© Заспа П., 2015

© ИК «Крылов», 2015

Аэропорт… что это? Можно использовать официальное определение, утверждающее о том, что это: комплекс сооружений, предназначенный для отправки и приёма воздушных судов. А можно сказать иначе: точка отсчёта, где человек имеет возможность переметнуться из двухмерной земной плоскости в трёхмерную воздушную. Вот по этой переходной точке уже больше часа и метался опаздывающий из отпуска капитан Миша Смородин. Описав ещё один нервный круг по переполненному залу аэропорта Пулково, он в очередной раз склонился в окошко к девушке в синей пилотке и, призвав на помощь всё своё обаяние, нежно проворковал:

– Ноги сами к вам несут, краса вы моя ненаглядная, да век бы так вами любовался! На выходные прилетал бы в Ленинград, лишь бы только видеть, как вы своими тонкими пальчиками заполняете графы билетов. Спасительница вы моя, заполните и для меня билетик до Мурманска, а я вашим именем клянусь назвать своего первого ребёнка. Пусть он даже родится пацаном!

Девушка не удержалась от мимолётной улыбки, но затем, напустив на себя официальный вид, будто отрезала:

– На Мурманск билетов нет! Поздно вы спохватились, товарищ капитан. На ваше направление за месяц вперёд выкупают.

– Так ведь не сезон же! – попытался оправдаться Смородин. – Февраль на дворе! Я даже не подозревал, что такие проблемы могут зимой быть с билетами. А то бы вовремя взял.

– А вам, северянам, что зима, что лето – никогда билетов не хватает. И вы ко мне ещё хоть двадцать раз загляните, хоть спляшите перед кассой, а негде мне билет взять!

– Может, где в хвосте… на приставном стульчике… – попытался поканючить Миша.

– На приставном стульчике, это ты, красавец мой, поезжай на поезде в тамбуре!

– Поздно мне поездом, – тяжело вздохнул Смородин. – Завтра на службу выходить. А у меня знаешь, какой командир полка? Опоздание приравнивает к подрыву боевой готовности!

– Международная обстановка нынче такая! – с пониманием кивнула девушка-кассир. – Быть тебе, капитан, нарушителем воинской дисциплины. Но ничего, думаю, переживёшь – не расстреляют.

– Не расстреляют….

Миша отошёл от кассы и угрюмо процедил сквозь зубы:

– Много ты понимаешь. По мне, так лучше бы расстреляли…

Опоздание из отпуска грозило серьёзными неприятностями. Это уверенно тянуло на строгий выговор с последующим бичеванием на всех подведениях итогов и партийных собраниях. Да и отношения с командованием не хотелось портить. На хорошем счету ведь был.

Смородин остановился рядом с толпой, задравшей головы к телевизору в зале ожидания, и прислушался к гневной речи Генерального секретаря. Поддерживаемый в кресле помощниками, Леонид Ильич Брежнев, тяжело двигая челюстью и причмокивая, дабы удержать норовящий выскользнуть зубной протез, самозабвенно разоблачал мировой империализм с его бесчеловечным лицом.

«Да… – защемило в груди у Миши. – С таким подходом недалеко и до расстрела…»

Он явственно представил, как брызгая слюной и тыча пальцем куда-то в окно, замполит начнёт свою яростную и высокопарную речь: «Враг не дремлет! Там только и ждут, когда наша армия или флот покажут свою слабость! А такие, как лётчик Смородин, дают им повод на это надеяться!»

Полтора месяца назад, встречая новый тысяча девятьсот восемьдесят первый год, под бой курантов, с бокалом дефицитного шампанского в руке, Миша загадал себе карьерный рост. Но теперь на этих мечтах ставило жирный крест элементарное отсутствие билета на самолёт.

Возможно, кто-то бы и смирился, да только капитан Смородин среди таких не значился. Вспомнив, что кроме самолётов с флагами, есть ещё самолёты со звёздами, Миша решил бросить попытки улететь Аэрофлотом и обратиться к братьям-военным. Каждый день с севера на юг и обратно летают военно-транспортные самолёты. А уж свои не бросят. Там хоть на приставном стуле, а хоть верхом на мешках.

Он достал блокнот, куда записывал информацию, которая когда-либо могла ему понадобиться по службе, и, разыскав номер диспетчера по перелётам Ленинградского аэроузла, пошёл искать телефонную будку.

– Мужики! – начал Миша без обиняков и долгих подходов. – Выручайте! На службу опаздываю! Есть кто-нибудь у вас на север?

– Нет! – так же без долгих предисловий ответил диспетчер, по интонации и манере разговора почувствовав на другом конце провода коллегу-военного. – Сидит у нас Ан-12 из Луостари, только он дальше в Крым пойдёт. Так что извини, браток, ничем помочь не могу. Если только завтра…. Позвони вечером. Как план будет известен, там посмотрим.

– Завтра будет поздно. Завтра мне уже голову оторвут.

– Ничем помочь не могу… – уже было собрался отделаться от Смородина диспетчер, но по секундной заминке Миша почувствовал, что чего-то он недоговаривал.

– Подожди! Может не на Север, а на Вологду кто идёт? А там из Кипелово к нам по несколько бортов на день проходят. Помогите, мужики! Честное слово, разживусь коньяком – вам отвезу!

– Разживёшься – сам выпей! – Диспетчер ещё немного потянул время, затем нехотя ответил: – Есть один борт. Пойдёт по всем флотским аэродромам. Да, боюсь, тебя не возьмут.

– Почему не возьмут? Не переживай, я договорюсь!

– С Военного совета начальство разлетается. Сегодня у меня на плане вылет командующего Тихоокеанского флота со всей его свитой. По дороге они будут развозить командиров частей. Так что пойдут и к тебе на север, а дальше к себе на восток. Но с ним народу немерено. Потому и говорю, что не возьмут.

– Когда?

– Заявлен – по готовности! Но командующий ещё не приехал.

– Откуда вылет?

– Из Пушкина.

Через час Смородин уже метался по коридорам командно-диспетчерского пункта Пушкинского аэродрома в поисках командира экипажа Командующего. Самолёт Ту-104 уже стоял на перроне, а через ограничительный шлагбаум к нему проезжали машины с дефицитными трофеями, которыми офицерам штаба Тихоокеанского флота удалось разжиться в Ленинграде. Миша присвистнул, глядя через окно, как из чёрной «Волги» умудрились выгрузить три, только-только начавших входить в моду цветных телевизора. Затем на бетон из грузовика сложили тщательно упакованный мебельный гарнитур и тут же спрятали в кормовом отсеке самолёта. Штабники где-то отхватили огромную, тяжёлую бухту с ватманом и теперь, счастливые, заталкивали её следом за мебелью.

«Бумаги на всяческие планы и схемы им хватит как минимум на год!» – с пониманием кивнул Смородин.

Неожиданно в коридоре мелькнули две лётные шевретовые куртки и скрылись за дверью, ведущей на перрон. По набитому картами портфелю Миша безошибочно определил штурмана. А рядом с ним должен быть командир.

«Идут подписывать документы на перелёт! – смекнул Смородин. – Значит, скоро вылет!»

– Парни! Можно вас на секунду? – бросился следом Миша. – Подождите, я свой!

Молодой майор удивлённо обернулся и, окинув подозрительным взглядом гражданский наряд Смородина, нехотя произнёс:

– Я вас слушаю.

– Мне бы с вами! Из отпуска опаздываю! Вы моя последняя надежда. Если опоздаю, сами знаете, что со мной будет. Я свой, не сомневайтесь. На Севере летаю!

– А у тебя документы есть, «свой»?

– Конечно!

Миша проворно выудил из внутреннего кармана удостоверение личности офицера и протянул майору. Мимолётом взглянув на номер части и фамилию, майор остановил взгляд на выглянувшей между страниц фотографии. На ней в лётном кожаном комбинезоне и белом гермошлеме Смородин позировал в обнимку с другом на фоне самолёта Як-38.

– Вертикальщик, что ли? – тут же смягчился командир, опознав палубный штурмовик.

– Он самый! – заулыбался Миша, почувствовав надежду уже сегодня добраться домой.

– Да-а… – с пониманием дела протянул майор. – Всегда удивлялся, как вы умудряетесь летать на этих свистках?

– Да как-то получается. Ну так как? Возьмёшь?

– Не могу! У меня народу уже за полсотни! А груза – боюсь даже посчитать, сколько тонн!

– Да со мной много не прибавится! – дрогнувшим голосом взмолился Миша. – А из вещей только сумка.

Майор виновато потупил взгляд, но лётная солидарность требовала сказать «да» даже в нарушение требований документов, и, недолго думая, он решился:

– Ладно! Допишу тебя в полётный лист. Подожди в сторонке, а как все сядут, забейся в хвостовой отсек, чтобы никто не видел.

Двигатели с низкого воя перешли на надрывный свист. Отпущенный с тормозов самолёт вздрогнул и, набирая скорость, помчался по взлётно-посадочной полосе. Мелькавших плит аэродрома Смородин не видел, да это ему и не нужно было. Пусть в иллюминаторы такой экзотикой любуются моряки-тихоокеанцы, а он уже насмотрелся. Расположившись между ящиками в тёмном грузовом отсеке, Миша снял куртку, положил под голову и приготовился вздремнуть, как вдруг уже оторвавшийся от земли самолёт неожиданно просел, и сумка, лежавшая у ног, взлетела к потолку. Желудок подпрыгнул к горлу, Смородин взмахнул руками, ища точку опоры, но всё вокруг пришло в движение и смешалось с жутким криком из пассажирского салона. Страшная сила завертела Мишу, вдавила в переборку, а дальше на глаза навалилась темнота, и показалось, что сами небеса рухнули на его плечи и безжалостно размазывают по заклёпкам и дюралевому полу.

Показав пропуск и пройдя за плотное кольцо оцепления солдат, уже немолодой полковник с седыми короткими висками разыскал глазами одного из экспертов и, отведя в сторону, тихо спросил:

– Что скажешь, Андрюша?

– Товарищ председатель комиссии! – вытянулся по стойке «смирно» совсем ещё юный капитан. – Пока работаем! Делать выводы рано.

– Да ладно тебе, – небрежно махнул рукой полковник. – Что ты на меня стойку делаешь, как легавая на ворону? Я же тебя неофициально спрашиваю. Что сам думаешь?

– Пожара, как обычно, не было, – грустно вздохнул капитан и, опустив плечи, махнул на разбросанные вдоль поля обломки самолёта. – Всё налицо и ясно даже без прослушивания самописцев и регистраторов. Дело несложное.

– Может, и несложное, да очень, Андрей, оно громкое. Все результаты катастрофы объявлены секретными. Правительственная комиссия уже из Москвы вылетела. Где это видано, чтобы за раз столько командного состава сгинуло. У нас за всю Отечественную войну четыре адмирала погибло. А тут сразу шестнадцать. Так, говоришь, тебе всё ясно?

– Товарищ полковник, за всю мою практику это самый простой случай. Самолёт не горел. Скорость ещё невысокая была. Да и высоту они всего восемьдесят метров успели набрать. Так… разрушился всего на несколько фрагментов. Тела тоже не изуродованы. Даже без медиков я вам назову причину гибели – в основном в таких случаях от удара происходит обрыв внутренних органов. И ещё не глядя на диаграммы самописцев, я вам уверенно скажу, что налицо грубое нарушение центровки самолёта. Командующий сел в середине салона, и никто не посмел занять место впереди него. Все разместились в задних креслах. Ещё собрался очень большой багаж, и его затолкали в задний грузовой отсек.

– Бардак… – прошипел сквозь зубы полковник. – И куда смотрел командир экипажа?

– Вы же знаете, как у нас обычно бывает, – пожал плечами капитан. – Молодой ещё был. Разве такой позволит себе сделать замечание адмиралу? Понадеялся на авось.

– Да… адмиралов у нас жизни не учат. Ну ты, Андрей, смотри, к делу отнесись со всей серьёзностью! Акты составляй, чтобы ни одной помарки! Сам понимаешь, кто их читать будет!

– Товарищ полковник, я всё понимаю, потому и хотел вам кое о чём сказать с глазу на глаз!

Полковник удивлённо вздёрнул бровь и, перейдя на шёпот, произнёс:

– Говори.

– У меня не хватает одного человека.

– То есть как не хватает?

– В полётном листе есть, а найти не можем.

– А… – Полковник облегчённо выдохнул и похлопал капитана по плечу. – Ну это понятно – опоздал. Бывает. Ангел-хранитель, значит, у него шустрый оказался.

– В том-то и дело, что не опоздал. Мы его куртку с документами и сумку нашли. А самого нет. Морской лётчик с Северного флота как-то к ним затесался. Сами ведь говорите, что всё должно сходиться до мелочей. А это далеко не мелочь. Должен быть человек, а его нет! Вот и ломаю голову, куда он мог подеваться?

Распахнув тяжёлые ставни с тёмными витражными стёклами, аншеф тайной инквизиции впустил в зал утренний воздух и, выглянув во двор крепости, заметил стоявшему рядом с заваленным документами столом аббату Симеону:

– Ваша святость, я смотрю, ваши монахи зря времени не теряли! Ещё вчера вечером Толстой Берты на площади не было?

– Угу… – не отвлекаясь от перекладываемых из стопки в стопку тонких папок, кивнул святой отец. – Сегодня у нас много работы. Сами понимаете, господа, праздник Святого Влада предполагает бессонную ночь. Не только монахи, но и я не сомкнул глаз.

Аншеф Станислав перекинулся понимающим взглядом с генералом инфантерии Казимиром и улыбнулся одними уголками рта.

– Многих приговорили, святой отче?

– По мне, так бы всех! Но, я полагаю, господа, вы явились ко мне, для того чтобы кое-кому подарить жизнь? На многих не рассчитывайте. Готов отдать вам не больше пяти. Да и то, я могу простить лишь тех крестьян, что охотились в императорском лесу. Остальные – отпетые преступники. Сами понимаете, таким дорога только в объятия Толстой Берты.

Аббат Симеон вскользь взглянул на реакцию генералов, затем тяжело вздохнул и, закатив глаза к исписанному святыми ликами своду, горестно изрёк:

– Прими, Господь, их заблудшие души.

Генерал Казимир нервно кашлянул в кулак, затем, заскрипев высокими сапогами с отвёрнутыми ботфортами, подошёл к столу и, склонившись, попытался заглянуть в бегающие глаза святого отца:

– Ваша святость, позволю вам напомнить, что идёт война. Будь сейчас мир, я к вам ходил бы только на проповедь. Но фронту нужны люди, и я вынужден просить вас помиловать будущих солдат. Князь Станислав не даст соврать! – Генерал кивнул на аншефа, призывая его в свидетели. – Даже тайная инквизиция испытывает затруднения с человеческим материалом. А уж фронт перемалывает людей как жернова!

– Да какие это люди! – Аббат устало рухнул в кресло и швырнул на стол кипу дел. – Ну взгляните сами, господа! Это же никчёмный мусор! К чему они вам?

– Исключительно для нужд княжества! – мгновенно отреагировал тайный инквизитор, заранее державший на языке такой ответ и лишь ожидавший подходящего момента. – Генерал Казимир прав. Идёт война, и фронту как никогда нужны солдаты! Ваша святость, вспомните былые времена. Да разве кто говорил вам хоть слово, когда раньше на день Святого Влада наша площадь утопала в крови? Никогда! Вы всегда сами были для приговоренных и прокурором, и судьёй, и душеприказчиком. Но сейчас ваш приговор им вынесет фронт. Поверьте – это лишь небольшая отсрочка.

Аббат нервно дёрнул ворот сутаны и неожиданно вскочил с налившимся кровью лицом:

– Не дам! Во все времена Святая церковь решала – кому жить, а кому нет! Так будет и на этот раз!

Но и аншеф так просто сдаваться не собирался. Хмурясь и сжимая сплетённые в замок побелевшие пальцы, он взял небольшую паузу, затем мрачно, с угрозой в голосе, произнёс:

– Боюсь, ваша святость, что вам придётся считаться и с нашим мнением. Княжество Дакия невелико, и при желании даже тайная весть уже через неделю может стать достоянием всего народа. А от Дакии таким вестям и к столице России долететь недолго. А вы же знаете, как скверно Санкт-Петербург относится к нашим обрядам? Тем более, что сейчас у нас гостит августейшая особа.

Святой отец Симеон бросил на генералов испепеляющий взгляд, затем, выдавив вымученную улыбку, спросил:

– Но ведь вы не сделаете этого? Я всегда знал вас как истинных патриотов нашей маленькой Родины. Наши обряды мы пронесли сквозь века. И чьими бы вассалами мы ни были, но свои обычаи мы хранили всегда…

Экскурс в историю княжества Дакии аббату не дал продолжить ударивший в дверь лакей.

– Командэр Юлиус просит соизволения присутствовать!

– Пусть войдёт! – выкрикнул аншеф Станислав.

– Это лишнее, – поморщившись, попытался воспротивиться отец Симеон.

Сейчас он и так был в меньшинстве, отражая напор двух генералов. А теперь придётся противостоять троим. Но аншеф тайной инквизиции оставался непреклонен:

– Зови, зови, милейший! Отчего же, ваша святость, вы так противитесь визиту моего сына? Возможно, Юлиус тоже желает выразить своё мнение об истории нашего княжества и войне, которая стучит в ворота Дакии. В отличие от вас, аббат Симеон, он видит врага едва ли не каждый день. Пусть в этом замке и вы хозяин, но даже императоры не смели отказывать нашему знатному роду Гоге…

– Да пусть войдёт! – безнадёжно махнул лакею аббат, лишь бы прервать эту невыносимую тираду о знатности рода тайного инквизитора.

Командэр Юлиус вышколенно щёлкнул подбитыми каблуками и, лихо кивнув, застыл, ожидая приглашения принять участие в разговоре.

«Хорош! – невольно восхитился князь Станислав собственным сыном. – Высок, строен! Благороден лицом и в манерах. Форма сидит безукоризненно. Туго накрахмаленный воротник рубахи, подчёркивая длину шеи, доходит до самых щёк. Бордовая венгерка с алой шнуровкой на груди облегает как влитая. Золотые эполеты горят даже в тусклом свете апартаментов аббата. Одно слово – ястреб! Пора, пора тебе, сынок, примерять эполеты алюминиевые, да привыкать к новому званию гранд-командэра!»

– Входи, входи, Юлиус! – пошел навстречу князь. – А мы тут как раз мило беседуем с аббатом Симеоном… о чём же? – Тайный инквизитор искусно изобразил забывчивость и неожиданно вскрикнул: – Ах, ну конечно! Под нами, в подвалах аббатства вашей святости, находится больше полусотни узников, которых не хватает на полях сражений! Дайте им шанс искупить свою вину кровью и, таким образом, сполна рассчитаться с церковью.

– Да о каком долге вы говорите, господа? – Аббат неохотно сел в кресло, уже догадавшись, что перед ним разыгрывают заранее подготовленный спектакль. Он взял сверху стопки несколько папок и, швыряя веером на стол, начал перечислять: – Дезертир, дезертир, ещё дезертир, казнокрад, конокрад! А этот и вовсе прислуживал венграм. Генерал Казимир, вы хотите таких солдат? Зачем им помилование, если они снова от вас сбегут?

– У меня не сбегут! – улыбнулся командэр Юлиус. – Даже на моём дирижабле сейчас нехватка двенадцати аэронавтов! И это при том, что на «Августейшей династии» совершает прогулки сам великий князь Александр! А что же тогда говорить о других дирижаблях нашего воздушного флота? Отдайте мне этих дезертиров, и уже через месяц я вам доложу, что никого из них не осталось в живых. Век аэронавта короток, ваша святость.

Аббат, чувствуя, что проигрывает, решил временно отступить и, рассмеявшись, поднял руки:

– Сдаюсь, сдаюсь, господа! Если уж сам великий князь… Вам, командэр, я рад бы помочь! Так ведь вам не каждый и подойдёт?

– Да, я отбираю только тех, кто не боится высоты, – поклонился командэр Юлиус.

– А с чего вы взяли, что таковые найдутся в моих подвалах? – радостно вскочил аббат, почувствовав, что ещё не всё потеряно.

– Таких я определяю с помощью несложного испытания. Дайте мне посмотреть на тех, что у вас есть.

– Пусть будет по-вашему. Но не более десяти человек! И то исключительно ради великого князя Александра.

– А как же я? – напомнил о себе генерал Казимир.

– Так ведь разбегутся от вас, генерал. Это на дирижабле им бежать некуда! А от вас снова все убегут. Да и не должна простаивать Толстая Берта. Народу необходимо назидание! Сегодня я всех дезертиров казню, а завтра вы же мне поклон пришлёте, что бежать перестали!

– Отче! – закусил удила генерал и, сорвавшись на внезапный выкрик, нервно дёрнул подбородком. – Мне воевать некем, а вы попусту льёте кровь сынов Дакии, пусть даже и оступившихся! Их место на фронте! Казните тех крестьян, что ловили зайцев в имперском лесу! А остальных на фронт! – Генерал в горячке схватился за эфес шпаги и, густо покраснев, щёлкнул гардой о ножны. – Всех на пушечное мясо! Иначе, клянусь Господом, я всё отпишу русскому императору!

Такого оборота аббат Симеон не ожидал.

– Вы, генерал, забываетесь! – начал он с налившимся кровью лицом и угрозой в голосе. – Может, вы и шпиона хотите освободить? Тогда я не понимаю, куда смотрите вы, тайный инквизитор? Это уже попахивает заговором!

– Какого шпиона? – стушевался генерал Казимир. – Не знаю я никакого шпиона!

Князь Станислав усмехнулся в усы и, сцепив по привычке пальцы в замок, нехотя ответил:

– Полноте вам, святой отче. Ярлык шпиона навесили ему вы, а не я. Я лишь сказал, что он говорит странные вещи.

– Вот, вот! – назидательно поднял скрюченный палец аббат. – А какие может говорить вещи шпион конфедерации? Конечно, странные! Вы бы лучше его попытали с пристрастием, чтобы он не упорствовал.

– Да уж пытали. И не упорствует он вовсе. Напротив, очень даже много говорит. Но вам бы, ваша святость, лучше бы его рассказов не слышать. Его место в приюте блаженных и юродивых, а не на плахе. Потому как болен душой ваш шпион.

– Ничего, Господь всех примет.

Аббат позвонил в колокольчик и, дождавшись лакея, приказал:

– Вели Димитрию прибыть ко мне!

Генерал Казимир скривился и, окинув аббата брезгливым взглядом, скрепя сердце, попросил:

– Не могли бы вы, ваша святость, лишить нас удовольствия лицезреть вашего палача? Пусть он прибудет, когда мы изволим вас покинуть.

– Напрасно вы, господа, его так чураетесь. А ведь Димитрий святой человек – он отмеченный. На его теле присутствуют кресты, купола и прочие святые знаки. Да и где сейчас найдёшь хорошего палача? Народ нынче слаб стал на твёрдость духа и крепость руки. А он относится к своему делу с любовью! Пусть и плюют ему вслед вам подобные.

– Да, да, конечно! – торопливо согласился генерал инфантерии. – Кто-то должен делать и эту работу. Но уж больно жуткий у него вид. Этот шрам через щеку…. Да и голова лысая, как бильярдный шар. Ей богу, оторопь берёт. Вы бы ему парик одели, что ли, святой отче.

– Оторопь – это хорошо! – Лицо аббата растянула плотоядная ухмылка. – Ибо жертва перед казнью должна испытывать трепет. А то ведь как бывало? Увидит узник толпу народа и прорывает его погорланить с эшафота! Иногда и на меня, и на владыку нашего Сигизмунда хулу выкрикивает. А у Димитрия такого не бывает. От одного его вида у жертвы язык в горле западает. А позвал я его оттого, что вы же сами хотели взглянуть на узников! Вот и командэр Юлиус желал испытание им устроить?

– Я от своих слов не отказываюсь! Но подожду я ваших узников лучше во дворе.

Командэр чинно раскланялся и уже было двинулся к тяжёлым дубовым дверям, как неожиданно застыл на месте, глядя на вошедшего палача. Щурясь со света, Димитрий окинул его мрачным взглядом, и, вытерев руки о кожаный фартук, выкрикнул в зал:

– Вызывали, ваша святость?

– Вызывал, голубчик! – Увидев палача, аббат поднял со стола стопу папок и, с трудом донеся до камина, швырнул в огонь. – Вот и всё. Я своё дело сделал. Теперь, Димитрий, дело за тобой. У нас всё готово?

– А то! Толстячка Берта сияет как рождественская ёлка! И желоба смазал, и корзины под головы приготовил.

– А лезвие наточил?

– Обижаете, ваша святость! Муха лапу порежет!

– Вот и ладно. Сейчас отец Матиуш пройдёт по камерам, примет последние покаяния. Затем выводи всех во внутренний двор. Пусть на них взглянут господа генералы. А как я отслужу обедню, тогда и твоя работа начнётся.

– А чего на них глядеть? – пожал плечами палач. – Вот когда голова по желобу катится, вот это забавно.

– Пошёл вон, мерзавец! – не сдержался генерал Казимир.

– А я что? – ухмыльнулся палач. – Для себя что ли стараюсь? Что-то я не видел, чтобы из ротозеев кто-то в обморок падал. Ещё и детей приводят, посмотреть, как Берта пастью клацает. Тоже мне – чистоплюи… а на площади яблоку негде упасть!

Димитрий задвигал желваками, обнажив золотой зуб, плюнул под ноги на пушистый ковёр и с чувством собственного достоинства выйдя на крыльцо аббатства, гулко хлопнул дверью. Протерев пятернёй вспотевшую выбритую голову, он покосился на застывших у входа гвардейцев и, перехватив взгляд одного из них, зло бросил в побледневшее лицо:

– Что ты пялишься, как вертухай на пугало! Распустились тут…

Ссутулившись, он спрятал руки в карманах и, замычав под нос заунывный мотив, направился вниз, в подземелье. Каменная винтовая лестница упёрлась в дубовую дверь, окованную чугунными полосами. Не вынимая рук, Димитрий ударил ногой в покрытый плесенью порог и, дождавшись, когда охрана, выглянув в окно, сбросит засов, угрюмо прошипел охраннику:

– Спите тут…

Настроение было безвозвратно испорчено, и он решил сорвать злость на арестантах. Сначала, взглянув в потолок, он адресовал угрозу невидимым князьям:

– Чистоплюи, мать вашу! Дойдёт и до вас очередь!

Затем, лязгнув замком первой камеры, выкрикнул в темноту:

– Чего разлеглись?! Девочка Берта вас уже заждалась! Все сегодня к ней на свиданку пойдёте!

Прищурившись, в тусклом луче света, падавшем в открытую дверь, палач узнал одного из узников, возрастом уже за сорок, невысокого, с наметившимся округлым брюшком, и радостно хлопнул себя по ляжкам.

– Ба! Да это же Стефан Мирча! Я помню, как ты улизнул от моей толстячки в прошлом году! Память у меня на таких шустрых хорошая. Но на этот раз удрать не получится. Я поставлю тебя в конец очереди, чтобы ты вволю насмотрелся, а потом уже ложился в кроватку, полную крови.

Димитрий раскатисто заржал и, чувствуя, как настроение стремительно полезло вверх, пошёл с пожеланиями к следующей камере.

– Сволочь! – заскрипел зубами Стефан.

Он перевернулся на другой бок и толкнул локтем соседа.

– Не человек, а упырь! Нам бы его на передовую. Мы там с такими расправлялись в первой же атаке. Или пулю в спину, или штыком невзначай. А ты видел, как он зубы скалит, когда головы рубит?

– Не видел, – вздохнул сосед и отвернулся.

– Жуть! Только не получит он меня и на этот раз. Я нашего генерала Казимира видел. Упаду в ноги, поклянусь смыть позор кровью. Наверняка простит и с собой заберёт. А я потом вновь убегу. Он меня должен помнить. А если нет, так я сам напомню, как нас конфедераты в Карпатах в ущелье зажали. Если бы не русские уланы, точно бы все полегли. Только воевать мне после этого как-то расхотелось.

Стефан потянулся, подбил под головой солому и довольно заметил:

– Обойдётся Толстая Берта без меня и на этот раз. Это уж точно. А вот тебе, шпион, впору читать молитвы. Таких у нас не прощают. Ты кому продался?

– Да пошёл ты!

– Не хочешь, не говори. Я к тому, что если Австро-Венгрии, то дело дрянь. А если Польским Воеводствам, то эти иногда своих выкупают. А вообще-то, шпион, взгляни на всё шире и не грусти, – все там будем. Ты раньше, я позже. Я тебе совет дам, который слышал от других: на кровать Берты лучше ложиться среди первых. А то потом лезвие тупится, и жертва бьётся в муках, так как с первого раза голова не рубится.

Неожиданно его сосед вскочил и, схватив Стефана за рубаху, тряхнул, ударив спиной о стену.

– Слушай, ты, генеральский любимчик! Вы все здесь сумасшедшие! Вы, неизвестно откуда взявшиеся кретины! Кто вы вообще такие? Стадо ряженых идиотов! Я сотый раз твержу, что никакой я не шпион, но у вас здесь с мозгами полнейший дефицит!

– Да… – Стефан грустно вздохнул и, сняв руки соседа со своей шеи, сочувственно причмокнул. – От души над тобой потрудилась тайная инквизиция. Может, ты и не шпион никакой, но теперь уж всё едино. Дорога одна – на плаху. Узурпаторы – так над человеком издеваться! После них тебе, горемыка, Берта будет отрадой и избавлением. Как ты говорил тебя зовут? Михай?

– Меня зовут Михаил!

– Ну, да. Я же и говорю – Михай. Ты не злись. Это я из жалости к тебе. Вижу, что русской речью хорошо владеешь. Сразу ясно, что не из наших. Я вот, сколько мы уже во владении России, а всё никак не научусь так ладно, как ты, ругаться. Хотя и слова у тебя странные, но это понятно – разум твой от пыток помутился. Тебе бы припасть к ногам нашего владыки князя Сигизмунда. Он добрый. Сразу распознал бы в тебе блаженного, да простил. Но он в аббатство отца Симеона редко наведывается. Князь ещё старой формации. Вековые законы короля Вазы Первого чтит. Не то что аббат.

Миша Смородин застонал и рухнул навзничь на соломенную подстилку.

– О-о…. Что происходит? Где я? Какие ещё формации? Какой ещё король?

– Ну как же! – Стефан приободрился и, вглядываясь сквозь темноту в лицо узника, удивлённо спросил: – Король Ваза Первый? С него наше княжество Дакия берёт своё начало. Если даже ты русский, то всё равно должен был слышать про нашего короля! Мудрейший был правитель. Это он повелел, чтобы в день Святого Влада все темницы были пусты. Раньше так и было, и на праздник святого объявлялось всем королевское прощение. Да потом церковь всё решила иначе. Темницы освобождаются, но теперь узников не прощают, а казнят.

– И когда этот праздник?

– Так ведь наступил уже! Слышишь, колокола звонят?

Смородин закрыл глаза и, вытянув босые ноги, попытался хаос в голове привести в порядок. Но думать мешали ожоги на руках, оставшиеся от пыток. Он сжал ладонями виски и постарался вспомнить всё сначала. Сейчас он соберётся с мыслями, весь этот бред исчезнет, и окружающий мир станет на свои места, пусть даже и вернёт его в гущу катастрофы. Он хорошо помнил взлёт, затем крики, невесомость падения и ночь. Оказавшись в кромешной тьме, он почти уверовал, что погиб и попал в отрицаемое атеистическим учением потустороннее царство, и даже поверил в небесный суд. Но вместо святых на него набросились собаки, а затем скрутили солдаты в необычных мундирах и высоких мохнатых шапках.

– Послушай, Стефан, – он сел и, оглянувшись на других узников, едва различимых в темноте, зашептал на ухо: – Ты ничему не удивляйся, потому что ты прав – с головой у меня не всё в порядке, но объясни, что происходит, и где я?

– А что здесь удивительного? После тайной инквизиции другие даже имя своё забывают. Мы с тобой сидим в подвале аббатства. А вот тот лысый, что заглядывал, это палач Димитрий – редкостная сволочь.

– Это я уже понял. А что за аббатство? Где оно находится?

Стефан оглянулся по сторонам и, тоже перейдя на шёпот, ответил вопросом на вопрос:

– В пыточной инквизиторов тебе разве ничего не объяснили?

– Нет. Молчуны ваши инквизиторы. Там больше слушали, да раскалённой кочергой в меня тыкали.

– Это всё война. Раньше княжество Дакия славилось душевностью и людской любовью. Народ любил князя, а князь делал всё для народа.

– Что за Дакия? Я не знаю такой страны!

– Да какая мы страна! Так… небольшое княжество. То под одним царём живём, то под другим. Раньше царь Борис нами правил, а потом за помощь Болгарии в борьбе с османами подарил Дакию российской короне. Ваш император любил к нам приезжать. Нравилось ему здесь. И природа наша, и спокойствие. Наследников сюда присылал, чтобы они учились править малым княжеством, прежде чем браться за такую огромную империю, как ваша.

– Понимаю – тренажёр власти.

– И ныне правящий молодой император у нас учился. Но так было до войны. Потом стало опасно, потому как мы оказались на границе с конфедерацией. Наследники приезжать перестали. Вот только младший брат вашего императора у нас часто гостит. Но уж очень по душе ему наши дирижабли.

– Что за война, Стефан? Кто с кем воюет?

– Кто воюет? – Стефан наморщил лоб и, недолго думая, ответил: – Да ведь понятно – кто! Конфедерация с Российским анклавом. Странно только. Я слышал, что австро-венгерский император вроде как вашему родня. Чего они не поделили? Не знаешь?

– Не знаю. – Смородин подтянул гирю, прикованную цепью к ноге, и, оторвав лоскут от остатков рубашки, обвязал кровоточащую рану. – Какие страны входят в конфедерацию, а какие в анклав?

Такой вопрос показался необычным даже спокойному и ко всему привыкшему Стефану.

– Удивляюсь я тебе! Небось, даже и не воевал?

– Говорю же, что с головой у меня не всё в порядке! Так какие?

– Так считай, конфедерация – это все что с запада. Австро-венгры всем хороводят, да ещё немцы. Ну а Польские воеводства только вид делают, потому как опасаются вашего государя. Да ещё Османский султанат с юга напирает. Всё никак простить не могут славянам их объединение.

Неожиданно громыхнула дверь, и Стефан замолчал на полуслове. В камеру вошёл священник в фиолетовой рясе и тяжёлым распятием на груди. Он слепо прищурился, всматриваясь вдоль стен, вставил факел в крепление на стене, затем перекрестился и позвал:

– Подойдите ко мне, дети мои! Я отец Матиуш. Я буду готовить вас к последнему испытанию. Идите ко мне на свет и ничего не бойтесь.

Первым вскочил Стефан и, рухнув на колени, обхватил священника за ноги.

– Святой отче! Прошу! Пусть Господь простит не только мою душу, но и моё тело!

– Не хитри, сын мой! – Отец Матиуш сложил молитвенно руки на груди и, освобождая ноги, отступил назад. – Душа твоя полетит к нему чистая и непорочная. Но для этого ты должен покаяться во всех своих грехах.

Затем священник увидел даже не шелохнувшегося на его зов Смородина и удивлённо спросил:

– А ты, овца господняя, отчего не проникнешься духом покаяния? Я ведь знаю, что иноверцев в наших казематах нет. Так иди, помолимся вместе Господу нашему, пострадавшему за нас Иезусу.

Миша отвернулся и нехотя бросил:

– Я атеист.

– Кто, кто? Иноверец?

– Отцепитесь от меня, святой отец, или как вас там? Не знаю я никаких молитв, потому что ещё недавно у меня в кармане лежал партбилет. А иконы я видел лишь когда перелистывал журналы «Наука и религия».

Озадаченный отец Матиуш задумчиво обхватил подбородок и молча уставился на Смородина.

– Да он же блаженный! – вступился за Мишу Стефан. – Вы его, отче, не слушайте. Он ещё тут не такое рассказывал. Слишком сурово инквизиторы с ним обошлись. Вот он рассудком и ослаб.

– Ну так приступим! – примирительно кивнул святой отец и замычал гнусавым голосом молитву: – Господь наш на небесах, на земле и море…

Но его распевание неожиданно потонуло в пронесшемся по коридору хриплом рокоте. Увлёкшись, и никого кроме себя не слыша, пел палач. Он старательно тянул фальцетом верхние ноты и, позабыв несколько строк, начал песню сначала:

– На поле танки грохотали.

Солдаты шли в последний бой!

А молодо-о-го командира.

Несли с пробитой головой…

Остановившись у приоткрытой двери камеры, он заглянул и прокашлялся в спину отцу Матиушу:

– Заканчивайте, святой отче! Колокола уже отзвонили.

– Так я уже всё! – охотно отозвался отец Матиуш, оборвав молитву на полуслове. – Примите покорно участь свою, дети мои! – продолжил он скороговоркой, перекрестив всех распятием. – Сын божий, Иезус, ждёт вас…. Димитрий, подсвети мне выход. Ну и запах тут!

Дверь лязгнула железом, и вновь наступила тишина. Возле Смородина зашуршала солома. Из темноты выполз узник и схватил Стефана за ногу.

– Я всё слышал! Я Марко Забар из Пливины! Слугой буду твоим верным, только спаси меня! Попроси генерала Казимира и за мою душу. Я слышал, как ты говорил, что генерал тебя знает.

– Да… знает, – довольно усмехнулся Стефан. – Мы с его превосходительством так венгров в Карпатах били! – Стефан азартно стукнул кулаком в земляной пол. – Так били! Да он только меня увидит, так сразу прикажет освободить! А я ещё попрошу в придачу нашивки десятника на рукава. А то! Генерал Казимир мне, считай, жизнью обязан. Мы как от конфедератов удирали, так я русским уланам сразу показал, где генерал прятался, чтобы они его первым спасали!

– Так попросишь и за меня? – с надеждой в голосе спросил Марко.

– Попрошу, – великодушно согласился Стефан. – Считай, что ты уже свободен. А за что тебя схватили?

– Так, считай – ни за что! Я на посту уснул. А наш вахмистр стащил у меня мой штуцер, а его благородию капитану Стоянову соврал, что это конфедераты его украли. Но я точно знаю, что вахмистр его потом на рынке на ведро самогонки сменял!

Стефан засмеялся и похлопал Марко по спине.

– Что ж ты сам самогону не выгнал и назад его не выменял?

– Дык, схватили меня в тот же час. А то бы точно так и сделал!

– Ничего… – Стефан вытянулся на соломе и уверенно произнёс: – генерал нас обоих заберёт. Ему солдаты нужны. Я слышал, как гвардейцы переговаривались, что он к аббату специально за солдатами приехал.

Смородин, обхватив колени, забился в отдающий сыростью, гнилью и мочой угол и начал вспоминать всё сначала: взлёт, вой двигателей, затем на голову полетели коробки и темнота. Теперь он сидит, прикованный, в промозглом подвале и слушает каких-то дезертиров какой-то непонятной войны. И ведь призраками их не назовёшь! Вон как радуются, узнав, что в соседних окопах недавно прятались. Да и разит от них, не пойми чем, очень даже натурально! А пытки до сих пор напоминают о себе ранами, отгоняя прочь сомнения в реальности происходящего.

В коридоре темницы захлопали двери, и хриплый голос Димитрия приказал:

– Выходим из камер по одному и подставляем мне руки! Если кто не понял – выбью зубы! И без фокусов. От меня ещё никто не убегал.

Оборвав смех, Стефан перекрестился и дернул Марко за цепь.

– Пошли. Нам нужно стать вначале, чтобы попасть на глаза генералу.

