Кухарка

Принцесса

Нянька

Король

Генерал

Сыщик

Летучая мышь

Ласточка

День

Ночь

И многие другие…

Кухарка помешивает кашу в большой кастрюле на плите. Она дует на ложку, остужая кашу, пробует ее на вкус, добавляет то соль, то сахар, очень старается.

Кухарка. Ай да каша! Великолепная будет каша! Еще немножко сахарку… вот так! М-м-м! Пальчики оближешь, что за угощение! Кто-то любит манную кашу, а кто-то рисовую. Главное, маслица добавить! Я, например, очень люблю кашу с маслом. А королевская дочка…

Принцесса (пропищала). С вареньем!

Кухарка. Да ты ж моя лапочка! Да ты ж моя деточка! С вареньем!?

Принцесса. С земляничным!

Кухарка. Да ты ж моя заинька! С земляничным!? У-тю-тю!

Принцесса. Хочу каши! (стучит ложкой по столу) Хочу каши! Хочу! Хочу! Хочу!

Кухарка (принцессе). Да, моя, радость, да, моя прелесть! (в сторону) Ох, и трудно же бывает угодить нашей капризнице! Ну, уж я постараюсь, уж я приготовлю! Будет не каша, а просто сказка! М-м-м, сказка! Кто-то любит веселые сказки, а кто-то грустные. Главное, чтобы в сказке была мудрость. Я, например, очень люблю мудрые сказки.

Принцесса. А я люблю смешные!

Кухарка. Да ты ж моя деточка! Смешные любит, проказница!

Принцесса. Хочу сказку! Хочу сказку!

Кухарка. А как же каша?

Принцесса. Сказку! Сказку! Сказку!

Кухарка. Сначала кашку. Съешь хотя бы ложечку!

Принцесса. Хочу сказку! Смешную!

Кухарка. Ну, вот! Опять капризы! Ты только представь, что будет, если все перестанут делать то, что должны и начнут делать то, что им заблагорассудится?

Принцесса. Будет весело!

Кухарка. Ох, сомневаюсь.

Принцесса. Ну, расскажи сказку! Ну, расскажи! Только непременно смешную!

Кухарка. Ну, что ж, слушай…

Темнеет, звучит музыка, в небе загорается серебряным светом волшебная Луна.

Принцесса (в изумлении открыла рот). О-о-о! Какая прелесть!

Принцесса тянет ручки к Луне.

Кухарка. Принцессе понравилась Луна?

Принцесса. Хочу Луну! Хочу Луну! Хочу Луну!

Кухарка. Желание королевской дочки для всех – закон. Наша принцесса никогда и ни в чем не знала отказа. Но как же нам быть? Луна так высоко!

Принцесса. Я заберусь на чердак!

Кухарка. Осторожней, дитя мое!

Принцесса (на чердаке тянет ручки к Луне). Хочу Луну! Хочу Луну! Я заберусь на крышу!

Кухарка. Но зачем тебе Луна? Она, как и Солнце, светит для всех. Луна не может принадлежать кому-то одному.

Принцесса. Я вскарабкаюсь на дымовую трубу и достану до неба! Вот!

Кухарка. Что за выдумки?

Принцесса (смотрит сверху вниз). Ой! (Хватается крепче за трубу) Вот это да-а!

Кухарка. Страшно?

Принцесса. Не-а!

Кухарка. Помочь тебе спуститься?

Принцесса. Не-а! Буду тут сидеть, пока не получу то, что хочу! Вот!

Кухарка. Что за упрямство!

Принцесса. Хочу Луну! Ы-ы-ы! Буду плакать и рыдать, пока не получу то, что хочу!

Принцесса плачет. Слезы капают в дымоход.

Кухарка. Эй! Твои слезы капают прямо ко мне в дымоход!

Принцесса. Ну, и пусть! Хочу Луну!

Кухарка. Мимо пролетала Летучая Мышь.

Принцесса. Ой, какая страшненькая! Ты кто?

Летучая мышь. Я – дитя Ночи, я Летучая Мышь! О чем ты плачешь, девочка?

Принцесса. Хочу Луну, а достать не могу!

Летучая мышь. Пожалуй, и я не смогу. Но я полечу и попрошу Ночь. Она тебе поможет!

Принцесса. Хочу Луну-у-у! Ы-ы-ы! (рыдает)

Кухарка. Принцесса проплакала до самого утра. Когда совсем рассвело, проснулась Ласточка, которая жила под крышей.

Ласточка. О чем ты плачешь, красавица?

Принцесса. Хочу Луну!

Ласточка. Хм, лично я предпочитаю Солнце. Но все равно я сейчас полечу и попрошу День, он тебе поможет.

Кухарка. И Ласточка полетела навстречу Дню. (Принцессе) Пойдем домой!

Принцесса. Не-а!

Принцесса отрицательно мотает головой.

Кухарка. Спускайся вниз! Каша давно остыла!

Принцесса. Хочу Луну! Хочу Луну! Хочу Луну!

Кухарка. Только представь, какой переполох будет во дворце!

Кухарка вздыхает и, безнадежно махнув рукой, оставляет Принцессу сидеть на трубе и лить слезы.

Кухарка. А в это время во дворце Нянька пошла будить дочку короля.

Нянька (подходит к кроватке принцессы). Доброе утро, моя заинька! Просыпайся, моя душечка, пора вставать, моя лапочка!..

Нянька откидывает одеяло и не находит под ним Принцессы.

Нянька (кричит). А-а-а! Ужас! Кошмар! Караул! Просыпайтесь все! Дочку Его Величества, нашу лапочку, нашу душечку, нашу заиньку… УКРАЛИ!!! Тревога! Тревога! А-а-а!

Нянька гремит посудой, бьет большим черпаком по сковороде, словно в склянки.

Нянька. А-а-а! Ваше Величество! А-а-а! Караул! Проснитесь, Ваше величество!

Кухарка. Но, как известно, сон у королей крепкий.

Король храпит во сне.

Нянька (стучит поварешкой по чайнику). Вставайте! Подъем! Подъем!

Король. М-м-м…

Нянька. Нашу принцессу… нашу душечку, нашу лапочку, нашу заиньку…

Король (вскакивает). Что?! Что нашу заиньку? Что нашу душечку?!

Нянька (во весь голос). Украли!!! На прошлой неделе из королевского сервиза пропала серебряная ложка!

Король. При чем тут ложка?

Нянька. Кто украл ложку, тот украл и принцессу! Наверняка это тот мальчишка, который чистит серебряную посуду.

Король. Посадить в тюрьму негодника! Генерал! Генерал! Позвать сюда генерала!

Нянька (кричит). Господин генерал! Сюда! Сюда! Беда! Беда!

Генерал (чеканит шаг). Ать-два! Равняйсь, смирно! Звали, ваше величество?

Король. Караул! Беда! Ужас!

Генерал. Ужас? Это хорошо!

Нянька. Случилось страшное!

Генерал (с надеждой). Война?

Нянька. Хуже!

Генерал. Хуже? Это еще лучше!

Король. Надо что-то делать!

Генерал. Главное – без паники! Что стряслось? Докладывайте по всей форме.

Нянька. Пропала принцесса! Наверняка ее украл тот мальчишка, который чистит серебро. Надо его арестовать и посадить в тюрьму!

Генерал. Будет исполнено! Но сначала… я прикажу всем солдатам срочно отправиться в отпуск.

Нянька и Король. Куда??

Генерал. В отпуск на семь дней.

Король. Зачем?

Генерал. Предстоит серьезное наступление. Пусть солдаты сначала попрощаются со своими родителями. На всякий случай.

Король. А как же мальчишка?

Генерал. Мальчишка никуда не денется. Тут главное – не спешить. Дождемся первого апреля и приступим к решительным действиям! А теперь мне пора!

Король. Куда?

Генерал. В отпуск! Я должен набраться сил перед решающей схваткой! (Уходит.)

Король. Что же делать? Что делать?

Нянька. Ваше величество! Прикажите позвать сыщика! Он мигом найдет нашу деточку.

Король. Позвать сюда главного королевского сыщика!

Нянька. Сыщик! Сыщик! Беда! Караул!

Сыщик (вырос, словно из-под земли). Тихо! Я уже давно здесь.

Король. Понимаете, наша лапочка…

Сыщик (кивает). Я знаю.

Нянька. Наша душечка…

Сыщик (перебивает). Я знаю.

Король. Наша заинька…

Сыщик (кричит). Знаю!

Король (кричит). Да что вы знаете?!

Сыщик. Всё-всё!

Король. Но откуда?

Сыщик. Я подслушивал!

Король. Подслушивали в королевских покоях?! Да как вы посмели?!

Сыщик. Ради вашей же безопасности! В такой ситуации, поверьте мне, верить нельзя никому!

Король. Даже вам?

Сыщик. Никому!

Король. Даже мне?

Сыщик. Вам особенно!

Король. Но что же теперь делать?

Сыщик. Надо снять отпечатки пальцев!

Король. Даже моих?

Сыщик. Вы первый человек в государстве, стало быть, с вас и начнем!

Король. Польщен, польщен! Вот вам мои большие пальцы.

Вдруг раздается громкий стук в дверь.

Кухарка. В это время в дверь королевских покоев громко постучали. (Стучит.) Тук-тук-тук!

Нянька. Ой, матушки!

Король. Воры?!

Сыщик. Какой подозрительный стук!

Кухарка. Дверь открылась и вошла… Кухарка.

Король. Кухарка? Что тебе угодно, Кухарка?

Кухарка. Я подаю в отставку, ваше величество!

Король. Что за новости?

Кухарка. Плита не горит – значит, мне здесь делать нечего.

Король. Почему плита не горит?

Кухарка. Потому что вода. Я ее вытираю и вытираю, а она все капает и капает из дымоходной трубы! Огонь не разгорается. А без огня не сваришь обед. Значит, я ухожу в отставку!

Сыщик. Сначала оставь отпечатки пальцев.

Кухарка. А это не больно?

Король. Ничуточки!

Кухарка (оставила отпечатки). Теперь я могу идти?

Король. Куда?

Кухарка. В отставку! Всего доброго!

Нянька. Кухарка ушла в отставку, а я чем хуже? Ваше величество! Вот что я вам скажу: раз принцессы нигде нет, то и мне здесь делать нечего. Я тоже хочу в отставку!

Сыщик. Отпечатки пальцев!

Нянька. С удовольствием! (Оставляет отпечатки, уходит.) Прощайте!

Кухарка. Королевский дом для всех пример – и для герцогов. И для графов, и для булочников, и для крестьян. Весть о моей отставке разнеслась по стране, и тут же все женщины королевства перестали готовить еду! (Она обращается к принцессе, сидящей на трубе.) Посмотри, что творится в нашем королевстве!

Принцесса (упрямо). Хочу Луну!

Ночь. В это время в темном лесу Ночь бродила по лесным тропинкам и наводила там свой порядок. Летучая мышь опустилась ей на плечо.

Летучая мышь. Матушка Ночь! Послушай, матушка Ночь!

Ночь. Чего тебе, малютка?

Летучая мышь. Дочка короля хочет Луну с неба!

Ночь. Луну? Нет, я не могу обойтись без луны, так ей и передай.

Летучая мышь. Но она так горько плачет!

Ночь. К чему эти капризы? Место луны на небе. Без луны ночная мгла станет такой непроглядной, что все запоздалые путники собьются со своего пути. Без луны влюбленным и мечтателям нечем будет любоваться под ночным небом. Без Луны поэты потеряют источник своего вдохновения. Неужели тебе не жалко людей?

Летучая мышь. Да, но мне еще больше жаль маленькую принцессу, она очень-очень-очень хочет Луну!

Ночь. Глупышка! Ты только представь, что начнется на свете, если все матери станут давать своим детям все, что они надумают попросить. Назови мне хоть одну причину, почему я должна отдавать дочке короля Луну?

Летучая мышь. У нее серые глаза, черные волосы и белая кожа!

Ночь. Да разве это причины? Не морочь мне голову. У меня еще так много дел.

Ночь сняла летучую мышь со своего плеча и исчезла в лесной чаще. Из дупла высунулась Сова.

Сова. Ты говоришь, у принцессы серые глаза?

Летучая мышь. Серые, как сумерки!

Из норки выглянул Мышонок.

Мышонок. Ты говоришь, у нее черные волосы?

Летучая мышь. Чернее ночи!

На лист присела ночная Бабочка.

Бабочка. Ты говоришь, у нее белая кожа?

Летучая мышь. Белее света звезд!

Сова. Значит, она нам сестра! И если она хочет Луну, надо дать ей Луну! Ночь неправа!

Летучая мышь (летает над лесом и кричит). Эй, дети Ночи! Ночные певцы соловьи, серые мыши, совы и мотыльки! Слушайте меня! Ночь неправа! Ночь неправа! Ночь неправа!

Стало светлей, и еще светлей, и наступил День.

День. Так и кричала летучая мышь до тех пор, пока не настал рассвет. На рассвете ласточка выпорхнула из своего гнезда и полетела навстречу Дню.

Ласточка. Добрый день, День!

День. Привет, ранняя птаха!

Ласточка. День, ты такой добрый! Помоги маленькой принцессе, она плачет, потому что хочет Луну с неба!

День. Какой вздор! Почему мы должны отдавать девочке Луну?

Ласточка. Потому что у нее голубые глаза, золотые волосы и розовые щечки.

День. Вот видишь, какая она богатая! Всего этого вполне достаточно для счастья. Зачем ей Луна? Лети лучше по своим делам, дитя мое. А я возьмусь за свои.

Из озера вынырнула Рыбка.

Рыбка. Ты говоришь, у нее голубые глаза?

Ласточка. Голубые, как небо!

С утеса свесила голову Ромашка.

Ромашка. И золотые волосы?

Ласточка. Золотые, как лучи солнца!

Чайка застыла в вышине.

Чайка. И розовые щечки?

Ласточка. Розовые, как рассвет!

Чайка. Значит, она нам сестра! И если она хочет Луну, надо дать ей Луну! День неправ! Долой день!

И все дети Дня стали повторять: День неправ! Долой день!

Солнце (выглянув из-за тучи). Успокойтесь, дети! Подождем до первого апреля, а там решим, кто прав, а кто нет!

Кухарка (Принцессе). Дети Ночи и дети Дня перестали слушать своих родителей. Видишь, какую кашу ты заварила?

Принцесса (посмотрела сверху на королевство и повторила, но уже не так уверенно). Хочу Луну…

Кухарка. А тем временем королевский сыщик продолжал поиски принцессы. Не успел он выйти на улицу, как тут же увидел Бродягу в лохмотьях, который крепко спал на траве под деревом.

Сыщик. Среди бела дня этот бродяга спит прямо под деревом! Да к тому же он одет в лохмотья. От такого подозрительного типа можно ждать чего угодно. Эй, бродяга!

Бродяга в ответ промычал что-то совсем непонятное.

Сыщик (кричит ему в ухо). Где королевская дочка?! Отвечай, где!?

Бродяга. Первый переулок направо, второй налево.

И Бродяга захрапел снова. А сыщик бросился в переулок.

Сыщик. Та-а-к! Теперь направо! Второй переулок – налево! Что это? (Читает вывеску.) Кабачок «Свиная голова»!

Кухарка. В кабачке за длинным столом сидели 19 веселых моряков, они поднимали свои кружки, пели песни и раскачивались туда-сюда, словно корабль на волнах.

Моряки. Море, море, мир бездонный! Море, море!… Эй, Хозяйка! Плесни-ка нам еще в кружки!

Сыщик. А ну, отвечайте, где королевская дочка!?

Моряк. Какая-такая дочка?

Хозяйка. Где-нибудь есть, да только не здесь!

Моряки расхохотались и стали распевать, раскачиваясь: «Где-нибудь есть, да только не здесь!»

Сыщик. Ах, вы еще будете отпираться! Ах, вы еще будете насмехаться! Руки вверх!

Кухарка. И Сыщик арестовал Хозяйку, а вместе с ней и 19 веселых моряков, а по дороге во дворец для большего спокойствия он арестовал и Бродягу, спавшего на траве под деревом. И привел их всех к Королю.

Король. Кто такие?

Сыщик. Подозрительные личности, Ваше величество! Бродяга сказал, что принцесса у них, а они отпираются. Значит, кто-то из них говорит неправду.

Король. Всех подозрительных личностей – в тюрьму! И если до Первого апреля они не докажут, что ни в чем не виноваты, мы их строго накажем. А Сыщика наградим!

Сыщик (морякам). Руки верх! В тюрьму шагом марш! (Королю.) Прикажете продолжить поиски?

Король. Продолжай!

Кухарка. Сыщик вновь отправился на поиски принцессы и вдруг услышал очень подозрительные звуки.

Раздается плач младенца «Уа! Уа! Уа!».

Сыщик. В жизни не слышал ничего подозрительнее…

Кухарка. Возле магазина стояла коляска, в которой плакал младенец.

Сыщик. Отчего он плачет? Он что-то знает! (Младенцу.) Что тебе известно? Отвечай!

Младенец. Агу!

Сыщик. Всё знает, но скрывает! При чем тут агу?

Младенец. Тбру-дбру!

Сыщик. Ты мне зубы не заговаривай, отвечай, где королевская дочка!

Младенец (расплакался). Уа! Уа! Уа!

Кухарка. Из магазина выбежала молодая мамаша.

Мамаша (склонилась над младенцем). Ути-пуси-муси! Кто обидел мою клёсечку? Нехолёсий дядя обидел мою маковку! Ты зачем дитя испугал, негодник?

Сыщик. Что вы делали в магазине?

Мамаша. А тебе какое дело!?

Сыщик. Вы купили там кусок материи, зачем? Отвечайте!

Мамаша. Хм! Это не мужское дело!

Сыщик. Ах, так! Тогда мне придется арестовать вас вместе с ребенком, а также всех покупателей и продавцов в магазине! Руки вверх! Вперед! В тюрьму!

Кухарка. И сыщик посадил в тюрьму мамашу с ребенком, 43 продавщицы и 118 покупателей!

Раздается барабанная дробь. Слышно, как кто-то чеканит шаг.

Джонни (сам себе командует, отбивая такт барабанными палочками). Ать-два! Пам-парабам! Левой! Правой! Там-тарарам!

Кухарка. Это солдат королевской армии – барабанщик Джонни Дженкинсон спешит к себе домой, чтобы перед наступлением попрощаться с родной матушкой.

Джонни (стучит в окно). Пам-парабам! Трам-тарарам! Открывайте! Трам-та-там!

Матушка. Неужели это ты, Джонни? Неужели ты?!

Джонни. Ясное дело я, ма!

Матушка. Отец! Иди-ка сюда! Джонни вернулся!

Отец. А мы-то думали, ты в дальних краях!

Джонни. Все солдаты получили отпуск на семь дней, па!

Отец. Почему вдруг?

Джонни. Предстоит что-то… Пам-парабам!.. Трам-тарарам!..

Отец. Неужели война?

Джонни. А что же еще, па!

Матушка. С кем же война, Джонни?

Джонни. Одни говорят, что это будет война с северным королем. Другие, что с южным. А лично я думаю, что… Пам-парабам!.. Трам-тарарам!.. Трам-та-там!..

Матушка. Неужели и с тем и с другим?!

Отец. С двумя сразу?!

Матушка. Вот напасть-то!

Джонни. Положитесь на нас, ма! Нам бы получше набить животы, и тогда мы любого врага разобьем! Так что у нас сегодня на ужин, ма?

Матушка. Ничего, Джонни!

Джонни. Да ты что, ма?

Матушка. Королевская Кухарка подала в отставку, а за ней все остальные женщины в королевстве перестали готовить еду. Не могу же я отстать от них.

Джонни (грустно). Трам-та-там… Так, значит отпуск испорчен. Нет, вы себе не представляете, что значит для солдата еда, когда он приходит в отпуск.

Отец. Не только для солдата, сынок. И не только в отпуске… Эх…

Джонни. Что же теперь делать, па?

Отец. Пойдем в кабачок, сын!

Кухарка. Скоро по всей стране все кабачки заполнились голодными мужчинами. Тысяча двести пятнадцать разгневанных мужчин сидели в кабачках, стучали ложками по столам и повторяли: «Где завтрак? Где обед? Где ужин?»

Голодные мужчины. Где завтрак? Где обед? Где ужин?

Мужчины скандируют, Джонни задает им ритм на барабане.

Джонни. Вот так! Пам-парабам! Еще дружней! Еще громче! Не будем работать, пока не получим еды!

Голодные мужчины. Где завтрак? Где обед? Где ужин?

Кухарка. А все арестованные люди в тюрьме начали стучать по решеткам и требовать, чтобы их отпустили.

Арестанты. Мы ни в чем не виноваты! Мы ни в чем не виноваты!

Кухарка. Дети Дня и Дети Ночи тоже принялись кричать.

Дети света. Долой день!

Дети тьмы. Ночь неправа!

Кухарка. Солнце зашло на востоке. Собаки замяукали по-кошачьи. Звезды спустились с неба и стали гулять по земле. Ветер подул снизу вверх. Петух вместо «кукареку» прокричал «И-го-го». Луна взошла над землей, да с перепугу повернулась ко всем своей обратной черной стороной!

Песня «Светопреставление»

Звон, грохот, крики, свист, мяуканье, хрюканье, собачий лай… И тишина.

Король (оторопев). Вот так Первое апреля! Да это же настоящее светопреставление!

Принцесса тем временем спустилась с крыши и подбежала к королю.

Принцесса. Папа! Папочка! Я здесь!

Король. Доченька! Где же ты пропадала?

Принцесса. Я сидела на дымовой трубе, па.

Король. Зачем же ты сидела на дымовой трубе, моя крошечка?

Принцесса. Мне хотелось достать Луну.

Король. Луну?

Принцесса. Только она мне уже больше не нравится. Я думала, она вся серебряная, а она с другой стороны наоборот черная!

Тут прибежала Нянька.

Нянька. Нашлась наша деточка, наша лапочка, наша заинька! Значит, не надо арестовывать мальчишку, который чистит серебро!

Король. Никого не надо арестовывать, потому что никто не крал принцессу! Приказываю отпустить всех на свободу!

Кухарка. Двери тюрьмы распахнулись и на свободу вышли: Бродяга, Хозяйка кабачка, 19 веселых моряков, мамаша с младенцем, 43 продавщицы и 118 покупателей… Словом, все-все.

Нянька (принцессе). Дай-ка я обниму тебя, моя лапочка, моя деточка… Ой! Да у тебя вся рубашка промокла! Что ты делала?

Принцесса. Я плакала. Всю ночь и весь день, всю ночь и весь день – вот и промочила рубашку.

Кухарка. И рубашку, и крышу, и дымовую трубу! И плиту! Ну, теперь-то я, наконец, могу разжечь очаг и разогреть кашу! (Ставит кастрюлю на плиту.)

Матушка Джонни. Королевская Кухарка вновь взялась за работу, значит, и остальным женщинам в королевстве пора приготовить угощение для своих мужей.

Голодные мужчины. Ура! А что у нас сегодня на обед?

Джонни. А что у нас сегодня на обед?

Сыщик. Что у нас сегодня на обед?

Генерал. Что у нас сегодня на обед?

Король. А что у нас сегодня на обед?

Кухарка. Этот вопрос быстрее молнии облетел все королевство, и женщины тотчас принялись за свои горшки и кастрюли, а мужчины за свою работу. Солнце снова взошло с востока, часы в полдень пробили 12, собаки залаяли, кошки замяукали, а Ветер подул куда следует. И дети Ночи сказали: Выходит, Ночь права! Ночь права! И дети Дня подхватили: Да здравствует День! Да здравствует День!

Принцесса. А что у нас сегодня на обед?

Кухарка. М-м-м! Великолепная королевская каша!

Принцесса. Хочу кашу!

Кухарка. Больше не будешь плакать?

Принцесса. Не-а!

Кухарка. И капризничать не будешь?

Принцесса. Не-а!

Кухарка. Наша Принцесса села за стол и съела целую тарелку каши, а потом даже добавки попросила. Да ты ж моя лапочка, да ты ж моя заинька! Никогда и нигде я не видела такого послушного ребенка! Думаете, это сказка? А вот и нет.

Принцесса. Потому что сказка уже кончилась!

КОНЕЦ.

Декабрь 2009.

Люди

Полина

Мама

Квартирная хозяйка тетя Марина

Врач

Племянник тети Марины

Продавец в зоомагазине

Официант

Воспитательница в детсаду

Уборщица в детсаду

Сын уборщицы

Посетитель ресторана

Массовка – дети, посетители притона.

Животные и насекомые

Архимед – паук-птицеед

Мебиус – удав

Эйнштейн – виноградная улитка

Декан Ломоносов – еж

Крыс

Бармен-осьминог

Жужелица

Богомол

Попугай

Собака

Скорпион

Массовка – джунгарские хомяки

Раннее утро. Со скрипом приоткрывается окно. В приоткрытое окно заглядывает солнечный луч.

Он попадает на тумбочку, на которой лежат очки. И, пройдя через очки и рассыпавшись радужным веером, он падает на лицо спящей девочки. Она переворачивается на другой бок, спиной к солнечному лучу и продолжает спать.

Луч выбирается из очков, радуга исчезает, он вновь становится узким и ярким. Луч медленно перемещается по стене. Он по очереди освещает череду семейных портретов на стене. Это подписанные фотографии без рамок.

Первой мы видим женщину лет 35, коротко постриженную, строгую. Подписано – «мама». Затем мы видим портрет девочки в очках. Подписано – «Полина». Затем паук-птицеед Архимед, виноградная улитка Эйнштейн и маленький удав Мебиус. А также 5 джунгарских хомяков, которые стоят, обнявшись, на одной фотографии. Их имена – названия периодических элементов в системе Менделеева – Водород, Гелий, Литий, Бериллий, Бор. И нога женщины в тапочке, снятая из-под стола (видны ножки стула и часть табурета) – это «Тетя Марина».

Затем мы видим у стены четыре больших стеклянных аквариума, стоящих в ряд.

Обойдя комнату кругом, луч добирается до письменного стола и мы видим, что девочка Полина, которую мы только что видели спящей, уже сидит за столом. Она в белом халате и она достает из стола корм для своих питомцев.

Полина. Так, салат для Эйнштейна. Эйнштейн, приятного аппетита.

Полина кладет в первый аквариум несколько листиков салата. Мы видим, что дно аквариума засыпано мелким песочком. В углу лежит большая раковина. Вдруг из этой раковины выглядывает большая виноградная улитка. Улитка, щурясь, смотрит на солнце, зевает, затем медленно подползает к листьям и начинает их меланхолично жевать.

Полина. Соевая смесь для Архимеда.

Полина подсыпает смесь из пакетика в лоток, стоящий в соседнем аквариуме. Аквариум заполнен крупными круглыми камнями. Между камнями – чернота. И вот в ней загораются два глаза. А потом еще два. И еще два. И еще два. Они движутся и вот из щели выползает большой паук-птицеед с восемью глазами.

Паук подходит к лотку, трогает смесь лапками, отходит в сторону и, приняв обиженную позу, встает спиной к лотку, скрестив лапки.

Полина. Архимед, не капризничай. Я знаю, что ты не любишь сою, но тебе полезно время от времени переходить на вегетарианскую пищу.

Паук дергает плечом, демонстрируя презрение к подобным доводам.

Полина. Ну Архимед, ну пожалуйста. Сделай мне приятное.

Архимед вздыхает, подходит к лотку и готовится съесть свой завтрак. Полина смотрит на него с умилением. Сам процесс пищеварения паука мы не видим, но Полину он, кажется, совершенно не смущает.

Полина. Вот так, молодец, Архимед. Давай за маму, за папу.

Полина переходит к следующему аквариуму. Там мы видим какие-то растения – что-то вроде маленьких джунглей.

Полина. А вот у меня окорочка для Мебиуса.

Полина кладет в аквариум пару окорочков. Ничего не происходит.

Полина (зовет). Мебиус! (Внезапно с тревогой.) Мебиус!!!

Полина смотрит на градусник на стене. Он опустился ниже красной отметки примерно на уровне 18–19 градусов. Полина пододвигает стул к аквариуму, встает на него и почти целиком залезает в аквариум. Она шарит в зарослях обоими руками и наконец достает из них тело маленького удава. Голова удава болтается, глаза закрыты. Полина кладет удава на стол. Затем оглядывается и замечает приоткрытое окно. Подходит к нему.

Полина. Ну конечно! Кто это сделал?

Солнечный луч со стены ныряет на стол, как будто принимает слова Полины на свой счет. Полина со стуком захлопывает окно. Затем подходит к Мебиусу и дует на него, пытаясь его отогреть своим дыханием. Ничего не происходит. Полина замечает луч солнца, падающий на другую сторону стола.

Полина. Ну-ка помоги мне.

Полина пододвигает бездыханного удава к лучу. Луч двигается навстречу удаву и начинает греть его бок. Полина продолжает дышать на него с другой стороны.

Ресницы удава шевелятся. Потом дрыгается кончик хвоста. Удав приходит в себя.

Полина. Наконец-то! Мебиус, доброе утро. Ты опять впал в спячку. Идем, я принесла тебе окорочка.

Удав оборачивается к аквариуму, видит лежащие там окорочка, кидается к ним и, наткнувшись на стекло, ударяется об него и отлетает назад. Полина подходит к нему, берет его на руки и переносит в аквариум.

Затем Полина переходит к следующему аквариуму, берет пакетик и насыпает зерно.

Полина. Так, а вам сушеная кукуруза. И свежая водичка.

Полина берет бутылку с водой и подливает воды всем питомцам. Заглядывает в клетку к хомякам.

Полина. Ой, вас уже семь!

Полина ставит бутылку с водой на тумбочку, сама садится за стол, достает из стола общую тетрадь, на которой написано «Дневник наблюдений за животными». Полина берет ручку и записывает в тетрадь.

Полина. Когда температура в комнате понизилась до 18 градусов, Мебиус впал в спячку от холода. Джунгарских хомячков уже семь. Я назвала их…

Полина встает на стул, потом переходит на стол и смотрит на висящую над столом таблицу Менделеева. Затем она возвращается за стол и продолжает запись.

Полина. …я назвала их – Углерод и Азот.

Два маленьких хомячка в аквариуме не могут поделить кусочек кукурузы. Услышав свои новые имена, смотрят на Полину, потом переглядываются, пожимают плечами, дергают кукурузу каждый на себя, разламывают ее на две части и начинают есть.

Мама Полины на кухне заглядывает через приоткрытую дверь в комнату дочери.

Мама. Интересно, ей когда-нибудь это надоест?

Ее собеседница стоит у плиты и что-то готовит. Это квартирная хозяйка тетя Марина.

Хозяйка. Что плохого в том, что ребенок любит животных?

Из комнаты доносится смех Полины.

Полина в комнате играет с паучком. Это что-то вроде футбола. Полина катает теннисный шарик, а Архимед догоняет его и толкает обратно.

Продолжение разговора Мамы и хозяйки.

Мама. Ой, тетя Марина, вы все время ее защищаете! А мне кажется, я просто теряю своего ребенка…

Хозяйка. Наоборот – это она ищет себя.

Мама. А пока она себя ищет, мы должны повсюду находить ее монстров? А ведь начиналось все так безобидно! Купи мышку, купи мышку…

Хозяйка ставит на стол тарелки.

Хозяйка. Вы знаете, конечно, это не мое дело. Я не ваша мама, а всего лишь квартирная хозяйка. Но мне кажется, не нужно ей мешать. Пусть ребенок познает мир. От общения с животными человек становится лучше.

Мама (не оборачиваясь). Да, действительно, это не ваше дело. (в комнату) Полина! Иди завтракать, а то опоздаешь в школу.

Архимед, Мебиус и Эйнштейн сидят в своих аквариумах и прислушиваются.

Голос Полины. Мамочка, я пошла!

Стук двери.

Голос Мамы. Тетя Марина, закройте дверь. Я сегодня вернусь поздно. Много работы. Посмотрите, чтобы Полина не забыла пообедать, а то она со своим зоопарком обо всем забывает.

Голос Хозяйки. Хорошо, я ей напомню.

Стук двери.

Архимед и Эйнштейн вылезают из своих аквариумов. Эйнштейн взбирается по отвесной стене, а Архимед плетет паутину и взбирается по ней.

Архимед. Вы видели, как Полина испугалась, когда увидела, что Мебиус впал в спячку?

Эйнштейн. Может быть, она решила, что он умер?

Архимед. Не думаю. Она ведь в каком-то смысле тоже ученый, как и мы.

Эйнштейн (смеется). Как и мы? Не смеши меня!

Архимед показывает на лежащий на столе у Полины «Журнал наблюдений за животными».

Архимед. У нее даже есть журнал, куда она записывает свои наблюдения.

Эйнштейн. У морковки, как и у лисы, есть хвост, однако это не делает ее лисой.

Архимед. Твой аргумент ненаучен. И вообще – нельзя так пренебрежительно относиться к объекту исследования.

Эйнштейн. А ты, мне кажется, относишься к ней слишком пристрастно. Мебиус, а ты что об этом думаешь? Мебиус?

Эйнштейн и Архимед оглядываются и видят, что Мебиус лежит в своем аквариуме и грустно смотрит в потолок.

Архимед забрасывает паутину на люстру и спускается на ней к аквариуму Мебиуса. Он зависает прямо над лежащим Мебиусом.

Архимед. Мебиус, что с тобой?

Архимед лапкой приподнимает веки Мебиуса и заглядывает в его зрачки.

Архимед. Ты что, заболел?

Эйнштейн. Может, это спячка на него так действует? Или ты еще не проснулся?

Архимед. Мебиус! О чем ты думаешь! Скажи нам! Мы же твои друзья и коллеги!

Мебиус. А… Вам этого не понять…

Архимед. Мебиус, мы же все участники одной экспедиции. У нас не должно быть секретов.

Эйнштейн. Хватит валяться здесь, как дождевой червяк! Пойдем в лабораторию.

Архимед. Давай, Мебиус, поднимайся. Не время разлеживаться. У нас полно работы.

Мебиус неохотно поднимается. Вся троица залезает на шкаф, где за большим черным чемоданом оборудована лаборатория.

Лаборатория выглядит так: вдоль стены стоит длинный стол, на котором стоит ряд пробирок, с которыми тут же начинает возиться Эйнштейн. В продолжение все сцены он что-то ссыпает в пробирки, разбавляет, перегоняет, фильтрует, разбавляет…

Черная стенка чемодана, обращенная к стене, исписана формулами и рисунками молекул, в которых угадывается спиральная структура ДНК.

Возле чемодана стоит другой стол, на котором стоит микроскоп. А посередине стоит кресло, на которое немедленно заползает и сворачивается в клубок Мебиус.

Архимед садится за стол, заглядывает в микроскоп, затем достает из стола тетрадь, на которой написано «Журнал наблюдений за людьми». И что-то туда записывает.

Архимед. Мне кажется, Полина все-таки испугалась за нашего Мебиуса.

Эйнштейн (не отрываясь от работы). Ты антрополог, тебе виднее.

Архимед. Мебиус, не засыпай.

Эйнштейн (продолжая химичить). Сейчас я его взбодрю.

Архимед. Мебиус, коллектив ждет твоих объяснений. В чем причина твоего дурного настроения?

Эйнштейн. Поправка – постоянного дурного настроения.

Архимед. Плохие новости из дома? Что-нибудь с родителями?

Мебиус. С тех пор как родители перешли из зоопарка в цирк, им не до меня….

Мебиус косится на висящую на стене афишу цирка, на которой среди других зверей видны два удава.

Архимед. Так в чем проблема?

Мебиус (вздыхает). Когда я учился в университете, я думал, что я буду настоящим исследователем. Буду изучать жизнь дикарей в Полинезии, буду открывать загадочные страны, плавать по далеким морям…

Эйнштейн. Какие тебе моря? Ты же даже плавать не умеешь!

Мебиус. Разве мог я тогда представить, что буду сидеть в обычной квартире в Марьине и изучать самую обычную человеческую девочку.

Архимед. Мебиус, ты не прав! Наша экспедиция крайне важна.

Эйнштейн заканчивает свою работу и одну за другой подставляет три кружки под трубочку, из которой льется темная дымящаяся жидкость. Эйнштейн раздает кружки друзьям. А Архимед делает глоток и смотрит на Эйнштейна.

Архимед. Отличный кофе, как всегда.

Эйнштейн (фыркает). Вот еще, как всегда! Это не просто отличный кофе. Это царь-кофе. Двойная перегонка и тройная очистка. Я посвящаю этот кофе моему другу Мебиусу.

Архимед и Эйнштейн смотрят на Мебиуса, а он машинально выпивает всю кружку, не чувствуя вкуса, и, очевидно, вообще не очень осознавая, что он делает. Эйнштейн с обиженным видом ставит свою кружку на стол.

Мебиус. Что такого важного в нашей работе? Объясни!

Архимед. У нас с вами важнейшая миссия. Мы должны выработать механизмы взаимодействия с людьми и наладить мирное сосуществование животных и людей на планете.

Мебиус. Звучит красиво. А как это выглядит на самом деле?

Эйнштейн. А как это выглядит?

Мебиус говорит, все более воодушевляясь. Видно, что он высказывает то, что давно накипело.

Мебиус. Я гениальный хирург. Мебиус – выдающийся химик, ты – антрополог с мировым именем. И чем мы здесь занимаемся?

Архимед. Чем?

Мебиус. Эйнштейн варит кофе…

Эйнштейн. Поосторожнее, я уже сказал, это не просто кофе…

Мебиус. Я смотрю в потолок и мечтаю о дальних странах…

Архимед. Просто еще не настал момент, чтобы тебе проявить свои способности. Я бы на твоем месте радовался…

Мебиус. А ты целыми дня играешь с девочкой вместо того, чтобы заниматься научной работой.

Архимед. Так ты из-за этого впал в депрессию? А может быть, тебе просто завидно, что Полина играет не с тобой, а со мной?

Архимед подходит к Мебиусу и начинает щекотать лапами его живот. Мебиус отбивается от него хвостом.

Мебиус. Архимед, прекрати! Не мешай мне предаваться моей скорби.

Архимед. Давай, хватит! Надоела твоя скорбь!

Мебиус удирает от Архимеда по всей комнате. Архимед преследует его, не отставая. Он настигает его возле люстры, за которую Архимед хватается кончиком хвоста.

Мебиус. Архимед! Я предупреждаю. У меня инстинкты!

Архимед. Знаю я все твои инстинкты.

Мебиус хватает голову Архимеда и держит в захвате.

Мебиус. Я предупреждал. Сдаешься?

