Николай II в мундире лейб-гвардии 4-го стрелкового Императорской Фамилии полка

16 мая 1910 г. батальон развернут в лейб-гвардии 1-й стрелковый Его Величества полк. В 1917 г. полк стал именоваться Гвардии 1-м стрелковым полком, но 8 мая 1918 г. расформирован.

Развернут из 2-го лейб-гвардии стрелкового батальона 16 мая 1910 г. Полк, носивший имя города, в котором он квартировал, начал свою историю 27 марта 1856 г., когда из личного состава стрелковых рот полков 2-й гвардейской пехотной дивизии был сформирован в составе четырех рот лейб-гвардии 2-й стрелковый батальон с правами и преимуществами Старой гвардии. Батальон разместился в Царском Селе в казармах на Павловском шоссе. 25 декабря 1857 г. стал именоваться Царскосельским.

Богослужения для батальона первоначально совершались в Софийском соборе. В 1879 г. устроена церковь в здании батальонной казармы на Гатчинской дороге, а в 1889 г. церковь разместили в новом здании цейхгауза.

В 1904 г. на средства московского купца И. А. Протопопова по проекту архитектора А. Г. Успенского на Фуражной улице выстроили новую полковую церковь во имя Св. Сергия Радонежского.

Под казармы 2-го стрелкового батальона отвели здания Софийских провиантских магазинов на Гатчинской дороге. Старые здания перепланировали и надстроили. Очередная надобность возникла 16 мая 1910 г., когда батальон переформировали в полк 2-го батальонного состава и был наименован лейб-гвардии 2-м стрелковым Царскосельским полком.

25 июня 1914 г. в присутствии Николая II заложены и вскоре возведены новые казармы для Царскосельских стрелков. 18 июля 1914 г. с связи с мобилизацией полка был сформирован Запасной батальон.

Очень скоро набитые сверх меры в казармы запасники даже отдаленно перестали напоминать блистательных гвардейцев. Полковник запасного батальона лейб-гвардии 2-го Царскосельского стрелкового полка Н. Л. Артабалевский записал в своем дневнике в феврале 1917 г.: «Был на обеде стрелков. Пища скверная, как уже давно. Щи недоваренные, жидкие. Мясо жесткое. Порции неполные. Сегодня варят вместо каши чечевицу, очень неважную и нечистую. По-моему, это плохо. Скверная пища может дать повод к недовольству. Недостаток котлов заставляет стрелков торопиться с обедом… В помещении роты стрелки набиты далеко свыше нормы. Нары в два ряда. Одеты отвратительно. У некоторых нет даже тельной рубахи, а вши едят их напропалую».

Не мудрено, что уже в марте 1917 г. в этом батальоне возникла большевистская организация. 19 апреля 1917 г. батальонный комитет 2-го стрелкового Царскосельского полка принял резолюцию о необходимости «учредить в г. Царское Село Совет рабочих, солдатских депутатов».[79]

9 мая 1917 г. запасной полк развернут в гвардии 2-й стрелковый Резервный полк. 14 октября 1917 г. солдаты, собравшиеся на митинг в казармах 2-го Царскосельского стрелкового гвардейского полка, выразили недоверие Временному правительству. В апреле 1918 г. и действующий, и резервный стрелковые полки расформированы. Потерял убитыми в Гражданской войне 17 офицеров (в том числе 2 – в Ярославском восстании, 5 – на Юге, 2 – на Севере, 1 – в Сибири и 7 расстреляны большевиками). Полковое объединение в эмиграции – «Союз Л.-гв. Царскосельских стрелков» – на 1951 г. насчитывало 14 человек.

Сформирован 29 июня 1799 г. как лейб-гвардии Гарнизонный батальон из заслуженных чинов гвардии, неспособных переносить трудности военной службы.

С 23 июля 1824 г. – Гвардейская инвалидная бригада в составе батальона вместе с гвардейскими инвалидными ротами.[80]

С 8 августа 1859 г. – управление командира Гвардейской инвалидной бригады упразднено; гвардейские инвалидные роты переформированы в команды при штабах и управлениях Гвардейского корпуса, а также при полках и полковых госпиталях.

С 1902 г. – лейб-гвардии Резервный пехотный полк.

С 1910 г. – лейб-гвардии 3-й стрелковый Его Величества полк.

Стрелковый полк Императорской Фамилии сформирован 21 июля 1855 г. В 1856 г. полк причислен к Гвардейскому корпусу на правах Молодой гвардии, а 1 октября расформирован на мирное время. Офицеры и нижние чины поступили на формирование лейб-гвардии стрелкового Императорской Фамилии батальона, который был расквартирован в Гатчине. 8 июля 1910 г. батальон развернут в двухбатальонный лейб-гвардии 4-й стрелковый Императорской Фамилии полк. В 1917 г. полк стал именоваться гвардии 4-м стрелковым полком, а с 24 июня 1917 г. гвардии 4-м стрелковым полком смерти. В 1918 г. полк расформирован.

Памятный подарочный стакан в честь 50-летия 1-го стрелкового полка

Старшинство полка – с 11 сентября 1651 г.

Полковой праздник – 13 февраля, в день преподобного Мартиниана.

Нижние чины полка комплектовались из темных шатенов и брюнетов. Общая полковая масть коней – гнедая. 1-й эскадрон – самые крупные светло-гнедые; 2-й эскадрон – светло-гнедые белоногие; 3-й эскадрон – гнедые без отметин; 4-й эскадрон – темно-гнедые; 5-й эскадрон – светло-гнедые; 6-й эскадрон – самые крупные темно-гнедые.

Сформирован в 1817 г. в Варшаве из 1-го дивизиона лейб-гвардии Ее Величества Уланского полка, находившегося при гвардейском отряде цесаревича Константина Павловича, с добавлением людей из других гвардейских кавалерийских полков, преимущественно уроженцев Западного края, под названием лейб-гвардии Уланский Его Императорского Высочества Цесаревича полк.

11 сентября 1851 г. полку дано старшинство от лейб-гвардии Уланского полка, выделившего два эскадрона на создание лейб-гвардии Уланского Е. И. В. Цесаревича полка. С 19 февраля 1855 г. – лейб-гвардии Уланский Его Императорского Величества полк

Перед войной полк дислоцировался в Варшаве.

К. Пиратский. Штаб-офицер Его Императорского Величества Уланского полка. 1855 г.

4 марта 1917 г. – лейб-гвардии 2-й Уланский полк.

8 июня 1917 г. – Гвардейский Варшавский уланский полк.

4 марта 1918 г. полк расформирован (Приказ Московского областного комиссариата по военным делам № 236 от 4 марта 1918 г.).

Возрожден во ВСЮР. Офицеры полка (5 чел.) послужили ядром 1-го Кавалерийского дивизиона («полковника Гершельмана»). Эскадрон (в марте 1919 г. – дивизион) полка в октябре 1918 г. входил в Запасный кавалерийский полк, с весны до июня 1919 г. – в состав Гвардейского Сводно-кавалерийского дивизиона.

П. Губарев. Штаб-офицер лейб-гвардии Уланского полка и обер-офицер лейб-гвардии Его Императорского Величества полка. 1871 г.

С 19 июня 1919 г. дивизион полка входил в состав сформированного 2-го Гвардейского Сводно-кавалерийского полка, где в июле 1919 г. уланы Его Величества были представлены двумя эскадронами. С 15 декабря 1919 г. эскадрон полка входил в Сводно-гвардейский кавалерийский полк 1-й Кавалерийской дивизии и Сводную кавалерийскую бригаду, а по прибытии в Крым с 16 апреля 1920 г. стал 6-м эскадроном Гвардейского кавалерийского полка. В Галлиполи прибыли 7 офицеров. Кроме того, в Сибири воевали 3 его офицера, в Северо-Западной армии – 4. Полк потерял в Белом движении 26 офицеров (расстреляны – 5, убиты – 13 и умерли от болезней – 8).

Полковое объединение в эмиграции (Париж) к 1923 г. насчитывало около 50 офицеров, на 1951 г. – 28 человек.

Георгиевский юбилейный штандарт образца 1857 г. С 1917 г. штандарт – знамя Объединенного гвардейского кавалерийского эскадрона, в котором служили многие офицеры Уланского полка. Во время эвакуации частей Белой армии из Крыма в 1920-е гг. реликвию вывезли из России. Штандарт хранился в созданном русскими эмигрантами в Югославии Музее памяти императора Николая II. Летом 1944 г. штандарт был разобран и хранился в специальном убежище в Белграде. В 1948 г. он оказался в США, сначала хранился в Храме Христа Спасителя в Нью-Йорке, а затем сдан на временное хранение в небольшой музей в штате Канзас.

В связи с юбилеем Санкт-Петербурга 24 мая 2003 г. Государственному Эрмитажу для будущего Музея гвардии передали штандарт лейб-гвардии Его Величества Уланского полка.

Всеволод Владимирович Крестовский (1840–1895)

Учился в 1-й Санкт-Петербургской гимназии, по окончании которой в 1857 г. поступил на историко-филологический факультет Университета и с этого же года начал печатать свои стихотворения и рассказы в журналах. Литературный успех вскоре побудил Крестовского оставить Университет и всецело посвятить себя литературе. В 1864 г. он напечатал большой роман «Петербургские трущобы», доставивший ему большую популярность среди читающей публики.

В 1868 г. Крестовский неожиданно для окружающих поступил юнкером в 14-й уланский Ямбургский полк. Зачисление по собственному желанию на военную службу нижним чином писателя с крупным литературным именем, уже давно вышедшего из юношеского возраста (29 лет), наделало много шума. В литературных кругах и в печати к этому отнеслись с озлоблением и насмешками, как к проявлению антилиберального направления; в правительственных сферах – с большой дозой подозрительности.

В. В. Крестовский

Поводами для вступления Крестовского в армию стали его неудачно сложившаяся супружеская жизнь (в первом браке); неприятности в литературном мире, вызванные клеветническими, впоследствии опровергнутыми, толками об использовании им для «Петербурских трущоб»[123] материалов, собранных Н. Г. Помяловским. Наконец, желание уйти из привычной обстановки в совершенно иную среду, подобно тому, как уходят в монастырь. Однако военную карьеру Крестовского нельзя считать случайной: и по отцовской, и по материнской линии его предками были военные, а в детстве он увлекался военным делом, и вообще военная среда, с которой он ближе познакомился в начале 1860-х гг., когда был в Царстве Польском в качестве члена Комиссии, учрежденной для расследования подземелий Варшавы, его привлекала.

В 1869 г., выдержав экзамен при Тверском кавалерийском училище, Крестовский произведен в офицеры.

В 1870 г. ему поручено составление истории Ямбургского уланского полка, и он был прикомандирован к Главному штабу на 2 года для собирания материалов. Во время пребывания Крестовского в Петербурге у него произошло громкое столкновение с присяжным поверенным Соколовским. Соколовский, выступая представителем интересов жены Крестовского в ее бракоразводном процессе, вылил целые потоки грязи на него не только как на человека, но и как на писателя и офицера; когда Соколовский отказался от дуэли, Крестовский нанес ему оскорбление, ударив перчаткой по лицу. Крестовского предали военному суду. Однако Военно-окружной суд после блестящего последнего слова подсудимого, встреченного громом аплодисментов публики (среди которой находился и великий князь Николай Николаевич Старший), не нашел возможным приговорить улана Крестовского к чему-либо, кроме дисциплинарного взыскания. К этому же периоду относится дуэль Крестовского (без кровавого результата) с поручиком графом Цукато, оскорбившим брата Крестовского, юнкера. В 1874 г. Крестовский окончил составление истории полка, труд был представлен шефу полка – великой княгине Марии Александровне, и автор в награду переведен из армейского полка тем же чином (поручика, т. е. фактически с повышением на два чина) в лейб-гвардии Уланский Его Величества полк.

Осенью того же года на Крестовского, по личному повелению Александра II, было возложено составление истории лейб-гвардии Уланского Его Величества полка. Поручение было через год выполнено, причем чтение корректуры и цензуры взял на себя сам государь. В 1875–1876 гг. по поручению великого князя Николая Николаевича Старшего Крестовский собирал материалы для истории русской конницы, оставшейся, однако, неоконченной.

Кроме названных специальных военно-исторических исследований Крестовский продолжал работать и в художественной литературе: в 1868–1871 гг. напечатал большой роман-хронику «Кровавый пуф» («Панургово стадо» и «Две силы»), изображающий Польское восстание 1863 г. и борьбу русских и польских элементов в Западном крае; затем написал ряд рассказов под общим заглавием «Очерки кавалерийской жизни», представляющих одно из лучших произведений русской военной беллетристики; закончил историческую повесть из эпохи Павла I «Деды», вторая половина которой посвящена Суворову и его Швейцарскому походу 1799 г. усердно сотрудничал в газете «Русский мир» (В. В. Комаров, М. Г. Черняев и Р. А. Фадеев), уделявшей большое внимание военным вопросам.

Обер-офицер и рядовой лейб-гвардии Уланского полка. 1812–1814 гг.

В 1876–1878 гг. штаб-ротмистр Крестовский командирован с Высочайшего соизволения в действующую Дунайскую армию военным корреспондентом «Правительственного Вестника» и сверх того назначен редактором издававшегося при армии «Военного летучего листка». Интересные и художественно написанные корреспонденции Крестовского были изданы в 1879 г. отдельно в двух больших томах.

За ряд личных боевых отличий при штурме Плевны, в Троянском отряде генерала Карцова и в отряде генерала Струкова при набеге на Адрианополь Крестовский получил чин ротмистра, был награжден орденами Св. Анны III степени с мечами и бантами, Св. Станислава II степени с мечами, Св. Владимира IV степени с мечами и бантами, а также черногорским, сербским и румынским орденами.

Наблюдения писателя над организацией продовольственной части и над ролью в этом деле еврейского элемента дали ему впоследствии материал для трех больших романов: «Тьма Египетская», «Тамара Бендавид» и «Торжество Ваала» (последний остался незаконченным).

В 1880–1881 гг. в качестве секретаря при главном начальнике русских сил в Тихом океане адмирале С. С. Лесовском Крестовский совершил плавание на Дальний Восток на крейсере «Европа», причем посетил Японию; плодом этой поездки явились два тома книги «В дальних водах и странах» и составленная по поручению великого князя Алексея Александровича печатная записка о положении и нуждах Южно-Уссурийского края.

В 1882 г. Крестовский назначен с переименованием в подполковники армейской кавалерии чиновником для особых поручений при туркестанском генерал-губернаторе и командующем войсками округа М. Г. Черняеве. В это время им была написана книга «В гостях у эмира Бухарского», в которой он первый поднял таинственную завесу, долго скрывавшую от взоров русского общества внутреннюю жизнь этой страны. В 1884 г. вместе с Черняевым покинул Туркестан и был назначен в распоряжение министра внутренних дел; служба его по этому министерству протекала главном образом в двух больших командировках – для ознакомления с деятельностью земства в Тверской, Тамбовской и Владимирской губерниях и для осмотра торгово-промышленных центров России. Кроме официальных докладов о результатах этих командировок Крестовский напечатал ряд статей: «Под владычеством земства» («Гражданин») и «Торговые и промышленные центры России».

С 1884 по 1892 г. Крестовский написал более 200 передовиц – статей в газете «Свет» (ред. В. В. Комаров), из которых особенно интересны по своему «подъему и разжигающему характеру» статьи о наших отношениях с немцами.

В 1887 г. полковник Крестовский перевелся в пограничную стражу на должность штаб-офицера для инспектирования отделов и бригад этой стражи. Беспрерывные командировки дали писателю материал для ряда очерков: «Вдоль австрийской границы», «Русский город под австрийской маркой» и «По закавказской границе», печатавшихся в «Русском вестнике» и «Московских ведомостях». К этому периоду относится военно-политическое письмо Крестовского «Наша будущая война» – о возможном столкновении с Германией. В 1892 г. генерал-адъютант Гурко пригласил Крестовского в Варшаву на пост редактора единственной русской газеты в Польше – «Варшавского дневника». Газетное дело (сложное редактирование в связи с трудными цензурными условиями) и неприязненное отношение польского общества (не простившего Крестовскому «Кровавого пуфа» и ожесточенно боровшегося с ним в заграничной печати) – все это отравило последние годы жизни писателя. Он умер 18 января 1895 г.

Старшинство полка – с 19 февраля 1824 г.

Полковой праздник – 11 июля, в день св. блаженной княгини Ольги.

В Гродненском гусарском – брюнеты с небольшими бородками. У гродненских гусар были караковые кони (у трубачей – без отметин): в 1-м эскадроне – чисто караковые; во 2-м – караковые белоногие; в 3-м – караковые со звездочкой; в 4-м – те, которые не подходили в других эскадронах; в 5-м – светло-караковые; в 6-м – караковые белоногие со звездочкой и отметиной.

В русской военной истории, однако, первый – не лейб-гвардии Гродненский гусарский полк, а Гусарский Гродненский полк армейской кавалерии, в нем служил и прославил в веках имя полка самый знаменитый гродненский гусар.

«…оттоман, галл, германец и швед зрели его мужество…»

Это строка из эпитафии, начертанной на камне, что установлен на том месте, где в войну 1812 г. пал первый русский генерал, шеф гродненских гусар, кавалер множества орденов, один из выдающихся героев Отечественной войны Яков Петрович Кульнев.

Он был человек во всех отношениях необыкновенный: высокого роста (186 см, для 1812 г. и для гусара – весьма рослый!) с физической силой Геркулеса и в то же время худощавый, внешности свирепой, оттого что весь зарос кущами седых кудрей, и с необыкновенно доброй улыбкой.

Я. П. Кульнев

Беден и легендарно добр! В те времена, когда офицеры гвардии проживали в сорок, в сто раз больше того жалованья, которое получали, для него и эти малые деньги были неприкосновенны: он отсылал их домой, матушке. Кульнев шил свой гусарский ментик из казенного солдатского сукна и кормился из эскадронного котла.

Он отличился при Бендерах, где его, юного поручика, заметил Потемкин. Служа у Суворова, он в кавалерийской атаке решил участь сражения под Брест-Литовском. Турки, как, впрочем, и другие его противники, знали Кульнева в лицо. Он всегда сходился грудь на грудь с врагом, был первым в наступлении, а отступал последним. Бедность и скромность не позволяли ему блистать в свете, а был он человек обаятельный, любил петь, сочинял стихи, остроумно шутил. Правда, таким он становился только на войне, вблизи опасности.

Время было неспокойное. Наполеон прибирал к рукам Европу. Прямая опасность нависла над русскими северными границами. Кульнев, в ту пору полковник шеф гродненских гусар, во главе сформированного им кавалерийского корпуса трижды прошел Финляндию насквозь. Была зима, кавалеристы пробивались сквозь вьюги, сугробы и лесные завалы.

Именно здесь закладывались основы той партизанской тактики, которую потом успешно будет применять русская кавалерия, начиная от Давыдова и кончая Доватором в Великой Отечественной войне. Безудержная личная храбрость Якова Петровича Кульнева соединялась в нем с истинно рыцарским великодушием. Кульнев «рубил в куски» тех, кто наносил обиду мирным жителям или пленным. Красота души генерала-рыцаря вызывала такое восхищение, что из Стокгольма был отправлен поразительный приказ: шведским солдатам запрещалось стрелять в Кульнева!

На нас рука его неслаБеду, и смерть, и ужас боя,Но честь его и нам мила,Как честь родного нам героя.

Это финские стихи, финские дети учили их в школе. Уважение к Якову Петровичу было столь велико, что оно стало сильнее вечной ненависти финнов к царским поработителям.

Он – гусар в каждом своем поступке, в каждом штрихе биографии, гусар до мозга костей! Он мог после долгого похода внезапно ворваться в город, гремя саблей, обрывая сосульки с бакенбард, ввалиться на бал, выпить шампанского из туфельки первой красавицы города и снова ускакать в метель. Когда кавалерия Кульнева вошла в город Або, жители встречали его как триумфатора.

Однако Русско-шведскую войну нужно было скорей кончать – Наполеон стоял у ворот России. Был задуман и осуществлен замечательный маневр: по льду Балтийского моря Русская армия пошла на Стокгольм. Впереди – казаки и гусары, а впереди гусар – Кульнев! Тогда и был заключен Фридрихсгамский мир, который позволил русским освободить для борьбы с Бонапартом армию, занятую в Финляндии. Русско-шведская война закончилась грандиозным банкетом, который шведы дали своим победителям. С тех пор, с 1809 г., завершилось 106-летнее военное противоборство России и Швеции. Русские и шведские войска больше никогда не противостояли друг другу на полях сражений.

Кульнев не стал богат, но стал знаменит. Именно поэтому он счел себя вправе предложить руку и сердце знатной даме, в которую был давно и трепетно влюблен. Предложение было принято, но с одним условием – навсегда оставить армию… Для Якова Петровича это условие было невыполнимым.

24 июня 1812 г. войска Наполеона перешли Неман. Началась Отечественная война. «Маленький» император повел свои легионы на Смоленск, а на Петербург двинулась армия маршала Удино. Ему противостоял Витгенштейн, в корпусе которого состоял Кульнев со своими гродненцами. Куда девалась гусарская галантность и веселость генерала. Он был мрачен: еще бы, он дрался в тех самых местах, где прошло его детство. Его полк отступал последним, время от времени обрушивая на французов удары чудовищной ярости. В одном из боев был взят в плен любимец Наполеона генерал Сен-Жени. Первый французский генерал, попавший в плен.

У селения Клястицы, где сорок лет назад на постоялом дворе родила его матушка, Кульнев набросился на французов. Кульнев рубил их в пух и прах! Пленных брали сотнями. Но генерал увлекся. Отряд, как о стену, ударился о главные силы французов… А помощь была далеко, слишком оторвался Кульнев от армии Витгенштейна.

– Гусары! Время жить кончилось, – сказал Кульнев, – пришло время умирать…

Силы были неравны. Русские отходили. Яков Петрович шел последним, пешком, словно оттягивал расставание с родиной. Шел и следил, чтобы ни один русский раненый не остался на поле боя. «Он был убит ядром», – сообщают биографы. Но это слишком короткое и слишком прозаическое сообщение.

Кульнев жил как герой и умер как герой. Он прикрывал отход своих солдат, стрелял из брошенной мортиры, когда ядром ему оторвало обе ноги. Яков Петрович не потерял сознания, он сорвал с себя все ордена и отдал их Нарышкину. Последним движением он завернулся в шинель рядового.

– Пусть французы не ведают, что ими сам Кульнев убит!

Штаб-офицеры лейб-гвардии Гродненского и лейб-гвардии Гусарского полков в гусарских шапках. 1868 г.

Кульнев – первый русский генерал от кавалерии, отдавший свою жизнь за Отечество в войне 1812 г. Его смерть Наполеон считал большой удачей для себя. Но он ошибся, что с Кульневым кончилась героическая история русских гусар.

