Гюнтер Шидловски

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Действующие лица

Мастер, начальник бригады могильщиков. Странный человек с наклонностями диктатора. Похож на сумасшедшего. Всегда хорошо чувствует собеседника, и для него ничто не остается незамеченным. Легко подавляет подчиненных. Никогда не смотрит в глаза тому, с кем разговаривает. Передвигается быстро, движения пластичные, почти кошачьи.

Диц, могильщик. В прошлом концерт мейстер.

Пфлюгер, могильщик, младше Дица по должности. В прошлом лекарь.

Штаубе, могильщик. Молчаливый и исполнительный. В прошлом полковник.

* * *

Германия. Время действия не определено. Может быть, это и середина XIX века, и начало XX. Одежда героев не указывает на конкретную эпоху. Кладбищенский пустырь. В глубине сцены монументы, бюсты, надгробные плиты и т. д. Над сценой экран, на котором будут демонстрироваться простейшие видеокадры или слайды, иллюстрирующие фантазии Мастера.

На сцене Диц, Пфлюгер и Штаубе. Рядом стоит учебный гроб. Гроб используется в танцевальных сценах. Танцующие держат его на плечах. Могильщики должны похоронить усопшего. Ждут Мастера. Штаубе лежит неподвижно и остекленевшим взглядом смотрит в зал, как будто происходящее не имеет для него никакого значения. Диц и Пфлюгер стоят над ним.

Диц. – Ты идеальный парень для могильных процедур, Штаубе. Ты тихий и послушный, словно пришел из той (показывает на землю) загадочной, безмолвной страны. Я поначалу думал, что ты глухонемой, а потом чуть в обморок не упал, когда ты попросил у трактирщика кружку молока.

Пфлюгер. – Как? Штаубе попросил кружку молока? Нет. Не верю. Не верю! Может быть, предложим Штаубе повторно вслух произ нести свою просьбу? Я ведь тоже был все время уверен, что он лишен языка.

Диц. – Действительно, ну-ка, Штаубе, повтори свою просьбу. Произнеси то же самое, что ты сказал трактирщику.

Штаубе по-прежнему молчит и лежит неподвижно.

Нет, Пфлюгер, он не повторит. Он сейчас вот таким образом готовится к работе. Готовится услышать приказы нашего Мастера и с ревностью копать до тех пор, пока ему не скажут: «Стоп! Штаубе, отдыхай!» Мне кажется, что если бы для Штаубе поставили условия: будешь работать, да еще за это и платить, то Штаубе с этим бы согласился и заплатил, будь у него карманные деньги.

Пфлюгер хохочет.

Но у таких, как Штаубе, не бывает карманных денег. Потому что им неоткуда взяться. (Показывает пальцем на Штаубе.) Вот – находка для руководителя ритуальной команды. Энтузиаст, не знающий, что такое саботаж. (Обращаясь к Штаубе.) Ну-ка, встань!

Пфлюгер. – Встань!

Штаубе продолжает лежать.

Он не встает, Диц.

Диц. – Да. Вижу. Он экономит силы. А когда придет Мастер, то все силы отдаст ему. Мастер для него хозяин и бог! И ноль внимания на наши договоренности!

Нагибается, поднимает руку Штаубе. Рука поднимается как веревка.

Обрати внимание, Пфлюгер, какая безжизненная у него рука. Какая мягкая, податливая, словно мякина.

Бросает руку. Теперь руку берет Пфлюгер.

Пфлюгер. – Да, действительно, это не рука, а какая-то мякина. (Бросает руку.)

Диц. – Ну я даю голову на отсечение, Пфлюгер, что как только появится Мастер и даст команду, рука этого штрейхбрехера тут же нальется силой, мышцы окрепнут. И мы увидим копательную машину, которая может вырыть целый котлован на десяток братских могил. А теперь скажи, Штаубе, ты знаешь, сколько сейчас стоит один копок и полноценный взмах лопаты? А знаешь ли ты, сколько нам должны заплатить, если просуммировать все копки? И помнишь ли ты, сколько нам заплатили в прошлый раз? Да-да, в тот день, когда ты попросил кружку молока у трактирщика? Но знай, Штаубе, мне и Пфлюгеру мало кружки молока. Хозяин должен нам восемьдесят пять гульденов. И мы не начнем работать, пока не получим все эти восемьдесят пять.

Пфлюгер. – Или хотя бы шестьдесят пять…

Диц. – Восемьдесят пять! Стоим на своем, Пфлюгер!

Пфлюгер. – Договорились, Диц. Стоим на своем. Восемьдесят пять!

Диц. – Стоим!

Пфлюгер. – Стоим!

Диц. – Восемьдесят пять!

Пфлюгер. – Восемьдесят пять!

Диц и Пфлюгер хохочут, довольные собой, отходят в сторону, берутся за руки, смотрят друг другу в глаза, словно давая обещание друг другу. Обнимаются. Потом смотрят на лежащего Штаубе и опять подходят к нему.

Диц. – По-видимому, Пфлюгер, ему хватает одной кружки молока в качестве оплаты.

Пфлюгер. – Ты знаешь, Диц, у меня есть идея: мы дадим ему на кружку молока, а то даже и на две, но взамен потребуем поддержать нашу инициативу.

Диц. – Хорошо. Объясни ему еще раз, что это за инициатива. Объясни.

Пфлюгер (обращаясь к Штаубе). – Когда сюда прибудет процессия, мы откажемся работать без предоплаты, Штаубе. (Смотрит на Дица, тот утвердительно кивает.) Мы напомним участникам деликатного процесса, что нас принято благодарить! А до этого мы предупредим Мастера, что пусть, если хочет, сам выкладывает восемьдесят пять гульденов из своего кармана. И будем стоять на своем!

Диц. – Стоим!

Пфлюгер. – Стоим!

Диц. – Стоим!

Пфлюгер. – Стоим! (Опять обнимаются.) А ты в это время вот так же будешь безмолвно лежать, не проявляя энтузиазма.

Диц (назидательно). – И твое молчание будет означать согласие, Штаубе. И твои руки не окрепнут и не нальются силой. И ты не превратишься в штрейхбрехерскую копательную машину. Да или нет, Штаубе? Да или нет? (Бьет лежачего ногой по ребрам.) Отвечай!

Пфлюгер. – Отвечай! Да или нет? (Тоже бьет лежачего Штаубе ногой.)

Диц. – Не молчи!

Пфлюгер. – Не молчи!

Пинают лежачего. Устают. Отдышались. Штаубе продолжает лежать, как и лежал, спокойно глядя в зал, как будто бы его и не били.

Пфлюгер. – Может ли быть такое, что мы переборщили с тобой, Диц? Мы забыли священное правило, что лежачего не бьют.

Диц. – Да, но это же кладбище. Это особое место. Здесь можно. Оно обладает как бы особой аурой. Деликатность, которая приличествует такому месту, нет-нет, да и должна хотя бы изредка компенсироваться грязной дракой. С одной стороны, оно как бы да… К покойнику надо относиться с уважением. То же самое к родственникам и участникам деликатных процедур. С уважением… Но на нас, на могильщиках, иногда отыгрываются. И это в порядке вещей. Помнишь, Пфлюгер, как полтора года назад мы не слишком глубоко вырыли яму, но потребовали благодарности.

Пфлюгер. – Да, помню. Я слегка был пьян. Мерзлый грунт. Я потребовал благодарности и тут же получил удар в живот коленом.

Диц. – Да. А я, помню, получил кулаком в ухо.

Пфлюгер. – А потом нас повалили на землю и стали пинать.

Диц. – Но в одном, но в одном я глубоко уверен, Пфлюгер, что если бы они нас запинали вконец и лишили жизней, то тут же отношение к нам в корне бы изменилось. Сразу море уважения.

Пфлюгер. – Рассказы о наших благодеяниях.

Диц. – Красивые эпитафии и лучшие цветы. Видишь, какая тонкая категория кладбище! Резкая грань. С черного на белое и обратно. (Обращаясь к Штаубе.) Вот. То, что мы попинали тебя, Штаубе, это в порядке вещей. А раз жив, то обойдёмся без комплиментов.

Пфлюгер (обращаясь к Штаубе). – Не принимай близко к сердцу, коллега. Ну, чего ты молчишь? Молчит. По-прежнему молчит. Как будто нас нет. Как будто мы для него лишние.

Диц. – Знаешь, Пфлюгер, мне кажется, будет разумно, если мы отнесем его вглубь пустыря. Чтобы он не отвлекал Мастера, когда будем вести переговоры.

Пфлюгер. – Резонно.

Берут Штаубе под руки. Тащат вглубь пустыря.

Диц. – А ну давай-ка, дружище. Руки, как плети.

Пфлюгер – Тряпка какая-то. Мешок с мякиной.

Диц. – Просто удивительно, как эти руки превращаются в железные, когда это безмолвное существо начинает работать. И вот еще: давай-ка закидаем его веточками, раз ему все равно. Так, на всякий случай, чтобы не напоминал о себе.

Забрасывают Штаубе веточками, возвращаются на авансцену.

Диц. – Ну вот, полдела сделано. А теперь давай подумаем, что скажем Мастеру, когда на нашу просьбу выплатить восемьдесят пять гульденов он ответит отказом. Думаем! Думаем!

Пфлюгер. – Думаем!

Оба молчат. Думают.

Диц. – Ничего не придумал, Пфлюгер?

Пфлюгер. – Нет, пока ничего.

Диц. – Я тоже. Ладно, сейчас придумаем. Сейчас мы прорепетируем, сейчас мы кое-что изобразим. Представь, что я – Мастер, а ты тот, кто и есть – Пфлюгер. И вот, я приближаюсь… (Отходит в глубь сцены, оставив Пфлюгера на авансцене. Начинает приближаться. У него неплохо получается изображать Мастера. Пфлюгер теряется.)

Я чувствую, Пфлюгер, у вас накопились ко мне вопросы?

Пфлюгер. – Да, Мастер.

Диц. – Ну что ж, спрашивайте, я весь внимание, мой друг.

Пфлюгер. – Мастер, а когда… а когда… (теряется.)

Диц. – Что когда? Зачем нужно это «когда»? Мы с вами здесь и сию минуту.

Пфлюгер. – Не могу. Боюсь. Так похоже.

Диц (прекращая изображать Мастера). – Ну чего растерялся, дурак, чего раскис? Ну-ка давай еще разок (Опять отходит вглубь сцены, опять приближается, демонстрируя и взгляд, и пластику Мастера.)

Диц. – Я чувствую, Пфлюгер, что у вас накопились ко мне вопросы?

Пфлюгер. – Да, Мастер. А когда вы нам вернете восемьдесят пять гульденов?

Диц. – Восемьдесят пять? А может быть, шестьдесят пять?

Пфлюгер (опять теряется.) – Может быть, шестьдесят пять…

Диц. – Хм, шестьдесят пять… А тридцать пять? По-моему, тридцать пять тоже интересная цифра, вы не находите?

Пфлюгер. – Да, интересная.

Диц. – Новопреставленный Баумштайн весьма удивился бы, если бы знал, что мы ведем речь о каких-то цифрах. А может, он и слышит? Кто знает? До чего загадочен этот непознанный мир! (Прекращая изображать Мастера.) Ну что раскис?! Мы же договорились, что стоим на своем, дурак!

