В 1578 году шведы разорили Валаамский монастырь и валаамские монахи переселились в «монастырь у Онтонья Великого на Дымех». Они установили здесь строгие валаамские монастырские общежительные традиции. Есть публикация описи монастыря 1583 года, а также грамоты новгородского митрополита Варлаама от 23 мая 1592 года в Дымский монастырь валаамским старцам: «…и вы б, и соборные старцы, и вся братья и слугы, жили в том манастыре у Онтонья Великого на Дымех, по чину манастырскому, во всем манастырском житье благочинно, смирно и безмятежно, по преданию отеческому и по закону прежних своих Валамских началников Сергия и Германа, общежительством, каков закон и начало их положено было изстари в Валамском манастыре; а нынеча по тому ж бы есте, в том манастыре на Дымех, закон не разорили, но исполнили по всякому благочинью, и жили б есте в согласие вся братья и слуги, вкупе, единомышлено и меж себя в послушание, и манастырское содевали по совету с собору всей братьи, а без брацкого совету никоторой бы у вас старец, ни слуга, в манастыре не действовали, община б у вас была по прежнему, и платеную одежу и обувь братье и слугам, вся кому человеку манастырскому, давали по старине из манастырские казны…».

В 1611 году Антониево-Дымский монастырь подвергся разорению шведами. Войска Якова Делагарди не смогли взять осадой Тихвинский Успенский монастырь и обрушили свой удар на Дымскую обитель. Неукрепленная обитель не смогла оказать сопротивления. Храмы и кельи сгорели, братия разошлась по окрестным лесам.

В 1626 году с благословения Патриарха Филарета царь Михаил Федорович повелел возобновить «монастырь на Дымях». А в царствование Алексея Михайловича в 1655 году трудами игумена Филарета в Дымском монастыре был построен первый каменный храм.

В 1687 году Дымский монастырь опять сгорел, и его отстроили заново.

Во время секуляризации монастырских земель в 1764 году монастырь упразднили, соборный храм стал приходским. Но в 1794 году архимандрит Тихвинского монастыря Игнатий обратился с ходатайством о возобновлении монастыря к митрополиту Санкт-Петербургскому и Новгородскому Гавриилу. Указом от 1 сентября 1794 года Дымский монастырь был возобновлен с общежительным уставом, составленным собственноручно митрополитом и присланным им 11 октября 1795 года.

Девятого апреля 1799 года император Павел I пожертвовал из казны на починку монастыря 2000 сосновых деревьев. Обитель обновили. В 1839 году трудами настоятеля Амфилохия вокруг монастыря возведена каменная ограда с четырьмя башнями по углам и Святыми вратами. В 1840 году, при игумене Иларии, был построен одноэтажный братский корпус; в 1846 году – двухэтажный настоятельский корпус с братской трапезной, кухней и просфорней; в 1849 году – двухэтажный паломнический корпус; в 1850 году – хозяйственные сооружения, ледники, квасоварня.

При монастыре существовала приходская школа, в которой обучались дети из окрестных деревень. Монастырь был трехклассным, получал ежегодное содержание в размере 85 рублей 71 копеек, в общей сложности его доходы не превышали 110 рублей в год. В монастырском пользовании также были озеро, пашня, огороды, луговая земля и дровяной лес. Доходу способствовала ежегодная четырехдневная Антониевская ярмарка, проходившая в празднование дня памяти святого Иоанна Предтечи (7 июля). Число насельников, с 30 иноков Тихвинского монастыря, поселившихся сюда в 1794 году, увеличилось к 1917 году до 55.

В 1919 году монастырь уничтожили. По рассказам местных жителей, «для разгона монахов» пригнали броневик. В память о том событии обитель переименовали в населенный пункт «Красный броневик».

В 1921 году в монастырских помещениях был расположен «Приют для калек и престарелых». В 1929 году в Дымском монастыре была образована коммуна по производству кирпича с названием «Красный броневик». По сути, ее деятельность заключалась в разборке монастырских стен и башен на кирпичи для продажи.

Троицкий собор действовал до конца 1930-х годов в качестве приходского храма. В это же время уничтожили и монастырское кладбище.

После Великой Отечественной войны в сохранившемся келейном корпусе и гостинице была организована школа трактористов. Затем в зданиях расположилась психиатрическая больница. А затем в последние уцелевшие монастырские строения передали бокситогорскому комбинату «Глинозем». В бывшем странноприимном доме разместили заводской санаторий-профилакторий, главный собор монастыря использовался под склад. В 1956–1961 годах собор окончательно разобрали.

К началу 1990-х годов от комплекса монастыря сохранились: остов четырехъярусной соборной колокольни, келейный двухэтажный корпус (1830-е гг.), двухэтажный корпус странноприимного дома (1867 г.), здание церковно-приходского училища и несколько деревянных хозяйственных монастырских построек.

Восстановление началось с 1994 года, когда на Дымском (Святом) озере у камня, где по преданию, молился преподобный Антоний, установили четырехметровый деревянный крест. Событие приурочили к 770-летию со дня преставления преподобного Антония (1224–1994 гг.) и 200-летию второго возобновления монастыря в 1794 году.

В 2000 году началось восстановление главного собора монастыря, которое продолжается до настоящего времени. В 2001 году, стараниями настоятеля Тихвинского монастыря игумена Евфимия (Шашорина), в Антониево-Дымском монастыре произошло третье обретение мощей преподобного Антония. В конце 90-х годов XX века, на Дымском озере была возведена деревянная часовня преподобного Антония, которая в 2011 году заменена на каменную часовню, обустроен берег и построена купальня.

Шестого октября 2008 года монастырь стал самостоятельной обителью.

Адрес: Ленинградская обл., Бокситогорский р-н, п/о Большой Двор. 17 км от Тихвина, 20 км от Бокситогорска.

Подворье: Санкт-Петербург, ул. Боровая, 52, храм Покрова Пресвятой Богородицы.

В условиях страшных испытаний, обрушившихся на русские земли, Александр Невский сумел найти силы для противостояния западным завоевателям, снискав славу великого русского полководца, а также заложил основы взаимоотношений с Золотой Ордой.

В 1243 году хан Батый, правитель западной части монгольской державы – Золотой Орды, вручил ярлык великого князя владимирского на управление покоренными русскими землями отцу Александра – Ярославу Всеволодовичу. Великий хан монголов Гуюк призвал великого князя в свою столицу Каракорум, где 30 сентября 1246 года Ярослав неожиданно скончался (по общепринятой версии, он был отравлен).

Тогда в Каракорум были вызваны его сыновья – Александр и Андрей. Пока Ярославичи добирались до Монголии, сам хан Гуюк умер, и новая хозяйка Каракорума ханша Огуль-Гамиш решила назначить великим князем Андрея, Александр же получал в управление опустошенную южную Русь и Киев. Лишь в 1249 году братья смогли вернуться на родину. Александр в свои новые владения не поехал, а вернулся в Новгород, где тяжело заболел.

Приблизительно в это время римский папа Иннокентий IV направил к Александру Невскому посольство с предложением принять католичество, якобы в обмен на свою помощь в совместной борьбе против монголов. Это предложение было отвергнуто Александром в самой категоричной форме. В 1252 году в Каракоруме Огуль-Гамиш была свергнута новым великим ханом Мункэ (Менгке). Воспользовавшись этим обстоятельством и решив отстранить от великого княжения Андрея Ярославича, Батый вручил ярлык великого князя Александру Невскому, который был срочно вызван в столицу Золотой Орды Сарай. Но младший брат Александра, Андрей Ярославич, поддержанный братом Ярославом, тверским князем, и Даниилом Романовичем, галицким князем, отказался подчиниться решению Батыя. Для наказания непокорных князей Батый посылает монгольский отряд под командованием Неврюя (так называемую «Неврюеву рать»), в результате чего Андрей и Ярослав бежали за пределы Северо-Восточной Руси.

Позднее, в 1253 году Ярослав Ярославович был приглашен на княжение во Псков, а в 1255 году – в Новгород. Причем новгородцы «выгнаша вон» своего прежнего князя Василия – сына Александра Невского. Но Александр, вновь посадив в Новгороде Василия, жестоко наказал дружинников, не сумевших защитить права его сына – они были ослеплены. Новый золотоордынский правитель хан Берке (с 1255 г.) ввел на Руси общую для покоренных земель систему обложения данью. В 1257 году в Новгород, как и другие русские города, были направлены «численники» для проведения подушной переписи населения. Это вызвало возмущение новгородцев, которых поддержал князь Василий. В Новгороде началось восстание, продолжавшееся около полутора лет, в течение которых новгородцы не подчинялись монголам. Александр казнил наиболее активных участников волнений. Василия Александровича заключили под стражу. Новгород был сломлен и подчинился приказу посылать дань в Золотую Орду. Новым новгородским наместником с 1259 года стал второй сын Александра Невского князь Дмитрий Александрович.

В 1262 году вспыхнули волнения в суздальских городах, где были перебиты ханские баскаки и выгнаны татарские купцы. Чтобы умилостивить хана Берке, Александр Невский лично отправился с дарами в Орду. Хан удерживал князя подле себя всю зиму и лето; только осенью Александр получил возможность вернуться во Владимир, но по дороге занемог и 14 ноября 1263 года в Городце скончался. Тело его было погребено во владимирском монастыре Рождества Богородицы. Александр Невский был единственным православным светским правителем не только на Руси, но и во всей Европе, который не пошел на компромисс с католической церковью ради сохранения власти. Ему удалось «отмолить» у монгольского хана русские дружины от участия в походах и завоеваниях в составе монгольских войск.

Совместно с митрополитом Кириллом Александру Невскому удалось учредить в столице Золотой Орды Сарай-Бату Православную Сарскую (Сарайскую) епархию.

При участии его сына Дмитрия Александровича и митрополита Кирилла была написана житийная повесть, получившая широкое распространение в более позднее время (сохранилось 15 редакций).

В 1724 году Петр I основал в Петербурге монастырь в честь своего великого соотечественника (ныне Александро-Невская лавра) и повелел перевезти туда останки князя.

В 1725 году императрица Екатерина I учредила орден Александра Невского – одну из высших наград России, существовавших до 1917 года.

В 1942 году во время Великой Отечественной войны учрежден советский орден Александра Невского, которым награждались командиры от взводов до дивизий включительно, проявившие личную отвагу и обеспечившие успешные действия своих частей.

Святой благоверный князь Александр Невский почитается как защитник Православной Руси и небесный прокровитель Санкт-Петербурга.

Еще хуже обстояло дело с финнами-тавастами. Насильно обращенные в католичество, они отождествляли свое рабское положение с всем христианством вообще. Когда в 1258 году Александр Невский совершил беспримерный и, к сожалению, почти не известный большинству наших современников, зимний поход по льду Финского залива и принялся изгонять шведов с финских и карельских земель, он проявил неслыханную веротерпимость, разрешая каждому народу веровать по заветам своих предков. Финны тут же пожгли не только шведские усадьбы, но и католические церкви и вернулись к язычеству.

Только проповедь Сергия и Германа, а главное их аскетическая монашеская жизнь, постепенно убедили местных жителей, что католичество и православие, хоть и христианские церкви, а разница-то есть, и весьма ощутимая.

«На Валааме, – писали валаамские иноки, – исстари, как только стал монастырь, начальники Валаамского монастыря Сергий и Герман установили общину, полотняную одежду и обувь давали каждому…».

Основанная преподобными Сергием и Германом, Спасо-Преображенская обитель была довольно многолюдной. Здесь был принят строгий монашеский устав и общежительное житье. Кончина Валаамских начальников последовала около 1353 года.

Валаамский монастырь с древних времен часто разоряли шведы, поэтому мощи преподобных Сергия и Германа не раз были переносимы из обители в Новгород и обратно. Одно из таких перенесений и отмечается 11 сентября.

В XVIII веке митрополит Санкт-Петербургский Гавриил (Петров) вызвал, по благословению Святейшего синода, старца Назария и назначил его игуменом Валаамского монастыря. Были устроены уединенные скиты на небольших островках, разбросанных вокруг Преображенского монастыря. В результате его пастырской деятельности было возрождено старчество, на острове процвела особо духовная жизнь по завету преподобных Сергия и Германа Валаамских.

Свой подвиг он усугублял ношением тяжелых вериг. Скончался преподобный Корнилий около 1420 года, мощи его были перенесены в храм обители его учеником, преподобным Авраамием Палеостровским, который также прославился подвижнической жизнью и был позже погребен рядом со своим духовным наставником в Палеостровской обители.

На острове находилось древнее языческое капище. В центре его помещался огромный валун, именовавшийся Конь-камень (отсюда и название острова Коневец), где приносились жертвы.

Здесь впервые на Руси открылась чудотворная сила привезенной им иконы Богоматери. По преданию, обнесением образа Царицы Небесной вокруг Коня-камня, преподобный Арсений изгнал находившихся в этом месте бесов. Злые духи, обратившись в воронов, полетели на Выборгский берег нынешнего Финского залива, получивший тогда название «Чертовой Лахты» («лахти» в переводе с финского – болотистый берег). Здесь и сегодня сохраняется языческий «конь-камень», куда, по местным преданиям, переселилась нечистая сила с Коневца.

Святой Арсений водрузил на острове деревянный крест, построил келью и жил здесь в уединении, непрестанных трудах и молитве пять лет. В 1398 году, по благословению Новгородского архиепископа Иоанна, положил начало общежительному монастырю в честь Рождества Пресвятой Богородицы.

Мало-помалу вокруг Арсения стала собираться братия монашествующих. Святой, мечтавший положить в Коневецком монастыре строгий афонский устав, вновь отправился в тяжелое паломничество на Афон, как мы говорим сегодня, вероятно, заимствовать монашеский опыт тамошних старцев.

Во время второго путешествия Арсения на Афон основанный им на Коневце монастырь вновь испытал на себе помощь Богоматери. Монахи, оставленные на долгий период без наставничества святого Арсения, изнуренные голодом «смутились, возроптали» и собирались разойтись из обители. Удержал их старец Иоаким, которому явилась сама Царица Небесная, как знак ее помощи. На следующий же день после этого события приплыл святой Арсений, везя на двух больших лодках пропитание.

Коневская икона Божией Матери

Остров Коневец, в отличие, скажем, от Валаама, возвышается над водами Ладоги всего на три метра. Бедствием новопостроенной обители были постоянные наводнения и паводки. В 1421 году разлив озера, уничтоживший монастырские постройки, вынудил преподобного Арсения перенести обитель на новое место на том же острове.

Скончался прп. Арсений в 1447 году и был погребен в монастырской церкви[6].

Более ста лет на Коневце шла размеренная монастырская жизнь, но в 1577 году шведы, насильственно насаждавшие лютеранство в Карельских землях, хотели уничтожить Коневский монастырь – оплот Православия у границ Финляндии, тогда колонизированной шведами. Зимою к острову направился шведский военный отряд, но, по молитвам братии к Небесной Заступнице, поднялся сильный ветер, сломал лед вокруг обители, не позволив врагам переправиться на остров. В это трудное время ради утешения иноков случилось явление от Коневской иконы, в память о котором установлено ежегодное празднование 23 июля, но в чем именно оно состояло, по давности времени, неизвестно.

В 1610 году Коневец вместе с другими землями Северо-Запада Руси подпал под власть шведов. Братия Коневской обители вынуждена была перейти в Новгородский Деревяницкий монастырь. Чудотворную икону иноки взяли с собой, и она осталась в Деревяницах до 1799 года, хотя еще в начале века по повелению Петра I, одолевшего шведов, Коневская обитель была возобновлена.

Икона находилась в Санкт-Петербурге и возвратилась на остров 3 сентября 1799 года. Этот день ежегодно отмечался на Коневце как день возвращения чудотворной иконы Божией Матери.

После постройки нового собора икону перенесли в нижний соборный храм во имя Сретения Господня и поместили в резной киот с пьедесталом из орехового дерева. Оклад иконы был усыпан десятками бриллиантов, яхонтов, топазов, изумрудов и жемчугов. К венцу на Нерукотворном образе Спасителя, написанного на задней стороне иконы, был подвешен ковчежец с частью ризы Господней.

После октябрьских событий 1917 года Коневский монастырь оказался на территории Финляндии и вошел в состав Финской православной церкви.

Во время советско-финляндской войны 1939–1940 годов, финские власти эвакуировали монахов с острова. Вместе с собой иноки взяли и чудотворную икону. В июне 1940 года переселенцы обосновались в купленной ими усадьбе Хиекка, на берегу озера Нилаккаярви, в 16 км от села Кейтеле, которую они преобразовали в монастырь. Эта обитель просуществовала недолго, так как в 1956 году, когда в усадьбе осталось всего 6 монахов и 3 послушника, насельники переселились в Ново-Валаамский монастырь, основанный братией Валаама в местности Хейнявеси. В 1970-е годы в Ново-Валаамской обители был выстроен Преображенский собор с примыкавшей к нему с северной стороны часовней, устроенной специально для чудотворного Коневского образа. В этой часовне икона находится сегодня.

Преподобный Иларион преставился 28 марта 1476 года и был погребен братией у северных дверей иконостаса в храме Покрова Пресвятой Богородицы основанного им монастыря. Впоследствии в обители был построен храм в честь Рождества Христова, левый придел которого назывался именем основателя Гдовского монастыря.

Монастырь, основанный преподобным, был упразднен указом Екатерины II, Покровская церковь стала приходской. В ней обычно совершал литургию в день празднования памяти преподобного священномученик митрополит Петроградский и Гдовский Вениамин.

Последняя служба в храме прошла в 1942 году. В 1993 году по благословению архиепископа Псковского и Великолукского Евсевия, а также по молитвам и с благословения старца отца Николая (Гурьянова) настоятелем храма Покрова Пресвятой Богородицы стал иерей Евгений Михайлов, который возобновил богослужения и восстановил с Божией помощью храм. Два колокола Покровской церкви, отлитые по личному заказу Ивана Грозного в 1570 году, находятся в Псковском музее-заповеднике, а на колокольне церкви ныне пять новых колоколов, отлитых на Урале, но Покровская церковь остается действующей.

Мощи святого Илариона и поныне покоятся на месте их погребения. Сохранилась и сосна, в дупле которой он молился – в часовне близ Покровской церкви.

Островная деревня Озера, где стоит церковь Покрова Богородицы, в которой сберегаются святые мощи преподобного Илариона, является местом паломничества православных.

Согласно архивным документам, 20 декабря 1918 года мощи святого преподобного Александра Свирского увезли из Александро-Свирского монастыря под конвоем ЧК «в целях беспощадной борьбы с врагами коммунистической идеи и социалистической мысли».

Кампания по ликвидации мощей ставила своей целью «разоблачение» святынь: для этого надо было показать, что мощи святых – это не нетленное тело, а просто «кучка полуистлевших костей». 19 декабря 1918 года Президиум исполкома Северной области поручил «Комиссариату здравоохранения создать врачебную комиссию со специалистом химиком для исследования мощей». Однако после того как комиссией было выяснено, что мощи – это не «восковая кукла» и не «скелет в тапочках», а подлинная нетленная плоть, большевики начали кампанию по сокрытию мощей.

Известно, что 14 февраля 1919 года, во время кампании по ликвидации мощей, наркомом Юстиции была выпущена директива о размещении мощей в музеях. Единственным фундаментальным анатомическим музеем был музей в Военно-медицинской академии. По сведениям сотрудников кафедры нормальной анатомии Военно-медицинской академии, «мумифицированное тело неизвестного мужчины» в их музее появилось не позднее 1940-х годов.

Незарегистрированность «экспоната» в таком музее, каковым был анатомический музей в ВМА, было явлением исключительным. Власти желали сокрытия мощей. А заведующий кафедрой академик Владимир Николаевич Тонков, в буквальном смысле, рискуя жизнью, их не сокрыл, а спрятал. В ВМА не один раз приходили из НКВД забрать мощи, и тогда прятали «экспонат» между шкафом и стеной, чтобы чекисты его не взяли. Их прятал сам Владимир Николаевич Тонков с санитаркой, которая тоже знала, чьи мощи нужно было спрятать.

После смерти Владимира Николаевича в 1954 году сохранность и тайну мощей обеспечили его ученики. Это был настоящий подвиг, и он был вознагражден тем, что на этой кафедре не был арестован ни один сотрудник, тогда как повальные аресты в те времена – обыденное явление.

Организатором поисков мощей в 1997 году стала инокиня Леонида (Сафонова)[8].

Поиск в различных архивах привел инокиню Леониду в Военно-медицинскую академию, в музей при кафедре нормальной анатомии – самый старый из медицинских музеев (ему около 150 лет). В нем было более 10 000 анатомических препаратов, так что мощи туда спокойно бы влились, не привлекая ничьего внимания. Это было лучшее место для их сокрытия, тем более вероятное, что после отказа Наркомпросвета взять мощи, они находились в распоряжении Наркомздрава.

Когда мощи преподобного Александра (а это оказались именно они) были уже переданы Церкви, на протяжении шести месяцев шли исследования антропологов, рентгенологов, судебных экспертов и анатомов. Прибегали к консультативной и практической помощи сотрудников и специалистов различных музеев, архивов и институтов, в частности, Государственного Русского музея, Эрмитажа, Кунсткамеры РАН, Музея истории религии, Академии истории материальной культуры, Института палеонтологии РАН, Государственной Публичной библиотеки, исторических архивов, а также архивов Новгорода. В отчете 250 страниц – с актами, фотодокументами. Он выполнен на высоком научном уровне. Согласно «Акту освидетельствования мумифицированного тела», «нельзя исключить его принадлежность святому Александру Свирскому».

Распоряжение о передаче мумифицированного тела Церкви подписал начальник Военно-медицинской академии Ю.Л. Шевченко, ставший вскоре священником. 30 июля 1998 года по благословению митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Владимира, святыня открыта для поклонения православному народу. И свершилось еще одно чудо святого Александра Свирского, возвращенная в Церковь святыня обильно замироточила. Мироточие продолжается и по сей день, когда мощи находятся в восстановленном Александро-Свирском монастыре.

Адрес: Ленинградская обл., Лодейнопольский р-н, дер. Старая слобода.

Введенский Островский мужской монастырь возник на рубеже XIV–XV веков. Названием монастырь был обязан тому, что в половодье, которое раньше бывало ежегодно, его окружала со всех сторон вода, и он становился островом. Кроме того, «островом» именовалось тогда любое возвышение среди окружающих низменностей.

Первые сведения о монастыре содержатся в житии святого преподобного Александра Свирского, написанного его учеником Иродионом в 1545 году.

С 1582 по 1617 годы Введенская обитель переживала шведское разорение.

До 1764 года Введенский Островский монастырь оставался приписан к Александро-Свирскому монастырю.

До XIX века монастырь был полностью деревянный. Восстановленный после разрушений Смутного времени, монастырь имел в центре два храма: холодный Введенский с приделом апостолов Петра и Павла и теплый Богоявленский с трапезной, колокольню с шестью колоколами, братские кельи по периметру, деревянную ограду со Святыми вратами, над которыми был Нерукотворный образ Спасителя. На территории монастыря был колодец и разные хозяйственные постройки: погреб, сушило, поварня, квасоварня, амбар. В подцерковье Введенского храма находилась монастырская казна, в которой хранились не только деньги, но и ткани, и разная хозяйственная и рабочая утварь, и запас одежды. Под Богоявленской церковью держали запас хлеба и посуду. За монастырской оградой находились конный и коровий дворы, келья для монастырских работников, мельница, рига, гумно. Чтобы обеспечить себя, братия занималась традиционной для этой местности хозяйственной деятельностью: выращивала хлеб (рожь, овес, ячмень) и овощи, держала скот, ловила рыбу, которая в изобилии водилась в Ояти и Свири.

В современном виде монастырский комплекс сформировался в первой половине XIX века. К началу XX века Введенский-Островский монастырь имел хорошо налаженное хозяйство, обители принадлежало более 500 га земли.

С октября 1918 года на территории монастыря из рабочих, обрабатывавших его земли, стала организовываться коммуна «Пролетариат».

В марте 1919 года монастырь был окончательно закрыт, и монахи ушли все, кроме иеромонаха Николая (Сергиевского), сразу вошедшего в коммуну, образованную из рабочих, которые до революции обрабатывали монастырские земли. Отец Николай вплоть до ареста никогда не прекращал богослужения, берег оба монастырских храма.

Коммуна прожила недолго и распалась в 1921 году «в силу неурядиц среди членов коммуны».

28 апреля 1922 года в Введенском монастыре проходило изъятие церковных ценностей. Процедура прошла спокойно.

В 1929 году на территории монастыря обосновалась агробаза «Ильич».

Двенадцать лет после упразднения обители посреди коммуны и колхоза действовали оба храма. После ареста в 1931 году о. Николая верующие пытались сохранить свои святыни, но силы были не равны.

Купола и кресты с храмов были сняты сразу после их закрытия, а обветшавший шатер колокольни снесло ураганом в 1970-е годы.

Введено-Оятский женский монастырь

В монастыре располагалась центральная усадьба совхоза, во всех помещениях жили люди, причем очень тесно и неудобно, даже в колокольне было несколько «квартир». Жизнь на территории разоренной обители была нелегкой, случались и самоубийства.

В 1991 году разрушенный монастырский комплекс был передан Свято-Троицкому Измайловскому собору Санкт-Петербурга для ведения подсобного хозяйства.

В 1992 году от митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Иоанна (Снычева) было получено благословение на создание женской общины.

27 декабря 1993 года решением Священного синода был открыт Введено-Оятский женский монастырь. Это был первый открытый епархиальный монастырь Санкт-Петербургской епархии.

К концу 2000-х годов были восстановлены колокольня, несколько корпусов, вокруг монастыря заново построена полностью разрушенная ограда, налажены инженерные системы обители.

Число братии монастыря всегда было невелико, оно колебалось в разные годы от 5 до 25 человек, к 1917 – 12 человек братии, из них 9 – в постриге, 2000-е – 13 сестер.

Введенский соборный храм – первое каменное здание обители. Построен в 1817 году, закрыт в 1932 году. В храме был устроен клуб. Во всю его длину храма сделали пристройку – кинозал над разоренным кладбищем. В 2003–2004 годах храм был полностью отремонтирован.

Богоявленский собор с тремя приделами вместо ветхого деревянного, стоявшего над могилами родителей прп. Александра Свирского построен в 1910 году. Строился по проекту епархиального архитектора А.П. Аплаксина в неорусском стиле. Закрыт в 1932 году, разобран до основания, его кирпич использовали для колхозных построек, хотя изначально планировали этот храм использовать под школу. Чтобы не осталось и следов места погребения прпп. Сергия и Варвары, храм разобрали на метр вглубь земли.

В 2006 году на месте разрушенного храма была установлена памятная книга, изготовленная из мрамора иждивением жертвователей монастыря.

В 2003 году места погребения прпп. Сергия и Варвары были обнаружены и над ними были устроены гробницы из карельского гранита с изображениями святых.

В 2004 году была возведена каменная часовня над гробницами, а ее полная внутренняя и наружная отделка закончены в 2006 году.

Адрес: Ленинградская обл., Лодейнопольский р-н, ст. Оять, п/о Рассвет

Подворье: в Санкт-Петербурге – храм святой блгв. кн. Анны Кашинской на Выборгской стороне (Большой Сампсониевский пр., 53).

Во второй половине XIX века в Задне-Никифоровской пустыни был построен храм во имя преподобных Никифора и Геннадия Важеозерских. Мощи святых почивали под спудом в устроенной ими обители.

Монастырю принадлежало подворье в Санкт-Петербурге, на Московской улице, при нем дом трудолюбия. Монастырь вновь открыт в 1992 году.

Адрес: Республика Карелия, Олонецкий р-н, п/о Интерпоселок.

Этот атаман вскоре попал в плен к другой шайке, прятавшейся неподалеку на каменистом Сторожевском мысу. Несчастный знал, что после страшных истязаний его ожидает смерть, и горько раскаивался в прежней жизни. Вдруг он увидел перед собой преподобного Адриана, который сказал: «По милосердию Господа, у которого просили для тебя пощады пустынному братству, ты свободен», – и исчез. Атаман увидел себя без оков на берегу и никого вокруг. Пораженный, он поспешил в обитель преподобного Адриана и нашел всех подвижников на псалмопении. Оказалось, что преподобный не выходил из обители. Разбойник пал к ногам настоятеля и просил принять его в братию. Оставленный в обители, он окончил жизнь в покаянии. Также раскаялся и разбойник другой шайки. По молитвам преподобного Адриана он принял постриг с именем Киприан. А впоследствии основал на месте притока обитель и прославился чудесами.

Обитель преподобного Адриана получала вклады царя Иоанна Грозного. В августе 1549 года преподобный Адриан был восприемником дочери царя Иоанна Грозного Анны. Когда старец возвращался из Москвы в обитель, близ селения Обжи его убили разбойники, надеясь найти деньги. Братия долго ждала настоятеля, и вот спустя 2 года, в 1551 году, он явился ночью в видении нескольким старцам и рассказал о своей кончине. На другой день, 17 мая, братия обрела его нетленное тело в болоте и предала погребению у стены церкви в честь святителя Николая. Память преподобного, воспринявшего мученический венец, стала праздноваться в день обретения и перенесения святых мощей 17 мая и в день преставления и тезоименитства с мучеником Адрианом 26 августа.

Адрес: Республика Карелия, Олонецкий р-н, Никольский Адриано-Ондрусовский монастырь в 25 км от Олонца.

Много потрудился преподобный и в духовном устройстве обители. Последние годы своей жизни святой провел в уединении на одном из островов озера. Скончался преподобный Афанасий около 1550 года в глубокой старости, и над могилой его была сооружена церковь во имя святителей Кирилла и Афанасия Александрийских, сгоревшая во время пожара в 1720 году. При постройке новой церкви были обретены нетленные мощи святителя Афанасия. В монастыре до наших дней сохранились две иконы прп. Афанасия: одна изображала его во весь рост, другая – явление ему и прп. Александру Свирскому Пресвятой Богородицы.

Адрес: Республика Карелия, Олонецкий р-н, п. Сандеба. Сяндемский Успенский женский монастырь.

Валаамский монастырь. Спасо-Преображенский собор. 1900-е гг.

Отец Дамаскин установил для братии суровый режим: обязательное попечение старцев о послушниках и молодых монахах, неукоснительное посещение церковных служб, многочасовые трудовые послушания. После смерти игумена Дамаскина монастырем управлял его преемник Ионафан II, который смог осуществить наиболее масштабное начинание игумена Дамаскина – строительство нового величественного Спасо-Преображенского собора, рассчитанного более чем на 3000 человек.

Валаамские подвижники желали превратить свою обитель в Новый Иерусалим, благодаря чему на острове в начале XX века появились названия, отсылающие ко временам Нового Завета: Кедрон, Гефсимания, гора Елеон, Воскресенский скит. К началу Первой мировой войны на острове проживало около 1000 человек.

После Октябрьской революции Валаам вошел в состав вновь образованной Финляндии, благодаря чему сохранился, но обитель оказалась церковью нацменьшинства (основная религия Финляндии – лютеранство). Начиная с 1925 года стали проводиться службы на финском языке, а сами острова основательно были укреплены в военно-инженерном отношении.

Валаамский монастырь. Скит Св. Николая Чудотворца. 1900-е гг.

Финляндская православная церковь приняла западную Пасхалию, вынудив и Валаамский монастырь перейти с юлианского на григорианский календарь. Переход в 1920-е годы на новый стиль был причиной разрушения единства Валаама. Точку в конфликте, продолжавшемся 10 лет в монастыре, поставил высадившийся на острове финский спецназ. Значительная часть братии тогда отказалась подчиниться архиепископу Финляндскому Герману. Эти «старостильные» монахи выехали в Сербию, Грецию, Македонию, Германию, США, Марокко.

Во время советско-финляндской войны монастырь попал в зону боевых действий, и монахи, принявшие к тому времени финское подданство, в начале февраля 1940 года покинули острова, увезя с собою все самое ценное (включая подлинник иконы Валаамской Божией Матери, другие святыни и колокола).

Валаамский монастырь. Братия у трапезной. 1900-е гг.

В местечке Хейнявеси в Финляндии, в усадьбе Папинниеми они основали Ново-Валаамский монастырь. По окончании Великой Отечественной войны монастырь был присоединен на 12 лет (1945–1957 гг.) к Московской патриархии, но территориально остался в подчинении Финляндской православной церкви. В 1977 службы на церковно-славянском языке прекратились, а в 1981 умер последний русский монах. Сейчас монастырь продолжает действовать как финская православная обитель и принимает в год более 100 тысяч посетителей – как паломников, так и туристов.

Осенью 1940 года на острове Валаам, в монастырских корпусах, была организована школа боцманов и юнг. В 1941 году все они ушли на оборону Ленинграда.

В 1944 году финские войска покинули остров, и позднее там было размещено подсобное хозяйство Питкярантского целлюлозного завода, организовано лесничество, восстановлена метеостанция.

В 1950 году в бывших кельях и скитах устроили Дом инвалидов войны и труда, куда помещались инвалиды войны с материка, в том числе из Ленинграда. Дом инвалидов переведен на материк в 1984 году.

Валаамский монастырь. Братия на сенокосе. 1900-е гг.

Только с 1960-х годов на остров стали приходить первые теплоходы с туристами. В 1979 году на территории организован музей-заповедник, и позже началась реставрация памятников.

13 декабря 1989 года, в день памяти апостола Андрея Первозванного, на остров ступили шесть монахов, ознаменовав начало возрождения Валаамской обители.

27 февраля 1994 года архимандрит Панкратий заново освятил часовню Валаамского монастыря на Синопской набережной в Санкт-Петербурге, это завершило процесс возврата этой часовни монастырю.

13 декабря 2005 года впервые зазвучал 1000-пудовый благовест – колокол «Андрей Первозванный», установленный на колокольне в монастыре.

По состоянию на 2011 год, в монастыре общее количество насельников – 217 человек, включая скиты и подворья. Из них: иеромонахов – 37; иеродиаконов – 12; монахов – 89; рясофорных послушников – 19; послушников – 60. Постоянно в монастыре работает от 30 до 40 трудников.

Валаамский монастырь – ставропигиальный, т. е. находится под наблюдением и каноническим управлением Патриарха Московского и всея Руси. Указом Патриарха Алексия II в Валаамской обители восстановлено игуменство, которое предусмотрено старинным Уставом Валаамского монастыря, утвержденным к применению также указом Патриарха. Устав Святого Валаама составлен по типу и строгости Афонских монастырей; повелевает ничего не предпринимать «настоятелю без совета братии». Поэтому регулярно собирается Духовный Собор старшей братии, в который входят игумены, духовник, благочинный, гостинник, ризничий, помощник игумена по приему паломников, скитоначальники, казначей, эконом.

Богослужебный суточный круг в Валаамском монастыре начинается в 17.00 вечерней с малым повечерием. Затем читается валаамское монашеское правило, три канона с акафистом Божией Матери, и чин прощения.

После правила братия направляется в трапезную на ужин. В 21.00 удар колокола возвещает время безмолвия, во время которого монахи читают келейное правило, состоящее из Иисусовой молитвы и поклонов.

Утреня, предваряемая полунощницей, в монастыре совершается в 5.00. После этого братия переходит в храм Валаамской иконы Божией Матери, где служится ранняя Божественная литургия. Служба заканчивается в начале девятого. После утреннего чая (келейно) и краткого отдыха монашествующие, послушники и трудники отправляются на послушания, распределенные благочинным. В 13.00 – обед в братской трапезной. За трапезой очередной монах читает святоотеческие творения. Присутствие всей братии обязательно. После трапезы в 13.30 каждый день у раки основателей монастыря преподобных Сергия и Германа, Валаамских чудотворцев, служится молебен, а в среду – молебен у чтимого списка иконы Божией Матери, именуемой «Всецарица». В воскресенье после вечерни соборно служится молебен с акафистом преподобным Сергию и Герману. В 21.00 – выход из храма.

Каждый монах вместе со своим духовником или с настоятелем индивидуально решает, когда лучше молиться, читать келейное правило. Для новоначальных насельников келейное правило длится обычно полчаса, затем, по мере приобретения навыка и духовного опыта, продолжительность чтения правила постепенно возрастает.

В 22.00 отход ко сну. Сон у братии длится обычно 4–5 часов ночью и пару часов днем, после обеда. Всего на сон в сутки выделяется 6–7 часов, как об этом предписывается в святоотеческих книгах.

На Валаам ежегодно прибывают около 100 тыс. паломников, из которых около 90 тыс. – туристы.

В монастырских гостиницах могут быть размещены, одновременно, до 200 паломников.

Скиты Валаамского архипелага:

Скит Всех Святых (Белый скит);

Святоостровский скит (преподобного Александра Свирского) восстановлен в 2001 году после пожара 1999 года;

Ильинский скит (уничтожен в 1950-е гг., заново отстроен в 2006 г.);

Никольский скит;

Предтеченский скит;

Коневский скит (разобран в 1950-х гг., ныне восстановлен);

Свято-Авраамиевский скит (разрушен);

Воскресенский скит (Красный скит);

Гефсиманский скит;

Смоленский скит (восстановлен в 2005 г.);

Свято-Владимирский скит (построен в 2007 г.).

Скиты на других островах Ладожского озера:

Германовский скит (остров Сюскюансаари) с церковью Александра Невского, в настоящее время лежит в руинах;

Сергиевский скит (остров Путсаари);

Тихвинский скит (остров Воссинансаари) в наши дни не существует, все постройки скита были разрушены.

Подворья:

Санкт-Петербургское – Санкт-Петербург, Нарвский пр., 1/29;

Московское – Храм Преподобных Сергия и Германа, Валаамских чудотворцев (Москва, Вторая Тверская-Ямская ул., 52);

Подворье в Приозерске с церковью в честь Всех Святых (с 1990 г.) – г. Приозерск, ул. Пушкина, 17;

Подворье в Сортавале: Республика Карелия, пос. Ламберг.

По одному преданию, преподобномученик Трифон не стал прерывать богослужения из-за вторжения непрощенных гостей, так и был убит: они посекли его, молящего, саблями прямо в церкви. По другому – преподобномученик Трифон совершил подвиг, подобный подвигу Ивана Сусанина. По пришествии литовцев в монастырь, он успокоил их бдительность и предложил им свое гостеприимство. Под благовидным предлогом св. Трифон покинул монастырь и предупредил русскую дружину о приближении литовцев. Когда он вернулся в монастырь, его хитрость была раскрыта. Разгневанные литовцы убили архимандрита Трифона, в 1542 году, разрубив его тело на куски.

Прибывшие в Городец русские дружинники изгнали литовцев. Обнаруженные части тела св. Трифона соединили вместе, и они, по преданию, срослись в одно целое тело, а в местах ранений остались только небольшие рубцы, как бывает после снятия швов – «красные рубчики». Тело стало благоухать.

Погребли его под храмом, в стенах которого он пострадал за веру. С тех пор в монастыре и округе началось почитание преподобномученика Трифона. От его гробницы стали проистекать чудеса. Сейчас на горке стоит деревянный храм Успения Божией Матери, освященный 5 марта 1844 года. Храм был построен по проекту местного помещика инженера генерал-майора М. Сакера. Рядом с храмом – небольшая часовня. Прежде на ее месте был храм великомученика Георгия Победоносца, возведенный над мощами архимандрита Трифона, который сгорел. По другой версии – был разобран из-за угрожающего аварийного состояния и ветхости. Тогда же над усыпальницей преподобномученика была возведена часовня, сохранившаяся до сего дня.

Известно много рассказов о чудесных исцелениях по молитвам к преподобномученику Трифону. Особенно много паломников к гробнице с его мощами было в послевоенные годы. Среди них было немало людей с ранениями, полученными на фронтах.

У гробницы св. Трифона всегда горит неугасимая лампада. Люди берут песок с могилы, от лампады – масло, кусочек дерева, что росло на могиле, а сейчас спилено, желуди с дуба, что растет рядом с могилой, и прикладывают к больным местам. Говорят, что особенно помогает св. Трифон при заболеваниях опорно-двигательного аппарата, т. е. рук, ног, позвоночника. Много людей идет к святому с незаживающими гнойными ранами, больными ногами. Были случаи излечения глаз, печени, алкоголизма. Обращаются к Городецкому чудотворцу и за разрешением различных житейских проблем. Через дорогу до моста есть источник.

Адрес: часовня Трифона Городецкого, Ленинградская обл., Лужский р-н, с. Городец.

Изнуряя плоть и смиряя дух, в строгих подвигах бдения, поста и беспрестанных молитв, питаясь ягодами и травами, он подвизался немалое время в полном уединении. Однажды промыслом Божиим к келии преподобного пришли охотники, заблудившиеся среди болотных топей. Преподобный Макарий принял путников в своей келии и поделился своей скромной пищей. Покидая его, охотники дивились смирению и уму одинокого подвижника. Молва о его святой жизни стала распространяться в округе, привлекая людей, жаждавших духовных наставлений и иноческой жизни. Преподобный не отказывал в духовной помощи страждущим, но мирская слава тяготила его.

Он переселился еще далее, вглубь болота, но Господь дивным образом открыл людям его новое убежище. Своими подвигами он привлек к месту особую благодать Божию, являвшуюся окрестным жителям то в виде столпа огненного, то в виде благоуханного дыма, распространявшегося по окрестностям. Усердно помолившись Господу, преподобный Макарий благословил ревнителей жизни иноческой ставить здесь келии. Так было положено начало новой обители.

Вскоре была построена небольшая деревянная церковь в честь Успения Пресвятой Богородицы (ок. 1540 г.). Первым игуменом стал сам преподобный Макарий, возведенный в священный сан святителем Новгородским, митрополитом Макарием. Управляя обителью в течение нескольких лет, преподобный Макарий стяжал у Господа дар прозорливости и чудотворения. Предчувствуя кончину, преподобный передал настоятельство одному из учеников, сам же удалился на место своего первоподвижничества. Здесь преподобный Макарий мирно почил о Господе 15 августа во второй половине XVI века.

Иноки погребли своего игумена у стены созданной им Успенской церкви. В 1761 году при перестройке храма над могилой преподобного Макария Римлянина устроен придел в его честь.

Разоренный шведами в 1615 году монастырь преподобного Макария Римлянина был восстановлен в XIX веке.

Адрес: Ленинградская обл., Тосненский р-н, урочище Макарьевская пустынь. По трассе Любань – Шапки поворот на п/о Обуховец – 8 км.

Так было положено начало Троицкому Зеленецкому монастырю[10] – «Зеленой Мартириевой пустыни». Далеко распространилась слава о прозорливости преподобного и даре исцелений. Многие именитые новгородцы стали посылать приношения в обитель. На средства благочестивого боярина Федора Сыркова была построена теплая церковь, освященная в честь Благовещения Пресвятой Богородицы в память о той, первой церкви в Великих Луках, откуда он мальчиком начал свой путь к Богу.

От Пречистой Богородицы преподобный продолжал получать благодатные подкрепления. Однажды во сне Матерь Божия Сама явилась ему в келии, на лавке, в большом углу, где стояли иконы. «Я глядел, не отрываясь, на Ее святой лик, на очи, исполненные слез, готовых капнуть на пречистое лицо Ее. Встал я ото сна и был в ужасе. Зажег свечу от лампады, чтобы посмотреть, не сидит ли Пречистая Дева на месте, где я видел Ее во сне. Подошел я к образу Одигитрии и убедился, что воистину явилась мне Богородица в том образе, как изображена Она на иконе моей».

Вскоре после этого (около 1570 г.) преподобный Мартирий принял в Новгороде от архиепископа (Александра или Леонида) священство. Известно, что в 1582 году он был игуменом.

В 1595 году в Твери святой Мартирий исцелил умирающего сына бывшего Касимовского царя Симеона Бекбулатовича. На пожертвования благодарного Симеона были построены церкви в честь Тихвинской иконы Божией Матери и святителя Иоанна Златоуста – Небесного покровителя исцеленного царевича Иоанна. В 1595 году царь Федор Иоаннович дал монастырю жалованную грамоту, утвердив основанный Мартирием монастырь.

Достигнув глубокой старости и приготовляясь к смерти, преподобный Мартирий ископал себе могилу, поставил в ней своими руками сделанный гроб… Он «дал братии благословение и со словами: „Мир всем православным", – «в духовном веселии почил о Господе 1 марта 1603 года».

Преподобный был погребен близ церкви Богоматери, а затем его святые мощи покоились под спудом в церкви Пресвятой Троицы, под подвальным храмом в честь святого Иоанна Богослова. Бывший инок Зеленецкого монастыря, митрополит Казанский и Новгородский Корнилий († 1698) составил службу и написал «Житие преподобного Мартирия….».

Адрес: Свято-Троицкий Зеленецкий монастырь, Ленинградская обл., Волховский р-н, Усадищенская вол., ст. «Зеленец».

Подворье: Санкт-Петербург, пр. Обуховской обороны, 24.

Другая часть старообрядцев решила, что можно прибегать к священникам, получившим поставление в «Никонианской Церкви», если они проклянут «Никоновы новины» и получат надлежащую исправу. Эти старообрядцы стали называться поповцами, или беглопоповцами, так как принимали «беглых», т. е. покинувших своего епархиального епископа священников. У старообрядцев-беглопоповцев всегда была мечта о собственном епископе, но получить его они смогли только в середине XIX столетия. Причем и среди этих приемлющих священство старообрядцев нет литургического единства, так как одна часть из них признает иерархию, восстановленную в 1846 году находившимся за штатом Константинопольского Патриархата боснийским митрополитом Амвросием, а другая принимает иерархию, основанную в 1923 году перешедшим в старообрядчество викарным епископом Саратовской епархии Николаем (Позднеевым), который разорвал общение с Московским патриархом по причине своего уклонения в обновленчество.

Поповщина делится на Беглопоповское согласие (Древлеправославная Старообрядческая Церковь); Белокриницкое согласие (Русская Православная Старообрядческая Церковь).

В 1864 году император Александр II утвердил «Правила» о старообрядцах. Старообрядческим толкам, лояльным к светской власти, дозволялось свободно отправлять богослужение, открывать школы, занимать общественные должности, выезжать за границу. По существу произошла легализация «раскола» и прекратились гонения на старообрядцев, происходившие при императоре Николае I.

Поместный Собор Русской Православной Церкви, состоявшийся в 1971 году, признал неправоту Московского Собора 1656 года и Большого Московского Собора 1667 года, «узаконивших» раскол. Анафемы на приверженцев старых обрядов, произнесенные на этих соборах, были признаны «яко не бывшими», а сами старые обряды равночестными с принятыми в Русской Православной Церкви. Следует помнить, что взятые в отдельности обряды нимало не спасительны. По приблизительным оценкам последователей старообрядчества насчитывается около двух миллионов человек.

В Иркутск Рагузинский прибыл 5 апреля 1726 года. Встретившись с владыкой, он предложил ему возвратиться в Селенгинск и там ждать его, а сам задержался в Иркутске для необходимых дорожных приготовлений. В это время в Иркутск из Москвы вернулся архимандрит Антоний (Платковский), ранее уже бывавший в Пекине с послом Измайловым. Очень ему хотелось быть начальником тамошней миссии, и он постарался расположить к себе графа Рагузинского. Следствием происков архимандрита стало письмо посла Рагузинского в Петербург, в котором говорилось, что он не надеется на то, что китайцы примут владыку, а потому находит способным к должности начальника миссии архимандрита Антония (Платковского). Письмо было отправлено с нарочным в Петербург и там принято без проверки.

В марте следующего года святитель Иннокентий получил новый указ – опять переселиться в Иркутский Вознесенский монастырь. Начальником миссии в Пекине был назначен архимандрит Антоний.

Только владыка успел устроиться в Вознесенском монастыре, как из Петербурга пришло новое высочайшее повеление: быть ему самостоятельным епископом Иркутским и Нерченским.

На новом месте владыка Иннокентий столкнулся с теми же проблемами, что и в Селенгинске. По-прежнему не на что было жить, не было крыши над головой. Консистория отказалась платить ему жалование на том основании, что назначено оно было якобы для проживания в Китае, а не в Иркутске. В то время Иркутск еще не разросся до пределов Вознесенского монастыря, и владыке приходилось часто путешествовать по плохой дороге в город и обратно. Будучи не очень здоровым человеком и тяжело перенося переезды, он просил граждан Иркутска дать ему на время помещение. Но не нашлось среди иркутян того, кто бы принял его в свой дом.

Наконец в 1728 году провинциальная канцелярия сжалилась над владыкой и отвела ему дом боярского сына Димитрия Елезова.

Немногим более четырех лет окормлял он иркутскую паству, но и это время употребил он с великой пользой. Владыка Иннокентий не отличался крепостью здоровья, особенно страдал головными болями, но ни молитв, ни смирения плоти, не оставлял. На теле он носил власяницу, поверх которой всегда был подрясник из шкуры лося и кожаный пояс с железной пряжкой. Молиться святитель любил в пещере за монастырской оградой, которую выкопал основатель Вознесенской обители старец Герасим. Еще был у святителя обычай обходить по ночам Вознесенский храм и молиться на него с четырех сторон.

Владыка постоянно и тяжело трудился. Днем помогал тянуть сети тем, по ночам шил для учеников обувь. Своими руками посадил в монастыре два кедра. И ни на мгновение не оставлял главного дела – проповеди Слова Божия. Язычников, во множестве, обращал в Православие. Местных язычников, проживавших вокруг Иркутска, – не только семьями, но и целыми стойбищами. Из новокрещенных бурят образовалось целое поселение Ясачное.

Ему надлежало по должности творить суд, и он никогда не перекладывал на других это неприятное дело. Всегда решал сам, входил во все обстоятельства дела, быстро принимал решения.

При всех неблагоприятных условиях в его правление почти полностью закончилось строительство кафедрального Богоявленского собора. При Вознесенском монастыре еще архимандритом Платковским была устроена монгольская школа. Святитель Иннокентий не только поддержал это начинание, но открыл еще славяно-русскую школу для всех сословий.

Первый Иркутский епископ исходатайствовал из государевой казны содержание для своих преемников и средства на сооружение архиерейского дома. Им же были определены границы епархии.

Любил владыка отдохнуть в небольшом селении Малая Еланка, в пятнадцати верстах от Вознесенской обители. Здесь жили направленные из монастыря на полевые работы послушники, монахи и крестьяне. Помогая в будние дни «труждающимся и обремененным», он следил за тем, чтобы воскресные и праздничные дни никакие заботы не отвлекали бы их от службы Божией. В самой Малой Еланке была организована часовня и, владыка не раз предсказывал, что со временем на месте ее будет возведен храм. Пророчество это исполнилось в конце XIX века. При жизни владыка не раз еще поражал современников своей духовной прозорливостью.

Как-то на день Кирилла, патриарха Александрийского (9 июня), жители селения Фекского просили владыку отслужить у них Божественную литургию. «Хорошо, – ответил владыка, – отслужим. Но только вперед съездим по лету, а назад по зиме». В тот момент селяне не поняли смысла его слов, но на следующий после литургии день выпал такой снег, что владыке пришлось возвращаться в санях.

Однажды при совершении крестного хода вокруг города, начался ливень, и все промокли до нитки. И только святительских одежд не коснулась ни одна капля!

