Рассказывается в книге Шивхей ѓа-Бешт, что рабби* Элиэзер, отец Бешта, жил когда-то вместе с женой своей в стране Валахии, рядом с границей. Он и жена его были старые. Один раз напали тати на город и увели рабби Элиэзера в полон. А жена его бежала в другой город. И стала там повивальной бабкой. И повели пленители рабби Элиэзера в страну дальнюю, в которой евреев не было. И продали его там. И стал он верно служить своему господину. Понравился он господину, и тот назначил его управляющим в доме своем. Тогда испросил он у господина права не работать и отдыхать в день субботний. И дозволил ему господин испрошенное. Случилось, что прошло много дней и задумал он бежать и спасти свою душу. Но сказано было ему во сне: «Не забегай вперед, пока что должен ты жить в стране сей».

И настал день, когда у господина его было дело к царскому советнику. И отдал господин рабби Элиэзера советнику в подарок. И весьма хвалил и превозносил его. И когда пришел рабби Элиэзер к советнику, понравился тому, и тот дал ему для жилья особую комнату, и никакой службы не поручал ему, только, когда возвращался советник из царского дома, рабби Элиэзер выходил ему навстречу, чтобы обмыть ему ноги, ибо таков обычай с большими вельможами. И все то время сидел рабби Элиэзер в своей комнате, занимался Торой и предавался молитве.

Однажды выпало царю вести большую войну. И послал царь за советником своим, дабы обсудить с ним военные хитрости, и положение, и каков передовой отряд врага. И не знали, что делать, ибо пришлось царю весьма тяжко. И преисполнился царь гнева на советника, что оказался не способен помочь ему в трудную годину. И вышел советник, и вернулся в дом свой в печали и смятении. Когда пришел домой, встретил его рабби Элиэзер, чтобы обмыть ему ноги, но тот не дал ему. И возлег на ложе свое, гневаясь. И сказал ему рабби: «Господин, отчего ты гневаешься? Поведай мне». А советник отругал его. Но рабби Элиэзер был слуга верный господину своему и желал ему добра, а посему готов был подвергнуть себя опасности и стал приходить к нему снова и снова, пока советник не рассказал ему обо всем. И сказал рабби Элиэзер господину своему: «Не у Господа ли все ответы, ибо Господь Воинств Он. Я буду поститься и испрошу тайну эту у Господа, да будет благословен, ибо Господь открывает любую тайну». И стал рабби Элиэзер поститься и испросил ответа во сне. И явились ему во сне все способы ведения войны, во всех подробностях своих, и хорошо были разъяснены. Наутро следующего дня предстал он перед господином и рассказал тому все, что было ему указано. И понравилось это советнику. И пошел советник к царю в веселии и благости. И сказал: «Царь мой, вот совет, что присоветую тебе». И рассказал царю обо всем, во всех подробностях.

Выслушал царь слова советника, и сказал царь: «Совет сей – совет весьма чудесный, не от человеческого разума он, но от Божьего человека, коему явлен был ангелами, или же от нечистого духа он? Тебя я знаю, ты не Божий человек, а ежели так, ты колдун». И признался ему советник, поведав обо всем.

Однажды вышел царь со своими войсками на кораблях воевать одну крепость. И случилось, что, придя на место, счел царь задачу незначительной. И сказал царь: «Вот, день клонится к закату, крепость мала. Заночуем здесь, немного в отдалении, а поутру возьмем крепость, да не станем всех наших воинов обременять этим, но малыми силами захватим крепость».

А рабби Элиэзер был матросом на одном из военных кораблей. И было ему явлено во сне, чтобы пошел к царю и сказал тому: «Не преуменьшай трудность сей войны, дабы не погибнуть тебе и всему войску твоему. Ибо нельзя подойти к городу на кораблях: железные сваи установлены в море на всех подходах, и корабли затонут, не дойдя до города». И открылся ему во сне проход, по которому можно идти, и указаны были ясные вехи, чтобы не сбиться с дороги.

Царь же встал с утра со всем войском, и стали будить матросов-гребцов. А рабби Элиэзер не пожелал грести. И сказал: «Тайное слово у меня к царю»[9]. Побрили его, сменили одежды[10], и предстал перед царем. И поведал царю обо всем, что явлено было ему с Небес. И сказал царю: «Буде царь не верит в это, да пошлет он малый корабль с осужденными на смерть, и увидим, что будет». И сделал царь так. И когда корабль подошел к сваям, затонул, и погибли все люди, что были на нем. И сказал царь: «Нужен совет, что делать». И сказал ему рабби Элиэзер: «Есть надежный путь. Вот [здесь] проход к городу, по которому горожане выходят и возвращаются обратно». И указал царю рабби Элиэзер все вехи, явленные ему во сне. И сделал царь так и взял крепость. И возвысил царь рабби Элиэзера и назначил его начальником над всем войском, ибо понял, что Господь с ним и во всем, что он делает, Господь споспешествует ему. И повсюду, куда бы царь ни посылал его на войну, победа была за ним. В те дни спрашивал он себя, каков будет его конец, быть может, сейчас время бежать. И отозвались ему Небеса: «Ты все еще должен быть в стране сей».

Настал день, и умер царский советник. И поставил царь рабби Элиэзера вместо советника, который умер, ибо по нраву пришелся рабби Элиэзер царю. И дал ему царь дочь советника в жены. Но рабби Элиэзер не прикасался к ней и шел на всяческие уловки, чтобы не оставаться с ней в доме, а если случалось ему сидеть дома, то не прикасался к ней.

А в той стране ни один еврей не имел права проживать. И если находили еврея, один суд был для него – смертная казнь. А рабби Элиэзер жил в той стране многие годы.

Однажды сказала ему жена: «Скажи мне, может, какой изъян ты нашел во мне, что не прикасаешься ко мне и не делаешь со мной, как издревле установлено в мире?» Сказал ей: «Поклянись мне, что не раскроешь тайны, и скажу тебе правду». И поклялась она. И сказал ей: «Еврей я». Тотчас послала его в страну его и город его, дав много серебра и злата. По дороге все, что было у него, отняли разбойники.

И было, по дороге явился ему пророк Элияѓу[11], доброй памяти, и сказал ему: «Благо хранил ты верность Господу и ходил путями Его, даст Господь тебе сына, который станет светочем для всего Израиля, и в нем исполнится реченное (Йешаяѓу, 49:3): “Исраэль, которым украшусь”».

И пришел рабби Элиэзер к себе домой, и нашел там жену свою. И родила ему жена сына – это и был рабби Исраэль Бааль-Шем-Тов. А рабби Элиэзер и жена его стары были – под сто лет. И скажет Бешт, что не смог бы выжить, [умри они] до того, как он перестал сосать молоко.

И вырос ребенок и был отлучен от груди. И пришло время отцу его умирать. И взял отец его на руки и сказал: «Вот, вижу я, что ты зажжешь по мне свечу, а я не удостоился вырастить тебя. Однако помни, сын мой, во все дни жизни твоей, что Господь с тобой, а посему не бойся ничего».

Рабби Элиэзер, да будет благословенна его память, отец Бешта, да будет благословенна его память, жил в деревне и привечал всякого гостя. Он ставил людей сторожить на околице, чтобы, если увидят путника, посылали того к нему, говоря, что у рабби Элиэзера дома тому будет хорошо, дабы бедняк не тревожился и ведал, куда пойти там, где он никого не знает. И когда приходил гость, рабби Элиэзер тотчас давал ему приличное вспомоществование, чтобы тот поел и искренне возрадовался, ибо чего желает бедняк, как не несколько грошей, в которых пропитание дома его.

Один раз восхваляли на Небесах добросердечие, обычное для рабби Элиэзера. Решили испытать его. Сказали: «Кто пойдет испытать его?» Сказал Самаэль[12]: «Я пойду». Сказал пророк Элияѓу, доброй памяти: «Нехорошо, что ты пойдешь, [я и] только я пойду». Пошел Элияѓу, доброй памяти, в субботу после полудня, и пришел к нему в обличье бедняка с посохом и заплечной сумой, и сказал ему: «Доброй субботы». И по чести следовало бы выгнать его как осквернителя субботы. Однако рабби Элиэзер был долготерпелив и не стал его позорить. Мало того, тотчас достойно накрыл для него стол для третьей трапезы*, а на исходе субботы почтил его и трапезой проводов царицы-субботы. Назавтра снабдил его приличной наградой и ни словом не напомнил ему о нарушении субботы, чтобы не вогнать его в краску. Увидев все это, Элияѓу, доброй памяти, тотчас открылся ему и сказал: «Я Элияѓу, я пришел испытать тебя. И как ты выдержал испытание, удостоишься сына, который станет светочем Израиля». И удостоился, и произошел от него Бешт.

(Маасийот у-маамарим йекарим, Рахамей ав)[13]

Рабби Моше-Хаим-Эфраим из Судилкова[14], внук Бешта, да будет благословенна его память, писал в своей книге Дегель махане Эфраим: «Я слышал из его уст, что его отец брал его на руки молча, как Моше, учитель наш, мир с ним. А если бы брал его, разговаривая с ним, то Бешт наполнил бы знанием Торы все пространство вселенной, уничтожил бы все скорлупы-клипот* и привел бы Мессию».

(Дегель махане Эфраим, Ликутим)

И было после смерти его отца, и подрос мальчик. А горожане, ибо весьма дорога была им память об отце его, решили отплатить тому добром и отдали ребенка меламеду*, чтобы тот учился у него. И весьма преуспел он в учении. И сидел и учился несколько дней, а потом убежал из школы. И стали искать его и нашли в лесу, там он сидел в одиночестве. И сказали: «Сирота ведь, некому за ним присмотреть. Вот потому и ветер у него в голове». И привели его к меламеду, и учился он несколько дней, а потом убежал из школы в лес. И так поступал раз за разом. Он убегает в лес искать там уединения. А горожане возвращают его в школу. Шли дни, и любовь их к нему поостыла, махнули рукой на него и оставили его в покое. И рос мальчик не так, как принято в мире. И нанялся он к кантору*, провожал к нему малышей, чтобы отвечали: «Амен йеѓе шмей раба»[15] – и произносили кдуша* и барху*. И то была его работа – святая работа с малышами, на которых нет греха. И, идя с малышами, он обычно от всей души распевал приятным голосом, так что было слышно издалека. И это служение его поднималось ввысь и приносило веселие, как песнопения, что пели левиты в Храме. И принимало его Небо. И пришел между ними Сатана[16], ибо понял, до чего это может дойти.

И испугался Сатана за себя: вдруг настанет время, когда искоренится он с лица земли. И принял Сатана образ колдуна. И было, когда шел Бешт с малышами и распевал приятным голосом, явился им колдун в обличье злого зверя, называемого «волколаком»[17], и напал на них. И побежали все из страха перед ним. А некоторые из них и заболели, да отвратит Господь такую напасть. И прекратилось это [перестали доверять ему детей].

И было после этого, и вспомнил Бешт слова отца, который перед смертью заповедал ему, чтобы он ничего не боялся, ибо Господь с ним. И укрепился он в Господе Боге своем. И пошел он к родителям малышей и воззвал к их сердцу, чтобы доверили ему детей, потому как он выйдет на бой со зверем и убьет его именем Господним, а дети – ради чего отторгать их от Торы и молитвы? И послушались его. И взял он в руку хорошую прочную палку. И было, когда он шел с детьми с благозвучной песней, в радости и веселии, напал на них злой зверь. И кинулся он к зверю и ударил его в лоб, и умер зверь. На следующий день нашли валявшееся на земле тело колдуна. Тогда сделался Бешт сторожем бейт мидраша*. И работал вот так: все время, пока люди в бейт мидраше бодрствовали, он спал, а когда засыпали бодрствующие, он просыпался и вершил свое служение – служение тайное, – пока они не стряхивали с себя сон, тогда он возвращался ко сну, а люди полагали, что он спит всю ночь.

(Шивхей ѓа-Бешт)

Когда пришло время рабби Адама Бааль-Шема[18] покинуть этот мир, он попросил явить ему во сне, кому оставить свои рукописи. Ответили ему, чтобы передал их рабби Исраэлю сыну Элиэзера в городе Окуп[19]. Позвал он своего единственного сына и сказал ему: «Есть у меня рукописи, полные тайн Торы[20], но ты не достоин их. Но есть один город, Окуп называется, и в том городе живет парень четырнадцати лет, Исраэль сын Элиэзера его зовут, и эти рукописи – его они, корень души его они. После моей смерти пойдешь туда и передашь их ему. И дай Бог, удостоишься учить Тору вместе с ним».

Когда рабби Адам покинул этот мир, взял его сын рукописи, запряг коней в телегу и поехал от местечка к местечку, пока не приехал в Окуп. Остановился у уважаемого человека, возглавлявшего город в тот месяц. Тот спросил его: «Откуда ты и куда идешь, ибо по поступкам твоим видно, что не по денежному делу ты прибыл сюда?» Сказал ему: «Отец мой, благословенной памяти, великий праведник был, перед смертью наказал мне взять жену из города Окуп, должен же я выполнить его наказ». Тотчас заволновался весь город, ибо большим знатоком Торы он был, и совершенен был во всех достоинствах своих, и приходился по сердцу каждому, кто видел его. Предложили ему несколько партий. Наконец он взял за себя дочь одного почтенного человека. После женитьбы стал искать Исраэля сына Элиэзера, о котором наказывал ему отец. Не нашел никого, кроме паренька Исраэля, малолетнего служки в бейт мидраше. Стал приглядываться, как тот себя ведет, и увидел, что он не так прост, как кажется. Пришло ему на ум, что, быть может, это тот Исраэль, которого он ищет. Сказал тогда своему тестю: «Трудно мне учиться дома – все время люди приходят и уходят, не отгородите ли вы мне закуток в бейт мидраше, там я смогу учиться спокойно, да так и молиться буду там, где учусь». На главный его замысел был в том, чтобы оказаться в одном помещении с Исраэлем и быть все время подле него, дабы познать тайну его совершенства. Тесть поспешил выполнить его волю, ибо весьма благоволил к нему, и нанял Исраэля прислуживать ему.

Однажды ночью, когда все спали, сын рабби Адама притворился, будто и он спит. В это время Исраэль встал со своей лежанки и стал учить Тору. Как в эту ночь, так поступил и следующей ночью. На третью ночь задремал, когда занимался. Поднялся сын рабби Адама, взял один свиток из своих рукописей и положил его перед Исраэлем. Очнувшись ото сна и увидев свиток, содрогнулся Исраэль. Изучил его и спрятал за пазуху. Как в эту ночь, так было с ними и следующей ночью. Признал сын рабби Адама, что этот Исраэль – тот самый Исраэль, которому отец его наказал передать рукописи. Позвал его и сказал ему: «Рукописи сии отец мой наказал передать тебе, и вот они перед тобой. Пожалуйста, сделай мне милость, поучи Тору вместе со мной». Исраэль согласился. Но поставил условие, чтобы тот никому не открывал этого, и как пользовался его услугами доселе, так же и дальше продолжал ими пользоваться.

После всего этого сказал сын рабби Адама своему тестю: «Хочется мне учиться уйдя от мира, в полном уединении, нельзя ли приискать отдельный дом за городом, там я уединюсь и буду заниматься Торой и служить Господу?» Приискал ему тесть дом за городом. И еще попросил он у тестя, чтобы служка*, прислуживавший ему в бейт мидраше, прислуживал ему и там. И тесть поселил там и Исраэля. Сидели они там и занимались Торой письменной и Торой устной, явной и потаенной. Однажды проходили люди мимо того дома и услышали слова Торы, доносившиеся оттуда. Глянули внутрь и увидели, что зять почтеннейшего в городе человека и его служка учат Тору вместе. Сказали: «Заслуги отца его помогли ему, так что пришел сюда великий человек и приблизил его к себе, и вот уже видно, что он изменился к лучшему».

Дали ему жену. И немногих дней не миновало, как она умерла. А рукописи те были о каббале Божественной и каббале действенной[21]. Один раз столкнулись они с трудным местом в учении своем. Попросил сын рабби Адама у рабби Исраэля призвать вниз Князя[22] Торы[23], дабы тот растолковал им трудное место. Рабби Исраэль Бааль-Шем-Тов отказался. Сказал: «Страшусь я, ибо нет у нас пепла рыжей телицы[24], и так мы можем ошибиться, не дай Бог, в одном намерении и подвергнуться, не дай Бог, большой опасности». Но как тот сильно упрашивал его, не мог больше ему отказывать. Постились они от субботы до субботы, совершали положенные омовения, а на исходе святой субботы произнесли известные заклятия. Внезапно закричал Бешт: «Ой-ой-ой, ошиблись мы. Князь огня[25] нисходит, и весь город может сгореть! Беги и предупреди своего тестя и всех горожан, чтоб спасались, ибо город вот-вот сгорит, а как тебя почитают за большого праведника – тебе поверят». Тот побежал и сообщил горожанам. Поверили ему и спасли все, что смогли, пока не пал на город огонь и не сгорел город. И сочли зятя Божьим человеком и чудотворцем. Дни шли, и снова стал он упрашивать Бешта призвать Князя Торы вниз. Бешт ему отказывал. Но как тот упрашивал его много дней – уступил. Снова они постились от исхода субботы до кануна субботы и совершали положенные омовения, а на исходе святой субботы, когда настроились должным образом, вскричал Бешт: «Ой, суждено нам обоим умереть этой ночью, но есть еще надежда на спасение: если будем крепиться всю ночь, и не вкусим сна, и не прекратим настраивать себя, как должно, то “проспал приговор – отменен приговор”[26], но если задремлем, не дай Бог, то ведь сон – подобие смерти[27], дано будет право Губителю, и будет он властен над нами». Крепились они всю ночь. Перед рассветом не мог больше сын рабби Адама крепиться и задремал. Как увидел это Бешт, побежал и поднял на ноги весь город, рассказав, что тот праведник внезапно упал в обморок. Пытались пробудить его и привести в чувство, но не вышло у них. Вынесли его и похоронили с великими почестями.

(Шивхей ѓа-Бешт)

Прежде чем Бешт, благословенной памяти, открылся миру, он скрывался в лесах и пещерах, дабы уединяться там с Господом, да будет благословен, – чтобы не отрываться от служения Создателю и от приникновения[28] к Нему, да будет благословен. Особое укрытие было у него между Кутами и Косовом, меж больших гор. Там есть большая пещера, и там он укрывался. И миква* была у него там, чтобы всякий раз совершать омовение. И до сих пор она там – открыта взору любого прохожего.

(Кеѓаль хасидим ѓе-хадаш, 4)

Прежде чем открыться миру, жил он в деревне вблизи Снятина и каждый год в дни слихот* – покаянных молитв – ехал в Снятин и оставался там до окончания праздника Суккот*. Однажды, в первый день праздника Рош ѓа-Шана*, синагогальный кантор занемог. Забеспокоились горожане, говоря: «Кто встанет завтра перед ковчегом*?» И сказал хозяин постоялого двора, где остановился Бешт: «В моем доме есть человек достойный, и честный, и умеющий петь, и знаю я о нем, что он умеет молиться, так что может быть лучше и приятнее, чем если он проведет молитву Рош ѓа-Шана?» И сказал староста синагоги: «Я предлагаю, чтобы он провел сегодня молитвы – минху* и маарив", – а мы послушаем и узнаем, насколько верны слова хозяина постоялого двора». И попросили Бешта почтеннейшие люди города встать перед ковчегом и провести минху и маарив. И послушался Бешт и провел молитвы. И вот, была его молитва благозвучна и сладка, как мед, и воодушевилось все общество благодаря его молитве и просило его, чтобы и назавтра он встал перед ковчегом. И молился он и на следующий день, проведя молитвы шахарит* и мусаф", и голос его был благозвучен и сладок, как мед, и люди в воодушевлении и пробуждении чувств бежали к нему, чтобы расцеловать его. И вот, за десять дней от Рош ѓа-Шана до Йом Капура* оправился от недуга постоянный кантор, тогда забеспокоились люди, ибо всей душой прониклись молитвой Бешта и хотели, чтобы он вел молитву и в день святого праздника. И говорили друг другу: «Давайте-ка исхитримся и придумаем, что делать, ведь нельзя отказать постоянному кантору». И порешили между собой спросить совета у Бешта. И пошли и спросили его. И сказал им Бешт: «Мой совет таков – скажите ему, что дадите ему оговоренную плату, как во все годы, но только если он пойдет и попросит Бешта подменить его перед ковчегом, ибо он еще слаб после болезни». Согласился кантор и тотчас отправился к Бешту, и Бешт сказал ему, что выполнит его просьбу. И спросил Бешт у зажиточных людей: «Какова будет моя плата?» И сказали ему: «Назначь свою плату, и дадим ее». И сказал: «Моя плата – купите мне прекрасный этрог к празднику Суккот». И сказали: «Хорошо, всеми силами своими попытаемся купить тебе прекрасный этрог». И вот, в тот год не было этрогов, и почти все общины не нашли себе этрога. И разослали жители Снятина посланников искать прекрасный этрог и готовы были заплатить за него, сколько попросят, но не нашли и простого этрога.

Бешт же сидел дома в канун Суккот и был весьма обеспокоен тем, что у него нет этрога. И не пошел в синагогу на минху, а зажиточные люди ждали его на молитву, он же не пришел. И они тоже не показывались ему на глаза, ибо не получилось у них исполнить его желание. И было под вечер, и явился ему пророк Элияѓу в обличье необрезанного и принес ему прекрасный этрог и прочие предписанные виды растений, все самым наилучшим образом. И спросил на нееврейском языке: «Здесь живет Исраэль?» И сказал Бешт: «Да». И отдал ему четыре вида растений*. И воспрянул душой Исраэль. А Элияѓу пошел своей дорогой.

И пошел Бешт в синагогу в веселии и с радостью в сердце, также и жители города благодаря ему удостоились этрога. И знали, что пророк Эли яѓу принес этрог.

После праздника направился Бешт в деревню Кси ловичи и остался там жить. Он и там скрывал свои деяния, и никто не знал величия его.

(Сипурей Яаков, 13)

В то время, когда великий учитель, автор книги Пней Йеѓошуа[29], да будет благословенна память праведника, был раввином в Лемберге, Бешт был меламедом в одной деревне вблизи Лемберга. И доселе скрывал свои деяния по присущей ему скромности и вел там общественную молитву, а по субботам собирался весь миньян*, и они вместе учили Тору.

Ближе к Рош ѓа-Шана Бешт прохаживался перед ковчегом и возглашал покаянные молитвы – слихот, как принято у канторов. Просили его, не сможет ли он вести молитву в Рош ѓа-Шана. Уступил им, и провел шахарит и мусаф, и протрубил в шофар*. Досадило им, людям лембергской общины, что деревенские осмелились собрать свой миньян и не пришли в город, ибо раньше была общине поддержка от деревень, так как все уроженцы деревень приходили в город на Рош ѓа-Шана и Йом Кипур. И сказали главы общины: «Вот только появятся люди из той деревни, мы им устроим!»

И когда людям в этой деревне стало об этом известно, они остались молиться в деревне и в Йом Кипур, Бешт же провел молитву.

Тогда отписали главы лембергской общины в окрестные местечки, чтобы не продавали этрогов жителям той деревни. И деревенские были вынуждены поехать в Лемберг, чтобы купить себе этрог. Обязали их главы лембергской общины явиться в канун праздника Суккот в Лемберг, чтобы получить наказание. И таково было наказание, наложенное на них: чтоб от ворот города до дома раввина шли босиком, одеты в китлы* – одеяния Дней трепета*, – а их кантор и трубящий в шофар шли бы впереди всех, а оттуда чтобы шли в синагогу, а их кантор произнес бы все молитвы, требующие напева, и если окажутся его молитвы верны и в каждой буковке, и в напеве своем, то на том и конец наказанию, ибо так избыли бы они свой позор, а нет – назначат им другое искупление. Понятно само собой, сколь велик был для них позор, когда все дети увязались за ними с хохотом и насмешками. Бешт произносил все молитвы, и напев его был верен, пока не дошел до «благословения отцов»[30]. Когда дошел до «благословения отцов», обратил лицо к собравшимся и сказал: «Кто не искупил грехи молодости, пусть не стоит здесь, когда упомяну это». Они же продолжали насмехаться. И было, когда он произнес «благословение отцов», – почти все лишились чувств, ощутили слабость и едва не испустили дух. Тотчас началось великое волнение. Привели Бешта к раввину, автору книги Пней Йеѓошуа, раввин сидел облаченный в талит* и тфилин* и кивком показал им, чтобы отпустили Бешта с миром.

(Сипурим нехжадим)

Потом поселился Бешт в деревне Ксиловичи рядом с Тлустом, и было у него в обычае ходить зимой к небольшой речке и погружаться там в воду совершая омовение; даже когда река затягивалась льдом, он ломал его и погружался в прорубь.

Как-то сидел у реки один необрезанный. Почувствовал он жалость к Бешту, ибо один раз увидел, как тот выходит из воды и не может поднять ногу, потому как она примерзла, и тогда он с силой поднял ее, сорвав кожу до крови. С того дня необрезанный сторожил его и, как выходил Бешт из воды, подбрасывал ему сено, чтобы тот вставал на него. Так он делал каждую ночь.

Один раз сказал Бешт необрезанному: «Скажи свое желание, и исполнится оно. Богатства хочешь, долголетия или стать судьей?» И сказал необрезанный на языке язычников: «Пан раббин, все добри», то бишь: «Господин раввин, все [три] хороши». – «Хочу я все три благословения вместе». И ответил ему Бешт и сказал: «Я благословляю тебя всеми тремя благословениями вместе». И сказал необрезанный: «Как я смогу стать богатым, коли у меня ничего нет?» И сказал Бешт: «Отведи воду от этой речки, что подле твоего дома, и сделай затон. Каждый, кому потребно будет исцеление, возьмет у тебя пузырек с водой и снова будет здоров». И попросил его необрезанный намекнуть, как долог будет его век. И сказал ему Бешт: «Дни твои продлятся, пока после смерти моей не увидишь человека, обличьем подобного мне».

После всего этого занемогла жена необрезанного и дитя его занемогло. Он омыл их водами речки и дал им испить той воды, и они выздоровели. И распространилась весть об этом, и пошли к нему люди со всей округи за той водой, и вода та исцеляла от разных недугов. И весьма разбогател необрезанный, пока не стало известно об этом докторам, и те ходатайствовали перед властями, и засыпали его затон. Так сделал Бешт, да защитят его заслуги нас и весь Израиль.

И было во время праведного рабби из Ружина[31]: захотел праведный рабби из Ружина увидеть того необрезанного, и привели необрезанного к нему. И было: увидев облик праведного рабби из Ружина, сказал он: «Теперь настал мой час покинуть сей мир, ибо облик этого праведника подобен облику Бешта».

(Сипурей Яаков, 14)

Рассказывал мне реб* Шмуэль-Арье, мир праху его: «В детстве жил я в деревне Ксиловичи, слава о которой разошлась по свету, ибо рабби Исраэль Бааль-Шем-Тов до того, как открыться миру, был там резником*. Нашел я там старого резника, было ему за восемьдесят лет. Сказал ему: “Может, ты был знаком с кем-нибудь, кто знавал Бааль-Шем-Това?” Сказал мне: “Еврея, чтобы видел Бааль-Шем-Това, не нашел я, гоя*, видевшего Бааль-Шем-Това, – нашел. В юности жил я у одного крестьянина-гоя, всякий раз, когда я прыскал водой на точильный камень, чтобы точить свой нож, дед крестьянина, старик лет девяноста или ста от роду, качал головой. Я полагал, он это делает от старости. Один раз почувствовал я, что он это делает мне в укор. Спросил его: “Почему ты качаешь головой, когда я работаю?” Сказал мне: “Дело свое ты делаешь некрасиво. Исроэлке, когда точил свой нож, камень увлажнял слезами”».

Рабби Яаков Маргалиот писал в своей книге Квуцат Яаков: «Накануне своего открытия миру Бешт служил провожатым детей у одного меламеда в Городенке и столовался у рабби Хаима, благословенной памяти, тестя выдающегося учителя рабби Меира, благословенной памяти, автора книги Меир нетивим[32]. Жена его по имени Хая была величайшей праведницей. Хае было известно величие Бешта, но он заставил ее поклясться, что она никому ничего не откроет. Поначалу величие Бешта стало открываться ей так. Однажды нужно ей было поехать к одному господину, и она взяла Бешта с собой для охраны. По дороге встретился им один необрезанный, и язвил их, и бросал в них камни. Сказал ей Бешт: “Никому не рассказывай, что я сделаю с необрезанным”. Сказала ему: “Упаси меня Господь что-либо рассказать, разве ты сам пожелаешь”. Вперил Бешт взор в того необрезанного, и тот мгновенно погрузился в землю».

Еще писал там рабби Яаков Маргалиот: «Рассказывал мне мой отец, благословенной памяти, что в 5531 (1770/1771) году было моровое поветрие и распространилась повсюду гниль, упаси Господи от такого. Решили гои взять кости мертвого, и сжечь их, и развеять пепел по-над городом, дабы не пришло поветрие в город. И не хотели брать тело гоя и пробрались украдкой на кладбище Израиля, чтобы выкрасть тело мертвого из Израиля, дабы сжечь его. Случилось так, что пришли они к могиле той самой праведницы. Только начали раскапывать ее могилу, громкий голос воззвал из могилы, так что они попадали на землю от страха, лишились чувств, и не могли сдвинуться с места, и так лежали там, пока не пришли люди и не увидели их лежащими на земле. И возблагодарили Господа за то, что случилось с ними, когда они хотели сделать это, и забрали их оттуда».

(Кеѓаль хасидим ѓе-хадаш, 10)

Сочинитель книги Раматаим цофим писал в своей книге, что слышал от святого рабби Ицхака из Несхижа, слышавшего это от своего престарелого тестя, святого рабби Леви-Ицхака из Бердичева[33], который рассказывал о Беште, что в то время, когда Бешт еще не открылся миру одно время он служил провожатым детей у меламеда. И его хозяин, бывало, ездил к одному раввину, Бешт же хотел поехать с ним, но хозяин не хотел брать его с собой, и Бешт уехал украдкой, притаившись на доске, торчавшей позади телеги. По дороге нееврейский мальчишка бросил в Бешта камень, и у того пошла кровь. На обратном пути, прибыв на то место, где мальчишка бросил в Бешта камень, увидели они огромную толпу, и толпа эта не давала им проехать, требуя от них совета, ибо мальчик прилип к земле и медленно врастал в нее, и чем сильнее пытались разными уловками вытянуть его наверх, тем больше уходил он в землю. Когда увидел Бешт мальчика, сказал ему: «Впредь не бросай камни в евреев!» Мальчик кивнул головой, ибо дар речи покинул его, и отпустила его земля, и встал он и пошел, целый и невредимый. И после этого случая Бешт оставался провожатым детей у меламеда, а это чудо не повлияло никак, и Бешт не стал известен благодаря ему. И сказал святой рабби из Бердичева: «Это чудеснее самого чуда – что случай этот забылся и ни на что не повлиял, а ведь молва о чуде широко распространилась».

(Кегаль хасидим ге-хадаш, 12)

Потом он был меламедом у одного откупщика[35] в том округе. И откупщик высоко ценил его, ибо видел его прямоту и тщание в выполнении заповедей. И попросил Бешт хозяина построить ему комору в лесу за околицей деревни, чтобы учить там его сыновей. И построил ему дом для учения.

Один раз оторвалась кисть-цицит* от его малого талита, и послал он в город купить ему цицит. До того как привезли ему кисти, наступило время трапезы, и он должен был пойти со своими учениками домой, чтобы поесть. Надел большой талит и пошел домой.

Один раз он проверил мезузу* у себя дома и нашел, что она негодная. И с места не сдвинулся, пока не принесли из города кошерную мезузу и он не прибил ее.

(Кеѓаль хасидим ѓе-хадаш, 10)

До того как Бешт, благословенной памяти, открылся миру во всей своей святости, его прозывали кинцн-махер, то есть кудесник. И был там в одном городе один богач, который не верил в силы Бешта. А у богача была единственная дочь, весьма немощная, и врачи не находили никакого снадобья для ее исцеления. И сказали богачу близкие его: «Хоть ты и не веришь в Бешта, мы вот слышали, что рассказывают о чудесных его делах, а ведь [он] живет недалеко отсюда, всего несколько верст, пошли за ним телегу, ибо он наверное найдет для твоей дочери исцеление». И послушал их богач и послал телегу за Бештом, дабы пригласить его. И поехал Бешт к богачу. И случилось так, что, не доехав до города с четверть версты, остановился он у постоялого двора, бывшего там, и сказал себе: «Заночую-ка я тут, на этом постоялом дворе». Тем временем умерла дочь богача. Поутру, чуть забрезжил дневной свет, прибыл Бешт в город и поехал к дому богача. Отвели ему там комнату, туда он и пошел. И надел талит и тфилин и стал молиться. После молитвы сказал Бешт: «Вот не поужинал я, и вот – какая-то слабость у меня на сердце». И передали домочадцы хозяину слова Бешта. И преисполнился гнева хозяин. Как бы то ни было, распорядился подать Бешту еду. И сказал Бешт: «Я хочу испить медовухи», – и дали ему. И спросил Бешт о здоровье дочери богача, и сказали ему: «Вот она мертвая лежит на земле». И взял Бешт немного медовухи, и пошел в комнату, где она лежала, и сказал: «Выведите отсюда всех». И остался только он и его люди. И сказал Бешт своим людям: «Откройте ей рот и влейте немного медовухи ей в рот». И влили ей медовухи в рот. И сказал: «Повелеваю я душе вернуться в тело ее». А ей сказал: «Слушай-ка, вставай на ноги и подай мне ужин на стол». Тотчас встала на ноги и вечером подала ему ужин на стол.

(Йешуот Исраэль)

Слышал я это от рабби Гдальи, а также от тестя моего. Рабби Давид, проповедник святой общины Коломыи, был в отъезде для сбора ханукальных пожертвований[36]. Заблудился по дороге и вышел к дому Бешта во время зажигания свечей, Бешт же был тогда в своем затворническом пристанище. Спросил жену Бешта, где ее муж. Ответила, что пошел к откупщику помочь тому напоить скотину. Сказал ей: «Что найдется здесь поесть?» Ответила ему: «Муж зарезал курицу, посмотрите на нож[37], и, если все, на ваш взгляд, в порядке, сварю вам курицу». Осмотрел рабби Давид нож и нашел его добрым. Пошла праведница и сообщила мужу. Пришел Бешт домой, и сделал вид, будто пришел от откупщика, и стал прислуживать рабби Давиду, как малый, который прислуживает великому. Постелил ему постель, поставил кувшин с водой и миску, куда ее выливать[38]. А сам лег с женой в одной кровати, как заведено у деревенских. В полночь встал Бешт с постели, ибо не спал больше двух часов. И сел тихонько у печки внизу, и стал заниматься тем, чем обыкновенно занимался в тиши. Проснулся рабби Давид, проповедник, и увидел яркий свет внизу у печки, и решил, что огонь перекинулся на поленья, что были на печке. Стал будить жену Бешта, крича: «Хана, Хана, огонь на печи горит!» Отвечала ему: «Я женщина, прежде чем оденусь и прикроюсь, огонь еще пуще разгорится. Да простит мне рабби, вода ведь у вас под рукой, спуститесь и потушите огонь». Тот взял кувшин с водой и спустился, чтобы затушить огонь. Подойдя к печи, увидел, что Бешт сидит и сияющий свет исходит от него. И рассказал мне рабби по секрету, что свет стоял над ним, как радуга. Увидев это, проповедник лишился чувств, и пришлось праведнице вернуть Бешта на землю и отвлечь от его размышлений, чтобы тот привел рабби Давида в чувство. Наутро сказал Бешту рабби Давид, проповедник: «Так и так было – я видел, что это было?» Ответил ему Бешт: «Я не знаю, я читал псалмы, может, снизошло на меня Имя Всевышнего, да будет благословен, и случилось то, что случилось». Повелел ему рабби Давид, и тот открылся перед ним. С тех пор рабби Давид, проповедник, стал время от времени ездить к нему, чтобы услышать от него слова Торы. А когда услышали его друзья, как он толкует Тору спросили его: «Откуда это у тебя?» И ответил им: «От одного нищего бедняка». И когда рабби Давид услышал рабби Гершона, как тот увещевал и поносил Бешта, сказал ему: «Оставьте его, ибо он мудрее вас». А боле ничего не сказал ему, потому что Бешт велел ничего не открывать.

(Шивхей ѓа-Бешт, 23, 24)

Потом он поселился в святой общине Тлуста, где тоже был меламедом, и не мог собирать миньян у себя дома, но принимал у себя людей и молился с ними. Одевался он в тузлик[39], и пальцы ног торчали у него из дыр в обувке, ибо он был очень беден. Он имел обыкновение погружаться в микву даже в месяце тевете*, и пот выступал у него каплями величиной с горошину. Затем начали приходить к нему некоторые люди, и не хотел принимать их. Один раз привели к нему помешанного или помешанную, а он отказался впустить. Ночью было ему сказано, что ему исполнилось тридцать шесть лет. С утра стал он подсчитывать и нашел, что так оно и есть. Принял помешанного, и излечил его, и оставил занятие меламеда, и взял моего тестя, благословенной памяти, к себе писцом, и стали приезжать к нему люди из разных мест.

(Шивхей ѓа-Бешт, 23)

Двенадцать корчмарей было в городе Тлусте, все они держали аренду у городского головы. Один из них, великий бедняк, не имел денег вносить арендную плату в срок. А у городского головы был казак, поставленный взимать арендную плату, который весьма досаждал бедному корчмарю. И чем больше усердствовал корчмарь, стараясь уплатить долг, тем больше притеснял его казак, пока не кончилось у корчмаря терпение. Однажды пришел расчетный день, а у корчмаря и на грош не набиралось денег. И он весьма страшился казака, боясь, как бы тот его не убил. Пошел к Бешту и излил тому свое горе. Ибо, помимо страданий от того, что нет у него денег расплатиться с долгом, еще и казака боится он смертным страхом. Сказал ему Бешт: «Иди себе домой и не бойся. Сегодня, если будет на то Господня воля, выручишь немало, а если и не хватит, то казака не бойся, ибо тот не сможет причинить тебе вреда». Тот день был базарным днем, и удача весьма улыбнулась корчмарю. В полдень примчался к нему казак, дабы в великой ярости растерзать его, ибо не внес арендную плату. Только приблизился к корчмарю на четыре локтя, словно окаменел и не мог сдвинуться с места. Попросил у корчмаря, чтобы тот помог ему. Пошел корчмарь к Бешту и сказал, что страшится, как бы городской голова не лишил его заработка. Сказал ему Бешт: «Пойди скажи тому казаку, чтобы зарекся притеснять евреев, и вмиг избавится от своей напасти». Пошел корчмарь к казаку и сказал ему. Закаялся казак не досаждать боле ни одному еврею до конца своей жизни. Вмиг излечился и стал как все люди. А корчмарь пересчитал деньги, что выручил в тот день, и оказалось, что выручки более чем достаточно, чтобы погасить долг по аренде.

(Сипурей Яаков, 16)

Когда Бешт обретался в Тлусте, после случая с казаком затаили необрезанные зло на него и порешили между собой убить необрезанного мальчика, подбросить его тело в дровяной сарай Бешта и возвести на Бешта кровавый навет в канун первого дня праздника Песах. Убили необрезанного мальчика и подбросили его останки в дровяной сарай Бешта, и никто не знал об этом. Когда Бешт вернулся в канун первого дня Песаха домой из синагоги, сказал своей жене: «В доме пахнет падалью». Пошли искать, обыскали весь дом и нашли убитого, брошенного в дровяном сарае. Приказал Бешт надеть на него кафтан и шапку и посадить за стол. Потом сел и сам Бешт за стол, но не стал проводить седер*. Ночью пришли необрезанные со стражей к дому Бешта, обыскали дровяной сарай и не нашли тело убитого. И не пришло им в голову, что восседающий за праздничным столом и есть убитый. После того как рылись повсюду и ничего не нашли, ушли восвояси. А как ушли, приказал Бешт бросить тело убитого в реку, и сделали так. После этого провел Бешт седер в великом воодушевлении. Да охранят его заслуги нас и весь Израиль.

(Сипурей Яаков, 18)

В те дни Бешт, да будет благословенна его память, начал открываться миру, творить чудеса и спасать людей, дабы обратить сердце человека из Израиля к служению Господу, да будет благословен. И в те дни жил в городе Галиче один большой богач, и была у него единственная дочь, и поразил ее Господь великим помешательством, избави нас Господь от такого по молитвам нашим. Обратился богач к большим врачам, но все они не смогли положить конец болезни и безумию ее. Тогда многие важные люди стали советовать богачу поехать к Бешту, дабы тот помолился за нее, и послал бы Господь слово свое, и исцелилась бы, ибо дошла до них молва, что Божий человек Бешт и деяниями своими спасает людей на земле. И прислушался к ним богач, и поехал к Бешту, благословенной памяти, и упрашивал того поехать с ними в Галич, дабы тот посмотрел его дочь и остановил свой взгляд на ней к ее благу и исцелению. Отозвался Бешт на его просьбу и поехал с ним в Галич. По дороге приехали они в город Пистынь и заночевали там. Около полуночи раздался в ночи ужасающий вопль, взывавший к людям: «Всяк, кто богобоязнен в сердце своем, да восстанет с постели своей и да воззовет к Господу от всего сердца, и, быть может, Господь смилуется над нами!» И спросил Бешт: «Что за шум это, что весь город гудит от него?» И ответили ему, сказав: «Великая напасть и большая беда в городе, ибо дочь градоначальника помешалась, и врачи отчаялись излечить ее от безумия, а посему решил градоначальник вместе с попами собрать всех евреев, дабы воззвали к Господу о ее излечении. И если дочь градоначальника не выздоровеет, то знак это и верное знамение, что нежеланны евреи Господу и ненавистны в глазах Его и что за прегрешения их пала рука Господня на дочь градоначальника и за грехи их скорбит она. И теперь, если не услышит Господь их, то изгнаны будут из города своего и множество великих притеснений постигнет их». И ответил Бешт и сказал: «Ступайте к градоначальнику и скажите ему, что явился один мудрец из Израиля, который берется излечить ее, если будет на то воля Господня». И пошли они к градоначальнику и передали ему те слова. И после того как весьма упрашивали градоначальника, он дал разрешение прийти тому мудрецу и лечить ее. И пришел Божий человек во дворец градоначальника и сказал, чтобы убрали из покоя, в котором лежит дочь градоначальника, всех чужих богов, и всех истуканов из серебра и золота, и всякий образ и изображение чтобы удалили из дома. И еще: чтобы ни один человек не остался в дому. И еще: чтобы вервием связали ей руки и уложили ее на левый бок, тогда он войдет в дом и станет лечить ее, как сказал. И сделали так. И спрятался один поп в ее комнате в одном укромном месте, дабы увидеть деяние человека Божьего, которое он творит. Однако когда Бешт ступил на порог дома, сказал, что некто есть в доме, что один человек прячется там, и просил удалить его тотчас. И стали искать, и нашли прятавшегося попа. И выгнали его. И взял Бешт плат и покрыл свои волосы и бороду, дабы не выглядывал наружу ни один волос из волос головы его и святой его бороды. И наклонился, и прошептал дочери градоначальника слово – в правое ухо прошептал ей. И поднялся, и вышел, и сказал: «Снимите вервие с нее, ибо излечилась она». И увидели все, что излечилась она, и было это великим чудом в глазах всех горожан, и распространилась слава о святости Бешта и о чудотворных силах его. И оттуда поехал он с богачом в город Галич. И подумал себе Бешт, что тут нет надобности торопиться и великие дела совершать в один миг, как сделал он в городе Пистыни, ибо там беда грозила многим из Израиля, а тут он все сделает постепенно и медленно. И повелел привести помешанную в молельный дом в час, когда он будет молиться, и приводить ее во время чтения Торы, дабы святые слова наполняли ее слух, и тогда всякое зло и всяческий ущерб устранятся и удалятся от нее. И пробыл там Бешт, благословенной памяти, около четырех недель, и исцелилась дочь богача и стала здоровой, как прежде, и имя Бешта открылось миру, и слава его распространилась весьма.

(Кеѓаль хасидим, с. 4)

Бешт никуда не ездил, покуда жена его не приносила ему счета за муку, и мясо, и прочие потребные для дома вещи, за которые была должна лавочникам. Только увидев, что долги весьма выросли, он был вынужден уезжать [на заработки] .

Однажды принесла она ему счет. И полагала, что он уедет. И вот, прошло несколько дней, а он не поехал. Тем временем долги росли. Пришла и положила перед ним новый счет. Сказал ей: «Что это, что ты отправляешь меня? Видишь эту печку? Если пожелаю, она тотчас обратится в золото. Полагаешь, чудодейственными Именами? Спаси Бог, только силой молитвы. Только вот стыжусь я Создателя моего просить у Него такие вещи».

(Кеѓаль хасидим ѓе-хадаш, 7, Квуцат Яаков)

Один раз не было у него денег на то, чтобы встретить субботу. В канун субботы пошел в час утренней стражи к одному человеку, стукнул тому в окно и сказал ему: «Нужно мне на то, чтобы встретить субботу». И сразу же ушел. Тотчас встал тот человек с постели и вышел вон посмотреть, кто стучал ему в окно. Побежал за Бештом, догнал и сказал ему: «Если нужны тебе деньги на все, что потребно для встречи субботы, отчего же ты убежал, а не подождал, пока дам тебе?» А тот человек не знал, что Бешт перед ним, потому что никогда его не видел. Сказал ему Бешт: «От начала мира, когда рождается человек, заработок и пропитание его рождаются с ним. Только вот по грехам своим должен человек в поте лица добывать пропитание. Есть люди, пропитание которых в доме их, а есть такие, кто вдали от дома должны искать свой хлеб. Мне же, по делам моим, великий труд не потребен, а довольно и малого поступка. И как я сделал, что положено мне для пропитания моего, то, конечно, поможет мне Господь, благословен Он. И не важно мне, дашь ты мне или нет».

(Диврей Йехезкель, раздел Вайешев)

Однажды перед праздником Песах был он крайне стеснен в средствах. И пришла к нему бездетная женщина, дабы помолился за нее, чтобы она родила. И в изобилии принесла ему все, что только потребно для Песаха. И простер над ней Бешт всю святую душу свою и поклялся ей, что родит она сына. А та женщина поистине была бесплодной. Услышал Бешт голос, сказавший, что не будет у него удела в грядущем мире, ибо обеспокоил он Творца своего. Великую радость почувствовал и сказал: «Ныне смогу я служить Создателю моему воистину полным сердцем, без мысли об уделе своем в мире грядущем». И тем, что взялся служить Создателю служением истинным, – исправил все. И сказал ему Ахия Шилониянин[43], что случай этот был дан ему в испытание.

(Ноцар хесед, раздел 4; Дерех эмуна у-маасе рав, с. 80; Кеѓаль хасидим ѓе-хадаш, 16)

В те дни был там один ученый человек и великий знаток Торы, имя его – рабби Зеэв, глава суда того места. Он изучал пути и обычаи Бешта, да будет благословенна его память, чтобы познать корень всякой вещи. И было в святой день субботний, в начале послеполуденной молитвы – минхи – должен был Бешт встать перед ковчегом, пока день еще не пошел на убыль, ибо, как известно, час этот – время исправления душ, одни уходят, другие приходят. А Бешт, да будет благословенна его память, обыкновенно оставался за чтением молитвы Шмоне эсре[44] около четырех часов. И великое зло брало рабби Зеэва из-за этого, ибо он не верил, что человек может, стоя на ногах, проникновенно молиться так долго, тогда как у него самого и у всего народа Израиля это занимает не больше чем пять минут или около того. И сказал себе: «Кто знает, чем этот занят сейчас». И встал, и подошел, и приподнял талит, открыв лицо Бешта. Когда же увидел лицо Бешта, да будет благословенна его память, лишился чувств и был близок к смерти, так что врачи лишь великими усилиями привели его в чувство, и душа отчасти возвратилась к нему, и болел он месяца три. И поведал всему народу, что было с ним, что он знал всегда Бешта, да будет благословенна его память, как человека с твердым взглядом и ясными глазами и румяным лицом, а тут увидел его словно мертвым, чья душа отлетела, с глазами, выпучившимися и истекающими влагой. Также и тело его все было как истукан без единого движения, потому-то и обуял его великий страх, и он упал замертво. С тех пор дал себе зарок слушаться Бешта и склонять пред ним голову, ибо весьма грозен человек Божий Бешт, благословенна память его. Да будут его заслуги защитой нам и всему Израилю, амен*.

(Кеѓаль хасидим, лист 4:72)

Говорил наш святой учитель рабби Гершон из Кут[45] учителю нашему, своему зятю Рибашу[46], когда еще не знал ступени [величия] его: «Пока ты молишься и слова молитвы облекают тебя, пока ты осознаешь и слышишь, еще не проник ты в глубинную суть молитвы, но остаешься на ступени, [о которой сказано]: “Души во мне не стало, когда он говорил”»[47]. И правду рек рабби Нахман, что, когда еще отроком заглядывал под талит учителя нашего, пока тот молился, и видел его лицо – оно менялось каждый миг, мгновение горело, как светоч огненный, еще мгновение – и становилось, как снег, каждый миг менялся его цвет.

(Дерех эмуна у-маасе рав, с. 100)

Слышал я от сына рабби Яакова из Меджибожа, прозванного реб Якелом, что однажды его отец повел его в бейт мидраш, а Бешт с братией своей стоял там и молился перед ковчегом. И сказал реб Якел сыну своему так: «Смотри хорошенько, сын мой, ибо подобного не увидишь вплоть до прихода Машиаха, оправдания нашего, ибо они – рабби Шимон бен Йохай и сотоварищи его».

(Шивхей ѓа-Бешт)

Писал рабби Яаков Маргалиот в своей книге Квуцат Яаков.

Господин мой, отец моего деда, рассказывал мне, что цицит Бешта обладали жизненной силой и настоящей душой и могли двигаться сами по себе, не понукаемые движением тела, ибо святостью исполнения заповеди душа и жизненная сила передавались им. Это то, о чем говорили наши учителя, благословенной памяти: «Поднялись четыре кисти его цицит и хлестнули его по лицу»[48]. На это намекает и Писание (Дварим, 29:8): «…дабы был вам промысел во всем, что ни будете делать», то есть разум и жизнь, как сказано (Когелет, 7:12): «…мудрость живит владельца ее». (Дерех эмуна у-маасе рав, с. 86)

Святой наш учитель Бешт, да пребудет его душа на небесах, имел обыкновение погружаться в молитву Шмоне эсре на несколько часов. Людям же, молившимся вместе с ним в его бейт мидраше, людям этим трудно было ждать, пока он закончит молитву, потому как они бывали голодны и обыкновенно, закончив Шмоне эсре, шли домой и перехватывали что-нибудь, чтобы заморить червячка, а затем, возвратившись в бейт мидраш, находили Бешта, [все еще] погруженного в молитву Шмоне эсре. Однако великие праведные раввины, его святое сообщество, не уходили домой, а ждали несколько часов, пока Бешт не закончит молитву Шмоне эсре. Однажды случилось так, что и они – святое сообщество его, – почувствовав великую слабость, поневоле вынуждены были пойти домой и перекусить чем Бог послал, чтобы восстановить свои силы. Но по расчету своему они знали, что по возвращении в бейт мидраш они застанут Бешта по-прежнему стоящим за молитвой Шмоне эсре, потому как дома они не задерживались. Сколь же велико было их удивление, когда они вернулись – и вот, Бешт уже закончил молиться. А у Бешта было заведено, что члены его святого сообщества всегда спрашивали его о всяких чудесных явлениях, которые они видели у него. И когда спросили его об этом, он ответил и сказал: «Дети мои, я расскажу вам притчу. Много людей стояло возле одного высокого дерева. Был среди них один человек с зоркими глазами, и он увидел, что на самой вершине дерева сидит одна птица, весьма прекрасная видом. Стал спрашивать всех – никто не видел птицы. И загорелся тот человек великим желанием подобраться к той птице и схватить ее, и так страстно возжелал он птицу, что не мог двинуться с места. Но из-за высоты дерева невозможно было подобраться к птице, а лестницы там не было. Но так велико было его желание добраться до птицы, что он придумал взять людей, что стояли там, и ставить их одного на спину другому, пока не поставит всех друг другу на спину, он же залез, и встал выше всех, и дотянулся до птицы, и схватил ее. Те люди, хоть и поспособствовали ему схватить птицу, несмотря на это, ничего о птице не знали. А тот человек без них никак не мог бы добраться до птицы. И если бы не было там, возле дерева, нескольких человек, а лишь только он один, не смог бы он схватить птицу. И еще, пока стоял тот человек наверху на спинах тех людей, буде тронулся бы с места человек в самом низу и пошел бы себе в сторону, то попадали бы все, а тот человек, что захотел схватить птицу, не только бы не добрался до нее, но и упал бы на землю и сломал бы себе шею. Так же и тут. Когда я стою за молитвой Шмоне эсре, все миры открываются передо мной, включая и чертог Машиаха, называемый в святом Зогаре* «птичьим гнездом»[50], как известно знающим. И все мое желание и вожделение – попасть туда. Если вы стоите со мной, пока я молюсь, я ставлю вас одного на спину другому, сам же лезу все выше и выше, пока не попадаю туда, и тогда делаю то, что я должен делать. Выходит, что все достигается благодаря вам, когда вы стоите со мной в моем бейт мидраше во время молитвы Шмоне эсре, хотя вам об этом ничего не известно. Но сегодня, когда вы разошлись от меня по домам, вышло, что и я упал оттуда, ведь я стоял на ваших плечах. Посему мне ничего не оставалось делать, незачем было продлевать молитву и я закончил молиться.

(Ѓитгалут ѓа-цадиким, 28)

Слышал я, как рассказывали, что однажды Бешт встречал субботу в поле, и паслись в том поле овцы, и во время встречи субботы они задрали передние ноги вверх и стояли только на двух задних ногах, как стоит человек. И передают, со слов праведников, смысл и обоснование этого явления. Поскольку во время встречи субботы он освятил и возвысил весь мир, вознеся его к Истоку его, то, естественно, и все твари, что стояли тогда рядом с ним, и они (хотя и нет в них разумения), зане та малость жизненной силы, что воплощена в них, возвысилась до Истока своего, приподнялись. И если уж бессловесные животные, в коих нет никакого разумения, сумели дойти до великого этого постижения благодаря великой святости и свету, которые цадик внес в сей мир, тем более [должно это] и нам, народу сынов Израилевых.

(Дерех эмуна у-маасе рав, с. 87. Бейт Аѓарон, недельный раздел Бо)

Однажды было ведро, и Бешт, благословенной памяти, увидел, как один простой человек кричит, и молится, и повторяет этот стих (Дварим, 11:17): «…и затворит Он небо, и не будет дождя…», и не стал выговаривать тому, ибо видел, что молитва его угодна Небесам. После того, когда уже пошли дожди, позвал его и спросил: «Что ты думал, читая именно этот стих – “…и затворит Он небо, и не будет дождя…”?» Сказал ему толкование: «…и выжмет небо силой, и не будет дождя наверху, а весь дождь прольется внизу». Так и таргум*: «и выжмет» переводится «и затворит».

(Кетер Шем Тов)

Бааль-Шем-Тов, да послужат нам защитой его заслуги, приехал в один город перед праздником Рош ѓа-Шана. Сросил у горожан, кто в этом месте встает перед ковчегом на молитву в Дни трепета. Сказали ему: «Городской раввин». Спросил Бааль-Шем-Тов, как тот обычно молится. Сказали ему: «Все покаянные молитвы Йом Кипура он поет на радостный лад». Послал за ним Бааль-Шем-Тов и спросил, отчего господин разукрашивает покаяния радостными напевами. Сказал ему раввин: «Раб, что убирает царский двор от отбросов, если любит он царя, то весел и в час, когда вычищает мусор со двора, и поет радостные напевы, ибо он ведь ублажает дух царя». Сказал Бааль-Шем-Тов: «Да будет мой удел с вами».

(Ор йешарим)

Однажды пошел Бешт в бейт мидраш. Встал на пороге и сказал, что не может войти, потому что бейт мидраш уже полон Торы и молитвы, так что не осталось в нем места, чтобы войти. И поразились его словам все, стоявшие с ним. Разве может быть больше похвала дому Торы и молитвы, чем когда он полон Торы и молитвы? Сказал им Бешт: «Не может считаться достоинством, когда синагоги и бейт мидраши полны Торы и молитвы, потому как словеса, которые не идут от сердца с совершенным и угодным [Богу] устремлением, не могут подняться ввысь, и дом заполняется [ими] от края и до края, так что и войти невозможно. И напротив, если молятся с истинным устремлением, идущим от сердца, как [то и] должно, то святые слова воспаряют ввысь, и ничего не остается от них внизу, как об этом и сказано в книге Зогар: “Всякий стих Торы, не изреченный с трепетом и любовью, не воспаряет ввысь”».

(Беэр Моше, Hoax; Дерех эмуна у-маасе рав, с. 22; Кегалъ хасидим ѓе-хадаш, 13)

Бешт, бывало, приближал к себе грешников, которые и сами не высоко себя ставили, и удалял от себя знатоков Торы, которые были безгрешны и [оттого] возгордились. Говорил: «Грешник, который знает про себя, что он грешник, ставит себя низко, Господь же благословится в нем, ибо Он (Ваикра, 16:16): “…пребывает с ними, среди нечистот их”. В том же, кто безгрешен и [поэтому] высоко себя ставит, Господь не благословится, ибо сказано о нем: “…не можем мы, Я и он, ужиться в этом мире”»[52].

(Мазкерет шем ѓа-гдолим)

У одного достойного человека сын пошел по дурной дорожке и стал отступником, да избавит нас [от подобного] милостивый Господь. Повелел ему Бешт любить сына поелику возможно больше, и благодаря этому тот оставил свою ересь. Я слышал от него, что ненавистника следует сильно возлюбить, дабы прикрыть его наготу.

(Мидраш Пинхас)

Во времена учителя нашего Рибаша один человек больших достоинств противопоставил себя обществу, да избавит нас от подобного милостивый Господь, и дошел до отрицания Бога Живого, оттого что завидовал братьям своим, ставшим раввинами. Однажды вышел наш учитель [вместе с ним], сжалась перед ним земля[53], в один скачок удалились они на несколько верст и остались там на субботу – в городе Радом, что в Польше, пока [Господь] не вернул их одним скачком к тому человеку в его город, [и тот] покаялся полным покаянием.

(Ноцар хесед, раздел 4, мишна 21, Дерех эмуна у-маасе рав, с. 88)

Один раз повстречалась ему телега с торговцами из Бреслау. Бешт решительно остановился и поприветствовал одного старика из торговцев с великим почтением. Сопровождавшие его удивились, потому что знали старика как человека честного, но простого. Спросили Бешта, отчего он выказал такое почтение. Сказал Бешт: «Я видел его праведником, [идущим] впереди меня в этом поколении. Вот уже тридцать четыре года он ездит в Бреслау и остается там почти на целый год, а дома бывает не больше трех недель в году, и нет за ним никакого греха ни по пути туда, ни по дороге обратно».

(Кеѓаль хасидим ѓе-хадаш, 6)

Называли Бешта Бааль-Шем-Товом не оттого, что мир полагал, будто Бешт прибегал к святым Именам, но оттого, что велики и грозны были деяния его в том смысле, в каком сказано (Иов, 22:28): «И что исполнить решишь, то сбудется у тебя…» Ибо Пресвятой, да будет благословен Он, решает, а праведник отменяет. И имя его – Святой Бааль-Шем-Тов – идет от сказанного (Ког;елет, 7:1): «Лучше (доброе) имя, чем добрый елей», ибо имя его источало благоухание, подобно лучшему бальзаму во всех горних мирах.

(Сипурим нораим, 6)

Однажды задал Бешт вопрос Небесам, кто самый большой мудрец в поколении, дабы услужить этому человеку; ответили ему: «Гаон Шор, сочинитель книги Твуот Шор, – вот самый большой мудрец в этом поколении». Поехал к нему Бешт и зашел в его спальню, когда автор Твуот Шор стоял в своей кровати и не было у него воды для омовения рук. Подал ему Бешт воды для омовения рук и тотчас уехал оттуда и боле никогда не появлялся перед ним.

(Тольдот ѓа-нифлаот, 49)

Святой Бешт говорил, бывало, что так же, как есть тридцать шесть скрытых праведников[54], так есть и тридцать шесть явных праведников, и он из тридцати шести явных праведников. И еще говорил о себе, что втайне он больше бааль Шем, чем о нем известно явно.

(Дварим аревим, раздел 1, лист 8)

«Все, посвященное Господу в Израиле, да будет твоим» (Бемидбар, 18:14). Стих этот проясняется на примере случая, который произошел со святым Магидом из Межерича[55], когда тот обратился к Небесам с просьбой показать ему человека, у которого все 248 органов и 365 жил[56] безраздельно посвящены Всевышнему, и [тогда] явили ему Бешта, и был он в образе человека из пламени, зане не осталось в нем ничего, что не было бы просветлено святостью и чистотой; об этом-то и сказано в стихе: «…все посвященное Господу в Израиле»[57], ибо если ты все свои органы наставишь и укрепишь святостью, то тогда – «да будет твоим», в том смысле, что в твоей руке окажется управление миром, как сказано (Иов, 22:28): «И что исполнить решишь, то сбудется у тебя…».

(Илана де-хаей, 83).

После кончины Бешта, благословенна память праведника, собрались святые его ученики, чтобы рассказывать о поучениях, что слышали из уст святого [праведника] – каждый в меру своего разумения, и явился им образ Бешта и сказал им: «Отчего такое значение придаете вы моим поучениям, но не обращаете взор на богобоязненность, что была мне присуща?»

(Тольдот Ицхак, вступление)

Однажды святой рабби Менделе из Риманова, благословенной памяти, пришел на могилу Бешта, благословенной памяти. Вернувшись оттуда, поведал, что Бешт говорил ему, как он сердит на тех, кто рассказывает о знамениях его и о чудесах, что он творил, и не рассказывает о богобоязненности, что была у него.

(Тольдот ѓа-нифлаот, лист 21, Атерет Менахем, 73)

Рассказывал адмор*, святой рабби Ицхак из Сквиры, да будет благословенна память праведника, что однажды на праздник Симхат Тора* Бешт плясал со своими учениками, и взял он свиток Торы в руки и плясал со свитком Торы, а потом отдал его и плясал без свитка. И был у него один ученик, имя его было реб Айзик. И сказал святой реб Айзик товарищам своим: «Вот, наш святой учитель выпустил сейчас из рук своих Тору плотскую и взял себе Тору духа». И услышал это Бешт и сказал: «Чудо, что реб Айзик увидел это».

(Маасийот у-маамарим йекарим, 23)

Приводится в «Святом послании» Бааль-Шем-Това, напечатанном в книге Порат Йосеф рабби из Полонного, что [Бешт] спросил Машиаха: «Когда придет господин?» Ответил ему: «Когда откроется учение твое и источники твои распространятся повсюду».

(Последняя тетрадь – кунтерес ахарон – книги Таамей ѓа-мингагим, 64б)

А сейчас начну рассказ для сынов народа нашего, которых немного [осталось], о том, что напомнило мне размышления грозные, деяния «ангела святого, спустившегося с неба» (Даниэль, 4:20), а это – Князь Торы, учитель наш рабби Исраэль, да воссияет его доброе имя. Вот начало раскрытия яркого света, о чем есть множество различных рассказов, почему я и не стал касаться этого, но лишь тех историй, которые ясны, как солнце в полдень. Итак, я поведаю сынам народа нашего, что был он истинный прославленный гений, светоч Израиля, оплот Торы явленной, в противовес [словам] тех заблуждающихся, что утверждают, что не было у него должных познаний в явном[60], и посему представлю вам рассказ такой же ясный, как отборная чистая мука.

В бытность мою в Шклове обретался я под покровительством великого учителя и известного городского благодетеля реб Шмуэля Райзеса и из уст святого этого человека слышал сей рассказ, который и передаю теми же словами. Был он в дороге со Старым Ребе* (господином и учителем нашим рабби Шнеуром-Залманом из Ляд[61]), да упокоится его душа в раю, и прибыли они в святую общину Могилева-Турецкого[62], и приняли там адмора с великим почетом, оказав ему честь произнести публичную проповедь, и он проповедал в большом бейт мидраше, приводя сложнейшие толкования явной и скрытой Торы, укоряя [нетвердых в вере] укорами страшными, и было там великое собрание святого народа, люди величайших достоинств. По окончании проповеди услышал адмор разговор двух людей, а они были из самых достойных, и один сказал другому: «Этот раввин – истинный гаон, в явном и в скрытом». И ответил ему собеседник его: «Вот, этот раввин – истинный гаон, но первый, кто указал новый путь, и это ведь Бешт, был совсем простой человек, и вовсе не было у него познаний в явном». Адмор же обладал поразительным слухом и все это услышал, стоя у ковчега, тогда как они стояли в дверях бейт мидраша. И сказал он им так: «Братья мои, не говорите такого, упаси Господь, не говорите, что Божий человек Бешт был, не дай Бог, простым человеком и что не было у него познаний в явном; сие высказывание не более сообразно, чем если сказать, что в море нет ни малейшей влаги. Вот ведь известно всем, что святой наш учитель рабби Дов-Бер из Межерича был славен как истинный гаон, а я своими ушами не раз слышал из святых его уст, что Бешт был на голову выше его в явном и поражал остротой ума и знанием, как один из танаев*, и еще говорил, что проникновение его в глубину при изучении явной Торы по сути своей подобно было озарениям Абайе[63]». И сказал: «Если угодно вам, выслушайте поразительное толкование, которое разъяснил мне святой наш учитель так, как слышал это от Бешта из святых его уст». И сказал достойным этим [людям]: «Внимайте проникновенно, ибо [толкование] это глубоко весьма». И стал разъяснять им запутанный диспут из трактата Бава кама (15а) в связи с ѓалахой* «пальга назка мамона». И продолжал разъяснение около трех с половиной часов. И сказал великий рабби Пинхас так: «Половину разъяснения я понял и уложил у себя в голове, и такого глубокого проникновения, какое я слышал на этот раз, не слышал я с тех пор, как стал человеком, и не видел и в старых книгах. Ибо тонкость разъяснения темы почти достигла ее духовной сущности, знание же вопроса было поразительным, ибо толкование сочетало в себе [выдержки] из шести разделов Мишны*, Вавилонского и Иерусалимского Талмудов*, из Сифры и Сифрей[64] и т. п., из всех книг, что есть в мире. Вторую же половину разум мой не мог воспринять, и я слушал лишь вполуха. По окончании же проповеди все достойные люди весьма были поражены и говорили: “Спор Абайе и Рабы мы видели здесь”». И сказал Старый Ребе: «Это проникновение, по сути, скорее под стать как раз Абайе, нежели Рабе, ибо понимание того было иным». И сказал адмор, да пребудет его душа в раю: «Да убережет вас Господь от того, чтобы, не дай Бог, обсуждать Князя Торы явно или скрыто».

