J. A. Redmerski

SONG OF THE FIREFLIES

Copyright © 2014 by J. A. Redmerski

This edition published by arrangement with Grand Central Publishing, New York, New York, USA

All rights reserved

Говорят, свою первую любовь помнишь всю жизнь. Целиком с этим согласен: так оно и есть. Женщину своей мечты я встретил в том возрасте, когда мы оба сходили с ума по шалашам на деревьях и замкам из песка. Кстати, она строила лучшие в Джорджии песчаные замки. И сегодня, через семнадцать лет, во всем хорошем и добром я вижу ее улыбку.

Но жизнь Брей всегда была, как бы это лучше сказать… непростой, что ли. Моя собственная… пожалуй, тоже. Во многом мы с Брей похожи, но есть немало такого, в чем мы очень сильно отличаемся друг от друга.

Я долго думал, что наши отношения не выйдут за рамки крепкой дружбы, и в этом есть свои преимущества, а потому едва ли у нас получится что-то большее. Брей была того же мнения. Поначалу так все и шло. Но в конце – черт бы побрал этот конец, до жути запутавший и сбивший нас с толку! – оказалось, что мы оба ошибались. Мы успели сделать немало ошибок – счет шел на десятки, – прежде чем судьба забросила нас в тот магазин. Обычный придорожный магазин, открытый круглосуточно. Мы находились внутри, а снаружи ждали копы.

Впрочем… дайте я расскажу все по порядку. Начну издалека. Перенесемся на семнадцать лет назад, в летний день. Это было четвертого июля…

Не знаю, как назвать эту черту характера Брей: свободой духа или полным безразличием к мнению окружающего мира. В ней удивительным образом сочеталось то и другое. Она жила здесь и сейчас. Я это понял, когда мы подошли к пастбищу. Забыв обо мне, Брей вдруг понеслась вперед. С заразительным смехом она бежала, высоко подняв руки, словно хотела дотянуться до звезд. Я тоже засмеялся и побежал ее догонять. Достигнув маленьких шатких мостков, мы шумно плюхнулись в воду. Брей даже не сняла сандалий, а я забыл сбросить рубашку.

Мы резвились в воде, и при каждом удобном случае я норовил ее обрызгать. Потом нам надоело, и мы поплыли к мосткам.

– Ты уже целовался с девчонками? – вдруг спросила Брей.

Ее вопрос застиг меня врасплох. Я смущенно посмотрел на нее, продолжая лупить ногами по воде.

– Нет, – наконец ответил я. – А ты?

Плечо Брей больно ударилось в мое.

– Нет. – Она захихикала и скорчила рожу. – Я бы и не стала целоваться с девчонкой. Еще сыпь заработаешь.

Я тоже засмеялся, только сейчас сообразив, что неправильно задал вопрос. Слишком уж щекотливой была сама тема. Но я попытался вести себя так, будто ничего особенного не произошло. Просто оговорился.

– И я с мальчишками не целовалась, – сказала Брей.

Наступило неловкое молчание. Думаю, больше всего неловкость момента ощущал я. Сглотнув, я уставился в неподвижную воду. В городе еще продолжали отмечать День независимости, и из разных точек в небо взмывали одиночные фейерверки. Но до них было далеко. А вблизи нас неутомимо пели сверчки и заливались лягушки.

Я не знал, о чем говорить, да и надо ли.

– А почему нет? – наконец спросил я.

– Что «почему нет»?

– Почему ты не целовалась с мальчишками?

– А почему ты не целовался с девчонками? – насторожилась Брей.

– Не знаю, – пожал плечами я. – Не целовался, и все.

– Надо было попробовать.

– Зачем?

– Не знаю.

Опять молчание. Мы оба смотрели в воду, держась руками за мостки и шевеля ногами. От этого по пруду шли красивые волны.

Я наклонился и поцеловал Брей в щеку, ткнувшись губами около ее рта. Она покраснела и улыбнулась. Наверное, и мое лицо было густо-красным, но об этом я не думал и не жалел, что поцеловал ее.

Мне хотелось сделать это еще раз.

Но я и глазом не успел моргнуть, как Брей вскочила на мостки и понеслась вглубь пастбища.

– Светлячки! – кричала она.

Я тоже вылез и посмотрел ей вслед. Брей бежала под звездным небом, становясь все меньше и меньше. А в темноте пастбища вспыхивали, гасли и перемигивались сотни зеленовато-желтых точек.

– Элиас, беги сюда! – донес ее слова ветер.

Я знал, что никогда не забуду этой ночи. Тогда я еще не понимал почему, однако что-то внутри меня знало: эту ночь я запомню навсегда.

Я побежал к ней.

– Надо было банку захватить!

Брей делала все новые попытки поймать светлячка, но они неизменно успевали погаснуть раньше, чем ее пальцы дотянутся до них.

Своего светлячка я поймал с третьей попытки. Обеими руками, чтобы не раздавить.

– Поймал? Дай посмотреть!

Я медленно вытянул руки, и Брей заглянула в щель между большим и указательным пальцем. Там почти через равные промежутки вспыхивало и гасло тусклое сияние.

– Какой красивый! – Брей во все глаза смотрела на живой свет.

– Совсем как ты.

Даже не знаю, зачем я это сказал, да еще вслух.

Брей улыбнулась и снова посмотрела на мои сомкнутые ладони.

– Ладно, отпусти его, – попросила она. – Не хочу, чтобы он умер.

Я раскрыл ладони, повернув их вверх, но светлячок не торопился улетать. Он ползал по изгибу большого пальца. Тогда я наклонился и слегка дунул на светлячка. Его черные крылышки затрепетали. Он вспорхнул и исчез в темноте.

Всю ночь мы с Брей бродили по пастбищу. Мы гонялись за светлячками, лежали на траве, всматривались в звездное небо. Брей очень много рассказала мне о своей сестре Райен, какая она задавака и как скверно обращается с Брей. Я рассказывал о родителях, поскольку ни братьев, ни сестер у меня не было. Брей сказала, что мне повезло. Нам казалось, что прошло очень-очень много времени и ночь никогда не закончится. Пусть мы были совсем детьми, но та июльская ночь глубоко связала нас. Я знал: мы с Брей станем большими друзьями и моя дружба с ней будет крепче дружбы с Митчеллом. С ним мы сошлись еще в первом классе, когда на обеде он попытался выманить у меня кружку персикового цвета, а мне она самому нравилась.

Под конец ночи мы с Брей заключили что-то вроде договора. Знали бы мы тогда, какой опорой станет он в трудные минуты жизни каждого из нас!

– Обещай, что мы с тобой всегда будем лучшими друзьями, – сказала Брей, лежа рядом со мной. – Что бы ни случилось. Даже если ты вырастешь и станешь уродом, а я вырасту и стану жестокой.

– Так ты уже жестокая! – засмеялся я.

Брей ткнула меня локтем под ребра.

– А ты уже урод, – сказала она и покраснела.

Я сдался, хотя на самом деле меня не надо было упрашивать.

– Хорошо, обещаю.

Мы смотрели на звезды. Наши пальцы переплелись и застыли у нее на животе.

Я тогда и понятия не имел, во что встреваю с девчонкой по имени Брейел Бэйтс. В свои девять лет я попросту не знал о таких вещах. Да, не знал. Но за все эти годы я не пожалел ни об одной минуте, проведенной с ней. И никогда не пожалею.

На изломе ночи нас все-таки сморила усталость, и мы крепко уснули прямо в траве. Но долго спать нам не пришлось. Нас разбудили рано утром. Открыв глаза, я увидел троих полицейских, мистера Парсона, которому принадлежало пастбище, и мою насмерть перепуганную мать. Она считала, что меня похитили прямо из комнаты, затолкали в большой чемодан, увезли в неизвестном направлении и выкинули где-то на обочине.

– Элиас! – закричала она. – Боже мой! А я уж думала, что больше тебя не увижу!

Она подхватила меня на руки и прижала к себе, да так крепко, что я испугался, как бы мои глаза не выскочили из орбит. Потом настал черед лихорадочных поцелуев, которые сменились новой порцией удушающих материнских объятий.

Оказалось, родители Брей тоже здесь.

– Ты что, всю ночь проторчала с ним? – сердито спросил Брей ее отец.

Моя мать немедленно заняла оборону. Она опустила меня на землю, однако тут же обняла за плечи, прижав мою голову себе к животу. Другой рукой она была готова сражаться.

– Это все ваша дочка, – начала мать.

Я обмер и весь сжался.

– Да, это она. Ей ничего не стоит подбить других. Если бы не ее подначивания, мой сын не убежал бы из дома на ночь глядя.

Что говорят эти взрослые!

Я вздохнул и ткнулся головой в материнский живот:

– Мам, я…

– Значит, вы во всем вините мою дочку? – спросила мать Брей, выходя вперед.

– Да, представьте себе! – с вызовом ответила моя мать.

Брей спряталась за отцовскую спину. Она чувствовала, что вот-вот на нее хлынет целая лавина обвинений. Я тоже это почувствовал и, пока перепалка взрослых не зашла слишком далеко, вырвался из материнских рук и сердито крикнул:

– Мама! Черт возьми…

Мне показалось, что мать позабыла о Брей. Ее глаза округлились от удивления и гнева. Я осекся на полуслове.

– Элиас, это что за манера? – Она сердито посмотрела на мать Брей и добавила: – Слышали? Успел поднабраться от вашей доченьки. Элиас никогда так не говорил!

– Мама, остановись! Никто меня не подбивал. Я сам вылез из окна. Брей здесь ни при чем. Не смей ее обвинять!

Мне было стыдно за свой крик, стыдно за то, что в присутствии чужих вынужден ставить собственную мать на место. Но я говорил слова, которые шли у меня от сердца. В общем-то, я действовал так, как она меня учила. «Элиас, вступайся за тех, кого обижают. Если кто-то измывается над слабым, не будь равнодушным наблюдателем. Всегда поступай и говори так, как подсказывает тебе сердце».

Я надеялся, что дома мать вспомнит эти слова.

Она глубоко вздохнула. Было заметно, как гаснет ее злость.

– Извините, – сказала она родителям Брей. – Я не должна была так говорить. Просто очень переволновалась за сына.

– Понимаю вас, – кивнула мать Брей. – И вы меня простите. Я очень рада, что с ними все в порядке.

Отец Брей молчал. Я подозревал, что его разговор с дочерью состоится дома и что ему недостаточно видеть Брей живой и здоровой.

За эту ночную прогулку мне на весь остаток лета было запрещено уходить дальше двора. И мухобойка в тот день тоже поплясала у меня на спине и ягодицах, после чего я клятвенно пообещал больше никогда тайком не уходить из дома. Но когда дело касалось Брей, все годы, пока мы учились в школе, я напропалую нарушал обещание, вылезая через окно. И ни разу не попался.

Должно быть, у вас на языке уже вертится вопрос: как же так, ребята? Вы крепко дружили, учились в одной школе, работали в местной «Дейри куин»[2]. Наконец, спали в одной постели. Почему же все это не сблизило вас, не сделало ваши отношения чем-то бóльшим, нежели «дружба с элементами секса»?

На самом деле сблизило. Только не сразу.

Четыре года тому назад…

Второго августа мне исполнилось двадцать два, а за неделю до этого я снял первую в своей жизни квартиру. Брей никогда не любила праздновать мой день рождения в домашнем кругу. Она норовила вытащить меня куда-нибудь, где можно хорошенько набраться и весело погулять. И хотя я сам был не против таких местечек, ибо сам любил выпить и потрахаться, наша последняя с Брей «веселушка» привела меня в тюрьму, а ее – в палату экстренной помощи Атенского регионального медицинского центра. Можете не сомневаться: тот вечер был в высшей степени отвязным и оттянулись мы с ней по полной.

– Повторения прошлого не будет, – с порога заявила мне Брей, пытаясь меня убедить.

Она ногой закрыла входную дверь и протанцевала в гостиную, после чего плюхнулась в мое громадное кресло, перекинув ноги через подлокотник.

Я достал из холодильника бутылочку «Гаторейда»[3], сел на диван и сделал первый глоток.

– Ты хочешь сказать, в этот раз все будет тип-топ? Никакой хмырь не подсыплет в твое пойло никакой дури? А я потом не услышу, как он бахвалится перед дружками, и не потружусь над его рожей так, что понадобится вмешательство копов? – Я засмеялся и сделал еще глоток. – Предсказуемых вечеринок у нас с тобой как-то не получалось.

Брей подалась вперед и обхватила меня за шею. От нее одуряюще пахло шампунем и чуть-чуть туалетной водой.

– Я вообще не собираюсь пить. Ну, если только ты или Лисса меня угостите, – сказала она и чмокнула меня в щеку.

Я терпеть не мог таких ее приемчиков. Лучшая подруга служила ей прикрытием. Похоже, она уже позвала Лиссу на сегодняшнее сборище.

– Допустим, я пойду, – сказал я, уступая ее напору. – Но ты должна пообещать мне вести себя хорошо.

Еще и пальцем ей погрозил, словно папаша.

По правде говоря, просить Брей вести себя хорошо – дохлый номер. Такие слова она почти всегда встречала в штыки. Но никакие ее выходки, а их, поверьте, хватало, не могли бы оттолкнуть меня от нее.

Брей сделала «руки вверх», демонстрируя свою капитуляцию.

– Даю тебе свое долбаное обещание, – засмеялась она. – Буду пай-девочкой. А если меня занесет, позволяю разложить меня на коленях и отшлепать.

«Боже мой, она что, серьезно? – подумал я. – Да это еще хуже, чем когда Лисса невинно целовала меня в щечку».

Я сделал глубокий вдох. Очень глубокий, чтобы унять разыгравшееся воображение. Потом встал, не выпуская бутылку из рук.

– Ты куда? – спросила Брей.

– А одеваться мне не нужно? – вопросом ответил я, глядя на нее как на дурочку.

– Одеваться ты у нас умеешь, – сказала Брей. – Вырядишься так, что у всех девок, кто тебя видит, одна мысль: «Трахнуться бы с ним».

Ей всегда нравилось меня разглядывать. Может, она втайне питала ко мне такие же чувства, как и я к ней? Полной уверенности в этом у меня не было. Я знал, что Брей тянет ко мне и что я ей небезразличен, но представить совместную жизнь с ней никак не получалось. Тут я испытывал не меньшее замешательство, чем испытали бы вы, увидев нас вместе.

Я пропустил слова Брей мимо ушей и пошел в спальню переодеваться.

Она пошла следом.

Брей и раньше часто видела меня голым. Я переодевался при ней и не испытывал никаких неудобств. Но сейчас все было как-то не так. Я это сразу почувствовал.

– Элиас!

Дойдя до гардероба, я обернулся через плечо.

– Мне нужно с тобой поговорить.

Похоже, Брей не шутила. Лицо у нее было задумчивым и сосредоточенным. Я уже видел у нее такое лицо, и всегда это касалось наших с ней странных отношений. После каждого разговора они становились еще более странными. Чем-то это напоминало раскрашивание черно-белой картинки. Пока что эта картинка была раскрашена на четверть. Я помню все наши разговоры такого плана. Один раз это было, когда она призналась, что лишилась невинности с Майклом Пирсоном. Тогда ее признание больно по мне резануло. Через какое-то время я «взял реванш» и признался, что тоже потерял невинность с Абигейл Резерфорд. Я думал, Брей навсегда возненавидит меня за это. Абигейл была заклятым врагом Брей, о чем я узнал лишь потом, когда все уже случилось… Потом наша «раскраска» пополнилась новыми цветными пятнами. Это было, когда Брей сделала мне минет, заявив, что ей «надо попрактиковаться». Я потом несколько дней ходил как в тумане. Эта сцена неотступно стояла у меня перед глазами, и мне было никак от нее не избавиться. Скажу честно: я был взбаламучен не только самим минетом, но и доверием Брей. Ведь для своей «практики», она избрала не кого-то, а меня. Она хотела доставить мне удовольствие… Еще случай, когда мы заехали с ней под мост и я лизал и сосал у нее по ее же просьбе. Брей всегда умела встряхнуть меня и вышибить дух. В хорошем смысле. Как бы там ни было, но после таких встрясок черно-белая картинка наших отношений обогащалась новыми яркими штрихами.

Сейчас я стоял возле гардероба, сжимал в руке чистые трусы и не представлял, какие краски мы добавим сегодня.

Брей присела на краешек кровати. Темные шелковистые волосы красиво обрамляли ее смуглое лицо и ниспадали на голые плечи.

– И о чем разговор? – спросил я, пряча нетерпение.

– Там будет Маделин. – Брей посмотрела на гардероб, затем на меня.

Я думал, что знаю, в каком направлении потечет дальнейший разговор, но сейчас начал сомневаться. Я не умею читать по лицу, а лицо Брей всегда напоминало текст на иностранном языке.

– Будет. И что?

– А то, что я знаю: ты к ней неровно дышишь. Мне она не нравится.

Чувствовалось, Брей говорит совсем не то. Или вкладывает в эти слова какой-то другой смысл. А она действительно что-то скрывала. Я даже догадывался, что именно, но хотел услышать подтверждение.

Мое переодевание подождет. Я захлопнул дверцу гардероба, привалился к ней спиной и скрестил руки на груди.

– Ошибаешься. Я к Маделин дышу вполне ровно. Не отказался бы трахнуть ее разок, но это не значит, что Маделин вызывает у меня какие-то чувства. А чем она тебе не нравится?

– Она… короче, она тебе не подходит. Девчонка она симпатичная, но я ловлю от нее какие-то не те вибрации.

Чем больше Брей старалась объяснить свою антипатию к Маделин, тем сильнее запутывалась.

– Просто поверь моей интуиции, – сказала она, нервно сглатывая.

Вообще-то, когда мы вдвоем, Брей не свойственно нервничать.

Я подошел, присел на корточки, чтобы наши глаза находились на одном уровне. Своих чувств Брей скрывать не умела, и по всему было видно: ей сейчас очень худо.

– Слушай, говори прямо, что у тебя на уме? – предложил я.

– Ты что имеешь в виду?

– Ты знаешь, что я имею в виду.

– Понятия не имею.

Пытаясь избежать прямого ответа, Брей пересела на другой край и повернулась ко мне спиной.

– Не делай этого, – сказал я, вставая на ноги. – Мы с тобой очень давно играем в эту игру. Нужно ее прекращать. – Я подошел, встал у нее за спиной. – Брей, ну почему бы нам просто не попробовать?

Она резко повернулась ко мне. Удивленная. Шокированная. Встревоженная. Все эти чувства переплелись в ней в тугой клубок. Но ее удивление не было убедительным. Она прекрасно знала, о чем речь, и маскировка у нее была никудышной.

– Что попробовать?

– Быть вместе, – ответил я, обнимая ее за плечи.

Казалось, мои слова, будто насос, выкачали из комнаты весь воздух, а заодно и звуки. Брей долго смотрела на меня не мигая.

– Брей, мне всегда хотелось быть рядом с тобой. С той ночи, когда мы бегали за светлячками. Ты это знаешь. Давно знаешь. Но почему-то всякий раз, стоило мне приблизиться, ты меня отталкивала. Мы с тобой уже не дети и даже не подростки. Может, прекратим дурацкие игры и просто попробуем… быть вместе?

Брей отвернулась. Потом пересела, зажав руки между коленей. Она не хотела на меня смотреть, и это угнетало. Мне было важно услышать от нее хоть что-то.

Я опять присел перед ней на корточки, положив руки на ее голые колени.

– Ну пожалуйста, посмотри на меня, – тихо попросил я. – Скажи что-нибудь.

Не без усилий, но Брей все-таки обратила на меня свои синие глаза. В них было сплошное замешательство.

– Не могу, – сказала она.

– Почему не можешь? Тебе плохо со мной? Если да, скажи. Я пойму. Не обещаю, что это вызовет у меня бурную радость. Мне будет очень паршиво, но я хотя бы буду знать.

– Все совсем не так, – возразила Брей, качая головой.

– Может, дело в твоем отце? Я же знаю, что никогда ему не нравился.

– Нет, Элиас. Мой отец здесь совсем ни при чем. Пора бы уже понять.

– Тогда в чем дело? Или в ком, черт тебя побери? – Досада звучала не только в моем голосе. Похоже, у меня и физиономия была соответствующая. – Я тебя действительно не понимаю. Мы всегда с тобой держались вместе. Брей и Элиас – лучшие друзья. Ты же без конца писала эту фразу и в школьных тетрадях, и в записных книжках. А получается, нас ничего не связывает, кроме секса. Да и он у нас какой-то… сама знаешь какой. Ты ломала все мои попытки сблизиться с тобой. Но стоило мне начать сближаться с другой девчонкой, ты оскорблялась до глубины души.

– Ты хочешь сказать, что я ревнивая? – торопливо спросила Брей.

– Да, именно это я хочу сказать, – без обиняков ответил я вопреки всем стараниям не задеть ее самолюбия. Мы оба знали, что я говорю правду. – Единственный человек, которого ты здесь дурачишь, – ты сама.

Доза правды оказалась избыточной, но понял я это слишком поздно. От моих слов Брей захлопнулась. Оттолкнув меня, она встала с явным намерением уйти. Но я поймал ее за локоть и развернул лицом к себе.

– Мне страшно! – вдруг закричала она, и это было совсем неожиданно. – Элиас, в моей жизни ты всегда был единственной постоянной величиной! Я неспособна строить отношения и поддерживать их. Я всегда сама все порчу! – Она сердито замахала руками. – С кем я выдержала дольше всех?

Я не ответил. Ответ я знал, но чувствовал, что Брей он не нужен.

– Два месяца, – сказала она, поднимая два пальца. – Два месяца отношений с парнем – мой рекорд. Разовый. Майкл – три недели. Остин – две недели. Джек – месяц. А с Эвери я выдержала всего два дня и свалила. Два дня. Просто жуть!

– Но при чем тут наши отношения?! – почти закричал я. – У нас с тобой не так, как у тебя с другими парнями. Я не один из тех парней. У нас могут быть отношения только друг с другом. Ты и я – больше никто.

– Да, представь себе! – Она чуть не плакала. – Ты не один из тех парней! Тебя вообще нельзя сравнивать с ними. Ты единственный парень во всем мире, на которого мне не наплевать!

По ее нежным щекам текли слезы.

В этот момент я наконец-то узнал правду. Брей боялась меня потерять и потому не рисковала переводить наши отношения на другой уровень. Словом, она боялась всерьез сближаться со мной.

– Это мой самый жуткий страх, – призналась она, глядя в пол. – Наши отношения и так меняются. Элиас, я это знаю… Я это чувствую… Если мы еще и сами начнем их менять, ничего хорошего из этого не выйдет. Или вообще ничего не выйдет. Мы уже не сможем вернуть даже того, что было. Кончится тем, что мы просто разбежимся и каждый пойдет своей дорогой. Тебя не будет в моей жизни. Мне даже страшно подумать. Сразу сердце схватывает.

Все ее тело вздрагивало от слез.

Я сел на пол, притянул Брей к себе и крепко обнял. Я прильнул губами к ее волосам и сам едва сдерживался, чтобы не заплакать. Почему? Потому что я понял. Я слишком давно знал Брей. Можно сказать, всю свою сознательную жизнь. Я понимал ее лучше, чем кто-либо.

Как я уже говорил, Брей была непростым человеком. Что значит «непростым»? Попробую объяснить.

Она всегда была самоуверенной. В школе другие девчонки смотрели ей в рот, подражали и подчинялись. Порывистая. Непредсказуемая. Дерзкая. Иногда эта дерзость выходила ей боком. Пока мы росли, с ней вечно приключались разные беды. Ее жизнь была далека от жизни благовоспитанной девочки. Училась она средне. Могла бы лучше, но школа Брей не интересовала. Настоящая жизнь начиналась после уроков. В шестнадцать Брей познакомилась с отделом полиции по делам несовершеннолетних. Бывало, она попадала туда чуть ли не каждую неделю. За что? Например, за порчу чужого имущества. Однажды Брей застукали, когда она упоенно разрисовывала из аэрозольного баллончика стену продуктового магазина. В ее проказах не было злого умысла. Только безрассудство девчонки с бунтарским характером.

Величайшим недостатком Брей была ее неспособность строить отношения – с подругами, друзьями, даже с собственной семьей. Она всегда держалась особняком. Впервые услышав, как она общается со своими родителями, я был немало удивлен. Семья, в которой я вырос, была совершенно иной. Невзирая на развод моих родителей, я постоянно слышал от них, что они меня любят. Отец и мать говорили это, когда я куда-нибудь шел или ехал. Заканчивая телефонный разговор, они тоже добавляли: «Я тебя люблю» – и только потом вешали трубку. В семье Брей никто не говорил о любви. Во всяком случае, я этого не слышал. Если Брей куда-то собиралась, родителям, похоже, было все равно. Ее никогда не спрашивали, куда она идет и когда вернется. Меня родители держали в строгости. До пятнадцати лет мне не разрешали возвращаться домой позже восьми вечера. Я очень долго не мог понять, почему родители Брей так относятся к своей дочери. Только через много лет все фрагменты пазла под названием Брейел Бэйтс наконец заняли нужные места и я получил долгожданное объяснение.

В жизни Брей я был для нее всем.

Она тянулась ко мне, стремилась быть со мною рядом, потому что любила меня. Но сама она об этом не знала, поскольку вообще не знала, что такое любовь. Я не оправдываю, но и не обвиняю ее. Я рассказываю так, как обстояло дело. Брей росла, отталкивая людей от себя, поскольку иных отношений не знала. Когда кто-то делал попытки сблизиться с ней, у нее в мозгу мгновенно включалась сигнализация и раздавался предупреждающий вой сирены.

В ее психике был определенный излом, только не ищите его причины в семейном насилии или жестоком обращении. Никаких изнасилований в раннем возрасте. Пусть Брей не гладили по головке, но никакого битья или издевательств не было. Просто над ней как будто тяготело проклятие. Брей была лишена способности отличать истинные чувства от ложных, чтобы беречь первые и отсеивать вторые.

Невзирая на все недостатки, сумасбродство и непредсказуемость ее личности, я любил Брей сильнее, чем кого-либо.

И знал, что всегда буду любить.

Но дальше так продолжаться не могло. Я должен был это изменить.

– Брей, нам надо что-то менять, – сказал я, глядя в ее заплаканные глаза. – Мы не можем всю жизнь оставаться лишь друзьями и довольствоваться этим. Наша дружба мешает нам обоим строить отношения с кем-то другим.

Ее слезы мгновенно высохли. Брей застыла.

– О чем ты говоришь? – спросила она.

Я понял, что забрал очень круто и сейчас могу все испортить. О таких вещах нужно говорить с нежностью и тактом. Я коснулся ее щек, провел по мокрой коже под глазами.

А потом я ей соврал:

– Мне мало таких отношений, как у нас с тобой. Я хочу любить и быть любимым. Хочу жениться, стать отцом пары сорванцов. Можешь называть меня старомодным, но я этого хочу.

Брей попробовала отвернуться, но не смогла. Неожиданность моих слов буквально заморозила ее.

– Я думал, что моей парой будешь ты. Всегда мечтал об этом. Но если ты даже не хочешь попытаться, тогда, наверное, нам стоит прекратить нашу дружбу. Это было хорошо в десять лет. И в пятнадцать. А теперь такие отношения… в них есть что-то ненормальное.

Брей попятилась от меня, но продолжала смотреть не мигая.

– Ты хочешь, чтобы мы расстались? – спросила она.

Ее лицо потухло. Ей было больно, но она подавила боль. Я видел это по ее глазам.

– Нет, я хочу обратного: быть с тобой. Вот чего я хочу. И всегда хотел.

Мои пальцы сами собой начали сжиматься в кулаки. Меня захлестывали эмоции. Но как без слов заставить ее понять всю силу моей любви к ней? Все фразы, приходившие в голову, казались неправильными и неуместными. Я боялся, что они спугнут Брей и она снова уйдет.

Я думал, что собственными руками сломал наши отношения. Несколькими репликами разрушил все, что нас связывало. Я ужасно не хотел, чтобы Брей сейчас вскочила и выбежала из квартиры. Если такое случится, мне уже будет ее не вернуть. Другой реакции я от нее не ожидал. Сам не понимаю, зачем повел разговор в таком жестком ключе. По правде говоря, я был готов ждать ее хоть целую вечность. Не представлял себе серьезных отношений ни с какой другой девушкой. Секс? Да, сексом я мог бы заниматься и с другими. В конце концов, я молодой здоровый парень. Мне нравится секс. Но полюбить кого-то, кроме Брей, я бы не смог. И кто меня тянул за язык? Я соврал Брей, что дальше так продолжаться не может. Я был готов и дальше тянуть такие странные, «ненормальные» отношения. Мы действительно потрясающе дружили, и нас связывало очень многое, а не только общие тайны и вечеринки с ночевкой. Но я знал, что с Брей нужно вести себя жестко. Пусть поймет, что наши отношения могут оказаться и не такими, каких бы ей хотелось. У меня внутри все разрывалось от боли, но я должен был показать ей, что мы можем идти по жизни и порознь. Не хотел я, чтобы Брей цеплялась за нашу дружбу и из-за меня отталкивала других парней.

Я хотел видеть ее счастливой.

Брей стояла ко мне спиной. Потом повернулась, опустила руки. Я ждал затаив дыхание.

И в тот момент, когда я думал, что между нами все кончено, она сказала:

– Я тоже хочу быть с тобой. Я попытаюсь наладить настоящую совместную жизнь.

Отпраздновав мой день рождения, в ту ночь мы с Брей впервые по-настоящему занимались сексом. Но все было не так, как я надеялся и рисовал себе в мечтах. Брей изменилась. Я заметил перемену, лежа на ней и всматриваясь в ее прекрасные синие глаза. Брей как будто заранее знала: если мы займемся сексом, он все изменит, и не в лучшую сторону. А потом мы начали отдаляться, и с каждым днем пропасть между нами только ширилась… Через четыре месяца мы расстались. На третий день после нашего разрыва Брей уехала в Южную Каролину.

Это бесповоротно изменило меня.

Знаю, о чем вы сейчас думаете. «Ну и сука». Правильно думаете. По этому поводу я и спорить не буду. Тогда у меня в мозгах все перепуталось и завязалось кучей узелков. Я всем сердцем любила Элиаса, и вот это-то меня и пугало до жути.

Но прежде чем нырять в оправдания или объяснять, почему все получилось именно так, я должна кое-что рассказать вам сама. Уверена: Элиас приправил свой рассказ изрядным количеством сахарной глазури. Я у него там чуть ли не ангелочек с крылышками. Но уж если рассказывать эту историю, так правдиво и целиком, ничего не замалчивая и не делая никаких скидок.

Начнем с того, что я росла дикаркой.

Только не накладывайте на меня шаблоны «трудного детства», «неблагополучной семьи» и так далее. В детстве меня никто не изнасиловал. Меня не били и надо мной не издевались. Родители любили меня. Может, не так сильно, как мою сестру Райен, но любили. Просто их любовь проявлялась не так, как у родителей Элиаса. На Рождество и день рождения родители дарили мне прекрасные игрушки. У меня всегда были карманные деньги. Если я делала что-то хорошее (иногда такое бывало), меня одобрительно похлопывали по спине. Однако каждое такое похлопывание воспринималось мною как нечто вынужденное с их стороны. Как будто их заставляли показывать мне свое одобрение. Конечно, я не была для родителей подарком судьбы. Можете в этом не сомневаться. Но в детстве и подростковом возрасте родители делали все возможное, пытаясь мне помочь. А потом перестали, убедившись в тщетности своих попыток. Но я никого не обвиняю. Никто не виноват, что я выросла такой. Лет в шестнадцать мои, так сказать, шалости уже начали тянуть на комиссию по делам несовершеннолетних. Так я познакомилась с копами. После нескольких задержаний меня подвергли психологическому освидетельствованию. Психолог назвал мои выкрутасы умным термином «биполярное расстройство». Он попросил меня объяснить, как я сама понимаю свое поведение. Я и объяснила. Сказала, что все мы разные. У каждого есть свои бзики, загибоны и мрачные тайны. И шизовок у людей хватает, только у каждого свои. А признаем мы их или нет, роли не играет. И сдается мне: не надо к каждой проблеме, с какой мы сталкиваемся в своей повседневной жизни, приклеивать ярлык с мудреным названием.

Говорила и повторю еще: ну, дура я была. Дикая, необузданная дура. Все, что можно было запутать, я запутала вконец. Проще не скажешь.

А теперь – просто чтобы вы знали: я уехала из Джорджии и от Элиаса не потому, что он мне надоел и я его разлюбила. Совсем наоборот: я уехала, поняв, как сильно его люблю. Я даже не знала, что я могу его так любить. Я никогда никого не боялась. Только Элиаса. Думаю, где-то на задворках разума я рассуждала так: если я уйду первой и оборву отношения, это будет не столь болезненно, как если Элиас уйдет от меня. Мне казалось, что я контролирую ситуацию. Этой мыслью я дурачила себя все время, пока ехала в Южную Каролину. Я перебиралась туда не одна, а со своей подругой Лиссой. Та хотела быть поближе к брату… Короче, приехав туда, я очень скоро поняла, что совершила самый крупный ляп в своей жизни.

Мне бы послушаться голоса сердца. Развернуться и ехать назад, надеясь, что Элиас меня примет и простит. Но из-за собственного идиотизма я сделала прямо противоположное и еще больше от него отдалилась. Не знаю, может, так я наказывала себя за свою грандиозную дурость. Честно, не знаю. А в результате я на целый год влетела в отношения с парнем, которого не любила и любить не собиралась.

Я пыталась жить самостоятельно, но с каждым днем все отчетливее понимала: настоящая жизнь у меня была только с Элиасом. Он и был моей жизнью. Все эти годы. С того самого дня, как восьмилетней девчонкой я встретила его возле пруда.

Я только жалела, что раньше не послушалась голоса сердца, а почему-то оттягивала и оттягивала свое возвращение.

Когда я наконец решилась, уже было слишком поздно.

У Элиаса появилась подружка и, по словам Митчелла, нашего общего друга детства, отношения у них серьезные. Элиас ее очень любит.

Тогда моя жизнь потеряла всякий смысл. Меня больше ничего не заботило и не волновало. Самоубийство обрывает жизнь сразу. А моя жизнь была самоубийством, растянутым во времени. Да, именно так. Внутри я была совершенно мертва, но об этом никто не знал. Только Элиас, окажись он рядом, понял бы, что я нацепила маску и под ней скрывается что-то уродливое и страшное, пожирающее мою душу. Но я оборвала контакты с ним. Ни разу не пыталась ему написать или позвонить. Зачем ему нужно читать или выслушивать, как мне больно, как я скучаю по нему и как он мне необходим? Я искренне хотела, чтобы он был счастлив, пусть и не со мной. Если я разрушила собственное счастье, то совесть не потеряла. Я не собиралась вторгаться в жизнь Элиаса и ломать все построенное им.

Кончилась тем, что я бросила того парня и сказала себе, что возвращаюсь к прежнему состоянию. Не надо мне отношений ни с кем. Буду, как и когда-то, гулять сама по себе. Отношения – это не для меня. Но здесь я пустилась на самообман. Устроила себе подпорки. Пожалела себя. Поменяла одного партнера на нескольких, с которыми меня связывал только секс, и больше ничего. Они не следовали один за другим. Нет, я попеременно трахалась со всеми. Называйте меня шлюхой. Пожалуйста. Можете выбрать словцо покрепче. Я никогда ни с кем не спала ради удовольствия. Даже вначале. Я занималась сексом ради заполнения внутренней пустоты. Другого способа я не знала. Мне хотелось вновь почувствовать себя любимой, как раньше, когда я была с Элиасом. Я искала нечто похожее на то ощущение. Всякий раз, когда укладывалась с кем-то.

И никогда не находила.

Тогда я… Нет, я пока не готова об этом говорить.

Короче, когда моя темная тайна угрожала вырваться из-под маски на всеобщее обозрение, мне не оставалось иного, кроме как вернуться домой.

Домой к Элиасу. Если он захочет меня принять. Если сможет меня принять…

Я и представить не могла, что возвращение домой превзойдет все мои надежды и ожидания… Говорю вам, о таком я даже мечтать не могла.

Два месяца назад…

Целых четыре года я ничего не слышал о Брей. Как и любой на моем месте, я продолжал жить. Поступил в ближайший колледж. Там познакомился с Алин. Темноволосая, с яркими синими глазами. Кожа цвета персика. Мне она очень понравилась. Нет, я не полюбил ее, как ни старался. А я очень старался. Прилагал массу усилий и иногда сам начинал верить, что люблю ее. Но после двух лет отношений я понял, что не испытываю к этой девушке тех чувств, какие испытывал к Брей. И что симпатия и привязанность – это все, на что Алин может рассчитывать, сколько бы времени ни прошло.

От Митчелла я узнал, что в Южной Каролине Брей полюбила какого-то парня и вроде даже помолвлена с ним. За эту новость мне хотелось въехать ему по физиономии. Я скорее предпочел бы и дальше ничего не знать о ее жизни, чем вдруг выяснить такие подробности. Меня это задело, и больно.

Я видел Брей в каждой девушке. Даже в Алин. Только потом я понял, как удивительно они похожи. Грустное открытие, но увы! Любовь – это не всегда розы, радуга над лугом и волнение внутри, когда у тебя в животе порхают бабочки. Любовь способна превращаться в жестокого и беспощадного злодея.

Алин это не нравилось, и она меня постоянно пилила. Она знала, что я люблю Брей. Не из моих рассказов, а благодаря своей женской интуиции. Женщины в таких вещах очень догадливы. У них есть эта странная, сверхъестественная и еще черт-те там какая способность читать мужские эмоции и видеть насквозь, когда мужчина врет. Я рассказал Алин, что у меня была подруга детства, которую звали Брей. Этим и ограничился. Но Алин хватило и этого, чтобы узнать обо мне больше, чем я знал о себе сам. В общем-то, я и не скрывал от Алин, что до сих пор люблю Брей. Я пытался скрыть это от самого себя.

Алин была чудесной девушкой. И не ее вина, что она была не моей девушкой…

Словом, почти два месяца назад, в один апрельский день, пейзаж моей жизни изменился навсегда. Черно-белый рисунок наконец начал расцвечиваться красками.

Субботним утром меня разбудил Митчелл. Точнее, я проснулся сам оттого, что он громко шарил по кухонным шкафам. С прошлого года мы с ним жили вместе. Многое из реалий нашей мальчишеской жизни осталось в прошлом. К счастью, и стрижка маллет, которую так любил тогда Митчелл. Теперь он предпочитал короткие стрижки со стильной челочкой, очень шедшей к его лицу.

– Старик, ты чего такой грохот устроил? – спросил я, вваливаясь в кухню.

Из одежды на мне были только трусы. В квартире мы были не одни: в моей постели крепко спала Джана, девочка на ночь.

Я открыл холодильник, извлек бутылку минералки и перелил в себя половину.

Митчелл стоял на стуле и рылся в шкафчике над плитой.

– Ты что ищешь? – снова спросил я.

– Травку.

– Митчелл, завязывай с экспериментами на себе. Откуда у меня в шкафу может быть травка?

– Что ты сказал? Завязывать с экспериментами на себе? С травкой?

Внутренности шкафчика заглушали его голос.

– С метамфетамином.

– Прямо в десятку, старик. Но я мет не потребляю. И вообще, чего ты всполошился? Спал бы себе.

Я сел прямо на стол и, зевая, потянулся.

– Ты не спал три ночи подряд, – сказал я. – Прошлой ночью ты рылся у себя в комнате. Целых три часа. И что это за подозрительная чистота, которую ты наводишь в квартире? Сколько здесь живу, таких вылизанных полов не видел. Правда, я не любитель прибираться.

Наконец Митчелл вынырнул из шкафчика. Челка почти скрывала его темно-карие глаза. Он спрыгнул со стула, и тут я увидел его глаза во всей их звериной дикости. Налитые кровью, с увеличенными зрачками. Левый край его рта постоянно дергался.

– Не говори никому, – сказал Митчелл.

Он хотел сесть, но вместо этого начал расхаживать взад-вперед.

– Я никому не собираюсь говорить, но ты меня всерьез пугаешь. Старик, ты сам не заметил, как подсел на эту гадость. Еще месяц, и ты будешь готов сосать у парней за дозу. Это ничем не лучше крэка.

Лицо Митчелла обмякло.

– Слушай, чувак, по-моему, ты заходишь слишком далеко в своих нравоучениях.

– Ты так считаешь? – Я отхлебнул воды. – Ты же знаешь, я далеко не трезвенник и не мистер Совершенство. Но к этой дряни не притронусь, даже если ты мне приплатишь. Вспомни, до чего дошел Пол Мэтьюс.

– Сравнил! – Митчелл с шумом выдохнул ртом и закатил глаза. – Пол влип. У него зависимость. Он варил зелье прямо в ванной. Ты же не видел, чтобы я это делал.

– Пока не видел.

За спиной раздались шаги.

– Я буду трахать ее вслед за тобой? – Митчелл поднял голову.

Я на секунду прикрыл глаза и вздохнул. Совсем парень с катушек съехал.

– Митч, попридержи язык.

– Да пошел ты! – бросила ему Джана, останавливаясь за моей спиной.

Ее длинные светлые волосы были увязаны в подобие конского хвоста, болтающегося на спине. Джана была тощей и загорелой. Ее почти детские запястья я легко обхватывал пальцами. Посмотришь – хрупкое, нежное создание. Но ее хрупкость как нельзя лучше подтверждала выражение: «Внешность обманчива».

Она привалилась к спинке моего стула и поцеловала меня в губы. Вся одежда Джаны состояла из футболки и трусиков. Мне не понравился вопрос Митчелла, но, когда девка появляется перед твоим соседом в таком виде, едва ли захочется сказать что-то высокоморальное.

Джана прошлепала к холодильнику, открыла его. Мелькнули ее голые загорелые ноги. Она была горячей – этого у нее не отнимешь, но я уже жалел, что пустил ее к себе в постель.

– Расслабься, старик, – посоветовал Митчелл и продолжил рыться в шкафчике.

Из кухни я двинул в душ. Джана полезла туда вместе со мной. Вообще-то, утром девицы у меня долго не задерживались и уж тем более не лезли в душ. Но как ее выгонишь, если она, оказавшись в ванной, сразу же встала на колени и начала делать мне минет? Мне хотелось вытолкать ее из квартиры, но я застыл на месте. Я стоял с закрытыми глазами, сжимая ее голову. Она взяла у меня почти по самые яйца. Покажите мне парня, который прервал бы этот процесс. Но я все-таки старался. А она старалась доставить мне побольше удовольствия.

Удовольствия я не испытывал. Наоборот, мне было паршиво. Джану волновало собственное неумение делать минет.

Потом она бросила это занятие, встала во весь рост и уперлась в меня сиськами. Горячая вода показалась мне прохладной.

Джана хитро улыбалась.

– Хочу с вами обоими сразу, – сказала она, слегка укусив мой подбородок.

Сам не знаю, почему я согласился. Затмение какое-то на меня нашло. Но уже через несколько минут мы все оказались на диване. Митчелл лежал, Джана на нем, а я – позади нее, на коленях. В отличие от меня, Митча вполне устраивал ее минет.

Да, мы с Митчем не были святыми. Мы жили в одной квартире, и каждый водил к себе девиц. Те знали, зачем их сюда привели, и хотели потрахаться не меньше нас. Но секс втроем был не в наших правилах. Да и девицы, которых мы находили, любили покувыркаться в постели, но не с двумя парнями сразу. Такие неуемные, как Джана, попадались очень редко. Я вообще не мог привыкнуть к сексу втроем. И не собирался привыкать. Правда, Джана была не первой, кого мы с Митчем окучивали вместе. Когда такое случалось, мне было не до наслаждений. Я старался не поцапаться с Митчем, который делался неуправляемым. А потом мне всякий раз становилось противно. Я стыдился самого себя. Увы, стыд был недостаточным сдерживающим фактором, и, если подворачивалась сучка вроде Джаны, я обычно соглашался.

Когда Джана ушла, а Митчелл снова взялся наводить блеск, я вторично полез в душ, после чего отправился помочь матери с переездом. Дом, в котором я вырос, порядком обветшал. Он принадлежал не нам, все эти годы мы его снимали. Мать решила обзавестись собственным жильем, но у нее была плохая кредитная история. Тогда я взял кредит на свое имя. Теперь мать переезжала в новый дом в другой части города.

Возле нашего старого дома уже стоял фургон. Джеймс, новый мамин друг, заносил туда коробки.

Он по-мужски обнял меня и сразу ударился в свою обычную болтовню. Спрашивал, как мои дела. Говорил, что моей матери повезло с таким заботливым сыном. Все это было излишним. Джеймс мне и так нравился. Я уже вырос из того возраста, когда мальчишки ревниво относятся к мужчинам, видя их рядом со своими матерями. Но Джеймс с завидным упорством продолжал свои усилия. Ладно, пусть болтает, пока батарейка не сядет.

– Это последняя, – сказала мать, подавая Джеймсу очередную коробку.

Избавившись от груза, она обняла меня.

– Как твоя новая работа?

– Пока неплохо. Даже не думал, что мне там так понравится.

– Рад за тебя, – сказал Джеймс, вылезая из фургона. – Я десять лет занимался строительством. Гораздо лучше, чем торговать фастфудом или торчать в офисе.

Он был на несколько дюймов ниже матери. В рыжеватых волосах мелькали седые прядки. Внешне Джеймс не соответствовал типажу мужчин, которые нравились матери. Наверное, все решил его характер.

– Ну что, будем выносить мебель? – спросил я, обрывая воспоминания Джеймса о его строительном прошлом.

– Начинайте с горки, – сказала мать. – Только несите с предельной осторожностью. Мне она досталась от мамы, и…

– Мы с Элиасом все знаем, – остановил ее Джеймс. – Перенесем, как по воздуху.

Мы вошли в опустевший дом. Старый сервант был громоздким и тяжелым. Мать следила за каждым нашим шагом, боясь, как бы мы не уронили семейную реликвию и не разбили стеклянные дверцы. Но горка благополучно заняла свое место в фургоне. Для большей надежности мы ее обвязали старыми одеялами. Я сошел по пандусу и… Казалось, мать забыла про мебель. Она стояла с побелевшим лицом, как будто увидела призрака. Я повернулся и мгновенно все понял.

В конце проезда стояла Брей и смотрела на меня.

У меня заколотилось сердце. Сильно, до головокружения. Кажется, я даже охнул. Впрочем, вряд ли. Я не мог ни шевельнуться, ни вздохнуть. Голова отказывалась работать.

Не знаю, сколько времени мы с Брей просто стояли в разных концах подъездной дорожки, глядя друг на друга. Долго. Мне хотелось броситься к ней, подхватить на руки и целовать так, как еще ни разу не целовал. Но за полсекунды до этого я остановился. Включился мозг.

Я должен проявлять сдержанность. Я ведь не знал, почему и зачем Брей вдруг появилась здесь после четырехлетнего отсутствия. Ее не было целых четыре года. Четыре долбаных года! Может, она приехала взглянуть, как я тут без нее. Рассказать о переменах в своей жизни. Похвастаться, что вышла замуж и успела родить. Я едва не потерял самообладания, едва не превратился в комок эмоций на глазах у нее, матери и Джеймса. Я выстоял. Проглотил стоявший в горле комок и выдохнул воздух, который удерживал в себе все эти минуты.

– Брей? – произнес я, делая несколько шагов вперед.

Она улыбнулась. Ее улыбка была робкой, едва заметной. Но, увидев, что я иду к ней, Брей заулыбалась своей прежней, такой знакомой улыбкой.

– Привет, – тихо произнесла она.

Руки она держала впереди, изогнув так, словно в них была корзиночка. Свои длинные темные волосы она убрала за уши. Брей была такой, какой я ее помнил: нежной, хрупкой и прекрасной. Добавьте к этому громадные синие глаза и обворожительную улыбку. Когда она улыбалась, в ее глазах вспыхивали огоньки, как у персонажей мультиков. Сколько я помню, Брей всегда производила впечатление ангельского создания… пока не открывала рот. И тогда впечатление мгновенно исчезало, как исчезает зеркало пруда под напором ветра.

Но сегодня все было как-то по-другому. Брей не до конца походила на прежнюю себя. Что-то ей мешало. А может, ей не хотелось наступать на старый след.

Я покосился на фургон, потом на оторопевшую мать.

– Дорогой, ты иди, – сказала она. – Мы с Джеймсом и сами управимся.

Помимо Митчелла и, в меньшей степени, Алин, мама была единственной, кто знал долгую историю моих отношений с Брейел Бэйтс. Она знала, как я люблю Брей, и все эти годы неоднократно убеждала меня съездить в Южную Каролину, найти Брей и рассказать о своих чувствах.

Джеймс ничего не понимал. Он лишь угадывал, что план переезда сорвался.

– В самом деле, Элиас, – сказал он, глуповато улыбаясь. – Я и соседа попросить могу.

И тогда Брей сама подошла к нам.

– А если мы оба вам поможем? – спросила она и улыбнулась мне.

«Не торопись, – мысленно твердил я себе. – В таких ситуациях вначале надо обнюхаться. Прощупать границы, если они есть». Потом оказалось, что и Брей мысленно говорила себе то же самое.

Пару часов подряд мы с ней помогали матери и Джеймсу разгружать фургон. Когда вся мебель и иные тяжелые предметы были перенесены в дом, мы сели в мой серый «додж-чарджер». Мы почти не разговаривали за работой и продолжали молчать сейчас, оставшись вдвоем. Оба нервничали, у обоих в голове вертелись схожие вопросы. «Она одна или у нее появилась своя семья? – думал я. – Не приехала ли она сюда попрощаться, и уже окончательно?»

Я привез Брей к себе. Увидев ее, Митчелл удивился не меньше моего.

– Ну, блин, – пробормотал он, когда мы вошли. – Брейел Бэйтс. Что ты делаешь в наших краях?

– Привет, Митч, – сказала Брей и по-дружески обняла его. – Рада тебя видеть.

– Я тоже.

– Смотрю, ты все так же коптишься на солнце. – Митчелл попятился, откинул свою лезущую в глаза челку и оглядел Брей с головы до ног. – Но ты не ответила на мой вопрос.

– Митч. – Я выразительно бросил ключи на кофейный столик. – Ты бы исчез на время. Я бы…

– Не трать слова. – Митчелл поднял руки. – Потребность в уединении. Понимаю. Через пять секунд исчезну.

Пусть не через пять секунд, но он ушел. В гостиной стало тихо. Мы оба чувствовали: это затишье перед бурей.

– Ты садись.

Я взял Брей за локоть и усадил в свое громадное кресло. На ней были облегающие джинсовые шорты и белая блузка с рукавами. Шею украшал розовый кулон на тонкой серебряной цепочке. На каждом запястье была целая коллекция плетеных браслетов: бронзово-коричневых, черных, зеленых. В некоторые были вплетены разноцветные бусины, другие поражали искусным узором.

Я сел на диван, зажав руки между коленей.

И тут Брей вдруг заплакала. У меня чуть сердце не разорвалось.

Думаю, Брей удерживала слезы с того самого момента, когда мы встретились. Последние несколько секунд дались ей с особым трудом. Я попытался пересадить ее к себе на колени, но она осторожно оттолкнула мои руки.

– Нет, Элиас, – срывающимся от слез голосом попросила она. – Сначала выслушай меня, а потом решай. Пожалуйста.

Я сам готов был заплакать. Грудь сдавило, как в тисках. Представляю, если бы мы с ней заревели в два голоса. Я все-таки сумел сдержаться и опустил ладони на ее колени.

– Почему ты плачешь?

Я потянулся и убрал ей за ухо прядку волос. Я не знал, кому сейчас тяжелее: ей или мне.

Ее плач перешел в рыдания. Наверное, от моего голоса, от моих рук. На какой-то момент я увидел перед собой восьмилетнюю девчонку, с которой мы ловили светлячков на ночном пастбище.

– Брей, я же здесь. Рядом. Ты же знаешь: я всегда буду рядом.

Я начинал терять надежду. А вдруг ей понадобилось всего лишь мое плечо, чтобы выплакаться? Порвала с каким-то парнем, разрыв оказался болезненным. Ей понадобился слушатель, утешитель, вот она и вспомнила про меня. Мне было противно так думать, и в глубине души я надеялся, что ошибаюсь.

Постепенно ее рыдания стихли.

– Элиас, я… я приехала, чтобы тебе сказать… Я всегда тебя любила и люблю сейчас. Элиас, я знаю, что сама все испортила. Я допустила жуткую, чудовищную ошибку, уехав от тебя. На целых четыре года.

Я чувствовал: она сейчас снова заплачет. Тогда мы точно заревем хором.

– Я ехала сюда и не знала, как ты меня встретишь. Быть может, не захочешь меня простить. Но я все равно должна была приехать и сказать тебе об этом. Должна! – Кое-как она справилась с новым потоком слез. – Я так тебя боялась. Боялась тебя потерять. Сама не знаю, что заставляло меня громоздить одну дурость на другую. Я была жуткой дурой, чокнутой дурой… Сама не знаю… Элиас, я вконец запуталась. Слышишь? Наверное, сейчас ты скажешь: «Поздно. Слишком поздно». Митчелл мне рассказал. Ты в кого-то влюбился. У вас начались серьезные отношения. Я бы приехала раньше, но не хотела вмешиваться в твою новую жизнь и ломать ее, как сломала свою. Я…

– Брей, у меня никого нет, – тихо сказал я.

Она застыла и перестала дышать. У нее дрожали руки.

– Брей, ты помнишь, какие слова я однажды сказал тебе в свой день рождения? – Я передвинулся поближе и обхватил ладонями ее лицо. – Мне тогда исполнилось двадцать два. – Я помолчал, глядя в ее потрясающие синие глаза, которые просто сверкали от слез. – Я тебе сказал, что всегда буду любить только тебя. – Я слегка сжал ее лицо. – Да, Брей. Я не могу полюбить никого другого. С детства я люблю только тебя. Ты заняла мое сердце полностью.

Она молча слушала.

– Не скажу, что после твоего отъезда я только вздыхал и мечтал о тебе. Я пытался как-то наладить свою жизнь. Встречался с другими девушками. Завязывал отношения. Мне попадались хорошие, отзывчивые девушки. Но кто бы ни был рядом, я не мог перестать думать о тебе. Я целовал их, а думал о тебе.

Я произносил слова, которые мысленно репетировал на протяжении всех этих четырех лет. Мне было так важно, чтобы Брей меня услышала, что я даже не заметил, как стихает ее плач. Слезы еще продолжали литься. Тяжелые слезы. Но в ее глазах появились робкие проблески радости. Очень робкие. Она все еще не верила и боялась.

Я даже не замечал, что мое лицо тоже все мокрое от слез.

– Брей, да пойми же: я тебя очень люблю! Ну как еще мне объяснить это тебе?

И вот тут-то, не выдержав напряжения, я разрыдался по-настоящему.

Не помню, сколько это продолжалось и в какой момент она обняла меня за плечи. Я подхватил ее на руки и прижал к себе. Мои объятия сдавили грудь нам обоим. У нас была одна жизнь на двоих. Всегда, с момента нашей встречи. Четыре года – достаточный срок, чтобы понять: больше мы никогда не расстанемся. Никогда.

Даже если это будет стоить нам жизни.

Мне очень сложно рассказывать про то, что тогда происходило между нами. Но когда Элиас поднял меня на руки, я вдруг снова почувствовала себя цельной. А может, впервые почувствовала. На этот раз все было по-другому. Я знала, что хочу быть с ним до конца своих дней. Дальнейшей жизни без него просто не существовало. Я была жутко виновата перед ним и дальше идти по жизни хотела только с ним. Хотела, чтобы Элиас постоянно находился рядом. Мы переросли состояние лучших друзей. Я хотела, чтобы наши отношения превратились в отношения влюбленных, любовников, мужа и жены. Мне было плевать, как на это посмотрит окружающий мир. Главное, что мы вместе и любим друг друга. А в каком направлении пойдет теперь наша жизнь – это касалось только нас.

Началось с поцелуев. Элиас целовал меня бешено, неистово, с такой неудержимой страстью, что у меня перехватывало дыхание. Мне не с чем сравнить свои ощущения. Такого у меня никогда не было, даже когда мы с ним впервые занялись сексом. Я не заметила, как стянула с него футболку и швырнула на пол. Элиас буквально сорвал с меня кофточку. Мы встали. Я обвила ногами его талию. Элиас понес меня в спальню и опрокинул на кровать.

Не останавливаясь, он снял с меня всю одежду. Потом разделся сам. Элиас взобрался на меня. Боже, какое это было зрелище. Я любовалась его потрясающей мускулатурой, обводя глазами каждую линию на его сильном загорелом теле. Его голодные губы коснулись моей груди, потом шеи, подбородка и наконец моих губ. Элиасу было не насытиться поцелуями. Кое-как высвободив руки, я потянулась вниз и схватила его напрягшийся член. Элиас застонал.

– Элиас, войди в меня, – не размыкая губ, попросила я. – Я так давно этого хотела.

На этот раз я действительно этого хотела, а не просто уступала мужскому натиску. Наверное, так должно было бы произойти тогда, четыре года назад. Но сейчас я жаждала насладиться каждым мгновением.

Элиас придавил меня своими мощными бедрами. Его сильные пальцы переплелись с моими. Он помогал мне втолкнуть член в меня. Я чувствовала, как его головка елозит по моей ляжке. В следующее мгновение он уже был во мне. Я закрыла глаза, упершись головой в подушку. Внутри меня было совсем мокро. Член Элиаса проскользнул на всю глубину влагалища. Я вскрикнула, потом застонала от удовольствия.

– Я так по тебе соскучился, – страстно шептал Элиас, не отрываясь от моих губ. Он начал толчки, каждый раз ударяя по мне своими каменными бедрами. – Больше никогда меня не бросай, – добавил он, кусая меня за нижнюю губу.

От этих слов мне хотелось плакать. И я плакала, но глубоко в душе. Однако теперь слезы были другими. Слезы блаженства, которого я не знала. Я снова обвила его ногами. Мне хотелось, чтобы он проник в меня еще глубже.

– Больше я никогда не сбегу от тебя, – пообещала я, и слезы все-таки брызнули из уголков глаз.

Я шумно дышала. Мне не хватало воздуха.

– Обещай мне, – потребовал Элиас, усиливая толчки.

Я посмотрела на него. Глаза Элиаса были такими же мокрыми, как мои. Только сейчас я поняла, что творится в его душе. Не вернись я, он, быть может, научился бы жить без меня. Но если я снова его брошу, это его убьет. Меня тоже.

– Обещаю, что никогда тебя не брошу.

– Поклянись своей жизнью.

Его член сотрясал мне стенки влагалища. У меня дрожало все тело. И дух занимался, как в детстве, когда качели взмывают вверх. Элиас смотрел мне в глаза и ждал ответа.

– Клянусь тебе всей своей непутевой жизнью, – сказала я, ощущая весомость каждого слова. – Больше я никогда тебя не брошу.

Элиас впился в меня губами. Такого сумасшедшего траха у меня не было ни с кем. Я вцепилась в изголовье кровати. Ноги настолько ослабли, что едва поднимались. Элиас кончил мне прямо на живот, сотрясаясь всем телом. Я обняла его и поцелуями убирала пот с его висков и губ.

Ему понадобилось всего несколько минут отдыха, и он уже снова меня хотел. На этот раз Элиас не торопился и терпеливо ждал, когда я тоже кончу.

Так мы провели целый день, с переплетенными руками и ногами. Мы оба молчали, глядя в потолок. Я лежала на его теплой сильной груди, а он осторожно водил пальцем по моим волосам.

– Ты обещала, – прошептал Элиас.

Я посмотрела на него.

– Да, – сказала я и наклонилась, чтобы его поцеловать.

Элиас тоже меня поцеловал. В его глазах по-прежнему была тревога.

– Ну что ты боишься? Я больше никуда не уйду, – успокоила его я. – Элиас, я и так слишком долго жила без тебя. Жаль, что не поняла этого раньше.

Он слабо улыбнулся и откинул мне волосы с лица.

– А знаешь, хорошо, что ты тогда въехала мне ногой в бок, – сказал он, целуя мой нос.

– Я бы не въехала, если бы ты не назвал меня уродиной.

Элиас улыбнулся и снова притянул меня к себе.

– Ты для меня всегда была самой красивой, – сказал он, целуя мои волосы.

Я была на седьмом небе.

Мы оба были на седьмом небе.

Нам понадобилось целых семнадцать лет, чтобы найти друг друга. И теперь, оказавшись вместе, мы не хотели расставаться даже ненадолго.

Первые две недели наши возобновившиеся отношения были такими, какими я их всегда себе воображал. Мы с Брей повсюду ходили вместе. Своим новым друзьям я представлял ее как мою подругу. Своим старым друзьям Брей говорила, что мы живем вместе. Брей не задело, когда мы случайно встретили мою прежнюю подружку на одну ночь. Если и задело, то слегка. Она все правильно поняла.

Это произошло в ресторане «Деннис». Мы с Брей сидели в отдельной кабинке и беспечно болтали, когда рядом послышалось:

– Надо же, кого я вижу. Элиас Клайн.

Я поднял голову. Возле нашего столика стояла Джана. Ее светлые волосы были стянуты в конский хвост. Обилие косметики темных тонов придавало ее лицу сходство с мордой енота.

– Привет, Джана, – сказал я, опуская вилку.

Я взглянул на Брей, потом снова на Джану. Та стояла как вкопанная и явно не собиралась уходить.

– Джана, познакомься. Это моя подруга Брей. Брей, это Джана.

– Рада познакомиться, – сказала Брей и улыбнулась.

Трудно сказать, была ли ее улыбка искренней, или же она играла в вежливость.

Густо подведенные глаза Джаны оценивающе скользнули по Брей. Она тоже улыбнулась. Интересно, догадалась ли Брей, что я трахался с этой девицей?

– Подруга, значит? – фыркнула Джана.

– Да.

Брей выпрямилась и сложила руки на столе.

– А ты кто будешь? – с усмешкой спросила она.

Теперь я понял, что улыбки обеих были искусственными. И вдруг почувствовал себя медвежонком, оказавшимся между мамашей и чужой медведицей.

– Знакомая Элиаса и Митчелла, – ответила Джана.

У меня отлегло от сердца, поскольку этими словами она и ограничилась.

– Кстати, в пятницу на реке будет большое сборище, – сообщила Джана. – Подтягивайтесь. Не пожалеете.

Брей посмотрела на меня, затем привалилась к мягкой стене кабинки и скривила губы, решая, стоит ли принимать приглашение.

– А ты хочешь пойти? – спросила она.

Вопрос показался мне провокационным, и в ответ я лишь пожал плечами. Но Брей ждала четкого решения.

– Что тут думать? Приходите, – сказала Джана, упирая руку в бок. – Мы планируем заторчать там на весь уик-энд. Так что захватите палатку. Пойло, как всегда, каждый приносит с собой. Там будет Аллан, а это кое о чем говорит.

Джана снова посмотрела на меня. Так, мельком. Но Брей, конечно же, заметила.

– Мы придем, – объявила Брей.

Я молчал. Похоже, Брей вела с Джаной тайный поединок и в моей помощи не нуждалась. Молчание в данной ситуации представлялось мне наиболее безопасной линией поведения.

Иногда я по-настоящему боюсь этих женских баталий.

Джана улыбнулась во весь рот. Я вдруг вспомнил, что совсем недавно этот ротик заглатывал мой член, и внутренне содрогнулся, словно Брей умела читать мысли.

– Заметано! Тогда до встречи, – ухмыльнулась Джана и убралась от нашего столика.