Он встал у двери, вытянув вперёд растопыренные пальцы. Палач клацнул ключом в замке и, увидев на пороге Стефана, хмыкнул:

– Торопишься?

– А то! Мне на фронт пора. За мной сам генерал приехал.

– Ну, ну… – многозначительно оскалился Димитрий. – Помечтай.

Но на Стефана намёки палача не произвели впечатления, и он уверенно протянул руки.

– Не тебе решать! Вяжи!

Димитрий отстегнул цепь и накинул верёвочную петлю, соединяющую в общую связку ожидающих в коридоре узников. За ним поспешил подать закованные руки Марко, затем стал Смородин. Выстроившись в длинную очередь, узники медленным шагом двинулись к выходу. В подвале с обеих сторон их охраняла стража подземелья, когда вышли во двор, то двинулись сквозь шеренги гвардейцев. Яркий солнечный свет ударил в глаза, и Миша зажмурился, не видя дороги и шагая вслед за натянувшейся верёвкой. Затем солнце скрыла тень, и он удивлённо оглянулся на широкий двор, ограждённый уходящими в небо высокими каменными стенами. Всё, что он видел до этого – комната пыток да стены темницы. И всюду царила темнота, не позволявшая рассмотреть ничего вокруг. Теперь же над головой сияло голубое небо, под ногами можно было разглядеть трещины на булыжниках брусчатки, а на затылке Стефана – спутанную с волосами солому. Посреди площади высилось монументальной глыбой очень знакомое по фильмам и книжным иллюстрациям сооружение. Деревянная рама, опутанная пеньковыми канатами, стояла на узком ложе с высокими бортами.

– Гильотина? – прошептал изумлённый Смородин, дёрнув Стефана за верёвку.

– Как ты сказал? Не… это Толстячка Берта.

Сам Стефан на гильотину не обратил никакого внимания. Вытянув шею, он смотрел поверх голов, выглядывая в столпившемся на площади народе знакомый генеральский кивер с зелёными перьями, означавшими принадлежность к пехоте.

Узников повели вокруг площади вдоль крепостных стен, сквозь охраняемый гвардейцами коридор. Зрители напирали на сцепившихся руками солдат, и тем приходилось то и дело отбиваться локтями, дабы не навалиться на бредущих медленной поступью арестантов. Но там, где шеренги заворачивались у ворот, гвардейцы стояли навытяжку, лицом к высокопоставленным гостям и с длинными винтовками в вытянутых руках. Сверкающие штыки выстроились частоколом, а сквозь них чернели гражданские цилиндры и блестели золотые кокарды военных. Генерал Казимир стоял в первом ряду и, склонившись к уху аншефа Станислава, рассказывал весёлый анекдот. Глава тайной инквизиции довольно кивал, не забывая при этом бросать внимательные взгляды по сторонам и замечая, кто и как смотрит на арестантов. Аббат Симеон застыл неподвижно на сколоченном пьедестале, зажмурив глаза и подставляя солнцу бледное лицо. Праздник Святого Влада входил в свою основную фазу, и теперь аббат превращался в главное действующее лицо. Сейчас пройдут небольшие формальности, а затем святой отец выступит с пламенной проповедью, дабы последующая казнь ни у кого не вызвала ни малейшей жалости или сомнения. На это нужно было настроиться, и аббат беззвучно шевелил губами, репетируя особо сильные фразы из Священного манускрипта.

Когда Стефан поравнялся с трибуной высоких гостей, он оттолкнул от себя закрывавших его соседей по верёвке и выкрикнул так, что обернулись даже стражники на стенах.

– Ваше превосходительство! – Стефан подпрыгнул и взмахнул связанными руками. – Я здесь! Ваше превосходительство, это я, Стефан Мирча! Тот самый, что спас вас с уланами, когда вы прятались в кустах! Спасите и вы меня, ваше превосходительство! Я отслужу вам верой и правдой!

Генерал Казимир бросил взгляд на отбивавшегося от гвардейцев арестанта и отвернулся. Он торопливо взял под руку удивлённого аншефа, и, продолжая улыбаться, закончил прерванную шутку, чтобы тут же начать новую.

– Это же я, Мирча! – выкрикнул Стефан севшим голосом, почувствовав, как под ногами качнулась земля. – Ваше превосходительство, генерал Казимир, пощадите!

Удар прикладом в спину сбил Стефана с ног, и он повис на верёвках, придерживаемый Марко и соседними арестантами.

– Я не хочу к Берте! – зарыдал он, дёргаясь, и норовя повалиться на землю. – Пощадите, ваше превосходительство! Я отслужу!

Теперь гвардеец приставил ему между лопаток штык, и Стефан затих, почувствовав, как острая сталь проколола кожу.

– Я не хочу…. – прошептал он едва слышно и, послушно поднявшись, пошёл, оглядываясь назад на возвышавшийся генеральский кивер.

Затем колонну повели дальше, к центру площади, и трибуна с аббатом и генералом скрылась с глаз. Теперь они могли видеть Берту с расстояния трёх метров, и Смородин почувствовал, как от её средневекового вида повеяло забравшимся в сердце холодом. Деревянный помост источал резкий запах свежей смолы спиленных накануне сосен. Треугольное лезвие играло солнечными зайчиками, а рядом, проверяя растяжки, готовился палач Димитрий. Бредущий за Смородиным арестант упал в обморок, и его тут же окатили из приготовленного для таких случаев ведра с ледяной водой. Но затем в толпе ротозеев прокатился ропот, потому как колонну не остановили перед Бертой, а повели дальше, к входу в одну из крепостных башен. Арестанты удивлённо переглянулись, всё ещё не веря в небольшую отсрочку. каменная винтовая лестница вывела их на круглую площадку, окружённую зубьями из красного кирпича. Кроме разомкнувшихся вдоль стен гвардейцев, здесь их ждал всего один человек в красной, как полотнище кумача, военной форме.

– Кто это? – толкнул в бок Марко Смородин.

– Не знаю. Кто-то из воздухоплавателей.

– Воздухоплавателей? – переспросил Миша, решив, что ослышался. Он бы, скорее, такую форму причислил к пожарникам.

– А чего ты удивляешься? – откликнулся уже пришедший в себя Стефан.

– Почему красная, а не голубая или синяя?

– Причем здесь синий цвет? – теперь удивляться настал черёд Стефана. – У аэронавтов форма цвета огня, потому что горят они хорошо и далеко видно. Видать и вправду ты на передовой никогда не был. А там такое зрелище не редкость. Я его не знаю, но по эполетам – из генералов-аэронавтов.

Смородин остановился у края башни и выглянул через узкую бойницу. Далеко внизу раскинулся зелёный ковёр, скрывавший невысокие то ли холмы, то ли горы. Лес тянулся повсюду, куда только доставал глаз. А вдали, на горизонте, выглядывали белые шапки горных перевалов. Аббатство строили на самом высоком холме, отчего оно возвышалось над соснами, будто маяк для заблудших путников. Неприступные стены, соединяющие ещё более высокие башни, тянулись из леса в небо, позволяя видеть далеко вокруг.

У одной из бойниц стояла пушка, направленная на едва различимую нить дороги. Смородин уже успел свыкнуться, принимая, как необходимые правила пока ещё непонятной для него игры и необычную одежду окружающих, и странное оружие гвардейцев, скорее похожее на старомодные винтовки прошлого века, и даже то, что происходящее вокруг больше походило на театрализованное представление, чем на реальность, и всё это уже не так приводило его в ужас, как раньше. Он ждал, что ещё пройдёт совсем немного времени, и всему найдется объяснение. Нужно только набраться терпения. Но вид пушки всколыхнул в голове новый виток смятения. Бронзовый ствол сиял начищенным металлом, деревянные колёса чернели коваными спицами, а рядом аккуратной горкой лежали чугунные ядра.

– Где я? – очередной раз послал он вопрос, адресованный в никуда, голосом, полным отчаяния и страха.

Наконец все арестанты оказались наверху и молча ждали своей участи. Гвардейцы, выставив вперёд штыки, образовали внутренний круг, отжимая их к стенам и тоже молчали, ожидая приказов. В центре круга стоял, покачиваясь с носка на каблук, красный генерал. Он прошёлся брезгливым взглядом по оборванной одежде арестантов, и, похлопывая по ладони в лайковой перчатке тростью, ждал, когда наступит абсолютная тишина. Прислушавшись к едва различимому шороху ветра в бойницах, он удовлетворённо кивнул и, ничего не говоря, направился к стене, ползущей к следующей башне. Запрыгнув на узкую перемычку, соединяющую бойницу с гладкой вершиной крепостной стены, он обернулся и крикнул:

– Того, кто повторит, я буду ждать на той стороне!

Затем, не раздумывая и не обращая внимания на прокатившиеся внизу на площади испуганные крики, он уверенно, будто перед ним тянулся мощёный тротуар, ступил на узкие кирпичи и, поигрывая тростью, пошёл по гребню стены. Добравшись до середины, остановился и, оглянувшись, проверил: – появились ли желающие повторить его поступок?

Желающих не было.

Красный генеральский силуэт двинулся дальше, миновал узкий гребень и вскоре замер в ожидании на соседней башне.

– Зачем это нужно? – теперь Смородин со Стефаном стояли плечом к плечу, и Миша мог говорить, не выкрикивая через головы.

– Издевается. Знает, что пройти по стене невозможно, вот и бравирует.

– Но он же прошёл!

– Кто его знает, как он это сделал? Может, у него шипы в подошвах.

Смородин стоял рядом с выходом на стену и хорошо видел и её вершину, и внешнюю поверхность с идеально подогнанными друг к другу кирпичами. Внизу стена казалась широкой, не менее двух метров. Но кверху сужалась до узкой гладкой тропинки, не превышающей тридцати сантиметров. И высота её впечатляла. С одной стороны маячила площадь с гильотиной, уменьшившейся до размеров обувной коробки, а с другой зияла пропасть с вековыми соснами у подножия.

– Шипы здесь не помогут. Но сильного ветра нет – пройти можно. Главное, не бояться. Ты мне объясни, что он хотел этим сказать? Может, там спасение?

– Нет… – с сомнением качнул головой Стефан. – Хотят потешить толпу. От Берты уже пресытились, вот и выдумывают новые развлечения. Но от меня не дождутся. Уж лучше пусть голову рубят.

– А вдруг и вправду, там пощада! – встрял в разговор Марко. – Я слышал, что как-то уже так было. Но там давали револьвер с ополовиненным барабаном. Стефан, я думаю, нужно рискнуть.

– Да ты с ума сошёл! У меня от одного взгляда вниз ноги подкашиваются.

– А ты не смотри, – ободряюще улыбнулся Миша, хотя его бледное лицо красноречиво говорило, что ему тоже не по себе. – Представь, что высота стены не больше метра.

Но неожиданно их спор прервал возглас напротив.

– Я пойду!

Десятки лиц обернулись в сторону выступившего вперёд арестанта. В тот же миг гвардейцы развязали ему узел на руках и повели к стене. Офицер, командовавший караулом, ободряюще похлопал смельчака по плечу и помог взобраться на первую ступень.

Но арестант идти не торопился. Вначале он перекрестился, затем попятился назад, и показалось, что передумал, но в конце концов решился и сделал первый шаг.

– Я ни в чём невиновен! – выкрикнул он вниз, задравшей головы толпе. – Запомните, меня зовут Луйку! Господь спасёт меня и не даст мне упасть! А если кто потом поднимет на меня руку, то пойдёт против Господа!

Смородин молча пожелал Луйку удачи в его по-детски нехитром шантаже. Бедняга решил сыграть ва-банк и обезопасить себя от последующей неопределённости. Было бы обидно пройти такое испытание и после этого лечь на плаху.

Идти Луйку предстояло не меньше сотни метров, и глядя, как он нетвёрдо делает шаг за шагом, казалось, что на это у него уйдёт весь день. Внезапно порыв ветра, вырвавшийся из-за зубастого гребня башни, качнул его в сторону внутреннего двора. По ряду узников прокатился ропот, но Луйку, взмахнув руками, сумел выровняться и теперь зачастил по стене, семеня мелкими шагами. Суботин догадался, что Луйку понял главный алгоритм сохранения равновесия, и дальше идти ему стало гораздо легче. Он не отрывал ступни от гладкой поверхности, ощущая босой ногой каждый выступ. Шёл с небольшим наклоном во внешнюю сторону, парируя толчки ветра, и глядел только вперёд, выдерживая направление лишь боковым зрением, не замечая разверзшейся у ног пропасти. Остаток пути Луйку прошёл, едва ли не бравируя, как это делал генерал. Спрыгнув со стены уже на той стороне, он лихо козырнул и вытянулся рядом с красной фигурой воздухоплавателя. Когда оказалось, что его не ведут вниз к Берте и не связывают вновь руки, тут же нашёлся ещё один желающий.

– Отвязывай и меня! Я тоже пойду! – прозвучал уверенный голос рядом со Смородиным.

Но его уверенности хватило лишь до первого шага. А дальше он замер и, будто окаменев, не мог сдвинуться с места. Отойдя от края всего пару метров, он застрял, не решаясь идти ни вперёд, ни назад. Зря ему в спину кричали гвардейцы, запугивая и пытаясь подтолкнуть штыками. Он их не слышал. Как и не слышал вопли желающих приободрить арестантов. Он лишь беззвучно шевелил губами, затем неожиданно взмахнул руками и, не удержавшись, полетел вниз, рухнув на повозки на площади.

Теперь на башне вновь были слышны лишь завывания запутавшегося в бойницах ветра. Выдержав паузу, офицер недовольно оглянулся по сторонам и разочарованно спросил:

– Неужели больше не найдётся смелых?

К его удовольствию, ещё один из узников попросил развязать руки. Уже по его первым неспешным и уверенным шагам Смородин понял, что, пожалуй, и у этого есть все шансы остаться в живых.

– Я тоже пойду, – шепнул он Стефану.

– Не дури.

– Ты считаешь, что лучше лишиться головы? Ну уж нет. Ты видишь, что Луйку не трогают?

– Это пока.

– Я пойду с тобой! – откликнулся Марко. – Вдруг пощадят?

– Эй, вы куда! – всполошился Стефан. – Дьявол! Не бросайте меня! Я иду с вами, но я буду держаться за ваши руки.

– Так не пойдёт, – Смородин посмотрел на предстоящий путь, прикидывая собственные шансы. Высоты он не боялся, но её боялся Стефан. Запаниковав, он мог подобно тому, как утопающий топит спасателя, свалить его вместе с собой. – Станешь в двух шагах за мной! Ко мне не прикасайся и смотри только в затылок. Ты меня понял?

– Угу… – прошептал затравленно Стефан. – А если я гляну вниз?

– Лучше не смотри, – улыбнулся Миша и, подняв связанные руки, выкрикнул: – Мы тоже пойдём!

Он первым взобрался на гребень стены и уверенно глянул вниз – высоко, но лучше на этом не зацикливаться. Опора под ногами не раскачивается, ширина её вполне позволяет поставить рядом обе ноги, слегка вносит свои коррективы ветер, но он не порывистый и вполне предсказуемый. Так что это испытание больше психологическое, чем физическое. Смородин сделал два уверенных шага и прислушался – пошёл ли за ним Стефан? Кажется, за спиной зашуршали подошвы по камню, но затем Стефан остановился и уже начал было молиться.

– Святой Иезус, прости раба своего неразумного…

– Заткнись! – оборвал его Миша и, не оборачиваясь, приказал: – смотри мне в затылок!

– Да, да… – тут же подчинился Стефан.

– Что ты видишь?

– Я… я вижу… я вижу кровь у тебя за ухом.

– Хорошо. – Смородин сделал ещё три шага и снова спросил: – а теперь?

– На шее у тебя ещё одна рана.

– Молодец.

Кажется голос Стефана стал поуверенней. Тогда Миша решился идти без остановок.

– Не отставать, и не смотреть вниз. – Добавив голосу повелительных ноток, он жёстко скомандовал: – Только в мой затылок! – затем, вспомнив, что идти они собирались втроём, спросил: – Марко, ты с нами?

– Иду! – послышался в ответ сдавленный хрип.

– Вот и хорошо. А теперь не останавливаемся и шаг за шагом. Паровозиком, мужики, паровозиком… и друг друга не трогать. Каждый сам за себя.

Смородин прислушивался к тяжёлому дыханию Стефана, каждую секунду ожидая, что тот сломается и, взглянув вниз, сорвётся, оглашая горы диким воплем. Но, к его удивлению, Стефан держался. Лишь пару раз он попросил остановиться, но Миша был неумолим. Они прошли уже половину пути, и по голосу показалось, что Стефан даже осмелел. Он что-то пытался говорить невпопад, пожаловался, что солнце мешает видеть ему голову Смородина и спросил, сколько им ещё идти.

– Ещё чуть-чуть! – приободрил его Миша, глядя на увеличивающуюся фигуру красного генерала.

Теперь можно было рассмотреть его лицо. Приподняв над глазами козырёк огненного кивера, он внимательно наблюдал за приближающейся троицей. Расставив широко ноги и скрестив руки на груди, он не выказывал никаких эмоций. Не восторгался их смелостью и не изображал неудовольствия, что они до сих пор не сорвались и не полетели, кувыркаясь, вниз. Казалось, ему было совершенно безразлично – дойдут они или нет.

– Марко, – позвал тихо Смородин, скорее для того, чтобы убедиться, что тот ещё рядом.

– Иду, – прошелестело в ответ.

Ну что ж, и этот, судя по голосу, не склонен к панике.

– Ну тогда вперёд! Остался последний рывок!

Заключительный десяток шагов Смородин сделал, едва не сорвавшись на бег. Спрыгнув со стены рядом с генералом, он чуть не упал на подогнувшихся ногах. Сжатое в кулак напряжение теперь выдавали дрожащие колени и посиневшие губы. На спину Смородину повалился Стефан. Затем, не скрывая радости, упал Марко.

Пример оказался заразительным. Ещё один арестант решился повторить их путь и даже дошёл до финиша, хотя и на четвереньках. За ним последовал второй. Но одолев лишь треть пути, он упал на колени и, впившись пальцами в углы кирпичной кладки, оседлал стену. Встать он уже не смог. Вжавшись щекой в камни, он ничего не понимал, от страха потеряв остатки разума. Не помогали ни угрозы, ни уговоры.

Генерал, молча, с выражением крайней брезгливости на лице, наблюдал за его приступом паники. Подождав несколько минут, он подозвал охранявшего вход в башню гвардейца и снял с его плеча штуцер. Стрелял генерал так же хорошо, как и ходил по стенам. После раскатистого хлопка, арестант сполз на внешнюю сторону и полетел на деревья уже безжизненным телом.

Больше желающих испытывать судьбу не было.

Генерал смерил с ног до головы каждого из перебравшейся шестёрки и вновь начал раскачиваться с каблука на носок начищенных хромовых сапог, оценивающе разглядывая узников.

Тогда Стефан решился задать волнующий всех вопрос:

– Ваше превосходительство, что будет с нами?

Генерал оставил его вопрос без ответа и, выдержав длинную задумчивую паузу, наконец соизволил нарушить тишину:

– Я командэр Юлиус! А вы, заурядная, ограниченная серость, которую, к сожалению, наша цивилизация плодит миллионами во всех странах мира! Но у вас появился шанс подняться над этим плебейским обществом. Теперь вы возвыситесь над всеми в прямом и переносном смысле, потому что отныне вы – аэронавты!

Раскисшая после недавнего летнего дождя дорога последний раз вильнула между сосен и выбежала на огромное поле, ограждённое тремя рядами колючей проволоки. Подвода, запряжённая двойкой низкорослых лошадок, остановилась рядом со шлагбаумом, и прозевавший их появление часовой торопливо вскочил, выставив вперёд штуцер с широким трёхгранным штыком.

– Стой! Вас, господин унтер-офицер, я знаю! – Он подслеповато прищурился, разглядывая свесивших с повозки ноги пассажиров. – А остальные мне неизвестны. Вам придётся подождать, пока я отправлю посыльного к вахмистру Миниху.

– Открывай дорогу! – небрежно бросил часовому сидевший рядом с погонщиком на козлах унтер-офицер. – По приказу командэра Юлиуса я везу новобранцев на «Августейшую династию». Командэр едет следом, и он не любит, если кто-то задерживает его дирижабль с вылетом.

Часовой растерянно взглянул на унтер-офицера, затем на караулку, где находился дежурный вахмистр, которого он откровенно побаивался, но упоминание имени командэра прозвучало ещё страшнее, и в неравной борьбе чувства долга и страха очень скоро победил страх. Часовой выдавил жалкую улыбку и навалился всем телом на противовес шлагбаума, поднимая вверх полосатое бревно.

Повозка скрипнула, сделала резкий поворот вдоль ограждения, и Смородин увидел гигантское поле, сплошь уставленное пронумерованными ангарами, казармами и складами. Центр территории занимали столбы закреплённых на растяжках мачт. От их ажурных, собранных из стальных труб креплений тянулись тонкие нити гайдропов. Подобно паутине, они опутывали огромные серые туши дирижаблей, закрывших собой половину горизонта. Выстроившиеся в идеальную шеренгу вытянутые, будто разбухшие сигары, дирижабли застыли, как выброшенные на сушу киты. На их серых боках горели золотом имена, вышитые готическим шрифтом и обведённые кроваво-красным бархатом. Первым в ряду, замер дирижабль с многообещающим названием «Забияка». Следующим выставил округлый нос «Солнце Дакии». Прочитав имя третьего дирижабля, Смородин не удержался от улыбки, отметив, что аэронавтам не чуждо чувство юмора. Значительно превосходя два первых по размерам, завис в метре от земли гигант «Мышонок». Снизу, вдоль его стометрового продолговатого пузыря тянулась узкая, похожая на растянутый и перевёрнутый вагон, гондола с квадратными стёклами окон. Из таких же квадратных дверей на землю спускался трап, у которого стоял часовой в красной фуражке с крошечным козырьком. Но дальше из-за «Мышонка» показалась «Августейшая династия», и Смородин понял, что и на такую огромную мышь всегда найдётся ещё большая кошка. Дирижабль командэра Юлиуса превосходил размерами своего соседа не менее чем в полтора раза. А украшенная ястребами гондола – и того больше. Её носовая часть не была сложена из прямоугольных, закреплённых в каркасных рамах стёкол, как у «Мышонка», а образовывала единый прозрачный колпак, сквозь который просматривались круглый корабельный штурвал и ряд откидных столов.

Унтер-офицер с гордостью оглянулся на раскрывших от изумления рты новобранцев и, спрыгнув с повозки, кивнул на дирижабль:

– Что, окопники, дух вышибло? Это вам не в норах по лесам прятаться! Это величайшее чудо техники – её величество «Августейшая династия»! Такого вы больше нигде не увидите, вши пехотные. Сто пятьдесят метров от носового вымпела до хвостового киля! Десять тысяч килограммов полезной нагрузки! И это при том, что только у нас стоят новейшие, последней модели, баллонные движители, под которыми мы можем лететь со скоростью аж сто километров в час!

Сполна насладившись произведённым на новичков эффектом, унтер-офицер щёлкнул пальцами часовому:

– Передай боцману приказ герр командэра: – немедленно готовиться к вылету!

Часовой снял с крепления похожий на большую лейку раструб, надетый на уходящий внутрь гондолы шланг, и, выкрикнув, повторил команду. Смородин услышал, как где-то внутри зазвучала трель свистка, и наружу высыпал экипаж, минуя трап и спрыгивая на траву. На возвышавшейся рядом с дирижаблем мачте вздёрнули красный флаг, извещавший, что теперь корабль готовится к полёту. Завидев сигнал, из казармы на краю поля выбежала ещё одна команда, в отличие от красной униформы аэронавтов, одетая в чёрную робу и широкие краги до локтей.

Смородин с пониманием разглядывал их возню вокруг канатов, удерживающих дирижабль на земле. Казалось, что он смотрит хронику, на которой первая кинокамера синематографа братьев Люмьер запечатлела подготовку к взлёту детища графа Цеппелина. Только там, насколько он помнил, дирижабль раскачивало из стороны в сторону, а здесь он стоял смирно и, будто вытянувшись, ожидал своего хозяина. Командэр Юлиус не заставил себя долго ждать, и лишь команда в алой форме замерла вдоль выкрашенной в золотой цвет гондолы, его превосходительство проехал верхом через шлагбаум аэродрома, как про себя окрестил поле Смородин. Спрыгнув с коня, командэр бросил поводья денщикам и замер в десяти шагах от дирижабля.

– Герр командэр! – лихо отрапортовал ему офицер с тонкой саблей на боку. – «Августейшая династия» к полёту готова! Доложил вахтенный офицер, мичман Кутасов!

– Прекрасно, Кутасов, – Генерал бросил вдоль строя ленивый взгляд и, заметив выделявшихся из общей массы новобранцев, кивнул на них мичману: – Мы ненадолго. Поднимемся и сразу на посадку.

– Я вас понимаю, ваше превосходительство! Прикажете переодеть их до вылета?

– Нет. Как обычно – после посвящения.

– Сколько прикажете готовить интенданту комплектов формы, герр командэр? – спросил мичман, покосившись на шесть фигур в конце строя.

– Пять.

Внутри гондолы дирижабля было темно. Грузовое помещение освещалось через крохотные окна, размером не превышавшие форточку в квартире, и их явно не хватало. Смородин и Стефан стояли рядом с таким окном и видели, как команда в кожаных крагах отвязала гайдропы дирижабля от мачт и теперь волочилась по траве, ожидая приказ разом бросить канаты. Большую часть грузового помещения занимали открытые ящики, доверху наполненные короткими цилиндрами, с приклёпанным хвостовым оперением из тонких медных пластин.

«Да ведь это бомбы! – осенила Смородина догадка. – Примитивные, допотопные, даже не выдержанные в одном калибре, но это бомбы!»

На глаз, вес их казался от пяти до десяти килограммов. В носу каждой бомбы блестел навёрнутый поверх взрывателя металлический стакан, покрытый мелким рифлением, а поверх её серого брюха шли красные полосы, обозначающие предназначение. Ящиков с бомбами было много. Они занимали всё свободное место, оставляя узкий проход в серединную часть гондолы, где висели гамаки команды, а дальше уже была видна дверь в следующий отсек, перегороженный деревянной переборкой. Занятый работой экипаж пока не обращал на новобранцев внимания, и Смородин мог обследовать эту часть гондолы, переходя от одного борта к другому. На его взгляд всё здесь было тривиально, просто и элементарно. Никаких хитрых инженерных решений, никаких таинственных загадок. Даже входная дверь запиралась на примитивный засов, смахивающий на большой шпингалет. Палуба под ногами поскрипывала деревом, а над головой потрескивали по оболочке дирижабля канаты, напоминая хлопанье на ветру парусов.

Неожиданно за спиной залился трелью боцманский свисток, и усиленный через переговорные трубы голос прокричал новую команду:

– Слить балласт!

Мимо Смородина пробежали с десяток аэронавтов и, оттолкнув в сторону Стефана с Марко, навалились на скрывающиеся в полумраке вентили. Хлынувшая из внутренних баков вода тут же образовала под дирижаблем небольшое озеро. Теперь уже ничего не могла поделать повиснувшая на гайдропах команда, обслуживающая взлёт, и, пробежав ещё с десяток метров, бросила канаты, отпустив «Августейшую династию» в небо.

Взлёт получился очень стремительный, и Смородин едва устоял на подогнувшихся от перегрузки ногах. Небольшой клочок поля, видимый в окно, мгновенно сменился синевой неба, и не прошло минуты, как тот же голос объявил:

– Триста метров!

Прильнув к окну, Смородин смотрел на удаляющуюся землю, по привычке стараясь запомнить детали внизу. Всюду тянулись зелёные леса. Они, будто гигантский ковёр, скрывались где-то за горизонтом, а на краю этого ковра зияла уменьшающаяся на глазах рыжая проплешина с серыми контурами дирижаблей. Их было не менее двух десятков. Миша попытался их посчитать, но «Августейшая династия» ворвалась в облака, и земля исчезла за белым туманом. А дальше произошло то, что впервые его озадачило. С обеих сторон гондолы, впереди и сзади, на ферменных мачтах стояли двигатели с короткими двухлопастными винтами. Поначалу Смородин не обратил на них внимания, больше занятый изучением самого дирижабля. Но сейчас они заработали, и это заставило его изрядно удивиться, потому что работали двигатели совершенно бесшумно. Первой мыслью было, что виной тому хорошая звукоизоляция, но он тут же понял ошибку своего предположения, потому что отчётливо слышал шипение винтов. Тогда Смородин перешёл к окну, расположенному напротив одного из двигателей. Больше всего его удивляло, что они не только не издавали шум, но и не выделяли выхлопных газов. Никаких пышущих огнём труб, никаких свистящих паром клапанов. На массивных креплениях стояли чёрные баллоны, сращённые с такими же чёрными округлыми боками двигателей. За ними, прикрытые от спутной струи винтов, находились деревянные короба с блестящими баллонами поменьше, соединёнными в одно целое множеством медных труб. Дальше изучение моторов прервали хлопнувшие двери, и в грузовой отсек вошёл командэр Юлиус.

Свободный от работы экипаж выстроился вдоль стен, по обе стороны гондолы. Глядя, с каким подобострастием застыли аэронавты, вытянув вперёд подбородки, Смородин невольно и сам стал по стойке «смирно».

Командэр прошёл вдоль строя, выглянул в окно и спросил не отстающего от него ни на шаг боцмана:

– Сколько?

– Полторы тысячи метров, ваше превосходительство!

– Достаточно. Прекратить подъём и открыть створки.

Пол под ногами заскрипел, и вдруг две его половины рухнули вниз, открыв квадратный проём больше метра в ширину. Внизу показались проплывающие хлопья облаков, а в редких разрывах пробивалась зеленью земля.

Командэр Юлиус застыл на краю и, задумчиво глядя вниз, вновь начал перекатываться с носков на пятки. Свежий воздух врывался внутрь гондолы и шевелил перья на его кивере, носы сапог висели над пропастью, но он, казалось, этого не замечал. На лице генерала блуждала загадочная ухмылка. Затем, будто спохватившись, он встряхнулся от задумчивости и, оглянувшись, приказал новобранцам стать с ним рядом. Смородин заметил, что парашютов у аэронавтов не было. И по всей видимости, они их даже не знали. Тем более странной показалась генеральская бравада в игру – «сорвусь – не сорвусь». Достаточно было лёгкого толчка или неловкого движения, и кивер командэра сорвался бы вниз вместе со своим хозяином. Миша догадался, что это до сих пор продолжается их проверка, потому сделал пару уверенных шагов и стал рядом с генералом, застыв с невозмутимым видом – не этому расфуфыренному фазану пугать его высотой!

Дирижабль вошёл в облака, и теперь люк заполнился плотным туманом. Генерал прошёлся перед неровным строем новобранцев, и вдруг будто выстрелил чётким и хорошо поставленным командным голосом:

– Огонь! Огонь – самый главный наш враг!

Командэр достал из кармана спичечный коробок, покрытый тонким слоем парафина.

– Вы должны это запомнить крепче, чем собственное имя! И вы это запомните!

Командэр поднял коробок над головой и гулко потряс.

– Спички, табак и даже запах табака на борту – преступление!

Он неспешно прошёлся перед строем, продолжая чеканить правила аэронавтов:

– Любой из вас, заметивший даже сожжённую спичку в кармане соседа, обязан доложить первому попавшемуся на глаза офицеру или боцману и не допустить, чтобы эта спичка оказалась на борту. Это вам ясно?

– Ясно, ваше превосходительство, – нестройным ропотом ответили новобранцы.

– Не уверен.

Командэр взглянул в лицо Смородину, затем долго изучал потупившего взгляд Стефана, но прошёл дальше и остановился рядом с Луйку. Подбросив на ладони, генерал вложил спичечный коробок в его оттопыривавшийся карман. Отойдя на шаг, он указал на Луйку пальцем:

– Боцман! Что ты видишь в кармане этого аэронавта?

– Спички, герр командэр! – невозмутимо ответил боцман.

– Вот как? – Вздёрнув бровь, генерал посмотрел на глупо улыбающегося и ничего не подозревающего Луйку. – Кто же в таком случае этот аэронавт?

– Преступник, ваше превосходительство!

– У нас на борту преступник? Так почему ты до сих пор его не наказал?

– Сию секунду, герр командэр!

Боцман оглянулся, кивнул, и в тот же миг Луйку завернули за спину руки. Он всё ещё продолжал улыбаться, не догадываясь, что за игру с ним затеяли. Но когда понял, то успел лишь взмахнуть руками, пытаясь ухватиться за створки люка. Его жуткий крик заложил Смородину уши, а мелькнувшие и тут же исчезнувшие в тумане босые ноги заставили сердце подпрыгнуть к горлу да так и замереть там, скованное ужасом. Он смотрел в открытый люк и не мог оторвать взгляд, понимая, что эта картина ещё долго будет преследовать его в кошмарах. Рядом громко икнул Стефан. Миша взглянул на его побелевшие губы и отвернулся.

– Огонь – наш самый заклятый враг! – невозмутимо повторил командэр Юлиус, глядя на бледных и растерянных новобранцев. – И вы теперь никогда не забудете этот главный закон аэронавтов! Остальные наши правила и ваши обязанности доведёт боцман. Кутасов! – теперь генерал обращался к застывшему с безразличным лицом мичману. – Закрыть створки, рули – на снижение, рулевому – обратный курс. Мы возвращаемся!

Так же стремительно, как и появился, командэр покинул грузовой отсек, а следом и остальная команда. На мгновение боцман задержался в дверях и, посчитав необходимым дать совет и от себя, произнёс, кивнув на уже закрытый люк:

– Запомните этот урок! Если кто-то раньше баловался табачком, то лучше мне об этом не узнать, а вам побыстрей забыть даже его запах. Герр командэр строг, но справедлив! Раньше нарушителей забивали плетями, но генерал придумал воистину наше наказание. Наказание аэронавтов.

Сияющая злорадством физиономия боцмана исчезла, и новобранцы вновь остались одни, но уже меньше на одного.

– Вот сволочь! – первым нарушил тишину Смородин. – Он же ему сам их…

– На то он и генерал, – возразил Марко, уверенный в том, что каждый должен знать своё место. – В кавалерии наказывают, разрывая лошадями. Это как визитная карточка у дворян.

– Луйку сказал, что тот, кто его убьёт, пойдёт против Господа! – задумавшись, вспомнил Стефан. – Святой Иезус накажет генерала. Его дирижабль сгорит, а вместе с ним и мы.

– Тише, – одёрнул его Марко, покосившись на прислушивающихся двоих ещё им незнакомых новобранцев.

Смородин тоже взглянул на до сих пор молчавших, совсем ещё юных солдат в затёртой серой форме.

– Самое время познакомиться. – Он подошёл к одному из парней и посмотрел на странные погоны с цифрами. – А потом подумать и над тем, что делать дальше.

– Бежать нужно! – не сдержался Стефан. – Как окажемся на земле, так только меня и видели…

– Да тише ты! – снова взмолился Марко. – И себя, и нас погубишь.

– Кто ты? – спросил Смородин солдата, не обращая внимания на перепалку Стефана с Марко.

– Меня зовут Васил. Васил Боянов.

– И кто же носит такую странную форму, Васил Боянов?

Васил удивлённо посмотрел на собственные рукава с нашивками и пожал плечами.

– Что ж тут странного? Из сапёров я.

– Был сапёр, а стал аэронавт! – хмыкнул Смородин. – А ты что думаешь о том, что сделали с Луйку?

– Это правильно, – неожиданно ответил Васил, чем поверг Мишу в изумление. – На дирижабле всюду водород. Он улетучивается из внутренних баллонов и сквозь внешнюю оболочку. Одна искра, и всё взорвётся в пламени.

– Ты считаешь, что генерал сделал правильно, всунув Луйку в карман спички и сбросив за это его за борт?

– Он должен был показать наглядный пример. У нас учили, привязывая к животу мину. Зато потом это многим спасло жизнь.

– Ты это серьёзно? – не поверил собственным ушам Смородин. – Неужели я и вправду попал в мир идиотов? Что же он сам не спрыгнул для наглядности, если позволил себе занести на борт спички?

Но и на этот раз Васил оставался невозмутим.

– В коробке были не спички. Скорее всего там стучали монеты или что-то ещё. Но только не спички. Командэр не посмел бы нарушить главный закон аэронавтов.

Миша кивнул и, взглянув ему в глаза, задумчиво произнёс:

– Небось мечтаешь служить верой и правдой?

– Я давал клятву верности владыке Сигизмунду! – спокойно выдержал взгляд Васил. – Командэр Юлиус знаменит – его боятся враги, но критикуют обыватели. Что поделать – обыватели всегда со знанием дела критикуют действия военных.

– Понятно. Только я далеко не обыватель, – Смородин обернулся ко второму солдату. – Ну, а ты?

Юноша хмыкнул и, отвернувшись к окну, небрежно бросил:

– Судя по всему, ты генеральский провокатор. Можешь ему передать, что я не сбегу и буду служить, как смогу. Пушки конфедератов сровняли мою деревню с коровьим дерьмом на пастбище, а потому я с радостью вывалю эти ящики с бомбами на их ненавистные головы!

– Я сейчас разрыдаюсь от умиления. Слыхал, Стефан? А ты говоришь – бежать! Здесь парням не терпится воевать.

Дирижабль, выпустив изрядную долю водорода, резко спикировал по отвесной кривой, стремительно пробивая облака. За окном картина быстро сменилась с молочной белизны на зелень простирающегося внизу ковра. Пол под ногами наклонился, отчего заскрипели удерживаемые цепями ящики с бомбами. Смородин всегда считал дирижабли чем-то неповоротливым и тихоходным и потому искренне удивился такой прыти «Августейшей династии». Стефан вцепился в его локоть и скривился от болезненного звона в ушах, вызванного резким перепадом давления. Зелёный лес внизу быстро приближался, распадаясь на отдельные сосны и поляны. Когда уже можно было различить пёстрые цветы на рыжих шарах кустарников, внезапно взвыли винты, и падение замедлилось всего в полусотне метров от земли. Миша облегчённо выдохнул и, отпустив переборку, за которую держался во время снижения, продолжил допрос:

– А звать-то тебя как, мститель?

– Прохор Рябов, если тебе так любопытно.

– Вот как? Удивительно.

– Удивительно, что меня зовут Прохор?

– Да ты не заводись. Я уже начал привыкать, что все имена вокруг меня больше с румынско-болгарским уклоном. А ты вроде как русский? Я всё пытаюсь понять, что вокруг меня происходит, вот и задаю глупые вопросы. За что же ты, Прохор, попал в арестанты?

– Не твоё дело! Я же не спрашиваю, на кого ты шпионил?

– Я как посмотрю, у вас здесь все помешаны на шпионаже? Все обо мне всё знают, один только я полный профан. А между тем, ещё совсем недавно у меня была совершенно другая жизнь. И небо другое, и дирижабли – не ровня вашим. И назывались они иначе. Да и погоны носил я капитанские…

Прохор презрительно скосил глаз и плюнул под ноги.

– Да ты ещё, оказывается, и враль. Офицеров за преступления расстреливают, а не кладут на койку Берты.

– Да помолчи уже! – огрызнулся за Мишу Стефан. – Объяснял ведь не раз, что инквизиторы ему разум повредили. Не о нём сейчас речь, а о нас! По мне, хоть и спас генерал Юлиус нас от Берты, да только это ненадолго. Вы если хотите с ним служить – служите, и да спасёт вас Иезус! А я так лучше полезу назад в окопы. А ещё лучше – подамся на ферму к шурину и спрячусь там от всей этой войны. Но договор один – никто никому ни слова! Мы все вместе в подвале аббатства вшей кормили, а значит, считай, что братья по несчастью. Продашь брата – не будет тебе покоя в этом мире, потому как не даст тебе жития Святой Христофор – покровитель братства!