Вот, говоря это, вспомню я человека, всегда пребывавшего в действии, вспомню сокрытые тайны, открывшиеся ему, и представлю вам замечательную историю. Итак, был я [тогда] меламедом в Янове, что близ Ковны, и в то время проживал в окрестностях города учитель и гаон рабби Хаим Маргалиот, раввин из города Большое Дубно, сочинитель комментариев Шаарей тшува на Шульхан арух*, [жил он там], потому что у него были торговые дела в окрестностях города, и он имел обыкновение временами наезжать в город. Один раз он приехал в город, и почтенные люди из изучающих Тору пришли его встретить. Был среди пришедших и я, он же сказал им несколько толкований из Торы. Потом случилось, что они стали обсуждать хасидов и возводить напраслину на некоторых больших раввинов из хасидской общины, дойдя до того, что открыли рот, [посмев] говорить [хулу] на святого Бешта. Рабби сильно взволновался и сказал: «Братья и друзья мои, просьба у меня при всем к вам почтении, чтобы вы оставили сей разговор, чтобы уши мои не слышали боле таких слов об ангеле святом, человеке благостном, ибо вот и я поистине из митнагдим*, как это известно, и тем не менее святому Бешту нет противления в этих местах, не приведи Господь. Напротив, велик он в наших глазах воистину как святой Ари[65]». И когда, [услышав] это, все сильно изумились и сказали: «Учитель наш, не соизволишь ли открыть нам его сущность, ибо поистине сие весьма нам удивительно: если был он так велик, отчего слыл столь низким в глазах людей и поведение его было необычным, не таким, как у великих людей на земле?» Сказал им: «Как вы и говорите, верно, что поведение его было необычно и проповеди его необычны, и, невзирая на это, тому, что он стал известен в нашей стране, вовсе не стоит удивляться, и, буде даже и найдется в его проповедях стих, который в Торе выглядит иначе, не дай Бог вдаваться в [излишние] раздумья об этом. Ибо все буквы Торы даны ему были свыше, так что он мог поступать с ними, как ему заблагорассудится. Для сравнения возьмем великого и славного царя, у которого был единственный сын, миловидный и приятный, и возлюбил его царственный отец великой любовью, поистине души в нем не чаял, и передал ему все свои драгоценнейшие сокровища. Однажды пришли к царю вельможи его и сказали: “Государь наш, да продлятся вечно твои дни и дни сына твоего, стало нам известно, что царь, да продлятся его дни, передал сыну своему все свои драгоценнейшие сокровища, и кто же хоть что-либо скажет на это, когда царь уже сделал так, тем более что сын, да продлятся его дни, достоин сего [благодаря] глубокой мудрости своей и добрым деяниям; но разум наш не в состоянии постичь того, что царевич распоряжается этими сокровищами не так, как царь, поистине самым противоположным образом”. Сказал им царь: “Да, я передал сыну моему все сокровища, и он вправе ими распоряжаться по своему усмотрению, тем более что уверен я в его обширной мудрости и в том, что он, конечно же, ничего не испортит и не выйдет из-под руки его деяния несовершенного”. Как в этой притче – таков был этот святой человек. Вот, я поведаю вам о чудеснейшем из чудес скрытого учения его, верьте и знайте, что было так, как расскажу вам. Послушайте, братья мои, о скрытых чудесах его учения. Однажды он толковал одно речение из трактата Шабат, раздел Ѓа-моци яин (81а): “Рав Хисда и Раба бар рав Хуна плыли в лодке, сказала им одна женщина: – Посадите меня к себе, – и не посадили ее. Сказала слово и остановила лодку. Сказали слово и освободили лодку”. И толковал Раши[66], благословенной памяти, “сказала слово” – произнесла “Имя нечистоты”, – “сказали слово”, – произнесли “Имя чистоты”. И добавил о ее слове, что оно не приведено в Шасе*, поскольку это “Имя нечистоты”; “их же слово, которое “Имя чистоты”[67], – отчего же не приведено в Шасе, что [именно] они сказали, чтобы мы знали заклинание, которым отменяется колдовство, тем более что мы находим в трактате Гитин несколько листов, где упоминаются заклинания против нескольких болезней?” И сказал он, да будет благословенна его память, что отмена колдовства – это когда произносят стих: “И колдунью не оставляй в живых”, условием чего являются направление мысли[68], на которое намекает данный стих. И дал обширное толкование чудесным тайнам в этом стихе, и сказал, что посредством таких намерений отменяются всякие виды колдовства, существующие в мире. И сказал, что и рав Хисда и Раба бар рав Хуна отменили колдовство, произнеся этот стих с совершенным устремлением мысли, потому как то, что написано в Шасе: “сказала слово”, – это только простой смысл, то есть “Имя нечистоты”, и не упомянуто, что именно она сказала; их же слово должно быть без буквы алеф на конце, а без нее это начальные буквы слов “И колдунью не оставляй в живых”[69], и так они отменили это колдовство. А после, услышав об этом чуде, мы озаботились усиленным поиском старого издания Шаса и нашли предревнее издание, напечатанное почти сразу после изобретения книгопечатания, и обнаружили, как и следует по его словам, что “ее слово” напечатано с буквой алеф и “их слово” напечатано без буквы алеф, да еще и обозначен сверху знак, какой пишется при сокращениях. И так мы удостоились воочию увидеть, что учение его истинно, как Тора, данная Моше на Синае. Посему, возлюбленные братья и друзья мои, не хулите и не поносите боле, упаси Бог, святого и грозного Князя Торы, когда говорите о нем, истинная Тора была на устах его, и многих укоренил он в святости, и искали Тору в речениях его, ибо был он посланником Бога Воинств».

(Сипурим нораим, 5)

Известный гаон рабби Ицхак Шор, возглавлявший суд общины Гвоздеца, был силен также и в мудрости каббалы и тайнах Торы. И действительно, небывалые и чудесные истории рассказывают о нем и о деяниях, совершенных им на глазах у всего Израиля, отчего всегда будут почитать его и прославлять его имя и память. Но я не стремлюсь здесь рассказывать о чудесных его деяниях, ибо сила Торы предпочтительнее, и расскажу лишь то, что слышал от гаона рабби Йосефа-Шауля-Натана Зонна, да будет благословенна его память, так как в бытность его в Лемберге гаон с удовольствием проводил со мной время в беседах о Торе, и каждый день пребывал в радости, и [однажды] сказал сидевшим с ним судьям: «Всю свою жизнь я жаждал увидеть потомка [известного] этого праведника из Гвоздеца, так как же теперь мне не радоваться, когда Господь привел под мой кров мудреца – одного из его внуков?» И повернулся ко мне, и сказал: «Исчерпать рассказы о всей праведности деда твоего, рабби Ицхака Шора, да будет благословенна память праведника, не хватит никакого источника, расскажу тебе только то, что слышал от тех людей, кто знал его лично, расскажу о том, как он посвящал дни и ночи свои одной только Божественной Торе. И был день, и пришел к нему рабби Исраэль Бааль-Шем-Тов, да будет благословенна память праведника, и нашел его выходящим из миквы, и поспешил взять у него кувшин с водой, и сказал: “Вот, я готов и расположен выполнить заповедь услужения мудрецам”[70], – и полил водой на руки, и подал ему плат вытереть руки. Затем простился с ним, и тот простился с ним, и, скоро благословив его на прощание, пошел Бешт своей дорогой. После того пришел к нему Бешт снова и сразу быстро позвал его в синагогу, дверь же они закрыли за собой, и никто не слышал разговора, который был между ними. Сын же господина моего и прадеда, то есть учитель и гаон рабби Яаков Шор, глава суда общины Патика, тогда еще был отроком; он прокрался на галерею синагоги и нашел место, откуда мог видеть и слышать все, что делалось и говорилось в синагоге между его отцом и Бештом, однако сразу напала на него дрема, и, задремав, он погрузился в сон. И было, когда они выходили из синагоги, вдруг позвал Бешт моего деда, сказав: “Дитя спит”. И до сего дня то место открыто там на галерее синагоги, а под окном напротив написано на память “Дитя спит”. И в третий раз пришел к нему Бешт и сказал ему так: “Реб Ицикл Гвоздицер, пророк Элияѓу послал меня возвестить тебе, что этой ночью он придет к тебе”. И ответил ему господин мой и прадед, и сказал: “Нет у меня желания видеть ни его, ни тебя, вот, я учу Тору ради нее самой, и не дай мне Бог отвлекаться от учения хоть и на краткое время”». Все это рассказывал мне учитель и гаон из Лемберга, который слышал это из уст правдивого человека.

(Коах Шор, вступление внука издателя рабби Авнера Катвана. Коломыя, 5648/1888)

Рассказывал престарелый хасид реб Берл Липилис, внук святого учителя рабби Лейба Шарѓеса, да будет и в мире грядущем благословенна память праведника и святого, со слов своего святого прадеда, который сказал однажды: «[Как-то] был я у Бешта всю субботу, к третьей трапезе, когда все его святые великие ученики сидели за столом своего учителя Бешта и ожидали его прихода, они условились между собой спросить своего учителя Бешта по его приходе о том, что сказано у наших мудрецов, благословенной памяти: “Пришел Гавриэль и преподал Йосефу семьдесят языков”[71], чтобы разъяснил им эту вещь, ибо непонятно: ведь в каждом языке несколько тысяч слов, а если взять все семьдесят языков вкупе, выйдет всех слов и выражений без числа и счета, и невозможно человеческому разуму постичь все это за одну ночь в течение считанных часов. И было условлено меж ними, что святой учитель рабби Гершон из Кут, благословенной памяти, – шурин Бешта, – что он будет тем, кто задаст вопрос Бешту, когда тот придет за стол. По приходе Бешта вопрошающий задал вопрос: “Да разъяснит нам учитель наш речение наших мудрецов, благословенной памяти: “Пришел Гавриэль и преподал Йосефу семьдесят языков”, как объяснить сказанное с точки зрения разума, ведь в каждом языке несколько тысяч слов?..” Закончил вопрошающий свой вопрос и замолчал. И стал учитель Бешт говорить слова Торы, но казалось, они не имеют отношения к делу. И был пространен в своих святых речах, но посреди его слов – слов Торы – начал святой рабби Яаков-Йосеф из Полонного, благословенной памяти, стучать рукой по столу и говорить такие слова: “турецкий, татарский, греческий, английский, русский, волынский” – и так далее и тому подобное, то есть как бы благодаря святым словам Торы его учителя Бешта, да будет благословенна его память и в мире грядущем, постиг источник и корень всех семидесяти языков. И не мог сдержаться Йосеф, и стучал рукой по столу, и все произносил святыми своими устами “турецкий, татарский…”, то есть как бы постиг знание всех этих языков, и мысли претворялись у него в слова, слетавшие с его уст на языках [разных] народов, то на одном, то на другом. Так он продолжал все то время, что Бешт говорил слова Торы. Когда же Бешт, благословенной памяти, закончил говорить слова Торы, прекратил повторять свое и рабби из Полонного, благословенной памяти. А после всего этого открыл учитель Бешт рот и сказал так: “И говорил он о деревьях…” (Млахим I, 5:13) – имея в виду, что не осталось у них больше сил для постижения языков после того, как он закончил говорить слова Торы».

(Сипурей цадиким ѓе-хадаш, раздел 3, лист 3:71)

Бешт, бывало, говорил, что всякому, кто удостоился провести субботу у него дома и вкушать трапезу за его столом, он дает снадобье жизни, избавляющее от всех вожделений и в дальнейшем влияющее на человека так, чтобы он и у себя дома мог блюсти себя в святости и чистоте. И так вот людское целительство приводит к излечению от болезни, которая уже была, но на будущее [человеку] все равно следует остерегаться, чтобы его болезнь не вернулась к нему; тем-то и хороша сила праведника за чистым его столом, что он дает человеку охрану на будущее, спасая его от всякого зла.

(Тиферет Шломо, раздел Итро; Дерех эмуна у-маасе рав, с. 91; Мазкерет шем ѓа-гдолим, 202; Маасийот у-маамарим йекарим, 9)

Во время, когда святой [его] стол бывал накрыт, дом не запирался, но ни один человек не осмеливался войти туда без разрешения. И к каждому кануну субботы он составлял цейтл[72] со списком гостей – кто сядет за стол, а кто нет.

(Кеѓаль ѓа-хасидим ѓе-хадаш, 6)

Со слов Бешта, благословенной памяти, [рассказывают], что [как-то] он остался на субботу в одном городе, где жил ярый противник книги Меркевет ѓа-Мишне[73], и тот рассказал притчу о царе, возжелавшем, чтобы изготовили для него такое снадобье, чтобы жить вечно, и все врачи сбились с ног, потому что хоть и находился один, кто был готов пользовать царя так, чтобы тот прожил на десять лет больше, чем положено ему было природой, и тому подобное, но средства для вечной жизни не находилось. И пришел один убогий и сказал: «Я сумею дать ему вечную жизнь». И дал ему совет, чтобы тот избрал для себя путь смирения, ибо что по отношению к мудрости служит венцом (как сказано: «Начало мудрости – благоговение пред Господом»[74]), то по отношению к смирению – пятка (как сказано: «За смирение, страх пред Господом…»[75]), и так будет жить вечно[76]. И стал царь вести себя смиренно. Что же он делал? Когда желал ехать в царской колеснице, велел, чтобы колесница ехала впереди, а сам шел за ней пешком. Сказал ему убогий: «Не таков путь. Ты сиди в колеснице, но проявляй смирение, а то смирение, что в сердце, – самое трудное». А мораль ясна.

(Сифтей цадиким, Лемберг, 1874; издано рабби Менахемом-Мендлом Зеѓилем)

«Знай, что выше тебя, – глаз видящий и ухо слышащее, и все дела твои записываются в книгу» (Авот[77], 2:1). «Знай, что выше тебя», – дни, которые выше тебя, это времена Первого и Второго храмов. «Глаз видящий» – во времена Первого храма смотрели на урим и тумим[78] и видели, что должно произойти. «Ухо слышащее» – во времена Второго храма, когда вопрошали небесный глас. А «все дела твои записываются в книгу» – даже и теперь, во время горького изгнания, праведник может знать все, ибо все дела записаны в книге. Это то, что сказал Бааль-Шем-Тов, благословенной памяти: «Когда праведник открывает книгу, он видит все».

(Сифтей цадиким, раздел Беѓар, со слов Магида из Козниц)

Когда учителю нашему Рибашу задавали вопрос о чем-нибудь, он открывал книгу Зоѓар или Гемару*, изучал [написанное там], а затем отвечал спросившему. Говорил, что в свете, созданном Пресвятым, да будет благословен Он, человек прозревает мир от края и до края. А где он его, [свет], сокрыл? Для праведников в Торе. И когда праведник учит Тору ради нее самой, он прозревает и видит мир от края и до края. Это то, что мы учим (Авот, 5:22): «И зри в нее (в Тору), [и увидишь мир] от края и до края».

(Ноцар хесед, раздел 5; Маасийот у-маамарим йекарим, 6)

Это я слышал из уст великого светоча, праведника рабби Гдальи, раввина нашей общины. Однажды Бешт попросил на время книгу Зогар у раввина святой общины Кут. По дороге домой встретился ему его шурин рабби Гершон. Спросил его: «Что это у тебя за пазухой?» А [тот] не сказал ему. Слез рабби Гершон с телеги, и вынул у него из-за пазухи книгу Зогар, и забрал ее у него. И сказал изумленно: «Неужто тебе нужна книга Зогар?»[82] Потом пошел Бешт в город помолиться в бейт мидраше. Во время молитвы горько вздыхал. После молитвы спросил его рабби Моше, раввин святой общины Кут: «Что это, я слышал, ты горько вздыхал во время молитвы?» Стал его путать и сказал ему: «По правде, вздохи эти шли от сердца». Наконец, сказал ему: «Мезуза испорчена». [Тот] проверил и нашел, что она испорчена. Дал ему книгу Зогар и благословил, пожелав, чтобы [по дороге] его не встретил рабби Гершон.

(Шивхей ѓа-Бешт, 24)

Досточтимый староста реб Яаков Гольдѓамер из Дукли жаловался Бешту на сына, реб Ѓирша, прозываемого Ѓершкой, что не усерден в учении. Ответил ему Бешт, чтобы оставил сына в покое, и удостоится увидеть от него сынов сыновей, которые станут светочами Торы во всем мире. А занимался реб Яаков Гольдѓамер торговлей вином. И реб Ѓершке тоже был торговец вином. И перед смертью составил реб Ѓершке завещание о своем наследстве. И завещал отдать свою трость – серебряную свою трость – праведному рабби Менделе из Риманова. Когда принесли тому трость, сказал праведный рабби так: «Сколь же велико было преуспевание реб Ѓершке, что благодаря успеху своему он с легкостью входит в Райский сад».

(Атерет Менахем, 56)

Один раз был Бешт в доме язычников, и там занимались идолопоклонством, когда же Бешт вышел оттуда, сказал своим ученикам, что [теперь пребывает] он в великой радости, потому как за один час исполнил все [заповеди] Торы, ибо закон приравнивает идолопоклонство к калу, а запрещено размышлять о словах Торы в отхожем месте, и то, что он удержал свой разум от размышлений о чем-либо из слов Торы, должно считаться, как если бы исполнил все [заповеди] Торы.

(Цемах Давид, раздел Ваишлах; Таамей ѓа-мингагим, кунтерес ахарон, 101)

Однажды Бешт остановился на субботу в одной деревне. Когда подошло время третьей трапезы, собрал деревенский фактор[83] несколько человек и сидел за столом, ел и пил с ними и премного усердствовал в услужении и угощении их. Увидел Бешт, что Небеса споспешествуют ему. После трапезы спросил его Бешт: «Отчего ты счел нужным истратить столько денег на третью трапезу?» Сказал ему: «Я слышал, как богобоязненные люди говорят: “Да отлетит душа моя среди сынов Израиля, когда придет срок мой”, и еще слышал, что в субботу у каждого из Израиля прибавляется одна душа, а на исходе субботы она отлетает от него, вот и я говорю: “Да отлетит добавочная моя душа[84] среди людей из Израиля”, потому и собираю евреев на третью трапезу, чтобы добавочная моя душа отлетала среди них». Выслушал это Бешт и порадовался этому.

(Маасе ѓа-кдошим, 12)

Слышал я, что в одном свитке Торы вечно находили ошибку, раз за разом исправляли ее, и, несмотря на это, [снова] находили ошибку в свитке. Показали этот свиток Торы Бешту. Сказал Бешт: «Этот свиток написан на деньги, что называют салдер гелд[85], то есть люди играют в карты и с каждого кона дают хозяину монету за пристанище, вот из тех монет он и заплатил переписчикам Торы». Проверили и выяснили, что это так. И сказал Бешт: «Этот свиток вовеки не исправить, и, сколько бы его ни правили, он не перестанет быть ущербным».

(Шивхей ѓа-Бешт, 94)

Во времена известной дискуссии между гаонами рабби Йонатаном Эйбешюцем и рабби Яаковом Эмденом[86], да будет благословенна их память, собрались мудрецы Бродов, отстаивая сторону рабби Йонатана, и хотели наложить херем, упаси Господь, на гаона рабби Яакова Эмдена. И решение это уже почти совсем созрело. Почувствовал это Бешт, и поспешил в комнату где они собрались на великое бдение, и сказал: «Как вы можете учинить такое сыну автора Хахам Цви, да будет благословенна память праведника, ведь даже если бы Хахам Цви[87] оставил после себя посох, то и посоху невместно было бы учинить такое». И решение сразу же было отменено.

(Кеѓаль ѓа-хасидим ѓе-хадаш, 8)

Ребе Озер из Каменца, сочинитель книги Лухот ѓа-эдут, рассказывал, что святой рабби Меир из Старого Константинова был сватом рабби Йозпе из Острога[88] и он упомянут во вступлении к книге Барух ми-баним Ашер и в книге Шивхей ѓа-Бешт. И вышла ссора между этими двумя из-за старосты рабби Йозпе. И рабби Меир много сил прикладывал, чтобы восстановить между ними мир, но не выходило у него. И позвал Бешта, может, [так] сменит рабби Йозпе гнев на милость. Но и это не помогло. И проклял Бешт рабби Йозпе шестью проклятьями и при каждом проклятье, которым проклинал его, говорил: «Что я +сделаю? Подаяния, что делает рабби Йозпе, стоят как стена, защищая его». Вначале он видел деревянную стену, за ней – железную, за ней – медную, за ней – серебряную, за ней – золотую, а за ней – стену из камня сапир. И, несмотря на это, проклял его Бешт, сказав, что не будет у него своего савана, а похоронят его в чужом. И сказал рабби Озер, что проклятье Бешта исполнилось. Но не так, как Бешт имел в виду, то есть что по бедности не будет у рабби Йозпе своего савана, а потому, что он умер в праздник Шавуот, а потому вынуждены были взять для него саван у других людей.

(Шемен ѓа-тув, 152)

Одна женщина пришла к святому Магиду из Козниц, да будет благословенна память праведника, и попросила у него, чтобы призвал милость [Господню] на нее и [так] зачала бы она сына. Сказал ей Магид: «Матери моей тоже нужен был сын, и она пошла к Бешту и просила у него, чтобы дал ей сына, а тот сказал ей: “А ты что мне дашь?” А она сказала ему, что она женщина бедная и нет у нее ничего, только одна одежка, что называют котинка[89]. И сказал ей Бешт, чтобы принесла ему эту котинку, и будет у нее сын. Тем временем Бешт уехал в Меджибож, а мать моя, благословенной памяти, пошла домой, взяла ту котинку и отправилась из города в город, в великом волнении, пока не пришла в Меджибож к Бешту. Когда пришла к Бешту, он забрал у нее котинку, повесил на стену и сказал ей, что будет у нее сын и чтобы назвала его Исраэлем, как меня и зовут». Сказала та женщина Магиду, благословенна память праведника: «И я принесу вам свою одежду, чтобы был у меня сын». Сказал Магид: «Мать моя не знала ничего о котинке, сама по себе проделала все это, ты же слышала историю моей матери, благословенна память ее».

(Ликутим хадашим, 104)

«Определил я путь себе: стопы свои направляю к свидетельствам Твоим»[90] (Теѓилим, 119:59). Сказал господин наш, свет Израиля: «Положит себе человек встать в полночный час, а Злое начало*, конечно, уготавливает ему ловушку, наводит на него сон и тому подобное, [в таком случае] совет ему: пусть проснется сначала для чего-нибудь, что связано с плотью, – сходит по надобности, займется телесными потребностями, а после этого [поступит согласно стиху] – “стопы свои направляю к свидетельствам Твоим”».

(Нетив мицвотеха, нетив 1; цит. по: Кетер Шем Тов (Славута), Хемед, 1, 9б)

«И вы будете Мне царством священников» (Шмот, 19:6). Кажется, лучше всего толковать так, как я слышал от Рибаша, то есть от святого Бешта, который говорил, что когда приходило время новомесячья* нисана, а это – новый год для царей[91], он [Бешт] усаживал каждого ангела на [предназначенное] ему место, а когда видел какого-либо ангела, не бывшего праведным в глазах его, назначал другого на его место. Так и следует толковать стих «И вы будете Мне царством священников» – говорит Пресвятой: «…вы будете назначать и мазать на царство прислуживающих Мне царей, по вашему усмотрению».

(Аводат Исраэль, друш ле-Шавуот; Маасийот у-маамарим йекарим, 6)

Святой Бешт говорил, что известно: на двенадцать первых дней месяца нисан назначается двенадцать ангелов, и каждый день один ангел определяет для каждого из месяцев грядущего года часы, которые будут благоприятны. И сказал святой Бешт: «Если то, что присудил ангел, не праведно будет в глазах моих, то я отстраню его от занятия его, и я же назначу на место его ангела лучшего, нежели он». И так он истолковал речение (Авот, 2:6): «Там, где нет людей, – то есть там, где ангелы, именно потому, что нет там людей, – старайся быть человеком» – и направлять их к лучшему, амен. И это истолкование стиха «Месяц этот для вас…» (Шмот, 12:2) означает: в ваши руки дан он[92].

(Биркат Авраѓам, Дварим аревим, раздел 1, лист 5, рассказ 12)

У святого рабби Хаима из Красного имя жены было Хая. Однажды, когда он был у Бешта и пришел получить от того прощальное благословение, попросил Бешта, чтобы и во время поездки тот держал его в святой своей памяти и чтобы поминал и жену его праведницу, и сказал ему: «А знак на память тебе – “жена друга – как друг”[93]». Сказал ему Бешт: «Есть у меня знак получше, ведь гематрия* Хаима и Хаи как у [слов] “Господь Бог”».

(Сипурим нехмадим)

Один праведник хотел привести Избавление[94] посредством усиления меры Суда по отношению к злодеям, и спросил его Рибаш, да охранят нас его заслуги, каким образом спасет он Израиль посредством усиления меры Суда, если они, [сыны Израиля], не совладают с ней. А это значит, что многие из Израиля оступятся и будут отвергнуты, не дай Бог. И за то, что тот праведник забыл о спасении Израиля, получил он кару с Небес.

(Дерех эмуна у-маасе Рав, с. 70)

Рассказывал праведный рабби Ицхак-Айзик из Комарно: «Слышал я от учителя моего и тестя, известного праведника рабби Авраѓама-Мордехая из Пинчева, который рассказал мне со слов нашего учителя Бешта, да охранят нас его заслуги, что однажды он увидел одного праведника и сказал ему, что в мире воздаяния смеются над ним, потому как праведник сей поражает своей праведностью, и воздержанием, и аскезой, и чудесными озарениями, но примешалось ко всему этому намерение удостоиться духа святости. И из-за легчайшего этого намерения, направленного не на служение Господу, достигли все деяния его Мира воздаяния, и там смеются над ним, мол, из-за такой малости он теряет достигнутую им ступень святости.

(Мазкерет шем ѓа-гдолим, Менорат заѓав, 91)

История о святом рабби Аѓароне ѓа-Леви[95], ученике автора книги Танья[96], который молился перед ковчегом в вечер святой субботы. После кидуша* сказал он хасидам: «В час встречи субботы явился мне Бешт из высшего мира и сказал мне, что тяжелое испытание было суждено Израилю, да помилует нас Господь, а он сделал так, чтобы взяты были десять праведников из этого мира в мир высший, дабы отменить приговор. Девять праведников он уже забрал в высший мир, теперь же спросил меня, не пожелаю ли и я быть в миньяне. И согласился я быть в миньяне». После этих слов лег святой рабби Аѓарон на свою кровать и тотчас удалился из этого мира.

(Ликутим хадашим, 110)

Слышал я от правдивых людей, что в час своей кончины сказал Бешт: «Теперь я знаю, зачем был сотворен».

(Таамей ѓа-минѓагим, кунтерес ахарон)

Незадолго до своего ухода из мира, [когда] оставалось ему еще два часа, сказал он, [обращаясь] к Господу, да будет благословен Он: «Эти два часа я приношу Тебе в дар. И это – истинная жертвенность».

(Мидраш Пинхас)

Все истории, что рассказывают о нем, о Беште, да охранят его заслуги нас и весь Израиль, не [отражают] и тысячной части его величия, как мы учим из грозных величием и благолепием своим речений господина и учителя нашего[97], да пребудет душа его в небесных чертогах, и как написано в книге Ликутей амарим[98], и как писал учитель наш, рабби Менахем-Мендл из Святой земли, и вот его слова: «Слово Того, Кто велик Именем, обрело бытие в руках того, кто владел Именем[99], один он был такой, начиная с древних не восстал такой, как он, и после него – кто “восставит из праха…” [100]»

(Шивхей ѓа-Бешт, предисловие печатника)

Жители Меджибожа рассказывают, что всякий, кто слышал слова Торы из уст Бешта, запоминал их навсегда.

(Тиферет бейт Леви)

Бешт говорил, что сказывающий о славных деяниях праведников как будто устройством Колесницы занят[101].

(Шивхей ѓа-Бешт)

Однажды увидел Бешт беса, а в руке у него – книга. Сказал ему: «Книга эта, что у тебя в руке, что это?» Сказал ему: «Это книга, что ты сочинил». Понял Бешт, что есть кто-то, кто записывает поучения, которые слышит из его уст. Собрал всех своих людей и расспросил их, кто из них записывает его поучения. Встал один и признался, что он записывает. Сказал ему Бешт, чтобы принес ему записи. Принес ему. Просмотрел их Бешт и сказал: «Ни одного моего речения нет здесь».

(Шивхей ѓа-Бешт)

Когда вышла книга Шивхей ѓа-Бешт («Восхваления Бешта»)[102], сказал праведный рабби Йеѓуда-Цви из Стрешина: «И это вот восхваления Бешта? Все те знамения и чудеса, которые сочинитель книги ставит Бешту в заслугу, и мы можем явить, а вот страх [пред Господом] и любовь [к Господу], которые были у Бешта, – это [подлинные] достоинства Бешта».

(Дегель махане Йеѓуда)

Праведный рабби Ицхак из Несхижа, благословенной памяти, говорил: «Отец мой и учитель, благословенна память праведника, бывало, говорил: “Я не принимаю [всерьез] рассказы и байки, что рассказывают о праведниках, ибо в байках много вымысла вперемешку с ошибками, за исключением историй, что рассказывают о Беште, да будет благословенна его память, ибо даже если рассказанное и не происходило в действительности, Бешт был способен сделать все”».

(Зикарон тов)

Слышал я от людей Святой земли, что, когда в Святой земле была чума, упаси нас Господь [от такого], святой рабби Менахем-Мендл из Витебска затворился с миньяном евреев в своем доме, и во все время затворничества молитвы их были особенно глубоки; однако в святую субботу он, вопреки своему обыкновению, не говорил слов Торы во время третьей трапезы, но сидел за столом с друзьями, вслушивавшимися в его слова, и был с ним один старик из учеников Бешта, который рассказывал истории во славу Бешта. Однажды в субботу явился ему во сне Магид[103], да будет благословенна память праведника, и сказал ему: «Ведь ты ученик мой, отчего же ты не рассказываешь обо мне, восхваляя меня?» Подумав, согласился он говорить во время третьей трапезы слова во славу великого учителя нашего Магида. Когда начал он рассказывать о чудесах Магида, начал и старик рассказывать о Беште, он же прервал старика и тотчас понял, что, конечно, будет наказан за это. И так и случилось с ним: тотчас после трапезы был он наказан кишечным расстройством и спустя немного дней перешел в мир грядущий.

(Шивхей ѓа-Бешт)

После кончины Бааль-Шем-Това сидели избранные его друзья и рассказывали о нем истории и байки. За разговорами задремал праведник рабби Цви, сын Бааль-Шем-Това. Увидел [во сне] святого своего отца, который сказал ему: «Почему рассказывают обо мне, говоря о чудесах, которые я творил? Что им пользы в том и что мне с того? Лучше бы рассказали о покорном служении моем Всевышнему в этом мире, да будет благословен Он, это было бы хорошо и им, и мне».

(Бейт Аврагам, Слоним)

Однажды стоял зять святого гаона рабби Менделе из Любавичей, да будет благословенна память праведника, в комнате своей тещи, жены ребе, и там на столе ее лежали молитвенник Корбан Минха[105] и книга Шивхей ѓа-Бешт. Вошел рабби Менделе, а к напрасной трате времени он относился весьма строго. И когда увидел, что зять его стоит, ничего не делая, спросил его: «Почему ты стоишь и ничего не делаешь?» Сказал ему: «Нет тут никакой книги, только молитвенник Корбан Минха». Сказал ему: «Но ведь есть тут еще одна книга». И указал ему на книгу Шивхей ѓа-Бешт. Сказал ему: «Она мне не подходит». Сказал ему: «Все, что написано в восхваление Бешта, ничтожно по сравнению с величием Бешта». И [еще] сказал ему: «Слышал я от моего деда, а это – святой рабби Шнеур-Залман, сочинитель книг Танья и Шульхан арух, что он слышал, как его учитель, великий Магид из Межерича, говорил: “Он, Бешт, обладал земным зрением, [позволявшим ему] видеть на четыреста верст в любую сторону, а рабби Цви, сын Бешта, обладал земным зрением, [позволявшим ему] видеть на сорок верст в любую сторону. И это без учета духовного зрения, которое было беспредельно, но лишь одним земным зрением”».

(Маасийот у-маамарим йекарим)

Святой наш учитель рабби Исраэль из Ружина рассказывал о [таком] случае из [жизни] Бешта, да будет и в грядущем мире благословенна память праведника. Однажды случилось, что возникла острая необходимость в спасении человеческой жизни, то есть единственный сын, очень хороший человек и тому подобное, и [Бешт] велел изготовить свечу из воска, пошел с ней в лес, прикрепил к дереву, и еще делал разное, и вершил единения, и всякое тому подобное, и добился спасения с помощью Господа, да будет благословен. Впоследствии такое же случилось у деда его[106], святого Магида, и он сделал то же самое и сказал: «Тех молитв и тех единений, что были у Бешта, я не знаю, но сделаю все, подразумевая то же, что имел в виду Бешт», и снова было принято. А еще позже такой же случай был у святого учителя рабби Моше-Лейба из Сасова, благословенной памяти, и он сказал: «Нет у нас сил даже так сделать, вот я расскажу эту историю, и Господь, да будет благословен Он, поможет», и так и было с помощью Господа, да будет благословен Он.

(Кнесет Исраэль, 23)

Однажды святой наш учитель, свет очей наших и жизнь душ наших, рабби Исраэль бен Элиэзер пребывал в столь великом омрачении, что едва не покинул коста де-хаюта[107], но чудесным вмешательством высшего Провидения случился в тот миг перед ним один из лучших его учеников и стоял, содрогаясь и трепеща, и в страхе сказал ему: «О учитель и господин мой!» – и тем самым вернул ему малую толику жизненной силы, когда же окрепла сия сила, вернулся [он] на свою ступень, а иначе, не дай Господь, мог бы пасть с высокой своей ступени, Господь же, да будет благословен, не оставит верных праведников своих.

(См. Ноцар хесед Йерушалаим, вступление)

Однажды сидели его ученики после полуночи и восхваляли народ Израиля по порядку, учитель же [был] в доме своем и увидел духом святым, что это не что иное, как ублажение Предвечного Творца, но идет не от сердца и потому вызывает свыше нарекания и стремление карать вместо милосердия и благорасположения духа. И вышел в гневе учитель к ним сам и сказал им: «Вы восхваляете Израиль подобно женщине, что хвалит перед мужем своим сыновей его от другой женщины, лишь бы доставить ему приятное, на самом же деле ненавидит их смертной ненавистью. Исраэль[108] говорит, что Израиль – народ святых – святых добрых, добрых, добрых, преисполненных милосердия, и Торы, и всяческих достоинств». И долго еще святой восхвалял Израиль, так что воистину доставил наслаждение и произвел ублажение духа свыше, впоследствии же это привело к упрочению милосердия и повлияло благотворно на весь Израиль.

(Нетив мицвотеха, нетив 3)

Однажды ехал Бешт с одним учеником и проезжал пустошь, где не было воды, и на несколько верст окрест не было воды, ученик же так страдал от жажды, что была опасность для жизни его, и сказал ему, сказал Бешту: «Ребе, очень я мучаюсь от жажды», а тот не ответил ему. Увидел ученик свою беду, понял, что смерть близка и снова сказал: «Ребе, очень я мучаюсь от жажды и опасаюсь смерти». Ответил Бешт: «Веришь ли ты, что в тот миг, когда Пресвятой, да будет благословен Он, создавал мир, предвидел напасть, что случилась с тобой, и уготовил для тебя воду чтобы утолить жажду?» И не сразу ответил ученик, когда же собрался с мыслями, сказал: «Святой наш учитель, истинно верю я полной верой». Ответил ему Бешт: «Подожди немного». И ехали от того места недолго, и увидели одного иноверца, несшего два ведра воды на плечах. Когда он поравнялся с ними, дали ему грош, и тот дал им напиться. Спросил наш учитель иноверца: «Что это ты несешь воду через эдакую пустошь?» Сказал иноверец: «Барин мой с ума сошел, послал меня по воду к одному роднику, вот и несу воду за три версты, а почему так – не знаю». Сказал учитель наш: «Видишь провидение Его, да будет благословен, вон Он сотворил для тебя барина, который сошел с ума, и так досталась тебе вода, и все это ведомо было провидению Его, да будет благословен, от сотворения мира».

(Нетив мицвотеха, нетив 3; Дерех эмуна у-маасе рав, 16; Маасийот нораим ве-нифлаим, с. 32; Кеѓалъ хасидим ѓе-хадаш, 13)

Однажды он сказал одному из своих учеников, что считает, будто лежит на том грех кровопролития, а дело было так: тот писал новые толкования на Тору в канун Девятого ава*, который пришелся на субботу и был передвинут на воскресенье. И вот, он писал на исходе святой субботы новые толкования на Тору[109], тем самым [приведя к тому, что] Самаэль и его приспешники выплеснули ярость свою наружу, причинив вред одному человеку, и, хотя пострадавший был отпетым злодеем, вместе с тем следует признать, что вызвал все это он, и лоб его заклеймен грехом кровопролития, ибо Пресвятой, да будет благословен, [судя] праведников, входит в тонкости, что не толще волоска.

(Дварим аревим, раздел 1, лист 5, рассказ 10)

Однажды сидели его святые ученики и обсуждали один вопрос, требующий самого вдумчивого рассмотрения. Вступил один ученик и сказал: «Главное, чтобы шуб[110] был богобоязнен, дабы поставлял кошерное мясо и не ожесточал людей, [а сие происходит] при поедании падали и некошерной убоины, которые ожесточают сердце человека, а ведь милосердный Господь взыскует сердца, доброе же сердце объемлет все, как мы учим в трактате Авот, 2:9». Вступил другой и сказал: «Главное – следить за целостностью эрува[111], ибо заповеди, [связанные с соблюдением] субботы, подобны горам, подвешенным на волоске, как мы учим в Гемаре, Хагига, 10а». Вступил третий и сказал: «Главное – поддерживать кошерной микву, чтобы рождались кошерные сыновья». Сказал им Бешт: «Знайте, что сейчас на Небесах, наверху, также занимались этим вопросом, и упоминали там ваши речения, и согласились, что и те, и те – слова Бога Живого, и всем трем надобно упрочение, ибо они – устои мира и твердыня вселенной». И сказал им Бешт, намекая на слова пророка Хавакука (Хавакук, 3:12) «В гневе шествуешь Ты (по) земле…»: «Гнев (зеам) – аббревиатура слов: звиха («забой»), эрув и миква. Ежели станет человек соблюдать три эти [заповеди], будет шествовать по земле и существовать на ней».

(Рабби Авраѓам из Мункача, Биркат Авраѓам, лист 27б; Дварим аревим, часть 1, гл. 21)

Однажды просили ученики учителя своего Бешта, чтобы показал им новое толкование. Согласился Бешт при условии, что не будут смеяться, что бы то ни было. Показал им одного бедняка, стоявшего на молитве в канун субботы в великом воодушевлении и огромной радости. Сказал им Бешт: «Ступайте за ним и посмотрите, что он станет делать у себя дома». Увидели, что был это последний бедняк, одетый в латаную рваную одежду, а стоит и молится, как будто дома у него многие тыщи, и на лице его не видно вовсе печали. Закончив молиться, с весельем пошел он домой. А ученики украдкой последовали за ним. Пришел человек к себе домой, и вот, жена его одета в лохмотья и боса, без всякой обувки, а в доме зажжены свечи до того маленькие, что почти и не видно света, а только словно туман, и дом полон дыма. Приветствовал человек жену, пожелав ей доброй субботы, да так сердечно, будто настоящий богач. И сказал ей: «Жена моя любимая, давай-ка хлеб для кидуша»[112]. Жена взяла две краюхи черного хлеба и положила на стол. Сказал ей: «Споем Шалом алейхем[113] и все положенное, да весело и с ликованием». Затем совершил омовение и совершил кидуш над хлебом. Затем сказал жене: «Подай-ка рыбу, что приготовила ты в честь субботы». А та не приготовила ничего, кроме толики фасоли и не более того. Принесла фасоли и сказала: «Вот тебе рыба». Поел бедняк в охотку, будто это были царские яства, да все приговоривал: «До чего хороша рыба, просто райского вкуса». Поев фасоли вместо рыбы, возвысил он голос и с великой радостью запел [субботние] песнопения чарующим голосом. После песнопений сказал жене: «Любимая, неси суп, что ты сварила в честь субботы». Взяла жена немного фасоли и дала ему, сказав: «Вот тебе суп, отведай». Стал он есть с неописуемой радостью да все приговаривал: «До чего хорош и сладок этот суп». Затем сказал жене: «Давай мясо» – и она дала ему снова немного фасоли. А затем он просил подать ему еще несколько кушаний, и она разделила ему [остатки] фасоли на всякого рода кушанья и подала ему, а он ел с наслаждением и радостью, как человек, вкушающий царские яства. Поев и произнеся благословение после еды, сказал жене: «Жена моя любимая, теперь же спляшем и возрадуемся в честь святой субботы и во имя Небес». Послушала его жена, и пустились они весело в пляс босиком, пребывая в великой радости. Тут уж не могли сдержаться ученики и начали громко смеяться. Сказал им Бешт: «Ведь говорил я вам не смеяться, ибо человек этот достоин и принят Господом благословенным. Ибо нет большей радости для Него, благословенного, чем когда человек вкушает [субботние] яства. Господь же, благословенный, провидит сердце, как сказано: “Господь взыскует сердца”, и служение этого бедняка безмерно ценее для Господа благословенного, чем [служение] того, кто ест [настоящие] яства [лишь] в свое удовольствие».

(Сипурей кдошим, 15)

Однажды сидел Бешт с избранными учениками своими за первой субботней трапезой, и после кидуша напал на него громкий смех, так что душа едва не изошла от смеха. Все изумлялись, что за смех такой, потому что не видели ничего, что могло бы его рассмешить. Затем, за едой, он снова рассмеялся, а затем еще, в третий раз. И в глазах всех, кто видел это, смех сей был удивителен, потому как отроду не видели они Бешта таким. Обратились они к святому учителю рабби Зеэву Куцесу[114], дабы тот на исходе субботы спросил Бешта, что это за смех такой был, потому что было заведено, что на исходе субботы, в час, когда Бешт курил свою трубку, рабби Зеэв спрашивал его обо всем, что было в субботу.

На исходе субботы пришел рабби Зеэв к Бешту в комнату и спросил его: «Не скажет ли нам учитель, какова природа смеха, что накануне одолел учителя нашего?» Сказал ему Бешт: «Я покажу вам, над чем и почему я смеялся». Тотчас велел служке своему запрячь лошадей, потому что так было заведено у Бешта: на исходе субботы уезжать из города. Запряг служка лошадей, а Бешт велел всем ученикам, что были с ним, взять с собой будничную одежду и ехать с ним. Забрались все в его повозку и поехали. Ехали всю ночь и не знали, куда едут. Поутру приехали в один большой город, Козниц его название. Остановился Бешт у городского старосты. Когда же прошел слух, что Бешт прибыл в город, весь город содрогнулся. После молитвы велел Бешт позвать к себе реб Шабтая-переплетчика. Сказал староста Бешту: «Что вам до этого старика? Он, конечно, человек честный, но очень простой – совсем не знает Тору». Сказал ему Бешт: «Все равно я желаю его видеть».

Послали за тем, и он пришел. Сказал ему Бешт: «Позови и жену свою». Позвали ее, и пришла. Сказал Бешт реб Шабтаю: «Расскажи нам, что ты делал в прошедший вечер субботы. Да сказывай правду, ничего не упуская». Сказал реб Шабтай: «Ничего не упущу и не скрою от господина моего, а, если я согрешил, господин укажет мне путь покаяния. Я зарабатываю на жизнь переплетным делом, и пока были у меня силы, зарабатывал довольно, так что даже был чуток богач, и был у меня такой обычай – с полудня четверга жена моя покупала все, что потребно для субботы: муку, и мясо, и рыбу, и свечи, и все остальное, что потребно для субботы, в канун же субботы в десять часов утра я откладывал свою работу и больше уже ничего не делал, а шел в синагогу читать Шир ѓа-ширим и все прочее, что принято читать пред субботой, и оставался там до конца вечерней молитвы. Так я обычно делал в молодости. Теперь, когда я состарился, перевернулось колесо [жизни], и нет у меня больше сил зарабатывать своим ремеслом, посему и живу я в скудости и нет у меня средств, чтоб приготовить в четверг все, что потребно для субботы, но заповедь эту – в канун субботы идти в синагогу в десять утра – я не оставляю; что бы ни случилось, я свое делаю. И вот, в канун прошлой святой субботы пробило десять, и не было у меня ни единого гроша на то, что потребно для субботы, также и муку я не приготовил накануне. И когда я увидел, что нет и намека на заработок – а я отроду не обращался к людям, и теперь не желал брать подаяние или обивать пороги, – тогда я решил, что лучше уж мне в субботу поститься, нежели искать подаяния из рук человеческих. Но опасался я, что моя старуха не удержится и возьмет у соседок свечу или халу, рыбу или мясо, посему я попросил ее, чтобы ничего не брала ни у кого, даже если станут умолять ее, потому как Израиль – народ святых, и, когда увидят, что не праздную я субботу, станут умолять ее взять у них [что-нибудь]. И она обещала мне, я же не отходил от нее, пока она не подала мне руку [в знак того], что не возьмет [ничего]. И пошел я натощак в синагогу. По дороге сказал я жене: “Если я выйду из синагоги вместе со всеми, начнут ведь спрашивать меня: “Отчего в доме твоем не горит свеча?” – потому я замешкаюсь, пока все не выйдут, потом уже и сам пойду, а затем мы с любовью примем то, что суждено нам от Неба”. Жена же моя прибрала в доме и поискала повсюду, не завалялось ли чего, на что можно купить потребное для субботы. Нашла старые рукавицы, которые пропали у нее несколько лет назад. А на рукавицах серебряные пуговки и золотые цветочки, как встарь принято было делать одежду. Пошла к ювелиру, и продала пуговки и цветочки, и так выручила на потребное для субботы с избытком, на халу, и на мясо, и на рыбу, да еще и на воскресенье у нее осталось. А как она знала, что я задержусь в синагоге, то купила две большие свечи, чтобы зажечь их к приходу субботы. Вечером в субботу, когда весь народ вышел из синагоги, вышел [вслед] и я. Издали увидел зажженную дома свечу. Сказал себе: “Вот ведь, не нашла моя старуха в себе сил удержаться от людского подаяния”. Пришел домой и увидел накрытый стол с халой, и рыбой, и вином для кидуша. Сказал себе: “Если начну ее корить, нарушу субботний покой”. Сдержался я, спел Шалом алейхем, сказал кидуш над вином и отведал рыбы. Потом сказал ей помягче: “Видно, не можешь ты принимать плохое”. Она же, не дослушав, сказала мне: “Помнишь ли ты рукавицы – серебряны пуговки, золоты цветочки, – что пропали у меня несколько лет назад?” Сказал ей: “Помню”. Сказала мне: “Когда я прибирала в дому, нашла я их. А на деньги, которые дал за них ювелир, купила все потребное для субботы”. Когда я услышал это, слезы радости навернулись на мои глаза, и весьма возблагодарил я Господа благословенного за то, что послал Он мне на субботний день, и не мог сдержаться, и взял старуху мою за руку, и пошел с ней в пляс, и плясал добрый час от великой радости, и потом еще [плясал], после подливы, и еще, после репы. Так я плясал с моей старухой три раза в тот вечер, ибо не мог удержать в себе всю ту радость, которой удостоил меня Господь благословенный, позволив мне насладиться субботой по-царски: с мясом, и рыбой, и всеми кушаньями – даром Пресвятого, да будет благословен Он, а не людским подаянием. А теперь, если согрешил я тем, что плясал со своей женой в субботу, вот, я прошу у учителя нашего указать мне путь покаяния и сделаю по приговору, что вынесет он мне, ибо Господь благословенный знает правду: намеревался я лишь возблагодарить Господа за милости, что Он оказал мне».

Тогда сказал Бешт ученикам своим: «Верьте мне – все Высшее собрание веселилось и плясало с ним, а потому и я смеялся». Затем сказал Бешт жене реб Шабтая: «Что попросишь ты для себя: провести остаток своих дней в богатстве и почете или родить сына?» – ибо реб Шабтай с женой были бездетны. Ответила жена и сказала: «Сколько мне осталось? Пять лет, ну от силы десять, – ибо было ей около семидесяти лет, и реб Шабтаю примерно так же. – Лучше пусть пройдет остаток моих дней подле славного сына». Сказал ей Бешт: «Если так, вот для тебя добрая весть: в будущем году в это время ты родишь сына, и нареки его Исраэль, как зовут меня. И если дашь мне знать, прибуду к нему на обрезание* и буду восприемником»[115].

И на следующий год родился у нее сын, и это – Магид из Козниц, автор книги Аводат Исраэль, а великую меру праведности его, и кротости, и святости, и многих добрых дел кто сумеет в слова облечь?

(Говорили о нем, о Магиде из Козниц, что все дни жизни своей он был донельзя слаб, понеже родился, когда отец и мать его были весьма стары и по природе вещей не могли бы уже родить, так что всегда он надевал фуфайку заячьего меха прямо на голое тело и все дни лежал в постели, как больной, по слабости членов своих. Но в час молитвы подпрыгивал, и приплясывал, и выкидывал коленца, и ревел в полный голос, и силен был, как двадцатилетний. А многие чудеса, что творил он на глазах у всех, и великая мера святости его явлены и известны всему Израилю. Заслуги его да послужат защитой нам и всему Израилю, и да даруют нам здоровых детей, и пропитание, и всяческие благословения, и благотворное влияние, и да приведут Машиаха, оправдание наше, вскорости, в наши дни, амен!)

(Кеѓаль хасидим, 15б)

Особый дом был у святых сотоварищей, святых учеников – выучеников Бешта, благословенна память его, – за городом, и там они собирались после каждого [толкования] святой Торы, что слышали из уст учителя своего, и спорили, толкуя его слова. И рассказал мне дед мой, да будет благословенна память его, что он знал это место, но не смел ходить туда, ибо был [еще] недоросль малолетний. Однажды, в первый день праздника Рош ѓа-Шана, вслед за благословением после трапезы произнес Бешт, благословенной памяти, истолкование трубления в Великий шофар освобождения нашего[116], а закончив, тотчас ушел в свою комнату и дверь за собой затворил. Тотчас пошли ученики в свой загородный дом, дед же мой, да будет благословенна его память, остался один в доме Бешта. Пригрезилось деду, что в тот же день придет Машиах. И с каждым мигом все явственнее становилась его греза – что Машиах все ближе и вот-вот войдет в город. И затрепетала душа его от этого видения. А в доме никого, кому бы мог он излить свою душу. Он уж почувствовал, что душа его вот-вот отлетит от грезы этой – что Машиах входит в город. Другого пути прекратить наваждение он не нашел, кроме как пойти к святым сотоварищам. Встал и побежал в испуге по городской улице. Всякий, кто видел его бег, изумлялся и вопрошал: «Для чего ты бежишь?» – но ничего он им не отвечал. Взошед к сотоварищам святым, увидел их всех сидящими вкруг стола, а разговора нет промеж них. Потому как и им явственно привиделось, что сейчас придет Машиах.

(Квуцат Яаков)

[Бешт] имел обыкновение говорить: «О всяком грехе, совершаемом человеком ночью, своими устами сообщает он людям днем, но не дано им услышать и понять слова его, да и сам он не осознает того, что свидетельствуют о нем уста его». Однажды ехал он по дороге с учениками, да будет благословенна их память. Сказал им: «Знайте, что этот вот возница возлег ночью с неочистившейся женщиной»[118]. Поразились и сказали: «За весь день мы не слышали от него ничего, что намекало бы [на это]». Сразу же стали чутко прислушиваться ко всему, что возница скажет в тот день до [наступления] ночи. Незадолго до захода солнца прибыли на один постоялый двор на распутье. Спрыгнул возница и вошел в дом, они же последовали за ним, чтобы услышать из его уст какое-нибудь слово или намек на то, что сделал. Сказал возница хозяйке: «Подай мне водки!» Плеснула ему, и собрался он выпить. Сказала ему: «Погоди, подам тебе другой стакан, потому что этот не окунут»[119]. Ответил ей возница: «Что с того, что не окунут?» Услышав это, возрадовались соратники и возблагодарили Господа, что уделил богобоязненным от мудрости Своей, и так убедились, что воистину слово Господне на устах его [Бешта].

(Сифтей цадиким, раздел Матот; Маасийот у-маамарим йекарим, 9)

Не было у Бешта сыновей[120], а лишь одна дочь, по имени Адель. Много лет после замужества не было у нее детей, и, понятное дело, упрашивала она своего праведного отца помолиться за нее Господу, дабы отверз ее утробу. Тогда ответил ей Бешт и сказал: «Знай, что однажды ты будешь спасена одним из ближайших моих учеников».

Один раз в праздник Симхат Тора, когда все ученики Бешта, благословенной памяти, веселились, и радовались, и плясали, у одного из них порвалась туфля. Тогда он закричал и позвал дочь Бешта, Адель, и сказал ей гойским языком: «Подавай мене патенки, та будешь мати дятенки». То есть «подай мне туфлю, и будет у тебя сын». Услышав эти слова, сказал Бешт дочери: «Быстрее возьми туфлю и подай ему, да не стой!» И пошла она и искала, но не нашла. Тогда взяла пантапил[121], которые носила, и дала ему. И отозвался, и сказал ей: «Два патенки, та будешь мати два дятенки». То есть «две туфли – двое сыновей будет у тебя». Так и было. И понесла, и родила, и вот близнецы [были] в утробе ее, один – рабби из Судилкова, а другой – рабби Барух из Меджибожа[122].

(Сипурей кдошим, лист 14)

Однажды просил Бешт одного из великих своих учеников – а был это святой учитель рабби Михеле – за жителей одного большого города, что молили Бешта повелеть тому, чтобы взял на себя обязанности их раввина, но святой рабби Михеле не хотел ни в какую, пока Бешт не рассердился на него и не сказал: «Ежели ты не послушаешься слов моих, знай, что потеряешь удел свой и в этом мире, и в мире грядущем». И ответил ему: «Даже если потерян будет, не дай Бог, удел мой в обоих мирах, не возьму на себя раввинской власти, ибо не для меня она». Тогда ответил ему Бешт в радости: «Благословен ты у Господа и благословен твой выбор, уготован тебе удел в Райском саду, ибо не возгордился ты ни душой, ни сердцем, услышав мои слова, я же хотел только испытать тебя, изведать сердце твое, узнать пределы и свойства его».

(Тиферет Шломо, раздел Дварим; Дерех эмуна у-маасе рав, 89; Мазкерет шем ѓа-гдолим, 14)

Слышал я, что был во дни святого Бешта один известный человек, и спросили Бешта святые ученики его, не поехать ли им к тому человеку, [чтобы] изведать свойства его. И разрешил им ехать. Спросили его, как узнают они, истинный ли тот праведник. Сказал им, чтобы попросили у него совета в отношении сторонних мыслей[123], и если даст им совет, то пусть знают, что нет в том [совете] прока, ибо с этим должен человек бороться [сам] до последней минуты [жизни]. В этом служение человека в мире сем – сражаться со своими мыслями, и все – во имя Него, благословенного. (Диврей Йехезкель, раздел Экев; Таамей ѓа-минѓагим 2, кунтерес ахарон; Ноцар хесед; Нетив мицвотеха)

Слышал я от моего тестя, святого рабби Авраѓама-Мордехая из Пинчева, который рассказывал мне о величии учителя нашего Бешта, среди прочего, что однажды в праздник Рош ѓа-Шана ученики [Бешта] стояли за молитвой, и у одного из учеников выпала во время молитвы табакерка, а тот поднял ее с земли, а другой видел это и стал укорять за то, что прервал он молитву, чтобы поднять табак и втянуть понюшку, как это принято, учитель же наш Бешт в святости духа своего увидел, что укоризна этого праведника повлекла за собой то, что вынесли сотоварищу его приговор умереть в том же году, упаси нас Господь. И, вознесясь душой ввысь, взошел Бешт на Небо и приводил [там] множество доводов против этого [приговора], но ничего не помогало, пока в вечер Ѓошана раба* Бешт снова не вознесся душой, и убеждал, и кричал, и добился молитвой своей отмены [приговора] при условии, что коривший сам найдет довод в защиту сотоварища своего. И вошел Бешт в свой бейт мидраш и застал ученика, что укорял другого, за чтением книги Дварим[124]. И забрал у него Бешт разум, и не мог тот больше выговаривать слова с должным тщанием, и стал расхаживать туда-сюда, размышляя о величии Бога и единстве Его. В этих занятиях запала ему в голову мысль: «Отчего в последнем поколении открыто было табачное зелье для нюхания и курения?» И сказал себе, что есть, [верно,] несколько драгоценных душ в последнем поколении, которые не могут просто так облекаться [в плоть] и воплощаться, но главное в их совершенствовании – тонкий запах, как сказано: «… [это] жертва всесожжения огнепалимая, благоухание, приятное Господу» (Ваикра, 1:9). И от этого перешел к сожалению: мол, не следовало ему так корить товарища своего за то, что понюхал табаку во время молитвы, ибо кто знает, что за душа [у него] и до какого драгоценного уровня поднялся тот в вершении единения. А в день Ѓошана раба учитель наш Бешт имел обыкновение отвечать каждому вопрошавшему, говоря, что было решено наверху и внизу и что он видит по всему миру, ибо духом святости своей провидел он мир от края и до края, и в чрезвычайном веселии пребывало сознание его в тот день. И каждый заготавливал какой-либо вопрос, как по толкованиям, так и по Гемаре и законам или по другим вопросам, и всем он намеревался дать ответ в тот день. А тот ученик приготовил вопрос о том, что его занимало. И когда задал его Бешту, сказал ему Бешт: «Скажи ты!» Рассказал тот ему о своих размышлениях. Сказал ему учитель: «Назови остальное, что было у тебя на уме тогда». И вспомнил, и рассказал, как нашел доводы в защиту сотоварища своего. Лишь тогда был снят обвинительный приговор, и рассказал учитель обо всем том, к чему привела [укоризна] сотоварища его, и предостерег, чтоб человека богобоязненного всегда судил милостиво и не навлекал бы на него небесный суд и судию, и будет ему благо.

(Ноцар хесед, раздел 4; Дерех эмуна у-маасе рав, 59)

Рассказывал рабби Моше-Йеѓуда Циммер, служивший святому рабби из Цанза[125], что много раз просили Бешта ученики научить их [духовным] ступеням, но Бешт им отказывал. Один раз на исходе святой субботы сказал он ученикам: «Давайте пойдем (Йешаягу, 2:5), и я покажу вам ступени». Поехали в лес и увидели человека, что упал, и снег со льдом уже почти покончили с ним. Хотел было один ученик заняться им, обогреть и вернуть к жизни, но Бешт не разрешил. И странно это было им. Потом увидели череду израильтян, ехавших на базар. И взяли они того человека к себе в телегу, дали ему хлеба и вина своего и привели его в чувство, так что силы вернулись к нему. И по великой их радости, что спасли душу из Израиля, ибо как речется в Гемаре (Санѓедрин, 37а): «Каждый, кто спасает одну душу из Израиля, подобен спасшему весь мир», выпили вместе с ним и опьянели, да так, что одолела их дремота и погрузились они в сладкий сон. Как увидел это человек, которого они вернули к жизни, вынул нож, что был при нем, и хотел было зарезать их, а деньги забрать. Но Господь благословенный уберег их от руки его. И все это видел Бешт со своими святыми учениками. Сказал Бешт ученикам: «Видели вы сие? А [ведь] это за сотни верст отсюда. Желаете вы постичь, что есть ступени, но это вам не по силам». И перестали они просить о том. (Дварим аревим, часть 1, лист 3, новелла 5)

Один из учеников Бешта рассказывал рабби Авраѓаму-Мордехаю, цадику из Пинчева, как однажды в зимнее время, когда был страшный мороз и сосульки свисали с крыш, пошел он с учителем своим Бештом в микву. Только вошли в микву, сразу же согрели воду посредством единения. И такое – согреть микву – могли проделать все ученики Бешта. Простоял Бешт в микве несколько часов, пока свеча не растаяла и не погасла. Сказал ему Бешт: «Глупец, возьми сосульку с крыши и зажги. Тот, кто приказал гореть маслу, скажет льду – и [тот] будет гореть»[128]. И лед горел и горел, и час, и два, пока не пошли они обратно домой, и все еще оставалось [от сосульки] в руке его.

Однажды пошел Бешт с учениками своими за город, и подошло время дневной молитвы. Сказали ему ученики: «Ребе, нет воды для омовения рук перед молитвой». Взял Бешт посох и ударил по земле. Расселась земля, и появился источник. И доселе он бьет и бьет до сего дня в окрестностях города Меджибожа, и называется источником Бешта, и даже гои называют его так. Вода его целительна, и кто страдает расстройством желудка и изопьет из него, тотчас исцелится. Так явил Бешт несколько чудесных деяний, подобных которым не видно и не слышно было со времен танаев рабби Шимона бен Йохая и рабби Ханины бен Досы[129] и сотоварищей их. И все, что свершил, свершил благодаря приверженности его Господу своему. И все это лишь малая часть, словно капля в море, по сравнению с великим свершением его, которое он явил на глазах всего Израиля, никак не прибегая к Имени[130], ибо он никогда не пользовался Именами.

(Ноцар хесед, лист 91)

История о том, как Бешт прибыл в святую общину Бродов и остановился у одного досточтимого человека. Тот накрыл богатый стол, и сидели за ним несколько уважаемых людей, пришедших почтить Бешта. А пониже сидел там за столом один проповедник и ел весьма много. Увидели, что он много ест, и стали давать ему еще и еще, для потехи. А проповедник знай свое – съедал все, что только подавали ему, например, рыбы, от которой куска хватало двоим, он один съел два куска, то же и с подливой, и с другими кушаньями. Увидев, что он так много ест, и для потехи подкладывали ему еще и еще. Наконец стали упрашивать его, чтобы сказал им слова Торы, – только из желания посмеяться над тем, как он станет толковать Тору за столом, за которым сидит Бешт. Проповедник, ничего не подозревая, стал толковать Тору. Стали все ухмыляться в ладошку. Почувствовал проповедник, что смеются над ним из-за того, что он много ест. Перестал и сказал: «Что, если не в силах человек сказать толкование на стих из Торы, то уже и кусочек рыбки нельзя ему съесть?» Бросил Бешт взгляд, увидел все и оборвал потешавшихся. Прислушался к словам Торы, которые произносил проповедник, и понравилось ему. Сказал Бешт: «Проповедник сей говорит слова Торы, [услышанные] из уст Элияѓу, доброй памяти».

(Маасийот плиот, 17)

Однажды Бешт разъяснял ученикам устремления помыслов в час омовения в микве[131], те устремления, что приводятся в молитвеннике Ребе из Ляд[132]. Сказали ему ученики: «Учитель, ведь в писаниях святого Ари иначе указываются устремления». Услышав сие, откинул Бешт голову назад, лицо его стало подобно языкам пламени, глаза сделались огромными, как это всегда бывало с ним как во время освобождения от плоти, так и в миг вознесения в высшие миры[133]. Страх охватил учеников, и великим трепетом трепетали они. А в конце стола сидел рабби Нахман из Городенки[134], бывший среди учеников самым молодым. И великая сонливость охватила рабби Нахмана, так что не мог он удержаться и не заснуть. И весьма сожалел он об этом, ибо поистине не позорище ли сие: когда Бешт занят вознесением души, а все ученики сидят в страхе и трепете, – спать за чистым этим столом? Руками открывал рабби Нахман глаза. Но и это не помогло, ибо великая сонливость охватила его – и заснул он, и спал.

Во сне увидел, что идет он по улице и видит множество бегущих людей. Побежал и он за ними и спросил: «Почему вы бежите?» Отвечали ему в спешке: «Разве ты не знаешь, что святой наш учитель вот-вот произнесет проповедь?» Спросил их: «Кто сей учитель, которого вы трепещете столь великим трепетом?» Но из-за спешки вовсе ничего ему не ответили. Пошел он за ними, пока не пришел к дому – огромному и так богато убранному, что подобного убранства не видел он отроду. И был сей дом полон людей, и по лицам их было видно, что это – сильные мира сего. И шума в доме было больше, чем на улице, и услышал он, что все произносят в страхе и великой радости: «Вот сейчас наш святой учитель истолкует нам тайны Торы». Тем временем появился Бешт и стал толковать о тех самых устремлениях помыслов в микве. Встал против него человек, юный годами[135], и стал возражать. Спросил рабби Нахман: «Кто это?» Сказали ему, что это святой Ари. И долго продолжался спор, пока наконец не согласился святой Ари со словами Бешта. Тут и очнулся рабби Нахман ото сна. Сидел [против него] Бешт и сказал: «Нахман, я взял тебя с собой свидетелем, поведай же, на чьей стороне правда, разве не признал святой Ари мою правоту?» Затем закончил Бешт толкование и пошел себе.

(Сипурим нораим, 6)

Рассказывал святой рабби Яаков-Исраэль из Черкасс, как был привлечен святой рабби Яаков-Йосеф ѓа-Коѓен, бывший раввином в городах Шаргород, и Немиров, и Рашков, и Полонное, сочинитель книг Тольдот Яаков-Йосеф, и Порат Йосеф, и Цофнат паанеах, и Ктонет пасим, называемый всеми обычно Тольдот, да будет благословенна память святого праведника. И было: святой автор Тольдот раньше не знал Бешта, ибо никогда не видел того лицом к лицу, а только слышал о нем и не верил в него. Бешт же хотел привлечь его к себе. Однажды прибыл Бешт в город Шаргород, [было то] летней порой, ранним утром, в час, когда скотину выгоняли на выпас, а автор Тольдот тогда [был] раввином в Шаргороде. И встал Бешт со своей телегой на городской улице, и подозвал одного человека, что вел свою корову на выпас, и стал рассказывать ему какую-то историю. И когда проходил там другой человек, прислушался к рассказу Бешта, и понравился ему рассказ. А потом подошел к нему еще человек, и еще несколько, пока не завлек Бешт своими байками всех жителей города, которые стояли вкруг него, дабы услышать его байки и рассказы. И синагогальный служка тоже стоял среди них. А в обычае святого автора Тольдот было молиться летом в начале восьмого часа [утра], служка же обыкновенно открывал синагогу в полседьмого, а в этот день пришел святой автор Тольдот к синагоге и увидел, что синагога-то и закрыта, а известно, что автор Тольдот был строг по природе своей, и изрядно разгневался из-за этого. Бешт же сделал так, чтобы служка пошел прочь от него. И пошел служка открывать синагогу, святой же автор Тольдот стал сильно корить его. И спросил его, отчего не пришли еще люди, что обыкновенно приходили каждый день молиться. И поведал ему служка, что один проезжий человек стоит на городской улице и рассказывает байки, а все горожане стоят вкруг него. И разгневался еще больше святой автор Тольдот из-за этого. Однако проку из того никакого не вышло, и пришлось ему молиться в одиночестве. А после молитвы велел служке, чтобы привел проезжего человека, дабы высекли его за то, что отвратил общество от публичной молитвы. Бешт же закончил, и прекратил рассказывать байки, и отправился на один постоялый двор. Пошел себе служка, и искал его, и нашел. И сказал ему, что городской раввин кличет его к себе. Тотчас отправился Бешт к святому автору Тольдот. И стал автор Тольдот строго выговаривать ему, напирая на «ты»: «Ты тот, кто отвратил общество от публичной молитвы?» Сказал ему Бешт: «Рабби, я это был». И обращался к нему Бешт «рабби» и сказал ему: «Просить стану у вас, чтобы не слишком строги вы были со мной, и расскажу вам одну историю». Сказал ему: «Рассказывай». И рассказал ему Бешт какую-то историю, и весьма восхитился ею автор Тольдот, так что успокоился разум его и более не сердился он на Бешта. Также стал разговаривать с Бештом уже с каким-никаким почтением и говорил ему «вы». Бешт же больше не говорил тому «рабби», а только «вы». Потом сказал ему Бешт: «Если пожелаете, расскажу вам еще какую-нибудь историю». Сказал ему: «Расскажите». И рассказал ему Бешт еще одну историю. И восхитился автор Тольдот еще больше, так что стал обращаться к Бешту «рабби». Бешт же стал говорить с ним на «ты». И сказал ему: «Если пожелаешь, расскажу тебе еще одну историю». Сказал ему: «Расскажите». Когда же Бешт закончил третью историю, сказал ему, Бешту, святой автор Тольдот: «Теперь я могу поклясться, что вы и есть Бешт, и вот я готов уехать с вами сейчас же и поистине всем сердцем приникнуть к вам». Сказал ему Бешт: «Я еще не молился и хотел бы пойти помолиться». И пошел Бешт молиться, а святой автор Тольдот приготовил для Бешта еду. Поев, поехали они вместе, а все жители города вышли проводить их и посмотреть на эту новость – как их раввин приник к Бешту и стал с тех пор одним из самых близких его учеников.

(Маасийот у-маамарим йекарим, 13)

Когда святой наш учитель рабби Дов-Бер, да будет благословенна память праведника, услышал имя святого учителя Бешта, к которому ездит весь народ и который молитвой своей вершит чудеса великие и грозные, он был крайне поражен этим известием. А ведь был святой рабби Дов-Бер, благословенна память праведника, большим знатоком Торы, и весьма был сведущ в Талмуде и постановлениях законоучителей, и превзошел всю премудрость каббалы. Однажды он положил себе поехать к Бешту, чтобы испытать его, но потому как он был весьма привержен учению, то, будучи в дороге день-два и не имея возможности погрузиться в учение так же, как дома у себя, стал он сожалеть о том, что отправился в путь, и пожалел об этом еще больше, когда приехал к Бешту, да упокоится душа его на Небесах, ибо полагал, что услышит от него слова Торы. И вот, Бешт, да будет благословенна память праведника, стал рассказывать ему историю о том, как он, Бешт, был в пути несколько дней, и не осталось у него хлеба дать его вознице-иноверцу, и попался ему по дороге один бедный иноверец с хлебом, и он купил у того хлеба, чтобы накормить своего возницу-иноверца… и другие подобные истории. На второй день снова пришел он к Бешту, и рассказал ему Бешт, как в дороге не осталось у него сена дать лошадям, и попался ему бедный иноверец с сеном, и он купил у того сена, чтобы накормить своих лошадей. И вот, во всех историях, что рассказывал Бешт, да будет и в мире грядущем благословенна память праведника, заключалась чудеснейшая мудрость, святой же рабби Дов-Бер, не уразумев сего, вернулся на постоялый двор и сказал своему слуге: «Я бы хотел уехать сегодня к родным пределам, но как уже стемнело весьма, заночуем здесь, пока не взойдет ночное светило, тогда и двинемся в путь». И было в полночь, когда он собрался выезжать, Бешт послал своего слугу звать его к себе. Когда он пришел, спросил его Бешт: «Ты ведь сведущ в каббале?» Сказал ему: «Да». Сказал Бешт слуге: «Дай мне книгу Эц хаим»[136]. И показал Бешт учителю рабби Дов-Беру один раздел в книге. Сказал ему учитель рабби Дов-Бер: «Возьму посмотреть внимательно и присяду [здесь]». Затем поведал Бешту, благословенной памяти, буквальный смысл этого раздела. Сказал ему Бешт: «Ничего-то ты не знаешь». Изучил рабби Дов-Бер написанное снова и сказал Бешту: «Буквальный смысл верен, а если известно почтеннейшему иное толкование, да скажет мне, и узнаю, на чьей стороне правда». Сказал ему Бешт: «Встань-ка на ноги». И встал тот. И вот, в этом разделе [упоминалось] несколько имен ангелов. Когда прочитал Бешт раздел этот вслух, наполнился весь дом сиянием, и пламя занялось вокруг него, и воочию стали видны упомянутые ангелы. Сказал Бешт ему, учителю рабби Дов-Беру: «Истинно, буквальный смысл таков, как ты сказал, но учение твое – без души». Тотчас велел учитель рабби Дов-Бер слуге своему ехать домой, а сам остался у Бешта и постигал у него великие и глубокие [тайны] мудрости.