Вновь уходит вглубь сцены. Возвращается, демонстрируя походку Мастера. Опять начинает говорить с его интонациями.

Пфлюгер, я чувствую, у вас накопились ко мне вопросы?

Пфлюгер. – Да, Мастер. Я хочу спросить, когда вы нам вернете восемьдесят пять гульденов?

Диц (своим голосом). – Молодец, Пфлюгер! Бери его за горло, а то это хитрая лиса улизнет. (Голосом Мастера.) Обязательно верну, обязательно верну, Пфлюгер. Вот только выполним свои обязательства, и я все до гульдена вам верну. (Своим голосом.) Стоим, стоим на своем, Пфлюгер.

Пфлюгер (дрожа от страха). – Я… я на этот раз отказываюсь приступать к работе до тех пор, пока не получу свои предыдущие деньги!

Диц (своим голосом). – Молодец. Молодец, друг! Стоять на своем! (Голосом Мастера.) Вы поймите, Пфлюгер, сейчас отказываться ни в коем случае нельзя. Представляете, сколько приедет родственников уважаемого Баумштайна и сопричастных. У людей горе… А вы в такую минуту и вдруг о деньгах…

Пфлюгер. – В таком случае… В таком случае… Я отказываюсь копать!

Диц (своим голосом). – Молодец! Молодец, Пфлюгер. Держи и не выпускай этого хитреца. (Голосом Мастера.) Ну что ж, как скажете, Пфлюгер… Тогда я сам возьму лопату. (Берет лопату. Притворно начинает делать копательные движения. Пфлюгер тоже хочет было броситься к лопате, но Диц останавливает его.) Куда?! Куда?! Мы же договорились стоять на своем!

Пфлюгер (бросает лопату). – Я… Я отказываюсь копать!

Диц. – Молодец! (Обнимает друга.) Вот так! Только так мы заставим его раскошелиться, дружище! Все. Эта хитрая лиса ничего более изощренного не придумает.

В глубине сцены появляется Мастер. Диц и Пфлюгер, не оборачиваясь, чувствуют его появление. Замирают, пугаются. Мастер, как безумный, глядя куда-то в пространство, обнаруживает лежащего Штаубе. Убирает ветки с него. Наливает из фляги ему кружку молока. Штаубе выпивает, опять ложится. Затем Мастер приближается к Дицу и Пфлюгеру.

Мастер. – Вот мы и пришли на то самое место, в тот самый тихий райский уголок, где будет предано земле тело уважаемого Баумштайна. Вот он, его участок. Прежде чем… Прежде чем приступить к действиям, я хотел бы вот что… Я бы хотел убедиться, все ли мы здесь, все ли мы здесь, на месте… Пфлюгер!

Пфлюгер. – Я здесь, Мастер!

Пфлюгер преданно подбегает к Мастеру и прижимается к нему вплотную.

Мастер (обнимает Пфлюгера, не глядя не него). – Спасибо, Пфлюгер, спасибо, что вы здесь… А где Диц? Где старина Диц? Диц!

Диц. – Я здесь, Мастер!

Диц подбегает к Мастеру, прижимается к нему вплотную.

Мастер (обнимает и Дица, не глядя на него). – А-а… Диц… Спасибо, Диц, спасибо, что вы здесь, спасибо, друзья. Я так всегда боюсь остаться один…

Диц. – У вас же прекрасное зрение, Мастер! Зачем эта унизительная проверка?

Мастер. – Да как бы вам сказать, друзья… Зрение – это лишь только… как бы одна сторона дела… одна как бы плоскость… Но есть же и другие органы чувств…

Пфлюгер. – Простите, Мастер, а можно вопрос?

Мастер. – Спрашивайте, спрашивайте, Пфлюгер, но только прошу вас, быстрее… У нас мало времени…

Пфлюгер. – Мастер, а когда вы нам вернете… А когда вы нам вернете… (Пугается.) Когда мы начнем работать?

Мастер. – Очень хороший вопрос, Пфлюгер, очень хороший вопрос. Как бы вы ответили на вопрос, Диц?

Диц теряется.

Утвердительнее, пожалуйста, Диц, утвердительнее!

Диц. – Я думаю… Чем скорее, тем лучше.

Мастер. – Молодчина, Диц, молодчина. Встретите Пфлюгера, так и скажите ему, что я вас похвалил.

Пфлюгер (очень громко кричит). – Но я же здесь, Мастер!

Мастер. – Неужели, Пфлюгер? Неужели вы здесь? Настоящий могильщик доказывает свое присутствие не криком, а действием. Если хотите доказать мне, что вы здесь – прекратите орать! Я вас не слышу! (Отходит, картинно обхватывает голову руками.)

Диц. – Простите его, пожалуйста, Мастер!

Мастер. – Вы тоже хороши, Диц… Ваш друг валяет дурака, кричит на кладбище, а вы, вместо того чтобы одернуть его и сосредоточиться… Ну что? Что вы там сзади увидели?

Диц. – Там сзади под ветками Штаубе, Мастер.

Мастер. – А вы что скажете, Пфлюгер?

Пфлюгер. – Там действительно под ветками Штаубе, Мастер.

Мастер. – Ну да. Я давно заметил Штаубе, друзья. Что ему здесь надо?

Диц. – Давайте спросим и выясним.

Мастер. – Не надо, друзья, не надо ни о чем его спрашивать. Он и так нам все расскажет. Давайте помолчим и послушаем Штаубе. Помолчим, Диц, помолчим, Пфлюгер. Надо учиться работать во второй плоскости.

Пфлюгер. – В какой плоскости?

Мастер. – В области слуха, Пфлюгер. Вы понимаете меня? Слуха. Вы что, оглохли?

Пфлюгер. – Да нет, всё слышу!

Мастер. – Во-во! Это и есть та самая вторая плоскость, второе измерение – слух… О-о!!

Диц и Пфлюгер. – О-о!!

Мастер. – Баумштайн!

Диц и Пфлюгер. – Баумштайн!

Мастер. – Теперь, я надеюсь, вам все понятно?

Пфлюгер. – Да, Мастер. Наверное, да…

Мастер. – Ничего вам не понятно. Пфлюгер, вы беретесь за крупное дело – Баумштайн. Вам предстоит пристроить уважаемого человека! А вы не хотите сосредоточиться… Расслабились! Какой уж там Баумштайн? С таким отношением к делу вы не похороните и собаку, Пфлюгер! Так о чем говорит Штаубе? Выручайте своего друга, Диц.

Диц. – Ну, он как бы пришел и ожидает… Полагаю, наслышан о Баумштайне… И собирается помочь нам его… работать.

Мастер. – Вы говорили так, что как будто пускали мыльные пузыри, Диц. Жаль, а я уж было, подумал, что мой друг Диц перешел в третью плоскость.

Пфлюгер. – Какую еще третью плоскость?

Мастер. – Запахи, Пфлюгер, запахи. Где кончается зрение и слух, начинается третья волшебная плоскость – запахи. Когда переходишь в третью плоскость, в так называемое третье измерение, надо быть особенно внимательным. Лишь тогда работа приобретает объемное звучание. Вы улавливаете мысль?

Диц и Пфлюгер. – Да! Да.

Мастер. – Вот и отлично. Кажется, у меня появилась надежда, что мы сможем вполне прилично обслужить Баумштайна. Я предчувствую удачу, друзья. Теперь важно не расслабляться и выдержать до конца всю процедуру. Даже на следующий день после похорон у вас должно сохраняться такое чувство, что как будто все это происходит здесь и сейчас. Я знал одного могильщика. Дай бог памяти… Шидловски! Да-да! Гюнтер Шидловски! Ну так он, завершив работу, еще неделю переживал весь процесс, каждую мелочь. Это был настоящий мастер нашего дела, друзья. Быть похороненным у Шидловски считалось за честь. Самые уважаемые люди в округе записывались к Шидловски загодя. К нему тянулись из соседних земель. Приезжали из столицы. Помнится, был кто-то даже из Бельгии.

Пфлюгер. – Из Бельгии? Не может быть, Мастер!

Мастер. – Да-да, из Бельгии. Принято считать, что именно в Бельгии умеют сработать по первому классу, а всё-таки нет – к Шидловски, особенно те, кто действительно имеет вкус и понимает толк. Дело доходило до контрабанды.

Диц. – Дорого я бы дал, Мастер, чтобы хоть одним глазком посмотреть, как работает Гюнтер Шидловски. Вы не могли бы рассказать?

Мастер. – Пожалуй… Я, пожалуй, расскажу… Но только вот что… Садитесь поближе, друзья… Ближе, прошу вас, ближе!

Пфлюгер. – Куда уж ближе, Мастер? И так вплотную.

Мастер так сильно прижимает его к себе, что у Пфлюгера от боли чуть слезы не выступают на глазах.

Мастер. – Откуда вам знать, Пфлюгер, вплотную или нет? Вы замахиваетесь на четвертое измерение – ощущение, не овладев толком и вторым. Давайте лучше не спорить. Двигайтесь! Двигайтесь ближе, вам говорят. Ну, ещё! Ну вот, это уже похоже на дело. Одного только не пойму.

Пфлюгер (сквозь слезы). – Что, Мастер?

Мастер. – Куда подевался старина Диц? Диц?

Пфлюгер и Мастер. – Диц!

Диц удивлен, он и так довольно плотно прижимается к Мастеру с другой стороны.

Диц. – Я здесь, Мастер!

Мастер. – Что значит «я здесь»?! Я не ощущаю тебя, Диц!

Диц прижимается еще плотнее.

Диц. – Мастер, ну зачем? Ну зачем эта унизительная проверка?

Мастер. – Прости меня, Диц, прости… Просто всегда… Я так боюсь остаться один. Кстати, а куда ушел Штаубе?

Пфлюгер. – Он не ушел, Мастер!

Диц. – Откуда такая уверенность, Пфлюгер? Ты замахиваешься на четвертое измерение – ощущение, не овладев и вторым.

Мастер. – Молодчина, Диц, молодчина. Когда встретите Штаубе, скажите ему, если он хочет услышать подробный рассказ про Гюнтера Шидловски, надо попасть в четвертое измерение.

Штаубе встает, подходит и прижимается к ним вплотную. Они все переплелись как черви.

Пфлюгер и Диц. – Мастер, он все понял!

Звучит основная музыкальная тема – например, Э. Григ «В пещере горного короля», и на экране появляются иллюстрации рассказа.

Мастер. – Я счастлив, друзья! Я счастлив! И вот теперь о Гюнтере Шидловски. Мне посчастливилось несколько раз присутствовать на его процедурах, и ни в одной, ни в одной из них не было повторений… Этот парень, скажу я вам, работал в шести измерениях. Он появлялся всегда в самых необходимых местах. Сам. Без особого знака, чьего-то отчаянного стона или специальной записи. И практически на все дело хватало его одного. Ни одна деталь, подаренная природой, не была упущена, а наоборот, как бы наоборот – подчинялась скорбному и деликатному расставанию. Ива, если она росла в окрестности, стараниями Гюнтера становилась плакучей. Безжалостно праздничные ромашки как бы схлопывали свои лепестки, и даже ручей звучал значительно тише. Я не говорю о родственниках и друзьях, которые выстраивались таким единственно правильным, ангельски грамотным полукругом, что тени накладывались как раз по ту сторону, где это и было больше всего необходимо, оттеняя слабые места и худшие из надписей на прощальных погребальных лентах. Вот почему саркофаг, даже если он был выполнен из среднего дерева, стараниями Гюнтера выглядел дорогим эвкалиптом, а самые неудобные места, ну, скажем, заросшие или каменистые территории, становились престижными по завершении процедуры. Даже если был один-единственный пучок жимолости на всю процессию, Гюнтер устраивал его именно так, что и одного букетика хватало, чтобы все провожающие могли насладиться ароматом этого замечательного растения. Вы же знаете, как трудно стало в округе с жимолостью.