– Вот напугал, – хмыкнул Прохор. – Беги, куда хочешь и не выдумывай всякую ахинею. А по мне, так лучше и не надо. У нас, в сапёрах, гибли, что мухи под коровьим хвостом. Каждый день то обвал, то неудачный подрыв. Так тут же в яму, что осталось, и складывали. Да и у вас в окопах не лучше, как я слышал. «Августейшая династия» – это император среди дирижаблей, и куда попало, на гибель, её не пошлют. Вот как раз на ней и больше всего шансов дожить до конца войны. А если ты, Стефан, до сих пор этого не понял, то ты беспросветно туп, как осёл на водокачке. Война сейчас повсюду, и на ферме ты от неё не спрячешься. Поймают, и тогда уж точно Берты не избежать. Попасть в аэронавты – это не самое худшее, что могло с нами произойти. Да и кормёжка у них почти что с офицерского стола!

Стефан поджал обиженно губы, но промолчал. Упоминание о пайке аэронавтов утробно отозвалось в голодном желудке. Расплющив нос о стекло, Стефан выглянул в окно на причальную команду, ловившую волочившиеся по полю гайдропы. «Августейшая династия» медленно плыла над ангарами, приближаясь к стояночным мачтам. Наконец канаты были пойманы и вставлены в барабаны вращающихся лебёдок. Дёрнувшись, дирижабль покорно застыл в метре у земли, будто и не улетал никогда в небо.

В грузовой отсек вошёл боцман и, открыв дверь, сбросил на землю деревянный трап.

– Без приказа на землю не сходить! – Выглянув наружу, он сплюнул на траву. – Гамаки ваши в отсеке команды, в тёмном блоке возле гальюна. Полетаете побольше – переселю поближе к окнам. – Боцман окинул их снисходительным взглядом и добавил: – Не додумайтесь до такой глупости, как побег. У караула однозначный приказ: в любого аэронавта, переползающего за ограждающую проволоку, – стрелять! Теперь, пехота, ваш дом здесь. А сейчас идите на камбуз рядового состава. Это прямо за вашим отсеком. На нашем дирижабле время обеда свято!

Смородин переглянулся со Стефаном, и Миша шепнул ему на ухо:

– А ты говоришь – бежать.

– Ничего. Я отовсюду сбегал, и здесь меня не удержат.

– Ну пообедать-то хоть успеешь? – улыбнулся Смородин.

Стефан расплылся в довольном оскале и, не выдержав, расхохотался:

– А ты, шпион, шутник! Отчего же не пообедать? Пойдём, посмотрим, как кормят на этих летающих факелах. Ты, Михай, не подумай, что я трус – я войну не люблю. Дома у меня такая печь-мазанка! Так бы всю жизнь на ней и пролежал. А что на войне? В окопах у нас всегда вода по колено была. А здесь я высоты боюсь. Как в окно выгляну, так душа в пятки уходит.

– Ничего, привыкнешь.

– Нет, не привыкну. Если бы вы с Марко меня не потащили, в жизни бы на стену не полез.

– И был бы уже без головы.

– Что верно, то верно, – скорбно согласился Стефан, открыв дверь и заглянув в соседний отсек. – А пахнет хорошо. Я, кажется, чувствую запах жареной рыбы. У нас в окопах всегда на обед была рыба. Только она воняла, и повар завсегда её жарил, чтобы забить запах.

За грузовым отсеком располагался отсек команды с подвешенными под потолком гамаками. Здесь тоже царил полумрак, освещавшийся несколькими окнами в противоположном конце коридора. Стефан шёл на запах первым и, подойдя к следующей двери, осторожно открыл щель, впустив яркий солнечный зайчик. Дальше находился просторный светлый камбуз. Здесь и окна оказались шире, и было их гораздо больше. Длинный деревянный стол тянулся вдоль левого борта, оставив справа свободный проход с картинами между оконными рамами.

Стефан ошибся – в меню аэронавтов не было рыбы. На покрытом длинной скатертью столе стояли глиняные горшки, парующие сногсшибательным запахом мяса. Между горшками, по центру стола, будто с картин натюрморта красовались корзины с фруктами. За ними выглядывали разукрашенные кувшины с массивными пробками.

Вся команда уже сидела за столом, и когда Миша, Стефан и Прохор застыли на пороге, гул стих и аэронавты обернулись в их сторону. Было их не меньше тридцати. По дюжине с каждой стороны стола, и ещё шестеро сидели за отдельным столиком, ближе к окну, откуда раздавалась пища.

Сидевшие с краю аэронавты недовольно поморщились, но молча подвинулись, освобождая место новичкам. Смородин сел рядом с молодым пареньком, чёрными кудрями и серьгами в ушах похожим на отбившегося от табора цыгана. Мише сразу бросилось в глаза, что возраст команды в основном не превышал двадцати лет. Старшему за столом не дашь больше двадцати пяти. И теперь они со Стефаном претендовали на звание самых возрастных. Стефан же был занят совсем другими наблюдениями. Он пробежался по столу жадным взглядом и, мгновенно сориентировавшись, шепнул на ходу Мише:

– Займи место, а я на тебя возьму. Сдаётся мне, мы здесь впервые за столько дней поедим по-людски. Такого я не видел, даже когда был денщиком при российском советнике в Варне! А уж там…

Стефан не договорил и торопливо засеменил к раздаче. Смородин же присел, улыбнулся соседу и, посчитав, что пора налаживать отношения с командой, спросил, заглянув в глиняный горшок:

– Чем кормят воинов неба?

– Фазан на пару в листьях мяты, – охотно откликнулся, блеснув серьгами, сосед.

– В листьях мяты… – с уважением покосился на его блюдо Миша, судорожно дёрнув кадыком. – Фазан на пару… есть в жизни стоящие моменты. Даже в такой непонятной, как моя. Меня зовут Михаилом. А тебя?

– Я про тебя слышал. Поговаривали, что герр командэр взял на борт «Августейшей династии» шпиона конфедерации.

– Не верь. Это злые языки завистников. – Смородин расслаблено вытянул ноги и оглянулся на Стефана, идущего по проходу с двумя горшками в руках. То, что все здесь считали его шпионом, уже перестало раздражать и даже забавляло. И отвечать хотелось шутками. – Враги хотят опорочить моё доброе имя, чтобы подорвать могущество воздушного флота Дакии. Но ты же не пойдёшь у них на поводу?

– Вот в чём дело? – вполне серьёзно откликнулся его собеседник, не поняв иронии. – Воистину говорил мой батюшка, что их коварство безгранично. А меня Ларионом зовут. Я сюда из Тобольской губернии приехал, добровольцем. Можно сказать, что на «Августейшей династии» я с её постройки.

– Тоже русский?

– Да, на нашем дирижабле россиян много. Это потому, что великий князь Александр у нас на борту часто бывать изволят. Чтобы ему приятней было, что вокруг соотечественники.

Рядом присел Стефан и, покосившись на Лариона, удивлённо заметил:

– Михай, ты только представь – у них в кувшинах вино!

– А то! – гордо расправил грудь Ларион. – Мы ведь не на каком-то завалящем дирижабле, который только и годится, что для разведки вражеских окопов. «Августейшая династия» особенная! Только у неё ткань оболочки пропитана лаком, а не маслом, как у других. Её в Германии строили, когда ещё был мир. А подняться она может на такую высоту, что ни одна пушка не достанет. Такого дирижабля нет ни у конфедерации, ни даже у России. Потому и отношение к нам особенное. Сам владыка Сигизмунд назначал, чем нас кормить!

– Ларион… – Смородин задумался и решился на провокационный вопрос, дабы внести хоть какую-то ясность в происходящее вокруг. – Какого года постройки наш дирижабль? Он, наверное, совсем новый?

– Конечно, новый! Ему и трёх лет нет. Крёстная мать нашей «Августейшей династии» великая княгиня Анна её аккурат на рождество святой водой окропила и в первый полёт благословила.

– Так это получается, в каком году было? – спросил Миша с замершим сердцем.

– Ну так считай, что в тысяча восемьсот шестьдесят пятом от рождества Иезуса.

Неожиданно где-то вдалеке протяжно завыла сирена. Её низкий гул прокатился за окном, и тут же на её вой откликнулась сирена гораздо ближе. Через секунду уже гудело всё вокруг, перекрывая друг друга разной тональностью и силой звука.

– Что это? – спросил Стефан вдруг застывшего с окаменевшим лицом Лариона.

– Тревога…

– Тревога? Это что, мы остались без обеда?

– Тревога!!! – заревели десятком глоток вскочившие из-за стола аэронавты.

– Тревога! – На камбуз ворвался боцман, отбросив оказавшийся на пути стул. – Тревога, фунт дерьма вам в печёнку! Живо посуду за борт, и по местам боевого расписания! А вы чего рты раззявили! – обрушился он на ничего не понимающих и ошарашено вертевшихся у стола Марко и Прохора. – Бегом вслед за остальными, получайте пневморужья!

«Августейшая династия» содрогнулась корпусом и, заскрипев проволочившейся под брюхом гондолы мачтой, освобождалась от удерживающих её гайдропов. Увлекаемый общим потоком, Смородин вновь оказался в отсеке команды рядом с распахнутым настежь ящиком. Наклонившись по пояс, боцман доставал по два ружья и, вручая аэронавтам, поторапливал:

– Живее, живее! Открывайте окна! Занимайте позиции!

Пол под ногами заскрипел и неожиданно наклонился в сторону кормы. Освободившись, «Августейшая династия» стремительно набирала высоту.

– Что за тревога? – Миша дёрнул за плечо оказавшегося рядом Лариона.

– Наверняка налёт венгров! У их границы наш пост наблюдения лучше всех работает! Нужно скорее всем взлететь, иначе сожгут на земле!

– Венгры? – растерянно повертев в руках странную винтовку, переспросил Смородин. – Сожгут? Ты бы ещё подсказал, как с ней управляться.

Ларион посмотрел на него желчным взглядом, затем, вырвав винтовку из Мишиных рук, нервно постучал по скобе на прикладе.

– Запускаешь в камору из баллона газ, затем подаёшь из короба пулю. С большого расстояния стреляй по их аэростатам, а как сойдёмся, то по гондолам!

Примостившись у свободного окна, Миша выглянул вниз и увидел аэродром, а над едва различимыми мачтами – поднимающиеся следом дирижабли. Их было не больше пяти. Остальные ещё находились на стоянках, прикованные гайдропами. По полю метались толпы маленьких фигур и исчезали под серыми тушами, торопясь их освободить. Высунувшись по плечи, Смородин посмотрел вдоль гондолы вперёд и сквозь мутный диск вращающегося винта увидел чёрные шары, размером пока ещё не больше яблока. Он перехватил взгляд сидевшего у соседнего окна Лариона и, перекрикивая завывания ветра, спросил:

– Они?!

– Они самые! Точно венгры, а не австрийцы! У австрийцев аэростаты вытянутые – спереди на яйцо похожи! Летят нас бомбить! Хорошо, что вовремя заметили.

Венгерские дирижабли летели выше, под нижней кромкой облаков, то исчезая в них, то вываливаясь, быстро увеличивающимися шарами.

– Я нашего командэра как себя знаю! – Почувствовав себя матёрым воином рядом с желторотым новичком, Ларион похлопал Смородина по спине. – Герр командэр любит делать засады! Вот увидишь, мы сейчас спрячемся в облаках, а затем появимся у них сзади! И развернёмся непременно правым бортом. Генерал не терпит, если дырявят офицерские каюты. А они по левому борту. Так что готовься – с нашей стороны будет жарко.

«Августейшая династия» стремительно приближалась к белым облакам, надсадно жужжа винтами. Неровные хлопья, набирая скорость, понеслись навстречу, и через секунду дирижабль окутал туман. Миша привычно отметил нижний край облачности – не меньше двух тысяч! И судя по перегрузке, вдавившей пол в ноги, «Августейшая династия» продолжала набирать высоту.

Теперь, когда снаружи стало не на что смотреть, он поднял с колен пневморужьё и, повертев, попытался разобраться в необычной конструкции. Внутри объёмного до неудобности приклада блестел матовый баллон, похожий на те, что стояли рядом с двигателями. Перед курком крепилась металлическая коробка с прорезями, сквозь которые виднелись свинцовые шары, размером с лесной орех. Смородин нажал на скобу сбоку приклада и услышал, как внутри ружья зашипело, затем громко клацнуло.

– Ты что! – неожиданно ударил его по рукам Ларион. – Убить меня хочешь?!

Он вырвал из рук Миши приклад и, выставив в окно длинный ствол, нажал на курок.

– Почему? – искренне удивился Смородин, успев заметить, что выстрел получился довольно тихим.

– Откуда же ты такой взялся? – казалось, Ларион готов задохнуться от возмущения. – Это же тебе не штуцер! Взводи только перед выстрелом! Давление в каморе нельзя держать долго! Только запустил газ, сразу стреляй! А то кого-нибудь из нас пристрелишь! Нажал скобу, прицелился, жми курок! Понял?

– Понял, – поморщившись, ответил Миша. Через два окна он заметил Стефана, и тот, в отличие от него, управлялся с пневморужьём довольно умело. Похоже, что в новинку оно было только для Смородина. – На какую дистанцию стреляет?

– Если по венгру, то как только различишь его усы! Дальше двухсот шагов уже бесполезно, потому как я уже тебе говорил – это не штуцер. А по аэростатам, так это за сколько хочешь. Нам ведь главное – побольше наделать дырок в их дирижабле, прежде, чем они успеют наделать в нашем.

Пробив облака «Августейшая династия» резко дёрнула корпусом, отчего Смородина придавило к высунувшемуся в окно Лариону. В узкий светлый квадрат он увидел проскользнувшую рядом тень и тотчас догадался о причине такого стремительного манёвра. Едва не зацепив гондолой вражеский дирижабль, они разворачивались к нему правым бортом.

– Залп! – закричал метавшийся по проходу боцман, попеременно выглядывая то в левое, то в правое окно. Он оттолкнул в сторону аэронавта по соседству с Мишей и высунулся по пояс, пытаясь предугадать следующий манёвр венгерского аэростата. Не далее километра над облаками темнел ещё один дирижабль, но его покуда можно было в расчёт не брать. И решив, что надо действовать, пока ближайший враг не успел скрыться, нырнув вниз, боцман резко дунул в висевший на шее свисток, затем выкрикнул:

– Все сюда! Залп! Чего ждёшь, дубина неотёсанная!

Последняя фраза относилась к Смородину. Он промедлил с выстрелом, отжатый в сторону хлынувшими с левого борта аэронавтами и не смог даже увидеть – куда стрелять? Тогда, двинув локтями, Миша высунул ствол пневморужья и, заметив внизу оболочку венгерского дирижабля, спешно нажал на курок. Затем его оттерли следующие аэронавты, установив некую очерёдность в четыре – пять человек на каждое окно. Очень быстро Смородин приспособился к такому темпу, но вскоре, провалившись в облака, вражеский аэростат стремительно исчез, и наступила относительная тишина, нарушаемая лишь скрипом гондолы и завыванием винтов за окнами.

– Ушёл, – безразлично выглянул вниз Ларион.

– Думаешь? – отодвинул его в сторону Миша и тоже посмотрел на облака, туда, куда нырнул венгр. Ему показалось, что палили они по нему довольно долго. Каждый успел сделать по три-четыре выстрела. А промахнуться по такой громадине было невозможно. – Мы же дырок в нём наделали, как в голландском сыре!

– Этого мало! – засмеялся Ларион. – Этого очень мало! Будь у нас хотя бы полчаса, другое дело. А такую потерю водорода он легко восполнит из внутренних баллонов. Но не переживай, наш командэр его так просто не отпустит. Сейчас догоним второй, а затем и к этому вернёмся.

Ларион весьма хорошо знал генерала Юлиуса, а потому очень точно предсказал его последующие действия. «Августейшая династия», взвыв винтами, устремилась ко второму дирижаблю, который был гораздо выше, но, здраво оценив её размеры и боевое превосходство, попытался уйти, отвернув на солнце и снижаясь в спасительные облака.

Смородин сел на пол и неожиданно по-идиотски улыбнулся, растерянно пожав плечами. До него вдруг дошла вся несуразность происходящего вокруг – он летит в дирижабле и, будто высунувшийся из фургона белый поселенец, отстреливается от кружащих вокруг индейцев. Нет, даже не так! Скорее он мушкетёр на бригантине, преследующей пиратов! Нет, и даже это сравнение не отражало всю ту нелепицу, которая творилась вокруг. Застенки подвала, гильотина, балансирование на стене, и вот теперь воздушный бой почему-то с венграми и пальба по ним из странных ружей, стреляющих сжатым воздухом!

Миша хмыкнул и положил на колени пневморужьё – чудеса!

Пули в коробе гулко перекатывались, мелькая в прорезях свинцовыми боками.

«По идее, – задумался Смородин, – это самое бесполезное оружие против дирижабля. Если нет возможности поразить экипаж, то стрельба по гигантскому баллону аэростата сравнима со стрельбой самой мелкой дробью по кабану. Нужно так нашпиговать несчастное животное свинцом, чтобы оно упало скорее от его тяжести, чем от нанесённых ран. Куда эффективней обычное огнестрельное оружие, да ещё с трассирующими пулями. Пара удачных выстрелов, и объятый пламенем враг стремительно падает с небес!» Но даже гвардейский штуцер, который он видел в аббатстве, здесь, на дирижабле, был под запретом, потому как вспышка выстрела с таким же успехом может поджечь и его стрелка.

Затем вспомнилась фраза Лариона про дату постройки «Августейшей династии», и Миша покрылся холодным потом. В суматохе тревоги он не успел осмыслить это известие, и сейчас оно поразило его с новой силой.

«Что это? Ларион оговорился, или сейчас в самом деле тысяча восемьсот шестьдесят восьмой год? Бред! Да и не сходится! Не было сто лет назад такого государства как Дакия! А эти пневматические хлопушки? – Смородин сжал в руках пневморужьё, поднёс к глазам приклад с привинченной к ложу биркой «Санкт-Петербургская оружейная мануфактура» и снова почувствовал мощный приступ паники. – Что стало с Ленинградом?! А двигатели, работающие от баллонов со сжатым воздухом? Разве такие были? Или он плохо знает историю?»

От нахлынувших мыслей голова пошла кругом.

– Чего расселся! – довольно грубо толкнул его Ларион. – Не видишь – венгры с левого борта?

Миша вздрогнул и только сейчас заметил, что с правого борта он остался один. Вся команда находилась с противоположной стороны. «Августейшая династия» догнала отчаянно маневрирующий вражеский дирижабль, и теперь его чёрный обтекаемый баллон хорошо был заметен сразу в несколько окон.

– Ну сейчас мы ему покажем! – подмигнул Ларион. – Этому точно не уйти!

Заняв свободные бойницы и ощетинившись стволами, прижимались друг к другу все свободные аэронавты. На их лицах светился дикий азарт и, нервозно оборачиваясь на боцмана, они лишь ждали команду к стрельбе.

– Не спешите, дикобразы! – довольно хохотнул вышагивающий по проходу боцман. – Вы ещё успеете показать ему свои иглы! – Он лихо сдвинул на затылок алую кепи и, выглянув в окно, посмотрел на приближающийся дирижабль. – Бить аккурат по носу гондолы, где офицерьё и рулевой! На ответную стрельбу не обращайте внимания – их гораздо меньше, чем вас, так что бояться вам нечего!

Неожиданно «Августейшая династия» вздрогнула, и по дирижаблю прокатился резанувший по ушам скрип. Внутри грузового отсека потемнело, хлопнули створки открытых настежь окон и, ударившись о выставленные стволы пневморужей, вновь распахнулись, гулко бухнув по корпусу.

– Навалились! – бешено заорал боцман и, выглянув поверх голов на застывшую в полусотне метров вражескую гондолу, яростно стукнул в стену кулаком. – Вот теперь – огонь!

Поначалу нестройные хлопки винтовок очень быстро слились в чёткие размеренные залпы. Аэронавты работали, словно хорошо смазанный и отлаженный механизм. На выстрел секунда, и сразу в сторону – освободи место другому! Пока перезаряжаешь, успевают выстрелить двое, а там уже и опять твоя очередь!

Довольно скоро настал черёд Смородина. Он увидел узкую полоску гондолы под вражеским дирижаблем, торопливо прицелился в её переднюю половину и, выстрелив, тут же отступил.

За эту секунду ему всё стало ясно в вертевшейся вокруг кутерьме: – это был бой орла с вороной! «Августейшая династия» казалась вдвое больше вражеского дирижабля и гораздо проворней. Подмяв под себя его похожий на дыню аэростат, она повторяла все манёвры противника и не позволяла, будто приклеившись, венграм оторваться. Сократив дистанцию до максимально возможной, командэр Юлиус позволял собственным стрелкам делать своё дело без суеты и промахов. Впрочем, вражеские стрелки тоже огрызались. Но было их гораздо меньше. Смородин заметил над головой пустившее внутрь лучик света пулевое отверстие. В паре метров брызнула по сторонам щепками ещё одна дыра. Но это было всё. Возможно, противник тоже вёл целенаправленный огонь по их командной рубке? Этого Миша не видел.

Снижаясь вслед за венгерским дирижаблем, они вскоре вновь оказались в облаках, только теперь это уже врага не спасало. Потеряться в тумане на таком расстоянии он уже не мог. Аэростаты скрипели друг о друга боками, завывали винтами, отвечали друг другу стрельбой и при этом кружились, теряя высоту. Смородин успел выстрелить не менее десятка раз, прежде чем «Августейшая династия» вывалилась под облака и внизу показались зелёные холмы. Дирижабль противника теперь не пытался удрать, меняя курс, или уйти вверх, сбрасывая балласт. Он с беспомощно застывшими винтами снижался по пологой прямой, теряя высоту. Его усеянная дырами оболочка стремительно теряла водород, который он уже не мог восполнить, опустошая запасы баллонов в гондоле. Да и ответная стрельба практически стихла, огрызаясь редкими и неточными выстрелами. Численность экипажа у противника явно поубавилась. «Августейшая династия» опускалась рядом, сохраняя убойную для ружей дистанцию. Хотя теперь и её стрельба не была такой агрессивной. Всем и без того уже стало понятно, что враг обречён. Снизившись вслед за венгерским дирижаблем до высоты трёхсот метров, «Августейшая династия» и вовсе отстала, наблюдая сверху за агонией противника. На земле от снижающегося дирижабля появилась бегущая тень. Будто гончая, она скользила по деревьям, догоняя его в гибельной точке. Наконец они сошлись и внизу вспыхнуло бурое пламя, вмиг обнажив скелет из сплетённых в одно целое вытянутых стрингеров и поперечных круглых нервюр. Сгорев мгновенно и почти без дыма, противник сейчас меньше всего напоминал что-то, что ещё совсем недавно могло летать. Чёрное пятно на фоне зелёных деревьев, да нелепо торчавшие в небо рёбра! Вот и всё, что осталось от сооружения, ещё недавно гордо именуемого дирижаблем.

Сделав круг, генерал Юлиус дал возможность команде насладиться победным зрелищем, затем «Августейшая династия» вновь полезла в набор высоты.

– Не часто такое увидишь, – довольно кивнул Ларион.

– А как чаще бывает? – поинтересовался Стефан, не в силах оторвать взгляд от догоравшего дирижабля.

– Как? Да постреляем друг в друга, пока не надоест, и по норам раны зализывать. Для нас ведь больше страшны пехотные пушки, а вовсе не пули с чужих дирижаблей. Да и от наших бомб куда больше толку, чем от этих пневморужей. Стреляем так… для острастки. Потому и удивительно, что мы его в землю вогнали.

– Зачем же тогда вообще нужны дирижабли, если вы даже друг друга уничтожить не можете?

– Как видишь, иногда всё же случается. А нужны мы исключительно как телега вот для них! – Ларион красноречиво кивнул в сторону ящиков с бомбами. – Вот когда увидишь, что внизу творится, когда мы их бросаем, вот тогда и поймёшь. – Выглянув в окно, Ларион неожиданно заволновался. – Странно… почему мы не разворачиваемся домой?

Продолжая набирать высоту, «Августейшая династия» летела курсом на показавшиеся уже совсем рядом горы. Их белые шапки приближались почти на одном уровне с дирижаблем, и уже ощутимо чувствовалась болтанка от завывавшего средь вершин ветра. Гондола раскачивалась, скрипела, потрескивала ходившим ходуном полом и норовила взбрыкнуть, сбив Смородина с ног. Он взглянул на Стефана, которого уже ощутимо укачивало и, отвернувшись, спросил:

– Ларион, что это за горы?

– Карпаты. За их вершинами венгры. Я догадываюсь, что командэр Юлиус решил предпринять ответный визит. Там близ местечка Унешты находятся эллинги их дирижаблей. Если бы ты знал, как я восхищаюсь нашим генералом! – неожиданно расчувствовавшись, признался Ларион. – Покажет он сейчас венграм! Вот увидишь, ещё как покажет!

Сбросив ещё пару тонн водяного балласта, «Августейшая династия» резво набирала высоту и вновь нырнула в серевшие над головой облака. Смородин явственно ощутил их сырость, а затем в глаза ударило яркое солнце. Болтанка исчезла, и в окнах опять показались, будто хлопья сахарной ваты, клубы простирающихся внизу туч. Они летели одни. Сколько ни всматривались вдоль горизонта Миша с Ларионом, но ни одной точки дирижабля больше не увидели. Внизу проплыли чёрные скалы да белые хребты перевалов, а затем их вновь сменили леса. Разрывы в облаках исчезли, и дальше «Августейшая династия» летела над сплошным непроницаемым полем, похожим на бескрайние снежные долины. Так продолжалось больше часа, а затем внезапно она начала снижаться и в окнах опять потемнело, а в грузовом отсеке запахло озоном. И тогда Смородин вновь увидел командэра Юлиуса. Генерал хлопнул дверью, пропустил вперёд офицеров в таких же красных киверах и заслонил собой пробивавшийся из камбуза свет. Бой с венгерским дирижаблем преобразил командэра – от недавней невозмутимости и надменности не осталось и следа. Теперь его лицо порозовело и он азартно потирал руки.

– Прекрасно, аэронавты! – генерал одарил команду кривой улыбкой, отчего его лицо исказилось в замысловатом оскале.

– Рады стараться, ваше превосходительство! – тут же рявкнуло в ответ из разных углов.

– Сегодня превосходный день! Право, я даже удивлён! С самого начала нам сопутствовала удача! Мы оказались первыми, кто взлетел. Нам благоприятствовал ветер и удалось подойти к противнику против солнца. Они заметили нас слишком поздно, и, судя по всему, удача и дальше шла рядом – мы перебили венграм тяги управления! Чем всё это закончилось, вы видели сами! Уж и не знаю, кто из нас угодил её величеству фортуне, но она сегодня явно на нашей стороне!

– Герр командэр, так ведь день новобранца! – со знанием дела усмехнулся боцман. – Определённо, везунчик кто-то из них!

– Ты так считаешь? – Генерал задумался и, будто впервые увидев, взглянул на оказавшихся рядом Марко и Прохора. – И кто же?

– Не могу знать, ваше превосходительство! Но обязательно узнаю, не будь я ваш боцман Томас Лаптев!

– Что ж, возможно, ты прав. Но я не намерен и дальше отпускать фортуну, а потому мы ответим венграм тем, чем они собирались удивить нас. Внизу, под нами, стоянка прилетевших к нам дирижаблей. Но, как и наша, она хорошо охраняется пушками с лафетами, приспособленными для стрельбы вверх. Бомбить из-под облаков опасно, а выше – мы ничего не увидим.

– Прикажете готовить клетку? – как отлично вышколенный сторожевой пёс, боцман старался наперёд угадать ход мыслей хозяина. – Если помните, в прошлый раз опускали серба Ивана. Хотя ему потом пальцы шомполами разгибали, чтобы отцепить от клетки, но он от страха хотя бы не проглотил язык, как это случалось с другими.

Командэр Юлиус качнулся с пятки на носок и неожиданно возразил:

– Нет! Ты ведь сам сказал, что сегодня день новичка, вот из них и выбери самого смелого.

Боцман растерянно улыбнулся, решив, что генерал изволит шутить.

– Ваше превосходительство, эта работа не для новобранца! Пусть и есть средь них счастливчик, но кого-то, отличающегося особой отвагой, я не заметил. Простите мою дерзость, герр командэр, но мы лишь напрасно потеряем время.

– Ты, Томас, несообразителен и не умеешь использовать то, что тебе уже известно. А вот я считаю, что для того, чтобы шпионить, нужна незаурядная смелость!

– Шпион?

Обернувшись к Смородину, боцман смерил его с головы до ног и переспросил:

– Вы полагаете, он справится, ваше превосходительство?

– Готовь клетку!

Командэр чётко выполнил поворот кругом и исчез так же стремительно, как и появился. Боцман Томас проводил его смиренным взглядом и, растерянно разведя руками, произнёс:

– Как прикажете, герр командэр! Как прикажете…

Миша догадался, что по генеральскому капризу ему отвели какую-то незавидную роль, но какую – у него не возникло ни малейшего предположения. Возможно, это было как-то связано с тем, что его упорно считали шпионом, а потому потребуют что-нибудь опознать на территории противника. Но, встретившись взглядом с боцманом, Смородин понял, что дело куда серьёзнее. Впервые боцман Томас Лаптев глядел на него с сочувствием.

– Ничего… – Он похлопал Мишу по плечу. – Ты, главное, пойми, что всё вовсе не так и опасно, как может показаться. Это раньше бывало, что клетка обрывалась, но потом мы заменили верёвку на пеньковый канат двойной вязки.

– Что ещё за клетка?

– Дело вот в чём! – охотно взялся объяснять боцман. – Командэр Юлиус решил сбросить эти бомбы, – он красноречиво постучал по одному из ящиков, – на место стоянки венгерских дирижаблей, пока они связаны боем с нашими. Но опуститься ниже облаков мы не можем, потому что нас тут же подожгут зажигательными ядрами.

Томас подтолкнул Смородина к дверям, ведущим в командный отсек, продолжая разжёвывать известные любому аэронавту истины:

– Отказаться ты не можешь, потому что непослушание генерал расценивает всё равно, что спички на борту. Кстати, клетка – это его изобретение. Его превосходительство довольно скор на подобные выдумки. Так вот, «Августейшая династия» будет лететь в облаках, а тебя в клетке спустят под нижний край. С земли ты будешь незаметен и по переговорной трубе укажешь – куда подвернуть и когда бросать бомбы. Ничего сложного, если только у тебя не заячья душонка. Хотя не у каждого выходит. Но запомни – командэр трусов не любит. В лучшем случае, он отдаёт их на другие дирижабли, которые и летать-то толком не могут. Ну а в худшем, сам понимаешь…

Смородин с боцманом миновали камбуз, затем просторную офицерскую кают-компанию с бронзовыми табличками на дверях кают, и наконец Томас толкнул дверь в командный отсек, громко выкрикнув:

– Ваше превосходительство, прошу разрешения пройти для подготовки аэронавта к спуску!

Не оборачиваясь, командэр кивнул, продолжая смотреть на проплывающие внизу облака. Командный отсек заливал солнечный свет, потому что здесь не было узких бойниц-окон. Вся его носовая часть казалась одним выпуклым окном. У огромного морского штурвала с ястребом в центре круга стоял рулевой. Перед ним в тумбе со стеклянной колбой покачивался круглый глаз компаса. К штурвалу рулевой был пристёгнут ремнями, и потому, даже перевернись их воздушный корабль вокруг собственной оси, тот бы не потерял над ним управление. Стульев в отсеке не оказалось. Офицеры и унтер-офицеры стояли каждый у своего стола. Ближе всего к двери находилось место штурмана мичмана Кутасова, с рулонами карт в углу. Одна, довольно крупного масштаба, занимала стену над столом. Именно она и захватила внимание Смородина, пока боцман готовил клетку. Всё Чёрное море не вместилось, отразив на карте лишь западное побережье, да уголок от Крымского полуострова. В центре листа, как и полагается в таких случаях, располагался главный объект – обведённое красными границами, добрую территорию карты занимало княжество Дакия. Растянувшись вдоль извилистого Дуная, с одной стороны оно упиралось в Чёрное море, а с другой – в предгорье Карпат. Снизу, не вместившись полностью и потерявшись за обрезом листа, Дакию подпирало царство Болгария. Миша сглотнул и, взглянув выше, почувствовал, как зашевелились на затылке волосы. Всё было так и не так! С левого угла выглядывала Австро-Венгрия. Вспомнив историю, Смородин согласно кивнул, но, всмотревшись в правый верхний угол карты, понял, что его так потрясло. Он оказался совершенно пуст. Вернее, там были обозначены зелёным цветом леса и рыжим степи. Но вдоль берега моря не значилось ни одного города. А там, где побережье перерезал Днестр и выше должна была находиться Одесса, на карте красовалась лишь коричневая мазня пересечённой и пустынной местности.

– Очнись! – тяжело ударил по Мишиному плечу боцман. – Ещё и опускать не начали, а ты уже в ступор впал! Ох, чувствую, намаемся мы с тобой.

Смородин посмотрел на него убитым взглядом и лишь затем заметил открытый в полу люк. Рядом стояла клетка из переплетённых верёвками деревянных жердей с распахнутой решетчатой дверью.

– Что увидишь – кричи сюда! – Боцман ткнул ему в лицо шланг с переговорным раструбом на конце. – И не хрипи там, как пьяный конюх в корчме под столом, а ори так, чтобы тебя слышали даже на рулях в корме! Да не торчи ты как истукан! Герр командэр ждать не любит!

Перед глазами стояла странная карта, и потому всё ещё потрясённый Миша безропотно дал завести себя в узкую клетку, сжимавшую плечи. Рассеянно посмотрел, как закрыли на двери замок, и лишь затем заметил, что он находится в центре внимания. Скрестив руки на груди, за Смородиным с интересом наблюдал командэр Юлиус. Оставив дела, молча смотрели офицеры. И лишь возившийся рядом боцман Томас, подёргав узел и проследив за канатом до барабана с вцепившимися в рукоятки аэронавтами, тихо произнёс:

– Да поможет тебе Святой Иезус.

Затем, навалившись, он столкнул клетку в люк.

Вот тогда Смородин дал волю чувствам и закричал диким, лишённым разума воплем. В этом вопле смешалось всё. И весь тот кошмар, навалившийся за последние дни, и странная карта с таким похожим на родной, но чужим миром, и ужас падения в вертевшейся в воздушном потоке клетке. Вращаясь, он увидел нависавший над головой дирижабль, затем в глаза ударило солнце да брызнуло синевой небо.

Внезапно клетка дёрнулась, застонав натянувшимся канатом, и зависла над белыми хлопьями облаков. Дальше его опускали, оборот за оборотом раскручивая барабан. Клеть раскачивалась, подозрительно скрипела и медленно снижалась в сырой туман. Солнечный диск над головой постепенно тускнел, пока не исчез вовсе. По лицу хлынули ручейки, рубашка вмиг стала влажной, и к тому же ледяной ветер пробрался под одежду, напомнив о себе ощутимым холодом. Внизу, на земле, царило по-весеннему прохладное лето с ласковой двадцатиградусной температурой. Но на один километр высоты температура понижается на шесть с половиной градусов, и потому Миша всем телом отчётливо почувствовал пронизывающий двухкилометровый холод.

Неожиданно в раструбе захрипело, и едва похожий на голос гул проурчал:

– Хватит?!

Смородин посмотрел на привязанный вдоль каната шланг переговорной связи, затем бросил взгляд под ноги. Немного успокоившись, вспомнив зачем его спустили вниз, и не заметив ничего, кроме тумана, он прижал воронку раструба к губам и выкрикнул в ответ:

– Ничего не вижу! Опускайте ещё!

Окончательно придя в себя, он осмотрел клетку. На этот раз она ему показалась довольно надёжной. Жерди в руку толщиной уже не скрипели, толстые узлы канатов внушали уверенность в их крепости, если бы не пронизывающий ветер и влажность…

Миша поднял куцый воротник и подставил холоду спину. Снижение сквозь облака не чувствовалось, и то, что барабан продолжали разматывать, он понял, лишь неожиданно увидев внизу землю. Теперь Смородин плыл, то погружаясь в облака и цепляя клеткой провисшие белые лохмотья, то вдруг вываливаясь на открытое со всех сторон до бескрайнего горизонта небо.

– Не молчи! – узнал он хриплый голос боцмана, искажённый переговорным шлангом. – Опускаем помалу, а ты кричи, когда увидишь землю!

– Хватит! – тут же спохватился Миша.

– Угу! – хрюкнуло в трубе, и он почувствовал, как содрогнулись впившиеся в подошвы жерди.

Внизу простирались уже такой знакомый зелёный ковёр хвойного леса да редкие пятна бурых болот. Горный перевал остался позади, касаясь облаков снежными вершинами. Левее, вдалеке, Смородин увидел красные крыши небольшого городка, а за ним – поле с застывшим на привязи дирижаблем. По всей видимости, это и была их цель. Поймав раскачивающийся перед лицом переговорный шланг, он скомандовал:

– Цель наблюдаю! Разворот влево на пятьдесят градусов!

– Что ты сказал?! – даже искажения не смогли скрыть удивления боцмана.

– Пятьдесят градусов влево! – выкрикнул Миша и прислушался к раструбу.

На этот раз промолчали, но Смородин почувствовал, как «Августейшая династия» начала медленный разворот на цель. Внизу проплыли улочки городка, по которым ползли телеги с ничего не подозревающими погонщиками. Из труб домов в небо тянулись тонкие нити дымков. Миша рассмотрел мельницу с застывшим перекрестием лопастей, а за ней – широкую дорогу в сторону поля дирижаблей. Аэродром казался поменьше, чем тот, с которого взлетели они, да и был там всего лишь один небольшой аэростат. Но целый лес швартовочных мачт и длинные крыши низких казарм говорили о том, что в другое время здесь солнца не видно от закрывающих его серых сигар.

Смородин не удержался от невесёлой улыбки, адресованной самому себе. Странная ситуация! Он собирается заниматься вполне привычным для него делом – бомбометанием, но только делать это будет весьма идиотским способом. Повисший на канате, не имея ни малейшего представления о бомбах, которые будут швырять у него над головой, и даже приблизительно не представляя, что от него требуется, он будет делать то, для чего требуется масса данных и виртуозный математический расчёт. Бомбометание – это сложнейшая наука, для успешного использования которой необходимо точно знать такие параметры, как направление и сила ветра по высотам, скорость летательного аппарата, его истинная высота, коэффициент сопротивления авиабомбы и даже температура воздуха! Но даже если решить это сложнейшее уравнение с уймой производных, далеко не факт, что бомба ляжет хотя бы в зоне поражения цели. Бомбометание в авиации – это один из самых сложных видов упражнений. А потому, взглянув вниз на немного приблизившееся поле с одиноким дирижаблем, Смородин понял, что ему предстоит заниматься не пойми чем и не пойми как.

Показалось, что «Августейшая династия» легла на боевой курс, и теперь необходимо хотя бы на глаз рассчитать упреждение для сброса бомб. Но затем Миша заметил, что дирижабль ощутимо сносит ветром в сторону и, прикинув смещение, прокричал в раструб:

– Поправка – двадцать градусов влево!