(Кеѓаль хасидим, лист 24б)

Спросил учителя нашего рабби Нахман из Косова: «Знаю я о себе, что я полный праведник, отчего же не вижу и не слышу, как ты?» Ответил: «Если пожелаешь, дарую тебе сие». И что было, то было, пока не попросил рабби Нахман у учителя нашего избавить его [от сего дара], ибо слишком высока ступень сия – его любовь [к Господу], и его трепет [пред Господом], и его приверженность правде, и истинная любовь к Израилю, и истинное, с любовью, приятие страданий, и уменье выслушать брань и поношение с любовью, и смолчать, и приять с любовью – сии поистине суть высшие ступени слуха и зрения.

(Нетив мицвотеха, нетив 5)

В субботу покаяния[140] 5517 (1756) г. после утренней трапезы лег господин наш Бешт вкусить субботнего сна, и чистая его супруга, госпожа Хана, также прилегла на своей постели. Спустя полтора часа проснулась, потому как услышала голос мужа, громко говорившего во сне, и встала, и быстро пошла к нему, и громко стала звать его: «Исраэль! Исраэль!» И очнулся он ото сна и сказал: «Вот я». И сказала она ему: «Отчего ты кричал таким громким и страшым голосом, какого я отроду не слышала у тебя? Что с тобой? Что ты кричишь, ведь суббота сегодня?» И ответил он ей: «Хорошо ты сделала, что пробудила меня ото сна, иначе бы мертв остался я лежать на постели моей». И взял господин наш воды ополоснуть лицо и руки и сказал: «Позовите сподвижников моих, и расскажу им, что я видел в высших мирах, как наяву». Тотчас пришли все как один, люди именитые и прославленные, и сказал он им так: «Каждую субботу, во время молитвы мусаф, когда я, свершив единения, возношусь душою ввысь, являют мне высшие миры и святые души, сидящие в Высшем собрании и занятые сокровенными тайнами Торы, и дается мне право слушать, учиться и учить в этом мире ровесников своих, и немногое из сего я открываю во время третьей трапезы. И вот, несколько лет томился я желанием увидеть друга моего, избранника Божьего, праведного рабби Нахмана из Косова, увидеть, кто он в высшем мире, но искал я того, кого любит душа моя, искал, но не нашел[141]. И желал я вознестись душою в место отдохновения сего праведника и не достигал его, ибо не дано было мне право [сие]. И взмолился я Господу в этот час, говоря: “Ты начал показывать рабу Твоему величие Твое, и длань Твою крепкую[142], и Имена святые, так почему же не удостоюсь увидеть в высшем мире место отдохновения сего праведника?” И задавал я вопросы и силой известных мне Имен получал ответы, и сказано было мне: “Если станешь вершить единения так, как являешь [это сейчас], то сможешь увидеть его”. И сие свершил я сегодня и узрел грозное зрелище, место новое для меня в высших мирах. И отроду не видал я столь пышных убранством зданий, всюду золото, да не простое – червонное, камни драгоценные: “карбункул, сапфир и алмаз”[143]. И составляют они несколько сот бейт мидрашей, величиной изрядных весьма: и в длину, и в ширину, и в высоту. И каждый бейт мидраш полон мудрецов, и каждый подобен обликом Богу, и учат Тору они – каждый по своему пристрастию: Танах*, Мишну, Гемару и агаду*, и среди них величайшие ученые, изучающие сокровенные тайны Торы, и те, что читают псалмы, и песнопения, и восхваления. И тысячи их, и многие тьмы в каждом бейт мидраше. И вострепетал я от гласа их, ибо слышался он и вдалеке, и вопросил: “Ради кого все великолепие сие?” И ответили, что сие – ради друга Господня, избранника Господня, праведного рабби Нахмана из Косова. И вопрошал я: “Где место отдохновения его?” И встал один старец, ликом благообразен, и сказал мне: “Возьми мою руку и пойдем в бейт мидраш, где сидит святой наш учитель рабби Нахман из Косова”. И было, как пришли мы в чертог его, весь зал – пламя и сияние вокруг, чистое-пречистое. Глаза мои едва не ослепли, пока не увидел я его лицом к лицу, и лик его был, как лик ангела Господня, грозен весьма, одет он был весь в белое, полыхавшее небесным сполохом, и талит на нем сверкал и освещал весь мир от конца и до края. Сказал я ему: “Ради кого все сие великолепие, души сии, что во всех чертогах?” И сказал он мне: “Брат мой любезный, сии суть души, кои исправил я при жизни, души людей, которые были совершенными праведниками, но не знали истинного Имени, я же указал им путь добрый и честный; есть среди них те, кто были великими учеными, но отвергли Тору Господню, я же вернул их к истине. Есть и те, которые были отпетыми злодеями, преступниками и сластолюбцами, я же наставлениями и добрыми словами, что говорил с уважением, нисколько их не позоря, вернул их к истине, – вот они и поют псалмы, прославляя и возвеличивая Царя – Бога Живого”. И сказал мне еще: “Ежели пожелаешь быть со мною, вверь душу свою ангелу, тебе известному, мертвое же тело останется в низшем мире, и, быть может, твоими заслугами явлена будет высшая Воля, дабы спасти отверженных, ибо доколе нескончаемы будут чудеса, ты же еще и выиграешь [так], ибо не увидишь Ангела Смерти и [горечи] умирания не вкусишь, я же с остальными душами праведников пойду с тобой к месту, уготованному тебе, и будем товарищами и в вечном мире”. Сказал я ему: “Что мне делать, если душа моя жаждет, чтобы был я похоронен в Земле Израиля, ибо оттуда великое восхождение открывается для души, как это известно?” Сказал мне: “Знай, что ты умрешь вне Земли [Израиля], ибо так я слышал несколько раз в Высшем собрании. Причину же сему я не вправе открыть, ибо душа твоя привязана к телу, а ведь и мне по потаенной причине суждено было умереть вне Земли [Израиля]. Если же вверишь [ангелу] душу свою, то поведаю тебе все”. Услышав слова сии из святых его уст, всем сердцем возжелал я вверить душу свою известному ангелу, но затосковал я по единственному сыну моему и единственной дочери моей, и еще: тяжко мне было умирать без завещания. И великая борьба происходила в мыслях моих, то ли сделать по словам праведника, друга моего, то ли судьба всякого смертного суждена и мне, и я не умру в одночасье, как какой-нибудь пустой человек![144] И как же велика была тоска моя по близким моим, [с которыми пребывал] я в веселии, [как хотелось] мне покинуть их как подобает, достойно. И горько возрыдал я о разлуке с женой моей, и сыном моим, и дочерью моей, и внуком моим, и, среди прочих, с товарищами веселия моего. Когда б не супруга моя, да продлятся дни ее, что пробудила меня ото сна, я бы уже подумывал, не принять ли мне совет сего праведника и не последовать ли реченному им, но так громок был вопль ее, что душа моя вернулась в тело».

(Ѓитгалут ѓа-цадиким, с. 7; Атерет Яаков ле-Исраэлъ)

В городе Броды во времена, когда гаоны и праведники рабби Хаим из Цанза и рабби Моше из Острога, да охранят нас их заслуги, стояли во главе мудрецов клойза*, наиболее видными среди учеников из мудрецов клойза были раввины и гаоны: автор книги Нода бе-Йеѓуда, праведник рабби Йехезкель Ландау[145], глава суда в Остроге рабби Меир Маргалиот и рабби Гершон из Кут, шурин Бешта. А в городе Броды сидел окружной раввин. Внезапно разнеслась дурная молва о жене раввина, будто она легкого поведения. Исследовали и изучили это мудрецы клойза и нашли, что все – правда. И поспешили мудрецы клойза вынести ей приговор, однако боялись, поелику у окружного раввина была власть, данная ему от царства. Окружной же раввин прослышал о разговорах, что велись мудрецами клойза, и постановил: всякий, кто изрыгал хулу на его половину, будет принародно высечен или должен будет заплатить сто червонцев штрафа. Тотчас побежали три мудреца, рабби Йехезкель Ландау, рабби Меир Маргалиот и рабби Гершон из Кут, в дом совета, что был при конторе окружного раввина, и гаон рабби Йехезкель воззвал во весь голос ко всем [бывшим там] людям, говоря так: «Знайте, что жена окружного раввина – блудня и запрещена она мужу своему». Так прокричал он три раза и тотчас же расплатился всем имуществом, что было у него, заплатил сто червонцев, дабы освятить имя Господне при всем народе. И гаон рабби Меир Маргалиот сделал то же самое, и не было у него денег заплатить [штраф], и был он высечен. И гаон рабби Гершон из Кут сделал то же, и не было у него денег, чтобы заплатить, и [уже] побежали, чтобы высечь его, но, как собралось там много людей, рабби Гершон улучил миг, чтобы скрыться, и бежал из Бродов. А за городом был тын, сделанный из деревянных столбов, и промежутки между ними были таковы, что никто не мог пройти теми столбами. И под вечер, трясясь от страха, подошел рабби Гершон к тыну, и вот, стоит по другую сторону один необрезанный и говорит ему по-польски: «Иди сюда, тут один столб шатается, иди, возьмемся за него, я с одной стороны, ты – с другой, выдернем его, и ты сможешь убежать». И убежал он в святую общину Меджибожа, к шурину своему Бешту. И когда он пришел к святому Бешту тот сказал, лишь успев поприветствовать его: «Я послал к тебе Элияѓу в обличье необрезанного из Польши, [послал] выдернуть деревянный столб, [чтобы] ты мог убежать». И сказал Бешт: «Что до этих троих, то великая судьба уготована им Небом за то, что освятили имя Господне при всем народе. Гаон рабби Йехезкель будет главой суда в святой общине Праги, а гаон рабби Меир Маргалиот будет главой суда в святой общине Острога, гаон же рабби Гершон будет в Святой Земле наибольшим над всеми святыми назначениями», и так было.

(Нифлаот ѓа-Йеѓуди, Бейт цадиким, 92)

Однажды Бешт, благословенной памяти, пребывал в великой тревоге, и позвал своего шурина, святого учителя нашего рабби Гершона из Кут, благословенной памяти, и сказал ему: «Знай, шурин мой, что великая беда у всего Израиля, ибо решено забрать у них Устную Тору[150], и нет никакого средства против этого, разве что возьмешь ты на себя беззаветное служение, и отправишься в Хеврон, и пойдешь в пещеру Махпела[151], и сообщишь сие праотцам, и скажешь им так: “Отцы мира, Община Израиля[152] доносит до вас, что все они ныне в великой беде, хотят забрать у них Устную Тору, и кто знает, что будет после, а посему просите милости для них”».

И вот, взялся рабби Гершон, благословенной памяти, отправиться в путь ради всего народа. И вот, в час отъезда его сказал ему Бешт, благословенной памяти, что увидится тот лицом к лицу со святым учителем, сочинителем книги Ор ѓа-Хаим, которого он всякий раз видит в чертоге Машиаха[153], однако чтобы он никак не открывал тому цель своей поездки. И когда рабби Гершон, благословенной памяти, прибыл в то место, где жил святой учитель, пошел к нему, и было это в четверг; когда же увидел учитель, благословенной памяти, рабби Гершона, с великой любовью приветствовал его и велел ребецн* приготовить достойное угощение, ибо сей гость – великий светоч, когда же подошло время трапезы, просил его откушать с ним. Во время еды спросил его, откуда он приехал и куда держит путь, и все на святом языке[154], ибо все его речи были на святом языке. Затем спросил его, есть ли у них раввин, и тот ответил: «Есть». А как его имя? Ответил ему: «Рабби Исраэль». Поразмыслил он с несколько минут и сказал: «Это не раввин». И спросил его еще: «Может, есть у него другое имя?» И ответил ему: «Рабби Исраэль Бааль-Шем». Подумал еще и сказал: «Это не раввин». Наполнилось сердце рабби Гершона великой тревогой, учитель же О р ѓа-Хаим стал утешать его, но [тот] не принимал [утешений]. Когда же наступила ночь на пятницу, после полуночи стал рабби Гершон, благословенной памяти, плакать, и взмолился, и просил учителя поискать того хорошенько. И встал учитель у окна, и смотрел в небо свыше получаса, и сказал: «Одно могу сказать: это не раввин».

Вышел рабби Гершон от него в расстройстве и рыдал великим рыданием, ибо закрались в сознание его некоторые мысли: первое, что поначалу рабби Гершон был противником Бешта, и невеликое время прошло с тех пор, как он стал полагаться на каждое его слово, второе же, что вот, он направляется ныне пожертвовать собой, а с чего бы ему приносить себя в жертву ни за что. В пятницу, когда учитель пошел в микву, снова просил его рабби Гершон поискать Бешта. Но сказал ему то же, что говорил и раньше. По выходе из миквы надел учитель субботние одежды, рабби Гершон же горько плакал. Еще раз спросил его учитель: «Может быть, есть у него другое, еще какое-нибудь имя?» И ответил, что в устах всех прозывается он рабби Исраэль Бааль-Шем-Тов. Когда услышал учитель сие святое имя, вострепетал и содрогнулся при звуках его и сказал ему тотчас: «Се человек святой и грозный весьма, его я вижу всякий раз в чертоге Машиаха, и имя его драгоценно весьма во всех чертогах, и звучит оно рабби Исраэль Бааль-Шем-Тов, потому-то и не мог я знать сего доселе, ибо господин сказывал мне, что имя его раввина – рабби Исраэль Бааль-Шем, и так было, пока не услышал я от почтеннейшего, что имя-то его не иначе как Бааль-Шем-Тов, с ним же я всегда пребываю в веселии в чертоге Машиаха». И возрадовался весьма рабби Гершон, и душа его преисполнилась веселием.

Сели они в великой радости за стол встречать невесту-субботу, и произнес рабби Гершон благословение по обыкновению своему с большим воодушевлением и в великом веселии, и стали есть. Начал учитель Ор ѓа-Хаим говорить перед рабби Гершоном о смыслах потаенных и раскрыл ему многие тайны, что [содержатся] в реченном в книге Зогар о стихе «Помни день субботний…», и во время трапезы сказал рабби Гершон Ор ѓа-Хаиму, что всей душой стремится он пойти в пещеру Махпела. И сказал ему учитель Ор ѓа-Хаим: «Береги себя и остерегайся, ибо велика опасность даже [просто] пройти там, зане измаильтяне, завидев [только], что человек из Израиля приближается к пещере Махпела, тотчас отсекают ему голову ятаганом»[155]. Однако рабби Гершон помнил слова учителя своего Бешта, что жизнь свою положит он за общину Израиля, а посему по исходе субботы пошел на площадку перед пещерой Махпела и взял с собой несколько золотых динаров. Как только подошел он к страже измаильтян, бросился ему наперерез измаильтянин, дабы лишить его жизни, и дал ему рабби Гершон один золотой дукат[156] и убежал прочь. И так он сделал и на другой день, и на третий, вплоть до четвертого, и каждый Божий день, когда спрашивал его Ор ѓа-Хаим, куда он ходил, уводил разговор в сторону и не говорил тому. А на четвертый день с великим рыданием взмолился и стал увещевать измаильтянина, стоявшего на страже, и дал ему мзду – золотой дукат, – и сжалился над ним страж, и позволил ему войти внутрь, и указал ему дорогу через двор, чтобы пройти туда, и сказал: «Берегись и тотчас приходи назад, а там не задерживайся, ибо через час сменится стража, я уйду по своим делам, а на моем месте будет начальник стражи и кади со своими воинами».

И было, когда вошел рабби Гершон внутрь пещеры Махпела, стал он бродить туда и обратно в поисках могил праотцев. Найдя же, сказал то, что велел ему Бешт. Тотчас великий страх обуял его, и опустилась на него тьма, и не чуял боле в себе души, и вот, пронесся вихрь и, подхватив его за прядь волос, поставил его во дворе. А за то время сменилась стража, и первый измаильтянин ушел, исчез себе[157]. И пришел начальник стражи со своими людьми, и увидели: один из евреев прохаживается по двору, и преисполнился кади гнева. И взяли рабби Гершона, и заточили его в темницу, в то место, куда заключают узников, ожидающих казни, чтобы вынести ему приговор, какой смертью казнить его. И было на пятый день, великая грусть была у учителя Ор ѓа-Хаима по рабби Гершону, ибо тот уже два дня не появлялся у него. И стали искать по всему городу, и не было [его нигде]. Однако как дошел до Ор ѓа-Хаима людской шепоток, что-де один еврей заключен в темницу за то, что был внутри пещеры Махпела, то смекнул учитель Ор ѓа-Хаим, что это он – рабби Гершон. И рыдал он горько и не хотел утешиться, и всю ночь голова его была меж колен, и взывал он: «О брат мой!» А в пятницу вышел от властей указ сжечь рабби Гершона на костре. И учитель Ор ѓа-Хаим пошел по городу, и великим криком взывал к знатным и благородным горожанам, дескать, кто-нибудь да сможет спасти его, но ничего не помогло. Увидев же, что всякая надежда потеряна, послал рабби Гершону письмо, переписав в нем весь раздел о телице с переломленною шеей[158], как бы желая сказать: «Руки наши не пролили крови…»

Послал ему рабби Гершон ответ, чтобы нисколько не беспокоился о нем, ибо в тот день учитель его Бешт был у него в темнице. И рабби Гершон настоятельно просил его, учителя Ор ѓа-Хаима, ждать его ко времени [субботнего] кидуша. Когда наступила суббота, учитель Ор ѓа-Хаим молился с великими рыданиями, ибо знал: в этот день сожжен высший святой. И было, когда он закончил молитву и взял в руку бокал для кидуша, отворил рабби Гершон дверь, и вошел, и весело пожелал доброй субботы, и от великой радости и веселья лишились все слов, а у учителя Ор ѓа-Хаима, когда он увидел рабби Гершона, едва не выскочило сердце из груди. А чуть придя в себя, стал спрашивать рабби Гершона: «Скажи мне, возлюбленный души моей[159], каким образом ты вышел на свободу». И рассказал ему, что подошло большое войско воевать с пашой, и первым делом подступили к темнице, и ломами сокрушили башни и засовы, и вышли все узники на свободу, и, мол, пошел я себе, и никто не удерживал меня, и никто рта не посмел открыть, сказать что-либо против.

И написал [рабби Гершон] обо всем этом после субботы Бешту, и послал ему Бешт повеление, чтобы никогда не уезжал из Святой земли, и так он и сделал и жил там до дня своей смерти.

(Кеѓаль хасидим, лист 24а)

Слышал я от учителя моего, благословенной памяти, который передавал сие со слов цадика из Несхижа, что послание, напечатанное в книге Порат Йосеф, кое Бешт отправил в Святую землю шурину своему, рабби Гершону из Кут, положил себе цадик из Несхижа изучать ежедневно, не пропуская ни одного дня, точно так, как накладывал тфилин. И говорил, что приводятся там, в том послании, три Имени, но не упомянул, что это были за Имена. Воистину Имена сии въяве упомянуты в том послании, и посредством их можно узнать срок Избавления.

(Имрей кодеш, знак 40; Мазкерет шем ѓа-гдолим, 101)

Святой наш учитель, автор книги Ор ѓа-Хаим, – о нем говорил учитель наш Бешт, благословенной памяти, что душа его была от духа (руах)[162] Давида мира Ацилут[163], и что каждую ночь внимает он Торе из уст Пресвятого, благословен Он, а всю его святость на письме не опишешь, и что был он из сходящих к Меркаве[164], и [чрез него] являлись души и истинный Дух святой. А учитель наш Бешт был от души (нефеш) Давида мира Ацилут и желал, чтобы соединились вместе душа и дух, и открылась нешама и хая мира Ацилут, и наступило бы истинное Избавление. И спросил он его через святого шурина своего, рабби Гершона из Кут, можно ли ему будет поехать в Иерусалим, чтобы встретиться со святым лицом к лицу, и ответил тот, чтобы в час, когда видит он образ строения своего в высших мирах, вгляделся получше и написал ему, видит ли он все свои члены и облик свой или нет. И ответил ему святой наш учитель, что пяток своих не видит, и сказал Ор ѓа-Хаим, чтобы не утруждал себя, ибо напрасными будут труды его.

Послание же сие не дошло до учителя, и он решился и поехал, хотя и сказано ему было с Небес, чтобы не ехал, он же решился и отправился в путь зимой. И в праздник Песах был в городе Стамбуле, и грозны и чудесны были деяния его там, пока слух о нем не дошел до дворца царя (по другому списку – до дворца кесаря), и случилось то, что случилось, и был он вынужден бежать на корабле, и сказано ему было с Небес, чтобы возвращался, он же не пожелал, и забрали у него все ступени его, даже Тору и молитву его, так что и по сидуру не мог он сказать [молитву], ибо не разумел букв. И сказал: «Что с того? Поеду к праведнику Ор Ѓа-Хаиму в Святую землю неучем и невеждой». И принимал все, пока не развалился [под ним] корабль и дочь его праведница Адель не стала тонуть и кричать: «Отче милосердный, где ты? Видишь ли ты беду мою?» И в столь великих горе и злосчастье, когда еще и ступеней своих он был лишен, явился к нему Самаэль (до сотрется имя его) и сказал то, что сказал, и, увидев, что беда его велика весьма, а душа его нисходит в преисподнюю, возгласил святой учитель наш Бешт: «Слушай, Израиль! Господь Бог наш, Господь один![165] Царь миров, я возвращаюсь домой». И тотчас явился к нему несравненный его учитель, пророк Ахия Шилониянин, и показал ему, где он был, и в один миг перенес его назад в Стамбул, а оттуда тотчас же поехал он домой.

(Кеѓаль хасидим ѓе-хадаш, 14; Нетив мицвотеха, нетив 1)

Однажды сказал Бешт ученику своему, праведному рабби Зеэву Куцесу, благословенной памяти, чтобы тот поехал в Броды, но не сказал ему, по какому делу посылает того в Броды, ибо в святых делах было у него обыкновение не разглашать заранее цели, только после становилось известно каждому, зачем он был послан. Поехал праведный учитель рабби Зеэв Куцес, благословенной памяти, в Броды. А дело, по которому был он послан, заключалось в том, что Бешт на расстоянии узрел: в Бродах должно быть важное собрание нескольких известных людей, [направленное] против Бешта и святых его учеников, о которых разнесся слух, будто вводят они новые обычаи, противоположные установленному книгой Шульхан арух. И решили все созвать над ними великий суд, упаси Бог, дабы отлучить их, упаси Бог, но только не могли сделать это без согласия львовского раввина, бывшего одним из раввинов Собрания четырех земель[166], так что Броды были под его управлением. И послали к нему, чтобы приехал в Броды. Отправился раввин в Броды, и везде, где он проезжал, оказывали ему великие почести. А святой учитель рабби Зеэв Куцес по дороге в Броды заночевал один раз в деревне поблизости от Бродов, не раскрывая, кто он, сказался бедняком и лег спать у печки в зимней сторожке. Ночью приехал в деревню львовский раввин и [пошел] как раз в ту хату, где заночевал рабби Зеэв, благословенной памяти. В доме же приготовлена была для львовского раввина обильная трапеза, и встречали его с великим почетом. Встретить раввина приехали в деревню и жители Бродов. Выпив и закусив, захотел раввин спать. Тут встал рабби Зеэв, благословенной памяти, и начал читать «Полуночное исправление»[167] в великой сосредоточенности. Увидел его [за сим занятием] львовский раввин, поговорил с ним и убедился, что он большой знаток Торы и богобоязнен весьма. Спросил его, куда он держит путь. Ответил ему, что тоже едет в Броды. Потом лег львовский раввин спать, а утром рабби Зеэв уехал в Броды. Львовского же раввина встречали в Бродах с превеликими почестями, как встречают особу царскую, выставили там отменное угощение и пригласили к столу всех именитих людей города, гаонов и мудрецов. Посреди трапезы вручили львовскому раввину большой лист бумаги, на котором были записаны все дела Бешта и его учеников, кои поступками своими [восстают] против книги Шульхан арух, по каковой причине и призвали раввина из Львова в Броды, дабы согласился отлучить их, и принесли ему грамоту с перечнем всех полномочий, имевшихся у них по закону, чтобы отлучить тех, упаси Бог. Испугался львовский раввин и отвечал, что для такого дела потребно собрать много мудрецов, а вот, дескать, намедни проезжал я через ближайшую к Бродам деревню, а там ночевал один бедняк, большой знаток Торы и человек весьма богобоязненный, и говорил, что тоже едет в Броды, так я думаю, что лучше бы поискали и привели того человека на сие собрание. Искали по всему городу Броды, нашли святого учителя рабби Зеэва Куцеса, благословенной памяти, привели его на великое сие собрание, поведали ему обо всем происходящем и все грамоты показали ему. Возопил тот во весь голос: « Господину и святому учителю моему с сотоварищами его желаете вы учинить такое?» И чудесным образом одержал верх в разных спорах, доказав, что Бешт, упаси Бог, не восстает против книги Шульхан арух, и все убоялись его. Сказал львовский раввин: «Если у Бешта такие ученики, как этот, ничего нам с ним не поделать». Тотчас был забыт и оставлен полностью весь их замысел. И отправился святой учитель рабби Зеэв, благословенной памяти, в обратный путь в веселии и понял, ради чего был послан в Броды своим святым учителем.

(Кеѓаль хасидим ге-хадаш, 17)

Однажды велел Бааль-Шем-Тов, да будет благословенна его память, учителю рабби Зеэву Куцесу, да будет благословенна его память, учить смыслы трубления в шофар[169], ибо он будет должен указывать порядок трубления в шофар[170] в ближайший праздник Рош ѓа-Шана. И стал учить рабби Зеэв смыслы трубления в шофар, и выписал их на бумажку, чтобы подглядывать в нее, указывая порядок трубления, и сунул ту бумажку себе за пазуху. Когда подошло ему время указывать порядок трубления, стал искать бумажку там и сям, и нет нигде, и не знал, как управиться с порядком. И стало ему очень плохо. И зарыдал он горько с разбитым сердцем и указал порядок просто, как написано, без всяких смыслов. После этого сказал ему Бааль-Шем-Тов: «Во дворце Царя много залов и чертогов, и для каждой двери особой ключ, но надежней всех ключей топор, ибо им можно отворить все запоры на всех дверях. Смыслы – это ключи, для каждого входа особый смысл, но разбитое сердце – это топор. Когда воистину разобьет свое сердце человек пред Господом, да будет благословен Он, сможет войти во все врата в чертогах Царя Царей – Пресвятого, благословен Он».

(Ор йешарим)

Учитель рабби Давид Пуркес, благословенной памяти, обычно вел у Бешта, благословенной памяти, молитву Коль нидрей*, а учитель рабби Давид из Миколаева вел молитву мусаф, Бешт же, благословенной памяти, вел молитву неила. И рабби Пуркес всегда вкушал разделительную трапезу[171] у Бешта, благословенной памяти. Однажды, когда подали цимес[172], Бешт лишь чуть попробовал его и поставил все блюдо перед учителем и господином нашим рабби Давидом, и тот смекнул, [что сие для того,] чтобы он наелся цимеса досыта, и съел, сколько мог, и отодвинул от себя блюдо, а Бешт снова поставил перед ним [это блюдо], и поел рабби Пуркес еще и отодвинул от себя. А Бешт в третий раз поставил перед ним. И тот был вынужден есть еще. Пока утроба была открыта, не слишком ощущал, что переел. После застольного благословения пошел Бешт, благословенной памяти, к себе в комнату, рабби Давид же встал из-за стола и почувствовал такую телесную тяжесть от обильной пищи, что даже страдал, и пошел, и встал на пороге комнаты Бешта, и плакал навзрыд. Подошел к нему Бешт и сказал ему: «Давид, отчего ты плачешь?» Сказал ему: «Вы велели мне есть много цимеса, а теперь я чувствую великую тяжесть, как же я встану на молитву, чтобы произнести Коль нидреи?» Положил Бешт, благословенной памяти, руку свою ему на плечо, подержал так примерно две минуты и сказал ему: «Иди, больше ничего не бойся». И пошел учитель и господин наш рабби Давид домой и тайком рассказал домочадцам, что вся пища в кишках у него переварилась и что он по-настоящему голоден, только стыдно ему теперь сесть за стол.

(Кеѓаль хасидим ге-хадаш, 11)

Праведный учитель рабби Давид Пуркес, благословенной памяти, ученик Бешта, пришел однажды ночью к святому своему учителю Бешту и сказал: «Я должен поужинать». А учитель сказал: «Дети уже спят». Но вынужден был разбудить дочь свою, праведницу Адель, чтобы та приготовила ужин учителю рабби Давиду, да будет благословенна память его. И встала она с постели и сделала [так]. А после того разбудил учитель рабби Давид, да будет благословенна память его, и двух сыновей ее, праведного учителя рабби Баруха, благословенной памяти, и праведного учителя, сочинителя книги Дегель махане Эфраим, и, как подобает, предались они исполнению заповеди веселиться. Пока они сидели, обрушилась балка, что была над кроватью сыновей праведницы Адель. Увидев сие, сказал Бешт: «Ой, Давид, ты видишь уже больше, чем я». Ибо учитель рабби Давид предвидел сие духом святости своей, посему и прибегнул к этой уловке, чтобы они пробудились и чтобы ничто не стало им претыканием. (Дварим аревим, раздел 1, лист 5, рассказ 12)

Слышал я от верного человека, который слышал сие из уст праведного рабби Менделе из Вижниц, рассказывавшего со слов своего свекра, святого рабби Исраэля из Ружина, что праведный рабби Йехиэль, внук святого Магида из Козниц, отправился к святому рабби из Ружина и хотел залучить его себе в наставники, а святой рабби из Ружина почувствовал, что путь его в святости не станет близок тому, ежели он сделается его наставником. Сказал ему: «Расскажу вам один случай. Дело было так.

Святой учитель рабби Давид Пуркес поначалу был великим противником обыкновений Бешта, да будет благословенна память праведника. И сопротивление его настолько усилилось, что каждый день, когда он садился учиться со святыми своими учениками, всегда отпускал какую-то шутку, чтобы уколоть Бешта, да будет благословенна память праведника, и посмеяться над его обыкновениями. Спустя какое-то время пришел один аврех* к учителю своему Бешту, да будет благословенна память праведника, и сказал ему, что хотел бы поучиться у какого-нибудь известного раввина, и попросил совета у учителя своего Бешта, да будет благословенна память праведника, куда поехать учиться. Велел ему Бешт, да будет благословенна память праведника, ехать учиться к святому учителю рабби Давиду Пуркесу. И сказал ему: “Даже если изо дня в день будешь слышать из его уст нападки на меня, то и тогда не обращай внимания, и не перечь ему, и не думай о нем [плохо], упаси Бог”. Поехал туда аврех и был вынужден изо дня в день выслушивать то, что учитель рабби Давид Пуркес говорил о Беште, и молчать, как человек, коему нечего сказать. Ибо так велел ему Бешт, да будет благословенна память праведника. Однажды сказал святой учитель рабби Давид Пуркес, да будет благословенна память праведника, что желает встретиться с Бештом, и попросил его ученика рассказать ему об обыкновениях Бешта, о том, что он знал, и о том, что видел у того и чему был свидетелем. Тот рассказал ему. И между прочим рассказал ему, что обычай у Бешта – при омовении рук перед вкушением хлеба всеми помыслами устремляться к Господу. Когда погружается тот в каванот*, лишь ему известные, на всех сидящих за столом опускается дрема, и они сидят там, как спящие, пока Бешт не начнет произносить благословение на хлеб, и тогда они пробуждаются ото сна. Сказал святой учитель рабби Давид Пуркес: “Съезжу-ка, взгляну на это великое зрелище”. И поехал туда вместе с тем учеником, и Бешт, да будет благословенна память праведника, встретил его с большим почетом и пригласил отобедать. Святой же учитель рабби Давид Пуркес подготовился, и собрался с силами, и пошел на постоялый двор, дабы отдохнуть и поспать, дабы потом выстоять во время обеда и не дать дреме смежить его веки, потому как аврех сказал ему, что невозможное это дело – выдержать сие испытание без того, чтобы не поддаться дреме. Однако дрема охватила и святого учителя рабби Давида Пуркеса, и заснул он, и приснился ему сон, будто пребывает он на Небесах, и Бешт тоже там. Совершил тот омовение рук перед хлебом и сказал, что все дело в том намерении, которое ты вкладываешь в омовение. А святой Магид из Межерича заспорил с ним и сказал, что не так мы учили у святого Аризаля, и сказал ему Бешт, да будет благословенна память праведника, что в немощном сем поколении и Аризаль признает правоту наших слов, ибо боле того не можем мы возвыситься в наших намерениях. И сказал ему святой Магид, чтобы доказал [сие]. Сказал Бешт: “Пойдем вместе в камору Аризаля и спросим его”. И пошли в камору того, и был между ними великий спор, пока и Аризаль не признал правоту Бешта, да будет благословенна память праведника. После того очнулся учитель рабби Давид Пуркес ото сна, и Бешт произнес благословение на хлеб и пред всеми сидевшими за столом открыл все каванот, которые святой учитель рабби Давид Пуркес слышал на Небесах. А святой Магид из Межерича, который также был на этой трапезе у Бешта, да будет благословенна память праведника, заспорил с ним и сказал, что не так мы учили в писаниях Аризаля, а Бешт отвечал ему точно так, как слышал святой учитель рабби Давид Пуркес на Небесах, – что в сиротском сем поколении и Аризаль признал бы правоту его слов. Сказал святой Магид из Межерича: “Кто подтвердит сие?” Сказал Бешт: “Рабби Давид Пуркес подтвердит, ибо слышал он на Небесах, что Аризаль признал правоту моих слов”. Тогда увидел святой учитель рабби Давид Пуркес величие Бешта и признал его своим наставником». (Сие поведал святой рабби из Ружина праведному учителю рабби Йехиэлю, внуку святого Магида из Козниц, и закончил: «И я был среди сих. И, благословение Господу, ведомо ему [Бешту] было, что внутри человека и что советует ему внутренний голос, и нельзя было этому возразить, и с тех пор признал его [рабби Давид Пуркес] истинным своим наставником».)

(Дварим аревим, раздел 1, лист 9, рассказ 24)

Рассказывал адмор из Сквиры, что однажды гостил Бешт у его деда, рабби Давида Лейкеса. И вышел в то время приговор сжечь Талмуд[174]. И назначили для этого день – в тот день в двенадцать часов должно было начаться исполнение приговора. И в тот день в двенадцать часов зазвонят во все колокола в доме их молитвы[175], дабы возвестить, что приговор вступил в силу, и с этого часа и дальше, ежели найдут, что человек учит Гемару, то сожгут его вместе с Гемарой. В тот день взял святой учитель рабби Давид Лейкес Гемару, и спрятался под каким-то котлом, и учил там Гемару, когда же наступило двенадцать часов и он услышал звон колоколов от дома их молитвы, с великим шумом бросился бегом домой. Бешт же ходил по дому туда и обратно, бродил, глубоко погруженный в святые свои мысли. С грохотом подошел святой учитель к Бешту в великом воодушевлении и сказал ему: «Рабби, что же вы молчите?» И сказал ему Бешт: «Знай, что пламенем своего воодушевления ты загасил их пламя, и отменен приговор».

(Сипурим у-маамарим йекарим, с. 5)

Рассказывал адмор – господин и учитель наш рабби Йоханан из Рохмистровки, да будет благословенна память праведника, что однажды увидел дед его, святой учитель рабби Давид Лейкес, да будет благословенна память праведника, телегу с ехавшими хасидами и спросил их, к какому рабби они едут. И сказали ему, что едут к его зятю, святому рабби Мордехаю из Чернобыля, и он был рад этому. И спросил их: «Верите ли вы своему учителю, как верили учителю нашему Бешту?» И рассказал им, что однажды Бешт со своими святыми учениками освящал луну, а после освящения луны сказал Бешт ученикам, чтобы каждый дал злотый на выпивку. А они все, как известно, были последние бедняки, и ни у кого даже гроша не было. И, невзирая на это, по великому доверию их к святому учителю своему, когда сказал им учитель их дать по злотому, поверил каждый из них, что, должно быть, найдет злотый у себя в кармане, и каждый из них сунул руку в карман, и каждый нашел в кармане злотый, и отдали их на выпивку.

(Маасийот у-маамарим йекарим, с. 23)

Святой учитель наш рабби Йосеф Правдивый, прозываемый реб Йосеф Справедливер[176], отец святого учителя нашего рабби Ицхака, был свят и грозен. На старости лет пожелал отправиться в Святую землю и прослышал, что учитель наш Бешт тоже хочет поехать в Святую землю. Поехал к Бешту просить того, чтобы взял его с собой. Учитель же наш Бешт страшился строгости его, а потому отказывался. Святой же учитель наш реб Йосеф, почувствовав сие, сказал ему: «Вы поедете, как король, но не доедете туда, я же поеду туда, как нищий, но с Божьей помощью доеду туда». Так и было. Бешт поехал, но корабль его разбился, и он вынужден был вернуться домой, а святой учитель наш реб Йосеф сидел на берегу моря с книгой в руке и учился, по морю же проплывала знатная госпожа, и увидела издали человека, сидевшего на берегу, и послала раба своего спросить, кто он, и вернулся к ней раб и сказал: «Это святой наш учитель реб Йосеф, прозываемый Справедливер». И повелела взять его на корабль, и доставила его в Святую землю. И там он упокоился в почете.

(Мазкерет шем ѓа-гдолим, с. 1)

Святой наш рабби Ицхак из Дрогобыча, когда произносил: «В руку Твою вверю дух мой»[178], сразу же засыпал, если же случалось, что не мог заснуть, знал, что согрешил и не хотят принимать его [душу на Небесах], пока он не покается. Однажды он все перебирал и не находил, [в чем согрешил], пока, проверяя, не пришел к тому, что присутствовал на празднестве насмешников, которые подняли на смех учителя нашего Бешта, он же смолчал и не сказал ни слова против. Тотчас встал, и велел своему вознице запрягать повозку, и поехал в тот же миг в святой город Меджибож просить у того прощения. Учитель же наш не знал его, и не было в Меджибоже никого, кто знал бы его. И пошел рабби Ицхак в бейт мидраш учителя нашего Бешта и встал там в уголке помолиться. И во время чтения Торы призвал его учитель наш [Бешт]: «Учитель наш рабби Ицхак, сын рабби Йосефа, – и сказал ему: – Шалом алейхем, учитель и господин мой, что посмеялся над Бештом и проделал такой путь, Бешт же прощает с чистым сердцем. Смотри, до чего доводит злословие, вы же, братья мои, берегите души свои и достигнете долголетия».

(Нетив мицвотеха, швиль ѓа-ихуд, швиль 4; Маасийот у-маамарим йекарим, с. 21; Мазкерет шем ѓа-гдолим, с. 4)

Многие рассказывают, что Бешт, да будет благословенна память праведника, однажды поехал к святому учителю нашему рабби Ицхаку из Дрогобыча, чтобы послужить ему (или – возможно – было сие в то время, когда святой рабби Ицхак был у Бешта, да будет благословенна память праведника), и Бешт, да будет благословенна память праведника, самолично подавал ему кофий, а пустую чашку (после того, как тот выпил кофий) брал Бешт, да будет благословенна память праведника, и возвращал на кухню. Спросил его святой рабби Михл из Злочева[181], сын святого учителя рабби Ицхака: «Отчего почтеннейший утруждает себя, возвращая пустую чашку [на кухню]?» Ответил ему, что возвращение ковша [из-под воскурений] первосвященником в святой день[182] также расценивается как один из видов служения.

Святой учитель наш рабби Ицхак, да будет благословенна память праведника, спросил Бешта, да будет благословенна память праведника: «Слышал я, что достопочтенный пишет амулеты?»[183] Ответил ему: «Я даю лишь чистый пергамент, годный для письма, без всякой записи на нем, если же проситель удостоится спасения, то имена ангелов, отвечающих за сие, появятся сами собой и ясно выступят на чистом и годном для письма пергаменте».

(Там же)

Рассказывали мне люди правдивые, что слышали от святого магида, учителя нашего рабби Йехиэля-Михла из Злочева, да будет благословенна память праведника, что в первый его приезд к учителю нашему Бешту, да покоится душа его в райских чертогах, велел Бешт оказывать ему почет и сказал: «Знайте, что сей человек – сын святого учителя нашего рабби Ицхака из Дрогобыча, и вот расскажу я вам, что отец сего человека одарен был свыше душою малой, так что едва ли была в сем поколении душа столь малозначимая, как у него, он же сумел возвысить ее до уровня святого таная рабби Шимона бен Йохая».

(Игра депирка, знак 29; Мазкерет шем ѓа-гдолим, 1)

В то время, когда рабби Михл из Злочева еще таил деяния свои от людей и жил в Бориславе, случилось там, что один человек нарушил субботу без умысла, когда вечером в канун субботы припозднился в поездке по причине поломки телеги, а после предстал пред учителем рабби Михлом попросить того, чтобы назначил ему наказание в исправление великого того греха осквернения субботы. Назначил ему учитель весьма суровое покаяние, по написанному у Рокеаха[184] и в других книгах[185], поститься часто и много, и кататься в снегу, и сидеть в холодной воде в дождливые дни, в заморозки время, достоточное, чтобы пожарить яичницу. Когда же начал тот человек проделывать все это в таком порядке, понял, что никак не сможет исполнить сие, как следует, по немощи сил своих. И случилось так, что Бешт оказался в городе Ходоркове, что по соседству с Бориславом, и тот человек сразу же поехал на субботу к Бешту и попросил того назначить ему правило, дабы искупить осквернение субботы. Ответил ему Бешт: «Возьми фунт свечей и зажигай в синагоге в честь святой субботы, вот твое искупление». Услышав слова Бешта, замер тот человек, смутившись в мыслях своих, дескать, что пользы в столь малой жертве по сравнению с таким злостным осквернением субботы. И понял Бешт, что человек изумлен. Спросил его: «Что с тобой?» Рассказал ему человек, что назначил ему рабби Михл столь суровое покаяние, что невозможно вынести его. Сказал ему Бешт в ответ еще раз: «Не бойся ничего, лишь делай, что я велел тебе, иди купи фунт свечей и отдай в синагогу, чтобы горели в субботу, и это будет твое покаяние и исправление». Пошел себе тот человек, веселый и умиротворенный, и сразу же по возвращении домой взял фунт свечей и понес их с великой радостью в синагогу, чтобы отдать синагогальному служке. И было: прийдя в синагогу, не застал служки, потому как тот ушел куда-то, взял тот человек свечи, повесил их на колышек и пошел себе своей дорогой. Случилось, что подпрыгнул пес и проглотил свечи (по замыслу учителя рабби Михла). И было: когда увидел сие тот человек, что дар его достался псу, добавилась ему кручина к кручине, беда к беде. И тотчас встал он, и поехал снова к Бешту, и рассказал тому обо всем происшедшем, что пес сожрал его искупление. Ответил ему Бешт и сказал: «Возьми еще фунт свечей, как в первый раз, и отдай в бейт мидраш, и больше пес их не съест. Учитель рабби Михл вздумал поиграть со мной, скажи ему, что я велел ему приехать ко мне на будущую субботу в город Хвостов, где я останусь на субботу, если будет на то воля Божья». Выполнил тот человек, что велено было ему Бештом, а учитель рабби Михл исполнил приговор святого Бешта и в пятницу накануне святой субботы запряг свою повозку, чтобы ехать в город Хвостов. И так уже все повернулось, что из-за [поломки] телеги застала его темнота в пути вблизи города, и дальше шел он пешком, так что пришел к Бешту глубокой ночью. Взошел он на порог, а Бешт взял в руку бокал с вином для кидуша и, увидев его, приветствовал и сказал ему так: «Рабби Михл, отныне ты будешь знать, как назначать суровое покаяние человеку, нарушившему субботу, ведь возможно, что [ты] такой человек, что отроду не знал вкуса греха, и оттого неведомо тебе, как разрывается сердце израильтянина, оступившегося, не дай Господь, и совершившего проступок. Как же ты мог назначать исправления для покаяния? Теперь же ведомо тебе, что тем, как разрывалось у того человека сердце из-за вышедшего у него осквернения субботы, весь грех его уже был полностью исправлен и искуплен. Ты же не знал вкуса греха и не ведал, что такое разбитое сердце». Затем сделал Бешт кидуш. А нам следует понимать сие так, что главное в покаянии – разбитое сердце и раскаяние, а не умерщвление плоти.

(Мифалот ѓа-цадиким, с. 29)

Рассказывал святой рабби Яаков-Исраэль из Черкасс, да будет благословенна память праведника, как сблизился с Бештом святой гаон и каббалист рабби Исраэль Хариф из Сатанова, сочинитель книги Тиферет Исраэль, да будет благословенна память праведника. Ведь святой рабби Исраэль и раньше знал Бешта, ибо видел его несколько раз, но только не верил в него, Бешт же хотел привлечь его к себе. Один раз святой рабби Исраэль пребывал в большом недоумении из-за двух [непонятных] мест: одно – в связи с неким рассуждением в Талмуде, другое – в сочинениях Рамбама, и почувствовал сие Бешт, и пришел к нему, и сказал ему два верных толкования буквального смысла обоих мест. И сказал ему святой рабби Исраэль: «Верно, буквальный смысл, что вы привели, весьма хорош, и за это я мог бы уже полюбить вас, если бы только не были вы Повелевающим Именем»[186]. И снова был как-то святой учитель рабби Исраэль в великом недоумении по поводу одного места, и почувствовал сие Бешт, и пришел к нему, и растолковал ему буквальный смысл. И снова сказал ему святой учитель рабби Исраэль то же самое, что и в первый раз. После того заболел сын рабби Исраэля тяжкой болезнью, упаси нас Господь, и прикован был к постели с начала праздника Песах до исхода лета. И донельзя изводила его жена, приговаривая: «Вот ведь весь мир ездит к Бешту, и он дарует людям спасение, отчего же и тебе не съездить к нему, может, исцелит он нашего сына». И сказал ей: «Даже будь у Бешта настоящая сила, так что он мог бы влиять благотворно, и тогда, поехав к нему, я вынужден был бы оторваться от Торы и молитвы, а я не верю, что пустая трата времени, помимо Торы и молитвы, может быть полезна для излечения больного». Потом прошло еще сколько-то времени, и сильно жена его стала давить на него и не отставала от него, чтобы он поехал к Бешту. И сказал ей: «Скоро наступят дни слихот, а в книгах есть указание на то, что в дни сии правильно немного умерять занятия учением и делами небесными, тогда и поеду к Бешту». И сделал так. И поехал к Бешту, и пришел к нему в бейт мидраш в первый день слихот, до того, как начали там читать покаянные молитвы. А затем что не было у него книги слихот, встал он у ковчега и произносил молитву, читая заодно с кантором. А обычай был у Бешта – читать молитвы Эль рахум и анейну[187] самому, стоя перед ковчегом, как об этом рассказывается в книге Дегель махане Эфраим, где сказано: «Однажды слышал я от него (то есть от Бешта): “Если бы мог еще кто-нибудь произнести молитвы Эль рахум и анейну так же, как я, то я бы привел [в мир] Машиаха”». Когда же кантор и общество дошли до молитвы Эль рахум, удалился кантор от ковчега, святой же рабби Исраэль по-прежнему стоял подле ковчега, погрузившись в мысли об [одном месте] в Тосафот*, которым не занимался уже долгое время. И потому, что весьма утружден был мыслями об этом месте, не заметил, как Бешт подошел к ковчегу. Когда же произнес Бешт анейну, пришел на ум рабби Исраэлю буквальный смысл этого места в Тосафот. Закончив же анейну, сказал он рабби Исраэлю: «Мое анейну может открыть буквальный смысл Тосафот». Сказал ему святой учитель рабби Исраэль: «Теперь я вижу, что есть у вас удел в Торе каждого человека из Израиля, а посему готов я привязаться к вам всем сердцем». И с тех пор сделался учеником Бешта.

(Маасийот у-маамарим йекарим, 11)

Божественный учитель наш рабби Исраэль бен Элиэзер говорил, что душа его не желала спускаться в этот мир из-за змей жалящих[188], которые есть в каждом поколении, [опасаясь], что не сможет, не дай Бог, из-за них подняться, что они ослабят разум его, так что и совсем он исчезнет, не дай Господь. [Тогда] придали ему шестьдесят храбрецов[189] – праведных душ, – дабы они охраняли его, и одной из них был гаон и учитель наш, автор книги Меир нетивим[190].

(Нетив мицвотеха, нетив 1)

Господин мой, отец деда моего, учитель наш рабби Ицхак-Дов, да будет благословенна его память и в грядущем мире, был главой суда Язловца, и говорили о нем все мудрецы поколения, что в изучении Гемары и Тосафот он был единственный в своем поколении. Зрячий да узрит сие в респонсе[191] брата его, гаона – автора книги Меир нетивим – в том, как тот превозносит и восхваляет его. Отец же мой, благословенной памяти, знавал его, хотя и был еще ребенком в час его кончины, и рассказывал мне, что слышал из уст святого, как тот всегда смеялся над отзывавшимися пренебрежительно о Беште и помышлявшими сказать, будто Бешт, благословенной памяти, не был ученым человеком. Он говорил об этом такими словами: мало того, что велика была его сила в познании Торы, верное понимание галахи даровано было в том поколении только ему. И сказал: «Обо всем, что вызывало у меня сомнение в Торе, я спрашивал его, и он [ничего] не утаивал от меня, упаси Бог. Но когда приходили к нему великие люди того поколения, дабы исследовать сосуд его и судить, учен ли он, то он таился от них. Один раз пришел к нему один из великих людей того времени, который слышал, сколь грозной силой он обладает, и желал посмотреть, так же ли он учен, а тот хранил свою тайну. А великий решил было, что он обладает большим умом, вот только не разбирается в законах, и сказал ему: “Что вы станете делать, если, не дай Бог, случится в городе пожар в святую субботу, а вы не разбираетесь в законах? Ведь пока вы будете справляться в Шульхан арухе, что можно спасать [из пламени], а что нельзя, сгорит все?” Бешт же знал все, что было у того на сердце, и ответил ему: “Вы же за чудотворца меня держите?” Ответил ему: “Так”. Сказал ему Бешт: “Тогда я положу, чтобы не сгорело ничего, пока не достанет мне времени справиться [в книге]”».

(Кеѓаль хасидим ѓе-хадаш, 11)

Однажды сказал Бешт, благословенной памяти, учителю нашему рабби Меиру: «Меирл, ты помнишь ту субботу, когда ты начал учить Хумаш*, и встал на стол, и стал говорить толкование, а дом отца твоего был забит людьми, что тогда было?» Сказал: «Я хорошо помню, вдруг мать моя вошла и сняла меня со стола посреди толкования, а отец мой сказал ей: “Отчего ты снимаешь ребенка со стола посреди толкования?” Ответила ему: “Какой-то человек в пельце[192] стоит и таращится на ребенка”, – и она испугалась»[193] (потому что ребенок был красив и миловиден, просто на диво). Сказал ему Бешт: «Я-то и был тем человеком, и великий и яркий свет излил на тебя своим взглядом, и, если б не забрала тебя тогда мать, знаю я, что блага было бы даровано тебе много более».

(Нифлаот ѓа-Йеѓуди, в: Бейт цадиким, с. 91)

В то время Бешт был резником в деревне Кошиловцы, что возле Язловца, и таился ото всех, ни слова тогда от него не было слышно, а был он простым резником, как все прочие резники. Вдруг в сердце каждого из братьев[194] загорелось острое желание поехать к резнику из Ксиловичей, и не видели они никакого смысла в этом, с чего бы и зачем, но желание сие становилось все сильнее в сердце каждого и горело беспрестанно, и каждый говорил брату своему, сказывая: «Что это учинил нам Бог, ведь это – чудесно, но бессмысленно?» И не могли открыть сего ни отцу своему, ни любому другому человеку, ибо знали, что удивительно будет сие в глазах всех и каждого и скажут [им]: «Что это?» Сами же чувствовали, что не могут победить горящую эту страсть, и вынуждены были тайком от отца своего и домочадцев своих пробраться украдкой вдвоем в деревню, чтобы прийти к Бешту. Что они делали там, о чем говорил с ними Бешт и чем занимался с ними все время пребывания их в доме его, того не открывали они до скончания дней своих ни единому человеку, ни даже отцу своему, гаону, благословенной памяти. И думали они оставаться у него [и дальше], кто знает, сколько времени хотели они быть в затворе с ним. У них же дома сделался шум большой и великое недоумение, ибо пропало как-никак трей цантарей даѓава[195]. И многие люди пошли и встали на развилках дорог, чтобы расспрашивать, разузнавать и искать, пока на исходе второй недели не пришел один человек и не сказал, что в деревне видел двух таких путников. И ходили по деревне от дома к дому, пока не нашли их в доме у резника, и должны они были вернуться по домам своим. Отец же их, от великой радости, что они нашлись, не стал их спрашивать, что это был за странный поступок. Спустя время спросил их: «Сыны мои, скажете мне, в чем величие резника из Ксиловичей и почему такие люди, как вы, затворяются с ним столь долго?» Ответили ему: «Невозможно описать тебе свойства этого человека, ибо ты не видел его и не общался с ним, но в одном можешь нам поверить – он мудрее всех в мире и праведнее всех в мире».

После, когда Бешт стал известен, они ездили к нему каждый год.

(Нифлаот ѓа-Йеѓуди, в: Бейт цадиким, с. 90)

Бешт, благословенной памяти, сказал господину моему, отцу деда моего, гаону и учителю нашему рабби Ицхаку-Дову и брату его гаону и учителю нашему рабби Меиру: «Сыны мои, любезны вы мне весьма, и люблю я вас, и что бы одно вы ни попросили для себя, сделаю ради вас». Сказали ему: «Что покажется тебе благом, то и сделай для нас». Ответил им: «Есть у меня рукописный сидур, по которому я молюсь каждый день, запишите [в нем] имена ваши и имя матери вашей в любом благословении, какое пожелаете, в молитве Шмоне эсре, и сие я сочту за благо для вас». Посмотрел дядя деда моего, гаон рабби Меир, в лицо господину моему, отцу деда моего, [и увидел], что тот старше, [значит], ему и решать, в каком благословении [записать имена]. Сказал господин мой, отец деда моего: «Я хочу в благословении Шомеа тфила»[196].

Однажды сказал цадик из Саврани отцу моему, благословенной памяти: «Благословен Господь, одаривший меня вещью ценной безмерно. Только на днях попал ко мне сидур, писанный рукою Бешта, благословенной памяти». Поведал ему отец мой о том случае со своим дедом и дядей, да будет благословенна их память, и сказал ему: «Вот поэтому я прошу вас показать мне этот сидур». Тот дал ему сидур, и увидели они записанные имена тех и имя матери их в благословении Шомеа тфила, и святой учитель из Саврани преисполнился радости, ибо это было ему верным знаком того, что сидур сей – сидур Бешта, благословенной памяти.

(Нифлаот ѓа-Йеѓуди, в: Бейт цадиким, с. 91)

Рассказывал один из внуков святого гаона рабби Меира Маргалиота, главы суда святой общины Острога и округи, сочинителя книги Меир нетивим и еще нескольких книг, да будет благословенна память святого праведника, как сблизился гаон с Бештом.

Известно, что гаон, автор Меир нетивим, был окружным раввином на несколько городов и областей и в определенное время объезжал страну дабы надзирать за самыми разными делами, а также и приглядывать за раввинами, ибо все раввины назначались по его указанию, и всякое затруднение передавали на его рассмотрение, и он обладал великой властью, чтобы заставить повиноваться своим установлениям. Такое было у него обыкновение в предшествовавшие годы. Однажды отправился он объезжать страну и встретил по дороге Бешта, и поскольку был он окружным раввином и оказывали ему великий почет, а величие Бешта в то время еще не стало явным, то велел он Бешту слезть с телеги, сам же тоже сошел с повозки, своей с тем чтобы пошли они навстречу друг другу. И сказал гаон ему, Бешту: «Коли уж рассказывают о вас великие и чудесные вещи, то отчего называют вас Бааль-Шем, ведь такое прозвище не пристало большому человеку?» (Ибо в прежние времена прозвище «Бааль-Шем» давали людям, вызывавшим духов и т. п.) Сказал ему Бешт: «Имя Бааль-Шем указывает на то, что я прозреваю мысли [людей]». Сказал ему гаон: «Ежели так, попрошу вас сказать, каковы мои мысли [сейчас]». Сказал ему Бешт: «Вот уже несколько недель, как на исходе святой субботы вы ошибаетесь в молитве Шмоне эсре, в благословении Ата хонен»[197]. И признал гаон правоту его и сказал ему: «Ежели так, попрошу вас дать мне по этому поводу совет». Сказал ему Бешт: «Так ведь совет приводится в Гемаре[198]: “Ошибся человек в Ата хонен – забота не оставит его всю неделю”». Сказал ему гаон: «Сие я и сам знаю, я ведь только прошу вас дать мне совет, как спастись от этой [напасти]». Сказал ему Бешт: «Вот вы окружной раввин, и много важных дел приносят вам на рассмотрение, но в суде своем вы неумеренны, посему и ошибаетесь в Шмоне эсре. Итак, постарайтесь судить как можно умереннее и избавитесь от этого». И поехал оттуда Бешт своей дорогой, а гаон поехал своей и должен был проехать тогда через одно местечко, в коем не собирался задерживаться, но лишь проехать через него, ибо в поездке своей задерживался он только в больших городах, где было много дел, кои он должен был рассмотреть, а в малых городах не останавливался. А в сем местечке поселился незадолго до того один богатый человек, арендовавший у помещика винокурню, чтобы гнать водку. И человек тот носил короткий сюртук[199], и пейсы его были коротки, и по будням не заходил он в синагогу помолиться, и еще видели от него некоторые подобные вещи, и по причине этого почитали его за отпетого злодея, спаси Господь, как это было в обычае в прежние годы. А вблизи того местечка в одной деревне жил один человек, зарабатывавший себе на жизнь продажей иноплеменникам водки в разлив, но делом больше занималась жена его, а сам он усердно изучал Тору. Один раз поехала жена его в то местечко привезти оттуда водку и должна была вернуться домой до наступления ночи, ибо до местечка было близко, но не вернулась. Всю ночь прождал ее муж, она же не приехала. И великую скорбь и страдание испытал оттого муж ее. Наутро же спозаранку пошел в город искать ее. И, подойдя к дому арендатора винокурни, увидел, как она выходит из одной комнаты на задах дома, и чудно показалось ему сие. И спросил ее, что это и отчего не пришла она домой. А та отделалась отговоркой. Он же не принял слова ее за правду, а так как арендатор винокурни слыл плохим человеком, спаси Господь, то стал он подозревать, что тот преступил закон, спаси Господь, с его женой. И пошел к раввину местечка, и поведал ему обо всем этом деле. И послал раввин позвать жену и потребовал от нее [рассказать], что было. И сказала, что не совершила никакого прегрешения. И сказал ее муж раввину, чтобы послал за арендатором винокурни и расспросил того обо всем, что было. И сказал ему раввин, что опасается того человека, ибо он богат и слывет злодеем, спаси Господь, и нет у него, [раввина], власти над ним. И с тех пор воздерживался тот человек от близости с женой из-за этого подозрения. И когда прослышал местечковый раввин о том, что окружной раввин проедет через их местечко, пришло ему в голову представить этот случай на рассмотрение того, может, тот сумеет разъяснить дело, ибо достанет у него власти. И только потому, что знал он, что гаон не задержится там, пошел в место на въезде в город, которое называют колверот[200], и лег там поперек столбовой дороги, полагая, что гаон, подъехав к городу и увидев человека, лежащего поперек столбовой дороги, пожалуй, остановится и спросит, что это, тогда-то он и представит гаону дело. Так и было. Когда гаон подъехал и увидел человека, лежавшего на столбовой дороге, остановился вынужденно и спросил, что это. И поведал ему раввин все дело и просил его заехать в местечко и расследовать этот случай. И сделал гаон так, и послал за той женой, и стал расспрашивать ее обо всем том. И сказала ему также, что никоей мерзости не совершала, упаси Бог. Тогда послал гаон за арендатором винокурни и допросил того об этом деле. И сказал [тот] ему, что не совершал никакого прегрешения, упаси Бог. И сказал ему гаон: «Признайся!» А тот сказал, что ему не в чем признаваться, ибо он ничего не сделал. И повелел гаон повалить того на землю, дабы высечь, может, тогда признается, но ничего не помогло, ибо тот говорил, что ничего не делал. И поехал гаон прочь, ничего не выяснив. И, едучи по дороге, сказал людям, ехавшим с ним: «Вот бы повстречать [сейчас] Бешта, я бы расспросил его об этом деле, ибо он похвалялся, будто прозревает мысли, и что бы он сказал об этом деле?» Не успел сказать, как повстречал Бешта на дороге. Тогда вылез гаон из своей повозки и пошел к Бешту, ибо уже немного почитал его после предыдущей встречи. И поведал гаон Бешту всю историю. Тогда сказал ему Бешт: «А ведь говорил я вам: будьте умерены в суде своем, зачем же вы поторопились высечь арендатора винокурни? Знайте же, что человек сей из скрытых праведников, и самый великий среди них, и за то, что вы избили его, суждено вам умереть в этом же году. Только если вы умиротворите его и он простит вам, тогда отменится и порван будет сей приговор. Езжайте немедля к нему, и скажите ему от моего имени, что я послал вас, и умиротворите его». И сделал так гаон, и возвратился немедля в местечко, и умиротворил того человека, и испросил прощения его, и тот человек простил ему. И с тех пор сделался гаон учеником Бешта.

(Маасийот у-маамарим йекарим, с. 15)

Рассказывал прославленный праведный рабби Барух из Ивницы, благословенной памяти, внук святого рабби Баруха из Меджибожа, да будет благословенна память святого и праведника, и зять святого рабби Моше из Коростышева, да будет благословенна память святого и праведника, что слышал от бабки своей, госпожи Адели, слышавшей [сие] от отца ее, святого рабби Баруха из Меджибожа, внука Бешта, что у святых братьев рабби Йосефа из Каменки и рабби Ицхака Софера из Меджибожа, да будет благословенна память святых и праведников, сыновей праведной женщины, известной под именем Ривеле Праведница из Сатанова, из учеников Бешта, был еще один брат – большой праведник, имя его было рабби Шмуэль, и он не верил в Бешта, Бешт же хотел привлечь его к себе. И просил он несколько раз святых братьев, чтобы поговорили по душам с братом своим, дабы сблизился он с Бештом, и те поступали по словам его, но безуспешно. Со временем тяжело занемог святой рабби Шмуэль, так что почувстовал приближение смерти, помилуй нас Бог по молитвам нашим, врачи же искали лекарство от болезни его и не находили. И попросила святая их мать святых сынов своих, чтобы попросили учителя своего, Бешта, помолиться за него, дабы Господь благословенный послал ему исцеление. И сказали они матери своей, что опасаются упоминать имя его при Беште, ибо он – большой противник Бешта, и не знали выхода из этого. Бешт же почувствовал сие и приехал в город Каменку, где пребывал больной. И пришла мать больного к Бешту и рыдала пред ним горько, дабы проснулась в нем жалость к сыну ее. И сказал ей Бешт: «Скажи сыну твоему, чтобы решил про себя сблизиться со мной, и тогда он тотчас исцелится». И пошла она и передала больному сыну своему слова Бешта. Тогда собрал больной, святой рабби Шмуэль, остаток сил и в великом плаче пред Господом благословенным, сказал: «Властелин мира, укрепи и наставь меня, дабы не прельстился я им и не сблизился с ним». Ибо полагал в душе, что нет у Бешта подлинной силы, упаси Бог, и что он, упаси Бог, прибегает к именам ангелов. И снова говорил Бешт святой матери больного: «Знай, что сын твой просит сейчас Господа благословенного помочь ему не прельщаться сближением со мной, и страшится он молиться в голос, словами, исходящими из уст, чтобы не прознали об этом ангелы и не донесли мне, посему он молится мысленно и молитву свою донес лишь до одного Господа благословенного. А посему скажи ему, что и сие мне известно, хвала Господу, и что, если решится он сблизиться со мной, исцелится полным исцелением и достигнет великого знания». Тогда признал святой учитель рабби Шмуэль правоту слов Бешта и с тех пор сделался его учеником.

(Маасийот у-маамарим йекарим, 18)

Известно, что гаон рабби Хаим из Цанза стоял наособицу среди мудрецов клойза, что в Бродах, и был ярым противником Бешта. Однако поскольку Бешт признавал, что тот – совершенный праведник и все его устремления порождаются любовью к Господу, то посылал приближенных своих к нему, чтобы издевались над обыкновениями и обычаями Бешта, дабы потешить его [рабби Хаима] душу. Один раз недоставало в клойзе человека, чтобы дополнить миньян для молитвы, Бешт же прогуливался в этот час перед клойзом. Взглянул учитель рабби Хаим в окно и увидел, что Бешт стоит там и смотрит в колодец, что подле клойза. Послал за ним, осерчав на него за то, что тот посмел поступить так и не зайти в клойз, когда знал, что [там] ищут человека для миньяна. В ответ сказал Бешт: «Мало того что я утруждаю тут себя и гляжу в колодец, чтобы спасти от пожара его сукку* в Цанзе, так он еще и злится на меня за то, что я не зашел в клойз!» Услышал сие рабби Хаим и принял близко к сердцу, ибо сукка та была ему особенно дорога. Тотчас послал весточку в Цанз. И сообщили ему, что в такой-то час занялся огонь во дворе рабби Хаима, избави Господь, но случилось чудо из чудес: только сукка не пострадала от огня самым чудесным образом. И узнал гаон рабби Хаим, что слова Бешта истинны и верны.

Святой гаон, учитель наш рабби Хаим из Цанза, был из самых выдающихся мудрецов клойза в Бродах. Однажды в праздник Суккот сидел он с сыном своим у себя в сукке и говорил дурное о Беште, смеялся и потешался над ним. Наутро по дороге в микву повстречал он Бешта. И сказал ему Бешт, учителю рабби Хаиму: «Трудный вопрос есть у меня для вашей чести. Вот ведь известно, что сукка есть имя Пресвятого, благословен Он, числовым значением девяносто один, подобно единению Пресвятого, благословен Он, и Шхины Его[201]. Нет ни единой заповеди, которая обнимала бы все человеческое тело, подобной заповеди сидения в сукке. Образно говоря, заповедь тфилин касается головы и руки и т. п., но не так с заповедью сукки – все тело человека, сидящего в ней, облекается заповедью. Как же смеет ваша честь в такую святую ночь, когда он сидит объятый столь возвышенной заповедью, говорить дурное о человеке из Израиля?» Мгновение пребывал учитель рабби Хаим в изумлении, а затем сказал ему: «По правде говоря, скажу, что почтеннейший задает чрезвычайно трудный вопрос. Но донельзя поражает меня вот что: в сукке моей не было ни одного человека, кроме меня и сына моего, и после того, как мы поговорили о вас, сразу же легли спать, и сын мой все еще спит в постели своей, откуда же сие стало известно почтеннейшему? Вынуждены мы признать, что ангел поведал почтеннейшему об этом деле, но ужели дозволено ангелу злословить и сплетничать?» Ответил ему Бешт: «На это вовсе не сложно ответить, ибо известно, что выполнение любой заповеди порождает доброго ангела, а нарушение любой заповеди порождает злого ангела, как сказано у наших мудрецов, благословенной памяти, в трактате Авот[202]: “Тот, кто исполняет одну заповедь, создает себе одного защитника, а тот, кто совершает один проступок, создает себе одного обвинителя”. И злые слова, произнесенные обо мне почтеннейшим, породили ангела злословия, и тот ангел поведал мне об этом».

(Даат зкеним, 31)

В то время, когда Бешт, благословенной памяти, начал приобретать известность, мудрецы клойза, что в Бродах, противились ему, а во главе их стоял святой рабби Хаим из Цанза. Несмотря на все это, он послал к Бешту своего ученика, святого учителя рабби Моше из Острога, автора книги Аругат Моше, дабы тот испил из кувшина его [мудрости]. Провел он у Бешта много времени, пока весьма не сблизился с ним. Когда же уезжал он от Бешта, тот сказал ему: «Я велю тебе обо всем, что пришлось тебе не по сердцу, рассказать учителю твоему, и лишь о малой толике того, что тебе понравилось». И сказал ему, что учитель рабби Хаим – из [величайших] мудрецов и праведников поколения, [и душа его происходит] от души рабби Йоханана, и не смеялся он отроду согласно речению рабби Йоханана[203]: «Запрещено человеку, чтобы смех наполнял уста его в этом мире». Тот же, кто потешит его душу так, что он засмеется, удостоится мира грядущего. Он ненавидит нас, и, быть может, говоря обо мне [дурное], ты удовлетворишь его желания и доставишь ему удовольствие, так что он засмеется. И когда рабби Моше предстал перед ним [рабби Хаимом], то рассказал [о Беште] много дурного и [всякие] глупости, так что тот скривил губу, как будто хотел рассмеяться. И стал тогда еще большим противником [Бешта].