Диц. – Ой, с жимолостью прямо-таки беда, Мастер!

Пфлюгер. – В других округах, Диц, тоже стало тяжело с жимолостью.

Мастер. – А эта улыбка? А эта улыбка у покидающих нас навеки, которой добивался Шидловски даже у тех, кто был в жизни всегда серьезен! А настроение! А настроение, прекрасное настроение, которое сохранялось у родственников еще неделю! В мою память врезался эпизод, когда вдова, провожавшая мужа в последний путь, во время надгробной речи не выдержала и закричала: «Браво, Гюнтер!» И долго не утихали аплодисменты над усыпалищем того счастливца, которому так блестяще удалось отойти от нашего бренного полустанка. Вот чего добивался Шидловски! Вот чего добивался этот человек. Собран. Спокоен. Отзывчив. С удивительно мягким голосом и длинными музыкальными пальцами. А как он двигался!

Пфлюгер и Диц. – Но это от природы, Мастер!

Мастер. – Не только от природы, друзья! Он очень много работал над собой. Он работал над собой с детства. С ранних лет. Говорят, родителям едва удавалось выгнать с кладбища маленького Шидловски, да и то глубокой ночью, где юноша изучал каждый камешек, каждую трещинку в земле. То и дело за городом в позднее ночное время раздавался родительский зов: «Гюнтер! Пора спать, Гюнтер!» Но и двух часов сна ему вполне хватало для отдыха… И после скромного завтрака: пудинга и компота вновь появлялся на излюбленных тропках, где и научился великому искусству – оказаться рядом, угадав час. Он рос, работал, жил скромно, отказывая себе во всем. Даже в семейном счастье и плотских удовольствиях, хотя и были от него без ума почти все женщины нашего округа. Даже замужние ускользали из брачного ложа и ночью возле кладбищенского ограждения, таясь, любовались подготовками этого удивительного человека. Некоторые, самые нетерпеливые из них, предварительно договорившись с Гюнтером, нарочно делали усилие над собой и искусственно приближали последний час, чтобы как можно быстрее свершился таинственный процесс и ласковые пальцы гения наконец прикоснулись к подрумяненному лику под эти чудесные мелодии, настолько знакомые нам всем.

Звучит основная музыкальная тема.

Говорят, Шидловски настолько хорошо понимал людей, с которыми имел дело, что нашел язык с уже погребенными. Есть свидетели так называемой ночной переклички, которую он иногда устраивал у насыпей и калиток. Происходило это примерно так: Шидловски называл имена, а в ответ – благодарности. Он – имена, а в ответ – благодарности. «Вебер! Вайс! Хельценбайн!» А в ответ: «Спасибо, Гюнтер!» Были и другие, еще более теплые слова.

Диц. – Кто это такие, Мастер?

Мастер. – Вебер, Вайс, Хельценбайн – это, пожалуй, самые внушительные работы Шидловски. Это его гордость. Это должно стать всеобщим достоянием. Да… вот еще что, друзья. Нам сегодня предстоит Баумштайн… Я понимаю, что это немного преждевременно… Но пока есть возможность потренироваться; надо попробовать. Никогда нельзя упускать возможность. (Выкрикивает в пространство.) Баумштайн!

Пфлюгер и Диц. – Баумштайн!

Мастер. – Баумштайн!

Пфлюгер и Диц. – Баумштайн!

Мастер. – Спасибо, я думаю, что этого пока достаточно, важно ведь тоже не перегореть. Сейчас, к сожалению, день, а не ночь. Да что там говорить, сам Шидловски не любил дневные тренировки, поэтому днем предпочитал надевать черную повязку на глаза.

Пфлюгер и Диц. – Но ведь через черную повязку не видно, Мастер!

Мастер. – Человек, владеющий шестым измерением, видит через черную повязку лучше, чем в два монокля! Остальное – реакция. Главное – чувствовать пространство и успеть вовремя отпрянуть, встретив препятствие, скажем, холмик или бюст. Некоторым движениям мне удалось научиться. Вот они, движения Шидловски.

Под музыку Мастер демонстрирует движения Шидловски.

Холмик! Бюст! Холмик! Бюст! Повторяйте за мной! Холмик! Бюст!

Пфлюгер и Диц. – Холмик! Бюст! (Повторяют движения Мастера.)

Мастер. – А вот более сложные движения… А вот любимое движение Шидловски! Нравится?

Пфлюгер и Диц. – Да, Мастер!

Мастер. – Пфлюгер, Диц, наденьте повязки, иначе вы ничего толком не разглядите. Приготовились?!

Мастер выдает им черные повязки. Пфлюгер и Диц надевают их на глаза.

Пфлюгер и Диц. – Готовы, Мастер!

Мастер. – Баумштайн!

Пфлюгер и Диц. – Баумштайн!

Мастер. – Баумштайн!

Пфлюгер и Диц. – Баумштайн!

Все совершают движения Шидловски. Пфлюгер и Диц в конце концов сбиваются и падают. Мастер отрывается далеко и тоже падает, якобы обессиленный.

Мастер. – Пфлюгер! Диц! Где вы?! Куда подевались, друзья?!

Пфлюгер и Диц снимают повязки, бегут к Мастеру.

Пфлюгер и Диц. – Мастер, ну зачем? Ну зачем эта унизительная проверка?!

Пфлюгер и Диц тоже падают и прижимаются к Мастеру.

Мастер. – Простите, друзья. Прости, Диц, старина. Просто я так всегда… боюсь остаться один… Где Штаубе?

Пфлюгер и Диц. – Он здесь, Мастер!

Мастер. – Пусть ляжет рядом!

Штаубе ложится рядом с ними.

Мастер. – Отдыхаем. Надо отдохнуть, друзья. Ведь дело предстоит непростое, необходимо накопить много сил, чтобы предстать перед родственниками Баумштайна в надлежащем скорбном обаянии и траурной красоте. В этом смысле я бы вам предложил брать пример со Штаубе. Уж казалось бы – мякина, мягкая податливая глина. Ничто. Но как он преображается в копательную машину или внимательного сопровождающего, если в этом возникает необходимость. Молодец, Штаубе. Молодец. Так что посидите здесь, или даже нет, полежите, чтобы лучше проникнуться… полежите… (Все трое ложатся на землю.) Лицом к земле… вот так… лицом к земле… а я пока схожу к парадной арке и попробую выяснить, почему задерживается процессия с Баумштайном. Как вы думаете, Пфлюгер, из-за чего может быть задержка?

Пфлюгер (не поднимая головы). – Много скорби. Грязная дорога. Медленно идущие лошади.

Мастер. – Так. Хорошо. А какова ваша версия, Диц?

Диц (так же, не поднимая головы). – Может быть, конкуренты, Мастер? Наш пустырь не является самым лучшим. Может быть, их со вчерашнего дня кто-нибудь перехватил? Бельгийцы по дороге так и шныряют.

Мастер (возмущенно). – Диц! Как можно не верить в свой пустырь? Это все равно что предавать общее дело! Знаете, что Гюнтер Шидловски говорил по этому поводу?

Пфлюгер и Диц (в один голос). – Что, Мастер?

Мастер. – Он по этому поводу… Молчал… А скептический помощник, который не очень-то верил в свое дело, тут же начинал заниматься самоедством. Так и смотрел Гюнтер в глаза скептическому помощнику, пока тот не съедал себя сам. Разумеется, в переносном смысле. Но съедал! Съедал! А потом падал на свой пустырь бездыханный, как трухлявая пустышка. Считайте, что я вынес вам предупреждение, Диц… Будьте требовательнее к себе. А не то в следующий раз попрошу вас встать и долго смотреть мне в глаза. (Обращаясь уже к Штаубе.) Последите, пожалуйста, за ними, Штаубе. А еще лучше – лягте сверху на обоих поперек. (Штаубе ложится на Дица и Пфлюгера поперек. При этом смотрит в зал тем же взглядом, полным безразличия.) А я пока схожу к парадной арке и узнаю, как у нас там продвигаются дела с Баумштайном. (Уходит.)

Диц и Пфлюгер лежат параллельно друг другу лицами к земле. Штаубе лежит сверху, поперек.

Диц. – Мы еще так долго будем лежать, Пфлюгер?

Пфлюгер. – Пока Мастер не вернется, Диц. Он же сказал, что нам полезно проникнуться территорией… нашим пустырем… Тебе не нравится лежачее положение, Диц?

Диц. – Нет. Не нравится. И если бы не Штаубе, лежащий сверху, то я бы, пожалуй, присел. (Обращаясь к Штаубе.) Штаубе, слезь хотя бы на некоторое время!

Штаубе лежит, не шелохнувшись, молча уставившись в зал.

Бездумное оружие Мастера. Слепое воплощение его идей. Кстати, так и не понял, почему мы не потребовали от Мастера восемьдесят пять гульденов? Почему, Пфлюгер? Мы же договорились – стоим на своем!

Пфлюгер. – Не знаю, друг. Ты же и сам не требовал восемьдесят пять гульденов.

Диц (сокрушается). – Да. И я не потребовал… Малодушие… Проклятое малодушие, которое преследует меня с юношеского возраста… Малодушие, которое сейчас не позволило мне потребовать восемьдесят пять гульденов… Малодушие, которое в свое время помешало овладеть любимой… Малодушие, которое перечеркнуло карьеру концертмейстера. Так и не воплотил в жизнь свою сокровенную мечту.

Пфлюгер (удивлен). – Концертмейстером? Как?! Диц! Ты мечтал стать концертмейстером?!

Диц. – Что значит мечтал? Я им уже был… Кроме того, сам великолепно играл на флейте… Хорошо разбирался в лицедеях… В жонглерах… В дрессированных котах… И еще много в чем… (Достает из внутреннего кармана блокнот.) У меня до сих пор сохранилась записная книжка с перечнем кто и за кем должен выступать. Вот он, график… Тут все расписано по эмоциям зрителя… Сначала серьезный номер. Потом веселый. Опять серьезный. Потом веселый. Все чередуется. Все продумано. Игра на арфе. Свежие анекдоты. Поднятие тяжестей. Потом заглатывание факелов. И так далее…

Пфлюгер (с любопытством глядя в записную книжку Дица). – А что, поднятие тяжестей – это серьезный номер?

Диц. – Серьезный.

Пфлюгер. – А заглатывание факелов – это веселый?

Диц. – Веселый.

Пфлюгер. – Не может быть!

Диц. – Хм, а это смотря как подать…

Пфлюгер. – Не могу представить.

Диц. – Ну-ка давай сбросим Штаубе, и я покажу тебе, как это делается.

Пфлюгер. – Давай!

