздохнула. Бесцельно уставилась на пластиковые дверки кабинок, разукрашенные губной помадой и утыканные засохшей жвачкой. Школьный туалет для девочек не располагал к серьёзным беседам, но на перемене застать Женьку можно было лишь здесь.
Повисла напряжённая тишина. Откуда-то из-за стенки донеслись сбивчивые перешёптывания.
«У мальчиков тоже заседание «за закрытыми дверьми», — Светка машинально закусила нижнюю губу. — Как же однообразна планета Земля…»
Женя закончила любоваться собственным отражением, обернулась к Светке; чёлка нахально съехала со лба, укрыв левый глаз девочки.
— Закуришь? — сухо спросила Женя и, не дожидаясь ответа подруги, принялась спешно рыться в недрах сумочки.
Светка потупила взор.
— Чего молчишь? Обиделась?
Светка отрицательно мотнула головой.
— Да ладно, видно же, что обиделась.
— Тогда чего спрашиваешь?
Женя прыснула.
— Это общение. По-твоему, лучше тупо молчать… как некоторые?
Светка ничего не ответила; она прекрасно понимала, кого подружка подразумевает под этими «некоторыми». Нет, не её… А от этого на душе не многим лучше.
Женя наконец извлекла из сумочки единичку «Уинстона» и облизала губки. Блеснул остренький язычок.
— Разве кто виноват, что предки не разрешают тебе гульнуть? — Женя достала из мятой пачки сигарету, сунула в зубы и, широко улыбнувшись, как урка, принялась так же спешно шарить в поисках зажигалки.
— Думаю, они не против. Просто с братом некому сидеть.
— Думаю?.. — Улыбка Жени сделалась ещё шире, так что на впалых щёчках образовались озорные ямочки. — Да куда я жигу дела?! Ты не в курсе?
— Она у Палита, — равнодушно ответила Светка. — Сама же ему в начале перемены дала. Забыла что ли?
— Не дала, а одолжила! Давать ему Лена-зомби будет! — Женя прыснула от собственной сообразительности и швырнула бесполезную сумку в раковину.
— Не говори так о ней, — Светка осуждающе посмотрела на ржущую подругу.
— Ой, да ради бога… Какие мы все правильные.
— Ленка не виновата, что всё так.
— А кто тогда виноват? Я что ли?.. Или всё-таки её долбанутый папочка? — Женя выхватила сигарету и запустила вслед за сумкой. — Тупорылый Палит-Ипполит!
В дверь нерешительно заскребли.
— Да-да! — тут же воскликнула Женя, пропихивая пальцем сигарету в сливное отверстие раковины. — Сейчас смеху будет!.. Приготовься выпасть!
Светка резко обернулась к выходу. Невольно вскрикнула, чуть было не въехав лбом в резцы нахально лыбящегося Жендоса из параллельного класса.
— А, это ты, тёзка… — Женька разочарованно махнула рукой. — Заходи, раз припёрся: гостем будешь.
Жендос довольно оскалился, демонстрируя уродливые скобы на зубах, — папа-дантист заковал, кто же ещё. Хотя Светке постоянно казалось, что бедный парень стал жертвой больного воображения какого-нибудь сумасшедшего профессора.
— А тут, кроме вас, больше нет никого? — Жендос уже целиком проник в помещение и теперь неловко переминался с ноги на ногу, обшаривая липким взором каждый загаженный угол.
— А чего? Боишься?.. — Женя игриво закусила фалангу указательного пальца.
— А то! Вас, баб, да не бояться: вы же на что угодно способны!
— Не боись, насиловать не станем — ты страшный больно!
— Ага, заливай! А чего она тогда так смотрит? — И Жендос кивнул на Светку.
— Дебил, — прошипела в ответ девочка, постукивая пальцем по лбу.
— Это она просто писать хочет. Не очкуй, тёзка! — понесла Женька. — Никогда не видел, как девочки это делают?
— Оно мне надо?
— Кто тебя знает?.. Может, ты извращенец, какой.
— Женька, хорош! — не вытерпела Светка и отвернулась.
— Действительно, давай без наездов, — улыбка Жендоса погасла, а от жутких скоб не осталось и следа.
— Да идите вы! — отмахнулась Женя. Она собралась с силами и протолкнула остатки сигареты в глотку раковины.
— А, правда, чего это вы тут делаете? — подозрительно заметил Жендос, вытягивая шею и пристально наблюдая за переглядами девочек. Весь смысл глупости вопроса, видимо, был далёк от него.
— Шкурами трёмся, неужели не видно! — покатилась Женька.
— А если серьёзно? Чего, «спайсов» где надыбала?
— Обалдел?! — Женька взвилась коршуном, отвесила Жендосу подзатыльник. — Думай, чего несёшь! Если сам у папаши чего таскаешь, чтобы ширяться, это ещё тебе никакого права не даёт нас в чём-то подозревать! Понял?!
Жендос прикрылся руками-граблями, но Женя уже остыла. Отошла.
«Так нападают волчицы, — констатировал мозг Светки. — По Джеку Лондону: именно так! Укусила — отпрыгнула!»
— Ещё тёзка, называется…
— Да ладно, чего ты, я же только прикольнулся.
— Иди, к очку приколись! — парировала Женька. — Чего, вообще, припёрся?
— А, да я это… Закурить есть? Отец опять все карманы обшманал, а у парней тоже пусто. Так что на тебя вся надежда. Выручай, тёзка, — должен буду, — Жендос снова оскалился, отчего Светке в очередной раз поёжилась.
— А я чего, фабрика по производству табачной продукции? Коммерческая палатка? Или член гуманитарной мисси ООН?
— Да ладно тебе… Я же отдам, верняк!
— А куда ты денешься? — усмехнулась Женя. — На, травись, нежить.
— Ай, лала!.. — Жендос присел в коленях и, изображая некое подобие танца, поплыл в сторону Жени.
Светка прикрыла губы ладонью и поспешила вновь отвернуться.
— Джексон, жига-то есть? — покатилась Женька, хватаясь за раковину, чтобы устоять на ногах.
— А то! — прохрипел ассимилированный Джексон, проделывая всеми известный номер с гениталиями.
Женька присела. Ухватилась за живот. Затем кое-как перевела дух и принялась заново перетряхивать содержимое сумочки.
— Ну, ты и отжигаешь, тёзка! Больной, блин! С тобой и без «спайсов» угарно!
Светка молча наблюдала, как Женьки произвели бартер по всем рыночным законам, после чего довольно задымили, изредка поглядывая в её сторону.
— А ты, Светка, чего? Бросила? — поинтересовался Жендос, профессионально втягивая носом выпущенный изо рта дым.
Светка не успела и рта раскрыть, как Женя её опередила:
— А Светка-то наша того… взрослая теперь. Не пристало ей с нами из одной пачки.
— Как взросла? — не понял Жендос и глупо уставился на оторопевшую Светку. — Ты чё, залетела, что ли?
У Светки аж дыхание перехватило; она попыталась хоть что-то возразить, но вместо членораздельной речи из глотки вылетали лишь непонятные созвучия, которые тут же унеслись сквозняком вместе с дымом в узкие прорези вентиляционной решётки, оставив девочку совершенно безоружной.
Женька снова покатилась, стала медленно сползать вниз по раковине.
— Ну ты и отливаешь, тёзка! — Она постучала себя кулачком по груди и выпрямилась. — Крупнокалиберно, я бы сказала!
— А чё, опять, что ли, прикалываешься?
— Да нет. На этот раз всё же ты приколол!
Светка наконец обрела дар речи, покрутила пальцем у виска:
— Совсем съехали, ручники тупоголовые?
— Да ладно, Свет, извини. Кто ж знал?..
Светка лишь отмахнулась — ну чего с дураков взять?
— Она предохраняется. Её так просто не обрюхатишь, — Женьку, такое ощущение, прорвало. Только, как всегда, не к месту.
— Жень, может, и впрямь хватит?!
— Молчу-молчу, — покорно улыбнулась девочка и добавила, обращаясь уже к Жендосу: — Это просто она так Олегу своему понравиться хочет. Он-то, святоша, добрых дел мастер, не курит.
— А, понял, — кивнул Жендос, скалясь. — Я, вот, некурящую найду и тоже брошу, — он кивнул ещё раз, довольный подобным умозаключением.
— Ну-ну, ищи… — Женя напоказ закатила глаза. — Только сам не потеряйся, смотри.
— Светка, а чего дышишь тогда? — спохватился Жендос. — Шла бы, чего тут дымиться с нами.
— Вот тебя только не спросили! — Женя раздражённо топнула ножкой. — У нас разговор серьёзный, может, намечался, пока ты не припёрся! Вали, давай, к своим опоссумам за стенку! Я вообще думала, что это кто из преподов скребётся — поржать хотела как следует. А тут недоразумение какое-то нарисовалось.
Женя выставила перед собой руки и мелко затрясла пальцами, показывая, как ей мерзко от того, что пришлось касаться этого самого недоразумения.
— Как же я с сигаретой-то выйду?.. — Жендос, такое ощущение, пропустил все предназначавшиеся ему колкости мимо ушей, оставшись озабоченным одной единственной проблемой.
— У тебя вирус в башке, что ли? — подивилась Женя. — А, хотя ты по жизни забагованный, чего удивляться. Затуши, а там снова прикуришь: у тебя-то жига есть! Тормоз-фантормаз!
— Ну да! — радостно кивнул Жендос, медленно осознавая сказанное Женей. — Не засиживайтесь тут, девочки. На диско увидимся!
— На диско увидимся, — передразнила Женя и отсалютовала жестом вымуштрованного морпеха.
Светка отодвинулась в сторону, пропуская сгорбившегося Жендоса, а когда за тем захлопнулась дверь, накинулась на подругу.
— Ты чего, без своих глупых шуточек совсем не можешь?! Обязательно всю эту чушь собирать? Он ведь ни фига толком не понял! Сейчас домыслы свои озвучит кому, так мне потом с крыши, что ли прыгать, чтобы ваших тупорылых шуточек не слышать?!
Женя, явно не ожидавшая подобной реакции, упёрлась спиной в раковину, позабыв про тлеющую в пальцах сигарету.
— Ты чего это? — тихо спросила она, смотря в глаза подруге. — Фигню какую-то несёшь.
— Для тебя может и фигня, а для меня вовсе нет!
— Да ты в голову не бери, — встрепенулась Женя. — Он от отцовского тарена последнее время ни хрена ничего не помнит, а если и помнит, то только собственные глюки. Его и слушать-то никто не будет, — девочка убедительно кивнула и тут же вскрикнула, обожжённая угольком сигареты. — Блин, вот засада-то!
— А ты думаешь, мне приятно слушать всё это? — уже более сдержанно спросила Светка, сочувственно смотря на обожжённый палец подруги.
Женя ничего не ответила: только, громко сопя, тёрла вздувшийся волдырь.
— К чёрту этого неадеквата! — свирепо воскликнула она спустя пару секунд, стреляя бычком в сторону кабинок. — Пошли отсюда, пока я ещё чего себе не прижгла!
Светка только кивнула и еле успела отскочить в сторону, пропуская расстроенную Женю. Однако та тут же шарахнулась обратно, даже не успев толком приоткрыть дверь. Светка почувствовала, как каблуки подружки болезненно впиваются в её стопы. Мягкие кеды совсем не защищали, а потому Светка уже было собралась бесцеремонно отпихнуть Женю… но так и не успела.
— И кто это у нас тут снова надымил? — спросил знакомый голос Вячеслава Сергеевича, физика и, в придачу, классного руководителя.
«Чтоб уж до кучи!»
Женька быстро отвела глаза, недовольно надула губки.
— Это из пацанского туалета так несёт, — тут же нашлась она. — Сами чуть не задохнулись. С этим надо что-то делать.
— Ну-ну, Филимошкина, я и не сомневался тебя тут застать.
— Что, следите? — зло прошипела девочка, вскидывая подбородок.
Светка хорошо знала этот отрепетированный жест подруги, после которого ту обычно несло похлеще потоков сели — накроет с головой, как пить дать! Так случилось и сейчас.
— Я вот маме скажу, что вы мне прохода не даёте, а Светка подтвердит!
Светка покраснела пуще переваренного рака. Нестерпимо захотелось исчезнуть. Однако не получилось.
Вячеслав Сергеевич сделал вид, что не расслышал сказанного нерадивой ученицей и только разочарованно покачал головой.
— Евгения, ты ведь девушка, причём не такая плохая, какой упорно себя выставляешь. Неужели этот гонор тебе настолько необходим? Я имею в виду: дерзить, неповиноваться, игнорировать учёбу. Неужели нельзя самовыражаться как-то иначе?
— Началось… — Женя выпустила остатки воздуха из лёгких и уткнула взгляд в потолок.
Светка смотрела в никуда: тупо перед собой, как зомби в ожидании команды.
— Ну, вот видишь, — развёл руками Вячеслав Сергеевич, — о чём я и говорю: ты даже не прислушиваешься к моим замечаниям.
— Да я устала уже всех вас слушать! — вскипела Женя. — На уроках — слушай, на переменах — слушай, потом ещё домой явитесь — и там вас слушай! Как будто мне предков не хватает…
Вячеслав Сергеевич улыбнулся.
— Значит, на контакт идти отказываешься.
— Я чего, жертва уфолога, чтобы на контакт идти?
— Оригинально, ничего не скажешь, — Вячеслав Сергеевич покачал головой, после чего мгновенно сделался серьёзным.
Светка поняла, что это конец, а Женя только озвучила её немые домыслы:
— Что, предков завтра в школу тащить?
— И не только, — растянуто проговорил Вячеслав Сергеевич. — Судя по твоему поведению, ситуация требует более действенных мер. Скажем так, точечного удара.
У Светки внутри всё оборвалось.
«И за каким дьяволом я попёрлась за этой дурой! Да, сегодня вечером пронесёт, однако о том, что подкараулит завтра, не хочется даже думать!»
— Думаю, правильнее будет, не только вызвать родителей, но и, в придачу, отстранить кое-кого от сегодняшнего мероприятия, — сыграть по вашим же правилам. Как ты на это смотришь, Евгения? — Вячеслав Сергеевич сухо откашлялся; по выражению его лица невозможно было определить, говорит ли он всерьёз или просто запугивает, как это случалось и раньше.
Лицо Жени побагровело от неподдельной злобы.
— Да в гробу я эти ваши вечера видела! Чего я, в деревне, что ли живу, или мне пойти больше некуда?! Всё равно не дадите и шагу ступить: будите из всех щелей «пасти», не дай бог, кто чего не так сделает!
— Замолчи! — резко сказал Вячеслав Сергеевич.
Светка мельком глянула на учителя. Странно, но на секунду ей показалось, что тот покраснел. Это было самым гадким из всей, творящейся на планете Земля дурноты: видеть взрослого человека, доведённого глупым ребёнком до крайности.
— Я думал, хотя бы это подействует. Но ты уже настолько обнаглела, Евгения, что, похоже, утратила всяческое чувство сознательности!
Светка пребывала в таком состоянии, что уже смутно понимала, о чём идёт речь, однако продолжала отчаянно хвататься за обрывки фраз, силясь уловить хотя бы интонацию, по которой можно было бы судить о том, насколько далеко всё зашло. А что зашло дальше некуда — это вне сомнений!
Колобок в сказке ведь тоже покатился. Он надерзил Деду и Бабке, смылся из дома и действительно докатился! Да так, что даже жизни лишился. А всё потому, что был чересчур самоуверенным, невзирая на совершённые ошибки и никак не реагируя на происходящее вокруг, — иначе, мог бы догадаться, с какой целью всё так стремительно закручивается. Однако этот глупыш, так ничего и не понял, как сейчас упорно не желала ничего понимать упёртая Женька.
Светка мотнула головой, гоня прочь глупые мысли, смахивающие на откровенный бред. Она попыталась заставить себя вновь вернуться к реальности. Но та оказалась ничуть не лучше вымысла.
— Значит так, — Вячеслав Сергеевич вновь принял подчёркнуто-непроницательное выражение, будто и не было недавней перепалки с нахальной ученицей. — Сейчас вдвоём идёте на урок и без фокусов. Если остаток учебного дня пройдёт тихо-мирно, ограничимся вызовом родителей в школу. В противном случае, меры будут намного радикальнее. Я не зверь, каким сейчас выгляжу в ваших глазах. Поверьте, мне совсем не хочется усугублять сложившуюся ситуацию. Но и вы должны меня понять: происходящий беспредел только увеличивает и без того нарастающий в школе беспорядок. И не мне говорить вам, что произойдёт, когда этот беспорядок обернётся хаосом. Лучше почитайте учебник физики, вдумайтесь во Второй закон термодинамики… Сознательность — вот что может уберечь всех нас от коллапса. И именно на вашу сознательность я уповаю в данный момент.
Женя только нерадиво хмыкнула; она развязно обошла учителя и вышла, грохнув дверью.
Светка собиралась уже превратиться в незримую тень, дабы было проще сгинуть с глаз долой, однако Вячеслав Сергеевич предупредил метаморфозу:
— Смирнова, удели мне минутку.
Светке сделалось не по себе, но бежать она не посмела: аккуратно прикрыла за собой и учителем дверь, покорно пошла рядом.
Вячеслав Сергеевич пристально осмотрел девочку. Осторожно дотронулся до её плеча.
Светка вздрогнула.
— Светлана, если честно, не ожидал застать тебя в такой компании. И как только ты её терпишь? Ведь вы такие разные.
— Так и терплю, — сипло ответила Светка. — Женька моя подруга. Вам всё равно не понять.
— Да уж куда мне, с моими-то принципами.
Светке показалось, что учитель шутит; она осторожно покосилась на своего конвоира.
— Светлана, я хотел тебя совсем о другом спросить.
Девочка невольно насторожилась.
— Как у тебя обстоят дела дома? С родителями не ссоришься?
Светка замерла; сдуру глянула в глаза следившего за её реакцией Вячеслава Сергеевича — додумалась ведь!
— Почему? — тихо спросила она.
— Что почему?
— Почему вы это спрашиваете? — Светка старалась унять дрожь собственного голоса, но ничего не получалось.
Вячеслав Сергеевич задумался, на его лбу явственно проступили три ряда ровных борозд, обрамлённых густыми кудряшками волос. Если бы не круглая лысина на затылке, учитель выглядел бы довольно моложаво, а так: ни то, ни сё…
Светка поняла, что мысленно снова куда-то проваливается, — будто аэроплан в воздушную яму — и, что есть сил, сжала кулачки. Боль от впившихся в кожу ногтей слегка привела в чувства.
— Я педагог, а потому должен интересоваться взаимоотношениями учеников с их родными и близкими. Особенно в свете недавних школьных событий. Надеюсь, ты меня понимаешь…
Светка понуро кивнула.
— Зачем это вам? Копаться в чужом… В чужих головах.
Вячеслав Сергеевич явно смутился.
— Видишь ли, так получилось, что с одной из твоих одноклассниц случилось… кхм… Как бы точнее выразиться… Несчастье. И причина была явно в родителях.
«Ещё бы! — воскликнула про себя Светка, которая и без того уже прекрасно знала, о чём именно пойдёт речь. — Бедную Ленку изнасиловал собственный папаша, а вы только и можете, что по сортирам инспекции наводить да лекции с умным видом читать! Педагогики несчастные! Не те приоритеты возносите, господа!»
Светка не могла понять, что именно её так взвело, а, тем временем, сдерживать беснующийся гнев и дальше становилось всё труднее.
— И что же?.. Вы намекаете, что следующей жертвой стану я? — злобно прошипела она, заставив учителя вздрогнуть.
Вячеслав Сергеевич явно не ожидал подобного откровения, а потому, невольно покраснел.
— Я ничего такого не намекаю… Что ты.
— Но ведь зачем-то вы завели этот разговор, — сказала Светка.
Вячеслав Сергеевич выдохнул.
— Светлана, я представляю, чего ты сейчас себе нафантазировала. Но дело не в этом. Просто мы не можем допустить подобного ещё раз. Ты меня понимаешь?
— Я не понимаю, причём тут я!
— Я знаю, что произошло в вашей семье.
Светка напряглась.
— Смерть родственников всегда накладывает отпечаток на взаимоотношение взрослых и детей. Родители, сами того не ведая, начинают путаться в собственных мыслях. Они пытаются разобраться в произошедшем, определить, что послужило причиной наведавшегося в дом несчастья, понять, как жить дальше, отчего, порой, могут не совсем верно трактовать поступки собственных чад. Не специально. Без какого бы то ни было злого умысла. Просто потому, что не знают, как быть дальше. А оттого, простая детская шалость в их затуманенных взорах, может показаться серьёзным проступком. Соответственно и наказание будет под стать. Светлана, ты меня понимаешь?
— У нас всё отлично, — как могла безразлично ответила Светка. — И, вообще, моя семья самая лучшая на свете! — Это была даже не ложь, а что-то, в буквальном смысле, стоящее за гранью!
— Что ж, это хорошо, — задумчиво проговорил Вячеслав Сергеевич. — Это очень хорошо, — он положил руку на плечо девочки и улыбнулся: — Что ж, беги на урок.
Светка не смогла определить по выражению лица учителя, почувствовал ли тот сквозь одежду дрожь её тела; девочка поскорее высвободилась, и направилась прочь, но слова Вячеслава Сергеевича пригвоздили её к месту.
— Светлана, позволь тебя кое о чём попросить: не рассказывай ИМ о нашей сегодняшней беседе. Хорошо?
Светка машинально кивнула, даже не успев толком осознать, суть вопроса.
— Как и не стоит говорить, об этом неприятном инциденте.
— Но вы же сказали, что вызовете Марину… Маму.
— Думаю, не стоит. Ведь это было простое недоразумение, которое больше никогда не повторится. Я ничего не путаю?
Происходящее напоминало разговор мартышки с удавом, отчего Светка чувствовала себя полностью проглоченной, но ещё не до конца переваренной.
— Правда, — неуверенно кивнула сбитая с толку девочка. — Значит, мне ничего не говорить родителям? Вы их не вызываете?
— Нет, — улыбнулся Вячеслав Сергеевич. — Но я хотел бы зайти к вам сегодня вечером.
Светка округлила глаза.
— Зачем?! — Она понимала, что подобным возгласом только лишний раз наводит на себя подозрения, но эмоция просто вырвалась наружу, проломив рамки сознания.
— Мне всё же хотелось бы поговорить с твоими родителями с глазу на глаз, — уклончиво ответил Вячеслав Сергеевич, продолжая пристально следить за реакцией ученицы. — Не беспокойся, сегодняшний инцидент не имеет никакого отношения к моему визиту — разговор состоялся бы и без него: рано или поздно.
Светка вконец отчаялась, но тут же спохватилась и быстро заговорила:
— Как хотите, но ничего нового вы всё равно не узнаете.
— Это всего лишь плановая проверка: я не собираюсь ничего выведывать. Я обхожу семьи всех учеников подшефного мне класса.
«Тогда чего же все молчат, раз так!»
— Родителей сегодня не будет до самой ночи, — Светка продолжала упорно цепляться за всё подряд, как потенциальный утопленник. — Можно я уже пойду? — Она ещё ни разу в жизни так не ждала звонка на урок!
— Конечно-конечно, не смею больше задерживать, — спохватился Вячеслав Сергеевич. — И часто ты остаёшься, вот так, одна?
«Вот ведь привязался! Клещ не додавленный! Тебя бы в головку к мелкому Юрке — там бы ты не выжил — это уж точно! Нет, где угодно, но только не в этом плотоядном термитнике!»
— Я не одна, а с братом, — как никогда уверенно сказала Светка и отвернулась. — А родители на похоронах дяди Сергея. Его сбил поезд. Но это для вас, как я понимаю, не новость.
Девочка быстро зашагала по залитому ярко-белым светом коридору, не дожидаясь пока её настигнет очередной вопрос, которых на неё сегодня и без того обрушилось сверх меры.
«Впредь нужно быть осторожнее, иначе можно запросто расколоться!»
Так ведь она и раскололась!
Светка прижала липкие ладони к подбородку, ощущая, как от небывалого напряжения, сковавшего грудную клетку, содрогается вся её хрупкая сущность.
Окончательно утратив контроль над собой, Светка решительно потянула на себя ручку двери и обречённо уставилась в Женькины глаза, словно ища в тех утешение от опостылевших вселенских невзгод.
— Ты чего такая? — прогромыхало со всех сторон, отчего сердце сжалось в пульсирующий комок страха. — Чего этот м<…>ак тебе наговорил?
Женя трясла подругу за плечи, однако та лишь отрешённо озиралась по сторонам, будто напрочь утратила связь с миром живых.
— Да очнись же ты, дурёха! — Женька зарядила подруге пощёчину, отчего в классе повисла невиданная тишина. — А это что?..
— Ну ни хрена себе! — воскликнул подкравшийся Палит и молниеносно схватил Светку за руку. — Это же кровь! И на подбородке тоже! Чё за хрень?! В готки подалась? Или ты вампир?.. Во круть!
— Да отстань от неё, придурок! — вскипела, и без того взведённая Женька, продолжая всматриваться в безумные глаза подруги.
— Сама хлебало завали, всемдавалка! — парировал Палит.
Женька тут же забыла про Светку и кинулась с кулаками на обидчика. Палит ловко увернулся, отчего девочка пролетела мимо, собирая вслед за собой парты и стулья.
— Палит, хорош: не смешно уже, — проронил кто-то из толпы одноклассников.
— А чего я-то?.. Она сама на меня набросилась! Неуравновешенная.
Палит отвернулся, но с его стороны это была грубейшая ошибка. Женя выбралась из-под завала и, недолго думая, швырнула в обидчика увесистым стулом.
Светка наблюдала за происходящим, пребывая, как бы во сне; она вновь и вновь водила трясущимися пальцами по подбородку, растирая липкую кровь. Громкие крики и пыл военных действий всё же растормошили заколоченное в небытие сознание, позволив Светке вновь ступить на одну из троп планеты Земля.
Палит, тем временем, попытался подняться, однако манёвр не удался. Судя по всему, удар стулом пришёлся куда надо: парня шатало, мотало и водило из стороны в сторону, будто тот получил серьёзную оплеуху от профессионального боксёра.
— Филимошкина, да ты ему башку разбила! — истерично взвизгнула одна из одноклассниц — кто именно, не понять, — явно из последних сил пытаясь сдержать рвотные позывы.
— Будет знать, как со мной связываться! — послышался в ответ немного надменный голос Женьки, которая, не смотря ни на что, пыталась пробраться к подбитому противнику, дабы завершить начатое.
— Да угомонись ты, действительно! — резко окрикнул Антон Мороз — разрядник по боксу — и одной левой откинул разошедшуюся Женьку подальше от эпицентра событий. — Остынь, слышишь? А то вломлю, не посмотрю что баба.
— А не переломишься вламывать?! — Женька уже задыхалась от негодования, но отступать упорно не желала.
— Хочешь проверить?.. — Антон сделал вид, что тянется к неугомонной бунтарке, однако та только кивком головы откинула с глаз чёлку и встала в боевую стойку, смешно выпятив губки и по-боксёрски сжимая миниатюрные кулачки.
— Ну же, смелее! — подзадоривала она. — Сделай это. Давай, не очкуй! Или дыхло — только орать, а как чё делать — сдулось?!
— Женька, хватит! — воскликнула окончательно пришедшая в себя Светка, с ужасом наблюдая за творящимся в классе бардаком.
«Где же спасительный коллапс?!»
— Вот-вот, — Антон кивнул, теряя к противнице всяческий интерес. Резко обернулся к Светке. — Угомони её. Ведь из-за тебя всё началось. Не тупила бы — ничего бы не было.
— Из-за меня?.. — не поняла Светка и только сейчас заметила, что является объектом всеобщего внимания.
Снова повисла тишина. С потолка спустился люминесцентный король. Светка отчаянно боролась с кровью на ладонях и подбородке.
Над Палитом склонились близнецы — Саша и Маша Ковалёвы, — возле парты которых парень окончательно скопытился, не в состоянии даже сидеть. Остальные одноклассники, казалось, напрочь позабыли о кровавой битве, будто только и ждали момента, когда Светка всё же вернётся.
— Но я же ничего не сделала…
— Оно и видно, — Антон тоже разошёлся: видимо склока с Женей только ещё больше подлила масла в огонь и разогнала кровь в его огромном как коллайдер теле. — Нанюхаетесь в сортире всякой дряни, а потом чудите на пару!
— Но мы же только разговаривали, — Светка была готова очутиться под колёсами стремительно несущегося поезда, в затопленной субмарине или пикирующем лайнере, — да где угодно, лишь бы не сгорать от стыда под этими пытливыми взорами, пытающимися продырявить её трепещущую сущность насквозь!
— Разговаривали!.. — передразнил Антон. — Да ты на неё посмотри — она же неадекватная! — Парень указал кивком головы на всклокоченную Женьку, которая лишь озлобленно перекосила губы. — Ещё раз накуритесь — вот этими руками отфигачу, раз попочка не в силах отшлёпать!
Светка содрогнулась. В животе обозначилась неприятная пустота. Казалось, её куда-то засасывает… Точнее внутрь чего-то.
«Сговорились они, что ли, все? Нет, так не пойдёт! Только не в этом логичном мире! Хотя, с другой, стороны, как раз самое то! Пора уже об самое дно! Там явно заждались».
— А тебя, вообще, в минтуру сдам! — Антон кивнул Женьке и улыбнулся. — Вот помяни моё слово.
— Ага, давай, беги. Только смотри не споткнись, а то стучать нечем будет!
— Да иди ты, — Антон потерял к кривляющейся однокласснице всякий интерес, направился к мычащему Палиту.
— Надо, наверное, в медпункт его… — нерешительно предположил Саша Ковалёв.
— Да, а то он совсем встать не может, — вторила брату Ковалёва Маша.
— Тут сотрясение, по любому, — заключил Антон с видом знатока и почесал бритый затылок. — Давайте, сажайте его на место.
— Может всё же скорую вызвать? — несмело предложил кто-то из девочек.
— Ага, сейчас! — усмехнулся Антон. — Тогда никакой дискотеки не будет! Этих дур в ментовку заберут, а нас на приём к следакам запишут! Оно нам надо?..
Все промолчали.
— Вот и я думаю, что не надо. А этот сам виноват. Пускай теперь сидит до конца дня, и размышляет на тему, как я чуть было всех не подставил!
Палит снова замычал. Девочки осторожно перешёптывались.
— Так нельзя, — решительно произнёс Олег; он посмотрел на раскачивающуюся Светку, затем перевёл взгляд на Антона. Тот усмехнулся.
— А как можно?
— А если у него там перелом какой или гематома?
— И чего? — ухмыльнулся Мороз. — Прелом-то у него, а не у тебя! Какие твои проблемы?.. Ну и не засирай мозг попусту!
— Всё равно, так нельзя!
— Хорошо. И что ты предлагаешь?
— Скорую вызвать и рассказать всё как есть.
— Ты чего, так и не понял, что тогда с нашим классом будет?
— Мне всё равно, — Олег демонстративно отвернулся.
Антон помолчал. Затем сухо заговорил:
— Конечно, тебя кроме этой полоумной дурёхи больше никто не волнует. Чего нам интересы класса, друзей, репутация школы и всё такое — мы же изнываем от чувств. Хм, от их переизбытка.
— Ты глупости сейчас говоришь! — Олег осуждающе посмотрел на застывшую Светку. — И не называй её так больше, а то…
— А то что?.. — Антон насмешливо уставился на одноклассника. — Не суйся, а! Я против тебя ничего не имею, даже уважаю, сам знаешь. Но это только до поры до времени, а уж коли язык не умеешь за зубами держать, так не обессудь.
Олег поморщился.
— Знаешь, где я видел такое уважение?..
— Чего? — прогудел Антон и попытался дотянуться до Олега.
За дверью прозвенел звонок.
— Ну наконец-то, — прошептала Светка, стремительно направляясь к своему месту.
— Ладно, живи пока… — недовольно просипел Мороз.
Олег ничего не ответил: лишь оправил одежду и устремился к своей парте.
— Спасибо, — шепнула Светка, когда мальчик проходил мимо неё.
— Не за что, — сухо ответил тот, не оборачиваясь.
Светка принялась спешно искать косметичку.
Оставшись совсем один, Умка долго слонялся по кухне, прислушиваясь к незнакомым запахам и настороженно осязая тёмные углы злокачественной многоэтажки. Иногда он замирал возле закрытой двери, пристально всматривался в мутную поверхность стекла, недовольно порыкивал, будто чуя, как за ним наблюдают чьи-то осторожные глаза, выискивая незримые проходы, чтобы подкрасться и напасть. Однако чёрно-белое зрение Умки, преломлённое мутной поверхностью стекла, было не в силах проникнуть за грань, оставляя её невидимых обитателей в выигрышном положении. Это совершенно не нравилось псу, отчего посиделки у двери становились всё длительнее, а вместо негромкого визга из пасти бультерьера доносился вполне дееспособный рык, способный напугать даже взрослого человека. Но тот, кто таился в темноте, упорно не отступал, словно ему были неведомы ни страх, ни ужас, ни какое бы то ни было, другое рациональное проявление чувства опасности. А это значило одно: то было не животное.
Когда становилось совсем невмоготу, Умка взбирался передними лапами на подоконник и подолгу смотрел наружу. Десятый этаж открывал его взору лишь серое осеннее небо да далёкий горизонт, утыканный редкими деревцами. Порывы ветра то и дело налетали на балконный стеклопакет, стараясь выдавить его внутрь, однако силы были явно неравны: рамы содрогались, собирали на себе мозаику грязных капель и равнодушно переносили буйство стихии. Умка поскуливал, соскальзывал с подоконника, неуклюже семенил к двери, в предвкушении перемен. Но всё оставалось без изменений. В квартире что-то таилось.
От невозможности хоть как-то повлиять на сложившуюся ситуацию, Умка отчаянно взвыл.
Стоявшая на площадке Алла Борисовна вздрогнула, испуганно отстранилась от железной двери, к поверхности которой, она вот уже битый час пристраивалась чутким ухом, силясь уловить хоть какие-нибудь посторонние звуки. До поры до времени в квартире царила идеальная тишина, однако Алла Борисовна была обстрелянным бойцом — как-никак, консьержка в третьем поколении, — а свободного времени и терпения у неё и вовсе имелось сверх меры. Что-то будет — она была в этом просто уверена.
Периодически Алла Борисовна бросала своё важное занятие и принималась за уборку лестничной площадки. Может быть и не стоило относиться к вчерашнему инциденту с подобным пристрастием, а если и идти на поводу у принципов, так действовать иными методами, не ища каких-то компрометирующих фактов, дабы доказать что-то, в первую очередь, самой себе, а уж затем, по долгу службы, вынести полученную информацию на общественный суд. Просто выдать желаемое за действительное, тем более что за нерадивых хозяев и вступиться некому — дом-то ещё практически не заселён. Однако Алла Борисовна была старушкой принципиальной — как-никак, консьержка со стажем! — и не в её интересах было снисходить до откровенной клеветы. Свободного времени и терпения, как уже упоминалось, у неё было в избытке, тем более что и сопутствующие дела не стопорились, как можно было бы предположить, а медленно, но верно делались. Обидно лишь, что до сих пор она так ничего и не уловила своим не по годам чутким слухом.
Алла Борисовна вздрогнула и на кривых ногах попятилась от двери.
— Господи! Ты поди ж как надрывается, ирод! — Консьержка ненароком опрокинула ведро, но даже не заметила этого. — Никак меня учуял, вурдалак проклятый!
Алла Борисовна почитывала на досуге «жёлтую прессу», а посему была в курсе новостей о всяческой канализационной нежити и того, какие проблемы можно нажить, столкнись с ней лицом к лицу. Или что там у этих бесовский отродий вместо лиц… Рыла, морды, или и того похлеще! Чего и говорить, на кровожадной нечисти Алла Борисовна была просто помешана. Как, впрочем, и на многом другом, не от мира сего.
— Ну, погоди, вражина! Вот вернуться хозяева, ты у меня быстро отсюда вылетишь! — Алла Борисовна на ощупь подобрала опрокинутое ведро и неуклюже попятилась к лифту. — А то ишь ты какой выискался!.. На порядочных людей рычать удумал. Упырёнок волосатый! Крыса-переросток! Нет, и откуда только таких кабанов везут? Жрёт, небось, больше телёнка! Такому ведь и человека загрызть, что медведю ельник разворочать! — Алла Борисовна много чего ещё собирала, пока с опаской ожидала лифт, искоса поглядывая на дверь ненавистной квартиры, за которой, как ей казалось, притаился злобный монстр.
Да нет: она была в этом просто уверена.
Прибыл лифт, и Алла Борисовна, прежде чем исчезнуть, на всякий случай перекрестилась.
Днём
Юрка сидел за квадратным столом и брезгливо выбирал из супа противную капусту. В саду действовали садистские законы: пока не доешь первое, второе не получишь — так как последнее накладывается в тарелку из-под первого, дабы меньше посуды потом мыть. Если у молоденькой и не опытной Оксаны Григорьевны ещё можно было вызвать сострадание, то прокатить этот номер с остальными престарелыми бабками-Ёжками — даже пытаться не стоило. Ещё раскричатся, чего доброго, или возьмутся кормить насильно — тогда поминай, как звали! Уж лучше самому, пока никто не видит, — что-то в рот, что-то под стол, а совсем гадостное можно размазать по рукам или спустить по салфетке… Естественно, не похвалят, но и обратно в рот пихать не заставят.
Наконец показался вожделенный гномик на дне тарелки, который в сознании Юрки отождествлялся с этаким бездушным троллем, который лишь безучастно лицезреет его мучения, хотя может в любую секунду выбраться из кислой тарелки и запросто сожрать всех этих бесчувственных надзирателей! Пускай сидят в малюсенькой глотке и медленно перевариваются.
Юрка с неимоверным усилием проглотил последнюю ложку супа и отодвинул тарелку с капустой по краям прочь.
— Так, Юра, это никуда не годится, — Зинаида Прокопьевна, больше похожая на лысеющий одуванчик, нежели на обычную старушенцию, возникла, словно из-под земли, и принялась отточенными жестами вытирать мальчику щёки. — Вот мама придёт, обязательно ей всё расскажу. И про то, как не играешь ни с кем, и что есть отказываешься.
— Мама сегодня не придёт, — вздохнул Юрка, мысленно представляя, что его ждёт вечером дома.
— Как это, не придёт? — насторожилась воспитательница, но тут же опомнилась и хлопнула руками о подол халата. — Ну конечно, с вами и не такое позабудешь! Тогда сестре расскажу, а уж она, потом, маме передаст, будь уверен.
Юрка в очередной раз покорно вздохнул и надул блестящие губы.
— Ну что это такое? — продолжила назидать Зинаида Прокопьевна. — Посмотри сам: насвинячил, будто поросёнок и только! Вон, Вадик всё доел и наверняка сейчас добавки попросит. Правда, Вадик?
Пухлый Вадик, сидящий напротив, довольно вытер лоснящиеся от жира ладони о подложенную под воротничок салфетку и показал Юрке язык. Нет, это был вовсе не язык, а какой-то ненасытный слизень!
— Ну-ну, Вадик, — тут же пресекла подобную развязность Зинаида Прокопьевна, а Юрка не преминул самодовольно улыбнуться в ответ.
— А он дразнится, Зинаида Прокопьевна! Вы отвернулись, а он дразнится! — наперебой загалдели сидящие по бокам девочки: Целовальникова Лена — вечная жертва слухов относительно происхождения собственной звучной фамилии; да Голубина Анжелика — набалованное дитя богатого Семёна Семёновича, который подписывал на работе какие-то очень важные документы и каждый год заезжал в сад, привозя много новых игрушек. Семён Семёнович был хорошим человеком, не то, что его противная дочка. Семён Семёнович был ОЛИГАРХОМ.
Юрка вконец расстроился: трое против одного — это совсем нечестно!
— Так, ну-ка не ябедничать! — снова пресекла всяческие противоправные деяния сердитая Зинаида Прокопьевна и стала собирать со стола грязную посуду. — Вадик, не паясничай, сейчас я тебе добавки принесу. А мадмуазели наши, почему так плохо ели? Никак уже с малых лет за фигурой следят?
Девочки переглянулись и захихикали.
«Вот почему все воспитатели — женщины? — подумал Юрка. — Они набрасываются только на маленьких мальчиков, а девочкам при этом всё дозволено. Разжиревший Вадик не в счёт! Несправедливо. Вот если бы были мужчины-воспитатели, всё было бы наоборот!»
Юрка внезапно вспомнил картинку из телевизора, на которой был изображён невысокий дядечка со скрученными за спиной руками, которого то и дело колотили и пихали дубинками два коренастых милиционера, якобы за то, что тот проник в садик и хотел подружиться с детьми. Мама тогда побледнела, словно чего-то испугавшись, и поспешила переключить телевизор на другой канал. Юрка ничего не понял, но ему отчего-то стало жаль этого пришибленного дядечку. И почему ему не разрешили дружить с детьми? Разве это так плохо? Ведь он взрослый, а не какой-нибудь школьник, который и поколотить просто так может. Юрке показалось, что он бы уж точно смог подружиться с дядечкой, однако от подобного умозаключения в голове проснулся Сверчок и о чём-то тревожно застрекотал. Пузач явно чувствовал опасность, из-за чего Юрка окончательно растерялся.
Вадик образцово обслюнявил салфетку, так что чистого места не осталось, и самодовольно принялся уделывать рубашку. Лена и Анжелика снова захихикали, но на сей раз не злорадно, а как-то вкрадчиво, будто им нравилось, что проделывал с собственным одеянием этот толстозадый уродец.
— Вадик, перестань сейчас же! — строго произнесла Зинаида Прокопьевна, грозя толстячку крючковатым пальцем с иссохшейся прозрачной кожей.
Юрка раньше никогда не обращал особого внимания на руки старой воспитательницы; сейчас, вот, обратил… и ему показалось, что сквозь тонкую, словно промокашка кожу, проглядывают такие же тонкие кости, оплетённые узловатым узором дряблых сухожилий. Юрка поморщился и попытался унять стремительно накативший рвотный позыв; он схватился трясущимися пальчиками за губы, но опоздал самую малость, и, с таким усердием поглощённый суп, оказался на ничего не понимающих девочках… Вадик довольно хмыкнул и облизал пухлые губы. Это незамедлительно спровоцировало второй рвотный позыв, в результате которого на колени парализованных девочек капало уже со стола.
— Господи, ты, боже мой! — всплеснула руками Зинаида Прокопьевна. — Ну что ещё такое?
Юрка виновато покосился на воспитательницу, несмело оторвал ладошки от влажного подбородка. Анжелика молча трясла испачканными ручками, жмурилась, наподобие ослеплённой землеройки, и всем своим видом показывала, что с ней сейчас произойдёт то же самое, что и с нерадивым соседом. Лена сначала молча изучала тёмные пятна на платьице и колготках, после чего внезапно сорвалась с места и убежала в туалет. За остальными столами сгустилась напряжённая тишина, нарушаемая лишь недовольным сопением ожидавшего добавки Вадика.
— Эх, вот и поели… — покачала головой толстая повариха тётя Оля и небрежно кинула огромную крышку на кастрюлю с остатками супа. — Приятного аппетита.
Юрка шмыгнул носом. Насупился.
— Ну чего сидишь, горе ты моё луковое? — причитала Зинаида Прокопьевна, без особой неприязни подтирая за мальчиком. — Иди, отмывайся, а я пока тут приберу, — она прервалась на секунду, выдохнула, промокнула лоб тыльной стороной руки. — И ты, Анжелика, тоже ступай.
Девочка отрицательно затрясла головой. По всему было видно, что если она вдруг пошевелится или, чего доброго, пожелает что-то сказать, то с ней непременно случится конфуз, который будет не так-то легко преодолеть или хотя бы попытаться сдержать до туалета, где никто ничего не увидит.
Юрка сполз со стула и, держа салфетку перед собой, чтобы, ко всему прочему, не заляпать в придачу и пол, обречённо поплёлся в туалет. Он старался не смотреть в попадавшиеся на его пути лица, поскольку знал, что на тех сейчас начертаны ехидные улыбочки, от одного вида которых захочется бежать без оглядки в поисках мамы!
В туалете его уже поджидала Лена. Она топнула ножкой в розовой туфельке и, кивком головы, указала на жирные пятна, которые сдобно пестрели на одежде.
— Дурило! — плаксивым тоном сказала девочка, силясь не разреветься по-настоящему. — Знаешь, что мне теперь от мамы будет? А папа вообще… — Бледное личико Лены исказила страшная гримаса, словно девочка мысленно нарисовала картину кровавой расправы над собой.
У Юрки эта гримаса вызвала странную ассоциацию с непроглядной тьмой, — Сверчок прострекотал, что это СМЕРТЬ, СМЕРТЬ, СМЕРТЬ!!!
— Так ты скажи, что это я во всём виноват, — Юрка потупил взор, осторожно прошмыгнул к раковине. — Пускай они меня поругают.
— И чего? — не унималась девочка. — Ну, поругают они тебя тут, при всех, а дома всё равно мне всыпят!
— Как это? — Юрка старательно отскребал с казённой салфетки суп, перемешанный с желудочным соком; от раковины распространялся сдобный аромат лука и капусты.
— А так: ремень возьмут и отстегают!
— Ремнём?
— А то чем же! — Лена смахнула первую слезу. — А тебя разве не так папа воспитывает?
Юрка решительно замотал головой: конечно не так!
Совершенно спонтанно мальчик вспомнил слова мамы на счёт того, что ему ещё повезло с родителями. Живи он в семье Целовальниковых, всё было бы иначе. В плане воспитания и наказаний за казалось бы безобидные шалости… А началось всё с того, что Юрка что-то там натворил, а когда его стали отчитывать, попытался надуться, словно озорство не стоило того, чтобы за него ещё и нотации выслушивать. А мама в тот вечер была непреклонна. Более того, принялась, по обыкновению, запугивать: вот будь Целовальников-старший его папочкой, непременно бы показал непутёвому сынку, где раки зимуют! Чтобы впредь неповадно было безобразничать. Тот тон, каким мама всё это озвучила, совсем не понравился нашкодившему Юрке. А уж представить какого-то там Целовальникова-старшего в роли родного папы, да в придачу, чтобы тот показал ему, где раки зимуют, он и вовсе не мог. Что это, вообще, за раки такие? Очередная страшилка для пугливых детишек, вроде него самого, или бяка куда пострашнее?..
Сейчас, находясь в туалете, у раковины, Юрка прекрасно понял, кто такой Целовальников-старший, и что подразумевается под этими самыми, зимующими не пойми где раками.
В голове одобрительно затренькали, отчего Юрка, сам того не желая, улыбнулся.
— Повезло тебе, — констатировала из-за спины Лена, про которую Юрка невольно забыл. — И чего, тебя вообще не трогают?
— Не-а, — вновь замотал головой Юрка, радуясь тому, как здорово он блеснул сообразительностью перед Сверчком.
— Хорошо тебе, наверное, живётся…
— Да не очень.
— Но ведь сам же сказал, что не бьют.
— Родители — нет, — Юрка тщательно отжал салфетку и на глаз оценил проделанную работу. — На меня сестра охотится.
— Сестра? — не поверила Лена. — Охотится?..
— Ага, — кивнул Юрка; он обречённо вздохнул и принялся оттирать личико.
— Врёшь. А сколько ей лет?
— Двенадцать, — поразмыслив, ответил Юрка, с благоговением прислушиваясь к стремительно нарастающему внутри головы гулу — Сверчок сегодня был явно доволен им. — Двенадцать с половиной! — воодушевился мальчик. — Скоро уже тринадцать будет.
— Аааа, — кивнула Лена. — Да, такая может.
— Откуда ты знаешь?
— Папа рассказывал, — медленно, будто что-то припоминая, ответила Лена.
— А он откуда знает?
Девочка замялась.
Юрка выковырнул из ноздри порядочный ломоть картошки и тут же брезгливо бросил в раковину. Вот так он и ел: практически не пережёвывая, силясь скорее протолкнуть неугодную пищу в желудок — там-то с ней запросто управятся! Жаль, сегодня не вышло.
— Не бойся, я никому не расскажу, — честно признался Юрка, с серьёзным видом изучая пятна на одежде.
— Я и не боюсь: просто слово вспомнить не могу — странное оно какое-то…
Юрка призадумался: он тоже знал много взрослых слов, которые казались ему странными и непонятными. Один СПИНОГРЫЗ чего стоил! Буковка «С» походила на серпик умирающей Луны. В страшных мультиках, как правило, на его верхнее остриё натягивают малиновый колпак с помпончиком, из-под которого таращится зловещий глаз, а нижний — хищно шныряет из стороны в сторону, выискивая, кого бы можно подцепить крючком за шиворот, чтобы утащить в своё логово за небесным горизонтом, откуда невозможно бежать. Если никто не попадался, месяц замирал на месте и устрашающе вращал единственным глазом, стараясь уловить взор сидящего у телеэкрана малыша… Затем чудовище вздрагивало, напрягалось и переламывалось в нижней трети, порождая на свет — точнее в ночи! — уродливый рот. В разные стороны летела серебристая крошка, а из пасти нарастал свирепый голодный рык, от которого замирало сердце, а ноги становились ватными, не способными унести тело прочь от рокочущего телевизора.
После того принеприятнейшего случая, Юрка зарёкся больше не подглядывать, что же там такого интересного смотрят родители, когда они со Светкой, якобы, уже спят.
А слово СПИНОГРЫЗ теперь отчётливо соотносилось с чем-то ужасным, подобным той страшной зверюге, что так походила на месяц, хотя на деле таковым и не являлась. Она просто прикидывалась, дабы подманить глупую жертву поближе.
Юрка знал: нарисованное существо всамделишное — как и Сверчок, что тоже жил в книжке, прежде чем СПУСТИТЬСЯ в реальность, — а все разговоры родителей относительно его буйной фантазии, не что иное, как элементарное непонимание происходящего. Ведь взрослым свойственно прятать собственные страхи под ширмой беззаботной жизни. Куда проще посмеяться над очередным кошмариком, пересказать его друзьям на работе или просто забыть страшный сюжет, списав дурное сновидение на непонятный СТРЕСС. А вот принять ужас, как есть, — это для них непосильная задача. Потому что нельзя объяснить его суть: откуда, зачем, почему? И чем всё закончится на той стороне…
Однажды Юрка посмотрел на ночное небо и увидел Луну. Небесное тело и впрямь следило за малышом своим мутным взором. На бледном лице застыла маска безразличия, но Юрка прекрасно знал, что это всего лишь показное притворство — он нужен чудищу, иначе зачем ещё так пристально следить? В тот вечер спасло лишь то, что объект был круглым — ему нечем было подцепить столь желанного мальчишку за ворот куртки. Юрка тогда не на шутку испугался, да так, что боялся до сих пор! Особенно когда Луна худела, и представала по вечерам в образе того самого плотоядного месяца… который со временем начинал толстеть, пока вновь не принимал круглые очертания. Мамочка твердила, что всё это законы природы: солнце, тень от земли, лунные фазы — но Юрка знал, что всё обстоит совершенно иначе! Это он такой осторожный, но улица полна и другими мальчиками, которым страшная тайна пока неведома… А взрослые даже не желают им помочь, потому что не верят в очевидное. Пришлось приспосабливаться самому. Юрка ходил пригнувшись — как раскаявшийся грешник, — изредка поглядывая на небеса: не затаился ли где над деревом или столбом хищный крючок…
— А, вспомнила! — радостно воскликнула Лена и даже захлопала в ладоши. — Школа жизни!
Юрка вздрогнул и с готовностью оторвался от неприятных размышлений.
— Чего-чего?
— Когда папа что-то объясняет мне или маме, — затараторила повеселевшая Лена, — то всегда говорит, что этому его научила Школа жизни!
— А что это за школа такая? Где она находится, и кого в ней учат?..
Лена прыснула, уткнула курносый носик в розовые ладошки.
— Дурачок! Это же так просто говорят: «Школа жизни», — а на самом деле никакой школы и нет!
— Как это? — Юрка был окончательно сбит с толку.
— Это просто выражение такое, — принялась объяснять девочка. — Когда человек что-то знает, опираясь только на собственный опыт. Вот ты прикасался когда-нибудь к включенному утюгу?
Юрка глупо кивнул — а кто не прикасался? Ведь прибор просто манит: ну же, потрогай меня!
— Вот! Так ты узнал, что утюг может быть горячим, даже когда штепсель не воткнут в розетку! Этому тебя научила Школа жизни — то есть, твой собственный опыт.
— Но я и так знал, что утюг может горячим быть… — Юрка озадаченно посмотрел на Лену.
Девочка погрозила пальцем — совсем как мамочка, когда рассказывала про добрую Луну.
— Но ведь всё равно решил проверить! А вдруг!.. Теперь знаешь, что «вдруг» лучше не доверять. И чем человек старше — тем больше у него опыт по выживанию в Школе жизни, а значит, такой человек намного умнее. Ему проще бороться с проблемами, и проживёт он дольше. Вот так-то. Понял?
— Как-то не очень… — Юрка разочарованно почесал затылок.
— Ну ведь у тебя есть родители, так? — не унималась вошедшая в раж Лена. — Они ведь старше тебя, верно?
— Ну да…
— Значит умнее, потому что больше твоего обжигалась! И ты, сам того не ведая, прислушиваешься к их наставлениям, — Лена замолчала, склонила голову на бок, будто прислушиваясь к собственным мыслям.
Как же, прислушивался… Нет, Юрка внимал наставлениям, но определённо не родительским. Последним он просто повиновался.
— Как-то так… — вздохнула девочка. — Я, если честно, и сама не до конца всего понимаю. Просто папа говорит: так-то и так-то, потому что этому научила Школа жизни.
— Ясно, — кивнул вконец запутавшийся Юрка, чтобы хоть как-то передохнуть. — А что твой папа говорит про старших сестёр?
— Ах да! — спохватилась раскрасневшаяся Лена. — Он говорит, что девочки в таком возрасте большие… — Одногрупница вдруг осеклась, покраснела ещё гуще и принялась спешно подбирать нужное слово, бегая глазёнками по потолку.
Юрка терпеливо ждал, но затянувшаяся пауза отчего-то нравилась ему всё меньше и меньше.
— Они злые, — кое-как вывернулась Лена. — Девочки в её возрасте. Этому папу научила Школа жизни.
— Злые? — нерешительно повторил Юрка и тут же добавил: — А почему злые твой папа не говорил?
Лена отрицательно мотнула головой.
— А ты не могла бы его спросить? — в полголоса спросил Юрка. — И как их можно снова добрыми сделать?
— Их надо ВОСПИТЫВАТЬ, — глухо произнесла Лена, упершись взором в пол; девочка помолчала, после чего робко посмотрела на нетерпеливо переминающегося с ноги на ногу Юрку, словно ожидая ответной реакции на свои слова.
— А ты уверена? — спросил мальчик.
Лена кивнула. Затем снова покраснела. Состроила некое подобие улыбки.
— Уверена. Ведь я тоже девочка.
— И ты тоже станешь злой? — не поверил Юрка.
— Я — нет, — улыбнулась Лена. — Меня папа воспитывает.
Юрка не знал почему, но ему вдруг сделалось грустно. А одновременно, жаль всех маленьких девочек, которым судьбой предначертано, по истечении двенадцати лет жизни, превратиться в этаких злобных существ, ступивших на грешную землю с одной только целью — до смерти замучить своих младших братишек.
«Ну почему все папы не показывают своим дочерям, где раки зимуют?! Ведь так можно пресечь зло».
Сверчок как-то недовольно цокал под лобной костью — видимо у него на сей счёт было своё собственное мнение. Однако делиться мыслями насекомое не спешило — возможно, это была очередная игра.
Юрка, ничего не говоря, завернул кран.
Глеб заехал после обеда, как и обещал. Марина сидела в кафе на Полетаева и безучастно поглощала фирменный салат с каким-то экзотическим названием, которое было просто невозможно выговорить.
Зачуханная «десятка» словно побывала под потоком сели; автомобиль соскользнул с проезжей части и нерешительно вскарабкался на расположенную у дверей кафе парковку. На асфальте осталась дорожка из расплющенных каштанов, быстро смываемая усилившимся за последние два часа дождём. По тротуару текли полноводные реки, которые собирались у водостоков в бездонные озёра, и бурным, шипящим потоком низвергались в тёмные недра подземных коллекторов.
На днях Марина видела по телевизору, как где-то на юге под мамой с коляской разверзлась земная пучина — то ли коммунальщики чего не доглядели, то ли стихия так разбушевалась… то ли и не стихия это была вовсе. Женщина просто прогуливалась по улице, как ни с того ни с сего, земля ушла из-под её ног, поглотив ни в чём не повинного малыша. Из-под тротуара, в буквальном смысле, вылез сказочный Змей Горыныч, от которого попросту не было спасу. Да, Марина отчётливо помнила, как приехавшие на место происшествия репортёры передавали картинку с перепаханной землёй, вывороченным асфальтом, разбросанным по проезжей части гравием и беснующимися клубами раскалённого пара.
«Уж чем-чем, а безумным ужасом матушка земля полна-полнёхонька ещё с незапамятных времён! Много всяческой нежити было понапридумано ещё дряхлыми старухами, что сидели за ткацкими станками и, в полусонном состоянии, усмиряли всевозможными страшилками резвящуюся детвору».
Вот и та местность, что проецировалась на экран телевизора, больше походила не на эпицентр вполне рациональной трагедии, а на логово очнувшегося от многовекового сна чудовища. Особенно при резких порывах ветра, когда всклокоченные белые пары, принимали очертания невиданных доселе созданий.
«Хотя, возможно, так оно и было на самом деле, — подумала Марина, откладывая прочь салфетку и столовые приборы. — Это там у них — ЧП: не досмотрели, не доглядели, не предотвратили. А на самом-то деле, может, и нечего было досматривать, доглядывать и предотвращать? Это ведь всё страшная сказка: поди, предугадай, куда заведёт писанный невесть кем сценарий».
— Так, хватит! — одёрнула себя Марина вслух, осознавая, что разгрызенная перед обедом таблетка алпразолама чрезмерно взбудоражила её и без того взведённое сознание. — Это просто несчастный случай. Непредвиденное стечение обстоятельств. Случайность. Ведь по статистике, за момент времени, равный одной секунде, в мире гибнет порядка сотни ни в чём не повинных людей. Просто так. Потому что так устроена жизнь.
Из-за соседнего столика деликатно откашлялись; Марина вздрогнула и несмело оглянулась. Ухоженный старичок с лоснящейся лысиной, отменно отутюженный и сдобно накрахмаленный, — белые манжеты наверняка в жизни не знали следов грязи. Сквозь стёклышки интеллигентных очков в узенькой оправе недобро поглядывают два мышиных глазка. Буравят по правилам Буравчика…
«Бред».
Старичок покачал головой и, промокнув подложенной под воротник салфеткой блестящий лоб, принялся усердно изучить свежий номер «Российской газеты»; Марина даже на расстоянии ощутила сдобный запах типографской краски.
Салатик с экзотическим названием просто разложился.
«Никак из бывших управленцев, — подумала Марина. — Как их тогда величали?.. Директора? Председатели? Партийные руководители?.. Хотя и сейчас то же самое! Изменились лишь условия бытия, а определения остались прежними. Такие, вот, и кричат, когда уже ничего нельзя изменить или исправить, брызжа слюной, активно жестикулируя, спуская на кого не попадя собак: мол, это всё не мы! Мы бы такого уж точно не допустили! Это всё ОНИ!»
«ОНИ — это, позвольте спросить, кто? А, не важно. ОНИ — это в, первую очередь, виновные во всех смертных грехах. А таких, как правило, на верхушке нет. Селекция, естественный отбор, теперь, вот, ещё загадочная евгеника. Перевелись гады в управленческой среде. Они просто вымерли, закопались в землю, окаменели. Может, растворились или и вовсе распались на атомы… А виновные, все внизу. Под вратами эфемерного Олимпа. Например, всякие южные национальности — они просто созданы для того, чтобы валить в их огород всякий шлак. Рельсы заминировали — это экстремисты, метро взорвали — это шахидки, мама с коляской провалилась — так это и вовсе госторбайтеры, кои клали тут накануне тротуар, что с них взять! Да, про рельсы… «Невский экспресс» — был, кажется, такой поезд… Да в том-то и дело, что был. Кое-кто отмыл денег на ремонте пути: по законам жанра, лопнул рельс, состав поезда слетел под откос, погибли люди, а посадили двух чеченских братьев-террористов. Это оказалось легко — в те времена чеченцев ненавидели до боли в зубах, а ФСБ быстро подсуетилась: вырыла на месте крушения яму, оставшуюся, якобы, от взрыва. Так-то. Всё это правда, в которую мы до остервенения хотим верить. А на верхушке все, конечно же, святые».
Марина улыбнулась; старичок больше не обращал на неё внимания — газета засосала его вместе с потной лысиной, мышиными глазами и белыми манжетами.
Подошёл улыбчивый официант и, вкрадчиво выпросив на чай, удалился, довольный собой, будто оттяпал у Миллера половину акций «Газпрома».
Марина вышла на улицу; она немного постояла под козырьком, не желая ступать под дождь. Порывы мокрого ветра заставили мышцы неприятно содрогнуться. Под ногами вращались стремительные водовороты. Своими влажными щупальцами они сгребали с тротуара всевозможный мусор, спихивали его в основной поток и увлекали в глубины канализации. А там уже начиналась ритуальная ЖРАТВА: всё это гадостное безобразие перемешивалось, насыщалось нечистотами и подносилось к столу.
Марина брезгливо поморщилась. Собралась с мыслями и засеменила к парковке.
«Действительно, сколько ходим по тротуарам, а даже представить себе не можем, что именно творится в данный момент под ногами… Может там и впрямь кто-то уже скребётся, точно гигантский крот, всё с большим остервенением выгребая землю из-под асфальта, стремясь как можно скорее добраться до свеженькой плоти. Ведь уличная грязь, наверное, уже порядком приелась, а дождевые водовороты — всего лишь чопорное чаепитие на исходе дня».
— К чёрту таблетки, — прошептала Марина, уклоняясь от снующих машин. — Сегодня — к чёрту!
«А та мамочка ведь тогда выжила! Ошпарилась до не узнаваемости — даже по телевизору не показали, — но уцелела! Она ухватилась одной рукой не то за кусок арматуры, не то за перевернувшуюся скамейку и повисла над кипящей бездной, силясь не разжать обваривающиеся пальцы второй руки. Она даже умудрилась удержать коляску… однако, к сожалению, малыш выскользнул и угодил в самое пекло. Даже ни будь стремительного течения, утянувшего крохотное тельце вглубь коллектора, спасти ребёнка вряд ли бы удалось — он моментально сварился, возможно, даже не успев проснуться».
Марина забралась в машину и посмотрела на мужа.
— Ты чего? — насторожился Глеб.
— Ничего, а ты чего?
— Да так. Вид у тебя какой-то странный.
— Думаешь, у тебя лучше?
— Не уверен.
— Ну и не лезь тогда со своими наблюдениями!
Глеб вздохнул.
— Чего, не отпустили?
— Там некому отпускать, — отмахнулась Марина. — Начальство всё в Москву укатило и до конца дня вряд ли объявится. Если что, Лилька прикроет.
— Значит, можем ехать?
— Да, — кивнула Марина и принялась на ощупь искать ремень безопасности. — А ты разве в сервисе не был?
— Был.
Марина недоверчиво глянула на мужа. Покачала головой.
— А чего машина так уделана? Или механики вместо мотора в грязи ковырялись?
— Да причём тут это, — выдохнул Глеб.
На парковку, точно гигантский колорадский жук, заполз БМВ престижной Х-серии. Для порядка подрыгался из стороны в сторону, после чего принялся нерешительно сновать между припаркованными автомобилями. Такие авто обычно начальники дарят своим «сознательным» секретаршам и помощницам, дабы те потом, вот так, тупо кружили на ограниченном клочке пространства в поисках свободного места.
Глеб напрягся.
— Там дел… не при тебе будет сказано, до какого места. Если сейчас машину поставить, неизвестно, когда её починят. Если, вообще, починят.
— Значит, вдобавок ко всему, поедем на сломанной «десятке»! — Марина кое-как сладила с непокорной пряжкой ремня безопасности, пихнула ту в приветливо щёлкнувший замок. — Замечательно! Не хватало ещё заночевать где-нибудь на полпути!
— Да всё нормально будет, — отмахнулся Глеб. — Ребята на глаз посмотрели и ещё недели полторы резерва дали. Главное… — Глеб хлопнул кулаком по рулю. Нажал сигнал. — Давай, проваливай отсюда! — прокричал он в адрес пристроившегося сзади БМВ и принялся суетно насиловать рычажок коробки передач, ища задний ход.
— Главное что? — переспросила Марина. — Не ездить на ней?
— Вот ведь дура! — прошипел Глеб и, открыв дверь, принялся откровенно жестикулировать, гоня джип прочь.
— Ну, спасибо, — холодно проронила Марина, смотря в боковое окно.
— Да я не тебе, — Глеб вернулся в салон.
— Догадалась уже, не дура!
— Главное, не заправлять чем попало, — терпеливо разъяснил Глеб; он жалостливо посмотрел на индикатор количества топлива и решительно произнёс: — Я на Окружной 95-го залил, на всё что было. Думаю, бензонасос справится.
— Я даже не смею спрашивать, сколько ты за него отдал.
— Да, тебе лучше не знать.
— А тебе лучше привезти меня назад до полуночи! — парировала Марина, холодно смотря на мужа. — Потому что эти двое в квартире — похлеще инопланетного вторжения!
Глеб невольно вздрогнул.
— А ты не перебарщиваешь с ассоциациями?
— Ни капли.
У подружки была эпилепсия. Именно поэтому родители так рьяно и оберегали своего единственного ребёнка. Ведь случись приступ, малышка повалился бы наземь, где стояла и, чего доброго, могла задохнуться. Признаки надвигающегося приступа можно было определить заранее: девочка начинала часто моргать и с трудом фокусировала взгляд на предметах. Во время своего неведения относительно страшного недуга подружки, Марина не обращала на подобные знаки особого внимания, думая, что той что-то попало в глаза, или она просто так дурачится… Однако беспечность царила лишь до поры до времени. До того момента, пока не закончились шутки, а в голове Марины не поселился демон.
Что такое эпилепсия, вернее основные её метаморфозы, Марина узнала много позже. В школе, на уроке литературы, учительница рассказывала про сказку «Алиса в стране чудес», которую написал Льюис Кэрролл, якобы, в подарок своим знакомым, растивших трёх дочерей, — всего детей было пятеро. Именно с одной из девочек — Алисы Лиддел, — знаменитый в будущем писатель и срисовал, по мнению многочисленных исследователей его творчества, образ Алисы — девочки, очутившейся в странном мире, населённом не менее странными существами, от лицезрения коих порой пробирала дрожь.
Большинство критиков были уверены, что Кэрролл страдал некоей малоизученной формой эпилептического расстройства: «эпилепсией височных долей головного мозга». Он не впадал в каматоз, подобно давней подружке Марины, не падал как подкошенный, не писался и не исходил слюной. Он просто входил в некое заторможенное состояние, сродни забвению от сильнодействующего наркотика, — индуисты назвали бы его «нирваной». То был своеобразный форпост между реальным миром и фантазией! Именно там, скорее всего, и находилась та самая развилка с множеством указателей и путей, что нередко упоминается в большинстве сказок; выбор же пути оставался за отдельно взятым путником, очутившимся по воле рока за границами мироздания.
Писатель не спал, но и не бодрствовал, при этом он видел странные вещи и небывалых созданий, которые впоследствии и перекочевали на страницы его произведений, поражая разум и воображение многих читателей того, да и нынешнего времени. Кое-кто даже называл Кэрролла озабоченным педофилом: якобы он был не в своём уме, пристрастился к фотографии и частенько снимал нагишом десятилетнюю Алису Лиддел, в которую был тайно, а может и не только тайно влюблён.
Много позже, Говард Филлип Лавкрафт, так же перенёсший в детстве несколько сильнейших психических расстройств из-за необходимости смены места жительства ввиду обрушившейся на его семью бедности, назвал подобное состояние личности «расширением сознания», способным порождать на свет божий иррациональные образы из глубин подсознания, кои поступают в него из других миров и галактик, под воздействием силы мысли, однако остаются, до поры до времени, заточёнными в рамках рациональности. Сдерживаемыми сознанием, — если объясняться доступным для современного обывателя языком. Лавкрафт тоже видел всевозможных перепончатокрылых тварей, не дававших ему покоя ночи напролёт.
У Стивена Кинга так же не обошлось без подобных проблем. В детстве он серьёзно переболел воспалением среднего уха, из-за чего так и преуспел в своём творчестве запугивания простых смертных образами, порождёнными его изнывавшим от жара воображением. Ведь скопившаяся в голове за время болезни жуть не всегда вырывается скопом и сразу. Чаще она старается просто затаиться, дабы потом охватить куда большую аудиторию впечатлительных масс, страхи которых можно не спеша обгладывать на протяжении десятилетий.
На том уроке учительница ещё много о чём говорила, но Марина пребывала в том самом заторможенном состоянии, постепенно осознавая, как сходно протекали процессы у великих мыслителей, и как всё это было похоже на её теперешнее состояние. Про подружку Марина тогда на время забыла.
С обычной эпилепсией можно просто родиться. Она вроде как лечится при помощи электрических разрядов, которые, якобы, могут восстановить нарушенные нейронные связи в коре головного мозга, в результате чего человек моментально окажется здоров и никогда больше не вспомнит про свой страшный недуг. Достаточно даже любого стресса: как то, смерть близких, автомобильная авария, или рождение ребёнка. В случае с обычной эпилепсией — это, вполне возможно, и сыграло бы решающую роль, однако тот червь, что засел в голове Марины, отказывался подчиняться земной логике: она родила дважды — но ничего не изменилось. Только постороннее присутствие в голове сделалось ещё ощутимее. Особенно после рождения Юрки. Точнее момента, когда она впервые увидела фиолетовое тельце своего полуживого сына в стерильных пальцах врача. Затем она услышала крик, больше походивший на стрекотание недовольного насекомого, а уж никак не на плачь новорожденного. И это было пострашнее всего остального!
Марина вздрогнула, огляделась по сторонам. Глеб уже миновал улицы Гагарина, Спортивную, Халтурина и теперь скучно погазовывал у светофора на Циолковского. За лобовым стеклом простиралась артерия федеральной трассы М-5 и традиционная пробка на пересечении с Южной Окружной дорогой.
На небе по-прежнему не виднелось ни единого просвета; серая масса туч засасывала стояки заводских труб, металлические скелеты перегонных установок, недвижимые трупы деревьев. Казалось, ещё чуть-чуть, и сама земля вспучится, подернется сетью морщин и, стряхнув с плеч обязанности кормилицы всего человечества, устремится ввысь, в свинцовую бездну небес. Однако ничего не происходило. Фундаменты построек держали крепко — они походили на импланты, — а потому земля лишь смиренно впитывала слёзы дождя, надеясь на скорейшее избавление.
Многочисленные фабрики, цеха, склады, гаражи — всё это тесно ютилось на обширных территориях Южного промузла, раскинувшего свои индустриальные щупальца на многие квадратные мили вокруг.
В салоне машины нестерпимо пахло бензином.
Марина отыскала кнопку стеклоподъёмника. Нетерпеливо подождала, пока автомобильная дверца не всосёт в себя мутное стекло, после чего жадно втянула носом промозглый уличный воздух.
Пахло смертью.
И Марина это отчётливо уяснила.
Гниющая листва… Прелость деревянных построек… Непрекращающийся дождь… Серые облака, так похожие на хищных морских созданий — всё было точно так же, как тем летом, давным-давно, когда они с подружкой так резво и беспечно шагали навстречу многолетнему безумию, что поджидало своего часа. Её безумию, а подружка, помнится, и вовсе не вернулась… Но было кое-что ещё. Запах, который Марина и по сей день не перепутает ни с чем на свете.
Тогда, лёжа в сырой могиле, источавшей те же самые запахи, что сейчас рвались в приоткрытое окно автомобиля, Марина и предположить не могла, что же случилось с её подружкой на самом деле. Ещё она понятия не имела, что на земле существует такое страшное слово, как ЭПИЛЕПСИЯ. Марина лишь чувствовала под собой что-то вязкое и липкое, отчего в груди стремительно накапливался страх, а в голове, одновременно, проскальзывало множество путаных мыслей. Здравый рассудок гнал прочь. Было необходимо подняться на ноги и, не оглядываясь по сторонам, скорее карабкаться вверх по слежавшейся земле. Уже там, отряхнуться и бежать в деревню за помощью, потому что подружка…
Нет, тогда, лёжа на спине в сырой могиле, Марина и думать не думала о другой девочке, которая так решительно вызвалась сопровождать её в царство смерти. Марина просто забыла про подружку, ввиду ужаса собственного положения. Да, она верила, что ничего страшного под её крохотным тельцем нет. Однако воображение — не столь хороший союзник в подобных ситуациях, — упорно рисовало в голове страшные картины, написанные отнюдь не краской или маслом, а самой настоящей кровью! В нос бил трупный смрад, от которого слезились глаза, а под локотками пузырился продавленный живот мертвеца. Пахло тухлыми яйцами…
Шлейф минувших дней шагнул вместе с Мариной через десятилетия. Он не желал отступать просто так.
Марина вздрогнула, приложила трясущуюся руку к подбородку. За окном раскачивалась вывеска:
ЗАО «Сероводород» Производство серной кислоты Закрытая территория!!!
ЗАКРЫТАЯ ТЕРРИТОРИЯ!!! НЕТ, ВЫ ВИДЕЛИ?
«Вот если бы тогда на кладбищенских воротах висел замок — да побольше! — мы бы поревели, потопали бы ногами и поплелись бы обратно. И тогда б уж точно ничего не случилось! Но замка не было. Как нету теперь сил вновь и вновь возвращаться к тому давнему ужасу».
Маленькая Марина боялась даже пальцем пошевелить; она продолжала лежать на сырых, источающих трупный смрад человеческих останках, и безумно таращилась в провал над головой. Там было небо — горизонт другого мира, — видимая фаза которого медленно сокращалась. Отовсюду сыпались комья вязкой земли, так и норовя засыпать с головой. Пара пядей надгробного грунта свалились Марине на грудь, отчего тут же перехватило дыхание, а глаза — не то от дикого ужаса, не то от недостатка кислорода — полезли из орбит. Марина хотела закричать, но кричать оказалось нечем — лёгкие были пусты. Тогда девочка попыталась вдохнуть, однако вес земли на её хрупкой груди не позволил сделать и этого. Ноги что-то опутало, а круговерть перед глазами потянула сознание вниз, в глубинные недра, туда, где на чёрном троне восседает само безумие!
В глазах померкло, но Марина снова не знала из-за чего. Возможно земля окончательно завалила её, или она просто сходит с ума — ведь безумие ослепляет, — а может и вовсе умерла. Напоследок девочка слышала рядом со своим лицом злобное шипение, словно прежний хозяин могилы, приютивший её на изъеденной тленом груди, выражал таким образом своё недовольство столь наглым визитом, обрекая незадачливую посетительницу на вечные муки.
В последний момент Марина поняла, что вопреки логике движется не вниз, а вверх. Кто-то неимоверно сильный схватил девочку за грудки и, невзирая на вязкие путы, вытянул к жизни.
В тот день Марина всё же сошла с ума.
В обед, на большой перемене, Светка всё же отважилась подойти к Олегу, который всю первую половину дня просидел на своём месте мрачнее тучи, а её и вовсе не замечал, будто самолично застал за совершением чего-то ужасного и постыдного. Мальчик никак не отреагировал на подсевшую за столик девочку: только ещё тщательнее сосредоточился на обеде. Светка поставила разнос на замусоленную скатерть и принялась молча сгорать от стыда.
— Ты не возражаешь? — наконец пришибленно спросила она, вновь впивая ногти в старые раны.
Олег посмотрел на одноклассницу. Безразлично кивнул.
— Если не хочешь, я сяду где-нибудь ещё, — Светка собралась уже бежать, но Олег вновь уберёг её от конфуза.
— Подожди. Останься.
Светка облегчённо выдохнула, рухнула на пластмассовый стул, как подкошенная; непрочная конструкция натужно скрипнула, но выдержала.
— Спасибо.
— Не за что, — Олег неожиданно оторвался от тарелки и уставился на Светку. Та тут же покраснела. — А где эта твоя психованная подруга?
— Женька? — встрепенулась Светка, пропуская мимо ушей «психованную подругу».
— Да, она.
— Не знаю. Она ведь тут редко кормится. Фигуру бережёт. Ты разве не знал?
Олег снова переключился на обед.
— В школе больше восьмисот человек. Думаешь реально уследить за отдельно взятым индивидом?
Светка промолчала.
— Обиделась? — покосился Олег.
— Нет, что ты, — девочка нехотя принялась за остывающий обед. — Это правда. Тем более, если этот индивид тебе и вовсе безразличен.
Олег пожал плечами.
— Возможно, — он покончил со вторым и подвинул к себе стаканчик компота. — Так что вы в туалете курили?
Светка вздрогнула; вилка выпала из её трясущихся пальцев и со звоном грохнулась о кафель.
— Ну вот, сейчас кто-нибудь подвалит… — констатировал Олег, попутно недовольно косясь по сторонам.
Светка собралась с мыслями. Подобрала злополучную вилку.
— Так ты из-за этого со мной не разговариваешь?
Олег помедлил с ответом. Он долго смотрел в бледное лицо одноклассницы, пока на щеках той вновь не зарделся румянец.
Светка смутилась. Принялась спешно поглощать пюре грязной вилкой.
— А сейчас мы чем, по-твоему, занимаемся?
— Знаешь, — нерешительно сказала Светка, вспоминая недавний разговор с Женькой, — от общения, наверное, людям легче становится, комфортнее, что ли… А я, вот, сейчас провалиться сквозь землю готова.
— Не выйдет, — усмехнулся Олег и постучал ногой по полу. — Кафель.
Светка ошалело уставилась на одноклассника, не понимая, шутит тот или говорит всерьёз.
— Шучу, — Олег словно прочитал её мысли; натужно улыбнулся.
Светка улыбнулась в ответ, но получилась испуганная гримаса.
— Так что у вас там было? «Спайсы»?
— Чего?..
Олег снова сделался непроницаемым.
— По-твоему, Женька себя адекватно вела, когда стулом в Палита запустила? А потом, в добавок, на Мороза полезла.
Светка вздохнула; она поковырялась в окончательно остывшем пюре, задумалась… затем решительно отодвинула тарелку.
— Олег, это ведь Женька. Думаешь, ей много надо, чтобы так вот взорваться? А курила она обычные сигареты. У неё ещё Жендос стрелял из параллельного. С ним-то ничего не случилось.
Олег слушал молча; его задумчивый взор мерно оседал на дно пластикового стаканчика.
— Да уж… Это всецело её оправдывает.
— Тем более, Вячеслав Сергеевич её родителей вызвал и грозился на сегодняшний вечер не пустить.
— А ты как же?
— Меня вроде пронесло… — Светка не знала точно: радует её данное обстоятельство или же нет. А потому голос предательски дрогнул.
— Вроде?.. — Олег пристально посмотрел на одноклассницу. — У тебя ведь и так проблемы.
Светка вздрогнула: ну вот, и этот туда же!
— Вы сговорились, что ли все?! — прошипела она, собирая недоеденный обед на разнос. — Физик сегодня тоже докопался!
— Чего он хотел?
— Узнать, как складываются взаимоотношения в моей семье! — Светка швырнула вилку в пюре и злобно проследила за тем, как вязкая масса степенно поглотила блестящий металл.
— И как же?
— Просто замечательно!
— Мы оба знаем, что это не так.
Светка напряглась.
— Чего ты злишься? Почему бы не рассказать, всё как есть? Или ты хочешь кончить как… — голос Олега сорвался, но Светка без особого труда определила, что пауза была сделана специально, дабы усилить и без того произведённый эффект.
— Как кто?
— Сама знаешь.
— Как Лена?
Олег дёрнулся: затронутая тема явно нравилась ему всё меньше.
— Слушай, не хочешь говорить — не надо! — быстро сказал он, словно опасаясь, что Светка может просто послать его, не в силах продолжать столь разоблачительную беседу и дальше. — Только если оставить всё как есть, то ни к чему хорошему это не приведёт! Ты этого хочешь?
Светка напряглась, да так, что даже вздулись вены на шее. Она понятия не имела, какие именно чувства главенствуют в её сознании в данный момент, а значит, целиком и полностью не контролировала ситуацию. Понимая, что впадает в очередной ступор, наподобие утреннего затухания после беседы с Вячеславом Сергеевичем, Светка снова принялась сжимать кулачки, в надежде, что боль непременно вернёт чувства в норму.
— У меня дома — всё отлично, — процедила Светка сквозь стиснутые зубы. — Единственное, чего я хочу, — это чтобы меня оставили в покое. Слышишь?!
Последние слова Светка буквально выкрикнула в лицо Олегу, отчего мальчик машинально отдёрнулся.
Светка схватила разнос, желая как можно скорее бежать прочь от этого предателя, который только и может, что прикидываться отзывчивым и добродушным, хотя на деле просто жалеет забитую до умопомрачения дурочку. Светку мало заботил факт того, что Олег догадывается о происходящем в её семье — если бы он хотел кому-нибудь рассказать, давно бы уже это сделал, не вызывая её на столь откровенный разговор. Куда больше девочку бесила эта показная забота.
«Мы всё знаем, сочувствуем, аж из кожи готовы выпрыгнуть, дабы оказать внимание! Ах, какие мы добропорядочные, это ведь где такое видано, чтобы мамочка и папочка колотили своё непослушное дитятко!»
ЧЁРТОВ УБЛЮДОК!!!
А ведь она ему доверяла!
Светка попыталась вскочить, но Олег успел схватить её за руку.
— Пусти! — гневно прошипела девочка, игнорируя косые взгляды из-за соседних столиков, однако Олег не послушался.
— Да подожди ты! — воскликнул он, но завидя кровь на ладонях своей пленницы, моментально разжал пальцы. — Что это?..
Светка тупо уставилась на рассечённую плоть и, громыхнув разносом о стол, вновь осела на стул.
В столовой повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь гулом люминесцентных ламп.
Светка чувствовала себя центром Вселенной, к которому в данный момент, было приковано внимание всего мирового сообщества.
— А, вот ты где! — Откуда не возьмись, возникла раскрасневшаяся Женя; она выхватила стул из-под почти присевшего за соседний столик первоклашки и стремительно пододвинула его ногой под себя. — Чего уставился? — обратилась она к ошарашенному мальчугану. — Щелкать не надо было!
За столиками снова зашушукались, а Светка лишь облегчённо выдохнула — теперь Олег уж точно отстанет.
— Ну и запахан тут! — поморщилась Женя. — А ты чего опять такая кислая?
— Я, наверное, пойду… — нерешительно произнёс Олег.
— Не-не! — тут же запротестовала Женя. — Посиди пока: у меня и к тебе дело.
— Ко мне? — Олег округлил глаза, но остался недвижим. — Думается, дела мои и вовсе дрянь.
— Да ладно, не очкуй, — успокоила Женя. — Я тут такую реальную тему придумала! Закачаетесь.
— Представляю, — Олег усмехнулся. — Всё же пойду…
— Да сиди ты! — отмахнулась Женя, смотря на подругу. — А ты чего всё молчишь?!
Светка отвела взгляд в сторону.
— Наговорилась уже.
Женя нахмурилась, окинула изучающим взглядом Светку, потом снова посмотрела на Олега.
— У вас тут ля муры, что ли?
— Чего? — не понял Олег.
— Отношения выясняете?
— Нет у нас никаких отношений! — вскипела Светка. — Нет и не было никогда!
Женя пожала плечами.
— Ну нет, так нет. Чего психовать-то сразу?
— Ладно, — сухо сказал Олег, — давай, говори, чего хотела, а то и так уже идти пора.
Женя схватила Светкин сок, к которому та даже не притронулась, озорно улыбнулась.
— У тебя ведь предков сегодня не будет! Так?
Светка опешила: подобного она не ожидала.
— Ну да… Они на похороны уезжают. Точнее уже уехали. Должны были уехать.
— На похороны? — подал голос Олег и заглянул Светке в глаза.
— Да. У неё родного дядьку поезд сбил, — выпалила Женька и, как ни в чём не бывало, отхлебнула соку.
Светка пожала плечами: слов почему-то не было.
— Это правда? — почти шёпотом спросил Олег.
Девочка кивнула.
— Прости, я не знал… Сочувствую.
— Да я его не очень хорошо знала, — так же шёпотом ответила Светка. — Он профессиональным игроком был, так что редко у нас показывался.
— Ничего себе! — Женька округлила нарисованные глаза, тут же позабыв про сок. — И во что он играл?
— В покер, кажется…
— Наверное, денег немерено было!
— Жень, хорош! — Олег снова был серьёзен. — Сейчас не время шутки шутить… да ещё в таком тоне.
— А чего не так в моём тоне? К тому же она сама сказала, что совсем его не знала.
— Да мало ли чего она сказала! — вскипел Олег. — Ты про правила хорошего тона что-нибудь слышала?
— Ой, иди ты, — отмахнулась Женя. — Тоже мне, борец за человеческую нравственность выискался.
— Только поезд его не сбивал, — задумчиво сказала Светка. — Он сам на рельсы выехал. На машине.
— Это как? — Женя была явно ошарашена. — Суицид?
Светка пожала плечами.
— Я не знаю. Только странно всё это.
— Ничего и не странно! — вновь разошлась Женька. — Если он и впрямь был игроком, тем более профессиональным, то вполне мог кому денег задолжать или, наоборот, какого-нибудь барыгу уделать! — Девочка перевела дух и закончила полушёпотом: — Тогда-то и могли тормоза обрезать — я сама по телику видела, как это делается.
— Всё, с меня хватит! — Олег решительно поднялся из-за стола и направился к раздаче.
— Да ну его! — отмахнулась Женя. — Зануда. Я только и предложила ему остаться, потому что думала, что тебе так приятнее будет…
— Вот и зря.
— Серьёзно? — усмехнулась Женя, допивая сок. — Ладно, сами разбирайтесь, голубки.
Светка ничего не ответила, только закатила глаза.
— Так вот, чего я придумала, — заговорщически зашептала Женька, двигаясь ближе к подруге, чтобы не дай бог кто не подслушал. — К чёрту эту школьную дискотеку! Тут всё равно оторваться по-настоящему никто не позволит — учителей понаползёт тьма, да и завучи эти… Что б их под тот же поезд!
— Оторваться?.. — испуганно переспросила Светка, недоверчиво посматривая на раскрасневшуюся подружку. — Что ты имеешь в виду под этим «оторваться»?
Женя вздохнула, покачала головой.
— Травку там покурить, пивком закинуться, с мальчиками потусить.
У Светки отвисла челюсть. Она попыталась что-нибудь возразить, но слова липли к пересохшему нёбу, не желая слетать с языка.
— Чё, повелась? — Женя расплылась в самодовольной улыбке, явно наслаждаясь тем, как запросто удалось развести доверчивую подругу. — Да шучу я.
— И совсем не смешно, — давясь, прохрипела Светка.
Женя вновь отмахнулась.
— Просто не нравится мне, когда по любому поводу, или совсем без повода, перед тобой вырастает кто-нибудь из этих тюремщиков Освенцима. Будто мы прав никаких не имеем, пускай и на территории школы!
— Чего?
— Вот не пойму, ты действительно настолько отсталая или просто прикидываешься? — Женя явно теряла терпение. — Просто же всё: раз твои предки до самой ночи не вернуться, так мы у тебя на хате и гульнём! Тем более, райончик-то у вас тихий! Там, вообще, живёт ещё кто?
Светка вздохнула.
— Да уж, тихий… — сказала она вслух, мысленно представляя Аллу Борисовну, нависшую трамвайной дугой над замочной скважиной.
— Ну так как? — ангельским голоском пропела Женя, желая вконец удобрить подругу. — Я тут ещё кое-кого подговорю из старших классов… чтобы они тоже на диско забили.
— Ты с ума сошла? — вспыхнула Светка.
Женя нетерпеливо затрясла чёлкой.
— Я же про парней тебе говорю, а не про монстров каких! А то уже больно смотреть, как ты за этим полуфабрикатом бегаешь.
— За каким ещё полуфабрикатом?
— Да за Олегом своим! — фыркнула Женя. — Правила хорошего тона, мир во всём мире, забота о братьях наших меньших…
— Прекрати!
— А чего?.. Неужели на нем весь свет клином сошёлся?! Тоже мне, редкий вид!
Светка побагровела, но постаралась сдержать эмоции.
— Ну, так что скажешь? — продолжила напирать Женя. — По рукам?
— Конечно, нет! — Светка попыталась встать, но ей снова не удалось этого сделать: Женька вцепилась в локоть, точно оголодавший клещ.
— Ну чего ты ломаешься? Знаешь, как здорово будет! Я даже жрачку на себя возьму. Ну и остальное всё тоже… С тебя только хата!
«Ба! — думала Светка, попутно силясь избавиться от Женькиных «присосок». — Если такие жертвы, то и впрямь намечается что-то выходящее за рамки приличия!»
— Нет, — решительно заявила она вслух, окончательно высвободив руку. — У меня же маленький брат дома и…
Светка вдруг осеклась, принялась отрешённо заламывать пальцы.
— И… — Протянула Женя, призывая подругу договаривать фразу.
— И всё равно нет! — заявила Светка, отбегая от стола, дабы окончательно избавиться от Женькиных словесных пут. — Вдруг Глеб с Мариной вернутся раньше обещанного — мне тогда точно конец!
Женя хлопала длинными ресницами, глядя в спину подруги. Затем отвернулась и закусила фалангу указательного пальца.
— Ну, это мы ещё посмотрим, кто кого… — игриво промурлыкала она себе под нос. — Я ведь и сюрприз могу устроить. ИИИИИНТЕРЕСНО.
— Я вам честное слово даю: у них в квартире чудище закрыто! — Алла Борисовна восседала в своём закутке наподобие древнеегипетского фараона и благоговейно обмахивалась измусоленным номером «Спидинфо». — Я сама слышала, как оно там весь день бесится и на дверь кидается!
— Ну, не преувеличивайте, Алла Борисовна, — добродушно прокартавил Герман Полиграфович, стараясь не прищемить в дверях свой тромбон. — Ну какое может быть в наше цивилизованное время чудовище? Тем более в квартире таких милейших людей. У них ведь дети как-никак.
— А я вам про что толкую, — Алла Борисовна привстала со своего постамента и, вытянув шею, попыталась отыскать глазами собеседника. — Ой, Герман Полиграфович, вы там, смотрите, поаккуратнее с дверью. Вчера только новый домофон установили. Просили не хлопать, почём зря, а то что-то там, не то повиснуть, не то обвиснуть может…
— «Зависнуть», Алла Борисовна, — Герман Полиграфович кое-как совладал с тугим рычагом гидравлического амортизатора, возник перед консьержкой во всей своей красе: в распахнутом пальто, вязаном шарфе и лакированных туфлях с узкими носами. — Они обычно могут «зависнуть», — так, кажется, выражается тривиальное поколение «некст».
— Конечно-конечно! — расплылась в улыбке Алла Борисовна, стараясь и так и эдак вывернуться перед престарелым музыкантом. — Всё забываю это новомодное словечко. А вы, Герман Полиграфович, я смотрю, не отстаёте от жизни!
— Да уж куда мне, с моим-то радикулитом за временем гоняться.
— Ох, как вы это верно подметили!
Герман Полиграфович замер перед консьержкой, благородно улыбнулся, демонстрируя редкие зубы. Он обнял футляр тромбона, словно ребёнка, поправил миниатюрные очки-кругляши и, кивком головы, откинул с высокого лба седые кудряшки волос.
— Это не я, — принялся хорохориться истинный джентльмен, — это всё великий и могучий!
— Да ну! — оскалилась в ответ Алла Борисовна. — А кто же он такой? В моей-то газетенке, поди, такого умника и не сыщешь…
Герман Полиграфович застыл, точно изваяние, но тут же взял себя в руки и принялся выкручиваться, стараясь выставить всё так, чтобы его скалящаяся собеседница, чего доброго, не заподозрила собственной безграмотности.
— Да живал в старину на Руси один достопочтенный философ. Правда, лет с тех пор минуло предостаточно. Любил он говаривать на людях — и, надо признать, делал он это очень толково. О мировом порядке мог поведать, в историю капнуть, а то и о строении Вселенной задуматься. И всё выходило у него чин-чином. Только, вот, застенчивым был наш философ от рождения, а потому на все овации и похвалы в свой адрес отвечал просто: мол, извините, судари, но не моего разума сие мысли, да и куда мне, с моим-то скудным мышлением, с великими умами тягаться. Не под стать, значит. Так вот и не дошло его славное имя до наших дней, Алла Борисовна, потому что он всё на других ссылался, а жаль. Не то, какое бы подспорье для наших современных мыслителей было бы.
Консьержка аж всплакнула от подобных изречений: принялась усердно растирать крокодиловы слёзы по лоснящимся щекам.
— Ох, Герман Полиграфович, век бы вас слушала… Чем на этих пустобрёхов в телевизоре смотреть! Залезут на трибуну и ну из кожи лезть вон, будто наизнанку вывернуться хотят! Или вот эту гадость взять… — И Алла Борисовна постучала о стол толстым свёртком «Спидинфо». — Дрянь несусветная, а ведь больше нечего и не остаётся!
— Ну, полноте вам, Алла Борисовна, — тут же засуетился Герман Полиграфович, стараясь поскорее сменить интеллектуальную тему на что-нибудь попроще. — Так что вы на счёт чудовища говорили?
— Вот-вот! — воспряла духом консьержка. — Детей полна квартира, так они ещё эту крысу-переростка откуда-то приволокли: мол, ей жить негде!
— Подождите, Алла Борисовна, что за крыса такая? Вы вроде говорили в начале: бесится, кидается — разве крысу услышишь, если она по квартире бегать удумает?
Консьержка всплеснула руками.
— Ну, Герман Полиграфович, вы же сами только что мне лекцию по культуре речи читали, а сами никак не поймёте — ведь это я всё образно выражаюсь. Ну какая может быть крыса? Пёс там! Злобный, гадкий, слюнявый кабель!
— Ах, вон оно, как получается! — улыбнулся Герман Полиграфович, ставя тромбон на пол рядом с собой. — Признаться, что-то уж я совсем дурачка свалял, простите.
— Ой, господи, да я тоже хороша, — отмахнулась Алла Борисовна. — Напустила туману… Так ведь образованные люди нынче говорят?
Герман Полиграфович благосклонно кивнул, после чего консьержка и вовсе растаяла, превратившись в довольного всем миром крокодила.
— И что же там у них за собака?
— Ох… — Алла Борисовна напряглась в попытке расшевелить престарелые извилины, однако быстро сдалась и принялась спешно перелистывать страницы многострадальной газеты.
Герман Полиграфович терпеливо ждал; он снял с носа очки, достал из кармашка пальто носовой платок и сделал вид, что пытается стереть какую-то грязь, приставшую к линзе.
— Ах, вот же оно! — воскликнула Алла Борисовна. — Смотрю в книгу, как говорят, вижу фигу! Простите.
Герман Полиграфович добродушно улыбнулся в ответ, подышал на стёклышки очков.
— Буль… тырь… ер… — по слогам прочитала Алла Борисовна и посмотрела на безучастного собеседника. — Правильно назвала? — Она снова сверилась с газетными листами, выпятила нижнюю губу, кивнула, соглашаясь сама с собой. — Бультерьер.
Герман Полиграфович оторвался от своего занятия и робко произнёс:
— Боюсь, я не такой уж заядлый собаковод, — он откашлялся в кулак, отточенным жестом отправил очки на прежнее место, а платочек — в карман. — Этот, как бишь его… бультерьер — это такой маленький пёсик, с большими глазами? Их ещё в парках обычно много. Дело в том, что я люблю гулять в парках, и там всегда встречаются собаководы с этими милыми собачками…
— Милыми?! — взревела Алла Борисовна, отчего её собеседник даже попятился, чуть было не опрокинув тромбон. — Вы же сами только что мне про крысу говорили: мол, не может эта мелочь ничего плохого совершить! Неужто вы думаете, что я сама себе противоречу?!
Вконец растерявшийся Герман Полиграфович только развёл руками.
— Я же говорю, что не очень хорошо разбираюсь в породах собака… — промямлил он, стараясь скрыться от преследовавших его фигуру жёлтых белков глаз, покрывшихся сетью кровеносных сосудов.
— Я что ли в них разбираюсь?! — Алла Борисовна швырнула старику разворот газеты, упёрла трясущиеся от напряжения руки в пухлые бока. — Вот, полюбуйтесь на этого монстра!
Герман Полиграфович неуклюже поймал свёрток. Близоруко посмотрел на фотографию.
— Да уж… — выдохнул он спустя пару секунд и поспешил вернуть растрепавшиеся листы разгневанной Алле Борисовне. — Нелицеприятная прямо-таки зверушка.
— Ага, нелицеприятная! — Консьержка наугад раскрыла газету. — Эта зверушка, как вы любезно соизволили её величать, в конце прошлого лета, целую семью под Москвой за ночь вырезала! Младшего мальчика вообще не нашли, будто зверушка закопала его где про запас! А как все свои мерзкие дела утрясла, легла на пороге и дом сторожить стала. Каково, а?
— Да-да, — кивнул Герман Полиграфович, опасливо оглядываясь по сторонам. — Я что-то слыхивал про эту историю. И что же, прямо сейчас, в нашем доме заперт этот… я даже не знаю… Как вы сказали, называется эта порода?
— Бультерьер! — выпалила, будто из гаубицы Алла Борисовна и, для пущего эффекта, грохнула газетой по столу.
— И что же вы собираетесь делать?
— Как что! — возмутилась консьержка. — Дождусь этих «добропорядочных», по вашим, кстати, словам, родителей и вызову всех, кого положено в таких случаях вызывать! Пускай что хотят делают, но подобную тварь я в своём подъезде не потерплю!
— Что ж, это, наверное, правильно, — кивнул Герман Полиграфович, продолжая опасливо озираться по сторонам. — А то, не приведи господи, и у нас чего плохое случится…
Престарелый музыкант не любил конфликтовать с соседями. Он порой и сам становился объектом подобных гонений, потому что любил по вечерам, напившись «беленькой», дудеть почём зря в свой многострадальный тромбон, не прислушиваясь при этом к мнению жильцов соседних квартир. Поэтому он и предпочитал селиться в боковых апартаментах пустующих домов, невзирая на хронический радикулит.
Однако сейчас Герману Полиграфовичу сделалось по-настоящему страшно — так, что даже конфликты отошли на второй план.
Странно. Он никогда не верил в тварей, однако последние слова взбешенной консьержки, заставили музыканта взглянуть на окружающий мир иначе. Так что взору открылся новый горизонт, и населён этот горизонт был отнюдь не пушистыми котятами. Повсюду, куда ни глянь, лилась кровь.
Троица располагалась километрах в двадцати пяти от города — Марине ещё ни разу не удавалось определить точное расстояние до деревеньки, потому что она засыпала всякий раз, как только Глеб вывозил её за Южную окружную дорогу по федеральной трассе М-5. То ли свежий воздух был всему виной, то ли особенности её организма — Марина не знала. Однако доподлинно было известно другое: она никогда не засыпала днём в городе — в этом скопище бетонных изваяний, заключивших в себе корпускулы ненависти и разврата. Возможно, дело было в её сознании, исполосованном рутиной повседневности и запуганном отголосками прошлого. Сознании, внутри которого что-то постоянно шуршало и извивалось, не в силах предаться забвению в окружении себе же подобных запрограммированных тварей.
Глеб на полном ходу промчался мимо поворота на Троицу и стал перестраиваться в левый ряд. Трассу в этом месте недавно обновили — дополнили разделительной полосой, — в результате чего приходилось делать лишние два километра в обе стороны, для того чтобы развернуться и приткнуться во встречный поток. Подобные манёвры оставались затруднительными и в обеденные часы, когда, казалось бы, большая часть водителей и пассажиров вездесущих капсул смерти с московскими номерами должны были остановиться у какого-нибудь придорожного фаст-фуда, дабы набить свои обрюзгшие тела деликатесами из местной бездомной живности. Перед взором мелькали огромные фуры, обдавая замшелый транспортный поток вращающимися клубами придорожной грязи. Московские номера в ней просто растворились.
Глеб хмыкнул, пропуская очередной «лэнд-крузер», который в ответ приветливо помахал маленьким дворником на заднем стекле.
«Совсем как дружелюбный пёсик, задумавший оттяпать тебе половину ноги…» — спросонья подумала Марина и закусила нижнюю губу.
— Нет, ты видела? — подивился Глеб. — Она там красится за рулём.
— Глеб… — прошептала Марина. — А где пёс?
— Пёс?
Марина смотрела на мужа, точно удав на мартышку.
— Только не говори мне сейчас, что это животное до сих пор сидит в пустой квартире.
Глеб ударил кулаком по рулю.
— Что б тебя!..
— Это ещё чего?! — воскликнула Марина, срываясь на истерический визг. — Ты, вообще, понимаешь, что такое несёшь?!
— Слушай, не кричи на меня, а!
— А что мне, по головке тебя погладить?!
— Я закрутился с этим сервисом… и Умка просто вылетел из головы!
— Лучше бы у тебя что-нибудь другое вылетело из головы! — Марина в отчаянии саданула локтём по боковому стеклу, принялась нервно теребить влажными пальцами ремень безопасности.
— Хочешь вернуться? — сиплым голосом спросил Глеб.
— А ты не хочешь?! — передразнила Марина. — Хочешь, чтобы эта голодная тварь сожрала твоего единственного сына?!
В, казалось бы, непрерывном потоке машин обозначилась брешь; Глеб резко нажал педаль газа; передние колёса взвизгнули, протяжно засвистел ременной шкив, и «десятка», нервно вздрагивая, принялась рывками набирать ход.
— Я не понимаю, почему же сразу тварь?.. — недовольно проворчал Глеб, поглядывая в зеркала заднего вида. — Обычная собака, каких миллионы. Я думал, что мы вчера поняли друг друга и обо всём договорились.
— Договорились?! — вскипела Марина, чуть ли не бросаясь на мужа с кулаками. — Ты, кажется, тогда пообещал, что увезёшь эту ОБЫКНОВЕННУЮ собаку с врождённым инстинктом убийцы! Она меня сегодня ночью чуть до инфаркта не довела! — И Марина неприятно поёжилась, вспомнив тлеющие угольки, что пытались перекинуться на её полунагое тело сквозь муть кухонной двери.
— Как Умка мог напугать тебя этой ночью? — Глеб недоверчиво покачал головой. — Ни за что не поверю. Ведь я собственноручно закрыл его на кухне.
— По-твоему, я сейчас сочиняю?
— Я этого не говорил.
— Только что сказал!
— Марин, хватит! — Глеб почувствовал, как вспотели ладони, а руль попытался вырваться из трясущихся от напряжения пальцев. — Я, конечно, всё понимаю: новая квартира, незнакомая обстановка, ночная темнота — всё это кого угодно может с ума свести! Тем более эти наши постоянные разборки… Но и ты постарайся понять, что всё не настолько ужасно, как ты, вот, прямо сейчас, хочешь выставить. Конец света если и наступит, то совершенно по иным причинам!
— Значит, всё дело снова во мне, — сухо произнесла Марина, отворачиваясь. — Точнее в моей голове.
— Я не это хотел сказать, — Глеб попытался отыскать глаза жены, но рядом с «десяткой», откуда не возьмись, возник гигантский бензовоз «Сканиа», отчего видимость за бортом сделалась нулевой — пришлось отвлечься.
— Тебе не кажется, что всегда и во всём виновата, в первую очередь, я? — Марина равнодушно наблюдала за водным вихрем, вырывавшимся из-под колёс громадного тягача, будто всё в купе было безобидным киношным спецэффектом и ничем иным.
Глеб засопел; поток машин постепенно сгущался, скорость заметно упала.
— Марин, давай на счёт этого как-нибудь в другой раз поговорим, а?
Марина усмехнулась.
— Конечно, у тебя всегда заготовлен этот дежурный ответ. На все случаи жизни!
— Просто сейчас не время и не место.
— Переезд и новая квартира — это, конечно, мой бзик, чей же ещё, — продолжала в полголоса Марина. — Что Юрка такой… это тоже я.
— Марина!
— Что Марина?! Ты ведь именно так думаешь! Просто не говоришь.
Глеб кое-как вырулил к обочине и остановился у самого поворота на Троицу; грузовики сбились в плотную кучу и ползли дальше, наподобие одурманенных лобстеров-мигрантов, изнывающих от тоски, но продолжающих свой размеренный путь, повинуясь врождённым инстинктам.
— Марина, — произнёс Глеб, с трудом подыскивая нужные слова, — ты действительно думаешь, что нашим детям что-то угрожает?
Марина вздрогнула, но промолчала.
— Дело ведь вовсе не в собаке. Тебя тревожит что-то ещё…
— Думаешь, я окончательно свихнулась?
Глеб покачал головой, сказал вполголоса:
— Вовсе нет. Порой мне и самому кажется, что с нами происходит что-то неладное.
Марина искоса посмотрела на мужа. Усмехнулась.
— Наверняка это все из-за переезда. Да из-за всех этих ипотек, выплат и прочей сопутствующей нервотрёпки. Похоже, мы чего-то так и не учли… И в первую очередь, справимся ли мы со всем этим ворохом, — Глеб вдруг опомнился и огляделся. — Ну, так что будем делать? Домой?
Марина молчала.
— Ты ручаешься за пса? — вдруг резко спросила она.
— Я уверен, что всё будет в порядке. А Светку можно по телефону предупредить. Да она вроде бы и не особо Умку боится. Даже ребятам из школы показать хотела… — Глеб замолчал, уставился в серое месиво за лобовым стеклом.
Скрипнули дворники.