Наверху молча выполнили команду, и дальше цель приближалась строго по выверенной им линии. Внизу проплыл и оказался позади город. Теперь они летели над дорогой, ведущей на неприятельский аэродром. Смородин смотрел на её петляющие изгибы, пытаясь определить точку сброса. На заре авиации был такой импровизированный метод бомбометания, называемый «по сапогу». Лётчик вытягивал ногу вперёд и сквозь прозрачный блистер штурмана смотрел на приближающуюся цель. Как только она исчезала под сапогом – сбрасывал бомбы. Что-то похожее нужно было придумать и сейчас. Миша скосил глаз и прикинул, что при этой высоте и скорости относ бомбы будет не более пятисот метров. Выставил вперёд уже успевший изрядно потрепаться ботинок и, закрыв предполагаемую точку, выбрал целью одинокий дирижабль. Через минуту поле внизу раскинулось большим блином, и Смородин решил, что, пожалуй, – пора!

Сброс! – выкрикнул он в переговорную трубу и, услышав в ответ булькающее «угу», приготовился ждать. Прошло не меньше минуты, но внизу по прежнему ничего не происходило. Изогнувшись в клетке и даже на мгновение позабыв о холоде, он уставился на аэродром, ожидая увидеть клубы огня и дыма. Промелькнула мысль, что он грубо ошибся в своих примитивных расчётах, но взлетающих в воздух грибов от взрывов не было и рядом с аэродромом. Хотя всё-таки что-то изменилось – на поле появились едва заметные точки людей. Они беспокойно метались по полю, разбегаясь то к его центру, то к границе у леса, исчезая в укрытиях.

Размазав по лицу набежавшие от ветра слёзы, Миша ещё раз пробежался взглядом вдоль аэродрома и лишь затем заметил что-то, отдалённо похожее на грязные шарики разрывов. Были они едва заметные, и Смородин хмыкнул, поняв всю бесполезность подобного авианалёта. Так бомбы не взрываются, и такая атака скорее напоминает беспокоящий противника демарш, чем результативный авиабомбовый удар. И хотя над крышей одного из эллингов в небо потянулся дым, но всё же это было далеко не то, что он рассчитывал увидеть. Да и взрывы вспыхивали редкие, одиночные и неэффективные. Если уж для налёта используются бомбы такого малого калибра, то для компенсации их слабости требуется увеличение количества, это ясно даже для человека далёкого от такого рода деятельности.

Миша смотрел на редкие вспышки, недоумевая, почему нельзя сбросить сразу сотню бомб? Судя по огромным ящикам, на борту «Августейшей династии» их было гораздо больше.

Аэродром внизу медленно уплывал назад, и Смородин решил, что пора заканчивать это так называемое бомбометание.

«Курам на смех!» – хотел он сказать в трубу, но рассудив, что, возможно, наверху никто большего и не ожидал, крикнул уже успевшим охрипнуть горлом:

– Хватит! Пролетели! Поднимайте наконец, вы меня уже заморозили!

– Второй заход!

Решив, что ослышался, Миша переспросил:

– Не понял?!

– Разворачиваемся на цель! Второй заход! – голос в переговорной трубе был категоричен и на этот раз совсем не похож на сипение боцмана.

А вот это уже был сюрприз! К тому, что придётся, коченея от холода, повторять всё сначала, Смородин готов не был.

За вторым заходом последовал третий. Потом ещё, ещё и ещё! Результат не заставил себя ждать, и пожары на аэродроме вспыхнули уже в нескольких местах. Чёрный дым скрыл добрую половину поля и потянулся в сторону города. Рухнула пара мачт. В казарме у леса, оголив тонкие стропила, обвалилась крыша. Но даже когда бурое пламя окутало так и не взлетевший дирижабль, Миша уже не испытывал никакой радости. Он жутко замёрз, онемел в неудобной позе и к тому же сорвал голос. На все его крики и просьбы наверху не обращали внимания и лишь требовали снова и снова выводить на цель. Наконец он перестал отвечать и лишь затем увидел, что земля исчезла и он снова погрузился в туман. Его поднимали, казалось, вечность. Измученный Смородин даже не поверил, что ещё жив, когда над головой увидел тень «Августейшей династии». Раскачиваясь, клетка ударилась о створки, и прежде, чем нырнуть в люк, заскрипела по дереву гондолы. Дождавшись, когда его окончательно втащат внутрь и откроют дверь, Миша вылез на окаменевших ногах и едва не упал. Он обвёл заторможенным взглядом командирскую рубку и молча вышел, хлопнув дверью. Хотелось сказать что-то резкое в надменное и снисходительное лицо командэра, но онемевшие губы не слушались. Толкнув кулаком следующую дверь, Миша оказался на камбузе и оглянулся в поисках хотя бы чего-нибудь, что может дать ему тепло. Но ни дымящего самовара, ни раскалённой печки здесь не было по определению. Тогда Смородин двинулся дальше по коридору. Растолкав подвешенные к потолку гамаки, он вдруг увидел в открытую дверь в грузовой отсек боцмана.

– Сволочь! – прошипел Миша, найдя выход собственной злости, и с решительностью носорога ринулся на ничего не подозревающего Томаса. – Тебе нравится издеваться, растягивая резину?! – Схватив его за отвороты кителя, он едва не столкнул боцмана в открытый бомбовый люк. – Говоришь – пьяный конюх в корчме под столом?! А ты сам пробовал?!

Боцман Томас на мгновение потерял дар речи. Опомнившись, он, широко размахнувшись, ударил Смородина кулаком в грудь и, выкатив из орбит глаза, заревел в ответ:

– Да я же тебя…!

Но и Миша сдаваться не собирался. Выдержав встречный удар, в свой он вложил куда больше злобы. На здоровяка Томаса это подействовало отрезвляюще. Огонь в глазах вдруг потух и сменился удивлением.

– Да ты не иначе разумом помешался? Такого ещё у нас не бывало!

– Помешаешься тут! – наступал на него Смородин. – Почему тянули время?! Я льдом покрылся, пока вы раздумывали да в носу ковырялись! Я с первого раза вас вывел точно на цель! Почему тянули? Почему не отбомбились с первого захода?

Боцман задумался, и неожиданно в его глазах мелькнуло понимание. Ничего не говоря, он перегнулся в полупустой ящик и, достав со дна бомбу, ткнул её в руки Мише. Кивнув на открытый люк, он произнёс:

– Бросай.

Не глядя, Миша вышвырнул болванку за борт и с вызовом ответил:

– Бросил!

Томас потемнел лицом.

– Где же тебя такого взяли на мою голову, – он тоскливо вздохнул и вдруг заревел Смородину в лицо: – А оголить взрыватель нашему умнику не пристало?! Так ты будешь брюкву свиньям швырять, а не с нашего дирижабля бомбы!

Теперь понимание пришло и к Смородину. Он достал ещё одну бомбу и тронул металлический стакан, предохраняющий взрыватель от случайного удара. Медный колпак, с нанесённым на него рифлением, легко повернулся по резьбе на один оборот. Но чтобы свинтить его полностью, даже при определённой сноровке нужно не меньше минуты. Вмиг Миша всё понял. Он висел в клетке и, скомандовав сброс, ожидал, что вниз разом полетит туча бомб, но увы… всё оказалось не так. Аэронавты доставали из ящиков бомбы и, сворачивая колпаки в меру своего проворства, швыряли их в люк. Ни о каком залповом ударе здесь не могло быть и речи.

– Вы додумались до пневморужей. Вы научились летать. Вы изобрели удивительные двигатели, – начал он уставшим голосом, полным разочарования. – Но не удосужились додуматься до такой мелочи!

– Наш шпион опять изволит умничать? – Боцману разговор уже порядком надоел, и, оглянувшись на не сводящих с них глаз аэронавтов, Томас лишь медлил, обдумывая: что лучше сделать со строптивым Смородиным – просто выбить зубы или вышвырнуть в люк?

– А ведь решение на поверхности. Нужно было всего лишь внимательней присмотреться к винтам ваших двигателей. – Игнорируя боцмана, теперь Миша обращался к аэронавтам, пытаясь перехватить хоть чей-то участливый взгляд. Но те лишь испугано отворачивались, боясь оказаться невольными соучастниками. Что со шпионом будет дальше, никто не сомневался.

Ещё секунда и терпение боцмана лопнуло окончательно. Он покраснел, замахнулся и вдруг увидел наблюдавшего за ними командэра. Неизвестно, сколько генерал уже стоял в дверях, и чтобы помешавшийся разумом шпион не успел произнести ещё какую-нибудь ересь, он вытянулся по стойке «смирно» и выкрикнул во всё горло:

– Молчать!

Командэр Юлиус привычно качнулся и, скрестив руки на груди, неожиданно произнёс:

– Пусть говорит.

Не дождавшись от Миши ответа, он ободряюще улыбнулся и спросил:

– Так до какой мелочи мы не додумались? Говори, если уж начал.

Смородин поднял перед собой бомбу и указал на предохранительный стакан.

– Вот здесь достаточно приварить, припаять, приклепать, как хотите… под углом небольшие лопатки, подобные вашим винтам. При падении, под напором набегающего воздушного потока предохраняющий колпак будет сворачиваться сам собой! И вам будет достаточно одного захода на цель, чтобы сбросить все бомбы разом, а не играться, утюжа небо над противником. Достаточно будет всего лишь вывалить этот ящик за борт! А остальное сделает её величество аэродинамика! Есть такая наука, если вы не слышали.

– Где ты такое видел? – Улыбка сбежала с генеральского лица, и Миша впервые увидел, какое оно бывает озадаченным.

Смородин чуть не выкрикнул, что «ветрянка» является обычной деталью любой свободнопадающей авиабомбы, но вовремя прикусил язык и лишь устало обронил:

– Поверьте, всё так и будет.

Боцман испуганно посмотрел на командэра, затем на Смородина, пытаясь предугадать решение генерала. Он был уверен, что за дерзость подчинённого аэронавта достанется и ему, но командэр Юлиус, обратив на него внимание, неожиданно приказал:

– Отнесёшь десяток бомб к кузнецам, и сделайте так, как он сказал – нужно проверить.

Затем, обхватив подбородок, генерал долго смотрел на хранившего молчание Мишу.

– Мне всегда было безразлично, кем были мои аэронавты в прошлом! Была бы польза на дирижабле, а на остальное – наплевать! – Командэр прошёл в отсек и жестом приказал закрыть бомболюк. – Но ты удивил меня сегодня дважды. Ты словно штурман ориентируешься в курсовых углах и изобретаешь улучшения к бомбам. Весьма любопытно. В то, что ты шпионишь на конфедератов, не поверил даже мой отец, но от этого интерес к тебе только возрастает. Так скажи мне наконец, кого я взял к себе в аэронавты?

Миша сглотнул в горле ком и неожиданно для самого себя выдавил:

– Не знаю.

– Ты не знаешь, кто ты?

– Раньше знал… теперь не знаю.

Небо затянуло тучами. Из-под провисших облаков временами срывались ливневые столбы и барабанили по оболочке дирижабля, отчего внутри гондолы накатывал нарастающий гул. Поле покрылось глубокими лужами, и даже всегда дежурившие под камбузом бездомные собаки исчезли в поисках более уютных мест. Из-за ливня задерживалась подвода с обедом, и вечно голодный Стефан, свесившись с промокшего трапа, ворчал, бросая косые взгляды на дымившую трубой казарму.

– Михай, ну ты видел такое? Повара говорят, что мешкают, потому что сырые дрова! Мокнуть они не хотят, а не дрова виноваты! А нам тут подыхай с голоду!

Смородин не ответил и, проводив взглядом сверкнувшую молнию, прислушался, ожидая гром. Бабахнуло всего через пару секунд. Миша выглянул на вытянувшийся в небо штырь громоотвода и, поморщившись, захлопнул дверь.

«Почему я до сих пор не предложил им заземлять непосредственно дирижабли, а не надеяться на эту мачту, высота которой даже ниже „Мышонка“ не говоря уже об „Августейшей династии“?» – задал он вопрос сам себе.

Затем, тут же позабыв страх перед грозой, он прошёл в тёмный отсек команды и забрался в ещё тёплый гамак. Из-за дождливой погоды ни о каких вылетах не могло быть и речи, потому командэр Юлиус исчез ещё утром, а за ним постепенно потянулись остальные офицеры. Простым аэронавтам покидать территорию поля запрещалось, но команда, почувствовав настроение начальства, тут же расслабилась и, позабыв строгие правила, наслаждалась ничегонеделанием. В грузовом отсеке играли в кости. По захмелевшим выкрикам Миша догадался, что из казармы всё-таки кто-то приходил. На кухне тайно гнали самогон и при случае продавали командам дирижаблей.

«Война и бизнес – увлекательные игры!» – хмыкнул Смородин.

Из открытой настежь форточки потянуло прохладой и пахнуло дождём. Даже шевелиться не хотелось – так бы лежать безмолвно и слушать, как барабанят капли.

«Совсем как летняя ленинградская гроза!» – вздохнул он протяжно.

Только там так бывало летом, а здесь уже дышала осень.

Полтора месяца пролетели быстро.

Он легко прижился в экипаже, и даже всегда ворчавший боцман Томас теперь к нему обращался, слегка заискивая и взвешивая каждое слово. Так стало после того, как Смородин, оказавшись в командной рубке, посмотрел на компас и заметил, что рулевой с трудом удерживает требуемый курс. Указав на риски, находящиеся на внешней сфере, и на едва заметные точки на вращающемся шаре, он произнёс:

– Ему очень неудобно. А если ещё слабый свет…. Будет гораздо лучше, если всё поменять местами. Ещё не помешает одеть сверху подвижное кольцо с указателем. Совместив указатель с нужным направлением и зная ветер, можно учитывать снос, выставляя на шкале точный курс.

Теперь его слова принимались на веру и не требовали доказательств. В команде уже давно позабыли обидное прозвище «шпион» и за глаза Смородина называли «умник Михай». Он улучшил управляемость «Августейшей династии» сместив рули управления и расположив их в потоке винтов. Затем предложил установить овальные шайбы направления под углом, чтобы компенсировать инерционный момент от вращающихся пропеллеров. Были и другие мелочи. Невольно чувствуя себя мудрее других, Миша умело прятал некоторое удовольствие. Хотя и был во всём этом элемент лукавства. Когда-то что-то подобное с ним уже происходило.

…На службе он с другими лётчиками гурьбой однажды решали довольно сложный кроссворд. А через пару дней, лёжа на пляже и украдкой поглядывая на расположившихся рядом двух симпатичных девушек, Миша невольно прислушивался к их разговору. Без особого успеха красотки решали кроссворд, смешно наморщив гладкие девичьи лобики. Вдруг он услышал знакомые вопросы – это был тот самый кроссворд, который он уже решал, и знал ответы. И вот тут, как говорится, пошла масть! Глядя в небо и напустив на себя глубокомысленный вид, Миша нехотя подсказывал правильные ответы, давая себе на размышление не больше двух секунд, чем поверг девиц в мощное потрясение.

Тогда, как и сейчас, он им казался интеллектуальным гигантом.

Да… многое Смородин знал, для не знакомых с ещё не открытыми законами воздухоплавания аэронавтами. Не знал он только ответ на один мучивший его вопрос – что с ним произошло?

Генерал Юлиус к нему прислушивался и всегда удивительно быстро схватывал основную мысль. Вот и тогда командэр посмотрел на рулевого и спросил:

– Тебе действительно не видно курс?

– Никак нет, видно, ваше превосходительство! – бодро выкрикнул рулевой, но замявшись, добавил: – если токмо солнце не слепит глаза или тень не загораживает цифири.

– Как же ты выдерживаешь направление?

– А я, ваше превосходительство, штурвал держу ровно, пока опять чего не увижу! – не почувствовав угрозу в голосе генерала, признался рулевой. – А как замечу, так снова кручу туда, куда их благородие мичман Кутасов приказали.

Командэр насупился, затем брезгливо кивнул боцману:

– Убрать отсюда это животное! – и, ткнув пальцем в Смородина, добавил: – теперь ты рулевой!

Дождь хлынул с новой силой, и от его косых капель не спасал даже гигантский баллон аэростата. Сбегая по туго натянутой оболочке, вода затекала в открытое окно и собиралась под гамаком тусклой лужей. Миша выглянул на торчавший рядом с окном двигатель с застывшим пропеллером, закрыл глаза и, заложив руки за голову, в сотый раз крепко задумался. Нет, не было такого в тысяча восемьсот шестьдесят восьмом году и быть не могло! Пусть он и не историк, но уж такие прописные истины известны даже школьникам. Паровой двигатель был. Но чтобы на сжатом воздухе…. Да и одна карта чего стоит!

В очередной раз не найдя ответа, Смородин застонал, ворочаясь и тяжело вздыхая.

А ливень за бортом припустил с новой силой. Но, слушая раскаты грома и шипение капель по лужам, закрывать окно не хотелось. От врывающегося в душный кубрик озона приятно кружилась голова.

Вдруг, когда канонада на мгновение умолкла, Миша услыхал лошадиное ржание.

«Вот и обед приехал! – усмехнулся он, вспомнив беспокойство Стефана. – Повара всё же решились промокнуть».

Но вместо вестового, призывающего к столу, в кубрик вдруг ворвался насквозь промокший боцман и, переворачивая гамаки, бросился прямиком к Смородину.

– Благодетель наш, святой Иезус, это же надо такому случиться! – Он схватил Мишу за рукав и едва не сбросил на пол. – Что ж ты с формой наделал, Михай?! Я же тебе её только выдал, а она на вид, будто ею месяц полы мыли!

Смородин удивлённо посмотрел на свою красную робу, затем на начищенные воском подклеенные войлоком туфли. Ему они показались вполне пристойными, даже не лишёнными лоска. У других дела были куда хуже. Но боцман продолжал вертеть его со всех сторон и голосил, едва не теряя сознание.:

– Это конец! Эй вы, несите сюда всё, что у кого есть самое новое и чистое! – он зыркнул на ошарашенных не менее, чем сам Смородин, аэронавтов и наотмашь двинул первого попавшегося кулаком в ухо. – Живее, амброзию вам в печёнку! Нужно срочно его переодеть!

Казалось, боцман сейчас и вправду от волнения потеряет сознание. Он театрально хватался то за голову, то за сердце и, закатывая глаза, приговаривал:

– Горе, мне, горе! Это же надо такому случиться!

– Да что произошло-то?! – не выдержал наконец Смородин.

– Что произошло? – боцман на миг замер и, выпучив глаза, окатил его затравленным взглядом. – А то и произошло, что вызывают тебя, Михай, в столицу! Во дворец самого владыки Сигизмунда! Ой, ей богу, не выдержу, сердце… собирайся, за тобой карету прислали!

Грузный, но для своих уже немалых лет довольно энергичный владыка Сигизмунд подобрал с мраморных ступеней полы парчовой мантии и, проворно взобравшись на трон, лениво махнул застывшим вдоль стены подданным.

– Присаживайтесь, господа! Все уже здесь? А вам, граф, с дороги взбодриться бы штофом дворцовой наливки! Или откажетесь?

– Спасибо, великий князь! – Граф Горчаков, невзирая на гражданский наряд, по-гвардейски щёлкнул каблуками и поклонился. – О вашей наливке наслышаны даже в Санкт-Петербурге. Не берусь утверждать, что путь к вам был лёгок, а потому – не откажусь!

– Вот и ладно! И я с вами. А то мне доктора запрещают, будто и не владыка я вовсе, а какой-нибудь кролик для их медицинских забав. Но когда требует этикет, то тогда я их не слушаюсь. Слыхано ли – прибыл посланник самого российского императора! Да ещё сказали мне, что гнали вы без остановок всю неделю. Как тут не уважить? Вы не торопитесь, граф? Или сразу о делах?

– Простите, владыка, но я хотел бы дождаться великого князя Александра.

– Да послали уж! Хороший мальчишка. А шустрый какой! Моя охрана за ним не поспевает! – довольно хохотнул владыка Сигизмунд. – То ему скачки подавай на уланских скаковых жеребцах. А то стрельбы из наших новых пушек! То он на Дунае на канонерке, то над Дунаем в дирижабле. Не припомню, каким я был в четырнадцать лет, но ваш пострел совсем не похож на детей, выпестованных дворцовыми няньками. Помнится, Николай, нынешний наш император таким не был?

Граф Горчаков не ответил и замер, слушая шум дождя за окном. Ему показалось, что простучал цокот копыт, но, прислушавшись, он понял, что это только показалось. Граф нервно хрустнул сжатыми в кулаки пальцами и посмотрел на сидевших и стоявших вдоль стен зала генералов и министров. Вот уж кого он не хотел бы видеть, так это их.

– Да на вас лица нет! – хмыкнул владыка Сигизмунд. – Ничего, граф, сейчас наливку принесут, сразу порозовеете. Так что стряслось в стольном граде Санкт-Петербурге? Уж не загоняли ли вы лошадей, дабы принести нам дурные вести?

На этот раз Горчаков понял, что отмолчаться не получится и, скрепя сердце, постарался произнести так, чтобы слышал только владыка:

– Вы правы, ваше высочество, вести дурные. Но, простите, я имею предписание огласить их только в присутствии Александра.

В зале прокатился ропот, и граф понял, что глухотой в окружении владыки никто не страдает.

– Вот как? – насупился великий князь и, поманив Горчакова к себе, шепнул на ухо – Ты уж прости меня, братец, может, я не к месту со своей наливкой?

– Ничего, ваше высочество. Теперь уж ничего не исправить, хоть с наливкой, хоть без наливки. Преследующий нашего императора злой рок уже сделал своё дело.

Владыка Сигизмунд заёрзал, терзаемый нездоровым любопытством, и, покосившись на своих генералов, спросил:

– Может, мне их всех выгнать?

– Поздно. Слово уже сказано. Да и любопытно мне взглянуть, как ваш двор отнесётся к подобной вести.

– Да что ж ты, граф, меня изводишь?! – не сдержался владыка. – Ну хоть намекни, в чём-дело-то?

– Нет! – остался неумолим Горчаков. – Только при наследнике Александре!

– Наследнике?

Великий князь Сигизмунд, недоумевая, захлопал глазами и хотел спросить, что сталось с императором Николаем, но неожиданно распахнулась дверь и в зал вбежал мокрый с дождя великий князь Александр. Перепрыгнув через оказавшийся на пути стул, он брякнул о мрамор длинной, не по росту шпагой и, перекрикивая загалдевших придворных, швырнул уланский кивер в руки лакею:

– Вы посылали за мной, ваше высочество?

– Да… – нехотя проворчал владыка и кивнул на графа.

– Андрей Гаврилович? – Удивлённый Александр будто натолкнулся на стену. – Вы?

– Я, ваше высочество, – кивнул Горчаков. – А теперь, простите, господа, я прошу тишины!

Выдержав длинную паузу и дождавшись, когда утомлённые молчанием генералы вновь начали шептаться, граф поднял руку и, обращаясь скорее к великому князю Александру, чем к мундирам, скорбно произнёс:

– Тяжкое бремя взвалилось на ваши плечи, ваше высочество! Я приехал за вами, ибо ваш старший брат и наш великий император Николай почил, сражённый недугом! Вас срочно ждут в Санкт-Петербурге! Теперь ваш долг – немедля принять императорский жезл!

Горчаков обвёл стальным взглядом зал и обернулся к владыке:

– Мы отбудем завтра утром на рассвете! Я вас прошу обеспечить безопасность наследника Александра на протяжении всего пути по дорогам Дакии. А в устье Дуная нас ждёт российский флот.

Потрясённый владыка Сигизмунд невпопад промямлил пару бессвязных фраз, затем сочувственно вздохнул:

– Мой мальчик, прими моё искрение сочувствие. Как же не вовремя взвалилась на твою голову тяжесть имперской короны. Что поделать – императоры взрослеют рано. Да ещё эта война. Испытывает тебя наш всевышний мученик Иезус! Но я уверен, что ты выстоишь. Граф, а что за недуг одолел нашего благодетеля Николая?

– Туберкулёз, господа! Увы, даже наши дворцовые лекари оказались бессильны!

– Ты скажи, какая напасть. Туберкулёз… – тяжело прошептал владыка. – Я же помню Николашу, когда он здесь по залам на тростине скакал. И слабости здоровья я у него не замечал. Розовые щёки, прекрасный аппетит! Это всё ваш сырой климат. А за Александра, граф, не переживай. Конечно, к твоим казакам я ещё дам полк гвардейцев. Но, поверь, это лишнее. У нас его любят, и никто не посмеет бросить вслед даже косой взгляд.

Горчаков обнял за плечи растерянного наследника и взглянул на владыку Сигизмунда.

– Он – всё, что у нас есть! Потому и прошу вас, великий князь, исключить любую опасность. Даже хромая лошадь может оставить Россию без головы! Александр – единственный оставшийся в императорском роду по закону наследования!

За спиной Горчакова аншеф тайной инквизиции князь Станислав склонился к уху аббата Симеона и тихо произнёс:

– Любой закон – это всего лишь закон. И как всё в нашем мире, он легко меняется.

Но граф его услышал.

Резко обернувшись, он ткнул в главного инквизитора пальцем:

– Что вы хотели этим сказать, сударь?!

– Я хотел сказать… – слегка стушевался застигнутый врасплох аншеф Станислав, – что Россия никогда не погибнет! И даже если на нее нахлынут напасть за напастью, Господь не даст исчезнуть великой империи. Верно я говорю, ваша святость?

– Верно! – торопливо согласился аббат Симеон. – Ибо в священном манускрипте мучеником Иезусом сказано: – незаменим только я! А овцы в человеческом стаде могут меняться как им угодно!

Горчаков окатил аббата ледяным взглядом и, не удостоив ответом, обратился к владыке:

– Ваше высочество, идёт война. Я уверен, что одновременно со мной с вестью о кончине императора поскакали гонцы и в стан к нашим врагам. Кому как не конфедерации на руку, чтобы что-то случилось с наследником Александром? Это при живом императоре Николае он был им не интересен. Теперь же всё изменилось! По пути к вам я видел в горах и пропасти, и опасные перевалы. На любом из них можно устроить засаду, а то и просто обвал. Не поможет тогда даже вся ваша гвардия. Прорубить дорогу шашками своему будущему императору способны и наши днепровские казаки. Им к этому не привыкать, и не нам с вами их этому учить. Я опасаюсь другого – коварства! Удар в спину нашей империи враг попытается нанести скрытно и тогда, когда мы этого ожидаем меньше всего.

Владыка поджал губы и, не скрывая огорчения, бросил в зал:

– Граф прав! С коварством конфедератов нам приходилось сталкиваться не раз. Даже я не могу поручиться, что их пронырливые лазутчики не шныряют сейчас по лесам и горам Дакии. Но дать им оторвать с мундира Александра хотя бы пуговицу мы не позволим! – Князь Сигизмунд взволнованно ударил кулаками по перилам трона. – Пусть для этого я сам пойду с посохом впереди его эскорта! А вы! – Владыка привстал и ткнул увешанными перстнями пальцами в генералов, – будете толкать его карету вместо лошадей, если не придумаете, как провезти наследника российского престола к его броненосцам так, чтобы даже муха не смогла сесть на его камзол!

Слова владыки утонули в криках вскочивших с мест генералов. Громче всех взывал командующий флотом Дакии Мануил, и князь Сигизмунд первому дал ему слово:

– Говори, гранд-адмирал! Вижу, что прёт из тебя, как из прорвавшей дамбы.

– Только по реке, ваше высочество! Мы отвезём наследника Александра ко мне на канонерки, а затем спустимся по Дунаю к морю, на встречу с российским флотом! Только у меня наследник будет в такой же безопасности, как в вашем замке.

– Почему же только у вас? – возмутился генерал Казимир. – Мои ландскнехты готовы грудью проложить дорогу хоть сквозь полчища врагов, хоть сквозь непроходимые скалы! Скажете мне тоже – по воде! Да ваши канонерки и взрывать не нужно. Они сами тонут, стоит им только отойти от причала!

– Что?! – едва не задохнулся гранд-адмирал. – Да если бы не пушки моих канонерок, то что стало бы с вами и с вашими ландскнехтами под Слатиной?

– Замолчите оба! – застонал владыка. – Нашли время! А что скажешь ты, Август? – обратился он к самому молодому генералу в алой венгерке воздухоплавателя, стоявшему ближе остальных. – Мне уже передали, что ты со своими ястребами на днях сжёг вражеский дирижабль. В последнее время хотя бы аэронавты меня чем-то радуют.

Застывший невидимой тенью за спиной гранд-командэра Августа генерал Юлиус так громко и брезгливо хмыкнул, что в его сторону обернулся весь зал.

– Юлиус, что не так? – возмутился владыка.

– Удивительное дело, ваше высочество! – выступил вперёд командэр. – Стоит двоим подраться, как тут же найдутся пятеро героев и десять заслуженных ветеранов, утверждающих, что именно они играли первую скрипку в этой драке. Но при этом даже не скрывающих, что не понимают, о чём идёт речь?

Между гранд-командэром воздухоплавателей Августом и командэром Юлиусом тянулось старое противостояние, и друг друга они откровенно ненавидели. Открыто побаивающийся дирижаблей и поднимавшийся в воздух крайне редко, гранд-командэр Август пребывал в слабом здоровье, в раскачивающейся гондоле легко укачивался, а в своих решениях проявлял откровенную трусость. Но в противовес своим слабостям он был чрезмерно тщеславен и ничуть не стеснялся приписывать себе чужие подвиги. Стоило где-нибудь в небе Дакии сгореть венгерскому или австрийскому дирижаблю, как он тут же заявлял, что это именно его пуля положила конец врагу. Ну или в крайнем случае – это он вёл эскадру в бой. Не смущала его даже уйма свидетелей тому, что гранд-командэр даже не покидал столичный замок. В отличие от командующего воздушным флотом князя Августа, командэр Юлиус был и решителен, и смел, и лучше остальных разбирался в дирижаблях, но… отец его занимал пусть и высокую, но далеко не первостепенную в Дакии должность главного инквизитора. Гранд-командэр Август же был племянником самого владыки. Оттого и клокотала в груди генерала Юлиуса ярость от подобной несправедливости, и при любой возможности он старался показать истинную ценность гранд-командэра, на должность которого он давно примерялся в своих сокровенных мечтах.

– Тот австриец был прижат к земле «Августейшей династией», а завершили его агонию пушки генерала Казимира! – Командэр обернулся к благодарно кивнувшему генералу и, став перед владыкой, демонстративно заслонил собой гранд-командэра. – Ваше высочество, наверняка граф Горчаков хотел сказать, что, как обычно закрывая грудью гвардейцев нашего наследника Александра, обезопасить его в полной мере мы не сможем. Нужно нечто другое.

От владыки не ускользнуло, как бестактно поступил Юлиус в отношении Августа, но изменить что-либо он не мог. Он всё понимал, но был мягок, добр, сентиментален и очень любил племянника, прощая ему все его слабости. И лишить Августа алюминиевых эполет, от вида которых дамы на балах исходили томными вздохами, он тоже не мог. А потому смотрел на вражду воздухоплавателей сквозь пальцы, решив, что будь как будет, и пусть каждый занимается своим делом – Юлиус ведёт в бой дирижабли, а Август блистает на балах.

Подарив ободряющую улыбку поникшему племяннику, владыка нехотя кивнул Юлиусу:

– Продолжай.

– Конфедераты сильны хитростью! – Генерал посмотрел на графа и дальше обращался только к нему: – Но мы должны их перехитрить!

– Да не тяни уже! – недовольно одёрнул его владыка, давая понять, кто здесь главный и к кому Юлиус должен обращаться. – Если чего придумал, так выкладывай. А если нет, то не морочь голову ни мне, ни графу.

– Ваше высочество, отловить всех шныряющих в лесах конфедератов мы не сможем. А вот пустить по ложному следу – вполне!

На этот раз заинтересованность проявил граф Горчаков. Ему начинал нравиться дерзкий генерал и ход его мыслей. Что-то подобное хотел предложить и он сам.

– Говорите, сударь! Военную хитрость на языке военных, кажется, называют финтом?

– Именно так! Вы отбудете с наследником, как и хотели, с вашим эскортом на рассвете, но тайно и без лишнего апломба, как того требует этикет. А уже этой ночью во все газеты полетит известие, что великий князь Александр, дабы быстрее добраться в Россию, покидает Дакию на дирижабле. Скорее всего, дирижабль к морю не долетит. Его или собьют стерегущие вдоль границы Дуная венгры, или он рухнет сам, истратив по пути весь водород. Поэтому жертвовать хорошим боевым кораблём ради ложной цели я не буду. Отдам самый никудышний. Да и на моих флагманов тоже не рассчитывайте. Я их обучал и тренировал годами не для того, чтобы попусту разбрасывать на потеху врагу. Но есть у меня на примете один умник. Этакий флагман на один раз. Но это уже не ваша забота. Теперь о наследнике! Если газетчики захотят увидеть его отлёт, то на этот случай покажем им переодетого уличного беспризорника. А дабы обман не был опознан, покроем голову подменыша накидкой, объяснив требованиями безопасности.

Владыка брезгливо хмыкнул, но, заметив внимание на лице Горчакова, спросил:

– Что скажешь, граф?

– Прекрасный план, ваше высочество!

– Вот как? А как тебе предложение Юлиуса? – Дабы помочь племяннику сохранить лицо, владыка адресовал вопрос Августу. – Утверждаешь его задумку?

– Да, да… хороший план, – залившись пунцовой краской, торопливо согласился гранд-командэр Август. – Именно такой я и хотел предложить. Без моих дирижаблей наследника не спасти.

– Вот и ладно! – остался доволен князь Сигизмунд. – Иногда в ваших ветреных головах воздухоплавателей рождаются дельные мысли. – Увидев, что Горчаков хочет о чём-то спросить командэра Юлиуса, владыка добавил: – не генерал, а сорвиголова! Удивляюсь, как он её ещё не потерял. Спрашивай его, граф, о чём хочешь. Юлиус – хитрый лис, хотя подменять наследника на беспризорника мне кажется оскорбительным.

– Ничуть! – вступился за командэра Горчаков. – Беспризорник вполне сгодится на роль жертвы, как и экипаж дирижабля. И здесь нет ничего постыдного. Была бы жертва, а алтарь найдётся. А спросить я хотел у генерала его имя. О нём я непременно доложу в Санкт-Петербурге, и мне жаль, что мы не были представлены друг другу раньше.

Командэр лихо звякнул подбитыми сапогами и чётко, по-гусарски вздёрнув подбородком, представился:

– Князь Юлиус Гогенцоллер, к вашим услугам, сударь!

По лицу Горчакова пробежала тень, затем, умело скрыв растерянность, он спросил:

– Простите, генерал, а светлейший князь Харц Гогенцоллер не является вашим родственником?

Теперь, почувствовав подходящий момент, встрепенулся тайный инквизитор. Опережая командэра с ответом, он взял графа под локоть и снисходительно усмехнулся:

– Позвольте, я внесу ясность. Юлиус – мой сын. А Харц – мой родной брат. И, кстати, мы тоже с вами не представлены! Спешу исправить досадную оплошность! Я – Станислав Гогенцоллер! И ещё хочу вас уведомить, что род Гогенцоллеров берёт своё начало едва ли не с зарождения Дакии и числом поколений может потягаться даже с австрийскими императорами. К тому же, я являюсь аншефом и душой нашей тайной инквизиции, главной задачей которой как раз и есть занятие такими вопросами, как сохранность нашего владыки и его двора. И вот именно здесь первым делом требуются ум и хитрость. Так что Юлиус своим планом скорее обязан мне. Ибо это я научил его думать в обход очевидных и предсказуемых решений. А сейчас, граф, я предлагаю уединиться, чтобы с глазу на глаз обсудить наш план по спасению наследника Александра.

Но к огорчению главного инквизитора, граф Горчаков, как тайный советник императора, прекрасно знал методы работы тайных служб и оттого откровенно их недолюбливал, будь они в России или в Дакии. Смерив князя равнодушным взглядом, он ответил:

– Простите, но мне будет достаточно вашего сына. Не хочу отвлекать вас, аншеф, от важных дел. Наверняка в застенках инквизиции их невпроворот. А с вами, командэр, я хотел бы обсудить наши дальнейшие действия в одном из кабинетов этого прекрасного дворца. Если владыка Сигизмунд, конечно, не возражает.

Владыка не возражал.

Горчаков отправил прочь дежуривших у входа лакеев и закрыл тяжёлые двери предоставленного князем Сигизмундом кабинета в самом дальнем крыле замка. Прислушавшись к затихающим в коридоре шагам, он неожиданно развернулся и, глядя в глаза командэру Юлиусу, спросил, не тратя время на длинные прощупывающие речи:

– Генерал, вы действительно преданы российской короне настолько, насколько хотите казаться?

– Не более, но и не менее, чем того требует мой долг, граф! – ни на секунду не задержавшись с ответом, отчеканил командэр.

Горчаков задумался, затем недовольно заметил:

– Вам бы в дипломаты, а не в генералы! Ваш ответ настолько туманен, что его можно расценивать как угодно. Но, надеюсь, ваш долг достаточно стоек и не допускает предательства?

– Простите, граф, но в другое время за ваше сомнение я бы вызвал вас на дуэль! Но сейчас война, и дуэли запрещены как нашим владыкой, так и российским императором, а потому я стерплю, но только до завершения войны.

– А вот сейчас вы меня радуете речами генерала, – спокойно ответил Горчаков, пропустив мимо ушей предложение дуэли. – Таким вы мне подходите больше. Давайте обсудим детали вашего весьма важного и хитроумного плана.

Командэр равнодушно пожал плечами.

– Помилуйте, граф! К чему так усложнять? Вы относитесь к моему предложению, будто я представил вам план последней битвы нашей войны. Это всего лишь обычная военная хитрость, на которую щедра любая армия. Финт – как вы изволили выразиться! И такими финтами вы сполна можете насладиться, лишь единожды слетав со мной к границе Венгрии или Австрии.

– Велика цена вопроса, генерал. Я хочу исключить даже малейшую случайность.

– Да, да, всем правит случай! – легко согласился командэр. – Я вас понимаю. Знать бы ещё, кто правит случаем.

В кабинете со стенами, увешанными гобеленами и трофейными османскими доспехами, их было трое. Наследник Александр, граф Горчаков и командэр Юлиус. Александр, прекрасно знавший весь воздушный флот Дакии, не без гордости блеснул своей осведомлённостью:

– Каким из дирижаблей вы хотите пожертвовать, командэр?

– «Пеликаном», ваше высочество.

– «Пеликан»? Это тот, на котором вместо балласта всё ещё висят мешки с песком, а не вода?

– Он самый, ваше высочество. «Пеликан» – ветеран нашего флота.

– Тогда не жаль. Я на нём даже не поднимался ни разу.

– Ещё бы! Кто бы позволил так вами рисковать?

– А кто будет флагманом?

– Вы его не знаете. Да и сам он ещё не знает, что назначен флагманом. Приказ я подписал всего четверть часа назад. Но за ним уже послали.

– Генерал, – вмешался Горчаков. – Готовьте дирижабль к рассвету. Да… и пришлите ко мне того мальчишку, что выберете для подмены. Мы оденем его в вещи наследника. Ни у кого не должно возникнуть даже тени сомнения. Подберите такого же по росту и фигуре. И, кстати, правду не следует знать даже флагману дирижабля. Пусть он считает, что везёт настоящего наследника престола. Так он сильнее проникнется назначенной ему ролью и будет дольше водить наших врагов за нос. Скажите, что ему оказано высочайшее доверие, ну и прочее, прочее… не мне вас учить.