Сбрасывают Штаубе. Звучит музыка, соответствующая дешевому цирковому представлению. Все трое убегают вглубь сцены, а затем выходят на авансцену под звукозапись с аплодисментами. Диц своим взглядом и движениями становится немного похож на Мастера.

Диц (жестом останавливая аплодисменты). – Ну, достаточно, достаточно! Я и мои артисты очень любим аплодисменты, господа. Однако чрезмерное их количество часто сбивает с толку. Вот и со мной произошел такой случай. Сижу я на кухне. Забылся. И вдруг слышу аплодисменты. Встрепенулся. Немного забылся, где нахожусь. Думал выходить на сцену. Но, оказывается, это хлопали крыльями вороны за окном, поедая мою висящую копченую колбасу!

Следует запись дикого хохота из зала, какой бывает во время дешевых эстрадных представлений. Очень довольный собой, Диц жестом как бы останавливает хохот.

Кстати, если бы поедали вашу колбасу, вы бы смеялись? (Опять хохот. Аплодисменты.) Опять хлопки… Сыр! Я оставил сыр за окном в гримерной! (Хохот. Овации. Диц раскланивается.) Следующая история будет серьезной. Как и положено у нас, у артистов, – чередовать серьезное и смешное. Был у меня пес, которого звали точно так же, как и моего соседа – Тарзан. Случайное совпадение. Ну вот, вышел я как-то на улицу и кричу: «Тарзан! Тарзан!» И выбегает как вы думаете кто? Нет. Мой пес. А сосед был глухонемым. (Следует запись хохота из зала.) Разве это смешно? (Опять хохот.) Ну хорошо. Раз вам хочется только смеяться, мы вам продемонстрируем действительно смешной номер – заглатывание факелов. Мои коллеги Пфлюгер и Штаубе это продемонстрируют. Итак, рискованный номер! Заглатывание факелов! Штаубе! Факел!

Штаубе убегает за кулису, выносит оттуда «факел» – палку с болтающейся красной тряпкой на конце.

Пфлюгер! Рот!

Пфлюгер открывает рот. Звукозапись – барабанная дробь. Штаубе подходит к Пфлюгеру и засовывает ему в рот конец палки с тряпкой. Звукозапись – зал ахает. Штаубе вытаскивает палку. Красной тряпки нет.

Але-гоп! (Запись аплодисментов.) Ну, вот видите. Я же говорил, что это очень смешной номер. Факел потушен. Мой друг Пфлюгер цел и невредим. А у меня жена беременная, на восьмом месяце.

Запись – хохот из зала с криками «браво!» Диц раскланивается. Из правой и левой кулис вылетают несколько цветков. Диц выпрямляется и как бы в лучах славы декламирует «философские» итоговые «белые стихи».

Угас факел. Закрыт рот. Жена беременная на восьмом месяце. Вот так и вся жизнь – как селедка, падающая с верхнего этажа! (Запись аплодисментов.)

Все трое ложатся, как и прежде, как приказывал Мастер: Диц и Пфлюгер – лицом к земле. Штаубе сверху поперек.

(Обращаясь к Пфлюгеру.) Видал?

Пфлюгер. – Здорово! Здорово, Диц! А почему ты не остался в концертмейстерах?

Диц. – Роковой случай. Канатоходец у меня сорвался. За два часа до выхода поссорился с женой. Выпил. И все такое… Обвинили меня. Потом прощание с канатоходцем… эпитафии… кладбище… где я и познакомился с Мастером.

Пфлюгер. – Надо же, какая похожая история. А я думал, что из нас двоих не повезло только мне. Я ведь тоже познакомился с Мастером на кладбище… Когда провожал своего пациента…

Диц. – Какого пациента?

Пфлюгер. – Своего. Зарезал скальпелем… Я ведь был лекарем…

Диц. – Ты был лекарем?!

Пфлюгер. – Да. Лекарем. У меня до сих пор во внутренних карманах хранятся свернутый белый халат и фонендоскоп. (Достает из внутренних карманов свернутый белый халат и фонендоскоп) Ну-ка давай еще раз сбросим Штаубе, и я покажу, как это делается.

Диц. – Давай! И-и, раз!

Сбрасывают Штаубе. Встают. Штаубе тоже встает и помогает им в имитации медицинского обслуживания. Пфлюгер надевает белый халат. Вдевает в уши фонендоскоп.

Пфлюгер. – Ну, начинайте.

Диц. – Что начинать?

Пфлюгер. – Как что? Вы – друг больного. Я – лекарь. Обращайтесь. Обращайтесь ко мне за помощью.

Диц берет Штаубе за руку, подводит к Пфлюгеру. Музыка. Пфлюгер действует пританцовывая.

Диц. – Доктор Пфлюгер, у моего приятеля оспа.

Пфлюгер взглядом и движениями становится немного похож на Мастера.

Пфлюгер. – Одна оспа или много?

Диц. – Много оспин, доктор. По всему телу. Хорошо, что он одет. Раздеть? Посмотрите?

Пфлюгер. – Зачем? Я верю вам. Не будем терять времени, у меня много пациентов. (Обращаясь к Штаубе.) Ну-ка, подойди сюда. Сюда, ко мне! (Штаубе подходит.) Ближе! Язык покажи! На всю длину! Убери язык! Сомкнуть рот! Пальцы! Пальцы на руках выпрямить! (Штаубе выполняет все указания орущего Пфлюгера.) Убрать пальцы! Руки за голову! Выпрями спину! Вот так! (Слушает его фонендоскопом.) Как все запущено! Где ты раньше был!? Где ты раньше был, я спрашиваю! Ну-ка на пол! Лежать! Не двигаться! Десять минут! (Обращаясь к Дицу.) Заходи-заходи! Я тебе сказал! (Диц подходит.) На него становись. Не видишь, в кабинете нет места! (Диц становится на спину лежащего Штаубе.) Что у тебя? Печень?

Диц. – Нет, ожог на правом колене.

Пфлюгер. – На правом колене? Ты о чем думал? Знаешь, что правое колено означает сердце?

Диц. – Не знаю.

Пфлюгер. – А вот теперь знай! Если случится инсульт, ко мне лучше не приходи. Никогда не слышал, что Авиценна говорил по этому поводу?!

Диц. – Какой Авиценна?

Пфлюгер (усмехается). – Не знает, кто такой Авицена. (Смотрит в зал, находит глазами девушку в первом ряду.) Вот она знает. Конечно, знает. (Выходит на авансцену.) Ишь как разнесло. (Обращаясь к девушке.) Ну что, девушка, толстеем? Много булочек едим? Тортиков? Учтите, если от вас муж уйдет, врач будет бессилен. Вот так. (Находит глазами молодого человека в первом ряду.) Что у вас, молодой человек? О-о! Я вижу, раннее облысение. Или вы сами себе волосы повыдергивали? Бывают и такие. Повыдергивают волосы – и к врачу. А у меня, между прочим, нет ни времени, ни места в кабинете. (Показывая на Дица, стоящего на спине Штаубе.) Вот, видишь, стоят один на другом!

Диц (восхищен). – Браво, Пфлюгер! Ты прекрасен!

Пфлюгер прерывает его. Выпрямляется и декламирует «философский белый стих».

Пфлюгер. – Не болей! В твоей болезни не бывает посредника. Есть только реальность: ты, время и кабинет.

Диц собирает цветки со сцены, подносит их Пфлюгеру.

Диц. – Ты должен вернуться в медицину! Должен! Ты должен заявить об этом Мастеру!

Пфлюгер (сокрушаясь). – Как я ему об этом скажу? Он же не поймет.

Диц. – А мы прорепетируем. Представь: я – Мастер. (Убегает вглубь сцены. Возвращается походкой Мастера. С известным взглядом.) Пфлюгер, почему встали? Я же рекомендовал вам полежать, проникнуться грунтом.

Пфлюгер. – Вы знаете, Мастер, я не хочу больше лежать. Я решил закончить с могильным делом и вернуться в большую медицину.

Диц (по-прежнему изображая Мастера). – Но наша работа в какой-то степени и есть медицина. Самая важная, заключительная ее стадия. (Прекращая изображать Мастера.) Пфлюгер, не малодушничай. А то эта хитрая лиса выкрутится. Стоять на своем! Стоять! (Голосом Мастера.) Ну? Я жду.

Пфлюгер. – Вы ошибаетесь, Мастер. Медицина и могильное дело – совсем разные вещи. Диаметрально противоположные. Вам, могильщикам, выгодно, чтобы медицина плохо работала. Чтобы было побольше клиентов. Но нам, медикам, выгодно обратное. Чтобы человек как можно дольше болел… Вы пытаетесь обмануть меня так же, как обманули ранее, не выплатив восемьдесят пять гульденов.

Диц. – Как? Разве я вам до сих пор не выплатил?

Пфлюгер. – Не выплатили.

Диц. – Странно, но тогда почему у меня пусто в карманах?

Пфлюгер. – Да потому что у вас никогда не было ни одного гульдена для нас!

Диц (прекращая прикидываться Мастером). – Молодец, Пфлюгер! Врезал! Вот так и надо! Стоим на своем! Стоим!

Пфлюгер. – Стоим!

Пфлюгер и Диц обнимаются.

Диц. – Вот так мы его и сломаем. (Обращает внимание на Штаубе, который к тому времени уже прилег на сцене.) Кстати, а Штаубе… Ведь он тоже прежде кем-то наверняка был.

Пфлюгер. – Наверняка!

Диц и Пфлюгер подходят к Штаубе.

Диц. – Штаубе, ты кем был, прежде чем податься в могильщики?

Штаубе молчит.

Диц. – Землепашцем?

Пфлюгер. – Курьером?

Диц. – Часовщиком? Или, может, занимался отделкой кожи? Молчит… Опять молчит. Набирается сил, чтобы потом превратиться в копательную машину. Ну-ка… (Нагибается, прислоняется ухом к его телу.) Ты знаешь, Пфлюгер, у меня появилась такая версия, что Штаубе раньше был полковником.

Пфлюгер. – Да ну?! Как ты это почувствовал?

Диц. – Не знаю. Ощущаю в его дыхании какие-то военные ритмы, несмотря на то что он расслаблен как мякина.

Пфлюгер. – Как ты это ощущаешь? Неужели четвертое измерение по Шидловски…

Диц. – Ну, Шидловски – не Шидловски, а я в общем-то чувствую.

Диц встает. Штаубе по-прежнему лежит.

Диц. – Ну-ка вставай! Ну-ка отвечай, кем ты был, Штаубе?

Начинает бить его ногами. Пфлюгер тоже подключается.

Пфлюгер. – Отвечай! Полковник ты или нет?

Диц. – Полковник, полковник! Видишь, какой терпеливый!

Пфлюгер. – Встать! А ну, встать!

Появляется Мастер. Диц и Пфлюгер пугаются. Диц прячет в карман записную книжку. Пфлюгер бросает букет, быстренько снимает белый халат, фонендоскоп. Запихивает все это во внутренний карман. Оба заползают под Штаубе и застывают в том положении, в котором их оставил Мастер перед уходом. Мастер долго ходит вокруг них. Потом находит брошенную палку от «сгоревшего факела». Собирает цветки, валяющиеся на сцене. Затем наклоняется к Дицу, вытаскивает из его кармана записную книжку. У Пфлюгера из внутреннего кармана вытаскивает белый халат и фонендоскоп.