– А ты наверняка трахался с ней, – сказала Брей, вновь принимаясь за картофельное пюре.

Мое лицо одеревенело.

Сказано это было без злости и ревности. Но и таить от меня свое открытие Брей тоже не собиралась. Надо знать особенности ее характера. Я бы очень удивился, если бы она не выплеснула то, что у нее на уме.

Я отпустил короткий смешок и тоже взялся за еду.

– Было такое, – признался я. – Но дальше не пошло.

– Знаю, – улыбнулась Брей, запивая пюре чаем.

– Откуда?

Проницательность Брей меня удивляла, не вызывая сомнений.

– Так в ней все кричит: «Трахни меня!»

Появление Джаны ничуть не испортило Брей аппетита. Она продолжала поглощать мясо с пюре.

– Ничего удивительного. Это главное ее призвание. И пока она не разевает рот на тебя, нам не о чем волноваться.

– Нам точно не о чем волноваться, – подхватил я. – Сейчас она залипла на Митчелла. Хотя мне думается, тут дело не в сексе. Митч снабжает ее наркотиками.

– Митчелл продает наркотики? – мгновенно насторожилась Брей.

– Не совсем так, – ответил я, мгновенно понижая голос. Как-никак мы были не дома. – Где-то месяц назад он подсел на мет. Они теперь много времени проводят вместе. И началось это…

Я прикусил язык. Зачем Брей знать, что накануне ее возвращения я трахался с Джаной, а потом у нас был секс втроем?

– Пару недель назад, – добавил я.

– Тогда почему я до сих пор не видела эту Джану?

Брей теперь жила у меня. Только на шестой день она сообщила родным, что вернулась в Джорджию. Это меня как раз не удивляло. Брей я ничего не сказал, но не хуже ее понимал: ее родители вовсе не жаждали снова увидеть дочь в родном доме.

– Я… Ну, в общем, я попросил Митчелла, чтобы он встречался с Джаной на другой территории, а не в моем доме.

– Из-за меня? – спросила Брей и понимающе улыбнулась.

– Да, – сознался я.

– Не стоило беспокоиться. – Она протянула руку под столом и похлопала меня по ляжке. – Я не собираюсь устраивать тебе сцен из-за твоих бывших подружек и того, что у тебя с ними было. Я и не ждала, что ты все это время жил монахом.

Может, это была своеобразная подготовка? Брей хотела показать мне свой уровень терпимости, поскольку рано или поздно я тоже узнаю, с кем она спала в Южной Каролине. Отчасти я так и думал, но в то же время знал: Брей не станет ничего от меня утаивать. До этой минуты я не особо задумывался, однако сейчас меня по-настоящему заинтересовало, велик ли список ее сексуальных партнеров. Нет, у меня не пропало и не уменьшилось желание заниматься с ней сексом, но мне захотелось разузнать о ее бывших.

– Кто такой Аллан? – спросила она.

Я невольно оглянулся по сторонам, не подслушивает ли кто.

– Наркодилер, – прошептал я.

– Вот оно что… – Брей насторожилась. – А ты откуда знаешь его?

– Его все знают… Да не смотри на меня так. Я встречал его считаные разы.

– Встречал и тоже покупал у него? – улыбнулась она.

– Да… Ничего серьезного. Немножко травки… время от времени.

– Хорошо, если так. Мет – не безобидная штучка. Мне бы очень не хотелось хватать тебя за руку и тащить в ближайшую клинику для наркозависимых.

– Слушай, не накручивай, – не выдержал я. – Я же понимаю разницу между травкой и метамфетамином. От такой гадости я держусь подальше. А вот Митчелл меня всерьез беспокоит. Сколько я ни пытался ему мозги вправить, он меня слушать не хочет.

– Элиас, мне тяжело это говорить, но, если Митчелл откажется от помощи, тебе придется выставить его из квартиры. Он тебе либо кухню взорвет, либо его арестуют и он потянет тебя за собой. – Брей торопливо глотнула остывшего чая. – У брата Лиссы дружок подсел на мет. Варил в открытую, прямо на кухне. Арестовали, иначе наверняка взорвал бы дом. Я видела этого парня. Жуткое зрелище.

Брей была права. Почему я сам об этом не задумывался? Наверное, из-за давней дружбы с Митчеллом. Я его знаю столько лет и вдруг… сказать, чтобы собирал вещички и освобождал помещение? Но наркотики – это серьезно. Помимо того что в моей квартире теперь жила Брей, у меня хватало других причин, чтобы отпочковаться от Митчелла.

Наркоманы – опасные соседи. А я ни в коем случае не хотел подвергать Брей даже малейшей опасности.

– Я с ним сегодня же поговорю, – пообещал я. – Вечером, как только появится.

– И все-таки дай ему еще один шанс, – попросила Брей. – Не требуй, чтобы он немедленно съезжал. Чего доброго, он решит, что все это из-за меня.

Но именно так он и решил.

Скорее всего, Митчелла уже выгнали с работы. Где он болтался целыми днями, я не знал. Домой он возвращался только вечером.

– Привет, сладкая парочка!

– Митч, иди сюда. – Услышав его голос, я выключил телевизор. – Мне нужно с тобой поговорить.

Он вошел в гостиную. Я только сейчас заметил, что он перестал следить за собой. Светло-каштановые волосы стали сальными и уже не лезли в глаза, а прилипли ко лбу. На нем была та же футболка с эмблемой «Джорджия бульдогс», что и вчера. И позавчера.

– И о чем у нас будет разговор? – Митчелл улегся на диван и вытянул ноги.

– Старик, мне кажется, тебе нужна помощь. Я начинаю всерьез за тебя волноваться. То у тебя бессонница, то засыпаешь чуть ли не на двое суток. Скажи, тебя уволили?

Поначалу он пытался отшучиваться. А может, хотел пустить мне пыль в глаза. Убедить, что я преувеличиваю и его дела не так уж плохи.

– Слушай, ты меня утомил, – зевнул Митчелл. – Дай-ка пультик, поищем чего-нибудь веселенькое.

Как ни печально, разговор у нас не получался.

– Митч, послушай. Я не шучу. Я ни в чем тебя не упрекаю. Хочу помочь. Скажи как и чем, и я сразу это сделаю. Могу найти для тебя хорошую клинику или возить в дневной стационар, а вечером забирать.

– Клинику? – Он скинул ноги на пол и сел. Судя по гримасе на его лице, мои слова его оскорбили. – Реабилитационный центр? Ты что несешь? Вроде трезвый сегодня.

– Просто ищу способ тебе помочь. – Я примирительно поднял руки, стараясь разрядить обстановку. – Если не реабилитационный центр, тогда…

– А мне не нужна твоя гребаная помощь. – Митчелл встал. – Я не подсел на мет, – заявил он, рассекая рукой воздух. – Время от времени балуюсь. Вот уж не думал, что ты обольешь меня помоями. Тоже мне ангел выискался.

– Никогда себя к ангелам не причислял. – Меня рассердили слова Митчелла, но пока я еще сдерживался. – Митч, твои «время от времени» стали каждодневными. – Я тоже встал. – Давай так. Если, как ты утверждаешь, у тебя нет зависимости, завязывай с метом полностью. Сам знаешь, чем кончается такое баловство. А если ты все-таки увяз и самому уже не выбраться, соглашайся принять помощь. Иначе, старик, ты уж меня прости, но тебе придется искать себе другое жилье.

Его глаза стали размером с блюдца.

В это время домой вернулась Брей.

– Привет, малыш! – бросила она мне, не догадываясь, о чем мы тут говорим.

Подойдя ко мне, она встала на цыпочки и чмокнула меня в губы.

Митчелл сердито глядел на нашу идиллию.

– Теперь понятно, почему ты все это замутил, – с язвительной злобой произнес он. Уловив его тон, Брей насторожилась. – Из-за нее, а не потому, что тебе есть дело до моего здоровья. – Он ткнул пальцем в сторону Брей. – Как же! Это маленькое Солнышко Твоей Жизни возвращается в Джорджию, и втроем уже становится тесно. Понятно. – Митчелл поморщился, изображая на лице недоумение и скорбь. – Старик, ты всерьез задумал меня выставить? Выгоняешь своего лучшего друга, как шкодливого кота? Говоришь мне «брысь»? Пошел вон, Митч? Это она тебе так мозги запудрила?

Мои руки сами собой сжались в кулаки. Я двинулся к нему, но Брей загородила мне путь, и я остановился.

– Митч, не смей о ней так говорить! – Я сжал зубы, чувствуя, как кровь приливает к голове. – Не приплетай сюда Брей. Если хочешь знать, моим лучшим другом всегда была она, а не ты.

Митч зловеще улыбался и тряс головой, поглядывая на нас с Брей. Я был готов измолотить его. Одно поганое слово, возглас, жест – и я больше не стану сдерживаться. Брей это понимала. Обеими руками она уперлась мне в грудь, надеясь остановить меня своим хрупким телом.

А Митчелл явно собирался сказать какую-то гадость. Я это чувствовал по его ухмылке. Но Брей его опередила:

– Митчелл, мне все равно, останешься ты здесь или съедешь. Элиас это знает. Просто мы оба волнуемся за тебя. Мет – такая зараза. Не заметишь, как влипнешь.

– Да что ты обо мне знаешь?! – огрызнулся Митчелл. – Зато я о тебе много чего знаю. Разве не так?

Мои ногти впились в ладони, но я ждал. Надеялся, что из него все-таки не польется грязь и мне не понадобится вручную затыкать ему рот.

Митчелл видел, как на меня подействовали его слова, и продолжал по-идиотски ухмыляться:

– А мы с Брей, между прочим, все это время, так сказать, поддерживали контакты. Представь себе. И она мне очень много рассказывала про того парня. Сейчас вспомню, как его звали. – Митчелл прищелкнул пальцами, делая вид, что усиленно вспоминает. – Вспомнил. Гарретт его звали. Я не ошибся? Брей мне несколько раз звонила из Южной Каролины. Почему-то мне, а не тебе, лучшему другу. Правда, странно?

– Митч, я звонила тебе только затем, чтобы разузнать про Элиаса!

Мне еще сильнее захотелось его отдубасить. Но в равной степени мне хотелось услышать, что этот гад скажет дальше.

Брей шагнула к нему. Я успел схватить ее за руку и притянул к себе.

– Ну и придурок же ты! – крикнула она Митчеллу. – А по моему голосу ты не чувствовал, как мне паршиво? Не догадывался, что все могло обстоять совсем не так?

– Ты просто изворотливая сучка. – Митчелл запрокинул голову и захохотал.

Не дожидаясь, пока он еще что-нибудь скажет, я отодвинул Брей и пошел к нему.

– Элиас, не бей его! – кричала Брей у меня за спиной. – У него мозги затуманены наркотой!

Я отпихнул кофейный столик, схватил Митчелла за вырез его грязной футболки и поволок к выходу. Каблуки его ботинок цеплялись за ковровую дорожку, сминая ее и таща за собой. Мной владело желание избить его до полусмерти, но я знал, что Брей права.

– До сих пор поверить не могу, что ты принял ее обратно после всех выкрутасов! – кричал он мне в лицо. От его дыхание крепко разило метом. – Ты ли это, Элиас? Забыл, какой ад она тебе устраивала? Она всегда вертела тобой. А ты дорожил этими идиотскими воспоминаниями детства! Я уже слушать не мог про этих долбаных светлячков! Она и сейчас вертит тобой!

Я вытолкнул его на улицу. Митчелл приземлился на задницу. Теперь он орал на меня сидя. Сальная челка, не удержавшись на лбу, сползла вниз.

– Охренительно невероятно! – сказал он. – Я был о тебе лучшего мнения, старик.

– Сейчас мы соберем твое барахло и выставим за дверь, – сказал я, буравя его взглядом. – И потом чтобы духу твоего здесь больше не было. Понял? И не вздумай сюда соваться, иначе в следующий раз я уже не сдержусь.

– Очень надо, – пробормотал он, поднимаясь на ноги. – Давай ключи от моей машины.

Я оглянулся на Брей. Она сбегала в гостиную и вынесла ключи. Митчелл потянулся к ним, но я забрал у нее ключи и загородил спиной:

– И чтоб больше ты к ней и близко не подходил. Нигде и никогда. – Я бросил ему ключи.

– Валяй наслаждайся, – усмехнулся Митчелл и пошел к своей машине.

– Прости, – сказала Брей, когда я закрыл дверь. – Не думала, что так получится.

– Я сам не думал, что у нас с ним чуть ли не до драки дойдет.

Все мои мысли были сейчас заняты Митчеллом.

– Он потом поймет, что ты был прав. Когда дурман из мозгов уйдет.

– Знаю.

Брей помогала мне собирать вещи Митчелла. Он не обременял себя имуществом. Несколько коробок с одеждой, фильмами и CD-дисками. Из мебели ему принадлежала лишь маленькая тумбочка под телевизор и барный табурет. Его Митчелл купил на аукционе, когда Дикки закрыл свой гриль-бар и распродавал все, что можно.

Закончив сборы, мы вынесли вещи Митчелла наружу и оставили у двери. Я не стал выставлять их на тротуар, где они могли попасть под дождь или оказаться в чужих руках.

Прошло целых два дня, а мой бывший друг так и не приехал за ними.

Первые несколько дней Элиас тяжело переживал разрыв с Митчеллом. Иного я и не ожидала. Митчелл был самым давним из его друзей, даже я появилась позже. Но Элиас понимал, что его вины тут нет, и самобичеванием не занимался. Митчелл собственными руками все испортил. Через какое-то время тягостные чувства сменились у Элиаса безразличием.

И потом, у него была я.

Вечером в пятницу мы обсуждали, стоит ли завтра отправляться на реку. Опять-таки из-за Митчелла, который любил подобные сборища.

– Давай все-таки поедем, – сказала я, сидя у Элиаса на коленях. – Не позволим ему портить нам отдых.

– Договорились. – Он обнял меня и поцеловал в лоб. – Завтра едем на реку. Постараемся держаться от него подальше.

Я тоже обняла Элиаса и поцеловала в губы.

– Мы ведь и там будем заняты друг другом, – сказала я, будя его фантазию. – Какое нам дело до остальных?

Элиас улыбнулся и сжал мне ягодицы.

– Как мы дошли до всего этого? – спросил он, разглядывая мое лицо и губы.

– По-другому и быть не могло, – тихо ответила я.

Я водила пальцами по его скулам. Осторожно, будто ощупывала прекрасную статую. Элиас пару дней не брился, и его колкая щетина меня просто заводила.

– Помнишь наш первый поцелуй? – улыбаясь, спросил он.

– Конечно помню. Мы целовались в первый день нашего знакомства. Ночью.

Элиас покачал головой.

– Я не про чмоканье в щечку, – сказал он, гладя мне спину. – Я про первый настоящий поцелуй.

Я сглотнула. Моя память кричала, напоминая мне о другом моменте. Но это внутри. Внешне я улыбалась, как и он.

– Помню, – сказала я, стараясь погасить прорвавшееся воспоминание.

Синие глаза Элиаса потеплели. Он не догадывался о моей внутренней буре, за что я была ему благодарна.

– Я часто вспоминал тот день, – продолжал он, – и никак не мог понять. Когда ты попросила тебя поцеловать… тебе действительно хотелось лишь поупражняться? Скажи честно.

Я снова сглотнула. У меня задрожали руки, и, чтобы унять дрожь, я переплела пальцы на затылке Элиаса. Я очень дорожила памятью о нашем первом поцелуе. Такое не забывается до конца жизни. Однако сейчас к этому воспоминанию примешивалось другое, более серьезное и печальное. Оно-то мне и мешало. Порой очень сильно.

– Поупражняться мне тоже хотелось, – сказала я, сжимаясь от внутренней боли. – Но это был предлог. На самом деле я хотела, чтобы ты меня поцеловал.

Элиас заулыбался во весь рот. Он приник губами к моим губам, медленно ведя между ними языком. Я буквально таяла в его руках.

Утром, перед тем как собираться и ехать на реку, мы занимались любовью. Я заметила – трудно было не заметить – одну особенность, которую никак не ожидала найти у Элиаса. Эта особенность сводила меня с ума, пробуждая жуткое желание. Всякий раз, когда у нас был секс, Элиас дарил мне совершенно иные ощущения. Он и сам был иным. То агрессивным, то жаждущим исследовать мое тело. И в то же время я чувствовала, что какие-то сдерживающие центры у него продолжают работать. Элиас не позволял себе снять все ограничители. Мне было с кем сравнивать, но те парни Элиасу и в подметки не годились. Секс с Элиасом всегда дарил мне разнообразие. Меня поражала его сосредоточенность, решимость, внимание к мелочам и опытность. Ложась с ним, я всякий раз пыталась угадать, как Элиас поведет себя со мною на этот раз. Даже мысли о новом слиянии с ним возбуждали и будоражили. Иногда пугали. В хорошем смысле слова.

Впервые в жизни я не испытывала никаких внутренних противоречий. Я не стыдилась. Наоборот, чувствовала: с Элиасом я могу быть почти самой собой. Но только почти. Я пока еще не была готова раскрыться перед ним полностью. Боялась, что его отношение ко мне изменится. Хуже того, он перестанет меня уважать.

По правде говоря, у меня развилась зависимость от секса.

Я хотела заниматься сексом постоянно. В любом месте и в любой позе. По современным стандартам такие желания считаются вполне невинными. Я же хотела традиционного секса, а не каких-то извращений. До Элиаса, когда я ложилась с кем-нибудь из парней, потом меня одолевал стыд. Никто из них не вызывал у меня ни влечения, ни желания построить отношения. А Элиаса я хотела постоянно, во всех мыслимых и немыслимых позах.

Теперь, когда мечты о нем и о сексе с ним превратились в реальность, у меня от возможностей голова шла кругом.

Может, у нас с Элиасом гораздо больше общего, чем мы думали? Возможно ли такое? А вдруг и он так же сильно зависит от секса, как я?

В то время, еще не зная ответов на эти вопросы, я наслаждалась нашей совместной жизнью и считала, что мне грех мечтать о чем-то большем. Мы давно и искренне любили друг друга. Мы всегда мечтали жить вместе, и теперь наша мечта осуществилась. Нас ждало столько дел, столько удивительных открытий в познании друг друга. И еще целая жизнь впереди.

Вечер двадцатого апреля подвел жирную черту под нашей едва начавшейся совместной жизнью, под всеми надеждами и ожиданиями. Казалось, судьба только поманила нас неземным счастьем, чтобы потом сыграть с нами на редкость жестокую шутку.

Для сборища было найдено укромное, но достаточно просторное место. Мы приехали туда вскоре после наступления темноты. Вечером стало прохладнее, но это никому не мешало купаться в реке. Лето в Джорджии начиналось несколько позже, однако это сборище вполне могло считаться неофициальным открытием летнего сезона.

Народу съехалось достаточно. Кого-то я знала, хотя очень многих видела впервые. В кустах ставили палатки, по возможности подальше друг от друга, чтобы не нарушать уединенности. Вокруг двух костров уже вовсю пили и болтали. В воздухе отчетливо пахло марихуаной. Мы едва успели выгрузить из машины чехол с палаткой и прочий скарб, как нам тут же предложили забить косяк. Мы несколько раз затянулись и двинулись вглубь кустарников, чтобы найти себе местечко.

– Я его нигде не видела, – сказала я, прислонив к дереву переносной холодильник.

Нам не хотелось упоминать имя Митчелла, и мы говорили просто «он».

Элиас расстегнул молнию на чехле и вытащил свернутую палатку.

– Может, нам повезло и он тут вообще не покажется.

– Будем надеяться.

Поставив палатку и побросав внутрь вещи, мы вернулись туда, где горели костры и тусовался народ. Кто-то включил радио, но шум близкой реки почти заглушал музыку, звучавшую из маленьких динамиков.

Мы сели рядом с какой-то парой. Парень сразу же передал Элиасу косяк. Элиас сделал глубокую затяжку и протянул сигарету мне, одновременно выпустив весь дым. Дым попал мне в ноздри. В глазах защипало и даже выступили слезы, но в тот момент я не возражала. У таких тусовок свои правила. Я стала вслушиваться в разговор, пытаясь понять, о чем он.

– А я тебе в натуре говорю: окольцуешься – и прости-прощай твоя прежняя жизнь, – сказал парень слева от нас. – Уж лучше не терять свободы без крайней необходимости.

Я не знала, сказано это всерьез или он просто прикалывается. Парень смачно затянулся и выпустил дым, тут же снова втягивая его ноздрями.

– Он-то знает, – сказала блондинка, что сидела рядом с парнем. Она взяла у него сигарету, зажала между пальцами и тоже затянулась. – Мой дорогой братец – он такой дурень, что его угораздило жениться дважды. – Дым застрял у блондинки в легких. Она закашлялась, но продолжала говорить. – Со своей бывшей он прожил целых шесть лет. Все в лучшем виде. Прекрасные отношения. Так нет, дернуло его на ней жениться. И вот вам! – Она громко щелкнула пальцами. – Вся их гармония мигом рассыпалась.

Вокруг дружно засмеялись.

Элиас усадил меня между ног и обнял за плечи. Чувствовалось, ему нет никакого дела до разговоров. Элиас их даже не слушал. Закончив обсуждать неудачную женитьбу, компания вспомнила про какую-то общую знакомую, у которой выявили эндометриоз. Элиас просто наслаждался легким дурманом марихуаны, пламенем костра, темнотой, шумом реки и, конечно же, тем, что я рядом. И я тоже наслаждалась.

Потом мы немного отодвинулись от общей компании, но продолжали сидеть в той же позе. Музыка из приемника и шум реки создавали на редкость гармоничный звуковой поток. Не скажу, чтобы я любила такие сборища, но там иногда можно неплохо оттянуться. Главное – не перебрать.

Прошло часа два. Перебравшие расползлись по палаткам спать. Остальных потянуло купаться.

Губы Элиаса уткнулись мне в шею. Я наклонилась вперед. Спину приятно закололо множеством невидимых иголочек.

– Хочешь пойти поплавать? – спросил Элиас и жарким шепотом добавил: – Или ты уже готова залезть со мной в палатку?

– А разве нельзя совместить одно с другим? – спросила я, игриво проводя кончиком языка по его губам.

– Ты хочешь плавать в палатке? – продолжил игру Элиаса.

– Нет. – Я слегка толкнула его локтями и повернулась лицом к нему. – Ты можешь трахать меня прямо в воде, – прошептала я ему на ухо.

Именно этим мы и занимались, когда рядом с нами вдруг появились Джана и Митчелл.

Им нужен был спектакль. Митчелл не просто вошел в воду. Он нырнул с довольно высокого камня и шумно плюхнулся в реку. Я испугалась, но Элиас был слишком близок к завершению и не хотел прерываться из-за какого-то Митчелла. Когда занимаешься сексом в воде, кончить труднее. А мы с ним трахались уже целых полчаса. Я сплела ноги вокруг его талии. Толчки Элиаса были медленными. Вода не давала его члену двигаться быстрее. А Элиас не позволял себе прекратить то, что почти довел до конца.

Одной рукой он обнимал меня за спину, другой поддерживал под ягодицы. Естественно, Элиас почувствовал, как я дернулась.

– Плюнь на него, – сказал Элиас, глядя мне в глаза.

Наши лица почти соприкасались. Элиас упорно продолжал толчки. Его взгляд буквально сводил меня с ума. На мгновение я забыла про Митчелла, прижалась к мускулистой груди Элиаса и поцеловала его. Он мгновенно просунул мне в рот свой язык, делая там то же, что и членом внизу. Вода капала с его губ и щек. Я ее слизывала. Это возбуждало его еще сильнее. Толчки стали неистовее. Его пальцы больно давили мне на спину.

– Ты посмотри, кто здесь, – услышала я голос Митчелла. – Да это же мой лучший друг. Настолько близкий, что вышвырнул меня из квартиры ради какой-то девки.

Внимание Элиаса по-прежнему было сосредоточено только на мне. Но меня слова Митчелла задели и даже рассердили. К тому же я боялась, что Митчелл или кто-то другой заметит, чем мы занимаемся. Особенно Митчелл. Наше присутствие уже служило достаточным поводом для скандала. Митчеллу явно хотелось взять реванш.

Джана тоже прыгнула в воду. К счастью, дальше от нас.

– Митчелл, остынь, – услышала я ее голос. Я по-прежнему смотрела только на Элиаса. – Нашел где устраивать разборки. Учти, ты испортишь настроение не только им, но и всем вокруг.

Удивительно, но Митчелл ее послушался. Они поплыли в сторону от нас.

И все же свое черное дело он сделал. Элиас надеялся, что за эти дни Митчелл одумается и извинится. А оказалось, вместо извинений – еще и этот дурацкий спектакль. Элиасу стало не до оргазма. Он вышел из меня.

– Прости, – прошептал он, обнимая меня и целуя в макушку.

– Зачем ты извиняешься? – удивилась я, целуя его. – Такой придурок собьет оргазм кому угодно. – Я слегка плеснула водой ему в лицо. – Ты можешь кончить и потом. Когда захочешь.

Элиас заулыбался. Я думала, он сейчас засмеется вместе со мной, но в его глазах появилось что-то другое. Он с нескрываемым любопытством посмотрел на меня.

– Когда захочу? – переспросил он, ожидая дальнейших объяснений.

Тремя пальцами я провела ему по носу, потом опустила их к губам. Элиас поцеловал каждый.

– Да, – игриво ответила я. – Ты ведь знаешь, тебе позволено делать со мной что угодно.

В его взгляде по-прежнему оставалось любопытство. Потом Элиас помрачнел. Чувствовалось: он, как и я, боится вылезать из скорлупы и рассказывать мне о своих мыслях. Мы все еще «принюхивались» друг к другу, проверяли свои ощущения и границы, надеясь, что этих границ нет. Каждый из нас боялся напугать другого. Страхи были напрасными и придуманными. Нам бы понять это раньше, и было бы куда меньше сексуальных разочарований и сексуальной неудовлетворенности. Возможно, и моего бегства в Южную Каролину тоже не было бы.

Нас окатило громадной, почти океанской волной. Мы разжали руки. Вода жгла мне глаза и ноздри. От нее першило в горле.

– Это что за идиотские шутки? – услышала я крик Элиаса.

Я откинула свои тяжелые мокрые волосы, протерла глаза. Первым я увидела Элиаса. Он был чудовищно зол. Я быстро подплыла к нему, обняла за плечи и обвила ноги вокруг его талии.

Митчелл улыбался во весь рот, радуясь удачной выходке.

– Идем в палатку, – сказала я Элиасу.

Он и ухом не повел.

– Тебе, кажется, уже двадцать семь, – раздраженно бросил он Митчеллу. – Пора бы вырасти из детских забав.

– Я тебя очень прошу, пошли в палатку.

Митчелл захохотал и улегся на спину. Он молотил руками и ногами, поднимая брызги. Джана, которая плавала поблизости, скорчила ему рожу и рванула в сторону. Он не произнес ни слова. Зато они с Джаной язвительно ухмылялись и переглядывались.

Мы поспешили вылезти из воды и убраться подальше от берега.

– Если хочешь, поедем домой, – сказал мне Элиас.

Одной рукой он обнимал меня, а другой раздвигал ветки, освобождая проход.

– Нет. Я хочу остаться. Если мы уедем, он будет считать, что победил. Никогда бы не подумала, что он способен на такое. Как будто в пятый класс вернулась.

– Ты правильно сказала: им управляют наркотики. Это называется изменением личности.

Мы выбрались на каменистую тропку и, взявшись за руки, пошли к нашей палатке. Как назло, у меня порвалась левая сандалия.

– Черт!

Я присела и подвязала подошву к ноге, чтобы не идти босиком. Элиас усмехнулся, посадил меня на плечи и понес. Я обнимала его за шею, а он поддерживал меня за ляжки. Мы вернулись в палатку и попытались уснуть, но из этого ничего не получилось. Секс, которым мы занялись, не принес нам никакого удовольствия. Потом мы немного поговорили. Спать по-прежнему не хотелось, и мы решили сходить к утесам. В соседней палатке дрыхла мертвецки пьяная девица. Я позаимствовала ее сандалии, и мы с Элиасом двинулись в путь.

– А вдруг мы заблудимся? – спросила я, хватая Элиаса за руку. – У нас ведь ничего с собой нет.

– Здесь идти совсем недалеко, – успокоил меня он. – Эти утесы хорошо видны с реки. Я их видел, когда мы купались. Наши ребята туда забирались. Идем, не бойся. Джаред с парнями ходили этим же путем.

Я тоже видела утесы со стороны реки и удивлялась, как кто-то ухитряется туда забраться.

Мы шли, петляя между деревьями, продирались сквозь кусты. Под ногами шуршали сухие ветки, скрипели камешки. Через несколько минут мы оказались на вершине утеса. Вершина была достаточно плоской. Внизу поблескивала река. До нас тут кто-то уже был, причем совсем недавно. Костерок погас, но от него еще тянуло жаром и поднималась тонкая струйка дыма. Рядом валялись пустые пивные бутылки.

Мы подошли к самому краю. Луна отражалась в реке сотнями серебристых бликов. Наиболее стойкие еще плавали на маленьких пластиковых плотах, но большинство уже спали, набираясь сил для завтрашнего продолжения.

Я села, подтянула колени к подбородку и обхватила их руками. В волосах шелестел ветер. Я закрыла глаза и замерла, наслаждаясь покоем ночи.

– Знаешь, я ведь чуть не поехал в Южную Каролину за тобой. – Элиас сел рядом.

Я повернулась и открыла глаза. Элиас смотрел на воду.

– А почему не поехал?

– Митчелл сказал, что ты с тем парнем… ну, вы помолвлены.

Услышанное меня шокировало, но только на пару секунд. Удивление быстро прошло.

– Он тебе соврал, – вполне спокойно сказала я. – Жаль, что ты до меня не доехал.

Мои слова что-то всколыхнули в нем. Я это видела по глазам. Ветер красиво ерошил ему волосы. Щетина на подбородке делала его лицо еще красивее.

– А ты напрасно звонила Митчеллу, а не мне.

В его голосе не было ни упрека, ни обиды.

– Знаю.

– Мы с тобой слишком многое могли бы и должны были бы сделать по-другому. Но ты вернулась, и мы теперь вместе. И это уже о чем-то говорит.

– Ты любил ее? – после недолгого молчания спросила я.

Мне незачем было объяснять, о ком речь. Благодаря Митчеллу я достаточно знала об Алин.

– Да, – ответил Элиас, и у меня внутри все сжалось. – Но она не ты. Понимаешь, любовь бывает разной. Я могу любить Алин, своих родителей, даже этого раздолбая Митча. Но так, как я люблю тебя, я больше не люблю никого и любить не буду.

Тяжесть внутри спала, превратившись в приятное тепло.

– А его ты любила? – спросил Элиас.

– Нет, – честно ответила я. – Я… понимаешь… – Я вздохнула и перевела взгляд на воду. – Думаю, я его использовала.

Я признавалась не только Элиасу. Самой себе тоже. Я понимала, какой сволочью предстаю в глазах Элиаса, но я вдруг почувствовала, что должна рассказать правду, которую слишком долго носила в себе.

Я продолжала:

– Ты знаешь, я спала с парнями еще здесь. До твоего дня рождения, когда мы с тобой впервые легли по-настоящему. Сейчас я понимаю: где-то в глубине души я всегда представляла на их месте тебя. Они служили временной заменой тебе, потому отношения с ними так быстро заканчивались. Дольше двух месяцев я не встречалась ни с кем. Когда-то я тебе уже говорила: я боялась быть с тобой. Боялась разрушить то, что у нас было.

– Знаю, – только и сказал Элиас.

Я чувствовала: он ждал продолжения. И я продолжила. Я говорила, нервозно барабаня пальцами по коленкам.

– С Гарреттом меня познакомила Лисса. Он был другом ее брата. Не знаю, что на меня нашло, но я ухитрилась прожить с ним целый год. «Ухитрилась» – самое верное слово. Я не любила его. Я в нем… нуждалась. Он не был тобой, но был рядом.

«А еще мне нужен был секс, – хотела, но не могла сказать я вслух. – Меня не привлекало трахаться с кучей разных парней, поэтому я нашла одного и прилипла к нему. Я использовала его для секса. Использовала его и представляла, будто он – это ты. Стыдно признаваться, что я вела себя как расчетливая сука. Но Гарретт был моей живой сексуальной машиной».

У меня язык не поворачивался сказать это вслух. Я хотела сказать. Очень хотела. Я была готова вытаскивать каждое слово из горла и проталкивать, преодолевая сопротивление языка и зубов. Мне нужно было наконец выпустить из себя эту правду. И про Гарретта, и про тех, с кем я трахалась после него. Я выговорюсь, и тогда наступит облегчение. Однако мне было страшно. Я знала, что могу доверять Элиасу больше, чем кому-либо в целом мире. Элиас не станет меня упрекать, не отвернется. А вдруг из-за своих признаний я потеряю и его – мою первую и единственную любовь? Я видела, как люди теряли любимых почти из-за пустяков. Мне было страшно.

– Чувствую, ты что-то утаиваешь от меня, – вдруг сказал Элиас. У меня скрутило живот. – Ты ведь знаешь: ты всегда можешь рассказать мне обо всем, – продолжал он, а я прятала от него глаза. – Что бы я от тебя ни узнал, какие бы слова ни услышал, они не заставят меня расстаться с тобой.

Он знал, что я что-то скрываю, и горел желанием узнать мои тайны. А я горела желанием рассказать о них. Но Элиас не хотел меня подгонять, не требовал рассказать немедленно. Он давал мне понять: когда я буду готова, тогда и расскажу. И когда бы это ни случилось, он меня выслушает.

Я верила ему. Я смотрела ему в глаза и видела его добрую, теплую улыбку.

И тогда я решила, что расскажу ему прямо сейчас. Здесь, на вершине утеса. Я вдруг почувствовала: это можно. Судьба иногда дарит людям такие моменты. В нас словно открывается окошко, и мы готовы поделиться тем, что тщательно скрывали. Я обрадовалась. Почувствовала себя живой. Еще немного – и груз, давящий на мои плечи, исчезнет.

Но окошко закрылось слишком быстро, а вместе с ним захлопнулась и я.

Элиас это тоже почувствовал. Надежда в его глазах, готовность меня выслушать сразу начали гаснуть. Но Элиас не разозлился. Ему было досадно, однако он никогда на меня не сердился, отчего я любила его еще больше.

Элиас притянул меня к себе и поцеловал в лоб.

– Хорошо было бы спать здесь, а не в душной палатке, – сказала я.

Он скривил губы, раздумывая, потом кивнул.

– Неплохая идея. – Он встал. – Давай сходим за одеялами. Не на камнях же спать. – Он протянул мне руку.

– Я могу и здесь подождать, – сказала я. – Но если ты настаиваешь, пойду с тобой.

– Один схожу. Здесь недалеко. Я мигом.

Элиас поцеловал меня и скрылся между деревьев.

Как здорово было сидеть на вершине утеса, наслаждаясь тишиной. Я смотрела на темные равнины, на змеящуюся реку, которая то скрывалась среди деревьев, то снова появлялась. Смотрела на небо, на россыпи звезд. Ветер обдувал мне лицо. Такую свободу я ощущала только в детстве. Помню, я очень не хотела взрослеть, понимая, что взрослая жизнь отнимет у меня что-то важное. Мне захотелось обратить время вспять и вернуться в детство.

За деревьями послышались шаги. Сначала я решила, что Элиас возвратился раньше времени. Но это был не он. На площадку вышли двое, и появились они совсем с другой стороны.

Лунного света хватало, чтобы разглядеть, кто это. В костлявой блондинке я узнала Джану. Ее сопровождала девица, чьи черные волосы были сострижены почти наголо.

Джана направлялась в мою сторону. Стриженая шла следом. Я встала.

– Чего ты тут торчишь?

Я не уверена, что Джана спросила именно так. Она комкала слова, глотая окончания.

Она была сильно пьяна. Возможно, еще и под кайфом. И в отличие от нее стриженая довольно крепко держалась на ногах.

– Ты себя нормально чувствуешь? – спросила я, глядя на Джану.

Ее черный купальник-бикини висел, почти не скрывая грудей. Его лямки были просто закинуты за шею, но не завязаны. Нижнюю часть ее одеяния составляли мужские шорты. Обуви не было. Из большого пальца ноги сочилась кровь.

– Я с-себя фантотрахастически чув-ствую, – ответила она, пьяно улыбаясь во весь рот. – Па-астой. Я т-тебя з-наю. Ты подружка Элиаса? – Трясущимся пальцем она ткнула в мою сторону. Потом повернулась к стриженой. – Я т-тебе про н-нее гврила. – Джана споткнулась и чуть не упала. Я машинально подхватила ее под локоть, но она отпихнула мою руку. – Сама, – огрызнулась она. – Н-нечего… Я в п‑полном… гаврю т-тебе.

– Да. – Я не стремилась ей помогать и с облегчением убрала руку. – Ты не ошиблась. Я подруга Элиаса.

Джана попыталась изобразить улыбку, но ее глаза закрывались сами собой, и, чтобы им помешать, она хлопала ресницами.

– Он клево трахается, – сказала она мне и подмигнула стриженой девице.

Та со скучающим видом переминалась с ноги на ногу, явно желая вернуться к месту сборища и не слушать пьяные признания Джаны.

Я стиснула зубы и промолчала.

Джана захохотала, покачнулась и снова чуть не упала. На этот раз я и не подумала ей помогать. Мне даже хотелось, чтобы она шмякнулась побольнее.

– У нас был с-секс втроем, – добавила она.

Опять эта идиотская улыбка во весь рот. Я представила, каково ее организму, перегруженному спиртным и наркотиками. Он требовал немедленного сна, однако Джана вышла победительницей. Я думала, ей хотелось поиздеваться надо мной. Нет, эта девица была так устроена. Она вспоминала свои приключения, делясь ими со всеми, кто рядом.

– Они с Митчеллом трахали меня вдвоем, – сообщила Джана, даже перестав заикаться, и опять ткнула пальцем в мою сторону. – А ты тоже сразу с двоими? Думаю, что да, раз вы все жили в одном месте.

Она ничуть не смущалась, как будто речь шла об обыденных и вполне невинных вещах вроде диеты или меню завтрака. Я несколько раз напомнила себе, что на трезвую голову Джана не стала бы вот так откровенничать. Но сейчас был не тот случай.

– Представь себе, нет, – ответила я, стараясь не потерять спокойствия.

На самом деле мне хотелось въехать ей кулаком по губам.

– Идем к костру, – позвала ее стриженая.

– А надо попробовать, – бросила мне Джана, не реагируя на слова спутницы.

Ее кренило назад, как дерево под напором ветра. Я очень надеялась, что стриженая все-таки уведет Джану, но напрасно.

– Слушай, а мне сейчас мысля пришла! – Джана хлопнула себя по лбу и шумно выдохнула. Она стояла по ветру, и меня обдало зловонной волной перегара. – Знаешь что? Устроим трах вчетвером. А? Ты играешь? Не, даже впятером! – Джана подмигнула стриженой, но та поморщилась. – Постой, а давай соберем всех, кто не спит, и з-закатим ор-оргию. Как, девки, согласны?

– Нет. – Я попятилась от нее. – Я в такие игры не играю.

– Я тоже, – подхватила стриженая. – Джана, давай-ка я отведу тебя в палатку, и ты проспишься.

– Ладно, как хочешь.

Джана по-прежнему говорила только со мной. Ее организм сделал новую попытку заснуть. Ее глаза начали закрываться, но рот продолжал выплескивать слова.

– Даже лучше. Я и так уже натрахалась по самые яйца. И знаешь по чьи? Твоего дружка. Я от него залетела. Не так давно это и было.

– Эти сучьи разборки не для меня. – Стриженая тряхнула головой. – Утром увидимся.

Оставив меня с Джаной, она удалилась по тропке, по которой раньше ушел Элиас.

Зрелище было неприглядное. Джана поднесла палец к губам и укоризненно качала головой. Или ее голова сама по себе клонилась. Теперь она открыто издевалась надо мной.

– У меня, красотка, пятидневная задержка, – сообщила Джана, размахивая рукой. Она явно смаковала каждое слово. – А до этого у меня не бывало ник-каких з-задержек. Значит, твой парнишка мне сляпал ребеночка.

Я ударила ее между глаз. Ее голова запрокинулась. Не представляю, каким чудом Джане удалось устоять на ногах. Это был мой инстинктивный ответ на ее грязную пьяную болтовню. Я потирала ушибленные костяшки и откровенно жалела о своей несдержанности.

А Джана лишь хохотала, зажимая разбитый нос.

– В твоих же интересах, чтобы это оказалось не так, – сказала я, чувствуя нарастающую злость.

Потом повернулась и пошла к деревьям, желая поскорее убраться от нее. Но Джана увязалась следом.

– И что ты мне сделаешь? – издевательским тоном спросила она. – Может, заставишь пойти на аборт? Нет, красотка. Я рожу. Ты еще с нашим ребеночком будешь сидеть по выходным. В заднице я видала твои угрозы. – Она захохотала.

Я пробиралась между деревьями, кусая губы от злости. Давно мне не было так тошно. Я молотила кулаком по стволам. Где же эта чертова тропка? И почему кустарники не редеют?

Только сейчас я сообразила, что перепутала направление и шла не к палаткам, а к месту, откуда вышли Джана и стриженая.

Джана тащилась следом – откуда только силы взялись? – и это вынуждало меня идти вперед. По моему лицу градом катились слезы. Я впивалась ногтями в ладони, тщетно пытаясь прогнать вихрь мысленных картинок. А они мелькали, как в калейдоскопе, становясь только ярче. Я видела Джану с округлым животом, в котором лежал ребенок Элиаса. Видела Элиаса, разрывавшегося между ею и мной. Потом он окончательно уйдет к ней. А как же иначе? Его учили нести ответственность за свои поступки. Я видела, как они с Джаной женятся. Перед моими глазами пошла мелькать их семейная жизнь…

Я стояла на краю оврага. Мало того что я пошла не по той тропке, так еще и заблудилась. Чтобы вернуться, нужно было обойти Джану. Она упорно тащилась за мной, выплескивая ругательства и оскорбления в мой адрес. Все это сопровождалась взрывами пьяного хохота. От одного звука ее голоса мне хотелось убить ее. Разумеется, это была лишь воспаленная мысль.

– Отойди! – сказала я, поворачиваясь к ней.

Я хотела пройти мимо, но Джана схватила меня за руку.

– Отцепись! – заорала я.

Ослепительная вспышка боли обожгла мне голову. Ее удар пришелся сбоку. Я повернулась к ней, но споткнулась о камень и упала навзничь. Прежде чем встать, я ощупала место удара. И эта тварь еще смела меня ударить? Я вскочила на ноги. Сейчас я эту дрянь наизнанку выверну. Я подошла к ней, сжимая кулаки. Стояла к ней впритык, готовая ударить.

Но я не могла решиться. Если она беременна, тогда, получается, я изобью не только ее, но и ребенка. Я ненавидела Джану. Ненавидела эту суку за то, что она вторглась в мою жизнь. Она угрожала разрушить все, что мы с Элиасом только-только начали строить. Но ребенок ни в чем не виноват. Я повернулась, чтобы уйти, однако Джана сзади ухватила меня за волосы и больно дернула. Пьяный кураж сменился звериной яростью. Она кричала что-то маловразумительное. Я не вслушивалась в ее слова и извивалась всем телом, пытаясь вырваться из ее рук.

Наконец мне это удалось. Ее руки взметнулись вверх, но она сейчас же попыталась снова в меня вцепиться.

– Прочь с дороги! – заорала я и, собрав все силы, оттолкнула ее.

Она зашаталась и попятилась.

Пытаясь погасить силу моего толчка, Джана инстинктивно потянулась к дереву, но споткнулась о собственные ноги и упала.

В полном оцепенении я смотрела, как она покатилась по короткому склону и рухнула в овраг.

Меня окутала плотная тишина. Через несколько мгновений, показавшихся мне бесконечными, снизу донесся глухой удар, перевернувший мне все внутренности.

Я перестала дышать. Все замерло. Ветер. Небо. Река. Окружающий мир. Все…

Когда я с одеялом в руках вернулся к утесу, Брей на каменистой площадке не было.

– Брей! – позвал я, оглядываясь по сторонам.

Наверное, пошла облегчиться в кусты. Я уселся на свернутые одеяла и стал ждать. В груди появилась непонятная тревога. Я подошел к краю утеса и посмотрел вниз. Вглядываясь в темноту, даже не пытался унять сердцебиение. К счастью, я не утратил способность мыслить. Логика подсказывала: если Брей упала, мне с такой высоты все равно ее не увидеть.

Нет, она не могла упасть. Да и с какой стати? Она где-то поблизости. Она непременно где-то тут.

– Брей! – снова крикнул я. – Ну хватит прятаться. Пошутила, и будет. Вылезай.

Ответа по-прежнему не было.

Во мне нарастала паника. На несколько долгих секунд я замер, целиком обратившись в слух. Надеялся услышать звук шагов, хруст веток под ногами. Ничего. Мертвая тишина. Тогда я сложил ладони рупором и что есть силы заорал: «Брей!» Эхо многократно вернуло мой голос. Брей не откликалась. Кто-то вгрызался мне в кишки. Она не могла уйти просто так, поддавшись внезапному капризу. Но даже если бы и ушла, мы бы с нею обязательно встретились на тропке.

Я бросился к деревьям, пытаясь найти хоть какие-то подсказки. Возможно, здесь несколько троп и она пошла не по той. Я отказывался верить, что Брей могла упасть с обрыва.

Наконец я заметил другую тропку. Она уходила в южном направлении. Я двинулся туда. Через какое-то время мне показалось, что я слышу характерный шелест листьев под ногами. Шаги. Она ли это? Не разбирая дороги, я бросился на звук. Тонкая ветка больно ударила по лбу, но я не остановился.

Нас вынесло друг на друга, и мы едва не столкнулись.

– Ну ты даешь, малышка! Куда тебя понесло? Знаешь, как я испугался?

Я протянул руки, чтобы ее обнять, однако что-то в облике Брей меня остановило. Она словно не реагировала на мое присутствие. Не поднимала головы. Не смотрела на меня.

– Брей, с тобой что-то случилось?

Я взял ее за руки. У нее тряслись ладони. Она вся тряслась.

Тогда я осторожно приподнял ей голову. Мне хотелось увидеть ее лицо. Брей плакала, а в ее глазах было… Даже не знаю, как назвать это пугающее выражение. Отрешенность? Безразличие? Мне показалось, она не замечает моего присутствия. В спутанных волосах застряли листья и веточки. По щеке тянулся грязный след, словно она проехалась лицом по земле. Такое ощущение, что она с кем-то дралась или от кого-то отбивалась.

Я потрогал ее рассеченную губу. В уголке рта поблескивала полоска едва запекшейся крови.

– Брей, ты всерьез меня пугаешь. Что с тобой случилось?

Она не отвечала. Я потряс ее за плечи, сначала осторожно, затем со всей силой.

– Что случилось? Ну скажи хоть слово!

У нее задрожали губы. Глаза снова наполнились слезами. Через несколько секунд ее внутреннюю плотину прорвало. Брей зарыдала.

– Элиас, это была моя вина! – всхлипывала она. – Я во всем виновата!

– Ты наконец скажешь, что произошло? – рявкнул я, пугаясь за нее и за себя.

Мое сердце было готово разорваться.

– Джана, – дрожащим голосом произнесла Брей и тут же начала заикаться. – О-она упала. Джана у-упала. С обрыва.

– Что?

Странно, но я почти полностью успокоился. Скорее всего, потому, что мозг еще не воспринял сказанного.

Через несколько секунд до меня дошло. Я так и обмер.

Я присел на корточки, стиснул дрожащие руки Брей и снизу вверх посмотрел на ее припухшие, мокрые от слез глаза.

– Брей, смотри на меня. Пожалуйста, смотри на меня.

Она подчинилась.

– Ты в этом уверена?

Брей кивнула. Правильнее сказать, ее голова дернулась. Слезы продолжали течь по щекам. Я не узнал ее красивого лица. Это была сплошная маска душевной боли вперемешку с чувством глубочайшей вины.

– Покажи мне, – попросил я, отчаянно стараясь не поддаваться страху и панике. – Отведи меня туда, где это произошло.

Брей замотала головой, но потом согласилась:

– Идем.

Идти было недалеко, всего пару минут. На краю обрыва я, не выпуская руки Брей, глянул вниз. Глубина оврага была не слишком большой: футов пятьдесят или шестьдесят. И каменистое дно. Я отчетливо видел тело Джаны, распластанное на камнях.

– Ну, блин, – только и мог пробормотать я.

У Брей снова начались душераздирающие рыдания. Я крепко прижал ее к себе. Ее трясло как в лихорадке.

– Малышка, успокаивайся. Хватит плакать. Твои слезы ничем не помогут ни Джане, ни нам. Послушай меня. Нам нужно туда спуститься и все проверить. Ты это можешь? Брей, ты согласна мне помочь?

Я всеми силами пытался ее успокоить. Следил за ее глазами, пока в них не появилась готовность что-то делать. Тогда я вытер слезы с ее щек.

– Мы идем? – спросил я.

Брей едва заметно кивнула.

– Мы все должны посмотреть сами. Согласна? Давай поищем спуск.

Поиски и сам спуск заняли не менее получаса. Оказавшись на дне оврага, я сразу понял: незачем подходить ближе и проверять, дышит ли Джана. Она была мертва.

Да, Джана была мертва.

Эти слова без конца звучали у меня внутри, будто кто-то включил там режим непрерывного повтора. Похоже, я на какое-то время даже вышел из тела, поскольку все вокруг казалось призрачным и нереальным. Мне было не отвести взгляда от мертвого тела Джаны. Камни возле ее головы блестели, точно их недавно покрасили. Я даже знал, в какой цвет. В ярко-красный. Сейчас он казался черным. Глаза Джаны были открыты и устремлены в небо. Пустые, безжизненные глаза, в которых тем не менее еще оставалась… правда случившегося с ней.

Я взглянул на Брей. Она была на грани срыва. Я боялся, что она захлопнется, впадет в ступор, утратив контакт с внешним миром. Вряд ли я тогда сумею вытащить ее обратно.

Я снова прижал Брей к себе, на этот раз крепче.

– Останься со мной, – сказал я. – Безвыходных ситуаций не бывает. Мы что-нибудь придумаем. Поняла?

Я боялся разжать руки. Так мы стояли возле тела Джаны.

Я думал о своей матери и вспоминал слова, которые слышал от нее в детстве. «Элиас, всегда поступай так, как подсказывает твое сердце. Что бы ни случилось».

Я вспоминал эти слова и тоже плакал. Мною овладело смятение, к счастью недолгое. Я крепко прижал к себе Брей, зная, что не хочу ее отпускать. Но мы не могли просто стоять. Нужно было действовать.

– Малышка, пожалуйста, посмотри на меня и скажи… нет, поклянись мне… что это был несчастный случай.

Брей опустилась на колени. Я сделал то же самое. Камни были прохладными. Даже холодными.

– Брей, умоляю тебя, расскажи мне правду.

– Это был несчастный случай. Клянусь! Я оттолкнула ее от себя. Она была сильно пьяна и не устояла на ногах. Она упала, а там склон. И ухватиться не за что. Она и покатилась к краю обрыва. Потом… вниз. Я не думала, что так сильно толкнула ее. Пойми, я не хотела сталкивать ее вниз. Я хотела, чтобы она отстала от меня, но она не отставала.

Каждое слово Брей выкрикивала, будто желая убедить не столько меня, сколько себя. Ей отчаянно хотелось верить, что ничего преднамеренного в ее действиях не было. Лицо Брей было перекошено болью. Она стояла, стискивая кулаки.

Я попытался ее обнять, но она резко отпрянула, а еще через секунду ее начало выворачивать прямо на влажные камни. Я откинул ей волосы и придерживал за талию. От слез и недавнего крика Брей охрипла.

– Я не собиралась… – говорила она и тут же исторгала новую порцию съеденного и выпитого за день. – Я не пыталась…

Когда рвотные позывы прекратились, я взял Брей на руки. Я качал ее, как наплакавшегося, настрадавшегося ребенка.

– Я… я не хочу в тюрьму, – сказала она. – Элиас, меня обязательно посадят. Я не смогу доказать, что это был несчастный случай. Меня обвинят в умышленном убийстве.

Ее голос становился непривычно высоким. Я чувствовал, как ее тело застыло под напором новой волны страха.

– Элиас, не дай им отправить меня в тюрьму.

Ее плечи опять сотрясали рыдания.

– Тише!.. Никто тебя не посадит. Ты сумеешь убедить их, что это был несчастный случай. Просто расскажи правду, и не надо будет ничего придумывать. Я в это верю.

Не верил я в это…

– Нет, Элиас, – всхлипывала Брей. – В полиции мне не поверят. И в суде тоже. Найдутся свидетели. Митчелл знает, что ты с ней спал. И другие тоже знают. Кто я? Твоя новая подруга. А она? Помеха, от которой надо было избавиться. Вот в суде и подумают… И еще… – Она замолчала.

– Что еще?

У Брей отчаянно дрожали руки.

– Она… она сказала мне… короче, она считала, что беременна…

Чувствовалось, Брей очень не хочется договаривать.

– Беременна от тебя.

– Что за чушь! – Я опешил. – То есть такая вероятность была, но почти нулевая. Я предохранялся. И было-то это не так давно.

У меня закружилась голова. Я прикидывал вероятность того, что Джана забеременела от меня. Сердце перестало колотиться и теперь стучало с перебоями. «Вранье пьяной, обдолбанной девки», – пытался успокаивать я себя. А если не вранье?

– Слишком мало времени прошло, чтобы говорить о беременности, – сказал я, успокаивая не столько Брей, сколько себя. – Я пользовался презервативом, и он не порвался. Если она и была беременна, то не от меня. Конечно, вероятность существует, но ничтожно малая.

Моя речь становилась торопливой и сбивчивой. Я сам нервничал, зная, пусть и теоретически, насколько непредсказуема данная сфера жизни.

– Она просто искала повода поскандалить с тобой, – добавил я и сразу поверил сказанному, поскольку тогда многое вставало на свои места.

– Элиас, теперь это не имеет значения. Джана мертва, а я последняя, с кем ее видели! Понимаешь? Когда Джана там появилась, с ней была какая-то девица. Черноволосая, коротко стриженная. Она наверняка меня запомнила. И потом, у меня были основания расправиться с Джаной. Больше, чем у кого-либо. Никто не поверит, что это был несчастный случай. Да они меня распнут! – Брей уткнулась мне в грудь, а ее ногти впились в мой затылок.

Я решил поступить так, как учила меня мать. Послушаться голоса сердца. В тот момент это казалось мне единственно правильным…

– Пошли, – твердым голосом произнес я, силой поднимая Брей на ноги. – Нужно убираться отсюда.

Замешательство в глазах Брей было секундным. Она молча встала и пошла за мной. Мы поднялись на утес. Шли молча. Случившееся не располагало к разговорам, а подъем оказался еще и утомительным. Всю дорогу я крепко держал Брей за руку, боясь отпустить даже на секунду.

Я боялся ее потерять.

Добравшись до площадки, я подхватил одеяла, перебросил через плечо.

– А теперь слушай меня. Слушай внимательно. – (Брей кивнула.) – Когда вернемся к общей стоянке, мы должны вести себя так, будто просто гуляли. Будем надеяться, что все уже спят и нас никто не увидит, но если кто-то и увидит, мы не должны вызывать никаких подозрений.

– Мы что, отсюда уедем? – забеспокоилась Брей. – Среди ночи?

– Да. Если ее найдут при нас… – Я замолчал. Мне не хотелось этого говорить, но Брей должна знать правду. – Брей, когда найдут тело, поднимется шум. У меня нет полной уверенности, что ты все это выдержишь и не расколешься. Поэтому нам ни в коем случае нельзя оставаться. Понимаешь?

Она снова кивнула:

– А не будет подозрительно, что мы уехали среди ночи?

Об этом я как-то не подумал. Я тяжело выдохнул и посмотрел в сторону утеса.

Ничего другого я придумать сейчас не мог. Никакая стратегия не гарантировала нам полной безопасности. В глубине души я знал: если Брей добровольно не сдастся полиции и если я не уговорю ее сделать то, что было единственно правильным, все прочие варианты будут лишь усугублять наше положение.

В ярости я швырнул одеяла на землю.

– А‑а-а-а-а‑а! – орал я, молотя кулаками в воздухе. – Я подошел к краю утеса и крикнул: – К черту весь этот мир!

Я стоял, обхватив голову, и смотрел в ночное небо.

Брей подошла, обняла меня за талию и нежной щекой уткнулась в мою голую спину.

– Я не сдамся полиции, – тихо сказала она, словно прочитав мои мысли. – Элиас, я чувствую: если я это сделаю, нам конец. Я боюсь. Боюсь потерять тебя. Боюсь, что меня заберут от тебя и запрут неизвестно на сколько. Разве нам мало прежней разлуки?

От ее последних слов у меня сжалось сердце. Я переплел наши пальцы. Меня душили слезы.

– Элиас, если ты не хочешь ехать со мной, я это пойму, – продолжала она. – Наверное, даже лучше, если ты не поедешь. Ты же ни в чем не виноват. Зачем тебе из-за меня ломать себе жизнь? Но я хочу, чтобы ты знал…

– Я от тебя никуда не уйду, – сказал я, перебивая ее и поворачиваясь к ней лицом. – Я не хочу тебя терять. Ты и я. Так было всегда. И так всегда будет.

И звучно поцеловал ее в лоб.

Мы быстро свернули палатку и ночью покинули сборище. Нас никто не видел, если не считать одного незнакомого парня. Он спросил, с чего это мы уезжаем среди ночи. Брей ему тут же соврала, что ее уже несколько раз тошнило после какого-то пойла и она боится, как бы не стало хуже. Поэтому мы сейчас едем прямо в больницу. Выглядела она действительно ужасно. Как в аду побывала. Вдобавок от нее слегка попахивало блевотиной.

Домой мы приехали, когда уже рассвело. Из-за деревьев неторопливо выплывало солнце, но сегодня восход был каким-то другим. Более сумрачным. Ветер звенел колокольчиками, развешанными над дверью соседнего дома. Но сегодня их звон показался мне безжизненным, а они сами – потускневшими. Куда-то исчезли все птицы. Обычно они начинали щебетать очень рано, однако сегодня я не услышал ни одной. Даже краска на стенах комнат казалась блеклой и тоскливой. Дом уже не был моей уютной гаванью, куда я с такой радостью возвращался после работы. Его пространство выталкивало меня, став чужим и угрожающим. Под нашей прежней жизнью была подведена черта. Мир, из которого еще вчера мы уезжали, предвкушая веселый отдых, бесповоротно изменился и прежним никогда уже не станет.

Можно было бы и не заезжать в город, но мы с Брей оба понимали: это вызовет лишние подозрения и насторожит полицию. Думая так, мы занимались самообманом. Случившегося за ночь уже было достаточно, чтобы считать нас главными подозреваемыми. Причин хватало. В их число входили те, что Брей назвала мне еще на утесе. Я не знал, как поведет себя Митчелл. Похоже, он крепко на меня обиделся, а если учесть, что его мозги затуманены метом… Подозрительным было даже то, что мы посреди ночи вдруг убрались с тусовки. Что подумают остающиеся здесь – это нас больше не должно волновать. Нужно уезжать из города. Немедленно. Мы лишь надеялись, что тело Джаны не найдут. Она упала в такое место, куда редко кто забредает. Это было нашей единственной ободряющей мыслью.

Впрочем, мы и тут себя обманывали. Почти все трупы рано или поздно находят. А поскольку мы и не пытались спрятать труп, оставив его на всеобщее обозрение, «рано» имело большие шансы взять верх над «поздно».

Мы отправились на юго-восток, к океану, и добрались до Саванны. Дорога успокаивает. Четыре часа мы провели в основном молча, но не в полном молчании. Каждые десять-пятнадцать минут кто-то из нас высказывал очередное «а что, если» или «быть может». Потом мы погружались в обдумывание этого варианта: напряженно прокручивали его в мозгу, отыскивали сильные и слабые стороны. Где-то на уровне подсознания мы чувствовали, что лишь усугубляем свое положение, но продолжали эту утомительную игру. Каждый вопрос порождал три новых, не давая даже намека на ответ. Когда мы подъехали к небольшому обшарпанному мотелю, все «если» и «быть может» были исчерпаны. Не насовсем, но на какое-то время.

Мотель выглядел настоящей дырой. Такие очень любят мелкие воришки, торговцы наркотиками и прочая подобная публика. Можно было найти пристанище и поприличнее. Но этот мотель был одним из немногих, где принимали оплату наличными и не поднимали шума, если скажешь, что «потерял» водительское удостоверение.

Единственным, что меня цепляло, пока я стоял возле стойки администратора и ждал ключ от номера, было наше положение беглецов. Мозг услужливо подсказывал правила выживания, почерпнутые из детективных романов и фильмов. Называться вымышленными именами. Расплачиваться только наличными. Не звонить домой. Не отвечать на звонки родственников. А ведь официально мы пока даже не считались подозреваемыми. Мы не знали, успел ли кто наткнуться на тело Джаны.

– Я жутко хочу есть, – призналась Брей, плюхаясь на кровать.

– Сейчас съезжу и добуду нам еды, – пообещал я. – Тут недалеко есть забегаловки с очень приличным фастфудом.

Брей потянулась ко мне. Я взял ее за руку и присел на корточки перед кроватью. Ее пальцы гладили мое небритое лицо, а я их целовал.

– Я люблю тебя, – сказала она и устало улыбнулась.

Она была сильно измотана физически и умственно. Да и я был не в лучшем состоянии.

Я приподнялся, оказавшись вровень с ее губами.

– Я тоже тебя люблю, – сказал я, стараясь не увязать в слишком долгом поцелуе.

Я оставил Брей одну в номере, пообещав скоро вернуться.

Сев в машину, я поехал не в ближайшее заведение, а мимо, держа путь к дому моего отца. Он жил в десяти минутах езды от мотеля.

Отец очень обрадовался моему приезду.

– Элиас! Сынок! Как я рад тебя видеть, – говорил он, обнимая меня. – Проходи.

Может, Брей и обиделась бы, узнав, что собственному отцу я доверяю все же больше, чем ей, но это так. Я всегда мог рассчитывать на его помощь, поддержку и понимание. Этим мой отец был просто уникален. Мать слишком доверяла голосу рассудка, была слишком зациклена на добропорядочности. Отец мог поступить и вопреки добродетели, если сердце подсказывало ему, что это правильно. Мать только говорила о необходимости слушать голос сердца. Отец не говорил. Он слушал этот голос. Я пошел в отца, унаследовав не только его синие глаза и темные волосы, но и немало черт характера.

– Ты же мне недавно звонил, – заметил отец. – Почему не сказал, что собираешься в Саванну?

Он сходил в кухню и принес две бутылки пива. Мы уселись на старый бежевый диван.

– Я и не собирался. Все вышло неожиданно.

– Что ж, люблю экспромты. Ты ведь знаешь, я всегда рад тебя видеть. – Он тепло улыбнулся и поправил очки. Отец гордился мной и не скрывал этого.

Мы сделали по глотку пива. Отец молчал, я тоже. В другое время я бы наслаждался возможностью вот так посидеть рядом с ним и помолчать. Но не сегодня.

– Пап, я попал в беду, – сказал я, сразу переходя к сути.