В последний раз совершал он Божественную литургию в день Покрова Пресвятой Богородицы и затем в воскресный день 3 октября. После болезнь приковала владыку к одру. Она то усиливалась, то отпускала. В минуты ухудшения здоровья владыка созывал братию, благодарил служивших ему за любовь и попечение, раздавал на память кое-что из своих вещей, а тем, кому подарков не хватило, обещал при первом укреплении сил обязательно вознаградить. Скорбел владыка, что оставляет Вознесенский храм в неисправном состоянии и не раз высказывался, что если бы положили ему жалованье, то первую тысячу рублей употребил бы на построение каменной церкви.

Жалованья при жизни он так и не дождался. Решение о начислении ему содержания и удовлетворения некоторых его нужд пришло, когда он уже ни в чем земном не нуждался.

В четверг 25 ноября страдания святителя стали чрезвычайными. Братию и всех городских священников он просил молиться о себе и отслужить после литургии параклис[14].

В субботу 27 ноября 1731 году в седьмом часу утра святитель скончался. О том было доложено вице-губернатору Жолобову. Вице-губернатор, непомерно корыстный и алчный человек, решил воспользоваться случаем и отобрал не только все имущество владыки, но и часть монастырского достояния. Обобрав, таким образом обитель, он лишил братию не только возможности похоронить святителя Иннокентия, но даже и литургию невозможно было совершать за неимением вина. И только после настойчивой просьбы Жолобов выделил на погребение святителя триста рублей, запретив при этом впредь обращаться к нему.

Погребение святителя было совершено 5 декабря.

Вскоре после кончины святителя Господь явил суд над его обидчиками. Архимандрит Антоний (Платковский), до последней степени обесчещенный в Пекине иноверцем Лангом, который публично и жестоко избил его, в узах был провезен мимо Вознесенской обители в Петербург. Там его ожидало лишение сана и заточение. Корыстолюбивому вице-губернатору Жолобову по приговору уголовного суда в Петербурге отрубили голову.

Через тридцать три года после кончины святителя во время ремонта Тихвинской церкви было обнаружено, что тело его, одеяние и даже бархат на гробе не тронуло тление, хотя само место погребения было сырым и затхлым.

Еще через два года настоятель Вознесенского монастыря архимандрит Синесий (Иванов) в день храмового праздника Вознесения Господня стал свидетелем чуда. За трапезой после Божественной литургии присутствовал губернатор немец Фрауендорф. О нетленных останках святителя он был наслышан и очень хотел посмотреть их. Сколько ни отклонял это желание иноверца присутствовавший на празднике епископ Софроний, изменить решение губернатора не удалось. Владыка Софроний, преподобный Синесий и Фрауендорф подошли к могильному склепу святителя, но не смогли увидеть гроба – он был покрыт большим слоем снега. После отъезда губернатора даже следов снега не могли обнаружить.

11 июня 1783 года при сильном ветре загорелась Вознесенская обитель. Весь Иркутск от мала до велика прибежал на пожар, но погасить его не представлялось возможным. Пламя охватило все каменные строения обители и, конечно, деревянную Тихвинскую церковь, под которой почивали мощи святителя. Надежды на спасение нетленных мощей не оставалось никаких. Тогда горожане обратились к прибывшему на пожар преемнику владыки Софрония, преосвященному Михаилу (Миткевичу), с просьбой попытаться достать мощи из огня. «Ежели покойный Иннокентий угодил Богу, – ответил тот, – то ради его нетленных мощей Всемогущий Господь спасет и церковь». В ту же минуту огонь погас.

Слава о новом заступнике множилась среди православных. Отовсюду епархиальному начальству слались письменные свидетельства о его заступничестве. В последних числах сентября 1800 года преосвященному Вениамину, епископу Иркутскому, пришло письмо за подписью 389 человек с изложением просьбы об открытии честных и нетленных мощей святителя для всенародного чествования. Последнее требование привело владыку Вениамина в некоторое недоумение, разрешение которому помогло секретное инспектирование Иркутского края. По высочайшему повелению здесь находились сенаторы Ржевский и Левашов, которые также направили владыке Вениамину письмо.

«Как самовидцы, – писали сенаторы, – не только нетленности тела сего, как сами обонявшие благоухание, как личные свидетели повествований о его многоразличных чудес поставляем себе долгом иметь от Вашего преосвященства, десять лет управляющего епархиею, все сведения о нетленном чудотворце для доклада по нашей обязанности Государю Императору».

Преосвященный передал сенаторам письмо для государя и приложил к нему выписку о случаях чудотворений от мощей святителя, числом более ста. Государь потребовал от Синода рассмотрения дела, и уже по распоряжению Синода в Иркутск прибыл Казанский викарный архиерей Иустин. Владыка Иустин лично освидетельствовал мощи святителя, расспросил под присягой некоторых свидетелей чудотворений и вместе с епископом Вениамином 5 марта 1801 года докладывал Синоду. Доклад содержал подробное описание освидетельствования мощей, проведенное для большей достоверности в присутствии светских лиц – губернатора Алексея Ивановича Толстого с чиновниками, городского головы купца Петра Авдеева со многими почетными гражданами. Все участники освидетельствования подтвердили действительную сохранность останков святителя. Гроб и облачение святителя были также в совершенном нетлении.

Спустя два года Синод направил владыке Вениамину запрос о том, не наблюдаются ли изменения в теле святителя Иннокентия, и не было ли за это время достопамятных событий.

Преосвященный Вениамин отвечал, что перемен в состоянии мощей по-прежнему не наблюдается, всенародное почитание святейшего продолжается и ширится, что сам он, епископ Вениамин, «убежден совестью признавать ходатайство святого Иннокентия у милосердия Божия уважаемым». В первый день декабря 1804 года Святейший Синод с Высочайшего соизволения объявил: тело первого епископа Иркутского Иннокентия огласить за совершенно святые мощи и с подобающим благоговением Иркутскому епископу Вениамину с прочим духовенством поставить в церкви Иркутского Вознесенского монастыря наверху, либо в другом достойном месте, с установлением празднования ему 26 ноября, на день памяти преставления сего святителя.

Известие об открытии мощей святителя Иннокентия в Иркутске было получено 19 января 1805 года. 2 февраля, на Сретение Господне, преосвященный Вениамин принял святые мощи из склепа, поставил их посреди Тихвинской церкви и отслужил перед ними Божественную литургию. Через неделю, 9 февраля, мощи святителя при величайшем стечении народа торжественно, с крестным ходом и преднесением чудотворной иконы Казанской Божией Матери, были перенесены из Тихвинской церкви в соборную Вознесенскую.

В память о первом перенесении мощей святителя ежегодно в Иркутске совершался крестный ход с иконой Казанской Божией Матери. Так было вплоть до 1920 года, времени жесточайших гонений на христиан.

Зимой 1920 года начались аресты насельников Вознесенской обители. В 1921 году мощи святителя Иннокентия были вскрыты для «медицинского освидетельствования». Под усиленной охраной, мощи были увезены в неизвестном направлении…

Долго мощи святителя считались безвозвратно утерянными. В 1990 году в одном из подсобных помещений ярославской церкви Николы Надеина были обнаружены неизвестные мощи. С помощью идентификации на кафедре судебной медицины Ярославского мединститута провели экспертизу, кроме того, описание мощей, сделанное ярославскими медиками, полностью совпало с данными акта, составленного в 1921 году в Иркутске.

2 сентября 1990 года мощи святого Иннокентия возвращены в Иркутск, и на начало XXI века находятся в Знаменском монастыре.

Святителю Софронию весьма помогла монгольская школа при Вознесенском монастыре. Святитель Софроний перевел ее из монастырских стен в архиерейский дом, чтобы лично руководить ходом образования и воспитания будущих пастырей, увеличил количество преподаваемых в ней предметов и расширил их объем. Находил он время и для педагогической работы – сам преподавал в школе славянский и русский языки.

Для непосредственного знакомства с духовенством обширной Иркутской епархии святитель «не нуждою, но волею и по Бозе» усердно посещал самые отдаленные от Иркутска города: Нерчинск, Якутск, Киренск. Целые месяцы, не жалея себя, проводил он в пути, часто передвигаясь по сибирским дебрям верхом на лошадях. Встречи с паствой, никогда прежде не видавшей архиереев, а тем более архиерейской службы, оказывала на нее глубокое воспитательное воздействие. Святитель входил в самое тесное общение со священниками и мирянами, все хотел видеть своими глазами, награждал усердных служителей, смещал негодных.

Восстанавливая кафедру, святитель составил и разослал по епархии увещательное послание, предписав благочинным следующее: «Призывать всем священникам идоляторов (идолопоклонников) к познанию Истиннаго Бога: принявших святое крещение учить вере и правым догматам как возможно кратко, применяясь к деяниям апостольским; желающих крестили бы, начальнейших людей учили бы грамоте и показывали, что есть закон христианский.

Доносили бы о принявших святое крещение в светскую команду для дарования льготы от ясака, и в консисторию для сведения, и новокрещенным давали бы от себя билет.

Принявших крещение увещевать, чтобы к шаманам не ходили, учения их не слушали, идолов не имели и не кланялись им.

Повседневно продолжительных молений не полагали бы, только бы по четвертой заповеди в праздники собирались, а повседневно – по утру и ложась спать, краткими молитвами молились; и молитвы те, аще возможно, перевесть на их язык и, главнее всего, молитву пред начатием дела, молитву Господню и Пресвятой Богородице.

Посты с различением брашен не налагались бы, но учили бы при каких ни на есть брашнях всегдашнего воздержания, и сказывали бы, что объядение и пьянство – великий грех есть.

О делах милосердия учили бы, чтоб всяк от имения своего подавал всякому брату неимущему.

Смотрели бы, чтобы новокрещенные не держались шаманства, волшебства, чародейства и колдовства, примет счастья, всиречи словесных и бессловесных и прочаго суеверия.

По приобщении святых Таин наказывали бы новокрещенным, дабы жили благоговейно, воздержно, яко христианам прилично.

Проведывали бы, не имеют ли новокрещенные двух жен, и кто имеет таковых, разлучали бы и велели бы жить с единою женою, с которою пожелает, повенчав их и наказав жить воздержанно и целомудренно.

О препятствующих проповеди среди идоляторов доносить кому следует.

Не желающим святого крещения, после обращения и увещевания принуждения не чинить и никаких угроз не делать, понеже христианской проповеди надлежит любовь со смирением, кротостию и тихостию, понеже сердце человеческое насильствуемо быть не может».

Но положение новокрещенных было тяжелым. Сородичи смотрели на них как на отщепенцев. Поэтому многие из обращенных уходили из своих семей и поступали в услужение к русским или жили у воспреемников. Но были случаи, когда непривычные условия новой жизни и тоска заставляли их убегать назад в свои родные улусы. Появились следственные дела «о оказавшихся из новокрещенных в свои улусы побегах». Всевозможные меры, принимавшиеся духовенством к насаждению новокрещенных от языческого влияния, были не всегда эффективны. И использовать здесь силу святитель воспрещал. Так, им было отказано в посылке на Байкал отряда казаков, «для сыску беглых новокрещенных, дабы казаки не могли братским обид и разорения произвести».

Святитель много сил и энергии тратил на строительство. В Вознесенском монастыре был сооружен каменный соборный храм во имя Вознесения Господня, в который в 1805 году были перенесены мощи святителя Иннокентия, в Знаменском женском монастыре сооружен каменный храм во имя Знамения Божией Матери. В самом городе построены были четыре храма, и при Богоявленском соборе устроен придел во имя Казанской иконы Божией Матери, в котором впоследствии был погребен сам строитель – святитель Софроний. Построен был также каменный архиерейский дом с каменной же вокруг него оградой. Консистория, помещавшаяся в Вознесенском монастыре, была переведена в Иркутск, в новое здание.

Святителем прилагалось всяческое старание к открытию новых приходов, снабжению церквей приличной утварью, ризницей, устройству колокольного звона, лучшей постановке в церквах пения.

Архипастырские труды владыки сочетались с истинно подвижническим образом его жизни. Питался он скудно, спал на какой-нибудь коже на полу, непрестанно молился.

Щедрость святителя Софрония не знала границ. Его жилище и весь Вознесенский монастырь были переполнены больными, бездомными, сиротами. Народ шел к нему тысячами.

Святитель скончался 30 марта 1771 года во втором часу по полудни. После кончины, пришедшейся на второй день Святой Пасхи, прикрытый крышкой гроб с телом святителя целых шесть месяцев и десять дней простоял поверх пола в устроенном им Казанском приделе Иркутского собора. Все это время тело оставалось нетленным. И вскоре же от гроба святителя начались чудеса и исцеления больных. Таких чудес, только записанных и проверенных, еще до канонизации святителя насчитывалось шестьдесят восемь.

К его могиле стали приходить не только жители Иркутска и Забайкалья, но и страждущие и больные со всей Сибири.

8 марта 1909 года особой комиссией было произведено официальное освидетельствование останков святителя, причем обнаружилось, что через сто тридцать восемь лет, несмотря на близость к воде (рядом протекает река Ангара), несмотря на постоянную сырость в пещере и под полами собора, особенно в летнее время, гроб, одеяние и тело святителя Софрония сохранились нетленными.

В 1909 году в Иркутске состоялся Миссионерский съезд, который своим постановлением выразил желание ходатайствовать о прославлении святителя Софрония перед Святейшим Синодом. В следующем году 19 марта иркутский архиепископ Тихон (Донебин) обратился в Синод со своим личным ходатайством. В 1914 году архиепископ Иркутский Серафим сделал Синоду подробный доклад о житии и чудесах, исходящих от нетленных мощей святителя Софрония.

Однако прославление святителя состоялось лишь в 1918 году.

От неустановленной причины в храме произошел пожар, уничтоживший гробницу и нетленные мощи святителя Софрония. Знаменательно, что это событие совпало со днем хиротонии святителя, бывшем в 1753 году, и с новым праздником будущей безбожной власти – Первомаем (18 апреля по старому стилю), в то время уже достаточно широко и по-своему празднуемым – с пьянками, драками и «красными петухами», как тогда называли пожары.

Особая комиссия из духовных лиц, мирян, представителей судебной власти, экспертов-медиков и одного химика освидетельствовала прах и кости святителя, сохранившиеся после пожара, и благоговейно сложила останки в специальный ковчежец.

Сразу после пожара во много раз выросло число его почитателей, увеличилось количество панихид, уже перед ковчежцем. По рукам богомольцев и раньше ходили подписные листы с требованием скорейшего прославления угодника Божия, теперь их количество значительно увеличилось. Выросло число заявлений о новых чудесах и знамениях, совершившихся по молитвенному предстательству святителя, причем многие из тех, кто пережил подобное чудесное явление, свидетельствовали об этом на Иркутском епархиальном съезде перед всеми собравшимися. В адрес съезда поступили обращения из других епархий с поддержкой стремления иркутян к прославлению святителя Софрония. Обращения поступали не только из Сибири, но и из далекой Тверской, Киевской и других епархий.

Это ходатайство перед Святейшим Синодом было возбуждено и передано оттуда в совет Всероссийского Священного Собора. Кроме донесения высокопреосвященного Иоанна Иркутского Собору были представлены все обращения и заявления с описанием чудес, проверенных специальной комиссией, листы с подписями свыше 18 000 человек.

Собор епископов нашел благовременным осуществить благочестивое желание многочисленных почитателей памяти в Бозе почившего святителя Софрония.

Само торжество прославления, сроки которого деяниями Собора было предложено определить Иркутскому архиерею самому, сообразуясь с мнением патриарха и местными условиями, ориентировочно планировалось на 30 июня.

Вместе с тем, в адрес патриарха и Синода поступила записка от причта Иркутского кафедрального собора с просьбой отложить торжество погребения святителя, по крайней мере, до 8 октября.

Помимо опасений не уложиться в оставшееся до 30 июня время, серьезными представлялись политические и экономические причины. Страна находилась в состоянии гражданской войны; для богослужений не хватало свечей, муки, вина, деревянного масла; не было икон святителя; кроме всего для организации празднования нужно было получить разрешение у новых властей, а между тем «новая власть в лице комиссаров устройство торжества в ближайшее время находит неудобным». «Наконец, – пишут клирики Иркутска, – в городе в настоящее время крайне напряженная обстановка вследствие движения Белой Армии с Дальнего Востока. Во что это выльется через месяц-другой, сказать трудно».

Против таких доводов трудно было что-либо возразить, и патриарх дал согласие на перенесение срока прославления на более благоприятное время. В минуту разногласий о времени прославления сам святитель Софроний явился архиепископу Иоанну и рек ему: «Мужайся!», чем вдохновил его пойти наперекор видимым препятствиям. Торжество состоялось именно 30 июня.

С 1937 года, после закрытия этого храма, святыня пребывает под спудом.

Существует предположение, что она несколько лет находилась в Алексеевской женской обители близ Арзамаса, основанной преподобным Феодором Санаксарским (Ушаковым).

В Петербурге, определенного местожительства Ксения не имела. Она целый день бродила по Петербургской стороне в районе прихода Церкви святого Апостола Матфея[16].

Мало-помалу к странностям блаженной привыкли, поняли, что она не простая побирушка-нищая, а какая-то особенная. Многие поэтому стали жалеть ее, старались чем-либо помочь ей. Эта жалость особенно стала проявляться с того времени, как камзол и кафтан мужа на блаженной совершенно истлели, и она стала одеваться зимой и летом в лохмотья, а на босых ногах, распухших и красных от мороза, носила рваные башмаки. Видя едва одетую, измокшую или зазябшую юродивую, многие давали ей теплую одежду, обувь, милостыню, но Ксения ни за что не соглашалась надеть на себя теплую одежду и всю жизнь проходила в жалких лохмотьях – красной кофте и зеленой юбке, или, наоборот, – в зеленой кофте и красной юбке. Выбор этих цветов не случаен – это цвет мундиров российской армейской пехоты, в которой, вероятно, служил ее муж.

Санкт Петербург – военная столица, XVIII век время военных побед – облик блаженной Ксении противопоставлен облику героев того времени. Воин мужчина, а она – слабая женщина. Богатство дворцов, грохот пушек и парадов, чеканный слог приказов – и ее великое смирение, тихая, нищая, бездомная жизнь, малопонятная речь… Другой мир – иные ценности.

Милостыню она не принимала, а брала лишь от добрых людей «царя на коне» (копейки с изображением всадника), и тотчас же отдавала этого «царя на коне» таким же беднякам, как и сама она.

Ксения изредка заходила к своим знакомым, обедала у них, а затем снова отправлялась на улицу.

Где она проводила ночи, долгое время оставалось неизвестным. Этим заинтересовалась полиция. Оказалось, что Ксения, несмотря ни на какое время года, несмотря ни на какую погоду, уходит на ночь в поле, коленопреклоненно становится здесь на молитву и не встает уже до самого восхода солнца, попеременно делая земные поклоны на все четыре стороны.

Рабочие, возводившие каменную церквь на Смоленском кладбище, стали замечать, что ночью, во время их отсутствия на стройке, кто-то таскает на леса целые горы кирпича.

Оказалось, что это была раба Божия, блаженная Ксения.

– Когда ты спишь, Андрей Федорович? – спрашивали блаженную.

– Успеем выспаться в земле, – отвечала она. Блаженная Ксения очень заботилась, чтобы фундамент церкви укладывали особенно прочно.

– Много ей придется вынести, – говорила она, – но устоит… Ничего…

Действительно, в наводнение 1824 года, отображенное А.С. Пушкиным в поэме «Медный всадник», когда было разрушено кладбище, снесено множество крестов и могил, уничтожены кладбищенские книги, храм подвергся большой опасности, но все же устоял.

Ксения Блаженная подвигом духовной и телесной нищеты, любви к ближним и молитвою стяжала дар прозорливости. Этим своим даром многим помогала Ксения в деле жизненного устройства и душевного спасения, о чем свидетельствуют известные случаи, сохранившиеся в памяти жителей Петербургской стороны:

Однажды Ксения, зайдя в гости к купчихе Крапивиной, беседовала с хозяйкой и принимала от нее угощения. Жалея молодую купчиху, столь радушно ее принимавшую, и предвидя ее близкую смерть, Ксения пожелала сказать ей о необходимости должного христианского приготовления к смерти. Посему, входя, она во всеуслышание сказала между прочим: «Вот зелена крапива, а скоро-скоро завянет». Все слышавшие это гости Крапивиной не придали словам Ксении должного внимания, однако позднее, после внезапной скоропостижной смерти молодой купчихи, вспомнили эти слова и были поражены.

В другой раз пришла Ксения к своей хорошей знакомой Параскеве Антоновой, которой она раньше подарила дом свой, и говорит ей: «Вот ты тут сидишь да чулки штопаешь и не знаешь, что тебе Бог сына послал! Иди скорее на Смоленское кладбище!».

Антонова, поспешно побежала на Смоленское кладбище. На одной из улиц Васильевского острова вблизи Смоленского кладбища Антонова увидела большую толпу. Оказалось, что какой-то извозчик сбил с ног беременную женщину, которая тут же на улице разрешилась от бремени мальчиком, а сама скончалась. Параскева Антонова взяла ребенка к себе. Узнать, кто была его умершая мать, кто был его отец, несмотря на усиленные старания, как Петербургской полиции, так и самой Антоновой, не удалось.

Она дала ему прекрасное образование и воспитание. Впоследствии он сделался видным чиновником и до самой смерти берег и покоил свою приемную мать.

Евдокия Денисьевна Гайдукова, скончавшаяся в 1827 году, принадлежала к числу тех лиц, которых любила и иногда посещала блаженная Ксения. Однажды обрадованная ее приходом, Евдокия Денисьевна поспешила накрыть на стол, усадила за стол Ксению и стала угощать ее, «чем Бог послал». Кончился обед. Евдокия Денисьевна стала благодарить Ксению за ее посещение и извиняться за плохое угощение.

«Не взыщи, – говорила она, – голубчик, Андрей Федорович, больше мне угостить тебя нечем, ничего сегодня не готовила».

«Спасибо, матушка, спасибо за твое угощение, – ответила Ксения, – только лукавить-то зачем? Ведь побоялась же ты дать мне уточки!»

Сильно сконфузилась Евдокия Денисьевна; в печи у нее действительно была жареная утка, которую она приберегла для отсутствующего мужа. Тотчас же бросилась Евдокия Денисьевна к печке и стала вынимать оттуда утку. Но Ксения остановила ее: «Нет, нет, что ты! Не надо, не надо, я не хочу утки. Ведь я знаю, что радехонька меня всем угостить, да боишься своей кобыльей головы. Зачем же его сердить?»

Кобыльей головой Ксения называла мужа Евдокии Денисьевны, которого не любила за его пьянство, грубый характер и за скверную ругань в пьяном виде.

К числу знакомых блаженной Ксении принадлежало семейство Голубевых, состоявшее из матери – вдовы и 17-летней красавицы-дочки. Ксения очень любила эту девушку за ее кроткий, тихий нрав и доброе сердце. Однажды заходит к ним в гости Ксения. Мать и дочь сидели за столом и готовили кофе. «Эх, красавица, – сказала Ксения, обращаясь к девушке, – ты вот тут кофе варишь, а муж твой жену хоронит на Охте. Беги скорее туда!» «Как так?! – отвечала девушка. – У меня не только мужа, но и жениха-то нет. А тут какой-то мой муж да еще жену хоронит?» «Иди», – сердито отвечала Ксения, не любившая каких-либо возражений.

Голубевы тотчас же послушались приказания блаженной и отправились на Охту. Здесь они увидели, что к кладбищу направляется похоронная процессия.

Они замешались в толпу провожавших и пошли вместе с процессией на кладбище. Хоронили молодую женщину, жену доктора, скончавшуюся от неблагополучных родов. Кончалось и погребение. Народ стал расходиться по домам. Пошли и Голубевы.

Но тут они неожиданно наткнулись на горько рыдавшего молодого вдовца, который при виде могильного холма над прахом любимой супруги потерял сознание и бесчувственно свалился на руки подбежавшим к нему Голубевым. Они постарались привести его в чувство, познакомились с ним, и через год юная Голубева стала женой доктора.

Однажды встретила Ксения на улице свою знакомую, остановила ее и, подавая медный пятак с изображением всадника, сказала: «Возьми пятак, тут царь на коне; потухнет!» Женщина взяла пятак, попрощалась с Ксенией и, недоумевая, что бы значили странные слова ее, пошла домой. Но едва она вошла в ту улицу, где жила, как увидела, что загорелся дом ее. Не успела, однако, она добежать до своего дома, как пламя было потушено.

Накануне праздника Рождества Христова 24 декабря 1761 года блаженная Ксения целый день бегала по улицам Петербургской стороны и всюду громко кричала: «Пеките блины, пеките блины; скоро вся Россия будет печь блины!»

На другой день, т. е. 25 декабря 1761 года по Петербургу вдруг разнеслась страшная весть: императрица Елизавета Петровна неожиданно скончалась. Тут только всем стало понятно, что блаженная предсказывала смерть императрицы.

Императрица Анна Иоанновна, желая упрочить русский престол за потомством отца своего, царя Иоанна Алексеевича (брата Петра Великого), вызвала к себе племянницу свою Анну Леопольдовну, выдала ее замуж за принца Антона Ульриха и, когда от этого брака родился сын Иоанн (1740), то назначила его своим наследником. По смерти Анны Иоанновны Иоанн I Антонович действительно был провозглашен императором (1740). Спустя год после этого, а именно – с 24 на 25 ноября 1741 года, в России произошел государственный переворот. Императрицей была провозглашена дочь Петра Великого, Елизавета Петровна.

Иоанна Антоновича заключили в Шлиссельбургскую крепость, а родителей его сослали в ссылку в Холмогоры, где они и скончались. Несчастный Иоанн Антонович протомился под строгим надзором в Шлиссельбургской крепости около 23 лет. В 1764 году, уже в царствование императрицы Екатерины Великой, один из караульных офицеров – Мирович задумал освободить Иоанна Антоновича из заточения и провозгласить императором. Но попытка Мировича не удалась. Во время происшедшего столкновения Иоанн Антонович был убит.

За три недели до этого печального события блаженная Ксения стала целыми днями горько плакать. Все, встречавшиеся с ней, видя ее в слезах, жалели ее, думая, что кто-нибудь ее обидел, и спрашивали ее: «Что ты, Андрей Федорович, плачешь? Не обидел ли тебя кто-нибудь?» Блаженная отвечала: «Там кровь, кровь, кровь! Там реки налились кровью, там каналы кровавые, там кровь, кровь». Никто не понимал странных слов ее. Лишь три недели спустя, когда по Петербургу разнеслась молва о страдальческой кончине Иоанна Антоновича, все поняли, что своим плачем блаженная предсказывала его смерть.

Стали замечать, в каком бы доме или семье не побывала блаженная, там всегда водворяется мир и счастье. Если она заходила в лавку, где до того времени не было торговли, и брала себе какую-либо ничтожную из продающихся вещей – орешек, пряничек, то лавка начинала отлично торговать, потому что народ спешил купить что-нибудь именно в той лавке, куда заглянула блаженная.

Извозчики заметили, если кому-либо из них удавалось хоть несколько шагов провезти блаженную, то у того целый день езда шла отлично, и он делал хорошую выручку. Вот почему извозчики, еще издали увидев блаженную, наперегонки мчались к ней на своих пролетках и умоляли, хотя бы только присесть в их коляску, в полном убеждении, что это даст им хороший заработок.

Матери замечали, что если блаженная приласкает или покачает в люльке больного ребенка, тот непременно выздоровеет. Поэтому, завидев блаженную, они спешили к ней со своими детьми и просили ее благословить или приласкать их.

Муж блаженной Ксении был похоронен на Смоленском кладбище. Она часто приходила туда, иногда там и спала. Вероятно, ее и похоронили рядом с могилой мужа, но точно определить год рождения и год смерти блаженной пока невозможно.

Достоверно известно, что уже с 20-х годов XIX столетия на могилу Ксении народ стекался толпами. Вся земля с могильной насыпи над гробом усопшей по горсточке разносилась посетителями; ежегодно приходилось делать новую насыпь, и опять насыпь разбиралась посетителями. Положили сверху могильной насыпи каменную плиту; но посетители разбили плиту на мелкие кусочки и разнесли по домам; положили новую плиту, и с этой плитой случилось то же.

Могилу Ксении обнесли оградой, к которой прикрепили кружку для сбора пожертвований на сооружение над могилой часовни. На собранные таким образом деньги, над ее могилой была сооружена небольшая часовня. Над дверью с наружной стороны сделали надпись: «Раба Божия Ксения». Могильную насыпь облицевали мрамором, а сверху положили плиту со следующею, неизвестно кем составленною, надписью: «Во имя Отца и Сына, и Святого Духа. На сем месте положено тело рабы Божией Ксении Григорьевны, жены придворного певчего, в ранге полковника, Андрея Федоровича. Осталась после мужа 26 лет, странствовала 45 лет, а всего жития 71 год; звалась именем Андрей Федорович. Кто меня знал, да помянет мою душу для спасения души своей. Аминь».

В 1901 году по проекту А.А. Всеславина была начата постройка новой часовни в русском стиле, освященной в октябре 1902 года.

В советское время власти пытались предать забвению имя блаженной Ксении. В августе 1940 года постановлением горисполкома часовня была закрыта. Во время Великой Отечественной войны в ней находился склад тары из-под горюче-смазочных материалов. Мраморные плитки с гробницы блаженной разобрали. Утварь из цветного металла сдали в переплавку, почти все иконы сожгли.

По окончании войны, уступая настойчивым просьбам верующих, в 1946 году было получено разрешение на открытие часовни, которая вскоре была отреставрирована. С девяти утра до девяти вечера там служились панихиды при большом стечении народа.

В 1960 году часовню вновь закрыли. В ее стенах по указанию городских властей пытались устроить скульптурную мастерскую, но работать в ней было невозможно: утром, придя в мастерскую, рабочие не раз находили вместо скульптур черепки. «Могилу Ксении, – вспоминает Марфа, певчая храма Смоленской иконы Божией Матери, – замуровали, поставили на ней постамент. На этом постаменте работали мастера. Словно на трясине… Ни одного гвоздика не дала им вбить Христова угодница – все валилось из рук… Тогда решили наладить изготовление статуй типа „Женщина с винтовкой", „Девушка с веслом". Опять незадача. Сколько раз, бывало, крепко-накрепко запрут мастера часовню, утром приходят, а вместо скульптур одни черепки…» Работу в мастерской пришлось прекратить.

Верующие пытались очистить часовню, и двое молодых людей были брошены за это в тюрьму сроком на пять лет. Но никакими усилиями безбожников невозможно было заглушить в народе память о блаженной и веру в ее помощь. К ее могиле, находящейся в часовне, стекались паломники со всей России. В щели забора, которым обнесли часовню, вкладывали тысячи записочек и даже такого содержания: «Матушка, Ксенюшка, помоги сдать научный атеизм».

Ксения Блаженная подлинно Петербургская святая, третье столетие несет к ней молитвы и горести православный люд. Особенность в том, что об исцелении просят, о скорбях домашних, чтобы сын бросил пить, чтобы муж вернулся, мир воцарился в семье, просят о замужестве, о даровании детей, о работе, об облегчении воинской службы… И если ежедневный многотысячный поток паломников не иссякает – значит помощь приходит!

В 1984 году часовню передали общине храма во имя Смоленской иконы Божией Матери. Часовню подняли из руин всем миром. Она была вновь освящена в 1987 году.

В дни празднования Тысячелетия Крещения Руси митрополит Алексий (Патриарх Московский и всея Руси) всенародно огласил перед часовней Деяние Поместного Собора Русской Православной Церкви 1988 года о причислении блаженной Ксении Петербургской к лику святых (в Русской Православной Церкви за рубежом прославление блаженной Ксении состоялось в 1978 году).

В 1991 году в ленинградском издательстве «Лицей» вышла детская книжечка о блаженной Ксении. Иллюстрации к ней создал Александр Федорович Кабанин и удивительно, что именно его рисунки стали основой для иконного образа святой.

Боролся за независимость Черногории от Турции, пресекал племенной сепаратизм в самой Черногории, провел разграничение черногорско-австрийской границы в Адриатическом Приморье.

Сторонник югославянского единства. Во внешней политике ориентировался на Россию.

Основал в Цетине школу и типографию. Издал сборник народных песен «Зеркало сербское» (1845 г.), куда включил и песни собственного сочинения. Является автором сборников стихов «Цетинский пустынник» (1834 г.), «Лик ярости турецкой» (1834 г.), эпической поэмы «Свободиада» (1835 г., опубликована 1854 г.). Вершина творчества – поэмы «Луч микрокосма» (1845 г.), «Горный венец» (1847 г.), «Самозванец Степан Малый» (1847 г., изд. 1851 г.).

Скончался в 1851 году от туберкулеза.

По завещанию, святитель Петр (Негош) похоронен на вершине горы Ловчен в часовне. В Социалистической Югославии вместо часовни был сооружен мавзолей.

Семен Иванович Яновский, аристократ по происхождению, был человеком всесторонне образованным и начитанным, но его религиозно-философские взгляды сводились к модному в те времена деизму. Христианства он, по существу, не знал (хотя формально считался христианином). Православие, Церковь, Таинства – были для него понятиями, не заслуживающими серьезного внимания. Преподобный Герман много беседовал с ним. Впоследствии С.И. Яновский писал: «Такими постоянными беседами и молитвами святого старца Господь совершенно обратил меня на путь истинный, и я сделался настоящим христианином». Он называл старца «святым мужем», «великим подвижником»; как великую драгоценность он хранил у себя письма преподобного Германа. Такое же благоговение к личности святого испытывали и многие другие его современники.

Отец Герман жил сначала возле храма миссии, на Кадьяке, а в период между 1811 и 1817 годами в поисках уединения переселился на пустынный остров Еловый (Спрус) в 2 верстах от острова Кадьяк, назвав свою обитель Новым Валаамом.

Здесь выкопал землянку, позднее построил возле нее бревенчатую келью. Постелью старцу служила небольшая скамья, под голову он подкладывал 2 кирпича, укрывался доской. Одежда его была одна и та же зимой и летом: меховая парка, надетая на голое тело, поверх нее подрясник и ряса, на голове клобук, на ногах сапоги. Носил 15-фунтовые вериги. Ел очень мало: немного рыбы и овощей. Время, свободное от богослужения, проводил в трудах – занимался огородом, к зиме запасал грибы и рыбу. Все, что приобретал, отдавал бедным и сиротам. Со временем недалеко от кельи были построены часовня и дом для посетителей, в котором также находилось училище для сирот. Прп. Герман учил детей Закону Божию и пению.

Однажды по его молитвам прекратилось наводнение, в другой раз – пожар. Старец обладал даром прозорливости. Так, он предсказывал, что в Америке будет свой архиерей, что вскоре и исполнилось. В 1840 году была образована на Североамериканском континенте епархия, во главе ее стал свт. Иннокентий (Вениаминов).

Вероятно, в 1835 году прп. Герман полностью ослеп. В последние годы вел уединенную жизнь, редко выходя из кельи и постоянно пребывая в подвигах поста и молитвы. Он открыл духовным чадам время своей смерти и обстоятельства погребения.

13 декабря 1836 года он попросил зажечь перед иконами свечи и почитать Деяния святых Апостолов. Во время чтения о трудах святых благовестников святой старец Герман перешел от земных трудов к небесному упокоению на 81 году жизни. Преподобный Герман с любовью отзывался на нужды и скорби людские в дни своей земной жизни. Не оставляет он в беде взывающих к нему и после своего преставления.

Наиболее известный случай находится в жизнеописании первого православного епископа в Америке – святителя Иннокентия. В 1842 году святитель на бриге «Охотск» направлялся на остров Еловый. Из-за бури корабль долго не мог войти в гавань, и жизнь команды и пассажиров была под угрозой. Святитель Иннокентий обратился с молитвой к преподобному Герману: «Если ты, отец Герман, угодил Господу, то пусть переменится ветер». Не прошло и четверти часа, как ветер переменился и сделался попутным. И вскоре святитель, спасшийся от бури, служил панихиду на могиле преподобного Германа.

С 1860-х годов Русская Православная Церковь знала о большом местном почитании памяти старца Германа на Кадьяке.

В 1867 году один из Аляскинских епископов составил записку о его жизни и чудесах.

Первый доклад об отце Германе был напечатан в Валаамском монастыре в 1868 году.

В 1936 году – другой русский православный монах – архимандрит Герасим (Шмальц)[18] прибыл на остров Еловый и долго жил там, как преподобный Герман за сто с лишним лет до него. Перед своей кончиной в 1969 году архимандрит Герасим открыл останки своего славного предшественника и построил здесь небольшую часовню.

Исцеления, связанные с молитвенным заступничеством старца Германа, записывались в течение долгого периода (со времени его жизни и до 1970 года).

9 августа 1970 года на острове Кадьяк в соборе Воскресения Христова митрополит всей Америки и Канады Ириней (Бекиш) (см. Приложение, стр. 571) в сослужении сонма архиереев совершил торжественное прославление прп. Германа в лике равноапостольных святых. Мощи прп. Германа были положены в соборе в деревянную раку, на которую были возложены принадлежавшие святому камилавка и железные крест с параманом.

В тот же день, 9 августа 1970 года, прп. Герман был прославлен РПЦЗ в кафедральном соборе в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» в Сан-Франциско.

Определением Священного Синода РПЦ от 12 ноября 1970 года имя прп. Германа было внесено в месяцеслов. Он стал первым православным святым в Америке.

В августе 1831 года святитель Мелетий был переведен на Иркутскую кафедру, с возведением в сан архиепископа. Большое внимание уделял святитель просвещению малых народов России светом Евангельского учения. Святитель основал церкви на севере Камчатки, в северо-восточной части Иркутской епархии и вдоль реки Алдан, на тракте от Якутска до Охотска. Он часто обозревал обширную епархию, был на побережье Охотского и Ледовитого морей, в пределах Северной Америки, где тогда трудился знаменитый Апостол Сибири священник Иоанн Вениаминов (впоследствии святитель Иннокентий).

Путешествуя по Сибири и берегам Тихого океана, святитель Мелетий общался с населением, исповедовавшим ламаизм. Святитель с кротостью убеждал оставить заблуждения и объяснял евангельские истины язычникам: тунгусам, бурятам, камчадалам, а также жителям Курильских и Алеутских островов.

После неутомимых трудов здоровье святителя ухудшилось, его перевели в 1835 году на Слободско-Украинскую кафедру (впоследствии Харьковская и Ахтырская).

И здесь святитель Мелетий уделял большое внимание духовным учебным заведениям, много заботился о быте и образовании духовенства. Он поднял вопрос о восстановлении тех монастырей и духовных училищ, которые упразднила императрица Екатерина II. Большое внимание уделял святитель борьбе с расколом.

2 июля 1839 года святитель Мелетий возглавил торжество в г. Ахтырке по случаю 100-летия со дня явления чудотворной иконы Божией Матери, именуемой Ахтырской.

Блаженная кончина святителя последовала в ночь на 29 февраля 1840 года. После причастия, со словами «Ныне отпущаеши», святитель осенил себя крестным знамением и, обращаясь ко всем со словами «Простите меня», – отошел ко Господу.

4 марта 1840 года святитель Мелетий был предан земле епископом Курским Илиодором в усыпальнице под Крестовой церковью Покровского монастыря.

С первых дней кончины святителя верующие люди твердо уповали на предстательство святого Мелетия пред Богом и получали помощь: исцеление в болезнях, утешение в скорбях и избавление от злых обстоятельств. Особую надежду возлагали верующие на святого Мелетия в дни Великой Отечественной войны. В 1948 году, с благословения Святейшего патриарха Алексия, гробницу с мощами святителя Мелетия перенесли в Благовещенский кафедральный собор.

Зимой 1816 года заболел его отец. Как рассказывал сам Филарет, «нечто неведомое» подало ему весть о смерти отца. Вскоре из Коломны пришло подтверждение: 18 января скончался протоиерей Михаил Дроздов[19]. Отец святителя был похоронен на Петропавловском кладбище Коломны.

23 июля 1817 года, по представлению митрополита Амвросия (Подобедова), ему было повелено быть епископом Ревельским, викарием Санкт-Петербургской епархии с оставлением за ним должности ректора Академии и управляющего Новоспасским монастырем.

5 августа 1817 года в Троицком соборе Александро-Невской лавры митрополитом Амвросием (Подобедовым) был хиротонисан во епископа.

В марте 1819 года был назначен на Тверскую кафедру в сане архиепископа; тогда же стал членом Святейшего Синода. С 1842 года и до самой смерти, оставаясь синодальным членом, ввиду своей размолвки с обер-прокурором Н.А. Протасовым, не был вызываем для заседания в Синоде.

3 июля 1821 года был назначен на Московскую кафедру. Сыграл ключевую роль в совершении акта престолонаследия от Александра I к Николаю I. Послужной список Высокопреосвященнейшего Филарета гласит:

«По случаю восшествия <…> Императора Николая Павловича на прародительский престол, вследствие представления Его Величеству описания открытия хранившегося в Успенском соборе акта <…> Императора Александра Павловича, Всемилостивейше пожалован бриллиантовым крестом, для ношения на клобуке».

22 августа 1826 года в Москве участвовал в совершении чина Священного коронования императора Николая I; в тот же день был возведен в сан митрополита.

В 1828 году дал благословение на перестройку Коломенской церкви Михаила Архангела по проекту архитектора М.Ф. Шестакова. 2 сентября 1833 года им была освящена перестроенная теплая церковь преподобного Сергия в коломенском Старо-Голутвине монастыре.

Филарет имел непростые отношения с императором Николаем I, что было в основном обусловлено многочисленными донесениями императору, в которых московский святитель обвинялся в политической неблагонадежности. Одним из поводов для таких мнений дали два его слова, сказанные им в сентябре и начале октября 1830 года в Москве в условиях эпидемии холеры; проповеди говорили о прегрешениях ветхозаветного царя Давида, за которые Израилю были посланы испытания и кары, – в чем многие тогда усмотрели критику нового императора.

Тем не менее, 19 апреля 1831 года «за ревностное и многодеятельное служение в Архипастырском сане, достойно носимом, и притом многие похвальные подвиги и труды на пользу Церкви и Государства, постоянно оказываемые, Всемилостивейше сопричислен к ордену Св. Ап. Андрея Первозванного».

В августе 1837 года – в день 25-летия Бородинского сражения участвовал в торжественной закладке грандиозного Храма Христа Спасителя, а позднее активно содействовал его возведению.

26 марта 1839 года сопричислен к ордену Св. Равноапостольного князя Владимира первой степени Большого креста.

3 апреля 1849 года «за неусыпные попечения о вверенной Епархии, при многолетней опытности и назидательном проповедании слова истины, которые являют просвещенно-ревностного Пастыря стада Христова, и уважая сии отличные достоинства и неутомимо совершаемые в пользу Православной Церкви и Отечества подвиги, Всемилостивейше пожалован алмазными знаками ордена Св. Андрея Первозванного».

Освятил десятки московских храмов, построенных и реконструированных по его благословению, в том числе 18 октября 1853 года – храм Богоявления в Елохове.

26 августа 1856 года совершил священное коронование Александра II.

В конце 1850-х, когда в повестку государственных дел был поставлен вопрос о крестьянской реформе, был против отмены крепостного права; император Александр Николаевич, тем не менее, настоял на том, чтобы окончательная редакция Высочайшего Манифеста 19 февраля 1861 года была выработана им, чему он был вынужден подчиниться, значительно сократив прежнюю редакцию текста и изъяв из него ряд эмоционально-радостных оборотов.

5 августа 1867 года, в день 50-летия служения в епископском сане, Высочайшим рескриптом за многолетнюю просветительскую, благотворительную и пастырскую деятельность митрополиту Филарету предоставлено право, по киевскому обычаю, «предношения креста в священнослужении, ношение креста на митре и двух панагий на персях. При сем Всемилостивейше пожалована украшенная драгоценными каменьями панагия на бриллиантовой цепочке с изображением на оборотной стороне вензелей Его Величества и двоих предшественников Его, при которых проходил свое служение, и с надписью вокруг нее: «Преосвященному Митрополиту Филарету, в память пятидесятилетнего служения Церкви и Отечеству, 5-го Августа 1817 – 5 Августа 1867, в царствование Александра I, Николая I и Александра II»; а в вознаграждение заслуг собственно государственных пожалованы портреты императора Александра II и двух его предшественников, соединенные вместе, осыпанные бриллиантами и украшенные Большой императорской короной.

Митрополит Филарет любил монастырский уклад жизни и строгое уставное богослужение. За время управления Московской епархией с его благословения и при неустанном попечении были основаны несколько новых монастырей.

Последним с благословения и по ходатайству святителя Филарета к императору был организован и открыт Московский Никольский мужской единоверческий монастырь – первый в Московской епархии мужской единоверческий монастырь. Торжественное открытие состоялось 16 мая 1866 года, но сам святитель по болезни присутствовать на открытии не смог.

Попечению об устройстве этого монастыря святитель посвятил последние месяцы своей жизни. Святитель прилагал немалые заботы об обращении старообрядцев из раскола к православию.

С благословения святителя Филарета в Московской епархии открыты три православных монастыря в местах расселения старообрядцев – Никольский мужской единоверческий монастырь[20], Всехсвятский женский единоверческий монастырь и еще ранее Спасо-Преображенский Гуслицкий мужской монастырь, но в нем, несмотря на желание святителя, так и не удалось ввести единоверческое правило и устав.

Во время работы в Санкт-Петербургской духовной академии им был начат труд всей его жизни, связанный с переводом на русский язык Священного Писания Ветхого и Нового Завета. Филарет вступил в Российское Библейское общество сразу же по его основании и оставался его членом до конца, т. е. до официального запрещения общества в 1826 году. С 1814 года – директор Общества; с 1816 года – вице-президент. Для Библейского общества он перевел на русский язык Евангелие от Иоанна. Ему было поручено наблюдение над изданием первой славяно-русской билингвы[21]Четвероевангелия (СПб., 1819). Он же написал предисловие к русскому переводу Псалтири (1822 г.), сделанному прот. Павским в сотрудничестве с Филаретом. В 1823 году вышло издание полного русского Нового Завета с предисловием Филарета. Ему также принадлежат Таблицы чтений из Свящ. Писания, церковной и гражданской печати (СПб., 1819), предназначенные для учебных целей. Столь деятельное участие Филарета в трудах Общества вооружило против него противников русского перевода Библии, в особенности архимандрита Фотия (Спасского) и митрополита Серафима (Глаголевского).

По воцарении Николая I и водворении в политике и народном просвещении «обратного хода» Библейское общество было закрыто; дело перевода Священного Писания было приостановлено.

Только в 1856 году Филарет смог вновь поднять в Святейшем Синоде вопрос о русском переводе Библии. Митрополит Киевский Филарет (Амфитеатров), хотя и был другом московского святителя, открыто выступил против «русской Библии».

Александр II распорядился ознакомить Филарета Московского с доводами Киевского митрополита.

В ответ на них Филарет составил записку в защиту русского перевода. Он указывал, что русский язык не уступает славянскому в выразительности, что отцы Церкви и вся ранняя Церковь держались Септуагинты[22], потому что в то время греческий язык был наиболее распространенным в Империи. Далее, Филарет отмечал, что церковнославянский текст Библии содержит много непонятного не только для простого народа, но и для рядового духовенства. Предложение митрополита Киевского частично русифицировать церковнославянский текст Филарет отверг, полагая, что подобная полумера только внесет путаницу. Подводя итог, митрополит писал, что «православная Российская Церковь не должна лишать православный народ чтения слова Божия на языке современном, общевразумительном, ибо такое лишение было бы несообразно с учением святых отец и духом восточно-кафолической церкви, с духовным благом православного народа». Он выразил сожаление, что вынужден «входить в состязание» по вопросу столь очевидному и полемизировать с «досточтимым мужем», т. е. Филаретом Киевским. Мнение Московского святителя оказалось решающим, и дело русского перевода Священного Писания получило ход.

Велик вклад митрополита Филарета в выработку принципов перевода. Еще в 1845 году он обосновал необходимость использования масоретского текста при переводе. Однако его статья по данному вопросу (О догматическом достоинстве и охранительном употреблении греческого Семидесяти толковников и славянского переводов Священного Писания) вышла лишь при Александре II (М., 1858). В ней Филарет, указывая на римскую тенденцию следовать только Вульгате и протестантскую, которая при переводе Ветхого Завета ориентировалась лишь на еврейский текст, предлагал принимать во внимание как Септуагинту, так и масоретский текст. Греческий перевод важен, ибо «в нем можно видеть зеркало текста еврейского: каков он был за двести и более лет до Рождества Христова». Наряду с тем, по мнению Филарета, высокую ценность имеет и церковнославянский перевод, поскольку он – один из древнейших в Европе. Такой синтетический принцип перевода был положен в основу работы синодальных переводчиков Библии. Полная русская Библия вышла из печати уже после его кончины.

По преданию, незадолго до смерти Святителю во сне явился отец, сказавший ему: береги 19-е число. С тех пор митрополит Филарет 19-го числа каждого месяца старался обязательно служить литургию.

19 ноября 1867 года, после совершенной им с особым чувством и слезами литургии, Филарет принимал в своих покоях нового Московского губернатора и беседовал с ним довольно долго. Перед обедом сел заниматься письменными делами. Через 10 минут пришли напомнить ему об обеде и нашли его коленопреклоненным с опершимися в пол руками. Он уже не мог говорить, и на исходе второго часа скончался. О его смерти возвестили двенадцать ударов большого колокола Иоанновской колокольни.

Он был погребен в дорогой его сердцу Троице-Сергиевой лавре, в пристроенном по его благословению к храму Сошествия Св. Духа приделе св. Филарета Милостивого.

В последние годы святительства митрополит Филарет пользовался огромным авторитетом в Церкви; память его была почитаема по смерти. В 1883 году в Москве праздновался 100-летний юбилей со дня рождения московского владыки. Основные торжества проходили в Чудовом монастыре в Кремле.

В честь святителя Филарета освящен престол нижнего храма домовой церкви святой мученицы Татианы при МГУ.

27 мая 1998 года в городе Зеленограде открыта первая православная школа во имя святителя Филарета Московского.

В конце XIX века в Коломне действовало братство во имя свт. Филарета Милостивого, тезоименитого святого Митрополиту Московскому.

В 1996 года близ храма святых апостолов Петра и Павла в Мемориальном парке Коломны был поставлен памятный крест погребенным здесь родственникам святителя Филарета. Считается небесным покровителем Коломны.

Как человек незаурядный, Филарет вызывал у современников разные чувства и суждения о себе. Консерваторы считали Филарета масоном и тайным протестантом, называя «якобинцем в богословии» и «карбонарием»; либералы, напротив, видели в нем обскуранта[23].

Партия А.С. Шишкова и Аракчеева считала Катехизис[24]Филарета вредной книгой, в частности из-за того, что в его первоначальной редакции цитаты из Священного Писания приводились по-русски. В результате выход Катехизиса был временно приостановлен. С другой стороны реформаторы усматривали в Катихизисе мертвящую схоластику[25].