— Да уж… — процедила Марина, отслеживая взглядом работу механики. — Ладно, поехали, куда ехали. Только домой теперь — дотемна! — Она спешно огляделась и с досады хлопнула ладонью по коленке. — Ну, ё-моё! Я сумочку на работе оставила…
Глеб, ничего не понимая, уставился на жену; затем опомнился и принялся шарить по карманам пиджака, в поисках своего мобильника.
— А ты чего не сказал? — продолжала причитать вконец расстроенная Марина. — Видел же, что я безо всего вышла! Я ведь только в кафе спустилась… а тут ты всё запутал!
— Ничего я не путал, — отмахнулся Глеб. — Что мне тебя, под лупой каждый раз изучать? Вот, держи, — он протянул жене свой мобильник. — Или лучше мне самому?..
— Рули, давай, — Марина выхватила телефон, поспешила отвернуться.
Поток транспорта на шоссе окончательно застыл.
— Всё равно теперь назад не пробьёмся, — заключил Глеб, нервно теребя рычажок коробки передач. Он понятия не имел, с какой целью констатирует сей и без того очевидный факт, но от данного умозаключения на душе сделалось значительно легче, словно мозг напрочь отказывался вникать в суть проблемы, довольствуясь примитивной отмазкой.
«Странно. Очень странно…»
Марина никак не отреагировала, продолжая сжимать в трясущихся пальцах мобильник и, одновременно, созерцать грязные грузовики.
…Бабка тогда била её по губам и приговаривала: «Вот ведь неслуш, какой, в доме завёлся! Ты для него и так и эдак выворачиваешься, а у него одно на уме: как бы из дому улизнуть без спросу! Во-во, того и гляди, пятками засверкает — ходи, ищи, потом! А коли бы не дед Поникар — чего бы тогда было?.. Что бы я твоим папке да мамке сейчас говорила?»
Марина всхлипывала, никак не реагируя на монотонную тираду старухи, а в перерывах между оглушавшими её трепещущий разум потоками нравоучений пыталась исторгнуть из собственной груди нечто леденящее, что кристаллизовалось под сердцем — воспоминание о том, как мертвяк чуть было не утянул её в могилу!
Однако бабка ничего не желала слушать, и как только с липких уст Марины срывалось очередное «святотатство», девочка тут же получала ладонью по губам, отчего в голове кололись колючие стеклянные шары. На языке давно ощущался медный привкус крови, который методично отфутболивал сознание в глубинные недра всепоглощающего взрослого безразличия. Внутри черепной коробки гремел бубен.
Тогда-то, сквозь оглушающий звон в ушах, Марина впервые различила тот непонятный шёпот, который с годами перерос в молчаливое копошение под лобной костью. Ей сказали: «Пошли этих сраных сятошь куда подальше! Они просто боятся поверить в суть вещей! Они не верят только потому, что сами ничего не видят, не слышат, не чувствуют! Они верят только в своего бога, который забрал у них всё, поверг в нищету и страдания, повелевал на всякий новый удар подставлять другую щёку! Он забрал их сущности, оставив начинённые суетой тела — уродливые мешки, доверху наполненные гниющими внутренностями, в которых копошится вселенское зло! Зло, которое иногда прорывается наружу и овладевает светом!»
Вот тогда-то и начинается истинный кошмар. Потому что ночь воцаряется навечно!
Марина тогда онемела и за весь вечер не проронила больше ни слова. Даже когда приехали родители. А голос в голове продолжал нашёптывать всякую непонятицу, которую маленькая девочка совсем не понимала. Видимо в тот вечер демон лишь только устанавливал связь со своим новым носителем, прощупывая эфемерными щупальцами сознание испуганного ребёнка. С годами у него и вовсе отпала необходимость внушения, так как Марина практически не сопротивлялась, смирившись с уготованной ей участью. Прибывшее извне существо полностью контролировало Маринино сознание, изредка требуя пищи. Тогда-то она и начинала грызть дочь.
Причём тут был дед Поникар, и откуда он вообще взялся в доме, Марина не знала. Поначалу девочка была слишком напугана приключившейся с нею бедой, чтобы прислушиваться к разговору, что протекал между взрослыми. Она лишь на считанные секунды возвращалась к реальности, — всякий раз, как бабка переключала на неё своё нездоровое внимание и отвешивала очередной болезненный удар по губам, — чтобы внять информацию, после чего снова оказывалась во власти монстра. В эти коротенькие моменты просветления — после хлёсткого удара, до момента появления вкуса крови на губах, — Марина слышала обрывки фраз, от которых у неё до сих пор кровь стынет в жилах.
Тогда, давным-давно, дед Поникар так и сказал: девочку утянул мертвец; он схватил её за ноги и дёрнул вниз!..
Марина посмотрела на мобильник и с неимоверным трудом выбрала пункт «Дочь».
Гудков не было, только отчаянные стоны внутри головы.
«Внутри ли…»
Раньше Юрка никогда бы не стал прислушиваться к мнению ни одной девочки, так как считал последних противными плаксами, способными лишь злорадно пакостить. Даже Сверчок в его воображении выразительно кивал своей уродливой головой и растянуто пощёлкивал: «М-да… правильно говоришь, Дядя Фёдор…» Юрка и не подозревал, что в его, казалось бы, нерушимых принципах так скоро появится брешь, заделать которую чем попало, окажется не так-то просто.
Целовальникова Лена оказалась вовсе не такой мерзопакостной плаксой, какой должна была быть, повинуясь примитивной Юркиной логике. Девочка, может, и оставалась склонной к ябедничеству, но оставшись наедине с собеседником, вела себя вполне адекватно и даже чем-то нравилась Юрке.
Юрка не мог сказать, чем именно, однако самым невероятным образом он догадывался, что Лена может быть для него полезной. Девочка была нужна ему для какой-то конкретной цели, о сути которой он пока и сам мало что знал, — построению логической цепочки в голове осознанно что-то мешало.
Все эти возвышенные речи, относительно такой таинственной и загадочной «школы жизни», а также решительные меры по воспитанию маленьких девочек, чтобы те в будущем не сделались злыми, — всё это занимало сознание любопытного малыша, который больше всего на свете желал снова сделать сестру доброй. Только он не знал, что для этого необходимо предпринять в первую очередь. А вот Лена, кажется, знала. Однако… Сверчок на этот счёт помалкивал, будто Юркина затея ему совсем не нравилась.
После обеденного конфуза, Юрка старался держаться обособленно. Хотя по глупым детсадовским законам к нему и по доброй воле мало кто решался подойти: мальчишки, подстрекаемые противным Вадиком, при каждом удобном случае дразнили «слюнтиком», а девочки и вовсе морщились, убегая прочь, всем своим внешним видом демонстрируя неприязнь к «Юрику-дурику»!
Юрке было, конечно, обидно. В голове, по обыкновению, пощёлкивало. Мысли то и дело путались. И как-то совладать с ситуацией малыш попросту не мог — пять лет как-никак. Куда тут сунешься? Опираясь на что будешь стыдить распоясавшихся одногруппников? Какие доводы приводить в своё оправдание?.. Ещё и Сверчок ничего не советует, лишь только дуется на пару. А при чём тут он, Юрка?!
Пощёлкивание моментально стихло. Малышу показалось, что насекомое уловило ход его мыслей и всё же решилось что-то предпринять. А как иначе?.. Миг и оно, несомненно, выберется наружу, дабы незамедлительно встать на защиту своего лучшего друга! Юрка даже отчётливо представил происходящее: уродливая козявка высовывается из уха, вращает по сторонам фасеточными глазами, трёт друг о друга жвала, затем молниеносно выскакивает наружу и… резко увеличивается в размерах! После странной трансформации окружающее пространство заслоняется пеленой: звучат отчаянные детские крики, во все стороны летят брызги крови, а детсадовские стены стремительно алеют…
Вот паровозик, несущийся в бордовом вихре. Вот маленькая девочка с алым передником. Вот трясущаяся рожа ненавистного Вадика, на которой застыла гримаса истиной жути… Стоп!!! Ведь это просто мысли. Никто никому ничего не оторвал, не откусил, не, тем более, проглотил. Просто придумалось.
«А раньше разве думалось такое?..»
Юрка шмыгал носом, мысленно уговаривая друга никого не трогать. Сверчок вроде бы слушался, начинал вкрадчиво тренькать, распихивая страшные мысли малыша по потаённым полочкам. Подальше, чтобы, чего доброго, не вспомнил и не проговорился взрослым. Это опасно, потому что станут лечить, рыться в мозгах, искать первопричину кошмара. А первопричина не хочет, чтобы её находили раньше времени. Не для того всё затевалось.
Занятый размышлениями, Юрка не заметил, как сзади к нему кто-то подошёл и принялся усердно привлекать к себе внимание громким сопением. Мальчик вздрогнул, мысленно подготавливая себя к самому худшему: виду ухмыляющегося Вадика.
Вот уж кого-кого, а этого СУПОЖОРА, несомненно, нужно поскорее запихать именно туда, ОТКУДА он вылез! Уж он-то заслужил этого, как никто другой!
Мысль была настолько отчётливой, что Юрка чуть не подскочил от страха; он всё же совладал с желанием бежать прочь и без оглядки: медленно отложил карандаш в сторону и заёрзал на стуле.
После обеда малыш затаился в углу игровой группы, за столом, над которым навис дряхлый куст лимона, что никак не желал увядать окончательно. Престарелому деревцу было плевать даже на невесть как пробравшихся в здание садика муравьёв. Последние решительно оккупировали горшок, принявшись усердно размножаться, всем своим видом показывая, что тут теперь их дом. Попутно недальновидные козявки буравили ствол своего соседа, обустраивая бесчисленное множество лазов, нор и прочих отверстий, об истинном назначении которых оставалось лишь гадать. Естественно, место на отшибе группы, заселённое колонией насекомых, пользовалось дурной славой — сюда, как правило, бежали затюканные «мули», не снеся издевательств, как это проделал Юрка, не желая и дальше выслушивать насмешки в свой адрес.
Следует заметить, что муравьиная община существовала скрытно, приковывая к себе повышенное внимание лишь временами, когда в сад наведывались люди в белых халатах, с огромными чемоданами и кипами бумаг. Они начинали пристально осматривать всевозможные углы, чем-то звенеть в туалете, а в столовой, от их присутствия, и вовсе начинался самый настоящий кавардак! Хотя, с другой стороны, если отбросить переживания за будущее муравьиного семейства, Юрке эти неразговорчивые люди даже нравились, потому что от одного их вида злобные воспитательницы сжимались в маленькие трепещущие кулёчки и затравленно озирались по сторонам, всем своим видом олицетворяя полнейшее смятение.
«И поделом вам! — с наслаждением думал в такие моменты Юрка! — Будете знать, какого нам тут в неволе живётся, когда на всё про всё, метод один — вываленная в хлорке тряпка!»
А муравьиная община в моменты облавы, самым таинственным образом, словно оповещённая заранее, куда-то бесследно исчезала…
Юрка сам видел, как во время нашествия на плотном лимонном листочке гордо восседал рыжеватый муравьишка и внимательно зыркал по сторонам своими газами-бусинами. От его трудолюбивых сородичей, при этом, не оставалось и следа! Те будто распадались на шарики, из коих состояли их крохотные тельца, после чего стремительно раскатывались по всевозможным углам, теряясь в спасительных щёлках. После того, как люди в белом уходили, всё неизменно возвращалось на круге своя, а поражённый подобной тактикой выживания Юрка, ещё долго сидел за этим самым столом, наблюдая, как разведчик резко срывается со своего наблюдательного поста и бежит вниз по стволу деревца, чтобы поскорее оповестить соплеменников о том, что угроза миновала, и те могут вновь заниматься повседневными делами. Муравей в мгновении ока оказывался в горшке, передними лапками решительно откупоривал замаскированный вход в муравейник и бесследно исчезал под землёй, оставив после себя лишь еле различимую змейку микроскопических следов.
Раньше из всех известных ему насекомых — помимо Сверчка, — самыми умными Юрка считал майских жуков. Они большие, летают лишь в строго определённое время года, а самое главное: всегда высылают вперёд разведчика! Не утерпишь, сшибёшь такого жуколёта и всё, больше никого не будет, сколько не жди. Поэтому взрослые ребята, с наступлением сумерек, забирались под скамейки, кусты, балконы и томительно выжидали первого и такого желанного жучка, стараясь не выдать своих ужасных замыслов относительно дальнейшей судьбы беспомощных тварей.
Однако после многократного наблюдения муравьиной тактики выживания, Юрка всё больше склонялся в пользу умишки этих маленьких бескрылых существ, которые легко догнали в интеллектуальном развитии больших жуков, а может, и вовсе опередили тех.
Юрка кашлянул, прислушался к звуку собственного голоса. Сзади по-прежнему нетерпеливо молчали, словно предлагая ему самому решать, как быть дальше. Юрка ещё раз кашлянул, нерешительно обернулся. Позади него стояла Лена и беззаботно улыбалась. Юрка облегчённо выдохнул.
— Аааа, это ты, — протянул он, посматривая по сторонам.
Лена тоже огляделась, но, не заметив ничего подозрительного, снова сосредоточилась на запуганном Юрке.
— Чего рисуешь? — поинтересовалась она, пытаясь заглянуть в лежащий перед мальчиком лист бумаги.
— Да так просто… Ещё не решил толком, — соврал Юрка, скорее пряча свое очередное зелёное чудище.
— Это что, Сверчок? — воскликнула Лена, и тут уж её было не остановить. — Ну, покажи! Ну, пожалуйста! Я никому не расскажу!
— А откуда ты его знаешь? — удивился Юрка, подозрительно посматривая на только что начертанное чудо-юдо.
— Знаю! — не унималась Лена. — Покажи, а то не объясню ничего!
Глаза девочки заблестели и Юрка сдался.
— Точно никому не расскажешь? — спросил он сухим тоном. — Не врёшь?
Лена часто-часто замотала головой, что на её немом языке, означало нерушимую уверенность в своих силах, которую ничто не в силах поколебать даже самую малость!
— Скажи: могила, — продолжил наседать Юрка; Сверчок в его голове протяжно затрещал, явно не видя в предстоящем разговоре ничего хорошего.
— Что?
— Скажи: я — могила, — монотонно повторил Юрка, отчего под лобной костью началась полнейшая вакханалия.
— Где ты такого набрался? — ужаснулась Лена; выглядела она уже не столь решительно, как несколькими секундами ранее.
— По телику слышал.
Девочка улыбнулась и, изловчившись, выхватила листок бумаги из липких пальцев потерявшего бдительность Юрки.
— Эй, ты чего! — тут же возмутился мальчик, осознав, что сжимает в ладонях воздух. — Скажи сначала!
— Так, ну-ка не кричать, а то спать уложу быстро! — крикнула со своего места заспанная Зинаида Прокопьевна и тут же принялась снова клевать носом.
По группе пронеслась волна недовольного шушуканья: после обеда мало кто желал ложиться спать, а потому все предпочитали вести себя тихо и, по милости воспитателя, оставаться в бодрствующем состоянии.
— Я на тебя сейчас надышу! — грозно выдохнул из противоположного угла пухлый Вадик и расплылся в желтозубой улыбке; все знали, чем именно несёт из этой бездонной глотки, поэтому старались не перечить развязному авторитету, дабы тот и впрямь, чего доброго, не подверг экзекуции.
Юрка испуганно вздрогнул, поспешил спрятаться за миниатюрную фигурку девочки, которая в этот самый момент сосредоточенно изучала его безумное творчество.
— Фу… — поморщилась наконец Лена и вернула зелёного уродца законному владельцу. — Гадость какая-то.
— А вот и не гадость! — обиделся Юрка.
— Гадость-гадость, — улыбнулась Лена. — Причём ПЕРВОСОРТНЕЙШАЯ! Мой папа всегда так говорит, когда видит что-то не настоящее, что хотят выдать за всамделишное.
Юрка насупился.
— Да ладно тебе, я же не со зла, — девочка ловко оправила платьице, подтянула белые гольфы. — Просто не похож он того Сверчка из мультика.
— Из какого ещё мультика?
— Ну, про Буратино! Сверчок ведь там за холстом жил в коморке Папы Карло, — Лена искренне хлопала ресницами, явно подразумевая, что данный факт неизвестен лишь таким же деревянным мальчикам, как Буратино.
— Я знаю. Просто у меня книжка есть, а в ней картинки! И на этих картинках… — Юрка пристально всмотрелся в сотворённый шедевр, пытаясь сопоставить зелёные каракули с заключённым в сознании образом, после чего надул губы и натужно промычал: — Просто у меня времени мало было. Дома я бы намного лучше нарисовал!
— Дома бы ты не нарисовал, а срисовал! — тут же подколола Лена и прыснула в ладоши.
Юрка совсем расстроился. Он отложил неоценённый по достоинству рисунок в сторону, обиженно засопел.
— А дразниться, между прочим, ещё хуже, чем срисовывать.
— Вот ещё! — вспыхнула Лена. — Кто тебе такое сказал? А я, между прочим, и не дразнилась! Это шутка была. А если ты их не понимаешь — тогда ты просто ещё слишком маленький! — Девочка немного поразмыслила и окончательно добила вконец растерявшегося Юрку. — Плюша — вот ты кто!
Юрка надулся, чуть не лопнул от обиды.
— Я не маленький! На горшок, по крайней мере, не хожу!
Лена вздрогнула, покраснела ещё гуще.
С минуту они молча дулись друг на друга, потом стали мириться.
— А ты что же, сам читать умеешь? — поинтересовалась Лена, присаживаясь за стол напротив сопящего Юрки.
Муравьи на лимоне никак не реагировали на шумных собеседников, продолжая носиться по проторенным дорожкам, словно отчаянно не успевали в свершении своих дел.
— Нет, — покачал головой Юрка. — Я только название могу прочитать… — Он покосился в сторону, явно смущаясь своей безграмотности. — Мне мама обычно читает.
— А папа?
— Бывает — и папа. Только редко очень. Он на работе постоянно занят.
— Понятно, — кивнула Лена и сделалась какой-то задумчивой.
Юрка хотел спросить про родителей Лены, но тут же вспомнил про Целовальникова-старшего и решил, что откровений на сегодня и без того предостаточно. Может как-нибудь в другой раз… или и вовсе никогда.
Лена тоже сообразила, что их вроде бы беспечный на первый взгляд разговор, так и норовит перерасти в неприятную откровенность, и тоже дала обратный ход.
— А почему именно Сверчок? — одними губами спросила она, словно опасаясь, что их кто-нибудь подслушает.
— Что — почему? — не сразу понял Юрка и получил в ответ не совсем тёплый взгляд.
— Почему тебе больше Сверчок запомнился? Ведь ты его рисуешь, а не Буратино. Буратино ведь главнее.
Юрка вздохнул — знать бы, действительно, почему!
— Не знаю, — он виновато пожал плечами; затем всё же собрался с духом и договорил: — Наверное, потому что он похож на меня.
Лена прыснула.
— Чего? — не понял Юрка.
— На тебя? Похож?! — Девочка покосилась на рисунок. — Уж скорее на Вадика — вон он, какой здоровенный!
Юрка расплылся от удовольствия: наконец-то можно посмеяться над кем-то из одногруппников, тем более, над самим Вадиком — чащё всё обстояло с точностью до наоборот.
— Нет, просто я слышал, как мама меня так называла, когда думала, что я не слышу.
— Сверчком?
Юрка замялся.
Лена молча ждала ответа на свой вопрос.
— Нет, — Юрка принялся нервно ёрзать по стулу.
— Тогда как же?
— Она меня почему-то насекомым называет, — выдавил из себя Юрка. — А ведь Сверчок — это насекомое. К тому же он хороший, постоянно что-нибудь придумывает или просто рассказывает, почему надо делать так, а не вот так.
Лена слушала с широко раскрытыми глазами, в которых ясно отражалось непонимание.
Юрка внезапно замолчал. Замер. Уставился в ответ на Лену.
— Ничего себе… — прошептала девочка.
— Это ещё что! — продолжил Юрка. — Сестра вообще СПИНОГРЫЗОМ называет!
— Кем-кем?.. А это кто такой?
Юрка пожал плечами.
— Я думал, что ты хотя бы знаешь, — растянуто произнёс он. — Или твой папа. Ведь он много чего знает из этой его школы.
Лена недовольно поморщилась, махнула рукой.
— Нет, про этого твоего спиногрыза он никогда ничего не говорил — иначе я бы запомнила, — девочка неожиданно поёжилась, медленно обернулась, словно желая убедиться, что за её спиной не притаилось что-то страшное.
Юрка вздохнул.
— Жаль… Увидеть бы его хоть одним глазком.
— А я, вот — сроду не хочу! Наверняка какая-нибудь бяка страшная!
— Почему сразу бяка? Ведь меня так сестра называет, а я ей не чужой.
— Так ведь сам говорил, что она охотится на тебя. Разве нет?.. — Лена не утерпела и обернулась снова; сзади и на сей раз ничего не оказалось, девочка облегчённо выдохнула. — Я знаю, как тебе помочь, — зашептала она.
Юрка насторожился.
— Тебе нужна волшебная палочка!
Вечером
Светка отсидела последнюю пару и засобиралась домой. Нужно было поскорее зайти за Юркой, а то предки и без того уже начали волноваться: Глеб звонил во время урока, но она не смогла ответить. Химичка, Валентина Ивановна, была консерватором до мозга костей и проделать на уроке что-то своенравное — как то болтать под партой по телефону — нечего было даже и пытаться. Обычно учительница просто отбирала сотовый, прятала в лаборантской и незамедлительно вызывала в школу родителей. Отдавала лично в руки, попутно делясь другими подмеченными грешками. Светка знала, что за ней ничего не водится, однако здравый рассудок подсказывал, что лучше не испытывать лишний раз судьбу. И без того всё шатко и валко. Да и химичка может пойти на принцип, припомнив что-нибудь из другой жизни… В смысле, раскопать прошлогодний скелет.
Глубоко в душе Светка понимала, что подобное притеснение прав необходимо: иначе с их поколением просто не совладать. Компромиссы почему-то не находились, амбиции постоянно росли, а чувство меры и вовсе оказывалось безмерным. Одним словом, складывалось впечатление, что контроль над планетой Земля пытаются захватить некие, совершенно безответственные существа, которые хотя и имеют человеческий облик — во всём остальном сильно отличаются от прототипа. Самая настоящая война за господство, в прямом смысле этого слова! В столь непростой ситуации преподавателям и приходилось переходить от стандартных принципов убеждения к более действенным армейским методам принуждения — каких-то других путей искать было бессмысленно. Так и жили, бросаясь из крайности в крайность: хамили, мстили, дерзили, но всё равно никак не могли навязать противнику собственное превосходство.
«Да, столь радикальная политика Валентины Ивановны не лишена смысла, — думала Светка, в сотый раз перелистывая папку пропущенных вызовов на мобильном. — Но ведь не всегда же звонят по пустякам. Да и кто из друзей будет этим заниматься? Ведь все же в равных условиях — у всех уроки. Разве кто прикалываться надумает… Но это уже идиотизм, от которого, к сожалению, никуда не деться. А, вот, если близкие потревожат — это ведь означает, что что-то стряслось. Разве не так?.. Как быть в этом случае? Неужели исключений из правил совсем нет?!»
Светка перекинула сумку через плечо, посмотрела на близнецов Ковалёвых; те осторожно поднимали из-за парты покорёженного Палита. Добродушные брат и сестра так весь день и проходили за бедолагой, словно члены общества милосердия.
Саша поднимал Палита из-за парты, а Маша бережно брала того под руку.
«Вот почему у нас с Юркой не так? — подумала Светка, вспоминая, что уже высказала мелкому на счёт того, как хотела бы с ним поступить, а что ещё нет. — Ужас какой-то! У нас так никогда не будет. И дело даже не в том, что мы не близнецы. Дело в совершенно ином! В наших головах, наводнённых чёрт-те-чем!»
Светка нерешительно подошла к брату и сестре.
— Давайте помогу… — Девочка чувствовала собственную вину в случившемся, однако по-прежнему не знала, как следует себя вести в сложившейся ситуации.
«Женька, вон, не заморачивалась совсем: лишь прозвенел звонок — её и след простыл, будто Палит сам себя стулом по башке огрел! Эх, и влетит же ей теперь, когда парень оклемается!»
— Вот только ты не лезь, лады, — озлобленно прошипел Палит, опираясь о плечо Саши и, словно невзначай, проводя пальцами по бёдрам Маши.
Светка поморщилась, поспешила отвернуться.
— Ничего, мы справимся. Правда, Саша? — сказала покрасневшая Маша и улыбнулась брату, стараясь игнорировать лапы Палита.
— Конечно, Маша, — улыбнулся в ответ Саша, словно не замечая домогательств сестры. — Ты иди, Свет, мы его до травмпункта проводим, тут не далеко.
— Э, какой ещё травм пункт! — замычал Палит, моментально забыв и про боль, и про обиду, и про вставший на Машу. — Чё я там не видел? Домой айда!
Близнецы неуверенно переглянулись. Одновременно пожали плечами.
Обычно подобная синхронность поражала Светку. Но только не сейчас. Потому что голова была забита другим.
- А ты передай этой психопатке, как увидишь, что я ей уши отрежу! — Палит оскалился в лицо дрожащей Светке, провёл указательным пальцем по горлу. — По самые сиськи! Поняла?.. Так и передай!
— Рот закрой! — холодно произнёс подоспевший Олег. — Ведите его уже.
— А ты мне рот не затыкай! — разошёлся Палит. — Эта, твоя, вон, тоже при делах! Я же на неё не качу ничего!
— Ещё бы ты, покатить, вздумал.
— А чего, ты что-то возразить сможешь?.. Герой, да?! Что-то я не заметил, чтобы ты Мороза так же решительно затыкал!
— А Мороз мне ничего такого и не сделал! — Олег подцепил опешившую Светку под локоть, потащил в сторону выхода. — Будем мы с ним ещё отношения выяснять из-за говна какого-то!
— Ах ты, гнида! — Палит попытался вырваться из объятий Саши, но Маша тут же возникла перед ним, заслоняя Олега и Светку своей ровненькой фигуркой. — Пусти, говорю же… — прохрипел Палит уже не так уверенно.
— Вы идите, ребята, — Маша натужно улыбнулась. — Всё в порядке.
— Спасибо, — прохрипела Светка, позволяя Олегу утянуть себя прочь из класса.
На душе было паршиво, причём так, как до этого ещё не было никогда! Хотелось не то, чтобы просто провалиться… хотелось пасть в гиену огненную! Причём не целиком и сразу, а частями и постепенно! Лишь только так чувство стыда затмится нестерпимой болью, которая заставит задуматься о многом.
В данный момент, Светка ненавидела себя до глубин души. Точнее это даже была не ненависть, а лютая неприязнь ко всему, что составляло её организм: к каждой клеточке, к каждому атому, к каждой частице и, что самое страшное, к той самой безликой душе, на месте которой образовалась уродливая чёрная дыра!
На мгновение, Светке показалось, что она видит себя со стороны. Нет, это не было отражение в зеркале или в кромке дрожащей воды. Это выглядело так, словно перед тобой застыл твой же собственный двойник… Хотя нет, просто копия. Умелое подражание оригиналу. Марионетка, что находится в подчинении у хитрого кукловода.
(так кто они все такие? куда делись оригиналы? почему вокруг одни копии?..)
Она движется по воле рока, выполняет заданные команды, учувствует в процессе жизни, стараясь не выделяться из толпы, но… В угоду чему это всё затевалось? Кем придумано? И как далеко зашло?.. Может происходящее, часть какого-нибудь чудовищного эксперимента, а копии нужны лишь для того, чтобы появилась возможность взглянуть на себя со стороны в условиях стагнации?! Увидеть свою сущность такой, какой она стала под влиянием современного мира. К чему привело глобальное мышление, и невосприимчивость к чужой боли. Что засело в грудной клетке, на том месте, где раньше теплилась жизнь… Куда сгинула душа… В чём растворились эмоции…
Порой Светка видела перед собой раскачивающуюся фигуру в лохмотьях с гнилым лбом и синюшными руками, от которых несёт трупным смрадом. Мутный взор терялся в пустоте. Босые ступни месили грязь под ногами. В патлы длинных волос вросла плесень… Вне сомнений, фигура принадлежала мертвецу.
«Но разве могут мертвецы ходить?.. Как такое возможно?»
В мире много иррационального, и Светка отчётливо видела себя в нём. Как и отождествляла застывшую на пути темень с останками собственной души. Взор заслонился мглой, в груди росли кристаллы льда, под лобной костью копошились гнилые мысли. Тогда Светка всё же пригляделась и ужаснулась вдвойне… Она увидела, как раздувается и опадает под натиском чего-то, рвущегося извне живот копии. Внутри явно что-то сидит, — возможно, с незапамятных времён — и теперь, набравшись сил, желает проникнуть в реальный мир, в обитель чувств и света! Это именно оно чинило злость и страх, культивировало предательство и насилие, порождало неприязнь к друзьям и близким. Потому что одним страхом сыт не будешь.
«Как младенцу нужно молоко матери, так злу необходим негатив!»
Светка вздрогнула.
Последнее время она, как никогда раньше, хотела, чтобы её оставили в покое. Разве не так рожают потомство хищники? Вдали от прайда или стаи, чтобы злобный самец не сожрал новорожденных. Ведь так бывает довольно часто. Именно потому будущая мать инстинктивно, — а может, осознанно! — уходит в непроходимую чащу леса, в раскалённые пески пустыни или на ледяные просторы Арктики. С одной лишь целью: чтобы сберечь потомство. Её не останавливают ни страх, ни боль, ни голод — ведь, как это ни странно прозвучит, она движется навстречу новой жизни.
«Стоп! Тогда навстречу чему, закрыв глаза, шагаю я?..»
Светка почувствовала, как с ног до головы покрывается противными пупырышками.
— Ты как? — спросил Олег, когда они оказались уже в коридоре. — Всё в норме?
Светка кивнула, стараясь поскорее избавиться от жуткого образа собственного лицемерия. Да-да, это было именно оно: поникшее, распираемое изнутри паразитами, с гнилыми от постоянного бездействия конечностями и впалыми от слёз глазами. Такое оно и есть. Таким оно и должно быть! Это вовсе никакая не копия. Не эксперимент. Не кара небес, уставших терпеть людскую аморальность.
«Это я. Сволочная. Стервозная. И просто глупая».
— Ты не обращай внимания на этого придурка, — сказал Олег, явно виня в постигшем Светку ступоре горластого Палита. — Он запугивать только мастер, да орать почём зря — сама ведь знаешь… А как до дела дойдёт, первым же дурачка включит, — мальчик попытался изобразить на бледном лице улыбку.
Светка улыбнулась в ответ. Заставила себя откинуть плохие мысли прочь.
— Да, ты прав, — кивнула она. — Нужно забыть поскорее.
Откуда не возьмись, появился Мороз — его огромный силуэт заслонил свет, заставив Светку снова сжаться в комок.
Олег расправил плечи, с вызовом посмотрел в глаза однокласснику.
— Да расслабься ты, — Мороз, шутя, изобразил боксёрскую стойку. — Я слышал, как ты этого мутанта уделал — респект от меня! И впрямь, не зачем из-за такого дерьма собачиться. Я просто тогда на взводе был, сам понимаешь, а тут ты ещё… — Мороз посмотрел на трясущуюся Светку, ухмыльнулся. — Рыцарь недоделанный, блин… Шучу-шучу, не напрягайся!
— Я и не думал, — Олег опустил плечи и совсем уж изничтожился перед массивной фигурой одноклассника.
— Ладно, — отмахнулся Мороз. — Проехали.
— Проехали, — кивнул Олег, пожимая сунутую в нос пятерню.
Мороз оскалился и пошёл по своим делам, профессионально насвистывая под нос что-то из Жанны Фриске.
— Вот видишь, всё уже налаживается.
Светка неуверенно кивнула, вцепилась пальцами в лямку сумки.
— Спасибо тебе за всё, — прошептала она, косясь по сторонам. — Я бы в одиночку, сама не знаю, чего бы натворила…
— Да ладно. Не наговаривай на себя.
Они обменялись улыбками.
— Может, сходим, перекусим до дискотеки? Дождь вроде закончился. Ты как, не против?
Светка почувствовала, что снова куда-то ускользает. Только на сей раз не в глубинные недра, а вверх, в недоступные взору высоты! Сознание превратилось в развесёлого воздушного змея, коему не страшен даже морской вихрь. Лишь был бы цел леер, что связывает с земными ориентирами, а всё остальное сопутствующее и невесомое, как чувства!
— Ну так как? — переспросил Олег, спуская Светку с небес на землю. — Ты не против?
— Я? Нет… — промямлила Светка, всё ещё ощущая на губах солёный морской бриз. — Не знаю даже…
— Да что с тобой такое целый день происходит? В первый раз тебя такой разобранной вижу.
— Прости… Всё в порядке, на самом деле. Я бы с радостью, но мне дома нужно быть. Я не иду на бал. Так получилось, просто.
Светка была готова придушить себя собственными же руками, дабы прервать эту бессмысленную цепочку, состоящую из отдельных, не несущих никакого смысла фраз.
Олег молча ждал и только добродушно улыбался. По внешнему виду мальчика невозможно было сказать, о чём он сейчас думает.
Светка выдохнула, как профессиональный диктор.
— Мне Юрку нужно забрать из садика, — сказала она, спешно восстанавливая размеренный ход мыслей. — А то предки уже на последней «паре» звонили. Думается, следующий звонок будет в детский сад… и лучше, чтобы к тому времени ни меня, ни мелкого там уже не было.
— Ты только из-за брата не идёшь?
— Ага, — кивнула Светка и потупила взор. — А так… Я была бы очень рада пойти с тобой. Правда.
— Да ничего страшного, — Олег улыбнулся: широко и искренне. — Не переживай по пустякам. В другой раз обязательно куда-нибудь вместе сходим!
— Обещаешь? — Светка почувствовала, как горят щёки.
— Конечно! Зачем мне врать? — Олег посмотрел по сторонам и, обнаружив на подоконнике фиалку, тут же «придушил» один из цветков. — Вот, это тебе.
Светка онемела, с трудом заставила непослушные пальцы принять столь прекрасный дар.
— Прости, что не розы, — засмущался Олег. — Как только начну зарабатывать — исправлюсь!
— Уже исправился, — прошептала Светка, не сводя восторженного взгляда с миниатюрного цветочка.
Олег улыбнулся.
— Я тогда зайду, как всё закончится? Ты ведь не против?
Светка безвольно помотала головой.
— Не против, — она посмотрела в глаза Олегу и, набравшись смелости, благоговейно поцеловала мальчика в щёчку.
В этот момент в её сознании взорвался огромный фиолетовый шар, несравнимый по своей красоте ни с чем на планете Земля.
В жизни Глеба была лишь одна-единственная машина — горемычная «десятка», которая, за чередой событий, превратилась в своеобразного члена семьи, с мнением которого приходилось считаться, не смотря на то, что это самое мнение всё чаще влетало в копеечку. А как вы хотели? Когда в доме поселяется калека, да к тому же в преклонном возрасте, тут уж, как ни крутись — жди финансового коллапса. И в этом случае, как правило, актуально одно из двух: либо надейся и жди, либо кардинально меняй устоявшийся порядок. Однако денег на покупку новой машины не было, и с данным фактом приходилось так же мириться. Марина постоянно ныла на сей счёт, но остаться без средства передвижения выглядело и того хуже.
А вот Сергей, в отличие от брата, был на «тачках» просто помешан. Да и финансы позволяли. Правда, лишь до поры до времени. После убитой «девятки», больше походившей на стратегический бомбардировщик, Сергей пересел в респектабельный «Мерседес» SL класса, отчего сделался полностью удовлетворённым и, самую малость, надменным, словно данная цель занимала его не один год, а отмеченная победной галочкой, тут же превратилась в достижение под номером один. Да и женщины, какими бы они ни были правильными, реагировали на мужиков за рулём подобных «купе», в большинстве случаев, одинаково. Будь жив академик Павлов, и по сей день, можно было бы развить его общепризнанную теорию рефлексов. Только использовать в качестве объекта наблюдения не собак, а самое красивое и желанное, что ступает в элегантной туфельке по поверхности планеты Земля. Хотя, как казалось Глебу, женщины не особо интересовали брата, когда тот находился за рулём дорого авто. Сергей то ли пересытился ими в бытность пилотирования «девятки», когда поклонниц стало много и сразу, то ли просто настолько упивался красотой и величием новой машины, так что на что-то другое его эмоций просто не хватало.
Что и говорить, уже тогда, у станции метро «Воробьёвы горы», между строк возвышенных изречений брата, относительно своей новой жизни и не своей новой машины, Глеб отчётливо читал совершенно иное. И это ему совсем не нравилось! Сергей мог сплавлять на волю небес, что угодно, вплоть до межгалактических войн каких-нибудь зиготообразных спор с ожившими отрыжками из древних римских плевательниц, — но не было никаких сомнений в том, что на счёт машины и работы, якобы, связанной с той, он заливает без тени смущения.
Глеб прекрасно знал брата, и понимал, что после всего перенесённого в детстве — вернее упорно вытренированного, — Сергей вряд ли откажется и дальше испытывать судьбу в роли профессионального игрока. Тем более что это сулило огромные «лёгкие деньги»! Хотя Сергей данную фразу просто терпеть не мог. Да Глеб и сам не мог её выговорить с уверенной интонацией: язык так и лип к нёбу, а комок в горле превращал речь в жалкое бормотание. В глубине души, каждый из братьев прекрасно понимал, как именно всё обстоит в действительности. А царившее между ними напряжение только лишний раз подтверждало неприятную данность.
«Кто попробовал однажды и выиграл — тот не остановится и дальше», — сказал кто-то из сокурсников Глеба во время возникшего на лекции спора…
Сам спор начался с совершенно посторонней темы.
Глеб отчётливо помнил, произошедшую в тот день дискуссию, которая для него самого открыла нечто иное, нежели задумывал вбить в неподатливые умы абитуриентов затеявший её профессор.
Разговор начался с того, что тучный лектор, по привычке восседая за огромной кафедрой и потягивая утренний кофе, — то ли специально расставляя сети, то ли просто о чём-то задумавшись, — сказал, будто тот же Александр Македонский не мог, в свою бытность полководцем, проиграть отдельную взятую битву кому бы то ни было. Хотя бы тому же Дарию — трусливому царю поверженных персов, который во времена грандиозной битвы при Гавгамелах мчался впереди своих солдат, силясь сохранить хотя бы жизнь, так как было уже не до чести. И дело тут даже не в характере самого Дария — будь на его месте кто угодно, думается, финал битвы оказался бы неизменным, потому что личность Македонского изначально задумывалась, как основополагающая, занимающая особое место в человеческой истории. А все остальные должны были с этим просто смириться.
На этом месте произошла первая склока. Естественно, активировался кто-то из «ботаников», учащихся на бюджетной основе, — остальным на нудную тарабарщину было просто плевать.
Глеб не был силён в истории, потому уверенно причислял себя ко второй группе нерадивых циклофем, которым единственное, что нужно, прежде всего, — это оставаться незамеченными. Да и история была ему совсем не нужна: на журфаке — это так, рутинная канитель, которую всё же лучше не запускать, иначе можно потом «закопаться», вычищая хвосты. К тому же не стоило забывать, что это была уже не средняя школа, а сам великий МГУ, со своей сотней человеко-абитуриентов на место из года в год, где одной какой-нибудь случайно угаданной и вовремя озвученной датой спастись вряд ли удастся.
Глеб уже на первом семестре понял, что ценится тут, в первую очередь, философствующая мораль, идущая параллельно с исторически выверенным процессом. И если ты, собрав в кучу ту же битву при Гавгамелах с личностной характеристикой Македонского и Дария, не пойдёшь топором в топь, а побарахтаешься с полчасика на поверхности, и сделаешь это более-менее достойно, так что суть твоих рассуждений уловит хотя бы лектор — про сокурсников нечего и говорить, — тогда следующая пытка последует минимум через полгода.
Ну, так вот… Кому-то из бюджетников не понравилась речь лектора, смысл которой сводился к тому, что Александру отводилась некая определяющая роль в судьбе человечества. По мнению абитуриента, у Македонского элементарно не было соперников, которые бы соответствовали высочайшему уровню интеллекта великого полководца, — и незачем вплетать в историю происки небесных сил и какой-то там потусторонний смысл! Одним словом, неудавшийся зубрила, собственноручно влезший в угодливо растянутую перед его носом петлю, пытался втолковать похожему на удав профессору, что выступи против Македонского не какой-нибудь там трусливый перс, а взять хотя бы другого Александра — Невского или кого-нибудь из кровожадных монгольских ханов, — ещё не известно, чья бы смекалка оказалась изворотливее, и кто бы горделиво восседал на щите, созерцая, как его поверженный противник мчится прочь, подобно Дарию.
Такая точка зрения развеселила профессора не на шутку, отчего он, в чувствах, пролил на дорогущий галстук остатки кофе и даже не обратил на неприятную случайность внимания. Тут даже сам Глеб понял, насколько всё выглядит абсурдным; он попытался разглядеть говорившего, но ничего не вышло, — из-за начавшегося переполоха аудитория превратилась в вольер беснующихся шимпанзе, которым показали зеркало.
Профессор, усмехаясь, совершил контр-выпад: во что бы превратилась история, да и жизнь вообще, наплюй мы на пространственно-временной континуум и перемести всех великих воителей в одну временную эпоху ради такого вот эксперимента — понаблюдать кто, так сказать, кого?
Глеб сразу отчётливо представил, к чему бы привёл подобный парадокс. Тем более и за примером далеко ходить не нужно — взять хотя бы Советский Союз и фашистскую Германию. Всего двое помешанных на господстве, и почти разрушенный до основания мир. А представьте, если бы в каждой стране у руля, одновременно, сидели такие вот могущественные фанатики и вершили свои дикие планы по истреблению всего живого… Это ведь, не что иное, как начало конца! И, думается, вторая половина аудитории, к которой Глеб себя по-прежнему причислял, прекрасно осознала данность. Однако бюджетники не спешили сдаваться, и Глеб слышал, как умолкшего профессора прессует уже кто-то другой.
Именно в этот, ключевой для себя момент, Глеб и услышал ту фразу, которую помнил и по сей день. Но смысл сказанного дошёл до него значительно позже.
«Кто попробовал однажды и выиграл — тот не остановится и дальше», — сказали за спиной, отчего Глеб невольно обернулся.
Этого парня он не знал: видел, естественно, но не общался. Поймав на себе взгляд Глеба, тот расплылся в широчайшей улыбке и пожал плечами: «А чего?.. Понимаешь, мужику так попёрло, что не остановиться уже!»
Глеб поржал вместе весёлым соседом, но на душе отчего-то уже тогда остался неприятный осадок.
Смысл фразы пришёл на Воробьёвых горах, возле одноимённой станции метро, совсем недалеко от МГУ, где Сергей притормозил у ларька, чтобы купить сигарет. Это был тот самый вечер, когда он подкатил навестить Глеба в «общаге», а затем предложил прокатиться по вечерней Москве на «Мерседесе» престижной серии SL. Среди сокурсников разгорелся небывалый ажиотаж, однако кроме брата, Сергей никого не взял, да это было и лишним — они и вдвоём практически не разговаривали, будто стесняясь выдать собственных чувств.
Сергей выскочил из машины и направился к ларьку «Роспечати». Глеб остался в машине и непонятно зачем открыл бардачок. Естественно, внутри лежали колоды карт. Новенькие, запечатанные в прозрачный полиэтилен; от цветных коробочек разило типографской краской. «Совсем как от «зелёненьких» в детстве», — подумал Глеб, понимая, что брата уже не остановить. Не потому, что тот так переусердствовал в детстве. Не потому, что считал игру смыслом всей своей жизни. Не потому, что закрыл глаза на родных и близких. А потому что так рано начал выигрывать.
Ведь тот же Александр Македонский вряд ли видел в войне какой бы то ни было смысл, или что-то возвышенное и единственно верное для достижения любых целей — скорее всего, он ненавидел ее, как и все нормальные люди, однако не мог ничего поделать. Точнее изменить.
Профессор оказался прав: Македонскому было отведено место. Место в безумном мире, окутанном сетями страха, со злобными властителями, предателями и завистниками, способными пойти на что угодно, ради свершения своих мерзких замыслов. Но в тоже время, был прав и тот парень на заднем ряду: «Кто попробовал однажды и выиграл, тот не остановится и дальше!»
Глеб понял, что и он сам, и его брат, да и все люди — ни кто иные, как заложники времени. Неважно когда ты живёшь и какое место занимаешь в обществе — влияние мирских констант от этого не меняется, меняется лишь время, а человек остаётся жить и творить в своём крохотном мирке за нарисованным холстом.
Сергей не мог остановиться, и теперь уже Глеб был в этом всецело уверен. Однако когда брат вернулся, он ничего ему не сказал.
Затем они поехали кататься, и Глеб встретил Марину.
Всё произошло, как в песне Жака Бреля: она любила конфеты, а её подруга — стричься!
Сначала «Мерседес» престижной серии SL неслышно скользил по внешнему кольцу МКАД, затем свернул на Ярославское шоссе и понёсся по прямому шраму федеральной трассы М-8.
Глеб не знал, куда направляется Сергей, да и тот сам, скорее всего, не был окончательно уверен, где именно в тот вечер располагался пункт их назначения. Он, по обыкновению, выжимал всё из пулеобразного «купе», а тот, наподобие игривого тигрёнка, только лишний раз раззадоривался, изредка порыкивая «прикормленным» V-8, чем приводил братьев в состояние крайнего восторга. Машина была точно живой. Такое впечатление, что господин Даймлер в своё время продал душу дьяволу в обмен на секрет одушевления своих бесподобных творений!
Авто жило на ровном шоссе, и Глеб невольно стал осознавать, что возрождается и он сам. Скорость пленила, выделяя в кровь всё новые порции адреналина, заставляя сердце бешено уноситься за планку 140-ка ударов в минуту! Когда и скорость превысила данную отметку, Сергей резко убрал ногу с педали газа, отчего SL недовольно промурлыкал, будто не желая останавливаться на достигнутом, а продолжать разгоняться в спёртом вечернем воздухе и дальше… Дальше, пока не взлетит!
Глеб тогда поёжился и слегка расслабил мышцы ног — до того момента они, такое ощущение, задервенели, — чувствуя, как с груди соскальзывает щекотливая лапа ускорения. Сергей поиграл декоративным рычажком коробки передач, словил «нейтралку» и пустил «Мерседес» по инерции. Он горделиво посмотрел на брата, а Глеб, в свою очередь, согласился, что машина действительно, что надо! Он хотел было добавить: мол, жаль не твоя, но решил, что не стоит, и просто ещё раз показал большой палец, на что Сергей лишний раз усмехнулся, решительно сбив скорость до девяноста километров в час. Машина клюнула носом и тут же остепенилась, не желая перечить хозяину.
«Мерседес» престижной серии SL был для Сергея верхом свершений… и он стал последним приятным моментом в его жизни. О том, что случилось дальше, не хочется думать и поныне.
Братья и не заметили, как на полном ходу влетели в Мытищи. Они долго петляли по узким улочкам города-спутника, а когда всё же поняли, что окончательно заблудились, Сергей притормозил у одной из автобусных остановок и предложил Глебу спросить у сидевшей на лавочке девушки, как снова вырулить на федеральную трассу М-8.
Естественно, рано или поздно, они и сами бы преодолели преграду в облике настырного городка, так упорно не желавшего отпускать братьев из своих вечерних объятий, но так уж, наверное, было суждено… Оказаться именно там, у этой самой остановки общественного транспорта.
Глеб мог бы обратиться к девушке не выходя из машины, по крутому сыграв стеклоподъёмником, однако он не стал форсить и вышел.
Марина оторвалась от конфет и хмыкнула.
До сих пор Глеб был уверен, что не произнеси та сластёна этот, на первый взгляд пренебрежительный возглас, она бы никогда не стала его женой, и у них не было бы сейчас ни Светки, ни Юрки… ни, вообще, жизни.
Григорий Викторович сидел за столом в своём крохотном кабинете на Дзержинского, 58 и упорно корпел над бумагами. Потёртая поверхность скрипела под локтями следователя, особенно неистовствуя в те моменты, когда тот о чём-нибудь задумывался и начинал машинально раскачиваться, взад-вперёд, опираясь лишь на сложенные перед собой руки. Внутреннее пространство кабинета наполнял тусклый свет от настольной лампы. Последняя, в клубах сигаретного дыма, больше походила на угасающее светило, что излучает нездоровый багрянец, озаряя надвигающийся конец времён.
На улице было ещё светло, однако поздней осенью Григорий Викторович даже не прикасался к шторкам, трудолюбиво задёрнутым кем-то из уборщиков ночной смены.
(или они были задёрнуты всегда?..)
С самого утра — если оно оказывалось таковым, а не являлось продолжением ночных размышлений, — Григорий Викторович принимался за дела, снизойдя лишь до ритуала зажжения настольной лампы, — так было намного проще сосредоточиться, дабы не отвлекаться в течение дня на постепенно тускнеющий свет. Озарение, как правило, приходило неожиданно, всякий раз подкарауливая вдали от рабочего места: приходилось сломя голову нестись к разложенным на столе бумагам, стараясь на ходу не оборвать нить размышлений, а от подобных догонялок логика и дедукция так и норовили завести совсем не туда.
Григорий Викторович был следователем старой закалки, ещё советской школы, готовившей величайших и непревзойдённых, способных раскрутить самого отъявленного негодяя. Сущность преступников скрывалась в глазах — так учили в школе МВД. По взгляду можно многое сказать о человеке, если не всё. Ярко выраженные прожилки кровеносных сосудов на белках глаз; расширенные зрачки, скачущие из стороны в сторону; и то, что глубже… в недрах, откуда лезет зло. Да, мрак зарождается именно там, внутри, за линзой хрусталика. Потом вырывается наружу, и с этим уже невозможно ничего поделать. Индивида, утратившего контроль над сознанием, необходимо срочно изолировать от общества. Иначе этот мир не спасти. Он рухнет. Треснет как зеркало, просто рассыплется на миллионы осколков. А в этом случае, утратится смысл, попутно высвободив ту самую мерзкую сущность.
Нынешний следственный отдел не тот, да и следователи совсем иные, прибывшие, такое ощущение, с другой планеты. Все они, как это сейчас модно говорить, с новым менталитетом.
Поколение, вскормленное многочисленными ментовскими сериалами, редко было в состоянии адекватно мыслить и доводить дела до конца. Да и начальство, словно видя всю эту детсадовскую недееспособность, старалось всякую мелочёвку скорее замять, а что-то крупное, сразу же отправлять, от греха подальше, в прокуратуру — пускай там сами до ума доводят и раскручивают кого надо. Ведь, как правило, кого и надо бы раскрутить, не очень-то и раскрутишь. А если всё же удастся, так самого по инерции так откинет, что в лучшем случае, оклемаешься в каком-нибудь захудалом райцентре в должности участкового.
Григорий Викторович усмехнулся собственным мыслям, попытался сфокусировать взор на лампочке.
— Всё-то не по тебе, старый хрыч! Времена… Люди… Нравы… А ведь и самому пора честь знать, не всё тут над бумажками сидеть, да молодёжи косточки перемывать. И без того, руководство РОВД второй год на уступки идёт, держа в кресле начальника следственного отдела пенсионера. А ведь гнать нужно в хвост и в гриву — освобождать путь молодым специалистам. Уж какие-никакие, а жизнь, поди, научит уму-разуму, сами ведь так начинали когда-то! Как слепые щенята, оторванные от сиськи матери.
Григорий Викторович сипло откашлялся и, сменив неудобную позу, принялся рыться в карманах пиджака. Наконец он нашёл, что искал, но тут же вспомнил, что не докурил ещё предыдущую сигарету и стал перекладывать с места на место толстые подшивки «Дел…», стараясь откопать под всем этим ворохом картона и бумаги чадящую пепельницу.
Он уже третьи сутки напролёт безвылазно сидел в своём кабинете, питался, чем придётся, поглощал густой кофе из автомата в коридоре и нещадно уничтожал содержимое курительного НЗ. Так уж он был устроен: если брался за что-то, то не щадил ни себя, ни врагов, ни чёрта лысого! А последнее дело, о странной гибели профессионального игрока в покер под составом грузового поезда, засело в сознании следователя буквально намертво; на одной из утренних летучек он даже попросил знакомых оперов из СКМ последить на досуге за воротилами игорного бизнеса: мало ли чего интересного разузнают… Может, кто проигрывался в последнее время по крупному или, наоборот, неожиданно выиграл и решил «сделать ноги», пока не запахло жаренным, однако по законам жанра так и не успел. Ведь это всё жульё, способное за деньги мать родную продать!
В то, что бедняга добровольно свёл счёты с жизнью, Григорий Викторович не верил — была у него такая профессиональная чуйка. К тому же и заключение экспертов-криминалистов, разобравших искорёженный «Митсубиши» буквально по винтику, с лёгкой руки начальства, слилось в прокуратуру и похоже надолго осело в бездонных ящиках столов из красного дерева, опечатанных неприкосновенной коррумпированной печатью.
Случай слива информации выглядел странным, и именно после него Григорий Викторович закрылся в собственном кабинете. Он самым тщательнейшим образом изучал материалы о ходе следствия, немногочисленный улики, свидетельства очевидцев, — которые тоже, как в воду канули, — однако не находил ничего, за что можно было бы по-настоящему уцепиться. На титульном листе неприступной папки уже давно стоял штамп: «В архив», — однако Григорий Викторович и думать не помышлял, идти на поводу у системы.
«Ну не мог парень, достигший столь заоблачных высот, самостоятельно учудить нечто подобное: на полной скорости, да под поезд, — в который уже раз размышлял следак, незаметно для себя подкуривая оставшийся от сигареты фильтр. — Скорее всего, ему и впрямь кто-то помог. А в этом случае, дело и впрямь дрянь. Статейка попахивает терроризмом и если у истоков заказа стоит некто столь влиятельный, дополнительная шумиха ему вряд ли нужна. Хотя, с другой стороны, что мог парень сотворить такого, за что ему уготовили столь страшную участь? Неужели всё дело в игре?..»
Григорий Викторович оторвался от мыслей, с прискорбием затушил окурок.
«Разве что, ты был не только игроком, парень? Точнее игроком, но не только в покер. Но во что же ты тогда играл, и с чем?.. Уж не со смертью ли?»
Григорий Викторович отложил дело о гибели игрока, взялся за пожелтевшую от дыма газету.
«Из криминальной хроники… — прочитал следователь размашистую шапку. — Вчера оперативными сотрудниками органов внутренних дел в одном из спальных районов микрорайона Канищево были задержаны организаторы проведения собачьих боёв. По сообщению зам. начальника следствия Московского РОВД… данная преступная группировка давно находилась в разработке с целью пресечения незаконного денежного оборота, возникающего в результате приёма ставок на исход драки бойцовых собак… Так же в материалах дела фигурируют пока не подтверждённые факты живодёрства в отношении животных… Операция по задержанию организаторов боёв удалась благодаря особой бдительности, проявленной со стороны местных жильцов, от которых и поступил сигнал о незаконном игорном бизнесе… В ходе грамотно спланированной операции по задержанию преступников, на скамье подсудимых оказались лидеры группировки… По фактам, имеющимся в материалах следствия, ведутся проверки… Возбуждено уголовное дело по статье…»
Григорий Викторович отложил газету, задумался. Перед ним, на внезапно опустевшей поверхности стола лежала небольшая фотография: ещё целёхонький «Митсубиши-Ленсер», внутри которого видны два силуэта… Причём тот, что слева, принадлежит явно не человеку.
Марина стояла на крылечке привлекательного коттеджа с остроконечной крышей и аккуратным палисадником; взор женщины был устремлён на извилистую тропинку, что убегала вдаль от металлической калитки. По ту сторону облупившегося заборчика на пожухлых пригорках сгрудились такие же опрятные домишки, с разноцветными крышами, хлопающими форточками и пустыми скворечниками. Осенняя промозглость, хоть и наложила на постройки свои изъеденные тленом следы, всё же сделала это как-то нерешительно, будто ещё не до конца осознавая, что лета здесь больше нет. Однако суть, скорее, заключалась в самих людях. Здесь они были не такими, как в городе.
Соседи искренне улыбались, здоровались при каждой встрече, звали в гости, словно далёкая и чуждая Марина являлась членом их семьи — даже не смотря на отсутствие родственных связей. В городе всё обстояло иначе — в бетонных монолитах ютились злобные демоны.
Милейшие люди согревали здешние места теплом своих душ, и холоду, со всеми его сопутствующими атрибутами, оставалось только загнанно поджать облезлый хвост, забиться в какую-нибудь сырую щель и наблюдать за размеренной сельской жизнью, лишь изредка недовольно ворча, когда поблизости слышится чей-нибудь беспечный смех.
Троица раскинулась вдоль правого берега реки. Именно из-за этой географической особенности в селении постоянно пахло рыбой, в полуденный зной было немного душно, а поутру, в зажатом с ночи кулачке, оказывалась переливчатая чешуйка… Поначалу данность раздражала Марину. Однако постепенно она привыкла к деревенскому феномену и каждое утро сонно улыбалась, рассматривая то одну, то другую сторону очередного экземпляра.
Возможно, это было обычным дурачеством со стороны Глеба… Хотя, последнее время, муж явно пребывал не в себе и уж точно не был способен на подобное проявление чувств. Что там у них бывает?.. Кризис среднего возраста? Так, кажется.
«Мужчинам, наверное, невероятно сложно растить дочерей, потому что те, рано или поздно, начинают взрослеть. Становятся, так сказать, объектом вожделения. А та, что всё это время была рядом: готовила, стирала, убирала — гробила красу!!! — превращается в этакого одомашненного монстра, которого хочется поскорее задвинуть ногой под кровать, чтобы просто не видеть».
Марина вздрогнула, отскребла ноготком приставшую к фаланге левого пальца чешуйку.
— Ну, вот! Опять… — прошептала она, улыбаясь. — Мистика.
Женщина вдохнула прохладный осенний воздух, обхватила руками плечи.
В доме она осталась одна. Все остальные — Глеб, его престарелая мама, да ещё несколько, вроде как бывших друзей Сергея — уехали на кладбище. Не густо, хотя если учесть род деятельности мужниного брата, иначе и быть не могло.
Глеб позволил ей остаться при дворе, — точнее он просто ничего не сказал, когда Марина поспешила удалиться от погребальной процессии: ещё один визит в царство мёртвых она бы не перенесла. И плевать на приличия!
Естественно, никто из присутствующих ничего не сказал — до Марины никому не было дела. Чуть позже Глеб объяснил, что всё в порядке, друзья понимают её чувства, так что ей не о чем беспокоиться. Хотя Марине, признаться, было плевать на мнение незнакомых людей: она знала, что заставить её пойти на кладбище не сможет ничто на этом свете! Даже грустный взор мамы Глеба.
Кладбище располагалось по соседству с посёлком, на той стороне реки, — что слегка успокаивало Марину. В период отсутствия навигации берега соединяла цепочка деловито раскачивающихся понтонов. Вот это уже не очень нравилось, потому что по этой самой цепочке оттуда, с той стороны, могло приползти что-то ужасное! Естественно, в деревню оно сунуться не посмеет, но всё равно будет ошиваться где-нибудь поблизости: наблюдать, прислушиваться, выжидать.
На понтонах всегда толпились приезжие рыбаки со своими снастями; они расхаживали вдоль поручней, как хозяева, недобро косились на местных жителей и пресекали всяческие попытки говорить нормальным голосом — тут можно было лишь хищно перешёптываться, дабы не вспугнуть потенциальный улов. Это пресмыкающееся шипение, только лишний раз отбивало желание ступать на противоположный берег. Марина знала, что там на многие километры нет ничего живого, вернее человеческого, — лишь необъятные леса Мещеры, заливные луга, да вот такие немногочисленные погосты, отделённые от мира живых своеобразной речкой Смородиной, на середине которой рвётся связь с доступным пониманию миром.
Марина поёжилась, присела на скамейку у крыльца. Поверхность была сырой, но, одновременно тёплой, будто тут только что кто-то сидел. Марина невольно огляделась по сторонам, однако поблизости никого не оказалось. Да, собственно, и не могло оказаться.
После института Глеб собирался забрать мать к себе; старушка к тому времени основательно прописалась в инфекционном отделении областной клинической больницы имени Семашко, с подозрением на острую пневмонию. Если учесть, сколько сигарет она выкуривала за день, в особенности после смерти мужа, то на что-то другое рассчитывать просто не приходилось. Врачи с каждым днём отмечали постепенное ухудшение общего состояния пациентки, ожидая скорого кризиса, но последний всё не наступал. Казалось, всевышний настолько устал от повседневных хлопот, что попросту забыл передвинуть нужный рычажок на новую позицию, чем невольно даровал старушке второй шанс. Тем не менее, оставаться в городе врачи категорически запретили и на деньги, которые Сергей регулярно высылал из Москвы, Глеб купил этот коттедж. Скрепя сердцем, перевёз сюда престарелую маму доживать последние деньки на белом свете. Однако старушка всё не спешила на ту сторону, так что уже пережила мужа и одного из своих сыновей.
Марина не могла сказать с уверенностью, какие чувства у неё вызвала гибель Сергея. Сочувствие?.. Утрата?.. Боль?.. Нет, ничего этого не было и в помине!
«Хотя, по идее, я должна благодарить Сергея остаток всей своей жизни: ведь не купи он давным-давно «Мерседес» престижной серии SL, они с Глебом никогда бы не завалились в Мытищи, где я училась в кооперативном техникуме на Третьей Крестьянской улице, дом номер семнадцать, и не тормознули бы на автобусной остановке, чтобы спросить у незнакомой девушки, поедавшей шоколадные батончики, как им снова выбраться на федеральную трассу М-8».
Тем вечером Марина поджидала подружку из парикмахерской, потому что той кто-то из знакомых девчонок-подмастерий обещался бесплатно сделать модную стрижку. Глеб потом всё долго шутил по этому поводу, цитируя слова из песни некоего Жака Бреля, которую Марина, как ни желала послушать, так до сих пор и не послушала.
— Да, не будь Сергея, много чего бы сейчас не было. А то, что есть… — Марина вздрогнула, страшась звука собственного голоса. — Надолго ли оно?
Отчего-то Марине показалось, что именно сегодня всё изменится. Причём кардинально. Так что былого порядка уже не вернуть. Ей безумно захотелось обратно домой! Или хотя бы позвонить детям. Последний раз Светка не взяла трубку — наверное, до сих пор дуется. Однако мобильник остался у Глеба.
Марина легко вспорхнула, пробежалась по скрипящим ступенькам и скользнула в дом. Она быстро прошла на кухню, схватила нож и принялась нервно нарезать салат. Женщина в который раз пыталась вспомнить, куда она могла засунуть тот другой нож, бесследно исчезнувший из ящика кухонного стола новой квартиры. Однако память упорно сопротивлялась.
Подружка щурилась от яркого света и всё тревожнее посматривала на Марину. Казалось, она хочет что-то сказать, но никак не решится на столь откровенный шаг. Девочки продолжали лакомиться спелой вишней, изредка оглядываясь по сторонам, словно опасаясь быть застигнутыми за подобным бесстыдством. Поблизости никого не было, да и по законам жанра, не могло быть на многие километры вокруг!
Внутри периметра кладбища реальная жизнь исказилась, будто в грани кривого зеркала, отчего лицо подружки принялось вытягиваться, выворачиваться наизнанку, обнажая алую плоть и белки глаз.
Марина не сразу поняла, что именно происходит с её спутницей; она продолжала жевать сладкие ягоды, пачкая ладони и щёки красным соком. Затем во рту вспыхнула адская боль — незамеченная косточка под зубом! — Марина вскрикнула и внезапно догадалась, что с подружкой и впрямь происходит что-то неладное; недоеденные ягоды посыпались из её трясущихся пальцев, раскатились по сырой глине. Сердце в груди отчаянно колотилось, а сознание отказывалось верить в происходящее. Окружающие предметы — могилы, кресты, оградки, лавочки, обелиски — всё перемешалось и скакало вокруг опешившей Марины, взгляд которой был устремлён в одну точку.
Марина не видела, как подружка повалилась, сражённая приступом эпилепсии; она услышала лишь пронзительный свист вырывающегося из лёгких воздуха. Кому именно принадлежал возглас Марина не знала… но, скорее всего, не ей, потому что её рот оставался набит кроваво-красной плотью вишни, которая, казалось, ещё не определилась окончательно в какую сторону двигаться: внутрь трепещущего тела ребёнка или наружу, к необъятному ужасу. Свистопляска теней продолжилась, а Марина нерешительно отступала назад, втаптывая раскатившиеся ягоды в рыжеватую глину.
Подружке не повезло самую малость; девочка стояла слишком близко от острых шпилей металлической оградки вокруг могилки какого-то очень мрачного дядечки. В момент приступа, её колени подкосились, отчего тело стремительно осело на торчавший из ограды пруток. Острый конус вошёл в голову в районе подбородка, вспоров все возможные артерии, и вышел в основании черепа, не дав девочке ни единого шанса на спасение.
Марина смотрела на поникшее тело подружки, на её еле заметно дрыгающие ноги, — и постепенно сходила с ума от вида огромной лужи крови, растекающейся по молчаливому погосту.
Марина не понимала, как подобный ужас сумел вырваться из ночной тьмы и объявиться в реальном мире, к тому же средь бела дня. Такое было возможно только во сне! В сюрреалистичном кошмаре, от которого стынет кровь в жилах и хочется сначала проснуться, а потом поскорее забыть только что увиденное!
Марина продолжала машинально пятиться и жутко таращить глаза, в душе надеясь, что, вот, сейчас она проснётся в своей кроватке и всё непременно закончится. Однако ангелов на небесах в тот день не было. Либо они просто никогда не заглядывали на территорию мёртвых, уверенные, что тут и так всё ясно: лежащие в могилах — счастливы, а ходящие по земной поверхности — скорбят, и им не стоит мешать.
Кошмар не прекращался, а от вида крови Марину вырвало спелой вишней… От вида спелой вишни её продолжило тошнить и дальше. В носоглотку проник медный запах чего-то дурманящего, перемешанный со сладким ароматом ягод, и тут же засел тугим комком в горле, отчего дыхание просто перехватило. Сознание медленно угасало. Вокруг царила страна-фантазия; она влекла и не отпускала.
Марина очнулась в луже собственной рвоты; она долго смотрела на кровавую массу, испытывая букет всевозможных эмоций. Затем медленно поднялась с колен и нерешительно направилась в сторону притихшей подружки. Марина знала, что та просто так дурачится и попытается напугать, как только она осмелится подойти ближе.
Марина сошла с вишни и теперь осторожно ступала по стремительно остывающей крови. Из лужи под ногами поднимался пар. Колени напоминали несмазанные шарниры: они пощёлкивали на каждом шагу. Складывалось ощущение, что под чашечками перекатываются маленькие шарики, чиня массу неприятных ощущений.
Марина замерла в нескольких шагах от тела подружки, протянула трясущуюся руку. Она сама не понимала, что хочет достичь этим своим жестом. Скорее всего, откинуть со лба замершей подружки окровавленную чёлку, чтобы увидеть, как та улыбнется, обозначив конец игре и царящему повсюду ужасу. Однако Марина так и не успела воплотить в жизнь выдуманный буквально из ничего план.
Сверху раздался клокочущий шум, и на поникшую голову подружки спустился Он.
Марина застыла в оцепенении, одними губами прошептала: «Кыш…» Но Он не послушался и закричал в лицо шарахнувшейся в сторону девочки. В нос ударил спёртый запах гнили, словно Его внутренности данным давно разложились, а в ушах ещё долго звенело эхо зловещего крика. Хотя Марина снова не понимала, чей именно это был крик: её или Его. Она продолжала отступать, не обращая внимания на то, что царит под ногами… А под ногами была размокшая от дождей глина.
Огромный ворон крикнул ещё пару раз и, удостоверившись, что Марина никоим образом не претендует на его добычу, принялся основательно переминаться на голове мёртвой девочки. Острый клюв застучал по черепу и после нескольких неудачных попыток полоснул по закатившемуся глазу… Марина поперхнулась в очередном рвотном позыве и именно в этот момент поняла: что-то крепко держит её за ногу!
Тем летом постоянно шли дожди и скопившаяся в глиняных пластах вода, усердно размывала верхние слои рыхлой почвы, в особенности свежих могил. Холмики проседали, отчего их постоянно приходилось поправлять, дабы в земле не образовывались уродливые дыры с осыпающимися краями.
Марине не повезло — хотя и не так, как не повезло её подружке, — сама того не желая, она медленно, но верно отступала как раз к такому размытому холмику. Сапожки увязли в глине, а от опрометчивых движений, направленных на скорейшее высвобождение, земля дрогнула под ногами и расступилась как в детской сказке, приняв ополоумевшую от страха девочку в свои сырые объятия.
Юрка сидел в раздевалке и грустно рассматривал собственные кеды. Остальных малышей разобрали по домам родители, а за ним всё никто не шёл. Юрка не знал, стоит ли ему радоваться по этому поводу или, наоборот, грустить. Ему совсем не хотелось сидеть с сестрой в пустынной многоэтажке на отшибе города и выслушивать то, как она его любит. Хотя, с другой стороны, если Светка за ним не придет, Зинаида Прокопьевна непременно нажалуется маме, и что тогда случится с сестрой страшно даже подумать! Ничего хорошего — это в лучшем случае.
А крайним снова окажется он.
Юрка грустно вздохнул, нерешительно потянул за шнурок, наблюдая, как красивый бантик, так похожий на замершего мотылька, заново превращается в уродливую гусеницу.
«Вот бы и мне поскорее научиться завязывать такие красивые бантики!» — подумал Юрка, теребя за матерчатое крылышко второго мотылька. К сожалению, на данном этапе сознательной жизни более-менее сносно у него получалось этих мотыльков лишь обескрыливать. Да и то, если те не свернутся в противный клубок, силясь ускользнуть от настырных пальчиков.
В раздевалку заглянула Зинаида Прокопьевна, осмотрела с ног до головы насупившегося Юрку, вздохнула не без сожаления.
— Ох, бедолага, ты мой, горемычный! Где же эта сестра твоя непутёвая бродит?.. — Воспитательница степенно проследовала к Юркиному шкафчику, вынула уличные ботинки и принялась профессионально переобувать сконфуженного малыша.
Юрка покорно терпел насилие, безуспешно стараясь уследить взглядом за ловко снующими пальцами Зинаиды Прокопьевны — пара неуловимых движений, и вот они, два миловидных мотылька, словно и не превращались в гадких гусениц, а незаметно для глаза перепорхнули с кед на ботинки.
Юрка с трудом оторвал восторженный взор от обуви, посмотрел на раскрасневшуюся от неудобной позы Зинаиду Прокопьевну.
— Вы только маме не говорите, что сестра опоздала, — прошептал он. — А то она её ругать будет.
— Да её не ругать, а воспитывать надо, как следует!
Юрка вздрогнул; в голове отчего-то снова всплыл образ Целовальникова-старшего, навеянный жуткой жутью.
— Это надо подумать: у неё брат тут никому не нужный сидит, — а она где-то там шляется после уроков!
Зинаида Прокопьевна всплеснула руками, шумно вышла из раздевалки, гремя дверными ручками.
— Как только объявится, обязательно меня позови! — крикнула она из соседней группы. — Я проведу с ней воспитательную беседу, раз родителям несподручно!
«Ну вот, — подумал Юрка, заламывая пальцы, — хотел как лучше, а только заново всё испортил. Теперь Светке сначала от Зинаиды Прокопьевны влетит, затем от мамы… а потом и я своё огребу — тут без вариантов».
Настроение окончательно упало, а указательный палец сам собой потянулся к носу.
Действительно, для решения всех этих проблем необходимо обладать волшебной палочкой!
Поначалу Юрка подумал, что Лена шутит над ним; он даже снова хотел обидеться на улыбчивую девочку, но та тут же пустилась в совершенно недетские рассуждения, относительно чувств, эмоций и прочего заумного, о чём Юрка до сей поры понятия не имел.
Что такое волшебная палочка Юрка знал не понаслышке. Он смотрел мультик про Незнайку, к тому же мама читала ему книжку Носова. Волшебная палочка — это такая штука, вроде указки, которой стоит только взмахнуть, как любое загаданное желание тут же исполнится! Можно пожелать чего угодно, вплоть до внеземного богатства или, там, моря мороженного, — и всё это будет дано тебе просто так! Здесь и сейчас!
Юрка не знал, как всё это работает на деле. Так же, как и не особо различал, где заканчивается реальность, уступая место фантазии, и наоборот, когда вымысел затухает, превращаясь в обыденность. Мама называла всё это сказкой, и Юрка безропотно верил ей, — а чего ему ещё оставалось делать? Если возвращаться к словам той же Лены — это Школа жизни в действии. Мама живёт давно, а значит, она знает больше, и ей, стало быть, нужно верить на слово. Однако после повторного общения с Леной, Юрка окончательно запутался.
Сверчок продолжал дуться, словно сама идея дружбы со странной девочкой совершенно ему не нравилась. Юрке от этого становилось ещё больше не по себе, отчего он уже не понимал толком, чего страшится больше: правды про волшебную палочку или окончательной потери связи с вымышленным другом.
Лена сказала буквально следующее:
«По мультику, Незнайка должен был сделать три добрых поступка, причём подряд и бескорыстно, то есть, не желая чего-то взамен. Только тогда к нему пришёл бы Волшебник и подарил волшебную палочку! А при помощи последней, можно мигом СДЕЛАТЬ сестру снова доброй и весёлой. Не прибегая при этом к воспитанию! Главное — позволить волшебству вынырнуть из сказки!»
Юрка на это разинул рот, не зная, что ответить. Понятное дело, в сказку всегда хочется верить, но как быть с мамиными словами? Ведь она явно не верит ни в Незнайку, ни в Волшебника, ни, тем более, в волшебную палочку! Если только в хорошие и бескорыстные поступки… Юрка аж подскочил на месте, поняв, что всё же к чему-то пришёл. Вот оно, ЭВРИКА! Да, незнакомое слово, но так обычно кричат мультяшые персонажи, когда над их головами загорается вожделенная лампочка. Юрка даже нос задрал, а Лена рассмеялась, словно прочла его мысли.
«Именно, — продолжала девочка. — Сделай для сестры что-нибудь хорошее или просто окажи помощь, всё равно в чём. Ведь наверняка охоту она начала не просто так. Была на то причина, вне сомнений. А если была, так надо это причину вычеркнуть, как ошибку из тетрадки, — вжик, красными чернилами и нету!»
«Так а что нужно сделать-то? — спросил Юрка. — Чем вжикнуть?»
Лена загадочно пожала плечиками.
«Это уж тебе решать, а иначе не по правилам будет! Но если всё правильно сделаешь, то Волшебник обязательно придёт, и сказка настанет».
— Чего это с тобой? — Вопрос свалился с потолка, накрыв Юрку с головой.
Малыш замер, скукожился, загнанно глянул на дверной проём.
— Ты уже и тут чудить начал? — Светка прикрыла за собой входную дверь, застыла в нерешительности.
— Ты чего опаздываешь? — пропищал со своего места Юрка.
— Не твоё дело, — отрезала Светка, присаживаясь на скамью напротив малыша. — Занята была.
— Чем?
Светка с интересом посмотрела на брата.
— Что значит — чем? Дела были. В магазин зашла: кормить ведь тебя чем-то надо. И того, другого.
— Другого?.. — Юрка почувствовал, как шевелятся на макушке волосы; а молчавший до сих пор Сверчок и вовсе исполнил в голове нечто, похожее на пулемётную очередь.
— Ага, — кивнула Светка. — Что, испугался?
— Не очень… А разве папа не должен был его увезти?
— Что-то мне, кажется, вряд ли он помнит вчерашний разговор с Мариной, — Светка осмотрела раздевалку, брезгливо поморщилась. — Фу… Ну и запах. Толком даже не помню, чем пахнет, а всё равно гадостно.
— СПИНОГРЫЗАМИ, — прошептал Юрка, невинно наблюдая за тем, как округлились глаза сестры.
Светка проглотила ком в горле и приподнялась. Ноги не слушались.
«Спокойно, подруга. Ну же, возьми себя в руки!»
— Ладно, давай, одевайся и пошли, — Светка посмотрела на нерешительно мнущегося Юрку. — Я не стану одевать тебя как Марина, даже не думай!
— Она меня не одевает. Я сам могу.
— Ну, вот и славненько.
Юрка засобирался, стараясь производить как можно меньше шума, дабы не привлечь внимания Зинаиды Прокопьевны.
Светка снова присела.
«Спиногрызами — подумать только… — думала она, изучая затёртый рисунок на стене за шкафчиками. — Что это?.. Неужели тот самый паровозик! А где же спасающиеся из-под его колёс гномики? Неужели их всех уже того… Стоп! О чём это я? И что это вообще такое?! Чьи мысли?.. СПИНОГРЫЗАМИ… А чего ты хотела?! Даже попугай рано или поздно начинает говорить! Точнее просто повторять услышанное. Господи, что же я такое творю?..»
Светка почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы; тут же поспешила отвернуться. Странно, но даже сейчас, когда за ширму показного безразличия, что томно раскачивалась перед взором на протяжении последних лет, невольно протиснулась частичка раскаяния, жалко, в первую очередь, стало себя. Не маленького бедного Юрку, родившегося намного раньше срока и получившего в награду за тягу к жизни ужасного мозгового паразита — а именно себя!
Светка заставляла себя думать, что все эти сантименты вылезли на поверхность лишь из-за Олега. До тех пор, пока он не замечал в ней женщины, в душе царствовали холод и безразличие. Скорее даже лютая злоба ко всему живому, что может оставаться счастливым, не смотря на её проблемы. Именно так! Это была самая настоящая СОЦИОПАТИЯ.
«А как только всё пошло на лад, я оказалась не готовой к этому».
Светка закусила губу: правильно, жалеть, в первую очередь, нужно именно себя, а не Юрку, Глеба, Марину и прочих. Они все здоровы. Они видят этот мир таким, какой он есть на самом деле, каким сотворён. А она…
«Всё дело в моей голове! Больна я, а вовсе не все остальные. Это именно мою душу точит слепой червь уныния, заставляя не замечать красок жизни! Окружение же, напротив, постоянно пыталось помочь, просто я упорно игнорировала проявленное внимание, словно боясь исцеления. В лучшем случае, я закрывалась ото всех, а в худшем… Не хочется даже вспоминать».
— Ну, чего ты там возишься? — нетерпеливо спросила Светка, растирая по щекам остатки слёз.
«Нет, это всё детский сад! — отмахнулась она. — Похоже, с моими тараканами лучше сюда не соваться. Иначе, жди беды!»
Юрка облачился в свой «скафандр» и стоял у шкафчика, смешно кривя губы.
Светка кое-как выдавила из себя улыбку.
— У тебя глаза красные, — сказал Юрка, невинно пуская пузыри. — Кто-то обидел?
Девочка встрепенулась, принялась спешно рыться в сумке.
— Нет… Просто дождь, наверное, — она наконец отыскала косметичку и принялась изучать лицо через зеркальце. — Блин, и правда, как зомби!
Юрка пожал плечами — в его облачении для этого нужно было сначала подняться на носочки, а затем прокатиться на пятки; он не знал, кто такие эти ЗОМБИ, — но сестре, естественно, виднее.
— Пойдём уже… Жарко.
— Да погоди ты! — отмахнулась раздосадованная Светка. — Не видишь, что ли, на кого я похожа?..
— На зомби, — Юрка пожал плечами, не спеша поплёлся к выходу.
— Много ты понимаешь… Эй, а ну-ка стой! — Светка наспех подвела глаза и, собрав вещи, схватила брата за руку. — А воспитателю разве не надо сказать, что я тебя забираю?
Юрка замялся, но тут же снова обрёл себя:
— Нет.
Светка внимательно посмотрела в глаза малышу.
— Врёшь.
— Она ругаться будет. На тебя. Уже ругалась. Сказала, маме расскажет, что опоздала.
Светка махнула рукой.
— Пускай хоть обговорится. Мне всё равно.
Она дёрнула Юрку к двери, и они быстро спустились на улицу.
Глеб сидя гипнотизировал стоявший на столе стакан. Он редко пил водку, отдавая предпочтение красному полусухому. Но сегодня было как-то всё равно.
Они вернулись с кладбища полчаса назад. Сразу же сели поминать. Как правило, на поминках принято вспоминать усопшего добрым словом, однако в комнате сразу же повисло томительное молчание, нарушаемого лишь горькими всхлипами матери. Кругом царило немое напряжение.
Глеб понятия не имел, как старушка ещё держится. Потеря мужа, в буквальном смысле, наотмашь пихнула мать стопудовой гирей в грудь, так что та долго ещё не могла разогнуться, чтобы попытаться начать жить заново. Теперь вот не стало Сергея. Да ещё как! Такого ни одному родителю не пожелаешь: стоять полдня возле закрытого гроба и мысленно осознавать, что лежащее внутри когда-то было твоим сыном. Такое и в дурном сне не привидится. Разве что в нездоровом рассудке.
Глеб хотел уложить мать в спальне, но та отказалась, заявив, что с ней всё в порядке, а уснуть она теперь и ночью вряд ли сможет, что уж говорить про день. Глеб всё прекрасно понимал, а потому настаивать не стал. Сейчас мама сидела напротив в уголке, то и дело прижимая влажную салфетку к покрасневшим глазам.
«Хорошо, что хоть Маринка догадалась купить эти салфетки, — думал Глеб, стараясь не смотреть в одну точку, подобно всем остальным. — Иначе мать протёрла бы кожу на лице до основания. До белой кости. Или глубже… Своими-то допотопными платками».
Тишина давила уже на всех, но момент хмельного плача ещё не настал. Пока.
За окном смеркалось. Хотя, возможно, снова зарядил понурый дождь. Или с реки приполз молочный туман, окутав обитель скорбящих своими влажными щупальцами. Но свет включать не спешили, отчего над столом повис густой сумрак. Он всасывал в себя мысли о прошлом, поминал на свой манер. Пахло корвалолом, дешёвым одеколоном, табачным дымом.
Глеб потянулся, разминая затёкшую спину.
Последний раз он видел брата живым вначале весны. У Сергея явно были проблемы, но в открытую он ничего не говорил. Сказал лишь, что шеф «прогорел» на каких-то денежных махинациях, влез в долги, после чего бесследно исчез, — то ли его закопали многочисленные «кредиторы», то ли «крышивики» спрятали, то ли сам сбежал, осознав, куда именно всё так стремительно катится. Милиция, естественно, взялась «шерстить» ближнее окружение, пытаясь определить, кто при делах, а кто ни сном, ни духом. Контору опечатали, сотрудникам фирмы стали устраивать очные ставки, а когда всё же выяснили, что никто ничего не знает, и концов сроду не найти, — попросту передали бумажную волокиту судебным приставам. Те же, в свою очередь, не чураясь, запустили всё с молотка — в том числе, московскую квартиру Сергея и «Мерседес» престижной серии SL. Долги нужно было как-то погашать. За счёт кого-то.
Глеб прекрасно понимал, как всё обстоит в действительности: Сергей наконец-то проигрался по крупному. Хотя… Рано или поздно это должно было случиться даже с таким мастером, каким он по праву себя считал. Глеб не сдержался и вспылил. Впервые в жизни, потому что надоело всякий раз выслушивать ложь. Просто осточертело! Подумать только, и это эрудированное недоразумение пыталось в детстве купить его молчание! А потом врало, врало… и снова врало. А потом ещё стыдило! Да разве можно такое существо назвать братом?!
Стоп. О покойнике нельзя так говорить, каких бы глупостей тот не наделал при жизни. Но полгода назад Сергей был ещё жив, и Глеб с трудом сдержался, чтобы не придушить братца собственными руками. Нет, он не стал устраивать истерик в Маринкином духе. Молча развернулся и ушёл. Как ему показалось, в момент расставания Сергей был как никогда близок к тому, чтобы открыть карты. Но так и не открыл. А Глеб по пути домой чуть было не расшиб к чертям многострадальную «десятку»!
«А ведь не психани я тогда, всего этого могло бы и не случиться. Сергей хотел открыться. Просто я никудышный психолог. Вообще никакой. Но ведь я и не психолог вовсе! Всё равно это моя вина. Я ответственен за то, что родной брат лежит сейчас под пластами сырой земли и… разлагается. Я и никто другой!»
Глеб вздрогнул и залпом осушил стакан.
— Придурок! Ты чего делаешь?! — тут же отреагировала Марина и залепила мужу такую оплеуху, что тот даже не нашёлся, что ответить.
В ушах звенело, Глеб глупо вращал помутневшими глазами.
— Я… Сам не понимаю…
— Нам же назад ещё ехать. У тебя дети одни дома! Забыл?
Над столом народился шорох: он вылез из-под скатерти, расправил замшелые крылышки и, окинув фасеточными глазами комнату, порхнул в сумрак. Тут же отскочил от потолка, принялся расти, занимая всё большее пространство над головами людей.
— Мариночка, так это сто грамм всего. Даже алкатестер не покажет.
— Ага, не покажет! — Марина гневно посмотрела на говорившего Зимина, которого она и не знала толком. Затем принялась озлобленно трясти отбитой кистью.
«Тоже мне, философ, хренов, выискался! — думала она, обводя сидящих злобным взором. — Советчик недоделанный, блин!»
— Господи, дай мне сил… — проскулила из своего угла мама Глеба, отчего Марина аж вздрогнула: сердце сытым филином свалилось в пятки, а в руках поселилась нервная дрожь; кончики пальцев несильно покалывало.
…Маринина бабка тогда причитала точно так же: «Господи, дай мне сил! Господи, дай сил МНЕ!» — И на ей по губам. На! Чтобы невольно было всуе всякую околесицу в доме про нечистых нести. Да-да, именно так! Что б враз всех мертвяков из башки повыбить. Дед Поникар, напоминавший беспокойного рака-отшельника, суетился рядом и тоже бубнил невесть что, на счёт мародёрства и «нынешнего оголтелого поколения никчёмышей, за которыми только глаз, да глаз нужен, иначе они ещё и не такого навертят».
Марина ничего не понимала и лишь беспомощно щурилась всякий раз, как костлявая рука старухи хлёстко била её по губам. В голове царила настоящая вакханалия, а за её медным звоном всё явственнее ощущалось стремительное наступление ЧЕГО-ТО извне. Это было оно — БЕЗУМИЕ; мягкие шажки лапок с крошечными подушечками — так подкрадывается хищник, маскируясь под шорох травы. Затем с Мариной случилась истерика, и больше из событий того ужасного дня она ничего не запомнила.
— По мне, так можешь и вовсе нажраться, — прошипела Марина. — На такси уеду, — она встала из-за стола и направилась к выходу.
— Марина! — Глеб хотел было поймать жену за руку… но это оказалась лишь тень; эфемерная подделка под плоть извернулась, окатила флюидами ненависти и просто растворилась.
— Оставь ты. Это нервы всё. Пускай «перекурит» малость — сейчас всем не по себе, — Славин смотрел мимо Глеба, потом спохватился и махнул очередную стопку. Из всех, присутствующих за столом, он был самым близким другом Сергея — ещё с тех незапамятных времен, когда они вместе пропадали за гаражами.
— Да уж, сегодня и впрямь денёк не из лёгких, — выдохнул Зимин, размышляя о чём-то своём.
Старушка в уголке снова заплакала.
— Тут такие дела… — отрешённо произнёс молчавший до сих пор Стасюлевич.
Его Глеб не знал совсем.
«Наверняка один из последних Сергеевых дружков, которых почему-то оказалось намного меньше, чем вроде бы должно было быть на деле».
Хотя, по любому, прийти, проститься с другом, по известным причинам, отважились не все.
— Что-нибудь серьёзное? — отрывисто бросил Зимин и тут же замолчал, поняв, насколько по-идиотски звучит сегодня данная фраза.
— Серьёзное, — выдохнул Славин, машинально «обновляя» стаканы.
Глеб ничего не сказал; он продолжал смотреть в одну точку, желая, чтобы вся эта сцена показной скорби поскорее закончилась.
— Ко мне тут следователь на днях приходил, — вздохнул Стасюлевич. — Расспрашивал всё…
— О чём? — спросил Зимин.
— Обо всём.
— Но ведь дело вроде как закрыто уже, — занервничал Зимин.
— Вот именно: вроде как… — Стасюлевич исподлобья посмотрел на Глеба — хотя посмотрели, скорее всего, все; просто Стасюлевич сидел ближе всех и единственный попадал в область периферического зрения.
— Ты ничего не знаешь? — спросил Славин.
Глеб неопределённо пожал плечами.
— Он ведь брат твой, как-никак, — зачем-то добавил Зимин.
Глебу захотелось просто наподдать по этой наглой роже, решившей так некстати поумничать; однако он быстро осознал, что мордобой сегодня тоже совсем не к месту и мысленно заставил себя не кипятиться почём зря.
— Брат, — Глеб усмехнулся. — Да любой из вас о Сергее побольше моего знает, потому что вместе делишки свои и прокручивали. Или вы тоже водителями были?.. — Глеб почувствовал, что хмелеет, однако о сказанном ничуть не жалел — давно пора уделать этих ХИТРОЖОПЫХ придурков, возомнивших себя Спинозами.
Славин дёрнулся, но тут же взял себя в руки, и лишь мельком глянул на старушку в углу.
— Давай выйдем, — предложил он. — А парни тут о своём пока потолкуют.
— Нет, а что следователь-то хотел? — не унимался Зимин.
— А то ты не знаешь… — растянуто произнёс Стасюлевич, попутно «опрокидывая» очередную стопку.
Глеб поднялся, посмотрел на мать.
«Интересно, — подумал он, — а вправе ли я сегодня вообще уезжать?..»
Славин подцепил Глеба за руку. Вдвоём они вышли на кухню, не обращая внимания на ожившие под ногами скрипы.
Светка не шла, а буквально летела. Кругом грустила осень — всеобщее увядание, угасание, умирание, — а в душе наконец-то наступила оттепель. Долгожданная весна, и к чертям, что календарь свидетельствует об обратном!
«Это всего лишь мелованная бумага, типографская краска и вера людей… в то, что всё действительно так, а не иначе. Но бывает и наоборот. Достаточно лишь заставить сознание поверить в чудо».
Светка шагала уже практически вприпрыжку, отчего Юрка неизбежно отставал, не в силах совладать со своим тяжеленным «скафандром». Дождик закончился, но легче от этого не стало: выпавшая влага превратилась в сгустки тумана и теперь медленно ползла вверх по зданиям в виде удушливых испарений.
Юрка не понимал, почему всё именно так. По идее, после дождя должно непременно похолодать — так было всегда, — но сегодня почему-то этот закон не действовал, а вниз по спине, тем временем, текли полноводные ручьи. Юрка отдувался из последних сил, но предпочитал молча сносить муки, не заостряя лишний раз внимание сестры на своей персоне: сегодня и без того будет время насладиться обществом друг друга.
Они спустились вниз по Братиславской и теперь шли мимо ЦПКиО. Юрке не очень нравился этот маршрут, потому что где-то рядом располагался канализационный слив, отчего воздух был сдобно пропитан нечистотами. С мамой он здесь никогда не ходил — та словно чего-то опасалась, — а вот Светка, как нарочно повела столь дурно пахнущей тропой.
Под ногами затаились приоткрытые канализационные люки, в чёрных зевах которых бурлила смрадная жидкость. Она силилась пробиться ещё глубже, туда, где не бывал ни один живой человек на планете Земля. Юрка во все глаза смотрел под ноги, силясь случайно не повалиться в такой вот лаз, в извечную темень, где даже дружелюбный Сверчок окажется не в силах помочь!
Однако Светка, словно разгадав тревожные мысли брата, свернула напрямки, а когда Юрка в нерешительности замер на последних сантиметрах асфальтовой дорожки, только хмыкнула и направилась дальше.
Юрка вздыхал и плёлся следом.
Их окружил яблоневый сад: светлый и, такое ощущение, необъятный. Опрятные деревца держались обособленно друг от друга, и именно из-за этого сам сад разрастался на глазах, увеличивался в размерах, заставляя сознание уноситься за пределы доступных пониманию границ. Город отступил, позволив детям хотя бы на миг окунуться во что-то восторженное и прекрасное. В незримую страну-фантазию, коей лишён чёрствый мир обыденности. Однако налетевший непонятно откуда ветерок тут же приволок за собой облезлый хвост: канализационные нечистоты, запах выхлопов и аэрозоли грязных улиц — воссоединившись, злокачественное марево водрузило реальность на законное место. Деревца лишь содрогнулись, принялись недовольно покачивать голыми ветвями, силясь отмахнуться от зловещей реальности. Но тщетно. Та не желала больше терпеть потустороннего присутствия.
Почва под ногами пружинила, а шагать — как это ни странно — сделалось заметно легче, даже не смотря на спутанные вихры догнивающей травы, коричневую листву и покрытые плесенью плоды.
Юрка терпеливо выгреб из общей коричневой массы более-менее твёрдое яблоко и принялся пинать плод перед собой, точно футбольный мяч. Обычно подобным образом он «издевался» над каштанами, когда ходил с мамой по Полетаева. Особенно спускаясь в сторону дома: можно было двинуть по ореху ещё от детской поликлиники, и восторженно наблюдать за тем, как тот летит по инерции до следующего перекрёстка, подпрыгивая, словно толстенный кот на мокрых лапах, и распугивая редких прохожих.
В яблоневом саду проделать нечто подобное, естественно, не получится: и почва под ногами — не гладенький тротуар, да и гнилое яблоко — не прыгучий орех. Юрка старался бить вскользь, чтобы сохранить округлую форму снаряда как можно дольше, однако тот после каждого очередного пинка, вырывающего из его боков зловонные клочки коричневой плоти, худел буквально на глазах, превращаясь во что-то омерзительное, что оседало серой кашицей на носах ботинок.
— От Марины не влетит? — спросила Светка, поджидая брата, и, кивком головы, указала на заляпанную обувь.
Юрка засопел похлеще паровоза, что лезет в гору; чего уж там, расстаться с яблоком не так-то просто, да и о мамочке забывать не следует. Однако сад закончился так же быстро, как и начался, оставив горести и невзгоды заключёнными внутри рамок своего периметра.
За садом начинался пустырь, расчищенный огромными бульдозерами для возведения очередных многоэтажек. Местность больше походила на лунный ландшафт или на засекреченный военный полигон, где взрывают страшные бомбы. Вырытый котлован под соседнюю высотку напоминал кратер. Разрекламированной «зелёной зоной» пока не пахло и в помине.
Юрка весь сжался, любуясь отходами повседневной строительной деятельности: пустые глазницы окон, торчащая из бетона арматура, вогнанные в плоть земли сваи. Малыш зажмурился, запрокинул голову, открыл глаза, в попытке отыскать родные окна.
Их десятиэтажка высилась над всем этим унылым скоплением, точно космический посланец, занесённый безудержной волной человеческого прогресса в совершенно незнакомый мир, условия быта которого и сама суть существования были далеки от понимания, как Альдебаран далёк от Солнечной системы…
Юрка вздрогнул.
Откуда это?
Сырая земля под ногами закончилась, и дети ступили на асфальтовый панцирь будущей парковки. Юрка сразу же принялся отбивать грязь с подошв ботинок, а Светка, подражая брату, пристально всмотрелась в окна столь ненавистной ей квартиры.
— А мама с папой скоро вернуться? — Юрка невинно взирал на сестру.
— Вернуться-вернуться, — скороговоркой ответила Светка, поправляя съехавшую с плеча сумку. — Никуда не денутся, не боись.
— А я и не боюсь, — соврал Юрка. — Можно я тут пока поиграю?
— Вот ещё! Чтобы ты потом заболел, а я крайней осталась?.. Ну нет, не дождёшься. Идем, а то ты и так уже, как переваренный рак — сейчас продует и всё! Марина потом мне весь мозг вынесет.
— Как это?..
— Так это! — передразнила Светка, косясь на ватагу чаек, скучающих у мусорных бачков. — А ну, кыш, пошли!
Юрка снова вздохнул.
— А этот, там… — прошептал малыш. — Он же целый день один сидит. Голодный. Он ведь на нас не накинется?
— Ну, конечно, вот сидит там, у двери, и тебя поджидает.
— Сама же вчера пугала.
— Шутила я. Вопрос исчерпан?
Юрка ничего не ответил, только недовольно кивнул.
Доволен… Да, он доволен, но лишь ответом, не более!
Светка схватила брата за руку и потащила к подъезду. Юрка посопротивлялся, но только так, для проформы, после чего заковылял уже самостоятельно.
Алла Борисовна куда-то запропастилась. Светка удивилась, но, одновременно, и порадовалась — встречаться со сварливой старухой совсем не хотелось. Девочка шикнула на брата, чтобы тот вёл себя как можно тише — по возможности, тише мыши. Юрка постарался, как мог; вдвоём, дети неслышно проскользнули к лифту.
Закуток консьержки и впрямь пустовал: на столике валялась растрёпанная газета с обведённой салатовым маркером статейкой. Светка вытянула шею, но из-за приглушенного света разглядеть ничего так и не смогла.
Лифт прибыл как никогда быстро; дети поспешили проскользнуть в его гудящий зев.
Внутри Юрка заметно нервничал: он выпятил нижнюю губу и молчал, точно партизан на допросе, изредка косясь на помигивающие лампы дневного освещения. Собственно, Светка ничего и не спрашивала, так пожурила лишний раз, что мог бы и побыстрее ходить, когда этого требуют обстоятельства. Юрке было плевать на обстоятельства.
— Вот! — как могла, весело произнесла Светка, демонстрируя ошарашенному Юрке палку колбасы. — Это на тот случай, если наш дружочек проголодался.
— Большая, — Юрка довольно кивнул, изобразив на лице одобрение. — Должно хватить. Он вроде вчера не очень много ел…
— Хватит причитать! Глеб, по любому, ему что-нибудь оставил. Он же не дурак, — Светка убрала колбасу, невольно отметила про себя, что ввиду заоблачного настроения из-за недавнего разговора с Олегом, она совсем не прислушивается к собственному подсознанию. А на душе и впрямь было как-то, ну не совсем хорошо.
«Ну вот, и ты, подруга, туда же».
Лифт вздрогнул и остановился. В системе привода была неисправность: двери открывались не сразу, а спустя какое-то время, так же как и закрывались, словно недружелюбная железяка, призванная облегчить жильцам быт, вершила свой собственный план, конечная цель которого оставалась неизвестной.
Светка нетерпеливо постучала носком кеды в дверь. В стене пару раз щёлкнуло, после чего створки нехотя разошлись.
Со стороны лестничной клетки к лифту скользнула размытая тень; Светка невольно вскрикнула.
Юрка сел на пол где стоял и понял, что описался.
Тем же вечером
Григорий Викторович нехотя оторвался от изучения фотографии. Затушил истлевший окурок. Задумчиво посмотрел в переполненную пепельницу и понял, что на сегодня хватит: нужно сделать передышку. Один крохотный осенний вечерок, и завтра он будет снова в строю. Так было не раз и не два: подобное творилось на протяжении всей его жизни. Приходилось насиловать собственный организм в угоду правому делу. Истина должна всплыть на поверхность. Во что бы то ни стало, назло всем тем, кто так упорно скрывают её от недальновидной общественности.
Григорий Викторович похлопал себя по впалым щекам, сипло выдохнул. Руки сами по себе потянулись к ящику стола за очередной порцией никотина.
«Надо бы подсократить курительный НЗ ещё на парочку условных единиц. Затем уж домой».
Следователь склонился над ящиком стола и в этот самый момент в дверь решительно постучали.
— Минуточку! — прохрипел Григорий Викторович, но дверь уже открылась. На пороге возник опер Вадим.
Григорий Викторович выпрямился и, близоруко сощурившись, посмотрел на коллегу, из-за спины которого вырывались лучи ослепительного света.
— Ё-моё! — воскликнул Вадим, отмахиваясь от клубящегося в кабинете дыма. — Виктрыч, ты так в нежить превратишься! Совсем, что ли, ошалел, чёрт старый?! Тебе бабу бы искать, а ты тут в одиночестве чахнешь… Да атмосферу, вдобавок ко всему, загрязняешь — во всём отделе не продохнуть! Блин, меня даже вшторило, ей богу! — Вадим нащупал выключатель на стене, но лампочка под потолком отчего-то не зажглась.
— Проходи, Вадик, — улыбнулся Григорий Викторович, пропуская мимо ушей остальной спектр озвученных эмоций, — гостем будешь дорогим. А я, было, подумал, кто из уборщиков уже ломится…
Вадим мельком глянул на наручные часы.
— Не, рано ещё. Ты чего, совсем ход времени утратил? Корифей ты наш, сыскной! На износ ведь шестерни крутишь.
— А куда деваться? — пожал плечами Григорий Викторович и машинально распечатал очередную пачку трофейного «Перекура». — Подымим?.. Ты по делу или так?
Вадим плюнул на выключатель и, притворив дверь, принялся сражаться со шторкой и рамой окна.
— Да, по делу, Виктрыч, — он отворил раму, откинул прочь продымлённую шторку и глянул вниз, откуда уже слышался подковыристый смех. — Да нормально всё, пожар в данный момент не происходит!
— Так чего у тебя? — переспросил Григорий Викторович, присаживаясь на табурет у окна.
Вадим огляделся в поисках второго седалища, но не найдя ничего подходящего, расположился на подоконнике. Он глянул на протянутую пачку «Перекура и улыбнулся ещё шире, нежели при виде своих дружков внизу, под окном.
— Ничего себе, Виктрыч! Откуда?.. Ты армейский склад бомбанул, что ли, или с прапором, каким, дружбу завёл? Я со времён срочки этой дряни в руках не держал!
— Если бы… — отмахнулся Григорий Викторович, высовывая крючковатый нос в окно. — Вещдоки сплавляю.
— А, понял, не дурак! — кивнул Вадим, принимая предложенную сигарету. — Что ж, давай, на посошок по одной, заодно и боевую молодость в рядах ВС РФ вспомню!
— Валяй, вспоминай, — кивнул Григорий Викторович, посматривая на свинцовое небо. — А лето-то и впрямь, похоже, закончилось.
— Да уж осень заканчивается, Виктрыч! — Вадим затянулся, поморщился.
— Ну, как аромат молодости?
— Ой, чего-то от него все извилины заклинило, аж забыл, чего пришёл.
— Бывает. Это всё от чувств.
— Верняк. А ты уходить, что ли, собрался куда?.. — Вадим недоумённо посмотрел на следователя, кивнул на пустынную поверхность стола, которая оставалась такой крайне редко.
— А, да. Отоспаться, думал, сходить. Да и дом проведать — времена, сам знаешь, какие сейчас.
Вадим кивнул.
— Так может, я тогда завтра зайду? Чего тебя сегодня напрягать.
— Нет, раз уж зашел, говори, чего стряслось, — Григорий Викторович изобразил на лице некое подобие на улыбку. — Как говорится, чем смогу — помогу.
— Да тут фигня! — Вадим сплюнул в окно, почесал гладко выбритый подбородок. — Достали уже названивать из других отделов.
— По поводу чего? — насторожился следователь.
— Так ты, Виктрыч, сам распорядился, чтобы всякую собачатину нам сливали. Вот другие отделы и наглеют теперь, чтобы от волокиты лишней отделаться! Из-за пойманных организаторов собачьих боёв, вся эта дрянь, всплывшая вокруг их деятельности, на слуху постоянно, а газетчики только масла в огонь подливают! Так и норовят каждую «утку» через жопу вывернуть, чтобы народ поосновательнее запугать. Писаки недоделанные. Кто тут захочет, сам знаешь, какое место подставлять!..
— Так в чём дело-то?
— Да тут весь день какая-то полоумная консьержка с Братиславской названивает! Уже всю дежурку построить успела. Каким-то там оркестрантом сраным прикрывается — якобы он кого-то знает на самом верху. А эти черти, из тамошнего райотдела, всё нам сплавляют! Вот я и зашёл спросить, чего делать-то… Ехать туда или ну их всех? Конец рабочего дня, как-никак.
— И что, конкретно, она говорит?
— Там, короче, многоэтажка полупустая…
— Развалины?
— Да нет! — Вадим через силу прикончил сигарету и стрельнул окурком в окно.
Внизу недовольно загалдели.
— Да пошли вы! — прикрикнул Вадим, продолжая: — Наоборот, новостройка. Там новый жилой комплекс возводят — ну эти, современные, с парковками, заборами и пр. Каланча, одним словом. В общем, всякие ипотечники — у кого неминучее — прямо так и въезжают, в недостройку.
— Как это?
— Ну, как… Просто. Оформил сделку — и въезжай. Дом ко всему подключен: живи, не хочу. Да суть не в этом!
— Так-так, продолжай, — кивнул Григорий Викторович, прикуривая очередную сигарету.
— Не частишь?
— Нет, я свою норму знаю.
— Смотри, моё дело предупредить. Так вот, эта бабенция утверждает, что в одной из квартир закрыта зверюга.
— Зверюга?
— Да, так и говорит! — Вадим с чувством выдохнул, покачал головой и принялся потрошить свой «Уинстон». — Бультерьера там на день заперли, а он теперь, видите ли, воет на весь дом — крови так просит. Ну не идиотизм ли?..
— Совсем нет, — просипел Григорий Викторович, отчего Вадим недовольно фыркнул.
— Да, действительно, Виктрыч, двигай-ка ты лучше домой, отдохни. А я уж, так и быть, съезжу туда, осмотрюсь. Хозяева как раз, наверное, уже с работы вернулись. Припугну их немного, чтобы впредь неповадно было чудить.
— Нет, не нужно туда ездить, — Григорий Викторович резко поднялся, прошагал к столу. — Микрорайон Братиславский, говоришь?.. — Он склонился у стола, выдвинул массивный ящик, заваленный до краёв серыми папками.
— Ну да, — кивнул ничего не понимающий Вадим и поспешил за собеседником.