А святой гаон рабби Ѓершеле из Чорткова пребывал в Луцке у тестя своего, гаона и учителя нашего Мордехая, благословенной памяти, и в течение пятнадцати лет не было у него сыновей, не о нас будет сказано, и несколько раз ездил он к Бешту по этому поводу и сделался учеником его. Однажды он напомнил о себе Бешту. Сказал ему Бешт: «Дело это трудное, мой же совет тебе: езжай в Броды, может, благословит тебя рабби Хаим из Цанза, тогда мне будет легко, ибо трудная работа предстоит мне из-за преследований его». И в канун святой субботы приехал тот в Броды незадолго до встречи субботы, и приветствовал его святой гаон рабби Хаим. Спросил его рабби Хаим, не из компании ли он тех хасидов, а он, не желая беспокоить святость рабби Хаима, не ответил ему. И встал с ним на молитву, как только вышли звезды. Назавтра стал учитель рабби Ѓершеле совершать приготовления к молитве, а святой учитель рабби Хаим еще на рассвете помолился со своим миньяном, а после молитвы должен был ждать рабби Ѓершеле, который был его родственником. И прочел «дважды Писание и один раз таргум»[204]. А рабби Ѓершеле уже закончил молитву и прочел «дважды Писание и один раз таргум» еще раз. Понял он (рабби Хаим), что рабби Ѓершеле из хасидов[205], и, когда тот закончил молитву свою, поносил, и клял его, и орал на него во весь голос: «Наглец! Ты еще смел просить, чтобы я ждал тебя!» И, ругаясь так, сказал ему: «Четыре светила будут у тебя» – и не прекращал кричать, так что тот убежал в страхе из дома его. И возвратился к Бешту, и рассказал ему о страхе и поношениях, что он пережил. Спросил его Бешт: «Что же, по поводу сыновей ничего не сказал он тебе?» Отвечал ему: «Я и не упоминал при нем [об этом], времени не было. Вот только, пока он кричал, сорвались у него слова “четыре светила”». Ответил ему: «Коли так, благословил он тебя». И действительно, родились у него четыре светила [сына].

(Шемен ѓа-тов, 106)

Один мудрец рассказывал со слов учителя рабби Исраэля Ѓорвица, главы суда святой общины Вайшлица, сына гаона и праведника рабби Мендла, главы суда святой общины Линска, сына святого учителя рабби Авраѓама-Хаима, сына святого учителя рабби Нафтали из Ропшиц, что святой гаон рабби Ицхак Ѓалеви из Аѓу[206], когда еще жил в Бродах, был среди противников Бешта, благословенной памяти. Однажды вечером, в поздний час, Бешт пошел к нему и спросил его о буквальном смысле сочетания трех букв[207]. И не мог ответить ему. С тех пор прекратил преследовать его.

Спрашивали ученики Бешта, отчего тот не возвращает ему сторицей за его нападки. Сказал им: «Что я сделаю, если он из породы тех людей, которым, когда плачут они пред Господом благословенным, Он внимает».

Говорил святой учитель рабби Нафтали из Ропшиц, благословенной памяти, что сорок из его предков были, как Бешт.

(Оѓель Нафтали, 138)

В городе Бешта был один мудрец, знаток Талмуда и трудов законоучителей, и он не слушал слов Бешта, не верил в него и в великое его провидение. Бешт же стремился приблизить его к себе, но не получалось у него. Однажды изучал тот мудрец один крайне сложный вопрос и не мог понять сказанного в Тосафот. Пребывал он в таком затруднении несколько недель, и не мог проникнуть до конца в смысл их суждений, и очень расстраивался. Однажды ночью увидел он во сне, что забирают его в высшие миры, в чертог внутри чертога, пока не стали глаза его слепнуть от яркого света, и он смежил их. Наконец ввели его в чертог внутри самых внутренних покоев и сказали ему: «Открой глаза свои». Открыл он глаза и увидел: множество великих мудрецов и праведников сидят и занимаются Торой, и Бешт – во главе их. Сказал ему Бешт: «Отчего ты так сильно затрудняешься в [понимании] слов Тосафот, ведь толкование просто». И привел ему толкование этого места. Очнувшись ото сна, взял он Гемару, просмотрел Тосафот и увидел, что буквальный смысл ясен – так, как разъяснил ему Бешт. В святую субботу пошел он к Бешту на третью трапезу. Когда он вошел, сказал ему Бешт: «Добро пожаловать!» И сказал ему: «Посмотрел ли ты толкование Тосафот, что я привел тебе? Так верно ли оно?» С тех пор стал он служить Бешту и сделался большим хасидом.

(Кетер шем тов)

Когда разнеслась весть о Беште, об обычаях его и служении его, поднялся в мире шум, так что прослышали о нем и в Святой земле, и было это чудно в глазах тамошних праведников, и стали они думать, нет ли, не дай Бог, дурного в обыкновениях Бешта и в новом пути, который не торили отцы наши и отцы отцов наших, а особенно потому, что была тогда в мире проклятая ересь Шабтая Цви[211], да сотрется имя его. Для сего выбрали себе трех человек, праведников и больших мудрецов, сведущих в Торе, и послали их в Меджибож, дабы посмотрели и выяснили [все] о делах Бешта и учеников его. И приехали те люди в Меджибож перед праздником Рош ѓа-Шана, и скрыли цель своего приезда ото всех, и поделили порученное им меж собой, то есть один взял на себя разобраться в деяниях Бешта, другой – в путях шурина его, рабби Авраѓама-Гершона из Кут, а третий – в путях хасидов, учеников Бешта, благословенной памяти. И в дни Рош ѓа-Шана сочли они добрыми все дела и обычаи хасидов, также и в Десять дней трепета. В день святого поста[212] оказал Бешт почет шурину своему, рабби Авраѓаму-Гершону из Кут, призвав его встать пред ковчегом на молитве неила, но прежде, чем начать молитву, тот открыл табакерку что была у него, – резной ковчежец работы настоящего мастера, – втянул понюшку и дал всем остальным. Человеку же из Святой земли, которому было поручено разобраться с делами рабби Авраѓама-Гершона, когда увидел сие действо (а в Святой земле он не сталкивался доселе с нюханием табака) и услышал также щелчок, раздавшийся при открывании табакерки, показалось сие поразительным, и он почел это за легкомыслие и недостойное поведение, особенно в святой день перед молитвой неила. По окончании Йом Капура, когда совещались трое посланцев, рассказал им сей человек о том, что не понравился ему поступок рабби Авраѓама-Гершона, то есть нюхание табака перед молитвой неила. В ответ сказали ему товарищи его, что и у них проснулось легкое подозрение в отношении Бешта и учеников его. Бешт же тотчас почувствовал, что происходит, и узнал также, что за это наложили на Небесах наказание на рабби Авраѓама-Гершона, так что отойдет он в мир иной из-за того, что не судили его милосердно. И оттого стало Бешту весьма горестно, и пребывал он в великой печали. И вечером Ѓошана раба, когда трое посланцев из Святой земли готовились совершить тикун[213] с великим сосредоточением, по обычаю Аризаля, наслал на них Бешт глубокий сон, и хоть они и желали взбодриться и прогнать сон, но не могли открыть глаза, чтобы посмотреть в книгу. Тем временем понюхал один человек табаку, да и другим дал, так что и посланцы решились взять понюшку. Бешт же сообщил табаку благоухание Райского сада, и сразу же после того, как они понюхали табаку, открылись глаза их, и почувствовали они себя способнее к восприятию учения, нежели вначале. Тогда охватило их иное настроение: стали они понимать, что ошиблись в суждении своем, сочтя поступок рабби Авраѓама легкомысленным, когда тот понюхал табаку перед молитвой неила, ибо увидели после, что сила есть в табаке – духовное свойство, полезное для работы мысли. И на Небе тотчас порвали [вынесенный] ранее приговор, [приговорив рабби Авраѓама] к жизни. Бешт же от этого преисполнился великой радости, и в день Ѓошана раба во время трапезы своей призвал всех троих и открыл им, что ведома ему цель их пребывания у него, цель каждого из них, а после праздника отпустил их с миром.

(Нифлаот ѓа-цадиким, с. 16)

Однажды приехал Бешт в Броды на субботу, а известно, что немногие тогда верили в него. Один гвир* сказал себе: «Последователи превозносят его сверх всякой меры, дай-ка я испытаю его, чтобы узнать, правда ли это». У сего гвира был погреб с добрым вином, а в одном углу держал он некошерное вино для господ. Сказал слуге своему: «Сходи в погреб и возьми из такого-то угла кувшин с вином, потом пойди к Бешту и передай кувшин ему, да прямо в руки, и скажи ему, что я послал ему вино, и что оно дорогое весьма, и что я просил, чтобы он сам испил того вина, ты же стой там и смотри, выпьет ли он сего вина, а потом придешь рассказать мне». Взял слуга кувшин, и принес его Бешту, и увидел, что Бешт открыл кувшин, и плеснул себе с полрюмки, и поднял рюмку против окна, и вгляделся в рюмку, и сделал так три раза, а потом выпил. Пошел слуга к гвиру и сказал ему, что видел сам, как Бешт выпил того вина. Услышав это, вышел гвир вон и стал кружить по улицам местечка, говоря всем, что Бешт пил некошерное вино, и рассказывал всю историю. И взволновался оттого весь город, так что и за стулом Бешта стали перешептываться, говоря, что Бешт пил некошерное вино. Донесся шепоток и до ушей Бешта, и он замолк. После застольного благословения – а дом был полон людей – послал Бешт позвать гвира, и тот предстал перед ним. Сказал ему: «Дело было так: послал я вам из моего погреба некошерного вина, испытать вас, станете ли пить». Сказал ему Бешт, благословенной памяти: «Ты сам брал некошерное вино из погреба?» Сказал ему: «Не сам, я лишь велел слуге, чтобы взял из того угла, где только некошерное вино, и поднес вам». Сказал ему: «Пошли за тем слугой, а ты стой здесь, пока он не придет». Пришел слуга. Сказал ему гвир: «Из какого угла ты брал вино?» Сказал ему слуга: «Из того, что вы велели мне» – и махнул в ту сторону, скажем, на восток или на запад, а в том углу было только кошерное вино. Побледнел гвир и стал ругать слугу: «Разве я не говорил тебе, из какого угла брать? Ты зачем в другую сторону пошел?» И поклялся слуга, что своими ушами слышал из уст гвира: «Возьми в таком-то углу». И удалился оттуда гвир с великим позором, и замкнулись уста всех издевавшихся, и унижавших, и сомневавшихся.

(Кеѓаль хасидим ѓе-хадаш, 8)

Слышал я от святого адмора, гаона Израиля, рабби Исраэля из Чорткова, да удостоится он в благости долголетия, амен, за третьей трапезой рассказ о том, что в то время, когда Бешт, да будет благословенна память праведника, начал становиться известен благодаря множеству явленных им знамений и чудес, место пребывания и жительства его было в городе Тлусте, что рядом с Чортковом. И было это, когда святой наш дед, рабби Цви-Ѓирш, был главой суда в Чорткове и уезде, а город Тлуст также относится к Чортковскому уезду. А в прежние времена уездного раввина правительство назначало ответственным за всех евреев уезда, и было в его власти делать с ними все, что захочет. И вот тогда, в начале распространения известности Бешта, было несколько гаонов из глав поколения, которых возмущали пути Бешта, а святой наш дед рабби Цви-Ѓирш не сказал против него ни слова.

Однажды ночью святой наш дед рабби Цви-Ѓирш вспомнил один вопрос, вопрос о ритуальной чистоте[214], по которому он давал наставления в тот день, и пришло ему в голову, что наставлял он не по закону и перепутал он скверну с чистотой. А было это за полночь, уже после того, как дело было сделано в соответствии с теми наставлениями, что он дал днем. И очень горестно стало ему из-за того, что случилась с ним такая промашка. И стал он перебирать дела свои и ни легчайшего прегрешения, ни даже поползновения к греху не находил в себе. И стал размышлять, может, грех его в том, что все великие люди возмущаются путями Бешта, только нет у них власти учинить ему что-нибудь, так как он не проживает в их уездах, у него-то, однако, есть власть изгнать его, ибо проживает он в его уезде, и, может статься, потому, что не изгоняет он Бешта из города Тлуста, и случился у него этот промах. И пришло ему в голову поехать в Тлуст, чтобы властью своей изгнать Бешта из города. Поехал в город Тлуст и сам пошел к дому Бешта. И было, когда он подошел к дому, нашел там двух безмужних жен[215], они стояли там в доме, а Бешта в доме не было, потому как тот вышел в нужник. И ждал дед наш, пока не пришел Бешт, и не вымыл руки, и не ответил обеим женщинам, что муж одной в таком-то городе, а муж другой в таком-то городе. А потом приветствовал Бешт святого нашего деда и сказал ему: «Добро пожаловать, чортковский раввин! И с чего вы так беспокоитесь? Ведь вы все сделали по закону, как следует, и наставляли прекрасно, в соответствии со сказанным в толковании таком-то с комментариями такого-то законоучителя». Когда услышал дед наш слова Бешта, что были сказаны в духе святости, сказал ему: «Отчего вы вышли, прежде чем сказать женщинам, где их мужья?» И ответил ему Бешт, что, когда он [находится] в месте чистом, глаза его прозревают миры высшие и места возвышенные, когда же должен он заглянуть своими глазами в места низменные и миры низшие и искать какого-нибудь человека в мире дольнем, то должен он зайти в нечистое место, где он не сможет видеть высшие миры, и тогда он окидывает взглядом дольний мир из края в край, и посредством этого нашел он мужей тех женщин. Увидев же все величие святости Бешта, ничего не сделал ему святой наш дед и поехал домой.

Все сие я слышал из уст святого адмора из Чорткова, да продлятся его дни. И слышал я от предков своих и верных людей, что после того большая любовь была меж святым нашим дедом и Бештом, благословенной памяти. И еще слышал, что, когда Бешт перенес свое жительство из страны Кире[216] в страну Россию, сказал, что в стране Кире оставляет он большого праведника, и это гаера де-хавутей[217]. И сказал он сие о святом нашем деде, который остался в Чорткове, в стране Кире. И еще слышал я в городе Чорткове во время моего пребывания там, что жители города рассказывают грозные и чудесные вещи о святости нашего деда, да охранят нас его заслуги.

(Шемен ѓа-тов, 104)

Жители Тернополя были сильно настроены против Бешта, благословенной памяти, и изрыгали хулу на всех веривших в него, как это принято у противников хасидизма. И случилось там, что сын большого гвира сошел с ума, и [гвир] премного усердствовал в лечении его, нанимая известных докторов, но ничего не помогало. Стала жена гвира досаждать ему, говоря: «Вот, весь мир превозносит Бешта, сказывая, что поистине он спасает и исцеляет больных, поедем же с сыном нашим к нему, может, он исцелит его от помешательства». И выставила себя на посмешище в глазах мужа, ибо он не верил в Бешта и не послушался ее. И было, когда прошло еще время и не было облегчения, стал гвир просить [других] гвиров и всех горожан, чтобы подписали письмо с просьбой к Бешту приехать на субботу в Тернополь, гвир же примет того у себя дома и оплатит расходы. И не могли отказать ему, столь велико было почтение к гвиру. И подписали письмо, и послали его, и привели Бешта в дом гвира.

Сказывал господин мой, отец моего деда, что Бешт говорил: «Сумасшедших исцеляю я только мудростью». Когда приводили к нему сумасшедшего, помилуй нас Господь, уделял тому один час в день и говорил с ним, и, когда разговоривал с ним несколько дней, тот исцелялся и приходил в разум. Так и сыну гвира назначил известный час, чтобы привели того к нему для разговора с ним, тот же был заперт в особом доме, и приставлен был к нему постоянно страж, дабы он не бесновался. И увидели чудо: сразу, как привел его страж к Бешту, благословенной памяти, все то время, что он стоял перед Бештом, держался весьма почтительно и не учинил никакой выходки, как обычно, и не было надобности в страже, лишь слушал он все, что Бешт ему говорил, и отвечал Бешту.

Накануне святой субботы спросили Бешта, благословенной памяти, какого мяса он желает [отведать] в субботу. Сказал, чтобы позвали городского резника, дабы тот зарезал доброго барашка. Когда тот зарезал барашка, сказал ему Бешт: «Я сам проверю внутренности»[219] – и проверил сам внутри, и, вынув руку, сказал резнику, что легкое чистое, и тотчас пошел в микву. Резник же зашел в дом и задержался [там], пока мясник не освежевал барашка и не вынул легкое наружу, для проверки его снаружи, как положено по закону. Когда мясник вынул легкое и передал его резнику для проверки, увидел резник круглое отверстие в легком, которое по закону нельзя было почесть делом рук резника, как известно. Увидев сие, стал он дожидаться прихода Бешта, дабы спросить того, может, он пожелает, чтобы зарезали другого барашка. Когда пришел Бешт, показал ему легкое, указывая на то, что круглое отверстие в нем. Сказал ему Бешт, что оно кошерно, его и будут готовить на субботу. Пошел резник домой и рассказал всем горожанам о страшном этом поступке, и все противники из жителей города во главе с раввином (который даже не пошел встретить Бешта и выслушать от него слова приветствия) возрадовались, услышав об этом поступке, и порешили меж собой, что после молитвы мусаф соберутся с раввином во главе у дома Бешта, и станут спорить с ним, и явят позор его всему народу. Пришел раввин к дому Бешта, а с ним много достойных людей, а Бешт тогда был в доме молитвы. И сел раввин во главе [стола] на сиденье Бешта, а противники вкруг стола, и стали ждать прихода Бешта, чтобы подвергнуть его позору. А страж помешанного увидел, что дом полон людей, и увидел также издалека высокомерного старого человека во главе стола, и показалось ему, что Бешт уже вернулся в дом, и подумал он, что настал час, когда следует приводить помешанного, а знал он, что по приходе помешанного в дом, когда видит он Бешта пред собой, – стоит смирно и тихо, не делая вовсе лишних движений. Взял он помешанного и повел его к дому, у входа же оставил его, чтобы тот шел в дом, сам же ушел себе. Когда вошел помешанный в дом, увидел, что Бешта нет в доме, а во главе стола сидит городской раввин, стал он переворачивать стол со всеми сидящими, и раввином и говорил беспрестанно, как это обычно бывало, и, между прочим, рассказал: вчера, мол, велел Бешт резнику зарезать барашка, потом сунул Бешт руку внутрь и проверил там легкое, когда же Бешт пошел в микву, резник зашел в дом, а во дворе никого не оставалось, я же взял круглую трубку и проделал дырку в легком. Услышали раввин и его люди слова помешанного и обеспокоились страшно, ибо слова «проговорившегося» – истина, и в этом деле все так и есть, и действительно можно счесть сие делом рук помешанного, а барашек поистине кошерный. И бежали они тотчас из дома Бешта, ибо поняли, что нет у них повода для спора с ним, ибо намерения их обернулись против них.

(Кеѓаль хасидим ѓе-хадаш, 8)

Один человек, молодой годами, но острого ума и весьма ученый, был противником Бешта. Велел Бешт своим людям, чтобы постарались приблизить его к нему. Приложили усилия и привели к нему того человека. И поначалу держал его Бешт на расстоянии, и ни слова не сказал ему, и даже не стал слушать слов приветствия. Увидев, что Бешт сторонится его, тот весьма огорчился и, словно навязываясь, заходил несколько раз к Бешту, но Бешт как бы и не замечал его. Один раз разволновался и предстал пред Бештом в плаче и великой покорности. И начал Бешт приближать его и сказал ему, что все станут судить да рядить о нем, сначала домочадцы его, потом соседи, потом горожане, а потом даже птицы в небе ополчатся на него.

Вернулся тот аврех домой, и стали домочадцы задевать его, хотя раньше все его любили и уважали, ибо человек он был добрый и порядочный. А затем стали спорить с ним соседи, а потом и весь город с округой рассорился с ним. Однажды стоял он и молился с великим воодушевлением. Ударила его птица и расстроила его молитву. Очень он разозлился, отшвырнул птицу и снова принялся молиться. Вновь налетела птица и опять сбила его с молитвы. Разозлился он пуще прежнего. Так было несколько раз. Он стоит и молится с превеликим воодушевлением, а птица порхает вокруг, налетает на него и расстраивает его молитву. Кинулся он, схватил топор и в ярости хотел было отсечь голову той птице, что отвлекала его от молитвенного настроения и служения Господу. И тут вспомнил он сказанное ему Бештом, что даже птицы ополчатся на него. Успокоился, отставил топор и не стал причинять птице никакого вреда.

Узри же, чрез сколько искушений должен пройти каждый, кто желает приблизиться к Господу благословенному и идти путями Его. Ибо человеку сему потребно было испытание тем, что все были настроены против него. И благодаря тому, что выдержал он сие испытание, сделался великим праведником.

(Хаей Моѓаран, с. 23; Сипурей маасийот хадашим, 21)

Слышал я, со слов святого рабби Менделе из Вижниц: были когда-то два добрых друга, один из них был ярым противником Бешта, да будет благословенна память праведника, другой же был хасидом из хасидов Бешта. Однажды захворал тот из них, что был хасидом, и до того тяжко, что почувствовал приближение смерти и криком воззвал к учителю своему Бешту, да будет благословенна память праведника: «Как и с чем отправлюсь я в мир иной?» Сказал ему учитель его Бешт, что даст ему цидульку и амулет, и с ними пойдет тот от вала к валу[220], от врат к вратам, не ведая устрашения. А двое друзей заключили между собой договор, что ежели один из них перейдет в мир иной прежде другого, то явится поведать другу обо всем, что случится с ним в высшем мире. Когда перешел хасид в мир иной и, благодаря амулету Бешта, да будет благословенна память праведника, взошел чрез все окна небесного свода от врат к вратам, застыл внезапно, стоя в одном чертоге, и не мог сдвинуться ни вправо, ни влево: там не стали смотреть на цидульку, что была у него от учителя его Бешта, да будет благословенна память праведника. Подошел к нему один старец и спросил, почто он стоит тут, и тот сказал ему. Ответил ему старец: «Нехорошо сие, ибо ежели ты останешься здесь бездвижно, не поднимаясь все выше и выше, то, не дай Бог, можешь утратить свою жизненность и, не дай Бог, останешься здесь, окаменев, ибо вся жизненность мира грядущего в том, чтобы идти от вала к валу, все выше и выше, до бесконечности». Сказал ему: «Что же я могу сделать?» Ответил ему старец: «Пойду внутрь чертога, послушаю там и узнаю, к чему бы это». Вернулся и сказал ему: «Поелику заключил ты договор с другом своим, [обязавшись] поведать тому обо всем, что случится с тобой в высшем мире, сам же забыл известить его даже о малой крупице сего, друг твой, несомненно, не прощает тебе такого, посему ты не вправе войти в сей чертог, который-то и есть Чертог Истины». Спросил он старца: «Чем смогу я исправить сие?» Сказал ему: «Явись другу своему во сне ночном и проси его, чтобы отступился от того, в чем обязался ты пред ним, потому что нелегко тебе разрешить узы сии». И сделал он так. Сказал ему друг его, что если поведает ему обо всем происходившем с ним до сих пор, то отступится он в отношении всего, что произойдет в дальнейшем. Поведал ему обо всем. Сказал ему друг его (так как был противником Бешта, да будет благословенна память праведника и в мире грядущем, и не желал верить, что столь велика сила святости Бешта, да будет благословенна память праведника): «Если назовешь мне какой-либо знак и знамение, то буду знать, что слова твои правдивы и ты не солгал, и тогда прощу тебе». Вернулся преставившийся, и поведал о словах сих старцу, и просил у того совета в этом деле: чем он сможет доказать другу своему, что расказанное им – правда. Сказал ему старец: «Я и тут дам тебе совет, сынок, и да пребудет с тобой Господь. Вот, каждую субботу Бешт произносит новые толкования и раскрывает тайны Торы пред Высшим собранием, в час же третьей трапезы он излагает эти толкования всему миру, ибо пока на Небесах не соглашаются с его словами, он не произносит их в мире этом. Ты же пойди и выслушай на Небесах толкования сии, кои учитель твой Бешт станет приводить после полудня в святую субботу. Друг твой, несомненно, вкушает дневной сон в святую субботу, явись же ему во сне, расскажи ему обо всех новых толкованиях, которые ты услышал от учителя твоего Бешта, и скажи, что сие ему знак и знамение, чтобы пошел к Бешту на третью трапезу, там-то и услышит толкования эти из уст Бешта». Аврех так и сделал, и друг его обещал ему, что если все так и будет, то отступится от их договора. Прийдя к Бешту на третью трапезу, услышал аврех из уст Бешта те же толкования, что уже слышал в тот день во сне от друга своего, и поразился весьма, и, склонив голову, стал ловить каждое слово, дабы все хорошенько расслышать. Сказал ему Бешт, да будет благословенна память праведника: «Что же ты расталкиваешь других, чтобы услышать сии толкования? Ведь ты уже слышал их сегодня от друга твоего имярек во время дневного сна, так освободи же место и для других людей, что стоят здесь, пусть и они послушают мои толкования». И замер тот человек на месте, словно окаменел, и осознал величие духа святости Бешта, да будет благословенна память праведника. Аврех же сей приходился сыном сыну того старца, а сам старец также нуждался в кое-каком исправлении, но не мог его обрести, пока не представился ему этот случай и не дал он совет своему внуку, а благодаря тому и друг и товарищ того авреха сподобился стать [одним] из хасидов Бешта, да будет благословенна память праведника, и поверить в него.

Потому-то праведный рабби Менделе из Вижниц толковал слова застольного благословения: «Пусть во веки веков не будет у нас недостатка в пище» – так: какие кушанья надобны будут нам в высшем мире? Из истории этой учим мы, что и там есть жизненность – идти от вала к валу, дабы вовсе не пресеклись, не дай Бог, дух и душа человека, такова есть пища духовная – не отходить от приверженности [Господу], но идти от вала к валу, и так удостоимся мы полного избавления, амен.

(Дварим аревим, раздел 1, лист 10, рассказ 28)

Господин мой, отец моего деда, учитель наш рабби Ицхак-Дов, да будет благословенна память праведника и в мире грядущем, взял в жены Фаю, дочь великого и прославленного гаона, рабби Яакова, благословенной памяти, главы суда святой общины Познани, сына великого и грозного светоча, рабби Ицхака, да будет благословенна память святого и праведника. (Сказано в книге Маген Авраѓам, в параграфе 1: «Спросил я великого гаона рабби Ицхака, главу суда святой общины Познани, да сохранит и благословит его Господь…»; и в параграфе 32: «Гаон, светоч поколения, учитель наш рабби Ицхак, да сохранит и благословит его Господь, глава суда святой общины Познани, постановил…») И родила она ему отца моего отца, праведного рабби Шмуэля, главу суда святой общины Залещиков, да будет благословенна память праведника. И когда было отцу отца моего, рабби Шмуэлю, шестнадцать лет, случилась у него какая-то болезнь, помилуй нас Господь, и доктора сказали о болезни его, что нет надежды. Услышав сие от врачей, отец его тотчас поехал в Меджибож, дабы сообщить об этом Бешту, благословенной памяти, чтобы тот пробудил к нему [и к сыну его] милость [Небес], и, представ перед Бештом, рассказал тому о болезни единственного дорогого сына своего, по причине каковой и прибыл [он к Бешту]. Еще прежде ответа Бешта, пока еще он не закончил говорить перед ним, понял по святому лицу того, что и в его [Бешта] глазах тяжела болезнь сия, и испугался он весьма. Бешт же, увидев страх его, [проистекший] от понимания сего, сказал: «Не бойся, сын твой болен тяжко, но исцеление возможно. Пошли его ко мне, пусть поживет у меня на хлебах полный год, и, надеюсь я, пошлет ему Господь благословенный помощь святости Своей, и исцелится он, и продлятся дни и лета его». Тотчас поехал он домой и привез сына к Бешту, благословенной памяти, и тот пробыл у него целый год, а по истечении года вернулся в дом отца своего в полном здравии. И в час кончины его было ему семьдесят два года. Еще сказал ему Бешт, благословенной памяти: «Возможно, нелегким кажется тебе отпустить от себя на целый год дорогого и единственного сына, знай же, что он будет мне поистине как сын, и, куда бы я ни ездил, буду брать его с собой». И действительно, брал того с собой во все поездки свои. И говорил, что по обыкновению своему в святых делах он всегда велит одному из тех, кто сидит с ним на телеге, все время поездки читать Тегилим или из книги Эйн Яаков[221] и что, когда они ездили [вместе], всегда велел, чтобы [именно] тот читал.

(Кеѓаль хасидим ѓе-хадаш, 6)

Один праведник болел долгое время, и всякий раз, когда Бешт проезжал там, давали ему выкуп[222] за этого праведника, но тот не выздоравливал. Как-то один ученик Бешта обратился к святому учителю своему, чтобы тот молил о милости небесной к этому человеку, дабы восстал тот от болезни своей, ибо праведник он, а еще потому, что мир возмущается Бештом из-за того, что он берет выкуп, а пользы нет. Сказал ему Бешт: «Пусть покамест побудет больным и останется на скорбном ложе». Стал тот ученик умолять святого учителя своего. Сказал ему Бешт: «Вот, я открою тебе, что есть в лесу несколько никчемушников, желающих сделать худо людям из городов Израиля, сей же человек страданиями своими охраняет их. И посланы уже военные люди на поиск убийц, и через три дня, когда приведут в город тех никчемушников, закованных в железа, тогда встанет сей человек здоров и крепок». Так и было, когда привели тех злодеев в город и все горожане побежали смотреть на них, тот человек также тотчас восстал от болезни своей.

(Кетер шем тов; Дерех эмуна у-маасе рав, 47)

Один чрезвычайно богатый господин имел обыкновение ездить к Бешту и ублажал того от богатства своего. Однажды один господин устроил пир и позвал на него многих именитых и досточтимых людей. Пригласил и того господина, что имел обыкновение ездить к Бешту. Во время трапезы несколько господ стали потешаться над ним из-за того, что он верит в Бешта, и говорили, что Бешт ничего-то не знает, а только деньги берет. Сказал тот господин, кто устроил пир: «Вот, докажу я тебе, что Бешт ничего не знает. Я прикинусь больным и лягу на скорбное ложе, ты же пойди позови его и попросишь, чтобы помолился за меня, и увидишь, что он не отличает правой руки своей от левой[223], ибо сочтет, что я поистине болен». И сделал тот человек так. Запряг свою повозку и поехал к Бешту просить того, чтобы приехал к больному господину. Поехал Бешт посмотреть больного. А до прихода его много смеялись господа. Вошел Бешт к мнимому больному и, щупая пульс его, сказал: «Нехорошо сие, нет лекарства от болезни его, ибо прошел срок, и с ложа, на которое возлег, не сойдет боле, но смертию умрет. Ежели бы я пришел ране, возможно, и мог бы помочь ему». Рассмеялся господин, что прикинулся больным, и переполнились смехом уста его. Сказал ему Бешт: «Ныне полны уста твои смехом, но боле не смеяться тебе». Бешт отправился домой, а господин хотел сойти с ложа, на котором возлежал, но не смог, и с каждым мигом усугублялась болезнь его. И сказал господину, что был важен в глазах Бешта: «Быстро бери повозку и лети за Бештом, зови его, дабы примириться мне с ним и помолился бы он Господу, чтобы послал мне исцеление». Однако тот не смог боле найти Бешта и, прежде чем вернулся домой, нашел возлегшего господина бездыханным. А господа поразились, увидев сие, и поверили в Бешта.

(Сипурей кдошим, лист 14б)

Потом донесли на Бешта, что он промышляет исцелениями. И довели сие до сведения государственных министров, и у врачей-специалистов во главе с лейб-медиком царского дома был с ним диспут. Сказал им Бешт: «Пощупайте мой пульс и скажите мне, что за болезнь у меня, ибо знаю я, что болен». Пощупали врачи его пульс и сказали: «Действительно, есть у него заболевание». Но не смогли узнать, что именно за болезнь была у него. Сказал им Бешт: «Болен я любовью[224] – к Господу – и трепетом пред Ним». Затем Бешт сказал им, врачам: «Теперь я пощупаю ваш пульс». Пощупал пульс лейб-медика царского дома и сказал тому: «Вижу я и чувствую по пульсу твоему, что драгоценные камни и жемчуга, что украдены из царского дворца (ибо украдены были из царского дворца драгоценные камни и жемчуга, и неведомо было, кто украл их), спрятаны у тебя в таком-то месте». Пошли, и проверили у того, и нашли покражу. «И увидят все народы земли, что имя Господне наречено на тебе, и убоятся тебя»[225].

(Дварим аревим, раздел 1, лист 12, дополнение к рассказу 7)

Ружинский ребе, благословенной памяти, в то время, когда проживал он в городе Скала до того, как определил себе жительство в городе Садагора, спросил горожан Скалы, стоявших перед ним, есть ли в сем городе старый человек, который знавал бы Бешта, благословенной памяти. Сказали ему: «Есть тут один старик, который видел Бешта». Сказал им учитель: «Я бы очень хотел, чтобы сей старик пришел ко мне». Увидев, что учитель желает, чтобы старик пришел к нему, пошли хасиды позвать того к учителю, но старик не хотел идти. Спустя два-три дня снова сказал им учитель: «Очень бы я хотел, чтобы сей старик пришел ко мне». Опять пошли к старику и сказали ему, что учитель весьма просит того, чтобы не почел за труд прийти к нему. И во второй раз отказался старик и не захотел пойти. Спустя несколько дней снова сказал им учитель, что очень бы хотел, чтобы старик пришел к нему. Пошли хасиды к старику и умоляли его, чтобы пошел к учителю, а если откажется и теперь, то поведут его против его воли. Пошел старик с ними к учителю. Приветствовал учителя и сказал ему: «Не серчайте на меня за то, что отказывался прийти к вам, ибо не могу я приближаться ни к одному цадику, потому как своими глазами видел я, как Бешт воскресил мертвого, и как же мне теперь приблизиться к другому цадику, помимо Бешта?» И рассказал сей случай:

«В одной деревне, где я жительствовал, был на мельнице мельник. Хозяин мельницы был человек богатый и досточтимый и время от времени ездил к Бешту. Один раз тяжело заболела жена мельника. Пришел мельник к хозяину мельницы и попросил того, чтобы дал ему свою телегу поехать в Меджибож к Бешту. Уступил ему хозяин мельницы и позволил взять телегу, чтобы поехать к Бешту. Попросил его мельник, чтобы и тот поехал с ним. Уступил ему и в этом. И поехали они оба к Бешту и просили того, чтобы поехал с ними для исцеления хворой женщины. Согласился Бешт и поехал с ними. Когда приехали они в деревню, вышли навстречу домочадцы мельника и сказали ему, что понапрасну он утруждал себя, ибо мать их уже умерла и положили ее на землю. Бешт не стал возмущаться, вошел в отведенную ему комнату, позвал мельника и велел тому, чтобы пошел к покойной своей жене и прошептал ей на ухо такие слова: “Ривка, вставай, иди готовить ужин, ибо дорогой гость у нас, учитель наш рабби Исраэль Бааль-Шем-Тов”. Пошел мельник и прошептал мертвой своей жене на ухо сии слова, та же не двинулась ни в какую сторону. Вернулся мельник к Бешту в плаче и скорби из-за того, что ничего не помогло. Сказал ему Бешт еще раз, чтобы пошел и нашептал мертвой своей жене сии слова. Сделал так мельник и во второй раз, но и тут не двинулась она ни в какую сторону. В третий раз послал его Бешт прошептать ей на ухо сии слова и закончить, сказав так: “Ежели не встанешь, я побью тебя палкой, что у меня в руке”. Пошел мельник, и прошептал ей на ухо сии слова, и закончил, как велел ему Бешт. Тотчас вернулось к жене дыхание жизни, и встала она со [смертного] ложа своего, и протерла глаза свои, как [делает] человек, очнувшись ото сна, и пошла готовить ужин. Все это я видел своими глазами, поистине воскрешение мертвых, и как же мне теперь приближаться к другому цадику?»

(Сипурей цадиким ѓе-хадаш, 42)

Однажды приехал святой Бешт в один город, и был там один аврех из его приверженцев, тесть которого был ярым противником [Бешта] и важным гвиром, а в то время жена зятя гвира была тяжело больна, и врачи отчаялись спасти ей жизнь. Зять же гвира умолял своего тестя сходить к святому Бешту, а тот не желал. И послал святой Бешт за ним, чтобы тот пришел к нему молить Бога и узнал бы, что есть Бог на земле. После всех упрашиваний зятя послал гвир за Бештом, и тот пришел туда на исходе святой субботы, когда уже отлетела душа дочери гвира. Бешт велел, чтобы сняли ее с кровати, как то подобает по правилам приличия, стал пускать дым из своей трубки и велел авреху, зятю гвира, принести ему стопку наилучшего вина, из того, что подают к трапезе царя Давида[227], да будет мир с ним, ибо хамра ве-рейханей пакхин[228]. Пошел аврех к тестю своему, гвиру, и попросил у него [вина]. Завопил гвир благим матом: «Только сборища пьяниц мне здесь недоставало!» Но после долгих упрашиваний выдал ему. Бешт выпил все вино и попросил еще и еще. И так несколько раз, пока аврех не зарыдал перед Бештом, да будет благословенна память праведника, что не сможет [больше] предстать пред тестем своим, митнагедом, приходя к нему раз за разом просить вино. Разве на попойку он позвал того? И особенно когда умерший лежит пред ним. Но святой Бешт не обратил на все это внимания, и по святой воле Бешта пошел аврех еще раз, и попросил вина, и поставил перед Бештом требуемое вино. Взял Бешт бокал вина и выпил, а остатки отдал авреху, с тем чтобы тот дал их умершей жене своей, дабы испила, а когда увидят перемены в лице ее, пусть положат ее обратно на кровать. И так было, и действительно ожила она. И сказала, что вот этот человек, Бешт, пришел к ней и пробудил ее ото сна. Затем сказал Бешт, что желал бы, чтобы она встала с кровати и приготовила трапезу проводов царицы, и так и было. И выздоровела она. Тогда увидели величие святости его, ибо воскрешает он мертвых святым речением своим, да охранят его заслуги нас и весь Израиль, амен.

(Дварим аревим, раздел 1, лист 3, рассказ 6)

Рассказ о том, как выехал Бешт из дома под вечер в среду и ехал всю ночь и весь следующий день. И ни один человек не знал ни цели той поездки, ни куда он едет. И проделал в тот день большой путь, как ясно по времени его поездки. И было в полночь: остался он на ночлег в одной деревне. И остановился в доме откупщика, а откупщик вовсе не знал его. И спросил его откупщик, куда он едет. И сказал Бешт, что он великий проповедник, и как услышал он, что в канун ближайшей субботы состоится в Берлине свадьба некоего гвира, то и поехал на эту свадьбу. И сказал ему хозяин: «Дурачите вы меня, ведь до города Берлина отсюда будет поболе пятидесяти верст, как же вы поспеете туда до субботы?» И сказал Бешт: «Конечно же, я поспею туда до субботы, ибо кони мои весьма хороши». Хозяин же стал смеяться. Бешт же молвил, что несомненно будет там до субботы. Откупщик стал размышлять: вот, ему нужно поехать отсюда примерно за двадцать миль, проповедник же заведомо не доедет туда, куда хочет, а посему неплохо будет поехать с этим проповедником до того места. И сказал Бешту: «Коли так, и я поеду с вами, ежели пожелаете взять меня, так как есть у меня дело в Берлине». И ответил ему Бешт: «Я возьму тебя, поедешь со мной». И было наутро: замешкался Бешт в доме, где заночевал, и молился, и велел приготовить себе завтрак. И сказал ему хозяин: «Разве не долгая дорога предстоит вам, отчего же вы мешкаете здесь?» И сказал ему Бешт: «Не беспокойся, завтра к утру, если будет на то воля Божья, я буду в Берлине». И чудно показалось сие хозяину. И сказал в сердце своем: «Поеду-ка и я с сим человеком, и посмотрим, что за мечты у него, разве не говорил он, что тверда его воля?» Под вечер велел Бешт запрягать лошадей и выехал оттуда, хозяин же дома тоже поехал с ним. И ехали они всю ночь. Утром забрезжил свет, и вот, видит откупщик, что недалеко они от города, еще с четверть часа – и прибыли они в Берлин. И поразился откупщик чрезвычайно. И остановился Бешт на одном постоялом дворе, далеко от места, [где жил] гвир-жених, а ближе к двенадцати часам произошло великое волнение, потому что невеста вдруг упала в обморок, и не могли привести ее в чувство, и сочли мертвой. И побежал откупщик посмотреть, что случилось. И вот: лежит она словно мертвая, и врачи отступились от нее. Гвир же ходит по дому туда-сюда, и лицо его исполнено скорби. Увидев, что нечем помочь сему горю, сказал откупщик гвиру: «Вот, приехал я этой ночью с одним проповедником, человеком чудесным». И рассказал ему всю историю. И сказал: «Ежели пристойно сие на ваш взгляд, пошлите-ка позвать за ним, быть может, он сумеет излечить ее, ибо я слышал, как он похвалялся, что силен в исцелениях». Тотчас побежал гвир и взмолился, чтобы он, [Бешт], пошел с ним взглянуть, что случилось с невестой. И пошел Бешт с ним, и вошел в дом, и посмотрел ей в лицо, и сказал тем, кто был в доме: «Приготовьте для нее саван, и действуйте быстро-быстро согласно обычаям вашим». Гвиру же велел, чтобы послал тотчас рыть могилу, как подобает, и сказал: «И я пойду на кладбище». И велел, чтобы и наряд, что приготовили для невесты на свадьбу, взяли на кладбище. И тотчас сделали, как он велел. И понесли хоронить невесту, пошел и Бешт, а за ним пошли и все горожане – посмотреть, что станет делать там Бешт. И было: по приходе на кладбище велел Бешт опустить ее в могилу, сам же стоял, опершись на посох. И позвал двух крепких людей, и сказал им: «Укрепитесь, как воины, увидев же перемену в лице невесты, тотчас тяните ее вон из могилы». Он же стоял, опираясь на посох, и не сводил с могилы глаз. Прошло с четверть часа, и увидели люди, что лицо ее заалело. И дал им Бешт знак, и тотчас выхватили ее из могилы, Бешт же толкнул ее, молвив: «Иди под хупу»*. И сразу же облачили ее в свадебные одежды, и повели домой, и стали готовить хупу. Гвир же просил Бешта, чтобы тот поженил их, и сделал сие. И в то время, когда он женил их, отвела невеста покрывало от лица своего, и посмотрела на Бешта, и немедля выдохнула: «Это человек, который спас меня от смерти». И укорил ее Бешт. После же свадьбы рассказала невеста обо всем, что произошло. Сей гвир был вдовец, а покойная жена его была теткой невесты, и невеста выросла в доме гвира, и было: когда заболела жена гвира и почувствовала, что близок конец ее, поняла, что муж ее возьмет [в жены] племянницу ее, и приревновала к ней, и просила мужа обещать ей, что не возьмет ту, и он обещал ей. И просила его, чтобы поклялся ей в этом. И поклялся он. И у девушки просила то же самое. И та тоже обещала и поклялась ей. После же ее смерти оба они нарушили клятву. И было: ближе к свадьбе явилась тетка и возжелала смерти невесты. И рассмотрел Бешт приговор в тот миг, когда невесту опускали в могилу, и, рассудив, постановил, что нет на гвире вины, а покойной жене не с чего останавливать невесту, ведь та должна идти под хупу. «Теперь же, как услышала я его, когда он венчал нас, узнала его голос». Так рассказывала невеста. И провел Бешт там субботу в великом почете. А с исходом субботы уехал оттуда с великим почетом, и горожане проводили его.

(Адат цадиким, 12)

В святую субботу, когда читают недельный раздел Торы Бешалах, 15 швата* 5655 (1895) года справлял у меня субботу хасид и праведный учитель наш рабби Элияѓу-Яаков, сын хасида и праведного учителя нашего рабби Йешаяѓу, да будет благословенна память праведника, – судьи святой общины Фристика, внука сочинителя книги Брит кегунат олам, а святой учитель из Синявы писал о нем, что он был знатоком каббалы, сравнимым с величайшими каббалистами, также и святой адмор рабби Шломо из Мункача, да будет благословенна память праведника и в мире грядущем, безмерно превозносил и восхвалял сего учителя, а он был учеником святого учителя – автора книги Бней Иссахар[229] и много совершенствовался также под руководством святого из Ланцута. И сей рабби Элияѓу-Яаков рассказывал мне, что ему рассказывал праведный рабби Лейбуш из Фристика (а сказанный рабби Лейб был человеком низкорослым, он совершал гавдалу у святого рабби из Цанза, а по кончине его сказал о нем святой учитель, автор книги Диврей хаим, да будет благословенна память праведника, что [мир] потерял праведника), что так случилось у деда его, который проживал в деревне Лука вблизи Бардева, что Бешт, да будет благословенна память праведника, приехал туда, а сей человек, дед рабби Лейбуша из Фристика, был откупщиком, Бешт же, да будет благословенна память праведника, въехал на своей повозке на заезд[230] рядом с корчмой, и сам по себе проем ворот сделался выше, ибо повозка была высока, а створы ворот и кровля двора – низки, и так осуществилось реченное (Йешаяѓу, 26:2): «Отворите ворота, пусть войдет народ праведный…» Бешт же, да будет благословенна память праведника, оставался там недели с четыре и спросил хозяина – деда [рабби Лейбуша], – сколько он должен будет заплатить тому за содержание в течение нескольких недель. Ответил ему, что, слава Богу нет у него никакой просьбы. Сказала жена его: «Ведь сына-то нет у меня». Хозяин же не желал просить сего, ибо жена его была преклонна летами и знал он, что по природе вещей невозможно, чтобы были у него сыновья от этой женщины. Сказал ей Бешт, что будет у них трое сыновей. Так и было. И Бешт, да будет благословенна память праведника, попросил у деда его, у хозяина, дать ему своего возницу, необрезанного, дабы тот показывал дорогу, хотя святому Бешту и не нужен был проводник, тем не менее он попросил сие у хозяина, [ибо] что́ знал, то знал он духом своим святым. И дал тот ему слугу своего, необрезанного возницу. И святой Бешт велел тому, чтобы все время ехал впереди них, на отдельной телеге, – и так было, ибо необрезанный возница ехал впереди. И случился у него на пути убийца и потребовал у него какую-то вещь. А необрезанный возница не хотел дать ему [ту вещь]. Восстал на него убийца, и лишил его жизни, и убил его, необрезанного возницу, сам же поехал своей дорогой, оставив мертвого, усеченного мечом, лежать недвижимо на земле. И спросил Бешт, да будет благословенна память праведника, людей своих, скрылся ли уже убийца из виду. Отвечали люди, что скрылся. Взял Бешт, да будет благословенна память праведника, стакан водки и велел своим людям, чтобы открыли рот необрезанного слуги и влили ему в рот. Те и сделали. И встал тот живой. И накормили его, и напоили, так что вернулась к нему прежняя сила. Потом же Бешт, да будет благословенна память праведника, послал его обратно домой, в дом откупщика. И благословил Бешт необрезанного, зане тот претерпел за него муку, сказав, что проживет тот многие дни и лета в приятстве и довольстве и будет жить столько, сколько сам захочет. И было так. И сей необрезанный возница рассказывал эту историю хасиду и праведному учителю нашему рабби Лейбу из Фристика, внуку того откупщика, у которого необрезанный возница был слугой.

(Дварим аревим, раздел 1, лист 2, рассказ 3)

Святой Магид из Межерича просил своего учителя, Бешта, да будет благословенна память праведника, истолковать место в святой книге Зогар, гласящее: «…и сии законы суть раза де-гильгулия»[232]. Однажды сказал ему Бешт, чтобы поехал в один лес, и нашел там некое дерево и родник под ним, и оставался там до шести часов, а потом воротился домой. Поехал туда и увидел человека с конем в полной сбруе, притомившегося и усталого, и поел тот, и попил там, и уехал своей дорогой, забыв кошель, полный монет. Потом пришел туда еще один человек, и присел передохнуть, и нашел тот кошель с монетами, и взял, и ушел оттуда. Потом пришел туда еще один человек, усталый и притомившийся, бедный и подавленный, и съел там ломоть хлеба, что был у него, и напился из родника, и прилег отдохнуть, и заснул. Вернулся первый человек и спросил бедняка: «Где кошель с монетами, что я забыл здесь?» Бедняк же не знал ничего [и не понял], о чем тот говорит с ним. Короче говоря, бедняку тому досталось сполна, ибо первый человек стал бить его смертным боем. Потом, как подошло время к шести часам, поехал Магид из Межерича и рассказал учителю своему обо всем, что видел. Сказал Бешт, что первый человек [в предыдущей жизни] был должен второму деньги, сколько и было в кошеле, но не было у него расплатиться со вторым, и пошел он судиться к третьему (так как тот был раввином и судьей), и вынес тот приговор и освободил его от долга без всякого расследования и дознания, а посему теперь, согласно с тем, что долги остаются с человеком при перерождении, уплатил первый второму, судья же (то есть третий человек) сполна получил расплату. Именно об этом говорится в святой книге Зоѓар: «… и сии законы суть раза де-гилъгулия».

(Дварим аревим, раздел 1, лист 6, рассказ 18)

Рассказывал божественный наш учитель Рибаш, да будет благословенна память праведника, что в городах страны Ашкеназ[233] был один праведник, и сказал он перед кончиной своей, что умрет смертию странной, от рук убийц, да помилует нас Господь по молитвам нашим, и [что] он уже сто раз жил в этом мире, и каждый раз бывал убит, и что во время, когда был Храм, он был главой Сангедрина, и [был] сметлив и умен, и учился постижению «мертвой воды Торы»[234], и он был первым, кто ударил пророка Зхарью по щеке и сказал тому: «Ты, невежда, пророчествуешь!» И из-за него накинулись на пророка невежественные люди, злодеи отпетые, и убили его. И велел, чтобы на надгробии его написали: «Здесь погребен тот, кто убил пророка Зхарью», и сказал, что он уже достиг искупления.

(Ноцар хесед, часть 4, мишна 5; Маасийот у-маамарим йекарим, 23)

Слышал я со слов святого рабби Хаима из Косова, благословенной памяти, что рассказывал он о случившемся с Бештом, благословенной памяти. Одна бездетная женщина имела обыкновение ездить к Бешту. Однажды приехала к нему, горько рыдая, и обещал ей Бешт, благословенной памяти, что в тот же год будет у нее сын. Уехала, и понесла, и по истечении девяти месяцев родила младенца мужеского пола, и был он столь прекрасен видом, что почти и не бывает в мире таких, как он. Спустя два года, когда пришло время отлучить ребенка от груди, поехала та женщина с младенцем к Бешту, благословенной памяти, дабы тот благословил его, а уж потом она отлучит его от груди. Когда предстала она с ребенком перед Бештом, велел Бешт взять у нее сына, и обнял, и поцеловал его, а потом велел вернуть ей ребенка, и поехала она домой, и умер младенец. И плакала та женщина беспрестанно, и поехала к Бешту, и пришла к нему с великим плачем: «Вы убили моего ребенка!» Просил ее Бешт, благословенной памяти, чтобы перестала плакать, и сказал ей: «Послушай-ка, что я тебе расскажу.

Был как-то могущественный царь, и не было у него сыновей, а царь держал при себе одного еврея советником. Однажды сказал царь советнику своему: “Не ты ли советник у меня по всем вопросам, даже и в военных уловках? Присоветуй же мне, [как сделать], чтобы были у меня сыновья, ибо [иначе] на кого останется царство?” Сказал ему советник: “Никто не сможет тебе помочь, кроме евреев”. Сказал ему царь: “Ежели помогут мне евреи, так что будут у меня сыновья, прощу им все налоги и подати”. Сказал ему советник: “Ежели ты простишь им налоги, от того не будет у тебя сыновей, но, только ежели обяжешь евреев, живущих в твоем государстве, просить у Господа, да будет благословен, чтобы в этом же году был у тебя сын, [объявив], что иначе ни одного еврея не останется в государстве твоем, тогда увидишь и убедишься”. Разослал царь по всем городам [послание] к евреям царства его: ежели не будет у него в сем же году сына, изгнание ожидает всех евреев царства. Евреи же, услышав [сие], объявили пост, и стали читать псалмы, и возрыдали, так что вознесся вопль их до небес. Услышав вопль сынов Израиля, явилась святая душа, несколько лет пребывавшая в Райском саду, явилась, и распростерлась пред Господом благословенным, и молвила: “Я пойду и стану сыном царю, ибо велика жалость моя к сынам Израиля”. И понесла царица в тот год, [и родила] младенца мужеска пола, “…и настала для евреев пора просвета, и радости, и веселья, и почета”[235]. Потом царский сын был отлучен от груди и стал учиться, как принято, и велик и остер весьма был разум его, и что изучали с ним – усваивал с первого раза. Однажды сказал он царю, отцу своему: “Знай, отец мой, что от всех уроков, что давали мне, не было мне никакого удовольствия. Я же весьма желаю, чтобы преподали мне такой урок, от которого было бы мне удовольствие”. Сказал ему отец: “Пошлю тебя к пойпсу[236], чтобы учил тебя, и от уроков его будет тебе удовольствие”. Предстал пойпс пред царем, и обязал его царь, чтобы обучал сына его, единственного его и любимого им весьма. Отвечал пойпс: “Вот, должен я подчиняться царскому повелению, однако один вопрос есть у меня к царю: на два часа каждый день ухожу я на Небеса, и в это время затворяюсь я, и недоступен [никому], и кто приходит ко мне в это время – платит своей головой, есть на то царский указ, а посему вели, чтобы указ сей распространялся и на сына твоего, столь любезного тебе, так чтобы веление сие было и про него”. Царь обещал ему и повелел сие сыну. Пойпс стал заниматься с ним, и в малое время тот стал сведущ [в учении] более [самого] пойпса, ибо обладал могучим разумом, как подобает святой душе. Спустя какое-то время подумал царский сын: “Разве не столь любезен я отцу моему, царю, так что отец и двух часов не может удержаться, чтобы не взглянуть на меня, к учению же способен я поболе пойпса, отчего же мне не посмотреть, чем занят пойпс в эти два часа?” Сделал себе ключи, и отомкнул двери в те два часа, и нашел, что тот сидит, облачившись в талит и тфилин, и учит Гемару с толкованиями. Пойпс лишился чувств, испугавшись, что станет известно, что он еврей. Потом поразмыслили и решили не открывать сего ни одному человеку, пойпс же сказал ему: “Я стану учить с тобой Гемару, которая есть радость сердца, и слаще она меда и нектара”. И начал изучать с ним еврейское учение, и увидел, что учение это по душе тому. Спросил царский сын пойпса: “Зачем ты вводишь весь мир в заблуждение?” Тот ответил, что понеже так провел он большую часть своих лет, то и всю жизнь свою должен будет прожить так же. Сказал ему царский сын: “Дай мне совет, как обратиться в еврейство, ибо желаю я быть евреем, ты же знаешь, что отец мой и двух часов не может удержаться, чтобы не видеть меня”. Сказал ему пойпс: “Поговори с отцом твоим [и скажи ему]: – Зачем ты просил, чтобы был у тебя сын? Затем, чтобы знать, кто примет после тебя царство. Ты уже старик, я же молод годами, а еще не был нигде из уделов царства твоего и очень желал бы поехать посмотреть на уделы твои и поговорить с вельможами твоими. Конечно, известно мне, что мы и двух часов не можем провести без того, чтобы не видеть друг друга, а посему должны мы постепенно приучить себя не видеться сроком даже вплоть до месяца, тогда я смогу поехать посмотреть страну и вельмож”. И сказал царский сын так отцу своему. И понравилось это царю, и стали они приучать себя не видеться [подолгу], пока не привыкли и смогли держать себя в руках, даже не видя друг друга в течение месяца. Тогда поехал царский сын по стране, чтобы увидеть ее. Прибыв же на границу, сказал царский сын вознице, чтобы возвращался домой [один], ибо ему потребно задержаться здесь надолго. Возница вернулся в стольный град, он же поехал в другую страну и перешел в еврейство, деньги же на прожитие были у него, ибо взял с собой из дома. И пребывал в некоем городе в другой стране, и не хотел открывать, кто он. И сидел в бейт мидраше, и учился несколько лет. В свой срок он скончался, и испустил дух, и пришел в высший мир, и были там из правых и из левых[237]. Конечно, кто сможет сказать [дурное] слово о святой душе, принесшей себя в жертву ради народа Израиля? Но нашелся один обвинитель, сказавший: “Разве не сосал он грудь иноплеменницы два года? Потому должен он сойти в мир дольний, дабы еще два года сосать грудь израильтянки”». И сказал Бешт, благословенной памяти, той женщине: «Ты ведь плакала, что нет у тебя детей, я же обещал тебе сына, так не радостно ли тебе, что ты два года кормила грудью святую душу?» Все сие я слышал со слов святого рабби Хаима из Косова, да будет благословенна память праведника.

(Маасийот ве-сихот цадиким, 18)

Однажды поехал святой Бешт в один город и увидел [там] женщину, ходившую по домам с ребенком на руках. Попросил он женщину отдать ему мальчика, чтобы он растил его и занимался с ним. Однако женщина и слышать не хотела о том, ибо сын ее – мальчик великого ума, и душа ее повязана с его душой, и пусть она и обивает пороги, а мальчика не оставит. Пошел Бешт, да будет благословенна память праведника, на двор, где останавливались на ночь проезжие люди, и попросил хозяина постоялого двора поговорить с той женщиной по душам и дать ей несколько злотых, только чтобы отдала ему ребенка, дабы он вырастил его на коленях своих. Когда женщина пришла на постоялый двор, хозяин поговорил с ней по душам. Но бесполезны были уговоры его. Увидев, что слова его не помогают, взял хозяин постоялого двора ту женщину с ребенком, и вытолкал ее вон, и не желал пустить ее на ночь. Дождь же, и снег, и холод [на улице] были ужасны. Передумала женщина и решила, что отдаст ребенка Бешту, хозяин же постоялого двора пустил ее в дом и дал ей утолить голод и жажду. И было наутро: пошла она к Бешту, да будет благословенна память праведника, и отдала ему ребенка, а Бешт вознаградил ее сполна, и пошла она своей дорогой. Бешт же, да будет благословенна память праведника, стал растить ребенка, и ребенок рос и рос, пока не пошла о нем слава, как о великом илуе*, и все именитые и облеченные властью люди стали стремиться породниться с ним, а Бешт, да будет благословенна память праведника, не соглашался. И стали именитые люди думать, что Бешт ищет какого-нибудь гвира, превосходящего их достоинствами. Однажды взял Бешт одного из прислужников своих и дал ему запечатанное письмо к одному человеку в некоем городе, чтобы прислужник поехал к нему, и если захочет сей человек породниться с ним, то пусть напишет условия брачного договора* и – в добрый час. Прислужник поехал по велению учителя своего, и прибыл в то место, и стал искать человека, о котором говорил ему Бешт, и не знали тамошние жители, кто это. Пошел к известному гвиру, одному из хасидов учителя своего Бешта. Гвир принял его с превеликим почетом, как подобает принимать слугу Царя царей – учителя нашего Бешта, да будет благословенна память праведника, и дал в его честь обед, и собрались там все люди из хасидов Бешта, дабы оказать честь учителю своему. Прислужник же показал им запечатанное письмо и рассказал, чего желает учитель. Гвир собрал всех своих домочадцев, и стали они дознаваться, кто бы это мог быть. Пока один из слуг не сказал, что хорошо знает того [человека], и что тот нищий бедняк, торговец луком, и что живет он за городом в маленькой избушке. Прислужник пожелал пойти к нему. Гвир же сказал ему, чтобы не утруждался, ибо тот несомненно скоро будет здесь, так как каждый день он приходит со своим мешком продавать лук, и так и было. И когда он пришел туда, сказал ему прислужник: «Тебя зовут так-то и так-то». Сказал ему: «Так». Сказал ему прислужник: «Письмо запечатанное привез я тебе от Бешта». Тот взял письмо в руки, а прочесть [его] не умел. Гвир же со всеми людьми, сидевшими там, хотел знать, в сем суть письма. Сказал гвир тому человеку: «Ежели хочешь, дай мне письмо, и мы прочтем его при тебе и скажем тебе все, что написано в нем». Дал ему письмо, и вот что оно гласило: «Приветствую и желаю всего лучшего и проч. Поелику стало известно мне, что есть у тебя взрослая дочь на выданье, при мне же тоже есть один мальчик, который вырос у меня, и отрок сей мягок, и добр, и известен знанием Торы, и ежели пожелаешь, то обручим сию пару, и стану я тебе кумом, а если нет у тебя денег на свадьбу – я дам. И если нет у тебя денег на [свадебный] наряд – я дам. И ежели нет у тебя денег на приданое – я дам. И может, не хватает тебе на пропитание – я стану давать тебе сколько-то злотых и буду содержать тебя. Се мое слово, Исраэль Бешт». И было: прочитав ему сие, спросили его: «Что скажешь на это?» Сказал им: «Откуда что берется? Отчего бы мне не согласиться на это, ведь у меня полон дом взрослых дочерей, которым обуться не во что, а теперь все мои нужды Бешт возьмет на себя». Прислужник же в добрый час договорился с ним об условиях и поехал своей дорогой. И Бешт, благословенной памяти, устроил свадьбу, как обещал, соблюдя всякую малость. Именитые же люди, прослышав про то, поражались, и, хоть и знали они, что [как бы ни был] Бешт неискушен в путях своих, он, несомненно, знает, что делает, все же набрались они храбрости и попросили Бешта поведать им, что он сделал и что подразумевал. Ведь именитейшие люди хотели породниться с ним, а он связался с безродной деревенщиной. Поведал им Бешт, кто сей отрок, сказав, что жена, которую он взял ему, – нить, связующая его с уделом, что был у него в первом его перерождении, посему-то и не желал он разъединять сопряженных, упаси Господь. И рассказал им, что однажды был один император (наподобие тех императоров, что раньше были в Польше, или принцев и графов ныне) и был у него сын, весьма спорый в учении, и в мудрости евреев тоже, ибо все время дружил он с сыном еврея-гвира который жительствовал неподалеку от императора, и все время слушал уроки Торы, которые сын гвира брал у меламеда, пока и сам сын императора (душа сего жениха) не выучился на пару с сыном гвира и настолько преуспел в учении, что явилось у него великое желание перейти в еврейство. И дал ему меламед добрый совет – получить у отца своего, императора, разрешение отправиться в поездку по провинциям, дабы проверить, что там делается, потом же поедет он к известному праведнику, которого назвал ему меламед, и там обратится в еврейство. И тот праведник воспитывал его, пока тот весьма не возвысился и не прославился как мудрец и столп учения. Однажды прибыл в город, где воспитывался царский сын, великий князь, властитель той страны, и горожане оказали ему, как то подобает, великие почести. И князь взошел на великолепный помост, дабы произнести речь, и весь народ толпился на площади от края до края, также и тот праведник, царский сын, пришел туда из почтения к царству. И понятно, всяк во все глаза смотрел на великолепие, коим загодя украсили то место. Царский же сын, зане был царского происхождения и великим мудрецом, одаренным мудростью, то смотрел с великим вниманием на одну вещь, установленную там. Вещь же сия поистине была велеискусным и чудесным творением в глазах всех мудрецов и знатоков, понимающих в мастерстве и чудесном этом искусстве, кое недоступно было разумению профана, но лишь человека ученого и искушенного во всех науках, как люди, воспитанные при царском дворе. Тот же князь, заметив, что отрок сей вглядывается и рассматривает только ту чудесную вещь, не сводя с нее глаз, заключил, что он из великих мира сего и из владетелей страны, и велел, чтобы отрок предстал перед ним на следующий день. Отрок испугался весьма, предполагая, что отец его, несомненно, сообщил всем князьям и владетелям страны, что пропал у него сын. Теперь же откроется дело, и, не дай Бог, будет он вынужден отступиться от веры еврейской. Стал раздумывать, что он может сделать, и решил, что утро вечера мудренее. Наутро пошел отрок к князю. Спросил его князь: «Сын мой, скажи мне, кто ты, и ни в чем не обманывай меня и ничего не бойся». Решился отрок и рассказал ему всю правду. Сказал ему вельможа: «Может быть, ты пожелаешь породниться со мной, женись на дочери моей невинной, и станет она тебе женой?» Сказал ему отрок: «Однако я ведь еврей, а она нееврейка». Сказал ему вельможа: «Я тоже еврей, как и ты, из принужденных[238], и дочь моя вернется к еврейству и выйдет за тебя замуж по закону Моше и Израиля». Сказал ему отрок: «Ежели так, то я готов, но только при условии, что дочь твоя согласится на все, что я укажу ей», – ибо он был юноша, продвинутый в учении, взошедший на [высокую] ступень и сведущий в каббале. А иногда бывало, что душа его возносилась[239] [на Небеса]. (А, как известно от Бешта, да будет благословенна память праведника, когда случалось, что [Божественная] душа его возносилась на Небеса, телесная душа покидала его, и он лишался сознания, как это происходит у тех, кто падает в обморок.) И иногда, когда он будет оставлять телесную оболочку, чтобы она [жена] не будила его и ничего не боялась. И согласилась она, а князь поехал своей дорогой и прислал ему свою дочь, и та вышла за отрока замуж по закону Моше и Израиля, но никто о том не ведал. И жили они вместе в мире и покое. Однажды случилось с царским сыном, то есть с сим отроком, что душа его вознеслась [на Небеса и оставалась там] дольше, чем обычно, так что жена его перепугалась. Однако врачи сочли, что он жив (хотя врачи и не знали, что это – вознесение души). И после того, как силы вернулись к нему, душа возвратилась в тело и он обрел обычную крепость, как прочие люди, спросила его жена, отчего он оставался там дольше, чем принято у него. Сказал ей, что желал достичь Высшего чертога, что в Райском саду, но не оставили его [там], ибо не в святости был он зачат и родился от неевреев. И только если согласится он умереть и переродиться еще раз, так что будет зачат женщиной-израильтянкой и зачатие его произойдет в святости, тогда сможет достичь и того чертога. И сказал, что он согласен на это, но только должен испросить согласие у жены своей. И вот теперь я спрашиваю, возлюбленная супруга моя, согласна ли ты на это? Сказала ему: «Соглашусь на это, только если и я умру вместе с тобой и воплощусь второй раз и только если и во втором воплощении ты возьмешь меня в жены, тогда соглашусь, если ты пообещаешь мне это». И пообещал он ей, и умерли оба, и переродились они еще раз. Царский сын переродился и был зачат той проезжей женщиной, о которой говорилось в начале рассказа, а княжеская дочь переродилась в семье бедняка, упомянутого нами торговца луком. «А ежели они пара со времени первого перерождения, то как же мне, упаси Бог, разделить сопряженных? Посему и должен был я приложить все силы свои, дабы воспитать царского сына и женить его на жене и супруге его с прошлого перерождения». Сие поведал им Бешт, да будет благословенна память праведника. И отныне не удивляйтесь сему.

(Дварим аревим, раздел 1, лист 4, рассказ 7)

Однажды должны были призывать дождь[240], потому как благословенные дожди перестали идти с небес, и [люди] пришли к Бешту. И он сказал просителям, что за великие грехи наши затворились врата молитвы, однако об одном средстве он может сказать им, мол, если некие уважаемые люди поедут в одно место и разыщут там человека, которого зовут так-то и так-то, и если сумеют упросить его молить Господа благословенного, дабы разрешил пролиться дождю на землю, то пойдут дожди. Поехали туда, полагая в душе, что если Бешт послал [их] к кому-то, то, уж конечно, человек сей – известный праведник. Однако когда приехали они в тот город и стали спрашивать о таком человеке и разговоре его, сказали местные: «Нет здесь святого человека, которого звали бы так-то и так-то, но имеется один пьяница, которого зовут так, как человека, о котором вы спрашиваете, и живет он в дровяном сарае у такого-то хозяина». Пошли к хозяину, и расспросили о том пьянице, и рассказали ему, зачем приехали. Хозяин посмеялся над ними и сказал им: «Чего вы хотите от этого пьяницы, который с утра до вечера только и смотрит в стакан, а поутру, только забрезжит свет, когда еще и различить ничего нельзя, облачается в талит и тфилин и немного молится, дойдя же до Ѓоду[241], разоблачается и снимает с себя царское одеяние, то есть талит и тфилин, и начинает заливать в себя водку немерено, пока не становится пьян, как сапожник, тогда падает на койку и, недвижимый как камень, валяется там до утра. И такое у него обыкновение изо дня в день. Если же, несмотря на все это, пожелаете говорить с ним, то приходите в час, когда он еще не приник к стакану». Пошли к тому и застали его за словами молитвы, что предшествуют Году, и молился он с великим рвением, когда же он снял тфилин и собирался заглянуть в свой графин и выпить водки, они [сказали, что] не дадут ему пить, пока не обещает им, что Господь даст пролиться на землю благословенному дождю. И после долгих уговоров сказал тот, как если бы говорил сам с собой: «Властелин вселенной, народ твой, Израиль, нуждается в дожде, открой же добрую сокровищницу Твою и дай им благословенный дождь по потребности их, чтобы больше не было у них нужды». И снова обратился к водке по обыкновению своему. Небо же сделалось хмурым от туч, и капли дождя застучали по земле.