Я не хотел надолго оставлять Брей одну в том сомнительном месте. Отец не обидится, узнав, что я заехал к нему всего лишь на полчаса. Ему я мог безбоязненно рассказать обо всем. Мне сейчас был очень нужен его совет.

Горлышко бутылки замерло в паре дюймов от отцовских губ. Потом он и вовсе опустил бутылку на кофейный столик.

– В какую беду, сынок? – спросил он.

– В очень серьезную, папа. Мне одному не разобраться.

Отец перестал улыбаться. Его лицо сделалось напряженно-внимательным и обеспокоенным. Это было очень в его характере. Я не помнил случая, чтобы отец отказал мне в помощи или отделался общими фразами.

– Рассказывай, сынок. Я слушаю.

– Ты помнишь Брейел?

Он кивнул, и на его лице снова вспыхнула улыбка. Правда, тут же погасла.

– Как же, помню. Девчонка-сорванец. Потом выросла в красивую девушку. Твоя мать была такой же красивой. Еще помню, рот у нее не закрывался и оттуда иногда такие словечки вылетали. – Отец рассмеялся. – Я даже помню, что из-за нее мама отвалтузила тебя мухобойкой. Это было в то лето, когда мне понадобилось уехать в Мичиган. Будь ты Клайдом, она бы стала для тебя идеальной Бонни.

Я так и застыл. Отец и не подозревал, каким метким было его шутливое сравнение.

– Как видишь, я немало знаю о ней. – Он снова улыбнулся и подмигнул мне.

– Тогда ты знаешь и о моем отношении к ней.

– Пожалуй. – Отец отхлебнул из бутылки. – Ты влюбился в эту девчонку с первого взгляда. Маме это не слишком нравилось, но я видел, как дорога тебе Брей. Для этого необязательно жить с тобой под одной крышей. Приезжая в гости, многое замечаешь даже лучше. Помню, вы постоянно держались вместе. – Он откинулся на спинку. – У нас с твоей мамой было нечто похожее. Ну а потом… сам знаешь.

– Словом, вчерашней ночью произошла трагедия, – начал я. – Не стану рассказывать тебе всех подробностей. Незачем тебя грузить. Достаточно того, что я свалился тебе на голову. Но я хочу, чтобы ты знал: произошедшее было несчастным случаем.

– По ее вине или по твоей? – Отец сощурился.

– По ее.

– А ты уверен, что это действительно был несчастный случай? – спросил отец, искоса взглянув на меня.

– Да. Брей рассказала мне, как все произошло. Я ей поверил. Это действительно несчастный случай.

– Ты ей поверил? – Отец подался вперед, сложив руки на коленях. – Подумай об этом, Элиас. Не спеша, серьезно, всесторонне. Ты можешь поступить так, как в данном случае требует закон. Но ты можешь и прислушаться к голосу сердца. Твой ответ тебе покажет, какому из голосов ты доверяешь больше.

Мне не понадобилось долгих раздумий. Я уже знал ответ.

– Это был несчастный случай, – сказал я. – Брей не стала бы мне врать. Она рассказала правду. Брей далеко не святая. И наглости в ней хватает, и приврать может. Но она знает черту, которую нельзя переходить. Намеренно такого она бы никогда не сделала.

Отец кивнул, приняв мои объяснения. Он верил мне и тому, во что верил я.

– Элиас, как всякий отец, я должен был бы сразу же тебе сказать: «Не ломай свою жизнь, защищая другого человека». – Он снова поставил бутылку на столик и встал. Его футболка камуфляжной расцветки болталась поверх джинсов. – Но я был бы глупцом и лицемером, рассчитывая, что ты не послушаешься голоса своего сердца. Скажи, чем конкретно я могу тебе помочь?

Я тоже встал и крепко обнял отца. Не в последний ли раз мы виделись? Во всяком случае, напрямую, а не через толстое пуленепробиваемое стекло.

Отец снабдил меня некоторой суммой наличных денег. Их должно было нам хватить на первых порах. Но куда важнее был его совет. Как и все прежние его советы, этот я принял с вниманием и благодарностью. Отец посоветовал мне сделать все, что в моих силах, и убедить Брей, пока еще не слишком поздно, добровольно явиться в полицию.

– Или вы оба считаете, что уже слишком поздно? – спросил он.

– Да, – соврал я. – Мы слишком глубоко завязли в этой истории, чтобы поворачивать назад.

Но мой отец был проницательным человеком. Он видел меня насквозь. Мы с Брей и сейчас еще могли вернуться в Атенс и совершить «правильный» поступок. Вот только я не мог снова ее потерять, а Брей не хотела терять меня. Свою стратегию мы выработали еще вчера ночью, на утесе. Мы не вернемся в Атенс. Только вперед… пока это возможно.

По дороге от отца я накупил еды.

Ели мы молча. Наверное, через какое-то время к нам вернется потребность говорить. Но не сейчас. Мы смотрели телевизор. Включив десятичасовой выпуск новостей, мы внутренне сжались, ожидая увидеть на экране наши физиономии. Из Саванны мы поехали в Фернандина-Бич, потом в Дайтона-Бич. Прошло уже несколько дней, однако все было спокойно. Неужели нам повезло и труп Джаны действительно не нашли? За все это время мобильник Брей ожил всего один раз. Звонила ее сестра Райен, узнать, как дела. Брей тут же перевела его в режим голосовой почты.

Зато мать звонила мне постоянно. Не желая добавлять ей волнений, я нарушил собственное правило, касающееся телефонных звонков. После третьего голосового сообщения я позвонил ей, сказал, что поехал в отпуск и что со мной все в полном порядке. Вряд ли она поверила мне до конца, но мои объяснения были приняты. Дважды мне звонил мой начальник из строительной фирмы «Рикси констракшн». Я не сомневался, что меня уже уволили. Мать была единственной причиной, почему я до сих пор не избавился от наших мобильников. Меня все время подспудно будоражила мысль, что эти игрушки могут навести полицию на наш след. Всякий раз, когда я собирался выкинуть телефоны, у меня перед глазами вставало встревоженное лицо матери, и я снова тянул время. Вплоть до этого дня. Расставание было быстрым. Я опустил телефоны в бумажный мешок, в котором принес еду из закусочной «Бургер кинг». Туда же отправились наши объедки, скомканные салфетки и прочая дребедень. Затем мешок полетел в ближайший мусорный бак. Брей посмотрела на меня как на безумца, но вскоре поняла, что я сделал правильно.

К концу месяца мы добрались до Уэст-Палм-Бич, где наслаждались жарким солнцем. В Атенс жара придет позже. Но там нет и не будет такого чуда, как океан.

Нами уже начало овладевать ложное ощущение безопасности. Мы верили, что попали в некую безопасную зону, где другие законы и вообще все по-другому.

– Придется что-то придумывать с ночлегом, – сказал я, выходя из душа. – Мотели съедают деньги. У меня есть кое-какие сбережения в банке, но если я их сниму или выпишу чек, это сразу выдаст наше местонахождение.

Только поэтому я согласился принять от отца деньги. Мы так спешно покинули Атенс, что я даже не подумал остановиться возле ближайшего банкомата и снять наличность.

– И сколько у нас остается? – спросила Брей, подходя ко мне и засовывая пальцы под полотенце.

– Несколько сот баксов, но это все, что у нас есть. Деньги нам нужны на бензин. Хорошо бы найти местечко и временно встать на прикол.

Брей чмокнула меня в губы.

– Да найдем мы такое место, – сказала она, хотя парковочные заботы ее сейчас не волновали. Она хотела меня.

Эта сторона нашей жизни осталась неизменной для обоих. Мы мчались из города в город, мы убегали от своего прошлого, но это нам не мешало вовсю трахаться. И не только ночью, но и днем, причем неоднократно. Брей была зависима от секса ничуть не меньше моего. Правда, ей бы я никогда об этом не сказал. И возражать против такой ее особенности я тоже не собирался.

– Надоели мне эти катания, – добавила она, закусывая мне нижнюю губу.

Мои пальцы скользнули вниз, прямо в ее трусики.

– Мне тоже, – признался я.

Она была совсем мокрой.

Пальцем я раздвинул ей половые губы и добрался до клитора. Брей застонала от удовольствия.

– И что нам тогда делать? – хриплым от желания голосом спросила она.

– Пока не знаю. Потом что-нибудь придумаем.

На этом разговор кончился. Наши языки сомкнулись. Я опрокинул Брей на кровать и начал трахать. Раз за разом, почти не останавливаясь.

Вроде бы в нашем с Элиасом положении рано было успокаиваться, освобождая мысли и ощущения от страха. Наша стратегия требовала постоянно быть настороже. Но это только в теории, потому что в жизни… в нашей теперешней жизни мы стремились начисто забыть о случившемся, иначе подспудные мысли добьют нас и мы свихнемся. Нам хотелось просто жить. И мы нашли способ. Во всяком случае, нам тогда так казалось. Все пугающие мысли, все эти «если» и «а вдруг» мы спрятали под толстым слоем обычных повседневных соображений. Мы погрузились в обыденность, научившись жить одним днем. Точнее, заставив себя этому научиться. Иными словами, ударились в развлечения: вечеринки, сборища, тусовки. В них мы видели долгожданное средство спасения. Забивали тревоги и страх сиюминутными радостями, усиливая их выпивкой и легкими наркотиками. Нам приходилось экономить. Покупай мы пойло и травку на свои, это быстро бы опустошило наш кошелек. Оставалось одно: угощаться на халяву. Мы научились и этому. Незаметно подсаживались к сборищу, где забивали косяк. Или находили компашку, которая уже солидно набралась. Кто-то в пьяной щедрости заказывал очередную порцию на всех, так что перепадало и нам. А иногда парни, думая, что я одна, сами угощали меня выпивкой.

Есть такая забава: составить костяшки домино змейкой, толкнуть самую первую и смотреть, как опрокидываются все остальные. Один из флоридских ночных клубов, куда мы наведались, рассчитывая угоститься за чужой счет, оказался такой костяшкой.

Потом были другие. Их было много, очень много, и каждая новая запутывала нас еще сильнее. Мы делали ляп за ляпом, но не желали в этом признаваться.

– Эй, да это же наша песня! – сказала я, когда из клубных колонок полились первые аккорды.

И потащила Элиаса танцевать. Он послушно сполз с барного табурета. Элиас был шикарным танцором, да и его фигура способствовала этому. Но раньше, чтобы выплясывать в людном месте, ему вначале нужно было влить в себя несколько порций. Тогда ему становилось наплевать на производимое впечатление. Он переставал об этом думать.

Наш новый образ жизни изменил и эту привычку. Теперь Элиасу хватало одной порции.

– А с каких это пор она стала нашей? – спросил он, перекрывая грохот музыки.

Я танцевала рядом, касаясь его спиной. Иногда я поворачивалась и обнимала его за шею, но обычно мне нравилось держать руки над головой и двигать ими в так музыке.

Элиас обнял меня сзади, прижимаясь ко мне. Его пальцы вдавились в мои ляжки.

– Помнишь вечеринку у Мэтта?

Боже, как четко он ловил ритм танца! Ни одного движения невпопад. Я охреневала от его пластики. Умеет же парень танцевать.

– Тот вечер я помню, – сказал Элиас, наклоняясь к моему уху. – И еще кое-что помню. Мы с тобой потанцевали, все это видели, а уходила ты с Дейном Уэзерби.

– Дейн был просто приятелем, – возразила я. И не врала: тот парень меня совсем не интересовал. – Ему тогда нужно было поплакаться кому-то. Вот я и стала подушкой. Только и всего. Но мы с тобой были центром вечеринки. Она принадлежала нам!

Элиас улыбнулся и похлопал меня по ляжкам, а потом снова вдавил в них пальцы.

Желание из него сегодня так и перло. Я предвкушала бурную ночку.

– Да, мы тогда круто станцевали, – улыбнулся он.

Он вдруг обнял меня за талию и оттащил в сторону, иначе на меня налетела бы подвыпившая парочка, пробиравшаяся сквозь толпу.

– Ребята, прошу прощения!

Парень был долговязым, с короткими каштановыми волосами, которые смешно топорщились на затылке. Он держал под локоть сильно перебравшую рыжеватую блондинку, не давая ей упасть. Она с хохотом вырвалась, но он подставил руку, и блондинка упала ему в объятия, почти вывалив из платья свои большие сиськи.

– Кажется, я уже назюзюкалась, – заявила девица и тут же глотнула из бутылки, которую держала в руке.

Ее долговязый спутник снова извинился перед нами. Потом еще раз. Похоже, он был настолько пьян, что мгновенно забывал свои действия.

– Все нормально, – сказал ему Элиас, продолжая обнимать меня за талию. – Вы же никого из нас не задели.

Мы двинулись к барной стойке и вскоре заметили, что подвыпившая парочка идет следом.

– Ребята, чего-то раньше я вас тут не видел, – сказал парень.

– Надо почаще сюда заглядывать, – сказала я, не собираясь останавливаться. – Тогда запомнишь лица всех посетителей.

А вдруг он видел наши лица на полицейских плакатах? Что-то вроде «Разыскиваются опасные преступники»? Я тут же подавила тревожную мысль. Так недолго и в паранойю впасть.

– Мы тут бываем каждый уик-энд, – сообщила блондинка.

С их лиц не сходили пьяные фальшивые улыбки.

Мы подошли к стойке. Элиас усадил меня на табурет и сел рядом.

– Меня зовут Энтони, – представился долговязый. – А это Кристина.

От него пахло каким-то пряным одеколоном.

Я хотела сказать им, кто мы, но Элиас меня опередил.

– Меня зовут Джон. Это моя невеста Джулия.

Невеста? Не знаю, почему меня удивило это слово, но на мгновение я забыла обо всем. И даже свое вымышленное имя.

– Вы здешние? – продолжал расспросы Энтони.

Он не садился, а стоял, прислонившись к табурету. Кристина, похоже его подружка, тоже стояла, цепляясь за него, как за подпорку.

– Нет, мы из…

– Индианы, – опередил меня Элиас.

Я сощурилась и искоса посмотрела на него.

«Прости, малышка, но нельзя забывать об осторожности», – говорил его ответный взгляд.

Я простила его раньше, чем успела рассердиться. Элиас был прав. Я едва не ляпнула, что мы из Джорджии. Наверное, если бы не его бдительность, я бы и наши настоящие имена назвала.

Я не знала, долго ли нам еще придется называться вымышленными именами, кочевать из города в город, останавливаясь в паршивых мотелях. Не знала, привыкну ли когда-нибудь к такой жизни, где вранье – необходимый элемент выживания. Но со мной был Элиас, и это главное.

– И надолго в наши края? – спросил Энтони.

– На день, может, на два, – ответил Элиас. – Потом домой.

Энтони помог Кристине забраться на табурет, и пока он это делал, его руки несколько раз побывали под ее короткой цветастой юбкой. Я заметила у него на левом запястье пять или шесть плетеных браслетов. У меня они были на обоих. Возможно, он их носил по другой причине.

Кристина подозвала бармена и заказала еще бутылку.

– Вы остановились где-то поблизости? – спросил Энтони и тут же добавил, вскинув руку: – Не хотите, можете не отвечать.

– А чего это тебя вдруг заинтересовало?

Неужели и у Элиаса настороженность переросла в паранойю? Обычные вопросы при знакомстве.

Энтони все так же улыбался. Он заплатил за принесенное Кристине пиво и сказал:

– У меня есть домик на побережье. Недалеко отсюда. Чудное местечко, только вдвоем скучновато. Поэтому, когда мы бываем в клубе, обязательно кого-нибудь приглашаем в гости. Добро пожаловать к нам.

Кристина едва не грохнулась с табурета. Ее бутылка опрокинулась на стойку. Неуклюжие пальцы Кристины обхватили бутылку, пытаясь снова ее поставить. Куда ей еще пить? Эта блондинка и так была пьяна под завязку.

– По-моему, тебе уже хватит, – сказал Энтони, читая мои мысли.

Не обращая внимания на скулеж своей подружки, он отставил бутылку подальше.

– Мне не улыбается убирать твою блевотину, – сказал он все с той же фальшивой улыбкой.

– Фу! – скорчила гримасу Кристина, пытаясь дотянуться до бутылки. – Это последняя. Чес-слово. – Она пьяно захохотала.

– Ну так как? – спросил Энтони, игнорируя болтовню подружки. – Едем с нами?

– Пожалуй, нет, – ответил Элиас. – Но спасибо за приглашение.

– Вам решать. Если передумаете, мы тут еще поторчим часик.

– Спасибо, – поблагодарил Элиас.

Энтони ссадил Кристину с табуретки и куда-то повел. Вскоре они скрылись в толпе посетителей клуба.

– А может, нам стоит поехать? – спросила я, перекрикивая музыку. – У парня свой дом на берегу. Мы могли бы там перекантоваться несколько дней. Говорят, чем южнее, тем люди гостеприимнее.

Элиас подозвал бармена и заказал нам по пиву.

– Не знаю, – пожал плечами он. – Может, и стоило бы.

Похоже, и он обмозговывал приглашение Энтони. Нам выпадал неплохой шанс сэкономить деньги. И потом, постоянные переезды уже начинали утомлять.

Мы опустошили свои бутылки, еще потанцевали и решили возвращаться в мотель. Чем пьянее становился Элиас, тем сильнее ему хотелось затащить меня в укромный уголок, раздеть и трахать. Но он знал норму, после которой садиться за руль было опасно.

Ни он, ни я больше не обсуждали предложение Энтони и Кристины. Нам хотелось поскорее добраться до постели и заняться сексом. Но мы снова наткнулись на них, идя из клуба к стоянке.

– А, это вы? Джон и Джулия, если не ошибаюсь?

Энтони шел нам навстречу.

Он помнил наши вымышленные имена. А я уже успела забыть.

Кристина сидела прямо на асфальте, прислонившись к автомобильному колесу. Она была настолько пьяна, что не замечала ни задравшегося подола, ни расставленных ног, ни съехавшей вбок полоски трусиков. Правда, других зрителей, кроме нас с Элиасом, не было.

– Привет, – бросил ему Элиас. – Мы думали, вы уже уехали.

– Собирались. Да вот… И куда я задевал эти чертовы ключи?

– Что, серьезно? – удивился Элиас.

– Может, их кто-то нашел и принес в клуб? – предположила я.

– Уже спрашивал. Пусто. Знакомый охранник пытался проволокой открыть. Ничего не вышло. Теперь думаю: или в «открывашку» звонить, или такси брать.

Элиас посмотрел на меня. Я знала, о чем он думает. Я думала о том же.

– Можем вас подбросить, – предложил Элиас.

Я улыбнулась им. Несколько дней на берегу океана – это совсем неплохо. Особенно когда не надо выкладывать денежки.

– Встать помогите, – захныкала Кристина, протягивая руку.

Я помогла ей подняться. Блондинка тут же привалилась к моему плечу. Для такой «подпорки», как я, она была слишком тяжелой.

– Нет, это очень здорово, – сказал Энтони. – Спасибо тебе, Джон. Но я не хочу ломать ваши планы.

– Ничего страшного. Наш мотель недалеко отсюда. Никаких особых планов нет. А спать залечь можно и попозже.

– Если хотите, ночуйте у меня.

Я поймала на себе вопросительный взгляд Элиаса. Его интересовало мое мнение.

– Неплохое предложение, – сказала я.

Кристина висла на моем плече, угрожая опрокинуть. Я обхватила ее за талию. Вообще-то, Энтони сам должен возиться со своей подружкой. Я под это не подписывалась. А может, он решил, что мы уже друзья?

– Тогда заметано, – обрадовался Энтони. – Где ваша машина?

– Там, в конце. – Элиас кивнул в дальний угол парковочной площадки.

Энтони все-таки заметил, что мне тяжело удерживать пьяную Кристину, и освободил меня от этой ноши. Мы двинулись к нашей машине.

– Я вот о чем подумал, – сказал Элиас, забираясь в салон и снимая блокировку с пассажирских дверей. – Мы оплатили номер только до завтра. Что-то сомневаюсь, что мы успеем проснуться до расчетного часа.

– Зачем вам тратить лишние деньги? Сейчас заедете в мотель, возьмете свои вещи и сдадите ключи. Поживете у меня, сколько понравится. Надеюсь, вам не нужно нанимать фургон для перевозки вашего барахла?

– Еще не обросли, – засмеялся Элиас. – Пока что все умещается в багажнике.

Наш мотель находился по дороге к дому Энтони. Поскольку заднее сиденье теперь было занято нашими новыми знакомыми, сумки с вещами мы запихнули в багажник. Подумав, туда же я положила и свою сумочку на случай, если эта парочка имела склонность рыться в чужих вещах.

Кристина привалилась к плечу Энтони, готовая захрапеть. Тот показывал Элиасу дорогу. Мы выбрались на основную трассу и теперь ехали по ней. Помнится, Энтони говорил, что от клуба до его дома совсем недалеко. Может, у него свои представления о расстояниях? Во всяком случае, мы все еще продолжали ехать. В клубе, да и в первые минуты пути, Энтони был очень разговорчив. Теперь молчал. Я объясняла это усталостью. Фонарей на шоссе стало меньше, машин – тоже. Время двигалось к полуночи.

Меня охватило непонятное беспокойство. С чего бы?

Что-то я чуяла нутром. Вот только что?

Энтони не сиделось спокойно. Он ерзал на заднем сиденье, затем наклонился вперед, дотронулся до браслетов на левом запястье Брей. Мне это не понравилось.

– Сама сплела? – поинтересовался он.

Он попытался раздвинуть браслеты. Уж не знаю зачем. Может, хотел получше рассмотреть? Брей тут же отдернула руку.

– Нет, – коротко ответила она. – Купила.

В ее голосе чувствовалась напряженность. Ничего удивительного. Мы едва успели познакомиться с этим парнем, а он уже ведет себя так, будто они с Брей – друзья детства. Мне его поведение тоже не нравилось.

Не отрываясь от руля, я повернул голову к Энтони с явным намерением сказать ему, чтобы сидел смирно. Он это почувствовал и, не дожидаясь моих слов, привалился к спинке заднего сиденья.

– Извини, – сказал он и улыбнулся. – Я не думал, что тебя зацепит. Узор интересный. Хотел рассмотреть.

Мне было плевать на то, чего он хотел. Зато мне расхотелось ночевать в его доме. И причина была не только в браслетах. Улыбчивый, общительный парень, каким Энтони выглядел в клубе, исчез. Теперь у меня за спиной сидел нагловатый и трусоватый хмырь.

– Долго еще ехать? – спросил я, глядя на него в зеркало заднего обзора.

– Пару минут.

Эта пара минут прошла. Я ожидал, что он попросит свернуть у ближайшего съезда с шоссе, но он молчал. Тогда я включил сигнал поворота, решив это сделать сам. Я больше не собирался ехать ни в какой дом на побережье. Высажу их у первого круглосуточного магазина, а остальное меня не волнует.

– Ты куда рулишь? – спросил Энтони. – Нам туда не надо.

– Куда вам надо – это меня больше не колышет, – ответил я, перебираясь на внешнюю полосу, ведущую к съезду.

Я ждал, что он начнет спорить и придумает новое вранье. Нет. Энтони просто… приставил к голове Брей дуло пистолета. Я видел это краешком глаза. У меня сердце ушло в пятки.

– Никаких поворотов в сторону, – потребовал Энтони. Теперь он говорил жестко и нагло. – Выбирайся в средний ряд.

– Элиас! – позвала меня перепуганная Брей.

– Ах, значит, Элиас? – ухмыльнулся Энтони.

Ствол его пистолета передвинулся и теперь упирался в ее висок. Я вцепился в рулевое колесо до белизны костяшек.

– По-моему, еще недавно тебя звали Джоном.

– Что все это значит? – спросил я. – Что за мерзкое шоу ты устроил?

– А ты как думаешь? – засмеялся Энтони.

Кристина безмятежно храпела на пассажирском сиденье.

– Вот что, парень. Я знаю, что будет дальше.

Сидя за рулем, да еще на темной дороге, не больно-то повертишь головой. Я представлял торжествующую рожу Энтони, но сейчас меня заботило только дуло, приставленное к виску Брей.

– Считай, что твоя задумка удалась, – продолжал я. – У меня есть деньги. Я отдам тебе все. Но только не трогай ее.

Брей оцепенела. Единственной частью тела, не утратившей подвижности, были ее дрожащие губы. Если бы машина сейчас стояла, я бы голыми руками придушил этого отморозка.

– Сворачивай туда и останавливайся, – приказал Энтони кивнув в сторону обочины.

– Успеешь, – ответил я.

Я хотел показать, что не боюсь его. Показать себе и Брей. Самое главное сейчас – не потерять ясности мышления. Скорее всего, Энтони собирался ограбить нас и скрыться в зарослях. Это еще не самое страшное. Но если только я почувствую, что он собирается нас застрелить, я брошусь на него. Пусть эта гнида знает: мы не кролики, которые будут дрожать и ждать, пока их прикончат.

Я остановился на небольшой парковочной площадке.

Сзади приближалась машина. Я с надеждой смотрел на лучи ее фар, но полуприцеп промчался мимо, обдав нас ветром.

– Выворачивай карманы. Бумажник и все, что есть, – на приборную доску.

– Надо понимать, никакого дома на берегу у тебя нет и не было, – язвительно сказал я, опустошая карманы.

– Умница, догадался, – гнусаво засмеялся Энтони. – И та машина на стоянке была не моя.

Он на секунду отвел глаза от меня, повернувшись к Брей.

– Тебе особое приглашение нужно? Я же сказал: все, что в карманах, – на приборную доску.

Я хотел было воспользоваться этой секундой и попытаться выбить у него пистолет, но побоялся рисковать. Энтони мог нажать курок и застрелить Брей. У меня на глазах.

Во рту пересохло. Тело было потным и одеревеневшим. Помимо желания спасти Брей, мне хотелось измолотить Энтони в кровь. Я уже видел, как его ухмыляющаяся физиономия становится сплошным красным месивом. Я следил за малейшей возможностью наброситься на него.

– Теперь вытряхивайся, – потребовал Энтони, поворачиваясь ко мне.

Что он задумал? Неужели он решил увезти Брей?

– Забирай эту долбаную машину, – сказал я. – Но ее отпусти.

– Я… сказал… вытряхивайся!

Он целился мне в затылок. Меня утешало лишь то, что оружие направлено на меня, а не на Брей.

Я медленно нажал ручку дверцы, толкнул ее ногой и вылез, держа руки за головой.

Боковым зрением я увидел огни еще нескольких машин, едущих в нашу сторону. Я смотрел то на них, то на Брей, остававшуюся на пассажирском сиденье. Машины проносились мимо, и те, кто в них сидел, вряд ли успевали что-либо заметить. В лучшем случае они видели стоящую машину.

– Отпусти ее, – снова сказал я, огибая бампер и направляясь к пассажирской дверце. – Пожалуйста, отпусти.

Весь этот шум разбудил Кристину. Она мотала головой и терла глаза, пытаясь окончательно проснуться.

Потом она увидела Энтони с пистолетом в руке. Теперь он целился в меня через открытое окошко пассажирской дверцы.

– Энтони! – завопила она. – Ты совсем спятил? – Страх прогнал ее сон. – Энтони, перестань! Нет!

– Заткнись! – не оборачиваясь, крикнул он, по-прежнему не сводя с меня глаз и пистолета. – Теперь забирай свою девку. С меня хватит одной суки. Тявкает только мне под руку.

Я рванул дверцу и буквально выдернул Брей из машины – быстрее, чем она могла бы выйти сама. К нам опять приближалась машина. Я заслонил Брей собой и теперь ждал, когда машина поравняется с нами.

– Эй, без шуток! – крикнул мне Энтони, продолжая целиться в меня через окошко.

Наша надежда на помощь промчалась мимо со скоростью семидесяти миль в час. Трясущаяся Брей впилась пальцами мне в спину.

– Спасибо за прекрасную поездку, – бросил мне Энтони.

Он перебрался на водительское сиденье и под вопли и ругань Кристины рванул вперед.

Я смотрел, как красные габаритные огни превращаются в точки и исчезают в темноте.

Я мог лишь выкрикивать бессмысленные и бесполезные ругательства и молотить руками воздух. Это длилось недолго. Я вспомнил о Брей.

Она стояла, закрыв лицо руками. Дрожь так и не проходила.

Моя злость растаяла. Нужно поскорее успокоить Брей.

– Малышка, все уже позади, – сказал я, прижимая ее к себе. – Иди ко мне.

– Оставь меня в покое! – заорала она.

Ее руки безвольно упали. Она пошла прочь от дороги. Я двинулся следом. Лицо Брей было мокрым от слез.

– Не… надо меня трогать.

Я понимал, что Брей не сердится на меня. Думаю, она даже не слышала своих слов. Она не могла избавиться от ощущения пистолетного дула, приставленного к голове.

Брей села на траву. Ее бил озноб. Я присел на корточки и стал гладить ей колени.

– Элиас, что за хрень с нами происходит? – Она смотрела мне в глаза. На ее щеках блестели слезы. – Зачем нас сюда занесло? Что мы тут забыли?

Я тоже сел и взял ее за руки:

– Мы можем вернуться домой, если хочешь. Брей, тебе достаточно сказать лишь слово.

Брей покачала головой. Она была в полной растерянности. Как и я сам. Ее вопрос касался не дурацкой поездки в «дом на берегу». Мы были не просто жертвами примитивного ограбления, оказавшимися в незнакомых местах, за сотни миль от дома. Наше положение было гораздо хуже. Меньше всего она сейчас думала об уловке Энтони, на которую мы попались. Этому парню выпала роль посланника. Он был маленьким, заурядным фрагментом куда более крупной картины. На какое-то время мы забыли о ее существовании. Мы даже пытались себя убедить, что ее нет. И тогда судьба воспользовалась этой парочкой, чтобы напомнить нам о реальной ситуации и всей серьезности нашего положения.

– Я не хочу возвращаться, – прошептала Брей. – Хочу ехать дальше. Дальше и дальше. И нигде подолгу не задерживаться.

– Так мы это и делаем, – сказал я.

Я усадил ее между колен и обнял, пытаясь согреть.

– Машины у нас больше нет. Денег тоже. И телефонов. Блин, у нас даже нет одежды, кроме той, что на нас.

– Мы не можем вызвать полицию. – Она переплела свои пальцы с моими. – Что нам теперь делать?

– Неподалеку отсюда есть пляж. До ближайшего съезда с шоссе идти не больше десяти минут. Мы доберемся до ближайшей заправки. Оттуда я позвоню своему отцу. У меня остались деньги на банковском счету. Придется рискнуть, иначе никак. Без денег нам и шагу не ступить.

– Нет. Сам знаешь: мы не имеем права впутывать наши семьи. Они и так сейчас уже знают, что мы сбежали. Нельзя рисковать. И возвращаться я не хочу.

Я видел, что она напугана. Почти так же, как тогда, на утесе. Опять парализующий страх, но уже иного рода. Похоже, Брей убедила себя, что после гибели Джаны ее все равно ждет тюрьма. Как бы и сколько бы мы ни скрывались, арест неминуем. Я вдруг понял: мне никогда не удастся склонить ее к возвращению в Атенс. Брей была готова скрываться, пока ее положение не станет хуже. Значительно хуже. Возможно, она собиралась провести в бегах всю оставшуюся жизнь.

Я понимал бессмысленность бегства, но я с самого начала поклялся ей, что буду рядом. Я слишком любил ее. Она была центром моей жизни. А любовь толкает человека на самые безумные поступки.

– Я кое-что придумал, – сказал я.

– Что? – встрепенулась Брей.

– Идем.

Я помог ей встать и повел к съезду с основного шоссе.

Путь до пляжа занял почти час. Добравшись туда, мы валились с ног от усталости. Еще утром мы и представить не могли, что попытаемся заночевать на флоридском пляже. Но это утром. Сейчас нам нужно было молить всех богов, чтобы нас не разбудили фонарики копов и нам бы не пришлось спасаться бегством. О ночлеге в тюремной камере мы старались не думать.

Почти на самом берегу стоял отель.

– По-моему, это никудышная затея, – сказала Брей. – Вдруг нас схватят?

– Нас не схватят, если мы будем вести себя так, словно живем в этом отеле.

Пляж был пуст, да и в самом отеле светились лишь редкие окна. Кое-кто из постояльцев наслаждался ночной прохладой, сидя на балконах. Мы вошли в вестибюль, поднялись на лифте на третий этаж, после чего вышли и спустились по лестнице. Брей удивленно поглядывала на меня, а я намеренно громко говорил ей, что искать другой отель уже поздно и надо снять номер в этом. Она механически кивала. Мы миновали бассейн и душевые кабины. За ними начинался деревянный тротуар, ведущий на пляж. Отойдя подальше, мы легли прямо на песок. Брей прижалась ко мне спиной и свернулась калачиком.

Наш отдых был недолгим. Минут через десять по нам проехался яркий луч фонарика. К счастью, это был не полицейский, а дежурный службы безопасности отеля.

– Что вы здесь делаете?

Я сел на песке, прикрываясь локтем от света.

– Мы? Всего лишь наслаждаемся океаном, – ответил я и махнул рукой в сторону отеля. – Мы живем там, в сороковом номере. Приехали из Миссури отдохнуть в ваших краях.

Дежурный осветил пространство вокруг нас.

– Где ваш ключ от номера? – спросил он, и здесь я немного струхнул.

Я встал и принялся рыться в карманах шортов, делая вид, что ищу ключ. Следом я изобразил удивление, поскольку его там не было. Брей тоже встала.

– Слушай! – Она хлопнула себя по лбу. – Я же его, наверное, возле бассейна обронила. Ты еще мне говорил: «Не клади в карман». Сбегаю посмотрю. – Брей босиком побежала к отелю, увязая в песке.

– Только ищи быстрее! – крикнул я ей вслед.

Я не представлял, как мы выпутаемся из этой ситуации. Драпать отсюда со всех ног – других мыслей у меня не было. Охранник не коп. Вряд ли он погонится за нами. Главное – любой ценой избежать погони, даже короткой. Нам совсем не нужно повышенное внимание к нашим персонам. Найти бы тихое местечко, где можно спокойно подумать, как быть дальше. Единственное утешение: мы по-прежнему были вместе. Но ведь надо что-то делать, а что именно – я не знал. Даже если охранник и отвяжется от нас, завтра мы столкнемся с новыми трудностями. Все теперь превратилось в проблему. Самым разумным было бы вернуться домой, но сказать об этом Брей я не мог. Я примерно знал, какой ответ услышу. Брей ни за что не согласится на возвращение. Вперед, только вперед, пока это возможно. Стоило бы мне заикнуться о возвращении… Надо знать Брей: она бы сбежала от меня. Этого я допустить не мог. Я чувствовал, что сама она не совсем здраво оценивает свое положение. Нечто вроде частичного помутнения рассудка. Мне не хотелось в это верить, но при чем тут мое нежелание? Меня всегда восхищали сообразительность и самоуверенность Брей, ее безрассудные решения. Но сейчас мы находились в иных условиях, когда безрассудство Брей могло очень дорого стоить нам обоим. Она не замечала, как ею начинает управлять страх, и это было самым опасным.

Моя игра по ее сценарию уже не столько помогала ей, сколько вредила. Но в данный момент я не знал, как по-настоящему помочь Брей.

А пока что я продолжал разыгрывать перед охранником отдыхающего из Миссури и с тревогой ждал возвращения Брей. Какую еще сказку она выдумает, вернувшись сюда без ключа?

– Говорите, вы из Миссури? – спросил охранник. – А из какого города?

– Из Спрингфилда, – соврал я. – Мы сюда каждый год ездим.

Охранник кивнул и снова поводил фонариком по песку. Вероятно, в поисках пустых бутылок или шприцев. Он не был рослым и не больно-то следил за своей физической формой, о чем свидетельствовал «пивной животик». Да и мышцы на руке, державшей фонарик, выглядели дряблыми.

– А в этот раз надолго? – задал он новый вопрос.

– Завтра уезжаем. Мы тут со среды.

Я посмотрел на него, словно пытался вспомнить лицо.

– А что-то я вас раньше не видел, – сказал я, поскольку нужно было как-то поддерживать разговор. – Мы сюда каждый вечер приходим поваляться на прохладном песочке.

– У меня были выходные, – сообщил охранник. Надо же, моя импровизация сработала. – Но в такое время по пляжу лучше не гулять. Здесь ведь не отель. Всякое может случиться. Полиция все равно не позволила бы вам спать на пляже. Это запрещено.

– Да, сэр. Но мы и не собирались здесь спать. На холодном песке? – Я поморщился. – Зачем, если у нас в номере удобная кровать?

В это время со стороны бассейна, из сумрака появилась фигура и направилась к нам. Это была Брей. Она шла к нам, увязая в песке. И не с пустыми руками. У нее на плече висела сетчатая пляжная сумка, в которой лежало свернутое полотенце и что-то еще.

Черт побери, где она стянула сумку?

Я отчасти иронично улыбнулся охраннику, словно говоря: «Вот видите? А вы приняли нас за каких-то бродяг». Потом небрежно засунул руки в карманы.

– Просто чудо, что ее никто не стащил, – бросила мне подошедшая Брей.

Чувствовалось, она нервничает. Встав рядом со мной, она полезла в сумку.

– Ну вот и наш ключ, – сказала она, подавая охраннику карточку электронного ключа. На наше счастье, карточка была из этого отеля. – Спасибо, что спросили. А то я такая растяпа! Оставила сумку у бассейна и напрочь забыла.

Охранник посветил фонариком на карточку, затем снова взглянул на нас.

Поймать нас на вранье было проще простого. Мы ему сказали, что живем в сороковом номере. Карточка наверняка была от другого. Оставалось лишь надеяться, что охранник слушал вполуха или успел забыть.

– Будьте осторожны, – посоветовал он, возвращая карточку. – И помните, что я сказал. Спать на пляже нельзя.

– Конечно, сэр, – улыбнулся я. – Мы еще немного тут посидим и пойдем в номер.

Затаив дыхание, мы с Брей смотрели ему вслед. Вскоре охранник завернул за угол отеля и исчез. На какое-то время мы были вне подозрений. Мы снова уселись на песок и стали смотреть на темную громаду океана.

– Где ты раздобыла сумку?

– Нашла возле бассейна, у самых мостков. – Брей засмеялась. – Вот ведь повезло! Даже такое имущество нам не помешает. Это лучше, чем совсем ничего.

У нас за спиной послышались голоса.

– Это она! – взвизгнул женский голос.

Сомнений не оставалось: эти люди шли прямо к нам. Даже если бы сейчас на пляже было полно народу, они бы нас все равно вычислили по сумке и торчащему из нее полотенцу. К нам шли две девушки и высокий татуированный парень.

– Вот! – Палец блондинки указывал на сумку у ног Брей. – Теперь убедились, что это моя сумка?

Так мы познакомились с Тейтом Ротом – нашим спасителем… и не только.

Я подняла сумку и протянула блондинке. Волосы широкой волной накрывали ей спину, почти достигая талии.

– Извини, что так получилось, – сказала я. – Я ее одолжила… Нужно было.

Вырвав у меня сумку, блондинка тут же полезла внутрь, проверяя, не украла ли я чего. Вторая девица, с каштановыми волосами, молча и равнодушно смотрела на меня.

– Ах одолжила? – взвизгнула блондинка, злобно щурясь. – Нет, сука. Это называется по-другому. Украла.

Я считала, что не заслужила таких слов, и двинулась к ней. Элиас загородил мне дорогу.

– Я не крала твою сумку, – процедила я сквозь зубы. – Нам она… понадобилась. На время.

Формально блондинка была права. Может, в другое время я бы повела себя не так. Но не после того, что успело с нами произойти.

– Послушай, мы хотим извиниться за случившееся, – сказал Элиас, не желая затевать ссору. – Брей нашла твою сумку возле бассейна. К нам в этом время пристал охранник из отеля. Допытывался, почему и зачем мы тут сидим. Ну, мы и устроили ему маленький спектакль.

Татуированный парень молчал и лишь улыбался. Одними глазами. Глаза у него были светло-карие. Мне показалось, что история с сумкой лишь забавляет его, и только.

– Кто тебе позволил трогать чужую вещь? – пошла на новый заход блондинка.

Парень слегка похлопал ее по спине. Рука у него была сильная и мускулистая.

– Тут ведь все ясно как божий день, – тоном инспектора из детективного фильма произнес он. – Эта парочка решила заночевать на пляже.

Он с улыбкой знатока посмотрел на меня, потом на Элиаса.

– Весь вопрос – почему? И тут мы имеем как минимум три варианта ответа. Первый: они бездомные бродяги. Второй: жизнь посадила их на мель, лишив всего, что у них было. Наконец, третий: им просто захотелось потрахаться под шум волн. Все это вполне понятно. Не они первые.

– Тейт, идем отсюда, пока я не начистила задницу этой суке, – потянула его блондинка.

– А ну, попробуй. – Я вырвалась из рук Элиаса и подошла к ней почти вплотную.

Нас растащили. Элиас крепко сжимал мои плечи.

– Угомонись, Джен, – сказал татуированный, опуская ее на песок. Усмехнувшись, он наклонился к ее уху и добавил так, чтобы все слышали: – Малышка, побереги свою прыть для меня.

Я снова вырвалась из рук Элиаса, но осталась стоять. Черт с этой Джен. Нам сейчас разборки не нужны. Потом Элиас чуть ли не силой повел меня прочь от этой троицы. Я едва успела подхватить с песка свои сандалии.

– Эй, постойте! – окликнул нас парень. Мы остановились. – Инцидент исчерпан. Эмоции не в счет. Расскажите, что у вас стряслось. Вдруг мы сумеем вам помочь?

– Нет уж, спасибо, – ответил Элиас, трогаясь с места. – Два часа назад нам уже «помогли». Один ловкий парень освободил нас от нашей машины и всего, что было в багажнике.

– Что, серьезно? – спросил татуированный, направляясь к нам.

Пришлось снова остановиться.

– У вас действительно украли машину?

– Представь себе, – ответил Элиас. – Так что у нас сейчас напряг с доверием. Но спасибо за предложение.

– Помогать? Им? – визжала Джен из-за спины парня. – Тейт, ты никак все мозги протрахал? Они сперли мою сумку, а ты хочешь им помогать? – Она сердито закинула сумку на плечо, взяла за локоть молчаливую девицу и демонстративно двинулась к отелю. Пройдя несколько шагов, Джен обернулась и крикнула: – Придурок!

Показав Тейту средний палец, она продолжила путь. Тейт лишь улыбнулся и помахал ей.

– Не обращайте внимания, – сказал он, поворачиваясь к нам. – Девочку часто заносит. Потом она меня простит. Так тебя зовут Брей? – обратился он ко мне.

Мы совсем забыли о наших вымышленных именах. Теперь уже не назовешься Джоном и Джулией.

– Да. Ее зовут Брей, а меня – Элиасом.

– Тейт Рот, – представился парень, протягивая Элиасу руку. – Откуда будете?

– Из Индианы.

Слава богу, что здесь он догадался скрыть правду.

– Далековато отсюда. А что привело вас во Флориду? Захотелось отдохнуть, пока не началось летнее столпотворение?

Мы не ответили.

Как я уже сказала, Тейт был высоким парнем. Волосы у него были светло-каштановыми. Ближе к макушке волос становилось больше. Они торчали во все стороны, как пики. Похоже, он никогда не причесывался. Всю его правую руку покрывала затейливая татуировка, обе икры – тоже. Телосложением он напоминал Элиаса. Не гора мускулов, но довольно крепко сбитый. В нем не чувствовалось опасности. Он даже показался мне обаятельным. К такому человеку сразу проникаешься симпатией, невзирая на его дерзкую улыбку и вздорную спутницу.

– Слушайте, а хотите заглянуть к нам в номер? – спросил Тейт. – Никакой подставы. Просто дружеское предложение.

– Нет уж, мы пойдем, – сказал Элиас, беря меня за руку.

– Дело, конечно, ваше. Только выбор у вас невелик: либо пойти с нами, либо остаться здесь и кормить песчаных блох. Кстати, дежурные охранники делают обход каждый час. А других сумок возле бассейна нет. – Он снова усмехнулся.

Предложение Тейта было заманчивым, невзирая на наш недавний облом с Энтони и Кристиной. Но чувствовалось, Элиасу не хочется нарваться еще на одного бандита. Кто знает, сколько во Флориде таких ушлых парней?

– Можно, мы это обсудим между собой? – спросила я.

– Разумеется, – великодушно разрешил Тейт.

Он даже отошел и закурил сигарету.

Я взяла Элиаса за руку и отвела еще на несколько футов.

– Думаю, нам стоит согласиться, – шепотом сказала я.

– А я так не думаю, – возразил Элиас. – Помнишь, что было совсем недавно? Хлипкий скунс, но с пушкой. Он командовал, а я ничего не мог с ним поделать. Брей, нам что, мало одного урока? Я не хочу, чтобы ты снова оказалась заложницей какого-нибудь отморозка.

– Может, у нас есть куча возможностей на выбор? – уже громче спросила я. – А в той ситуации ты и не мог ничего сделать. Пистолет – слишком весомый аргумент. Даже в руках такого слизняка. Твоей вины тут никакой.

– Как никакой? Я пустил их в нашу машину. Мы с тобой еще в самом начале условились: ни в коем случае никого не подвозить. И вдруг – так проколоться.

– Если помнишь, мы оба пустили их в машину, – поправила я Элиаса. – Никто из нас и подумать не мог, что у этого тусовщика окажется пистолет. Он выглядел совсем безобидным.

– Совсем как этот парень? – спросил Элиас, повернув большой палец в сторону Тейта.

– Сам подумай: нас что, могут дважды ограбить за одну ночь? И потом, теперь у нас и отбирать нечего.

– Ограбление не самое страшное. С тобой могло произойти и кое-что похуже.

Элиас был прав. Да, могло. Но мне хотелось верить, что не произойдет. Я понимала и его: после ограбления на шоссе ему хотелось загородить меня от всего мира.

– Ну что с нами может произойти в номере? – продолжала я свои уговоры. – Их всего трое: две девчонки и один парень. С любой из них я бы справилась.

Наверное, мы говорили слишком громко, и Тейт слышал наш разговор.

– Вообще-то, нас пятеро, – сообщил он, помахивая сигаретой. – В номере остались мой брат и его нынешняя трахалка. Но ты права: с Джен или Грейс ты бы справилась. Правда, с Джен тебе бы пришлось повозиться. Если на нее найдет, она становится как кошка с ошпаренной задницей.

– Идем, Элиас. – Я взяла его за руки. – Не хочу кормить песчаных блох.

Элиас вздохнул и пошел туда, где стоял Тейт.

Вскоре мы уже сидели в гостиничном номере, устроенном на манер небольшой двухкомнатной квартиры. Войдя вслед за Тейтом, мы увидели тех, о ком он говорил. Подруга его брата тоже оказалась блондинкой, но ее волосы были намного короче, чем у Джен. Щеки и нос украшала россыпь веснушек. Меня удивили ее пустые глаза. Что-то цепляло меня в этой девице, с которой я еще и двух слов не сказала. Брат Тейта был очень на него похож, только моложе. У братьев были одинаковые волосы и глаза. Что брат Тейта, что его «трахалка» ограничились равнодушными кивками и тут же потеряли к нам всякий интерес. Зато Джен так и буравила нас сердитым взглядом.

А вот Грейс приветливо мне улыбнулась. Из всех троих она вызывала у меня наибольшую симпатию. От нее исходили мягкие, добрые волны. Она мне сразу понравилась.

Джен продолжала ворчать, всем видом показывая свое недовольство. Желая ее успокоить, Тейт наклонился и поцеловал в висок. Джен вскинула руку и хлопнула его по шее. Я даже заморгала от неожиданности.

– Отвали от меня! – огрызнулась она.

Удивительно, что Тейт сохранял полную невозмутимость. Я где-то ждала иной реакции. Думала, он рывком поставит ее на ноги и хотя бы наорет на нее. Нет, Тейт продолжал улыбаться. Более того, снова поцеловал Джен. В конце концов, какое мне дело до их отношений? Можно подумать, у нас с Элиасом всегда все было гладко и безоблачно.

Джен как ни в чем не бывало возобновила прерванный разговор с Грейс.

– Познакомьтесь: мой младший брат Кейлеб, – церемонно произнес Тейт.

Кейлеб, сидевший на полу, снова кивнул.

Затем Тейт указал на блондинку. Та сидела на стуле, взгромоздив ноги на плечи Кейлеба.

– Это Джоанна. Ну а с Грейс и Джен вы уже знакомы. – Он повернулся к Джен, которая теперь начисто игнорировала и Тейта, и нас. – Джен, поздоровайся с нашими гостями. Не надо вести себя так грубо, а то они подумают, что ты плохо воспитана.

Если Джен вспыхивала как спичка, поведение Тейта больше напоминало равномерно капающую воду. Чувствовалось, оба давно привыкли к такому стилю отношений, и Джен нравилась его мягкая, насмешливая манера поведения. Больше, чем она показывала внешне. Злость ее была вполне настоящей. Окажись Тейт рядом, она бы наградила его второй оплеухой. Но честное слово, ей это нравилось.

– Располагайтесь, – сказал Тейт, жестом гостеприимного хозяина обводя комнату. – Мы здесь ненадолго. Переночуем, а утром двинем в Майами. Нет ничего лучше милого, родного дома.

Элиас уселся на столик возле окна, из которого был виден ночной океан. Я села к нему на колени. В номере была даже кухня, но совсем маленькая. Оттуда, открыв мини-холодильник, Тейт принес три бутылки пива «Хайнекен». Две протянул нам, третью оставил себе.

Мне было интересно, не вызовет ли это нового всплеска злости Джен.

Тейт плюхнулся рядом с ней на диван, развалился, уперев в пол свои длинные, загорелые, мускулистые ноги. Его плечо уперлось в спину Джен. Та сердито поморщилась, но не оттолкнула его. Они с Грейс что-то разглядывали на дисплее сотового телефона. Джен водила пальцем по стеклу.

– Если вашу машину украли, как же вы теперь вернетесь в Индиану? – спросил Тейт.

Он задал вопрос, на который ни мне, ни Элиасу отвечать не хотелось. Я вообще не собиралась открывать рот, не зная, какую легенду он погонит нашим новым знакомым. Пусть говорит сам, а я в необходимых местах буду поддакивать.

– А мы не торопимся туда возвращаться, – сказал Элиас. Он неторопливо глотнул из бутылки. – Просто путешествуем.

Он сделал еще глоток, поставил бутылку на стол, а рядом упер свой локоть.

– Теперь, надо понимать, пешком? – спросил Тейт, тоже глотая пиво.

– Думаю, что да.

И больше ничего.

– Пусть будет так. – Тейт понял намек. – Слишком много вопросов, которые слишком рано задавать. – Он повернулся к Кейлебу. – Не пора ли забить косячок?

Кейлеб отодвинулся от Джоанны и достал из заднего кармана свернутый полиэтиленовый пакет для сэндвичей. Потом он снова закинул голые ноги Джоанны себе на плечи и невозмутимо принялся сворачивать косяк. Я следила за его движениями и удивлялась, до чего они с Тейтом похожи. Тот же цвет волос, та же фигура. Правда, Тейт был повыше. У Кейлеба я увидела всего одну татуировку на левой руке: девушка с азиатской внешностью, окруженная вихрем воды. Похоже, они с Джоанной не отличались разговорчивостью. А может, их всерьез занимал фильм, шедший по телевизору. Даже скручивая косяк, Кейлеб то и дело поглядывал на экран.

Я совсем забыла, что на пляже Тейт охарактеризовал Джоанну как «нынешнюю трахалку» Кейлеба. Я была склонна считать ее его подружкой. Поэтому меня удивило, что к ним присоединилась и Грейс. Когда косяк был готов, она села у Кейлеба между ног, а он ее обнял сзади. Джоанна убрала ноги с его плеч и теперь обнимала их.

У меня в голове замелькала вереница эротических образов. Кейлеб заметил, что я на него смотрю. Я быстро отвернулась и прильнула к плечу Элиаса.

Щелкнула зажигалка. В комнате запахло тем, что Тейт назвал «косяком премиум-класса».

– Пусть кто-нибудь включит вентилятор в ванной, – сказал Тейт. – А то этот долбаный сигнализатор задымления сразу шухер поднимет.

Кто-то не хотел менять удобной позы, а кто-то сидел слишком далеко от ванной. Я встала и выполнила просьбу Тейта. Включив вентилятор, я сняла с крючка мочалку для лица, слегка намочила и понесла в комнату. Там я встала на краешек кровати и заткнула мочалкой круглую пластмассовую коробочку сигнализатора.

– А ты предусмотрительная девочка, – сказал Тейт, подавая Джен косяк.

Даже не удостоив его взглядом, Джен потянулась через плечо и взяла косяк.

– Значит, вы все из Майами? – спросил Элиас.

Я снова уселась к нему на колени.

Тейт шумно выдохнул. Он закинул руку за голову и уперся в спинку дивана.

– Не совсем. Мы с Кейлебом и Джен – из Майами. А вот эти, – он махнул в сторону Грейс и Джоанны, – они бы в Майами не выжили.

Грейс повернулась к нему. Ее руки упирались в колени Кейлеба.

– Как это понимать? – спросила она.

Я впервые услышала ее голос. Он вполне соответствовал внешности Грейс: такой же мягкий и мелодичный. Не то что у Джен – та, когда злилась, буквально взвизгивала.

Джен по-прежнему была занята дисплеем своего мобильника.

– А так, что ты, девочка, слишком белая, – сказал Тейт и засмеялся.

– Это значит, на сто процентов белая? – с любопытством спросила Джоанна.

Мне показалось, что умственные способности обошли Джоанну стороной.

– Нет. Это значит, белая, как вампирша, – закатив глаза, ответил Тейт. – Грейс, не пойми меня превратно. При виде твоей молочно-белой кожи у любого парня встанет в ту же секунду. Думаю, остальное ты и так понимаешь.

Джен размахнулась и ударила его в грудь. Тейт качнулся вперед. Его ноги подпрыгнули на несколько дюймов. Он засмеялся и схватил Джен за руку.

– Какого хрена ты это говоришь? – спросила Джен. – Забыл, что я здесь сижу?

Тейт изо всех сил старался удержать смех, но губы сами собой складывались в улыбку.

– Малышка, я обожаю, когда ты заводишься. – Он потянулся к ее левой руке, но Джен его оттолкнула. – Только всему есть предел, – с той же улыбкой продолжал Тейт. – Если не сбавишь обороты, я ведь и вломить могу.

Ого! Интересно, это тоже часть их игры или реальная угроза? Тейт не показался мне склонным к жестокости. В этом первое место, безусловно, принадлежало Джен. Но кто знает? Такая выведет из себя даже ангела.

– Мы возвращаемся домой из далекой поездки. – Тейт, все так же невозмутимо улыбаясь, повернулся к нам. – Ездили в Норфолк за Кейлебом. Туда мы ехали только вдвоем с Джен. Никак не думали, что в нашей машине будет так людно. – Он махнул в сторону Грейс и Джоанны. – Эти куколки – подружки Кейлеба. Захотели отдохнуть от своей надоевшей Виргинии. А в моем джипе были свободные места. Остальное вы и сами дорисуете.

– Почему бы не полететь самолетом? – спросила я.

Тейт с Кейлебом переглянулись, затем Тейт снова повернулся ко мне.

– А кто бы их пустил с наркотиками в самолет? – ответил мне Элиас.

Улыбка Тейта превратилась в язвительную ухмылку.

Мои слова застали Тейта врасплох, и он не сразу нашелся, как на них реагировать. Но владеть собой он умел.

– А ты, случайно, не коп? – спросил он, качнув бутылкой в мою сторону.

Думаю, он и без моего ответа понял, что я такой же коп, как он шериф.

– У копов машины не воруют, – все-таки ответил я и усмехнулся.

На лицо Тейта вернулась прежняя улыбка. Рука с бутылкой опустилась.

Грейс потянулась за косяком, привстав и выгнув зад. Кейлеб тут же воспользовался шансом и шлепнул ее по ягодицам. Грейс криво улыбнулась. Я силился и не мог понять смысла их отношений. Мне показалось, что эмоционально их ничто не связывало. Их привязанность была исключительно сексуальной.

Косяк трижды обошел комнату. Чувствовалось, приход был у всех. Мы с Брей даже не ожидали, что так быстро сблизимся с этими людьми. Возможно, травка помогла, но даже Джен перестала смотреть на Брей волком. Теперь ее комментарии были нейтральными. Похоже, они вскоре поладят и будут смеяться над эпизодом с сумкой. А вот Тейту Джен по-прежнему не давала спуску. Исчерпав все попытки наладить диалог, он развалился на диване и перестал обращать на нее внимание.

Я не знал, сколько времени прошло. Какой-то его отрезок просто выпал из моего внимания. Я не помнил, когда мы с Брей оказались на полу, прислонившись спинами к стене. Очнувшись, я заметил, что Брей и Грейс безостановочно болтают. Я не стал мешать их разговору и, подражая Тейту, тоже уставился в телевизор. Не скажу, чтобы я полностью отъехал после косяка, но не понимал происходящего на экране. Какие-то люди что-то говорили. Я видел их шевелящиеся губы, однако не слышал ни слова.

К реальности меня вернул Кейлеб: позвал Грейс, а на меня посмотрел знакомым взглядом хищника. Тогда я решил врубиться в происходящее и понять, что к чему. Может, я что-то пропустил? Я совершенно не понимал, почему Кейлеб так смотрит. Вроде нам было нечего и некого делить. Но когда Грейс встала и подошла к нему, я понял: дело в этой девице с каштановыми волосами. Странно. По-моему, я и двух слов с ней не сказал. Или Кейлеб перепутал меня с Брей? Мне быстро надоело разгадывать особенности наших новых друзей. Я привалился к стене и закрыл глаза. Брей, лишенная собеседницы, вернулась ко мне и легла на полу, устроив голову у меня на коленях. Кажется, я даже заснул. Меня разбудила новая перепалка между Джен и Тейтом.

– Я иду спать, – бросила ему Джен.

Тейт попытался обнять ее за талию, но она вывернулась.

– А ты можешь спать здесь.

Тейт засмеялся и пошел за ней в другую комнату, служившую спальней.

– Раздевайся поскорее, – сказал он Джен. – Даю тебе одну минуту, чтобы прийти в состояние полной готовности.

Джен повернулась и со всей силой залепила ему пощечину. Удар предназначался не мне, но мою щеку почему-то обожгло. Я запрокинул голову и очумело пялился на них. Брей тоже смотрела на эту странную пару.

Тейт продолжал улыбаться, но я заметил, как скрипнули его зубы, а щека вспыхнула. Тейт схватил Джен за руки.

– От‑ва‑ли! – прорычала она.

Тейт разжал пальцы.

На секунду оба замерли и, не мигая, смотрели друг на друга, следя за малейшим движением. Потом Джен повернулась и прошла в спальню, громко хлопнув дверью.

Из всех, кто это видел, беспокойство проявили только мы с Брей.

Тейт смачно потянулся, зевнул, потом встряхнул руками.

– Ложитесь, где понравится, – сказал он нам. – Правда, может, вы еще и спать не хотите. А у меня глаза слипаются. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – рассеянно ответил я.

Тейт ушел в спальню, но еще не успел закрыть дверь, как оттуда донеслись истеричные визги Джен, требовавшей, чтобы он убирался вон.

– Я, кажется, просил тебя раздеться, – слышался из-за стены голос Тейта.

– Вали отсюда! – орала Джен.

Затем послышался звук, который не спутаешь ни с чем. Характерный звук удара.

– Что? Хочешь ударить меня? – гремел Тейт. – Так бей! Бей еще!

Я отчетливо представил, как Тейт подставляет ей другую щеку. Впрочем, для Джен ему понадобилась бы дюжина щек.

Я оглянулся на Кейлеба. Тот по-прежнему сидел между ног Джоанны, а Грейс – между его ног. Одной рукой он гладил Грейс по голове, другой елозил по коленям Джоанны.

Характерный звук повторился, уже сильнее.

Джен закричала. Пол содрогался так, как будто за стенкой шла настоящая потасовка, без всяких половых различий. Я вскочил на ноги. Мною двигал инстинкт. Возможно, Джен и стоило проучить, но если Тейт сорвался и начал ее избивать уже по-настоящему, это надо прекращать. Я не мог оставаться пассивным свидетелем происходящего.

– Не беспокойся, – тоном стоика посоветовал мне Кейлеб.

Я посмотрел на него, затем на дверь. В спальне дрались. Брей стояла рядом со мной. Я был так поглощен стычкой, что даже не заметил, когда она встала.

– Ты слышишь? – спросил я Кейлеба. – Это может плохо кончиться.

Я продолжал смотреть то на него, то на дверь.

Кейлеб оставался все таким же бесстрастным. Может, не желал тратить на меня ни одной крупицы своего драгоценного внимания? Видя мою настороженность, он лишь покачал головой и откинулся на подушку, зажатую между ног Джоанны.

– Это совсем не то, о чем ты подумал, – сказала мне Грейс.

– А по-моему, именно то, – возразил я.

– Малыш, не вмешивайся, – прошептала Брей, хватая меня за руку. – Пожалуйста.

Она была напугана. Мы не знали нравов этой компании. Возможно, наши представления расходились с их представлениями. Зато мы оба знали, что мы здесь в меньшинстве.

– Тейт никогда не позволит себе ударить Джен, – добавила Грейс.

Она улыбнулась и, как покорная рабыня, легла на грудь Кейлеба. Он полез ей под кофточку, но Грейс продолжала смотреть на меня.

– Если за кого и нужно волноваться, так это за Тейта, – хихикнула она.

Кейлеб водил пальцами по ее шее. Грейс закрыла глаза, забыв о моем существовании.

Я инстинктивно стиснул руку Брей. Все мое внимание по-прежнему было устремлено на дверь спальни и звуки, доносившиеся оттуда. Вскоре я понял: Грейс была права. Крики и шум потасовки незаметно сменились громкими вздохами и характерными стонами. К ним добавился скрип кровати.

Неистовые отношения между Тейтом и Джен изрядно меня возбудили. То, что происходило между Кейлебом, Джоанной и Грейс, должен признаться, тоже.

Телевизор был выключен, свет в гостиной погашен. Темноту разбавляло уличное освещение. И в этом полумраке Кейлеб, разложив диван, попеременно трахал Джоанну и Грейс. Их не волновало, что мы с Брей находимся рядом и тоже не спим. Но такая ситуация вовсе не была для меня новой и непривычной.

Меня удивило другое: легкость, с какой Брей это воспринимала. Значит, и она не впервые видела такую сцену.

Я лежал на полу у стены. Брей наклонилась надо мной и закусила мне нижнюю губу. Она прижималась к моему члену, выпиравшему под тканью шортов. Она хотела меня ничуть не меньше, чем я ее. Я был готов трахать ее, совершенно забыв, одни мы здесь или нет. Скорее всего, густая эротическая атмосфера гостиничного номера возбудила и ее. Особенно когда в двух шагах происходил секс втроем, пусть и не в том варианте, как у нас с Митчеллом. Я не собирался задавать ей вопросы. Я хотел, чтобы она поскорее оказалась на мне. Голая.

– Поскачи на моем члене, – шепнул я.

Брей еще сильнее прижалась ляжками ко мне. Я обхватил ее лицо и стал целовать. Во мне проснулся хищник.

– Снимай шорты, – не попросил, а приказал я.

Такое со мной тоже было впервые.

Я сунул руку внутрь ее шорт. Боже, она была вся мокрая. Я сунул палец в ее влагалище. Брей запрокинула голову и закрыла глаза.

– Снимай! – повторил я, и Брей послушно сбросила шорты.