Мастер. – И это вы от меня утаивали… Нехорошо. Нехорошо. Запомните раз и навсегда: на кладбище не должно быть ничего лишнего. Ни одного лишнего предмета. В противном случае мы превратим благородное место в свалку, после чего оно станет неконкурентоспособным. Надо же, освоили четвертое измерение по Шидловски, а до сих пор не могут выдавить из себя ни лекаря, ни концертмейстера. Позор! (Вспоминает про Штаубе.) Ну-ка, а что у тебя в карманах, дружок? (Обыскивает его.) Кажется, ничего. Молодец! Хоть один умный нашелся.

Пфлюгер. – Мастер!

Мастер. – Не вставайте. Попробуйте говорить через землю, Пфлюгер.

Пфлюгер. – Мастер!

Мастер. – Вас что-то не устраивает, Пфлюгер?

Пфлюгер. – Мастер, давайте ляжем на другое место, повыше к насыпи. Здесь слишком мокро.

Мастер. – Ну, если мокро, значит, недавно был дождь. При чем тут место? Привыкайте, привыкайте, Пфлюгер. Кстати, Шидловски вообще считал, что плохих мест не бывает. Когда у одной семьи не оказалось средств, чтобы поместить человека на территории, Гюнтер улыбнулся и сказал: «Ничего страшного. Я сделаю это в болоте. Да так, что вы и не почувствуете, что это болото». Он дождался дождя. Они часты в наших местах. Достал на всю процессию изящные высокие сапоги, черные зонты и рулоны с пленкой и опустил саркофаг в болото. И в каком месте! Среди настоящих болотных лилий! Мало того, что это безумно красиво, представляете, какая получилась экономия! Более того, место стало престижным. А через год даже приносило прибыль. Специалистов из Бельгии теперь оттуда просто не выгонишь. Вот вам пример, как можно сработать с обыкновенным болотом.

Пфлюгер. – Все равно очень мокро, Мастер.

Мастер. – Прекратите хныкать, Пфлюгер, если хотите продолжать обучение.

Пфлюгер. – А нет ли книг? Ну, скажем, специального манускрипта, про который мы не знаем, а Шидловски знал. Я хочу все-таки понять…

Мастер. – Пфлюгер! Мой бедный Пфлюгер. Лучше запоминайте то, что я вам говорю. Из уст в уста! Из уст в уста! Вот как дается эта Наука. Ну сами подумайте, как можно прикосновение поместить в манускрипт? Это очень трудно. Это все равно что сыграть на свирели вздох отходящего человека или выбить чеканку о запахе черных фиалок. Более того, это глупо и безнравственно! И если ты сидишь, скажем, на плюшевом кресле, то чем, скажи мне, чем, чем ты почувствуешь, что под тобой первоклассный плюш? Задним местом?! Это к какому такому измерению – заднее место? Ты смеешься надо мной, Пфлюгер. Вот. Вот как чувствуют плюш! (Начинает трогать Штаубе, который лежит поверх Дица и Пфлюгера, при этом глядит куда-то вдаль.) Вот. Со всех сторон. Здесь работает все. Руки. Глаза. Дыхание.

Диц. – Все четыре измерения!

Мастер. – И не только! А с кресла надо встать! Если бы Гюнтер Шидловски рассиживался в креслах, он никогда, слышите, никогда не овладел бы и сотой долей своего искусства. А вы задницей на плюш! Вы смеетесь надо мной, Пфлюгер! Встаньте с кресла! Встаньте, вам говорят! Штаубе, освободите его. Пусть встанет.

Штаубе освобождает. Пфлюгер встает.

Как объяснить ваше поведение? Ваш идиотский смех?! И где? Вы вообще понимаете, где мы с вами находимся? Ну-ка, повторяйте. Баумштайн!

Пфлюгер. – Баумштайн!

Мастер. – Баумштайн!

Пфлюгер. – Баумштайн!

Мастер. – Громче! Разве он вас услышит, когда я едва улавливаю всего лишь второе измерение. Стыдитесь, Пфлюгер!

Пфлюгер. – Баумштайн!

Мастер. – Сейчас я отчетливо услышал «Б», а «штайн» потерялся. Еще!

Пфлюгер. – Баумштайн!

Мастер. – Ну?

Пфлюгер. – Клянусь, я не смеялся, Мастер!

Мастер. – Как мне в это поверить? Ну?

Пфлюгер. – Баумштайн!

Мастер. – Вы лжете в лицо всем нам троим, Пфлюгер! Ну-ка, я посмотрю вам в глаза.(Поворачивается, глядя как бы в глаза Пфлюгеру. На самом деле не в глаза.)

Диц. – Я готов подтвердить слова Пфлюгера, Мастер. Он действительно не смеялся ни сейчас, ни часом раньше. Он даже не улыбался со вчерашнего вечера. Хотя причина была.

Мастер. – Что была за причина, Диц?

Диц. – Смешной случай.

Мастер. – Рассказывайте, рассказывайте все как на духу, у нас слишком мало времени.

Диц. – Смешной случай, Мастер. Разве можно в таком месте?

Мастер. – Вы мои ученики или бродяги? Если бродяги, уезжайте в Бельгию! А если ученики, то я должен знать о вас все, до самой мелкой подробности. Рассказывайте, Диц, четко и коротко.

Диц. – Дело было в Гольденхаузене… Ну, в. общем, все было готово. Четное число гвоздик…

Мастер. – Хорошо.

Диц. – Две линии провожающих…

Мастер. – Так.

Диц. – Несколько пожилых людей в начале прохода… по завершении прохода скрипачи…

Мастер. – Грамотно.

Диц. – Ну, и представляете, Мастер… Ну… В общем, понесли головой вперед.

Мастер (смеется). – Не может быть! Ха-ха! Выдумка! Каламбур!

Диц. – Это факт, Мастер. Слишком много очевидцев. Ведущий дело сразу после того как опустили гроб, застрелился. Помощники сошли с ума.

Мастер. – Что ж, этого следовало ожидать. Знал я того ведущего дело из Гольденхаузена. Конченый идиот. Я давно ему предлагал застрелиться. Несколько раз высылал пистолеты… яд, помнится, высылал. Наконец-то подействовало. Все, кажется, встало на свои места. Когда состоится прощание с ведущим дело из Гольденхаузена?

Диц. – Через два дня. Помощникам предложили исправиться. Но они сошли с ума. Как тут быть?

Мастер. – Может, это вовсе не сумасшествие, а прозрение наконец… надо бы мне с ними встретиться. Взялся бы я за эту процедуру, если бы не Баумштайн.

Пфлюгер. – Так в чем же дело, Мастер? Через два дня ведь…

Мастер. – Пфлюгер, мой бедный Пфлюгер. Знаете ли вы, что такое в нашем деле два дня? Если следовать школе Гюнтера Шидловски, то оказаться на месте и приступать надо сразу же, как только остановился пульс. Если хотите сделать картину, а не мазню. Нельзя упускать ни минуты. Вы наблюдали когда-нибудь, друзья, как выкипает молоко? Мы нагреваем его, а оно белое и неподвижное. Нагреваем сильнее – опять никаких изменений… Отвернулся… Ну отвлекся… Раз! И все выплескивается наружу, А вы мне… два дня!

Диц. – Тем не менее, Мастер, город озадачен. Все ищут специалистов… Говорят, привезут из Бельгии…

Мастер (возмущенно). – Из Бельгии?! В Гольденхаузен?! Позор! Опять из Бельгии. Грязные наемники! Навязчивые навозные жуки! Они только и умеют работать на публику. Интеллигентного человека им в жизни не похоронить… Хотя какой там к черту интеллигент, ведущий дело из Гольденхаузена? Ладно, пусть, пусть похозяйничают бельгийцы. Им-то все равно, над кем работать. Деньги – вот только это их интересует.

Пфлюгер. – Неужели только деньги, Мастер? Я наблюдал один раз бельгийского специалиста, работающего бесплатно…

Мастер. – Ну, рассказывайте, Пфлюгер… Наверняка опять всё было рассчитано на публику. В лучшем случае ваш бельгиец хоронил брата или отца.

Пфлюгер. – Это была женщина.

Мастер. – Ну, тогда жену. Да и то, полагаю, успел поторговаться во время агонии. Не-ет, им решительно все равно, с кем иметь дела и как работать. Что всегда отличало бельгийских специалистов, – формализм, голая схема и отсутствие всякого интереса к предыстории. Об измерениях, объемных представлениях тут и речи быть не может.

Пфлюгер. – Как нам понимать слово «предыстория», Мастер?

Диц. – История жизни провожаемого человека, друг. Его привычки, удачные моменты в жизни, оказии, так я говорю, Мастер?

Мастер. – Так, так, Диц! Но указав все только с положительной стороны, только с положительной!

Пфлюгер. – Разве ж имеет предыстория такое большое значение? Ведь люди в этот момент все так одинаковы!

Мастер. – Что вы несете. Пфлюгер?! Мы уже готовимся целый час, а я слышу от вас одни каламбуры! Я вижу, Гольденхаузен вас здорово развеселил!

Диц. – Простите его, Мастер. Пфлюгер действительно не смеялся. Хотя история с Гальденхаузеном и произвела определенное воздействие. Лучше расскажите о роли предыстории в нашей работе.

Мастер. – Попробуйте сами, Диц. Ну хотя бы начните. Почему я все время думаю за вас? Для могильщика, владеющего четвертым измерением, роль предыстории – простая арифметическая задачка. Быстрее, времени не так много!

Диц. – Так. История жизни человека дает стиль кончины… Стиль кончины определяет стиль работы могильщика!

Мастер. – Ну, еще! Примеры приводите, примеры, Диц.

Диц. – Не могу так сразу, Мастер…

Мастер. – Примеры, Пфлюгер!

Пфлюгер. – Не могу примеры, Мастер.

Мастер. – Примеры, Пфлюгер! Ну хотя бы один пример! Шевелите мозгами! Вы же проходили школу! Примеры!

Пфлюгер. – Сейчас… Две унции сахара добавили в сорок унций гречневой каши…

Мастер. – Ну и?

Пфлюгер. – Туда добавили еще 6 унций топленого масла.

Мастер. – Ну и что?

Пфлюгер. – Сколько сахара по весу в процентном содержании у всей смеси?

Мастер (обалдело). – Идиот! Идиот, я не о той школе говорю… Диц, давайте вы… лучше. Ну, скажем, умер колбасник… дальше что?

Диц. – Дальше не могу, Мастер…

Мастер. – Жаль, а я уж было начал подумывать, не нащупал ли пятое измерение мой подопечный. Рановато. Запоминайте, Диц, и расскажете заодно Пфлюгеру.

Пфлюгер. – Но я же здесь, Мастер… Я все услышу.

Мастер. – А это мы еще посмотрим. «Две унции сахара». Додумался… вот… о роли предыстории по Шидловски… если отошедший у нас колбасник – положи колбаску неподалеку. Ну скажем так, для себя… и поглядывай, когда возникнут затруднения с колбасником. Сразу почувствуешь, насколько понятнее станет и сам колбасник.

Пфлюгер. – А если колбаску похитят?

Мастер. – Положи еще! Не жалей, окупится, Пфлюгер. Приставь помощника. Наконец… ядом помажь! Рано или поздно люди поймут, что брать нельзя!