Просили Бешта, чтобы сказал им, и узнали они, что бы это значило и за какие заслуги столь велика сила того [пьяницы]. И рассказал им, что тот человек в первом своем воплощении был совершенным праведником, и не было на нем ни единого греха, который бы требовал в искупление жертвы всесожжения, и только легкое прегрешение было на нем, ибо порой он молился до стиха Ѓоду, не облачившись в талит и тфилин, и вынесли ему приговор явиться в этот мир снова, дабы исправить то, что испортил. Он же горько плакал, ибо опасался, как бы, не дай Бог, не испортить больше того, что ему предстоит исправить, и постановили о нем, что каждое утро он, облаченный в талит и тфилин, станет молиться с совершенным устремлением до Году, а после уж не будет отрываться от чарки, дабы не извратить пути свои в течение всего дня и ночи, и, естественно, он первое свое прегрешение полностью искупил и оказался совершенным праведником с головы до пят. И относится к нему сказанное в Писании: «Желание боящихся Его исполняет Он» (Теѓилим, 145:19).

Нечто подобное слышал я в другом изложении: что почтил его Господь сим даром, чтобы не ходили к Нему вечно с просьбами, ибо в его [пьяницы] силах было отменить любой суровый приговор.

(Тиферет Шломо, лист 59; Дварим аревим, раздел 1, лист 11, рассказ 30)

История, случившаяся в городе Меджибоже, в котором жил Бешт, да будет благословенна память праведника, и был там один богобоязненный мудрец, что не отрывался от учения ни днем, ни ночью. И сей мудрец был большой бедняк, так что почти что не было у него еды даже на одну трапезу, и довольствовался тем, что было у него, тем, что кто-нибудь, пожалев его, иногда подавал ему как милостыню, и с этого было пропитание его и домочадцев его. Жена его также была богобоязненна и не огорчала мужа своего, дабы не отвлекать его от изучения Торы, и довольствовалась тем, что посылал ей Господь благословенный в великой милости Своей. Со временем вырастили они сыновей, и дочери их стали взрослыми, тогда предстала перед ним скромная жена его и сказала ему: «Истинно, что упование наше на Господа и на великое милосердие Его, но что нам делать с сыновьями и дочерями нашими, ибо достигли они того возраста, когда надобно женить их, а у нас нет ни денег, ни того, что стоило бы денег. Что ты мне скажешь на это?» Сказал ей муж ее: «Что же я сделаю, если не послал нам еще Господь помощи от святости своей?» И вот, жена его, праведница – вера праведников была у нее, и верила она в праведника из праведников, что был в их городе, – в святого Бешта, да будет благословенна память праведника. Ибо тогда уже открылся Бешт, благословенной памяти, в чудесных своих деяниях, кои творил он, и многие спаслись по молитве его: «…и что исполнить решит, то сбудется…»[242]. И сказала мужу: «Муж мой, выслушай меня, хоть поистине не привык склонять голову перед ближними, тем не менее посмотри и увидишь, сколь много вместе с ним людей праведных, и многие спаслись по молитвам его, что он решит, то сбывается, может, и ты спасешься, ежели склонишься перед ним, пойди же к нему, и пусть помолится за нас, а что велит тебе, то ты и делай».

И пошел тот человек к Бешту, благословенной памяти, и рассказал ему все, что было на сердце у него. Тогда ответил ему Бешт, [сказав], чтобы ехал в город Кузмир, а там разыскал бы одного ремесленника. И сказал ему имя того, и имя отца его, и какое ремесло у него, и все до мелочей открыл ему о том [ремесленнике], ибо в нем обретет он покой для несчастной своей души. Тотчас же принял тот человек на себя тяготы и превратности дороги, как велел ему человек Божий. И пошел пешком из города в город, из села в село, пока не добрался до города Кузмира, да обустроит его Всевышний, амен.

И вот, человек бедный и неимущий, прибывая в город, где нет у него знакомых, первым делом идет в бейт мидраш, дабы посидеть там в покое после трудной дороги и найти отдых от превратностей пути. Так сделал и тот человек. И пришел в большой бейт мидраш, полный людей, и стал спрашивать о человеке, про которого говорил ему Бешт. Отвечали ему все, а не только [кто-нибудь] один, что нет такого здесь, и что не ведомо им, чтобы во всем городе был человек, как тот, и что имя того человека им не знакомо, – не знали такого. И тяжело вздохнул сей человек, вспомнив тяжкие труды свои в дороге длиной в шестьдесят верст, пройденной им пешком, дабы разыскать того человека, и не найдя его. И пошел в другой большой бейт мидраш, и там тоже стал спрашивать о том человеке, и назвал имя того, и имя отца его, и ремесло его, и другие признаки, что указал ему Бешт, благословенной памяти, но ни от кого не получил ответа. Пока не стало известно об этом всем жителям города. И тогда пришли к нему старики и сказали ему: «Что это ты расспрашиваешь о злодее, который уже больше шестидесяти лет как умер и покинул сей мир?» И рассказали ему об обыкновениях того человека, который не пропустил ни единого греха, чтобы не совершить его, упаси нас Господь, и занимался делами такими премерзкими, что и слышать о них невозможно. Мудрец же, однако, не открыл им того, что было у него на сердце, и пошел к другим старикам, но и те говорили дурное о человеке, про которого он спрашивал, – что был тот небывалым злодеем, спаси Господь. И пустился мудрец в путь, и отправился домой в удручении и без надежды на спасение, но в упадке сил от дальней дороги и печалей, кои он претерпел, и вернулся домой, в город, где пребывал Бешт, да будет благословенна память праведника. И, войдя в город, немедля пошел к Бешту, благословенной памяти, дабы узнать причины этого путешествия. И было: представ перед Бештом, благословенной памяти, рассказал тому, что прибыл в город, куда тот послал его, и что был там и человек, имя которого и имя отца его были как те имена, что Бешт назвал ему, однако вот уже лет шестьдесят, как тот умер и покинул сей мир, а был он величайшим злодеем. И рассказал ему, как отмежевывались жители того города от злодеяний того человека, ибо не пропустил тот ни единого греха, и т. д.

Тогда ответил ему Бешт: «Ты мудрец и несомненно полной верой веришь в перерождение душ, о коем говорили учителя наши, благословенной памяти. Так знай же, что шестьдесят лет назад в [предыдущем] воплощении ты и был тем злодеем, который ни единого греха в мире не оставил [непознанным]. И в этом воплощении ты явился исправить то, что испортил в мире этом шестьдесят лет назад. А теперь будешь ли ты [еще] стремиться к людским удовольствиям и наслаждениям?» И было: услышав слова Бешта, содрогнулся тот человек и стал просить Бешта назначить ему покаяние за все грехи и порчу его, упаси нас Господь. И прилепился душой к Торе и молитве, и продолжил учить Тору в бедности, беспрестанно и с великим усердием, и стал учеником Бешта, благословенной памяти. Из этой истории каждый может понять, что не следует сетовать на горькую свою судьбу, но крепиться и молиться Богу благословенному и уповать на Него, ибо Он спасает и посылает помощь от святости Своей нам и всему Израилю, амен.

(Кеѓаль хасидим, лист 6б)

Когда собрались все праведники поколения на йорцайт* в Ропшице[243], а среди них и гаон рабби Шалом из Каменки, благословенной памяти, явилась перед ними одна женщина, горько, с подвываниями рыдая, потому как дала она восемьсот рейнишей[244] одному человеку из знакомцев ее, дабы поехал он по деревням закупать лен для их совместного дела, и вот уже три дня прошло, а от него ничего не слышно. И вот, стало ей известно от верных людей, что он умер в дороге. И так, не умолкая, изливала сия женщина перед праведниками горе свое, и все праведники, что сидели там, ободряли ее и пытались вселить в ее сердце уверенность в том, что не произойдет для нее от сего никакого убытка и вскорости обретет она свои деньги. Поднялся на ноги цадик из Каменки и сказал: «Все эти обещания – пустое, и затворились врата надежды, ибо кто знает, чья душа переселилась в этого человека, коему случилось получить деньги у сей женщины, что дала их ему в долг. Прислушайтесь, господа, к словам моим, и страшную повесть расскажу я вам со слов святого Бешта, да охранят его заслуги нас и весь Израиль, амен.

В городе Рейше был один человек, великий знаток Торы и выдающийся гвир, знатный родом и осененный всяческой славой, и вот: во все свои дни выслушивал он славословия Бешту, да будет благословенна память праведника, но никогда не ступала нога его на порог приверженцев Бешта. Когда же открылся слух его звонким звукам рассказов о чудесах, что творил Бешт, и знамениях, [явленных им] в четырех концах земли, положил себе отправиться в обитель того святого, дабы увидеть облик его и насытить зрение сиянием святого его лица. И запряг лошадь, и отправился в путь, как принято у гвиров, [и ехал,] пока не прибыл в город Меджибож, к дому святого Бешта. И приветствовал его Бешт. И, поговорив с ним несколько минут, отверз гвир из Рейши десницу щедрости своей, дабы дать Бешту денег в пожертвование. И спросил его Бешт: “Что ты просишь и чего не хватает тебе?” Радостно отвечал гвир: “Благодарение Всевышнему, я великий гвир, и золота у меня без счета. Кроме того, даровал мне Господь сынов ученых и сведущих в Торе, сынов-раввинов и зятьев-раввинов, и в доме моем все счастливы и благословенны и пребывают в мире и благополучии телесном и духовном, и время приплясывает и восклицает при виде моего преуспеяния, так о чем же еще мне просить, возопив к Царю?” (А любому цадику весьма приятно получить такое пожертвование, ибо, будучи подносимо в святости человеку Божьему, оно никогда не бывает смешано с горестями.) И продолжал спрашивать его Бешт: “Для чего же ты прибыл сюда?” И отвечал ему гвир: “Только чтобы увидеть лицо святого человека Божьего и возвеселиться при виде лица его”. И сказал Бешт: “Коли так, выходит, что ты приехал сюда только для того, чтобы узнать меня? Но уж если ты проделал столь большой путь, то посмотри хорошенько мне в лицо, я же расскажу тебе историю. Но вслушивайся и внемли словам моим, и позволь глазам своим видеть лицо мое, а сердцу – постигать мои речи.

В одном городе было два гвира, и у каждого из них был сын, и были они ровесники и равны в достоинствах своих, и, будучи соседями, великую и взаимную любовь взрастили они в душе своей. И все свое отрочество и юность учились они в хедере у одного учителя и неизбывной любовью любили друг друга. Когда же выросли и оказались повязаны узами брака, один уехал на сотню верст в одну сторону, другой – на сотню верст в противоположную. И так как разлука была тяжела им, то год или два не иссякал поток посланий между ними. Спустя какое-то время одного из них затянула трясина забот, и он перестал писать письма столь часто. И друга его также тяготили торговые заботы. Стали они обмениваться посланиями раз в месяц, потом раз в два месяца. Потом раз в полгода. И мало-помалу позабылась их любовь, и перестали они писать друг другу. Однако оба они стали известными гвирами, и молва о друге доходила до каждого из них издалека. С течением времени угас светильник преуспеяния одного из них, и время обратило жизнь его в испытание, все имущество и достояние проел он в напастях и стал беден и нищ. И вспомнил, что есть душа, любящая его пуще брата, и это – великий гвир, так что в сердце уповал он, что тот обрадуется ему и вернет его дням былую славу. И, позаимствовав приличную одежду и денег на дорожные расходы, прибыл после всех трудностей и тягот пути в город, куда стремился. Когда же пришел он к другу-товарищу своему, тот встрепенулся и весь задрожал от радости, кинулся навстречу ему, повел его в дом и устроил пир, как пиры царя Шломо[245], и веселился с ним душою весьма. (И, говоря это, сказал Бешт гвиру: “Ты только следи за моим лицом”.) И за субботней трапезой со всеми домочадцами гвира, поражавшимися старой любви друзей, спросил его гвир о положении и состоянии его, и тот шепнул в ответ украдкой: “Даже одежда сия и та не моя”. Гвир же немедля велел эконому счесть, сколько стоит все его имущество. И как стал известен ему точный и верный расчет, отдал бедному другу половину своего состояния, и осыпал его своими милостями, и пожелал ему удачи и благосостояния, богатства и благоволения [свыше]. (И, произнеся это, Бешт подстегнул гвира, дабы тот слушал со вниманием, и сказал: “Смотри мне в лицо”.) И возвратился друг его домой, и ветер преуспевания подхватил его. И сколотил большой капитал, и возвысился пуще прежнего. Но почти сразу после отъезда сего бедняка из дома гвира, друга его, закончилось преуспеяние того, и он стал скатываться все ниже и ниже. И когда стало ему невмоготу от страданий, отправился он также к другу своему, который разбогател от щедрот его, получив половину его имущества и достояния, и, испытав неимоверные тяготы, добрался до города, в коем жительствовал друг его, и сказал тому: “Я друг твой, такой-то, сын такого-то, приехал к тебе”. Услышав сие, скривился гвир и сказал: “Что общего между мной и этим нищим? Чтобы такой человек вошел в мой дом?” И не допустили того в его покои. И горько заплакал бедняк. И излил свою горечь пред Властелином мира, Творцом и Управителем всех сущих тварей. И отозвался на вопль его Господь благословенный, и послал ему вскорости помощь от святости Его. И возвысился он более прежнего. Друг же его, ожесточивший лицо свое, так что даже и приветствовать не хотел его, низвергся с небес и во всем доме своем не мог найти и гроша, дабы утолить голод свой даже пищей одной трапезы. И в дерзости своей поспешил вторично поехать к другу своему просить у того помощи. Только он приехал к другу и постучал во врата его щедрости, тот тотчас же [принял его и] сделал ничуть не меньше, чем в первый раз. И разделил пополам имущество свое, как в первый раз, и поделился с ним в равных частях, никого [из них] не предпочтя и не обделив. Однако перед тем, как дать тому деньги, сказал ему: “На сей раз я даю тебе не подарок, но ссуду, ты же выдашь мне долговой вексель, заверенный в их коллегиях[246], так что он будет полностью действителен, и ты оплатишь его, когда Господь поможет тебе, ибо сердце мое преисполнено страхом, как бы ты не поступил, не дай Бог, как в первый раз, когда я отдал тебе половину своего состояния: я помог тебе и поддержал тебя, и многих дней не прошло, как мне пришлось самому бороться с напастями времени, когда же я пришел к тебе, ты прогнал меня”. И тот выдал ему долговой вексель, заверенный и действительный, на половину капитала, которую он передал тому. И так поднялся на вершину успеха, как и в первый раз, помогший же оступился, и низвергся со ступени своей, и оскудел чрезвычайно, так что захлестнули его воды смятения. И сказал: “На сей раз я скоро разрешу свои трудности – благодаря деньгам, что должен мне мой друг”. И поспешил поехать к нему, в руках же у него были долговые расписки, собственноручно другом его подписанные. Однако друг его не изменился внутренне, и что было тогда, то случилось и теперь, и прогнал его от пределов своих. И пожелал несчастный бедняк посетить там, в городе того, дворец правосудия, с векселями, что были у него. И вот, судьи там страшились за жизнь свою, опасаясь того гвира, ибо свиреп был сей муж и один из главных денежных мешков города. И на сей раз вернулся он от того не солоно хлебавши, и боле уже дела его не поправились. Со временем отошел бедняк в мир иной, также и другой – богач, и вынесен был богатому приговор, чтобы помещена была душа его в чашу пращи[247] и низвергнута в бездны ада и преисподней. А душе бедняка присудили светить ярким светочем в высшем Райском саду, вместе с душами прочих праведников. И отказался бедняк принять сей наимилостивейший приговор, сказав: “Как же смогу я наслаждаться наградой своей в Райском саду, зная, что из-за меня наказан друг мой муками ада”. А посему сам вынес себе приговор в Высшем суде: чтобы снова прийти им обоим в сей мир, где он будет беден, а друг его богат, и задолженное ему вернет он себе из тех грошей, которые получит от друга своего, побираясь и приходя к тому время от времени. И приговор сей вызвал великое возмущение в Небесном собрании. Но перевоплотились оба они снова, и родился один сыном неимущего бедняка, а другой – сыном именитого и богатого гвира, один в одной стране, другой – в другой. Со временем пошел бедняк побираться, странствуя из города в город, из села в село, пока не пришел в город, в котором жил друг его в новом перерождении, и был он известный и знаменитый гвир, однако сжата была рука его, и не давал он милостыни бедным братьям своим, и всему городу было ведомо, что сей гвир и гроша не подаст бедному. И бедняки уже не ходили к его хоромам. Когда же сей бедный пришел в тот город, то не на что было ему купить даже буханку хлеба, и осмелился он пойти к тому гвиру. И сказал: “Нарушаю я правила, ибо крайне голоден, еще чуть-чуть, и отлетит душа моя, ежели не выделишь мне грош или два гроша, чтобы я взял себе хлеба”. И отругал его гвир. Бедняк же жесткими словами отвечал тому. Тогда гвир подскочил к нему и ударил с одной руки справа, с другой – слева, и замертво упал бедняк на пороге дома гвира. (И, говоря это, Бешт подстегивал внимание гвира, сказывая: “Смотри на меня, слушай и внимай моим словам”.) И вот, как это обычно у гвиров, никто ни в чем не обвинил его. А бедняк был из другой страны, калика перехожий, и не было у него ни родственника, ни заступника, кто бы мог привлечь к ответу за кровь его. И скоро забрали мертвого бедняка в покойницкую, завернули в саван и похоронили с помощью гвира. А теперь ты внимательно выслушал меня, и нет у тебя нехватки ни в единой малости”.

И было, когда завершил Бешт святые свои речи, упал гвир ничком и возопил во весь голос: “О горе мне! Я тот самый человек, ибо до того, как я приехал сюда, пришел ко мне бедняк, и постучал в мою дверь, и я вышвырнул его вон, и упал он замертво на пороге дома моего, ныне же и все прочее молнией проникло в сердце мое, и знаю я, что зло причинил себе и в прошлой жизни, и в этом перерождении”. И возопил он громко и горько. И спросил он Бешта, затворились ли врата надежды [для него] и возможно ли еще искупление прегрешений его. И отвечал ему: “Ежели разыщешь сыновей того бедняка и добьешься от них прощения, то надежда есть еще, а иначе – исторгнут будешь из могилы своей, как пагубное семя, и сойдешь в преисподню с худшими мира сего, ибо проклят ты пуще всех: душу ты загубил свою и погубил друга, который ради тебя снова сошел в сей мир, дабы отвратить тебя от дурных твоих путей и не дать тебе низвергнуться в бездну. Ты же знай, что есть Господь-судия на земле”.

Теперь же, господа и учителя мои, – завершил гаон из Каменки, – знайте и разумейте, что сей страшный случай – не пустое. И кто знает, в какой жизни женщина сия задолжала тому человеку, так что был он послан в сей мир, только чтобы вернуть свое и тотчас испустить дух».

(Кеѓаль хасидим, лист 19б)

Однажды в канун святой субботы, после утренней молитвы, Бешт, да будет благословенна память праведника, сказал двум своим ученикам: святому рабби Давиду Лейкесу и святому рабби Давиду из Миколаева, да будет благословенна память праведника: «Поторапливайтесь и собирайтесь в путь». И спросили его, придется ли им справить субботу в дороге, и сказал им: «Именно так». И взяли они с собой субботние одеяния, а он не сказал им, в какое место поедут и по какому делу, они же не спрашивали его, ибо так он обычно вел себя со святыми своими учениками, которые безмерно доверяли ему и понимали, что раз он не сказал им, значит, и сами узнают, по какому делу и куда ехать. И, как обычно, в святости их ужалась пред ними дорога[248]. И проехали они великое расстояние, и лошади их шли и не останавливались отдохнуть, пока не приехали в один город и не встали там возле одного дома. Тогда поняли они, что должны остаться на субботу в этом городе и в этом доме. И вошли внутрь дома, и увидели там благообразного старика, готового идти в синагогу на молитву. И поняли, что тот – городской раввин, он же приветствовал их. И понял по облику их, что они – большие люди. И спросил их, откуда они. И сказали ему: «Из города Меджибожа». И спросил их, в какой стране находится город Меджибож, ибо он никогда не слышал про город Меджибож, столь далеко от Меджибожа находился тот город. И сказали ему, в какой стране он. И спросил их, в какой день они выехали из Меджибожа. И сказали ему, что в тот же день выехали оттуда. И крайне чудно показалось сие тому. И попросили его подождать их, пока они сходят в микву. И обещал им, что подождет. И пошли они в микву, раввин же читал у себя дома Шир ѓа-ширим[249]. Тем временем пришел в дом раввина синагогальный служка и сказал ему, что много народу собралось и ожидает его, и крайне странным кажется им, что раввин не пришел в синагогу в обычное для него время в канун святой субботы, и еще спросил его, отчего он читает Шир ѓа-ширим у себя дома, ведь обычно в канун субботы он читает Шир ѓа-ширим в синагоге. И сказал ему раввин: «Вот, приехали ко мне два почтенных человека провести со мной субботу и просили меня подождать, пока они не вернутся из миквы. Тем временем гости пришли из миквы и пошли вместе с раввином в синагогу. А у святого учителя рабби Давида из Миколаева было заведено молиться перед ковчегом во всяком месте, где он оказывался, и тут поступил он так же. И встал на молитву перед ковчегом, не испрашивая ни у кого соизволения, и еще прочел 107-й псалом, Году, и Патах Элияѓу, и Ядид нефеш[250], как научился у святого своего учителя Бешта. И показалось это чудным и странным раввину и обществу, ибо никогда они не слышали о таком обычае и ни в какой книге не видели такого, то есть чтобы все сие читалось в канун святой субботы перед молитвой минха. И хотя и была у них на сердце досада на святого рабби Давида и сильно негодовали они из-за того, что он встал перед ковчегом без их соизволения и из-за всего прочтенного им не по их обычаю, тем не менее благодаря сладости святых речей, что выходили из святых уст его, пришелся он по сердцу всему обществу. После молитвы стали спрашивать собравшиеся раввина, кто сии люди. И рассказал им, что они из города Меджибожа. И сказали все, что отроду не слышали о городе Меджибоже. Когда же рассказал им раввин, что они сказали ему, что только сегодня выехали из Меджибожа, то все поразились еще больше, ибо понимали: большое расстояние отделяет то место от Меджибожа и невозможно проделать столь длинный путь за один день. Когда же вернулись они с раввином к нему домой, тот сел в отдельной комнате учить там Тору, они же простились с ним. И услышали домочадцы раввина, как один из них спрашивает другого, чем занимается теперь святой наш учитель у себя дома, другой же отвечает ему. И так было несколько раз. Затем вошел раввин в комнату, где были гости, и они произнесли кидуш и приступили к субботней трапезе, и раввин говорил слова Торы за столом. Тогда также и раввин услышал, как один из них несколько раз за время трапезы спрашивал другого, чем занимается теперь святой наш учитель, а тот отвечал ему. И показалось это весьма странным раввину и домочадцам его. Наутро снова встал святой учитель рабби Давид из Миколаева перед ковчегом, и всем, кто слышал святые речи его, они показались слаще меда в устах. И за утренней трапезой снова слышали раввин и домочадцы его, как они спрашивали друг друга, чем занимается теперь наш учитель. Так было и за третьей трапезой. И вот, после вечерней молитвы и гавдалы, произнесенной над бокалом с вином, стали они собираться в путь и сказали раввину, что хотели бы проститься с ним, ибо желают ехать в Меджибож. И просил их раввин, чтобы остались у него переночевать или, по меньшей мере, разделили бы с ним трапезу проводов царицы. И сказали ему, что, если будет на то Божья воля, поспеют они на трапезу проводов царицы к учителю своему Бешту. И вот, весьма поразился раввин всему виденному и слышанному от них за субботу, также и они рассказали ему о величии их святого учителя. И на исходе святой субботы, когда они сказали ему, что поспеют к учителю своему на трапезу проводов царицы, сказал им раввин: «Не смогу я поверить в это, разве только поеду вместе с вами и увижу своими глазами». И они согласились на это, ибо поняли, что ради сего и приезжали туда, ибо по их разумению помимо сего ничего там не совершили. И стали торопить раввина. Сказал им: «Должен я испросить разрешения у благодетеля города», – ибо таков был там обычай. И пошел, и получил дозволение у благодетеля. Затем сказал им обождать немного, пока он не поест за трапезой проводов царицы, ибо так у него заведено: не выезжать [из дома], даже недалеко, прежде трапезы проводов царицы. И подождали, пока он откушает, а потом поехали вместе, и ужалась пред ними дорога, как обычно бывало в святости их. И сказал им раввин, что не в силах вынести такую езду, ибо не привык к такому и очень тяжело ему. Тогда они навели на него сон, и он спал, пока они не приехали в Меджибож. Тогда разбудили его и сказали ему, что прибыли в Меджибож, с Божьей помощью. Войдя же в дом Бешта, совершил тот раввин омовение рук, и Бешт приветствовал его. Бешт же сидел о тот час с учениками своими за трапезой проводов царицы. И сказал Бешт тому раввину: «Хоть ты уже и откушал за трапезой проводов царицы у себя дома, тем не менее попробуй что-нибудь и от нашего стола». Тот так и сделал. После трапезы призвал его Бешт в отдельную комнату и сказал ему: «Составь завещание своим близким, ибо ты умираешь». И заплакал горько раввин и сказал: «Неужто ради сего приехал я сюда?» И сказал ему Бешт: «Да, это правда». И стал поторапливать его, и сказал ему: «Приготовься, дабы не умереть тебе, не дай Бог, без покаяния». И сказал ему: «Подготовь завещание близким своим и положи в изголовье, я же отошлю твое завещание к тебе домой». И велел Бешт святому рабби Давиду из Миколаева приютить того у себя и приставить к нему слугу для услужения. И сделал рабби Давид, как велел ему Бешт. И велел тот слуге принести себе чернила, и перо, и бумагу, и затворил дверь за собой, и написал завещание близким своим. И тотчас почувствовал, что иссякают силы его, и вымолвил Шма Исраэль со всей мочи, и отлетела душа его в один миг. И было наутро, когда подошло время чтения Шма, и слуга уж заждался, а раввин все не открывал дверь своей комнаты, тогда слуга громко постучал в дверь, но никто не открыл, и вынуждены были ломать дверь. И увидели, что приезжий раввин умер. И побежал слуга и сказал святому рабби Давиду. А рабби Давид сказал Бешту. И ответил Бешт: «Знаю я, знаю, ради этого и посылал я вас – привезти его сюда». Теперь же иди и позаботься о нем, как подобает, и окажи ему почет, о часе же похорон дай мне знать. И сделал святой учитель рабби Давид, как повелел ему Бешт. В час похорон вышел Бешт проводить того [в последний путь], и встал подле носилок, и сказал умершему: «Выслушай, старче, слова мои. Знай, что вот уже три раза ты приходил в сей мир, в первый раз ты прожил восемьдесят лет, и все дни жизни твоей учил Тору, и молился, как подобает, и совершал благие деяния, перед самой же смертью отступился от Бога Израиля, и вынесен был тебе Высшим судом приговор воплотиться второй раз, но и во второй раз ты поступил в точности так же, как и прежде, и вышел тебе приговор воплотиться в третий раз, и в третий раз ты учил Тору и совершал добрые дела, и мне ведомы и учение твое, и служение твое, и пределы их, и пожалел я душу твою. Ибо, если бы ты, не дай Бог, и в третий раз сделал бы то же, что в первые два раза, то пропал бы навек, не дай Господь. Посему я послал за тобой, дабы привезти тебя сюда, чтобы ты умер в раскаянии, и теперь ты не должен сетовать на меня, ибо я совершил все сие для тебя, ради блага твоего у последней черты».

(Сипурим нехмадим)

Вот, лежит на мне обязанность записать страшную повесть, кою рассказывали нам со слов внука Бешта, да будет благословенна память праведника, – святого учителя рабби Баруха из Меджибожа, да будет благословенна память праведника. Повесть о том, как каждый год приезжал к нему один знаменитый раввин из хасидов его деда – Бешта, да будет благословенна память праведника, и в такие наезды он оказывал тому наивысшее уважение, как подобает и следует, и, когда тот собирался уезжать, устраивал в его честь особую трапезу для всех жителей города – в знак почтения к приезжему раввину. Однажды пожаловал к нему сей гость перед наступлением праздника Песах, и уже прибирали дома, готовясь к празднику Песах, и немного недоволен был святой рабби Барух, да будет благословенна память праведника, приездом гостя – что приехал в то время, когда каждого одолевают заботы праздника Песах, учитель же рабби Барух, да будет благословенна память праведника, отличался, как известно, тщанием [в соблюдении заповедей], и спросил его один из его хасидов: «Ребе, что это?» Ответил ему, что и как. Сказал ему сей хасид: «Дом мой еще не прибран к празднику Песах, и у меня довольно места, чтобы накрыть стол для этого уважаемого человека». Отвечал ему рабби Барух: «Очень хорошо». Вместе с тем недовольство его не ускользнуло от заезжего раввина, поскольку определил ему рабби Барух, да будет благословенна память праведника, иное место и не посадил его во главе стола, но лишь сбоку. Заезжий раввин, будучи большим человеком, понял, что есть тут какое-то недовольство. Сказал рабби Баруху, да будет благословенна память праведника: «Расскажу вам чудесную историю из рассказов о нашем учителе и вашем деде святом Беште, да будет благословенна память праведника.

У Бешта, да будет благословенна память праведника, было обыкновение ездить каждый год в одно постоянное место (а название города я позабыл), и обычно раввин того города устраивал для него большую трапезу, и все горожане принимали участие в этой заповеданной трапезе, Бешт же, да будет благословенна память праведника, не принимал платы или расписки ни от кого, и лишь из общественной кассы выдавали ему всегда сто дукатов, и Бешт, да будет благословенна память праведника, благословлял всех и каждого, чтобы разрешалось благополучно всякое дело, какое у них случится. Так было [и на сей раз]. Таков был его обычай – из года в год приезжать в тот город, и так всегда он поступал там. И было, когда городской раввин приказал долго жить нам и всему Израилю, велел Бешт, да будет благословенна память праведника, чтобы там приняли меня на место раввина и учителя. Я же, хотя и был, слава Богу, сведущ в Гемаре и постановлениях законоучителей, вместе с тем пятый Шульхан арух[251] не знал, а посему не хотел брать на себя суд Торы в вопросах имущественных установлений и думал, что, может быть, найдется в этом городе какой-нибудь выдающийся знаток, сведущий в вопросах купли-продажи, так что он сможет помочь мне в законе Торы. И нашелся [такой человек]. Я же нанял его и платил потребное ему из своего кармана. Но человек сей оказался из породы лицемеров, и унизил, и опозорил меня, и брал себе все деньги за вынесение решения, а я еще особо доплачивал ему, и так он не оставлял мне ничего на пропитание, а я никак не мог изменить положение. И таким образом, был я лишен дохода, помилуй нас Господь. И представлял себе, что, когда учитель мой Бешт, да будет благословенна память праведника, приедет в город, как это случалось каждый год, тогда я поведаю ему об этом. Однако когда Бешт приехал к нам, на всех застольях являл он благорасположение к тому судье, и все мои упреки застревали у меня в горле, и я не мог вымолвить ни слова. Проглотив слюну свою, и гнев свой, и слова свои, дал я себе зарок на будущий год набраться смелости, подобно храбрецам, и сразу же начать жаловаться на него Бешту, да будет благословенна память праведника. Судья же, увидев, что Бешт, да будет благословенна память праведника, возвысил его и оказал ему почет, стал разить меня прямо в темечко крепче, чем в предыдущем году. Из года в год я говорил себе, что открою уста свои, дабы посетовать на него пред Бештом, да будет благословенна память праведника и в мире грядущем, но Бешт, да будет благословенна память праведника, [всегда] оказывал ему великий почет, и жалобы застревали у меня в горле. Сказал я себе: что не под силу времени, то сделает разум, я же должен открыть уста для жалобы, и пришло мне в голову, когда тот судья подойдет к порогу дома, [где будет Бешт], сорвать шапку с его головы и закричать во весь голос: “Злодей и мерзавец! Так-то и так-то ты поступаешь со мной!” Так было у меня на уме поступить. И когда Бешт, да будет благословенна память праведника и в мире грядущем, показался в дверях, отправляясь в [обратный] путь, встал я на пороге и хотел было уже закричать во весь голос. Бешт же, да будет благословенна память праведника и в мире грядущем, почувствовал это и сказал: “Расскажу вам одну страшную историю”. А судья бесстыдно встал там, чтобы послушать. Сказал Бешт, да будет благословенна память праведника: “Только стойте каждый, где стоит, не двигаясь с места”. И рассказал Бешт, что святой Рамбан был знатоком явного и тайного и велик в познании природы и во всякого рода науке и премудрости. В том городе, где жил король, было пристанище святого Рамбана, да будет благословенна память праведника. Однажды была у короля нужда в совете по поводу одного потаенного дела, и стал он советоваться с королевскими вельможами, с коими подобает советоваться в столь важном деле. Сказывали ему, мол, есть тут один еврей, премудрый во всем, он-то, дескать, и скажет тебе все, что ты должен делать, и так будет сопутствовать тебе успех. Король призвал его, и говорил с ним, и, увидев глубину его мудрости, открыл ему тайну своего дела, и просил его, чтобы тот каждый день приходил к нему и два часа занимался с ним премудрыми делами. Епископ, который был вхож к королю даже и в неурочное время, придя однажды туда, застал там святого Рамбана, да будет благословенна память праведника, и тот был занят с королем изучением некой премудрости, и король не принял епископа, пока они не завершили свои занятия. Затем принял его со всем почетом. Спросил его епископ: “Кто сей твой учитель и наставник?” Рассказал ему. Сказал епископ: “Быть может, и мне дано будет позволение приходить к вам каждый день, дабы поучиться?” И дано ему было. Однако епископ был из породы лицемеров. Один раз сказал он королю: “Смотри: вот евреи весьма сведущи в премудрости, и ежели бы не проводили свои дни за изучением Талмуда, а занимались бы только познанием и исследованием, то становились бы все более сведущи в премудрости. А посему верный мой совет – провозгласить по всем уделам королевства твоего, чтобы не учили боле Талмуд, но занимались бы лишь познанием и исследованием”. Король послушался его совета и обязал евреев делать по совету того епископа, да сотрется имя его. Один раз шел епископ с королевским сыном по еврейской улице и увидел, что святой Рамбан учит [Талмуд] с сотней учеников. Епископ с королевским сыном вошли к нему, и Рамбан, да будет благословенна память праведника и в мире грядущем, принял их с почетом, и епископ показал ему места в агаде в трактате Бава батра, кои содержат поношение и оскорбление народов мира. Рамбан же, да будет благословенна память праведника, показал ему всю его глупость и невежество, опровергнув его слова. Спустя некоторое время сказал королю епископ, да сотрется имя его: “Смотри, государь мой король, вот и любимый тобою святой Рамбан, да будет благословенна память праведника, не слушает тебя и не исполняет твоего веления, ибо учит Талмуд, в коем содержится много противного вере христиан”. Спустя некоторое время спросил король святого Рамбана: “Правда ли то, что, как я слышал, говорят о тебе?” Сказал: “ Так это”. Спросил его: “Ужели возможно сие? Ведь только одно остается?”[252] Отвечал ему Рамбан, да будет благословенна память праведника: “[Тора] – жизнь наша, иначе на что она мне, как сказано об этом в Талмуде [на примере] лисы и рыб”[253]. Сказал ему король: “Вот ведь в Гемаре, там-то и там-то, есть слова против нашей веры?” (Ибо епископ раньше сказал ему это.) Отвечал ему Рамбан, да будет благословенна память праведника, что поистине не таков буквальный смысл, и ясными доводами доказал ему, что обязаны евреи почитать короля и вельмож, ибо сердце короля и вельмож в руце Господа, а ежели так, то [и почитание их] – заповедь от Господа. И растолковал ему все это и разъяснил, что святая Тора дана была в добрых деяниях и семьдесят ликов у нее и четыре образа толкования[254], и раскрыл ему глаза на смыслы, данные намеком в каждом случае. [Показал он], что на основании святой нашей Торы, и Талмуда, и агады мы можем провидеть будущее и познавать обстоятельства и поступки людей, ход и смысл времен, физиогномику и тому подобное. “В доказательство я покажу тебе чудесную вещь: вот, через несколько мгновений сюда войдет епископ”. И так и было: на пороге королевского покоя появился епископ. И сказал Рамбан, да будет благословенна память праведника: “Стой на месте, не оскверняя королевский дворец, ибо из блудодеев ты, и блудил, и прелюбодействовал ты во всех домах блуда, и сей ночью также прелюбодействовал с такой-то и такой-то женщиной, и глубоко погряз ты в этой скверне, да помилует нас Господь. В доказательство же сего я скажу, что в таком-то месте на голове у человека есть одна жила, а у сего нечестивца, погрязшего в скверне, жила сия красна на вид, а это – явный признак. Теперь же выбрей волосы на своей голове, и увидим, верно ли я сказал”. И сделали так, и нашли, что так и есть. Сказал святой Рамбан: “Воззри, о государь, чего желал сей епископ-блудодей, и как ты можешь принимать на веру слова его? Ведь ты видишь, что он нечестивец и прелюбодей и опасны все поступки его”. И тотчас увели его оттуда и умертвили. Так рассказал Бешт, да будет благословенна память праведника, а затем сказал, обращаясь ко всем: “Вот он – судья нечестивый. Хотели оказать ему благодеяние и исправить его в этом перерождении, но бесполезно – злодей остается злодеем. Держите его!” Но в тот же миг исчез сей нечестивец и пропал из мира сего».

Так рассказал заезжий раввин рабби Баруху, да будет благословенна память праведника. И сказал: «Да будет известно его чести, что я тот самый раввин». Вслед за тем ублаготворил его рабби Барух, да будет благословенна память праведника, и оказывал ему почет пуще прежнего. (Дварим аревим, раздел 1, лист 2, рассказ 4)

Однажды праведный учитель и господин наш рабби Шалом из Белз ехал с товарищами в Люблин, и рассказывали они истории о святом Беште, да охранят нас его заслуги. Один ешиботник рассказал, что во времена святого Бешта, да будет благословенна память праведника, жил один мудрец, богобоязненный, сведущий в Торе и честный во всех делах своих, также и сыны его вслед за ним ходили путями Божьими, и жительствовал он в городе Куты и весьма досаждал святому учителю рабби Гершону из Кут, да будет благословенна память праведника. И хотя и был он мудрец и щедр в подаяниях и усердствовал в исполнении каждой заповеди, к учителю рабби Гершону был он весьма недобр. Однажды, когда святой Бешт, да будет благословенна память праведника и в мире грядущем, приехал туда, стал его шурин рабби Гершон сетовать на мудреца, что так огорчал его. Когда тот мудрец пришел к Бешту, святой Бешт пошел с ним в особую комнату и спросил его, отчего он так поступает. Рассказал ему тот мудрец о нескольких недостатках, кои он видит в его шурине, рабби Гершоне. Сказал ему Бешт: «Так, положим, что все, как ты говоришь, – а ты чист перед домом твоим и нет за тобой прегрешений вовсе?» Отвечал ему: «Так». Сказал ему Бешт: «Так, положим, что все, как ты говоришь, – истина, но, как бы то ни было, ужели чист ты от грехов молодости?» Отвечал ему: «Так». Сказал ему святой Бешт, да будет благословенна память праведника: «Но ведь написано о грехах молодости (Когелет, 7:20): “Ибо нет на земле такого праведника, который творил бы благо и не согрешил бы”». Сказал ему: «Однако чист я». Сказал ему святой Бешт: «Покопайся-ка в делах своих, быть может, отыщешь». Ответил ему: «Нет на руках моих ни греха, ни преступления». Сказал ему: «А грех, что ты совершил с такой-то иноверкой, позабыл?» Ответил ему: «Это неправда». Сказал ему: «А ежели будешь дерзить мне в ответ, тотчас здесь будет та иноверка, пусть и прошло уже несколько лет с тех пор, как она умерла, я сумею поставить ее пред тобой, и она обличит тебя, что тогда-то и тогда-то ты согрешил с ней». Ответил в дерзости своей: «Пусть приходит, посмотрим, чьи слова она подтвердит». Тотчас явилась иноверка, встала пред ним и уличила его. И тотчас недвижим пал он на землю и вынужден был признаться и просить искупления у святого Бешта, и [только тогда] вернулись к нему силы.

Когда закончили этот рассказ, сказал один ешиботник: «Если и не поверю я в эту историю, то все равно не стану эпикоресом». Сказал ему рабби из Белз: «Коли так, то и ты не чист пред домом твоим и на тебе лежит тот же грех». Сказал ему: «Это ложь». Сказал ему святой учитель из Белз: «Ежели и ты станешь упорствовать в дерзости своей и отвечать мне “ложь”, то и против тебя встанет та язычница, с которой ты согрешил, да помилует нас Господь». Сказал ему: «Согласен, я заговорился, и да простит мне ваша честь и ничего не станет делать». И к тому приводится в святых книгах высказывание рава Шешета: «Проверь язык свой». Речения же сии стародавние и писаны в книге.

(Дварим аревим, лист 8, рассказ 23)

Праведный рабби Михл Кремер, да будет благословенна память праведника, рассказывал о величии святого Бешта. Однажды пришли к нему рабби Лейб Сорес и внук Бешта, праведный рабби Барух, благословенной памяти, Бешт же был занят едой и вкушал ее обильно. Сказал святому учителю рабби Лейбу: «Мое устремление мысли относительно еды – то, что постиг Моше, [получая] Вторые скрижали». И сказал Бешт: «Нет души со времен Первого человека, которой не пришлось пройти чрез руки мои, и ни одна душа, и ни одна молитва не достигают цели своей, пока не пройдут под дланью моей». Вдруг услышали в комнате невнятное бормотание. Спросил учитель рабби Барух, благословенной памяти: «Что это?» Сказал Бешт: «Эта трехсотлетняя душа, пришедшая ко мне просить искупления». Затем услышали тот же звук, повторившийся трижды, и спросили: «Что это?» Сказал Бешт: «Теперь она проходит и подходит к Пылающему Потоку[255], дыбы совершить омовение». Спросил рабби Барух, благословенной памяти: «Дедушка, а ты что за душа?» Дал ему чистый пергамент и сказал: «Положи сие и узнаешь». Затем тот увидел, как само собой выступило на пергаменте слово «Ханох»[256], и тогда понял, кто перед ним.

(Дварим аревим, раздел 1, лист 5, рассказ 11)

Бешт, да будет благословенна память праведника, был у одного селянина и, увидев у того красивого коня, работавшего изо всех сил, понял, что вселилась в того [человеческая] душа, человек же, переродившийся [в коня], был должен селянину деньги, посему и работал за двух коней. И стал Бешт упрашивать селянина отдать ему коня, тот же не хотел отдавать, говоря, что сей конь наилучший из всех. Сказал Бешт селянину, чтобы показал ему долговые расписки от людей, и [тот] показал ему. Стал упрашивать его Бешт, чтобы отдал ему одну расписку. Сказал ему селянин: «На что вам эта расписка? Ведь человек, кто должен мне, уже умер». Сказал ему Бешт: «Несмотря на это, я хочу, чтобы ты подарил мне эту расписку». И отдал ему селянин расписку, Бешт же порвал ее, и, как порвал он расписку, – конь тотчас умер.

(Ликутим хадашим, 40)

Однажды погрузился учитель наш Бешт, благословенной памяти, в глубокое раздумье, и пребывал в сем созерцании три дня и три ночи, и не ведал ничего, [что происходило]. Затем осознал, что он в великой пустыне, далеко от места своего, и премного чудесным показалось ему, что уклонился он в пустыню ту, и явно неспроста сие. Тем временем явилась пред ним очень большая лягушка, так что он с трудом понял, что это за тварь. Спросил ее: «Ты кто?» И сказала ему, что она человек, переродившийся в лягушку. Сказал Бешт: «Ты мудрец». И тем самым превознес его весьма. И рассказал тот ему, что он вот уже пятьсот лет как лягушка, и хотя учитель наш Аризаль и искупил все души, но за тяжестью его преступлений отослал его скитаться там, где нет людей, дабы те не искупили его [грехи]. Спросил Бешт: «В чем твое прегрешение?» И сказал, что однажды пренебрег он заповедью омовения рук и не совершил омовения, как сие подобает, Сатана же стал усугублять его вину, и сказали ему, что нельзя обвинить его лишь в одном прегрешении, ибо прегрешение влечет за собой прегрешение, и если тот сумеет привести его к иному прегрешению, то и это прегрешение будет поставлено ему в строку. И стал искушать его другим грехом, и не выдержал он искушения, и снова, и вдругорядь, пока не преступил почти все заповеди Торы. И вышел приговор отвергнуть его и не принимать его покаяния. И все-таки, если бы он постучался во врата покаяния, приняли бы его, как сие известно из рассказа об Ахере[257], когда раздался Глас с Небес, сказавший: «Возвратитесь, дети блудные[258], – кроме Ахера», ибо ничто не может воспрепятствовать искреннему раскаянию. Сатана же подговаривал его, и он стал великим пьяницей, и не было у него времени на то, чтобы призадуматься и раскаяться, и совершил он все грехи, что только есть на свете, и оттого, что источник всех прегрешений был в первом его грехе, когда он пренебрег омовением рук, по смерти переродился он в лягушку, что вечно прозябает в воде, и суждено ему было пребывать там, где нет людей, ибо еврей, если пройдет [мимо], то, возможно, произнесет какое-нибудь благословение или подумает о чем-нибудь [праведном] и так сможет извлечь драгоценность из отбросов. И Бешт искупил его душу и вознес его, и [тогда] умерла лягушка.

(Кеѓаль хасидим ѓе-хадаш, 16)

Перед кончиной своей призвал Бешт к себе всех учеников и заповедал им, как вести себя, и сказал им, от чего будет проистекать пропитание каждого из них. А немногим из них открыл, как поступит с ними время. Был один ученик по имени реб Яаков, который был у Бешта в услужении. Призвал его и сказал ему: «Ты будешь ездить по всем местам, где меня знают, и рассказывать истории о случаях со мной из тех, что ты видел, и от сего будет тебе пропитание». Опечалился реб Яаков и сказал: «Ужели сие мое предназначение – скитаться и рассказывать байки?» Сказал ему Бешт: «Не печалься, ибо если будет [на то] воля Божья, ты разбогатеешь». После кончины Бешта исполнили ученики его все, что он заповедал им, а тот реб Яаков стал переезжать с места на место и рассказывать истории о Беште и зарабатывал [тем] с избытком.

Спустя два с половиной года по смерти Бешта услышал реб Яаков, что один гвир в Италии дает золотой дукат за каждый рассказ о случае из [жизни] Бешта. Поразмыслив, решил он поехать туда и рассказать тому гвиру все истории, что известны ему о Беште, и так получил бы он несколько сот дукатов, и с год или больше не было бы у него надобности скитаться. Купил себе реб Яаков коня, нанял слугу и сделал приготовления к дороге, ибо дорога [ему предстояла] весьма дальняя. Затянулся его путь месяцев на семь, пока он не приехал туда, ибо он останавливался в каждом городе, дабы собрать денег на дорожные расходы. По приезде же в город того гвира стал расспрашивать горожан о характере гвира. И поведали ему, что гвир весьма богат, двор его подобен королевскому, жизнь его праведна, учит он Тору весь день, дела же его управляются поверенными. По субботам за каждой из трех трапез желает он слышать рассказы о случаях из [жизни] Бешта, а по окончании субботы выдает золотой дукат за каждый рассказ. И спросил реб Яаков, откуда тот и давно ли живет тут. И сказали ему, что вот уже около десяти лет, как он прибыл сюда и купил себе дворец у властителя города, который был министром в Риме, построил себе синагогу в своем владении, и горожане ходят туда молиться утром и вечером. Пошел реб Яаков к гвиру и сказал слугам его, чтобы доложили гвиру, господину своему, что прибыл слуга Бешта и много расскажет историй о случаях из [жизни] Бешта, которые видел он своими глазами, а не со слов чужих людей. И пошел слуга и доложил гвиру. И ответствовал гвир и сказал: «Пусть ждет до субботы». Покамест же выделил ему пристанище в отдельной мансарде своего дворца, и поселился там реб Яаков.

Прослышав, что слуга Бешта и ученик его приехал в город, все горожане собрались в доме гвира, как было у них принято по субботам, послушать истории о Беште. И было, когда они сидели за субботней трапезой, после песнопений, велел гвир реб Яакову рассказать о каком-нибудь случае из [жизни] Бешта. И вот, реб Яаков позабыл все истории, что знал, и не вспомнил ни единого случая. Захотел представить себе образ Бешта, или вид города, или облик товарищей, чтобы посредством сего вспомнить какую-нибудь историю, но и сие у него не вышло, ибо забыл он все, что происходило с ним с младенчества. Сильно утруждал реб Яаков свою память, но все, вокруг чего мог бы он сплести какой-нибудь рассказ о Беште, забыл он совершенно, словно только сегодня родился. И сколько он ни копался у себя в памяти, ничего не помогало, ибо ничего не мог он вспомнить. Сидел себе реб Яаков, сбитый с толку, все же домочадцы гвира и горожане весьма злились, говоря: «Только ложь может сойти с уст сего человека, который говорил, что состоял при Беште, а сам, верно, отроду Бешта не видел». Гвир же смолчал, а потом сказал: «Подождем до завтра, может, что-нибудь вспомнит». Проплакал реб Яаков всю ночь, пытаясь представить себе облик товарищей своих, но ничто не помогало, ибо забыл он все и не знал, как начать рассказывать о Беште, словно никогда не видел Бешта.

За утренней трапезой опять спросил его гвир, не вспомнил ли он какую-нибудь историю. И не мог реб Яаков ответить ему, однако сказал: «Ясно мне, что неспроста сие, ибо никогда не случалось со мной такого». И сказал гвир: «Подождем до третьей трапезы, может, ты вспомнишь». Но и за третьей трапезой ничего он не вспомнил. И огорчен был донельзя. А кроме того, домочадцы гвира хотели опозорить его, говоря: «Как он мог, как посмел он в сердце своем пожелать так насмеяться над гвиром?» И все горожане изрядно разозлились на него[259] и досаждали ему по всякому поводу.

Праведник же реб Яаков принял все с любовью, и молился Господу, и утруждал себя, пытаясь найти объяснение, которое успокоило бы его душу. И оправдывал судьбу свою, потому как, конечно, так и должно быть, ибо он думал, что Бешт, быть может, разгневался на него за то, что оставил он места, где знали его [Бешта], и отправился в чужую страну, где люди недостойны внимать подобным историям. И еще много разного передумал реб Яаков, но так и не нашел ответа. И удивлялся сему еще больше, и преисполнен был страдания, и молился Господу весь день субботний.

На исходе субботы снова послал за ним гвир, может, вспомнил что. И сие досаждало праведнику весьма, когда то и дело спрашивали его: «Так ты вспомнил? Так ты вспомнил?» – а он не помнил. И сел реб Яаков в своей комнате, и заплакал, и сказал себе: «Может, Небесам не угодно, чтобы я разбогател или чтобы рассказывал здесь истории из [жизни] Бешта, ибо не случайно все это. Раз так, вернусь-ка я домой». И послал к нему гвир [сказать], чтобы подождал до вторника, если же не вспомнит ничего, пусть возвращается домой. Просидел реб Яаков до вторника и ничего не вспомнил. И пошел проститься с гвиром, чтобы ехать домой. И выдал ему гвир от щедрот своих приличное вознаграждение. И полез реб Яаков на телегу и тут вспомнил грозную историю из [жизни] Бешта. И вернулся реб Яаков в дом гвира и послал слугу своего сказать тому, что вспомнил случай, что дорогого стоит. И послал за ним гвир, и привели его в комнату, и сказал: «Поведай-ка мне». И поведал ему реб Яаков такую историю:

«Однажды перед их праздниками[260] был Бешт озабочен весьма в течение всей субботы и места не находил дома у себя. И сразу же после третьей трапезы велел запрягать лошадей и взял с собой трех человек, и меня среди них. Уселись мы в телегу и ехали всю ночь, и никто не знал, что это за поездка такая и куда мы держим путь. На рассвете приехали мы в один большой город. И встали кони у одного большого дома, двери же и окна в доме были закрыты. И велел Бешт постучать в дверь. И вышла одна старуха и стала кричать, мол, что вам здесь надо, хотите, чтобы вас повели на казнь, ведь всякого еврея, стоит высунуть ему нос из дома своего, сразу зарежут христиане, ибо это день их праздника. А ежели не находят еврея на улице, то бросают жребий, и на какого еврея выпадет, тому и мстят за своего мессию. И горе тому, на кого укажет их жребий, волокут его из дома на улицу и мучают мукой жуткой, пока он не умрет. И бросили они жребий накануне, и выпал он на сына раввина, ибо знают христиане, что в сей день евреи опасаются выходить на улицу. Теперь же, как только увидит кто из христиан, что приехали евреи из Польши, то всех вас поведут на смерть, и нам тоже будет плохо из-за вас. Поспешите же и бегите из города. Так кричала старуха, плача и голову закрывая руками. Однако Бешт не обратил на нее внимания, и вошел в дом, и поднялся в верхние покои, и велел внести вещи в дом. А бывшие в доме все лежали попрятавшись, никто и слова не говорил, ибо напуганы были весьма. А старуха перечила Бешту с воплями и подвываниями, Бешт же вовсе ей не отвечал. Только снял завесу с одного окна, встал в окне и стал смотреть на улицу. А старуха – снова кричать, зачем снял завесу, а он не обращал внимания на нее. И увидел Бешт, что на городской площади стоит большой помост, и три ступени ведут к нему, и великая толпа собралась вкруг помоста, и ждали епископа. И спустя немного времени раздался звон многих колоколов, возвещавших о появлении епископа.

А Бешт все стоит в окне и смотрит. Вдруг позвал меня и сказал: “Яаков, иди позови епископа, чтобы немедля зашел ко мне”. Услышав слова его, содрогнулись все бывшие в доме и чуть не испустили дух. И подняли крик на него: “Что ты делаешь, дурень, еврея посылаешь на смерть, ведь толпа разорвет его в клочья!” И премного проклинали его в горечи своей. Но он не обратил на них внимания и крикнул: “Яаков, быстро иди, не бойся”. Я же знал посылающего меня, знал, что знает он, что делает. И пошел без страха на площадь, и подошел к помосту, и никто мне и слова не сказал. И сказал я епископу по-еврейски: “Бешт зовет тебя к себе”. И сказал епископ: “Скажи ему, что после проповеди приду к нему”. Вернулся я к Бешту. Бывшие же в доме видели через щелки в запертых ставнях, что я был у помоста и говорил с епископом. Видели и поражались. И поспешили все к учителю, чтобы просить у него прощения. Но он не слушал их, как не слушал и в первый раз. Когда же я донес ему ответ епископа, закричал на меня: “Иди еще раз и скажи ему, чтобы пришел немедля и не был глупцом”. Возвратился я к помосту, и вот: он уже начал проповедь. Я потянул его за одежду и передал ему слова Бешта. И сказал епископ народу: “Ждите, еще немного, и я вернусь к вам”. И пошел за мной. И пришел со мной к Бешту. И пошли они в отдельную комнату, и закрыли дверь за собой, и оставались там около двух часов. Затем вышел Бешт и велел запрягать лошадей, и уехали мы оттуда. А что сталось с епископом, я не знаю. Также и название города не знаю я до сего дня, и Бешт не сказывал мне. Так теперь я вспомнил сей случай, и тому уже лет десять, как это было».

Когда закончил реб Яаков свой рассказ, поднял гвир руки и сказал: «Знал я, что истинны слова твои, только увидев тебя, я сразу тебя признал, но промолчал. Однако я доскажу тебе эту историю. Дело в том, что я тот епископ, которого ты позвал. И я был евреем, но пал жертвой внешних соблазнов, однако охранили меня заслуги отцов, ибо предки мои были святы, и они просили Бешта, и Бешт говорил со мной во сне каждую ночь, дабы я вернулся со своего пути, а в ту ночь я обещал ему, что на утренней страже убегу из города, прежде чем народ соберется слушать мою проповедь. Ибо в проповеди той я должен был изрыгать хулу на народ Господень, пока не распалились бы сердца христиан и не возжелали бы они убить еврея. Однако, когда встал я на утренней страже, превозмог меня внешний соблазн. Узнав же, что Бешт уже приехал туда, я места себе не находил от сомнений, пока не увидел собравшуюся великую толпу. Стоило же мне сделать первый шаг из дома, ударили в колокола, возвещая о моем появлении, и бес, что во мне, не позволил мне отказаться от сего почета, и пошел я произносить проповедь. Когда же ты пришел и позвал меня, я хотел сначала произнести проповедь, ибо бес победил меня. Но когда ты призвал меня во второй раз, я стал другим человеком и последовал за тобой. Тогда Бешт даровал мне искупление, и я полностью раскаялся. Половину своего имущества я раздал бедным, ибо я был очень богат, четверть же отдал королю, чтобы позволил мне уехать в другую страну под предлогом, который я придумал. Бешт же дал мне указания, что делать из года в год для искупления моих грехов, и сказал: “Так узнаешь, что прегрешение твое снято с тебя и грех твой искуплен: если придет к тебе человек и расскажет тебе твою историю”. Посему, увидев тебя, я ни на миг не переставал каяться. А когда ты позабыл все свои истории, понял я, что это по моей вине, ибо грех мой еще не искуплен полностью. Но молитва моя помогла мне, ибо ты вспомнил сей случай. И теперь я знаю, что грех снят с меня и я искупил все. Тебе же не нужно боле скитаться по дорогам и рассказывать истории, ибо я обеспечу тебя всем необходимым до конца твоих дней. И заслуги Бешта охранят нас обоих, так что удостоимся мы служить Творцу нашему все дни жизни нашей, всей душой и всем сердцем, амен».

(Адат цадиким, 24)

Расскажем здесь кое-что о начале раскрытия Бешта и [распространения] известности и славы его среди колен Израилевых. Однажды приехал он в святую общину Бродов и остановился там у одного гвира из почитателей его. У гвира же был зять из святой общины Познани, аврех, бывший блестящим знатоком Торы. Один раз сказал Бешт тому зятю: «Не желаешь ли съездить со мной в Познань, ибо я намереваюсь поехать туда?» Сказал аврех: «Конечно, хочу, ибо вот уже три года, как я не видел ни отца моего, ни матери. Но сначала спрошу-ка я тестя, разрешит ли он мне поехать». Услышал гвир и сказал: «Что может быть лучше и приятнее, нежели присоединиться в пути к человеку святому и чистому. Езжай и, верно, увидишь в пути чудеса Творца, ибо поездка его неспроста». Пошел аврех к Бешту и сказал: «Вот, я готов отправиться в путь». И полагал он, что попадет в Познань через несколько дней, ибо дорога [туда] дальняя. Когда же выехали они из города, увидел аврех, что возница встал и привязал вожжи к оглобле, конь же пошел сам по себе. И тотчас сошел конь с торной дороги и пошел по кривой колее. Вскричал аврех: «Рабби, мы заблудимся». Рассмеялся Бешт и сказал: «Нет нужды указывать коню, как идти». Возница же заснул в телеге, а конь шел себе по целине, где не ступала нога ни человека, ни зверя. И поступь его была неспешна, но, несмотря на это, ехали они с огромной скоростью, превышавшей все мыслимое в природе, ибо так обычно ездил Бешт во всех своих путешествиях. А аврех смотрел и поражался. Так они ехали весь четверг вплоть до полуденной молитвы, пока не прибыли в место, где трава была в рост человека, и конь сам собой остановился. Бешт же пришел в неистовое воодушевление, так что страх охватил авреха. Под конец разбудил Бешт возницу и сказал: «Возьми кувшин, поищи в траве и найдешь колодец – зачерпни нам воды напиться». Слез возница-иноверец с телеги и долго искал в траве, пока не нашел колодец, зачерпнул воды и принес Бешту. Бешт произнес благословение в чудесном сосредоточении, испил воды и передал кувшин авреху, сказав ему: «Произноси благословение с великим устремлением мысли». Затем сказал Бешт вознице: «Ложись опять на свое место». Лег возница в телегу, и тотчас заснул, и стал спать, и конь пошел себе и шел дорогой, где никогда не проезжал человек. День стал клониться к вечеру, аврех же не ведал, куда они едут, ибо не видел [по дороге] никакого поселения. Подумал про себя, что уж точно они встретят субботу в поле, ибо дорога до Познани дальняя. Опечалился аврех, да так сильно, что спросил Бешта: «Учитель, где мы встретим святую субботу?» Сказал ему Бешт: «Будто неведомо тебе, что мы едем в Познань, там и проведем субботу, если будет на то Божья воля». Крайне изумился аврех, ведь он был из уроженцев Познани, и вся округа, все местечки и села на несколько верст вокруг были ему известны, а тут все еще не было видно никакого поселения. И стала ему поездка в тягость, ибо, конечно же, вынуждены они будут встретить субботу в открытом поле, ему же отроду не случалось испытать такое, потому как он был сын гвира и зять гвира. Так ехали они всю ночь, когда же пришло время [утренней] молитвы, конь встал сам собой, а после молитвы сам собой пошел дальше, возница же спал всю дорогу, зане был иноверцем, ибо было у Бешта обыкновение ездить только с иноверцем. На следующий день, около полудня, спросил аврех Бешта: «Где мы встретим субботу, ибо святая суббота вот-вот наступит?» Сказал ему Бешт: «Разве я не говорил тебе, что субботу мы проведем в Познани?» Подумал аврех, что Бешт смеется над ним. Поехали дальше и ехали, пока не осталось до наступления субботы около двух часов, и все еще не было видно никакого поселения. Преисполнился аврех душевной печали, так что и сама жизнь ему стала не мила. Внезапно заметил издалека деревню и возрадовался, ибо подумал про себя, что проведут субботу там, а не под открытым небом. Въехали в деревню, и вот: конь себе идет, как и шел, и ни у одного дома не останавливается. Премного опечалился аврех, ибо понял, что и в этой деревне не останутся они на субботу. Поравнявшись с околицей, остановился конь возле какой-то развалюхи. Аврех подумал, что останутся они на субботу в этой развалюхе, и преисполнился радости, ибо лучше провести субботу так, чем в чистом поле. Зашел Бешт внутрь, аврех же последовал за ним. А в той развалюхе жил одни прокаженный старик, на котором и места живого не было – с головы до пят одни сплошные раны и нарывы, жена же и дети его ходили в лохмотьях и обносках. Только толкнул Бешт дверь, возрадовался старик, и бросился к нему навстречу, и приветствовал его, и сказал ему: «Мир тебе, рабби!» Бешт же поприветствовал того в ответ и сказал ему: «Мир тебе, господин и учитель мой!» Тот, кто не видел их радости [при встрече], не видел радости отроду. И тотчас зашли они в отдельную комнату и беседовали там друг с другом с полчаса. Затем испросили друг у друга позволения расстаться и расстались, сильнейшую проявляя один к другому любовь, подобную любви Давида и Йонатана. После того залез Бешт в телегу, и конь пошел своей дорогой, возница же спал. И аврех уже не спрашивал Бешта, где проведут они субботу, ибо до наступления субботы почти и времени не оставалось, а вокруг не видно было никакого поселения, и аврех полагал, что сейчас они, конечно, остановятся и встретят субботу в поле. И вот, разумение его помутилось, мысли путались и беспорядочно сновали, в голове звенело, ибо отроду не было у него такого испытания. Вдруг душа и дух его вернулись в тело, ибо взору его открылся город Познань со стенами своими, и дом отца-матери его уже видел он издалека. Сказал ему Бешт: «Ты мне не верил, когда я говорил, что субботу мы проведем в Познани. Однако сие мне неведомо, проведешь ли ты у отца своего субботу». Рассмеялся аврех и сказал: «Учитель, разве не вижу я перед собой отчий дом, отчего же мне не провести там субботу? К чему мне иное пристанище?» Бешт посмеялся его словам. В городе же была одна улица, называвшаяся Шилер-гас[261], и там было место собрания студиозусов, обучавшихся у профессоров. И когда они въехали в город, преисполнился аврех радости, ибо уже представлял себе, что вот-вот наступит сладостный миг, когда он увидит отца и мать. Вдруг трепет и смертный страх охватили его, ибо увидел он, что конь направляется к улице студиозусов, а со времени основания города ни один еврей не ходил там, ибо однажды один еврей по ошибке зашел в ту улицу, и много времени не прошло, как побили его камнями, так что отлетела душа его и умер он. И увидев, что они [уже] там, сказал аврех Бешту, дрожа от страха: «Мы в великой опасности, ибо конь идет по сей улице, и много времени не пройдет, как побьют нас камнями». Рассмеялся Бешт и сказал: «До сих пор не высказывали мы коню ничего касательно движения его, вот и теперь нужды нет указывать ему дорогу, пусть идет, как хочет, а благой Господь убережет нас от необрезанных и студиозусов». Завидев евреев, проезжавших через их улицу, стали студиозусы набирать себе крупных камней. Увидел сие аврех, и оборвалось сердце его, и сказал он: «Господи, увы мне, тут и пресекутся-оборвутся дни жизни-юности моей». А на сей улице проживал только один еврей-портной, в коем была у студиозусов надобность для пошива их одежд. И вот, дойдя до дома портного, встал конь у порога. Вышел портной с работниками своими в великом страхе. Сказал Бешт портному: «Желаю я провести у тебя субботу». Сказал ему портной: «Сие пустяк, однако как господину остаться здесь на субботу, ведь сие премного опасно по вине необрезанных?» Сказал ему Бешт: «Не беспокойся, будет на то воля Божья, так и не случится худого». Зашел Бешт с аврехом в дом портного, а возница-иноверец очнулся ото сна и занес в дом их пожитки. И был час молитвы минха. Спросил Бешт портного: «Есть тут миньян?» Сказал портной, что он и его работники – восемь человек. Сказал Бешт авреху: «Их восемь, да нас двое – вот и скудный миньян». И по двум причинам не мог аврех пойти повидаться с отцом и матерью: потому что боялся за жизнь свою – пройти по той улице – и потому что негоже было разрушить миньян. Тотчас встал Бешт и начал молиться, производя великий шум, так что поразились все домочадцы [портного] сему чудесному зрелищу, также и авреха охватили дрожь и трепет по причине шума и сосредоточения Бешта, он хотя и был несколько раз свидетелем молитвы Бешта в доме тестя своего, но такой молитвы еще не видел. И вот, на улице заволновались необрезанные, такого возбуждения там еще не бывало. Все бежали, брызжа яростью, и большие камни были у них в руках. Бешт же завершил свою молитву, а необрезанные обложили дом со всех сторон, портной же и домочадцы его думали уже, что худой настает для них конец. Портной сказал Бешту, и пошел Бешт и встал в дверном проеме, взглянул на них, и дрожь и трепет охватили их, так что души их почти выпорхнули из бренной плоти, и попадали они все на землю, и камни выпали из рук их от великого страха, и бежали они что было духу, спасаясь от медведя и льва, и пришли к своему великому профессору. Увидел тот, что изменились они в лице, как больные опасной болезнью, и спросил их, что это и отчего это. Рассказали ему все, что с ними случилось. Профессор же был мудр и учен, также и в святом языке, случалось ему и в Талмуд заглядывать, ибо есть среди них такие, что учатся мудрости Талмуда. Сказал профессор: «Пойду-ка взгляну на сие чудесное зрелище. Тут одно из двух: либо он великий колдун, либо грозный человек Божий». Пошел к портному и нашел, что Бешт встречает субботу с чудесным сосредоточением и великим шумом. Стоял там профессор все время встречи субботы и молитвы маарив. Затем произнес Бешт кидуш над бокалом с вином с чудесным сосредоточением, сел за стол, откушал и произнес застольное благословение, профессор же стоял там все время трапезы и благословения. И профессор не сказал Бешту ни единого слова, также и Бешт с ним вовсе не заговаривал и не смотрел ему в лицо. После благословения на еду попросил профессор портного, чтобы наутро, когда Бешт изготовится к молитве шахарит, тот известил его. И пошел профессор к себе домой. С утра послал портной за профессором, и профессор тотчас пришел в дом портного к началу молитвы. А после молитвы сел Бешт завтракать, профессор же простоял там все время трапезы и благословения после еды и не молвил Бешту ни единого слова, только глаз не сводил с лица Бешта и пристально-пристально всматривался в него. И чудно было сие в глазах всех. После благословения удалился профессор, попросив портного известить его, когда придет время минхи. Когда пришло время минхи, послал портной за профессором. Тотчас пришел профессор и стоял там все время минхи. После молитвы сел Бешт за третью трапезу. Профессор же стоит и смотрит в лицо Бешта, словно поражаясь тому, что открывается взору его. И за едой сказал Бешт авреху чудесное толкование с изумительным сосредоточением, так что все сидевшие там затаили дыхание. Профессор же слушал толкование и вникал в каждое слово, ибо был большой ученый и понимал святой язык. Вслед за благословением после еды стал Бешт читать молитву маарив с чудесным сосредоточением, а потом с чудесным сосредоточением сделал над бокалом с вином гавдалу, а профессор стоял, и слушал, и изумлялся, но не молвил Бешту ни единого слова, так же и Бешт не заговаривал с ним и вовсе не смотрел ему в лицо. После гавдалы велел Бешт вознице запрягать коня, профессор же пошел домой, а Бешт тотчас поехал в Броды, по обыкновению своему ужав дорогу. Аврех же сидел, пораженный: что он выиграл от этой поездки, [одно лишь] огорчение и разочарование. Сказал аврех Бешту: «Господин наш, светоч глаз наших, святой человек Божий, вот, ведь видит господин мой и понимает, что всей душой желал я увидеть отца моего и мать мою, братьев и сестер моих, и вот, видел дом их, но не было у меня возможности поговорить с ними, и сие причинило мне душевную боль, как если бы человек с пересохшим от жажды горлом вошел в воду до подбородка, и вот, другой человек тянет его вверх, и не в силах он опустить голову и утолить жажду. Посему и покинула меня бодрость духа моего. Прошу я, да окажет мне господин милость и да будет сие мне наградой за тяготы пути, не принесшие мне ничего, – пусть мой господин откроет мне сии три: первое, остановка коня дважды посреди травы, чтобы напиться воды, ибо знаю я, что неспроста было сие. Второе, радость ваша, коей возрадовались вы с прокаженным стариком при встрече, ведь есть тут смысл. Третье, отдых господина моего в субботу в Познани, который уж точно не просто так был». Сказал ему Бешт: «Два открою тебе, а третье, то есть что я делал в Познани, дай время, и само откроется тебе. Посреди травы похоронены два еврея, сбившихся с дороги, напали на них душегубы и убили их. И вот уже несколько лет, как души их не могли вознестись на небо, ибо там такое место, где никто не проходит, а буде прошел бы там еврей, то очистил бы воздух, и был бы им путь наверх, а благодаря тому, что мы произнесли там благословение на воду с полным устремлением мысли, вознеслись их души. Что до беседы, что была между мною и стариком в деревне, то, как известно, в каждом поколении есть машиах в этом мире, вживе и в телесном воплощении, и если поколение достойно [того], то готов он открыться, если же, не дай Бог, недостойно, то он удаляется [из мира]. И вот, сей старик был готов стать Машиахом, оправданием нашим, и страстно хотелось мне возвеселиться с ним в субботу, но видел я, что он удалится [из мира] за третьей трапезой, я же не хотел доставлять себе огорчение в субботу, посему и расстался с ним до субботы. Устремления же мои в Познани сделаются явными для тебя через несколько лет». В день второй по субботе возвратился Бешт с аврехом в Броды, и весь город бурлил, [обсуждая], как проехали они за четыре дня столь большое расстояние.