Я слегка выгнул спину, чтобы приспустить свои шорты вместе с трусами. Брей уселась на меня. Ей не сразу удалось ввести член в себя. Когда это произошло, она вскрикнула. Я снова изогнул спину, чтобы поглубже войти в Брей. Мне не терпелось оттрахать ее. Я обхватил ее ягодицы и не то застонал, не то зарычал.

– Малыш, ты меня очень хочешь? – спросила Брей, вглядываясь в мои глаза.

Я передвинул руки, сжав ее груди через футболку.

– Я тебя ужасно хочу, – прошептал я.

Больше я не мог произнести ни слова. Она закрыла мой рот своим. От ее поцелуя мой член совсем напрягся. Мне даже стало больно. Я уткнулся головкой в ее клитор. Брей застонала, выпрямилась и начала меня трахать. Она гарцевала на моем члене, обдавая меня жаркими волнами.

Мне очень хотелось кончить. Я был близок к оргазму. И все же я остановил ее толчки. Я вышел из Брей и перевернул ее в позу «69». Я раздвинул ей ноги. Ее промежность была полна упоительного, теплого, сладостного лакомства. Я хотел наслаждаться этим лакомством. Я хотел пиршества. А Брей уже сосала мой член, забирая его все глубже. Я застонал и буквально закрыл себе лицо ее влагалищем. Задыхаясь, я лизал и сосал ей клитор, заставляя ее задыхаться от наслаждения. Она подалась вперед. Ее груди, по-прежнему скрытые под футболкой и лифчиком, уткнулись мне в ступни. Она разжала зубы, и мой член выплыл, выплеснулся у нее изо рта. Она больше не могла его сосать, поскольку все ее тело откликалось на мои ласки.

Ее ляжки слегка придавили мне лицо. Она тоже стонала, потом начала затихать. Я всегда чувствовал приближение ее оргазма. Все тело Брей превратилось в один напряженный мускул. Она перестала дышать. Я знал: сейчас она попытается отползти от меня, и потому обхватил ее ляжки. Брей снова застонала. У нее задрожали ноги, и горячие соки ее оргазма излились мне прямо на губы.

Она все-таки пыталась отползти, но я крепко ее удерживал и с каким-то неистовством продолжал свое пиршество. Я слизывал все, боясь уронить хотя бы каплю. Брей издала странный звук (раньше я его не слышал) и обмякла, упав на меня.

Придавленный ею, я дышал ей прямо на ляжки, а она старалась восстановить дыхание.

Она лежала на мне, готовая вот-вот дотянуться до моих губ. Наши сердца бились практически в унисон. Я нежно ее поцеловал: сначала в губы, потом в нос, в лоб и глаза. Рука Брей держала мой член. Я знал: ей хотелось, чтобы я снова оказался внутри ее. Но сейчас я видел только ее глаза.

– Ты можешь это и не… – начал было я, но Брей тихо покачала головой и снова прильнула к моим губам.

Мне очень хотелось кончить. Яйца ломило от накопленной и невыплеснутой спермы, но сейчас для меня главным были ее оргазмы. Я хотел, чтобы она кончала раз за разом и при этом не считала себя обязанной заботиться о моем удовлетворении.

Но что-то подсказывало мне: у нас с Брей совершенно одинаковое понимание секса и одинаковые реакции на него.

Она сбросила футболку, затем лифчик и снова прижалась ко мне. Ее рука искала мой член, и вскоре он уже снова был внутри ее.

Я уперся затылком в пол.

– Слушай, ты меня сводишь с ума…

– Мы уже целых семнадцать лет могли бы это делать, – тихо сказала она.

Она плавно поднималась и опускалась, выгнув спину. Ее груди дразняще ударяли меня сосками.

Помогая ей, я сам выгнул спину и обхватил ее ягодицы. Я целовал ей шею, подбородок, потом снова губы.

– В ближайшие семнадцать мы наверстаем упущенное, – пообещал я, закусывая ее губу.

А потом начались наши сумасшедшие поцелуи.

Вскоре произошел мой оргазм. Он был таким же сумасшедшим. Каждый мой нерв вибрировал от удивительного наслаждения. Я лежал с закрытыми глазами. Мое тело вздрагивало, заставляя вздрагивать и ее тело. Ее дыхание все так же обжигало мне губы. Постепенно я начал успокаиваться. Тело расслаблялось. Брей нежно поцеловала меня и легла рядом, прижавшись щекой к моей груди. Последнее, что я помню, – я гладил ей волосы.

Так в обнимку мы и заснули.

Джип – просторная машина, но не настолько, чтобы в ней свободно разместились семеро. Так что путь в Майами был сопряжен с некоторыми неудобствами. Тейт и Джен заняли передние сиденья. На заднем разместились Кейлеб, державший на коленях Джоанну, Грейс и мы с Брей, которая тоже сидела у меня на коленях. За пару часов пути я на себе прочувствовал, насколько костлявая у нее задница, хотя Брей всегда уверяла меня в обратном.

Отношения Тейта и Джен по-прежнему оставались полной загадкой. Наутро после потасовки в гостиничном номере оба выглядели так, словно вчера нежно поворковали перед сном. Это были совершенно другие люди. Джен без конца улыбалась и флиртовала с Тейтом. Они поминутно гладили друг друга и целовались.

В жилище Тейта нас ждал новый сюрприз. По крайней мере, нас с Брей. Он делил квартиру с неким Лиамом – парнем, словно сошедшим с обложки порножурнала. Прической Лиам очень напоминал Парня-ирокеза[4]. Но он не был рядовым системным инженером НАСА. Он был специалистом по женщинам. Если от Парня-ирокеза многие женщины теряли голову (во всяком случае, так писали), то Лиам Фостер доводил их до оргазма. Настоящий король распутства. По сравнению с ним Кейлеб Рот был просто пай-мальчиком.

Когда наша семерка ввалилась в квартиру Тейта, Лиам самозабвенно трахал на диване в гостиной какую-то светловолосую девицу.

Увидев нас, она вскрикнула и попыталась выскользнуть из-под Лиама, однако тот припечатал ее к дивану и продолжил начатое.

– Девка, не дергайся! – прикрикнул на свою партнершу Лиам, усердно толкая в нее свой член.

– Лиам, но здесь же люди! – пробормотала она сквозь зубы.

– Ну и что? Я им не мешаю. Траха они не видели, что ли? Я уже скоро кончу.

– Это ни в какие ворота не лезет! – крикнула девица.

– В твои пока что влезает, – невозмутимо ответил Лиам.

– Не прикидывайся! Ты понимаешь, о чем я.

– Эй! – Лиам прекратил толчки и взглянул на нас. – Я тут кого-нибудь шокирую?

– Представь себе! – зло бросила ему Джен. – Меня!

Растолкав нас, она ушла на кухню.

Остальные качали головой, отводя глаза от дивана. Тейт отправился вслед за Джен. Мы – тоже. Кейлеб равнодушно уселся в кресло, посадив Грейс к себе на колени. Джоанна стояла столбом.

– Ну что, довольна? – спросил у партнерши Лиам.

– Едва ли, – ответила та, хихикнув над двусмысленностью вопроса.

– Ничего, скоро будешь. Только больше мне не мешай.

Весь стыд девицы куда-то испарился.

– Давай уж, – буркнула она, вцепляясь ногтями в спину Лиама.

Мы к тому времени уже были в кухне.

– Тейт, я понимаю, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят, но неужели ему больше негде? – спросила Брей. – Тем более что ты с дороги предупредил его о возвращении.

– Меня это уже достало! – завелась Джен. – Почему ты ему позволяешь трахаться где попало?

– Прости, малышка. – Тейт открыл холодильник, изучая содержимое полок. – Я с ним поговорю. – Он повернулся ко мне. – Конечно, ему есть где трахаться. Но Лиам… видишь ли, это трудно объяснить.

Тейт выложил на стол пакет мяса для сэндвичей и банку горчицы.

– Все проще простого, – сказала Джен. – Лиам – обыкновенный кобель. Где припрет, там и трахается. – Она взяла бутылку минералки и ушла.

– Лиам через несколько месяцев уедет к себе в Финикс, – продолжал Тейт.

Он стал рыться в поисках хлеба, пакет которого обнаружил за тостером.

– Я люблю Лиама, – сказал Тейт, извлекая ломти, – но, если честно, мне не терпится снова почувствовать себя единственным жильцом этой квартиры.

– А разве Джен здесь не живет? – спросила Брей.

Наверное, она пыталась вообразить, как эта ершистая блондинка мирится с «кобелячьими» особенностями Лиама.

– Хотите сэндвич? – спросил Тейт, вспомнив, что он в кухне не один.

Мы с Брей дружно замотали головой.

– У Джен своя квартира. Кстати, неподалеку отсюда. Вместе мы жить неспособны. Уже пробовали. Не получилось. Она терпеть не может, когда мое барахло раскидано по всей квартире. А я больше всего боялся, что мы слишком привыкнем друг к другу. Настолько, что она будет вместе со мной ходить в туалет. Так и весь сексуальный кайф можно сломать, – заключил он, энергично встряхивая бутылочку с горчицей. Тейт соорудил себе сэндвич и принялся с аппетитом жевать. – На вечер программа такая, – продолжал он, двигая челюстями. – Идем на вечеринку. Там будет выступать группа. Крутой андеграунд. Их бас-гитарист – брат Лиама. Пойдете с нами?

Еще одна вечеринка. Мне подумалось, что цепь вечеринок, которую мы считали окончившейся, продолжается и еще какое-то время будет продолжаться.

– Обязательно пойдем, – ответил я.

Брей не возражала.

Похоже, Тейт и компания не собирались надолго задерживаться в Майами. Мы побывали на той вечеринке, послушали группу, в которой играл брат Лиама. Ночевали все вместе в не слишком-то просторной трехкомнатной квартире Тейта. Спали где придется; в основном на полу, разложив мягкие синтетические подушки. На следующий день Тейт повез Кейлеба к какому-то парню. А мы сидели в джипе и ждали, пока Кейлеб сбывал наркотики, привезенные из Норфолка.

Мне нравились наши новые друзья. Вот только Кейлеб настораживал. Отчасти из-за его торговли наркотой. Но было еще что-то, чего я никак не мог понять. Просто сигналы тревоги из подсознания. Разговорчивостью Кейлеб не отличался. Основное внимание он уделял Джоанне или Грейс, а зачастую – обеим. Иногда вполголоса переговаривался с Тейтом. Похоже, он был не из тех, кто быстро сходится с новыми людьми. Или вообще не был настроен раскрываться. Достаточно того, что к нам с Брей он не лез.

Казалось, наши проблемы частично решились. Джен и Грейс отдали Брей кое-что из своей одежды. Тейт, сообразив, что я нахожусь в том же положении, поделился со мной. Мы не беспокоились ни о транспорте, ни о крыше над головой. Это были какие-то дома на побережье, принадлежавшие друзьям Тейта, гостиничные номера, а то и просто укромные места, где можно было не опасаться, что нас поймают. Тейт знал немало таких местечек. Впервые за все это время мы с Брей смогли вздохнуть по-настоящему спокойно. Жизнь разжала свои тиски. Даже наоборот: начала расширять нашу зону безопасности. А ведь мы всего дней десять были знакомы с Тейтом и его друзьями.

Спокойствие этих дней убаюкивало; причем настолько, что перемены, которые я стал замечать в Брей, не настораживали меня так, как должны были бы, находись я в ином, более бдительном состоянии.

Мы остановились в еще одном доме на берегу, и первый же вечер преподнес мне открытие. Оказалось, что я недостаточно хорошо знаю подругу моего детства и любовь всей моей жизни.

Это разбило мне сердце.

Такого потрясающего дома на побережье я еще не видел. Большинство его окон выходило на океан. Неподалеку имелся внушительный лодочный причал, просто картинка из журнала по ландшафтному дизайну. Каждая комната была обставлена с роскошью и изяществом. Дорогие полы из керамической плитки, картины (наверняка подлинники), дизайнерская мебель, к которой было страшно прикасаться. Такой богатый и идеально чистый дом вряд ли мог принадлежать кому-то из друзей Тейта. Все дома, куда он привозил нас до сих пор, больше напоминали мое холостяцкое жилище в Джорджии.

Оказалось, это дом родителей Джен, которые сейчас отдыхали на Багамах. Естественно, их дочка быстро нашла применение пустующему жилью.

В гостиной гремела музыка, вырываясь из потолочных динамиков. Мы с Брей сидели на диванчике, потягивая коктейль. Тейт, Джен и еще несколько гостей танцевали в середине комнаты под «Pony» Джинувайна. Все диваны и стулья были заняты. После коктейля мне захотелось пива. Я прошел на кухню, которая тоже была полна гостями. Народ расположился даже на столах.

В кухне я увидел и Кейлеба. Он сидел возле мойки, зажав между ног пинту виски «Джек Дэниелс». К его плечу привалилась Джоанна. Ее глаза были пустыми и остановившимися. Мы к этому уже привыкли. Даже в трезвом состоянии выражение ее глаз не менялось.

– У меня к тебе вопрос, – сказал Кейлеб.

Надо же! В течение всех этих дней Кейлеб ни разу не удостаивал меня разговором. Вряд ли виски сделало его более общительным. Что-то тут не так.

Внутренне насторожившись, я взял из холодильника пиво, отвернул пробку и встал напротив Кейлеба.

– Спрашивай, – сказал я, отхлебывая из горлышка.

Кейлеб не торопился. Более того, тянул время.

– Когда у вас сперли тачку, что ж ты копам не сообщил?

– А почему ты думаешь, что я не сообщил?

– Я не думаю. Случайно услышал, как вы с подружкой говорили.

Выходит, равнодушие Кейлеба к нам не мешало ему быть наблюдательным и подмечать все мелочи. А я-то думал, что ему ровным счетом плевать, о чем говорят вокруг.

– Это не дало бы никаких результатов, – ответил я.

Слабоватое объяснение. Я и сам это сознавал, но сказать ему правду не мог. Мне просто хотелось поскорее выпутаться из разговора.

Кейлеб слегка улыбнулся. Впервые на моих глазах. Почувствовал, что прищучил меня.

– Если у людей угоняют тачку, а они не чешутся вызывать копов, причин может быть только три. Или вы сами ехали на краденой тачке, или вам опасно попадаться копам на глаза. Или же никакой тачки вообще не было, и вы это придумали, чтобы пачкать нам мозги. – Он усмехнулся.

Мне хотелось въехать ему по физиономии. Но за что? За его сообразительность?

– Без обид, старик. – Кейлеб даже поднял руки. – Я вас не осуждаю. Не мне говорить о таких вещах. Я не какой-нибудь долбаный Керк Камерон. Что бы вы там ни натворили, это не мое дело. Я только не хочу, чтобы вы впутывали нас в ваше дерьмо. Это понятно? Мне собственного хватит разгребать до конца жизни.

«Преступник сразу чует подобных себе», – подумал я.

Чтобы не впутывать их в наше «дерьмо», нам нужно было расстаться с Тейтом и компанией. А так… Какая-то вероятность все равно существовала. Но в одном Кейлеб был прав: не ему говорить о таких вещах. Достаточно того, что он торговал наркотиками. Что-то мне подсказывало: это не единственная сфера, где он не в ладах с законом. Если уж сравнивать, то торговля наркотой по тяжести далеко превосходит непредумышленное убийство.

– Тебе и остальным не о чем беспокоиться, – сказал я, отталкиваясь от стола.

– Надеюсь, ты прав. Это в интересах вас обоих.

Я ушел с кухни, посчитав разговор законченным.

Я не знал, долго ли еще мы будем тусоваться с Тейтом и его друзьями. Но пока мы в их кругу, Кейлеб всегда найдет, чем испортить мне настроение.

Однако Кейлеб не только испортил мне настроение. Он заставил меня думать. Заставил вспомнить, почему мы здесь. Сразу замелькали вопросы. Ищет ли нас полиция, и если да, то как давно? Найдено ли тело Джаны? Я вдруг ощутил необходимость это выяснить. Побродив по дому, я разыскал Джен и спросил, есть ли в доме компьютер. Не задавая вопросов, она провела меня в отцовский кабинет.

Дверь закрылась. Я сел в удобное кресло на колесиках, включил компьютер и протянул руку к беспроводной мыши. Большой плоский монитор ожил. Я не стал зажигать настольную лампу, довольствуясь светом монитора. Давно я не сидел наедине с Интернетом. Я открыл поисковую систему, вбил туда наши имена, затем слово «Джорджия» и еще несколько сопутствующих слов. Оставалось лишь запустить поиск. Я вдруг подумал, что нехорошо заниматься подобными поисками с чужого компьютера. Зато никто не возбраняет мне посмотреть подборки новостей. Я закрыл поисковик и набрал адрес сайта одного из телеканалов Джорджии.

И снова не решился нажать «Enter». Я жаждал узнать новости и в то же время слишком боялся их. Нам с Брей сейчас было так хорошо. Мы наслаждались своим счастьем, забывая о будущем. Рано или поздно оно вломится в нашу жизнь. Но у меня не хватало духу собственными руками ускорить его приход. Я привык просыпаться и видеть улыбку Брей. Я еще не был готов к тому, чтобы ее улыбка превратилась в воспоминание.

Не был готов.

Я удалил из истории браузера все следы своего пребывания, выключил компьютер и ушел, оставив кабинет в том же состоянии: темным, пустым и дающим возможность получить ответы.

Брей в гостиной не было. Тейт и Джен почти что трахались, продолжая танцевать все под ту же песню. Похоже, поставили «Pony» на непрерывный повтор. Я побродил по комнатам, вышел на веранду и наконец увидел Брей. Они с Грейс уединились на примыкающем крытом дворике, сидели в шезлонгах и болтали.

Ко мне вернулось благодушное настроение. У меня и в мыслях не было расспрашивать Брей о подробностях четырех лет, проведенных в Южной Каролине. Я тихо подошел и встал у полуоткрытой раздвижной двери. Они сидели спиной и потому меня не видели. В пространство дворика врывался мягкий шелест волн. А вот оглушительная музыка из гостиной звучала здесь значительно тише. Ее гасили толстые каменные стены дома.

Мне вдруг захотелось напугать Брей своим внезапным появлением. В детстве я развлекался такими штучками. Но тут до меня стали долетать обрывки их разговора, и мне начисто расхотелось шутить. Слова жгли мне уши.

– Боже мой… даже не верится! – услышал я возглас Грейс.

Она наклонилась к шезлонгу Брей, как будто собиралась на что-то взглянуть.

– Грейс, только прошу тебя… больше никому не рассказывай, – попросила Брей и быстро опустила руку между шезлонгами. – Не хочу, чтобы Элиас узнал.

– Не бойся. Я никому не скажу, – пообещала Грейс. – Это потому у тебя их так много?

Я подкрался совсем близко. К счастью, они не оборачивались. Грейс наклонилась к руке Брей. Я изогнул шею, чтобы лучше видеть, чем она занимается. Грейс перебирала плетеные браслеты на правом запястье Брей.

И тут Брей меня заметила.

Мгновенно вырвав руку из пальцев Грейс, она торопливо вернула браслеты на прежнее место. Я прошел последние несколько шагов и остановился возле ее шезлонга.

– Малыш, а я тебя потеряла, – сказала Брей, натужно улыбаясь.

Я чмокнул ее в губы.

Посмотрел на Грейс, снова на Брей, надеясь, что Грейс поймет намек и оставит нас одних. Но она продолжала сидеть. Мои глаза опустились ниже. К браслетам на руках Брей.

И вдруг я почувствовал предательство. Не со стороны Брей. Меня предали ее браслеты!

Я думал, Брей сама мне все расскажет. Особенно теперь, когда поняла, что я слышал часть разговора, не предназначенного для моих ушей. Но она молчала. Тишина становилась все напряженнее, а ситуация – все более нелепой. Присутствие Грейс лишь добавляло нелепости.

– Так что ты скрываешь от меня и не хочешь, чтобы я знал? – спросил я.

Брей отвернулась.

Я снова посмотрел на Грейс. Теперь она прекрасно понимала, что лишняя здесь. Ей самой захотелось поскорее убраться с дворика. Она кисло улыбнулась и встала.

– Пойду разыщу Кейлеба, – сказала она и почти побежала по мозаичной дорожке к дому.

Кажется, «Pony» заменили другой песней. Ее звуки ненадолго ворвались во дворик и тут же стихли. Грейс плотно закрыла стеклянную дверь.

Я сел в освободившийся шезлонг, повернув его к Брей. Она сидела в шезлонге с ногами, не глядя на меня. Не хотела или не могла смотреть?

– Так ты мне расскажешь? – Я потянулся к ее рукам, погладил ладони.

– Нет, Элиас. Не могу.

Тогда я обхватил ее запястья. Брей пыталась вырваться, но я не отпускал.

– Брей, так дело не пойдет, – сказал я, еще сильнее сжимая пальцы. – Я хочу, чтобы ты мне рассказала.

Я пытался хоть что-то прочитать на ее лице и в глазах, но видел только боль. Я уже примерно представлял, какое открытие меня ждет, и все равно до последнего отказывался верить.

Брей опять попыталась вырваться, но физически я был сильнее ее. Я сжимал ее руки, одновременно приподнимая большими пальцами браслеты. Мое сердце перестало биться. Я застыл и онемел. Брей пыталась выдержать мой взгляд, но сразу отводила глаза.

Набрав побольше воздуха, я стал ощупывать шрамы на ее запястьях. Мне было страшно, словно это случилось только что. Я даже закрыл глаза, чтобы успокоиться. В тот момент я сам был невероятно уязвим, и Брей этим воспользовалась. Она рывком высвободила руки, вскочила с шезлонга и понеслась прочь.

– Брей! – Я побежал за нею. – Пожалуйста, остановись!

Она не останавливалась. Миновав цветник, находившийся за двориком, Брей понеслась к причалу, а оттуда свернула к каменистому пляжу.

– Стой! Да стой же, черт тебя дери!

Я догнал ее, схватил за локоть и развернул лицом к себе. Длинные темные волосы прилипли к ее лбу. Брей отчаянно вырывалась, но я не отпускал. После каждой ее попытки я лишь усиливал хватку.

– Элиас! Оставь меня! Уходи! – орала Брей, захлебываясь слезами.

Я прижал ее к себе. Она продолжала вырываться и отпихивать меня.

– Брей, я же тебя ни в чем не упрекаю! – не выдержал я. – Я прошу просто поговорить со мной. Расскажи, зачем ты это сделала.

Видя, что от меня ей не вырваться, Брей рухнула на песок, увлекая меня за собой. Я успел разжать руки и потому устоял. Она выла. Протяжно, как зверь, воющий в темноту. Потом спрятала лицо между коленей и стала раскачиваться взад-вперед. Я сел рядом. Я пытался обнять ее и утешить. Я хотел говорить с ней. Обещал, что пойму и не упрекну ни единым словом. Но Брей оставалась безутешна. Я не знал, как мне быть. Передо мной сидела не та Брей, которую я хорошо знал. Не та девчонка, с которой я рос. В ней не было ничего от прежней Брей, неистощимой на выдумки и шалости; Брей, знавшей все мои тайны. Я по-прежнему любил ее со всеми слабостями и недостатками. Моя любовь к ней не могла измениться. Но мне открылась другая сторона жизни Брей. Там были шрамы на запястьях. Там была боль, до сих пор наполнявшая ее сердце. Эту сторону я никогда не видел и даже не подозревал, что у Брей может быть вторая сторона. Или второе дно.

– Ну пожалуйста, – тихо сказал я, делая последнюю отчаянную попытку.

Она смотрела вдаль, на вечерний океан. На длинных ресницах блестели слезы. Но она молчала.

Я мог лишь догадываться, о чем она сейчас вспоминала…

Воспоминания…

Кровь алыми бусинками капала с моих пальцев. Под стулом образовалась целая лужица. Звук их падения становился все громче, словно перед смертью все чувства обострялись. Тихий голос у меня в голове, твердивший, что я застряла на пороге между здравым рассудком и отчаянием, все-таки одержал верх.

Элиас был далеко. Я была одинока. Невероятно одинока. Я отдалилась от родителей, которым звонила лишь по особым случаям. Они давно отступились от меня. Подспудно они хотели, чтобы я уехала куда-нибудь подальше. Их желание осуществилось. Моя единственная подруга Лисса не поняла бы меня, даже если бы я усадила ее рядом и стала рассказывать, до чего мне паршиво. Не могу назвать ее эгоисткой. Просто она так устроена. Ей куда удобнее наблюдать за проблемами других со стороны, чем предлагать какие-то решения. Мне было некому выговориться и выплакаться. И что хуже всего – рядом со мной не было Элиаса. Я сама оставила его и уехала из Джорджии. Я знала, что не заслуживаю его. Зачем ему груз моих проблем? Мне было страшно и стыдно явиться к нему с таким багажом. Пусть будет счастлив. Без меня.

В вечернем небе висели темные тучи, но из них не проливалось ни дождинки. В вазочке на столе удушающе дымили ароматические палочки. Окно было открыто, порывы ветра время от времени разрывали дымовые струи. Но даже этот пряный запах не мог до конца заглушить металлический запах крови. Я ощущала его. Казалось, мне в ноздри сунули тряпку, смоченную уксусом. Я ощущала вкус крови во рту и в глубине моего пересохшего горла.

Но самым сильным ощущением были воспоминания. В этот последний час жизни они обступили меня, и все оставшиеся силы я тратила на то, чтобы их прогнать. Дым палочек стал еще противнее. Я смотрела сквозь его завесу. Мне становилось все тяжелее дышать. Веки тоже тяжелели. В коридоре вдруг послышались шаги Лиссы. Я замерла. Сейчас войдет и все мне испортит. Мое сердце испуганно забилось. К счастью, она не вошла. Вскоре ее шаги стихли.

Я закрыла глаза. Воспоминания распирали голову. Я боялась, что они проткнут мне глаза и через глазницы вырвутся наружу. Картины были до боли яркими, живыми и… жестокими.

Мне уже не хватало сил, чтобы остановить их мучительный поток.

Раннее весеннее утро. Дождь. Его прохладные капли падали мне на щеки и на мои тощие девчоночьи плечи. Я бежала вместе с тринадцатилетним Элиасом по пастбищу мистера Парсона. Мы направлялись к пруду – двое свободных, беззаботных созданий. Мы еще даже не стали подростками. Все наши страхи были маленькими и смешными. Мы боялись, как бы нас не поймали и не заперли по домам, заставив есть на обед противную лапшу. Мы стремительно влетели на шаткие мостки пруда и бултыхнулись в воду, подняв фонтан брызг. Элиас нырнул, подплыл ко мне и схватил за коленки. Я отчаянно отбивалась, пытаясь вырваться. Это была наша обычная забава. Я хохотала до слез.

Потом Элиас вынырнул. Его волосы превратились в мочалку, с которой еще и капало.

– Вот бы остаться здесь навсегда, – сказала я.

– Я бы тоже не отказался. – Элиас слегка обрызгал меня. – А что нам мешает?

– Школа. – Я засмеялась, прикрывая рот рукой. – Наши родители. Им бы это не понравилось.

Элиас лег на спину и вытянул руки по швам.

– А ты знаешь такого Брайдена Харриса? – начала я. – Он из класса миссис Роу. Кажется, я ему нравлюсь.

Элиас насторожился.

– Хочу научиться целоваться, – добавила я. – По-настоящему, с языком. Слышал про такие поцелуи? Не хочу выглядеть дурой, когда у нас дойдет до первого поцелуя.

– По-моему, тебе и без того парня хорошо, а уж тем более – без поцелуев, – сказал Элиас.

Что-то в его голосе изменилось, но я тогда не слишком обращала на это внимание.

– Слушай, поучи меня, – канючила я. – А то мне будет стыдно.

– Нет.

– Почему нет? – спросила, брызгая на него. – Я же знаю, ты целовался с сестрой Митчелла. Митчелл мне все рассказал.

– Не целовался я с ней.

– Не целовался? – сощурилась я. – Так, значит, ты никогда не целовался по-французски? Никогда-никогда?

– Целовался, – ответил Элиас, но вид у него был не слишком уверенный. – Только не с сестрой Митчелла.

Он даже поежился и скорчил гримасу.

– Тогда с кем?

Я попробовала скрестить руки, но в воде это плохо получалось. Я была вынуждена подпрыгивать. Глубина в этом месте была мне выше головы.

– Не твое дело, – ответил Элиас и сморщил одну ноздрю. – По-моему, не очень-то красиво сначала целоваться, а потом звонить об этом направо и налево.

– Ты – тошняк. – Я закатила глаза и снова брызнула на него.

Элиас слегка изменился в лице. У него сузились зрачки, а белки глаз стали заметнее. Я засмеялась. Надо же, как он всегда обижался на самые простые обзываловки. Но мне нравилось его доставать, и потому я добавила:

– Большой, волосатый, противный тошняк.

Мне показалось, что меня накрыло цунами. Вместо воздуха у меня в легких плескалась грязная прудовая вода. Я поперхнулась, закашлялась. Глаза жгло. Я схватилась за них и сделала только хуже, поскольку мои пальцы тоже были мокрыми.

– Болван ты, Элиас! Терпеть тебя не могу!

– Врешь, – уверенным тоном возразил он. – Тебе это очень нравится.

Я закусила губу и проверещала:

– Ладно, я согласна тебя терпеть… возможно. – Для пущего эффекта я снова закатила глаза. – Но если ты не поможешь мне поупражняться и я на первом же свидании выставлю себя дурой, пеняй на свою задницу.

Я дерзко задрала подбородок.

– Брей, ты неизлечима. Тебя даже могила не исправит. Ты знаешь об этом?

Он мог говорить что угодно, но я чувствовала: я добьюсь желаемого.

– Ну пожалуйста, – захныкала я.

– Ладно, – с крайней неохотой согласился Элиас. – Попробую тебя научить. Но вообще все это очень странно.

– Что странно?

– Странно так целоваться со своим лучшим другом, даже если он девчонка.

– Мне как-то все равно, странно это или нет, – просияла я. – Радуйся, что я прошу тебя, а не Митчелла или Лиссу!

Мы оба захохотали.

– Тогда бы это точно был тошняк, – сказал Элиас.

Элиас потянулся ко мне. Его руки легли на мои мокрые щеки. Я тут же сделала губы бантиком и плотно зажмурилась. Даже кожа вокруг носа сморщилась.

– Так не делают, – сказал Элиас. – Не надо морщить лицо. И губы не округляй. Только сжимать их не надо.

Я сделала, как он говорил. Элиас осторожно прижался губами к моим губам. Потом просунул язык мне в рот. У меня очень странно закололо все тело. Такое со мной было впервые. Живот поплыл, словно теплая каша из кастрюли. Потом внутри что-то слегка задрожало, а между ног появилось очень приятное замирание. Это я тоже чувствовала впервые. Я не понимала, что со мною, но новые ощущения нравились мне ничуть не меньше, чем когда он чесал мне спину или играл с моими волосами. Это было ужасно приятно. Мне сразу стало тепло.

Поцелуй оборвался. Мы смотрели друг другу в глаза. Мы не знали, как вести себя дальше, а потому начали отчаянно брызгаться.

Я орала что есть мочи, когда Элиас прыгнул мне на спину, обхватил мою макушку и попытался окунуть с головой. Я дважды уходила под воду и снова ее наглоталась, прежде чем сумела вырваться.

– Придурок! – крикнула я.

Элиас молча плыл к мосткам.

– А ты все равно тошняк, Элиас Клайн! – крикнула я, и мой крик разнесся над водой. – Потому ты и не сознаёшься, что целовался с сестрой Митчелла! У тебя с ней облом был, и ты не хочешь, чтобы об этом знали!

Он спокойно доплыл до мостков, вылез и сел на шершавые доски.

– Ошибаешься! – крикнул он мне.

– Это почему? – ехидно спросила я.

– А потому. Я с ней по-французски не целовался. Так что ты у меня была первой.

Я тряхнула головой, прогоняя воспоминания, и пронзительно закричала, молотя кулаками по забрызганному кровью стулу. Слезы так и лились у меня из глаз.

Опасная бритва валялась на боковом столике. Я скосила на нее глаза, стараясь окончательно прогнать все воспоминания об Элиасе. Голова начала клониться на грудь. Мне было ее не поднять, словно она весила пятьдесят фунтов.

Комната кружилась. Длинные складчатые занавески смешались с бежевыми стенами. Привычные звуки дома стали невероятно громкими. Теперь уже тикали не двое часов, а полдюжины. Казалось, на ногах Лиссы не тапки, а каменные сапоги. Потом стенные часы в коридоре начали отбивать время. Каждый удар грозил разорвать мне барабанные перепонки. Я хотела заткнуть уши, но мне было не поднять тяжелые обмякшие руки.

Разум быстро погружался во тьму. Я всегда думала, что человек, вскрывший себе вены, умирает медленно. Если мне повезет, разум выключится раньше, чем жизнь покинет тело.

Вряд ли я сумею это проверить.

В комнату ворвалась Лисса. Увидев мои окровавленные запястья, она подняла крик.

– Брант! Брант! – Ее руки зажимали мне раны. – Звони в службу девять-один-один! Брант! Слышишь? Вызывай девятьсот одиннадцатую!

Я думала, что ее голос окажется таким же оглушительно громким, как и все остальные звуки, которые я слышала недавно. Нет, ее крик доносился словно издалека. Смерть медленно гасила мой разум.

Ее молчание становилось невыносимым.

– Брейел!

Я уже не ждал, что смогу ее разговорить. Хочет побыть в одиночестве – я уйду и не буду мешать. Но к моему удивлению, она вдруг сказала:

– Я все сделала не так.

Она по-прежнему смотрела на океан. Не на меня.

– Ты… что именно ты сделала не так?

Я почувствовал комок к горле. Слова Брей означали очень многое. И прежде всего то, что неблагополучная полоса в ее жизни началась не после трагедии на утесе, а гораздо раньше. И слышать об этом было даже страшнее, чем видеть шрамы на запястьях.

Говорить я не мог. Смотреть на нее – тоже. Меня захлестывала душевная боль и даже негодование. Как она могла? Как посмела?

– Лисса меня нашла, – шмыгая носом, продолжала Брей. – Я все сделала по-дурацки. Вены так не режут. И место нужно было выбрать другое. Я уже не говорю о времени.

– Брей, но почему ты это сделала? Почему? – Я повернулся к ней. – Я хочу услышать от тебя правду. Если это было как-то связано со мной, так и скажи.

Я не хотел знать причину и в то же время… должен был знать.

Я проглотил накопившуюся слюну и ждал. Что еще мне оставалось? После такого признания я не мог встать и вернуться в дом.

Брей продолжала молчать. Она словно отгораживалась от меня. Я уже догадывался, что явился косвенной причиной ее попытки самоубийства. Только бы не главной!

– Элиас… Помнишь, я говорила, что боюсь перемен в наших отношениях? Что, если они станут близкими, у нас все развалится? Я врала тебе. Это был лишь предлог. Сильно разбавленная версия правды.

Я не верил своим ушам. Мозг лихорадочно пытался додуматься: какую же правду я тогда услышу?

Брей сделала новую паузу. Наверное, собиралась с силами. Я застыл, приготовившись услышать самые невероятные признания.

– В моей жизни все шло наперекосяк, – сказала она. – И ты это знал лучше, чем кто-либо.

Получалось, что не знал.

– Эти идиотские, беспричинные смены настроения. То безудержная радость, то черная тоска. Я мучилась сама и еще сильнее мучила окружающих. За тебя я уцепилась с самого первого дня нашей встречи. В детстве я не понимала, что со мной что-то не так. Думала, просто у меня такой характер. Да, я не похожа на других. Но мне это даже нравилось. Я и не хотела быть как все. В детстве многого не понимаешь или понимаешь по-своему.

Брей тряхнула головой, словно ей было стыдно за то, что столько лет она себя дурачила, убеждая, будто ни в чем не виновата.

– А за тебя я уцепилась, потому что только ты не отталкивал меня. Наоборот, это тебя пытались от меня отогнать, но ты все равно не уходил.

Она вдруг рассмеялась. Весело, беззаботно. Как раньше. Этого я никак не ожидал.

– Кстати, ты знал, что Лисса меня боялась?

– Лисса? Тебя? Но она же была твой лучшей подругой.

– Я сама об этом не знала. На пятнадцать лет бабушка подарила мне керамическую музыкальную шкатулку. Красивую такую. На боковой стенке было выгравировано мое имя. Лисса пришла ко мне в гости, увидела шкатулку, захотела получше рассмотреть, взяла в руки… Сама не знаю, как шкатулка выпала у нее из рук и разбилась вдребезги. Конечно же, она это не нарочно. Все знали, какая она растяпа. Но ты бы видел ее лицо! Она вся тряслась и думала, что сейчас я изобью ее до полусмерти. Представляешь?

Брей опять засмеялась.

– Мне, конечно, было жаль бабушкиного подарка, но не настолько, чтобы бросаться с кулаками на лучшую подругу. Я успокаивала Лиссу как могла. Она в тот день призналась, что всегда меня боялась. И другие девчонки тоже. Они меня считали психованной.

Чувствовалось, Брей дорожит воспоминаниями детства. Даже такими.

– Со мной никто не хотел дружить, – с болью в голосе продолжала она. – А я и не знала. Мне об этом не говорили. Боялись. Если бы не разбитая шкатулка, я бы так и не узнала.

Она прикрыла глаза и со вздохом повторила:

– Мне никто не говорил. Только сплетничали за моей спиной. Об этом я тоже узнала от Лиссы. Я считала ее своей единственной подругой. Но она всегда старалась не вникать в мои проблемы. Теперь я ее понимаю. Зачем ей было копаться в чужом дерьме?

Я придвинулся к Брей поближе, но молчал, боясь ее прервать. Чувствовалось, сейчас она говорила о том, что очень давно носила в себе. Но почему она не рассказала мне об этом раньше? Неужели боялась, что я поведу себя как Лисса?

– А в шестнадцать мать как-то зашла ко мне в комнату и увидела, что я лежу на полу, свернувшись клубком, и пытаюсь ногтями пропороть себя вены на запястьях. Я пыталась покончить с собой. Там даже крови не было. Я… это трудно объяснить.

Брей сжала кулаки и скрипнула зубами.

– Во мне было столько злости. Столько хаоса. Я должна была выплеснуть его из себя. Мне казалось, я вот-вот взорвусь. Это как гной, когда нужно проколоть кожу и выдавить его. Что-то внутри зудит, и тебе никак это не выгнать из себя. Наверное, я коряво объясняю, но по-другому не умею.

Опять пауза. Подготовка к погружению в еще один пласт воспоминаний.

– Помнишь, я тебе наврала, что мама будет возить меня на гимнастику? Я всем так сказала… Элиас, я в жизни не занималась никакой гимнастикой. Вместо спортзала мы ездили к психиатру. К этому долбаному психиатру. Просто мать не хотела, чтобы люди знали. И я не хотела.

Наконец Брей повернулась ко мне. Теперь она без всяких просьб смотрела мне прямо в глаза. Ее взгляд был цепким, притягивающим.

– Ты единственный, кто меня не сторонился и принимал такой, какая я есть. Ты многого не знал, считал мои выходки очередными загибонами. Но ты не отворачивался от меня и не сплетничал за моей спиной. Даже мои родители… Да, они любили меня, но за все годы, что я росла, я их сильно утомила. Их достали мои проблемы. Я всегда лишь портила им спокойную жизнь. То убегу куда-то, то меня копы домой привезут. Одна комиссия по делам несовершеннолетних сколько им крови попортила. Им было не дождаться, когда мне стукнет восемнадцать.

По ее щеке поползла слезинка, которую я осторожно смахнул пальцем.

– Расскажи мне, – настойчиво попросил я. – Расскажи мне все.

Я еще подростком понимал: Брей тянется ко мне, потому что в семье она как чужая. Родители просто терпели ее. Другим словом это не назовешь. Отец постоянно восхищался ее старшей сестрой, а на Брей смотрел как на недоразумение. Но я не знал причин. Я и не догадывался, что у Брей могут быть нелады с психикой. И конечно же, я ничего не знал о ее постоянной борьбе с самой собой.

Брей немного успокоилась, не дав слезам пролиться. Иначе слез было бы очень много.

– Однажды я подслушала разговор родителей. Отец говорил матери, что устал от моих выкрутасов, что я распустилась до крайности, никто мне не указ… ну и все такое. Мать ответила, что тоже сыта мной по горло. «Пусть получает то, что заслужила»… Мне они ничего не сказали, но я поняла: я перестала быть для них дочкой и теперь им все равно. Они больше не спрашивали, куда я ухожу и когда вернусь… Во мне что-то оборвалось. Перепады настроения стали еще значительнее. Из шкодливой девчонки-подростка я превратилась в… совсем больную на голову. Знал бы ты, как меня мотало. Бывали дни, когда я чувствовала себя счастливейшим человеком на земле. А потом несколько дней подряд не вылезала из постели. Я лежала не шевелясь, смотрела в потолок, и хотела, чтобы окружающий мир разлетелся на мелкие кусочки. – Брей повернулась ко мне. – Да, Элиас, частично причина была в тебе, – сказала она, наконец ответив на мой вопрос о попытке самоубийства. У меня в горле снова встал комок. – Лисса по-своему пыталась мне помочь. Уже в Южной Каролине она убедила меня снова обратиться к психиатру. Я тогда подумала, в ней что-то изменилось и она действительно заботится обо мне. Для меня это было неожиданностью. Раньше все, кто знал о моих проблемах, просто отмахивались.

– А твои родители? Ты же говорила, мать возила тебя к психиатру.

– Возила. Но я всегда чувствовала, что они с отцом делают это не для меня, а для себя. Выполняют родительский долг… Помню, Лисса в тот день села рядом со мной, заглянула мне в глаза. Она даже взяла меня за руки. Элиас, ты можешь представить мое состояние? Я подумала: «Вау, она ведь действительно хочет мне помочь». Я решила показать, что ценю ее заботу, и согласилась.

В который уже раз Брей повернулась к океану. Легкий ветер играл ее волосами, прибив несколько прядок к губам. Я осторожно убрал их ей за уши. Брей словно не замечала моих прикосновений. Она двигалась к самому мрачному и тяжелому пласту своих воспоминаний.

– Я всегда отказывалась принимать лекарства. Боялась. Таблетки были для меня равносильны признанию: «Да, я чокнутая». Если я начну их глотать, то окажется, что родители были правы и меня надо лечить. Когда в шестнадцать мне их впервые прописали, я только делала вид, что принимаю. Но в Южной Каролине… говорю, меня так потрясло желание Лиссы мне помочь, что я не посмела ее обманывать. Сказала себе: «Если психиатр прописал мне таблетки, значит их действительно надо глотать».

Она вздохнула.

– И это было самой идиотской моей ошибкой.

– Почему?

– Потому что это и толкнуло меня на самоубийство.

Я изумленно смотрел на нее, ожидая дальнейших пояснений.

– Тот психиатр оказался шарлатаном, – сказала Брей. – Другого объяснения у меня нет. После его таблеток мне стало не лучше, а хуже… Лисса успела вовремя. Еще немного, и я бы ушла на тот свет… Очнулась я в больничной палате. Рядом стояли родители и две тетки с блокнотами в руках и осуждающими физиономиями. Они сообщили, что должны подвергнуть меня психиатрическому освидетельствованию. Родители вручили меня заботам департамента здравоохранения и вернулись в Джорджию. Лисса навестила меня всего один раз. Вот тогда я поняла, что она, как и мои родители, устала возиться со мной и готова передать меня в другие руки.

Я обнял ее колени.

– В той больнице меня продержали две недели. Потом выписали, убедившись, что я не представляю угрозы для самой себя. Я убедила врачей, что до таблеток не пыталась совершить самоубийство. Я им не врала, так оно и было. У меня часто мелькали мысли о самоубийстве. Чаще, чем хотелось бы. Но попыток не было. Не знаю, может, эти таблетки только на меня так действовали. Кому-то они и правда помогали, а у меня после них крыша ехала.

Она грустно рассмеялась.

– Представляешь? Я им все это выложила, а они мне тут же прописали какое-то другое дерьмо и стали уверять, что вот оно-то мне обязательно поможет. А через две недели похлопали меня по руке и сказали: «Мисс Бэйтс, надеемся, что больше мы вас здесь не увидим». (Брей мастерски воспроизвела гнусавый голос врача.) Я еще три месяца прожила с Лиссой. Та всячески старалась меня избегать. Потом настал день, и я поняла, что по горло сыта и ею, и Южной Каролиной.

Брей подняла на меня глаза, и меня прошиб пот, но не холодный, а обжигающе горячий.

– Я устала прятаться от единственного в мире человека, который меня любил. Вот так я вернулась в Атенс. К тебе.

Океанские волны неутомимо выплескивались на берег. Ветер дул со стороны дома, принося гул голосов и обрывки музыки. Но все это воспринималось фоном, наравне с шумом волн, и потому не раздражало. Затем ветер и вовсе стих, словно не желал нам мешать. Брей села в позу лотоса, сложив руки на коленях. На ресницах еще блестели слезы, но плакать она больше не могла. Я осторожно взял ее руку и поцеловал запястье. Потом взял другую. Я положил их ей на колени и накрыл своими ладонями.

– Мне нужно тебе кое-что сказать, – заговорил я. – Но вначале я хочу услышать, в чем именно была моя частичная вина.

Брей удивилась. Замотала головой. Наморщила лоб.

– Элиас, наверное, я неправильно выразилась. Твоей вины в этом нет ни капли.

Я молчал. Меня не тянуло что-либо говорить. Я хотел только слушать. Когда Брей продолжила, ее голос звучал тихо и отрешенно.

– За два дня до этого мне стал вспоминаться последний разговор с Митчеллом. Он мне сказал, что у тебя с Алин настоящая любовь. Я понимала: ты для меня навсегда потерян. А ты был моей единственной точкой опоры. Я пыталась свыкнуться с этой мыслью. Твердила себе: «Ты ведь сама его бросила и исчезла из его жизни». Но легче мне не становилось. Наоборот, становилось все тяжелее, все хуже. Поднося бритву к запястью, я думала о тебе. О нашей первой встрече. О первом поцелуе. Обо всем, что было у нас впервые. Да, Элиас, ты тогда занимал все мои мысли, но ты ни в чем не виноват.

– И ты тоже, – сказал я и сжал ей руки. – Теперь ты это знаешь.

– Знаю, – кивнула она.

Она хотела сказать еще что-то, но лишь уткнулась взглядом в колени.

– Но ты меня сильно обидела, – сказал я.

Брей вскинула голову. Кажется, даже попыталась вскочить, но я крепко держал ее руки.

– Почему ты никогда мне этого не рассказывала? С Лиссой ты поделилась, хотя сама же призналась, что вся ее забота о тебе была видимостью. А теперь ты сидишь здесь и говоришь, что я единственный, кто по-настоящему тебя любил и понимал. Что я – это все в твоей жизни. Твоя единственная точка опоры.

Я смотрел ей в глаза. Я видел, как изменилось ее лицо. Мне хотелось говорить именно так – тоном рассерженного и обиженного человека. Пусть слышит. Пусть знает, что я не обладаю ангельской невозмутимостью.

– И я оказываюсь единственным, кто узнает об этом только сейчас. Единственным, с кем ты не поделилась своими секретами и к кому не обратилась за помощью. – Я едва сдерживал слезы, которые уже рвались наружу. – Ты знала: я люблю тебя так, как никто другой. И получается, ты не настолько мне доверяла, чтобы позвать на помощь.

Мои слова задели ее. Очень больно. У нее задрожала нижняя губа и руки. Но я не снимал своих ладоней. Пусть знает правду, даже если этот разговор у нас окажется последним.

– Почему ты не обратилась ко мне? Почему ты постоянно меня отталкивала?

– Я тебе уже сказала почему! – зло ответила Брей.

– Нет, этого ты мне не говорила, – спокойно возразил я. – Совсем недавно ты призналась, что врала мне. «Разбавленная версия правды» – это твои слова?

– Да! Я разбавляла правду! Это было… – Она не договорила. Я ждал. – Я боялась. Боялась, что этой правдой лишь оттолкну тебя, как отталкивала всех остальных. Особенно тебя. Ты видел во мне красавицу. Совершенное создание. И я хотела быть такой для тебя. Моя правда вдребезги разбила бы этот образ. Я не представляла, как потом буду смотреть тебе в глаза. Мне было до жути стыдно.

– Стыдно? Чего ты стыдилась?

Брей не ответила. Она даже отвернулась. Я дернул ее за руки, заставляя смотреть на меня.

– Брей, я знаком с тобой семнадцать лет. Семнадцать лет! Я любил в тебе все. Твой дерзкий язык. Твои сумасбродные выходки. Твое бесстрашие. Я любил все перепады твоего настроения. Я видел за всем этим живого человека! Яркую личность. Девчонку, с которой иногда бывает очень непросто. Которой иногда хотелось отодрать задницу. Но другой такой девчонки в моей жизни не было и быть не могло. Я из кожи лез, только бы соответствовать тебе. Ты это понимаешь? Я делал все, только бы быть рядом с тобой. Если бы я тебя боялся, если бы хоть какая-то часть твоей личности была мне неприятна, неужели я бы сделал тебя центром своего мира? Все эти семнадцать лет?

В ее глазах мелькнула улыбка.

Я отпустил ее руки и встал:

– Отныне – никаких секретов между нами. Рассказываем друг другу все. Никаких потаенных углов. – Я стал ходить взад-вперед, потом остановился. – Из нашего детства я уже не все помню. Так что начну с более позднего времени… Мне тогда было пятнадцать. Мы праздновали день рождения Лиссы и остались ночевать у нее дома. Ты заснула, а я еще не спал. Я убедился, что ты крепко спишь, и потрогал тебя за сиську.

Брей даже рот разинула. Я улыбался до ушей.

– Извращенец!

– Да, – согласился я. – Был. Полнейшим извращенцем. Таким остаюсь и всегда буду. Но говорю тебе сущую правду: без твоего разрешения я вовсю трогал твою сиську. Ты даже не знала. И я не жалею о содеянном.

Брей лишь качала головой и все больше улыбалась.

Я задрал голову, делая вид, что вспоминаю.

– Хочешь еще признание? – Я хлопнул в ладоши. – Твой выпускной. Ты собиралась на него с каким-то придурком. Имя его помнишь? Впрочем, это не так важно. Он отказался пойти с тобой. Знаешь почему? Я ему пригрозил.

– Что-о?

– Да, представь себе. Будь он нормальным парнем, я бы стиснул зубы и стерпел. Но я не мог допустить, чтобы этот хмырь зажал тебя где-нибудь в углу и полез под юбку. Я пытался тебя отговорить, но ты рогом уперлась. Тогда мы с Митчеллом дождались, когда его потянет в туалет. Митчелл сторожил дверь, а я дал парнишке справить малую нужду и потом объяснил: если он от тебя не отвалит, я его попросту убью.

– Не верю, чтобы ты это сделал, – сказала Брей, перестав улыбаться.

– Сделал. Если понадобится, сделаю снова. Ну что, бросишь меня после таких признаний? Я пошатнул твои представления обо мне.

Конечно же, я знал, что это не так, но хотел получить ее подтверждение.

Брей покачала головой.

– А хочешь узнать обо мне кое-что похуже? – спросил я.

Никто не тянул меня за язык. Я немного побаивался рассказывать Брей о том периоде своей жизни. Но сейчас у нас был момент истины. Для настоящего понимания она должна знать о неприглядных сторонах моей личности. Это могло ей не понравиться, и все же…

– После твоего отъезда я почти год сидел на кокаине, – сказал я. – Привык очень быстро. Когда было не достать понюшку, я даже пару раз курил крэк. Для усиления эффекта выпивал банку газировки и курил. Такие вот долбаные подробности о моей жизни.

Брей сжалась, словно я наотмашь ударил ее по лицу.

– Я чуть не превратился в настоящего наркомана. Оставалось вот столечко. – Я развел большой и указательный пальцы правой ладони, оставив между ними не более сантиметра. – А дальше… дальше уже полная зависимость. Ежедневная и ежечасная. И уже все равно, что ты ешь и где спишь. Да хоть в мусорных контейнерах. Когда нет денег на понюшку, расплачиваешься тем, что сосешь у продавцов. Думаешь, почему я так взвился на Митчелла? Он залип на мет и шаг за шагом повторял мой «кокаиновый путь».

Брей еще глубже утопила голые ступни в песке.

– Ты это делал? – спросила она, глядя мне в глаза.

– Что?

– Что-то из того, о чем сказал. Было?

– Нет. – Я покачал головой. – Один эпизод очень быстро вправил мне мозги… Какой-то парень… я даже не знал, как его зовут… он привел меня на точку. Мне предложили понюшку. Чистый кокаин, никаких «грузил». Я спросил сколько. Продавец сказал, что деньги ему не нужны. Он отдаст мне понюшку, если я позволю ему отсосать у себя. Я почти согласился. Подумал: это же не наоборот. Я еще не успел ответить, как парень, который меня привел, пообещал продавцу, что охотно даст ему отсосать. Видно, продавца приперло. Я и глазом не успел моргнуть, как они занялись мужским минетом. Я смотрел на парня, который меня привел, и думал, что мог оказаться на его месте. Добровольно. Вот тогда меня и ударило: до чего же я дошел. А потом я… подумал о тебе.

Брей взяла меня за руки. В ее глазах я видел сочувствие, понимание и чуточку ужаса.

– Я не просто подумал о тебе. Я вспомнил, как детьми мы плескались в пруду. Вспомнил, как ты смотрела на меня… И это было лучше любой терапии. Я же не знал, что Митчелл мне врет насчет твоей помолвки. Конечно, меня это сильно задевало. Я считал, что на месте того парня должен быть я. Мне казалось, что я потерял тебя навсегда. Но я не хотел, чтобы тебе было за меня стыдно. Не хотел предавать твою память обо мне. С того дня я ни разу не притрагивался к кокаину и крэку. И никогда не притронусь. Никакой гадости, убивающей жизнь. Что касается травки – только иногда, чтобы расслабиться.

Не давая ей вымолвить ни слова, я тут же спросил:

– А если бы у меня было? Если бы я запачкался сильнее? Ты бы от меня ушла?

Сердце подсказывало мне, что нет, не ушла бы. Но где-то в глубине души мне было стыдно за эту исповедь. Как Брей отнесется к моим словам? Только тогда я по-настоящему понял, через что она прошла в те годы и почему боялась разрушить мое идеальное представление о ней. Я и сейчас считал, что ей не надо было от меня таиться, но теперь я хотя бы понимал ее мотивы.

– Нет, Элиас, – тихо сказала она. – Никакие поступки из твоего прошлого не заставят меня с тобой расстаться.

За последние две недели мы не раз говорили друг другу эти слова, но с каждым разом они становились все более осязаемыми.

– А теперь моя очередь, – сказала Брей, целуя меня.

Этого я не ожидал. Да, всего несколько минут назад я заявил, что между нами не должно оставаться никаких секретов. Здесь и сейчас мы раскрываем все шкафы и вытаскиваем оттуда все скелеты. Но мне казалось, что все главные секреты Брей я уже знаю и они далеко не сразу уложатся в моем сознании. Неужели в ее списке осталось еще что-то?

– Мне нравится секс, – заявила я, отойдя на шаг и опустив руки. – Очень нравится.

– С каких пор это стало недостатком? – удивился Элиас.

Мне захотелось смеяться. Ну не смешно ли: я признаюсь своему парню, что люблю заниматься сексом? Он что, должен нахмурить брови и укоризненно покачать головой? Но я еще не сказала главного, и Элиаса вряд ли потянет смеяться, когда он это услышит.

– Видишь ли, недостаток в том, что я… занималась сексом со множеством партнеров.

Сейчас он наградит меня презрительным взглядом и уйдет. Так оно и будет…

– Я мог бы сказать то же самое и о себе, – усмехнулся Элиас. – И у меня хватало девчонок. Надеюсь, ты не забывала предохраняться?

Его ответ меня ошарашил, и не столько признанием, сколько равнодушной реакцией на мое признание.

– Конечно, – сказала я. – Может, пару раз забывала… в пылу момента. Понимаю, это все равно глупо. Но после второго раза я строго за этим следила. И здесь у меня все в полном порядке. Когда я попала в больницу, мне сделали все анализы.

– У меня тоже все в полном порядке. – Элиас задумчиво посмотрел на меня и кивнул.

Мне показалось, что он отчасти сомневается в моих словах. Раз уж мы договорились – без секретов, я должна рассказать ему все.

– Это началось, когда я пыталась заполнить пустоту. Просто искала себе эмоциональный стимулятор. А оказалось… Я не думала, что это меня так захлестнет.

Я провела ладонью по волосам, убирая их со лба, потом невольно вздохнула.

– Так в чем дело? – недоумевал Элиас.

– У меня был… секс втроем. – Я нервно сглотнула. – С одним парнем и его подружкой. И знаешь, мне понравилось.

Я отвернулась. Мне было стыдно смотреть Элиасу в глаза. Я чувствовала себя самой развратной шлюхой на земле. Я не заслуживала такого парня, как Элиас.

– Этот секс меня изменил. Прости, Элиас, но я говорю так, как есть.

– И что такого? – без малейшей тени раздражения спросил он. – Брей, почему ты так волнуешься? Не отворачивайся от меня. Мы тоже пробовали секс втроем. Я, Митчелл и Джана. И это не впервые.

– Знаю. Когда Джана притащилась на утес, она мне похвасталась.

Я вдруг увидела дно оврага и мертвые глаза Джаны, устремленные в небо. Кровь на камнях, где она упала.

Волевым усилием я прогнала эту картину.

– Брей, я до сих пор не понимаю: в чем проблема?

– И тебе не противно, что твоя подруга трахалась со многими парнями, да еще и в таких вариантах?

Он покачал головой и посмотрел на меня как на дурочку.

– По-твоему, мне было можно, а тебе нет? – спросил Элиас и, не дав мне ответить, добавил: – Малышка, сейчас не середина двадцатого века. У тебя есть полное право заниматься сексом столько, сколько хочешь, и в любых вариантах. И у меня тоже. Ты же никому не изменяла и не крутила ни с чьим мужем. – Он сощурился. – Или такое было?

– Нет.

– Тогда тебе нечего стыдиться. По крайней мере, со мной. И пока твоя любовь к сексу не толкнула тебя в постель к другому парню, у нас с тобой полное понимание. Брей, я ведь не ханжа. Я не собираюсь попрекать тебя твоим прошлым.

Мне нужно было бы и самой это сообразить. Уж кто-кто, а Элиас не станет осуждать меня за историю моих сексуальных приключений. Он вообще не будет меня ни за что осуждать. Жаль только, я не поняла этого много раньше. Целых семнадцать лет понадобилось.

Элиас снова взял меня за руки, засунул большие пальцы под браслеты и подушечками провел по шрамам.

– Я люблю тебя, Брей, – сказал он, и в этот момент все переменилось. – Но ты должна кое-что мне пообещать. Обещай, что больше никогда этого не сделаешь. Мне страшно даже подумать: ты могла покончить с собой.

Он снова провел по моим шрамам.

– Ты не имеешь права оставлять меня на свете одного. Поняла? Посмотри мне в глаза и скажи, что больше никогда не повторишь такой попытки.

– Не повторю. Я тебе уже говорила. Меня спровоцировали эти чертовы таблетки.

– Но ты сама сказала, что мысли о самоубийстве бродили в твоей голове уже давно. И не говори, что они бесследно исчезли. Мне страшно, что они и сейчас присутствуют где-то на задворках твоего сознания.

– Суицидальных попыток у меня больше не будет. Я прошла эту полосу. Я сильнее своих мыслей.

Элиас задумался. Я надеялась, он мне поверил.

Потом он стал меня целовать. Долго и нежно. Я буквально таяла от прикосновения его губ. У меня подгибались колени. Я обняла его за шею. Элиас поднял меня, поддерживая под ягодицы.

– Элиас, – тихо сказала я, когда наши поцелуи закончились.

– Да.

– Ты сказал, что на его месте должен быть ты.

– На чьем месте? – Он чуть запрокинул голову.

– Я же тебе недавно говорила. – Я поцеловала его в кончик носа. – Митчелл наврал насчет моей помолвки. Ты сказал, что тебя это разозлило, поскольку на месте того парня должен был бы оказаться ты.

Его глаза улыбнулись, а вслед за ними и губы.

– Теперь вспоминаю. Да. А что?

– Тогда почему бы нам… – Я покраснела. – Почему бы нам не устроить помолвку?

Его улыбка стала озорной.

– Ты просишь взять тебя в жены?

Теперь я была красной, как помидор, выросший под солнцем Джорджии. Я вывернулась из его рук, встала напротив и стала по-детски ковырять песок босыми ступнями.

– Я н-не знаю… Наверное.

– Почему бы нет? Можно с уверенностью сказать, что за семнадцать лет мы неплохо притерлись друг к другу. Так почему бы нет? Мы с тобой столько разных глупостей наделали. Можем добавить к списку еще одну.

От такого неожиданного поворота я заморгала. Потом сложила руки на груди и отставила ногу.

– Самое дебильное предложение, какое я слышала, – сказала я, впихивая в слова весь свой запас сарказма.

– А что, разве не так? – Элиас довольно скалился, демонстрируя свои белоснежные зубы.

Я толкнула его в грудь, и он приземлился на песок. Он молча смотрел на меня и смеялся.

Частично я обиделась и даже рассердилась. Но в глубине души мне его слова понравились, и он это знал. Я развернулась и пошла к дому.

– Малышка, куда тебя понесло?

Ему было не унять смех. Я подняла руку, показала ему средний палец и продолжала идти. Ветер обгонял меня, принося смех Элиаса. С каждым шагом музыка, звучавшая из дома, становилась все громче.

– Я сейчас напьюсь, выйду на середину гостиной и всем расскажу, что длина твоего члена – всего два дюйма. А потом я…

Элиас догнал меня и повалил на редкую траву, росшую среди песка.

– Мой член подлиннее двух дюймов, – засмеялся он, садясь на меня.

Кто бы сомневался!

Я наградила его презрительной ухмылкой.

Элиас закинул мне руки за голову. Трава была колючая. Он наклонился и поцеловал меня.

– А ты согласна выйти за парня с членом длиной два дюйма?

Я улыбнулась. Предложение не было романтическим, но меня оно вполне устраивало.

– Согласна. Почему бы нет?

Он снова меня поцеловал, продолжая сидеть на мне верхом. В это время появилась Грейс. Надо сказать, очень кстати, поскольку у нас все двигалось к самому настоящему сексу на публике.

– Что вы тут прохлаждаетесь? Это надо видеть!

Грейс энергично махала руками и глуповато улыбалась. Не зная, что нас ждет, мы поспешили за нею.

Все гости дома собрались в большой комнате. Элиас крепко держал меня за руку. Мы протолкнулись сквозь кольцо собравшихся. Оказалось, Тейт и Кейлеб затеяли поединок.

Кулак Тейта угодил Кейлебу по физиономии. Раздался хруст. Неужели он сломал брату нос? Тейт зашатался, попятился и чуть не задел кого-то. Я боялась, что он рухнет на пол, но Кейлеб мгновенно очухался, пошел в атаку и нанес Тейту ответный удар. Тейт увернулся, непонятным мне образом очутился за спиной Кейлеба и схватил того за пояс. Мускулистые руки Тейта, словно тиски, сжали Кейлеба. Казалось, еще немного – и тот задохнется.

Но Кейлебу удалось выбросить руки и дотянуться до головы Тейта. Тейт ослабил хватку. Тогда Кейлеб схватил старшего брата за затылок и перебросил через себя. Я видела поднятое колено Кейлеба. Послышался новый жуткий хруст. Я вскрикнула. Хорошо, что среди рева музыки и воплей зрителей мой крик остался незамеченным. На этот раз причиной хруста было соприкосновение лица Тейта с коленом Кейлеба.