Пфлюгер. – А если, скажем, женщина занималась грешным делом?

Мастер. – Ничего страшного… Бывали и такие у Шидловски. Ответ не сложно подобрать… Ну, там… Помадка, чулок-паутинка… подвязка какая-нибудь. В общем, должна быть узнаваемость. Родственники ахали порой. Узнав столько неожиданного и интересного в эти таинственные минуты. Более того, Шидловски пошел дальше. Работая с конкретным покойным, никогда не успокаивался на достигнутом, а, наоборот, наоборот, смотрел в будущее! Презирая шапочное знакомство, он внимательно изучал любого живого человека, улучив подходящий момент. Его постоянные общения с провожающими и пристальный, проникновенный взгляд в их глаза – не только дань вежливости, но и также работа. Работа в копилку будущего. Гюнтер любил приходить в гости, расспрашивал, пролистывал семейные альбомы, скромно присев в углу. Вглядывался в фотографические снимки. Появлялся и среди молодежи, где молча и подолгу присутствовал на вечеринках.

Иллюстрации на экране.

Пфлюгер. – Не понимаю, при чем здесь молодежь?

Диц. – Это ведь так малоперспективно, Мастер. Разве что случайное попадание!

Мастер. – Не хочу, чтобы и ты стал похож на бельгийца, Диц. У них начисто отметается школа предвидения. А такой человек, как Гюнтер Шидловски, представьте себе, угадал однажды двадцатитрехлетнего почтальона. Уж казалось бы, парень – кровь с молоком! Широкие плечи! Бычья шея! Хохотун и счастливец! Ноль внимания со стороны специалистов. А Шидловски увидел! Неделю ходил за почтальоном, и результат налицо! Прекрасный результат! Злые языки, в том числе и бельгийцы, утверждавшие, что хождение за почтальоном бесперспективно, вынуждены были уехать. Настолько сокрушительным было их поражение. А вы говорите, молодежь – не та область! Главное приглядеться, Пфлюгер. По возможности прикоснуться! Диц. Четвертое измерение плюс знание признаков – уже кое-что, уже часть формулы нашего успеха. Бледность лица, круги под глазами, учащенное дыхание. Неровная речь. Пробелы в памяти. Баумштайн!

Пфлюгер и Диц. – Баумштайн!!

Все четверо под музыку совершают движения Шидловски. Диц и Пфлюгер надевают повязки на глаза. Во время танца Мастер отрывается далеко и падает.

Мастер. – Где вы, друзья? Куда же вы подевались?

Пфлюгер и Диц. – Мы здесь!

Пфлюгер и Диц находят Мастера и валятся на него. Образуется куча-мала. Ползают, переплетаются. Диц и Пфлюгер не видят ничего. Мастер делает вид, что не видит ничего.

Мастер. – Как мне убедиться, что это именно вы? Это твоя рука, Пфлюгер?

Диц. – Нет, это моя рука – Дица!

Мастер. – Ах, твоя, дай-ка мне лучше вот эту!

Диц. – Это нога Пфлюгера, Мастер!

Мастер. – Что вы меня путаете? Мазня какая-то. Явно это не нога Пфлюгера. Это, полагаю, Диц, твоя нога!

Диц. – Это нога Пфлюгера, Мастер, неужели я стану Вас обманывать?

Мастер. – Подтвердите, Пфлюгер!

Пфлюгер. – Я не могу это подтвердить. Туловище Дица закрывает мне всю видимость!

Мастер. – Пора бы научиться видеть через туловище Дица, дружище. Мой бог, как бы все разложить по полочкам. Придется сделать проверочный щипок. Вот он! (Делает проверочный щипок.)

Пфлюгер. – А-а!

Мастер. – Кто кричит?

Диц. – Пфлюгер.

Мастер. – Ну, слава богу, кажется, разобрались.

Диц и Пфлюгер снимают повязки. Пфлюгер потирает ущипленный бок.

Пфлюгер. – Мастер, ну зачем? Зачем нужна была эта унизительная проверка?

Диц. – Неужели не понимаешь, Пфлюгер? Разве ты не хочешь, чтобы Мастер разобрался? Видишь, он чуть было не остался один.

Мастер. – Боже мой, как всё глупо! Явный провал в нашей подготовке. Руки… ноги… какая-то путаница! Отсядьте, отсядьте на насыпь! И друг от друга. Что, отсели?

Диц и Пфлюгер. – Да, Мастер. (Отсаживаются.)

Мастер. – Хорошо, давайте проведем перекличку.

Диц. – Может, не стоит? Это ведь так унизительно!

Мастер. – Я понимаю, что унизительно, друзья. Но выхода нет. Это вынужденный ход. Мне самому неприятно это делать. Но необходима ясность. Я не хочу, чтобы путаница возобновилась и вот здесь повторился Гольденхаузен. Это было бы предательством по отношению к Баумштайну. Давайте, давайте, у нас не так много времени. Все готовы к перекличке?

Диц и Пфлюгер. – Да, Мастер!

Мастер. – Начнем с вас, Пфлюгер. (Кричит протяжно, как будто в горах кого-то ищет.) Пфлю-югер!

Пфлюгер. – Я здесь, Мастер!

Мастер. – Так, хорошо. (Опять кричит протяжно.) Д-и-и-ц!

Диц. – Я здесь, Мастер!

Мастер. – Попробуем еще. Ди-и-ц!

Диц. – Я здесь, Мастер!

Мастер. – Убедительно. А теперь еще раз у точним наличие Пфлюгера. Вдруг он успел куда-нибудь смыться. Пфлю-югер!

Пфлюгер не отвечает.

Ну вот. Куда он подевался? Пфлю-гер! Опять не слышу ответа. А еще спрашивали, зачем нужна перекличка! Пфлююгер! (Начинает щелкать пальцами.) Ты меня ощущаешь или нет?

Пфлюгер не отвечает. Мастер не выдерживает, встает, идет к лежащим. Ударяет Пфлюгера ногой.

Мастер. – Пфлюгер!

Пфлюгер. – Я здесь!

Мастер. – Почему молчал?! Почему не вставал, когда я тебе щелкал пальцами?

Пфлюгер. – Я не понимаю, Мастер…

Мастер. – Что ты не понимаешь?

Пфлюгер. – Вот мы отсели…

Мастер. – Ну!

Пфлюгер. – Отсели и значит, друг друга не ощущаем.

Мастер. – Ну!

Пфлюгер. – Так как же быть с четвертым измерением? Как же ощущать друг друга, если отсели? Как же работать вместе? Как же ощущать, если отсел? Кроме того, почему я должен был вставать при щелканьи пальцев?

Диц. – Я, кажется, понял, Пфлюгер! Понял! Это пятое измерение! Понимания друг друга на расстоянии, понимания жеста, взгляда, щелканья пальцами, если этого требуют обстоятельства.

Мастер. – Отлично, Диц, отлично! Вот это ответ. Вот это действительно работа мозга!

Диц. – Пфлюгер, друг! Как я угадал!

Пфлюгер. – Я рад за тебя, Диц. Я не понимаю, но я рад за тебя, друг! У тебя так хорошо получается.

Диц (на радостях обнимая Пфлюгера). – Пфлюгер, друг, такой успех! Я сам не ожидал, что так получится. Не ругайте, пожалуйста, Пфлюгера, Мастер, у него тоже получится. Я уверен. Я ему помогу.

Мастер. – Ну что ж, Диц, надеюсь на вашу товарищескую поддержку. Объясните всё как следует своему другу. И не забудьте напомнить, что Баумштайн ему идет пока авансом, а там посмотрим! Чтобы мне не пришлось выгонять его в разгар похорон. Ладно, а теперь сосредоточьтесь, проникнитесь территорией.

Диц и Пфлюгер ложатся рядом, лицами к земле.

Штаубе! Замкни их!

Штаубе ложится сверху Дица и Пфлюгера, поперек.

А я пока схожу к парадной арке. Кажется, уже слышу скрип колёс приближающегося катафалка. (Уходит.)

Диц счастлив, Пфлюгер растерян, Штаубе, как и прежде, с безразличием ко всему.

Диц. – Здорово! Здорово! Пятое измерение! Нащупал! Сам! Без подсказок! Ты знаешь, о чем я сейчас подумал, Пфлюгер? А ведь Гюнтер Шидловски и в самом деле гениальный человек. Благодаря ему я открыл для себя много общего в профессии, о которой я мечтал, и в профессии, которой сейчас овладеваю. Концертмейстер – по сути дела тот же могильщик. Та же дисциплина. Публика. Много цветов. Трогательные слезы. Конверты с деньгами. И ключевая фраза: «Нас принято благодарить!» Так что жалеть не о чем. (Смотрит на озадаченного Пфлюгера.) Да и твоя профессия, дружище, очень хорошо перекликается с могильным делом. Скальпель – лопата. Ленты – бинты. Жимолость – дезинфекция хирургического помещения. А все эти замечательные движения Шидловски между могильными плитами! Они напоминают мне движения врача между койками в общей палате. И вас, лекарей, насколько я знаю, тоже принято благодарить.

Пфлюгер. – Да. Наверное, ты прав, Диц.

Диц вспоминает про Штаубе, который лежит сверху.

Диц. – Интересно, а Штаубе… А Штаубе проводит параллель между тем, кто он есть сейчас и кем был раньше? Я до сих пор почему-то убежден, что он бывший полковник.

Пфлюгер (вздохнув). – Да какую там параллель? Он лежит-то перпендикулярно.

Диц. – Ну хорошо. Пусть перпендикуляр. Пусть проводит перпендикуляр между профессиями. (Обращаясь к Штаубе.) Штаубе, ты был полковником или нет?

Штаубе молчит.

Опять молчит. Штаубе, говори, не бойся! Не притворяйся глухонемым. Я знаю, что ты умеешь связывать слова. Своими ушами слышал, как ты заказывал кружку молока у трактирщика. Говори! Обещаем, что на этот раз не будем тебя бить. Не будем, Пфлюгер?

Пфлюгер. – Не будем.

Штаубе молчит. Остекленелым взглядом по-прежнему смотрит в зал.

Диц. – Молчит, но я чувствую, как его тело наливается крепостью. О, да! Он не такая уже мякина. Его не так-то просто будет сбросить. А впрочем, и не надо пытаться. В конце концов, он выполняет указание Мастера, замкнув нас. Хорошо держит. Молодец! Вот чувствую, что полковник.

Пфлюгер. – Но ведь Мастер не нашел в его карманах ничего, что говорило бы о полковнике.

Диц. – А полковнику и не надо ничего носить в карманах. Никакого оружия. Ему достаточно приказать. И сотни солдат, перезарядив свои ружья, готовы будут выстрелить в ту сторону, куда он укажет.

Пфлюгер. – Все равно я этого не чувствую. Я не овладел ни пятым, ни даже четвертым измерением по Шидловски в отличие от тебя, Диц. Я не понимаю на расстоянии и даже близко не ощущаю, что Штаубе – бывший полковник.

Диц. – Ничего страшного! А мы еще потренируемся. Мне так понравилось. «Холмик! Бюст! Холмик! Бюст! Холмик! Бюст!» Если катафалк с Баумштайном задержится, давай потренируемся, проявим инициативу. И вот еще… я уверен, что Мастер в любом случае отдаст нам восемьдесят пять гульденов. Давай не будем ему об этом напоминать. Как-то нехорошо.