Денис Давыдов, которому великанская сабля Кульнева доходила как раз до кончика носа, умножил славу своего предшественника.

С полком же произошли удивительные метаморфозы. Армейский гусарский Гродненский был переименован в Клястицкий, а Гродненским стал полк лейб-гвардейский.

В г. Седлеце (территория современной Польши) из поляков, служивших в полках 1-м, 2-м и 3-м гусарских и Литовской уланской дивизий, с 19 февраля 1824 г. начал формироваться лейб-гвардии Гродненский гусарский полк. Полк отличился в Русско-польской войне 1830–1831 гг., за что 6 декабря 1831 г. ему дарованы права и преимущества Старой гвардии.

23 октября 1910 г. переименован в лейб-гвардии Гродненский гусарский Императрицы Германской и Королевы Прусской Августы-Виктории полк.

Перед Первой мировой войной полк дислоцировался в Варшаве.

В связи с началом войны с Германией 26 июля 1914 г. переименован в лейб-гвардии Гродненский гусарский полк.

29 июня 1915 г. переименован в лейб-гвардии Гродненский гусарский Его Императорского Высочества великого князя Павла Александровича полк.

В связи с Февральской революцией 4 марта 1917 г. переименован в лейб-гвардии Гродненский гусарский полк.

4 марта 1918 г. приказом № 236 Московского областного комиссариата по военным делам расформирован.

Белый генерал Михаил Дмитриевич Скобелев (1843–1882)

Участник Среднеазиатских завоеваний Российской империи и Русско-турецкой войны 1877–1878 гг., освободитель Болгарии. В историю вошел с прозванием Белый генерал (тур. Ак-Паша), что всегда ассоциируется в первую очередь именно с ним, и не только потому, что в сражениях он участвовал в белом мундире и на белом коне. Болгарский народ считал его национальным героем.

Н. Дмитриев-Оренбургский. Генерал М. Д. Скобелев на коне

Родился 17 сентября 1843 г. в Петропавловской крепости, будучи внуком ее тогдашнего коменданта Ивана Никитича Скобелева. Иван Никитич происходил из однодворцев Симбирской губернии – потомков мещерских казаков.

Сперва воспитывался гувернером немцем, с которым у мальчика отношения не сложились. Потом он был отправлен в Париж в пансионат к французу Дезидерию Жирарде. Со временем Жирарде стал близким другом Скобелева, последовал за ним в Россию и был при нем даже во время военных действий. В дальнейшем Михаил Скобелев продолжил образование в России. В 1858–1860 гг. Скобелев готовился к поступлению в Санкт-Петербургский университет. Он успешно сдает экзамены, но, к сожалению, Университет был временно закрыт из-за студенческих беспорядков.

22 ноября 1861 г. Михаил Скобелев поступает на военную службу в Кавалергардский полк. После сдачи экзамена Михаил Скобелев 8 сентября 1862 г. был произведен в портупей-юнкера, а 31 марта 1863 г. – в корнеты. В феврале 1864 г. сопровождает в качестве ординарца генерал-адъютанта графа Баранова, командированного в Варшаву для обнародования Манифеста об освобождении крестьян и о наделении их землей. Скобелев просит о переводе его в лейб-гвардейский Гродненский гусарский полк, который проводил военные действия против польских мятежников, и 19 марта 1864 г. был переведен. Еще до этого Михаил Скобелев провел отпуск в качестве добровольца в одном из полков, преследовавших отряд Шпака.

С 31 марта Скобелев в отряде подполковника Занкисова участвует в подавлении восстания. За уничтожение отряда Шемиота в Радковицком лесу Скобелев награжден орденом Св. Анны IV степени «За храбрость». В 1864 г. отправляется в отпуск за границу посмотреть театр военных действий датчан против немцев.

30 августа 1864 г. Скобелев произведен в поручики.

Осенью 1866 г. поступает в Николаевскую академию Генерального штаба. По окончании курса Академии в 1868 г. Скобелев становится 13-м из 26 офицеров, причисленных к Генеральному штабу. У Скобелева были неблестящие успехи по военной статистике и съемке, особенно по геодезии, но это исправлялось тем, что по предметам военного искусства Скобелев был вторым, а по военной истории – первым во всем выпуске, а также был в числе первых по иностранным (знал 8 языков, особенно хорошо говорил по-французски) и русскому языку, по политической истории и многим другим предметам.

Михаил Дмитриевич Скобелев произведен в штабс-ротмистры и в ноябре 1868 г. назначен в Туркестанский округ. На место службы, в Ташкент, Скобелев прибыл в начале 1869 г. и сначала состоял в Штабе округа. Михаил Скобелев изучал местные способы ведения боя, также производил разведки и участвовал в мелких делах на бухарской границе, причем выказал личную храбрость.

В конце 1870 г. Михаил командирован в распоряжение главнокомандующего Кавказской армией, а в марте 1871 г. отправлен в Красноводский отряд, в котором командовал кавалерией. Скобелев получил важное задание: он с отрядом должен был произвести разведку путей на Хиву. Произвел разведку пути к колодцу Сарыкамыш, причем прошел по сложной дороге, при недостатке воды и палящей жаре, от Муллакари до Узункую, 437 км (410 верст) в 9 дней и обратно, до Кум-Себшен, 134 км (126 верст) в 16,5 часов, со средней скоростью 48 км (45 верст) в день; при нем находилось только три казака и три туркмена.

Скобелев представил подробное описание маршрута и отходящих от колодцев дорогах. Однако Скобелев самовольно просмотрел план предстоящей операции против Хивы, за что уволен в 11-месячный отпуск летом 1871 г. с отчислением его в полк. Однако в апреле 1872 г. снова причислен к Главному штабу «для письменных занятий». Участвовал в подготовке полевой поездки офицеров Штаба и Петербургского военного округа в Ковенскую и Курляндскую губернии, а затем сам принял в ней участие, после чего 5 июня переведен в Генеральный штаб капитаном с назначением старшим адъютантом Штаба 22-й пехотной дивизии, в Новгород, а уже 30 августа 1872 г. назначен в подполковники с назначением штаб-офицером для поручений при Штабе Московского военного округа. В Москве пробыл недолго и вскоре был прикомандирован к 74-му пехотному Ставропольскому полку для командования батальоном. Требования службы там он выполнял исправно. С подчиненными и начальством Скобелев установил хорошие отношения.

Весной 1873 г. Скобелев принимает участие в Хивинском походе в качестве офицера Генерального штаба при Мангишлакском отряде полковника Ломакина. Хива была целью для российских отрядов, выдвигавшихся с разных точек: Туркестанского, Красноводского, Мангишлакского и Оренбургского отрядов. Путь Мангишлакского отряда хоть и не был самым длинным, но все же сопряжен с трудностями, которые увеличивались вследствие нехватки верблюдов (всего 1500 верблюдов на 2140 человек) и воды (до полведра на человека). В эшелоне Скобелева пришлось навьючить всех строевых лошадей, так как верблюды не могли поднять все, что предполагалось на них везти. Вышли 16 апреля. Скобелев, как и другие офицеры, шел пешком.

При прохождении отрезка от озера Кауды до колодца Сенек (70 верст) на половине пути кончилась вода. 18 апреля достигли колодца. Скобелев показал себя в трудной ситуации умелым командиром и организатором и при выступлении 20 апреля из Биш-акты уже командовал передовым эшелоном (2, позже 3 роты, 25–30 казаков, 2 орудия и команда саперов). Скобелев поддерживал в своем эшелоне идеальный порядок и в то же время заботился о нуждах солдат. Войска прошли 200 верст (210 км) от Бишакты до Ильтедже довольно легко и прибыли в Ительдже к 30 апреля.

Скобелев все время проводил разведки с целью обезопасить проход войска, продвигаясь с конным отрядом перед войском для защиты колодцев. Так, 5 мая возле колодца Итыбая Скобелев с отрядом из 10 всадников встретил караван перешедших на сторону Хивы казахов. Скобелев, несмотря на численный перевес противника, бросился в бой, в котором получил семь ран пиками и шашками и до 20 мая не мог сидеть на коне.

По выбытии Скобелева из строя Мангишлакский и Оренбургский отряды соединились в Кунграде и под руководством генерал-майора Н. А. Веревкина продолжили движение к Хиве (250 верст) по весьма пересеченной местности, перерезанной множеством каналов, заросшей камышами и кустами, покрытой пашнями, заборами и садами. Хивинцы численностью 6000 человек пытались остановить российский отряд у Ходжейли, Мангыта и других населенных пунктов, но безуспешно.

Скобелев возвратился в строй и 21 мая с двумя сотнями и ракетной командой двинулся к горе Кобетау и вдоль арыка Карауз для разорения и уничтожения туркменских аулов, дабы наказать туркменов за враждебные действия против русских; поручение это он исполнил в точности.

22 мая, с тремя ротами и двумя орудиями, он прикрывал колесный обоз, причем отбил целый ряд атак неприятеля, а с 24 мая, когда русские войска стояли у Чинакчика (8 верст от Хивы), хивинцы атаковали верблюжий обоз. Скобелев быстро сообразил в чем дело и двинулся с двумя сотнями скрыто, садами, в тыл хивинцам, наткнулся на большой отряд в 1000 человек, опрокинул их на подошедшую конницу, атаковал затем хивинскую пехоту, обратил ее в бегство и возвратил отбитых неприятелем 400 верблюдов.

28 мая главные силы генерала Н. А. Веревкина произвели рекогносцировку городской стены и овладели неприятельским завалом и трехорудийной батареей, причем, ввиду раны Н. А. Веревкина, командование операцией перешло к полковнику Саранчову. Вечером явилась из Хивы депутация для переговоров о капитуляции. Ее направили к генералу К. П. Кауфману.

29 мая генерал К. П. Кауфман вступил в Хиву с южной стороны. Однако из-за господствовавшего в городе безвластия северная часть города не знала о капитуляции и не открыла ворота, что вызвало штурм северной части стены. Михаил Скобелев с двумя ротами штурмовал Шахабатские ворота, первым пробрался внутрь крепости и хотя был атакован неприятелем, но удержал за собой ворота и вал. Штурм был прекращен по приказу генерала К. П. Кауфмана, который в это время мирно вступал в город с противоположной стороны.

Хива покорилась. Цель похода была достигнута, несмотря на то, что один из отрядов, Красноводский, до Хивы так и не дошел. Для выяснения причины случившегося Скобелев вызвался выполнить разведку не пройденного полковником Маркозовым участка пути Змукшир – Ортакаю (340 верст). Задача была сопряжена с большим риском. Скобелев взял с собой 5 всадников (в том числе 3 туркмена) и выступил из Змукшира 4 августа. В колодце Даудурь воды не оказалось. Когда до Ортакую оставалось еще 15–25 миль, Скобелев утром 7 августа возле колодца Нефес-кули наткнулся на туркмен и с трудом спасся. Пробиться не было возможности, а потому Михаил Скобелев 11 августа вернулся к исходному пункту, пройдя более 600 верст (640 км) за 7 дней, а затем представил генералу Кауфману надлежащее донесение. За эту разведку Скобелева наградили орденом Св. Георгия IV степени (30 августа 1873 г.).

Зимой 1873/74 г. Скобелев находился в отпуске и провел его большей частью в Южной Франции. Но там он узнал о междоусобной войне в Испании, пробрался в расположение карлистов и стал очевидцем нескольких сражений.

22 февраля Михаил Дмитриевич Скобелев произведен в полковники, 17 апреля назначен флигель-адъютантом с зачислением в свиту Его Императорского Величества.

17 сентября 1874 г. Скобелев командирован в Пермскую губернию для участия во введении в действие приказа о воинской повинности.

В апреле 1875 г. Скобелев вернулся в Ташкент и был назначен начальником военной части российского посольства, отправляемого в Кашгар. Он должен был оценить во всех отношениях военное значение Кашгара. Посольство это направилось в Кашгар через Коканд, правитель которого Худояр-хан находился под русским влиянием. Однако своей жестокостью и корыстолюбием он вызвал против себя восстание и был низложен в июле 1875 г., после чего бежал в русские пределы, в город Ходжент. За ним двинулось и русское посольство, прикрываемое Скобелевым с 22 казаками. Благодаря его твердости и осторожности эта команда, не пуская в ход оружия, без потерь довела хана до Ходжента.

В Коканде вскоре восторжествовали повстанцы, руководимые талантливым вождем кипчаков Абдуррахманом-автобачи; на ханский престол был возведен сын Худояра Насреддин; был провозглашен газават; в начале августа кокандские войска вторглись в русские пределы, осадили Ходжент. Скобелев был послан с двумя сотнями для очищения окрестностей Ташкента от неприятельских шаек. 18 августа к Ходженту подошли главные силы генерала Кауфмана (16 рот, 8 сотен при 20 орудиях); Скобелев назначен начальником конницы.

Между тем кокандцы сосредоточили у Махрама до 50 000 человек при 40 орудиях. При движении генерала Кауфмана к Махраму между Сырдарьей и отрогами Алайского хребта неприятельские конные массы угрожали атакой, но после выстрелов русских батарей рассыпались и исчезали в ближайших ущельях. 22 августа войска генерала Кауфмана взяли Махрам. Скобелев с конницей стремительно атаковал многочисленные неприятельские скопища пеших и конных, обратил в бегство и преследовал более чем на 10 верст, своевременно пользуясь поддержкой ракетной батареи, сам при этом был легко ранен в ногу. В этом сражении Михаил Дмитриевич показал себя блестящим кавалерийским начальником, а русские войска одержали убедительную победу.

Заняв 29 августа Коканд, русские войска двинулись к Маргелану; Абдуррахман бежал. Для преследования его был отряжен Скобелев с шестью сотнями, ракетною батареей и 2 ротами, посаженными на арбы. Скобелев следовал за Абдуррахманом неотступно и уничтожил его отряд, сам Абдуррахман, однако, бежал.

Между тем был заключен с Насреддином договор, по которому Россия приобрела территорию к северу от Сырдарьи, образовавшую Наманганский отдел.

Однако кипчакское и киргизское население Ханства не хотело признать себя побежденным и готовилось к возобновлению борьбы. Абдуррахман низложил Насреддина и возвел на ханский престол Пулат-хана (Болот-хан), одного из лидеров борьбы за независимость Кокандского государства. Центром движения был Андижан.

Генерал-майор Троцкий с пятью с половиной ротами, тремя с половиной сотнями, 6 орудиями и 4 ракетными станками двинулся из Намангана и взял Андижан штурмом 1 октября, причем Скобелев провел блестящую атаку. Возвращаясь в Наманган, отряд также встретил неприятеля. При этом Скобелев в ночь на 5 октября с двумя сотнями и батальоном произвел стремительное нападение на лагерь кипчаков.

18 октября за боевые отличия Скобелев был произведен в генерал-майоры. В этом же месяце он был оставлен в Наманганском отделе в качестве начальника с 3 батальонами, 5,5 сотнями и 12 орудиями. Ему было приказано «действовать стратегически оборонительно», т. е. не выходя за пределы владений Российской империи. Но обстоятельства вынудили его действовать иначе. Подрывные элементы постоянно проникали в район; в Наманганском отделе завязалась почти непрерывная малая война: вспыхнули восстания в Тюря-кургане, затем в Намангане. Скобелев постоянно пресекал попытки кокандцев перейти границу. Так, он разбил 23 октября отряд Батыр-тюря у Тюря-кургана, затем поспешил на подмогу к гарнизону Намангана, а 12 ноября разбил у Балыкчей до 20 000 неприятелей.

При таких условиях наступательные предприятия кокандцев не могли быть прекращены. Чувствовалась необходимость положить этому конец. Генерал Кауфман находил силы Скобелева недостаточными для удержания хотя бы большей части ханства и предписал Скобелеву совершить зимою движение к Ике-су-арасы, части ханства по правому берегу Дарьи (до течения Нарына), и ограничиться погромом кочевавших там кипчаков и кыргызов.

Скобелев выступил из Намангана 25 декабря с 2800 человек при 12 орудиях и ракетной батареей и обозом из 528 арб. Отряд Скобелева вступил в Ике-су-арасы 26 декабря и в 8 дней прошел по этой части ханства по разным направлениям, обозначая свой путь уничтожением кишлаков. Кипчаки уклонялись от боя. Достойного сопротивления в Ике-су-арасы не оказали. Сопротивляться мог только Андижан, где Абдуррахман собрал до 37 000 человек. Скобелев 1 января перешел на левый берег Карадарьи и двинулся к Андижану, 4 и 6 января произвел основательные рекогносцировки окраин города и 8 января овладел Андижаном после штурма. 10 января сопротивление андижанцев прекратилось; Абдуррахман сбежал к Ассаке, а Пулат-хан – в Маргелан. 18 января Скобелев двинулся к Ассаке и разбил наголову Абдуррахмана, который скитался еще несколько дней и, наконец, сдался 26 января.

19 февраля Кокандское ханство было полностью завоевано Российской империей, и была образована Ферганская область, а 2 марта Скобелева назначили военным губернатором этой области и командующим войсками. 32-летний генерал-майор Скобелев за этот поход награжден орденом Св. Владимира III степени с мечами и орденом Св. Георгия III степени, а также золотой шпагой с бриллиантами с надписью «За храбрость».

Став главой Ферганской области, Скобелев нашел общий язык с покоренными племенами. Сарты хорошо отнеслись к приходу русских, но все же оружие у них отобрали. Воинственные кипчаки, раз покоренные, держали слово и не восставали. Скобелев обращался с ними «твердо, но с сердцем». Помимо умиротворения киргизов экспедиция в горы имела также и научные цели. Скобелев с отрядом прошел до границ Каратегина, где оставил гарнизон, и почти всюду к нему являлись старшины с изъявлением покорности.

В качестве начальника области Скобелев особенно боролся против казнокрадства, это создало ему множество врагов. В Санкт-Петербург посыпались доносы на него с тяжкими обвинениями. Обвинения остались не подтвержденными, однако 17 марта 1877 г. Скобелев был отстранен от должности военного губернатора Ферганской области. Российское общество тогда относилось недоверчиво и даже недружелюбно к тем, кто выдвинулся в боях и походах против «халатников». Кроме того, многие все еще воспринимали его тем не оперившимся гусарским ротмистром, каким он был в юности.

В 1877 г. Скобелев отправился в действующую армию, чтобы принять личное участие в Русско-турецкой войне. Первое время Скобелев лишь состоял при Главной квартире и участвовал в мелких операциях на добровольных началах. Затем его назначили лишь начальником Штаба Сводной казачьей дивизии, которою командовал его отец – Дмитрий Иванович Скобелев.

14–15 июня Скобелев участвовал в переправе отряда генерала Драгомирова через Дунай у Зимницы. Приняв начальство над четырьмя ротами 4-й стрелковой бригады, он ударил во фланг туркам, чем вынудил их к отступлению, о чем в реляции начальника отряда сказано: «Не могу не засвидетельствовать о великой помощи, оказанной мне Свиты Е. В. генерал-майором Скобелевым… и о том благотворном влиянии, которое он оказал на молодежь своим блистательным, неизменно-ясным спокойствием». За эту переправу он был награжден орденом Св. Станислава I степени с мечами.

После переправы Скобелев участвовал: 25 июня в разведке и занятии города Белы; 3 июля в отражении нападения турок на Сельви и 7 июля с войсками Габровского отряда в занятии Шипкинского перевала. 16 июля с тремя казачьими полками и батареей, он провел разведку Ловчи; выяснил, что она занята 6 таборами с 6 орудиями, и посчитал необходимым взять Ловчу ранее второго штурма Плевны, но уже было решено иначе. Бой у Плевны был проигран. Разрозненные атаки колонн генералов Вельяминова и князя Шаховского, общим начальником которых считался генерал барон Криденер, окончились отступлением. Скобелев с войсками охранял левый фланг русских войск, показал, на что способна кавалерия в умелых руках и держался против превосходящих сил противника столько, сколько это было нужно для прикрытия отступления основных войск.

После плевненских неудач 22 августа 1877 г. (ст. ст.) одержана блестящая победа: при взятии Ловчи Скобелев опять показал свои таланты в командовании доверенными ему силами, за что 1 сентября Скобелев произведен в генерал-лейтенанты. В конце августа решено произвести третий штурм Плевненского укрепления, для чего выделили 107 батальонов (в том числе 42 румынских) и 90 эскадронов и сотен (в том числе 36 румынских), или 82 000 штыков и 11 000 сабель при 444 орудиях (в том числе 188 румынских). Генерал Золотов определял силы турок в 80 000 человек при 120 орудиях.

Артподготовка началась с 26 августа и закончилась 30 августа с началом штурма. Войска правого фланга, румынская пехота и 6 русских батальонов штурмовали Гравицкий редут № 1 на наименее важном левом фланге турок. Войска правого фланга потеряли 3500 человек, и решено было прекратить наступление в этом районе, несмотря на то что оставалось еще 24 свежих румынских батальона. Центр русских войск произвел шесть атак, и эти атаки отбили с потерями в 4500 человек. После чего с началом сумерек решено было прекратить бой. Левый фланг под командованием Скобелева с поддержкой князя Имеретинского с 16 батальонами овладел двумя редутами противника, при этом батальоны сильно расстроились. Развивать успех было нечем. Оставалось укрепиться и удерживать редуты до прибытия подкрепления. Однако подкрепления послано не было, кроме одного полка, посланного по инициативе одного частного начальника, но и тот прибыл поздно. Скобелев, располагал 1/5 всех русских и румынских сил, притянул на себя более 2/3 всех сил Османа-паши. 31 августа Осман-паша видя, что основные силы русских и румын бездействуют, атаковал Скобелева с обоих флангов и подверг расстрелу. Скобелев потерял 6000 человек и отбил 4 атаки турок, затем в полном порядке отступил. Третий штурм Плевны окончился неудачей для союзных войск. Причины коренились в неправильной организации управления войсками.

Во время осады Плевны Скобелев стоял во главе Плевно-Ловчинского отряда, контролировавшего IV участок осадного кольца. Он был против осады, о чем спорил с Тотлебеном, так как она сильно затормозила бы продвижение войск. Между тем Скобелев был занят приведением в порядок 16-й пехотной дивизии, потерявшей до половины личного состава.

28 ноября Осман-паша сделал попытку прорваться из окружения. Последовавшее за этим сражение окончилось сдачей армии Османа. Скобелев принимал самое активное участие в этом сражении с 3-й гвардейской и 16-й пехотной дивизией.