Когда братья оказались вблизи нас, Элиас отодвинул меня за спину. Они двигались по кругу: оба – в боевой стойке, руки прижаты к бокам, кулаки сомкнуты. Каждый ждал, когда подвернется возможность атаковать.

Поединок настолько захватил мое внимание, что я не сразу заметила Джен, стоящую рядом. Я вопросительно посмотрела на нее. Мне и сейчас казалось, что братья крупно повздорили и у них дошло до выяснения отношений врукопашную.

– Они постоянно так развлекаются! – крикнула мне Джен и сразу повернулась к братьям.

– Давай, малыш! Покажи ему! – подбадривала она Тейта.

Не скажу, чтобы мне нравились такие зрелища. А вот Элиас смотрел с явным удовольствием. Я бы не удивилась, если бы он вынул из кармана деньги и стал искать букмекерскую будку, чтобы сделать ставку.

Тейт провел серию ударов, и все они были сильными и жестокими. Сначала правой по ребрам, затем левой туда же и снова правой – в живот. Кейлеб скрючился, а Тейт наградил его апперкотом в челюсть.

Кейлеб упал. Он еще пытался встать, но по всему было ясно: поединок он проиграл.

Тейт, словно боксер на ринге, поднял обе руки, и зрители восторженно заорали. Джен поцеловала его и тут же стала приставать. Похоже, их игры не знали границ.

Тейт протянул брату руку, помогая встать. Они обнялись, перебросились шутливыми фразами и как ни в чем не бывало разошлись. Гости вернулись к развлечениям. Кейлеб прошел мимо нас в обнимку с Грейс и Джоанной и скрылся на кухне. К нам подошли Тейт и Джен.

Я посмотрела на Тейта как на сумасшедшего.

– Это была затея Кейлеба, – пояснил он.

– Он что, перебрал?

– Возможно, – засмеялся Тейт. – Но с ним такое и с трезвым бывает.

Тейт дружески похлопал Элиаса по спине и взял у Джен бутылку пива.

– Следующий пункт нашего путешествия – уединенное местечко на пляже, – сообщил он нам.

Сделав глоток, Тейт поморщился, словно от кислятины.

– Утром туда двинем. Поторчим несколько деньков. Там хорошо. Вы как, по-прежнему с нами?

Мы переглянулись.

– Да, – ответила я.

– Я играю, – сказал Элиас.

Тейт улыбнулся и покачал бутылкой, зажатой между пальцами.

– Обычно я стараюсь не соваться в чужую жизнь. Но сами понимаете: когда-нибудь вам придется кое-что рассказать мне о ваших… особенностях.

Его улыбка стала еще шире. Джен тоже улыбалась. Может, она что-то знает? Нет, откуда? Это опять параноидальные мысли. Меня успокоило, когда она сказала:

– Тейт с Кейлебом заключили пари. Еще несколько дней, и каждый из них попытается расколоть вас. Интересно, кто выиграет.

Она чмокнула Тейта.

– Пари? – переспросила я.

Тейт засмеялся. Спасибо Джен: ее пояснение избавило меня от подступившего страха.

– Тейт думает, что вы ограбили банк или что-то в этом роде. А Кейлеб считает, что вы кого-то убили.

Я шумно глотнула воздух. Кажется, этого никто не заметил. Элиас взял меня за руку и нарочито громко расхохотался. Понятно, он отвлекал их внимание от моей испуганной физиономии.

– У вас богатая фантазия, – сказал Элиас, изображая удивление.

Тейт тоже засмеялся, потом еще раз похлопал Элиаса по спине и удалился в обнимку с Джен.

Прежде чем улечься спать (Джен отвела нам комнату), мы долго плескались в горячей ванне. Музыку выключили час назад. Часть гостей разъехалась, остальные устроились на ночлег. Стало тихо, если не считать легкого гудения центрального кондиционера на первом этаже. Мы находились на втором, в гостевой ванной. Ванна стояла у окна, выходящего на пляж. Я лежала у Элиаса на груди. Он водил рукой по полу, ощупывая чугунную ножку ванной. Освещение мы приглушили, оставив приятное сияние медного цвета. Сейчас оно заливало белый мраморный пол и стенку удлиненной, похожей на рыбу, ванны. Из окна, ему навстречу, шел серовато-голубой свет луны.

Элиас вымыл мне волосы, а сейчас просто гладил меня по голове. Это было похоже на убаюкивающий массаж. Я почти засыпала, но стоило мне закрыть глаза, как передо мной появлялось лицо Джаны. Она глядела на меня из своего небытия.

Тогда я стала смотреть в окно, на освещенный луной пляж.

– Элиас, даже если меня полностью оправдают, я все равно никогда не смогу простить себе Джану.

Он лег мне на грудь. Моя щека чувствовала его теплое дыхание.

– Знаю, малышка. Я не могу тебе сказать: «Выброси все из головы. Это был несчастный случай, и ты ни в чем не виновата», хотя так я и считаю. Но я всегда буду с тобой. Всегда.

– Я знаю.

Он гладил мне плечи и ключицы. Я снова закрыла глаза. От его прикосновений мне стало легче.

– Можно тебя спросить?

– Конечно, – ответил Элиас, утыкаясь носом в мои мокрые волосы.

Я гладила ему щеки, трогала щетину на подбородке. Ну почему лицо Джаны появилось именно сейчас, когда нам так хорошо? Мне пришлось снова открыть глаза, иначе я видела не только ее, но и утес, с которого она упала.

– Если бы Джана не погибла, что бы ты делал?

– Постарался бы забыть о ее существовании.

– А если бы она действительно была беременна от тебя?

– Я бы не стал играть по ее правилам. – Он тяжело вздохнул. – Сначала бы убедился, что ребенок действительно мой. Если да, помогал бы растить. Но я бы ни за что на ней не женился. Я бы остался с тобой. Только с тобой.

Элиас взял меня за руку, переплетая наши пальцы.

Я молчала. Он знал: я услышала все, что мне так надо было услышать.

Лицо Джаны наконец исчезло. Я открыла глаза и смотрела в темное ночное небо, усеянное точками звезд. Над горизонтом висел серп убывающей луны. Ночное небо нравилось мне везде и всегда. Но нигде оно не бывало таким, как над пастбищем мистера Парсона.

– Если бы можно было вернуться в прошлое, в любой год, и там остаться, ты бы согласился?

– Не знаю. – Мне показалось, Элиас раздумывает над моим вопросом. – Если бы можно было вернуться в прошлое и что-то изменить в своей жизни… наверное, я бы согласился. А вот насчет остаться там… не уверен.

– Что бы изменил?

– Прежде всего, ночь на утесе, – сказал он, кладя левую руку мне на живот.

– А если бы надо было вернуться насовсем и постоянно жить там, какое бы время ты выбрал?

Элиас задумался. Прошло несколько минут.

– Я бы выбрал наше детство, начиная со дня нашей встречи и до…

– До времени, пока мы не потеряли невинность? – перебила я.

– Да, – сказал он. – Я бы выбрал наше детство.

– Я тоже.

– Но мне и сейчас с тобой хорошо, – добавил Элиас. – Невзирая на все. Если бы пришлось выбирать между детством и нашей взрослой совместной жизнью, я бы, скорее всего, выбрал ее.

Я вытащила его руку из воды и прижалась губами к его мокрым костяшкам.

– А что бы выбрала ты? – спросил он, хотя лучше бы не спрашивал.

– Я…

Элиас обнял меня:

– Я знаю, какой выбор сделала бы ты. Это понятно. Но, малышка, когда все кончится, когда мы вновь сможем жить свободно, как хотим, и наслаждаться каждой минутой, тебе вряд ли захочется снова превращаться в маленькую девчонку.

– Наверное, не захочется.

Я сама не знала. Детство манило меня своей безопасностью. В моей нынешней жизни этой безопасности не было.

Назавтра мы двинулись в укромное местечко, о котором говорил Тейт, но заночевать там не получилось. Элиас сильно перебрал виски. Я опасалась, что у него алкогольное отравление. Поскольку из всех семерых я была самой трезвой, Тейт бросил мне ключи от джипа, и мы поехали в Сент-Питерсберг, чтобы заночевать в ближайшем отеле. Вот только я заблудилась и поехала совсем в другом направлении. Не так-то просто вести громадный «джип-сахара» по чужим дорогам, где ни разу не ездила. Добавьте к этому пьяную компанию в салоне и моего жениха, который то и дело вытряхивал на пол новую порцию блевотины. К счастью, Тейт был слишком пьян и не обращал внимания на этот бардак. Просто чудо, что от этой вони у меня не закружилась голова. Второе чудо, что нас не остановила патрульная служба.

Я ужасно боялась за Элиаса. По дороге я дважды останавливалась, чтобы он смог подышать относительно свежим воздухом. В номере я затолкала его в ванну, а сама побежала за льдом. К этому времени Элиас выплеснул из себя все, что было в его желудке. Мыться сам он не мог. Я его вымыла и уложила спать.

Я попросила у Тейта отдельный номер для нас. Он не возражал. Зато администратор вообще не хотела нас пускать. Мы выглядели как сборище пляжной шантрапы. Вдобавок от всех разило виски. Похоже, ее разжалобило состояние Элиаса, и она смилостивилась.

Половину суток наша компания отсыпалась. Только Тейт вспомнил о существовании расчетного часа и сходил вниз, чтобы оплатить наше дальнейшее пребывание.

Под вечер мы все проснулись и вылезли на пляж, чтобы насладиться остатками солнца. Элиасу стало значительно лучше. Он считал, что виски тут ни при чем, а это на него так подействовали лепешки «буррито» с острым соусом, которые мы ели за час до возлияний.

– Говорю тебе, это пищевое отравление, – убеждал меня Элиас. – Мне случалось выпивать и больше, чем вчера, но меня никогда не рвало.

– Ты это специально говоришь, чтобы настроиться? – поддразнила его я. – Хочешь взять реванш за вчерашнее?

– Нет. Если я сегодня и буду пить, то ни в коем случае не виски.

– Хорошая мысль, – сказала я, склоняя голову ему на плечо. – Я ее запомню.

У Джен был с собой целый чемодан тряпок. Она одолжили мне бикини. Элиас купаться не собирался, но Тейт сказал, что у него тоже найдется лишняя пара плавок. Элиаса это начинало раздражать. Сильно раздражать. Тейт платил везде и за все. Молча, спокойно, не ставя нам никаких условий. Я понимала: такая щедрость уязвляет мужское самолюбие Элиаса, но в нынешней ситуации он был бессилен что-либо изменить. Он не мог снять деньги со своего банковского счета, не «засветив» наше местонахождение. Деньги, которые у нас были до ограбления, Энтони с Кристиной давным-давно успели потратить. Элиас хотел пуститься на хитрость: позвонить отцу и открыть ему доступ к своему счету, чтобы потом отец перевел деньги нам. Однако и это было очень рискованно, и я его отговорила.

Возможно, Тейт был обеспеченным человеком. Или слишком беспечным и не проверяющим, сколько денег остается на его карточке. Этого я не знала. Но он никогда не жадничал и почти всегда платил за всех. Иногда Кейлеб заказывал себе пиво и еду и платил сам, но такое бывало редко. Гораздо чаще наше угощение оплачивал Тейт. В домах его друзей нас кормили и поили бесплатно.

Еще до наступления темноты Тейт уговорил нас вернуться в его вчерашнее укромное местечко. Ехать туда было больше часа.

Мы уже покинули номер, когда мой мочевой пузырь потребовал немедленного свидания с туалетом. Возвращаться в отель не хотелось, и я зашла в туалет близлежащего ресторана. Все кабинки были заняты. Я встала возле умывальника, стараясь не особо постукивать ногой по полу, исполняя знакомый с детства «танец пи‑пи». Наконец дверца одной кабинки открылась, и оттуда вышла девушка с длинной золотистой косой, переброшенной через плечо.

Я улыбнулась незнакомке, и она ответила мне улыбкой. Вообще-то, мне хотелось, чтобы она поскорее ушла и я попала в кабинку раньше, чем обмочу себе ноги.

Тейт решил подождать, пока станет прохладнее, и тогда уже ехать. Мы пошли болтаться по пляжу, и там я снова увидела неподалеку обладательницу золотистой косы. Рядом с ней сидел парень с каштановыми волосами и потрясающе красивой татуировкой на боку. Потом девушка встала, и оказалось, что у нее такая же. Меня это мгновенно заинтриговало. Татуировки мне нравились всегда. Правда, на других людях. У самой не возникало желания разрисовать себе кожу. Но татуировки этой пары были не просто красивыми. Они смотрелись как настоящие картины. Не побоюсь сказать, шедевры.

– Эй, ты видишь того парня? – обратилась ко мне Джоанна.

Ее фраза меня немало удивила. Оказывается, она умела говорить! Но еще удивительнее было то, что она открыто пялилась на чужого парня, да еще в присутствии Кейлеба. Тот всего в паре шагов разговаривал с Тейтом. Но если Джоанну это не беспокоило, почему я должна беспокоиться за нее?

– Какого парня? – спросила я, прикидываясь непонимающей.

Мне не хотелось, чтобы Элиас подумал, что и я, как Джоанна, глазею на других парней. Парень, конечно, был горячим, но не мой типаж. Моим типажом был Элиас.

К нам подошли Тейт и Кейлеб.

– Ну что, скоро трогаемся, – сообщил Тейт.

– Может, прихватим еще кого-нибудь? – предложила Джоанна.

Она уже встала и теперь отряхивала с купальника песок.

Тейт взглянул на Кейлеба. Младший брат пожал плечами.

– Вообще-то, хорошая мысль, – подхватил Тейт.

Мы с Элиасом тоже встали. Все принялись оглядываться по сторонам, ища кандидатов в компанию. Поскольку летний сезон еще не наступил, народу на пляже было не слишком много. Неподалеку от нас на песке сидела супружеская пара средних лет. Женщина была не той комплекции, чтобы надевать бикини. Свои телеса она упрятала в закрытый цветастый купальник. На голове у нее торчала большая нелепая шляпа. Мимо трусцой пробегал старик, коричневый от загара. Своей физической формой он превосходил многих сорокалетних. Его тело блестело от пота и солнцезащитного лосьона. У воды в шезлонгах сидела еще одна пара, молодая, но с двумя маленькими детьми. Как ни крути, но единственными кандидатами на поездку с нами оказывались двое обладателей причудливых татуировок.

– Я эту девушку уже видела в ресторанном туалете, – сказала я, кивая в ее сторону. – Почему бы нам не пригласить их?

Татуированная блондинка явно заинтересовала Тейта. Заметив это, Джен шлепнула его по руке. Тейт сделал вид, что его рука сильно травмирована. К счастью для всех нас, Джен его быстро простила. Мне вовсе не хотелось слушать их очередную перепалку. И потом, кто согласится ехать с незнакомой компанией, в которой даже на относительно людном пляже вспыхивают ссоры?

Мы подошли к татуированной паре.

– Вы здешние? – спросил Тейт.

Я села рядом с девушкой и усадила Элиаса. Будем надеяться, что они не рассердятся за это внезапное вторжение.

Они не рассердились.

– Нет, мы из Галвестона, – ответил парень.

– И из Роли, – добавила девушка.

– А мы – из Индианы, – сказала я, улыбаясь ей.

Тейт обнял Джен со спины, надеясь, что это ее успокоит. Сам он продолжал смотреть на татуированную девушку.

– А вот они – местные, – пояснила я.

– Меня зовут Тейт. Она – Джен.

Следом он назвал имена остальных:

– Джоанна. Грейс. А это мой брат Кейлеб.

– Меня зовут Брей, – представилась я. – А это мой жених Элиас.

Мы уже давно отказались от вымышленных имен.

Девушка выпрямилась и отряхнула песок с ладоней.

– Рада познакомиться. Я – Кэмрин. Моего жениха зовут Эндрю.

У нее была искренняя добрая улыбка. Есть люди, которые сразу располагают к себе. Мне понравились лучистые зеленые глаза Эндрю и ямочки на щеках, которые появлялись, когда он улыбался.

– Мы направляемся в укромный уголок, – сказал Тейт. – Тут недалеко, полчаса езды.

Насчет времени он соврал и, скорее всего, намеренно. Скажи он незнакомцам, что ехать больше часа, они вряд ли согласились бы.

– Совершенно дикий пляж, – продолжал завлекать Тейт. – Идеальное место для пикников. О нем мало кто знает. Приглашаем и вас.

Кэмрин повернулась к Эндрю. Они переглянулись.

– Спасибо за приглашение, – сказал Эндрю. – Мы поедем вслед за вами.

– Только не отставайте, – предупредил Тейт.

Наши новые знакомые быстро собрали вещи и вместе с нами пошли к стоянке.

– Приятные ребята, – сказал Элиас, когда мы тронулись в путь.

Как всегда, я сидела у него на коленях. На каждой выбоине меня подбрасывало, и я утыкалась макушкой в потолок салона.

– Видели, какие у них затейливые татуировки? – спросил Элиас у всех сразу.

– Да. Это особая технология «сик-инк», – отозвался Тейт. – Больно, правда. Но я бы не прочь украсить себе вторую руку.

Джен выпучила глаза и вернулась к нанесению лака на пальцы ног. Ее ступни лежали на приборной доске. Удивительно, как на такой скорости она могла красить себе ногти, не пачкая бирюзовым лаком кожу.

К месту назначения мы подъезжали уже в темноте.

– Напрасно ты сказал им, что ехать всего полчаса, – попеняла Тейту Грейс.

Она сидела на коленях у Кейлеба, и мы с нею постоянно ударялись ляжками. Не скажу, чтобы это доставляло нам приятные ощущения.

– Наверное, ты права, – согласился Тейт.

Последний отрезок пути был самым отвратительным. Асфальт исчез. Мы ехали по грунтовой дороге, покрытой рытвинами, и на каждой джип нещадно подбрасывало. Уборочные машины здесь, разумеется, тоже не появлялись. Моя голова чувствовала себя в роли живого тарана. Фары джипа метались по кустам, пока наконец мы не оказались на широком открытом пространстве, где был песок и камни.

Через несколько секунд к нам на своей старой черной машине подкатили Эндрю и Кэмрин. Когда они заглушили двигатель, стало совсем тихо.

– Будем надеяться, они не разозлились на нас за маленькую нестыкуху со временем, – сказал Тейт, выпрыгивая наружу.

Все остальные тоже вылезли. Я с наслаждением потянулась и принялась массировать затекшие икры ног и поясницу. Элиас взялся за массаж моего затылка. Я тихо застонала.

– Этот джип меня доконает, – пожаловалась я ему. – В следующий раз я лучше лягу на пол.

Элиас молча поцеловал мое голое плечо.

Тейт открыл багажник и выставил на песок переносной холодильник.

– Пивом запаслись по самое не хочу, – объявил он, поднимая крышку.

Достав бутылку «Короны», Тейт бросил ее Эндрю.

Мы с Элиасом подошли к Кэмрин. Тейт откупорил вторую бутылку «Короны» и протянул ей.

– Спасибо, – сказала Кэмрин, принимая бутылку.

– Если у вас есть одеяла или матрасы, советую их достать, – сказал нашим новым знакомым Тейт.

Покачивая бедрами, Джен подошла к нему и встала рядом. Она по-прежнему была в своем дразнящем белом бикини. Не скажу, чтобы ее обрадовало появление Кэмрин. Но держалась Джен вполне дружелюбно.

– У меня в тачке крутое стерео, – сказал Тейт. – Так что музыкой мы обеспечены.

Эндрю открыл багажник и достал одеяло.

– А где мои шорты? – спросила Кэмрин, роясь на заднем сиденье.

– Да вот же они, – ответил Эндрю.

Он бросил ей шорты, которые она ловко поймала.

– Меня что-то не тянет плавать в темноте, – призналась Кэмрин, натягивая шорты поверх купальника. – Неизвестно, какое тут дно.

– Рада, что не у меня одной возникло такое ощущение, – сказала я, поскольку всегда боялась купаться в океане, когда стемнеет.

Кэмрин улыбнулась мне через крышу их машины и захлопнула дверцу.

– А вы тут уже бывали с ними?

Тейт и все наши шли к пляжу, неся холодильник, сумки и что-то еще. Дверцы джипа, как обычно, были распахнуты настежь, и оттуда гремела рок-музыка. Плей-лист состоял из любимых вещей Тейта и Кейлеба. В основном это были песни некоего Дакса и нескольких групп, с которыми он выступал. Вчера мы слушали «Пантеру», позавчера – певца со странным именем Снуп Догг, принадлежащего к старой школе. В общем-то, братья не ограничивались только своими музыкальными пристрастиями.

– Вчера ездили. Но Элиас напился раньше времени, и его начало всерьез выворачивать. Пришлось везти его в отель.

Элиас недовольно замотал головой. «Спасибо, что сообщаешь об этом всем и каждому», – было написано на его физиономии.

Кэмрин и Эндрю пошли за нами на пляж, где Тейт успел разбить лагерь. Когда мы подошли, он зажигал костер. Кучу набранного хвороста он смочил горючей жидкостью, отчего она вспыхнула с первой спички. Огненный столб устремился вверх, озаряя пляж колеблющимся оранжевым светом. Мы сели поближе к нашим новым знакомым, устроившись на двух пляжных полотенцах. Тейт и все остальные расположились на широкой подстилке.

Я заметила, что Джоанна беззастенчиво следит за Эндрю. Она буквально поедала парня глазами. Естественно, свои наблюдения я оставила при себе. Но она же знала, что Эндрю не один. Тем более его невеста сидела тут же. До этого момента у меня почти не было причин относиться к Джоанне с антипатией. И ведь сидит рядом с Кейлебом, с которым трахается напропалую!

Поза, в которой сидела Джоанна, была вполне естественной и в то же время нарочито сексапильной. Наверное, она рассчитывала, что Эндрю обратит внимание и на ее белое тело, едва тронутое загаром, и на сиськи, выпирающие из-под тонких полосок ярко-розового бикини. В какой-то момент она собрала свои длинные светлые волосы в подобие косы и перебросила через плечо, явно подражая жестам Кэмрин. Я не считала себя образцом нравственного поведения. Меня вполне можно было назвать шлюхой. Но у меня все-таки существовали принципы. Джоанна вряд ли знала, что это такое.

– Какие у вас прикольные татуировки, – вдруг сказал Тейт.

Кэмрин приподнялась, чтобы нам было лучше видно ее картинку.

– Да уж, – ошеломленно прошептала я и подвинулась ближе к ней и Эндрю. – Я таких ни разу не видела.

– Малышка, повернись и покажи всем, что у наших картинок – общий смысл.

Эндрю приподнял Кэмрин, затем лег на песок и уложил ее поверх себя.

Обе татуировки слились в единую совершенную картину. Я смотрела как зачарованная. Я завидовала им. Я не знала, что означают эти изображения. Я до сих пор переживала ощущение чуда, когда два человеческих тела соединились во что-то, чему я не могла подобрать название. Я сразу же представила нас с Элиасом на месте Кэмрин и Эндрю. На теле Эндрю была изображена женщина в длинных прозрачных одеяниях, развеваемых ветром. Одежда не скрывала всех чувственных очертаний ее фигуры. Складки буквально клубились у нее за спиной, а она протягивала руки к мужской фигуре, изображенной на боку Кэмрин. Я впитывала глазами все детали, не переставая восхищаться совершенством каждой линии. А еще меня поражали размеры татуировок, простершихся от плеч почти до самых бедер.

Я перевела взгляд на Элиаса, и тому стало не по себе. Наверное, он опасался, что я прямо с пляжа потащу его в ближайший тату-салон.

– Какая красота, – сказала я. – Восхитительно. А кто они такие?

– Орфей и Эвридика, – ответил Эндрю. – Есть такой древнегреческий миф.

– Трагическая история о настоящей любви, – добавила Кэмрин.

Я крепко обняла ее.

– У вас, по-моему, трагедией и не пахнет, – заявил Тейт и закурил сигарету.

– Удивительно красиво, – сказала я, снова усаживаясь между ног Элиаса. – Представляю, сколько пришлось вам вытерпеть. Когда делают татуировку, бывает очень больно. А тут такие крупные рисунки.

– Да, больно было, и очень, – согласилась Кэмрин. – Но наши картинки того стоили.

Мы сидели возле пылающего костра и говорили о разных приятных пустяках. Как-то незаметно я сдружилась с Кэмрин. После выпитого пива она стала еще разговорчивее, но и до этого мы с нею успели наболтаться. Обычно моей собеседницей бывала Грейс, но сегодня она вовсю пользовалась вниманием Кейлеба. Я не возражала. Мне было легко и приятно говорить с Кэмрин. Казалось, мы с ней знакомы очень давно. Я настолько расслабилась, что едва не проболталась, откуда мы на самом деле. Это могло просто соскользнуть с моего языка. Элиас заметил, что я потеряла бдительность, и решил поменять тему нашего с Кэмрин разговора. Он встал вспоминать концерты, на которых мы бывали.

– «Мэрун файв» живьем – это круто, – сказала я.

– Я знаю! – воскликнула Кэмрин. – Я слушала их на концерте. Мы туда ходили с моей лучшей подругой Нэт. Мы были в отпаде! Немногие группы живьем звучат так же, как на диске.

– Это правда, – согласилась я, допивая пиво. – Ты ведь из Северной Каролины?

– Когда-то жила там. – Кэмрин села в позу лотоса. – Но сейчас мы с Эндрю там не живем.

– А где? – спросил Тейт, глубоко затягиваясь сигаретой. – В Техасе?

– Нет, мы… путешествуем, – ответила Кэмрин.

У нее были потрясающе красивые голубые глаза. Я заметила это только сейчас, когда свет костра осветил их под нужным углом. И ее лицо сердечком мне тоже нравилось.

– Путешествуете? – переспросила я. – У вас есть трейлер?

– Нет. Только машина.

– А почему вы путешествуете? – вдруг спросила Джоанна.

Я видела, с каким недовольством посмотрел на нее Эндрю, услышав ее голос. Он наверняка заметил ее беззастенчивое внимание к себе. Эндрю даже не стал ей отвечать.

– Мы вместе поем песни под гитару, – сказал он, повернувшись к нам.

– Так у вас группа? – тоном куклы Барби спросила Джоанна.

– Что-то вроде того. – На этот раз Эндрю, к моему удивлению, удостоил ее ответом.

Не знаю, какой упертой дурой нужно быть, чтобы не распознать за этими словами недвусмысленное требование: «Да отцепись ты от меня!»

– А что за песни вы поете? – спросил Кейлеб.

По обыкновению, он сидел между Грейс и Джоанной, и плевать ему было, кто как относится к его пристрастиям.

– Классический рок, блюз, фолк-рок, – ответил Эндрю, прикладываясь к пиву. – Вот такие направления.

– Спели бы для нас! – предложила я.

К тому времени я уже достаточно захмелела от пива, так что меня распирали эмоции.

Кэмрин мое предложение понравилось.

– Спой, – попросила она Эндрю. – Мы же захватили акустическую гитару.

– Нет, малышка, – отмахнулся он. – Я сейчас не в том настроении.

– Ну почему ты упрямишься?

– Старик, если гитара при тебе и ты умеешь на ней играть, это же клево, – подхватил Тейт. – Живой звук – это тебе не диски.

Эндрю согласился. Думаю, не столько из-за напора Тейта, сколько из нежелания огорчать свою невесту. Он сходил за гитарой.

– Ты тоже будешь петь, – сказал он Кэмрин, снова садясь на одеяло.

– Не-а. Я после пива… не в голосе.

Поцеловав его, Кэмрин села поближе к нам, освобождая ему пространство.

– А что спеть?

– Да что угодно, старик, – ответил Тейт. – Сам решай.

Мне показалось, что Эндрю спрашивал не у него, а у Кэмрин.

Эндрю задумался, словно мысленно просматривал длиннющий плей-лист, и остановился на песне Билла Уизерса «Ain’t No Sunshine». Я хорошо ее знала. Моя мать постоянно крутила эту песню. Черт побери, Эндрю умел петь! Он был не просто красивым парнем с красивой татуировкой. Он играл на гитаре, как профессиональный музыкант. С таким голосом он мог бы пробиться в шоу-бизнес. Я сидела между ног Элиаса и раскачивалась в такт музыке.

Игра и пение Эндрю захватили всех. Даже Элиаса, который понял, что Эндрю не представляет для нас никакой опасности. Я это поняла еще раньше.

Эндрю взял последний аккорд. Песня окончилась.

– Старик, а ты умеешь зажечь, – сказал Тейт, забивая косяк.

– Спой еще что-нибудь, – попросила я.

Я легла, прислонившись к Элиасу. Он обнял меня, слегка касаясь подбородком моей макушки.

Тейт предложил косяк Кэмрин.

– Нет, спасибо. – Едва взглянув на сигарету, она покачала головой. – С меня сегодня хватит выпивки.

Эндрю спел еще несколько песен. Одну из них – вместе с Кэмрин. Они оба были талантливы. Ездят, выступают по клубам и… ни от кого не бегают.

Тейт сходил к машине и вернулся с бутылкой виски «Сиграмс‑7», двухлитровой бутылкой «спрайта» и упаковкой одноразовых чашек. Джен наливала в чашку из двух бутылок и раздавала всем нам.

– Не боись, старик, – сказал Тейт, увидев, что Эндрю колеблется. – В темноте ты все равно никуда не поедешь. Копы в этих местах не водятся.

– Пожалуй, выпью немного, – согласился Эндрю.

Потом они с Кэмрин обсуждали между собой, стоит ли ей пить эту смесь после нескольких бутылок пива. Наконец Кэмрин все же взяла чашку. Наверное, решила, что дважды отказываться невежливо. Она и так завернула косяк.

Возможно, пиво в сочетании с марихуаной меня сильно растормозили, но меня потянуло болтать. Чисто по-женски болтать с Кэмрин. О чем мы с ней только не говорили. Даже о марках прокладок и лучших сортах шампуня. Она спросила меня о браслетах. И тут я соврала, что просто люблю плетеные украшения. Достаточно того, что об этом знала Грейс и случайно узнал Элиас. У меня не было сил снова проходить через пласты воспоминаний. А они поднимутся, невзирая ни на какую выпивку и травку. При всей моей симпатии к Кэмрин, ей незачем знать, почему у меня на каждой руке столько браслетов.

Тейт врубил стерео. После песен Эндрю мне не хотелось слушать другую музыку.

– Эндрю, мне надо в кусты, – сказала Кэмрин.

Эндрю взял у нее недопитую чашку и поставил на песок.

– Мне тоже надо отлить, – признался он.

– Идите туда, – сказал Тейт, огоньком сигареты показывая направление. – Битых стекол там нет. Куч дерьма, надеюсь, тоже.

Эндрю поставил свою чашку рядом с чашкой Кэмрин. Они скрылись в темноте. Элиас решил последовать их примеру и тоже встал.

– Я мигом, – сказал он. – А ты не хочешь облегчиться?

– Пока нет.

Он улыбнулся и пошел в другую сторону, за машины.

Ко мне подошла Грейс и села, положив голову на мое плечо.

– Ты наблюдала за Джоанной? – шепотом спросила она.

Прежде чем ответить, я снова взглянула туда, где сидела Джоанна. Она водила пальцами по мускулистой руке Кейлеба. Тот же отсутствующий взгляд. Некоторое оживление появлялось у нее на лице, когда она занималась сексом. Наверное, ее мозг был слишком тесен для мыслей, извилин хватало на одну-две. О Кейлебе или об этом новом парне, Эндрю. Про таких, как Джоанна, говорят: «Девственно-чистый мозг».

– Ты про то, как она пялилась на Эндрю? Так это только слепой не видел. И что, Кейлеб не рассердился?

– Ни капельки, – поднимая голову с моего плеча ответила Грейс.

Ей почему-то было смешно. Вскоре я узнала причину.

– Кейлеб меня отозвал за джип и сказал, что хочет спровадить Джоанну.

– Меня это не удивляет, – сказала я.

– По-моему, она не в ладах с головой. – Грейс мельком взглянула туда, где сидели Кейлеб и Джоанна.

– Это еще мягко сказано. А ты с ней давно знакома?

– Несколько месяцев. Она переехала в дом, где я снимаю квартиру.

Кейлеб встал и начал рыться в карманах. Возможно, ему просто хотелось ненадолго отклеиться от Джоанны.

– А почему он ей просто не скажет, что потерял к ней интерес?

– Потому что она живет в Виргинии. Кейлеб временами бывает жутким придурком. Но он понимает: раз взял эту девицу с собой, он за нее несет минимальную ответственность. Мы заехали слишком далеко от Норфолка, а у нее – ни цента за душой. Кейлеб не может ее выгнать и сказать: «Добирайся обратно как знаешь». Он хотел посоветоваться со мной. Я ему предложила купить ей автобусный билет до Норфолка.

– И как он отреагировал?

– Сказал, что, скорее всего, так и сделает. – Грейс легла, упершись локтями в песок.

– Прости за любопытство, но почему ты сама липнешь к Кейлебу? По-моему, он не из тех парней, с кем можно построить отношения.

– А я и не собираюсь строить отношения. – Грейс улыбнулась, покачивая голыми коленками. – Я хочу поразвлечься. Не так давно вылезла из отношений. Было так паршиво, что даже вспоминать не хочется. И снова с кем-то связываться не тороплюсь.

Отчасти я ее понимала, хотя моя ситуация была иной.

– Что Элиас сказал про твои запястья? – почти шепотом спросила Грейс.

Я спрятала руки между коленей и машинально стала теребить браслеты. Мне не хотелось говорить об этом, но Грейс относилась ко мне по-доброму. Ей единственной я могла рассказать и про наш разговор с Элиасом.

– Поначалу ужаснулся. Но сумел меня понять. Мне потом легче стало.

Грейс улыбнулась. Кажется, она хотела еще о чем-то спросить. Лучше, если не спросит. Но она опустила локти и заговорила о том, чего я не ожидала услышать.

– Я об этом никому не рассказывала. Ни Кейлебу, ни другим… У меня был старший брат. Его звали Джекоб. Он был солдатом. Два года прослужил в Ираке. – Она повернулась ко мне. – Благополучно вернулся домой. Ни одной царапины. А через полтора месяца пустил себе пулю в лоб.

Грейс села. Теперь она смотрела в темноту. Точнее, так казалось со стороны. Она смотрела в свою память и видела лицо брата.

Мне стало не по себе.

– Какой кошмар… Грейс, я тебе очень сочувствую, – сказала я, поворачиваясь к ней.

– Да. – Она кивнула, улыбаясь уголками губ. – Кошмар. Лучшего слова не подберешь. Брат слишком долго пробыл в страшном месте.

Грейс махнула куда-то назад, где, по ее представлениям, находился Ирак.

– Мы чувствовали, что с ним что-то не так. Брат вернулся совсем другим. Замкнутым. У него бывали вспышки беспричинного гнева. Но мы никак не думали, что он способен покончить с собой. – Лицо Грейс помрачнело. От воспоминаний. От чувства вины, которое останется с нею навсегда. – А когда узнали, было уже слишком поздно… Те, кому выпадает второй шанс, – счастливчики. – Она кивнула мне и улыбнулась. – И ты счастливая. Всегда помни об этом.

Я не знала, нужно ли мне что-то говорить в ответ. Хотела согласиться с Грейс, но, поскольку ее брат не получил второго шанса, я боялась задеть ее словами и потому промолчала.

К Грейс вернулось прежнее настроение. Она встала, отряхнула ладони. Затем поправила полоску трусиков, застрявшую между ягодицами.

– М-да, не с моей мощной задницей надевать купальники Джен, – проворчала она, убирая песок с ягодиц.

– И не с моей, – сказала я, и мы обе засмеялись.

Тейт и Джен трахались на покрывале. Джен сидела на нем верхом. Ее хрупкая фигура казалась совсем игрушечной. Джоанна скучала в одиночестве, теребя волосы. Кейлеб ходил и что-то бросал в чашки с нашей выпивкой.

– Что это? – спросила я, когда он оказался возле нас.

Его губы сложились в озорную улыбку. Он бросил что-то похожее на таблетку сначала в мою чашку, затем в чашку Элиаса.

– Добавочное топливо, чтобы раскочегарить нашу тусовку. Совершенно безвредное. Клянусь.

Я впервые видела Кейлеба в таком приподнятом настроении. Он крайне редко улыбался.

– Про меня не забудь, – сказала Грейс, подставляя свою чашку.

– Ни в коем случае, малышка, – ответил он, выполняя ее просьбу.

Я сомневалась в безвредности его таблеток, и Кейлеб это заметил.

– Клянусь! – повторил он и громко захохотал.

– Это стимулятор, – шепнула Грейс, наклоняясь ко мне. – У вас с Элиасом будет незабываемый секс. Снимаются все барьеры. Такого вы точно еще не пробовали.

Она протянула Кейлебу руку, и тот помог ей встать.

Я и так была уже достаточно возбужденной. Мозг, затуманенный выпивкой, мешал связно думать. Слова Грейс удивили меня, но, повторяю, я была не настолько трезва, чтобы насторожиться. Где-то мне даже хотелось попробовать «незабываемого» секса. Я почти залпом допила крепкую смесь.

Вскоре из темноты появился Элиас, а еще через минуту подошли Кэмрин и Эндрю.

Я ничего не сказала ни им, ни Элиасу о таблетках Кейлеба. Не то чтобы я намеренно это скрыла. Я попросту забыла, поскольку успела по-настоящему опьянеть. Добавьте к этому три косяка. Мои представления о «хорошо» и «плохо» были сильно искажены. Я не считала, что Кейлеб сделал что-то недопустимое. Я верила его словам о полной безвредности стимулятора. Он ведь и Грейс бросил таблетку, и Тейту тоже. В моем сознании оставался совсем крошечный незамутненный островок трезвости, который и напомнил мне о крайней глупости и безрассудстве моего молчания. Он еще много чего говорил. Но людям свойственно ошибаться. Имела же я право на ошибку. Ну, случилось и случилось. Я и представить не могла, что наутро горько пожалею об этом.

Я помнил, что отправился помочиться. Смутно помню, как возвращался к костру и поранил палец на ноге, задев за острый камень, припорошенный песком. Потом я сел рядом с Брей. В моей чашке еще оставался джин со «спрайтом». Я опрокинул в себя остатки пойла. Потом мы смеялись и болтали, и все шло отлично.

И вдруг в какой-то момент окружающий мир резко изменился. Время куда-то сместилось. Только что мы с Брей лежали на песке, разглядывая звезды, смеялись, говорили, какие они разноцветные. А буквально в следующее мгновение…

Я стоял на берегу океана. И не помнил, как там оказался. Обернувшись, я увидел, что яркое пламя костра сменилось слабым оранжевым мерцанием. Казалось, еще немного – и огонь погаснет совсем, оставив россыпь переливающихся углей…

Еще через мгновение я сидел на камне. Волны плескались совсем рядом – в каких-нибудь двух дюймах от моих ног. Вода была непроницаемо-черной. Я снова оглянулся на костер. Тот погас. Даже угли перестали тлеть и только дымили. Невзирая на темноту, я прекрасно видел свои ладони. Их линии напоминали карту, и я водил пальцем по безымянным рекам, неведомым дорогам и холмам. Сердце билось, как большой гулкий барабан. Громко. Безостановочно. На зубах хрустел песок. Как он попал в рот? А если это не песок? Вдруг я наглотался мелких стекляшек? Потом «стекло» растаяло у меня на языке, и я успокоился.

Я был один. Брей исчезла. Остальные тоже. Никого. Только я, сидящий на камне у воды. Откуда-то зазвучала музыка. Это была песня Дакса Риггза «Night is the Notion». Значит, джип на месте? Больше ей звучать неоткуда. Кто-то невидимый подпевал Риггзу. Я по-прежнему был здесь один.

Мне показалось, что время сделало обратный скачок.

– Ну, блин! – услышал я голос Джен, но ее не было видно. – Тейт, это же охренительное зелье. Чес-слово. Я вижу много радуг и еще кучу всего… Догадалась! Я попала в эту долбаную «Читающую радугу»…

Она запела песенку, которой открывались выпуски этой популярной детской телепередачи.

А потом я проснулся и обнаружил, что уже утро.

Я долго сидел на песке, пытаясь заставить голову соображать. Из прошлой ночи я помнил только джин и косяк, который несколько раз пускали по кругу. Но от них такого дерьма в голове не бывает. Значит, было что-то еще, о чем я не знал.

Я был зол, сам не понимая на что. Злость бурлила во мне, ища выхода.

Вскоре я увидел Брей. Она подбежала к новой блондинке. Кажется, ту звали Кэмрин. Да, точно. Кэмрин стояла на коленях. Ее без конца рвало.

– Оттащите же его! – что есть мочи вопила Джен.

Эндрю дрался с Тейтом, лупя его кулаками.

– Эндрю! – пыталась крикнуть Кэмрин, но ее голос звучал тихо и хрипло.

Она была в ужасном состоянии. Даже на ногах не держалась.

– Эй, старик, ты с бодуна всегда такой резвый? – крикнул Тейт.

Он пытался увернуться, но Эндрю продолжал наносить удары и все-таки опрокинул Тейта на песок.

Кейлеб атаковал Эндрю сзади, вынудив отпустить Тейта. Они покатились по песку. Эндрю сумел схватить Кейлеба за горло, приподнял, перекинул через себя и швырнул наземь. Оказавшись на нем, Эндрю нанес Кейлебу три удара подряд. Очухавшийся Тейт попытался его оттащить.

– Да остынь ты, долбаный боксер! – заорал Тейт.

Эндрю стремительно развернулся и ударил Тейта в челюсть. Тот закачался, пытаясь удержаться на ногах. Его рука была прижата к подбородку.

Я знал: до сих пор Тейт сдерживался. Но он был на грани. В его глазах блеснула уже настоящая ярость. Если он начнет драться всерьез, Эндрю не выстоять.

– Чем ты нас одурманил? – прорычал Эндрю. – За такое убивают, что я и сделаю!

Краешком глаза я видел, как Кэмрин встала и понеслась их разнимать, но не успел я шевельнуться, как Кейлеб снова бросился на Эндрю и сшиб подбежавшую девушку.

Я кинулся к ним.

Эндрю было долго не продержаться против Тейта и Кейлеба. Я вспомнил: а ведь ночью Джен говорила о каком-то «зелье». Значит, помимо марихуаны, Тейт попотчевал нас и другими наркотиками? И тогда я сделал то, что в этой заварухе казалось мне единственно правильным. Невзирая на то, что Тейт был нашим так называемым другом, я решил помочь Эндрю.

– Отойди! – рявкнул я, отпихивая Кэмрин.

Во-первых, она снова могла попасть под раздачу. А во-вторых, загораживала дерущихся. Тейт сам виноват. Нечего было нас вчера одурманивать.

– Не ввязывайся, – говорила Брей, оттаскивая Кэмрин подальше. – От нас все равно толку мало.

Для начала я врезал Кейлебу.

Теперь мы дрались вчетвером, обмениваясь ударами с такой быстротой, что я почти не понимал, кто кого лупит. Потом мы с Эндрю, можно сказать, распределили роли: я дубасил Кейлеба, он – Тейта. Нам всем досталось. У кого был разбит нос, у кого – губы. У меня сильно болела челюсть, словно по ней прошлись молотком.

– Отвали от него! – потребовал от Кейлеба Тейт.

Он крепко держал младшего брата за руки. Кейлеб порывался снова кинуться на меня. Тейт считал, что с нас хватит.

Мне казалось, я поступил правильно. И в то же время я встал на сторону незнакомцев. Получалось, предал тех, кто помог нам с Брей и за чей счет мы жили все эти дни. Нам оставалось единственное: уйти самим, пока Тейт не сказал: «Убирайтесь вон». Эндрю и Кэмрин вряд ли возьмут нас с собой. У них своя жизнь. Зачем им возиться с нами? Мы возвращались к тому состоянию, в каком были на момент знакомства с Тейтом и его компанией.

Эндрю и Кэмрин – хорошие ребята. Но они были сделаны из другого теста, нежели Тейт. Им чужие тайны не нужны.

Эндрю и сейчас был готов расправиться с Тейтом и Кейлебом. Даже когда он смотрел на меня, его взгляд оставался кровожадным. Я его не осуждал. На его месте… а я ведь и был на его месте. С того самого момента, как ввязался в драку. Я пошел за ним туда, где Брей пыталась помочь Кэмрин. Ту безостановочно рвало. Песок едва успевал впитывать ее блевотину.

– Слушай, сходи к нашей машине, – сказал Эндрю, обращаясь к Брей. – Там в багажнике холодильник. Принеси бутылку воды.

Брей молча кивнула и быстро ушла.

Эндрю приподнял Кэмрин и откинул с ее лба мокрые от пота волосы.

– Малышка, эти гады подсыпали нам какой-то дряни, – сказал он.

– Эндрю, я убью эту суку, – сказала Кэмрин. – Честное слово.

Они заговорили о чем-то другом, не имевшем отношения к нашей потасовке и наркотикам. Речь шла о ком-то из здешних девиц. Судя по обрывкам фраз, не о Брей. Для меня это было самым важным.

– Слушай, мы сами ничего не знали. – Я подошел к ним, присел на корточки возле Эндрю. – Честное слово.

– Я тебе верю, – сказал Эндрю.

Вернулась Брей, неся воду. Эндрю взял у нее бутылку, отвинтил крышку и, полив себе на ладонь, промыл Кэмрин лоб и губы.

– Старик, ты прости, что так получилось, – сказал подошедший Тейт. – Мы думали, вам это будет прикольно. Мы всем сыпанули. У нас не было никаких задних мыслей.

Эндрю осторожно опустил Кэмрин на землю, вскочил и снова ударил Тейта.

– Эндрю, прекрати! – крикнула ему Кэмрин.

Я схватил Эндрю, Кейлеб – Тейта, не давая вспыхнуть новой потасовке.

Поостыв, Эндрю высвободился из моих рук.

– Идем, – сказал он Кэмрин, помогая ей встать.

Взяв гитару и подстилки, они пошли к своей машине.

– Идем, Брей, – сказал я. – Если понадобится, дальше пойдем пешком.

Она молча переплела свои пальцы с моими. Я подхватил рубашку, Брей – свои сандалии. Когда мы подошли к черной машине, Эндрю запихивал в багажник их вещи. Закрыв багажник, он встал сбоку, уперся руками в крышу и опустил голову. Потом, втянув в себя воздух, с силой ударил по металлу крыши.

– Дерьмо! – крикнул он и снова ударил по ни в чем не повинной крыше.

Кэмрин молча села в машину и закрыла дверцу. Она понимала: ее парню надо успокоиться.

– Если хотите, я подкину вас до города, – предложил Эндрю, когда мы подошли.

Мы с Брей посмотрели друг на друга и полезли на заднее сиденье.

– Спасибо, – сказал я.

Эндрю и Кэмрин никак не отреагировали. Возможно, они даже не слышали.

Весь путь Брей сидела, положив голову мне на плечо. Она молчала. Возможно, сердилась на меня.

Эндрю довез нас до отеля. Сами они жили в другом крыле. Мне показалось, что они рады поскорее расстаться с нами.

Больше мы эту пару никогда не встречали.

И вновь мы были только вдвоем. Ни машины, ни денег, ни перспектив.

Брей села на ярко-желтый бетонный заборчик, окружавший стоянку. Она обхватила голову, уперев локти в колени. Я сел рядом.

– Брей, Тейт не имел права этого делать. Я был вынужден вмешаться.

– Тейт этого не делал! – вдруг закричала она, вскидывая голову.

– То есть как – не делал?

Брей смотрела на полупустую стоянку. Ее сцепленные руки болтались между колен.

– Тейт ни в чем не виноват. Это все Кейлеб. Тейт вовсю трахался с Джен и даже не видел, чем занят его братец.

– Постой, а ты откуда знаешь?

На самом деле я хотел задать ей другой вопрос: «Ты знала об этом?» Но спрашивать напрямую мне было страшно. Я изо всех сил пытался соорудить какое-нибудь правдоподобное объяснение.

– Я видела, как Кейлеб что-то бросал в чашки, – неохотно ответила она. – Какие-то таблетки.

Я встал. Прошло не меньше минуты, прежде чем я все-таки спросил:

– Как ты могла знать и промолчать?

Я всерьез разозлился. Я чувствовал, что Брей предала и меня, и Эндрю с Кэмрин. Я старался не выпускать свою злость наружу. При всей моей любви к Брей сейчас мне хотелось повернуться и уйти. Но вместо этого я стал ходить взад-вперед.

– Элиас, я понимаю. Я вела себя как сука. Прости. Я вчера была пьяная и обдолбанная. Думала, это и вправду будет прикольно.

– Ты думала? – Моя голова запрокинулась, а руки застыли, повиснув по швам. – Брей, ты должна была сказать мне об этом! И не сегодня, а вчера! Однажды я по такой же причине отправился в тюрьму! Или ты успела забыть?

Она заплакала, спрятав лицо в ладонях. Я не собирался ее утешать. Она сделала почти непростительную ошибку.

– Я не могу вернуть вчерашний день, – дрожащим от слез голосом сказала Брей. – И не знаю, как тебя убедить, что вчера у меня было мозгов не больше, чем у Джоанны. И те пьяные. Я не предполагала, что все так кончится. – Она спрыгнула с заборчика. – Представь себе, я допустила ошибку! Не первую в своей жизни и явно не последнюю!

– Тут ты права, – перебил ее я. – Это не первая твоя ошибка. Две недели назад ты случайно угробила Джану. И не захотела сразу же признаться. По сравнению с той ошибкой таблетки Кейлеба – пустяки.

Брей даже рот разинула от удивления.

– Это была твоя затея! – крикнула она. – Ты не меньше моего виновен в том, что я сбежала! Как ты смеешь перекладывать всю вину на мои плечи? – Она толкнула меня в грудь. Конечно же, ей не удалось опрокинуть меня на бетон. Таких сил у нее не было. – Иди ты к черту, Элиас!

– А ну, перестань орать! – сказал я, беря ее за локти и встряхивая. – Успокойся. Ты права. Я виноват не меньше твоего. Я не имел права говорить тебе эти слова.

Брей со всхлипом выдохнула и понурила голову.

– И что нам теперь делать? – спросила она.

Она была похожа на растерянного, испуганного ребенка. Я прижал ее к себе.

– У нас нет иного выхода, кроме возвращения домой.

– Я боюсь, – прошептала она, утыкаясь мне в грудь. – Я очень боюсь.

– Знаю, – ответил я, крепче обнимая ее. – Но мы не можем без конца бегать. Особенно сейчас, когда на нас даже одежда и та чужая. Мы можем вернуться домой. Будем надеяться, еще не слишком поздно.

Внешне могло показаться, что я думаю исключительно о нашем нынешнем положении. Но в параллель с этим я напряженно думал о том, как ей помочь. Каждый день ее решения становились все более иррациональными. Я знал, что только моих усилий мало. Как бы я ни любил ее, этого недостаточно, чтобы спасти Брей от себя самой. Во мне нарастало ощущение чего-то темного и пугающего. Я еще не знал, что это за ощущение, но чувствовал его трагичность.

И в эту самую минуту к стоянке подкатил черный джип Тейта. Брей встала рядом, крепко взяв меня за руку. Я не хотел новых стычек и собирался напрямую сказать об этом Тейту и Кейлебу.

Тейт остановил машину и выпрыгнул наружу, не заглушив мотора.

– Послушай, Тейт, – сказал я, поднимая руку. – Я больше не собираюсь с тобой драться. На пляже я сделал то, что должен был сделать, и извиняться за свои действия не буду. Но с меня довольно.

– Старик, я приехал не ради драки. – Тейт негромко рассмеялся. – Просто хотел забрать вас отсюда. Должен признаться, я ехал сюда и не знал, увижу ли вас. Думал, вы уже давно укатили с этой татуированной парочкой.

Мы с Брей переглянулись. Такого поворота событий я не ожидал.

– Я зла на тебя не держу, – сказал Тейт. – Ты повел себя правильно. Такие фокусы нельзя делать, не спросив согласия. Поверь, старик, на твоем месте я бы тоже взбеленился.

– Но ведь это был не ты, – сказал я, выразительно поглядев в сторону машины, где на заднем сиденье развалился Кейлеб. – Почему ты ничего не сказал?

– О чем ты говоришь? – Тейт сделал вид, что не понял, и недоуменно улыбнулся.

Я повернулся спиной к джипу.

– Почему ты взял вину Кейлеба на себя? – спросил я, понизив голос.

Тейт перестал притворяться, вздохнул, оглянулся на сидящего в джипе брата, затем вновь повернулся ко мне.

– Потому что он мой брат. С Кейлебом и так не все просто. Он досрочно освободился из тюрьмы. Отбывал срок за историю с одной девицей. Это было в Майами. Если копы его опять сцапают, он загремит за решетку уже надолго. Так что я просто оберегаю своего непутевого младшего брата. – Тейт похлопал меня по плечу, потом закурил. – Я поговорю с ним, – пообещал Тейт, глубоко затягиваясь сигаретой. – Сам чувствую, настало время для серьезного разговора. Как у старшего брата с младшим. А то он что-то сильно распроказничался.

Я покачал головой. Я был полон решимости взять Брей и вернуться в Джорджию. Мне показалось, что и она начала понимать: это наша единственная возможность.

Я взглянул на Брей. Она смотрела на меня и ждала дальнейших моих слов.

– Тейт, я ценю твою заботу о нас. Мы понимаем, что ты вовсе не был обязан ехать сюда. Но думаю, нам пора возвращаться домой.

Брей сильнее сжала мою руку. Я было решил, что она подает мне знак согласия. Даже обрадовался: наконец-то она перестала упираться… И ошибся. Брей с мольбой смотрела на меня. Появление Тейта она восприняла как спасательный круг, брошенный ей в последнюю минуту.

Я старался не обращать на это внимания.

– И потом, у твоего брата неуравновешенный характер. Вряд ли я смогу ему доверять.

По правде говоря, я и раньше настороженно относился к Кейлебу, но его вчерашняя «шалость» уничтожила даже тот тонкий слой моего доверия к нему, который до сих пор существовал. Однако сейчас я сделал еще одно печальное открытие. Я понял: Брей почти не отличалась от Кейлеба. Как и Кейлеб, она знала о таблетках и ничего не сказала. Следом мозг начал подбрасывать мне оправдательные доводы. Брей не сидела в тюрьме. Сама она ничего в чашки не подбрасывала. Она… Но мне стали смешны эти «адвокатские» трюки. Брей была точно так же виновата. Но я ее любил, и это было единственные отличием.

– С Кейлебом проблем не будет, – пообещал Тейт, пытаясь меня уговорить. – Я же сказал, что проведу с ним беседу по душам… Я уже с ним поговорил, пока ехали сюда. Согласен, характер у него неуравновешенный. Временами он бывает полным отморозком. Но он всегда меня слушает. И знает: если понадобится, я задницу ему начищу до блеска.

– Элиас, поедем с ними, – тихо попросила Брей. – Ну пожалуйста.

Я понимал: дело не в обаянии Тейта. Брей сейчас было все равно, с кем ехать, только бы не возвращаться домой и не сталкиваться с неотвратимой реальностью. Я не хотел соглашаться на предложение Тейта. Я уже настроился на возвращение в Джорджию, и никакие его аргументы не заставят меня передумать.

Потом в глазах Брей что-то мелькнуло. Она отпустила мою руку и сделала полшага назад. Она не собиралась возвращаться со мной. Я это видел по ее лицу. Она еще просила, еще надеялась, что мы поедем вместе. А если нет… она уедет с Тейтом и его компанией. Я не смогу удержать ее силой. Она не хотела со мной расставаться. Для нее это было бы как резать по живому. Но она ни в коем случае не собиралась возвращаться.

А я… я хотел лишь защитить ее.

Я уже решил поехать с ними, но, прежде чем дать согласие, мне захотелось кое-что узнать о самом Тейте.

– Скажи, почему тебе так важно, поедем мы или нет?

– Не только мне. – Тейт выпустил длинную струю дыма. – Нам всем приятно, что вы с нами. – Он говорил, размахивая сигаретой, как дымящейся указкой. – Через неделю мне надо возвращаться на работу. У меня хороший отпуск. Почти месячный. Если бы я им не воспользовался, он бы пропал. Вот я и решил отдохнуть. Оплачиваемый отпуск – это же до чертиков здорово. Я тусуюсь по Флориде, развлекаюсь в свое удовольствие, а мне еще и платят.

Я вообще не задумывался о том, работает ли Тейт где-нибудь. И уж тем более не представлял его трудоголиком, который не каждый год уходит в отпуск. Его слова неожиданно больно ударили по мне. Я вдруг почувствовал себя маленьким, никчемным человечком. Безработный, бездомный, оказавшийся в чужом городе без каких-либо возможностей и перспектив. А ведь я никогда не был бездельником. Трудился с шестнадцати лет. Подрабатывал, где удавалось, пополняя наш с матерью семейный бюджет. Но сейчас чувствовал себя таким же жалким ничтожеством, как Энтони, укравший мою машину.

– Понимаешь, старик, когда все это затевалось, я думал, что нас в джипе будет всего трое: я, Джен и Кейлеб. Но когда там появились Джоанна Безмозглая и Грейс Великолепная, я почувствовал, что задыхаюсь. Как будто мне мало еженедельных встрясок от Джен и сюрпризов от Кейлеба. Вы двое – как глоток свежего воздуха.

– Неужели Джен тебя действительно поколачивает? – с серьезным недоверием спросила Брей.

– Скажем так: я позволяю ей это делать. – Тейт расхохотался и швырнул окурок на стоянку. – Мне нравится, ей тоже, но она делает вид, что нет. Так это у нас и крутится. – Он пожал плечами, показывая, что эта тема исчерпана. – Так как? Возвращаетесь домой? Или остаетесь с нами еще на неделю и помогаете мне сохранить рассудок, пока не настанет время вползать в скафандр, называемый деловым костюмом?

– Ты на работе носишь костюм? – удивилась Брей.

Должен признать, меня слова Тейта о костюме удивили ничуть не меньше.

– Как ни печально, да, – ответил Тейт, улыбаясь во весь рот.

– Малыш, поехали! – крикнула Джен, высовываясь из окошка. – Ты так весь бензин сожжешь зазря.

Тейт посмотрел на нас глазами простодушного щенка. Но это была маска, за которой скрывался сильный и уверенный человек. У него были и другие маски. Я думал об этом, глядя на Брей. Она замерла, ожидая моего ответа.

– Ладно, – сказал я, и они оба заулыбались. – Но я тебя всерьез прошу: поговори с Кейлебом. Понимаю, он тебе младший брат и все такое. Но если ему вздумается снова устроить нам с Брей такую шуточку, я не стану спрашивать у тебя разрешения и отделаю его, как котлету.

– Договорились, – кивнул Тейт.

Мы сели в джип и отправились в Панама-Сити.

Панама-Сити стал нашей поворотной точкой. Обстоятельства и так нам не улыбались. Но оказалось: то, что совсем недавно виделось нам каменистым дном, вовсе не было таковым. Дна мы еще не достигли.

Мы пробыли в этом городе четыре дня, и неделя отпуска, остававшаяся в распоряжении Тейта, подозрительно растянулась.

Все началось с воскресного вечера, когда Тейту позвонили на мобильник. Мы остановились у друга Кейлеба – парня по имени Адам. С ним Кейлеб когда-то учился в колледже. Поверить в это было столь же сложно, как в работу Тейта, где он вынужден носить деловой костюм. Никогда бы не подумал, что Кейлеба интересовала учеба. Но оказалось, он действительно учился в колледже, окончить который помешала история с той девицей и отправка в тюрьму.

Дом Адама находился в нескольких милях от пляжа, чему я был только рад. Мне осточертело смотреть на океан и вытряхивать песок из ботинок.

Я скучал по дому. Мне по-прежнему хотелось быть рядом с Брей, однако я тосковал по летним сборищам на реке и южных озерах. Тосковал по жареной курятине, которую мать всегда готовила по пятницам. Мне хотелось прийти к кому-нибудь из друзей, сесть на заднем крыльце, потягивать пиво и слушать стрекотание сверчков и лягушачьи концерты. Длинными летними вечерами они были для меня самой лучшей музыкой. А еще светлячки. Я тосковал по их призрачному свету. Но сильнее всего я скучал по своей спокойной жизни, когда приходишь с работы домой, переодеваешься, заваливаешься на диван и смотришь телевизор. И никаких волнений. Разве что о Митчелле. Но его состояние было поправимо. А вот наше – нет.

Вместо всего этого я сидел на заднем крыльце дома Адама в Панама-Сити и слушал не стрекотание сверчков, а довольно напряженный разговор Тейта по мобильнику. Этот разговор меня не касался. Я опять думал о том, о чем и каждый день: как сложилась бы наша жизнь, если бы мы с Брей не поехали на речное сборище. Мы бы сейчас были самыми счастливыми и наслаждались бы жизнью, о которой я всегда мечтал. Где-то в глубине души я винил в случившемся Брей. Это она разрушила нашу идиллию… Но стоило мне так подумать, я тут же испытывал угрызения совести. А разве я сам не виноват? И как вообще я могу сваливать все на самого дорогого мне человека? Я любил Брей, любил до безумия, но меня все чаще захлестывало внутреннее недовольство и даже гнев. Я вдруг начал понимать, что при всей моей любви к ней Брей была достаточно эгоистичной, и теперь я расплачивался за последствия ее эгоизма. Во мне оставалось все меньше способности понимать и прощать.

Конечно, я не снимал с себя вины, но я хотя бы пытался убедить ее трезво оценить нашу ситуацию. Пытался убедить ее вернуться. Конечно, нужно было еще тогда категорически отказаться от бегства и настойчиво объяснять Брей, что бегство лишь отсрочит непременную встречу с законом. Но я помнил, каким слабым был сам, стоя возле бездыханного тела Джаны. Слабым, растерянным, испуганным и оплакивающим… нет, не Джану, а нашу безжалостно разбившуюся идиллию. Я понимал, чего тогда боялся: если я откажусь поехать вместе с Брей, она уедет одна. И все равно я ни в коем случае не должен был ехать с нею. Это я знал лучше, чем кто-либо. Но мы были не властны над временем и не могли отмотать его назад. Оставались лишь попытки исправить ситуацию, пока мы не зашли в полный тупик. Брей восставала против каждой такой попытки, отчего во мне и начало копиться недовольство.

– Послушай, старик, – говорил Тейт, прижимая к уху сотовый телефон. – Ты слушаешь, что я говорю? Я сделаю это сам… Попридержи эмоции. Сначала выслушай меня… Нет, не он. Сам привезу… Утром, как только откроется банк… А завтра к вечеру я уже буду в Корпус-Кристи… Да, это мой мобильный. Только не проболтайся Кейлебу. Не вмешивай его. Я сам это улажу. – Тейт устало кивал. Чувствовалось, ему хочется поскорее закончить разговор. – Знаю, старик. Я тебя очень прошу: больше никогда не имей с ним дел.

Еще несколько кивков и коротких фраз. Разговор завершился. Тейт скрипнул зубами, сжав в кулаке мобильник. Я думал, он сейчас разобьет телефон о бетонный столб, на котором держалась крыша крыльца. Но буквально в последнюю секунду Тейт совладал с собой.

– Тейт, я понимаю, что сую нос в чужие дела, но почему ты все время его выгораживаешь? Он ведь опять вляпался во что-то серьезное.