Пфлюгер. – Давай…

Диц. – В конце концов, мы же ничего не платим ему за науку.

Возвращается Мастер, сильно изменившийся в лице. Мрачный как туча. Присаживается. Пробует грунт. Берет горсточку земли в ладошку. Жует. Выплевывает. Обхватывает голову руками.

Диц. – Мастер. Мы тут решили проявить инициативу. (Подталкивает Пфлюгера.) Ну, давай, говори, не бойся!

Пфлюгер. – Можно мы наденем черные повязки?

Диц. – Чтобы лучше видеть!

Мастер. – Давайте-давайте! Но только в темпе. Штаубе, разомкни их!

Штаубе освобождает их. Диц и Пфлюгер надевают черные повязки и под известную музыку начинают изображать движения Шидловски. Штаубе в этом не участвует. Он подходит к Мастеру и встает рядом с ним.

Диц и Пфлюгер (танцуя). – Баумштайн! Холмик! Бюст! Баумштайн! Холмик! Бюст!

Мастер (не глядя на них, дает указания). Выше ногу! Мягче, мягче! Почему не синхронно? Школа Шидловски требует синхронных передвижений.

Диц. – Мы еще не научились, Мастер, отчетливо видеть через черные повязки, оттого и не можем добиться синхронности в передвижениях!

Мастер. – Попробуйте совершать движения порядком проще. Сомкнитесь плечами и внимательно слушайте счет! Раз! Два! Баумштайн! Раз! Два!

Диц и Пфлюгер. – Баумштайн!

Мастер. – Холмик! Бюст!

Диц и Пфлюгер. – Холмик! Бюст!

Мастер. – А теперь аллюром! Холмик! Бюст! Холмик! Бюст!

Диц и Пфлюгер перестраиваются. Идут аллюром.

Диц и Пфлюгер. – Холмик! Бюст! Холмик! Бюст!

Мастер. – А теперь по-пластунски!

Диц и Пфлюгер ползут по-пластунски.

Мастер. – Холмик! Бюст! Холмик! Бюст! (Делает жест рукой.) А теперь подъем с переворотом! Вы что, не понимаете моего жеста?

Диц. – Понимание жеста! Пятое измерение, Пфлюгер!

Диц и Пфлюгер поднимаются и делают кувырок.

Мастер. – А теперь вот это! (Делает рукой другой жест.)

Диц делает двойной аксель.

Мастер. – Правильно, Диц. Двойной аксель! А вы, Пфлюгер, почему стоите? Смотрите, как усваивает пятое измерение ваш друг! А вы ведь примерно одного возраста! Одних способностей.

Пфлюгер пробует сделать двойной аксель. Не получается. Падает.

Если не получилось с первого раза, надо повторить. Повторить!

Пфлюгер встает, вновь пытается сделать двойной аксель. Опять не получается. Падает.

Еще разок! Еще разок! Ну что разлегся?

Диц. – Давайте я за него! (Делает двойной аксель.)

Мастер. – Нет. Пусть встает и делает сам! Вы примерно одинаковых способностей.

Пфлюгер не может встать.

Мастер. – Ну!

Пфлюгер. – Мастер… я никогда раньше не видел, чтобы кто-то на кладбище делал двойной аксель. Неужели действительно Шидловски этому учил?

Мастер (после тяжелой паузы). – Вы неверно истолковали Гюнтера Шидловски и навязываете мне какую-то мертвую диалектику, Пфлюгер. Если бы все хоть частично понимали Шидловски, как гармонично было бы все вокруг! Вспоминаю, как терзался Гюнтер, оставаясь непонятым. Может быть, поэтому и не захотел больше оставаться.

Диц. – Какой ужас, Мастер!

Пфлюгер. – А кто хоронил? А кто хоронил самого Гюнтера Шидловски? Удалось ли найти достойного ученика? Замену? Так называемое доверенное лицо?

Мастер. – Я вас не понимаю, Пфлюгер. Неужели вы думаете, что такой человек, как Гюнтер Шидловски, мог доверить себя пусть даже самому прилежному воспитаннику? Это было бы прямым подрывом не только его личного авторитета, но и всей школы в целом!

Пфлюгер. – Но должен был кто-то его похоронить?

Мастер. – Вы изобретаете очередную лживую версию, Пфлюгер. Кстати, очень вредную для молодежи. Запомните раз и навсегда: Гюнтер Шидловски похоронил себя сам и проделал все по наивысшему разряду.

Пфлюгер. – Но как же это возможно? Я не могу себе представить. Ведь должен кто-то, ну хотя бы помогать?

Мастер. – Вы еще скажите, бельгийцы ему помогали! Обратитесь к своему другу Дицу за помощью. У него, кажется, воображение побогаче.

Пфлюгер. – Диц, друг, ты можешь себе представить, чтобы человек сам себя обслужил?

Диц. – Н-не знаю. Я сейчас попробую представить, Пфлюгер. Я попробую. Успокойся. (Шепотом.) А может, это и есть шестое измерение, когда человек сам себя…

Пфлюгер. – Все равно не могу представить. Ну как это я сам себя?

Мастер. – Ничем не могу помочь, Пфлюгер. Существуют, по-видимому, вещи, лежащие по ту сторону вашего восприятия. И прекратите реветь. С минуты на минуту привезут Баумштайна. Давайте заниматься делом. Баумштайн!

Диц. – Баумштайн!

Мастер. – Пфлюгер, я вас не слышу. Дица слышу, а вас нет. Баумштайн!

Пфлюгер. – Я не могу этого понять. Ну как это человек может сам себя? Путается вся последовательность действий. Ну, выкопал яму, ладно. Потом тут же скончался – понятно. Упал в яму – ничего еще. А навалить холм? А поставить бюст? Это как?

Мастер. – Вы еще про гроб забыли, Пфлюгер. Позор! «Выкопал и упал». Позор!

Диц. – Ну если чуть-чуть последовательность поменять, друг, то все вроде бы ничего, а?

Пфлюгер. – Но не мог же Шидловски менять последовательность. Есть же правила. Их знает каждый школьник!

Мастер. – Вами я тоже недоволен, Диц. Детский лепет. Не может убедить расслабленного друга. Прямо-таки хочется пригласить самого Шидловски. Уж он-то вправит вам мозги!

Пфлюгер. – Но ведь Шидловски умер!

Мастер. – Кто вам сказал, что Гюнтер Шидловски умер? Кто вам сказал? Как у вас язык повернулся на такое? Кто сказал?

Пфлюгер. – Как-то само получилось, Мастер…

Мастер. – Замолчите, замолчите… иначе я выгоню всех троих!

Пфлюгер. – Но нас же двое, Мастер! Двое! Пфлюгер и Диц! Вернее нет, четверо: Диц, Пфлюгер, Мастер, Штаубе. Раз, два, три, четыре!

Мастер. – И это все?

Пфлюгер. – Можно и наоборот: Штаубе, Мастер, Диц, Пфлюгер. Раз, два, три, четыре!

Мастер. – Вы закончили проверку, Пфлюгер? Или может, еще?

Пфлюгер. – Могу и еще. Диц, Мастер, Пфлюгер, Штаубе! Раз, два, три, четыре. Диц, скажи, что нас четверо, не молчи!

Мастер. – Диц, не молчите. Скажите, что нас четверо. Пусть успокоится.

Диц. – Успокойся, друг. Нас четверо. Не пропадаем!

Пфлюгер ревет. Сходит с ума.

Мастер. – Пфлюгер, вы помните Штаубе, который сегодня приходил утром?

Штаубе все время с Мастером. Пфлюгер непонимающе смотрит на Мастера.

Пфлюгер, я к вам обращаюсь на чистом немецком языке. Вы помните того Штаубе, который сегодня утром сюда приходил?

Пфлюгер. – Помню, Мастер.

Мастер. – Хорошо, Пфлюгер. Тогда у меня к вам одна просьба. Сделайте так, чтобы он вернулся. У нас будет много работы. Без него мы – никуда.

Пфлюгер опять непонимающе смотрит на Мастера.

Поторапливайтесь. У нас мало времени!

Пфлюгер. – Я плохо себя чувствую, Мастер.

Мастер. – И мне тоже плохо. Вот я и говорю. Чтобы нам всем стало легче, сходите за Штаубе! Спешите! Он не успел уйти далеко!

Пфлюгер медленно встает, медленно идет вглубь сцены и падает.

Диц. – Он упал, Мастер.

Мастер. – Я давно это заметил, еще вчера… мне кажется, у нас прибавилось работы. Баумштайн, Пфлюгер. Чертовски тяжело. Мне надо бы отдохнуть.

Диц. – Можно я тоже отдохну, Мастер?

Мастер. – Нет, вы пока возьмите лопату и копайте.

Диц. – Где копать, Мастер?

Мастер. – Вон там.

Указывает на место рядом с Пфлюгером. Диц берет лопату, подходит к лежащему Пфлюгеру.

Диц (пытается копать). – Тяжелый грунт, Мастер.

Мастер. – Глубже, глубже копайте, Диц. Как говорил Гюнтер Шидловски, дело не в грунте. Наоборот, при тяжелом грунте ценность работы должна возрастать. Однажды друзья решили подшутить над Гюнтером. Пригласили на процедуру, а сами приготовили бетонный плац.

Диц. – Я больше не могу.

Мастер. – Почему?

Диц. – На руках мозоли, Мастер.

Мастер. – Какие мозоли? Дай-ка я погляжу… (Почему-то рассматривает ладонь рядом стоящего Штаубе.) Не вижу никаких мозолей… Гладкая, очень хорошая кожа… Ну-ка посмотрим повыше, локоть… Всё как положено… Диц, напрягите бицепс!

Удивленный Диц напрягает бицепс. А Мастер щупает бицепс Штаубе.

Где ж это видно, что вы устали, Диц? Твёрдый, натренированный бицепс. Копайте, копайте. Две ямы, пожалуйста.

Диц. – Одну Пфлюгеру, а другую для Баумштайна?

Мастер. – Диц, настоящий профессионал должен проявлять старание вне зависимости от того, кому полагается яма. Работайте!

Диц снова пытается копать. Что-то дело не идет. Останавливается.

Диц. – Мастер, скажите, а вот то, что вы пощупали мой бицепс через посредство Штаубе… Это и есть шестое измерение по Шидловски?

Мастер. – Нет. Это симбиоз четвёртого с пятым. Тактильное ощущение плюс понимание на расстоянии. Шестое вы угадали ранее, но проехали… Шестое измерение по Шидловски – это когда человек себя сам… Сначала откапывает яму. Помещает себя в деревянный домик. Опускает его в яму. Сверху насыпает холм. А потом уже устанавливает себе бюст.

Диц. – Сам себе… Какая-то путаница…

Мастер. – Нет, это не путаница, Диц. Вы употребили неудачное слово. Это называется свободное обращение со временем и с пространством.

Диц. – Свободное обращение с временем и пространством? А у меня получится?

Мастер. – Обязательно получится, Диц.

Диц. – Точно получится?

Мастер. – Обязательно получится, Диц. Вы постарайтесь. Я в вас верю.