В 1994 году Архиерейским Собором Русской Церкви святитель Филарет был прославлен в лике святых в святительском чине.

В годы учения Дмитрий познакомился с монахами Валаамского подворья и Александро-Невской лавры. Он поступает послушником в Александро-Свирский монастырь – под духовное руководство о. Леонида. Спустя год Дмитрий последовал за своим руководителем, вместе с другими его учениками, в Площанскую пустынь. Свое духовное состояние в это время Брянчанинов позже отразил в миниатюрах «Древо зимою пред окнами келлии» и «Сад во время зимы». В это время некоторые поступки его учителя стали казаться ему не согласными с учением святых отцов, не все недоумения мог разрешить о. Леонид.

Когда в апреле 1829 года о. Леонид с учениками отправился в Оптину пустынь, Брянчанинов с Чихачевым направили свой путь через Свенский монастырь к Белобережской пустыни, где встретились с иеросхимонахом Афанасием, учеником прп. Паисия Величковского (см. Приложение, стр. 580). Отсюда они отправились в Оптину пустынь, где пробыли недолго: в конце 1829 года Брянчанинов с другом оказался под кровом родительского дома, в Покровском.

Конец 1830 – начало 1831 годов Дмитрий Александрович Брянчанинов провел в Семигородней Успенской пустыне, где написал «Плач инока», о котором его современник говорил: «Едва ли кто поверит, что эта книга написана почти несовершеннолетним юношей».

28 июня 1831 года епископом Вологодским Стефаном Д.А. Брянчанинов был пострижен в монашество с именем Игнатий в честь священномученика Игнатия Богоносца; 5 июля был рукоположен в иеродиакона, а 20 июля – в иеромонаха. В самом конце 1831 года был определен настоятелем Пельшемского Лопотова монастыря.

Это решение ужаснуло его близких. Фактически, от него отреклись все родственники. Пройдет много лет, прежде чем они оценят и поймут подвиг святителя Игнатия.

28 мая 1833 года был возведен в сан игумена. В ноябре 1833 года митрополит Филарет предложил игумену Игнатию настоятельство в Николо-Угрешском монастыре, но император Николай I решил иначе его судьбу, поручив управление пришедшей в запустение Троице-Сергиевой пустынью под Петербургом.

Св. Игнатий всю жизнь мечтал о монашеском уединении, о служении Богу и занятиями литературным и философским трудом. Но всю жизнь ему приходилось нести административные и хозяйственные тяготы по устройству монастырей и епархии, с которыми он добросовестно и успешно справлялся.

Не находил он, аристократ, понимания и сочувствия и в монастырской среде, где братия состояла в основном из людей простого звания, видевшего в Брянчанинове барина, не понимавшая его стремлений и духовных трудов.

Первого января 1834 года, в Казанском соборе, игумен Игнатий был возведен в сан архимандрита. В должности настоятеля пустыни он оставался до 1857 года, и за это время ему удалось привести ее в порядок, как в духовном, так и в хозяйственном отношении. Здесь был образован хор, советы которому давал М.И. Глинка.

Весной 1847 года, после тяжелой болезни[27], архимандрит Игнатий подал прошение об увольнении на покой в Николо-Бабаевский монастырь. Но ему был разрешен лишь отпуск на 11 месяцев, который он и провел в этом монастыре. Здесь он написал несколько очерков. В 1848 году он возвратился в Троице-Сергиеву пустынь.

В 1847 году впервые появились в печати его литературные произведения: в журнале «Библиотека для чтения» были опубликованы статьи: «Валаамский монастырь» (1847. Т. 82. С. 66–90) с подписью «И. И. И.» и «Воспоминание о Бородинском монастыре» (Т. 85. С. 121–122) с подписью «И».

21 апреля 1851 года архимандрита Игнатия наградили орденом Св. Владимира III степени.

27 октября 1857 года в Петербургском Казанском соборе был хиротонисан во епископа Кавказского и Черноморского; 4 января 1858 года он прибыл в Ставрополь. Обустройство епархии потребовало больших трудов, у архиерея не было своего дома, половина населения епархии (линейные казаки) была выведена из ведения епископа, Синод не выделял достаточных средств, значительное число раскольников проявляло враждебность по отношению к епископу.

Активным помощником стал его брат П.А. Брянчанинов (1809–1891), занимавший должность ставропольского вице-губернатора. За недолгий четырехлетний срок управления епархией Святителю удалось наладить ее жизнь.

Занятия по управлению епархией не отвлекли его от иночества: он продолжал внимательно изучать монашество как науку жизни, ведущую к христианскому совершенству. Здесь он написал книгу «Приношение современному монашеству», составившую 4-й том его творений, изданных в 1867 году. Здесь написаны: «О различных состояниях естества человеческого по отношению к добру и злу», «О чувственном и духовном видении духов», «О спасении и христианском совершенстве», «Учение Православной Церкви о Божией Матери» (написано в связи с введенным в католицизме догматом о Непорочном зачатии Богородицы).

За заслуги перед Отечеством архимандрит Игнатий был награжден орденом Св. Анны I степени.

На Кавказе он заболел тяжелой формой оспы. Болезнь заставила просить епископа Игнатия об увольнении на покой.

В 1861 году прошение было удовлетворено, и он 13 октября 1861 года приехал в Николо-Бабаевский монастырь Костромской епархии, где вел уединенную молитвенную жизнь. В это время были созданы и изданы многие известные сочинения: «Слово о смерти» (1862 г.), «Отечник» (издан после смерти святителя – в 1870 году), продолжал переписку с духовными детьми. Здесь, в усиленное занятие пересмотром, исправлением, приведением в одно целое всех статей, написанных ранее, епископа Игнатия ввел книгопродавец и издатель И.И. Глазунов (см. Приложение, стр. 585). Первые 2 тома сочинений под названием «Аскетических опытов» были изданы в 1865 году.

16 апреля 1867 года, в Светлый день Пасхи, он отслужил свою последнюю литургию; 21 апреля были получены, только что вышедшие из печати 3-й и 4-й тома его сочинений; 30 апреля 1867 года, в воскресный день, в праздник Жен Мироносиц, он скончался. В кармане его рясы нашли 17 копеек, которые составляли весь собственный капитал епископа Игнатия.

Игнатий Брянчанинов причислен к лику святых 6 июня 1988 года. Перед канонизацией, 26 мая 1988 года, его мощи торжественно перенесли в Свято-Введенский Толгский монастырь в Ярославле. Его именуют «Апостолом нового времени».

21 апреля 1850 года о. Иннокентий возведен в сан архиепископа.

В 1858 году вместе с Н.Н. Муравьевым отправился по Амуру для переговоров с китайскими послами о границе между государствами, в результате которых в мае в городе Айгуне заключили новый мирный договор с Китаем, по которому весь Амурский край перешел к Российской империи.

В 1858 году переехал из Якутска в Благовещенск, который стал центром Камчатской епархии. По его проекту и при его непосредственном участии в городе был построены кафедральный храм, Никольская церковь, возведен архиерейский дом – комплекс из шести деревянных зданий.

В 1867 году его вызвали в Санкт-Петербург для присутствия в Святейшем Синоде.

5 января 1868 года назначили митрополитом Московским на место почившего митрополита Филарета.

Скончался 31 марта 1879 года и погребен в Троице-Сергиевой лавре, в церкви Филарета Милостивого.

Стал первым православным епископом Камчатки, Якутии, Приамурья и Северной Америки, сподвижник генерал-губернатора Восточной Сибири графа Н.Н. Муравьева-Амурского в освоении Дальнего Востока и просвещении его коренных народов.

6 октября 1977 года решением Священного Синода причислен к лику святых Русской Православной Церкви и прославлен в лике святых Русской Православной Церковью и Православной Церковью в Америке в лике святителей как апостол Сибири и Америки.

В 1994 году прославлен в лике святых Русской Православной Церковью заграницей.

В честь святителя назван самый высокий вулкан полуострова Аляски. В Благовещенске установлен памятник. Теплоход «Сибирский» Ленского объединенного речного пароходства переименован и носит имя «Святитель Иннокентий».

В селе Анга (Ангинское, родина Святителя) Качугского района Иркутской области, сохранился бревенчатый дом, в котором жил в детские годы святитель Иннокентий (Вениаминов), сейчас в доме располагается музей святителя Иннокентия (Вениаминова).

На Сахалине, в г. Южно-Сахалинске построен храм Святителя Иннокентия.

В 1859 году хиротонисан во епископа Тамбовского и Шацкого. Для подъема народного образования епископ Феофан устраивает церковно-приходские и воскресные школы, открывает женское епархиальное училище. В то же время он заботится и о повышении образования самого духовенства.

С июля 1863 года святитель пребывал на Владимирской кафедре.

В 1866 году по прошению уволен на покой в Успенскую Вышенскую пустынь Тамбовской епархии. После Пасхи 1872 года святитель уходит в затвор[28]. В это время он пишет литературно-богословские труды: истолкование Священного Писания, перевод творений древних отцов и учителей, пишет многочисленные письма к разным лицам, обращавшимся к нему с недоуменными вопросами, с просьбой о помощи и наставлениях. Он отмечал: «Писать – это служба Церкви нужная. Лучшее употребление дара писать и говорить есть обращение его на вразумление грешников».

Святитель оказал глубокое влияние на духовное возрождение общества. Его учение во многом родственно учению старца Паисия Величковского, особенно в раскрытии тем о старчестве и молитве. Наиболее значительные труды его – «Письма о христианской жизни», «Добротолюбие» (перевод), «Толкование апостольский посланий», «Начертание христианского нравоучения».

Святитель мирно почил 6 января 1894 году, в праздник Крещения Господня. Погребен в Казанском соборе Вышенской пустыни.

Канонизирован в 1988 году, как подвижник веры и благочестия, оказавший глубокое влияние на духовное возрождение общества своими многочисленными творениями, которые могут рассматриваться как практическое пособие в деле христианского спасения.

С самого начала своего о. Иоанн служения занимался частной благотворительностью, с 1880-х расширил ее: основал «Дом трудолюбия»[31] (работный дом с мастерскими), школу для бедных, женскую богадельню, детский приют. Богослужения в приходах Петербурга, совершаемые им по приглашению купечества, временами вызывали трения с местным духовенством, а также недовольство петербургского митрополита Исидора (Никольского).

Вопреки принятой тогда в Российской церкви практике, ему одному было разрешено проводить общую исповедь (в таинстве покаяния), призывая к частому приобщению Святых Таин (в России того времени распространено было обыкновение приобщаться дважды или даже единожды в год, Великим постом). По свидетельству очевидцев, во время общей исповеди сотни людей каялись вслух о своих грехах, причем, видели перед собою только о. Иоанна, и не слышали, что кричат стоящие рядом.

20 декабря 1883 года в столичной газете «Новое время «Алексея Суворина было напечатано от имени ряда частных лиц «Благодарственное заявление», которое, по мнению составителей «Жития» о. Иоанна («Журнал Московской Патриархии», 1990), явилось «началом всероссийской известности кронштадтского священника».

К началу 1890-х годов о. Иоанн получил такое почитание в народе, что всюду в России, где только становилось известно о его приезде, заранее собиралось множество людей; вокруг него собирались толпы и буквально рвали одежду. Жители Риги разорвали его рясу на куски, каждый желал иметь кусочек.

Рост известности и почитания Иоанна Кронштадтского привели к тому, что ему стали жертвовать большие денежные суммы – лично и почтовыми переводами. Крупные суммы (до 50 тысяч рублей) жертвовал о. Иоанн на строительство и поддержание благотворительных учреждений, школ, больниц, монастырей и храмов, жертвовал в благотворительные общества, в том числе других конфессий (татарам, евреям). О своей благотворительности о. Иоанн говорил так: «У Бога нет ни эллинов, ни иудеев. У меня своих денег нет. Мне жертвуют, и я жертвую. Я даже часто не знаю, кто и откуда прислал мне то или другое пожертвование. Поэтому и я жертвую туда, где есть нужда и где эти деньги могут принести пользу».

С другой стороны, известность о щедрости Иоанна Кронштадтского привлекала к нему огромное число просителей – от простых нищих до богатых купцов, пришедших в отчаяние из-за критической ситуации (банкротство, проигрыш в карты и т. п.). Передвигался по Кронштадту отец Иоанн в сопровождении целой «армии» нищих, которым он раздавал милостыню дважды в день – утром и вечером. Перед раздачей толпа нищих распределялась на десятки, каждому из которых давался рубль, который далее разделялся на 10 человек. Этой суммы – 10 коп. утром и 10 коп. вечером – хватало, чтобы найти дневное пропитание и оплатить ночлег. Однако брал пожертвования чудотворец далеко не у всех. Так, протянувшей ему сверток с 30 тысячами рублей купчихе он сказал: «Ваших денег взять не могу – они приобретены нечестно. Покайтесь».

Чем более он раздавал деньги, тем более ему жертвовали. По разным источникам, через руки отца Иоанна проходило от 150 тысяч до миллиона рублей в год.

К 1890 году в Кронштадте сложилась местная индустрия по обслуживанию значительного потока паломников, приезжавших в надежде на встречу с Иоанном. Ввиду физической невозможности уделить внимание всем желающим, Иоанн был вынужден нанять штат сотрудников (женщин-секретарей), ведавших отбором посетителей. В итоге, вокруг него сложился своеобразный бизнес, причем некоторые его секретари, беря себе в карман мзду за возможность визита, «сколотили себе капитал и снискали гнев тех, кто обращался к ним за содействием».

8 октября 1894 года о. Иоанн прибыл одновременно с королевой Эллинов Ольгой и великой княгиней Александрой Иосифовной (по инициативе последней) в Ливадию к умирающему императору Александру III. В годовщину спасения царской семьи в 1888 году, 17 октября, служил литургию в Ореанде, затем, прибыв во дворец, причастил императора Святых Таин; 20 октября, в последние часы жизни императора, помазал его тело елеем из лампады, после чего, по просьбе умирающего, возложил свои руки на его голову. Пребывание у одра умирающего царя способствовало дальнейшему росту его популярности в обществе. Однако после смерти Александра III о. Иоанн более не приглашался ко Двору.

Пребывание в Ливадии, а также публикация в печати, состоявшегося между ним и царем диалога, сделало о. Иоанна неуязвимым критики со стороны священноначалия и попыток усмирить его. Кроме того, оно окончательно сформировало политическое мировоззрение о. Иоанна, в котором самодержавие было абсолютным религиозно-политическим идеалом.

Вставал о. Иоанн ежедневно около четырех часов утра, после службы в кронштадтском соборе, оканчивающейся около полудня, посещал приезжих и местных жителей Кронштадта. Обычно это были просьбы о молитве у постели больного. Затем отправлялся в Петербург. Летом на пароходе до Ораниенбаума, а зимой по льду на санях. В Петербурге также посещал людей, просивших его о посещении, а также общественные мероприятия и торжества, например открытие фабрик. Поздним вечером, нередко после полуночи о. Иоанн возвращался домой в Кронштадт. В период Великого поста отменял ежедневные поездки в Петербург, но, после посещения квартир в Кронштадте, принимал исповедь в Андреевском соборе.

Желающих попасть к нему на исповедь было большое число, исповедь часто длилась с часу или двух дня до двух часов ночи, а иногда отец Иоанн исповедовал до самой утренней службы. Сильно утомившись к одиннадцати вечера, он прерывал исповедь на полчаса, чтобы проехаться в коляске по свежему воздуху и восстановить силы, после чего снова возвращался в собор и продолжал исповедь. Не редко в течение дня не имел возможности подкрепиться пищею надлежащим образом. Не имел личного времени. Спал очень мало, не всегда даже 3–4 часа. В таком режиме он жил ежедневно в течение нескольких десятилетий.

Отец Иоанн Кронштадтский был очень бодр для своего возраста и выглядел не по годам молодо, «на лице светилась обычная приветливая улыбка».

По мнению его почитателей и агиографов, «самый внешний вид отца Иоанна был особенный, какой-то обаятельный, невольно располагавший к нему сердца всех: в глазах его отображалось небо, в лице – сострадание к людям, в обращении – желание помочь каждому». Многие «самовидцы» отмечали у о. Иоанна его голубые, «пронизывающие насквозь собеседника», глаза: «Батюшка взглянул на меня каким-то особенным взглядом, который в редкие минуты мне удавалось наблюдать у него, – какой-то, если можно выразиться, потусторонний взгляд. Зрачки исчезали, и точно голубое небо смотрело из глаз, казалось, что и Батюшка исчезал и только один этот взгляд оставался».

Из рассказа одного бывшего пьяницы, который после взгляда о. Иоанна перестал пить: «Я стал у кареты, отворил ему дверцы, сам стараюсь держаться попрямее… Потом взглянул ему в глаза, а глаза то его смотрят на меня не то гневные, но глубокие без конца, чем дальше смотришь, тем глубже и горят таким огнем, что мне стало жутко. Я за голову схватился, не в шапке мол я: так страшно стало. Разгневался батюшка видно. Потом, видно, смиловался. – „Зачем ты, голубчик, пьешь?“. Вот с тех пор я не пью».

Ряд авторов отмечали дорогую одежду отца Иоанна; а также то, что он передвигался по России (кроме Москвы) в министерском салон-вагоне, стоимость которого оплачивала принимающая сторона. Дорогую одежду некоторые лица ставили в вину о. Иоанну. Однако, по свидетельству очевидцев, он не заказывал ее себе и принимал лишь для того, чтобы не обидеть даривших лиц, искренно хотевших чем-либо отблагодарить его или услужить ему.

С 14 декабря 1856 года о. Иоанн вел дневник. Записи дневника, отражающие его личные переживания и мысли, отличают крайняя самокритичность и «даже откровенно негативный» к самому себе тон. Подобное отношение к себе вполне характерно для православной аскетики.

В 1903 году вместе с епископом Волынским Антонием (Храповицким) о. Иоанн выступил с осуждением кишиневского погрома (их совместно подписанное «Слово о кишиневских событиях» (Кишинев, 1903, и Одесса, 1903) распространялось еврейскими обществами), чем навлек на себя гнев и негодование со стороны крайне правых.

Священник приветствовал создание Союза русского народа (монархической организации, основанной в 1905 году и впоследствии ставшей крупнейшей в Империи), а в 1907 году вступил в него рядовым членом, написав в заявлении: «Желая вступить в число членов Союза, стремящегося к содействию всеми законными средствами правильному развитию начал Русской государственности и русского народного хозяйства на основах Православия, Неограниченного Самодержавия и Русской Народности, – прошу зачислить меня как единомышленника».

15 октября 1907 года, за год и 2 месяца до кончины, о. Иоанн был избран пожизненным почетным членом Союза; участвовал в мероприятиях, организовываемых «союзниками», выступал на монархических собраниях и крестных ходах.

Отец Иоанн известен как большой подвижник и популяризатор трезвеннического движения в Российской империи. Являлся, в частности, почетным членом и жертвователем «Казанского Общества Трезвости», издававшего массовыми тиражами «Слова отца Иоанна Ильича Сергеева против пьянства» и другие его проповеди и обращения.

Остро переживал он политические и военные поражения России. Считал причинами их – маловерие и недальновидность царя Николая II, его потворство неверию и богохульству, грехи народа: «Не скорби безутешно о злополучии отечества, о проигранных войнах… о потере военных кораблей… о громадных потерях государства от поджогов… Скорби о том, что ты плохо подвигаешься к отечеству нетленному, вечному, на небесах уготованному, что сердце твое далеко от Бога. Земное отечество страдает за грехи царя и народа, за маловерие и недальновидность царя, за его потворство неверию и богохульству Льва Толстого и всего так называемого образованного мира министров, чиновников, офицеров, учащегося юношества. Молись Богу с кровавыми слезами о общем безверии и развращении России». «Господи, да воспрянет спящий царь, переставший действовать властью своею; дай ему мужество, мудрость, дальновидность»[32].

С начала 1890-х годов о. Иоанн все резче критиковал популярного и влиятельного в обществе писателя графа Льва Толстого. В России тех лет сложилось как бы два центра влияния на сознание народа: так сказать центробежный – Лев Толстой и центростремительный – Иоанн Кронштадский, призывавший отказаться от революционных заблуждений и объединиться вокруг царя и церкви, ради спасения России.

Писатель разработал религиозную систему пантеистического характера («Бога Творца нет; я – часть Бога»), и изложил ее в опубликованных им сочинениях. Толстой отвергал учение о божественности Христа, догматы о троичности Божества, об искуплении, о непорочном зачатии и воскресении из мертвых. Вслед за отвержением главных догматов писатель подвергает критике все учение Церкви: о сотворении мира, о мире духовном…Он стал резко критиковать, «хулить» Священное Писание и Православную Церковь. В результате чего 20–22 февраля 1901 года определением Святейшего Синода № 557 был отлучен от Церкви.

Отец Иоанн обличал Толстого в проповедях, им также было написано более 20 статей в защиту православного вероучения, среди них «Ответ пастыря церкви Льву Толстому на его «Обращение к духовенству», «О душепагубном еретичестве графа Л.Н. Толстого», «В обличение лжеучения графа Л. Толстого».

Отец Иоанн критиковал Толстого, в частности, за то, что последний «извратил весь смысл христианства», «задался целью… всех отвести от веры в Бога и от Церкви», «глумится над Священным Писанием», «хохотом сатанинским насмехается над Церковью», «погибает вместе с последователями». Считал, что учение Толстого усилило «развращение нравов» общества, что его писаниями «отравлено множество юношей и девиц», что толстовцы «испровергают Россию и готовят ей политическую гибель».

Предсказывал ему «лютую» смерть: «Смерть грешника люта. И смерть его – Толстого – будет страхом для всего мира. (Конечно, это скроют родные)», – писал Иоанн Кронштадтский в дневнике 1907–1908 годов. Как передает через келейницу и монахинь со слов сестры графа сподвижник о. Иоанна Я.В. Ильяшевич (псевдоним – И.К. Сурский) (см. Приложение, стр. 586), это предсказание исполнилось: в последние дни жизни Толстой будто бы страдал от видений ужасных чудовищ.

Отношение к Иоанну Кронштадскому в обществе было далеко не однозначным. Простой народ его боготворил, аристократия и либеральная интеллигенция презирала и ненавидела.

Характерна оценка личности Иоанна лейб-хирургом Н.А. Вельяминовым, проведшим вместе с ним в Ливадии последние дни жизни императора Александра III: «Думаю, что это был человек по-своему верующий, но прежде всего большой в жизни актер, удивительно умевший приводить толпу и отдельных более слабых характером лиц в религиозный экстаз и пользоваться для этого обстановкой и сложившимися условиями. Интересно, что отец Иоанн больше всего влиял на женщин и на малокультурную толпу; через женщин он обычно и действовал; влиять на людей он стремился в первый момент встречи с ними, главным образом, своим пронизывающим всего человека взглядом – кого этот взгляд смущал, тот вполне подпадал под его влияние, тех, кто выдерживал этот взгляд спокойно и сухо, отец Иоанн не любил и ими больше не интересовался. На толпу и на больных он действовал истеричностью тона в своих молитвах. Я видел отца Иоанна в Ливадии среди придворных и у смертного одра государя – это был человек, не производивший лично на меня почти никакого впечатления, но бесспорно сильно влиявший на слабые натуры и на тяжело больных. Потом, через несколько лет, я видел его на консультации больным в Кронштадте, и это был самый обычный, дряхлый старик, сильно желавший еще жить, избавиться от своей болезни, и нисколько не стремившийся произвести какое-либо впечатление на окружавших. Вот почему я позволил себе сказать, что он прежде всего был большой актер…».

После издания Высочайшего манифеста 17 октября 1905 года и последовавшей либерализации цензуры, в русской прессе стали печатать негативные статьи и карикатуры на Иоанна Кронштадтского, порой носившие непристойный и насмешливый характер, была развернута целая кампания по травле и дискредитации Иоанна Кронштадского[33].

Впервые о. Иоанн серьезно заболел в декабре 1904 года; 3 января 1905 года над ним, по его просьбе, причтом Андреевского собора было совершено таинство елеосвящения, которое проходило при большом стечении народа вокруг дома о. Иоанна. Последние 3 года он страдал «мучительной болезнью». Некоторые почитатели связывают последнее с преданием об увечиях, нанесенных о. Иоанну в паховую область, в одном из домов, куда его пригласили якобы для молитвы над больным, страшно избили и хотели оскопить.

Случайно спасшийся отец Иоанн попросил своих спутников никому об этом не рассказывать, «чтобы не было погромов».

Однажды на проповеди о. Иоанн укорил кронштадтцев: «Такие корабли строите, а собор достойный Российского флота построить не можете!».

С этой проповеди начался сбор средств на строительство Кронштадтского Морского собора. Закладывал первый камень в основание Государь Николай II и о. Иоанн. И тогда многие присутствующие говорили: «Скоро, батюшка, будете собор освещать».

На что он ответил: «Когда освящать собор станете – меня уже с вами не будет…».

Когда строительство собора шло к завершению, о. Иоанн поднялся по лесам на купол под самый крест (более 300 ступеней по крутой каменной и железной лестницам) и более часа молился там, благословляя Кронштадт, Санкт-Петербург и всю Россию.

Скончался о. Иоанн в Кронштадте 20 декабря 1908 года, в 7 час. 40 мин. утра, на 80-м году жизни; не оставил духовного завещания и каких-либо денежных сбережений.

Заупокойные службы в Андреевском соборе возглавлял епископ Гдовский Кирилл (Смирнов); присутствовали местные военные чины, в частности дальний родственник почившего – командир Кронштадтского порта контр-адмирал Иван Григорович.

22 декабря тело доставлено из Кронштадта на санях по льду в Ораниенбаум, далее в траурном салон-вагоне – на Балтийский вокзал. В Петербурге по пути следования процессии были расставлены усиленные наряды полиции.

Через градоначальника Драчевского последовало повеление процессии идти мимо Зимнего дворца, по набережной. Это имело глубокий смысл. Иоанн Кронштадтский, как бы прощался с государем, предупреждал его о грядущих испытаниях, призывал к решительным действиям по спасению России.

Заупокойную литургию и последующее отпевание возглавил митрополит Санкт-Петербургский Антоний (Вадковский) в сослужении архиепископа Финляндского Сергия (Страгородского) и иных архиереев, с сонмом духовенства; надгробное слово в конце литургии, вместо запричастного стиха, произнес свойственник почившего, протоиерей Философ Орнатский.

Отец Иоанн похоронен в крипте Иоанновского монастыря на Карповке.

Почитался как великий молитвенник, чудотворец и прозорливец еще при жизни[34].

В июне 1964 года в Нью-Йорке Собор епископов РПЦЗ постановил признать праведного о. Иоанна Кронштадтского Божиим Угодником, причисленным к лику Святых, в земле Российской просиявших.

Отец Иоанн прославлен РПЦ для общецерковного почитания 8 июня 1990 года на Поместном Соборе РПЦ, на котором также был избран на Патриарший престол митрополит Ленинградский Алексий II (Ридигер).

31 октября – 2 ноября 2009 года в Санкт-Петербурге прошли торжества, посвященные 180-летию со дня рождения и 100-летию со дня кончины, в которых приняли участие представители 144 храмов всего мира, ему посвященных; малой планете № 16395 было присвоено имя «Иоанн Праведный».

Мощи праведного Иоанна Кронштадтского покоятся под спудом в Иоанновском монастыре на реке Карповке; здесь же находятся известная икона святого Иоанна с его епитрахилью и его облачения.

Памятник работы скульптора Андрея Соколова установлен в г. Кронштадте.

В тот же день о. Иоанна вытащили из квартиры и стали избивать, потом его, полуживого, красногвардейцы долго волокли к царскосельскому аэродрому. Там на глазах сына расстреляли[35].

Тело убитого пастыря вечером доставили в часовню Дворцового госпиталя, оттуда перенесли в Екатерининский собор, где 4 ноября 1917 года было совершено отпевание. Погребли батюшку по просьбе прихожан в усыпальнице под собором. Через три дня, не выдержав потрясений, покончил собой его сын, 17-летний юноша.

Отец Иоанн стал первым священномучеником, пострадавшим от коммунистов после революции. Святейший патриарх Тихон, лично знавший о. Иоанна, писал его вдове: «Храним в сердце твердое упование, что украшенный венцом мученичества, почивший пастырь предстоит ныне Престолу Божию в лике избранников верного стада Христова».

Страх перед новой властью среди горожан был так силен, что в 1918 году на Рождественской службе в Екатерининском соборе был всего один прихожанин. Вскоре собор закрыли, а в 1939 году взорвали. На месте взорванного собора возник холм из щебня и мусора. Но память жила, и верующие иногда останавливались и осеняли себя крестным знамением у разрушенного храма, о чем, естественно, властям поступали доносы.

В 1961 году, во времена хрущевских гонений на церковь, на этом бугре поставили памятник Ленину.

Лишь в 1995 году клириками и прихожанами Софийского и Феодоровского соборов Царского Села был установлен крест рядом с местом, где находился Екатерининский храм.

В 2005 году ночью неизвестные сдернули с помощью автомобиля памятник Ленину с пьедестала. Злоумышленники не пойманы. Вряд ли это были люди верующие.

Православные жители г. Пушкина начали восстановление Екатерининского собора. В результате архивных изысканий обнаружили авторские чертежи собора.

Чудесным образом собирались и средства на строительство. В год 300-летия Петербурга делегация Карачаево-Черкессии передала в дар городу золотой слиток. Средства от продажи стали первым взносом в бюджет восстановительных работ. Это событие имеет духовный исторический смысл. В Царском Селе находился Собственный Конвой Е. И. В. в котором служили кавказцы и, безусловно, бывали на службах в Соборе.

С 2005 года в Царском Селе начались раскопки фундамента и в раскопанных подвальных помещениях были обретены мощи о. Иоанна, ныне находящиеся в восстановленном соборе. Канонизован протоиерей Иоанн Кочуров Архиерейским Собором Русской Православной Церкви в 1994 году в чине священномученика.

Ко времени окончания отцом Петром Духовной академии в Петербурге существовала целая сеть благотворительных обществ и заведений. А в 1892 году епархиальное начальство определяет диакона Петра на вакансию настоятеля домового храма приюта принца Ольденбургского. На протяжении шести лет, с 1892 по 1898 год, трудился отец Петр в приюте принца Ольденбургского. С этого назначения деятельность отца Петра теснейшим образом была связана с детскими приютами, с неизменным преподаванием Закона Божия до самой революции 1917 года. Отец Петр обладал редкой способностью любить детей. Да и сама исключительная многочисленность его семьи говорит о даре любви к детям, которым обладал этот требовательный и твердый по характеру, чуждый слащавого сентиментализма и излишней чувствительности – пастырь.

Еще во время учебы отца Петра в Академии Петербургской епархии произошло значительное событие, весть о котором всколыхнула не только Россию, но и вызвало живой религиозный отклик за рубежом. 23 июля 1888 года была явлена в городе на Неве чудотворная икона «Всех Скорбящих Радости».

В этот день в главку часовни, располагавшейся на территории селения бывшего Стеклянного завода, ударила молния и вызвала внутри ее пожар. Когда огонь утих, сбежавшиеся сельчане обнаружили, что одна из икон, помещенных в часовне, а именно икона «Всех Скорбящих Радости», не только уцелела, но и дивно обновилась. Образ сиял красками, как будто только что был написан. Кроме того, непонятным образом к поверхности иконы оказались прикрепленными мелкие монетки из кружки, висевшей на стене и в результате пожара оказавшейся на полу в раскрытом виде. Одиннадцать монет образовали собой овал, обрамлявший фигуру Девы Марии. Весть о чуде быстро облетела весь город. В часовню потянулись толпы богомольцев.

Необычайные исцеления, совершающиеся с иконой, привлекли к ней внимание всей России. Со всех сторон последовали просьбы о молитве под новоявленным образом, в том числе и от инославных. Вслед за этим стали поступать многочисленные пожертвования. В 1893 году святыню почтил своим вниманием и посетил государь император Александр III, пожертвовав местному приходу часть земли, прилегавшей к часовне. Все эти события послужили толчком к постройке отдельного храма на месте явления чудотворного образа и вызвали религиозный подъем в столице и всей Империи.

Отразились они и на судьбе отца Петра Скипетрова. В 1896 году завершилось строительство Скорбященской церкви, возведенной на месте явления чудотворной иконы[36]. В том же году, 30 июля, отец Петр «согласно прошению перемещен на священническую вакансию к Скорбященской церкви. Благодаря этому назначению во вновь образованный приют, получивший всероссийскую известность после явления чудотворной иконы, богослужебная деятельность отца Петра приобрела совершенно иное содержание.

Совершать богослужения здесь надо было гораздо чаще. Молебны шли непрерывно с восьми часов утра до шести часов вечера. Храм даже в будние дни, не говоря о воскресных и праздничных, был переполнен молящимися. Штат же прихода невелик: всего четыре священника и один диакон.

Когда обращаешься к жизни духовенства XIX столетия, невольно удивляешься одной ее характерной черте – необыкновенной работоспособности столичных пастырей.

Отец Петр, например, помимо нелегкого служения в Скорбященской церкви и часовне при ней, преподавания Закона Божия в заведениях столицы, принимал участие в работе многочисленных епархиальных комиссий. В клировой ведомости Скорбященской церкви имеется длинный перечень его должностных обязанностей. В 1912 году этот перечень пополнился еще одной немаловажной записью: по распоряжению епархиальной власти отец Петр был утвержден в должности настоятеля Скорбященской церкви. При чтении этого послужного списка возникает вопрос: была ли у отца Петра личная жизнь, жил ли он хоть сколько-нибудь для самого себя?

19 января 1918 года, после обнародования Декларации об отделении Церкви от государства, большевики предприняли попытку захвата Александро-Невской лавры. В этот день, в час дня, в Лавру прибыл отряд матросов и красногвардейцев во главе с комиссаром Измайловским, который последовал в покои митрополита с требованием их освободить.

После отказа подчиниться распоряжениям новой власти епископ был тут же арестован и заключен под стражу в собственных покоях. Той же участи подвергли и членов духовного Собора. Однако народ, оказавшийся в Лавре, поднялся на защиту своих святынь. На лаврской колокольне ударил в набат. Находившиеся в лаврском дворе богомольцы, узнали о появлении здесь красногвардейцев и бросились на колокольню – бить тревогу. К Лавре стали быстро стекаться толпы народа; особенно много было женщин. Слыша крики: «Православные, спасайте церкви!» – толпа обезоружила матросов, а комиссара сбила с ног, отобрав у него револьвер. Красногвардейцы побросали оружие и разбежались.

Все это только разъярило власти. Через некоторое время к лавре подъехал грузовик с новым вооруженным отрядом и двумя пулеметами. Начался новый приступ. «По звонарям дали несколько залпов. Однако набат продолжался. Один из красногвардейцев вошел в церковь, наполненную богомольцами, и потребовал, чтобы ему указали на вход в колокольню. Взобравшись наверх, он с револьвером в руке согнал оттуда звонарей. Внизу красногвардейцы и солдаты гнали богомольцев с лаврского двора. Стреляли.

В этот самый момент и появился у ворот лавры протоиерей Петр Скипетров со своим сослуживцем, о. В. Покровским. Здесь встретил отца Петра его сын, семинарист Николай, и просил их не идти дальше. Но священники его не послушали. За день до захвата Лавры, 18 января, они были вызваны к трем часам дня на прием к митрополиту Вениамину.

«Войдя в коридор главного подъезда, протоиерей увидел нескольких красногвардейцев, которые пререкались с женщинами, угрожали им винтовками и револьверами. Протоиерей Скипетров обратился к вооруженным людям с просьбой не совершать насилия над верующими, не издеваться над народными святынями. Раздался выстрел револьвера со стороны одного из красногвардейцев в о. Скипетрова… Он упал, изо рта пошла кровь. Его перенесли в лавровскую больницу. Вызвали по телефону сына о. Петра врача Павла Скипетрова. Он нашел отца в крайне тяжелом состоянии.

Револьверная пуля прошла через нижнюю челюсть и засела в шее. Экстренная медицинская помощь привела раненого на краткий момент в сознание, он попросил воды, а затем отрывисто сказал: «Маму… детей… благословить… умираю… владыку митрополита…» Пытался благословить подошедших детей, но это ему не удалось – не мог поднять руки. Святителя Петра перенесли в ближайший лазарет (Невский пр., 135). К нему была допущена жена, которую о. Петр узнал и попытался ей что-то сказать, но не смог. Вскоре пришел владыка Вениамин и благословил о. Петра, тот открыл глаза, но не произнес ни одного слова. В 10 часов вечера о. Петр скончался.

Похоронили о. Петра на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры. Спустя два месяца, 31 марта, Святейший патриарх Тихон совершил «…в храме Московской Духовной семинарии заупокойную литургию по новым священномученикам и мученикам», в числе которых значилось имя протоиерея Петра Скипетрова. «Молитвенные возношения на заупокойной литургии и панихиде произносились в такой форме: «О упокоении рабов Божиих, за веру и Церковь Православную убиенных».

В 1934 году, когда закрывали Лавру, власти решили ликвидировать и Тихвинское кладбище. Могила о. Петра, наряду с прочими, подлежала уничтожению. Антонине Николаевне, вдове почившего пастыря, было предложено перенести прах мужа на другое кладбище. Печальная задумчивость овладела ею после этого предложения. Переносить прах в другое место не хотелось: Лавра была местом пролития мученической крови о. Петра. К тому же, на Тихвинском кладбище рядом с могилой о. Петра были похоронены и пятеро его детей. Но и оставлять останки мученика нельзя было. Необходимо было обезопасить их от возможного поругания. «Матушка, ты не беспокойся, мы никуда не поедем, а останемся на старом месте», – разрешил смущения своей супруги отец Петр, явившись ей во сне в ночь после полученного ею известия. Явление покойного мужа и его повеление настолько поразило вдову, что она решила не трогать прах почившего супруга-мученика.

Сегодня на могиле отца Петра вновь установлен крест с неугасимой лампадой.

Обращал особое внимание на борьбу с народным пьянством. В 1911 году под его покровительством состоялся Российский противоалкогольный съезд. В здании построенного при нем Епархиального дома проводились лекции, чтения, с каким правил митрополит Владимир епархиальными делами и с каким держался в своем обращении с подчиненными ему пастырями», добавляя, что он «в налагаемых им суровых взысканиях не считался ни с саном, ни с возрастом священнослужителей» (газета приводила пространный список московских священников, «пострадавших» от митрополита).

Высочайшим рескриптом от 21 февраля 1913 года (в день празднования 300-летия Царствования Дома Романовых) ему был пожалован крест для предношения в священнослужении.

В январе 1915 года пресса сообщала, что в ходе прений в Синоде по иску о расторжении брака одной особы по причине заболевания сифилисом ее супругом стал на сторону тех, кто высказывались против дачи развода, указывая, среди прочего, что «сифилис, к прискорбию, сильно распространен в народе, и не следует создавать лишний прецедент для исков о разводе».

Выступал против влияния Григория Распутина на синодальные дела, в связи с чем вызвал недовольство царского двора, что привело к его удалению со столичной кафедры.

В 1915 году удостоен степени доктора богословия.

С 23 ноября 1915 года – митрополит Киевский и Галицкий с сохранением звания первенствующего члена Святейшего Синода.

Протопресвитер Георгий Шавельский (см. Приложение, стр. 589), бывший членом Синода в предреволюционные годы, находясь в эмиграции, так оценивал его деятельность как первенствующего члена Святейшего Синода: «Благочестивый и скромный, добрый, простой, честный и прямой – он, однако, совсем не подходил для своего поста. Ему не доставало нужного ума и широты взгляда, быстрой сообразительности и необходимой деловитости. Для какой-либо провинциальной кафедры он оказался бы весьма достойным архипастырем, но в вожди Русской Церкви, да еще в столь бурное время, он совершенно не годился: для этого ему не хватало и авторитета, и кругозора, и такта, и даже ловкости. <…> В царской семье, как и в высших кругах, он не пользовался почетом; не сумел он стяжать и любви народной. Руководить синодальной работой он не мог: заседания Синода под его председательством проходили запутанно и нудно. Нужен был совсем иной кормчий для Церкви и Синода».

По воспоминаниям князя Н.Д. Жевахова, бывшего тогда товарищем обер-прокурора Святейшего Синода Н.П. Раева, в революционные дни, на «памятном» заседании Святейшего Синода 26 февраля 1917 года, когда Петроград был полностью парализован политическими забастовками и демонстрациями, отверг предложение князя обратиться с воззванием к населению, сказав ему: «Это всегда так. Когда мы не нужны, тогда нас не замечают: а в момент опасности к нам первым обращаются за помощью».

Признал Временное правительство, но подал в отставку с поста члена Синода, оставшись на киевской кафедре.

15 августа 1917 года возглавил совершение литургии в московском кремлевском Успенском соборе, предварявшей занятия Всероссийского Поместного Собора 1917–1918 годов, Почетным Председателем которого он был избран (Председателем Собора был избран Московской митрополит Тихон (Беллавин)).

Выступал против автокефалистских настроений среди части киевского украинского духовенства, образовавшего осенью 1917 года, при поддержке министра исповеданий Центральной Рады Миколы Бессонова (бывший епископ Никон), «Всеукраинскую церковную раду» под председательством архиепископа Алексия (Дородницына), противостоявшего Киевскому митрополиту.

28 декабря 1917 года, по благословению патриарха Тихона, в Киеве открылся Всеукраинский Церковный Собор. Фактическое начало занятий Собора состоялось 8 января 1918 года под председательством митрополита Владимира. Патриарха Тихона на Соборе представлял митрополит Платон (Рождественский). 19 января 1918 года закрылась первая сессия Всеукраинского Собора; митрополит Владимир был избран председателем Комиссии по созыву новой сессии Собора, намеченной на май 1918 года.

Вечером 25 января 1918 года к митрополиту, жившему в Киево-Печерской лавре, пришли пять вооруженных солдат во главе с матросом. Ранее монахами Лавры, недовольными своим архипастырем и подстрекаемыми жившим в Лавре архиепископом Алексием (Дородницыным), был пущен слух, что у митрополита хранятся деньги киевских храмов, и пришедшие требовали, чтобы он их отдал.

По свидетельству назначенного комендантом Лавры большевика B.C. Сергеева (местного жителя и унтер-офицера), расстрелы в Лавре попыталась начать группа красногвардейцев в 20 человек во главе с матросами, но ему, рискуя собственной жизнью, действия этой группы удалось предотвратить. Однако затем некоторое число самосудов все-таки произошло, кульминацией террора стало убийство митрополита.

По словам Р.И. Берзина, расположившегося со своим штабом в Лавре, убийство было совершено не с политическими, а с уголовными целями. Причем, Р.И. Берзин и бывшие там матросы, узнав об аресте митрополита, сразу постарались его освободить, но не успели.

Митрополит Евлогий (Георгиевский) (см. Приложение, стр. 594) говорил: «…Впоследствии я узнал, при каких обстоятельствах владыку Владимира убили. В злодействе свою роль сыграл и Алексей Дородицын, но кровь его и на монахах Лавры. Дородицын создал для митрополита Владимира тягостное положение, которое дошло до того, что он чувствовал себя в митрополичьих покоях в Лавре, как в осажденной крепости. Когда Киев был взят, командующий большевистскими войсками Муравьев пришел к наместнику Лавры с предупреждением: „Я буду жить в лаврской гостинице, с вами у меня телефон. Если ворвутся к вам банды с обыском, с требованием денег или случится еще что-нибудь – звоните ко мне“, – сказал он.

Вскоре днем в трапезную лавры пришла банда матросов и потребовала еды. В то время как монахи их кормили, начались расспросы: довольна ли братия начальством? не имеют ли монахи каких-либо жалоб?.. Послушники, распропагандированные революцией и возбужденные агитацией Дородицына, стали жаловаться на притеснения: народ несет в Лавру большие деньги, а поедает их „он“… – и они указали наверх, где находились покои митрополита.

Матросы ворвались в его квартиру, отпихнули старика-келейника, пригрозив ему револьвером, – и бросились в спальню. Там они оставались около двух часов. Что в спальне происходило, неизвестно. Потом они вывели владыку Владимира и направились с ним к черному ходу. „Прощай, Иван…“ – успел сказать келейнику митрополит. Вывели владыку из Лавры незаметно. У лаврских валов матросы прикончили его… расстреляли в упор. Он лежал полунагой, когда его нашли. Убийцы сорвали крест, панагию, даже набалдашник с посоха, только шубу не успели унести и бросили тут же. Монахи, видевшие, как уводили их митрополита, не только не подняли тревоги, не ударили в набат, но ни звука никому не сказали. Спустя уже значительное время кто-то спохватился и позвонил Муравьеву. Тот прислал своих солдат. Допросы, расспросы: кто? куда увели? когда? Но было уже поздно, злодеяние совершилось.»[37].

Тело убитого Владыки обнаружено было в расстоянии 150 саженей от ворот Лавры. Убитый лежал на спине, покрытый шубой и на нем действительно не оказалось панагии, клобучного креста, чулок, сапог с галошами и золотых часов с цепочкой. Медицинским освидетельствованием на теле покойного обнаружены: огнестрельная рана у правой глазной щели, резанная рана покровов головы с обнажением кожи, колотая рана под правым ухом и четыре колотых раны губы, две огнестрельные раны в области правой ключицы, развороченная рана в области груди, с вскрытием всей грудной полости, колотая рана в поясничной области с выпадением сальника и еще две колотые раны груди.

Всероссийский Поместный Собор на своей второй сессии «Определением Священного Собора Православной Российской Церкви о мероприятиях, вызываемых происходящим гонением на Православную Церковь» от 5 (18) апреля 1918 года, в частности, установил совершать поминовение «в день 25 января или в следующий за сим воскресный день (вечером) всех усопших в нынешнюю лютую годину гонений исповедников и мучеников».

Место кончины митрополита стало посещаться богомольцами. Вскоре появился деревянный крест.

Архиерейский Собор Русской Православной Церкви своим деянием от 4 апреля 1992 года прославил митрополита Владимира (Богоявленского) в лике священномучеников; а также установил празднование Собора новомучеников и исповедников Российских – российских святых XX века – «25 января (по старому стилю, в случае совпадения сего числа с воскресным днем) или в ближайший воскресный день после оного».

Летом 1992 года мощи священномученика Владимира обретены и находятся ныне в Дальних пещерах Киево-Печерской лавры, в пещерной церкви Благовещения Пресвятой Богородицы.

И под натиском жидовской революции оставшиеся верными святой Руси и русской народности Русские люди отстояли ту и другую. А теперь развернувшееся русское родное знамя да соберет под свою державную сень родную землю, как один человек. Да просветится Русская страна».

В марте 1913 года епископ Андроник получил самостоятельную кафедру – он был назначен епископом Омским и Павлодарским. Через год его перевели в Пермь, где в 1915 году владыка был возведен в сан архиепископа.

Современный автор его жития (иеромонах Дамаскин) пишет: «Его жизнь была образцом древнего благочестия. Это был подвижник, молитвенник и нестяжатель, всякое материальное благополучие и богатство вменявший ни во что. Все средства владыка жертвовал на помощь беднякам. Одевался он просто, никогда не носил шелковых ряс; и хотя был награжден многими орденами, но наград никогда не надевал. Святитель был ревностным исполнителем иноческих правил и церковных обрядов. Он строго постился: в постные дни питался одними овощами, в скоромные – обходился малым количеством пищи, а в последние дни страстной седмицы употреблял в пищу только просфору и чай. Накануне дня, когда ему должно было совершать литургию, владыка почти не спал, всю ночь простаивая на молитве».

В 1917–1918 годах архиепископ Андроник участвовал в работах Поместного Собора и был избран одним из шести заместителей членов Святейшего Синода.

В годину лютых гонений на православие владыка мужественно восстал против беззаконников. Недаром его прозвали «огнь пылающий».

4 (17) июня 1918 года чекисты арестовали архиепископа Андроника. Долго перевозили его из Перми в Мотовилиху и обратно, боясь народного гнева. Наконец, в ночь на 7 (20) июня вывезли владыку в окрестности Перми и убили.

В 1917 году «союз» был весьма малочисленным, и он не мог оказать заметного влияния на ход событий в Петроградской епархии. Но через несколько лет его основные участники встали во главе обновленческого раскола.

В противовес этой группе отщепенцев большинством петроградского духовенства и мирян во главе с владыкой Вениамином (Казанским) был создан «Союз Церковного Единения». Его ядро составили участники Общества религиозно-нравственного просвещения и Общества в память о. Иоанна Кронштадтского – протоиереи Ф. Орнатский, П. Миртов, П. Лахостский, П. Кульбуш, А. Ставровский, П. Скипетров, И. Орнатский, М. Прудников и многие другие.

Собрания «Союза Церковного Единения» проходили в зале Общества религиозно-нравственного просвещения на Стремянной[41].

В Вербное воскресенье на многолюдном собрании петроградского духовенства и мирян в зале Общества распространения религиозно-нравственного просвещения было решено составить организационный комитет для выборов Петроградского митрополита.

Выборы правящего архиерея Петроградской епархии состоялись 24 мая в Казанском соборе. Свободным голосованием клира и мирян из семи авторитетных кандидатов подавляющим большинством голосов был избран владыка Вениамин (Казанский). 25 мая он был возведен в сан архиепископа с присвоением титула «Петроградский и Ладожский»

На следующий день начал работу Петроградский епархиальный Собор. В сообщении о нем говорилось: «25 мая открылся чрезвычайный епархиальный съезд, переименованный в Собор. Его составили все 1600 делегатов, принимавших участие в избрании петроградского епископа. Председатель Собора – митрофорный протоиерей Ф.Н. Орнатский.

В то время в стране началась разруха: фронт вплотную приблизился к столице; повсюду возникали стихийные митинги; продолжались уличные беспорядки, выливавшиеся в кровопролития; царили озлобление и рознь; совершались хищения и грабежи. Из воззвания Петроградского Собора к гражданам России: «Безумцы, остановитесь! Забудьте распри! Враг у ворот столицы государства нашего. Под шум взаимных ваших распрей он ринется на нас, разорит, погубит дорогую нашу Родину, погубит свободу нашу! Вы не ведаете, что творите: ослепленные злобою вы идете друг на друга, вы преступно проливаете братскую кровь!…Бросьте распри – отразите врага! Освободите, спасите Родину! Она погибает! Помните, в единении сила! Мать Церковь зовет вас на подвиг святой!».

Вскоре Временное правительство еще раз показало свое истинное лицо – 14 июля было издано Постановление о свободе совести, согласно которому 14-летний ребенок без дозволения родителей мог принять любое вероисповедание или стать атеистом. Это был прямой вызов, брошенный православному народу…

Продолжалась тяжелая, теперь уже связанная со многими поражениями, кровопролитная война. В это страшное время о. Философ Орнатский чудом продолжает оказывать помощь воинам русской армии, фактически брошенной на произвол судьбы Временным правительством.

В сражениях принимало героическое участие множество русских женщин – сестры милосердия, разведчицы, сотрудницы технических служб. Многие из них отдали свою жизнь во имя спасения Отчизны. По предложению отца Философа Орнатского 26 июля впервые была совершена архиерейским служением панихида по всем павшим в боях женщинам-воинам.