Архимед. Эйнштейн, на помощь!

Эйнштейн подползает к Мебиусу.

Мебиус. Эй, эй! Не надо.

Эйнштейн проводит усиком по животу Мебиуса. Тот корчится от смеха и отпускает Архимеда и люстру, за которую он держится хвостом. Все трое, хохоча, падают на пол.

Архимед. Эйнштейн, колись, что ты добавил в кофе!

Эйнштейн. Так я тебе и раскрыл все секреты.

На кухне бьют часы. Все трое прислушиваются. Проходит из кухни в свою комнату хозяйка.

Архимед кладет «Журнал наблюдений за людьми» в карман, взбирается на чемодан и смотрит на часы.

Архимед. Так, ребята, мне пора. Не хватало еще опоздать на лекцию. Эйнштейн, спасибо за кофе. Мебиус, больше не кисни. Я побежал.

Архимед прыгает с чемодана на вентиляционную решетку, приоткрывает ее и исчезает в отверстии вентиляции.

Архимед идет по коридору. Мимо снуют студенты – различные насекомые, мышки, ужики и прочая живность.

Архимед останавливается перед висящим на стене расписанием, читает его. Рядом с расписанием стеклянная дверь, на которой висит табличка «Деканат факультета антропологии».

Дверь открывается и из нее выглядывает еж с лейкопластырем, наклеенным на нос. Это декан факультета антропологии Ломоносов.

Архимед. Декан Ломоносов, здравствуйте.

Ломоносов. Архимед, я как раз тебя ищу. Нам надо поговорить.

Архимед. У меня сейчас лекция у второго курса.

Ломоносов. Давай после лекции в кафе.

Архимед (уходя по коридору в сторону аудитории). Договорились, декан.

Архимед стоит на кафедре. Перед ним в аудитории студенты – различные насекомые. Впереди очкастые жучихи из тех, кого мы видели рядом с обладателем джипа. А сзади, на камчатке, дремлет, положив голову на лапы, большой крыс.

Посередине аудитории сидит в несколько рядом много-много муравьев. Они все одинаковые и чем-то похожи на китайцев. Архимед достает из кармана «Журнал наблюдений за людьми», кладет его на кафедру, листает. Находит нужную страницу.

Архимед. Наряду с изучением человеческого языка, важнейшее значение имеет… (смотрит на спящую крысу) Господин Пугачев! Пугачев, я к вам обращаюсь!

Крыс просыпается.

Крыс. А? Что? Я Пугачев!

Архимед. Мы вам не мешаем?

Крыс (ухмыльнувшись). Нет, не мешаете. Продолжайте, пожалуйста.

В зале возмущенный гул. Все смотрят на Архимеда – как он отреагирует.

Архимед. Если вы ходите спать – отправляйтесь домой и спите там. Если вы собираетесь остаться с нами – будьте добры сохранять бодрствующее состояние.

Крыс. Я, пожалуй, останусь.

Архимед. Мы все очень рады. (Продолжает тоном лектора.) Итак, наряду с изучением человеческого языка для нас важнейшее значение имеет изучение жестов и мимики людей. Дело в том, что очень часто то, что говорят люди, расходится с тем, что они на самом деле думают.

Студентка. Не может быть! Как им это удается?

Архимед. Знание языка мимики и жестов человека поможет вам в общении с ними.

Крыс тянет лапу.

Архимед. Да, Пугачев.

Крыс. У меня есть вопрос.

Архимед. Пожалуйста.

Крыс. Не могли бы вы привести какие-то примеры.

Архимед. Да, конечно.

Архимед включает проектор. На экране появляется фото Полины.

Студентка. Какой милый экземпляр!

Архимед. Рассмотрим простейшие эмоции. Например, вот это.

Архимед запускает следующий слайд. На нем Полина широко улыбается. Аудитория с криком ужаса отодвигается от экрана. Даже крысу, кажется, слегка не по себе.

Архимед. Как вы думаете, что означает это выражение лица у людей?

Студентка (дрожащим голосом). Я тебя съем?

Архимед. Вовсе нет.

Студентка. Но ведь она показывает зубы!

Архимед. Тем не менее, у людей это выражение лица обозначает доброжелательность.

Студентка. Зачем же для этого люди показывают зубы! Неужели им трудно просто прищуриться и опустить усики вниз, как это делают все нормальные живые существа?

Студентка показывает, как улыбаются животные.

Архимед. Рассмотрим следующее выражение.

Архимед меняет слайд и показывает фото Полины, на котором она, прищурившись, смотрит в кадр с выражением беспредельной ярости.

Студентка. Вот так, например!

Архимед. Если вы видите такое выражение на лице у человека – немедленно бегите. Оно означает, что человек в бешенстве.

Крыс смотрит на экран и быстро записывает. Студентка вздыхает.

Студентка. Как же все-таки все сложно с этими людьми…

Архимед. Умение читать по лицу человека его эмоции может помочь в налаживании добрососедских отношений.

Крыс (ворчит). Зачем вообще нужно налаживать добрососедские отношения с людьми. Лучше просто держаться от них подальше.

Звенит звонок. Архимед закрывает свой «Журнал наблюдений» и кладет его в карман. Крыс провожает «Журнал» внимательным взглядом.

Архимед выходит из аудитории. Его догоняет студентка.

Студентка. Простите, профессор.

Архимед. Извините, я тороплюсь, у меня встреча с деканом.

Студентка. У меня только один вопрос. Дело в том, что я читала книгу об известном антропологе, который первым нашел следы стоянки древних людей в Антарктиде, а потом изучал наскальные надписи, сделанные в жерле действующего вулкана. Это были вы?

Архимед. Нет.

Студентка. Но его тоже звали Архимед.

Архимед. Это очень распространенное имя. Особенно среди ученых. Даже у людей был свой Архимед.

Студентка. Я просто хотела сказать, профессор, что я стала антропологом потому, что хотела быть похожей на вас… то есть на того Архимеда, из книжки.

Архимед. Вы выбрали неправильный ориентир, дорогуша. Антропологи очень редко оказываются в Антарктиде или в жерле вулкана. Чаще всего они заняты обычной скучной рутинной работой. Вот наше главное оружие, с помощью которого мы побеждаем наших противников.

Архимед достает из кармана и показывает студентке свой «Журнал наблюдений». Из аудитории выходит крыс и встает в дверях, скрестив руки. Он смотрит на «Журнал наблюдений».

Архимед и Ломоносов в кафе. Сидят за барной стойкой и потягивают пиво. Перед ними за стойкой работает осьминог-бармен. Он работает во все 8 рук – разливает, моет бокалы, протирает стойку, разменивает мелочь и еще успевает почесать себе спину.

Архимед. Я считаю, что прежде всего нужно попытаться подружиться с человеческими детьми. Они наиболее восприимчивы к новым контактам.

Ломоносов. Все не так просто.

Ломоносов кивает на лежащую на стойке газету с кричащим заголовком на первой полосе: «Репортаж со скотобойни – люди поставили убийство животных на конвейер».

Ломоносов. Газеты читаешь?

Архимед. Ну да, желтая пресса, погоня за сенсациями. В прошлый раз там был репортаж о меховой фабрике. Сегодня скотобойня, а завтра будет расследование об опытах над животными в косметической промышленности. Никто не читает желтую прессу.

Ломоносов. Архимед, не хочу тебя расстраивать, но это твоя газета. Никто не признается в том, что читает желтую прессу. А читают ее все.

Архимед. Я думаю, это обычная спланированная политическая кампания. Кто-то хочет раскачать лодку. Я уверен, что мы можем наладить взаимоотношения с людьми.

Ломоносов. Архимед, ты знаешь, ты всегда был моим любимым учеником. Но ты всегда оставался идеалистом. Никакой спланированной кампании против людей нет. Просто такие настроения в обществе. Люди сами настроили животных против себя.

Архимед. Но мои исследования доказывают, что с людьми можно и нужно договариваться. Просто мне нужно время, чтобы довести исследование до конца. Мы должны начинать работать с детьми. Я набросал предварительно программу… Сказки о животных, кукольный театр, мультфильмы про животных…

Ломоносов. Боюсь, что уже поздно.

Пауза. Архимед несколько секунд думает, потом смотрит на учителя.

Архимед. И что теперь будет?

Ломоносов. Я не знаю. Смотри. (Осьминогу.) Цезарь, сделай погромче!

Осьминог, не поворачиваясь, увеличивает громкость на телевизоре. Мы видим парламент. На трибуне витийствует богомол-оратор.

Богомол. Люди слишком долго испытывали наше терпение. Пора объяснить им, кто настоящие хозяева на этой планете! Я хочу, нет, я требую боя! Я сам выйду на поле битвы. Да здравствует война!

В зале парламента слышны торжествующие выкрики. Богомола сменяет какой-то унылый жук.

Жук. Поймите, мы не готовы к войне. Люди сильнее нас.

Выкрики из зала. Зато нас больше!

Ломоносов (кивая на телевизор). Видишь, что творится? Партия войны берет верх.

Архимед. И что делать?

Ломоносов. Через неделю в парламенте решающая дискуссия по этому вопросу. Ты должен выступить.

Архимед. Но мои исследования не закончены!

Ломоносов. Так закончи их!

Архимед. Легко сказать – закончи! Мне необходимо проверить, насколько устойчива эмоциональная связь человеческих детенышей с домашними животными. Для этого нужно время.

Ломоносов. Нет у тебя времени, Архимед. Нет.

Архимед вылезает из-под решетки вентиляции. И вдруг он замечает, что хозяйка, воровато оглядываясь, идет в свою комнату.

Она занимается чем-то загадочным за закрытой дверью в своей комнате. Слышны какие-то звуки, звон стекла и металла.

Архимед прислушивается.

Он переходит на стену, идет по стене. Проскальзывает через щель между дверью и верхним косяком в комнату хозяйки.

Архимед висит на потолке возле двери в комнате хозяйки. Он видит, что хозяйка запирает что-то в стол и прячет ключ на верхней полке вешалки в прихожей. Затем ложится на кровать и закрывает глаза. Архимед возвращается в комнату Полины. Залезает на шкаф и обходит чемодан. Входит в лабораторию.

Архимед стоит и смотрит на спящего в кресле Мебиуса и Эйнштейна, который возится со своими пробирками.

Эйнштейн (не поворачиваясь). Как дела в институте?

Архимед (пожимая плечами). Все нормально. Никаких новостей.

Затемнение.

Мебиус, Архимед, Эйнштейн и джунгарские хомяки разбегаются врассыпную по квартире.

Мебиус заползает под кровать и не замечает, что его хвост торчит оттуда. Хомяки прячутся кто где.

Слышен голос Полины.

Полина. Раз, два, три четыре, пять, я иду искать.

Полина стоит в комнате, закрыв глаза руками.

Полина. Кто не спрятался, я не виноват.

Архимед вбегает в прихожую и залезает на полку. И смотрит вниз.

Голос Эйнштейна. Эй, местечко занято!

Архимед оглядывается и видит сидящего рядом на вешалке Эйнштейна.

Архимед. Когда я сюда лез, я что-то не видел таблички – «Только для улиток».

Полина идет искать. Она тут же замечает хвост Мебиуса. Подкрадывается к нему, берет его двумя пальцами за хвост и вытаскивает из-под кровати.

Полина. Мебиус! Ты даже не старался!

Полина кладет Мебиуса в аквариум. Он обиженно сворачивается в клубок.

Полина одного за другим находит джунгарских хомяков.

Полина. Так, это Гелий. Это Бор. А где у нас Водород? Вот он!

Прихожая

Тем временем на полке завязалась нешуточная перепалка. Эйнштейн и Архимед стоят друг напротив друга и толкаются.

Эйнштейн. Я первый сюда залез!

Архимед. Ну и что?

Эйнштейн пытается столкнуть Архимеда. Архимед перебегает на другую сторону. Вешалка наклоняется. При этом лежащий на краю ключ перемещается на другую сторону. Они бегают друг за другом, вешалка шатается, ключ катается из стороны в сторону.

Полина входит в прихожую.

В этот момент Архимед и Эйнштейн наконец оказываются на одной стороне полки, она наклоняется, ключ проезжает мимо них и падает прямо в подставленную руку Полины.

Архимед и Эйнштейн, не заметив этого, продолжают бороться.

Полина смотрит на ключ, потом на вешалку.

Полина (прищурившись). Ага.

Полина берет ключ в рот, тихонько подходит к вешалке и, цепляясь за висящие на ней пальто, лезет наверх.

Увлеченные своей перепалкой, Архимед и Мебиус не замечают угрозы. И вдруг между ними появляется рука Полины – девочка схватилась рукой за край вешалки и подтягивается вверх, держать за нее.

Архимед и Мебиус кидаются в разные стороны.

И вдруг вешалка обрушивается вниз.

Полина сидит на полу. Рядом с нею сидят на полу ошалевшие Эйнштейн и Архимед. Полина гладит себя по животу.

Полина. Кажется, я его проглотила.

Из комнаты выглядывает Мебиус.

Мебиус. Что случилось? Никому не нужна медицинская помощь?

Архимед (осматривая себя). Нет, у нас все в порядке.

Эйнштейн. Тихо! Полина проглотила ключ.

Мебиус (кричит). Что? Проглотила ключ? Необходима срочная операция! Я сейчас!

Мебиус исчезает. Полина поднимает руку и видит, что ключ в руке.

Полина. А! Вот он!

Полина встает. Пытается засунуть ключ в замочную скважину. Не получается.

Появляется Мебиус, на его хвосте – чемоданчик с медикаментами, а на голове – белая шапочка доктора.

Мебиус. Кто позволил пациентке встать?

Архимед. Мебиус!

Мебиус замечает, что Полина держит в руке ключ и ставит чемоданчик на пол.

Полина идет по квартире, пробуя ключ, пытаясь засунуть его во все замочные скважины, которые попадаются ей на пути. Столы, шкафы. Но ключ не подходит.

Архимед, Эйнштейн и Мебиус следят за ней.

Эйнштейн. Интересно, что это за ключ?

Мебиус. Вы уверены, что не ушиблись? При падении с такой высоты… я мог сделать холодный компресс на ушибленное место.

Архимед. Мебиус, не сейчас!

Полина входит в комнату хозяйки. Архимед, Мебиус и Эйншейн следят за нею, заглядывая в приоткрытую дверь.

Комната Хозяйки

Полина подходит к столу хозяйки и вставляет ключ в замочную скважину. И вдруг щелк – ключ подошел. Полина поворачивает его в замке и открывает стол. Она приподнимается на цыпочках, чтобы заглянуть в открытый ящик и тут…

Голос Хозяйки. Полина! Кто тебе разрешил!

В дверях стоит хозяйка. Она быстро пересекает комнату и отнимает ключ у Полины.

Через мгновение Полина оказывается перед дверью в комнату хозяйки, которая захлопывается прямо перед нею.

Архимед, Мебиус, Эйнштейн устраиваются в своих аквариумах.

Архимед. Интересно, что же все-таки у нее в столе…

Квартира

Архимед, зависнув на потолке, снова следит за хозяйкой, которая проходит в свою комнату и запирается в ней.

Архимед подходит к вентиляционному отверстию и, подняв решетку, выскальзывает наружу.

Архимед идет по вентиляционной трубе вокруг комнаты. Мы видим как бы вид на дом с улицы – в вентиляции вокруг дома посажены клумбы с цветами. Архимед входит в квартиру через черный ход.

И оказывается в комнате хозяйки.

Архимед видит, что хозяйка делает себе укол. Затем она убирает ампулу и шприц в стол, запирает его лежит несколько минут, отдыхая.

Архимед расхаживает по лаборатории взад и вперед. Эйнштейн, как всегда, химичит за столом, Мебиус, как всегда, лежит в кресле.

Архимед. Она делает укол себе каждый день в одно и то же время.

Мебиус. Ты думаешь, она наркоманка?

Архимед. Если это так, то наш долг – предупредить об это Полину и ее маму.

Эйнштейн. Минуточку! А как же научная этика!

Мебиус. Эйнштейн прав. Мы не имеем права вмешиваться в жизнь людей.

Архимед. Как вы не понимаете! Если она наркоманка – значит, она не может себя контролировать. Она может сделать все, что угодно.

Эйнштейн. Архимед, дружище. Успокойся. Мы можем только собирать данные. А уж как потом этими данными распорядятся те, к кому они попадут…

Архимед смотрит на Эйнштейна. Он понял намек.

Архимед. Ты прав. Мы должны заполучить тот препарат, который она себе колет и проанализировать его. Если это наркотик…

Эйнштейн. …То дальше уже не наша забота.

Мебиус (встревоженно). Эй, что вы задумали? В чем подвох?

Архимед. Никакого подвоха, дружище! Обычная скучная рутинная исследовательская работа.

Архимед подмигивает Эйнштейну.

Кухня

Архимед свисает с потолка на паутине и переводит стрелки часов на кухне минут на 40 назад. Он едва успевает подняться, как появляется хозяйка, смотрит на часы и отходит. Она начинает пылесосить в коридоре. Мы слышим ровный звук пылесоса во время нескольких следующих сцен.

Комната Хозяйки

Архимед спускается на путине с потолка, держа в руках Мебиуса. Кончиком хвоста Мебиус открывает замок. Архимед достает ампулу из стола и поднимается наверх.

На шкафу

Эйнштейн берет ампулу и выливает часть ее содержимого в пробирку. Смешивает с другим препаратом, содержимое синеет, Эйнштейн разводит препараты, взбалтывает, нюхает – словом, исследует. Время от времени он подходит к чемодану и пишет на его стенке химические формулы. Стирает, исправляет и снова пишет.

При этом он бормочет под нос:

Эйнштейн. Так… молекулы соединены двумя полипептидными цепями, содержащими 51 аминокислотный остаток. Ага. A-цепь состоит из 21 аминокислотного остатка.

В итоге у него получается вот такая формула:

Темнеет. Комната заполняется людьми. Слышен нарастающий гул голосов. Архимед в своей банке наблюдает за людьми. Люди ходят в комнате, курят, выпивают, разговаривают, не обращая внимания на насекомых и животных, сидящих в банках на полках. Комната наполняется табачным дымом.

Архимед. Что там такое?

Входит молодой человек в черном костюме.

Молодой человек. Итак, господа, мы начинаем.

Из табачного дыма высовывается рука и снимает с полки банку с осой. И еще одну банку, кто в ней сидит, мы не видим. Сквозь табачный дым становится видно, что люди склонились вокруг ванны. Там что-то происходит. Люди нервно курят, табачный дым становится гуще. Слышен гул, потом комната взрывается торжествующими криками. И мы видим, как молодой человек вынимает своей лопаткой из ванны израненную осу с переломанными крыльями.

Архимед в ужасе смотрит на это из своей банки. На соседней полке в соседней банке стоит крыс и тоже смотрит вниз.

Архимед. Это же…

Крыс. Что, профессор, поняли, наконец, куда попали?

Архимед. Это бои без правил для животных.

Молодой человек берет еще две банки с полок и опускает в ванну новых бойцов. Это богомол и ящерица. Начинается бой.

Крыс. Небось, в своей Антарктиде вы такого не видели, а, профессор?

Архимед. Этого не может быть! Бои между животными запрещены!

Слышен гул голосов. Табачный дым сгущается. Торжествующие крики…

Крыс. Может быть, эти люди просто не знают о запрете? Попробуйте им объяснить. Прочитайте им лекцию. Только не забудьте улыбнуться при этом. Они это любят.

Архимед в ужасе смотрит вниз. Он видит, как израненного богомола вынимают лопаткой из ванны. Ящерица разминается.

Перед ней ставят нового бойца. Это скорпион. Ящерица бросается в бой. Скорпион угрожает ей жалом. Ящерица останавливается и медленно обходит вокруг скорпиона.

Табачный дым снова сгущается. Торжествующие выкрики. Лопатка достает из ванны ящерицу. Она без сознания. И отдельно лопатка достает – ее оторванный хвост.

Архимед (возмущенно). Мы должны это остановить!

Крыс. Бог в помощь…

Из табачного дыма появляется рука. Она замирает посередине между полкой, на которой стоит банка со скорпионом и полкой, где стоит банка с Архимедом. Наконец рука берет банку с Архимедом.

Архимед (кричит). Эй, что вы делаете?

Банка несется по воздуху над комнатой. Архимед успевает увидеть смеющееся лицо крыса.

Крыс. Улыбайтесь, профессор! Улыбайтесь!

Банка переворачивается и Архимед оказывается на белом кафеле ванной. Вверху над краем ванной – ряд человеческих лиц. Все смотрят на него. Архимед слышит какой-то звук и оборачивается.

Он видит скорпиона, идущего к нему.

Архимед. Послушайте, я не собираюсь драться!

Скорпион идет на Архимеда.

Архимед. Я ученый, а не боец.

Скорпион идет. Архимед начинает отходить назад.

Архимед. Я даже физкультуру в институте прогуливал. И вообще я категорически против насилия.

Скорпион набрасывается на Архимеда. Архимед едва успевает увернуться от ядовитого жала скорпиона.

Архимед. Вы что, не слышите меня?

Скорпион останавливается.

Скорпион. Давай, дерись! Иначе они убьют нас обоих.

Архимед. Это против моих правил.

Скорпион. А я плевать хотел на твои правила! Я хочу жить!

Скорпион кидается на Архимеда. Люди кричат от восторга. Архимед неожиданно для себя делает обходной маневр и ставит скорпиону подножку. Тот падает. Одобрительный гул.

Скорпион. Ах так!

Архимед с удивлением смотрит на свои лапы.

Архимед. Успокойся! Сосредоточься.

Скорпион снова бросается на Архимеда. Архимед встает в стойку и встречает атаку скорпиона. Они начинают сражаться. Архимед легко отбивает атаки скорпиона, атакует его сам и, сбив с ног и зафиксировав хвост с ядовитым жалом, валит его на пол ванны.

Архимед. Теперь будешь знать!

Скорпион смотрит на него спокойно и обреченно. Архимед понимает, что он смотрит не на него, а за его спину. Архимед оборачивается и видит лицо молодого человека над ванной. Он протягивает руку вперед и показывает большой палец. Архимед непроизвольно улыбается. И молодой человек вдруг переворачивает руку большим пальцем вниз. И так же делают все остальные люди в зале.

Молодой человек. Убей его!

Люди (скандируют). Убей! Убей! Убей!

Скорпион обреченно опускает голову.

Скорпион. Убей меня.

Архимед. Нет.

Скорпион. Так будет лучше.

Архимед. Я сказал – нет.

Архимед отходит в сторону от скорпиона и встает, скрестив лапы. Люди умолкают. Архимед стоит и с вызовом смотрит на них. В этот момент сбоку на него налетает скорпион, сбивает с ног и собирается ужалить в глаз. Архимед перехватывает хвост с жалом. Жало с каплей зеленого яда на конце останавливается в миллиметре от глаза Архимеда. Архимед, изловчившись, выворачивается из-под скорпиона и замахивается когтистой лапой, собираясь убить его. И вдруг замирает. Перед его мысленным взором – лицо Ломоносова.

Ломоносов. Только животные способны проявлять истинный гуманизм.

Архимед выпускает из себя паутину и связывает скорпиона. И отходит назад.

Архимеда и пощаженного им скорпиона отправляют в банку и на полку.

Крыс в своей банке аплодирует.

Крыс. Аплодисменты, профессор.

В этот момент рука снимает банку с крысой и отправляет вниз. Банка переворачивается, крыс выкатывается в ванну. Поднимается на ноги. Идет по ванной, разминая шею, руки и ноги. Он смотрит на людей, чьи лица в ряд торчат над краем ванны.

Крыс. Что уставились? Крыс никогда не видели? Посмотрите, посмотрите! Вот он я! Я – Пугачев! Запомните меня молодым и красивым! И плюющим на вас!

Молодой человек вываливает из банки противника крыса. Крыс видит ее и сглатывает слюну. Это жужелица. Размером она почти с крысу, даже немного больше. Она – супер-боец, настоящая машина для убийства. У нее сильные челюсти, сверху она закрыта хитиновым панцирем, а по бокам у нее острые шипы. Она практически неуязвима.

Она идет прямо на крысу. Крыс встает в стойку.

Архимед на полке зажмуривается, не в силах выдержать это зрелище.

Жужелица, не сбавляя шага, налетает на крыса. Крыс отлетает в сторону и падает на спину, отбросив лапки в разные стороны. Жужелица останавливается. Крыс лежит. Вместо одного его глаза – кровавое месиво. Жужелица подходит к нему, принюхивается. И отходит в сторону.

Лопатка поднимается и подхватывает бездыханного крыса. Несет его через комнату, выносит в подъезд, открывается дверь на улицу и…

Тело крыса выбрасывают на кучу мусора. Несколько секунд крыс лежит без движения. Затем Крыс открывает свой оставшийся глаз и оглядывается. Никого нет. Крыс оживает и уползает.

Хлопают двери подъезда. Люди расходятся.

Затемнение.

Ночью Архимед слышит тихий шорох – это скорпион скребет по стене своей банки.

Скорпион. Эй! Эй! Мы меня слышите?

Архимед. Что надо?

Скорпион. Спасибо вам. Спасибо за то, что спасли мне жизнь.

Но Архимед слишком измучен, чтобы отвечать. Он засыпает.

Сон Архимеда

Во сне Архимед видит Полину, которая кормит его соевым порошком. И еще он видит своих друзей – дремлющего в кресле Мебиуса и готовящего кофе Эйнштейна.

Архимед просыпается от гула голосов. Снизу снова поднимается табачный дым. Комната полна людей. Из табачного дыма появляется рука и хватает банку с Архимедом. Архимед оказывается в ванной. И напротив его ставят нового бойца. Это жужелица.

Но он уже пришел в себя, он сыт по горло боями и он не хочет никого убивать.

Архимед. Послушайте, я уже вчера все сказал. Я ученый, а не убийца. И я не собираюсь никого убивать.

Архимед останавливается, скрестив руки. Жужелица же не обращает внимания на его слова. Она кидается на него с тупым упрямством. Архимед едва успевает отскочить от него.

Архимед (с досадой). Вы что, не слышите меня?

Жужелица снова бросается на него. Архимед пытается защищаться. Жужелица продолжает нападать.

Архимед. Ну все!

Архимед пытается напасть на жужелицу, но отлетает в сторону. Он снова нападает и снова отлетает.

Скорпион на своей полке болеет за Архимеда.

Скорпион. Давай! Бей ее!

Архимед снова нападает. Все бесполезно, она слишком хорошо защищена панцирем.

Скорпион бьет хвостом в стекло, раскачивая банку.

Тогда Архимед просто убегает от жужелицы вокруг ванны. Жужелица преследует его. Зрители разочаровано воют. Владелец тотализатора берет лопатку, останавливает убегающего Архимеда и подталкивает к жужелице – мол, дерись или умри. Архимед зажмуривается и готовится умереть.

И в этот момент скорпион на полке раскачивает свою банку и падает вместе с нею вниз. По пути его банка падает с полки на полку, задевает остальные банки и все они падают на пол и разбиваются.

Комната оказывается заполнена насекомыми и животными разной степени ядовитости.

Один из людей. Спасайтесь! Они ядовитые!

Люди в панике разбегаются. Мы видим молодого человека, в нос которого вцепилась оса.

Ящерица засовывает хвост в штанину одного из посетителей и щекочет его так, что тот выпрыгивает из штанов.

Архимед по брошенной в ванну лопатке выбирается наружу. И вдруг он видит, что тупая и упрямая жужелица преследует его. Она тоже вылезла по лопатке.

Архимед и идущая за ним по пятам жужелица, выбираются наружу. Архимед спешит, но жужелица не отстает.

Жужелица загоняет Архимеда в тупик и собирается убить. Она идет на него.

Архимед. Постойте! Все это не имеет смысла. Вы свободны. Вам не нужно меня убивать.

Жужелица идет на Архимеда.

Голос. Я не помешал?

На куче мусора появляется наш старый знакомый – крыс. Один его глаз завязан пиратской повязкой.

Крыс. В прошлый раз мы не закончили.

Жужелица поворачивается к нему. Делает движение к нему. Вспоминает про Архимеда. Останавливается. Делает движение к Архимеду.

Крыс. Иди сюда! Я здесь! Зачем тебе нужен профессор!

Жужелица снова поворачивается к нему.

Архимед. Молодой человек! Не делайте этого! Если вы делаете это ради меня…

Жужелица поворачивается к нему.

Крыс. Что вы, профессор. При чем тут вы? У меня свои счеты к этой букашке. Из-за нее я остался без глаза. Как я теперь буду смотреть фильмы в 3D? Давай, гусеница, иди сюда.

Жужелица решительно идет на крыса. Она взбирается на гору мусора. Крыс спокойно ждет ее. Когда жужелица оказывается прямо напротив крыса, тот свистит, и из-под мусора выскакивают десятки крыс. Они окружают жужелицу.

Крыс (не сводя своего единственного глаза с жужелицы). Профессор, вам лучше уйти. Это зрелище не для ваших глаз.

Архимед идет по улице, сам не зная куда. Он погружен в себя. Вдруг он сталкивается со стендом. Он смотрит на него и видит карту для туристов. Он решительно поднимается на стенд, пробегает по карте находит точку с надписью – «Вы здесь», затем находит название «Улица Мандельштама». Выпускает паутину, изменяет расстояние между двумя точками. Сползает со стенда.

Архимед пробирается в зоомагазин и зависает на потолке.

Темнеет. Перед уходом продавец набирает комбинацию на сигнализации. Каждая кнопка звучит своей нотой. Получается короткая, в четыре ноты, мелодия. Продавец уходит.

Архимед на паутине спускается вниз. Зависает над полом. Дует. Пыль с пола поднимается и Архимеду становятся видны лазерные лучи сигнализации, протянутые над полом. Обходя их, Архимед подбирается к мусорному ведру. Он достает из него чеки и быстро перебирает их. Он находит чеки, читает.

Архимед. Удав, 43 сантиметра, покупатель – «Детский сад номер 117».

Находит другой чек, читает.

Архимед. Виноградная улитка, покупатель – «Ресторан «Радость гурмана».

Архимед радостно кивает и собирается уходить.

Голос. Минуточку.

Архимед останавливается. Он видит попугая, сидящего в клетке под потолком.

Попугай. Вы ничего не забыли?

Архимед. Кажется, ничего.

Попугай. Животные должны помогать друг другу. Вы должны меня освободить. Впрочем, технически, вы не животное, а насекомое. Но в то же время вы ученый, один мой приятель посещал ваши лекции. Вы много занимались вопросами этики. Следовательно, ваши принципы не позволят вам уйти просто так. Однако если вы попытаетесь мне помочь, может сработать сигнализация и тогда вас поймают. А вы ведь должны помочь своим друзьям. Итак, налицо дилемма. Вы должны выбрать, кому помогать – незнакомому попугаю или своим друзьям. Не такой легкий выбор, да? Это вам не выбор между добром и злом. Там все просто – выбираете добро и спите спокойно. А если нужно выбирать между добром и добром? Или между злом и злом? А, профессор, как вы поступаете в таких случаях?

Архимед. Вы надо мной издеваетесь?

Попугай. Как вы догадались?

Архимед. Вы ведь на самом деле не хотите, чтобы я вас освободил. Вам просто стало скучно и вы решили немножко поболтать.

Попугай. Болтать – это мой бизнес. Меня кормят за то, что я болтаю.

Архимед. Извините, мне некогда. Как вы очень точно заметили, меня ждут мои друзья.

Попугай. Может быть, все-таки останетесь здесь? У меня не так часто бывают такие понимающие собеседники, как вы.

Архимед. Спасибо за предложение, но – нет.

Архимед идет к двери и вдруг останавливается. У двери стоит огромная собака. Она смотрит на Архимеда. Архимед медленно обходит ее. Собака провожает его взглядом, но не трогается с места.

Попугай. Извините, профессор, но я настаиваю.

Архимед бежит к двери. Уже видна спасительная щель под дверь, в которую он может проскользнуть.

Попугай отталкивается от стены. От стены летит пыль и в облаке пыли становится виден пересекающий комнату лазерный луч сигнализации. Клетка попугая пересекает луч.

Красная лампочка сигнализации на стене загорается. И из динамика доносится…

Голос из динамика. Фас!

Собака с лаем кидается на Архимеда. Архимед убегает от собаки, сбивая все на своем пути.

Погоня продолжается на полу, на полках с кормом, на стойке, наконец, Архимед пробегает по стене и зависает напротив пульта сигнализации.

Собака разбегается и бежит на Архимеда.

Архимед стучит по клавиатуре сигнализации, пытаясь вспомнить мелодию, которую набирал продавец перед уходом. Не сразу, но наконец это ему удается.

Собака уже рядом, она вот-вот разорвет Архимеда на части. Он заканчивает мелодию. Огонек на сигнализации становится зеленым. И мы слышим…

Голос из динамика. Фу.

Собака останавливается и смотрит на Архимеда, виляя хвостом.

Архимед машет лапкой попугаю в клетке и с достоинством удаляется через щель под дверью.

Через открытую форточку Архимед залезает в ресторан и оглядывается. Играет музыка. За столиками сидят посетители, снуют взад и вперед официанты. На стене тикают часы – без трех минут девять.

Архимед замечает стоящий в углу аквариум и по потолку перемещается к нему. Зависает на паутине напротив аквариума.

Архимед. Эйнштейн! Эйнштейн, ты меня слышишь? Это я, Архимед!

Тишина. Архимед заглядывает в аквариум. Видит, что там никого нет.

Архимед. Ушел? (удовлетворенно). Ушел.

Архимед подтягивается на паутине и бежит по потолку к форточке. Постепенно он замедляет бег и останавливается.

Архимед. Стоп!

Архимед оглядывается и осматривает зал. Он видит – пустой аквариум, посетителя за столиком, смятую занавеску, след слизи на стене. И снова, в другом порядке – пустой аквариум, смятую занавеску, след слизи, посетителя за столиком.

Перед мысленным взором Архимеда возникает картина: Посетитель подзывает официанта и показывает ему на Эйнштейна. Официант вызывает двух поваров. Два повара в колпаках волокут Эйнштейна на кухню, а он отчаянно сопротивляется, пачкая слизью занавески и стену. Посетитель в это время сидит за столом, хищно глядит на Эйнштейна и потирает руки. Эйнштейн что-то кричит, его крика не слышно. И на стене тикают часы, на которых без семи минут девять.

Архимед мчится в сторону кухни.

Архимед прибегает на кухню и видит, что Эйнштейн висит на разделочной доске, с которой повар пытается сбросить его ножом в кастрюлю с кипящей водой. Эйнштейн в ужасе мечется по доске, уворачиваясь от ножа. Архимед оборачивается и видит на полке ряд яблок. Он хватает одно яблоко и кидает его. Яблоко попадает в Эйнштейна, сбивает его с доски. Эйнштейн летит прямо в кастрюлю, но… следующее яблоко сбивает его на пол. Повар оглядывается, видит Эйнштейна, хмурится. Закатывает рукава. На одной руке мы видим десантную татуировку. Повар бросает нож в Архимеда. Архимед бросает яблоко. Посередине кухни нож втыкается в яблоко и падает на пол.

Архимед пробегает через кухню, лавируя между сковородками и кастрюлями, подхватывает Эйнштейна и вместе с ним ныряет в мусоропровод.

Архимед и Эйнштейн сидят на куче мусора. Эйнштейн поворачивается к Архимеду.

Эйнштейн. Ты что, с ума сошел? Это надо додуматься – кидаться яблоками! Ты меня едва не убил.

Архимед молча подходит к нему и обнимает его. Эйнштейн вздыхает.

Эйнштейн. Спасибо.

Архимед и Эйнштейн идут по улице.

Эйнштейн. Когда я увидел эту кастрюлю, я уже подумал – все! А куда мы, кстати, идем?

Архимед. Искать Мебиуса.

Эйнштейн. А ты знаешь, где его искать?

Архимед. Знаю.

Архимед показывает чек с надписью «Детский сад номер 117».

Архимед и Эйнштейн сидят на прикрученной над воротами табличке «Детский сад номер 117». Под ними родители проводят детей.

Архимед. Нужно подождать, пока родители заберут всех детей.

Эйнштейн. Ты же любишь детей! Почему ты их боишься?

Архимед. Я боюсь не детей. Я боюсь толпы. Толпа детей ведет себя точно так же, как толпа дикарей. Или толпа ученых.

Мимо них проводят очередного ребенка.

Архимед. Пора.

Архимед и Мебиус спускаются с забора и проходят через детсад. Они смотрят снизу вверх на качели, на карусели, на турники. С точки зрения насекомых все эти сооружения выглядят очень внушительными, как греческие храмы и статуи. Наконец, они входят в детсад.

Архимед и Эйнштейн идут через детсад. По полу разбросаны игрушки. Многие из них сломаны.

Эйнштейн. Ты прав насчет толпы. Я надеюсь, наш друг еще жив.

Эйнштейн подбирает оторванную голову кролика, держит ее на вытянутой руке.

Эйнштейн. Бедный кролик!

Архимед прислушивается.

Архимед. Тихо! Кто-то идет.

Архимед и Эйнштейн бегут к стене и прячутся за шкафчиком. Они видят, что входит уборщица с конопатым мальчиком лет девяти.

Уборщица. Иди пока поиграй на улице, пока я тут убираю.

Мальчик уходит. Уборщица начинает собирать игрушки.

Эйнштейн. Что теперь?

Голос Мебиуса. Это уборщица, она не опасна.

Эйнштейн и Архимед поднимают головы и видят Мебиуса, сидящего на шкафчике.

Эйнштейн и Архимед (хором). Мебиус!

Герои взбираются на шкафчик и подходят к Мебиусу. Тот сидит с отрешенным видом и смотрит на копошащуюся внизу уборщицу.

Эйнштейн. Эй, что с тобой?

Архимед. Опять депрессия?

Мебиус. Вовсе нет. Просто я открыл способ, как сделать так, чтобы мир перестал обращать на тебя внимание.

Эйнштейн. Что за способ?

Мебиус. Притвориться мертвым. Дети думают, что убили меня и боятся рассказать об этом воспитательнице, чтобы избежать наказания.

Архимед. И что ты делаешь?

Мебиус. Ничего. Сплю целыми днями. Это не очень сложная работа.

Архимед. Надеюсь, ты достаточно здесь выспался. Нам надо идти.

Мебиус качает головой.

Мебиус. Никуда я не пойду. Мое место здесь. Здесь я нашел покой вдали от суетного мира.

Эйнштейн. Что за бред?

Архимед. Не валяй дурака. Нам надо идти.