— Помнишь того парня, что на «Митсубиши» под товарняк заехал? — спросил Григорий Викторович, выуживая из ящика тетрадные страницы, исписанные ровным почерком.
Вадим задумчиво кивнул, присел на край стол.
— Как не помнить. Ты меня ещё просил его окружение «пробить».
— Да я и сам кое-кого «прощупал», — Григорий Викторович выпрямился, задвинул коленом ящик. — Интересные они все какие-то. Скрытные больно. Или и впрямь ничего не знают, или темнят не по-детски. А, может, и боятся кого…
— Так надавить надо. Тебе что-то конкретное узнать от них нужно?
— Да бог с ними. Ты ведь говорил, что у этого парня брат есть… — И Григорий Викторович протянул лист блокнота.
— Точно! — Вадим хлопнул себя ладонью по лбу. — А я всё голову ломаю, чего адрес такой знакомый! Он ведь туда и переехал с семьёй, как раз в эту чёртову новостройку. Вот это я ступил, каюсь! — Вадим покачал головой, вернул бумажку.
Григорий Викторович присел в кресло, изничтожил в пепельнице очередной окурок.
— И что думаешь делать? — спросил Вадим.
— Интересно как всё складывается… — размышлял вслух Григорий Викторович, никак не реагируя на сидящего напротив опера. — Брат, вот этот, переехал перед самой трагедией… Теперь собака бойцовой породы всплыла… Чего-то тут неясное творится. А дело, между тем, закрыли.
— Думаешь, серьёзный кто замешан?
— На собаках? — Григорий Викторович помассировал виски, снова потянулся к пачке, которую продолжал сжимать в свободной руке. — Даже не знаю. Тут надо поразмыслить, как следует…
— Так где же собака зарыта?
Наступила пауза. Вадим чесал нос, сидя на столе, а его собеседник только тяжело вдыхал мрачную атмосферу кабинета, густо перемешавшуюся с осенней промозглостью.
— Так что мне с адресом делать? — спросил, зевая, Вадим. — Виктрыч, ты спишь, что ли уже?..
— А?
— Я говорю, спишь, что ли уже? Чего мне с адресом делать?
— С каким адресом?
Вадим указал пальцем на лежавший посреди стола тетрадный лист.
— Она ведь не угомонится, это деятельница телефонная!
— Ничего, я сам туда зайду, — Григорий Викторович резко поднялся из-за стола. — Заодно, прогуляюсь перед сном.
— Уверен?
— А то! Мне всё равно по пути, — следователь открыл дверку допотопного шкафа и вынул из его пропахших нафталином недр плащ. — А ты домой ступай. Пивка…
— Да, это можно, — кивнул Вадим. — Спасибо что прикрываешь.
— Так это же по моей прихоти всё. Никак не успокоюсь на старости лет, вот и копаюсь во всякой дряни.
— Ладно, до завтра тогда. Если всё же кого прижать потребуется, говори, не стесняйся.
— Обязательно, — Григорий Викторович пожал протянутую ладонь и закрыл окно.
Марина стояла на крыльце, ощущая себя злобной летучей мышью, — поясница затекла, плечи болели из-за неимоверного напряжения, лопатки упёрлись в стречевую кофточку, стремясь прорваться наружу, минуя мышцы, кожу и ткань, чтобы породить на свет божий что-то не от мира сего. Перед глазами клубилась серая мгла; она приползла с той стороны реки и решительно раскачивалась из стороны в сторону, как на качелях. Складывалось ощущение, будто за непроглядной пеленой повисла незримая рука, что игриво манит к себе изогнутым когтем, терпеливо выжидая момент, когда можно будет пробить тонкую грань реальности, схватить и утащить вовеки веков на другой берег.
«Вот были бы крылья, — думала Марина, обнимая трясущимися руками худые плечи, — точно бы улетела! Ещё тогда, давным-давно, когда погибла подружка. Чтобы не видеть и не слышать последовавшего затем ужаса. Чтобы не чувствовать мрак внутри головы! Чтобы не попадать всякий раз в подчинение злу. Но, к сожалению, низвергнутым крылья может дать лишь дьявол. А улететь и впрямь возможно, достаточно этого просто сильно захотеть. Только какова будет плата за приобщение к неведомому? Кажется, я утратила смысл. Точнее моя сущность, наделённая плотью».
Марина считала себя именно такой: потерянной, выпотрошенной, обречённой. Оболочкой, что наполнена чем-то чуждым этому миру.
«Оно явно не земного происхождения — я уяснила это ещё в детстве. Именно тогда оно завладело частичкой моего сознания; ныне же и вовсе пытается проникнуть в душу, пожирая чувства с лёгкостью космической бездны! А потому, если в один прекрасный день за моей спиной и зашелестят крылья, то это будут мерзкие перепонки, какими машет в ночи невидимая глазу летучая мышь».
Марина обречённо вздохнула. На секунду ей показалось, что всё надуманное за сегодняшний день, и впрямь может во что-то вылиться. В смысле, обрести реальную платформу, на базе которой состоится финальная битва добра со злом. Только вот чьей стороны придерживается она сама?.. Во что верит? Верит ли хоть во что-нибудь?!
«Придётся сделать выбор, как бы сложно это ни было. Иначе и впрямь утратится смысл всего происходящего. А без него зачахнет и жизнь».
Женщина засуетилась, борясь с неприятными мыслями и оцепенением, невольно скользнула руками в карманы кофточки, нащупала липкими от пота пальцами пузырёк алпразолама.
«Просто нужно не всякую ерунду в голове обдумывать, а глотать как можно больше вот этой самой дряни — тогда всё непременно образуется! Жизнь — наладится, а от дурных мыслей не останется и следа!»
Марина «закинулась» двумя капсулами; тут же ощутила стремительные перемены во всём организме, — желудок был пуст и моментально запустил лекарство по артериям и сосудам… в голову, туда, где обжился монстр.
За спиной скрипнули половицы. Марина вздрогнула, пряча пузырёк в трясущихся пальцах; она сжала ладони в кулачки и запустила их подмышки, скрестив руки на груди.
— Марина… — Голос Глеба прозвучал неимоверно глухо, словно из глубокого колодца.
«А может, из другой галактики… или Вселенной».
Марина почувствовала удушье. Она вздохнула полной грудью, ощущая, как стремительно возрастает ритм сердца, а с ним и кровоток; затем медленно обернулась. Сумерки поглотили тени — враг умело путал следы.
Марина проглотила страх: темно и он вряд ли разглядит её зрачки.
Глеб и не пытался: лишь настороженно огляделся по сторонам и скинул с плеч куртку.
— На, накинь. А то прохладно сегодня.
Марина схватила куртку, быстро отвернулась.
— Ты вся дрожишь. Что с тобой?
— А то ты не знаешь!
Глеб смутился.
— Прости, я был не прав.
— В чём именно?
— Во всём, — Глеб сделал паузу. — Это всё из-за меня. Если бы я не психовал по пустякам и больше общался с Сергеем, тогда этого кошмара точно бы не случилось. Я не только про трагедию, но и про всё остальное. Ты понимаешь.
Глеб замолчал.
Марина, хоть убей, не знала, что ответить мужу. Рассудок помутнел. Хотелось просто заснуть и больше не просыпаться.
— Знаешь, — снова заговорил Глеб откуда-то издалека, — у меня такое ощущение, что я приехал на похороны не родного брата, а незнакомого мне человека. Даже эти — не знаю, как их и обозвать — знают о жизни Сергея в разы больше моего.
Марина до крови закусила нижнюю губу: так, хорошо, сейчас тварь насытится и уберётся прочь, тогда настанет ясность, непременно настанет, ведь не может же лекарство настолько сильно подавлять волю и чувства!
И впрямь полегчало: дурман нехотя отступил.
— Хватит сопли распускать, — Марина обернулась, уставилась на мужа мутным взором. — Твой брат сам всё это затеял, и не тебе винить себя в его смерти.
— Но ведь…
— У тебя растут сестра и брат! Ты хотя бы раз замечал, какие между ними отношения?
Глеб рассеянно развёл руками. Между пальцев заклубился туман — он наслаждался игрой: она питала его и всех остальных, что прятались в нём.
— Они ведь ненавидят друг друга. У них взаимная неприязнь, как между Исламским государством и США! — Марина задохнулась от сказанного. — Дай каждому по ножу, даже неизвестно, чем всё закончится!
«Господи, что я такое несу?..»
— Что ты такое несёшь? — озвучил её мысли Глеб.
— То, что есть! — в сердцах ответила Марина.
— Но…
— А вот «но» сейчас стоит на этом самом крыльце, и виновато-то как раз именно оно! И никто другой! Не подумай, я не про гибель Сергея сейчас.
Глеб ничего не ответил.
Марина собралась с духом.
— Тебе, быть может, не понравится то, что я сейчас скажу, но уж придётся, прости. Если кто и повинен в смерти твоего брата, так это, в первую очередь, ваша мать. Потому что она — родитель. И не важно, что там у неё на душе в данный конкретный момент, какие мысли или проблемы. Нужно уметь чувствовать эмоции собственных детей. Как бы паршиво при этом не было самому. Хм… Это что касаемо твоих душевных переживаний. А вот ещё кое-что, на засыпку: мы же с тобой, повинны в том, что наши дети скоро вырастут, и их отношения ничем не будут отличаться от тех, что существовали между тобой и Сергеем, — Марина качнулась и поспешила снова отвернуться. — Вопрос в том, во что к тому времени превратимся мы сами.
Глеб какое-то время молчал. Потом спросил:
— Ты приняла таблетки?
Марина ничего не ответила, только неопределённо качнула головой.
- Я знаю, что ты их по-прежнему пьёшь. Сегодня я целый день думал о Сергее. О жизни, о наших с ним отношениях… Мне кажется, ты не права. Мы ведь всё равно любили друг друга. Несмотря ни на что. По крайней мере, мы не ненавидели друг друга до боли в зубах — за это я могу поручиться. А, вот, на счёт родителей… возможно, ты и права.
Марина вздрогнула; в груди закололо. Таблетки больше не действовали, причём она не могла сказать, почему так. Действие лекарства не могло пройти так скоро! Нет, нет и ещё раз нет! Всё дело в крови, и в НЁМ.
«ЕМУ нужна эта беседа».
— Ты, наверное, не понимаешь, к чему я всё это, — продолжил Глеб. — Наши дети любят друг друга. Просто… Просто должно что-то произойти. Что-то такое, что разобьёт скорлупу и сблизит их, — к сожалению, мы с Сергеем так и не преодолели этого. Может быть, и они сами должны сделать для себя какие-то выводы, что-то решить. А, в особенности, я и ты. И это будет новый уровень. Что-то сродни инсайду или озарению.
Глеб дотронулся до изогнутой спины жены. Марина извернулась и отпрыгнула в сторону, точно дикая кошка.
— Прости, — Глеб одёрнул руку. — Я потолкую ещё кое о чём со Славиным, и мы сразу же поедем домой, — он собирался было уже идти, но остановился и добавил: — Там в кармане куртки телефон — можешь позвонить. Они наверняка уже дома.
Глеб ушёл, а Марина продолжала стоять в темноте, прижимая правую ладонь к влажному подбородку. Её душили слёзы, а лекарство по-прежнему не действовало, словно и не было этих двух проклятых капсул! Марина протяжно выдохнула, с трудом проглотила всё наболевшее, стараясь поскорее восстановить сбившийся ход мыслей.
— Всё я понимаю, — прошептала она, поплотнее укутываясь в полы куртки. — Понимаю, даже получше твоего. Только я не знаю, что с этим всем делать. Как от НЕГО избавиться?
Со стороны реки налетел пронизывающий ветер. Он принёс очередную порцию воспоминаний. Марина вспомнила, как впервые увидела ЕГО.
На следующий день после ужасной прогулки в царство мёртвых, Марину осматривал психолог. Это был седобородый дядечка с впалыми, постоянно слезящимися глазами, добродушно смотрящими из-за круглых стёклышек миниатюрного пенсне. Марине поначалу даже показалось, будто доктору и впрямь жаль не то её саму, не то мёртвую подружку, не то их обеих вместе… Хотя, беспокоило, в первую очередь, не это. Девочка боялась, что попросту не вспомнит, как всё было на самом деле. Почему-то ей казалось, что дядечка непременно станет расспрашивать её о том, что она видела, а если у неё, чего доброго, не получиться рассказать всё как есть, тогда в дело снова включится полоумная бабка.
Однако сердобольный дядечка ничего не спрашивал; он только посветил Марине в глаза маленьким фонариком, измерил пульс, после чего начал показывать странные картинки, больше похожие на кляксы от пролитых на бумагу чернил. И что самое странное: в этих самых каракулях не на шутку запуганная Марина, по словам доктора, должна была распознать что-то материальное, с чем у неё возникают ассоциации в реальности!
Марина тогда просто разревелась, а дядечка засуетился, убрал свои картинки и принялся профессионально успокаивать. Он говорил бархатным голосом, что если у Марины ничего не получается, то это вовсе не страшно, — они попробуют позже, когда она немного передохнёт и успокоится. Марина кивала головой, шмыгала носом и желала, чтобы её поскорее оставили в покое, потому что общество взрослых больше не внушало ей доверия — особенно после перенесённых побоев от бабки и вот этих самых клякс. А плакала она вовсе не от того, что ничего не увидела на показанных ей картинках, — как раз наоборот, Марина прекрасно всё увидела, и это повергло её в истинный ужас!
Марине показалось, что она видит свою голову сверху, с зачёсанной набок чёлкой и распущенными косичками. Однако это была уже не её голова. Точнее голова по-прежнему принадлежала ей, но было отчётливо видно, как в том месте, где заканчивается пробор волос, на чёрном фоне картинки проступают еле различимые не то усики, не то рожки, не то мордочка — так похожие на фрагменты насекомого. Со стороны затылка, разметавшиеся косички образовали что-то наподобие веера, и этот веер совсем изничтожил здравый рассудок Марины — она поняла, что видит сложенные крылья чудовища. Да-да, на её голове ЧТО-ТО притаилось, причём это ЧТО-ТО было невозможно увидеть просто так, со стороны. Смотреть нужно либо строго сверху, либо через вот такую картинку, которая под действием воображения, открывает доступ к сокровенному, что находится за пределами восприятия реального мира.
Остаток дня Марина проревела под одеялом, не обращая ни на кого внимания. В моменты, когда слёзы иссякали, а дыхание сбивалось настолько, что её душили сильнейшие спазмы грудной клетки, больше походившие на самые настоящие судороги, краем уха Марина слышала тихий плач родителей и жуткое бормотание повёрнутой невесть на чём бабки. Последнюю, маленькая Марина тем вечером просто возненавидела! Она заставляла себя не вслушиваться в каркающий голос старухи, которая буквально сразу же начала требовать от родителей совершения какого-то церковного обряда по изгнанию из девочки нечистого. Марина прижимала ладошки к ушам, однако спонтанное касание собственных волос порождало очередную волну отвращения по отношению к ТОМУ, что притаилось на её затылке. Реальность медленно отступала, оставляя девочку один на один с неизведанным.
На следующий день Марина собиралась во всём признаться. Хоть кому: родителям, дядечке, ещё раз самой себе, однако задуманное не воплотилось в жизнь и по сей день.
Родители, вынужденные постоянно находиться рядом, подобного ужаса явно не заслуживали. Им и без того требовалась передышка, по совокупности вещей, — и Марина это прекрасно понимала, не смотря на свой скромный возраст. Хотя, с другой стороны, ведь на то они и родители, чтобы постоянно быть рядом, переживать за жизнь собственного ребёнка, за его здоровье и душевное состояние, прислушиваться к любым невзгодам и даже капризам. К тому же и Марина, находясь в одиночестве, начинала попросту сходить с ума из-за постороннего шума в голове — она не знала что это такое и чем именно порождено, а от того становилось ещё страшнее. Но она продолжала упорно молчать, не смотря ни на что.
Скорее всего, таким образом тварь обживалась на новом месте. Существо терпеливо выжидало моменты одиночества, во время которых и проявлялось её влияние: поначалу просто отдалённый шорох, впоследствии — ненавязчивый шёпот на непонятном языке. Марина чувствовала, что как никогда близка к безумию, а потому начинала истошно визжать, как только взрослые предпринимали попытки оставить её одну хотя бы на несколько минут.
Ночью родители практически не спали, так как после заката с Мариной начинало твориться и вовсе непонятное: она разговаривала сама с собой, ни с того ни с сего начинала смеяться, или просто к чему-то прислушивалась, лёжа на кровати с широко раскрытыми глазами. Наутро Марину пытались расспросить о ночных кошмарах, однако девочка ничего не помнила. И, думается, хорошо, что не помнила, потому как рискни она рассказать о том, что привиделось во сне — её бабке точно бы дали зелёный свет! Потому Марина предпочитала отмалчиваться, в результате чего, никто так и не узнал о поселившемся в её голове бесе.
Затем приходил местный участковый. Вот он-то, как раз, и хотел задать девочке какие-то страшные вопросы, что наверняка были намного ужаснее самых ужасных картинок доктора. Марина зажмурилась и в очередной раз провалилась за грань. Она слышала лишь обрывки фраз, доносящиеся, такое ощущение, из глубокого колодца. Было холодно, а повсюду сновали неясные тени. Но не это было главным, Марина слушала.
Сначала это был голос её отца, просивший участкового повременить с допросом, или хотя бы проконсультироваться на сей счёт с лечащим врачом ребёнка; затем холодный сквозняк принёс болезненные всхлипы, и Марина отчётливо угадала в них дыхание матери, просящей кого-то внеземного, помочь ей справится со ВСЕМ ЭТИМ и уберечь дочь; потом появился сладковато-бархатный голос, — он явно принадлежал бородатому дядечке, — а его, то и дело прерывали резкие выкрики участкового, относительно того, что девочки занимались на кладбище черт-те-чем, и, возможно, это именно они разрыли могилу.
Марину стошнило прямо в кровать, и остаток вечера она была вынуждена вдыхать противный запах собственной желчи.
Вообще, первая неделя была самой тяжёлой, однако потом дело постепенно пошло на лад. Со временем, Марина свыклась с засевшим в её голове паразитом, а маме она намекнула, что не прочь сменить причёску: девочку постригли под каре, напрочь ликвидировав пробор и косички. Однако, не смотря на это, существо оставалось внутри, и Марина это прекрасно понимала. Так же она понимала, что на картинках, которые ей показывал доктор, люди, перенёсшие стресс, видят ещё и не такой ужас, но с годами страх рассасывается, а ощущения, связанные с ним, забываются; впоследствии Марина часто бывала на приёме у психоаналитиков, но жутких усиков и крылышек больше не различила, как ни старалась. Утих, под действием лекарств, и шёпот.
Марина вздрогнула, вновь и вновь прокручивая в голове воспоминания.
Единственное, что она отчётливо помнила из того лета, были похороны подружки: девочку хоронили в закрытом гробу, как и Сергея.
Лифт как-то неуверенно дёрнулся, словно не до конца понимая, чего именно от него хотят, — он-то своё дело сделал: довёз всех в целости и сохранности.
Светка в упор смотрела на перекошенную фигуру Германа Полиграфовича, раскачивающуюся у открывшихся дверей, и с трудом сдерживала себя, чтобы не закричать. Девочка была в курсе, что электрический трансформатор на их площадке плохо отрегулирован, так что убогое освещение нередко порождает фантомные тени несуществующих предметов. А уж над чем-то материальным, это самое освещение и вовсе измывается похлеще обезумевшего художника-абстракциониста, решившего воплотить в реальность свои фантазии.
Несомненно, именно мерцающее освещение и сотворило с пожилым музыкантом ту неприятную метаморфозу, что так сильно напугала девочку. Хотя Светке отчего-то казалось, что сама первопричина страха зародилась в её голове значительно раньше, просто за ширмой восторженных чувств, она не замечала отчаянных криков подсознания, гоня всяческие дурные мысли прочь. А зря.
Герман Полиграфович стоял спиной к лифту, на полусогнутых ногах. Руки со скрюченными пальцами нездорово тряслись, завитушки на макушке головы распрямились, а всё тело ходило ходуном из стороны в сторону. Престарелый музыкант был явно чем-то напуган. На первый взгляд, до глубин души, а может и того хлеще.
Светка кое-как перевела дух.
«Странно, — думала она, чувствуя, как в сумке «оживает» мобильник, — Герман Полиграфович живёт в противоположном крыле дома, в боковой однушке — он сам так решил, чтобы никому не мешать, дудя в свой тромбон… Тогда какого чёрта он позабыл так далеко от своего логова? Стоп. А что если он вовсе не тот, за кого себя выдаёт? Ведь я же о нём ничего не знаю — только то, что рассказали Глеб с Мариной… А им тоже кто-нибудь рассказал… например, полоумная Алла Борисовна, которая верит газетным сплетням и напрочь игнорирует реальность, — Светка сглотнула ком, страшась следующих мыслей. — Дом пустой. Поблизости совсем никого. Можно резать, душить, насиловать — творить, что угодно! — никто не придёт на помощь. Попросту не успеет на зов, да и не услышит его, хоть завизжи во всю глотку!»
Герман Полиграфович никак не отреагировал на остановку лифта; он пребывал в некоем заторможенном состоянии, так что не замечал происходящего вокруг. Он вздрогнул, лишь когда зазвонил Светкин мобильник и стал медленно оборачиваться, будто ожидал увидеть позади себя само средоточие вселенского зла или что-то приближенное к тому. Именно на это его движение и отреагировал в свою очередь лифт: кабинка дёрнулась, задрожала, словно балансировала на оборванном тросе подвески — хотя, возможно, так и было взаправду, — судорожно скрипнула.
Светка совершенно не понимала, что происходит, а потому не знала, как себя вести. Однако ситуация разрешилась сама собой: створки дверей со скрежетом сомкнулись, и лифт поехал. Чертовщина, иначе и не скажешь!
Светка мотнула стопудовой головой. Указательный палец на правой руке нестерпимо ныл. Девочка медленно поднесла ладонь к лицу. Плоть побелела от чудовищного усилия, приложенного к кнопке, а ноготь и вовсе сломался. Светка попыталась унять нарастающую во всём теле дрожь; лифт неспешно раскачивался, увозя детей невесть куда.
— Чего это с ним?.. — пропищал сидящий на полу Юрка, поджимая коленки к влажному подбородку.
Светка посмотрела на брата. Тот сидел посреди кабинки, размазывая ботинками по полу вязкую кашицу. Внутри металлической коробки витал запах детской мочи.
— Ты чего, обделался?! — не поверила Светка, одним движением поднимая сконфуженного Юрку с грязного пола за шкирку.
— Ничего я не обделался! — хныкал малыш, извиваясь и вывёртываясь из рук сестры так, чтобы той не было видно его обмоченных штанишек. — Чего ты опять обзываешься!
— Да нужен ты мне!
«Скафандр» всё же сделал своё мерзкое дело; Юрка понял, что докрутился и попросту не способен двигаться — рукава комбинезона сдавили плечи, так что перехватило дыхание. Малыш засопел.
Светка брезгливо осмотрела брата с ног до головы, наморщила нос.
— Ну за что, спрашивается, мне это наказание?! Почему именно сегодня?
Юрка вырвался из обмякших пальцев сестры и прижался к стенке.
Светка посмотрела на брата, как на умалишённого, однако тут же сообразила, что последнюю фразу она прокричала буквально во весь голос, и вновь ужаснулась.
Лифт замер, принялся задумчиво пощёлкивать своими электронными мозгами.
Светка не стала дожидаться пока откроются двери и, не особо задумываясь, ткнула саднящим пальцем кнопку своего этажа.
«Так за что же мне всё это?..»
«Да за ВСЁ, дурья твоя башка! Неужели не понятно? За ВСЁ!!!»
Светка прижалась лбом к холодной стене, ясно представляя всю ту гадость, что уже совершила, и которую теперь не исправить. Никогда и ни за что. Ни в этом мире, ни в этой жизни. Только там, за гранью, где уже поджидает страшная кара.
— Телефон, — прошептал из своего угла немного отошедший Юрка. — Не пугай меня так больше. Ладно? Это мама?..
Светка нездорово выдохнула, принялась суматошно рыться в сумке. Мелодия «Симметрис» постепенно «распускалась», наполняя утробу лифта мелодичным вихрем, который разгонялся всё быстрее и быстрее.
Светка не знала почему, но мелодия транса напоминала ей жизнь цветка: прекрасную и быстротечную. Всё начиналось с тихого перезвона — и в этот момент цветок рос, обдуваемый на заре ветрами; затем всё замирало, из-за горизонта появлялось светило, сопровождаемое дивным рокотом земных недр — гравитация пронизывала космос, а в безлюдной степи на тонкой ножке раскачивался дивный бутон. Небо озарили вспышки молний, стороны горизонта заслонились косматыми тучами, дождевые капли бомбардировали пыль, точно метеоры — гранит. Бутон гнулся к земле, заслоняясь широкими стеблями от буйства стихии. Он пытался сохранить жизнь. Ту самую, которую кто-то свыше заключил внутрь него, как в утробу матери. Спустя какое-то время буря стихла, так и не сломав цветок, а на небесной сфере снова засияло солнце. Мир окрашивался разноцветными красками, по земле струились потоки влаги, в призме капель изогнулась радуга — она соединила два берега: реальность и иллюзию. Гравитация исказилась, и транс проник внутрь. Он скользил по узлам нейронной сети, заигрывая с каждым нервом, а когда попал в кровь, сознание увидело цветок. Он расцвёл, пронизав пространство изумительным ароматом жизни. Потом прогремел взрыв — это душа пела колыбельную новой жизни, что уносилась вдаль вечерним ветерком. Семена метались из стороны в сторону, водили хоровод, оседали на землю передохнуть. Некоторые оставались тут навсегда, а другие неслись прочь, к иным мирам и галактикам. Перед ними открывались врата, а по ту сторону горизонта ждали очередные раскалённые пустыни. Измерения, в которых тоже должен прорости цветок. Спускалась ночь.
Цветок «Симметрис» сломался, так и не успев «распуститься». К сожалению, случалось и так.
«И в том мире начинался мор».
Светка заставила воображение заткнуться и нащупала телефон.
— Это мама? — повторился Юрка; за время Светкиных размышлений он всё же переборол страх и теперь сконфуженно изучал собственные штанишки.
— Глеб, — равнодушно сказала Светка. — Скинул.
— Перезвони!
— Тут связь плохая. Из квартиры наберу.
— Ну, ладно… — Юрка как-то зябко поёжился.
Лифт в очередной раз замер.
Светка вдохнула полной грудью, на всякий случай отошла к дальней стене, у которой разыгрывал пантомимы Юрка; на сей раз, малыш вжал голову в плечи и к чему-то прислушивался. Хотя Светка прекрасно знала, к чему именно.
Двери разъехались. На лестничной клетке никого не оказалось. По полу скакали больные тени, гудели, мерцая, лампы в кожухах, пахло строительным клеем и побелкой.
Юрка снова поёжился, но на сей раз не от страха, а от налетевшего с лестничной клетки сквозняка. Тот умело проник за ворот, принялся грызть рёбра.
— Странно… — прошептала Светка, осторожно выглядывая из лифта. — Ушёл.
— Может, спрятался просто? — пропищал Юрка, протягивая липкие пальцы к сумке сестры.
— Не говори ерунды! — огрызнулась Светка. — Не тронь — испачкаешь ведь!
Юрка вздрогнул, покорно опустил руки.
— Идём, нет тут никого, — и Светка решительно направилась к двери квартиры. — Он, наверное, и сам испугался из-за того, что мы тут с тобой учудили.
Юрка выскочил из кабины лифта и трусцой подбежал к сестре.
— А чего он тут вообще делал?
— Откуда мне знать? — Девочка зазвенела ключами. — Может, спросить, чего, хотел… Мало ли… соль могла закончиться или спички.
— А чего же не спросил?
— Отстань, а, — Светка вставила ключ в замочную скважину и оглянулась на брата. — Вот встретишь Германа Полиграфовича и сам у него всё спросишь.
Юрка помотал головой, нетерпеливо затоптался на месте, словно хотел в туалет.
— Ноги вытри, — фыркнула Светка и повернула ключ.
Славин сидел за кухонным столом и уныло смотрел в окно, за которым уже всецело властвовал мрак. Завидев в дверях Глеба, он достал из стоявшей на полу дорожной сумки бутылку водки.
— Тебе нельзя, знаю. А вот я, пожалуй, выпью.
Глеб кивнул, садясь напротив.
— Всё настолько серьёзно?
Славин невольно вздрогнул, принялся загнанно озираться по сторонам. Глеб взял с подоконника стакан. Поставил его перед собеседником, на что тот лишь что-то невнятно пробормотал.
— Так в чём дело? — спросил Глеб.
— Я даже и не знаю, стоит ли тебе рассказывать… — Славин повертел в руках стакан. — Хотя их всех поймали, вроде как. Так что никакой опасности быть не должно.
— Кого — поймали?
— Тех уродов, что организовывали собачьи бои.
— А они тут причём?
— Притом, — Славин отчаянно пытался сладить с пробкой, но та всё никак не поддавалась.
— Дай сюда, — Глеб выхватил бутылку из вялых пальцев Славина; сжал горлышко, будто гусиную шею, и чуть было не свернул его вместе с пробкой. Послышался хруст стекла и невнятный стон Славина. — И рассказывай всё, что знаешь, — Глеб до краёв наполнил стакан.
— Странно, что следаки сами на тебя не вышли…
— Поверь, на счёт Сергея они мне основательно промыли мозги. А вот о том, что ты сейчас пытаешься рассказать, я, признаться честно, ни сном, ни духом.
— Ну, менты-то этого не знают, — Славин опрокинул стопку, жутко простучав зубами по граням стакана, и тут же заново наполнил его. — Просто ещё не докопали до тебя, — я так думаю. К тому же я слышал, ты переехал недавно…
— Ладно, бог с ними, с ментами. Говори по делу.
Славин залпом «проглотил» и второй стакан; он заметно успокоился и наполнил стопку в третий раз.
— Сергей проигрался по-крупному. Ещё там, в Москве, — Славин изготовился к третьему подходу, но Глеб предусмотрительно схватил собеседника за руку.
— Хватит! Сначала расскажи, а потом можешь хоть ужраться. Что всё это значит?
Славин глупо улыбнулся:
— Ну а чего ты хотел? Да, Сергей всегда был уверен, что ничего подобного с ним никогда не случится. Ведь он и впрямь был лучшим из нас. К тому же его было трудно перехитрить. Трудно, но как оказалось — не невозможно. Зазвездился, одним словом малец, причём ещё в бытность «зелёным» пацанёнком. А ты разве сам не заметил этого?.. — Славин уставился на Глеба мутным взором.
— Предположим.
— А тут и предполагать нечего. Нигде он в Москве не работал, как, собственно, и все мы. Сергей игрок — был, — и этим всё сказано. В общем, заприметили его тамошние барыги, предложили крышу: мол, выигрыш пополам, а от наездов конкурентов, мы защитим. Ну, Сергей естественно вспылил — ты же его знаешь, — и тут уж за него по-настоящему взялись: с чувством, с толком, с расстановкой. Машину пару раз расколошматили, квартиру чуть не спалили, да и так, на улице пару раз подкараулили, для профилактики. Одним словом, лопатили, как могли — а ему хоть бы хны! — Славин ухмыльнулся, осмысливая сочинённый каламбур. — Короче, поняли они, что Сергея только дно Яузы исправит. Правда, потом подумали и ещё покруче придумали: мол, несговорчивый ты — ладно, так и быть, — а вот посмотрим, как запоёшь, когда сам кому денег задолжаешь, — Славин всё же опрокинул третью стопку и грохнул стаканом по столу.
— И что было дальше?
— Как что?.. Предложили сыграть по крупному, а там просто развели. Это глухо — играть вот так, сам за себя, когда вокруг все блефуют.
— И сколько он проиграл?
— Много. Да ты не беспокойся — он всё отдал. Негоже было ему с долгами-то и под поезд… — Славин снова потянулся к бутылке.
— Так если за ним ничего не было, тогда смысл сводить счёты с жизнью?
— Это всё — собаки, — Славин изничтожил очередную стопку.
— Собаки? — Глеб почувствовал, как шевелятся волосы на затылке.
— Да, будь они трижды неладны! — Славин уже явно захмелел, но продолжал сражаться с непослушным языком. — Сергей пытался заработать на картах, но как-то всё не выходило. Он бы сделал это, рано или поздно, — и я ручаюсь тебе в этом! — но сроки были слишком малы. Реально, было просто не успеть! Вот он и прикупил у одного барыги бойцовую зверюгу: недолго думая, пустил её в оборот. Знаешь, когда просто так ставишь на чужого пса, деньги совсем не те. А вот когда боец твой — тут совсем другой расклад выходит! Денежек раза в два поболе удаётся подзаработать, да и купить пса могут, если тот, конечно, выигрывать постоянно будет. А ты знаешь, сколько сейчас подобное НЕЧТО на «чёрном рынке» стоит?
В царящем полумраке Глеб всё же разглядел, как Славин закатил глаза, обозначая приличную сумму. Происходящий разговор нравился всё меньше; Глеб то и дело ловил себя на мысли, что знает, чем именно закончится беседа.
Но Славин закончил так, как Глеб и предположить не мог.
— Слушай, я чего про всё это говорить-то начал… — Славин отхлебнул прямо из горла и красноречиво сморщился. — Продай мне этого пса. Тебе он всё равно ни к чему, да и мороки с ним не оберёшься, особенно если следаки и впрямь к тебе с ордером заявятся. А я завтра же на дно залягу, так что, на первых порах, и не сыщет никто. А ментам скажешь: мол, смылась собачка и дел-то!
— Так Умка — бойцовый пёс? — резко спросил Глеб, отчего Славин аж икнул.
— А по нему не видно разве?
Глеб ухватился руками за голову.
— Господи…
— Я хорошо заплачу, не обижу, — и Славин поставил на стол свою сумку. — Вот, — он расстегнул боковой карман и положил перед Глебом две сотенные пачки долларов. — Это только задаток. Как только собачка начнёт «зарабатывать» по-настоящему — я сразу же вышлю тебе гонорар.
Глеб почувствовал, как окружающий мир медленно затухает. Сознание отслаивалось от реальности, погружаясь в пучины забвения. Да, так бывает всегда, когда разум отказывается верить в случившийся кошмар.
Глеб собрался с мыслями и сказал:
— Но он же совсем не похож на убийцу.
— Кто не похож? Пёс? Да он-то тут причём?
— Как это причём? Ведь ты же его у меня купить хочешь!
Славин махнул рукой и, оглядевшись по сторонам, поманил Глеба к себе — его потное, с подрагивающими губами лицо было под стать маске безумца.
Глеб невольно подался вперёд.
— Тут такое дело — ай-ай-ай! — не хотел тебе говорить, потому что и сам толком не знаю, что к чему, — Славин снова загнанно оглянулся и захрипел уже на пороге слышимости: — В Москве некий трафик обозначился. Какие-то черти «дурь» для собак толкают. Хотя это и не дурь даже, а какой-то «озверин» неизведанный. И стоит столько, что не в приличном месте будет сказано.
— Что это за дрянь?
— Да говорю же, что не знаю! — Славин отвернулся. — Вводишь эту гадость псу, и тот превращается в чудовище, готовое убивать всех и вся.
Глеб окончательно перестал воспринимать действительность. В воображении нарисовалась картина истинного безумия: кровь на стенах, потолке, оконных рамах…
…А сквозь мутные разводы проступает улыбающееся Светкино личико; дочь прижимает к груди обгрызенные ладони и шепчет в полголоса: «Я не знаю где мелкий. Кажется, СПИНОГРЫЗ утащил его! Почему вы ничего не предпринимаете? Ведь я же вам всем рассказывала про НЕГО! ОН реален, как эта ночь!»
«А ведь Светка вчера вовсе не паясничала. Я тоже слышал про тот случай с взбесившимся псом, когда самого маленького ребёнка так и не нашли».
— Тебе, может, продавать жалко? — сухо спросил Славин. — Так ты это брось. Если животному однажды вкололи эту дрянь — это уже не пёс. Там не то зависимость сразу возникает, не то ещё что… Короче, тварь становится опасной для общества. Так-то.
— Как?.. — переспросил Глеб. — Как ты сказал?
— Я слышал, что вспышки света и монотонный шелест способны запустить повторную реакцию — вроде как приступ у эпилептика. Не всегда, но могут! Эта штука то ли на генном уровне работает, то ли она уже при первом применении что-то там, в голове перестраивает — не знаю, — Славин убрал сумку со стола и серьёзно — словно и не было четырёх стаканов — посмотрел на Глеба. — Знаю одно: таких псов нужно держать на коротком поводке, иначе…
— Иначе что? — Глеб помассировал виски; в голове творилось чёрт-те-что.
— Мозгами пораскинь, если ничего не читал про взбесившихся собак, — направо и налево беспечных хозяев грызут!
Славин нервно почесался.
— Ну, сам подумай, — снова зашептал он, — у тебя семья… Жена, дети — оно тебе надо? Я бы на твоём месте, даже думать не стал на этот счёт!
На Глеба будто ушат ледяной воды вылили: он вскочил и принялся ходить из угла в угол, цепляя невидимые во тьме предметы.
— Ты чего? — насторожился Славин. — Ну не хочешь продавать, так одолжи на время!
Глеб вдруг замер.
— Ты ведь спьяну это всё выдумал, верно? — Он быстро подошёл к испуганному собеседнику и присел на колено, силясь вглядеться в его расширенные зрачки. — Чтобы цену сбить, так?
— Чего?
— Ты придумал всё это! Про собак… и остальную хрень!
— Да какой, придумал! — Славин оттолкнул нависшего Глеба и тоже вскочил. — Ты журналист, или кто?! В городе целую банду накрыли, которая этим промышляла, а ты как влюблённая школьница в розовых снах — ах, как всё прекрасно благоухает… чтоб им всем обосраться и не встать!
— То, просто живодёры были. Там не было никаких наркотиков, которые собакам кололи!
— Ага, как же… — Славин недобро усмехнулся. — Не было. Хм… Или ты думаешь, тебе всё так на блюдечке и преподнесут с голубой каёмочкой — кушайте, не обляпайтесь! Да эту гадость через пятые-десятые руки перепродавали! И без всякой гарантии!
— Да ну! — Глеб немного отступил, но продолжил зло напирать: — А вы все, можно подумать, доверчивые такие!..
— Будешь тут доверчивым… особенно когда деньги позарез нужны, — Славин злобно засопел, громыхнул пустым стаканом по столу. — Всё через Интернет делалось. Тебе сообщают счёт, на который необходимо перевести деньги. Без всяких гарантий: хочешь — верь, не хочешь — не верь! И только потом, через месяц, а то и два сообщали, где можно это забрать.
Глеб снова сжал кулаки.
— Ты сам-то в это веришь?
— Я тебе рассказываю лишь то, что знаю сам: а уж верить мне или нет — это сугубо твоё личное дело. Да и смысл мне врать? Денег у меня уйма — сам погляди! — и поверь, я тебе даю за пса реальную цену. Столько в этом городе за него никто не заплатит. Особенно после всей этой кутерьмы с живодёрами.
Глеб почувствовал в груди, слева, неприятный укол и тут же осел на опрокинутый табурет.
— Эй, ты чего это?.. — Славин наклонился к собеседнику. — Ты в норме?
Глеб помотал головой.
— Нормально всё. Воды дай.
Славин отреагировал практически мгновенно и уже спустя пару секунд протянул Глебу прохладный стакан.
— Ты извини, если что не так… — бубнил он, шаря по стене в поисках выключателя. — Я ж не думал, что тебе настолько жалко этого чёртового пса! Я вообще другое собирался сказать. Про Сергея. А не мериться тут с тобой, сам знаешь чем…
— И что же? — Глеб осушил стакан, попытался собрать мысли в кучу.
— Он связался с теми торгашами, а потом-то всё и случилось, — Славин помолчал, словно предлагая Глебу вставить реплику, но так и не дождавшись реакции собеседника, продолжил: — Их вроде бы там всех переловили — иначе я не стал бы затевать этот разговор. Всё очень серьёзно и в твоих же интересах избавиться от собаки как можно скорее! Понимаешь, если в открытую ничего не говорят — значит, дело и впрямь дрянь!
— Дрянь? — Глеб вздрогнул.
— Да, дрянь! Ты слушаешь меня, вообще, или как? — Славин выглядел уже абсолютно трезвым, будто и не было этих четырёх стопок. — Сергей явно во что-то впутался. Причём очень основательно, если никому так ничего и не сказал. Так что если ты не хочешь дополнительных проблем, лучше сделай то, о чём я тебя прошу.
Глеб резко выпрямился.
— Мне нужно вернуться в город!
— Сейчас?!
— Да, сейчас.
Славин замер у стола совершенно сбитый с толку.
— Ну, как знаешь… Можно на него хоть посмотреть? Где ты его держишь?
— Кого?
— Пса.
Глеб снова замер.
— Я за весь день его так ни разу и не увидел. С ним всё в норме?
— Да. Просто Умка в городе. В квартире… С детьми.
Только сейчас Глеб окончательно осознал весь ужас сложившегося положения; он отшвырнул валявшуюся под ногами табуретку и стремительно выбежал в коридор.
Славин сел за стол, залпом допил оставшуюся водку. Затем сложил в сумку деньги и незаметно вышел во двор. Больше его никто не видел.
Герман Полиграфович и впрямь не на шутку испугался, заслышав, как в остановившемся за спиной лифте кто-то осторожно зашевелился.
Всю вторую половину дня он был вынужден торчать у двери опостылевшей квартиры по приказанию Аллы Борисовны. Нет, конечно, Герман Полиграфович мог отказаться, но какой-то невнятный, еле различимый голос, возникший в глубинах подсознания уже здесь, на лестничной клетке, упорно советовал воздержаться от неповиновения — престарелый музыкант не хотел портить отношений с Аллой Борисовной, а потому молча терпел все её абсурдные прихоти.
Герман Полиграфович познакомился с Аллой Борисовной совсем недавно — как только переехал на новую квартиру. Вообще эти переезды случались довольно часто и, как правило, знаменовали собой не совсем приятные жизненные периоды. По своей натуре — натуре личности творческой (а Герман Полиграфович считал себя именно таким), причём несправедливо обделённой мирским вниманием, — музыкант был социально неприспособленным: всё что угодно могло запросто поставить ему предательскую ножку, надолго выбив из колеи. А в этом случае, как правило, случался продолжительный кризис. Причём не только творческий, но и бытовой.
Герман Полиграфович предпочитал не вспоминать сопутствующий кошмар: дурные мысли в голове, исчезновение и без того немногочисленных друзей, постоянные пересчёты стремительно сокращающейся наличности, которая всё чаще расходуется не на что-то необходимое, а на такую задушевную водочку, что напрочь растворяет проблемы в пьяном угаре. По вечерам в душе играла музыка… а просыпаться по утрам, как правило, не хотелось, хоть волком вой.
Когда всё же удавалось подняться, приходилось на протяжении бесконечного дня бесцельно слоняться по пустой квартире и прислушиваться к тому, как сегодня поскрипывают половицы под ногами: если как и вчера — то надежды нет; если иначе — то возможно всякое…
Затем как-то незаметно подкрадывался вечер, и, прикрываясь обязательной прогулкой, без которой вряд ли удастся заснуть, Герман Полиграфович облачался в свой традиционный плащ, приводил в порядок седые кудряшки на голове и незримой тенью спускался во двор. Ноги, точно голодные волки, неизменно выходили на знакомый маршрут, заканчивающийся у порога какой-нибудь забегаловки.
Не сказать, чтобы подобное существование уж очень нравилось Герману Полиграфовичу, да и прожить без алкоголя на сон грядущий он, скорее всего, смог бы — по крайней мере, так казалось на первый взгляд. Он не считал себя хроническим алкоголиком и мысленно верил, что как только кризис отпустит, все эти забегаловки, думы относительно неопределённого будущего, хлорированная вода из-под кухонного крана на завтрак, обед и ужин, да и всё прочее, что так и норовит сломить — незамедлительно отстанет. Но для этого нужна мотивация. Например, новая работа — именно так, ведь алкашом Герман Полиграфович себя не считал и мог бросить пить не только потому, что ему завтра на работу, а от того, что эта данность вообще существует. Попутно необходимо сменить жильё — оставаться в прежней халупе отчего-то не хотелось. В старой норе с хлоркой, скрипами и отчаянием, которая к тому же проведала про все его страхи, — элементарно не выжить! Даже не смотря на новый расклад, что подкидывает судьба.
Стены давили, точно тиски, потолок опускался всякий раз, как ложишься в постель, шорохи обоев не позволяли заснуть, скрип половиц населял комнату бесплотными тенями. В какой-то момент становилось окончательно не по себе, так что Герман Полиграфович невольно начинал задумываться на счёт того, что его организм всё же дал сбой, оказавшись во власти зелёного змия. Спасали настенные часы, размеренный ход которых отгонял совсем уж дурные мысли.
Однако, как только Герман Полиграфович менял место жительства, всё моментально прекращалось, будто данная закономерность была прописана в некоем таинственном алгоритме чередования событий в природе, изменить который не могли даже происки пресловутых сил тьмы.
И так, возвращаясь к Алле Борисовне. Порой Герману Полиграфовичу казалось, что престарелая консьержка чем-то похожа на него самого. Точнее не она сама, а тот событийный круг, внутри которого она существует. Только в отличие от Германа Полиграфовича, умевшего всякий раз прорывать окружность кольца, начиная жизнь заново, Алла Борисовна накрепко увязла внутри бесцветной сферы своего собственного мирка, подобно тому, как пчела застывает в куске янтаря. Все эти бредовые газетёнки, слухи на уровне «сарафанного радио», не прекращающиеся сплетни — отгораживали недальновидную консьержку всё дальше и дальше от реальности, заключая где-то на уровне больного подсознания, которое всё чаще разрождалось очередными сумасбродными бесами. Алле Борисовне было плевать на мир, что окружает её тело, — куда в большей мере старушку беспокоили собственные догмы, которые и впрямь не требовали никаких сторонних доказательств, потому что не имели никакого смысла. А раз в жизни человека нет смысла — что можно спросить с такого индивида? Правильно, ничего. Да и индивид ли это уже?.. Скорее оболочка начинённая невесть чем.
«Это маразм, — думал Герман Полиграфович, переминаясь с ноги на ногу. — Да-да, самый настоящий маразм, только неимоверно завуалированный на фоне напускной стервозности. Старуха просто рехнулась, уверовав в собственную значимость, хотя на деле её и всерьёз-то никто не воспринимает — просто связываться не хотят. Как и я, вот».
Алла Борисовна приказала ему оставаться у дверей квартиры и никого даже близко не подпускать — она, видите ли, чего-то там вычитала такого, в своих газетёнках, отчего всем жильцам дома грозит смертельная опасность. Консьержка поднялась к Герману Полиграфовичу, якобы, за советом, но, не тратя времени на объяснения, выволокла музыканта из квартиры и насильно приволокла на наблюдательный пост. Проведя краткий целевой инструктаж на тему, кто имеет права доступа к охраняемому объекту, а кто — нет, Алла Борисовна отлучилась по оперативному заданию, так же полученному от себя же самой, для вызова подкрепления.
Герман Полиграфович так и не понял, о каком подкреплении шла речь: милиция, военные, МЧС? Или и вовсе спецназ?.. Так или иначе, но он по-прежнему оставался на своём посту: сторожил осточертевшую железную дверь, а попутно изнывал под ворохом непутёвых мыслей. В придачу, перед самым «отбытием» Аллы Борисовны, Герман Полиграфович зачем-то ляпнул, будто у него есть какие-никакие связи в прокуратуре (через знакомого конферансье) и если где бы то ни было, «данный инцидент» посчитают дурацким розыгрышем, то можно припугнуть этими самыми связями. Хотя кого именно пугать, да и зачем, Герман Полиграфович понятия не имел.
Алла Борисовна, раскрасневшись от осознания всемогущества, ушла звонить, и до сих пор не вернулась — будто канула в пучину своего же собственного безумия.
Герман Полиграфович медленно обернулся, чувствуя, как трясутся коленки, а в животе от неприятных эмоций нарождается что-то жалкое и тянущее. Казалось, что за дверьми лифта притаилось вселенское зло. Сейчас оно выпустит когти, изогнётся в прыжке и вопьётся в плоть, силясь добраться до сердца! Тогда точно не будет ни новой работы, ни новой квартиры, ни новой жизни.
Престарелый музыкант споткнулся об металлическую банку из-под краски, присел и принялся шарить руками по холодному полу, в поисках оружия, которым можно было бы отмахнуться.
Занятый делом, музыкант не заметил, как, скрипнув, закрылись двери лифта, и всё прекратилось.
Понимая, что происходящее с ним выглядит абсурдным, Герман Полиграфович поспешил ретироваться в свою квартиру — ну, к дьяволу, эту полоумную Аллу Борисовну, со всеми её причудами! У него-то ещё шарики за ролики не закатились и крыша цела, пусть и подтекает местами…
«Просто температура, жар, бред. Оттого-то и мерещится чёрт-те-что!»
В глубине души, Герман Полиграфович понимал, что так не делается — нельзя покидать пост, как бы жутко не было.
«А на войне за подобную вседозволенность можно и вовсе лишиться головы: трибунал, расстрел, вышка. Но мы ведь не на войне. Так, дурью маемся по прихоти ненормальной бабенции!»
Заручившись подобными мыслями, престарелый музыкант покинул пост. Даже образ злющей Аллы Борисовны, с недовольно упёртыми в толстые бока ручищами, был не в силах вернуть былое повиновение. Резкий, мерцающий свет, только ещё больше усугубил и без того жалкое состояние Германа Полиграфовича, безумно скачущего через ступеньки, желая поскорее скрыться в своём крохотном мирке.
Всё же в чем-то они были похожи с консьержкой. Просто по-разному боролись со страхами.
«Неужто и впрямь мигрень, какая?.. — думал на бегу музыкант, цепляясь влажными пальцами за скользкие перила. — Нет-нет, не может быть! Так нельзя! Вдруг завтра появиться вакансия, — а она непременно появится, если я окончательно «расклеюсь»! — ведь это последний шанс для меня и тромбона! Болеть нельзя! Иначе снова бессонные ночи и хлорка три раза в день!.. Нет, конечно всё не так. Всего лишь лёгонький гайморит, который можно запросто обезвредить обычным ампициллином… А лучше водочкой — так уж наверняка!»
— Фу, чем это так воняет? — прошептал Юрка и принялся боязливо оглядываться по сторонам.
— Рыбой, — ответила Светка, зажимая нос двумя пальцами; она помнила, что возвращаясь с улицы, следует, перво-наперво, помыть руки, а уж затем тянуться ими к лицу — ведь на пальцах и ладонях может таиться всевозможная зараза, особенно после детского сада. Однако как-то иначе выдержать атаку пробирающего до самих бронх смрада, было просто невозможно!
— А откуда она взялась? — не унимался Юрка; он суетливо топтался на месте, развозя по полу грязь.
— Да стой, ты, не вертись! — Светка схватила брата руками за голову: прикасаться к другим частям тела было не очень приятно. — Ну, посмотри, что наделал…
Юрка шмыгнул носом, нехотя замер.
Светка ещё раз пристально оглядела брата, бросила ключи на маленький столик у двери.
— Так, стой тут и не двигайся. Я тебя умоляю! — Девочка быстро скинула кеды и уверенно направилась в сторону кухни. — Мне кажется, я знаю, откуда взялась рыба…
Юрка хотел предупредить сестру о возможной опасности, но отчего-то так ничего и не сказал, продолжая покорно стоять у входной двери и всё отчаяннее вжимать голову в плечи. Под лобной костью вновь ожил Сверчок, который был уверен, что и поделом этой размалёванной ДЕВКЕ! Даже не смотря, что сестра, — пускай лезет в самое пекло, может тогда на их долю вороха безумия и котла боли попросту не хватит.
Юрка весь сжался.
Что это такое?.. Ведь Светка родная сестра, о ней нельзя так думать, даже не смотря на вражду. Да и есть ли вражда на самом деле?.. Вдруг это просто внушение? Внушение ЧЕГО-ТО, спустившегося ОТТУДА, где бродит злобный Месяц из страшного мультика!
Светка замерла у кухонной двери, прислушалась. С той стороны прошлёпали быстрые шажки, а на матовом стекле тут же обозначилась знакомая белая тень.
— Эй, как ты там?.. — шёпотом спросила Светка, на ощупь выискивая в сумке палку колбасы.
В ответ жалобно заскулили, и девочка, недолго думая, надавила на ручку.
Умка был страшен. В поисках пищи он, по-видимому, сначала собрал во всех углах паутину, затем выпотрошил мусорное ведро, вымазался в остатках рыбьих потрохов и, ко всему прочему, слопал газету, в которую те были завёрнуты.
Светка улыбнулась, присела на корточки.
— Эх ты, бедолага, — ласково сказала она, поглаживая нетерпеливо вертящегося пса по липкой шерсти. — Ты уже даже не белый, а какой-то дымчатый стал, как дымок.
Умка снова жалобно заскулил, явно больше не в силах себя контролировать из-за близости столь желанной колбасы. Пёс присел на задние лапы и, нетерпеливо стуча толстым хвостом по полу, обратил к девочке слезящиеся глаза.
— Эти душегубы, называющие себя родителями, и впрямь тебе ничего не оставили, — Светка второпях распечатала вакуумную упаковку, хотя Умке, собственно, было на это плевать и, отломив половину котелки, сунула псу в нос. Блеснули острые как лезвие клыки, и девочка невольно вскрикнула, стараясь уберечь пальцы.
— Свет, ты чего? — послышался из соседней комнаты сбивчивый Юркин шёпот. — Что там?
Девочка проигнорировала вопрос брата, опасливо кинула Умке остатки колбасы.
— Ну, ты и впрямь оголодал… — Девочка осторожно погладила пирующего пса по мускулистой шее. — Ещё бы, вон какой крепыш.
— Свет, а… Ну, Свет! — снова заныл в прихожей Юрка. — Чего ты опять начинаешь! Я маме расскажу!
Светка выпрямилась.
— Я сейчас! — крикнула она, второпях кидая сумку на стол. — Стой, где стоишь!
— А где ОН?
— Здесь, — Светка схватила с радиатора отопления тряпку. — Они ему ничего поесть не оставили. Живодёры.
Светка ещё раз, как бы невзначай прошлась пальцами по липкой шерсти смакующего пса, после чего вернулась к Юрке.
— Видишь, всё в порядке, — небрежно сказала девочка и резко сдёрнула капюшон с головы брата. — А теперь время для самостоятельной работы, — Светка расстелила тряпку на полу и кивнула сконфуженному Юрке. — Давай, ботики снимай, а лучше и всё остальное, что ниже пояса.
Малыш недовольно засопел.
— Ну чего ещё?.. — не поняла Светка. — Давай-давай, пошевеливайся! Ко мне ещё прийти должны. А тут такое чудо у самых дверей…
— Кто прийти должен? — обиженно спросил Юрка, нехотя уничтожая «мотыльков» на ботинках.
— Не твоё дело. Мне ещё ужин готовить.
Юрка вздохнул, снова выпрямился.
— Так, что на этот раз?
Мальчик потупил взор, замялся.
— Отвернись, — нерешительно попросил он.
— Ох, как же я сама не сообразила! — Светка всплеснула руками и отвернулась. — Теперь доволен?
— Доволен.
Юрка принялся неловко стягивать свою амуницию, громко сопя и пуская пузыри.
Светка простояла спиной к отдувающемуся брату с минуту, после чего махнула рукой и направилась на кухню.
Умка благодарно уставился на девочку; от избытка чувств, даже высунул розовый язык.
— Чего смотришь, голова, два уха? — Светка присела на корточки, обхватила ладонями сплюснутую голову пса. — Скучно было, да?
Умка гавкнул, — так, для приличия, чтобы обозначить своё участие в протекающем разговоре, — затем тоже присел и снова застучал хвостом по полу.
— Бедняга… — прошептала Светка, игнорируя запах псины. — Ну ничего, теперь тебе вдвойне веселее будет. Уж поверь, с нами не соскучишься! Хотя ты и сам вчера всё видел, — я о том, какие мы тут все дружные.
Умка вытянул шею, принялся мотать головой, словно не соглашаясь со словами девочки. Во все стороны полетели липкие слюни, отчего Светка невольно зажмурилась и вскинула перед собой ладони с растопыренными пальцами.
— Ладно-ладно! Это шутка была! Я больше не буду! Честно! Ну, хватит!..
Умка замер, снова гавкнул, но на этот раз уже с выражением, добавив гортанных звуков, — явно желал припугнуть несмышлёную хозяйку.
— Ах вот ты как! — воскликнула разошедшаяся Светка и щёлкнула пальцем по настороженному уху пса.
Умка округлил глаза, явно не ожидая подобной наглости. А Светка начала читать лекцию:
— Я по телику видела: вас нужно за ухо укусить, и тогда вы сразу шёлковыми делаетесь! Верно?.. — И девочка снова протянула руку к Умкиной голове.
Пёс явно занервничал, прижался к полу, неуклюже пополз назад, словно испуганный рак-отшельник в свою раковину.
— А мы, вот, сейчас и проверим…
Умка разразился переливчатым лаем, всем своим видом демонстрируя ошибочность суждений бесстрашной хозяйки, затем подпрыгнул, точно футбольный мяч, и принялся суматошно носиться по кухне, переворачивая встречающуюся на пути мебель.
Светка «покатилась» и сама не заметила, как очутилась на коленях. Она попыталась схватить мечущегося пса за мелькавший из стороны в сторону хвост, но последний только больно долбанул по костяшкам пальцев, осушив плоть.
— Ну, мы ещё посмотрим, кто кого!.. — прошипела Светка, потирая отбитые пальцы. — Вечер длинный, квартира квадратная — так что в одном из углов обязательно встретимся.
Девочка и помыслить не могла, насколько она в данный момент была близка к истине.
— Чего вы разорались?
Светка молниеносно обернулась; она сама не заметила, как напрочь забыла про оставшегося в прихожей малыша.
Юрка застыл у дверного косяка, испуганно поглядывая то на сидящую посреди кухни сестру, то на носящегося вокруг неё пса. Мальчик явно опасался входить, желая предварительно разведать обстановку.
— Мы не разорались, — лаконично заявила Светка, останавливая руками беснующегося Умку. — Просто играем.
Юрка нехотя отпустил косяк, прошмыгнул на кухню; он скинул с себя практически всю одежду, оставшись в длинной майке, доходившей ему почти до колен. Несмотря на прикрытую наготу, малыш всё равно неловко выгибал коленки, испытывая явное смущение перед улыбающейся сестрой.
— А, по-моему, вы просто беситесь, — заключил Юрка тоном продвинутого специалиста и тут же попятился, наблюдая за тем, как Умка решительно вырывается из Светкиных объятий, чтобы кинуться в его сторону.
— Ну, конечно… — съязвила Светка, поднимаясь с колен. — Это только вы беситесь в своём детсаде.
— Враки! — Юрка замер, будто пригвождённый к полу, загнанно посматривая на огромное чудище, кружащее вокруг его скособоченной фигурки. — Чего это он?..
— Слопает тебя сейчас! Ам!.. — Светка проскользнула мимо трясущегося Юрки, выглянула в соседнюю комнату, с сожалением оглядела ворох раскиданной по полу одежды.
— А вот и не слопает… — неуверенно прошептал Юрка, с трепетом вспоминая вчерашний вечер, когда папа говорил ему, какой Умка добрый, и что именно поэтому он ни на кого никогда не обижается.
— Уйди, я тебе ничего не делал, — шептал Юрка, мысленно отмахиваясь от страшных картинок, что нарисовал в его воображении Сверчок. — Мы тебе ничего не сделали.
Светка безразлично поднимала с пола одежду, мяла её в руках, силясь определить, что промокло насквозь, а что более-менее сухое.
Умка аккуратно дёрнул Юрку за майку, попытался залезть под неё, однако вскоре потерял к малышу всяческий интерес и снова поскакал к девочке.
— Да отстань ты! — отмахнулась Светка, занятая делами. — Эх, жаль, что нельзя тебя ребятам показать. Они бы мне тогда всё простили.
— А чего ты им такого сделала? — подал голос немного успокоившийся Юрка.
Светка сокрушённо вздохнула.
— Обидела я их, причём основательно.
— Как это?
Светка выпрямилась, принялась быстро сматывать в рулон выбракованную одежду.
— Ты всё равно не поймёшь, — заключила она после секундной паузы. — Маленький ещё.
— Никакой я не маленький! — Юрка аж покраснел; демонстративно уселся на полку встроенного шкафа. — Я даже уже знаю, что такое Школа жизни, и что нужно с детьми делать, чтобы они злыми не становились потом, — Юрка вовремя смекитил, что не стоит открывать всей правды — и так уже сболтнул лишнего, желая возвыситься в глазах усмехающейся сестры.
Малыш надул губки и принялся раскачивать тонкими ногами, изредка поглядывая в сторону сестры.
— Ого, да тебя хоть завтра в школу можно отдавать, — Светка попыталась обернуться, но в этот момент, подкравшийся сзади Умка, схватил её за джинсы и потянул на себя. Девочка вскинула руки и со звучным: «Мамочки!!!» — села на пол.
Юрка засмеялся.
— Вот гадство! — выругалась Светка, грозя Умке кулаком. — Зачем так сделал?
Умка ничего не ответил и принялся методично обнюхивать девочку.
Когда пёс дошёл до поясницы, Светка внезапно поняла, что у неё снова началось ЭТО…
— Да объясни ты толком, что происходит?! — воскликнула Марина, увлекаемая в непонятном направлении трясущейся рукой мужа; она отчётливо чувствовала сквозь тонкую кофточку каждый палец Глеба, хватка которого больше походила на костлявые объятия смерти.
Марина, в который уже раз, жалела о том, что так опрометчиво скинула куртку, предложенную ей мужем несколькими минутами ранее, — синтепон хотя бы частично мог защитить от этих клешней, что и впрямь пронизывали до самых костей, вспарывая ткань, кожу и мышцы.
С тех пор, как Глеб ворвался в комнату и бесцеремонно выволок её из-за стола, они не обмолвились ни единым словом. Марина боялась задавать вопросы, а муж, видимо, не желал посвящать её в суть вершащейся сумятицы — как-то иначе охарактеризовать происходящее Марина попросту не могла. Но она прекрасно понимала: случилось что-то страшное. Намного страшнее гибели Сергея и похорон. Славин что-то поведал мужу — передал некую информацию, что затмила рассудок последнего, вызволив на поверхность первобытный страх. Но что это могло быть?
Стоп!
«Не стоит себя накручивать. Может, ничего страшного и не случилось — Глеб просто бежит от суровой действительности, что въелась в сознание похлеще самой приставучей хвори. Тем более он выпил. А в таком состоянии неимоверно сложно себя контролировать. Ведь я и сама страшусь невесть чего после приёма алпразолама! Хотя… это всё другое. Подобного ещё не случалось ни со мной, ни с Глебом. Бог ты мой! — Марина ощутила дрожь во всём теле. — Ведь он вовсе не убегает. Наоборот, он спешит вернуться, чтобы предотвратить назревающий в реальности кошмар!»
Марина почувствовала, что куда-то проваливается.
Она была недвижима, стоя на развилке. За спиной вкрадчиво шуршала Смородина, унося густые волны за грань миров. Цепочка понтонов колыхалась в такт ходу времён. Окружающее пространство заслонилось молочным туманом. Воздух сделался густым и влажным — его было не так-то просто вдохнуть, а когда получалось, грудную клетку разрывал кашель. Марина поняла, что не может дышать. Лёгкие сдавило, так что не продохнуть. Что-то мучило её, наслаждаясь содеянным.
«Нет, оно вовсе не мучает, — скользнула одинокая мысль. — Оно просто торопит: желает поскорее узнать, какой выбор совершу я сама, обособленно от мужа! Куда сделаю шаг…»
Марина уставилась под ноги: три тропы разбегались в разных направлениях, чтобы никогда больше не встретиться.
«Хотя возможно, где-нибудь там, за пределами миров, они всё же пересекаются, привнося в жизнь очередную иллюзию или шок. Смотря во что выльется путь на каждой, отдельно взятой тропе».
На уровне колен из тумана возник флегматичный протуберанец. Он медленно раскачивался из стороны в сторону, словно предлагая Марине и впрямь сделать выбор.
Марина зажмурилась. В сознании явно обозначились образы Юрки и Светки. Вот только что они значили именно сейчас? Ведь она не любила ни того, ни другую, смиренно выполняя отведённую для себя роль: растила, била, кормила. А что если это всего лишь антураж? Её заставили поверить в то, что она не любит родных детей. Заставили, потому что так нужно! Или, наоборот: спустились, чтобы показать, что так неправильно. Точнее не спустились, а отправили посланца — кровожадное чудище, что не знает пощады. Оно запрограммировано на причинение физической и душевной боли, потому что это есть кара, а победить страх можно только объединив усилия!
Внезапно Марина поняла, что смерть подружки вовсе не была случайной, как не было случайным и её падение в сырую могилу. Так было задумано изначально, для того чтобы наказать. Ведь кем бы они ни были, они прекрасно знали, что случится впоследствии, потому что давным-давно преодолели пространство и время.
Марина резко открыла глаза.
Протуберанец раскачивался на уровне её головы, и Марина впервые увидела лицо истинного страха…
Это было её собственное лицо.
Марина ошалело огляделась по сторонам, стараясь ухватится взором за очертания реального мира. Однако полы тумана сделались настолько густыми, что ей показалось, будто протекавшая совсем недалеко речка вышла из кисельных берегов и двинулась всей своей молочной массой прямиком на неё. Протуберанец изогнулся, принял очертания сутулой человеческой фигуры. Из пелены возникли длинные, словно хлысты руки… Они потянулись к Марине, обволокли запястья…
Глеб дёрнул так, что чуть было не вырвал Маринину руку из плечевого сустав. Женщина вскрикнула, однако туман тут же проглотил вопль, как лягушка заблудшего мотылька. Марина с трудом устояла на ногах и совершила шаг. Протуберанец исчез, позволив женщине двигаться самостоятельно.
«Что это?.. Происки небесных сил, или Всевышний, что указывает путь?»
Марина мотнула головой. Наваждение тут же исчезло. Отрепья тумана поредели, в лицо ударили мелкие капли дождя. В ушах шумел ветер, под ногами пузырилась грязь.
Глеб замер у «десятки» и нервно шарил по карманам брюк.
Марина обхватила плечи руками, исподлобья глянула на мужа.
— Может, всё-таки объяснишь, что происходит? — сипло спросила она, зябко вздрагивая от каждого поры ветра. — Ты пугаешь меня.
Глеб выронил брелок, быстро наклонился и подобрал.
— Нам нужно срочно вернуться в город.
— Что случилось? — Марина напряглась.
Она была готова услышать в ответ всё что угодно, но во тьме лишь злорадно пропищала сигналка.
Глеб открыл дверцу, ураганом влетел в салон.
— Чего ты молчишь?!
Муж ничего не ответил, отчего Марину затрясло уже по-настоящему.
— Ты говорить, что ли разучился?! С детьми что-нибудь?.. — Марина почувствовала, как руки, сами собой, тянуться к карманам кофточки, пытаясь нащупать спасительные таблетки. — Не игнорируй меня, слышишь! — Последнее уже больше походило на истерику, и Глебу пришлось ответить:
— Там… дома… Вещи кое-какие остались Сергеевы. Надо бы привезти.
— Вещи?! — вскипела Марина, моментально забыв про таблетки. — Так это ты из-за вещей такой?!
Глеб вытер ладони о брюки.
— Просто там кое-что есть… Важное. Надо бы от этого избавиться поскорее.
— Ты про собаку?
Глеб нездорово вздрогнул.
— Да… Нет.
— Так да или нет?
Глеб молча включил зажигание. «Десятка» что-то обиженно пробурчала, но завелась с первого же оборота. В сыром воздухе повис запах выхлопа. Застучали клапана. Скрипнули дворники.
— Садись, — прохрипел Глеб, прислушиваясь к недовольному ворчанию двигателя. — По дороге всё расскажу.
Григорий Викторович не спеша брёл вниз по Братиславской в сторону ЦПКиО. Он продвигался тем же маршрутом, что совсем недавно прошли Светка и Юрка.
Следователь доехал на 6-м троллейбусе до остановки «Улица Братиславская», ещё изначально решив прогуляться до комплекса «Братиславский» пешком, тем более что и транспорт дальше не шёл: троллейбусная линия сворачивала в сторону Полетаева, не оставляя особого выбора. Заодно Григорий Викторович намеревался поразмыслить над тем незатейливым клубком, что беспорядочно вертелся в его голове, то и дело распуская отдельные ниточки и ехидно пошевеливая затянутыми узелками неизвестности.
Следователь прекрасно понимал, что всему виной — усталость, явившаяся отголоском чрезмерного перенапряжения, постоянного недосыпания и монотонного отравления организма никотином и кофеином. Рано или поздно, всё это должно затянуться на шее узлом. Только, вот, где и когда?.. Дома ли, на больничной койке, или в рабочем кабинете — какая разница. Григорий Викторович старался не думать о неизбежном, в который уже раз безуспешно пытаясь направить поток несговорчивых мыслей на разрешение куда более насущных проблем. Однако проблемы упирались в вопросы, а ответы на последние по-прежнему не находились.
«А может, и впрямь пора на покой? Ведь и голова уже не та. Мысли — атрофировались. А организм и вовсе зациклен повседневностью. Что-то будет дальше… Не сойти бы с ума, пытаясь решить очередную задачку, с множеством неизвестных. Хотя информации — навалом. Не получается её обобщить, так чтобы на каждый ход отыскивался вразумительный ответ. Где же вы — интуиция, логика, дедукция? На кого бросили старого следака?.. Неужто думаете, что мне, самое то, с мужиками во дворе в домино резаться, а не уголовные задачки обмозговывать? Ох, опять не о том думаю».
Григорий Викторович редко думал о дне, когда он навеки покинет родные пенаты, — сама мысль об этом казалась абсурдной, двуликой, не несущей определённого смысла. Это всё равно, что птице обзавестись самосознанием и в кои-то веки задуматься о том дне, когда она больше не сможет взлететь. Да, смысл, вне сомнений, утратится, и птица погибнет. Нет, не сразу, спустя какое-то время, изведя себя дурными мыслями, относительно того, что ждёт за чертой, переступить которую придётся, как ни крути. А новый день настанет — с тобой или без тебя, — карусель жизни будет крутить вечно, чего бы ни кричали по этому поводу дипломированные специалисты, прикрываясь найденной истиной. Жизнь человека, как взмах крыла птицы — вот он полёт, что обнадёживает, неся радость и восторг, а вот падение, которое неизбежно. Оно больно ударит. Как бьют перемены.
— Мы попросту боимся перемен, какими бы они ни были.
Так он и брёл по пустынной промозглости, терзая душу неприятными мыслями. О работе думать не получалось, о жизни — не хотелось, а о чём-то нейтральном — было превыше его сил. Вечер уже всецело вступил в свои законные права, и над головой Григория Викторовича проснулись горбатые фонари. Они разгорались не спеша, с трудом отходя от превратностей дневного сна, попутно покачивая своими плоскими, как у жирафов, головами под порывами безудержного ветра. Их мутные спросонья взоры пытались пробиться сквозь рвань тумана, стелящуюся вдоль проезжей части. Однако это было не так-то просто сделать, в результате чего тусклый свет рассеивался ещё в воздухе, так и не достигнув мокрого асфальта.
Откуда-то издалека донёсся звон. Даже не звон, а шорох, будто по земле волочили оборванный клочок металлической цепи.
Григорий Викторович пошевелил затёкшими плечами, с трудом поборол желание оглянуться. Ветер то и дело менял направление, отчего было невозможно определить приближается звук или удаляется, — казалось, он существует одновременно повсюду, причём просто так, сам по себе, никем и ни чем не порождаемый.
Григорий Викторович поплотнее укутался в полы плаща, ускорил и без того быстрый шаг. Под дых ударил незримый кулак беснующегося ветра, в лицо метнулись капли осенней мороси. На миг перехватило дыхание.
— Вон, оно, чего… — усмехнулся следователь и поспешил отойти в сторону.
Фонари постепенно разгорелись, в их, всё ещё близоруком свете, Григорий Викторович заприметил, как раскачиваются на креплениях и растяжках провода троллейбусной линии — именно от них и нёсся тот самый металлический шорох, что поначалу так встревожил опытного следака.
— Эх, и впрямь старею, — вздохнул Григорий Викторович, соглашаясь с недавними мыслями. — И чуйка уже не та, да и пуганый какой-то стал.
Из темноты выскочила тень, тут же принявшая очертания раскрашенного под «Мегафон» троллейбуса; Григорий Викторович насилу успел увернуться от встречного потока грязи. Дорога в этом месте была не особо широкой, так что чего-то подобного нужно было ожидать ещё изначально. Григорий Викторович пропустил бесноватую стихию и, отряхнув плащ, снова ускорился.
По молодости он работал участковым в 12-м микрорайоне города. Тот впритык подходил к пойме реки и наводнения, особенно по весенней распутице, были делом обычным. Общественный автобус, под номером одиннадцать, было не дождаться — местные даже горделиво величали старую жестянку «Летучим Голландцем», — а с мотоциклами в райотделе и вовсе царила самая настоящая дискриминация: их, как правило, выдавали либо заслуженным, либо отличившимся, либо тем, за кого просто попросили. А молоденьким лейтенантам только-только выпустившимся из академии МВД, о служебном транспорте можно было только мечтать. Что делать, приходилось идти пешком. До Бутырок ещё можно добраться на 26-м автобусе. А вот дальше только на своих двоих: мимо ГАИ — ныне уже ДПС, — по хлипкому мостику, через загаженный Трубеж, который уже в ту пору перестал замерзать на зиму, затем поворот направо, вдоль песчаного карьера, где и начинались основные неприятности…
Дорога была разбита до основания. Точнее всё это безобразие дорогой можно было назвать лишь с определённой натяжкой — так, рытвина на рытвине, или скорее даже колдобина на колдобине. И все эти колдобины да рытвины были по края заполнены талой водой, которая играла бликами на весеннем солнышке, пряча под собой липкую грязь, что при всяком удобном случае летит во все стороны из-под колёс проносящихся на огромной скорости автомобилей, так и метя в лицо.
Перемещаться приходилось кратковременными перебежками, то и дело оглядываясь по сторонам, чтобы, чего доброго, не оказаться облитым с головы до ног смрадной жижей. Иногда удавалось вовремя отбежать в податливый рыхлый снег, а иногда нет. Особенно если вдоль обочины разливалось длинное и глубокое болото.
А кто-нибудь видел поутру отстающий от графика автобус?
В тот чёрный день девятый вал накрыл Григория Викторовича с головой — точнее с фуражкой, — не оставив на теле молодого лейтенанта сухого места — сплошное серо-коричневое пятно вместо формы, а на душе неизменное оранжевое настроение! Как назло, пожаловала проверка из главка, и Григорию Викторовичу влетело по первое число за «неопрятный внешний вид» от замначальника следственного отдела.
Григорий Викторович улыбнулся — такое не забывается — и снова зашагал, стряхивая с плаща капельки серых брызг.
— Разве это обдал? — усмехнулся он. — Так, осеннее недоразумение.
Воспоминания о беспечной молодости немного приподняли настроение.
Занятый раздумьями о былом, Григорий Викторович не услышал, как за его спиной крадучись замерли протекторы дорогих шин.
Светка поубавила огонь на плите и теперь неумолимо поглядывала на вздыхающего Юрку; малыш нехотя трамбовал за щёку манную кашу, всем своим видом демонстрируя высшую степень недовольства. Щёки постепенно раздувались, отчего мальчик всё больше походил на измученного хомячка, вынужденного через не хочу, повинуясь лишь опостылевшим животным инстинктам, запасаться провиантом на долгую зиму.
«Вот лопну, — думал Юрка, — будет тогда знать! Хотя только мама с папой расстроятся, а эта уж точно плакать не будет».
Юрка снова вздохнул; манки во рту скопилась уже столько, что густая масса полетела во все стороны.
— Ты специально? — тут же накинулась Светка, протягивая к лицу брата полотенце. — Будешь выдуриваться — рот завяжу. Пока не проглотишь.
Юрка вздрогнул и враз проглотил все запасы.
Девочка довольно кивнула.
— Значит, есть всё же можно.
— Можно, — малыш всё же решился на просьбу о помиловании: — Я просто ещё не голоден. А?..
Светка вытерла дрожащие губы брата полотенцем и забрала тарелку.
— Ладно, живи, салага, — кивнула она. — Но, вот, молоко точно выпьешь.
— Тёплое? — проскулил Юрка, готовясь к очередной пытке.
— Нет, холодное! Размечтался.
Светка выключила плиту, ловко вылила из ковшика в стакан разогретое молоко. Она искоса посмотрела на дремлющего у раковины Умку и машинально поправила свободной рукой съехавшие джинсы. Не сказать, чтобы она уж так сильно испугалась случившегося казуса… Однако когда кровотечение только началось, а пёс принялся так тщательно её обнюхивать, невольно сделалось не по себе.
А что если зверь и впрямь понимает, что именно с ней происходит?
— Там пенка, — Юрка наморщился.
Светка вздрогнула, подошла к столу, старательно выловила сгусток.
— Что-нибудь ещё?.. — Она уселась напротив, принялась буравить брата пристальным взглядом. — Пей, давай, — спасения ждать не откуда.
Юрка вздохнул и принялся пить. Он знал, что когда чего-то очень сильно не хочется, следует, перво-наперво, зажмуриться, а затем попытаться проглотить всё залпом, чтобы попросту не распробовать вкуса. Однако тёплая жидкость отдавала каким-то сладковатым привкусом, от ощущения которого в голове тут же всплыл обеденный инцидент в садике… а от этого желудок резко уменьшился в размерах, стараясь вытолкнуть столь усердно проглоченное обратно. Юрка давился, кривился, пыхтел, но всё же продолжал бороться с молоком, изредка отрываясь от столь нелёгкого занятия, чтобы перевести дух и поёжиться в фокусе пристального взора сестры.
Когда с молоком всё же было покончено, Юрка отодвинул стакан, словно тот был наполнен эссенцией и, выпятив нижнюю губу, принялся рассматривать её сведёнными у переносицы глазами.
— Молодец! — похвалила Светка, высматривая что-то невидимое за Юркиной спиной.
Малыш снова поёжился, невольно покосился в тот угол, где дремал насытившийся пёс.
— Меня вырвало сегодня в садике, — непонятно зачем сказал Юрка и робко глянул на сестру.
Светка вздрогнула.
— Фу, гадость, какая! — Она схватила стакан и решительно направилась к раковине. — Вот, Марина приедет, обязательно ей расскажи. Она точно оценит.
— Почему ты такая? — спросил Юрка.
Светка резко обернулась.
— Какая?
— Злая, — Юрка поёжился, но усидел на месте.
Девочка задумалась, однако лишь на пару секунд, после чего быстро вернулась за стол.
— Злая… — шёпотом повторила она. — А мама твоя, можно подумать, добрая.
— Почему ты её так называешь?
— А как мне её называть?!
Юрка шмыгнул носом, пожал печами.
— Она ведь и твоя мама тоже. Тем более, она взрослая. Она больше тебя живёт, а значит умнее, — Юрка усиленно вспоминал слова Лены, но мысли непослушно скакали в пустой голове, из которой, такое ощущение, разбежалось всё разумное.
— Чего это ты такое сочиняешь? — удивилась Светка, посматривая на брата с неподдельным любопытством.
— Ничего я не собираю, — обиделся Юрка. — Почему ты так ко всем относишься?
— Как?
— Как будто нас уже нет. Словно мы где-то далеко, или, наоборот, ты на необитаемом острове, а мы тут, дома. Вот ты и злишься от безысходности, потому что не знаешь, как быть дальше, или просто завидуешь.
Светка открыла рот, да так и застыла с гримасой ужаса на лице, не в силах что-либо сказать. Лампы под потолком хищно мигнули, наполнив кухню алыми всполохами срабатывающих стартеров. В ушах застучали керамические палочки разгоняемых в люминесцентных трубках фотонов. Затем свет снова выровнялся и, напоследок полоснув неприятным гулом по барабанным перепонкам, принялся распространяться, как и прежде.
Светка вздрогнула, а Юрка просто нервно сглотнул. В своём углу приоткрыл глаза Умка; он поднял голову и грозно зарычал в потолок.
— Чего это? — прошептал перепуганный малыш, скача взором то на потолок, то на пса, то на сестру.
Светка опомнилась, попыталась взять себя в руки, привстала.
— В щитке на площадке, наверное, снова искрит.
— И чего теперь будет? — Юрка был готов в этот вечер к чему угодно, но только не к полнейшему мраку в компании одомашненных монстров.
— Вроде наладилось всё, — Светка шагнула к настенному шкафу. — Надо бы свечки поискать, а то мало ли что…
Юрка притих, будто пойманная мышь, понимая, что самое страшное ещё впереди.
Светка пододвинула к плите табурет, встала на него обеими ногами и внимательно изучала содержимое развешанных вдоль стены шкафов.
«Она тоже чего-то боится!»
— Ага, вот! — весело сказала Светка, легко спрыгнув с табурета; девочка положила на стол перед братом две розовые свечки и, обхватив себя руками за плечи, снова о чём-то задумалась.
— Чего?.. — не понял Юрка, ощущая, как по спине пробегают редкие мурашки.
— Ничего, — покачала головой Светка, усаживаясь напротив брата. — Чего тебя стошнило-то? Опять кормили насильно? — Девочка машинально взяла одну из свечек и принялась просто так вертеть в пальцах, царапая ногтями податливый парафин.
— А ты откуда знаешь, что так бывает? — спросил Юрка, продолжая боязливо коситься на сестру.
— Помню.
Юрка вздохнул.
— Нет, — прошептал он на пороге слышимости. — В это раз я сам виноват.
— Да ну…
— Я просто на руки воспитательницы посмотрел… — Юрка что есть сил сглотнул взбунтовавшийся молочный сгусток; немного подождал и лишь затем продолжил: — Я на её руки посмотрел… а не надо было. Они такие… Такие…
— Какие?
Юрка притих, закатил глаза, будто к чему-то прислушиваясь.
Гул под потолком снова резко возрос. Светка не удержалась и задрала голову. Яркий свет от вспыхивающих ламп озлобленно полосонул по сетчатке, оставив после себя медленно гаснущие кляксы. Девочка болезненно поморщилась, снова уставилась на брата.
У того не было туловища; Светка отчётливо видела запрокинутую голову с блестящими белками глаз, а вот ниже шеи дрожало коричневатое гало, которое становилось всё темнее и больше, раздуваясь на вроде фурункула. Внезапно аномалия принялась пульсировать, словно внутри Юрки забилось дополнительное сердце.
«Господи! — пронеслось в голове девочки. — А что если внутри него и впрямь что-то сидит! С самого рождения. Вполне возможно, это часть Марины. Только, вот, непонятно какая: светлая или тёмная?»
Светка зажмурилась, а когда заново открыла глаза, световой ожог окончательно «зарубцевался». Напротив, за столом, ёрзал мелкий Юрка. Он был снова обычным мальчиком с одним единственным сердцем.
Юрка жалобно посмотрел на сестру.
— Только обещай, что смеяться не будешь и обзываться.
— Не буду, — пообещала Светка, силясь унять разошедшееся сердце.
— У неё руки, как у Бабки Ёжки. Все косточки наружу торчат, — Юрка содрогнулся, вспоминая увиденное.
— Как это? — не поняла Светка, изучая свои руки.
— А вот так! Я и сам думал, что так не бывает. А оказывается, бывает! — Последние слова Юрка тонюсенько пропищал, отчего Умка снова недовольно заворчал в полудрёме.
Светка покосилась на пса, но тот продолжал мерно посапывать, больше никак не реагируя на их беседу.
— Может она болеет просто, — предположила Светка, отодвигая прочь свечку; под ногтями застрял воск, и она принялась терпеливо его вычищать.
— Всё равно страшно, — Юрка шмыгнул носом. — Вдруг у меня тоже такие пальцы будут? Потом, когда вырасту. Вдруг я тоже ЭТИМ заболею!
— Не говори глупостей! Хотя, если таким свинтусом останешься, какой сейчас, — непременно что-нибудь отвалится.
— Я не свинтус!
— Конечно, — Светка решила, что хватит на сегодня столь задушевных разговоров — не очень-то хотелось дожидаться взрослых с дурными мыслями в голове.
ДОЖИДАТЬСЯ!!! Она и подумать не могла, что будет когда-нибудь дожидаться ИХ возвращения с подобным нетерпением!
— Тебе вещи твои показать?
Юрка снова надулся и покачал головой.
— Вот и славно, — кивнула в ответ Светка. — А на руки своей воспитательницы больше не смотри. Понял?
— Ага. Страшно просто было…
— Ты мальчик. А мальчики ничего не боятся.
— Так уж и ничего? — не поверил Юрка и даже привстал.
— Ну, встречаются, правда, трусы, — растянуто проговорила Светка. — Но об них отдельный разговор. Ты ведь не трусишка зайка серенький?
Юрка снова заёрзал: на этот раз как-то возбуждённо, словно испытывая некие возвышенные чувства.
— Я — нет.
— Ну вот и хорошо. Тогда тебе не пристало блевать, всякий раз, как видишь старушечьи руки.
Юрка кивнул.
— Хорошо. Я в следующий раз представлю, что они просто нарисованные. Ну, невсамделишные! И тогда не страшно будет!
— Вот и молодец!
Светка хотела встать, но вдруг поняла, что не может этого сделать. Почему-то именно сейчас она впервые ощутила поблизости что-то родственное, с чем было просто приятно находиться рядом.
«Что происходит? — думала девочка, наслаждаясь приятным моментом единения. — Дело во мне, или это всё ОН? ТОТ, кто затаился внутри Юрки. Ведь это ЕГО сети. И, похоже, я в них всё же запуталась».
— А ты тоже смелая, — робко произнёс малыш, восторженно поглядывая на сестру.
— Я? — удивилась Светка. — Ну уж нет, скажешь тоже… Я всего на свете боюсь.
— А вот и неправда, — возразил Юрка, по-взрослому качая головой, чем приводя сестру в ещё большее замешательство. — Ты, вон, не побоялась сегодня в квартиру входить, к этому… — И малыш опасливо кивнул на пса.
Светка безуспешно боролась со смятением. Девочка не совсем понимала, что именно происходит: то ли она действительно совсем не знает собственного брата, то ли тем и вправду управляет кто-то посторонний, то ли она сама медленно, но верно сходит с ума. Мозаика в голове постоянно перестраивалась, отчего то и дело менялось и мировосприятие, порождая то панический страх, то благоговейную любовь, то полнейшее безразличие.
— Скажешь тоже… — прошептала Светка, посматривая на дремлющего Умку. — Я и не задумывалась, что может что-то произойти.
— Но ведь ты сама все эти страшилки рассказывала!
— Ну и что, — вздохнула Светка. — Я просто тебя попугать хотела. Прости.
Юрка пожал плечами.
— Классно у тебя получилось! — улыбнулся он спустя пару секунд, только сейчас понимая, как здорово работает палочка в его голове, — маленькая Лена сделала то, что должна была сделать: своей заумной речью она научила его мыслить по-взрослому — это и было истинное волшебство, заключённое вовсе и ни в каком предмете, а в слове. — Я испугался так!
Светка улыбнулась, протянула брату полусогнутый мизинец.
— Будем мириться?
— Ага! — кивнул довольный Юрка. — Только я не знаю, как…
— Давай свой мелкий отросток.
Малыш неуклюже оттопырил мизинец, потянул кулачёк к руке сестры.
Светка подцепила своим мизинцем мизинец брата и прошептала, стараясь унять дрожь в голосе:
— Мирись-мирись — больше не дерись.
Юрка заворожённо наблюдал за непонятным ритуалом.
— А к Умке я подошла вовсе не от того, что такая смелая, — Светка горестно улыбнулась и нехотя отцепилась от вновь обретённого брата.
— А отчего? — не вытерпел Юрка.
— Просто я запуталась, — задумчиво сказала девочка. — Так же, как и все остальные.
— Мама и папа?
— Нет, я вообще о людях. Естественно, что Мрина с Глебом — в их числе. Просто мы мало воспринимаем действительную опасность. Вернее воспринимаем, но как-то не так. Боимся не того, чего следовало бы опасаться в первую очередь. Не скрипы нужно ночью слушать, не «тараканов» в голове гонять, а по «зебре» дорогу переходить, например, любить друг друга, не отнимать чужую жизнь, бороться за справедливость. А вот когда ничего этого нет — тогда и нужно бояться по-настоящему. Потому что за несоблюдением всех этих неписаных правил, и таится ОНА… Действительность, — Светка улыбнулась брату. — Ты, наверное, ничего не понял из того, что я только что сказала. Только запутала тебя.
— Я понимаю! — как мог убедительно кивнул Юрка.
— Да ну?.. Я сама-то себя последнее время не понимаю. Трясусь постоянно невесть от чего… а бояться, как уже сама говорила, надо чего-то реального.
— Ага, нужно бояться не вымышленных чудищ, а всамделишных.
Светка открыла рот и чуть было не взвизгнула, услышав пронзительный звонок в дверь.
— Майор!
Григорий Викторович остановился, застигнутый врасплох внутри крохотного мирка между прошлым и настоящим, под ворохом воспоминаний. Фраза отдалась звучным эхом от незримой грани, после чего медленно осела в недрах подсознания, став очередной историей.
Ветер затих, капли мороси поредели, туман просто повис над мостовой, словно дрейфующая по волнам медуза. Такое ощущение, что доступное зрительному восприятию пространство отсекли от остального мира прозрачной полусферой. В данной точке фазового пространства должно было что-то произойти.
Может, разговор, а может и не только…
С присвистом хлопнула, закрываясь, дверца чёрного «Рейндж-Ровера»; Григорий Викторович как бы невзначай глянул на номер — профессиональная привычка — и понял, что настало время «Ч», карты легли на стол.
«Три девятки, МММ. Интересно».
— Майор, — скользнули идеальные стежки бархатного голоса, каким в голливудских фильмах обычно говорят миллионеры в преклонном возрасте.
Широкая тень качнулась и решительной генеральской поступью вышла в свет фар.
Григорий Викторович всегда угадывал генерала в толпе штатских именно по походке — как-то они так ходили по-особенному, будто подчиняясь некоему негласно писаному уставу, который не дозволялось нарушать даже находясь «по гражданке».
— Майор, на пару слов, — пухленькая фигурка замерла в метре, на следака взглянули слезящиеся от мороси глазки.
«Штабной, — подумал Григорий Викторович. — Явно штабной. Видать и впрямь, под кого не того копаю».
— Простите, а с кем имею честь? — спросил следователь, пытаясь как можно тщательнее рассмотреть таинственного собеседника.
Толстячок ухмыльнулся, поджал пухленькие губки, смахнул влагу с залысин.
— Боюсь, мы не знакомы, — он показано смутился и заулыбался ещё шире, как бы силясь разрядить обстановку. — Просто вы так на меня смотрите… Извините, но тут одно из двух: либо вспомнить меня пытаетесь, либо, так сказать, запомнить.
«Ничего себе! — Григорий Викторович с трудом удержался, чтобы не потереть недельную щетину на подбородке. — А не так - то проста штабная рыбка! Наверняка тот ещё удавчик. Как бы ни заглотил, чего доброго…»
— Расслабьтесь, майор, мне нужно просто с вами поговорить, — улыбка пропала, но голос остался прежним: бархатистым, немного с издёвочкой — так обращаются к человеку, роль которого в повседневной жизни незначительна и, по большей части, несёт неприятности. — Может, пройдём в машину? Сыровато как-то сегодня… не то, что вчера.
Толстячок прокатился с носка на пятку — сама манерность.
— Всё же хотелось бы сначала узнать, с кем имею честь беседовать? — Григорию Викторовичу совсем не нравилось происходящее, но возможность распутать неподатливый клубок прямо сейчас буквально уволакивала вслед за генералом.
«Вот и мне на шею накинули петлю. Сейчас затянется очередной узелок, и я стану частью клубка. Хотя кого обманывать — давно уже стал!»
Толстячок потупил взор, нехотя протянул ручку с коротенькими пальчиками.
— Моя фамилия… Чистоплюев. Возглавляю региональный штаб ФСБ. Точнее отделение в вашем городе.
— В нашем городе? — Григорий Викторович специально взял паузу, так как странная интонация уже явного генерала слегка потревожила его. Особенно эта заминка перед фамилией. Собеседник то ли так гордился ею, что даже вставлял неуместную паузу перед заглавной буквой, то ли попросту выдумал всё на ходу, а оттого заминка вышла спонтанной. Штабной был явно не дурак, и что именно он затевает, вряд ли получится так легко выведать. Если, конечно, он сам не пожелает этого.
— Да, и в вашем тоже, — сухо продолжил Чистоплюев. — Я работаю по всему Центральному Федеральному округу, так что приходится много разъезжать. Тут у вас кое-что произошло. Как раз на счёт этого я и собирался с вами поговорить… э… — Протянутая ручка дрогнула, но не неуверенно, а скорее даже назидательно.
«Да, с этим так просто не сладишь. По любому вывернется», — подумал следователь и пожал протянутую ладонь, которая оказалась неправдоподобно сухой и тёплой.
— Староверов Григорий Викторович, начальник следователь отдела…
— Я в курсе, — перебил Чистоплюев. — Ну, так пройдёмте, нечего тут стыть, — он выдернул ладошку из мозолистых пальцев следака и засеменил к машине.
Григорий Викторович крякнул, поспешая следом.
— А неплохо нынче в ФСБ живут, а? — он осторожно коснулся крыла джипа, словно опасаясь осквернить дорогущий автомобиль отпечатками пальцев простого смертного.
— Да тут и у вас, некоторые, не отстают, — парировал Чистоплюев и как-то неестественно протиснулся в салон джипа: словно сытый кузнечик — в утробу богомола.
Григорий Викторович откашлялся, аккуратно потянул за ручку: та еле слышно щёлкнула. Дверца послушно отворилась, а из салона дыхнуло лавандой и дорогой кожей.
— Впечатляет… — кивнул Григорий Викторович, устраиваясь на шикарном кресле рядом с местом водителя, — он даже старательно постучал подошвами ботинок друг о друга с той стороны, чтобы не натащить внутрь уличной грязи.
— Ну, будет вам… — отмахнулся Чистоплюев, настраивая климат-контроль. — Право, это уже лишнее.
— Я, признаться, не бывал ещё в столь шикарных апартаментах.
— Апартаментах? — Чистоплюев смешно выгнул шею, точно удивлённый какаду. — Странно, вы так говорите, будто я тут живу, — он наконец прекратил накручивать рукоятку кондиционера и мерно положил пальчики на руль. — Хотя я и впрямь, последнее время, осел в ней основательно. Впору даже укореняться, как бы глупо это не прозвучало.
Григорий Викторович деликатно улыбнулся, показывая всем своим видом, что понял и с достоинством оценил плоский генеральский юмор.
— Ну, в такой и я, думается, укоренился бы, — добавил он, осторожно касаясь пластикового уплотнителя на боковом стекле. — И сколько нынче НЕЧТО ПОДОБНОЕ стоит?
Чистоплюев озорно улыбнулся, постучал большими пальчиками по рулю.
— Дорого, майор. Очень дорого.
— Хм… Даже так. Что ж… Вы постоянно называете меня по званию, значит, как понимаю, дело, скорее всего, касаемо службы?
— Вы всё верно понимаете, — кивнул Чистоплюев, выключая фары. — В принципе, не хотелось подобную конспирацию затевать. Тем более подкарауливать вот так. Но вы должны понимать: дело деликатное и не терпит огласки. Да и ко всему нежелательно, чтобы нас кто-нибудь видел вместе.
— Боитесь, что вас кто-нибудь всё же узнает?
Чистоплюев почесал аккуратный «ёжик» на голове и деловито хмыкнул.
— Ну, это вряд ли. Хотя даже если и узнают — мне, собственно, всё равно. С другой стороны, я бы не рекомендовал вам распространяться по поводу нашей сегодняшней беседы, — Чистоплюев вздохнул и добавил уже чисто генеральским тоном: — И по базе данных тоже не советую меня пробивать — могут неприятности возникнуть. Вы не подумайте только: я не пытаюсь вас запугать или что-то ещё…
— Что-то ещё?
Чистоплюев снова загадочно улыбнулся.
— Именно. Денег предлагать тоже не стану.
Григорий Викторович улыбнулся в ответ.
— Значит, на патриотизм давить станете?
— А вы очень проницательны, — Чистоплюев помрачнел, принялся буравить следака своими мышиными глазёнками, — раз о патриотизме так заговорили. Много чего «нарыли» уже?
— Боюсь, что не совсем понимаю вас, — Григорий Викторович изобразил на лице полнейшее недоумение, а сам превратился в сенсор человеческих чувств.
— Бросьте паясничать! Вы сами не понимаете куда, а главное, под кого роете! На кону, можно сказать, судьба всей страны, а вы тут шуточками кроетесь, да изображаете из себя невесть кого! В комиссара Катани поиграть вздумалось?
Григорий Викторович глянул на генерала с ещё большим недоумением.
— Сколько вам осталось до пенсии? — Чистоплюев снова уставился в лобовое стекло, часто стуча пальчиками по рулю.
— А что, хотите к себе в штаб пригласить, на вакантную должность?
Генерал напрягся, но виду не подал — принялся колупать коротко подстриженными ноготками отделку руля.
— Это единственное, что я могу вам предложить в сложившейся ситуации.
— Вон как, значит, всё на самом деле обстоит…
— Послушай, майор, хватит в игры играть! — Чистоплюев упёрся лбом в руль, принялся выразительно сопеть, всем своим видом показывая, как непросто ему было снизойти до столь откровенного разговора. — Я всё понимаю по одному твоему внешнему виду.
— И что вы по нему скажете обо мне?
— Это излишне. Я изучал ваше досье. Прекрасный послужной список, множество наград, даже ранения были, — генерал немного помолчал, потом заговорил более уважительно: — Вы ведь и в горячих точках бывали. Не то, что я.
Наступила напряжённая пауза, во время которой Чистоплюев в упор рассматривал Григория Викторовича, будто перед ним сидел сам Павка Корчагин, а следак жевал губы, вспоминая былое.
— Я понимаю, насколько вам противно сидеть и слушать, как непонятно кто советует, что вам нужно делать. Я понимаю, что вы просто так не спустите это дело даже уломай я вас сейчас сделать по-моему. Я всё это прекрасно понимаю, как и многое другое, но поверьте мне: сейчас явно не та ситуация, в которой целесообразно заниматься той отсебятиной, которая из вас так и прёт. Вы и представить себе не можете, куда вас приведёт ниточка. Вы, кстати, читали в детстве сказки?
— Да, я тоже всё прекрасно понимаю, — кивнул Григорий Викторович. — И да, я читал сказки. Но если там, у вас, куда, как я понял, и тянется эта самая злополучная нить, сидят такие вот, под которых нельзя «копать», — кто тогда вы сами и как, вообще, называется то место, в которое вы меня так любезно приглашаете?
— Оно называется: региональный штаб ФСБ, — сухо процедил Чистоплюев, сжимая кулачки.
— Хе… — усмехнулся Григорий Викторович. — А вы ещё вроде как мной восхищаться вздумали — или это так, проформы ради?
Чистоплюев побагровел, но из-за тусклого света, видны были лишь вздувшиеся на его висках артерии.
— А ведь моя жизнь оказалась прожитой зря. Не тех, получается, сажал. Так?
— Майор!
— Что, генерал?
— Я не хотел этого говорить, но вы не оставляете мне выбора: соблюдайте субординацию — я при исполнении, да и вы, кстати, тоже!
Григорий Викторович спешно полез за сигаретами, но вовремя опомнился и только крепко сжал пачку «Перекура» в трясущихся от негодования пальцах. Подумать только, а он ещё этого прохвоста удавчиком величать соизволил! Да это ведь так просто: фентипулька, пальцем выделанная. Сыч, вывалившийся из гнезда и попавший на воспитание к орланам. Да уж, и впрямь кино и немцы — в окопах всё!
— Что это вы курите такое?
Григорий Викторович злобно выдохнул, показал Чистоплюеву смятую пачку.
— «Перекур»? Никогда раньше не слышал о такой табачной марке.
— Да вы много чего, скорее всего, не слышали… да и не видели в придачу. Когда у подъезда стоит такая вот машина, а сама квартира расположена на двадцатом этаже за решётками, воротами и камерами элитных районов — тут много чего из быта обычного люда в новинку покажется.
Чистоплюев усмехнулся.
— Мне кажется, вы просто слишком близко всё к сердцу воспринимаете. Хотя, признаться, я и не ожидал чего-то другого.
— Вон как. Оказывается, вы и впрямь всецело осведомлены обо мне.
— Вы даже представить себе не можете, насколько мы осведомлены относительно жизни таких сотрудников как вы, — в данный момент Чистоплюев, как никогда походил именно на голодного удава. — Сейчас я вам всё расскажу, так что дальнейшее ваше расследование утратит всяческий смысл. Я думаю, вы и сами в этом со мной согласитесь.
— Как знать, — кивнул Григорий Викторович, снова превращаясь в слух.
— Только, как я уже сказал, потрудитесь держать себя в руках. Договорились? А я, пожалуй, попробую ВАШИХ сигарет, — Чистоплюев вытащил измятую сигаретку и, повертев её в пальчиках, нажал кнопку прикуривателя. — Вы тоже курите, если желаете. Не стесняйтесь.
— Благодарю, — снова кивнул следователь, наблюдая, как опускается тонированное стекло.
— Дело даже не в самом ФСБ, на которое, как я уже понял, у вас давненько зуб имеется. Мы тоже были не очень рады, когда нас попросили закрыть ТО дело и заняться совершенно другим, — щёлкнул прикуриватель и Чистоплюев по-хозяйски предложил Григорию Викторовичу «огня». Затем прикурил сам, закашлялся, но всё же прочистил горло и продолжил рассказ: — Эти собачьи бои лишь на первый взгляд стоят особняком. Сразу и не поймешь, отчего плясать нужно. В общем, на Урале с одного засекреченного объекта у военных случилась утечка.
— Утечка? — Григорий Викторович тут же забыл про сигарету и уставился на Чистоплюева, силясь определить по выражению лица генерала, правду тот говорит или врёт.
— Да, на первый взгляд, всё выглядит абсурдным. Я и сам поначалу не поверил — думал, военные что-то ещё скрывают, более глобальное, что ли. А это всё так, «утка» для отвода глаз. Но оказалось, что там и впрямь что-то у них «уплыло». Дрянь какая-то, вроде нейролептика или психостимулятора — толком никто ничего не знает, военная тайна, как-никак. Её на животных испытывали, но создавали явно для людей, — Чистоплюев глянул на застывшего собеседника и жутко улыбнулся. — Для солдат, естественно.
— Ну…
— Баранки гну! Кто-то из причастных к исследованиям, решил подзаработать на этой отраве и принялся её на «гражданку» толкать, хотя опыты ещё продолжались. Бабла немерено, конечно, срубили. Слава богу, ни один наркоман не догадался это на себе испытать. Что бы тогда наше правительство с толпой зомби делало, куда бы ныкало, где закрывало… Как бы вот с такими упёртыми, как ты, майор, договаривалось, понятия не имею. Хорошо, вовремя мы их накрыли. Этих, которые уже тут работали. Военные, там, сейчас своих шерстят, так что огласка — она никому не нужна, особенно после всего случившегося. Тем более, выборы весной. Понимаешь?
— А если всё специально было подстроено?
Чистоплюев засопел, будто лезущий в гору паровоз.
— Майор. Я вас от одной крайности отвести пытаюсь, а вы в другую тут же бросаетесь. Данные исследования находились под патронажем Кремля. Хоть это понимаете? Вы под кого рыть собираетесь? Под меня? Под моих начальников? Под моих замов?.. Или прямо на Красную Площадь ход прорубите?
— Но ведь логично всё, — не спеша рассуждал Григорий Викторович. — Создать искусственную утечку, а затем просто сидеть и выжидать пока, как вы сами сказали, кто-нибудь это на себе не попробует. Потом всё тихо-мирно спустить на тормозах. Убрать нескольких начальников, которые неугодны уже оттого, что много чего знают, отправить в дисбат часовых, которые якобы всё это охраняли, а гражданских курьеров, работающих тут, и вовсе тю-тю… Тормоза долой и под поезд.
Чистоплюев осип — не то от сигарет, не то от мыслей следователя, произнесённых вслух, не то просто по совокупности происходящего.
— Что вы такое несёте?..
— Я про того парня, что на иномарке под товарняк заехал.
— Знаете что… Я не для того вам всё это рассказываю, чтобы выглядеть клоуном! Если бы всё было в действительности так, как вам в то хочется верить — мы бы с вами беседовали совершенно в другом месте! — У Чистоплюева появилась нездоровая одышка. — Или вы думаете, у нас тут израильский Моссад работает?!
— Судя по тому, где президент начинал — может и работает, — усмехнулся Григорий Викторович.
— Вам всё ещё смешно?
— Вовсе нет. Что это за вещество? Как оно действует на организм?
Чистоплюев надулся, точно обозлённый паук, у которого выторговывают засушенные мушиные потроха.
— У военных обычно всё просто и сводится к одному… — Чистоплюев выждал законную паузу, давая Григорию Викторовичу возможность самому выковать последнее звено выстроенной им цепочки.
— Ясно, — кивнул следователь. — И как результаты?
Чистоплюев вздрогнул.
— Я надеюсь, вы понимаете, что всё это секретно? — Он заёрзал, явно уже жалея о столь откровенном разговоре.
— О нашей беседе никто не узнает. Слово работника МВД.
— И вы гарантированно прекратите попытки возобновить дело того бедолаги, — Чистоплюев живо подался вперёд, буквально клещом цепляясь за последний шанс отыскать компромисс.