– Безусловно, граф! Новоиспечённый флагман с минуты на минуту уже будет здесь. Всё это вы ему сможете сказать сами.

– Это лишнее. Ему вовсе не обязательно видеть настоящего наследника. Да и в таких вопросах разумнее положиться на ваш опыт. Больше мы с его высочеством вас не задерживаем. Готовьте дирижабль, генерал. Он должен взлететь в любую погоду.

Проводив командэра Юлиуса и оставшись наедине с наследником, Горчаков задёрнул штору и, придвинув кресло к ярко горевшему камину, пригласил Александра.

– Присаживайтесь к огню, ваше высочество. Треск поленьев хорошо заглушает разговор, если таковые найдутся его подслушать.

Подождав, когда наследник сядет в предложенное кресло, граф присел рядом и, расшевелив кочергой вспыхнувшие дрова, кивнул на дверь:

– Вы ему верите?

– Командэр Юлиус отважный генерал.

– Я спрашиваю не об его отваге. Среди наших врагов отважных генералов тоже достаточно. Можем ли мы ему довериться?

– Что вас смущает, Андрей Гаврилович?

– Вы знаете не всё, ваше высочество. Слишком долго вы отсутствовали в Санкт-Петербурге. Увы, но единства нет даже при нашем дворе.

Александр нервно оглянулся на сверкнувшую сквозь портьеры молнию и перешёл на шёпот:

– Андрей Гаврилович, я знаю вас, как самого преданного нашей династии слугу и дворянина, презирающего интриги. Любое ваше слово я приму на веру. Говорите всё, как есть.

– Спасибо, ваше высочество. К сожалению, клубок интриг никогда не затихал вокруг российского трона даже при живом императоре Николае. А уж сейчас и подавно. Вы помните князя Харца Гогенцоллера?

– С трудом… – Александр наморщил лоб, затем добавил: – Кажется, он назначен проконсулом Дакии в России?

– С тех пор, как он прибыл в Санкт-Петербург с верительной грамотой, многое изменилось. Князь Харц крепко вжился в окружение нашего двора. Сорит деньгами и, как следствие, обзавёлся необходимыми связями. Его влияние распространяется даже на судьбоносные для России решения. К нему прислушивался и ваш брат. А когда состоялась помолвка князя с вашей сестрой Анной, он стал особой, приближённой к императору.

– Что?! – Не сдержавшись, Александр вскочил и со свойственным ему темпераментом подбежал к двери, выглянул в коридор и, вернувшись к графу, схватил его за плечо. – Андрей Гаврилович, о какой помолвке вы говорите?

– Помолвка была не то чтобы тайной, но широко не афишировалась. Князь не венценосного рода. Но, сами понимаете, что те, кто достоин руки вашей сестры по праву рождения, в настоящий момент являются нашими врагами. А потому ваш брат после долгих сомнений всё-таки дал разрешение на этот брак. Об этом вас хотели уведомить по прибытию в Санкт-Петербург.

За окном вновь сверкнула молния. Александр подождал, когда отгремят раскаты грома, опустился на медвежью шкуру у камина и, по-детски обхватив колени, наивно спросил:

– Пусть даже всё так и моя сестра снизошла до предложения этого Гогенцоллера. Но что это меняет? Чего боитесь вы, Андрей Гаврилович?

Граф взглянул на наследника сверху вниз и поразился – какой же он ещё ребёнок! Хрупкие плечи, усыпанное веснушками лицо с топорщащимися ушами, растрёпанные волосы, вдрызг разбивающие правила строгого дворцового этикета – такого и впрямь не отличишь от уличного беспризорника.

«Он ещё даже не представляет, в какой жестокий и коварный мир ему предстоит окунуться в борьбе за власть, – вздохнул Горчаков. – И не обойтись ему без твёрдой поддержки преданного окружения. Вот только жаль, что это окружение вовсе не отличается единством и далеко от крепости монолита. Уже вкралось в их души сомнение. Жадность и предательство ищут любые лазейки, дабы обойти закон, пусть это даже вековой закон предков о престолонаследии».

– Ваше высочество, я не боюсь врага по ту сторону фронта. Мы с вами знаем его в лицо. И потому он не так уж и страшен. Гораздо опаснее враг внутренний. Он улыбается, он клянётся вам в верности, но, увидав вашу спину, без раздумий обнажит кинжал.

– Вы намекаете, что дома меня ждёт заговор?

– Там, где преданы долгу и чести, вам опасаться нечего. Армия и флот всецело ваши. А где царит закулисная возня, там и рождаются заговоры. Одним обещаны богатства, другим повышение и титулы – вот и готовы предатели. Нашему двору нужна хорошая метла.

– Когда я надену императорскую корону! – Александр сжал кулаки и в его глазах Горчаков увидел совсем не детскую злость. – Я стану этой метлой!

– В том-то и дело, что вам попытаются не дать её надеть. Вот этого я и боюсь. В Санкт-Петербурге много ваших сторонников, но много и недругов. Харц Гогенцоллер умело плетёт свою паутину. Но мы с преданными вам генерал-прокурором Иваном Дмитриевичем и гранд-министром Павлом Степановичем справедливо полагали, что все его старания напрасны. Стоит вам появиться во дворце, и его паутина развеется на ветру. Но для меня стало искренним удивлением, что у князя Гогенцоллера есть родственные связи в Дакии. И это люди, обладающие реальной властью. Где гарантия, что именно сейчас они не попытаются помочь своему родственнику взойти на престол? В этом случае карьерный взлёт им гарантирован. И момент для их планов, если таковые имеются, потрясающе благоприятен.

Александр удивлённо хмыкнул:

– Скажете тоже. На каком основании Харц Гогенцоллер может занять российский престол? Да и армия с флотом, вы сами сказали, мне преданы. С чего это вдруг они станут слушаться какого-то проконсула? Путь даже и обвенчавшегося с моей сестрой.

– Но это покуда вы живы, ваше высочество, – не дрогнувшим голосом констатировал Горчаков. – А князь уже давно не проконсул. Вы верно заметили – он породнился с императорским родом. Если вас не станет, он может возвести на престол вашу сестру Анну, объявив себя при ней регентом. Что, впрочем, будет равносильно объявлению себя императором. А может превознести себя как спасителя России в тяжёлое военное время и без стыда водрузить корону на собственную голову. А флот и армию поставят перед фактом. Но пока вы их знамя, а значит, от вас нужно избавиться. И если Харц решится на покушение, то вероятнее всего, произойдёт это здесь, в Дакии. Потому как под защитой пушек российских броненосцев вы для него станете недосягаемы.

Граф заметил, как побледнел наследник, и попытался его приободрить:

– Вы не одни, ваше высочество. И поверьте, у нас, у преданных вам дворян, спасти будущего императора шансов больше, чем у ваших врагов совершить покушение.

– А ведь я всегда доверял владыке Сигизмунду, – горько вздохнул Александр.

– Доверяйте и дальше. Владыка наивен. Он народный любимец с большим добрым сердцем, но к сожалению – недалёк и совершенно слеп в том, что касается его окружения. Мне было достаточно лишь одного взгляда на его придворных, чтобы увидеть жалящих друг друга пауков. Да и к тому же, не ускользнуло от моего внимания и то, что весть о кончине императора Николая для некоторых вовсе не была новостью.

– Что же делать?

– Для начала попытайтесь отдохнуть, ваше высочество. Завтра у нас трудный путь. Принять вызов никогда не поздно. Наши враги рассчитывают, что мы проявим слепую наивность. Но мы их разочаруем. Знать, что зло ждёт тебя за углом – это уже многого стоит. Отдыхайте, ваше высочество, а мне необходимо подумать.

Граф Горчаков подошёл к окну и отдёрнул штору. Гроза уже выдыхалась, и сквозь рваные тучи неясно пробивался диск луны.

«Это хорошо, – здраво рассудил граф – на рассвете в её призрачном свечении легче обнаружить засаду».

По дороге во дворец владыки Сигизмунда, понимая, какая непростая перед ним стоит задача, Горчаков внимательно изучал весь путь от морского побережья до стен столичного замка. Не считая низменности вдоль берегов Дуная, Дакия была преимущественно горным княжеством. Широкие мощёные дороги местами превращались в тонкие опасные нити, разделяющие надвое обрывистые скалы и перевалы. Срывающиеся с вершин снежные заносы даже в разгар лета не давали экипажам двигаться быстро, и это давало врагу массу возможностей.

А в том, что покушение произойдет, узнав о поддержке Харца Гогенцоллера в Дакии, граф уже ничуть не сомневался. Слишком высоки были ставки. На кону стояла российская корона, и этого было достаточно, чтобы решиться на преступление даже самым нерешительным и робким. А уж если за дело взялись матёрые дворцовые интриганы, то тут нужно быть готовым ко всему. И коварство станет их главным оружием.

Мрачная тень дирижабля давила, нависая над головой гигантской глыбой. Её неясные границы протянулись к спутанным клубам колючей проволоки и скрыли полосатый шлагбаум с караульной будкой. Стефан в десятый раз выглянул в сторону колеи, оставшейся от каретных колёс, и ворчливо заметил топтавшемуся рядом Василу:

– Не к добру это. Пропадёт Михай не за понюх табаку. А я ему говорил – не высовывайся! Что ты лезешь со своими поучениями? И без тебя всё давно придумали! А он – нет! Так будет лучше! Небось, всё надеялся, что командэр Юлиус его оценит.

– Умник Михай нам с тобой не ровня, – усмехнулся Васил на ворчание Стефана. – Он умный. Все это видели. И генерал тоже видел. Не зря он его сделал рулевым. Значит, всё-таки оценил.

– Оценил… и где он сейчас? Ты его видишь? Нет? Вот и не увидишь больше! Если среди ночи, да во дворец к самому владыке, то тут ничего хорошего не жди. Ох, пропадёт Михай. А я только к нему начал привязываться. Странный он, и не такой, как мы. Будто дитя неразумное. Всё норовит пальцы в дверь засунуть, чтобы посмотреть, что получится. Оттого и жалко.

Стефан со вздохом потянулся к трапу, чтобы нырнуть в тёплую и уже ставшую родной гондолу, как вдруг увидел мелькнувший в темноте огонь.

– А ну-ка выглянь, Васил, не фонарь ли это той кареты, что увезла Михая?

– Она самая! – прищурившись, согласился Васил. – У того фонаря стекло с одной стороны было выбито, оттого и мерцал он, будто звезда в ночи. Точно, та самая карета едет!

В подтверждение его слов послышался храп лошадей и, увязая в грязи, заскрипели колёса. Не дождавшись, когда карета поравняется с «Августейшей династией» из неё выпрыгнул Смородин и, заметив Стефана, весело выкрикнул:

– А вы чего тут мокнете? Васил, у тебя есть чем согреться?

– Был бы повод, а раздобыть всегда можно! – удивлённо замер Васил. – А чего стряслось-то?

– Михай, так ты живой? – расплылся в улыбке Стефан.

– А что ж со мной станется? И не Михай, а флагман Михай! Привыкай, Стефан.

– Флагман? Ты флагман?

– Не похож? Ты лучше скажи, где стоит «Пеликан»?

– Так в дальнем закутке поля. Там, где склады с амуницией. А тебе зачем?

– Затем, что теперь я флагман этого «Пеликана»! А ещё мне дано право самому набрать в команду пятерых аэронавтов. Ты со мной?

– «Пеликан»?! – радость на лице Стефана вмиг сменилась огорчением. – Михай, так ведь… прости, флагман Михай! Я ведь был уверен, что «Пеликан» стоит там так, для количества. Чтобы враг видел, как нас много. Я и не знал, что он летает!

– А я о нём даже не слышал! – хмыкнул Смородин. – Идём, посмотрим. Так я не понял, ты со мной?

Стефан сконфуженно потупился и неуверенно спросил:

– Далеко лететь?

– Далеко, дружище Стефан. Как сказал командэр Юлиус – нам оказано высочайшее доверие! Будем спасать наследника российской короны Александра! Тут уж как говорится: грудь в крестах или голова в кустах!

– Цесаревича Александра? Святой Иезус! А чего же на «Пеликане», а не на «Августейшей династии»? Или не под охраной всего воздушного флота?

– Не знаю, – честно признался Смородин. Этот вопрос смущал также и его самого. – Возможно, чтобы не привлекать внимание? Так ты со мной?

Сложив молитвенно руки, Стефан смиренно прошептал:

– Господи, если ты есть, спаси мою душу, если она у меня есть. Я с тобой, флагман Михай.

– А ты, Васил?

Смородину нравился этот молчун Васил Боянов, по возрасту почти мальчишка, но с по-стариковски рассудительным и сосредоточенным лицом. Он видел его в бою, видел и вне боя. И всегда это была сама невозмутимость.

«Его бы задницей гвозди гнуть!» – заметил как-то Стефан.

И Миша полностью был с ним согласен.

– А я что, – пожал плечами Васил. – За наследника точно медаль на лацкан приколют, а может даже земельки в придачу дадут. Я не против. Я с вами.

– Я на тебя рассчитывал, – кивнул Смородин. – И на тебя, Стефан. С вами мы поднимемся даже на «Пеликане». Отправляемся на рассвете. Так что сон отменяется. Готовьте всё необходимое. Стефан, ты за харчами в столовую заглянуть не забудь. Да и вообще, собери, что там полагается. Путь у нас неблизкий.

Но увидев, как Стефан, не дослушав его, уже устремился на горящий огонёк кухни, понял, что сказал это совершенно зря. С его проверенным товарищем голодать им когда-нибудь вряд ли придётся.

Когда тьма только лишь наметила отступление перед рассветом и сквозь тучи ещё сверкали звёзды, но белые вершины гор уже вспыхнули под первым лучом солнца, у дороги, ведущей на поле дирижаблей, столпилась группа людей в чёрных цилиндрах и кожаных перчатках, оберегающих от горячих брызг магния. Споря друг с другом за лучшее место, они толкались, расставляя треноги с фотоаппаратами поближе к шлагбауму. Дальше их не пускали.

– Господа! – попытался обратить на себя внимание один из них. – Я представляю «Имперский вестник»! Расступитесь, господа, нашу газету наверняка прочитает сам владыка! Он должен видеть лучшую фотографию великого князя!

Но его крик потонул в нарастающем недовольном ропоте.

– Господа! Газета газет «Имперский вестник»! – сделал он последнюю попытку отстоять локтями место под солнцем.

Внезапно толпа качнулась, и тренога с фотоаппаратом газеты газет рухнула в грязь.

– Едут, едут!

Впереди, с шашками наголо, тремя колоннами ехали днепровские казаки в синих мохнатых папахах. Их мощные, специально выведенные для таранных ударов лошади, легко раздвигали в стороны любопытных газетчиков. За казаками показались личные гвардейцы владыки Сигизмунда. С примкнутыми штыками они двигались стеной позади раскачивающейся на ухабах кареты. Российский орёл с булавой в одной лапе и щитом в другой, разместившийся на покатой крыше с золотыми кистями, не оставлял сомнений, кто находится внутри.

– Расступись! – выкрикнул ехавший впереди сотник и недвусмысленно занёс над головой нагайку.

– Покажите нам Александра! – не сдавались газетчики, неохотно уступая дорогу.

– Да, да, Александра! Будущего российского императора!

Неожиданно карета остановилась. Распахнулась дверь и, выглянув по пояс, в ответ на вспыхнувший десяток софитов помахал рукой граф Горчаков.

– Господа, не нужно шумихи! Наследник Александр рядом со мной, и сейчас вы его увидите, как только перезарядите магний в ваших фотоаппаратах!

– Почему великий князь Александр покидает Дакию?!

– Он торопится на коронацию! Увы, Россия не может долго обходиться без императора. И для того, чтобы это быстрее произошло, его высочество отправится домой на дирижабле. – Граф небрежным жестом указал на перемещённый к началу поля «Пеликан». – Благо, прогресс нам даёт такую возможность!

– Ваше сиятельство, газета «Имперский вестник»! Вы отправитесь вместе с наследником?

– Нет, господа! Я предпочитаю путешествовать в карете. Скажу честно, – рассмеялся граф, – дирижаблей я откровенно побаиваюсь. А его высочество от них в восторге. Так что здесь наши пути расходятся. Мы считаем, что ничего страшного в этом нет. Дакия всегда была самым безопасным княжеством для наших будущих императоров. А сейчас приготовьтесь лицезреть наследника российской короны Великого князя Александра!

Александр появился на подножке кареты рядом с графом. Выглянув из-за его плеча, он царственно улыбнулся и поднял над головой сцепленные в рукопожатии руки.

– Я всегда буду помнить нашу с вами Дакию! – выкрикнул он, покосившись по сторонам.

Горчаков, будто нехотя, закрывал его собой и, дождавшись, когда отсверкают вспышки, торопливо подтолкнул наследника внутрь и захлопнул дверь. Больше всего граф опасался внезапного выстрела со стороны леса или даже из строя гвардейцев. Не спавший ночь и раздираемый сомнениями Горчаков теперь не доверял никому.

– Ваше высочество! – Неожиданно граф схватил Александра за руки. – Ваше высочество, прошу, выслушайте меня! – Горчаков выглянул сквозь тёмное стекло на поплывшие мимо лица газетчиков и возбуждённо зашептал: – Внезапная мысль озарила меня, будто молния провидения. Возможно, это вам покажется абсурдом, но вы не должны ехать со мной!

– Что?

– Отправляйтесь на этом дирижабле! Я знаю, вы сможете! Вы любите небо и небо не даст вам пропасть! Вы аэронавт от бога, и несмотря на вашу молодость, знаете о дирижаблях гораздо больше других. Это шанс, который мы не должны упустить. Мы их всех обманем. Это финт в финте, как сказал бы генерал Юлиус! Возможно по пути вам будут противостоять венгры, а то и германцы. Но вы будете знать их в лицо. И это меньшее из двух зол. Потому что, отправившись вместе со мной, вы подвергнетесь куда большему риску, опасности со стороны наших внутренних недругов. А они куда страшней.

– Но…

– Доверьтесь мне, ваше высочество! Я отдаю отчёт тому, что говорю. Никто не узнает о нашей подмене. На вас уже наверняка идёт охота, но охотников я уведу за собой!

– Андрей Гаврилович, а как же вы?

– Обо мне не беспокойтесь, ваше высочество! Все ваши помыслы должны быть лишь о российской короне. Здесь не доверяйте никому, пока не окажетесь под защитой вице-адмирала Свиридова. Степан Ильич предан вам, и только на борту его броненосцев вы окажетесь в полной безопасности.

Неожиданно в дверь постучали. Свесившись с лошади, князь Станислав заглянул внутрь кареты окинув внимательным взглядом наследника и его двойника.

– Приехали, граф! Дальше всё как и договаривались?

– Всё так, аншеф! Подгоните карету вплотную к дирижаблю. Никто не должен заметить подмену. И разверните гвардейцев спинами – дабы не видели поднимающегося на борт двойника.

– Закройте ему лицо.

– Непременно, аншеф. А вы отгоните подальше газетчиков.

– Не волнуйтесь, граф! – ухмыльнулся князь Станислав и, дав коню шенкелем, развернулся обратно к шлагбауму.

Горчаков посмотрел ему вслед и, вспомнив глаза тайного инквизитора, показавшиеся ему волчьими колючками, вдруг ощутил невероятное облегчение – он принял верное решение!

Смородин проводил взглядом поднявшегося по трапу в гондолу подростка и уже собрался взобраться сам, как вдруг почувствовал на руке крепкую хватку.

– Остановитесь, флагман!

Миша обернулся и посмотрел на впившиеся в его запястье пальцы.

– Вы кто?

– Граф Горчаков! Тайный советник российского императора по особым поручениям.

– Ну и ну, даже такие есть? Если уж по особым поручениям… – хмыкнул Смородин, пытаясь освободить руку, но Горчаков сжал пальцы ещё крепче. – Вы что-то мне хотели сказать?

– Вы дворянин? – неожиданно спросил граф.

– Не уверен, – усмехнулся Миша.

Показалось, что его ответ смутил Горчакова.

– Но вам наверняка известно, что такое честь, и что такое клятва?

– Вы слишком долго изъясняетесь, граф. У меня мало времени.

– Хорошо, я буду краток. Я хочу, чтобы вы дали мне клятву, что не бросите наследника Александра, что бы ни угрожало вам или вашей команде. Поклянитесь мне самым дорогим, что у вас есть!

– К чему этот пафос, граф? Давайте так. Я пообещаю вам, что сделаю всё, чтобы выполнить поставленную передо мной задачу. А именно – доставить вашего мальчишку к вашим кораблям. Такое обещание вас устроит?

– Он не мальчишка! Он великий князь и будущий император российского престола!

– Мне всё равно. Я доставлю его к морю, а остальное меня не касается.

– Дайте слово, что так и сделаете!

– Слово офицера.

– Слово офицера? – Граф удивлённо взглянул на пустые плечи Смородина.

– Других, уж извините, у меня нет.

Горчаков задумался, затем отпустив Мишину руку, произнёс:

– Я вам верю, флагман. Верьте и вы мне. Не жалейте ради его жизни ни своей, ни чужих. Она гораздо дороже всех остальных вместе взятых.

Граф нервно оглянулся на направившегося к ним тайного инквизитора, и торопливо закончил:

– Добрый вам путь, флагман, и да спасёт вас Иезус! Помните, что я вам сказал, и не забывайте вашу клятву! – Граф натянуто улыбнулся остановившемуся рядом князю. – Дело сделано, аншеф Станислав! Двойник уже на борту. Теперь передайте гвардейцам, что мы с наследником срочно отправляемся в дорогу. К обеду необходимо проехать перевал за Струмой!

– Проедете, граф! – ухмыльнулся князь. – Непременно проедете.

Гондола качнулась и с режущим уши скрежетом оторвалась от мачты. По сравнению с «Августейшей династией» «Пеликан» показался Смородину доисторическим ящером. Гондола его была узкой и до невозможности тесной. Разделённая надвое тонкой перегородкой она состояла всего из двух помещений. Тёмная командная рубка освещалась только четырьмя окнами. Двумя по бокам, одним впереди и ещё одним в полу. И ещё более тёмный грузовой отсек, с запасными баллонами к двигателям и рулоном ткани для латок. Да и двигатель надрывно жужжал всего один и позволял двигаться только вперёд. А о резких манёврах на разностях тяги винтов нечего было и мечтать. Управлялся дирижабль только рулями. Оттого движения его были вялыми, заторможенными и требовали крепких нервов.

Гондола едва не снесла крышу оказавшегося на пути склада, кое-как переползла через верхушки сосен на краю поля и неохотно поплыла над дорогой с задравшими головы газетчиками.

– Михай! – заволновался Стефан, от испуга позабыв добавить положенное «флагман» – Нужно сбросить балласт!

– Сбросьте мешок! – согласился Смородин.

– Сбросьте всё, что у вас есть! – произнёс за спиной Александр. – Не бойтесь, эта рухлядь в облака не улетит. Ей не набрать и тысячи метров, даже лишившись всего, что у неё есть.

Миша недовольно оглянулся и кивнул Стефану:

– Сбросьте два.

– Я сказал «всё», а не два!

– А я сказал «два»! – нервно выкрикнул Смородин. Он бросил злобный взгляд на растерявшегося Стефана и добавил: – Чего стоишь – выполняй!

Но выполнить команду уже было дёрнувшемуся Стефану не дал Александр.

– Аэронавт, вы меня слышали? Сбросьте всё, что у вас есть! А рулевому немедленно выполнить разворот на шестьдесят градусов вправо, иначе мы врежемся в гору, что маячит у нас по курсу.

Смородин почувствовал, как кровь ударила ему в голову. Обернувшись и отвесив наследнику шуточный поклон, он растянул ехидную улыбку.

– Мальчик, давай договоримся сразу: – это я обещал отвезти тебя к морю, а не ты меня. И это я здесь флагман, а не ты.

Александр залился пунцовой краской и, набрав полную грудь воздуха, надменно произнёс:

– Вы забываетесь, флагман! Я великий князь и наследник российской…

– Да, да, я слышал, – перебил его Смородин. – Ты бы не путался у меня под ногами, наследник. А если самому непонятно, то напомню, что есть во флоте любой страны такой закон – на корабле командует только командир, кто бы ни находился у него на борту.

– Нет такого закона!

– Есть!

На мгновение Александр засомневался, затем уверенно выкрикнул:

– В таком случае, я его отменяю!

Теперь перепалка с упрямым мальчишкой начинала Смородина забавлять. Он усмехнулся и попытался сделать последнюю попытку решить дело миром.

– Ты говорил, тебя зовут Александр?

– Великий князь Александр! – гордо поправил его наследник.

– Так вот, Сашок, ты здесь пассажир. Запомни это! – Смородин взглянул по курсу на приближающуюся гору и кивнул стоявшему у штурвала Марко. – Отверни вправо! Так вот, когда я довезу тебя к твоим броненосцам, вот там и командуй вволю, если у вас так принято, что кораблём управляет не капитан, а все, кому не лень. А на моём дирижабле другие правила.

Опешивший Александр хлопнул ртом, затем проглотил застрявший в горле ком и отчеканил стальным голосом:

– Флагман, вы арестованы! Управление дирижаблем беру на себя! Вестовой, отметьте это в полётном журнале. Кто у вас вестовой?

Миша тяжело вздохнул и, взглянув на застывшую с испуганными лицами команду, нехотя произнёс:

– Васил, Стефан, Ларион, свяжите пассажира и закройте его в грузовом отсеке. А если будет сопротивляться, примените силу. Выполняйте!

Стефан растерянно улыбнулся и, не веря собственным ушам, покосился на Смородина. Затем его глаза встретились с глазами насупившегося Лариона, но, увидев, как Васил нехотя двинулся на наследника, он и сам непроизвольно сделал шаг вперёд.

– Далеко мы так улетим, – недовольно проворчал Ларион, шаря за спиной в поисках верёвки.

– Только прикоснитесь ко мне!

Пылая гневом, Александр отступил к дверям в грузовой отсек и потянулся к шпаге.

– Вы все будете казнены, как только мы долетим к российским кораблям!

Распахнув дверь, он вошёл в тёмный отсек и гулко хлопнул деревянным засовом.

– Вы бунтари! Вас всех повесят!

Скривившись, Смородин молча слушал сквозь тонкую переборку щедро сыпавшиеся угрозы.

– Всех до единого! Флагмана первым! Затем остальных! Вам это так не сойдёт!

– Ничего, как-нибудь переживём. Сколько злости. Вот и делай после этого людям добро. Ох, чувствую, попьёт ещё моей крови этот молокосос, – заметил он стоявшему рядом Стефану.

– Михай… прости, флагман Михай, – вздохнул Стефан. – А ведь так и до Толстячки Берты недалеко. Ты же всех нас погубишь. Хотя русские Берту не используют. Но и на виселицу нам не хочется. Он ведь без часу император.

– Обойдётся, – попытался возразить Смородин, хотя голос его звучал уже не так уверенно. Но чувствуя собственную правоту, он добавил: – пойми, Стефан, возможно, я действительно не такой, как вы, и делаю всё не так. Да, я не молюсь богам и не падаю плашмя перед иконами, и мне плевать на то, что ты называешь его императором. Потому что все эти титулы у меня поперёк горла становятся. Он для меня такой же как ты или Марко, или Прохор. Тем более, сейчас он просто пассажир. Командую этим дирижаблем я, а не он. И потом, в чем ты видишь отличие себя от него? У него три руки или две головы? Все люди равны! Во всяком случае, так всегда меня учили.

– Вот насмешил! Да кто же мог такому тебя научить?

– Марксизм-ленинизм.

– Кто? – приложил ладонь к уху Стефан и, прищурившись, попытался рассмотреть в полумраке лицо Смородина.

– Неважно.

– Дурак твой… как ты там его назвал? Кто он тебе, шурин или сват? А теперь из-за него и мы пропали. Да, ты прав – у наследника одна голова! Но только он скоро наденет на неё корону, а мы на свои накинем петли!

Спорить Смородин не стал. Дирижабль набирал высоту метр за метром с невероятным трудом, и теперь Мишино внимание было приковано к проплывавшим внизу верхушкам сосен.

«Прав мальчишка, – с огорчением подумал он. – Эту колымагу не поднять выше, даже если сбросить весь балласт, да ещё и спрыгнуть всей командой».

– Стефан, сколько на статоскопе?

– Сто пятьдесят метров, флагман Михай.

– Ну чего смотришь? Сбрасывайте всё, что у нас осталось. И разрядите ещё один водородный баллон в аэростат. Мы теряем водород, будто у нас там не перкаль, а решето.

– Каков флагман, таков и дирижабль! – произнёс неслышно появившийся в дверях Александр. – Ткань «Пеликана» уж и позабылось, когда промасливалась, а швы расползлись и давно не видели хорошей руки портного-аэронавта. Но, кажется, вас такие мелочи не беспокоят? Вы целеустремлены, невозмутимы и всецело наслаждаетесь, раздавая команды налево и направо.

Скрестив руки на груди, он победно улыбался, глядя на мечущуюся в тесной гондоле команду.

– Каков ваш дальнейший план, флагман? – спросил с издёвкой Александр, сделав подчёркнутое ударение на «флагман». – Вы уже определились, где мы летим? И если вас не затруднит, скажите мне – куда мы летим? Или может вы уже рассчитали прямой курс сразу к морю? Ах, простите, такие мелочи, кажется, тоже не входят в ваш личный кодекс флагмана. Что-то я не вижу у вас карту? Мы парим, будто мусор – туда, куда несёт ветер, или это всё-таки боевой дирижабль?

– Где карта?! – спохватился Смородин.

Он похлопал по единственному столу на откидной ножке, затем заглянул под него, но и там карты не оказалось.

– Стефан, куда подевалась карта?

– Так не было её, – невозмутимо пожал плечами Стефан. – Михай, я думал, ты видел.

– Что я видел? – скрипнул зубами Смородин, осознавая, как глупо он сейчас выглядит в глазах наследника. – Вы ведь с Марко здесь рылись? Я же говорил взять всё необходимое! А это не только харчи с кухни! Чего ещё у нас нет?

– А ещё у вас нет… – ухмыльнулся Александр, окинув беглым взглядом командную рубку и приготовившись загибать пальцы. – Хотя проще сказать, что у вас есть. У вас, флагман, есть компас, и это уже немало. Но не спешите радоваться. Это старая корабельная модель, место которой давно простаивает в музее. Не делайте резких кренов, иначе его шар застрянет на концевых креплениях. А, впрочем, о каких кренах мы говорим? Ваш дирижабль из всех маневров способен только на один – рухнуть на землю. Но даже это он сделает плашмя, будто коровья лепёшка. Вы, кажется, обещали доставить меня к морю? Не могли бы вы поделиться своими планами – как вы собираетесь это сделать? Или такими мелочами вы, флагман, с пассажирами тоже не делитесь?

Миша скрипнул зубами, но понимая, что правота сейчас всецело на другой стороне, выдохнул и произнёс:

– Мы сейчас все в одной лодке. Вернее сказать, в одном корыте. И выбираться из этой передряги должны все вместе. Если можешь чем-то помочь, то не молчи! Если нет, то я тебе уже говорил – не путайся под ногами!

Александр, удивлённо оглянулся вокруг и с издёвкой спросил:

– Флагман, это вы к кому сейчас обращались?

Смородин закатил глаза к потолку, пробормотал под нос проклятие, но, взглянув на проплывавшую внизу близкую землю, решил ситуацию не обострять.

– К вам, Александр.

– К вам, великий князь Александр! – поправил его наследник.

– Пусть будет по-вашему, великий князь.

– Прекрасно! Вы быстро учитесь, флагман. А сейчас выслушайте меня и делайте так, как я прикажу.

– Пока обещаю только выслушать.

Но Александр, казалось, пропустил мимо ушей его замечание.

– Точности нашего примитивного компаса хватит, чтобы, взяв курс на восток, вывести дирижабль к морю, а затем, следуя вдоль берега, искать флот адмирала Свиридова. Но на пути у нас будут горы. В нынешнем состоянии «Пеликан» не сможет их преодолеть. Этот факт у меня не вызывает сомнений. Выход один – лететь на север, пока не покажется Дунай. Затем, следуя его руслом, пытаться достичь моря. С гор, вдоль реки, часто дуют восточные ветра. Так что, возможно, нам и повезёт.

– Но так же гораздо дальше?

– Да, это так. И к тому же, мы приблизимся к границе Венгрии. Потому я вам не обещаю, что мы не встретимся с вражескими дирижаблями. И я не уверен, что с той потерей водорода, которая у нас есть сейчас, нам хватит баллонов, чтобы продержаться в воздухе сутки, даже не встречаясь с врагом. Но этот выход единственный.

Глядя на проплывающие внизу сосны, Смородин неохотно кивнул и на всякий случай поинтересовался:

– Дунай далеко?

– Ветер слабый, но попутный. «Августейшая династия» долетела бы за час. Ну а нашему старичку «Пеликану» понадобятся все пять. Когда солнце достигнет зенита, мы увидим дунайские берега.

– Почему-то у меня такое чувство, что ты, князь, и сам не веришь, во что говоришь. Но ведь добраться до реки – это лишь половина дела?

– Даже меньше. Я не могу сказать, сколько необходимо «Пеликану» времени, чтобы долететь к морю. Многое зависит, как я уже говорил, от направления ветра. Да и восходящие потоки над Дунаем значительно слабее, чем над сушей. Нам придётся больше бороться с падением высоты, чем считать пройденное расстояние.

Холмы под дирижаблем сменились низменностью, и показалось, будто «Пеликан» взмыл ввысь, но Миша понимал, что это только иллюзия. Дирижабль изрядно потряхивало, и близкая земля напоминала о себе скрипом в расшатанной гондоле.

«Метров триста! – набитым глазом определил высоту Смородин. – Возможно, незначительный прирост есть, но едва-едва заметный».

– Марко, курс на север. Балласт ещё остался? – спросил он Стефана, про себя заметив, что нужно назначить его боцманом. Тем более, что негласно тот и так уже выполнял боцманские обязанности.

– Пару мешков, флагман Михай! Да если вычистить грузовой отсек от ремонтного комплекта, то, считай, весу ещё на один мешок наберётся.

– Боцман! – Миша кивнул удивлённому Стефану. – Что смотришь? Отныне ты – боцман! Мешки сбросить, ремкомплект не трогать!

Почувствовав металл в голосе Смородина, Стефан вытянулся в струну, едва не ударившись головой о низкий потолок. Невольно он свыкался с новыми правилами игры и уже не видел рядом соратника по чашке вина и товарища по несчастью Михая. Теперь перед ним стоял флагман, от воли которого зависела и его, Стефана, жизнь.

– Чего расселись?! – прикрикнул он на перешёптывающихся Прохора с Ларионом, вживаясь в роль боцмана. – Слышали, что сказали их вельможность флагман? Мешки за борт, а парусину не троньте. Ещё я пневмовинтовку за балластом видел. Так не додумайтесь и её выбросить!

«Стефану явно не хватает свистка! – улыбнулся Миша. – Боцман – у него написано на лбу».

Освободившись от лишнего груза «Пеликан» казалось, приободрился, и будто почувствовав себя помолодевшим скакуном, попытался взбрыкнуть, поймав усилившийся с высотой ветер. Теперь бег земли внизу замедлился, и сосновый лес слился в один гигантский ковёр, спрятав под зелёным покрывалом серые проплешины холмов да нити блестящих ручьёв. Шарик статоскопа уверенно подползал к тысячеметровой отметке, и с его подъёмом росло и настроение команды.

– А вы говорите – рухлядь! – подмигнул Стефану Смородин.

– Вот-вот! А не я ли говорил, что «Пеликан» ещё тряхнёт давлением в ягодицах?! – смеясь, вторил ему Стефан. Затем, заискивающе перехватив Мишин взгляд, он расплылся в широкой улыбке. – А всё оттого, что нами командует наш флагман Михай, а не какой-то там Кутасов или вахмистр Дончев с «Мышонка»!

– Виват флагману Михаю! – не удержался от лести даже вечно недовольный и угрюмый Прохор.

Не разделял всеобщей радости, только мрачнеющий на глазах наследник. Александр поочерёдно выглядывал в узкие окна, да, отодвигая в сторону привязанного ремнями к штурвалу Марко, подолгу смотрел на компас.

– Что не так, князь? – заметил его беспокойство Миша. – Как видишь, не такой уж мы и сброд, каким ты пытался нас выставить. Скоро уже появится Дунай. Таким ходом мы и за четыре часа доберёмся. – Но, распираемый всеобщим оптимизмом, после недолгого раздумья он уверенно поправился: – а то и за три.

– Следуя этим курсом, мы должны были пролететь Пливину. Её далеко видать. Но огорчу вас, флагман – этого не случилось. По всей видимости, нас сносит западней.

– Не нужно пугать мою команду, князь. На этот счёт у меня нет ни малейших иллюзий. Им от радости до паники – один шаг. Хватит того, что мы выдерживаем главное направление на север. А Дунай не такая уж и малая цель, чтобы мы могли промахнуться. Скоро появится.

– Возможно, вы и правы.

Александр протёр рукавом направленное вперёд окно и, по-детски расплющив лоб, прижался к стеклу, разглядывая появившиеся на горизонте горы.

– Я не узнаю эти места.

– Представь, я тоже, – дружески похлопал его по плечу Смородин. – Но это не повод для пессимизма. Одно то, что мы до сих пор держимся в воздухе, это уже победа. Признаюсь, я сомневался, что мы вообще сможем куда-либо долететь на этой груде промасленной перкали и гнилых досок.

– Ваше умозаключение, флагман, недалеко от истины, потому не спешите радоваться. Если ветер сносит нас на запад, то не избежать встречи с дежурящими вдоль границы дирижаблями конфедерации. А «Пеликан» не то что не способен дать бой, но даже не сможет спастись бегством.

Прислушивающийся к ним Стефан попытался внести свою долю оптимизма.

– У нас есть пневморужьё!

Александр презрительно хмыкнул и не удостоил его ответом. Взглянув под ноги в затёртый подошвами квадратный иллюминатор в полу, он хмуро насупил брови.

– Если пересекать Дакию с юга на север, то обязательно увидишь хутора или хотя бы сельские мызы. Я не вижу ни того, ни другого. Так пустынно может быть только, если мы летим со смещением на запад. Очень жаль, флагман, что вы не сочли нужным взять с собой карту. Убедились бы сами.

Миша промолчал, оскорблённо поджав губы. Что тут скажешь в оправдание? В тесной кабине истребителя полётной карте места нет. Куда лететь, всегда подскажет наземный штурман-оператор, наблюдающий самолёт на экране локатора. Но на тихоходном и относительно низколетящем дирижабле, где навигация выполняется по визуальным ориентирам, карта – это главный прибор.

«Не счёл нужным взять! – разозлился на наследника Смородин. – А мне время кто-нибудь дал хотя бы взглянуть, что есть в гондоле этого «Пеликана»? Да ещё зря понадеялся на Стефана с Марко. А им куда милее ящики с колбасами, чем какая-то карта. И кто знал, что их дирижабль давно считали за кладовку с запчастями для других дирижаблей? От многих приборов остались лишь дыры в деревянных панелях. Штурвал крутится со скрипом, того и гляди, Марко его вырвет вместе с прогнившим полом. Даже хронограф выкорчевали, предоставив флагману определять время по солнцу. А двигатель? Впрочем, двигатель пока что работал неплохо, ровно жужжа толкающим винтом и радуя слух чёткой работой механизмов. Да и баллонов к нему ещё было в достатке. И всё же странно, что для перевозки наследника российского престола выделили самый никчемный дирижабль, который только смогли найти! – вновь шевельнулся червячок сомнения в груди Миши. – Очень странно!»