Мебиус. Уходите!

Эйнштейн. Что? (Архимеду.) Он что, серьезно?

Архимед. Пойдем. (Мебиусу.) Уверен, что не пожалеешь об этом?

Мебиус. Уверен.

Архимед. Тогда прощай.

Архимед и Эйнштейн уходят.

Архимед и Эйнштейн идут через детсад.

Эйнштейн. Какое-то безумие.

Архимед. Свой путь каждый выбирает сам. Мы не должны его осуждать.

Мебиус ползет к своему аквариуму, устраивается там поудобнее и засыпает. Он не видит, что…

Сын воспитательницы смотрит на него через окно с улицы и зловеще улыбается.

Уборщица моет пол. Берет ведро и уходит вылить воду. Ее сын проскальзывает в детсад и вытаскивает Мебиуса из аквариума. И выходит из детсада.

Мебиус просыпается и видит, что мальчик несет его куда-то.

Мебиус. Эй, минуточку! Что ты делаешь? Отпусти меня немедленно! (Кричит.) Архимед! Эйнштейн!

Архимед и Эйнштейн выходят со двора детсада.

Эйнштейн. Слышишь?

Архимед. Что?

Эйнштейн. Мне показалось, что Мебиус нас зовет.

Архимед. Не может быть. Показалось.

Уходят.

Мальчик приносит Мебиуса на берег реки. Мебиус извивается и пытается выбраться.

Мебиус. Эй, что ты делаешь? Ты же не собираешься?

Мальчик. Плыви, анаконда!

Мебиус. Я не анаконда, я удав! Удавы не плавают!

Мальчик бросает Мебиуса в воду.

Мебиус (кричит). НЕ-Е-ЕТ!

Мебиус падает в воду и мгновенно идет ко дну. Мальчик смотрит на поверхность воды. Круги расходятся. Поверхность успокаивается. Мальчик пожимает плечами. И уходит.

Через секунду после этого Мебиус выскакивает на поверхность.

Мебиус (кричит). Спаси!..

И снова погружается. И снова выныривает.

Мебиус (кричит). Помоги!..

И снова погружается. И снова выныривает.

Мебиус (кричит). Я не умею пла…

И снова погружается. И снова выныривает, набирает побольше воздуха в легкие, готовится снова погрузиться и… не погружается. Он надувается и остается на поверхности.

Мебиус. Что происходит?

Мебиус шевелит хвостом и проплывает несколько метров. Шевелит хвостом в другую сторону и плывет в другую сторону. Выпускает воздух, ныряет и выныривает. Снова набирает воздух и лежит на поверхности. Мебиус испускает торжествующий крик и начинает кувыркаться в воде. Он ныряет и выныривает, плавает вперед и назад. И не замечает, что его несет на плотину электростанции. Он не слышит шума плотины и не видит страшных винтов.

Вдруг он замечает их и пытается уплыть от плотины. Но его затягивает к винтам ускорившимся течением. Мебиус борется, ему удается побороть течение и выгрести к берегу, но в тот момент, когда он почти готов выйти из воды, его глаза вдруг закрываются.

Мебиус. Черт! Только не сейчас! Холодная вода! Я впадаю в спячку!

Мебиус изо всех сил борется со сном и засыпает, не добравшись до берега всего несколько сантиметров. Он делает последний бросок и засыпает. Течение медленно отодвигает спящего Мебиуса от берега. И тащит его к плотине. Все быстрее и быстрее. И вот он уже у самой плотины. Через мгновение он окажется между лопастями винта…

И вдруг сверху спускается веревочная петля, ловит Мебиуса и вытаскивает наверх. Мебиус оказывается на плотине, а вокруг него суетятся джунгарские хомяки, выловившие его самодельной удочкой с петлей на конце.

Хомяк. Быстрее!

Маленький Хомяк. Он умер?

Хомяк. Нет! Он просто впал в спячку от холодной воды. Нужно привести его в чувство.

Хомяки лапами растирают Мебиуса. Он приходит в себя, смотрит на хомяков. Видит самого маленького.

Мебиус. Как тебя звать, малыш?

Маленький Хомяк. Кобальт.

Мебиус. О, вас уже двадцать семь.

Мебиус выпрямляется.

Мебиус. Ребята, спасибо, вы спасли меня.

Хомяк. Нет проблем, Мебиус. Мы же друзья.

Мебиус задумывается.

Мебиус. Да. Вы мои друзья. Я должен найти своих друзей.

Мебиус уползает. Хомяки переглядываются.

Хомяк. О ком это он?

Остальные хомяки пожимают плечами. Маленький хомяк залезает в петлю, которую они держат и качается в ней, как на качелях.

Маленький Хомяк. Посмотрите на меня! Я лечу, лечу!

Большой хомяк ловит его и вытаскивает из петли.

Мебиус догоняет своих друзей. Он ползет по улице. Видит их, идущих вдали улицы. И уже собирается позвать их, как вдруг на него накидываются крысы. И, не говоря ни слова, утаскивают куда-то.

Мебиус связан. Перед ним сидит одноглазый крыс и потягивает коктейль.

Мебиус. Что вам нужно?

Крыс. Дело в том, что я поспорил с одним твоим другом.

Мебиус. С каким другом?

Крыс. С профессором. У нас вышел принципиальный спор. Он считает, что людей надо изучать и пытаться с ними подружиться. А я считаю, что уже достаточно их изучил. (Проводит лапой по повязке на глазу.) Людей нужно уничтожить.

Мебиус. При чем тут я?

Крыс. Животные готовы объявить людям войну. Но твой друг собирается выступить перед парламентом и сказать речь. Люди хорошие. Бла-бла-бла. Не надо их убивать. Политики сентиментальны, к тому же они верят ученым, наверное, потому, что сами ничего не знают. Поэтому я хочу, чтобы ты убедил своего друга выступить и призвать к войне с людьми. Слушания назначены на завтра.

Мебиус. Ни за что.

Крыс допивает коктейль и бросает пустой бокал за спину. Там его ловит крыса помельче.

Крыс. Это мы тоже предусмотрели.

Крыс машет рукой и его помощники подтаскивают фотоаппарат «Поляроид». Вспышка. Из фотоаппарата вылетает фотография. Она летит по комнате, кружится…

…фотография летит по улице и падает сверху на Эйнштейна и Архимеда. Архимед ловит ее и смотрит – на фото связанный Мебиус и нацарапано когтем: «меняем эту змею на твой «журнал наблюдений за людьми».

Архимед сминает фото.

Архимед. Это крысы! Они похитили Мебиуса!

Эйнштейн. Что ты собираешься делать?

Архимед. Отдам им журнал.

Эйнштейн. Ты с ума сошел? Если ты не прочитаешь свой доклад, может начаться война с людьми!

Архимед. Это наш друг. Мы должны его спасти!

Эйнштейн. Не такой ценой!

Архимед. Но мы не можем справиться с этими крысами! Нас двое, а их много!

Эйнштейн. Значит, нужно найти того, кто может!

Архимед. А это идея! Идем!

Уходят.

Архимед и Эйнштейн смотрят на замок.

Эйнштейн. У тебя есть ключ?

Архимед. Нет. Придется проявить свои хакерские способности. Тебе лучше отвернуться. Внешнее пищеварение…

Эйнштейн отворачивается.

Эйнштейн. Все-таки неплохо иметь кислоту вместо слюны, да?

Шипение.

Архимед. Готово.

Эйнштейн поворачивается и видит дымящуюся дыру вместо замка.

Эйнштейн. Страшно представить, как вы, пауки, целуетесь со своими девушками.

Архимед. Во время ухаживания мы предпочитаем ритуальные танцы.

Архимед и Эйнштейн входят в интернет-кафе.

Архимед включает свет, садится за компьютер. Включает его, стучит по клавиатуре.

Архимед (ворчит). Ой, тоже мне пароль. Ой, тоже мне защита.

Он нажимает на клавиши и один за другим открываются – холодильник, касса, дверь шкафа.

Архимед. Обожаю интернет. Здесь ты можешь выдавать себя за кого угодно.

Эйнштейн. Даже за человека?

Архимед. Нет ничего проще.

Эйнштейн. И ты это делал?

Архимед (неопределенно). Ну…

Эйнштейн. Признайся, ты это делал! И с кем ты общался?

Архимед. Так, тусовался одно время на форуме гринпис… знакомился с девчонками. Чисто в научных целях, разумеется.

Эйнштейн. А что мы ищем?

Архимед. Знаешь, кто на самом деле правит интернетом?

Эйнштейн. Билл Гейтс?

Архимед. Они.

Архимед показывает на экран. Там играет котик.

Эйнштейн. Кошки?

Архимед. Семьдесят процентов роликов в интернете – это ролики про котиков. Эти ребята знают толк в пиаре.

Эйнштейн. Ты думаешь, они сами размещают эти ролики?

Архимед. По-разному. Иногда сами. Иногда просят сделать это своих людей.

Эйнштейн. Своих людей?

Архимед. Да. Я не знаю, что они делают со своими людьми, но люди их просто боготворят.

Эйнштейн. И зачем нам это нужно?

Архимед. У нас проблема с крысами, ты забыл? Крысы, котики. Котики, крысы. Никаких ассоциаций не возникает?

Эйнштейн. А! Коты ловят крыс. Ты решил позвать кота на подмогу.

Архимед выключает компьютер и подходит к кассе. Достает из нее пачку денег.

Архимед. Не позвать. Нанять. Эти ребята работают только за твердую валюту. И расценки у них, я тебе скажу – кусаются.

Архимед и Эйнштейн выходят из интернет-кафе.

Эйнштейн. Ты написал ему письмо?

Архимед. Да.

Эйнштейн. И где вы договорились встретиться?

Архимед оглядывается.

Архимед. Он уже здесь.

Эйнштейн. Где? Я ничего не вижу.

От стены отделяется черная тень.

Голос. Вы принесли деньги? У нас 100-процентная предоплата. Таковы правила гильдии котов.

Архимед. Да.

Архимед протягивает деньги. Черный хвост на мгновение обволакивает его руку и деньги исчезают.

Голос. Где это фото?

Архимед показывает фото. Из тени высовывается черный нос, обнюхивает фото.

Голос. Это крысы.

Архимед. Я же вам говорил.

Голос. То, что вы сказали, это лишь мнение обывателя. А то, что говорю я – это экспертное заключение профессионала.

Тень движется в сторону и вдруг останавливается. Закашливается.

Архимед. Что с вами?

Тень садится на землю.

Тень. Нет, ничего, все нормально.

Эйнштейн. Ты уверен, что он вообще в состоянии?..

Тень. Вы что, сомневаетесь?

Тень движется к ним, и вдруг мы видим, что это пожилой, лысый кот, похожий на Хантера Томпсона в последние годы.

Архимед. Честно говоря, да. Мы заплатили деньги. Мы хотим быть уверены в результате.

Кот (раздраженно). Будет вам результат!

Архимед. Я надеюсь! Иначе нам придется написать жалобу в гильдию котов!

Кот (испуганно). Только не жалобу! У меня уже есть одно взыскание!

Эйнштейн. Надеюсь, не за невыполнение договорных обязательств.

Кот. Нет. За пьяную драку.

Архимед. Есть проблемы с алкоголем?

Кот (в запальчивости). У меня? Нет. Никаких проблем. Это у гильдии есть проблемы с моим алкоголем!

Архимед. Послушайте! Сейчас есть множество методик. Гипноз, медикаменты, анонимные алкоголики, наконец. Это проблема, с которой можно справиться.

Кот. Вы не понимаете.

Архимед. Что?

Кот. Я до смерти боюсь этих тварей.

Архимед и Эйнштейн переглядываются.

Кот. Эти их усы, их вытянутые морды, их ужасные хвосты…

Кот достает откуда-то фляжку и глотает. Архимед принюхивается и поворачивается к Эйнштейну.

Архимед. Это валерьянка.

Кот. Эти наглые серые морды, эти мерзкие усы… (глотает еще) эти их хвосты! Ненавижу!

Кот допивает валерьянку, выбрасывает фляжку. Уходит в темноту.

Архимед. Странно.

Эйнштейн. Что странно?

Архимед. Мне казалось, что коты, выпив валерьянки, начинают кататься по земле и…

Кот возвращается и начинает кататься по земле. Затем он снова исчезает в темноте. Архимед и Эйнштейн переглядываются.

Архимед. За ним.

Архимед и Эйнштейн кидаются бежать за котом.

Архимед и Эйнштейн бегут. Время от времени они видят вперед мелькающую тень и слышен легкий «мурк» то здесь, то там.

Архимед. Стоп.

Архимед и Эйнштейн останавливаются. Снова слышен «мурк». Потом слышны звуки драки. Мяуканье. Писк. Снова удары. Тишина. Из темноты выходит кот, кладет перед Архимедом и Эйнштейном Мебиуса.

Кот. Ваш?

Архимед и Эйнштейн. Наш.

Кот идет в темноту. Останавливается, катается по земле. Снова уходит в темноту. Снова слышны звуки ударов. Писк. Из темноты вылетает оторванный крысиный хвост. Звуки драки удаляются.

Мебиус. Развяжите меня.

Архимед развязывает.

Эйнштейн. Что же ты в этот раз не притворился мертвым?

Мебиус. Смейтесь, смейтесь.

Архимед. Нам нужно найти Полину. Слушания в парламенте через три дня. Я должен забрать свой журнал наблюдений и подготовить выступление перед парламентом.

Мебиус. Что ты сказал?

Архимед. Я сказал, мне нужно поработать над моим выступлением…

Мебиус. Нет. Ты сказал, слушания через три дня.

Архимед. Да.

Мебиус. Крыс сказал, что слушания перенесли на завтра.

Архимед. Не может быть!

Мебиус. Быстрее! Нам нужно найти Полину.

Мебиус устремляется вперед и друзья едва поспевают за ним.

Некоторое время спустя.

Мебиус, Архимед и Эйнштейн бредут по улице.

Мебиус. Это не та улица.

Эйнштейн. Мы слышим это уже в двадцатый раз.

Мебиус. Вы мешаете мне сосредоточиться. Мы должны продолжать поиски. Я уверен, что если я увижу ту улицу, я ее сразу узнаю.

Мебиус срывает хвостом листик объявления с телефоном и адресом и собирается вытереть им лицо.

Архимед. Не двигайся!

Мебиус замирает. Архимед подходит к нему и показываем ему объявление. На объявлении нарисованы они – Мебиус, Архимед и Эйнштейн. И написано: «Пропали домашние животные! Просьба вернуть за вознаграждение». Архимед осторожно вынимает из хвоста Мебиуса обрывок, на котором написано – «Полина, улица Всеволода Коршунова, д. 57, кв. 34». Они смотрят на ближайший дом и видят, что это тот самый адрес.

Герои вылезают из вентиляционного отверстия. Полина сидит за столом и работает за компьютером.

Архимед. Полина!

Архимед хочет кинуться к ней, но Мебиус останавливает его.

Мебиус. Подожди! Посмотри туда!

Мебиус показывает на стену комнаты. Архимед в ужасе видит, что вместо фотографий животных на стене висят фотографии гоночных машин.

Эйнштейн. Она забыла животных.

Мебиус. Теперь у нее новое увлечение – машины!

Эйнштейн. Твоя теория оказалась ошибочна.

Мебиус. Мне очень жаль, Архимед.

Архимед смотрит вниз и видит, что вдоль стены стоят игрушечные гаражи, в которых стоят ряды радиоуправляемых машинок.

Насекомые пакуют вещи.

Эйнштейн. Если начнется война с людьми, лучше всего уехать куда-нибудь в экспедицию. На северный полюс, например. Или в Антарктиду.

Мебиус. А если тебя призовут? Неужели ты нарушишь присягу?

Архимед. Как вы можете об этом говорить? Я, может быть, вообще не хочу воевать с людьми!

Мебиус. Архимед, мы ничего не можем с этим сделать. Смирись!

Архимед. Я не могу. Я должен с ней поговорить!

Архимед идет к Полине.

Эйнштейн. Ты что, хочешь, чтобы тебя опять отправили в зоомагазин? Да и нас с тобой заодно?

Архимед. Полина так не поступит!

Эйнштейн. Она уже поступила так один раз!

Архимед. Она этого не делала. Это ее мать! Полина не знает, что нас продали! Иначе она бы не развешивала объявления!

Архимед идет к краю шкафа.

Мебиус. Держи его.

Мебиус и Эйнштейн накидываются на Архимеда. Завязывается драка. В процессе драки герои задевают чемодан и он падает на пол. Герои замирают на краю стола. Полина оборачивается и видит их.

Секундная пауза.

Полина. Ура!!!

Полина кидается к героям, снимает их с шкафа, обнимает их и целует.

Полина. Милые мои, милые друзья!

Полина выкидывает машинки из гаражей и расселяет по гаражам своих друзей.

Полина. Мама сказала, что вы сбежали от меня и я сначала обиделась. Но потом я поняла, что вы бы никогда так не поступили, и тогда я нарисовала объявление…

Откуда ни возьмись, появляется джунгарский хомяк.

Полина. О, и вы здесь?

Хомяк кивает.

Полина. Интересно, какой ты по счету. И как тебя зовут?

Хомяк. Коперниций. Я 112‑й.

Полина сажает его в гараж.

Полина делает последнюю запись в своем дневнике наблюдений – «животные добрые и я их люблю».

Поздно ночью Архимед, сидя на шкафу, смотрит на Полину, заснувшую за столом и делает последнюю запись в свое журнале наблюдений – «Люди добрые и я их люблю». Его исследование закончено. Он закрывает журнал.

К нему подходит Мебиус и кладет хвост ему на плечо.

Мебиус. Ты готов к своему завтрашнему выступлению в парламенте?

Архимед. Да. Я готов.

Подходит Эйнштейн.

Эйнштейн. Иди спать. Завтра будет сложный день. Я разбужу тебя пораньше. И приготовлю кофе.

Архимед улыбается своим друзьям. Они спускаются со шкафа и расходятся по гаражам.

Они не видят, что одна из брошенных в углу машинок оживает, открывает глаза-фары и сердито переглядывается с остальными.

КОНЕЦ

Андрей – 6 лет

Марк – 9 лет

Бабушка – 60 лет

Ольга – 50–55 лет

Виктор – 19 лет

Нюра – 75–80 лет

Ребята

Деревня. Дом у дороги. Терраска. Утро. Андрей и Марк сидят за столом, едят кашу. Марк ест быстро, Андрей, ковыряется в тарелке, ест не спеша. Бабушка наливает им в чашки молоко.

Бабушка. Марик, тридцать три.

Марк. Бабушка, как ты не понимаешь, мне некогда жевать. Меня ребята ждут. У нас в деревне мамонт завелся. И мы собираемся его поймать. Леха видел его вчера у колодца, а Серый – где автолавка останавливается.

Бабушка строго смотрит на Марка.

Андрей. Марик, а что такое мамонт?

Марк (бабушке). Ну, хорошо, хорошо, я тридцать три не буду, я разочков по десять, ладно? Вот. (Кладет ложку каши в рот). Вот, бабушка, раз, два, три, четыре. Вот (запихивает оставшуюся кашу в рот, жует, наклоняя голову, считая про себя).

Андрей. Марик, так что такое мамонт?

Марк (с набитым ртом). Мамонт – это огромный зверь, весь шерстяной. Вот с таким хоботом. Девять, десять.

Андрей. Огромный. Шерстяной. С таким. А зачем его ловить?

Марк (проглотив, удивленно). Чтобы съесть. Головой думай.

Марк доедает, подскакивает, направляется к двери, захватывает палки, стоящие в углу.

Марк. Все, бабушка, я ушел.

Бабушка. Марик, взял бы Андрюшу с собой?

Марк (останавливаясь, разводя руки в стороны). Ба-буш-ка, как ты не понимаешь, у нас же охота.

Бабушка. Ну и что же, и он пусть с вами поохотится. Дай ему палку. У тебя их вон сколько.

Марк. Бабушка, это просто невозможно. Он же маленький. Он еще отстанет, потеряется, расплачется. Ты же сама потом волноваться будешь.

Бабушка. Ой, и правда. Ничего, Андрюша, мы с тобой сейчас посуду помоем и на базар пойдем. Ничего.

Крик с улицы (ребята кричат). Мааарик! Мааарик, давай, выходи, мамонт не ждет.

Марк. Ну, все, бабушка, до свидания. Мамонт не ждет.

Бабушка замечает, что Андрюша загрустил. Марк открывает дверь на улицу.

Бабушка. Марик, возьми его, вы братья, вы вместе должны.

Марк. Бабушка, да мы вместе, но там мамонт. Ну, хорошо, бабушка, хорошо, вот у нас сезон охоты завершится, я его тогда на рыбалку возьму. Андрюха, пойдешь с нами на речку?

Андрей (оживляется). Обещаешь?

Марк. Слово охотника. Да ты не грусти, вот поймаем мамонта и на следующей неделе рыбачить пойдем.

Марк убегает. Андрей смотрит ему вслед.

Андрей (размечтавшись). Анна, а мамонт, наверно, величиной с дом девятиэтажный или двенадцатиэтажный. И, наверное, фиолетовый. Анна, а до следующей недели еще долго?

Бабушка. До следующей недели? Вот сегодня, потом завтра – воскресенье, и уже с понедельника следующая неделя и будет. Не долго, Андрюша, не долго.

Андрей (задумавшись, растягивая слова). Се-го-дня. Зав-тра. Это долго.

Андрюша подходит к окну, смотрит на дорогу. Дорога пустая и видно, как она уходит в далекую даль. И теряется где-то за лесом.

Андрей. Это целая вечность.

Бабушка. Не драматизируй. Это всего лишь два дня.

Андрей (размечтался). Анна, но если он такой огромный и огромно-прекрасный, как же можно на него охотиться?

Бабушка. Ну, знаешь, Андрюша, раньше люди, ну, древние охотники думали о том, как бы прокормиться, с голоду не умереть.

Андрей сидит, думает, встает из-за стола. Идет к двери.

Бабушка. Ты куда это один собрался?

Андрей. Я тоже пойду погуляю.

Бабушка (убирая тарелки со стола). Только дальше дороги не ходи. Слышишь? Собаки закусают.

Андрей выходит за порог, видит, на крыльце сидит кошка Симка, садится рядом с ней.

Андрей (гладит Симку). Доброе утро, Симка, сидишь тут, посиживаешь? И я вот тут с тобой рядышком присел. Вот спросить тебя хотел, ты почему комаров-то не ловишь? Тоже мне. Меня сегодня ночью, знаешь, как искусали всего. Вот, видишь (показывает укусы)? И вот еще. Знаешь, как чешутся.

Из дома выходит Барсик, проходит мимо Андрюши и Симки, даже не глянув на них, спрыгивает с крылечка, подлезает под калитку и уходит по дороге прочь.

Андрей. Вот видишь, Барсик на нас даже и не смотрит. А что ему на нас смотреть-то? Мы с тобой городские. А он местный, деревенский, понимаешь. Вот тебя каждую осень в город забирают. А он здесь всю зиму один без нас живет, мышей ловит. А ты, наверное, и мышку-то даже ни одну и не словила. Ешь только один корм кошачий. Он вот здесь все знает, каждый уголок, а ты дальше этого крылечка не ходила никуда. И с собой он тебя не возьмет, потому что там, куда он ходит, там опасностей много. Там собаки закусают. Он на охоту пошел. И может даже и не на мышку какую-нибудь, а на целого мамонта. Чтобы прокормиться, с голоду не умереть, как древний охотник. А ты сиди тут, ешь свой китикет. А то тебя возьмешь, а ты еще и расплачешься. А я тут даже с тобой сидеть не буду. Я гулять пошел. Я на мамонта охотиться пошел. Я вот сейчас оружие только возьму и целого мамонта словлю. Вот Анна обрадувается.

Андрюша встает, идет к дереву, ломает ветку.

Бабушка (кричит из окна). Андрюша, дереву больно. Ветки – это как руки его.

Андрей. Анна, это не рука никакая, это оружие охотника.

Андрюша обдирает с ветки сучки, кладет оружие на плечо. И бодрым шагом направляется к калитке. Останавливается. Возвращается к крыльцу, берет старое дырявое ведерко, сооружает себе из него шлем. Движется к выходу. Бабушка выглядывает в окно.

Бабушка. Андрюша!

Андрей. Анна, я на охоту. Сегодня у нас на обед будет вкуснейший суп из мамонта. Ну, как, похож я на охотника?

Бабушка. Вылитый! (пауза, Андрюша идет дальше) Но, дальше дороги не ходи, чтоб я тебя видела. Собаки закусают.

Андрюша, услышав про собак, замедляет шаг, идет к калитке тихо, осторожно. Кажется, ему страшно. Но он все же выходит на дорогу.

Андрей. Ну, ничего, ничего, я его и с дороги увижу. Он же большой, этот мамонт, наверное. Он же величиной с дом, наверное. Такой вот. Такому от меня не скрыться.

Андрюша садится по центру дороги на корточки, ждет. Дорога длинная-длинная. Вся состоит из кочек и рытвин, кое-где блестят маленькие лужи. В них отражаются куски голубого неба. Андрюша смотрит в лужу, видит себя, потом смотрит вдаль, на дорогу. Долго так сидит.

Андрей. Хоть бы что ли дождь начался. Вот дождь начнется и обязательно какая-нибудь машина застрянет. Буксовать будет. На это и посмотреть не скучно. А потом дядя Владик прибежит, и на водителя ругаться будет, чтоб тот водитель смотрел, куда едет. Он очень смешно ругается, руками размахивает вот так вот (машет руками) и кричит «Болван, смотри куда едешь». Но, вообще-то дядя Владик добрый. Он ругается сначала, а потом машину сам толкает. (Смотрит на небо). Иди, дождь, иди! Тучи, плывите сюда, ко мне плывите.

Андрюша машет руками, призывая тучи, подставляет лицо небу, как будто на него падают капли дождя. Ложится на дорогу, смотрит в небо.

Андрей (растягивая слова, шепотом). Как коровы. Жирные. Белые. Шагают по небу. Важные. Красивые. Пушистые. Пушшш. Шшшшш.

Открывается калитка, на дороге появляется бабушка с сумочкой в руке.

Бабушка. Андрюша, пойдешь со мной на базар?

Андрей (вскакивая). Нет, Анна, я не могу.

Бабушка. Почему это ты не можешь? Скажи на милость.

Андрей. Я в засаде.

Бабушка. Где ты?

Андрей. В засаде. Мамонта стерегу.

Бабушка. Ну-ну. Пойдем, мороженого поедим.

Андрей подскакивает, собирается уже идти с бабушкой, но останавливается и опять садится.

Андрей. Анна, ну вот если я мамонта не поймаю, из чего ты суп на обед варить будешь? Мороженое, конечно, это хорошо, но…

Бабушка. Андрюша, а давай на базаре мамонта купим? И суп сварим.

Андрей. Какая ты у меня молодец. Просто чудо, а не Анна.

Андрей с бабушкой идут по дороге. Андрей смотрит в небо – облака плывут.

Андрей (шепотом). Шшшш. Анна, а можно мне лакомку? А то я уже в прошлый раз эскимо ел.

Бабушка. Значит в этот раз получишь лакомку. Не есть же тебе два раза подряд эскимо.

Смеются, уходят по дороге.

Терраска. Андрюша и Марк сидят за столом, наворачивают суп. Бабушка тоже рядышком суп ест.

Андрей. Марик, а ты знаешь, что это у тебя в тарелке плавает?

Марк (рассматривая содержимое тарелки). Картошечка, морковка есть, вот, иди-ка сюда, морковка. Плыви-плыви. Не дрожи.

Андрей. Да нет, мясо я имею ввиду.

Марк. А, ну, поросятина что ли?

Бабушка. Марк, следи за языком, в третий класс пойдешь, не поросятина, а свинина.

Андрей. А вот и не поросятина. Анна, а мне можно говорить «поросятина», я ведь еще только в первый класс пойду?

Бабушка. Ой, застрелиться от вас можно.

Марк. А вот и не застрелишься!

Бабушка. Это еще почему?

Марк. А у тебя пистолета нет.

Смеются.

Андрей. Марк, Анна суп сварила из мамонта.

Марк. Чего? Чего-чего? Что-то я не расслышал.

Андрей. Мы утром на базар пошли и купили целый кусок большой. И Анна из него суп сварила.

Марк. Ты что, ты думаешь, что мамонты на базаре продаются что ль?

Андрюша не знает, что сказать.

Бабушка. А чего бы им не продаваться на базаре?

Марк. Бабушка, вот ты взрослая уже, а не понимаешь, что все мамонты вымерли еще в доисторическую эпоху.

Андрей. Марик, но вы же сезон охоты открыли, на мамонта-то?

Марк. Бабушка, а ты говоришь, его с собой брать. Когда он таких элементарных вещей не понимает. Не понимает, что это всего лишь игра.

Бабушка. А ты мог бы и подыграть. Ничего бы с тобой не случилось.

Марк. Бабушка, в его возрасте пора бы уже знать такие простые вещи.

Марк встает.

Марк. Спасибо за обед. Мне пора. Всего вам хорошего. И я настоятельно советую почитать энциклопедию по естествознанию.

Бабушка. Что-то ты разважничался, тебе не кажется?

Голоса с улицы. Марик, выходи, мамонта пора ловить!

Марк. Ладно, я побегу, ладно? Мамонт не ждет.

Марик убегает. Андрюша достает из тарелки кусочек мяса, подносит его в глазам.

Андрей. Анна, а скоро уже следующая неделя-то наступит?

Бабушка. Скоро, Андрюша, скоро.

Андрюша встает из-за стола.

Андрей. Анна, а не пора еще цыплят подорожниками кормить?

Бабушка. Нет, Андрюша, у них там еще много.

Андрей стоит, не знает, чем ему заняться.

Андрей. Я тогда погулять пойду.

Бабушка. Пойди. Только, Андрюша, дальше дороги не ходи. Собаки закусают.

Андрюша выходит на дорогу, садится, строит что-то, делает какие-то канальчики, проходы, островки.

Андрей. Иди-ка сюда. Попался (хватает муравья, сажает его на островок). Вот и сиди теперь здесь один. Не бегай, не бегай, ты на острове. На этом, на необитаемом. Ты теперь не муравьишка какой-то там, ты теперь Робинзонкрузо. Это такой был человек. Корабль затонул, а он один из всех пассажиров выжил и долго плыл по огромному океану. Плыл так, плыл. У него уже и сил не осталось. Его там чуть огромные акулы не съели. И уже ночь наступила. Вся синяя и звездная, и луна засияла. Робинзонкрузо уже хотел тонуть. А потом вдруг видит, вдали островок. Он как обрадуется, и до острова доплыл, и спасся. А остров тот был необитаемый, это значит никого там, кроме Робинзонкрузо не было. И много лет он там один прожил. Ты один тут теперь совсем. Я тоже один тут совсем. У меня даже и друзей совсем нет, ни то, что у Марика. У Марика есть палки и пистолеты, и камеры от машины, чтобы плавать, и на тарзанке он умеет, и киндеров у него целая коробка. Я-то свои все растерял. И львов и бегемотов. Ушли мои бегемоты. И друзей у Марика полно. Даже у Анны тетя Нюра есть. Она, правда, глухая, совсем ничего не слышит, до нее не докричишься совсем. Кричишь-кричишь. Но они с Анной вместе сериалы смотрят. Там все про любовь.

Андрюша смотрит на мечущегося муравья. Берет палочку и строит мост.

Андрей. Ладно уж, беги. Тебя там твои, наверное, уже заждались, в твоем муравейнике. Наверное, волнуются. Беги домой, Робинзонкрузо.

Муравей убегает по мостику. Андрей поднимается, машет муравью рукой – прощается, идет по дороге, в одну – в другую сторону.

Андрей (вздыхает). Хоть бы мамонта встретить. Да нет уж. Это всего лишь игра ведь. А может все-тки появится? (вглядывается вдаль).

Идет домой. Дома бабушка, она сидит в кресле, листает энциклопедию. Андрюша подходит к бабушке, заглядывает в книгу.

Андрей. Так вот они какие, мамонты.

Бабушка. Ага.

Андрей. Красивые. А зубы какие здоровые (показывает, как бивни мамонта загибаются).

Бабушка. Это бивни.

Андрей. Пожалуй, с таким одному не справиться. Анна, а откуда друзья берутся?

Бабушка. Друзья? Хм. Откуда? Как-то они сами появляются.

Андрей. Вот у тебя откуда друзья взялись твои?

Бабушка. С тетей Наташей мы еще со школы дружим. Мы с ней все десять лет за одной партой просидели. С Борисом Константиновичем мы в институте вместе учились, потом он женился на тете Жене, а я за дедушку замуж вышла и мы семьями всю жизнь дружим. Еще с прошлой работы мы с Лидией Сергеевной приятельствуем. Ну, и так как-то по жизни идешь, понимаешь, как по дороге, и друзья вроде как с тобой рядом идут.

Андрей. Просто идете и все? Как мы с тобой до дизеля ходим?

Бабушка. Ну, что-то вроде того. Только мы с тобой за сорок минут доходим.

Андрей. И дикие груши поедаем.

Бабушка. Да. И дикие груши поедаем.

Андрей. А ты, когда устаешь, мы на остановке той заброшенной зеленой сидим. Анна, а бывает такое, что если кто-нибудь идет по дороге, а потом в пропасть падает?

Бабушка. Бывает, Андрюша.

Андрей. А отчего это бывает?

Бабушка. Бывает от усталости, когда уже совсем сил идти нет. А бывает, кто случайно оступился. А кого и столкнут. Только уже оттуда никого не вернуть. Остается только стоять над пропастью, вспоминать и горько плакать.

Андрей (обнимает бабушку). Анна моя хорошая, не грусти.

Сидят молча, разглядывают мамонта в энциклопедии. И загрустили что-то.

Бабушка. У тебя, Андрюша, все еще впереди.

Андрей. Что у меня впереди?

Бабушка. Все. Вся долгая счастливая жизнь. Вырастешь большим, и будет у тебя мнооого друзей.

Андрей. Анна, а никак нельзя поскорее вырасти?

Бабушка. Нет, Андрюша. Никак.

Андрей. Анна, а нельзя мне хотя бы мамонта настоящего увидеть, вдали хотя бы?

Анна улыбается, обнимает Андрюшу

Андрей. Значит, долго мне еще на дороге на этой сидеть.

Бабушка захлопывает книгу.

Бабушка. А знаешь что, пойдем.

Андрей. Куда?

Бабушка. Друзей тебе искать.

Андрей. Бабушка, правда? Друзей искать? Мне?

Бабушка. Где у нас шоколадные конфеты?

Бабушка достает с верхней полки шкафчика пакет конфет, и они с Андреем идут искать друзей.

Крыльцо дома. Бабушка и Андрюша стучат в дверь. Дверь открывается.

Бабушка. Мы ищем друга. У вас нет мальчика?

Голос. Нет, у нас только девочка.

Бабушка. Андрюша, нам подходит девочка?

Андрей. А у вас какая девочка?

Голос. Маленькая. Ей одиннадцать месяцев.

Бабушка. Ну, что, Андрюша?

Андрей. Нет, Бабушка, с такой маленькой на мамонта особо не поохотишься (очень серьезен). Она у вас, наверно, еще ничего и не понимает. Она только спит и ест, наверно.

Бабушка (смеется). Ну, хорошо, хорошо, пойдем. Извините. Растите. Всего хорошего.

Андрюша достает из пакета горсть конфет, передает женщине.

Андрей. Вот, возьмите, пожалуйста, для своей девочки.

Крыльцо другого дома. Стучат. Дверь открывает Ольга – женщина лет пятидесяти, с седыми волосами.

Ольга. Что-то случилось?

Бабушка. Мы ищем мальчика.

Андрей. У вас нет мальчика?

Ольга. Мальчика? У нас есть мальчик. Конечно, у нас есть мальчик. Заходите, пожалуйста.

Андрюша и бабушка заходят.

Бабушка. Андрюше нужен друг.

Андрей. Чтобы охотиться на мамонта. Это такая игра.

Бабушка. Сидит целыми днями на этой дороге один. Скучно ему. Вот мы и хотели.

Андрей. А как зовут вашего мальчика?

Ольга. Витя. Виктор его зовут. И он тоже, когда был маленьким, любил сидеть на дороге. Вот на этой.

Бабушка. Так ваш сын взрослый?

Ольга. Совсем уже взрослый стал, ему девятнадцать.

Андрей. Тогда он, наверно, и не согласится со мной дружить. Даже мой брат Марик меня с собой не берет, а он только в третий класс пойдет. А вашему уже вон сколько.

Ольга, Бабушка и Андрюша заходят в маленькую комнату. На тумбочке стоит фотография мальчика лет шести-семи. Мальчик улыбается, одного зуба у него нет. Андрюша, рассматривает фотографию, трогает свой еще не выросший зуб. У стены стоит запылившийся велик. Висит гитара на ковре.

Ольга. Это его комната. Когда сын был маленьким, у него тоже не было друзей. Переживал он, конечно.

Андрей (разглядывает Витин рисунок на стене). Конь. Какой он черный.

Бабушка. Виктор, наверное, в городе, наверное, учится в университете?

Ольга. Нет, сын в армии. Родину защищает. Да вот вы послушайте, какие он письма пишет.

Бабушка. Послушаем, Андрюша?

Бабушка и Андрюша садятся на диван, Ольга достает стопку писем, берет одно, читает.

Ольга. «Здравствуй, мама. Я служу хорошо. Недавно прибыли в горный учебный центр – в Туркмению. Здесь почти круглый год солнце и вокруг одни пустыни и горы. Мы бегаем по горам и стреляем из танков. Командир меня хвалит. Здоровье отличное, климат я переношу хорошо. Да, меня здесь хотят оставить сержантом, но я сам не хочу. Я сюда не в игрушки приехал играть. Скоро выпускные экзамены и тогда уже повоюем. До свидания, Виктор». (Достает еще одно письмо, смотрит на него долго.) А вот последнее: «Здравствуй, мама. Служба моя подходит к концу. До приказа осталось жалких семьдесят дней. Уже немного начинаю к дому готовиться. Купил уже себе дипломат. Ну, наверное, все, что я хотел тебе написать. Да, мам, я, когда приду, я хочу своим ключом дверь открыть, так что ты на нижний замок не запирай. Ну, до свидания, твой сын Виктор».

Андрей. Вот здорово, так он, значит, уже совсем скоро возвращается?

Бабушка. Ну, мы пойдем, наверное?

Ольга. Да-да, конечно.

Андрей (протягивает Ольге пакет с конфетами). Передайте Виктору, когда он вернется.