После падения Плевны Главнокомандующий решил перейти через Балканы и двинуться к Царьграду. Скобелев был направлен под командование к генералу Радецкому, который с 45 000 стоял против Весселя-паши с 35 000. Генерал Радецкий оставил на Шипкинской позиции против фронта турок 15,5 батальона, и направил правую колонну Скобелева (15 батальонов, 7 дружин, 17 эскадронов и сотен и 14 орудий) и левую колонну князя Святополк-Мирского (25 батальонов, 1 дружина, 4 сотни и 24 орудия) в обход главных сил Весселя-паши, находившихся в укрепленных лагерях близь деревень Шипки и Шейнова. 28-го числа все три части отряда генерала Радецкого с разных сторон атаковали неприятеля и вынудили армию Весселя-паши к капитуляции (30 000 человек при 103 орудиях); сдачу Весселя-паши лично принял Скобелев.

После перехода через Балканы Скобелев был назначен начальником авангарда армии (32 батальона и 25 эскадронов сотен с артиллерией и 1 батальоном саперов) и двинулся через Адрианополь к окрестностям Константинополя. По прекращению военных действий, 1 мая, он был назначен начальником «левого отряда» армии, а затем находился в составе армии при ее расположении в Турции и при постепенном очищении территории самой Турции и вновь созданной Россией Болгарии.

Скобелев явился на балканский театр военных действий очень молодым и полуопальным генералом, но он показал выдающиеся образцы военного искусства и заботу о подчиненных, проявил себя хорошим военным администратором.

Скобелев после войны стал очень знаменит.

6 января 1878 г. пожалован золотой шпагой с бриллиантами с надписью «За переход через Балканы», но отношение к нему начальства оставалось неблагоприятным. В письме одному родственнику 7 августа 1878 г. он писал: «Чем более проходит времени, тем более растет во мне сознание моей невиновности перед государем, а потому чувство глубокой скорби не может меня покинуть… только обязанности верноподданного и солдата могли заставить меня временно примириться с невыносимой тяжестью моего положения с марта 1877 года. Я имел несчастье потерять доверие, мне это было высказано, и это отнимает у меня всякую силу с пользой для дела продолжать службу. Не откажи поэтому… своим советом и содействием для отчисления меня от должности с зачислением… по запасным войскам».

Но постепенно горизонт перед ним проясняется, и обвинения с него сняли. 30 августа 1878 г. Скобелев назначен генерал-адъютантом к императору России, что говорит о возвращении к нему доверия.

После войны Михаил Дмитриевич занялся подготовкой и обучением вверенных ему войск в суворовском духе. 4 февраля 1879 г. утвержден в должности командира корпуса, в котором выполнял различные поручения в России и за границей и сильно сближается со славянофилами.

В январе 1880 г. Скобелев назначается командующим военной экспедиции против текинцев. Скобелев составил план, который утвержден и должен быть признан образцовым. Его цель – нанести решительный удар по туркменам-текинцам, населявшим Ахалтекинский оазис. Со своей стороны, узнав о походе, текинцы решили переселиться в крепость Денгиль-Тепе (Геок-Тепе) и ограничиться отчаянной защитой только этого пункта.

В крепости Денгиль-Тепе было 45 000 человек, из них защитников 20 000–25 000; они имели 5000 ружей, множество пистолетов, 1 орудие и 2 зембурека. Текинцы производили вылазки, преимущественно ночью, и наносили немалый урон, захватив даже однажды знамя и 2 орудия.

Скобелев сам сделал вылазку, прошел весь путь, проверил все колодцы, дороги и после этого вернулся назад к своим войскам. Затем начался штурм.

Штурм крепости был произведен 12 января 1881 г. В 11 часов 20 минут дня произведен взрыв мины. Восточная стена упала и образовала доступный обвал. Пыль еще не улеглась, когда колонна Куропаткина поднялась в атаку. Подполковнику Гайдарову удалось овладеть западной стеной. Войска теснили неприятеля, который, однако, оказывал отчаянное сопротивление. После долгого боя текинцы бросились в бегство через северные проходы, за исключением части, которая осталась в крепости и, сражаясь, погибла. Скобелев преследовал отступающего врага на протяжении 15 верст. Русские потери за всю осаду со штурмом составили 1104 человека, во время штурма было потеряно 398 человек (в том числе 34 офицера). Внутри крепости были взяты: до 5 тысяч женщин и детей, 500 персиян рабов и добыча, оцененная в 6 млн рублей.

Вскоре после взятия Геок-Тепе были высланы Скобелевым отряды под начальством полковника Куропаткина; один из них занял Асхабад, а другой прошел более чем на 100 верст на север, обезоруживая население, возвращая его в оазисы и распространяя воззвание с целью скорейшего умиротворения края. И вскоре в Закаспийских владениях Российской империи установилось мирное положение.

Ахалтекинская экспедиция 1880–1881 гг. представляет собой первоклассный образец военного искусства. Центр тяжести операции находился в сфере военно-административных вопросов. Скобелев показал, на что способны русские войска. В итоге в 1885 г. в состав Российской империи добровольно вошли Мервский и Пендинский оазисы Туркмении с городом Мервом и крепостью Кушка. 14 января Скобелев произведен в генералы от инфантерии, а 19 января награжден орденом Св. Георгия II степени, 27 апреля выехал из Красноводска в Минск. Там он продолжил заниматься подготовкой войск.

Временами Скобелев ездил в свои имения, главным образом в село Спасское Рязанской губернии. К крестьянам он относился хорошо. В это время здоровье Скобелева ухудшилось. Во время ахалтекинской экспедиции его постиг страшный удар: его мать, Ольгу Николаевну Скобелеву, убил человек, которого он хорошо знал по Балканской войне. Затем последовал другой удар: погиб император Александр II в результате террористического акта. Скобелев не был счастлив в личной жизни. Он был женат на княжне Марии Николаевне Гагариной. Супруги вскоре разошлись, а затем и развелись.

Получив месячный отпуск 22 июня (4 июля) 1882 г., М. Д. Скобелев выехал из Минска, где стоял штаб 4-го корпуса, в Москву. Его сопровождали несколько штабных офицеров и командир одного из полков барон Розен. По обыкновению Михаил Дмитриевич остановился в гостинице «Дюссо», намереваясь 25 июня (7 июля) выехать в Спасское, чтобы пробыть там «до больших маневров». По приезде в Москву Скобелев встретился с князем Д. Д. Оболенским, по словам которого, генерал был не в духе, не отвечал на вопросы, а если и отвечал, то как-то отрывисто. По всему видно, что он чем-то встревожен. 24 июня Скобелев пришел к И. С. Аксакову, принес связку каких-то документов и попросил сохранить их, сказав: «Боюсь, что у меня их украдут. С некоторых пор я стал подозрительным».

На другой день состоялся обед, устроенный бароном Розеном в честь получения очередной награды. После обеда вечером М. Д. Скобелев отправился в гостиницу «Англия», которая находилась на углу Столешникова переулка и Петровки. Здесь жили девицы легкого поведения, в том числе и Шарлотта Альтенроз (по другим сведениям, ее звали Элеонора, Ванда, Роза). Эта кокотка неизвестной национальности, приехавшая вроде бы из Австро-Венгрии и говорившая по-немецки, занимала в нижнем этаже роскошный номер и была известна всей кутящей Москве.

Поздно ночью Шарлотта прибежала к дворнику и сказала, что у нее в номере скоропостижно умер офицер. В покойном сразу опознали Скобелева. Прибывшая полиция ликвидировала панику среди жильцов, переправив тело Скобелева в гостиницу «Дюссо», в которой он остановился.

Вокруг трагедии в московской гостинице, как снежный ком, нарастал клубок легенд и слухов. Высказывались самые различные, даже взаимоисключающие предположения, но все они были едины в одном: смерть М. Д. Скобелева связана с таинственными обстоятельствами. Передавая широко муссируемый в России слух о самоубийстве, одна из европейских газет писала, что «генерал совершил этот акт отчаяния, чтобы избежать угрожавшего ему бесчестия вследствие разоблачений, удостоверяющих его в деятельности нигилистов».

Большинство же склонялось к версии, что «Скобелев был убит», что Белый генерал пал жертвой германской ненависти. Присутствие при его смерти «немки» придавало этим слухам, казалось, бо́льшую достоверность. «Замечательно, – отмечал современник, – что и в интеллигентных кругах держалось такое же мнение. Здесь оно выражалось даже более определенно: назывались лица, которые могли участвовать в этом преступлении, направленном будто бы Бисмарком… Этим же сообщением Бисмарку приписывалась пропажа плана войны с немцами, разработанного Скобелевым и выкраденного тотчас после смерти М. Д. Скобелева из его имения».

Эту версию поддерживали и некоторые представители официальных кругов. Один из вдохновителей реакции князь Н. Мещерский в 1887 г. писал Победоносцеву: «Со дня на день Германия могла наброситься на Францию, раздавить ее. Но вдруг, благодаря смелому шагу Скобелева, сказалась впервые общность интересов Франции и России, неожиданно для всех и к ужасу Бисмарка. Ни Россия, ни Франция не были уже изолированы. Скобелев пал жертвою своих убеждений, и русские люди в этом не сомневаются. Пали еще многие, но дело было сделано».

До революции на территории Российской империи было установлено не менее шести памятников генералу М. Д. Скобелеву, но ни один из них не сохранился до нашего времени.

В 2005 г. рассматривалось предложение о сооружении памятника генералу Скобелеву в 2009 г. на площади Финляндского вокзала в Санкт-Петербурге, в 2014 г. памятник Скобелеву установили в Москве и собираются поставить второй. Оставим в стороне разговор о художественных достоинствах конного памятника и о портретном сходстве с М. Скобелевым, заметим только, что по символике сабля, вознесенная над головой, означает победу или призыв к ней, а опущенная сабля – нечто иное…

Начало регулярной российской артиллерии относится к 1695 г., когда при Преображенском полку была учреждена бомбардирская рота из 6 мортир и 4 пушек. Капитан этой роты с 1695 по 1706 г. – сам царь Петр I.

24 января 1722 г. офицерам бомбардирской роты пожаловано старшинство двух чинов против армейских.

9 ноября 1793 г. – из бомбардирской роты и команд пушкарей, а также из артиллерии, принадлежавшей к составу Собственных Его Величества Гатчинских войск, сформирован лейб-гвардии Артиллерийский батальон в составе трех рот пеших и одной конной (что ныне 1-я и 3-я батареи л. – гв. 1-й, 1 батарея л. – гв. 2-й и 1-я батарея Гвардейской Конно-артиллерийской бригады).

10 июля 1798 г. батальону повелено состоять из трех рот пеших и одной конной и трех команд: пионерной, понтонной и фурштатской.

25 марта 1805 г. конная рота от батальона отчислена и назначена состоять отдельно под наименованием: лейб-гвардии Конной артиллерии.

14 февраля 1811 г. батальон наименован лейб-гвардии Артиллерийской бригадой.

22 сентября 1811 г. рота, составлявшая лейб-гвардии Конную артиллерию, разделена на две.

21 сентября 1812 г. в Санкт-Петербурге для комплектования лейб-гвардии Конной артиллерии сформирована команда при 6 орудиях.

21 октября 1813 г. из Гвардейского артиллерийского резерва сформированы в г. Вильно три гвардейские артиллерийские роты: 1 батарейная, 1 легкая и 1 конная.

10 августа 1814 г. лейб-гвардии Конной артиллерии повелено состоять из трех батарей: батарейной и двух легких, на что и обращены сформированные в 1812 г. команда при 6 орудиях и в 1813 г. – конная рота.

3 февраля 1816 г. гвардейская артиллерийская бригада разделена на две: 1-ю Гвардейскую артиллерийскую бригаду, в которой Е. И. В. великий князь Михаил Павлович сохранил звание шефа, и 2-ю Гвардейскую артиллерийскую бригаду. В 1-ю бригаду вошли батарейная рота Его Высочества, 1-я легкая (ныне 3-я батарейная) и вновь сформированная батарейная рота № 2 (ныне 2-я батарейная). Во 2-ю же бригаду вошли: батарейная рота графа Аракчеева № 3 (ныне 2-я батарейная). Во вновь сформированную – батарейная № 4 (ныне 2-я батарейная). В каждой бригаде, кроме того, по одной учебной роте. Число орудий в ротах 12.

15 августа 1817 г. сформирована нынешняя 3-я батарея Гвардейской Конно-артиллерийской бригады.

24 октября сформирована в Варшаве нынешняя 1-я батарея лейб-гвардии 3-й артиллерийской бригады, называвшаяся тогда л. – гв. батарейной № 5 ротой.

26 сентября 1821 г. из л. – гв. батарейной № 5 роты и двух Гренадерских батарей, батареи № 1 и легкой № 2 составлена Сводная гвардейская и Гренадерская артиллерийская бригада, переименованною 22 августа 1830 г. в 3-ю Гвардейскую и Гренадерскую артиллерийскую бригаду.

6 апреля 1830 г. сформирована на правах Молодой гвардии лейб-гвардии Донская, легкая конная артиллерийская рота, причисленная к Гвардейской конной артиллерии.

1 июля 1861 г. – батареи, снабженные нарезными орудиями, повелено именовать нарезными легкими.

16 октября 1869 г. 1-ю и 2-ю Гвардейские Артиллерийские бригады повелено переименовать в л. – гв. 1-ю и л. – гв. 2-ю.

10 августа 1870 г. во всех пеших бригадах повелено сформировать четвертые батареи, скорострельные, 8-орудийного состава.

17 августа Гвардейская конная артиллерия названа Гвардейской конно-артиллерийской бригадой.

22 января 1873 г. в каждой действующей пешей бригаде положено иметь по 6 батарей 8-орудийного состава: три 9-фунтовых и 1 скорострельную.

17 августа 1875 г. последовало переформирование Гвардейской конной артиллерии в шесть 6-орудийных батарей; из 4 взводов первых трех батарей сформирована пятая батарея на правах и преимуществах Старой гвардии. Гвардейская Донская батарея названа лейб-гвардии 6-й Донскою Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича.

17 апреля 1878 г. Донской батарее пожалованы права Старой гвардии за отличия в войну 1877–1878 гг.

1879–1881 гг. – введены дальнобойные орудия.

6 декабря 1894 г. 3-я Гвардейская и Гренадерская артиллерийская бригада наименована лейб-гвардии 3-й Артиллерийской бригадой.

Полки лейб-гвардии Санкт-Петербургский и Кексгольмский и 3-я Артиллерийская бригада.

1895 г. – при 3-й бригаде сформированы вновь 7-я, 8-я и 9-я батареи.

Февраль 1895 г. – бригады разделены на дивизионы, по три батареи в каждом.

17 января 1897 г. повелено сформировать две Гвардейские пешие легкие батареи для Гвардейской стрелковой бригады, образовавших Гвардейский стрелковый артиллерийский дивизион.

4-я Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича и Великого князя Алексея Николаевича (с 25 января 1906 г.) батарея была сформирована 21 октября 1812 г. как лейб-гвардии Конной артиллерии полурота. Старшинство с этой даты, праздник – как у 3-й батареи.

5-я Его Императорского Высочества Великого князя Михаила Александровича (с 30 июля 1904 г.) батарея образована 17 августа 1875 г. Старшинство – с 9 ноября 1796 г., праздник – 8 ноября, в день Св. Архистратига Михаила.

Лейб-гвардии 6-я Донская казачья Его Величества (со 2 марта 1881 г.) батарея сформирована 6 апреля 1830 г. (дата старшинства батареи) «в вознаграждение отличных подвигов, мужества и храбрости, оказанных в продолжение войн с Персиею и Турциею 1827 и 1829 годов» из отобранных офицеров и нижних чинов 1-й, 2-й и 3-й Донской казачьих конно-артиллерийских легких рот как лейб-гвардии Донская легкая конно-артиллерийская рота. Батарейный праздник – 23 апреля, в день Св. Великомученика и Победоносца Георгия.

В Гвардейской конной артиллерии масти лошадей отличались по батареям: 1-я имела рыжих; 2-я – вороных; 3-я и 5-я – караковых; 4-я и 6-я – гнедых. В 6-й батарее каждый взвод также имел лошадей своей масти: в 1-м были светло-гнедые; во 2-м – вишнев о-гнедые; в 3-м – темно-гнедые.

Накануне Первой мировой войны гвардейская кавалерия была усилена современным вооружением. Так, 8 сентября 1913 г. в каждой Гвардейской кавдивизии и Отдельной Гвардейской кавбригаде организовали конно-пулеметные команды, входившие в состав одного из полков, но являвшиеся общедивизионным «боевым средством». Перед самой войной, 12 июля 1914 г., при штабах 1-й и 2-й Гвардейских кавдивизий и Отдельной Гвардейской кавбригады были сформированы конно-саперные команды.

Не вдаваясь в изыскания, отчего такое происходило, по чьему-то умыслу или дремучему хамству дорвавшихся до власти, пытаюсь я не то чтобы очистить некоторые имена (которые интересны уже тем, что двести, триста лет они памятны, что с ними все еще борются), от шелухи штампов и ругательств, которыми захаркана вся наша история, примерно как захаркивали шелухой от семечек революционные пролетарии дворцы и памятники, а их нынешние потомки самое – понятие «Россия», поменяв его на словосочетание «эта страна».

При этом я не собираюсь, да и не смогу делать какие-то открытия, ибо я не рылся в архивах, не расшифровывал тайнопись: все сведения, приводимые мною, – общедоступны, но, к сожалению, не общеизвестны.

Иными словами, опираясь на факты, кои искажались или перевирались в угоду политической конъюнктуре, причем и до революции тоже, пытаюсь просто-напросто высказать иную, а не общепринятую точку зрения.

Скажем, равно как Александр Меншиков – птенец гнезда Петрова с нелегкой руки советского графа Алексея Толстого (вдохновенно и талантливо извращавшего исторические факты) превратился в крестьянина, торговавшего пирожками, а на самом деле он был хотя и не знатный, но дворянин, равно как и Аракчеев Алексей Андреевич[124] происходил из мелкопоместных бедных дворян когда-то славного и древнего дворянского рода (печки он, разумеется, не топил, хотя я уверен, что в этом занятии он не увидал бы для себя ничего зазорного и, будь отдан приказ, исполнил бы его в точности и с усердием, как исполнял все, что ему поручали).

О происхождении фамилии Аракчеевых из III ч. «Общего гербовника российских дворянских родов» известно, что они происхождения древнего и благородного и за службу российскому престолу «жалованы были от государей поместьями и на оные грамотами». Грамотою царей Иоанна и Петра Алексеевичей от 6 марта 1695 г. новгородец Иван Степанович Аракчеев «за службу предков и своего отца и за свою собственную службу во время войны с Польшею при царе Алексее Михайловиче пожалован в вотчину пустошами в Бежецкой пятине, в погостах Никольском и Петровско-Тихвинском».

Потомки Ивана Степановича служили в XVIII в. в военной службе, и один из них, Василий Степанович, участвовал в турецком походе под предводительством Миниха, был ранен под Очаковом и уволен от службы с награждением чином генерал-поручика.

Его родной племянник Андрей Андреевич таких чинов не достиг, вышел в отставку поручиком и поселился в Бежецком уезде Тверской губернии, где ему досталась по наследству деревня с 20 душами крестьян, и состоял в законном браке с Елизаветой Андреевной, в девичестве Ветлицкой (1750–1820).

23 сентября 1769 г. у супругов родился сын Алексей. Главное влияние на развитие его характера оказала мать, которую Аракчеев всю свою жизнь боготворил. По нынешним временам совсем юная Елизавета Андреевна (при рождении первенца ей исполнилось 19 лет) оказалась образцовой матерью. Она неустанно заботилась о том, чтобы он был набожен, умел «обращаться в постоянной деятельности», был педантично аккуратен и бережлив, умел повиноваться и усвоил себе привычку толково предъявлять требования к «людям». Все эти требования хорошо и прочно были усвоены Аракчеевым, так как наглядно диктовались ему условиями жизни бедной дворянской семьи, желавшей «жить прилично». Первоначальное образование Алексея Аракчеева состояло в изучении под руководством сельского дьячка русской грамоты и арифметики, которую «полюбил до страсти» и усердно занимался ею.

Когда ему шел 11-й год, к соседнему помещику, отставному прапорщику Корсакову, приехали в отпуск два его сына, кадеты Артиллерийского и Инженерного шляхетного корпуса,[125] и деревенский мальчик «не мог наслушаться их рассказам о лагере, учениях, стрельбе из пушек». «Особенно поразили меня, – признавался он впоследствии, – их красные мундиры с черными бархатными лацканами. Мне казались они какими-то особенными, высшими существами. Я не отходил от них ни на шаг». Вернувшись домой, он был, по его выражению, все время «в лихорадке» и, бросившись на колени перед отцом, просил отдать его в Корпус.

Но прошло два года, прежде чем мечта осуществилось. Причина – бедность. Только в январе 1783 г. «на долгих» отец с сыном и слугой отправились в столицу. Прибыв в Петербург и наняв на Ямской на постоялом дворе угол за перегородкой, Аракчеевы 10 дней непрерывно ходили в канцелярию Корпуса, пока, наконец, добились, что 28 января 1783 г. прошение их было принято. Затем началось ожидание «резолюции». Месяцы шли один за другим, наступил, наконец, и июль, между тем положение Аракчеевых становилось день ото дня все тяжелее, небольшие средства их быстро иссякали. Они жили впроголодь, продали постепенно всю свою зимнюю одежду и, наконец, нужда заставила их принять даже милостыню, которую им подал, в числе прочих бедных, митрополит Гавриил. Аракчеев впоследствии рассказывал, что когда отец его «поднес полученный им рубль к глазам», то «сжал его и горько заплакал», и что сам он также не выдержал и заплакал. 18 июля 1783 г. Аракчеевы издержали все до последнего гроша, и на другой день, голодные, снова явились за справкой в Корпус. Отчаяние придало сыну столько храбрости, что он, совершенно неожиданно для отца, увидев генерала Мелиссино,[126] подошел к нему и, рыдая, сказал: «Ваше превосходительство, примите меня в кадеты… Нам придется умереть с голоду… мы ждать более не можем… вечно буду вам благодарен и буду за вас Богу молиться».

Рыдания мальчика остановил директор, который выслушал отца, тут же написал записку в канцелярию Корпуса о зачислении Алексея Аракчеева в кадеты. 19 июля стало для Аракчеева счастливым днем, несмотря на то что с утра он ничего не ел и что отцу не на что было поставить в церкви свечку, потому «Бога благодарили земными поклонами». «Этот урок бедности и беспомощного состояния», по собственному признанию Аракчеева, сильно на него подействовал: впоследствии он строго требовал, чтобы «резолюции» по просьбам исходили без задержки…

В Корпусе Аракчеев быстро выдвинулся в ряды лучших кадет и через 7 месяцев переведен «в верхние классы», а затем в течение 1784 г. произведен: 9 февраля – в капралы, 21 апреля – в фурьеры и 27 сентября – в сержанты. Благодаря полученным в родительском доме прочным основам мировоззрения и воспитания он без всяких особых наставлений быстро стал образцовым кадетом, и ему уже в эти годы стали поручать обучение слабых по фронту и по наукам товарищей. Легенда гласит, что Аракчеев «круто поворачивал подчиненных и тычков не щадил» и что в 15–16 лет он «выказывал над кадетами нестерпимое зверство». Позднее литературное происхождение этого предания выдает то обстоятельство, что во времена службы Аракчеева сержантом кадетов драли как сидоровых коз постоянно: «Секли за все и про все, секли часто и больно, а за тычками никто не гонялся»,[127] так что нестерпимого зверства, придуманного недругами Аракчеева, в действительности не наблюдалось.