И вот, стал тот аврех большим знатоком Торы, и несколько лет учился денно и нощно с превеликим усердием. Однажды сказал он тестю своему: «Начну-ка я понемногу заниматься торговлей, ибо хороша Тора [в сочетании] с путями земными».[262] Сказал ему тесть его: «Вот и я так думаю». Дал ему несколько тысяч, и поехал аврех в страну Ашкеназ закупать товар. Однажды в канун субботы приехал в один город и остался там на субботу. В субботу спросил хозяина: «Есть ли в вашей общине знающий раввин?» Сказал ему хозяин: «Есть у нас раввин – великий гаон и известнейший праведник, а прозывается он рабби Авраѓам Гер-Цедек[263], ибо прозелит он». Пошел аврех познакомиться с раввином. Войдя в его дом, весьма поразился аврех его благообразию и сиянию, и завел с ним разговор о ѓалахе, и увидел, что он поистине великий гаон, и длилась беседа их вплоть до молитвы минха. После молитвы пригласил раввин авреха к себе на третью трапезу, и тот откушал у него. За трапезой попросил аврех у раввина, чтобы тот сказал слова Торы, раввин согласился и привел толкование. Когда начал он говорить, изумился аврех весьма, сказал ему раввин: «Отчего ты так удивляешься? Ты ведь не слышал еще такого толкования». Сказал ему аврех: «Напротив, я удивляюсь, откуда сие известно вам, ибо несколько лет тому назад слышал я сие толкование из святых уст Бешта, в Познани на улице Шилер, в доме портного». Испугался раввин и сказал: «Так это ты тот аврех, что приехал с Бештом?» Сказал аврех: «Он самый». Сказал раввин: «Коли так, я открою тебе, что я тот профессор, что стоял пред ним всю субботу, и вся его поездка была ради меня, чтобы вызволить меня из глубин клипот и привести душу мою к свету жизни. И молитвой своей грозной, и каждым речением святых его уст он сжигал одну из клипот, пока не сжег все, что только были во мне. Затем же толкованием, приведенным им, пробудил он в моем сердце огонь святости, так что бежал я в Ашкеназ и перешел в еврейство. Посему-то чрезвычайно мне по сердцу толкование сие, ибо оно ввело меня под сень крыльев Шхины, и поэтому, когда случается мне принимать уважаемого гостя, я обычно веселю себе душу сим толкованием».

Рассказ сей передавал предводитель Израиля – рабби из Ружина. Господу, создающему души, ведомы и души, и искры святости, кои Бешт вызволял из глубин клипот.

(Сипурим нораим, 6)

Один большой человек, у которого в Париже был сын, которого называли дер райхер Мозес, Моше-богач, явился к Бешту во сне [сказать], что не может упокоиться в мире по вине своего сына, который не следует закону Израиля. Запряг Бешт повозку и поехал в Париж, и кони остановились сами посреди ночи у дома гвира, Моше-богача. Велел Бешт слуге своему стучать в ворота. Вышел страж и сказал: «Что вам, чего стучите? Тут не постоялый двор». Однако Бешт велел слуге стучать еще и еще, пока не пробудились гвир с госпожой своей ото сна. Госпожа, у которой было доброе сердце, сказала мужу своему: «Что тебе, пусть зайдет человек к нам на двор». На дворе же было несколько сот комнат, и отвела она там Бешту место и пристанище, где переночевать. Поутру отправился гвир по своим делам и позабыл обо всем этом деле, Бешт же велел слуге идти на рынок и оповестить всех, что приехал чудотворец Бешт и остановился в доме Моше-богача. Пошел слуга на рынок и возвещал [о приезде Бешта] день и два дня, но никто не приходил. Однако Бешт, когда хотел, чтобы пришли к нему, – приходили к нему. И день ото дня все больше людей стали приходить к нему, кто с вопросом, кто с просьбой, а госпожа сидела в дверях своей гостиной и видела, что многие приходят к ней на двор, не так, как раньше. Стала дознаваться, в чем тут дело, и сказали ей, что это и отчего это. Она же была добра и мудра. Сидела [там] с утра до вечера, и всякий пришедший должен был рассказывать ей, что за просьба у него к Бешту и сколько грошей он платит тому. По выходе же [от Бешта] должен был рассказать ей, что сказал ему Божий человек. Она же все записывала, ведя счет расходам и доходам. Под вечер подвела итог и нашла, что много денег получил Бешт, однако денег, что он раздал бедным, оказалось ровно по выручке его, и не осталось у него, по расчету ее, ни единого гроша. Так было день, и два дня, и три дня. На следующий день, когда пришли к Бешту люди, стала спрашивать их: «Что за просьба у вас?» И сказали ей, что накануне приходили с какой-нибудь просьбой, и, мол, так и так обещал нам Бешт, и Господь, да будет благословен, помог нам, и исполнились обещания его, потому-то и пришли поблагодарить его. И так было день за днем. Сказала себе госпожа: «Не иначе что-то стоит за этим».

А гвир с госпожой своей были бездетны, да помилует нас Господь. Велела госпожа мужу своему сходить к учителю Бешту и попросил того помолиться за них Господу, чтобы даровал им сыновей. Поговорив с ним несколько раз, сумела повлиять на него, и пошел к Бешту. Спросил его Бешт о торговле его. Сказал ему, что торгует он вином. Спросил его Бешт, почем здесь вино. Сказал ему: «Двадцать крейцеров литр». Спросил его Бешт, не даст ли тот ему бутылку. И дал ему. Спросил его Бешт, написано ли тут, что вино кошерно. Сказал ему: «Нет». Сказал ему: «Если станешь делать кошерное вино и привозить в нашу страну, сможешь выручать шестьдесят и [даже] восемьдесят крейцеров за литр». И посоветовал ему во время сбора винограда нанимать кошерных людей, чтобы делать кошерное вино и завозить его в страну Бешта. И показалось тому сие смешным, ибо и без того был он великий гвир. Однако, кто любит деньги, не насытится деньгами[264], и сказал, что ко времени сбора винограда разберется с этим делом. После этого рассказал Бешту, что жена его бесплодна. Велел ему Бешт взять на три крейцера магнезии и пить, слегка разбавив водой, и удостоится сына. И сие показалось тому смешным, ибо все врачи уже делали то, что могли, и ничего не достигли. Однако госпожа его сделала в чистоте сердца своего, как велел Бешт.

Бешт же уехал себе. А как прошло три месяца, узрели, что она на сносях, и увидели, что исполнены чудес пути Бешта. И положили себе сделать кошерное вино, и поехать к Бешту, и пригласить его на трапезу по случаю обрезания, ибо уже поверили в Бешта и верили, что родится у них сын. Нагрузил гвир несколько подвод вина и послал вперед себя, сам же поехал вслед за ними. Спустя несколько дней заплутал в пути и оказался в лесу. Солнце клонилось к закату, и ночная тьма опустилась на гвира. Сошел он с повозки разведать дорогу. Отклонился в сторону и не знал, куда идти. Повозка же тем временем выехала на ровное место, а гвира-то и нет. Слуга стал звать его, а в ответ – ни звука. Вернулся слуга домой и рассказал госпоже, что случилось. Поехала госпожа искать его, и вот: нет там леса. Слуга же сказал: он точно знает, что все произошло в лесу. И госпожа уж и не знала, что делать.

А гвир, оказавшись посреди леса, увидел дом и со светом в окнах. Пошел туда. И гости бросились ему навстречу, он же стоял оглушенный и пораженный. Те же хлопали его по плечу и тому подобное. Потом попросили его сыграть с ними в карты. Стал играть с ними в карты и выиграл много денег. Наконец хотел возвращаться домой, ибо видел свой дом в окно. Сказали ему: «Что ты торопишься, ведь вот же, ты рядом с домом». Тем временем подошел к нему один человек и предложил сыграть еще один кон на все деньги, что были у него. Согласился и за один раз проиграл все, что было у него. Сказал ему тот человек: «Сыграем еще раз? Я поставлю все деньги, а ты – всю свою одежду». Согласился. И проиграл всю одежду, что была на нем. Сказал ему: «Пойду домой, сниму одежду и пришлю тебе». Однако тот человек сказал ему: «Нет, раздевайся немедля и давай мне одежду». Сняли с него всю одежду и поставили голым и босым, и не оставалось на нем ничего из одежды его, кроме только белья. Под конец вытолкали его вон. И вот, нет дома, а стоит он в лесу, как и раньше. Утром рассвело, и пришел человек пасти скот. И было, как увидел пастух против себя человека в белье, испугался весьма и стал убегать прочь, ибо показалось ему, что мертвец перед ним. А гвир пошел за ним. И увидел пастух, что он живой. И рассказал ему гвир, что разбойники раздели его, так как правду не хотел он сказать. Пожалел его пастух и дал ему, что было, – прикрыть ему наготу его. Короче говоря, так и пошел он, пока не пришел в город, а там зашел в бейт мидраш и начал учиться, и ясной оказалась голова его. Спросил, как называется город, и сказали ему, и вот, далеко он весьма от Парижа. Однако были в городе люди, которые слышали название города Парижа и имя гвира Моше-богача, но если бы он сказал им, что это он и есть, то подумали бы они, что он сумасшедший, а посему и не рассказывал он обо всем, что приключилось с ним. И с течением времени сделался кошерным евреем и хасидом, усердным в изучении Торы, и поехал с хасидами к Бешту. Бешт же еле вымолвил слово приветствия. За столом угостил Бешт своих людей вином, а гостю, гвиру Моше, протянул бутылку вина, которую взял у него в Париже. И признал гость бутылку, что из его погреба она. И знал, что вино сие – некошерное, ибо теперь уже знал он, что такое некошерное вино. Спросил его Бешт: «Отчего ты не пьешь?» Сказал ему: «Увы мне, если скажу, ибо подумают, что я сумасшедший». Несмотря на это, сказал все-таки, что вино это из его погреба и знакомо ему по прежним временам. Тогда рассмеялся Бешт: «Оно, оно это». И сказал, что подводы его с вином стоят возле города Меджибожа и чтобы он продал все вино и с прибылью возвращался домой с миром, а жена родит [ему] сына. Поехал тот домой, и жена его родила сына (все сие произошло за шесть месяцев ее беременности), и сделался кошерным евреем и мудрецом, и дом свой и посуду сделал кошерными, и стал одним из мудрецов Парижа.

(Дварим аревим, раздел 1, рассказ 14)

За трапезой проводов царицы на исходе субботы, когда читают недельный раздел Торы* Тольдот, в 5661 (1900) году в деревне Домовиц, в то время, когда пребывал там праведный учитель из Косова, да продлятся его дни в благополучии, слышал я от служки его, Моѓарана, рассказ, передаваемый со слов святого из Каменки, который рассказывал со слов святого учителя Бешта, да будет благословенна память праведника, что однажды пришел к тому угнетенный духом бедняк просить избавления [от напастей]. Сказал ему Бешт, да будет благословенна память праведника, чтобы пошел под некий мост, и там исполнится его желание, и он найдет золотой клад. Пошел туда, порылся [в земле] и не нашел. Повстречался ему другой угнетенный духом – нищий и бедный портной, не о нас будет сказано, и спросил его, что он ищет. Сказал ему: «Так и так сказал мне Бешт, но напрасно я утруждал себя – ничего-то я не нашел». Ответил ему портной: «Вот ведь и мне велел Бешт пойти в такое-то место, в дом такого-то человека (а это был дом того, кто искал клад под мостом), мол, там под печью найду я большой клад, однако по разгильдяйству моему неохота мне идти туда и придумывать, как сделать подкоп в чужом доме». И было: услышав слова того портного, бедняк сказал себе: «Так ведь я и есть хозяин того дома, пойду-ка домой и поищу там под печью». Пошел и нашел клад с золотом. Тем временем сказал себе и портной: «Вот ведь я уже здесь, у моста, и что мне стоит порыться в земле, быть может, истинны слова сего человека, которому повелел Бешт, да будет благословенна память праведника». Сделал раскоп, и искал усердно-усердно, и также нашел золото и серебро, и так оба они разбогатели чрезвычайно. И каждый из них размышлял про себя: «Вот ведь ближний послужил причиной моего богатства, как же смогу я смотреть на бедность того, кто принес мне весь этот почет?» И решил каждый из них отнести другому кошель с серебром и золотом, и сделали так. По дороге повстречались они, и премного возросла радость их, и не знали, что им делать с кошелями, что были при них, что каждый взял с собой, дабы передать другому. Порешили между собой, что, вот, у одного есть сын, у другого есть дочь, поженят они их, а деньги сии будут детям в приданое.

И сказал учитель из Каменки, что рассказывать сию историю за трапезой проводов царицы есть залог доброго достатка, а после этого доподлинного случая уж не рассказывать ни о чем, но лишь произнести «Песнь восхождений»[265] и застольное благословение. И всегда, когда рассказывал сию историю, заканчивал такими словами и говорил: «Мазалъ тов[266]. “Песнь восхождений”!» И говорил учитель из Каменки, что порой бывают люди готовы к великому избавлению и вместе с тем не в силах достичь оного, кроме как посредством помощи друг другу, и так да поможет нам Господь ради чести имени Его, амен.

(Дварим аревим, раздел 1, лист 60, рассказ 2)

В одной деревне жил откупщик, имевший от помещика горенде[267], и был он щедр в подаянии и гостеприимен и всякого приходившего к нему в дом, будь тот богат или беден, угощал всевозможными яствами, не требуя мзды и денег. И даже купцов, бравших от шляхты подряды и соперничавших с ним, даже тех приводил к себе в дом, и кормил, и поил их от щедрот своих. Случай же таков. Однажды приехал большой богач, бывший в чести у властей, и хотел он арендовать ту корчму и давал помещику намного больше, нежели платил тому откупщик, а откупщик, хоть и было ему известно, что тот человек желает лишить его пропитания, не придал сему значения, и пригласил того к себе в дом, и накормил, и напоил того, ибо в деревне жили они и не было там евреев, кроме него. Мало того что сей человек всякого гостя угощал всевозможными яствами, он еще и провожал его, как заповедано в стихе «И насадил тамариск»[268], согласно Талмуду[269] и комментарию Раши. Такое обыкновение было у откупщика в течение многих лет, и исполнял он заповедь гостеприимства в великой радости.

И не было у откупщика детей, кроме единственного сына, юноши милого, и преуспевшего в изучении Торы, и совершенного во всех добрых качествах. Внезапно заболел сей сын, и обратились к врачам, и врачи отчаялись спасти его. Отец же не отходил от постели больного сына, ухаживая за ним, и не спал несколько ночей, пока не иссякли силы его. И было: сидит он на стуле и погружается в дрему, и вот, некий старец в тулупе явился ему во сне и сказал: «Оставь всякую тревогу, но лишь поезжай завтра к Бааль-Шему». Очнулся он ото сна в великом возбуждении. И вспомнил, что видел во сне, и поспешил, и отправился к Бааль-Шему. Приехав к Бааль-Шему, заплакал горько о болезни сына и зашелся в рыданиях, говоря, что нет у него другого сына, кроме этого, и душа его связана с душою сына. Сказал ему Бааль-Шем, чтобы уехал из деревни, и отправился в город Бухарест, и устроил там странноприимный дом для одних только бедных. И устроил бы для постояльцев место, где ночевать, и не давал бы им другой еды, кроме черного хлеба и похлебки без мяса и ничего боле. И сына своего единственного поселил бы в том же доме, и чтобы спал тот вместе с постояльцами и ел бы, что едят бедняки, то есть черный хлеб и похлебку с крупой и фасолью без мяса, как принято у бедняков. «Ты же и жена твоя, питайтесь, как привыкли, всевозможными яствами. И следи, как только можешь, чтобы сыну своему не дать какое-нибудь доброе кушанье, но только то, что будут есть бедняки. Теперь же поспеши сделать то, что я велел, и придет спасение к сыну твоему». И поспешил откупщик и поехал к себе домой. И тотчас же переехал из деревни и поселился в городе Бухаресте. И построил странноприимный дом, и никого не пускал в него, кроме сирых и убогих. И кормил их черствым хлебом и похлебкой без мяса, и сына своего милого поселил среди постояльцев. И было: видя, как грызет его сын корку черного хлеба и ест грубую еду, какой сроду не ел, пожалел отец сына и не мог смотреть больше, как страдает сын его от истощения плоти и питается лишь грубыми кушаньями, от которых его воротит. И поехал отец к Бааль-Шему и взмолился, говоря, что не может боле видеть мучения сына своего, вынужденного питаться черствым хлебом. Увидев его, рассмеялся Бааль-Шем и сказал ему, что с этого мгновения может он кормить сына добрыми кушаньями и изысканными яствами.

Когда уехал тот человек, стали спрашивать Бааль-Шема приближенные его, что это, отчего поначалу он строго наказывал отцу не давать ничего сыну, кроме самой грубой еды, а ныне изменил свое слово и велел давать ему добрые кушанья. Сказал им Бааль-Шем: «Видел я суровое обвинение, нависшее над всеми людьми Израиля, которые вечно поминают заслуги Авраѓама; вот и стали обвинять на Небесах: “В чем [уж такая] сила праотца Авраѓама, да покоится он в мире? Ведь вот сей откупщик усердствует в исполнении заповеди гостеприимства больше праотца Авраѓама, ибо Авраѓам давал лишь мимоезжим людям, а сей откупщик поил и кормил даже тех, кто желал нанести удар по его заработкам”. Так говорили ангелы-обвинители. И вот, явился ангел-защитник и сказал: “Разве принес откупщик, подобно Авраѓаму, в жертву сына своего?” Пока ангелы спорили друг с другом, вышло решение испытать откупщика, наслав болезнь на столь любезного ему сына. Посему, когда он пришел ко мне, велел я, чтобы поместил он сына своего среди бедняков и есть давал бы ему только черный хлеб. И вот, не мог отец снести вида сына своего, питавшегося только черствым хлебом, и пришел ко мне, дабы пробудить жалость к сыну. И благодаря сему возобладал защитник, сказав: “Взгляните, не мог откупщик вынести даже столь легкое испытание – что сын его грубую пищу ест, тогда как Авраѓам подавил в себе жалость [и готов был] закласть единственного своего сына, который родился у него, когда ему было сто лет”. Оттого-то и говорим мы во всякий день: “Вспомни нас ради жертвоприношения Ицхака, когда Авраѓам собирался, связав, принести его в жертву на алтаре, ибо от сотворения мира не было такого”. А доказательство вышло от сего откупщика, который был человек праведный и не выдержал испытания страданиями сына своего, даже столь легкими, как питание черным хлебом. И вот, ушел себе обвинитель, защитник же занял его место. Посему и разрешил я ему отныне давать сыну всякие добрые кушанья». И сын выздоровел от болезни своей, и силы вернулись к нему.

(Меорот ѓа-гдолим, 5)

История о том, как однажды Бешт был в пути со своими учениками. По дороге остановился у одного откупщика в деревне близ Бродов. И устроил откупщик пир для него и всех пришедших с ним. И было, перед тем как проститься, сказал Бешт откупщику: «Проси у меня, что потребно тебе». И ответил откупщик и сказал: «Благодарение Господу, есть у меня все, и просить мне нечего». И сказал ему Бешт: «Ежели так, попрошу я у тебя одну малость, ты уж не разочаруй меня». И ответил ему откупщик: «Готов я услужить вашей чести во всем, что лишь укажет мне господин мой, и не дай мне Бог разочаровать вас». И сел Бешт, и написал письмо, и сложил его, и запечатал печаткой своей, и надписал поверх письма: «Святой общине Бродов, городским попечителям и раввинам, господину и учителю моему такому-то и господину и учителю моему такому-то», и отдал письмо в руки откупщику, и сказал: «Желаю я, чтобы ты самолично отвез письмо сие в Броды». И взял откупщик письмо, и спрятал его у сердца в карман под одеждой, и сказал: «Немедленно будет сделано». И сказал ему Бешт: «Вот, уезжаю я сейчас, ты же, конечно, поедешь проводить меня». И побежал откупщик взять вожжи и упряжь, чтобы запрячь своих лошадей. Когда же наклонился над ящиком в сарае, что рядом с домом, выпало из кармана письмо и упало в ящик, он же и не заметил, запряг лошадей и проводил Бешта. И вернулся домой, а о письме забыл. Еще раз приезжал к нему Бешт и не спросил его о письме.

И было, прошло много времени, и Бешт вознесся на небо, и повернулось колесо судьбы откупщика, и пал он низко и обнищал весьма. Продал все, что было у него, ради пропитания своего и домочадцев. И так продолжалось многие дни, около семнадцати лет. И наступил день, когда пошел откупщик посмотреть, не осталось ли у него в ящике еще чего на продажу, и опустошил ящик, и вот, на дне ящика лежит святое письмо. И увидел его откупщик и поразился, упало сердце его, как признал он почерк святого. И сказал себе: «Теперь я знаю, отчего удача отвернулась от меня». И со всем тем не нашел в себе смелости распечатать письмо и посмотреть, что в нем написано. И, поразмыслив, решил отвезти письмо в Броды, быть может, отыщет людей, чьи имена значатся на письме, и, может, есть еще смысл в письме. И пошел в Броды, и остановился в бейт мидраше, как принято у бедных. И стал расспрашивать о попечителях, что были в Бродах прежде, за двадцать лет до того. И говорил ему один старик, коему поведал откупщик историю письма, сказав: «Точно знаю я, что не были сии люди избираемыми на месяц попечителями Бродов с того дня, как достиг я возраста исполнения заповедей, и по сей день». Спросил другого, третьего, и все отвечали то же самое. Тем временем сказал один человек: «Сегодня день выборов в общинном доме, может, выберут попечителями тех людей, что ты ищешь». И все рассмеялись. Не успели они закончить говорить, как заходят в бейт мидраш два отрока и кричат: «Мазаль тов! Мазаль тов!» – ибо реб такой-то и реб такой-то избраны попечителями города и члены совета повели их в дом совета, чтобы усадить на [почетное] место. Когда же спросил откупщик их имена, обнаружил, что имена эти значатся на письме. И спросил он совета у одного старика, что ему делать. И ответил тот ему, чтобы пошел и вручил письмо.

И пошел откупщик в общинный дом и сказал избранным на этот месяц попечителям (а те были молоды годами, двадцати или двадцати пяти лет): «Благословенны вы от Господа, ибо вот письмо, посланное вам святым Бештом». Те рассмеялись и сказали: «Откуда ты взялся, глупец, что принес нам письмо от Бешта, уже семнадцать лет как оставившего сей мир?» И отвечал он им уныло, говоря: «Из такой-то деревни я, и в моих глазах дело это – чудное. Однако как было – так было, а было так…» И поведал им всю историю, и сказал: «Возьмите же письмо у меня и посмотрите, может, есть еще в нем смысл, ибо я остерегаюсь открывать его, потому как чудо из чудес оно, и сие ясно всем». И взяли попечители письмо у откупщика и открыли его. И вот что гласило письмо: «Господину и учителю моему такому-то и господину и учителю моему такому-то, попечителям и предводителям святой общины Бродов. Вот, по приходе к вам подателя сей записки озаботьтесь благом его, ибо он великий бедняк, всю жизнь свою проведший в большом богатстве. Теперь же повернулось колесо судьбы его, и лишился он имущества своего. Ныне же приложите усилия ко благу его, как я прошу от вас. Если же не верите вы, что я послал вам сие письмо, то я дам вам верный знак. Вот, жены ваши беременны, и вот, тотчас будут поздравлять вас, ибо жена такого-то родит сына, а жена такого-то – дочь. И сие вам в знак того, что я послал к вам подателя сего письма, дабы вы озаботились его благом, приложив к сему все усилия. Слово Исраэля Бешта». Не успели они закончить читать письмо, как пришли из домов их с добрым известием, что жены их родили. И как написано в письме, так и было. Тотчас же загудел весь город, и все поражались величию Бешта, благословенной памяти. Тот же человек, откупщик, разбогател чрезвычайно, ибо все горожане уделили ему от добра своего, не считая того, что дали ему попечители, от всего сердца и всей душой озаботившиеся благополучием его.

(Кеѓаль хасидим, лист 8)

Во дни Бешта, благословенной памяти, был один благодетельный и богобоязненный гвир, раздававший подаяние от щедрот своих даже и людям, не просившим у него. Однако обычай был у него, чтобы всякий приходивший к нему, когда он обеспечивал того по потребностям его, выказывал уважение богатству его и величию, тому, как возвысил его Царь Мира, сам же превозносил себя за то, что гвир он и праведник, и каждого гостя спрашивал, возможно ли, не дай Бог, чтобы он пал с высоты своей так низко, чтобы и корки хлеба не было б у него. Короче говоря, так он превозносил себя, пока не умножились на Небе обвинители, пожелавшие лишить его богатства. Сказал Бешт, благословенной памяти, чтобы послали его изменить обыкновение того [богача], если же не изменит тот повадку того, то свободен обвинитель поступить по воле своей. Послал Бешт к нему святого учителя рабби Давида из Миколаева. Пришел к нему рабби Давид. Оказал ему гвир великий почет. Потом же спросил рабби Давида, по обыкновению своему, возможно ли, не дай Бог, чтобы он опустился так, чтоб и корки хлеба не было бы у него. Отвечал ему святой учитель: «Сейчас мы опьянели, я же устал и утомлен с дороги. Когда встанем утром, поговорим об этом». Пошли и легли спать. Ночью приснился гвиру сон, будто приехал к нему император, и сие было ему не внове, ибо он привык к такому, поскольку богатства его были несметны, и был он близок ко двору, и вел торговые дела с царскими вельможами. Подал он императору стакан чаю, когда же отпил император чаю, упал наземь и умер. Вельможи сказали, что подсыпал он смертельного яду в стакан. И зане были у него многочисленные враги, то сейчас же вынесли ему приговор – повесить. Когда повели его на виселицу, занялся в городе большой пожар, народ побежал во все стороны, спасаясь от огня, и гвир убежал и бежал несколько верст, так что еле уже и дышал, и пошел он искать спасения в одной из деревень и пришел к одному еврею. Хозяина не было дома, хозяйка же пожалела его и дала ему хлеба поесть – черствую краюху. Спросил гвир женщину, не оставит ли она его переночевать, ибо он изможден и устал. Показала ему место на полу. С утра [встал], и вот, все тело ломит от проделанного [накануне] пути, и кряхтит он, и плачет, и вспоминает, как в мгновение ока низвергся он ниже некуда. А так как вернуться домой он не мог, опасаясь за свою жизнь, то положил себе жить на чужбине и искать себе работу для пропитания своего. Спросил хозяйку, сможет ли он подыскать себе какое-нибудь ремесло, чтобы достало ему, чем прокормиться. Сказала ему хозяйка, чтобы подождал возвращения мужа ее, и тот возьмет его в дело. Ремесло же его было доставлять воду и дрова в город, с того он и жил. Решил гвир согласиться на эту работу, набрался терпения и стал ждать, когда вернется хозяин. Однако радость его обернулась скорбью, ибо хозяин, возвратившись домой, рассказал, что слышал, будто в таком-то городе был несметно богатый и прославленный гвир, а имя его и приметы такие-то и такие-то, и приговорили его к повешению, ибо покусился он на жизнь царя, дав тому выпить смертельного яду, когда же повели его на казнь, занялся в городе пожар, и всяк бежал куда глаза глядят, спасаясь от огня, убежал и гвир, и неизвестно теперь, где он пребывает, и объявили по всем уделам, что тот, кто найдет его и передаст царским вельможам, получит от царского двора столько-то и столько-то тысяч динариев. И вывесили повсюду описания его, с тем чтобы каждый мог его опознать. И сказал хозяин так: «Кабы мне его найти, вот бы я разбогател». Как услышал гвир слова хозяина, великий страх испытал в сердце своем и сжался весь, чтобы не признал его хозяин и не понял, что он-то и есть тот, кого разыскивают, а посреди ночи, когда лег хозяин с женой своей, встал, и спасся бегством в один из городов, и бежал без преследования, пока почти не осталось у него сил, и заснул он. Встав же ото сна, увидел, что сие был сон, и возрадовался духом.

Утром сказал ему святой учитель рабби Давид из Миколаева: «Ныне да выскажет господин мой рабу своему все то, о чем спрашивал меня вчера, рассмотрим сей вопрос, и дам я ответ». Сказал ему гвир: «Нет уже боле никоей надобности что-либо говорить об этом, ныне уже знаю я ответ, ибо ночью преподали мне мишну “Где место прославлений”[270]». Сказал святой учитель из Миколаева: «Ибо ради сего и пришел я и остановиться под кровом твоим – дабы спасти тебя и душу твою и преподать тебе правило Управителя Мира, ибо плоть, которая есть тлен и черви, как может гордиться богатством и благополучием, дарованным ей Царем Мира, в руке Которого сила и власть? Ибо Господь низвергает и возносит, и спасение от Господа мгновенно приходит, но также бывает, не дай Бог, и обратное».

(Дварим аревим, раздел 1, лист 1, рассказ 1)

Бешт слышал, что люди в странах Востока страстно привержены исполнению заповеди гостеприимства. Пожелал увидеть, правда ли это. Поехал туда со сподвижниками своими – на праздник Суккот. В канун праздника приехали в одну деревню неподалеку от города. А в той деревне жительствовал один человек, торговавший дегтем и керосином. Увидев повозку Бааль-Шема, побежал навстречу и сказал: «Заворачивайте ко мне на праздник Суккот. Вот, ведь в доме у меня изобилие мяса, и рыбы, и вина по случаю святого праздника». И отказался Бешт и сказал тому: «Я поеду в город и там отмечу праздник, ибо там есть миква, и синагога, и этрог». Сказал ему хозяин: «И в моем доме есть миква, и этрог, и место, в котором можно молиться, и свиток Торы. Однако если господину угодно молиться в городе в синагоге, то я поеду с ним в город, ибо город недалеко от дома моего, в половине субботнего предела»[271]. Выслушал учитель хозяина и завернул к нему домой со сподвижниками своими. В вечер праздника Суккот привел хозяин почетного гостя с хасидами его в прекрасно изукрашенную сукку, и накрыл стол как один из сильных мира сего, и поил, и потчевал гостей с превеликой любезностью. Наутро сказал Бешт, что желает пойти на молитву в город, и пошел с хозяином и хасидами своими. Пришли в синагогу и молились там. После молитвы окружили Бешта все собравшиеся, и каждый уговаривал пойти к нему домой и разделить с ним праздничную трапезу. И не дали Бешту вернуться во временное пристанище его в деревне. Пошел Бешт к одному весьма богатому человеку, и все горожане пришли к столу его, ибо уже стало известно им, что Бешт приехал под личиной простого человека, дабы узнать, правда ли, что жители сего города споры в исполнении заповеди гостеприимства. И провел Бешт святой праздник в городе. После праздника вернулся Бешт в свое пристанище. Хозяин накрыл обильный стол и пригласил всех важных в городе людей откушать у него вместе с Бештом. И была та трапеза подобна пирам Шломо в свое время. И возвеселились все духом вместе с Бааль-Шемом.

Наутро, когда собрался Бешт уезжать, сказал он хозяину: «Скажи мне любое желание твое». Сказал ему хозяин: «Желание мое – чтобы учитель помолился за меня, дабы оказался я достоин удела в мире грядущем. Ибо, слава Богу, богатство есть у меня и ни в чем нет у меня недостатка в этом мире». Сказал Бешт: «Хорошо, но при условии, что ты приедешь ко мне в город Меджибож, там я и благословлю тебя. И вот что я тебе посоветую: дорога туда весьма дальняя, а посему ты купи здесь несколько бочек доброго вина, там же продашь его и, поскольку вино у нас в большей цене, выручишь много денег». Бешт поехал своей дорогой, хозяин же поступил, как сказал ему Бешт. И нанял много телег, и наполнил сколько-то бочек добрым вином, и погрузил их на телеги, и поехал в город Бешта. По дороге затянуло небо тучами, и пошел хозяин в одно строение в чистом поле, где жил один бедняк, арендовавший корчму у деревенского владетеля. Зашел хозяин к сему арендатору переждать дождь. И заночевал там. С рассветом пошел купец проведать возниц с вином: стоят ли там. И смотрел во все стороны, и нет никого. Вернулся назад, и вот, исчезла корчма, и он уж и не знал, куда идти, куда направить стопы свои. И шел куда глаза глядят, страдая от жажды и голода, пока не сошелся с людьми – голью перекатной. И шел с ними, пока не пришел в Меджибож, город Бешта.

Бешт же сказал служке своему: «Вот, бедняки пришли в город. Иди и скажи им, чтоб в субботу приходили трапезничать в дом Бааль-Шема». Пошел слуга и пригласил гостей в дом к Бешту. В канун святой субботы позвал Бешт купца и сказал тому: «Сядь одесную от меня». И изумились сему все хасиды Бааль-Шема. Сказал Бешт бедному купцу: «Узнаешь меня?» Сказал бедняк: «Знаю я, что ты Бааль-Шем». Сказал ему Бааль-Шем: «А помнишь ли, что я был у тебя на праздник Суккот и ты просил меня, чтобы я попросил за тебя – дабы был тебе удел в мире грядущем?» Сказал бедняк: «Истинно так». Сказал Бааль-Шем: «И не думай в душе своей, что с легкостью достигается удел в мире грядущем. Человек, который желает для себя удел в мире грядущем, – хлеб с солью будет есть, и даже воду пить в меру, и на голой земле спать[272]. И если примет [все сие] с любовью, удостоится мира грядущего. Тебе же казалось, что огромный срок прошел с тех пор, как ты покинул дом свой, а вовсе и нет. Вот, в воскресенье прибудут сюда телеги с вином, и продашь ты вино по хорошей цене и выручишь много, а страданиями, которые ты испытал в дороге, искупятся грехи твои, и удостоишься ты удела в мире грядущем, как ты и просил». Провел тот человек субботу в дому у Бааль-Шема. И Бааль-Шем весьма приблизил его к себе, и рассказал Бааль-Шем сподвижникам своим о праведности сего человека, и о праведности жителей города его, и как они исполняют заповедь гостеприимства – истинно и с чистым сердцем. И закончил Бааль-Шем словами: «Гостеприимство превыше лицезрения Шхины»[273].

(Маасе ѓа-кдошим)

За трапезой проводов царицы в субботу, когда читают недельный раздел Бо, в 5662 (1902) году за столом у учителя рабби Исраэля сказал один из рассказчиков, что слышал об этом случае от святого рабби Менделе из Вижниц.

Один гвир, мудрец и человек расточительный и щедрый в благотворительности, жительствовал неподалеку от города Бешта, Бешта же не признавал и никогда не был у него. Как-то заказал гвир написать свиток Торы. И написание свитка происходило так. Гвир откармливал телят и передавал их резникам, мясо раздавали бедным, шкуры же передавали кожевенникам для выделки пергамента для свитка. Привел он к себе домой богобоязненного и искусного писца и давал ему денег на пропитание неделю за неделей в течение восьми лет, пока не исполнил тот свой труд. И когда закончилась работа по написанию свитка, возрадовался гвир великой радостью, и устроил большой пир для всех жителей города и окрестностей, и многих из больших людей города пригласил на заповеданную сию трапезу. И нанял множество прислуги для обслуживания званных на пир гостей. И среди прислуги был один слуга, человек простой, чистый и честный, коего все называли Дер Теѓилим Зогер, Говорящий Псалмы, ибо книга Тегилим не сходила у него с уст и, какой бы работой ни был он занят, всегда произносил слова песнопений царя Давида, да пребудет он в мире. А пропитание себе добывал сей человек, развозя воду всем жителям города. И гвир привлек и его прислуживать за трапезой, подносить тарелки, и стаканы, и водку, и всякие сладости, и воду для омовения рук. Гости сели за стол, и выпили немного водки, и закусили сладостями, и ждали вечера, чтобы произнести молитву маарив, совершить омовение рук [и приступить] к заповеданной трапезе. Дер Теѓилим Зогер, прислуживавший гостям, когда они выпили водки и закусили сладостями, и сам немного выпил и закусил. Одолела его сонливость, задремал он и заснул сразу после молитвы маарив, званые же гости сидели за столом и ждали, когда им принесут воду для омовения рук. И вот, нет ни воды, ни слуги, кто принес бы им воду. Гвир кликнул слугу, Дер Теѓилим Зогера, а слуги-то и нет. Пошел гвир искать того. Нашел его, а тот лежит как чурбан. Разбудил и стал кричать на него: «Я тебя нанял, чтоб ты подзаработал или напился пьян?» И клял, и честил его, и сказал: «Чтобы тьма поглотила тебя, Дер Теѓилим Зогер!» Слуга попросил прощения и поспешил принести воду для омовения рук. Тем временем постучал один человек в окно и позвал гвира, чтобы вышел на улицу, ибо некий уважаемый господин желает говорить с ним. Вышел гвир на улицу и поговорил с господином, господин же сказал ему: «Посиди со мной несколько минут, и перемолвимся еще несколькими словами, чтобы закончить с этим делом». Уселся гвир на повозку досточтимого господина и сел с ним так, что одна его нога прямо на повозке, а другая закинута вверх на козлы, и думал себе, что за пару минут покончит с этим делом и вернется в дом. Луна освещала землю, однако спустя несколько мгновений был он на волосок от смерти, ибо, когда слез с повозки и хотел вернуться к себе в дом, исчезла луна, и потемнело все на земле, и небо затянуло тучами, и вот: стоит он посреди леса. Мороз был крепкий весьма, а на гвире – легкая одежда, ибо, выходя из дома, полагал он тотчас вернуться. А тут он стоит в нескольких верстах от дома. Пошел себе, смутившись духом, как же это так швырнули его с неба на землю. Шел он и плакал, пока не увидел перед собой освещенный дом. Пошел на свет и увидел, что это настоящий дворец. Вошел туда и нашел палаты светлые, полные сокровищ и источающие райское благоухание. И вот, наверху сидит в кресле благообразный старец. Смущенный гвир отошел назад к печке, чтобы согреться. И вот, вошел один старец, и все замерли из почтения к нему и воскликнули: «Добро пожаловать, праотец наш Авраѓам!» А за ним пожаловали и остальные святые праотцы, пришел и царь Давид, пришел и Бешт. Сказал царь Давид: «Есть у меня разбирательство с сим человеком, что стоит подле печки. Сей человек, то есть этот самый гвир, устроил пир, слугу же своего, человека прямого и честного, который во всякое время читает мои песнопения, опозорил при всех, и честил его, и сказал ему: “Чтобы тьма поглотила тебя, Дер Теѓилим Зогер!” А ведь моя книга Тегилим способна исцелять всяческие хворобы и дурные напасти отводить, я же сочинял Тегилим, плача и исходя слезами, и вот так он меня опозорил». Вынесли гвиру смертный приговор. Сказал царь Давид: «Уступлю я и не буду настаивать на приговоре его, дабы прославлял имя мое и принародно свидетельствовал о важности книги моей – книги Тегилим».

Затем сказал Бешт: «И у меня есть разбирательство по законам Торы с сим гвиром. Вот, живет он близко от меня, по соседству, но никогда не приходил ко мне, также и теперь пригласил на устроенный им пир нескольких важных людей, величайших в сем поколении, меня же не позвал. Однако, ежели обяжется он с сего дня и далее уважать меня и станет [одним] из людей моих, соглашусь я на то, чтобы вернули ему величие его». И взял на себя гвир сие обязательство с совершенной любовью и душевным согласием. И казалось ему, что прошла целая вечность. И вот, через несколько мгновений возвратили его в дом его и к столу его, и увидел он, что гости совершают омовение рук перед трапезой. Гвир осознал, что должен был осознать, и сказал гостям, чтобы подождали чуть-чуть, велел запрячь свою повозку и поехал в Меджибож к Бешту. Увидев же святое его лицо, сразу узнал его, ибо видел его уже во дворце у святых праотцев. Тотчас пал ниц и просил прощения у него. И просил того пожаловать к нему на заповеданную трапезу, что он устраивает. За трапезой же поведал гвир всем гостям обо всем, что случилось с ним, и о величии царя Давида. Тогда известно стало всем гостям величие Бешта, да охранят его заслуги нас и весь Израиль, амен.

(Дварим аревим, раздел 1, лист 1, рассказ 31)

Однажды шел Бешт с учениками к себе домой поесть. И когда приблизились они к дому [одного откупщика], услыхали великий вопль и рыдание. Зашли в дом, и вот, все, кто были там, рыдают. Спросил их Бешт: «Что за рыдание сие?» Рассказали ему, что приехал к помещику бесчестный человек и желает арендовать корчму, предлагая много больше. И помещик прислал сказать, если он [хозяин дома] станет платить столько же, – его право арендовать, а нет – сдаст корчму добавившему. И стал Бешт утешать и успокаивать их и сказал им, что после обеда сам пойдет к тому бесчестному и поговорит с ним по душам, и, если будет угодно Господу, сделает так, что тот откажется от аренды корчмы. Так он и сделал, и пошел к тому человеку, и спокойно поговорил с ним, попросив не брать на душу грех и не делать такое зло, ибо хозяин уже много лет держит сию корчму, и забота о детях лежит на нем, и давно уже пропитание его от сей корчмы. Тот же в подлости своей и слушать не хотел Бешта, а Бешт, когда вышел, стукнул ему в окно, и подошел к окну бесчестный человек. Сказал ему Бешт: «Знай же, что точно не арендовать тебе корчмы». А бесчестный посмеялся над ним и сейчас пошел к помещику просить, чтобы тот писал доверенность. Сказал ему помещик: «Зане ныне приехали ко мне важные гости, обожди немного, пока они не уедут, [тогда] и напишем доверенность». И почтил его штофом доброй медовухи, и сказал ему, чтобы шел в сад и отдыхал там, а как гости уедут, тот его кликнет. Отворили ему сад, и он прилег там поспать. Спустя несколько часов, как уехали гости, послал помещик разбудить его, постучал слуга в калитку, и нет ответа. И должен был слуга перелезть забор, и стал будить его, а тот ни звука в ответ, да помилует нас Господь [от такого], потерял он голос, и руки-ноги отнялись у него. Взяли его, кинули в телегу и повезли домой. Откупщик же остался при владении своем по прежней цене, тот же несколько лет был болен, да помилует нас Господь по молитвам нашим, пока не стал Бешт известен, и прослышал о нем больной, и намеками показал своим близким, чтобы отвезли его к Бешту, ибо Бешт был причиной несчастья, постигшего его. Сказал ему Бешт, что не достоин он исцеления, и [поможет ему] лишь из жалости к близким его, ибо тот должен был кормить множество детей. И сказал, что ради близких его исцелит его полным исцелением, однако за то, что тот якшался с колдунам и нечистой силой, хоть они ничуть и не помогли ему, должен будет ходить на костылях, и так и было.

(Кеѓаль хасидим ге-хадаш, 66)

Один кабатчик много лет держал шинок, который арендовал у помещика. Появился один человек и нарушил его права. Призвал его кабатчик на суд Торы, тот же не хотел идти, ибо был человеком пакостным. Заплакал и возопил кабатчик, а тот пакостник не желал услышать вопль его. И был у него, у кабатчика, друг, который ездил к Бешту. Сказал ему: «Поедем со мной к Бешту, тот избавит тебя от напасти твоей». Поехал кабатчик к Бешту и поведал тому всю историю. Послал Бешт повестку тому мерзопакостному человеку, чтобы пошел с ним на суд Торы. Когда пришли к тому пакостнику звать его на суд Торы, тот показал посланцам спину и выставил их на смех. Вернулись и рассказали Бешту. Сказал Бешт: «Больше ему не смеяться». Наутро разбил пакостника паралич. И знали все, что это Бешт покарал его. Пришла к Бешту жена больного просить, чтобы он помолился за того. Сказал ей Бешт, чтобы привезла того в город. Положили его в телегу и привезли к Бешту. Сказал ему Бешт: «Обязуешься ли ты вернуть кабак кабатчику?» Сказал ему: «Да». Сказал ему: «Ради исцеления твоего должен я погрузиться в микву для омовения». А час был полуночный, и пошел он со старостой синагоги совершить омовение в микве. Когда подошли они к микве, погасла свеча, упала и потерялась, и нечего было зажечь для света, и по причине темноты не мог Бешт совершить омовение в микве. А было сие в зимний день. Сказал Бешт старосте: «Возьми сосульку и зажги ее. Повелевший маслу гореть прикажет гореть и льду». Взял служка сосульку и зажег ее, и она горела и давала свет.

(Сипурей Яаков, 17)

Однажды проводил Бешт субботу у одного гвира из своих хороших знакомых. На исходе святой субботы, когда Бешт засобирался в дорогу, попросил у него гвир какой-нибудь подарок на память. Осмотрелся Бешт в доме вокруг и увидел свечу, лежавшую на шкатулке. Взял свечу и дал тому свечу в подарок. Гвир предположил, что, видно, будет у него надобность в ней. И решил сохранить ее. Однажды должен был гвир поехать в одно место далеко от своего города. Приехав же, сразу направился на постоялый двор и потребовал себе отдельную комнату, как принято у больших купцов. Дали ему отдельную комнату. Сторож закрыл за ним дверь и ключом запер ее снаружи. Гвир же начал шуметь и стучать, ибо не так принято в мире: ключ дают только постояльцу, чтобы тот запер дверь изнутри. Посмотрел он на свечу на столе (потому как так уж принято в мире, что приготовляют в комнате стул, стол, кровать и лампу), а свеча-то не простая, ибо выглядела как свеча, однако изнутри была полая. Замер гвир в изумлении. Не успел он лечь в постель, как свеча погасла. Ужасно испугался гвир, потому как кто знает, что это. Однако лиха беда не ходит одна: стал он на ощупь, как слепой, искать дверь, изнемог, но двери не нашел. Вспомнил он о свече, что дал ему Бешт, а он взял ее с собой в дорогу. Достал ту свечу и зажег ее. Осмотрелся и нашел дверь наружу, а была она сделана так, чтобы не видно было, что там дверь. Но напрасны были надежды его, ибо дверь была закрыта и заперта. Набрался решимости и стал искать по сторонам какой-нибудь ход под полом. Увидел под кроватью словно лаз в земле, что под домом, так что снаружи и не заметно, что есть там лаз. Открыл дверцу и увидел там множество умерщвленных людей, и давно и недавно убиенных. И понял по открывшемуся перед ним зрелищу, что хотят погубить его душу, да помилует нас Господь. Он, однако, набрался решимости, и взял тело одного из убитых накануне, и обрядил его в свою одежду, и сунул ему в карман несколько злотых, и положил его на кровать меж перин и подушек. Сам же спрятался промеж мертвецов. И не спал, а лежал, бодрствуя от великого страха. Услышал, как сторож открыл дверь, и подошел к кровати с тесаком в руке, и ударил [лежавшего там] по голове, раз и еще раз, и стал рыться в великой спешке в одежде его, и забрал деньги, и пошел себе, и дверь за собой запер. Когда рассвело, открыл он лаз и вышел в комнату. Увидел, что окно, подобно дверям, закрыто. Открыл его и хотел было выпрыгнуть из окна наружу. Увидел, как посреди улицы едет один господин из его города. Закричал ему со всей мочи: «Господин! Господин!» Услыхал господин, увидел его и подошел к окну. Рассказал ему гвир обо всем случившемся. Пошел господин со всеми слугами своими к хозяину. Сказал тому: «Что все это и кто это у тебя в такой-то комнате?» Сказал ему хозяин: «Один сумасшедший приехал к нам, и мы его заперли». Сказал ему: «Ничего подобного, ибо я его знаю». И были они вынуждены отпереть дверь. И гвир показал им все, что было там, и спасся от них. Хозяин же заплатил головой за то, что проливал людскую кровь. Затем поехал гвир к Бешту, дабы отблагодарить того. Сказал ему Бешт: «Отправляясь в путь, четыре вещи должен брать человек с собой по намеку, данному в Писании, – “Устрой себе дорогу…”, “устрой” – начальные буквы слов: тфилин, хлеб, водка, свеча»[274]. И так окажет милость Господь нам и всему Израилю, амен.

(Дварим аревим, раздел 1, лист 8, рассказ 22)

Однажды ехал Бешт со своими людьми через пустынную местность, пока не приехали они к одному дому. А там была женщина-еврейка. И нашлась у нее водка, но никакой еды не было. Увидел один хасид лежавший там кусок сыра. Попросил у нее продать ему сыр, а та ни в какую не хотела продавать, ибо берегла его для своего мужа. Сказал ей хасид: «Я отдам тебе за сей сыр удел свой в мире грядущем». И дала она ему сыр для Бешта. Наутро, когда запрягли лошадей и собирались ехать, не пожелали лошади двинуться с места. Сказал Бешт своим людям: «Признавайтесь, кто какой грех совершил?» Рассказал тот хасид, что продал за кусок сыра свой удел в мире грядущем. Пошел Бешт к той женщине и хотел заплатить вдесятеро больше, чем стоил сыр, но та не взяла. Сказал ей Бешт: «Доводилось тебе слышать о Беште?» Сказала: «Да». Сказал ей: «Так это я, и я прошу тебя взять твои деньги за сыр, и я обещаю тебе, что будет у тебя удел в мире грядущем, но не за счет сего еврея. Если же ты вздумаешь упрямиться, то есть у нас управа на тебя, смотри, пожалеешь». И согласилась та женщина взять деньги.

(Симхат Исраэль, 35)

Рассказывал праведный учитель рабби Яаков-Арье из Торбина, благословенной памяти. Однажды поехали два больших праведника к Бешту, дабы провести у того святую субботу. По дороге нагнали ехавшую впереди повозку. И повозка та еле двигалась, потому что колеса ее были сломаны, и не могла она ехать быстрее. В повозке же сидел важный господин. И поелику опасались хасиды перегнать по обочине повозку сего господина, то и они были вынуждены еле волочиться вслед за той повозкой. Сказал один хасид другому: «Крайне это невесело, ибо если и дальше мы будем ехать так, то не поспеем к Бешту к святой субботе». Сказал ему товарищ его: «Полагаюсь я на Господа благословенного, что все это к лучшему». Сказал ему первый хасид: «Жил бы ты во время разрушения [Храма], верно, сказал бы, что и оно к лучшему». По ходу дороги подъехали к узкому месту, где нельзя было отклониться ни вправо, ни влево, и стояло там множество телег, груженных бочками с молоком, и одна из телег поломалась, и из-за нее не могли двинуться с места и все остальные телеги. Когда подъехала к ним господская повозка, закричал господин, чтобы освободили ему дорогу. И поневоле должны были необрезанные разгрузить телегу, сняв с нее бочки с молоком, и оттащили ее в сторону, и тотчас вместе с господской повозкой тронулись с места все телеги. Проехав совсем немного, свернул господин с той дороги, и тут уж хасиды помчались во весь опор. В сей миг и второй хасид признал, что господская повозка встретилась им на пути к лучшему. Когда приехали к Бешту, рассказали ему обо всем происшествии. Сказал им: «В этом [суть] расхождения между Нахумом из Гамзо и учениками рабби Акивы. Рабби Акива сказал: что бы ни происходило по милости Божьей – к лучшему, то есть само по себе случившееся плохо, как это было в истории с ослом и петухом[275], однако после выходит из случившегося польза. Однако Нахум из Гамзо говорил: «И сие хорошо»[276], то есть происходящее само по себе хорошо и нет в нем ничего дурного, как это случилось в истории со шкатулкой с драгоценными камнями. Так, должен каждый человек из Израиля, ежели случается с ним, не дай Бог, что-нибудь, что кажется ему дурным, разглядеть доброе в самой сути случившегося, и тогда Господь, да будет благословен, поможет ему и обратит дурное в доброе».

(Нифлаот ѓа-цадиким, 9)

В городе Броды был один человек, весьма богобоязненный и большой знаток Торы, и прозывался он рабби из Луцка, ибо в молодости своей служил раввином в городе Луцке, после же благословил его Господь деньгами и богатством, и он освободился от необходимости служить раввином и раскинул свой шатер в Бродах. Сыновей же у него не было. Когда минуло девять лет со дня его свадьбы, поехал он к Бешту, дабы тот испросил для него сына. Обещал ему Бешт, сказав: «К сему сроку в будущем году[277] родится у тебя сын, а когда исполнится слово мое, ты удостоишь меня заповедью восприемничества». В то время было в Бродах два великих человека, сии суть гаон рабби Хаим из Цанза и великий учитель и каббалист рабби Моше из Острога. И они не были согласны с Бештом и ненавидели его. А рабби из Луцка был близок с сими гаонами, и их тоже просил пробудить милосердие [Господне], дабы удостоился он продолжения рода, также и они пообещали ему. По прошествии года родила жена рабби из Луцка сына, и возрадовался муж весьма. И тотчас поехал на повозке к Бешту, дабы сообщить тому радостную весть, да и забрать того с собой, чтобы тот был восприемником младенцу. Сказал ему Бешт: «Сделаю я по слову твоему и поеду с тобой, однако за трапезой не стану есть мяса, разве что покажет мне резник свой нож». Поехали и прибыли в Броды. И пошел рабби из Луцка и передал гаонам рабби Хаиму и рабби Моше все слова Бешта. Велели ему, чтобы послал за резником, дабы тот предъявил им свой нож, которым тот режет скот, они же проверят нож, а после пусть идет резник к Бешту и показывает тому свой нож. Пришел резник и предъявил им свой нож. Проверили и убедились, что нож хорошо наточен и пригоден для убоя скота*. Пошел тот и к Бешту и показал ему свой нож. Проверил его и сказал: «Хорошо-хорошо, нож годится для убоя». Услышав слова Бешта, обрадовался весьма рабби из Луцка, ибо знал [теперь], что Бешт откушает за его столом, благо нож показался ему хорошим. Зарезал резник много птицы для трапезы. После того как обрезали младенца, сели за стол. Бешт сел во главе одного стола со своими людьми, а за другим столом сели рабби Хаим и рабби Моше со своими людьми. А все горожане пришли к дому посмотреть на три столпа мира, особенно же на Бешта, который был весьма известен в Бродах. Когда расставили перед гостями тарелки с мясной подливой, Бешт взял ложку с подливой, но не положил ее в рот, а выплеснул на землю. И сказал всем званым гостям: «Остерегайтесь прикасаться к этой подливе и мясу и не ешьте их, ибо мясо сие – падаль»[278]. И крайне разгневались гаоны. В ярости сказал Бешту гаон рабби Хаим: «Можете ли вы явно доказать, что мясо сие – падаль?» Ответствовал Бешт, говоря: «Сие будет доказано в иное время, но не сейчас». Стали они упрекать Бешта, говоря: «Как он может запретить к употреблению мясо без доказательств и свидетелей?» И в угаре ссоры вышли гаоны из дома, где устраивали пир, и пошли себе [прочь] в великом гневе, так и не попробовав ничего – ни они, ни люди их, ни прочие званые гости. И Бешт пошел на свой постоялый двор. Вышел от гаонов приговор: ежели докажет Бешт назавтра правоту своих слов, то лучше и быть не может, а ежели нет – должен будет уехать из города с великим позором. И уехал он той ночью из Бродов. Поутру, как увидели они, что Бешт уехал к себе домой, великий гнев охватил их, и объявили они по всему городу, чтобы боле не упоминалось в городе имя Бешта и никакое толкование Торы не передавалось со слов его.

Когда выехал Бешт из Бродов, встретился ему по дороге ученик его, рабби Давид Пуркес. Рассказал ему Бешт обо всем, что случилось с ним в Бродах, и велел ему ехать в Броды и проповедовать там несколько суббот. Боялся рабби Давид ехать в Броды, ведь всем горожанам известно, что он ученик Бешта. Сказал ему Бешт: «Не бойся, езжай в Броды и всех одолеешь». Поехал рабби Давид в Броды и провел там несколько дней. Пришел к попечителям просить у них разрешения проповедовать в синагоге. И зане рабби Давид был великий проповедник и весьма уважали они его, то дозволили ему проповедовать при условии, что со слов Бешта не станет он рассказывать ничего и не будет упоминать имени его в проповедях своих. Обещал им [сие] рабби Давид. Стал рабби Давид проповедать слова нравственности и слова обличения. Полюбились речи его всем горожанам, и просили его проповедовать и на следующий день. [И так] и на второй день, и на третий день, и на четвертый день. Закончив последнюю проповедь, возвестил рабби Давид во весь голос: «Господа! Знайте, что все слова святого учителя нашего Бешта – истинны, и учение его – истинно, и уж конечно, то мясо падалью было». Поелику упомянул он имя Бешта, накинулись на него, чтобы сбросить его с того места, где он стоял, и предать его позору. Многие же из людей богобоязненных и трепещущих пред словами Торы желали спасти его от рук [нападавших]. Стали горожане держать совет, что сделать с рабби Давидом, восставшим против слова гаонов. Вышел от семи наипочтеннейших горожан приговор, по которому нет на рабби Давиде греха, чтобы побить его, ибо во всех проповедях своих не упоминал он имени Бешта, а лишь в конце сказал, что мясо было падалью и слова сии произнес против резника, а посему должен будет пойти с десятью людьми к резнику и просить у того прощения. В субботу вечером, как стемнело, пошел рабби Давид собрать десять человек, чтобы пошли они с ним к дому резника. Пока суд да дело, уже наступила полночь. Пришли все к дому резника и отворили дверь, и вот, все свечи уже погасли-потухли, и только Божья свеча еще не погасла. Резник же лежит в кровати, и увидели, что – вот, возлег он со своей невесткой. И возроптали люди весьма, резника же охватили дрожь и трепет, так что и слова вымолвить не мог. И возжелали те люди известить всех горожан о том, что видели, – о поступках, кои никому не пристало совершать. Послали попечители города за резником, в один миг доставили того и посадили в темницу. Утром сели попечители города, и гаоны рабби Хаим и рабби Моше во главе их, и предстал пред ними резник, и сказали ему: «Злодей, признайся и молви, что ты сделал». Заплакал резник и признался, что вот уже два года, как он преступает закон со своей невесткой. И сказанное Бештом: что мясо – падаль, – истинная правда. Дело же было так. «Когда послали за мной рабби Хаим и рабби Моше, дабы предъявил я им и Бешту нож свой, великий страх обуял меня, ибо знал я дурные наклонности свои и дурные свои поступки и боялся, как бы не увидели по ножу, что я злодей, и не открылся бы мой позор. Пошел я в поле, и горькими слезами возрыдал пред Господом, и предался истязанию плоти и обещал, что боле не “возвращусь к безрассудству”[279]. И всеми силами постарался обратить нож в добрый и пригодный[280]. И когда показал я вам нож, не почувствовал никто подлости моей. Тогда бес мой искусил меня зазубрить нож и посмотреть, узнает ли Бешт, что я сделал. Вот, господа, узрите и узнайте, что Бешт – святой человек Божий, и слово Господне в устах его – истинно». Поразились все жители города словам его, ибо прозрели мудрость Бешта, и великие почести оказали рабби Давиду, и проводили его с великим почетом. Резник же поехал к Бешту, и покаялся пред ним, и возрыдал, и взмолился указать ему путь покаяния за грехи его.

(Кеѓаль хасидим, 21)

Однажды сказал Бешт своим людям, чтобы поторопились и наняли отдельную телегу, чтобы поехать на несколько дней на свадьбу. И святые ученики его не ведали, на какую свадьбу, ибо [ничего] до тех пор не слышали от него. Пошли и наняли телегу. Велел им Бешт, чтобы взяли с собой все потребное для свадьбы: мясо, и рыбу и хлеб, и водку, и всякие сладости, и письменный прибор, и бумагу, и обручальное кольцо, и свадебный балдахин – и все подобное. Послушали его и сделали так. Сел Бешт в телегу с десятью своими учениками. Спросили его ученики: «Куда поедем?» Махнул им рукой, чтоб трогали, и поехали они. Кони же шли сами по себе и скоро уносили телегу вдаль. Вдруг увидели: вот, большой лес перед ними. Показал им Бешт, чтобы ехали в лес. Когда въехали в лес, велел Бешт остановить коней. Слез Бешт с телеги с тремя из учеников своих, и прошли они по лесу еще немного пешком. И вот, парень с девушкой гуляют в лесу. Спросил их Бешт: «Чьи вы и что вам здесь?» Ответил парень, сказав: «Слугой я был много времени у одного селянина, с малолетства моего, и она тоже была там прислугой сызмальства». Сказал им: «Что вы делаете здесь?» Отвечали ему, что собираются они пожениться. Спросил их: «Сколько дней вы уже бродите по лесу?» Ответили, сказав, что вот уже двенадцать месяцев прошло с тех пор, как они ушли от хозяина. Увидел по ним Бешт, что вкуса греха не познали они и не мыслили в сердце своем делать дурное, подобно тем, о ком говорит Гемара: «Помнится мне, как гуляли дитя с дитятей, она лет шестнадцати, он лет семнадцати, и не грешили»[281]. Сказал им Бешт: «Идите ко мне, дети мои, и поведу вас под венец». И велел своим ученикам, чтобы преподали жениху все законы брачной жизни и супружеской чистоты. Когда тот выучил все законы, так что от зубов у него отскакивало, написали ктубу*, и Бешт велел поставить свадебный балдахин и воспеть пред женихом [свадебные] песнопения. И Бешт сам поженил их. Затем сели в лесу, устроив свадебный пир из всех припасов, что привезли с собой из Меджибожа. И велел Бешт ученикам сплясать вприсядку перед женихом и невестой. И плясали перед ними в великом веселье, и пели им благозвучные песни. И каждый преподнес им подарок, какие принято дарить жениху в первую ночь после свадьбы после того, как тот произнесет проповедь перед зваными гостями. Бешт же обещал им в подарок на свадьбу деревню со всеми полями вокруг. Затем произнес Бешт застольное благословение и еще семь благословений[282], и собрал все крохи, что остались от хлеба, и отдал им как припасы в дорогу. И сказал им: «Ступайте, дети мои, с миром». А он с учениками сели в телегу и возвратились в Меджибож.

Чета же, пройдя несколько дней по лесу, увидела малого ребенка-иноверца, заблудившегося в лесу. И когда увидел их ребенок, пустился в плач. А как же оказался ребенок в лесу? Граф, у которого было много деревень и лесов во владении, выехал ясным днем с женой и единственным сыном на охоту. И подстрелил из лука оленя. И разглядел оленя, и изумился ему и шкуре его. Пока суд да дело, отошел от него ребенок, стали искать его и не нашли. Послал людей искать его по лесам, но и там не нашли его. И стал граф рассылать послания, возвещая, что того, кто найдет его сына, ожидает любое вознаграждение, какое сам пожелает. Чета же, нашед ребенка, не знала, откуда он, потому как тот не умел говорить. Взяли его, накормили и растили его многие дни, с десять лет, пока тот не вырос, и не позабыл отца своего, графа, и не стал думать, что сии муж с женой родители его. Они же все это время, с десять лет, ходили из города в город, с места на место, обивая пороги. Пришли в один город и остановились переночевать на постоялом дворе для бедных. Спросил их хозяин постоялого двора, откуда они и есть ли у них дети. Поведали тому всю свою историю и сказали также, что мальчика, скитающегося с ними, нашли они десять лет назад в лесу неподалеку от такой-то деревни. Хозяин же помнил много стародавних событий, помнил и писанное в посланиях графа, что пропал у того сын. Сейчас побежал в дом графа и рассказал, что объявились у него на дворе муж с женой, а с ними мальчик, и, как ему кажется, это графский сын. Тотчас поехал граф с графиней и с тем человеком в город, на постоялый двор. И увидели мальчика, и признали его. И пали ниц, и стали целовать его, и лили слезы радости, и пожелали забрать его к себе домой. И не хотел мальчик идти с ними, ибо не желал оставить отца своего и мать свою, так как думал, что сии бедняки – родители его. И увидел граф, что не переубедить ему мальчика, и взял с ним вместе и бедняка с женой к себе домой, а затем передал им в вечное владение деревню со всеми угодьями, что и обещал им Бешт в качестве свадебного подарка. И получали они доход с деревни и владели ей, и так исполнилось для них благословение учителя нашего Бешта.

(Кеѓаль хасидим, 16)

Сказано в Писании: «Им да будет разделена земля»[283]. Однажды ехал Бешт по дороге, и, когда протянулись вечерние тени, поехал в одну деревню, чтобы переночевать там в гостинице, и взял себе отдельную комнату, себе и людям своим. Под вечер приехали туда кумовья и почтенные люди, дабы сыграть там свадьбу, и веселились всю ночь. Бешт же не обращался к ним и провел ночь в своей комнате, он и люди его. С утра встали кумовья спозаранок, чтобы ехать своей дорогой. И расстались друг с другом, и отпустил один другого с миром. Жених же с невестой вышли проводить их. И Бешт стоял на улице, готовясь к отъезду. И увидели: вот, рахама[284] сидит на дереве, и крикнула в его сторону и в сторону жениха, и улетела. И повернулся Бешт к своим людям и сказал: «Ведомо ли вам, что кричала сия рахама? Она крикнула: “Им да будет разделена земля”». И не поняли люди Бешта слов его и не осмелились спросить его.

Прошли годы, и той чете улыбнулась удача, и увидели они сынов и сынов сынов своих. И возникла у мужа мысль взойти в Святую землю. Жена же его не хотела оставлять сынов своих и сынов сынов. И пошли они к судье. И судья постановил, чтобы поделили они добро свое и чтобы жена получила разводное письмо. Осталась жена в земле изгнания, а муж ее взошел в Святую землю. И пошла молва об этом случае по всей земле, дошел слух и до людей, что были с Бештом в той деревне. И тотчас поняли они, что подразумевал святой их учитель, сказавший, что рахама крикнула: «Им да будет разделена земля», а именно: что Святая земля разделила супругов, ибо муж взошел в Страну Израиля, а жена осталась за пределами ее.