Ольга. Хорошо, Андрюша, обязательно передам.

Бабушка. Всего доброго, держитесь.

Бабушка и Андрюша выходят.

Андрей. Анна, а что такое дипломат?

Бабушка. Это такая сумка, с ней раньше мужчины ходили, документы носили.

Дом. Комната. Вечер. Бабушка, тетя Нюра и Андрюша сидят перед телевизором, смотрят сериал.

Бабушка (кричит). Как ты думаешь, Нюра, она с ним до конца серии встретится?

Нюра. Что ты, Аня?

Бабушка. Встретятся они сегодня, Виктория с Альберто?

Нюра. Виктория с Альберто-то этим? Встретятся, никуда не денутся.

Бабушка. Вот и я думаю, сколько им уже можно поодиночке-то? (Андрею) А ты, Андрюша, как думаешь?

Андрей (серьезным голосом). Конечно, Анна, они не встретятся. Виктория же только что, перед рекламой, в Сан-Паулу уехала.

Бабушка. Нюра, а Андрюша, наверное, прав. Не встретятся они.

Нюра (со вздохом). Небось, в следующей серии тогда.

Бабушка. А, Андрюша?

За окном крики ребят.

Крики. А, лови его, лови. Не уйдешь. Серый, загоняй его.

Андрюша с завистью смотрит в сторону окна.

Андрей. И вообще, Анна, не задавай мне больше таких вопросов. Я вам не девочка, в ваших сериалах разбираться. Смотрите с тетей Нюрой свои сериалы и сами их и обсуждайте.

Бабушка. А мне казалось, тебе тоже интересно. Ты вроде бы с удовольствием смотришь.

Андрей. Так, разве что одним глазком. А так, мне совсем не интересно. И вообще, у меня дела и поважнее есть.

Бабушка. Нет, вы только посмотрите на него!

Нюра. А что ты удивляешься, мой вот только недавно пешком под стол ходил, а уже машинистом на станции устроился. Как грибы растут.

Андрей. Я не гриб.

Нюра. А кто ж ты? Гриб и есть. Сыроежка.

Бабушка и Нюра хохочут, Андрюша сердится, затем встает, идет к столу, садится за стол. Подвигает к себе листок бумаги. Старательно пишет что-то, закусив нижнюю губу. Бабушка и Тетя Нюра продолжают полушепотом что-то свое обсуждать, переговариваться, а Андрюша пишет письмо.

Андрей. Здравствуй, Витя. Пишет тебе мальчик Андрюша. С большой длинной и белой дороги. Твоя мама сказала, что ты тоже на ней любил сидеть. Виктор, а ты делал островки и сажал на них муравьев? Я всегда сажаю. И жуков тоже. Как там у тебя в твоей в армии дела? Как танки? Я обожаю танки и у меня целая их коллекция. Только она в городе, я их сюда не беру, а то еще потеряются. Приезжай из своей армии поскорее, будем с тобой вместе на дороге сидеть, дружить будем. И на мамонта пойдем. Мне одному его не одолеть. Конечно, это всего лишь игра. Что же я, не понимаю что ли? Но он ведь огромный, величиной с целый дом. А еще у него есть завивающиеся белые зубы, они называются бивни. Я, конечно, понимаю, тебе там хорошо, у вас там лето много месяцев длится, и пустыня кругом, и из автомата дают пострелять, наверное. Тебе оттуда и уезжать-то, небось, не охота. Ну, ты уж приезжай, а то мама твоя грустит. Ну, все тогда. До свидания.

Андрюша достает из ящика конверт, вкладывает письмо, незаметно кладет письмо под подушку.

Пустыня. Яркое низкое солнце. Андрюша идет по горячему песку. И ему кажется, что это и не он идет, а тот мальчик с фотографии. А может быть солдат с дипломатом. А может быть и он сам, Андрюша. Он идет долго. И видит вдали что-то большое. Он подходит ближе и это большое пропадает за песочным холмом. Андрюша забирается на холм и снова видит что-то большое.

Андрей. Поймаю. Я поймаю тебя.

И большое отдаляется. Андрюша идет вперед. И снова большое пропадает за холмом.

Андрей. Я обязательно поймаю тебя.

И так Андрюша идет долго, пока не наступает ночь – время, когда большое уже не разглядеть.

Утро. Герань на окне вся в солнце. Муха бьется о стекло, надеясь вырваться на свободу. Андрюша и Марик спят. Андрюша открывает глаза. С терраски слышно, как бабушка готовит завтрак, ходит. С Симкой разговаривает.

Бабушка (с терраски). Сиимка, Симочка, на скорее, ешь, ешь. Что-то мальчики наши совсем заспались. Уже бы им давно пора встать. Погода-то какая. Прямо разгар лета. Сииимка. Если сами не встанут сейчас, будить пойдем. Андрюшу за ухо кусай, а Марика – за нос.

Андрюша улыбается. Из окна слышно, как ребята кричат где-то недалеко от дома. Андрюша достает из-под подушки письмо, смотрит на него. Марк переворачивается на другой бок, открывает глаза, смотрит на Андрюшу, зажавшего конверт в руке.

Марик. Ты кому это собрался письмо отправлять?

Андрей. Никому. Другу.

Марк. Кому-кому? Не смеши мои подмышки.

Андрей. Отстань. И вообще, вставай, а то тебе Симка нос откусит.

Марк. Я тебе сейчас что-нибудь сам откушу, малявка.

Андрей. А вот и не откусишь.

Марк. Еще как откушу.

Андрей. А ты знаешь, что пока ты тут дрыхнешь, твои охотники уже мамонта словили.

Марк. Врать-то.

Голоса с улицы. Марик, Марик! Баб Ань, а Марик выйдет?

Голос бабушки. А он еще спит, Алеша, попозже заходите, он еще даже не позавтракал.

Голос с улицы. Ладно, баб Ань, нам некогда, мы побежали.

Марик скатывается с кровати, натягивает майку, впрыгивает в шорты, выскакивает на терраску. Андрюша одевается, смотрит на письмо.

Андрей. Ага. (Подписывает конверт). Ар-мия-я. Точка. Порядок.

Андрюша засовывает письмо в карман.

Марк (выскочив на терраску). Бабушка, ну что ты такое говоришь?

Бабушка. А что я говорю? Говорю, как есть. Что ты спишь, десятый сон досматриваешь, что не позавтракал. И пока не позавтракаешь, на улицу не пойдешь. Все правильно я говорю. Что ты возмущаешься?

Марк недоволен, он уселся на табуретку, хмурый.

Марк. Вот теперь ребята мамонта без меня поймают.

Андрюша появляется на кухне.

Андрей (улыбаясь). Марик, а мамонтов ведь не существует. Они ведь все вымерли в доисторический период?

Марк. А что это ты разулыбался? И вообще помолчи, малявка. И вообще ни на какую рыбалку не пойдешь.

Бабушка. Марк! Я тобой очень недовольна. (Мальчикам.) Умываться и за стол. А то каша остынет.

Мальчики идут умываться. Марик плетется недовольный, ворчит. Возвращаются за стол. Едят молча. Марк сердит, Андрюша сидит кислый. Марк быстро доедает.

Марк. Все, я пошел.

Андрюша загрустил.

Бабушка. Марк, возьми Андрюшу.

Марк. Нет, не возьму.

Бабушка. Тогда ты останешься дома на целый день. И будешь сидеть с Симкой вот тут, на крылечке.

Марк молчит, злится.

Марк. Собирайся давай.

Андрюша не встает, он обижен.

Марк. Ну, кому говорю?

Бабушка. Андрюша, прекращай. Иди, побегай с ребятами.

Андрюша успокаивается, встает, улыбается. Мальчики идут к двери.

Бабушка (им вслед). Марик, хорошенько там за ним следи.

Марк. Ну, хорошо, хорошо, бабушка. Ничего не случится с твоим Андрюшей.

Марк и Андрюша выходят из дома, идут молча по дороге. Выбегают мальчишки.

Ребята. Марик, давай, бежим скорее. (Смотрят на Андрюшу.) А его зачем притащил?

Марк. Да пусть с нами.

Ребята. Мелкий слишком, чтобы на мамонта идти, он нам всю охоту испортит.

Марк. Не испортит. Он только ростом маленький, а так нормальный.

Андрюша улыбается, встает на носочки.

Ребята. (Андрюше) Клоун. (Марку) Ну, смотри сам. Бежим!

Ребята бегут, Андрюша бежит за ними. Они добегают до реки.

Голос. Здесь организуем засаду. Серый, Леха, к броду. Вы втроем – здесь. Я со стороны дуба. Марик – в камышах. Все, замерли.

Ребята занимают места. Марик тянет Андрюшу за рукав в камыши.

Андрей. А я никого не вижу.

Голос (шепотом). Заткнись.

Марк (шепотом). Тихо ты.

Голос (шепотом). Тихо встали и оттесняем его к реке.

Марк (шепотом). Пошли, давай.

Марик и Андрюша двигаются вперед.

Голос (шепотом). Вон он, вон.

Андрей. Где?

Марк. Тссс.

Андрей. Марик, я его не вижу. Марик.

Марк. Идем, шевелись давай.

Андрей (кричит). Марик, я не вижу!

Голос. Заткнись, э. Ты спугнул его. Давай теперь, ищи его иди.

Марк. Не надо, Паш, он не будет больше.

Голос. Пускай идет, ищет. Иди давай.

Андрюша стоит на месте, смотрит на Марика. Марик молчит.

Голос. Иди, и без мамонта не возвращайся.

Андрюша идет, ребята смеются, Марк мрачный стоит.

Голос. Давай, двигай быстрее.

Андрей (оборачиваясь). Марк, ведь это всего лишь игра?

Марк молчит.

Голос. Бегом!

Андрюша бежит-бежит, ему тяжело, бежит все медленнее, выходит на дорогу, идет и видит почтовый ящик. Останавливается, достает из кармана письмо, кидает его в ящик. Идет дальше, кругом пусто, ребят не видно и не слышно, на небе появились тучи, поднялся ветер. Андрюша бредет по дороге. Долго идет. Появляются незнакомые дома, Андрюша в этой стороне деревни никогда не был. Андрюша, кажется, узнает свой дом, подходит поближе, но нет, это чей-то чужой дом, из-за калитки громко залаяла собака. Андрюша отпрыгивает и идет прочь. Огромная лающая пасть показалась из-за забора. Андрюша идет быстрее. Собака – за ним, но с другой стороны забора. Андрюша бежит. Собака выскакивает в щель и мчится за Андрюшей. Он бежит, как может быстро. Бежит изо всех своих сил. Он слышит частое собачье дыхание, хрипы где-то совсем близко. Потом он перестает слышать. Дождь начинается. А Андрюша все бежит и бежит. Вот уже дорога заканчивается. Андрюша оказывается на самом краю деревни. Перед ним овраг. Увидев овраг, Андрюша останавливается. Он оглядывается, чтобы проверить, где собака. Но собаки нигде нет. Андрюша стоит под дождем. За оврагом уже виднеются кресты деревенского кладбища. Андрюше страшно. Он садится на поваленное дерево и, закрыв лицо руками, плачет. К Андрею подходит Виктор. Виктор – красивый, подтянутый и высокий молодой человек. Он в военной форме. В руке у него дипломат. Виктор присаживается на дерево рядом с Андрюшей.

Виктор (строгим голосом). Боец, что за сантименты?

Андрюша открывает лицо, смотрит с удивлением на Виктора. Виктор улыбается, протягивает Андрюше руку.

Виктор. Ну, привет. Виктор Павлов.

Андрей. Андрю…Андрей то есть. Здрасьте.

Виктор. Карасиков?

Андрей (удивленно). Карасиков. А откуда вы меня знаете?

Виктор. На конверте прочитал. Ты же мне вчера письмо написал, да?

Андрей. Так вы тот самый Виктор? (замечает дипломат Виктора) А это дипломат, да? Значит, вы уже вернулись?

Виктор. Значит вернулся.

Андрей улыбается. Смотрит на Виктора.

Виктор. Ну, идем?

Андрей. Ага. А куда?

Виктор. Мамонта искать.

Андрей. Мамонта?

Виктор. Ты же писал мне в письме про мамонта?

Андрей. Писал. Но это ведь всего лишь игра.

Виктор. Идем.

Они встают, спускаются в овраг. А там туман. Виктор и Андрюша идут, и не видно почти ничего.

Андрей. А на войне страшно?

Виктор. Первое время страшно, а потом привыкаешь.

Андрей. А что страшнее всего?

Виктор. Когда стреляешь.

Андрей. А когда в тебя стреляют?

Виктор. Тоже страшно. Но не так. Сначала больно, а потом ничего не чувствуешь. Маму только жалко. Смотри, смотри.

Андрюша вглядывается в туман и видит огромного прекрасного мамонта. Такого мамонта, величиной с дом мамонта. Фиолетового.

Андрей. Какой он огромный. И прекрасный. И фиолетовый.

Они любуются мамонтом. Подходят ближе.

Виктор (шепотом). Разве можно на такого охотиться?

Андрей (шепотом). Нет.

Виктор подходит к мамонту, подзывает Андрюшу. Андрюша идет медленно, маленькими шагами, ему страшно – мамонт ведь такой огромный, а он, Андрюша, такой маленький. Андрюша подходит совсем близко, поднимает голову, чтобы увидеть бивни. Но бивни не видны – мамонт слишком велик. И голова у Андрюши кружится. Виктор берет Андрюшину руку и окунает ладонь в фиолетовый мех. Андрюша отдергивает руку – колется. А потом сам гладит, еле дотрагиваясь. Мамонт стоит неподвижно, Виктор и Андрюша долго гладят его по огромной лапе. Андрюша улыбается. Слышен шорох.

Андрей. Ой. Кто здесь? Здесь кто-то.

Виктор. Тщщщ.

Из тумана выходит конь. Черный и блестящий как кора дерева после дождя. Андрюша делает шаг назад.

Виктор. Не бойся. Это конь из моего детства. Я увидел его на дороге.

Андрей. На той белой дороге?

Виктор. Да, я сидел на дороге, и ждал его, долго-долго сидел. И уже вечер наступил, и сверчки стали трещать. И он показался вдали.

Андрюша вглядывается в коня. Конь беспокоится, встает на дыбы, фырчит.

Андрюша. А можно и его?

Виктор. Что?

Андрей. Ну, погладить.

Виктор. Нет, он не дается, он даже мне не дался. Он все время убегает. Я однажды, еще тогда, в детстве, на дороге, увидел его. Он был совсем близко. Я пошел к нему. А он немного постоял, подождал и пошел прочь, я тогда побежал за ним. Я бежал, бежал. Я бежал очень быстро. Изо всех своих сил. Я держался за бок, он очень болел. Я уже не чувствовал ног. И вот, я уже почти догнал, я уже почти держал его за хвост. Но я не смог. Не смог. Не хватило сил.

Андрей. И больше вы его никогда не видели?

Виктор (пауза). Видел. Еще один раз видел. Он был совсем близко в тот момент.

Длинная пауза. Смеркается. Андрей дышит в ладони.

Виктор. Замерз? Ну, идем.

Они идут назад, Виктор провожает Андрюшу до поваленного дерева.

Виктор. Давай прощаться, друг?

Андрей. А разве ты не домой, не к маме?

Виктор. Нет, мне в другую сторону.

Андрей. А как же я один дойду до дома? Я не знаю, где мой дом.

Виктор. Иди по дороге и никуда не сворачивай. И ты увидишь свой дом.

Виктор протягивает Андрюше руку, они прощаются. Виктор спускается в овраг и идет в сторону деревенского кладбища, а Андрюша выходит на дорогу. Идет. Оборачивается, а Виктора уже не видно. И только дипломат стоит у поваленного дерева. Андрюша подходит к дипломату, берет его.

Андрей (кричит). Виктор! Виктор! Дипломат!

Но Виктор не отзывается. Андрюша подходит к краю оврага, но спуститься не решается. Внизу уже совсем темно и страшно. Андрей забирает дипломат и выходит на дорогу. Идет по ней, никуда не сворачивает. Как-то ему хорошо и тепло. Вот и дом показался. Вдруг мальчишки и Марик откуда-то появились. Они галдят.

Ребята. Мы мамонта словили. Мы мамонта словили.

Андрюша забеспокоился, смотрит на ребят, не несут ли они того мамонта. Андрюша подбежал к ним, посмотреть. Но нет, они несут две пустые палки, как будто бы к этим палкам привязан пойманный мамонт. Андрюша улыбается.

Марк (подбегает к Андрюше, трясет его за плечи). Андрей, Андрей, где же ты был? Я весь изволновался. Как же хорошо, что ты нашелся.

Андрей. А я и не терялся.

Марк обнимает брата.

Марк. А мы мамонта поймали.

Андрей. Но ведь это всего лишь игра?

Марк. Да, всего лишь игра. А завтра на рыбалку пойдем. И поймаем вот такую рыбу. А сейчас пошли домой, бабушка, наверное, волнуется.

Марик и Андрюша уходят домой.

Комната. Поздний вечер. Сверчки вовсю трещат. На столике горит ночной светильник – кто-то боится засыпать в темноте. Марик и Андрюша лежат в кроватях. Марк сопит. Андрюша забрался под одеяло с головой. Ему тепло и хорошо. Симка еще в ногах улеглась, пригрелась. Андрюша засыпает.

Пустыня. Виктор и Андрюша едут на танке. Виктор в военной форме. Он прижал к себе дипломат.

Андрюша. Я ничего не вижу.

Виктор. Вон он. Вон.

Андрюша. Надо быстрее.

Виктор. Мы и так быстро. От нас не уйдет. Теперь видишь?

Андрюша улыбается. Танк приближается к цели. Но вдруг раздаются выстрелы. Дым. Много дыма.

Виктор. Скорее, скорее, лезь в кабину.

Андрей. А как же вы?

Виктор. Боец, что за сантименты? И вот возьми (передает Андрею дипломат).

Андрей. А что там?

Виктор спрыгивает с танка и бежит в дым.

Андрей (кричит ему вслед). А что там?

Голос Виктора (его самого уже не видно). Я. Там я. Я там.

Андрюша просыпается от ужаса. Он лежит неподвижно. Потом встает и идет к дипломату, спрятанному им под столом. Вытаскивает дипломат. Несет его к кровати. Аккуратно кладет на кровать и садится рядышком, не решаясь открыть. Потом ставит дипломат себе на колени и долго пытается разобраться с замком. Трясет дипломат. Сдается. А потом снова пытается открыть. Чемодан открыт. Андрюша заглядывает в него, но там пусто. Там совсем ничего нет. Андрюша аккуратно переворачивает дипломат. Но там нет ничего. Ничего там нет. Ничего. Вот так.

Конец

Октябрь-ноябрь, 2014 г.

Майя – 13 лет

Кощей

Дэн

Джон

Дворник

Журналист

Маша

Стивен

Чиновник

Тень отца

Человек с мегафоном

Майя – девочка с синими волосами, одета в майку с черепами, в ушах пирсинг. Дэн и Джон, гогоча, вталкивают Майю в старый дом, подпирают снаружи дверь – так, чтобы она не могла выйти. Майя бьется о дверь, пытается выбраться наружу, но тщетно. Она осматривается – это темная комната, окна закрыты ставнями, по углам паутина и разная рухлядь, старое пианино, на стене большие часы с боем, они показывают десять минут двенадцатого. Майя подходит к большому тусклому зеркалу, достает телефон, чтобы сфотографироваться. Вспышка телефона освещает внезапно появившегося возле нее Кощея.

Майя. Ай!

Кощей. Тс-с-с!

Майя. Вы кто?!

Кощей. Т-с-с… Они ушли?

Майя. Кажется.

Кощей. Говори тише! Пусть они думают, что меня нет.

Майя. Это ваш дом?

Кощей. Да, я тут живу. А ты кто?

Майя. Я тут гуляю.

Кощей. Они запихали тебя сюда, да?

Майя. Они? Ну нет, мы играли.

Кощей. И велосипед отобрали, я видел.

Майя. Я дала им покататься.

Кощей. Хорошо, телефон оставили.

Майя. Спрятала. Тут у меня карман потайной есть.

Кощей. Мерзкие дети. Каждый день пакость какую-нибудь придумают. Вахлаки.

Майя. Какое слово смешное.

Кощей. То дверь подопрут, то ручку грязью намажут. А то пауков напускают, дураки. Я-то люблю пауков.

Майя. А я лягушек, ящериц еще.

Кощей. Что им надо от меня?

Майя. Да просто они не любят все странное. Ненавижу их.

Кощей. Так вы вместе играете?

Майя. Они такие уроды.

Кощей. Понятно. Держись от них подальше. Я когда вижу их – сразу прячусь, так безопасней.

Майя. Я с ними в одном классе учусь.

Кощей. Да, не повезло. Ну что, идем, через окно вылезешь. Ставни открою.

Майя. А вы тут правда живете?

Кощей. Немножко не прибрано, да?

Майя. У меня тоже в комнате бардак. Мелочи жизни. Так маме и говорю, но она зануда.

Кощей. Если у тебя так же, как у меня, то она права.

Майя. Но вы же не прибираете.

Кощей. Мне можно. Гости ко мне не ходят все равно. И мама умерла давно.

Майя. Вот, я ваш гость. Меня Майя зовут.

Кощей. Ну, тебе пора.

Майя. Вы довольно замкнутый, да?

Кощей. Вообще-то я Кощей Бессмертный, девочка! Беги!

Кощей пугает Майю: смеется демоническим смехом, закатывает глаза, гремит костями.

Майя. Вау!

Кощей. Уходи, а то превращу тебя в бревно.

Майя (про Дэна и Джона). А их почему не превращаете?

Кощей. Уходи, я сказал!

Майя. Да ладно, ладно. Тоже мне, Кощей. Я вас видела на парковке возле супермаркета. Вы там тележки собираете.

Кощей. Но я все равно Кощей.

Майя. А я Большая Медведица!

Кощей. Не похожа на медведя.

Майя. Это созвездие, неуч! Скопление звезд!

Кощей. Не дерзи старшим. Я тебя старше лет на триста.

Майя. А вы не врите младшим. Врать унизительно – мне папа говорил. Кто обещал в бревно превратить?

Кощей. Я могу. Я могу, да-да. Дождешься у меня!

Майя. Да-да. Тогда бы вокруг вашего дома валялись бревна, а Дэн и Джон не ходили бы в школу.

Кощей. Кто это – Дэн и Джон?

Майя. Это те, кто вам пауков подбрасывает. И меня донимает. Вообще-то, они Денис и Женя.

Кощей. Вот родителям и расскажи. Велосипед забрали.

Майя. Маме ничего не рассказываю. Это мои дела.

Кощей. Расскажи папе.

Майя. Папа умер.

Кощей. Извини.

Майя. Все нормально. Я психологически устойчивая, мама говорит. Справилась. И даже не плакала. Но давайте тему сменим.

Кощей. Хорошо. Так вот, я могу, могу.

Майя. Что?

Кощей. Могу превратить их в бревна. Но не буду.

Майя. Жалко. Добро должно побеждать.

Кощей. Но какими способами?

Майя. Любыми. Всеми способами.

Кощей (указывая на настенные часы). Видишь?

Майя. Вижу. Они не идут.

Кощей. Смотри.

Кощей берет с полки банку, в ней бегает паук. Кощей водит руками и паук в банке превращается в сухую щепку.

Майя. Ого! Вы фокусник?

Кощей (указывая на часы). А теперь смотри.

Часы показывают теперь пять минут двенадцатого.

Майя. Они идут назад?

Кощей. Нет. Они вообще не показывают время. Они показывают уровень моего добра.

Майя. Как это?

Кощей снова водит руками над банкой – щепка превращается в паука снова. Часы показывают опять десять минут двенадцатого.

Кощей. Видела?

Майя. Ничего себе! Научите меня этому фокусу!

Кощей. Это не фокус. Я не могу делать злые дела. Больше не могу. Если стрелки встанут на одиннадцать ровно – я умру.

Майя. Так это все по-настоящему? Вы настоящий?

Кощей. Да. Кощей Бессмертный. Не совсем бессмертный, как видишь.

Кощей отрывает свою руку и бросает Майе, она ойкает и бросает руку обратно Кощею, тот спокойно приделывает ее обратно.

Майя. Вау!

Кощей. Голову могу кинуть, хочешь?

Майя. Нет-нет! В следующий раз!

Кощей. А то можем поиграть моей головой в футбол.

Майя. Я как-то футбол не очень. А добрые дела вы можете делать?

Кощей. Не получается.

Майя. А превратите мое пианино в щепку! Это доброе дело.

Кощей. Думаешь?

Майя. Уверена.

Кощей. Не любишь музыку?

Майя. Не люблю музыкальную школу. А мама заставляет.

Кощей. Дисциплина…

Майя. А-а-а! Не говорите это слово при мне!

Кощей. Какое? Дисцип….

Майя. А-а-а! Стоп! Молчать! Молчать!

Кощей. Хорошо-хорошо. Молчу. Водички дать?

Майя (садится в кресло). Да. Это слово меня высушивает.

Кощей (подавая бутылку воды). Строгая мама?

Майя. Папа мне все разрешал, а эта… Помой посуду. Приберись. Сделай уроки. Два часа поиграй на пианино. И потом можешь идти гулять.

Кощей. Понимаю.

Майя. И сама встает в шесть утра, бегает по улицам, и даже в выходные!

Кощей. Бегает?

Майя. Спорт. Спорт. И творог полощет в воде, чтобы не потолстеть.

Кощей. Получается у нее?

Майя. Еще бы. Красавица. С парашютом прыгнула недавно. Пять языков знает. И карьеру сделала.

Кощей. Это хорошо?

Майя. Ну, я пойду. Еще велик искать.

Кощей. Я помогу.

Майя. А можно мы перейдем на «ты»?

Поздний вечер, Майя и Кощей во дворе какого-то дома. Они ходят с фонариками и ищут велосипед.

Кощей. А мама тебя не будет искать?

Майя. Пусть поволнуется. (Смотрит на мобильный.) Разрядился.

Кощей. Может, домой все-таки?

Майя. Без велосипеда?

Кощей. Тут нет велосипедов, одни машины. Не дворы, а парковки какие-то. Вообще, мне не очень нравится это ваше изобретение ХХ века – воздух портит и шумно.

Майя. Как будто лошади не портили воздух и не шумели. Но я тебя понимаю. А давай ты превратишь машины в деревья?

Кощей. А это хороший поступок или плохой?

Майя. Конечно, хороший.

Кощей. А вдруг плохой? Я же тогда умру.

Майя. Ты какой-то нытик.

Мимо них на черном велосипеде с черепами едет дворник.

Это же мой велосипед.

Кощей. Ты уверена?

Майя. Да. Мой. Останови его!

Кощей (дворнику). Друг, на минуточку!

Но дворник не реагирует на его слова. Тогда Майя бежит за велосипедом и хватается за него, принуждая остановиться.

Майя. Эй! Это мой велосипед!

Дворник (с акцентом). А что? А что такое, девочка?

Майя. Ты где его взял?

Дворник. Велосипед купил.

Майя. У кого купил? Такие два мальчика? У них?

Дворник. Да, да, купил, честно деньги дал.

Майя. Но это мой велосипед! Они отобрали у меня его! (Кощею.) Забери у него!

Кощей (Дворнику). Друг, сколько ты отдал денег за велосипед?

Дворник. Пятьсот рублей дал. Говорили: больше, больше дай. Я сказал: пятьсот рублей.

Майя. Так а зачем ворованное покупать? Отдай мне велосипед!

Кощей (передавая деньги дворнику). Вот, возьми. И не покупай ворованное никогда, она правильно говорит. А то буду сниться тебе в кошмарах! (отрывает свою руку, снова приделывает обратно).

Дворник убегает.

Майя. Зачем ты дал ему денег? Сразу бы напугал – он бы и так убежал.

Кощей. Часики. Часики в моем доме, не забывай. Уровень добра мой уже совсем низкий.

Майя. Так повышай его.

Кощей. Как? Научи меня.

Майя. Ха! Да это же очень просто! Все знают. Надо старушек переводить через дорогу. И слепых тоже. В транспорте им места уступать, и пассажирам с детьми, беременным женщинам. Что еще? Ну деньги давать нищим. И если птичка сломала крыло или кошка лапу – отнести к ветеринару. Еще можно спасти утопающего.

Кощей. Думаешь, поможет?

Майя. Слушай, ты какой-то вялый. Ты еще триста лет собираешься собирать тележки с парковки? Надо же что-то делать.

Кощей. А зачем? Живу себе и живу. Зачем что-то делать?

Майя. Ну как зачем? Добрые дела делать приятно. Вот, например, я – добрый человек, рядом со мной – добрый человек, и потом мы можем что-нибудь совсем-совсем доброе крупное сделать.

Кощей. Например, что?

Майя. Ну не знаю, ну спасти парк. Парк возле моей школы огородили – будут строить торговый центр. Жалко. Там даже белки есть. Сосны такие красивые. Я после школы прихожу туда и хожу-хожу, смотрю по сторонам. Хорошо так. Совсем мыслей нет в голове – красота.

Кощей. Ничего не поделаешь, все равно построят.

Майя. Фу, какой ты. Ты вообще-то добрый или нет?

Кощей. Я? Я не знаю. Не знаю, какой. Может, добрый, может, нет. Знаешь, я ведь убивал людей.

Майя. Ужас какой!

Кощей. Да, убивал. На войне. Я был воин. В железных латах. Давно это было. Конь у меня был. Я воевал. Врагов не щадил. Мы врывались в деревни, жгли дома, грабили – на войне всегда грабят мирных жителей. Доспехи ржавели от крови.

Майя. Страшно как.

Кощей. Да, страшно. Не хочу быть таким. И как-то тоскливо. Какой я? Не знаю. Наверное, злой. И за это живу уже триста лет.

Появляются Дэн и Джон.

Дэн. Ха! Они здесь, Джон, обалдеть!

Джон. Эпик фейл.

Дэн. Бомж подружился с пугалом! Ха-ха!

Майя. В следующий раз у вас будут большие неприятности, если вы мой велосипед тронете!

Дэн. Ой, как страшно! Мы дрожим!

Майя. Вам должно быть стыдно!

Джон. Shame, shame, shame.

Дэн. Мой папа говорит: побеждает сильнейший.

Джон. The great fish eat up the small.

Кощей. Нет, иногда маленькая рыбка побеждает большую.

Дэн. Ха-ха, ты понял, Джон, бомж знает английский! Лол!

Майя. Сейчас он вам покажет! Превратит вас в бревна! (Кощею.) Врежь им, Кощей!

Дэн. Ха-ха!

Майя. Ничего смешного! Он рыцарь! От вас мокрого места не останется!

Дэн. Да какой он рыцарь! Он же тележки собирает на парковке, рыцарь, то же мне! Вот мой папа – рыцарь! Он на большом черном джипе ездит с мигалкой!

Кощей. Я был рыцарем.

Джон. Этот рыцарь нас сразит своими микробами и перегаром – he drinks like a fish.

Дэн. Давай, бомж, сразимся с тобой по-честному!

Кощей. Уходите! Или я не отвечаю за себя!

Майя. Валите отсюда!

Дэн с помощью карате опрокидывает Кощея на землю.

Дэн. Ха! Я победил!

Джон. Ура!

Майя (Кощею). Вставай! Вставай!

Дэн (Майе). Какой-то у тебя друг – слабак, Иванова. И давай уже, приведи себя в порядок. Ходишь как лохушка – что это за синие волосы? Что за дырки в ухе? У нас все в классе нормальные. А ты-то нормальная?

Джон. There is a black sheep in every flock. В каждом стаде есть черная овца.

Дэн. А нам не нужны черные овцы. У нас нормальный класс. Чтоб завтра же пришла в школу как приличный человек. Все, давай.

Джон. See you.

Дэн и Джон уходят. Кощей встает.

Майя. Ну как ты?

Кощей. Дыхание перехватило.

Майя. Почему ты не превратил их в бревна?

Кощей. Но тогда бы мои часы показали одиннадцать.

Майя. Думаешь? А мне кажется, это доброе дело. Им бы не помешало один день побыть бревнами.

Кощей. Я решил не рисковать.

Майя. Ну-ну.

Кощей. Что «ну-ну»?

Майя. А мне кажется, ты просто трус.

Кощей. Что? Как ты можешь так говорить? Я старше тебя на триста лет!

Майя. Трехвековой трус.

Кощей. Замолчи! Какие глупости! Я жил триста лет! И знаешь, почему я выжил? Потому что не рисковал! Потому что не высовывался! Пережидал опасности! Прятался от врагов!

Майя. Поздравляю тебя! Ты – герой. Тебе надо памятник поставить. Но знаешь что? Я бы обходила за квартал такой памятник. Чао.

Майя едет на велосипеде.

Кощей (бежит за ней). Стой! Я провожу тебя! Ты придешь ко мне?

Майя уезжает.

Парк, в нем гуляет Майя с перебинтованной рукой и рюкзаком на спине. Из-за дерева выходит Кощей.

Кощей. Привет!

Майя. Напугал меня.

Кощей. Извини. Я просто решил погулять.

Майя. С работы уволили?

Кощей. Нет, сегодня выходной. Что с рукой?

Майя. Все в порядке.

Кощей. Как в школе?

Майя. Все отлично.

Кощей. Ты не стала перекрашивать волосы?

Майя. Как видишь.

Кощей. И что Дэн и Джон?

Майя. Сказали: какая ты классная, Майя! Пойдем в кино вместе.

Кощей. Ясно. Так что с рукой?

Майя. Надо было как-то от музыкалки отмазаться. Соврала маме, что вывихнула кисть.

Кощей. Тебе вчера не попало за то, что поздно пришла?

Майя. Не твое дело.

Кощей. Не хочешь говорить – не надо. Хочешь, чтобы я ушел?

Майя. Почему взрослые кричат? Они хотят напугать?

Кощей. Да, и это тоже. Некоторые взрослые даже бьют детей.

Майя. Почему?

Кощей. Потому что ребенок слабее. Это главная причина. Другого взрослого бить сложно – он тебе ответит, будет больно. А вот слабого бить безопасно.

Майя. Фу. Это как-то…

Кощей. Как-то подло?

Майя. Да, подло.

Кощей. Да, это подло. Но ты, конечно, здорово напугала вчера маму. Она кричала потому, что испугалась.

Майя. От испуга кричат по-другому. А эта орала, выпучив глаза.

Кощей. Но ей было страшно, поверь мне. Страшно тебя потерять.

Майя. Ну все, хватит этих нравоучений!

Кощей. Знаешь, я вчера пришел домой – смотрю, а часы-то мои на две минуты подвинулись к двенадцати.

Майя. Из-за чего?

Кощей. Не знаю. Наверное, из-за тебя. Я ночью много думал. Вот, ты сказала, что можно делать добрые дела – и я подумал, что ведь я так давно не делал никаких добрых дел.

Майя. И что?

Кощей. Ну пойдем. Ты мне поможешь. Старушек переведем, котенка подберем. Что там еще?

Майя. Ну, старушек, как минимум, штуки три надо. Улыбаться всем прохожим, здороваться с продавцами. Накормить голодного, хотя бы одного. Подружиться с одиноким. Изобрести способ переработки пластика…

Кощей. Что?

Майя. Изобрести способ переработки пластика.

Кощей. Что ты имеешь в виду?

Майя. Наша планета загрязнена пластиком. В океане уже огромный остров образовался из пластиковых бутылок, стаканчиков, упаковок от йогуртов…

Кощей. Но я не знаю, как перерабатывать пластик.

Майя. А ты сосредоточься. Конечно, это не так просто, как мечом махать, сидя на лошади. Но ведь тебе уже триста лет!

Кощей. И что?

Майя. Триста лет – а ума нет.

Кощей. Послушай, я подумаю над этим, хорошо, но ничего не обещаю.

Майя. Думаю, что пластик заставит стрелки твоих часов бешено вращаться. Уровень добра будет – ого!

Кощей. Это, конечно, хорошо, но, может, начнем со старушек?

Майя. Парк. Ты должен спасти этот парк от вырубания.

Кощей. Уф, ну и задачки у тебя.

Майя. А вот мой папа никогда не пугался трудностей.

Кощей. Ну хорошо. Я подумаю. Давай сначала со старушек начнем. Может, и не дойдет до леса и пластика.

Майя. Знаешь, к нам сегодня в школу приехал один важный человек – у нас такой урок есть, когда кто-то из родителей приходит и рассказывает о своей работе. Так вот, пришел отец Дэна. Ну, который на машине с мигалкой. И он рассказал, какая важная у него работа – он благоустраивает город. И он сказал, что рядом с нашей школой будет торговый центр, а нем кинотеатр, и лабиринты, поп-корн, игровые автоматы. Все стали радоваться. А я подняла руку и спросила, нельзя ли торговый центр построить в другом месте, чтобы не вырубать наш парк. Тут же сосны, белки. Кстати, вон одна. Можно на велосипеде кататься. Чистый воздух.

Кощей. И что?

Майя. Они стали смеяться надо мной – Дэн, потом другие. А папа Дэна сказал, что если кому-то не нравится наш город – тот может уезжать из него.

Кощей. Знаешь, пожалуй, я попробую. Попробую что-то придумать насчет леса твоего.

Майя. Ура! Знаешь, мне все-таки кажется, ты добрый.

Кощей. Правда? Почему ты так считаешь?

Майя. Глаза добрые. Как у моего папы.

Кощей (вынимает глаза и жонглирует ими). Это уже третья пара – первые две куда-то закатились. Я тогда еще плохо жонглировал.

Майя. Не пойму, ты фокусник или правда волшебник?

Кощей. Ни то, ни другое. Я отвратительный, злой Кощей Бессмертный. У тебя есть краски?

Майя. У меня есть маркеры. А зачем тебе?

Кощей находит кусок старой фанеры и пишет на ней маркерами что-то. Прикрепляет фанеру к дереву. На ней написано: «Этот парк хотят вырубить продажные чиновники, чтобы построить ТЦ. Мы против!»

Кощей. Ну как?

Майя. Класс! Надо еще сделать листовки. И везде их расклеить.

Кощей. Я могу, давай прям сегодня расклеим.

Майя. И еще на форумах нашего района в интернете сделать объявления.

Кощей. У меня нет интернета.

Майя. И как ты живешь без него? Сейчас (достает телефон и что-то печатает). Вот, на одном написала, надо на других.

Кощей. И знаешь, спроси свою маму, что она посоветует?

Майя. Маму? Почему маму?

Кощей. Что она выбирает: парк или ТЦ?