На самом деле было все наоборот. Сверстники, которые в своих имениях были лучше кормлены, а стало быть, сильнее, били Аракчеева чуть ли не ежедневно. По его собственным воспоминаниям, он спал на залитой слезами подушке. Но он устоял, не сломался и тяжелейшие обстоятельства тогдашней своей жизни перетерпел и преодолел!

В августе 1786 г. сержант Аракчеев награжден «За отличие» серебряной вызолоченной медалью, которая носилась в петлице на цепочке, а 17 сентября 1787 г. произведен в поручики армии, но с оставлением при Корпусе репетитором и учителем арифметики и геометрии, а потом и артиллерии. Кроме того, Аракчееву поручено заведывание Корпусной библиотекой, которая по подбору специальных книг считалась одной из лучших. Библиотекарская деятельность, можно думать, развила в нем любовь к книгам и зародила в нем мысль создать свою библиотеку.

Сказанное развенчивает еще одну ложь об Аракчееве как о человеке непросвещенном: «Аракчеев не был из числа людей, которые чтением расширяют свои познания».[128] Что ж это он тогда с молодых и голодных лет своих значительную часть жалованья тратил на книги? В личной его библиотеке, которую он собирал 30 лет, в 1810 г. было 11 тысяч томов прочитанных книг самого разного содержания.

Вот очень характерное для него высказывание, сделанное при формировании им, Аракчеевым(!), офицерских библиотек: «Чтение полезных книг в свободное время есть, без сомнения, одно из благороднейших и приятнейших упражнений каждого офицера, оно заменяет общество, образует ум и сердце и способствует офицеру приготовлять себя наилучшим образом на пользу службы Монарху и Отечеству».

Сейчас, по прошествии столь долгого времени, является возможность непредвзято судить о характере Аракчеева и о причинах, его сформировавших. В отличие от своих однокашников и впоследствии однополчан, он не только не имел, так сказать, «тылов» – имения, любого другого имущественного благополучия, но от своего ничтожного по тем временам жалованья отрывал крохи для помощи родителям и братьям. С 1780 г. он дает частные уроки детям графа Салтыкова. Все полученные от репетиторства деньги отсылает домой на содержание братьев. Бедность, стоявшая над ним, как колокол, незнатность происхождения, православная нравственность и, разумеется, сержантский чин отдаляли его от товарищей по Корпусу.

Как-то забывается, что известный нам портрет Аракчеева, кисти Доу, висящий в Военной галерее Зимнего дворца, относится к тем годам, когда он был всесильным военным министром, он облачен в военный мундир нового времени, острижен и причесан по моде начала XIX в., а служить-то он начинал в XVIII в. – времени красных каблуков, кружевных манжет, завитых напудренных париков, помады и мушек, вероятно, никак не сочетавшихся с его «корявой», по высказыванию современников, внешностью, какая не позволяла рассчитывать на благосклонное внимание дам и вообще претендовать на какое-нибудь «приличное положение в обществе».

Однако его природная, поистине бешеная энергия должна была в чем-то воплотиться, и она нашла себе применение. Искренне набожный, всю жизнь аскетичный в быту, Алексей Аракчеев все помыслы свои и всю жизнь свою отдал воинской службе. Как это ни удивительно звучит в применении к сформировавшемуся столетиями мнению об Аракчееве, он сыграл огромную роль как педагог, как теоретик и практик военного дела.

В 1788 г., когда началась война со Швецией и при Корпусе начали формировать новую артиллерию, явилась «изумительная деятельность Аракчеева, который, энергично обучая людей, буквально не сходил с поля, всецело отдаваясь строю, стрельбе и лабораторному искусству». К этому же времени относится и один из его первых научно-литературных трудов: «Краткие арифметические записки в вопросах и ответах», составленные им для своей команды. В награду за такую деятельность Аракчеев в 1789 г. был переименован в подпоручики артиллерии, а вслед за тем назначен командиром гренадерской команды, образованной в Корпусе из лучших фронтовиков, а 24 июля 1791 г. назначен старшим адъютантом к инспектору всей артиллерии генералу Мелиссино. Когда же цесаревич Павел Павлович, занятый организацией собственных войск, выразил желание иметь деятельного офицера-артиллериста, на которого можно было бы возложить все заботы по созданию артиллерии, то Мелиссино, не задумываясь и не спрашивая согласия, предложил цесаревичу Аракчеева, зная, что последний своей ретивостью к службе и своими знаниями поддержит в полной мере этот выбор.

Что мы знаем о личной жизни 23-летнего Аракчеева, который 4 сентября 1792 г. явился в Гатчине к цесаревичу Павлу Петровичу? Ничего! Потому что никакой личной жизни, если не считать чтения книг, у него не было – только служба.

В легендах, сочиненных об Аракчееве лет через пятьдесят после его смерти, где он представляется чудовищем, как-то не принимается во внимание, что Аракчеев был артиллерист, а служба в этом роде войск несколько отличается, скажем, от службы в комендантской парадной роте. Здесь, при любой власти ладно сидящим мундиром и красивым маршем не отделаешься. Грубо говоря, здесь нужно стрелять и попадать! Расширим этот постулат: получить орудия, обучить орудийные расчеты (а солдаты все – неграмотные парни из деревень, где лево, где право не разумеют!), к тому же артиллерия – «на конной тяге», стало быть, все, что касается лошадей, ездовых, запряжек, обоза, фуража – все на командире! Ни охнуть, ни вздохнуть!

Служба еще осложнялась и тем, что цесаревич право на «казенные отпуски» на свои «гатчинские войска» не имел, а собственных его средств, безусловно, не хватало. Долг по артиллерийской части на 1795 г. составлял 16 000 руб. Поэтому, фигурально выражаясь, прежде чем научить своих солдат стрелять из пушек, нужно было эти пушки добыть!

Аракчееву повезло тем, что его покровитель, чье уважение он заслужил, Мелиссино, стал в это время начальствовать над всей артиллерией и потому имел возможность давать Гатчинской артиллерии и бомбардиров, и канониров, и понтоны, и орудия, и даже артиллерийские припасы через свою канцелярию. Сложись дело иначе, кто знает, какова была бы судьба российской артиллерии, которая очень многим, если не всем, обязана Аракчееву.

Павел Петрович поначалу встретил Аракчеева настороженно и сухо, однако у того всегда «на любые к нему неудовольствия» был единственный довод – безупречная служба.

На первом же учении он показал себя умелым, как тогда говорили, «старым» офицером и расположил к себе цесаревича, который 24 сентября, т. е. всего через 3 недели, пожаловал Аракчеева «в артиллерии капитаны». Но не следует забывать: «гатчинским капитанам», на которых смотрели как на причуду цесаревича, не более, для утверждения чина требовалось решение военной коллегии. Но там председательствовал граф Н. И. Салтыков. Он прекрасно знал Аракчеева, поскольку Алексей Андреевич являлся репетитором его сыновей, потому и препятствий к утверждению в чине не объявилось.

Отсюда, казалось бы, можно начинать песнь о триумфальном шествии Аракчеева к вершинам власти! Только ничего подобного не происходило. Во-первых, и Павел-то Петрович, памятуя судьбу батюшки Петра III, при одной мысли о том, что матушка Екатерина может с ним сотворить, содрогался, понимая, что никакие гатчинские войска его защитить не смогут. Во-вторых, Аракчеев в «любимцы» не вышел, и хотя стал за удачную стрельбу из мортиры по редуту командиром всей артиллерийской «Его Императорского Высочества команды», даже через два с половиной года службы получил от Павла Петровича разнос со словами: «Кроме артиллерии ничего под командой вашей не состоит!» То есть знай свое место. Ты никто, и звать тебя никак!

Глотая слезы (Да, это так! Аракчеев был раним и слезлив!), Алексей Андреевич продолжал молиться и служить! И уж коли доверена была ему хотя и «карманная», но все же настоящая артиллерия, начал он в ней репетировать реформы, кои потом, войдя во власть, распространил по всей армии, сделав русскую артиллерию лучшей в мире.

А именно: «1) в 1793 г. арт. команда была разделена на 3 пеших и одно конное отделение, а „пятую часть“ составили фурлейты, понтонеры и мастеровые, причем во главе отделений (капральств) и „части“ были поставлены ответственные начальники; 2) к началу 1796 г. составлена особая инструкция, в которой с удивительной ясностью изложены права и обязанности каждого должностного лица и управление артиллерией; 3) Аракчеев составил план развертывания ее в 4-ротный полк; 4) установил весьма практичный „учебный способ“ действий при орудиях; 5) учредил „классы для преподавания военной науки“, чем облегчил комплектование команды не только отчасти нижними чинами, но и офицерами; 6) привил артиллерии подвижность, благодаря которой она на маневрах с участием всех родовых войск успешно исполняла свое назначение, и вообще довел специальную подготовку артиллерии до такой высокой степени, что артиллеристы Цесаревича весьма успешно исполняли особые сложные маневры.

Не меньшее внимание Аракчеев обратил и на устройство хозяйств, части, причем определил „должности“ чинов ее точной инструкцией. Кроме того, заведуя „классами военной науки“, Аракчеев принимал деятельное участие в составлении новых уставов строевой, гарнизонной и лагерной службы, впоследствии введенных во всей армии. Сохранились различные сказания о том, какими средствами достигал Аракчеев благоустройства вверенной ему команды, ее строевой выучки и дисциплины, каким зверствам и неистовствам предавался „гатчинский капрал“ в пылу ревностного исполнения служебных обязанностей: учил солдат по 12 часов кряду; вырывал у солдат усы, бил их нещадно, грубил офицерам и т. п. Принимая во внимание, что обо всем этом свидетельствуют такие „современники“, как граф Толь и Михайловский-Даниловский, которые могли передавать лишь слышанное от других, надлежит с особенным вниманием отнестись к документам. По „Книге приказаний при пароле с 5 июля по 15 ноября 1796 г.“ можно установить, что на все 135 сохранившихся записей на долю взысканий приходится всего 38 записей, из коих: 8 замечаний, 22 выговора, 3 вычета из жалованья, 2 ареста, 1 исключение во флот и 2 разжалования. За то же время под суд был отдан один (за побег), а случаев применения „прогнания сквозь строй“ не было ни одного, т. к. в записях не встречается никакого указания на наряд для этого части войск. Сохранившиеся судные дела показывают, что цесаревич зачастую отменял жестокие приговоры, постановленные по артикулам, конфирмуя „без наказания“. Приказы же самого Аракчеева содержат, например, ходатайство его о разжаловании фельдфебеля в рядовые за жестокое наказание им подчиненного».

Как-то не стыкуются эти факты с привычным нам образом Аракчеева. Единственное, что совпадает, – служака. Но тупых и не очень, и даже умных, исполнительных служак хватало. Стало быть, имелось нечто, что расположило мнительного и недоверчивого Павла Петровича к молчаливому офицеру с бугристым лицом кирпичного цвета, если становится Аракчеев сначала комендантом Гатчины, затем начальником всех сухопутных войск цесаревича, а после восшествия на престол Павла I он буквально осыпаем чинами и наградами. Гатчинский полковник А. А. Аракчеев «пожалован 7 ноября 1796 г. Петербургским комендантом; 8-го числа произведен в генерал-майоры; 9-го – в майоры гвардии Преображенского полка; 13-го – кавалером орденом Св. Анны I ст.; в следующем году (1797) 5 апреля ему пожаловано баронское достоинство и орден Св. Александра Невского».

Аракчееву, который представляется каким-то странным человеком без возраста, в это время всего 28 лет. Как и прежде, он, правда, в сравнении с другими баронами, нищий. Потому Павел I жалует ему 2000 крестьян с предоставлением выбора губернии. Аракчеев – никогда ни у кого ничего не просил для себя лично – растерялся и даже был готов от имения отказаться. Наконец, выбрал село Грузино Новгородской губернии.

Это – единственный дар, принятый Аракчеевым. От всех многочисленных «пожалований» в дальнейшем он отказывался. «Будучи влиятельнейшим вельможею, приближенным государя, граф Аракчеев, имея орден Александра Невского, отказался от пожалованных ему других орденов: в 1807 г. – от ордена Св. Владимира и в 1808 г. – от ордена Св. Апостола Андрея Первозванного и только оставил себе на память рескрипт на орден Андрея Первозванного.[129] Удостоившись пожалования портрета государя, украшенного бриллиантами, граф Алексей Андреевич бриллианты возвратил, а самый портрет оставил. Говорят, что будто бы император Александр Павлович пожаловал мать графа Аракчеева статс-дамою. Алексей Андреевич отказался от этой милости. Государь с неудовольствием сказал: «„Ты ничего не хочешь от меня принять!“ – „Я доволен благоволением Вашего Императорского Величества, – отвечал Аракчеев, – но умоляю не жаловать родительницу мою статс-дамою; она всю жизнь свою провела в деревне; если явится сюда, то обратит на себя насмешки придворных дам, а для уединенной жизни не имеет надобности в этом украшении“. Пересказывая об этом событии приближенным, Алексей Андреевич прибавил: „Только однажды в жизни, и именно в сем случае, провинился я против родительницы, скрыв от нее, что государь жаловал ее. Она прогневалась бы на меня, узнав, что я лишил ее сего отличия“».[130]

Однако в царствование государя Павла Петровича опала могла последовать с той же стремительностью, что и награждение чином. Не миновал сего и Аракчеев. Что послужило причиной? Враги Аракчеева, коих было море и при жизни, и особенно после его смерти, утверждали, что среди многоразличных обязанностей Аракчеева было и заведывание квартирмейстерской частью, т. е. тогдашним Генеральным штабом.

Служба офицеров по квартирмейстерской части под его начальством была, по свидетельству графа Толя, «преисполнена отчаяния», Аракчеев, являя «фанатическое тиранство», заставлял подчиненных заниматься по 10 часов в сутки «бесполезной работой». Мало того, Аракчеев, являясь по два и по три раза в день среди офицеров, занятых черчением бесполезных планов, при малейшем поводе, под самыми ничтожными предлогами осыпал их самой отборной бранью, причем один раз даже дал пощечину колонновожатому Фитингофу, а в другой «позорнейшими словами» обругал «подполковника Лена, сподвижника Суворова и Георгиевского кавалера». Лен, «несчастная жертва его гнева», не перенес оскорбления и, возвратившись домой, написал Аракчееву письмо и застрелился. Слухи об этом будто бы дошли до государя, который 1 февраля 1798 г. уволил Аракчеева «в отпуск до излечения», а 18 марта и вовсе отставил от службы «с награждением чином генерал-лейтенанта».

Однако в «Истории русского генерального штаба», составленной Н. П. Глиноецким (Т. I. С. 142–149), утверждается, что благодаря хлопотам Аракчеева «к концу 1797 г. удвоен был состав членов свиты Его Величества по квартирмейстерской части и усовершенствованы производившиеся в то время съемки в Литве и Финляндии» – т. е. составлялись те самые «бесполезные» планы, без которых не было бы победы в Шведской кампании 1809 г. А уж солдатской кровушки во всяком случае пролилось бы тогда много больше. Относительно пощечины Фитингофу – неизвестно, а вот «несчастная жертва гнева Аракчеева» подполковник Лен, во-первых, ни в каких списках Георгиевских кавалеров не значится, стало быть, им не был, во-вторых, не стрелялся, а просто умер, что, кстати, объясняет, почему именно его стало возможно объявить «жертвой гнева».

Об Аракчееве документы же сообщают, что отставляют его от службы как «несоответствующего должности генерал-квартирмейстера». Но уже 29 июня он вызван обратно из Грузина, 11 августа вновь принят на службу, а 22 декабря 1798 г. вторично назначается на прежнюю должность генерал-квартирмейстера. Дворцовые сплетники утверждали, что это благодаря заступничеству «верного друга», великого князя Александра Павловича, будущего императора Александра. А что ж в этом плохого?

Отношения, которые связывали Аракчеева с Павлом I и Александром I были эмоционально окрашены, прежде всего, завистью и ненавистью окружающих. Каких только презрительных, уничижающих, грязных эпитетов не получал Алексей Андреевич, из которых самое мягкое – «лизоблюд». Оно ни в малейшей степени не содержало хотя бы каплю истины. Не был Аракчеев ни подхалимом, ни прихлебателем!

Чтобы понять его чувства и поступки, следует учесть, что он совсем мальчишкой был отторгнут от семьи, где его любили, хотя и воспитывали в строгости, но не без ласки, а в строгости отеческой. Презираемый и открыто ненавидимый, надо полагать, он всегда тосковал о семье. В полном соответствии с воспитанными в нем тогдашними представлениями о монархе, в Павле I он видел отца, и, безусловно, в отношении к нему реализовывал все свои сыновние чувства. Блистательный венценосец, многие взгляды которого Аракчеев разделял, кем искренне и не без основания восторгался, дополнил в его душе любовь к отцу. Образ опального, гонимого императора, безусловно, сливался у него в душе с тоской и любовью к нищему и беспомощному отцу, и восхождение на престол Павла I было понято Аракчеевым как торжество справедливости, как божественное воздаяние!

– У меня кроме Вас никого нет, – сказал он как-то Павлу, и это была чистая правда.

Этот невысокий, сухощавый, угрюмый с молодости человек, страстную натуру которого выдавали только «огненные глаза», не получивший широкого гуманитарного образования, не умевший танцевать, отводил душу на плац-парадах, был уникальным практиком, а всю нерастраченную любовь, тоску по семье, скрытое страдание от того, что его самого никто не любил, отдал Павлу I и Александру I.

У дворцовых интриганов не находилось уловок против Аракчеева – он был в своих чувствах и поступках искренен до самобичевания. Свидетельством тому, что он – личность скорее трагическая, чем злодей, каким представлялся екатерининским вельможам и бездельникам Императорской гвардии, служит то, что он всегда помнил добро и умел быть благодарным.

Знаменитый девиз «Без лести предан», начертанный на графском гербе, придумал не Аракчеев, а Павел I и даровал его Алексею Андреевичу вместе с графским титулом. Петербургские забавники, хихикая, тут же переделали его на «Бес – лести предан». Самые нелепые сплетни ходили об Аракчееве во множестве, например, что он на смотру солдату нос откусил. Но даже яд лжи и насмешек не сокрушал Аракчеева. Он служил! Честно, толково. Вот выдержки из его инструкций: «за ошибку отвечает командир, в службе викарных нету, а должны командиры сами всякий свое дело делать, а когда силы ослабнут, то может (он) выбрать себе покой»; «замечаю… уснули и ничего не делаете, то оное непохвально, а я уже иногда неосторожен, когда кого пробуждаю», «извольте держать (расходовать) деньги… сколько употреблено будет – представить отчет… только не аптекарский, а христианский», и т. п.

Для ненавистников Алексея Андреевича было нестерпимо то, что он «яко веровал, такое же и жил», не имея даже тени ханжества. На фоне распущенности вельмож, фаворитов, временщиков, да и всего высшего света последних лет царствования Екатерины II, разнузданности вернувшихся с фронта солдат, коих собственное мирное население зачастую боялось больше, чем противника, аскеза Аракчеева и его суровость в соблюдении уставных норм, безусловно, выглядела бы комичной, если бы в нем самом была бы хоть малейшая фальшь или слабина. Он казался страшным потому, что был монолитен и неколебим, утверждая постулат: каждый проступок должен быть наказан неотвратимо. Была и другая сторона – каждый подвиг вознагражден. Это враги Аракчеева замалчивали, но в полной мере знавали сотрудники Аракчеева.

Как всякий несправедливо презираемый и гонимый в детстве, умный и проницательный Аракчеев прекрасно разбирался в окружающих людях и читал в их душах как в открытой книге. Видел он там много такого, в чем они и на исповеди-то не раскаивались. Аскет Аракчеев на животном, рефлекторном уровне ненавидел то, что называл «развратом», и, не снискавши ни любви, ни даже уважения к себе, сумел оказаться в центре внимания, заставив окружающих не просто бояться его, но трепетать от страха. Но удивительное дело, те, кто находился под его началом, видели в нем совершенно другого человека.

Бывший при Аракчееве за адъютанта Ф. П. Лубяновский свидетельствует, что «ратное рвение» Аракчеева далеко не было столь ужасно и что он «строг и грозен был пред полком», который деятельно обучал в течение шести недель, а дома «был приветлив и ласков» и, собирая по вечерам офицеров полка, терпеливо и со знанием дела толковал им «мистерии воинского устава».

Великий Суворов говаривал, что интендантов, прослуживших пять лет, можно и надлежит вешать без суда. К Аракчееву же, заведовавшему всей интендантской частью Русской армии, за всю жизнь не прилипло ни копейки! Работоспособность его была невероятной, и результаты работы очевидны. Именно Аракчееву Русская армия обязана тем, что не отставала, а в реорганизованной им артиллерии и превосходила все европейские армии. Не тупое стремление к театрализованной нарядности парадов преследовал Аракчеев, когда вводил единообразие в оружии по всей армии, начиная от калибра орудий, лафетов, колес до мерного заряда для орудий и ружей. Благодаря этому разбитая днем батарея силами собственных оружейников за ночь возрождалась и вновь вступала в бой – все, что мы называем сегодня запчастями, Аракчеев сделал единообразными и взаимозаменяемыми. Его заслуги перед армией и Россией громадны, но незаметны… И до сих пор гуляет про книгам обвинение, что он не участвовал ни в одном сражении – пороха не нюхал![131] А он и не должен был участвовать! Зато благодаря ему пороха было достаточно на полях сражений, и подвозили его туда бесперебойно, а также тысячи пудов иных грузов точно и вовремя.

Его обвиняли в раболепии перед государями и грубостью ко всем, кто стоял ниже него.

Слишком просто! Он никогда не руководствовался карьерными соображениями. Разумеется, со всей страстью ненавидел всех, кто приближался к трону, потому что ревновал! Так пес ненавидит всех, кто приближается к обожаемому хозяину, которого он считает своей собственностью. Еще в Гатчине Аракчеев сумел заслужить полное доверие тогда еще цесаревича Павла Петровича и тогда еще великого князя Александра Павловича.