(Мевасер тов, 37)

Много раз просили у Бешта ученики его, чтобы показал им пророка Элияѓу, доброй памяти. И Бешт всякий раз обещал им, что покажет. Однажды, летом, в канун субботы после полудня пошел Бешт со святыми своими учениками за город, дабы встретить субботу по обычаю своему, пока день еще не склонился к закату, то есть в два-три часа пополудни, и толковал перед ними слова Торы, по обычаю своему. Вдруг сказал Бешт: «Желаю я выкурить трубку», а еще не встретили они субботу. Разошлись ученики по дорогам, чтобы сыскать, если удастся, человека, курящего трубку, дабы попросить у него трубку для Бешта. И не нашли ни единого человека. Вернулись к Бешту. Встал Бешт, и стал велик ростом, и осмотрелся вокруг, и сказал: «Вот, вижу я: идет шляхтич-поляк, ступайте навстречу ему, может, есть у него трубка, и на время даст он ее мне». Пошли ученики к тому и спросили его. Сказал им: «Есть у меня трубка». Просили у него дать им на время трубку для учителя. Сказал им: «Я сам пойду и дам ему свою трубку. Ибо ежели это раввин из Меджибожа, то я его знаю, понеже видел его несколько раз». Сказали ему, что это – раввин из Меджибожа. Пошел господин с ними, и сам выбил трубку, и набил ее табаком, и высек искру о камень. И дал трубку учителю, и стал учитель курить. Пока курил, спросил Бешт шляхтича о видах на урожай в тот год, о том, хороши ли всходы, и покрывают ли они все нивы, и много ли дадут зерна на току. И много еще разговаривал с ним об этом. Ученики же не обращались к нему и не заговаривали с ним, а вернулись к обсуждению толкования Торы, что услышали из уст учителя. Наконец простился учитель с господином, и тот пошел своей дорогой. Под конец сказал Бешт ученикам своим: «Ныне исполнилось обещание мое, ибо показал я вам пророка Элияѓу, доброй памяти». Изумились ученики и сказали: «Отчего же не сказал нам учитель наш, что это Элияѓу, мы бы попросили, чтобы поучил с нами Тору, и получили бы от него какое-то постижение». Сказал им учитель: «Если бы вы поняли сами и спросили бы меня, кто он, я бы явил вам его. И тогда говорил бы я с ним при вас обо всем, что бы вы пожелали, однако, поелику вы не поняли, не было у меня права явить, но явлю я вам, о чем говорил с ним. Когда я спросил, покрыли ли всходы все нивы, то имел в виду спросить, достигло ли пробуждение снизу высшего единения, чтобы пробуждением свыше благо излилось на Израиль[285], и ответил он мне то, что ответил, знайте же и зрите, что я не говорю пустое, упаси Господь».

(Кеѓаль хасидим, лист 14а)

Рабби Лейб из Летичева, бывший меламедом у святого учителя рабби Моше-Хаима-Эфраима из Судилкова, внука Бешта, рассказывал, что однажды в детстве святой учитель рабби Моше-Хаим-Эфраим сидел за столом с дедом своим, Бештом. Сказал ему Бешт: «Ежели хочешь, покажу тебе одну вещь». Сказал ему: «Хочу». Велел Бешт принести листок пергамента и положил пергамент под скатерть на столе, оставил его там на часок и вынул пергамент из-под скатерти, и оказалось, что написано на нем: «Я, Метатрон, Князь Лика»[286]. Отдал Бешт пергамент святому учителю рабби Моше-Хаиму-Эфраиму и велел тому беречь его хорошенько, хранить со всем тщанием. И пергамент хранился у того. В то время, когда рабби Лейб был меламедом у него, пропал пергамент. И тогда стал он опасаться за свою жизнь, упаси Бог.

(Буцина де-неѓора, лист 32, Маасийот у-маамарим йекарим)

Праведный учитель, цадик из Люблина[287], да охранят нас заслуги его, поехал на свадьбу своего сына, праведного учителя рабби Йосла из Торчина, в город Корец, и путь его пролегал через город Острог. И когда он подъехал близко к Острогу, выехал ему навстречу учитель и гаон рабби Бецалель, глава суда святой общины Острога, и цадик из Люблина пожелал остановиться у него, ибо должны они были заночевать в Остроге. И ответил ему гаон рабби Бецалель, что нет у него просторного дома, но он выделит ему приличное жилье у одного гвира. И тотчас отправился гаон в город к тому гвиру, дабы приготовить пристанище для цадика из Люблина и домочадцев его. И остановился там святой учитель и был принят как подобает. Гаон же, рабби Бецалель, задержался у него на несколько часов, а потом пошел домой. После того утвердился рабби Бецалель в суждении, что нехорошо поступил он, отказав цадику из Люблина в ночлеге у себя дома, хотя тот и желал этого. И тотчас вернулся и взял в руки два пергамента, что были у него. Один – на котором начертал собственной рукой «Представляю Господа пред собой всегда»[288] и который всегда держал у себя перед глазами, когда учил Тору, другой же пергамент, на котором рукою учителя нашего Бешта, да охранят нас заслуги его, было начертано четырехбуквенное Имя и который Бешт подарил отцу его, святому гаону рабби Меиру, главе суда святой общины Острога. И сказал, обращаясь к цадику из Люблина: «Я пришел умилостивить вас за то, что нехорошо поступил, когда вы хотели остановиться у меня, а я не пожелал сего. Разве обиделись бы вы на то, что нет у меня большого достояния? Все же должен был я вас принять!» Рассмеялся цадик из Люблина и ответил тому: «Чем же вы умилостивите меня?» И показал ему гаон сначала пергамент, писанный его рукой, и взглянул на него рабби из Люблина и сказал такие слова: «Свет, свет». Затем же показал ему пергамент Бешта. Тотчас же вскочил рабби из Люблина со стула и громовым голосом вскричал: «Черный огонь на белом огне»[289]. И сразу же положил он тот пергамент в сундук и возблагодарил гаона за сие подношение.

(Нифлаот ѓа-Йегуди, в: Бейт цадиким, с. 93, п. 122; см. также: Ирин кадишин талитаа, с. 47)

В городе Любар Житомирской губернии был один богач, и был у него любящий и преданный друг в городе Острополь, а оттуда до Любара примерно 22 версты. Однажды родился у этого друга из Острополя сын, обрезание приходилось на пятницу, и просил он своего богатого друга из Любара пожаловать к нему на обрезание сына. И обещал тот приехать к нему, только если тот поторопится и сделает обрезание ранним утром, так чтобы он смог вернуться к себе домой до святой субботы, ибо потребно ему быть дома в святую субботу. И обещал тот ему сделать так. И приехал тот человек в Острополь вечером в канун пятницы, наутро же отец поспешил сам и домочадцев своих подгонял, так что ближе к девяти утра готовы были они сделать обрезание. Тем временем увидели в окно, как подъехала к дому телега с какими-то людьми. Вышли они из дома и увидели, что Бешт сидит в той телеге. И стали просить его зайти в дом и присутствовать на обрезании. И сделал так. И вынуждены они были ждать, пока Бешт окунется в микву и помолится, а после сделали обрезание и подали какое-то угощение. Время же было зимнее, и дни коротки весьма. Когда же закончили с угощением, было уже совсем под вечер и минут десять только оставалось до времени зажигания субботних свечей. Тут сказал Бешт богачу из Любара: «Когда буду в твоем городе, смогу ли остановиться у тебя?» Сказал ему: «Да». Сказал ему Бешт: «Садись ко мне в телегу, и поедем к тебе в город сейчас же». И сели в телегу, и поехали оттуда, а как прошло минут пять, увидел богач, что они уже в городе Любар. И остановился у него Бешт и провел там субботу.

(Сипурим нехмадим)

И слышал я от жителей Чорткова, что святому Бешту, да охранят нас его заслуги, однажды случилось быть в Чорткове в то время, когда дед наш был там раввином и главой суда. И послал святой наш дед, рабби Цви-Ѓирш, одного из своих учеников, который прозывался реб Ицхак Тощий, дабы он передал Бешту от имени своего учителя, что тот желает, чтобы Бешт провел субботу в городе Чортков. Однако Бешт не пожелал остаться там на субботу и поехал своей дорогой. И пошел реб Ицхак проводить его. И когда они выехали за пределы города, сломалось колесо у телеги, и им пришлось его чинить. Починив же его, поехали дальше. И снова что-то сломалось в телеге. И так происходило несколько раз. И сказал Бешт такие слова: «Этот тощий еврей не дает нам ехать». И слышал я, что в тот раз Бешт вынужден был остаться на субботу в Чорткове. И увиделся он со святым нашим дедом, рабби Цви-Ѓиршем. И зашли они вместе в одну комнату, и закрыли за собой дверь, и оставались там двенадцать часов. После этого отворили дверь и вышли оттуда. И никому не известно, о чем они там говорили.

(Шемен ѓа-тов, 103)

Одна женщина из деревни неподалеку от Меджибожа время от времени ездила к Бешту, благословенной памяти, и привозила ему домой муку и рыбу, и кур, и сыр, и масло. Однажды поехала она к Бешту по дороге, пересекавшей небольшую реку, и утонула в реке, и Бешт сильно мучился из-за этого и положил, что не будет там никакой реки, и пересохла река. Однако Князь реки[290] воззвал к Небесам, в соответствии со сказанным в книге Зогар[291] жалуясь на Бешта за то, что тот воспрепятствовал реке исполнять свое назначение, и вышел приговор с Неба, чтобы возвращалась туда река на несколько часов, и потомки Бешта, благословенной памяти, также будут ездить через ту реку, а если будут тонуть, ни одна тварь Божья не должна спасать их, но только сам Бешт, благословенной памяти, – если он придет спасти их, то чего уж лучше. И прошло несколько лет, и Бешт, благословенной памяти, был призван на Небеса, а после того случилось так, что сын Бешта вместе с какими-то людьми держали путь ночью, и заблудились, и не знали, где они, и подъехали к одной реке, которую не знали, и стали переправляться через реку, и попадали в воду. И увидел сын Бешта, благословенной памяти, свет, наподобие свечи, на берегу реки, и сие помогло им, благословение Господу, спастись и выбраться из реки, и свеча та двигалась впереди них, они же ехали за ней, пока не прибыли в одно селение и не заночевали там. И Бешт, благословенной памяти, явился сыну своему во сне и сказал тому, что сей горящей свечой был он сам, ибо дали ему знать, что сын его упал в реку, и о деянии ангела реки было ему ведомо, и не будь сей греховный мир еще памятен ему, то он мог бы бросить того и всех остальных на произвол судьбы и не пошел бы спасать их.

(Маасийот ве-сихот цадиким, 45)

Рассказ об одном богаче, имевшем обыкновение ездить к Бешту. Был у него юный сын. И попросил он у Бешта, чтобы юноша провел у того три года, дабы учиться на его примере. И заплатил Бешту много денег, и условился с ним, что ежели Бешт куда поедет, то и сына богача будет брать с собой. Но все то время Бешт никуда не ездил. Но однажды на исходе субботы, до окончания трехлетнего срока, велел Бешт запрягать и сказал тому юноше тоже садиться в повозку. И еще до полуночи подъехали они к одной корчме и крикнули корчмаря спросить, нет ли у него отдельной комнаты для Бешта. Тот предоставил им отдельную комнату. Юноша же вошел в общий зал и, стоя возле стола, тихонько напевал красивую мелодию. Увидел его один необрезанный, и понравился ему юноша. Сказал необрезанный корчмарю: «Просьба у меня к тебе, пусть этот мальчик поет, а я спляшу и закажу водки для всех необрезанных в корчме, потому что охота мне сплясать». Сказал корчмарь юноше: «Пожалуйста, спой, от тебя не убудет, а мне сделаешь одолжение, ибо необрезанный закажет много водки и я заработаю благодаря тебе». Сказал юноша: «Если мой дед даст согласие, то я спою». Пошел кочмарь к Бешту и попросил того, чтобы разрешил юноше петь. Согласился Бешт. Корчмарь взял юношу и поставил его на стол. Спросил необрезанный юношу: «Как твое имя?» Сказал ему: «Мошке мое имя». Завел юноша красивый напев, а необрезанный пошел в пляс и стал кричать: «Ты Мошке, а я Иван». И много заказал водки, не обойдя никого из необрезанных, что были там. И плясал необрезанный с час и боле. Потом велел Бешт слуге своему запрячь повозку, и вернулись они домой. Приехали домой, а юноша возвратился к отцу.

Прошло время, и юноша женился и стал крупным купцом. Однажды был он в дороге. Напали на него разбойники, забрали все, что было при нем, и хотели его убить. Стал он умолять их пощадить его. Отвечали ему: «Мы отведем тебя к нашему атаману, а уж он сделает с тобой, что пожелает». Привели его к атаману разбойников. Узнал его атаман и сказал ему: «Не ты ли будешь Мошке?» Отвечал ему: «Так». Сказал ему: «Узнаешь ты меня?» Сказал ему: «Нет». Сказал ему: «Неужели ты позабыл, как ты пел передо мной, а я плясал?» Отвечал ему: «Истинно так, ты плясал и кричал: “Ты Мошке, а я Иван”. Теперь ты мне напомнил». Сказал ему разбойник: «Твое счастье, что мои люди тебя не убили и ты попал ко мне». И тотчас вернул ему деньги, и, богато одарив его, велел разбойникам сопровождать его в пути. И те сопровождали его, пока он благополучно не вернулся домой.

(Маасийот ве-сихот цадиким, 52)

Рассказывал святой гаон рабби Мешулам-Залман Ашкенази, глава суда святой общины Люблина, что автор книги Меир нетивим приехал к Бешту, да упокоится душа его на Небесах, со своим сыном, учителем рабби Шаулем, когда тому было семь лет. И просил его Бешт, чтобы тот оставил у него сына на некоторое время, и исполнил тот желание Бешта. Однажды в воскресенье выехал Бешт из дому со своими учениками, посадив с собой в телегу и сего отрока, и приехали они в одну деревню, где была христианская молельня, и велел Бешт вознице остановиться перед корчмой. Люди стали кричать, боясь, как бы необрезанные, по обыкновению, не закидали их камнями. А Бешт зашел в корчму со своими людьми. Там был один гой, наигрывавший на скрипке, а иноверцы танцевали с девушками. И сказал им Бешт: «Этот скрипач не умеет толком играть, а вот этот мальчик умеет получше» – и велел тому спеть, и раздались восхитительные звуки, ибо рабби Шауль прекрасно пел. Те же плясали и веселились без устали под песни отрока. Отдохнув немного после танца, поднесли Бешту и его людям водки. И велел Бешт христианским юношам подойти к нему и спросил, как их зовут. И сказали: «Ян, Степан, Сергей» – и еще другие имена. И сказал святой Бешт отроку: «Запомни хорошенько их имена, как зовут вон того? А вот этого?» И спрашивал, пока рабби Шауль не смог ответить несколько раз, как будет имя каждого из них, и выпил с ними.

Примерно через тридцать лет поехал учитель рабби Шауль по торговым делам. В дороге напали на него разбойники, отобрали товар и деньги и связали его, намереваясь убить. А он стоял, читая молитву Шмоне эсре, проливая слезы покаяния и перебирая в памяти все, что происходило с ним с самого детства, вспомнился ему и тот случай, и стало казаться ему, что эти разбойники – те самые парни, которые выпили с ним тогда в корчме. Закончив молиться, сказал одному из них: «Тебя зовут Сергей?» Сказал: «Да». И так со всеми. Сказали ему: «Откуда ты нас знаешь?» Сказал им: «Разве вспомните вы того мальчика, который тогда пел вам? Я тот мальчик, что был тогда с вами в корчме». Услышав это, попросили его напеть те же самые напевы. Господь же, да будет благословен, сподобил его вспомнить все, тогда те расцеловали его и проводили до торной дороги.

(Нифлаот ѓа-Йеѓуди, в: Бейт цадиким, с. 84; см. также: Бейт Мешулам, кунтерес Квод ѓа-байт)

Был один человек в городе Меджибож из приближенных к Бешту, и имя его было рабби Зеэв Куцес, и был он большой праведник, но распоследний бедняк. Была у него дочь, вошедшая в возраст, а приданого, чтобы выдать ее замуж, у него не было. Однажды сказал ему Бешт: «Отчего ты не выдаешь замуж свою взрослую дочь?» Сказал ему учитель рабби Зеэв: «У неимущего нет ничего, даже на хлеб не хватает мне». Отругал его Бешт и сказал ему: «Поспеши ее просватать». Сказал ему рабби Зеэв: «Верно, не пробил еще час для этого, ибо если бы время настало, Пресвятой, да будет благословен, послал бы мне денег на приданое». Сказал ему Бешт: «Я говорю тебе, что настало время, пойди и сделай это. Отряди особого гонца в город Яссы за мой счет, дабы гонец повидал там ясских сватов и сказал им, что ты готов дать за дочерью приданое в две тысячи рублей серебром, при условии, что просватают для тебя юношу, знатока Торы и знатного родом – из хорошей семьи». Выполнил учитель рабби Зеэв, что наказал ему Бешт, и тотчас отрядил гонца в город Яссы. Прибыв в Яссы, гонец описал отца невесты рабби Зеэва как богобоязненного праведника, сказав также, что тот дает приданое в две тысячи рублей серебром. Сваты стали предлагать ему разные партии, но гонец и слушать их не хотел и чуть было не вернулся домой с пустыми руками. Но прежде этого пришел к нему сват и предложил сосватать ему сына досточтимого человека и родовитого гвира, юношу весьма сведущего в Торе. И гонец счел предложение достойным, и записал условия, и пообещал дать приданое в две тысячи рублей серебром. Когда же возвратился гонец домой, поведал обо всем случившемся рабби Зеэву, и тот также счел партию достойной. Однако в унынии пошел к Бешту спросить того, откуда сподобится он помощи, дабы изыскать деньги для уплаты обещанного им приданого в две тысячи рублей серебром. Когда пришел рабби Зеэв к Бешту, тот поздравил его и сказал ему, чтобы не тревожился, ибо в скором времени Господь пошлет ему две тысячи рублей серебром для выплаты приданого. По прошествии нескольких недель по записи условий получил рабби Зеэв послание от кума, мол, тот поражен и удивлен тем, что он до сих пор не послал подарка жениху, как это принято. Пошел рабби Зеэв к Бешту показать тому письмо. Сказал ему Бешт, чтобы ни о чем не беспокоился, ибо спасение его близко. Так прошли-пролетели еще несколько недель, и кум снова написал, вопрошая, отчего он не прислал подарок жениху. Однако рабби Зеэв полагался на слова Бешта и ничего не ответил куму. Увидев, что нет ответа, кум написал разгневанное письмо, грозя расторгнуть договор, если рабби Зеэв продолжит молчать и не ответит ему. В смятении пошел рабби Зеэв к Бешту и показал тому письмо. Велел ему Бешт отписать куму, чтобы приезжал с женихом к сроку, назначенному для свадьбы, и все будет в наилучшем виде: и подарки он даст, и обещанное приданое выплатит. Написал рабби Зеэв куму так, как сказал ему Бешт. И понеже рабби Зеэв слыл богобоязненным праведником, положился кум на сказанное в послании и занялся приготовлениями к свадьбе. И вот, за несколько недель до свадьбы, пришел рабби Зеэв к Бешту спросить, что будет. Ведь у него по-прежнему руки пусты. Сказал ему Бешт, дабы отписал куму, чтобы тот приехал в Меджибож за три дня до назначенного срока, ибо он желает провести с ним в веселье несколько дней до свадьбы. Отписал рабби Зеэв куму, чтобы приезжал с женихом за три дня до свадьбы. И вот, за несколько дней до свадьбы получил рабби Зеэв послание от кума, что тот уже едет с женихом и другими своими домочадцами. Полный горестных мыслей, пошел рабби Зеэв показать послание Бешту. По дороге повстречался ему некий человек и спросил, где живет Бешт. Ответил ему рабби Зеэв: «Следуй за мной, ибо и я иду к Бешту». Когда они вошли в дом, Бешт поприветствовал гостя и сказал ему: «Расскажу тебе истинную историю. Торговец дровами, у которого было так много товара, что он сплавлял плоты до Прейсина, однажды привел в Прейсин большой плот и получил за дрова наличными сорок тысяч рублей серебром. А у торговца был богатый выезд с добрыми лошадьми и необрезанным возницей-слугой, что теми лошадьми правил. По дороге в лесу задремал торговец и уснул. Необрезанный же возница направил лошадей в самую чащу, разбудил торговца и сказал, чтобы отдал ему все деньги. В руках же у возницы был острый топор, и он взмахнул топором, целясь тому в голову. Страх поразил торговца, и стал он молить возницу, чтобы оставил ему половину денег. Возница обругал его и сказал, чтобы тотчас и немедля отдал ему все деньги, а нет – тут же прикончит его. Увидев, что нет спасения для него от этой напасти, отдал торговец вознице все сорок тысяч рублей серебром и стал молить того, чтобы не убивал его и сохранил ему жизнь. Сказал ему возница: “Как же я оставлю тебя в живых, ты ведь расскажешь обо всем этом деле, а посему я должен тебя убить”. Торговец же и так и этак умолял его, но ничего не помогло, ибо возница-убийца уже вынес ему приговор, и словами уже было ничего не изменить, ибо положил умертвить его. Взмолился торговец, чтобы, по крайней мере, дал ему прочесть покаянную молитву, прежде чем он умрет. Дозволил ему убийца произнести покаянную молитву, привязал торговца к дереву в лесу, и начал тот покаянную молитву, вложив в нее всю душу, и сказал: “Властелин вселенной, ежели спасусь на сей раз из рук этого убийцы, который желает лишить меня жизни, истинно раздам на подаяние десятую часть этих денег”. Пока он молился, пришло спасение, ибо плач его услышал издалека лесник, и прибежал с ружьем к тому месту, где торговец был привязан к дереву, и спросил того, что тут происходит. Торговец поведал ему все дело. Лесник же освободил его от пут, а возницу-злодея связал и привез в город, чтобы посадить того в острог. После дознания и разбирательства вернули торговцу все деньги, а убийцу казнили. Поехал торговец веселый и счастливый, вся душа его пела и играла, прославляя Господа, да будет благословен, за то, что вызволил его из рук злодейских. Однако по возвращении домой прошло несколько недель, и позабыл он об обете, что дал в час бедствий, и из обещанной десятины не дал на подаяние ни гроша, как будто и не обещал ничего такого. Не было у торговца детей, кроме единственного сына и единственной дочери, и вот неожиданно поразила дочь тяжкая хворь, и она умерла. Торговец же и тут не одумался и не раздал десятину бедным. И вот, вдруг заболел и единственный его сын – отрада души его. Послал он за самыми лучшими врачами, но и те отчаялись помочь больному. Услышал он, что в городе Меджибож есть чудотворец, приносящий спасение. Поехал он в Меджибож к чудотворцу, дабы пробудить в нем жалость к единственному его сыну». И это и был человек, что шел с рабби Зеэвом к Бешту, – торговец, приехавший просить милости сыну своему. Услышав же сей рассказ из уст Бешта, вспомнил он тот обет, что был им дан в час бедствий. И сказал Бешту: «Вот я готов немедля выделить десятую часть тех денег любому человеку, которому Бешт повелит передать эти деньги». Сказал ему Бешт: «Поторопись-ка и отсчитай четыре тысячи серебром рабби Зеэву». Торговец немедля отсчитал четыре тысячи рублей серебром и передал их в руки рабби Зеэва. И сразу же в великой радости приступил рабби Зеэв к приготовлениям к свадьбе, купил подарки жениху и выплатил две тысячи рублей приданого, как и обещал, и сыграл великолепную свадьбу, и задержал и торговца, чтобы тот был гостем на свадьбе. И прежде чем уехать к себе домой, торговец получил известие о том, что сын его исцелился. И об этом сказал Бешт: «Ежели знает человек, что сила Господа благословенного проявляется во всяком движении человеческом, то тогда развеются все его невзгоды».

(Меорот ѓа-гдолим, 7)

Учитель рабби Давид Пуркес, благословенной памяти, был выдающимся учеником Бешта, да охранят нас его заслуги, и, когда его дочь-девица вошла в возраст, велел рабби Давид Пуркес, благословенной памяти, по приказу учителя его, Бешта, нескольким особым людям из хасидов, подчинявшихся слову его, великим знатокам Торы и людям богобоязненным, собрать сумму в двести или триста рублей серебром на дорожные расходы и послал их как доверенных лиц со своим поручением в город Константин[292], что в стране России[293], ибо знал он там одного гвира, у которого был сын илуй, достигший вершин в учении, и страстным его желанием было выдать за него свою дочь. Однако наказал им, чтобы ехали в Старый Константинов приглядеться к юноше, сыну указанного гвира, и если проверят его как следует, и найдут, что он учен, сообразителен и остроумен, и сочтут его достойным стать его зятем и взять в жены его дочь, то примут обязательство дать за девицей приданое в две тысячи злотых против четырех тысяч со стороны жениха. Но поедут также и в Новый Константинов, и там тоже найдут илуя, и, проверив его хорошенько и сочтя достойным, обяжутся выплатить тысячу злотых против двух тысяч со стороны жениха. И вот поспешили сии уважаемые хасиды и знатоки Торы собрать деньги на дорожные расходы и поехали в Старый Константинов. И оповестили весь город, что прибыли они по приказу и поручению известного в поколении праведника рабби Давида Пуркеса, дабы найти жениха-илуя для его дочери, и что он желает дать за дочерью две тысячи злотых приданого при условии, что юноша выкажет разум и знание от Господа. Вскорости привели их в дом одного гвира, у которого был сын илуй. И поразились люди стати и красоте юноши, когда же каждый из них пытался озадачить юношу сложным вопросом – поистине не нашлось вопроса, который тот не сумел истолковать и объяснить. Также оказались у него и способности к новым толкованиям, и привел им множество новых толкований Торы, порожденных его разумом, так что чудом казалась чистота его разума, острота ума и огромные познания в Торе. И один из посланцев хотел было уже ударить по рукам и заключить брачный договор, как положено по закону, но товарищ его не позволил ему, сказав: «Ведь мы должны выполнить наказ праведника, ведь не просто так он велел нам перед отъездом съездить и в Новый Константинов». И ответил ему его товарищ, который уже прикипел душой к юноше-илую: «Чего нам искать еще, разве найдем мы еще одного юношу, столь же приятного и разумного, и знающего, и статного, и красивого, чье сердце подобно вратам прекрасного чертога?» И тем не менее сумел его товарищ отвратить его от поспешности в заключении договора, сказав: «И все же нам не следует торопиться, подождем до завтра, с тем чтобы еще поговорить с этим юношей и получше узнать характер его и свойства». И согласился с ним товарищ его остаться там еще один день, и продолжили они ученый разговор с юношей весь тот день и весь следующий день. И не преминул он ответить им на все вопросы, что они задавали, и великое удовольствие доставил им. И было на третий день: зашли они внезапно в комнату жениха, ибо детям гвиров принято выделять отдельную комнату, и нашли того развлекающимся с кумиром из кумиров идолопоклонников. И сказал один другому: «Смотри, ты почти нарушил наказ праведника, когда хотел связать его узами брачного договора, прежде чем нога наша ступила на околицу Нового Константинова. Ныне же мы будем следовать словам праведника, ибо святы они и сказаны в духе святости. Мудрость же сего юноши дурна и склоняет его отступить от дорог святости и предаваться безумствам, так что недолго ему дойти и до того, чтобы сменить веру». И весьма порадовались оба, что не поспешили навести тень идолопоклонства на дочь праведника рабби Давида Пуркеса. И без промедления покинули сие место и направились в Новый Константинов, где также оповестили весь город о том, что прибыли по приказу и поручению праведника и учителя рабби Давида Пуркеса найти жениха-илуя для его дочери, как сделали это и в Старом Константинове. Здесь, однако, обязались дать приданое в тысячу злотых, как было им велено святым учителем рабби Давидом Пуркесом. И тут тоже нашли преуспевшего в учении юношу, разумного и остроумного, сына гвира и подлинного илуя. И он не уступал первому ни в ясности мышления, ни в чистоте ума. И проверяли его непрестанно, с пристальным вниманием присматривались к нему и нашли, что он честен и богобоязнен в делах своих. И заключили с его отцом брачный договор, как положено по закону. Радостная весть облетела весь город и окрестности, и вручил этим людям отец жениха подарки для невесты в знак почтения к достоинствам учителя и праведника рабби Давида Пуркеса. Они же, как кончились у них деньги и не было подарка одарить жениха, обещали, что учитель и праведник рабби Давид Пуркес пошлет подарок на счастье сразу по возвращении их домой. Вернулись они с договором об условиях к себе в город и радовались при виде радости праведника, веселье же охватило и весь город. И веселились от всего сердца, как принято у хасидов. И вот, проносились дни, а у праведника не было денег на то, чтобы одарить жениха. И отец жениха недоумевал, отчего он еще не получил поздравлений с подарком, как положено по обычаю. Со временем он написал письмо: «Учителю рабби Давиду Пуркесу, возлюбленному куму, праведнику и учителю моему… Прошло много времени с тех пор, как я связал себя узами брачного договора с учителем, и не знаю, почему не получил от его святости ни письма, ни подарка для дорогого жениха, а ведь еще немного, и настанет оговоренный срок свадьбы, я же сделал уже все приготовления к свадьбе, а посему прошу его святость также приготовиться к свадьбе, так чтобы можно было отпраздновать наше торжество в радости и веселье». Получив письмо от кума, великую горечь на сердце испытал праведный учитель рабби Давид Пуркес, ибо у неимущего нет ничего [за душой]. Друзья же присоветовали ему поехать к учителю его, Бешту. И отправился он в Меджибож, и пришел к учителю своему Бешту, и просил прощения у того, и отвечал ему Бешт: «Господь благословенный поможет тебе». И вернулся он домой и нашел там другое письмо от кума, полное тех же словес, что и первое, и призывавшее его не тянуть так до самой свадьбы. И когда он сидел так дома, удрученный и взывающий: «Откуда придет помощь мне?»[294] – собрались у него хасиды его и стали понукать его поехать снова к Бешту дабы выговориться перед ним. И поехал он опять к Бешту, и выплеснул перед тем всю горечь, [что на сердце его]. И сказал ему Бешт и на сей раз: «Господь благословенный поможет тебе». Учитель же рабби Давид полагал про себя, что учитель его протянет ему длань щедрости своей либо соберет ради него пожертвования, дабы покрыть потребные расходы, но услышал от него лишь посулы. Однако укрепился в вере своей, поверив обещанию праведника, и возвратился домой. Много дней не прошло, и вот – пришло к нему третье письмо от кума, в коем тот возвестил ему, что приготовил крытые кибитки и добрые повозки, дабы прибыть в обитель святости его, предуготованную для свадьбы, с ним же все старейшины города и большая часть семьи его, и прибудут они все в такой-то день, если будет на то воля Господня. Также и стряпухи с поварихами и кухарками прибудут с ним для выпечки, всякая для своего дела. И слова его стучали в голове учителя рабби Давида Пуркеса все время, что приготовлял он сердце свое для служения Господу, ибо думал он, что теперь душа его не оберется стыда, когда кум его прибудет с великим сонмом сопровождающих, а у него дом пуст стоит, и никакой надежды нет собрать даже на единую трапезу для них, не говоря уж об устройстве свадьбы. И поехал немедля к учителю своему Бешту, а с ним многие из хасидов его, и прибыли они в Меджибож. И пошел он к учителю своему. По дороге увидел он, и хасиды его увидели большую богатую повозку, закрытую со всех сторон, ехавшую по улице города, и выглянул из нее человек и спросил, где дом Бешта. И поспешил один из них и побежал вперед повозки, дабы привести ее к дому Бешта. И стали хасиды говорить учителю рабби Давиду: «Повозка сия несет с собой помощь и спасение», то же говорило рабби Давиду и сердце его. Пошел и он и пришел к учителю своему Бешту вместе с человеком, что сидел в повозке, по лицу которого видно было, что золота у него несметно. И было, как вошел учитель рабби Давид Пуркес вместе с тем гвиром в комнату Бешта, стал рабби Давид Пуркес подступать к учителю своему, пока не подошел к тому так близко, как принято у приближенных учеников, и приветствовал его Бешт с лицом, сияющим радостью. Гвир же стоял у порога, и Бешт не стал приветствовать его. И повернулся Бешт к рабби Давиду Пуркесу и сказал: «Слушай-ка, и я расскажу тебе чудесную историю, случившуюся в такой-то день такого-то месяца в таком-то месте». И обратился рабби Давид Пуркес в слух, дабы выслушать [эту историю]. И сказал Бешт: «Дело само было так. Один купец из поставляющих каждый год лес в Данциг вез большую партию леса, и то, что обернулось бедой для всех других купцов, ему оказалось на счастье, ибо весь их груз затонул в море и только сами они еле-еле спаслись. Сей же купец без всяких преткновений и напастей привез весь свой груз туда, куда устремлялся, – в город Данциг. И понеже был он единственный с товаром, то и прибыль взял семь к одному, так что разбогател весьма. И вот, как заведено у всех уважаемых купцов, взял с собой приказчика и еще казначея, отвечавшего за мошну с деньгами, был с ними и мальчонка, правивший телегой. И было, когда он держал путь домой, замыслили приказчик с казначеем дурное против него, ибо положили глаз на его богатство, говоря друг другу: “Ты погляди только, мало ему сокровищ и богатства, что у него дома, так еще и теперь удача распростерла над ним крыла свои, возвысив его вдвое против прежнего”. И втайне порешили промеж собой, замыслив в злобе своей отобрать у него богатство и злато, напав на него, и помыслили убить его. Однако сердца их источали угрозу втайне от возницы, дабы тот не догадался об их умысле. И прибегнули к хитрости, задирая возницу, так чтобы тот не подгонял лошадей и вел их шагом, пока спор между ними не дошел до того, что они избили его до смерти. И выбросили его по дороге, подобно презренной падали, поводья же взяли в свои руки и направили лошадей с дороги, углубившись в самую чащу леса, где от века не ступала нога рожденного женщиной. И сказали господину своему: “Знай, что здесь положен будет предел жизни твоей, мошна же твоя достанется нам”. И возрыдал он и взмолился, говоря: “Вы, кто ели мой хлеб, как вы можете попрать мой прах, предав меня лютой смерти? Ежели на богатство мое положили вы глаз, то слушайте: половину достояния своего отдам вам, дабы выкупить жизнь свою”. И сказали ему: “[Нет], ибо смертью умрешь”. И возрыдал он пред ними, и снова стал упрашивать их, и сказал: “Имущество берите себе, однако душу мою отдайте мне и сохраните мне жизнь, да не сокрушите мужа у жены, отца у несчастных деток, ибо малые сии чем прегрешили?” И отвечали: “Ведь если останешься жить, то отмстишь нам за разбой и грабеж, теперь же ничего не говори боле, ибо ныне погибнешь от руки нас обоих”. И было: увидев, что неотвратима беда, порешил в душе своей просить их повременить и дать ему покаяться в грехах его, как положено сыну Израиля, прежде чем отлетит душа его, и произнес молитву минха, ибо день клонился к закату, и согласились они ради него на это. Однако привязали его к дереву, дабы он не сбежал, спасая свою жизнь. И, стоя в молитве, возопил он и рыдал горько, как молится человек пред лицом Творца миров, когда видит ангела смерти с мечом простертым, и вопль его достиг всех пределов мира. И взял на себя обет пред Господом, и сказал: “Властелин вселенной, если смилостивишься надо мной сегодня и пошлешь мне помощь от святости своей, дабы вызволить меня из этой беды и спасти мою жизнь, вернув меня с миром домой, тотчас же раздам половину прибытка моего на подаяние, четверть бедным моего рода, а четверть – всем прочим беднякам”. И не успел он вымолвить сие, как раздался звон копыт и визг колес повозок знатного господина, приближавшегося со множеством слуг своих. Те, подъехав, увидели и поразились тому, что посреди леса стоит повозка, полная серебра и злата, и ни единого человека нет для охраны ее. И осмотрелся господин вокруг и увидел вопящего и горько рыдающего человека, привязанного к одному из древ лесных, подлые же люди, приказчик и казначей, бежали оттуда. И подошел человек к тому несчастному, и развязал его, и спросил немедля: “Что за дела тут происходят?” Тот же от безмерного счастья онемел и утратил голос на какое-то время, когда же пришел в себя, рассказал ему обо всем происшедшем и сказал: “Ужели из небесного сонма ты, ужели ангел-избавитель ты, что вызволил меня из беды и спас от смерти? Ужели ради меня лишь послан ты с небес, дабы спасти меня?” И усадил его господин в одну из своих повозок и велел своим людям охранять его, также и телегу его с деньгами повезли с собой. И ехал господин с ним, пока не прибыли они к месту населенному, но и тут не отпустил его в одиночку, но послал с ним казаков, дабы охранять его, и доставили его с миром в город его, целым и невредимым и с неразграбленным богатством, и не было у него ни в чем недостачи. Сколь же велика была его радость, когда рассказывал он домочадцам своим обо всем, что с ним приключилось, и накрыл стол для всех горожан, от богатого до бедного, благословляя и благодаря Господа за милость и чудесные деяния Его! И поспешил счесть весь прибыток свой и достояние. И начал исполнять свой обет. И раздал четверть всего бедным рода своего, раздать же другую четверть иным беднякам не дал ему тайный голос, что нашептывал: “Вот, четверть прибытка своего разве не раздал ты только что, а с другой четвертью к чему тебе спешить, станешь раздавать понемногу, немного в этом году, а немного – на следующий”. И не исполнил обет, данный им в годину злосчастья. Что же сделал Пресвятой, благословен Он? Стала мучиться супруга его хворобами и болезнями, и призвал он врачей, и не нашли для нее исцеления. И истратил он много денег, чтобы доставить ее в Вену, но и там не нашла она исцеления. И поехал с ней в Париж, но и это не помогло. И велели ему врачи, чтобы повез ее на воды. И потратил он и на это много денег, но все без толку. И сказала ему жена: “Выслушай меня, муж мой, ведь своими глазами ты видел и убедился, что врачи сии язычники и во всех них вместе нет духа жизни, ты же, муж мой, не медли и поезжай скорее к Бешту, о знамениях которого слышала я, что он горазд совершать чудеса, ибо человек святой он и все, что он скажет, непременно сбудется”. И поехал тот и приехал ко мне сегодня». – «Ныне же, – обратился Бешт к купцу, стоявшему у порога, – сочти-ка, сколько денег потратил ты на врачей и на горячие воды, остаток же до четверти имущества твоего раздай, дабы исполнить обещанное тобою Господу, ибо отказаться от своих слов ты не можешь. Тогда и только тогда взойдет солнце правды, и крыла исцеления развернутся над супругой твоей, и все ее хворобы и болезни исчезнут, словно и не было их». И стоял купец перепуганный, помутилось у него в голове, когда услышал он всю историю, поведанную Бештом, как если бы тот стоял рядом с ним от начала и до конца и не было никакой преграды, что разделяла бы их. И опустошил свою мошну, и выплатил недостававшее до четверти имущества его, что оказалось свыше трех тысяч злотых, и передал их в руки учителя рабби Давида Пуркеса, благословенной памяти, и возвратился учитель рабби Давид Пуркес домой в радости и благости, и устроил свадьбу с пиром и торжествами, как подобало ему по достоинствам его.

(Кеѓаль хасидим, 21)

Жители Сатанова приехали к Бешту, чтобы помолился за них, дабы Господь отвратил от них чуму, распространившуюся тогда в их городе, да помилует нас Господь. Почувствовали посланцы по поведению Бешта, что тот желает приехать к ним. Вернулись домой и послали ему прошение от имени всех жителей, чтобы взял на себя труд и приехал к ним в город. Ответил тот согласием и приехал. Послал искать по всем домам, вдруг обнаружится где грех, дабы искупить его и тем остановить чуму. Искали и не нашли никакого великого греха, на который можно было бы возложить вину. Послал на кладбище проверить могилы и надгробья, может, там что-то стало неладно. Нашли там стародавнюю могилу, с которой стало неладно, ибо надгробье над ней, которое уже и прочитать нельзя было по древности его, покосилось и треснуло. Пришли и рассказали Бешту. Пошел Бешт с несколькими людьми на кладбище, подошел к могиле, хорошенько там осмотрелся и велел ту могилу раскопать. Взялись за дело и раскопали могилу. Нашли, что человек, похороненный там, нетленен плотью и одеянием, как если бы только сейчас был похоронен. Смотрел Бешт в могилу несколько минут. Вдруг восстал мертвец из могилы, и встал в ней в полный рост, и сказал Бешту: «Мир тебе, учитель и господин мой». Сказал ему Бешт: «Не знаю, учитель ли я и господин твой, быть может, это ты мой учитель и господин». Сказал ему мертвец: «Нет, это ты мой учитель и господин, ибо ты стоишь на ступень выше меня». Сказал ему Бешт: «Если так, попрошу тебя, замолви слово в Высшем суде за этот город, дабы прекратилась чума». Сказал ему мертвец: «Как же я смогу замолвить слово за жителей этого города, ведь я немного рассержен на них?» Спросил его Бешт: «Отчего так?» Сказал ему мертвец: «Я сержусь на могильщиков, которые ведут себя не как подобает, ибо, хороня мертвого, пьют водку, напиваются и дебоширят. Недавно вот хоронили покойника рядом с моей могилой, и не заметили меня, и сломали мне один зуб, и осквернили мою могилу, отсюда и моя злость». Сказал ему Бешт: «Будь милостив, покажи мне твой зуб, я же обещаю тебе, что верну его тебе». Дал ему мертвец зуб. Сказал ему Бешт в ответ: «Обещаю тебе, что верну зуб в мире истинном, но не теперь. Ныне же прошу тебя и даю тебе свой наказ замолвить слово пред Господом, да будет благословен, дабы прекратилась чума в этом городе, и не умирало боле по два человека на день, и не было боле двух больных в одном доме». Под конец попросил мертвеца улечься в могилу, как прежде. Тотчас улегся мертвец в свою могилу, засыпали ее, починили надгробье, и прекратилась чума в городе. Бешт же выполнил свое обещание, ибо в час кончины своей завещал положить тот зуб с собой в могилу.

(Сипурей цадиким ѓе-хадаш, 1, с. 15)

Слышал я от гаона рабби Хаима-Элиэзера, сына господина, учителя и старейшины нашего, праведного учителя из Мункача, да удостоится он долголетия, амен, что во дни, когда Бешт, да будет благословенна память его, восстал против секты Шабтая Цви и Яакова Франка[295], да изничтожатся самые имена их, каковой Франк отрицал еврейскую веру, встав на сторону попов, и вызвал Бешта, да будет благословенна память его, на диспут, и было сказано, что на сем диспуте воздержится от обсуждения того человека[296], но лишь разъяснит свое мнение и свою веру, не возводя напраслину на другую веру, и было сие трудно весьма, подобно приводимой в мидраше истории о змее и бочках[297] и истории о Сатане и Иове, однако Господь направляет шаги верных своих, и Бешт, да будет благословенна его память и в мире грядущем, выстоял на сем диспуте. Вместе с тем секта Франка, да сотрется имя его, усилилась, и с Небес было открыто Бешту, что скверной своей секта Франка, да сотрется имя его, превосходит святость Бешта, да не будут они сравнены вовеки. И [еще] открыто было Бешту с Небес, что Бешт, да будет благословенна память праведника, и святой рабби Меир из Перемышлян (дед известного святого учителя рабби Меира из Перемышлян) и еще один человек по имени рабби Моше Пастух (чье местонахождение [также] было открыто Бешту) – втроем они смогуть одолеть Франка, да изничтожится имя его. Пошел Бешт, да будет благословенна память его, к святому учителю из Перемышлян, святой же учитель рабби Меир из Перемышлян пребывал тогда в уединении в лесу, дома же была ребецн, жена его, рыдавшая и оплакивавшая своего сына, святого учителя рабби Аѓарона-Лейба, – младенца, лежавшего в жару в колыбели своей, да сохранит нас от такого Господь. Далее же дело было так. Святой учитель из Перемышлян увидел ребенка, что родился у него, и отослал его обратно, ибо сказал: «Не о сем отроке молился я». Младенца же, рабби Аѓарона-Лейба, да будет благословенна память праведника, сохранила ребецн, не показывая его мужу. И когда исполнился мальчику год и он стал ходить, увидел его отец, святой учитель из Перемышлян, и сказал ему такие слова: «Нет, Аѓарон-Лейб, отсылал я [из мира сего] и тех, что были прекрасней тебя». И тотчас пал младенец на смертное ложе, заболев болезнью, от которой нет исцеления, да сохранит нас от такого Господь. Возопила ребецн, но не было спасения, праведный же муж ее, не обращая на то внимания, вышел в поле и пошел себе в лес по привычке своей к отшельническому уединению. И было, когда пришел Бешт, да будет благословенна память праведника, и спросил ребецн: «Что это? – и поведала она ему, сказал ей: – Ни о чем не беспокойся, я поговорю с твоим мужем. А пока я не поговорил с ним, то поручусь тебе в том, что младенец будет жить». Бешт, да будет благословенна память праведника, пошел к ее мужу в лес и поведал тому о цели своей поездки, сказав, что он просит того, чтобы пошли они вдвоем к известному рабби Моше Пастуху, дабы расстроить замысел полного скверны злодея Франка, да сотрется имя его. И пошли они вместе. Сказал Бешт, да будет благословенна память праведника: «Однако, пока ты не согласишься, чтобы сын твой Аѓарон-Лейб выздоровел, не пойду с тобой». И понеже касалось дело блага всей общины Израиля, вынужден был святой учитель из Перемышлян, да будет благословенна память праведника, отменить свое решение. И пришел к себе домой, и сказал малому сыну своему, младенцу Аѓарону-Лейбу: «Не полегчало тебе еще?» И тотчас ответил ему младенец: «Благословен Господь, полегчало мне» – и выздоровел. И остался в живых и присносущих, и вырос в известного праведника. И было, когда пришли они в город искать человека по имени Моше Пастух, стали расспрашивать о том. Сказали им, что тот человек простой, пасет скот на одной из гор. И пошли они и нашли того пасущим скот, и скот без пригляда разбежался по горам, а тот человек стоит у края колодца и кричит во весь голос: «Сладостный Боже, как мне служить Тебе? Был бы у Тебя скот для пастьбы, я бы пас его даром». И перепрыгнул через тот колодец с одного края на другой, и сказал: «Всегда я прыгаю через колодец во имя Господа». И понеже делал сие изо дня в день охотно и с воодушевлением, увидел Бешт, что служение того важнее служения его самого (Бешта). Пошел к нему Бешт и сказал ему: «Дело у меня к тебе». Сказал ему: «Поденщик я, и не могу тратить время попусту на разговоры с тобой». Сказал ему святой Бешт, да будет благословенна память праведника: «Так и так ведь ты тратишь время, прыгая через колодец». Сказал ему: «Во имя Господа можно, а помимо сего не могу я тратить время попусту». Сказал ему Бешт, да будет благословенна память праведника: «Ведь и я должен поговорить с тобой во имя Господа». И стал Бешт говорить с ним на простом языке[298] о делах Божественных. И рабби Моше Пастух воодушевился в стремлении и служении своем без всякой меры и степени, и всякий раз убеждался святой Бешт, что служение того пробивает бреши в Небесах, разбивая оковы зла, и сказал ему святой Бешт: «Есть один человек, который желает разрушить основу веры нашей». Сказал ему: «Кто сей и кто таков?» И воодушевился весьма, и Бешт увидел, что слова его производят впечатление, и стал учить с ним святую Тору. Спросил его: «Нет ли здесь бочага или ключа, чтобы можно было окунуться и омыться? Тогда пойдем омоемся, и я стану учить с тобой Тору Господню». И сказал ему, что у подножия горы бьет ключ. И рабби Моше Пастух в один миг перенесся с вершины горы к подножию ее, где были ключ и река, и окунулись они, дабы очиститься, и святой Бешт начал учить его алфавиту, а затем поведал и сказал ему, что Храм был разрушен, теперь же пришло время просить о явлении Божественного присутствия, ибо святой Бешт понял, что настал для сего срок (ибо три раза наступало время свершения обетованного, один раз в год тах[299], однако возобладал Самаэль, да сохранит нас Господь от такого, и оттого вышел приговор об уничтожении, да сохранит нас Господь, и погибло тогда много тысяч человек в освящение имени Господня, во второй раз было это, думается мне, во время изгнания из Испании, и также вышел приговор об уничтожении, в третий же раз случилось это в описываемое время, ибо святой Бешт, да будет благословенна память праведника, видел, что настало время свершения обетованного) и что, вознеся молитву втроем, смогут они привести Избавление. И произошло великое волнение в горних чертогах, и Самаэль укрепился весьма, ибо, как известно, то против этого содеял Бог[300]. И отвели ему короткое время, не более четверти часа, и, ежели возобладает Самаэль и сумеет рассеять троих сих праведников, то победа будет за ним, а ежели нет – то придет Машиах, оправдание наше. Но за грехи наши великие преуспел Сатана, занялся в городе пожар, послышались крики, загорелись факелы, и раздался набат, созывавший горожан тушить огонь (ибо таков обычай – бить в набат во время пожара). И рабби Моше Пастух задрожал и побежал к своему скоту. И спросил его святой Бешт, да будет благословенна память праведника: «Куда ты бежишь и отчего бежишь ты?» И отвечал ему: «Слышу я колокольный набат, и, вне всякого сомнениия, известно владельцам скота, что я оставил скот, последовав за велеречивым, и покинул их скот». Теперь же явятся владельцы скота, и увидят, что его, пастуха и охранника, нет там, и побьют его, и не заплатят ему заработка его. И святой Бешт увидел и понял, что сие все дело рук Властителя мора[301], ибо возобладала сила его и сумел он рассеять трех этих праведников, дабы утратила силу молитва их и тщетны оказались усилия Бешта. Так, рабби Моше не желал оставаться там и помчался к себе на вершину горы. И пропало втуне все начинание за грехи великие наши. Самаэль же хотел навредить Бешту и святому учителю рабби Меиру, да будет благословенна память праведника, и большие трудности были затем и у Бешта, да будет благословенна память праведника, однако Господь спас его от рук врагов его, и поехали они своей дорогой. Будем же уповать на Господа, что удостоимся быть среди достойных и Господь приблизит время Избавления ко дням нашим, амен, и да будет на то воля Его.

(Дварим аревим, раздел 1, лист 7, рассказ 19)

Один раз Бешт должен был узнать некую тайну. Открыли ему, что тайна сия находится во владении Самаэля, который завладел ею в час, когда довел [кого-то] до греха. Понял Бешт, что не может он вызволить сие Имя из рук Самаэля, кроме как соединив усилия с другим праведником. Стал присматриваться к рабби Лейбу Трестинцеру, чтобы соединить усилия с ним. Пошли они вдвоем в женское отделение [синагоги], и Бешт велел своему товарищу, чтобы, как только войдут туда, встали лицом к [восточной] стене, и, даже позови их Самаэль и попроси их повернуться к нему, чтобы говорить с ним, тот не послушается его и не взглянет на него, не дай Бог. И также велел ему остерегаться и беречься от всякой горделивой мысли. Войдя же, сразу повернулись к стене, и Бешт стал делать то, что делается посредством святых Имен. Тотчас явился Самаэль и стал соблазнять и просить их, чтобы стали к нему лицом и говорили с ним лицом к лицу, они же вовсе не отвечали ему и устояли перед искушением. Сказал им Самаэль со всем своим велеречием: «Ныне вижу я все величие ваше и что никакая тайна не сокрыта от вас, ибо несколько праведников и танаев желали отнять у меня сию тайну, но не смогли. Слышал я и воззвание, прозвучавшее на Небесах, оказывать почести сим праведникам». Все же намерение Самаэля было в том, чтобы обратить их к мыслям о гордыне. Бешт же не встал и не двинулся с места. Учитель же рабби Лейб стал немного поддаваться горделивым мыслям и возвеличиваться в глазах своих от почестей, что оказывал ему Самаэль. Тотчас коснулся Самаэль ступни его и повредил его ногу, так что тот оставался хром на одну ногу до смертного своего часа. Почувствовал Бешт, что товарищу его нанесен вред, и стал поддерживать того за гартл*. Тотчас же почувствовал рабби Лейб прилив сил. Затем обругал Самаэля и, выговаривая тому, сказал: «Изыди от нас! А нет, так я прогоню тебя в такое место, где томятся в путах Аза и Азаэль[302]. Также и тебя прикую там вместе с ними». И тотчас удалился Самаэль. Уходя же, принял обличье торговца женскими притираниями и, с корзиной на плече, направился к дому Бешта, дабы [там] купили у него что-нибудь и [тем самым] навредили бы себе. Почувствовал сие Бешт, и тотчас помчался домой, и выговорил своим домочадцам, сказав им: «Ничего не берите у него». И сказал Самаэлю: «Вот, напротив стоит увязанная скирда пшеницы. Иди туда». Как подошел туда Самаэль, вспыхнуло пламя и сожгло всю скирду. А Бешт и все его домочадцы спаслись.

(Мифалот ѓа-цадиким, 31)

Как-то ехали [Бешт с учениками] три полных дня, пока не прибыли во вторник вечером на постоялый двор к одному еврею, деревенскому фактору, который не знал Бешта, благословенной памяти. И спросили, смогут ли остановиться у того на ночь. И сказал: «Нет». И увидели, что человек сей весьма озабочен, а в доме горит множество свечей. И расспрашивал его Бешт, в чем тут дело, но селянин не хотел говорить ему. И сказал им: «Даже узнав, мне вы не поможете. Одно могу сказать, горе мне по грехам моим, ибо такое со мной случилось, что не случалось еще ни с одним человеком». И стал Бешт упрашивать его [рассказать]. И рассказал тот, что эта ночь – ночь молитвенного бдения[303] для него, ибо наутро должен он ввести в завет Авраѓама сына, коего родила ему жена его. И это у него пятый сын, что по пришествии ночи молитвенного бдения умирает без всякой болезни, теперь же пробило уже десять часов, и он весьма страшится, как бы не случилась та же беда и в эту ночь, а причины сего он не ведает. И сказал ему Бешт: «Не бойся, сделай приготовления к обрезанию, ибо я, Бешт, обещаю тебе, что младенец будет жить». Сердце же отца трепетало от страха. И сказал ему: «Если сбудутся слова твои – половину имущества моего отдам тебе, Господа же стану прославлять все дни жизни моей». И ответил ему Бешт: «Нет мне нужды в имуществе твоем, дай лишь столько-то во искупление и подготовь двух крепких людей, чтобы стояли подле колыбели младенца и держали в руках открытый мешок. Один пусть держит мешок обеими руками с одной стороны, а другой также обеими руками – с другой, и пусть остерегутся и ни на миг не сомкнут глаз». Ученикам же своим велел Бешт садиться и учить Тору. Бешт же прилег отдохнуть, предупредив их, что ежели что-нибудь упадет в мешок, то пусть немедля закроют его, и завяжут сверху веревкой, и разбудят его, Бешта, если он будет спать, а он им скажет, что делать дальше. И еще раз предостерег учеников и тех людей, чтобы не смыкали глаз. И было, когда наступило двенадцать часов ночи и свечи в доме стали гаснуть, ученики крепились и не отступали от своего. И вот, увидели, как большая крыса упала в мешок, и закрыли мешок, и завязали его веревкой, и разбудили Бешта. И велел им Бешт перевязать мешок крепко-накрепко, а двум людям каждому взять по палке и что было сил бить по мешку. Так они делали, пока не дал им Бешт знак, махнув рукой. Затем велел им Бешт развязать мешок и вышвырнуть его наружу. И сделали так. Младенец же пребывал в полном здравии. И приготовились они к обрезанию, Бешта же почтили честью быть восприемником и совершили обрезание по всем правилам. А после обрезания отец ребенка попросил Бешта остаться на трапезу и рассказал ему, что деревенский помещик – настоящий злодей и что он боится того, а посему он должен пойти к нему и принести ему угощение после обрезания. И сказал ему Бешт: «Ступай с миром». И пришел отец ребенка к помещику, и вот, тот лежит больной в постели, на лице же его огромные синяки от побоев. И принял помещик отца ребенка со всем радушием. И спросил его: «Как у тебя дела?» И сказал: «Еврей из польских земель прибыл ко мне этой ночью и кажется человеком достойным, и он спас моего сына от смерти». И рассказал ему по простоте своей обо всем, что случилось ночью. Тогда отвечал ему помещик: «Поспеши домой и проси своего гостя прийти ко мне, пока он не передумал». И пошел тот человек в печали, ибо весьма страшился, как бы что-нибудь не случилось с Бештом и тот бы не осерчал на него. И рассказал ему обо всем, что было в доме у помещика. И посоветовал Бешту послать к помещику слугу, чтобы тот передал, что нет у него времени и он желает ехать дальше.

И ответил Бешт: «Вовсе я не боюсь его. Я пойду». И было, после трапезы Бешт пошел к помещику, и сказал ему помещик: «Я так и знал, что ты стоял за моим несчастьем, но превозмог ты лишь потому, что меня захватили врасплох, я же ничего не знал, однако ежели желаешь помериться со мной силой колдовства и узнать, кто сильнее в сей премудрости, обожди, пока я не поправлюсь, тогда и увидим, кто сильнее». Ибо сей помещик был великий колдун, он-то и убивал всех детей откупщика каждый раз в полночь во время молитвенного бдения, ибо был великий злодей. И сказал ему Бешт: «Да будет так. Однако ныне ждет меня дорога, в назначенный же день собери всех сотоварищей своих, также и я соберу всех учеников моих, тогда и посмотрим, кто сильнее. И знай лишь, что я вовсе не колдун, но святой человек, Повелевающий Именем, и я не боюсь колдовства». И назначили срок. И Бешт дал знак, что не изменит решения своего. Явился он в назначенный день и привел учеников своих с собой, и пошли они в обширную долину. И начертал Бешт круг в круге и встал в срединном круге, ученики же его стояли во втором круге, и предостерег их Бешт, чтобы смотрели ему в лицо, и ежели заметят какое изменение в лице его, то пусть направят помыслы свои к покаянию и не будут отвлекаться на миг. Помещик же со своими колдунами также начертал круг, и стояли друг против друга весь день. И наслал помещик на Бешта ядовитых змеев, ужасных видом, и всех зверей лесных, громко рычащих, как если бы те собирались сожрать его. Достигнув же внешнего круга Бешта, все те твари исчезали, как будто и не было их, ни следа от них не оставалось. И делал так помещик снова и снова попеременно, то лесных чудищ посылал, то псов, то змей, но не могли они преодолеть круга. Затем собрал колдун остаток сил своих и наслал [на Бешта] великое стадо рычащих лесных кабанов. И те исторгали пламя из пастей и прорвали предел первого круга. И тогда увидели ученики, как изменилось лицо Бешта, и сосредоточились на помыслах о покаянии, и стали взывать к Господу. Когда же достигли кабаны внутреннего круга, не осталось от них и следа. Так делал колдун три раза, но ничего у него не вышло. Тогда сказал он Бешту: «Ныне вижу я, что ничто моя сила против тебя, теперь же забирай мою душу, ибо знал я, что смертию погубишь ты меня и не будет мне от тебя спасения». И отвечал ему Бешт: «Я же говорил тебе, что я не колдун, как ты, но лишь владею Добрым Именем, и если бы желал забрать твою душу, то ты бы был гниющей падалью прежде, чем увидел бы лицо мое, ведь я мог бы убить тебя в ту же ночь. Однако я дал тебе набраться сил, дабы ты узнал, что есть Бог на земле и все поистине верующие в Него не убоятся и не устрашатся колдунов. Ныне же, дабы увидеть силу Господню и мощь Его, вознеси глаза вверх и взгляни на небо». И сделал так колдун, и взметнулись в воздухе два ворона, и выклевали ему каждый ворон по глазу, и остался он слеп на всю жизнь, также и колдовская сила покинула его, чтобы не мог он боле причинить вреда ни единому человеку.

(Адат цадиким, 14)

Было у Бешта обыкновение брать с собой в дорогу святого учителя рабби Зеэва Куцеса. Один раз жена Бешта попросила учителя рабби Зеэва, чтобы зорко следил за всем, что случится в пути, [а после] рассказал ей. По возвращении рассказал ей учитель рабби Зеэв, что приехали они в деревню в дом к одному еврею и Бешт велел тому еврею, чтобы немедля дал ему восемнадцать рублей серебром. Еврей же был человек бедный, и денег у него не было. И понеже Бешт понуждал его дать деньги немедля, то кинулся, и продал скотину и какую-то домашнюю утварь, и дал Бешту восемнадцать рублей. И тотчас уехал Бешт из деревни и не сказал ни слова. Спустя немного времени велено было тому еврею пойти к деревенскому помещику и заплатить тому откупные за аренду, и не было у него денег, чтобы заплатить. Велел помещик выкинуть его из дома на улицу со всем его скарбом. И слуги помещика так и сделали. По дороге услышал учитель рабби Зеэв о том, что случилось с тем евреем, однако он верил в святость учителя своего Бешта и в то, что слово Господне с ним. И по приезде своем в Меджибож поведал учитель рабби Зеэв обо всем этом жене Бешта.

Теперь же вернемся к тому еврею. Осознав свалившуюся на него беду, да охранит нас милостивый Господь [от такого], и поняв, что нет у него никакой возможности жить в этой деревне, решил тот еврей переехать и поехал с домочадцами своими в другую деревню, где был другой помещик. Продал он все, что оставалось у него от имущества его, купил себе корову, и поселился в маленьком домишке в деревне, и несколько недель с трудом сводил концы с концами, зарабатывая себе на жизнь. Внезапно скот помещика перестал давать молоко. Пошли помещичьи слуги в деревню купить молока. Случилось так, что пришли к дому того еврея и купили молоко от его коровы. Испив сего молока, сказал помещик, что вкус всех яств мира почувствовал он в этом молоке. И спросил своих слуг, где они взяли сие молоко. Рассказали ему, что незадолго до этого один еврей поселился в деревне, у него-то и взяли они молоко. Велел помещик привести сего еврея. Пришел еврей к помещику и рассказал тому обо всем, что с ним приключилось, что не было у него денег заплатить откупные за аренду, и хозяин вышвырнул его из дома, и вынужден он был переехать в другую деревню. Велел помещик каждый день приносить ему молока от коровы того еврея. У помещика же не было сыновей. И по великому расположению, что испытывал он к тому еврею, отписал ему в подарок ту деревню и близлежащий город, также принадлежавший помещику, и дал ему доверительное письмо от своего имени. У помещика же было много сел за пределами той страны. Под старость уехал помещик из страны и расстался с тем евреем с великой любовью. В то время послал Бешт праведного учителя рабби Зеэва в странствие по земле для сбора пожертвований на выкуп пленных[304]. Путешествовал рабби Зеэв несколько недель и собрал большую сумму, однако все еще недоставало ему трехсот рублей серебром. Приехал в один город и остановился у городского раввина. Раввин принял его с великим радушием, ибо хорошо его знал. И раввин облачился в праздничные одежды и вышел с горожанами встретить нового городского голову. И сказал городской раввин учителю рабби Зеэву: «Ежели вам угодно, то пойдемте с нами поприветствовать нового городского голову, который тоже еврей. Быть может, вы ему понравитесь, и он даст вам приличную сумму на выкуп пленных». И учитель рабби Зеэв пошел вместе с ними к городскому голове. Когда они пришли, привествовал голова рабби Зеэва с великой любовью и отменным радушием. Учитель же рабби Зеэв не узнал того. Поговорив немного с домовладельцами и городским раввинам, повел городской голова учителя рабби Зеэва в отдельный покой и рассказал тому, кто он такой и все, что просходило с ним с того часа, как Бешт уехал от него. Наконец дал учителю рабби Зеэву триста рублей серебром на выкуп пленных и преданно благодарил того. Вернувшись в Меджибож и привезя деньги, рассказал учитель рабби Зеэв Бешту о том еврее. Сказал ему Бешт: «Теперь я поведаю тебе, почему я забрал у него восемнадцать рублей. Ибо видел я, что отмечен он знаком великого успеха, и видел, что нет никакой надежды на сей успех в той деревне, посему и велел ему дать мне восемнадцать рублей, и сие явилось причиной для изменения положения его, чтобы он был вынужден переехать из той деревни и поселиться в другой деревне, где и поднялся к вершинам успеха по воле Господа, Который благоволил к нему».

(Кеѓаль хасидим ѓе-хадаш, 17)

Один раз Бешт был в пути со своими людьми, и приехали они в лес. Указал им Бешт пальцем на одно место поблизости и сказал: «Туда мы поедем и там заночуем, и много денег будет у нас». Изумились люди его словам, ибо доселе никогда не слыхали, чтобы там было место для ночевки. Приехав туда, увидели маленький дом, в котором жил один еврей, бедный корчмарь, который на сущие гроши покупал немного водки и с того и жил в великой бедности и скудости, да охранит нас от такого Господь. Вошли в дом, и люди Бешта велели очистить дом, чтобы было им где переночевать, и попросили хлеба. Хозяйка отобрала хлеб у малых детей и дала гостям поесть. Вошел в дом хозяин, увидел, что сделала мать с детьми, и не мог собраться с мыслями. Сказал Бешт им, людям своим: «Скажите хозяину, чтобы дал мне восемнадцать злотых, а не даст – отберем у него силой». Возопил хозяин во все горло: «Нет у меня!» Они же уселись там и не отступали от него, говоря: «Ты сначала дай восемнадцать злотых, а потом уж можешь кричать, что нет у тебя». Сказал им хозяин: «Так ведь и правда нет у меня». Сказали ему, чтобы заложил подушки и перины и дал бы восемнадцать злотых святому Бешту. Увидев, что они не отступаются от него, вынужден был хозяин заложить свои подушки и перины и отдать Бешту восемнадцать злотых. И был вечер, и было утро, и Бешт со своими людьми отправились своей дорогой. Корчмарь же с женой и несчастными детками проводили Бешта с его ватагой, ибо ждали, что, быть может, переменит тот решение свое и вернет им деньги. Однако Бешт уехал со всей поспешностью, как бывало по обыкновению его в святости, когда желал он умчаться со всей прытью, так что повозка его тотчас скрылась из виду, хозяин же с женой и детьми вернулись домой, снедаемые голодом, да охранит нас от такого Господь. Дети его просили хлеба, и не было у него. Легли спать истомленные, усталые и голодные. Хозяин же встал и прочел молитвы минху и маарив, горько рыдая, под конец лег, где стоял, ибо и подушки с перинами забрали у него. И поскольку был он усталым и утомленным, [тотчас] сморил его сон. Ночью пришел один необрезанный, постучал в окно и сказал: «Мошке, дай мне водки». Корчмарь знал, что водка в кувшине закончилась, ополоснул кувшин водой, открыл дверь и протянул необрезанному стакан. Выпил необрезанный и похвалил водку, сказав, что отроду не пил у него такой доброй водки. Обрадовался корчмарь в душе, ибо чего уж лучше этого, однако свет померк в глазах его, ибо необрезанный сказал, что у него нет ни гроша и он будет должен корчмарю. Так случилось два-три раза. Каждый раз приходил тот же необрезанный, стучал в окно, будил корчмаря, просил налить, выпивал, хвалил водку и каждый раз просил прощения, говоря, что денег заплатить за водку у него нет. Под конец похвалил и водку, и корчмаря, сказав, что тот человек надежный, ибо, хотя он и будит его раз за разом, а денег не дает, тот всякий раз щедро наливает ему. Наконец сказал ему: «В уплату за это я дам тебе одну монету, которую я нашел, цены же ей я не знаю, ты же, может быть, разменяешь ее, и, ежели тебе не дадут за нее всего, что я должен, остаток я уплачу тебе». Взял корчмарь монету, а монета была золотой. Когда корчмарь разменял ее, дали ему за нее столько, сколько дали. Когда вернулся к нему необрезанный, сказал ему корчмарь, что получил за ту монету долг его сполна и еще осталось сверх того. На остаток налил тому еще водки. Похвалил необрезанный корчмаря за то, что тот надежный еврей, и сказал ему: «А ведь у меня дома есть еще такие монеты, и будут они твои, ты же за них всегда будешь наливать мне водки». Корчмарь согласился с радостью и заделался богачом, выстроив себе добрые хоромы. По прошествии года проезжал там Бешт. Служки его увидели там множество добрых и больших построек и изумились. Увидел их корчмарь, и тотчас вышел им навстречу с трепетом и радостью, и оказал им великие почести. Сказал ему Бешт, что весь сей достаток был уготован для него уже несколько лет как, однако ради этого должен он был прочитать один раз молитву минха с разбитым сердцем, но не лежала у него к тому душа, пока он, Бешт, благословенный памяти, не разбил его сердце, забрав у него все, что только оставалось в доме. И тогда он прочитал минху с разбитым сердцем и со слезами на глазах, и была его молитва – минха – услышана.

(Дварим аревим, раздел 1, лист 7, рассказ 20)

Один раз на исходе святой субботы велел Бешт своему слуге-иноверцу, Алексею, запрягать лошадей. И сказал служкам своим, учителю рабби Давиду Пуркесу и учителю рабби Давиду Лейкесу, чтобы поехали с ним. Влезши в повозку, велел Бешт необрезанному слуге сесть спиной к лошадям, и, когда все уселись, лошади понеслись, словно лани. Проехали несколько десятков верст. Ночь же была студена и морозна, и стужа весьма досаждала им. Сказал им: «Сейчас приедем в селение и там отдохнем». Спустя несколько минут прибыли в одно место к небольшому дому. Постучали в дверь. Вышел еврей-бедняк, поприветствовал их и спросил, откуда они. И ничего не ответил ему Бешт, лишь велел разогреть им тотчас еду, ибо они замерзли. Кинулся хозяин в лес, принес дров и разогрел им еду. Сказал ему Бешт: «А ведь к еде полагается чай или молоко с медом». Пошел хозяин в деревню и разбудил одного крестьянина, у которого были коровы. И крестьянин позволил ему отдоить немного молока, и принес он им крынку молока и подал горячее питье с молоком. Выпили они и немного согрелись. Спросил их тот человек, откуда они. Отвечали ему: «Из города Меджибожа мы». Спросил их, знают ли они Бешта, ибо слышал он, что высокой святости тот человек. Сказал ему Бешт: «Не беспокой меня разговорами об этом человеке, что прозывается Бааль-Шем». Продолжал хозяин спрашивать о Бааль-Шеме. Отругал его Бешт и сказал ему, чтобы больше не упоминал это имя. Так повторялось несколько раз, пока хозяин не прекратил расспрашивать о Беште.