— Да, — выдохнул Григорий Викторович, ощупывая карманы плаща в поисках очередной сигареты. — Но смерть этого, как вы сами выразились, бедолаги, всё равно останется на вашей совести.
— Послушайте, майор… Тот парень был наркокурьером! Даже хуже.
— Вы думаете, он знал, что перевозит?
— А это настолько важно?
— Не мне судить о морали, — вздохнул Григорий Викторович, попыхивая сигаретой. — Но даже в Библии прописаны различные кары за одинаковые на первый взгляд грехи. Например, за осознанную ложь первому встречному на улице, который не поверит тебе, даже скажи ты ему правду в лицо, и знакомому человеку, что и помыслить не может о недоверии.
— К чему эта фабула? — не понял Чистоплюев.
Григорий Викторович неопределённо развёл руками.
— На парне просто висел карточный долг. А вы вот так его… Совсем не задумываясь о том, что у него мог кто-то остаться.
— Это не мы его, — Чистоплюев напрягся. — Это он сам себя. А подобную лекцию вам лучше не мне читать, а его родителям, и родителям тех, других, которым ещё можно помочь.
— Помочь?..
— Да, помочь. Где ваша долбаная «комната милиции»?! Где воспитательная работа со школьниками?! Вы, вообще, знаете, чем они там занимаются?.. Да они уже с детского сада друг над другом издеваются, как хотят, а что самое страшное — до этого никому нет дела! Если смотреть со стороны, то всё это пострашнее армейской «дедовщины» будет! Так что, повторюсь, это вам, в первую очередь, смотреть за ними надо, для того, чтобы НАМ потом не пришлось за ВАМИ прибирать.
— Так что с животными? — глухо произнёс Григорий Викторович, прерывая, казалось бы, бессмысленную тираду генерала.
«А уж не такая она и бессмысленная. Особенно если сложить все ЗА и ПРОТИВ».
— Вещество стимулирует участки головного мозга, отвечающие за агрессию, — монотонно пробубнил Чистоплюев, наподобие лектора, уставшего повторять одно и то же из года в год. — Точнее оно не стимулирует даже, а что-то там перестраивает… в голове.
— Что?
— Процесс не обратим. Это не наркотик. Это «Ящик Пандоры». На выходе совершенно иной организм. Это уже не земное существо, а нечто… неизведанное.
— Только не говорите, что тут ещё и инопланетяне замешаны.
— Инопланетяне? А что, занимательно… Я думаю, если бы они и впрямь существовали, то давным-давно перестреляли бы нас всех, как самых злобных и никчёмных созданий во Вселенной. — Чистоплюев перевёл дух, загадочно улыбнулся. — Знаете, в Астраханских степях водятся такие пауки — не помню, как они называются по-научному. Мы называли их просто: «фалангами». Потому что они очень похожи на человеческую кисть.
Григорий Викторович поёжился и даже отпрянул назад, когда Чистоплюев демонстративно протянул к лицу собеседника свою пухленькую, а от того действительно так похожую на злобного паука-убийцу ладошку.
— С ними невозможно договориться, их нельзя приручить. Они созданы лишь для убийства, — по крайней мере, так мы предполагали в бытность ещё зелёными юнцами. Эта тварь, как правило, поджидает тебя на земле и медленно шевелит конечностями…
— Ужас какой-то рассказываете.
— И не говорите… Самое страшное, что эти твари бросаются лишь тогда, как только ты наклонишься из любопытства, чтобы их получше рассмотреть — вам никого это не напоминает? Прямо в лицо. И жалят. Если не подоспеет санинструктор, то всё — кома, а дальше смерть.
— Так к чему всё это?
Чистоплюев вздохнул.
— Знаете, сколько мы их там положили просто так, потому что считали никчёмными тварями?
— Ах, вон оно что… — кивнул Григорий Викторович, задумчиво играя желваками. — И что же, эта дрянь военных превращает собак в нечто подобное? В механизм убийств?
— Именно, что превращает. Но всё равно нужен продолжительный курс инъекций. Один, два укола — может, и изменят физиологию животного… но чудовище, во всяком случае, не породят.
— Вы в этом уверены?
— Не больше, чем вы.
— И что же вы предпринимаете?
— В настоящее время мы работаем с преступниками и, так сказать, утилизируем невольные объекты их экспериментов.
— Убиваете собак?
— Это уже не собаки, — непреклонно заявил Чистоплюев, посматривая на дорогущий «Ролекс».
— Вы же сказали, что от одного, двух применений — с животным ничего страшного не происходит. Или я что-то не так понял?..
— Вы снова всё верно поняли. Но нам нельзя рисковать.
— Значит, всё возможно… — прошептал Григорий Викторович.
— Что вы сказали?
— Нет-нет, это я так, сам с собой. Но вы ведь понятия не имеете, с чем столкнулись. Не так ли?
Чистоплюев лишь недвусмысленно отмахнулся.
— Знаете, у меня сегодня ещё дел немерено… — Он выжидательно поколупал ногтем руль. — Так что скажете? Мы с вами договорились?
— Договорились? — переспросил Григорий Викторович, мысленно пребывая где-то далеко.
— Вы прекратите нам мешать — помните уговор? Дашь на дашь, как и условились.
Следак вздрогнул, как-то странно посмотрел на собеседника, словно видел того впервые в жизни, сипло закашлялся.
— Да-да, — произнёс он сквозь астматический кашель. — Больше вы обо мне не услышите, обещаю.
— Рад, что наша беседа оказалась плодотворной, — Чистоплюев расплылся в самодовольной улыбке, явно гордясь проделанной работой. — Тем не менее, моё предложение на счёт койко-места в штабе остаётся в силе. Как только решитесь, напишите прошение о переводе и отправьте в главк. Не обещаю, что скоро, но я походатайствую за вас.
Григорий Викторович только кивал, не слушая повеселевшего генерала. Он ясно чувствовал подкрадывающуюся со всех сторон тревогу, однако продолжал упорно отмахиваться от той, словно по-прежнему не до конца верил в ясный ход собственных мыслей. Услышанное поразило до сущих глубин, добавив к уже имеющимся множество новых вопросов. Куда же катится человечество, в попытке расширить горизонты познаний? На волю чему отдаётся? К шёпоту каких «тараканов» прислушивается? Прислушивается ли вообще к чему бы то ни было на этом свете?..
«Наши страхи отданы на откуп внутреннего голоса — пресловутого самосознания, — но в пылу гонки, человек может утратить истину, отвернуться от смысла, закинувшись озвученной правдой. В этот момент в голове щёлкает потайное реле — вживлённый имплант, — и мы перестаём слышать подсознание. Мы начинаем слышать что-то ещё… Что-то, что гонит вперёд с удвоенной силой!»
— Что ж, приятного вечера и до скорого, — донеслось откуда-то со стороны, оборвав ход мыслей.
Григорий Викторович проводил мутным взором стремительно удаляющийся «Рейндж-Ровер».
Он даже не понял, как очутился на свежем воздухе. В голове царила канитель, отчего складывалось впечатление, будто и не было никакого джипа, генерала, да и всего остального тоже. Разговор возник в голове, словно сам по себе, или и вовсе явился следствием общего переутомления организма. Так или иначе, от беседы остался некий двоякий смысл. Точнее от её итога: Григорий Викторович вроде бы и дал обещание больше не вмешиваться в столь крупную игру, однако где-то в глубинах подсознания у него всё же осталось странное чувство невыполненного долга, словно щёлкнувшее под лобной костью реле сработало не до конца, оставив некоторые центры головного мозга нетронутыми.
Или же его просто направляли.
«А что, если всё происходящее и впрямь некий чудовищный эксперимент?»
Григорий Викторович поёжился не то от налетевшего порыва ветра, не то от вновь возникшей в его сознании картинки.
В машине на фото угадывались две тени, причём одна принадлежала явно не человеку. Значит, у того парня была собака. Бойцовая или нет — это уже не столь важно. Важно то, что ЭТИ чистоплюи про неё ничего не знают, а в этом случае ещё можно повоевать.
«И, к черту, какая разница, чем именно всё это является!»
Григорий Викторович подождал, пока в тумане окончательно не растворятся светодиодные маячки джипа, затем закурил и поспешил в сторону парка.
Марина наблюдала за тем, как в боковое окно ударяют редкие капли дождя; эпизодически она прислушивалась к надрывному гулу мотора, пытаясь не утратить связи с действительностью. Дорога была пуста — густой туман отпугнул даже водителей фур, — отчего создавалось впечатление, что они и впрямь очутились за чертой мироздания, где напрочь отсутствует всяческое проявление разумной жизни.
Марина чувствовала, что Глеб отчаянно спешит; муж с трудом сдерживался, чтобы не вдавить педаль в пол до упора. Пару раз их выносило на обочину, но Глеб всё же возвращал машину на скользкое шоссе — при этом он упорно молчал, что только ещё больше нагнетало атмосферу.
Временами «десятка» начинала конвульсивно дёргаться, словно её сердце билось через раз и должно было вот-вот остановиться. Однако машина продолжала мчаться вперёд, навстречу непрекращающемуся дождю и неизвестности.
— Ты так и будешь молчать? — спросила Марина, отчаянно всматриваясь в дождевую пелену.
Глеб лишь вздохнул и поддал газа.
— Я, конечно, всё понимаю… — Марина спонтанно закусила фалангу пальца. — Но не лучше ли мне быть готовой к самому худшему?
Глеб издал какой-то неопределённый звук; «десятка» дёрнулась и зашлась астматическим «кашлем» — рывки продолжались какое-то время, затем прекратились.
— Чёртов бензонасос! — выругался Глеб.
Марина почувствовала на ладонях холодный пот.
— Только не говори, что она сейчас сломается…
Глеб хрустнул шеей.
— Не каркай.
Марина вздрогнула. Она чуть было не сказала в ответ КЫШ, как тогда на кладбище, но вовремя опомнилась и лишь с присвистом выдохнула, прикрыв губы пальцами.
За окном простирался иллюзорный пейзаж: неясные очертания фонарных столбов закручивались в серые вихри и оседали позади несущейся машины флегматичными протуберанцами. Змея ограждения разделительной полосы извивалась из стороны в сторону, бликуя в свете фар отдельными чешуйками. Горбатые остановки с грудами переполненных мусорных пакетов были под стать покинутым норам чудовищ. Последние искусно прятались во всепоглощающем мраке, а может, не только во мраке, но и в головах заблудших путников.
— Возможно, Умка учувствовал в боях, — неожиданно сказал Глеб и что есть мочи ударил кулаком по рулю; двигатель в ответ снова чихнул, а машина заметалась по пустынной трассе, будто незрячая.
— В боях?.. — Марина уставилась на мужа, попросту игнорируя сложившуюся аварийную ситуацию. — В каких ещё боях? Что-то не припомню, чтобы твой брат где-то служил…
Глеб напряжённо сопел.
Марина нервно тёрла влажными ладонями о колени. Хрустела запястьями, тщетно пыталась вымести из головы бредовые мысли. Однако ответ мужа окончательно припечатал Маринин рассудок к основанию бытия.
— В собачьих боях.
Марина почувствовала, как внутри у неё что-то оборвалось. В груди, под ямочкой, проскользнул электрический заряд, оставив после себя ноющее сердце. В пальцах рук и ног закололо, перед глазами заплясала мошкара. Всё сопутствующее отодвинулось на второй план, сделавшись ненужным и малозначительным. Марина была уверена, что влети сейчас «десятка» на полном ходу в бетонное ограждение, она сама только безумно рассмеётся, не веря в столь быстрый конец всего. Это будет слишком просто. СЛИШКОМ ПРОСТО!
«Господи, ведь дома Юрка и Светка — один на один с этим монстром!»
Марина вздрогнула и, что есть сил, вцепилась в ремень безопасности.
«Во что бы то ни было нужно жить! Не ради себя, ради детей. Ради их безопасности. Если ещё не поздно…»
Марина не обратила внимания на подобные мысли, хотя в нормальной обстановке, они, вне сомнений, шокировали бы её, заставив задуматься о многом… И, в первую очередь, о своём собственном поведении.
— Сергей проигрался по крупному, — прохрипел Глеб. — В карты. Вернее не проигрался, а доигрался.
— В смысле? — Марина силилась усмирить разошедшееся сердце, голос дрожал.
— В прямом. Его подставили столичные барыги, — Глеб злобно покачал головой. — Им, видите ли, не понравилось, что брат всё время выигрывает. Вот они и предложили крышевать общий бизнес, а выигрыш на общак пускать, — думали, что на лоха какого напали. А Сергей вспылил — ты же его знаешь: не свойственно ему под кого-нибудь прогибаться. Так уж он устроен.
— А что, лучше постоянно прогибаться? — сама не зная зачем, спросила Марина и тут же поспешила отвернуться.
— В определённых ситуациях — это не так уж и зазорно. Во всяком случае, появится время, чтобы ещё раз всё досконально обдумать. А брыкаться и биться лбом об стену — это не выход. Уж поверь мне — только выдохнешься раньше времени.
Марина промолчала.
— Вот кореша и подставили Сергея в назидание. Заодно деньжат решили срубить. Потому-то брат и бросался из крайности в крайность — пытался выкрутиться любой ценой. Славин сегодня сказал, что на собаках можно реально заработать, а Сергею как раз это-то и нужно было, кровь из носу.
Марина с трудом проглотила подкатавший к горлу комок, глянула на мужа.
— То есть, ты хочешь сказать, что вчера вечером просто так привёл в дом чудовище, которое где-то там, за деньги, дралось на смерть с другими такими же чудовищами?.. — Внезапно Марина поняла, что в жизни ещё не была так близка к тому, чтобы не вцепиться мужу в глотку. Она хотела, как в песне: «Рвать сталь, рвать сталь, рвать сталь, чтобы!..» До тех пор, пока от собственных ногтей ничего не останется! А потом передохнуть… и снова: «Рвать сталь, рвать сталь, рвать сталь!..»
— Ты, вообще, понимаешь, что такое сотворил? — прошептала Марина враз севшим голосом, словно проглотила всю эту надуманную сталь. — Ты хоть представляешь, что там сейчас, в эту самую минуту, может происходить?
— Марина… Хватит нести чушь!
— Чушь?! А куда ты тогда так летишь?! — выкрикнула Марина, и впрямь чувствуя всем своим нутром сковавший грудь металл. — Да она по телефону ни разу не ответила! Ты это понимаешь?!
Глеб как-то безумно улыбнулся и принялся шарить по карманам.
— Сейчас я позвоню при тебе… — скороговоркой говорил он, а Марина в этот самый момент слышала совершенно иное:
«Я не позвоню, потому что на мне надета одна рубашка, а сотовый осталась в куртке, которую я накинул тебе на плечи ещё в Троице… и которую ты наверняка оставила там же, как оставила собственную сумочку на работе…»
Глеб оторвался от дороги и уставился на жену так, словно та только что материализовалась на сидении из пустоты.
Впервые в жизни Марина увидела в глазах мужа истинный страх: зрачки сузились до размеров булавочной головки, губы растянулись в некоем подобии оскала, а волосы на голове…
«Да нет же, просто показалось! Наверняка всё дело в дожде и ветре».
«Десятка» снова задрыгалась, принялась сновать по проезжей части, словно контуженая лошадь под мёртвым всадником на поле боя.
Глеб всё же справился с управлением, однако на сей раз, пациент был скорее мертв, чем жив.
Марина, путаясь в опрометчивых мыслях, наблюдала за тем, как муж снова и снова безрезультатно давит на педаль газа, а попутно силится отыскать подходящее место для остановки. Двигатель продолжал издавать надрывные вздохи, похожие на предсмертную агонию туберкулёзника. Всё было кончено и перед фактом очевидности осталось лишь пасть на колени, надеясь на снисходительность звёзд. Но последних на небе сегодня не было… как не осталось шансов успеть добраться до города в срок. Реальность дала трещину, ускользнув во мрак грёз, а на её месте снова раскачивался равнодушный протуберанец, нехотя принимая очертания дорожного указателя. Безнадёжная «десятка» доживала свои последние часы внутри закупоренной магистрали неизвестности, бежать из которой сегодня было попросту невозможно.
— И что теперь? — прошептала Марина на пороге слышимости, чувствуя, как всем её нутром завладевает отчаяние.
— Фильтр забился, — Глеб смотрел на приборную панель, хищно ощетинившуюся красными маячками. — Это я виноват. Чёртово корыто, чтоб тебя!
— Может, хватит сокрушаться! — вскипела Марина, в сердцах отшвыривая ремень безопасности. — Или это и есть твоя, так сказать, передышка?!
Глеб вздрогнул, посмотрел на трясущуюся жену.
— И совсем не смешно. Думаешь, я так рад, что мы тут застряли?!
— Да мне плевать на тебя и на то, что ты думаешь! Меня больше интересует, ЧТО ТЫ СОБИРАЕШЬСЯ ПРЕДПРИНЯТЬ, ЧТОБЫ ВЫТАЩИТЬ НАС ОТСЮДА?!
В салоне сделалось нестерпимо душно. Складывалось впечатление, что содержавшийся в воздухе кислород вступил в реакцию окисления с их жаркой перепалкой, в результате чего царившая внутри машины атмосфера попросту выгорела, вместе с чувствами, эмоциями и здравым рассудком!
Марина попыталась открыть дверцу, но та не поддалась. Тогда женщина принялась буквально выдавливать пластик трясущимися пальцами, оставляя на поверхности стекла мутные разводы.
— Марина, успокойся! — крикнул Глеб. — Сейчас бензин в баке отстоится, и машина, возможно, заведётся!
— Возможно?..
— Да, возможно, — терпеливо повторил Глеб, продолжая смотреть прямо перед собой. — Просто забился фильтр, и бензонасос не может прокачивать бензин из бака в двигатель…
— Так сделай, чтобы мог! Ты ведь мужчина!
— Да, я мужчина. И нет, я не могу ничего сделать. Мы можем только ждать.
Марина отвернулась от неподатливой дверцы, с мольбой посмотрела на мужа.
— Я тебя прошу, слышишь?.. Как самого дорогого человека прошу!..
Глеб глянул в ответ и увидел, что жена плачет.
— Марина… Ну, пожалуйста… Я тебя умоляю, возьми себя в руки.
— Поменяй этот чёртов фильтр! Выкинь его совсем! Сделай хоть что-нибудь! — Марина уже просто ревела навзрыд, как тогда, в детстве.
— Да я бы с радостью выкинул, — прошептал Глеб, — но до него не добраться, если только не перевернуть машину…
Марина поняла, что слов у неё больше нет, как нет и надежды на избавление от этого рвущегося наружу кошмара. Мерзкое слово «ожидание» завладело её стремительно затухающим сознанием, связало по рукам и ногам, принялось безжалостно топить в растёкшемся во всех направлениях молоке. Мысли беспорядочно метались в голове, но от их хаотичного движения было мало пользы. Судьба распорядилась иначе: сценарий сыгран, карты биты, сюжетные линии переплетены — осталось дождаться кульминации и страшной развязки.
«Я даже пережила сражение с собственным «я». Только непонятно, добилась ли победы, или в очередной раз проиграла, не сумев понять смысла: что есть тот голос, что командует мной и требует крови? — Марина невольно вздрогнула. — Неужели это и есть моя истинная сущность?.. Кровожадный монстр, рождённый на свет божий лишь только для того, чтобы причинять ближним боль. Калечить судьбы, пугать до изнеможения, просто вгонять в оцепенение! — Женщина глубоко вздохнула. — Нет-нет, так не может быть, ведь я всё осознала и раскаялась. Но тогда чем является это существо? Откуда оно? Чего хочет добиться, в конце-то концов, при помощи моих рук?!»
У Марины снова не было ответов, а потому теория про сыгранный сценарий попросту отпала за неимением данных.
— Значит, будем ждать, — прошептала женщина и, легко отворив дверцу, вылезла из мёртвой машины.
Глеб покорно кивнул, выключил зажигание. Задумался о чём-то своём.
(лишь бы не начались проблемы со щитком на лестничной площадке… лишь бы не было светопреставления, что он изредка устраивает!.. лишь бы Светка и Юрка держались вместе… лишь бы случилось так, как не бывало ещё никогда).
Глеб навалился на руль всем своим весом. В голове что-то щёлкнуло.
Чудовище
— Вы чего, с дуба все рухнули?! — воскликнула Светка, нерешительно отступая в сторону. — А если предки сейчас вернуться?
— Не дрейфь, подруга, — подмигнула Женя и по-хозяйски продефилировала мимо ошарашенной Светки. — Вернуться, так вернуться… Мы не гордые — свалим!
— Свалим?.. А ты хоть представляешь, что со мной будет?
Женя резко обернулась; уселась на столике в прихожей.
— Ну не убьют же, во всяком случае, — она широко улыбнулась, демонстрируя ровные зубки.
Только сейчас Светка заметила, что подруга накрашена сильнее обычного; а прикид и вовсе можно охарактеризовать одной-единственной фразой: «я у мамы хулиганка».
— Ты где эту гадость намыла? — брезгливо поинтересовалась Светка, мысленно представляя, ЧТО за подобное откровение СДЕЛАЛА бы с ней Марина, решись она, на свой риск и страх, последовать примеру подруги.
— Гадость?! — Женя вскочила как ужаленная и принялась разглядывать себя со всех сторон. — Да ты знаешь, сколько я за эту мини-юбку в стоке отвалила?
— Ясно, — кивнула Светка. — И не боишься в ней ходить по вечерам?
Женя снова расплылась в самодовольной улыбке, провела миниатюрной ладошкой по худющим бёдрам, потом расстегнула курточку с высокой талией и обхватила руками плоский живот, задрав и без того коротенький топик.
— А, это да! Парни просто дохнут! У них эта начинается… как её… Блин, забыла.
— Эрекция, — без особого рвения подсказала Светка.
— Во-во!
— А ты не задумывалась, что когда она начинается — у этих балбесов башню сорвать может? Особенно у тех, с кем ты водишься, — и Светка кивнула в сторону лестничной клетки, откуда уже слышался быдловский стеб.
— Так это и здорово! — не унималась Женя. — Они и должны по нам «сохнуть»! За каким ещё, спрашивается, пацаны нужны?!
— Примитивная какая-то у тебя логика, — покачала головой Светка, в душе жалея обо всём происходящем.
«Да и пускай влетит! — думала девочка, по-прежнему, будучи не в силах оторвать взгляда от бёдер подруги. — Впервые, что ли?.. Убить ведь и впрямь, вроде как не посмеют. Если только и у них башню не сорвёт. У Глеба, вон, ещё вчера весь вечер рвало! А что с ним творится сегодня, после похорон дяди Сергея, и вовсе не описать. Плевать! Зато потом придёт Олег… Как он сегодня на меня смотрел!»
Светка вздрогнула, заставила себя отвлечься от посторонних мыслей. Вслух она сказала:
— Вот нарвёшься когда-нибудь по серьёзному — попомнишь мои слова.
— Ага, размечталась, — ухмыльнулась Женя. — Это скорее на меня кто-нибудь нарвётся, на свою головушку! — И девочка недвусмысленно засмеялась.
— Да уж… — разочарованно выдохнула Светка, страшась даже представить, во что может вылиться эта их недоделанная вседозволенность.
— Кстати, что там с этим дебилом Палитом?
Светка пожала плечами.
— Понятия не имею. Его близнецы домой увели — в больницу он не захотел.
— Вот и молодец, — Женя злорадно сжала кулачки, сверкнула нарисованными глазами, будто разъярённая кошка с картинки. — Попробовал бы он меня ещё сдать… Я бы кого надо подтянула — ему вообще бы шею свернули!
— А не слишком много БЫ?
— Чего?
— А, не важно, — Светка прошмыгнула к приоткрытой двери и, не глядя, скомандовала в лестничный сумрак: — Ладно, заходите, давайте, раз уж припёрлись… — Она внимательно прислушалась, но из всех голосов, доносившихся снаружи, определила лишь слабоумное гыгыканье Жендоса из параллельного.
— Кстати, поаккуратнее с Палитом, — прошептала Светка, возвращаясь к Жене. — Он не то что бы зол на тебя, да и на меня, в придачу… Он… Он… Женька, ты бы видела его сегодня после уроков! Мне кажется, он так просто это всё не оставит.
— Да пошёл этот забагованный! — прошипела Женя, отчего Светке сделалось окончательно не по себе. — Обдолбыш хренов! Ничего он нам не сделает. Пускай только попробует! Я напомню, что за мир его окружает. Это планета Земля. И тут не тот сильнее, у кого язык подвешен. Надеюсь, ты в теме?
Дверь приоткрылась, и в полумраке прихожей засияла идиотская улыбка Жендос.
«Господи! — подумала Светка. — Ну почему никто не скажет, на кого он похож с этой своей неизменной ухмылочкой!»
— Салют, мадам! — с присвистом вылетело из-за лопат, заменявших Жендосу передние резцы. Он был в драной кожанке, протёртых джинсах и кедах со стоптанными задниками. В пальцах левой руки — чёрный пакет, под мышкой зажат таинственный свёрток.
Светка невольно отпрянула.
«Такое ощущение, что отец-дантист не может оторвать от сердца ни копейки, заработанной на чужой боли, дабы справить своему чаду сносный прикид».
— Виделись, — коротко кивнула Светка, стараясь отодвинуться подальше от двери. — А чего это ты припёр? — И она кивнула на свёрток, который Жендос благоговейно сжимал подмышкой.
— А это — сюрприз! — Парень ощерился ещё шире и недвусмысленно подмигнул хозяйке квартиры.
— Если это дурь, какая, — вскипела Светка, — то лучше сразу выметайся!
— Да, Жендос, это что ещё за самодеятельность? — Во тьме прихожей материализовалась Лиза — ещё один субъект из параллельного класса. — А почему мы ничего не знаем? Опять папку обокрал? Шалун.
— Жендос, а на фига твой батя вообще зубодробильщиком устроился? — прозвучало из-за спины Лизы. — Мог бы просто дурь толкать без палева, а не зверствовать над людьми почём зря.
— А над кем это он зверствует?
— Да взять хотя бы тебя! Да, Кирьян?
— Ну да.
Светка изогнула шею, попыталась разглядеть говоривших. У двери раскачивались два высоченных парня — явно не школьники, и явно уже под «шафэ», — которых девочка никогда раньше не видела.
— Это Димка Кирьянов, — тут же затараторила вездесущая Женя, указывая пальцем на сутулого парня в чёрном осеннем пальто. — Можно просто Кирьян. Да, Кирьян?.. — И девочка небрежно подмигнула застывшему в нерешительности парню.
— Наш Кирьян не многословен, — заключила Лиза и, оперившись о стену, принялась стаскивать с ног осенние сапожки. — Зато в остальном он, о-го-го, какой!
Светке отчего-то сразу не понравилась концовка фразы — особенно это О-ГО-ГО, — но она решила не зацикливаться.
— А это — Сева, — вдохновенно пролепетала Женя, указывая на плечистого парня, облачённого в некое подобие современной косухи. — Он разрядник по каким-то там единоборствам…
— Всеволод, — кивнул парень и решительно протянул Светке обшарпанную ладонь, напрочь игнорируя попутные лобызания Жени. — Просто рукопашник.
— Просто Сева, — не унималась Женя, явно не равнодушная к парню.
— Очень приятно. Я Света, — и Светка пожала протянутую ладонь.
На первый взгляд, парень казался нормальным, однако если учесть, что с нормальными парнями Женя знакомств не водила, тогда дело, скорее всего, было если и не дрянь, то, по крайней мере, не совсем ОЧЕНЬ. Да и в триллерах, как правило, самые нормальные на первый взгляд парни, в конце концов, оказываются самыми настоящими маньяками. Пресловутое: в тихом омуте — черти водятся, — совсем не выглядит таким уж банальным. Даже наоборот, является некоей квинтэссенцией чего-то неизбежного, что рано или поздно случится и неизбежно шокирует окружение, которое, как выразилась сама Женя, должно быть в теме.
Светка мотнула головой, гоня прочь пустые мысли; поспешила ретироваться в сторону. Однако парень удержал её ладонь и, вроде как случайно, шагнул вслед за девочкой.
— В гости не принято с пустыми руками ходить, — сипло произнёс он, буравя опешившую Светку черными глазами, в которых та, сама того не желая, начала стремительно тонуть.
— Нет, не ходят… — пролепетала девочка, силясь унять разошедшееся сердце.
— Наслышан о твоих музыкальных вкусах. Вот, — парень достал из кармана косухи CD-диск — совсем новый, запечатанный в полиэтиленовую обёртку — словно новорожденный в «сорочку»! — играющий в тусклом свете желанными синими бликами и запотевающий под пальцами.
Светке показалось, что она медленно, но неизбежно куда-то проваливается. Даже не глядя на постер, она, без сомнений, могла сказать, что именно это был за диск.
— О, нет… — проскулила за спиной Женя. — Сева, ты что, с дуба рухнул? Это же Ван Дайк. Да мы её теперь больше не увидим!
Сева профессионально улыбнулся — так улыбаются недовольным девушкам, чтобы остудить их пыл, — затем ещё раз кивнул Светке.
— Это «Эволюция». В магазине сказали, что новее ничего нет. Этот последний, — парень ухмыльнулся и, подмигнув, добавил: — Но не по…
— Значению, — прошептала Светка, держа в трясущихся пальцах СМЫСЛ всей своей жизни.
— Ну вы даёте! — зааплодировала Лиза. — Никогда не думала, что нечто подобное своими глазами увижу, да ещё в режиме «лайф». Женька, молодец, — твой обещанный вечер ещё не начался, а я уже ни капельки не жалею, что срулила с этого школьного «капустника»!
Женя словно не заметила пущенной в свой адрес похвалы и нетерпеливо потянула Севу за рукав косухи.
— Э, хорош вам тут «лямуры» устраивать! Чтобы вместе больше не пересекались!
Сева засмеялся и, как бы невзначай, поцеловал окончательно отключившуюся от реальности Светку в губы.
Лиза прыснула, а Жендос довольно заявил:
— Это Сева — тактическое оружие против женщин, — и они с Кирьяном довольно заржали на пару.
Светка хлопала длинными ресницами, не понимая, что вообще произошло.
— Свет, кто это?.. — пропищал Юрка из-за порога кухни и тут же спрятался за дверной косяк, как испуганный котёнок.
Непривычное столпотворение в прихожей, тем более, в отсутствии родителей, совсем не нравилось малышу. А поцелуй сестры с одним из незнакомых парней — да ещё губы в губы! — и вовсе шокировал Юрку, так что он даже не сразу сообразил, что выдал себя.
Естественно, все взоры тут же устремились в сторону кухни, а Светка медленно отступила на шаг от Севы, смотря прямо перед собой.
«Заколдовал! — пронеслось в голове малыша. — Сейчас сестра свалится замертво, — нет-нет, просто уснёт, как в сказке! — а со мной и вовсе сделают что-то страшное… Или захотят подружиться, как тот дядечка из маминой программы, который пожелал водиться с маленькой девочкой из садика…»
Оказывается, это плохо! Очень плохо — вы даже не представляете насколько!
Сверчок знает.
Юрка почувствовал, как задрожали губы, однако сумел совладать со стремительно нарастающей паникой и несмело ступил в прихожую, под размеренные щелчки в голове.
— А вот и мелкий, — улыбнулась девочка с нарисованным лицом, подходя к испуганному малышу. — Привет! Как поживаешь?
Любезность и открытость незнакомки вконец сбили Юрку с толку: он замер на полпути, будто закатившийся совсем не в ту степь колобок, раздумывая как бы поскорее укатиться обратно, а Сверчок тут же умолк.
Юрка редко хлопал ресницами и продолжал всматриваться в кукольное лицо, пытаясь определить, что скрывается за холодной пластмассой.
— Ты чего, боишься меня, что ли? — Ярко красные губы перестали улыбаться и сжались в узкую прорезь — кукла злилась.
— Не знаю… — Юрка пожал плечами, попытался отыскать взором сестру. — А что со Светой?
— Ну ты даёшь! Да всё в порядке с этой дурочкой: просто она так, шутит, — странная кукла, такое ощущение, не желала отставать. — Бояться Волчка нужно с серым бочком, а не меня!
— Волчка? — не понял Юрка и снова уставился в Женино лицо. — Я про него не слышал ничего. А кто он? — Малыш застенчиво шмыгнул носом, потупил взор. — Только если он злой и страшный — то лучше не говори… те…
Женя округлила глаза и невольно улыбнулась.
— Это брат твой? — спросил Сева у заторможенной Светки. — Прикольный мальчуган!
— Да уж, прикольный… — пролепетала девочка, всё ещё пребывая в ступоре от, такое ощущение, гипнотического поцелуя. — Только боится невесть чего. Да и сам похож… — Светка попыталась отыскать подходящее сравнение, но мысли упорно не слушались.
— Да ладно! — усмехнулся Сева. — Он же малыш ещё. Я в детстве тоже кое-чего боялся…
Светка вздрогнула и с явным интересом посмотрела на парня.
— Ну так что, может мы пройдём тогда? Я расскажу, — он склонился к самому уху Светки и прошептал одной ей: — Ты извини за поцелуй. Просто ты такая, что удержаться не смог. Надеюсь, всё в норме? Без обид?
— Да-да… — кивнула Светка, вдыхая резкий аромат мужского дезодоранта и окончательно куда-то проваливаясь.
— Смотри не урони, — сказал Сева, покрепче вкладывая диск в непослушные пальцы девочки.
— Вы, правда, проходите, — машинально говорила Светка, загнанно косясь то на таинственного Севу, то на склонившуюся над братом Женю, то на застывших в дверях Лизу и Кирьяна.
Жендос где-то затерялся, но это было в его стиле. Он вообще больше походил на противного таракана, стремящегося поскорее забиться в узкую щель, где бы его никто не смог отыскать! Вдобавок ко всему, от него так же не следовало ждать ничего доброго. Да и загадочный кулёк тут как под стать.
— А чего с голой попой? — заметила Лиза, проходя мимо Юрки, и не преминула ущипнуть мальчика за щёку. — Ой, какой мягонький! — тут же защебетала она, с трудом заставляя ноги идти дальше, на что немногословный Кирьян, глухо заключил:
— Ох уж эти бабы…
— Ох уж эти дети! — парировал Сева.
— А что дети-то? — не понял Кирьян.
— Видишь ли… Против них, даже я бессилен.
— Если, конечно, у них нет старших сестёр, — и ребята снова громко засмеялись.
— Идём, — послышался откуда-то издалека голос Жени.
— Да-да, — ответил ещё кто-то.
«Стоп! Это же я», — Светка внезапно поняла, что застряла где-то между мирами и никак не может снова зацепиться за реальность происходящего.
— Да я не тебе, — послышался злобный Женин голос. — Можешь хоть весь вечер тут «втыкать», — ради бога! Как тебя зовут?
«Чего же это я такое творю? — подумала Светка. — Точно — «втыкаю»! Иначе и не скажешь! Растаяла, блин, принцесса недоделанная! А перед Олегом-то теперь как стыдно… Он непременно догадается! А если и не догадается, так на всё есть воля Жени, которая, вне сомнений, затаила лютую злюку. Бес ревности уже точит её душу! Хотя… И поделом мне!»
— Света!
Голос брата всё же выдернул Светку из холодных глубин подпространства, где она, такое ощущение, окончательно увязла в собственных мыслях.
— Значит так, Юрик, — воспитательным тоном говорила Женя, уволакивая малыша за собой. — Пойдём-ка отсюда, а то у тебя и так, вон, все коленки синие! Наверняка замёрз, бедняга. Куда только родичи смотрят!
— Нет, — лепетал бедный Юрка, силясь не споткнуться. — Я нисколечко не замёрз. А у вас тоже коленки синие…
— Ну, знаешь! — усмехнулась Женя, не без удовольствия изучая собственные лодыжки. — Это же просто чулки такие. А тебя не заставляют в садике чулочки носить?
— Заставляют, — вздохнул Юрка. — Только мне не нравится.
— Это почему же?
— Они узкие, жмут постоянно. А ещё — я в них на девочку похож!
— Ну, надо же… — загадочно улыбнулась Женя. — Конечно, чулочки вам совсем не идут. А вот нам, девочкам, напротив, очень даже к месту. Ладно, идём, я тебе про Волчка лучше расскажу! Не такой уж он и плохой парень!
— Парень?.. Я думал, он сказочный зверёк.
— Да-да, конечно же, зверёк! Это я так, о своём, о девичьем! Свет, догоняй, давай!
Светка подождала, пока не стихнут голоса, и только после этого решилась обернуться.
Щёлкнула, закрываясь, входная дверь, отчего у Светки аритмично заколотилось сердце: на вдохе быстро-быстро, точно «пропеллер» зависающей над цветком колибри; а на выдохе медленно и глухо, как взмахи крыльев филина в ночи. Сознание вроде прояснилось, только легче от этого не стало — на душе скребли облезлые кошки, оставляя глубокие царапины сомнений. Девочка корила себя за допущенную слабину.
А что, собственно, можно было сделать?
Она ведь не привыкла к подобному вниманию и ласке — она способна уверенно стоять на ногах, лишь когда её постоянно колотят и шпыняют, продолжая терпеть в угоду банальной привычке… Для Светки было проще сносить побои и слушать постоянные упрёки в свой адрес, а когда всё вдруг кардинально поменялось — она оказалась к этому элементарно не готовой. Перемены пугают, провоцируя ступор, а начать жить заново, сумев при этом правильно расставить приоритеты неимоверно сложно. Для этого нужно, перво-наперво, изменить что-то в себе — собственное мировоззрение — и только затем организм начнёт медленно приспосабливаться к новым условиям быта.
«А нужны ли мне эти перемены?.. Сумею ли я вырваться из объятий страха, никому при этом не навредив? Ведь строить жизнь на чужом горе — неправильно. Это пострашнее того, что уже есть. Так как же всё изменить?! Тем более что я продолжаю совершать ошибки».
Светка закусила губу, попутно чувствуя, как ногти вновь впиваются в старые раны на вспотевших ладонях.
За спиной что-то звякнуло.
Светка резко обернулась. Жендос заговорщически подмигнул ей и загремел пакетом — свой тайный свёрток он продолжал удерживать подмышкой, оберегая, как Форт-Нокс.
— Пивко! — оскалился парень. — На риск пошли — вдруг ты бы не одна оказалась, — заранее взяли, чтобы потом не бегать… и не прогадали.
— Я и так не одна, — злобно прошипела Светка, ещё сильнее напрягая кулачки. — Со мной брат.
Жендос замер, вопросительно глянул на девочку, явно не понимая, что именно та хочет этим сказать.
— Ты чего?..
— Ничего!
— Да ладно тебе — всё в ажуре! На, лучше, пивка махни — сразу отпустит. А то нервная ты сегодня какая-то…
— Сам махай, раз ума на большее нет!
— Да я только с радостью! — ухмыльнулся Жендос, запуская свои тараканьи усы в пакет.
— А вот без этого нельзя было? Никак?.. — спросила Светка, стараясь не психовать почём зря.
— Без чего?
— Без пива.
— Да ладно тебе. Водка без пива — всё равно, что деньги на ветер!
— Ага, просто обделаться, как смешно! — И Светка ловко выхватила свёрток из подмышки потерявшего бдительность Жендоса.
— Эй, ты чего! — воскликнул озадаченный парень и чуть было не грохнул пакет с пивом о пол. — А ну верни!
Светка увернулась от грабель Жендоса, взмахнувших во тьме в поисках её маленькой фигурки, и тут же отскочила на безопасное расстояние. Не теряя времени, девочка распутала свёрток, вынула из него плоский фонарик со штепселем и уставилась на странный прибор, ничего не понимающим взором.
— Что это такое?
— А то сама не видишь! — Жендос всё же изловчился и выхватил «фонарик» из Светкиных пальцев.
— Я в кабинете у физика что-то похожее видела… — растянуто проговорила Светка, силясь припомнить название, а заодно и назначение прибора. — Ты его украл, что ли?
— Ничего и не украл! — возмутился Жендос, снова побрякивая во тьме бутылками. — Одолжил просто на время. Завтра верну — физик и не заметит даже!
— Чёрт! — выругалась Светка, вспоминая дневной разговор с Вячеславом Сергеевичем.
— Чего ещё не так?
Светка отмахнулась, напряжённо обдумывая сложившееся положение.
«Ну, если он и придёт, то не раньше, чем в школе закончится мероприятие, плюс уборка актового зала, расстановка мебели и прочее, — Девочка заломила пальцы. — Будем надеяться, что эта нерадивая компашка к тому времени перенасытится своим пивом и уберётся по добру по здорову! Хотя верится с трудом. Вообще не верится».
— Это стробоскоп, — поучительным тоном заявил Жендос, неряшливо вертя прибор в руках. — Он мигает с разной частотой. Знаешь, как здорово выходит, когда в полной темноте! Все движения прерывистыми становятся — вроде как у робота. Сейчас такую дискотеку забацаем — мама не горюй, — сама в следующий раз позовёшь, чтобы всё повторить!
«А вот это вряд ли! — промелькнуло в Светкиной голове сквозь ворох остальных мыслей.
— И как он работает? — вслух спросила она.
Жендос довольно оскалился.
— Да просто: в розетку воткнул, на кнопочку сбоку нажал и готово! А потом вот этим кругляшком сверху частоту можно выставлять — ну, в смысле, делать так, чтобы он или быстро мигал, или, наоборот, медленно, — и Жендос указал на диск с делениями в верхней, плоской, части стробоскопа. — Знаешь, как клёво!.. Мы летом с пацанами такую тусу в гараже устроили! Закачаешься! Заводит на раз, два!
— Не сомневаюсь, — вздохнула Светка. — Только у нас щиток на площадке неисправен.
— И чего?
— Ничего! Вот сгорит ЧЕГО, тогда и будет НИЧЕГО! Вы-то по домам разбежитесь! А мне тут весь вечер в темноте с братом сидеть — предков дожидаться? А потом ещё на всякие наводящие вопросы отвечай!
— Да ладно тебе, не кипишуй! Обычная мигалка. Как гирлянда. Вы ведь елку наряжаете на Новый год и ничего…
— Мы тут ещё ничего не наряжали! — ответила Светка и тут же почувствовала странное ощущение, будто наряжать они в новой квартире ничего и не будут. Никогда.
Девочка тряхнула головой.
— Ладно. Только если что-нибудь случиться — я тебя завтра же вместе с этим фонариком физику вложу! Будешь до конца четверти урок с выхода к доске начинать! В теме?!
— Лады! — довольно кивнул Жендос и принялся заново пеленать стробоскоп. — Только ты этим опоссумам ничего пока не говори. Пускай, потом сюрпризом будет!
— Могила, — Светка равнодушно скрестила пальцы.
— Да нет же, он совсем не кусается, — назидательно поучала Женя, отчего у Юрки только всё заметнее сужались зрачки. — Максимум — это утянуть может.
— Куда утянуть?
— Ну, как куда?.. — замешкалась Женя, злобно посматривая на ржущую Лизу. — С кровати — на пол. Знаешь, как больно долбануться можно?
— Ты прям малолетняя мамочка, — подколола Лиза. — «Горишь» на контакте с собственным чадом, но всё равно не теряешь надежды!
Женя только отмахнулась.
Юрка поёжился.
— Может, пускай тогда лучше укусит… — с сомнением произнёс малыш, посматривая на опешившую Женю.
— Как это?
— Ну, только не сильно.
— Не говори ерунды! — тут же нашлась Женя и состроила в адрес смеющейся Лизы ответную гримасу. — Лучше всего спать — тогда он и вовсе не придёт!
— Ага, как же, — надулся Юрка. — Ещё как придёт.
— Это откуда же?
— Его придумать можно. Тогда он оживёт и из-под кровати вылезет. Там много чего оживает за ночь…
Лиза прыснула; молчаливый Кирьян, сидевший рядом, ткнул её локтем в бок.
— Ты чего?! — вспылила девочка.
— А чего ты ржёшь, как полоумная? Он же ребёнок ещё. Не понятно, что ли?
— Ой, кто бы говорил!
— Э, хорош вам собачиться, — назидательно прохрипел Сева и для пущей убедительности продемонстрировал иссечённый шрамами кулак.
Лиза обиженно отмахнулась, а Кирьян снова сделался непроницаемым.
— Вот лично я, ничего такого никогда не придумывала, — продолжала отдуваться Женя, уже явно жалея о затронутой теме. — Да и мамка с папкой кошмарики в мою кровать не «таскали».
— Ну, это исключительно в твою, — прошептала в стену Лиза. — А кое-кому и впрямь папочка ещё и не такое приносил…
— Ты это о ком сейчас? — не понял Сева. — О себе?
— Ты чё, дурак! — взорвалась Лиза, с трудом удерживая себя на месте. — Чего всякую фигню порешь!
Сева улыбнулся и развёл руками.
— Нет, а в чём проблема? Если тебе есть, что сказать, говори, мы тебя выслушаем. Нечего тут со стенами перешёптываться, — и Сева выжидательно глянул на трясущуюся от злости Лизу.
— Знаешь что!.. — девочка буквально побагровела. — Пасть лучше прикрой, умник!
Сева засмеялся.
— Какая же ты ещё девочка.
— Это ты ещё мальчик!
— Ой, хватит, а! — Женя сверкнула глазами в сторону Севы. — Чего при Юрке всякую чушь собираете! Про Лену она, а не про себя — доволен?
Сева пожал плечами, а Кирьян подался вперёд, предчувствуя интересную тему.
— Лена?.. Что за Лена такая? — тихо спросил Сева.
— Да вон, в её классе учится, — Лиза кивнула в сторону Жени. — До неё отец домогался.
— Не домогался, а изнасиловал, — уточнила Женя и тут же покосилась на ничего не понимающего Юрку. — Ты у неё синяки не видела?
Все притихли.
— А что такое — изнасиловал? — громко спросил Юрка и посмотрел на Женю блестящими от любопытства глазами.
Женя вздрогнула, принялась метать по углам отчаянные взоры.
Лиза нервно засмеялась.
— Вот и выкручивайся теперь, как хочешь!
— Знаешь… есть такие папы… — нерешительно начала Женя, стараясь не перегнуть палку. — Которые не совсем добрые.
— Нет, мой папа добрый! — уверенно заявил Юрка и к чему-то прислушался.
— Да нет же, я не про него. Конечно, твой папочка самый милейший человек на свете, никто и не сомневается. Но есть и другие.
— Злые?
— Ну да, — кивнула Женя, опасливо смотря в глаза любопытному малышу. — А ты разве знаешь кого-нибудь из таких?
Юрка насупился, нехотя кивнул.
— Откуда? — спросил Сева, обводя друзей напряжённым взглядом, — протекающий разговор явно тревожил парня всё больше.
— Со мной девочка в садик ходит. И её папа… Он её воспитывает.
— Воспитывает? — переспросила Женя.
— Ага, — закивал Юрка, спеша поскорее завершить мысль, пока Сверчок в голове не засучил лапками. — Даже мама им пугает: что если не буду слушаться, то она отведёт меня к Целовальникову-старшему, чтобы он показал мне, где раки зимуют! Вот так.
— Как-как?.. — переспросила ошеломлённая Женя.
— Просто он прошёл Школу жизни и теперь всё на свете знает. Так что его нужно слушаться. Иначе… — Юрка вздохнул. — Иначе всё пойдёт не так.
— Ужас, — заключила Лиза. — Это надо же малыша до такой степени запугать. Кем при этом нужно быть?
— Лена говорит, что папа всё делает правильно: так и надо воспитывать. Иначе придёт что-то страшное и сделает по-своему.
— Ты говоришь, её Леной зовут? — переспросила Женя, чувствуя, как по спине рассыпаются холодные мурашки; девочка глянула на Лизу, но та похоже испытывала те же ощущения и никак не отреагировала на взгляд подруги.
— Ну да… — нерешительно кивнул Юрка и принялся опасливо озираться по сторонам, словно его только что поймали на откровенной лжи. — Девочка из садика. Целовальникова Лена. Она говорит, что так и надо поступать. Особенно с девочками. Потому что если их не воспитывать, они потом вырастают… — Юрка перешёл на срывающийся шёпот, — будто открывал собравшимся слушателям сокровенную тайну, — отчего окружившие его ребята медленно подались вперёд. — Они вырастают и становятся злыми. Нет, плохими. Не по своей воле, но становятся, — Юрка с присвистом выдохнул и закончил на уже позитиве: — Только моя Светка не такая! Сегодня я её расколдовал, и мы теперь друзья! Нам, всё нипочём! Даже кошмарики, и те, кто в них живут!
Какое-то время все молчали, даже неугомонная Женя. Подростки мысленно переваривали всё, только что услышанное от возбуждённо дышащего малыша. Первой дар речи обрела Лиза.
— Жесть, — призналась она и испуганно посмотрела на Женю. Та лишь кивнула в ответ, соглашаясь с подругой.
— И впрямь, малец тот ещё фантазёр, — усмехнулся Сева, странно поглядывая на смущённого Юрку. — И что же с этой вашей Леной, и с её папочкой не так? — спросил он, обращаясь к Жене.
Юрка хотел было ответить, но девочка его опередила.
— Ничего не доказали. У него резинка, наверное, была. А она особо и не сопротивлялась. Даже синяки замазала.
— А почему она сама ничего не рассказывает? — спросил Кирьян.
— Она, вообще, ничего не говорит после ЭТОГО, — в полголоса произнесла Лиза. — Лена — зомби. Так, вот, всё печально.
— Так изнасиловал: значит — воспитал? — неуверенно спросил Юрка, смотря Лизе в глаза, словно ожидал ответа на свой вопрос именно от неё.
Девочка схватилась за подбородок и, спотыкаясь, выскочила из комнаты.
— Ой!.. А что с ней? — прошептал малыш, чувствуя, как в голове оживает Сверчок. — Это из-за меня всё?
Сева почесал затылок.
— Знаешь, Юрка, мне кажется, ты слишком умён для своих лет. Поэтому глупо тебя обманывать, — Сева машинально глянул на покрасневшего малыша и отмахнулся от всполошившейся Жени. — Всё под контролем, я знаю, что говорю! — И он снова переключил внимание на выжидающего Юрку. — Изнасиловать — это не воспитать. Это нечто другое… и не обязательно страшное. На самом деле насилие — это просто, когда заставляют человека делать, что-то такое, чего он сам не хочет. В школу, там, ходить, зубы чистить… слушаться взрослых… Понимаешь?.. А с Лизой всё в порядке: просто она в туалет захотела — ты тут ни при чём, не парься.
Женя облегчённо выдохнула и, покрутив пальцем у виска, уставилась на притихшего малыша.
— А, понятно! — обрадовался Юрка. — Тогда меня в садике каждый день насилуют!
Женя закатила глаза, и чуть было не сползла с кресла вместе с сидящим на её коленях малышом; Сева громко рассмеялся.
— Ну, там, в обед, обычно суп дают, а я его терпеть не могу! А воспитатели всё равно есть заставляют! Ешь, говорят, а то тряпку с хлоркой в рот положим и полотенцем подбородок обмотаем, чтобы не выплюнул.
— В следующий раз, как надумаешь ляпнуть чего умного, сперва хорошенько обдумай это, — сказал Кирьян, хитро поглядывая на Севу. Тот только снова отмахнулся.
— Юрка, какой же ты всё-таки ещё ребёнок! А я уж было засомневался.
— Без сомнений, он это завтра родителям выдаст, — обречённо констатировала Женя. — Светке тогда явный шиндец!
Юрка понял, что его никто не слушает, и по-взрослому сменил тему:
— А что такое «шиндец»?
Женя обречённо схватилась за голову.
Лиза чуть было не сшибла в дверях Светку — девочки звонко треснулись лбами и принялись таращиться друг друга, не понимая, что такое с ними произошло.
— Чего они ещё тебе наговорили? — прошептала Светка, потирая растущую на лбу шишку. — Блин, теперь ведь синяк будет!
— Да всякую чушь собирают! — отмахнулась Лиза. — Чёрт, мне кажется, или у меня и правда глаз распухает?.. Ну почему именно так?!
Светка внимательно осмотрела хныкающую подругу и заключила с видом знатока:
— Ничего. Всё нормально. Сейчас что-нибудь холодное приложим, и опухоль спадёт.
— Правда? — усомнилась Лиза, косясь на Светку. — Тебе, вон, с чёлкой хорошо — ничего не видно.
Светка улыбнулась.
— Зато больно, знаешь, как было!
Лиза неумело изобразила на лице улыбку, кивнула.
— Ну что, дамы, милости просим! — И Жендос закачался в некоем подобии на шикарный реверанс.
— Ой, вот только ты ещё под руку не попадайся, а! — зашипела Лиза, напрочь забывая про недавнюю тошноту, боль и распухший глаз.
— А чего я-то опять?.. — развёл руками Жендос. — Я вообще ни при делах!
— Ну вот и топай отсюда, раз ни при делах! — Лиза указала маршрут.
Жендос пожал плечами и бросив через плечо: «Ненормальные!» — поспешил удалиться.
— Идём на кухню, — предложила Светка, понимая, что ей и самой не мешает наскрести в морозилке льда.
Девочки переглянулись.
— А у тебя и правда дядьку поезд сбил? Женька всё трепалась… — Лиза неожиданно замерла, как вкопанная.
Светка собиралась уже ответить, но врезалась в спину замершей подружки. К отбитому лбу тут же добавился расквашенный нос. Светка запрокинула голову, принялась ощупывать лицо в поисках следов крови. Поначалу ничего не было, однако спустя несколько секунд вниз по горлу заскользило что-то вязкое и омерзительное.
Светка проглотила противный сгусток, с трудом смахнула с ресниц выступившие слёзы.
— Лиза, ты чего? — спросила девочка, давясь кровью, и нерешительно прикоснулась к плечу подруги.
— Что это за чудище?.. — ответила вопросом на вопрос Лиза, указывая трясущимся пальцем на что-то, преградившее ей путь.
Светка неуклюже выгнула шею, выглянула из-за плеча Лизы; на пороге кухни сидел скучающий Умка и внимательно изучал застывших девочек слезящимися глазами.
— Это Умка, — беспечно ответила Светка, силясь успокоить не на шутку испугавшуюся подружку. — Погибшего дяди Сергея собака.
— А чего ты никогда не говорила, что он у вас живёт? — Лиза потопталась на месте, после чего нерешительно двинулась в обход собаки. — Умка — это надо же так пса обозвать… Тем более такого. Он ведь не укусит, правда?..
— Нет, не бойся, — Светка присела, развела по сторонам руки, принялась шевелить пальцами, словно пыталась загнать на насесто несушек. — Умка, фу… Он маленький ещё и безобидный. Я даже с ним играла пока вы не пришли.
— Играла? — ужаснулась Лиза, не зная, как стряхнуть с себя любопытный взгляд раскосых глаз пса. — Совсем рехнулась?! Ведь это этот… Ну, как его?.. Забыла.
— Бультерьер, — подсказала Светка, решительно утягивая скулящего пса за ошейник.
Лиза поёжилась.
— Вот-вот. Это ведь бойцовая порода?
Светка кивнула и, отпустив Умку, шагнула к холодильнику.
— Вряд ли он с кем-нибудь дрался, — беспечно сказала она, пристально изучая содержимое морозилки. — Дядя Сергей был заядлым картёжником. А последнее время и вовсе работал простым водителем… Насколько мне известно.
— Тогда зачем ему заводить такого монстра? — Лиза осторожно прошмыгнула мимо порыкивающего пса и буквально рухнула на табурет, прячась за скатерть.
Светка отрепетированным движением достала из морозилки ячейки со льдом, поделила кубики на две равные порции и принялась шарить по шкафам в поисках чистых полотенец.
— Дядя Сергей, как мне кажется, просто любил роскошь, — задумчиво сказала она, ссыпая часть кубиков в найденное полотенце и протягивая получившийся свёрток Лизе. — Он одно время вообще на мерсе ездил.
— Ничего себе! Круто, — Лиза приложила полотенце к распухшему веку. — Мне бы такого дядю.
Светка улыбнулась, но ничего не ответила.
— Ой, прости! — тут же опомнилась Лиза. — Тебе, наверное, неприятно на эту тему разговаривать.
— Да всё в порядке, — отмахнулась Светка и, не обращая внимания на заломившие от холода пальцы, сгребла остатки льда в ладонь; она села на табурет, запрокинула голову, так чтобы затылок упёрся в стену, и поднесла влажные кубики к саднящей переносице — перемешанная со льдом кровь закапала с подбородка, как разбавленный вишнёвый сок.
— Это ты об меня так? — поинтересовалась Лиза, изображая на лице виноватую улыбку.
— Да пустяки. Самой нужно было под ноги смотреть, а не «летать» по обыкновению!
Лиза кивнула, снова посмотрела на притихшего пса.
— И что, он теперь у вас останется?
— Вряд ли. Марина всяческую живность на дух не переносит.
— Марина?
Светка кивнула, отчего её затылок гулко стукнул о стену; девочка поморщилась, смахнула с майки капли въедливой крови.
— Мама, — она немного помолчала, после чего заговорила снова: — Умку ещё сегодня должны были опять в деревню отвезти. Просто забыли, наверное… Глеб… Папа. Не в себе последнее время, сама понимаешь…
— Ещё бы, — кивнула Лиза. — Жуткая жуть.
Девочки замолчали.
Гул люминесцентных ламп в кожухах нарушало лишь ворчание сидящего у раковины Умки, да редкие всхлипы борющейся с кровотечением Светки.
— А у тебя правда с мамой не всё ладно? — нарушила молчание Лиза.
— С чего ты это взяла?
— Ну… не знаю. Слухи разные по школе ходят.
— Ай! — Светка бросила растаявшие льдинки на стол.
Лиза нездорово вздрогнула.
— Ты чего?
— Пальцы окоченели, — и Светка принялась что есть сил растирать, якобы, бесчувственную плоть.
— А ты додумалась тоже: вот так, безо всего.
— Ага.
— Так что у тебя с мамой?
Светка вздохнула, с горечью осознавая, что попытка сменить неугодную тему не прокатила.
— Да всё в порядке у нас. Просто не по всем вопросам компромиссы находятся. Мне кажется, в большинстве семей такие же проблемы.
«Ты сама-то в это веришь?! — завопило подсознание, вынуждая Светку отвернуться, дабы Лиза не заметила написанных на её лице чувств. — Да ты, подруга, никак с Луны свалилась! Причём вниз головой: сначала нанизалась на арматуру, после чего треснулась лбом о кафель! Несёшь всякую бредятину, и ещё надеешься, что в неё кто-нибудь поверит! Просто так, в угоду сложившейся ситуации!»
— Думаешь? — в полголоса спросила Лиза. — Хм… Что ж, возможно. Хотя мои предки, меня ни в чём не ограничивают. Свобода слова, выбора и всего остального.
Светка кое-как нацепила на лицо беспечную улыбку и повернулась к подружке.
— Везёт некоторым.
— И не говори, что есть, то есть! — согласилась Лиза, откладывая в сторону намокшее полотенце. — Ну как?
Светка привстала, осмотрела травмы подружки.
— Да нормально всё. Тени только подправить и никто ничего не заметит!
— Ну, слава богу! — облегчённо выдохнула Лиза. — А ты как?
— В норме.
— Блин, вот мы с тобой даём: ещё и не пили, а уже фэйсы друг другу подпортили!
— И не говори, — Светка подошла к раковине, ещё раз потёрла шишку на лбу, принялась усердно отхаркивать комки свернувшейся крови. — Ну и гадость…
Умка недовольно фыркнул, повёл открытыми ноздрями.
— Чёрт! — воскликнула Лиза. — У меня сумочка там осталась!
— Нет проблем, — Светка перекрыла воду и, взяв со стола свою бесхозную сумку, принялась рыться в её содержимом. — Вот, держи! — И она протянула Лизе ту самую косметичку, при помощи которой можно было нарисовать личность заново — так, как это многократно за сутки проделывает Творец.
— Ты даже не представляешь, как меня выручила! — Лиза принялась тщательно изучать отражение своего личика в зеркальце, то надувая губки, то озаряясь миловидной улыбкой, то хмуря брови.
— Пустяки, — в очередной раз отмахнулась Светка. — А ты давно с этим Кирьяном?
— Да нет. С месяц, наверное. А что?
— Так просто. А сколько вы встречались, прежде чем… — Светка замялась, принялась заламывать тонкие пальцы, блуждая взором по полу. — Ну, сама понимаешь… У вас ведь ЭТО было уже?
— Что было? — Лиза оторвалась от дел, подозрительно глянула на смущённую подругу. — А, ты имеешь в виду, переспали ли мы, и, если да, то как скоро это случилось?
Светка окончательно поникла.
— Ну ты даёшь, дорогая! — Лиза покачала головой. — Пойми, сейчас просто так никто не встречается. Сперва нужно посмотреть, каков он в постели, узнать сколько у него бабла, чего он из себя представляет — так сказать, прикинуть, стоит ли, вообще, заморачиваться, — а уж потом и прохаживаться вечерком за ручку.
— То есть, ты хочешь сказать, что спала с ним, практически ничего о нём не зная?! — Светке уставилась на подругу, совершенно ничего не понимая.
— Почему не зная? — Лиза в ответ изобразила на лице недоумение. — Ему отец «тачку» отказал — «форд-мандеу», — мы покатались, потом в баре позависали… Ну а дальше, сама понимаешь, одно повлекло за собой второе — и третий уже ждёт дома! Ха!..
— Кто — третий? — ошарашено спросила Светка.
— Ты чего? — прыснула Лиза. — Это шутка такая. Из мультика! Ты разве не слышала?
— Аааа, — протянула Светка и поспешила отвернуться.
— Эй, а у тебя вообще, что ли, ничего ни с кем не было?
Светка неопределённо повела плечом, шмыгнула серой мышью к своей табуретке.
— Почему не было… — замялась она уже сидя за столом, попутно изучая сквозь джинсы свои острые коленки. — Я дружу с мальчиком. И мы, вроде как, нравимся друг другу…
— Так было или нет?
— Ну… мы целовались даже.
— Значит, ничего не было, — заключила Лиза тоном знатока. — То-то я смотрю, как Сева на тебя накинулся, — у него чуйка на таких как ты.
— Чуйка? На таких как я?.. — Светка невольно поёжилась.
— Ну да. На целок. Прости уж, что так откровенно. Кстати, ты поосторожнее с ним. Сейчас Сева вроде как с Женькой, но возможно всякое, — Лиза издала невнятный смешок через нос и лукаво посмотрела на Светку. — Всё просто: Сева будет ходить за ней до тех пор, пока она ему не даст, а потом просто свалит. Так же будет и с тобой, случись что. Твоя кровь лишь обозначит конец игры.
— Кровь? — Светка сглотнула, прижала дрожащую ладонь к губам. — То есть, между Женькой и Севой пока ничего не было?
— Если он всё ещё с ней — тогда точно нет, — Лиза злорадно улыбнулась. — Знаешь, мне кажется, Женька и сама всё прекрасно понимает, потому и продолжает тянуть резину. Я думаю, ты не станешь отрицать, что Сева настоящий мачо — ведь убедилась на собственном примере. Хм… Женька просто оттягивает приятное на потом, — Лиза задумалась. — А ведь ты что-то испытала… когда он прикольнулся. Скажи?
— Что это было?
Лиза покачала головой.
— Э, подруга, да ты совсем не разбираешься в парнях! Странно, что тебя до сих пор так никто и не «вскрыл». Надо чаще «обновляться»!
«Никто не вскрыл… Как-то уж больно дико звучит, — думала Светка, сидя в туалете на опущенном стульчаке. — Словно я под скальпелем на столе у хирурга! Хм… Не вскрыл».
В сливном бачке редко капала вода, — точно захлебнувшийся метроном, пытающийся хоть как-то обозначить цикличность всего происходящего вокруг.
Светка прислушивалась к отдельным каплям, отмечая про себя, что как ни странно, но именно эти, тонущие в бачке звуки и не позволяют ей окончательно уйти в себя.
Девочка неловко достала из заднего кармана джинс подаренный диск, понюхала полиэтилен — тот пах магазином, дешёвым одеколоном и затёртой кожей.
«Наверное, именно так пахнет тьма внутри кармана куртки…» — Светка встрепенулась, положила диск на бачок позади себя. Капли на секунду затихли, словно прислушиваясь к движениям девочки, после чего снова возобновили свой монотонный ритм.
Голову Светки занимали противоречивые мысли.
Она понятия не имела, что такое секс и, вообще, на что именно он похож. Хотя, в большей степени, её смущал ни сколько сам процесс половой связи, сколько присутствие вблизи собственного обнажённого тела кого-то постороннего. Да даже не постороннего, а, допустим, того же Олега… Пару раз Светка раздевалась, стояла нагая перед зеркалом в прихожей, изучая своё нескладное подростковое тело, словно желая таким примитивным способом преодолеть стыд. Небольшие груди, плоский живот, округлые бёдра, худющие ноги… Она задерживала взгляд чуть ниже пупка… и начинала чувствовать, как внутри что-то происходит, — будто отходит ото сна некая иная сторона подсознания, о существовании которой никто из нас не догадывается до тех самых пор, пока не начинает взрослеть. А прежний стыд, при этом, бежит прочь, поджав хвост. На поверхность выползают инстинкты, что были сотворены задолго до чувств.
Естественно, Светка понимала, что её организму нужен мальчик, но тот факт, что она стеснялась своего тела даже находясь одна, только лишний раз накалял и без того напряжённую атмосферу. «А что со мной станет, когда рядом и впрямь будет находиться представитель противоположного пола? Хм… Как знать…» Естественно, в момент страсти — всё равно, но, вот, как потом просто лежать рядом — ведь не бежать прочь сразу же, как всё закончиться! — смотреть на него… чувствовать, как он отвечает взаимностью… Он естественно захочет ещё, а она после первого раза, скорее всего, не сможет — потому что после первого раза всегда больно. Так, по крайней мере, говорят повзрослевшие девочки из класса.
Вот и Лиза сегодня сказала о том же.
Испытываешь желание лишь в самом начале, пока ничего не произошло. А когда тебя начинают «вскрывать» приходит боль — хочется чтобы всё сразу же прекратилось. Хочется и впрямь бежать! Однако продолжаешь лежать, не в силах пошевелиться или что-то сказать, воспринимая действительность, как что-то само собой разумеющее и неизбежное, что рано или поздно всё равно догонит, как ни петляй. Теперь к стыду прибавился ещё и страх боли. Как побороть в придачу и это? Как именно себя вести, чтобы не спровоцировать чего-то страшного и необратимого, что повлечёт за собой неприятные последствия?..
«Ведь я же сама говорила Женьке, что при эрекции у парней напрочь сносит крышу. Что делать, если погрязнув в стыде, я к тому же утрачу контроль над ситуацией? Что тогда?»
Лиза сказала, что в первый раз лучше всего сделать ЭТО с кем-нибудь из друзей или знакомых парней, которых ты никогда не воспринимала, как потенциальных партнёров, но, в большей степени, всё же им доверяла. На худой конец, можно поискать затюканное существо на вроде себя, с кучей такого же противоречия в голове, — пусть даже не испытываешь к нему чувств, — зато будешь уверена, что всё пройдёт как надо, без никому не нужных эксцессов. Однако Светка прекрасно понимала, что переспи она даже с кем-нибудь из знакомых, по предварительному сговору, — то никогда в жизни не сможет простить себе этой пошлой гнусности! К тому же как потом смотреть друг другу в глаза?.. Как общаться?.. Как жить, понимая, что твоя былая невинность растворилась в чьих-то угодливых объятиях просто так, лишь из-за того, что ты тупо захотела попробовать?
Зная себя, Светка оставалась уверенной, что при каждой последующей встрече с недавним партнёром, ей будет казаться, что её прикрытую наготу пытаются разглядеть сквозь одежду, дабы ещё раз насладиться моментом пылкой страсти, ставшим историей. А это гадко, очень гадко — чувствовать, как твою душу пронзает взгляд голодного хищника!
«Ко всему прочему, у меня есть Олег. Хотя есть ли?.. Может сегодняшний разговор ничего не значит и является лишь продолжением той извращённой жалости, которая со временем просто эволюционировала, как всякая живая материя, представ в новом обличии?»
«Тогда он будет молча трахать тебя! — завопило отчаяние, скача по тёмным переулкам подсознания. — После школы, на пустынной лестничной клетке, задрав подол платья… а, между делом думать, что таким способом спасает объект своего нездорового вожделения от всяческих мозговых паразитов и прочих банальностей. А заодно и сам, не без наслаждения, предастся плотским утехам!»
«А что же я? — Светка неосознанно подхватила эстафету, начатую внутренним голосом. — А я буду таять и млеть. Истекать мерзопакостной дрянью, по которой на следующее утро прогуляются Марина, Глеб, Юрка и все-все-все — жители этого заблудшего мирка, вынужденного влачить жалкое существование где-то на задворках Вселенной! Хотя Олег и впрямь может запросто оказаться простым извращенцем, подбивающим клинья к робкой дурочке, лишь с одной убогой целью: чтобы воплотить в жизнь свои мерзкие фантазии. Тогда всё это показное мировоззрение покатится под хвост сказочному коту! Да-да, тому самому, что бродит по цепи и произносит заумные речи, что сродни сказкам».
Светка вспомнила, что где-то читала про психов, которых возбуждает вид крови или просто следы побоев на лице. У них встаёт именно на расквашенный девичий нос, а не на само женское начало.
Девочка поёжилась.
«Нет, Олег не такой. Он просто жалел меня день изо дня и наверняка сам не заметил, как влюбился. А я и впрямь робкая дура, раз не могу элементарно воспользоваться случаем, отчего вынуждена слушать советы каких-то там Лиз, Жень и прочих тел! Тел, в которых не осталось ничего святого. Только примитивный меркантилизм, разврат и лицемерие!»
Лиза изрядно прошлась по её мозгам, прежде чем вернуть косметичку. Светка тупо слушала. Иногда нехотя отвечала на откровенные вопросы, относительно того, что её возбуждает в парнях, какого размера груди ей хочется в будущем, зачем именно нужно пользоваться резинками — хотя без них, якобы, куда как круче! — и прочее, из того же репертуара.
Как казалось самой Светке, подружка была во многом не права. Потому что во всех её историях напрочь отсутствовали какие бы то ни было чувства или эмоции. Парни редко её удовлетворяли, но и когда не удовлетворяли вообще, она не спешила гнать ухажёров прочь — просто молча помогала себе рукой, приближая вожделенный оргазм. Затем, скучая, ждала пока кавалер не отлипнет, после чего они разбегались, чтобы никогда больше не встретиться.
Светка не знала почему, но ей казалось, что так быть не должно! Вернее быть должно совершенно иначе! Вот Олегу совсем не обязательно к ней прикасаться. Она и так готова, если не считать всё той же повышенной робости. Мальчику стоило лишь возникнуть в воображении, как все сопутствующие процессы автоматически подготавливали тело для соития. Если бы в этот самый момент Олег оказался рядом и просто прикоснулся бы к ней, как он это сделал сегодня в школе, — от нерешительности не осталось бы и следа! Оно просто бы растворило само себя, не оставив ни дымки, ни осадка, ни пенки! Как раз именно этот способ превращения во взрослую женщину, казался Светке правильным, — тем более, он так походит на выход бабочки из кокона, в который залезало совсем иное существо. А та бетонная стена, об которую самозабвенно билась лбом всезнающая Лиза, ожидая, когда же её очередной избранник закончит свои дела, больше походил на эмоциональную деградацию!
Светка сокрушённо вздохнула: похоже, она совсем запуталась в собственных чувствах и не понимает, чего именно хочет. Скорее всего, в её скромном возрасте, подобное состояние вполне объяснимо чрезмерным выделением гормонов, однако на душе, даже не смотря на осознание данности, по-прежнему не совсем сносно. Ещё этот всепроникающий страх! Страх неопределённости. Если она так возвышенно кричит о своих светлых и незапятнанных чувствах, тогда что же произошло с сознанием в тот момент, когда Сева включил своё обаяние? Ведь это были те самые эмоции, что до этого, как ей самой казалось, она испытывала лишь к одному Олегу! И это было неправильно — с одной стороны. А с другой — может, она ничем не отличается от своих подруг?
«Господи, да ты в сто раз хуже! Лиза и особи, подобные ей, хотя бы не отдают отчёта в том, что творят, а ты ведь всё прекрасно осознаёшь и продолжаешь отмахиваться от очевидного — потому что так проще. Ведь забвение — лечит».
Светка взяла с бачка диск, машинально нажала слив. Где-то там остался её брат один на один с незнакомыми людьми, часть которых не знает даже она сама. Нужно поскорее туда. Пока ничего не случилось!
Светка вышла из туалета, сама не понимая, зачем была нужна вся эта мысленная полемика, и направилась в зал.
— А вот и пропавшая хозяйка нашлась, — улыбнулся Сева, подпирая спиной дверной косяк; он, как бы невзначай, попытался провести пальцами по бёдрам девочки.
Такого омерзения Светке испытывать ещё не приходилось. Но ей всё же удалось состроить на лице некое подобие беспечной улыбки, дабы не навести гостей на подозрения относительно творящегося в своей голове сумбура.
Женя недовольно хмыкнула, принялась дальше мучить Юрку. Хотя, как показалось самой Светке, выглядела подруга намного хуже сияющего розовыми щеками братца — так что, кто кого замучил, на первый взгляд, сказать было сложно. Вообще, было как-то странно видеть быстро выходящую из себя Женьку вблизи малыша, которому к тому же такая кампания явно была по душе.
Светка улыбнулась уже по-настоящему. Женя явно была совсем не такой, какой старалась постоянно выставить себя перед окружающими её сверстниками и учителями — иначе Юрка к ней просто бы не подошёл. Каким-то шестым чувством малыш очень хорошо разбирался в людях, и его, на первый взгляд ничего не значащая тревога, относительно того или иного персонажа, в большинстве случаев, оказывалась абсолютно обоснованной. И это изрядно пугало Светку.
Кирьян пил пиво на диване. Рядом расположилась Лиза; в левой руке девочка сжимала зеленоватое горлышко «Туборга», пальцами правой — неспешно поглаживала ширинку своего дружка, от чего тот, по всей видимости, и млел.
Светке показалось, что её сейчас и впрямь вырвет.
Юрка кое-как отделался от удушливых объятий Жени — девочка, такое ощущение, вконец сдалась на милость обуревавших её материнских чувств, попросту не замечая происходящего вокруг, — и нерешительно приблизился к настраивавшему музыкальный центр Севе. Малыш не мог сказать почему, но он испытывал по отношению к незнакомому парню какие-то смешанные чувства, которые он не мог объяснить в силу своего возраста. Сверчок в голове помалкивал — возможно, тоже присматривался к улыбчивому гостю.
Хотя последнее время он и без того молчал чаще обычного — совсем непонятно.
Юрка вздохнул, вновь и вновь мысленно взывая к другу.
За дружелюбным Севиным лицом что-то таилось. Нет, не Сверчок. Но, как знать… Возможно, в голове каждого человека сидит насекомое, просто все молчат, потому что думают, что их посчитают сумасшедшими, рискни они рассказать.
— Ты чего подкрадываешься? — Сева резко обернулся.
Юрка встретился с очередной отрепетированной улыбкой и робко попятился.
— Я не подкрадываюсь.
— Да ладно, шучу просто, — Сева снова отвернулся к центру. — А у тебя красивая сестра.
Юрка повёл плечом.
«Красивая… Ещё бы!»
Скорее всего, это была ревность по отношению к заново обретённой сестре, но малыш этого не понял. Он обозначил для себя кое-что другое, более поверхностное: ему совсем не нравится, когда Сева говорит вот так про Светку, и вдвойне не нравится, когда он просто так целует её у всех на глазах.
— К ней другой мальчик ходит, — из вредности сказал Юрка.
Сева плюнул на музыкальный центр и сел на пол.
— Ну, это естественно, Юрик. Было бы странно, если бы у неё никого не было.
— Тогда зачем вы её поцеловали?
— Поцеловал? — переспросил Сева, в попытке подтянуть Юрку поближе.
Малыш боязливо попятился.
— Да не бойся ты меня.
— Я и не боюсь, — насупился Юрка, подозрительно косясь на руки Севы, иссечённые давнишними шрамами. — А это вы обо что так?
— А, ты вон про что… Это даже не обо что… а, скорее, об кого.
— Как это?
— Просто. Я ведь рукопашник.
— Рукопапашник? — Юрка, как ни старался, так и не смог выговорить незнакомое слово с первого раза.
Сева засмеялся.
Юрка насупился ещё больше, огляделся по сторонам, словно ища у кого помощи. На них с Севой не обращали внимания. Незнакомые девочка и мальчик сидели на диване и мерзко гладили друг друга по ногам выше колен. Сестра о чём-то перешёптывалась с приставучей девочкой по имени Женя, у которой кукольное лицо — точно фломастером нарисовали! Ещё один парень, так похожий на бобра со стальными зубами, сидел в углу напротив и ковырялся во внутренностях странного фонарика, из корпуса которого торчал шнур, оканчивающийся штепселем. Не хватало лишь Умки… хотя он тоже где-то был.
«Наверное, валяется на кухне у раковины, прислушивается к жутким стонам, какие доносятся из тьмы канализационных труб. Там ведь тоже завёлось что-то ужасное, выжидая момента, чтобы напасть! Оно всегда заводится во тьме, особенно когда начинаешь бояться!»
Телевизор показывал беззвучные картинки: люди в камуфляже, с разрисованными лицами, палят абы куда в тёмной пещере, отбиваясь от злобной зверюги с двумя ртами.
Внезапно Юрке показалось, что они с Севой оказались отделены от окружающего их мира незримым барьером или сферой, на вроде магического круга, что в мультиках рисуют вокруг себя различные сказочные персонажи, чтобы защититься от всякой противной бяки, что так и норовит подкрасться и утянуть во мрак ночи.
Зверюга на экране телевизора всё же дотянулась до солдата, оттяпав тому добрую половинку головы. Брызнула кровь, вперемешку с чем-то густым и серым.
Юрка испуганно поёжился. Захотелось зажмуриться, вдобавок позвать на помощь хоть кого — даже сестру, — лишь бы защитили словами от жутких картинок и от этой невсамделишной улыбки. Но малыш совладал со страхом и звать на помощь Светку не стал, — чего он маленький что ли? Никакого барьера нет, он тоже придуманный, невсамделишный, как и тварь! Но вот как быть с улыбкой?
Откуда-то издалека донёсся беспечный Светкин смех, а девочка с кукольным лицом, заметив на себе Юркин взгляд, тут же послала в ответ воздушный поцелуй. Всё было в порядке — и, что самое главное, он сам водрузил этот ПОРЯДОК на место!
Юрка расплылся — от уха до уха, — ожидая похвалы Сверчка, но насекомое вновь промолчало.
— Рукопашник. Это борьба такая, — пояснил Сева, видимо снеся недолгий Юркин ступор на непонятное слово. — Выходишь на ринг и борешься с противником. Руками.
— Понарошку?
— Ну, а ты как думал? Что я зверь, что ли, какой? — Сева потрепал малыша по взлохмаченным волосам. — Конечно, понарошку.
— А как же это? — и Юрка с сомнением указал пухленьким пальчиком на шрамы.
Сева ухмыльнулся.
— А это, так сказать, издержки профессии.
— Что?
— Не знаю, как и объяснить… — задумался Сева. — Что-то маловат у меня опыт общения с такими вот любознательными малышами, как ты.
— Это плохо?
— Ну, наверное, не очень хорошо.
— Почему?
Сева засмеялся и поднял руки.
— Всё, сдаюсь! Пощади.
Юрка ничего не понял, но для порядка улыбнулся в ответ.
— Просто это ведь всё равно драка, хоть и невсамделишная. Так что всякое возможно… — Сева помолчал и тут же осторожно добавил: — Я про шрамы.
Юрка кивнул.
— А больно было?
Сева отмахнулся.
— В пылу борьбы ничего и чувствуешь. Эмоции на пределе, в крови адреналин. Победить ведь охота!
— И вы всегда выигрывали?
Сева о чём-то задумался, потом всё же ответил:
— ВСЕГДА. Хотя случались и осечки… Как сегодня.
Юрка вздрогнул — ему не понравился тон собеседника: тот словно рассуждал о чём-то своём, а вовсе не отвечал на заданный вопрос.
— Здорово, — прошептал малыш, силясь сосредоточиться на первоначальной теме. — Тогда вы, наверное, ничего не боитесь.
Сева усмехнулся, напоказ хрустнул костяшками пальцев.
— Нет, почему же, боюсь, — задумчиво произнёс он и, улучив момент, подтащил уже не особо сопротивляющегося Юрку к себе. — Все чего-то боятся. Не боится только полный идиот.
Малыш кивнул в знак согласия, хотя и не совсем понимал, кто такой этот ИДИОТ и отчего он ничего не боится.
— Вот Женька тебя всё Волчком пугала, хотя сама, на первый взгляд, его и не боится. Так?
— Ага. А что, на самом деле боится?
— Да нет, — Сева загадочно качнул головой. — Сейчас точно уже не боится. Но в твоём возрасте, его все боятся. И я боялся, и Светка, да и родители ваши, вне сомнений, тоже.
— Но ведь они же взрослые!
— Ну и что. Ведь когда-то давным-давно твой папа был таким же мальчиком, как и ты, а твоя мама — такой же, как Светка, — Сева улыбнулся, взглянул на кокетничающих у кресла девочек.
— Значит, Волчка боятся только когда маленькие?
— То-то и оно, — кивнул Сева, нехотя возвращаясь к музыкальному центру. — Я тебе вот что скажу: на самом деле нет никакого Волчка, да и не было никогда.
— Как это? — Юрка опешил, не зная, как скрыть собственную растерянность.
— Так. Просто его придумали, вот и всё.
— Чтобы пугать?
— Ага. А как ещё такого спиногрыза как ты спать уложишь?
Юрка чуть не сел.
«Вот-те на! — мысль пронеслась в голове на сверхзвуковой скорости, а от догнавшей её упругой волны чуть было не подкосились ноги. — Оказывается и Сева про этого СПИНОГРЫЗА знает! Только я один ничего не знаю, хотя все постоянно меня с НИМ сравнивают!»
Юрка набрался смелости и спросил напрямую:
— А кто такой этот СПИНОГРЫЗ?
Сева закусил губу, глянул на Юрку, странно улыбнулся.
— Страшный зверь на самом деле, я тебе скажу.
Юрка нездорово сглотнул, отступил на шаг.
— Страшнее Волчка?
— А то! — Сева состроил такую гримасу, что у Юрки окончательно всё поникло: внутри, снаружи — везде, где только можно! — Серенький, с ним и рядом не стоял.
— А СПИНОГРЫЗ тоже невсамделишный? — спросил Юрка, в надежде раз и навсегда покончить с этим вопросом.
— А вот на счёт него — даже не знаю…
— Почему?
Сева пожал плечами, опасливо оглянулся, будто позади него кто-то затаился.
— Мало кто замечает его. Притаится за спиной — сразу и не поймёшь, что завёлся.
Юрка почувствовал, как предательски трясутся колени, а Сева, тем временем, продолжил нагнетать страх; лицо парня исказилось в жуткой ухмылке, отчего малыш уже не понимал: говорит ли тот правду или просто запугивает. Хотя и то и другое заставляло сердце сжиматься в трепещущий комок.
Вопрос в том, чего больше боялся сам Юрка: реальности или вымысла. К сожалению, малыш и сам не знал этого.
— Потому и спиногрыз, — жуткая маска на лице Севы всё же сменилась на более дружелюбную. — Но ты не бойся, он только за плохими взрослыми охотится, и за малышами, которые шалят постоянно. Ты ведь не хулиган?
Юрка выкатил глаза и, как припадочный, часто-часто затряс головой.
— Ну, вот видишь, значит и тебе нечего его бояться.
— А откуда он приходит? — сам не зная зачем, спросил Юрка и тут же пожалел о сказанном.
— Хм… — Сева на секунду задумался, однако тут же заговорил в полголоса, изредка посматривая то на Юрку, то на шушукающихся поблизости девочек: — Точно не знаю, но говорят, что чаще всего спиногрыз приходит ночью. Хотя ещё его могут привести взрослые — специально, чтобы попугать непослушных деток. Ты, кстати, на каком боку спишь обычно?
Юрка нерешительно пожал плечами. Затем помедлил и как-то весь сразу скукожился, обмяк, сжался, превратившись в бесформенную кучку страха.
— Я только знаю, что на спине спать нельзя ни в коем случае, — отрешённо прошептал он, поглядывая по сторонам.
— Почему? — так же шёпотом спросил Сева.
— Потому что, как только заснёшь, и ничего чувствовать не будешь, то на грудь может какое-нибудь чудище залезть. Знаешь, скока их под кроватью шевелится в темноте?..
Сева с трудом сдержался, чтобы не улыбнуться и только утвердительно кивнул.
— А когда проснёшься, — продолжал Юрка, — то увидишь, как оно на тебя смотрит… и умрёшь от страха.
— Да нет, не такие уж они и страшные, — махнул рукой Сева.
— А вы разве видели? — не поверил Юрка.
— Нет, да и ты вряд ли увидишь — они трусливые все. Как только почувствуют, что ты просыпаешься — тут же обратно под кровать сбегут.
— Честно-честно?
— А то! Но на спине и впрямь лучше не спать — вредно.
— А зачем же вы тогда спрашивали, на каком боку я сплю?
— А это уже на счёт твоего спиногрыза. Если с вечеру неплотно задёрнуть шторку, так что останется узенькая щёлка, да ещё перед этим сделать что-нибудь плохое, — тогда спиногрыз обязательно спустится со звезды, которая пролетает за окном. Он любит такие вот щелки между мирами. Ему нравится в них протискиваться, чтобы потом затаиться за спиной.
— А дальше?.. — Юрка уже просто трясся мелкой дрожью, как припадочный.
Сева сказал очень серьёзно:
— А дальше он обживаться начнёт. Если продолжишь хулиганить, как и прежде, — спиногрыз только сил будет набираться. Потом, в придачу, говорить начнёт, шептать всякие гадости относительно друзей и близких, а затем и вовсе советовать станет, чего бы ещё такого сотворить нехорошего.
Юрка неожиданно сел на пол и уставился на огоньки под шкафом.
— Ты чего? — не понял Сева и растерянно посмотрел на притихших девочек.
Тут же ураганом налетела Женя, заглянула в глаза малышу.
— Чего ты ему наговорил?! Юрка, с тобой всё в порядке?
Юрка отстранённо кивнул.
— Я про машинку вспомнил… — сбивчиво лепетал он, шаря трясущимися пальчиками в поисках вчерашнего автомобильчика, что так лихо укатил под шкаф.
— Ты чего, пугал его?! — злобно спросила Женя и уставилась на серьёзного Севу, как инквизитор на прикованную к стене жертву.
— Да вовсе нет. Так мы просто, поболтали.
— Ага, оно и видно!
— Юрка, точно всё в норме? — спросила подошедшая Светка и наклонилась к брату. — Чего слюни распустил?
Малыш шмыгнул влажным носом, посмотрел мимо сестры на прищурившегося Севу.
— И на каком боку надо спать?
Сева медленно ответил:
— Да без разницы, главное чтобы спиной к стене.
Больше Юрка ничего не спрашивал. Да спрашивать, собственно, было и нечего — он и так всё прекрасно понял: все эти годы с ним разговаривал вовсе не дружелюбный Сверчок, а страшное чудище, которое медленно росло и взрослело вместе с ним, прячась где-то там, в голове или за спиной — не столь важно, — чтобы его не обнаружили раньше времени и не выдворили вон. Сестра оказалась права, а ОНО чуть было не убило её за это руками несмышлёного братца, спрятавшего под матрасом нож! Это было плохо, очень плохо, как и то, что он постоянно спал носом к стенке, чтобы не видеть ту самую щель между мирами, через которую в него и проник из вечной тьмы ужасный СПИНОГРЫЗ.
«Самое страшное в чудовищах — это то, что они живут среди нас, — подумал Вячеслав Сергеевич, закрывая за собой дверь кабинета физики и отчего-то опасливо оглядываясь по сторонам. — Но куда в большей мере, настораживает другое (живут — это бог с ними, от этого никуда не деться). Самое жуткое — что остальное человечество их практически не замечает, хотя они вроде как и не особо скрываются. Точнее не скрываются вообще — мы их просто осознанно не желаем видим, потому что в этом случае придётся принять всё, как есть. Какой бы не была истина, нам проще жить без неё. Наверное, так устроен мир, а может быть, сам человек».
Вячеслав Сергеевич зазвенел ключами; он пытался хоть как-то унять зловещий шёпот внутри головы, который появился из ниоткуда и явно принадлежал чему-то потустороннему. Потому что самостоятельно он до такого додуматься просто не мог: не положено было по роду деятельности. Философ, писатель, на худой конец, шизофреник — ещё могли достичь чего-то иррационального самостоятельно, без посторонней помощи. Но только не учитель, привыкший изо дня в день возиться с нерадивыми учениками и верить той правде, что прописана в педагогических пособиях и учебниках.
Да много чего ещё было не положено. А всё же случалось, происходило, вершилось — словно по велению чего-то свыше, — и никто не мог с этим ничего поделать. Хотя, возможно, это и есть судьба, только тщательно завуалированная, дабы не выдать ту самую горе-истину, от которой все привыкли бежать без оглядки, изо дня в день. Спасаться, так сказать, в угоду инстинкту самосохранения. Чтобы прожить как можно дольше. Чтобы взрастить «больное» поколение. Поколение слепцов… или чудовищ.
«Общественность давно уже привыкла закидываться равнодушными колёсами безучастности, которые неизменно укатывают всё дальше от места действия».
Вячеслав Сергеевич не спеша шагал по опустевшему коридору и прислушивался к тому, как скрипят под подошвами туфель обитые потрескавшимся линолеумом половицы.
«Но ведь и это ещё не самое страшное, — продолжало копошиться в голове, силясь окончательно подавить или запутать. — Некоторые индивиды всё же прозревают. Даже пытаются что-то предпринять, однако их отчаянные попытки уже изначально оказываются обречёнными на провал, — в современном мире невозможно что-то доказать, когда ты абсолютно один. Только если это позволит сделать некто заинтересованный. А это уже совершенно другой расклад. Игра по чужим правилам. Игра в поддавки. Такова система: ей плевать на частности, важно лишь сохранить существующий расклад. А до изнасилованной собственным папашей девочки, ей элементарно нет дела, — по сути, в глазах сытой общественности, бедняжка сразу же превратилась во что-то очень призрачное и эфемерное, что можно лишь спонтанно пожалеть, в который уже раз недоумевая, куда же всё-таки смотрят органы опеки и милиция».
Вячеслав Сергеевич невольно вспомнил самодовольное лицо отца девочки — так обычно улыбается неготовый к уроку ученик, когда уже прозвенел спасительный звонок на долгожданную перемену, и он, зная свои права, просто уверен, что больше ему ничто не угрожает. Это и не улыбка даже. Так, злобный оскал хищника… Словно откуда-то из глубин подсознания на миг выглянуло нечто, доселе неизвестное земной науке, что пока ещё остаётся заточённым внутри, хотя и отчаянно стремится поскорее прорваться наружу, чтобы установить повсюду свои порядки. Или хотя бы, для начала, попробовать на вкус людские мораль и нравственность — не отдают ли гнильцой уже сейчас? Ведь в этом случае, многое упростится до невозможности.
Но это всё так — крик отчаяния, что возникает в груди, когда опускаются руки, за неимением возможности отстоять законную справедливость. Или хотя бы побороться за неё.
Отец девочки развязно посмотрел на Вячеслава Сергеевича и ухмыльнулся щербатым ртом, полным жёлтых зубов, будто говоря: «Ну что, доволен, борец за справедливость? Лихо я всех вас уделал?! Или ещё помахаться хочешь?»
Уже там, в мрачном здании городского районного суда на улице Ленина, Вячеслав Сергеевич понял, что это был далеко не единичный случай, когда молчаливой и немного странной Лене приходилось лицезреть гениталии собственного папаши. Вывод напрашивался сам собой. В свете всего уже случившегося — и того, что, вне сомнений, ещё произойдёт, благодаря оправдательному вердикту судьи, — девочку ждало мрачное будущее, состоящее из тычков, шпыняний, обидных прозвищ и злорадного смеха.
«А дальше и того хуже: ранняя беременность «по залёту», аборт, потеря репродуктивных способностей, стресс, депрессия, какой-нибудь притон, наркотики, передозировка, смерть. Даже если обойдётся без наркоты — снова смерть! Нервный срыв на фоне домогательств отца, всё та же депрессия, суицид. Замкнутый круг какой-то получается».
В тот же день Вячеслав Сергеевич подал протест на решение районного судьи, который счёл все факты, приведённые обвинением, клеветой и необоснованными домыслами, не имеющими ничего общего с реальными событиями, имевшими место в тот злополучный вечер. Девочка настолько подавлена — ввиду смерти матери, — что, оказывается, воспользоваться представившимся случаем мог всякий — даже кто-нибудь из одноклассников или друзей, — но уж никак не её родной и любящий папочка, который на всё готов пойти ради блага единственной дочурки. И вот как раз этого ВСЯКОГО и следует ловить любыми доступными способами, чтобы передать в руки правосудия. А то, видите ли, в нашей стране вечно привыкли искать крайних, тем более, задумали повесить вину на ни в чём не повинного гражданина, который исправно платит налоги и в одиночку воспитывают дочь-подростка! Совесть нужно иметь, господа, а не подозрительную натуру! Постыдились бы.
Вячеслав Сергеевич понимал, что его отчаянная попытка пойти против системы — яйца выведенного не стоит. Потому что и он сам является частью этой системы. А значит и погибнет вместе с ней… вместе с девочкой, вместе с этикой, вместе со светом. Однако в душе он по-прежнему верил, что пока дело находится «в разработке» — так как по-прежнему ищут ВСЯКОГО причастного, — ничего страшного не произойдёт. Этот гад не посмеет приспустить штаны! О том, что будет дальше, когда дело подошьют в архив, за неимением улик и подозреваемого, он уже думал не раз…
Вячеслав Сергеевич мельком глянул на висевшие у выхода часы и на секунду замешкался.
— Как всё прошло? — послышалось откуда-то со стороны, отчего учитель невольно вздрогнул. — Никто на сей раз не подрался, не учудил чего?
— Нет, дядя Ваня, — облегчённо улыбнулся Вячеслав Сергеевич. — Самых буйных мы заранее отсеяли.
— Оно и правильно, — вздохнул школьный сторож дядя Ваня из-за своей обшарпанной парты, задвинутой в угол стены. — Футбол нынче посмотришь — так там тоже особо с хулиганьём не цацкаются. Не хочешь мячик гонять по добру — и дуй отсюдова! Карточка-то красная — она у судьи одна конечно, а вот терпение — не безграничное. Тока вынимай и в нос тыкай всяким оболтусам!
Вячеслав Сергеевич подошёл к ворчливому старику.
— Как там наши-то сыграли?
— Так ещё не начинали даже, — выдохнул дядя Ваня, с трудом сдерживая эмоции. — Они ведь на чужбине нынче играют.
— Так это поздно, наверное. Ой, чего это я, — тут же спохватился Вячеслав Сергеевич, — у вас ведь самый разгар в это время, — он задумался, явно что-то припоминая, на что дядя Ваня только крякнул.
— Оно время просто такое, — тихо заскрипел он, передвигая чёрным ногтём по поверхности парты отслаивающиеся струпья краски. — Как раз всё это хулюганьё и наркомания обопьются, проблюются, — вот, не знамши куды себя деть на ночь глядя, и лезут, как тараканы во все щели. А уж над родной школой и вовсе грех не поглумиться. Тем более знают, паршивцы этакие, что я тутова один сижу! — И дядя Ваня цокнул языком. — Я-то, вон, в их возрасте, не по дворам слонялся без дела, а партизанам ящики с гранатами через лес таскал. Их бы туды, под немецкие-то бомбёжки, — от спеси ныношной и следа бы не осталось — и то верно! — Старик резко замолчал и уставился на свою безобразную культю.
Вячеслав Сергеевич вздохнул. Он прекрасно знал эту историю, как и то, что речи старика носили заученный характер: как правило, за чем-то одним, согласно неписаной последовательности, следовало второе, затем третье и что-то ещё оставалось напоследок, для самых стойких, — и так изо дня в день. Сейчас старик замолчал, явно вспоминая, успел ли он рассказать свою историю Вячеславу Сергеевичу до конца, а если нет, на каком эпизоде остановился.
— Может вам Интернет для футбола настроить? — предложил учитель, спеша поскорее уйти от болезненной темы.
Нет, беседовать со стариком, работавшим на пол ставки в школе, в которой он, к тому же остался единственным живым фронтовиком, дошедшим вместе с регулярными частями Красной Армии до самого Берлина, да ещё на одной ноге, — вторую оторвало взрывом советской мины, которую он так и не дотащил до передовой, — было трогательно и интересно, однако всё это могло затянуться на неопределённый срок, а у Вячеслава Сергеевича оставались ещё кое-какие дела.
«А нужно ли мне соваться не в свои дела? Ведь даже девочка против. Хотя это в порядке вещей. Тем более, если в её семье и впрямь что-то неладно».
Понятно дело, старика просто терпели, потому что нельзя у нас глумиться над прошлым и, уж тем более, гнать человека, который что-то там сделал во времена далёкой войны, исторического значения которой никто толком и не помнит; дошёл до какого-то там Берлина, да ещё на безобразной культе, вместо ноги, — по существу, будучи несмышлёным ребёнком, что просто не понимает истинную цену жизни. Однако как знать… Ведь за тем чумазым мальчишкой стояло что-то великое — да, ныне забытое и утраченное, — что ещё имело смысл, вызывало мотивацию, обозначало цель. Двигаться вперёд, не смотря ни на что! И говорить, что малышня того нелёгкого времени этого не понимала, по крайней мере, опрометчиво. Особенно, если сопоставить поколение, прошедшее кровопролитную войну, с поколением, что растёт сейчас. Последнее просто не ценит жизнь. Оно смеётся над чужой болью. Чинит боль само, при этом стараясь остаться безнаказанным. Светлые чувства, просто не приемлет, как и любовь — это всего лишь сухие понятия, как «лафа» или «секс». Да, наступивший мир можно назвать звеном, соединившим прошлое и настоящее. Только поколения и впрямь остались по разные стороны заграждения. Вопрос в том, кто пожелал, чтобы стало именно так… Что царит у него на уме и есть ли хоть некое проявление души? А если нет, тогда что ЭТО такое?
«Дядя Ваня — всего лишь очередной призрак прошлого. Одни так и не решились попросить его больше не приходить, указав на то, что в школе установили компьютеризированную охранную систему. Другие просто не замечали убогого калеку, напрочь игнорируя его связь с окружающей действительностью. А третьи и вовсе посыпали стул красным перцем, били по ночам стёкла школьных кабинетов и дразнили Ивашкой-культяшкой».
Стоило ли защищать такой мир от чудовищ? Безусловно, стоило. Чтобы не утратить смысл. Чтобы не пришли новые чудовища, куда более злобные и кровожадные. Потому что человечество, ни что иное, как конвейер. Конвейер по производству зла. Это и есть истина, от которой все бегут, страшась принять за правду.
«А ведь в этом случае мир рухнет окончательно. Ведь ВЕРЯТ именно правде».
Вячеслав Сергеевич снова вздрогнул.
— Только вам тогда придётся на второй этаж подняться… — Он попытался вернуться к прерванному разговору.
— Да ну, к шутам! — как ни в чём не бывало, отмахнулся дядя Ваня и, опершись о костыль, склонился куда-то под свою «тумбу дневального».
«Старик, несомненно, воспринимает парту именно так!» — Вячеслав Сергеевич невольно улыбнулся. Старый фронтовик вовсе не желал прогибаться под балансирующий на руинах прошлого мир или раскачиваться на волнах показного внимания, в обозначенные правительством даты, — на своём веку он уже вдоволь насмотрелся на все эти атрибуты надвигающегося хаоса, противостоять которому можно лишь только предварительно что-то для себя уяснив.
— Тогда, получается, я зря, что ли, тащил всё это! — И дядя Ваня бухнул на парту старенький, чёрно-белый «Сапфир». — Его бы тока настроить…
Вячеслав Сергеевич с сомнением посмотрел на маленький экранчик допотопного телевизора, который больше походил на монитор космического корабля из научно-фантастического романа каких-нибудь братьев Стругацких, написанный ещё в середине прошлого века.
«Наверное, так даже лучше», — подумал Вячеслав Сергеевич, ставя дипломат на пол.
— Давайте, хоть настроить помогу, — сказал он и потянулся к раритетной вещице.
— Ну, будет вам, товарищ учитель! — в своей уставной манере ответил дядя Ваня. — Я так это всё, к слову просто… Сам покумекаю — времени-то ещё о-го-го сколько! Чай, посумею. А у вас и без меня, небось, дел выше крыши. И так, вон, скока с этими дармоедами провозились попусту. Им хочешь, как лучше сделать, а они ну… лишь бы побеситься.
— Да я, признаться, ещё не домой, — Вячеслав Сергеевич глянул на часы. — Надо бы по пути ещё в одно место заскочить.
— Тем более! — кивнул дядя Ваня. — Поспешайте-ка вы лучше, мил человек, по своим делам, а то так и до завтрашнего утра не обернётесь. А я-то, по простоте душевной, признаться, всё завидовал учителям, — дядя Ваня помолчал и, бойко крякнув, продолжил: — Мол, вы детишек токмо до обеду учите, а потом по домам, — и дел-то. А как тутова у вас очутился, признать, не прав был, — и старик сухо и прерывисто засмеялся, будто простуженная «кукушка» в запылившихся от нещадного времени ходиках.
— Да, это вы с выводами поспешили, — улыбнулся Вячеслав Сергеевич. — Я бы, наверное, на войну сейчас с радостью убежал, чем… Чем вот ЭТО ВСЁ на путь истинный наставлять. Да и возможно ли? Они ведь совсем другие, не такие, какими были мы. Они словно прибыли из иного мира… или ими что-то управляет.
— Ну, это вы сгоряча, как и я, судите, — отмахнулся дядя Ваня, силясь подняться из-за стола. — Просто утомили они вас за день, эти неслухи. Хех… Ну, давайте я закрою за вами, да со своей техникой тогда уж буду заниматься.
— Нет, я всё же помогу, — настоял Вячеслав Сергеевич, помогая старику подняться на костыли.
Почему-то он совсем не хотел идти по намеченному маршруту, словно его там поджидало что-то нелицеприятное. А от подобного сравнения, сердце в груди заколотилось с удвоенной силой.
«Бред какой-то! Что может случиться…» — пронеслось в голове.
«Да всё что угодно. Или ты возомнил себя неприкасаемым?» — прозвучал ответ, от которого Вячеслав Сергеевич чуть было не грохнул «Сапфир» об пол.
— Прикольно, — зачарованно проворковала Женя, следя глазами за перемещениями собственной руки в луче прерывистого света.
— А мне, вот, нисколечки не нравится, — поёжилась Лиза. — Это наверняка ещё и для глаз вредно!
— Да ладно вам стрематься! — усмехнулся Жендос, давясь пивом. — Это только сначала так! Привыкнете. Лучше пивка ещё дёрните, чтоб мыслей поменьше было!
— Ой, иди ты! — отмахнулась Лиза, как от противной летучей мыши.
— Сева, врубай! — коротко распорядилась Женя.
Сева вздрогнул у музыкального центра и как-то нескладно, будто робот на несмазанных шарнирах, наклонился, то пропадая, то снова появляясь в частых вспышках расположенного на телевизоре стробоскопа. Хищный, высокочастотный скрежет мерцающего прибора неприятно резал слух, а от частых вспышек складывалось впечатление, что окружающий мир мечется между светом и тьмой, не зная к какой составляющей мироздания склониться.
Где-то за пеленой светодиодных вспышек послышался восторженный вой — Жендос дошёл до кондиции и скакал вокруг ошеломлённых девочек на вроде обезумевшего шамана, вскинув руки-грабли над головой.
— А чего?! — возмущался сын дантиста на сдерживающие Светкины речи. — Сами же говорили, что тут поблизости никто не живёт! Так что, айда, веселиться!
— И что теперь, раз никого нет? Разнести тут всё можно? — зашипела Женя, жмурясь от яркого света. — Или заблевать?..
— Ты это о чём сейчас?
— О том, чем совместные с тобой тусы чаще всего заканчиваются! Или напомнить?
— Ты базар-то фильтруй, детка.
— Щас в нос двину — будет тебе тогда детка на вертолёте!
— Эй, хорош вам собачится! — рявкнул Сева и нажал «play» на музыкальном центре.
Однако вместо музыки, послышались звуки подзатыльников, недовольное сопение Жендоса, Женины вскрики — по всей видимости, Кирьяну так же надоела полупьяная склока товарищей, и он рассудил дело по-своему, при помощи кулаков.
Сева ухмыльнулся, взял с тумбочки бутылку начатого пива. Сегодня вечером он специально перекусил на скорую руку — чтобы побыстрее «догнаться».
«Пора уже «кончать» с этой малолетней дурой. Тем более что в коей-то веки подвернулась свободная хата!»
В большей степени напрягала не суетная Женя, а перспектива оказаться высмеянным друзьями. Ведь не секрет, что Кирьян имеет Лизу уже регулярно. Хотя, с другой стороны, у Кирьяна есть «тачка», а это решает сразу много проблем.
Музыкальный центр прекратил шуршать лазерным приводом, наполнив комнату вступительными аккордами «Симметрис». Сева довольно оскалился, будто лев, поджидающий антилопу, и, схватив пиво, направился на поиски самки… Однако перед взором, не смотря на недавние мысли о Жене, маячил образ Светки — такой, какой он увидел её в первый раз: немного застенчивой и пришибленной, в сорочке и домашних джинсах, босиком. Сева не мог сказать почему, но один этот образ заводил его похлеще всех остальных обнажённых Жень вместе взятых!