Удивительно, что в дни, когда поползли слухи об устранении Екатериной Павла от наследования престола, а власть передать «через его голову» Александру, и Павел I принял, так сказать, встречные меры (Александр должен был тайно присягнуть на верность отцу) только полковник Аракчеев был избран стать свидетелем присяги. Разумеется, никто на эту присягу и внимания бы не обратил, ежели императрица соблаговолила не то что приказать, а намекнуть!.. Но важна уверенность романтичного Павла, что свидетель Аракчеев и под пыткой от правды не откажется!

Господь судил так, что присяга не понадобилась. 6 ноября 1796 г. цесаревич Павел Петрович, будучи вызван экстренно в Санкт-Петербург к умирающей императрице, приказал немедленно прибыть туда и Аракчееву, чтобы иметь возле себя человека, на которого можно было безусловно положиться. Встречая Аракчеева, Павел сказал ему: «Смотри, Алексей Андреевич, служи мне верно, как и прежде», – а затем, призвав великого князя Александра Павловича, сложил их руки и прибавил: «Будьте друзьями и помогайте мне».

Н. К. Шильдер полагает, что случай этот как бы закрепил дружбу великого князя Александра Павловича с Аракчеевым, которую, по множеству соображений, нельзя назвать необъяснимой. Великий князь, проходивший службу в собственных войсках цесаревича одновременно (с 1794 г.) с Аракчеевым (он на 8 лет старше Александра. – Б. А.), несомненно, обращался к нему как к советнику и руководителю «класса военной науки», первоначально за различными указаниями, а затем, получив в командование батальон № 2, стал даже подчиненным Аракчеева как инспектора пехоты. Сохранились отрывочные указания («Приказная» книга 1796 г.) на то, что великий князь не раз прибегал за помощью к Аракчееву, чтобы привести свой батальон на уровень с батальоном великого князя Константина Павловича, неизменно получавшего благодарности от требовательного и сурового отца. В этом отношении Аракчеев оказывался действительно «необходимым советником и сберегателем» великого князя; таким он и остался в тяжелые дни царствования императора Павла, когда Аракчеев не раз избавлял наследника престола от отцовского гнева. Завершая в Гатчине свою карьеру чинами подполковника артиллерии и полковника войск цесаревича, Аракчеев вместе с тем заслужил и репутацию безусловно необходимого человека, как у императора Павла, так и у нового наследника престола.

Неуязвимых людей не бывает! Случилась беда и с Аракчеевым. В ночь с 23 на 24 сентября 1799 г. в Петербургском арсенале была совершена кража. При отыскании виновными первоначально оказывались чины батальона генерал-лейтенанта Вильде. Аракчеев доложил государю о случившемся так, как было изложено в полученном им рапорте, и скорый на расправу Павел I тотчас уволил генерала Вильде со службы.

Между тем, при дальнейшем розыске, настоящих воров поймали. На допросах они показали, что кража совершена ими в ночь содержания караула батальоном под командой брата Аракчеева. Наушники тут же нашептали царю, что Аракчеев ложно донес о происшедшем, выгораживая брата. «За ложное донесение о беспорядках» Алексей Андреевич был «отставлен от службы», что повлекло для Павла гибельные последствия.

Вторая опала Аракчеева продолжалась до последних дней царствования. Зная о заговоре, подозревая лгавшего ему Палена, Павел I, памятуя безусловную преданность Аракчеева, в начале марта 1801 г. внезапно вызвал его из Грузина в Петербург. Аракчеев понял, что это крик о помощи! Ни о каких обидах на царя для него не могло быть и речи, он летел в столицу, загоняя лошадей, и успел бы! Но вечером 11 марта, по приказанию военного губернатора графа Палена, его задержали на въезде в Петербург и держали под караулом, пока в ночь на 12 марта в Михайловском дворце убивали Павла.

Совершенно непричастный к событию этой ночи, Аракчеев казнился тем, что не смог заслонить собою государя. Не было его вины в том, что не смог он исполнить присягу на верность государю. На воздвигнутом им в Грузине памятнике Павлу он приказал высечь надпись: «Сердце чисто и дух мой прав пред тобою».

Вернувшись, Аракчеев прожил в Грузине два года «отшельником» до мая 1803 г., когда император Александр I вызвал его ко двору. Его возвращение повергло в шок все либерально настроенное общество, жаждавшее прогрессивных реформ от такого милого, такого мягкого Александра. Как же так – «дней Александровых блестящее начало», и вдруг это чудовище, про коего ходил акростих:

В отличие от доверчивого и достаточно простодушного Павла I, Александр I – истинный внук своей бабушки, мастер дворцовой интриги. «Долгое время представлялось загадочным, как могли быть связаны узами столь тесной дружбы две таких, казалось, противоположных натуры, как император Александр Благословенный и Аракчеев». Однако чем более выясняется в последнее время загадочная личность Александра I, тем обоснованнее становится мнение одного из проницательнейших людей того времени, сардинского посланника в России, графа де-Местра, который объяснял положение Аракчеева тем, что: «Александру хотелось иметь подле себя страшилище с огромной силой», чтобы держать армию и особенно гвардию в суровой дисциплине. «Кроме того, – добавляет профессор Шиман, – Александру важно было переложить на Аракчеева свою собственную непопулярность», которая началась в Тильзите (1807 г.) и постепенно росла, а также и ответственность за неосуществленные обещания первых лет царствования. Профессор Фирсов также полагает, что Александр I «решился скрыться за спиной Аракчеева во внутреннем управлении России, желая этим путем пред лицом общественного мнения (гл. обр. Европы) отделить свою репутацию либерально-великодушного монарха от им же самим продиктованной системы недоверия и устрашения».

Знал ли Аракчеев о той мучительной и неблаговидной роли, которую назначил ему государь? Не сомневаюсь – знал! И в том рыцарственном, каком-то средневековом вассальном служении сюзерену «Аракчеев же взял на себя эту роль „пугала“ и ширмы из преданности своему монарху и обожания его, как человека».

Возникла классическая пара управления общественным мнением, которое нынче обозначено как «добрый и злой следователь». Доброму Александру I жаловались на злого Аракчеева, на Аракчеева же сваливались и все неудачи правления.

14 мая 1803 г. граф Аракчеев принят на службу и восстановлен в прежней должности инспектором всей артиллерии и командиром лейб-гвардии Артиллерийского батальона. В 1805 г. находился при императоре в Аустерлицком сражении; в 1807 г. произведен в генералы от артиллерии, а 13 января 1808 г. назначен военным министром; 17 того же января назначен генерал-инспектором всей пехоты и артиллерии с подчинением ему комиссариатского и провиантского департаментов, с подчинением ему Военно-походной канцелярии императора и Фельдъегерского корпуса. Одновременно он становится сенатором. В знак его особых заслуг Ростовский мушкетерский полк переименовали в Гренадерский графа Аракчеева полк.

Деятельность Аракчеева по реорганизации армии в этот период настолько велика, что о ней можно целые тома писать! Он все успел! Артиллерия, потерявшая в Аустерлицком сражении 133 орудия, была не только восстановлена, но модернизирована и увеличена. Снабжение армии шло безупречно. Особой заботой Аракчеева стало образование офицеров и обучение солдат. Аракчеев, которого представляют тупым исполнителем государевой воли, если судить по его делам, обладал широчайшим военно-политическим кругозором и во многом превосходил всех виднейших военных своего времени.

В войне со Швецией он принимал самое деятельное и решающее участие. В феврале 1809 г. он отправился в Або, поскольку некоторые генералы ввиду приказания императора перенести театр войны на шведский берег выставляли разные затруднения. Были и объективные причины: русские войска никогда не проходили такие пространства по льду, которые пришлось преодолевать при переходе через Ботнический залив. Были и субъективные: генералы не хотели воевать со шведами.

Во время движения русских войск к Аландским островам в Швеции последовала перемена в правлении: вместо Густава-Адольфа, сверженного с престола, стал королем Швеции его дядя герцог Зюдерманландский. Защита Аландских островов была вверена шведскому генералу Дебельну, который, узнав о стокгольмском перевороте, вступил в переговоры с командиром русского отряда Кноррингом о перемирии, которое и заключили!

Аракчеев, хотя был ниже чином и должен был подчиняться Кноррингу, заявил, что: «Он прислан от государя не перемирие делать, а мир», и буквально вытолкал армию в поход по льду, которого со времен Александра Невского никто не совершал. Последующие действия русских войск были блистательны: Барклай-де-Толли совершил переход через Кваркен, а Шувалов занял Торнео.

5 сентебря подписан русскими и шведскими уполномоченными Фридрихсгамский мир, по которому, как известно, к России отошли: Финляндия и Аландские острова. Таким образом, в грядущей войне с Наполеоном, в неизбежности ее Аракчеев не сомневался, была обеспечена безопасность русского Севера и Петербурга.

Аракчеев неустанно проводил общее переустройство русской армии (комплектование и обучение строевого состава, учреждение рекрутского депо, введение дивизионной организации, должности дежурного генерала и т. д.), но наиболее плодотворными были его преобразования в артиллерии. Сведенная в роты и батареи, артиллерия выделялась в самостоятельный род войск, размер лафетов и калибры орудий уменьшены. Была усовершенствована технология изготовления оружия, боеприпасов, стала более эффективной деятельность арсеналов. Кроме того, основан Артиллерийский комитет, стал выходить «Артиллерийский журнал».

Выдвижение на передний план политической жизни М. М. Сперанского и подготовка планов государственных реформ за спиной Аракчеева вынудили его подать в отставку. В 1810 г. он назначен председателем Военного департамента вновь учрежденного Государственного совета, а его пост военного министра занял М. Б. Барклай-де-Толли.

Неизбежность войны или грядущих войн заставляла постоянно искать новые пути для совершенствования армии. У Александра I явилась мысль о создании военных поселений. Традиционно «отцом военных поселений» считают Аракчеева, а на самом деле он был категорически против! Умозрительную идею о возможности создания некоего сочетания воина-землепашца, который бы жил в собственной семье, но за это всю жизнь оставался в военном состоянии,[133] он понимал как то, что солдат, изнуряя службой, еще заставят и землю пахать, и семьи содержать, и что это приведет к ужасным социальным последствиям. Аракчеев на коленях умолял его отказаться от этой мысли и говорил: «Государь, вы образуете стрельцов». Но Александр I остался непреклонным.

Личная драма Аракчеева состояла в том, что именно на него было возложено строительство того, чего он не хотел и считал вредным. «Однако ввиду непреклонного желания государя он повел дело круто, с беспощадною последовательностью, не стесняясь ропотом народа, насильственно отрываемого от вековых, исторически сложившихся обычаев и привычного строя жизни. Целый ряд бунтов среди военных поселян был подавлен с неумолимою строгостью; внешняя сторона поселений доведена до образцового порядка; до государя доходили лишь самые преувеличенные слухи о их благосостоянии, и многие даже из высокопоставленных лиц, или не понимая дела, или из страха перед могущественным временщиком, превозносили новое учреждение непомерными похвалами».[134]

Если принять во внимание, что Аракчееву пришлось создавать, по его выражению, «законодательство совершенно нового государственного устройства, которому не было образцов ни у нас в России, ни в других владениях», то ясно, что для такой работы нужны были чрезвычайная энергия и, по выражению Сперанского, «постоянство усилий и твердый, ничем несовратимый взор, непрерывно устремленный на важные государственные пользы».

Создание военных поселений началось в 1810 г. и прервалось войной 1812 г. В это время Аракчеев был в очередной отставке, прошение о которой подал, видя увлечение Александра I идеями Сперанского, а государь прошение удовлетворил. Алексей Андреевич отправился в Грузино, военным министром стал Барклай-де-Толли, но как только в России загремели пушки, Аракчеев встал рядом с императором, и его портрет в галерее героев войны 1812–1815 гг. в Зимнем дворце находится по праву. На нем было снабжение армии всем необходимым от пороха, сухарей и сапог до подков и колесной мази, а кроме того, вся артиллерия, покрывшая себя неувядаемой славой на полях всех сражений этой войны. Не будь за спиной русских войск Аракчеева, кто знает, как бы все сложилось. Аракчееву было поручено формирование ополчения и артиллерийских полков, он вновь получил право объявлять именные указы.

Но была еще одна роль у этого ненавидимого всеми, человека. Он один из немногих кто мог повлиять на решение государя и влиял. Это он настоял на том, чтобы Александр I покинул армию и не мешал главнокомандующему, это он вовремя заменил Барклая-де-Толли, которого как профессионал прекрасно понимал, но знал, что он непопулярен, на М. И. Кутузова. Да куда ни глянь – везде встает, на мой взгляд, трагическая и, уж во всяком случае, мощнейшая фигура Аракчеева.

После победоносной войны влияние Аракчеева на императора усилилось. Он стал «единым докладчиком государю по представлениям всех министров, которые вынуждены были, вследствие «трудолюбивого и попечительного исполнения государственных обязанностей» Аракчеева, «съезжаться к нему к 4 час. ночи». Конечно, такая совместная работа с «Силою Андреевичем», как называли Аракчеева за его влияние, породила множество недовольных, в глазах и в устах которых он стал и «проклятым змеем», и «вреднейшим человеком», и «извергом и злодеем, губящим Россию».

Более же справедливые современники признавали, что «из всех министров минувшей эпохи граф Аракчеев был одним из самых трудолюбивых, дельных и честных» и что он, «занимаясь делами с железной настойчивостью», всемерно стремился «поставить деловое и опытное на место знатного пусточванства». Хотя никто и не упоминает, как «приготовлял себя» Аракчеев к такой грандиозной деятельности, но даже ярый его ненавистник, Ф. Ф. Вигель, не называет его «призраком министра», а наоборот, подчеркивает, что в то время, когда «бессильная геронтократия (власть стариков. – Б. А.) дремала у государственного кормила… за всех бодрствовал один всем ненавистный Аракчеев».

Да что ж, он не человек, а машина какая-то?! Да нет, безусловно, человек, со всеми человеческими слабостями и достоинствами. И обыкновенного человеческого счастья он хотел, и, наверное, мечтал и о детях, и о семье. В 1806 г. он даже женился на дворянке Наталье Федоровне Хомутовой, но семейная жизнь не удалась, и супруги вскоре развелись.

Все силы Аракчеев, как и прежде, отдает службе. В послевоенное время Аракчеев стал фактически вторым лицом после императора в управлении страной, сосредоточив в своих руках необъятную власть. С 1815 г. он сумел подчинить себе Государственный совет, Комитет министров, собственную Его Императорского Величества канцелярию, с 1819 г. Аракчеев – начальник Штаба над военными поселениями, а в 1821–1826 гг. – главный начальник Отдельного корпуса военных поселений.[135]

Однако вот что кажется совершенно неожиданным: Аракчеев готовил реформу по освобождению крестьян! В 1818 г. Аракчеев составил секретный проект выкупа казной помещичьих имений «по добровольно установленным ценам», чтобы «содействовать правительству в уничтожении крепостного состояния людей в России». Увы! Проект не получил никакого движения, но предвосхитил идеи, реализованные впоследствии реформой 1861 г.

Это и многие другие поступки Аракчеева, которые оставались неизвестными даже современникам, рисуют перед нами образ совершенно иной, какой до сих пор принят в общественном мнении. Так, например, «злобный и злопамятный» Аракчеев ходатайствует и добивается возвращения, можно сказать, своего врага Сперанского из ссылки. К сожалению, тот оказался уже совсем другим человеком и помощником Аракчеева в реформе по отмене крепостного права не стал. В отличие от Алексея Андреевича, он как государственный деятель «погас».

Аракчеев – самый близкий к Александру I человек, и для него никаких дворцовых тайн не существовало, он один из трех посвященных в тайну престолонаследия – от Александра I, минуя Михаила, к Николаю I.

Считается, что карьеру Аракчеева оборвала смерть Александра I. Формально это так: 20 декабря 1825 г. не любивший его Николай I освобождает Аракчеева от дел Комитета министров, исключает из состава Государственного совета, а в 1826 г. отстраняет от начальства над военными поселениями.

Но не это стало причиной того, что железный Аракчеев сломлен нравственно и физически. Душевный надлом был в известной степени вызван убийством дворовыми управительницы его имения (с 1800 г.) Н. Ф. Минкиной.[136] Историческая молва рисует ее духовным монстром, вроде приснопамятной Салтычихи, зверства которой ужаснули восемнадцатый екатерининский век. Кто его знает, может, и так… Но мы-то говорим не о ней, а об Аракчееве. А он ее любил, и, скорее всего, она была единственной его любовь юза всю жизнь!

Сохранив звание члена Государственного совета, граф Аракчеев отправился путешествовать за границу. Был в Берлине и Париже, где заказал для себя столовые бронзовые часы с бюстом покойного императора Александра I, с музыкой, которая играет только один раз в сутки, около 11 часов пополудни, приблизительно в то время, когда Александр Павлович скончался, молитву «Со святыми упокой».

В Париже самовольно, без дозволения царствующего самодержца Николая I, издал том конфиденциальных писем к нему Александра I, вызвавших скандал в российском обществе и правительственных кругах.

Возвратясь из-за границы, Алексей Андреевич посвятил последние дни своей жизни хозяйству, привел в блестящее состояние село Грузино, берег, как святыню, все вещи, которые напоминали об императоре Александре I в неоднократные его посещения села Грузино.

В 1833 г. Аракчеев внес в Государственный заемный банк 60 000 руб. ассигнациями с тем, чтобы эта сумма оставалась в банке 93 года неприкосновенною со всеми процентами. Три четверти из этого капитала должны были стать наградой тому, кто к 1925 г. напишет (на русском языке) историю (лучшую) царствования императора Александра I, остальная четверть этого капитала предназначена на издержки по изданию этого труда, а также на вторую премию, и двум переводчикам по равной части, которые переведут с русского на немецкий и французский языки удостоенную первой премии историю Александра I.

Граф Аракчеев соорудил Благословенному перед соборным храмом своего села великолепный бронзовый памятник, на котором сделана следующая надпись: «Государю-Благодетелю, по кончине Его».

Аракчеев последние годы жизни широко занимался благотворительностью, помогая художникам и щедро раздавая «тайную милостыню» неимущим.

Последним делом Аракчеева стало пожертвование им 300 000 руб. (из процентов этого капитала) на воспитание в Новгородском кадетском корпусе бедных дворян Новгородской и Тверской губерний. Государь повелел пригласить графа Алексея Андреевича Аракчеева на торжественное открытие Корпуса. Оно состоялось 15 марта 1834 г., Аракчеев явился в скромном мундире 2-го гренадерского Ростовского полка, шефом которого состоял, на нем не было ни орденских лент, ни звезд, ни орденов, ни медали, и только на шее – портрет императора Александра I.

Здоровье Аракчеева резко ухудшалось. Николай I послал к нему своего лейб-медика Виллие, но было поздно, да и Аракчеев как-то сказал: «Изработался я, пора отдохнуть».

Через месяц с небольшим, 21 апреля того же 1834 г., Аракчеев скончался, в ночь под Светлое Христово Воскресение, «не спуская глаз с портрета Александра I, в его комнате, на том самом диване, который служил кроватью Самодержцу Всероссийскому».

Какая-то щемящая детскость в смерти этого, прежде всесильного человека, гнева которого страшились и при одном имени которого трепетали и кого никто, никогда не жалел.

Наследников у него не осталось. В завещании он просил государя распорядиться его имуществам. «Вследствие такой воли графа, желая, с одной стороны, упрочить нераздельное владение имением покойного и благосостояние крестьян его, а с другой – сохранить имя Аракчеева таким способом, который бы соответствовал всегдашнему его стремлению к пользе общественной, император Николай I признал за лучшее средство отдать навсегда Грузинскую волость и всю принадлежащую к ней движимость в полное и нераздельное владение Новгородскому кадетскому корпусу, получившему с тех пор название Аракчеевского, с тем, чтобы он обращал доходы, получаемые с имения, на воспитание благородного юношества и принял имя и герб завещателя».

В корпусную церковь передали личную икону Аракчеева – образ Нерукотворного Спаса со следующей собственноручной надписью на тыльной стороне:

Генерал от артиллерии, сенатор, герой наполеоновских войн. Происходил из дворян Курляндской губернии, родился 27 декабря 1780 г. (по другим данным – в 1781, 1782 или 1783 г.). Его братья, Павел и Петр, оба были генерал-майорами и кавалерами ордена Св. Георгия IV степени.

Образование получил в Артиллерийском и инженерном кадетском корпусе, из которого выпущен 8 декабря 1799 г. подпоручиком в Полевой артиллерийский батальон, квартировавший в Санкт-Петербурге. В 1800 г. император Павел I пожаловал ему орден Св. Иоанна Иерусалимского.

И. К. Арнольды

Принимал участие в войне с французами 1806–1807 гг. в Восточной Пруссии. Состоял в звании адъютанта при генерал-майоре графе Кутайсове. Арнольди особенно отличился в сражении при Прейсиш-Эйлау 26 и 27 января 1807 г., за что награжден золотым знаком отличия на Георгиевской ленте, установленным в память этого дня; в том же году был в сражениях: 24 и 26 мая при деревне Ломитене (за которое в 1808 г. получил орден Св. Анны IV степени), 29 мая при Гейльсберге и 2 июня при Фридланде. За последнее сражение 12 апреля 1808 г. награжден золотой шпагой с надписью: «За храбрость».

В 1809 г. участвовал в походе в Австрию, но в сражениях участия не принимал, а в 1811 г. за отличную службу при графе Кутайсове ему Высочайше повелено было носить на воротнике золотые петлицы, подобные тем, которые пожалованы были за отличия некоторым артиллерийским бригадам.

В 1812 г. Арнольди переведен в 1-ю Артиллерийскую бригаду с назначением командиром 13-й Конной роты, состоявшей в армии Чичагова; с этой ротой он оказал особые отличия в боях на Березине 14 и 16 ноября (причем под ним были убиты три лошади) и при дальнейшем преследовании неприятеля, за что был награжден орденом Св. Владимира IV степени с бантом.

29 января 1813 г., находясь с ротою в авангарде, под начальством графа Воронцова, одними картечными выстрелами выбил неприятеля из местечка Рогожного, а затем преследовал на расстоянии 15 верст, до местечка Оберник, за что награжден чином подполковника. Во время шестинедельного перемирия находился в блокадном корпусе под Магдебургом.

25 августа участвовал в сражении при Денневице, где атакой своих конных артиллеристов взял два неприятельских орудия, после чего с легкой кавалерией преследовал противника и 27-го числа нагнал его уже под самой крепостью Торгау. Здесь, имея под своим начальством 24 орудия, их огнем он принудил сдаться гарнизон одного из передовых укреплений, и 24 сентября за свой подвиг пожалован орденом Св. Георгия IV степени (№ 2681 по кавалерскому списку Григоровича-Степанова), а от прусского короля получил орден Pour le Mérite.