По-прежнему совершались в Казанском соборе ежедневные моления перед чудотворным Казанским образом Божией Матери о даровании победы русскому христолюбивому воинству. К ним теперь присоединились молитвы о прекращении междоусобной брани. Много сил отдавал отец Философ оказанию помощи воинам-инвалидам, покидавшим лазарет Казанского собора после лечения. Они обеспечивались одеждой, теплым бельем, обувью и денежным пособием для возвращения в родные места.

Всероссийский Поместный Собор открылся в храме Христа Спасителя в праздник Успения Пресвятой Богородицы, 15 августа. Это был день, которого православная Россия ждала уже более 200 лет. На заседаниях Собору предстояло принять ряд ответственнейших решений, определявших на многие годы пути Церкви.

В августе произошло еще одно важное событие в церковной жизни Петрограда – впервые в России для объединения деятельности всех приходских советов было учреждено Братство приходских советов города Петрограда и Петроградской епархии. Одним из главных инициаторов создания этого Братства был отец Философ Орнатский, давний сторонник возрождения соборных начал в приходской жизни.

В дальнейшем подобные братства возникали по всей стране. Они способствовали сплочению верующих и духовенства в годы начинавшихся открытых гонений за веру. Уже в самом начале своего существования Петроградское Братство приходских советов насчитывало несколько десятков тысяч человек.

В день праздника Всемирного Воздвижения Честного и Животворящего Креста Господня, 14 сентября, по решению Всероссийского Поместного Собора было совершено всенародное моление о спасении России, которому предшествовал покаянный трехдневный пост. Особой торжественностью отличалось моление в Казанском соборе Петрограда.

Еще 20 июля, сразу же после Постановления о свободе совести, Временное правительство издало закон о передаче церковно-приходских школ в ведение Министерства народного просвещения, что фактически означало отмену преподавания в школе Закона Божия. Это решение Временного правительства, направленное прямо против Православия, не затрагивало конфессиональных школ других вероисповеданий, находившихся на территории России.

11 октября от имени Временного правительства Керенский отклонил просьбу делегации Поместного Собора об отмене закона от 20 июля, ссылаясь на то, что новый государственный строй должен быть внеконфессиональным.

Незамедлительно в Петрограде, при участии отца Философа Орнатского, был создан Союз родительских комитетов, который начал отстаивать принцип обязательности преподавания Закона Божия в средней школе.

Обстановка в Петрограде все более и более накалялась. Временное правительство уже не могло контролировать ситуацию в стране. По благословению митрополита Вениамина, 22 октября, в день празднования Казанской иконы Божией Матери, должен был состояться крестный ход казачьих частей, расположенных в столице, с участием всех верующих Петрограда. Путь следования крестного хода проходил по главным улицам города, в том числе и по Суворовскому проспекту мимо Смольного, где находилось главное гнездо заговорщиков, готовивших октябрьский переворот.

Вечером 21 октября, по указанию Керенского, командующий Петроградским военным округом полковник Полковников категорически запретил представителям Союза казачьих войск проведение намеченного крестного хода. Через три дня большевики арестовали временных правителей, как выполнивших свою часть задачи по уничтожению русского православного государства. Керенский предусмотрительно покинул Петроград в ночь на 22 октября.

Уже 31 октября в Царском Селе был зверски убит большевиками протоиерей Иоанн Александрович Кочуров. Часто с любовью вспоминал о. Философ своего ученика, студента-проповедника Ивана Кочурова, уехавшего после Духовной академии служить миссионером в далекую Алеутскую епархию.

5 ноября в петроградском Казанском соборе было совершено общегородское моление о умиротворении Отечества.

В тот же день на Всероссийском Поместном Соборе святитель Тихон (Беллавин), митрополит Московский и Коломенский был избран и наречен Патриархом Московским и всея России. Избрание совершалось под гром артиллерийской канонады – большевики и анархисты штурмовали Кремль.

В праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы, 21 ноября, совершена интронизация Патриарха в Успенском соборе Кремля. Поместный Собор восстановил патриаршество и канонический строй Русской Православной Церкви. Тем самым Церковь была спасена от полного разгрома и разорения.

В декабре появились постановления нового правительства, направленные на уничтожение Русской Православной Церкви. Декрет о земле лишал церкви и монастыри земельных наделов. Национализация частных банков привела к утрате хранившихся там вкладов духовенства. В ведение светских органов передавалась регистрация актов гражданского состояния – рождений, браков и кончин. Вся система образования, включая духовные учебные заведения, вошла в подчинение комиссариата по народному просвещению…

В это время о. Философ Орнатский выступает перед паствой с призывами к объединению русских православных людей вокруг храмов, чтобы встать на защиту святынь земли Русской. На заседании Братства приходских советов Петрограда и Петроградской епархии, 11 декабря, о. Философ говорил о тех препятствиях, которые мешают нормальной жизни Церкви: «Главным препятствием, по условиям переживаемого времени, является вмешательство в жизнь приходов разного рода организаций, присвоивших себе власть! Это в то время, когда другие конфессии и секты пользуются полной свободой вероисповедания.

Как тут не возникнуть глубокому возмущению православного русского народа».

На состоявшемся вскоре заседании Союза родительских комитетов о. Филосов горячо призывает собравшихся всеми силами добиваться от новых властей возвращения в программу обучения их детей Закона Божия, ибо в противном случае пошатнется вековая система нравственных ценностей русской нации. В тот же день в газетах был опубликован проект декрета об отделении Церкви от государства и школы от Церкви. Для петроградских властей это послужило сигналом к началу насильственного присвоения церковного достояния.

Вечером 2 января 1918 года прекратился выпуск Синодальных «Церковных Ведомостей» и «Церковно-общественного вестника» – периодических изданий Русской Православной Церкви. Прибывший в типографию комиссар заявил, что правительство не остановится и перед применением вооруженной силы…

13 января вооруженный отряд матросов и солдат прибыл в Александро-Невскую лавру. Наместнику Лавры, епископу Елисаветградскому Прокопию (Титову), викарию Херсонской епархии, была предъявлена такая бумага: «Вследствие постановления Народного Комиссара о реквизиции всех помещений со всем инвентарем и ценностями, принадлежащих Александро-Невской лавре, настоящим предписывается Вам сдать все имеющиеся у Вас дела по Управлению домами, имуществом и капиталами Лавры уполномоченному лицу… Народный Комиссар Коллонтай» (см. Приложение, стр. 609).

11 января под председательством владыки Вениамина состоялось собрание Братства приходских советов Петрограда и Петроградской епархии. Оно вынесло резолюцию протеста, направленную в Совнарком. Представители приходских советов заявили, что рассматривают захват Синодальной типографии, закрытие ряда храмов и покушения на захват помещений других духовных учреждений, как явное гонение на Церковь.

Еще одно собрание в зале Общества религиозно-нравственного просвещения состоялось 14 января. В его резолюции говорилось: «Многолюднейшее пастырско-мирянское собрание, заслушав доклад о попытке захватить 13 января, по приказанию комиссара по призрению г-жи Коллонтай, Александро-Невскую Лавру, и отобрать ее помещения и имущество… постановило: всячески противиться этому, и вообще твердо заявить комиссарам, что православный Русский народ не допустит отобрания имущества у монастырей и храмов, которые он своею любовию и усердием украсил, принося свои лепты в обители за тысячи верст, – не допустит поругания его заветных святынь, встанет на их защиту от поношения со стороны тех, кои будучи не русскими и не православными, этих святынь не могут понимать и ценить…».

17 января в Александро-Невскую лавру вновь явился комиссар и потребовал немедленной передачи ему Лавры со всеми зданиями, имуществом и капиталами. В тот же день в зале на Стремянной состоялось многолюдное собрание духовенства и представителей приходов: «Громадный зал не мог вместить всех, желавших проникнуть в него, хотя и был переполнен до последней возможности… Настоятель Казанского собора протоиерей Философ Орнатский вносит предложение: в наступающее воскресение устроить крестные ходы из всех храмов столицы к Александро-Невской лавре. Собрание единогласно принимает это предложение».

19 января в лавру прибыл отряд матросов и красногвардейцев. Наместник лавры епископ Прокопий и члены Духовного Собора лавры были арестованы.

Тотчас же с соборной колокольни ударил набат, подхваченный всеми другими церквами лавры. К монастырю устремились толпы народа. Налетчиков разоружили и выпроводили из лавры.

Из Смольного прибыло подкрепление на грузовиках с пулеметами. Загрохотали выстрелы. Тем временем в лавру все прибывал и прибывал верующий народ. Прибыли депутации от рабочих ряда предприятий, в том числе от Стеклянного и Фарфорового заводов, где проповедовал отец Петр Скипетров и от Экспедиции заготовления Государственных бумаг. Народ был готов защищать лавру до последней возможности. По свидетельству епископа Прокопия, настроение народных масс было таково, что больших усилий стоило удержать их от расправы над вооруженным насильниками. Нападавшим пришлось снять пулеметы и ретироваться.

Простые верующие люди, встав на защиту Матери Церкви, отстояли главную святыню Петрограда. «Церковные ведомости», издание которых по предложению о. Философа Орнатского удалось возобновить в типографии Общества религиозно-нравственного просвещения, отмечали: «…Негодование, которое вызвали в православном народе набеги красногвардейцев на Лавру по предписаниям г-жи Коллонтай, смутило власти из Смольного. Они предложили наместнику лавры успокоить взволнованный народ и заявляя, что их неправильно поняли».

В субботу, 20 января, во время вечернего богослужения в Казанском соборе его настоятелем, протоиереем Философом Орнатским, впервые было оглашено воззвание Святейшего патриарха Тихона от 19 января: «Зовем вас, верующих и верных чад Церкви: станьте на защиту оскорбляемой и угнетаемой ныне Святой Матери вашей… А если нужно будет и пострадать за дело Христово, зовем вас на эти страдания вместе с собою…». Отцу Философу удалось размножить послание и разослать по всем церквам Петрограда.

21 января с 11 часов утра двинулись к Александро-Невской лавре крестные ходы от всех столичных церквей. Самые многочисленные шли от Троицкой церкви Общества религиозно-нравственного просвещения на Стремянной, из Казанского собора, от Спасо-Сенновской церкви[42] и от Воскресенского храма у Варшавского вокзала, где собрались десятки тысяч представителей братств трезвости.

С ними слились огромные колонны плавославных из Московского и Нарвского районов. Крестные ходы шли с Лиговки, Покровки, с Выборгской стороны. По подсчетам корреспондентов газет, число участников крестных ходов составляло от несколько сот тысяч до полумиллиона человек. Все знали о событиях в Лавре, знали, что в любую минуту вновь могут раздаться выстрелы, но были готовы пострадать за веру и Святую Церковь.

К часу дня около 200 шествий слились в один крестный ход. Лаврская площадь не могла вместить всех верующих, и они заполнили все ближайшие улицы. Над головами людей возвышались хоругви, кресты, иконы.

Во втором часу под звон колоколов из Лавры вышел крестный ход во главе с митрополитом Вениамином. Владыка Вениамин поднялся на специальный помост, сооруженный на площади. Лаврский протодиакон громовым голосом прочитал воззвание Святейшего патриарха Тихона, после чего был совершен молебен об умиротворении и спасении Богохранимой державы Российской. Затем крестный ход направился по Невскому проспекту к Казанскому собору при непрерывном всенародном пении.

Огромная Казанская площадь, все прилегающее к собору пространство и Невский проспект заполнены множеством народа. После молебна митрополит Вениамин произнес краткую речь. «Христос воскресе!» – воскликнул архипастырь, и площадь огласилась громоподобным ответом сотен тысяч голосов: «Воистину воскресе!». «То, что Христос воскрес, – продолжал митрополит Вениамин, – является основой нашей веры. С ней мы не погибнем! Будем теперь стоять в вере до готовности пострадать до самой смерти, как завещал нам отец Петр Скипетров, убитый у порога кабинета своего архипастыря».

Очень неуютно было в тот день в городе святого апостола Петра «деспотам из Смольного», но на этот раз все обошлось без каких-либо происшествий. Более того, по указанию Бонч-Бруевича, по всем улицам города накануне были разбросаны извещения от ЧК, что комиссариатам города Петрограда, красногвардейцам, патрулям и отрядам предписано поддерживать всюду строгий порядок и немедленно арестовывать всех, кто обнаружит намерение помешать крестным ходам. Движение транспорта было остановлено.

В тот же вечер о. Философ выехал в Москву во главе депутации духовенства и мирян Петрограда. Депутация везла прошение Всероссийскому Поместному Собору о восстановлении митрополита Вениамина в звании и правах священноархимандрита Александро-Невской лавры.

23 января протоиерей Философ Орнатский выступил с докладами в Соборном Совете и в Соборном отделе по монашеству, которому было передано прошение петроградской депутации. Владыка Вениамин был восстановлен в правах настоятеля и священноархимандрита Александро-Невской лавры. В заключение своего выступления отец Философ произнес знаменательные слова, как бы предвещая свою скорую мученическую кончину: «Пора сказать, что разбойники взяли власть и управляют нами. Мы терпели, но терпеть далее невозможно, потому что затронуто Святое Святых русской души – Святая Церковь… На сознательное мученичество идти не следует, но если нам нужно пострадать и даже умереть за правду, это надо будет сделать. Крестные ходы докажут всем, что верующий народ объединяется. Духовенству надо проповедывать народу не по праздникам только, а всегда и везде, где можно. Все должны говорить, что необходимо защищать святую веру, надо кричать об этом в трамваях, кинематографах, на железных дорогах… Пора духовенству объединиться с народом. Если Лавра получила защиту, это защитил ее народ. Если отвоюем Церковь, это сделаем при содействии народа…».

По примеру Петрограда было решено устроить общенародный крестный ход в Москве. Вслед за этим крестные ходы прошли по всей России.

20 января издан Декрет об отделении Церкви от государства и школы от Церкви.

На этот акт вопиющего произвола Священный Собор Православной Российской Церкви ответил воззванием ко всем православным христианам России: «От века неслыханное творится у нас на Руси Святой. Люди, ставшие у власти и назвавшие себя народными комиссарами, сами чуждые христианской, а некоторые из них и всякой веры, издали декрет (закон), названный „о свободе совести", а на самом деле устанавливающий полное насилие над совестью верующих… И слыхано ли, чтобы делами церковными управляли люди безбожные, не русские и не православные?…Объединяйтесь же, православные, около своих храмов и пастырей, объединяйтесь все, и мужчины, и женщины, и старые, и малые, составляйте союзы для защиты заветных святынь… Мужайся же, Русь Святая! Иди на свою Голгофу! С тобою Крест Святой, орудие непобедимое…». 11 марта в зале Общества религиозно-нравственного просвещения открылся Петроградский епархиальный съезд духовенства и мирян. Председателем съезда единогласно был избран протоиерей Философ Николаевич Орнатский.

В полном согласии с решениями Поместного Собора были одобрены меры по защите святынь от поругания, главными из которых были:

1. При всех приходских храмах создаются союзы из прихожан и богомольцев, которые должны защищать святыни и церковное достояние от посягательств.

2. В случаях нападения грабителей и захватчиков на церковное достояние следует призывать православный народ на защиту церкви, ударяя в набат, рассылая гонцов.

3. Все, восстающие на Святую Церковь, причиняющие поругание святой Православной вере и захватывающие церковное достояние, подлежат, невзирая на лица, отлучению церковному.

На съезде был избран и затем утвержден митрополитом Вениамином уполномоченный по общеепархиальным делам – известный юрист Иван Михайлович Ковшаров[43]. Как и прежде, ближайшим сподвижником владыки Вениамина был о. Философ Орнатский.

В годы первой революционной смуты, отец Философ воздвигал грандиозный храм в честь Воскресения Христова у Варшавского вокзала[44]. Теперь же, в годы гонений, его мысль обращается к образу священномученика патриарха Ермогена, сплотившего Русь в годы вражеского нашествия. Во время своего пребывания в Москве о. Философ посетил пещерный храм во имя священномученика патриарха Ермогена в Чудовом монастыре, где молился митрополит Вениамин во время штурма Кремля, предпринятого большевиками; и комнату, из которой владыка чудом вышел за несколько минут до начала мощной бомбардировки. В ней о. Филосов подобрал осколок шестидюймового снаряда и привез его в Петроград.

Он предлагает приходскому совету соорудить в подклете Казанского собора пещерный храм во имя священномученика патриарха Ермогена, имя которого неразрывно связано с Казанской иконой Божией Матери. В этом храме предполагалось поместить Казанский образ Пресвятой Богородицы и иконы святых, имена которых носили мученически погибшие митрополит Киевский Владимир и протоиереи Иоанн Кочуров и Петр Скипетров, с соответствующими надписями в память об их кончине. Осколок снаряда, от которого чудом спасся митрополит Вениамин, должен служить лампадою перед иконой Заступницы Усердной.

В страшное время открытого богоборчества к о. Философу постоянно обращались очень многие люди. Он всегда внимательно выслушивал посетителей и, с истинно духовным рассуждением, отвечал на наболевшие вопросы. Его отличало ровное, беспристрастное отношение ко всем людям, даже к представителям новой власти. В ту пору он неустанно проповедывал в различных храмах Петрограда, особенно в рабочих районах, отдавая всю силу своего таланта спасению заблудших и сомневающихся.

В 1918 году Великая Среда, – а именно в среду Иуда предал Спасителя начальникам иудейским, – совпадала с большевистским праздником 1 мая. Митрополит Вениамин и о. Философ Орнатский подготовили воззвание к православным христианам, в котором они призывали верующих не принимать участия в уличных шествиях и гуляниях. Петроградские власти расценили это воззвание как контрреволюционное выступление. На время празднования Святой Пасхи они создали специальную комиссию во главе с Зиновьевым, которая вела за храмами «оперативное наблюдение через постоянных дежурных из ответственных лиц».

Приезд Святейшего патриарха, которого в Любани встречала делегация и в ее составе протоиерей Философ Орнатский всколыхнул Петроград. Ликованию православных не было предела. Святитель Тихон находился в Петрограде только шесть дней, с 11 по 16 июня.

Воодушевленное слово произнес о. Философ Орнатский. Он приветствовал всех с великим праздником Господним, торжественность которого ныне усилена служением Патриарха. В конце речи отец Философ сказал: «Пусть же очнутся, наконец, безбожники и богохульники наших дней, посягающие на святую веру и Церковь, воры и грабители, раздирающие Родину и расхищающие народное достояние, пусть проснутся тепло-хладные и встанут на защиту родных святынь, пора и всем нам объединяться для пробуждения в народе древлерусского благочестия…».

После литургии состоялся крестный ход с несением соборных святынь Чудотворной Казанской иконы и Ковчега со Святыми Мощами патриарха Ермогена, привезенными Святейшим патриархом Тихоном для устраиваемого в подвале Казанского собора пещерного храма. По мысли настоятеля, этот храм должен был увековечить знаменательное, историческое событие – восстановление патриаршества в Церкви Российской и напоминать русским людям о великом подвиге священномученика патриарха Ермогена, спасшего Отечество в годину лихолетья и от внутреннего нестроения, и от вражеского нашествия.

28 июля 1918 года исполнилось 33 года пастырского служения протоиерея Философа Орнатского и 29 июля состоялось чрезвычайное епархиальное собрание, обсудившее вопрос «О мерах защиты веры и Церкви ввиду циркуляра Комиссариата Северной области об изъятии из школ предметов религиозного почитания». Собрание единодушно постановило: «Обратиться к надлежащим советским властям с требованием о немедленной отмене незаконно изданного товарищем областного комиссара по просвещению Гринбергом распоряжения от 12 июля 1918 года за № 45».

Мчч. Борис и Николай Орнатские

Философ Орнатский напомнил собравшимся о крестном ходе в защиту Александро-Невской лавры и призвал духовенство и мирян епархии провести еще один общегородской крестный ход для противодействия новым антицерковным акциям властей.

Осуществить этот замысел о. Философу не пришлось. 9 августа 1918 года протоиерей Философ Николаевич Орнатский вместе с двумя старшими сыновьями, Николаем и Борисом Орнатскими, были арестованы без предъявления каких-либо обвинений. Для большевиков, человек, по призыву которого на улицы вышла половина тогдашнего Петрограда, 500 тысяч людей, готовых к сопротивлению, безусловно, представлял прямую опасность.

По воспоминаниям его дочерей Веры Философовны Яворской и Лидии Философовны Рюминой, в момент ареста он был совершенно невозмутим и спокойно последовал за явившимися на квартиру Орнатских чекистами.

В последующие дни родные о. Философа и прихожане Казанского собора не раз обращались в ЧК, но вразумительного ответа о судьбе батюшки и его сыновей из ЧК не получали. Наконец, в сквере у Казанского собора собралось несколько тысяч православных петроградцев и с пением молитв, с крестами, хоругвями и иконами, все они направились по Невскому проспекту на Гороховую. В ЧК приняли делегацию верующих и уверили в том, что отец Философ скоро будет освобожден.

Через знакомых по Педагогическому институту Вера Философовна попросила о помощи Наркома просвещения Луначарского, который 15 августа обратился к Зиновьеву с ходатайством об освобождении протоиерея Философа Орнатского: это письмо было явно кем-то задержано в коридорах власти.

Неоднократно обращалось к Зиновьеву с заявлениями о взятии о. Философа на поруки и Братство приходских советов. Ответом было упорное молчание властей. Наконец родные батюшки письменно обратились к Урицкому. В ответ председатель петроградской ЧК сообщил, что гражданин Орнатский расстрелян, как «ярый контрреволюционер»…

Есть несколько версий рассказов, основанных на устном предании, о том, как принял о. Философ мученическую кончину. Вместе с о. Философом и его сыновьями Николаем и Борисом, между 15 и 29 августа 1918 года, было расстреляно еще 30 петроградских офицеров, верных Отечеству.

Николая II последовательно и постепенно готовили к восшествию на престол, но оно произошло гораздо раньше, чем ожидалось из-за преждевременной смерти Александра III. Умирая, император сказал сыну: «К царствованию ты не готов».

Ставший императором и самодержцем Всероссийским в 26 лет он еще не был введен отцом в управление государством и армией, не обладал опытом управления и не только не имел опоры в Государственном Совете, но не было даже круга влиятельных людей, готовых его поддержать и защитить.

Николай II сумел достаточно быстро оправиться от первоначальной растерянности и стал проводить самостоятельную политику, чем вызвал недовольство части своего окружения, рассчитывавшей влиять на молодого царя. Основой государственной политики Николая II стало продолжение стремления его отца «придать России больше внутреннего единства путем утверждения русских элементов страны».

Образцом правителя для Николая II являлся царь Алексей Михайлович, бережно хранивший традиции старины. Однако время, в которое выпало царствовать Николаю II, сильно отличалось от эпохи первых Романовых.

Если тогда народные основы и традиции служили объединяющим знаменем общества, которое почитали и простой народ, и правящий слой, то к началу XX века российские основы и традиции становятся объектом отрицания со стороны образованного общества. Значительная часть правящего слоя и интеллигенции отвергает путь следования российским основам, традициям и идеалам, многие из которых они считают отжившими и невежественными. Не признается право России на собственный путь. Делаются попытки навязать ей чужую модель развития – либо западноевропейского либерализма, либо западноевропейского марксизма.

Трагедия жизни Николая II состояла в неразрешимом противоречии между его глубочайшим убеждением хранить основы и традиции России и нигилистическими попытками значительной части образованных слоев страны разрушить их. И речь шла не только о сохранении традиционных форм управления страной, а о спасении русской национальной культуры, которая, как он чувствовал, была в смертельной опасности.

Всю свою жизнь Николай II чувствовал на себе психологическое давление этих объединившихся враждебных России сил. Как видно из его дневников и переписки, все это причиняло ему страшные моральные страдания. Твердая убежденность хранить основы и традиции России в сочетании с чувством глубокой ответственности за ее судьбу делала императора Николая II подвижником идеи, за которую он отдал свою жизнь.

«Вера в Бога и в свой долг Царского служения, – пишет историк С.С. Ольденбург, – были основой всех взглядов императора Николая II. Он считал, что ответственность за судьбы России лежит на нем, что он отвечает за них перед Престолом Всевышнего.

Другие могут советовать, другие могут ему мешать, но ответ за Россию перед Богом лежит на нем. Из этого вытекало и отношение к ограничению власти, которое он считал переложением ответственности на других, не призванных, и к отдельным министрам, претендовавших, по его мнению, на слишком большое влияние в государстве. «Они напортят – а отвечать мне».

Даже по отношению к неприятным для него людям император старался держать себя как можно корректней. Однажды министр иностранных дел С.Д. Сазонов высказал свое удивление по поводу спокойной реакции императора в отношении малопривлекательного в нравственном отношении человека, отсутствия всякого личного раздражения к нему. И вот что сказал ему император: «Эту струну личного раздражения мне удалось уже давно заставить в себе совершенно замолкнуть. Раздражительностью ничему не поможешь, да к тому же от меня резкое слово звучало бы обиднее, чем от кого-нибудь другого».

Характеризуя личность Николая II, немецкий дипломат граф Рекс считал царя человеком духовно одаренным, благородного образа мыслей, осмотрительным и тактичным. «Его манеры, – писал дипломат, – настолько скромны и он так мало проявляет внешней решимости, что легко прийти к выводу об отсутствии у него сильной воли; но люди, его окружающие, заверяют, что у него весьма определенная воля, которую он умеет проводить в жизнь самым спокойным образом». Упорную и неутомимую волю в осуществлении своих планов отмечает большинство знавших царя людей.

Николай обладал огромной трудоспособностью. В случае необходимости он мог работать с утра до поздней ночи, изучая многочисленные документы и материалы, поступавшие на его имя. (Он охотно занимался и физическим трудом – пилил дрова, убирал снег и т. п.) Царь имел исключительную память на лица и события. Он помнил в лицо большую часть людей, с которыми ему приходилось сталкиваться, а таких людей были тысячи.

Он не любил торжеств, громких речей, этикет ему был в тягость. Ему было не по душе все показное, искусственное, всякая широковещательная реклама. В тесном кругу, в разговоре с глазу на глаз, он умел обворожить собеседников, будь то высшие сановники или рабочие посещаемой им мастерской. «Я в своей жизни не встречал человека более воспитанного, нежели ныне царствующий император Николай II», – писал граф Витте уже в ту пору, когда он, по существу, являлся личным врагом императора.

Царствование Николая II – самый динамичный период в росте численности русского народа за всю его историю. Менее чем за четверть века население России увеличилось на 62 млн человек. Быстрыми темпами росла экономика.

За 1885–1913 годы промышленная продукция выросла в пять раз, превысив темпы промышленного роста наиболее развитых стран мира. Была построена Великая Сибирская магистраль, кроме того, ежегодно строилось 2 тыс. км железных дорог. Народный доход России, по самым преуменьшенным расчетам, вырос с 8 млрд руб. в 1894 году до 22–24 млрд в 1914, т. е. почти в три раза. Среднедушевой доход русских людей удвоился. Особенно высокими темпами росли доходы рабочих в промышленности. За четверть века они выросли не менее чем в три раза. Общие расходы на долю народного образования и культуры выросли в 8 раз, более чем в два раза опережая затраты на образование во Франции и в полтора раза – в Англии.

В 1897 году проведена Всероссийская перепись населения. Согласно данным переписи, численность населения Российской империи составила 125 миллионов человек. Из них для 84 миллионов родным являлся русский язык. Грамотных среди населения России было 21 %, среди лиц в возрасте 1019 лет – 34 %. В том же году провели Денежную реформу, установившая золотой стандарт рубля. Царь Николай II, как и его отец, уделял большое внимание рабочему вопросу. Под его наблюдением было создано самое передовое для того времени рабочее законодательство. На фабриках, имеющих более 100 рабочих, вводилась бесплатная медицинская помощь, охватывавших 70 % общего числа фабричных рабочих (1898 г.). В 1903 году вступает в силу Закон о вознаграждении потерпевших от несчастных случаев на производстве, обязывающий предпринимателя выплачивать пособие и пенсию потерпевшему или его семье в размере 50–66 % содержания потерпевшего. В 1906 году в стране создаются рабочие профсоюзы. Законом от 23 июня 1912 года в России вводится обязательное страхование рабочих от болезней и от несчастных случаев. Заработки русских фабрично-заводских рабочих стали одни из самых высоких в мире, опережая заработки западноевропейских стран. Уровень безработицы в России 1900-1910-х годов был значительно ниже, чем в других странах, и не превышал 1–2 %.

2 июня 1897 года издан закон об ограничении рабочего времени. Им устанавливался максимальный предел рабочего дня: не более 11,5 часов в обычные дни и 10 часов в субботу и предпраздничные дни, или если хотя бы часть рабочего дня приходилась на ночное время. Был отменен особый налог на землевладельцев польского происхождения в Западном крае, введенный в наказание за Польское восстание 1863 года. Указом 12 июня 1900 года отменена ссылка в Сибирь как мера наказания.

Время царствования Николая II явилось периодом высоких темпов экономического роста. За 1885–1913 годы темпы роста сельскохозяйственного производства составляли в среднем 2 %, а темпы роста промышленного производства 4,5–5 % в год.

Добыча угля в Донбассе увеличилась с 4,8 млн тонн в 1894 году до 24 млн в 1913. Началась добыча угля в Кузнецком угольном бассейне. Развивалась добыча нефти в окрестностях Баку, Грозного и на Эмбе.

Есть мнение, что еще в 1895 году император предвидел возможность столкновения с Японией за преобладание на Дальнем Востоке и потому готовился к этой борьбе – как в дипломатическом, так и в военном отношении. В 1898 году он обратился к правительствам Европы с предложениями подписать соглашения о сохранении всеобщего мира и установлении пределов постоянного роста вооружений. В 1899 и 1907 годах состоялись Гаагские конференции мира, отдельные решения которых действуют и по сей день. По его инициативе и при его поддержке в 1899 году прошла Первая Всемирная конференция мира для обсуждения вопросов сохранения мира и сокращения вооружений, после этого учрежден Постоянный арбитражный суд – первый суд в Гааге.

Значительно большую, чем его царственные предшественники, роль играл Николай II в церковной жизни России. В его царствование было прославлено больше святых, чем за весь XIX век. И, прежде всего, канонизирован св. Серафим Саровский. Построены тысячи новых церквей. Число монастырей увеличилось с 774 в начале царствования до 1005 в 1912 году.

Родилась будущая супруга государя Николая II российская императрица Александра Федоровна в Дармштадте 6 июня 1872 года в семье Великого герцога Гессен-Дармштадтского Людвига IV и дочери царствующей английской королевы Виктории Великой герцогини Алисы. Девочку назвали Алисой в честь матери, но вскоре переделали это имя в «Аликс». У нее было два старших брата, три старших сестры и одна младшая. Дворцовая дармштадтская жизнь строилась по образцу английского Двора, начиная с длинной вереницы в залах фамильных портретов королевской английской династии и кончая овсянкой на завтрак, вареным мясом с картошкой на обед и «бесконечным рядом рисовых пудингов и печеных яблок». Религиозная Великая герцогиня Алиса была вдохновительницей и учредительницей в стране больниц, благотворительных организаций, отделений Красного Креста, женских союзов. Она умерла в 35 лет, когда Аликс было всего шесть лет.

Императрица Александра Федоровна

С 1880 года у восьмилетней Аликс начались школьные занятия. В 15 лет по своей усидчивости и хорошей памяти Аликс отменно знала историю, литературу, географию, искусствоведение, естественные науки и математику. Основным языком для этой германской принцессы был английский и, конечно, отлично владела немецким; на французском же говорила с акцентом. Аликс стала блестящей пианисткой, чему ее учил директор Дармштадтской оперы, и больше всего любила музыку Вагнера.

14 ноября 1894 года она стала женой Николая II. Первые 20 лет супружества царской четы были самыми счастливыми в их личной семейной жизни. Пьер Жильяр, воспитатель наследника цесаревича Алексия, писал: «Какой пример, если бы только о нем знали, давала эта столь достойная семейная жизнь, полная такой нежности. Но как мало людей о ней подозревали. Правда, что эта семья была слишком равнодушна к общественному мнению и укрывалась от посторонних взглядов». Другой близкий к царской семье человек, флигель– адъютант Мордвинов, вспоминал; «Я навсегда буду под впечатлением этой изумительной, до встречи с ними никогда ранее мною не виданной, чудной во всех отношениях семьи». «Я скажу про них просто, – говорил камердинер Волков, – это была самая святая и чистая семья».

Царская семья жила идеалами Святой Руси и являла собой ярких ее представителей. Они любили посещать монастыри, встречаться с подвижниками, подвизавшимися в них. Государыня посетила блаженную Пашу Саровскую в Дивеевской обители. В 1916 году, посетив Новгород с его древними памятниками и святынями, она навестила юродивую, стосемилетнюю старицу-затворницу Марию Михайловну, жившую в Десятинном монастыре. «Вот идет мученица-царица Александра», – встретила ее такими словами блаженная Марья. Затем благословила ее, поцеловала и сказала: «А ты, красавица, – тяжелый крест – не страшись». С появлением детей царица отдала им все свое внимание: кормила, ежедневно сама купала, неотступно бывала в детской, не доверяя своих детей никому. Бывало, что, держа на руках ребенка, она обсуждала серьезные вопросы своего нового учреждения или, одной рукой качая колыбель, она другой подписывала деловые бумаги. Государыня не любила ни минуты оставаться праздной, и своих детей она приучила к труду.

Светское общество высмеивало лучшие религиозные чувства государыни, называло ее за глаза фанатичкой и ханжой и мечтало о насильном пострижении ее в монахини.

3 ноября 1895 года. «Богом нам посланную дочку при молитве мы назвали Ольгой», – записал Николай II в своем дневнике. Имя для девочки выбрали не случайно. Как и святая княгиня Ольга, старшая царская дочь отличалась истинно русской красотой, была одарена умом, твердостью характера. Честность и врожденное чувство справедливости были отличительными чертами Ольги. Она всегда говорила то, что думала. Повзрослев, Ольга полюбила уединение, книги, стихи, вела дневник. Любимыми писателями были Чехов, Тургенев и Лесков. Играла на рояле, иногда пела, ездила верхом. На балу она была всего один раз в жизни, во время празднования 300-летия Дома Романовых.

Великая княжна Ольга

Великая княжна Ольга унаследовала от отца все лучшие стороны его души: простоту, доброту, скромность, непоколебимую честность и всеобъемлющую любовь к Родине, а от матери – глубокую евангельскую веру, прямоту, умение владеть собой и крепость духа.

Княжна Ольга очень любила Россию и так же, как и ее отец, любила простой русский народ. Когда заходила речь о том, что она может выйти замуж за одного из иностранных принцев, то она не хотела и слышать об этом, говоря: «Я не хочу покидать Россию. Я – русская и хочу остаться русской».

Через два года родилась вторая девочка, названная во святом Крещении Татьяной, еще через два года – Мария, а еще через два года – Анастасия. «Без чистоты невозможно представить истинную женственность. Даже среди этого мира, погрязшего в грехах и пороках, возможно, сохранить эту святую чистоту» (императрица Александра Федоровна).

Великая княжна Ольга

Дочери Николая II были воспитаны в духе Нового Завета. Успехи воспитания оказались несомненными: Великие княжны выросли простыми, ласковыми, образованными девушками, ни в чем не выказывавшими своего положения в обращении с другими. Жизнь княжон не была ни веселой, ни разнообразной. Воспитывались они в строгом патриархальном духе, в глубокой религиозности. Это и воспитывало в них ту веру, ту силу духа и смирения, которые помогли им безропотно и светло вынести тяжелые дни заточения и принять мученическую смерть. Государыня не позволяла княжнам ни одной секунды сидеть без дела. Они должны были быть всегда занятыми, всегда находиться в действии.

Внешне однообразную свою жизнь княжны наполняли весельем своих жизнерадостных и живых характеров. Они умели находить счастье и радость в малом. Везде, где они появлялись, звучал их веселый звонкий смех. Никто и никогда не чувствовал себя с ними стесненно, их простота делала всех такими же простыми и непринужденными, какими они были сами. Воспитание дочерей в царской семье действительно было строгим, поскольку так была воспитана сама Александра Федоровна, да и государя Николая в детстве не баловал отец – император Александр III. Царевны спали на походных кроватях, каждое утро принимали холодную ванну. Государыня, сама очень скромная в одежде, в выборе причесок, не позволяла и дочерям много наряжаться.

Каждый рубль, сэкономленный на каком-нибудь роскошном платье, шел на благотворительность. Может быть, Александра Федоровна, будь она обычной матерью, и баловала бы дочерей, но она чувствовала постоянную ответственность за своих подданных. Когда началась Первая мировая война, новые платья вообще перестали шиться, великим княжнам приходилось самим аккуратно чинить свою одежду. Кажется, царевны в силу своего особого положения должны были получить какое-то необычайное воспитание. Однако умная и строгая мать воспитывала, прежде всего будущих женщин, христианок и просто достойных людей, но ни в коем случае, не изнеженных принцесс, недоступных простым смертным. Дочери императора Николая учились, изучали иностранные языки, играли в теннис и ездили верхом. При этом не представляли себе жизни без Церкви. Все Великие Княжны воспитывались в строго религиозном духе и в строгих требованиях внимательного отношения к каждому человеку безо всякого осознания своего превосходства, а тем более кичливости своим высоким положением. Государь всегда повторял: «Чем выше человек, тем скорее он должен помогать всем и никогда в обращении не напоминать своего положения. Такими должны быть мои дети».

Великая княжна Татьяна

Родилась 29 мая 1897 года и младше Ольги на два года. Татьяна в детстве была спокойной, серьезной девочкой, сдержанной в выражении своих чувств. Она была искусная рукодельница, любила шить, вязать, вышивать. Всякую работу по дому выполняла с удовольствием: гладила белье, заведовала распорядком в доме, воспитывала младших. Много читала, особенно религиозные книги. Когда Татьяне исполнилось 15 лет, она заболела тифом, и пришлось обрить ее красивые волосы. Тяжелую болезнь она переносила с терпением и спокойствием.

Великая княжна Татьяна

У Татьяны было очень доброе сердце. Ее часто видели в окружении ребятишек, которых она угощала конфетами. Татьяна была самой близкой к матери, отношения их были дружескими, доверительными. Татьяна – единственная, с кем в переписке Александра Федоровна говорит о делах, о войне, обсуждает свои личные проблемы. Татьяна была склонна к самоанализу, строга и требовательна к себе самой. В одном из писем к родителям она пишет: «Я только хотела попросить прощение у тебя и дорогого Папы за все, что я сделала вам, мои дорогие, за все беспокойство, которое я причинила. Я молюсь, чтобы Бог сделал меня лучше…»

Великая княжна Мария

Две старшие дочери – Ольга и Татьяна – во время войны работали с матерью в лазарете, исполняя обязанности хирургических сестер.

Великая княжна Мария

Родилась 14 июня 1899 года. Она была на два года младше своей сестры Татьяны и на три с половиной – Ольги. За простоту сёстры и брат звали ее «Машка». Когда больному Алексею нужно было куда-нибудь передвинуться, он звал: «Машка, неси меня». Мария была очень сильна физически, – она легко поднимала брата и несла. Мария очень тяжело переболела корью, ее болезнь перешла в воспаление легких сильной степени, она выжила только благодаря своему сильному организму. Мария была очень мужественной. Когда во время революции государыня вышла к полкам, которые уже готовились покинуть дворец, она взяла с собой Марию, и они вместе обходили солдат, ободряли их словами и лаской, несмотря на смертельную опасность, которой подвергались.

Когда царскую семью арестовали, Мария сумела расположить к себе всех окружающих, даже охранников-рабочих в Екатеринбурге, которые обучили ее готовить лепешки из муки без дрожжей. Мария хорошо рисовала красками. Любила посещать церковные богослужения. Вера ее была глубокой и искренней. Своей матери она писала в одном из писем: «Знаешь, это очень странно, но когда я вышла из комнаты Алексея после молитвы, у меня было такое чувство, как будто я пришла с исповеди… такое приятное, небесное ощущение». Когда Марии исполнилось 17 лет, ей сделал признание в любви один из балканских принцев, но Мария, как и ее старшие сестры, не допускала мысли о замужестве вне пределов родины. Все они хотели остаться в России и выйти замуж за русских.

Великая княжна Анастасия

Родилась 5 июня 1901 года. После рождения трех дочерей все ждали, что, наконец-то родится мальчик. Родилась девочка, но по характеру она напоминала сорванца. Чертами лица она была похожа на бабушку – императрицу Марию Федоровну, мать Николая II. Она во всем умела находить забавную сторону и любила всех смешить и разыгрывать. У нее была любимая крохотная собачка Джимми, которую Анастасия всегда носила на руках.

Великая княжна Анастасия

Джимми до конца была предана своей хозяйке и расстреляна вместе с ней в подвале Ипатьевского дома. Даже в трудные дни ареста Анастасия оставалась веселой и жизнерадостной. Одно ее высказывание на празднике Семеновского полка, когда она сказала: «Братики, я люблю Вас». Гремело стотысячное: «Ура!» Никто ее этому не обучал… Девочка из коляски кричала: «Братики, не умирайте, надо ж, чтоб кто-то был и живым!»

Цесаревич Алексей

«Когда я буду Царем, не будет бедных и несчастных. Я хочу, чтобы все были счастливы».

Во время прославления прп. Серафима Саровского царственные мученики горячо молились в Сарове пред мощами новоявленного угодника Божия о даровании им сына – наследника. На следующий год у них родился мальчик, который во святом Крещении был назван Алексием в честь св. Алексия, митрополита Московского.

Радости счастливым родителям, казалось, не было предела, но вот уже на второй месяц после его рождения обнаружилось, что ребенку передалась наследственная болезнь Гессенского дома – гемофилия, которая ставила жизнь его под постоянную угрозу внезапной смерти. Даже при легких ушибах происходили внутренние кровоизлияния, от которых наследник сильно страдал.

Царевич Алексей

Цесаревич Алексей считал хорошим только все русское, он был умен, благороден, добр, отзывчив, постоянен в своих симпатиях и чувствах. При полном отсутствии гордости его существо наполняла мысль о том, что он – будущий царь: вследствие этого он держал себя с громадным достоинством. Благодаря болезни, знакомый со страданиями, он проявлял большую чуткость к несчастным и обездоленным и не допускал случая, когда мог сделать что-нибудь доброе окружавшим его. Был тих и смирен, скромен и очень не скор на гнев. К женщинам был очень бережен и вообще был чужд успеха. Его не интересовало, похвалят его или нет, он не искал похвалы, он старался похвалить всех. Люди удивлялись и за много лет говорили: «Не быть ему царем, добрый очень».

Рассказывают, во время одного из приемов рядом с Алексеем упал в асматическом припадке старый генерал Дебич. Когда он повалился навзничь и у него пошла пена и кровь, этот маленький мальчик согнал двух-трех теток и вызвал лекаря. И сидел рядом с ним, пока генерал не пришел в себя. Когда от нехватки воздуха генерал стал скрючивать ноги и руки, то во избежание увечий, нужно было стянуть ноги генералу, цесаревич Алексей сорвал с себя Андреевскую ленту и ноги его связал ей. Кто-то вытащил звезду, кто-то утащил крест, но генерал Дебич остался жив.

Время Николая II – это не только период национального подъема, но и время энергичной организации антирусских сил, проникновения их во многие жизненно важные центры России. Несмотря на значительные улучшения в стране происходили народные волнения. В январе 1905 года произошла первая русская революция, стимулом к которой стало «Кровавое воскресенье»[45].

17 октября 1905 г. был принят Манифест «Об усовершенствовании государственного порядка». В нем говорилось о гражданских свободах. Был создан парламент, в который входила Государственная дума и Государственный совет. 3 (16) июня 1907 года состоялся «Третьеиюньский переворот», который изменил правила выборов в Думу.

Переломным рубежом в судьбе Николая II стал 1914 год – начало Первой мировой войны. Царь не хотел войны и до самого последнего момента пытался избежать кровавого столкновения. Однако 19 июля (1 августа) 1914 года Германия объявила войну России.

В августе 1915 года, в период военных неудач, Николай II принял на себя военное командование (ранее эту должность исполнял великий князь Николай Николаевич (Младший)). Теперь царь бывал в столице лишь изредка, большую же часть времени проводил в ставке Верховного главнокомандующего в Могилеве.

Война обострила внутренние проблемы страны. На царя и его окружение стали возлагать главную ответственность за военные неудачи и затянувшуюся военную кампанию. Распространились утверждения, что в правительстве «гнездится измена». В начале 1917 года высшее военное командование во главе с царем Николаем II (совместно с союзниками – Англией и Францией) подготовило план генерального наступления, согласно которому намечалось окончить войну к лету 1917 года.

Но в конце февраля 1917 года в Петрограде начались волнения, которые, не встречая серьезного противодействия со стороны властей, через несколько дней переросли в массовые выступления против правительства и династии. Первоначально царь Николай II намеревался силой навести порядок в Петрограде, но когда выяснился масштаб беспорядков, отказался от этой мысли, опасаясь большого кровопролития.

Некоторые высокопоставленные военные чины, члены императорской свиты и политические деятели убеждали царя в том, что для умиротворения страны требуется перемена правления, необходимо отречение его от трона.

2 марта 1917 года в Пскове, в вагоне-салоне императорского поезда, после мучительных раздумий Николай II подписал акт отречения от престола, передав власть своему брату великому князю Михаилу Александровичу, который не принял корону.

9 марта Николая II и царскую семью арестовали. Первые пять месяцев они находились под охраной в Царском Селе, в августе 1917 года их переправили в Тобольск. В апреле 1918 года большевики перевели Романовых в Екатеринбург.

За три дня до убиения царственных мучеников к ним последний раз пригласили священника для свершения службы. Он служил обедницу, по чину службы положено было в определенном месте прочесть кондак «Со святыми упокой…». Почему-то на этот раз диакон, вместо того чтобы прочесть этот кондак, запел его, запел и священник. Царственные мученики, движимые каким-то неведомым чувством, опустились на колени.

В ночь на 17 июля[46] 1918 года в центре Екатеринбурга, в подвале дома Ипатьева, где узники находились в заточении, Николай, царица, пятеро их детей и несколько приближенных (всего 11 человек) были без суда и следствия расстреляны.

«Руководил расстрелом комендант Дома Особого Назначения Янкель Хаимович Юровский. Около полуночи 16 июля 1918 года он поручил доктору Боткину обойти спящих членов царской семьи, разбудить их и попросить одеться. Когда в коридоре появился Николай II, комендант объяснил, что на Екатеринбург наступают белые армии и, чтобы обезопасить царя и его родных от артиллерийского обстрела, всех переводят в подвальное помещение. Под конвоем их отвели в угловую полуподвальную комнату размером 6 на 5 метров. Николай попросил разрешения взять в подвал два стула – для себя и жены. Больного сына император нес на руках. Едва они вошли в подвал, как следом за ними появилась расстрельная команда. Юровский торжественно произнес:

«Николай Александрович! Ваши родственники старались вас спасти, но этого им не пришлось. И мы принуждены вас сами расстрелять».

Он стал зачитывать бумагу – постановление Уралисполкома. Николай II не понял, о чем речь, коротко переспросил: «Что?»

Но тут пришедшие подняли оружие, и все стало ясно. «Царица и дочь Ольга попытались осенить себя крестным знамением, – вспоминал один из охранников, – но не успели. Раздались выстрелы… Царь не выдержал единственной пули нагана, с силой упал навзничь. Свалились и остальные десять человек. По лежащим было сделано еще несколько выстрелов… Дым застилал электрический свет. Стрельба была прекращена. Были раскрыты двери комнаты, чтобы дым рассеялся. Принесли носилки, начали убирать трупы. Когда ложили на носилки одну из дочерей, она закричала и закрыла лицо рукой. Живыми оказались также и другие. Стрелять было уже нельзя при раскрытых дверях, выстрелы могли быть услышаны на улице. Ермаков взял у меня винтовку со штыком и доколол всех, кто оказался живым.

Был час ночи 17 июля 1918 года. В ночной мгле за решеткой окна трещал мотор грузовика, пригнанного для перевозки трупов».

После проведения тщательного расследования определили, что никому из царской семьи не удалось спастись. Как видно из материалов следствия, проведенного по указанию А.В. Колчака следователем Н.А. Соколовым, убийство русского царя носило ритуальный характер и имело для его организаторов мистический смысл, как особое действие в акте разрушения Русского Православного государства.

После посещения Святой Земли великая княгиня молила у отца благословение на переход в Православие. «Как я могу лгать всем – притворяясь, что я протестантка во всех внешних обрядах, когда моя душа принадлежит полностью религии Православной», – писала она ему. Отец отказал. Но Елизавета 12 апреля 1888 года перешла в Православие. «Это самая высокая религия, и что на это есть Божие благословение».

В 1891 году Александр III назначил своего сына Великого князя Сергея Александровича Московским генерал-губернатором. Это была тяжелая обязанность не только для великого князя, но и для его жены, тем более, что кроме постоянных приемов, концертов, балов, где нужно было присутствовать независимо от желания и состояния здоровья, Елизавета Федоровна постоянно посещала больницы, богадельни, приюты для беспризорных, помогая всем, чем могла. Это были годы духовного становления Святой. Она теряла близких людей, все более приходя к ощущению кратковременности земного существования. Москвичи полюбили княгиню. Она повсюду ходила без охраны, несмотря на участившиеся покушения террористов.

Когда началась Русско-японская война, Елизавета Федоровна сформировала несколько санитарных поездов, госпиталь, специальные комитеты по обеспечению вдов и сирот.

Война закончилась поражением России, начались революционные волнения. Сергей Александрович был сторонником решительных мер пресечения беспорядков и подал в отставку, не найдя понимания у Николая II. Но государь не успел принять его отставку. 5 февраля 1905 года Великий князь убит бомбой, брошенной террористом Каляевым. Елизавета Федоровна, прибыв на место взрыва, прошла сквозь толпу, словно толпы не было – никто не посмел ее остановить, и, своими руками, собрала куски тела мужа.

Она посетила Каляева в тюрьме.

«Я не хотел убивать Вас, я видел его несколько раз в то время, когда имел бомбу наготове, но Вы были с ним, и я не решался его тронуть», – сказал ей убийца.

«И Вы не сообразили того, что Вы убили меня вместе с ним?» – ответила Елизавета.

Она просила Николая II о помиловании убийцы.

После кончины мужа Елизавета Федоровна не снимала траура, постепенно освобождалась от личных драгоценностей и средств, раздавая их бедным, передавая в казну. На оставшиеся деньги она построила Марфо-Мариинскую обитель, больницу, школу для девочек из приюта и библиотеку.

10 февраля 1909 года Великая княгиня Елизавета сняла траур и облачилась в одеяние крестовой сестры, т. е. фактически стала монахиней. Дальнейшая ее жизнь – это жизнь монахини-подвижницы. Она спала без матраса на голых досках, тайно носила власяницу и вериги. В больнице она выполняла самую тяжелую грязную работу. Основным ее занятием стало ассистирование при операциях и перевязки, т. е. она работала как операционная сестра хирургического гнойного отделения.