«У неё ещё ни с кем не было! И не нужно быть подростковым психотерапевтом, чтобы констатировать факт — достаточно просто прикоснуться к губам. Как они трепетали, как загорелись! А этот подавленный взгляд… Да не будь всех этих удодов, можно было засадить ей прямо в прихожей, на глазах сопливого брата! — Сева почувствовал, как у него встаёт. — А может просто взять, и плюнуть на Женьку?.. На кой чёрт она мне сдалась — зассыха микропизерная! Только ломаться и умеет, а как до дела доходит, сразу затычки в нос суёт, мол, сегодня, ну, никак! Конечно, если ты не извращенец… Надо было хоть раз пойти на принцип — ведь знал же, что лапшу вешает, кракозябра недо<…>ная! — Сева мотнул головой, успокаивая мысли. — Хотя нет, не стоит спешить. Пока не стоит. Светка определённо подождёт — куда она теперь денется, ведь сети уже расставлены. А кавалер, о котором так рьяно распинался мелкий, наверняка окажется каким-нибудь забагованным хакером или домашней мулей, что привыкла ходить по улице, держась за мамкин подол. А может и вовсе ботаном, ссущим прикоснуться даже к собственному члену! Такой если и отважится на решительные действия, то только под напором самой девушки!»
А Светка не такая. Нет. Она совершенно другая — не от мира сего. И именно поэтому к ней так тянет!
Сева почувствовал, как ноют во рту дёсны; он хотел было заставить себя «притормозить», однако совершенно случайно наткнулся в плотоядной мгле на Женю и решил, что и впрямь, к чёрту!
Парень залпом допил пиво и принялся жадно лапать ошарашенную девочку.
Светка жалобно посмотрела на скособоченную фигурку брата. Юрка сидел за столом в детской и рисовал. Поза была неестественно сгорбленной. Такое впечатление, что на душе малыша повис тяжкий груз, не позволяя тому держать спину прямо. И вообще, после разговора с Севой брат изменился: он практически не отвечал на вопросы и постоянно косился по сторонам, словно на него собирался кто-то напасть… Или уже напал! Хотя Светке, признаться, было не привыкать к порой странному поведению брата, который мог, ни с того ни с сего, замкнуться в себе и какое-то время никак не реагировать на внешний мир, целиком сосредоточившись лишь на том, что шуршит в его маленькой белобрысой головке.
«Просто раньше я не обращала на это внимания. Вернее обращала, но мне было всё равно. — Светка вздохнула, заломила кисти рук. — Какая же я всё-таки гадина!»
Юрка был болен — ведь Марина так и не доносила плод до установленного срока. Малыш оставался больным и сейчас, по прошествии пяти лет, — а им всем было на это наплевать. Они словно не замечали данности. Или не хотели замечать. Потому что все вместе пребывали в каком-то забвении! В мире собственных эфемерных страхов по отношению друг к другу, и к той непонятной сущности, что обжилась где-то поблизости, бок обок с ними. Тварь кормилась осколками их так и несостоявшегося счастья, которые кучей сыпались на пол, расшвыривались ногами по тёмным углам и гасли во мраке ночи, оказываясь поглощенными бездной. Вся их семья, на протяжении вот уже нескольких лет, — а может десятилетий?! — кормила жуткого монстра, что с нетерпением ждал того часа, когда можно будет выбраться из своего логова и наброситься на недальновидных кормильцев, чтобы на сей раз сожрать уже их опустевшие оболочки.
— Юрка, ты, точно, в норме? — прошептала Светка, ложа пальцы на плечи брата.
Малыш вздрогнул, опасливо обернулся; пару секунд он отрешённо изучал запястья сестры, после чего посмотрел в глаза и тихо спросил:
— У меня закончился зелёный. Забыл, как сделать зелёный, когда он заканчивается.
Светку передёрнуло. В ушах возникла тоника. На виски надавило что-то изнутри. Сделалось тяжело дышать.
— Зачем ты опять рисуешь это существо? — хрипло спросила девочка, борясь внутренними переменами.
— Существо?.. — Юрка замер; затем что-то произошло: малыш сжался в трепещущий комочек, затравленно огляделся по сторонам, снова сфокусировался на сестре и протянул дрожащие пальчики.
Светка прижала пальцы к губам, испуганно попятилась.
— Нет, я не хочу его больше рисовать, — обречённо сказал Юрка. — Не хочу, чтобы он приходил. Не хочу его слушать. Не хочу, не хочу, не хочу… Не хочу! — Последнюю фразу малыш крикнул во всё горло и, с остервенением, вцепился в руку сестры. — Он обманывал, понимаешь?! Всё это время он учил меня плохому!
— Кто учил плохому? — прошептала не на шутку испуганная Светка. — Юрка, кто учил? Сверчок?
Малыш затрясся, как в каком-нибудь припадке, мотнул головой.
Светка, не зная, что такое творит, указала на пол под кроватью.
— Он ведь оттуда пришёл?.. Юрка, что он?
— Он… — Малыш сглотнул, окончательно поник, прошептал, шмыгая носом: — Нет, он не оттуда. Он ждал с другой стороны окна, пока я сам не впустил его. Он пришёл с падающей звезды. Чтобы наказать нас всех.
Светка в ужасе прижала всхлипывающего брата к груди. Ей было страшно, очень страшно, но она боялась даже представить, какой ужас завладел сознанием самого малыша. Ведь всё это время тот водил дружбу с инопланетным чудищем, истинную цель которого было не познать!
«Стоп, о чём это я?..»
— Юрка, всё будет хорошо, — прошептала девочка, крепко прижимая брата к себе. — Мы справимся. Все вместе, обязательно справимся.
В животе снова заныло.
«Ну вот, опять!..»
Юрка словно почувствовал боль сестры — отстранился.
— Так как мне сделать зелёный?..
— О, да ты никак обидчицу свою поджидаешь? — засмеялся Толик, с трудом протискиваясь в узкую щель металлического забора, ограждающего территорию школы от автомобильной стоянки.
— Ты эту суку не видел? — сухо спросил Палит, раскачиваясь на трубе теплотрассы.
— Не-а, — мотнул головой Толик и застигнул молнию на куртке до самого носа. — Блин, холодина какая! Если бы мне вчера кто сказал, что сегодня так будет — посмеялся бы над этим придурком!
— На, грейся, — и Палит протянул другу начатую банку «Ягуара».
— Ого! Я смотрю, ты решил основательно её проучить!
— Да не ори ты, — прошипел Палит, опасливо оглядываясь по сторонам. — Тут же ментовка рядом совсем.
— Так а чего ты сам тогда тут засел? Мститель хренов! — Толик расположил своё тучное тело на трубе теплотрассы и зябко поёжился.
Палит растопырил руки, силясь удержаться на весу, ёмко выругался.
— Или ты, может, заяву на неё накатал? — усмехнулся Толик, посасывая предложенный коктейль. — И на сколько твоя черепушка нынче тянет?
— Пасть завали! — Палит выхватил банку из мягких ладошек Толика. — А то пальцы переломаю, нечем будет свои диски крутить!
— Да ладно, не кипятись, — отмахнулся Толик и, как ни в чём не бывало, вновь заимел баночку.
Палит не сопротивлялся; он достал из заднего кармана джинс сигареты и закурил.
— Чёртова сука! — прохрипел он, выпуская дым из распёртых злобой ноздрей. — Совсем страх потеряла.
— Так она с какими-то взрослыми пацанами трётся. С какого бы ей тебя бояться?.. Да ты и сам хорош — чего и говорить. Это надо же: от бабы на орехи получить! — Толик залпом осушил банку, нетрезво поёжился и нагло улыбнулся. — Вкусновато — но маловато!
— Да мне насрать кто её там «долбит»! Я ей сегодняшнего дня не прощу! Я ей такое устрою!..
— А может ну её к чёрту? — Толик расстегнул школьную сумку, достал бутылочку «Сидра». — Давай лучше посидим, тихо-мирно, поболтаем. О том, о сём. Ты, заодно, остынешь, а то уже и так, как Дарк Рейдер — истинное воплощение зла!
— Да иди ты, Толян! — Палит стрельнул бычком в темноту, посмотрел как тот, искря, затерялся в гнилой листве и только после этого продолжил: — Меня ещё не одна баба так не чмырила перед классом. Ручаюсь — я сиськи ей отрежу!
Толик осторожно покосился на друга; как бы невзначай, отодвинулся подальше.
— Какие-то нервные вы все сегодня, — он откупорил бутылочку, опустошил её ровно наполовину, после чего протянул Палиту; затем, как ни в чём не бывало, вынул из сумочки ещё одну бутылочку, избавился от пробки и принялся смаковать. — Конечно, дело твое… так что, в первую очередь, тебе решать, как быть. Но сегодня ты её вряд ли дождёшься.
— Это ещё почему?
— А из их компашки и не было никого на мероприятии. Ни убивицы твоей, ни Жендоса, ни этой… забыл, как её… Ну, забитая, такая, вечно, с чёлкой…
— Да понял я! — отмахнулся Палит. — Этой тоже бы не мешало шею свернуть!
— Говорят, её и без того мать лупит постоянно.
— Да мне насрать!
— Охринительная, наверное, мамочка! Вот бы с такой бы покувыркаться! Садо-мазо, всё такое!..
— Ну-ну… дрочи и дальше.
— Физик ваш, кстати, сегодня весь вечер к ним на разбор собирался — насколько я понял, пока с аппаратурой своей возился, — Толик звучно рыгнул, так что даже проскулили сигналки стоящих поблизости автомобилей.
— А чего разбираться-то?
— Да хрен их знает! После истории с этой мутной Леной и её долбанутым папочкой, вся школа на очко подсела — не дай бог, чего ещё замутится.
— А они ведь вроде как дружили одно время. Ну, эти две дуры из моего класса.
— А чего: дерьмо от дерьма всегда рядом всплывает.
— Ну да, микрощелки одноразовые, — Палит залпом допил «Сидр», злобно зашвырнул пустую бутылку на территорию школы и снова закурил.
Толик почтительно кивнул и, так же покончив со спиртным, запустил свой снаряд в том же направлении.
— А я ещё, грешным делом, и впрямь подумывал и этой мадмуазель навалять заодно, — Палит уже с трудом удерживался на трубе и невольно опирался отставленным в сторону локтём о холодные прутки забора.
— А, её Светка, кажись, зовут!
— Ну да, Светка-конфетка, — усмехнулся Палит, силясь отыскать мутнеющим взором двоящегося Толика. — Все эти годы была не пойми чем — тиши мыши, ниже крыши, — а теперь что-то с каждым днём расцветать стала. Шлюха!
— Да её тоже наверняка кто-нибудь из взрослых шпилит!
— Кого — её? — Палит заржал, да так, что чуть было не оказался в грязи.
Толик хрюкнул в ответ, но скорее, не от полупьяных восклицаний друга, а от его попыток удержаться на трубе.
— Да она от этого у<…>ка — Олега — тает. А он даже прикоснуться к ней ссыт! Кавалер недоделанный. У него и яиц-то нету!
Толик поржал от души, отчего теплотрасса заходила ходуном, будто сотрясаемая десятибалльным землетрясением. Палит снова чуть было не сорвался и, от греха подальше, запустил очередной бычок вслед за первым, хватаясь обеими руками за забор. Сноп искр слегка замедлил стремительно вращающееся пространство, и парень, пользуясь моментом, поскорее спрыгнул на землю.
— Значит, говоришь, не было никого?
Толик кивнул, продолжая сотрясать своим бренным телом многострадальные коммуникации.
— А они, кстати, как раз у этой Светы и виснут, кажись, — Толик икнул и, открыв пасть пошире, снова издал исполинский рык, от которого уже не только запищали сигналки, но и забрехали на недалёкой помойке оторванные от своих дел собаки. — Вот они попадут, если их физик застукает!
— А ты откуда знаешь, что на хате они?
— Да кое-кто наболтал. Хрен знает — информация не проверена. Так что забудь сегодня про месть. Этой ночью никто не умрет. По крайней мере, не от твоих рук.
— Ну, это мы ещё посмотрим, — прошипел Палит, отчего Толик невольно протрезвел.
— Ты чё, совсем обдолбился?
— Вовсе нет, — улыбнулся Палит, принимая облик главного персонажа из фильма «Ворон». — Знаешь, где Светка живёт?
— Я? Откуда? — Толик пожал плечами и машинально достал третью бутылочку.
— Ты чего, палатку грабанул?
— Да не… Отец маху дал — портмоне в прихожей забыл, вот я и подрезал! Теперь влетит, по любому, — Толик махнул рукой: мол, фигня, не привыкать огребать от предков, — и принял неравный бой с пробкой.
— Погодь, — Палит вырвал непочатый «Сидр» из обмякших ладошек Толика, отчего тот сделался похож на кота из мультика про Шрека.
— Э, ты чё!.. А ну верни на базу! — кот тут же преобразился в крысобелку, оставшуюся без ореха.
— Да не ори ты, щас отдам!
Толик нехотя успокоился, но всё равно с опаской следил взглядом за столь желанной бутылочкой, что раскачивалась в пальцах Палита.
— Так ты говоришь, физик сегодня к этой дуре собирался?
— Ну, вроде так.
— Это же замечательно! Ты на «тачке»?
Толик вопросительно мигнул.
— Чего ты тупишь, бандерлог хренов?!
Толик облизал пухлые губы, проговорил скороговоркой:
— Да, на машине, но до утра — я пешеход!
— Ни хрена ты не угадал!
— Это ещё почему?
— Физик уехал уже? — ответил вопросом на вопрос Палит.
Толик глупо помотал головой, будто баран, объевшийся белены.
— Когда я аппаратуру грузил, он вроде как ещё с Ивашкой о чём-то болтал — я через окно видел. Да и машина у парадной стояла. Хотя он частенько её там оставляет, чтоб за стоянку у дома не платить.
— Тогда всё в ажуре. Вряд ли он пешком пойдёт. А ты меня подвезёшь… морда.
— Не-а, — Толик снова по животному замотал головой. — За руль я не сяду! Можешь, прям тут придушить, блин!
— Обойдусь как-нибудь. Давай, подымайся, не фиг ломаться! У меня деньги есть. Если всё гладко пройдёт, потом ещё зарядим! Может даже чего покрепче.
Толик ожил. Сразу. Как зигота после засухи.
— А на «спайсы» хватит?
Палит загадочно улыбнулся.
— Какие тебе, на фиг, «спайсы»? У тебя и так, вон, слюни по всей роже!
— Ты это, не быкуй, — угрожающе прохрипел Толик и попытался подняться. — Фигню, вообще, несёшь! Сейчас вечер, ментов до жопы на улицах. По любому, остановят — тогда знаешь, какая розовая хрень будет?
— Чего-чего? — Палит заржал. — Тебя вшторило, что ли уже?
— Да пошёл ты, подкольщик хренов!
— Какие на хрен менты?! С дуба, что ли рухнул? На дорогах пробки сейчас — главное первую со второй не теряй. Больше от тебя ничего не требуется.
— Ладно, пофиг, — Толик кое-как слез с трубы, продолжая гипнотизировать «Сидр». — А чё мы там делать-то будем, вообще? Да и фиг знает, сколько их там собралось… этих мохнарыликов.
— Не бзди, я кое-что придумал, — и Палит улыбнулся так, что полупьяному Толику снова сделалось не по себе.
— Ну ты и больной на всю голову, — заявил он, нездорово хихикая.
Толик уже не был уверен на все сто, что сегодняшний вечер закончится тихо-мирно, как заканчивались все предыдущие вечера его недолгой жизни. В воздухе отчётливо витал запах смерти — гнилой, спёртый, разъедающий душу.
Однако «спайсов» хотелось больше жизни! На том и порешили.
Юрка в ужасе смотрел на бордовое пятно, растекающееся по джинсам сестры чуть выше бёдер, и не мог понять, что такое происходит… Малыш отстранился и теперь загнанно смотрел прямо перед собой, словно старался не замечать кромешный ужас, что закачивался в его детское сознание огромными дозами. Юрка понимал, что началось что-то страшное, то самое, что прокралось в их мир сквозь неплотно задёрнутую шторку. Это была страшная сказка, пришедшая с другой стороны. Сказка, которая сегодня сделается такой же реальной, что и распростёршийся за оконным стеклом мир.
Юрка испуганно глянул на свои ладошки, страшась даже предположить, что могло стать причиной случившегося с сестрой ужаса. Ножа не было. Да, в общем-то, и не могло быть! Острая железяка, что облюбовало чудище, оставалась лежать под матрасом, где ей, собственно, и место. Особенно, в свете всех сегодняшних событий.
Светка опустила глаза и, издав непонятный возглас, неловко отшатнулась от брата; она схватилась за живот, живо оглянулась по сторонам и, как могла быстро, выскочила из комнаты.
Юрка остался один на один с собственными страхами. Он уже заранее сдался на милость жуткой твари, что не упустила момента запустить за шиворот свои мерзкие, холодные щупальца, сковав каждый мускул. По спине рассыпались мурашки, но Юрка их просто не замечал, по-прежнему вдыхая странный сладковатый шлейф, оставшийся от тени сестры.
Так близко он к ней ещё никогда не подходил.
А, значит, и чудище тоже.
— Свет… — прошептал Юрка, с сомнением косясь на свои ладошки. — Свет, я не хотел. Ну, Свет!
Сестра не ответила; лишь из соседней комнаты неслась заунывная музыка, а по стенам плясали жуткие тени.
«А вдруг я её всё же убил?! Одной своей близостью. Вернее убил не я, а ОН моими руками! Ведь ЕМУ надо что-то кушать для того, чтобы жить дальше. К тому же ОН всё понял. Понял, что понял я».
Юрка обернулся к столу и посмотрел на так и не законченное творение: гадина и впрямь получилась какой-то обозлённой, словно затаила лютую злюку на всю их семью, без помощи которой она бы так и не смогла появиться на свет. Зелёного не хватило, отчего на теле твари проступали белые проплешины, так похожие на гнойные чирьи, раздувшиеся и зловонные.
Юрка вздрогнул и, вместо традиционной улыбки, нарисовал перевёрнутое коромысло.
Сверчок нахмурился.
Юрке вспомнился хищный полумесяц из мультика…
«Чтобы получит зелёный цвет, нужно смешать синюю и жёлтую краски».
На сей раз звучащий в голове голос принадлежал детсадовской воспитательнице Зинаиде Прокопьевне. Козявка молчала.
Светка пулей влетела в туалет и, не помня себя от страха, принялась потрошить Маринин «Always». Её уже мало волновал факт того, что та может заметить пропажу, как и всё остальное, что царило сплошь и рядом на протяжении всего этого странного вечера. Из зала доносился флегматичный ритм «Оушен», отчего Светке сделалось ещё больше не по себе. Да, она прекрасно понимала, что даже сейчас, являясь частью подростковой компании, она, тем не менее, остаётся чуждой до остальных ребят, которые терпят её присутствие ввиду сложившейся ситуации, — как ненавистную хозяйку квартиры, которую попросту некуда деть! Не больше, не меньше. Однако истинный холод во всём теле зародился вовсе не от осознания данности. Колыбель душевной боли располагалась намного глубже… Так глубоко, как ещё никто не заглядывал внутрь себя.
Светка кое-как извлекла из упаковки прокладку и замерла.
«Господи, ведь я же Юрку до смерти напугала! Чего там теперь с ним творится, после всего увиденного?..»
Светка засуетилась, чуть было не опрокинула полочку с флаконами освежителя воздуха. Внезапно наряду с «Оушен» до слуха донеслось что-то ещё. Догадка последовала мгновенно, да так, что Светка утратила контроль над собственным телом — пачка вывалилась из трясущихся рук, прокладки посыпались на пол, сводя на нет все усилия девочки.
Мимо туалета кто-то протопал, потоптался поблизости, после чего прошмыгнул обратно.
Светка стояла как вкопанная, прислушиваясь к переливчатой трели звонка.
— Подруга, это случаем не твои предки вернулись? — Это был осторожный Женин шёпот сквозь щёлку.
Светка тупо мотнула головой, натянула джинсы.
— Нет. У них свои ключи есть. Они бы не стали звонить.
— Чего?
— У них свои ключи! — взорвалась Светка, понимая, что зря снова надевает джинсы, от одного взгляда на которые ВСЁ сразу становится ясно.
— Да? — Женя помолчала. — А ты чего там закрылась?..
— Надо, блин!
— Ну, надо так надо. Я тут тогда сама разберусь?
— Стой! — Светка пыталась хоть что-то сообразить, но соображалка сегодня совсем не слушалась.
— Да чего, там, с тобой?! — Женя начала выходить из себя. — Толком, что ли, не можешь объяснить?
Светка закатила глаза.
— У меня… кровь.
Женя какое-то время молчала.
Во входную дверь настойчиво застучали.
— Да погоди ты! — отмахнулась Женя, выплёскивая весь свой негатив на столь нежеланного визитёра; затем снова зашептала Светке: — Ты про что? Какая кровь?
— Да обычная! — разозлись Светка. — Чего дурочку включаешь?!
— У тебя месячные, что ли?
— А что, так сложно догадаться?!
Женя усмехнулась.
— Ну да… То-то я смотрю, ты весь день какая-то неуравновешенная.
— Чего?
— А, не бери в голову. И давно это у тебя началось?
— Это так важно?!
— Да нет. У тебя прокладки есть?
— Есть, — Светка набрала в грудь побольше воздуха: — Дело не в них. Я джинсы запачкала, а с собой ничего не захватила. Посмотри в детской какую-нибудь одежду.
Женя засмеялась.
— Ты чего? — не поняла Светка.
— Так с тобой это впервые?
— Что впервые?
— Месячные! Чего ты так паникуешь? Всё в порядке. Сейчас, только гляну, кто там ломится, и всё сделаю.
— Лучше сначала сделай то, о чём я прошу, а уж потом вместе разберёмся, как быть.
— Ладно. Ты только нервы побереги — их в организме ограниченное количество.
— У тебя забыла спросить!
— Дурёха.
Женя «исчезла».
Светка с минуту прислушивалась к тишине за дверью, после чего выдохнула и осела на стульчак.
«И правда, чего это я бешусь?.. Такое ощущение, что нашкодила и теперь спешу следы замести. Ведь на самом деле ничего страшного не произошло. Если не считать увиденного Юркой… и того, что с ним творится в данный момент».
Светка с сожалением осмотрела джинсы, с которыми уже вряд ли удастся что-нибудь сделать. Да и пофиг!
— Эй, ты там живая? — Женя осторожно постучала в дверной косяк. — Вот, держи.
Светка приоткрыла дверь и пристыжено посмотрела на подругу.
Женя не смеялась; она была неимоверно серьёзна — лишь пожала плечами: мол, случается и такое.
— Ты Юрку не видела? — прошептала Светка, машинально хватая то, что протягивает ей подруга.
Женя кивнула.
— И как он?
— Никак. Сидит, каких-то жуков зелёных рисует. Это дурак Сева, по любому, ему каких-нибудь страшилок понарассказывал!
— Думаешь?
— Уверена! Ему бы вломить как следует… да жалко подлеца, — Женя простодушно улыбнулась. — Ты уж извини, если что не так. Все мы не святые.
— Да в норме всё. А вломить ты сегодня уже одному успела.
Женя довольно кивнула, загадочно улыбнулась.
— А то, это я всегда, пожалуйста!
На мгновение Светке показалось, что с лица подруги осыпаются пудра и тени… Осыпаются и тут же втягиваются вращающейся пеленой окружающего полумрака. Странно, но Женю будто ещё при жизни разъедал тлен. Девочка рассыпалась буквально на глазах, подобно хлипкой восковой фигуре, оказавшейся в агрессивной среде.
— К тому же на Севу у меня совершенно другие планы, — проворковала Женя и задумчиво скривила губки.
Светка вздрогнула, поспешила отвести взор от крошащегося лица подружки.
— Смотри, не опоздай, — зачем-то сказала она, краснея.
— Вот если некоторые прекратят ему глазки строить, тогда точно успею! — парировала Женя, однако тут же переключилась на нейтральную тему: — Блин, здорово ты джинсы уделала! С предками теперь откровенно поговорить придётся.
— Это ещё почему?
— Или ты думаешь, они так всё оставят…
Светка пожала плечами — почём ей знать?
Олег постоял у неработающего домофона и, поняв, что ждать и дальше — бессмысленно, потянул за массивную ручку. Дверь скрипнула, но поддалась. В глаза ударил нездоровый свет умирающих люминесцентных ламп. Олег невольно остановился, огляделся по сторонам — на миг ему показалось, что подъезд новостройки, в большей степени, напоминает мрачные коридоры городского крематория, а уж никак не жилую территорию, как то должно быть всуе. Вокруг царили скрипы труповозных тележек, гул пламени в погребальных печах, мрачное эхо, что существует обособленно от предметов и тел. А над всем этим звуковым сумбуром заупокойно выл электрический бог, перерабатывая сознания умерших в потоки стремительных фотонов.
Олег поёжился. Покрепче сжал в пальцах роскошный букет, купленный на троллейбусной остановке в одном из ларьков, напротив институтских общаг. Денег естественно было жаль, но какой-то настырный внутренний голос упорно нашёптывал, что цветы сегодня точно понадобятся. Не смотря ни на что.
«Хотя, что, собственно, может случиться?.. Светка по любому примет букет — она не из тех, кто станет ломаться, выделываться или хлопать дверьми лишь ради того, чтобы набить себе цену».
Среди всего этого безумного мира, среди всей этой опостылевшей грязи, день изо дня застилающей глаза, даже не смотря на своё, порой странное поведение, — девочка оставалась самой нормальной. А если, ко всему прочему, приплюсовать сюда непростую семейную обстановку, внутри которой Светка попросту существовала, то ответ напрашивался сам собой: девочка создана для большой любви, а, значит, и сама способна на проявление искренних чувств.
Светка умела любить по-настоящему — и в этом не приходилось сомневаться! И она любила. Его. Хотя он сам, всё это время, напоминал себе же самому упёртого горного козла, который только и может, что с разбегу колошматиться лбом об стену, тупо мотать головой и проделывать всё заново бессчётное количество раз! Девочке была необходима вовсе не его жалость, — а элементарные чувства, под пеленой которых она расцветала буквально на глазах.
Олег шагнул в подъезд, продолжая оставаться под впечатлением от собственных мыслей. Он даже перестал замечать царящее над головой напряжение. В лицо пахнуло строительной краской, а гул в ушах многократно возрос. Внезапно он превратился в музыку: свирепую, ужасную, больше похожую на кладбищенский марш, под который из своих могил лезут ожившие мертвяки! Хотя какие тут могилы и мертвяки?.. Шипящие существа просто приподнимаются с тех самых труповозок, выглядывают из-за створок пышущих жаром печей, тянут вперёд обугленные конечности, начиная свой умопомрачительный танец в поисках живой плоти.
Звенят цепи.
Олег улыбнулся. Весь вчерашний вечер он усиленно качал «Nortt», и царящие в голове ассоциации, скорее всего, были связаны с творчеством жутковатого датского музыканта, создающего при помощи перенастроенных на сверхвысокие частоты электрогитар и впрямь истинное царство смерти. Причём настолько реальное и осязаемое, что оспорить нарастающее в голове царство хаоса просто не предоставляется возможным — сознание мрёт, не в силах противостоять хищным «рифам». Такое ощущение, что внутри черепной коробки засело стрекочущее насекомое, не способное к проявлению даже самых примитивных человеческих чувств. И это самое насекомообразное существо начинает вслед за сознанием озлобленно пожирать душу.
Под такую музыку только вены резать или пускать в рот пулю 45-го калибра — так, чтобы вместе с затылком вырвало и затаившееся внутри головы мракобесие.
Олег услышал под окном собственной квартиры «Глемт» с самого первого альбома — внизу вечно тусовались повёрнутые на наркоте металлисты, — и что-то в этой композиции зацепило его. Или подцепило на крючок, после чего принялось методично сматывать леску. Естественно, «Nortt» страшновато слушать просто так, оставаясь наедине с собственными мыслями, но вот поприкалываться в присутствии кого-то из друзей — вполне реально. Хотя чего-то доброго при этом в свой адрес вряд ли услышишь. Так или иначе, «Nortt» оставался классной вещью, не похожей ни на что из ранее взращённого под звучной вывеской «фунерал дум»!
Олег гнал прочь мысли относительно того, что и его самого завораживает сверхмедленное и сверхвысокочастотное жужжание «Nortt». Такое ощущение, что в мозг вкрутили несколько трубок от ламп дневного освещения, после чего щёлкнули выключателем. Пятьдесят герц внутри черепной коробки — это что-то непередаваемое! Особенно разбавленное клавишными партиями. Ну а безумный «скрим» вокалиста, и вовсе заставляет задуматься о страшном суде… Или что там бывает сразу после смерти? Тоннель. Да-да, под такую музыку ещё никто не проходил его насквозь и не выходил на свет. Ей-богу!
Олег не стал дожидаться лифта: решил идти по лестнице. Десятый этаж — путь не близкий, но ему необходимо собраться с мыслями. Тем более, он не доверял «чужим» лифтам, так как ждать от них можно чего угодно. Особенно, в новостройках, подобных этой.
Одно время по телевизору крутили репортаж о том, как в одном из мегаполисов Соединённых Штатов — не то в Нью-Йорке, не то в Лос-Анджелесе, не то ещё где, — в одном из недавно построенных торговых центров рухнул лифт, на который попросту позабыли поставить аварийный тормоз. Не совсем понятно, как подобная халатность вообще произошла, тем более, в столь высокотехнологичных Штатах! Но факт остаётся фактом. В разгар рабочего дня произошла авария на местной электростанции — отключили электропитание, — а лифт, вместо того, чтобы попросту застрять, — как то происходит сплошь и рядом, — рухнул вниз, припечатав десяток ни в чём не повинных клерков к цокольному этажу, так что потом долго ещё не могли определить какой фрагмент тела, какому клерку принадлежит.
«А ведь те бедняги тоже куда-то спешили, на что-то надеялись, так же, как и большинство из нас, томились в предвкушении конца рабочего дня — да этих ТАК ЖЕ, ТОЖЕ, и прочего — превеликое множество! Подумать только, весь этот эмоциональный поток только для того, чтобы спустя какие-то секунды взять, да и раствориться в облаке железобетонной крошки и пыли. Несмотря ни на что, лишь потому что так решено свыше! Потому что так угодно судьбе. Это даже не страшно — это просто жутко! А всё из-за опостылевшей человеческой халатности — такую правду сказали по телику».
Олег отмахнулся от неприятных мыслей.
Он специально выбрал длинный маршрут, чтобы ещё раз обдумать предстоящий разговор со Светкой, а сам, будто незрячая землеройка, полез в какое-то перегнившее месиво, вообще непонятно как возникшее в голове. Неужели это всё «Nortt»? Вряд ли — причём тут датчанин? Просто всеобщая атмосфера увядания. Поздняя осень.
Олегу не нравилась эта пора. Страшная пора. Самое то, чтобы сходить с ума. Особенно если окажешься в одиночестве: забытым, брошенным, покинутым. Короткий день, длинный вечер, бесконечная ночь. Девочкам намного проще — им хоть не зазорно плакать. А тут даже не знаешь, что и делать. Хочется боли — хотя куда уж там! И так весь организм пропитан отравленными флюидами повседневности, чинящими нестерпимую душевную боль.
«А какого же тогда Светке — постоянно жить в лапах страха? Это тоже, наверное, непередаваемо. Постоянно чего-то ждать, от кого-то бежать, скрываться, дабы выжить! Скрываться?.. Но от чего?! От побоев? От боли? От издевательств? Или от чего-то куда более страшного?..»
Олег не знал ответа ни на один из перечисленных вопросов — более того, он сам был из благополучной семьи и не понимал, чего именно, в большей степени, страшится он сам, живя как у Христа за пазухой.
«Главное, не оставаться одному! Никогда, как бы трудно ни было! Нужно стараться, чтобы поблизости всегда кто-нибудь был, иначе можно попросту не пережить очередную осень, со всей этой промозглостью, слякотью и бесконечностью».
Олег сам не заметил как замер у нужной двери — десять этажей, такое ощущение ушли в небытие, словно он без всяких чёрных дыр и червоточин — одними своим наитием — проткнул пространство-время.
Олег прислушался. Затем немного подался назад, окинул взглядом массивную дверь. Номерок «71» совсем не казался бесовским. Однако уже здесь, на пороге квартиры, чувствовалось присутствие чего-то внеземного, ужасного, а самое главное, знавшего все его страхи.
Олег коснулся прохладного металла.
«И почему людям так необходимы подобные монолиты, больше похожие на надгробные плиты? Ведь раньше получалось обходиться и без них. А тут, случись что — не удастся даже бежать».
Олег усмехнулся: и впрямь голова сегодня забита непонятно чем. Всяческими глупостями.
«А что может случиться в квартире такого, чтобы хозяевам пришлось спешно из неё бежать?»
Олег собрался с мыслями и решительно нажал на кнопку звонка. В голове щёлкнуло:
«Даже любовь не в силах справиться со мной! Нужно решиться на…»
— А это ты, — облегчённо выдохнула Женя, касаясь рукой груди. — А мы уж рвать когти было собрались!
— МЫ? — не понял Олег и невольно заглянул за спину одноклассницы.
— Ну да, — кивнула Женя, никак не реагируя на движения парня. — Ай да, к нам! — И девочка лукаво подмигнула. — А это мне?
— Чего? — не понял совершенно сбитый с толку Олег.
— Букетик, — кокетливо заворковала Женя, разглядывая понравившиеся цветы. — Блин, почему мне такие никто никогда не дарит?! — Она надула губки и отступила в сторону. — Ладно, проходи, раз уж пришёл. Я хоть и не хозяйка, но, всё равно, чувствуй себя как дома.
Женя ещё раз забвенно посмотрела на букет и предприняла последнюю попытку добиться справедливости.
— Светке и так уже сегодня подарок сделали! Так что, может, цветы и впрямь мне подаришь? А то куда ей два!
Олег наконец собрался с мыслями, нерешительно зашёл в квартиру. Сзади громыхнула дверь, решительно отрезая путь к отступлению.
— А чего вы тут делаете?
— Хм… А то не видно, — и Женя продемонстрировала свой откровенный наряд во всей красе. — Отдыхаем!
— А на балу почему не были?
— А что — должны были?
— Все должны… были, — Олег опустил цветы, прислушался. — Из нашего класса только тебя и Светки не было.
— Ну, естественно, — кивнула Женя. — Мы ещё днём срулить условились.
— Днём? Срулить?..
— Ну да. Ты же в обед не пожелал меня слушать. А чего такого?! Что мы, маленькие, что ли? Чего хотим — то и воротим! А если не нравится — можешь в сторонке покурить, мы вниманием сегодня не обделены, переживём как-нить, будь спок.
Олег почувствовал неприятную щекотливость в груди — так обычно бывает, когда чего-то очень сильно ждёшь, а это что-то всё упорно не настаёт, или настаёт, но совершенно не таким, каким ты себе представлял.
— Светка сказала, что ей с братом сидеть…
— С братом? — Женя передёрнула плечиками. — Ну да, Юрка славный! Он нам всем очень понравился! Правда этот Сева… Троглодит мезозойский — всё испортил!
— Так вы тут не одни?
Женя нетерпеливо покачала головой.
— Мы что, бабки старые, чтобы вдвоём семечки на кухне лузгать?.. — Она внезапно поменялась в лице и улыбнулась буквально от уха до уха. — Постой! Так ты на свидание пришёл? Обалдеть! В жизни бы не поверила! — Женя придвинулась к стене и похлопала ладошкой по обоям, всем своим видом показывая, как ей сейчас непросто сдерживать чувства. — А я-то всё думаю, чего наша мадмуазель весь день такая потерянная бродит. А у неё, оказывается, на уме сплошные лямуры!
Олег только пожал плечами; он попытался было заговорить, но тут увидел объект своего вожделения…
Светка вышла из туалета, оправляя юбку, еле-еле доходящую до колен. Увидев гостя, она тут же отскочила в сумрак соседней комнаты, словно перед ней материализовалось самое настоящее Кентервильское приведение.
— Женька, блин, чего ты наделала!
— А чего?.. Он сам пришёл! Что мне, с лестницы его, что ли спускать?! Твоя квартира — вот и разбирайся сама! Он, тем более, именно, что к ТЕБЕ!
Светка только сейчас увидела букет, узнала растерянного Олега и поняла, что это конец.
Из соседней комнаты выплыл полупьяный Жендос и на автопилоте направился к Светке.
— Детка, сейчас я облегчусь, и мы обязательно продолжим. Ик… С того самого момента, на котором неизбежность… ик… нас разлучила.
Так и не начавшаяся сказка — треснула пополам.
Светка сидела на кухне и ревела в два потока. Произошедшее несколькими минутами ранее никак не укладывалось в голове. Хотя, с другой стороны, — нечто подобное и следовало ожидать! Она, как дура, позабыла про всё на свете, а слепой случай не преминул махнуть облезлым хвостом и рассадить к чёртовой матери такое, казалось бы, близкое счастье! И, честно говоря, она это заслужила. Одним своим наитием! Ещё этот Жендос так некстати…
Светка почувствовала, как на глаза снова наворачиваются жгучие слезы; тут же принялась с остервенением тереть покрасневшие веки, словно желала содрать с глазных яблок плоть.
— Ну хватит тебе сокрушаться, — как могла добродушно сказала Лиза, пододвигая к трясущимся Светкиным пальцам полотенце. — И так уже невесть на кого похожа.
На кухню прошмыгнула вездесущая Женя; она осторожно, точно лиса, прокралась к хнычущей подруге, искоса посматривая на вздыхающего в своём углу Умку.
— На, вот, держи, — сказала она, скача взором по потолку. — Да держи же, говорю! А то и правда от лица совсем ничего не останется.
Светка покорно протянула руку, подождала, пока Женя вложит в её непослушные пальцы влажную салфетку, затем снова замкнулась в собственном постапокалиптическом мирке.
— Чего, правда, разревелась? — принялась наседать Женя. — Рёва-корова! Было бы из-за кого!..
— Мне есть из-за кого! — промычала Светка и с надеждой посмотрела на Лизу, ожидая, что хоть кто-то в этой квартире её сегодня всё же поймёт, — хотя о чём это она? Всё без толку!
Лиза потупила взор, принялась отрешённо изучать квадраты скатерти.
Светке захотелось перевернуть этот осточертевший стол!
— Правда, Свет, — всё же выдавила из себя Лиза, — вроде отдохнуть собирались… а вышло… Чёрт-те-что вышло! Ты уж извини.
— А так всегда бывает, — тут же встряла Женя. — Такие, вот, влюблённые являются без приглашения и всё портят!
— Олег не без приглашения! — взвыла Светка. — Мы ещё в школе договорились, что он после бала зайдёт! Он ведь думал, что я тут с братом нянчусь!..
— Понятненько, — Женя задумалась. — Значит дело и впрямь дрянь.
Светка стиснула зубы до хруста в ушах — всё, достали! Да и кому понравится сидеть после подобного ужаса на кухне и прислушиваться к советам подруг, которых ты, ко всему прочему, терпеть не можешь!
Лиза кое-как прорвалась сквозь выставленный блок.
— Послушай, подруга: ты тут ничем плохим не занималась. Верно?
— Вот-вот! — воспряла духом Женя, но тут же ойкнула и поспешила спрятаться за холодильник.
Умка широко зевнул, окинул перешёптывающихся девочек скучающим взором, для порядка негромко рыкнул на дребезжащий холодильник.
— Чего это он?.. — прошептала Женя, силясь отыскать Светкин взор; та лишь невнятно пожала плечами.
— Спать вроде как хочет, — предположила Лиза и не без труда сосредоточилась на всхлипывающей Светке. — Так вот, ничего плохого ты, в отличие от нас с Женькой, не делала. Тут даже парней только двое — Жендос не в счёт!
Женя не сдержалась — хрюкнула в нос.
— А если этот твой Олег такой ревнивый, — Лиза пожала плечами, — так это уж его личные проблемы — ты тут не при чём.
— Но ведь я всё равно виновата, — прошептала Светка, вновь задыхаясь от захлестнувших душу чувств.
— Да в чём?! — не вытерпела Женя и решительно оторвалась от холодильника. — Что он такой же психованный, как и ты?! Действительно: два сапога — пара!
— Вот-вот, — кивнула Лиза, уступая место подруге. — Если он такой ревнивый, так и бежал бы в гостиную разбираться. А то ведь и не сказал ничего — просто смылся, как сыкло. Даже цветы оставить мозгов не хватило! Кавалер недоделанный.
— Цветы… — прошептала Светка, роняя голову на скатерть.
— Ну, блин! — выдохнула Лиза и безнадёжно посмотрела на Женю. — Я больше не знаю, чего делать.
Женя повременила, схватила Светку за руку.
— Ну чего ты, правда, расклеилась! У тебя было с ним чего? Нет! Вы встречались до этого? Нет! А помнишь, как ты за ним ходила, а ему всё по фиг было?! Ведь помнишь! Чего тогда глаза отводишь?.. А сейчас, видите ли, этот кобелиный мачо созрел для настоящих чувств! Даже цветами где-то разжился, урод!
Умка заворчал, а Лиза что есть мочи ущипнула Женю за руку: мол, не заносись!
— А чего?! — отмахнулась Женя, игнорируя боль. — Правда, было бы из-за кого сцены закатывать! Да он сам же завтра прощение первым попросит! Вот увидите!
— А если не попросит? — тут же прицепилась Светка; она с надеждой глянула на подружек, однако те в ответ брезгливо поморщились.
— Ты хотя бы лицо пожалей… если всего остального не жалко, — растянуто проговорила Женя, будто констатировала диагноз: жизнь или смерть.
— Правда, — незамедлительно поддакнула Лиза. — Ты и так уже на жуткую жуть похожа! Давай, кончай сопли распускать, а то никто замуж не возьмёт такое чудо-юдо!
Светка шмыгнула носом, глубоко вздохнула, попыталась унять колючие слёзы.
— Всё, — прошептала она. — Больше не буду.
— Ну вот и славненько! — тут же встрепенулась Женя, будто ничего и не было. — Слушай, а у тебя тортика никакого нет в холодильнике? А то я чего-то, кажись, перенервничала. На сладкое пробило, жуть!
— Ну ты и хомякадзе, — усмехнулась Лиза. — Смотри, к выпускному как Крачковская отожрёшься.
— Ой, да иди ты!.. — отмахнулась Женя, но тут же переспросила: — А кто это такая… Крачковская?
Лиза пожала плечами.
— А фиг знает. Я её по телику видела. Жуткая жуть!
— Да ну! — Женя присвистнула. — Светка сегодня страшнее.
Девочки рассмеялись.
— А чего ты про своего монстра никогда ничего не рассказывала? — спросила Женя и, сама того не желая, прижалась к стенке. — Ну и страшилище! Посмотри зубища какие! Мамочки.
— Да ладно тебе, — улыбнулась Лиза. — По мне, так жуткий симпатяга!
— Ага, как и твой Кирьян…
— Не занасись, а!
Женя невинно захлопала ресницами.
— Да шучу я. Чего ты рефлексуешь сразу так?
— Что-то последнее время твои шуточки душком отдают, — Лиза постучала себя пальцем по лбу. — Недалёкая ты — вот и весь сказ.
— А чего он ест? — принялась расспрашивать Женя, игнорируя сарказм в свой адрес.
— Девственниц, — усмехнулась Лиза. — Так что, Женёк, не боись — тебя он точно не тронет! Побрезгует… а то ещё, чего доброго, подавится.
— Бедненький. Так он у нас совсем подохнет. От голода. Если только…
Лиза прыснула.
— Ну ты и дура!
— А чего это вы тут зашкерились? — Жендос выскочил из полумрака прихожей, точно оголодавший аллигатор из топи Нила.
— Ой, шёл бы ты лучше прежним курсом — не сворачивая, — глядишь бы, ушёл совсем куда-нить! — Женя озорно подмигнула замершим подружкам. — Тебя очко заждалось уже. Давай, зигхай… и ать-два, левой, с поворотом на сто восемьдесят градусов!
Жендос оскалился, однако явно не собирался уходить просто так. Он прошмыгнул на кухню и, раскачиваясь, продефилировал мимо девочек, будто ущербный пингвин, которому нет дела даже до собственных сородичей.
Умка недовольно покосился на парня из своего угла; предупредительно рыкнул, всем своим видом давая понять, что он так же участвует в беседе наряду с девочками.
— О-па! — выдохнул Жендос, замерев напротив пса. — А это чё за глюк?
— Глюк — это ты, — зло прошипела Лиза. — Отвали от собаки, а то она тебе рожу сдерёт!
— Ага, заливай, — оскалился Жендос, но всё же поспешил отодвинуться подальше от беспокойно ворчащего Умки. — Это твой? — обратился он к Светке.
— Нет, он сам тут поселился! — ответила за подругу Женя. — Жендос, ты и впрямь сегодня как глюк! Может, хорош уже пить? Домой тебя никто не потащит — даже не надейся!
— Да я разве пьяный? — возмутился Жендос. — Я ещё любую из вас перепью!
— Ну, конечно! — кивнула Лиза. — А ты в курсе, что девочки медленнее пьянеют?
— Чего?
— Того! К сведению прими, чтобы перед кем ещё не ляпнуть, — Лиза отвернулась, демонстрируя всем своим видом, что полупьяный Жендос ей противен. — И так уже дров наломал, деятель хренов.
— Кто — я? — Жендос с трудом сфокусировал взгляд на Лизе и придвинулся к столу, обдав девочек сдобным ароматом пивного перегара.
Светка зажала губы липкими пальцами, силясь принудить взбунтовавшийся желудок к порядку.
Женя взвилась коршуном над головами подруг и бесцеремонно отогнала распоясавшегося парня прочь от стола.
— Эй, чего ты! — воскликнул Жендос, силясь уберечь глаза от острых Жениных коготков, попутно так же решительно пытаясь сохранить равновесие, чтобы не наступить на ворочающегося под ногами Умку.
— Клоун, блин, недоделанный! — заключила Женя, выталкивая Жендоса обратно в сумрак прихожей. — Какого чёрта лысого ты в этот сортир попёрся так некстати?!
— А куда мне, по-твоему, переться надо было? На балкон?..
— Да хоть бы туда! Может, заодно, отморозил бы себе чего! Уроком бы послужило на будущее. Чтобы неповадно было больше людям в души срать! Ошибка дантиста — вот ты кто.
— Блин, и правда, понарожают придурков, а ты тут с ними потом мучайся! — подвела итог Лиза, недобро косясь на скособочившегося парня.
— Он обычно нормальный, — вздохнула Светка, посматривая на обеспокоенного Умку. — Просто напился сверх меры сегодня.
— Послушай, ты всегда такая?
— Какая? — не поняла Светка и глянула на подругу.
Лиза, не мигая, смотрела в ответ.
— Не знаю. Добрая, что ли… В общем, не такая, как все.
Светка пожала плечами.
— Только не говори, что это не мы такие, а жизнь. Ненавижу это выражение!
— Я и не собиралась.
— Тогда почему же? Вернее — как?
— Я не знаю, — Светка изобразила на лице улыбку. — А это хорошо или плохо? Быть не такой как все?
Лиза задумалась.
— Это, наверное, тяжело.
Светка машинально кивнула.
— Хотя, — продолжила Лиза, — я думаю, это все частное. Ведь, в твоём понимании, странной могу казаться я сама или Женька. Да и все остальные тоже, — девочка помолчала. — Ты же так и не поняла, как я смогла с Кирьяном просто так… Ведь, по твоему мнению, мы с ним, до сих пор, по сути, чужие. Думаешь, я этого не заметила?
Светка отвела взгляд, а Лиза продолжила:
— А я, признаться честно, не понимаю, как ты со своим Олегом ВОТ ТАК… Для меня это дико!
Светка вздрогнула.
— Да, ты права. Все мы странные, в особенности, для незнакомых людей.
— Замкнутый круг какой-то получается. И жутко ещё. Тебе самой так не кажется?
— Ну да, — кивнула Светка. — Самое страшное, что непонятно, как выбраться из этого самого круга.
— А стоит ли из него выбираться? Разве ты сможешь выжить за пределами планеты? — Лиза посмотрела на поскуливающего Умку. — Да даже если удастся, наверняка же скучно будет до жути, в одиночку-то, — девочка переборола страх и коснулась трясущимися пальцами плоской морды пса. — Тебе, вон, хорошо: ни забот, ни хлопот! Всегда сыт и есть тёплый угол, где можно поваляться. Я права?
— Это уж точно, — согласилась Светка.
Вернулась Женя.
— Ну чего, может, хватит уже на сегодня тоски и уныния?
Светка посмотрела на подруг.
— Вы, правда, думаете, что Олег завтра сам подойдёт?
— А куда он денется! — не задумываясь, выпалила Женя. — Ты ж ведь у нас принцесса, тем более, никем не тронутая. Ты, можно сказать, клад!
Светка почувствовала, что краснеет и поспешила отвести взор.
— Хорошо, — прошептала она на пороге слышимости. — Я вроде успокоилась. Только что-то не до веселья мне. Вы идите, а я тут ещё немного посижу.
— А вот одиночество в таких случаях противопоказано! — заявила Лиза. — Можно, знаешь, до чего додуматься?..
Светка машинально кивнула, хотя и не совсем понимала, куда именно клонит подружка.
— Я же не одна, — и девочка указала взором на посапывающего Умку — тот даже не почувствовал Лизиного прикосновения. — У меня, вот, он есть.
Женя поёжилась.
— Нашла чем хвастаться.
— Он добрый, — Светка ласково улыбнулась. — Просто тоскует ещё по дяде Сергею.
Умка внимательно посмотрел на девочку.
— Ничего себе, — прошептала ошарашенная Женя. — Он вроде как слова понимает.
— Просто имя знакомое услышал, — нашлась Лиза. — Я по телику видела — так бывает.
— Да? — Женя обхватила себя за плечи. — А мне что-то всё равно жутко рядом с ним. Страшный он какой-то… будто замыслил чего нехорошее.
— Глупенькие вы все, — сказала Светка и подползла на коленях вплотную к Умке. — Ведь правда? — спросила она. — Ты же никого не обидишь? Никогда-никогда?..
Умка заскулил, лизнул Светку в нос.
— Цирк уехал, клоуны остались, — констатировала Женя, крутя пальчиком у виска.
Прозвенел звонок.
— Что и требовалось доказать, — улыбнулась Лиза. — А вот и кавалер вернулся.
Светка тут же отстранилась от пса и уставилась на подруг, не понимая, что происходит.
— Чего вытаращилась? — передразнила Женя. — Беги, гостя желанного встречай! Только не тай сразу на пороге, снежинка ты наша ненаглядная!
Олег сидел на бордюре у подъезда и вертел в руках бесполезный букет. Недавняя уверенность в том, что этим вечером цветы необходимы как никогда, растворилась в густом тумане, оставив после себя неприятный шлейф так и не сбывшихся надежд. В груди царила пустота, а так же ощущение того, что тебя разыграли на глазах у совершенно посторонних людей, или и вовсе предали, а ещё точнее — использовали, после чего равнодушно отпихнули прочь.
А он так превозносил эту Свету!
Олег отшвырнул букет и что есть сил ударил кулаком по влажной бетонной крошке. Сказать, что было обидно — это не открыть и сотой доли правды! Хотелось крушить всё вокруг. Вдалбливать в бетон, ровнять с земной поверхностью, просто расщеплять на элементарные частицы!
«Нужно было остаться, а не бежать как какой-нибудь трус! Сказать ей в лицо всё, что я о ней думаю! Ей и всем остальным!.. А ещё добавить вот этим самым букетом, чтобы впредь неповадно было устраивать подобные сюрпризы!»
Олег снова зарядил кулаком по бетону и, немного повременив, подобрал букет.
Мимо проплыла тучная старушенция в халате и, прошипев: «Проклятый гопник, понаразвелось вас на наши головы!» — скрылась в тёмном зеве подъезда.
Олег было собрался ответить что-нибудь ёмкое, однако только поморщился от грохота закрывшейся двери и поспешил отвернуться.
Перед ним застыла вытянутая тень.
Мальчик сглотнул от неожиданности.
— А, ты тут уже… — не то спросил, не то просто констатировал данность Вячеслав Сергеевич. — Красивые цветы. Твоей девушке будет очень приятно.
— Она не моя девушка! — зло прошипел Олег, глядя на букет с ещё пущей ненавистью.
— Ты про кого-то конкретного?
Олег мотнул головой.
— Нет, я про эту дуру из семьдесят первой!
— Ясно, — Вячеслав Сергеевич сочувственно улыбнулся, скорбно глянул на силуэт многоэтажки, тонущий в молочной пелене. — Надеюсь, лифт тут есть…
— А то как же без него.
— Признаться честно, понятия не имею… Я тут в первый раз. Они ведь в другом районе до этого жили.
— Ну, в другом, — буркнул Олег; спустя пару секунд он неловко потупил взор, осознав, что это был вовсе не вопрос.
— Жуткое местечко, — Вячеслав Сергеевич невольно поёжился. — Поругались, значит?
Олег неопределённо повёл плечом.
— Ты не суди о людях строго. Да и сам в крайности не бросайся. У вас сейчас возраст такой… Всюду мерещится обман, всё не такое, каким должно быть, все вас достают, никто не понимает. Хочется свободы, и чтобы всё было, так сказать, на мази. Верно?
Олег снова пожал плечами.
— Чего вам от меня надо?
— Да, собственно, ничего такого, — Вячеслав Сергеевич помолчал. — Как же тебе лучше объяснить… а то ведь и сам толком разобраться не могу. Вы — современные подростки — совершенно другие; не такие, какими были в своё время мы. Оттого всё так сложно во взаимоотношениях. Мы теряемся в догадках, чего ждать от нынешнего поколения. Потому и приходится постоянно держать вас в поле зрения, пытаться, так сказать, не упустить момента. Вы же, в свою очередь, принимаете всяческое проявление внимания в штыки. Вас угнетают рамки, существующий режим, необходимость повиноваться. Вы хотите радикально поменять складывавшиеся веками устои, причём не задумываясь над тем, что из всего этого выйдет. Ваше поколение просто уверено, что всё дело в системе: свергни её и станет легче жить — причём везде и сразу, — а потому используете для достижения своей цели любые сподручные средства и способы. Однако на деле всё может закончиться довольно плачевно.
— Да ну, — усмехнулся Олег. — Мне кажется, вы куда-то не туда клоните.
— Как знать, — вздохнул Вячеслав Сергеевич. — Это всего лишь моё, сугубо личное, поверхностное мнение.
— А если копнуть глубже?
— А стоит ли?.. Думаю, для начала, каждый из нас должен копнуть в глубинные недра собственного подсознания. Только после этого можно начинать мыслить глобально, совместно с окружающим тебя социумом, пытаясь что-то преодолеть или создать заново. Но и тут необходимо держать ухо востро — порой коллектив бывает заражён изнутри проказой. Тут достаточно всего лишь одного индивида, копнувшего глубже других или, напротив, остановившегося на полпути, испугавшись обретения смысла. Такой человек, как правило, слеп: он верит ложным идеалам, накапливает в себе мрачные идеи, более того, пытается пристрастить к ним своё ближайшее окружение. Чем-то похоже на паразитизм — именно поэтому и не стоит бросаться сломя голову в крайности. Иначе можно стать точно таким же слепцом. А в этом случае всё происходящее сразу же утратит смысл.
Олег потупил взор, но Вячеслав Сергеевич сделал вид, что не заметил этого.
— Самопознание — вот чего не хватает современному обществу. Оно привыкло верить уже доказанным фактам, осмысленным ранее истинам, заданным кем-то посторонним векторам движения. Само же мыслить не желает — только если это не несёт наживы. А это уже больше смахивает на охоту. На преследование более слабых, что не могут постоять за себя. На захват всё больших территорий. На всяческое подавление чувств… И это только малая часть царящего на Земле зла. Так что за общество мы получаем, опираясь на подобное мировоззрение?
Олег исподлобья глянул на учителя.
— Хищники. Общество хищников.
Вячеслав Сергеевич помолчал.
— К сожалению, ты прав. Иначе такой социум и не назовешь. Слава богу, не все попадают в сети, а большинству из тех, за кем погнались, всё же удаётся бежать. В данный момент общество пребывает в стадии стагнации — чаши весов замерли, дожидаясь, что в конечном счёте перевесит: холодный расчёт или палитра чувств, которой нас так усердно стараются лишить.
— Но кто они такие?! — не сдержался Олег.
— Это хорошо, — кивнул Вячеслав Сергеевич.
— Что хорошо?
— Что у современной молодёжи всё же возникают такие вопросы. А что касается того, кто они… Хм, — Вячеслав Сергеевич непроизвольно коснулся подбородка. — Видишь ли, Олег, тут всё довольно туманно. Но я всё чаще утверждаюсь во мнении, что эти кто-то — и есть мы сами.
— Но как? — Глаза Олега блестели спиральной туманностью. — Разве такое возможно?
Вячеслав Сергеевич развёл руками.
— А ты оглянись вокруг. Попробуй заглянуть в души своих сверстников, друзей или близких. Как думаешь, что тебе откроется на поверхности?
Олег отрешённо покачал головой.
— Твоему взору откроется ворох проблем — именно под ним и прячутся чудовища.
— Так, по-вашему, выходит, что все мы — монстры?
— Вовсе нет. По структуре своего мышления, нормам поведения, адаптации внутри социума — человек, вне сомнений, задумывался, как открытый к чувствам индивид. И изначально так и было. Просто потом что-то сломалось — произошёл некий системный сбой, — и цивилизация начала деградировать, уверенная в том, что движется по тропе эволюции.
— Но что же пошло не так?
Вячеслав Сергеевич искренне вздохнул.
— Честно — не знаю. Но это было что-то ужасное, потому что так легко стравить между собой население целой планеты… Не представляю, кем или чем для этого нужно быть.
— Религия.
— Что?
Олег кивнул.
— Как только началось деление на различные конфессии — люди стали убивать друг друга просто так, прикрываясь Священной войной. Я читал где-то… Но самое страшное, что Церковь благословляла наёмников на ратное дело… а те просто зверствовали, вырезая целые города, уверенные в том, что вершат волю Бога.
Вячеслав Сергеевич откашлялся.
— Лихо нас занесло, — он помолчал, обдумывая сказанное учеником. — Так или иначе, думаю, не стоит ворошить данную тему и дальше. Ты ведь и без крайностей уяснил, что я хотел донести до тебя.
Олег утвердительно кивнул:
— Не стоит судить людей по одёжке. За пиджаком с иголочки может таиться зверь, а за лохмотьями и клюкой — истинный Спаситель.
— Как оказывается, всё просто — а мы тут диспут развели.
Олег улыбнулся:
— Какой бы неоднозначной ни казалась ситуация, выход из неё может оказаться до боли простым.
Вячеслав Сергеевич нахмурился.
— Сейчас, вот, не понял.
— Да это я так, про себя просто, — Олег прищурился. — А вы ведь к родителям Смирновой? Из-за сегодняшнего?
Вячеслав Сергеевич кивнул.
— Да, я к её родителям. Но совсем по другому вопросу.
Олег повременил, потом всё же спросил:
— Так вы тоже догадываетесь?
— Догадываюсь?.. О чём?
— Ну как же… — мальчик замялся. — Ведь у неё… не всё гладко…
— А что не гладко? Ты что-то знаешь?
Олег попятился.
— Послушай, — Вячеслав Сергеевич серьёзно посмотрел на ученика. — Я подозреваю, что в этом доме происходит что-то не совсем хорошее. Точнее противозаконное. Сложно об этом просто так говорить, особенно за неимением достоверных фактов, поэтому ты должен рассказать всё, что знаешь.
— С ней ведь не произойдёт того, что случилось с Леной? — Олег насторожился, не желая упускать нить разговора.
— Сложный вопрос, — Вячеслав Сергеевич пристально смотрел на ученика, словно не до конца понимая, стоит ли продолжать столь откровенный разговор и дальше или же нет. — Непонятно, что именно происходит. На первый взгляд, нормальная семья, а как оно на деле всё обстоит — бог его знает.
— Но ведь можно же что-то сделать?!
— Я не могу ответить на твои вопросы, пока не разберусь в сути вещей.
— Ну да, как же иначе… — Олег едко улыбнулся.
— Что не так?
— Лену вы и сейчас не в силах защитить, после всего, что случилось. Вы вообще ничего не можете, а ещё о каком-то смысле рассуждаете! Вот оно, зло — прибейте его тапком! Или слабо?!
Вячеслав Сергеевич напрягся.
— Я делаю всё возможное, поверь мне. Просто нужно сперва во всём разобраться и лишь после этого приступать к решительным действиям. Иначе можно наломать дров. Потому что доказательств пока — никаких. А я с тапком посреди чужой гостиной, думаю, сам знаешь, за кого сойду…
— Никаких? — Олег затрясся от распирающей его злости. — Ведь её же избивают — неужели не ясно?!
Вячеслав Сергеевич невольно подался вперёд, окинул возбуждённо трясущегося мальчика беспокойным взором.
— Их вообще закрыть надо! — продолжил Олег, гневно сверкая глазами. — Этих её родителей! Они ведь самые настоящие чудовища воплоти!
— Что ты такое говоришь?
— То, что до этого говорили вы сами! Они ведь специально в такую тьму тараканью переехали — чтобы и дальше издеваться над ней!
Вячеслав Сергеевич почувствовал, как по спине рассыпались холодные мурашки — это был самый настоящий страх. Только, вот, не совсем понятно, откуда он взялся и с чем, в первую очередь, ассоциировался.
— Олег, успокойся, прошу. Я во всём разберусь, даю тебя честное слово. Но и ты мне пообещай, что не станешь ничего предпринимать самостоятельно. Договорились?
Олег дёрнулся в сторону от протянутой руки.
— Это всё Светка! Я бы давно всё рассказал. И не только бы рассказал! Она просто сама не хочет этого.
— И ты знаешь причину? Почему она молчит?
Олег вздрогнул, словно ужаленный суровой реальностью; неопределённо мотнул головой.
— Она чего-то боится? — осторожно надавил Вячеслав Сергеевич. — Может, ей угрожают?
Мальчик снова качнул головой, но на сей раз более уверенно.
— Вряд ли, — прошептал он. — Мне, кажется, тут нечто другое.
— И что же?
Олег решительно посмотрел на учителя.
— Только поклянитесь, что она ничего не узнает о нашей беседе!
Вячеслав Сергеевич почувствовал, как на голове зашевелились волосы; он тут же откашлялся и поспешил взять себя в руки — не хватало ещё всякой мистики на голом месте.
«Хотя сам демагогию несколькими минутами ранее развёл — закачаешься! Слышал бы кто из РОНО, попёрли бы из школы в хвост и в гриву!»
— Она ничего не узнает, — кивнул учитель. — Клянусь.
Олег благодарно кивнул и еле слышно заговорил:
— Знаю, прозвучит дико… но что-то другое просто на ум не идёт, — мальчик тяжело вздохнул. — Вы только не подумайте, будто я и сам… того…
— Нет, я так не думаю.
— Так я же ещё ничего не рассказал, — запальчиво произнёс Олег.
— Да-да, конечно. Прости. Я тебя слушаю.
— Мне кажется, Светка воспринимает происходящее, как что-то само собой разумеющееся.
— Не понимаю. Объясни.
Олег облизал пересохшие губы.
— Вот и я тоже не совсем понимаю. Но очень похоже на то, что Светка ассоциирует побои с карой, которая нависла над ней за некий проступок, совершённый в прошлом, — мальчик отчаянно посмотрел в глаза учителя, пытаясь определить реакцию на озвученную версию. — Только не просите объяснить, почему — не знаю. Просто мне кажется, что всё именно так: Светка чувствует себя в чём-то виноватой и смиренно терпит издевательства, даже не задумываясь, что это может ей навредить.
— Вот, значит, как… — Вячеслав Сергеевич задумался. — Что ж, и впрямь неординарная версия.
— Вы не верите.
— Я этого не говорил.
— Да это и так видно! — Олег снова зашвырнул букет, но вовремя спохватился и проследил взглядом, куда отлетели многострадальные цветы, — выглядело глупо, однако он снова чувствовал в них некую потребность.
Вячеслав Сергеевич сложил руки на груди.
— Значит так… — Он невольно задумался. — Да, твоя версия имеет право на существование. Скажу больше: она не лишена смысла. Но уж очень она неправдоподобная. Признаться, я понятия не имею, что нужно такого совершить — в её-то возрасте, — чтобы затем истязать себя подобным образом. Я надеюсь, ты это и сам прекрасно осознаёшь, особенно, судя по твоей реакции.
— Надо что-то делать, — монотонно бубнил Олег. — Пока ещё не поздно — нужно немедленно что-нибудь предпринять!
— Предпримем, — уверенно кивнул Вячеслав Сергеевич и решительно направился к подъезду. — Но сначала я должен пообщаться с её родителями.
Олег округлил глаза, бросился наперерез учителю, с трудом сдерживаясь, чтобы не схватить того за руку.
— Вячеслав Сергеевич, подождите!
— Что ещё?
— Родители Смирновой на похоронах! У её отца брат умер.
— Вот, значит, как, — Вячеслав Сергеевич, как ни в чём не бывало, обошёл Олега.
— Подождите же!
— Я спешу.
— Она не откроет! — не унимался Олег, понимая, чем всё происходящее может обернуться для любимой девушки.
— Вот как?..
— Ей нельзя никого пускать!
— Это ещё почему?
— Родители запретили!
— А ты как же?
— Так я оттого и злой, что она не открыла!
Вячеслав Сергеевич остановился у двери подъезда, медленно обернулся к раскрасневшемуся мальчику.
— Знаешь, — улыбнулся он, — мне кажется, я догадываюсь, с кем она тебе там не открыла. И от чего именно ты такой взъерошенный.
— Вячеслав Сергеевич, пожалуйста! — взмолился Олег, в душе понимая, что исправить положение уже вряд ли удастся. — Вы только её родителям не говорите! Ведь они же её убьют!
— Не говори глупостей! — Вячеслав Сергеевич ухватился за дверную ручку. — Сейчас во всём разберёмся. А ты, давай-ка, бегом домой, поздно уже.
Олег упрямо мотнул головой.
Вячеслав Сергеевич остался непреклонным.
— Я сказал — домой. Все разговоры — завтра.
— Вы пообещали, — прошептал Олег, отступая на шаг.
— Раз пообещал — значит так и оно и будет, — Вячеслав Сергеевич потянул на себя дверь и скрылся в гудящем мареве.
Олег скакнул через невысокую скамью, на ощупь отыскал цветы, машинально смахнул с растрепавшихся лепестков грязь, — на первый взгляд, букет особо не пострадал.
«Повезло — это надо же! Особенно, если учесть, сколько раз цветы сегодня летали!»
Олег не заметил, что один бутон всё же отломился, навечно погрязнув в придорожной грязи, — по количеству цветков в руке букет сделался поминальным.
— Здрасти… — Светка потупила взор и машинально попятилась.
«Доигрались! — пронеслось в голове. — Теперь точно конец!»
— Здравствуй, ещё раз, — улыбнулся Вячеслав Сергеевич. — Я войду?..
Светка нерешительно кивнула, попутно пытаясь слиться со стенкой, — ничего не вышло.
Вячеслав Сергеевич тщательно вытер ноги о коврик и шагнул в прихожую.
— Слякотно сегодня как-то, — бросил он между делом и замер при виде белого бультерьера, выглянувшего из соседней комнаты. — Славный пёсик…
— Он не укусит! — сама не зная зачем, выпалила Светка, второпях отбрыкиваясь от любопытного пса. — Умка, место!
Умка жалобно засопел, повесил голову и разочарованно поплёлся на кухню, изредка постукивая хвостом по стене.
— Какой-то он грустный у тебя, — сказал Вячеслав Сергеевич вполголоса. — Не болеет?
— Да нет, — отмахнулась Светка, изучая собственные коленки. — Хотя… Умка по дяде Сергею тоскует.
— Прежний хозяин?
Светка замялась.
— Да. Он на машине разбился — помните, я ещё в школе вам говорила. Насмерть. Так что Умка вроде как наш теперь… Только Марина… мама не очень живность любит, — Светка с трудом проглотила вязкий ком, набухший в горле, но добавить чего-то ещё так и не смогла.
Под ложечкой противно заскребло.
Окружающее пространство принялось стремительно раскручиваться. Светке показалось, что она находится в центре самого настоящего урагана, так что сейчас непременно взлетит, увлекаемая разыгравшейся стихией. Девочка не на шутку испугалась и, что было сил, вцепилась в дверной косяк.
«Это всё нервы, — вертелось в голове вперемешку с остальным поднятым мусором. — Надо поскорее успокоиться. Ну же!..»
Но успокоиться не получалось.
Вячеслав Сергеевич заметил явное замешательство девочки и осторожно дотронулся до её плеча.
Светка вздрогнула, уставилась мимо учителя, на выход, словно готовясь бежать.
— Светлана, с тобой всё в порядке? — протиснулось сквозь вой в ушах. — Что-то мне твой внешний вид совсем не нравится.
Светка только кивнула и поспешила отдёрнуть трясущееся плечо.
— Всё нормально, простите, — затараторила она. — Голова просто закружилась… но самую малость. Это всё из-за дяди Сергея! — последняя фраза прозвучала слишком эмоционально.
«Перегнула!»
Вячеслав Сергеевич помолчал.
— Это, наверное, из-за моего визита.
— Нет-нет, что вы! Просто устала сегодня. Мой младший брат — это катастрофа!
Из кухни выглянула Женя и, ойкнув, тут же исчезла.
— Так… — растянуто произнёс Вячеслав Сергеевич. — А у тебя, оказывается, и впрямь гости.
Светка почувствовала, что краснеет.
— Да они так просто зашли. По пути.
— Ну, конечно.
В зале грохнула «I don`t deserve you», а окружающее пространство замерцало светодиодными бликами.
Вячеслав Сергеевич озадаченно моргнул.
— Я пришёл поговорить, — сказал он, буравя взглядом вконец притихшую Светку. — Кухня для этого вполне подойдёт.
— Родителей нет.
— Я знаю. Прими мои соболезнования. Очень жаль, что так всё с твоим дядей вышло.
— Я его практически не знала, — сказала Светка, мысленно ругая себя, на чём свет стоит.
— Всё равно, ведь он близкий для тебя человек… Был. Я понимаю, что вам всем сейчас не до меня, но этот разговор нельзя откладывать и дальше, — и Вячеслав Сергеевич с сочувствием посмотрел на раскачивающуюся девочку. — Ты последнее время ничего странного не замечала? Какие-нибудь новые ощущения, например, или просто перемены в организме?
Светка не на шутку испугалась; она попыталась сообразить, чего бы такого ответить на столь откровенный вопрос, но так ничего и не сказала, — горло жгли пески Сахары, а в голове пылал вечный зной.
Вячеслав Сергеевич шагнул в сторону кухни, обернулся на Светку, поманил за собой. Затем отвернулся и переступил порог.
— Здрасти, — синхронно сказали девочки, поспешно пряча глаза.
— Здравствуйте, с кем не виделись, — кивнул Вячеслав Сергеевич, пропуская обессилившую от страха Светку к ближайшему табурету. — Ну, без тебя, Филимошкина, естественно, не могло обойтись.
— А мы ничего такого не делаем! — тут же вспылила Женя и гневно стрельнула глазами в сторону потерянной Светки. — Просто отдыхаем.
— Я и не сомневался. Вот только отдыхать можно по-разному…
— Ну вот, так всегда, — подключилась Лиза. — Поймите, мы ПРОСТО отдыхаем, безо всяких там… — Из зала послышалось пьяное улюлюканье, и девочка осеклась.
— Чёртов дебил, — прошипела Женя, закатив глаза.
Лиза попыталась опереться об холодильник, но не рассчитала движения, и чуть было не опрокинулась на пол. Женя вовремя подоспела, подхватила захмелевшую с пива подругу; та только захихикала.
Вячеслав Сергеевич нахмурился.
— Оно и видно — что просто так, — заключил он, после чего вышел из кухни.
— Капец, — Женя злобно посмотрела на Лизу. — Ну на фига ты на этот холодильник полезла?!
Лиза состроила на лице игривое выражение.
— Захотелось.
— Вот завтра хотелку твою пропесочат у директора как следует — надолго желание отобьёт! — Женя топнула ножкой и погрозила кулачком в сторону обеспокоенного Умки. — А тебя и не спрашивали, крыса-переросток!
Умка гавкнул, отчего девочки синхронно взвизгнули.
— Отстань ты от него, — равнодушно сказала Светка, улыбаясь переминающемуся с ноги на ногу псу. — И ещё… уходите. Все.
Лиза икнула, тут же прикрыла рот ладошкой.
— Не, нормально, а?.. — Женя издала обиженный смешок через нос и поспешила надменно удалиться восвояси.
— Что-то мне нехорошо… — прошептала сквозь зубы Лиза, судорожно глотая всё прибывающую желчь.
Светка посмотрела на побледневшую подругу и со всей силы ударилась затылком об стену.
— Да провалитесь вы все!!!
Лиза вздрогнула, испуганно кивнула.
— Сейчас, только отпустит…
— Можешь не повторять! — послышался из прихожей обиженный Женин голос, и, спустя пару секунд, громыхнула входная дверь.
Светка уставилась на корчащуюся Лизу — девочку и впрямь душили нехилые рвотные позывы, но она пока стойко противостояла им.
— Свет, можно я тут немного посижу? — с трудом выговорила Лиза и тут же захлебнулась.
Светка закатила глаза.
Она в очередной раз хотела превратиться в муху и просто улететь. Пофиг куда, лишь бы никто не отыскал! Никогда-никогда! Даже после того, как мир треснет пополам, не в силах сдерживать и дальше весь этот ушлый скоп. Даже внутри сингулярности, где, если верить современной земной науке, не действует ни один из известных законов физики. Даже после Большого взрыва, когда не останется ничего кроме плазмы! Она хотела просто лететь — вдоль по прямой, сквозь спирали галактик и скопления сверхновых, внутрь Чёрных дыр, по позывным далёких пульсаров, туда, где никого ещё не было, да и не будет вовеки веков! Может быть, именно там она и найдёт своё последнее пристанище после конца времён. Обретёт счастье. Всё же остановится.
К реальности вернуло полупьяное мычание Жендоса доносившееся, из-за стенки, прерываемое короткими репликами Вячеслава Сергеевича. Музыку слышно не было. Севу с Кирьяном — тоже.
Светка почувствовала удушье. Она попыталась вздохнуть полной грудью, однако от этого сделалось только ещё хуже. В нос ударил резкий запах наполовину усвоенного пива, к нему примешались дурно пахнущая желчь и сладковатый привкус кальмаров. Светка поняла, что её и саму сейчас, чего доброго, вырвет.
— Давай-давай, живее, — погонял в прихожей Вячеслав Сергеевич. — И чтобы прямиком домой!
Светка с трудом повернула свинцовую голову. Растерянный Жендос пытался натянуть на пятки её кеды. Откуда-то из темноты выплыла фигура флегматичного Севы; парень отыскал среди остальной обуви кроссовки Жендоса и сунул их тому под нос. Жендос обрадовался, словно младенец, которому всучили красивую погремушку… Сцена оборвалась.
В дверном проёме возник кособокий Кирьян; он брезгливо посмотрел на Лизу, растиравшую по волосам сгустки рвоты и, прошипев: «Твою-то мать!» — протиснулся на кухню. За ним появился Вячеслав Сергеевич, осмотрел пол под ногами, явно растерялся, но особого вида не подал. Сказал: «Я сейчас вернусь, никуда не исчезай», — и, по всей видимости, направился спускать вниз заблудившегося на лестничной клетке Жендоса.
Затем вновь объявился Сева; парень выглянул из-за двери, наигранно улыбнулся, тоже оглядел кухню. Наткнувшись на Светкин взгляд, смутился, стрельнул хмельным взором в сторону выхода: мол, мы сваливаем, не обессудь!
Светка кивнула, но так ничего и не сказала. Сева без особых чувств бросил дежурное: «Ещё увидимся», — и тоже пропал.
Кирьян кое-как поднял с колен шмыгающую носом Лизу, емко выругался, после чего потащил обмякшую подругу к выходу, как нашкодившего котёнка за шкирку; парень ничего не говорил, как и его возлюбленная, притворившись всецело занятым своим делом. Да Светка и не желала ни с кем разговаривать. Особенно сейчас. Она по-прежнему испуганно вслушивалась в надсадное уханье собственного сердца, вновь и вновь пытаясь понять, почему всё это случилось именно с ней.
Умка осторожно поднялся со своего места, подошёл к растёкшейся по полу луже. Его морда тут же покрылась волнами складок — псу явно не нравился запах. Светка разочарованно вздохнула, попыталась подняться.
В этот момент чувства захлестнули с головой, и девочка заплакала.
Подошедший Умка, навязчиво потянул зубами за подол юбки.
Светка вздрогнула, сказала дрожащим голосом:
— Сейчас-сейчас… Я всё уберу, потерпи немного. Самую малость.
Умка заскулил, однако тут же умолк и отошёл, — видимо понял.
Светка схватила трясущимися пальцами первое попавшееся полотенце и швырнула его в лужу рвоты. Немного постояла, собираясь с мыслями, после чего медленно наклонилась. В нос с новой силой ударил запах желчи, в глазах зарябило. Светка села на пол и принялась растирать по щекам слёзы. Нет, ей было вовсе не противно убирать за подругой. Гадко на душе было от непреодолимого бессилия — от уверенности, что ничего нельзя изменить.
— Свет, ты чего? — Юрка замер у двери, испуганно смотря на сестру. — Это из-за меня? Тебе больно?..
Светка отвернулась, принялась тщательно соскребать со щёк колючие слёзы.
— Нет, Юрка. Ты тут ни при чём. Это я так… — Девочка усиленно соображала, чего бы такого наврать, чтобы не испугать и без того шокированного малыша, но пакля в голове вконец размякла, так что кроме монотонного гула перегоняемой по артериям крови под сводами черепной коробки ничего больше не было.
Сознание растворилось желчью и унеслось кровью прочь. Вон из организма!
— Просто так не плачут, — серьёзно заявил Юрка, продолжая оставаться на месте. — Он тебя укусил? Где все? Кто приходил?
Светка через силу улыбнулась и принялась за пол.
— Я ведь девочка. Помнишь, говорили на этот счёт?
Юрка задумался.
— Ну и что, что девочка.
— Мы, девочки, постоянно плачем. Безо всякой причины. Так уж устроены.
— Почему?
Светка пожала плечами.
«Откуда мне знать? Не я же придумала планету Земля!»
— Потому что мы плаксы — ты разве не знал?
— Знал, — Юрка улыбнулся.
— Ну, вот видишь, — облегчённо выдохнула Светка. — Юр, ты поиграй ещё немного один, ладно? Я тут приберусь и потом тебя уложу. Думаю, Глеб с Мариной задержатся.
— Почему?
Светка глянула в окно.
— Туман, — прошептала она. — Они наверняка еле плетутся сейчас… Если, вообще, рискнули выехать.
Повисла напряжённая пауза. В своём углу беспокойно заворчал Умка. Юрка вздрогнул и попятился.
— Свет, я боюсь.
— Чего? — Светка заставила себя оторваться от созерцания мутной субстанции, сгущающейся за окном, и снова принялась собирать с пола противную жижу.
— Вообще, — промямлил Юрка. — А особенно его, — и мальчик указал пальчиком на ворочающегося Умку.
— Брось. Он ничуть не опасен.
— Я знаю, но…
— Что — но?
— Ты маме не звонила? — Юрка засопел.
— Блин, забыла! — Светка вздрогнула, в отчаянии посмотрела на брата. — Ладно, сейчас с физиком поговорю и, так и быть, позвоню.
— Кто такой — «физик»?
— Учитель из школы, — выдохнула Светка. — Блин, если он теперь всё Марине с Глебом расскажет — они меня точно четвертуют.
— Как это? — Юрка вытянул шею, пробуя мысленно повторить незнакомое слово по слогам — без Сверчка это оказалось не так-то просто сделать.
— Прибьют просто, — уточнила Светка.
Юрка задумался. Потом решительно предположил:
— А может, если у ФИЗИКА прощения попросить, то он не расскажет?
Светка пожала плечами.
— Может и не расскажет. Ты, главное, не бойся — тебе ведь ничего не будет. Это мне только… опять всё отшибут, — Светка представила нелицеприятную сцену с Мариной, опостылевшее утро, косметичку, очередной поход в школу, косые взгляды одноклассников, молчаливого Олега…
Проблем было столько, что хоть с головой и в омут! Ещё этот физик. И как только она про него забыла? Может всё и впрямь из-за побоев, а Олег не так уж далёк от истины в своих предположениях?..
— Юр, иди к себе, — тихо сказала Светка. — Тут сейчас вонять будет.
— Чем?
— Лизу стошнило.
Юрка выпучил глаза и был таков.
У раковины снова заворчал Умка.
Женя как ужаленная выскочила из подъезда, чуть было не сбив Олега с ног; мальчик вовремя среагировал и отскочил в сторону. Девочка остановилась, злобно глянула на одноклассника.
— А, это снова ты… Что, сдал нас? — Она оправила чрезмерно задравшуюся юбочку. — Радуешься, небось, теперь?
— Чего?
— Я говорю: радуешься, что сдал нас?! Наверняка ещё днём задумал своей Светочке ненаглядной такой «презент» всучить! Мог бы и без цветочков обойтись, раз так, чего уж там.
— Да я понятия не имел, что вы тут тусуетесь — иначе бы сроду не пришёл!
— Ага, как же! А то я вас, ботанов, не знаю, — Женя, что есть мочи, дёрнула непослушную юбку вниз, так что чуть было не осталась без ногтей. — Блин!.. — взвыла она, испепеляя Олега ненавистным взглядом. — Чего таращишься?!
— Очень надо, — Олег отвернулся.
Женя немного помолчала, изучая свой всклокоченный вид, затем принялась наседать:
— Не мог спровадить его, что ли? Блин! Завтра точно капец будет!
— Я пытался, — тихо сказал Олег, вновь оборачиваясь к однокласснице.
— А позвонить нельзя было? — не унималась Женя. — Мы бы дверь не открыли тогда!
— Так бы ещё хуже было.
— Ты — ясновидящий?
Олег развёл руками.
— Ну и не лезь тогда! — Женя топнула ножкой, поморщилась и принялась озираться по сторонам.
— Сама же начала. А капец теперь Светке будет. С такими как ты — никогда ничего не случается!
— Ага, как же! Случилось уже, блин! — Женя обхватила худенькие плечи ладошками и поёжилась. — А откуда туманище-то такой? Жуть.
Олег огляделся: и правда, а он и не заметил.
Туман не спеша надвигался со стороны промузла, решительно обволакивая своими щупальцами редкий кустарник, мусорные контейнеры, разбросанные тут и там постройки. Над сырым асфальтом мерно заворачивались сытые барашки. Они постепенно растягивались, обретали неясные очертания, искажались в тусклом свете висящей под козырьком подъезда лампочки, оживали. Складывалось впечатление, что сквозь натянутый целлофан пытается прорваться искажённое предсмертной судорогой лицо. Для того чтобы вдохнуть полной грудью осеннюю промозглость и продлить эту убогую жизнь ещё на какое-то время. Однако ничего не происходило — туман, словно был сродни ловчей сети паука — такой же липкий, обволакивающий, сковывающий движения… Спустя несколько секунд, страшная картина разбилась на отдельные мозаичные фрагменты, исказилась, рассыпалась, а вместо размытого лица уже вздымался горбатый протуберанец, не спеша протягивающий к замершим в нерешительности подросткам уродливую клешню.
Женя опасливо отбрыкнулась от эфемерной лапы и невольно попятилась к Олегу.
— Блин. Как у Кинга в книжке…
Мальчик тоже вздрогнул.
— А ты разве читала?
— Ну да, — отозвалась Женя, пытаясь взять себя в руки. — Мистика какая-то.
Олег, не задумываясь, кивнул.
— Вчера ведь ничего подобного не было, — продолжала шептать уже не на шутку перепуганная Женя.
— Вчера, вообще, жарко было, — вторил ей Олег.
Мальчик с девочкой переглянулись.
— Что-то происходит…
— Да ну тебя! — крикнула Женя. — Хорош пугать, а! Я и так сейчас обделаюсь от страха!
— А ты разве сама этого не замечаешь? — И Олег коснулся пальцами молочной субстанции.
— И чего же? — недоверчиво ухмыльнулась Женя. — Сейчас твари всякие полезут, чтобы нас сожрать?
Олег промолчал.
— Чего, фантазия иссякла?
— Нет. Эти твари уже среди нас. Просто мы их не замечаем. А они затаились и ждут.
— И чего же они такого ждут?
— Когда мы окончательно утратим над собой контроль. Тогда они вылезут наружу, и всё закончится. Нас больше не будет… а они останутся. Вместо нас.
Женя переступила с ноги на ногу, снова встревоженно огляделась.
Туман уже вплотную подступил к дому. Его щупальца заигрывали с раскачивающейся лампочкой. Где-то за пеленой света качнулся размытый всполох, отчего окружающая мгла снова раздробилась на отдельные фрагменты мозаики, большая часть которых провалилась в небытие. Оставшиеся элементы продолжили свою нездоровую дрожь и, спустя пару секунд, трансформировались в уродливую фигуру, высотой метра в два с половиной, больше походящую на скособоченный уличный фонарь.
Женя вскрикнула и невольно прижалась к Олегу; мальчик решительно подался назад, выставив перед собой многострадальный букет, словно тот мог хоть как-то защитить от неизвестности.
— Что это? — прошептала Женя, смотря в молочную мглу.
— Да хрен его знает, — прошептал Олег. — ЧТО-ТО.
— А чего ему надо?
Олег посмотрел на Женю, как на припадочную.
— Да мне почём знать?!
Подростки медленно пятились к спасительному подъезду, но тот, словно по мановению волшебной палочки, вдруг оказался неимоверно далёким, как и всё вокруг.
Грохнула, закрываясь, массивная дверь, но ни Олег, ни Женя даже не обернулись.
— Здравствуй, «белочка», — усмехнулась Женя, с трудом заставляя ноги двигаться.
Внезапно всё снова поменялось: мозаика перестала играть с тенями и собралась в реальную картину. Скособоченная тень резко уменьшилась, обретя чёткость структуры.
Со стороны парка к дому не спеша приближалась сутулая человеческая фигура. Спустя пару секунд зазвучали неторопливые шаги.
Олег выдохнул.
«И впрямь говорят: у страха глаза велики!»
Женя перестала пятиться.
— Блин, это же человек просто, — прошептала она и не преминула пихнуть Олега в бок. — Из-за тебя всё!
— А чего я-то?
— А что, по-твоему, я сама себя только что до чёртиков испугала?..
Женя хотела добавить что-то ещё, но, в эту самую секунду, на её плечо легла холодная ладонь, отчего девочка чуть было не подпрыгнула. Она шарахнулась в сторону, ожидая увидеть позади себя всё что угодно, вплоть до живого олицетворения ужаса! Однако пред её взором предстал лишь раскачивающийся Жендос.
Женя истерично взвизгнула, отмахнулась от руки парня, словно то была злобная летучая мышь, спикировавшая прямиком на её плечо, с одной-единственной целью: запугать до потери пульса! Женя всё же совладала с собой и наподдала Жендосу сумасшедшего пинка; затем, тяжело дыша, отошла в сторону и, наконец почувствовав боль, принялась скакать на одной ноге, сыпля проклятиями в адрес «забагованного недоразумения»!
Сева с Кирьяном остановились в двух шагах от замершего Олега, немного повременили, дождались исхода баталии между тёзками, после чего отпустили сконфуженную Лизу; девочка было осела, но быстро взяла себя в руки и на ногах всё же устояла.
— Э, хорош вам зубоскалить! Достали уже! — Сева сплюнул и, не долго думая, замахнулся на предусмотрительно отскочившего Жендоса.
— Да это вы достали швыряться! — заорал сынок дантиста, кружа вокруг Жени и Севы, будто шакал вокруг пары взбешённых львов. — Идите, вон, об стену с размаху долбанитесь, если так чешется в одном месте!
— Да я тя сам щас заряжу обо что-нибудь, телёнок обдолбленный!
— Пошли вы! — сплюнул Жендос и растворился в тумане.
— Заморыш хренов, — процедил сквозь зубы Сева. — Ещё попадёшься мне…
— Да пошёл этот придурок! — Женя кое-как совладала с болью в отбитой ноге, попыталась даже пошевелить ступнёй. — Блин, такое ощущение, что у него кроме костей больше и нету ничего! Я, кажись, палец сломала…
— Его так просто не сломаешь, — успокоил Сева хнычущую подругу. — Тем более, об такое чучело!
— Вот как раз из-за таких-то — и обламывается всё вечно! — не унималась Женя. — А им хоть бы хны!
— Ничего, я его в следующий раз проучу, — Сева посмотрел на стоящего неподалёку Олега и выразительно сплюнул. — Чего вытаращился? Никто твою принцессу не трогал — можешь даже проверить.
— Попробовал бы ты только тронуть.
— Да хорош, тебе, психовать, — самодовольно улыбнулся Сева. — Она у тебя исключительный экземпляр — таких, можно сказать, единицы. А из-за твоих тупорылых сцен, этот милый экземпляр весь вечер прорыдал в окружении подружек и дружелюбной зверюги. Ты усмири свой пыл — девку не доводи, а то у неё и без того жизнь не малина.
— У тебя забыл спросить, — прошипел Олег.
— Да хоть бы и так, — усмехнулся Сева. — Чего я, дурак, что ли, какой? По ней же всё и так видно, без слов. Она с реальностью не дружит.
— Замолчи!
— Только не говори, что ты этого сам не замечаешь.
— Не тебе меня учить, — Олег сжал кулаки, но в сгустившейся мгле этого так никто и не увидел.
— А я и не учу — не моё это дело. Только твоей Светке реальная встряска нужна, чтобы избавиться от всей той дряни, что в её голове засела. Причём благодаря вам всем. А своими бабскими истериками ты только ещё сильнее всё усугубляешь.
— Да ну… И как же это?
— Морально, — Сева снова сплюнул.
— Во-во, — подоспела Женя. — Предки её физически изводят сутки напролёт, а тут ты ещё душу мотаешь! Вас бы всех тем же самым местом приласкать хотя бы разок, чтобы неповадно было впредь над другими издеваться!
— Ладно, идём уже, — прохрипел Кирьян. — Чего вы с этим бакланом сюсюкаетесь, как с грудным? Сам допрёт, если не дурак. А если дурак… то и спроса с него никакого.
Лиза тупо ухмыльнулась.
— Так что думай, — сказал Сева и ткнул указательным пальцем Олега в лоб.
Мальчик недовольно поморщился, поспешил гневно отмахнуться.
Поблизости деликатно откашлялись.
Все разом обернулись на звук.
— Ребята, а вы не местные? — спросил Григорий Викторович, не без интереса разглядывая расплывчатые силуэты застывших в нерешительности подростков. — Вы не бойтесь меня, я только спросить.
— Ну, спрашивай, если сам не боишься, — быстро нашёлся Сева, одним взглядом приказывая напрягшемуся Кирьяну поскорее уводить с глаз долой свою раскачивающуюся подругу.
Григорий Викторович добродушно крякнул, попытался изобразить на лице незатейливую улыбку.
— Некто Смирнов Глеб Сергеевич, не в этом ли доме проживает?
— Смирнов? — Сева напоказ задумался. — Понятия не имею. Мы не местные. Так просто, тусуемся тут.
— У него ещё пёсик такой новомодненький есть… — осторожно надавил Григорий Викторович, внимательно вглядываясь в чернявый взор парня.
— Пёсик? — Сева как бы невзначай оглянулся на притихшую Женю; та лишь стрельнула глазами: мол, даже не вздумай говорить!
— Да, пёсик, — кивнул Григорий Викторович.
— Новомодный? — небрежно бросил Сева, отмахиваясь от встрепенувшейся подружки. — Бойцовый, что ли?
— Ну, допустим.
— И чего он натворил такого?
Григорий Викторович немного помедлил, затем растянуто заговорил:
— Тут дело такое… От соседей поступил сигнал, что собачка не привитая. Проверить бы не мешало.
— Мы не видели никого, — пожал плечами Сева. — Ошиблись, наверное. Бывает.
Григорий Викторович почесал подбородок — парень явно водил его за нос.
— А вы из милиции? — сам не зная зачем, спросил Олег.
Следователь тут же отвернулся от упёртого Севы и взглянул на новую жертву.
— А что, по мне так заметно?
Олег пожал плечами.
— Да, я из Железнодорожного РОВД, следователь.
Сева присвистнул.
— Григорий Викторович меня зовут. Так что на счёт Смирнова и его собаки?
Олег снова пожал плечами.
— Да нет тут никаких собак, — осторожно заметила Женя и поспешила спрятаться от юрких глаз следователя за спиной Севы.
— Точно? Вы ничего не путаете?
Сева кивнул.
— Гуляют иногда. Но это с ЦПК забредают, скорее всего.
Григорий Викторович задумался:
— Что-то у меня такое ощущение, что не всё вы договариваете.
— А вы перекреститесь, — посоветовал Сева, широко улыбаясь. — Когда что-то кажется, люди обычно крестятся, чтобы от нечистого избавиться. Ведь он специально от истины прочь уводит.
— Что ж, непременно, — улыбнулся Григорий Викторович и обратился к Олегу: — Ну а вы, молодой человек, местный или тоже так просто, мимо проходили?
Олег вздрогнул, испуганно попятился в туман.
— Я… Нет. Мимо проходил.
— Красивый букет, — продолжил наседать Григорий Викторович, чувствуя, что жертва всё плотнее насаживается на крючок. — У вас девушка тут проживает?
Олег неопределённо мотнул головой.
— Как зовут? Случайно не Светлана, которая Смирнова?
Парень чуть было не слился с туманом, и Григорий Викторович отчётливо зафиксировал это — опыт как-никак!
— Света… — прошептал парень, будто загипнотизированный и вдруг посмотрел на следователя, словно желал просить о помощи.
— Блин, — прошептала за спиной Севы Женя. — Он ведь её щас сдаст.
Григорий Викторович насторожился.
— А, вообще, народу много уже заселилось, не знаете?
Олег молчал.
— На «Митсубиши-Ленсер» никого тут не видели? — Григорий Викторович буквально буравил напряжённым взглядом замерших ребят, но те упорно молчали. — Проездом может быть… Нет?
— А с ним-то чего не так? — подал голос Сева, оттолкнув шипящую Женю. — Грохнул кого?
Григорий Викторович улыбнулся.
— Скорее уж наоборот. Ну так что, не видели и такого? — И следователь принялся осторожно шарить по карманам. — У меня, вот, и фотокарточка есть.
— Да говорю же, что не видели мы никого! — вышел из себя Сева. — Ни «тачку» эту, ни бультерьера вашего! И никакого Смирнова с дочкой мы тоже не знаем!
Григорий Викторович вздрогнул, медленно вынул ладони из карманов плаща.
— А почему, собственно, бультерьер?
— Чего? — Сева напрягся.
— С чего вы, молодой человек, взяли, что порода пёсика — именно бультерьер?
— Вы же сами сказали…
— Нет. Я ничего такого не говорил, — Григорий Викторович лукаво улыбнулся. — Я только сказал, что пёсик новомодненький, а всё остальное уж вы сами додумали. Значит, пёсик всё же есть, — и Григорий Викторович проникновенно глянул на Олега. — А, молодой человек?
Мальчик мотнул головой.
— Нет у них никого. Да и не было.
— Ты в этом уверен?
Олег кивнул.
— Но вы всё равно должны помочь!
Григорий Викторович непроизвольно подался вперёд.
— Чем? Что-то случилось?
— Случилось. Этой Смирновой угрожает опасность!
— Да чего вы его слушаете, он же не в себе! — воскликнула Женя и повертела пальчиком у виска. — Она отказала ему, вот, наш мачо и распсиховался.
Олег не обратил внимания на обвинения в свой адрес и прохрипел сквозь стиснутые зубы:
— Просто никому нет дела до происходящего. Всем наплевать — всех заботит лишь собственная безопасность. Никчёмная жизнь, под гнётом безразличия и полнейшей невосприимчивости к ближнему окружению — я даже не говорю про всех остальных, — мальчик сглотнул. — Учителям и тем всё равно. А Солнце, как светило, так и светит, словно и на небесах не осталось хотя бы сочувствующих.
— Парень, ты про что-то конкретное?
— Да, про конкретное! Дело в том… что Смирнову избивают.
Григорий Викторович задумался.
«Да уж… Новые обстоятельства. Чистоплюев оказался прав: тут, если копнуть, как следует, — ещё и не такое гнильё разворошить можно!»
— Не верите? — усмехнулся Олег. — Это нормально: никто не верит.
— Кто её избивает?
— Родители, кто же ещё.
— У тебя есть прямые доказательства?
— Да какие у него, нафиг, доказательства! — усмехнулся Сева. — У него кроме буйной фантазии — больше и нет ничего. Ботаник хренов! Его учителя, и те, на уроке предпочитают не спрашивать — бред сплошной несёт. Начитается космоопер, хоть рот затыкай!
— Помолчи! — оборвал парня Григорий Викторович и серьёзно посмотрел на Олега. — Ты понимаешь, что всё это очень серьёзно? Я про те обвинения, которые ты выдвигаешь в адрес родителей девочки.
Олег усмехнулся.
— Да мне кажется, только я один и понимаю насколько всё серьёзно — остальным, как я уже сказал, параллельно.
— Разве это так тяжело не заметить? — усомнился Григорий Викторович. — Я имею в виду: следы побоев. Даже если сам объект насилия молчит, его довольно таки легко вычислить.
— Нелегко! Она все синяки на лице замазывает!
— А остальное тело? Руки, ноги, шея…
— Её по голове только, — Олег тяжело вздохнул, уставился на букет. — Под косметикой ничего не видно.
— Так, может, ничего и нет? — Григорий Викторович и сам не заметил, как пошёл на попятную.
«Что-то новенькое! Неужели страх? Но откуда и почему?..»
— Ну ты и урод! — вскипела Женя, однако тут же умолкла, ощутив под нижним ребром Севин кулак.
— Они нормальные? — спросил Григорий Викторович. — Её родители. В смысле, нигде на учёте не стоят?
Олег пожал плечами.
— Вряд ли. Тогда бы прав родительских лишили. А у Светки от побоев приступы — она как бы проваливается в другое измерение. Так бывает, я читал! Ненадолго — всего лишь на какие-то секунды. Но если так будет продолжаться и дальше, может случиться кома! И Светка больше не вернётся. Она так и останется там, за чертой реальности, пока не умрёт тело. И самое страшное, что с этим уже ничего нельзя будет поделать. Обратного пути нет! Двигаться позволено только вперёд — во мрак.
Григорий Викторович молчал. Разбившийся парень, бойцовая собака, некто по фамилии Смирнов — все отошли на второй план, а на авансцену вышел новый эпизод с истерзанной девочкой, который всё это время оставался буквально забетонированным внутри этой бездушной реальности. Никому не было до него дела, как не было дела и до самого подростка. Учителя, соседи, органы опеки, простые люди — всем было плевать, всех заботили лишь собственные проблемы, а ужасающая реальность отошла на второй план, оставшись чуждой и такой далёкой, буквально потусторонней!
«Просто закрыть глаза — это остаётся самым простым. Для всех. И, наверное, для самой девочки, ведь она тоже живёт внутри больного общества, движущегося навстречу тьме».
— Почему она сама ничего не говорит? — хриплым голосом спросил Григорий Викторович и в последний раз взглянул на Олега. — Боится?
Мальчик отрицательно качнул головой.
— Ей что-то не позволяет открыть правду.
— Идиот! — воскликнула Женя. — Ну кто тебя просил?! Это твоё, что ли, дело? Чего ты, вообще, тогда с цветами припёрся?! Ухажёр хренов! Пожалеть опять хотел? Урод моральный!
Девочка отпихнула прочь опешившего Севу и побежала, звонко цокая каблучками по мокрому асфальту.
Григорий Викторович молча наблюдал за её крохотной фигуркой, искаженной вращающейся пеленой тумана, и не мог понять, что такое происходит… Окружающее пространство вдруг вспыхнуло ярким светом. В глазах зарябило, а над пустынным двором что-то дико взревело, будто из земных недр лез сам сатана со всей своей злобной сворой.
Откуда-то со стороны свалки налетел нечеловеческий визг, который стремительно возрос, обдав Григория Викторовича запахом выхлопа и жжёной резины. Свет немного поубавился, а вокруг началась хаотичная свистопляска вращающихся теней, линий, клякс, завихрений — словно где-то поблизости бушевал разноцветный торнадо. Казалось, что сама реальность с чем-то упорно борется, не желая уступать занятых позиций. Борется насмерть, так как исходом битвы непременно станет жизнь. Однако отчаянное сопротивление на деле не чинило особого вреда тому, что так упорно рвалось из неизвестности. Более того, это нечто настырно продвигалось вперёд, всё тщательнее навязывая окружающему пространству собственные правила. Реальность завизжала, словно укушенная хищником дичь, затем хлопнула, наподобие лопнувшего воздушного шарика, и стремительно понеслась прочь, изредка оглядываясь на застывших в нерешительности людей красными от негодования зрачками.
От прежнего мира остался лишь ночной антропогенный ландшафт, подёрнутый зыбкой пеленой тумана.
Свет окончательно померк, а Григорий Викторович долго ещё смотрел на крохотный бугорок, оставшийся от убегавшей девочки, не в силах поверить в реальность произошедшего.
— Ах ты, сука! — заорал пришедший в себя Сева. — Он её сбил! — Парень на полусогнутых подбежал к тому месту, где распласталось Женино тело и схватился трясущимися пальцами за собственный подбородок, не зная, что делать.
Олег вскинул голову; ноги решительно проседали, так и норовя опрокинуть наземь. Мальчик кое-как двинулся с места, однако икры задервенели уже настолько, что он сам не заметил, как очутился на коленях.
— Номер запомнил? — Григорий Викторович подбежал к не находящему себе места Севе и склонился над телом девочки. — Жива?!
Женя открыла блестящие от слёз глаза, неуверенно кивнула.
— К маме… хочу, — с трудом прохрипела она, и тут же захлебнулась потоками крови, хлынувшими из горла.
— Нет… — прошептал одними губами Григорий Викторович, распахивая на девочке куртку. — Не нужно так.
— Ты чё такое творишь?! — заорал Сева срывающимся голосом и попытался оттолкнуть следака от хрипящей подруги. — Я те щас руки переломаю! А ну отошёл от неё, паскуда!
— Убери его, — Григорий Викторович посмотрел на молчаливого Кирьяна; парень тут же отпустил дрожащую Лизу, двинулся к Севе.
— Что с ней?.. Она умрёт?.. Что с ней?.. Она умрёт?.. — без выражения и без устали шептала Лиза, скача безумным взором по заторможенным фигурам друзей. — Почему вы все молчите? Что с ней? Она…
— Успокойся, — холодно приказал Кирьян, хватая Севу за руку.
— Ты чего, заодно с ним?! — заорал Сева и попытался двинуть другу в нос.
Кирьян ловко увернулся, словно знал все приёмы приятеля, и принялся молча крутить того в бараний рог.
— Я тя щас урою! Слышишь?! Пусти, я сказал!
Кирьян так же молча обнял друга, прижав руки вдоль тела, чем практически свёл на нет какое-либо сопротивление.
— Сева, успокойся. Щас пургу гонишь!
Но Сева, такое ощущение, потерял всякую способность здраво мыслить и по-прежнему не прекращал попыток высвободиться из объятий друга.
— Номер запомнил? Марку хотя бы? — снова спросил Григорий Викторович, попутно пытаясь определить состояние бьющейся в конвульсиях девочки. — И в скорую звоните, у кого телефон есть! Ну, живо, ребятки! А то потеряем!
Кирьян оттащил Севу подальше от распростёртой на асфальте Жени и отпихнул в сторону.
— Хорош тупить! Чё за «тачка» была?
— Я те щас её покажу, — зашипел Сева, вновь бросаясь с кулаками на друга.
Кирьян припал на левое колено и смачно саданул ничего не соображающего приятеля ребром ладони по кадыку. Сева оступился, словно попал в воздушную яму. Схватился обеими руками за шею, в попытке унять нестерпимую боль, но тут же захлебнулся надсадным кашлем и рухнул как подкошенный.
— Ребята, вы чего?.. — шептала ошарашенная Лиза. — Что с Женей?
— На фига ты ему по горлу? — спросил пришедший в себя Олег. — Он же теперь сказать ничего не сможет.
— А он и так не мог, — Кирьян сплюнул, потирая ушибленную кисть. — Пускай остынет лучше. Психопат.
Олег только махнул рукой, решительно вернулся к Жене и следаку.
— Что с ней?
— Рёбра переломаны, — ответил Григорий Викторович, почёсывая подбородок. — Вот суки! — Он глянул на трясущегося Олега. — Телефон есть, сынок?
Олег нервно кивнул.
— Звони ноль три.
Олег снова кивнул, принялся спешно рыться в карманах куртки.
Женя переборола дурноту и попыталась подняться.
Григорий Викторович пытался удержать девочку на месте, но та явно была в шоке и ничего не воспринимала.
— Ну же, лапонька, потерпи немного, — успокаивал он девочку: — Сейчас доктора приедут и к мамке тебя отвезут. Знаешь, как она рада будет! Что всё обошлось. Ну же, милая, успокойся. Просто лежи и смотри на меня. А я буду с тобой разговаривать. И ничего не бойся — мы все тут, рядом, и мы тебя не отпустим. Всё будет хорошо. Ну же… — Григорий Викторович умолкал, но лишь для того, чтобы осмотреть другие повреждения, которых было ну слишком много. Будто сегодняшним вечером тёмные небеса были настроены как никогда решительно — девочка была нужна им позарез, и они не собирались отдавать её просто так!
А Григорий Викторович продолжал успокаивать умирающего ребёнка и дальше, в душе желая, чтобы эти треклятые небеса поскорее раскололись пополам!
— Она ведь выживет?.. — всхлипывала поблизости Лиза. — Почему вы все ничего не говорите?