Затем, находясь в армии наследного принца шведского, Арнольди принимал участие в Битве народов под Лейпцигом, в которой совершил ряд выдающихся подвигов. Будучи около полудня 6 октября ранен пулей в икру левой ноги, фронта для перевязки не оставил и с пулей в ноге продолжал командовать; из селения Редниц гнал неприятеля до самого Лейпцига, вблизи которого у Арнольди оторвало раненую ногу, но он все-таки еще четверть часа просидел на лошади, а затем сполз с нее и командовал лежа у правофлангового орудия.

Император Александр I, узнав о тяжкой ране Арнольди, перенесенного для операции в селение Тауху, прислал своего лейб-медика. Ногу пришлось отнять до половины бедра, но это не вывело Арнольди из строя, в котором он прослужил еще свыше 40 лет, причем, не имея ноги, сидел и ездил на коне. За отличие в этой битве он в тот же день был произведен в полковники, а кронпринц Швеции возложил на него на месте сражения военный орден Меча.

По выздоровлении Арнольди вступил в командование прежней ротой и в 1815 г. находился в составе армии, двинутой для действий против Наполеона за границу.

8 августа 1817 г. назначен начальником артиллерии 5-го Резервного кавалерийского корпуса, а 31 января 1820 г. – командиром лейб-гвардии Конной артиллерии. Тогда же в Санкт-Петербурге появилась шутка, «что в Гвардейской конной артиллерии три полковника с пятью ногами, пятью руками и тридцатью шестью орденами», это были Арнольди, И. И. Бартоломей (без руки) и В. В. Гербель.

12 декабря 1821 г. произведен в генерал-майоры с назначением состоять по поручениям при графе Аракчееве. 9 августа 1822 г. назначен начальником артиллерии военных поселений Херсонской и Екатеринославской губерний, а приказом от 11 мая 1826 г. ему повелено состоять для особых поручений при генерал-фельдцейхмейстере великом князе Михаиле Павловиче.

В 1829 г. Арнольди отправлен к армии, действовавшей в Европейской Турции, в звании начальника осадной артиллерии и при осаде Силистрии постоянно находился в траншеях, под жестоким огнем. Вызванный затем главнокомандующим к Главной квартире, он своей распорядительностью и отвагой много содействовал победе над турками при Кулевчи 30 мая.

В критический момент сражения Арнольди получил приказание взять Конно-батарею и идти на выручку авангарда, истомленного неравным и ожесточенным боем. Неожиданное появление из-за горы батареи, обдавшей неприятеля картечью, заставило турок дрогнуть и отступить. Новые троекратные атаки турок расшиблись о стойкость и мужество авангарда. Между тем главные массы турок обрушились на правый фланг русских войск. Арнольди с батареей понесся туда и столь же неожиданно оказался против обнаженного правого фланга турок, которые от удачного действия наших снарядов пришли в полное смятение. В преследовании батарея не могла сразу принять участие, так как все снаряды оказались израсходованными, но временную задержку Арнольди быстро наверстал, как только удалось пополнить боевой комплект. С Иркутскими гусарами батарея понеслась за отступавшими турками и довершила гибель противника, бежавшего в паническом ужасе, бросив всю свою артиллерию, весь обоз и все, что затрудняло бегство. Победа под Кулевчи оказала решительное влияние на исход кампании. Арнольди, как один из главных творцов победы, 9 июня был награжден орденом Св. Анны I степени.

Перейдя с армией за Балканы, участвовал в деле под Сливно и при занятии Адрианополя, за которые, как и вообще за отличия, оказанные им в эту войну, 6 декабря получил Императорскую корону к ордену Св. Анны I степени.

По окончании Турецкой войны Арнольди снова назначен состоять при великом князе Михаиле Павловиче; в 1834 г. наименован начальником Конно-артиллерийского резерва и награжден орденом Св. Владимира II степени; 6 декабря 1835 г. произведен в генерал-лейтенанты; в 1841 г., за упразднением Конно-артиллерийского резерва, назначен начальником артиллерии по части инспектора Резервной кавалерии. 24 сентября 1847 г. получил орден Белого орла и 6 декабря 1849 г., в честь 50-летия службы, ему пожалован орден Св. Александра Невского.

Произведенный 8 апреля 1851 г. в генералы от артиллерии, Арнольди в следующем году, 21 сентября, определен сенатором. Присутствовал в 1-м отделении 6-го департамента, а с 1 января 1853 г. – во 2-м отделении 5-го департамента.

Скончался 11 октября 1860 г. в Санкт-Петербурге, похоронен в Царском Селе на Казанском кладбище.

Арнольди был дважды женат. Родившаяся от первого брака на сестре декабриста Н. И. Лорера Надежде дочь София вышла впоследствии замуж за князя Ухтомского. От второго брака на дочери французского купца Софии Карловне Погибель Иван Карлович оставил двух сыновей: Александра (генерал от кавалерии) и Льва (чиновник МВД); Иваном Карловичем оставлены интересные мемуары, которые хранились у старшего сына, генерала от кавалерии А. И. Арнольди.

В «Военной энциклопедии» Сытина дана следующая характеристика Арнольди: «Арнольди представлял собой свое образный тип. Большой поклонник дисциплины, он наводил на солдат страх, хотя заботился о их пище и одежде. К поставщикам армии, если они воровали, он был беспощаден, приказывая даже бить их палками. Проворовавшегося солдата секли безжалостно. Вместе с тем он был известен своим жестоким и вспыльчивым нравом, причем не стеснялся ни с кем».

Арнольди был очень дружен с комендантом Царского Села генералом Захаржевским, у которого также не было ноги. П. П. Потоцкий в своем труде рассказывает следующую историю: «Однажды император Николай Павлович встретил Арнольди на Исаакиевской площади и, подойдя к нему, сказал: „А я издали принял тебя за Захаржевского“. – „Между нами большая разница, Ваше Величество“, – отвечал Арнольди. – „Да, ты выше“. – „He то, Ваше Величество“. – „А, знаю, у тебя нет левой, а у Захаржевского правой ноги“. – „Никак нет, Ваше Величество“. – „Так какая же между вами еще разница?“ – „Я полевой, – отвечал Арнольди, – а он оранжерейный!“ Император был весьма доволен этой шуткой и впредь уже не смешивал Арнольди с Захаржевским».

Ковбои наступают лавой

Незадолго перед смертью, последовавшей 8 июня 1901 г., этот 80-летний старик вдруг сжег свою библиотеку, которая верно служила ему – писателю и военному историку. Зачем он это сделал? Соседи считали – умом повредился. Он и всегда-то был странным, этот русский. А может быть, решил, что время его прошло… услышал зов павших сослуживцев, рядом с которыми скоро ляжет в землю на Национальном кладбище Моан Сити, на стыке трех штатов – Иллинойс, Миссури и Кентукки… В землю, политую его кровью, но все равно чужую, на берегу Огайо, при впадении ее в Миссисипи…

А лежать бы ему на низком донском берегу, среди заливных лугов Константиновского станичного юрта. Той самой станицы Константиновской, где родился он, Иван Васильевич Турчанинов, 24 декабря 1822 г. и к которой оставался приписанным всю свою жизнь, где его помнили, но не знали, где поминать: среди живых или среди мертвых, уж больно давно покинул он Родину.

И. В. Турчанинов

Человек чрезвычайно одаренный, вопреки старательно вбиваемой в наши головы долгие годы откровенной лжи о косности русского правительства, о том, что человек талантливый был в самодержавную эпоху обречен на неблагодарное существование в безвестности, Турчанинов за очень короткий срок сделал блистательную служебную карьеру. Девятнадцати лет выпущен из Артиллерийского училища и вскоре закончил с отличием Академию Генерального штаба. Храбро сражался в Русско-турецкую вой ну и уже в 33 года был произведен в полковники. Благодаря безупречной репутации, беспорочной службе и совершенно исключительным способностям по личному распоряжению Николая I был назначен руководителем планировки Петербургского крепостного района и начальником штаба Гвардейского корпуса.

Толковое, образованное русское офицерство, традиционно, с Петровских, с Аракчеевских времен, было очень работоспособно, но Турчанинов и среди штабистов выделялся тем, что мог работать, как машина, по 12–14 часов в сутки.

Поздно вечером, когда пустели улицы Северной столицы, денщик подводил к боковому подъезду крепкого дончака, и молодой полковник легко взлетал в казачье седло.

…Грохотали подковы по булыжнику мостовых, и летели два всадника – один впереди, другой чуть поодаль. Цепкая посадка с наклоном вперед выдавала в них природных казаков.

…А казаки, как известно, «опора престола»! Во всяком случае, это мнение до сих пор бытует, хотя подлинная история его постоянно опровергает. Не исключение и жизнь Турчанинова. Судите сами: начальник Штаба Гвардейского корпуса,[137] любимец императора вдруг становится эмигрантом. Да не просто эмигрантом, а человеком, близким к социалистам, хорошим знакомцем Герцена, к которому по дороге в США он заезжает в Лондоне и с которым переписывается впоследствии долго и сердечно.

Что же это за странный полковник? Какой же это, с позволения сказать, сатрап императора! Он же казак-разбойник, дикарь, и вдруг – Герцен! Так вот потому и Герцен, что казак!

В душе Турчанинова, как в душе любого казака, жила неистребимая вера в справедливость, жил, если хотите, атавизм – тоска по демократии, которая была отнята у казачества русским самодержавием. Разумеется, не стоит считать Ивана Турчанинова казачьим националистом, но не следует и забывать, что свою принадлежность к казакам полковник не считал пустым звуком.

Он не знал, как помочь своей Родине, и решил посмотреть на страну, которая диаметрально отличалась от России, – на Америку.

Познакомившись с реалиями американской жизни, Турчанинов понял, что в США не меньше проблем, чем в России. В письме к Герцену от 1859 г. он писал: «Разочарование мое полное; я не вижу действительной свободы здесь ни на волос… Эта республика – рай для богатых; они здесь истинно независимы; самые страшные преступления и самые черные происки окупаются деньгами… Что касается до меня лично, то я за одно благодарю Америку: она помогла мне убить наповал барские предрассудки и низвела меня на степень обыкновенного смертного… никакой труд для меня не страшен».

Иван Турчанинов умел учиться – в США он сразу по приезде поступает в Инженерный колледж в Филадельфии и получает диплом инженера, легко освоившись в американской системе образования.

Вскоре в американской железнодорожной компании появляется новый инженер топограф Джон Безил Турчин (имя, которое он получил после принятия американского гражданства). И сразу становится популярным оратором Республиканской партии – яростным противником рабовладения. Так что, когда грянула Гражданская война, Джон Турчин без колебания принял сторону северян. Ему тут же предложили возглавить 19-й Иллинойский полк. Быстро обучив солдат, 12 июля 1861 г. Турчин повел свой полк на фронт. Американцы официально признали его чин, полученный в Русской армии.

Вот тут-то и реализовались, и воплотились в едином целом казачье происхождение Турчанинова, его военный талант, боевой опыт. Вчерашних ковбоев не нужно было обучать ездить верхом, не занимать им было и храбрости, и патриотизма, а вот военного опыта у них не было. И Неистовый казак, как стали называть Турчина в американской армии, сформировал удивительную воинскую часть. Мало того что он обучил своих солдат всем тактическим казачьим приемам, он сумел в какой-то степени привить им казачью нравственность, казачье понимание законов войны, казачью сознательную строжайшую дисциплину.

Бригадный генерал армии «северян» США И. В. Турчанинов

Полк Турчина оборонял железную дорогу. Но, в отличие от других военачальников, он понимал оборону как ряд наступательных действий на широком пространстве всего района, прилегающего к железной дороге. Его ковбои нападали на базы противника, выводили из строя связь, парализуя крупные соединения тем, что были совершенно неуловимы, мгновенно рассыпаясь в прерии и собираясь вновь по первому зову. Турчин всему предпочитал глубокие рейды по тылам противника.

О том, как успешно действовали его солдаты и какую славу принесли они своему командиру, свидетельствует то, что уже через год Турчин получает под командование бригаду и чин генерала.

Его бригада идет далеко впереди в наступлении, в авангарде дивизии Митчела. Турчин оторвался от основных сил, прорвал оборону южан и, уйдя в глубокие тылы противника, помчался параллельно фронту, отрезав южан от баз…

Но вот тут-то и подстерегала генерала большая неприятность: прорвались кавалеристы Джона Безила в тылы врага, естественно, налегке, без обоза и без продовольствия. Сами обстоятельства глубокого рейда поставили американцев в те условия, в которых почти всегда оказывались казаки: свои далеко, а есть нужно! Как гласило донесение, полученное генералом Митчеллом, солдаты Неистового казака «разграбили город Афины».

И вот прославленный воин, кумир американцев-северян генерал Безил Турчин отдан под суд по обвинению в непринятии мер по предотвращению насилия в отношении личностей и частной собственности американских граждан.

На суде Турчанинов признал себя виновным только в одном должностном проступке: во всех боях его сопровождала жена Надежда Турчанинова, в остальном же обвинений не признал, запальчиво утверждая, что его приказ «Отдать Афины на поток и разграбление на два часа», как это принято у казаков, был единственным способом накормить голодных солдат.

Напрасно бунтовал Иллинойский полк, требуя возвращения своего командира, суд решил уволить Турчанинова из армии. По армии поползли слухи, что его осудили тайные сторонники рабства. Хотя все это, конечно, выдумки: суд, новый, демократический, был абсолютно беспристрастен и справедлив! Для суда, как и положено, все равно, кто совершил проступок, генерал или солдат, – закон равен для всех!.. Кто знает, может быть, тогда у многих сторонников Неистового казака шевельнулось в душе сомнение: «А так ли уж прекрасна демократия, или, может быть, и она, как всякое установление человеческое, несовершенна? Ведь кроме незыблемой буквы закона существует еще так много всего, что он обязательно должен быть уравновешен еще чем-то…».

Скажем, у казаков в мировоззрении четко уживались три понятия, по которым вершился суд: по обычаю, т. е. по прецеденту, по закону и по совести… То есть допускалось, что и по закону можно быть осужденным несправедливо.

К счастью, нашелся человек, принявший решение не совсем по закону, но по совести, – президент Авраам Линкольн. Он не только отменил постановление суда, но издал приказ о производстве Турчанинова в генерал-майоры и назначении его командиром бригады.

Оставив в прошлом личные обиды, генерал-майор Турчанинов за несколько месяцев своими боевыми действиями приобретает такую славу, что начинает считаться ведущим военачальником армии США. До сих пор во всех колледжах изучают его знаменитый «Марш к океану», победу при Чикамуге (19–20 сентября) и на горном перевале Миссионер Рижд (25 ноября) 1863 г., когда выигранные им сражения оказались решающими для действий всего фронта.

Летом 1864 г. его вывел из строя солнечный удар, полученный на фронте. Оправившись, он готов был снова стать в строй, но война победно заканчивалась, и он подал в отставку.

Ему предлагали ответственный пост в Военном министерстве, но Турчанинов был сыт по горло штабной работой еще в России, а тут прекрасно понимал, что «новые чиновники» будут «покруче» царских генералов, которых удерживали от правонарушений дворянская честь и православная мораль. Героическое время кончилось. Началось время бизнеса.

Поначалу и он поддался всеобщему увлечению предпринимательством. Казалось бы, у него для этого были все данные: умный, образованный, нестандартно мыслящий, энергичный! Что еще нужно для успеха? Оказывается, нужны такие свойства, при обнаружении которых у себя казак-гвардеец считает, что пора в петлю.

Турчанинов не мог служить наживе всем сердцем, всем помышлением, как того требует предпринимательство. У него были развиты такие чувства, которые в период первоначального становления капитала и накопительства производительных мощностей – так именуется это подлое время в учебниках – были совершенно не нужны, а даже вредны: сострадание, совестливость, отзывчивость, щедрость…

Одним словом, его труды в качестве посредника по приобретению патентов на новые изобретения принесли ему одни убытки.

Пришлось вернуться на железную дорогу, где он работал инженером. Служил он, как всегда, безупречно, но и тут многое помешало ему сделать карьеру. Со всей своей горячностью он принялся помогать иммигрантам полякам.

Рядом с той станцией, где он служил, на 300 миль южнее Чикаго, он помог 500 польским семьям основать город Радом, помог оборудовать железнодорожную станцию, построить костел, школу, наладить медицинское обслуживание. Вся эта совершенно бескорыстная помощь разорила его окончательно. Он потерял работу. На остатки сбережений приобрел ферму, но ферма была убыточна, как были убыточны все предприятия, все дела, за которые он брался: не удалось ни фермерство, ни посредничество при продаже земельных участков, ни игра на бирже.

Ферма пошла с молотка. Однако новый владелец побоялся выселить Турчанинова – слишком известен был его темперамент. И тем не менее ферму пришлось оставить, кое-как построить себе дом, где генерал доживал жизнь в постоянной нужде.

А годы брали свое. И с казачьей твердостью генерал и герой войны отдавал себе отчет в том, что «его сезон прошел».

Ни для того, чтобы служить, ни для того, чтобы биться за место в жизни, сил и возможностей уже нет. А самое главное, нет желания.

США конца XIX столетия и отдаленно не напоминали ту страну свободы, о какой он мечтал вместе с лучшими умами Европы.

Обманула его и демократия, которая превратилась во власть толпы, бесчувственной и жадной к наживе.

Старый генерал решил в жизни новой страны не участвовать. Запершись в своем доме, он ушел в прошлое – стал писать книги по истории Гражданской войны. Когда денег не оставалось на еду, он доставал старую, привезенную из России скрипку, ехал в соседний городок и давал концерты, поскольку играл прекрасно.

Легенда говорит, что он собирал милостыню, играя на скрипке на улице и в салунах-пивных. Но даже если это не так, любой гонорар, полученный героем такого масштаба за игру на скрипке, – милостыня. Кроме того, следует представить себе американские городки того время и аудиторию, которая нам хорошо известна хотя бы по американским историческим фильмам и вестернам.

Казак в американскую цивилизацию не вписался, да и не мог вписаться.

Одним из последствий сердечного приступа было постепенное ухудшение умственной деятельности. Все это время жена Турчанинова Надин, была ему надежной опорой и поддержкой. Он написал Александру II прошение о разрешении вернуться в Россию, но получил отказ.

Следует сказать к чести американского правительства, когда слухи о бедственном положении героя дошли до Вашингтона, генералу тут же выделили пенсию – 50 долларов в месяц пожизненно. Не могу сказать, много это или мало. Но, вероятно, благодаря этой пенсии появились такие книги Ивана Турчанинова, как «Сражения Федерации во время Гражданской войны в Соединенных Штатах Америки в 1861–1865 гг.», «Опыт и впечатления Гражданской войны».

Одна из последних книг, написанных старым казаком, – «Картины России». Зачем перед смертью он сжег свою библиотеку? Что хотел сказать он этим своим поступком? Может, не желал, чтобы книги – главное сокровище его жизни – достались неблагодарному потомству или наказывал их за великий обман, которому он поддался и ради которого оставил свой народ, свой Дон? Молчат документы.

Молчит гранитный монумент на его могиле, где рядом с отважным генералом, неистовым казаком Джоном Безилом Турчином, покоится прах его верной спутницы во всех сражениях и невзгодах Надежды Александровны Турчаниновой,[138] пережившей мужа на три года.

Но осталась память в США о странном русском, который научил ковбоев наступать лавой, играл на скрипке незнакомые мелодии и к многочисленным своим титулам неизменно прибавлял как самый высший «донской казак станицы Константиновской», где его тоже, конечно, поминают в числе «зде лежащих и повсюду погребенных», правда, без упоминания титулов и фамилии. Но ведь у Господа безымянных нет.

Даже честь они никому первыми не отдавали, обязаны были им первым отдавать честь. Они отдавали честь только государю-императору и членам Императорской фамилии, а всем остальным брали только ружье под курок.

Что же касается денежного содержания роты, то годовой оклад самого младшего чина – гренадера 2-й статьи – в то время составлял 300 руб. Так что солдаты роты были достаточно обеспеченными людьми. И они, и члены их семей пользовались такими привилегиями, о которых некоторые офицеры армии и мечтать не могли. А в случае смерти дворцового гренадера почести при похоронах оказывались такие, какие оказывались не всякому генералу. Так, при похоронах штаб-офицера роты в почетный караул назначалась рота в полном составе, что случалось только при похоронах членов Императорской фамилии.

Во время штурма Зимнего дворца в Октябре 1917 г. представители немногочисленных войск, оборонявших Зимний, предложили Роте дворцовых гренадер поддержать обороняющихся, на что командир роты полковник Кирим-Бек Наврузов заявил: «Наше дело не воевать, а сокровища сберечь». «Русские старые ворчуны» расформированы в 1921 г.

Рота дворцовых гренадер. (фотография 1911 г.)

Джигитовка конвойцев. Рис Н. Самокиша

В 1815 г. черноморцев переформировали в эскадрон.

1 июля 1842 г. эскадрон развернут в лейб-гвардии Черноморский казачий дивизион. После реорганизации Кавказских казачьих войск его упразднили, а личный состав поступил в Собственный Его Императорского Величества Конвой.

Первым официальным подразделением личного Конвоя Николая I стал учрежденный 1 мая 1828 г. взвод кавказских горцев (первый командир – ротмистр Султан-Ахмат Гирей), составленный из князей Кабарды, Чечни, а также кумыков и ногайцев.

30 апреля 1830 г. переименован в лейб-гвардии Кавказско-Горский эскадрон Его Величества Конвоя.

В 1838 и 1839 гг. сформированы команды лезгин (из аджарцев и лезгин Прикаспийского края) и мусульман (из почетнейших фамилий ханов и беков Закавказского края).

19 ноября 1856 г. в команду добавили грузин, и все четыре взвода (грузин, горцев, лезгин и мусульман) названы лейб-гвардии Кавказским эскадроном Собственного Его Императорского Величества Конвоя. Упразднен 2 декабря 1881 г.

12 октября 1832 г. в составе Конвоя появилась команда Кавказского Линейного казачьего войска (50 человек «из отличных храбростью и поведением»), развернутая 14 июня 1856 г. в лейб-гвардии Кавказский казачий эскадрон.

В феврале 1861 г. к Конвою причислен и личный состав Черноморского дивизиона.

7 октября 1867 г. образованы 1-й и 2-й лейб-гвардии Кубанские казачьи эскадроны и лейб-гвардии Терский казачий эскадрон (в 1881 г. развернут в 1-й и 2-й Терские эскадроны).

12 марта 1891 г. эскадроны стали именоваться сотнями.

В 1917 г. Конвой получил название Конвой Верховного главнокомандующего, имелся в виду Керенский, но служить ему конвойцы не стали. Все, кому удалось, ушли на Дон, Кубань, Терек, а затем – в эмиграцию…

Такое отношение к службе и к воинскому долгу поддерживалось из поколения в поколение, так служили и офицеры, и рядовые.