Диц немного думает. Он в состоянии тихого помешательства. Затем откладывает в сторону лопату. Ещё немного думает, как бы убеждая себя в чём-то. Затем падает рядом с Пфлюгером. Диц и Пфлюгер лежат без движений в глубине сцены. Они умерли.

Мастер сидит, задумавшись. Штаубе щупает пульс у Дица и Пфлюгера. Снимает шляпу, подошел к Мастеру. Штаубе наконец заговорил.

Штаубе. – Зачем вы это сделали, Мастер?

Мастер. – Ты о чём? А-а-а… О них… Видишь, ли Штаубе, мне больше нечем было их занять…

Штаубе. – Нечем… А что, разве катафалк с Баумштайном не приедет?

Мастер. – Нет, не приедет, Штаубе. Бельгийцы перехватили. Грязные наемники. Проклятые навозные жуки! Они посыпали весь свой участок черноземом и таким образом сделали его привлекательным для заказчиков. Всего три сантиметра чернозема, Штаубе! Всего три сантиметра! И никто не догадался произвести контрольный копок, который бы вскрыл все это бельгийское шарлатанство! Но, увы, обманутая процессия завернула именно туда. И я не получил возможности возвратить Пфлюгеру и Дицу обещанные восемьдесят пять гульденов. Вот поэтому и решил заплатить им натурой.

Штаубе. – Как это натурой, Мастер?

Мастер. – А вот так. Всё очень просто и не лишено логики. При отсутствии денег молочнику выплачивают зарплату молоком. Пастуху – говядиной. Кузнецу – железом. Почтальону – газетами… А для могильщика лучшая выгода – это обслужить его бесплатно.

Штаубе (задумывается). – Да… И кто же это сделает? Кто их обслужит, Мастер?

Мастер. – Ты, Штаубе. Не вызывать же мне для этой цели бельгийцев.

Штаубе (опять задумывается). – Диц и Пфлюгер. Два человека. Очень большая работа… А вы мне за нее заплатите, Мастер?

Мастер. – Сполна, Штаубе. Обещаю. Я заплачу тебе за эту работу сполна. Пока отдохни немного. Потом настройся и приступай. Практика никогда не должна прерываться, тем более если ты носишь высокое звание профессионала. А ты настоящий профессионал, Штаубе. Когда надо – молчишь, когда надо – работаешь. И не задаешь лишних вопросов, как эти. (Показывает на лежащих Дица и Пфлюгера.) Лекарь и концертмейстер… До сих пор не определились, кто они такие на самом деле. А вот ты – настоящий профессионал деликатных процедур. Сразу видно: кем человек хотел стать с детства, тем и стал.

Штаубе (смущается). – Вообще-то… вообще-то, Мастер, в недалеком прошлом я был полковником. Они угадали.

Пауза. Оба молчат.

Мастер. – Зачем ты мне сказал об этом?

Штаубе. – Решил не обманывать вас. Если человек однажды был полковником, то рано или поздно это всплывет наружу. Видели? Я лежал весь день расслабленный, как мякина. Не произнес ни единого слова. А Диц все равно угадал.

Мастер – Да. Похоже, Диц действительно овладел четвертым измерением по Шидловски. Может быть, и пятым, но уж четвертым наверняка. Ну и как же вы сюда попали, полковник Штаубе? Что вас привело?

Под ритмичную военную мелодию Штаубе начинает рассказывать свою историю. Иллюстрируется слайдами на экране.

Штаубе. – Был сильный туман. А командир второго батальона оказался предателем. Он заминировал походную кухню. А сам вместе с батальоном исчез под предлогом, что якобы пошел окружать врага. Первый батальон, который вышел обедать, подорвался на минах, которые были заложены в котлах с борщом. А я с третьим не евшим батальоном после сигнальной ракеты пошел в атаку. Когда мы подходили к доту, который предстояло уничтожить, со мной оставалась, по сути, одна рота. Многих подкосили пули, которые свистели то здесь, то там… Многие не дошли, свалившись от голода. Да еще, как выяснилось, я был нетрезв, чтобы командовать полком. В тот день я поклялся себе: «Штаубе, если останешься в живых, то будешь пить только молоко». О, лучше бы меня сразила пуля или штык неприятеля! Силуэты бойцов моего взвода таяли, пропадая в тумане. Я падал, но опять вставал. Падал! Вставал! И продвигался вперед! А когда увидел бетонную глыбу с беснующимся языком пламени, то зашвырнул в неё брикет динамита и, вырвав знамя из рук остывающего знаменосца, водрузил его на поверженный дот. Через полчаса, когда туман сошел, окидывая взглядом поле, сплошь усеянное трупами, я обнаружил, что это был не тот дот. Это был не вражеский дот. Это был наш опорный дот! Компас, который мне выдали в генштабе, путал север с югом… Еще через полчаса подъехал генерал. Он мне сказал: «Ничего, ничего». Но я к тому времени уже принял решение.

Мастер (задумчиво). – Бывает и так. Чтобы найти свое призвание, человеку проходится положить три батальона. Что же, мне нравится ваша биография, полковник Штаубе. (Показывает на лежащих Дица и Пфлюгера.) Приступайте!

Штаубе. – Две ямы?

Мастер. – Нет. Три.

Штаубе (задумывается). – Хм… Одну, я так понимаю, для Дица. Другую – для Пфлюгера… Третью… Но ведь Баумштайна не привезут. Вы же сами сказали, что его перехватили бельгийцы.

Мастер молчит.

(С грустью.) Неужели, Мастер, третья яма для меня? Неужели вы хотите и мне заплатить натурой?

Мастер (после паузы). – Нет. Я не хочу терять такого усердного помощника, как вы. Я собираюсь заплатить вам восемьдесят пять гульденов. Сполна. Но знайте: деньги никогда не валятся с неба. Их надо заработать. Фамилия Вольфенгаген вам о чем-нибудь говорит?

Штаубе. – Да… Кажется, знаю такого. Вольфенгаген – это велосипедист. Забавный такой, талантливый велосипедист, который живет возле аптеки.

Мастер. – Да. Он самый. Талантливый, разбитной, неосторожный велосипедист. И очень гостеприимный и щедрый. Такой же щедрый, как и его состоятельные родственники, которые, уверен, не будут торговаться и все закажут по первому разряду. И вот теперь, когда вы теоретически овладели шестью измерениями Гюнтера Шидловски, вам обязательно нужна практика, Штаубе. Иначе вы все забудете, и обучение пойдет насмарку. Доколе?! Доколе мы будем ждать милостей от жителей нашего городка, которые покидают мир, когда им вздумается, да и еще попадают на бельгийские участки, фальшиво прикрытые тремя сантиметрами чернозема? Доколе?!

Штаубе. – Я… я, кажется, понял, что надо делать, Мастер. Необходимо брать на себя полный цикл. Производство, поставку и реализацию. Так?

Мастер. – И охрану. Надежную охрану на протяжении всего цикла. Сейчас времена меняются, Штаубе. Необходимо создание собственного рынка. Больше нельзя быть зависимыми от других. Все самим. От и до. А мы многое упустили. Особенно производство. И ведь никто об этом не задумывается! Все считают, что станки сами по себе появляются в заводских ангарах. Мебель сама по себе выезжает из дубового леса! Яблоки шафран сами по себе, без полива, наливаются соком! Новопреставленные сами по себе прекратили дышать! Ну да. Во многих случаях это так… Но иногда бывает достаточно чуть-чуть затянуть шелковый платочек на шее. Чуть-чуть подтолкнуть стоящего у обрыва. Чуть-чуть оголить электропроводку в общественном месте. Чуть-чуть резануть бритвой, нанявшись помощником у цирюльника…

Штаубе. – А в случае с велосипедистом…

Мастер. – Да что угодно, Штаубе! Изучить его маршрут, рельеф местности… В конце концов, необязательно ждать, пока он усядется на велосипед. Во всяком случае, это не должно быть проблемой для человека, который положил три батальона. Пфлюгер и Диц не поняли, что деньги надо добывать самим. Тот пациент, зарезанный скальпелем, и сорвавшийся канатоходец были случайностями. А нам нужна система. И тогда вы не будете выпрашивать у меня каждый гульден.

Штаубе. – Когда приступать, Мастер?

Мастер. – Завтра. Но не спешите. Сначала познакомьтесь с родственниками велосипедиста. Подружитесь. Проявите себя с самой лучшей стороны, чтобы грядущий заказ попал именно к вам. А пока давайте разомнемся, чтобы мышцы не застоялись. И проверим голосовые связки.

Звучит основная музыкальная тема. Мастер и Штаубе начинают совершать движения Шидловски.

Штаубе. – Что кричать, Мастер? «Вольфенгаген»?!

Мастер. – Нет. Для начала покричите «Диц» и «Пфлюгер»!

Штаубе. – В каком порядке, Мастер? Сначала «Пфлюгер» или сначала «Диц»?

Мастер. – Ровно в том порядке, в каком собираетесь с ними работать. Шидловски по этому поводу говорил: «Нет ничего глупее, когда могилу готовят для одного, а выкрикивают другого». Так что не перепутайте, полковник Штаубе!

Штаубе, танцуя, выкрикивает: «Пфлюгер! Диц!» К нему присоединяется Мастер с криком «Вольфенгаген!» Получается: «Пфлюгер! Диц! Вольфенгаген!» Затем надевают черные повязки на глаза. Продолжают делать то же самое в повязках.

Штаубе (в паузах межу выкриками и танцевальными темами). – Мастер, скажите, был ли на самом деле такой Гюнтер Шидловски?

Мастер. – Это очень сложный вопрос, полковник Штаубе. Про такого человека, как Гюнтер Шидловски, нельзя однозначно сказать, был он или не был. Нельзя однозначно сказать. Вот вам как полковнику безразлично, есть ли над вами главнокомандующий или нет?

Штаубе. – Нет, не безразлично! Главнокомандующий обязательно должен быть. Иначе чьи приказы я буду передавать офицерам и бойцам? Чьей стратегией я буду руководствоваться? О чьих жизненных примерах я буду рассказывать на привалах, тем самым поднимая боевой дух?

Мастер. – Вот именно! А теперь признайтесь, вы когда-нибудь видели этого главнокомандующего? Вы с ним разговаривали?

Штаубе. – Нет. Не видел и не разговаривал. Это слишком высокая фигура! Слишком недоступная для меня! Но мне достаточно верить, что он есть. Его правильный приказ позволит мне не совершить ошибки!

Мастер. – А как он выглядит, этот ваш главнокомандующий? Толстый? Худой? Высокий? Низкий? Лысый? Бородавчатый?

Штаубе. – Нет. У главнокомандующего нет роста. Никто не посмеет его измерить. И нет веса. Никто не посмеет его взвесить. И я никому не позволю называть его лысым или бородавчатым! В огонь и в воду! Вот что такое главнокомандующий! Везде! И всегда!

Мастер и Штаубе. – Пфлюгер! Диц! Вольфенгаген! Пфлюгер! Диц! Вольфенгаген!

Занавес.

P. S. Рекомендую режиссеру подбирать хорошо танцующих актеров. Во время танцев с черными повязками рекомендую к командам Мастера добавлять команды на немецком языке, например «Los, Los! Arbeite f eissing! Fleissing!» Для таких дел немецкий язык хорош. Он с космицизмом.