Тейт плюхнулся на металлический стул, швырнув мобильник на стол, тоже металлический. Похоже, Адам был любителем громоздкой старой мебели. Заложив руки за голову, Тейт долго и шумно выдыхал.

– А почему ты выгораживаешь ее?

Я застыл на месте, оторопев от его вопроса. Двигались только мои глаза. Меня удивил не тон, каким он задал вопрос. Тон как раз был вполне будничным. Меня удивил сам вопрос. Получалось, Тейт знал о нас с Брей больше, чем мы предполагали.

– Возможно, я не во все врубаюсь, – продолжал Тейт. – Или все не так понимаю. Но по-моему, ты готов костьми лечь ради своей Брей.

– В общем-то, да, – признался я.

– Весь вопрос: как далеко ты готов зайти?

Я отвернулся, думая над ответом.

– Наверное, так же далеко, как и ты, помогая Кейлебу, – сказал я, снова поворачиваясь к Тейту.

Тейт кивнул. Он развалился на стуле, вытянув свои длинные ноги и сцепив пальцы на животе.

– Тогда ты сам ответил на свой вопрос. Теперь другой: что вынудило вас пуститься в бега?

– Кто тебе сказал, что мы пустились в бега?

– Это заметно по всему, – усмехнулся Тейт. – У вас украли машину, но заявлять в полицию вы не стали. Первая странность. Вторая: за все время, что вы тусуетесь с нами, никто из вас не позвонил в Индиану своим близким. Никаких разговоров типа: «Привет, мамочка! У нас все замечательно». Или: «Да, братишка, мы тут развлекаемся с одним чокнутым мазохистом и его отмороженным братцем, но пока живы». – Тейт засмеялся и ткнул пальцем в мою сторону. – Бездомными вас не назовешь. Для бездомных у вас слишком здоровый и ухоженный вид. Так что ты натворил, Элиас? Точнее, что натворила она?

Я снова отвернулся и стал смотреть на фонарь крыльца соседского дома.

– Не хочу тебя обижать, – Тейт подался вперед, зажав руки между колен, – но твоя подруга, невеста, или кем ты ее считаешь… она – личность непредсказуемая. Не пойми меня превратно: девчонка она замечательная, насколько могу судить со стороны. Но очень неуравновешенная.

Мне хотелось ударить Тейта, однако совесть не позволяла. Его слова были очень близки к истине. Поэтому я решил промолчать.

Тейт вернулся в прежнюю позу.

– Иногда бывает, что хорошие люди совершают дурные поступки, и почти всегда – во имя любви. – Он слегка рассмеялся. – Суть не в этом. Действительно ли это «дурные поступки»? Или мы совершаем их «по необходимости»?

Тейт меня все больше удивлял. Вопреки имиджу «пляжного мальчика», он крепко стоял на ногах и имел свои принципы. И еще я понял, что наши с ним взгляды на жизнь не так уж сильно различаются.

– Я не предлагаю вам прокатиться в Техас, – продолжал Тейт. – Пожалуй, вам туда незачем ехать. Но поговорю с Адамом. Быть может, он позволит вам остаться здесь, пока я не вернусь… Знаешь, от чего бы ты ни пытался ее уберечь, сейчас ты уже завяз почти наравне с нею.

Последняя фраза Тейта была столь же неожиданной, как и его понимание, что мы – парочка беглецов. Но когда я ее услышал, во мне что-то повернулось. Я почти забыл о присутствии Тейта. Что же произошло? Совсем недавно я был полон внутреннего раздражения и готовился к разговору с Брей. Собирался безапелляционно ей заявить, что возвращаюсь домой и она поедет со мной. Если понадобится, был готов увезти ее силой. И вдруг все мое раздражение исчезло. Я понял, что мы с Тейтом – собратья по несчастью. Мы оба делали глупость за глупостью, стремясь выгородить тех, кого любили. Возможно, мое подсознание восприняло слова Тейта как совет, поскольку в глубине души я все время искал оправдание тому, что сделал и продолжал делать.

Я не посмел спросить у Тейта, что на сей раз натворил Кейлеб, если ему надо ехать в Корпус-Кристи. Я же ничего не рассказывал ему о нас, а потому нечего лезть в чужие дела. Но я по-новому увидел всю историю нашего продолжающегося бегства. Я и сейчас понимал, что мы поступаем в корне неверно, но в то же время отчаянно хотел найти какой-либо другой выход. Для Тейта было невыносимо, если Кейлеб снова отправится в тюрьму. Вот и я не представлял себе Брей за решеткой.

Все время, пока Тейта не будет, я собирался потратить на поиски выхода. Я должен найти способ уберечь Брей от тюрьмы. Но дальше это бессмысленное бегство продолжаться не может.

Вскоре между братьями состоялся разговор. Он происходил за закрытыми дверями гостевой комнаты, однако ни Тейт, ни Кейлеб не собирались говорить шепотом. Предмет беседы был известен всем. Единственным пунктом, где их мнения совпадали, была немедленная отправка Джоанны и Грейс в Норфолк.

– Кейлеб, ты совсем спятил? – кричал Тейт. – Почему я постоянно должен выцарапывать тебя из дерьма? Ты задолжал этому парню восемь тысяч долларов. Восемь тысяч! На что ты ухлопал деньги? Впрочем, даже знать не хочу. И так догадываюсь.

Стены коридора задрожали от сильного удара. Я представил кулак Тейта, соприкоснувшийся со стеной.

– Надеюсь, он не разнесет мой дом, – меланхолично заметил Адам.

Это был высокий худощавый парень с волосами песочного цвета. Очки в модной черной оправе и чашка кофе с молоком делали его похожим на типичного интеллектуала. Адам сидел на диване в гостиной и, как все остальные, слушал перепалку братьев.

– Мы поедем завтра утром, – заявил Тейт. – Я заплачу ему твой долг, и это в последний раз. Все, мой дорогой младший братец. Больше можешь на меня не рассчитывать. Ты меня почти разорил. Восемь тысяч долларов – это почти все, что я имею на счету.

– Тебя никто не просил меня выручать.

– А если бы не я, кто тогда? Отец? Ты его уже хорошенько выдоил. Или, думаешь, Кайл тебя простил? Нет. Если он узнает, что я тебе помогаю, он и мне задницу начистит. Кто остается? Эверли? Наша младшая сестренка солидарна с Кайлом. Кроме меня, помогать тебе больше некому.

Полминуты в комнате братьев было тихо.

– Может, тебе просто позвонить матери? – предложил Тейт. – Поговорить с ней, спросить, как она живет. Ты ей целый год не звонил. А ты знаешь: она готова тебя принять. Пожил бы у нее, отдалился от всей это шушеры. Нашел бы себе приличную работу, встал бы на ноги. Может, и Сара согласилась бы…

– Давай не будем об этом, – огрызнулся Кейлеб. – Это не…

В их комнате и во всем доме установилась напряженная тишина.

– Пора отправлять Джоанну и Грейс домой, – сказал Тейт. – В Корпус-Кристи им делать нечего.

– А как насчет твоих странствующих друзей?

– Пока не знаю. Но тебя сейчас должны интересовать не они, а собственная задница и то дерьмо, в которое ты нас втравил. Короче, сажай девок в машину и вези на автовокзал.

Услышав об этом, Грейс и Брей тревожно переглянулись. Более того, для Брей это было настоящим ударом, и она изо всех сил сдерживала слезы. Мне было больно это видеть. Кроме меня, Грейс была единственной, с кем Брей сумела сблизиться. И вот теперь ее новая подруга уезжала. До сих пор речь шла только о Джоанне. Наверное, Кейлеб действительно вляпался очень серьезно, и лишние люди мешали. Тем более что их с Грейс связывал только секс.

Разговор братьев окончился. Тейт выскочил за ключами. Брей и Грейс прощались.

– Вот мой номер, – сказала Грейс, подавая ей клочок журнальной страницы. – Позвони мне, как вернешься в Индиану. Может, еще увидимся.

Они крепко обнялись.

– Как только я обзаведусь новым мобильником, сразу сообщу тебе свой номер, – пообещала Брей.

Она кусала губы, чтобы не расплакаться. Я снова удивился, как крепко она сдружилась с Грейс. Возможно, при других обстоятельствах этого не произошло бы. Прежняя Брей не стремилась заводить подруг. У нее была только Лисса. Впрочем, теперь я сомневался, что Брей захочет продолжать с ней дружбу.

Я смотрел на прощающихся девушек и жалел, что они не встретились в более счастливое время. Возможно, Грейс уходила из жизни Брей навсегда.

Кейлеб повез Грейс и Джоанну на автовокзал.

Адам отправился в душ, откуда вылез в черных спортивных штанах и с полотенцем на шее.

– Поскольку Кейлеб сегодня ночует без своих цыпочек, ему хватит и дивана в гостиной, – сказал Адам, вытирая волосы. – Вы можете занять диван в кабинете. Тот шире и удобнее. – Он сделал пару шагов по коридору и снова повернулся к нам. – Только на вашем месте я бы там простыни поменял.

Я обрадовался. Диван в гостиной был тесным и неудобным. Несколько ночей, проведенных на нем, превратились для нас с Брей в настоящую пытку.

Адам ушел к себе в комнату. Он всегда в это время предоставлял нам возможность развлекаться самостоятельно. Тейт снова сидел на заднем крыльце. Каждый из нас старался не попадаться ему на глаза. После разговора с Кейлебом Тейт напоминал котел, готовый вот-вот взорваться. Джен все-таки пошла к нему, рассчитывая его успокоить. Уже без трюков и разыгрывания сцен. Даже она понимала, чем это сейчас чревато.

Я втайне им завидовал. Несмотря на всю хаотичность их отношений, чувствовалось, они любят друг друга.

Мне захотелось побыть с Брей наедине.

– Пойдем прогуляться? – предложил я, беря ее за руку.

Брей улыбнулась мне. Ее улыбка была настолько милой и искренней, что мне стало стыдно за свое недавнее раздражение, пусть и невысказанное.

– Выбирай маршрут, – сказала она.

Мы долго шли по улице, пока не очутились на стоянке. За нею начиналась бейсбольная площадка. Два фонаря возле сетчатого ограждения бросали тусклый свет на травянистое поле с белой разметкой. Ворота оказались незапертыми. Мы прошли мимо скамейки для запасных, мимо питчерского круга и сели прямо на траву.

– Жаль, что Грейс пришлось уехать, – сказал я. – Вы с ней успели подружиться.

Брей смотрела в небо. Темные тучи закрыли звезды. Я сорвал несколько травинок и теперь крутил их между пальцами.

– Мне тоже жаль, – вздохнула Брей. – Зато ты по-прежнему рядом.

Я улыбнулся ей. Травинки выпали из моих пальцев.

– Тейт крупно разозлился на Кейлеба, – сказал я.

– Да. Таким я его еще не видела.

Мы замолчали. Я потянулся за новыми травинками.

– Элиас!

– Да.

– Зачем ты меня сюда привел?

Я не знал, как лучше ей сказать то, о чем собирался. Может, пока вообще ничего не говорить? Но какой смысл тянуть время?

Брей взяла меня за руку. Я старался улыбнуться, но улыбка получилась блеклой.

– Элиас, ты мне не ответил.

– Я хочу выступить свидетелем в твою пользу.

Брей встала. Ее лицо ничего не выражало.

– Как понимать твои слова? – спросила она, хотя прекрасно их поняла.

– Я могу сказать в суде, что в тот момент, когда все произошло, я тоже был на месте происшествия. – (Брей отчаянно замотала головой.) – Никто не сможет доказать, что меня там не было. Я скажу полицейским, судьям, всем, кому понадобится, что я там был, видел, как все вышло, и считаю это несчастным случаем.

– Нет, – решительно возразила Брей. – Я тебе этого не позволю.

– Это не зависит от твоего позволения. Я собираюсь быть свидетелем.

Она скрестила руки на груди и отвернулась.

– Брей?

– Нет! Нет и еще раз нет!

Ее лицо даже покраснело от гнева и отчаяния.

– А если они устроят проверку на детекторе лжи? Если нас будут допрашивать в разных кабинетах? Скорее всего, так оно и будет, и мы проколемся на какой-нибудь мелочи. – Ее голос становился все выше и пронзительнее. – Элиас, ты что, маленький? Какой-нибудь пустяк, незначительная подробность – и все! Мы попались. Нас еще уличат в сговоре. Неужели ты не понимаешь, что они профессионалы, умеющие ловить на вранье?

– Пока Тейт ездит в Техас, у нас есть время подготовиться. Составить простую прямолинейную версию случившегося. Никаких мелких подробностей. Дадим общую картину и будем упорно ее придерживаться.

– Нет, Элиас. Выброси это из головы. – Она снова повернулась ко мне спиной.

– Мы должны что-то придумать, – сказал я. – Брей, мы не можем бегать всю оставшуюся жизнь. Нас рано или поздно поймают. Скорее рано. И чем дольше мы бегаем, тем хуже для нас.

Брей молчала и не смотрела на меня. Она стояла, низко опустив голову и прижав руки к животу.

– Тогда я скажу, что это сделал я.

Казалось, она не услышала меня или пропустила мои слова мимо ушей. Но это только казалось. Еще через мгновение Брей, словно пружина, повернулась ко мне. Такого нескрываемого ужаса на ее лице я еще не видел.

Она сильно толкнула меня, но я не упал. Тогда она схватила меня за плечи и стала трясти.

– Никогда больше не говори мне этого. Слышишь, Элиас? Никогда не произноси таких дерьмовых слов!

Я лишь смотрел в ее неистовые глаза и делал вид, что эти выплески на меня никак не действуют. Мне нужно было сохранять спокойствие. Кто-то из нас должен оставаться спокойным. Брей на эту роль сейчас не годилась.

Я протянул к ней руки, но она их оттолкнула.

– Поверить не могу, что ты это сказал! – крикнула она.

– Во что ты не можешь поверить? В то, что я это сказал? Или в то, что я это сделаю?

– Не морочь мне голову. Я не позволю, чтобы из-за меня ты загремел в тюрьму.

Она стала ходить взад-вперед.

– Значит, ты не позволишь, чтобы из-за тебя я загремел в тюрьму? А загреметь туда вместе с тобой?

Брей застыла. Я знал, что мои слова больно ударят по ней, но мне нужно было это сказать. Эти слова в точности передавали мои ощущения.

– А разница-то невелика. Вот в чем дело, Брейел.

– Ради чего ты затеял этот разговор? Пытаешься что-то доказать?

Негодование сквозило в каждом ее слове.

– И что же, по-твоему, я пытаюсь доказать?

Брей сердито мотнула головой. Она не могла ответить. Возможно, она и собственного вопроса не поняла. По правде говоря, я тоже запутался в своих вопросах. Неужели я ее открыто обвиняю?

Даже если и так, мне все равно не хотелось, чтобы у нее возникло подобное ощущение. Я обнял Брей и поцеловал в макушку.

– Ты не станешь из-за меня врать и говорить, что был на утесе. И в тюрьму из-за меня ты тоже не пойдешь.

– Тогда что я делаю здесь, с тобой? – спросил я, идя на попятную и зная, что мне не сломить ее решимость.

– Скорее всего, тебе и не надо было в это встревать.

Но я знал: Брей хотела сказать совсем не это.

Она не пыталась вырваться из моих рук. Впрочем, я бы все равно ее не выпустил.

– Элиас, так ты этого хочешь? Расстаться? – Она вздохнула и уткнулась носом мне в грудь. – Если ты хочешь бросить меня, я пойму.

Я чувствовал боль, наполняющую ее слова. Приглушенную, но все равно боль. Сам не знаю почему, но я почувствовал себя виноватым.

– Я не говорил, что хочу расстаться и уехать от тебя. Но нам нужно подумать, как быть дальше. Все эти тусовки с Тейтом подходят к концу. У нас осталось несколько дней. Тейту нужно возвращаться на работу. За эти дни мы должны решить, как нам быть дальше. Или… возвращаться домой, и там я выступлю твоим свидетелем.

– Ты не можешь этого сделать.

– Если это единственный наш выбор, я им воспользуюсь.

Я взял ее за руки. Напряжение сковывало все ее тело. Напряженным было и лицо Брей.

– Обещай мне. Просто обещай: если мы ничего не придумаем, ты хотя бы позволишь мне быть твоим свидетелем.

– А если бы я тебе с самого начала врала? Ты бы все равно согласился выступить моим свидетелем?

Ее вопрос застал меня врасплох.

– Но я знаю, что ты не врешь.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что я тебе верю. И потому что знаю тебя.

Брей отвела глаза, но не из желания что-то скрыть.

– Обещай мне, что согласишься на это, – не отступал я.

Сперва она не отвечала. Не хотела. Наконец все-таки кивнула.

– Вот и хорошо, – сказал я и снова ее обнял.

Мы стояли молча. Меня не оставляло ощущение: если когда-нибудь мое свидетельство и потребуется, она вполне может передумать.

– Элиас, а почему бы нам не поехать с Тейтом и Кейлебом? – спросила она, меняя тему. – Вдруг нам придется и с ними расстаться так же внезапно, как с Грейс? Сомневаюсь, что Адам согласится держать нас у себя, пока они ездят. И потом… мне самой почему-то не хочется оставаться здесь без них. Какое-то нехорошее предчувствие.

Я не хотел ей признаваться, но схожее предчувствие было и у меня.

– Я поговорю с Тейтом. Попрошу его еще несколько дней потерпеть наше общество. А пока мы катаемся, сумеем выстроить дальнейшую стратегию.

Мои слова не убедили Брей.

– Ты слышал их разговор с Кейлебом. Они ведь не просто так спровадили Джоанну и Грейс.

– Слышал, – коротко ответил я.

Брей была права.

Над нами загрохотал гром. Вдали молния осветила нагромождение облаков и окрестности. Деревья казались нарисованными на черном фоне. Их ветви тянулись вверх. Сочетание темноты и света молнии делало всю картину довольно зловещей.

На меня упала дождевая капля. Потом еще одна.

– Многовато для тихой прогулки вдвоем, – заметила Брей.

Не прошло и минуты, как хлынул настоящий ливень. Брей закричала, безуспешно пытаясь загородиться руками от тугих дождевых струй. Вскоре ее крик перешел в смех. За какие-то пять секунд мы промокли до нитки. Ливень шумел с такой силой, что нам приходилось кричать. Каждая капля превращалась в миллион гвоздиков, вбиваемых в землю бейсбольного поля.

– Нам далеко возвращаться! – крикнул я.

Брей закружилась по полю, как балерина. Она смеялась, подняв руки над головой, и приветствовала дождь. Она кружилась и кружилась, открыв рот. Я смотрел, завороженный ее непосредственностью. Она сейчас была похожа на ту девчонку, что я встретил много лет назад. Мы вот так же любили с ней бегать под дождем по пастбищу, и я ничего не боялся, кроме материнского нагоняя. Я улыбался, но внутри меня все разрывалось от душевной боли. Брей уже никогда не будет самозабвенно кружиться по полю. И детская беззаботность тоже никогда не вернется в нашу жизнь.

– Потанцуй со мной! – крикнула она.

– Что?

– Потанцуй со мной!

Я и в первый раз расслышал ее слова, но не понял, зачем танцевать здесь, в такое время.

– Но здесь нет музыки! – нашел я отговорку.

Брей схватила меня за руку.

– А разве этого мало? – спросила она. – У нас есть музыка дождя. И гром лучше всяких барабанов.

Брей снова закружилась. Я продолжал стоять на месте, пока она не схватила меня за руки и не вовлекла в свой танец. Вскоре мы кружились вместе, крепко держась за руки. Поначалу я чувствовал себя идиотом и лишь надеялся, что Тейт не подглядывает за нами. Или, хуже того, Кейлеб. Но потом я погрузился в смех Брей, в ее улыбку и синие глаза. Гром гремел все громче, а сверкание молний становилось все ярче. Я побаивался, что мы, кружась на открытом пространстве, были неплохой мишенью для молний. Для «перста Божьего», как называла их моя бабушка. Вскоре и этот страх улетучился. Мы с Брей снова стали невинными детьми, живущими свободно и любящими жизнь. И даже молния не отнимет у нас этих минут. Не посмеет.

Мы остановились. Я еще раз повернул Брей вокруг себя, затем подхватил на руки, наклонился и через мокрую белую ткань футболки мокрыми губами поцеловал ей грудь. Я целовал ей шею, подбородок и добрался до ее полных губ, усыпанных капельками дождя. По нашим лицам текли ручейки, попадая в рот. Я смотрел в глаза Брей и с каждой секундой все сильнее хотел ее. Я жаждал насладиться ею всеми доступными способами. Каждым квадратным дюймом ее тела. Но сейчас мне были доступны лишь ее губы.

Я держал Брей на руках, смотрел в ее глаза и даже не ощущал веса. Она улыбалась мне все той же яркой, прекрасной улыбкой, заставляя меня улыбаться в ответ. Я любовался игрой дождя на ее ресницах, щеках и губах. Я бы отдал все, только бы навечно остаться с нею в этом моменте. Забыть об окружающем мире и о том, что нас неминуемо там ждет.

Я наслаждался ее ртом, ее теплым мокрым языком и целовал, целовал, целовал.

Совершенная. Прекрасная. Что бы она потом ни сделала, ей не поколебать этот облик, запечатлевшийся в моей памяти.

Мы начинали задыхаться от поцелуев. Я нехотя опустил Брей на землю. Она словно ждала этого момента и в то же мгновение побежала к дому Адама. Я пустился следом. Мы ворвались в дом и юркнули в кабинет – нашу спальню на эту ночь. Я сразу же принялся раздевать Брей, стаскивая с нее неподатливую мокрую одежду. При этом я не отрывался от ее губ. Но оторваться все же пришлось, иначе я бы не смог раздеться сам.

Я разложил диван и уговорил Брей встать на четвереньки. Едва она это сделала, я тут же оказался сзади. Я наклонился, накрыв собой ее спину. Мне хотелось новых поцелуев.

Наши сердца колотились от быстрого бега и сбившегося дыхания. Дышать и говорить одновременно было трудно.

– Помнишь, что ты однажды сказала? – жарким шепотом просил я.

Я прижался членом к ее ягодицам, а сам облизывал ей шею.

– А что я сказала? – все еще тяжело дыша, спросила Брей.

Она вертела головой, ища мои губы. Я достал до ее нижней губы и слегка закусил.

– Ты позволила мне делать с тобой что угодно. Все, что захочу.

От этих слов мой член дернулся, послав в промежность волну сладкой боли.

– Д-да, – неуверенно пробормотала Брей.

Она запустила пальцы в мои волосы.

– Так ты это всерьез говорила?

– Да, всерьез, – сказала она и слегка вскрикнула.

Брей уже догадывалась, каким будет наш секс на этот раз. Она знала: я хочу исследовать уголок ее тела, до сих пор остававшийся нетронутым.

– Элиас, – настороженно прошептала она.

– Да, малышка.

Я поцеловал ей ключицы.

– Понимаешь… я никогда… в общем, этого у меня еще не было.

Было или не было – в тот момент меня это не волновало. В любом случае для меня это стало бы настоящим праздником. Но ее признание возбудило меня еще сильнее и наполнило радостным предвкушением.

– Я буду очень осторожен, – пообещал я, дополняя свои слова ласковой улыбкой. – Обещаю.

Чувствовалось, Брей самой не терпелось попробовать.

Я убрал из-под ее щеки подушку. Подушка была вся мокрая от волос Брей. Я любовался ее крепкими, круглыми ягодицами. Мне очень хотелось несколько раз шлепнуть по ним, чтобы они вспыхнули. Но сейчас моей главной заботой было удобство Брей. Подушку я подсунул ей под живот. Теперь ее зад был приподнят.

Я не торопился, стараясь максимально расслабить ей тело и возбудить настолько, чтобы между ног у нее было как можно мокрее. Тогда ей будет не так больно, когда мой член окажется у нее в анальном отверстии. Но сначала я ввел туда свой палец, затем второй. Брей постанывала. Стенки ануса сжались вокруг моих пальцев. Я целовал ей спину, двигаясь вверх и подбираясь к ее уху.

– Если передумаешь, скажи, и я остановлюсь, – шепнул я, закусывая ей мочку. Мои пальцы продолжали осваивать ее анальное отверстие. – Не хочу, чтобы тебе было больно.

Ответом было ее неровное дыхание. Главное, она не сказала «нет». Тогда я убрал пальцы и осторожно ввел головку члена. Брей застонала. Ее пальцы вцепились в простыни. Я продвинул член чуть дальше. Тело Брей одеревенело.

– Ой… ой… ой, – заскулила она, и я остановился.

У нее дрожали ноги, а руки еще сильнее комкали простыни. Щека Брей упиралась в матрас. Она тяжело дышала ртом.

– Если тебе действительно больно…

Брей качнула ягодицами, пропустив мой член чуть глубже. Она застонала, а ее бедра вновь стали крепкими. Потом ее рука скользнула вниз.

– Нет, – прошептал я, отодвигая ее руку. – Я сам.

Я стал массировать ей клитор и смог протолкнуть член еще немного. Постепенно все уголки тела Брей капитулировали передо мной. Не получая отказа, я продолжил «экспедицию» вглубь ее ануса. Стенки сжали мой член. Меня даже дрожь пробрала. Я запрокинул голову и сам застонал.

Я был достаточно возбужден и очень скоро достиг оргазма. Я снова застонал, быстро вытащил член и залил ей спермой бедро. Брей рухнула на живот. Я свалился рядом. Я целовал ей спину, плечи и щеки. Я отводил с шеи ее мокрые волосы и целовал ей затылок. Потом я осторожно перевернул Брей на спину и покрыл поцелуями ключицы, шею и грудь.

Повернув голову вбок, Брей улыбалась.

– В чем дело? – нетерпеливо спросил я.

Мне захотелось узнать, почему она вот так улыбается.

Брей погладила мое лицо. Указательным пальцем провела по носу и щеке.

– Просто я счастлива, – сказала она. – И сейчас мне наплевать на то, что происходит вокруг. И на то, что ожидает нас, – тоже. Главное, что сейчас я счастлива.

Я тоже улыбнулся и положил ее руку себе на грудь.

– Но к этому надо привыкнуть, – сказала она.

Даже в ее голосе звучала улыбка.

– Тебе было больно? – спросил я.

Вдруг она терпела боль, не желая лишать меня удовольствия?

– Понимаешь, поначалу это вызывает боль, но…

– Больно было. – Она покачала головой. – Чуть-чуть. Но мне это тоже понравилось.

Я облегченно вздохнул и перевел взгляд на потолок.

– Хотя…

Ну вот! Сейчас я услышу длинный список претензий. Я повернулся к ней лицом.

– Хотя… что?

– Сомневаюсь, что при таком сексе я когда-нибудь научусь кончать.

Я даже покраснел и хихикнул. Я лег на бок, притянул Брей к себе и уткнулся носом ей в плечо.

– Я все понял.

Моя рука скользнула ей между ног. Мои пальцы не торопились, медленно доводя Брей до оргазма.

Меня разбудило солнце, пробивавшееся сквозь занавеску окна кабинета. Я вспомнил, что Тейт собирался выехать пораньше, сразу после открытия банка. Который же теперь час? Часы на противоположной стене показывали полдень. Это быстро прогнало мою сонливость.

– Брей, малышка, нам пора вставать, – сказал я, осторожно трогая ее за плечо.

Так уехал Тейт или нет? Я вслушивался в звуки за дверью. Никого. Тогда почему в гостиной включен телевизор?

Я слез с дивана и быстро оделся. Брей еще не до конца проснулась. Ее глаза то и дело закрывались. Она ощупью нашла лифчик, потом надела футболку.

– Надеюсь, Тейт еще не уехал, – сказал я.

Мы прошли к гостиную. Тейт еще не уехал. В гостиной, на диване, сидели все, включая Адама. И все внимательно смотрели на экран телевизора.

Экран показывал… наши лица. Мы застыли как вкопанные. Я схватил Брей за руку. Она дрожала всем телом.

Минувшим вечером на Лютер-роуд, близ пожарного депо округа Шарлотт, была обнаружена машина, зарегистрированная на имя Элиаса Клайна. Сам Клайн и его подруга Брейел Бэйтс разыскиваются на предмет их возможной причастности к смерти Джаны Макинтайр, чье тело в прошлом месяце нашли близ реки Окони, штат Джорджия. По мнению полиции…

Репортер продолжал говорить, но я уже не слушал.

Все смотрели на нас. У них тоже пропал дар речи. Ногти Брей впились в мою ладонь. Я чувствовал, как колотится ее сердце. А может, и мое.

– Это был несчастный случай, – вырвалось у Брей.

– Ну, блин! Так вас разыскивают за убийство? – спросила Джен.

Она целиком развернулась к нам и сидела, упершись коленями в диванную подушку. Я не понимал, встревожена она услышанным или ей просто любопытно.

– Речь шла о возможной причастности к смерти, – поправил ее Тейт.

– Так я и думал, – ехидно усмехнулся Кейлеб. – Нет, конечно. Ничего я не думал. Я пошутил. Но условия пари надо выполнять.

Он протянул руку к сидящему рядом Тейту.

– Гони баксы, братишка.

– Вычтешь их из суммы своего долга после того, как съездим в Корпус-Кристи, – ответил ему Тейт, продолжая смотреть на нас. – Так что там было?

– То, что сказала Брей. Несчастный случай.

– А если несчастный случай, зачем вы тогда пустились наутек? – спросил Кейлеб.

Брей заплакала. Я обнял ее.

– Мы сбежали, поскольку сомневались, что нам поверят. – Я прижимал к груди всхлипывающую Брей. – Это была самооборона. Противница Брей споткнулась, упала и не сумела удержаться на краю. Потому и рухнула.

– На краю чего? – спросил Адам.

Он нервничал сильнее других и сидел с открытым ртом. Его зрачки сузились до точек.

– На краю утеса. Там обрыв над рекой. Это был несчастный случай.

Тейт встал и подошел ко мне. Брей по-прежнему рыдала у меня на плече.

– Старик, и что вы теперь намерены делать?

Он был всерьез встревожен. В его глазах я не заметил ни осуждения, ни отвращения. Наверное, выкрутасы Кейлеба сделали его более понимающим и терпимым.

– Пойми, я не собираюсь вас судить. Но сам подумай. Копы нашли твою тачку. Ваши лица показали по телевизору. Ты же прекрасно понимаешь, что шансы на вашу поимку возросли.

Он смотрел на Брей. Он ей сочувствовал. Я это видел. Я не знал, какие мысли сейчас бродят в голове Тейта, и не хотел знать. Я и так догадывался, и мне это не нравилось.

– Мы пока… не знаем, – сказал я.

Не выдержав, Брей вырвалась из моих рук, бросилась в кабинет и заперлась изнутри. Я не мог побежать следом за нею. Тейт и все остальные ждали моих объяснений.

– Гони ты их на все четыре, – посоветовал ему Кейлеб. – Нам и так хватает дерьма для расхлебывания.

– Ты прав, – с упреком ответил Тейт. – У нас предостаточно дерьма, в котором мы завязли по твоей милости. Так что, братишка, уж кому здесь говорить, но только не тебе.

Я был искренне благодарен Тейту за эти слова.

– Как бы паршиво это ни звучало, но Кейлеб недалек от истины, – сказал Тейт, снова глядя на меня.

– Знаю, – согласился я. – Я и не жду, что ты согласишься дальше возиться с нами. На твоем месте я бы ни за что не стал.

– Тогда что вы с Брей намерены делать? – спросила Джен.

– Во всяком случае, здесь им оставаться нельзя, – сказал Адам. Чувствовалось, ему худо от одного моего взгляда. – Прошу меня извинить, но чем раньше вы оба покинете мой дом, тем будет лучше. Не сочтите меня гнусной тварью, но…

– Адам, ты совершенно прав, – перебил его я. – Мы на тебя ничуть не сердимся. – Я обвел глазами их всех. – Я лишь надеюсь, что вы нам верите. Это был несчастный случай. Намеренно мы такого никогда бы не сделали. И со злости – тоже.

– Ты без конца говоришь «мы», – сказала Джен.

Она поднялась с дивана и встала рядом с Тейтом.

– Да, я говорю «мы».

– Они там были оба, – опередил меня Тейт.

Я поймал его предостерегающий взгляд. Вот уж не подумал бы, что Тейт возьмется меня покрывать.

– Брей была участницей, а Элиас находился рядом и видел, как это произошло. Потому он и говорит «мы». Я бы сделал то же самое, – добавил Тейт, пожимая плечами.

Я с благодарностью посмотрел на него.

– Ты что, знал об этом? – спросила Джен, поворачиваясь к Тейту.

– Нет. Я провел… интуитивную реконструкцию события. Элиас, я прав? – (Я кивнул.) – Я бы помог вам вернуться, – продолжал Тейт, – но все мои денежки вот-вот перетекут в фонд имени Раздолбая Кейлеба.

– Нет, Тейт. – Я замахал руками. – Я бы не взял от тебя денег. Мы и так целых две недели находились у тебя на содержании. У меня есть деньги на счету, и я намерен заплатить тебе все до последнего цента. Просто я боялся «светиться» и потому не прикасался к ним. – Я перевел дыхание. – За три ближайших дня мы с Брей собирались что-нибудь придумать, а если не получится, то вернуться в Джорджию.

– А что вы можете придумать, кроме возвращения и сдачи копам? – спросила Джен.

Разумный вопрос. И более чем уместный.

– Не знаю, – честно ответил я. – Пока не знаю. Может, позвоню отцу и попрошу найти хорошего адвоката. Я… в общем, не знаю.

Это были мои самые честные слова за все дни. Да, я мог вернуться в Джорджию и сказать, что был свидетелем случившегося. Других идей не было. Да и появятся ли они? Но в глубине души я все еще отказывался сдаться и пытался изобрести новые уловки, чтобы помочь Брей. Потому-то я так и зацепился за свое «правило трех дней». Вдруг, откуда ни возьмись, меня озарит потрясающая идея и в нашей безвыходной ситуации откроется выход? Вероятность этого была, пусть и ничтожно малая.

Тейт похлопал себя по карманам, ища сигареты. Не обнаружив, полез в сумочку Джен, достал пачку и щелкнул пальцем по донышку. Закурил, жадно затянувшись. Он очень много курил.

– Тейт, только не в доме, – встрепенулся Адам, на время забыв обо мне.

– Прости, дружище. Забыл. – Тейт направился к выходу на заднее крыльцо, кивком позвав и меня. – А ты, малышка, собирай вещички. Не хочу, чтобы ты опоздала на самолет.

– Куда это Джен летит? – спросил я, когда мы оба вышли на заднее крыльцо.

– Домой, в Майами, – ответил Тейт, снова глубоко затягиваясь. Он сел, прислонившись к бетонным перилам. – Ей через два дня на работу выходить. На новое место. Она так и так не хотела ехать со мной в Техас. Да я бы и сам ее не взял.

Теперь понятно, почему Тейт отложил выезд в Корпус-Кристи. Он хотел сначала отправить Джен домой.

– Слушай, а не проще ли и вам с Кейлебом полететь самолетом? Если у него еще осталась наркота, сложил бы на время здесь. Зачем переть туда на машине?

Тейт стряхнул пепел. Он не торопился отвечать. Наверное, эта история была сложнее, чем я думал.

– Я сначала не хотел говорить. Теперь, когда все прояснилось и я вижу, что вы для Кейлеба не угроза и ваше положение еще хуже, чем его… я кое-что расскажу. Когда человек освобождается досрочно, ему запрещено покидать пределы штата. Если бы копы пронюхали, что он побывал в Виргинии, одно это вернуло бы его в тюрьму. Это главная причина, почему мы везде только ездим.

– Да что он такого натворил?

– Получил пять лет за изнасилование. Два года отсидел. Вышел. Но условия досрочного освобождения действуют пять лет.

– Кейлеб изнасиловал девчонку?

Конечно, Кейлеб – еще тот отморозок, но как-то не верилось, что он способен кого-то изнасиловать.

– Мой брат никого не насиловал. Не торопись делать выводы и говорить, что я его по-родственному покрываю. Нет. Я просто знаю: никакого изнасилования не было. Эта сука призналась своей подруге. Моя сестра Эверли знает ту подругу. Все было задумано с целью вернуть Кейлеба.

Тейт покачал головой и скрипнул зубами. Чувствовалось, ему и сейчас тяжело об этом говорить.

– Кейлеб мне потом рассказал, как все было. Началось с того, что он поссорился со своей подругой Сарой. Я уж не помню из-за чего. Кейлеб пошел на какое-то сборище, там встретил эту девицу. Слово за слово. Он ей поплакался, она его пожалела. Короче, с вечеринки они поехали к ней и трахнулись. Наутро Кейлеб дико жалел о случившемся. Сару он любил. Он так и сказал этой суке: «Один раз было, больше не будет». Понятное дело, она была недовольна. – Тейт провел ладонью по воздуху, словно подводя черту. – Может, Кейлеб и не был образцом верности, но Сару он действительно любил. Даже собирался на ней жениться. Тогда девица пригрозила: если продолжения отношений не будет, он крупно пожалеет. Кейлеб только посмеялся. Думал, обычные женские уловки. Но она пошла в полицию и заявила об изнасиловании. Сказала, что Кейлеб ее специально напоил и она не контролировала свои действия. Ее спросили, почему она не обратилась сразу же. Эта сука ответила, что боялась, что всю вину свалят на нее.

Тейт по-мальчишечьи сел на перила, свесив ноги.

– А ты сообщил о том, что узнал от своей сестры?

– Сразу же, как только сам поговорил с этой тварью. То был единственный раз, когда мне по-настоящему захотелось ударить женщину, – признался Тейт, выпуская дым из ноздрей. – Рассказал и адвокату Кейлеба, и полиции. Уговаривал подругу Эверли, теперь уже бывшую, выступить в суде и рассказать о признании этой суки. Отказалась. – Тейт покачал головой и раздраженно усмехнулся, как будто до сих пор не мог поверить в историю со своим братом. – Короче говоря, Кейлебу впаяли пять лет. Два года отсидел и вышел. Сара, с которой они прожили тоже пять лет, бросила его окончательно. И прежний Кейлеб перестал существовать. Даже если ты никого не насиловал, таскать это клеймо на себе… сам понимаешь. Когда Кейлеб вышел из тюрьмы, я его просто не узнал. Он сделался другим, совсем другим. Кейлеба, каким я его помню с детства, не стало. Боюсь, этого уже не поправить.

Я сразу подумал о Брей и о том, каково ей будет, если она окажется за решеткой.

– Ты думаешь, пребывание в тюрьме так сильно на него подействовало?

– Нет. – Тейт наморщил нос. – Он не слишком долго там сидел. Просто жизнь одновременно нанесла ему несколько ударов. Он потерял Сару. Его обвинили в преступлении, которого он не совершал. Нашлись гребаные моралисты, готовые его чуть ли не камнями забить. Ни на какую хорошую работу его не брали. Он порастерял почти всех друзей. Они поверил, что он действительно насильник. По-моему, достаточно, чтобы крыша поехала.

Я уперся спиной в бетонный столб. Я так и видел Брей, одетую в оранжевый комбинезон заключенной. После таких подробностей о жизни Кейлеба мне еще сильнее захотелось любой ценой уберечь ее от тюрьмы. Почти угасшая решимость вспыхнула снова. До сих пор тюремный срок Брей был абстракцией. Теперь же он обрел зловещую конкретность. Мне стало страшно. Тюремная система сломала Кейлеба Рота. Я почти не сомневался, что она сломает и Брей. Я это чувствовал каждой клеткой своего тела.

Как же она была права! Ей было чего бояться. Я признавал ошибочность нашего бегства, но страхи Брей оказались вполне оправданными.

– Поехали с нами в Техас, – предложил Тейт. – Пока едем туда и обратно, вы меж собой решите, как быть дальше. Но мой тебе совет: больше не петляйте. Убеди Брей сдаться полиции.

Его совет показался мне странным. Если Кейлеб получил по полной, не совершая преступления, положение Брей будет еще хуже. Неужели Тейт этого не понимал?

– Она считает, ей слишком поздно сдаваться, – сказал я. – И в этом я с ней согласен.

– Твое право. Но Брей вляпалась в очень серьезную историю. Несчастный там случай или нет, она убила человека. И не в каком-то глухом месте, где рядом никого не было. Такую историю не спрячешь под ковер. Чем дольше вы бегаете, тем более жестокой будет охота на вас и тем более виновными вы будете выглядеть в глазах закона.

– Тейт, я все это знаю. Эти мысли не дают нам покоя с тех пор, как мы уехали из Джорджии.

Дверь распахнулась. На пороге стояла встревоженная Джен.

– Элиас, убеди Брей выйти из ванной. Она заперлась и не отвечает.

Зная, на что способна Брей, и опасаясь самого худшего, я ринулся в дом.

– Брей! – кричал я, молотя по двери ванной.

Из-за двери доносились ее рыдания, и только. Я продолжал кричать. Требовал, просил, умолял, чтобы она открыла. Кажется, Тейт и Джен стояли у меня за спиной, но сейчас все мое внимание было сосредоточено на двери. Врезной замок имел защелку, позволявшую закрываться изнутри. Я дергал ручку, пытался поворачивать ее в разные стороны, надеясь, что мне повезет и дверь откроется.

– Брей, малышка, ну открой, – просил я под барабанный бой своего сердца. – Давай спокойно поговорим.

– Я проходила и услышала ее плач, – сказала Джен. Они с Тейтом действительно были здесь. – Спросила, в чем дело. Брей не ответила. Не знаю, но меня это почему-то пугает.

– Брей! Да открой ты эту чертову дверь! Или ты хочешь, чтобы мы ее сломали?

– Не надо ничего ломать, – сказал мне подошедший Адам. – Отойди.

К нему вернулось прежнее спокойствие.

Я послушно отошел. В руках у Адама был согнутый под прямым углом металлический стержень. Только сейчас я заметил, что круглая дверная ручка имеет отверстие. Стержень был своеобразным ключом. Адам без труда открыл дверь снаружи, и я сразу же бросился в ванную.

Брей сидела на полу, возле цоколя умывальника, уперев голову в колени. Ее руки были прижаты к груди, а сама она раскачивалась и дрожала всем телом. Первые несколько секунд я оглядывал пол, боясь к ней приближаться.

Крови не было: ни на полу, ни на ее руках. Я почувствовал неимоверное облегчение. И в то же время мне было неловко. Она ведь мне пообещала! Сказала, что больше никогда не попытается покончить с собой. Выходит, я сомневался в ее искренности.

Я сел на пол рядом с нею. Больше всего мне хотелось, чтобы нас оставили наедине. Тейт это понял.

– Не будем им мешать, – сказал он и потянулся к ручке. – Я понимаю, вам сейчас не до спешки. Но через пятнадцать минут мы выезжаем, иначе Джен опоздает на самолет. Из аэропорта сразу же поедем в Техас.

Я кивнул. Тейт закрыл дверь.

Брей не поднимала головы. Я сам приподнял ее голову. Поначалу она сопротивлялась, но я все-таки заставил ее взглянуть на меня. На щеках чернели разводы туши для ресниц, одолженной у Джен. Я хотел взять ее за руки, но Брей резко отдернула их. Копна темных волос еще больше скрывала от меня ее руки.

– Почему ты прячешь руки?

Едва задав вопрос, я уже знал ответ, и мне стало не по себе.

– Элиас… – тихим, умоляющим голосом произнесла она.

Брей не хотела, чтобы я смотрел на ее руки.

До боли стиснув зубы, я схватил ее запястье. Шершавая пенька браслетов царапала мне пальцы. Я боялся, что они окажутся влажными от крови, но они были сухими. Брей дернулась назад и невольно ударилась головой о стену. Но я не отступал.

– Элиас, хватит! – Брей смотрела на меня с неистовой мольбой. – Пожалуйста!

– Нет. Что ты там прячешь?

Я повернул ее запястья к свету и большими пальцами поддел браслеты, чтобы осмотреть кожу. Ни крови, ни порезов. Я осмотрел второе запястье. То же самое. Однако я чувствовал: что-то здесь не так. Я чуть сдвинулся, открывая доступ свету потолочных светильников. Запястья Брей были красными и припухшими. Красные полоски тянулись от основания больших пальцев на все пространство рук, скрытое под браслетами.

Брей пыталась расцарапать себе вены.

Я похолодел. Пальцы клещами сомкнулись вокруг ее запястий.

– Что это такое?

Брей качала головой. Слезы текли по ее щекам и капали с подбородка.

Я встряхнул ее, да так сильно, что она снова ударилась головой о стену.

– Брей, что это такое? – заорал я. – Отвечай!

– Это не то! – крикнула она. – Не то, о чем ты думаешь!

Все ее лицо было сплошной гримасой боли.

– Тогда расскажи мне, что это.

Я вспомнил наш разговор на пляже после того, как узнал тайну браслетов. Брей тогда рассказывала, что в шестнадцать лет пыталась ногтями вскрыть себе вены. После этого мать стала возить ее к психиатру. Но я хотел знать все. Мне было просто необходимо знать все, иначе мы навечно застрянем в ванной Адама.

Брей силилась вывернуться из моей хватки. Я был вынужден разжать пальцы, иначе она могла сломать себе кости.

– Уезжай. Возвращайся домой, Элиас. Пожалуйста, возвращайся домой.

Ее голос был тихим и отрешенным, словно она уже смирилась с неизбежным и прекратила сопротивление.

Она снова уткнулась в колени, обхватив их руками.

– Я шагу отсюда не сделаю, пока ты не скажешь мне, что все это значит.

– А если скажу, ты вернешься домой?

– Нет.

– Тогда забудь мои слова. Элиас, я остаюсь здесь. Не с Тейтом. Вообще ни с кем. Сама по себе.

Ее голос стал твердым и решительным.

– О чем ты говоришь?

Состояние Брей пугало меня сейчас сильнее, чем перспектива быть схваченными полицией. Снова покушение на свои вены. Снова всплеск отчаяния. И эти безумные просьбы уехать, оставив ее одну. Она снова раскачивалась взад-вперед, глядя куда угодно, только не на меня. Мой страх постепенно сменялся злостью. Я присел на корточки, вдавив костяшки пальцев в линолеум пола. Неужели Брей на самом деле хотела, чтобы я уехал? Что она задумала?

Меня самого захлестнуло волной отчаяния. Я знал, что никуда не поеду один. Я не мог и не хотел бросать ее. Был не в силах бросить, даже если бы очень захотел.

– Я не пыталась покончить с собой, – тихо сказала Брей. – Я… Иногда я так делаю.

– Что делаешь?

Мелькнула шальная и страшная мысль: а вдруг Брей… психически больна?

– Я это делаю давно. Еще подростком начала. Ничего страшно в этом нет. Просто… разрядка внутреннего напряжения. Я не пыталась себя убить. Я же тебе сказала: я сильнее мыслей о самоубийстве.

Она наконец подняла глаза. У нее был взгляд обреченного человека. Она устала от самой себя, от меня. Устала прятаться от закона. Устала играть в нормальность, поскольку все равно не влезала в рамки того, что общество считало нормальным. Я смотрел ей в глаза и ловил все ее чувства.

Брей ужасно устала.

– Ты считаешь, царапать себя ногтями – ничего страшного. А по-моему, это очень даже страшно. И серьезно.

– Для тебя, наверное, да.

На нее вдруг снизошло невероятное спокойствие. Слезы почти высохли, а оставшиеся она просто смахнула.

– Ты же не можешь расцарапывать себе кожу просто так. Вот я и хочу знать зачем.

Брей мешкала с ответом, разглядывая узкий цоколь умывальника.

– Тебе все равно не понять, – наконец сказала она.

– А ты попытайся объяснить.

– Они всегда так говорили.

– Я не «они». Я единственный в мире человек, который тебя по-настоящему любит. И не смешивай меня с «ними». Я там был чужим, чужим и останусь.

Брей сглатывала. Слюны уже не было. Наверное, она боролась с подступающими слезами.

– Иногда тьма подступает ко мне совсем вплотную. Она скапливается у меня под кожей. Сейчас она тоже там, внутри. Это очень противно. Она меня дразнит. Знает, что мне до нее не добраться. И тогда я начинаю царапать себе кожу. – У нее задрожал голос. Глаза вновь наполнились слезами – от злости и отчаяния. – Я пытаюсь выпустить тьму из себя и не могу. Вырвавшись, она меня покалечит. Заставит делать то, чего я не хочу. И все равно я пытаюсь достать ее оттуда!

– Брей, расскажи мне. – Я снова сел на пол и осторожно взял ее за локти. – Я хочу знать все. Твои ощущения. Что-то заставляет тьму отступать. Расскажи мне, что именно. Я хочу знать, как часто она приходит. Малышка, мне обязательно надо это знать.

– Теперь реже, чем когда я была подростком. – Она удержала слезы, только всхлипнула. – Когда я наревусь, она уходит. – Брей невесело рассмеялась. – Я царапаю себе кожу и надеюсь: тьма выйдет оттуда и больше не вернется. Но она всегда возвращается. А когда она возвращается, я сразу начинаю терзать свои запястья. – Она снова смотрела мне в глаза. – Элиас, я не пыталась себя покалечить. Я всего лишь хотела ее прогнать.

Я верил словам Брей, но ее ощущения мог понять лишь отчасти. Я не представлял, как она живет с таким грузом. Вообразил себя на ее месте и содрогнулся от одной только мысли. Получалось, Брей гораздо сильнее меня, раз всю свою жизнь ведет сражения с тьмой. Я бы точно не смог.

– Элиас, я хочу, чтобы ты вернулся домой.

И вновь этот спокойный, отрешенный тон. И такая же отрешенность в ее глазах.

А я-то по своей глупости решил, что она забыла об этом.

– Ты знаешь: один я никуда не поеду.

– Элиас, я совсем не пытаюсь привлечь к себе внимание, – сказала Брей, убирая волосы с мокрого от слез лица. – Я прошу тебя уехать не потому, что мне надо услышать твое «нет». Элиас, я говорю с тобой совершенно серьезно. Тебе нужно вернуться домой. Это не твоя проблема, и я устала впутывать тебя в свои дела.

– Ошибаешься. Это и моя проблема. Я был и останусь с тобой. Все, что суждено пройти тебе, пройду и я.

– Хватит глупостей, Элиас! – Она ударила по полу. – Перестань со мной возиться! Ты заслуживаешь большего. Я тебе дать это не в силах, потому что никогда не смогу измениться. Никогда. Побыл моей «подушкой безопасности», и достаточно. Возвращайся домой. Я хочу, чтобы ты уехал.

– Меня не волнуют все эти твои «хочу» и «не хочу». Я останусь с тобой до конца, хочешь ты этого или нет.

Брей скрипела зубами. Шумно и сердито дышала. Она действительно хотела, чтобы я уехал. Это не было затеяно с целью услышать мои возражения. Здесь я не сомневался в правдивости ее слов. Брей решила вывести меня из своей игры и злилась, что я не хочу уходить. Но мне было плевать на ее злость.

– Еще три дня, – сказал я. – Ты согласилась на этот срок. Не будешь же ты отказываться от своих слов.

– И ты готов еще три дня продолжать со мной этот путь в никуда? Здесь теперь все знают, кто мы. Стоит кому-то из них позвонить в полицию, и нас загребут. – Глаза Брей стали жесткими, сверлящими. Она смотрела не на меня, а сквозь меня. – А я не собираюсь идти в тюрьму. Понял? Я в тюрьму не пойду.

Меня насторожили не сами слова, а решимость, с какой они были произнесены. Решимость стойкого… или вконец отчаявшегося человека. Ее слова пробили дыру у меня в душе, и я не знал, когда она зарубцуется. Только сегодня я узнал о тьме, с которой Брей жила годами, которая толкала ее на все безрассудства и в моменты слабости всегда брала верх. Я боялся, что эта тьма толкнет Брей в объятия смерти. Сейчас, на полу чужой ванной, передо мной сидела совсем не та Брей, какую я знал почти двадцать лет. Той сильной, смелой девчонки, любящей смеяться и танцевать под дождем, больше не было. Ею управляла тьма, жившая под кожей. И чем ближе к неизбежному концу этого путешествия, тем беззастенчивее и наглее становилась тьма. А у Брей не осталось сил на войну с ней. Это бегство изматывало ее, зато тьма только крепла. «Я в тюрьму не пойду», – безостановочно звучало у меня в мозгу. Брей не допустит, чтобы ее отправили в тюрьму. Она нашла способ избегнуть заключения, и этот способ назывался смертью.

Брей была готова умереть, только бы не оказаться за решеткой.

– Ты обещала мне три дня.

Она посмотрела на меня сухими глазами. Слезы высохли, как будто их и не было.

– Я согласна, – кивнула она. – Три дня. Три последних дня, когда мы вместе. Я хочу, чтобы мы взяли от них все.

Я потерял дар речи. Сердце, которое с некоторых пор билось только для нее, замерло.

Нам оставалось всего три дня, после которых… разлука или смерть.

Я был не готов ни к тому ни к другому.

Тейт и Джен простились в аэропорту. К тому времени Джен уже не на шутку беспокоилась за безопасность Тейта и на нас с Брей поглядывала хмуро и осуждающе. С Тейта она взяла твердое обещание постоянно ей звонить. Но ее страхи касались не только нас. Джен тревожило, как все обернется, когда Тейт приедет в Корпус-Кристи. В ее глазах Кейлеб был ничуть не лучше нас.

Я восторгался Джен. Они с Тейтом были потрясающей парой, созданной друг для друга. И чем тяжелее становились мои отношения с Брей, тем больше я им завидовал. Как мне хотелось, чтобы мы оказались на их месте! Свободные, думающие только друг о друге. И если бы Брей вдруг захотелось меня отдубасить, я был бы очень рад. Я бы согласился на что угодно вместо того, через что мы проходили сейчас.

Пропустив утро, мы выехали в час дня и к семи вечера добрались до Батон-Руж. Мы едва приблизились к небольшому мотелю, как у машины спустило колесо. Раздался громкий хлопок, похожий на звук выстрела.

– Займись колесом, а я позвоню Рокки, – сказал брату Тейт.

– Зачем это ты собираешься ему звонить? – удивился Кейлеб.

– Затем, что сейчас мы должны уже были бы въезжать в Корпус-Кристи. Нужно сообщить ему о задержке.

Кейлеб достал из багажника запасное колесо.

Тейт заказал два номера и отдал мне ключ.

– Я запишу это в счет твоего долга, – усмехнулся он.

– И на сколько уже тянет мой долг? – в шутку спросил я. – Наверняка не меньше чем на восемьсот баксов.

– Не волнуйся, старик. Проценты я тоже учту, – пообещал Тейт. – Когда выберемся из Корпус-Кристи, все точно посчитаю.

– Приятно слышать, – бросил я ему вслед.

Все номера имели отдельный выход во двор, и это было удобнее, поскольку внутри мотель представлял собой лабиринт коридоров. Ключ был настоящим, металлическим, что говорило о возрасте мотеля. У нас с братьями были соседние номера. Брей наконец вылезла из джипа, чтобы не мешать Кейлебу менять колесо.

– Я иду в душ, – сказал я ей. – Пошли вместе?

Она слегка улыбнулась и обхватила свои плечи, словно ей холодно. На самом деле вечер был жарким и влажным.

– Ты иди, а я потом, – сказала она.

Я понимал, с чем это связано. Брей уже пыталась отдалиться от меня. Подготавливала к расставанию. Я до сих пор не задумывался о том, как мы проведем три оставшихся дня, но мне не хотелось с ней спорить.

Я вошел в номер. Брей осталась возле машины и Кейлеба, менявшего колесо.

Я утаила от Элиаса, что подслушала их разговор с Тейтом. Так я узнала, что Кейлеб сидел за изнасилование, которого не совершал. Заднее крыльцо находилось рядом с кабинетом, и через приоткрытую форточку я все слышала. Тейт говорил, что Элиас обязательно должен убедить меня сдаться полиции. Его совет был совершенно правильным, но я понимала, что давным-давно перешла черту. Я сознавала безнадежность своего положения. Паршивее всего было то, что я втравила в эту историю единственного человека, который по-настоящему меня любил. Но он вместе со мной шлепал по этой жизненной грязи и никуда уходить не собирался. Никакие мои слова и поступки не действовали на его решение оставаться со мной до конца. Я любила его за это и злилась на него. Странная это была злость; злость от сознания, что он меня любит, а я ломаю ему жизнь.

Я присела на заборчик рядом с джипом. Кейлеб орудовал домкратом, приподнимая бок машины.

– Ты не против, если я тебя кое о чем спрошу?

– А если я скажу, что против, ты все равно спросишь? – Кейлеб мельком взглянул на меня.

– Наверное.

Кейлеб лишь выпучил глаза и вернулся к домкрату.

– Скажи, а как там, в тюрьме?

– Ты про какую тюрьму хочешь знать? – Рука Кейлеба ненадолго застыла на рычаге домкрата. – Они же разные. Есть те, что в ведении штата. Там более или менее сносно. А есть тюрьмы федерального уровня. Вот это настоящий кошмар. Почему ты спрашиваешь? – Он ненадолго повернулся ко мне. Ему было любопытно. – Поняла, что жареным запахло, и теперь думаешь, по какой линии тебя могут посадить?

У меня зашлось сердце. Кейлеб явно наслаждался своими вопросами. Плевать мне на его наслаждение. Попадать за решетку я не собиралась, но знать, чем отличаются тюрьмы, не помешает.

Кейлеб еще раз нажал рычаг домкрата и выпрямился, вытирая пот со лба.

– Насчет женских тюрем ничего не знаю. Думаю, они не особо отличаются от мужских. Я ж там недолго пробыл. Могу сказать: фильмы не сильно врут. Никаких особых жестокостей. Никто не трахал меня в задницу и не делал своей сукой. Но если бы они увидели во мне хоть капельку страха, все могло бы быть по-другому. За это я должен благодарить Кайла и Тейта, – усмехнулся он. – Старшие братцы изрядно колошматили меня, пока я рос. Так что практика у меня богатая. Но без драк не обходилось. Однажды мне крепко влепили. Но у меня там появились друзья. Они помогали, пока я был за решеткой. Потом, когда я вышел, я помогал им с воли.

Мне стало любопытно, но Кейлеб в подробности не вдавался. Я догадывалась: помогая своим тюремным «друзьям», он наверняка рисковал и сам мог попасть за решетку.

– Так ты убила ту девку? – спросил он, глядя мне в глаза.

– Случайно.

Он кивнул, достал из багажника монтировку и снова нагнулся, чтобы открутить стопорящие гайки на спущенном колесе.

– Тогда тебе нужно было сразу идти в полицию, – сказал Кейлеб, поворачивая ключ. – А так ты нагородила себе дополнительных подозрений.

Стоянка погружалась в серовато-синие сумерки. Солнце скрылось в облаках, щедро раскрасив их в розовые и оранжевые тона. Кейлеб был прав. Я ничуть не обиделась на его грубую прямоту.

– Скажи, Сара навещала тебя в тюрьме?

Кейлеб выпрямился. Грязные пальцы впились в монтировку. Я знала, как ударит по нему это имя, но мне было все равно.

– Смотри доиграешься, – угрюмо предупредил он.

– Да или нет? – не отставала я.

Чувствовалась, я крепко его разозлила.

– Ты же до сих пор ее любишь, – сказала я, продолжая злить Кейлеба. – И мне ты не кажешься плохим парнем. Да, придурком ты бываешь. И кобелиных замашек у тебя хватает, но ты не настолько плох, каким кажешься. Или хочешь казаться. Жизнь тебя крупно подставила, и в этом вся причина. Я не лезу в ваши с ней отношения. Я хочу знать, была ли ее любовь к тебе такой же сильной, как твоя к ней.

Кейлеб шумно вздохнул и даже опустил голову. Мне показалось, он решал, стоит ли вообще что-то мне рассказывать. Потом сел рядом со мной, швырнув монтировку себе под ноги. Его руки упирались в согнутые колени. Я мельком взглянула на азиатскую девушку, вытатуированную на его левой руке, потом подняла глаза к небу. Кейлеб тоже смотрел на небо.

– Нет, – сказал он. – Сара ко мне не приходила. Ни разу. Я был обвинен в изнасиловании, и она в это поверила. Мои объяснения ей были не нужны. Но я не злился на нее. И сейчас не злюсь. – Кейлеб продолжал смотреть на небо.

– Трудно верить в невиновность человека, когда его судят за изнасилование и все вокруг повторяют: «Виновен», – сказала я. – Но… мне кажется… если она тебя по-настоящему любила, она бы поняла… почувствовала, что ты не виноват.

– Сара любила меня. По-настоящему. – За язвительностью его тона я улавливала оттенок грусти. – А иначе зачем бы она целых пять лет прожила со мной? Стала бы она улыбаться, просыпаясь со мной по утрам? Она улыбалась, даже когда слышала мой голос по телефону.

Я кивала. С этим не поспоришь.

– Элиас тебя любит, – вдруг сказал Кейлеб. – Малость трясется над тобой, достает своей заботой, но любит.

Меня удивила искренность его слов. Кейлеб говорил без обычной своей издевки.

Он встал и нагнулся за монтировкой.

– Вот Элиас будет ходить к тебе на свидания в тюрьму, – сказал Кейлеб, возвращая меня в мрачную действительность. – Ты ведь это хотела знать, правда?

Я промолчала, понимая, что ему не нужен мой ответ.

Кейлеб взялся за другую гайку.

– А если он не придет, не торопись делать выводы и говорить: все, он меня разлюбил. Он, как и Сара, может растеряться и слегка испугаться. Только и всего.

Здесь Кейлеб врал себе, и он это знал. Я следила за его движениями. Смена колеса не требовала особой силы, но Кейлеб напрягался всем телом. Он скрипел зубами. На виске вздулась жилка. Где-то в глубине души он знал, что Сара не так уж горячо его любила, как ему хотелось думать. И вот с этим знанием он сражался едва ли не каждый день.

– Тебе больше нечем заняться? – спросил Кейлеб, сняв спущенное колесо. – Сходи в душ со своим женихом. Включи телик. Придумай что-нибудь. Не понимаю, зачем ты здесь торчишь. – Он нагнулся, осматривая вал, на который насаживалось колесо. – Или хочешь заменить Грейс? – с издевкой спросил он. – Тогда так и скажи. Я быстро разложу тебя на капоте и буду трахать до восхода солнца.

Этих слов я никак не ожидала. Я спрыгнула с заборчика, отряхивая шорты.

Еще недавно я бы сочла его выпад оскорбительным. Раньше я побаивалась Кейлеба. Но сейчас понимала: он мне ничего не сделает. Все его выходки, весь этот секс напоказ были попытками вписаться в свою нынешнюю жизнь. Это не значит, что я сомневалась в его способности разложить меня на капоте, не побоявшись Элиаса. Но в данный момент я могла не опасаться. Так что в ответ я лишь сделала большие глаза и покачала головой.

– Иди, не маячь. – Кейлеб улыбнулся и кивнул в сторону нашего номера.

Элиас догадался не захлопнуть внешнюю дверь, иначе мне поневоле пришлось бы торчать возле джипа и продолжать разговоры с Кейлебом. Я вошла в номер. Элиас еще мылся. Я села на кровать. Телефон был рядом, на ночном столике. Обычный гостиничный аппарат, о который неоднократно тушили сигареты.

Я смотрела на телефон, потом сняла трубку и набрала номер родителей.

– Алло, – послышался голос матери.

– Привет, мама.

– Брейел, где тебя носит? – сердито спросила мать. – Я постоянно звоню на твой мобильник, а ты не отвечаешь. Ты что, его потеряла? Или выбросила? Ты знаешь, что полиция тебя повсюду ищет? Ты должна вернуться домой. Срочно. Ты откуда звонишь? Мы за тобой приедем. Только скажи куда.