Кроме этого, она была и санитарной сестрой, посещая самые грязные и страшные уголки Москвы, собирая там больных детей-сирот. На нее не действовали никакие предупреждения полиции об опасности таких посещений. Она оставалась уверенной в том, что в каждом человеке: «Подобие Божие может иногда быть затемнено, но никогда не может быть уничтожено». Люди, которым она помогла, исчислялись десятками тысяч.

С годами у нее открылась удивительная способность провидения, проявлявшаяся в том, что Елизавета говорила человеку, о чем тот в данный момент думает, причем часто угадывала самые сокровенные, скрываемые мысли.

Елизавета Феодоровна предсказала, что в России будет революция, что вся Царская семья примет мученическую смерть, что Россию ожидают великие бедствия, но по молитвам Серафима Саровского и других святых, страна и народ ее будут помилованы.

В 1916 году Елизавета неоднократно обвинялась разъяренной толпой в том, что она немецкая шпионка, после Февральской революции ее пытались арестовать, но не посмели. «Очевидно, мы недостойны еще мученического венца», – заметила Елизавета Федоровна, после ухода погромщиков.

Никакого озлобления или осуждения она не испытывала. «Народ – дитя, он неповинен в происходящем… он введен в заблуждение врагами России», – говорила она. Шведский министр по поручению германского кайзера предлагал ей уехать за границу – она отказалась. Это происходило несколько раз – она отвергала предложения, желая разделить судьбу страны и ее народа.

Ее арестовали в апреле 1918 года и отправили в Пермь, где последние месяцы жизни она провела в заключении в школе на окраине города Алапаевска вместе с другими Великими князьями Романовыми и их детьми.

18 июля ее, вместе с другими членами Императорского дома, сбросили в шахту старого рудника. Она повторяла молитву «Господи, прости им, ибо не ведают, что творят».

Палачи забросали шахту гранатами. Но преподобномученица погибла не сразу. Она упала на выступ штольни, на глубине 15-ти метров. Когда, при занятии города войсками Колчака, тела вынули из шахты, то нашли рядом с Елизаветой тело Иоанна Константиновича с перевязанной головой. То есть, умирая от страшных переломов, жажды и голода, Святая Елизавета продолжала оказывать помощь другим. Пальцы ее правой руки были сложены троеперстием – до последней минуты Святая молилась. Рядом с ней находилось тело келейницы Варвары. Они молились вместе.

Белая армия увезла тела новомучеников с собою в эмиграцию. Гробы с телами то захоранивали, то откапывали и везли дальше, но тело Елизаветы оставалось нетленным. Князь Кудашев вспоминал, что в 1919 году в Харбине Елизавета во гробе выглядела так будто только что уснула. В 1921 году гроб доставили в Иерусалим и поместили под нижними сводами храма Марии Магдалины, там где мечтала быть погребенной Святая Елизавета.

В 1992 году Архиерейский Собор Русской Православной Церкви причислил к лику святых новомучеников России преподобномученицу великую княгиню Елизавету и ее келейницу инокиню Варвару, установив празднование им в день кончины 5 (18) июля.

По воспоминаниям, пришла в обитель из дворца великой княгини Елизаветы. Стала келейницей Елизаветы Федоровны и всегда была при ней.

После ареста великой княгини 7 мая 1918 года Варвара вместе сестрой Екатериной (Янышевой) последовала за ней в ссылку в Пермь. После перевода великой княгини в Екатеринбург, несмотря на уговоры и угрозы властей, не захотела оставить свою настоятельницу.

Варвару убили вместе с другими Алапаевскими мучениками в ночь на 5 (18) июля 1918 года. Ее, живую, столкнули в заброшенную шахту Нижняя Селимская железного рудника в окрестностях Алапаевска, которую закидали гранатами. Варвара скончалась через несколько дней от голода и полученных ран.

Канонизирована в лике преподобномучениц (в 1981 г. в РЦПЗ и в 1992 г. в РПЦ), память совершается (по юлианскому календарю): 5 июля (день смерти), 29 января (Собор святых новомучеников и исповедников Российских) и 2 августа (Собор Московских святых).

28 января 1921 года тела мучениц Варвары и Елисаветы Феодоровны торжественно встречало греческое и русское духовенство, принцесса Виктория и русские эмигранты.

30 января Иерусалимский патриарх Дамиан совершил панихиду и погребение останков Елисаветы Феодоровны и монахини Варвары в крипте храма Равноапостольной Марии Магдалины в Гефсимании.

После прославления РПЦЗ княгини и инокини в лике святых 1 мая 1982 года, в день празднования Недели святых жен-мироносиц, их мощи были перенесены из крипты в храм, где их положили в раках у иконостаса.

4 ноября 1992 года Варвара вместе с великой княгиней Елизаветой на Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви также были прославлены в лике святых.

8 июня 2009 года Генеральная прокуратура России посмертно вместе с другими алапаевскими мучениками реабилитировала инокиню Варвару.

Огромное влияние оказал на положение всего военного духовенства. Много трудясь на различных общественных поприщах, обладая даром проповедничества, о. Алексей назначен благочинным всех церквей Военного и Морского ведомства и стремился к улучшению положения военных священников. Кроме того, священник много трудился как член Общества по сбору средств на пособия студентам Санкт-Петербургской духовной академии.

Был одним из тех 300 человек, которые в день 300-летия царствования Дома Романовых получили честь быть представленными государю как выдающиеся общественно-государственные деятели.

В 1918 году после убийства в Петрограде Урицкого по постановлению Петроградской ЧК за одну ночь расстреляли 500 ни в чем не повинных людей, взятых новой властью в качестве заложников. В их числе арестовали и 84-летнего военного священника о. Алексея Ставровского. Во время своего заключения он сохранил удивительную бодрость духа, утешал сотоварищей по узам и даже причащал их запасными Святыми Дарами.

Вскоре после перевода заключенных в Кронштадт их вывели из тюрьмы, построили в ряд и объявили, что в виде репрессии за убийство Урицкого каждый десятый из них будет расстрелян, а остальные освобождены. Протоиерей Ставровский стоял девятым, а после него – десятым – стоял молодой священник. Обратившись к нему, о. Алексий сказал: «Я уже стар, мне недолго осталось жить; в жизни я получил все, что было можно; жена моя – старуха, дети мои все на ногах; иди себе с Богом, а я стану на твое место». И, сказав это, он встал на место молодого священника и был расстрелян.

Дата его смерти точно не известна, вероятно, это конец сентября – октябрь 1918 года. Место погребения тоже неизвестно, вероятнее всего, оно в водах Финского залива, на траверсе Толбухина маяка, где в 1918 году предположительно были потоплены баржи с заложниками.

Постановлением Священного Синода от 26 декабря 2001 года его имя включено в Собор новомучеников и исповедников Российских XX века.

Но уже в феврале того же 1918 года Эстляндию заняли немцы, 22 марта госпиталь расформировали, и о. Сергий остался в чужой стране без средств к существованию.

Положение усугублялось еще и тем, что новое правительство, взяв под контроль православное духовенство Прибалтийского края, не давало о. Сергию разрешения на выезд из страны на родину. Между тем его семья, жившая в Петергофе, в прямом смысле слова голодала. После прихода в Эстонии к власти большевиков стала невозможной переписка с семьей.

16 декабря 1918 года войска Красной армии взяли Везенберг.

19 декабря о. Сергия арестовали как представителя старого реакционного режима и как подозрительное лицо, находившееся в Эстляндии без определенного рода занятий. Вдобавок его обвинили, что он был причастен к формированию частей Белой гвардии Северо-Запада России. Никакого расследования по делу арестованного ЧК не производила.

20 декабря священника допросили, а 26 декабря вынесли решение о его расстреле. «Считаю одно: вина моя, что я священник, в чем и расписываюсь», – заявил о. Сергий в конце своего единственного и краткого допроса, протокол которого занял всего одну страницу рукописного текста.

Расстреляли о. Сергия 30 декабря 1918 года в лесу Палермо Эстлянской губернии, где ныне установлен памятный камень всем расстрелянным в то время. После ухода большевиков расстрелянные были перезахоронены. Прот. Сергия похоронили на городском кладбище г. Раквере, с восточной стороны православной часовни, вокруг которой хоронили священников, служивших в храме Рождества Пресвятой Богородицы г. Раквере. Определением Священного Синода от 17 июля 2002 года о. Сергий причислен к лику святых новомучеников Российских для общецерковного почитания.

2 июля 2003 года состоялось обретение мощей священномученика Сергия Флоринского на городском кладбище в Раквере, после чего их перенесли в Раквереский Богородице-Рождественский храм, где были положены в раке с левой стороны от алтаря.

Свободное от служения время ивангородский настоятель посвящал преподаванию Закона Божия. В те годы пастыри не ограничивали свою деятельность отправлением богослужения и требоисполнением. Большая часть времени уходила на катехизическое и миссионерское служение Церкви. Поэтому навыки, полученные в Духовном училище, весьма пригодились о. Александру на новом месте служения. В Нарве в начале XX века не было недостатка в учебных заведениях. Несмотря на существование нескольких приходов в городе и на немалое количество пастырей-педагогов, о. Александр состоял законоучителем сразу трех учебных заведений: преподавал в Первом женском нарвском училище, в школе при нарвском Доме трудолюбия и в нарвской Коммерческой школе. Учительская деятельность о. Александра охватывала детей самых различных слоев населения Нарвы.

Такой же была жизнь и другого нарвского пастыря о. Димитрия Чистосердова, служившего по соседству с о. Александром Волковым. Служил он в приходе Знаменского Ивангородского храма, выстроенного в 1750 году и имевшего три придела: иконы Богоматери «Знамение», св. пророка Илии и Крестовоздвиженский. Протоиерей Димитрий родился в Санкт-Петербургской губернии 14 октября 1861 года в семье диакона. Окончив Петербургскую семинарию по первому разряду в 1882 году, выпускник Димитрий Чистосердов, как и о. Александр, первое время трудился в Александро-Невском училище в качестве комнатного надзирателя.

3 февраля 1889 года определен и рукоположен во священника к Знаменской церкви Ивангорода, в которой прослужил настоятелем 30 лет, вплоть до своей мученической кончины. Отец Димитрий занимал многие руководящие посты в церковной жизни епархии. Он являлся благочинным одновременно двух округов: церквей города Нарвы и 1-го округа Ямбургского уезда. Помимо этого протоиерей Димитрий был председателем Ямбургского отделения епархиального училищного совета и уездным надзирателем церковно-приходских школ. Несмотря на загруженность, он не оставлял и школьного дела, преподавая Закон Божий в трех школах: в школе при своем приходе, в Нарвском мужском училище и в Нарвском приюте П. Орлова. Об уважении окружающих к о. Димитрию можно судить по прочувствованному слову, произнесенному протоиереем Иоанном Кочуровым в день 25-летия служения о. Димитрия, в котором отец Иоанн охарактеризовал юбиляра как ревностного, неутомимого пастыря Церкви и насадителя просвещения среди населения Принаровского края.

Авторитет его был столь велик, что даже в 1917 году, когда духовенство везде отстранялось от управления приходами и братствами, он на общем собрании приходов города был избран членом Совета нарвского отделения Братства Пресвятой Богородицы.

Октябрьский переворот 1917 года со временем дал знать о себе и в Нарве. В ноябре немецкая военная власть, утвердившаяся в Эстляндии в ходе Первой мировой войны, сменилась диктатурой большевиков. Совершив насильственный захват власти и объявив Эстонию Трудовой Коммуной, представители нового режима первым делом взялись за очищение страны от «религиозного дурмана».

10 декабря 1918 года Совет Эстляндской Трудовой Коммуны издал Декрет о выселении из страны всех лиц духовного звания, как распространителей ложного учения. Через два дня вышло новое постановление, запрещавшее совершение богослужений.

30 декабря Управление внутренних дел передало все культовые здания в распоряжение местных исполнительных комитетов. Эти декреты преследовали цель полного уничтожения Церкви в пределах Эстонии. Все нарвское духовенство арестовали. Священникам выдали предписание – покинуть страну в течение 24 часов. Не депортировали только троих: отец Александр Волков, отец Димитрий Чистосердов – расстреляны, а отец Владимир Бежаницкий, священник Нарвской Кренгольмской Воскресенской церкви, подвергнут издевательствам.

Никакого расследования по делам высылаемых и казненных не проводилось. Списки составлялись заранее. Было достаточно резолюции председателя нарвской комиссии по борьбе с контрреволюцией Оскара Эллека для того, чтобы человека уничтожили.

Иерея Александра Волкова и протоиерея Димитрия Чистосердова сочли «черносотенцами», хотя никакой политической деятельности они не вели. Как пастыри они, вероятно, не могли не говорить пастве о своих взглядах и убеждениях в то трагическое время. За искренность и пастырское прямодушие, за верность Родине и Церкви – их и убили. На второй день Рождества Христова, в праздник собора Пресвятой Богородицы, 8 января 1919 года их вывели за пределы города и расстреляли.

8 августа 1917 года в Юрьеве (Тарту) состоялось собрание Рижской епархии, выбиравшее представителей на Всероссийский Поместный Собор. На этом собрании выдвинули предложение об образовании в епархии Ревельского викариатства, в состав которого вошли бы все эстонские приходы, а кандидатом на епископскую кафедру был назван о. Павел Кульбуш. Это предложение встретило полное одобрение Собора и избранного на нем патриарха Тихона, лично знавшего протоиерея Павла. Вот отзыв святителя Тихона:

«Никому не удастся в наше темное время правителей-безбожников заставить его [о. Павла] отступить от веры».

Отец Павел принял монашеский постриг с именем Платона.

31 декабря 1917 года хиротонисан во епископа Ревельского в Александро-Невском соборе в Ревеле (Таллине) митрополитом Вениамином Санкт-Петербургским и викарием Санкт-Петербургской епархии епископом Артемием Лужским.

Епископу Платону сразу же поручили временное управление всей Рижской епархией. Он ревностно принялся за восстановление приходской жизни, пришедшей в расстройство за время революционной смуты. Время было страшное: грабежи, насилия, убийства вносили в жизнь ужас и отчаяние, люди не были уверены в завтрашнем дне и нуждались в духовном ободрении и утешении. Продолжалась Первая мировая война. Прибалтика была оккупирована немецкими войсками. Оккупационные власти всячески мешали епископу Платону объезжать приходы, невозможным стал и проезд по железной дороге. В сопровождении свиты из трех человек, иногда на лошадях, иногда пешком, владыка посетил большую часть своих приходов в Эстонии и в Латвии, где, по свидетельству очевидцев, «его проникновенное богослужение и захватывающие проповеди вносили бодрящую струю в сердца пасомых». Епископ твердо защищал интересы вверенной ему епархии перед лицом оккупационной власти.

Хотя в ноябре 1918 года он заболел гриппом-испанкой в тяжелой форме, с осложнением (крупозным воспалением легких), вокруг больного архиерея образовался экуменический кружок; с ним приходили советоваться не только православные, но и инославные и даже нехристиане.

22 декабря 1918 году городом Тарту завладели большевики.

2 января 1919 года епископа Платона арестовали прямо на улице и вместе с другими жителями города (всего за 24 дня большевистской диктатуры было арестовано свыше 500 человек) и заключили в помещение Кредитного банка (ул. Компании, 5). В превращенном в тюрьму здании заключенные содержались в очень тяжелых условиях, а особым издевательствам и унижениям подвергался еще не оправившийся от болезни владыка Платон.

В ночь с 14 на 15 января 1919 года Тарту был отбит белыми. Но, отступая, красные эстонские комиссары Кулль, Рятсепп и Оттер, наскоро отобрав 20 человек из заключенных – в их числе владыку Платона, протоиереев Михаила Блейве и Николая Бежаницкого, – отвели в подвальное помещение и зверски убили. Тело епископа Платона носило на себе следы 7 штыковых и 4 огнестрельных ран, причем одна из них – от разрывной пули прямо в правый глаз, затылок был пробит прикладом винтовки. Его опознали только по спрятанной на груди панагии.

Отпевание мучеников совершено 18 января 1919 года в Успенском соборе г. Юрьева; 31 января тело епископа Платона перевезли в Ревель. 9 февраля владыка был погребен в левом приделе того самого Спасо-Преображенского собора, где почти за год перед этим состоялась его первая архиерейская служба.

В 1929 году во дворе собора установлен бюст епископа Платона, а 17–18 февраля 1931 года состоялось торжественное освящение мраморного саркофага над его могилой, сооруженного на средства, ассигнованные эстонским правительством и пожертвования.

В августе 2000 года на Юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в Москве епископ Платон был причислен к лику новомучеников Российских.

В сентябре 1915 года поступил на юридический факультет Юрьевского университета. В это время в армии стала ощущаться нехватка офицерского состава. 1 мая 1916 года Иван Михайлович, несмотря на имеющуюся у него отсрочку от службы в армии, был мобилизован и зачислен юнкером во Владимирское военное училище. Через полгода обучения в чине прапорщика его отправили на фронт в действующую армию. Служил в 245-м и 99-м пехотных полках.

В июле 1917 года Иван Михайлович был ранен. После госпиталя в декабре 1917 года он вернулся домой в местечко Каролен и стал помогать родителям по хозяйству, не оставляя, однако, мысли стать священником.

Летом 1918 года подал прошение епископу Ревельскому Платону (Кульбушу) и 13 октября 1918 года был рукоположен в сан священника к храму Всех святых в селе Пенуя Перновского уезда Лифляндской губернии.

Небольшой приход объединял всех православных эстонцев окрестных деревень. Храм, выстроенный в 1875 году, вмещал не более трехсот человек. Для прохождения священнической практики о. Иоанн был отправлен в соседнюю церковь в селе Каркси-Нуйя.

В декабре 1918 года о. Иоанн получил письмо из дома, в котором сообщалось, что его мать находится при смерти, а отец болен. Отслужив Божественную литургию на праздник Рождества Христова, священник отправился из Пенуя в городок Валк, намереваясь оттуда добраться до дома родителей. В Валк он приехал к 11 часам вечера. Между тем всю местность еще накануне заняли части Красной армии, и в городе установили комендантский час, так что, едва прибыв в город, о. Иоанна сразу же арестовали и отправили в тюрьму для выяснения личности.

На следующий день следователь допросил священника и на основании его ответов послал запрос и вскоре получил ответ из Кароленского волостного исполкома, который подтвердил личность священника. Кроме того, местной властью о. Иоанн характеризовался как защитник интересов рабочих и крестьян. Рабочие имения Каролен тоже направили прошение с просьбой освободить священника, написав, что: «Он жил среди нас, и мы можем смело засвидетельствовать о том, что он – нашего товарища Михаила Петтай – сын, и никакой вины, заслуживающей наказания, не подметили». Прошение об освобождении написала и супруга священника, к ее прошению местные власти добавили свое ходатайство: «Кароленский исполком безземельных и рабочих депутатов удостоверяет, что прошение жены Яна Петтай согласуется с действительностью, и при этом сей комитет заявляет желание – освободить Яна Петтай из-под ареста».

18 января следователь снова допросил священника, но ничего нового этот допрос не добавил, и следователь вынес свое заключение, предложив держать священника под арестом до тех пор, пока в Латвии не водворится спокойствие.

Однако начальство приняло иное решение: близость к рабочим и принципиальность в выборе священнического пути стали худшей характеристикой для пришедших к власти безбожников. Священник Иоанн Петтай был расстрелян 29 января 1919 года и погребен на кладбище в Тарту.

С 15 ноября 1913 года – епископ Белгородский, викарий той же епархии.

Все время своей архипастырской деятельности владыка составил акафисты преподобным Никодиму Кожеезерскому, Трифону Печенегскому и Иову Ущельскому, Соловецкому чудотворцу.

Духовный писатель, церковный историк, владыка Никодим был автором книг о подвижниках Архангельской и Олонецкой земли, а также являлся одним из главных составителей многотомного труда «Жизнеописания отечественных подвижников благочестия 18–19 столетий».

В 1910 году опубликована его книга «Старец отец Наум Соловецкий, подвижник-карел». Кроме этого, им написаны несколько сборников жизнеописаний святых угодников Божиих Санкт-Петербургской и Вологодской епархий, а также подвижников Соловецкого монастыря. Занимался он и историей старчества.

В годы служения в Курской епархии владыкой Никодимом составлены две молитвы святителю Иоасафу Белгородскому и большой труд «Житие, прославление и чудеса святителя Иоасафа». Под руководством епископа Никодима и при его непосредственном участии изданы три тома консисторских дел, связанных с деятельностью святителя Иоасафа, в Свято-Троицком мужском монастыре воссозданы его покои, создан уникальный музей святителя Иоасафа, обладавший обширным фондом документов. В 1917 году о. Никодим удостоен степени магистра богословия.

8 января 1919 года арестован комиссаром Саенко прямо в алтаре Троицкого собора за проповеди против грабежа и насилия.

По просьбе верующих, требовавших отпустить владыку, местные чекисты «освободили» его на один день, а просивших за него арестовали. Одну из групп верующих, протестовавших против ареста епископа, возглавила жена священника, начальница 2-й женской гимназии Мария Дмитриевна Кияновская, которую сразу же арестовали как «руководительницу контрреволюционной демонстрации» и расстреляли.

На следующие сутки епископа повторно арестовали и тайно расстреляли 10 января 1919 года. Похоронен в общей могиле за городом.

После взятия Белгорода Добровольческой Белой армией (через полгода после расстрела епископа), могила священномученика Никодима была вскрыта. Медицинский осмотр останков установил, что кроме наличия не смертельной огнестрельной раны в груди святителя, имеется пролом черепа от удара тяжелым тупым предметом, огромный кровоподтек в верхней части головы и пролом гортанных хрящей от душения руками.

Святым останкам владыки Никодима были возданы должные почести, их погребли в Свято-Троицком мужском монастыре и близ раки святителя Иоасафа Белгородского.

Определением Архиерейского Собора Русской Православной Церкви от 13–16 августа 2000 года епископ Белгородский Никодим (Кононов) причислен к лику святых новомучеников и исповедников Российских.

2 ноября 2012 года на месте захоронения святителя Никодима были обретены его нетленные останки. После проведения идентификации останков Святейший патриарх Московский и всея Руси Кирилл (Гундяев) определил: «Найденные останки признать мощами священномученика Никодима (Кононова), епископа Белгородского, внести в месяцеслов Русской Православной Церкви дату обретения мощей священномученика Никодима». Рака с мощами священномученика Никодима находится в Спасо-Преображенском кафедральном соборе города Белгорода.

В мае 1918 года протоиерей Симон пострижен в рясофор[49], а 16 июня того же года хиротонисан во епископа по единоверческому чинопоследованию патриархом святителем Тихоном в Александро-Невской лавре и назначен на новоучрежденную единоверческую кафедру епископом Охтинским, с подчинением митрополиту Петроградскому.

В марте 1921 года матросы Кронштадтского гарнизона подняли восстание против большевиков. После боев и первых жертв, протоиерей Григорий был приглашен отпеть убитых. Большевики, подавив восстание, приступили к обыскам и арестам, и 25 марта в квартире о. Григория состоялся обыск, при котором нашли некоторые бумаги, о которых один из производивших обыск красноармейцев показал: «Я нашел в книжном детском шкафу, внизу под книгами, в папке с разными бумагами, в которой были детские бумаги и ученическая переписка… разного рода напечатанную на бумаге переписку, в которой упоминаются с насмешкой имена вождей. Когда мы Поспелову представили эти бумаги, то он в категорической форме отказался от таковых».

После обыска протоиерея Григория заключили в кронштадтскую морскую следственную тюрьму. Во время допроса, на следующий день после ареста, следователь спросил священника о его участии в Кронштадтском восстании, на что о. Григорий ответил, что в восстании не участвовал, но когда требовалось, то исполнял свои священнические обязанности.

– Как вы относились к советской власти?

– К советской власти я относился добросовестно, исполнял все ее декреты с точностью, никакой агитации не вел даже тогда, когда получал минимальный паек в четверть фунта хлеба.

– Как вы относились к временному ревкому и как вы считали этот период времени – революцией или авантюрой?

– Революцией я его не считал, относился безразлично.

Спросили священника и о найденных в его квартире бумагах, в которых с насмешкой упоминались имена коммунистических вождей, но от принадлежности этих бумаг ему о. Григорий снова категорически отказался. Бумаги эти сотрудники ЧК из дела изъяли, из чего можно предположить, что они ими были подброшены в квартиру священника, так как все другие бумаги, принадлежащие священнику и не имеющие политического характера, оказались приобщенными к делу. Сразу же после допроса, следователь вынес свое заключение по делу, признав священника виновным в агитации против советской власти, что, «принимая во внимание вынутые материалы у Поспелова при обыске, ясно указывает, что, имея такой материал во время кронштадтской авантюры, Поспелов был недоволен советской властью, что и дает повод подозревать его в агитации, а потому предполагал бы привлечь Поспелова к ответственности».

Чрезвычайная революционная тройка Особого отдела охраны финляндской границы приговорила протоиерея Григория Поспелова к расстрелу как «явного белогвардейца». Он был расстрелян почти сразу же после приговора во дворе кронштадтской морской следственной тюрьмы. Во время расстрела он крепко сжимал в руках крест, который, несмотря ни на приказания, ни на удары солдат, он не отдал. В архивных документах отсутствуют точные даты вынесения приговора и приведения его в исполнение.

Причислен к лику новомучеников и исповедников Российских определением Священного Синода от 30 июля 2003 года.

Награды:

– благословение Святейшего Синода с выдачей установленной грамоты (1910 г.);

– медаль в память 300-летия Дома Романовых (1913 г.);

– золотая медаль с надписью: «За усердие» (1914 г.);

– орден св. Анны III степени (1915 г).

А уже 24 мая 1917 года произошло событие невиданное: впервые в России в Казанском соборе свободным голосованием клира и мирян о. Вениамин избран на Петроградскую церковную кафедру (получил 976 голосов выборщиков из 1561). На следующий день 25 мая (ст. ст.) того же года определением Святейшего Синода утвержден архиепископом Петроградским и Ладожским, а 13 августа 1917 года возведен в сан митрополита. Он стал поистине народным митрополитом, которому безгранично доверяли и готовы были следовать за ним тысячи жителей Петрограда, что неоднократно подтверждалось, когда по призыву набата огромные толпы народа бросались на защиту своего митрополита и святынь. Так было, когда большевики пытались захватить Александро-Невскую лавру, так было, когда народ демонстрировал свою силу и верность Православной Церкви в многотысячных крестных ходах.

Владыка Вениамин самоотверженно и умело защищал религиозные права верующих. Так, взамен закрытой семинарии, он тут же основал Богословско-пастырское училище, готовившее священников. При участии митрополита проходила организация Петроградского богословского института, открывшегося 16 апреля 1920 года. В городе действовали многочисленные богословские и благовестнические курсы.

В 1919 году временно управлял Олонецкой епархией, в связи с тем, что местный епископ, Иоанникий (Дьячков), самовольно покинул ее. В октябре 1919 года посетил Петрозаводск, провел совещание с местным духовенством, нацеливая его на активную пастырскую работу в условиях отделения Церкви от государства.

В результате Гражданской войны и полной неспособности большевиков восстановить экономику в России наступил голод, принявший в некоторых губерниях угрожающие масштабы, в стране оказалось на грани смерти более 40 миллионов человек.

Как всегда в годину испытаний на помощь народу пришла церковь. Было собрано 9 млн рублей в помощь голодающим, патриарх обратился к христианам за рубежом за помощью, и она пришла. Но большевистский ЦК принял решение воспользоваться голодом для нанесения удара по Православной Церкви. Основанием послужило письмо-директива Ленина от 19 марта 1922 года, обращенное к Молотову и адресованное членам Политбюро с ремаркой: «Строго секретно», где говорилось об уникальности сложившейся ситуации, позволяющей «оправдать» перед общественным мнением не только изъятие церковных ценностей, но и физическое устранение возможно большего числа священнослужителей: «Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать…». Вслед за этим и была развернута спланированная кампания преследований в отношении Церкви под предлогом «похода пролетариата на церковные ценности».

23 февраля 1922 года издан Декрет ВЦИК об изъятии церковных ценностей для нужд голодающих. Митрополит Вениамин с самого начала желал достичь компромисса с властью по этому вопросу. Он пришел на заседание комитета «ПОМГОЛ» (Помощи голодающим) в Смольный, где с 1917 года размещались городские власти. Его встретили благосклонно, и, казалось, было достигнуто взаимопонимание. Митрополит со слезами на глазах благословил комитет, говоря: «Мы все отдадим сами». Он готов был отдать для спасения умирающих от голода людей даже оклад с иконы Казанской Божьей Матери. Он смог договориться о том, что при изъятии ценностей должны присутствовать представители духовенства, а предметы, имеющие особое значение для верующих, могли заменяться аналогичным металлом по весу.

Однако на следующий день последовал окрик из Кремля в сторону «несознательных» петроградских товарищей, с тем, чтобы никаких совместных действий с церковниками не было – только война и только истребление.

Власть использовала вопрос о церковных ценностях для того, чтобы начать мощную антицерковную кампанию. Поэтому соглашение, достигнутое митрополитом, не соблюдалось, и в ряде церквей были намеренно спровоцированы конфликты верующих и духовенства представителями власти.

Необоснованность и провокационный характер действий властей в Петрограде осознавались даже в рабочей среде. Здесь рабочие – путиловцы, «гвардия революции, цвет пролетариата», как именовали их большевики, встали на защиту церкви Путиловского завода[55], и выгнали чекистов из храма.

В других приходах при появлении советской комиссии ударяли в набат, созывая верующих оказать сопротивление. Симпатии людей были явно на стороне законной церковной власти. Для них единственным авторитетом оставался владыка Вениамин.

Мероприятие это имело для них, прежде всего, политический смысл: согласно указаниям ЦК, важно было «нейтрализовать» авторитет Владыки среди верующих. В связи со своими арестами патриарх Тихон назначил митрополита Ярославского Агафангела своим местоблюстителем и его заместителем митрополита Петроградского Вениамина как ближайшего помощника и, возможно, преемника. Именно это назначение стало для владыки Вениамина – роковым.

У большевиков появляется задача дискредитировать Православную Церковь и лично владыку Вениамина. Власти еще очень опасались влияния Церкви и восстания всего православного народа, поэтому был спровоцирован т. н. обновленческий раскол.

Поддерживаемое властями движение обновленчества имело целью вытеснение Православия спекулятивной организацией, сохраняющей лишь видимость церковности, и, по существу, лишенной благодати церковных таинств, не говоря уже о лояльности по отношению к новой власти. А удар в отношении митрополита Вениамина был частью рассчитанной политики уничтожения Русской Православной Церкви. Патриарх Тихон должен был лишиться одного из самых главных своих помощников.

Поводом же к расправе над Владыкой Вениамином послужило опубликованное 24 марта 1922 года в «Красной газете»[57] письмо двенадцати организаторов обновленческого раскола: они обвиняли близких к Святейшему патриарху Тихону архиереев в сопротивлении изъятию церковных ценностей и контрреволюционном заговоре против советской власти. То есть, дело было представлено так, словно позиция владыки Вениамина противоречит устремлениям «прогрессивной части» верующих, а, между тем, сама политика партии «не имеет антицерковной направленности».

Во главе движения обновленцев стоял Александр Введенский. В отличие от владыки Вениамина, происходившего из самой гущи народной, из среды православного священства, Введенский был в церкви персонажем случайным. Его дед – крещеный еврей – служил псаломщиком во Введенском храме в Витебске (отсюда и фамилия). Отец преподавал латынь в гимназии; впоследствии стал директором гимназии, получив дворянское звание. А. Введенский окончил историко-филологический факультет Петербургского университета. Человек был, безусловно, одаренный, занимался музыкой, декаденской поэзией. Совершенно неожиданно для своего окружения в 1914 году за полтора месяца экстерном сдал экзамены и получил диплом Петербургской духовной академии. В июле 1914 рукоположен во пресвитера епископом Гродненским Михаилом (Ермаковым) и назначен полковым священником.

Рассказывают, что на своей первой службе в сане иерея он «начал читать текст Херувимской песни, молящиеся остолбенели от изумления не только потому, что отец Александр читал эту молитву… не тайно, а вслух, но и потому, что читал он ее с болезненной экзальтацией и с тем характерным „подвыванием", с которым часто читались декадентские стихи».

Во время войны, как и надлежало полковому священнику, он служил во фронтовой полосе. Необычность произнесения им проповедей делали его популярным среди петроградской публики.

Даже митрополит Вениамин, иногда, поручал ему читать проповеди на своих богослужениях.

С 7 марта 1917 года Введенский стал одним из организаторов и секретарем «Союза демократического православного духовенства и мирян», учрежденного в Петрограде. Как представитель демократического духовенства – членом Предпарламента[58]. С 1919 года Введенский был настоятелем церкви Захария и Елисаветы в Петрограде[59]. В 1921 году митрополитом Вениамином (Казанским) возведен в сан протоиерея.

Существует предание, что при аресте владыки Вениамина в 1922 году, чекисты прихватили с собою Введенского, который, войдя, попытался взять благословение у митрополита. Владыка благословения не дал со словами: «Мы не в Гефсиманском саду…».

10 июня в зале бывшего Дворянского собрания[60] началось слушание дела, к которому было привлечено еще 86 человек. Обвинителем на суде являлся Красиков[61].

Введенскому удалось увильнуть от участия в процессе в качестве обвинителя следующим образом. Православных людей в зал не пустили, и огромная толпа стояла у крыльца здания. Когда подъехал Введенский, кто-то бросил в него камень и попал в голову. Ссылаясь на ранение, Введенский несколько дней – все время суда – пролежал дома.

Выдержанное поведение митрополита Вениамина во время судебного слушания, его удивительное терпение до самой последней минуты, когда в кратком слове он выразил отношение к происходящему, сами по себе служили опровержением клеветы.

«…Я не знаю, что вы мне объявите в вашем приговоре, жизнь или смерть, но что бы вы в нем ни провозгласили, я с одинаковым благоговением обращу свои очи горе, возложу на себя крестное знамение и скажу: „Слава Тебе, Господи Боже, за все“» – эти немногие слова произнес в зале судебного заседания митрополит Вениамин.

Допрос митрополита длился полтора дня. Виновным он себя не признал. Все подсудимые первой группы заявляли, что к Декрету об изъятии ценностей и к самой советской власти относятся лояльно, что в деятельности Правления не было ничего такого, что могло бы послужить к его обвинению. Переговоры со Смольным велись в порядке добровольного соглашения в целях наиболее безболезненного проведения декрета.

На процессе Владыка держался мужественно, вину не признал, а последнее слово преимущественно посвятил доказательствам невиновности других подсудимых. К доводам защиты о том, что именно действия митрополита предотвратили кровопролитие, судьи не прислушались.

5 июля Петроградский революционный трибунал приговорил к расстрелу 10 подсудимых (в том числе и митрополита), шестерым из которых смертная казнь была заменена лишением свободы. Этот процесс стал предтечей десятков процессов инспирированных советской властью по уничтожению инакомыслящих.

Есть в нашем городе район, именуемый Ржевка. С петровских времен там располагался артиллерийский полигон. Я родился на Ржевке, и рос под привычный грохот залпов и рев запускаемых с полигона ракет. На самый край полигона, где находится усадьба Оленина «Приютино», куда когда-то приезжали и Пушкин, и Мицкевич, и Крылов, мы, ребятишки, ходили собирать грибы, и, конечно, не знали, что есть у нашего полигона страшная слава – он не уступает московскому Бутовскому полигону, а может и превышает его по числу расстрелянных в годы советской власти людей. В Приютино и дальше до Ковалева, стоит копнуть, обнаружатся десятки человеческих скелетов. Известно, что где-то здесь на берегу реки Луппы (а не Лубьи, как именуется она сегодня), расстрелян поэт Гумилев и еще тысячи ни в чем не повинных людей.

Здесь же в ночь с 12 на 13 августа 1922 года митрополит Вениамин и вместе с ним архимандрит Сергий (Шеин), миряне Юрий Новицкий и Иван Ковшаров были расстреляны. Перед расстрелом их обрили и остригли наголо, одели в лохмотья, чтобы невозможно было опознать… Точное место их захоронения на Ржевском полигоне неизвестно.

В 1906 году Василий Павлович участвовал в работе Предсоборного присутствия (органа, готовившего собор Русской церкви). В 1908–1912 годах возглавлял законодательный отдел канцелярии Государственной думы. Действительный статский советник. В 1912 году избран членом Государственной думы IV созыва от Тульской губернии. Входил во фракции Русских националистов и умеренноправых. Являлся членом нескольких комиссий: бюджетной, по делам православной церкви, по старообрядческим делам, о печати, о путях сообщения и по местному самоуправлению. В 1915 году он вошел в Прогрессивный блок. В 1917–1918 годах был членом Поместного Собора Православной Российской Церкви, являлся его секретарем. 30 августа 1920 года принял постриг с именем Сергий в честь преподобного Сергия, игумена Радонежского. Вскоре принял священнический сан и был возведен в сан архимандрита.

С апреля 1921 года – настоятель Петроградского патриаршего Троицкого подворья на Фонтанке[62] (Петроград). Был заместителем председателя правления церковного Общества объединенных петроградских православных приходов.

На иждивении о. Сергия находились две сестры, оставшиеся без службы и средств к существованию.

В 1922 году его арестовали, и с 10 июня того же года стал одним из основных подсудимых на Петроградском процессе «по делу о сопротивлении изъятию церковных ценностей». Отцу Сергию, в частности, вменялось в вину членство в Обществе православных приходов, хотя он принимал в его деятельности номинальное участие. На суде держался мужественно. Его ответы судьям и обвинителям были спокойны и точны. На вопрос об отношении к «живой церкви» (обновленческому движению) ответил, что живую Церковь он знает только одну – ту, о которой сказано Церковь Бога Живого – столп и утверждение истины (1 Тим. 3; 15).

По воспоминаниям очевидцев, его последнее слово произвело сильное впечатление. Он нарисовал картину аскетической жизни монаха и сказал, что, отрешившись от суеты мира, отдал всего себя внутреннему деланию и молитве. «Единственная слабая физическая нить, – говорил он, связывает меня с сей жизнью. Неужели же трибунал думает, что разрыв и этой последней нити может быть для меня страшен? Делайте свое дело. Я жалею вас и молюсь за вас». Был приговорен к расстрелу.

Находясь в тюрьме, вместе с протоиереем Михаилом Чельцовым читал акафисты, служил панихиды по умершим близким. Также проводил время за чтением сочинений св. Иоанна Златоуста. Перед уходом на расстрел исповедовался у отца Михаила.

В ночь на 13 августа 1922 года вместе с митрополитом Вениамином (Казанским), адвокатом И.М. Ковшаровым и профессором Ю.П. Новицким, обритый и одетый в лохмотья, был расстрелян, по некоторым сведениям, на окраине Петрограда на Ржевском полигоне.

Причислен к лику святых как священномученик в 1992 году на Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви вместе с митрополитом Вениамином.

Но иллюзия возможности спокойно решать трудные вопросы с властью большевиков рассыпалась уже через несколько дней. Вмешалась Москва. Петроградская комиссия помощи голодающим при Петросовете была полностью заменена, и, когда в нее пришли уполномоченные митрополита для уточнения каких-то деталей, их встретили уже совершенно новые люди, новая обстановка и иная позиция по вопросу изъятия ценностей Церкви. «Никаких переговоров, никаких жертв. Все принадлежит власти, и она возьмет свое, когда сочтет нужным».

Теперь мы знаем, что эта провокация планировалась на самом верху. После событий в Шуе 19 марта 1922 года Ленин отправил письмо с грифом «Строго секретно» Молотову. «Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей… Если необходимо для осуществления известной политической цели пойти на ряд жестокостей, то надо осуществлять их самым энергичным образом и в самый кратчайший срок».

Еще на майском пленуме ЦК РПК(б) 1921 года было принято постановление по докладу Емельяна Ярославского: «Задача всей этой работы заключается в том, чтобы на место религиозного мировоззрения поставить стройную коммунистическую научную систему». Началось широкое гонение на Церковь.

Естественно, что согласие между Церковью и «Помголом» в этой ситуации было совсем не нужно. Наоборот, задача «Помгола» заключалась в том, чтобы вызвать конфликт с духовенством. Эта тактика была разработана начальником 6-го отделения ОГПУ Евгением Тучковым и Петром Красиковым, начальником 5-го, так называемого ликвидационного отдела Наркомата юстиции, занимавшегося церковными делами.

Тучков и Красиков использовали и еще одну козырную карту. 24 марта в «Красной газете» появилось очень резкое «Письмо двенадцати», в котором петроградское духовенство обвинялось в контрреволюционных настроениях и желании оттянуть сдачу ценностей.

Арестовали 87 человек: архимандриты, настоятели крупнейших петроградских соборов, священники, профессора богословия и церковного права, просто миряне. Был арестован и Ю.П. Новицкий.

Заседания Петроградского губернского Ревтрибунала по военному отделению проходили с 10 июня по 5 июля 1922 года. Всем обвиняемым ставилось в вину их участие в преступной контрреволюционной организации. Этой самой «преступной» организацией было официально зарегистрированное, легально существовавшее «Общество православных приходов г. Петрограда и его губернии».

Две недели продолжался только допрос подсудимых. Их обвиняли в том, что в период исполнения Декрета от 23.01.1922 г. об изъятии церковных ценностей они организовали преступную контрреволюционную группу, поставившую себе целью борьбу с советской властью. Для этого они созывали общие собрания членов правления «Общества православных приходов» и других лиц, заслушивали сообщения митрополита Вениамина (Казанского), составляли и выпускали послания по вопросу изъятия церковных ценностей, всячески противодействовали исполнению декрета. Следствием этих посланий объявили массовые волнения среди населения Петрограда и губернии. Кстати, даже в приговоре упоминается всего о 12 эксцессах – это при том, что в Петрограде было свыше 300 церквей. Ни одно из этих «волнений» не сопровождалось обычными для них убийствами или тяжкими увечьями. Среди обвинений звучало: распространение воззваний митрополита, подстрекательство толпы к неповиновению властям, распространение ложных сведений о назначении ценностей и т. п.

В своей речи на процессе П. Красиков, приехавший специально из Москвы выступить в качестве главного обвинителя, обращаясь к судьям, сказал: «Вы не учились в университете, в трех академиях, как некоторые из находящихся здесь, но вас нельзя обмануть историческими ссылками и юридическими цитатами… Пролетарское обвинение должно основываться на революционном пролетарском самосознании и его законе».

О каком «революционном законе» шла речь? У Юрия Петровича сомнения развеялись очень скоро, он понял свою обреченность. Вот его последняя записка, переправленная из тюрьмы матери: «Дорогая мама. Прими известие с твердостью. Я знаю давно приговор. Что делать? Целую тебя горячо и крепко. Мужайся. Помни об Оксане (дочь Юрия Петровича. – Б. А.) Целую крепко. Твой Юра».

Во время процесса духовенство и миряне держали себя спокойно, с большим достоинством. Большую часть своего последнего слова главный обвиняемый митрополит Вениамин посвятил защите людей, несправедливо обвиненных вместе с ним. «Слава Тебе, Господи Боже, за все!» – сказал он в заключение, широко перекрестившись, – и это были его последние слова.

Обладая хорошей памятью, профессор Новицкий доказывал, что деятельность правления вращалась исключительно вокруг вопросов чисто церковных и приходского быта. Известно также, что на процессе Ю.П. Новицкий пытался взять на себя часть вины, вменяемой его другу – настоятелю Казанского собора, ректору богословского института Николаю Кирилловичу Чукову (впоследствии митрополиту Ленинградскому Григорию). В конце своей речи Юрий Петрович подчеркнул, что в приписываемых ему деяниях совершенно невиновен. «Если в этом деле нужна жертва, я готов встретить смерть без ропота. Прошу пощадить остальных».

В 9 часов вечера 5 июля 1922 года председатель трибунала Н.И. Яковенко огласил приговор из 59 фамилий. 10 человек были присуждены к расстрелу, остальные – к тюремному заключению на разные сроки и принудительным работам. Незначительная часть подсудимых, случайных лиц с улицы – оправдана.

Потянулись томительные дни смертников. Организаторы судилища всеми силами стремились притянуть этот процесс к судебному процессу эсеров, который состоялся в Москве с 8 июня по 7 августа 1922 года, но это им не удалось. Тогда в «Московских известиях» появился пасквиль П. Красикова, утверждавший, что о помиловании первых четырех приговоренных не может быть и речи. Он же сообщил, что последним шести осужденным расстрел заменен долгосрочным тюремным заключением.

Ю.П. Новицкого расстреляли на Ржевском полигоне вместе с митрополитом Вениамином, архимандритом Сергием и И.М. Ковшаровым.

Может быть, он не верил и в то, что угроза расстрела реальна. Может быть, он просто был крепким человеком, во всяком случае, на суде говорил хладнокровно и ответы давал «едкие по форме». Возможно, это прикрывало нервозность: во время допроса он несколько раз хватался за сердце. Сохранился один образчик его юмора: в последнем слове он заявил, что для братской могилы шестнадцати обвиняемым материала маловато.

Возможно, записывавший эту реплику по памяти мемуарист не понял, что Ковшаров обыгрывает выражение «накопать материал» и шутит: обвинители-де выкопали мало…

В 1922 году Ковшарова расстреляли по делу митрополита Вениамина Петроградского, сделав одним из четверых главных «преступников».

Память 31 июля/13 августа и в ближайшее воскресенье к 25 января вместе с Собором новомучеников и исповедников Российских.

14 сентября 1898 года переведен на Алеутскую и Аляскинскую кафедру, с 7 февраля 1900 года именуется епископом Североамериканским и Аляскинским.

Время епископского служения свт. Тихона в Америке было ознаменовано расцветом в жизни местной Православной Церкви: была учреждена духовная семинария в Миннеаполисе (что устранило необходимость присылать священников из России), был основан Свято-Тихоновский монастырь возле г. Скрантона (штат Пенсильвания) со школой-приютом при нем. Епископская кафедра была перенесена из Сан-Франциско в Нью-Йорк. Православие при свт. Тихоне стало приобретать всеамериканский масштаб. Под его председательством в Майфильде созван первый Православный собор Северо-Американской Церкви, объединивший между собой переселенцев из России, Галиции, Венгрии, Буковины и других мест.

Он мудро, самоотверженно и умело руководил паствой: преодолевая тысячи миль, посещал труднодоступные и отдаленные приходы, помогал обустраивать их духовную жизнь, возводил новые храмы, среди которых – величественный Свято-Никольский собор в Нью-Йорке.

За 8 лет управления епархией свт. Тихоном число приходов в ней увеличилось с 15 до 75, число православных прихожан возросла до четырехсот тысяч: русские и сербы, греки и арабы, обращенные из униатства словаки и русины, коренные жители Америки – креолы, индейцы, алеуты и эскимосы обращались в Православие.

5 мая 1905 года возведен в сан архиепископа.

25 января 1907 года был назначен на Ярославскую и Ростовскую кафедру, где быстро приобрел любовь своей паствы и был избран почетным гражданином города Ярославля. Святитель Тихон верхом на лошади, пешком или на лодке добирался в глухие села, посещал монастыри и уездные города, приводил церковную жизнь в состояние духовной сплоченности.

22 декабря 1913 году переведен на Виленскую и Литовскую кафедру. С 1914 по 1917 год он управляет Виленской и Литовской кафедрой. В Первую мировую войну, когда немцы стояли уже под стенами Вильно, он вывозит в Москву мощи Виленских мучеников, другие святыни и, возвратившись в еще не занятые врагом земли, служит в переполненных храмах, обходит лазареты, благословляет и напутствует уходящие защищать Отечество войска.

Незадолго до своей кончины святой Иоанн Кронштадтский в одной из бесед со святителем Тихоном сказал ему: «Теперь, Владыко, садитесь Вы на мое место, а я пойду отдохну». Спустя несколько лет пророчество старца сбылось.

После Февральской революции и формирования нового Синода владыка Тихон стал его членом.

21 июня 1917 года Московский епархиальный съезд духовенства и мирян избрал его правящим архиереем Московской епархии. 13 августа 1917 года возведен в сан митрополита.

На открывшемся 15 августа 1917 года Соборе Русской Православной Церкви, святителя Тихона избрали председателем, был поднят вопрос о восстановлении патриаршества на Руси. Мнение народа на нем выразили крестьяне: «У нас больше нет Царя, нет отца, которого мы любили; Синод любить невозможно, а потому мы, крестьяне, хотим Патриарха».

«Почему необходимо восстановить Патриаршество? – спрашивал Собор в своей исчерпывающей, блестящей речи архимандрит, позднее архиепископ священномученик Иларион (Троицкий). – Потому что Патриаршество есть основной закон высшего управления каждой Поместной Церкви». Церковное законодательство в лице апостольских правил совершенно недвусмысленно требует: «Епископам всякого народа – в том числе и русского, разумеется, подобает знать первого из них и признавать его, как Главу… Вся Вселенская Христова Церковь до 1721 года не знала ни одной Поместной Церкви, управляемой коллегиально, без Первоиерарха»

Заседания Собора шли под грохот обстрела большевиками Кремля….На Соборе все тревожились о судьбе московских святынь, подвергавшихся обстрелу во время революционных событий. И вот первым спешит в Кремль, как только доступ туда оказался возможным, митрополит Тихон во главе небольшой группы членов Собора.

Приступили к выборам патриарха. Решено было голосованием всех членов Собора избрать трех кандидатов, а затем предоставить воле Божией посредством жребия указать избранника. Свободным голосованием членов Собора на патриарший престол были избраны три кандидата: архиепископ Харьковский Антоний (Храповицкий), митрополит Новгородский Арсений (Стадницкий) и митрополит Московский Тихон.

Перед Владимирской иконой Божией Матери, перенесенной из Успенского собора в храм Христа Спасителя, после Божественной литургии и молебна 5 ноября схииеромонах Зосимовой пустыни Алексий, член Собора, благоговейно вынул из ковчежца один из трех жребиев с именем кандидата, и митрополит Киевский Владимир провозгласил имя избранника – митрополита Тихона. Когда торжественная депутация членов Собора во главе с высшим духовенством явилась в церковь Троицкого подворья в Москве для «благовестия» о Божием избрании и для поздравления вновь избранного патриарха, святитель Тихон обратился к соборному посольству с кратким словом:

«Сколько мне придется глотать слез и испускать стонов в предстоящем мне патриаршем служении, и особенно в настоящую тяжелую годину! Отныне на меня возлагается попечение о всех церквах Российских и предстоит умирание за них, во вся дни».

Руководить Церковью ему пришлось среди всеобщей церковной разрухи, без вспомогательных органов управления, в обстановке внутренних расколов и потрясений, вызванных всевозможными «обновленцами» и «автокефалистами» (раскольниками). Ситуация осложнялась и внешними обстоятельствами: сменой политического строя и приходом к власти богоборческих сил, голодом, Гражданской войной. Своим исключительно высоким нравственным и церковным авторитетом патриарх смог собрать воедино распыленные и обескровленные церковные силы. Святейший проявил себя верным служителем и исповедником неповрежденных и неискаженных заветов истинной Православной Церкви. Он являлся живым олицетворением Православия, что бессознательно подчеркивали даже враги Церкви, называя ее членов «тихоновцами».