Майя. Не знаю. Мы не говорили на эту тему. Мы вообще редко разговариваем – ее никогда нет дома.

Кощей. Так вот, спроси ее. Вдруг она тоже любит этот парк. И что-то посоветует полезное.

Майя. Вот папа бы точно посоветовал.

Кощей. А пока я создам вокруг парка защитное поле. Купол.

Майя. Как это?

Кощей. Надо вспомнить. Я раньше делал это. Всякие Иваны-царевичи нападали – приходилось защищаться.

Майя. Вау! Научи меня тоже!

Кощей. Не мешай. Мне надо сосредоточиться.

Появляются Дэн и Джон.

Дэн. А, любители природы прощаются с лесом, поливая его слезами.

Джон. Two in distress makes sorrow less.

Дэн (Джону). Я не понял.

Джон. Вдвоем переживать беду легче.

Дэн. Ха! Ты чего, Джон? Какая беда? Ты че, кинотеатр не хочешь?

Джон. Хочу.

Дэн. Ну так че ты! Папа сказал, нам скидку дадут и на кино, и на автоматы.

Майя. Короче. Чего вам надо?

Кощей. Юноши, я вам хочу немного помочь – ближайший кинотеатр с игровыми автоматами находится совсем недалеко отсюда. Как выходите из парка – налево.

Дэн. Что касается бомжей – их не должно быть в нашем городе. Я скажу папе – и твой домик-развалюшку снесут.

Майя. А мы подадим на вас в суд! На твоего папашу жирного!

Дэн (Джону). Иди, угости Иванову кока-колой.

Джон. Nope.

Дэн. Иди, ты че!

Джон. Нет. Не пойду.

Дэн. Ладно, я с тобой потом поговорю. (Подходит к Майе и выливает ей на голову стакан кока-колы) Надо тебе голову помыть, Иванова, а то совсем волосы посинели от грязи.

Кощей. I shot an arrow into the air, It fell to earth, I knew not where; For, so swiftly it flew, the sight Could not follow it in its flight.

Джон. Вау! Это же Лонгфелло!

Кощей. Я вас долго терпел, юноши. Но я все помню, все ваши пакости. И что вы кидались в меня грязью, и разбили стекло в моем доме, и подкинули дохлую крысу, про пауков уж не говорю – я представляю, какой у них был от вас стресс. Но воровать велосипеды и поливаться газировкой – это уже за гранью добра и зла. Это как-то совсем не по-рыцарски.

Дэн. Иди-ка сюда, бомж, я на тебе приемчик отработаю.

Кощей (превращаясь в прекрасного рыцаря на коне с мечом и луком). Я выпустил в чистое небо стрелу. Она улетела, упала во тьму. Но был так стремителен этот полет, что взглядом его проследить я не смог.

Джон. Маза фака!

Дэн. Это Робин Гуд! Аааааа!

Дэн убегает.

Кощей (вслед Дэну). Передай папе, что скоро не будет у него мигалки!

Джон. Я хотел сказать вам… Я хотел сказать тебе, Майя, и вам…

Кощей. Кощей меня зовут.

Джон. И вам, Кощей. Хотел сказать… Респект. В общем, респект.

Джон убегает. Кощей снова превращается в Кощея.

Майя. Ха-ха! Это было классно!

Кощей. А я и не знал, что умею превращаться.

Майя. Не знал? Так, может, ты еще всякое можешь?

Кощей. Даже не знаю…

Майя. Например, двойку можешь мне исправить по химии?

Кощей. Это вряд ли. Интересно, как ведут себя стрелки на моих часах? Доброе я дело сделал или злое, как думаешь?

Майя. Конечно, доброе. Ты же прогнал зло.

Кощей. Надо было раньше прогнать, пока он тебя не искупал в этой сладкой гадости.

Майя. Лучше защити парк, с этим уродом я и сама справлюсь.

Кощей достает из-за пазухи бутылку водки и наливает себе рюмку.

Э! Что это такое?!

Кощей. Что?

Майя. Мы так не договаривались! Нас ждут великие дела, какая водка?!

Кощей. У меня такой стресс. За триста лет столько стресса накопилось, ты бы знала. И сегодня еще…

Майя (перебивая). Нет! Не может быть и речи! (Забирает рюмку, не давая выпить Кощею.) У нас другой план! Нельзя так легкомысленно относиться к жизни!

Кощей. Это тебе так мама говорит?

Майя. Да. Именно. И она права.

Кощей. Ну хорошо, продолжаю делать купол.

Майя. Вот именно.

Кощей. Продолжаю. Продолжаю. Продолжаю. Но там, знаешь, там такой ингредиент нужен: помощник должен рассказывать о чем-то очень дорогом ему. Понимаешь? О чем-то важном. Для тебя важном.

Майя. Я?

Кощей. Ты, конечно – больше у меня нет помощников.

Майя. Но о чем?

Кощей. О чем угодно. Но о чем-то очень личном.

Майя. Личном?

Кощей. Поторопись, а то не получится ничего у меня.

Майя. Хорошо. Хорошо-хорошо, хорошо.

Кощей делает невидимый защитный купол для парка.

Я… Я не знаю… Я… Знаешь, однажды на озере какие-то мальчишки сажали в стеклянную банку полевых мышей и закрывали крышкой. И смотрели, как мыши задыхаются. Я отобрала у них банку. Мыши там были мокрые уже, потому что солнце, жара. Но потом я пришла домой и тоже решила попробовать. Я накрыла стаканом муху и смотрела. Хотела дождаться момента, когда муха начнет задыхаться. Но ей хватало воздуха. Я отпустила ее. Все дело в объеме легких, понимаешь? В соотношении объема легких и объема твоего личного стеклянного купола. У каждого оно свое. Я проснулась вчера, как будто меня нет. Пустая квартира. В спальне родителей никого. Я подумала, ну что, ну опять в школу идти. Но школа – это все не то. Как будто не я там сижу на уроках. И в социальных сетях не я. И по телефону не я. А где я? Я сбежала вчера с уроков. В этом парке бродила, кажется, я. Такая девочка, накрытая стаканом или банкой. Никто не мог пробиться через это стекло ко мне, и я ни к кому. Раньше нас было двое. Я и папа, мы были вместе накрыты. Мы ходили и разговаривали. Я ему рассказывала, что прочитала или что увидела, он мне про свое детство, ну, или про рыцарей, героев, про Геракла, Трою. И я подумала: наверное, я всю жизнь теперь буду одна под этим стеклом. И кто-то скажет: какая ненужная девочка, как белка из этого леса, или сосна.

Начинается дождь.

Кощей. Вот, видишь, получилось. Я сделал купол. Такой купол из дождя.

Идет дождь, в парке разбиты палатки, их много, рядом с ними Майя, Джон, Маша и другие, подъезжают машины с журналистами, везде камеры, ходит человек с мегафоном, тут же камеры снимают и сверху кружит вертолет.

Человек с мегафоном. Граждане! Покиньте территорию! Через полчаса начнется вырубка деревьев! Находиться на территории опасно!

Журналист находит Майю и берет у нее интервью.

Журналист. Здравствуй, ты и есть Майя Иванова?

Майя. Да.

Журналист. Отлично. Майя, давай я тебе задам пару вопросов на камеру.

Майя. Хорошо, только недолго, а то тут бульдозеры приедут скоро.

Журналист. Константин! (Прибегает оператор с камерой, снимает.) Так, давай, Костик, стендапчик пишем. (В камеру.) Здравствуйте, уважаемые телезрители! С вами Арсений Краснобай и мы ведем репортаж в прямом эфире с места событий – сегодня мы присутствуем при готовящейся вырубке парка на окраине, на месте которого должен быть построен современный торговый центр. Но одна девочка решила спасти парк, к ней примкнули другие люди и возникло целое сообщество несогласных с решением городской администрации, они разбили палаточный городок прямо здесь, среди сосен. Перед нами – организатор движения «Жить не на паркинге, а в парке». (Майе) Представься, пожалуйста.

Майя. Я Майя Иванова.

Журналист. Ты лидер этого движения?

Майя. Да, мы с друзьями организовали движение «Жить не на паркинге, а в парке».

Журналист. Звучит как реклама элитного загородного поселка.

Майя. Жить не на паркинге – не привилегия. Каждый человек имеет право на сосны.

Журналист. Скажи, а чем ваше движение отличается от Гринпис?

Майя. Мы как будто одна из акций Гринпис, но независимы от них. Мы тоже хотим сохранить природу, конкретно – в нашем городе. Мы собрали подписи у жителей нашего района – и вот, оказалось, что большинство хочет видеть не еще один торговый центр, а парк, парк в нашем городе важнее. Хотя, казалось бы, это только сосны и белки – больше никаких впечатлений. Но чиновники не хотят прислушиваться к народу. И поэтому некоторые жители нашего города переселились в палатки, чтобы охранять парк.

Человек с мегафоном. Граждане! Покиньте территорию! Через полчаса начнется вырубка деревьев! Находиться на территории опасно!

Журналист. Скажи, как тебе пришла в голову идея спасти именно этот парк?

Майя. Понимаете, это мой родной парк. Здесь я гуляла все детство. Здесь мы с папой гуляли.

Журналист. Кстати, кто твои родители? Они, вообще, знают об этом всем?

Майя. Да. Вон там моя мама – ее зовут Маша. Она взяла отпуск на работе, чтобы заняться парком. Я поговорила с ней. Сначала она не хотела, но потом, когда стали происходить все эти события…

Журналист (в камеру). Сейчас мы поговорим с мамой Майи. А пока я напомню, что экологи многих стран взволнованы происходящей в нашем городе аномалией. Уже десятый день над парком на окраине идет дождь – и больше дождя нет нигде в городе и окрестностях. Над парком выпала трехмесячная норма осадков. Но это еще не все: существуют видео-свидетельства того, что по парку бродит огромный динозавр. Это все не укладывается в голове. Динозавр – это шутка или гигантская световая иллюзия? На эти вопросы пока не получены ответы. А теперь продолжаем общаться с непосредственными участниками событий. (Все перемещаются к Маше.) Здравствуйте! Представьтесь, пожалуйста.

Маша. Здравствуйте, я Мария Иванова, мама Майи.

Журналист. Скажите, Мария, как вы отнеслись к идее вашей дочери спасти парк?

Маша. Сначала я не обратила внимание. Вы же понимаете, в жизни и так много проблем, а тут этот парк. К тому же, Майя должна заниматься музыкой, у нее большие способности. Но потом однажды я пришла с работы, было уже поздно, но Майя повела меня сюда. Это было на третий день дождя. И я увидела динозавра.

Журналист. Опишите, как он выглядел.

Маша. Он выглядел так, как в фильме «Парк Юрского периода» – огромный динозавр, он вышел из-за деревьев, посмотрел на нас и снова ушел.

Журналист. И вы считаете, это настоящий динозавр?

Майя. Конечно, настоящий.

Маша. Я не знаю. После него остались следы. Вы, кстати, можете снять их – я покажу, где.

Майя. Я вытаскивала ему занозу из лапы – он самый настоящий.

Журналист. В это все трудно поверить…

Маша. Наше движение связалось с фондом помощи дикой природы, с крупнейшими зоопарками Европы, с известными зоологами и c путешественником Федором Конюховым.

Майя. Мама даже написала письмо Стивену Спилбергу.

Маша. Все они заинтересовались нашим парком и нашим динозавром, некоторые приехали и поселились с нами в палатках. Наш парк стал центром притяжения внимания всего мира.

Журналист. Да, я вижу тут съемочные группы со всех стран. Скажите, им удалось снять на камеру динозавра?

Маша. Пока нет, он очень застенчивый.

Майя. Но он может выйти в любую минуту.

Журналист. Скажите, а что говорят эксперты про непрекращающийся над парком уже десятый день дождь? Такое впечатление, что туча висит прямо над парком и нигде больше.

Маша. Эксперты недоумевают.

Майя. Но мама связалась с учеными из Венеции, и они прислали специальные палатки для повышенной влажности. Так что нам сухо.

Маша. И они даже прислали водонепроницаемое пианино, так что Майя занимается прямо здесь, потому что дисциплина.

Майя. Мама!

Журналист. Как вы считаете, сегодня вам удастся победить в противостоянии с властями? Ведь ликвидация парка назначена на сегодня.

Маша. Знаете, я уже победила. Мой муж говорил: невозможно спасти весь мир, но можно помочь одному человеку. Для моей дочери было важно, чтобы я была с ней в этой маленькой борьбе, и я с ней. И конечно, мы надеемся, что чья-то жажда обогащения не лишит всех нас, жителей этого города, кусочка живой природы.

Майя (Маше). Я люблю тебя, мама.

Человек с мегафоном. Граждане! Покиньте территорию! Менее, чем через полчаса начнется вырубка деревьев! Находиться на территории опасно!

Журналист. А мы продолжаем наш репортаж. (Подходит к Джону) Здравствуй, представься, пожалуйста.

Джон. Джон. Ой, то есть Женя Каплун.

Журналист. Скажи, почему ты здесь.

Джон. Я считаю, что парк надо спасти, тем более, это естественная среда для динозавра.

Журналист. Ты видел его?

Джон. Да, однажды увидел его за деревьями. Это, конечно, miracle! Настоящее чудовище! Живое! Р-р-р-р!

Журналист. А разве ты не хочешь, чтобы на этом месте возник классный кинотеатр? Ты бы там смотрел боевики, мультики. Торговый центр с закусочными, с Макдональдсом не хочешь? Со всякими стрелялками – тж-тж-тж.

Джон. Послушайте, ну это булл-шит. В наш век потребления и ожирения вы всерьез говорите о сто пятом кинотеатре и гамбургерах? Вы, вообще, социально ответственный человек? У вас дети есть?

Журналист. Э-э-э… Честно говоря…

Джон. Мне, честно говоря, не хочется терять время. Я очень занят – придумываю способ переработки пластика. И в завершении нашего интервью я хотел бы сказать о Майе. Мы учимся в одном классе. И если раньше я не понимал ее – ну, эти синие волосы, как-то… Я заблуждался. Майя, прости меня. Короче, она молодец! Это она все организовала, и ее друг Кощей.

Журналист. Кощей?

Джон. Ну, я не знаю его настоящее имя. Такой человек, ну, вы у Майи спросите. У него программа повышения добра в организме, и мы всю неделю вместе переводили бабушек через дороги, бабушки, кстати, вырывались и ругались. Ну, еще мы улыбались прохожим, некоторые нервничали из-за этого. Короче, оказалось, что парк – это реально. Все, мне пора заниматься. Способ переработки пластика – это тоже реально.

Журналист. Э-э-э, а….

Человек с мегафоном. Граждане! Покиньте территорию! Сейчас начнется вырубка деревьев! Находиться на территории опасно!

Журналист (в камеру). Я Арсений Краснобай, а мы продолжаем репортаж…

К парку на машине с мигалкой подъезжает Чиновник. Журналист с оператором бегут к нему.

Чиновник. Телевидение? Отлично. Давайте, записывайте. Я – Николай Вдрызг, заместитель мэра по градоустройству. Вы видите тут нарушителей закона. Нарушители оккупировали территорию и срывают строительство объекта, который создает инфраструктуру города. Но сейчас приедут бульдозеры. Закон на нашей стороне.

Журналист. Николай, а как вы прокомментируете то, что большинство жителей района высказалось в защиту парка.

Чиновник. Это вранье. Я знаю – все хотят кинотеатр и торговый центр. У меня сын… А вот он.

Дэн (вылезая из машины). Здрасте. Я Денис Вдрызг.

Чиновник. Вот – смена нам растет. О чем я? У меня сын учится в школе ближайшей, и он сказал мне. Эта девчонка-пугало воду мутит. Нечем заняться ей. Надо направить в эту семью органы опеки, выяснить, почему подросток болтается без дела, может, она наркотики употребляет.

Дэн. Пап, она отбирала велосипед у дворника – я видел.

Чиновник. С гастарбайтерами мы тоже разберемся. Дворники у нас будут православные. Если я стану мэром.

Журналист. Скажите, пожалуйста, Николай, а как вы относитесь к тому, что в парке найден динозавр.

Дэн. Это вранье.

Чиновник. Кем найден? Вы нашли его? Вы видели его своими глазами?

Журналист. Нет, но есть видео, люди записали на телефон…

Чиновник. А записать на телефон можно и ягодицы, а сказать, что щеки. Это все происки врагов нашей родины. Динозавр – это американская выдумка, вот если бы медведь – я бы еще поверил. (Звонок телефона.) На связи… Да, Взрызг… Да твою-то мать! Срочно свяжись с МЧС. (В камеру.) Только что мне позвонили и доложили о новом ЧП. Парковка перед супермаркетом взрывается соснами. Несанкционированный рост деревьев разрушает асфальт. Это какая-то диверсия! Деревья растут на глазах! Может, семена-диверсанты разрушат и главную площадь нашей страны?!

Дэн. Пап, надо звонить президенту.

Человек с мегафоном. Граждане! Покиньте территорию! Сейчас начнется вырубка деревьев! Находиться на территории опасно!

Журналист (в камеру). Ошеломительные новости! Оставайтесь с нами! Я Арсений Краснобай и мы ведем прямой репортаж из горячей точки нашего города. И вот уже я вижу бульдозеры.

К парку подъезжают бульдозеры.

Маша (в мегафон). Жить не на паркинге, а в парке! Жить не на паркинге, а в парке!

Жители палаток скандируют вместе с Машей. Бульдозеры подъезжают вплотную к палаткам.

Человек с мегафоном. Граждане! Покиньте территорию! Сейчас начнется вырубка деревьев! Находиться на территории опасно!

Чиновник (выхватывает у человека мегафон и говорит в него). Кто идет против власти – предатель! Вы предаете родину! Здесь будет построен торговый центр! А кому не нравится – тот пусть валит в тайгу жить, к Лыковым! Уезжает на фиг с нашего города! И страны!

Дэн (в мегафон). И с планеты!

С вертолета сбрасывается лестница и какой-то человек (Стивен) по ней спускается вниз. Журналист бежит к нему.

Стивен. Hi! I’m Steven Spielberg, an american film director. I have flown to see your dinosaur.

Журналист. Hi! I’m Arsenii – like Arsenii Tarkovsky. Я не понял, это правда Стивен Спилберг?

Стивен. Yup!

Джон. Это правда Спилберг. Он обещал приехать – и приехал.

Журналист. I’m glad to see you Mr. Spielberg! Do you like dinosaurs?

Стивен. Ha-ha! Funny question!

Джон. Mr. Spielberg, we are going to rename this park to Jurassic Park.

Стивен. О! Thank you! Call to UNESCO – they will protect your park.

Журналист. Я Арсений Краснобай, и еще одна эксклюзивная новость – наш парк на окраине будет включен в список Всемирного наследия Юнеско. В это все трудно поверить…

Из-за деревьев появляется большой динозавр. Бульдозеры уезжают, журналисты, чиновник и Дэн убегают. Динозавр наступает на машину с мигалкой и сминает ее. Стивен снимает его на камеру. Динозавр берет Майю и уносит ее в лес.

Майя и Кощей в доме Кощея. На этот раз прибрано, накрыт стол, они пьют чай.

Кощей (указывая на часы). Посмотри.

Майя. Двенадцать ноль-ноль. Ура! Это надо отпраздновать!

Они чокаются чайными чашками.

Кощей. Это не из-за парка?

Майя. А из-за чего? Уж не из-за тех трех старушек, которые отбивались.

Кощей. Это из-за тебя.

Майя. Что ты имеешь в виду?

Кощей. Не важно. Хотя… Знаешь, меня превратили в Кощея тоже из-за человека. Я предал одного человека. Из-за меня она осталась в одиночестве. И вот, я встретил тебя, ты была такая одинокая.

Майя. Ерунда! Никакая не одинокая! У меня была и есть моя музыка!

Майя играет на старом пианино.

Кощей. Как красиво. Оказывается, мне нравится музыка. Я столько узнал о себе за эти две недели.

Майя. Мне кажется, ты можешь пойти работать учителем истории. Все-таки видел три столетия.

Кощей. Меня бесят дети.

Майя. Да ладно, тебя полюбил весь палаточный лагерь.

Кощей. Они тыкали в меня палками.

Майя. Это не больно, когда такая толстая кожа. Вот если б я была динозавром – я бы не обижалась.

Кощей. Надо проверить. Превратить тебя в него.

Майя. Я просто думаю, ну не будешь же ты снова собирать тележки на парковке.

Кощей. Конечно, не буду. Парковка же проросла несанкционированными соснами.

Майя. Хи-хи.

Кощей. Да, и машинки с тележками висели на ветках. Интересно, это хороший поступок или плохой?

Майя. Хороший. Все равно автомобили с бензиновым двигателем скоро отомрут – их заменят электромобили. Ну ладно, допустим, не школа. Ну что тогда? Тогда иди в цирк работать.

Кощей. Кем? Животным или фокусником?

Майя. По очереди. Хи-хи.

Кощей. Я лучше буду зеленым спасателем. Или сосновым спасителем?

Майя. Или рыцарем, и чтобы с тобой за деньги фотографировались. Все-таки это так удивительно, что у тебя столько волшебных способностей. Завидую.

Кощей. Ага, а походила бы ты под дождем таким большим динозавром, наводящим ужас, я бы посмотрел. Все время хотелось есть, а там только горькие сосны, тьфу. Одна радость – можно мять машины с мигалками.

Майя. И сняться в фильме у Спилберга. Документальном.

Кощей. Напишу ему мейл: привет, Стивен, пишет тебе динозавр, которого ты встретил в России. Если обеспечишь пятиразовое питание сочными листьями, то я приеду в Голливуд, высылай транспорт.

Майя. Слушай, а может, у тебя еще какие-нибудь способности есть, а мы их не раскрыли?

Кощей. Да, есть одна.

Майя. Да? Какая?

Кощей. Я редко ее использую. Во сколько мама за тобой заедет?

Майя. Она снова приходит поздно, представляешь. Потому что ее избрали в депутаты после этой истории, она такая популярная теперь. Так что я сама домой поеду.

Кощей. Провожу тебя.

Майя. Джон меня проводит, я позвоню ему. Ну так что за способность?

Кощей. Я умею вызывать тени.

Майя. Тени? Какие тени?

Кощей. Тени людей. Я сейчас выключу свет, и к тебе придет тень. Только сиди очень тихо.

Майя. Вау!

Кощей гасит свет, какое-то время очень тихо и темно, но потом в комнату входит Тень отца.

Майя. Папа?

Тень отца. Майя, девочка моя.

Майя. Папа! Это ты!

Тень отца. Да, девочка. Я так соскучился по тебе.

Майя. И я! И я так соскучилась по тебе, папа.

Тень отца. Я знаю. Я вижу всю твою жизнь. Знаю про Дэна, Джона. Про школу, и про музыкалку. И про парк.

Майя. Правда? Ты правда все видишь?

Тень отца. Да, Маичка. И про маму вижу. Ты не злись на нее, ладно? Она тоже по мне очень скучает, понимаешь?

Майя. Я ее почти не вижу.

Тень отца. Я знаю, милая. Она потом придет в себя, просто всего год прошел. Прости ее. Я хочу, чтобы ты всегда знала, что я с тобой. Ты не одна.

Майя. Я совсем одна, папа.

Тень отца. Но у тебя же теперь есть Кощей, и Джон, и еще люди из нашего района.

Майя. Но мне нужен ты тоже.

Тень отца. Ты моя прекрасная дочь, самая лучшая в мире. Я очень люблю тебя. Очень скучаю по тебе. Все время вспоминаю, как учил тебя кататься на велосипеде. И на роликах. И на коньках. А помнишь, мы вместе рыбачили?

Майя. Да, папа. Я поймала совсем маленькую рыбу.

Тень отца. Да, и отпустила ее. Сказала: пусть она вырастет. Мне так жалко, что я умер так рано. Что не могу покататься с тобой вместе на велосипеде. Побывать на твоем выпускном в школе. На твоей свадьбе. Ты так выросла за этот год. И еще больше вырастешь. Какая ты красавица у меня.

Майя. Ты не мог бы приходить ко мне каждый день, папа? Я так скучаю по тебе.

Тень отца. Я не могу так часто, Маичка. Давай, буду приходить к тебе во сне? Ты только не забывай эти сны, хорошо, милая?

Майя. Хорошо, папа.

Тень отца. Ты только не забывай меня. Пожалуйста, не забывай меня.

Майя. Я не забуду тебя никогда, папа.

Тень отца. Мне надо идти.

Майя. Подожди, папа. Ну подожди минуточку, пожалуйста.

Тень отца. Хорошо, только минуту, милая.

Майя. А спой мне, пап. Помнишь, ты мне пел всегда перед сном.

Тень отца (поет тихо).

КОНЕЦ

2014 г.

Среди записей, вынутых из печи:

Фрагменты книги Карол Анн Лей «Сорви розы и не забывай меня. Анна Франк 1929–1945».

Фрагменты из письма Екатерины Гроссман сыну.

Свидетельство польской акушерки Станиславы Лещинской, бывшей узницы Освенцима.

Воспоминания Бориса Сребника о детстве в минском Гетто.

Анна, которой не будет

Г-н Отто Франк

Г-жа Эдит Франк

Марго Франк

Г-н Герман Ван Даан

Г-жа Августа Ван Даан

Петер Ван Даан

Альфред Дюссель

Старик

Войдя в Убежище, персонажи остаются там и живут до конца спектакля – всё время на виду. Старик существует вне пространства убежища – достаёт из огня своей печки – как в обратной съёмке – фотографии, письма, дневники и читает обрывки. Он тоже всё время на сцене.

Анна. Мне 27 лет. Обычно девочки считают, что это уже почти начало старости, но я так никогда не думала. Я всегда собиралась жить очень долго. И обязательно по-настоящему, не начерно, всерьёз. Чтобы как-то так взахлёб. Чтобы было понятно – причём каждую минуту, без сомнений: зачем ты здесь. И что не зря. Не так, что просто дом, обыкновенная рутинная работа, которую может сделать кто угодно, а не только ты. Нет! Надо обязательно добиться того, чтобы быть нужной людям. Я всегда знала, что во мне это есть. Что-то такое, что нужно всем (ну, не всем при всем… но точно многим). Что-то чем надо делиться. А это и ответственность, и гордость… Я старалась не слишком это выпячивать. Не всегда получалось… Но я старалась, честно. Ну, и, конечно, всегда очень много работала. Теперь я писательница. Может быть, пока не очень-очень известная, но у меня уже вышло три повести и один роман. И их читают. И я ещё всегда хотела очень интересно жить. Земля – такая огромная, а жизнь – не очень. Так жалко всего этого не увидеть! И я много путешествую. Да, и ещё, конечно, я люблю. А иначе – какой смысл, ведь правда. Как сильно-сильно-сильно я всегда мечтала любить! И… в общем, всё произошло. Мне 27, и я писательница, у меня есть любимый муж – он немного похож на моего отца (так случается), муж и дочка. Нет, две дочки. И… Меня нет. Меня нет, никогда не было и не будет. Я никогда не обниму мужа. И, конечно, не буду стоять под окном, когда моя дочь будет рожать первенца. Потому что дочери моей никогда не было. Откуда? Ведь меня нет. Потому что я еврейка. И какие-то люди решили, что меня быть не должно. В 40 и 41, когда таким, как я, запретили ходить по тротуарам, ездить на трамваях и поднимать глаза. В 42, когда пришлось бежать из дома ночью. В 43, 44, в 45, когда таких, как я, забивали прикладами, расстреливали в упор, морили голодом, сжигали в печах концлагерей живыми и мёртвыми – миллионами. Меня, такой, как я есть, не было. Вместо всего этого был пепел. От очень худого сожжённого тела, убитого тифом в Берген-Бельзене. Он сядет на чьи-то руки вместе с пеплом других тысяч и миллионов. Кто-то смоет его перед обедом, прольётся чёрная, чернее, чем обычно, вода. Кто-то вдохнёт его в лёгкие – мой пепел, пепел от меня, смешается с налётом никотина… А может, пепла не было. Может, меня закопали в общей могиле – этого я уже не знаю, я же была мертва. Если меня закопали, из меня выросла и каждый год вырастает какая-нибудь трава. А меня нет. Меня нет, но обо мне мечтали. Двенадцатилетняя, тринадцатилетняя, четырнадцатилетняя девочка, прежде чем быть смытой в водосточную трубу, прежде, чем осесть чьих-то лёгких, мечтала стать такой, как я, и писала об этом в своём дневнике. Невеста, кокетка, жена, любовница, мать, старуха – дожившая только до четырнадцати. Для меня честь, что она так мечтала обо мне, что она так подробно меня сочинила. Меня нет и не было, но она была.

Г-жа Франк. Анна, ради Бога, где ты прячешься? Надо срочно собираться!

Старик. Эдит Франк… (Совершенно справившись с эмоциями.) Известно, что в вагоне с надписью Вестерборк-Освенцим Эдит Франк пыталась отпороть от лагерного комбинезона номер. Ей казалось, что так она избавится от знака рабства. Откуда ей было знать, что в Освенциме номер ей, как и другим, присвоят навсегда: татуировка. Множество раз каждый заключенный проходил процедуру селекции. Направо – те, кому пока оставляли жизнь. Налево – в группу старых и больных. На смерть. Однажды там оказалась и Эдит Франк.

Анна. Мама.

Старик. Но она успела увидеть, что обеим её дочерям указали направо.

Анна. До этого ещё не скоро, так же?

Старик. Так. Убежище нашли уже после высадки союзников в Нормандии. В конце 44‑го года.

Анна. 44‑го? Так далеко! так много жизни! К тому же вдруг…

Г-жа Франк. С кем ты болтаешь?

Анна. … вдруг всё ещё возьмёт и не случится…. Ни с кем мама. Ты же знаешь, я веду дневник.

Г-жа Франк. Вот уж на что сейчас точно нет времени. Я умоляю тебя, собирайся. Пришла повестка. Вызов в Гестапо… К немцам. На допрос.

Анна. Папе??

Г-жа Франк. Нет, представляешь, Марго.

Анна. Марго? Она же просто школьница. Как можно?.. Так они там???

Г-жа Франк. Нет! Они в безопасном месте. Папа отвел ее. И мы должны тоже, немедленно.

Анна. Я должна всё это надеть? Я зажарюсь.

Г-жа Франк. С чемоданами по улице нельзя – это вызовет подозрения. Платья, книжки, учебники…

Анна. Мне главное дневник.

Г-жа Франк. И пальто придётся на себя – иначе просто рук не хватит.

Анна. Мама!!! Ты мне скажешь, наконец, куда мы идём???

Г-жа Франк. Всё по дороге. С Богом. С Богом.

Уходят. В пространство убежища входит г‑н Франк, за ним Марго.

Марго. Сюда?

Г-н Франк. Сюда.

Старик. Тиф! Звучит, как кличка собаки или даже имя какого-нибудь героя иностранного кино. А тиф – это просто сначала высокая температура, сводящая с ума головная боль, ломота в костях, потом сыпь по всему телу. Потом лихорадка и судороги. Тиф излечим. Но кто будет лечить в лагере смерти? Точная дата смерти Марго неизвестна: она умерла в середине или конце марта 1945 года в лагере Берген-Бельзен.

Марго. Невероятно! В самом сердце города.

Г-н Франк. Я бы сказал у немцев на носу.

Старик. До сих пор неизвестно, как обнаружили тайное укрытие. Отто Франк – единственный из обитателей убежища выжил в концлагерях. Свою жизнь после возвращения он посвятил изданию дневника своей дочери – Анны Франк.

Марго. В твоей фирме. Как хорошо ты всё придумал. И есть всё необходимое. Сколько же времени ты это устраивал?

Г-н Франк. Ну, скажем прямо, не один день.

Марго. А я ещё удивлялась, почему ты не пытался всё-таки вывезти нас из Голландии?

Г-н Франк (шутливо). Ага! Значит, ты думала, папа оставил семью без защиты и хлопает ушами. Интересненько! Ну, уж нет! Не дождётесь. Правда, въехать планировали через неделю, а не в такой спешке, но…

Марго. Вызов в Гестапо.

Г-н Франк. Ну, да. Здесь мы в безопасности. Я всё предусмотрел. Надеюсь, что всё.

Марго. А мама с Анной?

Г-н Франк. Да в том-то и дело… Давно должны быть здесь.

Они входят.

Анна. Папочка! Это гениально! В твоей фирме, у немцев под носом! И как здорово, что дверь замаскирована шкафом!

Г-н Франк. Я знал, что ты оценишь.

Анна. Ух ты! Это просто лучше не придумаешь. Настоящее убежище – точно!

Г-жа Франк. Дай Бог, чтоб ненадолго.

Анна. Мам, правда, у нас папа самый, самый, самый, самый…

Г-н Франк. Как ты, Эдит?

Г-жа Франк. Нет, ничего, просто этот путь…

Марго. Мам, всё уже прошло, всё уже прошло.

Г-жа Франк. Через полгорода, в ночи… Эти чёрные окна…

Г-н Франк. Так! Знаешь что, дорогая…. А приготовь-ка всем нам чай. Да, девочки? Мы же хотим пить?

Анна (сразу понимая его). Нечеловечески!!

Г-жа Франк. Да, конечно, конечно. Что это я?

Г-н Франк. Пора осваиваться. Кстати, Анна. Здесь кое-что для тебя. (Открывает чемодан.)

Анна. Мои кинозвёзды! И столик! Ты, точно, всё предусмотрел.

Г-н Франк. Ещё бы!

Анна. Пап, а мы здесь надолго?

Г-н Франк. А знаете, какой главное правило убежища? Не раскисать!

Анна. Как отлично!

Г-н Франк. А самое отличное – знаете что?

Анна. Что?

Марго. Что?

Г-н Франк. «Что? Что? Что? Что?». Что здесь, в этом убежище, мы больше не изгои, не отбросы и не мусор! не третий сорт – слышишь, Эдит? Мы здесь, как и прежде, нормальные, полноценные люди.

Г-жа Франк. Чай.

Анна. Папочка всё так прекрасно, прекрасно придумал.

Старик. «Поразительной была та скорость, с которой недавние друзья становились врагами. Это было не постепенное превращение, а словно кто-то резко клацнул переключателем. До того, как все это случилось, мы с подростками из христианских семей были равны. Мы с детства играли вместе. И тут по городу установили знаки: «евреям и собакам вход воспрещен». Нельзя было даже по тротуарам ходить. Не знаю, способны ли вы это понять. Неожиданно обнаруживаешь, что ты в этой жизни – ничто».

Г-н Франк. А теперь запоминайте крепче, чем молитву. Мы должны вести себя настолько тихо, насколько это вообще возможно. Под нами, сами видели, помещения конторы. В ней – друзья: мои служащие Мип, Беп, господин Кляйман. Они будут приносить нам продукты и всё необходимое. В разумных пределах, разумеется. Жить придётся экономно. И предельная тишина. Даже запредельная. Особенно в обеденный перерыв, когда в конторе тихо, а на складе приправ рядом может кто-то быть. Позволить себе капельку пошуметь мы можем только вечерами, когда все ушли. Ну, и по воскресеньям. Но, в любом случае: бдительность, бдительность, бдительность. Не подходить к окнам, Анна… любая мелочь может нас погубить. Мы же этого не допустим, правда? Да, и ещё одно. Как видите, места здесь на семерых…

Анна. О, да.

Г-н Франк. Не перебивай, пожалуйста. Я вполне серьёзно. Места здесь больше, чем достаточно… И с нами будет спасаться семья Ван Даанов.

Появляются Ван Дааны.

Г-жа Ван Даан. Здесь?

Г-н Ван Даан. Ты что-то имеешь против?

Г-жа Ван Даан. Я? Нет. Но возможно ли здесь разместиться всемером? Одному только тебе, мой дорогой нужно места столько, что…

Г-жа Франк. Августа… Располагайтесь, пожалуйста! Здесь у нас, конечно, не санаторий, но…

Г-жа Ван Даан. Однозначно!

Г-н Франк. Но места хватит всем.

Анна. Привет, Петер.

Петер. Здравствуй, Анна. Здравствуй, Марго. Здравствуйте.

Старик. В начале 45‑го года, когда восточный фронт приближался к Польше, заключенных из Освенцима начали перебрасывать на запад. Было непонятно, кто ближе к смерти: те, кого оставляли в лагере или те, кого уводили. Отто Франк уговаривал Петера сделать всё, чтобы остаться. Но он решил идти. Петер Ван Даан умер от истощения 5 мая 1945 года в австрийском лагере Маутхаузен – за 3 дня до его освобождения.

Г-жа Ван Даан. Предупреждаю заранее: по утрам я делаю гимнастику… Путти, дорогой, как думаешь, а куда нам повесить мою шубу?

Г-н Ван Даан. Вешай куда знаешь!

Г-жа Ван Даан. Как всегда любезен и приветлив. Какой великолепный пример сыну!

Петер. Мама!

Г-н Ван Даан. …А я расскажу всем. Значит… Внимание, пожалуйста! Звонит мне Гольдшмидт… В понедельник и говорит, чтобы я срочно приехал в дом Франков. Я, само собой разумеется, приезжаю. У вас разгром – ну, как вы всё и оставили. Он показывает мне ваше прощальное письмо. Мы пытаемся привести всё хоть немного в порядок, и тут…

Г-жа Ван Даан. Так вот, если не против, этот стол надо чуть-чуть подвинуть…

Г-н Ван Даан. Не перебивай, пожалуйста. Тут я нахожу блокнот госпожи Франк. И меня охватывает вдохновение. Я говорю ему: сейчас же сожгите. Это улика. Здесь адрес. Какой-то адрес в Бельгии. И он, разумеется, решает, что вы отправились туда. Виртуозная комбинация! Только чтобы никому, слышите? – говорю я ему. И знаете что?

Анна. Что?

Г-н Ван Даан. На следующий же день я слышу от разных знакомых а) Франки, с чемоданами, проезжали рано утром мимо нашего дома на велосипедах. б) поздно вечером Франки садились в машину… И так далее, и так далее, и так далее… Гениально?

Г-н Франк. Спасибо! Ну, что, коллега, будем руководить фирмой из подполья?

Г-н Ван Даан. Для таких профи, как мы, подполье не помеха.

Старик. На платформе, куда ночью приезжали поезда с пленными, громкоговорители повторяли: «Идти до лагеря целый час. Больные и дети могут поехать на грузовых машинах». Это была так называемая естественная селекция: грузовики отбывали прямо в газовые камеры. Остальных на разные группы разделял врач. Германа Ван Дана погнали вперед с толпой других мужчин. Через два часа обратно проехали грузовики с их одеждой.