Всего однажды был привлечен взвод конвойцев для подавления беспорядков: в «Шпалерке»[140] расшумелись задержанные пьяные. Начальник тюрьмы доложил об этом дежурному по гарнизону. Тот приказал ввести во двор тюрьмы казаков. «Под руками» поблизости оказался взвод конвойцев, в пешем строю шедший с дежурства из дворца в казарму на Шпалерной. Появления двадцати четырех казаков, ставших молчаливым строем во дворе, оказалось достаточно, чтобы во всех камерах воцарилась мертвая тишина. Через пятнадцать минут казаки продолжили следование в казарму, но… возник нешуточный скандал. Государь, возмущенный тем, что гвардию привлекли к такому низкому делу, как установление порядка, отстранил офицера, отдавшего приказ об использовании Конвоя, от службы и понизил в чине.

«Гвардия не должна марать мундиры» – этим принципом руководствовались казаки не только в годы службы, но и после нее.

Они возвращались в свои станицы неузнаваемыми! Закаленные, обученные, обязательно грамотные – поскольку в Казачьей гвардии их обучали, как это ни странно сейчас звучит и как это дальновидно было, чистописанию, делопроизводству и прочим наукам, с тем чтобы демобилизованные гвардейцы становились в своих станицах писарями, пополняя штат, как бы мы сегодня сказали, немногочисленного и чрезвычайно дельного «государственного аппарата первого звена». Надо ли говорить, какие традиции они сохраняли и какой высокий моральный дух насаждали среди казаков.

До сих пор сохраняются в семьях серебряные оклады с шашек, нагрудные значки, погоны конвойцев, с которыми теперь уже правнуки ни за что не расстанутся, постоянно с гордостью подчеркивая: «Наш прадед служил в Конвое!»

Полк прославил себя в многочисленных боях и сражениях, поскольку участвовал во всех войнах, что вела Россия. Причем даже если государь не был на театре военных действий, часть Конвоя обязательно находилась на фронте, набираясь военных знаний и опыта. Это были не просто парадные войска, а по-настоящему боевая часть.

Но был единственный эпизод во всей русской истории, когда казаки пролили свою кровь не просто за государя, а вместе с ним.

1 (14) марта 1881 г., по традиции, заведенной еще со времен Павла I, государь присутствовал на разводе караула. Это происходило каждое воскресенье, и Александр II не собирался традицию нарушать. Хотя именно в этот несчастный день его уговаривали остаться во дворце все приближенные и родственники, в том числе княгиня Екатерина Михайловна Юрьевская (урожденная Долгорукая, с которой Александр II сочетался браком после смерти императрицы Марии Александровны).

Дело в том, что на Александра II Освободителя открылась настоящая охота: на его жизнь покушался А. Березовский в 1867 г. в Париже, А. К. Соловьев в апреле 1879 г. стрелял в государя на Дворцовой площади, в ноябре 1879 г. взорван поезд, которым должен был следовать император, С. Халтурин произвел взрыв в Зимнем дворце в 1880 г. …

Чем же заслужил Александр II такую ненависть? Талантливый дипломат, он провел ряд переговоров, сведших на нет победы наших противников в Крымской войне, великолепный политик, он провел ряд реформ, изменивших лицо государства: военную, земскую, городскую, и, наконец, отменил крепостное право… Готовилась земельная реформа, которая должна была прочно поставить Россию на путь капиталистического развития.

Разумеется, вся эта деятельность вызывала жгучую ненависть у врагов России как внутри страны, так и за рубежом. Государя неоднократно предупреждали о готовящихся покушениях, но он следовал своей судьбе. В 1866 г. на него покушался у Летнего сада Д. Каракозов… Царю было предсказано, что он будет убит, и он следовал по своему фатальному пути достойно и гордо. За время его царствования Россия победила в Русско-турецкой войне 1877–1878 гг., продвинула русские границы в Бесарабию до Дуная и Прута, освободила Болгарию, взяла в Малой Азии Батум и Карс. Окончательно присоединила Кавказ. По Айгунскому договору присоединила Амурский край, по Пекинскому – Уссурийский, присоединила Туркестанский край и Ферганскую область, подчинила в вассальную зависимость Хиву и Бухару.

Однако Россия была вынуждена продать США Аляску и Алеутские острова, что никак не отразилось на ее экономике, но увеличило число царских недоброжелателей.

Итак, 1 (14 н. ст.) марта 1881 г., в воскресенье, несмотря ни на какие уговоры, государь отправился на развод караула. Он был лично очень храбрым человека: в свое время, отличившись в боях на Кавказе, принимая участие во всех вой нах, что вела Россия. Он был силен и находчив… Человек очень чувствительный и добрый, не стеснявшийся своих слез при виде чужого страдания, он был непреклонен и решителен по отношению к самому себе. Человек редкостного самообладания, он неоднократно проявлял его, ни разу не дрогнув во время покушений, а однажды на охоте, когда на него выскочил медведь и смял егеря, государь вышел вперед и убил зверя выстрелом в упор.

Был без четверти час, когда Александр II, пообещав вернуться через два часа, сел в карету. Шестеро конных казаков лейб-гвардии Терского казачьего эскадрона заняли свои места. Впереди кареты – Илья Федоров и Артемий Пожаров, у правой дверцы – Михаил Луценко, Иван Олейников, у левой их прикрывали и дублировали Никифор Сергеев и Александр Малеичев. На козлах кареты, рядом с лейб-кучером Фролом Сергеевым, сел ординарец государя унтер-офицер 2-го Кубанского эскадрона Кузьма Мачнев.

За каретой следовали в двух санях полицейские офицеры. Развод караула – это не столько красивое зрелище, сколько один из ритуальных в те годы, или, как сказали бы в наше время, протокольных и обязательных дел для главы государства. На развод караула приглашали, как на раут, как на званый ужин, или, как теперь, на презентацию. Собственно, при том, что это был смотр какой-либо воинской части, это еще была дипломатическая встреча, так сказать, маленький государственный парад. Поэтому на разводе присутствовали великие князья, генерал-адъютанты, наследник и брат государя, великий князь Михаил Николаевич, главнокомандующий Кавказской армией, германский, австрийский и французский послы.

После развода Александр II зашел во дворец к великой княгине Екатерине Михайловне, с которой выпили по чашке чая. Михаил Николаевич остался во дворце, а государь сел в карету и направился в Зимний дворец. Конвой расположился в прежнем порядке: шестеро в седлах, один на козлах. Кроме того, на извозчике подъехал командир Терского эскадрона ротмистр П. Т. Кулебякин – это проверка конвойцев. Казаки, как всегда, были безупречны. Кони приняли за царскими рысаками, а те понесли карету по Инженерной улице. Не доезжая до угла, они обогнали возвращавшийся из манежа караул 8-го флотского экипажа, 47 человек, через Михайловскую площадь проходила команда юнкеров Павловского училища – 25 человек… Петербург – военная столица!

Карета свернула на набережную Екатерининского канала и помчалась вдоль Михайловского дворца. Казаки перешли на галоп, погнали на санях и полицейские, приотстал Кулебякин – извозчик не мог угнаться за царским конвоем.

Набережная была немноголюдна. Рабочий длинным ломом скалывал лед. Что-то тащили двое других. Мальчик-разносчик вез на санках корзинку. Двое солдат маршировали из увольнения. Шел куда-то офицер, женщина средних лет… Казаки цепко ухватывали глазами всех встречных, отметая полицейских агентов и военных… Они увидели длинноволосого господина со свертком в руке… Но карета неслась с большой скоростью, казаки старались держать дистанцию и хотя обернулись в его сторону, но вряд ли успели что-нибудь сообразить… К молодому человеку со свертком уже бежали агенты полиции, когда он неожиданно резким движением бросил сверток под колеса кареты.

Грохнул мощный взрыв! Брызнули стекла, щепки, снег. Отчаянно закричал мальчик, завизжали лошади…

Взрыв оказался так силен, что в промерзшей мостовой вырвал воронку глубиной в 70 см. Пробил карету, поранил лошадей… Двое солдат, городовой и полицейские, выскочившие из саней, погнались за бомбистом. Ротмистр Кулебякин выхватил вожжи у извозчика и поставил сани поперек улицы. Господина схватили. Из кареты выпрыгнул государь. Вопреки просьбам и мольбам полковника Дворжицкого, сопровождавшего царя, ехать во дворец на санях, Александр II целый и невредимый быстро пошел к раненым.

Он наклонился над распростертым казаком Малеичевым, рядом бился в предсмертных судорогах мальчик, пытался подняться с земли городовой…

Со всех сторон бежали люди. Среди них двое казаков от обедни из Исаакиевского собора в казармы, Андрей Сошин и Петр Казменко.

Это случилось 150 лет назад… Тогда убийство не стало буднями, как в нынешнем веке. Поэтому не была отработана защита от террористов. Сбежалась толпа военных: и моряков, и юнкеров, но даже минимальное оцепление не было организовано. Вместо того чтобы валить государя в сани и, накрывая его собственными телами, гнать во дворец… Не умели еще этого! Не было понятия «телохранитель».

Александр II подошел к бомбометателю, глянул ему в лицо, спокойно произнес: «Хорош», – повернулся и пошел к карете. С боков его прикрывали полковник Дворжицкий и ротмистр Кулебякин, справа шел казак Мачнев. Дворжицкий настаивал, чтобы государь поспешил во дворец.

– Хорошо, но прежде покажи мне место взрыва, – сказал государь. Офицеры не посмели возразить.

Александр II глянул в воронку и едва повернулся к экипажу, как неизвестный человек, стоящий боком, прислонясь к решетке парапета, выжидая приближения государя, с расстояния двух аршин бросил к его ногам взрывное устройство.

Грохнул второй оглушительный взрыв. Последствия его были ужасны. Более двадцати человек ползали, пытаясь подняться, по тротуару, который мгновенно покрылся кровью, рваным тряпьем, обломками каких-то досок, кусками мяса…

Император полулежал, опираясь на парапет. Шинель его была разорвана, ноги обнажены и раздроблены… Все, кто был способен двигаться, кинулись к нему: полковник Дворжицкий, тяжелораненый ротмистр Кулебякин, казаки Луценко и Клименко, моряки, офицеры.

От Михайловского дворца подбежал великий князь Михаил Николаевич:

– Ради Бога, Саша, что с тобой?!

Усилием воли государь заставил себя ответить:

– Холодно… Как можно скорее домой!

Врача рядом не оказалось. Кровь остановить было некому. Царя с трудом положили в сани и доставили во дворец. Там через час он умер.

Через 50 минут после доставки в госпиталь умер казак лейб-гвардии Терского эскадрона Собственного Его Величества Конвоя Александр Малеичев из станицы Червленой (ныне Чечня).

Через 40 минут, не приходя в сознание, умер четырнадцатилетний мальчик Николай Захаров, работавший в мясной лавке, в момент покушения отвозивший покупателю корзину с заказами.

Через 2 месяца, после трех неудачных операций, умерла Евдокия Давыдова – жена отставного солдата, мать двоих детей, 38 лет от роду. В тот день она была именинницей и шла по набережной в гости к своей куме.

Около тридцати человек получили ранения и контузии: многие ослепли и оглохли. Среди тяжелораненых были полковник Дворжицкий и получивший до 70 ранений командир Конвоя ротмистр Т. П. Кулебякин, ординарец царя унтер-офицер лейб-гвардии 2-го Кубанского эскадрона Его Величества Конвоя Кузьма Мачнев, унтер-офицер Терского эскадрона казак станицы Александровской Андрей Сошин (Шошин), казаки Конвоя: Петр Казменко из станицы Кисловодской, Алексей Луценко из станицы Александровской, Никифор Сергеев из станицы Черноярской и Иван Олейников из станицы Магомет-Юровской.

Всем пострадавшим были положены пенсии. Семье погибшего казака Малеичева, жене и детям, Александр III назначил ежегодную пенсию в 100 рублей золотом и бесплатное обучение детей во всех учебных заведениях России.

Вечером того же страшного дня умер и убийца Игнатий Гриневицкий, бросивший вторую бомбу. Его сообщник, задержанный на месте преступления Николай Рысаков, которому не было еще и 20 лет, на допросе выдал всех. Перед судом предстали: Андрей Желябов, Николай Кибальчич, Тимофей Михайлов, Софья Перовская и Николай Рысаков. Все убийцы были повешены.

Но пройдет 36 лет, и последователи злодеев зальют кровью всю Россию. Государь был для казаков символом державы, умирая за Царя, казаки умирали за Россию и веру Христову. Убийство 1 марта 1881 г. тоже оказалось полным символики. Как не смогли казаки закрыть собою государя, так не смогли их дети закрыть собою Родину от злодеев… Не смогли…

Надо заметить, что за время службы в Конвое казаки занимались не только караульной службой. Джигитовка и стрельба также входили в их повседневную подготовку. Кроме того, по словам Ящика: «Мы прошли основательный курс ориентирования на местности, так что я знал каждый уголок и каждый клочок земли в окрестностях дворца».

Свои обязанности телохранителя Ящик считал, по большей части, формальными, поскольку, по его мнению, «совершить покушение на царя было невыполнимой задачей, если человек, задумавший покушение, не нашел доступа в самый приближенный к царю круг людей. Парк кишел сыщиками, одетыми в гражданское платье, за которыми, в свою очередь, наблюдали жандармские чины, также в гражданской одежде».

Т. Ящик назначается вторым камер-казаком Николая II, выполняя обязанности его личного телохранителя. Жил он в подвале Александровского дворца, очень плотно заселенного. Там же в комнате № 84 жил и камер-казак императрицы Александры Федоровны. Естественно, как камер-казаку ему пришлось изучить топографию Александровского дворца, так как чтобы «свободно передвигаться по дворцу, нужно было очень хорошо знать расположение его 300 комнат и залов».

По словам Ящика, его обязанности не отличались особенной сложностью. Он должен был круглосуточно находиться в распоряжении Николая II. Когда царь утром отправлялся гулять в парк, камер-казак следовал за ним на некотором расстоянии. Во время аудиенций Т. Ящик стоял в зале для гостей, ожидающих приема. Когда Николай II выезжал или совершал верховую прогулку, камер-казак следовал за ним верхом. Если царская семья отправлялась в театр, камер-казак стоял у дверей царской ложи.

Имели камер-казаки и нетипичные обязанности, обусловленные особенностями частной жизни царской семьи. Цесаревич Алексей болел гемофилией, и на официальных мероприятиях он не мог долго стоять. Поэтому камер-казаки, дюжие молодые мужчины, должны были часами держать наследника на руках.

Ящик вспоминал, что когда он в первый раз носил наследника, он вспотел так, что его одежду можно было бы выжимать. Служба Т. Ящика при Николае II продолжалась 9 месяцев, но за это время он быстро понял, что наряду со своими прямыми обязанностями необходимо обладать уменьем быть постоянно готовым к любым неожиданностям, но при этом оставаться незаметным для тех, кого он охранял: «Я пробовал научиться тому искусству, которое было важнейшим для лейб-казака: полностью уйти в тень, чтобы никто не замечал твоего присутствия, и все же быть настолько близко, чтобы в любой нужный момент вновь появиться». Николая II телохранитель очень высоко оценивал и как человека, и как «охраняемое лицо»: «Царь был спокойным и простым человеком. Нужно было только знать свои обязанности, а он никогда не предъявлял непомерных требований».

С начала 1916 г. Т. Ящик стал вторым личным телохранителем вдовствующей императрицы Марии Федоровны. Он подчеркивает, что это решение обусловлено личным выбором царя и связано с тем, что в начале 1916 г. вдовствующая императрица Мария Федоровна предполагала уехать из Петрограда в Киев, и сын счел необходимым усилить личную охрану матери.

В отличие от Николая II, у Марии Федоровны было свое отношение к телохранителям. В 1916 г. в Аничковом дворце камер-казаком числился 85-летний старец, который, будучи почти слепым, конечно, не мог нести службу. По словам Ящика, он просто «жил во дворце и был счастлив». Поскольку А. А. Кудинов умер летом 1915 г., то это, видимо, был напарник умершего камер-казака, такой же ветхий старец. Следуя дворцовым традициям, старый слуга занимал штатную должность в буквальном смысле «до смерти», а реальную службу несли два более молодых камер-казака – Тимофей Ксенофонтович Ящик и Кирилл Иванович Поляков. Но они не обижались на старца, поскольку «объем работы был таков, что мы с ним легко справлялись».

Великие княжны Татьяна и Ольга в гусарском и уланском мундирах

После свержения монархии в России Т. Ящик остался рядом с императрицей, продолжая охранять ее в Крыму. В ноябре 1917 г. Мария Федоровна писала своему сыну из имения Ай-Тодор в Крыму: «У меня только остались Ящик и Поляков, которыми я не могу достаточно нахвалиться, такие чудные верные люди».

В условиях политической неразберихи на юге России в 1918 г. Т. Ящик вывез в родную станицу дочь императрицы, младшую сестру Николая II великую княгиню Ольгу Александровну. В хате камер-казака дочь государя Александра III родила своего второго сына Гурия. После того как Мария Федоровна в 1919 г. на английском крейсере «Мальборо» покинула Россию, Т. Ящик сопровождал свою хозяйку и продолжал охранять императрицу в Англии и Дании. Вскоре по распоряжению Марии Федоровны камер-казак Т. Ящик вернулся в Россию, для того чтобы организовать вывоз в Данию семьи великой княгини Ольги Александровны. Свою императрицу верные камер-казаки Ящик и Поляков охраняли вплоть до ее смерти в 1928 г.

После смерти Марии Федоровны казак Тимофей Ящик навсегда остался жить в Дании. Он женился на датчанке. По завещанию императрицы, он получил небольшие деньги, на которые открыл магазин. Его напарник Поляков жил вместе с семьей Т. Ящика до своей смерти. Умер Тимофей Ящик в 1946 г. и похоронен на Русском кладбище вместе со второй женой-датчанкой.

Во время Февральской революции 1917 г. казаки Собственного конвоя остались подразделением, до последнего момента сохранявшим верность династии. В числе охраны рядом с императрицей Александрой Федоровной до конца находилась «личная охрана Государыни и детей», т. е. камер-казаки Конвоя.[141]

В войне 1806–1807 гг. состоял при дежурном генерале графе Толстом и участвовал во многих сражениях, в 1807–1808 гг. – при русском посольстве в Париже.

В 1809 г. отправился охотником (добровольцем) в армию, действовавшую против турок, и часто находился в авангарде или командовал отдельными отрядами; за выдающиеся отличия в сражении под Рущуком 20 июня 1811 г. награжден орденом Св. Георгия IV степени.

Во время Отечественной войны 1812 г. Бенкендорф сначала состоял флигель-адъютантом при императоре Александре I и осуществлял связь главного командования с армией Багратиона, затем командовал авангардом отряда барона Винцингероде; 27 июля произвел атаку в деле при Велиже, а по уходе Наполеона из Москвы и занятии ее русскими войсками был назначен комендантом столицы. При преследовании неприятеля он находился в отряде генерал-лейтенанта Кутузова, был в разных делах и взял в плен трех генералов и более 6000 нижних чинов.

В кампанию 1813 г. Бенкендорф начальствовал летучим отрядом, нанес поражение французам при Темпельберге (за что получил орден Св. Георгия III степени), принудил неприятеля сдать г. Фюрстенвальд и вместе с отрядом Чернышева и Тетенборка вторгся в Берлин. Переправясь через Эльбу, Бенкендорф взял г. Ворбен и, состоя под начальством генерала Дорнберга, способствовал поражению дивизии Морана в Люнебурге.

Затем, состоя со своим отрядом в Северной армии, участвовал в сражениях при Грос-Верене и Денневице. Поступив под начальство графа Воронцова, он 3 дня сряду с одним своим отрядом прикрывал движение армии к Дессау и Рослау и награжден был за это золотою саблею, украшенною алмазами. В битве под Лейпцигом Бенкендорф командовал левым крылом кавалерии барона Винценгероде, а при движении этого генерала на Кассель был начальником его авангарда.

Затем с отдельным отрядом отправлен в Голландию и очистил ее от неприятеля. Смененный там прусскими и английскими войсками, Бенкендорф двинулся в Бельгию, взял города Лувен и Мехелен и отбил у французов 24 орудия и 600 пленных англичан.

В кампанию 1814 г. Бенкендорф особенно отличился в деле под Люттихом; в сражении под Краоном командовал всей конницей графа Воронцова, а потом прикрывал движение силезской армии к Лаону; при Сен-Дизье начальствовал сперва левым крылом, а потом – арьергардом. В 1824 г., когда в Санкт-Петербурге случилось наводнение, он стоял на балконе с императором Александром I. Потом сбросил с себя плащ, доплыл до лодки и спасал весь день народ вместе с военным губернатором Санкт-Петербурга М. А. Милорадовичем.

Император Николай I, весьма расположенный к Бенкендорфу после его активного участия в следствии по делу декабристов, назначил его 25 июня 1826 г. шефом жандармов, а 3 июля 1826 г. – главным начальником Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии и командующим Главной Его Императорского Величества квартирой.

Якобы при учреждении Третьего отделения на вопрос А. Х. Бенкендорфа об инструкциях Николай I вручил платок и сказал: «Вот тебе все инструкции. Чем более отрешь слез этим платком, тем вернее будешь служить моим целям!»

Царь поручил Бенкендорфу надзор за А. С. Пушкиным. По словам Н. Я. Эйдельмана, «Бенкендорф искренне не понимал, что нужно этому Пушкину, но четко и ясно понимал, что нужно ему, генералу, и высшей власти. Поэтому, когда Пушкин отклонялся от правильного пути к добру, генерал писал ему вежливые письма, после которых не хотелось жить и дышать».

В 1828 г. при отъезде государя к действующей армии для военных действий против Османской империи Бенкендорф сопровождал его; был при осаде Браилова, переправе русской армии через Дунай, покорении Исакчи, в сражении при Шумле и при осаде Варны; 21 апреля 1829 г. произведен в генералы от кавалерии, а в 1832 г. возведен в графское достоинство Российской империи.

Не случайно морякам гвардейцам присваивалась форма, отличная от общефлотской – с элементами обмундирования гвардейской пехоты, и по штату им были положены боевые средства и имущество сухопутного образца с включением шанцевого инструмента и обоза. Разумеется, флотский экипаж нес службу на императорских яхтах и плавсредствах загородных дворцов, привлекался наравне со всей гвардией к караулам, смотрам, парадам, торжествам, но во время боевых действий вместе с инженерными войсками наводил переправы, строил мосты и укрепления. Дрались моряки и в пешем строю вместе с пехотой.

Боевое крещение экипаж получил в Отечественной вой не 1812 г. 2 марта моряки под командованием капитана 2-го ранга И. Карцева в составе 1-й дивизии Гвардейского корпуса выступили в поход из Санкт-Петербурга в Вильно. Оттуда вместе с войсками 1-й Западной армии генерала М. Б. Барклая-де-Толли моряки-гвардейцы отходили вглубь страны.