Несмотря на гонения, святитель Тихон продолжал принимать народ в Донском монастыре, где он уединенно жил, и люди шли нескончаемым потоком, приезжая часто издалека или пешком преодолевая тысячи верст. Последний мучительный год своей жизни он, преследуемый и больной, неизменно служил по воскресным и праздничным дням. Прославление святителя Тихона, патриарха Московского и всея Руси, произошло на Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви 9 октября 1989 года, в день преставления Апостола Иоанна Богослова, и многие видят в этом Промысл Божий. «Дети, любите друг друга! – говорит в последней проповеди Апостол Иоанн. – Это заповедь Господня, если соблюдете ее, то и довольно». В унисон звучат последние слова патриарха Тихона: «Чадца мои! Все православные русские люди! Все христиане! Только на камени врачевания зла добром созиждется нерушимая слава и величие нашей Святой Православной Церкви, и неуловимо даже для врагов будет Святое имя ее, чистота подвига ее чад и служителей. Следуйте за Христом! Не изменяйте Ему. Не поддавайтесь искушению, не губите в крови отмщения и свою душу. Не будьте побеждены злом. Побеждайте зло добром!»

24 ноября 1918 года был подвергнут домашнему аресту, а в его квартире был произведен обыск. 6 января 1919 года (под Рождество Христово) освобожден из-под стражи.

25 сентября 1919 года он издал Послание с требованием к духовенству не вступать в политическую борьбу.

В течение 1920 года подвергался неоднократным домашним арестам.

Летом 1921 года разразился голод в Поволжье. В августе патриарх Тихон обратился с Посланием о помощи голодающим, направленным ко всем русским людям и народам Вселенной, и благословил добровольное пожертвование церковных ценностей, не имеющих богослужебного употребления. Он обратился к зарубежным христианам за помощью и помощь пришла! По свидетельствам современных историков, церковью было собрано 9 млн рублей, вдвое больше, чем за всю кампанию по изъятию церковных ценностей. Причем, эти средства (5 млн руб.) не дошли до голодающих, а были истрачены на содержание многочисленного Помгола и репрессивного аппарата, проводившего изъятие.

Патриарх не мог одобрить такого изъятия, выразив свое негативное отношение к происходящему произволу в Послании, тем более, что у многих возникли сомнения в том, что все ценности пойдут на борьбу с голодом. На местах насильственное изъятие вызвало повсеместное народное возмущение. По России прошло до двух тысяч процессов и расстреляно более десяти тысяч верующих.

6 мая 1922 года патриарха арестовали по обвинению в «сопротивлении изъятию церковных ценностей» и заключили под домашний арест на Троицком подворье, затем перевели в московский Донской монастырь, а затем поместили во внутреннюю тюрьму ОГПУ на Лубянке.

27 июня 1923 года освободили из-под стражи, 21 марта 1924 года следственное дело патриарха Тихона было прекращено.

9 декабря 1924 года в покоях свт. Тихона в Донском монастыре неизвестными был расстрелян Полозов Яков Анисимович (см. Приложение, стр. 633), келейник патриарха. По наиболее распространенной версии, это была неудачная попытка покушения на патриарха, по другой версии – убийцы устранили верного патриарху человека, чтобы на его место поставить более сговорчивого, для оказания давления на свт. Тихона.

23 марта 1925 года свт. Тихон совершил последнюю Божественную литургию в церкви Большого Вознесения, а в праздник Благовещения Пресвятой Богородицы 7 апреля 1925 года в 11 час. 45 мин. в Москве, в лечебнице Бакуниных на Остоженке почил с молитвой на устах[63].

На погребении присутствовало 59 епископов, количество людей пришедших перед этим проститься с великим патриархом исчислялось сотнями тысяч.

Патриарх был погребен в Донском монастыре и вскоре по Москве поползли слухи, что власти вскрыли захоронение, и гроб с телом патриарха увезли. Находились свидетели, видевшие как ночью, вскоре после похорон, что-то тайно вывозили в сопровождении охраны. С годами убеждение, что тело патриарха уничтожено, стало всеобщим.

9 октября 1989 года был канонизирован на Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви для общецерковного почитания.

22 февраля 1992 года на зеседении Священного Синода раздался телефонный звонок, к телефону был приглашен патриарх Алексий II, присутствующие услышали, как он сказал «Вы в этом уверены?» и тут же уехал в Донской монастырь. Там реставрировали Малый собор и когда вскрыли полы, то обнаружили пустую гробницу, но при продолжении работ убедились, что под полом этого захоронения таится еще одно – нетронутое. Когда в присутствии патриарха Алексия его вскрыли – на покоившемся там гробе увидели табличку «Святейший Патриарх Тихон».

Условия заключения были настолько суровы, что она не дожила до окончания срока заключения.

11 октября 1925 года скончалась на Соловках.

Причислена к лику святых новомучеников и исповедников Российских на Архиерейском соборе Русской Православной Церкви в августе 2000 года для общецерковного почитания.

В январе 1924 года в ОГПУ поступил донос, в котором говорилось, что протоиерей Александр будто бы проповедовал с амвона, чтобы верующие не шли за этим правительством, так как советская власть временна, и что со смертью Ленина народ избавился от одного из антихристов.

В начале февраля 1924 года протоиерея Александра арестовали. На допросах он не признал себя виновным, сказав: «Проповеди я говорил почти на каждой службе, но только на евангельские темы, не затрагивая политических вопросов и общественных деятелей. Может быть, кому-либо из слушателей в моих проповедях действительно показалось что-либо антисоветским, но я вас уверяю, что этого не было никогда».

26 сентября 1924 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило о. Александра к трем годам заключения в Соловецком концлагере. 22 октября его отправили в лагерь, откуда ему уже не суждено было вернуться. Протоиерей Александр Сахаров скончался в Соловецком лагере 7 августа 1927 года и погребен в безвестной могиле.

Основные научные работы посвящены учению о церкви. Концепция церкви, предложенная святителем, опирается на Священное Писание и учение святых отцов, причем святоотеческие представления пережиты им изнутри. В большинстве его сочинений можно проследить развитие мысли о церкви как «союзе любви», как организме, мистическом Теле, члены которого объединены общей благодатной жизнью, имя которой – любовь. Считал, что Запад отпал от церкви, что на Западе с 1054 года нет церкви, а отпадение от церкви означало отпадение от Христа – главы церкви и от христианства вообще. Единственной святой, соборной и апостольской церковью является православная церковь, вне которой таинства недействительны. Был убежденным славянофилом и антизападником. Упрекал русскую интеллигенцию в отрыве от церкви и русских корней, благодаря насаждению западноевропейских культуры, образования и воспитания с петровских времен. Критиковал схоластику и призывал к очищению богословия от западного влияния: «На борьбу с этим-то вредным латинско-немецким засильем и его печальными плодами в нашем богословии я и считаю своим нравственным долгом вас призвать в эту грозную годину отечественной освободительной войны. Борьба уже началась».

Был активным сторонником возрождения Патриаршества. В октябре 1917 года в лекции в Московской духовной академии говорил: «Теперь наступает такое время, что венец патриарший будет венцом не „царским" а скорее венцом мученика и исповедника, которому предстоит самоотверженно руководить кораблем Церкви в его плавании по бурным волнам моря житейского».

Был делегатом Поместного Собора 1917–1918 годов, на котором 23 октября произнес яркую речь в защиту идеи о восстановлении Патриаршества. В ее основу он положил свое убеждение в том, что «патриаршество есть основной закон высшего управления каждой поместной церкви», и что если мы не хотим порывать с вековым церковным преданием, мы не имеем права отвергнуть патриаршество. Завершил речь словами: «Есть в Иерусалиме „стена плача“… В Москве, в Успенском соборе, также есть русская стена плача – пустое патриаршее место. Двести лет приходят сюда православные русские люди и плачут горькими слезами о погубленной Петром церковной свободе и былой церковной славе. Какое будет горе, если и впредь навеки останется эта наша русская стена плача! Да не будет!..». Выступление архимандрита Илариона сыграло значительную роль в принятии Собором решения о восстановлении Патриаршества.

После избрания патриарха Тихона Илларион стал его секретарем и главным консультантом по богословским вопросам. Одновременно продолжил исполнять обязанности инспектора (эта должность получила название «проректор» Академии), официально освобожден от этой должности в 1920 году. Регулярные занятия в Академии прекратились в 1919 году, но преподаватели, в том числе и архимандрит Иларион, читали лекции и позднее.

Вопрос об архиерейском рукоположении архимандрита Илариона встал еще в 1918 году, когда о. Илариону было 32 года. 1 апреля 1918 года епископ Орловский и Севский Серафим (Остроумов) в своем рапорте Священному Синоду просил организовать викарную Брянскую кафедру и предлагал архимандрита Илариона сделать епископом-викарием своей епархии с титулом «Брянский и Мценский», однако эти планы не осуществились.

Весной 1919 года о. Илларион находился в заключении в Бутырской тюрьме.

25 мая 1920 года хиротонисан в епископа Верейского, викария Московской епархии. Несмотря на многочисленные поручения, которые ему приходилось выполнять как помощнику патриарха Тихона, епископ Иларион часто служил в храмах Верейского уезда.

22 марта 1922 года его арестовали и в июне на год выслали в Архангельск.

В 1923 году по возвращению из ссылки, возведен в сан архиепископа. В 1923 был настоятелем Сретенского монастыря в Москве. Много служил в храмах и проповедовал. Получил известность как блестящий оратор. Паства уважительно относилась к нему и называла «Иларионом Великим».

Вел переговоры от имени церкви с представителями государства, добиваясь смягчения его политики в отношении религии. Когда началось массовое возвращение в церковь обновленцев, благодаря именно святителю Илариону церковная жизнь в Москве была налажена в кратчайший срок. Он разработал чин покаяния и сам принял исповедь сотен обновленцев – священников и мирян. Участвовал в публичных диспутах с атеистами.

Активная деятельность владыки вызвала недовольство большевиков. Осенью 1923 года его арестовали и приговорили к трем годам лагерей. 1 января 1924 года перевезли на пересыльный пункт на Поповом острове, а в июне отправили в Соловецкий лагерь особого назначения. На берегу Белого моря он работал сетевязальщиком и рыбаком; был лесником, живя в Варваринской часовне; как сторож жил в Филипповской пустыни.

В лагере святителя не оставляли бодрость и духовная радость. Находясь на Соловках, он сохранил в себе все те добрые качества души, которые были приобретены им посредством подвигов и до монашества, и в монашестве, и в священстве. Те, кто в это время находились вместе со свт. Иларионом, являлись свидетелями его полного монашеского нестяжания, глубокой простоты, подлинного смирения, детской кротости. Он просто отдавал все, что имел, что у него просили.

Автор книги «Неугасимая лампада» Борис Ширяев, также бывший соловецким узником, вспоминал: «Силе, исходившей от всегда спокойного, молчаливого владыки Илариона, не могли противостоять и сами тюремщики: в разговоре с ним они никогда не позволяли себе непристойных шуток, столь распространенных на Соловках, где не только чекисты-охранники, но и большинство уголовников считали какой-то необходимостью то злобно, то с грубым добродушием поиздеваться над „опиумом". Нередко охранники, как бы невзначай, называли его владыкой. Обычно – официальным термином „заключенный". Кличкой „опиум", попом или товарищем – никогда, никто».

По словам еще одного узника, священника Павла Чехранова, «в лагере владыка пользовался великим почетом. Многие видели в нем духовного отца; а в отношении душ, уже отравленных неверием, он был миссионером. Авторитет святителя был так высок, что вскоре сведения о его лагерной деятельности дошли до эмиграции. И благодаря, в частности, ему Соловецкий лагерь в 20-х годах был своеобразным духовным очагом, возле которого многие нашли спасение».

В 1925 году свт. Илариона временно перевели в ярославскую тюрьму, где власти убеждали его в обмен на свободу примкнуть к одному из лояльных большевикам церковных направлений – григорианству – но безрезультатно (владыка безусловно считал приверженцев этого течения раскольниками). Более того, сообщил другим заключенным об этом предложении. За «разглашение» данной информации был приговорен к новому трехгодичному сроку заключения и отправлен обратно на Соловки.

Являлся одним из авторов так называемой «Памятной записки соловецких епископов» (27 мая / 9 июня 1926 года), выразившей волю группы заключенных архиереев. «Записка» имела целью разработать основы для сосуществования Церкви и государственной власти в тех условиях, когда их духовные принципы противоположны, несовместимы; она продолжала линию церковной политики, которую вел патриарх Тихон. Составители «Записки» заявили о систематических гонениях на Церковь в Советском Союзе и обличили неправду обновленчества. Они призвали к последовательному проведению в жизнь закона об отделении Церкви от государства; речь шла, в сущности, о желании Церкви действовать без опеки государственных чиновников.

Святитель был лоялен по отношению к митрополиту Сергию (Страгородскому), при этом не отказывался от последовательного отстаивания интересов церкви. Осенью 1929 года его вновь осудили – к трем годам ссылки в Среднюю Азию.

В дороге он заразился сыпным тифом, вспыхнувшим среди заключенных. Без вещей (в пути его обокрали), в одном рубище, кишащем насекомыми, в горячке, его привезли в Ленинград и поместили в тюрьму. Через день тяжелобольного владыку отправили в больницу (куда он вынужден был идти пешком), где скончался через несколько дней. В бреду говорил: «Вот теперь я совсем свободен!» Врач, присутствовавший при его кончине, стал свидетелем того, как владыка благодарил Бога, радуясь близкой встрече с Ним.

Ленинградский митрополит Серафим (Чичагов) добился у властей разрешения похоронить святителя в соответствии с его саном. Когда ближайшие родственники и друзья увидели его тело, святителя с трудом узнали: годы лагерей и тюрем превратили молодого, цветущего человека в седого старика. Похоронен священномученик в Ленинграде на кладбище Новодевичьего монастыря у Московской заставы, в 1990-е годы его могила стала местом почитания.

10 мая 1999 года в Сретенском монастыре патриарх Московский и всея Руси Алексий II совершил его прославление в лике местночтимых святых. Накануне честные останки архиепископа Илариона перевезли из Петербурга и поместили в соборный храм Сретенского монастыря.

Владыка Иларион причислен к лику святых новомучеников и исповедников Российских на Юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в августе 2000 года для общецерковного почитания.

Прославление свт. Илариона продолжалось и за пределами России. 14 января 2006 года в Германии собиралась группа верующих, которые служили Литургию в честь свт. Илариона. Из этой группы образовался приход, который решением Священного синода Русской Православной Церкви Московского патриархата от 21 августа 2007 года был включен в Берлинско-Германскую епархию. Первый настоятель этого прихода – иеромонах Серафим (Стандхардт), а первая староста – София Хейнзе, дальняя родственница свт. Илариона.

30 мая 1922 года святитель арестован в Полтаве по обвинению в «противодействии изъятию церковных ценностей». Полтавским губернским ревтрибуналом 12 августа 1922 года приговорен к высшей мере наказания с заменой на 5 лет лишения свободы. Таким образом, из полтавской тюрьмы был переведен в харьковскую, называвшуюся «Холодная гора». Освобожден в 1925 году по амнистии.

Летом 1925 года пострижен в мантию, став сначала иеромонахом, а затем архимандритом. 12/25 августа 1925 года Архиепископом Полтавским Григорием (Лисовским) и епископом Глуховским Дамаскиным (Цедриком) хиротонисан во епископа Прилукского викария Полтавской епархии. С осени 1925 по лето 1926 года служил в Троицкой церкви Полтавы. Отличался необыкновенной смелостью и прямотой, был удивительно любим народом. Скрываясь от ареста, иногда внезапно появлялся в каком-либо храме в начале богослужения, возглавлял его, потом, чтобы не быть схваченным сотрудниками ОГПУ также неожиданно исчезал, переодевшись в гражданскую одежду еще до конца службы. В августе 1926 вызван в Харьков и 7 сентября был там арестован. Приговорен к 3 годам лагеря. Из Бутырской тюрьмы отправлен на Соловки.

В направленном на имя митрополита Сергия письме выразил свое несогласие с Декларацией. Осенью 1927 года составил послание от имени соловецких епископов «Необходимые канонические поправки к посланию митрополита Сергия и Временного при нем Патриаршего Синода от 16/29 июля 1927».

В начале 1928 года написал «Мое завещание» с более резкой критикой Декларации. В августе 1929 года написал послание митрополиту Сергию с требованием отказаться от Декларации и угрозой в противном случае проклясть его. В октябре этого же года освобожден из лагеря и в ноябре отправлен в ссылку в Иркутскую область. Жил в деревне Пьяново Братского района. 9 декабря был арестован в ссылке и этапирован в Москву в Лубянскую тюрьму. Переписывался с полтавскими иосифлянами.

С 16 января находился на Лубянке. По постановлению КОГПУ от 03.02.1930 за «контрреволюционная деятельность» по ст. 58–10 УК РСФСР приговорен к высшей мере наказания, расстрелян 7 февраля 1930 года. Похоронен на Ваганьковском кладбище.

В 1927 году жил в Ленинграде у рабочего Путиловского завода Макария Вербицкого, по распоряжению Гдовского епископа Димитрия (Любимова) учился у протоиереев Никифора Стрельникова и Иоанна Никитина. Был знаком также со священниками Сергием и Александром Тихомировыми, Сергием Боголюбовым. С 1928 года служил псаломщиком в иосифлянских храмах Ленинграда. Осуществлял связь буевских (см. Буевцы) приходов с югом России, сапожничал, работал на шахтах в г. Енакиево (ныне – Донецкой обл.).

В конце июня 1929 года в Ленинграде архиепископ Димитрием посвящен в иподиакона; послан с письмом к Бахмутскому и Донецкому епископу Иоасафу (Попову) в г. Новомосковск (ныне – Днепропетровской обл.) и проэкзаменован им, 26 августа 1929 года рукоположен во диакона, 29 августа – во иерея. Служил в Енакиеве при заводской церкви, после ее закрытия в сентябре 1929 года вновь сапожничал. Получив указание от епископа Иоасафа ездить по селам и городам в качестве разъездного проповедника, посещал Воронеж, Курск, Тамбов, где проводил богослужения.

В феврале 1930 года приехал для получения места священника в Тамбов. В конце марта 1930 года на обратном пути был арестован в поезде и заключен в воронежскую тюрьму; проходил по делу «Воронежского филиала Истинно-Православной Церкви». 28 июля 1930 года Коллегией ОГПУ приговорен к расстрелу. Прославлен Архиерейским Юбилейным Собором Русской Православной Церкви 2000 году.

Из Соловков писал своим прихожанам: «Пусть и в истории человечества еще царит нравственная стужа, пусть народы мятутся еще в безумном эгоистическом стремлении к материальному личному благополучию, – дело Божественного строительства совершается; Солнце Правды неуклонно согревает все то, что призвано к жизни; мир от земли неотъемлем, не тот мир, который не может устоять при первой брошенной кости, первом столкновении материальных интересов, а тот мир, которым наполняется душа голодного человека, когда он поделится своим последним куском с чужим ему нищим. Этот мир – непобедим потому, что это мир любви, а не соглашения. Прежде бесплодное стремление лучших людей утвердить свою волю к доброделанию с явлением на земле Бога Слова получает обильную благодатную помощь и благоволение в человеках, воплощается в жизнь».

В 1927 году освобожден из лагеря, однако ему запретили возвращаться в Ленинград, а отправили в административную ссылку в Воронеж. С ноября 1927 года – священник церкви бывшего Покровского Девичьего монастыря в Воронеже, вскоре стал ее настоятелем. Быстро приобрел большой авторитет у прихожан. Его усилиями был организован постоянный сбор средств для воронежского архиепископа Петра (Зверева) и других соловецких узников-христиан. Противники православной церкви публично требовали ареста популярного священника.

Святитель Иоанн был противником Декларации митрополита Сергия (Страгородского). Присоединился к «иосифлянам», одним из их лидеров в Воронежской епархии, подписал протестное обращение от 9 января 1928 года епископа Алексия (Буя) к митрополиту Сергию. После ареста епископа Алексия – епархиальный благочинный Воронежской епархии.

19 мая 1929 года протоиерея Иоанна вновь арестовали. Его обвинили в подрыве авторитета и мощи советской власти. На допросах держался с большим достоинством, виновным себя не признал. Заявил, что по отношению к советской власти лоялен, но не сочувствует мероприятиям, направленным против религии. Считает неправильным обучение детей в школах в противорелигиозном направлении и тому подобное. «Поскольку я другого оружия не знаю, кроме креста, то, как в прошлое время, так и в настоящее я нахожу единственно правильным действовать на массы умиротворяющее». Осуждал всякое выступление против гражданских законов. «Для меня нет сомнения, что вера в распятого Христа непобедима, что кажущееся торжество материализма есть временное явление».

Особым совещанием при коллегии ОГПУ приговорен к повторному заключению на Соловках сроком на три года.

В апреле 1930 года поступило распоряжение о его направлении в воронежскую тюрьму, куда его доставили в начале мая того же года. Обвинен в участии в деятельности монархической контрреволюционной организации, в том, что «распространял церковно-монархические листовки и брошюры, распространял и разного рода антисоветские провокационные слухи». Виновным себя не признал, никого не оговорил. Однако другой священник, проходивший по делу, дал устраивавшие власти показания.

Приговорен коллегией ОГПУ к расстрелу, приговор приведен в исполнение 2 августа 1930 года в окрестностях Воронежа.

Юбилейный Архиерейский Собор 2000 года причислил протоиерея Иоанна Стеблин-Каменского к лику новомучеников и исповедников Российских.

В 1902 году владельцы здания бывшей англиканской церкви решили продать его вместе с садом и домом, но с условием, чтобы оно использовалось под храм, и для исполнившего это условие делалась уступка в цене. Кронштадтский купец и благотворитель Николай Андреевич Туркин решил купить это здание для православного эстонского прихода. Духовенство Андреевского собора оказало энергичное противодействие этому предприятию, выказав незаинтересованность в появлении в непосредственной близости от собора второго храма, и обратилось за поддержкой к о. Иоанну Кронштадтскому, но тот не поддержал своекорыстных соборян, и 4 июля 1902 года здание продали купцу Николаю Туркину, 7 июля того же года он передал его эстонскому приходу.

1 декабря 1902 года о. Иоанн Кронштадтский освятил храм в честь Воздвижения Креста Господня. Литургию после освящения отец Иоанн служил в сослужении девяти священников и пяти диаконов, богослужение совершалось на русском и эстонском языках.

Став настоятелем Крестовоздвиженского храма, о. Николай целиком посвятил себя служению пастве и по примеру о. Иоанна Кронштадтского стал совершать богослужения ежедневно, что не понравилось духовенству Андреевского собора, и оно пожаловалось на это кронштадтскому пастырю. Отец Иоанн, который спросил о. Николая, правда ли, что он совершает богослужения ежедневно? Услышав, что это правда, о. Иоанн пожелал, чтобы священник и дальше также ревновал о службе Божией. Кроме богослужений, о. Николай преподавал Закон Божий в Кронштадтской школе при таможне, в эстонской церковно-приходской школе, будучи одновременно ее руководителем, а также руководителем Кронштадтского отделения Александро-Невского общества трезвости и членом Комитета кронштадтского Попечительства о народной трезвости.

В 1910 году скончалась супруга священника, и на его попечении осталось трое детей от трех до семи лет.

Отец Николай шел путем ревнителя Православия, и его служение стало со временем вызывать все большее уважение кронштадтских прихожан, и уже не только эстонцев, но и русских.

В 1917 году скончался один из священников Андреевского собора и возникла необходимость заместить вакантное место. В это время стало практиковаться, по примеру древности, назначение священников по избранию прихожан с последующим подтверждением выбора епархиальным архиереем. Для избрания предложили кандидатуры трех священников. В голосовании участвовало 385 прихожан, за кандидатуру о. Николая проголосовало 317 прихожан.

«Священник Николай Симо известен в Кронштадте как добрый и скромный пастырь, и результат голосования показал, что симпатии прихожан Андреевского собора на его стороне», – писал о нем благочинный, протоиерей Григорий Поспелов.

13 декабря 1917 года о. Николай назначен священником Андреевского собора.

В 1919 году был возведен в сан протоиерея.

В марте 1921 года о. Иоанна арестовали по подозрению в участии в Кронштадтском восстании, но через две недели освободили, за невозможностью найти в его деятельности состава преступления.

В 1923 году, в связи со смертью настоятеля, о. Николай назначен настоятелем Андреевского собора. [70]

При попытке захвата церковной власти обновленцами, протоиерей Николай показал себя активным противником этого движения. В то время было устроено заседание двадцатки Андреевского собора, посвященное обновленческому движению. Выступивший на нем о. Николай заявил, что обновленческое течение, равно как и живоцерковники, является еретическим, и показал это на примере введения в обновленческих группах новых правил, нарушающих церковные каноны, как, например, двубрачие духовенства. Когда из Петрограда приехал представитель обновленцев с предложением устроить общее собрание двадцаток и духовенства всех кронштадтских приходов, протоиерей Николай и духовенство Андреевского собора заявили, что на собрание, устраиваемое священником-живоцерковником, они не пойдут. На вопрос настоятеля Владимирской церкви, как относиться к устраиваемому обновленцем собранию, протоиерей Николай ответил, что священники Андреевского собора за обновленцами не пойдут, на что тот заметил, что в этом случае их могут арестовать гражданские власти. «И пусть арестовывают, у меня котомки уже готовы», – сказал о. Николай.

14 октября (праздник Покрова) 1930 года протоирея Николая арестовали. По делу было привлечено 64 человека, почитателей о. Иоанна Кронштадтского и ревнителей монархии, с центром в Андреевском соборе, который, по мнению властей, стал центром контрреволюционной деятельности духовенства. Протоиерей Николай не стал давать сведений, интересующих ОГПУ но следователи продолжали настаивать, и в конце концов священник заявил: «Отказываюсь от всяких дальнейших показаний…».

В то время, когда о. Николай уже находился под следствием, ОГПУ стало арестовывать тех, кто был не согласен с декларацией митрополита Сергия (Страгородского), кто усмотрел в ней недостойное Предстоятеля Церкви лицемерие; для простоты действий следствие объединило их во «всесоюзную контрреволюционную организацию „истинно-православные“».

Одно из таких следственных дел было создано Ленинградским ОГПУ 14 февраля 1931 года к этому делу присоединили дела протоиерея Николая Симо и некоторых других священников и мирян Кронштадта. Протоиерей Николай не изменил своей позиции во время нового следствия и отказался давать какие бы то ни было сведения сотрудникам ОГПУ.

Из обвинительного заключения: «Руководителями… центра являлись крайне монархические элементы, в прошлом ближайшие сподвижники самого Иоанна Кронштадтского, люди, которые путем открытой пропаганды вели бешеную антисоветскую агитацию с целью подрыва и свержения советской власти. Во главе этой организации стоял священник Андреевского собора Николай Симо, который при жизни Иоанна Кронштадтского вел монархическую погромную работу <…> Симо обвиняется в том, что, будучи ближайшим сподвижником о. Иоанна Кронштадтского и руководителем „иоаннитов“, привлекал к себе фанатичные, изуверские, черносотенные элементы и через них вел борьбу с Соввластью, противодействуя всем советским начинаниям. Прикрывая свою контрреволюционную деятельность толкованиями из книг Священного Писания о близком пришествии антихриста и скорой гибели мира, вел работу в духе контрреволюционной организации „истинно-православные“».

15 февраля 1931 года коллегией ОГПУ о. Николая приговорили к 10 годам «исправительно-трудовых лагерей» и отправили в Соловецкий лагерь особого назначения.

16 марта был арестован в лагере сразу после прибытия и этапирован в Ленинград.

13 апреля 1931 года приговорен к расстрелу коллегией ОГПУ по обвинению в «контрреволюционной деятельности». Расстрелян 18 апреля 1931 года в Ленинграде, погребен в безвестной могиле.

Причислен к лику святых новомучеников и исповедников Российских для общецерковного почитания определением Священного синода от 22 февраля 2001 года.

«Представляя всю мучительность бессонной ночи, я старался днем не спать или только дремать. Я со слов многих знал, что расстреливают по ночам: зимой с вечера, а летом – на утренней заре. Ночи в июле были коротки, и это опять было большим благом. Ложиться я старался позже, и так как рассвет начинался рано, то я спокойно и засыпал: если с вечера оставили на койке, значит, утром не расстреляют. Зато с вечера, бывало, прислушиваешься ко всякому гудку мотора, к шагам в коридоре, к звяканию ключами в дверях соседних камер. Однажды я совсем, было, уже решил, что час мой пришел. Я уже лег и почти задремал. В камере уже стемнело. Вдруг слышу звякание ключа в замке моей, именно моей, камерной двери. Зачем ее отпирают в такой поздний час? Ответ мог быть только один и самый печальный. Я привстал, перекрестился и приготовился идти. На душе было как-то совсем спокойно; какая-то решимость овладела мной. Дверь отворилась, но быстро же и захлопнулась, и я услышал только слова: „Извините, мы ошиблись…" Вероятно, водили кого-то из соседней одиночки гулять вечером и, при водворении его на место жительства, ошиблись камерой».

Два года о. Михаил находился в заключении, затем был освобожден.

В апреле 1924 – сентябре 1930 годов – настоятель церкви Михаила Архангела (Малоколоменской) в Ленинграде.

С 1926 года преподавал догматическое богословие и Новый Завет на Высших богословских курсах.

2 сентября 1930 года о. Михаила арестовали по делу графини Зарнекау. Суть дела состояла в том, что летом 1929 года двум офицерам-эмигрантам удалось нелегально приехать в Ленинград и вывезти за границу графиню Зарнекау, дочь принца Ольденбургского. Информация об обстоятельствах ее побега стала известна ОГПУ после того, как графиня описала в эмигрантской печати свой побег и опубликовала имена людей, к которым имела большее или меньшее отношение в Петрограде. Это привело к аресту около 40 человек из ее окружения, в том числе и о. Михаила.

Незадолго до смерти, он говорил своему сокамернику: «Прожита жизнь не всегда легкая. Дети уже выросли[71]; и мне надо радоваться, что Господь посылает мне этот конец, а не старческий недуг и многолетние страдания на одре болезни…

Вы еще молоды, а меня Господь к Себе призывает таким благословенным путем».

2 января 1931 года приговорен к расстрелу и 7 января в Рождество его расстреляли. Очевидец казни, впоследствии, рассказывал его жене: «Удивительный был старик, его на смерть ведут, а он рождественские тропари поет!».

16 июля 2005 года Священный синод Русской Православной Церкви постановил включить имя протоиерея Михаила Чельцова в Собор новомучеников и исповедников Российских XX века.

Резко негативно владыка отнесся к Декларации митрополита Сергия (Страгородского). Обратился к митрополиту с просьбой пересмотреть свою позицию.

В июле 1927 года перемещен на должность епископа Шадринского, викария Екатеринбургской епархии. Нового назначения не принял.

В декабре 1927 года святитель обратился с «Письмом к ближним», в котором называл Декларацию явной «изменой Истине» и предупредил паству, что если подписавшие воззвание не покаются, то «надо беречь себя от общения с ними». В том же месяце Духовное управление Воткинской епископии приняло постановление о прекращении епархией молитвенно-канонического общения с митрополитом Сергием (Страгородским) и единомышленными ему епископами, как предавшими Церковь Божию на поругание, впредь до их раскаяния и отречения от Декларации. Это постановление было утверждено епископом Виктором.

23 декабря 1927 года он был запрещен в служении Синодом митрополита Сергия, запрещения не признал. Сторонники митрополита Сергия называли движение, возглавлявшееся епископом Виктором, «викторианским расколом».

4 апреля 1928 года владыка вновь арестован в Глазове. Обвинен в том, что «занимался систематическим распространением антисоветских документов, им составляемых и отпечатываемых на пишущей машинке. Наиболее антисоветским из них по содержанию являлся документ – послание к верующим с призывом не бояться и не подчиняться советской власти, как власти диавола, а претерпеть от нее мученичество, подобно тому, как терпели мученичество за веру в борьбе с государственной властью митрополит Филипп или Иван, так называемый „креститель"».

18 мая 1928 года приговорен по постановлению ОСО КОГПУ по ст. 58–10 и 58–11 УК РСФСР к трем годам лагерей. Перед отправкой в лагерь он передал свои приходы в управление епископу Гдовскому Димитрию (Любимову), одному из ближайших соратников митрополита Иосифа (Петровых).

С июля 1928 года находился в заключении в Соловецком лагере особого назначения, работал бухгалтером канатной фабрики. Участвовал в тайных богослужениях вместе с другими епископами и священниками, находившимися в заключении. Среди них были епископы Нектарий (Трезвинский), Иларион (Бельский), Максим (Жижиленко).

Весной 1930 года переведен на материк (командировка Май-Губа). Информация о том, что, будучи на Соловках, он примирился с митрополитом Сергием, не подтверждается источниками.

По воспоминаниям профессора И.М. Андреевского, также бывшего заключенным на Соловках, «владыка Виктор был небольшого роста, всегда со всеми ласков и приветлив, с неизменной светлой радостной тонкой улыбкой и лучистыми светлыми глазами. „Каждого человека надо чем-нибудь утешить", – говорил он и умел утешать всех и каждого. Для каждого встречного у него было какое-нибудь приветливое слово, а часто даже и какой-нибудь подарочек. Когда после полугодового перерыва открывалась навигация, и на Соловки приходил первый пароход, тогда обычно владыка Виктор получал сразу много вещевых и продовольственных посылок с материка. Все эти посылки владыка раздавал, не оставляя себе почти ничего».

Еще один его соузник, будущий академик Д.С. Лихачев, писал о той роли, которую, по его мнению, играл епископ Виктор на Соловках: «Иосифлян было большинство. Вся верующая молодежь была с иосифлянами. И здесь дело не только в обычном радикализме молодежи, но и в том, что во главе иосифлян на Соловках стоял удивительно привлекательный владыка Виктор Вятский (Островидов). Он был очень образован, имел печатные богословские труды, но видом напоминал сельского попика. Встречал всех широкой улыбкой (иным я его и не помню), имел бороду жидкую, щеки румяные, глаза синие. Одет был поверх рясы в вязаную женскую кофту, которую ему прислал кто-то из его паствы. От него исходило какое-то сияние доброты и веселости. Всем стремился помочь и, главное, мог помочь, так как к нему все относились хорошо и его слову верили».

По постановлению ОСО КОГПУ по пересмотру дела 10 апреля 1931 года приговорен к ссылке в Северный край на три года. Жил в деревне Караванная вблизи райцентра Усть-Цильма. Освобожден из лагеря 11 июля 1931 года и сослан в город Онега.

13 декабря 1932 – был арестован в ссылке, 10 мая 1933 – вновь приговорен по ст. 58–10 и 58–11 УК РСФСР к трем годам ссылки – в тот же Усть-Цильмский район, в отдаленное село Нерицу, где тяжело заболел менингитом и 2 мая 1934 года скончался.

Прославлен в лике святых Архиерейским Собором Русской Зарубежной Церкви в 1981 году. 1 июля 1997 святые мощи владыки были обретены нетленными на кладбище села Нерица, несмотря на 63-летнее пребывание их в болотистой почве.

Мощи Святителя отправили в Москву, а 2 декабря (н. ст.) 1997 года состоялось перенесение мощей в храм святого Александра Невского Свято-Троицкого Макариевского женского монастыря в Кирове. C 2005 года мощи находятся в Спасо-Преображенском женском монастыре г. Кирова.

Причислен к лику святых новомучеников и исповедников Российских на юбилейном Архиерейском моборе Русской Православной Церкви в августе 2000 года для общецерковного почитания.

Храм во имя мученика Виктора (Островидова) есть в селе Вотча Республики Коми.

На его первой кафедре в городе Уржуме Кировской области, по благословению митрополита Вятского и Слободского Хрисанфа, устроена часовня в честь священноисповедника Виктора, первого епископа Уржумского. Часовня устроена в честь 90-летия пребывания святого на кафедре и начало его исповеднического подвига.

10 мая 1902 года пострижен в монашество с именем Кирилл и назначен начальником духовной миссии в Урмии (Персия, ныне Северный Иран) в сане архимандрита. Миссия действовала среди ассирийцев, которые издавна исповедовали несторианство, но затем их часть присоединилась к православию. За время его руководства миссией были переведены сборник ежедневных молитв, чин литургии св. Иоанна Златоуста, ряд богослужебных книг. Кроме того: открыта типография, выпускавшая литературу на древнесирийском и современном сирийском языках.

С 1902 года при миссии действовала школа с интернатом.

В 1904 году в Петербурге при активном участии архимандрита Кирилла учреждено Кирилло-Сергиевское Урмийское братство, целью которого являлось содействие утверждению православия в Урмии и обращению несториан в православие.

6 августа 1904 года о. Кирилл хиротонисан во епископа Гдовского, третьего викария Санкт-Петербургской епархии. Хиротонию совершили архиепископ Финляндский и Выборгский Николай (Налимов), епископ Владикавказский и Моздокский Владимир (Сеньковский), епископ Вологодский и Тотемский Алексий (Соболев).

Был одним из ближайших сотрудников петербургского митрополита Антония (Вадковского), с которым был знаком еще со времени учебы в Академии, в которой тогда будущий владыка Антоний занимал пост инспектора (владыка Антоний также рукоположил его в священники).

Отличался принципиальным характером: совершая в 1909 года Крещенское богослужение в присутствии царской семьи, владыка отказался выполнить требование полиции и освящать кипяченую воду. Как принято, была освящена речная вода.

С 30 декабря 1909 года – епископ Тамбовский и Шацкий. Проявил себя энергичным архипастырем: проводил архипастырские беседы с народом, вводил в церквях общенародное пение, истово служил литургии. Занимался широкой благотворительностью, за что был очень почитаем в народе. Привлек монастыри к помощи ремесленно-воспитательному приюту для малолетних, активно содействовал успешной деятельности Крестовоздвиженского братства, содержавшего Тамбовское училище слепых детей.

6 мая 1913 года святитель Кирилл возведен в сан архиепископа. С самых первых дней пребывания на Тамбовской кафедре прилагал усилия к большему распространению почитания святителя Питирима Тамбовского, поддержав идею о его причислении к лику святых, активно участвовал в подготовке канонизации (прославление состоялось в 1914 году).

Участвовал в Поместном Соборе 1917–1918 годах. В качестве официального представителя Собора входил в состав делегации, которая в октябре 1917 года вела переговоры с министром исповеданий А.В. Карташевым и министром-председателем А.Ф. Керенским о судьбе церковно-приходских школ.

1 апреля 1918 года назначен митрополитом Тифлисским и Бакинским, Экзархом Кавказским. В ситуации самопровозглашенной автокефалии Грузинской церкви выступал за включение в состав Кавказского экзархата Дагестана и Прикаспия. При этом Бакинское викариатство преобразовывалось в самостоятельную епархию, что должно было исключить претензии на управление им со стороны Грузинской церкви. Однако реально вступить в управление экзархатом ему не удалось из-за военных действий.

В декабре 1919 – феврале 1920 годов находился в заключении по решению ВЧК.

С апреля 1920 года – митрополит Казанский и Свияжский. 19 августа 1920 года был арестован в Казани по телеграфному распоряжению ВЧК и перевезен в Москву, где помещен в Таганскую тюрьму. 27 августа осужден к лишению свободы на срок «до конца гражданской войны» по обвинению: «Выехал из Москвы в Казань без разрешения ВЧК». Затем приговор заменили на пятилетнее тюремное заключение. Князь Сергей Трубецкой, старший сын русского философа Евгения Трубецкого, вспоминая о днях, проведенных в тюрьме, писал о владыке Кирилле: «С достойной простотой нес он своей крест до конца, подавая пример многим и являясь немым укором тоже для многих…».

В январе 1922 года освобожден и вернулся в Казань. Отказался поддержать связанное с большевиками «обновленческое» движение.

В августе 1922 вновь был арестован, находился в московской тюрьме, после чего выслан в Усть-Сысольск. Власти ненадолго ему разрешили вернуться в Москву, но в этот период он решительно выступил против всяких компромиссов с обновленцами. Попросил патриарха Тихона не обменивать освобождение из ссылки архиереев на включение одиозных представителей обновленчества в состав высшего церковного руководства: «Ваше Святейшество, о нас, архиереях, не думайте. Мы теперь только и годны на тюрьмы.». Был выслан в Зырянский край.

В завещательном распоряжении патриарха Тихона от 25 декабря 1924 года (7 января 1925 года), которое огласили в день погребения последнего 12 апреля 1925 года, был назван первым, к кому временно переходят «Патриаршие права и обязанности» в случае кончины патриарха. Однако в связи с нахождением митрополита Кирилла (и второго кандидата – митрополита Агафангела) в ссылке в управление Патриархией по смерти патриарха, последовавшей 7 апреля 1925, вступил митрополит Петр (Полянский).

После ареста владыки Петра, 10 декабря 1925 года Заместителем местоблюстителя стал, на основании завещательного распоряжения митрополита от 23 ноября (6 декабря) 1925 года, митрополит Сергий (Страгородский); при этом другое его распоряжение от 22 ноября (5 декабря) 1922 года предоставляло временно его «права и обязанности как Патриаршего Местоблюстителя, до законного выбора нового Патриарха» митрополитам Казанскому Кириллу (Смирнову) или Ярославскому Агафангелу (Преображенскому).

Осенью 1926 года, по инициативе епископа Павлина (Крошечкина) и архиепископа Корнилия (Соболева), среди епископата Патриаршей Церкви проходило тайное избрание Патриарха путем опроса (собирания письменных мнений), в результате которого большинство иерархов высказались за избрание Патриархом митрополита Кирилла как первого в списке поименованных в Завещании Патриарха Тихона. Процедура закончилась массовыми арестами архиереев, включая заместителя патриаршего местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского).

Весной 1927 года, когда митрополит Сергий (Страгородский) еще пребывал в заключении, к митрополиту Кириллу в вятскую тюрьму, где владыка находился с января по апрель 1927 года, явился ответственный за советскую церковную политику Е.А. Тучков и предложил владыке возглавить Церковь. Тучков сказал, что судьба заключенного владыки скоро изменится; он, Тучков, нисколько не сомневается, что разговаривает с будущим патриархом. Заговорил чекист и о легализации Церкви, поставив условием согласовывать с властью перемещение неугодных ей архиереев. В ответ владыка Кирилл заявил: «Евгений Александрович, вы не пушка, а я не бомба, которой вы хотите взорвать изнутри Русскую Церковь». После этих слов приговор ОСО при Коллегии ОГПУ СССР по ст. 58–10 (три года ссылки) был приведен в исполнение.

В 1929 году владыка Кирилл выступил против деятельности митрополита Сергия по перемещению с кафедр архиереев и запрещению в служении несогласных с его политикой достижения договоренностей с большевистским государством (которые значительная часть верующих считала предательскими). Выступил против создания при митрополите Сергии Временного патриаршего синода, считая, что это стало превышением его полномочий. В результате в 1930 году уволен от управления Казанской епархией и предан суду епископов. Право священнодействия с разрешения епархиальных архиереев за ним оставлялось, но лишь при условии поминовения местного православного архиерея.

Эволюцию взглядов митрополита Кирилла на «сергианство» можно проследить в его письмах и посланиях: если в 1929 году он пишет, что: «С моей стороны ничуть не утверждается и не заподозривается якобы безблагодатность совершаемых сергианами священнодействий и таинств…, но только подчеркивается нежелание и отказ участвовать в чужих грехах. в случае смертной опасности со спокойной совестью приму елеосвящение и последнее напутствие от священника сергиева поставления или подчиняющегося учрежденному им Синоду».

К 1934 году митрополит Кирилл уже пересматривает свое отношение к «сергианской» церкви и пишет о том, что: «… Это только по форме тайнодействия, а по существу узурпация тайнодействий, а потому кощунственны, безблагодатны, нецерковны, но таинства, совершаемые сергианами, правильно рукоположенными во священнослужении, не запрещенными, являются, несомненно, таинствами спасительными для тех, кои приемлют их с верою, в простоте, без рассуждений и сомнения в их действенности и даже не подозревающих чего-либо неладного в сергианском устроении Церкви. Но в то же время они служат в суд и осуждение самим совершителям и тем из приступающих к ним, кто хорошо понимает существующую в сергианстве неправду и своим непротивлением ей обнаруживает преступное равнодушие к поруганию Церкви. Вот почему православному епископу или священнику необходимо воздерживаться от общения с сергианами в молитве. То же необходимо для мирян, сознательно относящихся ко всем подробностям церковной жизни».

До самой смерти митрополит Кирилл находился в оппозиции к митрополиту Сергию, отказывался от совместного богослужения с его сторонниками, но при этом воздерживался от солидарности с наиболее радикальными оппозиционерами, которые считали совершаемые «сергианами» священнодействия и таинства безблагодатными.

В 1933 году о. Кирилл освобожден из сибирской ссылки и жил в городе Гжатске.

14 июля 1934 года вновь арестован, находился в Бутырском изоляторе в Москве. 2 декабря 1934 года решением Особого Совещания при НКВД СССР выслан в Казахстан на три года. Жил в поселке Яны-Курган, поддерживал отношения с представителями духовенства, негативно относившимися к деятельности митрополита Сергия. По некоторым данным, к концу жизни стал относиться к нему еще более критично.

24 июня 1937 года арестован по обвинению в руководстве «контрреволюционной организацией среди церковников» в Южно-Казахстанской области. На допросе 20 августа отверг обвинения, держался мужественно и достойно.

По решению Тройки УНКВД по Южно-Казахстанской области от 19 ноября 1937 года, его расстреляли под Чимкентом и предположительно похоронили в Лисьем овраге вместе с митрополитом Иосифом (Петровых).

Прославлен в лике святых новомучеников Российских на Юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в августе 2000 года для общецерковного почитания. Это решение собора было положительно расценено некоторыми епископами Русской Православной Церкви Заграницей, которая канонизировала владыку Кирилла еще в 1981 году.

В 1896 году вышло в свет первое издание составленной им «Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря», значительная часть которой была посвящена деятельности Серафима Саровского. Посетил этот монастырь, где монахиня Пелагия, помнившая старца Серафима, сказала ему: «Вот хорошо, что ты пришел, я тебя давно поджидаю: преподобный Серафим велел тебе передать, чтобы ты доложил Государю, что наступило время открытия его мощей, прославления».

Позднее действительно получил аудиенцию у императора Николая II, передал ему свою книгу, что способствовало канонизации Серафима Саровского.

Овдовев, 14 августа 1898 года о. Леонид пострижен в монашество с именем Серафим. В 1899 году назначен настоятелем суздальского Спасо-Евфимиева монастыря с возведением в сан архимандрита. Занимался реставрацией этого монастыря, написал житие преподобного Евфимия. При нем отремонтировали арестантское отделение (предназначавшееся для лиц духовного звания), для узников устроена библиотека, а некоторые из них освобождены по его ходатайству. Когда в начале XX века под влиянием либерализации общества встал вопрос о ликвидации монастырской тюрьмы, Владимирский архиепископ Сергий (Спасский) направил в Синод письмо с протестом, указывая, что в таком случае «епископам будет трудно управлять епархиями», и потому он «всеусерднейше просит от себя и за других епископов не закрывать арестантское отделение Суздальского монастыря». Такую точку зрения разделял и тогдашний архимандрит Спасо-Евфимиева монастыря Серафим (Чичагов).

В 1902 году, по повелению императора и определению Священного синода ему поручили подготовительные работы к канонизации Серафима Саровского, состоявшейся в 1903 году. Написал житие преподобного, выпустил второе издание «Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря». Был одним из организаторов церемонии прославления.

С 14 февраля 1904 года – настоятель Воскресенского Ново-Иерусалимского монастыря, за короткое время реставрировал Воскресенский собор этого монастыря.

10 апреля 1905 года в Успенском соборе Московского Кремля митрополитом Московским Владимиром (Богоявленским) и другими архиереями хиротонисан в епископа Сухумского.

С 6 февраля 1906 года – епископ Орловский и Севский. При нем в епархии учреждены церковно-приходские советы. Распространял среди духовенства духовную литературу, проводил частые собеседования, был известен своей благотворительностью. За организацию приходской жизни в епархии награжден орденом св. Анны I степени. В 1907 году стал присутствующим членом Святейшего синода, занимался церковно-приходскими вопросами.

С 16 сентября 1908 года – святитель Серафим становится епископом Кишиневским и Хотинским. 16 мая 1912 года возведен в сан архиепископа. Боролся с «иннокентьевщиной» – распространенным в епархии антицерковным движением. Выступал за сохранение «чистого молдавского языка» в богослужении, против распространения «культурного румынского языка», которому, по его мнению, обучали молдаван сепаратисты.

В 1911 году – почетный председатель Всероссийского съезда русских людей в Москве.

С 20 марта 1914 года – архиепископ Тверской и Кашинский; прибыл в Тверь 20 апреля 1914 года. В период Первой мировой войны участвовал в организации помощи беженцам и по оснащению необходимыми средствами госпиталей и санитарных поездов, призывал епархиальный клир вступать в ряды военного духовенства, а приходских причетников – идти на военную службу. Собирал пожертвования для раненых воинов.

29 февраля 1916 года избран членом Государственного совета от монашествующего духовенства. Входил в Правую группу, был членом комиссии по делам народного просвещения.

В 1917 году как монархист был уволен с Тверской архиерейской кафедры. Участвовал в работе Поместного Собора 1917–1918 годов в Москве.

С 17 сентября 1918 года – митрополит Варшавский и Привислинский; из-за военно-политической ситуации не смог выехать в Варшаву, жил в Черниговском скиту Троице-Сергиевой лавры.

С 1920 года – в Москве, где служил в различных храмах.

24 июня 1921 года было издано постановление судебной тройки ВЧК о заключении митрополита Серафима в лагерь сроком на два года по обвинению в том, что в случае предполагавшегося выезда в Польшу он намеревался «координировать – против русских трудящихся масс – за границей фронт низверженных российских помещиков и капиталистов под флагом дружины друзей Иисуса». Однако арестовали его лишь 21 сентября того же года и заключили в Таганскую тюрьму, где тяжело заболел, а 16 января 1922 года был освобожден.

25 апреля 1922 года решением судебной коллегии ГПУ выслан в Архангельскую область, в марте 1923 года выслан в Марийскую область.

16 апреля 1924 года вновь арестован по обвинению в организации прославления преподобного Серафима Саровского в 1903 году; 14 июля освобожден из-под стражи по ходатайству патриарха Тихона, но был вынужден покинуть Москву. Жил в Воскресенском Феодоровском монастыре под городом Шуя на покое.

В 1927 году признал власть заместителя патриаршего местоблюстителя – митрополита Сергия (Страгородского) и поддержал его декларацию, направленную на подчинение советской власти.

С 23 февраля 1928 года – митрополит Ленинградский и Гдовский. Боролся как с обновленчеством, так и с «правой» оппозицией митрополиту Сергию (Страгородскому) в лице весьма сильной в Ленинграде партией иосифлян. Первое богослужение в Ленинграде совершил 18 марта в Спасо-Преображенском соборе, где прежде был ктитором; последнее – там же 24 октября 1933 года. В его управление Ленинградской епархией в Ленинграде состоялось первое массовое закрытие крупных приходских храмов (некоторые из них тут же демонстративно снесли), в феврале 1932 года были арестованы, а затем высланы практически все монашествующие.