Наутро с первым проблеском солнца встал Бешт, чтобы прочитать молитву шахарит. После молитвы сказал Бешт хозяину: «Знай, что мы голодны, а посему поспеши и приготовь нам завтрак». Побежал хозяин в деревню, и принес немного муки, и приготовил завтрак для Бешта и служек его. И весьма радовался тому, что Господь сподобил его исполнить заповедь гостеприимства. Поев и попив, сказал Бешт хозяину: «Как твое имя?» Сказал ему: «Имя мое Моше». Сказал ему Бешт: «Знай, Моше, что всю ночь мы провели в дороге, теперь же мы утомлены трудностями пути и нуждаемся в отдыхе, посему подготовь-ка нам постели, чтобы мы могли прилечь». Взял хозяин все свои перины с подушками и постелил им, и они легли и проспали до молитвы минхи. После молитвы сказал Бешт: «Приготовь-ка нам ужин». Спросил хозяин, приготовить ли ему молочные кушанья, ибо мяса не достать. Сказал ему Бешт: «Никак нельзя без мясной трапезы». Сказал ему хозяин: «Я бы мог приготовить курицу, но здесь нет резника». Сказал Бешт: «Один из моих людей – резник». Побежал хозяин в деревню и купил курицу. Зарезал один из служек курицу, сварил ее хозяин и приготовил из нее ужин, как хотел того Бааль-Шем. Прочитав молитву маарив и поужинав, сказал Бааль-Шем хозяину: «Постели-ка нам постели». Кинулся хозяин и постелил постели, не оставив себе и подушки, ибо все отдал гостям. Утром велел ему Бааль-Шем, чтобы приготовил завтрак, на вечер же приказал хозяину пойти и принести курицу. Пошел хозяин в деревню, и купил жирную курицу, и приготовил ужин, как накануне. Затем постелил им постели со всеми своими подушками и перинами. Так они прожили у него пять дней кряду, пока бедняк-хозяин не распродал почти все свои вещи, дабы прокормить гостей, и радовался, что сподобил его Господь исполнить заповедь гостеприимства. В четверг под вечер велел Бааль-Шем запрягать лошадей, чтобы вернуться домой. Хозяин попросил Бешта позволить ему проводить его и служек его, дабы исполнить заповедь проводов гостей. Бааль-Шем дозволил ему проводить их. И хозяин шел с ними пешком несколько верст, пока Бааль-Шем не сказал ему возвращаться домой. Расставаясь с гостями, попросил их хозяин, чтобы по приезде в Меджибож помянули его добром перед Бештом, чтобы тот помолился за него, дабы он мог служить Господу, да будет благословен. Сказал ему Бешт: «Знай, что Бешт – это я». Услышав сие, пал хозяин ниц, и заплакал, и сказал: «Властелин вселенной, Ты удостоил раба Твоего принимать такого праведного гостя, я же не исполнил в его отношении заповеди гостеприимства, как подобает такому святому человеку». Отругал его Бааль-Шем и сказал, чтоб немедля возвращался домой, вознице же велел хлестать лошадей кнутом. Вернулся хозяин к себе домой в горести и печали. Придя же домой, услышал, как плачет его младший сын, ибо он был голоден. Поискал отец какой-то еды и не нашел ничего, ибо все отдал гостям. И вот, мальчик плачет. И сказал отец сыну: «Не плачь, сын мой, ибо благодаря Господу праведник Бааль-Шем был здесь». И вот, когда голод стал досаждать детям, начали плакать все, ибо весьма были голодны, отец же желал утишить их голод той радостью, которую испытал, приняв гостя-праведника. Однако словами не мог утолить голода детей, пока все не стали горько рыдать. Вздохнул отец и сказал: «Властелин вселенной, ежели удостоился я исполнения столь великой заповеди, отчего же нет мне покоя от детей, снедаемых голодом?» И вздохнул тот человек еще горше. И вот, когда вырвался сей вздох из глубин его сердца, услышал он стук в дверь. И спросил: «Кто там стучит?» И ответил ему голос: «Я, Иван». И спросил его: «Чего ты хочешь?» Сказал ему, что хочет выпить водки. Сказал ему: «Нет у меня ничего». Как бы то ни было, необрезанный не переставал стучать и кричал, чтобы открыли ему и впустили его в дом, потому что он сильно замерз. Открыл ему дверь и пустил его внутрь. Вошел необрезанный, обыскал весь дом и ничего не нашел. Сказал ему: «Посмотри, может, найдешь немного водки в бочках». Взял бочку, опрокинул ее и нашел в ней немного браги. Схватил необрезанный [стакан] и выпил. Затем дал необрезанный хозяину серебряный сикль и сказал ему: «Иди в город, выясни, что стоит этот сикль, я же дам тебе много таких, потому как их очень много у меня». Пошел хозяин с сиклем в город и выяснил, что это серебряный канторин[305]. Купил на него водки, и сыра, и печеного. Когда вернулся, спросил его необрезанный, хорош ли оказался сикль. Ответил ему хозяин: «Да». Сказал ему необрезанный: «Дай же мне водки и сыра, что ты принес». И дал ему еще один сикль. Пошел хозяин в город и принес все, что было потребно. Пришел необрезанный, и дал ему еще сикль, и сказал ему: «Если будешь наливать мне добрую водку, дам тебе много таких сиклей». Так продолжалось несколько недель. Каждый день приходил необрезанный, брал у него водку и давал ему серебряный сикль. В один из дней сказал ему необрезанный: «Господин Моше, что же это будет? Каждый день ты пешком ходишь в город, я же не желаю, чтобы ты ходил пешком. Вот тебе несколько сиклей, купи много водки, привози ту водку в телеге, и не придется тебе больше ходить в город пешком». И немедля дал ему необрезанный несколько сиклей, тот купил себе телегу с лошадью, поехал в город и купил все, что ему было нужно.

Один раз сказал ему необрезанный: «Господин Моше, выслушай, что я скажу тебе: я человек старый, и есть у меня немалое богатство в таких вот сиклях, я же не желаю, чтобы дочь моя унаследовала мне, потому что она взяла себе [в мужья] крестьянина, который был у меня в услужении, ныне же они чураются меня и даже немного водки не желают подносить мне, да еще и пьяницей называют. Посему порешил я отдать тебе все мое богатство при условии, что ты всегда станешь наливать мне водки, когда я ни захочу. Теперь же прихвати большие мешки и пойдем в лес, там я передам тебе свое богатство. И отныне ноги моей не будет в доме дочери и зятя моего, ты только приготовь мне место, где ночевать на чердаке, там я буду жить и присматривать за богатством, чтобы его у тебя не украли, но только при условии, что ты станешь давать мне водки всякий раз, когда я захочу». И вот, не было у хозяина мешков, потому он взял простыни, разрезал их и пошил из них мешки, положил в телегу и поехал с необрезанным в лес. Приехав же в лес, подошел необрезанный к большому толстому и дуплистому дереву. Залез необрезанный в дупло, стал вытаскивать оттуда сикли и выкидывать их наружу, прокричав: «Господин Моше, собирай и складывай их в мешки, потому что я ни одного не оставлю тут». Стал хозяин собирать сикли и складывать их в мешки, потом вернулся с необрезанным к себе домой и сложил мешки на чердаке, что был у него в доме, там же отвел место и для необрезанного. Один раз сказал необрезанный: «Господин Моше, какой конец меня ждет? Вот ведь, я остался не у дел, и жизнь мне опротивела, а посему купи волов и коров, я же стану пасти их и не потребую с тебя платы, но буду работать задаром, ты же купи себе еще и поле и все, что потребно для пахоты, я же буду пахать и засевать его для тебя». И сделал хозяин так. Купил поле, и волов, и все принадлежности для работы, и необрезанный стал работать в поле, хозяин же заботился обо всем необходимом для него.

Один раз поехал хозяин в город, жена же его с детьми остались дома. Вдруг пришли необрезанные и стали спрашивать, где тут необрезанный [по имени] Иван. Сказали им: «Он в поле». Пошли и нашли его за пахотой. Пришли с необрезанным домой, попросили водки и напились с ним допьяна. Стали выпытывать у него, отчего он оставил свою дочь и решил поселиться у еврея. Отвечал им необрезанный: «Я и слушать ничего не хочу о моей дочери с зятем, которые чураются меня, зовут пьянчугой и никогда не наливают». И вот, когда жена рабби Моше услышала слова необрезанных, подстрекавших Ивана оставить ее дом, охватил ее страх, как бы необрезанный не проговорился им, что передал все богатство свое еврею, и не забрал его обратно. Когда же напился необрезанный пьян, одолело его искушение помириться с дочерью и зятем своим, но лишь при условии, что станут подносить ему водки всякий раз, когда он захочет. И тотчас же забрали необрезанные Ивана в дом его дочери и зятя. Увидев сие, страшно перепугалась жена рабби Моше, тот же все еще не возвращался из города. Легла она в постель и заперла дверь. И вот, вдруг послышался стук в дверь. Услышав, что стучат, испугалась она еще больше. Когда же спросила, кто там стучит, и услышала в ответ, что это зять Ивана, то от страха места себе не находила, решив, что тот конечно же пришел забрать богатство своего тестя. Открыла ему и спросила: «Чего ты хочешь?» Ответил ей: «Поторопись-ка и налей мне водки, потому как тесть мой внезапно умер». И вот, по обычаям необрезанных, когда кто-нибудь умирает у них, они устраивают поминки. Спросила его: «Как же так случилось, что он вдруг умер?» И рассказал ей, что когда старик много выпил и наелся свинины, то стал задыхаться и сразу же умер. Спросила его: «Говорил он что-нибудь перед смертью?» И ответил ей, что тот не сказал ни слова, лишь велел отдать еврею Моше, у которого он жил, белую корову, ибо этот Моше – человек хороший. Как услышала это женщина, словно камень свалился у нее с сердца, и она дала водки необрезанному, зятю необрезанного. Потом вернулся муж ее из города, и она рассказала ему обо всем происшедшем. А он не верил ей, пока наутро не привели ему белую корову. Богатство же Моше все росло и росло. И много имущества приобрел он себе и нанял слуг. Один раз пришла ему в голову мысль поехать в Меджибож к Бешту. И запряг он великолепную повозку с дорогими лошадьми, как подобает богачам, и поехал к Бешту. Приехав в Меджибож, повстречал он учителя рабби Давида Пуркеса и спросил того: «Где дом Бааль-Шема?» И сказал ему: «Следуй за мной». И когда привел его учитель рабби Давид и ввел в дом святого, тотчас же признал его Бааль-Шем, и обрадовался весьма, и стал спрашивать его о здоровье. Увидев же почести, кои оказывает Бааль-Шем сему человеку, изумились весьма приверженцы Бааль-Шема, ибо, вот, человек сей у них перед глазами, а они не знают его. Тогда обратился к ним Бааль-Шем и сказал: «Ужели не узнаете вы сего человека, ведь вы до нитки раздели его, и ели, и пили у него пять дней кряду, пока он не продал все, что только было у него, дабы досыта накормить вас?» И стали спрашивать Бааль-Шема обо всем этом деле: «Отчего да почему тогда поехали они к этому человеку?» Сказал им Бааль-Шем: «Видел я, что суждено ему обладать великим богатством, однако задержка была по его вине, ибо он довольствовался малым и никогда не просил Господа благословенного о богатстве. И вот, богатство необрезанного должно было пропасть втуне, а потому я и сделал так, чтобы мы поехали к нему и так досадили ему, чтобы малые дети его просили у него хлеба, а у него бы не было дать им. И тогда он вздохнул. И видел я, что на Небесах лишь ждут, когда из самых глубин его сердца раздастся сей вздох о пропитании, и тогда богатство окажется прямо у него под руками, как сказано: “И стенали сыны Израиля от работы, и вопияли, и вопль их от работы восшел к Богу”[306]».

(Меорот ѓа-гдолим, 3)

В свое время жил великий бедняк, удрученный горестями, но он довольствовался тем, что было у него, и во все дни жизни своей не тревожился ни о чем, и не стенал, и на каждую беду, постигавшую его, отвечал: «И это к добру». Увидел Бешт святым духом, что великое богатство уготовано тому бедняку. И, если бы только исторг хоть единый вздох, досталось бы ему богатство. Но он не испускал ни единого вздоха. Поехал Бешт с десятью своими учениками, и пришли к тому бедняку. Бешт полагал, что, увидев их и не сумев их накормить, исторгнет тот вздох из уст своих. Однако случилось не так. Ибо, увидев их, тот, как олень, помчался в деревню и принес масла, и яиц, и хлеба, и напоил, и накормил их, не оставив своим детям ни крошки. Наутро подумал он про себя, что теперь Бешт, конечно, уедет с учениками своими. Однако Бешт стремился исправить все до конца и остался на молитву шахарит. Увидел тот человек, что Бешт закончил молиться, и снова побежал в деревню, и с огромными усилиями достал масла и хлеба. Детям же своим не дал ничего. На ночь остался Бешт у него с учениками своими. Пошел тот человек, заложил что было у него и достал еды для ужина. С утра Бешт встал пораньше и уехал своей дорогой с учениками своими. После того как они уехали, сказал бедняк жене: «Из-за трапез этих я попал в долги, и кто мне поможет расплатиться с долгами, в то время как дома ничего нет?» И вздохнул с разбитым сердцем. В ту же ночь явился ему пророк Элияѓу в обличье необрезанного и попросил налить ему стопарик водки. Сказала жена мужу: «Плесни чуть-чуть воды в кувшин, остатки водки, что опустошили вчера, придадут воде запах и вкус водки, быть может, сумеем выручить за это несколько грошей». И сделал он так и налил ему стопарик водки. Сказал ему: «До чего же хороша и крепка эта водка, налей-ка мне еще стопарик». Налил ему. Выпив, сказал ему: «Денег у меня нет, однако есть у меня два кубка. Продай их, и всего у тебя будет в достатке». Взял он два кубка и назавтра отправился в город к ювелиру, чтобы оценить кубки. Увидел их ювелир и пожелал купить их. И сказал, что они стоят два дуката. Подумал бедняк, что они, верно, стоят больше. И не захотел продать их. Сказал ювелир: «Дам тебе три дуката, четыре дуката». Но бедняк не соглашался продать, пока тот не предложил ему двадцать дукатов, тогда он продал их. На эти деньги купил он водки, и расплатился с долгами, и вернулся домой с выручкой. Ночью снова явился к нему Элияѓу в обличье необрезанного и сказал ему: «Налей-ка мне водки». Налил ему. Спросил его: «Сколько тебе дали за кубки?» Сказал ему: «Столько-то и столько-то дали мне». Сказал ему: «Они стоят больше. Пойдем со мной в лес, там у меня два мешка с драгоценной утварью, и они уготованы тебе». Пошел с ним и нашел, как тот и сказал ему. Принес их домой и стал большим богачом. Так спасемся мы спасением и утешением [Господним].

(Сипурей Яаков, 19)

Один хасид не имел денег на еду и на пропитание. Предложили ему арендовать маленькую корчму, стоявшую посреди поля. Пошел к помещику и попросил у него сдать ему корчму в аренду. Обрадовался помещик возможности сдать ему корчму, потому что никто не желал ее снимать, и не стал с ним торговаться, сказав ему: «Сколько дашь, столько и ладно». Занял бедняк немного денег под залог, купил водки, поселился в корчме и стал зарабатывать себе на жизнь, с трудом сводя концы с концами. Один раз, в месяце кислеве*, приехал к нему Бешт со служкой своим. Обрадовался хасид приезду Бешта. Сказал ему Бешт, чтобы приготовил для него и служки его добрую трапезу. Постарался хасид и приготовил отменную трапезу. Перед едой сказал ему Бешт: «В лесу потерял я свой кисет, посему возьми моего коня и скачи на нем в лес поискать мой кисет, ибо великая потребность есть у меня в нем». На улице же было темно – ни зги не видно. Несмотря на это, помчался хасид в лес искать кисет при свете свечи, искал, но не нашел. И вот, издалека услышал он голос из леса, стенавший горько: «Спасите! Спасите!» Пошел на голос, и вот: знатный вельможа увяз в грязи с лошадьми, и повозкой, и слугой, и не могут они выбраться оттуда. Бросился хасид, привязал своего коня к повозке и вытянул их оттуда. После того как он вызволил их из грязи, спросил вельможу: «Кто ты?» Сказал ему: «Царский сын я». Увидел хасид, что тот продрог и зуб на зуб не попадает у него, сказал ему: «Пойдем со мной ко мне в корчму, чтобы согреться». Пошел с ним. Когда вернулся хасид с царским сыном в корчму, сказал ему Бешт: «Трапезу, что ты приготовил для меня, отдай царскому сыну, ибо он плутал целый день и ничего не ел». Он отдал тому, и тот поел. С утра сказал Бешт корчмарю: «Ежели царский сын станет давать тебе деньги, не бери у него». Поутру перед отъездом позвал царский сын и сказал ему: «Вот тебе две тысячи рублей серебром». А тот не взял. Сказал ему: «Может, ты просишь больше? На, возьми десять тысяч рублей серебром». Но тот не взял. Сказал ему: «Вот тебе сто тысяч». И поразился корчмарь и помчался к Бешту спросить того, брать ли. Сказал ему Бешт: «Ведь я уже сказал тебе ничего у него не брать». Вернулся корчмарь к царскому сыну и сказал ему: «Деньги возьми себе, ибо ничего я не делал ради денег». Сказал ему: «Я дам тебе несколько деревень». Но тот не взял. Записал себе царский сын в памятную книгу имя корчмаря, имена жены и сынов его и поехал своей дорогой. После отъезда царского сына сказал Бешт корчмарю: «Вот, уезжаем мы, не найдется ли у тебя несколько грошей на выкуп?»[307] Собрал хасид, сколько было у него, и отдал Бешту. Благословил его Бешт, чтобы сопутствовала ему удача. И поехал Бешт своей дорогой. Вздохнула жена корчмаря и сказала: «Большое богатство мы упустили, а оставшиеся деньги Бешт забрал, оставив нас без гроша и предоставив нашим стенаниям». Не успела она закончить слова свои, пришел необрезанный купить водки, а у них в доме не было ни стакана. Сказал корчмарь жене: «Возьми немного воды, ополосни бочку из-под водки, может, будет у воды привкус водки». Сделала так, дала необрезанному, и выпил тот. Сказал необрезанный: «До чего крепка и добра эта водка». И попросил еще стакан. Выпил и оставил чуть-чуть. И малая толика водки была крепка до того, так что добавляли в нее еще и еще воды, и вся она превращалась в водку. И преумножилась водка в сосуде. И посредством сего постепенно скопил хасид большое богатство, так что выкупил корчму, и перестроил ее, и превратил ее в большой постоялый двор. Водка же в бочке не иссякала, и он все богател, пока не превратился в большого богача. Однажды приехали необрезанные и остановились на постоялом дворе в отдельной комнате. Разозлился один на другого и убил того. Вышел вон и закричал: «Вот, легли мы двое спать, и тут я нахожу его убитым, не иначе как хозяин убил его». Дело передали в суд, и хозяин был признан виновным, так что ждала его казнь. Тем временем умер царь, и царский сын взошел на трон. И вот, приговоры тем, кто виновен перед властью в убийстве, не исполняются, пока не будут утверждены приложением царской печати. И вот, когда дело было передано на царское рассмотрение, увидел тот имя корчмаря и название деревни, и вспомнил сего человека и свершенное им, и узнал приговор его. Сказал: «Не подпишу приговора, пока не увижу сего человека». Дал приказ, и привели того к нему. Расспросил того, желая знать, тот ли это человек, и вот, убедился: это – тот человек, что спас его от смерти. Сказал царь мудрецам своим: «Вот, это человек, который спас меня от смерти, и я хотел дать ему сто тысяч рублей серебром, а он не пожелал брать, когда был так беден, что и хлеба не мог купить, теперь же, когда он богат, ужели убил бы он человека просто так?» И сказали ему мудрецы: «Истинны суждения государя царя нашего». И повелел царь провести дознание и расследовать дело заново, и вот, выяснилось, что необрезанный сам убил товарища своего. И повелел царь повесить необрезанного на виселице, которую тот приготовил для еврея – хозяина постоялого двора. Деньги же, что хасид не хотел брать тогда, даровал ему теперь. И много деревень подарил ему, и отправил его домой с миром и великим почетом.

(Сипурей Яаков, 23)

У святого Бешта был один приближенный – откупщик в деревне, и святой Бешт, бывало, ездил к нему на несколько недель. У откупщика же был юный необрезанный прислужник, который умел говорить по-еврейски, как еврей. Один раз поехал Бешт к откупщику, не предупредив того заранее о своем приезде. У откупщика же была для Бешта отдельная комната с запором, прислужник же спал в кровати учителя, и когда учитель внезапно приехал в дом откупщика и хотел открыть дверь [своей комнаты], то не смог ее открыть. Хозяин же стал кричать [прислужнику], чтобы открыл дверь, и прислужник, весьма страшась Бешта, открыл ее. И хотел хозяин побить прислужника, однако Бешт сказал ему, хозяину: «Прости его, ибо прислужник сей еще будет готов помочь тебе в любое время, когда ты окажешься в беде, да сохранит нас от такого Господь». И простил его хозяин, как приказал ему святой Бешт, благословенной памяти. Увидев, что Бешт спас его от побоев, прислужник пришел к тому в комнату, чтобы услужить ему, как только мог, и принес ему воды, и прибрал в комнате. И было, когда Бешт собрался уезжать оттуда, откупщик сел с ним в телегу, дабы проводить его, прислужник же, увидев, что Бешт уезжает, побежал за телегой. Бешт же, увидев прислужника, бежавшего за телегой, сказал хозяину посадить того в телегу и сказал ему еще раз, чтобы относился с уважением к прислужнику, ибо тот будет готов помочь ему в большой беде. И хозяин провожал Бешта с полверсты, а затем сказал ему Бешт, чтобы возвращался домой. По дороге домой сказал хозяин прислужнику: «Какие почести ты хочешь, чтобы я оказал тебе?» Сказал ему прислужник, чтобы тот отдал его в школу, чтобы изучать там разные письмена и языки, и одел бы его, как одеваются студенты. Вернувшись домой, хозяин выполнил пожелание прислужника и отдал его в школу[308], снабдив его достойной одеждой. Прислужник же оказался человеком большого ума и за несколько месяцев выучил столько, сколько другие осваивают за годы. И, вернувшись в дом откупщика, вел его счетные книги. И вырос прислужник, и хозяин передал ему все дела. Один раз один большой вельможа ехал на воды, и понравился ему сей прислужник. И спросил его: «Кто ты и кто твой хозяин?» Ответил ему: «Я необрезанный и прислуживаю откупщику-еврею, которого зовут так-то и так-то». Сказал ему граф: «Давай я возьму тебя к себе, и будешь мне как сын, ибо сына нет у меня, и дам тебе все необходимое, и ни в чем не будет у тебя недостатка. Господина же твоего одарю большим богатством за то, что он уступит тебя мне». И согласился прислужник поехать с вельможей. И пошел граф и спросил откупщика, сколько тот желает за прислужника своего, и сказал тот: «Столько и столько». И передал граф откупщику деньги и уехал с прислужником в город неподалеку от той деревни. И оставил прислужника в гостинице, и дал ему денег на пропитание в течение нескольких месяцев, сам же поехал на воды. И сказал ему, что задержится на водах на несколько месяцев, тот же в течение этого времени должен выучить латынь в гимназии, и прислужник усердно учился, пока за короткое время не освоил сию премудрость в совершенстве. И было: по возвращении графа с вод сказали ему профессора, что не было у них доселе ученика, подобного сему. И премного расхваливали его графу. И взял граф прислужника с собой в деревню, где было его поместье, слугам же своим сказал, что он его кузен. И возвысился прислужник весьма и стал заправлять делами господина своего во всех поместьях его. И женился, и дал граф ему в приданое несколько деревень. И было по истечении многих дней, и умер граф, и осталось все во владении прислужника. И вспомнил прислужник первого господина своего, благодаря которому достиг всего этого почета, и поехал к нему посмотреть, как у того дела. И прибыл под кров откупщика, где когда-то управлял делами, и увидел, что хозяина нет там, но лишь другой человек сидит там. И спросил того человека: «Где еврей, имя которого так-то и так-то, что был здесь откупщиком?» И ответил тот человек, сказав: «Тот еврей разорился, и стал бедняком, и теперь обивает пороги в ближайшем городе». И поехал он оттуда в город, и прибыл в большую гостиницу, и послал полового в город известить, что такой-то граф назавтра будет раздавать подарки бедным, евреям и неевреям, а посему все должны собраться у него на следующий день. И пришли к графу все бедняки, пришел и нищий откупщик. И велел граф встать всем в ряд, откупщику же сказал стать в конце. И раздал всем щедрые подарки, подарок же откупщика придержал до конца и лишь под конец дал ему один дукат. И сказал бедным, чтобы приходили и на следующий день. И пришли они и на другой день, и встали в ряд, как накануне, и граф повел себя, как в прошлый раз, оставив подаяние для откупщика напоследок. И было: раздав всем подарки, позвал он откупщика к себе в комнату и сказал ему: «Надобно мне поговорить с тобой». И было: зайдя в комнату, сказал ему граф: «Поведай-ка мне о приключениях своих, как лишился ты всего и пошто столь низко пал?» И рассказал ему: «Был у меня бесценный прислужник, и с того времени, как я расстался с ним, лишился я всего достояния и лишь катился по наклонной вниз». И ответствовал ему граф, сказав: «Поехали со мной вместе, и дам тебе свободную аренду без лихвы, и ты снова будешь богат, как прежде». И сказал откупщик: «Быть может, та аренда сейчас в руках какого-нибудь еврея, ты же лишишь его заработка, а такого испытания я не желаю». И ответил ему граф: «Нет, я построю для тебя новую корчму». И сказал откупщик: «Хорошо, да будет так, как ты сказал». И было: уезжая, оставил граф откупщику приличную сумму, чтобы тот расплатился с долгами, и сказал тому, что по окончании постройки корчмы пошлет за ним. И поехал граф своей дорогой, тот же остался на месте.

После всего этого раскрылась большая кража у одного человека, и люди сказали: «Конечно, этот бедняк украл» – тем более что видели, что тот вдруг заделался состоятельным человеком. И взяли его под стражу. И было: по окончании постройки корчмы граф сам приехал за откупщиком, чтобы отвезти его в корчму, и не нашел того. И спросил людей: «Где такой-то?» И сказали ему: «Под стражей он». И пошел граф к судье и сказал: «Я знаю сего как человека достойного, который никогда не был вором». И выпустил его судья из тюрьмы. И поехал вместе с графом к тому домой, и поселился в корчме, и стал важным человеком для графа, и по слову его делалось все. И воспылали завистью к нему братья его – корчмари и арендаторы.

И пошел один необрезанный господин к попу и сказал ему: «Давай перехитрим этого еврея, что заделался столь важной персоной в графском доме и вечно сидит в поместье графа, и все делается по воле его, нам же всем и доступа нет в поместье, посему давай облыжно обвиним его, так чтобы приговорили его к смерти». И сказал поп: «Идея есть у меня: одна нееврейка родила ребенка в этом месяце, пусть же она убьет младенца и подбросит его в дом этого еврея между одиннадцатью и двенадцатью часами ночи, потому что до одиннадцати часов граф каждую ночь сидит у еврея дома». И понравилась им идея попа. И поговорили они с нееврейкой, и та послушалась их, и убила младенца, намереваясь подбросить его в дом еврея. Что же сделал Господь, да будет благословен? В ту ночь задержался граф в доме у еврея, просидев там сверх обычного часа, до которого оставался там каждую ночь, то есть до двенадцати часов ночи, ибо поведал тот ему несколько историй и случаев из жизни Бешта. И было: выйдя на улицу, увидел нееврейку, которая несла мешок, перекинув его через плечо, завидев же его, убежала. И вернулся он в дом еврея, та же, решив, что граф ушел домой, пошла и подбросила младенца к еврею во двор. Настало утро, и необрезанные во главе со попом ворвались в дом еврея и обнаружили убитого младенца. И передали дело в суд, и вышел ему смертный приговор. И просил граф за еврея, чтобы отсрочили его казнь на две недели, и поместили того в тюрьму. И прошли две недели, и пошел граф к судье и сказал ему, что ручается за этого человека и просит, чтобы передали того ему, дабы он послал его для сбора долгов. И исполнил судья просьбу графа и передал в его руки еврея, так чтобы можно было затребовать того у графа. И сказал граф этому человеку: «Поезжай к Бешту и расскажи ему обо всем, и все, что скажет тебе Бешт, передашь мне слово в слово». И поехал тот к Бешту и рассказал ему всю историю. И ответил ему Бешт, сказав: «Помнишь ли ты, как я сказал тебе, когда гостил у тебя, что этот прислужник спасет тебя, когда ты будешь в беде?» И вернулся и передал слова Бешта графу. И послал граф к верховному судье и сказал: «Так судили судьи низшего суда, моя же просьба к верховному судье – возобновить расследование, может, дело разъяснится так, что не прольется невинная кровь». И получил граф ответ на свою просьбу, и расследование было возобновлено. И было на суде: встала нееврейка, дабы дать свои показания. И встал граф и поразил ее, сказав: «А не помнишь ли ты, как я видел тебя ночью и ты несла мешок?» И сказала: «Памятно мне сие». И ответил ей граф, сказав: «Признайся перед сим судом и будешь оправдана». И встала нееврейка и созналась во всем перед судом, сказав, что поп подговорил ее совершить сие. И повесили попа на дереве, что тот приготовил для еврея, граф же сказал еврею, чтобы тот отмечал Пурим* два раза в год[309]. Все это провидел Бешт в духе святости своей за несколько лет до событий, да охранят его заслуги нас и весь Израиль.

(Сипурей Яаков, 10)

История о том, как получил Бешт веление с Небес отправиться в одну деревню, дабы познать величие упования [на Господа] и научить народ добрым нравам. И взял Бешт с собой всех учеников своих и отправился с ними. И приехали в ту деревню, и остановились у откупщика. Откупщик же был человек старый и обходительный и встретил их со всем радушием, и заночевали они у него, и весьма тот был рад досточтимым гостям. Наутро посреди молитвы пришел стражник от помещика той деревни, толстая палка была у него в руке, трижды ударил он своей палкой по столу и ушел себе. И замолкли все, ибо не знали, что хотел тот сказать своими ударами, и обратили все лица к старику – хозяину дома. Тот же радовался, как прежде, и никоей печали не отразилось на лице его. Примерно через полчаса после молитвы снова пришел тот стражник и еще раз ударил по столу три раза. И на сей раз ничего не ответил ему хозяин дома. И спросил его Бешт: «Что означают сии удары?» И сказал ему хозяин, что сие в знак того, что сегодня он должен внести помещику плату за всю деревню, и так происходит трижды, после третьего же раза, если он не доставляет кошель с деньгами, то помещик берет в заложники откупщика со всеми его домочадцами. И сказал ему Бешт: «По лицу твоему видно, что деньги при тебе, посему перед трапезой пойди к помещику и отнеси ему кошель с деньгами, мы же подождем твоего возвращения, дабы [потом] не мешать твоей трапезе». И ответил ему откупщик: «На сей момент нет у меня ни единого гроша, однако сдается мне, Господь благословенный пошлет мне потребное, мы же [пока что] поедим, и выпьем, и не станем спешить, ибо сдается мне, что поможет мне Господь». И уселись все за стол, и затянулась трапеза, по лицу же хозяина вовсе невозможно было понять, потребны ли ему деньги или нет. И пока они ели, в третий раз пришел стражник и ударил по столу, хозяин же не встал и не двинулся с места. Закончив же трапезу и прочитав застольное благословение, как то положено по закону, с расстановкой и без всякой спешки, надел хозяин субботние одежды, подпоясался широким гартлом и сказал: «Теперь пойду отнесу роте[310] помещику, долго я не задержусь и сразу же вернусь». И спросил его Бешт снова: «Достаточно ли у тебя денег?» И ответил тот: «Покамест нет у меня ни гроша, однако Господь благословенный тотчас пошлет мне». И попрощался с ними, и пошел себе. И вышел Бешт со всеми учениками на веранду посмотреть, что произойдет с тем по дороге. И было: стоя там, увидели они, что тот идет, поспешая, по дороге на двор помещика, и вот, навстречу ему тащится телега. И увидел Бешт издали, что старик остановился у телеги, и поговорил с приезжим, и пошел дальше. И видели, что ничего не взял [у того], также и телега медленно покатила к постоялому двору. Затем увидели, что телега остановилась, возница позвал старика, и увидели они, что те пересчитывают деньги. Когда телега подъехала к месту, где стоял Бешт с учениками, спросили возницу: «Что за дело было у тебя к старику, что ты вернул его назад и дал ему денег?» И сказал им: «Я купил у него водку, которую он приготовит к нашему удовольствию будущей зимой, и поначалу не сошелся с ним в цене, когда же увидел, что он упорно стоит на своем и не обращается ко мне, зная, что он человек честный, вынужден был дать ему столько, сколько он захочет, долго же говорить с ним я не мог, ибо он сказал, что должен отнести роте помещику». Тогда сказал Бешт: «Смотрите, сколь велика сила упования, когда уповают на Того, Кто воистину благословен».

(Кеѓаль хасидим, лист 9; Адат цадиким, 17)

Картина жизни Бешта складывается из многих сохранившихся в устной традиции преданий, которые записывались соратниками и учениками Бешта уже после его смерти. От самого Бешта осталось только одно послание, адресованное им его шурину, рабби Гершону из Кут, жившему тогда в Земле Израиля. В своем послании Бешт упоминает предыдущее письмо к рабби Гершону, однако это письмо утеряно. Нам не известно о каких-либо других писаниях, вышедших из-под пера Бешта. В книгах, написанных при его жизни, свидетельства о Беште встречаются не часто и там он упоминается лишь вскользь[311]. Соединяя эти сведения, мы получаем картину жизни и обычаев Бешта, хотя и не полную, но близкую к действительности.

Рабби Исраэль Бааль-Шем-Тов родился приблизительно в 5460 (1700) году в подольском местечке Окуп. Родители Бешта, Элиэзер и Сара, согласно хасидским преданиям, были уже в крайне преклонных годах к моменту рождения своего единственного сына. Они умерли, когда Бешт был еще ребенком, и члены общины, взявшие на себя заботу о его воспитании, послали его учиться в хедер. Однако подросток не проявлял склонности к учебе, сбегал из хедера и бродяжничал по окрестным лесам. Когда он подрос, сделался помощником меламеда и сопровождал детей в хедер и в синагогу на молитвы. Со временем он получил должность сторожа при бейт мидраше. Предание рассказывает, что, пока в бейт мидраше были люди, Бешт спал, по ночам же, когда там никого не оставалось, он вставал и изучал интересовавшие его книги.

В семнадцать лет горожане женили его. Первая его жена умерла вскоре после свадьбы. После этого Бешт покинул родной город и скитался по городам и весям, пока не осел в местечке поблизости от Бродов, в Восточной Галиции, где стал меламедом. По-видимому, он понравился некоторым из раввинов общины, и рабби Эфраим из Кут обручил его со своей дочерью. Однако рабби Эфраим скончался, не успев поженить молодых, сын же его, брат невесты, рабби Гершон из Кут, был настроен против этого брака, ибо считал Исраэля человеком простым и не сведущим в Торе. Исраэль одевался как простолюдин, и в то время его особые дарования еще не открылись. Однако девушка желала выполнить волю отца и вышла замуж за Исраэля, несмотря на противодействие брата. После свадьбы молодые жили в селеньях между Кутами (Кутов) и Косовом и с трудом сводили концы с концами. Исраэль купил лошадь с телегой и возил глину в ближайшие местечки. Спустя некоторое время, по всей видимости понуждаемый бедностью и скудным заработком, Исраэль отправился в Куты к своему шурину рабби Гершону. Рабби Гершон стремился удалить его из своего города и арендовал для него постоялый двор в одном селе неподалеку от Кут. Жена Бешта управлялась на постоялом дворе, Бешт же лишь немного помогал ей, большую часть времени проводя в уединении в Карпатских горах и лесах, и все его помыслы были устремлены к тайному учению – каббале. Согласно рассказам, жена Бешта скрывала, что тот занимается тайным учением. Вероятно, в эти годы, проведенные в уединении, Бешт и сформулировал основы своего собственного учения – хасидизма. Согласно хасидской традиции, период отшельничества Бешта длился семь лет.

Спустя несколько лет Бешт переселился в деревню Ксиловичи вблизи Тлуста и стал там меламедом и резником. Приблизительно в 5490 (1730) году Бешт переехал из Ксиловичей в Тлуст, где продолжал работать меламедом в самом городе и окрестных деревнях. Согласно рассказам, в возрасте тридцати шести лет после зрелых размышлений Бешт пришел к выводу о том, что настало время открыться миру. С этого момента начался новый период в его жизни. Он продолжал жить в Тлусте и время от времени посещал еврейские общины в близлежащей Восточной Галиции и Подолье, в основном в деревнях, занимаясь исцелением людей в качестве бааль Шема (букв. «Повелевающего Именем», чудотворца). Вскоре он стал известен как человек, способный излечивать разные болезни. Он прибегал к амулетам и обетам, но также к принятым методам лечения, и люди стали обращаться к нему. В то время баалей Шем[312] занимались целительством; особенно распространен был экзорцизм – изгнание бесов и злых духов. Они также лечили с помощью народных средств, произнесения святых Имен и каббалистических заклинаний, которые записывали на куске пергамента и давали больным в качестве амулета или оберега (см. описание двух таких чудотворцев в книге Ир умлоа, 1998, с. 76 – 82). Из Тлуста Бешт переселился в Меджибож, куда к нему стали стекаться поклонники и ученики и где он прожил до конца своей жизни. Бешт умер в первый день праздника Шавуот в 5520 (1760) году.

После открытия Бешта миру о нем пошла молва как о святом праведнике и чудотворце. Считалось, что обереги, которые он раздавал, обладают большой силой, и многие люди стали обращаться к Бешту за помощью и советом. Большинство были из простонародья, однако личность Бешта притягивала к себе и людей, сведущих в Торе и каббале, среди которых были выдающиеся, известные раввины, например рабби Нахман из Городенки и рабби Нахман из Косова. Были и другие, такие, как рабби Дов-Бер, Великий Магид из Межерича, и рабби Яаков-Йосеф из Полонного, автор книг Тольдот Яаков-Йосеф и Бен Порат Йосеф, а также шурин Бешта, рабби Гершон из Кут. Все они поначалу были противниками Бешта, однако затем, в результате приложенных Бештом усилий, признали его и стали считать своим духовным наставником. Магид из Межерича и рабби Яаков-Йосеф из Полонного стали продолжателями дела Бешта и распространяли его учение – хасидизм, который благодаря им получил признание по всей Польше и Литве. Наш отец, благословенной памяти, писал о нем: «Сколь велика была мудрость Бешта, который сумел обратить своих противников в приверженцев. Добрым словом, а не спорами он располагал к себе их сердца. Мне не ведом среди мудрецов Израиля ни один, кто бы, подобно Бешту, вселял в сердца своих противников любовь к себе, так что многие из них стали почитаться его соратниками». (Эти строки мы обнаружили на клочке бумаги между страниц рукописи «Рассказов о Бааль-Шем-Тове».)

Бешт обыкновенно молился с великим воодушевлением, и его молитва длилась долгие часы. Во время молитвы он стоял, завернувшись в талит, и дрожал всем телом. Рассказывают, что при звуках его молитв полные зерна бочки и кадки с водой сотрясались и сдвигались с места. Молясь, всеми своими помыслами он пребывал в высших мирах: вершил мистические единения и устремлялся мыслью к Создателю. Полная самоотдача в молитве порой доводила его до обмороков. В книге Цваат ѓа-Рибаш[313] говорится: «Должно полагать в мыслях своих, что готов умереть во время молитвы от совершенного устремления».

Истинное приникновение к Богу (двекут), согласно хасидской литературе, – это один из важнейших путей религиозного служения. В своих помыслах еврей должен всегда стремиться полностью прилепиться к Создателю и служить Ему, осознавая, что «вся земля исполнена славой Его»[314]. В молитве человек должен отключиться от всех посторонних мыслей, оторваться от плотского начала и сил зла (клипот) и достичь ступени «вне времени», то есть «мира высших помыслов». Цадик способен достичь этой ступени, называемой «служением в величии» (авода бе-гадлут), но даже обычный человек может молиться с трепетом, верша единения посредством последовательного произнесения букв и слов молитвы с совершенным устремлением. Этот путь называется «служением в умалении» (авода бе-катнут).

В своем отношении к изучению Торы, составлявшему основу жизни народа, Бешт также отступил от общепринятых принципов, и по его стопам хасиды шли и после его смерти. Вся жизнь ученых-талмудистов строилась на непрестанном изучении Гемары и сочинений законоучителей с помощью метода, называемого пильпуль[315], тогда как хасиды в дополнение к этому считали не менее важным изучение Пятикнижия и комментариев к нему, мидрашей, агады, нравоучительной литературы и каббалы. Изучение Торы само по себе не представляло в их глазах особой ценности, если не сопровождалось совершенным устремлением помыслов человека к приверженности Создателю. Так, в хасидских книгах мы читаем: «Главное же, чтобы во время учения [человек] устремил свое сердце к Небу и учился бы с совершенным приникновением, если же приникновения нет, то [он] может немного отдохнуть от учения, с тем чтобы достигнуть приникновения в должной степени». В книге Цваат ѓа-Рибаш говорится: «Надобно человеку изучить много уроков, однако не по одной и той же теме, ибо тогда покажутся они ему ношей непосильной. Пусть изучит он многие вопросы. А когда учится человек, необходимо ему немного отдыхать после каждого часа, чтобы приникнуть собою к Святому благословенному, а затем он должен продолжить учиться»; в книге Ѓанѓагот йешарот: «Посему следует не слишком много учиться, но всегда размышлять о величии Создателя, да будет благословен, дабы возлюбить Его и страшиться Его…» Служение Богу Бешт видел не только в молитве и изучении Торы, но вообще во всех действиях и поступках человека, связанных как с верой, так и с повседневной жизнью, при условии, что человек постоянно устремляет свои помыслы к Богу, согласно написанному: «Во всех путях твоих познавай Его… »[316] Хасиды называли это «земным служением» (авода бе-гашмиют). Другим добрым качеством, приобретшим особое значение в хасидизме, было качество «уравновешивания», как это объясняется в книге Цваат ѓа-Рибаш: «“Уравниваю (шивити) я себя с Господом всегда”[317], “уравниваю” указывает на “уравновешивание” (ѓиштавут), ибо, что бы ни приключилось с таким человеком, все для него вровень: веселят его люди или глумятся над ним. И так же во всех прочих вещах, и в еде: вкушает ли он яства или довольствуется простой пищей – все едино в глазах его, ведь отвратилось злое начало от него вовсе. И что бы ни случилось с таким человеком, скажет он: “Разве не от Него, благословенного, происходит это? Ведь в глазах Его сие допустимо…” Все устремления такого человека – во имя Небес, но для него самого нет ни в чем никаких различий. Эта ступень очень высока».

Сердце Бешта было преисполнено любви к людям, и он желал привнести радость и свет в жизнь евреев, позволить им возвыситься над унизительным положением и укрепить в их сердцах любовь к Богу. Он дал им веру в то, что в грядущем мире, мире истины и справедливости, презренный и униженный иноверцами еврей станет господином над гоями. Бешт наставлял своих хасидов в воодушевлении, плясках, песнях и напевах. Так он вел себя и во время молитв, и на субботних трапезах, когда толковал Тору в собрании своих хасидов.

Бешт выступал против проповедников, укорявших еврейское общество за неполное соблюдение заповедей, грозивших евреям за это адскими муками и накладывавших тяжелые покаяния. Бешт полагал, что помыслы человека, занятого повседневными заботами, не могут быть устремлены на служение Создателю. В книге Цваат ѓа-Рибаш говорится: «Не стоит человеку чрезмерно устрожать закон в каждом деянии, какое бы ни совершал он, ибо этого и добивается злое начало. Ведь оно стремится породить у него страх, что вдруг не справится он с деяниями своими, и этим привести его к унынию. А уныние – препятствие великое для служения Творцу, благословен Он. Даже если оступится он и совершит проступок, пусть не взращивает он печали своей так, чтобы прервалось служение его. Как только опечалится он по поводу греха, надобно ему сразу же опять возрадоваться Творцу, ибо он уже раскаялся раскаянием глубоким и осознал, что больше ни за что не обратится вновь ко глупости своей. И даже если понимает он, что не справится с неким делом в силу множества препятствий, пусть не унывает».

Еще один путь служения Создателю Бешт видел в сказках и притчах и с их помощью привлекал к себе простых людей. Со слов Бешта передают: он считал, что в таких притчах заключены великие устремления мысли, посредством которых он мог вершить единения. Когда он видел, что замкнулись источники высшего блага и невозможно разомкнуть их посредством молитвы, он прочищал и размыкал их, рассказав притчу.

Цадик, или ребе, занимает в мире хасидизма особое место. Простой хасид должен верить в цадика, даже если порой он видит, что тот занят повседневными заботами и служит Господу «малым служением». Ибо цадик, даже занимаясь пустяками, посредством этого вершит исправление мироздания и возносит искры от будничного к святому.

Бешт не был ученым-талмудистом в общепринятом смысле этого слова. Он мог изучить страницу Гемары, но прежде всего был знатоком Танаха с комментариями Раши и Рамбана[318], агады, нравоучительной литературы, книги Зоѓар и каббалы. Однако в нескольких рассказах о Беште, опубликованных уже после его смерти, авторы пытаются доказать, что он обладал глубокими познаниями в Гемаре.

По субботам и праздникам Бешт произносил проповеди, толкуя недельный раздел Торы или раздел, связанный с отмечаемым праздником. Толкования его основывались на классических комментариях и содержали множество речений, притч и каббалистических идей. Он часто пользовался агадическими текстами из Талмуда в редакции, которая содержится в книге Эйн Яаков с комментариями Маѓарша (рабби Шмуэля-Элиэзера ѓа-Леви Эдельса)[319], нравоучительной литературой, книгой Зоѓар и каббалистическими текстами, которые были близки ему по духу. Таким образом, его проповеди обретали новый характер.

Проповеди Бешта при его жизни не записывались, не сразу они были записаны и после его смерти. Лишь спустя двадцать лет после кончины Бешта, в 5540 (1780) году, увидела свет книга Тольдот Яаков-Йосеф, написанная его учеником и соратником рабби Яаковом-Йосефом из Полонного. В этой книге рабби Яаков-Йосеф приводит проповеди Бешта по вопросам Торы, этики и хасидских установлений. Большинство этих проповедей он слышал из уст самого Бешта и, приводя их, отмечает: «…и слышал я от учителя моего» или: «…и слышал я [рассказываемое] со слов учителя моего», при этом имеется в виду Бешт.

Год спустя после выхода в свет книги Тольдот Яаков-Йосеф была опубликована книга Магид дварав ле-Яаков, сочинение рабби Шломо из Луцка, служки Магида из Межерича. В этой книге рабби Шломо из Луцка собрал проповеди Магида из Межерича, которые он (рабби Шломо) и другие ученики Магида воссоздали по памяти. И в этой книге есть несколько проповедей, в которых Магид упоминает имя Бешта. Вслед за двумя этими книгами появились другие издания проповедей и толкований, в которых приводятся речения от имени Бешта и несколько рассказов о нем. Но все же большинство рассказов о Беште и явленных им чудесах передавалось изустно, и лишь в 5575 (1814) году, то есть спустя пятьдесят пять лет после смерти Бешта, вышла в свет книга Шивхей ѓа-Бешт (или Шивхей Бешт)[320], содержащая рассказы о жизни Бешта, его духовном становлении, великих его познаниях в явной и скрытой Торе, его любви к народу Израиля, его богобоязненности и о чудесах, которые он являл по принципу «праведник постановляет, а Пресвятой, да будет благословен Он, выполняет». Эта книга, в которой предания переплетаются с реальными историческими деталями, вышла тремя изданиями за один год, в разных местах и в несколько отличных редакциях. Книга была издана в Копысе, Бердичеве и Летичеве[321] почти в одной и той же редакции, кроме того, что в одном из изданий несколько рассказов были выпущены.

Рассказы, приводимые в книге Шивхей ѓа-Бешт, до их публикации бытовали в хасидской среде в устной традиции и записывались отдельными людьми. В предисловии редактора к бердичевскому изданию сказано: «И вот, указанные рукописи переписывались одними у других, пока не были напечатаны». Книга Шивхей ѓа-Бешт была весьма распространена в хасидской среде. Еще до ее выхода в свет приводимые в ней рассказы приобрели ореол святости в глазах хасидов. Как сказано в предисловии к бердичевскому изданию: «Изрядную пользу можно почерпнуть из сих рассказов, и да разъясним сие в предисловии подробнее. [Они (рассказы)] пробуждают мысли и колеблют сердца [евреев], пока те не наставят очи и сердце свое на понимание и осмысление каждой детали в рассказываемом, и да пребудут эти рассказы с ними, и да будут они читать их все дни жизни своей, дабы научиться страху пред Господом и служению Царю всем сердцем». На редакцию и состав книги Шивхей ѓа-Бешт, по всей видимости, оказала влияние книга Шивхей ѓа-Ари, агиографическое сочинение о рабби Ицхаке-Лурии Ашкенази – Аризале. Также в книге Шивхей ѓа-Бешт содержатся рассказы, представляющие собой обработку народных сказок.

В течение пятидесяти лет после публикации книги Шивхей ѓа-Бешт, насколько известно, не вышло ни одного сборника рассказов о хасидах и цадиках. Только начиная с 5625 (1864 – 1865) года стали выходить другие сборники рассказов о разных цадиках[322]. В народе эти издания были чрезвычайно популярны, поэтому многие начали публиковать книги и брошюры, посвященные деяниям и чудесам разных цадиков, от Бешта до цадика – современника автора.

Новый путь, предложенный Бештом, еще при его жизни вызвал ожесточенное противодействие. Известно, что в Бродах, большом городе и месте проживания выдающихся раввинов, у Бешта было множество противников. С течением лет противостояние распространилось на многие общины, становясь все острее, так что доходило до драк и взаимного херема, как это описано в рассказе нашего отца «Отлученный» (в сборнике «Те и эти»). Во главе противников хасидизма во времена учеников и продолжателей дела Бешта стоял Виленский Гаон (Ѓагра), использовавший в этой борьбе всю силу своего авторитета раввина и знатока Торы. Для сопротивления хасидским нововведениям существовало несколько причин. Перечислим основные из них: 1). Новый подход хасидизма к изучению Торы. Хасиды придавали изучению Пятикнижия, агады, нравоучительной литературы и каббалы такую же важность, как и изучению Гемары, делая основной упор в процессе обучения на устремление мысли (кавана) и приникновение к Богу (двекут), как это описывалось выше, тогда как их противники, митнагдим, считали главным изучение Гемары и непрерывное и постоянное учение на протяжении всей жизни. 2). Литургические нововведения (изменения в изводе молитвенника). Хасиды молились по изводу Аризаля, то есть по видоизмененному сефардскому молитвеннику, а не по ашкеназскому, как это было принято в ашкеназских общинах и общинах Восточной Европы. Кроме того, хасиды имели обыкновение сопровождать молитву выкриками и жестикуляцией, что, с точки зрения митнагедов, свидетельствовало о легкомыслии и склонности к бесчинствам. 3). Иная шхита (ритуальный убой животных). Хасиды отличались тем, что ввели обязательное использование ножей особой заточки и не ели мяса животных, забитых общинными резниками; в результате требовалось назначать резников из их среды.

Также можно предполагать, что митнагеды ошибочно считали хасидов последователями Шабтая Цви, саббатианцами. Память о тяжелом опыте саббатианства, внесшего раскол в народ, была еще свежа в сердцах людей, и дискуссии между теми, кто склонялся к саббатианству, и ортодоксами в XVIII веке не утихли окончательно (известный пример – дискуссия между рабби Яаковом Эмденом и рабби Йонатаном Эйбешюцем). При жизни Бешта ширилось движение сторонников Яакова Франка, которые изначально отвергали Талмуд, превознося до небес важность изучения книги Зоѓар и каббалы. В конце концов, сторонники этого движения откололись от иудаизма, приняв христианство.

Все это заставляло раввинов и глав еврейских общин опасаться нового раскола в народе, что подвигло их резко и яростно выступить против хасидизма.

Наш отец, благословенной памяти, вырос в окружении как хасидов, так и митнагедов, однако в то время, то есть в конце XIX веке, накал противостояния между этими течениями был уже не тот. Дед нашего отца по матери, рабби Йеѓуда ѓа-Коѓен Фарб, был одним из наиболее уважаемых жителей Бучача и молился в старом бейт мидраше, оплоте митнагедов, тогда как отец нашего отца, рабби Шалом-Мордехай ѓа-Леви Чачкес, ходил в синагогу чортковских хасидов. В детстве наш отец молился и со своим дедом в старом бейт мидраше, и со своим отцом в хасидской синагоге, а однажды даже ездил с отцом к чортковскому цадику. Мы не знаем, был ли его отец, рабби Шалом-Мордехай, хасидом или только проявлял склонность к хасидизму. Он был ученым-талмудистом и получил звание раввина, однако не желал зарабатывать на жизнь раввинской службой и открыл лавку по продаже кожаных изделий. В Бучаче рабби Шалом-Мордехай был известен как великий знаток Талмуда и постановлений законоучителей, в особенности Рамбама.

Учение хасидизма и хасидские рассказы привлекали внимание нашего отца еще в юности. Множество таких рассказов были известны ему как в изустной передаче, так и по книгам, и он обрабатывал и включал их в свои крупные произведения или перерабатывал в отдельные новеллы.

В годы, которые наш отец провел в Германии, он подружился с Мартином Бубером[323]. Интерес к хасидизму объединял их, и они решили издать вместе несколько томов рассказов о Беште и его учениках. В своих воспоминаниях о Бубере отец писал: «…однажды, когда я сидел у Бубера, у нас зашла беседа о хасидизме, и я рассказал ему одну хасидскую историю. Когда я закончил рассказ, Бубер вытащил какую-то тетрадь и, посмотрев в нее, достал непереплетенную книгу, в которой показал мне рассказанную мной историю. Так было с большинством историй, которые я рассказывал ему. Несколько больше везло мне с хасидскими проповедями и поучениями, которые я пересказывал ему: многие из них были ему не известны или известны в иной редакции… До того дня я не знал о существовании столь многочисленных сборников хасидских притч и рассказов, ибо мне они были известны лишь в изустной передаче, и только поучения я знал по книгам» («Воспоминания о Бубере» в сборнике «Сам себе», 2000, с. 284).

Бубер в предисловии к своей книге «Сад хасидизма», вышедшей в 5705 (1945) году, писал: «Огромную важность… представляли истории, которые на протяжении многих лет мне доставлял Ш.-Й. Агнон. Только что, во время написания этого предисловия, я достал связку открыток, которые он написал мне в период с 1921 по 1924 год, и разложил их перед собой. Какое же это было изобилие старинных преданий!»

На самом деле отец записывал для Бубера хасидские рассказы и до 1921 года. В открытке от 1917 года он послал Буберу три хасидских рассказа. В письме от 1918 года писал: «Посылаю Вам отдельные крупицы, возможно, Вы сумеете извлечь из них пользу». В 1919 году он писал: «За прошедшее время я услышал несколько хасидских историй, когда нам случится остановиться в одной гостинице, я перескажу Вам все, что помню». В 1920 году он пишет Буберу: «Я благополучно прибыл на Лейпцигскую ярмарку и полной грудью вдыхаю здесь хасидизм и ненависть к хасидизму». По всей видимости, их совместная работа началась в ранние 1920-е годы. В открытке из Гомбурга от 10 марта 1922 года отец написал Буберу: «Я хотел спросить Вас, стремитесь ли Вы по-прежнему работать над составлением “Книги цадиков”. Я много думал об этом деле и его важности и т. п., и если бы Вы смогли выделить для этого несколько часов, мы могли бы обсудить порядок работы… Если Вы согласны, то известите меня, где и когда мы сможем встретиться…» 25 тамуза* 5683 года (9 июня 1923 года) Бубер и Агнон подписали предварительный договор с издательствами «Двир» и «Мория», по которому «редакторы [Мартин Бубер и Ш.-Й. Агнон] обязуются предоставить означенным издательствам четыре или больше томов, содержащих лучшие хасидские рассказы и основы учения хасидизма, по тому в год, примерно по 20 печатных листов в томе; [а также] «Книгу Агады» [Бялика и Равницкого], исправленную и отредактированную означенными редакторами, с добавлением предисловия». От имени издательств «Двир» и «Мория» договор подписал Х.-Н. Бялик[324].

В письме к Залману Шокену[325] от 7 тишрея* 5684 года (31 октября 1923 года) отец писал: «Сейчас я упорядочиваю все свои рукописи, занимаясь также хасидскими книгами, которые я готовлю к изданию вместе с Бубером…» В письме от 3 февраля 1924 года: «Завтра я еду во Франкфурт, где меня будет ждать г-н Бубер, поскольку у нас есть совместная работа. По правде говоря, эта работа отвлекает меня от моего мира и моего творчества, главной моей работы, но раз уж я начал, то буду надеяться, что не отступлю до конца».

В открытке Буберу от 27 февраля 1924 года он писал: «Если Вы приедете вскоре во Франкфурт, соблаговолите известить меня, ибо я хотел бы обсудить с Вами подготовку к изданию нескольких хасидских притч, в отношении которых у меня есть сомнения, а также привезите с собой все, что нам еще будет нужно для книги о Беште».

Однако рукопись первого тома – «Рассказы о Бааль-Шем-Тове» – погибла в пожаре. «Упомяну здесь, что первая книга “Рассказов о Бааль-Шем-Тове” уже была отредактирована и подготовлена к печати и должна была выйти в издательстве “Двир”, однако в моем доме в Гомбурге случился пожар, и книга погибла в огне вместе со всеми моими рукописями…» (Сборник «Сам себе», «Воспоминания о Бубере», с. 284).

В продолжении своих воспоминаний о Бубере, в той их части, которая не была издана, он писал: «…пришел ко мне Мартин Бубер проведать меня, когда я был болен, и передал мне от имени Франца Розенцвейга[326], что это несчастье, но не судьба, и что мой долг восстановить книгу. Я был поражен двумя этими мудрецами, думавшими приободрить меня логическими доводами… Спустя несколько дней я оправился от болезни и пошел молиться к гусятинскому ребе, да будет благословенна память праведника, который в то время проживал в Гомбурге, том городе, где находился мой разоренный дом. Подошел ко мне один хасид, человек ученый и богобоязненный, и сказал мне: “Не отчаивайся, ты еще много напишешь достойных вещей, которые будут лучше того, что сгорело”. Я сказал ему: “Тщетно ты утешаешь меня: писавшееся в течение восемнадцати лет пропало, как же можно восстановить его?” Сказал мне: “Тава хада пильпела…[327], главное не количество, а качество”. Услышал ребе, да будет благословенна память праведника, и кивнул головой» (из рукописи).

После пожара, в 5685 (1925) году, отец вернулся в Землю Израиля, до отъезда же, как мы увидим ниже, договорился с Бубером заново подготовить «Рассказы о Бааль-Шем-Тове» к изданию. Однако в письме к нашей матери от 24 тевета 5685 (16 февраля 1925 года) он пишет: «Меня утомило заниматься составлением сборников, например, этими хасидскими историями, [которые мы готовим к изданию] с Бубером и тому подобным» («Милая моя Эстерлейн», 2000, с. 81).

Несмотря на это, 16 июня 1926 года он пишет Буберу: «Я прошу Вас сообщить мне, не отвлеклись ли Вы от нашей совместной работы. Так, Вы говорили перед моим отъездом в Землю Израиля, что велите скопировать [для меня] у себя дома послания Бешта, мне же останется лишь выправить их стиль и подготовить их к печати». На это Бубер отвечает ему 28 июля 1926 года: «Я не оставляю нашего совместного предприятия и уже велел подготовить новые почти полные списки всех рассказов о Беште, то есть в отношении всех книг, имеющихся в моем распоряжении, копии будут полными. Переписка осуществляется юным [Нахумом] Глецером. Он пишет чисто и очень аккуратно. Я же занимаюсь упорядочиванием рукописи (то есть расположением рассказов в определенном порядке). Выслать ли Вам рукопись, когда я закончу?» (архив М. Бубера).

В 1927 году отец пишет Буберу: «Я выслал Вам копию всего материала, который Вы мне прислали, и, если Вы пошлете мне остальные рассказы, мы сможем приступить к делу. Также я добавлю длинные и хорошие истории, которые услышал здесь, в Иерусалиме, из уст старых хасидов».

После погромов 5689 (1929) года отец писал нашей матери: «…я убрал почти все рукописные материалы из книги хасидских историй, которую я сделал с Бубером. Включающая пять дублирующих друг друга источников, эта книга была настолько разрозненной, что было трудно ужать и свести ее воедино» («Милая моя Эстерлейн», с. 180). По-видимому, в 1932 году отец вернулся к хасидским рассказам. В том году он писал в письме к нашей матери: «Работа над хасидской книгой движется, я занимаюсь ей каждый день». В письме к Шокену от 14 июня 1932 года: «К сожалению, болезнь лишила меня сил, необходимых для работы, и лишь на этой неделе я начал заниматься хасидской книгой. Что Вы думаете с этим делать? Кстати, я полагаю, что следует подготовить два издания, одно со всем материалом, как он есть, с примечаниями, комментариями и различными версиями, другое же – для народного чтения, можно выпустить еще и издание для юношества». И еще из письма Шокену от 10 июня 1932 года: «Когда в конце прошлой недели я был у Бялика, упомянул при нем хасидскую книгу, и он сказал, что “Двир” не поднимет ее издание и что он разрешает нам выпустить ее в другом издательстве. Нам только придется вернуть “Двиру” аванс, полученный г-ном Бубером. Если я не ошибаюсь – пятьдесят долларов».

По всем признакам в середине 1930-х годов отец перестал работать над книгой «Рассказов о Бааль-Шем-Тове». В эти годы он писал «Гость остановился на ночь», большинство рассказов сборника «Книга деяний» и другие отдельные рассказы и подготовил к изданию книги «Грозные дни» и «Книга, писатель, повествование». Много лет спустя, в письме к Дову Садану[328] от 3 февраля 1958 года, он писал: «…теперь, во времена “просперити”, наступившие для хасидских историй, меня не тянет вернуться к моей книге, спрятанной для сохранности в обитый железом подвал». Спустя год в другом письме к Дову Садану, от 6 апреля 1959 года: «Теперь же и в дальнейшем я вернусь к моим рассказам и двум моим большим книгам: “Вы видели” и “Книга, писатель, повествование”, а если Господь даст сил, то и к “Рассказам о Бааль-Шем-Тове”, которые вот уже почти тридцать лет лежат в подвале господина Шокена, однако отчаянно теребят мне душу. Или же оставлю это из-за моде (моды – идиш). И потому, что в будущем году исполнится двести лет со дня смерти Бешта». И действительно, в 5720 (1960) году он выпустил сборник «Рассказы о цадиках: сто и один рассказ о книгах учеников Бешта, благословенной памяти, и учеников его учеников». Книга увидела свет в 5721 (1961) году, а затем была включена в сборник «Книга, писатель, повествование», 5738 (1978), 5760 (2000).

Мы не знаем, когда и почему разошлись дороги Агнона и Бубера в совместном редактировании хасидской книги. Что касается «когда», то, возможно, это случилось после того, как издательство «Двир» отказалось от издания книги (см. выше письмо Шокену от 14 июня 1932 года). Однако можно предположить, что отказ «Двира» послужил лишь последним толчком в процессе, начавшемся задолго до того. Что касается вопроса «почему», то, быть может, мы сумеем найти ответ на него в словах, сказанных Агноном о Бубере: «Также и первые рассказы Бубера требуют критического к себе отношения. Есть среди них такие, что навеяны временем, и такие, что проникнуты духом чужого народа. Такими ветрами не веет от крыльев херувимов» (из статьи «Для тех, кто должен бы был знать Бубера, но не знает его. Мартину Буберу, достигшему славы», опубликованной в сборнике «Сам себе», 2000, с. 257). О дальнейшем развитии темы Агноном см. ниже.

Из упомянутой выше статьи мы приведем некоторые выдержки, свидетельствующие о взглядах нашего отца на написание хасидских рассказов.

Предварю это несколькими словами Ахад ѓа-Ама[329] из его статьи «Возрождение духа»:

«С краской стыда на лице нам следует признать, что, если мы пожелаем найти хоть какую-нибудь тень оригинальной ивритской литературы, создававшейся в тот период, мы должны будем обратиться к хасидской литературе. При всей ее несуразности она содержит некие глубокие идеи, на которых лежит печать ивритской самобытности, и содержит их значительно больше, нежели литература Ѓаскалы».

Это были его слова.

Теперь я скажу свои.

Жемчужина валялась в мусоре. Многие перешагнули через нее, многие наступили на нее. Прошел над ней Бубер и почувствовал, что она есть. Наклонился, взял и отер ее, так что она засияла великолепным своим блеском. Как засияла она великолепным своим блеском, вставили ее в венец поэзии. Жемчужина – это хасидизм. Мусор – это отрицание, которому подвергался хасидизм. Растоптать и размозжить – вот что стояло за насмешками, которыми осыпали хасидизм. Появился Бубер… и своим языком он переводил его [хасидизм] на немецкий.

Бубер не был первым на этом пути. Еще во времена Ѓаскалы, за сто лет до Бубера, нашелся преданный и чистый сердцем человек, рабби Яаков-Шмуэль Бык[330], разглядевший светоч хасидизма…

А за Быком появился Элиэзер Цвейфель[331], ученый-талмудист, из тех, кто обладает энциклопедическими познаниями. А вслед за ним – Михаэль-Леви Родкинзон[332]. А за ним – Шимон Дубнов[333]. А за ним – Шмуэль-Аба Городецкий[334], а может, Городецкий был прежде Дубнова. А за ними – Авраѓам Каѓана[335] и рабби Ѓилель Цейтлин[336], Господь да отмстит за его кровь.

Что же они сделали – эти мудрецы? Рабби Яаков-Шмуэль Бык великое дело сделал – встал на защиту хасидизма, не страшась ни маскилов, ни прочих митнагедов. Рабби Элиэзер-Цви Цвейфель написал книгу в четырех частях Шалом аль Исраэль, собрав в ней выдержки из красивых хасидских историй и добрые слова в похвалу хасидизму. И когда написал? При жизни поколения, когда глаза людей поражены были слепотой и не видели они светоча хасидизма. Из-за ненависти маскилов к хасидам его заподозрили в подобострастном лицемерии…

Михаэль-Леви Родкинзон был отпрыском великих мужей, приходился сыном дочери автора книги Аводат ѓа-леви, тот же был учеником автора книги Танья[337]. Выпускал книги с хасидскими рассказами; был служкой при цадике рабби Исраэле-Дове из Веледников и сам писал хасидские притчи. Если я не ошибаюсь, книга Адат цадиким им написана. Он написал две книги о хасидизме: Тольдот ѓа-Бешт и Амудей Хабад. Другие его поступки, которые с хасидизмом не были связаны и не были добры, здесь не место упоминать. Его книги о хасидизме и книга Амудей Хабад ближе к рассказам о чудесах и деяниях чудотворцев, нежели к исследованию хасидизма.

Исследованием хасидизма занимались Дубнов и Городецкий, Авраѓам Каѓана и рабби Ѓилель Цейтлин. Дубнов собрал в своей книге как известный, так и неизвестный до той поры материал. По его книге нельзя составить представление об учении и обычаях хасидизма, да и сам автор ничего не почерпнул из материала, собранного им в ней.

Совсем другого свойства книги Городецкого, ставшие своего рода краеугольным камнем в изучении истории хасидизма. Городецкий был отпрыском цадиков и вырос при дворах цадиков. И в своей книге он приводит виденное и слышанное им, а также много выдержек из хасидских книг. Только вот выдержки, что он приводил, были на разные темы, но только не на ту, которой занимался автор. Что до того, что он слышал и видел, то тот, кто черпает не только из одного источника, преумножает знание.

Иным был Авраѓам Каѓана. Он взял хасидские сказания и превратил их в своего рода историю. Однако сказания дадены нам не для того, чтобы обращали их в историю. Если бы Каѓана был хорошим стилистом, он бы мог написать еще одну книгу для чтения. А так вышло, что привнесенное им не главное, а главное не нуждается в его дополнениях.

Иное достоинство было у рабби Ѓилеля Цейтлина. Смертью своей освятил он Имя Небес, жизнь же его закалялась в горниле хасидизма. Поэтому-то его книги близки к духу хасидизма, и хасиды их читают.