Г-жа Ван Даан. И все-таки стол надо подвинуть… потому что для некоторых моих упражнений нужен размах…

Старик. Женщин и мужчин разделяли. На ночном перроне под лай собак матери прощались с сыновьями и мужьями навсегда. Место и дата смерти Августы Ван Даан неизвестны.

Анна (Марго). Такое чувство, что это вовсе не папа предложил семье своего компаньона скрыться вместе с нами (между прочим, спасая им жизнь)… А они приютили нас в своём родовом замке.

Марго (Анне). Ага! А мы, как варвары…

Анна. …воспользовались и остались на…

Г-жа Ван Даан. Один Бог знает, насколько эта мука затянется…

Ван Даан распаковал приправы.

Все (хором, вразнобой). Апчхи, апчхи…

Г-н Франк. Пожалуйста, постарайтесь тише. Апхчи!

Г-н Ван Даан (торжественно, будто рекомендуя). Мои приправы.

Анна. Вонючие!

Г-жа Франк. Анна! Иногда мне кажется, что всё послушание, отведенное вам природой на двоих, досталось Марго.

Г-жа Ван Даан. Ты не могла бы отойти – я вообще-то собираюсь поставить сюда свой сервиз, да, дорогой? А впрочем… Может, не распаковывать? Эдит, я считаю, чтобы не нагромождать здесь гор посуды, будет лучше сначала пользоваться тарелками из вашего сервиза… А наш пока от греха подальше…

Г-жа Франк (до пародийности учтиво). А может быть, как раз наоборот, от греха подальше, из вашего? А уж потом, если с ними что-то случится…

Г-жа Ван Даан. Что, интересно, с ними может случиться???

Г-н Франк. Тихо!!! Гораздо тише.

Анна (немного выходя из ситуации). Папа всегда был, как это говорится, «гарантом безопасности». А окно, которое отгораживало нас теперь от прежней беззаботной жизни, мы завесили шторой.

Г-жа Франк. Кому ты это говоришь?

Анна. Ну почему ты постоянно забываешь? Я веду дневник.

Г-н Ван Даан. Лучше бы помогала разбирать вещи.

Анна. Хорошо, как вам будет угодно… (шёпотом, Марго) …ваше великосветское величество. Куда это? Ай! (Разбивает тарелку.)

Г-жа Ван Даан. Бога ради, осторожней!

Анна. Простите…

Г-жа Ван Даан (драматически). Это то немногое, что у меня ещё осталось.

Г-н Франк. Это к счастью.

Петер. К счастью.

Анна. К счастью. Правда, извините… Как вы говорите, «от греха подальше» я лучше займусь шторой. Шторой, которую сделали вместе с папой.

Г-н Франк. Анна, мне кажется, мы с тобой несколько не подрассчитали.

Анна. Да? Не-ет! это окно из нашей шторы немного выросло. Не кажется ль тебе, что нам надо жертвоприношений?

Г-жа Ван Даан. Что?

Г-н Франк. Что?

Анна. Кровавых жертв! Госпожа Ван Даан, не отдадите ли вы нам для нашего оборонительного укрепления что-нибудь самое дорогое, что вам служило в прежней жизни, там. Ну же, не скупитесь!

Петер. Мама, подойдёт твоя зелёная шаль.

Г-жа Ван Даан. Ты что? В неё я куталась ещё на выпуске из гимназии. Это то немногое, что у меня ещё…

Анна. То, что надо!

Г-жа Ван Даан. Почему всё время разоряют только нашу семью?

Г-н Франк. Вы ошибаетесь. Вот! В этом пиджаке я проводил деловые заседания. И неплохо проводил. В ближайшее время он мне не понадобится. Эдит?

Г-жа Франк. Вот, этот носовой платок…

Г-н Франк. Ну, нет. Жертвуй-ка – вон – например, накидку.

Г-жа Франк. Как ты можешь? Я же носила её на курорте в наш медовый месяц!

Г-н Франк. Прекрасная жертва.

Анна. Марго! Не подкачай. Отдавай что-нибудь любимое, что-нибудь, в чём ты ходила на свидания.

Марго. Тебе прекрасно известно, что я практически не ходила…

Анна. Тогда в библиотеку! Что-нибудь серенькое…

Г-жа Франк. Анна, как не стыдно?..

Анна. Это подойдёт. Петер?

Петер (конфузливо). Ну…

Г-жа Ван Даан. Вот. В этом он блестяще выиграл в турнире по теннису.

Петер. Ну… в самом-самом отборочном туре.

Анна. Да не скромничай. Каждому видно: ты ж Геркулес. Давай это! Господин Ван Даан, а вы чем-то дорожите? Быть может…

Г-н Ван Даан. Только не мой фартук для колбас!!

Анна. Подходит.

Г-н Ван Даан. Нет! Через мой труп. Возьми вот… Носок. И скажи, пожалуйста, на милость: чем планируешь пожертвовать ты?..

Анна. Я? Я? Да я… Да, вот, пожалуйста! Кофточка, в которой я там ходила на свидание с Хелмутом Зилбербергом. И с Маурицем Костером. Нет, с Сэмом Соломоном… В общем, хорошая вещь.

Г-жа Ван Даан. О-очень ультрасовременное воспитание!

Г-жа Франк. Вы что-то имеете против?

Г-жа Ван Даан. Мне безразлично, но надо сказать…

Анна (преувеличено весело). Готово! Ну, теперь мы прочно отгорожены от мира.

Марго (элегически). И от прошлой жизни. Тем, что нам напоминает о ней…

Г-жа Ван Даан. Слава Богу! Вот он. А я уж испугалась, что забыла его. Это была бы катастрофа. Мой ночной горшок. Без него не представляю жизни. Это то немногое, что у меня ещё осталось.

Старик. «Сохнет белье, идёт стирка, готовится обед, дети ходят с 1 сентября в школу, и матери расспрашивают учителей об их отметках».

Г-жа Ван Даан. Каждый раз! Каждый раз одно и то же. Как надо чистить картошку к ужину, их не дозовёшься. Анна!

Анна. Иду!

Старик. «Старик Шпильберг отдал в переплёт несколько книг. Аля Шперлинг занимается по утрам физкультурой, а перед сном наворачивает волосы на папильотки, ссорится с отцом, требует себе какие-то два летних отреза. И я с утра до ночи занята – хожу к больным, даю уроки, штопаю, стираю, готовлюсь к зиме, подшиваю вату под осеннее пальто».

Г-жа Ван Даан. Ой, Путти, смотри – ты брызгаешь!

Г-н Ван Даан. Кёрли, мамочка, я не брызгаю.

Г-жа Ван Даан. Нет, брызгаешь.

Г-н Ван Даан. Не брызгаю.

Г-жа Ван Даан. Брызгаешь – это же прямо очевидно.

Г-н Ван Даан. Давай не будем об этом говорить.

Г-жа Ван Даан. Почему бы не высказать своё мнение?

Старик. «Я слушаю рассказы о карах. Знакомую, жену юрисконсульта, избили до потери сознания за покупку утиного яйца для ребенка. Мальчику, сыну провизора Сироты, прострелили плечо, когда он пробовал пролезть под проволокой и достать закатившийся мяч».

Г-н Ван Даан. Нет!

Г-жа Ван Даан. Но почему нет?

Г-н Ван Даан. Замолчи, пожалуйста!… мамулечка.

Г-жа Ван Даан. А господин Франк всегда отвечает своей жене. Правда же, господин Франк?

Анна (нарочно, назло кокетке). Ай!

Г-жа Ван Даан. Осторожней!

Анна. Чуть не разбила. Вот ещё б чуть-чуть.

Г-жа Ван Даан. Бога ради, осторожней! Помните, что это…

Анна и Марго. «Единственное, что у меня осталось…»

Г-жа Ван Даан. О-очень смешно.

Старик. «А потом снова слухи, слухи, слухи. Вот и не слухи. Сегодня немцы угнали восемьдесят молодых мужчин на работы, якобы копать картошку, и некоторые люди радовались – сумеют принести немного картошки для родных. Но никто из них не вернулся».

Г-жа Ван Даан. Петер, сынок! Ты помыл руки? Давай-ка, дружочек, к столу.

Г-н Ван Даан. А добавка будет?

Г-жа Ван Даан. Господин Франк, надеюсь, вы оцените. Сегодня я приготовила как-то особенно…

Г-жа Франк. А я как-то особенно убрала.

Г-жа Ван Даан. Это не одно и то же.

Г-н Франк. Выглядит аппетитно.

Г-жа Ван Даан. Ещё бы. Петер! Да где же ты? Тут много охотников и особенно охотниц за моим соусом. Петер! Господи, да что с тобой?

Петер с синим языком.

Петер. Ы съл чты-то ны…

Г-жа Ван Даан. Что? Ради бога!

Петер. Я, кажется, съел что-то не то. Язык посинел.

Анна (Марго). Вот шлемазл. Нечего сказать, повезло тебе с кавалером!

Марго. Мне???

Г-жа Ван Даан. Надо померить температуру.

Марго. Мне? Анна? (Анна делает вид, что самозабвенно ест и не слышит.)

Анна. Вкусно… Так вкусно, госпожа Ван Даан…

Г-жа Ван Даан. Лоб вроде не горячий.

Анна. Петер, может, ты вчера по рассеянности проглотил… эм… каракатицу?

Г-жа Франк. Анна!

Г-жа Ван Даан. Вот именно! «Анна». Дорогой, а не щиплет, не жжёт?

Анна (тихо). …не отваливается?

Г-жа Франк. Анна!

Анна. «Анна, Анна, Анна…»

Г-н Ван Даан. Что ты с ним носишься? Измазал чернилами, наверно.

Г-жа Франк. Это справедливо.

Г-н Ван Даан. Воды попей, и всё сотрётся. Ешь уже.

Г-жа Ван Даан. И правда, Петер, ничего ведь не оставят.

Г-жа Франк. На что вы постоянно намекаете?

Марго (Анне). Анна, почему ты так сказала про Петера?

Г-жа Франк. У девочек, в отличие от некоторых, далеко не самый лучший аппетит…

Г-жа Ван Даан (ворчит). И далеко не самые лучшие манеры…

Г-жа Франк. Что вы сказали?

Г-жа Ван Даан. В отличие от кого это, мне хотелось бы узнать?

Марго. А-нна! Не делай вид, что ты глухая.

Анна. Я и не глухая.

Г-жа Ван Даан. Я хочу сказать, что ваши девочки… Похвалить еду они никогда не успевают, зато шептаться за столом…

Анна. И так каждый раз. Всё-таки есть на свете постоянство.

Г-жа Ван Даан. Анна, почему ты оставляешь овощи?

Г-н Ван Даан. Вот именно.

Г-жа Ван Даан. Вот именно. Это что какой-то вызов, какое-то сообщение всем нам? Ты что намекаешь на то, что невкусно?

Г-н Ван Даан. Наверно, просто тоже помешалась на своей фигуре. Как и многие в этом доме.

Г-жа Ван Даан. Путти!..

Г-н Франк. Уверен, что Анна попросту наелась…

Г-жа Ван Даан. Ах, господин Франк, если бы ваши дочери были хоть вполовину столь же любезны и деликатны, как вы… Но, к сожалению, их воспитание…

Г-жа Франк. Что вы хотите сказать?

Г-жа Ван Даан. Я совершенно ничего не хочу сказать, мне совершенно безразлично, однако…

Г-н Ван Даан. Положи добавки.

Г-жа Ван Даан. Вкусно?

Г-н Ван Даан. Нормально.

Г-жа Ван Даан. Как я уже говорила, превосходный пример сыну.

Петер. Мама!

Марго. Анна, почему ты так сказала?

Анна. Что же, я не вижу, что кое-кто смотрит кое на кого, как на миндальное пирожное?

Г-жа Ван Даан (Петеру). Ну, покажи теперь. Получше?

Петер высовывает язык.

Анна. Петер, скажи, а ты любишь миндаль?

Петер. Ыыы…

Анна (Марго). Я тебя поздравляю.

Марго. Анна! (Чуть громче, чем нужно.) Ты невозможный человек!

Г-жа Франк. Марго, она опять тебя обижает?

Марго. Нет, мама, что ты, всё в порядке!

Г-жа Франк подходит к Марго.

Г-жа Ван Даан. Да уж, кое-кто кого угодно доведёт. Иногда я думаю, если посадить нашу Анну за один стол с Гитлером…

Марго видит что-то в окне и вскрикивает.

Г-жа Франк. Не смотри!

Анна. Что там??

Г-жа Франк. Нескольких человек ведут под конвоем.

Старик. «Я шла по городу, в котором проработала 20 лет. Когда мы вышли на Никольскую, я увидела сотни людей, шедших в это проклятое гетто. Улица стала белой от узлов, от подушек. Больных вели под руки. Парализованного отца доктора Маргулиса несли на одеяле. Поразил меня один молодой человек, он шёл без вещей, подняв голову, держа перед собой раскрытую книгу, с надменным и спокойным лицом. Но сколько рядом было безумных, полных ужаса. Шли мы по мостовой, а на тротуарах стояли люди и смотрели. Мне кажется, в этой толпе равнодушных глаз не было; были любопытные, были безжалостные, но несколько раз я видела заплаканные глаза».

Г-жа Франк. Может быть, Менахем Штейнберг?

Г-н Ван Даан. Может быть, Аарон Шнидельсон?

Г-жа Франк. Может, Соломон Гальский?

Г-жа Ван Даан. Да, это, безусловно, очень человеколюбиво, но, как вы полагаете, мы разместимся? (Мужу.) Что??? Я просто так сказала. Это мои соображения. Что нельзя?

Г-н Франк. Мы разместимся.

Г-жа Ван Даан. Вы правы, вы, конечно, конечно, конечно, правы.

Анна (Марго). А чего у всех такие лица, будто мы на военном совете?

Марго (тихо, с осознанием важности момента). Решили, что мы можем пригласить и спасти ещё одного человека. Взрослые выбирают, кого.

Анна. А давайте жребий падёт на кого-нибудь худого. И чтобы не делал зарядки. И не курил.

Г-жа Франк. Анна!

Г-н Франк. Анна!

Анна. Пап! Ну, что я такого…

Г-жа Ван Даан. И чтобы не молол без перебоя вздора, как кое-кто.

Г-жа Франк. Ну, это вы, пожалуй, чересчур!..

Анна. Спасибо, мама, но я обойдусь без адвокатов. Я вообще-то просто шучу. Если получилось не смешно – что ж, извините. Видно, не хватает дарования. (Уходит к себе.)

Г-жа Франк. Анна-Анна… И почему мои девочки – полная противоположность друг другу?

Г-н Франк. Ну, не вздыхай так. Это просто трудный возраст. Пройдёт.

Г-жа Франк. Иногда мне кажется, что она меня совсем не…

Г-н Франк. Не глупи. (Всем.) Мне всё-таки кажется, что было бы правильно пригласить господина Альфреда Дюсселя.

Петер (оторвавшись от занятия, скорее, рассеянно, чем желая сострить). Да, он худой.

Г-жа Ван Даан. Петер!

Г-н Франк. Он немолодой человек, в своём роде учёный, к тому же у него жена голландка.

Анна. Да, молодая жена!

Г-жа Франк. Анна!

Г-н Франк. Я хочу сказать, что едва ли они решатся выехать – а значит, он в опасности.

Г-н Ван Даан. К тому же врач в убежище не повредит.

Г-жа Ван Даан. Дорогой, он зубной врач.

Г-н Ван Даан. Послушай! Дорогая… Если, скажем, я специализируюсь на кровяной колбасе, это не значит, что я не могу сделать баварских сосисок.

Г-жа Ван Даан. А я разве утверждала обратное?

Г-н Ван Даан. Это я к тому, что врач всегда врач.

Г-н Франк. Значит, решено? Я напишу ему записку и передам с Беп.

Г-жа Франк. Надо будет всё хорошенько продумать.

Петер. Я поймал! Новости.

Все подходят к радио и прислушиваются. Радио работает очень плохо, Петер «переводит».

Г-н Ван Даан. Ну и чего?

Г-жа Ван Даан. Ничего же не слышно!

Петер. Мама! Ну, да, громкость ещё не совсем. Но… Они говорят: Сталинград держится уже знаете сколько? 122 дня. Он блокирует германскую шестую армию.

Г-н Ван Даан. А про высадку союзников ничего?

Анна (неожиданно резко). Высадка ещё не скоро.

Пока все были заняты радио, посередине комнаты оказался Дюссель с чемоданами.

Дюссель. Невероятно! Как вы хорошо укрылись, а там… если б вы только знали!

Г-н Франк. Вы теперь в безопасности.

Старик. Альфред Дюссель умер 20 декабря 1944 года в концлагере Нойенгамме.

Дюссель. Кругом зеленые и серые военные машины. Шнырь-шнырь, шнырь-шнырь. В них полицейские. Останавливаются, звонят во все дома и спрашивают, нет ли евреев. И если находят – всё. Забирают всех.

Анна. Ужасно.

Г-жа Франк (скорее для детей). Но мы здесь спрятаны надёжно.

Дюссель. Да, вам хорошо. Вам этого и не представить.

Анна (Марго). Мне это снится.

Дюссель. Семьи разлучают. Бывает, что, вернувшись из школы, дети не находят дома родителей. Или женщина приходит с рынка, а дом пустой. И заколочено. Вам-то что? Вы укрылись. Вам-то хорошо.

Анна. Ну, вообще-то, вам теперь тоже…

Дюссель. Вижу, дети здесь не знают, что в присутствии взрослых следовало бы помалкивать. Но, надеюсь, это можно будет поправить.

Анна. Ого! Заставлять человека молчать только на том основании, что он молод?

Г-жа Франк. Анна! Что за разговоры?

Дюссель. Да, предвкушаю проблемы. И сколько же вы уже здесь?

Г-жа Ван Даан. С 8 июля – то есть четыре месяца.

Дюссель. Хорошо вам! Как же вам хорошо…

Г-жа Франк. Господин Дюссель… теперь вы в безопасности. Именно для этого мы и пригласили вас. Чтобы ещё хотя бы один человек….

Дюссель. Не представляю, как я перенесу… отсутствие врачебной практики… разлука с женой…

Г-жа Франк. А вот с практикой мы могли бы вам помочь. То есть, наоборот: вы – нам. Может быть, вы когда-нибудь проведете осмотр…

Дюссель (глаза его загораются). Зубов? Безотлагательно!

Г-жа Франк. Не обязательно прямо сейчас!..

Дюссель. С такими вещами нельзя шутить! Кто первый?

Г-жа Франк. У Анны, мне кажется …

Анна (поспешно). У Анны, мне кажется, время занятий историей. Анна не может себе позволить нарушать режим.

Г-жа Франк. Я принесу воды.

Анна. …а то вконец поглупеет.

Марго. Я помогу Анне.

Петер. Ой! я не дочитал главу.

Дюссель (чувствуя, что все сейчас разбегутся, «ловит» г-жу Ван Даан). Господи Боже мой, я вижу по вашему лицу, что вас мучает зубная боль!

Анна. Ах, вот в чём загадка вечно недовольного выражения!

Г-жа Франк. Анна!

Дюссель. Прошу вас, в это кресло. Так, вы держите лампу. Надо больше света. Ту штору…

Г-н Франк. Нельзя.

Дюссель. В каких условиях приходится работать. Ну, ладно, подержите зеркало. Вы – открывайте рот. О, Господи!

Г-жа Ван Даан. Чты тыкыы?

Дюссель. Вы ещё спрашиваете? Дыра!

Г-жа Ван Даан. Ыхыы?

Дюссель. Вы ещё спрашиваете! Милочка! Как можно было довести себя до такого?

Г-жа Ван Даан. Ырыы…

Дюссель. Вот именно! Держите ровнее – буду вычищать.

Г-жа Ван Даан. Ыыыы….

Дюссель. Не дёргайтесь.

Петер (возвращается; сочувственно). Мама, ты немного потерпи.

Дюссель. Сидите смирно.

Раздаются и повторяются ужасные крики.

Анна. Взяли и добровольно подселили к себе в убежище палача.

Крик.

Г-н Франк. Умоляю, тише.

Дюссель (занятие любимым делом его и впрямь приободрило). Вот именно! А знаете, Черчилль переболел воспалением легких и идёт на поправку. Турция вот-вот вступит в войну… Скоро всё это должно закончиться. Надо быть стойкими.

Анна. Легко говорить, а у меня, как минимум, две дырки. Но я их буду прятать до последнего – клянусь.

Марго. Но это неразумно!

Анна. Если выдашь, перестану мыть посуду.

Госпожа Ван Даан вырывается и с криками бегает по убежищу.

Дюссель. Ловите её, ловите! У неё в десне инструмент.

Г-н Ван Даан. Как рыба на крючке.

Петер. Мама! Ну, тише, тише. Надо сесть. Надо, чтобы доктор закончил. Вот так. Будь мужественной.

Г-жа Ван Даан. Пытка…

Петер. Надо потерпеть.

Анна. А Петер твой совсем герой.

Марго. Анна! Он совсем-совсем-совсем не мой. И когда ты поймёшь, что не надо шутить такими вещами? Когда ты повзрослеешь?

Анна. Когда? Когда? Когда?…

Все готовятся ко сну.

Старик. «Женщина, готовящаяся к родам, вынуждена была долгое время отказывать себе в пайке хлеба. За хлеб можно было достать простыню. Выстиранные пеленки роженицы сушили на собственном теле. До мая 43 года всех детей, родившихся в Освенциме, убивали: топили в бочонке. Это делали медсестры Клара и Пфани. Первая была акушеркой по профессии и попала в лагерь за детоубийство. После родов младенца уносили. Детский крик обрывался и до матери доносился плеск воды, а потом… мать могла увидеть тело своего ребенка, выброшенное из барака. Ей не давали его похоронить, и его разрывали крысы».

Анна. Зачем учиться? Вот зачем учиться, если кругом смерть? Кому пригодятся мои знания по ботанике? Или там успехи в истории – смешно. Мне стало казаться, что война будет длиться ещё годы. Если мы и выйдем отсюда, я буду оплакивать всех, кто убит, а не щеголять знанием географии. Куда путешествовать? Кругом одно и тоже: бомбы, лагеря, война и смерть. Всё глупые, глупые, глупые мечты.

Марго. Влюбиться – enamorarse.

Анна. Стремиться – to strive

Петер. Добиваться – оbtenir,

Марго. Встретить – encontrar.

Анна. Достигать – to reach,

Петер. Превозмогать – surmonter.

Марго. Жить – vivir,

Анна. Жить – to live.

Петер. Жить – vivre

Петер. Научиться – apprendre. Знать – savoir. Стремиться – aspirer… Жить – vivre

Анна. Вырасти – to grow up. Победить – to win. Превозмогать – to overcome. Достичь – to manage. Жить – to live.

Марго. Превозмогать – surmonter. Научиться – apprendre. Справляться – vencer. Жить – vivir.

Г-жа Ван Даан. Путти, Пу-тти…

Г-н Ван Даан. Не мешай, пожалуйста, я разрабатываю рецепт колбасы из той дряни, которую мне притащили вместо грудинки.

Г-жа Ван Даан. Да, но не знаешь ли ты, где Петер?

Г-н Ван Даан. Где-где? Должно быть, прячется на чердаке. Или ещё где-нибудь прячется.

Г-жа Ван Даан. Прекрасный ответ.

Г-н Ван Даан. «Какой пример для мальчика!».

Г-жа Ван Даан. Никакой от тебя помощи. И ноль поддержки. Вот господин Франк…

Г-н Ван Даан. Господин Франк – образец мужчины. Кто тебе виноват, что ты захомутала такого бегемота, как я?

Г-жа Ван Даан. Как ты можешь так говорить? А я ведь всего лишь спросила у тебя, где наш сын. Я мать, я волнуюсь.

Г-н Ван Даан. Оставила бы парня в покое. Что ты его вечно дёргаешь?

Г-жа Ван Даан. Я не могу найти одну книгу. Одну книгу, которую ему еще рано читать. Я заказала ее у Беп, но она оказалась какая-то не очень понятная….

Г-н Ван Даан. Кто тебе виноват, что ты заказываешь какие-то неприличные книги? Лучше бы делом занялась.

Анна прислушивается к этому разговору, и идёт к Петеру (она-то знает, где он прячется). А запретная книга её очень интересует. Она идёт к Петеру.

Г-жа Ван Даан. И это ты говоришь мне? Мне, которая не покладая рук… А ты что делаешь, кроме чтения газет?

Анна (застигает Петера). Убежище в убежище?

Петер. А!!! Уф, это ты? Ага. Вроде того

Г-н Ван Даан. Я, между прочим, заказал себе кишки!

Г-жа Ван Даан. Кишки?

Анна. А что за книга?

Петер прячет.

Г-н Ван Даан. Кишки! Говорю же: отныне я буду делать колбасы. Мне нельзя терять навыки.

Г-жа Ван Даан. Господи Боже мой, но ведь на мясо уйдёт куча денег.

Г-н Ван Даан. Что-нибудь продадим.

Г-жа Ван Даан. И потом: тут же всё провоняет! И так от твоих сигарет…

Г-жа Ван Даан. И это вся твоя благодарность за мою будущую помощь!

Г-жа Ван Даан. Как грубо, Путти, как грубо.

Анна. Ну, же, не стесняйся. Покажи.

Петер. Такая, в общем, странная книга. Название «Пол и характер». Я ещё не разобрался. Но тут столько всего…

Анна. Можно?

Петер. Садись. Тут, в общем… «Итак, мужчина и женщина являются как бы двумя субстан… субстанциями…»

Анна. Дай я сама: «двумя субстанциями, которые в самых разнообразных соотношениях распределены на все живые индивидуумы, причем коэффициент каждой субстанции никогда не может быть равен нулю». Ого! Я вообще очень бы хотела посмотреть, как твоя мама всё б это осилила… «Коэффициент субстанции». Надо же! Боюсь, что у неё не хватило бы ума… Ой! Не обижайся…

Петер. Нет, это точно! В смысле: это сложновато для неё. Не меньше, чем для нас.

Анна. Я не хотела её обидеть. Просто такой уж у меня характер… Ну, ты знаешь. (С грустью.) Как, впрочем, и все в убежище.

Петер. Счастливая ты! Если б я ляпнул что-нибудь такое, уже бы до ушей покраснел и вообще… Я же никогда не нахожу нужных слов. Начинаю говорить, и – всё – запутался. Так и вчера за обедом сбился и … это было ужасно.

Анна. Ну, не так уж…

Петер. Так уж, так уж.

Анна (важно). Петер, знаешь, по моему опыту, излишняя застенчивость проходит с годами.

Петер. Не воображай.

Анна. И ты тоже? Сговорились? Бесит! Ладно, давай дальше. Наугад. Страницу и строчку!

Петер. Сорок пять, пять.

Анна. Читаю. «Произведения, созданные женщинами, возбуждают интерес вследствие связанной с этим половой пикантности…». Что за белиберда?

Петер. Да, нет, ну почему, в каком-то смысле…

Анна. Что?

Петер. Ничего, я просто…. Неважно.

Анна. Нет уж, договаривай. Ты хотел сказать, что женщины глупей мужчин, да? Что они годятся только для домашней работы что ли? Ты совсем как твой отец. Даже хуже – вообще как Дюссель…

Г-жа Ван Даан. Так вон он где! И с Анной, ну, конечно. Зачинщица!

Анна. А, ну, разумеется! Кто ж ещё в Убежище может быть во всём на свете виноват?

Г-жа Ван Даан. Ты ещё и дерзишь? Нет, на сей раз я этого так не оставлю! Эдит! Эдит, иди сюда и полюбуйся: твоя дочь развращает моего сына!

Г-жа Франк. Августа, мне кажется, ты перегибаешь…

Г-жа Ван Даан. А мне кажется, тебе пора посмотреть правде в глаза. Ты только взгляни, что они читают. Вот, пожалуйста, пожалуйста. «Человек, в отличие от животных сексуален… (сексуален – боже, я краснею) во все времена года».

Г-жа Франк. Боже, откуда это?

Г-н Ван Даан. Петер Ван Даан!

Дюссель. С ума все посходили. Я занимаюсь диссертацией.

Петер. Я больше не буду!

Г-жа Франк. Отто! Да оторвись ты, наконец, от своих бумаг. И посмотри, что вытворяет твоя дочь. Ты единственный, кого она ещё хотя бы в половину уха слушает…

Петер (тщетно). Это я… Госпожа Франк, мама, это я вообще-то… Анна ни при чём…

Г-н Франк. ТИШЕ!!! Молчите все! Я сказал: молчать! (Все затихают.) Что это?

Г-жа Франк. Отто, уже вечер, там никого…

Г-н Франк. Т-ссс! В том-то и дело, в том-то и дело, что там кто-то. Слышите?

Г-жа Ван Даан. Боже, взлом? По радио говорили: участились взломы.

Г-н Франк. Похоже на то. Больше никак не объяснить.

Г-жа Ван Даан. Но воры же могут найти тайный вход!

Г-жа Франк. Мы, как в ловушке здесь. И ничего не сделаешь.

Г-н Франк. Вот именно поэтому – тише. Ни скрипа, ни шороха, стойте где стоите. Говорить только шёпотом.

Петер. Мне надо в туалет.

Г-жа Ван Даан. Не тебе одному.

Г-н Франк. Смирно. Не вздумайте сдвинуть что-то из мебели. Тишина.

Прошло время. Но воры всё ещё внизу.

Петер. Господи, да сколько ж можно воровать? (Естественно, шёпотом.) Эй, там, нельзя ли побыстрее? Украдите уже всё и убирайтесь.

Г-жа Ван Даан. У меня всё затекло. Больше двух часов, кажется… Целая вечность.

Анна. И всё равно нам лучше, чем тем, кто сейчас там… Особенно в лагерях. Мне часто снится – я не рассказывала? – снится лицо моей подруги, Ханнеле. Такие огромные глаза и в них слёзы. А голова обрита. Я просыпаюсь сама в слезах. Так страшно за них.

Г-жа Франк. Война кончится, и всё мы выйдем на свободу. И отсюда, и оттуда, из лагерей. Анна… А знаете, если бы я оказалась сейчас на свободе, я бы выпила чашечку кофе где-нибудь на площади де Дам. Может быть, вы скажете, что это немного приземлённо… Анна, а ты?

Г-жа Ван Даан. О, я как будто прямо почувствовала этот запах. Божественно!

Анна. Мам, на свободе сейчас, как и у нас, только суррогатный кофе.

Г-жа Франк. А кто-то ещё собирается быть писательницей. Где твоя фантазия?

Анна. А, так можно всё, что угодно? Любую мечту? И после войны?

Г-жа Ван Даан. После войны??? Тогда так: я! Я посреди роскошного кафе в своей шубе. Нет, даже не в своей. В такой как будто… персиковой. Воздушной, лёгкой, как зефир, как облако… И запах….

Дюссель. Да, уж, здешний запах… мёртвого поднимет.

Г-жа Ван Даан. Нет! Запах духов! И музыка… И…

Г-н Ван Даан. Горячая ванна.

Марго. Присоединяюсь. В смысле… я тоже мечтаю о ванне. А вообще… Вообще, если уж серьёзно, больше всего я бы, наверно, хотела стать акушеркой в Палестине.

Г-н Ван Даан. Чего??

Г-жа Франк. Почему, доченька?

Г-жа Ван Даан. Да, и я ещё не досказала. Пирожное! Превосходное сладкое пирожное с шоколадным кремом, глазурью… Даже два. И в первый день свободы наплевать на фигуру.

Петер. Господин Франк, а вы?

Г-н Франк. А я мечтал бы навестить всех знакомых и узнать, что у них всё в порядке.

Г-жа Франк. Да уж…

Г-жа Ван Даан. О, да…

Г-н Франк. Ну, и… работа. Альфред? Вы отмалчиваетесь.

Дюссель. Я отправлюсь к жене.

Г-жа Ван Даан. Вот прекрасный ответ…

Дюссель. …не медля ни минуты, я отправлюсь к жене.

Г-жа Франк. Мы поняли, господин Дюссель, это похвально…

Дюссель. Прямо отсюда, незамедлительно, настолько быстро, насколько это вообще возможно. К жене!

Г-жа Ван Даан (опасаясь пикантного продолжения). А ты, Анна?

Анна. Так! Ну, держитесь. Ездить на велосипеде – раз, танцевать – два, петь (не шёпотом!)…

Дюссель. К жене! (Он замечтался.)

Анна. …Отправиться в путешествие…

Дюссель. К жене!

Анна. …завести собаку – той же породы, как в том кино, чтобы во время уроков ждала бы меня в школьном дворе.

Дюссель. К жене!

Анна. Вообще пойти в школу. Господи, у меня столько фантазий, что не знаешь, какую выбрать… Мне кажется, я каждый день буду проживать так, чтобы наверстать то, что потеряно здесь… И вообще, конечно, я стану писательницей.

Дюссель. К жене!

Анна. Или на худой конец, журналистской. Объеду весь мир (ну, это уже говорила). Я…

Петер (выпаливает). «Я, я, я…!» Всегда одно и то же. А хочешь знать, что буду делать я? Я когда кончится война, уеду в голландскую колонию Индонезию и стану там фермером – навсегда. Вот.

Всё это уже давно crescendo.

Г-н Франк. Тише!

Г-н Ван Даан. Да куда уж тише, Отто?

Г-н Франк. Помолчите все. Да, всё верно: там уже давно тихо. Они ушли.

Воскресенье. Солнечный день.

Анна. Чур, я первая в ванну…. Поберегись, прохожий! У меня горшок.

Петер (бурчит). Очень радостно слышать.

Анна (натыкаясь на облако сигаретного дыма). Апчхи! Доброе утро, господин Ван Даан.

Г-н Ван Даан. Осторожней на поворотах.

Анна. Слушаюсь, ваше высокоблагородие!

Г-жа Ван Даан (выходит на зарядку). Раз-два-три-четыре… Петер, милый, сделай музыку погромче. Слава Богу, в воскресенье можно не сидеть тише воды ниже травы. Раз-два-три-четыре… На фабрике никого…

Г-н Франк (Петеру; про громкость). Но, по-моему, ты всё-таки переусердствовал.

Анна. Папочка побрился! Дай поцелую.

Г-жа Франк. Ванна свободна?

Анна (в проброс). Абсолютно! Чего нельзя сказать о нас. (Целует отца.)

Г-н Франк. И в другую.

Дюссель. У меня день рождения, к тому же совпал с воскресеньем… но я всё равно не планирую праздновать. Не те обстоятельства…

Анна. Когда у меня будет муж, я стану заставлять его бриться так же гладко по два раза в день. И каждый раз буду проверять, как он справляется. (Целуя.) Вот так.

Г-н Франк. Ну, и повезёт же ему!

Г-жа Ван Даан. Да уж… Раз-два-три-четыре… Знаешь, детка, в юности у меня было море поклонников. Море! И отец мне говорил: «Если молодой человек распустит руки, скажи ему: «Господин, я порядочная женщина!». Тогда он поймет, с кем имеет дело». Я всегда так и поступала. И чего смешного?

Дюссель (госпоже Ван Даан). Доброе утро.

Г-жа Ван Даан. Раз-два…. Доброе! три-четыре…

Дюссель. У меня день рождения, но я не планирую праздновать. Не те обстоятельства… А что у нас на завтрак?

Г-жа Ван Даан. Горох, сухарики и кофе. Суррогат, разумеется. Раз-два-три-четыре…

Анна. Кто хочет похудеть, добро пожаловать к нам в убежище.

Дюссель. А на десерт? Вы что не приготовили десерта? Мне сегодня снился тот пирог, что Беп приносила на день рождения Отто.

Анна. Восхитительный пирог с надписью «Конец войне в 44 году!».

Дюссель. И с яблоками. С яблоками!!!

Г-н Франк. Ну, тише, тише.

Анна. Пап, мне иногда кажется, что у меня здесь до конца войны все голосовые связки и все мышцы а-тро-фируют-ся.

Г-н Франк. Красивое слово.

Анна. Выучила по биологии.

Марго. Доброе утро.

Дюссель. У меня день рождения…

Марго кашляет.

Г-жа Франк. Дорогая, ты что простудилась?

Марго. Нет, ничего, мам.

Г-жа Франк. Ох, это от сигарет. Конечно, просто невозможно…

Дюссель. У меня день рождения. Я, конечно, не планирую праздновать!..

Анна. Пап, ты сейчас будешь читать своего Диккенса?

Г-н Франк. Скорей всего, а что?

Анна. Ничего. Просто хорошо. У тебя во время чтения на лбу такая «читательская морщинка» – обожаю! Пап, послушай, я хотела с тобой посоветоваться. Как думаешь, прилично попросить господина Дюсселя, чтоб он хоть на пару часов уступал мне мой столик. Мне же всё-таки надо и заниматься, и писать…

Г-н Франк. Ну, конечно, попроси. Тем более, (чуть громче; лукаво) у господина Дюсселя день рождения…

Дюссель. Я не планирую праздновать.

Г-жа Ван Даан. Да, но поиграть с нами в одну игру вы же можете…

Дюссель. Поиграть? Августа, мне иногда кажется, даже вы иногда забываете, что я солидный уважаемый человек…

Г-жа Франк. И всё-таки. Холодно…

Дюссель. Вы с ума сошли? Духота!

Петер. Нет, очень холодно.

Анна. Можно обморозить нос – поберегитесь! Он вам пригодится. (Отцу; шутливо шёпотом.) В чужие дела совать.

Г-н Франк (тоже шутливо). Анна-Анна…

Г-жа Ван Даан. А теперь, кажется, теплее, правда?

Г-н Ван Даан. Сейчас сгорите с потрохами.

Анна. Теплей!

Петер. Ещё теплее.

Анна. Справа жар.

Г-н Франк. Ещё правее. Да, да, да! Эврика!

Дюссель. Это что? Это мне? Мне???.. Подарок!

Г-жа Франк. Это от жены.

Дюссель. От жены??

Г-н Франк. Беп принесла …

Дюссель. От жены! От моей ненаглядной! Подарок. Лотта, прелесть моя, печенье! Лоточка! Масло, хлеб…

Петер. Масло.

Дюссель. Вот как она меня любит! Коньяк. Коньяк! цветы, апельсины…

Петер. Апельсины…

Анна. Господи, мне кажется, у нашего Дюсселя карманы сейчас просто вспухнут!

Марго. Сколько же у него карманов??

Дюссель. Яйца! (Трясёт у уха.) Сырые!

Анна. Тоже в карманы? О, нет.

Петер. Слюнки текут!