Все это было произнесено без передышки. Когда мать говорила, она почти не делала пауз.

– Где я – не имеет значения.

Я слышала, как она говорит отцу: «Это Брейел… Погоди, не лезь. Я сама с ней поговорю». Потом в трубке снова зазвучал ее сердитый голос:

– Как это – не имеет значения? Что вы с этим парнем натворили? Вас обвиняют в причастности к смерти девицы по имени Джана. Скажи, ты ее действительно убила? Так говорит ее подружка и еще этот, как его, Митчелл. Они говорят, ты с этой Джаной тогда подралась и спихнула ее вниз. Ты это сделала из-за Элиаса Клайна? Отвечай, я тебя спрашиваю! – Она почти кричала в трубку.

– И ты в это поверила?

Я говорила спокойно, но внутри у меня все обрывалось. Мать уже поверила, что я преступница. Она говорила со мной как с преступницей.

Родители о чем-то спорили. Потом отец сумел забрать у матери трубку.

– Брейел, это я, твой отец. Скажи мне, где ты находишься, и я за тобой приеду.

– Зачем?

– Тебе нужно вернуться домой и ответить перед законом за содеянное.

– Ответить перед законом? – передразнила я отца. – Так я и думала. Вы уже считаете меня виновной.

– Мы тебя виновной не считаем, – сердито возразил отец. – Мы просто…

– Не считаете? – перебила я его. – Один ваш тон чего стоит! Ни ты, ни мать меня даже не спросили, как я и что со мной. Не поинтересовались: а вдруг это был несчастный случай?

– Если это был несчастный случай, почему ты сбежала?

– По глупости. Я испугалась.

– Брейел, убегают лишь те, кто виновен.

Услышав это, я чуть не выронила трубку. Мне хотелось зареветь, но слез внутри уже не осталось. Я глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться.

– Пап, я хочу, чтобы вы с мамой знали: я вас очень люблю. И Райен тоже люблю. Обязательно скажите ей об этом. Я была не самой лучшей дочерью. Доставила вам много хлопот. Слишком много. И очень, очень сожалею, что так и не сумела стать похожей на Райен.

– Дорогая, ну зачем ты говоришь такие вещи?

Теперь его голос звучал мягче. Кажется, он даже испугался, понимая, что следует за такими словами. Но я не собиралась размякать.

– Передай маме и Райен, что я их люблю.

– Брейел!

Теперь он был всерьез испуган. Поздно, папочка. Слишком поздно.

Я молча повесила трубку.

Я вышел из ванной. Брей успела положить трубку.

– Ты что делала? – спросил я.

– Ничего.

– Я слышал разговор. Ты кому-то звонила?

– Никому. Сама с собой говорила. Репетировала разговор с родителями. Думала им позвонить. Или сестре. Потом решила, что не стоит.

Я кивнул, расправляя на плечах полотенце. Я слышал весь ее разговор с родителями, но Брей не хотела, чтобы я знал. Я решил ей подыграть.

От ее слов, сказанных родителям, у меня сдавило грудь. Так говорят, когда прощаются. Прощаются… навсегда. Я вспомнил, как радовался, что черно-белая картина нашей совместной жизни стала наполняться красками. Сколько ярких тонов появилось там за недолгие дни нашего счастья. Потом эта картина начала тускнеть, и теперь полотно сделалось настолько мрачным, что даже Босху было бы нечего туда добавить.

– Кейлеб был бы не прочь разложить меня на капоте джипа, – сообщила Брей. – Он так сказал.

Я не знал, выбегать ли мне сразу и разбираться с этим придурком или продолжать тупо стоять, удивляясь внезапной перемене ее настроения.

Я все-таки решил разобраться и направился к внешней двери. В одних трусах, с полотенцем через плечо. Брей подскочила сзади, обхватив мою талию.

– Нет, – прошептала она мне на ухо, дергая за полотенце. – Ты же знаешь Кейлеба. Это он так пошутил. Он бы пальцем меня не тронул.

Есть шутки, за которые надо отвечать. Я открыл дверь, но Брей тут же ее захлопнула. Я едва успел повернуться, как она припечатала меня к двери. На Брей уже не было футболки. Одной рукой она упиралась мне в плечо, другой сжимала мой член, который мгновенно затвердел. Наши губы сомкнулись.

Я забыл о Кейлебе, растворившись в поцелуях. Насладившись ее губами, я стал целовать ей подбородок и шею.

– Как ты хочешь сейчас? – спросила она, дергая мой член.

Я глухо заурчал. Мои поцелуи стали неистовее. Я снова поднялся к ее губам и просунул язык в тепло ее рта.

– Я хочу так, как хочешь ты, – выдохнул я и еще крепче обнимая ее.

Все десять ее пальцев впились ногтями мне в спину.

– Я хочу по-всякому, – сказала она, вызвав настоящую дрожь в моем члене.

Я сбросил с нее шорты и трусики, загнал на кровать и заставил встать на колени.

Когда знаешь, что скоро умрешь, все коренным образом меняется. Начинаешь чувствовать себя такой, какой всегда хотела быть: бесстрашной, раскованной, плюющей на мнение общества о тебе. Тебе хочется говорить и делать то, что прежде сдерживалось твоим страхом. Тебе хочется пить и накачиваться наркотой, пока твои глаза не начнут смотреть в разные стороны. Ты готова залепить в физиономию первому попавшемуся, совершенно незнакомому человеку. Зачем? Да просто так, чтобы почувствовать себя отвязным придурком. И трахаться ты хочешь до тех пор, пока у тебя не одеревенеют ноги.

Элиас заставил меня уткнуться лицом в матрас. Я задрала ягодицы. Элиас раздвинул мне ноги. Его палец скользнул мне во влагалище. Элиас забавлялся с моим клитором, дразня меня и познавая мое лоно до тех пор, пока я от досады не закусила нижнюю губу.

– Трахни меня, – со стоном просила я. – Ну трахни. Я так больше не могу.

– Подожди.

Я почувствовала его жаркое дыхание и снова застонала. Элиас сосал мой клитор! Жестко, прикусывая и дергая его.

Я опустила руку вниз. Мне хотелось почувствовать движение его губ, но Элиас поймал мои пальцы и тоже их обсосал. Потом он заломил мне обе руки и прижал к спине.

– Замри, – потребовал он.

Он еще шире раздвинул мне ноги и продолжил пир в моем влагалище. Я стонала и скулила. Я хотела увидеть, как он лижет меня, но в такой позе видела лишь собственную задницу и ноги Элиаса, согнутые в коленях. Он лизал меня торопливо, с каким-то неистовством, дергая мои ягодицы на себя. Потом он снова принялся сосать мой клитор. Это была настоящая пытка, которую я уже не выдерживала.

– Только не останавливайся, – умоляла я.

Он еще раз лизнул бусинку моего клитора, второй рукой разведя мне ноги. Потом Элиас освободил мои руки, и я вцепилась в простыни. Элиас лизал мне клитор, одновременно двигая пальцами по влагалищу. Я уже начинала извиваться.

– Мучитель!

Я закрыла глаза. Его пальцы внутри моего влагалища согнулись. Он лишил меня возможности двигаться, а сам продолжал пировать в одиночку. Я чувствовала, как деревенеет мое тело. Оргазм был совсем близко.

– Я сейчас кончу, – хрипло произнесла я, хватая воздух ртом. – Только не останавливайся.

Он остановился.

– Элиас! Я же просила не останавливаться!

Мне хотелось плакать. Нет, я уже плакала. Все мое тело было открыто для него. Все мое тело жаждало его, умоляло, чтобы он оказался во мне. Но мне до жути был нужен этот оргазм. И как можно быстрее.

Я не успела заметить, когда он выдернул пальцы и втолкнул свой член. Я комкала простыни. Мое воспаленное горло ловило воздух. Легкие тоже горели. По лицу безостановочно текли слезы. Слезы душевной боли. Гнева. Вины. Я хотела вытолкнуть все это из себя. Вместо того чтобы царапать себе ногтями запястья, я хотела, чтобы Элиас «вытрахнул» из меня всю скопившуюся тьму. Кровать скрипела и стукалась о стену. Пальцы Элиаса впились в мои ягодицы, а он толкал и толкал в меня член.

Я хотела видеть это наравне с ним. Видеть то, что видит он. Хотела видеть, как его член, точно поршень, двигается вперед-назад, весь блестя от моих соков. Я проскочила первый оргазм и теперь приближалась ко второму. Может, сказать Элиасу об этом? Я промолчала, боясь, что он снова остановится.

Я затихла. Замерла. Превратилась в статую. Наверное, Элиас и сам догадывался о моем приближающемся оргазме.

– Не молчи, – сказал он, продолжая свои толчки. – Скажи что-нибудь, малышка.

– Я сейчас кончу, – прошептала я.

Он втолкнул член. Замер. Снова втолкнул. Снова замер.

Мне казалось, мои глаза передвинутся на затылок.

– Элиас, блин!.. Если перестанешь трахать, я тебя убью! Слышишь? Я тебя просто убью!

Он повторил свой трюк. Ну что это за издевательство? Ощущение было такое, словно его член продырявил мне влагалище и застрял.

Еще через секунду все мое тело свело мощной судорогой. В животе поднялась жаркая волна. У меня дрожали ноги, ставшие дряблыми, как желе. Стенки влагалища плотно обхватили его член. Я кончила! По лицу текли слезы облегчения и удовольствия.

Элиас со стоном вырвал из меня член, залив мне ляжки спермой.

Стало тихо, если не считать нашего тяжелого дыхания.

Элиас упал на меня. Пот на его груди перемешался с потом на моей спине. Он обхватил мой живот и целовал мне спину, приближаясь к лопаткам. Потом Элиас приподнял меня и стал целовать между ног. Меня пробрала дрожь. Элиас не оставил своим вниманием и мои ляжки, поцеловав обе.

Я перевернулась на спину. Элиас лег на меня. Он упирался ладонями в матрас и целовал, целовал меня, двигаясь вверх. Пупок. Живот, ключицы и, конечно же, каждую грудь.

Я обняла его лицо. Я ждала его поцелуев в губы. Он лежал между моих ног – голый и теплый – и целовал, целовал меня. Такой страсти в его поцелуях еще никогда не было. Мне не хотелось открывать глаза. Я мечтала умереть прямо сейчас, в этой постели, ощущая Элиаса на себе. Если бы я знала, что он способен подарить мне такую смерть, я бы умоляла его об этом подарке. Но я не хотела нарушать неповторимость момента. Именно неповторимость, поскольку в глубине сердца я знала: таких моментов у нас больше не будет.

Три дня. Их я обещала ему и обязательно сдержу обещание.

Три дня.

– Я люблю тебя, Брей, – прошептал я, утыкаясь носом в ее грудь.

Мне хотелось слушать биение ее сердца.

– Ты даже не представляешь, как я тебя люблю.

– Как? – тихо спросила она, теребя мои волосы.

– Я готов сделать для тебя что угодно. Ты даже не понимаешь смысла этих слов – «что угодно».

– Может быть, потом пойму, – прошептала она.

Я закрыл глаза, сдерживая слезы.

– Я люблю тебя, Элиас. Так сильно, что ты даже не догадываешься, насколько велика моя любовь.

– А насколько она велика? – спросил я.

Она целовала мне волосы:

– Настолько, что я никогда не попрошу у тебя подтверждения этого твоего «что угодно».

Мы быстро уснули, не размыкая объятий. Наше дыхание было таким безмятежным и убаюкивающим.

Кейлеб увидел мой кулак, но отреагировать уже не успел. Я ударил его, и сейчас же боль обожгла мне руку. Он упал, ткнувшись в боковую стенку джипа.

– Еще одна такая шуточка в адрес Брей, и я из тебя дух вышибу, – пообещал я, тыча в него пальцем.

– Элиас! – Брей выскочила из номера. Ее волосы были мокрыми после душа. – Прекрати, малыш! Я же тебе говорила: он пошутил.

Она вцепилась мне в руку, пытаясь оттащить от Кейлеба. Я не двигался с места. Кейлеб не думал отвечать на мой удар. Он растирал челюсть и просто смотрел на меня. В его глазах ничего не отражалось.

Из номера вышел Тейт.

– Похоже, братишка, ты это заслужил, – сказал он, глядя то на Кейлеба, то на меня.

– Похоже, что да, – согласился Кейлеб и даже улыбнулся.

Я чуть не врезал ему снова, уже из принципа. Но я позволил Брей себя увести. Пусть думает, что ее вмешательство предотвратило драку.

– Нам пора в путь. – Тейт наградил меня одобрительным кивком. – Рокки ждет нас к четырем, и больше я опаздывать не хочу. – Он взглянул на Кейлеба. – Соберись, – сказал он брату, явно имея в виду не сумку с вещами.

Мы ехали два часа, приближаясь к границам Техаса. В одном месте, пока стояли в небольшой пробке, Тейт обернулся к нам и сказал:

– Когда приедем, я высажу вас возле какого-нибудь магазина или ресторана. Вам к Рокки ехать незачем. – Он мельком взглянул на Кейлеба. Передние машины снова тронулись. – Думаю, и тебе не стоит ехать к нему.

– Не отговаривай, – заявил Кейлеб. – Я еду с тобой.

– Что тебе там делать? Я зайду, отдам Рокки деньги, и больше я его знать не желаю. А если мы явимся с тобой вдвоем, все может пойти не так гладко.

– Я не позволю тебе идти туда одному, – упорствовал Кейлеб.

– Вот как? – съязвил Тейт. – Зато ты мне позволяешь тратить деньги, вытаскивая твою задницу из дерьма.

– Тейт прав, – сказал я Кейлебу. – Я не знаю и не хочу знать, в чем суть дела, но ты, Кейлеб, своим присутствием только создашь лишнюю напряженку.

– А тебя вообще не спрашивают, – огрызнулся Кейлеб. – Или у тебя за ночь все проблемы улетучились? Может, забыл, что копы охотятся за вашими задницами? Так что разбирайтесь с вашей упавшей девкой и не суйтесь в мои дела.

Увы, Кейлеб был прав.

Мы с Брей вчера пытались оценить наше положение, поискать варианты. Их не было, и потому разговор быстро стих. Потом мы просто лежали обнявшись и смотрели в потолок. Я не хотел разжимать рук, Брей тоже. Как-то само собой наши мысли унеслись в прошлое. Мы стали вспоминать детство. Говорили о том, что нам тогда нравилось, чем увлекались. Нас захватила тоска по тем беззаботным временам. Она-то и вернула нас в неприглядную действительность. Мы опять стали перебирать наши возможности и в который раз убедились, что их нет. Исчерпав тему, снова смотрели в потолок и незаметно уснули.

Но Брей изменилась. После того выпуска новостей она стала другой. Наиболее остро я это почувствовал, когда мы сидели на полу в ванной Адама. Мне показалось, что ее уже не занимают поиски решения. У нее пропала тревога. Даже страх пропал. Она вела себя так, словно ей все равно. Сам не знаю почему, но ее равнодушие меня очень пугало.

Тейт свернул на заправку.

– Мне надо в туалет, – сказала Брей, выпрыгивая из джипа.

Я вышел следом.

– Купи мне водички. – Тейт подал мне смятую двадцатидолларовую бумажку. – И пакет «Ризес»[5]. Если у них есть горячее, возьми хот-дог или что-нибудь подобное.

Я кивнул, взял Брей за руку и повел в магазин при стоянке.

Туалеты находились в конце здания. Брей отправилась туда, а я взял все, о чем просил Тейт, и пристроился к очереди. Потом мы поменялись. Пока я расплачивался на кассе, Тейт успела просмотреть заголовки газет на лотке. К счастью, наших физиономий на первых страницах не было. Это нас немного успокоило.

После заправки между братьями возник малоприятный разговор. Кейлеб обещал Тейту, что вернет ему деньги до последнего цента. Тейт усмехался и говорил, что слышит это не в первый раз, но, с тех пор как Кейлеб вышел из тюрьмы, Тейту то и дело приходится раскошеливаться, вытаскивая его из разных сомнительных историй. С денег разговор перешел на их родителей, потом на младшую сестру и опять на деньги. Мы молчали. Я старался не вслушиваться и просто сидел, обнимая Брей за плечи.

– Ты меня вчера обманула, – сказал я, сам не зная, зачем это говорю. – Ты все-таки позвонила родителям.

– Я почувствовала, что надо им позвонить.

Это опять была полуправда.

– Может, в свое время тебе просто нужно было сесть и поговорить с ними. Рассказать о том, о чем ты мне позавчера рассказывала. Постараться, чтобы они тебя поняли. Наконец, заставить их понять.

– Они как не хотели понимать, так и сейчас не хотят.

– Ты в этом уверена? – спросил я, сжимая ее руку. – Почему не хотят?

– Элиас, они отступились от меня в тот день, когда мне исполнилось восемнадцать. На самом деле они отступились еще раньше, но до моего восемнадцатилетия делали вид, будто всеми силами стараются мне помочь. Я по их лицам видела, что все это – вранье. Им только не удавалось себя убедить, что меня вообще нет. Что я – призрак.

Она повернулась ко мне:

– Думаешь, почему я столько времени проводила с тобой и вне дома? Ты помнишь, как тебя встречали в моей семье?

Я поцеловал ее в лоб. Она положила мне голову на плечо и закрыла глаза.

Мне сейчас не хотелось погружаться в воспоминания, но одно всплыло само. Яркий эпизод из нашей подростковой жизни.

– У меня всего одна «С», – сказала сияющая Брей, подойдя ко мне в школьном коридоре. В руках у нее был табель. – И само собой, по математике. Но это лучше, чем «D», которая у меня была почти три месяца.

– Я же предлагал натаскать тебя по математике. Предложение еще в силе.

Брей забрала у меня табель и фыркнула.

– Вот еще! – сказала она, чмокая меня в щеку. – Я и сама могу. И потом, если родители узнают, что ты мне помогал, сразу нудить начнут: вот, ты не можешь сама делать уроки. Тебе это надо? Мне – нет.

На ней была ярко-желтая футболка с изображением мультяшного персонажа (помню, у него были розовые волосы), джинсы в обтяжку и черные сандалии. Длинные темные волосы она увязала в конский хвост.

– Так ты придешь вечером? – спросила она.

Я набрал последнюю цифру на замке своего шкафчика, открыл дверцу и запихал туда учебники.

– Обязательно приду, – пообещал я и улыбнулся, предвкушая сборище. – И маршмеллоу принесу.

– Пиво не забудь, – напомнила Брей, прижимаясь ко мне ляжкой.

Я повертел головой по сторонам, не слышал ли кто нашего разговора.

– Не так громко, – шепотом ответил я. – Если помнишь, я говорил, что постараюсь принести несколько бутылок. Тетя Джанис в прошлом месяце привозила. Вот только бы мать не заметила. У нее всегда так: то не надо, а то – умираю, хочу пива.

Я достал из шкафчика учебники для ближайшего урока и запер дверцу.

– Помню, – теперь уже шепотом сказала Брей. – Хватит двух бутылок. Пусть Митчелл и Лисса приносят свои. У папочки Митчелла пиво всегда есть.

– Брей, я серьезно. Если мать обнаружит пропажу, мне не поздоровится.

– Я же не настаиваю. – Она положила голову мне на плечо. – Попытайся. Не получится, и без пива обойдемся. Нам маршмеллоу хватит.

Она вдруг озорно мне улыбнулась.

– Но если мы будем играть в «бутылочку» и тебе достанется целоваться с Лиссой, лучше, если ты слегка захмелеешь.

– Что за старье? – Я внутренне сжался. – Кто теперь играет в «бутылочку»?

– Какая разница, новая игра или старая? Мне она нравится.

Мы встретились после уроков и по грунтовой дороге пошли к пастбищу мистера Парсона. Этой дорогой мы ходили каждый день. Брей не могла нарадоваться на свои хорошие отметки. В прошлом году ее табель пестрел «цешками» и «дэшками», что сильно расстроило ее родителей. Брей была умной и способной девчонкой, но усидчивостью не отличалась. Ей нравилось схватывать на ходу, а необходимость вникать в предмет, разбираться, что к чему, наводила на нее скуку. Плюс ее характер. Неудивительно, что у нее часто возникали конфликты с учителями.

– Теперь они будут мною гордиться, – сказала Брей, когда мы подходили к ее дому.

Она выпустила мою руку (предосторожность не помешает) и вдруг спросила:

– Хочешь зайти к нам?

– Ты же знаешь, я не нравлюсь твоему отцу. – Я покачал головой. – Давай лучше через пару часов встретимся на сборище.

– Моему отцу вообще никто не нравится. – Брей снова взяла меня за руку и повела к дому.

Я не возражал, однако особого желания идти к ней домой не испытывал. Родители Брей всегда встречали меня настороженными взглядами, словно я был ходячим злом. Или нечистым духом, подлежащим немедленному изгнанию. Это не значит, что я не бывал в доме Брей. Но я лазал к ней через окно, когда ее родители ложились спать. Меня ни разу не поймали, однако я всегда побаивался, что этим может кончиться.

– Брей, давай лучше встретимся у костра, – попытался отговориться я.

Мы подошли к парадному крыльцу. Возле светильника вилась стайка мошкары. По одну сторону крыльца висели старые качели, прикрепленные к балке. С другой стояли два шезлонга, разделенные столиком. В воздухе ощущался слабый запах сигаретного дыма, как будто кто-то не так давно здесь курил.

Брей со скрипом открыла раздвижную дверь и втащила меня в дом. Она вся светилась от радости. Ей хотелось, чтобы я был свидетелем ее триумфа, когда она выложит родителям свой табель. А мне хотелось ее поддержать.

Мы вместе прошли в гостиную. В доме пахло тушеным мясом, картошкой и чесноком. У меня заурчало в животе. В доме Брей всегда пахло едой и всегда было жарковато. Я не понимал: то ли ее родители не любили включать кондиционер, то ли мать постоянно что-то готовила и жар от плиты распространялся по всему дому. Я нечасто приходил к Брей в гости через дверь, но всякий раз складывалось ощущение, что они вот-вот собрались обедать.

Брей сняла свой школьный рюкзак, опустила на пол. Ее улыбка стала еще шире, и с этой улыбкой она подошла к дивану, где сидели ее родители, смотревшие телевизор. Я остался стоять у двери. Так мне казалось безопаснее.

– Мам, пап, вы не поверите, – начала Брей, доставая табель.

– Чему? – язвительно спросила ее мать, отрываясь от экрана. – Тому, что я еще вчера вечером просила прибрать у себя в комнате, а там по-прежнему хлев? В это я охотно поверю.

Улыбка на лице Брей почти погасла, но сама она была так взволнована своими успехами, что холодные материнские слова не испортили ей настроения.

– Я обязательно уберу. Вы сначала посмотрите.

Она раскрыла табель, решив сперва показать отцу.

– Брейел, лучше бы тебе сначала навести порядок в своей комнате, – сердито сказал отец, даже не взглянув на табель. – У тебя на все один ответ: потом, позже, завтра. Ты слышала, что мать тебе велела немедленно прибраться в комнате? Так вот иди и наводи порядок. Элиас может идти домой. Никакое маршмеллоу ты сегодня жарить не будешь. Ты наказана.

Это уже была не струя холодного воздуха, а настоящий ледяной душ. У Брей вытянулось лицо, но она затолкала обиду поглубже и сделала новую попытку обрадовать родителей.

– Папа, ну пожалуйста, посмотри мои отметки. – Она насильно сунула ему табель. – Всего одна «С». Остальные – «B». Даже одно «А» есть, по искусству.

Отец взял табель, пробежал ряды отметок и тут же закрыл.

– Да, лучше, чем в прошлом году, – равнодушно проговорил он. Другого отношения я от него и не ждал. – Но твои более чем скромные успехи не освобождают тебя от обязанностей по дому. И от уборки в твоей комнате – тоже. Райен прекрасно учится, ее никогда не надо просить дважды, и в комнате у нее – ни пылинки. Если она все успевает, почему ты не можешь?

Он бросил табель на стол и повернулся к телевизору.

– Дорогая, ну почему ты не хочешь навести порядок в своей комнате? – уже мягче спросила мать.

Видно, ей было неловко за мужа. Но эта женщина никогда не поддерживала свою дочь, чего я никак не мог понять.

– Но…

– Немедленно! – рявкнул отец, швыряя на пол телевизионный пульт.

Брей молча отошла. Родители никогда не поднимали на нее руку, но словами можно отхлестать еще больнее. И так – год за годом. Брей не любила рассказывать о подобных вещах, но мне было достаточно того, что я слышал своими ушами, бывая у нее.

– Элиас, а тебе сейчас лучше всего пойти домой, – сказала мне мать Брей.

Она говорила так, словно ничего особенного не произошло. Или произошло то, что меня никак не касалось.

Синие глаза Брей были полны слез. Мельком взглянув на меня, она схватила со стола табель – предмет недавней гордости – и изорвала в клочки. Выкрикнув что-то, чего я не расслышал, она швырнула горсть обрывков отцу в лицо и убежала к себе. Дверь ее комнаты захлопнулась с таким шумом, что задрожали картинки, развешенные по стенам гостиной.

В коридоре я столкнулся с ее старшей сестрой Райен. Я хотел молча пройти мимо, но она меня окликнула.

– Привет, Элиас. Брейел уже дома?

– Да, – ледяным тоном ответил я. – Если это место называется домом.

Я выскочил на крыльцо, почти с таким же грохотом захлопнул дверь и даже не пошел, а побежал прочь.

Брей свернулась калачиком. Я гладил ее шелковистые волосы, стараясь поскорее загасить вспомнившийся эпизод. Думаю, Брей была права. Родители не хотели ее понимать.

– Притормози у того магазинчика, – попросил Кейлеб. – Мне надо отлить.

Тейт остановился у знака и свернул на стоянку возле старого, обшарпанного винного магазина. Витрины были густо заставлены бутылками пива и виски. У входа стоял шкаф-холодильник. К его боку был прилеплен выцветший плакат с белым медведем. У стены, под металлическим навесом, стояла всего одна машина. Надо думать, автомобиль владельца магазина.

– Поторопись! – крикнул Тейт, высунувшись из окошка джипа.

Кейлеб вошел в магазин. Лениво звякнул дверной колокольчик.

Мы сидели молча. Брей почти спала у меня на плече.

– Есть хотите? – спросил Тейт, поворачиваясь к нам.

– Я вполне сыт, – ответил я и посмотрел на Брей.

– Я тоже, – сказала она.

– Точно сыты? А то могу сбегать и принести вам по пакетику вяленого мяса, – предложил Тейт.

Он сидел, развернувшись к нам. Левая рука упиралась в подголовник пассажирского сиденья.

– Нет, спасибо, – сказала Брей.

Тейт кивнул. Он включил радио и попал на «Sail» – песню рок-группы «Эволнейшен». Мы все моментально включились в ее ритм. Мы раскачивали головой, подпевая музыкантам.

– Пожалуй, и я навещу туалет, – вдруг объявил Тейт. Он открыл дверцу и потянулся к ключу зажигания.

– Оставь, – попросил я. – Иначе радио смолкнет. Такая потрясающая песня.

– Ладно, – согласился Тейт и трусцой направился к винному магазину.

Мы с Брей целиком погрузились в музыку. Я откинулся на спинку и закрыл глаза. Брей легла мне на колени. Музыка была нашим лекарством. Пусть и ненадолго, но она отодвинула от нас внешний мир.

К действительности нас вернул звук выстрела. Мы оба подскочили на сиденье.

– Что это? – насторожилась Брей.

– Похоже, кто-то стрелял.

К джипу бежали Тейт и Кейлеб с пистолетом в руке.

– Ну, блин! – вырвалось у меня.

Мы застыли, глядя друг на друга. «Что случилось?» – мысленно спрашивал каждый из нас, не в силах пошевелиться.

Тейт рванул дверцу и запрыгнул в салон.

– Влезай! – рявкнул он Кейлебу.

Через секунду Кейлеб уже сидел рядом с братом. Джип с визгом рванул со стоянки.

– Что ты наделал, мразь? – орал Тейт, до белизны костяшек сжимая руль.

Мы уже мчались по шоссе. К счастью, пустому.

– Я не собирался в него стрелять! – Кейлеб бился головой о приборную доску.

– Что произошло? – спрашивала Брей. – Вы можете сказать, что там произошло?

Она даже привстала, пытаясь дотянуться до плеча Кейлеба.

– Ты в кого-то стрелял? – спросил я, оттаскивая Брей и усаживая ее рядом с собой.

– Заткнитесь оба! – бросил нам Кейлеб.

Он смотрел на старшего брата. В глазах перемешались страх, гнев и раскаяние.

– Т-тейт, я… я к-клянусь. Я не собирался в него стрелять. Хотел только попугать.

– Ты ограбил магазин? – догадалась Брей. – В твоем-то положении? Кейлеб, ты спятил?

Она недоуменно смотрела на меня, как будто я знал ответ.

– Брей, прошу тебя, помолчи, – шепнул я, прикрыв ей рот рукой.

Ее трясло. Меня самого трясло.

Тейт молотил кулаками по рулевому колесу. Казалось, он забыл, что мы несемся на большой скорости. Джип вихлял из стороны в сторону. Даже сквозь закрытые окна отчетливо пахло горелой резиной. Нам повезло, что на дороге мы сейчас были одни.

– Что нам теперь делать? – спросил Кейлеб, заметно нервничая.

Тейт резко свернул на обочину и остановился. Я едва сумел удержать Брей, иначе она бы расшибла лицо о спинку пассажирского сиденья.

Тейт ощупью нашел свой мобильник и позвонил в службу 911.

– Огнестрельное ранение, – сообщил он оператору, назвав местонахождение винного магазина.

Кейлеб вылез из джипа и пошел по середине шоссе. Тейт двинулся следом.

– Я хотел добыть денег, чтобы заплатить Рокки! – оправдывался Кейлеб. – Тогда бы тебе не пришлось тратить свои.

– И ты не нашел ничего лучшего, чем ограбить магазин?

Тейт ударил брата по лицу. Кейлеб зашатался, но не посмел нанести ответный удар.

– Послушай! Я хотел его только напугать. Целился в стену, а он дернулся, и я попал в него. Я не хотел в него стрелять!

– Элиас, что нам делать?

Я не узнал голоса Брей. Ее по-прежнему трясло.

– Не знаю. Но с ними нам оставаться нельзя.

Вылезти мы не успели. Тейт вернулся в салон, а за ним и Кейлеб. Джип рванулся с места, чуть не сбросив нас с заднего сиденья.

– Выпусти нас! – несколько раз крикнул я, но Тейт не слышал.

Салон джипа превратился в настоящий звуковой ад. Тейту было не до радио, и оно продолжало греметь. Перебранка братьев тоже продолжалась. Мы еще не видели Тейта таким разъяренным.

– Все, Кейлеб! Больше на меня не рассчитывай. Так и запомни! Я от тебя не отказываюсь. Ты был и останешься мне братом, и любить я тебя не перестану. Но видеть тебя я больше не хочу! – Голос Тейта становился все громче и неистовее. – Ты совсем спятил. Заставил меня сделать то же самое, что эти двое! – Он кивнул на нас. – Сбежать, спасая твою задницу! О чем я только думал? Я не собираюсь из-за тебя ломать себе жизнь! Все! Спасательный комплект израсходован!

Мы едва не задели боком красно-коричневый минивэн.

– Тейт, сбрось скорость! – крикнул я ему. – Ты и нас угробишь, и себя.

Через несколько минут мы подкатили к стоянке другого магазина. Теперь это был мини-супермаркет. Мы с Брей выпрыгнули, когда джип еще замедлял ход. Я схватил ее за руку и крепко прижал к себе.

А в салоне джипа Тейт, навалившись на Кейлеба, молотил его кулаками. Это уже ничем не напоминало зрелище в доме родителей Джен. Тейт превратился в жестокого, безжалостного зверя. Он наносил удар за ударом, и каждый оставлял кровавый след на лице Кейлеба. Я боялся, что Тейт забьет брата насмерть.

Выпустив руку Брей и не обращая внимания на ее крики, я подбежал к джипу и распахнул дверцу со стороны пассажирского сиденья. Кейлеб наполовину выпал из салона. Я подхватил его под мышки и вытащил наружу. Тейт уже стоял рядом, готовый продолжить бойню.

– Тейт, угомонись! – крикнул я. – Ты сделаешь только хуже. Гораздо хуже.

Я выставил руку, чтобы хоть как-то его остановить. Кулаки Тейта были сплошь в крови. В нем продолжала кипеть злость. Его татуировки выглядели почти живыми существами на фоне белой рубашки, тоже запачканной кровью Кейлеба.

– Старик, я тебя очень прошу: остынь.

Совесть Тейта оказалась все же сильнее его безудержной злости. Он отступил на пару шагов. Ему было не справиться со сбившимся дыханием. Я отпустил Кейлеба и отошел, не мешая тому подниматься на ноги. У Кейлеба из ноздрей текла кровь. Левый глаз заплыл. Рот тоже был окровавлен, и Кейлеб вытирался тыльной стороной ладони.

Вспомнив о Брей, я обернулся. Она бежала к магазину.

Я бросился следом, не понимая, зачем она туда несется. Она толкнула дверь женского туалета. Я не отставал. Мне было наплевать, есть там кто-то или нет. Я боялся за Брей. От нее сейчас можно было ожидать чего угодно.

Она вбежала в кабинку и с лязгом захлопнула дверцу. Вот оно что! Брей выворачивало наизнанку. Но почему ей понадобился туалет? Почему она не вытряхнула это из себя еще на улице? Вопросы показались мне настолько пустяковыми, что я не стал их задавать.

– Малышка, ты как?

– Нормально. Сейчас будет совсем хорошо.

Ее еще несколько раз вывернуло. Я сходил к умывальнику за бумажными полотенцами.

Она вышла из кабинки. Я принялся вытирать ей лицо и рот.

– Что нам теперь делать? – срывающимся голосом спросила Брей и разрыдалась.

Одной рукой я обнимал ее за талию, другой – за шею.

– Знаешь, три дня – это слишком много, – сказал я. – Нам пора возвращаться.

Брей посмотрела на меня. Я поцеловал ее в лоб.

– Я не поеду домой, – тихо сказала она. – И не собиралась.

– Брей, о чем ты говоришь? Нам необходимо вернуться домой. У нас просто нет иного выхода.

– Элиас, я люблю тебя, но с тобой не поеду. Я не хочу в тюрьму.

Из торгового зала донеслись испуганные крики, а потом мы услышали:

– Всем лечь на пол!

Это был голос Кейлеба.

Так окончилось наше путешествие. Мы не доехали до Корпус-Кристи. Придорожный магазин оказался нашим последним пунктом. Мы были заперты в нем, а снаружи его уже окружал наряд полиции.

В настоящее время

Вот уже два часа, как Кейлеб удерживает в заложниках нас с Брей и еще трех человек. Кассир и две покупательницы сидят в проходе между стеллажами с кондитерскими товарами. Пахнет мочой: скорее всего, у темноволосой женщины в длинном цветастом платье в какой-то момент не выдержал мочевой пузырь. Мы с Брей продолжаем стоять в коридоре, рядом с туалетами.

Мой мозг перегружен… всем понемногу. Пытаюсь сохранять невозмутимость, но получается плохо: почти весь я захвачен страхом. Моя главная забота – вытащить Брей отсюда целой и невредимой. Сомневаюсь, что Кейлеб решится по нам стрелять. Очень сомневаюсь. И в то же время… ему нечего терять, и в его мозгу может произойти любое завихрение.

Когда вооруженные копы выпрыгивали из машин и окружали магазин, Тейта внутри не было. Кейлеб сказал, что он вытолкнул брата, когда тот пытался зайти. Он не хотел, чтобы Тейт загремел вместе с ним. В нашей ситуации глагол «загреметь» может означать очень многое.

У меня отвратительное предчувствие. Как говорят в подобных случаях, нутром чую. Такое ощущение, будто все это – еще не самое страшное. Худшее впереди.

– Брей! – окликаю я, снова пытаясь привлечь ее внимание.

Она не отвечает. Держится стоически. Полная отрешенность.

Я меняю тактику, пытаясь договориться с Кейлебом. Чувствую, с него мне и надо начинать. Чтобы уберечь Брей, я должен убедить Кейлеба сдаться. Час назад я уже предпринял такую попытку, но она ничего не дала. Впрочем, иного результата я и не ждал.

Встаю с пола. Дуло пистолета в руке Кейлеба мгновенно поворачивается в мою сторону.

– Кейлеб, это я. – Я поднимаю руки. Он опускает пистолет. – Хочу с тобой поговорить.

«Осталось пять минут! – слышится усиленный радиомегафоном голос полицейского. – Затем мы отправляем нашего переговорщика».

Он имеет в виду… наверное, переговорщик – тоже коп. Или полицейский психолог. Полчаса назад Кейлеб согласился его впустить. Переговорщик сказал, что хочет узнать требования Кейлеба. Думаю, еще он хотел оценить обстановку внутри и сообщить коллегам. Мы с Брей тогда оставались в туалете, и он нас не видел.

– Поговорить? – язвительно спрашивает Кейлеб. – О чем?

За это время его синяк стал темно-лиловым и вздулся, будто грецкий орех.

– Ты говоришь, что не хочешь никому причинять вреда. Так отпусти этих людей. Покажи копам, что ты не террорист. А так получается, что они твои заложники.

– И что это меняет? – спрашивает Кейлеб. Женщина в цветастом платье поднимает голову, но боится на него смотреть. – Они уже обвиняют меня в захвате заложников. Это ничего не изменит.

– Тем более отпусти этих людей. Ты не собирался брать заложников, и ты отпускаешь тех, кто здесь находится. Я останусь с тобой. Но отпусти Брей.

– Я никуда не пойду, – заявляет Брей.

Поворачиваюсь в ее сторону. Она по-прежнему сидит на полу. Осторожно, стараясь не делать резких движений и не злить Кейлеба, пячусь задом и сажусь рядом с ней.

– Тебе нужно выбраться отсюда, – говорю я.

– Нет, – просто, без эмоций, возражает Брей. – Малыш, я тебе уже объясняла: если я выйду отсюда, то окажусь в тюрьме. А я туда не собираюсь. Я не шучу.

У меня бешено колотится сердце. Время стремительно тает. В мозгу единственная мысль: что будет, когда время истечет? Возможные сценарии все одинаково кошмарны. Все кончаются одной жуткой картиной: Брей, уткнувшаяся лицом в лужу собственной крови.

Пять минут истекают. В магазин входит переговорщик. Он в штатском, но от него за милю разит копом. Он идет с поднятыми руками. Кейлеб сразу же берет его на мушку.

– Где мой брат? – спрашивает Кейлеб.

– Все там же, возле магазина, – спокойным голосом отвечает переговорщик. – Он ждет вас. Кейлеб, он тревожится за вас. Он хочет, чтобы вы благополучно покинули магазин и смогли вернуться домой.

– Домой? – со смехом переспрашивает Кейлеб. – Это что, коповский долбаный юмор? Мне дома теперь ой как долго не видать.

– Я и не обещал, что по выходе отсюда брат повезет вас домой. – Переговорщик по-прежнему держит руки поднятыми, показывая Кейлебу, что они пусты. – Но через какое-то время вы сможете вернуться. Через какое – целиком зависит от вас. Чем дольше вы остаетесь здесь, тем хуже ваше положение и тем дальше отодвигается перспектива увидеть дом. – Переговорщик кивает в сторону кассира и покупательниц. – А как быть этим людям? Они очень хотят домой. Они не заслужили такой участи. И лично вам они не сделали ничего плохого.

Интересно, почему переговорщик не включает в число заложников и нас с Брей? Ведь мы сидим у него на виду.

Едва этот вопрос приходит мне на ум, как переговорщик поворачивает голову к нам. Его темные глаза пристально смотрят на нас из-под кустистых бровей.

– А как насчет Брейел Бэйтс и Элиаса Клайна? – спрашивает он, и у меня замирает сердце.

«Откуда они так быстро узнали?» – мысленно спрашиваю я себя и уже знаю ответ. Ничего удивительного. Нас показали в новостях. Наши фотографии разошлись по всем полицейским участкам. Вычислить нас не составило особого труда. И все равно, когда он произносит наши имена, это застигает меня врасплох.

У Брей – та же реакция. Ее глаза округляются от ужаса. Едва посмотрев на меня, она переводит взгляд на переговорщика.

– У них по-прежнему есть шанс вернуться домой, – продолжает переговорщик. Он смотрит прямо на нас, делая все, чтобы мы правильно поняли смысл его слов. – Все знают, что они испуганы случившимся в их родном штате. Но никто не обвиняет их в убийстве. По закону, пока вина не доказана, человек считается невиновным. Они хотят вернуться домой и рассказать всем о том, что же случилось тогда ночью на реке. Они хотят изложить свою версию этой печальной истории, потому что, несмотря на ту трагедию, их жизнь продолжается. – Он снова смотрит на Кейлеба. – Но чтобы они смогли вернуться домой и рассказать правду, вы должны их отпустить.

– А я их и не держу, – говорит Кейлеб. – Я только знаю, что она не хочет возвращаться.

– Это правда? – спрашивает у Брей переговорщик.

– Вы пришли сюда не ради меня, – отвечает Брей. – У вас есть задачи посерьезней. Не приплетайте меня к чужой истории.

– К сожалению, это не в моих силах, – возражает ей переговорщик.

– Послушайте, придурок! – огрызается Брей. – По-моему, у меня в руках нет пушки. Оставьте меня в покое!

– А что скажете вы? – поворачивается ко мне переговорщик. – Вы считаете себя частью этой истории?

– Погодите! – вмешивается Кейлеб. – Что за хренотень вы несете? Вы что, хотите и их впутать в это дело? – Он указывает дулом на переговорщика. – Полюбуйтесь на эту долбаную систему правосудия! Вот и вся их долбаная презумпция невиновности! Они уже считают вас обоих виновными и в этой истории, хотя вы безоружны. Теперь видите, как работает их долбаный принцип «закон и порядок»? Каждый день они бросают в тюрьму тех, кто ни в чем не виноват, а убийцы, педофилы и настоящие насильники гуляют на свободе. Этим долбаным стражам закона вечно «не хватает улик». Имел я в задницу ваше правосудие! Тоже, пришел сюда лапшу мне вешать!

Переговорщик невозмутимо отходит на два шага и еще выше поднимает руки. У него есть опасения, что распалившийся Кейбел может открыть беспорядочную стрельбу. Я опасаюсь того же.

– Нет, Кейлеб, я ни в чем не обвиняю этих людей, – говорит переговорщик. – Но они только повредят себе, если задержатся здесь, тогда как у них есть шанс остаться на свободе. Своим нежеланием возвращаться домой они лишь усугубляют подозрения в их причастности к гибели Джаны Макинтайр… Мне известно и об особенностях вашего прежнего дела, Кейлеб. Мне доводилось видеть тех, кого сажали за изнасилование, которого они не совершали. Такое происходит сплошь и рядом. Вы не единственная жертва обстоятельств. – Он смотрит на нас. – И несчастные случаи тоже происходят сплошь и рядом. Иногда люди, боясь, что их обвинят в том, чего они не делали, пускаются в бега. Это громадная ошибка, но, когда человеком движет страх, он делает и не такие ошибки. И вы тоже не единственные жертвы.

– Вы так говорите, потому что верите нам? – спрашивает Кейлеб. – Или это ваш способ втереться в доверие?

Переговорщик собирается ему ответить, но Кейлебу ответ не нужен. У Кейлеба своя точка зрения, которую он не собирается менять. Он считает, что раскусил уловку переговорщика.

– Напрасные усилия, мистер коп, – со смехом бросает он переговорщику. – Сопливым мальчишкам вы еще можете пудрить мозги. Я уже вышел из того возраста. Думаете, нацепили спортивные штаны, кроссовки, футболку – и я вам поверил? Да у вас на физиономии написано, что вы – коп. Вас учили не выделяться из толпы. Втираться в доверие. Убеждать наивных лохов, что вы говорите правду. Только со мной этот номер не пройдет.

– Между прочим, Кейлеб, я ведь вам тоже не сделал ничего плохого. Но сейчас речь не обо мне. Ваш брат все еще здесь, возле магазина. Когда я шел сюда, он просил вам передать, что очень сожалеет о резких словах, которые наговорил вам во время вашей ссоры. И прежде всего о том, что он больше не желает вас видеть. В ту минуту он был очень зол на вас и не сдержался. А еще он просил вам передать, что будет навещать вас во все дни свиданий, пока вы не освободитесь. Он любит вас, и вы никогда не перестанете быть его любимым младшим братом.

Я слышу рыдания Брей. Должно быть, слова переговорщика и в ней задели какую-то чувствительную струну.

Удивительнее всего, что и глаза Кейлеба наполняются слезами. Он морщит нос, отчаянно пытаясь их удержать, но слезы все равно ручейками текут у него по щекам.

– Моему брату что-нибудь грозит? – спрашивает Кейлеб. Пистолет дрожит у него в руке, но по-прежнему направлен на переговорщика. – Его обвинят в соучастии за то, что он сбежал вместе со мной? Он был сам не свой, когда это случилось. Он сбежал из винного магазина только потому, что я дал деру! Говорю, у него тогда в голове помутилось!

– Успокойтесь, Кейлеб, – советует переговорщик. – И слушайте меня внимательно. Я сумею снять с вашего брата все обвинения. Конечно, он не должен был скрываться с места происшествия. Но он сразу же вызвал службу девять-один-один. Человек, в которого вы стреляли, остался жив. Так что с вашим братом все будет в порядке.

– Он остался жив? – шепотом переспрашивает потрясенный Кейлеб.

Злость и страх на его лице никуда не делись, но к ним добавляется новое чувство – облегчение.

– Да, – отвечает переговорщик. – Владелец винного магазина находится в стабильном состоянии. Он всего лишь ранен в плечо.

– А мой брат? Можете поклясться своей жизнью, что его ни в чем не обвинят?

– Кейлеб, я не привык клясться своей жизнью, – отвечает переговорщик. – Я хочу быть с вами абсолютно честным и потому говорю: шансы у него очень хорошие. Единственным его промахом было то, что он покинул место происшествия. К счастью, он не успел отъехать далеко. В остальном он действовал правильно. Я уверен: у него все сложится отлично. Со своей стороны, я приложу все усилия, чтобы так оно и было. Я знаю: ваш брат невиновен. У него замечательное сердце. Я не первый год занимаюсь своей работой и научился распознавать хороших людей, что называется, с первого взгляда. – Он замолкает, смотрит на меня, потом снова на Кейлеба. – И сейчас я вижу перед собой троих хороших людей. Двоих мужчин и одну женщину. Все они оказались в неподходящем месте в неподходящее время. Все они успели попортить свое положение, и за это им придется отвечать. Но у всех них есть шанс доказать, что они действительно являются хорошими людьми.

Женщина в цветастом платье разражается рыданиями, привалившись к плечу кассира.

– Кейлеб, отпустите их, – говорит переговорщик.

– Отпущу. Вы выйдете, и я отправлю их вслед за вами.

– А вы сам? Вы собираетесь сдаться?

– Мне надо подумать, – отвечает Кейлеб. – Но их я отпущу.

Переговорщик кивает и выходит из магазина.

Кейлеб расхаживает перед шкафами-холодильниками с напитками, стараясь не приближаться к витринам. Потом останавливается и левой рукой подает знак заложникам.

– Выходите. – Он указывает на дверь магазина. – Простите, что втравил вас в это. Мне очень жаль, что так получилось.

Женщина в цветастом платье поднимает на него глаза, вскакивает и с истеричным плачем выбегает наружу.

– Брей, – поворачивается к ней Кейлеб. – Ты меня прости за то, что я был таким придурком. Я серьезно, – добавляет он, глядя на меня.

– Знаю, – отвечаю я.

Брей сидит неподвижно, упираясь спиной в стену. Ее слезы высохли. На лице – никаких эмоций.

Кейлеб подходит к двери, приоткрывает и кричит:

– Я готов выйти и сдаться!

Брей встает, проходит мимо меня, направляясь в конец кондитерской секции.

Я иду следом.

– Положите пистолет на пол и выходите с поднятыми руками! – слышится голос из радиомегафона.

Кейлеб кладет пистолет у самого порога, поворачивается и спиной толкает дверь.

Едва дверь закрывается, Брей бросается к ней. В ужасе я смотрю, как она падает на пол, хватает пистолет Кейлеба и устремляется в хлебную секцию.

– Что ты делаешь? – спрашиваю я, осторожно приближаясь к ней. Сердце снова колотится, рискуя выпрыгнуть сквозь ребра. – Малышка… не надо… пожалуйста, не делай этого.

Она приставляет дуло к подбородку, облокачивается о прилавок и запрокидывает голову. Ее затылок упирается в буханку хлеба. Палец застывает на курке.

Я падаю на колени. У меня по щекам текут слезы. Бешеное биение сердца мешает мне, и я готов вырвать его из груди.

– Брей, прошу тебя… пожалуйста. Если ты это сделаешь, если ты у меня на глазах лишишь себя жизни, это убьет и меня. Я тебя очень люблю. Ну неужели ты такая дура, чтобы этого не понимать? Я всегда тебя любил и всегда буду любить.

Я задыхаюсь от слез. У меня горит горло.

– Помнишь, какой договор мы заключили в детстве? Мы пообещали всегда быть лучшими друзьями. Помнишь?

Я подползаю к ней на четвереньках. У меня отчаянно трясутся руки, и я не могу встать. Лицо Брей ничего не выражает. Совсем ничего. Она смотрит на меня остекленевшими глазами. Но чем больше я говорю с нею, чем больше напоминаю ей о том, как сильно я ее люблю, тем яснее в ее остекленевших глазах начинают мелькать проблески жизни. Я вижу прежнюю Брей, которую знаю и люблю с девяти лет. Брей, которая сильнее тьмы, что живет у нее внутри.

– Я знаю: ты это помнишь, – продолжаю я. – Но ты для меня больше, чем мой лучший друг. И всегда была. Мое сердце бьется ради тебя. Если ты умрешь, умрет и все человеческое, что есть во мне.

У нее начинает дрожать рука. Это меня пугает. Дрожащая рука с пальцем на курке… Я не хочу, чтобы ее рука дрожала.

– Да пойми же, Брей!.. Я люблю тебя! Не заставляй меня проходить через эти мучения!

– Я не могу сидеть за решеткой! – вскрикивает она. – Я не могу жить взаперти! В разлуке с тобой! Ты – это все, что у меня есть в этом мире! Все, что у меня было!

– Так я же никуда не денусь! – кричу я, вкладывая в свои слова все эмоции, какие у меня сейчас есть. – Я никогда тебя не оставлю! Понимаешь? Ни-ко-гда! Сколько бы времени ни прошло. Брей, я буду ждать тебя!

Я вдруг понимаю, какие слова могут ее пронять. Это приходит, точно озарение.

– Брей, я умру ради тебя. Я умру вместе с тобой!

У нее сильно трясутся губы. Она смотрит в мои глаза. Долго. Мне это кажется вечностью. И потом качает головой. Вместе с нею качается дуло, приставленное к подбородку.

– Не говори так! – кричит она.

– Я буду так говорить! – отвечаю я и подползаю еще ближе. – Брейел, помнишь, вчера я говорил о своей готовности сделать для тебя что угодно? Этот момент наступил. Вчера ты отвечала, что тебе не нужны доказательства. Но я все равно готов тебе это доказать. Не отводи от меня глаз!

Она смотрит на меня.

– Смотри мне прямо в глаза! – требую я. – Если ты действительно хочешь оборвать свою жизнь, я тоже оборву свою. Я не хочу жить без тебя. Мы и там будем вместе, как были всегда и во всем. Я не позволю тебе одной уйти из этого мира. Если ты считаешь смерть единственным выходом, тогда я умру вместе с тобой.

Она мотает головой, отчаянно пытаясь что-то произнести.

– Я не хочу, чтобы ты умирал из-за меня, – наконец говорит она.

От частых и обильных слез она совсем охрипла.

– Брей, я хочу жить, – отчаянным шепотом продолжаю я. – Я хочу прожить с тобой целую жизнь. Хочу жениться на тебе. Хочу, чтобы у нас были дети и чтобы мы вместе состарились. Я хочу жить. Но я готов умереть. Понимаешь?

– Зачем ты это говоришь?

Ее лицо искажено гримасой боли. Все ее тело дрожит.

– Потому что мы созданы друг для друга! И в жизни, и после смерти! Потому что без тебя я все равно мертв!

Она бьется головой о каравай хлеба и кричит. Пистолет с грохотом падает на пол. Я подхватываю ее на руки и прижимаю так крепко, что самому нечем дышать. Мы вместе плачем. Ее пальцы вцепляются мне в рубашку. Мои – в ее спину.

– Малышка, я тебя ужасно, невероятно, до посинения… люблю, – шепчу я ей. – Я никогда тебя не оставлю.

В магазин вбегают полицейские, но я почти не слышу топота их ног. Они для меня не более чем призраки. Такие же, каким Брей была для своих родителей. Я начинаю что-то ощущать, лишь когда нас с Брей разлучают. Растаскивают. Я выкрикиваю ее имя и больше ничего не слышу. Она тянется ко мне. У меня разрывается сердце, но я знаю, что не в силах этому помешать. Все это происходит в странном замедленном темпе.

– Я тебя не оставлю, – шепчу я, когда ее уводят с заложенными за спину руками. – Не оставлю.

В следующую секунду ее уже нет рядом.

Через год и две недели…

Я писал ей каждый день. Каждую неделю приезжал на свидание. Делал все, чтобы доказать Брей: мы по-прежнему вместе. И не только ей. Себе самому – тоже.

Брей приговорили к трем годам лишения свободы за непредумышленное убийство и бегство с места преступления, однако ее адвокат был уверен, что она проведет за решеткой менее половины срока. До этого у нее не было столкновений с законом, если не считать подростковых шалостей. Помогло ей и то, что она согласилась пройти тест на детекторе лжи. Поначалу суд противился тесту, поскольку против него почему-то возражали родные Джаны Макинтайр. В конце концов они перестали упрямиться.

Прошлое Джаны Макинтайр оказалось богатым на буйные выходки. Будучи подростком, она часто попадала в полицию, и ее хорошо знали в комиссии по делам несовершеннолетних. Почти везде в записях о причинах задержания фигурировала одна и та же фраза: «Агрессивное поведение с элементами насилия». Козырной картой адвоката Брей стало трехмесячное пребывание Джаны в колонии для несовершеннолетних. Туда она попала, жестоко избив в спортзале одноклассницу. В свете этой истории слова Брей о вынужденной самообороне выглядели более правдивыми. Она могла бы получить еще меньший срок, если бы не призналась, что поведение Джаны ее разозлило. Но в данном случае Брей сказала правду. Судья поверил, что Брей действительно оборонялась, однако, учитывая подробности ее стычки с Джаной, отметил, что сама Брей в тот момент не ощущала угрозы для своей жизни и ее действия были в большей степени продиктованы злостью, нежели страхом.

Помогли Брей и результаты вскрытия тела Джаны. Содержание алкоголя в крови погибшей втрое превышало допустимую норму. Помимо алкоголя, в ее организме было обнаружено изрядное количество наркотических веществ.

И еще Джана наврала о своей беременности. В отчете о результатах вскрытия об этом не было ни слова.

Что касается меня, я отделался гораздо легче. Мне дали два года условно за «оказание обвиняемой пособничества в ее бегстве с места преступления». Я остался на свободе. Но сознание того, что Брей обречена на одинокие дни за решеткой, делало и мою жизнь подобием тюремного заключения.

Брей заставила меня клятвенно пообещать, что я ни в коем случае не буду пытаться выступить в суде ее свидетелем. Такая мысль не оставляла меня и до нашего ареста, и после. Я придумал достаточно стройную историю, которой и собирался придерживаться в суде. Пока мы были вместе, Брей категорически не желала обговаривать детали. Потом такой возможности уже попросту не было. Но Брей помнила о моем намерении и на свидании сказала, что, если я попытаюсь осуществить задуманное, между нами все будет кончено. Она заявит суду, что меня в момент стычки с Джаной там не было и что я лишь пытаюсь ее выгородить.

Подумав, я понял, что она права и своими благими намерениями я бы только ей навредил.

Брей в тюрьме тяжело. Каждый раз, когда мы видимся, я замечаю, что она еще глубже погружается в свою внутреннюю тьму. С тех пор как нас разлучили, я плохо сплю. Стал пугаться телефонных звонков, каждый раз думая, что это звонит ее старшая сестра Райен с сообщением о новой попытке самоубийства Брей. Или, что несравненно страшнее, о факте самоубийства. Стараюсь успокаивать себя положительными мыслями. Убеждаю себя, что у Брей сильная воля и она умеет противостоять тьме. Но в глубине души чувствую совсем другое: причина не в силе воли, а в том, что у Брей сейчас нет никаких возможностей наложить на себя руки. Тюремная администрация знает, что Брей страдает биполярным расстройством второго типа и уже пыталась покончить с собой в Южной Каролине, поэтому за ней установлено особое наблюдение.

Мне тяжело навещать Брей. Всякий раз, когда я сижу с нею за белым пластиковым столиком, я чувствую, как она все больше отдаляется от меня.

– О чем ты думаешь? – спросил я ее на прошлом свидании.

Я взял ее за руки. Телесные контакты здесь не приветствуются, и мне пришлось опустить руки под стол. Мне хотелось ее согреть и ободрить.

Она улыбнулась. Точнее, заставила себя улыбнуться. Я это почувствовал.

– О чем? Все о том же: как выбраться отсюда, – сказала она и отвела глаза.

– Ты получила мое письмо?

Она кивнула и заставила себя смотреть мне в глаза. Кажется, теперь ее улыбка, пусть и слабая, вполне настоящая.

– Я их получаю каждый день, кроме воскресенья.

В какой мере мои письма помогают ей держаться на плаву? Я часто думаю об этом. Я называю их письмами, хотя на самом деле часть из них – просто записки. Я пишу их не на обычной бумаге, а на том, что в данный момент подвернулось под руку. Рассказываю о своих повседневных эпизодах, вспоминая какие-то события из нашего прошлого, пишу о том, что хотел бы сказать ей сейчас.

Час назад мне позвонила Райен и попросила приехать на «важный» разговор. Прежде чем согласиться, я заставил ее подтвердить, что с Брей все в порядке. Как я уже упоминал, каждый звонок от сестры Брей сразу пробуждает во мне самые мрачные опасения. Поскольку мы с Брей официально не женаты, в случае каких-либо происшествий тюремные власти сначала известят ее близких родственников и только потом меня. Хотя Брей говорила, что в списке контактных лиц первым у нее указан я.

Райен заверила меня, что разговор никоим образом не касается жизни и здоровья Брей. Слава богу!

Наш разговор происходит на кухне. У Райен почти такие же волосы, как у Брей: темные, длинные, раскиданные по плечам. Зато глаза у сестер различаются. У Райен они зеленые, миндалевидной формы. Сейчас эти глаза внимательно смотрят на меня. Она и Брейн внешне очень похожи, но в характере Райен есть что-то суровое и пугающее. Этим она здорово напоминает мне мистера Бэйтса, к которому я никогда не питал симпатии. К Райен, кстати, тоже.

– После освобождения моей сестре лучше приехать сюда, – вдруг говорит Райен.

Нижняя половина ее лица заслонена кофейной чашкой. Райен делает глоток и ставит чашку на стол, постукивая по ней своими наманикюренными пальчиками.

– Почему это ты хочешь, чтобы она приехала сюда? – спрашиваю я. – Брей должна быть со мной.

– Она и будет с тобой, – отвечает Райен. – Но с тобой она прошла через столько испытаний… – Ей не удается договорить.

Я шумно хлопаю ладонью по столу:

– Тем более Брей должна вернуться туда, где ее настоящий дом.

– Элиас, ты меня не понимаешь. – Райен склоняет голову набок. Темные локоны падают ей на глаза. – Я хочу, чтобы моя сестра знала: ты не единственный человек, кто о ней заботится.

– Да? – Я сухо смеюсь. – Надо понимать, ты говоришь о себе и своих родителях?

Взгляд Райен остается спокойным и невозмутимым.

– Элиас, не надо смешивать меня с родителями. Если они не лучшим образом относились к Брей… особенно в ее подростковом возрасте… это не значит, что я не люблю свою сестру. Я без конца пыталась сблизиться с нею, но она всякий раз отталкивала меня. Я не понимала почему и за что. Такое поведение выдавало в ней деструктивную личность. Я не хотела делать отношения между нами невыносимыми. Раз Брей не желала сближаться со мной, я оставила эти попытки. Но я всегда любила ее.

Я вздыхаю и качаю головой. Я не верю Райен. И никогда не верил.

– Нет, Райен. Ты вынуждала Брей тебя отталкивать. Ты не вставала на ее сторону, не пыталась ее понять. Ты предпочла легкий выход. Я неоднократно пытался поговорить с вашими родителями и помню, как это тебе не нравилось. – Я взмахиваю руками и откидываюсь на спинку стула. Я бы еще многое мог сказать Райен, но не хочу превращать разговор в ссору.

– Насчет родителей я с тобой согласна. Даже я понимала, что они просто устали от выходок Брейел. Но ведь я ненамного старше Брей. Всего на три года. А ты относишься ко мне, словно я всегда была с ними заодно. Обвиняешь меня в том же, в чем винишь их. Ты не понимаешь или не хочешь понять: моя жизнь в родительском доме была ненамного слаще, чем у Брей. Я хочу сказать… я знала, через что проходит моя младшая сестра, но не знала, как ей помочь. Я сама была слишком молода.

Не могу на нее смотреть. Не потому, что не согласен с ее словами, а потому, что не хочу, чтобы она оказалась права. Поскольку здесь нет их родителей, мне хочется свалить на Райен всю вину за страдания Брей.

– Ну привезешь ты ее сюда, что это тебе даст? – ледяным тоном спрашиваю я.

– Мне всего лишь хочется некоторое время побыть с ней вдвоем. Хочу убрать темные пятна в наших отношениях и убедить Брей, что, кроме тебя, у нее есть я. Мы же все взрослеем и начинаем понимать то, чего не понимали раньше. Больше я не стану отгораживаться от нее.

– А у Брей ты спросила, хочет ли она ехать к тебе? – с усмешкой спрашиваю я.

Ответ я знаю и так. После освобождения Брей ни за что не согласится ехать куда-то, кроме нашего дома. Но я стараюсь не показывать виду. Я же не мальчишка, чтобы гоготать и корчить рожи.

– Да, спросила. Я говорила с Брейел во время нашего последнего свидания. Она сказала, что поедет ко мне.

У меня самым настоящим образом отвисает челюсть.

– Что-о?

«Только не вздумай смеяться и подкалывать меня, иначе, Райен, ты получишь по полной», – думаю я. Не скажу, чтобы я был особо удивлен. Так и думал, что Райен устроит мне какой-нибудь подвох. Гены ее папочки. Для них обоих счастье Брей – как кость в горле. Хотя Райен редко вмешивалась в жизнь сестры и ее болезнь, каждое такое вмешательство оборачивалось для Брей лишь дополнительными страданиями.

Райен не собирается ни смеяться, ни подкалывать. Наоборот, она относится ко мне с пониманием и даже симпатией, отчего я чувствую себя полным придурком.

– Брей так сказала? Но почему?

У меня ноет сердце.

Райен отодвигает керамическую чашку и кладет на стол свои руки, унизанные кольцами. В ее глазах нет ничего, кроме искренности.

– Элиас, – тихо говорит она, – моя сестра очень сильно тебя любит. Я считаю, что даже чересчур сильно.