Григорий Викторович смотрел на Женю и медленно осознавал, что ангелы сегодня и впрямь пребывали совершенно в другом месте — до жизни девочки им не было никакого дела.
«Судя по количеству крови, рёбра проткнули лёгкое… а может и оба. Особенно если учесть, как тяжело девочка дышит, изрыгая кипящую кровь. Плюс переломанные ноги и разбитая голова. Даже если не из-за рассечённых лёгких, то от потери крови. Умрёт. Определённо».
Женя уронила голову на асфальт, с трудом посмотрела на Григория Викторовича.
— К маме!.. — Произошёл спазм, отчего грудная клетка девочки резко сократилась.
В Григория Викторовича полетела пузырящаяся кровь, а глаза Жени мгновенно остекленели.
— Хочу, — прошептали окровавленные губы, и девочка окончательно затихла.
Лиза осела.
«Не выдержала, — пронеслось в голове следака. — Ещё бы — сам на пределе!»
Кирьян бросил отхаркивающего кровь Севу и поспешил к подруге.
Григорий Викторович продолжал склоняться над Женей; он осторожно счищал с её личика густую кровь, одновременно, свободной рукой, стараясь нащупать пульс, которого не было.
— Всё плохо? — хрипло спросил Олег.
Григорий Викторович вздрогнул, резко обернулся.
— До скорой дозвонился?
Олег отрицательно качнул головой, покосился на сжимаемый в пальцах мобильник.
— Сети нет. Наверное, из-за погоды.
Григорий Викторович схватился за голову. Он старательно соображал, что можно ещё предпринять, но сознание лишь надсадно гудело, отдаваясь стальным молотом в районе висков. Мыслей не было, словно и те умчались вслед за реальностью, спасаясь от так внезапно объявившегося кошмара.
— Надо что-то делать, — прошептал Олег, с содроганием смотря на недвижимую одноклассницу. — Она ведь умирает.
Григорий Викторович стиснул зубы.
«Ну почему именно так? Кому это всё нужно?! Или чему…»
К реальности следака вернул жуткий скрип — челюсти буквально свело, а на языке чувствовалась крошка от эмали.
Григорий Викторович резко выдохнул. Вдохнул заново осеннюю промозглость. Повременил, прислушиваясь к тому, как клокочет в груди спрессованный мышцами воздух, с трудом ухватил за хвост промелькнувшую перед самым носом одинокую мысль.
— Беги по квартирам! Наверняка кто-нибудь дома уже!
Олег в очередной раз кивнул.
— А вы?.. Вы ведь ей поможете? Вы же милиционер! Вы должны!
— Я всё сделаю, — кивнул в ответ Григорий Викторович. — Всё что в моих силах. Я тебе обещаю, сынок. Ну, с богом…
Грохнула дверь подъезда.
Где-то поблизости запищала автомобильная сигнализация.
— Батюшки-светы! — причитала на бегу всклокоченная Алла Борисовна. — Ироды — убили! Ребёнка убили! Господи, вы ж подумайте, что такое творится!
— Консьержка! — воскликнул Олег. — У неё в каморке телефон есть!
— Живее! — поторопил Григорий Викторович, продолжая искать пульсирующую жилку на окровавленной шее девочки.
Олег было дёрнулся навстречу консьержке, но тут же застыл в нерешительности.
— Что ещё? — устало спросил Григорий Викторович.
Мальчик склонился рядом с Женей, как-то жутко улыбнулся, после чего вложил в бесчувственные пальцы девочки потрёпанный букет.
— Он ей понравился, — прошептал Олег, с трудом сдерживая слёзы. — Очень.
— Парень! — взорвался Григорий Викторович. — Время!
— Я сделаю, — кивнул Кирьян, отстраняясь от бесчувственной Лизы. — Пускай он лучше тут побудет. Мало ли что…
Олег благодарно кивнул, тут же обхватил руками голову. Затрясся, силясь справиться с чувствами.
Кирьян живо направился навстречу спешащей Алле Борисовне.
— Надо искусственное дыхание делать, — неуверенно пролепетал Олег, растирая по щекам слёзы.
— Нет. Нельзя.
— Но почему?! Она ведь не продержится до приезда скорой! Вы разве сами не видите?
— Парень, у неё все рёбра переломаны. К девочке до прибытия врачей лучше вообще не прикасаться, уж поверь мне.
— Но так ведь нельзя! — Олег уже не сдерживал слёз. — Я… я не могу так! Я не могу сидеть, сложив руки, и смотреть как!.. Как она умирает.
Григорий Викторович помассировал виски.
— Прости, сынок. Но я, правда, не знаю, что ещё можно сделать. Остаётся только молиться.
«Только, вот, кому или чему… Непонятно».
Олег взял одноклассницу за свободную руку.
— Женька… Прости меня. Прости нас всех! Мы больше не будем… смеяться над тобой. Честно. Ну, же… открой глаза.
Сзади на четвереньках подполз Сева, тупо уставился на объект своего недавнего вожделения.
Лиза пришла в себя и наматывала на указательный палец локон мокрых волос.
Начался дождь. Крупные капли стремительно падали вниз, смывая со щёк Жени косметику, кровь, уличную грязь. Они скатывались по распущенным волосам, возвращали блеск посиневшим губам, навечно застывали в широко раскрытых глазах.
Женя незаметно покидала реальный мир, растворяясь в оседающем под натиском дождя тумане. Она ничего не чувствовала и всё крепче сжимала мёртвыми пальцами подаренный букет.
Вячеслав Сергеевич проводил ребят до дверей лифта, после чего снова вернулся в квартиру. Признаться, подобного он не ожидал. Да, девочки уже давно перестали быть сознательными малышками, вроде тех, о которых ещё в своё время писал Николай Носов, но то, что их несмышлёные головки уже на столь ранней стадии будут целиком и полностью заняты взаимоотношениями с взрослыми мальчиками, — как-то не по-детски настораживало. А если приплюсовать сюда ещё и распитие спиртного, а так же то, как они ставят себя по отношению к взрослым — и вовсе шокировало! Хотя, с другой стороны, данность всецело оставалась сопоставимой с нынешним временем и морально-нравственными устоями. Оголтелое поколение «next», — чтоб ему пусто было! — со всеми вытекающими отсюда последствиями. Оставалось только гадать, куда именно закатится мир, постулируемый рекламными слоганами, пошлыми идеалами и аморфными стереотипами.
Занятый мыслями, Вячеслав Сергеевич машинально свернул на кухню.
Светка как раз заканчивала притирать: она быстро поднялась и, скомкав почерневшее полотенце, брезгливо сунула в мусорное ведро.
Вячеслав Сергеевич присел на табурет, посмотрел на замершую в нерешительности девочку.
— Вы со мной будете разговаривать? — испуганно спросила Светка, не зная, куда деть руки. — Или родителей подождёте?
— Ну, судя по размаху вечеринки, родителей ты с минуту на минуту точно не ждала.
Светка понурила голову.
— Извините.
— Да ничего страшного, — улыбнулся Вячеслав Сергеевич, рассматривая собственные ладони. — В гостиной осталась тара из-под спиртного, не забудь вынести.
Светка покраснела пуще переваренного рака. Сейчас ей хотелось улететь, как никогда раньше, но куда уж там — настала пора сложить крылья и платить по счетам. Хватит всякий раз ускользать от расплаты. Если совесть не в состоянии наставить на путь истинный, так внимай постороннюю волю.
Вячеслав Сергеевич бросил изучать руки, глянул на сгорающую от стыда девочку.
— Ты ведь не пила?
Светка отрицательно мотнула головой.
— Хорошо. Зачем же тогда пускать в квартиру весь этот сброд?
— Они ведь друзья, — Светка открыто посмотрела в глаза учителю — в этом она не сомневалась.
«Ой, а так ли уж и не сомневалась?! Опять ты в принципы, подруга!»
Вячеслав Сергеевич кивнул.
— Друзья — это, конечно, хорошо. Но неужели ты не понимаешь, из-за чего именно они с тобой дружат?
— Я не дура. Я всё понимаю.
— И что же ты сама думаешь по этому поводу?
Светка злобно повела плечом.
— Вы об этом хотели со мной поговорить?!
Вячеслав Сергеевич смутился.
«Действительно, — нехотя заворочалось в голове, — чего это ты такое несёшь? С кем именно дружить — это личное право девочки. Какое ей дело до чужого мнения. Тем более, мнения учителя. Сейчас, вот, замкнется, как они любят это делать, — тогда всё, пиши-пропало!»
— Нет, — сказал вслух Вячеслав Сергеевич. — Прости. Это, конечно, не моё дело, чем ты занимаешься в свободное от учёбы время и с кем водишь дружбу. Но всё равно, согласись, то, что я здесь увидел, не в какие рамки не лезет. К тому же сегодня вечером вы должны были веселиться совершенно в другом месте. Я надеюсь, ты меня понимаешь… Не разгони я так вовремя этот ваш сабантуйчик — прости, не знаю, как выразиться помягче, — ещё неизвестно, чем бы всё закончилось. А знаешь, кто бы остался крайним, случись что?
Светка пожала плечами:
— А чего бы ТАКОГО могло случиться?
— Светлана, ты ведь сознательная девочка и прекрасно понимаешь, что именно я имею в виду. Дружба с взрослыми мальчиками в твоём возрасте ещё никого до добра не доводила. А если привлечь сюда пустую квартиру, спиртное, а так же, отсутствие всяческого контроля со стороны взрослых, — то сама подумай, во что бы могла перерасти эта ваша, так и быть, вечеринка. А спросили бы, естественно, с меня — потому что не доглядел.
Светка неумело насупилась.
— Может, тогда ошейник сразу наденете?
— Так или иначе, как именно себя вести — решать тебе. Я могу только посоветовать. А вот прислушиваться к моему мнению или нет — это уже твоё личное право, — Вячеслав Сергеевич помолчал. — Пообещай мне только одно: что ничего подобного больше не повторится. Никогда. Ты очень хорошая девушка, и я бы не хотел, чтобы ты наделала непоправимых ошибок уже сейчас. Тем более, пытаясь выделиться в глазах друзей.
Светка неловко кивнула.
— Обещаю.
— Что ж, хорошо. Думаю, с этим мы всё же разобрались, — Вячеслав Сергеевич улыбнулся. — Теперь основное, ради чего я, так сказать, и пришёл. Присядь. Кстати, где твой брат?
— В своей комнате, рисует.
Светка с трудом оторвалась от раковины, перешагнула через любопытного Умку, двинулась к столу, который, в свете последних событий, превратился в некое подобие исповедальни.
Вячеслав Сергеевич внимательно следил за перемещением девочки, отмечая про себя, что та держится довольно сносно.
«Особенно если учесть, что она наверняка догадывается, о чём именно пойдёт речь».
Медленно качнулась юбка, и на голой коленке обозначились следы крови.
Вячеслав Сергеевич глупо моргнул, машинально потёр переносицу.
«Что это? Просто обман зрения или очередная реальность?..»
Светка села на стул напротив и, будто прочитав мысли учителя, натянула юбку на колени.
Алое пятнышко пропало.
«А было ли оно?..»
Вячеслав Сергеевич с трудом оторвал взгляд от угловатых коленей девочки и попытался вглядеться в лицо ученицы.
Светка смотрела прямо перед собой, словно преступник на допросе у следователя, не желая выдавать эмоций.
— Светлана, родители никогда не прикасались к тебе? — в открытую спросил Вячеслав Сергеевич, сам не понимая, откуда взялась столь бесшабашная уверенность.
Лицо девочки сохранило завидное спокойствие, словно ей бросили стандартное: «Как дома дела обстоят?» Она только жалобно посмотрела на замершего в ожидании учителя и еле слышно произнесла:
— Почему?
Вячеслав Сергеевич растерялся — от былой уверенности не осталось и следа.
— Что — почему, Светлана?
— Почему вы все пристаёте с одним и тем же? Какое вы имеете право?! — Светка говорила всё громче и выразительнее, словно перед нею возвышался пюпитр с нотной грамматикой, где каждая новая страница громогласно взывала: «Быстрее, быстрее… и ещё быстрее!»
— Светлана, успокойся. Я не знаю, почему поставил вопрос именно так. Прости меня, — Вячеслав Сергеевич помедлил, пытаясь подыскать нужные слова. — Но мне всё равно необходимо услышать на него ответ. Именно от тебя.
— Зачем? — Светка вновь осела в минор.
— Я просто хочу понять, как складываются взаимоотношения между тобой и родителями, — Вячеслав Сергеевич заглянул в глаза девочки, но там читалась только явная неприязнь ко всему живому.
— Вы совсем другое спросили!
— Да… Это я поспешил. Ещё раз прошу меня извинить, — Вячеслав Сергеевич понял, что нужна пауза, иначе столь необходимая беседа закончится так и не успев начаться. Однако вслух он сказал совершенно иное: — Просто даже невооружённым взглядом заметно, что у вас не всё благополучно.
Светку затрясло.
— У папы брат разбился, — о каком благополучии вы рассуждаете?!
Вячеслав Сергеевич шумно выдохнул — на горизонте действительности явственно маячил тупик. Сложившаяся ситуация грозила самым настоящим обвалом, под руинами которого оборвётся последняя ниточка, при помощи которой пока ещё можно наладить взаимопонимание. Хотя чего-то иного ждать просто не приходилось.
— Светлана, ты хочешь сказать, что дело только в этом?
Светка надула губы, решительно кивнула.
— Да уж… — Вячеслав Сергеевич тёр подбородок и думал, с какого бока ещё подступиться к обиженному подростковому сознанию. — Значит, на контакт идти отказываешься. Что ж… А вот твои друзья считают, что дело не только в гибели твоего дяди.
— Что? — насторожилась Светка. — А они тут причём?
— Притом. Причём практически все, — соврал Вячеслав Сергеевич и принялся внимательно следить за реакцией девочки.
Светка обмякла, сжалась в бесформенный куль: за спиной вздулись остренькие лопатки, плечики скосились, головка опала на трясущиеся ладошки. Перед изумлённым Вячеславом Сергеевичем возникло существо из иного мира. Чужой, прибывший из зазеркалья, а может с неизведанных высот. До этого момента он искусно маскировался под молчаливую девочку-подростка, а как поставили перед лицом голых фактов, принял истинный облик.
— За что они так со мной?.. — прошептала чуть слышно Светка и заглянула в глаза учителю.
— Родители? — машинально переспросил Вячеслав Сергеевич, вновь утрачивая контроль над ситуацией.
— Друзья! Ведь я им отродясь ничего плохого не делала! Ещё и себя сегодня целый день пеняла, что слишком холодно ко всем отношусь, — Светка шмыгнула носом и тут же прикрыла пальцами дрожащие губы. — Уроды! Твари бессердечные! Надо было их вообще послать куда подальше и не думать! Одной всегда проще… прожить.
— Светлана, — Вячеслав Сергеевич окончательно растерялся. Хотя кроме себя, винить во всём происходящем он никого не мог — сам довёл разговор до критического градуса, вот и влип в историю, как муха с пауком. Теперь вся надежда на сознательность самой девочки.
«Хотя какое ей до меня дело. Тем более до того, ради чего я пытаюсь из неё всё это вытянуть».
Вячеслав Сергеевич снова пошёл на попятную.
— Светлана, прошу тебя, успокойся. На то они и друзья, чтобы при случае заступиться или как-то посодействовать. Настоящий друг, потому и друг, что никогда не останется безучастным. Что бы ни происходило и как бы ни было при этом нелегко ему самому.
— Настоящий друг — сначала спросит, нужна ли его помощь. А уж потом, полезет со своими советами… да и то, если позволят.
— Так ты только из-за этого и дружишь со всяческим отрепьем? — Вячеслав Сергеевич наконец всё понял — надо признать: лучше поздно, чем никогда. — Ведь они тебе ничего не советуют.
Светка вздрогнула.
«Сегодня — явно было неправильным днём».
Она хотела было отмахнуться от навязчивых мыслей, но вдруг поняла, что не может этого сделать. Сегодня друзья ей советовали. На протяжении всего дня, будто в их взаимоотношениях что-то поменялось. Это выглядело странным. Но куда более странным было то, что и сама она прислушивалась к тому, что ей говорили, казалось бы, чужие люди. Да они и были чужими: всё это время, на протяжении опостылевшего взросления! Однако сегодня всё изменилось.
«Что же произошло?»
— Я… я не знаю, — промямлила Светка, пряча глаза. — Я, кажется, запуталась.
— Светлана, успокойся. Всё происходящее, лишь перипетии судьбы — испытания, что посылает нам Господь, силясь проследить за тем, во что выльется человеческий путь.
Светка проглотила слёзы.
— Даже страшно представить, на что он похож, этот путь.
Вячеслав Сергеевич невольно вспомнил недавний разговор с Олегом… и давний с дядей Ваней, а так же собственные потаённые мысли в пустом школьном коридоре.
«Странно как-то выходит. В различных жизненных ситуациях, я веду себя по-разному. Прихожу к противоположным выводам. Пытаюсь обмозговать итог… и начинаю всё заново, будто страшусь уже свершившегося. Страшусь обретённых знаний! Бессмыслица какая-то выходит».
— Путь — это вектор, — вслух сказал Вячеслав Сергеевич. — Ты ведь знаешь, что такое вектор…
— Это стрелка-отрезок, указывающая направление совершаемого перемещения.
— Ну-ну!.. — усмехнулся учитель. — Мы же не на уроке. Я к слову просто. Все мы движемся по прямой, от начала в конец. Чем не похоже на заданный вектор?
Светка невольно улыбнулась.
— Рад, что ты ещё способна на эмоции, — Вячеслав Сергеевич задумался и снова посерьёзнел. — Однако мы так и не разобрались, как именно всё обстоит на деле, — и он исподлобья глянул на осунувшееся личико девочки.
Светка мгновенно помрачнела, от мимолётной улыбки не осталось и следа.
— У меня всё хорошо, — тихо сказала она. — Правда. Прошу вас, не мучайте меня своими вопросами. Да, у меня есть кое-какие проблемы, — а у кого их нет? — но я разберусь с ними сама.
— Что ж, рад, что всё именно так. Но пообещай мне, что будешь внимательно относиться к происходящему внутри вашей семьи. Иначе… — Вячеслав Сергеевич умолк и принялся снова над чем-то усиленно размышлять.
— Иначе — что? — безразлично спросила Светка.
Вячеслав Сергеевич подался вперёд.
— Скажи, почему тебе всё равно?
Светка обречённо вздохнула.
— Тут ЧТО-ТО есть, — прошептала она. — В квартире. И ОНО не уйдёт. Потому что мы принесли ЭТО с собой. Марина думает, что ЕГО нужно выбивать, иначе ОНО завладеет всем. А ещё ЭТОМУ нужен корм. И кровь — самое то. А всё остальное — не имеет смысла. Это суета, первичная жизнь материи.
Вячеслав Сергеевич отшатнулся. Девочка явно была неадекватной, а он заметил это только сейчас, под конец разговора.
Для полноты эффекта Светка жутко улыбнулась.
В этот момент за окном раздался визг и крики.
Светка сама не помнила, как слетела вниз по лестнице с десятого этажа, позабыв про лифт, Вячеслава Сергеевича, Юрку, проблемы — вообще про всё! В голове перемешивалась густая каша, а сердце щекотливо замирало после каждого совершённого шага, предчувствуя беду. Ступеньки мелькали перед глазами в каком-то умопомрачительном танце, тени от мерцающих ламп хищно извивались под ногами, силясь сыграть хвостом и повалить. Пару раз Светке даже приходилась хвататься пальцами за перила, дабы сохранить равновесие и не полететь вниз головой.
Где-то в районе третьего этажа появились первые осознанные мысли: резко, будто в черепной коробке замкнулся искрящий контакт, и собравшаяся цепь за доли секунды стабилизировал все мыслительные интерфейсы. Светка не понимала, чего именно она так сильно страшится, но, в то же время, она была уверена, что случилось что-то ужасное. К тому же и её саму давно не били, не вышибали из головы обосновавшуюся там нежить, и, похоже, тьма, в остервенении, принялась за друзей, которые так бессознательно открыли ей свою душу.
«Да разве это осознанные мысли?! Как же… Зато теперь понятно, почему я ото всех отвернулась. Ради них же самих! Чтобы тварь не добралась до них!»
В сознании полыхнуло кровавое облако. Оно набухло, принялось пульсировать, словно далёкая звёздная туманность. Затем клякса преобразовалась в красный шар. Под действием гравитации пелена обрела земную твердь. Именно на неё и налетела Светка, задохнувшись от сковавших душу чувств, сразу и не поняв, что врезалась в дверь лестничной клетки.
«ОНО до кого-то добралось!»
Девочка отпихнула прочь железную створку и, не щадя сил, помчалась к выходу. У двери она налетела на запыхавшуюся Аллу Борисовну; та страшно вращала глазами и бормотала всякую несуразицу, совсем как блаженная.
Светка с трудом затормозила, чуть было не сбив консьержку с ног. Но Алла Борисовна даже не обратила на неё внимания.
«Когда такое было?»
Светка удивлённо присела, поспешила ретироваться в сторону; она собиралась уже спросить, что именно произошло — даже рот разинула, как дура, — но вопрос отчего-то так и не прозвучал.
Алла Борисовна, тяжело сопя, словно оставшийся без тормоза паровоз, промчалась мимо в свою крошечную коморку и чем-то там загремела.
Светка перевела дух, медленно двинулась в сторону дверного проёма. Казалось, что эти врата ведут в иной мир, а опостылевшая планета Земля осталась где-то далеко позади, под завесой тайн, обид, боли. Впереди всецело властвовала страна-фантазия, и населена она была отнюдь не сказочными зверушками, а чем-то злобным и хищным, прибывшим извне с давно знакомой целью: чтобы насытиться, причинив страдания.
Внезапно на фоне тусклого света возникла кособокая тень.
Остатки Светкиной души рухнули в пятки. Под левой лопаткой неприятно защемило. В глазах потемнело.
— Тсс… — Кирьян прижал указательный палец к губам и покачал головой, явно призывая к тишине. — Зря мы всё это затеяли. Зря — они все были против, — парень бесцеремонно отодвинул Светку с пути, закачался в направлении коморки Аллы Борисовны, из которой по-прежнему доносился грохот, вперемешку с бессвязным бормотанием на пороге слышимости.
Светка поняла, что сходит с ума, а вездесущий ужас решительно оттолкнул прочь створку двери. Девочка сжалась под леденящим порывом ветра, метившим в район солнечного сплетения, и шагнула под дождь.
Женя лежала метрах в тридцати от подъезда, укутанная молочной пеленой тумана, как покрывалом, в какой-то неестественной позе — раскидав ноги и руки по сторонам на вроде сломанной куклы. Пальцы правой руки сжимали ТЕ САМЫЕ ЦВЕТЫ, юбка чрезмерно задралась — из-под неё выглядывали белые трусики, — а голова оказалась запрокинутой под неимоверным углом. Живому так лежать неудобно, неживому же — всё равно.
«Нет… Этого не может быть! Это ведь сон. Я должна поскорее проснуться! Я просто обязана это сделать, пока кошмар не завладел реальностью! Иначе ничего уже не изменить! Не прорваться сквозь грань, обратно!»
Женя и впрямь походила на разодранную тряпичную куклу, которой вдоволь наигрались и попросту отшвырнули прочь. С единственной лишь разницей: из-под одёжки подружки сыпались далеко не опилки, а сквозь порезы на руках и ногах торчала вовсе не вата.
Светка пошатнулась, стала медленно оседать; она больно приложилась коленками о мокрый бетон и закрыла лицо дрожащими ладонями. В глазах снова неприятно кололо, а от стремительно нахлынувших чувств дыхание окончательно перехватило. Светка лишь открывала рот, точно лежащая на берегу рыба, и издавала непонятные булькающие звуки, которые совсем ничего не значили. Не значили для горстки людей, склонившихся над бездыханным телом. А вот в сознании девочки слова обретали не двоякий смысл, от которого хотелось волком выть. Но она всё же не проронила ни звука, словно и это ей запретили. В очередной раз, наперекор воле. Просто потому что сегодня так было нужно.
В какой-то момент Светка почувствовала, что теряет сознание — она могла только вдыхать, выдыхать почему-то не получалось. А совсем скоро перестало получаться и первое. В лёгких запылал огонь, грудную клетку сдавил чудовищный спазм, а к горлу подкатил твёрдый ком слизи. Перед глазами всё плыло, как в сюрреалистичном кино. Девочка с трудом поборола рвотный позыв, что есть мочи выдохнула… с хрустом запрокинула голову.
Сознание тут же прояснилось, в лицо ударили иглы ледяного дождя, пламя в груди угасло.
Светка вздрогнула, принялась отчаянно тереть влажные веки. Окружающая реальность больше походила на синильную кислоту, запущенную по венам наперекор жизни, а единственное, чего хотелось в данную секунду — это чтобы всё поскорее закончилось.
ВСЁ.
Щёки загорелось; девочка даже не сразу поняла, что её лупят по лицу, силясь привести в чувства.
Светка открыла глаза и увидела перед собой бледное лицо Олега.
— Свет, ты как?.. В норме? — спросил он и осторожным движением откинул с мокрого лба девочки непокорную чёлку.
Светка лишь неопределённо повела плечом, пытаясь заново определить, что произошло. Однако забвение было недолгим, а накатившие воспоминания тут же расставили всё по местам. Светка решительно поднялась. Коленки нестерпимо болели, но двигаться она могла. Шатаясь, словно после глубокой комы, девочка медленно обошла Олега и направилась к тому месту, где Григорий Викторович и Сева склонились над лежащей Женей. Лиза сидела на асфальте чуть поодаль и безумно дёргала себя за грязный локон; что-то бубнила под нос.
Туман медленно оседал, вынося на общественный суд плоды своей безумной фантазии. Однако никто не реагировал. Точнее реагировал, но совсем не так.
— Что с Женькой? — прохрипела Светка, отчётливо воспринимая действительность, но не узнавая собственного голоса.
Олег промолчал, попытался снова дотронуться до личика подружки.
— Не тронь, — прошипела Светка, отстраняясь всем телом прочь.
Мальчик ничего не сказал, но руку убрал.
— Он убил её… — шептала безумным голосом Лиза. — Как муху. Просто прихлопнул. Бац и нету таракана…
Сева, спотыкаясь, подошёл к Лизе и со всей силы ударил ладонью по лицу.
— Закрой пасть… сука, — с трудом выговорил он, замахиваясь снова. — А то башку снесу.
Лиза даже не попыталась увернуться: она лишь зажмурилась и перешла на еле различимый писк, окончательно придав всему происходящему оттенок безумия.
Сева помедлили, потом сжал ладонь в кулак и со всей силы уложил Лизу на асфальт.
— Стой-стой-стой-стой! — Григорий Викторович опоздал самую малость, но всё же скрутил ополоумевшего парня.
— Пусти! — вскипел Сева, пытаясь вывернуться из рук следака. — Я ей мозги вышибу! А потом и этому!.. Дружку её! Пусти, я сказал!
Но Григорий Викторович не отпускал.
Светка в ужасе наблюдала за происходящим, не в силах что-либо поделать.
«А что я, собственно, могу?.. Лишь хныкать, как Лиза… или получать по лицу, потому что ничего другого просто не остаётся».
Светка отмахнулась от дурных мыслей, склонилась над недвижимой Женей.
— Парень, успокойся. Слышишь меня?! — без устали повторял Григорий Викторович, продолжая утаскивать Севу всё дальше и дальше. — Ну же!.. Не время сейчас отношения выяснять! Ты это-то хоть понимаешь?
— Да это её должны были прибить! — не унимался Сева, вновь и вновь пытаясь стряхнуть с себя Григория Викторовича. — Эту сраную проститутку! Потому что туда ей и дорога!
Лиза с трудом приподнялась, молча стерла ладонью кровь с разбитых губ. Из носа закапало — девочка принялась самозабвенно растирать алое по щекам, как сумасшедший художник-абстракционист.
Олег подоспел вовремя: он подхватил опадающую Лизу под руки и принялся тихо успокаивать, что-то шепча ей на ухо.
Светка присела, осторожно вязла свободную Женину кисть.
— Жень… Это я, Света. Слышишь?.. — Голос предательски дрогнул и только сейчас Светка ощутила истинный холод, что перебросился на её руку с кисти подружки и незамедлительно ринулся вверх по запястью, стремясь во что бы то не стало проторить путь к сердцу!
Впервые в жизни Женя ничего не ответила, оставшись молча созерцать мрачные небеса.
Светка сжала ледяные пальцы подружки в дрожащий кулачок и заплакала.
Она знала, что сегодня непременно что-то случится. Знала, но даже не попыталась хоть что-то предпринять! И вот расплата, не заставила себя долго ждать. Хищник вылез из тумана, сотворил своё мерзкое дело и снова затаился где-то в темноте.
Начался самый настоящий ливень.
Светке казалось, будто она слышит шелест собственных мыслей, однако это были всего лишь шаги. Вячеслав Сергеевич остановился рядом с девочкой, присел.
— Филимошкина?.. — сказал он сиплым голосом, обращаясь к Олегу, словно тот оставался единственным, от которого можно было добиться сносного ответа.
Мальчик кивнул, попытался поднять с колен хнычущую Лизу; он перекинул руку девочки через шею и заскользил к подъезду.
— Но как?.. — недоумевал Вячеслав Сергеевич, смотря в остекленевшие Женины глаза. — Ведь этого не должно быть.
— Конечно, — прохрипел Олег. — Как нет и всего остального. Вы все так ничего и не поняли. Оно думает вашими мыслями, заставляет поверить, что всё взаправду, а потом просто использует плоть, верша свою волю! Хотя… Это всё бред.
Григорий Викторович как следует придушил Севу, отчего парень сразу же поубавил свой пыл.
— Что тут случилось? Вы скорую вызвали?.. — спросил Вячеслав Сергеевич, скача ничего не понимающим взором по влажным лицам.
Григорий Викторович ослабил хватку, предоставив Севе возможность отдышаться, и быстро направился к Вячеславу Сергеевичу.
— Вызвали. Но, боюсь, уже слишком поздно. Вы из этого дома? В смысле, тут проживаете?
Вячеслав Сергеевич отрицательно качнул головой.
— Нет-нет. Я к ученице приходил.
Следак нахмурился.
— К родителям ученицы, — тут же поправился Вячеслав Сергеевич. — Что тут произошло? Кто вы такой?
— Я следователь из Железнодорожного РОВД. Григорий Викторович меня зовут. Я тут просто мимо проходил и стал, так сказать, невольным свидетелем случившейся трагедии. Правда, из-за тумана ничего не удалось разглядеть. Может случайность, а может, и нет, — Григорий Викторович помолчал. — По звуку мотора, похоже на отечественную «классику».
— Классику?
— Да. Скорее всего «семёрка». Хотя, на деле, может быть чем угодно. Вы, кстати, не знаете девочку?
Вячеслав Сергеевич посмотрел на распростёртое тело.
— Как же так… — пролепетал он, решительно поднимая на ноги безвольную Светку. — Смирнова, что это такое?
Светка уставилась на учителя безумными глазами и лишь мотнула головой.
— Вы это, полегче с ней, — подсказал Григорий Викторович, беспокойно посматривая на дрожащего Севу. — Тут и так уже невесть что творится… с подростками этими. Так вы знаете погибшую девочку или нет?
— Да как же не знать! Она из подшефного класса. Господи, что же теперь будет?.. — Вячеслав Сергеевич закрыл лицо руками и проговорил ни к кому не обращаясь: — Это я виноват. Если бы не разогнал их — ничего бы не случилось.
— Чёртов ублюдок, — прошипел отошедший от болевого шока Сева, с трудом удерживая себя на месте.
— Замолчи! — приказал Григорий Викторович, снова оборачиваясь к учителю. — Вы пешком? Давно тут?
Вячеслав Сергеевич отрицательно покачал головой.
— Я на машине.
— Где она?
— Вон тот бежевый «форд-фокус» у подъезда. Я тут с полчаса, наверное.
— Никого подозрительного не видели, когда ехали?
— Да нет же. Я ведь не милиционер. А к чему вы всё это?.. Вы думаете, произошедшее — не случайность? Вы кого-нибудь подозреваете?
— Да затухни ты уже! — взорвался Сева и угрожающе двинулся на Вячеслава Сергеевича. — Муть какую-то несёте, дятлы недобитые! Самую настоящую хрень! Она умрёт сейчас, а вам и насрать! Это чёртов ублюдок Жендос сделал! Неужели не ясно?! Я его завалю!
— Кто-кто? — переспросил Григорий Викторович.
— Она его шпыняла постоянно! — взревел Сева, брызжа слюной. — А он и пережрал сегодня! Вот и на подвиги потянуло, чучело слабоумное!
— Чего ты несёшь такое, придурок?! — Светка буквально взорвалась.
«Господи, что со мной происходит?»
Девочка ловко вывернулась из рук обмякшего Вячеслава Сергеевича и обвела всех собравшихся ненавистным взором.
— Вы ничего не понимаете! Это не Жендос. Он бы такого никогда не совершил! Да подобное даже в голову ему бы не пришло! Ведь они с Женькой дружили…
— Пасть закрой, дура контуженная! А то я и тебе сейчас пропишу! — Сева дёрнулся в сторону негодующей Светки.
— Эй, ты лучше сам прикройся! — прокричал Олег, пытаясь не уронить раскачивающуюся Лизу.
Из темноты подъезда возник Кирьян; он безразлично посмотрел на застывших в нерешительности взрослых, на «разбитую» Лизу, на всклокоченного Севу. Затем сплюнул и спешно направился к последнему, в открытую сжимая кулаки.
Сева довольно улыбнулся.
— Ага, давай, иди сюда, ущербный…
Григорий Викторович тут же вклинился между парнями.
— Так, ну-ка прекратите!
— Глупцы, что вы все делаете… — Светка заплакала. — Зачем слушаете ЭТО?
Вячеслав Сергеевич скорее обнял девочку, которая на сей раз совершенно не сопротивлялась.
Кирьян с Севой замерли в нерешительности, злобно буравя друг друга хищными взглядами.
— Парни, задержу, — холодно предупредил Григорий Викторович, даже не думая отступать. — Бог свидетель, задержу. На пятнадцать сядете, причём в одну клетку с самыми буйными. Может, хотя бы они из вас всю эту спесь выделанную повышибут!
Кирьян хмыкнул. Сева сплюнул под ноги следаку.
— Вот и замечательно, — Григорий Викторович проигнорировал очередные нападки подростков и обратился к Вячеславу Сергеевичу: — Что это за Жендос такой?
— Парень из параллельного, — машинально ответил учитель, продолжая сжимать в объятиях шмыгающую носом Светку. — Но он и правда не мог. Он не такой.
— Вы уверены?
— Абсолютно.
— Да не он это, — выдохнула Светка, пытаясь взять себя в руки. — Женька с ним дружила. Может даже ещё сильнее, чем со мной со и всеми остальными. Они шутили постоянно, прикалывались друг над другом. А если кого и шпыняли… так это, скорее, меня. Да и то, опять же, только чтобы посмеяться. Они вовсе не злые, как некоторые…
Григорий Викторович нахмурился.
— А ты, стало быть, Смирнова?
Светка опасливо кивнула.
— Замечательно.
— Да что замечательно-то? — не понял Вячеслав Сергеевич. — Это всё на какую-то театральную постановку смахивает! На ужасную постановку! Непонятно только, когда она всё же закончится.
— На сказку, — вздохнула Светка, смахивая слёзы. — Это похоже на сказку. Завтра мы проснёмся, и всё станет как прежде. Мы забудем сегодняшний страх. Он растворится за мраком повседневности.
Григорий Викторович напряжённо выдохнул.
— Девочка… Смирнова, ты только не раскисай. Слышишь?.. Оставайся с нами. Ты знаешь, кто это сделал?
Светка вздрогнула: да, она знает.
— Я знаю, — прошептала Светка и задержала дыхание, чтобы снова не разреветься. — Только какой в этом толк? Знать?.. ЭТО нельзя остановить. ОНО долго искало нас среди бесчисленного множества миров и, вот, наконец, нашло. И ОНО не уйдёт, пока не перестанет биться последнее человеческое сердце.
— Придурок! Ты чё натворил?! — Толик смотрел в одну точку, то и дело вытирая пухлые пальчики о джинсы.
— То, что уже давно нужно было сделать, — усмехнулся Палит и повис на руле старенькой «шестёрки».
— Да ты больной совсем, что ли?! Это ведь моя тачка! Знаешь, чего теперь будет?!
Палит озорно улыбнулся.
— Ладно тебе, не очкуй! Подумаешь, приложили сучку немного. Будет знать теперь, на кого тявкать.
— Немного?! — Толика передёрнуло. — Да ты хоть видал, как она отлетела?! На «Ю-тубе» такого не найдёшь!
— Так чё ты не снимал, балласт? — Палит наклонился и принялся шарить рукой под креслом водителя. — Сейчас бы уже миллион просмотров за полчаса собрали!
— Ага, таким дерьмом, разве что, только «мусор» всякий заинтересуется. Какого чёрта ты, вообще, за руль полез?!
Палит наконец нащупал очередную баночку «Ягуара» и в один глоток изничтожил напиток наполовину.
— А это уж с вашего барского плеча, батенька! Как же иначе…
— Да ты и впрямь больной, ей-богу! — Толик снова беспокойно заёрзал.
— Да не мечись ты как паразит в мышеловке! — Палит протянул другу недопитую банку. — Туман, видал, какой был?.. Нас не видел никто. На, вот, лучше нервы успокой.
— Ты чего, правда, идиот?! — Толик отмахнулся. — В психушку сходи завтра! Там тебе рады будут!
Палит оскалился.
— Глотни, сразу лучше будет.
— Сам глотай эту дрянь! — завопил фальцетом Толик. — Мне и так уже блевать охота ото всего этого!
— Так блевани, в чём проблема-то?.. Чё как целка тут мнёшься? Не боись, я никому не расскажу про твой доблестный подвиг.
Толик с минуту медлил, прислушиваясь к урчанию в животе, затем резко открыл дверцу и вывалился наружу.
Парк прозябал под холодным дождём.
Палит притормозил у одинокой скамьи. Вокруг возвышались исполинские тополя. Вдоль грязных бордюров текли полноводные ручьи. Они уносили остатки гнилой листвы, переговаривались о чём-то своём, спорили с дождём.
Вокруг царил непроглядный мрак.
Толик испуганно поёжился.
Над машиной склонились низкие сучья, с которых бесконечным потоком скатывались крупные капли: они терпеливо набухали на тонких веточках — словно злобные каннибалы, пожирающие вновь прибывающих с небес сородичей, — после чего, пересытившись, решительно дёргались вниз, устремляясь, как какие-нибудь душевнобольные, навстречу тёмной неизвестности. Они плаксиво шлёпались оземь, спеша бесследно кануть в ледяной бездне.
Толик испуганно огляделся — звучащие повсюду шорохи явно выдавали чьё-то навязчивое присутствие.
— Что за хрень?..
Посреди центральной аллеи, куда ветви тополей попросту не доставали, капли рубились, как в какой-нибудь фантастической битве. Они озлобленно шипели, грызли асфальт, стремясь пробиться до земной плоти. Пока у них не получалось достичь намеченной цели, но это был лишь вопрос времени.
Толик помотал хмельной головой, силясь восстановить размеренную череду мыслей, затем осмотрел капот «шестёрки».
— Твою-то мать!.. — выругался он, взирая на вывороченные фары, на место, где должен крепиться отсутствующий бампер, на вздутый капот и треснувшее лобовое стекло. — Меня посадят. Закроют в одной клетке с каким-нибудь чокнутым маньяком, рядом с которым и заснуть толком не получится… Если раньше отец не прибьёт.
Из-под левого дворника торчал клочок непонятно чего.
Толик нерешительно склонился над лобовым стеклом… Однако быстро отстранился, как только понял, чем именно это является… Точнее частью ЧЕГО уже не является. Под дворником застрял клок волос. С такой жадностью поглощённый «Сидр» попросту вскипел в желудке и ринулся вверх по носоглотке.
Толик прижал пухлые пальцы к трясущимся губам, как мог быстро помчался за деревья.
Палит в машине заржал.
— А, может, эта тварь и впрямь загнётся… Тогда хорошо бы, в муках, — он отсалютовал баночкой «Ягуара» собственному отражению в зеркале заднего вида. — За очередную смерть, хозяин!
Оставшись один, Умка какое-то время бесцельно слонялся по кухне.
Он в очередной раз заглянул в мусорное ведро и, не найдя в нём ничего интересного, решительно засеменил в соседнюю комнату.
Вздохи опустевшей квартиры сделались невыносимыми. Они, словно пепел, отслаивались от шуршащих стен, медленно оседая на поскрипывающих половицах. В отдушине безумно выл ветер. Ему вторил частыми стонами водопровод.
Умка то и дело опасливо озирался по сторонам, чувствуя постороннее присутствие. Запахов при этом не ощущалось, а так быть недолжно, по крайней мере, это нечестно. Бой всегда должен проходить по правилам: ты и противник, один на один, с глазу на глаз — иначе это и не бой сроду, а так, игра в догонялки, примитивное выслеживание, с целью напасть сзади. Но с другой стороны подобное поведение противника значит лишь одно: он не уверен в своих силах, он боится, он не хочет по совести… он ждёт помощи тьмы.
Но почему же нет запаха?
В комнате с машинкой мерцал плотоядный свет. Резкие вспышки озаряли расставленные вдоль стен предметы. Хотя они вовсе не стояли. Отнюдь. Предметы двигались, точнее наступали со всех сторон, стараясь окружить, но, при этом, не приближались, всякий раз проваливаясь во мрак и начиная движение заново с прежних позиций.
Умка замер на пороге. В его широких зрачках отразились вспышки ярко-голубого цвета. Свет пронзал лобную кость, кромсал мозговую ткань, оголял нервы. Тьма просто поглощала, силясь утянуть в небытие. Откуда-то со стороны донёсся сверхвысокий гул, от которого заныли клыки, и обострился слух.
Умка зарычал, помялся на косолапых лапах — он понял, что в квартире, помимо новых хозяев живёт что-то ещё, — однако его животные инстинкты тут же погрязли в плотоядном скрипе прибора, лежавшего на возвышении и не позволявшего сосредоточиться на опасности. Умка понял, что попал в сети неизвестной твари. Она стремительно надвигалась сквозь пелену мерцающего света, желая проникнуть внутрь, под кость.
Умка припал на передние лапы и взвыл, подобно взбешенному зверю.
…В детской вздрогнул Юрка; малыш опасливо покосился на свой рисунок и тут же отстранился прочь — ему показалось, что нарисованная тварь злобно оскалилась, продемонстрировав жёлтые клыки, которых он сам ну точно не рисовал! В соседней комнате что-то происходило, а ужасный СПИНОГРЫЗ всё решительнее рвался на свободу, вконец теряя миролюбивый облик дружелюбного Сверчка.
Юрка сам не заметил, как принялся сосать большой палец, изредка посматривая на прикрытую дверь, за которой творилось нечто невообразимое.
— Мамочка, ну где же ты… — прошептал вконец испуганный Юрка, страшась одного: что этот его, чуть слышный зов о помощи услышит кровожадное чудище. — Света?..
Ответом была тишина.
Юрка медленно слез со стула, прокрался к двери и решительно захлопнул её, борясь с противоречивыми мыслями. Затем быстро-быстро подбежал к кровати и достал из-под матраса спрятанный нож.
Светка захлопнула входную дверь, прислонилась спиной к холодной поверхности, ощутив лопатками металлическую твердь. Затуманенное сознание отказывалось верить во всё произошедшее, словно то был элемент дурного сна. Мысли поочерёдно скакали друг через друга, спотыкались, скатывались в бесформенные клубки негатива — и так снова и снова, от чего шла кругом голова.
Светка почувствовала, как коленки снова проседают. Опухшие веки нестерпимо жгло. На душе было гадко, да так, что хоть в петлю лезь!
«А какого тогда было Женьке?..»
Лежа осознавать, что всё — конец. Не будет больше ни печали, ни радости… Ни холода, ни тепла… Ни предательства, ни взаимовыручки — вообще ничего! Лишь только равнодушная пустота где-то там, за неясной чертой бытия.
(и размеренный ход времени сквозь пространство).
Мёртвому недоступны красивые чувства, лишь только великая скорбь по так и не содеянному, да вечное движение вдоль прямой.
Светка смахнула выступившие слёзы — грудную клетку буквально разрывало; хотелось выть, подобно зверю.
Совершенно спонтанно Светка вспомнила странную телепередачу. Диктор за кадром методично рассуждал на счёт того, будто смерти НЕТ. Точнее она есть, но только в нашем восприятии её, как неизбежности. На деле же, смерть, якобы, можно созерцать лишь со стороны. Каждый из нас, на протяжении жизни, — напрямую или косвенно, — наблюдает исход десятков, а то и сотен людей, — при этом собственная смерть остаётся далёкой и, такое ощущение, недостижимой. Пока мы сами с ней не сталкиваемся. Однако так уж устроена человеческая сущность: с личным сознанием ничего произойти не может. Это истина, которую невозможно постичь. Но она реальна, и наши ночные кошмары — прямое тому подтверждение. Мы ничего не знаем о структуре Вселенной, хотя и постоянно бьёмся над константами, в попытке достигнуть инсайда. А Вселенная буквально испещрена стремительными потоками разумного сознания! Сознания, которое, в известном нам мире, скрывается за хрупкой оболочкой существ, классифицируемых как «гомо сапиенс». Вселенная насыщенна неподвластными уму скоростями — каждый из нас, в данный момент времени, делает порядка 600 километров в секунду вместе с Солнечной системой и галактикой Млечный Путь! На столь умопомрачительных скоростях и впрямь возможно всё что угодно, вплоть до подобного бессмертия, когда каждая твоя очередная смерть будет оказываться ничем иным, как страшным сном, заканчивающимся обезумевшим криком в подушку.
Эфемерное бессмертие — пустая теория, опирающаяся даже не на факты, а на что-то потустороннее, загруженное из лона нечёткой сингулярности, внутри которой не может существовать ничего, доступного пониманию примитивного человеческого мышления… даже теории. Потому что нет данных. Внеземная тайна бытия, опирающаяся на сон, как на СЛОВО, несущее информацию из холодных просторов космоса, из иных миров и галактик, в недрах которых зародились безумие и Хаос. А ведь именно информация сосредоточит в себе начала всего — а, значит, конец.
Да, нам недоступен интерфейс и правила эксплуатации, однако «софт», вне сомнений существует, независимо от наших познаний в области строения нейросетей и правил написания алгоритмов.
На одномерной проекции Вселенная представляет собой круг, являющийся, по мнению большинства мыслителей — наравне со сферой, — идеальной геометрической фигурой. А в этом случае, получается, что конца, как такового, действительно нет!
Светка практически не понимала, о чём идёт речь, пропуская философию и непонятные определения мимо ушей, сосредоточенно всматриваясь лишь в слаженную графику и в элементы компьютерного моделирования, коими передача была буквально напичкана. До постулирования многочисленных мировоззренческих идей человеческого бытия, осмысленного через призму Библии, и прочей литературы, характеризующей человека, как Великое Существо, сотворённое ЧЕМ-ТО ещё более высшим по образу своему и подобию, — Светке не было особого дела. Однако, тем не менее, она всё запомнила, — будто записала на матрицу подсознания, — для того, чтобы воспроизвести и задуматься над смыслом значительно позже, в ситуации, схожей с сегодняшней.
«Хотя конец есть определённо — так как есть начало, — но он уж точно не должен быть таким, каким оказался последний путь Женьки».
Светка всхлипнула.
Ей так хотелось верить в то, что где-то там, за незримой чертой мироздания, Женька просто вскрикнула во сне, испугавшись ночного кошмара, и сейчас недовольно трёт заспанные глаза, пытаясь припомнить, что же именно ей приснилось… А за окном в это время дышит утро. Новое утро нового дня, в котором нет ни зла, ни безразличия, ни боли. Только солнце и свет. А как ещё может быть в идеальном мире, если такой всё же существует?
Однако самым страшным оставалась цена за подобное бессмертие — Смерть. Друзья и близкие уходили в неизвестность и, хотя по теории, просыпались где-то в другом пространстве, увидеть их снова было невозможно. Данность больше походила на проклятие, с которым можно только мириться, но понять и принять, — никогда. Да, теория оставалась сильно притянутой — возможно, она вовсе не имела смысла! — но иначе Светка просто бы свихнулась. И она это отчётливо понимала, как понимала и то, что Женьку не вернуть. Из мрачных коридоров подпространств ещё ничто не возвращалось. Только приходило вновь.
Светка с трудом сохранила рассудок, когда приехала скорая, и тряпичную Женьку стали засовывать в полиэтиленовый пакет со скрипучей молнией. Она вновь и вновь рвалась к подружке, зная, что той холодно и одиноко… а ещё страшно в кромешной тьме, особенно, когда вдали начинает брезжить загадочный свет. Светка кричала и отбрыкивалась, не слушая посторонних голосов; она пыталась стряхнуть с себя ледяные объятия, высвободиться из плена чужого безразличия, броситься вслед за ускользающей Женькой — но делала это с каждой секундой всё обречённее, словно мирясь с перипетиями подлой судьбы. Организм погрузился в некое оцепенение: случилась перегрузка всех жизненно важных систем. Требовалась перезагрузка — на худой конец, передышка, — но Светка не знала, как это сделать.
В какой-то момент в голове прозвучал щелчок, и Светка поняла, что во всём случившемся повинна только она одна.
С влажных губ девочки слетело всего одно слово: Палит. Но и этого оказалось достаточно с лихвой, чтобы весь сегодняшний день прокрутился пред глазами от начала до конца. Это был Палит — вне сомнений!
«Это именно я во всём виновата! Ведь Женька полезла в драку только из-за меня! А не будь перепалки, не было бы и затаённого зла, не было бы мести, не было бы всего этого ужаса!»
Суть случайных, на первый взгляд, вещей легла непреодолимым грузом на хрупкие Светкины плечи, отчего девочка снова обречённо закачалась. Перед глазами плыло бордовое марево. В груди скребло, в ушах — рокотало. Возможно, в данную секунду где-то далеко «горела» целая галактика…
Вячеслав Сергеевич тут же поспешил прийти на помощь и прижал девочку к груди, понимая, что та находится на грани.
Светка уже не видела, как нахмурился Григорий Викторович, слышала лишь обрывок непонятной фразы:
— А ведь и впрямь растим животных. На свою же голову.
Перед этим была ещё сцена с милицией. Светка заметила краем глаза, как под шумок ретировался Кирьян, уволакивая за рукав пальтишка горемычную Лизу, — на месте лица девочки зиял огромный кровоподтёк. Лиза никак не реагировала на происходящее, — будто пребывала где-то далеко, — позволяя утягивать себя всё дальше и дальше. Затем, так же незаметно испарился Сева, который всего за какие-то минуты успел пережить горечь от потери подруги, и отмахнулся от прочих проблем.
До Жени никому не было дела — и это было самым ужасным!
Светке сделалось окончательно не по себе; особенно в тот момент, когда пухлый дядечка, вылезший из милицейского уазика, — судя по внешнему виду, судмедэксперт, — уложил рядом с Женей свой раздутый чемоданчик и, порывшись в его содержимом, принялся откровенно ЛАПАТЬ недвижимую подружку.
Светка с трудом удержала себя на месте, а может и не удержала, — просто всему виной были руки Вячеслава Сергеевича, крепко обхватившие её трепещущее тельце. Девочка лишь, что есть сил, зажмурилась… и тут же невольно поняла, что чувствует собственным телом холод от соприкосновения с пальцами, обтянутыми тонкой резиной! Такое ощущение, что она невольно настроилась на «волну» уходящей Жени. На затухающий ритм её души, и теперь какое-то время имела возможность ощущать клетки мёртвого тела, расстроенные нейронные связи, коченеющие мышцы, переломанные кости… И, вот эти, настырные пальцы, от которых просто нет спасения!
А ещё БОЛЬ, как это не странно!
Светка содрогнулась всем телом; на секунду ей даже показалось, что Женя всё же дёрнулось в безвольной попытке подчиниться желанию своей живой подружки, однако… Нет. Просто показалось. А судмедэксперт безразлично одёрнул задравшееся платье.
Затем из окружающего сумбура возник Олег; судя по внешнему виду, ему тоже было не по себе, — и это отчётливо читалось во впалых глазах мальчика. Он нерешительно мялся возле подъезда до тех пор, пока два плечистых санитара не принялись «упаковывать» Женино тело в чёрный полиэтиленовый пакет; они проделывали всё размеренно, не спеша, словно заученный урок, и, казалось, даже не понимали, что пред ними был некогда живой человек из плоти и крови. Вернее даже не человек, а, по сути, ещё ребёнок, который теперь никогда не вырастет, не станет взрослым, не поймёт, что такое жизнь. Или хотя бы не попытается понять этого.
Один из санитаров наступил на букет, и именно в этот момент мальчик сделал первый нерешительный шаг вперёд. Он вскинул трясущуюся руку, словно силясь пресечь проявленное бесчувствие одним этим жестом… Так и брёл, точно лунатик, не в силах что-либо сказать, пока не уткнулся в дрожащую Светку. Девочка тоже собиралась двинуться к этим гипсовым изваяниям, продолжавшим бессовестно глумиться над Жениным телом — даже оттолкнула застывшего в нерешительности Вячеслава Сергеевича… Но она так же не смогла ничего поделать с собой. Просто не было сил. И Светка отвернулась.
Олег замер и просто заключил подружку в объятия.
Двери скорой с лязганьем закрылись, и машина укатила. Вместе с ней исчезли Женя и Вячеслав Сергеевич — классный руководитель исполнял свой долг.
Светка с ужасом рассматривала лужу крови под ногами, в которой медленно растворялись крупицы мела, повторявшие контуры Жениного тела.
Дождь усилился, и Светка почувствовала, что её решительно утягивают за руку в сторону подъезда.
— Да отстань ты! — воскликнула девочка, не совсем разбираясь в ходе вещей.
Олег остановился.
— Ты промокла вся… И дрожишь.
— И чего?
— Заболеешь.
— Заболею? — Светка с трудом сдержалась, чтобы не набросится на Олега с кулаками. — Это единственное, что тебя сейчас волнует?! Но почему так?
Олег пожал плечами.
— Света, ты не представляешь, как мне её жаль…
— Жаль?! Кого? Женьку?! — Светка резко отстранилась. — Жалко, видите ли, ему. Хм… Жалеть раньше нужно было! А теперь… Теперь уже поздно.
Олег вздохнул.
— Если хочешь, я могу с тобой посидеть, пока родители не вернуться, — он замялся. — Мне кажется, тебе в таком состоянии лучше одной не оставаться.
Светка вздрогнула — как раз одной ей и следовало быть! Всё это время. И тогда ничего подобного никогда бы не случилось! Пускай уж лучше колотят её одну — от этого ведь ещё никто не умер!
— Я не одна — у меня брат дома, — без выражения сказала Светка, решительно пресекая повторную попытку Олега сблизиться.
— Он ведь маленький совсем.
— А ты большой, можно подумать!
Олег покраснел.
— Если такой взрослый — чего тогда ничего не предпринял?
— А что я мог?
Светка запрокинула голову и взмолилась к разверзшимся небесам:
— Почему же вы все ничего не можете?!
Олег смахнул капли со лба.
— Свет, его поймают. Он пьяный наверняка был. Он за всё ответит!
— А толку-то! — Светка в бессилии всплеснула руками.
Олег закусил губу.
— Ну так что, побыть с тобой?
Светка отрицательно мотнула головой.
— Предки неизвестно вообще когда приедут. Может только завтра утром.
— Я могу на ночь остаться.
Светка улыбнулась.
— Ну, конечно… Как я сразу не догадалась.
— Ты о чём?
— У меня месячные, придурок, — ничего не выйдет! Всё ещё хочешь остаться со мной на ночь, чтобы утешить?
Олег вспыхнул — да так основательно, что капли дождя окрасились рубиновыми тонами.
«Нет. Это просто маячки от милицейского уазика».
— Дура, — мальчик развернулся и зашагал прочь.
— Эй! Ну-ка стой! — Из уазика выскочил рослый ППСник и поспешил вслед за удаляющимся подростком. — Парень, стой же, говорю! Следователь ещё с тобой не побеседовал.
Светке поспешила отвернуться — она не хотела становиться частью этого пустого диалога.
Потом была бестолковая беседа с Григорием Викторовичем, которую она совершенно не запомнила. Перед глазами стояла окровавленная Женя, которая так походила на то самое Лицемерие, — обветренные губы корчились в некоем подобие улыбки, отчего мёртвая кожа трескалась, обозначая пока ещё розовое мясо.
Женя-Лицемерие то и дело вздыхала. Отыскивала пустыми глазницами Светку и злобно хрипела, вытягивая перед собой костлявые руки с пожелтевшими ногтями: «За что?.. — неслось из глотки с окровавленными зубами. — Почему я? Почему не ты? Ведь это ты во всём виновата! Ты заслужила смерть, как никто из нас!»
Светка жмурилась, в попытке избавиться от страшного видения, однако ничего не менялось, а Женя-Лицемерие подбиралась всё ближе, обдавая ошарашенную Светку дыханием разложения. Дыханием, от которого, казалось, нет спасу ни в одном из миров!
Светка поднимала руки, силясь зажать нос, а в рот ей при этом совали какие-то сладковатые капсулы, от которых мутнел рассудок. Непонятно откуда доносился низкий незнакомый голос, растягивающий гласные звуки, будто зажевавший плёнку магнитофон:
«Сегооодня ничегоооо не полуууучится… Поговориииите с девочкой завтрааа…»
Похоже, таблетки всё же сделали своё дело: совсем скоро Светка позабыла о жутком образе, сердце забилось ровнее, а мысли стали под стать пересытившимся слизням — им хотелось поскорее на покой, тем более дождик идёт, какая благодать.
— Отстаньте вы все, — безразлично сказала Светка. — Вы все невсамделишные. Потому что ничего не можете. Я устала от всех вас.
…Светка сидела на корточках, упершись спиной в монолитную поверхность входной двери, и постепенно отходила от успокоительного.
— Отстаньте все! — шептали потрескавшиеся губы. — Я не боюсь ЕГО.
И все отстали.
Остался лишь мрак пустой квартиры.
В лапах страха
Марина прекрасно знала, что грызть ногти — дурная привычка, от которой, к тому же может разболеться живот, как это обычно случалось с Юркой, когда тот вдоволь налижется собственных пальцев. Однако она ничего не могла с собой поделать: продолжала молча грызть и смотреть на серую поверхность откинутого капота.
Время неумолимо неслось вперёд. Марина давно уже потеряла счёт секундам, минутам, часам… Сколько они уже тут прозябают, не в состоянии сдвинуться с места? Сколько ещё простоят? Когда закончится это томительное ожидание?.. Или оно будет царить вечность, как кара, расплата, Страшный суд!
Глеб ковырялся в моторе. Вряд ли он что-то понимал в анатомии автомобиля, скорее уж просто не мог оставаться безучастным в сложившейся ситуации. Хотя, признаться честно, Марина прекрасно понимала, что истинная причина заключалась в ином: муж просто не хотел выслушивать её нытьё, предпочтя сухому салону машины — промозглую сырость М-5. Это было его право.
Марина и сама не была толком уверена, нужен ли ей собеседник именно сейчас. Скорее всего, нет. Глеб элементарно выведет её из себя своими шаблонными фразами, типа: «Не стоит себя накручивать раньше времени, вот доберёмся до дома, там видно будет» или «Слёзы ещё никогда не решали проблем, нужно уметь держаться, контролировать эмоции, потому что ещё не факт, что случилось что-то страшное…» Да, такое успокоительное попросту раздражает, ещё сильнее сгущая и без того мрачный фон.
«Подумать только, — размышляла Марина, всматриваясь в муть за окном. — Уже собственный муж и тот, бесит до основания. До тошноты, до боли в зубах, чуть ли не до потери пульса! Хотя, если взглянуть на всё с другой стороны: своим поведением он давно заслужил ещё и не такого отношения».
Марина качнула головой, припоминая вчерашние мысли, которые, такое ощущение, где-то побродили — или перебродили, — отстоялись, после чего заново всплыли перед отформатированным сознанием. Только на сей раз в совершенно ином ракурсе.
Марина вздрогнула, машинально открыла дверцу; она испугалась собственных мыслей — испугалась не на шутку.
В лицо тут же вонзились ледяные иглы. Марина прикрылась руками, но недавно начавшийся дождь то и дело менял угол атаки, так что выстоять в поединке с ним казалось невозможным. Ветер выступил союзником проливной стихии — разметал волосы на голове, скользнул холодной лапой под одежду, как ночной насильник, подло рубанул под дых.
— Ты чего? — спросил Глеб, выглядывая из-за капота.
Марина покачала головой, вздохнула.
— Этот запах псины… Он мне уже опротивел. Почему же никто не едет?
— В такую погоду?.. — И Глеб, не оборачиваясь, махнул рукой на непроглядную мглу за спиной. — Нужно быть идиотом.
Марина закусила фалангу указательного пальца.
«А чего ты ожидала? — пронеслось в голове. — Что он скажет, будто это всё потому, что вас не хотят пускать в город? Ведь там что-то происходит — причём прямо сейчас, в эту секунду, — а вы просто не в силах ничего изменить, как горстка никчёмных заморышей!»
Марина нездорово вздрогнула — собственное «я» оказалось ничем не лучше живого собеседника.
— А если пешком?
— К утру, может, дойдёшь.
— А ты без вот этого никак не можешь?
— Без чего?
— Без этого, своего, показного безразличия!
— Думаешь, мне всё равно?
— А какого чёрта ты тогда за столом истерику устроил?! Не хочешь объяснить?
Глеб пожал плечами.
— Испугался.
— А сейчас, надо полагать, страхов больше нет?
— Просто я не знаю, что ещё можно сделать в нашем теперешнем положении.
Марина истерично засмеялась.
Глеб невольно глянул на жену.
— Своим последним ответом, ты напомнил мне ВСЕХ ТЕХ, с кем я общалась на протяжении всей своей сознательной жизни!
— Рад, что развесили.
— Идиот.
Они злобно переглянулись.
Марина собиралась сказать что-то ещё, но в этот самый момент заворот упала холодная капля. Женщина ойкнула и вжала голову в плечи.
— Дождь, — сказал Глеб, поднимая руки ладонями кверху. — Он прогонит туман. Возможно, кто-нибудь, как и мы, решится на путь. Похоже, на небесах всё же кто-то есть…
Марина фыркнула.
— Совсем, что ли, ТОГО?! — И она убедительно покрутила пальцем у виска, подразумевая, что именно имеет в виду.
Глеб лишь непонятно улыбнулся.
Туман и впрямь недовольно ворочался, словно был совсем не рад пронизывающему дождю. Молочная пелена принялась закручиваться, разбиваться на отдельные сгустки, рваться как вата. Разрозненные завихрения упирались заострёнными конусами во влажный асфальт, словно в попытке пробиться сквозь гравий и битум, дабы навечно скрыться в земных недрах. Возможно, именно там — глубоко под землёй — мгла обретает вселенское смирение.
Зрелище завораживало. Походило на то, будто само небо степенно перетекает в землю, орошая застывших людей колкими слезами скорбного плача.
Марина обхватила плечи руками и попятилась к машине. У самой дверцы на её пути возник умирающий протуберанец. Женщина невольно вскрикнула, тут же попыталась отмахнуться от эфемерного существа, тянущего щупальца к её голени. Тень качнулась, перекинулась коромыслом за спину. Тут снова обрела чёткие формы, превратившись в четырехлапое существо, с головой насекомого…
Марина замерла в ужасе. Тварь показалась ей знакомой. Только она, хоть убей, не помнила, где могла видеть её раньше.
«Это точно не то, что поселилось за моей спиной! Господи!.. — от последовавшей догадки Морину охватил столбняк. — Ну как же, ты ведь сама не раз и не два замечала, как сын рисует подобную жуть! Точнее нежить! Замечала и не пыталась ничего предпринять! Никогда. И вот ОНО, уже реально…»
— Дурь какая-то… — отрешённо прошептала Марина и решительно разогнала размытый фантом взмахом ноги. — Пошёл прочь!
Протуберанец осел на обочину, утратив всякое сходство с жуткой тварью. Однако к давнишней тревоге прибавился самый настоящий страх.
— С кем ты разговариваешь? — спросил Глеб, закрывая капот.
— Ни с кем! — огрызнулась Марина и заскочила в салон.
Глеб пожал плечами; он ещё раз оценил разрушительную силу дождя, обратившего туман в паническое бегство, после чего последовал примеру жены.
Светка загнанно огляделась. Вокруг сосредоточился абсолютный мрак, в котором взор девочки буквально тонул.
Особо не понимая, что именно происходит, Светка поднялась на ноги и, раскинув руки, попыталась сделать шаг к стене, где, по её мнению, должен находиться выключатель. Девочке не давали покоя мысли относительно того, что свет мог погаснуть лишь для неё одной, как он совсем недавно погас для Женьки. Возможно, это была кара, за проявленное бездействие, ведь попытайся она хоть что-нибудь предпринять, не было бы и последующего кошмара, что воцарился в действительности — ведь она знала, что Палит что-то замыслил! Стоп. А разве она не пыталась предупредить? Нет, конечно, не во всё горло — что бы о них тогда подумали? — но Женька была просто обязана прислушаться к её недвусмысленным намёкам, прозвучавшим за весь этот день не раз и не два. Однако сказанные полушепотом слова так и не обрели смысла, оставшись лишь набором нелепых звуков, не несущих никакой полезной информации, потому что на реализацию связанного с ними действия попросту не нашлось сил, а может и желания. И, вот, тьма спустилась с небес или выползла из-под земли — кому как угодно, — чтобы наказать за проявленную беспечность.
«Что если по злому року с потолка над дверью отвалился кусок штукатурки и грохнулся на мою голову?.. Интересно, я бы что-нибудь почувствовала, находясь под «анестезией» успокоительного? Или всё произошло бы именно так: тьма, уже ничего не значащие мысли, брошенные в пустоту, забвение и, наконец, свет в конце тоннеля».
Чего и говорить, смерть сложная штука… и такая непонятная.
«И почему-то совсем не страшно. Хотя это, по любому, из-за таблеток. Сколько их в меня засунули, пытаясь успокоить?.. А что если они проделали это специально — взяли, да и превысили дозу?! Чтобы наказать истинного виновника трагедии! А Палита так, поймают, попугают, да и отпустят, по добру, на все четыре стороны, искать, подобно хищнику, очередных заблудших душ».
Светка почувствовала, как её дрожащие пальцы прочертили по шершавой стене. В сознании возникли первые здравые мысли:
«Просто погас свет. Наверное, снова щиток барахлит на площадке. И скорее всего, во всём повинен этот проклятый стробоскоп, что притащил Жендос!»
Светка нащупала выключатель, надавила на податливую пластину, подождала. Ничего не произошло. Тогда девочка коснулась шершавых обоев и на ощупь двинулась вдоль стены. Добравшись до поворота на кухню, она ощутила шлейф Женькиных духов. Сердце в очередной раз сорвалось вниз, оставив вместо себя озлобленного краба, что щиплет клешнёй плоть, пытаясь причинить дополнительную боль.
Светка перевела дух, решительно шагнула в пустоту дверного проёма.
Скудный ночной свет, просачивающийся сквозь оконное стекло, показался неимоверно ярким, так что Светка какое-то время просто стояла, не в силах отвести взора от бледного пятна напротив. Затем неуверенность отступила, пропустив на первый план горькую действительность.
Девочка посмотрела на выплывший из темноты табурет, без сил осела на него. Мокрые трусики тут же пристали к телу — Светка только сейчас поняла, что промокла до нитки.
«Возможно, из меня снова текла кровь…»
Однако на это было тоже плевать. Светка облокотилась о стол и снова заплакала. Она медленно, но верно сходила с ума, чувствуя, как собственное тело раздражает всё больше и больше. Этого тела просто не должно быть! Оно должно лежать с вывороченными коленками, проткнутыми лёгкими и разбитой головой в том самом полиэтиленовом пакете вместо Женьки! Это именно её осточертевшее тело должны были навечно зарыть в сырую землю! Там ему и место! А вот где расположен пункт назначения её грязной душонки — это вопрос. Да ещё какой вопрос! Всем вопросам вопрос!
Светке показалось, что она слышит еле различимый, но всё же постепенно нарастающий звук: тонкий, немного прерывистый, не похожий ни на что из ранее слышанного. Девочка резко обернулась, однако писк тут же прекратился, словно невидимый комар сложил крылья и камнем рухнул вниз.
Внезапно последовала догадка.
«Это я сама! Вою от безысходности, как припадочный псих, закрытый ото всего живого в комнате с мягкими стенами. Ему уже всё равно. Он рад бы уйти, чтобы ничего и никогда больше не чувствовать! Он рад никогда больше не слышать собственных мыслей, не помнить снов, в которых к нему постоянно наведываются тени прошлого; начинают шептать о том, как им плохо и кто именно повинен во всём произошедшем… Ведь им невдомёк, что оставаться жить на планете Земля с тяжким грузом грехов на душе намного сложнее! А уйти не так-то просто. Хотя…»
Светка склонилась над столом, на ощупь отыскала выдвижной ящик, замерла.
Она чувствовала возбуждение: слюна сделалась вязкой, а грудь затвердела. Однако под этим эфемерным возбуждением таилось что-то ещё, что девочка была не в силах охарактеризовать нормальным человеческим языком. В сознании возникла голова, вернее её верхняя часть с широко раскрытыми глазами, смотрящими буквально в упор, отчего Светке сделалось не по себе.
Внезапно глаза обрели четкость и подмигнули шокированной девочке.
«Ты кто?» — спросила Светка и машинально выдвинула ящик.
Половинка головы нахмурилась.
«Зачем ты пришёл?»
«Он не может говорить», — прозвучало от холодильника, и девочка резко вскинула голову.
На фоне окна колыхалась невысокая ростовая фигура.
«Кто вы?»
Фигура вновь качнулась.
«Нас нет. Соответственно — мы никто».
Половинка головы утвердительно кивнула.
«Я сошла с ума? Или умерла?..» — спросила Светка, сжимая ладонь в кулак.
«Ты — на развилке. Тебе выбирать путь».
«Выбирать?»
Половинка головы снова кивнула.
«Я запуталась», — призналась Светка.
«Я знаю, — фигура приблизилась. — Потому мы здесь».
«Что вам нужно? Откуда вы?»
«Мы — всюду».
«Как это?»
«Мы — из недр сознания. А оно — повсюду».
«Вы мои «тараканы»?»
«Возможно».
«Чего вы хотите?»
«Развеять твои сомнения».
«Как?»
Фигура нависла.
«Он безумен, — кивок в сторону половинки головы. — А я мертва».
Светка ошалело уставилась на фигуру.
«Так не бывает…»
«И всё же: мы изнутри тебя. Мы — это ты под гнётом сомнений».
«Но как?!»
«Ты породила нас и теперь должна выпустить».
«Я не уверена, что хочу этого».
«У тебя нет выбора».
«Выбор всегда есть!»
«Только либо я, либо он», — фигурка указала на половинку головы; та недовольно сморщилась.
«Почему он такой?»
«Он безумен, а потому закрыт ото всех. Его забывают, хотя он жив… И он исчезает».
«Но ведь ты тоже живая!»
«Нет. Смотри».
Фигурка наклонилась к Светке, и та поняла, что видит своё лицо… Это было оно — Лицемерие. И оно и впрямь было мертво: кожа на лице покрылась трупными пятнами, пустые глазницы излучали холодную муть, застывшие губы крошились от каждого нового слова, обнажая сгнившую плоть и чёрные зубы.
Светка застыла в ужасе, не в силах что-либо сказать. Это был бред! Самый обыкновенный бред! Вот только было неясно, как именно от него можно избавиться…
Половинка головы нахмурилась.
«Мы не бред. Да, мы нечто… Но это нечто порождено здравым рассудком».
«Ты читаешь мои мысли?»
«Я — нет. Только он».
«Тогда как ты догадалась?»
«Я — это он, он — это я. Мы — это ты».
«Нет».
«Да. Смотри», — Лицемерие вытянуло руки и продемонстрировало застывшей Светке изрезанные запястья.
Девочка подалась назад, но только больно стукнулась затылком об стену. Однако Лицемерие снова придвинулось.
«Ты ведь думаешь об этом».
Светка с сомнением посмотрела на изуродованную кожу, рассечённую до самых костей, на переплетения обрезанных сухожилий, на тёмные пятна гнили и следы разложения.
«Нет… — прохрипела она. — Нет».
«Да».
Светка отрицательно затрясла головой. Лицемерие стремительно схватило её за руку, отчего девочка чуть было не вскрикнула.
«Тсс, — прошептали хрупкие губы, — в твоей квартире завёлся монстр. Ты ведь не хочешь, чтобы он нас услышал?..»
Светка отрицательно затрясла головой, совершенно не понимая, с чем именно ей пришлось столкнуться в данную минуту. Что это: паранойя, галлюцинации, действительно бред? Может отходняк от успокоительного?.. А что если это и впрямь — безумие?
Половинка головы усердно закивала.
«Что это?»
Светка вздрогнула и посмотрела на сжимаемый в собственной ладони нож.
Лицемерие улыбнулось.
«Я… не знаю… — прошептала Светка, ощущая, как начинает гореть кожа в том месте, где с ней соприкасается мёртвая плоть. — Отпустите меня, пожалуйста!»
«У тебя появились эмоции».
Девочка кивнула.
«Я больше не буду».
Лицемерие отдёрнуло руку. Раздался звон металла; все с интересом посмотрели на выпавший из Светкиных пальцев нож.
«Плохая примета, — заметило Лицемерие, на что половика головы утвердительно кивнула. — Что-то придёт».
«Уходите», — попросила Светка, с трудом преодолевая накатившую дурноту.
Половинка головы расстроилась.
«А как же выбор?» — Лицемерие отстранилось, превратившись в очередную тень.
«Я хочу жить!»
Половинка головы обрадовалась.
«Как он?» — спросило Лицемерие.
«Нет! Как все!»
«Сегодня всё изменится. В твоей голове нет больше грани. Сознание треснуло. Обратного пути нет. Мы не можем уйти. Тебе придётся выбирать».
«Но я не хочу!»
«Поздно».
Олег раскачивался из стороны в сторону, но продолжал упорно двигаться вперёд, словно не было ни дождя, ни грязи под ногами, ни тёмного провала в душе. В голове то и дело прокручивалась одна и та же фраза:
«У меня месячные, придурок, — ничего не выйдет! Всё ещё хочешь остаться со мной на ночь, чтобы утешить?»
И кто дал ей право так говорить?! Резать по живому! Он ведь не имел в виду ничего такого! Или всё же имел?..
Олег в бессилии ухватился руками за голову, однако всё же совладал с чувствами и попытался успокоить взбудораженные мысли.
— Это всё из-за Женькиной смерти, — шептал он, шагая всё дальше и дальше. — Во всём повинна именно ОНА!
Олег не помнил, как очутился в парке. Он просто брёл без определённой цели, словно стараясь поскорее скрыться от спустившегося с небес ужаса, хотя в глубине душе и понимал: бежать просто некуда. Ужас, он как паук — угодил в его сети и поминай, как звали! Не помогут ни отчаянные метания, ни мольбы о сострадании, ни помощь извне. Остаётся только смириться и ждать конца. Возможно, будет не так больно, как кажется… Хотя это слишком просто.
Среди разросшихся тополей мелькнул свет: неясный, еле различимый, больше похожий на далёкую звёздочку, потерявшуюся в бездне космоса. Скорее даже на искорку.
Олег замер, ощущая, как в висках отдаётся возросший ритм сердца. Под ложечкой неприятно защемило.
Среди стволов вновь забрезжил свет. Он не приближался и не удалялся, — оставался на одном месте, и Олег это отчётливо уяснил.
Дождь заметно усилился. Ледяные капли истошно колошматили по асфальту, лезли за шиворот, слепили глаза.
Олег медленно двинулся вперёд. Он старался держаться под сенью ветвей и ступать как можно тише. Не то чтобы он чего-то опасался — просто не желал выдавать своего присутствия раньше времени.
Тополя нехотя расступились. Из-за их замшелых тел показалась одинокая скамейка. Рядом стояла машина. Отечественная «классика». Кажется, «шестёрка»…
Олег обомлел.
В салоне мерцал свет — видимо автомобиль пребывает здесь уже давно, причём с выключенным двигателем, в результате чего аккумулятор практически выдохся.
Олег пригляделся: в кресле водителя кто-то сидел. Вернее застыл, облокотившись о руль, никак не воспринимая действительность. Поза была неестественной, но это был явно человек и сомневаться в этом не приходилось. Кроме водителя никого видно не было.
Олег дёрнулся, нерешительно заскользил к машине.
Дождь хлестал по лицу в каком-то жутком остервенении, словно желал непременно причинить вред! Однако мальчик не обращал на злющие капли внимания, целиком сосредоточившись на дьявольской машине… и на животном, что затаилось внутри. Олег не был окончательно уверен в правильности собственных умозаключений, но какой-то незнакомый внутренний голос упорно заставлял его верить в то, что это ТА самая машина. Машина что несколькими минутами ранее объявилась у комплекса Братиславский и вырвала из их душ частичку света.
Олег взял немного левее, в надежде разглядеть лицо незнакомца через лобовое стекло. Однако именно лица видно не было — водитель уткнулся в руль и, такое ощущение, безмятежно спал после тяжёлого трудового дня.
Свет в салоне мигнул.
Олег поморщился, тут же заставил себя двигаться вдоль автомобиля. Он старался ни о чём не думать, словно опасался выдать своё присутствие одними лишь мысленными флюидами, однако в общем хаосе дождя и ветра вряд ли было слышно даже его шаги.
Чем ближе Олег подходил к «шестёрке», тем всё более странной и неестественной казалась поза сидящего внутри человека.
«Живые так не сидят, — пронеслось в голове, отчего ладони сами собой сжались в кулаки. — И не спят. Если, конечно…»
От последовавшей догадки Олег встал как вкопанный.
Не до конца понимая, что делает, он прикоснулся дрожащими пальцами к боковому стеклу и легонько постучал по мокрой поверхности. Хищный дождь тут же проглотил глухой звук и метнул в лицо очередной ворох острых игл.
Олег с трудом перевёл дух, снова постучал. Потерявшие чувствительность пальцы, отозвались звенящей болью в районе запястий. Сделалось окончательно не по себе — Олег отчётливо представил себя на кладбище, склонившимся над заколоченным гробом.
Свет снова мигнул.
Олег задохнулся от очередного порыва ветра и машинально потянул за ручку дверцы. Та, щёлкнув, открылась. Водитель даже не шелохнулся. Олег осторожно приоткрыл дверцу и, стерев со лба мешавшую смотреть влагу, толкнул человека в плечо. Тот вновь никак не отреагировал, продолжив забвенно обнимать руль.
«Кажется в школе у кого-то из ребят именно «шестёрка». Только, вот, у кого?..»
Олег на секунду задумался… и тут же почувствовал, как от последовавшей догадки, по спине рассыпался выводок холодных мурашек.
— Толик?.. — прохрипел Олег и, превозмогая панику собственных мыслей, откинул голову водителя. — Твою-то мать!
На спинке кресла тут же обозначилось тёмное пятно, под потолком царил въедливый аромат меди.
Олег стремительно отдёрнул руку от волос бесчувственного Толика — в том, что это был именно Толик, у него не осталось никаких сомнений! — и попятился прочь от приоткрытой дверцы, пытаясь рассмотреть повреждения «шестёрки».
«Но почему именно Толик? Зачем ему сводить счёты с Женей, с которой он, к тому же даже не был знаком?»
Передок авто был раскурочен. Да так, что от одного вида исковерканного металла у Олега заныли кости во всём теле. В сознании снова материализовалась нестерпимая жалость по отношению к Жене.
— Сука! — прошипел мальчик и поспешил вернуться к Толику. — Чего она тебе сделала?! За что?
Толик ничего не ответил, словно этой ночью ему было решительно на всё плевать.
Олег что есть сил ударил толстяка ребром ладони по жирной шее. С трудом сдержался, чтобы не ударить снова. По складкам на свинячьем подбородке Толика пробежала лёгкая рябь. Голова откинулась на бок, и на мальчика глянул закатившийся зрачок.
Олега передёрнуло, а всё же занесённая для повторного удара рука безвольно опала вдоль тела. Толик развалился в кресле, позволяя Олегу вершить правосудие, а вниз по его шее стекала тоненькая струйка крови.
Сквозь аромат смерти пробился запах спиртного — в нём и впрямь было что-то змеиное!
Олег с трудом устоял на ногах. Он выпрямился, кое-как преодолел накатившую дурноту, вцепился окровавленными пальцами в крышу машины. Икры налились свинцом, а колени предательски проседали, всякий раз, как он пытался заставить себя отойти от ненавистной машины.
Сквозь царящий в голове сумбур прорвалась очередная догадка:
«Но почему кровь на затылке? При наезде он мог разбить об руль лишь лицо. Если только…»
Олег хотел было обернуться, но попросту не успел воплотить задуманного в жизнь. На его собственный затылок обрушилось что-то тяжёлое, отчего в ушах застучал оглушительный набат, а в глазах всё померкло. Мальчик осел, раскидав руки по сторонам, в попытке сохранить равновесие или хотя бы сознание… Однако не вышло ни того, ни другого. Перед взором вспыхнул оранжевый шар, который тут же рассыпался на поблескивающие коричнево-жёлтыми тонами искры, а окружающее пространство принялось стремительно вращаться.
Олег сел на сырую листву. Сейчас он был уверен в одном: заново подняться на ноги ему не удастся.
Затем его задело повторно — чем-то твёрдым, отдающим куревом и сдобным запахом перегара, — прямо в нос. Угасшие было искры, вспыхнули с новой силой, а в мозг вонзились мириады раскалённых игл. Из носа хлынуло, отчего сознание окончательно угасло. Олег мог лишь давиться кровью, глубоко в подсознании понимая, что это не сулит ничего хорошего — только приближает и без того явный конец. Каждый новый глоток проталкивал жизнь всё ниже и ниже, к самым низам, где уже кипел ароматный бульон, сдобренный пинтой нечеловеческой злости!
Олег стиснул зубы, попытался укрыть бесчувственными руками голову. Однако он снова не успел.
В солнечном сплетении произошёл взрыв, от ударной волны которого перехватило дыхание. К расквашенному носу и разбитой голове добавились новые повреждения, а сними и непередаваемые ощущения. Из глаз брызнули слёзы, а вязкая кровь полилась уже в лёгкие. Олег почувствовал, что его голова сейчас непременно лопнет и решительно завалился на бок, принуждая кровь литься наружу. Холодный асфальт вернул в чувства, а боль мгновенно отрезвила; Олегу удалось глотнуть разбавленного дождём воздуха, и он тут же попытался подняться на ноги.
Однако снова не вышло. Но на этот раз его не ударили — просто схватили за грудки и прижали к мокрому боку «шестёрки».
Олег с трудом разлепил ресницы, уставился перед собой, стараясь слепить из вращающейся перед глазами мозаики хотя бы некое подобие реальности.
Реальность злобно оскалилась, тут же приняв облик ухмыляющегося Палита. Олег вытаращился на одноклассника и даже сам не сразу понял, что, не смотря ни на что, тянется руками к горлу противника.
— Ах ты, сука! — прошипел Палит. — Чё, мало?! Щас добавлю! — И он боднул бестолково сопротивляющегося Олега в нос.
Обжигающие иглы в очередной раз полоснули по истерзанному сознанию; Олег машинально отдёрнулся, но только лишний раз приложился затылком об заднюю дверцу машины.
Палит самодовольно улыбнулся и скрылся за ширмой дождя.
Олег захрипел, принялся отхаркивать противную кровь. Всё тело ныло и, такое ощущение, разваливалось на части, словно было провёрнуто в огромной мясорубке. Однако боль заметно отрезвляла, и это было как нельзя кстати.
— Зря ты, сучёныш, сюда забрёл, — донёсся откуда-то сбоку хриплый голос Палита. — Теперь придётся тебя вместе с жиртрестом на том свете прописать.
Олег прочистил горло и сказал:
— Урод, чего она тебе сделала?
— Эта тварь? — Палит возник из темноты, будто обозлённый бес; парень заметно раскачивался из стороны в сторону и постоянно косился на сжимаемый в правой руке предмет, так похожий на канистру из-под бензина. — Да она мне чуть башку не снесла в школе! Грёбаная шалава! Ничё, сегодня я здоровски уделал эту сучку!
Палит удовлетворённо кивнул, явно не осознавая, что натворил, и потряс своей ношей так, чтобы Олегу было проще её рассмотреть.
— Вот, сейчас, ещё от двух недоразумений избавлюсь — и вообще крутяк будет!
Олег ощутил явную тревогу, но по-прежнему не мог заставить своё тело подняться.
— Ты чего, совсем что ли с катушек съехал?
Палит безумно оскалился.
— Не то слово! Я тебя сейчас живьём поджарю! Как свинёнка! — И парень принялся неуклюже откручивать пробку на канистре.
— Ты глюков, что ли, наловился?!
— Глюком сейчас ты станешь, — засмеялся Палит. — Особенно когда припекать начнёт!
Олег попытался подтянуть ноги, но те всё ещё не слушались. Палит заметил метания своей жертвы и со всех сил огрел Олега канистрой по коленкам. Мальчик взвыл, а его мучитель только снова бездушно рассмеялся.
— Врёшь — не уйдёшь! — И Палит окатил Олега с ног до головы бензином. — Ну как, нравится? — прошипел он, принимаясь за бак «шестёрки». — Я вам всем покажу! Будете меня помнить, суки недо<…>нные!
Палит уже через силу ворочал языком и всё сильнее раскачивался на ногах, однако сохранял бодрым дух. Происходящее совершенно не нравилось Олегу. Казалось, что в одноклассника вселился демон, в результате чего парень утратил всякую человеческую сущность, отдавшись на волю озлобленного чудовища.
Олег с неимоверным трудом пересилил очередной болевой спазм, попытался вновь пошевелить ногами. Ничего нового, кроме массы неприятных ощущений, он для себя не открыл, — ноги словно чужие, только боль по-прежнему принадлежит исключительно ему одному. Мальчик стиснул зубы и отыскал глазами Палита.
— Думаешь, таким образом отмазаться выйдет?
Палит резко обернулся. Сверкнул зрачками во тьме.
— А то! — просипел он, засовывая что-то в бак «шестёрки». — Вся гнилая слава вам двоим достанется. А я так, ни при делах.
— Да все уже и без того знают, что это ты!
— Да ну?.. — Палит на секунду замер в нерешительности, но тут же снова с головой окунулся в сумрак. — Интересно, кто же меня сдал…
Олег не без удовольствия изобразил на распухших губах улыбку.
— Да я тебя и сдал!
— Чё, всё ещё смешно? — Палит засопел. — Так я тебе и поверил. Шкуру свою просто спасти хочешь, щенок! Или чего, думаешь, раз скорефанился с Морозом — теперь всё дозволено? Хрен те в нос! И не таких обламывали!
— Да мне насрать на вас с Морозом! Да и на всех остальных тоже!
— А вот мы сейчас и проверим, на кого не насрать, — Палит отодвинулся от задка «шестёрки» и Олег увидел, что из бензобака торчит клочок грязной материи. — По тому, кого на помощь звать станешь.
— Ты чего, реально, что ли, обалдел?! Чем накачался?
— Не твоё дело, сосунок!
— Может, хватит дурить? И так уже сегодня дров наломал!
— Это не я наломал — это вы все наломали, — Палит отошёл от машины, упёрся в Олега до невозможности ясным взором. — Чё, страшно, сучёныш? Молитву-то хоть знаешь, какую?..
Олег проглотил кровавый комок, мешавший нормально дышать. Попытался отыскать в организме скрытые резервы сил, потому что уже явно понимал, что с Палитом что-то не так.
«И эти самые резервы — единственное, на что можно уповать в сложившейся ситуации».
— Тебя ведь всё равно вычислят.
— Ну, конечно… Давай, вынеси мне мозг ещё чем-нибудь заумным, — Палит поднял канистру, принялся забвенно поливать «шестёрку» и Олега.
Непрекращающийся дождь, казалось, совершенно его не смущал. Хотя, скорее всего, парень попросту ничего не замечал, сосредоточившись лишь на беспомощной жертве, которая всецело завладела его сознанием, порабощённым чем-то прибывшим извне.
Олег страшился даже представить, что будет дальше. В подобном состоянии Палит мог совершить что угодно! Или с чем он сейчас там, наедине?..
«Они это уже доказали, так подло отправив на тот свет сначала бедную Женю, а затем и недалёкого Толика».
Олег попытался напрячь гудящие ноги. Тут же стиснул зубы, понимая, что так легче всего перетерпеть стремительно нарастающую боль, при этом не застонав. Он знал, что нельзя издавать посторонних звуков, так как это непременно привлечёт внимание.
«Пока же Палит уверен, что я ни на что не способен — мне ничего не угрожает… за малым исключением… Быть поджаренным заживо!»
Догадываясь, что в подобном состоянии бороться с Палитом голыми руками элементарно глупо, Олег потянулся к открытой дверце машины и принялся отчаянно шарить среди разбросанных по днищу предметов. Он не искал чего-то конкретного — что угодно, лишь бы удобно легло в ладонь, и имело какой-никакой вес!
Звякнуло стекло, и Олег тут же замер.
— Эй, ты чё ты там роешься! — взревел Палит, бросаясь на Олега с реакцией хищника. — Щас я те точно башку снесу! — И он замахнулся пустой канистрой.
Олег понял, что если он хочет жить, надо незамедлительно действовать, потому что другого такого шанса больше не представится. Мальчик сжал трясущимися пальцами первое, что подвернулось под руку, размахнулся и от души зарядил непонятным предметом по несущемуся в собственное ухо колену.
Под соло дождя звякнуло битое стекло, а Палит жутко взревел. На сей раз явно от боли. Он неуклюже оступился, завалился на бок, поджав окровавленную ногу к животу.
— Ах ты, сучий потрох! — орал парень в небывалом остервенении, так что его голос временами переходил в животный визг. — Я те щас кишки выпущу, сучара! Иди сюда, обсос долбанный!
Олег поскорее отодвинулся прочь и, тяжело дыша, посмотрел на зажатую в трясущихся пальцах бутылку. Вернее от бутылки осталось только горлышко, ощетинившееся уродливой «розочкой». Стекляшка на время сохранить жизнь, однако для того, чтобы спасти её окончательно, необходимо продолжать сопротивляться и дальше.
Палит быстро отошёл от болевого шока и, резко поднявшись, попытался тут же наступить на порезанную ногу. Коленный сустав просел, на что парень лишь злобно выругался.
— Молись, паскуда, — прошипел он, выдернув из рассечённой плоти порядочный кусок окровавленного стекла. — Щас я тебя жарить начну.
Вид крови противника запустил по артериям остатки адреналина. Олег кое-как поднялся на больные ноги и, недолго думая, бросился на Палита, который уже вынул из кармана затёртый «Крикет». Дальнейшие события развивались настолько стремительно, что Олег даже толком не запомнил, в какой последовательности всё происходило.
Он прыгнул руками вперёд, силясь отыскать «розочкой» горло Палита. Однако тот увернулся и неуловимым взмахом руки выбил бутылку из пальцев противника, после чего незамедлительно чиркнул зажигалкой…
Вспыхнула одинокая искра, окрасив капли дождя голубыми тонами. В тот же миг Олег оказался с ног до головы объятым беснующимся пламенем! Поначалу он ничего не почувствовал… но, спустя всего лишь пару секунд, понял, что не может дышать. Языки пламени затягивались вместе с кислородом в лёгкие, обжигая полость рта, носоглотку, бронхи. Нестерпимая боль затмила рассудок. Олег взвыл, а Палит довольно рассмеялся, запустив шипящий «Крикет» в сторону «шестёрки».
Ухнула синяя вспышка.
Окружающее пространство окрасилось ярко-оранжевым ореолом, отчего склонившиеся тополя стали подстать обгоревшим человеческим скелетам.
Словно в гипнотическом сне, Олег вновь и вновь пытался скинуть с себя горящую куртку, однако лишь всё основательнее запутывался в рукавах и подкладке. Из-за нестерпимого жара глаза уже практически ничего не видели… а подоспевший Палит не преминул подставить предательскую ножку.
Олег повалился наземь, принялся кататься по мокрому асфальту, поджигая небольшие лужицы, с блестящей на их поверхности радугой.
Палит довольно наблюдал за ярким зрелищем, изредка отвлекаясь на саднящую коленку да раз от раза пиная извивающуюся жертву.
Олег кое-как откинул мешающую отбиваться куртку и ринулся в сторону безучастных тополей. Однако тут же споткнулся об ту самую одинокую скамью: полетел вперёд головой, чем изрядно позабавил бездушного Палита.
Олег машинально выставил вперёд горящие пальцы; те уткнулись во что-то твёрдое, окончательно потеряв чувствительность. Не понимая, что вообще происходит, и уже мало контролируя объятое паникой сознание, Олег, резким движением рук, отбросил от лица встрепенувшееся пламя и на секунду приоткрыл глаза. Полыхнуло жаром, который тут же спровоцировал обильное слёзотечение. От солёных капель сделалось совсем тошно: такое ощущение, будто в лицо плеснули уксусной эссенцией! Но Олег всё же увидел перед собой то, обо что отбил пальцы. Это была металлическая мусорная урна, наполовину заполненная дождевой водой.
Олег схватил спасительный сосуд и, недолго думая, вылил его себе на голову. Жар тут же отступил — поджал хвост и шмыгнул под лавку, — однако уже через пару секунд обозлёно выглянул из своего укрытия, попытался вцепиться в штанину.
Олег отмахнулся и только сейчас почувствовал ужасающую боль, голодной саранчой накинувшуюся на открытые участки тела. Жара больше не было, более того, сделалось невыносимо холодно, так что даже застучали зубы. Олег медленно обернулся, уставился на яркое пятно, когда-то бывшее «шестёркой». Из раздражённых глаз снова потекли кислотные слёзы… и он в очередной раз пропустил момент атаки…
Позвоночник надсадно хрустнул, перегибаясь через спинку скамьи, а в паху возникла жгучая боль.
— Хрен с тобой! — проревел над ухом безумный Палит. — Раз в огне не горишь — я тебя на ремни порежу!
Противники сцепились, полетев через скамью в пузырящуюся грязь.
Олег приложился головой об бетонное основание и на секунду потерял пространственную ориентировку. Затем всё же пришёл в себя, ещё раз ощутив, как в районе паха разрастается очаг пульсирующей боли. Мальчик машинально сунул руку за пояс, с трудом сдержался, чтобы не закричать. Под пальцами возникло что-то твёрдое и неимоверно холодное. Голова уже ничего не соображала из-за завладевшей сознанием боли, и Олег просто выдернул из паха окровавленную «розочку». Он всё же застонал и поспешил отшвырнуть острый предмет как можно дальше.
— Ну как?.. — просипел совсем рядом ненавистный Палит. — Понравился «Сидр»? Я тебе сейчас ещё принесу! Ты ведь не откажешься? Правильный ты наш.
Олег стиснул зубы, с трудом проглотил болезненный стон.
Палит злорадно улыбнулся, протянул к горлу жертвы холодные пальцы.
— Лучше так тебя придушу! А потом и твою сучку невскрытую тоже!
Наверное именно эта фраза и спасла Олегу жизнь.
Мальчик не был уверен, что ему удалось бы совладать с монстром, не вспомни Палит про Светку.
Олег взвыл, точно раненный зверь, собрал остатки сил и что есть мочи вцепился в Палита.
— Только тронь её, гад! Пожалеешь, что на свет появился!
— Да ну?.. — усмехнулся Палит. — Уверен?
— Побольше твоего! — И Олег, пользуясь секундным замешательством противника, вцепился тому в глаза.
Палит взвыл от боли, тут же попытался отстраниться. Однако у него ничего не вышло. Олег впился похлеще клеща и явно не собирался уступать инициативу. Мальчик вдавил беспорядочно отмахивающегося противника в спинку скамьи и принялся методично вжимать упругие белки внутрь глазниц.
— Пусти, сука! — визжал Палит, безуспешно пытаясь отбиться от напирающего Олега. — Чего, яйца напоследок отрастил, гавнюк поганый?! Я твою маму имел! Аааа!..
Олег никак не реагировал ни на боль, ни на оказываемое сопротивление, ни на стремительно тающие силы — он просто давил.
(как слизней!)
Давил до тех пор, пока под большими пальцами обеих рук больше не осталось упругости. Давил и после этого, не обращая внимания на заливающую руки кровь. Давил даже когда Палит забился в конвульсиях, больше походящих на предсмертную агонию.
Когда бывший одноклассник окончательно затих, Олег отпихнул безжизненное тело прочь и откинулся навзничь. Дождь оставил его в покое, словно признавая превосходство. Ветер так же отстал. Осталось лишь мрачное небо над головой и тёмный провал в душе.
— Это за Женьку, тварь, — прохрипел Олег. — Надеюсь, тебе понравилось.
С небес спустилась бездна.
Какое-то время Григорий Викторович сидел в каморке Аллы Борисовны и выслушивал её надрывные причитания, относительно того, как нечто подобное могло случиться и куда, вообще, катится этот нерадивый и ужасный мир, сдобно начинённый всевозможным сбродом, от которого можно ждать ещё и не такого! Монотонная тирада постепенно обволакивала сознание мшистой пеленой забвения, на вязком фоне которой отчего-то было довольно легко размышлять на совершенно отстранённые темы, при этом особо не раздражая занятого нудной тарабарщиной собеседника. В большей степени, это даже смахивало на абстрактный диалог семейной пары, прожившей бок о бок лет эдак тридцать. Она его постоянно «пилит» по любому поводу и без такового. А ему на неё просто плевать, потому что он давным-давно свыкся с данностью и просто терпит. Взаимоотношения — если дозволительно оперировать именно этим определением — деградировали, превратившись в привычку. Чувства поблекли, а единственное, чего хочется прямо сейчас, это чтобы вечер поскорее канул в лету, оставив после себя засвеченный негатив повседневности.
Григорий Викторович был закоренелым холостяком и не мог понять, как в его голове народилось подобное сопоставление. Впрочем, это и не особо его заботило.
«Наверняка засело где-нибудь в корках подсознания ещё с институтских времён — ведь в пору расцвета светлого коммунизма, браку в государстве отводилась первостепенная роль. Да, семья была именно что ячейкой общества — и это не являлось устойчивым выражением, которым в наши дни бросаются направо и налево, обозначая на лице сознательность, в душе же стараясь утаить пошлые стереотипы. Нынешние грязные институты, в которых, якобы, и должна зарождаться та самая новая жизнь, что поведёт цивилизацию к светлому будущему, заслуживают совершенно иной характеристики. И это тоже общеизвестно».
Григорий Викторович невольно усмехнулся — и снова попал в цель: Алла Борисовна расплылась в жуткой улыбке, по-видимому, довольная реакцией слушателя.
— И правда, что же за день сегодня такой… — «перезарядила» она и принялась расстреливать гудящее пространство трассерами ненависти ко всему живому.
Григорий Викторович вздохнул.
После того, как все разошлись, он ещё раз попытался поговорить с оставшимися подростками…
(надо будет попросить Вадима разыскать остальных)
…однако те прибывали в таком состоянии, что с расспросами лучше было повременить. Тем более что и неравнодушный к мёртвым девочкам судмедэксперт — толстячок Гриша — щедро накачал невольных свидетелей таблетками, так что добиться чего-то вразумительного казалось практически невозможным. Да и не было особого смысла терзать шокированных подростков прямо сейчас. К тому же, на данном этапе следствия, всё вырисовывалось довольно чётко и без них: ссора днём, спиртное, — а возможно и не только — вечером. Далее затаённая обида, и месть, как по Станиславскому. Сами опрошенные свидетели особо не сомневались в истинном виновнике случившегося кошмара. А найти их одноклассника — лишь дело времени. Убийца наверняка поутру сам во всём раскается. Потому что трудно принять как есть, а тем более, осмыслить содеянный кошмар, оставшись без покровительства «зелёного змия», с которого всё и началось.
Григорий Викторович презирал убийц вообще. А малолетних несмышлёнышей — точнее зверят, способных лишить жизни просто так, особо не задумываясь, — в особенности. Система определённо дала сбой: изо дня в день, задающие ход шестерни вертелись совершенно не в ту сторону, отчего с лишённого всяческой цензуры конвейера вновь и вновь сходили подобные бездушные экземпляры, «запрограммированные» на причинение боли и лишение жизней. И самое страшное, что заставить крутиться шестерни вспять — невозможно. Отбросит отдачей. А повторно к механизму уже не подпустят. Система хочет двигаться дальше — её кукловоды пойдут на что угодно, дабы сохранить существующий порядок вещей. Точнее режим. Никаким порядком не пахнет и в помине!
Григорий Викторович вновь машинально кивнул, соглашаясь с ходом собственных мыслей.
Алла Борисовна оскалилась, блеснув отшлифованными коронками.
— Тогда и я с вами чайку махну! — обрадовалась она, гремя выдвижными ящиками стола. — А может покрепче чего?.. Сами видите, как всё сегодня складывается.
Григорий Викторович нахмурился.
— Простите… Что вы сказали?
— Я спрашиваю: может вам чаю сообразить? А вы всё киваете и киваете в ответ… Вот я и подумала, что нервы все это. А для их успокоения, не грех и чего покрепче на душу принять.
— Нет-нет, — решительно отказался Григорий Викторович, тут же поднимаясь с неудобного табурета. — Дела.
— Да какие дела-то?! — всплеснула руками Алла Борисовна, косясь на аккуратные наручные часики. — Вон, времени уже почти десять натикало!
— Служба, — лаконично ответил Григорий Викторович и собирался уже было раскланяться. Однако хитрая консьержка оказалась тем ещё спрутом.
— Ох, и правда… — передёрнула она затвор. — Смотрю я на вас, милиционеров, и диву даюсь — как только вы всю эту канитель выдерживаете: маньяки, насильники, душегубы — ироды, одним словом, проклятые, — куда ни глянь! Их просто каблуком давить надо, а не цацкаться, как с детьми малолетними! Хотя наше правительство именно это делать и привыкло. Гуманисты недоделанные — чтоб им пусто было! — только о политкорректности талдычить и могут с трибуны — провались же она опять пропадом! А ты, поди, попробуй ещё с ними поспорь — лихо заумными словечками за пояс заткнут. Да и кто мы такие, чтобы в святая-святых без надобного на то разрешения соваться?.. Как перед Господом скоро будем перед мордами этими сытыми представать — помяни моё слово, мил человек! Ох, и где только сил с терпением набраться… На деле же, со всей этой шушерой подзаборной и церемониться не стоит — было бы с кем! Вон, как американцы делают: привязали к креслу, колпак на голову натянули и двести двадцать из розетки пропустили — самое то, чтобы всякую бесятину из мозгов повыбить! Нет, у нас только с экрана орать могут, как мы всю эту грязь недодавленную по сортирам мочить будем. А на деле, только тронь лишний раз ихнюю свору, попробуй, — сразу кучка борцов за права человека тут как тут объявится — будто чёртики из табакерки. Словно намазали им чем… Так и тебя самого, поди, в клетку пораньше всех этих мясников и засунут. Особисты ещё повсюду развелись, как тараканы недобитые! Нет бы бандюг в генеральских пагонах за взятки сажать, так они, опять же, под простых оперов да следователей, вроде вас, роют! Вы уж простите меня, грешную, да только не могу я смолчать, когда взаправду всё так. Ну, стрельнул ты ирода, какого, случайно — так тебе медаль надо за отвагу давать, а не по судам и следствиям-то таскать! Эх, батюшки-светы, и куда только этот мир катится…
Григорий Викторович непроизвольно улыбнулся.
«Старушка явный социопат, плюс фанатеет от ментовских сериалов и разоблачительных статей в «желтой прессе». Так что тут вряд ли получится отмахнуться стандартной РГО служебных дел — нужны крупнокалиберные контраргументы, чтобы пробить эту информационную броню».
Но Григорий Викторович не успел и рта раскрыть.
— А как же собачка из семьдесят первой?.. Вы ведь, как я поняла, изначально, именно по моему сигналу прибыли?
Григорий Викторович смиренно осел.
«А всё-таки ещё не окончательно из ума выжила».
— А это, надо полагать, и была та самая Смирнова? — спросил следователь, массируя виски. — Подружка погибшей девочки. Стало быть, их собака?
— Она самая.
— А вот друзья её утверждают, что нет у Смирновых собаки. Да и не было никогда.
Алла Борисовна от такой ереси чуть было не захлебнулась слюной.
— Вот вы, товарищ следователь, столько лет уже в милиции работаете, и так говорите, — на лице консьержки было написано полнейшее разочарование в своём собеседнике. — Неужто вы этих ребятишек послушали?
Григорий Викторович пожал плечами.
— А, собственно, какой смысл им врать?
Алла Борисовна всплеснула ручонками.
— Да они сызмальства все врут! От них правды не добьёшься, будто от неё у них мозги наперекосяк встают! — Консьержка покачала головой, однако Григорий Викторович уловил в её постоянно снующих зрачках явное безразличие к сему факту.
— Ну не все же такие, — осторожно заметил он, наматывая на кулак неподатливое старушечье сознание.
Алла Борисовна аж подскочила — нет, она не любила, когда ей навязывали постороннюю волю.