– Князь, а вас не удивляет, что для такого знатного седока, как вы, выделили такую захудалую клячу?

– Нет! – нервно отрезал Александр, не вдаваясь в лишь ему известные подробности.

– Странно. А вот меня это очень удивляет. До нашего полёта, «Пеликан» не отправляли даже на разведку вокруг поля с эллингами.

– Когда-то «Пеликан», до войны, был прославленным дирижаблем. В небо на нём поднимались владыка с гранд-аббатом всея княжества Дакии, чтобы осмотреть свои владения. Так что у вас есть повод для гордости.

Поначалу у Миши такой повод имелся. Он был рад, что получил, пусть и небольшой, но свой дирижабль. Появилась причина для радости, что теперь ему не придётся выполнять команды командэра Юлиуса и выносить его оскорбительное высокомерие. Но очень скоро гордость за доверенное ему воздушное судно сменилась горьким разочарованием. Он чувствовал, что над ними жестоко посмеялись, или ещё хуже, просто выбросили как ненужный хлам.

– Взгляните, флагман, на ту блестящую нить у основания гор! – оторвал его от мрачных мыслей Александр. – Смотрите левее, за моей рукой. Вам этот блеск не напоминает сверкание солнца в воде?

– И думать нечего! – приободрившись, заявил Миша. – Это река! И река немалая, если мы видим её на таком расстоянии. Это Дунай!

– Других здесь нет! – согласился Александр, и лицо его смягчилось в улыбке. – Знать бы ещё, в каком месте мы к нему приближаемся. Дунай – он и в Венгрии Дунай. Он пересекает много государств. Всё зависит от того, насколько нас снесло на запад. Без карты я ощущаю себя слепым.

– Да далась тебе эта карта! – не сдержался Миша, чувствуя справедливость в скрытом обвинении. – Сейчас долетим до берега, а затем на восток! Сам ведь говорил, что нам главное увидеть Дунай. А там докатим к морю как по рельсам.

Александр промолчал, затем, выглянув в окно, посмотрел на проплывавшие над головой облака.

– Не дотянуть… – вздохнул он с сожалением.

– Конечно, не дотянуть, – согласился Смородин. – Они, как минимум, на двух тысячах! Сейчас мы как на ладони. Согласен, что нам не помешало бы спрятаться в облаках, если ты это имел в виду.

Через полчаса полёта уже можно было различить оба берега широкой и могучей реки. Они скрывались под выстрелившими в небо соснами, и от того казалось, что берега усеяны иглами, предназначенными для накалывания зазевавшихся и беззаботно снизившихся дирижаблей. Ещё дальше, за Дунаем, возвышалась каменная гряда с блестящими на солнце снежными пиками. Разогнавшиеся вдоль реки белые хлопья облаков цеплялись за них и застывали гигантскими пушистыми горами, скрывавшими горизонт.

Чем дольше смотрел Смородин вдоль берегов, тем больше ему казалось, что в этом нескончаемом монолите лесов и горных перевалов, в одном месте он видит едва заметные красные точки, не вписывающиеся в общий орнамент.

– Смотри, – указал он Александру на прилепившуюся к берегу коричневую родинку. – Далеко, но мне кажется, что это похоже на пристань с доком?

– Это крыша дома! – прищурившись, без сомнения кивнул наследник. – И там она не одна.

– Согласен. Теперь я тоже вижу крыши по оба берега. Тебе это место знакомо?

Смородин был уверен в отрицательном ответе и спросил по инерции, скорее для того, дабы удостовериться в собственном предположении. Чтобы опознать населённый пункт с такого расстояния, необходимо его очень хорошо знать и не раз видеть сверху с разных сторон. Потому он искренне удивился, когда Александр неожиданно кивнул.

– Дубровка.

– Дубровка? Ты уверен?

– Я знаю только одно селище, которое вот так обосновалось на обоих берегах Дуная. У каждого жителя тут вместо телеги лодка, чтобы плавать с берега на берег.

– Но это же ещё Дакия?

– Как сказать. И да, и нет. Во всяком случае, нам лучше над ней не задерживаться.

– Так да? Или нет? – поморщился Миша от такого размытого ответа. – С тобой, князь, уверен, в детской песочнице вместо сверстников играли дипломаты. Что ни ответ, то понимай, как хочешь!

– Дубровка – это действительно ещё Дакия! Но бывают в ней чаще венгры. Вот и понимайте мои слова как хотите, флагман. Я оказался прав – нас снесло на запад. За той грядой уже Венгрия. А жители Дубровки, что ковыль в степи – куда ветер дунет, туда и ложатся. Они давали клятву верности владыке Сигизмунду, но это не мешает им принимать у себя с почестями валашских дворян с той стороны перевала. Впрочем, когда мы с гранд-адмиралом Мануилом стали здесь канонерками, по обе стороны Дуная нам радовались не меньше, чем прибытию самого владыки. Но уверен, стоило нам поднять якоря, как их староста уже поднимал бокал во здравие венгерского короля. Такие уж они есть.

– У нас это называлось – и вашим, и нашим!

– Потому и живы до сих пор. По приказу командэра Юлиуса где-то здесь, у Дубровки, сделана скрытая база для наших дирижаблей. Чтобы в случае повреждений в бою они могли бы сесть и залатать дыры. Где-то у подножья гор. Я там не был, но эта база обозначена на карте у каждого уважающего себя флагмана.

– У тебя, Сашок, было интересное детство, – хмыкнул Миша, пропустив мимо ушей очередную колкость в свой адрес. – Канонерки, дирижабли, уланы, гусары! Создаётся впечатление, что готовили тебя не в императоры, а в генералы?

– Чтобы стать императором великой России, необходимо быть достойным её величия. Нужно стать генералом генералов, чтобы не превратиться в позор нашей династии.

Впервые за всё их короткое знакомство Миша посмотрел на наследника с уважением. Но Александр тут же осадил его, окатив презрительным взглядом.

– А вам, флагман, я советую не забывать кто я, и прекратите называть меня глупым производным от моего имени. Так ко мне не обращались даже родители. А уж для вас я только великий князь Александр! И никак иначе!

Смородин мысленно ругнул себя за секундную сентиментальность и в свой взгляд постарался вложить всю ненависть советского коммуниста к загнивающему буржуину.

– Я ошибся – в песочнице с тобой играли не дипломаты, а высокомерные выскочки, озабоченные лишь тем, как бы вырастить из тебя спесивого сноба. Есть такое выражение: – будь попроще и народ к тебе потянется!

– Глупое выражение! Мне нет необходимости кому-то нравиться или не нравиться. Я и есть народ. И прекратите вашу никчемную, неизвестно откуда почерпнутую демагогию. Вы будто дикарь, возникший из эпохи до рождения Иезуса, пытаетесь удивить всех своим варварством.

Оскорблённо замолчав, Миша отвернулся и теперь смотрел на проплывавшую по левому борту Дубровку. Одноэтажные аккуратные домики с белыми стенами и красными крышами облепили оба берега тонкими нитями. Едва различимые улочки изгибались кольцами и разбегались в стороны, исчезая в подступающих к границам селения лесах. Через Дунай в обе стороны скользили тёмные точки лодок. Ширина реки между берегами составляла не меньше километра, и вытянувшиеся по незримой дороге челноки превратились в длинные бусы, обвивающие могучую шею Дуная.

«Красиво! – залюбовался Смородин первозданной и ещё неиспорченной пока что только зарождающимся прогрессом природой. – Ослепительное, но не жаркое, ласковое солнце! Чистая река, изумрудный лес! Что ещё нужно, чтобы забыть о чужой войне, и представить себя на берегу ведомственного санатория, где-нибудь на пляжах Днепра?»

В позапрошлый отпуск ему повезло с такой путевкой в сосновые леса под Черкассами, и теперь, если он хотел представить какое-то девственное и нетронутое цивилизацией место, то мысли сразу возвращались в тот военный санаторий, на песчаное побережье красавца Днепра.

Зелёный горизонт земли незримо сливался с синим горизонтом неба, а между ними безобидно висели две жирные чёрные точки, так негармонично разрушающие тихую идиллию.

– Кто это? – кивнул Миша в левое окно, едва не зевнув от накатившего умиротворения.

Александр выглянул через его плечо, и лицо наследника дёрнулось в гримасе испуга:

– Конфедераты!

Он оттолкнул Смородина и распахнул настежь окно, чтобы помутневшее стекло не коверкало видимость.

– Я удивлён вашим хладнокровием, флагман, это венгерские дирижабли! Немедленно снижайтесь! Мы для них против солнца, возможно, нас ещё не видят!

Но было уже поздно – их заметили. Дальнейший резкий манёвр врага был очевиден. Чёрные точки развернувшись, вытянулись в длину и теперь направлялись наперерез «Пеликану». Размеры дирижаблей противника быстро росли и уже через десять минут можно было рассмотреть чёткие контуры с вытянутыми едва ли не на всю длину аэростатов гондолами. Открыв клапан, «Пеликан» стремительно терял водород, а вместе с ним высоту, но всё это уже мало что могло изменить. Враг был быстрее, маневреннее и сильнее. Второй дирижабль заметно отстал от первого. Но лидер не собирался ждать его прибытия и сам ринулся в атаку. Он выровнял собственную скорость падения со скоростью снижения «Пеликана» и теперь летел пересекающимся курсом по дуге, стремясь выставить для огня правый борт.

Смородин взглянул на Стефана, высунувшего в единственное с этой стороны гондолы окно пневморужьё.

– Отойди от борта!

– Я им так не дамся! – заартачился было Стефан, но, увидев приближающуюся серую громадину венгерского дирижабля, отпрыгнул за лежавший у левого борта моток перкали.

Земля стремительно приближалась, но уйти от преследования они уже не могли. Смородин смотрел на летевшего параллельным курсом венгра, ожидая сокрушительного залпа. Он представил, как сейчас полетят щепки из гондолы, а им даже нечем ответить.

– Что вы собираетесь делать? – спросил Александр.

– Снижаться. И чем быстрей, тем лучше. Нас спасёт только земля.

– Мы скорее падаем, чем снижаемся. Закройте клапан, иначе мы все разобьёмся.

Миша кивнул Стефану, согласившись, что пожалуй наследник прав. До тонкой линии берега, где он наметил приземление, оставалось не более километра. С такой траекторией полёта они совершат посадку, аккурат преодолев опасные пики сосен.

– С этой стороны, флагман, нам делать нечего. Нужно тянуть на тот берег.

– Как ты себе это представляешь? – стараясь сохранять хладнокровие, спросил Смородин. – Ещё минута, и из нас сделают решето!

– Тяните на ту сторону Дуная, ближе к базе! – упрямо повторил Александр.

– Замолчи, а ещё лучше скройся с глаз! Иди в грузовой отсек и спрячь свою голову от пуль за ящиками с инструментом!

Земля уже была рядом. Внизу, словно несущаяся под колёсами серая автострада, мелькали ветки деревьев. Затем они сменились рыжим кустарником. Ветер да надрывно завывающий двигатель несли их к реке и, взглянув вперёд, Смородин увидел бегущие навстречу болотистые заросли.

«Если садиться, то только там, и прятаться в камышах! – прикусил он губу, поглядывая на не отстающий ни на шаг венгерский дирижабль. – Странно, почему они до сих пор не стреляют?»

Венгры стреляли! Миша это понял, как только свист ветра за окном на мгновение стих, и он услышал тихие залпы пневморужей. К их счастью, боясь подойти ближе к агонизирующему противнику, флагман конфедератов вёл огонь издалека по аэростату, разрывая его и без того дырявое тело.

Берег Дуная приближался, но высота не уменьшалась. Смородин мысленно чертил наклонную глиссаду, но полёт «Пеликана» больше напоминал бреющее скольжение на двадцатиметровой высоте. Ни вражеский огонь, ни переведённые на снижение рули не могли заставить его приблизиться к земле ни на метр. Миша потянулся к тросу, открывающему клапан выпуска водорода, как вдруг увидел причину такого упрямства их дирижабля. Открыв в грузовом отсеке узкую створку в полу, Александр сбрасывал тюки с ремкомплектом. Мелькнув нарисованным гаечным ключом, исчез ящик с инструментами. За ним наследник затолкал в дыру увесистый рулон перкали. Бидоны с маслом исчезли ещё раньше. Потерю водорода «Пеликан» компенсировал потерей веса и потому продолжал упрямо держаться в воздухе.

– Гадёныш! – заревел Смородин, сорвавшись на крик. – Я же тебя следом вышвырну!

Он бросился в отсек, но Александр попытался закрыть дверь. Миша легко смял слабое сопротивление и, схватив его за отвороты венгерки, едва и вправду не столкнул в дыру под ногами.

– Мы перелетим на тот берег! – пытался отбиваться наследник.

– К чёрту тот берег и тебя вместе с ним! – не унимался Миша.

– Там база! Когда они улетят, мы залатаем «Пеликан» и полетим дальше к морю!

– Башку бы тебе залатать! – Смородин едва сдержался, чтобы не приложиться кулаком в красное от напряжения лицо Александра.

В открытом люке мелькнули бурые сигары камыша, а дальше маячила только вода. Они перелетели сушу и теперь скользили над мелкой рябью Дуная. Это был конец! Миша смотрел на проносившиеся внизу волны и чувствовал, как на голове встают дыбом волосы. Сбрасывать уже было нечего, и сейчас «Пеликан» медленно снижаясь, рухнет на середине Дуная, откуда им придётся выплывать к берегу. И вероятней всего, удастся это не всем.

Стефан бросился к вентилю с водородным баллоном и даже успел его открыть, но спасительной дистанции уже не осталось. В окне мелькнули всплывшие на поверхность водоросли, а дальше «Пеликан» на полном ходу врезался гондолой в отливающую зеленью воду. Режущий уши треск заглушил крики, и вдруг стало светло от вспыхнувшего под ногами отражения солнца. Тусклые окна вылетели, а вместе с ними исчезла добрая половина палубы со штурвалом и привязанным к нему Марко. Следом за ним едва не вылетел Стефан, лишь в последний момент успевший повиснуть, схватившись за сплетённые шланги трубопроводов. Васил с Прохором бросились в ещё целый грузовой отсек, подмяв под себя Мишу и Александра. Ларион вцепился в подставку стола, навалившись на обломки пола, и болтал ногами в образовавшемся проёме. Казалось, он сейчас побежит по воде, но, отрикошетив и потеряв ещё часть собственного веса, дирижабль взмыл, и теперь Дунай вновь сверкал с пятидесятиметровой высоты.

– Держись! – Смородин попытался бросить в нос гондолы верёвку. – Прохор, держи меня за ноги! – он пополз по раскачивающейся палубе к стонавшему от напряжения Лариону. – Хватай за петлю!

Выпучивший глаза Ларион, казалось, его не слышал, и словно загипнотизированный, неестественно вывернув голову назад, смотрел на проносившуюся внизу воду. Взлетевший «Пеликан» вновь стал опускаться, и теперь замедлившая с высотой бег река рванулась под обрез палубы в несущихся навстречу волнах. Пенистые барашки, характерные для бурного течения глубокого русла Дуная, сменились прибрежной рябью, и внизу вновь замелькали белые пятна кувшинок.

Неуправляемый, чудом ещё державшийся в воздухе дирижабль перетянул и заболоченные заводи, и склонившиеся вдоль противоположного берега ивы, но это уже был его предел. Растерявший водород и обнаживший рёбра каркаса аэростат уже не мог держать даже собственный вес, не говоря о прицепившейся под брюхом разбитой гондоле с остатками экипажа. Гнавший вдоль реки волны ветер подхватил «Пеликан» в последний раз, затем швырнул на вставшие стеной сосны. Пропитанная маслом перкаль разлетелась в клочья, гондола оторвалась, и, расшвыривая в стороны обломки досок, ещё недавно бывших одним целым, исчезла в буйных зарослях прибрежного леса.

Смородин увидел, как на мгновение мелькнуло синевой небо, затем его стремительно сменил зелёный водоворот, а потом всё вокруг вспыхнуло миллиардом звёзд, сменившихся в свою очередь беспросветной темнотой.

Ему показалось, что отключился он всего на секунду.

Открыв глаза, он вскочил, затем размазал по лбу медленно текущую липкую кровь. Вывернутая к затылку рука уже успела посинеть, и, судя по цепко сомкнувшимся над головой веткам, он понял, что секундой здесь вряд ли обошлось. В проломленных собственным телом терновых кустах он пролежал не меньше четверти часа.

Миша тяжело качнулся на подогнувшихся ногах, потрогал гудевшую набатом голову и, не узнавая собственный охрипший голос, тихо позвал:

– Стефан!

Кажется, голос он сорвал, когда пытался перекричать вопившего на ухо Прохора. Или это был вцепившийся в ноги Васил? Последние секунды падения никак не удавалось вспомнить в подробностях. Они упорно сливались в вертящийся калейдоскоп, неизменно заканчивающийся беспросветной темнотой.

– Прохор! – позвал он громче, скривившись от боли в вывихнутой руке. – Где вы, чёрт побери?!

Где-то впереди послышался треск, и неузнаваемый голос попросил Иезуса добить его, прекратив мученья. Миша вышел на поляну и увидел висевшего на раскидистых ветвях дуба Стефана. Его новоиспечённый боцман болтался вниз головой, запутавшись в лохмотьях перкали, оставленных сломавшим верхушку дерева дирижаблем. Вокруг валялись разбросанные фрагменты гондолы. Стальная рама с чудом уцелевшим двигателем прочертила поперёк поляны длинную борозду, воткнувшись во вспаханную землю чёрным винтом.

В голове гудело, и прокушенный язык саднил, будто проколотый насквозь гвоздём. Смородин молча взобрался по утыканному сучками стволу дуба и принялся выпутывать Стефана. Во рту солёный вкус крови сменился гадкой горечью желчи. Хотелось встать на четвереньки и вывернуть собственный желудок наизнанку. Он сплюнул и вытер рот рукавом.

«Похоже, без сотрясения не обошлось! – подумал Миша, чувствуя новый приступ тошноты. – Да и как иначе, если на голове места живого нет!»

– Михай! – взмолился увидевший его Стефан. – Помоги! Всё болит! Я же что тот ягнёнок на день святого Баниониса – ни одной целой косточки! Ей-богу, сдохну!

– Поживёшь ещё. – Переведя дыхание, Смородин разорвал последний удерживающий Стефана клок перкали. – На тебе ещё пахать и пахать.

На его взгляд, Стефану не так уж и досталось. Синяки да разбитый нос не в счёт. Миша помог ему спуститься и, оглянувшись вокруг, спросил:

– Кого-нибудь из наших видел?

– Да кого же я мог видеть? – хмыкнул Стефан. – Вот тебя только первого и увидел, спасибо Господу. А то так бы и висел вниз головой. Прохор, кажется, вылетел первым, как об деревья тряхнуло. Может, жив. Нужно у берега поискать.

– Эй! – сложил рупором ладони Миша. – Ларион, Васил! Где вы?!

Он прислушался, но вокруг лишь шумел ветер в кронах.

– Чёрт, чёрт, чёрт! – внезапно вспыхнув, ударил несколько раз по широкому стволу дуба кулаком Смородин. – Что за наказание на мою голову?! Откуда он только взялся! Прибью, если найду! Прохор, Ларион, отзовитесь! Где вы все подевались?! Стефан, ищи по курсу падения, а я в другую сторону!

За спиной затрещали кусты и, прихрамывая, на поляну вышел Александр. Он пощупал ссадину на лбу и, стряхнув налипшую траву с высоких ботфорт, надменно произнёс:

– Я всё слышал! Не истерите, флагман. Я жив.

– Что? – поначалу опешивший Смородин не поверил собственным ушам, но затем, сжав кулаки, двинулся навстречу наследнику. – Ты жив? Это же надо – ты жив! – Руки сами схватили Александра за горло. – Ты жив, сосунок, а Марко нет!

Размахнувшись, Миша вложил в удар всю злость, что скопилась в груди за всё время полёта. Кулак качнул на лице наследника румяные щёки, и прежде чем он успел взмахнуть руками и рухнуть в заросли за спиной, на его лице отразился неподдельный испуг.

Вскочив, Александр выхватил шпагу и наставил на Смородина.

– Вы негодяй, флагман! Сделайте шаг, и я вас проткну, будто муху Телярию для коллекции.

Миша с минуту разглядывал направленное в грудь лезвие, затем, безнадёжно махнув рукой, произнёс:

– Идите со Стефаном в ту сторону к лесу, а я к берегу. Ищите Лариона с Василем. А я найду Прохора.

«Шустрый хлопчик! – посмотрел в спину наследнику Смородин. – Это же надо – я коллекционная муха. Но если ещё кто из команды погиб, я его точно прибью! И не поможет ему его украшенная побрякушками шпага».

Прохор нашёлся быстро и сам. Разламывая с треском на пути сплетённые ветки, Миша шёл напролом, чертыхаясь и матерясь. Неожиданно он почувствовал под ногами чавкнувшее болото и уже хотел повернуть обратно, как вдруг услышал за спиной тихий шёпот:

– Флагман Михай, это вы?

– Конечно, я! А кто же ещё? – обрадовался Смородин.

– Так не ровен час, венгры придут. Я как услышал громкий треск, так сразу и подумал, что они уже нас ищут. Нашу красную форму далеко видать.

– Венгры? Откуда им взяться? Сесть дирижаблям здесь негде.

– Мало ли. Могли с той стороны кирасиров послать.

«Об этом я как-то не подумал, – задумался Миша. – Граница-то рядом. Наверняка их падение видели все, кто хотел видеть. Прав его аэронавт, не мешало бы поторопиться».

– Ты как? – спросил он выбравшегося из укрытия Прохора.

– Жить буду.

– Угу, – согласился Смородин, осмотрев его изорванную робу. – Будешь. Лариона с Василем не видел?

– Не видел. Что теперь нам делать, флагман Михай?

– Для начала собраться всем вместе.

– Наследник говорил, здесь где-то наша база?

– Говорил, говорил! Он много чего говорил. У нас не пассажир, а говорящий чёртик из табакерки. Пошли в ту сторону. Слышишь, кажется Стефан зовёт?

Они с Прохором вернулись на усеянную обломками гондолы поляну, и Миша облегчённо выдохнул – вся его команда была в сборе и, кажется, не очень пострадала. Не хватало только Марко.

Не дав никому первому сказать слово, Смородин, на правах главного, заявил:

– Идём в Дубровку!

Увидев окровавленное колено Лариона, он кивнул:

– Идти сможешь?

– Смогу! А зачем в Дубровку, флагман Михай?

– А затем, что идти нам больше некуда!

– Вы хотите сдаться конфедератам? – выступил вперёд Александр. – Напрасно.

– И в мыслях не было! – стушевался Миша.

– Но судя по тому, что вы направляетесь в Дубровку, других мыслей возникнуть и не может.

– Послушай меня! – еле сдерживаясь, прошипел сквозь зубы Смородин. – Всё, что ты мог, ты уже сделал. Это ты убил Марко! Так что помалкивай и делай, что я скажу, если ещё хочешь жить. Мы возьмём в Дубровке какой-нибудь баркас и поплывём на нём к морю. Я дал слово, что доставлю тебя к твоим кораблям, но большего от меня не требуй. И в следующий раз, если вытащишь шпагу, я не буду уже так милосерден, и выбью тебе все зубы в воспитательных целях!

– Глупо! – ухмыльнулся наследник. – Не знаю, что вы имели ввиду под словом баркас. Я о таких кораблях не слышал. Но скажу точно – в Дубровке вы найдёте только утлую лодчонку, способную лишь рыскать от берега к берегу. Вы меня плохо слушали, флагман, и потому ничего не поняли. Жители Дубровки не станут из-за нас рисковать и портить отношения с венграми. Мы ещё не успеем подойти к первому дому, а нас уже будут продавать, торгуясь и набивая цену. Сочувствия и верности здесь не ждите, а потому дорога у нас одна – найти базу. На чью-либо помощь не рассчитывайте. Нам придётся самим пробираться на восток.

– Я был дурак, что послушал тебя, когда полетел на север, вместо того чтобы лететь прямиком к морю. Но это была моя последняя ошибка. Теперь ты будешь делать то, что скажу я. А я сказал, что нужно идти в Дубровку и искать самую большую лодку!

Миша шумно выдохнул и, не дождавшись от Александра ответа, посчитал его поверженным. Он посмотрел на остатки своей команды и уже хотел указать им на тропу вдоль берега к Дубровке, но неожиданно воспротивился Прохор.

– Флагман Михай, великий князь Александр прав – туда нам нельзя.

– Что? – Смородин удивлённо оглянулся, решив, что ослышался. – Что ты сказал?

– Венгры ненавидят аэронавтов. Нас даже не возьмут в плен. Если мы попадём им в руки, нас показательно казнят.

– Хорошо! – неожиданно легко сдался Миша. – Пусть будет по-вашему. Останемся сидеть и ждать, пока командэр Юлиус пришлёт нам новый дирижабль. Конечно, он уже знает о нашей катастрофе и, не жалея «Августейшую династию» спешит к нам на помощь! Или я чего-то не понимаю? Ах, нет, всё не так?! Мы ведь ещё не отправили ему послание. Сейчас достанем из клетки почтового голубя и напишем письмо. Или я что-то опять упустил, Прохор? – не сдерживая ехидства, ухмыльнулся ему в лицо Смородин. – Что-то я не вижу в небе его армаду! Вот ведь незадача – венгров вижу, а командэра Юлиуса – нет! Но если так думают и остальные, то я прислушаюсь к мнению команды – мы не пойдём в Дубровку, а будем ждать помощь здесь.

– Здесь тоже нельзя, – стараясь не смотреть Мише в глаза, произнёс Стефан. – Все видели, где мы упали. Скоро сюда придут.

– Конечно, придут! – согласился Смородин. – И чем дольше мы будем спорить, тем быстрее они тут окажутся. А база? Поймите, мы не знаем где эта база. И есть ли она вообще?

– Есть! – возразил Александр. – Таких баз вдоль границ несколько. На некоторых из них я бывал. Там еда, крыша над головой и всё для ремонта дирижаблей. Есть такая и в районе Дубровки.

– Хорошо сказал: в районе Дубровки! – посмотрел на него с неприязнью Миша. – А если точнее?

– Такие базы не видны с воздуха, но с земли найти их не так и сложно. Это должно быть открытое место, чтобы дирижабль мог сесть, не повредив аэростат. Думаю, нужно идти выше в горы, где кончается лес. Стены и крыши базы, если она в горах, как правило, выбеливают мелом, чтобы сливались со снегом. Но швартовочную мачту не спрятать. Её и будем искать. От Дубровки база должна быть не близко, чтобы местные не нашли и не разграбили, но и не далеко, чтобы можно было спуститься за провиантом или отправить гонца за помощью. А на эскадру командэра Юлиуса и гвардейцев владыки не рассчитывайте. Для них мы исчезли. И будет лучше, если так будут считать все остальные. И друзья, и враги.

Смородин посмотрел на сверкавший в горах склон, затем на деревню вдоль реки. К ней было гораздо ближе, но Миша понимал, что и на этот раз наследник прав. Всегда правильнее рассчитывать на себя, чем на чью-то помощь. Тем более, если никто не уверен в лояльности помощников.

– Пошли! – подвёл он итог затянувшемуся спору. – Скоро стемнеет.

– Да, да! – торопливо согласился Стефан. – В горах холодно! Нужно успеть найти тепло и стены. Флагман Михай, а не поискать нам чего полезного в обломках «Пеликана»? Я к тому, что путь у нас, может, не близкий, а в мешок с кухни мы с Ларионом много чего успели прихватить. Жаль вот так взять и бросить. Порыщем в округе, может, и найдётся?

– Ты уже не торопишься? – ухмыльнувшись, возразил Миша. – Пойдём налегке. А пневморужьё возьми. Я его под твоим дубом видел.

С подъёмом в гору стройные вековые сосны исподволь перешли в согнувшиеся на ветру куцые ели. Ещё выше под ногами захрустел снег. Поначалу он лишь отпечатывал их вытянувшиеся цепочкой следы, но вскоре идти стало тяжелее. Ноги проваливались до колен, да к тому же о себе начал напоминать холод. Громко переведя дыхание, Смородин остановился, объявив короткий отдых. Его небольшой отряд шёл не меньше часа и уже порядком измотался. Взглянув на оставшуюся внизу Дубровку, Миша невольно поймал себя на мысли, что он опять оказался в дураках. Всё вновь произошло так, как захотел наследник. Они бредут неизвестно где и куда, вместо того чтобы идти к людям и искать у них помощи. А всё потому, что этот мальчишка им не доверяет!

Новый приступ злости заставил Смородина скрипнуть зубами, и, многозначительно посмотрев на Александра, он произнёс:

– Ну…?

– Выше в горы подниматься нет резона. Слишком крутые склоны – дирижаблю не сесть. База должна быть где-то на нашем уровне. Не ниже. Хотя допускаю, что чуть выше подняться имеет смысл.

– Серьёзно? – вложив в голос изрядную долю сарказма, спросил Миша. – Я всё больше склоняюсь к мысли, что когда ты говоришь о смысле, то в твоих словах смысл исчезает начисто.

– Вы напрасно пытаетесь меня обидеть, флагман. Каждое моё слово подкреплено делом. Впервые я поднялся в воздух одновременно с тем, как начал учиться читать. А вот в ваших решениях я вижу полную некомпетентность! И если бы вы сразу меня послушались, то перелетели бы реку и не погубили вашего аэронавта.

– Так это я виноват!? – вскочил, покраснев, Миша. – Если бы ты не сбросил груз, мы сели бы на том берегу и остались целы.

– Чтобы лечь на плаху венгров!

– Чтобы плыть к твоим чёртовым броненосцам!

– Вы непроходимый тупица, флагман!

– А ты высокомерный выскочка! Страшно подумать, во что ты превратишься ещё лет через пять. Тоже мне нашёлся покоритель небес! Уж лучше бы ты и дальше учился читать, а не мешался под ногами у аэронавтов.

– Тем не менее, я истинный воздухоплаватель! А вы лишь пытаетесь им казаться.

– Что!? – Миша вновь сжал кулаки. – Если бы ты только мог знать, сопляк, каким небом обладал я! Да что ты, пещерное ископаемое, можешь знать о настоящей авиации? – Дальше сдерживаться не было сил. Тоска по собственному миру выплеснулась в раздирающем душу крике: – Ты говорил, что я дикарь?! Нет, это вы неандертальцы! Папуасы, возомнившие себя покорителями небес! Эх!.. – безысходно махнул рукой Смородин. – Что вы можете знать о настоящем небе? Даже то, что вам пытаешься положить в рот, вы выплёвываете. Да я же для вас бриллиант в короне! Глоток воды в пустыне! Остриё копья прогресса! Берите, развивайтесь, идите вперёд! Так нет же, вы, будто слепые котята, тычетесь в потёмках, не сумев оценить упавший в руки подарок судьбы. Как же ты, глупая недоросль, собираешься править империей, если даже не можешь разглядеть то, что находится перед твоим собственным носом. Не говоря уже о том, что ты должен просчитывать решения на много ходов вперёд! Тоже мне, воздухоплаватель нашёлся, мать вашу!

Александр смотрел на него изучающее и даже, как показалось Мише, с пониманием. Ему вдруг представилось, что сейчас наследник скажет: – Я всё о вас знаю! Вы посланный нам Господом пророк, призванный двигать империю вперёд!

Но он лишь дождался, когда Смородин замолчит и, не скрывая брезгливости, произнёс:

– Вы сумасшедший! Сумасшедший и потерянный. Как вам могли доверить дирижабль? Командэр Юлиус определённо хотел меня погубить, если поручил такому флагману, как вы.

– Вон! – сдерживаться больше не было сил. – Вон с глаз моих! А вы чего расселись?! Это я или вы возомнили, что здесь есть база? Вот и ищите её, а я посмотрю, что из этого получится!

Дальше они шли молча, и лишь хруст снега под ногами далеко разносился по белой долине. Не оглядываясь и бормоча под нос проклятья, впереди шёл Смородин. За ним, опираясь на пневморужьё и сохраняя почтительную дистанцию, брёл Стефан. Замыкал растянувшуюся колонну Александр. Нервная речь Миши произвела на него впечатление, и теперь он был уверен, что флагман как минимум его ненавидит и только ждёт повода, чтобы расправиться, а по большому счёту, повредился при аварии разумом, и это было куда страшнее. Потому наследник начал его побаиваться и держался на почтительном расстоянии.

Путь им перегородил покатый холм. Проваливаясь в сугробы, Смородин тяжело взобрался на вершину и окинул взглядом открывшуюся внизу равнину. Словно в чаше, скрытой со всех сторон, перед ним предстало поле с нетронутой снежной белизной. По одну сторону его закрывали горы, по другую срывались вниз непроходимые склоны.

Миша задумчиво смотрел перед собой, не понимая, почему всё так, а не иначе? Ну почему опять этот мальчишка оказался прав? А ведь он готов был ещё часами блуждать, изматывая соратников по несчастью, лишь бы только затем бросить им в лицо: – «И где ваша база? Кого вы послушались? А не я ли звал вас идти за лодкой?»

Но глядя на торчавший всего в сотне метров гладкий столб с приколоченными для накидывания швартовочных концов поперечинами, он понял, что судьба вновь выставила его в дураках. Прекрасное место для посадки дирижабля. Ветер не так силён, как у вершины. От ненужных глаз скрыто естественным рельефом. Стены чаши поднимаются вверх настолько, что вполне могут спрятать аэростат – даже такого гиганта, как «Августейшая династия»!

– Что увидел, Михай? – спросил взобравшись следом Стефан. – На тебе лица нет.

– Пришли.

– Пришли? – удивлённо посмотрел вперёд Стефан. – А ведь действительно, пришли! – закричал он, обернувшись назад. – Вот она – мачта! А там казарма!

Недалеко от посадочного поля с трудом можно было рассмотреть белую крышу вытянутого барака, с низкими, вгрузшими в снег стенами. Пусть её и белили для маскировки когда-то мелом, но от времени крыша потемнела и теперь выделялась неясной серой полосой.

Вот и вся база. Столб, да едва заметная казарма.

Смородин не стал дожидаться, пока поднимутся остальные, чтобы не услышать очередную колкость от наследника, и, перепрыгивая с камня на камень, побежал вниз. Если когда-то кто-то и пользовался базой, то было это очень давно. Снег повсюду казался нетронутым и не замаранным следами ни людей, ни животных. Миша потянул на себя дверь, заваленную наметённым сугробом, и заглянул внутрь. Вечернее солнце подсветило комнату косым лучом, и всего в шаге от себя Смородин увидел аккуратно сложенные вдоль стены напиленные дрова, а за ними чёрное жерло печки. Её массивный вид напомнил о терзавшем весь путь холоде, и Миша жадно пробежался глазами в поисках спичек. Всё было на месте. Командэр Юлиус хорошо понимал значение таких баз для нуждавшихся в помощи дирижаблей, а потому содержал их в порядке, свойственном лишь ему и его аэронавтам.

За печью выглядывали деревянные нары, застеленные соломой. Дальше маячила дверь в следующее помещение.

– Наконец-то! Михай, я займусь печкой? – потирая от холода руки, спросил Стефан.

– Займись, – согласился Смородин, пропуская его внутрь и собираясь сделать обход вокруг барака. – А вы со мной осмотритесь снаружи и внутри! – крикнул он Прохору с Ларионом.

Неожиданно Миша встретился взглядом с перегородившим путь Александром. Неприятного разговора, казалось, не избежать, и он нехотя спросил:

– Чего тебе?

– Флагман, вы оскорбили меня своим недоверием, но в результате сами оказались посрамлены. Я требую извинений.

– Перебьёшься!

– Вы отказываетесь признать мою правоту? Но база – вот она! Перед вами! – От возмущения наследник покрылся пятнами. – Этого вы не можете отрицать?

– Первым нашел её я, а не ты. Так что мы квиты.

– Вам тяжело признавать собственные ошибки? Что ж, отчасти я вас понимаю, а потому готов принять извинения с глазу на глаз. Хотя оскорбляли вы меня прилюдно, перед всей вашей командой.

– Тебе нечем заняться? Помоги лучше Стефану с печкой.

– Не увиливайте! А если вы отказываетесь извиниться, то я заявляю вам, что вы негодяй! – возмущённо выкрикнул Александр. – Бесчестный негодяй и глупец!

– Послушай меня, Сашок, – сделал ещё одну попытку отделаться от наседающего наследника Смородин. – Тебе повезло. В следующий раз повезёт мне. Обещаю, что в свою очередь, я не стану доставать тебя ненужными извинениями. А сейчас иди, отдышись, отдохни с дороги. В общем – отцепись!

– Ну уж нет! Или вы немедля принесёте мне извинения, или я вас знать не знаю!

– Вот и прекрасно! Отогрейся, успокойся, а потом познакомимся заново.

Неожиданно из-за угла выбежал Прохор.

– Флагман, быстрей сюда!

– Что случилось? – обрадовался внезапной возможности закончить неприятный спор Миша и мягко отодвинул наследника в сторону. – Где Ларион?

– У ледника! Мы нашли, где хранятся коровьи туши, но кто-то уже там побывал до нас.

– Что? Ты кого-то видел?

– Следы! Там всюду следы!

Забежав за угол барака, Смородин увидел склонившегося над ямой Лариона. Раньше она была доверху завалена глыбами льда, но кто-то её вскрыл и уволок одну из сваленных в кучу замороженных туш в сторону скал. Рядом с широкой полосой, оставшейся на снегу от коровьей туши, семенили мелкие человеческие следы. Босые ноги! – удивлённо констатировал Миша.

– Ага, – согласился Прохор. – Но следы давние. Льдом покрылись и снегом припорошило.

– Вопрос в том, когда они вернутся снова? – ни к кому не обращаясь, задумчиво спросил Ларион. – Уволокли в горы, а не в посёлок. Кто может жить в горах?

– Да ещё тот, кто не носит обувь и шастает по снегу босиком? А вернутся они снова тогда, когда съедят утащенную тушу. Это зависит от того, сколько их, и от того, каков у них аппетит. Во всяком случае, нужно быть готовыми.

– У нас есть пневморужьё! – решительно заявил Прохор. – База наша, а стало быть, кто бы ни были эти босоногие горцы, они воры!

Смородин обошёл барак, но больше следов нигде не было. Ни у окон, ни у дверей их тоже не оказалось. Тех, кто сюда приходил, интересовала только еда. Немного успокоившись, Миша закончил обход и, заметив дымок над дымоходной трубой, заторопился внутрь барака. Недалеко от входа он увидел сидевшего на камне и скрестившего на груди руки наследника. В тонкой венгерке ему было холодно. Даже издалека Смородин видел, как у Александра дрожат губы. Миша посмотрел на него с жалостью и, улыбнувшись, предложил:

– Не валяй дурака, Сашок. Иди внутрь, погрейся.

– Только после извинений за причинённое мне оскорбление.

– Долго будешь ждать. Да и не оскорблял я тебя. Так… рабочие моменты.

Александр не ответил и отвернулся. С отсутствующим видом он смотрел на садившееся солнце и поднимавшуюся над горизонтом луну, всем своим видом демонстрируя презрение к собеседнику.

Подождав с минуту, Миша примирительно сказал:

– Послушай, Сашок, ты упрямец, и я тоже упрям. Что поделать, вот так уж у нас получилось, что нашла коса на камень. Но всему есть разумный предел. Ты тоже хорош! Если бы не твоя глупость со сброшенным ремкомплектом, мы бы не потеряли Марко. Давай согласимся с тем, что мы оба были не правы, пожмём друг другу руки и забудем все возникшие между нами недоразумения.