Марго. Неужели он спрячет всё это и не поделится? Невероятный человек. Мы же всё видели.

Анна. А кого это волнует? Господин Дюссель. Я хотела бы вернуться ещё раз к своей просьбе о столике.

Дюссель. Надо же! И это в день рождения. Так испортить человеку праздник.

Анна. Да я пишу исторический документ! Да сам министр образования Нидерландов выступал по радио, что все свидетельства периода оккупации станут всенародным достоянием.

Дюссель. Так ты у нас всенародное достояние? Поздравляю. В таком случае, без такой мелочи, как столик, ты легко обойдешься. Считаю вопрос закрытым.

Анна. Превосходный ответ… Как сказала бы госпожа Ван Даан… Достойный пример для всех нас.

Анна подходит к Марго, которая приготовилась мыть голову.

Анна. Помочь?

Марго. Спасибо.

Анна. А знаешь, я ведь могла бы отомстить Дюсселю. Да ещё как.

Марго. Как?

Анна. Описать его в Дневнике совсем ужасным. Тогда он так и войдёт в историю.

Марго. Но ты же не станешь?

Анна. Ну…

Марго. Анна!

Анна. Я буду себя сдерживать – обещаю. (Марго довольна.) Но это будет непросто. Сама понимаешь: от-вра-ти…

Вместе. …тельный характер! (Смеются.)

Марго. Анна-Анна.

Анна. Что опять не так? Я просто хотела тебя развеселить.

Марго. Я удивляюсь, как ты умеешь веселиться, когда кругом столько горя. И опять вчера за ужином подшучивала над Петером. Он же такой беззащитный.

Анна. Нет, вы подумайте, что за жизнь такая? Один воспитывает, другой воспитывает, третий шпыняет, четвёртый шагу ступить не даёт… И сестричка туда же. Нашли себе козла отпущения, да? Да, я не такая святая, как ты – это всем известно. Что с того? Зачем мне каждый раз на это указывать?

Марго. Святая?

Анна. Ну, конечно! Марго умная, Марго разумная, Марго аккуратная, и какая ловкая. Никогда ничего не разобьёт… Всё говорит впопад. Эталон! Но должна сказать честно: я вовсе не хочу быть похожей на тебя. Ты слишком вялая и безразличная! Конечно, на твоём месте я бы собой гордилась…

Марго. А я, собой совершенно не горжусь. (Громко, да ещё и чем-то загремела).

Г-жа Ван Даан. Ради Бога, Марго, тише, тебя услышат не то что на складе… В самом гестапо.

Анна. Это всё я, госпожа Ван Даан. Как обычно!

Марго. Может быть, тоже не хочу быть похожей на себя.

Анна. Как это?

Марго. Мне, может быть, тоже не нравится, что я, как ты говоришь, вялая, апатичная…

Анна. Марго, ну, что ты меня слушаешь?

Марго. …не нравится, что во мне нет этого огня, как в тебе, этого обаяния…

Анна. Ты очень красивая.

Марго. …что во мне кровь как будто холодная. Меня будто ничего не греет изнутри. У меня вообще так мало желаний. Только не быть одинокой, но оно какое-то… абстрактное. Но, Боже мой, человек же не виноват, что у него мало желаний. Это же тоже Бог ему посылает…. Такой характер… Ты как думаешь?

Г-н Франк (с книгой). Дорогая, ты должна обязательно послушать это место.

Г-жа Франк. Чуть позже, хорошо? Я сейчас занята.

Г-жа Ван Даан. Я могу послушать.

Г-н Франк. Нет, я прочитаю всем попозже.

Марго. Может быть, как раз я хотела бы быть такой, как ты.

Анна. Марго! Мы просто разные. Как ты, такая умная, не понимаешь такой обыкновенной вещи. Ты должна быть сильной. Вон как ты нравишься Петеру.

Марго. Петеру? Ты смеёшься? Во-первых, Петеру нравится кто-то другой…

Анна. Что за ерунда? Ты просто дразнишься.

Марго. Нет, не дразнюсь. А во-вторых…

Г-жа Франк. Тряпка превратилась в сплошную дырку.

Марго. Во-вторых, чтобы сблизиться с кем-то, я должна сначала почувствовать, что он меня хорошо понимает, без лишних слов. Такой человек должен стоять духовно гораздо выше меня, чего я не могу сказать о Петере… И я вообще не знаю, встречу ли я такого когда-нибудь…

Анна. Ты что! Конечно, встретишь! Свою любовь. Этот человек точно где-то есть. Может быть, тоже прячется сейчас в каком-нибудь убежище…

Марго. А может, горит в какой-нибудь газовой камере.

Анна. Марго…

Марго. Извини. Я зря… просто очень грустно.

Анна. С кем не бывает! Так значит, тебе совсем-совсем не нравится Петер?

Марго. Ну, я же говорю: духовно гораздо выше меня. А тебе?

Анна. Он мне недавно приснился.

Г-жа Ван Даан. Представьте себе: банка консервированного языка испортилась.

Марго. Да?

Анна. Да! Ну, или вернее, не совсем он. Я не знаю. Во сне он был такой… высокий. И взрослый. В смысле не возрастом, а, в общем… в общем, не маленький, как сейчас. Сейчас же даже не разберёшь, обращает он на меня внимание, или нет! А там… Он почти весь сон на меня смотрел. И так, что я чувствовала: пока он смотрит, я с каждой минутой становлюсь красивее, умнее, не знаю… нежнее что ли… И если это ещё чуточку продлится, то я вообще стану самой лучшей в мире – понимаешь? А потом…

Марго (тоже романтически). Потом?..

Анна. Потом Дюссель захрапел. (Смеются.)

Марго. Анна… Бедная моя Анна. Ну, не грусти. Я уверена, что Петер в тебя тайно влюблён. В тебя же все влюбляются.

Анна. Спасибо! А ты… После войны ты обязательно встретишься со своим… высоким духовно. Верь мне – я же всё-таки как-никак будущая писательница.

Марго (уже смеясь; с благодарностью). Вот именно: писательница, фантазёрка.

Анна. Встретишься! И скорее, чем ты думаешь. Я рада, что мы поговорили.

Марго. Я тоже.

Анна. Только маме ничего не говори про мою любовь.

Марго. Шутишь?

Переход: прошло время.

Г-жа Ван Даан. Дорогой, мне кажется, пора взять из твоего запаса несколько колбас.

Г-н Ван Даан. Ни в коем случае. Это на чёрный день.

Г-жа Ван Даан. А сейчас, по-твоему, какой?

Анна. Пап! Я хотела рассказать: вчера видела за окном…

Г-н Франк (вдруг резко). Я же говорил: не подходить к окнам!.. Извини.

Анна. Да нет, ничего, ты прав. (Анна видит, что отцу неприятно из-за срыва и отвлекает его.) А ты помнишь, что сегодня годовщина прихода Дюсселя в Убежище? Он, конечно, сказал, что не будет праздновать. Не то событие. А я вчера спрашиваю: чего вы ждёте – поздравлений или соболезнований.

Г-н Франк. И что?

Анна. Он ответил, что примет и то, и другое. От него такой запах!

Г-н Франк. Анна!

Марго. Нет, правда. Мне кажется, у него по карманам гниёт еда.

Г-жа Ван Даан. Путти, дорогой, зачем ты всё время ходишь в этом фартуке?

Г-н Ван Даан. Бог знает, сколько это продлится – я хочу поберечь штаны. Ясно??

Г-жа Ван Даан. Я просто спросила. Отчего ты…

Г-н Ван Даан. Я хочу курить!!!

Г-жа Франк. Анна, может, ты всё-таки соизволишь мне помочь?..

Г-н Франк. Эдит, что это с тобой?

Г-жа Франк. Что со мной? А то, что кое-кто израсходовал всё семейное мыло. И мне пришлось мыть голову каким-то зелёным, клейким…

Анна. А мне жмёт вся обувь. Я выросла, а новую мне никто не хочет покупать. Пап, а давай я буду ходить в твоих ботинках.

Г-жа Ван Даан. Да твой грохот будет слышно ни то что внизу, а в самом Рейхе!

Анна. Вы бы лучше волновались о храпе господина Дюсселя.

Г-жа Франк. Это бесполезно. Неизбежное зло.

Анна. А я буду скользить в них, как балерина на пуантах.

Петер. Балерины не скользят.

Анна. Ах, извини, я забыла – ты же у нас знаток женщин и всех женских штучек.

Г-жа Франк. Боже, Анна!

Анна. Боже, мама!

Г-жа Ван Даан. Анна, как не совестно так разговаривать с молодым человеком? Вот когда я была в твоём возрасте, мой отец говорил мне….

Анна и Петер, и некоторые слова Марго. «Если молодой человек распустит руки, скажи ему: «Господин, я порядочная женщина!»

Анна. Невероятно, все истории убежища мы уже знаем наизусть. Пора объявлять конкурс на что-нибудь новенькое. Призом будет…

Г-жа Ван Даан. …Фасоль. Или горох. Потому что больше уже практически ничего нет. А вчера, между прочим, оставалось ещё немного сухарей. (Вполголоса мужу.) Ещё слава Богу, что распределением масла и маргарина заведуем мы, а не Франки. А то нас бы совершенно объели. Из чего мне прикажете готовить? Путти, милый, всего пару колбасок.

Г-н Ван Даан. Я сказал: нет!

Г-жа Ван Даан. Но Путти, хоть сосисочку. Разве я многого прошу?

Г-н Ван Даан. Нет! Нет, нет, нет, нет, нет, нет.

Г-жа Ван Даан. Я поняла.

Г-н Ван Даан. Нет. Нет. Бесповоротно: НЕТ! Сколько ещё раз повторить?

Г-жа Ван Даан. Путти, ты что? Я всего лишь…

Г-н Ван Даан. Ты всего лишь хочешь забрать у меня последнее, что у меня осталось. Сигареты кончились! Я четвёртый день не курю, а тут ты. Хочешь меня добить, да? Отнять последнее. Ведь их сожрут! Сожрут и глазом не моргнут. Сожрут, проглотят, уплетут за обе щёки, уничтожат.

Г-жа Ван Даан. Но Путти, разве ты не для этого их делал?

Г-н Ван Даан. Никто из вас не понимает, это же искусство! Я голоден, я сам так голоден… я нечеловечески голоден. Но я же их не ем! Я голоден и хочу курить, курить, курить, курить, понимаешь…

Г-жа Ван Даан. Поставь меня на место!

Петер. Ой, папа, папа, ты чего?

Г-н Франк. Герман! Так мы скоро друг друга съедим.

Г-жа Ван Даан. И по чьей же вине, интересно узнать?

Г-жа Франк. Отто, дорогой, иди сюда.

(Г-жа Франк мыла «в комнате» Ван Даанов и наткнулась на мешок с картошкой.)

Г-н Франк. Постой, Эдит, я сейчас…

Г-жа Франк. Я попросила тебя: иди сюда! Кто-нибудь в моей семье когда-нибудь будет откликаться на мои просьбы?

Г-н Франк. Что случилось, Эдит, тише.

Г-жа Франк. Подойди! Нет, ты подойди и полюбуйся на это.

Г-н Франк. Что?

Г-жа Франк. Ты что, не видишь? Полмешка картошки – дорогой, полмешка картошки – ты оглох? Ослеп? (Громко.) Полмешка картошки.

Г-жа Ван Даан. Очень кстати!

Г-жа Франк. Потрясающе кстати, с учётом того, что я нашла их под вашей кроватью!

Г-жа Ван Даан. На что вы намекаете?

Г-жа Франк. Тут уже не до намёков.

Г-жа Ван Даан. Я не намерена выслушивать оскорбления. Это уж слишком. Путти! Что ты молчишь, Путти, ты что не слышишь: на нас клевещут. Это же немыслимо. Почему ты молчишь?

Петер. Папа???

Г-жа Ван Даан. Путти? Нет, скажи, что это не так!

Он молчит.

Петер. Папа!

Г-н Франк. Герман! Я отказываюсь верить ушам.

Г-н Ван Даан. …Не знаю, как так получилось. Я хотел курить. Я так хотел курить – какое-то помрачение.

Анна. Господин Ван Даан… Не надо…

Г-н Ван Даан. Я не знаю, как мне загладить… Мне кажется, мы все здесь сходим с ума. Я, по крайней мере, точно. Петер, извини… Кёрли…

Петер. А я знаю.

Г-н Ван Даан. Что?

Петер. Я знаю, как мы всё исправим! Папа, не плачь. Мы проедим мамину шубу!

Г-жа Ван Даан. Как?

Петер. Ну, как-как? Отдадим Беп, а она – на чёрный рынок. Что может быть проще?

Г-жа Ван Даан. Час от часу не легче. Как тебе это вообще в голову пришло? Я носила ее почти столько, сколько мы с твоим отцом женаты. Ей сносу нет, она из превосходных кроличьих шкурок…

Петер. Тем более! Это значит, мы выручим за неё много денег.

Г-жа Ван Даан (чуть не плачет; искренне). Какой ты бессердечный, бессердечный.

Г-н Ван Даан. Я куплю тебе после войны воздушную, персиковую. Я обещаю. Кёрли, милая… Пожалуйста!

Г-жа Ван Даан. Это то немногое, что у меня осталось…

Анна. Но у вас есть ещё ночной горшок – на него никто пока не покушается.

Г-жа Ван Даан (зло; без экивоков). Ты когда-нибудь прекратишь вмешиваться?

Петер. Мам, мам, а давай устроим её похороны!

Г-жа Ван Даан. Анны? Петер, это всё-таки, пожалуй, слишком.

Петер. Да, нет, не Анны. Шубы! Чтоб ты с ней, как следует, попрощалась. Настоящие похороны. Будет весело. А когда продадим, наконец, нормально поедим. О, даже в рифму получилось.

Г-жа Ван Даан. Боже, что за бред! Ты перезанимался?

Анна. Ну, пожалуйста! Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста…

Петер. Пожалуйста!

Г-жа Ван Даан. Ну, хорошо. Сумасшедшие какие-то. И я с вами с ума сойду.

Петер. Чур, Анна поёт Шопена.

Анна (с радостью.) Ну, хорошо, уговорил. А ты ничего, молодец. Мам, пап, подпевайте. Ну, хватит дуться. Подпевайте же!

Петер. Пойдёт! (Он чувствует себя распорядителем бала и ведёт себя уверенней, чем обычно.) А теперь будем плакать и прощаться. Папа, ну, ради такого случая, за упокой шубы, ты должен разрешить всем съесть хотя бы по одной колбаске.

Анна. Ого! Ты вообще молодец.

Г-н Ван Даан. Да, да, конечно, естественно! Я и сам хотел предложить.

Анна, Петер, Марго (наперебой). Урааа!

Все фантасмагорически радуются и с аппетитом едят, капая соком на мех…

Петер (Анне). Фух, вроде обошлось.

Анна. Да, уж передышка не помешает – а то мы все точно здесь свихнёмся.

Анна. Находчиво ты. А я уже думала – всё.

Марго. Может, будет хоть один спокойный день теперь после бури.

Г-жа Ван Даан (растроганно). Настоящий праздник.

Г-н Ван Даан. Взрослеет мальчик.

Врывается разъярённый Дюссель.

Дюссель. Это немыслимо! Диверсия, саботаж!

Г-жа Ван Даан. На войне?

Дюссель. У нас, в убежище. Не иначе, как Анна брала мою подушку, и теперь – глядите, глядите: по ней прыгают блохи.

Анна. У меня нет блох!

Дюссель. Конечно! Теперь нет. Все они перебрались на мою подушку. Проклятье! Теперь я буду ходить с ней – чтоб ты не смела ее трогать.

Петер (несмело, но твёрдо). Послушайте, господин Дюссель, нам всем тяжело…

Все начинают говорить – сначала всё-таки друг за другом, потом – примерно после слов «Бог умер в Освенциме» наперебой, внахлёст, все вместе – так, что уже ничего особенно не разобрать, кроме накопившейся ярости.

Г-жа Ван Даан. Вот именно! Поди приготовь обед из одной гнилой моркови.

Г-жа Франк. Еда, конечно, не главное, но я так мечтаю о кусочке ржаного хлеба.

Г-н Франк. Дорогая, тебе нужно послушать это место из Диккенса.

Старик. «В газовые камеры заталкивали столько узников, что даже после смерти они оставались стоять. Падать было некуда».

Дюссель. Нужно больше покоя. И меньше блох.

Г-жа Ван Даан. Готовить без жира невозможно.

Г-н Франк. «Он сказал: «Садитесь, прошу вас. Вот курятина – это из таверны «Кабан».

Старик. «Они раздевались и шли по коридору к пологому спуску, под которым была большая яма. Над ней стоял надзиратель и стрелял в каждого, кто приходил».

Г-н Ван Даан. Мне нужно мясо.

Г-н Франк. «Вот язык из таверны «Кабан».

Дюссель. Я должен защитить диссертацию.

Старик. «Тела, наваленные друг на друга, охрана потом сжигала».

Г-жа Франк. Сколько можно храпеть?

Г-н Франк. «Вот говядина из таверны «Кабан»«.

Г-жа Ван Даан. Я просто заболеваю от ужасных запахов.

Старик. «Мама кричала – ее били прикладами».

Г-н Франк. Вот курятина – это из таверны «Кабан»

Г-жа Ван Даан. Англичане совершают ошибку за ошибкой.

Г-н Ван Даан. Англичане всё делают правильно.

Г-н Франк. «Вот крольчатина из таверны «Кабан».

Старик. «Бог умер в Освенциме».

Марго. Немцы могут победить.

Г-н Ван Даан. Мне надо курить.

Г-жа Франк. Ван Дааны забирают себе больше маргарина.

Г-жа Ван Даан. Франки едят сытнее нас.

Марго. Я вечно буду одинока.

Г-жа Ван Даан. Фасоль-горох-фасоль-горох….

Дюссель. Дети невоспитанные.

Г-жа Франк. Хорошо хоть, мы не в Польше.

Г-н Ван Даан. Мясо, мясо, мясо!…

Г-жа Ван Даан. Фасоль-горох-фасоль-горох….

Г-н Франк. «Вот утятина из таверны «Кабан».

Г-н Ван Даан. Курить, курить, курить…

Гвалт всё нарастает, доходит до crescendo. Вой сирены. Гул самолётов.

Г-жа Ван Даан. Только не это! Бомбы!

Г-н Франк. Ближе, ближе все в центр.

Г-жа Ван Даан. Будто это поможет!

Г-н Франк. От осколков. Окна могут разбиться.

Г-жа Франк. Дети!

Г-жа Франк. Не долетели. Улетают. Ведь улетают же?

Г-н Ван Даан. Улетают-улетают. Ты как, Кёрли? Ты в порядке?

Г-жа Ван Даан. Кажется, на сей раз да.

Г-н Ван Даан. Петер?

Петер. Я в норме, пап.

Г-жа Ван Даан. Всё-таки лучше умереть от бомбы, чем в лагере.

Г-н Ван Даан. Не говори, пожалуйста, о таких вещах.

После бомбёжки Петер включает радио, пробивается музыка. Все приходят в себя.

Старик. «Есть жук. Довольно крупный пещерный жук. Голова и жвалы удлинённые, ноги тонкие, цвет светло-коричневый. Вид открыт в начале тридцатых годов в Словении. И назван в честь Гитлера. Это объясняется просто: натуралист был поклонником нацистских идей. В начале 21 века вид почти вымер. Одна особь продается в среднем за 2000 долларов. Почему? Современные нацисты мечтают иметь дома существо, названное в честь своего кумира. Во второй мировой войне погибли десятки миллионов… А для кого-то – кумир. И вот я думаю: как так? Как так?»

По радио передают речь Эйзенхауэра о высадке союзников.

Г-н Франк. Они высадились! Союзники высадились, и благополучно.

Г-жа Ван Даан. Наконец-то, Господи Боже мой.

Дюссель. В Нормандии. Я всегда вам говорил, что высадка произойдёт в Нормандии.

Г-н Ван Даан. Теперь всё наладится, Кёрли.

Марго. Я так рада!

Анна. Высадились. (Смотрит на Старика.)

Петер. Теперь они, как в тисках, да, господин Франк? Между восточным и западным фонтом.

Анна. Высадились.

Г-н Франк. Да, теперь немцам крышка.

Г-жа Франк. Анна, почему такой несчастный вид?

Анна. Ничего, мама, просто померещилось…

Г-жа Франк. Радость же! Ну, что с тобой делать? У всех радость, а она… Вспомни, сколько вокруг горя и будь довольна, что многие несчастья прошли мимо…

Анна (ещё как будто в полутрансе). А если несчастья придут позже?

Г-жа Франк. Что?

Анна. Я хочу сказать: «нет, мама». Тебе надо понять: после любого пережитого горя остается что-то хорошее. Со временем это хорошее растет, и так достигается такое какое-то равновесие… Горя не надо бояться. А счастье… Ищи счастье в себе самой, подумай о всем прекрасном, что есть в тебе и мире и будь счастлива.

Г-жа Франк. Анна, Анна, Анна… Какая же ты у меня…

Эта всегдашняя «мантра» отрезвляет Анну, она закрывает уши и убегает.

Анна. Не слушаю, не слушаю, больше не могу.

Г-жа Франк (с болью и гордостью). Какая же ты у меня… взрослая! (Этого Анна не слышит.)

11. Не будет

Петер. Ты как?

Анна. Да, вот стою и думаю, что не буду мстить Дюсселю и за подушку тоже.

Петер. Не будешь, например, красить ему лампочку?

Анна. Ага! Не буду заливать чернила в тапки.

Петер. И насыпать незаметно соль в суррогатный кофе…

Анна. …И мазать его ночью зубной пастой.

Петер. Тем более, что зубной пасты у нас давно нет… Мы сильно повзрослели с тех пор, как прятались здесь с книжкой…

Анна. Дурацкой.

Петер. Дурацкой. Обманул нас пирог, похоже, да? Уже почти полгода, как 44‑й, а конца войне не видно.

Анна. Ну… почти полгода ещё впереди. Посмотрим.

Петер. Ты сильно повзрослела.

Анна. Ты тоже.

Петер. Но я всё ещё такой же застенчивый.

Анна. Нет, не такой же. Меньше.

Петер. Спасибо.

Анна. Тебе одиноко?

Петер. Нет.

Анна. Нет?

Петер. Нет. (Гордо.) Я считаю себя самодостаточным человеком и ни в ком не нуждаюсь.

Анна. Жаль. То есть ясно.

Петер. Почему «жаль»?

Анна. Потому что, значит, я не могу помочь тебе.

Петер. Но ты мне помогаешь!

Анна. Чем же?

Петер. Да всем.

Анна. Хорошо! То есть ясно. А вот мне – одиноко.

Петер. Да, ладно, ты всё время смеёшься.

Анна. Ты считаешь, что слишком много?

Петер. Нет!

Анна. Нет?

Петер. Нет. У тебя красивый смех. Сразу ямочки…

Анна. Это моя единственная красота.

Петер. Нет!

Анна. Нет?

Петер. Нет. Ты очень симпатичная. Засмейся.

Анна. Глупый! Но спасибо.

Петер. Анна… а ты прямо никому-никому, даже маме, не даёшь почитать свой дневник?

Анна. Конечно! Маме – в особенности. Там есть такие места… Надеюсь, что мама никогда не прочитает.

Старик. «Дневник Анны Франк» переведен на 67 языков мира, его общий тираж превышает 75 миллионов экземпляров… Но Эдит Франк действительно так никогда и не прочитала его».

Анна. Знаешь, иногда мне кажется, что Бог испытывает меня, и будет испытывать в будущем. Я должна сделать что-то полезное и важное для людей, которые меня окружают и ничего не знают обо мне… Ой, что это?

Петер. Прости. Это у меня в животе журчит. (Смеются.)

Анна. Да, уж, прошли те времена, когда мы в убежище катались, как сыр в масле, и кривили нос от овощей.

Петер. Ну, я, положим, не кривил…

Анна. Ты – да! Ты же бочка Данаиды. (Смеются.) Я так хочу что-то оставить после моей смерти.

Петер. У тебя получится. Я уверен.

Анна. Да?

Петер. Да. Анна!.. А дай мне почитать твой дневник.

Анна. Чего? Нет!

Петер. Да!

Анна. Нет!

Петер. Да. Ну, пожалуйста.

Анна. Нет!

Петер. Ну, давай разыграем.

Анна. С ума сошёл? Как маленький.

Петер. Я очень хочу. Ну!

Анна. Ну, ладно, я тебя обставлю.

Играют в камень-ножницы-бумага. Анна проигрывает.

Анна. Ты смухлевал!

Петер. Нет!

Анна. Ну, ладно, только некоторые места. Я сама выберу. Что-нибудь… что-нибудь такое… Нет, не это…. А знаешь что, раз уж всё так, читай вот последнее!!!

Петер. «Моя литературная работа – самое важное в моей жизни – продвигается успешно». Поздравляю.

Анна. Читай.

Петер. «Потому что меня вдохновляет он».

Анна. Продолжай.

Петер. «Сегодня мы смотрели на голубое небо, ветки каштанов со сверкающими капельками воды, на ласточек и других птиц, казалось, выточенных из серебра. Мы были так тронуты, что не произносили ни слова».

Петер. Это ты сочинила? Как красиво. Особенно про каштаны. Ты будешь настоящей писательницей.

Анна. Это еще не все. Читай дальше.

Петер. «Но это еще не все. Сегодня Петер…». Так это про меня?

Анна. Рррррррррр!

Петер. «…Петер не успокоился, пока моя голова не оказалась на его плече. Когда примерно пять минут спустя я выпрямилась, он притянул меня обратно. Это было чудесно. Так мы сидели – голова к голове. В полдевятого мы встали. Потом он вдруг сделал какое-то движение, и… не знаю точно, как, но он поцеловал меня. Где-то между волосами, щекой и ухом».

Петер. Анна. Я не могу поверить. А я думал, что никогда, никогда не смогу тебе понравиться. А ты всё так красиво сочинила!

Анна. Нет. Я не сочинила. Ты всё-таки раззява! Смотри, тут же дата.

Петер. Так это же ещё только будет. Анна… Всё это будет?

Анна. Петер, Петер, Петер… Между волосами, щекой и ухом. Ну, конечно, будет.

Старик. Анна Франк умерла от тифа в конце февраля или начале марта 1945 года. Ее тело, по всей вероятности, захоронено в общей могиле лагеря Берген-Бельзен.

2014 г.

Нина

Лена

Маша

Юля

Наташа

Этим девочкам по 13–15 лет.

Нина-2

А ей – от 7 до 10.

Все они – воспитанницы детского дома.

Автору кажется важным, чтобы Пролог не был привязан к конкретному месту (например, к детдомовской «группе»). Пусть будет непонятно, где происходит действие.

Нина. Я не могу жить с людьми, которые меня ненавидят. Я не могу жить в ненависти. Однажды я видела, как на улице подрались две кошки. Вместо двух пушистых ласковых зверьков вдруг возник сплошной клубок ненависти. Он визжал, рычал и катился прямо на меня. Казалось, еще секунда – и меня разорвут в клочья. Я не боюсь ни кошек, ни собак, но тут мне стало так страшно, что я не смогла даже убежать. Какой-то ужас пригвоздил меня к месту. Ненависть, злоба – оказывается, я смертельно боюсь их. До такой степени, что готова была сама с визгом и рычанием броситься на этих кошек, только чтобы они перестали… Сегодня, когда все набросились на меня, я снова услышала кошачий визг. Я прямо видела, как у них отрастали когти, а глаза загорались зеленым огнем. Я не могу с ними жить. Я лучше уйду.

Спальня в детдомовской «группе». Входит Наташа с книгой, читает на ходу. Садится. Входит Юля.

Юля. Ты не видела мою «Алгебру»?

Наташа. Отстань.

Юля. Ты не видела мою «Алгебру»?

Наташа. Отвяжись.

Входят Лена и Маша.

Лена. Ты чего?

Юля. Где моя «Алгебра»?

Лена. А я откуда знаю?

Маша. Ты же сама ее вчера Нинке отдала.

Лена. Точно. Сама отдала, а к нам пристаешь.

Юля. А где Нинка?

Лена. А я откуда знаю?

Наташа. Внизу где-нибудь шляется, где ей быть. Невозможно заниматься, спасу от вас нет с вашей Ниной.

Юля уходит искать Нину.

Лена. А я причем?

Маша. Ну что ты сразу?

Лена. А я ничего, что ты ко мне пристала?

Наташа. Да уйметесь вы или нет? Почитать дайте!

Юля возвращается.

Юля. Нет ее там.

Маша. А у Валентины Семеновны смотрела? Она часто там сидит.

Юля. Смотрела. Нету.

Лена. Девчонки, а заметили, как Валентина Семеновна подстриглась?

Наташа. И ничего хорошего.

Лена. Нет, классно.

Маша. Слишком коротко.

Лена. Ну и что. Зато классно.

Наташа. Вот и подстригись сама так же.

Юля. Ну вспомните же, куда делась Нина. Мне же «Алгебра» нужна.

Лена. Тебе нужна, сама и ищи.

Наташа. А между прочим, ее сегодня Клавдия Ивановна зачем-то искала.

Лена. «Алгебру»?

Наташа. Ну тебя.

Маша. И этот, как его… Который шахматная секция…

Наташа. Алексей Петрович.

Маша. Во-во, тоже искал.

Юля. Слушайте, по-моему, ее на ужине не было!

Лена. Точно, не было.

Маша. А на обеде?

Наташа. Была.

Лена. Не было.

Наташа. Была. Вы еще поцапались. Помнишь, она тебя толкнула, а ты компотом облилась?

Лена. Это вчера было.

Маша. Точно, вчера.

Юля. Что же, выходит, ее весь день нет?

Наташа. В школе была.

Лена. Девчонки, а вдруг она сбежала?

Наташа. Скажешь тоже. Чего ей сбегать?

Лена. А где же она тогда?

Наташа. Шляется где-нибудь.

Маша. Так долго шляется?

Юля. Да хватит вам. Что она, дура, что ли? Зачем ей сбегать?

Лена. Может, ей воли захотелось. Сбегала же Танька из десятой группы.

Наташа. Ну ты и скажешь. Не знаешь разве, зачем она сбегала? Нинка не такая.

Юля. Не могла она сбежать. Мы бы знали.

Маша. Где же она тогда?

Молчание. Все размышляют.

Юля. Если сбежала, что-нибудь с собой взяла. Вещи какие-нибудь. Не могла же без всего сбежать.

Наташа. Точно. Давайте посмотрим, чего не хватает.

Девочки обыскивают комнату. Одна из них показывает найденную записку. Остальные сбегаются к ней. Читают записку по очереди.

Юля. Я не могу жить с людьми, которые меня ненавидят. Я не могу жить в ненависти. Однажды я видела, как на улице подрались две кошки. Вместо двух пушистых ласковых зверьков вдруг возник сплошной клубок ненависти. Он визжал, рычал и катился прямо на меня. Казалось, еще секунда – и меня разорвут в клочья.

Лена. Я не боюсь ни кошек, ни собак, но тут мне стало так страшно, что я не смогла даже убежать. Какой-то ужас пригвоздил меня к месту.

Маша. Ненависть, злоба – оказывается, я смертельно боюсь их. До такой степени, что готова была сама с визгом и рычанием броситься на этих кошек, только чтобы они перестали…

Наташа. Сегодня, когда вы набросились на меня, я снова услышала кошачий визг. Я прямо видела, как у вас отрастали когти, а глаза загорались зеленым огнем. Я не могу с вами жить. Я лучше уйду.

Пауза

Лена. Я говорила вам – сбежала!

Маша. Про кого это она? Кто на нее набросился?

Наташа. С кем это она жить не может?

Юля. Это она про нас, что ли?

Лена. Сама она кошка драная!

Маша. Не зря ее никто не любит! И воспитки не любят!

Наташа. Набросились на нее! А как сама!

Юля. А сама-то как рот откроет!

Заброшенная беседка. Нина сидит, съежившись в комочек. Тихонько входит Нина-2.

Нина-2. Ты что здесь делаешь?

Нина. А тебе что?

Нина-2. Это мое место. Я прихожу сюда, когда хочется побыть одной. Когда устаю от людей. Тут никогда никого не было, а теперь ты пришла. Ты что, тоже устала от людей?

Нина. Не твое дело.

Нина-2. Дело, может, и не мое, а место мое. Уходи отсюда.

Нина. Некуда мне идти.

Нина-2. Не понимаю. Ты же где-то живешь?

Нина. Вроде да.

Нина-2. Так иди туда.

Нина. Не пойду.

Нина-2. Почему?

Нина. Не хочу. Меня там все ненавидят.

Нина-2. Но ты же не можешь здесь сидеть все время. Что же ты есть будешь?

Нина. Ничего не буду есть.

Нина-2. И спать тебе тут негде. И умываться. Ты не можешь здесь жить.

Нина. А я не собираюсь здесь жить.

Нина-2. А где?

Нина. Нигде.

Нина-2. Как это – нигде?

Нина. А вот так. Нигде не буду жить. Я им не нужна. И мне они не нужны. Они все время орут, человеческого языка не понимают. Дерутся все время, скандалят, только и думают, как побольнее сделать. Они злые и глупые. Не буду я с ними жить, я их ненавижу!

Нина-2. И что – теперь им назло ты и есть ничего не будешь, и жить нигде не будешь?

Нина. А хоть бы и так!

Нина-2. Ну и глупо.

Нина. Тебя не спросила! Ты кто вообще такая? Чего ко мне пристала?

Нина-2. Я тебе уже сказала – это мое место. Уйдешь – не буду приставать.

Нина. Это еще большой вопрос – чье место. Я, между прочим, здесь пряталась, когда ты еще под стол пешком ходила. И ни разу, кстати, тебя не видела. Ты откуда взялась?

Нина-2. Откуда надо. А место это – мое. Я его знаешь как нашла? Мы с девчонками в прятки играли. Мне ужасно хотелось всех обыграть, чтоб меня никто ни за что не нашел, вот я залезла сюда. Даже крапивы не побоялась. А когда залезла… Знаешь, когда я еще жила с мамой, у нас в саду была такая же точно беседка. И даже покрашена так же – синяя, а скамейки оранжевые. Веселая! Только она целая была, и краска свежая. А тут давно все облупилось. Я про прятки сразу забыла. Сначала ревела, все дом и маму вспоминала, а потом заснула незаметно. Проснулась – а уже темно. Так меня никто и не нашел, сама вернулась. Влетело мне тогда – жуть!

Нина. Ты что выдумываешь, это же со мной было! Это я так эту беседку нашла! Ты откуда про это узнала?

Нина-2. Ниоткуда не узнала. Все так и было, как я рассказывала.

Нина. Слушай, ты, прекрати издеваться надо мной!

Нина-2. Я не издеваюсь над тобой. И я не «слушай, ты», я Нина.

Нина. Неправда! Это я Нина!

Нина-2. Нет, это я – Нина.

Пауза.

Нина. Слушай, а ты кто? Может, ты – это я, а я – это ты?

Нина-2. Не знаю, как ты, а я – это я, и никто другой.

Спальня в «группе». Все в сборе – Лена, Наташа, Маша, Юля.

Лена. И все-таки как хотите, а я не понимаю, куда она могла пойти.

Наташа. А тебе-то что?

Маша. Ну интересно же.

Юля. Вдруг мы тоже захотим.

Маша. Дура.

Юля. А ты сама-то?

Лена. Родители у нее где?

Маша. Мать вроде где-то в Тамбове.

Лена. Далеко. А отец?

Маша. Нету.

Наташа. Ну и что, что далеко. Автобусы есть, электрички.

Лена. А деньги у нее были?

Маша. Нет.

Юля. Откуда ты знаешь?

Маша. Знаю.

Юля. «Знаю». Так она тебе все и сказала.

Наташа. Не было у не денег. У ней и никогда не было. Откуда?

Лена. Мало ли.

Маша. Хватит вам. Мы с ней вчера одно мороженое на двоих покупали. Откуда ей взять деньги?

Юля. И как же вы его делили? С двух сторон кусали?

Маша. Не твое дело.

Лена. А дяди какие-нибудь, братья-сестры?

Наташа. Вроде тетя была какая-то.

Лена. Здесь?

Наташа. Не знаю. Вряд ли.

Юля. Тетя у нее тоже в Тамбове.

Маша. Да и не пойдет она к ней.

Лена. Почему?

Маша. Я знаю почему.

Лена. Заладила: знаю да знаю.

Юля. Ее тетя один раз на каникулы брала, так через день вернула. Сказала, не может с ней. Ведет себя ужасно, сказала. Нинка знаете как обиделась. Она эту тетю теперь только «стерва» называет и знать не хочет. Она к ней ни за что не пойдет.

Наташа. А может, она в гостях у кого-нибудь?

Маша. На ночь-то глядя? И у кого же?

Наташа. Может, у кого из класса?

Юля. Хватит ерунду городить. Давно бы уже вернулась.

Наташа. Тогда куда же она делась-то, если ей пойти некуда? И правда, ночь уже.

Маша. Давайте записку еще раз посмотрим, может, что проглядели.

Читают.

Лена. «Я лучше уйду». Девчонки, а вдруг она…

Маша. Что?

Лена. Ну, это…

Наташа. Что «это»?

Лена. Вдруг она что-нибудь с собой сделала?

Наташа. Ну тебя, выдумываешь что попало, глупая.

Юля. По-русски же написано: «уйду».

Маша. Не написала же она…

Наташа. Девчонки… а помните, в том кино…

Юля. В каком еще кино?

Наташа. Ну, в этом… Помните, эта самая, как ее… записку оставила: «Я ухожу», а сама таблеток наглоталась, помните?

На мгновение все замолкают, потом начинают кричать друг на друга, и даже не кричать, а орать.

Лена. Это все из-за вас! Это вы к ней все время лезли!

Юля. Да? А ты не лезла?

Лена. Я не лезла! Это все вы! (Обращается к Маше) Ты с ней все время ругалась! И вчера она у тебя дезодорант просила, а ты не дала!

Маша. А что я? А одна, что ли? (обращается к Наташе) Ты Светкину юбку взяла без спросу, порвала, на нее свалила!

Наташа. А вы с Юлькой…

Юля. А что я? Что я?!

Лена. А дразнила ее все время! И смеялась над ней все время! (К остальным) И вы тоже!

Маша. А ты нет?

Лена. А я нет!

Маша. Врешь! Ты больше всех над ней издевалась!

Наташа. Да! Это все из-за тебя! Ты ее больше всех ненавидела!