– Чересчур сильно? – Я сердито сощуриваюсь. – Как прикажешь понимать твои издевательские слова?

Вскакиваю на ноги, отталкивая стул, и тот несколько дюймов проезжает по линолеуму. Я никогда не вел себя подобным образом. Райен не сказала мне ни одного грубого слова, зато мне сейчас хочется наговорить ей кучу гадостей. Я с нескрываемой злостью смотрю на эту одинокую лощеную женщину, любимую дочку своих бессердечных родителей. Едва владею собой. Решение Брей просто не укладывается у меня в голове. Как она, не сказав ни слова, могла согласиться ехать не ко мне, а к сестре? К сестре, которая всю жизнь не была ей ни опорой, ни поддержкой? Я отказываюсь в это верить. Отказываюсь это принимать.

Это какая-то бессмыслица!

И вдруг я начинаю понимать, почему Брей написала мне такое письмо. И ее поведение во время свидания мне тоже становится понятно.

Глубоко дышу, пытаясь взять себя в руки. Даже закрываю глаза.

– Когда жизнь одного человека целиком вращается вокруг жизни другого человека, это слишком, – говорит Райен. – Я знаю чувства Брейел. Она считает, что без тебя она никто и ничто. Она без тебя жить не может. И это ненормально. Так не должно быть, и я хочу, чтобы ты об этом знал.

– Зато ты не знаешь, о чем говоришь, – огрызаюсь я. – Откуда у тебя такие сведения?

– От Брей.

Я запрокидываю голову и смеюсь. Потом склоняюсь над столом и упираюсь ладонями в его крышку, отделанную под дерево ценных пород. Недоверчиво смотрю на Райен и морщусь.

– А ты, оказывается, даже не знаешь, что происходит с твоей сестрой, – упрекаю я Райен. – Мне просто не верится. После всего, что было и через что Брей прошла… после ее попытки покончить с собой… после невыносимого житья рядом с тобой и вашими родителями… Вечно недовольный отец. Мать, которая ни разу не вступилась за свою дочь… – На лице Райен не дрогнул ни один мускул, и это распаляет меня еще сильнее. – Да, я оказался единственным, кому было не наплевать на Брей. Конечно, она говорит и будет говорить, что жить без меня не может. Иногда Брей даже в это верит. А ты, Райен, хочешь знать правду? Тогда я тебе кое-что расскажу. – Я отталкиваюсь от стола. – Ты видишь только часть картины, но не всю картину целиком. Ты видишь только то, что хочешь видеть. Ты сидишь слушаешь слова младшей сестры, но даже не пытаешься понять, что на самом деле с ней происходит и почему она так себя ведет. Вместо этого ты начинаешь винить меня и игнорируешь очевидный факт. А ведь если заглянуть глубже, окажется, что винить нужно не меня. Винить нужно тебя и ваших с Брей родителей. – Моя рука разрубает воздух. – Пойми, Райен: Брей больна. У нее серьезное психическое расстройство. И когда на нее накатывает, в этом не виноват никто: ни я, ни ты, ни даже ваши родители. Точнее, частично виноваты, поскольку когда-то, еще давно, не убедили, не заставили ее пройти курс лечения. Даже я в этом виноват. В прошлом году, когда случилась эта трагедия, я не должен был ехать с ней. Одна она не поехала бы. Так что этим бегством я лишь усугубил ее болезнь. – Я снова упираюсь ладонями в стол. – Но я хотя бы не знал, что с ее психикой не все в порядке. Узнал только во время нашего бегства. Я и понятия не имел, что еще подростком она наблюдалась у психотерапевта. Не знал, что в Южной Каролине она пыталась покончить с собой. Для меня это было чудовищным открытием. Я и подумать не мог, насколько глубоко затронута ее психика. А хочешь знать, почему вплоть до прошлого года я находился в неведении?

Стол получает от меня новый удар. Райен моргает и откидывается на спинку стула.

– Я всегда любил Брей такой, какая она есть. Я никогда не отталкивал ее. Я принимал ее со всеми ее странностями. Почему мое отношение к ней отличалось от отношения всех остальных? По одной-единственной причине: я любил ее. А ты, ваши родители и так называемые друзья лишь загоняли Брей в угол, потому что она не была похожа на вас. Вы не брали на себя ни малейшего труда ее понять… Со мной она чувствовала себя здоровой, поскольку мое отношение было для нее лечением. По крайней мере, когда у нее не случалось обострений. – Я замолкаю и глубоко дышу. Спокойствие. Мне нужно сохранять спокойствие. – Я намерен оказать ей помощь, в которой она нуждается. Если это даст результаты, я буду просто счастлив. Но Брей верит мне. Она любит меня.

Райен сглатывает и отводит глаза. Хочется думать, что пусть и частично, но она поняла, о чем я говорил. Поняла, что сильно недооценивала серьезность психического состояния Брей. Наконец поняла ошибочность собственной позиции.

Я помню каждое слово, которое говорил Брей, когда мы сидели на полу в том проклятом магазине и когда потом она стояла, приставив пистолет к своему подбородку. Я говорил, что готов умереть ради нее или вместе с нею. Я был готов тогда, я буду готов завтра, через год, через несколько лет. Если понадобится, я умру за нее или вместе с нею. Двое способны любить друг друга так сильно, что даже смерть не сможет их разлучить. Но я не верю и никогда не поверю, будто любовь двоих может быть чрезмерной. Мы с Брей чувствуем, что не можем жить друг без друга. Но когда один человек пытается покончить с собой якобы из-за другого, дело не только в том другом. Есть множество скрытых причин, заставляющих человека сводить счеты с жизнью. И другой, который видится единственной причиной самоубийства, не может становиться мишенью для обвинений.

Грустно, что я единственный человек в жизни Брей, который это понимает.

Да, я умру ради нее. Да, я умру вместе с нею. И сейчас, и в каждый последующий день. Но совсем другое, когда такой кардинальный шаг совершается не из любви и верности, а по причине депрессии и душевной болезни.

Я поворачиваюсь к Райен спиной и скрещиваю руки на груди.

– Брей сказала, домой она поедет со мной, – говорит она.

Мне хочется ударить эту самодовольную дуру. Я ее ненавижу. Ненавижу за то, что все мои слова она пропустила мимо ушей. Райен прислушивается лишь к тому, что приятно и выгодно ей, а все остальное отбрасывает.

– Если Брейел скажет, что не хочет ехать ко мне, я сама отвезу ее к тебе. Я всего лишь прошу тебя держаться на расстоянии и не вмешиваться. Прояви уважение к ее желаниям.

Слышу, как Райен допивает кофе, потом снова ставит чашку на стол.

Все-таки поворачиваюсь к ней, пробую говорить, но слова застревают в горле.

Раздвижная дверь с шумом закрывается за мной. Я выскакиваю на крыльцо и по бетонным ступенькам сбегаю вниз.

– Слушай, старик, это какая-то дерьмовая история, – говорит мне Митчелл.

Мы сидим у него в гостиной. Я заехал к нему после работы. Мой разговор с Райен состоялся несколько дней назад. Его я пересказал Митчеллу лишь в общих чертах, убрав все личные подробности.

– Я тут вспомнил один случай. Мы тогда учились в восьмом классе. Как-то после уроков Райен заехала за Брей. Они почти сразу начали ссориться. Собственными ушами слышал, как Райен ей бросила: «Покончила бы ты с собой. Всем бы легче стало». – (Не знаю, верить ли ему.) – Я тогда не придал этому особого значения, – продолжает Митчелл. – Братья и сестры еще и не такого наговорить могут.

Киваю, хотя меня коробит от слов Райен. Возможно, она действительно сказала это в запале, даже не подумав, какой удар наносит по психике Брей.

– И что ты теперь намерен делать? – спрашивает меня Митчелл.

Мотаю головой, затем приваливаюсь к спинке диванчика. Смотрю на вращающиеся лопасти потолочного вентилятора. Комната освещается стеклянным шаром, утыканным лампами. От шара тянется шнурок выключателя.

– Я не собираюсь мешать Брей. До сих пор не понимаю ее решения, но не буду становиться между ней и сестрой. Особенно теперь, когда Райен стремится восстановить отношения. Пусть и поздно, но лучше поздно, чем никогда. – (Митчелл молча слушает.) – И потом, если Брей захочет меня видеть, никакая Райен ее не удержит. В случае чего Брей быстро начистит сестре задницу. Я не боюсь, что Райен запрет ее у себя дома или что-то в этом роде.

– Да, Брей всегда была решительной девчонкой, – смеется Митчелл.

– Верно, – подхватываю я и тоже смеюсь.

– Хочешь совет? – спрашивает он.

Вообще-то, мне не нужны советы отъявленного придурка, у которого еще недавно мозги были густо забиты метом. Но Митчелл – мой старый друг. У кого не бывает в жизни черных полос?

– Валяй, – соглашаюсь я.

– Скажи ее ушибленной сестрице, чтобы не совалась, грузи Брей в машину и вези к себе, – говорит Митчелл и жадно припадает к бутылке с газировкой. – Такое мое мнение.

«Спасибо за совет, Митч. Я бы рад им воспользоваться, но мы уже не в восьмом классе, и я поведу себя как взрослый». Вслух я этого, естественно, не высказываю.

– Так когда она выходит? – спрашивает Митчелл.

– Через два дня. Ей на четыре дня передвинули дату освобождения, иначе она уже была бы на свободе.

– Странно как-то, – задумчиво кривит губы Митчелл.

– Ничего странного, – отвечаю я, сам не зная, почему верю в это.

– Конечно, дату освобождения могут передвинуть, но не просто так. Обычно таким образом наказывают за нарушение тюремных правил, драку или что-нибудь в этом роде. И тогда речь идет не о четырех днях, а о паре месяцев. Потому это и кажется мне странным.

Подумав, я мысленно во многом с ним соглашаюсь. Но, зная Митчелла столько лет, я привык не особо доверять его словам.

Смеркается. Прощаюсь с Митчеллом и еду домой. Все мои мысли заняты Брей. Останавливаюсь возле своего дома, выключаю двигатель. Июль, ранний вечер. Жарко, даже душно. Поворачиваю ключ зажигания и открываю окна салона. Потом вытаскиваю ключ, бросаю на колени. Огоньки на приборной доске гаснут. Прислоняюсь к подголовнику сиденья и закрываю глаза. Лицо обдувает теплый ветер. С наступлением темноты оживают сверчки и лягушки. Их песни довольно шумны, но действуют успокаивающе. Ничто не сравнится с летом на Юге. Мы с Брей выросли в этом климате. Мы любим жару и влажность, ночи, полные природной разноголосицы. Едва рассветет, просыпаются и начинают щебетать птицы. А как нам нравилось ловить в ручьях рыбу и раков. И конечно же, мы собирали светлячков.

Мы всегда собирали светлячков.

Еще два дня – и Брей выйдет на свободу. Она получит возможность распоряжаться своей жизнью и строить счастье, о котором всегда мечтала и за которое всегда сражалась. Счастье со мной. Она заслуживает счастья. Я представляю ее лицо, ее радостную улыбку. Улыбку свободного человека. Долго сижу в жарком салоне. Моя рубашка становится мокрой от пота. Я погружен в воспоминания. В них я вижу лицо Брей и ее яркую улыбку, которая всегда меня завораживала. Вижу, как ветер играет ее волосами, прибивая их к ее нежным щекам. Вижу блеск ее синих, таких искренних глаз. Передо мной мелькают эпизоды нашей жизни. Они похожи на старый фильм, когда пленка успела приобрести мелкие царапины и местами выцвести. Слышу звук вращающихся бобин проектора, но не слышу голосов. Брей несется впереди, по нашему любимому пастбищу. Ветер развевает ей волосы. Она оборачивается, улыбается и что-то кричит мне. Наверное, говорит, чтобы я бежал быстрее.

Догоняю ее и обнимаю за талию. Мы падаем в пожелтевшую траву, высокую и колкую. Я оказываюсь сверху и смотрю в большие, невыразимо прекрасные глаза Брей. Она тяжело дышит после быстрого бега.

Мы молча смотрим друг на друга. Я хочу ее поцеловать. В глубине души я знаю: Брей хочет того же. Мне тогда было пятнадцать, ей – четырнадцать. Если бы в тот день я поцеловал ее и сказал, что больше всего на свете хочу прожить с нею всю жизнь. Если бы я решился сказать ей об этом. Но я тогда встречался с другой девчонкой, а она – с другим парнем. Если бы я тогда поддался желанию сердца, все пошло бы по-иному. Если бы я только послушал свое сердце…

И я поддаюсь желанию сердца. На этот раз я поступаю правильно. Выбрасываю из головы все лишнее и мешающее: песни сверчков и лягушек, шелест ветра на лице. Я возвращаю реальность того дня.

– Почему ты на меня так смотришь? – спрашивает Брей.

Ее волосы разметались по траве.

Разглядываю очертания ее мягких губ и представляю, как сладостно целовать эти губы. Я очень давно не касался их, с тех самых пор, когда Брей захотела, чтобы я научил ее целоваться «по-настоящему». Ее пальцы слегка теребят мою рубашку. Они служат границей между нашими телами.

– Потому что я люблю тебя, – отвечаю я, и она краснеет.

– Ты меня любишь?

Я киваю.

– Я люблю тебя и хочу, чтобы мы всегда были вместе, – говорю я и снова смотрю на ее губы.

Едва сдерживаюсь, чтобы не поцеловать ее.

Ее пальцы тянутся к моим щекам. Брей проводит по моей щеке, потом по бровям. Ее палец замирает на переносице.

– И я тоже люблю тебя, Элиас, – шепчет она. Теперь ее палец достиг моих губ. – И хочу быть с тобой всегда.

Я крепко целую ее. Ее сердце бьется рядом с моим.

Мои грезы кончаются. Я открываю глаза и сквозь лобовое стекло машины вижу Райен. Она стоит на тротуаре. В правой руке зажат клочок бумаги. Я сразу же понимаю: с Брей что-то случилось. Мое сердце уходит в пятки. Точнее, превращается в раскаленный камень, ударяющий мне по ногам.

Выскакиваю из машины.

– Что случилось? – спрашиваю я, боясь услышать ответ.

Райен вся в слезах. Шмыгая носом, протягивает мне бумажку.

– Райен, эт-то ч-что?

Я смотрю на клочок, явно несущий в себе трагическую новость. Мне хочется его сжечь.

– Брейел вышла из тюрьмы два дня назад, – тяжело, словно нехотя, произносит Райен, и ее голос лишь усиливает мой страх.

Может, я неправильно ее понял? Я верчу головой по сторонам, будто стирая ее слова.

– Что ты сказала?

Райен сглатывает и еще крепче стискивает в руке злополучный клочок. Ну что она медлит? Мне хочется схватить ее за плечи и как следует встряхнуть.

– Она не хотела, чтобы я тебе говорила… Ее освободили в срок. Я увезла ее к себе.

– Райен! Говори то, ради чего сюда пришла! – почти кричу я.

Подхожу к ней, когда на самом деле мне хочется бежать без оглядки. Мне противно даже смотреть на Райен. Но сейчас она единственный источник ответов, которые я так жажду получить.

– Я не знаю, где она сейчас! – Слезы градом катятся по щекам Райен. – После тюрьмы она вела себя очень странно. Говорила со мной ласково и в глаза смотрела тоже ласково. У меня было такое чувство, что она прощает меня за все. Она не казалась лишившейся рассудка. Она… она даже не хотела вспоминать прошлое.

Слезы мешают Райен говорить. Она глотает их, отчаянно шмыгая носом.

– Б-брейел… обняла меня. Она меня с шестого класса не обнимала.

У меня начинает бешено колотиться сердце. Голова пылает от злости и страха. Адреналин в крови просто зашкаливает.

Брей вернулась два дня назад. Она не хотела, чтобы я об этом знал.

Нет!.. Боже, только не это!

Брей задумала это давно. Возможно, с момента ареста. Меня она убедила, что ее выпустят позже, чтобы я не мог ей помешать.

– Где она сейчас? – Я все-таки хватаю Райен за плечи и сильно встряхиваю.

– Я же тебе сказала: не знаю! Последний раз я ее видела два часа назад! – У Райен опять льются слезы. – Это она оставила у себя на кровати.

Измятый клочок бумаги оказывается у меня в руках.

Смотрю на него, боясь читать. Сердце и душа подсказывают: мне нельзя это делать. Написанное меня убьет. Развернуть бумажку – все равно что открыть ящик Пандоры. Невесомый клочок жжет мне пальцы, добираясь до самых костей.

Я все-таки разворачиваю записку и читаю фразы, торопливо написанные рукой Брей:

«Я тоскую по ночному небу Джорджии и теплому летнему ветру, дующему мне в лицо. Тоскую по траве, которая колется, когда бежишь по ней босиком. По звездам, смеху и жаре. По нашей невинности. По светлячкам. Хочу, чтобы все кончилось там, где оно начиналось. Чтобы мы вместе плавали в пруду, освещая друг другу путь. И чтобы пруд раздвинулся до бесконечности. Как тогда. Потому что тогда у нас не было других забот. Внешний мир не мог дотянуться до нас, сделать больно, напугать. Невинность – это настоящая благодать. И я хочу, чтобы моя невинность вернулась. Я хочу ее вернуть, только и всего…»

Последнее, что я вижу, – заплаканные глаза Райен, пристально глядящие на меня. Записка выпадает у меня из рук, а сам я устремляюсь к пастбищу мистера Парсона. За домом Донны Сандерс я перепрыгиваю через сетчатый забор, приземляюсь на ноги и бегу дальше: мимо домов, церкви, старой фабрики в конце улицы. Никогда в жизни я не бегал с такой бешеной скоростью. Путь через лес ближе и на пару минут короче, чем если ехать туда на машине. Мне сейчас дорога каждая секунда. Уже не понимаю, дышу ли я. Не обращаю внимания на сердце, готовое выпрыгнуть. Ноги становятся каменными. Бег отдает мне в голову, но я продолжаю бежать.

Не могу, не имею права останавливаться.

Перескакиваю через невысокую деревянную изгородь, пробегаю мимо сарая и устремляюсь в лесок. Здесь совсем темно, но эти места я знаю с детства. Перепрыгиваю через те же камни, что и много лет назад, когда был мальчишкой. Нижние ветви деревьев хлещут меня по лицу. Мне некогда их отводить. Пение сверчков, лягушек и цикад становится все громче и напряженнее. Они зовут меня вперед, требуя не останавливаться.

Слезы жгут мне глаза и горло. Я не даю им пролиться. Теперь я дышу ртом. Гнев, страх и решимость толкают меня вперед. Мне нельзя плакать. Слезы моментально остановят мой бег. Они доберутся до самых моих глубин, и я окажусь на коленях.

Обо что-то спотыкаюсь и шумно падаю. Ноги сводит болью, но я тут же вскакиваю и продолжаю бег. Впереди – пастбище. Я уже чувствую его безмолвие. Ощущаю запах застоялой воды. Так всегда пах наш любимый пруд. Прибавляю скорость, резко сворачиваю влево и устремляюсь к просвету между деревьями. Взошедшая луна довольно ярко освещает луг. Деревья кончаются, и я выбираюсь на открытое пространство. Вдалеке блестит вода. Это меня подхлестывает. Сердце готово разорваться, но мысль о нем проносится где-то на периферии сознания. Я почти у самого пруда. И вдруг останавливаюсь, словно налетаю на невидимую стену.

Не только ноги – все мое тело отказывается двигаться дальше, но каким-то непостижимым образом я двигаюсь и почему-то по кругу. Я вижу то, что сзади и по бокам. Смотрю на звезды. И кружусь на одном месте, сам не понимая, как мне это удается.

Сердце перестает биться. Единственной моей живой частью остается мозг. Разум, охваченный страхом и замешательством, застыл во времени.

– Нет, – произношу я вслух, или мне это только кажется. Делаю шаг вперед. – Нет.

Опускаю глаза и вижу только высохшую траву и свои ботинки. Потом моя голова рывком поднимается. Снова смотрю на пруд и тело, плавающее на его поверхности.

Почему я неподвижен? Почему мне не сдвинуться с места?

Выкрикиваю в темноту что-то невразумительное и наконец-то выламываюсь из оцепенения. Заставляю себя бежать к воде. Резко останавливаюсь на берегу пруда и едва не падаю. Из глаз льются слезы. Меня начинает бить дрожь. Живот полон бурлящей желчи. Разум пытается проверить, бьется ли мое сердце, но ему не найти, где оно.

Бреду по воде. Проталкиваюсь вперед фут за футом, преодолевая силу десятков невидимых рук, тянущихся снизу. Они пытаются утащить меня на дно.

– Брей! – кричу я. – Брейел! Нет. Нет!

Никогда еще я не ощущал такой чудовищной боли. Никогда еще мое тело не выдерживало таких мучений. Должно быть, это и есть ад.

Едва не теряю сознание.

Наконец добравшись до нее, подхватываю на руки обмякшее тело.

– Брей, нет! Прошу тебя, открой глаза! Слышишь? Просыпайся!

Шлепаю ее по щекам, сдавливаю их. Приникнув к ее губам, пробую вдохнуть туда воздух. Но я не умею делать искусственное дыхание рот в рот. Слезы мешают мне смотреть. Не могу дышать. Легкие превратились в куски цемента.

Ее руки безмятежно раскинуты по поверхности воды. Темные волосы, сейчас совсем черные, колышутся, словно водоросли. На ее бледном лице – никаких признаков жизни. Глаза закрыты, словно она всего лишь спит. Я без конца выкрикиваю ее имя. Меня прерывают только собственные судорожные рыдания. Я прижимаю ее тело к себе… и это все, что я могу сделать.

– Нет! Слышите, нет!

Я уже не кричу. Я вою.

За спиной слышатся голоса, но приглушенно, будто из-за стеклянной стены. Эту стену возвел мой разум. В темноте пляшут лучи фонариков. Они приближаются, но все это я вижу краешком глаза. Я могу смотреть только на безжизненное тело Брей.

Не знаю, как мне это удалось… во всяком случае, не помню своих действий. Я обнаруживаю, что сижу на берегу пруда, прижимая к себе Брей. Ее ноги вытянуты. Ступни по-прежнему остаются в воде. Я плачу, уткнувшись в ее мокрые волосы. Сжимаю ее с такой силой, что она обязательно должна очнуться и потребовать это прекратить.

– Зачем? – повторяю я, раскачиваясь из стороны в сторону. – Зачем ты это сделала? Зачем ты это сделала?

Светящиеся точки становятся ближе и ярче, а голоса – громче.

Голоса требуют, чтобы я выпустил Брей из рук. Но я не хочу. Не могу. Я хочу умереть вместе с ней.

– У нее бьется сердце, – вдруг слышу среди этого хаоса голосов и слепящих лучей света. – Бьется сердце.

Падаю на мокрую землю и смотрю в вечернее небо. Мое сердце тоже постепенно начинает биться. Легкие снова наполняются воздухом. Но я парализован. Все это время я считал, что по-прежнему держу Брей в своих объятиях и мы с ней в месте смотрим на звезды. Нет. Я лежу на боку. Один. Сколько же времени я так пролежал? Секунды? Минуты? Часы? Дни? Не понимаю разницы. Моя щека прижата к земле. Я смотрю на пастбище. Травинка почти упирается мне в глаз. Я тянусь и выдергиваю ее. Линия горизонта едва различима во тьме. А вокруг неторопливо вспыхивают и гаснут зеленовато-желтые огоньки. Один из них совсем близко. Зажегся. Погас. Зажегся. Погас. И всегда – на новом месте.

– Элиас? – окликает меня мужской голос с провинциальным акцентом. – Элиас Клайн?

Светлячок упархивает.

Я переворачиваюсь на спину и вижу мистера Парсона. Его коричневые ботинки, клетчатую рубашку с короткими рукавами, заправленную в старомодные джинсы.

– Элиас, нам надо ехать. Поедешь со мной? – спрашивает он спокойным хрипловатым голосом.

От мистера Парсона пахнет одеколоном «Олд спайс».

– Надо ехать в больницу, – говорит он.

Я заперт внутри себя. Слышу его слова, но не могу ответить. Более того, я не могу сдвинуться с места.

– Дай-ка, парень, я тебе помогу.

Он берет меня за руки. Я не возражаю. На это у меня нет сил.

Через несколько минут уже сижу на переднем сиденье его старенького пикапа «шевроле». Моя голова упирается в стекло окошка. В салоне пахнет старой вытертой кожей, бензином и металлом.

Мистер Парсон что-то говорит, но я настолько слаб, что даже не могу повернуть к нему голову.

– А я ведь всегда знал, что вы с Брейел Бэйтс шастали на мой пруд. И в детстве, и потом. Я не возражал. Только бы вы ничего не ломали и не портили.

Грунтовая дорога, по которой мы едем, сменяется гравийной, а потом и асфальтовой. Я могу думать только о Брей. Единственное лицо, которое я вижу, – ее лицо. Ее безжизненное лицо с закрытыми глазами, погруженное в воду. Заставляю себя смотреть на ее лицо. В наказание за то, что не предвидел беды и не оказался возле пруда раньше.

– Помню, был вечерок, – продолжает мистер Парсон. – Мой пес куда-то запропастился, я и пошел его искать. Забрел на пастбище, и вдруг – на тебе. Вы с нею лежите, как два щенка, и спите себе. Бегали, бегали и заснули.

Мистер Парсон усмехается. Я чувствую на себе его взгляд.

– Правда, моя миссис все боялась, что вы на нашем пастбище не только по траве бегаете да в пруду купаетесь. Хотела пожаловаться вашим родителям. Но я ей сказал: «Не суйся не в свое дело. А наябедничаешь – будешь сама косилку по пастбищу гонять».

Он громко смеется.

Мой разум снова выключается из реальной действительности. Остается только Брей. Я вспоминаю все хорошее, что у нас было. Каждое счастливое мгновение, когда мы смеялись и веселились. Вспоминаю наше совместное прошлое. И так – всю дорогу, пока едем в больницу. Когда пикап останавливается возле отделения экстренной помощи, я уже плохо понимаю, где нахожусь.

Не помню, как выбираюсь из пикапа. Наверное, тоже с помощью мистера Парсона. За автоматическими стеклянными дверями – ярко освещенный вестибюль. Мне страшно в них входить.

Двери раздвигаются, выпуская Райен. За нею я вижу свою мать.

– Элиас! – вскрикивает мать и бросается ко мне. – Дорогой, я тебе так сочувствую. Как это ужасно!

Она обнимает меня своими худенькими руками. Я почему-то продолжаю думать о том, как мне удалось выбраться из пикапа.

Боюсь спросить у матери, почему она мне сочувствует. Не хочу знать об этом.

У Райен заплаканное лицо. Щеки мокры от слез и потому блестят. В руке она комкает бумажный платок. Тянется с намерением меня обнять. Мне хочется, чтобы и она, и мать оставили меня в покое, но сил сказать им об этом у меня нет.

Сижу в комнате ожидания. Как после вестибюля я попал сюда – тоже не знаю. Мой взгляд упирается в кремовые плитки пола. Сейчас они мокрые и грязные от моих ботинок, в которых до сих пор хлюпает вода. Наклоняюсь вперед, сцепляю пальцы и зажимаю их между коленей. Мать и Райен тоже здесь, но кто слева от меня, а кто справа, я не знаю. Мне здесь все противно, все раздражает. Запах стерильности, пластмассовая мебель, этот пол. Еще сильнее цепляет попискивание медицинской аппаратуры, доносящееся из палат. Оно просто бьет мне по нервам. Мимо кто-то проходит. Я лишь слышу поскрипывание подошв. Под потолком щелкает динамик интеркома. За высоким окном крутятся красные мигалки подъехавшей машины «скорой помощи».

Кто-то кладет мне на колено руку. Не очень понимаю, чья это рука, но потом слышу голос матери. Значит, рука тоже ее.

– Малыш, ты сделал все, что смог.

Меня обжигает боль в ее голосе. Она пытается подготовить меня к худшему? Или просто старается успокоить?

Продолжаю смотреть в пол.

Проходит еще сколько-то времени. Сколько – я не знаю. В комнату ожидания выходит медсестра и обращается к Райен.

Боюсь поднять глаза. В моей жизни наступил момент, когда я умру либо от счастья, либо от горя.

– Вы сестра мисс Бэйтс? – спрашивает медсестра.

Я и сейчас не поднимаю головы. Мои пальцы застряли в волосах, изо всех сил стараясь проникнуть внутрь черепной коробки. Правая нога дрожит, и мне никак не унять этот танец мокрого ботинка по кремовым плиткам. Мать гладит меня по спине.

– Да, – отвечает Райен и встает.

В комнате – вакуум. Весь воздух собрался в моих легких.

– Состояние вашей сестры стабильное. Можете к ней пройти.

Воздух вырывается из меня наружу, а сам я падаю со стула и оказываюсь на коленях. Все мое тело сотрясается от рыданий. Меня пытаются гладить по спине, но мне этого не надо. Так сильно я не плакал, пожалуй, с раннего детства. Почти до рвоты.

– Она жива, – повторяю я. – Она жива.

Слезы обжигают мне ноздри.

Наконец поднимаю голову. Возле меня стоят мать и Райен.

– Нет, я… – начинает говорить Райен. Она смотрит на меня, потом на медсестру. – Прошу вас, пусть первый войдет Элиас.

В палате светлее, чем я думал. Стены, пол и потолок в ней совершенно белые, залитые ярким светом люминесцентных ламп. Помимо двери, есть еще и занавеска. Когда я вхожу, медсестра задергивает занавеску. В нос ударяет запах медицинского спирта и еще чего-то.

Палата невелика, но, прежде чем шагнуть к кровати, я останавливаюсь и просто смотрю на Брей. Ее кровать стоит на небольшом возвышении. Ее волосы, все еще влажные, разметались по белой подушке. Руки лежат поверх одеяла. С ее запястий сняли плетеные браслеты. Теперь на одной руке – больничный браслет с указанием имени и необходимых данных. В запястье другой вставлена игла капельницы. Я смотрю на лицо спящей Брей: такое спокойное и безмятежное, словно и не было тех ужасных минут на пруду. Надо же, какое у нее… умиротворенное лицо.

– Не волнуйтесь, она поправится. – Медсестра держит пюпитр с прижатым листом бумаги и делает какие-то пометки. – Но вам и ее близким обязательно нужно будет обсудить ряд важных моментов. Мисс Бэйтс требуется квалифицированная помощь. Насколько я понимаю, это была ее вторая попытка покончить с собой.

Медсестра говорит еще что-то, но мое сознание пропускает только отдельные слова. Лекарственная передозировка… Чуть не утонула… Если бы ее нашли чуть позже…

Медсестра уходит. Я сразу же выключаю свет над головой Брей. Потом осторожно придвигаю стул и сажусь у кровати. Беру ее руку, и у меня снова льются слезы. Целую ее костяшки. Меня не интересует, который час. Главное – мы с Брей одни в тишине этой палаты. По коридору кто-то ходит. Слышу шаги и приглушенные голоса. Теперь понял, зачем нужна занавеска: здесь почти все двери стеклянные. Брей лежит неподвижно. Она ни разу не шевельнулась. Ее грудь ровно поднимается и опускается. Что ей снится, если, конечно, она сейчас видит сны? Даже с ее болезненной бледностью и грязными волосами Брей удивительно прекрасна. Я думаю об этом и незаметно засыпаю сам.

Ближе к полуночи Брей переводят из реанимации в обычную палату. Ко мне присоединяются моя мать и Райен. Мы втроем сидим у постели. Почти не разговариваем. Время от времени в палату заходят медсестры и проверяют состояние больной.

Наконец приезжают ее родители. Моя мать поднимается.

– Обязательно позвони мне, – говорит она, стискивая мои руки. – Держи меня в курсе. Думаю, тебе надо сменить обстановку. Поживи пару дней у нас.

Киваю. Мне этого вовсе не хочется, но сейчас не время и не место затевать спор.

Мать целует меня в лоб. Обнимаю ее, и она уходит.

Мистер и миссис Бэйтс нарядились, будто в церковь.

Встаю и освобождаю стул для миссис Бэйтс. Она садится, берет руку Брей и, как и я, целует ей костяшки пальцев.

– Брейел, я виновата, что не уберегла тебя, – со слезами в голосе произносит она.

Мистер Бэйтс холодно поглядывает на меня:

– А ты теперь можешь идти.

Снова чувствую приток адреналина. Стискиваю зубы, плотно сжимаю губы. В другом месте я бы ему просто врезал.

– Я отсюда никуда не уйду, – отвечаю я как можно спокойнее.

Миссис Бэйтс плачет, гладя руку Брей. Райен стоит слева от меня, тихая и собранная.

Вокруг носа мистер Бэйтса появляются морщины. Он двигает своей квадратной челюстью, пытаясь сохранять спокойствие. Опущенные руки плотно сцеплены.

– Мы ее семья, – бурчит он сквозь зубы.

– Нет, ее семья – это я, – резко возражаю я, отсекая все, что он собирался сказать. – И я никуда из палаты не уйду.

– Папа, прошу тебя, угомонись, – говорит Райен, подходя к нему. – Не затевай ссору. Элиас для Брейел ближе и роднее всех нас. Ты сам это знаешь, только соглашаться не хочешь.

– Я не…

– Роберт! – миссис Бэйтс резко окликает мужа. Потом уже тише, тыча в него костлявым пальцем, добавляет: – Райен права, угомонись. Элиас спас ей жизнь. И, насколько понимаю, не в первый раз. Так что отступись!

Мистер Бэйтс сердито смотрит на жену и на меня. К счастью, благоразумие берет верх. Он не желает менять позицию. Просто решил не затевать скандал.

Они втроем проводят в палате еще около часа. Брей так и не просыпается. Возможно, это из-за таблеток, которых она наглоталась. Или ей что-то дали, чтобы она спала. А может, просто от сильной усталости. Какова бы ни была причина, но у меня появляется пугающая мысль: вдруг она не проснется?

Поговорив в коридоре с медсестрой, родители Брей уходят. Но миссис Бэйтс вдруг снова заходит в палату и целует дочь в щеку.

– Спасибо тебе, что ты рядом с ней, – говорит она мне.

Вижу, как у нее дрожит нижняя губа.

– Если Брей здесь, я и не могу быть где-то в другом месте, – отвечаю я.

Миссис Бэйтс уходит, слегка коснувшись моего плеча своими тоненькими пальчиками.

Меня злит, что они уходят, не дождавшись пробуждения Брей. Хочется броситься за ними вдогонку и высказать им все, что о них думаю. Черствое, эгоистичное семейство! За все годы они палец о палец не ударили, чтобы понять, как отчаянно Брей нуждалась в их помощи. В простом родительском понимании. Куда сейчас они спешат? Смотреть свой телевизор? Меня так и тянет въехать кулаком по стене.

В палату входит Райен. Смущенно улыбается:

– Я убедила родителей, чтобы не мешали тебе быть рядом с Брей.

Как сильно нынешняя Райен отличается от той лощеной гордячки, которая совсем недавно приглашала меня на «важный» разговор. Ее волосы наспех закручены в пучок и скреплены черной зажимкой. На ней та же одежда, в какой она ждала меня возле дома: спортивные штаны, заляпанные ярко-розовой краской, белая растянутая футболка, на которой появились грязные пятна.

– Почему ты это сделала?

– Потому что ты был совершенно прав. Просто я тогда не захотела поверить. А то, что я сказала отцу… я действительно так считаю. Ты настоящая семья Брейел. Ты ей роднее отца и матери. Роднее меня. И так было всегда. – Она смахивает слезинку. – Спасибо тебе за заботу о моей сестре. За то, что ты был ее единственной опорой и поддержкой.

Райен открывает дверь в ярко освещенный кабинет, но я останавливаю ее.

– Брей тебя простит. Ты ведь это и сама знаешь, правда?

– Я очень надеюсь. – Райен улыбается сквозь слезы и кивает. – Но я все равно хочу доказать ей, что люблю ее.

Райен уходит, осторожно закрыв дверь. Хоть в этой палате дверь не стеклянная. Выключаю весь свет, оставив лишь ночник.

Снова сажусь у кровати Брей и глажу ее спутанные волосы, убирая их с лица. Целую ее в губы. Любуюсь спящей Брей, пока у меня самого не начинают смыкаться веки. А за окном уже наступило утро, и первые неяркие лучи солнца робко пробиваются из-под кромки плотных штор.

Засыпаю и сплю крепко, зная, что Брей, любовь всей моей жизни, обязательно поправится. Она будет жить. Мы будем жить, и уже совсем не так, как до сих пор. И я об этом позабочусь.

Три месяца спустя…

Теперь мы снимаем дом в пригороде Саванны. Раздвигаю шторы на одном из окон гостиной и кричу Брей:

– Они уже здесь!

Брей выбегает из спальни. На ней коричневое вязаное платье длиной чуть выше колена (оно выглядит чертовски сексапильно) и черные кожаные полусапожки. Волосы увязаны в конский хвост, но она специально оставила несколько прядок возле ушей.

В этом платье фигура Брей похожа на песочные часы. Обнимаю ее за талию и целую. От нее вкусно пахнет чистыми волосами и кокосовым гелем для душа.

– Малышка, меня так и тянет разложить тебя прямо на стуле, – говорю я и не могу удержаться, чтобы не потискать ее ягодицы.

Брей краснеет и пытается, только для виду, меня оттолкнуть.

– Прекрати, – требует она и сама же смеется. – У нас ведь гости.

Она встает на цыпочки и награждает меня пощипыванием щеки и соблазнительным поцелуем. Ее язык едва успевает оказаться у меня во рту, как мы слышим стук в дверь.

– Я так нервничаю, – признаётся Брей.

– Почему? – усмехаюсь я.

Она пожимает плечами. Мы вместе идем открывать.

– Сама не знаю. Мы ведь очень давно с ними не виделись.

– Но это не какие-то там чванливые дальние родственники, – говорю я, нажимая дверную ручку.

– Привет! Старик, сколько лет, сколько зим! – восклицает Тейт.

Он трясет мою руку, потом мы крепко обнимаемся. Он выглядит намного респектабельнее, чем во время наших странствий по Флориде. Его волосы аккуратно подстрижены. На нем синие джинсы, модная черная рубашка с коротким рукавом и сапоги из тех, что носят байкеры. Как и я, он отказался от щетины и чисто выбрит.

– Давненько мы не виделись, – говорю я, приглашая их с Джен в гостиную.

– Брей! – радостно вопит Джен. – У меня нет слов!

Объятия женщин сдержаннее, и не потому, что они не слишком рады встрече. Каждая боится измять свой наряд.

– У меня тоже, – говорит Брей, улыбаясь во весь рот. – Совсем большая девочка выросла. А волосы! Какие волосы! Ну почему я не блондинка?

Волосы Джен стали еще длиннее. Теперь они висят ниже талии.

– Я бы мечтала иметь такие волосы, как у тебя, – говорит Джен и тоже улыбается. – Шоколадно-коричневые и шелковистые. Может, махнемся?

Их разговор становится типично женским. Пусть поболтают. Я поворачиваюсь к Тейту, у которого на пальце болтается картонка с полудюжиной бутылок пива «Корона».

– У вас есть холодильник?

– Нет. У нас все по старинке. Ледник в погребе, – шучу я и забираю у него пиво.

Мы идем на кухню.

Вскоре мы уже сидим в гостиной, потягивая пиво.

– Да, Кейлебу сейчас непросто, – говорит Тейт. Они с Джен устроились на диванчике. – Братцу дали восемнадцать лет, но мы надеемся, что он выйдет значительно раньше, по досрочному.

– Сурово ему впаяли, – говорю я и сжимаю колено Брей.

Смотрю на нее, проверяя, не слишком ли тяжела для нее эта тема. Нет, все в порядке. С тех пор как она пыталась утопиться, состояние ее психики заметно улучшилось и продолжает улучшаться.

– Искренне сочувствую Кейлебу. – Брей улыбается мне, затем поворачивается к нашим гостям. – Я отсидела всего год и то… Представляю, каково ему сейчас.

Чувствуется, младший брат был и останется для Тейта неутихающей болью. Он до сих пор переживает повторный арест Кейлеба.

– Кейлеб – парень крепкий. Выдержит. И потом, сейчас ему немного легче, чем в первую отсидку.

Тейт слегка улыбается.

– Почему легче? – спрашиваю я.

– Через три месяца к нему на свидание пришла его бывшая подруга Сара. – Тейт улыбается шире.

– Что, серьезно? – спрашивает удивленная Брей.

– Теперь она навещает Кейлеба каждую неделю. – Тейт кивает.

– Значит, теперь они снова вместе? – спрашивает Брей.

Эта новость ее очень обрадовала, и я знаю почему. Брей рассказала мне о своем разговоре с Кейлебом во дворе мотеля в Батон-Руж. Она еще тогда поняла: Кейлеб искренне любил Сару и ради этой любви был готов на все. А Сара, прожив с ним пять лет, усомнилась в его невиновности.

Джен все время улыбается и ерошит Тейту волосы.

– Да, они снова вместе, – говорит она. – Я знала, что рано или поздно они помирятся. Во всяком случае, со мной Сара говорила только о нем.

Джен выпучивает глаза, демонстрируя, как она устала от этих разговоров, но на самом деле рада такому повороту событий.

– Мне просто не хотелось быть причастной к их проблемам, – говорит она. – Но я рада, что Сара к нему вернулась. Случись это чуть раньше, и не было бы второго срока. Впрочем, как говорят, лучше поздно, чем никогда.

– Я так рада за них, – говорит Брей, и ее глаза сияют.

– Мы тоже, – подхватывает Тейт. – Думаю, у Кейлеба все сложится хорошо. По крайней мере, надеюсь. Остается проверить, сумеет ли Сара выдержать тюремный период их отношений.

– Не надо думать о плохом, – говорит Брей. – Лучше оставаться на солнечной стороне.

Тейт молча кивает. Эта тема исчерпана.

– А что нового у вас? – спрашиваю я. – Обзавелись потомством? Или хоть объявили о помолвке?

– На оба вопроса один ответ: нет. – Джен морщит нос.

Она слегка кивает в сторону Тейта. Тейт смеется и выгибает спину, упирая локти в колени.

– Мы не будем вступать в брак. Это вопрос решенный. А что касается потомства… – Он улыбается, а Джен корчит ему рожу. – Я бы не прочь обзавестись ребеночком. Правда, не прямо сейчас.

– Только не от меня, – говорит Джен. – Это тело не родит ни одного младенца. Ни прямо сейчас, ни когда-либо.

Тейт морщит лоб, некоторое время жует нижнюю губу, после чего с нарочитой небрежностью говорит:

– Если ты не будешь возражать, чтобы я трахнулся на стороне… исключительно с целью продолжения рода, то я готов в самое ближайшее время…

Джен стискивает зубы и шлепает его по руке.

Мы с Брей тихо посмеиваемся. Эта пара верна себе.

– Ничего, – с громким хохотом говорит мне Тейт. – Когда-нибудь она согласится.

Естественно, эти слова слышат все. Джен качает головой и улыбается.

– А как у вас? – спрашивает Тейт и смотрит на наши пальцы, ища кольца.

– В будущем, – отвечает Брей. – Думали пожениться в этом году, но решили подождать. Хотя бы пару лет.

– Когда дозреете до женитьбы, жду приглашения, – говорит Тейт.

– Не подумал бы, что ты любитель свадебных церемоний, – смеюсь я.

– Почему же? – Джен шлепает его по колену и кривит губы. – На чужую свадьбу он с удовольствием пойдет. Это от своей его воротит.

В дверь опять стучат, и я иду открывать.

– Элиас! – говорит улыбающаяся Грейс, протягивая ко мне руки. – Здравствуй!

Мы обнимаемся. Все встают, чтобы поздороваться.

– Грейс! – кричит Брей, стискивая ее в объятиях и забыв, что может помять платье. – Как же я по тебе соскучилась!

– Я тоже, – отвечает Грейс, оглядывая Брей с головы до ног. – Слушай, какое у тебя крутое платье.

Опять эти женские разговоры о тряпках. Грейс приехала не одна. Я здороваюсь с темноволосым парнем на пару дюймов выше меня. У него обе руки покрыты татуировками. Еще одна просматривается на груди, сквозь расстегнутый воротник рубашки. Он похож на рокера, только что вышедшего из магазина «Аберкромби энд Фитч». На нем облегающие джинсы и светло-серая рубашка.

– Добро пожаловать, – говорю я парню.

– Познакомьтесь, это мой друг Нокс, – объявляет Грейс.

Где-то полчаса мы сидим и говорим обо всем понемногу, стараясь не упоминать Кейлеба. Вряд ли Грейс было бы приятно говорить о нем в присутствии Нокса.

Последней приезжает Райен. Она одета почти как Брей: в вязаное платье с длинными рукавами и сапоги. Брей знакомит сестру с нашими гостями.

– Рада познакомиться, – тоном вежливой девочки произносит Райен. – Брейел так много говорила о вас.

Мы с Брей переглядываемся. Похоже, наши мысли совпадают. Райен знает, при каких обстоятельствах мы познакомились с этими людьми (исключая, конечно, Нокса). Поскольку наше знакомство произошло не в библиотеке или ином «приличном» месте, Райен держится настороженно. Но она искренне старается не огорчать сестру и относиться к нашим друзьям с должным уважением. Кажется, они начинают ей нравиться.

Около девяти вечера мы едем в местный ночной клуб. Там осенний праздник. До Хеллоуина – две недели. Хеллоуин в этих краях очень любят и широко празднуют. Даже уличные фонари украшают оранжевыми и черными лентами.

Жизнь прекрасна, и каждый день это подтверждает.

Назавтра Тейт и Джен уезжают в Майами, но мы поддерживаем контакты. Летом будущего года мы на недельку съездим к ним во Флориду. Грейс и Брей общаются постоянно: перезваниваются, обмениваются электронными письмами и эсэмэсками. К весне они успели трижды съездить друг к другу в Норфолк и Саванну. Краем уха слышал, что Грейс с Ноксом планируют перебраться в Саванну. Замечательная новость. Я очень рад, поскольку Грейс и Брей крепко сдружились. Грейс знает обо всем, через что прошла Брей. Вначале меня это настораживало: зачем рассказывать Грейс о вещах сугубо личного характера? Но достаточно скоро я успокоился. Брей всегда нуждалась в близкой подруге, а Грейс не шла ни в какое сравнение с Лиссой.

Брей даже сумела восстановить дружеские отношения с Митчеллом. И конечно, она много времени проводит с Райен. Ее сестра часто бывает у нас. Я этому только рад. Иногда Райен пытается вести себя как старшая сестра. Тогда Брей не дает ей спуску. Это меня больше не настораживает. Обычные перепалки между сестрами. У кого их не бывает?

Отношения Брей с матерью тоже стали заметно лучше. Правда, ее отец продолжает упрямиться и гнуть свою линию, но, думаю, больше из принципа.

Предметом моей главной заботы остается психическое состояние Брей.

Когда в июле ее выписывали из больницы, я поклялся сделать все, что в моих силах, дабы помочь ей справиться с внутренней тьмой. Я нашел хорошего психиатра – доктора Эшли, о которой вначале навел справки. Брей эта женщина сразу понравилась. Каждую неделю она ездит на прием. Я хорошо зарабатываю на кровельных работах, и мне не составляет труда оплачивать ее визиты. Вначале Брей возражала, но ту битву я выиграл. Доктор Эшли сумела подобрать для Брей такое лекарство, которое помогает ей справляться с биполярным расстройством, но не вызывает кататонических и, хуже того, суицидальных реакций. Встречи с психиатром благотворно действуют на Брей. За эти месяцы она стала намного счастливее.

О некоторых эпизодах из недавнего прошлого Брей я и сейчас не могу думать без содрогания. Еще в том злополучном магазине, где мы оказались заложниками Кейлеба, Брей решила покончить с собой. Попытаться осуществить задуманное она смогла лишь после выхода из тюрьмы. Меня не оставляла мысль, что тюремные врачи наверняка давали ей какие-то лекарства, подтолкнувшие ее к самоубийству. Ведь то же самое было с нею и в Южной Каролине, когда она глотала таблетки, прописанные местным психиатром.

Брей могла бы свести счеты с жизнью еще там, в магазине, завладев пистолетом Кейлеба. Лишь мое присутствие помешало ей нажать курок. Она не могла убить себя у меня на глазах. Но от своей затеи не отказалась. В тюрьме это сделать было почти невозможно – хотя Брей утверждает, что, будь она посмелее, у нее бы все получилось. И тогда она стала терпеливо дожидаться выхода на свободу.

У меня сердце разрывалось, когда я слушал, как она решила проститься с жизнью не где-нибудь, а на пастбище мистера Парсона. Там, где мы с нею встретились и где провели детство.

Но теперь все это в прошлом. Моя любовь, любовь ее сестры, помощь доктора Эшли и правильно подобранное лекарство сделали Брей другим человеком. Мне не надо себя в этом убеждать. Я это вижу каждый день. Брей счастлива. Она улыбается, она смеется. Я знаю, что тьма и сейчас живет внутри ее. Возможно, даже будет сопровождать ее всегда. Однако сейчас эта тьма столь ничтожна и слаба, что не может серьезно повредить. Какое-то время я терзал себя мыслью: а вдруг весь прогресс в состоянии Брей зависит только от того, что я рядом? Нет, я не собирался расставаться с нею. Я просто пытался понять: случись вдруг нам расстаться, не вернулись бы к Брей прежние мысли о самоубийстве? Нет, я был готов всю жизнь оставаться ее опорой, ее фундаментом. И вместе с тем со страхом думал, что являюсь единственной связующей нитью между Брей и жизнью.

К счастью, я убедился, что это не так.

Мы и сейчас иногда ссоримся, но почти сразу миримся, и Брей не соскальзывает во тьму. Она может рассердиться, но уже не уходит в себя и не захлопывает дверь в свой внутренний мир. У нее и без ссор бывают мрачные моменты, однако Брей любит жизнь, и я каждый день в этом убеждаюсь. Жизнь прекрасна, а дальше будет еще прекраснее.

Брей еще предстоит долгий путь, и я помогаю ей делать шаг за шагом. Иногда в ней просыпается прежнее ощущение, что она не заслуживает такого человека, как я, но она все больше проникается убежденностью в своем праве на счастье.

Каждый заслуживает, чтобы его любили и помогали справляться с жизненными трудностями. Особенно такой человек, как Брей.

Прошло три года…

Сейчас я очень отличаюсь от той Брей, какой была когда-то. Мне странно оглядываться назад и удивляться: как я сумела пройти через все это и уцелеть? Поистине я из счастливейших в мире людей. И дело не только в том, что Элиас по-прежнему рядом со мной. И даже не в том, что после двух с половиной попыток самоубийства я живу и радуюсь жизни. Мало кто решится утверждать, будто я не знаю, что сделало меня такой, что дало мне право жить, тогда как многие другие, кто заслужил больше прав на счастливую жизнь, чем я, проиграли свою битву. Но как бы то ни было, я всегда буду благодарить судьбу.

Я знаю: если бы не бескорыстная, непоколебимая любовь Элиаса, я бы тоже давно проиграла свою битву за жизнь. Он был для меня всем, что составляло мой мир и что меня окружало. Он был мне родителями, сестрой, подругами. Но главное, он был любовью моей жизни, моей совестью, силой воли и целеустремленностью.

Я и сегодня могу сказать о нем те же слова. Хотя теперь мне грех жаловаться на недостаток внимания. У меня прекрасные отношения со старшей сестрой. Даже мой отец постепенно начинает вести себя как отец. Грейс, моя самая замечательная и близкая подруга, теперь живет менее чем в десяти минутах езды от нашего дома. Мама звонит мне дважды в неделю, и мы с нею надолго зависаем на телефоне. Ничего удивительного: матерям и дочерям всегда есть о чем поговорить. Мне понадобилось столько лет, чтобы Элиас перестал быть единственным, кого я считала своей семьей. И теперь, когда моя семья возросла, я не смею просить о большем счастье.

Как я уже говорила, я стала совсем другим человеком.

Каждое утро, просыпаясь рядом с Элиасом, я благодарю судьбу, что я прежняя, неуравновешенная и неуправляемая, все-таки не смогла своими выходками заставить его уйти. Потом, когда я вылезаю из постели и стою перед зеркалом в ванной, глядя на свое отражение, девушка в зеркале не вызывает у меня отвращения. Она мне нравится. Я понимаю ее и не стыжусь.

Я улыбаюсь, заканчиваю чистить зубы и выхожу из ванной. Вот уже три недели, как Элиас отсчитывает дни до какого-то события, о котором отказывается мне говорить. Я впархиваю в кухню и кружусь вокруг Элиаса, демонстрируя ему свое новое летнее платье. Белое, с небольшими лямочками на моих слегка загорелых плечах.

– Как по-твоему, оно не слишком вычурное? – спрашиваю я. – А может, ты находишь его излишне простым?

Элиас сидит в нашей тесной кухне за круглым столиком, где умещаются только двое. Он качает головой и залпом допивает апельсиновый сок.

– По-моему, именно то, что нужно, – говорит он. – И не надо выуживать из меня намеки.

– Выудишь из тебя что-нибудь, – в шутку хнычу я и иду к холодильнику.

– Ладно, Брей. Я уже сказал: тебе удивительно подходит все, что ты надеваешь. Такой ответ устраивает?

– Вполне, – отвечаю я. – Ты поговорил с моим отцом?

– Он звонил, когда ты была в душе. – Элиас кивает и идет мыть тарелку. – Сказал, что твоя мама появится где-то через час после нашего приезда. Не скажу, чтобы мне это понравилось.

– Малыш, дай ему шанс. – Я закатываю глаза и смеюсь. – Честное слово, он будет хорошо себя вести.

– Ой, не знаю, – отвечает Элиас, задумчиво качая головой. – Он всегда так настороженно не меня смотрит. Я до сих пор боюсь: вот открою шкаф, а он там сидит. Проник, когда нас не было дома, и спрятался.

– Он постарается быть вежливым. – Я громко смеюсь и убираю в холодильник картонку с соком. – И потом, мама вернется раньше, чем у него начнут сдавать тормоза.

– На всякий случай сообщаю, что это платье великолепно подходит для нашего визита. – Элиас обнимает меня за талию.

– Ты правду говоришь? Или чтобы я отстала?

Он кивает и целует меня в лоб.

– Нам пора, – говорю я, беря с комода сумочку. – Самолет через час.

Быстро выпиваю сок и оставляю немытый стакан на столе.

Мы летим в Атенс. В аэропорту нас встречает Райен и везет в родительский дом. Отец сидит в гостиной и смотрит повтор старого ситкома «Ваше здоровье!». Он изо всех сил старается держаться непринужденно.

Подхожу к его любимому креслу. Он встает.

– Привет, папа, – говорю я, крепко обнимая его.

Он целует меня в макушку и гладит по спине.

– Рад тебя видеть, – говорит он и тоже обнимает меня.

Я до сих пор неловко себя чувствую, когда он таким образом проявляет отцовскую доброту, но я бы не согласилась променять ее на его прежнюю угрюмость.

Райен сразу идет на кухню. Когда мы ехали сюда, мама позвонила ей и сказала, что испекла чизкейк и часть приберегла для нас. Зная слабость нашего отца к чизкейкам, Райен опасается, как бы он не умял все без остатка.

– Привет, Элиас, – говорит отец и дружелюбно кивает. – Рад тебя видеть.

Я улыбаюсь. У них налаживаются нормальные отношения. А то ведь раньше, когда мы их навещали, я сразу чувствовала напряженность. Постепенно мужчины сумели преодолеть взаимное недовольство и поняли, что им нечего делить.

Они перебрасываются еще несколькими словами, после чего отец подходит к Элиасу, протягивает руки и спрашивает:

– А как поживает мой любимый внучек?

Он снова улыбается, широко и неуклюже. Теперь его улыбка предназначена для нашего малыша, сидящего у Элиаса на руках. Отец никогда не умел обращаться с маленькими детьми.

Нашему Элайдже через несколько дней исполнится годик. От нас с Элиасом ему достались синие глаза. Темные волосы – от меня. Увидев протянутые руки деда, малыш испуганно морщится и утыкается Элиасу в грудь.

Мой отец опускает руки. Он тоже морщится. Мне смешно, поскольку я не знаю, кто испугался больше: то ли внук деда, то ли дед внука.

– Не любит он меня, – вздыхает отец, теребя браслет своих старых массивных серебряных часов. – Посмотрим, как он бабушку встретит. Вы же не особо торопитесь?

– Пап, не придумывай того, чего нет. – Я беру Элайджу на руки. – Так себя ведут все дети в его возрасте. Он просто к тебе не привык. Видит тебя раз в месяц.

Передаю малыша отцу.

Отец бережно поддерживает внука под попку, обтянутую голубыми джинсами фирмы «Ошкош-Бигош», и заметно нервничает.

Элиас смотрит на меня. Он тоже нервничает, но улыбается.

Едва только мой отец решает, что все в порядке, Элайджа поднимает громкий рев и тянет ручонки ко мне.

Отец безропотно передает малыша.

В гостиную является Райен с тарелочкой, на которой лежит кусок ватрушки.

– Пап, а Элайджа теперь уже ходит. Как ты думаешь, не убежит он от тебя? – поддразнивает она отца и смотрит на нас, крепясь, чтоб не расхохотаться.

Передаю Элайджу Элиасу, а сама открываю сумку с подгузниками и подробно объясняю отцу, как продержаться до возвращения мамы.

Я знаю: отец справится. И Элиас больше делает вид, чем всерьез боится оставить внука с дедом. Мама мне говорила, что наедине с малышом отец ведет себя гораздо увереннее. Тогда никто над ним не посмеивается и не поддразнивает неумением вовремя сменить подгузник.

Через несколько минут мы прощаемся с отцом и нашим крошкой. Райен снова везет нас в аэропорт. У нас уже заказаны билеты на обратный рейс до Саванны. Я взволнована и, честно говоря, нервничаю. Должно быть, сюрприз, обещанный мне Элиасом, какого-то особого свойства, если он целых три недели мучил меня ожиданиями. Это он сам позвонил моим родителям и попросил разрешения на выходные оставить им Элайджу. Мы с Элиасом не очень-то любим оставлять сына в других домах, пусть и у родных. Но в некоторых случаях это бывает необходимо. Наверное, сейчас как раз такой случай.

– Я уже скучаю по нашему малышу, – признаётся Элиас, когда мы летим в Саванну.

– Скажи, а ты действительно беспокоился?

– Разве что за твоего отца. – Элиас усмехается и качает головой.

Я тоже смеюсь.

На пару минут мы замолкаем, упираясь глазами в кресла впереди нас.

– Элиас, – тихо говорю я, поворачиваясь к нему.

– Да, дорогая.

– Помнишь тот вечер в доме родителей Джен? Мы тогда говорили, хотелось бы нам вернуться в прошлое или нет, если бы представилась такая возможность.

– Конечно помню.

Он берет мою руку и переплетает наши пальцы.

– Ты оказался прав, – говорю я.

– В чем? – спрашивает Элиас, отрываясь от спинки кресла.

– Ты говорил, что, когда мы сможем жить свободно и наслаждаться каждым днем, у меня пропадет желание возвращаться в детство. – Я стискиваю его руку. – Ты оказался прав.

Его синие глаза ярко вспыхивают.

– Я этому рад, – говорит он, целуя мне костяшки пальцев.

Мы прилетаем в Саванну ранним вечером, садимся в машину, и я везу Брей туда, куда обещал. Я отважился на это крупное и дорогое приобретение, даже не посоветовавшись с нею. Я и сейчас не знаю, как она отнесется к моему сюрпризу. Вдруг вместо радости и счастливого блеска в глазах я верну ей тягостные воспоминания? Но я решил доверять своему чутью. И сердцу. А сердце говорит, что хороших воспоминаний было несравненно больше и потому мой сюрприз понравится Брей.

– Ты готова? – спрашиваю я, помогая ей выйти из машины.

Брей поправляет повязку на глазах.

– Только прошу не подглядывать.

– Не буду! – смеется она.

Она стоит возле машины, держась за ручку дверцы.

– Сегодня даже не день моего рождения.

– Чтобы сделать тебе сюрприз, необязательно так долго ждать. – Захлопываю дверцу и веду Брей за собой.

Брей не перестает улыбаться. Идти по траве на каблуках не слишком удобно. Зацепившись за бугорок, она спотыкается. Я успеваю ее подхватить.

– Ты бы мог меня предупредить? Я бы тогда надела кроссовки.

– Прости, как-то об этом не подумал. Но что-то мне подсказывает – обувь тебе вообще не понадобится.

Мы с Брей очень любим такие жаркие летние вечера, как этот. Скоро стемнеет, а сейчас – пора сумерек, когда небо еще слегка светится. Но для меня сейчас гораздо важнее другой свет. И светлячки не подводят моих ожиданий. Они вовсю перемигиваются в траве, по которой мы идем. Я веду Брей дальше. Она крепко сжимает мою руку. Я чувствую ее волнение. С лица не сходит улыбка.

Отойдя на достаточное расстояние, я останавливаюсь, захожу сзади и готовлюсь снять повязку.

– Осторожно! Ты мне клок волос выдернешь!

– Прости, малышка.

Развязываю узел, стараясь больше не дергать ее за волосы.

Наконец узел поддается. Повязка падает. Брей ловит воздух ртом и удивленно моргает, оглядывая громадный луг, со всех сторон окруженный деревьями. К востоку от нас поблескивает гладь большого пруда с мостками. За ним – рощица.

– Это… Это что? – спрашивает Брей, по давней привычке теребя пальцами губы.

– Это… наша земля, – улыбаюсь я. – Еще три года назад, когда я пошел в кровельщики, я стал откладывать на начальный взнос. Потом взял в банке заем. Малышка, теперь это принадлежит нам. Здесь тридцать два акра. – Я показываю в сторону деревьев, обступающих луг. – А вот там протекает ручей.

У Брей почему-то начинают дрожать пальцы. Они все еще прижаты к губам.

– Здесь я построю дом для нас, – говорю я, обнимая ее сзади.

Брей всхлипывает. У нее появляются слезы, которые она усиленно сдерживает. Я поворачиваю ее к себе и обнимаю.

– Помнишь, мы говорили о новом начале? – Нежно обнимаю ее, целую в макушку, глажу обнаженные руки.

– Поверить не могу, что ты это сделал. – Брей шмыгает носом и смахивает слезы.

Честно говоря, я ожидал несколько другой ее реакции. Эта меня настораживает.

– Ты… недовольна?

Брей смотрит на меня, качая головой. Слезы так и катятся по ее щекам.

– Нет, – говорит она, и я улавливаю нотки удивления. – Это… это… Я тебя очень люблю!

Она прыгает мне на руки, обвивает мою шею. Ее ноги сжимаются вокруг моей талии. Она целует меня в губы, потом принимается целовать веки, щеки, нос и даже впадинку под носом. Я сжимаю ее в объятиях.

– Ты снова оказался прав. – Брей спрыгивает на траву и улыбается.

– В чем на этот раз?

– В том, что обувь мне не понадобится, – говорит она и сбрасывает туфли.

Брей толкает меня в траву и пускается бежать. Ветер доносит до меня обрывки ее смеха.

Останавливаю этот миг, стараясь запечатлеть его навсегда, чтобы потом снова и снова наслаждаться им, вызывая в памяти. А Брей бежит по лугу, по нашему лугу. И ее темные локоны развеваются за спиной. Ее легкие стройные ноги несутся по колкой траве, и сотни светлячков приветственно зажигают для нее свои огоньки. Потом Брей поворачивается ко мне. Сумерки набрасывают тень на ее улыбающееся лицо. Я любуюсь ею еще несколько секунд, потом вскакиваю и бегу вдогонку.