Александр встал, и Миша, обрадовавшись, шагнул ему навстречу, но наследник отвернулся и пошел прочь, подальше от Смородина. Дойдя до следующего валуна в сотне метров от барака, он вновь сел, застыв в позе следящего за луной сфинкса.

Миша скрипнул зубами, злобно плюнул и крикнул ему в спину:

– Да пошёл ты!

Рванул на себя дверь и гулко хлопнул ей, стряхнув со стен штукатурку. Задыхаясь от негодования, он раздвинул гревшихся вокруг печки аэронавтов и молча протянул руки к огню.

– А где князь? – поинтересовался Стефан.

– Заткнись! – огрызнулся Миша.

– Понятно, – посмотрел на него с осуждением Ларион. – Нехорошо так, флагман Михай. Он ведь почти ребёнок. Чего с него взять? А выставить мальчишку на мороз – не по-людски как-то. Под одним Господом ходим. Милосерднее нужно быть.

– Ну, ты меня ещё поучи. Ничего с ним не станется. Замёрзнет, сам явится.

– Примириться бы вам, – вздохнул Стефан.

– Я с ним не ссорился!

– Ну как знаешь. Тогда я пойду его сам приведу.

– Только попробуй! – схватил за руку уже поднявшегося Стефана Миша. – Считай это воспитанием строптивого. Если уступим, то замучит он нас своими капризами. А если обломаем, то сделаем человеком.

– Заморозим мы его, а не воспитаем. Пойду, схожу за ним.

– Сиди! – прорычал с угрозой в голосе Смородин. – Ещё десять минут.

То, что Александр не шёл так долго, начинало уже беспокоить и его самого. С тех пор, как он оставил наследника сидящим на камне, минуло не меньше получаса, и любому упрямству уже пришел бы конец. Крошечное окно почернело – стремительно обрушилась ночь, и нетрудно было представить, какой вместе с ней грянул холод. Миша нервничал, ерзая у печи, но решил точно выдержать отведённые им самим десять минут.

«Ничего. Сейчас сломается! – уговаривал он сам себя. Вот-вот наступит момент истины – минута и дверь откроется. Сдастся наследник, это уж точно! Не успею досчитать и до двадцати!»

Но прошла минута, за ней вторая, но Александр не появлялся.

Прокашлявшись в кулак, поднялся Стефан.

– Ты куда? – мрачно спросил Смородин.

– В котелок снега наберу! Котелок мы здесь нашли. Да ещё хлеб есть, зачерствел только. Воды накипятим, да дубовых листьев заварим.

Не дожидаясь разрешения, Стефан вышел и закрыл за собой дверь.

– Ваше высочество, где вы? – услышал Миша негромкий шёпот за стеной.

«Зря я так! – шевельнулось в его груди сомнение. – Заболеет ещё! Чего я этим хотел доказать? Что я тоже упрямый осёл? Нашёл, с кем тягаться! Он дурак, и я туда же!»

– Ваше высочество, великий князь Александр, где вы?!

Теперь Стефан ходил кругами вокруг барака и кричал, надрывая голос. И тогда в Мишином сердце вдруг проснулась тревога. Услышав за дверью частые шаги, он напрягся, ожидая увидеть Александра, но в барак вдруг влетел Стефан и, задыхаясь, еле выговорил заплетающимся языком:

– Украли! Князя украли!

– Что ты несёшь?! – взвился Смородин.

– Как есть украли! Довоспитывались, вырви мне глаза!

– Кто украл? Босоногие?

– Нет! Подошвы сапог подбитые! На венгерские похожи! Что ж ты, Михай, наделал?!

Снег вокруг валуна, на котором Смородин оставил Александра, сплошь был затоптан следами борьбы. Но борьба оказалась неравной, и, не дав наследнику позвать на помощь, его связали и поволокли в сторону перевала, за которым уже начиналась земля Венгрии. Это было ясно и без рассказа Прохора.

Прохор, словно ищейка, склонился над освещёнными луной отпечатками на снегу и продолжал описывать картину случившегося:

– Определённо, венгры. Двое. Подкрались сзади. Князь сопротивлялся – вот капля крови и оторванная венгерская пуговица с их распятой курицей. А дальше наследника тащили волоком.

– Что ещё? – стараясь не смотреть в глаза соратникам, спросил Миша.

– Ещё? Мало их, всего двое. Потому не рискнули напасть на нас в бараке. Один из них десятник – вот след от нагайки на снегу остался. Второй со штуцером. Опирался на приклад, когда подкрадывался. Сейчас князя допросят, узнают, что нас всего пятеро безоружных осталось, тогда и за нами вернутся с подмогой. А пневморужьё против штуцеров – всё равно, что плеть против сабель. Разве только попугать первое время. А потом разберутся, что к чему и отстреляют по одному. Жаль… только тепло нашли, но ночевать здесь нельзя. Уходить нужно, флагман Михай.

– Мальчишку не бросим! Далеко уйти они не могли. Догоним и отобьём! – решительно возразил Смородин.

– Не пойму я тебя, флагман, – хмыкнул Прохор. – То ты его на мороз выставил, а то готов голову под пули подставить?

– Сашка – засранец, конечно, ещё тот, но мы за него в ответе. Нам его доверили, и мы его не бросим.

– Да я-то что? – пожал плечами Прохор. – Странно только! То ты ему по зубам, а теперь в погоню нас посылаешь. А если там венгров с десяток? Да и помнится мне, что ты ему Марко никак простить не мог, а тут вдруг…. Я так размышляю, что самим надо спасаться. Скоро от конфедератов тут плюнуть будет некуда.

– Ты бы помолчал! – вмешался Стефан. – Флагман у нас Михай, а не ты! Или забыл, как ещё днём ему «виват» кричал? Князя бросать нельзя! Без него нам ни к нашим, ни к русским.

Не дав разгореться назревающему спору, Смородин молча подхватил пневморужьё и пошёл прочь, вдоль цепочки следов.

– Михай, ты куда? Подожди! – позвал в спину Стефан. – Ты его не слушай! Конечно, Прохор не то хотел сказать! Я знаю, это он так болтает, почём зря. Молодой ещё, мозгов с напёрсток! А бросить наследника у него и в мыслях не было. Ну чего ты молчишь? – подтолкнул в бок Прохора Стефан. – Скажи флагману, что идёшь выручать князя!

– Я никого не заставляю! – отозвался, не останавливаясь, Миша. – Это я дал слово его оберегать, а не вы. Идите, спасайтесь, куда хотите!

– Вот человек! – Стефан засеменил следом. – Да разве ж кто против? Да разве ж кто не понимает, что нельзя нам по одному? Ну чего рты раззявили? – прикрикнул он на отставших Васила с Ларионом. – Бегом догоняйте флагмана, пока я вам пинка для ускорения не дал.

Догнав Мишу, Стефан поучительно произнёс:

– Нельзя так, Михай, с людьми. Что ты всё мечешься, будто лихорадка тебя донимает. Людям ведь объяснить полагается: что ты надумал, да для чего это нужно? Помню, мой вахмистр, перед тем как из окопов нас под пули выгнать, и то обязательно разъяснительную речь говорил. Хоть и пинал после этого сапогом, зато понятно, за что!

– Некогда мне вас уговаривать! – угрюмо ответил Смородин. – Мы или вместе, или каждый по одиночке. Выбор за вами – армия или колхоз?

– Ничего не понял, чего ты сказал! Порой и вправду кажется, что разум у тебя только и способен, что диковинные слова рожать. Но сейчас ты наш флагман, и обязан, если нужно, и нам мозги вправить.

– Хорошо.

Миша остановился, дожидаясь, когда подойдут Прохор, Васил и Ларион. Затем тихо, но твёрдо приказал:

– Боцман, постройте команду.

– Дык, это мы вмиг! – бодро вытянулся в струну Стефан. – Не слыхали, что ли, что их вельможность флагман приказали? Становись по мою правую руку!

Смородин мимолётно улыбнулся небольшому противоречию миров: – по известному ему уставу, строиться положено по левую руку от начальника, но менять порядки на новый лад не было никакого желания. Он взглянул на свою команду и спокойно произнёс:

– Начну с того, что вы мне ничего не должны. Ни мне, ни князю. Возможно, я действительно для вас чужак. Вы не понимаете меня, а что-то непонятно и мне. Прохор считает, что мы должны бросить наследника и выбираться как сможем сами. Признаюсь, порой мне тоже хотелось всыпать Сашке хорошего ремня. Но одно дело дать подзатыльник, а другое – бросить в беде. Если кто-то рассуждает так как Прохор – я его не осуждаю. Возможно, кто-то рассчитывал на лёгкую прогулку под облаками и польстился на будущие награды? Бывает, переоценил себя, не рассчитал собственные силы – не виню. Спуститесь в Дубровку, найдёте лодку, переберётесь на тот берег и пробирайтесь на юг к войскам владыки. Но сделайте это сейчас. Потому что, если кто останется, я буду требовать беспрекословного подчинения! Если даже наш дирижабль уничтожен, никто не отменял наше задание – доставить князя Александра к российским кораблям. А кто этого не понял, предупреждаю сразу – уходите сейчас. Потом любое недовольное мычание, неподчинение расценю как предательство и накажу по закону военного времени. Ну так что? Никто не передумал идти со мной?

– Как хорошо сказал! – восхищённо произнёс Стефан. – Лучших слов я не слышал, даже когда святой отче Тит из нашего прихода ходил по дворам и взывал о пожертвовании церкви. Я тогда рыдал от его речей и, не задумываясь, отнёс единственную курицу в амбар его святости.

Стефан подошел к крошечному строю, состоящему всего из трёх человек, и, ткнув пальцем в грудь самого высокого и потому стоявшего первым Васила, спросил:

– Что скажешь? Флагман Михай дал тебе выбор, хотя мог этого и не делать.

– Я присягал! – твёрдо ответил Васил.

– А ты? – Стефан сделал шаг вдоль строя и остановился напротив Лариона. – Небось тоже присягал?

– Кому я только не присягал. И владыке Сигизмунду, и командэру Юлиусу! И даже боцман Томас требовал от нас верности на свитке Святого Иезуса. Но флагману Михаю я буду служить без всяких клятв, потому что верю ему.

– Молодец, – кивнул Стефан. – Ну а ты, Прохор?

– Пошли… – скосив взгляд в сторону, нехотя ответил Прохор. – Пока ты тут распинаешься, венгры уведут князя за перевал.

Но Стефана такой ответ не устроил.

– Нет, ты ответь! Ты с нами или сам по себе? – не унимался он, схватив Прохора за ворот робы. – И не Стефан, а боцман Стефан!

– Отцепись от него! – вступился Миша. – Он прав. Время уходит. Прохор, у тебя глаз поострее, иди по следу, а мы за тобой.

И не дав боцману ответить, Смородин быстрым шагом двинулся вдоль оставшейся на снегу тёмной цепочки. Она тянулась прямиком к перевалу, затем снежный наст сменился обнажившимися на ветру камнями, и следы исчезли. Заметив у ног тёмный цилиндр, Миша наклонился и поднял алый кивер Александра.

– Уже припорошило, – отряхнул он намокшие от снега перья. – Так нам их не догнать.

– Венгры у себя дома, а мы как впотьмах, – заметил Прохор.

– Куда теперь? – спросил, запыхавшись, Стефан.

– Туда, – Прохор указал вниз, на едва заметную тропу.

Они взобрались на вершину пологого хребта, и теперь внизу открылась панорама по другую сторону горы. Короткая полоса снега вновь сменялась поясом исчезающего в темноте леса.

– Смотрите, там огонь! – указал на едва заметную светлую точку Ларион.

– Это факел, – уверенно ответил Прохор.

– Не похож, – засомневался Миша. – Может, фонарь или костёр?

– Факел! – упрямо повторил Прохор.

– Да с чего ты взял? – Теперь сомнения Смородина поддержал Стефан.

– Потому что знаю.

– Знаешь? – подозрительно покосился на него боцман. – Откуда знаешь?

– Знаю и всё! Пошли вниз.

– Подожди! – остановил Прохора за локоть Миша. – Если есть чего сказать, то говори! А я вижу, что тебе есть что нам сказать. Мы одна команда, и в персональные тайны не играем.

– Ничего я говорить не буду. Не у инквизитора на дыбе.

– Ты меня не понял? – ещё крепче сжал его руку Смородин.

Прохор отвернулся и нехотя ответил:

– Не хотел, но вижу, придётся. Да уж ладно, весь век это внутри не проносишь. Ты как-то, флагман, спрашивал, за что я на Толстячку Берту попал? Так вот, я венграм прислуживал. А факел горит на вышке у прикордонных стражников. Обычно его от лишних глаз прячут, но эти, видать, не боятся. Мы по таким засекам обозы с запасами харчей развозили. Потому и знаю.

– Подожди! – от удивления Миша разжал пальцы. – Ты же говорил, что они твою деревню с коровьим дерьмом смешали?

– Смешали. А меня с собой увели, потому как некому было им сапоги до блеска натирать, да дерьмо из нужников выгребать.

– Что же ты раньше не сказал? – прошептал Стефан.

– Зачем? Однажды я уже признался на тайном покаянии аббату Симеону. Так он меня за мою правду на Берту отправил. А ведь я мог промолчать. Я уже тогда полгода в сапёрах служил владыке Сигизмунду, и никто моей тайны не знал. Но аббат обещал, что эта тайна умрёт между нами. Жаль, я его тогда не понял.

– Назад к венграм не тянет? – спросил Миша.

– Я им отомстить хочу.

– Юный и мстительный. Что ж, тогда нам с тобой по пути. Так что ты говорил об этих засеках?

– Такие засеки тянутся вдоль всей границы, чтобы просигналить, если чего. Там на вышке чан с разбавленным дёгтем, а рядом всегда горит факел. Если тревогу нужно подать, стражники дёготь поджигают, и к ним тотчас на подмогу прискачут кирасиры. Сигнал далеко видать. Днём чёрный дым до неба, а ночью огонь яркий. Но за ложную тревогу их наказывают. Потому они хоть и видели, как «Пеликан» упал, но всё равно сначала на разведку сходили. Сейчас у князя всё выведают, а потом дёготь и подожгут.

– Сколько венгров в засеке?

– По-разному. Если направление опасное, то много. А если нет, то и троих могут оставить. Хотя у венгерских стражников такие засеки – это сила. Их и провиантом хорошим снабжают и оружие не ровня нашему. Потому и отговорить хотел. С пневморужьём к ним соваться – всё равно, что палкой в осиное гнездо тыкать.

– Посмотрим…

Смородин решительно закинул пневморужьё за плечо и спрыгнул на нижний камень. До огня осталось не больше трёхсот метров, и любой их неверный шаг мог быть услышан.

– Не болтать, – перешёл на шёпот Миша и, согнувшись, спустился ещё ниже. – Прохор, вперёд, остальные след в след.

Вскоре под ногами вновь захрустел снег. Но ближе к засеке он стал тоньше, и вокруг потянулись кривые ёлки с чахлыми кустами. Смородин спрятался за сугроб и подозвал Прохора. Указав на показавшийся внизу между сосен частокол из просмоленных брёвен, шепнул:

– Она?

– Она самая. Факел горит на башне. Хотя его ночью прикрывают от лишних глаз, но эти в себе уверены. Не боятся. Башню пока не видно, но все засеки одинаковы – за забором дом, а на крыше будка с караульным. Там сигнальный чан и факел под навесом. Если караульный сейчас наверху, то лучше нам подбираться не прямиком, а вниз, вдоль скалы. Потом со стороны деревьев подползать, где не видно.

Миша кивнул и, перекатившись за соседний куст, показал спрятавшимся за кустами Стефану, Лариону и Василу на сосны у границы леса. Полная луна осветила кроны деревьев, а вместе с ними и укрывшуюся засеку. Между сосен виднелась часть высокого забора с бойницами, да острый козырёк крыши.

– Ворота с обратной стороны? – тронул за плечо Прохора Миша.

– Конечно. Ворота к своим, а башня в сторону врага. У всех всегда так.

– А если к воротам подползти, караульный заметит?

– Вряд ли. У него факел за спиной подвешен, чтобы не мешал смотреть на перевал. А назад сквозь огонь в темноте мало чего увидишь. Если только на воротах ещё кто-нибудь не стоит, то заметить нас не должны.

Смородин прополз ещё пару десятков шагов и теперь рассмотрел засеку целиком. Всё как и говорил Прохор – за частоколом высотой в два человеческих роста торчит крыша. А на ней – квадратный абрис будки с широкими проёмами, сквозь которые в лунном свете блестит снег на склонах перевала. Тень караульного то загораживала огонь факела, то открывала, пропуская свет далеко вокруг. От этого она казалась маяком, призывно моргающим в ночи над верхушками сосен. Лес оказывал венграм двоякую услугу. Он и прятал их от посторонних глаз, но он же позволял незаметно подобраться вплотную к стенам. Миша поднялся в полный рост и, перебегая от дерева к дереву, приблизился на расстояние верного выстрела. Поначалу у него созрел план, рождённый элементарной логикой, подсмотренной в многочисленных фильмах о войне: в первую очередь нужно снять часового! Благо, тихий выстрел пневморужья позволял это сделать без особого шума. Но что делать дальше? Об этом лихие советские блокбастеры почему-то не упоминали. Через высокий забор с маху не перебраться, а попытаться смастерить подручную лестницу не позволяло время, да и здравый смысл. На расстоянии десяти метров от забора сосны вырубили, а потому путь через ветки деревьев также отметался начисто. Дождавшись, когда луна скроется в накатившей туче, Миша перебежал ещё ближе и теперь прятался за последней уцелевшей сосной, на дистанции одного стремительного рывка. За спиной скрывались каждый за своим деревом Стефан с командой. Смородин показал им не высовываться, потому что луна вот-вот должна была снова осветить подходы к забору. Ещё минута, и бледный свет отразился от снега, озарив стены засеки, словно в предрассветных сумерках. Будка с караульным теперь не казалась силуэтом, а выступала на фоне неба как гигантский скворечник, с открытыми всем ветрам окнами. Миша увидел сгорбленную спину караульного в накинутом на плечи тулупе. Тот пританцовывал на замёрзших ногах и, отставив длинный штуцер в сторону, дышал на окоченевшие пальцы и протягивал руки к полыхавшему рядом факелу.

«Видать, уже давно стоит без смены! – отметил про себя Смородин. – Обычно в карауле инструкция помнится первый час. Затем начинаются подсчёт оставшегося времени, да приступы жалости к себе любимому».

С близкого расстояния частокол показался ещё выше. А узкие бойницы, располагавшиеся на уровне глаз – ещё уже. У Миши поначалу мелькнула мысль пробраться внутрь через них, но, присмотревшись, он отказался и от этой затеи. В продолговатые кверху щели можно было протиснуть разве что руку по плечо. Пробежавшись взглядом вдоль забора, Смородин наконец увидел ворота. Такие же, как и бойницы, – высокие и узкие. В них смогут проехать даже всадники, но только поодиночке. На воротах темнел венгерский орёл с чем-то в лапах. Но с чем, Миша не смог рассмотреть даже при свете луны. По сравнению с прямолинейностью частокола, ворота, казалось, выпадали из общего направления, словно карандаш у чертёжника на мгновение дрогнул, чтобы затем вновь стать на грань линейки. И причина была не в прилепленном не к месту орле или набитых для крепости поперёк досках. Смородин долго смотрел, не смея поверить в собственную догадку, так элементарно объясняющую обман зрения. Ворота были открыты! Всего лишь оставленная узкая щель, но этого уже хватило, чтобы нарушить общую прямизну линии.

Он показал на ворота Прохору и кивнул – «Ты видишь то же, что и я?»

Прохор долго всматривался, затем переметнулся за дерево Миши.

– Тащили волоком князя и забыли накинуть засов, – прошептал он на ухо Смородину. – Видно, сильно его высочество сопротивлялся, если венграм не до ворот было.

– Поторопимся, пока они не вспомнили о своей оплошности. Да и князь, наверное, уже заждался.

– Подожди, – неожиданно остановил Мишу Прохор и кивнул в сторону перевала.

С гор, вытянувшихся острыми пиками вдоль границы, медленно ползли тяжёлые тучи. Ещё пять минут и тучи закроют и луну, и звёздное небо, и даже гребень перевала, с которого они спустились к засеке.

Смородин кивнул и, приложив палец к губам, приказал уже было высунувшемуся Стефану ждать. Приближение туч ознаменовалось лёгким снегом, вслед за которым подул ледяной ветер и обрушился настоящий снегопад.

«Как по заказу! – невольно подумал Миша. – За мальчишку вступились не только мы, но и природа».

В закружившихся вокруг снежных смерчах даже стены засеки, и те просматривались с трудом.

– А вот теперь пора, – надавил на плечо Смородину Прохор. – Такой снегопад ненадолго, так что поторопимся.

Он выглянул из-за сосны и, не прячась, первым перебежал к воротам. Заглянув в щель, Прохор надавил на дверь и, сдвинув успевший насыпаться бруствер снега, открыл её на ширину локтя.

– Что там? – шепнул, привалившийся к его спине Миша.

– Тихо.

Неожиданно отчётливо заблеяли овцы.

– Это ещё откуда?

– Хозяйство. За домом овчарня. Так тоже на всех засеках принято. Ты, флагман, пробирайся первым. Иди вдоль стены, а как из-за крыши увидишь караульного – стреляй. Это нам будет сигналом. Ввалимся в окна, а там, может, и повезёт. Знать бы ещё, сколько их?

– Ты, Прохор, то почти трус, то до дурости смелый. Ты на них с голыми руками собрался? Не торопись, князь ещё немного потерпит. А мы займёмся разведкой, пока снег на голову валит.

Смородин вошёл во двор и осмотрелся. Внутри засеки казалось тесновато. Почти всё пространство занимали дом да пристройка с овцами. Частокол нависал над головой, создавая внутри ещё большую темень. Небольшое окно в доме выходило в сторону ворот, и от него на снег падал вытянувшийся луч света. Внутри кто-то ходил рядом с окном, периодически закрывая его собственной тенью.

Прокравшись вдоль стены, Миша заглянул сквозь покрытое зимними узорами стекло. Поперёк просторной комнаты стоял массивный стол с длинными лавками с двух сторон. С одного края сидел венгр, с усами, свисающими тонкими шнурками гораздо ниже подбородка. Он что-то беззвучно говорил, и от этого его мохнатая чёрная шапка качалась, то наползая на глаза, то оголяя закрученный чуб. Напротив него, заложив руки за спину, сидел Александр. От сорванных эполет на вишнёвой венгерке остались лишь вырванные клочки ткани, волосы растрепались, а через левую щеку протянулась красная ссадина. От его жалкого вида у Миши сжалось сердце. С трудом оторвав взгляд от наследника, он посмотрел по углам комнаты и, подозвав Прохора, шепнул:

– Один на вышке, двое в доме. Рядом с дверью штуцер. У того, что сидит, сабля. Если быстро ворвёмся, то вытащить не успеет. Нас четверо, по двое на одного венгра – справимся.

– Нас пятеро, – удивлённо возразил Прохор.

– Стефан не в счёт. Староват он для таких кавалерийских наскоков. Пусть снимет караульного, а мы с этими сами справимся.

– Не торопись, – шепнул Прохор. – Обойду на всякий случай двор, чтобы никого не просмотреть.

Он исчез и через минуту вернулся, держа в руках тяжёлые вилы. Пять кованых зубьев, растопыренных как пальцы на ладони, отливали чёрной сталью на длинном деревянном черенке. Прохор стёр с них остатки навоза и ухмыльнулся:

– Теперь и у нас есть, чем угостить венгров. Из сарая дверь в дом. Засов хлипкий. Плечом нажать, не выдержит. А ещё лопата была. Тебе принести?

– Обойдусь. – Миша с опаской посмотрел на раскачивающиеся перед глазами зубья. – Стефан, – шепнул он, подзывая боцмана. – Возьми пневморужьё и пробирайся к противоположному углу. Оттуда увидишь караульного. Как выстрелишь, беги сразу к нам. Да смотри, чтобы он тебя первым не подстрелил.

– Не сомневайся, флагман Михай. Сделаю.

Смородин указал пальцем на Прохора и Лариона.

– Ваш тот, что сидит за столом. Идите через сарай. Как выстрел услышите – не тяните, врывайтесь внутрь. Ну а мы с Василем возьмём на себя того, что у окна. Войдём с этой стороны.

Дождавшись, когда Прохор с Ларионом уйдут, Миша осторожно толкнул тяжёлую дверь, втиснулся в тёмные сени и прислушался. Сквозь щели следующей двери прорывались слабый свет да тихий разговор венгров. Говорили они одни, Александр молчал. Коверкая русские слова, стражники, казалось, незлобно уговаривали князя, но вспомнив его избитое лицо, Смородин лишь крепче сжал кулаки.

«Кнут и пряник, – ухмыльнувшись, подумал он. – Везде одно и тоже».

Вдруг глухо, но отчётливо хлопнул выстрел пневморужья. Услышали его и венгры, стихнув на полуслове. Больше не раздумывая, Миша замахнулся и саданул ногой в дверь. В глаза ударил свет, но Смородин вовремя увидел, как стоявший у стены венгр бросился к стоявшему в углу штуцеру. Но штуцер оказался ближе к Мише. Он успел подхватить его первым, направив штык в грудь стражнику. Еще быстрее действовал Васил. Занеся над головой тяжёлое полено, он уже готов был обрушить его на стражника. Но венгр, вмиг оценив ситуацию, замер и безропотно развёл руки в стороны. В ту же секунду с треском распахнулась дверь напротив. Прохор, с перекошенным от злости лицом, влетел в комнату и с маху вогнал вилы в спину так и не успевшему подняться из-за стола венгру в мохнатой шапке. Кровь брызнула в стороны, попав на голову наследнику. Александр вскрикнул и, испуганно вскочив, принялся судорожно растирать её по волосам. Васил прижал к стене сдавшегося венгра и, расстегнув одним движением ремень, сбросил с пояса нагайку с ножнами. Венгр стоял смирно. Лишь подрагивающие губы выдавали его страх. Он ещё шире развёл руки в стороны, показывая, что они пусты.

«Вот и всё! – подумал Миша. – Даже не ожидал, что всё выйдет так быстро и просто».

Он пощупал оттопыривавшиеся карманы на вишнёвых галифе венгра, затем достал увесистый мешочек монет с вышитым золотой нитью российским орлом.

– Князь, сдаётся, это твоё, – Смородин кинул кошель на стол перед наследником. – Ты бы не разбрасывался деньгами, а то на мороженое не останется, – пошутил Миша, не удержавшись от нервного смеха. – Не ожидал, Сашок? То-то! Мы своих не бросаем.

Наследник не ответил, расширенными глазами глядя, как Прохор пытается вытащить из спины венгра застрявшие вилы. Он раскачивал черенок из стороны в сторону, и от этого ещё хрипевший стражник елозил головой, размазывая по столу кровавую слюну. Александр побледнел и поспешно отвернулся. Такое зрелище оказалось не по нутру и Мише. Он оглянулся по сторонам, с подчёркнутым вниманием разглядывая углы. Просторная комната была стражникам и кухней, и столовой, и залом для допросов. На столе вместе с игральными костями лежали кузнечные клещи, которым развязывали языки особо упрямым.

– Не шевелись!

Смородин услышал голос Прохора, насквозь пропитанный злобой.

– Хоть глазом дёрни, и я тебя прибью к стене.

Вытащив наконец вилы Прохор приставил их к горлу второго венгра и медленно вдавливал окровавленные зубья ему в шею.

– Ну? Чего ж ты замер? Дай мне повод! Мне одного конфедерата мало. Я тебя тоже приколю, как и твоего десятника.

– Отойди от него!

Миша с разворота толкнул Прохора в плечо, успев заметить, как облегчённо выдохнул венгр.

– Ты же видишь, что он от страха еле на ногах стоит.

– Как скажешь, флагман. – Прохор покорно опустил вилы и отступил на шаг.

Смородин удовлетворенно кивнул и прислушался к скрипнувшим дверям. Кажется, вернулся Стефан и, неуверенный в исходе нападения, осторожно пытался заглянуть в щель. Миша уже было открыл рот, чтобы позвать его, ввернув ещё одну шутку, как вдруг дёрнулся Прохор. С оборота, мощно, с криком на выдохе, он размахнулся и вогнал вилы в грудь венгру. Стражник дёрнулся, да так и остался стоять с выкатившимися из орбит глазами, прибитый к стене.

– Ты…? – не нашёлся, что сказать, Миша, ловя ртом воздух. – Ты чего наделал?!

– Он меня ослушался. Он руки опустил. А я его предупреждал, – безразлично пожал плечами Прохор, обхватив двумя руками черенок и натужно потянув на себя. – Хорошие вилы, острые. Не вытащить никак.

Наконец он справился, и стражник повалился к его ногам. Смородин долго смотрел на растекающуюся на полу кровавую лужу, затем задумчиво спросил:

– Сколько тебе лет, Прохор?

– Знаю, что ты мне скажешь, флагман. Когда я успел накопить столько злобы? Пустое всё это. Ты конфедерата пожалел? Зачем он тебе?

– Затем, что нужно было его допросить! – выкрикнул Миша. – Затем, чтобы хоть узнать, сколько их было? Ты уверен, что в лесу, за стенами засеки не остались ещё венгры? И куда ты воткнёшь себе свои вилы, если они сейчас вернутся?

Прохор недовольно хмыкнул и, бросив взгляд на угрюмо молчавших Лариона с Василем, нехотя ответил:

– Эти вилы я воткну им в горло. Мне венгерская кровь, что вино. Я её пить готов. От запаха даже голова кружится.

Неожиданно его взгляд задержался на куцем ковре, закрывавшем часть стены. Под нижним обрезом темнела узкая щель.

– То-то я думаю – где же они спят?

Прохор подошёл и, отвернув полог, заглянул в открывшуюся комнату. Он долго всматривался в темноту, прошёл внутрь, затем вновь застыл, прислушиваясь. Внезапно Смородин услышал треск, кто-то сдавленно вскрикнул, и тут же отозвался Прохор:

– Вот теперь все!

Он вышел, ухмыляясь, посмотрел на кровавые следы от собственных подошв и довольно произнёс:

– Под кроватью прятался. Вот так-то, флагман. Четверо их было. Четыре плаща на стене, четыре пары галош, четыре котелка на плите. Можешь не волноваться, больше никого не осталось.

Прохор посмотрел на хмурое лицо Смородина и спросил:

– Да что опять не так? Спасли мы твоего князя, флагман! Мог бы и поблагодарить.

– Князь не мой и не твой. А благодарить тебя не за что. Даже дикие псы не загрызают поднявшего лапы. Последнего-то мог оставить живым?

– Нет, не мог. Если я стою рядом с венгром, то один из нас точно должен сдохнуть! Ваше высочество, – обернулся к наследнику Прохор. – Ну хоть вы-то мне скажете слова признательности? Это ведь я выследил конфедератов. И я троих ваших мучителей на тот свет отправил. Как выберемся, может, орден мне соизволите вручить? Или чин офицерский?

Растерянный и не промолвивший за всё время ни единого слова Александр неожиданно всхлипнул. Осторожно переступив растянувшегося у стола десятника, он подобрал с пола сорванные эполеты и пояс со шпагой.

– Да, да, конечно… – сбивчиво прошептал наследник, старательно отворачивая взгляд от распростёртого тела. – Я должен вас наградить… я вам обязан… вы меня спасли….

Наконец он взял себя в руки и, прицепив на пояс отобранную шпагу, прокашлявшись, произнёс:

– Спасибо вам всем, что не бросили меня.

На бледном лице Александра скользнула вымученная улыбка.

– А я уж и не надеялся. Флагман, я знаю, вы мною недовольны. Мы с вами спорили, и даже больше…. После того, что я вам наговорил, вы имели полное право бросить меня. Простите, если тогда мои слова показались вам оскорбительными.

– Забыли, Сашок, – расчувствовался Смородин. – Оба хороши.

– Это флагман Михай приказал начать погоню, чтобы спасать ваше высочество! – услужливо напомнил вошедший Стефан.

– Спасибо, флагман, – ещё раз повторил наследник.

Вдруг его лицо озарилось идеей, и, сняв с пояса шпагу, он торжественно протянул её Смородину.

– Возьмите! Я вручаю её вам в знак благодарности за моё спасение! От имени российского престола, во все века, этот клинок будет напоминанием окружающим о вашей отваге, чести и благородстве! Флагман Михай, я восхищён вашим мужеством и прикажу написать ваш портрет в ореоле спасителя!

Не удержавшись, Миша рассмеялся, беря в руки блистающую бриллиантами шпагу.

– Сашок, это подхалимаж? Честное слово, мне бы хватило и спасибо. А то будто мёдом меня обмазал. Осталось только облизать.

Александр покраснел и неожиданно вцепился в ножны, пытаясь вырвать из рук Смородина.

– Вы, флагман, неблагодарная свинья! Немедленно верните шпагу!

– Да будет тебе! – Миша поспешно спрятал руки с ножнами за спину. – Кто же откажется от такой красоты? Оружие разделяет человечество на мужчин и женщин. Одни его любят, другие боятся. Раз вручил, так вручил! Я с благодарностью принимаю. Согласен даже на мазню твоих придворных художников, только успокойся. Но для меня главное не награда, а цель! Сейчас она в том, чтобы спасти тебя и доставить на корабли. Тут уж извини, я как бульдог – вцеплюсь, не отпущу! И в этом наши интересы совпадают. Согласен, Сашок?

Смородин похлопал по плечу вмиг остывшего наследника и протянул руку.

– Мир, вспыльчивый ты наш?

– Мир, – кивнул Александр. – Только прошу, не называйте меня этим исковерканным именем. Обращайтесь как положено – ваше высочество. Ну, или в крайнем случае – князь Александр.

– Так что, опять война? – усмехнулся Миша. – Но учти, даже дохлый мир всегда был лучше великой войны.

Александр поджал губы, затем его лицо расплылось в широкой улыбке.

– Ладно, мир. Что с вас взять? Одно слово – дикарь!

– А добра-то у них сколько! Вы бы сюда лучше посмотрели, чем друг друга кусать почём зря, – восхищённо произнёс Стефан, сделав осторожный круг по комнате. – Флагман Михай, я пороюсь по сундукам?

– Нельзя. Нужно замести следы. Не знаю, что лучше? Сделать всё, словно они бросили засеку и ушли, или, будто перепились, друг друга перебили и подожгли?

– И это пустое, – зевнул Прохор. – Если дёготь в чане не зажигать, то сюда до весны никто не явится. Харчами их уже на зиму запасли. Вон короба полные, да ещё мешки в сарае. А подходы в горы сейчас под снегом. Мало найдётся желающих ломать ноги ради того, чтобы прийти, выпить стакан наливки на дальней засеке.

– Вот! – обрадовался Стефан. – Иногда и Прохор дело говорит. Никто ведь не знает, сколько нам ждать помощь? А тут и харчи сытные и одежда тёплая! Да и пора нам от красных роб избавиться. А то сами ходим как факела. Съестное перетащим к себе, через перевал. Да и овечки…. Не бросать же их здесь на голодную погибель? А у нас мастерская большущая! Там можно и овец пристроить, и скарб сложить. Прав Прохор! Хорошо стражников снабжают. Не то что пехоту.

Глядя на суетившегося Стефана, Миша тяжело вздохнул и отвернулся. В то, что на засеке никто до весны не появится, ему верилось с трудом. А взять и всё перетащить на базу, это всё равно, что самим указать туда дорогу. Но и когда придёт помощь, тоже не ясно.

Заметив его сомнение, Стефан задумался и вдруг вспомнил:

– Флагман Михай, там, в будке караульного я заметил диковинное оружие. Для пушки маловато, а на штуцер не похоже. Раньше я такого не видел. Сходил бы, посмотрел? А мы тут уж как-нибудь сами…

Смородин махнул рукой на уже открывшего сундук Стефана и вышел. С трудом вдохнув полную грудь морозного воздуха, он зачерпнул доверху снега и принялся яростно тереть ладони, будто они были в крови.

– Вы правы. – Александр вышел следом и теперь с сочувствием смотрел на Мишины старания. – Это ужасно, даже если это враги. С командэром Юлиусом я участвовал в нескольких бомбёжках. Но там было совсем другое. Брызги крови до дирижабля не долетают. А здесь… меня едва не вырвало. Но ведь это были враги?

– Пошли… – буркнул Миша, не склонный к полемике на тему добра и зла.

Трап к караульному оказался узкой лестницей, подозрительно раскачивающейся при каждом неверном движении. Смородин поднялся на верхнюю перекладину, затем осторожно выглянул над деревянным настилом будки. Стражник лежал, перегородив проход, навалившись на упавший вместе с ним табурет. Позади, в приколоченном на стене держателе горел факел. В отсветах его трепещущего пламени поблескивало так заинтересовавшее Стефана оружие. Миша поднялся и, переступив караульного, потрогал связку из шести шестигранных стволов, установленных на неказистой треноге и направленных в сторону перевала.

Через секунду он забыл и о растянувшемся у ног венгре и о пылающем факеле.

– Ты знаешь, что это? – восхищённо спросил он выглянувшего из-за спины Александра.

– Да, – не сразу ответил наследник, осторожно потрогав выгнутую рукоятку у короба над стволами. – Это вращательная машина Гауса. Он изобрёл её в начале войны. Хотя я раньше её не видел, но много слышал. Владыка Сигизмунд хотел купить такие в Германии, но ему отказали. Но как она работает, я знаю. В короб засыпаются патроны, которые по очереди падают в каморы. Нужно лишь взвести вот эту пружину и рукояткой вращать стволы. Видевший стрельбу машины Гауса генерал Лопухин рассказывал мне, что сила у неё страшная.

– Верно, Сашок. Сила у этой игрушки действительно страшная. Но я знаю ей другое название. Это примитивный, наверное, и не очень надёжный, но это пулемёт! Ещё лет сто, и он станет совершенно другим. Прохор говорил, что до весны на засеке никто не появится? Хотелось бы. Потому что оставить этого красавца у меня нет сил.

Миша сверху взглянул на выгнавшего на центр двора овец Стефана и принялся отрывать треногу от стола.

Искрящийся снег с зелеными проплешинами травы застилал лоно равнины вокруг барака, словно пятнистое одеяло. Со временем их становилось всё больше и больше. Когда четыре трофейных овцы выщипывали одну зелёную поляну, Стефан тут же расчищал им другую.

– Хорошая трава в горах, – потянулся он, подставляя солнцу замёрзшую спину. – Снег, мороз, а ей всё нипочём. Даже она привыкла, а я всё никак не могу. Кости от холода выкручивает, словно меня Толстая Берта обнимает. Когда же, наконец, наш владыка пришлёт помощь? Не знаешь, флагман Михай?

– Не знаю, – нехотя ответил Смородин.

Они уже почти месяц прожили на базе дирижаблей, но за всё время в небе не показалось ни одного аэростата Дакии. Иногда из-за гор проплывали дирижабли со стороны Венгрии, но при их появлении Мишины аэронавты тут же прятались в барак.

– А я так скажу, что даже и эта трава здесь долго не продержится, – продолжил размышлять Стефан. – Пока, по времени, считай, что осень. А зима ещё и не наступала. Внизу-то как зелено! Вот бы моих овечек туда? А, флагман Михай? Чего нам бояться? Сколько здесь живём, ни одной души не видели. Даже волки сюда не поднимаются. Я бы утром их вниз согнал, туда где трава сочнее, а к вечеру обратно?

– Ты своими овцами нас когда-нибудь выдашь, – недовольно проворчал Миша.