Экипаж следовал в арьергарде – морякам приходилось уничтожать постройки и имущество, чтобы они не достались врагу. За мастерские действия при наводке мостов в районе Дриссы в присутствии Александра I морякам были пожалованы от императора денежные премии. Первый бой экипаж провел 4 августа при обороне Смоленска, отразив атаки французской кавалерии на Королевский бастион и мост через Днепр.

26 августа 1812 г., в «День Бородина», по приказу Барклая-де-Толли моряки были отправлены на помощь гвардейским егерям, оборонявшим село Бородино от атак дивизии Дельсона. Моряки-гвардейцы отбросили врага и разрушили мост через реку Колочу.

Артиллеристы экипажа, входившие в 1-ю лейб-гвардии легкую артиллерийскую роту, в середине дня под командованием штабс-капитана Лодыгина выдвинулись на позицию к селу Семеновское, где вместе с вставшими в каре гвардейскими пехотными полками отбивали атаки тяжелой кавалерии врага. За пять часов ожесточенного боя они потеряли убитыми и ранеными всех офицеров, погибли четыре матроса.

Несколько офицеров Гвардейского экипажа в тот день выполняли обязанности адъютантов при высшем командовании. Мичман Н. П. Римский-Корсаков неоднократно под градом ядер и пуль доставлял на передовую приказы главнокомандующего М. И. Кутузова, заслужив похвалу своей неустрашимостью и сообразительностью. На Семеновских флешах сражался капитан-лейтенант П. Колзаков, первым бросившийся на помощь раненому П. И. Багратиону.

Моряки гнали французов из России и участвовали Заграничном походе, сражались в Польше, Германии и Франции. За период Отечественной войны экипаж потерял 53 моряка убитыми; 16 матросов награждены Знаком отличия Военного ордена (Георгиевским крестом).

Прославились гвардейцы в сражении 9 мая 1813 г. под Бауценом в Саксонии, где вместе с двумя батальонами гренадер действовали в первой линии и удержали позицию под перекрестным огнем вражеской артиллерии.

Блистательным подвигом экипажа стало участие в кровопролитном сражении под Кульмом в Богемии 16–18 августа 1813 г. Под начальством генерала А. П. Ермолова моряки успешно отражали атаки французского корпуса Вандама, пытавшегося отрезать путь русской армии из гор на дорогу в Теплиц. В кровопролитных боях экипаж понес тяжелые потери убитыми, ранеными и пропавшими без вести.

За мужество экипаж заслужил высшую боевую награду – Георгиевское знамя.

Вместе с российской гвардией экипаж вступил 19 марта 1814 г. в столицу поверженной наполеоновской империи Париж.

Вернувшись из Гавра в Кронштадт на фрегате «Архипелаг», моряки в составе гвардии 30 июля торжественно вошли в Санкт-Петербург через установленные у Нарвской заставы триумфальные ворота. Через год в составе экипажа появился первый боевой корабль – 24-пушечная яхта «Россия». 5 июня 1819 г. в память о сражении при Кульме кораблям Гвардейского экипажа (фрегат «Меркуриус» и 5 придворных яхт) присвоены стеньговые флаги и вымпелы с изображением святого Георгия.

Моряки гвардейского экипажа участвовали в дальних походах российских кораблей. Почти на каждом паруснике, отправлявшемся в кругосветное плавание, находился офицер-гвардеец. Они привозили из кругосветных путешествий всевозможные редкости, которые легли в основу Морского музея, созданного в 1805 г. на базе знаменитой петровской «модель-камеры».

Именами О. Е. Коцебу, Ю. Ф. Лисянского, Б. А. Вилькицкого и других офицеров-гвардейцев названы острова, проливы и другие многочисленные географические пункты.

Совершали заграничные плавания и корабли, комплектовавшиеся гвардейцами. Во Францию, Англию и Пруссию в 1819 г. ходили фрегат «Гектор» и бриг «Олимп». В 1823 г. фрегат «Проворный» подходил к Фарерским островам и Исландии, обошел Великобританию и вернулся через Английский канал и Северное море на Балтику; через год он ходил в Гибралтар, Брест и Плимут. Линейный корабль «Эмгейтен» плавал в район Ростока.

Гвардейский экипаж в полном составе во главе с капитан-лейтенантом Н. А. Бестужевым участвовал в восстании на Сенатской площади 14 декабря 1825 г., о чем повествует мемориальная доска на главном здании бывших казарм Экипажа в Петербурге.

Экипаж участвовал во всех войнах, которые вела Россия. Гвардейцы действовали при осаде Варны в 1828 г., участвовали в подавление восстаний в Польше в 1831 и 1863 гг., в Венгерском походе 1849 г., отличились при обороне Кронштадта в Крымскую войну.

Особой страницей истории Гвардейского экипажа стала Русско-турецкая война 1877–1878 гг., в которой он обеспечивал первую главную переправу русских войск через Дунай у Зимницы 15 июня 1877 г.

Гвардейцы участвовали в минировании на Дунае, наводке переправ. Ими были укомплектованы паровые катера с шестовыми минами. Катер «Цесаревич» (командир лейтенант Ф. В. Дубасов) взорвал турецкий монитор, а катер «Шутка» (командир лейтенант Н. И. Скрыдлов) успешно атаковал пароход. За героизм и доблесть в этой войне экипаж награжден серебряными Георгиевскими рожками, а нижним чинам присвоено ношение георгиевских ленточек на бескозырках.

Прославились гвардейцы и в Русско-японскую войну 1904–1905 гг. В бою у острова Цусима 14 мая 1904 г. в составе 2-й Тихоокеанской эскадры находился эскадренный броненосец «Император Александр III», полностью укомплектованный чинами Гвардейского экипажа под командованием капитана 1-го ранга Н. М. Бухвостова: 19 офицеров, 11 кондукторов и 793 матроса. Возглавляя в середине боя кильватерную колонну русских кораблей, имея значительный крен, объятый пожаром, броненосец стрелял до последней возможности, пока не перевернулся. С погибшего, но не спустившего флага корабля не спасся ни один моряк. В Петербурге в сквере у Никольского Морского собора установлен памятный обелиск в честь моряков броненосца. Часть моряков-гвардейцев входила в команды крейсеров «Адмирал Нахимов» и «Урал», также участвовавших и погибших в этом бою. Гвардейцами была укомплектована во Владивостоке и одна из первых русских подводных лодок «Фельдмаршал граф Шереметьев».

В мирное время личный состав экипажа нес службу вместе с другими частями Гвардейского корпуса. Летом моряки плавали на кораблях Балтийского флота и императорских яхтах и гребных судах.

К 1910 г. в составе экипажа имелись 4 строевые и 2 машинные роты, гвардейцами были укомплектованы крейсер «Олег», эсминцы «Войсковой» и «Украйна», императорские яхты «Штандарт», «Полярная звезда», «Александрия», «Царевна», «Марево», посыльные суда «Разведчик» и «Дозорный». В списках экипажа числилось 5 адмиралов, 21 штаб– и 24 обер-офицера флота, 20 инженер-механиков, 8 медиков, 10 офицеров по адмиралтейству, 2 классных чиновника, 38 кондукторов, 2060 унтер-офицеров и матросов. Причисленными к Гвардейскому экипажу были император Николай II, императрица Мария Федоровна, наследник цесаревич Алексей Николаевич, великие князья Михаил Александрович, Кирилл Владимирович, Константин Константинович, Дмитрий Константинович, Александр Михайлович.

В ознаменование 200-летия в 1910 г. экипажу пожалованы новое знамя и новые перевязи к Георгиевским сигнальным рожкам. Всему личному составу присвоено ношение нагрудного Кульмского юбилейного знака, а матросам, кроме того, вместо штыков выданы тесаки общегвардейского образца.

Во время Первой мировой войны моряками-гвардейцами укомплектовали экипаж крейсера «Варяг», возвращенного Японией и совершившего переход из Владивостока в Мурманск Южным морским путем. На сухопутном фронте действовал отдельный батальон Гвардейского экипажа, насчитывавший свыше 1900 человек.

Николай II и Цесаревич Алексей с экипажем яхты «Штандарт»

Как и 25 декабря 1825 г. рядовые моряки не знали, зачем их командир Н. Бестужев выводит роту экипажа на Сенатскую площадь, так и в феврале 1917 г. они не знали, зачем их командир великий князь Кирилл привел экипаж в Таврический дворец. Он вошел контр-адмиралом, великим князем и командиром элитного подразделения Императорской гвардии, а вышел, передав моряков в распоряжение Государственной думы, рядовым гражданином Романовым с красным бантом на груди…

Николай Александрович Бестужев (1791–1855)

Николай Бестужев был богато и разносторонне одаренной личностью. Моряк и художник, изобретатель и путешественник, естествовед, экономист и этнограф, он обладал незаурядным литературным дарованием, хотя его писательскую известность при жизни затмила слава его брата А. А. Бестужева-Марлинского. «Николай Бестужев был гениальным человеком, – писал Н. И. Лорер, – и, боже мой, чего он не знал, к чему не был способен!»

Н. А. Бестужев

Он родился в Петербурге в известной дворянской семье. Благодаря отцу рано приобщился к литературе, хорошо знал музыку, живопись. В возрасте одиннадцати лет мальчик стал воспитанником петербургского Морского кадетского корпуса. В 1809 г., после окончания учебы, его оставили там воспитателем в чине мичмана.

В Отечественную войну 1812 г. Бестужев вместе с корпусом находился в эвакуации в Свеаборге.

В 1813 г. Бестужев ушел из корпуса и стал служить во Флотском экипаже, расквартированном в Кронштадте.

В мае 1815 г. корабль, на котором служил лейтенант Бестужев, отправился в Роттердам, и молодой офицер мог собственными глазами наблюдать установление республики в Голландии, что дало ему представление о «правах гражданских». Через два года он снова отправился в плавание, на этот раз в Кале вместе с братом Михаилом. Посещение западных стран, знакомство с их культурой и государственным устройством все больше укрепляло молодых офицеров в мысли, что всевластие монархии тормозит развитие России. Раздумья над будущим своей родины вскоре привели Бестужева в масонскую ложу «Избранного Михаила».

В 1823 г. он становится начальником Морского музея и занимается историей Русского флота. К этому времени Бестужев был уже заметной фигурой среди морского офицерства, приобрел известность в научной и литературной среде.

В 1824 г. К. Рылеев предложил Бестужеву вступить в Тайное общество, которое образовали лучшие представители российского дворянства. Позже их назовут декабристами. Они были обеспокоены судьбой России и готовили проекты ее преобразования. Тайное общество существовало не только в Петербурге: его филиалы были в Москве, на Украине, в других местах. Петербургское тайное общество называлось Северным, и Бестужев вошел в число наиболее революционно настроенной группы «северян». Они настаивали на расширении прав народного представительства и на освобождении крестьян с землей.

Вместе с братом Александром Н. Бестужев был одним из главных помощников Рылеева накануне восстания. 14 декабря 1825 г. он привел на Дворцовую площадь Петербурга Морской гвардейский экипаж, хотя уже несколько лет состоял при Адмиралтейском департаменте и к практической морской службе отношения не имел.

Многие мемуаристы вспоминают о том, как смело вел себя Бестужев на допросах. Так, И. Д. Якушкин писал: «В глазах высочайшей власти главная виновность Николая Бестужева состояла в том, что он очень смело говорил перед членами комиссии и очень смело действовал, когда его привели во дворец». На допросах он сжато изобразил тяжелое состояние России и уже в первом показании сказал: «Видя расстройство финансов, упадок торговли и доверенности к купечеству, совершенную ничтожность способов наших в земледелии, а более всего беззаконность судов, приводило сердца наши в трепет».

Известно также, что после первого допроса Николай I сказал о Бестужеве: «Умнейший человек среди заговорщиков».

Н. Бестужев будет осужден особенно строго. На решение судей, очевидно, повлияло именно его поведение на допросах.

В «Списке лиц, кои по делу о тайных злоумышленных обществах предаются по высочайшему повелению Верховному уголовному суду» все осужденные были разделены на одиннадцать разрядов и одну внеразрядную группу. Николай Бестужев был отнесен ко II разряду, хотя материалы следствия не давали основания для столь высокого «чина». Очевидно, судьи понимали действительную роль и значение старшего Бестужева в Северном обществе. «Второразрядники» осуждались Верховным уголовным судом к политической смерти, т. е. «положить голову на плаху, а потом сослать вечно в каторжную работу».

Николай I внес в приговор ряд «изменений и смягчений», переместив некоторых преступников из одного разряда в другой. Осужденным по второму и третьему разрядам вечная каторга заменялась двадцатилетней, с лишением чинов и дворянства и последующей ссылкой на поселение.

По случаю коронации Николая I срок каторги для второго разряда был снижен до 15 лет. Манифестом 1829 г. он снова был уменьшен – до 10 лет, однако Николая и Михаила Бестужевых это снижение не коснулось, и они вышли на поселение только в июле 1839 г.

В казематах Петровского завода Н. Бестужев снова начал активно заниматься литературным творчеством. Он писал романтические повести, путевые очерки, басни, стихотворения. В журналах появлялись его переводы из Т. Мора, Байрона, В. Скотта, Вашингтона Ирвинга, печатались научные статьи – по истории, физике, математике. Многие из его рукописей после разгрома восстания были уничтожены, но и напечатанного довольно, чтобы судить о высоком мастерстве и профессионализме во всех вопросах, которых касался автор.

Особое место в его творчестве занимает морская тема. Не случайно посмертный сборник избранных сочинений Бестужева называется «Рассказы и повести старого моряка». Не только он сам был моряком и историографом Русского флота, но и вся его семья была преимущественно связана с морем. Причастность к флоту, несомненно, способствовала и формированию революционных настроений в семье Бестужевых.

В Сибири начался новый этап творчества писателя. Здесь были задуманы и частично написаны воспоминания о 14 декабря, ряд художественных произведений, также вызванных к жизни трагическими событиями восстания. И мемуарная проза, и психологическая повесть, по сути дела, раскрывают одну тему – путей, которые привели участников восстания на площадь, а затем и в «каторжные норы», их мировоззрения, их чаяний и надежд.

Мемуарная проза Бестужева, имевшего, кроме всего прочего, острый и точный глаз живописца, особенно примечательна. Его широко известные «Воспоминания о Рылееве» и коротенький отрывок «14 декабря 1825 года» мыслились им как часть более обширных воспоминаний о декабрьских событиях. Замысел остался незаконченным – об этом мы знаем из воспоминаний Михаила Бестужева, об этом с тоской говорил и сам Николай Александрович перед смертью.

Образ Рылеева показан через призму романтической повести: он восторжен и чувствителен, глаза его «сверкают», «лицо горит», он «рыдает» и т. д., хотя мы знаем, что Рылеев был крайне сдержан накануне восстания. «Воспоминания о Рылееве» завершают заложенные в программе Союза благоденствия «биографии великих мужей», доводя эти биографии до 14 декабря 1825 г.

В своей мемуарной прозе Н. Бестужев, сохраняя автобиографическую основу, затушевывает подлинные лица и события литературными деталями, вымыслом. В автобиографической повести вымышленное повествование отражает его собственные переживания. Но творчество Н. Бестужева не является пассивной регистрацией его жизненных коллизий. Он создает обобщающий образ декабристского положительного героя. Такой автобиографической повестью можно считать «Шлиссельбургскую станцию». К ней примыкает рассказ «Трактирная лестница». Судьба героев произведения сливается с судьбой политических единомышленников автора. Сюжет отказа от личного счастья служит для выражения сурового самоотречения человека, избравшего путь профессионального революционера. Человек, восставший против самодержавия, жертвует своей свободой и потому не имеет морального права обрекать на страдание любимую женщину, которую ожидает разлука с мужем, отцом ее детей.

Не только Бестужев писал о проблеме личного счастья для революционера. Ее ставила перед членами Тайного общества сама жизнь, в которой было много таких примеров. Известно, что некоторые члены, которые обзаводились семьями, отказывались от дальнейшей революционной деятельности.

В маленьком рассказе «Похороны» писатель рассматривает мотив несостоявшегося декабриста. Здесь автор выступает как обличитель душевной пустоты и лицемерия «большого света», где приличие должно замещать все ощущения сердца, где каждый выглядит смешным, если проявляет слабость и дает окружающим заметить свое внутреннее состояние. Написанный в 1829 г., этот рассказ – одно из первых прозаических произведений, в которых обличаются фальшь и душевная пустота аристократических кругов. В это время не были еще написаны антисветские повести В. Одоевского и А. Бестужева. Не был написал и «Рославлев» А. Пушкина, где «светская чернь» показана с таким же публицистическим запалом, как и в рассказах Н. Бестужева.

С размышлениями о судьбах и характерах поколения, вступившего в жизнь в канун Отечественной войны, связана и повесть «Русский в Париже 1814 года». Сам Н. Бестужев не был в Париже (его военная судьба сложилась иначе), и повесть построена на парижских впечатлениях товарищей по каторге, и в первую очередь Н. О. Лорера. Момент вхождения русских войск в столицу Франции, реалии, лица, происшествия, запомнившиеся Лореру народные сцены – все это передано Бестужевым с мемуарной точностью. Историк и очеркист проявились тут в полной мере.

«Русский в Париже 1814 года» – одно из последних дошедших до нас художественных произведений Бестужева. В Сибири он написал большую краеведческую статью «Гусиное озеро» – первое естественнонаучное и этнографическое описание Бурятии, ее хозяйства и экономики, фауны и флоры, народных обычаев и обрядов. В этом очерке вновь сказалась многосторонняя одаренность Бестужева – беллетриста, этнографа и экономиста.

Он не мог и не успел осуществить многие из своих замыслов, некоторые его художественные произведения были навсегда утрачены во время обысков, которым периодически подвергались ссыльные декабристы. И тем не менее его литературное наследие весьма значительно. Бестужева можно назвать одним из зачинателей психологического метода в русской литературе. Анализ сложных нравственных коллизий в их связи с долгом человека перед обществом обнаруживает генетическую связь его рассказов и повестей с творчеством А. И. Герцена, Н. Г. Чернышевского, Л. Н. Толстого.

Н. А. Бестужев умер в 1855 г. в тяжелые для России дни Севастопольской обороны. Михаил Бестужев вспоминал: «Успехи и неудачи севастопольской осады его интересовали в высочайшей степени. В продолжение семнадцати долгих ночей его предсмертных страданий я сам, истомленный усталостию, едва понимая, что он мне говорил почти в бреду, должен был употребить все свои силы, чтобы успокоить его касательно бедной погибающей России. В промежутки страшной борьбы его железной, крепкой натуры со смертию он меня спрашивал: „Скажи, нет ли чего утешительного?“».

До конца своих дней Н. А. Бестужев оставался гражданином и патриотом.

Фаддей Фаддеевич Беллинсгаузен (1778–1852)

Гвардейским Морским экипажем два года командовал моряк, которого из его современников сравнивать не с кем! Мы как-то не задумываемся, что его географическое открытие равно только открытию Колумбом в 1492 г. Америки и в 1606 г. В. Янсзоном – Австралии. Все остальные путешествия и открытия за 500 лет – ниже рангом. Открывали острова, проливы, страны… Он же открыл материк – Антарктиду!

Ф. Ф. Беллинсгаузен

Фаддей Фаддеевич Беллинсгаузен (Фабиан Готлиб) родился 9 (20) сентября 1778 г. в Лахетагузе, на балтийском острове Эзель (ныне Сааремаа) в Эстонии и жил там в родовом имении Пилгузе, пока в 1789 г. не поступил в Морской кадетский корпус в Кронштадте.

После его окончания в 1797 г. шесть лет плавал по Балтике на судах Ревельской эскадры. Его любовь к наукам была замечена командиром Кронштадтского порта, и еще совсем молодым мичманом Фаддей Беллинсгаузен отправился в первую русскую кругосветную экспедицию на фрегате «Надежда», которым командовал капитан-лейтенант И. Ф. Крузенштерн.

В июне 1819 г. капитана 2-го ранга Беллинсгаузена назначили командиром трехмачтового парусного шлюпа «Восток» и начальником экспедиции для поисков шестого континента, организованной с одобрения Александра I. Капитаном второго шлюпа «Мирный» определен молодой лейтенант Михаил Лазарев.[144]

4 июля 1819 г. суда вышли из Кронштадта. 16 января 1820 г. корабли Беллинсгаузена и Лазарева в районе Берега Принцессы Марты подошли к неизвестному «льдинному материку». Вот этим днем датируется открытие Антарктиды.

Еще трижды в это лето они пересекали Южный полярный круг, в начале февраля вновь приблизились к Антарктиде у Берега Принцессы Астрид, но из-за снежной погоды не смогли его хорошо рассмотреть. В марте, когда плавание у берегов материка из-за скопления льдов стало невозможным, суда по договоренности разлучились, чтобы встретиться в порту Джексон (ныне – Сидней). Беллинсгаузен и Лазарев отправились туда разными маршрутами. Были произведены точные съемки архипелага Туамоту, обнаружен ряд обитаемых атоллов, в том числе острова Россиян.

В ноябре 1820 г. корабли вторично направились в Антарктиду, обогнув ее со стороны Тихого океана. Были открыты острова Шишкова, Мордвинова, Петра I, Земля Александра I. 30 января, когда выяснилось, что шлюп «Восток» дал течь, Беллинсгаузен повернул на север и через Рио-де-Жанейро и Лиссабон 24 июля 1821 г. прибыл в Кронштадт, завершив свое второе кругосветное плавание. Участники экспедиции пробыли в плавании 751 день, прошли более 92 тыс. км. Было открыто 29 островов и 1 коралловый риф.

По возвращении из антарктической кругосветки Беллинсгаузен два года командовал Гвардейским флотским экипажем, три года занимал штабные должности, в 1826 г. возглавил флотилию в Средиземном море, участвовал в осаде и штурме Варны.

В 1831–1838 гг. руководил Флотской дивизией на Балтике, с 1839 г. до кончины являлся военным губернатором Кронштадта, а на время летних плаваний ежегодно назначался Командующим Балтийским флотом.

В 1843 г. Ф. Ф. Беллинсгаузен получил звание адмирала. Он многое сделал для укрепления и благоустройства Кронштадта; по-отечески заботился о подчиненных, добиваясь улучшения питания матросов; основал морскую библиотеку. Биографы Беллинсгаузена отмечали его доброжелательность и хладнокровие: присутствие духа он сохранял как под неприятельским огнем, так и в борьбе со стихией. Беллинсгаузен был женат и имел четырех дочерей. Умер в Кронштадте, где в 1869 г. ему установлен памятник. Его именем названы море в Тихом океане и подводная котловина, ледник в Антарктиде и антарктическая станция, мыс на острове Сахалине и три острова.