Лена. Я ненавидела? Я не могу ненавидеть! Я всех люблю! Это все вы, сволочи, ее довели, а на меня сваливаете!

Снова беседка. В беседке – Нина и Нина-2. Обе девочки устали, замерзли и заметно присмирели.

Нина. Стемнело уже.

Нина-2. Ну и что?

Нина. И холодно что-то стало.

Нина-2. Так, может, домой пойдем?

Нина. Не пойду.

Нина-2. Все равно ведь идти придется.

Нина. Я тебя что, держу, что ли? Иди, мне же лучше будет. Баба с возу – кобыле легче.

Нина-2. А тебе одной разве не будет страшно?

Нина. А кому какое дело, страшно мне или нет? Кто обо мне беспокоится? Кто-нибудь меня ищет? Спят все небось давно сладким сном. А вдруг со мной что случилось? Может, меня уже и на свете нет?

Нина-2. Ты же есть.

Нина. А им откуда известно? Просто им наплевать, есть я или нет меня.

Пауза. Последующий текст девочки произносят, перехватывая его друг у друга, таким образом, чтобы казалось, что говорит один человек.

Нина-2. А представляешь… появляется сейчас здесь кто-нибудь такой… знаешь, как в кино…

Нина. …крутой, богатый и добрый…

Нина-2. …и говорит: «Девочка, ты почему здесь одна ночью сидишь? Почему плачешь?»

Нина. А я говорю: «Потому что меня никто не любит, и никого у меня нет в целом свете – ни мамы, ни папы, ни сестры, ни брата…

Нина-2. А он в ответ: «Я буду любить тебя, девочка. Я тебе буду и мамой, и папой…

Нина. …и сестрой, и братом. И увезет меня к себе на крутой машине…

Нина-2. …в крутой особняк с бассейном.

Пауза

Нина. Да бассейн не обязательно

Нина-2. И особняк с машиной не обязательно.

Нина. Лишь бы только меня любили…

Нина-2. Лишь бы только любили.

Нина-2. А такое бывает?

Нина. Чтоб удочерили? Бывает. Вальку в прошлом году удочерили же. И меня тетя удочерить хотела.

Нина-2. Да нет. Чтоб любили.

Нина. Не знаю. Меня тетя не любила. Любила бы – назад бы не отдала.

Нина-2. Так ты же ей такую жизнь устроила – врагу не пожелаешь.

Нина. Ну и что. Пусть бы она все равно меня любила.

Нина-2. А ты сама-то?

Нина. Что сама?

Нина-2. Ты сама-то ее любила?

Нина. Еще чего. Как она ко мне, так и я к ней.

Нина-2. А как ты к ней, так и она к тебе.

Нина. И правда. Какой-то замкнутый круг получается. Все хотят, чтоб их любили, а сам любить никто не хочет.

Нина-2. Значит, все-таки не бывает, чтобы любили.

Нина. Наверно, не бывает.

Нина-2. А если попробовать?

Нина. Что попробовать?

Нина-2. Ну полюбить кого-нибудь.

Нина. Кого же мне любить? Тетю? Так она меня теперь знать не хочет, как ее любить? На расстоянии?

Нина-2. На расстоянии – это не то.

Нина. А кого еще. Больше мне некого.

Нина-2. Да, вроде больше некого. Ну и дела. Так действительно и есть ничего не захочется, и жить не захочется нигде.

Нина. Я же тебе говорила, а ты смеялась..

Нина-2. И все-таки не может такого быть. Всегда можно кого-нибудь найти.

Нина. Кого тут найдешь?

Нина-2. Ну хоть кого-нибудь. Хоть птичку, хоть кошку.

Нина. Только не кошку. Терпеть их не могу.

Нина-2. Ну собаку. Рекс вон есть.

Нина. Да. Рекса можно любить. Он хороший. Только он ведь не человек. А мне нужен человек.

Нина-2. Полно вокруг людей. Если ты даже на Рекса согласна…

Нина. И что – выбрать какого-нибудь прохожего и любить его? Тогда уж лучше тетю.

Нина-2. Да нет. Прохожий не подойдет. Наверно, начинать надо с тех, кто рядом. С кем живешь.

Нина. С кем живешь? Да я их ненавижу! Это Ленку любить? Эту стерву? Вот кто кошка-то злющая. Или Машку? Она вон даже дезодорант паршивый для меня пожалела, подруга называется. И доверить ей ничего нельзя, всегда все разболтает.

Нина-2. А вот Юлька не разболтает.

Нина. Юлька не разболтает? Еще как разболтает! И врет все время и дразнится. Может, еще Наташку скажешь любить? Воображулю эту? Да чего, все они одинаковые.

Нина-2. Больше-то ведь некого, сама говорила.

Нина. Все равно. Я их начну любить, а они за это еще больше надо мной издеваться будут. Уж лучше Рекса. Он не будет издеваться.

Нина-2. Издеваться не будет. Но и поговорить с ним нельзя.

Нина. А с ними можно? Ругань одна.

Нина-2. Все равно с одним Рексом не проживешь.

Нина. Да, наверно. А как это – взять и начать любить? Как это делается?

Нина-2. Ну не знаю… Может, что-то хорошее надо в них найти, чтобы было за что зацепиться.

Нина. Нет в них ничего хорошего.

Нина-2. Так не бывает. Что-нибудь найдется. Юлька вон добрая по натуре.

Нина. А зачем тогда дразнится, если добрая?

Нина-2. Не знаю, зачем дразнится. Но что добрая – это факт.

Нина. А Машка?

Нина-2. А Машка искренняя.

Нина. Искренняя, видите ли. А тайны чужие зачем разбалтывает?

Нина-2. Она просто, наверное, всем верит. По себе судит. Думает, все такие, как она, зла никому не хотят. Она доверчивая просто.

Нина. Ну может быть. Ладно. Юлька пусть добрая, Машка искренняя. Наташка тоже добрая, хоть и воображает.

Нина-2. Не так уж и воображает. Потерпеть можно.

Нина. Ну ладно, можно потерпеть. Но вот на Ленку я ни за что не соглашусь. В Ленке точно ничего хорошего нет.

Нина-2. Ленка умная.

Нина. Ну и что за радость от ее ума, если она им пользуется, чтобы других получше обижать?

Нина-2. А может, она так защищается? Может, она внутри беззащитная и поэтому всех боится?

Нина. Это Ленка-то? Беззащитная? В том смысле, что от нее никакой защиты нет, это может быть.

Нина-2. А по-моему, ее просто жизнь била и люди обижали, вот она и научилась сперва огрызаться, а потом первая нападать.

Нина. Ну ладно, допустим. Хотя сомневаюсь я… Ну пусть так будет. Нашли в них хорошее. А дальше что делать? Прийти и сказать им, что ли: «Девочки, с сегодняшнего дня я всех вас люблю»?

Нина-2. Я думаю, надо чем-то для них пожертвовать. Что-то такое отдать им, что тебе самой нужно.

Нина. Например? Расческу? Тушь для ресниц? Так они и так все время их у меня таскают.

Нина-2. Тогда, наверно, не сердиться, когда таскают. Но расческа – это же такая мелочь. Одной расчески, пожалуй, не хватит. Надо все-таки что-то настоящее.

Нина. А что настоящее? Джинсы?

Нина-2. Может, и джинсы. Но у тебя же они одни, на всех девчонок не хватит.

Нина. Не хватит. А обязательно вещи?

Нина-2. Да нет, наверно, не обязательно. Слушай, а это идея! Что джинсы? Тряпка – она тряпка и есть. А ты им покажи завтра эту беседку.

Нина. Это еще зачем?

Нина-2.Потому что это самое дорогое, что у тебя есть.

Нина. Вот именно. Тут я хоть иногда настоящей жизнью живу. Хоть маленькое местечко, да мое. А ты говоришь, им покажи.

Нина-2. Не хочешь?

Нина. Не хочу.

Нина-2. Ну тогда давай хоть джинсы кому-нибудь подарим.

Нина. Машке.

Нина-2. Машке они малы будут. Давай Ленке.

Нина. Еще чего. Не буду Ленке дарить.

Нина-2. Ну тогда Машке что-нибудь другое. Свитер зеленый.

Нина. Не знаю. Я еще подумаю. Может, не стоит им ничего дарить. Может, я и любить их не хочу. Не нужны они мне, я и одна проживу.

Нина-2. Ну и живи одна, как дура.

Нина. Ну и буду.

Нина-2. И разговаривать с тобой не хочу.

Нина. Ну и не надо.

Нина-2. И никто не захочет. И даже Рекс не захочет.

Нина. Не нужен мне твой Рекс, и ты не нужна, и никто не нужен.

Снова спальня, и снова все в сборе – Маша, Лена, Юля и Наташа. Они даже не выходили никуда.

Наташа. Девчонки, страшно как! Неужели она правда… из-за нас…

Лена. Лично я ей ничего плохого не сделала.

Юля. Спорим, сделала?

Маша. Ну хватит, не начинайте снова.

Лена. А ты чего раскомандовалась?

Наташа. Ну правда, Лен, перестань.

Лена. Нет, что вы все на меня? Я одна, что ли, виновата, а вы все ни при чем?

Маша. Никто на тебя не говорит.

Лена. Нет, говорите! А она не только про меня написала. А про всех вас! Вот, смотрите: «…когда вы на меня набросились». Все вы, не я одна!

Маша. А когда мы на нее набросились?

Наташа. Она пишет – сегодня.

Лена. Сегодня?

Маша. Когда сегодня?

Наташа. Вспоминайте, что сегодня было.

Лена. Нинка пропала – вот что было!

Наташа. Кто сегодня с ней ругался?

Юля. Из-за чего?

Наташа. Откуда я знаю – из-за чего?

Маша. Ты сама и ругалась утром. Из-за расчески.

Наташа. Но не могла же она из-за этого…

Маша (Юле). А ты – из-за дежурства по коридору.

Юля. Это не я с ней, а она со мной.

Лена. Какая разница!

Юля. Такая разница! А ты ее на лестнице толкала!

Лена. А она – меня!

Маша. Да нет, девчонки. Это все не то. Что-то серьезное должно быть.

Наташа. Не было ничего серьезного.

Лена. А в школе, помните, после физики?

Маша. Ну да, поскандалили. Но ведь все друг с другом ругались, а не только с ней.

Наташа. Не то что ругались, а, считай, передрались. Если бы физик не вернулся.

Лена (Юле). Ты ее портфель напинала.

Юля. Подумаешь, первый раз, что ли. А ты ее обзывала и за волосы дергала.

Лена. Я не только ее, я и вон ее (показывает на Машу) тоже дергала. Она же не сбежала из-за этого?

Маша. Я-то не сбежала, а вот Нинка сбежала.

Наташа. А из-за чего ругались-то, вспомните хоть.

Лена. Вон из-за нее. (Показывает на Юлю)

Юля. А что я?

Маша. По-моему, кто-то чью-то тетрадку порвал.

Юля. Да нет, я точно помню. Нинка к ней (показывает на Наташу) в портфель залезла без спросу.

Лена. Уж и залезть нельзя. Скажите, принцесса какая.

Наташа. Да, вот такая!

Маша. Да перестаньте же. Давайте серьезно подумаем. Что вы ерунду всякую вспоминаете. Такое у нас по сто раз на день бывает, никто же из-за этого не сбегал. И уж тем более…

Наташа. Ты думаешь, она действительно…

Маша. Не знаю я. Но ведь нету же ее.

Молчание.

Наташа. Поздно как. И темно. И холодно уже…

Лена. А она ничего такого не говорила?

Юля. Какого такого?

Лена. Ну, что жить не хочет.

Молчание.

Маша. Когда от тетки вернулась…

Лена. Говорила?

Юля. Ну, не то чтобы прямо…

Лена. И все-таки.

Маша кивает.

Наташа. Представляете, она сейчас где-нибудь…

Маша. Перестань.

Наташа. Но страшно же.

Лена. Вот и перестань.

Молчание

Наташа. И все-таки как хотите, а не может такого быть. Не могла она этого сделать. Не умирает человек из-за ссор глупых, из-за расчески дурацкой.

Маша. Да не в расческе дело.

Наташа. А в чем тогда? Что такого жутко страшного случилось, чтобы жить не хотеть? Ну тетя, ладно. Обидно, конечно. Но мы-то причем? Мы-то ведь не тетя.

Маша. Значит, мы еще хуже тети.

Наташа. Чем это мы еще хуже тети? Тетя ее, как котенка вшивого, сначала подманила, а потом вышвырнула. Что же такого мы еще хуже сделали?

Маша. Значит, сделали.

Молчание

Лена. А кто видел, как кошки дерутся?

Юля. Ну я видела.

Маша. И я.

Лена. Ну и как?

Наташа. А ты сама-то видела?

Лена. Видела.

Молчание

Наташа. Как вы думаете, нам скажут, когда ее найдут?

Маша. Это смотря как найдут. А то и не скажут.

Наташа. Как не скажут? Имеем же мы право знать, что с ней?

Лена. Тебя за ручку отведут и все тебе покажут, а потом тебе поручат цветочки поливать на ее могиле!

Наташа. Дура!

Лена. А ты умная! Утро вон уже скоро, а ее нет. Что тебе еще непонятно? Любопытная какая, все ей объясни! Зачем тебе? Лично я знать ничего не хочу. Мне и без того тошно.

Молчание

Маша. Честное слово, девчонки, полжизни бы отдала, только чтоб она вернулась.

Наташа. Точно, Маш, я бы тоже.

Юля. Девчонки, это все, наверное, из-за меня. Я дразнила ее все время, жизни ей никакой не давала. Я вообще ужасная, всех дразню, пристаю ко всем. И к Машке вон. Маша, я тебя никогда больше дразнить не буду, честное слово, только не обижайся на меня.

Маша. Да что мне на тебя обижаться? Сама виновата, недотепистая такая, ничего толком не умею, как меня не дразнить. Я вон Нинкиной лучшей подружкой считалась, а что толку? Не только ей не помогла, а даже не заметила, что с ней беда случилась.

Наташа. А знаете, девчонки, правда, паршиво очень, когда тебя дразнят. Я когда сюда попала, меня тоже дразнили, так я под кровать пряталась и ревела там. Потом привыкла и сама дразниться стала.

Лена. Надо мной тоже сперва все издевались. Я тоже пряталась, только в углу, вон там, за шкафом. Сидела и думала: как они могут так со мной обращаться, разве так можно, это же не по-человечески. А потом тоже научилась издеваться и сама хуже всех стала. Привыкла…

Наташа. А Нинка, наверно, так и не смогла привыкнуть.

Лена. А мы даже не заметили, что ее нет. Если бы Юльке «Алгебра» не понадобилась…

Наташа. Точно, если бы не эта «Алгебра», мы бы и не вспомнили.

Лена. Сто раз умереть можно, мы и не почешемся.

Маша. Не представляю, как мы жить дальше будем, если она не вернется.

Лена. Как-нибудь придется жить.

Спальня в «группе». Входит Нина. Некоторое время они молча смотрят друг на друга – Нина на девочек, девочки – на Нину. Потом все бросаются к ней, обнимают, тискают.

Юля. Нин, а ты где была?

Маша. Нин, ты обиделась на нас, да?

Нина. А вы что, всю ночь так и просидели, спать не ложились?

Маша. Нин, ты мой дезодорант возьми насовсем, я тебе его дарю.

Наташа. Нин, я твою расческу никогда больше без спросу брать не буду.

Юля. Нин, а на что ты обиделась, а?

Лена. Что вы к ней привязались? Может, она устала.

Юля. Она есть, наверно, хочет.

Наташа. Нин, хочешь есть?

Маша. У меня яблоко есть.

Юля. А у меня булка. Будешь?

Нина. Буду.

Маша приносит яблоко из-за кулис. Юля достает булку из кармана. Нина ест.

Маша. Нин, так где же ты была все-таки?

Нина. Есть тут одно местечко. Беседка заброшенная. Я вам завтра покажу.

Наташа. Не завтра, а сегодня уже. Утро скоро.

Нина. Ну сегодня. А вы так и не ложились?

Лена. Конечно, не ложились. Мы знаешь как за тебя перепугались.

Наташа. Здорово все-таки, Нин, что ты нашлась.

Маша. Нин, а тебе не было там одной ночью страшно?

Нина. Было.

Юля. Что ж так долго не возвращалась?

Лена. Отстаньте от нее. Вернулась – и слава Богу.

Наташа. Она там замерзла, наверно.

Юля. Замерзла, Нин?

Нина. А что вы здесь без меня делали?

Маша. Что делали? Да сначала как всегда… Что мы делали, девчонки?

Юля. Да ничего особенного.

Наташа. Представляешь, мы даже не сразу и поняли, что тебя нет, представляешь? Пока Юлька свою «Алгебру» искать не взялась.

Лена. Нин, а ты когда ушла? Сразу после школы?

Нина. Какую «Алгебру»?

Маша. Ну «Алгебру» свою.

Лена. Ты сразу после физики ушла?

Юля. А где моя «Алгебра», Нин?

Нина. Твоя «Алгебра»? А я откуда знаю.

Юля. Так она же у тебя.

Нина. У меня? Нет ее у меня.

Юля. Как нет? Я же ее тебе давала.

Нина. Мне?

Юля. Ну да. Маш, правда ведь, давала?

Маша. Давала.

Нина. Когда?

Лена. Да отстаньте вы с этой «Алгеброй», далась она вам.

Юля. Ну мне же «Алгебра» нужна. Мне же двойку исправлять.

Лена. Возьми мою.

Юля. Мне твоя не нужна. Мне моя нужна.

Маша. Какая тебе разница?

Юля. У меня там отмечено, что спрашивать будут. Я всю книжку зубрить не собираюсь.

Лена. А так ты что, не помнишь?

Юля. Еще чего, буду я помнить.

Нина. А если что-нибудь еще спросят? Дополнительный вопрос?

Юля. Какой еще дополнительный?

Маша. Не будет Анна Петровна ей дополнительных вопросов задавать.

Лена. Точно, она нашу Юля знает.

Юля. Ну и что – знает?

Лена. Способности твои сногсшибательные. Что ты даже какую тему тебе учить запомнить не можешь.

Юля. Ой, а ты у нас больно умная!

Лена. Да уж с тобой не сравнить.

Маша. Девчонки, ну хватит вам, не начинайте опять.

Юля. Что хватит? Алгебру мою отдайте, тогда будет хватит. Я из-за вас двойку получать не собираюсь.

Лена. Да тебе и получать не надо. У тебя она уже есть, и не одна. Тоже из-за нас?

Юля. А у тебя тоже двойка по химии. И сочинение ты списала, а то бы тоже двойка была.

Лена. А ты и списать не можешь.

Юля. Зато вы только и можете, что списывать. А Машка списывала на контрольной и все равно трояк получила!

Маша. Мне за почерк поставили! И не списывала я, только раз подглядела!

Юля. Где раз, там и десять. Все ты списала.

Наташа. Не списывала она. Я с ней сидела, я знаю.

Юля. Да ты сама-то двоечница.

Наташа. Я?!

Юля. Ты. Кто по физ-ре два получил за прыжки?

Наташа. А, по физ-ре… Это разве предмет. Мне на нее плевать.

Юля. Это потому что ты чахлая и квелая, пальцем шевельнуть не можешь.

Наташа. Зато ты всем шевелить можешь, только не мозгами.

Лена. Да. Юлек, с мозгами у тебя плохо.

Юля. Не ваше дело мои мозги. Отдайте мою «Алгебру» и отвалите.

Лена. Нужна-то мне твоя «Алгебра».

Юля. Отдайте!

Маша. Да нет ее у нас.

Юля. Отдайте сейчас же!

Наташа. Да она у Нинки, что ты к нам пристала?

Юля. Нинка, отдай «Алгебру»!

Нина. Нет ее у меня.

Юля. Отдай, говорю!

Нина. Да нет ее у меня.

Маша. Да отдай ты ей.

Нина. Да как я отдам, когда ее у меня нет?

Маша. Ты нее брала, я помню.

Юля. Брала!

Нина. Да когда я брала?

Маша. Вчера. Тот есть позавчера уже. Помнишь, ты свою в школе забыла?

Нина. Так я же сразу вернула.

Юля. Ничего ты не возвращала! Отдай «Алгебру», а то я скажу, что это из-за тебя у меня двойка!

Лена. Отдай ты ей, а то она вонять не перестанет.

Юля. Сами вы!

Нина. Но я правда отдала.

Юля. Отдала она! Смотрите какая! Бедна она, несчастная, сбежала, замерзла! Жалеют ее все. А чего ее жалеть! Как «Алгебру» чужую затырить, так она не бедная. Сбежала она! Лучше бы и не возвращалась.

Нина. Вот именно. Лучше бы не возвращаться к вам. Сволочи вы все-таки, терпеть вас не могу. Злющие!

Лена (издевается). А мы-то тебя прямо обожаем!

Маша. Мы сволочи? Да за что ты нас так назвала?

Наташа. За то, что мы тут всю ночь из-за тебя не спали? Переживали за тебя?

Нина. Одолжение они мне сделали – не спали! Да хоть и вообще никогда не спите – мне-то что!

Маша. Какая ты все-таки, Нина.

Наташа. И жалеть тебя не за что, правильно тебя все дразнят.

Юля. Мало еще.

Лена. Ты-то молчи уж, «Алгебра»

Юля. Сама молчи!

Лена. Ты мне рот не затыкай!

Юля. Захочу и заткну!

Музыка заглушает голоса девочек, но они продолжают ругаться. Еще немного – и у них снова начнут отрастать когти, и глаза загорятся зеленым огнем. На этой более чем печальной ноте мы с ними и расстанемся… Но Нину мы еще увидим на минутку.

Действие Эпилога, как и Пролога, лучше не привязывать к конкретному месту. Может быть, затемнить всю сцену, оставив единственное освещенное пятно. В него входят обе Нины, держась за руки.

Нина. Прямо не знаю, что делать. Опять, что ли, убежать?

Нина-2. От себя не убежишь.

Нина. Да, точно. От себя – нет.

Нина-2. Здесь жить придется.

Нина. Я здесь не могу. Я с ними не умею.

Нина-2. А с собой – умеешь?

Нина. Да нет, наверно. Тоже не умею.

Нина-2. А они?

Нина. Что – они?

Нина-2. Они друг с другом умеют?

Нина. Нет, тоже не умеют. Это надо же – никто ни с кем не умеет.

Нина-2. Учиться придется.

Нина. А ты знаешь, я ведь, наверно, и учиться не умею.

Нина-2. Ничего. Если захочешь – научишься.

Занавес

Мне десять лет, и больше всего я боюсь родиться в прошлом. В прошлом можно было умереть от обычного рака. Сейчас я им каждый год болею – и ничего. В прошлом все красивые большие девочки были маленькие, неинтересно. А в самом древнем прошлом телевизоры были снаружи, а в мозге не было даже простых процессорных объемов.

Нам, конечно, и сейчас не позволяют ставить больше двух. Но детей победить невозможно. Старшеклассники знают, как пронести инсталлятор через робота-вахтера. Себе они ставят объемы бесплатно, а для таких младших как мы у них существует рассрочка. У меня четыре объема, не считая учебных. Можно никогда не переключать «Планеты-трансформеры» и играть в «Стоуншутеров» сразу за три разные команды. Конечно, из-за этого я иногда натыкаюсь на людей и стены, и не слышу многое из того, что говорят учителя и мама. Но они никогда не говорят ничего важного, поэтому мне не трудно делать вид, что я их слышу.

– Ты слышишь меня?

– Тебя?

– О чем ты думаешь? С кем я разговариваю?

– Мама, я тебя слышу.

– Папа возвращается.

Я на мгновение перестал контролировать зооподов, и антропоморфы сразу захватили половину их территории. Придется начинать с нижнего уровня.

– Когда. – Это не вопрос, мне не интересно.

– Сегодня. Прямо сейчас. Он уже близко.

Еще я не люблю прошлое за то, что в нем у меня был папа. Вы видели когда-нибудь, как папа писает в штаны? Если нет, значит, ваш папа не космонавт. Мой папа космонавт.

– Здравствуй.

В дверях стоит толстый мужчина. От него пахнет лекарствами. Я восстановил контроль над армией зооподов.

– Здравствуй, папа. Хорошо, что ты вернулся.

Не люблю прошлое. Мой отец – из прошлого. Стоит ровно. Прошлый раз он шатался, изо рта текла слюна. Потом его рвало. Сейчас лучше. Но мне все равно. Только из вежливости вхожу в объем подсказки.

Имя папы, его образование, экспедиции, пол, вес, состав крови, туча диагнозов… Все это я знаю. А вот типа новости: опять катастрофа, опять невозможное стечение опасных обстоятельств, опять жив, опять герой… У папы есть фанаты. Сейчас у любого фрика есть фанаты. А папа фрик из фриков: он самый говняный капитан Системы.

– Как ты?

– Хорошо.

– Выключи все.

Спорить бесполезно. Папа всегда видит, когда я играю. Я, назло, делаю еще два выстрела и выключаю.

– Я сказал все.

Я выключаю все, даже серию, где Белая Кровь попадает в плен к правителю Хе. Правда, я ее видел сто раз.

– Я тебя очень люблю.

– Я тоже тебя люблю.

Папа рассердился, ушел. И нормально. Я снова включаю все.

Ночью меня разбудил Марк. Марк – это тоже мой папа, только ночью и мальчик. Ночью папа не помнит, что стал взрослым, поэтому с ним можно дружить, как с человеком. Это такая болезнь, она бывает у тех, кто слишком близко подлетает к Юпитеру. Она страшная, но мы живем в мире, где все можно вылечить. Я не дружу с Марком.

– Привет.

– Уходи к себе, к жене уходи.

– Ты уже так говорил.

Марк помнит все, о чем мы говорили прошлый раз. Но все равно не может поверить, что голая женщина в кровати – его жена.

– Чего ты ко мне пристал? Это моя комната, не ходи сюда.

– Я не больной.

– Ты больной, Марк. Посмотри на себя. Ты взрослый дядя. У тебя волосы даже на пальцах. Ты мой папа-придурок. Тебя показывают в новостях каждый раз, как что-то в космосе взрывается. Ты заразный, ты вонючка.

– Я не вонючка.

– Нюхай.

Я заставляю Марка нюхать подмышки.

– Воняет.

– Видишь.

– Ты из-за этого? Я могу чем-нибудь помазать.

– Я не из-за этого, Марк. Ты воняешь, как все взрослые, это нормально. Я просто не хочу с тобой дружить.

– Почему?

– Отстань. Тебя скоро вылечат. И ты снова будешь моим папой.

– Не вылечат. Я буду выплевывать таблетки.

– Ты не сможешь. Утром ты не сможешь. Утром ты папа.

– Поэтому?

– Нет.

– Я подменю таблетки сейчас.

– Марк, бесполезно. Мама заметит. Не заметит мама, заметят врачи.

– Тогда отдавай ручку, которую я тебе подарил.

Два папиных отпуска назад Марк подарил мне ручку со стриптизом – если перевернуть. Он достал ее из своего тайного клада, который устроил еще мальчиком и потом забыл. Мне очень не хочется расставаться с ручкой.

– На, подавись.

– Ну, почему?

– Потому.

Еще немного, и Марк заплачет. Я уже видел его таким, после этого совершенно невозможно относиться к папе серьезно.

– Не плачь.

Марк перестает плакать. Он надеется, что я сейчас скажу ему что-то доброе. Но я молчу, я просто хочу, чтобы он перестал плакать.

– Почему ты не хочешь, чтобы мы дружили?

– Ты не поймешь.

Марк ломает ручку и уходит в папину спальню. До утра он будет смотреть, как спит голая мама. Он мне сам рассказывал, что уже так делал. А потом уснет и проснется папой.

Утром мы завтракаем всей семьей. Папа пытается говорить со мной серьезно, поэтому он невнимательный: мне удается незаметно играть в шахматы и «Восстание смыслов 2».

– Сынок, я знаю, что ты чувствуешь…

В школе нас учили не говорить «я знаю, что ты чувствуешь». Такая фраза может обидеть. Невозможно знать, что чувствует другой человек. Но, судя по Марку, мой папа был троечником.

– Я переживаю, что надолго оставляю вас, мне, поверь, хотелось бы возвращаться надолго и возвращаться здоровым.

– Верю.

– Потом эта болезнь… Мне объяснили, как она может проявляться… Конечно, трудно поверить, что ночью я превращаюсь в ребенка… Но твоя мама говорит…

Мама выразительно смотрит на папу.

– Ну, не важно, что говорит твоя мама. Но я верю, что это правда. И врачи тоже говорят.

– Это правда, папа. Ночью ты мальчик.

– Я говорил с тобой?

– Да, ты приходишь ко мне в комнату, и мы разговариваем.

Мама пьет какао. Похоже, она тоже не отключила свою любимую «Розовую рабыню», поэтому ей важно показать, что она с нами.

– Это правда. Я несколько раз просыпалась, а тебя нет.

Папа трет рукой шею. Она у него толстая от космической еды и болезней.

– Сынок, я хочу, чтобы ты сказал честно… Я тебя не испугал?

Бедный папа, какой же ты скучный.

– Пап, все нормально. Нам весело! Мы играем. Ты рассказываешь разные интересные истории, потом учишь старым играм, потом мы придумываем приколы и засады.

– Вам весело?

– Нам весело.

– И… тебе?

– Конечно, я же сказал «нам».

Видно, что папа не может поверить.

– В мое время вместо объемов были экраны. Это ничего?

– Технологии – это чепуха, главное, что мы понимаем друг друга.

Наконец, папа счастлив. Он говорит маме:

– Ну да, дети всегда поймут друг друга.

Мама старательно согласна.

Бедный папа. В объеме подсказки запись о твоем окончательном увольнении появилась десять минут назад. Ты больше не попадешь в космос, который так любишь. И, хотя мне тебя и жалко, играть с Марком в оставшиеся ему ночи я все равно не буду. Ты зануда, папа. А это не лечится ни космосом, ни детством.

Мы живем в тундре. Папа, мама и я. Бабушки нет с нами, она снова учится. Раньше тут было холодно и бродили мамонты. Потом мамонты умерли. Но ученые их оживили. И сейчас тут тепло и снова бродят мамонты. Но тундра не перестала быть пустой и скучной. Я люблю ее, вчера я долго сидел на крыльце, глядя на звезду. Подошел папа.

– Ты не понимаешь, как тебе повезло.

– Понимаю.

– Не понимаешь.

Хорошо, не понимаю, как скажешь, папа.

– Люди в городах лишены этого неба. Если мы помолчим, услышим, как тундра разговаривает.

Пока ты не пришел, я все слышал. Как шевелится трава, как устраиваются на ночь птицы в своих гнездах, как в трех километрах отсюда роботы-дезинсектры вздрагивают во сне.

– Это очень важно – видеть, чувствовать, учись этому.

Я все вижу, папа, все чувствую. Я понимаю, зачем ты говоришь то, что говоришь. Ты принял трудное решение, ты увез нас из города. Из-за тебя мы живем, как древние люди, у нас нет почти ничего, что есть у обычных людей, даже поездов. Но никто не обижается на тебя, папа. Пройдет еще пять лет, и ты не сможешь меня удержать. Я уеду. А эти пять лет я как-нибудь переживу. Этим я и занимаюсь. Каждый день, прожитый с тобой. Каждую секунду. Жду. Когда.

Подошел Рыжик. Это наш мамонт. Мама Рыжика умерла вскоре после родов, поэтому он остался жить с нами на станции. Станция это просто дом. Такой, какими были дома несколько веков назад. Комнаты в таком доме отличаются. Есть отдельная кухня, есть спальня родителей, есть детская. Это неудобно, но постепенно к этому привыкаешь. Я привык. Точнее, делаю вид, что привык. Я все время делаю вид. Не потому, что хочу, чтобы меня принимали за кого-то другого. А именно из-за того, что хочу остаться собой.

Все началось через много лет, когда вулкан, который неожиданно проснется у нас тут, в тундре, решат потушить пучковой бомбой. Пучковая бомба это только звучит сложно. На самом деле это обычная связка из стабилизированных микрочерных дыр, которые можно купить в любом магазине электродеталей.

В той жизни я остался на станции и вырос в мужчину. Похожего на папу. В той прошлой будущей жизни я тоже, как и он, стал экологом и научился презирать жителей городов.

Было обычное утро будущего. Только половину неба занимала черная туча. Это новый вулкан выбрасывал в небо газ и породу. Ученые-вулканологи ночевали у нас, они совсем не снобы и обошлось без обычных для горожан вопросов: «как вы так живете?». Вечером мы пили вино и ели мамин пирог. Мы, это я, папа, мама, бабушка, вулканологи. Бабушка тоже хотела что-то приготовить. Но мама ей не разрешила. Бабушка слишком много училась в этой жизни, поэтому ничего не умеет делать по-настоящему хорошо. Мы рассказывали вулканологам о тундре, они рассказывали нам о вулканах и о способах, которыми их можно потушить, если потребуется. Сидели допоздна, папа даже сыграл на гитаре, а гости подпевали ему. Я тоже люблю петь. Но пою только когда остаюсь один. У меня нет голоса и ужасный слух.

Утром я застал вулканолога, обматывающего пригоршню черных дыр скотчем. Мне стало интересно и я стал смотреть. Вулканологу понравился мой интерес.

– Нет ничего лучше старого доброго скотча!

С этим трудно спорить. В тундре скотч выручает нас постоянно. Когда что-то ломается и лень ждать полдня доставку, скотч решает проблему.

– Мы пролетим над жерлом и сбросим туда эту штуку. Черные дыры активируются и отправят лишнюю энергию в параллельную вселенную 64. А потом испарятся. Хочешь посмотреть?

Я, конечно, хочу посмотреть. Я зову Рыжика.

– Рыжик, Рыжик!

В будущем Рыжик еще немного подрастет. Но все равно останется не выше крупной собаки. Когда ученые восстановили мамонтов, они решили не делать их такими большими, как раньше. Ведь шерсть древних мамонтов не приспособлена для жаркой тундры. Большие, они снова бы вымерли.

Рыжик уже не прыгает и не пытается потрогать мое лицо кончиком хобота. Рыжик обленился, он уже не молод, хотя еще и не стар. Рыжик солидный взрослый мамонт с чувством собственного достоинства. И очень умный.

Мы идем с Рыжиком к аэрокапле вулканологов. Они смелые ребята. Аэрокапля это обычное такси, оно не предназначено для того, чтобы летать над вулканами. Я говорю об этом.

– Не волнуйся, мы так уже делали.

Аэрокапля подпрыгнула и превратилась в точку. А через 10 секунд…

…А через 10 секунд я понял, что что-то пошло не так. Но еще раньше это понял Рыжик. Он поднял хобот и затрубил сигнал опасности.

А потом я увидел, как растет черная дыра. И… я оказался двухлетним, стоящим возле нашего вездехода. Я сразу вспомнил этот день. Тогда я впервые видел, как родители ссорятся.

– Объясни, как можно в тундре, В ТУНДРЕ помять бампер?

Мама выглядит растерянной. На самом деле она прекрасно знает, что помяла бампер не в тундре, в Лондоне, куда моталась проведать своего старого друга. Но папе она это скажет только спустя десять лет, перед самым разводом. А мне – за день до того, как скажет об этом папе.

Я сразу вспомнил этот день и сел на траву. Разум не метался, я сразу принял все.

Взрыв черных микродыр уничтожил вулкан. Но пробудил что-то, дремавшее на глубине. И это что-то ответило. И одна из дыр не испарилась. А стала расти. И мы с Рыжиком оказались на границе

Как вы поняли, я взрослый. Еще не вполне взрослый, мне 20. Но я живу в своем теле, только в прошлом. Я хожу по тем же тропинкам, произношу те же слова. Или почти такие же. К счастью, в тундре мало событий, которые надо по-настоящему выбирать. Если что-то сделать не так, как вчера, все смоет ближайший дождь или обессмыслит особо красивый закат, который мы соберемся смотреть всей семьей.

А когда красное солнце садится в тундре, нельзя не взять папу за руку. Люди должны чувствовать чью-то руку в такие моменты. Пусть даже это рука отца.

Сперва я думал рассказать все родителям. Но потом понял, что в этом нет смысла. Я только испорчу все, что они любят.

Мне тяжело. Каждый день я много сил трачу на то, чтобы оставаться ребенком. Меня выдают глаза, родители что-то чувствуют, сталкивая со мной взглядами. Но еще тяжелее Рыжику.

– Рыжик, ты тоже попал в прошлое?

Рыжик не понимает, что такое прошлое, мамонты умные, но не настолько. Но он понимает, что что-то идет не так и все, что происходит, уже происходило с ним.

– Рыжик, как мы будем с тобой жить?

Рыжик не отвечает. Но кладет хобот мне на плечо.

Так мы и прожили следующие пять лет. Я надеюсь дожить до того времени, как вулкан проснется и остановить вулканологов. Любые вредные выбросы в атмосферу лучше, чем черная дыра посредине тундры. Ведь некоторые черные дыры растут.

Такой был мой план. Я выполняю его. Выполнял. До сегодняшнего дня.

Сегодня я подслушал разговор родителей, который уже слышал раньше. Но ребенком я его не понял. Я заснул в гостиной. А потом проснулся от голосов родителе:

– Говори тише, он спит.

– Он все равно не поймет.

– Все равно. Я не хочу, чтобы он знал, что мы умрем.

– Не говори так: может, не все так плохо.

– Но ведь вулкан просыпается.

– Вулкан это не самое страшное.

И дальше папа сказал такое, что полностью изменило мою жизнь.

На следующий день я простился с Рыжиком и залез в наш вездеход. Папа думает, что блок мгновенного координатного доступа отключен (Эколог, что с него взять). Но я знаю, что мама вызвала мастера и он восстановил блок, замаскировав под дополнительный топливный элемент. Мама умная. Иначе, как бы она навещала друга в Лондоне?

Я включаю вездеход. И говорю:

– Город.

Нет смысла говорить что-то другое. На земле город один. Он огромный, но он один. Остальное: джунгли, лиственные леса, пустыни, саванны, тундра. И редкие бывшие города, превращенные в музеи. И сейчас я стою посреди Города и выбираю поезд. Мне нужно попасть к бабушке. Мне нужна ее помощь. Она живет в общежитии Сорбонны.

Я ввожу координаты. И ошибаюсь одной цифрой. Аппарат просит ввести код повторно. Я снова ввожу ошибочный код, сверяясь с бумажкой, которую мне дала бабушка.

Подходит поезд. Я захожу в свое купе, здороваюсь со странными антропоморфами и… прибываю на вокзал.