— Да полноте вам! Они ведь все на этих своих стрелялках и бродилках помешаны! Им же взять нож и начать убивать — как два пальца обслюнявить! Они даже не осознают толком, что сделали! И не думайте, что нормальные есть — нету! Вымерли все, как динозавры! Телевизор уже страшно включать! Вы только посмотрите, чего они — детёныши эти — заграницей творят… Сегодня на уроке вместе со всеми шалят, а назавтра приходят с отцовским дробовиком и весь класс кладут… а сами сверху… да ещё и записочку оставят, кто, так сказать, всему виной! — Алла Борисовна раскраснелась, явно испытывая высшую степень эйфории от восприятия собственной речи. — Это ведь оттуда всё и идёт. Сызмальства мультики эти, про котов и мышей, которым лишь бы оттяпать друг у друга чего поскорее! Потом игрушки заумные ихние, пропади ж они опять пропадом! А как школу заканчивают и куда дальше учиться уезжают — всё, пиши, пропало! Свобода — делай, чего захочу, авось не поймают! А вы говорите: не все такие… Прикрывают они просто друг дружку. Потому что так уж у них заведено. Кодекс чести, что ли… Не посмотри, что одно шпаньё поголовно! А собачка есть — сама видела. Уж мне-то врать незачем, сами должны понимать.
Григорий Викторович недовольно кивнул: он знал это и без нудных нотаций.
— Я всё понял. Да, вот ещё что…
— Что? — обрадовалась Алла Борисовна. — Спрашивайте — всё расскажу!
— Вы, случайно, не знаете, какие взаимоотношения складываются в семье этих Смирновых? Может, ссорятся… детей ругают, почём зря… или ещё чего вытворяют?
Алла Борисовна наклонилась к столу, осторожно посмотрела по сторонам.
— Да я так и знала, что это рано или поздно всплывёт, — прошептала она, словно их беседу мог кто-то подслушать.
— Что именно?
— Ходят слухи, что, якобы, эта Марина — мама девочки — на учёте в психоневрологическом диспансере состоит, — Алла Борисовна утвердительно кивнула, словно соглашаясь сама с собой.
— И что с ней не так?
— А кто ж знает… Люди говорят, будто они только из-за этого и съехали с прежней квартиры: мол, там тоже прознали про ЭТО и вроде как попытались во всём разобраться.
— Ишь ты… — покачал головой Григорий Викторович, которому от всех этих перешёптываний привиделась средневековая городская площадь, в центре которой беснующаяся толпа пытается линчевать испуганную женщину в отрепьях.
— А что же, вы сами никаких справок не наводили? — Алла Борисовна тут же растворила страшную картинку своими плоскими сомнениями и принялась буравить Григория Викторовича презренным взором.
— Я пришёл из-за собаки. А это так, простая интуиция.
— Уж как-то метко вы попали со своей этой интуицией, — проворчала консьержка, видимо всё равно не до конца доверяя услышанному.
— Профессия такая, — Григорий Викторович неумело улыбнулся и тут же снова посерьёзнел. — А теперь, ближе к делу. Когда именно появилась собака?
— Да вчера вечером и появилась, — отмахнулась Алла Борисовна. — Я же всё вашему, этому, дежурному рассказала! Причём не одному и не раз!
— Что ж, теперь придётся ещё и мне рассказать.
Алла Борисовна засопела, напрягая извилины.
— Вчера — приблизительно в это же время — сам глава семейства привёз на машине.
— А, случаем, не припомните… к этому главе семейства никакой молодой человек не приезжал до этого? На иномарке.
Консьержка засопела пуще прежнего.
— Нет. Если бы приезжал — заметила бы. Мимо меня даже мухе не пролететь.
— Ясненько… Так. И что же дальше было?
— Ну, я, конечно, его предупредила, что подобным зверюгам тут не место! Вон — деревня, село, дача, — там хоть анаконду выращивайте, а тут… — Алла Борисовна захлебнулась волной сдобного негодования. — Нет, это надо же до такого додуматься — жуткую зверюгу в квартиру пустить!
— Я смотрю, вы не очень-то собак долюбливаете… — попытался вставить словечко Григорий Викторович, но консьержка тарахтела, точно пулемёт:
— Вот ещё! Обычных Бобиков да Шариков — ради бога! Сама буду им объедки носить. Так нет же, нужно обязательно эту белобрысую крысу-переростка привезти! Чтобы она потом день напролёт интеллигентных людей своим бесстыжим воем изводила!
— Интеллигентные люди, насколько мне известно, — все днём работают.
Алла Борисовна побагровела, словно её ткнули носом в несостоятельность собственных идеалов.
— Герман Полиграфович — заслуженный деятель культуры. Он в оркестре играет. И ему весь день напролёт нужно партии разучивать, чтобы потом, вечером, для вот этих самых добропорядочных лиц — как вы сказать соизволили, — которые днём все работают, концерты давать! Эх вы, служителем закона ещё себя называете… — И Алла Борисовна в чувствах отвернулась.
— Простите, — тут же спохватился Григорий Викторович, понимая, что столь серьёзная тема может снова прикрыться бесполезными метаниями души. — Бог — свидетель, я не хотел вас обидеть.
— Да что я — мелкий пожилой человек, до которого никому нет дела. А вот Герман Полиграфович — это личность! Таких бы как он — и к власти! Уж тогда бы мы точно зажили!
Григорий Викторович деликатно откашлялся.
— Так что за порода?
Алла Борисовна открыла рот в замешательстве — этакий сундучок из сказки, в котором можно хранить бесценные сокровища. Затем заворочалась, как болотная кочка, и принялась основательно рыться в полах своего халата.
— Этот… Как его… Забыла! Их всё ещё по телевизору показывают, как они хозяев своих калечат почём зря, — Алла Борисовна наконец выудила из кармана скомканный газетный обрывок и принялась читать по слогам печатный текст: — Буль…терь…ер. ер… Так вот, кажется.
Григорий Викторович кивнул.
— Значит собака в квартире уже сутки… И, говорите, днём её было слышно?
— Ну, конечно! Они все разъехались, а зверь этот запертый сидел, слюной исходил! А ещё выл на весь подъезд, как проклятый! Я вам сразу же сигнализировать! Но вас пока дождёшься, сроду забудешь, зачем и звонил! А тут ещё это горе! С девочкой… — Алла Борисовна снова изобразила на своём подвижном лице жалость и смиренно посмотрела на следователя. — Кто же её так невзлюбил-то?
— Разберёмся, — сухо ответил Григорий Викторович, одновременно о чём-то размышляя. — Это наша работа.
— Вот-вот, а я о чём толкую! — охнула консьержка, принявшись заново причитать, о трудных подростках и о той среде, что их вскормила.
— Но ведь сейчас дети в квартире…
Алла Борисовна глупо кивнула.
— Значит всё нормально, должно быть.
Погас свет, отчего Алла Борисовна противно взвизгнула.
Григорий Викторович от неожиданности крякнул — после яркого света глаза ничего не воспринимали, словно подкравшаяся тьма вооружилась вязальной спицей и нанесла два решительных удара!
— Ну что ещё такое?.. — заклокотала Алла Борисовна, как обеспокоенная курушка.
— Пробки, — вполголоса диагностировал Григорий Викторович, нетерпеливо ожидая пока глаза привыкнут к темноте.
— Это на десятом, — уверенно констатировала консьержка. — Там щиток всё замыкает. А никому опять же нет дела! Вот тоже, сколько раз звонила, сколько писала… И всё, такое ощущение, коту под хвост! Приедут, походят туда-сюда, как пингвины дрессированные, прикрутят чего-то там, счёт выпишут и видели их только! А она — эка пакость, — всегда на ночь глядя и случается, будто знает, когда высовываться!
— Дети на каком этаже? — осторожно спросил Григорий Викторович, ощущая стремительно нарастающую тревогу.
— Дак на десятом, в семьдесят первой квартире они, где же ещё… Сейчас, погодите минутку, у меня тут фонарик припасён.
— Живее! — поторопил Григорий Викторович, уже всецело уверенный, что в данный момент происходит что-то страшное.
«Детям угрожает смертельная опасность! Наверху что-то случилось — и в этом нет сомнений! Почему нет сомнений? А бог его знает почему!»
Вспыхнул лучик света от миниатюрного светодиодного фонарика.
— Вот, — довольно проскрежетала Алла Борисовна. — Всё лучше, чем в темноте-то сидеть.
Григорий Викторович бесцеремонно выхватил фонарик из липких пальцев консьержки и кинулся к лестнице.
— Позвольте!.. — завелась Алла Борисовна. — Что это за манеры такие? Что вы, вообще, себе позволяете?!
— Я при исполнении! — отмахнулся Григорий Викторович. — Обязательно верну, не беспокойтесь!
— Но куда же вы?
— К детям! — отозвался на бегу следователь, ступая на первую ступеньку.
— А как же я?.. — забеспокоилась Алла Борисовна. — Что мне, в темноте, прикажете, сидеть?
Григорий Викторович не расслышал последнего. Мысленно он был уже высоко.
Светка очнулась на диване. Она сама толком не могла понять, как очутилась в гостиной. Тьма хоть и пропитала собой каждую частичку осязаемого пространства, но всё же позволяла ориентироваться более-менее сносно — и это несказанно радовало. Точнее делало сгустившийся сумрак не таким зловещим.
В голове пульсировала боль, и какое-то время Светка просто лежала с закрытыми глазами, вспоминая во всех деталях недавний ужас.
Скорее всего, в её теперешнем состоянии были повинны антидепрессанты, которыми её щедро накормил толстенький дядечка, после того, как закончил лапать мёртвую Женю.
От накативших воспоминаний Светку передёрнуло; она вновь ощутила холод от тех самых фантомных прикосновений!
«Нет-нет, касались вовсе не меня — касались Жени. Но почему-то чувствовала ЭТО именно я! А Женьке было уже всё равно, ведь она лишилась самого дорого — жизни».
Светке захотелось плакать, однако слёзы отчего-то так и не выступили. Наверное, просто закончились.
Девочка попыталась поднять голову, но в висках тут же ухнул многотонный молот. Светка издала слабый стон и снова опала на мягкий подлокотник дивана.
Совсем рядом прозвучали осторожные шаги: мелкие и частые — будто кто-то перебегал с места на место, желая оставаться незамеченным.
Светка попыталась вглядеться в темноту — тщетно! — лишь прямоугольники оконных рам, излучающие молочно-белую пелену. Странно, но было всё равно. Ни страха, ни любопытства, ни каких других эмоций — совсем ничего. Лишь затягивающая с головой апатия, подстать лесному болоту, из которого не так-то просто выбраться.
«Может это снова ОНИ?.. Эмоции всё же остались. Лицемерие оказалось право».
Светка осторожно прикоснулась к собственной груди, глубоко вдохнула, будто желая таким образом — по движению грудной клетки — убедиться в том, что всё ещё жива. Воздух скользнул вниз по носоглотке. От притока кислорода сердце ускорилось, в висках застучало с удвоенной силой. Однако боль не нарастала, осталась в одной поре.
Светка облегчённо выдохнула, опустила руки.
Левое запястье кольнуло, а под пальцами обозначилась сырость. Светка тут же поднесла ладонь к глазам и в ужасе уставилась на кровавое пятно. При тусклом свете она кое-как различила ровный порез на том месте, где её кожи коснулась мёртвая плоть. Девочка чуть было не вскрикнула, но вовремя совладала с эмоциями и промолчала. Похоже, Лицемерие не было таким уж эфемерным. Да, собственно, в этом и не приходится сомневаться: реальность дрожала и гнулась уже давно, сегодня же она наконец треснула.
Порез оказался неглубоким, но от осознания данности было не многим легче.
Светка смотрела на рассечённую плоть, не веря, что и впрямь могла решиться на столь эгоистичный поступок. И таблетки тут были ни при чём.
«Марина хоть и жрёт их горстями — а до подобной подлянки ещё ни разу не додумалась!»
— А я, вот, додумалась.
Более того, она это почти сделала! Хотя чем лучше остаться живым и безумным?.. Оказаться закрытым ото всего живого, оставив после себя лишь жалкий зрительный образ, да и тот постепенно стираемый ластиком времени.
Светка вздрогнула.
«В твоей квартире монстр — ты ведь не хочешь, чтобы он услышал нас?..»
Девочка резко поднялась.
Мелкие шажки замерли у дивана, а в нос ударил парализующий запах псины.
Светка увидела нависшую над собой треугольную морду и, такое ощущение, горящие глаза!
— Умка… — прошептала девочка, пытаясь вжаться в мягкую спинку дивана. — Фу…
Но это был уже не Умка, и Светка это отчётливо уяснила.
Пёс хищно обнюхал девочку и вцепился ей в лицо!
Светка завизжала, попыталась просунуть ладонь между острыми клыками и собственной шеей, дёрнулась в сторону. Получилось как-то не очень: отдающие смрадом иглы всё же соскользнули со щеки, оставив глубокие порезы. Руке тоже досталось: локоток обожгло, а с пальцев закапало.
Вне себя от первобытного ужаса, Светка вскочила на ноги и попыталась бежать. Снова не вышло. На неё налетело что-то тяжёлое и повалило с дивана. Светка полетела на пол вниз головой и на несколько секунд утратила способность нормально мыслить. Перед глазами снова мелькнули клыки: явно в попытке добраться до горла! Светка заорала уже во весь голос и наугад тыкнула пальцами в морду зверя. Локоток снова застрял в пасти, но боли девочка на сей раз не почувствовала — это был шок!
Свободной рукой Светка что есть сил скребла по ворсистому ковру, силясь нащупать хоть что-нибудь, чем можно было бы отмахнуться от обезумевшего хищника. Однако ничего не попадалось! Пёс клацнул клыками, в попытке избавиться от мешающегося локотка. Девочка завизжала, принялась суматошно колотить ногами по упругим бокам своего мучителя, который, казалось, этого даже не замечал. Сознание охватила истинная паника, а от соприкосновения с клыками вспыхнуло плечо — зверь промахнулся самую малость. Светка одёрнулась, в душе понимая, что следующая атака окажется для неё последней, и, не обращая внимания на жуткую боль во всём теле, ринулась прочь.
Животное ловко извернулось, попыталось перекинуть клыки на нужную позицию. Боль на мгновение отступила; Светка получила возможность более чётко осмыслить происходящее, однако времени на данную процедуру у неё элементарно не было. В этот самый момент пальцы всё же нащупали что-то в темноте, холодное и твёрдое — скорее всего, одну из Юркиных машинок, — и девочка, не тратя времени на раздумья, обрушила предмет на голову собаки — да так, что орудие рассыпалось на мелкие частицы! Пёс жалобно заскулил и мгновенно растворился во тьме. Светка быстро подтянула непослушные ноги и, не обращая внимания на льющую с локотка кровь, бросилась к балконной двери. Она то и дело пыталась отыскать взором противника, так что не заметила дверной косяк и на полном ходу врезалась в пластмассовую конструкцию.
Мысли совершенно не успевали за телом — они остались где-то позади и продолжали загнанно оглядываться по сторонам, ожидая новой атаки, которая, несомненно, будет последней!
Светка не помнила, как откинула запылённую шторку, распахнула дверь и пулей вылетела на просторную лоджию, залитую всё той же молочной пеленой. От притока свежего воздуха голова закружилась, и девочка с трудом устояла на ногах. За спиной послышался стремительно приближающийся шорох! Светка не решилась оглядываться и с размаху захлопнула дверь. Пластиковая конструкция содрогнулась от удара чудовищной силы и, такое ощущение, выгнулась наружу. Светка была уверена, что открывайся дверь в её сторону — преследование закончилось бы пару секунд назад!
Девочка одним движением заблокировала дверной замок и отступила к рамам. В голове царил полнейший кавардак, мысли путались, не позволяя осмыслить происходящее безумие. Светка в отчаянии вскинула руки к груди, попыталась унять дрожь во всём теле. Локоток отозвался ноющей болью, а от прострела в плече правая рука безвольно обвисла. Светка отстранённо оценила повреждения, подобрала изувеченную руку, словно та была раненной птицей, всхлипнула. Левая щека горела и явно распухла — но сейчас было не до неё.
В дверь озлобленно заскребли, отчего Светка невольно вздрогнула; она оглянулась на царящую за спиной бездну… и с трудом поборола желание сигануть вниз с десятого этажа! Странно, но заставить себя остаться на лоджии, было действительно труднее, нежели отдаться на волю стремительного полёта.
— Что же такое происходит? — прошептала Светка, стараясь восстановить размеренный ход мыслей. — Что ты за существо?
Шорох с той стороны прекратился. Светка уперлась спиной в стеклопакет и с трепетом ждала, что будет дальше. Шок сошёл на нет, уступив место страху. Ноги то и дело подкашивались, так и норовя усадить испуганную девочку на холодный пол. Боль значительно возросла, а кровь, такое ощущение, и не собиралась останавливаться. Светка в очередной раз оглянулась на мутную пелену, клубящуюся за окном, нерешительно преступила с ноги на ногу.
«Прыгну! Если больше ничего не останется — точно прыгну! Уж лучше с размаху об асфальт… и к Женьке, чем снова чувствовать, как тебя разрывают на части!»
В дверь с остервенением заскребли: зверь явно не желал отступать просто так.
Светка решительно подалась назад — так что чуть было не выдавила спиной стеклопакет и не перевалилась через край подоконника. Она в ужасе уставилась на то, что выглянуло из-за стекла балконной двери, понимая, что просто сходит с ума!
Пёс стоял на задних лапах, положив передние на пластмассовую переборку, которой заканчивался стеклопакет на уровне пояса девочки, и настойчиво смотрел той в глаза. Светка сглотнула застывший в горле ком и снова решительно дёрнулась назад. Зверь так же подался вперёд, в попытке выдавить стекло.
— Чего тебе надо?! — воскликнула Светка, с трудом задерживая взгляд на треугольных глазах замершего у преграды чудовища. — Что ты такое?..
Зверь зарычал, пачкая стекло кровавой пеной. Только сейчас Светка заметила, что морда животного сильно рассечена — она попала машинкой куда надо! — однако обильного кровотечения всё же не наблюдалось и это было плохо. Особенно если учесть, как сильно пострадала она сама.
Светка поморщилась от осознания собственного бессилия, уставилась в пол. Босые стопы вымазались в капавшей с локтей крови и теперь противно липли к паркету. Зверь сопровождал каждое движение девочки свирепым взглядом и, такое ощущение, чего-то ждал.
«Юрка!!!»
Светка чуть было не упала от последовавшей догадки. До сих пор она даже не удосужилась вспомнить об оставшемся в квартире брате! Вернее вспомнить-то удосужилась, однако, по обыкновению, просто отмахнулась от малыша, как от бесполезной игрушки.
Светка дёрнулась к двери, но встрепенувшийся хищник заставил её снова отскочит вглубь лоджии. Девочка с трудом перевала дух, упала на колени, принялась шарить руками по полу в поисках нового оружия.
Зверь, казалось, мгновенно сообразил, что задумала жертва, и зловеще зарычал, демонстрируя подёрнутые розовым налётом клыки. Светка старалась не смотреть на животное, неловко передвигая здоровой рукой различные предметы. Однако Глеб с Мариной, словно специально не пожелали оставлять на лоджии ничего подходящего, лишь старые кастрюли, коробки из-под бытовой техники, москитные сетки, забытые Юркой игрушки.
Стоп!
Светка быстро оглянулась на замершего зверя и, убедившись, что тот по-прежнему на месте, попыталась сосредоточиться на собственных мыслях.
«Где-то должен быть ящик с инструментами — Глеб специально переделывал розетки во всей квартире, потому что те располагались слишком низко, и Марине казалось, что Юрка непременно засунет в них палец! А в ящике: отвёртки, молотки, всякие клещи и пилочки! Даже вроде как топор был!..»
Светка пристально изучала каждый сантиметр лоджии, попутно силясь припомнить, где именно она могла видеть спасительный ящичек в последний раз. Боль мешала сосредоточиться, а силы стремительно таяли, капая вместе с кровью под ноги и затираясь в грязи.
«Хотя даже пускай, найду. Что потом?.. В открытую сражаться с чудищем? Это же самое настоящее безумие!»
Светка с сомнением посмотрела на здоровую руку, машинально прикоснулась к раздувшейся щеке, поморщилась.
«Может лучше тут отсидеться?.. Дождаться Глеба с Мариной — они непременно что-нибудь придумают!»
«Нет! Ждать нельзя! Ни в коем случае! Ведь в квартире остался Юрка! Да и провести на балконе ночь вряд ли удастся. Или замёрзну, или просто истеку кровью! Нужно попытаться добраться до мобильника!»
Светка продолжала прислушиваться к собственному подсознанию, а, попутно, рабочей рукой, решительно сдёрнула с растянутой над головой бечёвки Маринину блузку. Затем принялась обматывать ею изодранный локоть. Ткань тут же пропиталась кровью и разбухла. Светка кое-как расправила тянущиеся от блузки петельки и неуклюже связала их между собой, тем самым, зафиксировав повязку на локте. Получилось уродливо и непрочно, но главным было вовсе не это. Перво-наперво, необходимо остановить кровь, а каким именно способом — без разницы! Светка понимала, что пока Юрке угрожает смертельная опасность — она должна жить! Собственно, она сама жива до сих пор благодаря неряшливости братца: не раскидай тот повсюду свои игрушки — ей попросту нечем было бы отмахнуться, а в этом случае животное уже разорвало бы её на части.
Светка тряхнула головой, силясь избавиться от неприятных мыслей, поморщилась. Зубами, как могла сильно, затянула узел на локотке. Затем стёрла с подбородка кровь и снова посмотрела на рычащего зверя. Тот, такое ощущение, и не собирался переключаться на новую жертву, словно малыш его совсем не интересовал. Или же…
Светка почувствовала, как от последовавшей догадки пол стремительно ускользает из-под её ног.
«А что если Юрки уже нет?! Сколько я бредила, наслаждаясь общением с собственным Лицемерием и страшась молчаливого Безумия?..»
Она этого не знала. Да и было ли это столь важным именно сейчас? Ночь всё равно не закончится. Пока жив монстр, мрак никуда не денется. Уйти можно только с ним.
Светка кое-как отмахнулась от дурных мыслей, посмотрела на скалящегося пса. Шерсть, насколько это можно было судить при тусклом свете, оставалось белой. Только в том месте, куда она попала машинкой — немного розоватой, — а это свидетельствовало о том, что животное вряд ли нападало на кого-то ещё. Девочка с трудом заставляла собственное сознание верить в эту, выведенную буквально на пустом месте теорию, однако чего-то другого ей попросту не оставалось. Нужно было надеяться на лучшее и гнать прочь из головы аморфное Лицемерие, которое во весь голос призывало к бездействию… или к прыжку вниз.
Светка дёрнула головой, окончательно закрывая сундучок под названием: «Как сильно я хочу всё это прекратить!» — и снова принялась копаться в царящем под ногами хламе. Рассматривать изуродованное плечо девочка не решилась, понимая, что самостоятельно сделать перевязку она всё равно не сможет — неудобно, тем более, одной рукой. К тому же Светка понимала, что если там и взаправду настолько всё серьёзно, насколько больно, — то это только лишний раз подорвёт боевой дух.
Каламбур сознания совсем не веселил, а от повисшей на плечах слабости всё тело казалось похожим на изуродованный манекен.
Осознавая, что всё равно ничего не найдёт, Светка направилась вдоль лоджии к кухонному окну. Мобильник остался в сумке, а сумка — на столе. Опять же, насколько она это помнила, в свете всего случившегося позднее. Последнее время уверенности не было ни в чём, словно реальный мир и впрямь отступил за невидимую грань, а обосновавшаяся на его месте иллюзия пребывала во власти совершенно иных законов, большая часть из которых оставалась за пределами доступного человеческому разуму понимания.
Светка вновь и вновь заставляла себя верить в то, что всё происходящее — лишь дурной сон. Сейчас она проснётся на диване в гостиной, приготовит ужин и накормит Юрку. Потом уложит брата спать и станет ждать Глеба с Мариной. Они обязательно приедут — ведь не могут же родители бросить детей на произвол судьбы! Один на один с жутким монстром, познавшим вкус крови!
Сон упорно не отступал — и с ней так было впервые.
Проходя мимо двери, Светка снова почувствовала на себе взор раскосых глаз; волосы на макушке неприятно зашевелились. Зверь наблюдал: терпеливо, осознанно, неумолимо — под лобной костью животного явно поселилось что-то мыслящее.
(но ведь так не бывает!!!)
Когда Светка оказалась на расстояние шага от двери, существо заскрёбло когтями по стеклу. Молча, упорно, решительно — это было прямое давление на психику! Так могло действовать только разумное существо, но только не зверь. Страх в голове девочки вновь трансформировался в панику; Светка пискнула и отскочила в сторону, стараясь поскорее скрыться от глаз непонятно чего, следящего за каждым её движением. Из-под ног во все стороны покатилось что-то круглое, а коленка со всего размаха уткнулась в плотную, неподатливую поверхность. Светка взвыла от очередной вспышки боли, и принялась тереть отбитый сустав.
Кругляшки оказались картошкой, а тёмный предмет под ногами — мешком. Глеб словно специально заминировал лоджию. Светка выругалась, тут же попыталась здоровой рукой подтащить мешок к подоконнику. Сил не хватало, однако задуманное всё же удалось воплотить в действительность. Девочка перевела дух и неуклюже вскарабкалась на раскачивающуюся подставку, стараясь не повредить раненную руку. Она прикоснулась к холодному стеклу, попыталась осторожно на него надавить. Створка прогнулась под весом девочки, но с места не сдвинулась. Светка снова выругалась и, как можно тщательнее упершись ногами в раскачивающийся мешок, надавила сильнее. Естественно она понимала, что рама закрыта изнутри, но надежда в сиюминутное чудо заставляла повторять неудавшуюся попытку снова и снова.
Спустя пару минут Светка окончательно выбилась из сил. Она просто уткнулась лбом в стекло и заплакала, глубоко в душе понимая, что этим вечером всё на этой планете настроено против неё.
В кухонном мраке мелькнула одинокая тень и на всём ходу обрушилась на стекло. Светку откинуло от рамы, швырнуло на пол, в непроглядную темень. От удара девочка запуталась в пространстве: она могла только лежать на спине и медленно шевелить отбитыми конечностями, на вроде сбитого в полёте жука. Боль в плече многократно возросла. Светка попыталась подняться, но сверху на неё что-то навалилось, напрочь перекрыв доступ кислорода и сковав все движения.
Здоровая рука не двигалась, а раненная — отзывалась на всякое шевеление ноющей болью. Осознав всю беспомощность своего положения, Светка просто зажмурилась, ожидая, что с секунды на секунду ей непременно откусят голову. Однако время томительно шло, а ничего не происходило: лишь где-то на отдалении звучал недовольный рык монстра.
Светка собралась с мыслями, открыла глаза: её придавило мешком, который она, по всей видимости, опрокинула при падении с подоконника.
Кряхтя и отдуваясь, девочка кое-как высвободилась из плена, перевела дух и привстала на трясущихся ногах. Над ухом снова громыхнуло. Светка испуганно вжала голову в плечи, попыталась заглянуть в кухонное окно. По ту сторону металась подвижная тень, круша на своём пути всё подряд и временами с разбегу налетая на побагровевшее стекло.
— Юрка! — крикнула Светка не своим голосом и, позабыв про боль и слабость, кинулась к забрызганному кровью стеклу.
Перед самым носом блеснули клыки. Светка тут же отскочила, страшась даже представить, что в данный момент творится внутри.
— Юрка… — прошептала она на пороге слышимости и только сейчас сообразила, что не додумалась до элементарного.
Пребывая в плену очередной надежды, Светка решительно распахнула широкую балконную раму и по пояс высунулась наружу. В нос тут же ударил ледяной кулак ветра, а глаза безжалостно расстреляла мелкая картечь дождевых капель. Девочка машинально отдёрнулась обратно вглубь лоджии, пытаясь укрыться руками от беснующейся стихии. Спустя пару секунд порывы ветра ослабли; Светка вытерла мокрое лицо и решилась повторить неудавшуюся попытку заново.
— Помогите! — кричала она, срывая голос, в безмолвную пустоту, населённую лишь свирепыми каплями, а бездушный ветер-маньяк вновь и вновь озлобленно отфутболивал отчаянную фразу, вместе с полагающимся ворохом ответных игл обратно вглубь лоджии. Всё снова и снова… Такое ощущение, до бесконечности.
«Вот он ад».
Светка быстро поняла, что единственное, чего она добьется, продолжая орать в темноту, — это сорвёт голос.
«Сегодня всё против меня. Но я, вне сомнений, заслужила этот ад!»
Светка отвернулась от равнодушной бездны, снова кинулась к кухонному окну, за которым продолжалась бешеная скачка. Только приблизившись вплотную к раме, девочка поняла, что створку больше ничто не держит — видимо в один из своих бросков монстр случайно задел ручку и замок не преминул открыться.
Светка побледнела, нерешительно потянулась к раскачивающейся на сквозняке раме. Её пальцы замерли всего в нескольких сантиметрах от пластмассы. Девочке казалось, что она бредит. Из мрака кухни донёсся еле различимый человеческий хрип. В следующую секунду рама содрогнулась от очередного удара, а на подоконник шлёпнулась оторванная человеческая кисть!
Светка зажмурилась, не в силах снести увиденного; своего протяжного крика девочка даже не услышала.
— Если только до окружной! — Дальнобойщик, вымазанный с ног до головы в солярку, задумчиво пожевал зубочистку и ещё раз покачал лысеющей головой. — В город не могу. По высоте предел — я там все провода и мосты соберу! — И он горделиво кивнул на крытый прицеп порыкивающего «Фреда».
Глеб в очередной раз принялся тереть заросший подбородок, а водила, тем временем, словно вторя своему попыхивающему чадом товарищу, нетерпеливо засопел, уже протягивая ногу в грязном берце к педали газа, отчего грузовик и вовсе довольно затрясся, предвкушая сдобную порцию углеводородов из бака.
— Ну так чего?.. Давайте, рожайте уже скорее, а то я и без того опаздываю — поломался, мать его! — И он грубо долбанул мозолистыми пальцами по рулю.
«Фред» лишь фыркнул в ответ, изрыгнув из стояков выхлопных труб клубы удушливого дыма.
Из-за спины Глеба вышла Марина, решительно отпихнула несостоятельного мужа прочь от кабины.
— Я согласна! Сколько?..
Водила отмахнулся: мол, потом сочтёмся!
— Залезай, давай! — Он надавил на газ.
— Ты что, с ума сошла?! — прокричал Глеб, силясь превзойти шум дизеля. — А как с окружной добираться?!
— Пешком пойду! — отмахнулась Марина и засеменила на цыпочках вокруг кабины.
— Может еще, кого, подождать? — промямлил Глеб, пытаясь угнаться за стремительно ускользающей женой. — Туман рассеялся — сейчас ещё грузовики пойдут! И не только.
— А если не пойдут?
— Да куда они денутся-то?! — Глеб схватил Марину за руку, резко развернул к себе.
«Фред» сипло закашлялся, обдав мужчину и женщину влажным теплом своих исполинских «лёгких».
— ТУДА! — прошипела Марина, злобно перекосив губы. — Не хочешь ехать — оставайся! Для себя я всё уже решила. Мне надо домой!
Глеб оторопел. Пользуясь моментом, Марина выскользнула из его пальцев. Грузовик лишь раскатисто посмеялся над мужским бессилием.
— Ну где вы там, пижоны городские?! — донеслось из-за закрытой дверцы.
Марина, словно ночной мотылёк, вспорхнула на высокую подножку и дальше в кабину грузовика.
Мелькнула зубочистка.
— А этот-то едет? Горе-водитель.
Марина пожала плечами, решительно потянула дверцу на себя — та не поддалась. В проёме возник сосредоточенный Глеб.
— Ну что, решился всё же? — рассмеялся водитель, ловко перекинув зубочистку в уголок губ. — И что только там у вас приключилось, раз такая спешка…
— Дети без света сидят одни, — Глеб грохнул дверцей и недовольно посмотрел на безучастную Марину. — Трогай!
Дальнобойщик удовлетворённо кивнул, ухватился за рычаг коробки передач, выжал сцепление, надавил на газ.
«Фред» зашёлся в могучем рыке, затем мелко затрясся, перевёл дух и принялся медленно разгоняться, сперва брезгливо чавкая массивными шинами по грязи, а, спустя какое-то время, всё протяжнее завывая на скользкой трассе, упорно взбираясь на горки и стремительно скатываясь по склонам, всё ближе и ближе подбираясь к явившемуся из вечного мрака безумию.
Григорий Викторович сбился со счёта этажей. Долг перед беззащитными детьми обязывал двигаться вперёд, точнее вверх, однако стремительный подъём всё пагубнее сказывался на больных коленках, которые болезненно похрустывали на каждой новой ступеньке. Совсем скоро появилась одышка — веяние пагубной привычки курения, от которой он, как ни старался, так и не смог избавиться, хоть ты тресни! Сердце загнанно колотилось в груди, воздуха катастрофически не хватало, перед глазами вилась приставучая мошкара. Ворох негативных эмоций довершало зловоние от строительного клея, которым лестничная клетка пропахла до основания.
В пояснице прострелило, отчего окончательно поплохело. В горле объявилась горечь, не сулящая ничего хорошего.
Этаже, эдак, на седьмом Григорий Викторович всё же остановился. Облокотился о перила, попытался перевести вконец сбившееся дыхание. Размышлять он даже не пытался — да и вряд ли бы вышло: в ушах грохотало, коленки то и дело проседали, а о том, что творилось в голове, не стоит и упоминать! «Мотор» хоть и поизносился за все эти годы, однако со своими обязанностями справлялся более-менее сносно — грех жаловаться. Но помимо одышки и крутого подъёма, существовала и ещё одна причина всего этого возбужденного состояния — было не по себе. Потому что он не знал, что поджидает там, в тёмной квартире на десятом этаже, за дверью с табличкой № 71.
Григорий Викторович выдохнул, вновь устремляясь в спиральную темень. Спустя пару минут он уже окончательно не понимал, где находится. Лестничные клетки были однотипными, площадки — завалены строительным мусором, дверей и вовсе не видно — лишь чёрные провалы на фоне не менее чёрных стен. Григорий Викторович чертил по металлическим поверхностям узким лучиком фонаря, с трудом, превозмогая отчаяние. Зло могло таиться где угодно, буквально за следующим лестничным поворотом, а он даже толком не представляет, на что это зло похоже! В образе кого или чего ОНО предстанет перед ним именно сегодня.
«Неужели всему виной пёс? Нет, не верю! Чистоплюев просто водил за нос. Современная наука ещё до такого не дошла. А что если всё же дошла?.. Но во что, в этом случае, превратился пёс бойцовой породы? Что сидит в его голове? Что дёргает за нити?»
Спина вспотела, и Григорий Викторович просто злобно передёрнул плечами, стараясь отлепить рубашку от влажной кожи. Посторонних звуков слышно не было — лишь шорох его шагов и прерывистое дыхание. Казалось, вокруг всё было мертво.
«Или затаилось, заманивая жертву в чертоги ада».
Внезапно до чуткого слуха следака донёсся еле различимый сквозняк, точнее штамп дуновения. Так бывает, когда во вроде бы ограниченном со всех сторон пространстве, ни с того ни с сего, возникает чуть уловимый ток воздуха. Его нельзя почувствовать или услышать — только определить на подсознательном уровне, потому что этот самый щелевой ветродуй неприятен старым костям стократ сильнее сшибающего с ног урагана!
Григорий Викторович остановился. Осветил пространство вокруг себя. Без особой надежды устремился к одной из квартир, которая на фоне всего остального унылого скопления выглядела жилой, посветил фонариком на металлическую поверхность массивной двери. Мелькнула серая бирка. Номерок с цифрой 71. Григорий Викторович замер, чувствуя, как сердце стремительно проваливается в некое подобие воздушной ямы, отчего мутнеет в глазах, а пальцы рук чуть заметно покалывает. Однако ступор длился недолго и спустя пару секунд Григорий Викторович уже полностью контролировал ситуацию. Правая рука скользнула под полу плаща в поисках кобуры, которой, к великому сожалению, на месте не оказалось.
Григорий Викторович в который уже раз выругался про себя, поскорее отдёрнул вспотевшие пальцы от ГОЛОЙ подмышки.
«Чего это я?.. — вертелось в голове на стремительной карусели. — Неужто и впрямь верю во весь этот бред? А в бешеного пса?.. Так да или нет?»
Григорий Викторович вдохнул полной грудью — сейчас он, как никогда, походил на необстрелянного юнца в пагонах, коему на каждом шагу мерещится мистика, а уж никак не на опытного следака, повидавшего на своём веку массу рационального и познаваемого, но оттого не менее ужасного.
«Просто постучать, послушать, как девочка скажет дежурное: «Я чужакам дверь не открываю», — ещё раз убедиться, что всё в порядке, поинтересоваться, когда вернуться родители, чего ребёнок, естественно, так же не скажет и…»
И БЕЖАТЬ КАК МОЖНО ДАЛЬШЕ ОТ ЭТОГО ПРОКЛЯТОГО МЕСТА!!!
Стоп!
«Да что же это такое?.. Страх? Паника? Или и вовсе самая настоящая истерия?! В моём-то возрасте. Да ещё и при исполнении! Вздор! Несуразица! Чепуха! Не бывать такому никогда!»
— Чего это, майор, с тобой сегодня такое творится? — прошептал Григорий Викторович, стирая со лба выступившую испарину. — Никак совсем сдал, старый чёрт.
Из-за двери послышался ужасающий рёв, словно сатана обитал именно там.
Григорий Викторович машинально отступил от налившейся пурпуром двери — в данный момент та и впрямь казалась воротами, что ведут в преисподнюю! Следак нерешительно потоптался на месте, стараясь угомонить разошедшееся сердце, после чего снова приблизился к двери.
«Надо действовать — ты же милиционер! Хрен с ним, что юстиции и ломать двери не твоё кредо! Ты сотрудник при исполнении — и этим всё сказано! И к чёрту лысому эту опостылевшую демагогию! Вперёд!» — И повинуясь мысленному приказу, Григорий Викторович что есть сил дёрнул за ручку.
Металлическая створка отлетела в сторону, буквально впечатав следака в стену; дверь оказалась не заперта, а просто прикрыта.
«Вот откуда взялся сквозняк — старые кости не подвели! Видимо, девочка настолько расстроена, что даже позабыла закрыться на ночь. Хотя могла пытаться бежать, когда погас свет. Бред. Бежать… Куда? Зачем? От кого?»
ЕСТЕСТВЕННО, ОТ ТОГО, КТО РЕВЕЛ!!!
Григорий Викторович осторожно переступил порог, осветил прихожую. Ничего подозрительного.
«Лишь на полу сильно натоптано — девочке определённо влетит от родителей. Хотя те, скорее всего, войдут в положение, особенно если учесть, что их дочь лишилась не просто там школьного товарища, а судя по реакции, — лучшей подружки. Если только её мама действительно не ТОГО, как считает стервозная консьержка».
Григорий Викторович скользнул внутрь, аккуратно прикрыл за собою дверь. Пахло какой-то затхлостью, несвойственной для атмосферы новых квартир. Словно в этих стенах обитало что-то неимоверно древнее и дряхлое, а возможно и вовсе неживое, прибывшее прямиком из загробного мира. Григория Викторовича передёрнуло: в сгустившейся тьме и впрямь витал насыщенный аромат смерти, совладать с которым не могли ни тренированное сознание, ни вездесущий сквозняк, ни что бы то ни было на этом свете!
«Стоп! А откуда, собственно, взяться сквозняку? Вчера ещё ладно, но сегодня с утра вряд ли бы кто-нибудь рискнул оставлять окна открытыми, да ещё находясь при этом в квартире!»
Стараясь совершать как можно меньше шума, Григорий Викторович двинулся вдоль стены; он замер возле выключателя, отметив про себя, что рычажок застыл в положении «Вкл.» — значит, когда погас свет, дети ещё не спали.
«Тогда отчего же так тихо? И почему этот безумный рык их ничуть не напугал?»
А ЧТО ЕСЛИ ПУГАТЬ УЖЕ НЕКОГО???
Григорий Викторович почувствовал, как на лбу снова выступила холодная испарина, а свободная рука сама собой ухватилась за пачку «Перекура» в кармане плаща.
«Нет. Это всё бред. Сегодня и без того, много чего гадкого приключилось — дальше уже сверх меры! Так и через грань, вернее край перевалить может. Какая ещё грань?.. Грань миров или обыденных правил?»
Григорий Викторович выдохнул, успокаивая вновь разошедшиеся нервы, заскользил дальше. Он дошёл до поворота в соседнюю комнату — судя по запахам, кухню. Тут немного повременил, после чего медленно осветил внутреннее пространство комнаты — снова ничего необычного. Хотя нет! У стола, на полу — нож, а ещё… тёмное пятно.
«Такое знакомое пятно, контуры которого буквально въелись в сознание, потому что этих самых пятен было превеликое множество — весь жизненный путь ими буквально вымазан! Ну почему именно здесь и сейчас?!»
Внутри у Григория Викторовича всё заныло, словно он наглотался битого стекла. Ноги дрогнули и понесли тело вперёд, к застывшему на полу безумию. Луч фонаря продолжал плясать по стенам, а пытливое сознание старалось обозначить, что ещё не так или находится не на своём месте — за долгую службу Григорию Викторовичу довелось побывать во многих таких вот квартирах, где на поверхность вылезло первобытное человеческое естество. Так что он мог с определённо долей вероятности сказать, что в этих квартирах было не так по сравнению с остальными, нормальными, в которых любили и оставались любимы.
Пучок фотонов уткнулся в мусорное ведро, из которого свесились перемазанные чем-то тёмным тряпки.
«Полотенца», — определил Григорий Викторович по еле различимым на материи ворсинкам и снова возвратился к столу; он присел на корточки, подобрал с пола нож, попутно проведя пальцем по застывшей луже, — кровь, в чём нет никаких сомнений. Как и в том, что засохло на лезвии ножа. Однако крови немного, да и появиться она могла вовсе не вследствие чего-то противоправного, а по вполне естественным причинам.
Григорий Викторович машинально вспомнил, как собственноручно, при попытке сменить лезвие в бритвенном станке, рассадил кожу на пальце под ногтем об новенький «Салют» — крови тогда из тонюсенького пореза вылилось поболе! Да и остановить её удалось лишь часа через полтора, так что даже пришлось опоздать на службу.
Григорий Викторович кивнул, удовлетворённый ходом собственных мыслей: действительно, наличие крови ещё ни о чём не говорит, тем более что её пытались осознанно притереть, а значит, были способны двигаться и отдавали себе отчёт в происходящем.
«Тем более, в квартире девочка. А девочки и кровь, понятия совместимые, — как любит говаривать судмедэксперт Гриша».
Григорий Викторович смутился, но лишь на секунду, после чего заставил себя снова вернуться к реальности.
«К тому же, ещё не факт, что кровь человеческая. Может быть чьей угодно».
Он не успел додумать очередную мысль, как сзади прошуршали мелкие шажки, а на спину обрушилось что-то неимоверно тяжёлое. Григорий Викторович успел только крякнуть и по инерции отлетел под стол. Он как мог, старался защитить голову и, попутно, не обронить спасительный фонарик!
«Хотя чего в нём такого спасительного?.. Непонятно».
Стопу правой ноги обожгло, а вверх по голени скакнула нестерпимая боль, от которой сначала захотелось просто кричать, а спустя пару каких-то секунд — и вовсе выть нечеловеческим голосом. Григорий Викторович напрягся, попытался скорее обернуться. Однако лишь сдобно приложился затылком об стол, отчего незамедлительно помутился рассудок.
Сзади что-то заворочалось, недобро зарычало. Григорий Викторович попытался наугад отмахнуться здоровой ногой — не попал. Чуть поодаль возникло белое пятно. Возникло и тут же пропало, будто ничего и не было.
Пользуясь секундной паузой, Григорий Викторович принялся обшаривать пол под ногами, в надежде отыскать оброненный фонарик, но так ничего и не нашёл — тот скорее всего отлетел намного дальше, к тому же мог и вовсе прейти в негодность от удара о пол. Понимая, что в предательской темноте не найти даже дрессированного слона, Григорий Викторович снова попытался выбраться из-под стола, но памятуя о белом пятне, что наверняка поджидает на открытом пространстве, стал двигаться в противоположную сторону. Однако противник был явно не дурак и, предугадав действия своей жертвы, притаился именно там, куда та так отчаянно стремилась.
Григорий Викторович буквально нос к носу столкнулся со скалящейся собачей мордой и просто замер, не в силах снести увиденного. Челюсти клацнули, чуть было не оставив следователя без лица — тот всё же успел отдёрнуться, попутно зацепив затылком каркас стола. В гудящую голову заскочило смятение.
Пес, не раздумывая, прыгнул вслед за жертвой, принялся с остервенением рвать когтями расстёгнутый плащ.
Григорий Викторович попытался вырваться, но лишь упёрся спиной в материализовавшуюся непонятно откуда стену, усугубив и без того невыгодное положение. Зверь всем своим весом навалился на раненную ногу. Захрустели связки.
Отойдя от болевого шока, Григорий Викторович осознал, что в мясорубке собачьих когтей перемалывается уже не только ткань его одежды, но и кровоточащая плоть чуть ниже груди. Догадка яркой вспышкой полоснула по сознанию, мобилизовав резервы дополнительных сил. От выброса в кровь очередной порции адреналина Григорий Викторович на минуту и сам почувствовал себя озлобленным зверем. Он что есть мочи ударил пса ладонями по ушам, здоровой ногой кое-как отпихнул поникшее тело животного в сторону и, собрав остатки сил, встал, где сидел, откинув стол к противоположной стене. Однако устоять прямо Григорий Викторович, как ни пытался, всё же не смог — в животе что-то оборвалось, а ноги сами собой разъехались в стороны, на вроде ножек курвиметра. Следователь вжался плечом в стену, стараясь не съехать слишком низко, так как в этом случае его шея непременно окажется в пределах досягаемости лап чудовища. На пол что-то посыпалось… Григорий Викторович схватился было за карманы, думая, что пёс просто разодрал ткань в клочья и к ногам сыплются измятые сигареты… Однако карманы были целы, а то, что царило на месте живота и впрямь, иначе как истинным безумием, назвать было нельзя.
Зверь профессионально, словно заправский хирург, вскрыл плащ, китель, рубашку, а вместе с одеждой и живот, из которого тянулись серые нити, так похожие на клубок извивающихся змей. Григорий Викторович почувствовал, как пол стремительно ускользает из-под его ног, а сознание и вовсе отъезжает в ледяную бездну. Самое странное, что боли при этом он не чувствовал вообще.
Григорий Викторович ещё раз, словно не веря во всё происходящее, посмотрел на своё выпотрошенное тело и что было сил закусил нижнюю губу, силясь привести себя в чувства. Однако столь желанная боль, которая оставалась единственным действенным средством против мягких объятий забвения так и не пришла. Зато вновь появилось белое пятно и, издав победоносный рык, попыталось опрокинуть раскачивающуюся жертву на пол. Григорий Викторович машинально отмахнулся от острых клыков… и вроде как лишился пальцев на левой кисти. Хотя, скорее всего, суставы просто осушило хлёстким ударом об твёрдый череп.
Верилось в это с неимоверным трудом. А левый рукав плаща, тем временем, стремительно намокал. Боли же по-прежнему не было, будто сознание оболванили морфином — Григорий Викторович помнил это жуткое состояние ещё по Афганской заварушке.
«Было дело, во время перестрелки, в колено попал осколок от вражеского фугаса. Сразу после шока, хотелось волком выть от жуткой боли! А после вколотой дозы почему-то представил себя Андреем Болконским… Только небо было чужим. Не хотелось туда, к ихнему аллаху. Ох, как не хотелось!»
Плечо заскользило по гладкой стене, унося Григория Викторовича в бездну; он смачно приложился затылком об плинтус и обмяк.
В животе что-то ворочалось, вынуждая вновь и вновь открывать закатывающиеся глаза. Григорий Викторович с трудом приподнялся на здоровый локоть и увидел, что зверь с остервенением роется в его внутренностях, которыми был усеян пол кухни. Следователь попытался поджать ноги под себя, в надежде подняться, чтобы предпринять последнюю отчаянную попытку спастись, однако снова ничего не вышло: подошвы заскользили по залитому кровью полу, а голова вновь уткнулась в плинтус.
Перед глазами ползли оранжевые слизни.
— Ну уж нет! — прошипел Григорий Викторович как мог злобно, отчего опутавшие его голову сети тут же исчезли. — Следователь, майор юстиции, отличник боевой — и чтобы вот так, даже ни разу не приласкав противника по-настоящему! Да не бывать такому никогда!»
Григорий Викторович разлепил ресницы и с лютой ненавистью взглянул на рычащее чудовище; в глазах следака то и впрямь казался самим сатаной, явившимся из подогретого вечным пламенем чистилища за порцией свежих душ.
Григорий Викторович неловко приподнялся, стараясь, по возможности, не обращать внимания на полученные увечья, и, упершись спиной в стену, протиснул кисть здоровой руки в карман плаща. Пальцы коснулись чего-то холодного, и Григорий Викторович только сейчас осознал, что нож вовсе не вылетал из его пальцев в момент первой атаки злобной твари. Нет, когда всё только началось, он машинально сунул нож в карман плаща, а в заварившейся потом кутерьме просто забыл про это неосознанное движение руки. Фатальная ошибка, — которая стала роковой и стоила жизни, — принесла на алтарь извечного зла очередную глупую жертву. Однако сокрушаться, обвиняя себя в оголтелой несостоятельности было поздно, да и не к месту; и Григорий Викторович постарался не зацикливаться на этом. Он прожил долгую жизнь и теперь желал лишь одного: чтобы рядом с его бездыханным телом лежал холодный труп его поверженного противника, чем бы тот ни был и откуда бы ни явился!
Григорий Викторович подождал, пока существо не приблизится на расстояние вытянутой руки и, как только это произошло, резко выбросил кисть с зажатым в пальцах ножом. Он особо не рассчитывал на удачный исход выпада, однако лезвие всё же прочертило по шкуре противника… а окружающее пространство затмилось душераздирающим воем, по сравнению с которым недавний рык, слышимый им с лестничной площадки, казался писком милого котёнка.
Затуманенным взором Григорий Викторович продолжал следить за безумными метаниями чудовища по кухне. Вернее это было не совсем чудовище — прежнее размытое пятно белого цвета, которое сновало по стенам, перескакивало через вентиляционные вытяжки и с разбегу налетало на запертое окно. Зрелище завораживало своим неистовством, и не будь Григорий Викторович практически при смерти, он бы наверняка не на шутку испугался. Но сейчас ему было всё равно, как совсем недавно было всё равно сбитой девочке, которая умирала на его руках и так хотела к маме…
Григорий Викторович не помнил свою маму — она умерла, когда он был ещё школьником, и именно от этого он и почувствовал боль. Спустя много десятилетий, впервые с тех самых пор, как потерял самое дорогое, что даётся по эту грань, помимо собственной жизни.
«Принимается в дар, но не ценится, пока не подкрадывается бездна. А смысл… Он как всегда выше».
После той утраты, его жизнь охватили сумерки, населённые жуткими тварями, которые скрывались под человеческой личиной, а самое страшное, что одной из таких тварей был он сам. Пребывая во всём этом подвижном хаосе, он так и не разобрался, в чём именно заключается истинный смысл. Ответ пришёл только сейчас: жизнь постороннего человека. Не родного, не знакомого, а простого встречного, имени которого ты даже не знаешь. На своём веку Григорий Викторович повидал множество смертей, но так ничего и не уяснил, а потому сегодня бездна пришла за ним, чтобы на секунду приоткрыть глаза, которыми человечество упорно не желает пользоваться. Такова задумка кого-то стоящего свыше: открывать дорогу к знаниям через смерть.
Уже проваливаясь в небытие, Григорий Викторович не почувствовал, как взбешённый монстр подскочил к его всё ещё вытянутой руке с зажатым в бесчувственных пальцах ножом и, одним движением мощных челюстей, оторвал кисть чуть выше запястья. Из раны выступила кровь, а существо недовольно фыркнуло, отскочило в сторону и озлобленно швырнуло откушенную конечность прочь.
Звон ножа о пол заглушил громкий детский крик.
Светка в ужасе прикрыла рот окровавленными пальцами, силясь приглушить собственный вопль, а попутно, подавить рвотный позыв от увиденного. Понимая, что сейчас непременно отключится, девочка всё же оторвала пальцы от липкого подбородка и попыталась опереться о край подоконника, но тот почему-то оказался совершенно в другой стороне, нежели она думала. Светка оступилась и рухнула, будто подкошенная, раскидав по сторонам бесчувственные от страха конечности.
Оказавшись на полу, девочка поджала коленки к подбородку, обхватила их грязными руками и, не обращая внимания на возросшую во всём теле боль, просто зажмурилась. Однако отмахнуться от кромешного ужаса было не так-то просто — она по-прежнему оставалась на холодной лоджии, истерзанная обезумевшим монстром, который, в придачу ко всему, разорвал на клочки её маленького брата! Юрку, с которым они только воссоединились заново! Юрку, который вовсе не был тупым имбецилом, каким она сама считала его все эти годы! Юрку, который всё это время оставался самым обыкновенным малышом, стойко противостоявшим страшному СПИНОГРЫЗУ, прибывшему из мрака бездны, чтобы карать!
Светка вскочила.
«Нет! Это вовсе не Юрка! Юрка намного умнее — твари его так просто не поймать! Но брату всё равно нужна помощь!»
Светка решительно двинулась к оконной раме. На то, кого именно разорвало существо, ей было плевать. Сейчас она была уверена в одном: это ни брат и ни родители.
«Если бы тварь могла причинить им вред, причинила бы уже давно. А раз не причинила, значит, она зависит от них! Брат и родители зачем-то ЭТОМУ нужны! Возможно, чтобы выпустить ЕГО на свободу…»
Девочка осторожно прикоснулась к стеклу, заглянула во мрак комнаты. Оторванная конечность исчезла, оставив на подоконнике уродливое пятно, как свидетельство того, что всё было взаправду. Светка сглотнула, силясь совладать с чувствами.
Во тьме что-то промелькнуло и бросилось на застывшую в нерешительности Светку. Девочка завизжала, только сейчас окончательно осознав, что окно не закрыто, а её саму и существо разделяют считанные метры. Ужас в голове многократно возрос, а от столкновения чудовища с оконной рамой, Светка окончательно утратила былую решительность.
Девочка машинально попятилась, не в силах отвести взгляда от окровавленного монстра, из мощных челюстей которого свисала та самая кисть!
Существо кивком головы проглотило оторванную конечность, в один прыжок вскочило на подоконник и принялось обнюхивать дрожащую раму.
Светка наблюдала страшную картину, позабыв обо всём на свете.
Монстр сообразил, что окно не заперто: он неуклюже вертелся на подоконнике, пытаясь подцепить лапой раскачивающуюся на сквозняке створку. Первая попытка не удалась, однако было ясно, что проникновение твари на лоджию — вопрос времени.
Светка кое-как стряхнула с себя оцепенение, отступила ещё на шаг. Она спотыкалась на картошке, но по-прежнему не могла заставить себя отвести взор от занятого своими делами существа; одна из лап чудовища уже скребла изогнутыми когтями по наружной части подоконника. От душераздирающего скрипа Светка всё же пришла в себя и зачем-то потянулась здоровой рукой к клубню картошки.
— Нет… — шептала Светка трясущимися губами. — Этого не может быть. Собаки ведь не умеют открывать окна. Не умеют!
Но то, что уже не было Умкой открыло и, не дожидаясь пока жертва осознает данность, прыгнуло! В последний момент девочка всё же увернулась, больно ударившись коленками об твёрдый пол. Монстр пронёсся над головой, словно стратегический бомбардировщик, и, отскочив на противоположную часть лоджии, забарахтался в поваленных москитных сетках. Светка проглотила очередной вопль, кинулась к балконной двери — бежать на кухню она не посмела, понимая, что хотя та и ближе всего, однако шансов вынести царящий там ужас практически нет.
Тварь раскидала сетки, медленно поднялась.
Светка незримой тенью метнулась к двери, принялась отчаянно теребить неподдающуюся ручку. За спиной хрипели и явно приближались. Светка попыталась просто выдавить неподдающуюся створку весом собственного тела. Одновременно она не понимала, отчего всё именно так: вроде бы вот, она, надежда на спасение, за узенькой щёлкой. Близко, а не ухватиться!
За спиной замерли хищные шаги. Светка стремительно обернулась. Они уставились друг на друга: охотник и жертва.
Светка продолжала машинально толкать спиной неприступную дверь, надеясь на чудо.
Существо повёло головой со слипшейся шерстью, недобро оскалилось, обнажив огромные клыки. Из глотки донёсся злобный рык, а в замершую Светку полетели клочки вязкой слюны.
Охотник сделал шаг в сторону жертвы и… оступился, припав на левую лапу.
Светка не поверила собственным глазам — тут же поспешила зажмуриться! Однако атаки так и не последовало, а вместо прежнего рыка до слуха девочки донеслось жалобное поскуливание.
Светка в недоумении открыла глаза. Лишь сейчас заметила, что бок пса под левой лопаткой основательно рассечён чем-то острым, а на полу темнеет кровавый след, начинающийся от кухонного окна и теряющийся под грудой москитных сеток. Рана, по всей видимости, на какое-то время отвлекла внимание животного: пёс старательно зализывал рассечённый бок, не обращая на Светку никакого внимания.
Монстр исчез, но лишь на время.
«Видимо тот, кого растерзали на кухне, оказался вовсе не беспомощным! Но как он проник в квартиру?.. — Светка покосилась на дверную ручку. — Замок!!! Вот ведь дурёха!»
Она на ощупь, трясущимися пальцами, повернула защёлку, не дыша, толкнула дверь. Та щёлкнула и отворилась. Опора за спиной тут же пропала и Светка, сама не понимая, что происходит, кувырнулась назад, больно приложившись поясницей о порог. На мгновение захватило дух, а в голове поселилась лёгкая бессмыслица: понятия вверх, вниз, вправо, влево — на миг канули в небытие.
На лоджии недовольно заворчали. Светка с испугу брыкнула пустоту. Оказалось, что очень вовремя: зверь попытался протиснуться следом, но ноги девочки упёрлись в дверь, и та попросту придавила рвущегося внутрь преследователя.
Светка чувствовала, как под ногами содрогается дверь и с неимоверным трудом сдерживалась, чтобы не отдёрнуться прочь: она прекрасно понимала, что попытка к бегству ничего не решит, лишь обозначит конец преследования! Несмотря на рану, охотник был быстрее неё.
Девочка отмахнулась от навязчивых мыслей, совладала с болью и, отперевшись на здоровый локоть, попыталась надавить сильнее.
Зверь взвыл — видимо дверь прищемила больной бок, — принялся судорожно дрыгаться из стороны в сторону. Острые клыки раз за разом клацали в непосредственной близости от ног девочки, однако той безудержно везло. Пока.
Светка понимала, что долго так продолжаться не может. А окончательно осознала данность, лишь когда почувствовала в правой стопе нестерпимую боль, — пёс вывернул шею и, хрипя кровавой слюной, попытался вцепиться в ногу жертвы.
Девочка завизжала и, недолго думая, метнула в зверя бережно сохранённую картофелину! Корнеплод отскочил от головы пса и тут же скрылся в темноте. Скалящаяся морда так же исчезла, а дверь со скрипом села на место. Светка молниеносно вскочила и, невзирая на боль в прокушенной ноге, одним движением заперла замок. Затем попятилась, нерешительно глянула сквозь стекло. Пёс оскалился, резко бросился вперёд, однако дверь снова была в союзниках, приняв на себя отчаянную атаку. Светка отдернулась, кое-как сохранила равновесие, не понимая, откуда в её теле берутся резервы дополнительных сил, а сознание всё ещё способно здраво мыслить.
Пёс злобно посмотрел на девочку, для порядка зарычал, после чего молниеносно растворился в сумраке.
«Господи, сколько ненависти в этих глазах! Сколько смысла!.. Это снова не зверь! Кухня!!!»
Светка нездорово замычала, бросилась на ватных ногах в глубину комнаты.
Она понятия не имела, что делать дальше! Прежний план был явно несостоятелен и требовал кардинальных дополнений.
«А что это за дополнения?! Какие именно?.. Что нужно менять?!»
«Да всё, дурья твоя башка!!!»
Светка бесшумной мышью выскочила в прихожую. Хотела было ринуться к выходу, но в этот момент на кухне жутко взвыли.
В голове щёлкнуло:
«Бежать нельзя! Сначала Юрка! Что бы ни происходило в стенах этой проклятой квартиры — перво-наперво, необходимо найти брата!»
В этом план изменений не претерпевал, ни в какой редакции!
«К тому же я просто не успею пробежать прихожую, открыть дверь и выскочить на площадку — ОНО непременно настигнет! Не тут, так на лестничной клетке! Догонит и разорвёт в клочья! Потом проглотит, как ту руку!»
Из кухни что-то выскочило — хотя Светка особо и не сомневалась, чем именно ЭТО было в действительности.
«Охотник, обозлённый затянувшейся игрой с жертвой, раненный, а оттого ещё более опасный!»
Светка проглотила очередной вопль, который уже повис на кончике языка, со всех ног бросилась в сторону детской. В голове на стремительной карусели прокручивались жуткие картинки того, что может поджидать её за порогом комнаты. Боль во всём теле немного приглушала эмоции, однако особо легче от этого не становилось.
«Просто постарайся ни о чём не думать — тем более, не загадывать раньше времени! Всё так, как есть, и не в твоих силах изменить хоть что-нибудь, если это что-нибудь уже произошло. Вспомни Женьку…»
Занятая мыслями, Светка на всём ходу врезалась в дверь, да так, что за шиворот посыпалась штукатурка с потолка! Девочка на секунду зажмурилась и, не дожидаясь пока поблекнут хвосты летящих из глаз комет, оттолкнула дверь в сторону.
Сзади послышался нарастающий шорох.
Светка в ужасе обернулась. Всего в нескольких шагах от неё во мраке прихожей мерцали два красноватых уголька.
«Уже не мерцают, а несутся по коридору сломя голову!»
— Юрка! — Светка ворвалась в комнату и тут же попыталась заблокировать дверь собственным телом. — Юрка, ты где?! Отвечай! Хватит прятаться!!!
От мощнейшего удара Светка чуть было не отлетела на середину комнаты. Перед глазами вспыхнул оранжевый болид и тут же умчался куда-то вверх, оставив после себя переливчатый инверсионный след.
Светка тряхнула головой, силясь упорядочить ход мыслей. Плечо прострелило, будто в сустав вонзилась индейская стрела. Девочка глянула вниз, ожидая и впрямь увидеть торчащее из плоти оперение, но увидела лишь обилие крови, отчего затряслись коленки.
От очередного удара Светка забыла и про плечо, и про кровь, и даже про то, как всё плохо. На глаза навернулись слёзы, и это были слёзы обиды. Потому что ничего нельзя поделать! Чудовище сильнее, как ни крути! Куда ей тягаться с живым воплощением ужаса! Кто она такая? Всего лишь мелкая дурёха, обозлившаяся на весь мир только из-за того, что тот открыл ей глаза на очевидное…
«Потому-то СПИНОГРЫЗ так и жаждет убить меня! Чтобы я не выдала ЕГО!»
Светка всхлипнула и ещё раз позвала брата по имени:
— Юрка! Ну где же ты?
Дверь содрогнулась от очередного удара. Тонкий ДВП выгнулся, а у самого пола образовалась узкая щель, в которую тут же протиснулась окровавленная морда. Монстр шумно вдохнул, неестественно вывернул шею и щёлкнул клыками у коленки девочки.
Светка вскрикнула, со всех сил навалилась на хлипкую дверь.
«Со всех сил? Вот ведь абсурд — я же на ногах еле держусь!»
Существо видимо так же понимало, что жертва основательно измотана, а потому рвалось в щель с двойным упорством. Светка не устояла на ногах и отлетела в сторону; сразу же, невзирая на боль, перекатилась на бок. Она успела лишь выставить перед собой обмотанную Марининой блузкой руку, как в ту же секунду, на неё налетел неистовый ураган и принялся рвать окровавленную ткань в клочья!
Светка таращилась на взбешённое существо, не в силах что-либо поделать.
Чудовище мотнуло головой, отчего девочка уткнулась носом в пол, почувствовав, как с хрустом выворачивается её заломленное за спину запястье. Кисть мгновенно онемела, а вверх по руке пронёсся сгусток боли, от которого у девочки окончательно помутился рассудок.
Светка с трудом соображала, что происходит и не верила в то, что до сих пор жива. Она никак не могла взять в толк, что пропитанная кровью блузка целиком завладела сознанием кровожадного монстра, который в данный момент был просто не в силах отвлечься на что-то другое. Кроме того, ткань сдерживала клыки, не позволяя рассечь жизненно важные артерии или попросту откусить руку, — тварь могла только злобно трясти головой, мотая наполовину бесчувственную девочку из стороны в сторону.
Светка толком не поняла, как спаслась. Она смутно различала скачущие во тьме предметы, даже не осознавая, что металась по воле монстра она сама. В голове изнывала одинокая мысль: «Когда же всё, наконец, закончится?» — потому что сил для сопротивления у неё попросту не осталось.
Меркнущее пространство вспорол детский крик:
— Пусти её, козявка!
Неистовая скачка тут же прекратилась.
Со стороны шкафа к рычащему чудищу бросилась маленькая фигурка.
В ужасе, Светка прошептала:
— Юрка, нет.
Брат не послушался и ухватил тварь за хвост.
Светка ошалело уставилась на разыгрывающуюся перед её взором пантомиму; потом опомнилась и закричала так, что аж уши заложило:
— Юрка, беги!
— Нет, — всхлипнул малыш, мелко тряся головой. — Мне нельзя без тебя.
Светке с трудом сдержалась, чтобы не наорать на брата; на миг ей показалось, что в ладошках Юрки что-то блеснуло.
Существо взвыло, словно разгадало нехитрый замысел малыша.
Внезапно Светка поняла, что её больше ничто не держит, и скорее поползла прочь. К руке постепенно возвращалась потерянная чувствительность, неся с собой умопомрачительную боль, от которой сводило скулы. Но Светка была этому только рада — уж теперь сознание точно не покинет её. Девочка уткнулась спиной в кровать и безумно уставилась на нависшее над братом чудовище.
Да-да, ей казалось именно так!
Светка попыталась вскочить на ноги, но боль не позволила сделать этого. Девочка охнула и снова осела на пол, кусая от отчаяния губы.
Юрка отпустил хвост и решительно двинулся на рычащее существо, сжимая в вытянутой руке кухонный нож.
Олег не знал, как долго пробыл без чувств.
Он очнулся от нестерпимой боли во всём теле и какое-то время просто лежал в темноте, не понимая, что с ним случилось. Сильнее всего ныла поясница. Ног мальчик не чувствовал вообще. От последовавшей догадки похолодело в груди.
«Наверное, сломана спина!»
Олег с трудом приоткрыл тяжёлые веки и понял, что всему виной неудобная поза, в которой он отключился: ноги были согнуты в коленях, так что голени оказались зажатыми под телом, а бёдра разведёнными в стороны, что, по всей видимости, и раздражало ноющую поясницу, которая напоминала о себе всё решительнее.
Стоная, Олег перевалился на бок, попытался разогнуть затёкшие конечности. Однако ничего не вышло: ноги были тяжёлыми и неповоротливыми, словно налились свинцом. Мальчик тут же попытался повторить неудавшуюся попытку, помогая себе руками, но снова безрезультатно. Сил не было даже не то, чтобы просто пошевелиться.
Олег закусил губу и, в отчаянии, откинулся на спину; только сейчас он вспомнил Палита и жуткую битву не на жизнь, а на смерть. От нахлынувших воспоминаний в груди заколотилось сердце. Мальчик опасливо огляделся, пытаясь определить местоположение своего недавнего противника.
«Или давнего… Интересно, сколько я пробыл без сознания?»
Палит застыл возле скамьи, на том самом месте, где всё и закончилось. Парень безучастно созерцал пустыми глазницами чёрное небо, никак не реагируя ни на Олега, ни на продолжавший хлестать дождь, ни на догорающую в стороне «шестёрку». Поза одноклассника была неестественной, будто тот проглотил аршин, который не позволял его безжизненному телу повалиться наземь, сохраняя видимость, теплящейся жизни.
— Бред, — Олег снова откинулся на спину, потеряв к мёртвому Палиту всяческий интерес.
В паху нестерпимо жгло. Мальчик заставлял себя не думать, сколько крови вытекло из пореза за время его отключки. Нестерпимо хотелось снова уснуть, чтобы хоть как-то отгородиться от неприятных ощущений. Ещё было холодно, а открытые участки тела неприятно зудели, памятуя о недавнем соприкосновении с раскалённой плазмой.
Дождь продолжал сдобно поливать парк, но былая рубка шипящих капель сошла на нет — стихия словно проглотила бушующее пламя и тем самым насытилась.
Внутренний голос упорно твердил, что нужно двигаться — иначе конец. До утра в парк вряд ли кто-нибудь заглянет, тем более, по такой погоде. А это означает одно из двух: либо смерть от потери крови, либо — от переохлаждения. Альтернативы как таковой не было. Вернее она была, но для её реализации требовались силы, которых-то как раз и не было.
Олег приподнялся, уселся в грязи, принялся усердно растирать пальцами бесчувственные голени. Сил совсем не осталось, мышцы то и дело сводила судорога. Мальчику приходилось то и дело опираться на руки, чтобы снова не повалиться наземь.
Спустя пару минут икры закололо: сперва чуть заметно, словно мириадами тонюсеньких иголочек, затем всё сильнее и сильнее, пока ниже колен не раскинулось кипящее море боли, в котором Олег начал буквально тонуть… Стараясь окончательно не отгрызть нижнюю губу, которая обвисла точно переспелая слива, он суматошно тёр бедра, хлопал себя по локтям, мотал головой — одним словом, пытался удержать внутри себя рвущееся наружу безумие.
Наконец полегчало.
Олег стиснул зубы, попытался подняться одним рывком. Задуманное, в целом, получилось, однако от резких движений кровотечение из паха заметно усилилось. Мальчик выругался, заставил себя проглотить страх и с трудом сделал первый шаг.
Он постоял у бездыханного тела Палита. В душе царили двоякие чувства по отношению к бывшему однокласснику. Психика ещё явно не отошла от шока, изредка стреляя искрами обжигающей ненависти, но здравый рассудок намекал на то, что он совершил что-то ужасное, с чем теперь будет не так-то просто свыкнуться. Если, вообще, возможно.
В данный момент Олег видел в Палите некое недоразумение, которое просто не заслуживает прощения! Мальчик его просто презирал. И делал он это совершенно осознанно. Безнаказанному злу нет места на планете! И если понадобится повторить недавнюю битву ещё миллион раз — он будет заканчивать её всякий раз точно так же: выдавливая из гнилой башки безумца всё самое гадкое и мерзкое, что попыталось прорваться сквозь горизонт сознания, желая подчинить себе заблудшее на задворках Вселенной человечество. Именно так, дабы обосновавшееся на Земле зло больше никогда и никому не причинило страданий!
Олег в последний раз глянул на неподвижного Палита. Потом просто отвернулся.
К обгорелой «шестёрке» мальчик даже не подошёл — не было ни смысла, ни желания. Он на ходу окинул взором искорёженный передок автомобиля и ещё раз удостоверился в том, что поступил правильно. Подобной НЕЖИТИ — не место в мире живых, а вот в адском пекле — самое то!
Олег сплюнул кровь и медленно захромал в сторону Братиславской, прислушиваясь к успокаивающему внутреннему голосу…
«Фред» остановился на пересечении трассы М-5, Куйбышевского шоссе и Южной Окружной дороги.
— Спасибо, — неловко проронила Марина, изучая содержимое собственных карманов и, одновременно, толкая мужа локтем в бок.
Глеб вздрогнул, тоже принялся торопливо шарить по карманам.
— Чёрт! — выругался он, изучая горсть монеток на ладони. — У меня бумажник в куртке остался.
— А у меня и не было ничего, — вздохнула Марина. — Сумочка в конторе до сих пор лежит, — она с сожалением посмотрела на дрожащую зубочистку.
— Чего это вы?.. — не понял водила.
— У нас денег нет. Совсем, — Марина заломила руки.
— Денег? — Дальнобойщик наморщил лоб и долго смотрел через широкое лобовое стекло на крупные капли дождя, будто осмысливая только что услышанное; затем почесал затылок и громко рассмеялся. — А, так это вы мне за доставку заплатить, что ль, хотите?
Глеб с Мариной переглянулись, утвердительно кивнули.
— Нам, правда, очень жаль, — выдавил из себя Глеб и тут же добавил: — Вы, если можете, свои реквизиты оставьте, я вам обязательно вышлю. Завтра же.
Водила усмехнулся; зубочистка в его зубах описала полукруг над верхней губой.
— Эх вы, пижоны городские! — Он хлопнул ладонью по засаленным трико и засмеялся пуще прежнего. — Заплатить они, видишь ли, хотели… Ишь ты, какие находчивые выискались!
Глеб с Мариной окончательно смутились.
— Ну да, — пожал плечами Глеб. — А чего в этом такого смешного?
Дальнобойщик отмахнулся.
— Эх, вот если бы не спешил — обязательно бы рассказал, в чём вся соль! Хотя… Ладно, так и быть, всё равно уже к утру не успею добраться.
Марина неловко потупила взор.
— Дело в том, что не берёт наш брат денег с попутчиков. Потому что завтра и мы с ним без колёс остаться можем, как вот вы сегодня, — ведь, по сути, пути Господни неисповедимы. Вся наша жизнь — Путь. Кто-то считает, что игра… Но нет, они не правы. В жизнь нельзя играть — иначе так и не повзрослеешь. А сидеть в песочнице веки вечные — согласитесь, глупо, да и скучно. К тому же всякая ерунда в голову полезет, от которой не так-то просто избавиться. Нужен пример? Да просто оглянитесь вокруг! Вот к чему приведет топтание на месте, возведённое в ранг общественного идеала. А потому, необходимо двигаться вперёд, чтобы не утратить смысла и что-то для себя открыть. Потому-то и колесим мы с братом по свету — идём, так сказать, по Пути, — а следом за нами ползёт судьба в образе змия. И не дай бог остановиться… Проглотит, паскуда, — водила хрустнул шеей, указал пальцем на затёртый образок в углу кабины. — А чего я тогда ему при встрече скажу? Как нуждающихся обирал? Или над чужим горем глумился… Хм… Нет, деньги — это всё приходящее, а там, куда уходит человек в последний путь — все равны.
Глеб отвёл взгляд.
— Спасибо, — хрипло сказала Марина, дивясь услышанному. — Вы не представляете, как нас выручили.
— Да будет вам! — отмахнулся водитель, как-то странно ощупывая руками затылок. — А вам точно сюда? До дома-то доберётесь?
Марина кивнула.
— Всё в порядке, попробуем такси поймать.
— Какое такси? У вас же денег нет.
— Может, кто-нибудь такой же отзывчивый попадётся, — неумело пошутил Глеб. — По крайней мере, на слово поверит и до дома довезёт. А там уж расплачусь.
Водила молча открыл бардачок, порылся в нём волосатой пятернёй, выудил замусоленную пятисотку, протянул ошарашенной Марине.
— Вот. Держи.
— Нет-нет, что вы! — Марина попыталась отстраниться от купюры, но водила настоял.
— Бери! Бери, говорю же, пока не передумал! — Он лукаво подмигнул. — А то совесть покоя не даст, если знать буду, что так вот, без денег высадил. Ну же! — И он сунул купюру в карман рубашки ничего не понимающего Глеба.
— Я даже не знаю, как вас и благодарить… — пролепетала Марина.
— Давайте, удачно добраться! — Водила козырнул.
— И вам, всего хорошего! — поблагодарил Глеб. — Деньги я всё равно вышлю. По номеру найду.
«Фред» благородно рыкнул, выплюнул из хромированных труб клубы едкого дыма, и медленно пополз вдоль Южной Окружной дороги, временами насвистывая себе под нос что-то заунывное.
Марина подождала, пока за пеленой дождя не скроются маячки габаритных фонарей, после чего решительно направилась в сторону притихшего города.
Глеб зашагал следом.
В головах обоих крутились слова дальнобойщика:
«Нужен пример? Да просто оглянитесь вокруг!..»
Юрка и не знал, что обыкновенный страх может так образцово подтолкнуть к решительным действиям. Раньше он думал, что когда страшно, можно только сидеть и, зажмурившись, ждать пока всё не прекратится само собой. Или это всё не прекратит кто-нибудь посторонний. Желательно взрослый. Сейчас же, малыш, позабыв про всё, бросился на злобного спиногрыза, которого боялся больше всего на свете, особо не заботясь о последствиях!
…Юрка увидел сквозь щель в дверях шкафа, как монстр вцепился в руку сестры и принялся мотать её из стороны в сторону, словно тряпичную куклу. Малышу сделалось не по себе — в груди заломило, а снести острую душевную боль оказалось не так-то просто. Юрка понимал, что не приди он на выручку прямо сейчас, то лишится самого дорогого в жизни. Он лишится вновь обретённой сестры. Лишится светлой половины. И окажется истинным виновником случившегося! Ведь это именно он приютил за своими плечами злобное чудище, которое теперь осмелело настолько, что принялось чинить боль родным и близким.
Юрка выскочил из шкафа, точно чёртик из табакерки, и вцепился в первое, что мелькнуло под руками — в хвост. В темноте зловеще блеснули два глаза-уголька, отчего Юрку чуть было не парализовало. Затем прозвучал недобрый рык, явно предупреждающий о последствиях столь опрометчивого поступка. Юрка почувствовал, как вниз по лодыжкам потекло что-то тёплое… Однако он не отпустил! Не отпустил, не смотря ни на что! Не отпустил, даже когда услышал возглас сестры. Та воскликнула: «Юрка, нет!»
Осознание того, что сестра жива, поприбавило уверенности. Хотя Юрка тут же понял, что ни о какой уверенности речи и не идёт, особенно, если против тебя выступает НЕЧТО потустороннее. Единственное, что движет организмом в подобной ситуации — это инстинкт выживания.
Юрка отчаянно затряс головой, силясь поскорее избавиться от непонятных мыслей — они только отвлекали. Малыш шмыгнул носом, проглотил здравый рассудок и, не дожидаясь пока тот снова выглянет наружу, выхватил из-за пояса спрятанный ножик — про хвост он и думать забыл, понимая, что пёс лишь оболочка, какой совсем недавно был он сам, и что победить истинное воплощение ужаса можно только причинив вред самому носителю.
«Наверное, именно поэтому сестра и хотела меня придушить!»
Нет, его сестра такого никогда не хотела! Но тогда, получается, что и внутри неё…
Юрка не успел додумать мысль; спиногрыз заметил движение малыша, злобно зарычал, тут же позабыв про прежнюю жертву.
Светка потеряла единственную опору и тут же провалилась во тьму.
Юрка выпучил глаза от вида окровавленной морды чудовища, а огромные клыки и капающая с них слюна — и вовсе повергли малыша в смятение, так что он, сам того не желая, попятился обратно к спасительному шкафу. Ноги то и дело подкашивались, отчего мальчик больше походил на деревянную куклу из мультика, что только учится ходить.
Однако спиногрыз словно не замечал испуганного Юрку, сосредоточившись лишь на зажатом в его пальчиках ноже, — существо будто уже имело неосторожность познакомиться с оружием значительно ближе. Челюсти монстра раздвинулись шире, с острых клыков буквально потекло, из глотки донёсся нарастающий рык.
Юрка кое-как совладал с непослушными ногами, ткнул ножом в обозлённую морду. Монстр отдёрнулся, а малыша буквально обдало потоком негатива, в котором смешалось вся гамма эмоциональной палитры инородного организма. Юрку внезапно осенило: против него выступает вовсе не бездушное существо, как он предполагал изначально. Нет, чудище явно не было лишено чувств, — более того, оно боялось!!! — а это значило лишь одно: не смотря ни на что, его можно победить.
Юрка моментально воспринял духом, собрал в кулак всё своё детское самообладание и повторно махнул ножом перед мордой противника.
Нет. Он всего лишь это представил. К тому же и нож из пальцев куда-то делся…
Юрку разинул рот, да так и полетел в сторону шкафа, не понимая, что такое с ним приключилось. Слава богу, не долетел, а то быть бы худу! Упал на пол вверх тормашками, перекатился на живот и поскорее отполз за тумбочку. Лишь тут остановился и попытался отыскать взглядом чудище и сестру.
…Светка обернулась, словно уловив этот взор, посмотрела на брата — в её глазах читалось безумие.
Юрка испуганно сглотнул, дёрнулся снова вперёд.
Светка указала в сторону двери: беги!
Малыш проследил жест сестры и отрицательно замотал головой.
— Юрка, спасайся! Живо!!! — Светка с трудом удерживалась на ногах и думала только об одном: «Лишь бы не выронить этот проклятый нож!» Девочка понятия не имела, как тот оказался в её руках. То ли подобрала с пола, то ли выхватила у Юрки, то ли была при оружии уже изначально — ведь она много чего похватала за вечер, спасаясь от монстра!
Окровавленные пальцы скользили по рукоятке, руки тряслись… да и внутри всё тоже трепетало.
— Нет! Я мне без тебя нельзя! — Юрка топнул ножкой, но Светка его уже не воспринимала.
Она сосредоточилась на монстре, который, словно догадываясь, что именно затевают дети, медленно отступил в сторону двери, отрезая путь к отступлению. Светка поняла, что нужно действовать незамедлительно, пока не стало слишком поздно, — махнула ножом перед носом противника. Тот злобно рыкнул, тут же попытался достать бесстрашную девочку когтями. Не вышло, и он отступил ещё на шаг.
Существо явно опасалось ножа, предпочитая сохранять дистанцию, отчего ставки на конечный исход битвы слегка выровнялись. Светка это быстро смекитила, принялась наугад размахивать ножом перед собой, словно самурай-недоучка; противник всякий раз отскакивал, — но лишь на секунду, — после чего снова появлялся из темноты.
— Юрка! — воскликнула Светка, понимая, что долго сдерживать монстра подобным образом у неё не получится — не хватит сил. — На кухне… мобильник в сумке! Слышишь меня?.. Ай! Ты должен добраться… и позвать на помощь!
Юрка кивнул, метнулся в сторону двери, но спиногрыз предвидел это!
Малыш заверещал, чуть было не лишившись левой руки, — клыки щёлкнули в каких-то сантиметрах от локотка. Светка издала стон и отчаянно пырнула ножом открывшийся на секунду бок. В тот же миг, девочке показалось, что она и впрямь увидела истинного монстра!.. Он взревел, закрутился волчком, будто силясь ухватить себя за хвост, и принялся бросаться на всё подряд, так и норовя растерзать испуганных детей. Нож вылетел из Светкиных пальцев, напоследок блеснул серым металлом и скрылся во тьме. Девочка машинально потянулась вперёд, однако в её юбку тут же что-то вцепилось и дёрнуло в обратную сторону. И, надо сказать, вовремя дёрнуло. Потому что чудовище незамедлительно материализовалось на том месте, где она только что стояла, буквально вспоров когтями пустоту. Светка почувствовала дуновение от почти прочертивших по её носу клыков, и уже больше не сопротивлялась, отдавшись на милость уволакивавшей её силы.
А существо продолжало реветь и носиться по стенам, словно законы гравитации были ему не писаны! Проделав круг по комнате, оно всякий раз замирало напротив двери и злобно вращало глазами, выискивая в сумраке обнявшихся детей, словно желая испепелить их одним своим взглядом. Светка пыталась разглядеть, насколько сильно ей удалость поранить противника. Однако забрезжившая было надежда на спасение тут же улетучилась: болезненный укол, прибавил существу лишь дополнительной злости.
— Но почему?.. — прошептала Светка, погружаясь в запахи ветхости. — Я ведь попала! Почему он не умер?!
Створки шкафа сомкнулись, окончательно заглушив тусклый свет. Осталось лишь испуганное сопение брата, разбавляемое свирепым воем, доносящимся снаружи, и запахом человеческих выделений.
Светка вздрогнула, попыталась поскорее отыскать взором Юрку, однако в кромешной тьме не было видно даже собственных рук. За спиной заворочались, причиняя жуткую боль. Светка отстранилась, путаясь в свисающих тряпках, и осторожно прикоснулась к вывихнутой кисти. Сделалось нестерпимо больно, и девочка еле слышно застонала.
— Ты чего? — прошептал Юрка, двигаясь ближе.
Светка ощутила его детское дыхание на ободранной щеке.
— Больно.
Малыш помолчал. Затем снова засопел. Тоненько прошептал:
— Я думал, что ОН тебя загрыз. Когда всё только началось. Когда ты кричала.
Светка с трудом сдерживала слёзы.
— Юрка, нам бежать надо. Я кровью тут истеку! Мне уже плохо… кажется! — Девочка невольно выкрикнула последнее слово, отчего створки шкафа содрогнулись под натиском извне.
Юрка засопел ещё громче, что есть сил, вцепился пальчиками в ближайшую створку; он тянул на себя, словно был уверен, что существо способно преодолевать двери.
Последовал недовольный рык и тряска прекратилась. Рядом послышались суетливые шаги.
Светка плакала, не скрывая слёз.
— Ну чего ты? — спросил Юрка, по-прежнему дёргая на себя многострадальную створку.
— Боюсь. Я не хочу умирать!
— Ты не можешь умереть! — пропищал малыш. — Чего тогда со мной будет?! Нет. Ты должна меня защищать — ведь ты же ВЗРОСЛАЯ!
Светка с трудом проглотила рвущийся наружу всхлип.
— Я же говорила тебе, чтобы бежал!
— Я не мог.
— Почему? Ты ранен?
— Нет, — Юрка виновато вздохнул, на секунду о чём-то задумался. — Я без тебя — не могу.
— А ты думаешь, что тут… без меня… тебе легче будет?
— Как это? — не понял Юрка. — ОН сюда не пролезет. Тут безопасно. Я всегда тут прячусь!
— Юрка, ну чего ты опять сочиняешь!
Вновь послышались шаги. В дверь заскребли.
Юрка ойкнул и снова вцепился в створку.
— Ничего я и не сочиняю, — обиделся мальчик, как только скрипы затихли.
— Юрка, прекрати! Это не игра! Неужели не ясно?
— Утром мама с папой приедут и убьют ЕГО!
— Что?
— СПИНОГРЫЗА!
Светке показалось, что она сходит с ума.
— Ты бредишь.
— Нет. ЕГО можно убить, если убьёшь того, в ком ОН сидит!
Светка от отчаяния взвыла.
— Юрка, это просто бешеная собака! Нет никакого спиногрыза! Он выдуманный! Я его специально придумала, чтобы над тобой поиздеваться! Прости. — В данный момент, в большей степени, девочка силилась успокоить саму себя.
— Ну да… — Юрка кивнул в темноте. — Это плохо.
— Плохо? Да это просто отвратительно! Я ненавижу себя за это!
Юрка не слышал; бубнил под нос своё:
— СПИНОГРЫЗ приходит, когда ведёшь себя плохо. Приходит и начинает советовать, как сделать ещё плоше. А мы все ведём себя плохо. Вот ОН и пришёл к нам, чтобы наказать.
Светка содрогнулась от озноба. Сердце сбилось с ритма. Перед глазами заворочались рыжие кляксы. Сделалось жутко.
Девочка глубоко вдохнула.
— Юрка, это обычная собака. Пойми, в неё никто не вселялся. Мне и без того страшно! Пожалуйста, прекрати!
— Прости меня.
Светка зашевелилась, в попытке определить, где именно болит сильнее. Невольно застонала, так как болело везде.
— Нам нельзя тут до утра сидеть.
— Почему?
Девочка закусила окровавленные губы.
— Я боюсь не досидеть. Из меня столько крови уже вытекло… Мне страшно. Я не хочу вот так… прямо тут… при тебе…
Юрка почувствовал, что сейчас точно разревётся; он на ощупь отыскал дрожащую сестру и прижался, как в последний раз. В голове шумело. От нахлынувших чувств Юрка даже позабыл про злобное существо, спустившееся со звёзды, словно того и не было. Он забыл вообще про всё. Ужасная реальность отступила — остались только он и сестра. Один на один. Однако момент истинного счастья длился лишь какие-то секунды, после чего рассыпался на крупицы безысходности.
Светка почувствовала подкативший к горлу страх. Однако она справилась с ним и только ещё сильнее прижала к себе всхлипывающего брата.
— Нет, ты не умрёшь! — шептал малыш, силясь отыскать носом сухое место на блузке сестры. — Обещай! Я не хочу совсем один! Не хочу! Обещай!
Светке сделалось совсем плохо, а в створки снова заскребли.
Внезапно девочку осенило.
— Надо Глеба с Мариной предупредить!
— Предупредить?
— Да! Ведь они же не знают, что тут происходит! А этот… зверь будет их поджидать! Нужно во что бы то ни стало добраться до мобильника!
— Ты хочешь выбраться наружу? — Юрка поёжился и решительно отстранился от сестры, словно мгновенно утратил к ней былое доверие.
Светка кивнула — да, это выглядит истинным безумием, но чего-то другого попросту не остаётся.
Юрка словно увидел жест сестры. Прошептал:
— Как же мы вылезем? ОН ведь там поджидает.
Шкаф затрясся, подтверждая слова малыша. Угрожающе заскрипели стенки. Одежда на вешалках принялась раскачиваться, чертя по волосам.
Юрка зажмурился.
Светка вздрогнула, пытаясь придумать план дальнейших действий. Да хоть что-нибудь!
В заднюю стенку решительно заскребли.
Юрка замычал.
Светка испуганно дернулась в противоположную сторону и чуть было не выкатилась наружу!
Юрка отчаянно вцепился в руку сестры, понимая, что одну он её точно не выпустит!
Девочка кое-как собралась с мыслями. Ухватилась одной рукой за карман мохерового пальто, другой — за липкие пальчики брата. Малыш тут же отчаянно потянул на себя; он и пискнуть не успел, как оказался подмятым телом сестры. Так они и замерли, прислушиваясь к тишине.
Боковая стенка, у которой до этого сидела Светка, угрожающе затрещала. Дети дружно завизжали, а снаружи всё снова стихло.
Светка первая совладала с эмоциями, попыталась нащупать губы брата, продолжавшего подвизгивать где-то внизу.
— Тише, — прошипела девочка. — Он, наверное, не совсем понимает, куда мы делись.
— Ага, как же, — прохрипел Юрка, пытаясь избавиться от холодных пальцев сестры, зажимавших ему рот. — СПИНОГРЫЗ знает про это место. Только внутрь попасть не может, пока не позовёшь.
Светка с трудом удержалась, чтобы не отшлёпать брата, — только не сейчас. Вот выберутся — тогда он точно своё огребёт! Но сперва, нужно ещё выбраться.
— За мобильником тебе придётся бежать, — прошептала Светка, сама страшась собственной идеи.
— Мне???
Светке показалось, что она даже в темноте отчётливо видит бледность, заслонившую лицо брата.
— Да, тебе, — девочка с неимоверным трудом заставляла бесчувственные губы шевелиться, озвучивая страшную данность: — Ты быстрее, а меня он в два счёта догонит. Тем более, в таком состоянии.
Юрка ничего не ответил, только засопел пуще прежнего. В стену опять заскребли, однако не столь решительно, как прежде. Затем послышались удаляющиеся шлепки — всё стихло.
— Кажись, ушёл, — прошептал Юрка, протягивая ободранные пальцы к дверце.
Светка перехватила это неосознанное движение и цыкнула на брата.
— Чего?.. — заныл ничего не понимающий Юрка.
— Он, скорее всего, просто затаился. Чтобы нас выманить. Понимаешь?
Малыш кивнул и больше не двигался.
— Нужно подождать немного.
— Хорошо.
Повисла гнетущая тишина.
Светка сосредоточилась на собственном отчаянии, которое уже больше походило на удушливую панику, от которой просто некуда бежать, как впрочем, и ото всего остального. Ощущение близкой смерти вызывало безразличие, а на приборном щитке сознания тускло мерцала одинокая лампочка, подписанная: «воля к жизни». Примитивный инстинкт, скорее даже рефлекс, остался единственным средством к спасению. Светка уже и сама толком не понимала, на что именно следует надеяться в подобной ситуации. Чего ждать? Как правильно действовать? Ужас многократно превосходил все мыслимые пределы, будто он и впрямь был рождён где-то за границами человеческого понимания. А самым страшным оставалось то, что с этим ужасом ничего нельзя было поделать. Только ждать и молиться. И Светка жалела, что ни она, ни брат — не знают ни одной подходящей молитвы.
Юрка сопел под боком и, скорее всего, боялся ничуть не меньше. Светке было непонятно, как брат всё ещё держится. Хотя в его маленьком воображении всё действительно могло казаться страшной сказкой, которая должна рано или поздно закончиться.
«Ведь в сказках, чудища всегда оказываются побеждёнными. Находится смельчак, который бросает вызов сосредоточию зла и неизменно выигрывает! Каким бы каверзным то ни было. Однако то сказка. А как быть с реальностью, что переплелась со страницами мистической книжки и теперь властвует над нашим сознанием, потешается над чувствами, просто чинит боль? Как ото всего этого избавиться? У кого просить помощи? На что надеяться?..»
Светка выдохнула негатив, попыталась сменить неудобную позу, с трудом сдержалась, чтобы не застонать от накатившей боли. Кровотечение прекратилось: по крайней мере, из прокушенного плеча — и это слегка успокаивало. Вернее давало повод для крохотной надежды, без светлых крупиц которой, сделалось бы совсем невмоготу. Особенно находясь тут, в замкнутом, тёмном пространстве, по соседству с обезумевшим монстром.
Куда больше плеча волновали локоть и изуродованная кисть. Однако Светка гнала прочь страшные мысли, понимая, что беспокоиться, в первую очередь, следует о брате.
— А если ОН и правда на маму с папой накинется? — вдруг прошептал Юрка и, так и не дождавшись ответа, принялся беспокойно ёрзать на месте.
Светка вздрогнула, отыскала в темноте раскачивающегося брата, прижала к себе и зашептала в крохотное ушко на пороге слышимости, словно опасаясь, что их могут подслушать:
— Не загрызёт. Они же взрослые, — Светка старалась, чтобы её шёпот звучал ровно, без срывов и назиданий — иначе малыш догадается, что его элементарно успокаивают, пытаясь заглушить страх. — Сам ведь о «школе жизни» рассуждал, забыл? Тем более, мы их предупредим. Вот только выберемся отсюда и перехитрим этого… — Светка осеклась.
Юрка помолчал, словно наматывая на ус только что услышанное, после чего с сомнением произнёс:
— ЕГО нельзя перехитрить. ОН умный. Я знаю.
Светка вздохнула.
— Если оно действительно прибыло откуда-то извне… — нерешительно начала она, понимая, что может быть не так уж и плохо, что брат не воспринимает действительность, как таковую. Ведь этим можно воспользоваться… Естественно, во благо!
«Ну конечно, потустороннего и непонятного СПИНОГРЫЗА детскому сознанию воспринять куда как проще, нежели реальную собаку, у которой, ко всему, без сомнений, прослеживается бешенство!»
Светка так и не договорила. Юрка тут же потянул сестру за юбку, призывая продолжить начатое.
— Ну да… — кивнула девочка, соглашаясь с ходом собственных мыслей. — Если оно прибыло из другого мира, тогда его легко будет перехитрить. Ведь оно не знает, как мы привыкли думать и поступать здесь… в своей реальности. Этим можно воспользоваться.
Юрка с сомнением покачал головой.
— Но ОН ведь жил среди нас столько времени… Во мне, — и малыш с сокрушением вздохнул, будто всему виной был именно он.
Светка поёжилась — она понятия не имела, до чего довела своими шуточками малолетнего брата.
«И как он только меня до сих пор не убил?»
От последовавшей догадки Светку передёрнуло.
«Ведь откуда-то у Юрки оказался нож! Стянуть его на кухне уже после того, как всё началось, он попросту не мог, потому что сразу спрятался в шкаф! Значит, нож был уже тут. Спрятан для какой-то цели. Возможно, не первый день…»
А ЧТО ЕСЛИ СПИНОГРЫЗ НЕ ТАКОЙ УЖ И НЕРЕАЛЬНЫЙ???
«Может и впрямь между мирами есть связь?.. Тоненькая грань, по которой оттуда, из вечного мрака, может приползти что-то ужасное. Приползти и поселиться совсем рядом. Например, за спиной! Затаиться в безобидном малыше, питаться страхами и негативом, а потом, при первом же удобном случае, как сейчас, залезть в голову бойцового пса и приняться чинить боль повсюду!»
«Господи, да что же такое происходит?! Где сокрыта истина? И, если всё действительно так, как говорит Юрка, тогда откуда именно ОНО прибыло?!»
Юрка снова потянул за подол.
Светка дёрнулась, выпалила в темноту:
— Я старше, а значит умнее! И я ЕГО перехитрю. Чем бы ОНО ни было!
Малыш смиренно кивнул.
Светка собралась с мыслями и решительно заговорила:
— Я его отвлеку. Попытаюсь. А ты в это время незаметно прокрадёшься на кухню. Только по сторонам там не смотри: хватай сумку и сразу прячься! А лучше всего на выход беги! Понял?
Юрка молчал.
— Понял? — переспросила Светка, отыскивая в темноте мордашку брата; под пальцами обозначилась влага — тот плакал. — Юрка, ты чего? Боишься?..
Малыш отрицательно помотал головой.
— Тогда чего же ты раскис?
— А ты как же? — Юрка еле говорил, с трудом сдерживая стремительный поток.
— Я?
— Да, ты! Это — не перехитрила! Это по-другому называется! Я не знаю как, но по-другому! — Юрка уже буквально бился в истерике, целиком отдавшись на волю чувств.
Светка крепко прижала брата к груди, не обращая внимания на его попытки отстраниться прочь.
«Ещё бы! Это явно — не перехитрила! Это совсем другое. Это вновь Лицемерие, со своими штучками, — озвучить что-то подобное может только оно! Это надо же, так тонко играть на чувствах собственного брата, заставляя того бросать родную сестру на произвол судьбы! Тем более, маленького брата, который ещё и в школу-то не пошёл! У него в головке сейчас наверняка засела жуткая жуть, обжигающая сознание похлеще адского пламени! А что я?.. Только и могу, что поленьев в топку подбрасывать! Гори-гори-ясно!.. Дурья, твоя, башка!»
Малыш плакал, с присвистом переводя дух.
— Юрка, но по-другому никак не выйдет!
— Выйдет!
— Нам нельзя тут сидеть! И я уже объяснила тебе почему.
— Тогда придумай другой план!
Светка умолкла. Она попыталась заново оценить их положение.
«Всё плохо. Очень плохо! А самое страшное, что по-прежнему нет выхода, кроме как по собственной воле отдаться в лапы кровожадного монстра!»
— Хорошо, — кивнула девочка и ещё крепче обняла брата. — Побежим вместе. Только если что: чур, не останавливаться!
— Если — что? — Юрка шмыгнул носом, принялся тереть заплаканные глаза.
Светка вздохнула, с трудом выдавила из себя:
— Один из нас должен обязательно добежать, — она говорила медленно, так чтобы Юрке было легче уяснить суть: — За нами гонится зверь. И зверь этот живой — у него есть чувства, а значит и страхи!
Юрка хотел было что-то вставить, но Светка только положила указательный палец на липкие губы брата и продолжила внушать:
— Не перебивай, а то я сейчас что-нибудь не то скажу. Да, это может показаться страшным, но это единственное, что нам остаётся.
— Но…
— Юрка, молчи! Пусть он даже этот, твой, СПИНОГРЫЗ. Пусть он хоть совсем НЕЧТО или НИЧТО — без разницы! Земной или внеземной — всё равно, в первую очередь, он зверь! Обыкновенный кровожадный зверь! — Светка перевела дух и перешла к более конкретному: — Если он поймает одного из нас, то, максимум, просто повалит…
— Как Волчок? — Юрка нервно затрясся.
Светка встряхнула брата, стараясь, чтобы тот по-прежнему воспринимал её слова.
— Да, как Волчок. Повалит и обязательно бросится за тем, кто будет продолжать бежать. Понимаешь?.. Он будет постоянно разрываться между нами! Но для этого нужно действовать организованно, двигаться на некотором расстоянии друг от друга. И ещё… Самое сложное, а может быть и страшное: не нужно бежать на помощь, если вдруг увидишь, что он догнал меня и пытается повалить, — Светка сама испугалась собственного тона и машинально отпустила замершего брата. — Ты всё понял?
Юрка не шевелился. Потом спросил:
— А если ОН меня первым догонит?
— Я тебя не брошу.
— Но ведь ты же сказала…
— Юрка! Ты всё слышал. Так надо! Прости.
— Понял, — малыш утвердительно кивнул. — А дальше что?
— Дальше?.. — Светка опасалась именно этого вопроса, потому что элементарно не знала, что будет дальше, как не знала и того, чего ей будет стоить отпустить от себя брата, и что именно она почувствует, если на того и впрямь нападут раньше неё.
«Стоп!!! Ведь в квартиру кто-то проник! А значит, дверь не заперта! Хотя, может, теперь уже и заперта…»
«А что если это и впрямь были Глеб и Марина? И их уже нет. Тогда наша отчаянная вылазка попросту лишена смысла! Нет-нет. Это всё страх. Родители живы, и я это отчётливо чувствую даже на расстоянии, даже не смотря на царящие между нами отношения! Я просто это чувствую, как чувствую боль!»
«Господи, когда я в последний раз называла их родителями?!»
«Да будь что угодно — тебе нужно, в первую очередь, спасать малолетнего брата! А дальше уж как получится».
Светка что есть сил тряхнула головой.
— Попытаемся выбраться, — сказала она как можно внятнее, стараясь заглушить царящий в голове шум. — А если не получится, снова спрячемся.
Юрка беспокойно заёрзал.
— Не пугайся — у нас будет телефон. И тогда этому гаду конец, кем бы он ни был!
— А может сразу на выход? — предположил мальчик.
— Я не уверена, что в темноте так быстро открою дверь. А где мобильник лежит, я даже с закрытыми глазами представляю, так что лучше не рисковать понапрасну.
Юрка кивнул.
— Ну что, готов? — спросила Светка и попыталась мысленно задать тот же вопрос самой себе.
Брат снова кивнул.
Светка с трудом разогнула затёкшие коленки и попыталась выглянуть сквозь замочную скважину. По детской витал сумрак, сквозь который ничего нельзя было рассмотреть. Девочка почувствовала тревогу, невольно подалась назад.
— Ну что? ОН там? — не вытерпел Юрка.
— Не видно ничего, — сокрушённо выдохнула Светка, собираясь с духом.
Она приоткрыла дверцу и медленно высунула голову наружу.
«Сейчас ОНО непременно откусит мне голову! Ам…»
Герман Полиграфович сидел в темноте. Не сказать, чтобы он так уж фанател от подобного времяпрепровождения, просто денег не было даже на свечку. Все финансы, вырученные от продажи прежней «двушки», пошли на приобретение новой «однушки», а те скудные крохи, что остались, Герман Полиграфович растягивал, как мог, в надежде, что всё же удастся куда-нибудь пристроиться.
«Да хоть гардеробщиком, что ли, в ту же филармонию — и то было бы уже ЧТО-ТО!»
Однако вакансий не было даже таких.
Герман Полиграфович сидел на раскладушке в полупустой квартире и ожидал исхода. Своего исхода. Именно так, как бы дико это не прозвучало. Но вечера упорно проходили, будто данность их нисколечки не касалась. Герман Полиграфович прекрасно понимал, что наступать они будут ровно до того дня, пока у него будет оставаться хоть сколько-нибудь наличности, а затем всё непременно закончится.
«Вместе с этими проклятыми деньгами, что человечество возвело в ранг бога!»
Тяготы жизни угнетали. В особенности, когда внезапно гас свет, и квартира наполнялась бликами от фар автомобилей, что продолжали, не смотря ни на что, нестись по далёкому окружному шоссе — там кипела жизнь. Жизнь, которая блекла с приходом ночи в квартире Германа Полиграфовича.
«А сегодняшний туман сожрал и ту, другую жизнь».
Поначалу Герман Полиграфович не поверил, что машин больше нет. Он подумал, что всему виной — испорченное зрение, которое только усугублялось продолжительными голодовками, употреблением спиртного и наплевательским отношением к собственному здоровью. Глаза теперь дольше привыкали к полумраку, плохо фокусировали отдалённые предметы, а по утрам вокруг них появлялись синяки.
Но сегодня машин и впрямь не было. Туман то ли поглотил их, то ли просто распугал.
«Нужно срочно занять себя чем-нибудь, пока я окончательно не спятил. Но вот только чем?.. Ведь эта чернь сожрала не только осязаемую материю — в данный момент она давится моей душой!»
По складу характера Герман Полиграфович был аналитиком. Человеком, с трепетом относящимся к любым символам, а в особенности, к их выверенному построению. Как математик может с замиранием сердца любоваться красотой выведенного уравнения или философ исключительной остротой построенной фразы, так и Герман Полиграфович мог часами сидеть и рассматривать нотные альбомы, оставшиеся, наверное, ещё со времён школьных кружков и консерватории. Подобные возвышенные чувства вызывали не только знакомые и понятные ноты, но и любые другие цепочки и логические построения — пусть даже их смысл оставался непонятен.
На прежнем месте жительства, когда становилось тошно, как сейчас, а соседи совсем уж изводили, не позволяя дудеть в тромбон, Герман Полиграфович молча откладывал инструмент в сторону и подолгу всматривался в пожелтевшие листы нотной грамматики. Нет, он не пытался подобным образом чего-то достичь, — просто любовался первозданной красотой, не имеющей ничего лишнего, — даже звука, ради которого всё изначально и затевалось! Опостылевшее окружение при этом казалось примитивным, нездоровым, прибывающим в стадии стагнации, так что Герман Полиграфович даже не мог на него злиться.
«Вы ведь не станете бить калеку только за то, что вас раздражает его внешний вид?» — обычно рассуждал Герман Полиграфович и, возможно, именно по этой причине ему так фатально не везло.
«Хотя бы раз, но отпор дать было нужно! И неважно, что этим всё равно ничего не доказать!»
Однако эмоции быстро угасали, и Герман Полиграфович забывал о них. Маленькому человечку так проще — находиться внутри себя. Значительно проще.