В 1931 году целиком «безбожным» стал Кронштадт – все храмы города закрыли, все духовенство выслали. При паспортизации городского населения не получил прописку в Ленинграде и был вынужден выехать в Тихвин.

14 октября 1933 года уволен на покой.

В 1933–1934 годах жил в Москве: некоторое время в резиденции митрополита Сергия близ Богоявленского собора в Елохове, затем в поселке Малаховке, снимая две комнаты у еврейской семьи. Сочинял церковную музыку, никогда не расставался с фисгармонией (уже после канонизации, в 1999 году было впервые публично исполнено его сочинение «Листки из музыкального дневника»).

Большое внимание уделял церковному пению. Хорошо рисовал, занимался иконописью. Автор образов Спасителя в белом хитоне и преподобного Серафима, молящегося на камне, находящихся в московской церкви во имя пророка Божия Илии, что в Обыденном переулке.

30 ноября 1937 года арестован, его вынесли из дома на носилках и доставили в Таганскую тюрьму, по невозможности из-за тяжелой болезни перевезти его в арестантской машине, повезли в машине «Скорой помощи». При аресте у него изъяли рукописи второго тома «Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря», книги, музыкальные произведения, иконы, облачения.

На допросе 3 декабря отрицал, что «обрабатывал в антисоветском духе» своих почитателей. Один из свидетелей по его делу показал, что митрополит Серафим говорил: «Вы из истории хорошо знаете, что и раньше были гонения на христианство, но чем оно кончалось, торжеством христианства, так будет и с этим гонением – оно тоже кончится, и православная церковь снова будет восстановлена, и православная вера восторжествует».

7 декабря 1937 года тройка УНКВД по Московской области приняла постановление о его расстреле по обвинению в «контрреволюционной монархической агитации». Расстрелян 11 декабря на полигоне НКВД в подмосковном поселке Бутово.

Спустя более пятидесяти лет, 10 ноября 1988 года, Леонида Михайловича Чичагова полностью реабилитировали.

В 1997 году Архиерейским Собором Русской Православной Церкви причислен к лику святых как новомученик. Сбором и публикацией материалов для канонизации митрополита занималась его внучка В.В. Черная (в монашестве с 1994 г. – Серафима).

29 сентября 2011 года в Твери на Третьем Всероссийском съезде православных врачей имя Серафима (Чичагова) внесено в Золотую книгу Санкт-Петербурга.

30 июля 1931 года арестован в ссылке и обвинен в антисоветской агитации. Хозяин его квартиры, в частности, показал, что архиепископ говорил ему: «Возьмите сейчас коммуны, колхозы. Почему они бывают неудачные? Да потому, что туда попадают лодыри, тунеядцы и всякий сброд. А возьмите монастыри, в них много общего с коммунами… Можно строить колхозы, но не притеснять религию, а в результате такого враждебного отношения к религии и рождаются их колхозы-коммуны. Если бы веру оставили в покое и власть не обращала бы внимания на нее, было бы лучше. Когда народ стал бы культурнее, грамотнее, он сам бы определил, нужна ему вера или нет; и сам бы по себе культурный народ у религии стал бы относится по-иному, и новым начинаниям она нисколько не помешала».

14 декабря 1931 года Особое совещание при Коллегии ОГПУ приговорило его к трем годам ссылки в Казахстан.

В апреле 1934 года, после освобождения, уехал к матери в Томск, надеясь здесь вылечиться от малярии, которой тяжело заболел, находясь в ссылке. Однако улучшения самочувствия не наступало. В сентябре 1934 года по приглашению знакомого священника Ивана (Иоанна) Скадовского приехал к нему в город Камышин Сталинградской области, где тот отбывал ссылку.

2 октября 1934 года архиепископа Прокопия арестовали по подозрению в монархической и антисоветской деятельности. Виновным себя не признал. На допросе заявил, что симпатизирует монархии, однако не является сторонником ее насильственного восстановления и считает, что «идея неограниченной монархии в настоящее время отжила свое время, и наиболее желательным в существующих условиях для меня представляется строй, обеспечивающий полное отделение Церкви от государства и гарантирующий Церкви полную свободу и невмешательство государства во внутреннюю жизнь Церкви».

17 марта 1935 года Особое совещание при НКВД СССР приговорило архиепископа Прокопия и священника Ивана Скадовского к пяти годам ссылки в Каракалпакию в город Турткуль, куда они прибыли 7 мая того же года. В доме, где они жили, была устроена небольшая церковь, куда приходили исповедаться и причаститься и православные местные жители.

24 августа 1937 года архиепископ Прокопий и священник Иван Скадовский были арестованы по обвинению в контрреволюционной монархической агитации и организации нелегальной молельни. Виновными себя не признали. Особой тройкой НКВД 28 октября приговорены к расстрелу. Приговор был исполнен.

Священномученики Прокопий и Иоанн прославлены как местночтимые святые в 1996 году Священным синодом Украинской православной церкви. Причислены к лику святых новомучеников и исповедников Российских на Юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в августе 2000 года для общецерковного почитания.

24 сентября доставлен этапом в Кемское лагерное отделение Соловецкого ИТЛ.

С 24 сентября 1930 года и до осени 1932 года находился в заключении в Соловецком лагере, затем сослан в Казахстан.

9 сентября 1937 года арестован вместе с группой духовенства и мирян, заключен в тюрьму в г. Чимкенте. Обвинен в участии в «контрреволюционной организации церковников, возглавлявшейся митрополитами Кириллом (Смирновым), Иосифом (Петровых) и еп. Евгением (Кобрановым)», виновным себя не признал.

Расстрелян по постановлению особой тройки УНКВД по Южно-Казахстанской области от 19 ноября 1937 года, погребен в безвестной общей могиле в окрестностях Чимкента.

Прославлен Юбилейным Архиерейским Собором Русской Православной Церкви 2000 года.

В 1914 году по инициативе архиепископа Финляндского Сергия (Страгородского) святитель был переведен в Гельсингфорс с назначением настоятелем Успенского собора и Свято-Троицкой церкви. Служил в Финляндии до 1917 года. В настоящее время в его память освящена часовня при Успенском соборе.

С августа 1917 года – ключарь храма Христа Спасителя в Москве. Был одним из ближайших помощников святителя Тихона по управлению Московской епархией, участником Поместного Собора 1917–1918 годов. В 1918 году участвовал в создании православного братства при храме Христа Спасителя. В мае 1920 года и в ноябре 1921 года арестовывался по обвинению в преподавании Закона Божия детям.

Во время организованной властями кампании по изъятию церковных ценностей на квартире протоиерея Хотовицкого проходили заседания священнослужителей и мирян, где был составлен проект резолюции приходского совета, в котором от властей требовали гарантии, что пожертвования будут действительно употреблены на спасение голодающих, и выражался протест против травли в прессе церковных людей.

Был арестован и стал одним из главных обвиняемых на втором московском процессе против более чем ста священнослужителей и мирян, который проходил в ноябре-декабре 1922 года. На допросах он держался спокойно, старался выгородить других, но виновным себя тоже не признавал. В последнем слове пытался защитить других обвиняемых: «Прошу обратить внимание на тех, которые были у меня на квартире: одни из них старики, а другие – совсем молодые и ни в чем не виновные…». Приговорен к лишению свободы сроком на 10 лет с конфискацией имущества и поражением в правах на 5 лет. В октябре 1923 года о. Александра амнистировали, но уже осенью 1924 года снова отправили в трехлетнюю ссылку в Туруханский край.

Из ссылки вернулся в 1928 году. Был возведен в сан протопресвитера. Помогал Заместителю Патриаршего местоблюстителя митрополиту Сергию (Страгородскому) в управлении церковью.

В 1930-е годы служил настоятелем храма Ризоположения на Донской улице. Прихожанин этого храма А.Б. Свенцицкий, спустя много лет вспоминал: «Я присутствовал в 1936–1937 годах много раз на службе отца Александра. Высокий, седой священник, тонкие черты лица, чрезвычайно интеллигентная внешность. Седые подстриженные волосы, небольшая бородка, очень добрые серые глаза, высокий, громкий тенор голоса, четкие вдохновенные возгласы. У о. Александра было много прихожан, очень чтивших его. И сегодня помню глаза отца Александра: казалось, что его взгляд проникает в твое сердце и ласкает тебя. Это ощущение было у меня, когда я видел святого Патриарха Тихона. Так же и глаза отца Александра, светящийся в них свет говорят о его святости».

17 июня 1937 года протопресвитер Александр Хотовицкий был арестован последний раз. Обвинен в участии в «антисоветской террористической фашистской организации церковников»; расстрелян 19 августа 1937 года; место захоронения – Донское кладбище.

В 1994 году Архиерейским Собором Русской Православной Церкви прославлен в лике святых. Память – 7 августа по юлианскому календарю, а также в третью неделю по Пятидесятнице, в день празднования Собора Галицких святых.

Сначала он отбывал срок на Соловках. Лагерную жизнь батюшка принимал смиренно и безропотно. Он со всеми был приветлив, ласков, любил шутку, острое словцо. По воспоминаниям узников-соловчан, аристократизм его поведения не исчезал даже тогда, «когда он отвешивал вонючую воблу» в продовольственном ларьке, разносил посылки или мыл управленческие уборные. Но врожденный такт «и, главное, светившаяся в нем глубокая любовь к человеку сглаживали внешние различия с окружающими». Он был «так воздушно-светел, так легко-добр, что кажется являлся воплощением безгрешной чистоты, которую ничто не может запятнать».

На Соловках о. Владимира посещали родные, которые вскоре добились смягчения приговора: в ноябре 1928 года заключение в лагере заменили пятилетней ссылкой в Сибирь. Пробыв несколько месяцев в пересыльной тюрьме Ленинграда, батюшка был отправлен в глухую деревню Пьяново, что в 150 километрах от города Братска Иркутской области.

Одновременно с о. Владимиром в той же деревне отбывал ссылку также отправленный с Соловков епископ Василий (Зеленцов), непримиримый противник политики митрополита Сергия (Страгородского).

После освобождения с 1934 года служил в церкви Успения на Волотовом поле в Новгороде, став в 1935 году настоятелем кафедрального Михаило-Архангельского собора, что на Прусской улице.

14 мая 1936 года протоиерей Владимир был арестован вновь, отправлен на обследование в областную больницу для душевнобольных, где признан вменяемым, и 8 декабря 1937 года вместе с группой прихожан опять арестован по ст. 58. Оговорен как член группы «Народная демократия на основе неогосударственного капитализма». 26 декабря 1937 года в Новгороде расстрелян по решению Особой тройки. Место его захоронения неизвестно.

Причислен к лику святых новомучеников и исповедников российских на Юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в августе 2000 года для общецерковного почитания.

Именно с Александро-Невским братством была связана большая часть пастырского служения архимандрита Льва. Леонид и его брат – будущий митрополит Гурий (в миру Вячеслав Михайлович) родились в селе Опеченский посад Боровичского уезда Новгородской губернии в семье владельца артели ломовых извозчиков, соответственно 26 февраля 1889 года и 1 июля 1891 года. Братья рано осиротели, и их взяли на воспитание проживавшие в Петербурге бездетные дядя Я.С. Селюхин, заведующий Александро-Невским рынком и его жена О.А. Селюхина. Со временем Леонид закончил историко-филологический факультет Петербургского университета, где был учеником профессора Державина, занимаясь у него методикой русского языка; затем в 1915 году поступил в Духовную академию и проучился там 3 курса. Одновременно, будучи студентом, преподавал словесность в средних ученых заведениях столицы. В 1915 году Леонид пострижен в монахи Александро-Невской лавры с именем Лев, возведен в сан иеродиакона и иеромонаха (в этом же году принял монашеский постриг с именем Гурий его младший брат Вячеслав).

Уже в 1916 году братья Егоровы (как скоро стали называть в народе отцов Льва и Гурия) с разрешения епархиального начальства развили вместе с иеромонахом Иннокентием (Тихоновым) интенсивную миссионерскую деятельность. Они «пошли в народ», т. е. обратились к рабочим и деклассированным беднякам, проживавшим в районе Лиговского проспекта. На Лиговке молодые иеромонахи сняли за дешевую плату комнату и стали проводить в ней беседы для местных жителей. Там братья рассказывали те или иные события из Священной истории, сопровождая это показом диапозитивов, вели беседы о жизни, преимущественно выступая против алкоголизма. К этому дому примкнули активисты, которые стали называть себя «Братством святого Александра Невского».

На лето 1916 года братья получили от Епархиального начальства в свое распоряжение старую баржу, стоявшую на Малой Невке. В ней была устроена временная церковь, совершались литургии и проводились беседы.

Продолжая подобную деятельность, иеромонах Лев вместе с о. Гурием и о. Иннокентием создал 8 марта 1918 года при Александро-Невской лавре молодежный кружок. В состав кружка вошли многие ученицы Епархиального женского училища. Митрополит Иоанн (Вендланд) писал об этом периоде 1918 года: «По городу разнеслась слава о „братьях Егоровых". Однажды отец Гурий представился митрополиту Антонию Храповицкому, которого раньше не знал. Когда он назвал свою фамилию, митрополит воскликнул: „А, братья Егоровы, как вас не знать, вся Россия знает братьев Егоровых!"».

В январе 1919 года Владыка Вениамин предоставил членам кружка находившуюся при его покоях Крестовую митрополичью церковь Успения Пресвятой Богородицы.

Весной 1918 года о. Лев еще числился слушателем Духовной академии, но свою учебу в ней завершить не смог из-за ее закрытия. Поскольку занятия в Академии прекратились, 30 мая Духовный Собор Лавры постановил «в нужных случаях» назначать иеромонаха к служению заказных литургий и других служб по обители.

Молодой иеромонах неоднократно выполнял различные поручения Владыки, так 18 октября 1919 года он был временно командирован для восстановления монастырской жизни во Введенско-Оятском монастыре Петроградской епархии.

22 февраля 1920 года о. Льва избрали секретарем приходского совета храмов Лавры, а в 1921 году он также исполнял послушание заведующего складом обители.

Но важнейшей частью пастырской деятельности о. Льва оставалось окормление членов Александро-Невского братства. Он служил в лаврской Крестовой митрополичьей церкви, являвшейся центром братской жизни.

За каждой службой обязательно произносились проповеди. Интересный пример их воздействия в 1920 году привел в своих воспоминаниях митрополит Иоанн (Вендланд): «Каждый иеромонах говорил проповеди. И народ валил валом. А рядом стоял огромный Троицкий собор Александро-Невской Лавры, вмещавший 10 000 человек. Его возглавлял наместник митрополита – архимандрит Николай (Ярушевич). Он отличался очень красивыми проповедями. Однажды в обоих храмах одновременно проводился сбор денег на Богословский институт. В Крестовой церкви перед сбором проповедь произнес отец Лев. Он сказал: „Давайте не то, что вы приготовили для нищих, а все, что у вас есть в кошельках". Слово отца Льва было потрясающим по своей силе, и многие действительно вытряхивали свои кошельки над блюдом. Одного блюда не хватило, к нему пришлось прибавить второе. Когда этот сбор отправляли в собор, оказалось, что в маленькой Крестовой церкви собрали больше, чем в большом соборе».

В начале 1920-х годов в составе братства был создан занимавшийся богословскими проблемами кружок св. Иоанна Златоуста, заседания которого проходили по средам. Просветительская деятельность братства состояла не только в устройстве лекций, диспутов и т. п., но и главным образом в церковной работе с детьми. И возглавлял ее иеромонах Лев. Братчики делали все возможное, чтобы после запрещения изучения Закона Божия в школах, в народе не угас огонь веры. По благословению митрополита Вениамина, лаврские иноки и миряне из братства вели 69 детских кружков, в которых изучался Закон Божий. Много внимания уделялось катехизации детей – их учили церковному пению, церковно-славянскому языку.

Активно откликнулось братство на охвативший Советскую Россию после окончания Гражданской войны голод.

11 марта 1922 года наместник Лавры архимандрит Николай (Ярушевич) обратился к митрополиту Вениамину с рапортом: «Сыновне испрашиваю благословение Вашего Высокопреосвященства на открытие при Лавре питательного пункта для голодающих на средства богомольцев Св. Духовской и Крестовой церквей и при участии представителей тех и других. Добровольные пожертвования на это дело уже начались. Во главе этого дела, в качестве заведующего пунктом мог бы встать, если угодно будет благословить Вашему Высокопреосвященству, иеромонах Лев». Уже на следующий день – 12 марта Владыка написал на рапорте резолюцию: «Господь да благословит добрым успехом святое начинание», и назначил заведующим питательным пунктом о. Льва.

Забота об арестованных и осужденных выражалась в материальной помощи им и духовной поддержке, которая осуществлялась как при личных свиданиях с заключенными в тюрьме, так и опосредованно. На допросе 27 июня 1922 года о. Лев сообщил, что в помощи тем заключенным, которых они знали, члены братства старались никогда не отказывать.

В первые послереволюционные годы в Петрограде кроме Александро-Невского возникло еще несколько православных братств. 5 мая 1920 гоад в Лавре, после молебна и приветствия митрополита Вениамина, в помещении при Крестовой церкви открылась Первая общебратская конференция, на которой было принято совместное решение об объединении в союз всех существующих городских братств «на почве религиозно-просветительной и благотворительной деятельности» и о создании совета.

Во время заседаний работали пять секций, и одну из них – по работе с детьми – возглавлял о. Лев, который таким образом фактически был признан руководителем этого направления церковной деятельности в Петрограде. В совете общебратского союза о. Лев состоял вплоть до его ликвидации весной 1922 года, при этом молодой иеромонах активно занимался работой не только с детьми и молодежью, но и миссионерской преподавательской деятельностью.

С осени 1918 по июль 1922 года он читал лекции по Русской литературе в Богословско-пастырском училище. 28 марта 1922 года по предложению иеромонаха Льва совет общебратского союза решил, что «необходимы элементарные общедоступные курсы, дающие возможность каждому православному защищать свою веру», для чего следует «организовать центральное содружество для более серьезного изучения вопроса».

В апреле-июле 1921 года о. Лев был членом организационного бюро Второй общебратской конференции Петроградской епархии, исполняя обязанности организатора детской секции. Кроме того, ему поручили составлять новую братскую молитву. Активно участвовал о. Лев и в работе конференции, состоявшейся в начале августа 1921 года. А с 18 августа 1921 года до лета 1922 года он состоял в образованном при Феодоровском соборе мужском монашеском кружке Петроградской епархии, имевшем своей целью «выяснение вопросов монашеской жизни и распространение идей монашества, особенно среди учащихся». К 1 апреля 1922 года на собраниях кружка было прочитано 13 докладов, главным образом, по истории монашества, часть которых произнес о. Лев.

Кипучая пастырская деятельность молодого иеромонаха была прервана в июне 1922 года в связи с началом кампании изъятия церковных ценностей и организованного высшими органами коммунистической партии и ГПУ так называемого обновленческого раскола. После ареста патриарха Тихона и вынужденного отказа его 12 мая 1922 года от руководства Православной Церковью обновленцы более года доминировали в церковной жизни страны. Во многих районах, в том числе в Петрограде, они первоначально встретили решительное сопротивление.

28 мая митрополит Вениамин (Казанский) в своем послании к пастве отлучил петроградских обновленцев от Церкви. Именно это стало основной причиной его ареста. С 10 июня по 5 июля 1922 года в городе проходил судебный процесс над 86 священнослужителями и мирянами. Их обвиняли в организации сопротивления изъятию церковных ценностей. Надуманность процесса была очевидна, однако власти хотели любым путем, не считаясь с законностью, подавить всякое возможное сопротивление.

Поэтому репрессии обрушились и на многих руководителей и активистов петроградских братств, прежде всего наиболее близкого митрополиту Александро-Невского братства. Уже 31 мая – в день ареста Владыки Вениамина в ГПУ поступил донос осведомителя: «В городе идет агитация против прогрессивного духовенства. Агитацией руководят монахи из Лавры: архимандрит Гурий, иеромонах Лев, доктор Советов (в монашестве иеромонах Пантелеимон, кажется); ответственные братчицы: Вера Николаевна Киселева, Евгения Сергеевна Миллер, Ольга Осиповна Костецкая (живут в бывшей Духовной академии). Во главе братства стоит епископ Иннокентий, главный вдохновитель последнего воззвания Вениамина (об отлучении группы прогрессивных священников)».

Ранним утром 1 июня агенты ГПУ схватили епископа Иннокентия, о. Гурия, В. Киселеву, Е. Миллер, О. Костецкую, а также наместника Лавры епископа Николая (Ярушевича). Правда, последнего через день освободили, остальных же стали усиленно допрашивать, стремясь сфабриковать дело православных братств. В связи с этим производились новые аресты. 3 июня в 4 часа утра в Лавру вновь явились агенты ГПУ и предъявили ордер на обыск и арест о. Льва (Егорова), но найти его не смогли. Это же повторилось на следующую ночь. По подозрению в укрывательстве был задержан правитель дел Духовного Собора Лавры иеромонах Иларион (Бельский), а 16 июня все-таки арестован и о. Лев.

Проведенные допросы и обыски более 40 арестованных по делу православных братств мало что дали следственным органам. Отца Льва допрашивали дважды – 27 июня и 17 августа. Как и большинство других обвиняемых он не видел ничего предосудительного и запретного в протекавшей совершенно открыто и по сути легально деятельности братств и поэтому многое рассказал о ней, но отверг какие-либо обвинения в контрреволюции.

Доказать противодействие членов братств изъятию из храмов ценностей не удалось. Практически все арестованные говорили на допросе о своей полной непричастности к сопротивлению этой акции. 26 июля 1922 года следователь Киров составил первое обвинительное заключение на 32 человека. Организация первого братства при Александро-Невской лавре в годы Гражданской войны уже объявлялась «преступлением». Голословность обвинений была очевидной. К моменту составления заключения 5 арестованных уже выпустили из Дома предварительного заключения. А 21 августа были освобождены под подписку о невыезде почти все остальные обвиняемые кроме 7 человек, в том числе о. Лев. И тем не менее ГПУ передало дело в трибунал. 24 августа дело № 1472 по обвинению 33 членов братств в контрреволюции рассмотрел следователь Петроградского губернского революционного трибунала Лютер. В вынесенном им постановлении «контрреволюционность» братчиков мотивировать и доказать не удалось.

При этом следователь был вынужден признать, «что совершенные преступные деяния по своему характеру неподсудны суду Трибунала», т. е. для организации судебного процесса попросту нет материала. Дело было отправлено обратно в ГПУ для доследования. Но и доследование не привело к желаемым для властей результатам – арестованных не рискнули вывести на суд. В результате 14 сентября 1922 года Петроградское губернское отделение ГПУ на закрытом заседании постановило выслать 7 обвиняемых из Петроградской губернии на 2 года «как политически неблагонадежных», в том числе о. Гурия, епископа Иннокентия – в Архангельскую губернию, а о. Льва – в Оренбургскую. В отношении других 26 человек дело было прекращено.

Отец Лев отбывал почти двухлетнюю ссылку сначала в Оренбургской губернии, а затем в Западно-Казахстанской области у озера Эльтон. Во время его отсутствия в Петрограде, несмотря на репрессии, деятельность Александро-Невского братства не прекращалась, а в 1925 году вновь начала оживляться. Один за другим из ссылки возвратились все три основателя братства. Первым – еще в конце 1924 года был освобожден иеромонах Лев. Но он первоначально устроиться в штат какого-либо храма не смог и до осени 1926 года служил периодически, в качестве приписного священника для совершения ранних обеден. Занимался о. Лев в то время также переплетным делом. Позднее в его лагерной карточке 1930-х годов в качестве светских специальностей были указаны: педагог, переплетчик (стаж 2 года) и счетовод (стаж 4 года).

На 1926–1928 годы пришелся новый, относительно благоприятный период существования братства. Конечно, его жизнь и деятельность официально оставалась нелегальной, но в то же время прямо не преследовалась. В октябре 1926 года о. Льва назначили настоятелем одного из крупнейших соборов северной столицы храма Феодоровской иконы Божией Матери в память 300-летия царствования Дома Романовых на Миргородской улице[78]. Постепенно туда перешла большая часть членов братства и в 1930 году два братских хора. Отец Лев также был возведен в сан архимандрита и с марта 1926 года стал исполнять обязанности благочинного, преподавателя русской литературы и члена педагогического совета Богословско-пастырского училища.

В начале 1926 года молодые ученые Никита Мещерский и Ростислав Лобковский организовали монашеский кружок (кружок по изучению монашества) имени Иоанна Лествичника. Первоначально, до осени 1926 года его возглавлял о. Лев.

Весной 1927 года о. Лев был арестован во второй раз. В это время в Богословско-пастырском училище обучалось около 70 человек, и его популярность стала вызывать раздражение у властей. В конце апреля заведующий районным церковным столом написал городскому руководству заявления о необходимости закрыть Высшие Богословские курсы и Богословско-пастырское училище, так как они «готовят врагов советской власти». Ликвидировать эти учебные заведения в то время власти не решились, но поручили ГПУ сфабриковать «дело Богословско-пастырского училища». Аресты по нему проходили в основном в мае-июне 1927 года и серьезно затронули Александро-Невское братство.

Суть обвинения заключалась в том, что Владыки Гавриил и Григорий через педагогический совет Богословско-пастырского училища и учащихся (преимущественно из дворян) якобы организовали кружок «Ревнителей истинного православия», «на который возлагалась обязанность массового выступления при закрытии по требованию рабочих церквей, при передаче церквей другим течениям» (т. е. обновленцам) и т. п.

При обысках у некоторых учащихся и преподавателей нашли отдельные образцы религиозного самиздата того времени – седьмое письмо к друзьям М. Новоселова (от 11 мая 1923 года), антиобновленческие послания и др. Они дополнили «обвинительный материал».

Впрочем, допросы обвиняемых дали следствию немного. Архимандрит Лев, как и почти все остальные, свою вину категорически отрицал. В конце концов «дело Богословско-пастырского училища» развалилось.

19 ноября 1927 года всех арестованных освободили под подписку о невыезде, а через год – 10 ноября 1928 года дело вообще было прекращено «за недостаточностью компрометирующего материала» и взятые подписки аннулированы. Но все учебные заведения Московской патриархии к этому времени в Ленинграде (как и по всей стране) уже были закрыты.

Из хранящейся в следственном деле «Всесоюзного центра Истинного Православия» секретной переписки ОГПУ видно, что арестованные по «делу Богословско-пастырского училища» были освобождены с расчетом на то, чтобы они включились в набиравшее силу иосифлянское движение. Советскому руководству были выгодны любые новые расколы и разделения в Русской Православной Церкви, ослаблявшие ее единство.

Некоторые из освобожденных в ноябре 1927 года стали активными участниками иосифлянского движения. Но все руководители Александро-Невского братства единодушно остались верны митрополиту Сергию. Под их влиянием и практически все члены братства за редчайшим исключением не поддержали иосифлян.

С рубежа 1928–1929 годов стала нарастать волна массовых гонений и репрессий против всех течений Русской Православной Церкви. Начали закрываться и церкви при ленинградских подворьях ликвидированных монастырей, хотя официально они уже давно считались приходскими. Так, в апреле 1930 года закрыли церковь подворья Творожковского монастыря, что стало тяжелым ударом для Александро-Невского братства. Архимандрит Варлаам (Сацердотский) и архиепископ Гавриил (Воеводин) перешли служить в Феодоровский собор.

Туда же перешли и оба ранее бывших при Творожковском подворье братских хора. Регентом хора правого клироса был назначен иеромонах Серафим (Суторихин), окормлять его певчих стал настоятель собора о. Лев. Хором же левого клироса регентовала Вера Киселева, а духовным отцом певчих был архимандрит Варлаам.

На допросе 28 февраля 1923 года о. Варлаам так охарактеризовал последние годы существования братства: «После ареста Гурия Егорова и последующей его высылки руководство остатками „братства" легло на меня. Общее количество братчиц и братьев к тому времени, т. е. к 1929 г. составляло не более 50 человек… Деятельность „братства" в этот период заключалась в устройстве хоровых спевок и организации хора в Федоровском соборе. Кроме того, осуществлялась помощь высланному духовенству путем сбора денег, вещей и отправки посылок. О всей деятельности „братства" было известно Льву Егорову, который является настоятелем собора, и без его благословения в храме ничего не могло совершаться. Однако установки мои и Гурия Егорова в методах воспитания верующих отличаются от установок Льва тем, что наш с Гурием метод монашеский, Лев же Егоров, не возражая принципиально против монашества, находит возможным его существование, не уходя от современной светской жизни, то есть не меняя светского облика. С 1929 г. по настоящее время деятельность нашего „братства" в основном ни в чем не изменилась».

Отец Лев также признался следователю, что постриг в мантию около 15 женщин, но ни одной фамилии не назвал, заявив, что не помнит их. Разница в подходах о. Льва и о. Варлаама заключалась в том, что первый из них считал необходимым в изменившихся к худшему внешних условиях готовить образованных молодых людей к принятию тайного монашеского пострига с тем, чтобы они, живя в светской среде и работая в гражданских учреждениях, боролись за Церковь и несли слово Божие в массы. Второй же руководитель братства полагал, что по-прежнему необходимо создавать полулегальные общины сестер и братьев с уставом внутренней жизни, близким к монастырскому и постепенным отдалением членов общин от советской действительности и светской среды вообще.

Главный центр братства с апреля 1930 по февраль 1932 года – собор Феодоровской иконы Божией Матери, ранее был при подворье Феодоровского мужского монастыря Нижегородской епархии. Поэтому в храме и в начале 1930-х годов еще продолжало служить несколько монахов Феодоровского монастыря. Но все они признавали высокий духовный авторитет о. Льва. Он удивительно соединял исконную православную традицию с широкой культурой и тонким интеллектом. Это отражалось на всей жизни обители (т. е. подворья). Строгая уставность богослужения и постоянные проповеди. Строгий порядок, никакой давки, никакой толкотни, и наряду с этим, никакой суровости, никаких строгостей. Монахи его уважали, но не боялись. Он любил молодежь и умел ее привлекать. В обители мирно уживались малограмотные старички – иеромонахи, оставшиеся от Ипатьевского монастыря, и монахи-интеллектуалы, привлеченные отцом Львом».

В 1930-х – начале 1932 годов архимандрит Лев уже окормлял большую часть братчиц (при приеме он вручал им белые платки).

Отец Лев действительно считал необходимым проявлять определенную осторожность и осмотрительность, понимая, что ОГПУ может в любой момент выйти на братство и разгромить его. Именно поэтому он, как уже отмечалось раньше, активно способствовал развитию института тайного монашества. Это отмечали позднее в своих показаниях многие арестованные священнослужители. Так, архимандрит Алипий (Ивлев) на допросе говорил: «Лев Егоров руководит духовными детьми, воспитывая из них активных, внутренне монашествующих, но не теряющих светского облика борцов за церковь. Это относится, главным образом, к ученикам Егорова Льва – мужчинам, которых он старается воспитать в монашеском духе для пополнения кадров духовенства».

Важная заслуга архимандрита Льва состояла в том, что он неустанно стремился расширить ряды братства, привлекая в него образованных молодых людей.

Активное стремление архим. Льва превратить приход Феодоровского собора в оплот Алесандро-Невского братства даже вызывало сопротивление у некоторых старых членов церковно-приходского совета (двадцатки). Свою роль в этом, видимо, сыграл и конфликт прежнего настоятеля храма протоиерея Иоанна Титова с о. Львом. Согласно свидетельству иеромонаха Вениамина (Эссена), оставшийся служить в соборе с «понижением» о. Иоанн был недоволен этим. В результате часть старых членов приходского совета в декабре 1928 года обратилась к заведующей церковным столом Володарского райисполкома Леопольдовой с просьбой снять архимандрита Льва с регистрации, жалуясь, что настоятель пытается давно входящих в состав двадцатки «мужиков» заменить на новых «интеллигентных людей». К счастью, конфликт был скоро разрешен, до вмешательства властей дело не дошло, и о. Лев смог продолжить свою миссионерскую деятельность.

Несмотря на фактически нелегальное существование, под руководством архимандрита Льва братство продолжало строжайше запрещенную советскими законами общественно-благотворительную деятельность (помощь бедным, заключенным, монастырям епархии, обучение детей Закону Божию). Ряды братчиков и в конце 1920-х – начале 1930-х годов заметно пополнялись образованными и активными молодыми людьми, некоторые из которых (иеромонах Серафим Суторихин, иеродиаконы Афанасий Карасевич, Нектарий Панин и др.) приняли монашеский постриг. И почти всех из них постригал в Феодоровском соборе о. Лев. В это же время архимандрит окормлял несколько не входивших в братство женских монашеских общин, в частности 6 насельниц подворья Успенского Моквинского женского монастыря в пос. Вырица, которых он удержал от присоединения к иосифлянам.

Полная трагизма и жертвенного служения история братства завершилась в начале 1932 года. Его судьба была предопределена развернутой кампанией массовых арестов священнослужителей и, прежде всего, монашествующих. Общее количество арестованных в ночь с 17 на 18 февраля составляло около 500 человек, в том числе более 40 членов Александро-Невского братства. Все арестованные в ночь с 17 на 18 февраля были разбиты на несколько отдельных следственных дел, в среднем по 50 человек в каждом. И лишь в отношении Александро-Невского братства органы ОГПУ сделали исключение, сфабриковав огромное дело почти на 100 человек. Оно подразделялось на 2 части, каждая из которых имела свое обвинительное заключение. Первое было составлено на 41 человека, арестованного в Ленинграде, а второе – на 51 человека из «филиалов» братства на периферии.

Следствие проводилось в ускоренном порядке. «Контрреволюционная деятельность» членов братства представлялась следователям очевидной без необходимости добывать какие-либо серьезные доказательства. Поэтому допросы арестованных чаще всего проводились один-два раза и лишь в исключительных случаях трижды. Отец Лев допрашивался дважды – 29 февраля и 2 марта. На вопрос о политических убеждениях он ответил: «Стараюсь не мешать строительству социализма. Не сочувствую антирелигиозной политике советской власти». Архимандрит вообще отрицал существование братства, говоря, что оно распалось в 1922 году. Отрицал он и сбор средств в Феодоровском соборе для помощи ссыльным, а также все другие обвинения.

Лишь после предъявления ему на втором допросе фотографии хора правого клироса собора он сообщил некоторые имена изображенных на ней, заявив, что остальных духовных детей назвать отказывается.

Все следствие длилось лишь около месяца, и 15 марта 1932 года начальник Полномочного Представительства ОГПУ в Ленинградском военном округе И. Запорожец утвердил обвинительное заключение на первую группу арестованных в области монашествующих, а 19 марта – на основных активистов братства в количестве 41 человека. Суть обвинительного заключения сводилась к стремлению представить братство в виде мифической контрреволюционной организации, которая якобы со времени своего создания в 1918 году непрерывно вела активную борьбу с советской властью. Открытого суда не было. 22 марта 1932 года выездная комиссия Коллегии ОГПУ вынесла подсудимым приговор – от лишения права проживания в Ленинграде и Ленинградской области на 3 года до 10 лет лагерей. К максимальному сроку наказания был приговорен и о. Лев.

Его дальнейшая подлинная судьба оставалась неизвестной до недавнего времени. Органы госбезопасности сообщили родственникам ложную информацию о смерти о. Льва 25 января 1942 года в лагере в поселке Осинники Кемеровской области от несчастного случая на шахте.

Однако на самом деле все было иначе. 18 апреля 1932 года архимандрит Лев поступил в отделение Черная речка Сибирского лагеря (Сиблага), расположенное в Кемеровской области. С конца месяца он трудился в шахте пос. Осинники под г. Новокузнецком. Работа была чрезвычайно тяжелой, и, по мнению лагерного начальства, о. Лев не проявлял требуемого усердия. Поэтому ему, как правило, отказывали в проведении регулярно практикуемых тогда «зачетов» – снижение срока за «ударный труд» без взысканий. Такие отказы последовали 25 января 1933 года «за недисциплинированность», 18 мая 1933 года – «за халатное отношение к работе» и 3 сентября 1933 года без указания причины. Лишь 12 января 1934 года срок был впервые снижен на 30 дней. Но уже через несколько дней, словно спохватившись, лагерные власти обвинили архимандрита в контрреволюционной агитации среди заключенных.

Доказательств подобной агитации в деле о. Льва нет, но 28 января 1934 года специальная комиссия ОГПУ постановила перевести его в штрафной изолятор сроком на 2 года, считая срок с момента водворения, которое произошло 20 марта 1934 года. В это же время Тройка Полномочного Представительства ОГПУ по Западно-Сибирскому краю приговорила обвиняемого к увеличению срока заключения в исправительно-трудовом лагере на 2 года.

Тяжелейшие условия пребывания в штрафном изоляторе не сломили архимандрита. Как и прежде он получал отказы в снижении срока по «зачетам» с сентября 1934 года по январь 1936 года – 6 раз. Наконец, в конце марта 1936 года о. Льва перевели из изолятора в Ахпунское отделение Сиблага (на станцию Ахпун Таштагольского района Кемеровской области).

Здесь он по-прежнему трудился в шахте, иногда по 14 часов в сутки возил вагонетки с породой, имея согласно медицинской справке того времени, «миокардит и грыжу белой линии живота».

3 января 1937 года условия лагерного заключения вновь ухудшились – архимандрита поместили в 6-ю колонну Ахпунского отделения, где содержались почти исключительно осужденные за «политические преступления». Здесь о. Лев сблизился с приговоренным к пяти годам лагерей немецким мастером-чулочником Матиасом Грабовским, когда-то в 1917 году дезертировавшим из немецкой армии и с тех пор жившим в России. Они часто обсуждали вместе статьи поступавших в лагерь газет.

С лета 1937 года в советских лагерях, как и по всей стране, была развернута массовая кампания арестов. Не пережил страшное время «большого террора» и о. Лев. Началась лихорадочная фабрикация следственных дел, и лагерное начальство посчитало, что заключенные Егоров и Грабовский вполне могут сойти за членов «контрреволюционной фашистской группы». 2 сентября 1937 года уполномоченный отдела охраны лагеря М. Дрибинский подписал постановление о привлечении намеченных жертв к уголовной ответственности и помещении их в арестное помещение.

В тот же день состоялся допрос, который проводил сам Дрибинский. Несмотря на то что применение пыток в то время было повсеместной практикой на допросах, и о. Лев им наверняка подвергался, он категорически отверг обвинение в контрреволюционной агитации среди заключенных и виновным себя не признал. При этом архимандрит не скрывал своих взглядов, мужественно заявив следователю: «Я по своим убеждениям являюсь глубоко религиозным человеком, посвятившим всю свою жизнь служению Богу, и целью моей жизни является ведение религиозной пропаганды в массах, поэтому я вел, веду и всегда буду вести религиозную пропаганду среди окружающих меня людей».

На предложение же Дрибинского назвать фамилии лиц, ведущих контрреволюционную подрывную работу в лагере, о. Лев ответил, что не может этого сделать: «…мне не известно кто этим занимается, но даже если бы я что-нибудь знал о лицах, ведущих к/р-подрывную работу в лагере, то все равно об этом ничего не сказал бы, так как по моим убеждениям мне чуждо всякое доносительство». После вероятных избиений последовало повторное требование следователя сообщить факты «контрреволюционной деятельности» Грабовского и других лиц, на что архимандрит также мужественно сказал: «Я вторично заявляю, что категорически отказываюсь давать какие-либо показания о известных мне к/р взглядах з/к Грабовского, а что касается вопросов его практической к/р деятельности в лагере, то я об этом ничего не знаю, а также мне не известно, кто из з/к проводит в лагере к/р подрывную работу, но если бы я даже и знал фамилии этих лиц, то повторяю, что все равно не назвал бы их следствию».

Желая спасти от ареста своего брата – архимандрита Гурия, проживавшего в то время в Ташкенте, о. Лев ответил на допросе, что у него нет близких родственников. Следует отметить, что как монах он мог считать себя не имеющим родных. Однако следователь из доноса знал, что заключенный вел нелегальную переписку с братом, и стал добиваться признания этого факта. Но архимандрит твердо заявил, что за время нахождения в Ахпунском отделении не вел никакой переписки – ни легальной, ни нелегальной.

6 сентября состоялся второй и последний допрос. На требование признать себя виновным в систематическом проведении совместно с Грабовским активной контрреволюционной фашистской агитации пораженческого характера архимандрит ответил лишь следующее: «Я совместно с з/к Грабовским к/р агитации среди лагерников не вели, а только вели между собой к/р разговоры, причем никто из лагерников никогда не присутствовал при ведении нами данных разговоров» (вероятно, отрицать очевидный факт существования этих разговоров не имело смысла).

Не сумев сломить обвиняемых, Дрибинский использовал в качестве «доказательств вины» сфабрикованные свидетельства надзирателей и других заключенных.

Несколько соседей по бараку под угрозами заявили, что заключенный Егоров якобы вел систематическую антисоветскую агитацию, а осужденный на 10 лет брянский крестьянин М.К. Пономарев показал: «Лично мне он доверял, и когда около нас с ним не было никого из посторонних, высказывал свои контрреволюционные настроения, говоря, что был и всегда будет непримиримым врагом Сов. власти. В беседах со мной он неоднократно заявлял: „Надо твердо верить в силу Бога, тогда все будет хорошо, а нашим мучениям скоро придет конец“. Егоров систематически говорил: „Зачем совершилась эта проклятая революция, как хорошо нам жилось раньше при царе-батюшке, ну ничего, скоро снова все изменится и вернется доброе старое время". Касаясь вопроса введения новой Конституции, он говорил: „Конституция – это очередной обман большевиков в целях дурмана масс“».

Следствие было коротким. Уже 7 ноября Дрибинский составил обвинительное заключение, в котором говорилось, что архим. Лев «систематически, совместно с з/к Грабовским проводил среди заключенных активную к/р агитацию пораженческого характера».

13 сентября обвинительное заключение утвердил начальник отдела охраны лагеря лейтенант госбезопасности Писклин, и в тот же день тройка Управления НКВД Западно-Сибирского края приговорила о. Льва к высшей мере наказания. Священномученика расстреляли 20 сентября 1937 года.

На следствии она проявила удивительное мужество, и в отличие от многих не назвала ни одной фамилии. Именно это качество: никогда никого не предавать, – будет свойственно святой мученице до смерти. Вместо доказательств вины, в материалах дела Екатерины Арской неоднократно подчеркивается ее сословное происхождение; в обвинительном заключении фраза «бывшая дворянка, жена царского полковника» выделяется крупным шрифтом. Екатерину Андреевну приговорили к 3 годам заключения в исправительно-трудовом лагере и отправили в Карлаг НКВД в Казахстане.

После освобождения ей запретили проживать в Ленинграде, и Екатерина Андреевна поселилась в городе Боровичи в Новгородской области, где и работала в мастерской, изготовлявшей одеяла. Родных в этом городе у нее не было, но там были близкие ей по духу люди, так как Боровичи стали местом ссылки для репрессированных. Здесь жил владыка Гавриил (Воеводин), с которым Екатерина Андреевна проходила по делу Александро-Невского братства, были и другие знакомые из духовенства.

В 1937 году Екатерину Андреевну снова арестовали по делу архиепископа Гавриила (Воеводина) и сослали уже в Боровичскую тюрьму. Местные власти провели массовые аресты всех ссыльных и репрессированных за веру. А потом на допросах под пытками вынуждали «сознаваться» в различных преступлениях. Немногие смогли выстоять на этих допросах. Почти все арестованные вольно или невольно оговаривали кого-то, подписывали признания своей вины, чтобы прекратить пытки и издевательства. Екатерина Арская отказалась признавать обвинения.

10 декабря 1937 года особой тройкой НКВД Екатерине Андреевне Арской и еще пятидесяти осужденным по этому делу вынесли смертный приговор. 17 декабря 1937 года Екатерину Андреевну расстреляли вместе с другой святой новомученицей – княжной Кирой Оболенской. Определением Священного синода от 7 мая 2003 года Екатерина Петроградская прославлена как священномученица по представлению Санкт-Петербургской епархии. День памяти новомученицы 17 декабря.

После вынесения приговора Киру Ивановну выслали этапом из Ленинградской тюрьмы в Белбалтлаг в городе Кемь в Архангельской области, а затем перевели в Свирьлаг в городе Лодейное Поле в Ленинградской области. В лагере она работала педагогом и медсестрой, работала много и усердно, за что была освобождена досрочно. Въезд в город ей запретили, и она поселилась за 101-м километром от Ленинграда.

В 1936 году Кира Ивановна переехала в город Боровичи, где стала преподавать иностранные языки в неполной средней школе. Кира Ивановна общалась со всеми верующими людьми, гонимыми советской властью. Здесь встретились две Петроградские мученицы, сестры Александро-Невского братства, прихожанки Феодоровского собора: княжна Кира Оболенская и Екатерина Арская. Они были поистине духовно близки друг другу, и обстоятельства их мученического подвига невероятно и удивительно схожи.

Боровичи в то время являлись местом ссылки духовенства, церковных активистов из числа мирян Ленинграда и его окрестностей. Здесь находился на поселении, после освобождения из лагеря, Ленинградский владыка архиепископ Гавриил (Воеводин) с некоторыми священниками города, лица дворянского звания, непонятно каким образом уцелевший генерал Колчаковской армии Д.Н. Кирхман и многие другие. Все эти лица вместе с духовенством Боровичей, а также и другие неугодные советской власти личности этой местности, подлежавшие, по сталинской разнарядке, уничтожению, были арестованы осенью 1937 года и объявлены единой контрреволюционной организацией.

Главную роль отвели архиепископу Гавриилу, а всего по этому делу проходило 60 человек. Все они: «Сужители культа, монахи, церковники, странствующий элемент, кулаки, торговцы, дворяне, князья, генерал Белой армии, бывший пристав» – были якобы завербованы в эту организацию архиепископом Гавриилом. Среди прочих завербованных оказались и княжна Кира Ивановна Оболенская. Ей, как и всем прочим, вменили в вину фантастические по своей сути вещи: активная борьба с советской властью и пропаганда установления фашистского строя в СССР, агитация против колхозного строительства, агитация за проведение в Верховный Совет своих единомышленников и пр. Сфальсифицированный характер всех этих чудовищных обвинений будет доказан через двадцать лет, в 1958 году.

«В деле отсутствуют объективные доказательства о том, что из числа осужденных лиц по делу была организована контрреволюционная организация и что она проводила антисоветскую агитацию. К моменту ареста привлеченных лиц органы НКВД не располагали материалами, подтверждающими наличие контрреволюционной организации. Из материалов дела видно, что привлеченные лица осуждены были незаконно», – говорится в реабилитационной части Боровичского дела. Пятьдесят одного человека сталинская диктатура расстреляла по делу № 1а/1307 без всякого состава преступления, девятерых заточила в концлагере, из них один только дожил до освобождения. Но прежде, чем власть обагрила кровью ни в чем не повинных людей, она пыталась уничтожить этих людей морально, потребовав от них под пытками собственноручных признаний никогда не совершавшихся ими поступков.

Арестованную Киру Ивановну Оболенскую подвергли первому допросу в день ареста, 21 октября 1937 года. Он носил ознакомительный характер: потребовали назвать родственников и знакомых, в числе которых прозвучало имя архиепископа Гавриила, известного арестованной с 1923 года, когда она проживала в Ленинграде. Через три с половиной недели тюремного заключения, 14 ноября, Киру Ивановну вызвали на повторный допрос, оказавшийся очной ставкой. Ибо никаких признаний, даже после трех недель камеры и методов физического воздействия, добиться от самой арестованной не удалось. На этой очной ставке следователь устроил арестованной встречу с одним из не выдержавших давления священников, согласившимся дать против нее изобличающие показания. Органы надеялись, что эти показания вчерашнего единомышленника сломят дух арестованной и убедят ее в бессмысленности «запирательства».

Священник говорил на очной ставке, что Воеводин сам поведал ему о принадлежности Оболенской к тайной контрреволюционной организации. Он также привел в качестве доказательства беседу между Воеводиным и Оболенской, подтверждающую наличие между ними политической связи.

«Показания Л. не подтверждаю. Отрицаю категорически», – ответила Кира Ивановна на предложение следователя подтвердить показания свидетеля Л. На следующий день, 15 ноября, подследственная К. Оболенская была подвергнута очередному допросу, который также явился очной ставкой. Обвиняемый И. А. уличал ее в контрреволюционном заговоре с Воеводиным, происходившем на квартире священника Н.И. Воскресенского. На это новое обвинение последовал тот же ответ арестованной: «Показания И. А. И. не подтверждаю».

В тот же день органы предприняли последнюю попытку склонить Киру Ивановну к даче ложных показаний. «Вопрос: Следователю известно, что вы состояли в контрреволюционной организации церковников и на деле проводили контрреволюционную работу. Настаиваю дать правдивые показания. Ответ: Нет, в контрреволюционной организации церковников я не состояла и работы в ней никогда не проводила».

Архиепископ Гавриил не выдержал давления органов НКВД и поставил свою подпись под сфабрикованными показаниями. Не выдержал пыток и офицер Царской армии Колчаковский генерал Кирхман, давший показания против двоих человек. Каким же образом арестованной Кире Ивановне Оболенской удалось оказаться победительницей в этом противостоянии карательной машине, безжалостно и жестоко вырезавшей духовную и культурную элиту шестой части мира? «Виновной себя не признала», – сказано в протоколе особой тройки УНКВД ЛО, приговорившей княжну К.И. Оболенскую к расстрелу. (Приговор приведен в исполнение 17 декабря 1937 года.) В этой лаконичной записке заключена тайна мученицы нашего времени.

Племянница Киры Ивановны, Кира Константиновна Литовченко, ныне здравствующая и проживающая в Петербурге, хорошо помнит Киру Ивановну и ее внезапное исчезновение в 1937 году. «Тетя Кира, – говорит она, – к нам приходила часто, когда мы жили на Сергиевской (с 1923 – ул. Чайковского. – Б. А.) улице, и они с мамой беседовали на разные темы, которые я по возрасту своему еще не могла понять. Она была теплый, добрый ласковый и уютный человек – бывают такие люди. Я помню как мы с ней сидели на балконе. Тогда еще было много церквей в округе, и начинался вечерний колокольный звон, благовест, и тетя Кира мне говорила: „Как вечером приятно это слышать"

Может быть, поэтому я и люблю вечер, сумерки, что всегда вспоминаю, как мы тогда сидели вместе, слушали. Когда тетя Кира исчезла, перестала к нам приходить, я спрашивала, где она, и мама, не желая говорить правду, сказала, что она ушла в монастырь». Ее мама не могла поведать ей в то время всю правду о земном шаре, на котором люди одержимые бесчеловечной жестокостью и облеченные властью, методично истребляют себе подобных. Причем, не только абсолютно ни в чем не повинных, но и отличающихся чертами подлинной нравственной красоты. Потому что после такой правды о мире очень могло случиться, что девочка отказалась бы в нем жить дальше. Теперь она знает правду о своей родственнице, в том числе и ту, что ее тетя, княжна Кира Ивановна Оболенская, проявившая в кровавом застенке гонителей Истины необычайную высоту духа и явившая образ святости в мире, охваченном мраком безбожия, принадлежит к числу великих женщин-христианок XX столетия.