Герман Полиграфович поднялся с раскладушки и, шаркая тапочками со стоптанными задниками, подошёл к окну. Убедившись, что магистраль и впрямь пуста, он какое-то время бесцельно бродил по комнате, прислушиваясь к шороху половиц.
Находившись вдоволь, Герман Полиграфович напоследок заглянул на кухню и всласть напился сырой воды из-под крана. В нос ударил резкий запах хлорки, и Герман Полиграфович решил, что раз уж так всё складывается в его нелёгкой жизни, то и ужинать он сегодня тоже не будет: просто не хотелось лишний раз открывать холодильник и мяться в раздумьях, по какой из пустых полок пробежаться взором на сей раз.
«Хотя сегодня темно, а потому, вроде как, всё равно… Всё рано на всё — как-то так!»
Он вернулся в гостиную и какое-то время сидел на раскладушке, созерцая в ночной тусклости собственные руки. Потом нахлынули воспоминания, а с ними, тоска и сопутствующие душевные переживания. Герман Полиграфович невольно потянулся к тромбону; инструмент приветливо блеснул медным раструбом и проскрипел кулисой что-то вроде: «Ну что, старик, давай напоследок ещё разок тряхнём стариной!»
Герман Полиграфович улыбнулся инструменту и, не чураясь позднего времени, продудел национальный гимн Ирландии во всей красе. Он не знал почему, но размеренный кельтский ритм самым чудодейственным образом вселял уверенность и веру в то, что всё ещё можно изменить!
«Наверное, всё от того, что кельтов тоже постоянно притесняли, как в негостеприимной Англии, так и на исконно родных территориях, располагавшихся на месте современной Ирландии. Не от хорошей же жизни они преодолели Атлантику, дабы основать и заселить Новую Англию, которая, со временем, эволюционировала в сверхмощную державу, диктующую свои условия даже потомкам тех самых саксов, из-за которых притесняемые были вынуждены покинуть родной дом! В нём что-то есть — в бунтарском духе кельтов, а соответственно, и в современном гимне Ирландии, — и это заслуживает неподдельного уважения!»
После того, как стихла последняя нота, Герман Полиграфович понял, что ну её к чёрту эту тьму! Если те же самые кельты сумели преодолеть океан, то неужели у него не получится вразумить какой-то там опостылевший трансформатор!
Наверняка просто вышибло автомат, а выйти и перещёлкнуть проклятый предохранитель — элементарно некому. Разве что Алла Борисовна догадается… Отважный борец за права человека и справедливость! Хотя, навряд ли. Пешим ходом на десятый этаж она точно не полезет — и плевать ей на квартиросъёмщиков, коим она поставлена прислуживать. Да даже если бы и было желание — куда там! Помрёт от разрыва сердца ещё на подходе к лестнице, только представив, на какую верхотуру лезть, — дед Кондратий, он такой: бьёт редко, но метко! Плюс дневной инцидент в 71-ой…
«Дети, наверное, подумали, что я маньяк какой… Надо бы спуститься и принести извинения. Заодно проверить добилась ли своего эта сварливая карга».
Герман Полиграфович решительно отложил тромбон и направился к выходу.
Он быстро поднялся вверх по лестнице и в нерешительности замер напротив приоткрытой двери.
Здравый рассудок, умудрённый громадным жизненным опытом, громогласно гнал прочь! Да Герман Полиграфович и без внутреннего голоса прекрасно ощущал, что это место проклято, а за дверью царит самая настоящая преисподняя, населённая всяческой нежитью, которая уже наверняка учуяла его запах и, в данный момент, несётся сломя голову навстречу новой жертве!
Герман Полиграфович невольно попятился.
Дверь отлетела в сторону, жалобно скрипнув на покорёженных петлях, — будто с той стороны в неё врезался локомотив! — а из мрака квартиры на лестничную клетку выскочило что-то огромное и ужасное, способное одним своим внешним видом парализовать волю и раскрошить боевой дух. Герман Полиграфович не заметил, как оказался на коленях, словно собирался взывать к милосердию безликого ужаса, сошедшего со звёзд за его столь же безликой душонкой. Блеснули острые клыки, и престарелый музыкант понял, что это конец.
«И угораздило же меня так некстати!» — пронеслось в голове буквально за мгновение до того, как ужас принялся за дело.
От мощного удара в челюсть Герман Полиграфович отлетел к противоположной двери — кажется лифта — и смачно приложился затылком об её металлическую поверхность. В ушах загудело, а полость рта наполнилась кровью. Герман Полиграфович сплюнул приставшую к бесчувственным губам эмаль, а вместе с ней и два передних зуба. Верхнюю челюсть пронзила вспышка нестерпимой боли. Герман Полиграфович дико взвыл и пропустил следующую атаку.
Казалось, на правой стопе сомкнулись колодки гигантского охотничьего капкана, который тут же пришёл в движение, принявшись выворачивать сустав. Герман Полиграфович попытался вырваться; он извернулся и, что есть сил, дёрнул застрявшую ногу на себя. Однако сразу же пожалел о проявленной спешке. Ужас двигался в противоположную сторону, в результате чего начали рваться связки ахилла.
Дурея от нестерпимой боли, Герман Полиграфович попытался двигаться попутно уволакивающей в квартиру силе, однако не успел вовремя поджать локоть и невольно зацепился за дверной косяк. Ногу легко вывернули, отчего к порванным связкам добавилась разбитая коленная чашечка. Герман Полиграфович услышал, как хрустнул, разваливаясь, мениск и отключился… Однако совсем ненадолго. От следующего рывка он снова пришёл в сознание, но лучше бы не приходил. Противно затрещали выворачиваемые кости, и внезапно всё прекратилось. Осталось лишь неприятное пульсирующее тепло в районе правого бедра.
Из мрака комнаты донеслась озлобленная возня, а к левой руке поверженного Германа Полиграфовича шлёпнулась самая обыкновенная человеческая нога в тапочке со стоптанным задником. Престарелый музыкант, не понимая, что такое творит, поскорее отпихнул оторванную конечность подальше от себя. Однако безвольная паника мгновенно сменилась всепоглощающим ужасом. От последовавшей догадки Германа Полиграфовича замутило: это была его собственная нога, которая каким-то непостижимым образом или по чьей-то безумной воле, оказалась оторванной от тела и попросту выброшенной прочь, как какой-нибудь мусор.
От осознания произошедшего, в глазах помутнело. Герман Полиграфович попытался подняться, но именно в этот момент его схватили за другую ногу и бесцеремонно втащили в квартиру, отчего перекошенный локоток, застрявший под дверью, вывернуло из сустава, а сама рука безвольно растянулась по полу где-то позади. Герман Полиграфович резко оглянулся, страшась даже представить, во что превратилась раненная конечность. Лысеющий затылок брякнулся о порог, оставив на металлической поверхности клочки окровавленных волос. В ушах снова загудело. Герман Полиграфович попытался приподнять тяжёлую голову, но ничего не вышло — силы стремительно покидали тело.
Его втащили в тёплую лужу и отпустили, словно желая насладиться предсмертной агонией. Герман Полиграфович снова попытался приподняться, однако здоровый локоток то и дело скользили по липкому полу, не позволяя перекатиться со спины на бок. Пространство перед глазами закачалось, в нём обозначилось движение. Герман Полиграфович невольно замер, уставился во вращающуюся мглу — там явно скрывалось что-то потустороннее. Затем эта самая мгла издала злобный рык и принялась рвать Германа Полиграфовича на части!
Музыкант закричал — больше от ужаса, нежели в надежде, что кто-нибудь всё же его услышит, — однако тут же понял, что кричать больше нечем… Пара взмахов чего-то острого над головой и на месте грудной клетки образовалось пузырящееся месиво. Дыхание тут же перехватило, а от хлынувшей в лёгкие крови глаза Германа Полиграфовича полезли из орбит. Он попытался откашляться, но и это тоже не вышло — от груди и рёбер не осталось и следа, как и от мышц, совсем недавно оплетавших кости.
Герман Полиграфович с трудом покосился на перекошенное тело и только сейчас понял: он уже не существует как что-то целое. В ту же секунду его изуродованные останки схватили за пока ещё целую ногу, и принялись с остервенением мотать из стороны в строну, ударяя о невидимые стены.
Не смотря ни на что, Герман Полиграфович был рад двум вещам: что по-прежнему не чувствует боли, и что не догадался прихватить с собой любимый тромбон, который бы наверняка сломали во всей этой кутерьме. Затем звон в ушах сменился жутким треском, будто в черепную коробку запустили стаю голодной саранчи, которая тут же принялась пожирать скованное страхом сознание, а негостеприимная мгла отступила прочь, обозначив ощущение бреющего полёта в облаках…
Это было стремительное падение, только вот Герман Полиграфович — хоть убей! — никак не мог понять, куда именно он так быстро несётся.
Светка услышала жуткий крик, донёсшийся из прихожей, и, потеряв под руками опору, выкатилась из шкафа. Раненная кисть отозвалась звенящей болью, а на глаза мгновенно навернулись колючие слёзы; девочка стиснула зубы и попыталась подавить стон. Сзади возник испуганный Юрка; малыш осторожно выглядывал из-за приоткрытой створки шкафа и косился по сторонам, силясь определить местоположение врага. В соседней комнате снова закричали, отчего Юрка сел рядом со Светкой и принялся сосать большой палец.
— Кто это?.. — прошептал малыш, всё крепче прижимаясь к сестре.
Светка никак не отреагировала на прикосновение брата; всё внимание девочки было приковано к дверному проёму, из-за которого слышались звуки борьбы.
— С кем это ОН? — снова пролепетал раскачивающийся Юрка.
Светка вздрогнула.
«Неужели они всё же рискнули ехать по такой погоде?!»
Девочка попыталась отмахнуться от страшных мыслей и решительно поднялась. Юрка всё ещё висел на больной руке и, такое ощущение, не собирался отпускать. Светка схватила брата за плечи и аккуратно встряхнула. Малыш вздрогнул, уставился на сестру широко раскрытыми глазами, в которых читался истинный ужас.
— Юрка, ты чего? — прошептала Светка, оглядываясь на приоткрытую дверь.
— Ссстрашшшно, — малыш с надеждой посмотрел на сестру. — Это ведь ОН не маму с папой?
Светка быстро отвела взор.
— Чего ты такое сочиняешь!
— А тогда кого?
— Возможно, Марина или Глеб оставили кому-нибудь запасной ключ, а нас просто не предупредили. Да хоть той же Алле Борисовне, чтобы она нас контролировала!»
— Давай не пойдём никуда, — Юрка потянулся обратно к шкафу.
Светка вздохнула, собираясь с мыслями.
— Нет, надо идти, — прошептала она, обнимая трясущегося брата за плечи. — Пока он занят этим человеком, мы можем пробраться на кухню или на выход.
Юрка затрясся мелкой дрожью.
«Шок! — вспомнила Светка. — Я об этом читала! Сейчас брат перестанет воспринимать действительность — хотя когда он её, вообще, воспринимал, — а я совсем не помню, что нужно делать в подобных ситуациях! Как бороться с шоком…»
Светка поборола накатившую дурноту и наотмашь ударила здоровой ладонью Юрку по щеке. Пальцы осушило, а голова малыша, откинувшись на бок, безвольно поникла. Светка ударила снова! Потом ещё и ещё — и так до тех пор, пока взгляд брата не сделался более-менее осмысленным. Даже после этого еле остановилась, и сама явно пребывая не совсем в адекватном состоянии.
«И впрямь говорят: яблочко от яблони…»
Юрка захныкал.
— За что?..
Светка склонилась над братом, прижалась щекой к его маленькой головке.
— Юрка, прости! Так было нужно! У тебя шок. Это от страха. Ты не бойся так сильно. Мы выберемся! Обязательно выберемся! И больше никогда в жизни не будем ругаться!
— И с мамой?
Светка кивнула.
— И с МАМОЙ. Обещаю!
Юрка шмыгнул носом, отстранился от сестры, вытер тыльной стороной ладони слёзы с лоснящихся щёк.
— Ну что, идём? — спросила Светка и протянула дрожащую ладонь.
И они пошли…
Навстречу тьме и ужасному монстру: Светка впереди, по центру коридора, Юрка немного позади, цепляясь липкими пальчиками за гладкие стены.
С каждым новым шагом звуки борьбы слышались всё отчётливее, однако крики или просто возгласы до слуха девочки не доносились. Светка дошла до поворота в прихожую и остановилась, не в силах заставить себя двигаться дальше. Из-за угла доносились приглушенные шлепки, словно кто-то размахивал мокрой тряпкой, неизменно ударяя по стенам или полу.
Светка перевела дух, зачем-то посмотрела в противоположную сторону — дверь в туалет была открыта.
«Если что, какое-никакое убежище, — туда тварь ни за что не проникнет, но и выбраться будет практически невозможно».
Девочка резко оглянулась. Юрка замер в нескольких шагах позади неё: поник и сжался в еле различимый комочек страха. Светка ничего не сказала, только кивнула на потенциальное укрытие. Малыш всё понял — кивнул в ответ. Он попытался было шагнуть к сестре — точнее просто протянул руки ладошками вверх, будто просясь на ручки, как какой-нибудь младенец, — но та решительно пресекла всякую самодеятельность, тем более, идущую вразрез с первоначальным планом действий.
Светка отвернулась, стараясь угомонить разошедшееся сердце, и осторожно выглянула из-за угла. И тут тоже всепоглощающая тьма, однако чуть дальше, у самого выхода, на фоне бледного прямоугольника приоткрытой входной двери, отчётливо просматриваются извивающиеся тени.
«Спасение! Вот же оно!!!»
Светка собралась с духом, подалась ещё немного вперёд. Рядом с лицом тут же что-то взорвалось, окатив звенящими осколками и запахом фиалок! Девочка с трудом сдержалась, чтобы не закричать, решительно отдёрнулась назад.
«Маринины духи! Зачем он кинул в меня духами? И как?! Спокойствие. Просто отлетели — ведь там идёт драка».
Отступая всё дальше, Светка не сразу поняла, что уткнулась спиной в преграду. Преграда тонко запищала.
«Юрка!»
От последовавшей догадки внутри у Светки всё оборвалось. Девочка резко обернулась и увидела перед собой перекошенное от боли личико брата. Малыш виновато пожал плечиками и, шепнув дежурное: «Страшно!» — принялся тереть отдавленную ногу.
Светка медленно отвернулась. Она ясно понимала, что больше не слышит ни единого звука, а это может означать только одно: монстр услышал их и сейчас тщательно крадётся вдоль прихожей, чтобы напасть из-за угла. Не понимая, что такое творит, Светка из последних сил толкнула непослушное тело вперёд.
Существо оказалось ближе, чем она рассчитывала; девочка просто перевалилась через стелящегося по полу хищника, не успев сделать и шагу. Окружающее пространство стремительно завертелось, а сама Светка полетела вперёд головой, толком не понимая, что происходит. Она лишь предусмотрительно выставила перед собой руки… и тут же по инерции врезалась в противоположную стену. Сознание озарила очередная вспышка боли, а из ушибленного носа закапало. Светка наплевала на чувства и поспешила обернуться.
Монстр молниеносно возник рядом с ней, зловеще зарычал.
«Слава богу, что не бросился на Юрку!»
Светка резко поднялась, пытаясь определить местоположение брата, однако того нигде не было видно. Чудовище тут же возникло на пути, закружило медленный танец, словно гипнотизируя жертву. Девочка в ужасе замычала, принялась на ощупь пятиться вдоль стены, ожидая атаки. Однако хищник медлил.
Под левым локотком внезапно обозначилась пустота. Светка невольно вскрикнула, с трудом удерживаясь на ногах. Она по-прежнему была не в силах оторвать взор от существа, а потому не сразу поняла, что у неё появился путь к отступлению.
На мгновение страх ослабил хватку — Светка вздрогнула от звука хрустнувшего под ногой стекла. Реальность тут же навалилась тяжким грузом, а пустота за спиной втянула в себя. Девочка брыкнула ногой в сторону притихшего монстра, после чего бросилась в гостиную, не дожидаясь, пока преследователь кинется следом. Однако всё это ей лишь показалось. Чудовище безошибочно определило положение ускользающей жертвы, настигло ту в два могучих прыжка и одним махом лапы повалило на пол. Светка задохнулась от ужаса, вскинула руки в отчаянной попытке защитить голову, и больно прочертила по паласу голыми коленками. Кожу обожгло, однако девочка не обратила на это внимания — решительно поползла вперёд, страшась даже представить, что в данный момент происходит за её спиной.
Снова обдало запахом ненавистной псины! Светка почувствовала, как обожгло правый бок. Она невольно вскрикнула, но продолжила ползти, игнорируя наскоки преследователя, который, такое ощущение, совсем не спешил разделываться с жертвой прямо сейчас. Существо просто скакало вокруг ополоумевшей от страха Светки, наподобие шкодливого щенка, забавляющегося с пойманной крысой, валяя ту по полу, пихая и швыряя, однако когтей при этом не показывая. Но всё это лишь до поры… И вот это-то как раз и было самым страшным. Подсознательно Светка давно уже понимала, что пёс вовсе не бешеный — им и впрямь что-то завладело! Причём не просто так.
«Это ОН. СПИНОГРЫЗ. Монстр, спустившийся со звезды, чтобы наказать за содеянное зло! Это кара небес! Ужасное чудище, питающееся всяческим проявлением негатива! А ещё ОН может чинить боль. Ужасную боль — ОН не станет убивать просто так. Лишь только после того, как почувствует, что я окончательно раскаялась в содеянном».
А ВЕДЬ Я РАСКАЯЛАСЬ!!!
На первый взгляд, мысли казались абсурдными, но существо было настолько близко, что Светка, сама того не желая, увидела СПИНОГРЫЗА — злобного услужника безликого хаоса, — призванного вершить истинное правосудие в мире живых.
Но пока тот лишь забавлялся, по-видимому, желая оттянуть приятное на потом.
Светка снова отбрыкнулась от напирающего палача. Тот зарычал, но девочка даже не обернулась; она с трудом толкнула ослабшее тело вперёд, кое-как приподнялась на трясущиеся ноги, чудом удержала равновесие и побежала на тусклый свет, маячивший впереди. Сзади в очередной раз толкнули, и Светка полетела… Она врезалась головой в балконную дверь, сразу же осела, не в силах нормально мыслить.
«Лишь только бы Юрка не подкачал!» — И девочка машинально дёрнула за дверную ручку.
Из-за спины послышался рёв. Спиногрыз видимо догадался, что жертва сейчас снова ускользнёт и тут же попытался её настигнуть. Светка пискнула, проскользнула в узкую щель, специально не открывая проход полностью, — вовремя! Чудище ударилось об пластмассу, дверь захлопнулась, лодыжку обожгло. Светка дико завизжала — то ли от боли, то ли просто от страха, — понимая, что играть с ней больше никто не будет. И без того повезло!
«Если всё происходящее можно охарактеризовать именно так!»
Светка молниеносно втянула придавленную голень. Пластмасса тут же содрогнулась от очередного удара, а дверь встала на место. Девочка мельком осмотрела ногу: вроде ничего страшного, благо дверь стандарта «евро» — была бы отечественная, деревянная, было бы намного болезненнее.
Светка опомнилась и поскорее заблокировала замок; на мечущееся с той стороны существо она даже не посмотрела — не было ни времени, ни желания. Спотыкаясь о разбросанный по полу хлам, девочка устремилась к кухонному окну, заранее готовя себя к самому страшному.
Светка с разбегу вскочила на мешок, валявшийся под окном, оттолкнула раму и замерла на подоконнике.
От представшей перед глазами картины девочка еле устояла на ногах. Глаза медленно привыкали к темноте, но лучше бы они этого не делали. Светка кое-как проглотила рвотный позыв, осторожно спустилась с подоконника. Весь пол был залит чем-то тёмным и вязким, ноги то и дело скользили, — девочка чувствовала, как густая субстанция противно проскальзывает между пальцами.
«Хотя какая на фиг субстанция — это самая настоящая кровь!!!»
Ничего подобного Светка отродясь не видела — даже в киношных ужастиках! В нос ударил медно-сладковатый запах сырого мяса; девочка открыла рот, выпучила глаза и схватилась за край окровавленного подоконника, силясь устоять на ногах.
Пространство стремительно вращалось, в голове шумело.
Светка метнула безумный взор в направлении, где когда-то стоял стол. Место пустовало. Хотя нет… На полу у самой стены что-то темнеет. Светка проглотила вязкий ком. Она ясно различала очертания человеческого тела, одним боком уткнувшегося в стену, а другим покоящегося в луже крови на полу. Вокруг расползлось что-то длинное, так похожее на клубок переплетённых змей, что вылезли прямиком из живота бедняги. Светка не знала, нужно ли ей подходить ближе, чтобы попытаться определить, кого именно растерзал монстр, или всё же стоит сосредоточиться на первостепенной задаче, потому что времени и без того нет.
«Естественно ищи мобильник, дурья твоя башка!»
Светка оторвалась от подоконника и принялась рыскать по кухне, стараясь, по возможности, не приближаться к выпотрошенному телу. Но не успела она толком взяться за поиски, как вдруг увидела на пороге кухни застывшего Юрку, — когда именно появился малыш, девочка не заметила.
«Он ведь мог забежать сюда намного раньше меня! Сразу после того, как существо погналось за мной в гостиную!»
Малыш никак не реагировал на движения сестры; он просто сложил ладошки ковшиком у подбородка, зажмурился и так и стоял, не шевелясь, в огромной луже крови.
Девочка невольно вскрикнула, отчего в гостиной тут же послышались торопливые шажки.
«Дверь!!!»
Светка схватила безвольного Юрку за руку; уже вдвоём дети попытались выскочить в прихожую. Не успели — путь к спасению снова преградила тень.
Юрка открыл глаза и жутко завопил.
Светка машинально отдёрнула брата от клыкастой пасти возникшего из темноты чудовища и спрятала за собственной спиной.
«Нужно что-то предпринять, причём как можно скорее! Промедление — созвучно смерти!»
Однако в голове царила лишь апатическая жуть — мыслей практически не было.
А те, что всё же возникали, девочка гнала прочь.
«Одной было бы куда легче — просто беги и нечего тут думать!»
Светка с трудом удержала себя от великого соблазна сорваться с места и убежать, оставив брата на произвол судьбы. В голову снова лезло проклятое Лицемерие, обвивая сознание липкими щупальцами безысходности.
«Ну уж нет!»
Спиногрыз по-кошачьи промурлыкал во тьме.
— Юрка, прячься, — просто сказала Светка и оттолкнула брата вглубь комнаты.
Малыш присел, принялся отчаянно озираться по сторонам, будто кролик которому продемонстрировали разделочную доску, на которой ещё не застыла кровь его канувших в небытие сородичей.
— Юрка, живее! — скомандовала Светка, решительно заслоняя брата собственным телом.
Чудовище захрипело, из приоткрытой пасти закапало на пол. Светка в последний раз оглянулась на трясущегося Юрку и шагнула в лапы страха, что обнимали её все эти годы.
Дело было вовсе не Юрке и не в выдуманном спиногрызе. Не в Марине, не в Глебе, не в окружении. Дело было в ней самой. В том, что она пустила внутрь себя, и от чего, впоследствии, отвернулась. И вот, это НЕЧТО выглянуло из недр подсознания, затмив собою рассудок.
— Ну чего ты замер, дурашка, — сказала напоследок девочка. — Беги же, я его отвлеку, — правая нога на что-то наткнулась.
Светка медленно глянула вниз.
«Ножка от стола! — Вверх по запястьям скользнуло живительное тепло, мышцы приятно напряглись. — Значит и сумка где-то тут! Вот только…»
Светка сама не поняла, как деревяшка оказалась в её руках. Сомнения были недолгими — девочка размахнулась и изо всех сил обрушила ножку на голову рычащего монстра. Тот осел, но самым непостижимым образом сумел вцепиться клыками в Светкино оружие, словно даже не почувствовал боли. Пальцы девочки осушило, будто она ударила не живой организм, а наотмашь долбанула по наковальне!
Что удар был сногсшибающим — Светка могла поклясться! Однако спиногрыз, такое ощущение, его даже не заметил и, выхватив ножку из обмякших пальцев девочки, двинулся в ответную атаку.
— Но почему?.. — прошептала Светка, словно обращаясь к самому существу. — Почему тебе всё нипочём?
Чудовище издало победоносный рык и бросилось на беззащитную жертву.
За спиной во всё горло завизжал Юрка. Не понимая, что делает, малыш вскочил на газ, распахнул дверцы одного из подвешенных вдоль стены шкафов и, подтянувшись на трясущихся руках, скрылся внутри.
Светка восприняла это боковым зрением за миг до того, как на неё налетел ужасный спиногрыз. Однако в последний момент ей всё же удалось увернуться от метивших в шею когтей. Светка попыталась отскочить, но голые пятки лишь шлифанули пол, оставив тело на прежнем месте. В окровавленную руку вонзились клыки. Боли девочка не почувствовала, на первый план выступило осознание того, что высвободиться ей уже не удастся.
Светка отчаянно поползла в сторону, не в силах стряхнуть с себя объятия смерти, которые повисли непосильным грузом в районе обмотанного блузкой локотка и не желали отпускать к жизни. А жить хотелось больше всего на свете! Не смотря ни на слабость, ни на боль, ни на всепоглощающее отчаяние.
Светка дёрнулась из последних сил… и вдруг поняла, что её больше ничто не держит. Оглушенная данностью, девочка бросилась к подоконнику.
«Нет, бежать нельзя! Юрка ведь где-то тут!»
Светка на секунду замерла, но тут же опомнилась и вскочила на подоконник. Уже с него кое-как перебралась на холодильник. Лишь очутившись на безопасной высоте, девочка перевела дух и посмотрела вниз.
Спиногрыз запутался в тех самых змеях, что выползли из чрева выпотрошенного трупа; монстр скользил в луже крови, рвал опутавшие его нити, изредка посматривал в сторону испуганной девочки. Светка поскорее отвела взор, поправила повязку на локотке — последняя пропиталась кровью уже настолько, что существенно оттягивала руку, — и попыталась отыскать глазами Юрку. Малыш сидел в шкафу напротив и смотрел в ответ блестящими от слёз глазами. Светка бросила взгляд на очертания газовой колонки.
— Юрка, я знаю, как его убить.
Малыш вздрогнул, с сомнением посмотрел на рвущего мёртвую плоть монстра.
Светка глубоко вдохнула.
— Сможешь дотянуться до плиты?..
Марина смотрела в боковое окно такси. За стеклом проносились пустынные улицы, скучающие под мелким дождём фонари, спящие дома, излучающие сквозь тёмные бойницы окон отчаянную тоску.
Долго ловить такси не пришлось. Из какого-то переулка, как в ночном кошмаре, выскочил грязный «Рено-меган» и затормозил в свете неоновой подсветки уличных витрин.
Сидя на заднем сиденье и вдыхая аромат лакрицы, Марина по-прежнему не могла сказать с уверенностью, чего именно она страшится в большей степени. На протяжении сегодняшнего вечера она старалась не позволить себе заглянуть в глубины собственного подсознания, понимая, что в этом случае, на поверхность может всплыть то, от чего она пыталась отмахнуться все последние годы. Потому что ОНО жило внутри неё, поджидая своего часа. И вот, он настал. Точнее не настал, а приблизился. То был конец Пути — того самого, о котором рассуждал дальнобойщик. А дальнейший смысл исходил из того, как именно она сама завершит этот Путь. Что перевесит в чаше весов в самом конце, такой и будет финальная глава.
И Марине сделалось страшно: так как ещё не было никогда в жизни. Она поняла, что дома её ждёт именно ТО, что она принесла в этот дом. А это не сулит ничего хорошего. Только новую боль и безграничный ужас!
«Спокойно. Просто сегодняшний день выдался чересчур напряжённым. Похороны, собака, домашние склоки… потом ещё эта чушь, что наплёл Глеб, относительно прошлого брата».
Марина заломила кисти рук.
«Всему виной — таблетки, и твоя привязанность к ним — отрицать просто глупо! А я ведь даже не пыталась со всем этим покончить — куда проще жить в забвении, наплевав на РЕАЛЬНЫЕ проблемы! Господи, что же я такое натворила!»
ВЕДЬ ДЕТЯМ УГРОЖАЮ ИМЕННО Я!
Марина вздрогнула: впервые в жизни она полностью осознала страшную данность. Это было ужаснее того, что приключилось с ней в детстве, когда погибла подружка, а её саму утянул мертвяк — именно, что утянул! Это было страшнее посещения кабинетов различных психоаналитиков, ни один из которых так и не смог избавить её сознание от засевшего внутри беса. Это было страшнее самой жизни, в сумятице которой дозволено лишь выживать. Но это и рядом не стояло с тем, во что превратилась она сама!
Марина почувствовала в груди холод.
«Выходит, во всём виновата только я одна. Наш Путь складывается из поступков и допущенных в прошлом ошибок. Мы сами вершим свою судьбу, а вовсе не наоборот. Главное, не закрывать глаза в сумерках и на поворотах, потому что именно в таких местах поджидает зло. Оно стремиться прорваться в реальность, а потому заблудшие путники для него просто находка! В особенности, слепцы. Ведь их так легко обвести вокруг пальца, позволив уверовать в то, что это вовсе не они такие плохие — прогнила система. А как, собственно, иначе, когда и сама система контролируется именно слепцами? Зло сидит внутри индивидов, скрывается за маской добродетели. А потом набирается сил и вырывается наружу, разрывая рамки действительности в клочья!»
«Гибель Сергея… его долги… этот жуткий пёс… Плюс непонятное душевное состояние Глеба всё последнее время. Я сама… Дети. Перебежка на новую квартиру. Взаимная неприязнь друг к другу — да вся эта бессмыслица, заполнившая собой такое понятие, как «жизнь» — вот откуда всё идёт! На моём Пути разверзлась бездна, и сегодняшняя ночь — край обрыва, на котором столкнулись страшное прошлое, жуткое настоящее и неопределённое будущее. А все персонажи, попавшие по воле рока на это представление — по сути, прокляты. Они собраны для того, чтобы понести кару. Сначала тут, в мире живых, а потом и там, за гранью, в безликой бездне, вымаливая прощение, которого попросту нет!»
Марина ужаснулась. Она — проклята! Всё элементарно и сходится. Так и должно быть. А в первую очередь, проклята её тёмная сущность, которая никак не хочет повлиять на действительность.
«Мы поступили плохо и заслужили наказания».
Марина почувствовала слабость. Она по-прежнему не понимала, чего боится больше: что пёс покусает детей, или дети покусают друг друга. Однако она всецело понимала, что самое страшное уготовано именно ей — оттого она так и рвётся домой, чтобы поскорее всё прекратить. Потому что и впрямь нет больше сил.
Глеб обернулся, взял Марину за руку.
— С тобой всё в порядке? — спросил он. — Ты вся дрожишь.
Марина высвободила липкую от пота ладонь из пальцев мужа и поскорее отвела взор.
— Холодно, — соврала она, обнимая себя за плечи. — Замёрзла пока шли.
— Точно?
Марина кивнула, хотя и понимала, что Глеб легко распознал её ложь.
— Да, — кивнул таксист, включая обогрев. — Погодка нынче никудышная.
— А можно побыстрее? — машинально попросила Марина, снова и снова всматриваясь в пустынные улицы.
— Постараемся, — откликнулся водитель, поигрывая рычажком коробки передач.
Проплывающие за окном тени приняли знакомые очертания — они были уже совсем близко. В каких-то шагах от истины.
— У вас нет сотового? — зачем-то спросила Марина.
Водитель хмыкнул, протянул простенькую «раскладушку».
— Разберётесь?
Марина кивнула. Однако, уже взяв телефон в руки, она поняла, что не знает Светкин номер. В сознании, будто на дисплее сотового, всплыло всего одно слово. И слово это было — «Дочь».
Система явно дала сбой.
Дети сидели каждый в своём укрытии и испуганно всматривались в темноту. Юрка боялся дышать; он то и дело сдерживал дыхательный рефлекс, отчего заходился астматическим кашлем. Светка объяснила, что газ намного тяжелее воздуха, а потому должен спускаться вниз и растекаться по полу. Там он будет скапливаться и через какое-то время попросту отравит злобного спиногрыза, как какого-нибудь таракана. Однако Юрка в это особо не верил, потому что догадывался, что убить существо невозможно, — погибнет лишь оболочка, а сама злобная сущность, засевшая в голове пса, мгновенно перекинется на кого-нибудь ещё. К тому же, если газ такой тяжёлый, как говорила сестра, тогда почему вентиляционные вытяжки делают под самым потолком, а скажем, не в плинтусах? Непонятно. В конце концов, газ может просто взорваться, если вдруг внезапно дадут электричество. Обо всём этом Юрка не преминул сообщить сестре, но та только злобно цыкнула и как-то уж совсем не по-доброму сверкнула глазами, словно у неё там стояли фотоэлементы!
Юрка смиренно выполнил Светкин приказ: отвинтил вентили на всех четырёх конфорках; даже рискнул открыть створку духовки. Чудовище уже практически избавилось от пут, и недобро посматривало на бесстрашного малыша. Юрка невольно «подвис», смотря как загипнотизированный на тлеющие угольки, которые в какой-то момент принялись быстро перемещаться по комнате. Возвратимый к реальности криком сестры, Юрка образцовым кенгуру запрыгнул в своё укрытие и уже сверху наблюдал, как существо неуклюже тормозит возле плиты и к чему-то принюхивается.
И вот, наступило томительное ожидание.
Пару раз спиногрыз пытался добраться до Светки. Сначала он попробовал опрокинуть холодильник, однако задуманное оказалось не по зубам — слишком тяжело, да и неудобно. Тогда монстр запрыгнул на подоконник и принялся совершать выпады лапой, силясь стащить испуганную девочку за ногу; Светка всякий раз искусно ускользала от когтей, так что совсем скоро существо утратило интерес и к этому занятию.
Затем что-то произошло: спиногрыз прекратил попытки добраться до детей, отбежал к выходу и затаился во тьме у порога.
— Чует, — прошептала Светка, принюхиваясь.
Именно после этого Юрке и поплохело. Малышу казалось, что он чувствует сладковатый привкус смерти, который, не смотря на его отчаянные попытки сдержать дыхание, всё же проскальзывает вниз по носоглотке и растекается по лёгким. Успокоительные речи сестры не возымели положительного действия — Юрка по-прежнему заставлял себя задыхаться, сидя на полке.
Спустя какое-то время, Светка и сама почувствовала дурноту. В ушах зазвенело, перед глазами заплясали жёлтые кляксы, а кости заломило, как при температуре. Поначалу девочка снесла все ощущения, на счёт ран и потерю крови, однако постепенно мысли в её гудящей голове повернули в другую сторону. Светка поняла, что в чём-то ошиблась. Однако в чём именно, сообразить уже не могла. Она только с трудом подалась вперёд, отыскала глазами задыхающегося напротив брата и попыталась что-то сказать. Получилось лишь со второй или третьей попытки.
— Юрка, ты как?
Брат не ответил, и Светка повторила громче:
— Юрка, чего ты молчишь?
Малыш вздрогнул, будто отходя ото сна, с трудом повернул головку в её сторону.
— Не знаю… Кружится всё… А ещё глаза слипаются и горло болит. А ты?..
— Я?.. Мне тоже не хорошо.
— Это от газа?
— Точно не знаю. Наверное…
— Ты же сказала, что с нами ничего не случится!
Светка почувствовала, как кровь отхлынула от лица, а сознание принялось раскачиваться на каких-то головокружительных качелях: вверх-вниз, вправо-влево, туда-сюда — только держись, чтобы не свалиться!
— Я перепутала, кажется, что-то.
— А чего теперь делать?.. Мы ведь так задохнёмся… и умрём.
— Закрыть сможешь? — без всякого выражения спросила Светка и, следуя примеру брата, попыталась задержать дыхание. Однако углеводородов, в лёгких, по-видимому, скопилось уже изрядно много, так что от этой попытки, круговерть в голове только усилилась.
Светка вжалась спиной в стену, понимая, что может запросто свалиться на пол, где её наверняка с нетерпением ждут — чудовища хоть и не видно, но определённо, оно где-то рядом, может быть, даже намного ближе, чем кажется.
Юрка осмотрел ноги, раскачивающиеся над шипящей плитой, попытался свеситься вниз, однако за что-то зацепился и принялся неловко дрыгать всем телом, стараясь освободиться. Возможно, именно эта заминка и спасла ему жизнь. Из сумрака прихожей выскочила подвижная тень и на полном скаку попыталась достать замешкавшегося малыша. Юрка взвизгнул, суматошно полез вверх.
Светка подалась вперёд, с трудом удерживая себя на месте.
Спиногрыз врезался в плиту, отскочил назад, задрал морду вверх и грозно зарычал на чудом уцелевшего малыша. Затем недовольно принюхался и снова растворился во мраке прихожей.
Юрка перевёл дух, загнанно уставился на сестру; та ничего не сказала, сосредоточившись на собственных мыслях.
Дети и без слов прекрасно осознавали, что происходит. Они не могли понять другого: как нечто подобное возможно? Существо было в курсе всех их планов, словно умело читать мысли. Оно и впрямь могло это делать, ведь привыкло прятаться в чужих головах! И оно было уверено что пленники, рано или поздно, слезут сами… Либо просто свалятся без чувств, — а потому так искусно спасалось само.
Светка закатила глаза, в очередной раз откинулась на стену. Её худенькое тельце скользило по эмалированной поверхности холодильника, но девочку это уже особо не заботило. Ей не давало покоя лишь одно: осознание того, как спиногрызу удалось так легко перехитрить их.
Мутным взором Светка скользнула вверх по противоположной стене; в голове что-то щёлкнуло, и девочка тут же подтянула съезжающие коленки.
— Юрка, — Светка указала шатающейся рукой на вентиляционную решётку.
Несмотря на интоксикацию, малыш быстро сообразил, что задумала сестра. Он медленно вскарабкался на укрытие и, расположившись в узкой полости между потолком и верхним торцом шкафа, попытался дотянуться до металлической решётки. Сил не было, но Юрка прекрасно понимал, что это единственный шанс выбраться из кухни, да и вообще из квартиры, минуя лапы страшного спиногрыза.
Пальцы прочертили по рифлёной поверхности металла. Решётка перекосилась, под ней образовалась щель. На пол, звеня, упал отвинченный болт. Юрка надавил сильнее, потом принялся просто раскачивать решётку из стороны в сторону, пока та с неимоверным грохотом не рухнула вниз. Малыш отдышался и оглянулся на напрягшуюся сестру.
— И чего дальше?
— Как чего?! — Светка чуть было не соскочила от радости с холодильника, но вовремя совладала с чувствами и усидела на месте.
На грохот не преминуло явиться чудовище, которое на сей раз проигнорировало малыша, прямиком кинувшись к девочке.
Светка невольно вскрикнула и вцепилась в раскачивающийся холодильник.
— Юрка, лезь скорее, пока он тут, и не мешает! — Светка прекрасно понимала, что брат может запросто свалиться и тогда всё будет решено в течение каких-нибудь секунд; девочка кое-как поборола страх, принялась суматошно размахивать руками перед носом рычащего монстра, стараясь привлечь всё его внимание к себе.
Юрка потянулся к спасительному проёму в стене. Однако тут же замер и вновь оглянулся на сестру.
— А ты?.. — прошептал он и, понимая, что его, скорее всего, не слышно, крикнул, как мог громко: — Свет, я без тебя никуда не пойду!
Светка вскинула тяжёлую голову и чуть было не осталась без рук; она даже почувствовала на запястьях дыхание подпрыгнувшего хищника. Девочка с трудом сфокусировалась на замершем брате. Она собиралась уже что-то сказать, но так и не сказала — лишь махнула неподъёмной рукой, понимая, что всё кончено. Потом перевела дух и всё же прошептала:
— Я следом, — и себе под нос: — Вот только придумаю, как…
Юрка вроде поверил. Засуетился, потянулся пальчиками к тёмному зеву в стене.
«В данный момент он уверен, что спасение совсем рядом: вот оно, на расстоянии вытянутой руки… и в то же время так далеко».
Светка мотнула головой, не совсем понимая хода собственных мыслей. Она свесила забинтованную руку, а пальцами здоровой сжала окровавленную ткань блузки. Вниз закапало, отчего монстр пришёл в неистовство: он издавал страшные булькающие звуки и носился вдоль стен, круша остатки мебели. Светке даже показалось, что однажды шлепки лап пронеслись над её головой… Но это был уже явный бред, как впрочем, и всё остальное.
«Если видишь в стенке руки, не пугайся — это глюки!»
Светка улыбнулась смешному каламбуру и сорвалась вниз…
Юрка не увидел этого.
Какое-то время он ждал сестру у основания хода, но когда спиногрыз принялся заново крушить кухню, нервы не выдержали: малыш рванулся к вентиляционному коллектору, кое-как пробрался в его дышащее холодом нутро и, обдирая локотки и коленки, пополз в сгущающуюся темноту.
Затылок то и дело упирался в верхний свод, руки скользили, со всех сторон напирал металл. Хотелось повернуть назад, а ещё плакать, — но Юрка знал, что так нельзя. Нужно сосредоточиться на движении и ползти вперёд, как бы тяжело при этом не было. Иначе все старания сойдут на нет. Да и кем он будет выглядеть в глазах сестры… Мамина муля — не иначе! Поэтому прочь сомнения и страхи — стиснул зубы и вперёд!
В какой-то момент Юрка понял, что стало легче дышать. Каждый новый вдох выбивал из организма остатки опротивевшей сладкой ваты, возвращая чёрствую реальность. В мозгу, не смотря ни на что, с небывалой силой вспыхнула надежда на спасение. Да так ярко, что окружающее пространство и впрямь озарилось. Юрка замер, зажмурился, не понимая, что происходит. Даже глаза кулачками потёр.
Светка тоже увидела свет. Поначалу она никак не отреагировала на него, решив, что это пресловутый свет в конце туннеля. Его видят все, кто завершают путь на планете Земля. Он уводит за грань, где всё иначе. Там познаётся истина и утрачивается смысл. На этот свет не стоит ходить, но он так манит — как свет фонаря заблудшего мотылька, — словно может враз избавить от боли и страха.
«Мне нужно именно туда! Чтобы понять, отчего я такая. Сама ли я по себе превратилась в монстра, или была задумана такой изначально…»
Светка потянулась на свет, но в следующее мгновение больно ударилась об пол, отчего в голове на секунду наступила абсолютная ясность. С ясностью пришло осознание того, что её сейчас снова примутся рвать на части. Светка моргнула, но свет так никуда и не делся. Более того, он становился всё ярче, так что на глаза выступили жгучие слёзы.
На потолке что-то щёлкнуло; Светка узнала этот звук — стартер ламп дневного освещения!
От последующей догадки девочку буквально парализовало.
«Сейчас рванёт! Ведь газа уже столько, что меня даже глючит!»
Светка вжалась в пол, ожидая обжигающей вспышки, бетонной крошки в глаза, острых штырей арматуры между рёбер! Однако время шло, но ничего не происходило.
«Видимо, до критической массы ещё далеко… — Вспыхнул свет. Загудели трубки. Светка зажмурилась. — Всё равно надо бежать! Если газ всё же не взорвался, а зверь до сих пор не напал — это ещё ничего не значит!»
Светка тут же попыталась разлепить ресницы, но ничего не вышло — глаза нестерпимо жгло от слёз. Тогда девочка просто уперлась спиной в дверцу холодильника, сжалась в маленький бесформенный комочек и инстинктивно выставила перед собой руки, понимая, что так у неё всё же будет какой-никакой шанс.
«Шанс на что?..»
Стоп!
«Свет не мог загореться сам по себе — для этого нужно перещёлкнуть предохранитель в щитке! Значит, помимо нас с Юркой и чудовища, на этаже находится кто-то ещё!»
Светка в ужасе открыла глаза. Уставилась на белое гало, заслонившее кухню. Окружающее пространство плыло.
«Господи, он ведь понятия не имеет, что именно скрывается внутри квартиры!»
И Светка закричала во весь голос. Правда совсем не то, что хотела секундой ранее:
— Уходите! Слышите!.. Бегите как можно дальше! Тут монстр! Спасайтесь, скорее! — Девочка не знала, слышен ли её голос на лестничной клетке, а потому продолжала повторять одно и то же, не понимая, почему до сих пор ещё дышит.
Алла Борисовна преодолела одышку и, глубоко выдохнув, надавила на кнопку восстановления автомата. Внутри предохранителя противно щёлкнуло, отплюнув красный «флажок» в прежнее положение, — свет мигнул и тотчас погас.
— Ах ты, зараза, этакая! — выругалась консьержка, потирая ноющий от продолжительного подъёма бок. — Ну сейчас мы посмотрим, кто кого… — Она обтёрла взмокшие пальцы о подол халата и снова надавила на кнопку блинкера — только на сей раз не отдёрнула руку сразу же после щелчка, а принялась терпеливо выжидать.
«Флажок» задрыгался, однако осознав решительность, с которой Алла Борисовна подошла к решению данного вопроса, смирился с уготованной участью и, напоследок жалобно хрустнув, зафиксировался во включенном положении. Трансформатор надсадно ухнул и загудел, наполняя лестничные пролёты рыжими вспышками срабатывающих стартеров.
Алла Борисовна довольно улыбнулась, оторвала палец от кнопки.
Вот так — всё снова работает. Всё замечательно.
Консьержка отвернулась от щитка и обомлела. В том, что открылось её взору, не было ничего замечательного.
Дверь в 71-ю была приоткрыта, вся площадка залита кровью, а над лестничным пролётом повис дух смерти.
Но самое страшное покоилось на пороге квартиры.
Алла Борисовна еле устояла на ногах — поскорее вскинула руки, в поисках опоры. Она чуть было не угодила в открытый щиток трансформатора, но вовремя спохватилась и оперлась о перила. Её взор был прикован к оторванной ноге в таком знакомом тапочке со стоптанным задником…
— Ах ты, бесюка, этакая, — прохрипела консьержка, когда первоначальный шок немного отпустил. — Чего же ты тут натворила такого… Германа Полиграфовича-то нашего за что же?
Алла Борисовна кое-как оторвалась от перил, нерешительно шагнула в сторону приоткрытой двери. За порогом угадывалось шевеление; недолго думая, консьержка скользнула правой рукой в оттопыренный карман халата. Из квартиры, тем временем, послышался грохот переворачиваемой мебели, злобное рычание и, кажется, детские крики.
Алла Борисовна достала из кармана свеженький номер «Speed Info» и принялась старательно скручивать его в свёрток. Она оттолкнула мешающую дверь, кряхтя, наклонилась; бережно отложила ногу Германа Полиграфовича в сторону. Поправила съехавший тапочек. Затем выпрямилась и переступила порог. Оказавшись в квартире, Алла Борисовна замерла, уткнувшись безумным взором в то, что когда-то было её кумиром, а теперь лежало зловонной кучкой под обломками мебели, пластами оторванных обоев и осыпавшейся с потолка штукатурки.
Защемило под левой лопаткой, но Алла Борисовна не обратила на это внимания. В ту же секунду на неё налетел ураган, от которого консьержка принялась спокойно отбиваться скрученной в трубку газетой.
— Ах ты бесовское отродье! — приговаривала она, никак не реагируя на несущиеся из соседней комнаты призывы к бегству, и лишь с ещё большим упорством стегая бумагой по окровавленным клыкам, нацеленным в собственную шею. — Ничего, сейчас я тебя отучу от всякой эка-пакости! А потом и хозяина твоего отучу! И всех остальных тоже отучу! Будете знать у меня, как хороших людей изводить!
Внезапно Алла Борисовна поняла, что больше не может стегать тварь газетой по морде. Руки просто обвисли вдоль тела и сделались словно чужими. Консьержка, не без сожаления, отвлеклась от причитаний и глянула на запястья… Ткань халата, поддетый свитер, ночнушка — всё было изодрано в клочья, будто она сунула руки в работающую на полных оборотах газонокосилку. Кожа также отслаивалась, исполосованная вкривь и вкось чем-то острым; свисала с костей уродливыми отрепьями, вперемешку с изодранными мышцами и сухожилиями. На пол ручьём лилась кровь, однако боли, не смотря ни на что, Алла Борисовна не чувствовала, как, впрочем, не было и страха.
Единственное, что копошилось в душе, — это обида. Обида от осознания того, что она не может и дальше приучать ненавистного пса к общественному порядку и, тем самым, удовлетворять свою потребность в отмщении ни в чём не повинного Германа Полиграфовича. Досада всецело завладела перегруженным сознанием, отчего консьержка выпучила глаза и, бормоча под нос что-то бессвязное, двинулась на обозлённое животное, которое даже и не думало отступать.
Зверь присел на задние лапы, сжался, точно пружина, и прыгнул на утратившего бдительность противника.
В последний момент в мозгу Аллы Борисовны всё же наступил просвет, но было уже поздно. Поникшие руки было дёрнулись вверх, в попытке заслонить шею от клыков, однако они не проделали и половины пути, как всё было уже кончено.
Алла Борисовна хотела что-то сказать, но не смогла. Попыталась молча проглотить обиду, однако не вышло и этого. Решила просто наклонить голову — да и тут полнейшее разочарование!
Зверь, как ни в чём не бывало, сидел на прежнем месте и с любопытством наблюдал за ошарашенной жертвой, которая даже не поняла, что её атаковали — настолько всё стремительно произошло. С морды животного капала свежая кровь, а между лап на полу лежало что-то бордовое.
До Аллы Борисовны всё же дошло, что это её горло. Только вот почему пёс не проглотил его, осталось для неё загадкой. Шипя и кровоточа через перекошенный рот, консьержка тучно осела на коленки, которые тут же превратились в крошку, не снеся вес тела. Хрустнули, надламываясь, тазобедренные кости, и старуха неуклюже завалилась на бок, в микс из собственной крови, перемешанной с останками Германа Полиграфовича. В разодранном горле предсмертно заклокотало, после чего кровь хлынула сплошным потоком, унося жизнь из подёргивающегося тела.
Зверь победоносно зарычал и кинулся на кухню.
Светка не помнила, как добрела до вытяжки; она слышала звуки борьбы, доносящиеся из соседней комнаты, но ей было всё равно. Спиногрыз рвал не Юрку — и это оставалось самым главным. Всё остальное отступило на второй план, сделавшись блеклым и сопутствующим.
У них был путь, который, несомненно, выведет из этой ужасной квартиры, которая в сознании девочки сопоставлялась с камерой пыток.
«Хотя проводить эксперименты на детях — это уже вроде как перебор! С другой стороны, немцы и японцы ещё в сороковых годах прошлого века доказали, что человеческому безумию нет предела. А если это безумие, в придачу, ещё и подпитывается ЧЕМ-ТО извне, тогда для достижения конечной цели можно легко позволить себе растерзать не одну сотню детей… как и пойти на всё что угодно, оставшись при этом безнаказанным».
Светка с трудом отмахнулась от нудной тарабарщины подсознания, ухватилась за приоткрытую створку шкафа. Тело отзывалось на каждое движение ноющей болью, кончики пальцев на руках ничего не чувствовали, голые пятки щекотал лютый ужас. Снова закровоточило плечо, однако Светка проигнорировала и его. Куда больше волновала вывернутая кисть, без содействия которой вряд ли удастся подтянуться к спасительному ходу. Девочка застонала от безысходности, понимая, что конечности её просто не слушаются. Она села на пол и в отчаянии уставилась на двоящуюся газовую плиту.
«Надо двигаться».
Светка задрала голову, посмотрела на яркий свет — картинка постепенно восстановилась. Затем девочка снова попыталась сконцентрироваться на пути к бегству и потянулась вверх. Она сама не до конца понимала, откуда у неё вновь и вновь берутся дополнительные силы.
«Такое ощущение, что мой организм тоже подпитывает что-то потустороннее… для того, чтобы я просто жила. Но ради чего?!»
«Ради того, чтобы и дальше чувствовать боль?»
«Или ради спасения брата?»
«Как бы то ни было, я должна двигаться!»
Светка кое-как взгромоздилась на плиту — про открытые конфорки она даже не вспомнила, — всмотрелась в раскачивающееся пространство и… чуть было не полетела вниз тормашками, увидев в вентиляционной отдушине личико Юрки; тот громко сопел и пытался ей что-то сказать. Светка невольно улыбнулась — она и не надеялась вновь встретиться с братом, — тут же попыталась дотянуться до пальчиков малыша. Однако ничего не вышло — руки совсем не слушались, так и норовя опасть, точно шеи умирающих лебедей.
Светка всё же собралась с мыслями, прислушалась к словам брата.
— Оттолкнись!.. Ногой! — задыхался Юрка, силясь затащить сестру в своё укрытие. — Я не могу сам! Сил не хватает!..
Светка только сейчас сообразила, что уже наполовину влезла в вытяжку, и дело осталось за малым! Вот только оттолкнуться не от чего. Да и сил совсем не осталось. Девочка почувствовала, что, не смотря на старания брата, всё же соскальзывает…
Юрка буквально клещом вцепился в руки сестры. Светка дёрнулась, тут же отчётливо представила, где сейчас болтаются её ноги и в ужасе рванулась вперёд и вверх, стараясь как можно скорее подтянуть гудящие от боли конечности. У неё это почти получилось — даже раскрасневшийся Юрка вроде как облегчённо выдохнул, — но всё было напрасно.
Светка почувствовала, как с ноги сдирают кожу, мясо, сухожилия, оголяя сустав и белую кость! Девочка что есть сил закусила нижнюю губу, понимая лишь одно: дикий крик только насмерть перепугает Юрку. А без помощи брата ей точно не вырваться. Светка попыталась отбрыкнуться, но боль только многократно возросла и поползла вверх по ноге.
Юрка замер — догадался обо всём по лицу сестры, искажённому маской боли.
— Свет. Свет… Ты чего?.. Свет, — шептал малыш, не зная, что ему делать с холодными ладонями сестры. — Света… Ну ответь! Пожалуйста! Слышишь?.. Почему ты молчишь?!
Светка вздрогнула, резко дёрнулась вперёд.
— Юрка, тяни меня, — выдохнула она в лицо брату, пытаясь развернуться боком, чтобы тело просто застряло в трубе и не съехало вниз, вслед за злобным существом, что повисло на ноге сгустком непереносимой боли. Из глаз вновь потекли слёзы — Светке казалось, что она вот-вот утратит рассудок.
Юрка шмыгнул носом, потянул из последних сил.
Светка отчаянно махала свободной ногой. Временами, ей даже казалось, что она по чему-то попадает, однако особой выгоды это не приносило — чудовище было намного сильнее. Тем не менее, девочка продолжала оказывать сопротивление, понимая, что если не навязывать борьбу, спиногрыз непременно вытянет её из отверстия или — что самое страшное! — попросту откусит ногу.
Сердце замирало всякий раз, как Светка представляла ужасную картину… Пред глазами вилась навязчивая «мошкара». Девочка уже мало что видела, но продолжала ползти наугад, вслед за пальчиками брата.
Хотя это и казалось немыслимым, но они продвигались вперёд. Вдыхая пропитавшийся потом воздух, стучась затылками об свод, сбивая в кровь колени — с каждым сантиметром, очередным вдохом или оброненным сквозь стиснутые зубы стоном, они отдалялись от воцарившегося в квартире ужаса!
В какой-то момент тяжесть в ноге исчезла. Светка поняла, что её больше ничто не держит. Она вскрикнула от неожиданности и дёрнулась всем телом, буквально уткнувшись носом в сопящего Юрку. Девочка посмотрела на брата, словно тот был самым желанным на свете, — хотя так оно и было! Потом спохватилась и попыталась обернуться, чтобы осмотреть раненную ногу; ей казалось, что ниже колена больше ничего нет. Девочка ударилась головой об верхний свод, скользнула пальцами вдоль тела. Нога была цела, хотя и обильно кровоточила. Но к виду собственной крови Светка уже привыкла. В чувствах от очередного избавления, девочка расплакалась.
— Свет, ты чего?.. — не понял Юрка и принялся тормошить вздрагивающую сестру.
Светка открыла глаза, улыбнулась.
— Всё в порядке. Устала только очень.
Малыш сочувственно кивнул.
— Сильно болит?
— Перетерплю, — Светка попыталась изобразить на распухшем лице улыбку. — А как ты развернулся? У меня, вот, не получилось…
Юрка расплылся от уха до уха.
— Там шире! Потом. Кажется, это дырка, по которой лифт ездит! Несколько метров только проползти! Я покажу! — Малыш с трудом сдерживал бьющую через края эйфорию.
Светка не смогла сдержать улыбки.
— Это хорошо, — кивнула она. — Только тебе теперь попой вперёд ползти придётся.
Юрка хихикнул, обдав сестру пузырями из носа.
— Кстати… Спасибо что вернулся за мной. Сама бы я не выбралась, — Светка приблизилась к сконфуженному малышу и чмокнула во влажный нос. — Ой, прости! Я страшная, наверно, как невесть что… — И она поспешила отстраниться.
— И вовсе нет! — Юрка обнадеживающе кивнул. — Как ты думаешь, что ОН сейчас делает?
Светка прислушалась к царящей за спиной тишине.
— Злится наверняка.
— А что если ОН и сюда залезет?
— Ну, вот, чего опять ерунду собираешь? — Светка почувствовала, как по спине промчалась стая мурашек.
«Ты ведь видела, как ОНО бегает по стенам… и даже, вроде как, по потолку! И плевать на то, что это бред! Или ты всё ещё веришь, что это просто бешеная собака?»
— Давай, показывай дорогу, — решительно сказала Светка, стараясь скрыть тревогу.
Юрка ничего не ответил — снова засопел и принялся неуклюже ползти задом-наперёд.
Светка не могла точно сказать, сколько времени заняло их медленно продвижение к шахте лифта. С одной стороны, это было уже и не важно, а с другой — вроде как первостепенно. Ведь Глеб с Мариной могли вернуться в любую минуту. А если учесть, ЧТО именно их поджидает в квартире — спешка просто неизбежна!
Светка отчаянно повторяла про себя одно и то же, однако на месте самовнушений неизменно возникал нелёгкий диалог с подсознанием:
«По такой погоде Глеб с Мариной, скорее всего, никуда не поедут».
«А почему ты в этом так уверена? Ведь ты ни разу так и не взяла трубку. Ко всему, даже не удосужилась перезвонить».
«И что с того? Марина должна уже к этому привыкнуть. А Глеб… Что Глеб? Ему, кажется, уже давно на всё плевать. Даже непонятно, что именно его тревожит в первую очередь…»
«Их всех тревожит то, как ты относишься к собственному брату. Или ты забыла, какое напряжение царило между вами до того, как со звезды спустился ужас?»
«Но ведь теперь всё изменилось! Почему не учитывается именно это?! Я всё осознала! Разве этого недостаточно для прощения?!»
«Всё дело в цене. Или ты думаешь, что физическая боль — это высшая мера кары? Нет, девочка, ты ошибаешься. Всё только началось!»
Светка гнала прочь отчаяние, — а в том, что это было именно оно, у девочки не было сомнений! — и продолжала двигаться дальше, стараясь не смотреть в личико запыхавшегося брата.
Спустя какое-то время Юрка замедлил ход, после чего и вовсе остановился; принялся осторожно ощупывать вытянутой ногой пространство позади себя. Светка перевела дух, уткнулась лицом в холодный металл. Плечо отдавалось сплошным сгустком боли, конечности звенели, а о том, что творилось в голове, лучше забыть.
— Здесь, — заключил Юрка тоном эксперта… и исчез.
Светка даже голову поднять не успела, а когда всё же подняла — опешила.
— Юрка… Эй! Ты где?! Юрка!..
— Света, я тут! — послышалось откуда-то снизу и, спустя пару секунд, перед самым носом девочки возникла довольная рожица брата. — Здесь помещение какое-то! Ползи сюда.
Светка стиснула зубы, незамедлительно последовала совету малыша.
Превозмогая боль, она преодолела последние метры по гладкому металлу, благодарно оперлась о предусмотрительно подставленное Юркой плечо и буквально рухнула вниз. Малыш сдавленно пискнул, а Светка огляделась по сторонам.
Они свалились в какое-то подсобное помещение, заваленное всевозможными железяками и строительным мусором. Вдоль стен гудели трансформаторы, наподобие тех, что установлены на площадках, только большего размера. Рядом нависли регулировочные щитки с множеством кнопок, рубильников и переключателей. Резво мерцали многочисленные сигнализаторы, пощёлкивали невидимые реле. Вентиляционный ход уходил дальше — в противоположной стене чернело его продуваемое сквозняками нутро.
«Релейная… А дальше и впрямь шахта! Если лифт прямо под нами — мы спасены!»
Светка вскочила, позабыв про боль и придавленного брата. Решительно полезла сквозь гремящий хлам к противоположной стене. Остановившись у решетки, она попыталась сразу же её отогнуть, но получилось выпихнуть. Кусок металла пропал из виду, а спустя пару секунд, до слуха детей донеслось эхо от удара.
— Лифт! — воскликнула Светка, не веря собственному счастью. — Юрка, скорее сюда!
Пока малыш медленно поднимался, отряхивался и ощупывал отбитые бока, Светка выглянула в шахту и вновь не смогла сдержать радостного возгласа.
«Мне ещё никогда так не везло! Неужели мы и впрямь избавились от лап страха!..»
Вверх и вниз вдоль стены вентиляционной шахты разбегались металлические перекладины аварийной лестницы.
«Даже если не получится проникнуть в лифт, тогда можно рискнуть спуститься вниз по лесенке. Хотя…»
Светке очень не понравилось это самое «хотя». Она прекрасно понимала, что невредимому Юрке — это раз плюнуть! А вот спускаться с её-то ранами, — не приведи господь!
«Добраться хотя бы до лифта… Вон его крыша, этажом ниже нас».
Светка протиснулась в отверстие и, не дожидаясь брата, попыталась дотянуться носком ноги до спасительных перекладин. Удалось с первого же раза, но…
Девочка стиснула зубы. От дикой боли, охватившей каждую клеточку истерзанного тела, затмило рассудок. Перед глазами поплыло. Ноги сделались ватными. В груди заклокотало… Светка кое-как удержалась на лестнице, с трудом перехватила руки, принялась спешно искать следующую перекладину.
Из релейной выглянул испуганный Юрка.
— Только ничего не говори, — тяжело дыша, предупредила Светка.
Малыш кивнул и до хруста сжал маленькие кулачки: ему было больно смотреть на мучения сестры, но хоть как-то облегчить её страдания он не мог. Светка угадала мысли брата, собралась с силами и решительно двинулась вниз.
Юрке сделалось окончательно не по себе. Он с нетерпением дождался момента, когда силуэт сестры полностью скрылся за нижней кромкой отверстия и полез следом.
Светка и сама не поняла, как смогла воплотить придуманный план в реальность.
«Какое-то странное везение. Немного отдаёт лицемерием. Мол, бегите, детки малые, всего хорошего! А мы вас всё равно подкараулим».
Светка внезапно поняла, что спуск закончился, а она сама стоит на крыше недвижимого лифта, не в силах оторвать влажные пальцы от перекладин лестницы. Коленки поочерёдно проседали, дыхание окончательно сбилось, сердце молотило на износ.
Над головой послышался шорох.
Светка мельком глянула вверх. Мгла над головой закрутилась, отчего девочка почувствовала дурноту. Она невольно взмахнула руками и ухватилась за трос подвески лифта, возникший из темноты.
Рядом появился Юрка — словно чёртик из табакерки! Светка с трудом разглядела обеспокоенное личико брата и попыталась улыбнуться. Не вышло — губы совсем не слушались, а к горлу подкатил рвотный ком. Девочка поняла, что пустой желудок прямо сейчас вывернется наизнанку, и что совладать с рефлексом она попросту не в силах.
Светку стошнило на Юрку бордовой кашей из крови и желчи.
Малыш даже не дрогнул.
Светка вспомнила, что брат не переносит рвоту и медленно сползла по тросу в остывающую лужу.
— Свет, ну ты чего опять, а?.. — заныл Юрка, прижимаясь к сестре. — Хватит! Слышишь?! Ты же обещала больше не пугать! Никогда-никогда!
Светка с неимоверным трудом разлепила ресницы, силясь отыскать мутным взором личико брата.
— Юрка, я устала. Правда. Мне холодно…
Внезапно перестало хватать воздуха.
Юрка вцепился в трясущееся тело сестры и принялся стучать её кулачками в грудь.
— Света, нет! Так нельзя! Это нечестно! Я не хочу тут один! Ну, Свет!.. Ты же обещала!
Светка обняла Юрку, кивнула в сторону аварийного люка.
— Юр, попробуй открыть.
Малыш всё моментально уяснил, рванулся к крышке. Он понятия не имел, что такое пломбы, а потому, недолго думая, со всех сил дёрнул неподатливую леску… Пальцы обожгло, и Юрка моментально осознал свою ошибку. Стараясь совладать с болью в пораненной ладошке, он ухватился за свинцовый кругляшок и потянул его на себя. Леска распуталась, а Юрка победоносно воскликнул. Он тут же откинул тяжёлую крышку в сторону и глянул вниз. По глазам полоснул яркий свет. Малыш ойкнул и поскорее отскочил обратно, во тьму, вытирая со щёк выступившие слёзы.
Сзади застонала Светка. Юрка тут же взял себя в руки. Подбежал к наполовину бесчувственной сестре, схватил под руку и потянул к люку. Девочка не сопротивлялась, стараясь, по возможности, помогать сопящему брату ногами. Она видела свет и зачем-то рвалась на него, как мотылёк, не понимая, что это ловушка.
Юрка отпустил лишь у самого края люка, и, словно цирковая обезьянка, спрыгнул вниз. Здесь он присел на корточки, намереваясь, если что, снова запрыгнуть обратно, огляделся. На полу остался след от окровавленной ладошки, но малыш не обратил на него внимания. Он выпрямился и отыскал в темноте над головой силуэт сестры.
— Света, скорее, — прошептал Юрка, молясь, чтобы его речь не услышал спиногрыз. — Ты только ноги свесь… Я удержу, правда. Честно-честно!
Светка какое-то время никак не реагировала на призывы брата, прислушиваясь лишь к нарастающему в голове гулу. Затем всё же нашла в себе силы и свесила в люк сначала одну ногу, а затем, другую. Как только манёвр был завершён, Светка отпустила края люка и стремительно ушла вниз.
Юрка повалился под весом рухнувшей сверху сестры, снова отбивая бока и локти. Однако он даже не обратил на это внимания, стараясь подхватить Светкину голову, так чтобы та не ударилась об пол. Получилось. Девочка сползла вниз по стене, благодарно кивнула пришибленному брату.
— Увези меня отсюда, — прошептала Светка, прислоняя голову к прохладной стене.
Юрка уже не мог сдерживать слёзы, но крепился изо всех сил. Он смотрел на то, во что спиногрыз превратил его родную сестру, и понимал, что сходит с ума. Девочка уже не была девочкой — она превратилась в изодранную куклу, от одного вида которой стынет кровь в жилах!
Юрка двинулся было к сестре, но та отрицательно качнула головой.
— Не подходи. И смотри на меня. Не хочу, чтобы ты запомнил меня… ТАКОЙ… если что…
Юрка заплакал. Пальчики левой руки на ощупь отыскали нужную кнопку и принялись стучать по ней, словно желая достучаться до сознания бездушного лифта… а может и до ЧЕГО-ТО ещё, стоящего свыше. Двери медленно закрылись. Лифт подумал… и поехал вверх!
Светка безумно засмеялась.
— Но почему?.. — не понял Юрка, гипнотизируя кнопку первого этажа.
Светка снова качнула головой.
— Потому что ОНИ не отпустят меня.
— Они? — Юрка почувствовал, как в грудь снова проскальзывает леденящий ужас.
— ОНИ сказали, что у меня только два пути. Сбежать не удастся. Нельзя вернуть всё назад или что-нибудь изменить, потому что треснула грань.
— Ну почему же? Мы ведь решили, что как прежде — больше никогда не будет!
— Юрка, это не игра, — Светка опустила голову, уставилась в пол. — Это кара небес. Сегодня каждый из нас борется с самим собой. Я не знаю, отчего всё именно так. Но это есть. Здесь и сейчас, среди всего этого безумия, СПИНОГРЫЗ показывает насколько реальны наши страхи. Вопрос в том, что именно уясним мы сами. Возможно, это и определит наш дальнейший путь.
Юрка вжался в стену — противостоять ужасному спиногрызу должен он сам! Без чьей-либо помощи! Именно так и никак иначе!
Лифт остановился на десятом этаже. Звякнул наподобие гигантской микроволновки, над чем-то поразмыслил и распахнул двери.
Юрка уставился на царящую повсюду кровь и внезапно понял, что к ним ЧТО-ТО приближается.
Это был ОН — Юрка догадался по знакомым шлепкам лап, — и ОН было в бешенстве! Малыш ещё раз посмотрел на безумно улыбающуюся сестру и решительно бросился к приоткрытой двери квартиры.
Он всё изменит! Сегодня спиногрыз не прорвётся наружу! Чудище уберётся в своё логово и больше носу не высунет!
Юрка упал на колени, пронёсся по площадке в кровавом дрифте, упёрся плечом в дверь, придавив наполовину высунувшегося монстра.
Малыш был уверен в одном: если понадобится, он просидит так целую вечность, спасая себя и сестру от посланника звёзд!
Такси остановилось напротив подъезда.
Марина собралась с духом. Открыла дверцу и ступила в осеннюю промозглость, напрочь позабыв про чужой мобильник.
— Дамочка… — улыбнулся водитель.
Марина вздрогнула.
— Ох, простите! Я что-то совсем не в себе.
— Бывает. Так вы дозвонились?
— Что, простите?
— Я просто интересуюсь, получилось ли дозвониться.
— Ах, это… — Марина заломила пальцы. — Нет. Трубку не берут.
— Дети?
Женщина кивнула.
— Они такие, — отозвался водитель, отсчитывая сдачу. — У меня, вон, тоже девка растёт. Вымахала уже больше меня! И всё дуется постоянно, не пойми на что. Кобыла, блин…
— Переходный возраст, — Глеб попытался улыбнуться.
— Ага, чтоб ему пусто было! Ладно, удачи, — таксист козырнул и укатил в облаке розового марева.
— И вам всех благ, — прошептал Глеб, отыскивая взором жену.
Однако Марины нигде не было.
Глеб оглянулся. Жена застыла буквально в двух шагах. Она присела на корточки и пристально всматривалась в тёмный асфальт.
— Ты чего?
Марина не откликнулась.
Глеб присел рядом. Положил руку жене на плечо; та тряслась мелкой дрожью.
— Да что с тобой такое? — Но тут он и сам всё увидел.
На мокром асфальте явно угадывались следы крови, которые был не в силах смыть даже непрекращающийся дождь. Однако самое страшное обозначили частички мела, которые своей ужасной геометрией повторяли очертания распростёртого навзничь тела. Чуть поодаль валялся затоптанный букет, отчего и без того трагичная обстановка становилась по истине угнетающей.
— Что это? — спросил Глеб, чувствуя спиной первобытный ужас.
— Господи, дай мне сил, — шептала Марина, сложив ладони ковшиком у груди. — Дай сил.
Она вдруг вскочила и побежала к подъезду, раскачиваясь из стороны в сторону, будто пьяная.
— Марина! Ты ведь не думаешь… — Глеб не договорил. Он быстро выпрямился, скользнул взглядом по тёмным окнам, силясь отыскать лоджию их квартиры.
«Нет, слишком далеко. Досюда просто не достать!»
Глеб ещё раз посмотрел на крупицы мела и бросился за женой.
«Если дочь сама шагнула с балкона — на то должны быть веские причины! Точнее всего одна причина!»
И Глеб был уверен, что знает её.
— Марина, стой! Не ходи туда одна! Слышишь?! — Но было поздно — женщина уже скрылась за массивной дверью, никак не реагируя на предостережения мужа.
Глеб выругался, сорвался с места, стараясь не думать о самом страшном.
Он нагнал жену у дверей лифта. Попутно отметил про себя, что Аллы Борисовны нет на месте.
«Странно… Очень странно. Просто невообразимо!»
Глеб, не церемонясь, схватил Марину за руку, отчего та болезненно поморщилась.
— Марина, ты должна понимать, что туда опасно подниматься просто так!
Женщина брезгливо отстранилась от мужа.
— Что ты такое несёшь? Там, наверху, наши дети! И им сейчас нужна помощь родителей! Ты хоть это понимаешь?!
— Но… сама пойми. Там ведь не только дети.
— И что с того? Предлагаешь оставить всё как есть и просто стоять тут до утра?!
— Я не о том. Зачем сломя голову ломиться навстречу невесть чему? Тут есть телефон, можно вызвать…
— Кого вызвать?! — Марина чуть было не вцепилась мужу в лицо. — СОБР? ОМОН? Военных?.. Или, может, всех вместе?! Знаешь что… Иди к чёрту! Мы сами притащил в квартиру эту жуть. По нашей вине она осталась наедине с нашими детьми! И поверь, я вовсе не о собаке говорю.
Глеб напрягся. Он собирался что-то ответить, но жена его уже не воспринимала.
— Где же этот чёртов лифт! — Марина снова и снова стучала по кнопке, но указатель упорно застыл напротив цифры 71…
Марина зажмурилась.
«Этого не может быть, в доме всего десять этажей!
Она снова открыла глаза и уставилась на светодиодное полотно, на котором тускло мерцала цифра 10.
— ОНО его не пускает, — прошептала Марина и, недолго думая, бросилась к лестнице.
Марина неслась вверх по лестнице, с трудом различая мелькающие под ногами ступеньки, врезаясь во внезапно появляющиеся на пути стены, цепляясь бесчувственными от страха пальцами за несущиеся навстречу перила. Да, она так и не решила, чего страшится в большей мере: вступить в борьбу с вырвавшимся из бездны средоточием зла или же оказаться свидетелем последствий его кровавой жатвы.
Марина пулей взлетела на 10-й этаж, невольно замерла на предпоследней ступеньке — она увидела чьих-то окровавленных детей.
Марина хотела было спросить детей, что с ними произошло, и не знают ли они, случаем, Свету и Юру из 71-й…
Но так и не спросила, потому что внезапно поняла — это и есть Света и Юра из 71-й.
Марина ухватилась за стену, не в силах снести увиденного. Она попыталась что-то сказать, но с губ слетало лишь невнятное мычание. Связки сдавило, мысли не слушались, воздуха катастрофически не хватало!
Марина ощутила за плечами апатическую жуть: та обвила шею холодным хвостом и вцепилась в сознание острыми зубами, не позволяя нормально мыслить. В мозгу проигрывалось немое слайд-шоу. Безумный Юрка в лужи крови — своей или чужой? — упиравшийся спиной в дверь квартиры, а ногами в выступ стены… Торчащая из лифта нога, на которую то и дело натыкаются створки автоматических дверей, после чего вновь исчезают внутри стен… Жуткое мерцание ламп дневного света под потолком… Запах чего-то тяжёлого и сладковатого, так похожего на дух явившейся с погоста смерти…
Именно последний и привёл чувства в норму — Марина вспомнила, что именно так пахла перемешанная с кровью вишня!
Далёкое воспоминание вернуло в русло действительности. Жуть ослабила хватку и вскоре свалилась на пол. На сознание надавил гул неисправного трансформатора.
Сзади налетел Глеб. Схватился за подбородок.
— Господи… — прошептал он, решительно обходя жену. — Юрка, что всё это значит?!
Малыш вздрогнул, уставился на родителей, будто только что заметил их.
Глеб попытался приподнять сына, но тот завизжал на весь подъезд, не желая двигаться с места.
— Юрка, да что с тобой?! Кто всё это сделал?
«А то ты сам не знаешь!»
Юрка опасливо огляделся, и впрямь не узнавая родителей, а как узнал, только ещё сильнее упёрся ногами в стену.
— СПИНОГРЫЗ… Это всё ОН! Но я ЕГО не выпустил! ОН всё ещё там!.. Внутри… Во мне!
Глебу сделалось по-настоящему страшно, и он отступил.
Юрка смотрел на родителей влажными глазами.
— Где вы были?! Почему так долго не приезжали?! Светка!.. ОН её!.. — Малыш окончательно захлебнулся слезами и мог только указывать трясущимся пальчиком в сторону лифта.
Глеб проследил жест сына и побледнел. Дочь была изуродована до не узнаваемости, а на полу рядом с её поникшим телом растекалась лужа крови. Глеб попытался заставить непослушные ноги двигаться вперёд, но в этот самый момент в дверь за спиной Юрки зловеще заскребли.
Малыш вздрогнул, натянулся, словно струна.
— Скорее, бегите! Пока ОН не вырвался! — пищал Юрка, стараясь раздвинуть ноги как можно шире, чтобы было удобнее сдерживать рвущееся наружу чудовище. — ОН всех вас убьёт! С НИМ нельзя ничего сделать, потому что ОН… ОН… ОН сам приходит, чтобы наказывать!
Марина пихнула Глеба к выгнувшейся двери.
— Да сделай же хоть что-нибудь! — А сама решительно бросилась в лифт.
Глеб вновь потянулся к Юрке и именно в этот момент в дверь ударили с неимоверной силой, так что малыш чуть было не отлетел к противоположной стене! Глеб бросился на помощь, попутно роясь в карманах брюк.
— Юрка, держи крепче, я сейчас его закрою! — Он не успел самую малость; дверь зашаталась, и в узкую щель рядом с Юркиным локотком просунулась скалящаяся морда.
Глеб уставился на окровавленные клыки, что медленно тянулись к малышу. На плечи вскарабкалось оброненное Мариной оцепенение. Юрка дико завизжал, тут же попытался отстраниться прочь, но вовремя спохватился и лишь поскорее отдёрнул локоть от клацающих клыков, оставшись при этом на месте. Глеб кое-как поборол ступор, попытался навалиться на дверь, однако ничего не получилось: зверь заблокировал проход собственным телом и всё решительнее тянулся к орущему мальчику.
Марина склонилась над дочерью, попыталась аккуратно её растормошить. Девочка была ледяной и никак не реагировала на прикосновения. Марина испугалась. Сама не понимая, что делает, она принялась суматошно хлестать дочь ладонями по окровавленным щекам. Пальцы зазвенели, но Марина не обратила на это внимания, продолжив отчаянные попытки привести девочку в чувства. Она била до тех пор, пока плоть не потеряла чувствительность, а мышцы не свела судорога. Затем немного передохнула и принялась бить заново. И так снова и снова, не понимая, откуда берутся силы.
На лбу выступила испарина, перед взором раскачивалась кровавая пелена. Сквозь пот и слёзы Марина всё же увидела, как порозовели Светкины щёки, обозначив места ударов. На руинах обречённости воцарилась крохотная надежда! Марина схватила дочь за грудки и принялась трясти, словно желая выбить из сознания девочки весь потусторонний холод, что собрался обосноваться в теле ребёнка навечно. Светка открыла глаза и, ничего не понимая, уставилась на Марину. Затем предприняла попытку подняться, но лишь безвольно откинулась головой на металлическую стену.
— Мама…
Марина с трудом удержалась на ногах, прижала всхлипывающую дочь к груди, словно до этого в их жизни не было ничего из того, что было. Она пыталась сдержать слёзы, но ничего не получалось… и она не стала их сдерживать.
Светка неуклюже обняла мать, снова зашептала:
— Мама, забери меня отсюда! Только не на лифте. ОНИ не отпустят… на лифте.
Марина тут же отстранилась от дочери, заглянула в заплывшие глаза — там царило безумие.
— Да-да, конечно, я уведу тебя отсюда, но… ты ведь даже подняться не можешь.
Светка мотнула головой.
— Смогу. Ты мне только помоги.
— Но почему не на лифте? Я не понимаю…
— На лифте мы все умрём, — Светка с трудом сглотнула, снова попыталась подняться.
Марина и впрямь ничего не понимала, более того, от слов дочери ей сделалось по-настоящему страшно. Намного страшнее, нежели было до этого.
За спиной прозвучал металлический скрежет, затем последовал душераздирающий вопль Юрки. Марина резко обернулась. Она увидела жуть: огромное окровавленное чудовище, со слипшейся шерстью, хищным взором и пузырящейся на клыках пеной.
«Нет, это не пёс. Псы такими не бывают, даже те, которые бешеные. Это ОНО!»
Снова застонала Светка. Марина обернулась и поняла, что девочка сходит с ума от вида своего мучителя: дочь вжалась спиной в стену лифта и дрыгала ногами, словно силясь пройти сквозь металл.
— Тише. Мы выберемся, я тебе обещаю.
Светка страшно изогнула шею — было непонятно, воспринимает ли она хоть что-нибудь, кроме чудовища.
Марина снова обернулась. Юрка куда-то делся — кажется, мелькнул между перил лестницы, — а на неё пятился Глеб, разведя руки в стороны, словно пытаясь обхватить ими всё пространство лестничной клетки.
Марина машинально ткнула пальцем кнопку первого этажа, но лифт даже не дрогнул.
— Чтоб тебя! — выругалась Марина и принялась жать, подряд, все кнопки. Ничего.
Светка уже просто выла, не в силах лицезреть надвигающееся исчадие ада, от которого просто не было спасения.
Глеб бросил через плечо взгляд на Марину.
— Чего ещё там?!
— Не работает! — Марина уже просто долбила кулаком по щитку управления, но тот лишь ощетинился красными огоньками и по-прежнему бездействовал. — Сделай хоть что-нибудь! — заорала Марина не своим голосом и бросилась поднимать скребущую металл дочь.
— Да что я могу сделать?! — Глеб отступил от рычащего ужаса. — Погладить его, что ли!
— Откуда мне знать! — Марина кое-как подняла Светку на шатающиеся ноги; мать и дочь молча обнялись, после чего вжались в угол, наблюдая надвигающуюся смерть.
Глеб почувствовал, что площадка кончается и вновь оглянулся. Догадка происходящего обожгла мозг похлеще серной кислоты!
«Я отступаю прямиком в неработающий лифт, ведя монстра за собой к жене и полуживой дочери!»
Однако что-то предпринимать было уже поздно, тем более что и обозлённый хищник наверняка почувствовал запах добычи, отчего остановить его теперь вряд ли сможет даже крупнокалиберный пулемёт.
«Разве что напасть первым… Ведь это моя семья, и я в ответе за каждого её члена. Действительно, нужно хотя бы раз поступить по ситуации, а не выжидать, как оно станется само по себе. Нужно ударить в лоб! Пусть даже это сродни безумию».
Глеб размышлял до тех пор, пока не почувствовал под лопатками непреступный металл. Он оглянулся на возникшую за спиной стену, а потом перевёл испуганный взгляд на Марину, укрывавшую своим телом всхлипывающую дочь.
Чудовище замерло на пороге. Казалось, оно наслаждается жалким видом своих беспомощных пленников.
— Юрка убежал, — спокойно сказала Марина, будто лишь констатируя данность.
Глеб кивнул, продолжая смотреть на жену и дочь. Светка уже просто редко дышала, видимо не понимая, зачем её вообще заново вернули к жизни. Марина была спокойна, словно зверь её особо не беспокоил, и только всё крепче сжимала ладонь дрожащей девочки.
Чудовище протиснулось в лифт — именно так показалось всем! — и снова замерло.
Глеб не понимал, что происходит.
Клыкастая морда опустилась к полу, раздутые ноздри жадно втянули спёртый воздух.
Внезапно Глебу показалось, что он видит под существом какое-то пятнышко, бог знает как уцелевшее в общем скоплении крови и грязи.
«Ну конечно, это тоже кровь! Отпечаток детской ладошки…»
Монстр на какое-то время оторвал взгляд от замерших людей, припал к полу и обнюхал кровавый след. Затем вздрогнул, словно что-то припоминая, и — Глеб мог бы поклясться! — из чудовищной глотки раздалось жалобное поскуливание.
Понимая, что это может быть последний шанс, Глеб откинул в сторону все сомнения и страхи, и с грозным рыком набросился на замершее существо. То присело на задних лапах и ринулось в ответную атаку.
Марина мялась в нерешительности всего лишь пару секунд — именно столько человек и тварь неслись навстречу друг другу, — после чего резко потянула безвольную дочь за собой вдоль стены.
— Живее! — прохрипел Глеб, силясь перехватить тянущиеся к горлу клыки и, по возможности, откатиться вместе с чудовищем в противоположный угол лифта.
Марина ничего не ответила и только с ещё большей решительностью потащила дочь к выходу.
Глеб прижал существо коленом к стене и попытался свернуть шею, но противник каким-то непостижимым образом вывернулся и молниеносно взбрыкнул задними лапами, исполосовав человеку руки и грудь. Глеб сплюнул кровь, попытался заново откинуть шипящего гада в сторону, однако тот вцепился в штанину и потянул за собой вглубь лифта.
Марина дотянула Светку до лестницы, вложила в её руки перила и подтолкнула вниз. Откуда не возьмись, прискакал Юрка и угодливо подставил плечико.
— Вниз! Живо! — скомандовала Марина и, не дожидаясь ответной реакции детей, кинулась на выручку мужу.
Однако на прежнем месте уже ничего не было — только сомкнувшиеся створки дверей лифта, из-за которых слышались звуки борьбы.
— Глеб! — закричала Марина и принялась что есть сил стучать по непреступному металлу. Потом попыталась разжать створки — всё без толку, будто сваркой заварили!
Марина уже просто царапала металл, не зная, что ещё можно предпринять.
— Ну же!.. Открывай, чёртова железяка! — Женщина передохнула, собралась с мыслями, прокричала в узкую щель: — Там аварийный «стоп» должен быть! Нажми! Слышишь?! Глеб?..
«Сомнительно, что удастся, тем более, в противостоянии с тварью! Но всё равно нужно попытаться!»
Марина продолжала колотить бесчувственными ладонями по дверям, так что даже не сразу почувствовала, что её робко теребят за кофточку, силясь привлечь внимание. Женщина резко обернулась, и какое-то время просто смотрела на сжавшегося от испуга малыша, не узнавая в том сына.
— Юрка?.. Что ты тут делаешь?! Я же сказала — вниз! Живо!
Малыш вздрогнул от леденящего негатива, бившего из глаз матери, но с места не сдвинулся; лишь озабоченно покосился на распахнутую дверь квартиры.
— Ну чего ещё?
— Там… дома… — залепетал Юрка и вдруг решительно проговорил, смотря Марине прямо в глаза: — Мы газ открыли. Давно уже. Там даже задохнуться можно.
Не помня себя от страха, Марина схватила сына под руку и понеслась вниз по лестнице. Опомнилась, только уткнувшись в спину дочери.
— Это правда — про газ?
Девочка кивнула, тут же заторопилась, как могла.
Но они всё равно не успели.
В щитке напротив квартиры сработало реле в приводе лифта. Щёлкнул контакт, породив на свет божий одинокую искру. С потолка спустилась огромная луна.
Марина с детьми находилась в районе пятого этажа — она вроде как пыталась считать на бегу, — когда их накрыло чудовищной ударной волной. Свет померк, а оглушительный рёв, пронёсшийся вниз по лестнице, заглушил ритм сердца в ушах. Могучая сила разметала всё на своём пути. Марина почувствовала, как на голову валятся кирпичи, шпаклёвка, бетонная крошка — и стремительно вскинула руки. Вовремя. Откуда-то сверху прилетели перила.
«Возможно, именно с нашего этажа!»
Покорёженный металл легко подмял под себя, не позволяя даже толком вздохнуть. Марина услышала, как хрустят её собственные кости. Она стиснула зубы до звона в ушах и попыталась высвободиться. Тщетно.
Откуда-то из темноты возник Юрка. Он был белый с головы до ног, словно нарочно вывалялся в побелке.
— Мама! — пропищал малыш и принялся загнанно озираться по сторонам.
— Я тут!.. — прохрипела Марина из-под завала. — Юрка, помоги мне! Скорее!
Юрка тут же шмыгнул на звук голоса, натужно засопел над переплетением металлических труб, придавивших Марину.
— Где сестра?
— Ниже!
— Живая?
— Да!
Короткий диалог прервал жуткий скрежет: вниз по шахте лифта промчалось что-то массивное и с душераздирающим грохотом врезалось в цокольный этаж.
Марина почувствовала, как внутри у неё всё оборвалось.
— Что это? — насторожился Юрка, принявшись снова оглядываться по сторонам.
Марина проглотила застывший в горле ужас и с трудом проговорила:
— Не знаю. Наверное, ещё один обвал.
Юрка кивнул, принялся снова сражаться с металлом.
— А как же папа? С ним всё в порядке? — вдруг спросил он и попытался отыскать взглядом Марину. — Мама. Ты плачешь?
Марина набрала в лёгкие побольше воздуха и процедила сквозь зубы:
— С ним всё в порядке. Мне просто очень больно, — пришлось соврать, но Марина не знала, как быть иначе. Впрочем, ложью была лишь первая фраза.
А больно?.. Ей и впрямь СЕЙЧАС БЫЛО БОЛЬНО! Очень!!!
Высвободившись из металлического плена, Марина просто взяла Юрку за руку и, раскачиваясь на ватных ногах, побрела вниз. Этажом ниже они обнаружили Светку: девочка вжалась в полуразрушенную стену и ничего не воспринимала. Марина хотела приободрить дочь, однако увидев свежую кровь, тонкой струйкой стекающую из ушей, не стала этого делать. Она просто отпустила сына и, прошептав тому на ушко: «Давай, сам», — взяла девочку на руки и пошла вслед за то и дело оглядывающимся малышом.
Светка что-то бормотала. Марина старалась не прислушиваться к бессвязной речи дочери, потому что та несла самую настоящую ахинею про сговорившихся безумие и лицемерие, что не желают отпускать её обратно, в мир живых.
Марина не помнила, как оказалась на улице — до сего момента она пребывала в каком-то странном состоянии, сродни каматозу.
Было прохладно, под ногами дымилась вынесенная с петлями дверь. Суставчатая лапа гидравлического амортизатора походила на обугленную человеческую кисть. Дождь закончился, а высоко в небе сияли яркие звёзды.
Где-то за Альдебараном скрылось безумие.
В голове впервые в жизни наступила полнейшая ясность.
— Верю ли я во всё это? — спросила сама себя Марина и посмотрела на оглянувшегося сына. — Ведь всё закончилось?
Малыш потупил взор, пожал плечиками.
— СПИНОГРЫЗА нельзя убить, — прошептал он. — Потому что ОН придуманный. Нами.
Марина почувствовала, как от напряжения у неё дёргается глаз.
Юрка уставился на ощерившийся подъезд, стал медленно пятиться прочь от матери. Его личико снова исказила маска жути, которую Марина уже видела на лестничной клетке, когда малыш пытался не подпустить бездну к сестре.
Понимая, что ничего не закончилось, — да и не закончится никогда!!! — Марина медленно обернулась и уставилась на безликий хаос, который сроду никуда и не делся.
ОНО припадало на переднюю лапу, задние волочило, из боков торчали переломанные ребра, всклокоченная шерсть местами отсутствовала, а голову, такое ощущение, обработали наждачной бумагой, отчего наружу торчала белая кость.
Спиногрыз со свистом выдохнул и уставился красными от ненависти глазами на женщину и детей. Открылась огромная пасть, усеянная острыми клыками; на асфальт закапала бордовая слизь.
Марина закачалась, но всё же устояла на ногах. Она, конечно, понимала, что вокруг царит безумие, но выжить после падения в лифте с десятого этажа не могло ничто на этой планете!
«Только НЕЧТО, прибывшее извне, что и впрямь, скорее всего, невозможно убить. Ни одним из доступных на планете способов! Разве что превратиться в такого же монстра… Но если тварь и впрямь выдуманная, тогда получается… Стоп! Если ОНО ненастоящее, каким образом ОНО объявилось в реальности?! Ведь страхи нематериальны, они просто сидят в голове, под надзором сознания, до тех пор, пока не возникает трещина! О, господи…»
Марина попятилась, наблюдая за тем, как монстр, хрипя и содрогаясь, ползёт в её сторону.
— Юрка, беги.
— Нет.
— Я сказала, марш отсюда! Живо!!!
По лужам зашлёпали босые пятки.
Чудовище взревело, попыталось прыгнуть на отступающую женщину, однако задние лапы всё же подвели, и клыкастая пасть уткнулась в асфальт.
Марине показалось, что дождевая вода в лужах закипела от соприкосновения со слюной внеземного гада.
«Нет, это ОНО просто выдохнуло через нос, подняв в воздух снопы обжигающих холодом брызг!»
— Что ТЫ такое? — спросила Марина, продолжая отступать. — Откуда ТЫ явилось? Зачем?
Чудовище взревело, словно вопрос женщины совсем ему не понравился. Огромные зрачки в изуродованных глазницах принялись безумно вращаться, словно в попытке загипнотизировать жертву.
Марина с трудом подавила желание просто развернуться и убежать. Она прекрасно понимала, что с раненной дочерью на руках у неё не получится оторваться даже от столь сомнительного преследователя. И словно подтверждая все её опасения, спиногрыз на одних передних лапах дёрнулся вперёд и вцепился в голень чуть ниже колена. Марина вскрикнула от неожиданности и села на асфальт, не в силах преодолеть жуткую боль. Оказавшись нос к носу со злобным существом, Марина сразу же склонилась над ничего не понимающей дочерью и попыталась укрыть ту собственным телом. Сознание обдало запахом псины, прозвучал победоносный вой, за шиворот полилось…
Марина зажмурилась и, что есть сил, прижала дочь к груди, молясь, чтобы всё побыстрее закончилось.
«Ну неужели никто ничего не слышит? Ни взрыва, ни криков, ни этого жуткого рёва!»
Внезапно всё стихло, и Марина открыла глаза.
У её окровавленных коленей лежала расплющенная голова монстра, а рядом стоял тот самый «хлыст», — кажется Олег, — что регулярно наведывался к Светке. Парень был чёрен, будто только что вернулся из огненной преисподней. Джинсы взбухли не то от воды, не то от крови, из обгорелой куртки торчала изодранная подкладка, а на лице парня горели глаза. Именно горели — Марина могла поклясться! — отчего ей сделалось окончательно не по себе. Складывалось впечатление, что рядом с ней стоял сам Люцифер.
Олег смотрел на недвижимую Светку, распластавшуюся на коленях матери и плакал. Затем поднял руки над головой, и Марина увидела в его обгорелых пальцах что-то тёмное и массивное, что на секунду вновь заслонило далёкие звёзды. Марина зажмурилась, ожидая, что сейчас ляжет рядом с монстром, потому что сама была не многим лучше того.
Земля ощутимо вздрогнула. Марина снова открыла глаза и поняла, что парень лупит мусорным баком по голове мёртвого пса. Снова и снова, будто не осознавая, что всё действительно закончилось.
— Тебя можно убить! — приговаривал Олег, основательно впечатывая мозг существа в асфальт. — Всех нас можно убить! Я вколочу тебя так глубоко, откуда просто не выбраться!
Марина сглотнула подкативший к горлу ком и поспешила отползти прочь — парень явно был не совсем адекватен, и в подобном состоянии мог начудить ещё много всего.
Светка открыла глаза.
— Мама, всё закончилось?
Марина кивнула.
— Оно ведь вернётся?
— Если только мы сами допустим это.
— А мы ведь не допустим?
Марина заплакала и уткнулась в волосы дочери.
От девочки пахло фиалками.
Пятнадцать лет спустя
Кафе на Полетаева, напротив конторки «Видикон», по-прежнему работало. Естественно, сменилась куча владельцев, но рецепт того экзотического салатика с трудно произносимым названием забыт не был.
Марина сидела за столиком у широкого окна и читала Донцову. Писательнице было уже далеко за семьдесят, но она всё никак не могла остановиться, продолжая выпускать из-под пера очередные похождения бальзаковских дам, возомнивших себя мисс Марпл, и студенток-феминисток, способных заварить такую кашу, что просто мама не горюй! Не смотря ни на что, проза оставалась лёгкой, не располагающей к особой мыслительной деятельности. Развязка наступала в самом конце произведений и оказывалась довольно интригующей. Одним словом, книжки напоминали сытный обед, на протяжении которого, гости с нетерпением ожидают обещанного десерта, забвенно поглощая всё подряд.
Марина улыбнулась и посмотрела в окно. Собственно, она и читала подобные книжки, чтобы не думать. А сейчас, вот, сама того не желая, задумалась.
С тех пор, как от взрыва из-за утечки бытового газа погиб муж, а её саму лишили родительских прав, якобы, за издевательство над собственными детьми, Марина старалась ни о чём не думать. Воспоминания чинили душевную боль, а понимание того, что ничего нельзя изменить провоцировало сознание на поиски лежащего в столе рецепта…
Она больше не принимала алпразолам. И не придавалась размышлениям, чтобы вдруг, чего доброго, и впрямь не реанимировать былой ужас.
Нет, тогда, пятнадцать лет назад, она пообещала дочери, что не допустит повторения кошмара, что сплёлся в единое целое с реальностью, породив на свет божий бесовское отродье, — и она не допустит, чего бы ей это не стоило!
Сегодня Светка дописала статью и весь вечер свободна. Сейчас Марина её дождётся, и они поужинают. Потом помотаются по вечернему городу, наслаждаясь апрельской прохладой. Может быть, прошвырнуться по бутикам и торговым центрам. А может, поедут на Маринину квартиру и посидят при свете абажура. В общем, будет всё то, что бывает обычно, когда они, вот так, встречаются.
«Мать, вспомнившая, что у неё есть дочь, и дочь, так внезапно обретшая мать».
Только и впрямь, какую цену они заплатили им всем, чтобы данность существовала?
На тенистую парковку за окном заехал синий «форд-фокус». Светка захлопнула дверцу и по обыкновению помахала рукой — хотя окна с внешней стороны были зеркальными, она знала, где именно сидит мама.
Марина отложила Донцову, прекрасно понимая, какой фейерверк эмоций вызовет у дочери эта «фабрика по производству отхожей литературы», и принялась ждать.
Дочь, по привычке, подкралась сзади и закрыла ладонями глаза.
«Совсем как давным-давно погибшая подружка…»
Стоп!
— Даже не знаю, кто бы это мог быть… — улыбнулась Марина, касаясь запястий дочери и скользя по ним выше.
— А ты предположи, — Светка нырнула под крыло матери и, поёрзав, благоговейно замерла. — А ты разве ещё кого-то ждала?
Марина обняла дочь.
— Да навязывался тут один… Но, наверное, уже не придёт. Видимо, я просто устарела. Шучу-шучу.
— Да хватит, а! — Светка хлопнула мать по коленке, состроила недовольную рожицу. — Тоже мне, старость великая, расселась тут!
Марина улыбнулась.
— Вину осознала. Каюсь. Как день? Сильно устала?
— Да нет.
— Любимая фраза журналиста…
Светка отмахнулась.
— Знаешь, когда целый день в этот «ворд» на работе пялишься, пардон, к вечеру уже штампами разговаривать начинаешь! Хочется обычной живой речи… и побольше «разговорников» и слов-паразитов! Поэтому: да нет — и по фиг, что утрачивается деловой стиль!
Марина снова засмеялась.
— Куда больше эти пробки допекли.
— И то верно, — Марина кивнула. — Сколько уже лет…
Повисла пауза. Светка, пользуясь моментом, набросилась на салат. Марина смотрела на жующую дочь и улыбалась.
— Знаешь, — сказала она, когда Светка уничтожила экзотику и стирала салфеткой остатки майонеза с губ, — на этой неделе кое-что случилось.
— Что именно?
Марина помолчала. Потом сказала в полголоса:
— Тот парень, Олег… Ты же помнишь его?
Светка потупила взор. Кивнула.
— Что с ним?
— Я слышала, что его собираются выписывать из психиатрической клиники.
Светка вздохнула.
— Я понимаю, за что он убил тех двоих, — Марина снова помолчала. — Так же как и знаю, из-за кого, в первую очередь.
Она посмотрела на дочь, но та молчала, нервно теребя в пальцах салфетку.
— Я думаю, что и ты это прекрасно понимаешь.
Светка затрясла головой.
— Нет! Он не должен был становиться монстром! Да, я в чём-то виновата. Виновата, что допустила, а потом, не смогла предотвратить. Но он всё равно не имел никакого права чинить смерть!
Марина кивнула.
— Допустим. А как ты думаешь, смог бы он тогда убить ЭТО?
Светка вздрогнула.
— Я… Я не знаю. О чём ты?..
Марина вздохнула.
— Ладно, не будем о грустном, — она посмотрела в окно. — Я просто подумала, что лучше бы тебе быть в курсе того, что он скоро снова будет среди нас. Как бы ты к нему не относилась по прошествии всех этих лет.
— Спасибо, — Светка тоже уставилась в окно.
Весенний ветер гнул к земле тощие каштаны, которые всё никак не могли отойти от зимней спячки. По парковке скакали воробьи. Изредка проходили прохожие.
— Как Юрка? — спросила Светка.
— Ох, и не спрашивай! — Марина засмеялась, явно припоминая что-то занимательное.
— Чего он там, на биологическом, учудил? Уже препарировать, кого успел из преподов?
Они посмялись на пару, стараясь изничтожить в памяти недавний разговор о прошлом.
— Уж лучше бы так! А если серьёзно… Знаешь, мне кажется, у Юрки появилась девочка.
— Ничего себе! Очень интересно. Он сам проболтался?
— Кто, Юрка? Ага, как же! — Марина отмахнулась. — Он при мне только про этих своих зелёных тварей может болтать! Часами! Какие у них усики, крылышки, ножки… хваталки, зубалки… Брр!
— Жуть, — согласилась Светка. — А как же ты прознала?
— Я на днях ему звонила, а ответил женский голос. Видимо, я там, у него, как-то не так подписана, вот мадмуазель и прогорела.
— И что ты?
— Как что! — усмехнулась Марина. — А то ты меня не знаешь! Устроила Юрке допрос с пристрастием!
— Ну ты, мамка, даёшь! — восхитилась Светка, с ногами забираясь на диванчик.
— Нет, а чего скрываться-то, как дети малые?.. Нет никого — так нет никого. А если есть — так и скажи! Чего в прятки играть?
— Ну да… Ты права, наверное, — Светка почесала кончик носа. — И как она тебе?
Марина качнула головой.
— Как тебе сказать… Аспирантка. Умная, наверное, до жути! Я когда сама с ней ещё разговаривала, ничего толком не поняла. Думала, преподаватель, какой, у Юрки телефон на лекции отобрал и теперь мне нотации читает. А я, хоть убей, ничего не понимаю!
Светка покатилась со смеху.
— Нет, правда, — кивнула Марина, с трудом сдерживая смех. — Непонятная она какая-то у него.
— Да Юрка и сам, кому хочешь, фору даст! Уж если и есть на планете странные люди — так он превыше их всех! Особенно, если его ещё мелким вспомнить…
Марина смахнула из уголков глаз выступившие от смеха слезинки.
— Да. Юрка был восхитительным малышом.
— Был?.. Скажешь тоже! Он, по-моему, и сейчас всё ещё ребёнок!
Они снова засмеялись.
— Ну а у тебя как на личном фронте? — И Марина с улыбкой посмотрела на сконфуженную дочь.
— Ну вот, и до меня добрались…
— А ты как думала? Не всё тебе братцу косточки перемывать! Ты ещё встречаешься с этим своим редактором? Вадим, кажется, из отдела новостей…
Светка уставилась в пол.
— Что, не нравится?
— Нет, почему же… — Светка задумалась.
— Тогда в чём причина?
— Сложно сказать. Вадим хороший. Мне даже вроде как подруги завидуют… Хм… Завидовали.
— Как это понимать? — Марина напряжённо посмотрела на дочь. — Хочешь сказать, что всё кончено?
Светка пожала плечами.
— Знаешь, он во многом хорош, но я вижу, что он стесняется меня, и это глупо отрицать.
Марина нахмурилась.
— Он старается не показываться со мной на людях. Особенно пред друзьями. Из-за этого… — И Светка коснулась дрожащими пальцами уродливого шрама на щеке. Потом глубоко вздохнула.
Марина секунду молчала; потом спохватилась.
— Ну и правильно! Незачем он такой тебе. Разве других парней мало? Вон, оглянись вокруг!
За соседним столиком раздался мужской смех.
Светка смущённо улыбнулась.
— Знаешь, мне кажется, те далёкие события кардинально изменили наши судьбы. И не случись они, ещё неизвестно, как бы всё обстояло сейчас. Что бы мы друг с другом сделали. Я думаю, это крест.
— Не говори глупостей, — Марина снова нахмурилась. — Если ты до сих пор не встретила свою вторую половинку — это ещё ничего не значит!
— Нет. Это, наоборот, как раз всё объясняет.
— И как же?
— У меня была возможность выбрать одно из двух — причём я заранее знала, что третьего не дано. Но всё равно выбрала именно его. И теперь я в НЁМ живу.
Той же ночью, пятнадцать лет назад
— Папа, я сделала всё, как ты просил, — сказала Целовальникова Лена и осторожно толкнула кухонную дверь. — Папа?..
Девочка шагнула через порог и замерла.
Руки с зажатыми в пальчиках трусиками безвольно опали.
Целовальников-старший лежал на полу в луже собственной крови, а из его груди торчал огромный нож, каким мама обычно разделывала купленное в магазине мясо.
— Папа?.. — Лена сползла по стенке и только сейчас заметила рядом с недвижимым отцом сидящую на коленях маму. — Мама…
Женщина вздрогнула, посмотрела на дочь.
— Лена, выйди.
— Мама, что с папой? — пропищала испуганная девочка.
— С ним всё хорошо, родная, — ответила мама. — Иди, надень трусики, а я, пока, тут приберусь.
— Мама… что ты наделала? — прошептала сквозь слёзы девочка. — Ведь это же папа!
Женщина качнула головой, стёрла с подбородка кровь мужа.
— Нет. Это не папа. Папы не стало уже давно. Просто мы не замечали этого, — она взяла со стола полотенце и вытерла руки, пачкая ткань алым. — Лена, иди. Больше ОНО тебя не тронет.
Юрин А. В.
Апрель 2012 — июнь 2015.
г. Рязань.