Кира Ивановна Оболенская оказалась одной из очень немногих, кто не дал никаких показаний, никак и ни в чем не оговорил ни других, ни себя. Ей было уже за 40, но она была все та же хрупкая княжна-учительница. Измученные голодной жизнью 1920-х годов, заключением в лагере, ссыльной жизнью, новым арестом и допросами, две женщины – новомученицы Кира и Екатерина – своей праведной жизнью заслужили от Господа силы претерпеть до конца. Они не дали под пытками никаких показаний, не назвали ни одного человека, и даже не признали ни одного обвинения против себя.

Новомученица Кира прославлена в лике святых в 2003 году.

«Целью кружка было поддержание духовно-нравственного общения с больной, а также воспитание в этом духе; проведения в квартире болящей панихид, молебнов, молитвенных собраний в наше развращенное и безбожное время». Кроме перечисленных лиц и самой Вейерт, в кружок входили также Анна (Аня) Варламовна Алексеева, медсестра Зинаида Ермиловна, Анастасия Лукачева, Екатерина Ивановна, Мария Петровна Харитонова, Поля и другие, ныне известные только по именам. То были в основном двадцатилетние девушки из самой Гатчины, чуткие сердцем, сострадательные и воспитанные родителями в православной вере. Некоторые позднее и пострадали за свою веру. Раньше всех была выслана Вера Ивановна, за нею, тоже в 1932 году, последовала Ольга Эдуардовна…

Кроме них к матушке постоянно приходили другие гатчинцы из «бывших» – генерал Алексей Алексеевич Епанчин и его дочь Надежда (монахиня закрытого Нежадовского монастыря), генеральша Екатерина Ивановна Теляковская, адмиральша Пац-Помарнацкая, а также монахини из местного Покровского подворья Пятогорского монастыря, и великое множество почитателей из числа православных – «не только из городского населения, но крестьяне и приезжие из разных мест (прежде всего, Петрограда) с целью получить от нее совет, как поступить в тех или иных постигших их неудачах». При этом за утешением приезжали люди самого разного возраста, положения и образования: от необразованных работниц до университетских профессоров, от приходских батюшек до архиереев.

В марте 1927 года учитель И.М. Андреевский, ожидая приема, увидел среди многочисленных фотографий приемной комнаты два снимка. На первом был запечатлен митрополит Вениамин (Казанский) и ниже шла надпись: «Глубокочтимой страдалице матушке Марии, утешившей, среди многих скорбящих, и меня грешного». На второй – митрополит Иосиф (Петровых) с трогательным посвящением из его замечательного духовного дневника «В объятиях Отчих».

Андреевский, сам получивший утешение от матушки Марии, стал также свидетелем ее чудесного воздействия на других. «Юноша, унывающий после ареста и ссылки отца-священника, вышел от матушки с радостной улыбкой, сам решившись принять сан диакона. Молодая женщина от грусти пришла к светлой радости, также решившись на монашество. Пожилой мужчина, глубоко страдавший от смерти сына, вышел от матушки выпрямленный и ободренный. Пожилая женщина, пошедшая с плачем, вышла спокойная и твердая». И таких людей были не десятки, а многие и многие сотни: в России после Гражданской войны и красного террора было столько горя, несчастья и скорби!

В конце жизни физическое состояние матушки настолько ухудшилось, что любое прикосновение вызывало нестерпимую боль. Она даже говорила с трудом, сквозь зубы. Несмотря на это, она по-прежнему принимала тех, кто нуждался в ее молитвенной помощи и совете.

19 февраля 1932 года матушку Марию вместе с сестрой арестовали в ходе акции по «Изъятию монахов и монашек», которая проходила по всей стране. Привезенной на грузовике из Гатчины, неизлечимо больной калеке предъявили стандартное обвинение по ст. 58/10: «Участвует в нелегальных сборищах, где читается Евангелие, на которые приглашается местное население, и в беседах на религиозные темы ведет антисоветскую агитацию». Действительной причиной ареста было огромное духовное влияние матушки Марии. Она «была настолько популярна, что ее считают даже ясновидящей и предсказательницей… Слава ее святости была большая и далеко за пределами района».

Поместили Св. Марию в больницу Дома предварительного заключения[84], тюремные врачи поставили ей свой диагноз: больная страдает «ревматизмом и подагрой в течение двадцати лет, настолько в сильной форме, что находится в вынужденном лежачем положении на спине в течение всего времени своей болезни. В настоящее время она представляет из себя редкую уродливость, и болезнь ее в данном состоянии неизлечима». На основании этого диагноза в больнице имени 25 октября[85] куда ее, беспомощную и совершенно недвижимую привезли со Шпалерной, из Дома предварительного заключения, монахиню подвергли мучительным операциям: подрезали ей сухожилия…

Как удалось недавно документально установить, здесь монахиня Мария и скончалась 5 апреля 1932 года. За две недели до смерти, 22 марта, выездной сессией коллегии ОГПУ ей вынесли приговор: «Лишить права проживания на три года (в центральных и пограничных областях) с прикреплением к избранному месту жительства», что означало высылку в глухую провинцию. Сестре матушки – Юлии дали три года концлагеря. Различные сроки ссылки и лагеря получили также монахини из Покровского подворья, почитавшие матушку. Власти так боялись праведницы, что осудили ее, несмотря на мучительный недуг.

Передачи в больницу для арестованной монахини Марии принимали в течение месяца. А затем однажды передачи не приняли и кратко сообщили: «Умерла в госпитале».

Из Александровской больницы усопшую выдали двоюродной сестре для погребения на Смоленском кладбище, предупредив, что сделано это должно быть без огласки.

Весть о том, где похоронена праведная Мария Гатчинская, быстро разнеслась по городу и его окрестностям, и ее могила вскоре стала местом паломничества для многих православных людей. С нее брали землю, масло из неугасимой лампады, огарки свечей… Очень часто на ней служились панихиды иосифлянскими батюшками или странствующими иеромонахами из закрытых обителей. Любой богомолец, приходивший помолиться блаженной Ксении, почитал своим долгом поклониться и многострадальной Марии Гатчинской. Искреннее народное почитание праведницы Марии за истекшие восемьдесят с лишним лет не угасло, а только лишь на время померкло. За долгие годы господства официального атеизма ни в стране, ни в нашем городе верующих людей не прибавлялось. Но сейчас происходит обратное: люди ищут дорогу к храму и матушка Мария им помогает обрести Веру.

В 1981 году Св. Мария была прославлена в сонме новомучеников и исповедников Российских Русской Православной Церкви За рубежом. Спустя 25 лет такое прославление произошло и на Родине. В течение трех лет Гатчинское благочиние епархии СПб собирало и обобщало материалы, связанные с жизнью святой. Написанные в результате этой работы житие матушки Марии стало основанием для ее канонизации, которая произошла 17 июля 2006 года.

А 26 марта 2007 года на Смоленском кладбище в Санкт-Петербурге были обретены святые мощи мученицы Марии Гатчинской, которые затем торжественно перенесли в Гатчинский Павловский собор, где они покоятся ныне.

Большинству из нас свойственно преуменьшать свои силы. Сталкиваясь с несчастьем, с несправедливостью, с бедой, мы часто опускаем руки со словами: «А что я могу?!» Или «Что мы можем?! Мы люди маленькие!» Такое, с позволения сказать, «непротивление», такая покорность – великое искушение и неправда. Даже лишенный всего того, что мы в обыденной жизни не ценим – здоровья, способности двигаться, испытывая чудовищные физические страдания, во времена гонений и репрессий, человек, устремленный к Богу, способен сподобиться даже святости. Пример тому подвиг земной жизни матери Марии.

В самую тяжелую годину гонений на православную веру жила в России святая монахиня Мария, которая несла людям утешение в скорбях и бедах, которая помогает нам и сейчас.

Второго июля 1937 года Политбюро ЦК приняло решение о широкомасштабной операции по репрессированию, выявлению шпионов и диверсантов. По плану, утвержденному для Ленобласти, тройка УНКВД должна была осудить в течение трех месяцев: по первой категории, т. е. приговорить к расстрелу, – 4000 человек; по второй категории, т. е. к заключению в лагеря – 10 000 человек. С 5 августа 1937 года началось выполнение этого поистине дьявольского плана. Арестовывали по доносам, на основании подложных протоколов, даже по анкетным данным. По графе «социальное происхождение» мог быть арестован любой священник и монашествующий. Изощренные пытки стали нормой следствия. К декабрю 1937 года планы арестов и расстрелов были перевыполнены!

В 1937 году в Ленинграде и Ленобласти расстреляли свыше 20 000 человек, так что понадобился новый могильник для массовых захоронений. Им стала Левашовская пустошь. Ныне внешне это обычный лесопарк, только множество символических крестов, памятных камней, табличек на деревьях, которые устанавливают родственники убиенных, напоминают о трагедии. Между деревьями тянутся странные рвы – это просевшие от времени погребальные ямы, как будто морщины, состарившие землю от горя и невыплаканных слез по детям своим, замученным и невинно убиенным. Этот клочок земли представляет собой не что иное, как огромный мощевик земли Русской.

Отдельный деревянный крест на Левашовской пустоши – блаженной памяти репрессированных насельниц Горицкого Воскресенского женского монастыря. Их погрузили на шаланды, которыми чистили каналы, вывозя ил. У судна открывалось дно. На такую шаланду погрузили горских монахинь – около 50 стариц. Капитан Мережин вывел судно на Белое озеро и открыл дно… В бинокль видел, что старицы еще долго держались друг за дружку кольцом. Когда посмотрел вновь – нет их уже, потонули.

Арест о. Николая последовал 26 июня 1937 года, его обвинили в контрреволюционной пропаганде среди населения села Рыбацкое. «Никакой я контрреволюционной пропаганды среди населения не вел», – ответил на первом допросе арестованный. Через неделю тюремного нажима он был вызван на второй допрос. Последовало еще 10 дней содержания в камере, а может, и в карцере. И на третьем допросе священномученик смело отрицает все сфабрикованные против него обвинения. Четвертый и последний допрос 8 августа был очной ставкой. Еще целых два месяца после этого провел о. Николай в первой следственной тюрьме Ленинграда в ожидании приговора. И только 7 октября этот приговор о высшей мере наказания вынесла особая тройка управления НКВД по Ленинградской области.

Протоиерей Николай расстрелян 14 октября 1937 года, в день праздника Покрова Пресвятой Богородицы, – престольного праздника той церкви, в которой прошло земное служение этого пастыря.

Он был большим почитателем иконы Божией Матери «Державная» и каждую пятницу служил перед ней акафист. Очень чтил Козельщанскую икону Божией Матери.

В конце 1920-х годов – известный священник-иосифлянин. В декабре 1927 года входил в состав делегации к митрополиту Сергию (Страгородскому).

19 сентября 1930 года арестован и заключен в Арсенальную тюрьму[90]. 8 октября 1931 года коллегией ОГПУ осужден по обвинению в участии в контрреволюционной монархической церковной организации (ст. 58–10, 58–11 УК РСФСР, групповое дело «Истинно-Православных») и приговорен к 10 годам исправительно-трудовых лагерей.

До отправки на строительство Беломорканала просидел в одиночной камере полтора года. В 1931 году отправлен в Белбалтлаг. В лагере его отправили на учебу на фельдшера, и он работал после этого в лагерях как фельдшер.

Освобожден досрочно, вернулся из заключения в 1937 году, но не в Ленинград, а в Новгород. Жил на хуторе Гнездышко Окуловского района Новгородской области. Работал лекпомом в детдоме им. Ушинского. Тайно служил.

Арестован 6 августа 1937 года. При аресте нашли в кармане у о. Викторина Евангелие, что усугубило его вину. Помещен в тюрьму г. Боровичи Ленинградской области.

15 декабря 1937 года тройкой при УНКВД по Ленинградской области осужден по ст. 58–10, 58–11 УК РСФСР и приговорен к высшей мере наказания – расстрелу.

Расстрелян 28 декабря 1937 года в городе Боровичи.

Причислен к лику святых новомучеников российских постановлением Священного синода Русской Православной Церкви 25 марта 2004 года для общецерковного почитания.

Во время служения в Ленинграде дважды арестовывался. Находился в тюрьме с декабря 1924 по апрель 1925 года по обвинению в неуплате налогов, был приговорен к условному сроку лишения свободы. По воспоминаниям протоиерея Михаила Чельцова, «на суде он держал себя неожиданно, к удивлению всех, мужественно, отвечал безбоязненно, но любезно». Вторично находился в заключении с марта по ноябрь 1927 года по обвинению в создании кружка «Ревнителей истинного Православия».

После издания Заместителем Патриаршего местоблюстителя митрополитом Сергием (Страгородским) «Декларации», провозглашавший полную лояльность большевистской власти, осторожно поддержал митрополита Иосифа (Петровых), ставшего во главе правой оппозиции митрополиту Сергию. Поминал за богослужением только Патриаршего местоблюстителя митрополита Петра (Полянского), без поминовения его Заместителя. По словам протоиерея Михаила Чельцова, владыка Григорий «в тиши своей кельи стал настоящим объединителем всех недовольных епископом Николаем (Ярушевичем), митрополитом Сергием и его Синодом – всех ратующих за митрополита Иосифа. Умный и тактичный, он сам как-то не выставлялся, оставался как бы в тени, но все к нему сводилось и от него исходило».

В мае 1928 года митрополит Сергий назначил его епископом Феодосийским, викарием Таврической епархии, что означало удаление владыки Григория из Ленинграда. К месту назначения не поехал, ушел на покой. Жил в Коломне, с 1931 года – в Москве, с 1932 – в поселке Жаворонки Московской области, с 1933 – в городе Кашине. Работал над богословскими трудами, в том числе над комментариями к Евангелиям («Евангельские образы»; из них наиболее известна его работа «Благовестие святого евангелиста Марка (духовные раз мышления)»). Направлял письма своим духовным чадам. Продолжал находиться в оппозиции митрополиту Сергию.

16 апреля 1937 года арестован в Кашине и отправлен в Калининскую тюрьму. Был обвинен в том, что «являлся руководителем контрреволюционной группы фашистско-монархической организации в г. Кашине». Виновным себя не признал, на допросе показал, что «никаких разговоров на политические темы и, в частности, по вопросу отношений советской власти к Церкви, я никогда не имел», «бесед на политические темы не было, так как я не охотник до таких бесед».

13 сентября тройкой Калининского УНКВД владыка Григорий приговорен к расстрелу. Через четыре дня его расстреляли в час ночи.

Причислен к лику святых Русской Православной Церкви в 2005 году.

31 декабря 1917 года о. Павел Кульбуш хиротонисан во епископа и отбыл в Рижскую епархию. За день до этого учебным заведением города. В 1925 году церковный дом предоставлял свои помещения для занятий Высших богословских курсов, о. Карпа назначили экономом этих курсов.

В феврале 1935 года Исидоровский храм закрыли, протоирея Карпа перевели в Князь-Владимирский собор[97], а в конце 1936 года – в церковь Казанской иконы Божией Матери на Красненьком кладбище[98].

25 августа 1937 года арестован по обвинению в «контрреволюционной деятельности». Виновным в предъявленном обвинении себя не признал и расстрелян 24 сентября 1937 года на Левашовской пустоши Ленинградской области.

Причислен к лику святых новомучеников и исповедников Российских определением Священного синода Русской Православной Церкви от 22 февраля 2001 года.

Награды: серебряная медаль «За усердие» (1902 г., за педагогическую деятельность); грамота Святейшего синода (1904 г.); орден св. Анны III степени (1911 г.).

В 1922 году протоиерея Николая арестовали по делу «об изъятии церковных ценностей», приговорен к 3 годам заключения, но через 9 месяцев освобожден. В 1924 году о. Николай, который был к тому времени вдовцом, по благословению патриарха Тихона принял монашество и был рукоположен в епископский сан и назначен епископом Сестрорецким, викарием Петроградской епархии.

Епископ Николай активно противодействовал обновленцам, принимал меры против созыва обновленческого Собора, просвещал паству касательно подлинной сути обновленческого движения.

В 1925 году арестован и отправлен на три года в Сибирь.

После отбытия срока епископ Николай поселился в Твери и только в 1931 году смог вернуться в Ленинград. Полтора года он жил у своих дочерей, пока не ввели всеобщую паспортизацию. Владыке не разрешили получить прописку в Ленинграде и он выехал в город Тихвин, но и там ему отказали в прописке.

После этого митрополит Сергий назначил его епископом Никольским, управляющим Великоустюжской епархией.

В 1934 году владыка награжден саном архиепископа и назначен правящим архиереем Великоустюжским и Усть-Вымским.

В 1935 году последовал новый арест в составе «контрреволюционной группы» и осуждение на 5 лет ссылки в Казахстан. Находясь в ссылке в Тюлькубасском районе Южно-Казахстанской области, архиепископ Николай (Клементьев) был арестован 23 декабря 1937 года, 30 декабря приговорен к высшей мере наказания и на следующий день расстрелян.

Протоиерей Григорий вел беседы в полицейских домах Петрограда, назначался проповедовать в Казанском соборе, был избран членом Миссионерского совета и кандидатом в члены правления Духовной семинарии, но главным в его жизни было пастырское служение. Начиная с 1912 года, в течение десяти лет, о. Григорий служил в церкви иконы Божией Матери «Всех Скорбящих Радость» на Шпалерной улице, дом 35.

В доме № 3 по Воскресенскому проспекту (ныне – пр. Чернышевского), в старинном доме причта, вплотную примыкающем к этой церкви, находилась квартира священника.

С октября 1917 года начались открытые гонения на православных христиан. Уже в 1918 году во время массовых арестов о. Григорий стал узником камеры № 22 Трубецкого бастиона Петропавловской крепости, где провел около 4 месяцев.

В ночь на 13 августа 1922 года расстрелян сщмч. митрополит Вениамин и его сподвижники. Не прошло и месяца, как 5 сентября 1922 года Петроградским Губотделом ГПУ арестовали еще 22 человек. Среди них был и о. Григорий. Официальное обвинение гласило: «…за то, что они организовывали нелегальные сборища, распространяли ложные слухи, создавая в народе настроения против обновленческого движения».

Прежде всего, ГПУ интересовали связи духовенства с теми, кто проходил по недавнему громкому делу митрополита Вениамина, где и как собирались деньги для осужденных и пострадавших семей при изъятии церковных ценностей. И, конечно, отношение к «живой (обновленческой) церкви», которую органы ГПУ всячески поддерживали для развала Православной Церкви.

Твердая и ясная позиция о. Григория в отношении обновленчества не вызывает сомнения – абсолютное неприятие!

Отца Григория выслали на три года: сначала в Оренбург, а затем в Уральск, оттуда – в поселок Джамбет. Там он окончил курсы медицинских работников и стал работать фельдшером в местной больнице.

В ноябре 1924 года о. Григорий был возвращен из ссылки досрочно по ходатайству патриарха Тихона. В это время многие храмы в Петрограде захватили обновленцы, и поскольку храм иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» стал обновленческим, о. Григорий оказался за штатом. Вскоре его пригласили в Сергиевский собор[105], где он прослужил до 1930 года. Протоиерей Григорий владел 8 языками и отдавал свои богатейшие знания молодым. С 1928 года совмещал служение в соборе с преподаванием истории Западной церкви на Высших богословских курсах.

В 1930 году сщмч. митрополит Ленинградский и Гдовский Серафим (Чичагов) назначил его на место настоятеля Сестрорецкого Петропавловского собора.

В 1931 году Петропавловский собор закрыли, и о. Григорий стал настоятелем местной кладбищенской церкви Св. Николая Чудотворца, но служил там недолго, поскольку в этом же году был назначен настоятелем Рождественской церкви на Песках[106], где священствовал до 1933 года.

В этом же году он встретился с бывшим сенатором Дмитрием Флоровичем, с которым беседовал о современном положении Англиканской церкви и жизни епископа Евлогия (Георгиевского), находившегося за границей.

3 января 1934 года Сестрорецким погранотрядом в церковном доме был проведен обыск, протоиерея Григория Сербаринова арестовали. У него конфисковали 17 книг, рукописи и переписку. Вновь священнослужитель оказался в тюремной камере, теперь на Шпалерной ул., 25. Он проходил по сфабрикованному властями делу «евлогиевцев».

На допросе о. Григорий заявил: «Свою контрреволюционную деятельность в контрреволюционной организации по сближению Православной Церкви с англиканской отрицаю». Виновным себя он не признал. Но, несмотря на это, был осужден на 5 лет исправительно-трудовых лагерей. Отец Григорий с другими заключенными этапом был отправлен на Колыму, в бухту Нагаево. В одном эшелоне с о. Григорием оказался и петроградский протоиерей Василий Венустов. Они подружились и впоследствии находились вместе в заключении, где работали на строительстве дороги. Тяжелый физический труд подрывал силы людей. Здесь о. Григорию пригодились полученные ранее навыки медицинского работника: его перевели работать фельдшером в лагерный медпункт.

После ареста протоиерея Григория его жена, Антонина Ивановна, получила предписание выехать в Казахстан, в г. Джамбул.

В 1937 году протоиерея Григория освободили, но жить в больших городах, конечно, не разрешили, и батюшка уехал в Казань.

В конце декабря 1937 года его снова арестовали. Это был арест по I-й категории, что предполагало расстрел. Но все-таки один формальный допрос состоялся. Виновным в контрреволюционной деятельности о. Григорий себя не признал. Он обвинялся в том, что «возвратившись из заключения, восстановил связь с духовенством, продолжал антисоветскую агитацию, используя религиозные предрассудки». Семейное предание говорит о том, что батюшке предлагали сохранить жизнь в обмен на снятие сана, но он остался тверд.

Предание, скорее всего, соответствует истине, так как в обвинительном заключении особо подчеркивалось, что он «добивался через Казанского и Петергофского митрополитов места священника. Своих контрреволюционных взглядов не пересмотрел, заявив об этом на следствии». Это значило не просто верность своему пастырскому долгу, но предпочтение дара священства – земной жизни. Постановлением тройки при НКВД ТАССР от 30 декабря 1937 года священник был приговорен к высшей мере наказания. Больше на допрос его не вызывали. Приближалось Рождество Христово.

В Рождественские праздники, 8 января 1938 года в 21 ч 45 мин протоиерей Григорий был расстрелян.

Постановлением Священного синода от 30 июля 2003 года протоиерей Григорий Сербаринов (1881 – 8 января 1938) включен в Собор новомучеников и исповедников Российских XX века, а в квартире священника при храме иконы Божией Матери «Всех Скорбящих Радость» на Шпалерной улице Санкт-Петербурга открыт мемориальный музей.

Будучи арестован и убежден следователем высказать свое отношение к советской власти, священник, зная, что рукописи написанных им стихов уже находятся в ОГПУ, заявил, что он является давним врагом большевиков и считает их врагами трудящихся. Одним из мотивов его прихода на служение в Церковь, по его словам, была ненависть к большевикам, а Церковь оставалась на тот момент единственной легальной организацией, отрицательно оценивающей большевистскую революцию. Он изложил свои взгляды в форме, предложенной следователями, и, проявив явное малодушие, признал себя виновным, а также и единомысленных с ним священников. Отец Павел заявил, что они агитировали крестьян против организации колхозов и стихотворение о Демьяне Бедном он написал по просьбе благочинного. Он признал, что его произведения являются контрреволюционными, и рассказал, что он переписал их в шести экземплярах и распространил. Под давлением следователя он подписался под показаниями, что признает «себя виновным в том, что принял участие в контрреволюционной деятельности группы священников, имевшей своей целью путем распространения провокационных слухов о войне и гибели советской власти, а также путем использования религиозных предрассудков крестьянских масс сорвать мероприятия советской власти в области колхозного строительства… в том, что написал контрреволюционные стихотворения, призывающие к объединению духовенства и верующих для борьбы с советской властью».

26 февраля 1934 года тройка ОГПУ приговорила о. Павла к пяти годам заключения в концлагерь, и его отправили в Севвостоклаг. Из лагеря 15 июня 1934 года он писал родным: «Шлю вам сердечный привет и желаю всего наилучшего, а наиболее – тихого и безмятежного жития в домашней обстановке, что всего дороже. Я вот не сумел удержаться и угодил за одиннадцать тысяч километров. Но это все ничего. Угодить мне и надо было – сам избрал этот путь, а вот плохо, что полгода я не имею известий… и явился я сюда с сильно истощенным организмом, поэтому, как слабосильный, несу обязанности сторожа. Дежурю на посту двенадцать часов в сутки. Заболел цингой, а излечиться здесь нечем…»

Описывая свое положение в заключении, о. Павел писал в январе 1936 года родным: «Семнадцатый месяц живу подорожному, как на вокзале, и все время думаю, что скоро поеду побыстрей; тогда в три месяца доберусь до дому. В августе и сентябре… хлеба ел досыта и несколько поокреп, а сейчас пока начинаю сдавать, довольствуясь 500 граммами хлеба в сутки… Лежим… семьдесят пять человек в одном месте, думаем одно и ждем одного: отправки. И нас не огорчают – все говорят, что отправим. Было нас сто пятьдесят, но к октябрьским дням 50 % отправили, но я не попал в их число. Здоровье сносное: если бы грудь не болела, то был бы совсем здоров. По формуляру в груди имеется: склероз, миокардит, туберкулез, эмфизема и плеврит, так что сердце и легкие не того… Хорошо бы сахарку, да уж ладно…»

1 января 1937 года о. Павел писал дочери: «Не думай, что годы детства и юности – лучшие годы жизни; нет, эти годы – лишь годы подготовки к жизни, и хорошо поживет лишь тот, кто сумеет за эти годы хорошо подготовиться. Не унывай при мимолетных неприятностях: их уже нет – они уже ушли в невозвратное прошлое, старайся создавать хорошее настоящее и верить в лучшее будущее – вот те несложные правила жизни, какие вынес из нее я… Я тебя уже года четыре не видал, и ты за эти годы, без сомнения, изменилась… Скоро тебе стукнет семнадцать, а я помню тебя тринадцатилетней. Что касается меня, то я по сравнению с прошлым значительно похудел, вешу пятьдесят шесть килограмм… теперь стригусь и бреюсь, и всем бы был молодой, да зубов на верхней челюсти нет – цинга съела – и морщиноват маленько… Выпавшие на мою долю испытания переношу довольно бодро… И хотя иногда приходится туго, но ведь я видал на веку и худшее…

Уже четвертый год я в условиях заключения, но скажу, что в германскую было похуже. Если бы я не был инвалид, то жил бы хорошо, так как зарабатывал бы, а теперь невольно приходится все время отдыхать от неперенесенных трудов. Осталось мне еще двадцать три месяца, так как чувствую, что раньше не отпустят – иначе давно бы отпустили – из-за наклеенной мне статьи 58 пункт 11. Хотя она и напрасно пристала ко мне, но ведь после драки кулаками не машут. Я раньше не знал законов, а то добивался бы применения ко мне статьи 59 пункт 7[w]… В сущности, ведь виноват я кой в чем, – ну и посижу. Я подал в Москву во ВЦИК ходатайство, да не надеюсь на благоприятный результат, опять-таки из-за статьи. Ну, будь что будет!..» В тот же день он написал:

В феврале 1938 года против священника начали новое «дело», которое лагерные следователи объединили с делом святителей Онуфрия и Антония и заключенного в лагерь духовенства. 27 февраля о. Павла вызвали на допрос к следователю, который заявил, что ему известно, что на их подконвойном участке существует контрреволюционная организация, в которую входит подследственный, и потребовал, чтобы он указал ее членов. Перечислив несколько имен, следователь потребовал назвать, кто возглавляет контрреволюционную организацию и через кого осуществляется связь с волей. Наученный горьким опытом первого следствия и лагерными страданиями, о. Павел заявил, что ему ничего неизвестно о существовании контрреволюционной организации, ее деятельности. Если некоторые заключенные и выражали свое недовольство советской властью, то в чем оно выражалось, он не помнит.

17 марта 1938 года священник Павел Брянцев вместе с другими был приговорен к расстрелу, но умер еще до исполнения приговора – 13 мая 1938 года, и похоронен в безвестной могиле.

По служебным делам молодому приказчику приходилось выезжать в Москву, Нижний Новгород и другие города России. Тогда, по согласованию с хозяином, посещал он святые места, находившиеся поблизости. Неизменно бывал он и в обители преподобного Сергия Радонежского, став духовным сыном старца Варнавы (Меркулова). Когда позволяли дела, Василий Николаевич ездил в Гефсиманский скит, а о. Варнава, посещая Санкт-Петербург, всегда бывал в доме у Муравьева.

По благословению о. Варнавы, Василий в 1890 году обвенчался с Ольгой Ивановной.

В 1892 году Василий Николаевич открыл собственное дело – контору по заготовке и продаже пушнины. Значительная часть товара поставлялась за границу – в Германию, Австро-Венгрию, Англию, Францию и другие страны.

Однако Василий Николаевич не стремился к богатству. Торговая деятельность стала для него необходимым средством для оказания помощи Церкви и ближним.

В 1895 году он стал действительным членом Общества для распространения коммерческих знаний в России и поступил на Высшие коммерческие курсы, организованные при обществе.

Это было время, когда заморские предприниматели, в частности знаменитый Генри Форд, учились у русских купцов и промышленников. Россия диктовала уровень мировых цен на многие виды сырья, промышленной и сельскохозяйственной продукции, а золотой рубль был самой весомой в мире валютой…

Успешно окончив курсы в 1897 году, Василий Николаевич Муравьев получил глубокие знания и расширил кругозор.

До 1914 года супруги Муравьевы числились крестьянами Ярославской губернии, имевшими вид на жительство в столице и занимавшимися там купеческим промыслом по сословному свидетельству 2-й гильдии. Существовало в ту пору еще такое сословное понятие – «временный Санкт-Петербургской 2-й гильдии купец». Ольга Ивановна, во время отсутствия Василия Николаевича в Петербурге, успешно руководила работой предприятия. Василий Николаевич старательно подбирал себе в сотрудники верующих православных людей, и оттого в отношениях между хозяевами и служащими всегда царил дух Христовой любви. В 1895 году в их семье родился сын Николай[107], а затем появилась на свет и дочь Ольга. Ольга умерла младенцем, и после ее кончины по обоюдному согласию и благословению о. Варнавы Василий и Ольга стали жить, как брат и сестра.

В семье Муравьевых, после литургии в дни двунадесятых праздников, праздников в честь чудотворных икон Божией Матери и чтимых святых в доме накрывали столы и приглашали с улицы на трапезу всех неимущих. После чтения «Отче наш» Василий Николаевич обычно произносил небольшую речь, рассказывая историю и смысл наступившего праздника, а затем поздравлял всех, кто пришел. После трапезы и молитв хозяин всегда благодарил присутствующих за то, что они посетили его дом. На дорогу супруги обычно наделяли гостей деньгами, вещами, продуктами и приглашали к следующему празднику. Верный ученик о. Варнавы, Василий Муравьев постоянно говорил: «Все зло надо покрывать только любовью. Чем ты ниже саном, беднее, тем ты мне дороже…»

Василий Николаевич постоянно вносил пожертвования на содержание нескольких богаделен, самая крупная из которых находилась на Международном (ныне Московском) проспекте при Воскресенском Новодевичьем монастыре. Супруги Муравьевы, искренне сострадавшие чужому горю, посещали эти дома призрения, утешая одиноких и беспомощных людей, раздавая гостинцы и духовные книги.

Муравьевы часто принимали к себе больных из казенных больниц «на долечивание». Истощенные болезнями люди здесь поправлялись и возвращались к деятельной жизни. Василий и Ольга никогда никому не навязывали своих убеждений, но сама их жизнь служила к назиданию окружающих.

В 1903 году Василий с Ольгой побывали в Саровской обители на торжествах прославления преподобного Серафима Саровского.

В начале 1906 года о. Варнава (Меркулов) тяжело занемог. Предчувствуя близкую кончину, он в последний раз посетил основанную им Иверско-Выксунскую женскую обитель и Петербург. 17 февраля о. Варнава умер.

Настоящим другом Василия Муравьева стал архимандрит Феофан (Быстров), духовник Царской семьи и будущий архиепископ Полтавский, бывший в те годы инспектором Санкт-Петербургской духовной академии. Их знакомство состоялось через о. Варнаву.

В 1905 году Василий Николаевич Муравьев стал действительным членом Ярославского благотворительного общества – одного из крупнейших в России. Постоянными участниками общества являлись многие известные в то время иерархи и деятели Русской Православной Церкви, включая о. Иоанна Кронштадтского.

В 1908 году в Общество вступил митрополит Тихон (Беллавин), впоследствии Патриарх Московский и всея России, принявший тогда к управлению Ярославскую кафедру.

Служение в обществе требовало от его членов не только материальной благотворительности, но и глубокой христианской любви к ближнему. Ведь обращавшиеся в общество со своими скорбями нуждались в духовной поддержке. В течение многих лет Василий Николаевич Муравьев вносил свою лепту в добрые дела, совершаемые обществом. Однако по традиции в отчетах общества, как и во многих благотворительных реестрах того времени, пожертвования нередко записывались без указания имен благотворителей. Многочисленные пожертвования Василий Николаевич старался совершать втайне от окружающих. Случалось, что он, не раздумывая, отдавал из дома последнее.

1917 год – начало тяжких испытаний. Многие состоятельные знакомые Муравьевых стали покидать страну, надеясь пережить смутные времена за рубежом. Для Василия Муравьева подобного выбора не существовало – он всегда был готов разделить любые испытания с Отчизной и своим народом.

Еще в 1906 году Василий Николаевич приобрел большой двухэтажный дом-дачу в живописном поселке Тярлево, расположенном между Царским Селом и Павловском. До 1920 года он стал главным пристанищем Василия и Ольги – оставаться в столице стало крайне опасно.

13 сентября 1920 года В.Н. Муравьев подал прошение в Духовный Собор Александро-Невской лавры с просьбой принять его в число братии, на что получил согласие и первое монастырское послушание пономаря.

В это же время послушницей Воскресенского Новодевичьего монастыря стала супруга Василия Николаевича Ольга. Все имевшееся Муравьевы пожертвовали на нужды обителей. Только в лавру Василий Николаевич передал 40 000 рублей в золотой монете – по тому времени целое состояние!

29 октября 1920 года наместник лавры архимандрит Николай (Ярушевич) постриг послушника Василия Муравьева в монашество с наречением ему имени Варнава в честь духовного отца, старца Варнавы Гефсиманского. Тогда же в Воскресенском Новодевичьем монастыре Петрограда была пострижена в монашество Ольга Ивановна Муравьева с наречением ей имени Христина.

Вскоре монаха Варнаву рукоположили в иеродиакона, поставив заведовать кладбищенской конторой. Послушание на кладбище, доставшееся о. Варнаве, было одним из наиболее тяжелых в обители. Страну охватило пламя Гражданской войны. Красные убивали белых, белые убивали красных. На Никольском, Тихвинском и Лазаревском кладбищах плач стоял непрестанный. В храмах Александро-Невской лавры отпевание следовало за отпеванием, панихида за панихидой.

Активное участие принимал о. Варнава в деятельности Александро-Невского братства защиты святой православной веры – самого массового церковно-общественного движения Петрограда начала 1920-х годов. Иеромонахи Гурий и Лев (Егоровы), стоявшие у истоков братства, были ближайшими духовными соратниками иеродиакона Варнавы, особенно о. Гурий, впоследствии – митрополит.

Для Александро-Невской лавры это время было очень тяжелым. Власти постоянно вмешивались в монастырские дела, чинили различные административные препоны.

Однако монашеская жизнь в лавре не только не угасла, но переживала небывалый подъем. Обитель стала настоящим центром церковной жизни Петрограда: открылся пункт сбора средств для помощи голодающим, часть помещений лавры была отведена для инвалидов войны, шел сбор пожертвований от богомольцев на содержание детей, оставшихся без родителей, неимущие ежедневно обеспечивались бесплатными обедами. Работу пункта питания, вместе с иеромонахом Гурием, организовал отец Варнава.

11 сентября 1921 года митрополит Вениамин возвел о. Варнаву в иеромонаха и дал ему новое послушание – главного свечника лавры. Здесь в полной мере пригодились о. Варнаве коммерческие навыки.

На богослужения с участием иеромонаха Варнавы (Муравьева) всегда собиралось множество народа. Его проповеди, отличавшиеся простотой и доступностью. Бывший петербургский купец хорошо знал жизнь людей разных сословий от простолюдина до утонченного интеллигента, их духовные нужды. Все шире становился, круг его духовных чад, а у дверей его кельи все чаще стали появляться посетители, пришедшие за духовным советом и утешением.

Начались аресты ближайших друзей и сподвижников о. Варнавы. Арестовали владыку Петроградского Вениамина, епископа Ладожского Иннокентия, епископа Ямбургского Алексия (Симанского), епископа Петергофского Николая (Ярушевича), архимандритов Гурия и Льва, иеромонаха Мануила, многих других братчиков и насельников лавры.

17 июля 1922 года, едва только о. Варнава успел вернуться из поездки к матери на родину в Ярославскую губернию, в лавру явился обновленческий «архиепископ»-самосвят Николай (Соболев) и заявил о своих правах на лавру, потребовав прекратить возношение за богослужениями в лавре имени Святейшего патриарха Тихона.

Власти потворствовали обновленцам. «Красными двадцатками» была захвачена часть лаврских храмов и строений. Вслед за этим обновленцы попытались образовать свой «церковный совет», чтобы взять власть в лавре в свои руки или, по крайней мере, ограничить полномочия монашеского Духовного Собора лавры.

Сознавая, что само существование Александро-Невской лавры находится под серьезной угрозой, архимандрит Иоасаф, управлявший тогда обителью, основные усилия направил на то, чтобы отстоять лавру от разорения и сохранить братию. Решение, принятое им, было компромиссным: формально признать обновленческое «епархиальное управление», прекратить поминовение патриарха Тихона за богослужениями, однако управлять лаврой самостоятельно и не допускать никаких новшеств, практикуемых обновленцами.

Но и среди лаврской братии возникли разногласия. В этот момент иеромонах Варнава (Муравьев), духовник обители архимандрит Сергий (Бирюков) и иеромонах Варлаам (Сацердотский), пользовавшиеся большим духовным авторитетом и уважением в лавре, призвали братию не вступать с раскольниками в евхаристическое общение. Но вместе с тем решили принять временные внешние уступки, ибо в противном случае братии угрожают немедленные репрессии, а монастырь будет неминуемо упразднен и разграблен.

После освобождения из-под ареста в июне 1923 года святителя Тихона лавра вернулась под патриарший омофор[108]. Стараниями ее руководителя архимандрита Иоасафа, поддержкой отца Варнавы (Муравьева) и его сподвижников удалось сберечь обитель, а братия, пройдя испытания, укрепилась духом.

Нелегко было монашествующим сохранять внутренний мир в это смутное время. Тем заметнее для всех в лавре царило спокойствие, исходившее от о. Варнавы. Вместе с духовником обители архимандритом Сергием (Бирюковым) он стал настоящей опорой для братии, тяжко переживавшей как нападки на Церковь извне, так и внутрицерковные разделения.

Отдавая безусловное предпочтение духовному, о. Варнава вместе с тем служил образцом собранного и скрупулезного ведения монастырских дел. Неудивительно поэтому, что в скором времени руководство и братия лавры решили избрать иеромонаха Варнаву (Муравьева) членом Духовного Собора с назначением его на один из ключевых административных постов лавры – пост казначея.

Как ни стремился о. Варнава к уединению и отрешению от мирских забот, тяжелейшая работа распорядителя денежными средствами обители, постоянная ответственность за ее финансовое положение и взаимоотношения с властями и официальными инстанциями, была принята им с истинно монашеским смирением.

В течение второй половины 1926 года архимандрит Сергий (Бирюков) стал готовить о. Варнаву к принятию послушания духовника лавры. В «Определении о монастырях», принятом на Всероссийском Поместном Соборе 1917–1918 годов, говорилось о необходимости иметь в обители старца, начитанного в Священном Писании и святоотеческих творениях, способного к духовному руководству. По традиции члены епископата Петроградской и Новгородской епархий окормлялись у духовника Свято-Троицкой Александро-Невской лавры. Перед тем как начать свое старческое служение, о. Варнава постригся в великую схиму с именем Серафим в честь преподобного Серафима Саровского, чудотворца, которому всеми силами стремился подражать.

Вскоре состоялось общее собрание братии Свято-Троицкой Александро-Невской лавры. На нем иеросхимонах Серафим (Муравьев) был избран духовником и членом Духовного Собора лавры.

В конце 1927 года архиепископ Алексий (Симанский)[109], управлявший тогда Новгородской епархией, приехал к духовнику Александро-Невской лавры за советом и молитвой. Он находился в смятении, так как очень опасался очередного ареста и гонений за свое дворянское происхождение. «Отец Серафим, не лучше ли мне уехать за границу?» – вопросил архиерей. «:Владыко! А на кого вы Русскую Православную Церковь оставите? Ведь вам ее пасти! – последовал ответ старца. – Не бойтесь, Сама Матерь Божия защитит вас. Будет много тяжких искушений, но все, с Божией помощью, управится. Оставайтесь, прошу вас…» Владыка Алексий тотчас же успокоился и навсегда оставил мысли об отъезде за границу.

Часто люди, у которых по его советам устраивалась жизнь, приходили благодарить его, на что он отвечал: «Что я?

Преподобного Серафима благодарите – это по его молитвам нисходит к немощам нашим Небесный Врач…», «Это Всеблагая Царица Небесная из беды вас вызволила – по вере вашей да будет вам…».

«Ныне пришло время покаяния и исповедничества, – говорил о. Серафим, – Самим Господом определено русскому народу наказание за грехи, и пока Сам Господь не помилует Россию, бессмысленно идти против Его святой воли. Мрачная ночь надолго покроет землю Русскую, много нас ждет впереди страданий и горестей. Поэтому Господь и научает нас: терпением вашим спасайте души ваши. Нам же остается только уповать на Бога и умолять Его о прощении. Будем помнить, что Бог есть любовь, и надеяться на Его неизреченное милосердие…» «Непрестанная молитва покаяния есть лучшее средство единения духа человеческого с Духом Божиим. В то же время она есть меч духовный, истребляющий всякий грех».

Отец Серафим предвидел усиление открытых гонений, когда вся Россия превратится в единый концентрационный лагерь и умная[110] Иисусова молитва, станет средством спасения христианской души, оказавшейся в условиях безбожного государства.

Сразу после выхода известного послания митрополита Сергия и Священного синода о. Серафим твердо принял его сторону.

Во время ежедневных многочасовых исповедей ему приходилось подолгу стоять на холодном каменном полу Свято-Троицкого собора. Главный храм лавры в ту тяжелую пору не отапливался, и на стенах выступал иней, а в иных местах наростали ледяные глыбы до 30 см толщиной.

Постоянное переохлаждение, неимоверные физические и душевные перегрузки постепенно дали о себе знать, и здоровье о. Серафима резко ухудшилось. Врачи признали одновременно межреберную невралгию, ревматизм и закупорку вен нижних конечностей. Боли в ногах усилились и стали невыносимыми. Долгое время о. Серафим никому не говорил о болезни и мужественно продолжал служить и исповедовать. Настал день, когда он просто не смог подняться с постели. Ему шел тогда 64-й год.

Митрополит Серафим (Чичагов), профессионально владевший медицинскими знаниями, ознакомился с заключением медицинской комиссии и немедленно благословил переезд за город в Вырицу. Вместе с ним по благословению владыки в Вырицу отправились схимонахиня Серафима (в миру – Ольга Ивановна Муравьева) и их двенадцатилетняя внучка Маргарита – послушница Воскресенского Новодевичьего монастыря.

После переезда в Вырицу к врачам он уже не обращался, говоря: «Болезнь – это школа смирения, где воистину познаешь немощь свою…»

Поначалу вырицкого подвижника посещали только епископ Петергофский Николай (Ярушевич) (см. Приложение, стр. 659) и другие, самые близкие духовные чада, но вскоре к блаженному старцу устремился нескончаемый людской поток. Ехали к нему богомольцы из северной столицы и других городов, стекались жители Вырицы и окрестных селений. В иные дни сотни посетителей, которые с раннего утра и до глубокой ночи «осаждали» келию старца. Часто приезжали целыми группами или семьями, с просьбой о молитвенной помощи.

«Да какой я молитвенник – сказал как-то близким своим о. Серафим, – я ведь теперь молиться-то как следует не могу, я ведь лежу».

Обеспокоенные родные пытались оградить батюшку от излишних встреч, опасаясь за его и без того слабое здоровье, но в ответ подвижник сказал: «Теперь я всегда буду нездоров… Пока моя рука поднимается для благословения, буду принимать людей!»

Множеству страждущих о. Серафим помогал не только духовно, но и практическими советами, устройством на работу, а бывало, и деньгами через добрых людей. Принимая пожертвования от посетителей, и сразу же раздавал их тем, кто терпел нужду.

В понедельник, среду и пятницу старец вообще не принимал никакой пищи, а иногда ничего не ел и по нескольку дней подряд. То, что он ел – едой можно было назвать с большим трудом: в некоторые дни – часть просфоры и запивал ее святой водой, в иные – не съедал и одной картофелины, а иногда ел немного тертой моркови. Редко пил чай с очень малым количеством хлеба. При этом проявлял завидную бодрость и неутомимость.

Священники вырицкой Казанской церкви еженедельно причащали о. Серафима. Помимо этого, в келии старца всегда хранились запасные Святые Дары. Ощущая в том необходимость, он приобщался самостоятельно. «Я же подкрепляюсь Святыми Дарами, а что может быть дороже Пречистых и Животворящих Тайн Христовых!» – говорил он родным, которым казалось, что о. Серафим обрекает себя на голодную смерть.

После переезда в дом на Пильном проспекте[111] старец принял на себя новый подвиг – в те дни, когда несколько улучшалось его здоровье, он молился в саду на камне перед иконой Саровского чудотворца.

Еще по Александро-Невской лавре о. Серафим был знаком со многими известными в то время людьми: учеными, врачами, деятелями культуры. Академик И.П. Павлов, отец современной физиологии, часто приходил на исповеди и беседы к иеросхимонаху Серафиму (Муравьеву). Иеросхимонаха Серафима почитали: выдающийся астроном своего времени, один из основателей Русского астрономического общества академик Сергей Павлович Глазенап, один из создателей современной фармакологической школы профессор Михаил Иванович Граменицкий. Одним из любимейших воспитанников о. Серафима был известный во всей России профессор-гомеопат Сергей Серапионович Фаворский, которого называли «светилом Петербурга». Частыми гостями в Вырице были выдающиеся русские ученые, академики с мировыми именами – физик Владимир Александрович Фок, известный своими трудами в области квантовой механики и теории относительности, и биолог Леон Абгарович Орбели.

С началом Великой Отечественной войны старец усилил моления на камне – стал совершать их ежедневно.

В самой Вырице, как и было им предсказано, не пострадал ни один жилой дом и не погиб ни один человек. Молился батюшка и о спасении вырицкого храма.

В первых числах сентября 1941 года немцы наступали на станцию Вырица и вели ее интенсивный обстрел. Среди вырицких старожилов есть несколько рассказов об этом времени. Рассказывают, что кто-то из командиров нашей армии решил, что высокий купол храма может быть использован противником для наводки артиллерии, и приказал взорвать церковь. Со станции приехала команда подрывников – лейтенант и несколько бойцов. Когда подвода со взрывчаткой прибыла к храму, лейтенант приказал бойцам подождать его у ворот. Офицер вошел в ограду, а затем и в храм. Через некоторое время солдаты услышали звук одиночного револьверного выстрела и бросились к храму. Лейтенант лежал бездыханным, рядом валялся его револьвер. Бойцы, не выполнив приказа, бежали. Тем временем началось отступление и о взрыве забыли.

Предание говорит: немцы, заняв Вырицу, расквартировали в ней часть, состоящую из православных румын. Известно, что Румыния являлась союзницей Германии, но о том, что вырицкая команда будет состоять из румын, да еще говорящих по-русски, вряд ли кто мог предположить. Осенью 1941 года по многочисленным просьбам жителей Вырицы храм открыли и в нем начались регулярные богослужения.

Поначалу прихожане косились на солдат в немецкой форме, но видя, как последние молятся и соблюдают чин службы, постепенно привыкли. Это был единственный православный храм, который действовал во фронтовой полосе. С первых дней войны о. Серафим открыто говорил о предстоящей победе русского оружия.

Весной 1944 года, вскоре после полного снятия блокады, митрополит Алексий (Симанский) посетил Вырицу. Причем о. Серафим, прозревая предстоящий визит владыки, заранее предупредил о нем удивленных домашних.

Война поломала несметное число судеб, и многие спешили в Вырицу со всех концов России в надежде узнать о судьбе своих ближних от о. Серафима. Кто-то узнал о пропавших без вести, другие по молитвам старца устроились на работу, третьи обрели прописку и кров, но главное – веру.

В 1945 году умерла схимонахиня Серафима (в миру – Ольга Ивановна Муравьева, супруга о. Серафима). Почти шесть десятилетий она была для отца Серафима преданной спутницей жизни, и ее кончину подвижник пережил с уверенностью, что скоро им предстоит встретиться в вечной жизни.

В последние годы отец Серафим был совершенно прикован к постели. В некоторые дни состояние его ухудшалось настолько, что он даже не мог отвечать на записки, которые передавали через келейницу. Но как только наступало хотя бы небольшое облегчение, он сразу начинал прием страждущих.

За день до кончины он благословил родных и близких иконками преподобного Серафима Саровского, а келейнице матушке Серафиме сказал: «Во время моего погребения береги ребрышки…» (Это предостережение оказалось пророческим: в день погребения праведника, при большом стечении народа, матушка Серафима из-за сильной давки получила перелом двух ребер.)

Преподобный Серафим Вырицкий скончался 3 апреля 1949 года, в день празднования воскрешения праведного Лазаря. Ранним утром преподобному Серафиму было явление Богородицы. Сообщив об этом родным, подвижник объявил: «Сегодня принять никого не смогу, будем молиться». Около двух часов ночи отец Серафим благословил читать молитву на исход души и, осенив себя крестным знамением, со словами «Спаси, Господи, и помилуй весь мир» отошел к вечным обителям.

Облачение и гроб прислал в Вырицу митрополит Григорий (Чуков) (см. Приложение, стр. 572). Три дня шел ко гробу праведника нескончаемый людской поток. Все отмечали, что его руки были мягкими и теплыми, словно у живого. В первый день после кончины старца исцелилась слепая девочка. Мать подвела ее ко гробу и сказала: «Поцелуй дедушке руку». Вскоре после этого девочка прозрела. Одним из четырех воспитанников духовных школ, стоявших у гроба великого старца, был будущий Святейший патриарх Алексий II.

В 2000 году Серафим Вырицкий был причислен к лику святых Православной Церкви. В Вырице около Храма в честь иконы Божией Матери Казанской находится часовня преподобного Серафима Вырицкого.