– Мои овцы нас кормят! – обиделся Стефан. – За молоком с кружками в очередь выстраиваетесь, а как прошу за ветками сходить, чтобы им в загоне постелить, так желающих не найти. А я вот ещё сыр как-нибудь осилю! Мне бы только жбан подходящий найти. Может, ещё раз на засеку сходить, там поискать?

– Нет! – мрачно отрезал Смородин.

Стефан вздохнул и замолчал. Но, подумав, он добавил:

– Тогда давай в мастерской бадью смастерим! У нас такая огромная мастерская, а толку от неё никакого! Я бы лучше её всю овцам отдал. А то, что им тот закуток? На головах друг у дружки спят.

– Стефан, отстань, – отмахнулся Миша. – Твои овцы и так уже всё завоняли. Даже внутри спасения нет.

– Знаю, флагман Михай, что мастерская тебе милей овец. Да только зачем она нам? Дирижабля у нас нет. Так что и ремонтировать нам нечего. А там столько парусины! Тонкая, плотная. Я бы из неё мешков под сено нашил. Тогда и зима не страшна. И нам согреться, и овцам корм.

Смородин не ответил. Тогда Стефан тяжело поднялся, взял лопату и пошёл разгребать овцам новую поляну. Подобный разговор вошел у них с боцманом в утреннюю традицию. Миша отбивался, а Стефан безрезультатно пытался завладеть новым пространством для овец. Мастерская Смородину нравилась. Он был искренне удивлён тому набору инструментов, заботливо хранившемуся в запечатанных ящиках. Имелись даже примитивные станки с ручным приводом. Но из всего разнообразия использовалась лишь циркулярка для распила дров. Быстрее остальных её освоили Васил с Ларионом. Один крутил маховик с зубастым диском, другой подкатывал брёвна. Порой Смородину казалось, что при таких инструментах и запасах можно построить новый дирижабль, но, взвесив все за и против, Миша понимал всю абсурдность этой затеи. Здесь было много чего. В небольшом подвале они нашли даже запас бомб для дирижабля. А в мастерской хранились запасные баллоны для пневмодвигателей, баллоны с водородом для аэростатов, промасленная перкаль, листы прессованного дерева для гондол, но этого хватило бы только для ремонта. Увы, не те размеры, не те возможности и средства.

За спиной хлопнула дверь, и на порог вышел Прохор.

– Флагман, я тут подумал… в Дубровку нам нужно спуститься. Хватит трястись, как заячьи хвосты. Осмотримся, да прикупим чего съестного на княжьи монеты, а то стряпня Стефана уже поперёк горла.

– К обеду стряпню будешь готовить ты! – отозвался услыхавший его Стефан.

Прохор засмеялся и ответил:

– Тогда уж мы точно останемся голодными.

И, чтобы как-то сгладить обиду боцмана, он предложил:

– Пойдём я и Стефан. Посмотрим, чем там селяне живут, да последние новости узнаем. А то засиделись мы тут. Не трусь, флагман, я знаю, что говорю.

– Посидишь ещё, – ответил Миша. – Подумал он… бесстрашный мыслитель!

С Прохором у них складывались сложные отношения. Тот будто чувствовал в нём чужака и упорно противился его командованию, не желая подчиняться. На любое слово Смородина у него находилось десять против. Любой приказ вызывал брезгливую ухмылку. И каждый раз Мише приходилось ставить его на место. Но сейчас он понимал, что в словах Прохора есть здравое зерно. Безнадёжность сидения в горах, глядя в небо, в ожидании дирижаблей генерала Юлиуса стала очевидной даже для самых терпеливых.

– Согласен, сходить нужно. Но пойду я и Стефан, – подвёл черту Смородин.

– Флагман, я ослышался? Ты же наверняка хотел сказать, что Стефан пойдёт со мной? – удивлённый Прохор ткнул себя пальцем в грудь.

– Не надо меня поправлять – я не трусы! Ты останешься на базе. Мне тебя озадачить, или сам работу найдёшь?

– Найду, – скрипнул зубами Прохор и, развернувшись, хлопнул дверью.

Стефан подошёл к Смородину, присел рядом на бревно и, кивнув через плечо в сторону исчезнувшего Прохора, сказал:

– Зарывается хлопчик. Скоро и вовсе подчиняться перестанет. Ты бы ему пригрозил, что когда за нами командэр Юлиус прилетит, всё генералу расскажешь. Прохор понимает только, когда ему страшно. А у командэра с такими разговор короткий – взлететь повыше, да головой в открытый люк.

– Сам справлюсь.

– Ну-ну…. Васил с Ларионом уже хотели ему бока намять. Ты им не мешай, если сподобятся.

– Не болтай. Лучше подбери нам одежду попроще, чтобы на местных были похожи, да будем собираться. Надо к вечеру вернуться.

– А ты, Михай, говорил, что не нужно всё барахло с засеки тащить. Вот и пригодилось, – засмеялся Стефан. Внезапно радость на его лице сменилась озабоченностью. – Я вот всё думаю – почему командэр Юлиус так долго не появляется? Ведь должны нас искать! Пусть даже не нас, а князя. Не может владыка его бросить. Пропал сам наследник российского престола, а они его не ищут? Уж минула третья неделя, как мы здесь, а в небе только венгры и ни одного нашего дирижабля. Зиму в горах не пересидеть. Заметёт так, что тогда уж точно не найдут.

– Я уверен, что нас ищут. Но не там, где нужно.

– А князь не верит. И вообще говорит, что нам надо выбираться самим и ни на кого не надеяться.

– Как он это себе представляет?

– Так помнишь, он ещё раньше предлагал строить плот, пока по Дунаю лёд не пошёл? Но ты не согласился. Сказал, что дождёмся помощи. Вы тогда ещё раз поссорились. Так, может, пора?

– Я, Стефан, думаю иначе. Сходим в Дубровку, проверим всё на месте. А там, может, или тебя переправлю на тот берег и отправлю к владыке за подмогой, или все вместе рискнём.

– Я тебя, Михай, не брошу. Пошлём Васила или Лариона. Но только не Прохора. Этот из-за своей вредности исчезнет и никому ничего не расскажет. Но знай, что князь будет против пути назад. Он наотрез не желает возвращаться. Говорит, что пойдёт только к своим, только к русским.

– Князь много чего говорит. Но у нас нет выхода. К морю не добраться.

– Я ему то же самое говорю. А он нет, и всё! Заладил: – флагман мне обещал, что доставит к адмиралу Свиридову и хоть об стену разбейся.

– Обещал… – вздохнул Смородин. – Только как это сделать? Ладно, Стефан, пошли, посмотрим на этих селян из Дубровки, которые и нашим, и вашим.

Уже через полчаса, выбравшись из снежной чаши, они увидели открывшуюся сверху Дубровку. Одетый на манер блуждающего по дорогам путника Стефан, в заломленной набок мохнатой шапке и тяжёлым посохом в руках, тяжело переведя дыхание, произнёс:

– Если кто спросит, то скажем, дескать, мы из приграничного села, что ближе к востоку. Главная война там, у моря. Здесь только отголоски. Так что беженцами оттуда никого не удивишь. Заблудились, ищем добрых людей, готовых за пару монет дать поесть да выпить доброго вина. Или ещё лучше, скажем, что мастеровые. У меня руки на месте, если что, то и подтвердить смогу. А ты, флагман Михай, больше помалкивай. Говорить буду я.

Спустившись ниже, где редкие кривые ёлки в снегу сменили десятиметровые сосны в окружении зелёных полян, Стефан не выдержал и грустно вздохнул:

– Вот бы моим овечкам такое счастье! А то разлеглись на соломе, словно коровьи туши в леднике. Ни нам, ни скотине спасения нет. Слышишь, Михай, здесь даже птицы чирикают! А у нас наверху только ветер воет.

Уже привыкший к ворчанию боцмана Смородин не ответил и, затянув потуже верёвку на не по размеру широких штанах, пошёл к едва заметной тропе, ведущей к реке.

Стефан, вдруг вспомнив их цель, легко переменил тему:

– В Дубровке корчму будем искать. Народ все новости сносит туда.

– Корчму? Я думал, все новости на базаре? А если её нет?

– Ну что ты такое говоришь? Как это, нет корчмы? Даже в самом бедном селе корчма будет. Церкви может не быть. В соседнее село будут на молитву ходить. А в корчму – только в свою.

Дальше сосны сменились буреломом из дубов с осинами, и Смородин со Стефаном теперь двигались с черепашьей скоростью, мучительно протискиваясь сквозь сцепившиеся ветки.

– Где-то здесь обломки нашего «Пеликана» – вспомнил боцман.

– Нет, – возразил Миша. – Я запомнил, где мы упали. Это выше по склону и гораздо дальше от Дубровки. – А здесь даже деревенские собаки слышны. Если бы «Пеликан» тут упал, то всё село сбежалось бы посмотреть.

– Я собак тоже слышу, только где эта Дубровка? – проворчал Стефан. – Сквозь такие дебри и к вечеру не доберёмся.

Внезапно лес закончился, и они вышли на болотистый берег Дуная. Миша взглянул на вмиг заполнившиеся водой ботинки, с трудом вытащил ногу из чавкнувшей грязи и хотел было повернуть назад, но Стефан поспешил его успокоить:

– Ничего! Мокро, зато скоро. Пойдём вдоль берега, где помельче, а то от этих сучьев на мне места живого нет.

Дальше стало суше, и даже появилась тропа, ведущая по краю реки в Дубровку. Показались первые вбитые столбы с привязанными лодками, а за ними одинокая хатка под соломенной крышей. Стефан подошёл и потряс плетёные из лозы ворота.

– Эй! Хозяева! – выкрикнул он в пустой двор. – Дайте путникам воды горло промочить!

Из дома никто не вышел, и боцман разочаровано пожал плечами.

– Пойдём дальше.

– Стефан, смотри! – Миша показал на выскочившего из-за забора соседнего дома мальчишку лет восьми.

Босоногий, в широких полотняных штанах, с взъерошенными и спутанными волосами, мальчуган скакал на толстой сломанной ветке, азартно подхлёстывая себя лозиной.

– Стой! – крикнул Стефан, и, увидев на лице мальчишки испуг, дружелюбно помахал рукой. – Распрягай коня! Ты кто, улан или казак?

– Я кирасир! – презрительно скривившись, прошепелявил тот в ответ беззубым ртом.

– Кирасир? – удивлённо переспросил боцман и тихо проворчал Смородину. – Чуешь, кто здесь чаще бывает? Даже детвора в венгров играет. – И, улыбнувшись мальчишке, Стефан спросил: – А скажи, храбрый всадник, в селе ещё кирасиры, кроме тебя, имеются?

– Не… – Почесал тот задумчиво нос. – Дорогу через перевал замело, теперь не скоро прискачут. Я их тоже жду. Мне нужно поглядеть – перехват, что на ремень с палашом, у них через левое плечо или правое? Не знаете, дядьку, как перехват лежит?

– Не знаю, – оглянулся Стефан. – Мы не служивые. А ты бы спросил у тех, кто знает. Есть в селе, кто при ратном деле?

– Да откуда ж им взяться?! – хмыкнул мальчишка, распираемый от гордости, от того, что на равных говорит со взрослыми о взрослых делах. – У нас служивых нет.

– Так-то и нет? Даже не у кого про ремень спросить?

– Да разве что у гайдуков старосты Чубука? Так они саблю за кушаком носят. Наверное, и сами не знают.

– Это точно. Гайдуки тебе только сбрешут. А где у вас корчма, знаешь? Небось, не раз пьяного батьку из корчмы домой тащил?

– Мой батька воюет! – с достоинством ответил мальчуган. – А корчма там! – махнул он вдоль улицы. – Площадь минуете, и сразу за церковью.

Стефан не стал вдаваться в подробности, на чьей стороне воюет отец мальчишки и, помахав ему на прощанье, пошёл по пыльной дороге в сторону видневшегося над крышами соборного креста. Но мальчик и не думал отставать. Некоторое время он молча шёл рядом, затем неожиданно спросил:

– Вы откуда идёте?

– Оттуда, – насторожившись, Стефан неопределённо махнул рукой назад. – А что?

– Так там же дорогу смыло ещё прошлой весной? – прищурил глаз паренёк и окинул их подозрительным взглядом.

– Так мы же не на подводе! – натянуто засмеялся боцман. – Мы вот этими ногами ходим. А они где хочешь пройдут.

– А-а… – понимающе кивнул мальчик и неожиданно отстал.

Смородин проводил его взглядом до дырки в заборе, ведущей к дому, покрытому красной черепицей, и тихо заметил:

– Бдительный малый.

– Пограничье… – откликнулся Стефан. – Здесь любой чужак, как бельмо на глазу. Все друг друга знают, и к чужакам относятся с подозрением. Одно хорошо, что венгров здесь нет. А уж с селянами как-нибудь сладим. Ну, точно! – Стефан неожиданно хлопнул себя по ляжкам. – Смотри, вон он, засранец, побежал огородами на доклад!

– К кому?

– Понятное дело, к старосте. К кому же ещё.

Мальчишка пронесся по соседнему двору, через секунду его лохматая шевелюра мелькнула уже в следующем, и он исчез. Стефан хмыкнул и, оглядев себя, затем Смородина, уверенно произнёс:

– Не в чем нас заподозрить. Бредём в поисках лучшей жизни. Ищем, где бы подработать за медяк, а то и за еду. Война из дому выгнала, вот и скитаемся. В чём мы виноваты? То там, то здесь. А кто с кем воюет – нам и дела нет!

– Это ты себя так уговариваешь?

– Тебя, Михай. Ты часто странные слова говоришь, что даже меня в смущение вводишь. Так уж лучше помалкивай или повторяй то, что я тебе сказал.

Ближе к центру села дорога стала шире. Покрытые пылью рытвины сменились красной брусчаткой. Дома за заборами засветились белыми стенами. Черепичные крыши чем дальше, тем становились острее и изысканнее. Если за воротами попадались хозяева, то никто не задавал вопросов, не пытался заговорить и лишь молча смотрел им вслед.

– Мрачновато как-то, – шепнул Миша. – Не хватает только склепов.

– Ничего. Сейчас до корчмы дойдём – там народ повеселей и поразговорчивей.

Вдоль улицы потянулся высокий сплошной забор, грубо сколоченный из распиленных вдоль брёвен. Стефан с уважением посмотрел на исчерканное узорами дерево и сказал:

– Небедный хозяин. В нашем селе такой забор стоял у лавочника Вилки. Всё добро своё от чужих глаз прятал. Видать, и этот от людей укрывается.

Улица пересекалась с другой, пошире, и, дойдя до угла, Смородин увидел ворота этого самого двора. Они оказались распахнутыми настежь, а под высокой аркой стоял хозяин. Миша замер, ожидая, когда подойдёт восхищавшийся забором Стефан, потому что хозяин был не один. Сложив руки на изрядно выпиравшем животе, он стоял, широко расставив ноги, и, казалось, их ждал. По обе руки замерли двое рослых детин, с кривыми саблями за поясом. Из-за хозяина, широко улыбаясь дырами в зубном ряду, выглядывал мальчишка-кирасир.

– Здрасте! – увидав, что взгляды всех четверых обращены на него, ляпнул Миша. Не дождавшись ни слова в ответ, он добавил невпопад: – бредём в поисках лучшей жизни!

Выглянувший из-за угла Стефан тут же сориентировался и, отвесив низкий поклон, уважительно произнёс:

– Нижайше прошу соизволения выразить вам, вельможный староста, своё почтение! Вы ведь староста Чубук? Верно?

– А вы кто такие будете? – снизошёл до ответа староста.

– Так, вольные люди. Мастеровые! Где крышу подправить, где дров заготовить. А народ нам кто медячок, а кто и покормить не побрезгует. Тем и живём.

– И кто же это с тобой расплатился солдатскими ботинками? – Чубук кивнул на выглядывающие из-под штанин Стефана сбитые носки. – Да ещё венгерскими?

– Каюсь, – вздохнул боцман. – И такое бывало, что забредали и на другую сторону. А что делать? Мужиков не хватает ни в наших сёлах, ни в тамошних. Куда зовут, туда и идём. А там уж, чем расплачивались, то и брали.

– Сами-то откуда?

– Так из села Подоляны. От Варны полдня пути. Не слыхали? Хотя, что я говорю? Было село, да сгорело. А мы вот скитаемся….

Чубук задумался и, скорчив что-то вроде сочувствующей гримасы, спросил:

– Знаю. Старостой у вас был Иван Вырвизуб?

– Нет, – улыбнулся Стефан, вмиг просчитав провокацию. – Красимир Тырнов. У него глаз стеклянный. Поговаривали, что он его потерял, когда ещё с османами воевали.

Старосту, казалось, такой ответ удовлетворил, но затем он принюхался и брезгливо скривился.

– Мастеровые, говоришь? А смердит от тебя как от свинаря?

– Нет, это не свиньи. Утром я у овец чистил.

– Где чистил? – тут же отреагировал староста, наморщив лоб.

– Там… – попытался отделаться неопределённостью Стефан, как и мальчишке, показав куда-то назад.

Но неожиданно староста сам дал ему подсказку.

– На том берегу?

– На том! – радостно согласился Стефан.

– Ну, что я вам говорил? – староста обернулся к молчавшим гайдукам. – Другош весь сброд к нам переправляет. Будто у нас своего мало. Не будет у нас вам работы. Сами справляемся. Отправляйтесь туда, откуда приплыли.

– Да мы не по работе, вельможный староста, – поспешил ответить Стефан. – Поговаривали, что корчма у вас не ровня той, что на том берегу. Вот мы и наняли лодочника, чтобы узнать, так ли это?

– Это точно, – вдруг смягчился Чубук. – Да разве ж у Другоша корчма? У моих коз хлев больше! – призвал он в свидетели заулыбавшихся гайдуков. – Только в корчме без звонкой монеты делать нечего. Есть у вас чем позвенеть?

– Есть, – кивнул Смородину Стефан.

Миша вытащил из кармана взятую у Александра горсть монет и протянул на ладони. Видать, много вытащил! Лицо у старосты удивлённо вытянулось и залоснилось потом.

– Это где же мастеровым так платят? – спросил он, подавшись вперёд.

– Так это же за год непосильной работы, ваша вельможность! – выкрикнул Стефан, бросив на Смородина рассерженный взгляд. – Год не разгибали спины! Вот теперь ищем, где бы хорошенько гульнуть? Но так, чтобы и песни погорланить и сплясать от души. И чтоб вино не прокисшее! А что? Имеем право! Не украли.

– Тогда, хлопцы, вы пришли, куда надо! – расплылся до ушей староста. – Хорошим людям у нас завсегда рады. Идите этой дорогой и увидите дуб размером с башню. Вот под ним и есть корчма. Она так и называется – «Под дубом»! А чтоб вам лучше гулялось, скажите Тодору, он виночерпий, за бочкой стоит, что это я вас прислал!

– Так и скажем! – радостно закивал Стефан. – Обязательно скажем! Отчего ж не сказать, если сам староста приглашением уважил.

Они торопливо засеменили вдоль дороги, как вдруг Чубук, засомневавшись, чтобы разбогатевшие мастеровые не прошли мимо корчмы, отвесил лёгкий подзатыльник мальчишке и приказал:

– Донат, проведи наших гостей к Тодору, а то, не приведи Господи, заблудятся.

Миша хотел отказаться. Нужно было перекинуться с глазу на глаз парой фраз со Стефаном, но мальчишка уже их обогнал и, умудряясь бежать задом наперёд, старался заглянуть Смородину в лицо. Скрывшись от старосты за углом, Донат неожиданно предложил:

– Дядьку, а я короткую дорогу знаю! Но надо под ивняком пролезть. Полезете?

– Веди! – усмехнулся Миша.

Мальчишка тут же свернул с дороги к узкому проходу меж заборов двух дворов и, бесстрашно раздвинув заросли крапивы, первым нырнул в открывшийся лаз. Стефан фыркнул, но спорить не стал и полез следом.

«Нормальные герои всегда идут в обход!» – вспомнилась Мише строка песни из фильма детства. Но взглянув поверх крапивы, он сразу разгадал их нехитрый манёвр. Описанный старостой дуб виднелся всего через два двора. Так что этим путём они срезали изрядный крюк вокруг площади, и получалось не в обход, а напрямую. Донат уверенно вёл сквозь заросли бурьяна в высоту переросшего деревья, и через пару минут вывел к дыре в заборе.

– Вот! – указал он на белый угол корчмы. – А я назад. Не люблю Тодора. Он злой и всегда мне уши крутит. Думает, что я хочу что-нибудь украсть. А сам, если кто пьяный под стол свалится, так сразу у него по карманам роется. Я в щелку видел.

– Подожди! – остановил его Миша.

Он порылся в кармане и достал самую мелкую монету. В номиналах денег, выданных наследником, он ещё разбирался плохо, но посчитал, что эта будет в самый раз.

– Держи! Это тебе за знание рекогносцировки и за бдительность. И ещё. Ты в кирасиров больше не играй. Играй в казаков – у них кони быстрее.

Донат философски поднял к небу глаза и спросил:

– А перехват у них на левом или на правом плече?

– На левом, – не задумываясь ответил Смородин, даже не понимая сути вопроса. – И обязательно найди мохнатую шапку!

– Я такую из батькиного тулупа сделаю! – выкрикнул мальчишка и тут же исчез.

Стефан поглядел на качнувшуюся следом крапиву и улыбнулся:

– Пропал батькин тулуп.

Выбравшись из дыры в заборе, боцман опытным взглядом оценил представшую во всей красе корчму и довольно заметил:

– Знатная корчма.

Миша не видел до этого ни одной корчмы, но на всякий случай согласно кивнул. Два этажа говорили о солидности заведения. Окна второго скрывались под кроной нависавшего дуба, а первый этаж стоял на высоком цоколе, намекая ещё и на просторный подвал.

– Знатная корчма, – повторил Стефан и, поднявшись по ступенькам, уверенно толкнул дверь.

В нос ударил резкий запах брожения и застоявшегося воздуха. Но боцмана, казалось, это не смутило, и он не раздумывая вошёл в пустой зал, едва видимый в полумраке. Грубо выструганные громоздкие столы стояли в хаотичном порядке – местами теснясь друг к дружке, а кое-где оголяя проплешину грязного пола. Посетителей оказалось всего двое, сидевших по разным углам. Да ещё сонно моргал третий, уже больше похожий на хозяина. Навалившись на тумбу, основанием которой служила чёрная просмоленная бочка, он лениво тёр глиняную кружку, периодически прерываясь, чтобы разогнать витавших над головой мух. В нём Стефан безошибочно определил виночерпия Тодора и выкрикнул с порога:

– Верно сказал староста! Здесь есть, где прогулять наши потом заработанные! Входи, Михай! А ты, небось, и есть Тодор? – Боцман подошёл к встрепенувшемуся виночерпию и ласково погладил стоявший на столе маленький бочонок с вбитой в днище пробкой. – Всё как и говорил вельможный Чубук. Будет и выпить, будет и закусить!

– Вас прислал староста? – повёл ухом Тодор.

– А то кто же! Так и сказал: идите, гости дорогие, отдохните с дороги, и ни в чём себе не отказывайте!

– А у гостей есть чем платить? – окинув подозрительным взглядом затёртый зипун Стефана, поинтересовался виночерпий.

На этот раз Миша не стал выгребать всю наличность, а, порывшись, нащупал самую крупную монету и положил на стол.

– Талер?! – Тодор жадно схватил серебряный диск и поднёс к свету. – Давненько я не видел портрет владыки Сигизмунда! Проходите, гости дорогие! Будет вам и выпивка, будет и закуска! Эй, Лука! – крикнул он слуге в подсобку. – Проснись, лентяй, и обслужи наших гостей! А вы присаживайтесь. Сейчас всё принесут.

Смородин выбрал стол в тёмном углу, но Стефан его опередил и сел рядом с одним из посетителей. Взглянув на его мрачную физиономию, боцман хлопнул в ладоши, привлекая внимание виночерпия, и выкрикнул:

– Тодор, налей и нашему другу!

Новоявленный друг приободрился и даже изобразил жуткий оскал, вероятно, означающий радость, затем, торопясь, залпом допил остатки вина и протянул руку с опустевшей кружкой.

– Сюда! – кивнул он подбежавшему Луке.

– Хорошее вино? – принюхался к витавшему над столом аромату Стефан.

– Хорошее, – расчувствовался «друг» и поспешил представиться: – Лазар! А вы кто, добрые люди?

– Я Стефан, а он Михай, – завершил церемонию знакомства боцман. – Скажи, Лазар, а почему так пусто? Дубровка, как я погляжу, село немаленькое, а народу в корчме нет?

– Так кто же возьмёт вино за такую цену? – возмутился Лазар. – Жадный у нас староста. Не понимает, что мужики лучше будут пить пусть и кислятину, но свою, чем пойдут к нему.

– Так корчма принадлежит старосте?

– А то кому же!

Стефан перекинулся с Мишей понимающим взглядом и спросил Лазара:

– А у Другоша дешевле?

– Дешевле. – Лазар обхватил двумя руками наполнившуюся кружку и поспешил внести ясность: – Другош – хороший староста, не такой жадный, но жадные лодочники. А потому плыть на тот берег нет резону.

– Что же это у вас получается? Село одно, а старост двое?

– Ага! – рассмеялся Лазар. – Так и получается, что двое. Чубук на правом берегу, Другош на левом. И друг друга терпеть не могут.

Он хотел ещё пооткровенничать, но Лазара смущала неопределённость его новых друзей. С одной стороны, по ветхой одежде он их принял за равных, но неожиданная щедрость и раскланивающийся Тодор ставили его в тупик.

– Чего это вы ему дали? – кивнул он на виночерпия.

– Талер, – небрежно ответил боцман, будто речь шла о не стоящей внимания мелочи.

– Тогда понятно. У нас-то больше гроши венгров в ходу. А кому они сейчас нужны? Сегодня кувшин двадцать грошей, а завтра не возьмёшь и половину за эту цену.

– А что, много в Дубровке венгров?

– Уже почти как месяц ни одного не видел. А то приходили, расспрашивали, не заметил ли кто упавший дирижабль? Даже награду обещали. Может, вы где видали? А то я бы сбегал к венграм. А награду бы поделили.

– Не-а, – зевнул Стефан. – Я дирижабля даже в глаза никогда не видел. А солдаты владыки здесь бывают?

– Давно не заглядывали. А ты чего спрашиваешь? Если дезертиры, то у нас лучше не прятаться. В любой день могут нагрянуть хоть те, а хоть эти. Да и староста если узнает, то сам с гайдуками скрутит и отведёт к кому ближе. Или кто больше даст.

– Мы мастеровые, – уткнулся носом в кружку Стефан. – Ищем, где бы заработать. А что заработаем, то тут же и прогуляем.

Лука поставил на стол кувшин полуметровой высоты и плетёную корзину с фруктами. Лазар заёрзал, уже не в состоянии скрывать радость, но Стефан бросил на вино недобрый взгляд и шепнул Смородину:

– Тодор явно собирается нас споить.

– И ежу понятно, – хмыкнул Миша. – Он мне на кармане уже глазами дыру прожёг.

– Скажи… – Стефан подлил во вновь опустевшую кружку стремительно хмелеющему Лазару. – От Дубровки до дворца владыки далеко?

– Далеко. Конным четыре дня пути. А вам зачем?

– Говорят, что мастеровых там ценят и хорошо платят.

– Ну ты скажешь! – заржал Лазар, поперхнувшись вином. – А то у владыки нет своих мастеровых! Уж поверь, там их хватает! И не ровня вам. С лучшим инструментом и материалом.

– Ну не скажи. Не знаю, как при дворце, но у одного генерала мы чистили во дворе пруд. Так он очень доволен остался. Звал ещё, если чего.

Смородин с удивлением слушал боцмана, поразившись, как умело тот плетёт паутину, и только сейчас догадавшись, к чему он клонит.

– Я вот тут подумал, – продолжал размышления Стефан, доверительно обняв Лазара за плечи. – Раз уж в Дубровке работы нет, то может спросить её у того генерала?

– Спроси-и, – икнул Лазар в лицо боцману. – Генералы, они богатые.

– Да как же я его спрошу?! – не выдержав откровенной тупости, разозлился Стефан. – Если я здесь, а генерал вон где? Сам сказал, четыре дня скакать! Нам бы найти, да отправить гонца. Понимаешь? Спросить, нужна ли генералу наша работа? А так, чего попусту ноги стирать? Мы бы заплатили за беспокойство. И не какими-то грошами, а талерами.

Наконец до Лазара дошло. Глубокая морщина раздумья сползла со лба на заросшие щетиной щёки, затем в глазах мелькнула искра разума. Неожиданно он схватил Стефана за шею, наклонил к себе и хрипло зашептал в ухо, обдав застоявшимся перегаром:

– А чего тебе гонца искать? Я тебе дам своего сыночка. Лошадка у нас хоть и неказистая, но терпеливая. Как сказал – четыре дня, так за четыре дня весточку вашу и довезёт. А сыну моему и мне край как деньги нужны. А там, может, ещё и генерал ваш за труды даст, если не жаден.

– Нет, он не жадный, – успокоил его боцман. – За наше письмо уж точно отблагодарит. Лазар, а ты грамотный?

– Да где уж мне!

– А сын твой?

– Чего ты пристал со своей грамотой? Что мы, из дворян что ли? Где нам было учиться грамоте?

– Я к тому, что нам бы бумага нужна, на чём генералу весточку черкнуть.

– Будет вам бумага! Только никуда не уходите! Слышите?! – Лазар вскочил из-за стола и, склонившись над Стефаном, одарил его взглядом преданной собаки. – И больше никого не просите. Здесь все мошенники! Деньги возьмут и обманут. Ждите меня! Я мигом! Я сейчас!

Смородин посмотрел вслед исчезнувшему Лазару и спросил Стефана.

– Думаешь, сработает?

– А то. Прочитать письмо они не смогут, а до монет жадные. Это верней, чем если бы ты послал меня. А так, зачем мне бродить незнакомыми тропами, если можно нанять гонца за княжеские деньги?

– Хитрец! – улыбнулся Миша. – Да ещё и лентяй.

– Если бы люди не были лентяями, то и на лошадь бы не взгромоздились, – резонно заявил Стефан, раскрасневшись от выпитого вина. – Пей, флагман Михай. Вино и правда хорошее. Да и Тодор с нас глаз не сводит. Того и гляди, начнёт приставать – почему не нравится его угощенье?

– Я не любитель, – ответил Смородин, но, покосившись на виночерпия, приложился к кружке, делая вид, что пьёт.

Лука, заискивающе улыбаясь, обошёл вокруг стола, разгоняя тряпкой жужжащих мух и всем своим видом показывая, что готов броситься исполнять любую прихоть. Смородину показалось, что он пытается подслушать их разговор, и, поманив слугу пальцем, Миша указал на лестницу:

– Что на втором этаже?

– Наверху? – изогнувшись в лакейском поклоне, переспросил Лука. – Там, если вам будет угодно, то можно заночевать!

– Номера? Хорошо. Ты сходи, присмотри нам комнату почище. А то, если ты ещё один кувшин принесёшь, то нам отсюда сегодня точно не выбраться.

– Как пожелаете! – бросился к лестнице Лука.

– Ты хочешь остаться на ночь? – удивился Стефан.

– И в мыслях не было. Но должен же я был его спровадить?

Вдруг в корчму влетел запыхавшийся Лазар и, заметив, что за его отсутствие конкурентов не появилось, облегчённо выдохнул. За руку он втащил подростка лет пятнадцати и торжественно поставил перед боцманом. На ходу он, похоже, успел объяснить сыну подвалившую выгоду, потому что тот подобострастно пожирал Мишу и Стефана восхищёнными глазами.

– Вот! – указал Лазар на засмущавшегося парнишку. – Мой Христо. Вы не глядите, что у него придурковатый вид. Это ему такой от матери достался. А так-то он у меня смышлёный. Доставит ваше письмо генералу точно в руки, можете не сомневаться. Я налью себе ещё, господа хорошие? А то горло от бега пересохло!

Вид у сына Лазара и в самом деле был придурковатый. Стефан задумчиво посмотрел на его явно косой взгляд и раздувшийся под носом пузырь. Но одна мысль, что придётся добираться за подмогой самому, сделала его сговорчивей.

– Пойдёт! – безнадёжно махнул он рукой. – А бумага?

– Вот! – Допив кружку, Лазар достал из-за пазухи свёрнутую в толстый рулон газету. – «Имперский вестник»! Совсем новый. В нём много чистых полос. Вам на письмо хватит. На самокрутки себе раздобыл, но для вас не пожалею.

Стефан отвернул часть газеты, оторвал белый, не замаранный текстом угол, и подал Смородину, на всякий случай спрятав газету за отворот зипуна.

– Пиши, Михай. Всё как есть пиши. А там пусть генерал сам решает, что с нами делать.

Достав из внутреннего кармана огрызок карандаша, Смородин склонился над клочком бумаги. Первой мыслью было написать типовую докладную записку, с кратким описанием обстоятельств катастрофы и просьбой о помощи. Но, задумавшись, он решительно отверг такой вариант. Вверять свою судьбу первому встречному было бы проявлением беспросветной глупости. Пусть даже сын Лазара и не умеет читать, но он вполне мог попасть в руки тех, кто окажется более грамотным.

«Придётся шифровать! – Миша прикусил карандаш, разгладил обрывок и закатил глаза к потолку. – Пеликан опалил крылья, – усмехнувшись получившемуся каламбуру, он начал втискивать в узкую полоску мелкие буквы, чтобы хватило на весь задуманный текст. – Но успел отложить яйца в гнездо у Дубровки. Главное яйцо цело, но нужна помощь, чтобы доставить его туда, где оно сможет вылупиться».

Свернув в тонкий рулончик, он подал послание Христо.

– Спрячь подальше и никому не показывай. Отдашь в руки командэру Юлиусу. Как приедешь в столицу, спросишь у любого военного, чтобы отвел тебя к генералу.

– А ответ ждать? – вдруг и вправду проявил сообразительность сын Лазара.

– Не думаю, – улыбнулся Миша. – Генерал писать не любит. Если только что на словах скажет.

Христо часто закивал и попятился к дверям, поглядывая на отца. Лазар заглянул Смородину в руки, затем протянул ладонь.

– Позвольте, уважаемые, и мне полюбоваться портретом нашего владыки!

Миша нащупал ещё пару талеров и положил перед Лазаром.

– Любуйся!

Но тот любоваться владыкой Сигизмундом не стал и, не глядя, спрятал монеты в карман.

– Ну чего рот раскрыл! – крикнул уже изрядно опьяневший Лазар сыну. – Скачи уже, не огорчай добрых людей! Да у генерала не забудь попросить милость за труды. На переправе ищи деда Николу. Он мне должен – задарма перевезёт! На том берегу у брата Тиберия возьми его клячу. Скажешь, я потом отблагодарю.

Спровадив сына, Лазар, теперь на правах соучастника, не спрашивая, налил себе полную кружку и приложился, судорожно дёргая кадыком.

– За лёгкую дорогу моему сыночку! – провозгласил он тост и посмотрел на боцмана глазами, полными умиления. – Не волнуйся, дружище Стефан! – Лазар пододвинул стул и повис у боцмана на плече, неожиданно перейдя с шёпота на громкий пьяный лепет. – Доставит Христо ваше письмо генералу! Можешь не сомневаться. Это я тебе говорю – Лазар! Моё слово – камень! Так и запомни! А я вижу, что мозолей на руках у вас нет! Какие вы к чёрту мастеровые? А ну признавайся и ничего не бойся, это же я, Лазар! Будь я не ладен, если ты не дезертир? Я верно угадал?

– Тихо, тихо… – попытался утихомирить разошедшегося от собственной значимости захмелевшего Лазара боцман. – Давай я тебе ещё налью.

Смородин заметил, как насторожился за бочкой Тодор и указал взглядом Стефану.

– Вижу, Михай, – кивнул боцман. – Не к добру это. Уходить бы надо, но боюсь, что так просто нас отсюда не выпустят.

Неожиданно Лазар, так некстати выдавший их пьяными выкриками, сам же им помог. Он допил до дна кружку, облизнулся и вдруг заметил протиравшего стол Тодора.

– Ты что за пойло подал моим друзьям?! – заорал Лазар, тщетно пытаясь сфокусировать взгляд на виночерпии. – Таким тёплым вином я даже своих свиней не пою. Неси из подвала самое холодное! Да смотри, я проверю!

Тодор злобно двинул желваками, но, оглянувшись и не найдя Луку, сам пошёл в подвал.

– Лазар, – заторопился Стефан. – Нам с Михаем надо выйти. Сам понимаешь, столько выпили….

– Не ходи, – свесил на непослушной шее голову Лазар. – Делай как я, – и он красноречиво заглянул под стол на расплывшуюся лужу.

Боцман брезгливо сплюнул и потянул Смородина к выходу.

– Поторопимся, флагман Михай, пока не сбежались гайдуки.

Но Смородина уговаривать не было нужды. Он обогнал боцмана и первым выбежал на крыльцо.

– Туда! – указал он на заросли крапивы, вспомнив на бегу добрым словом маленького Доната.

Скрывшись в дыре, Стефан поставил на место доску в заборе и в этот момент увидел выбежавшего следом Тодора. Виночерпий оглянулся по сторонам, затем сбежал со ступенек и бросился вдоль улицы.

– К старосте, – сообразил боцман. – А мы давай в другую сторону! Прямиком к лесу.

Выбравшись на соседнюю улицу, Миша со Стефаном переглянулись, затем, не сговариваясь и не оборачиваясь, помчались вдоль заборов, переполошив дворовых собак. Встречные селяне провожали их удивлёнными взглядами, но никто не пытался окликнуть или преградить дорогу. За спиной осталась последняя хата, а дальше темнел спасительный лес. Тонкая тропа повела в гору, затем она растворилась среди зарослей кустарника и исчезла.

– Стой, флагман Михай! – взмолился Стефан. – Не могу больше. Стар я уже гонять такой рысью.

Смородин оглянулся и посмотрел на видневшуюся часть Дубровки, с домами у окраины. Пока погони не было.

– Ладно, пошли шагом, – согласился он, тяжело дыша. – Заберёмся повыше – передохнём.

Вскоре густая полоса сменилась знакомыми стройными соснами. Дальше уже и Миша не выдержал крутого подъёма и рухнул на поляне.

– Считай, оторвались. Скоро полезем в горы, так что можно и передохнуть.

Стефан повалился рядом, дёрнул ворот и тяжело застонал.

– Как думаешь, флагман Михай, погоня будет?

– Не хотелось бы. Здесь мы вряд ли наследили, но если поднимутся выше, туда, где уже начинается снег, то по отпечаткам наших ног придут точно к базе. А с другой стороны, Стефан, из-за чего? Из-за того, что Тодору что-то там послышалось? Или душит жаба, что наши деньги им не достались?

– Что же мы тогда побежали?

– И то верно. Если один бежит, то у другого всегда срабатывает рефлекс догнать, даже не понимая – зачем это нужно? Но выследить они нас не смогут. Сам посуди, горы здесь повсюду. И где нас искать – одному чёрту известно.

По лицу боцмана ручьями бежал пот, заливая глаза. Он стёр его рукавом, затем за отворотом зипуна нащупал газету и утёрся хрустящими страницами, словно полотенцем, оставив на щеках свинцовые полосы.

– А ну-ка, дай сюда! – протянул руку Смородин.

Газета вывернулась наизнанку, и Мише показалось, что в мелькнувшей чёрным прямоугольником фотографии он увидел знакомое лицо. Расстелив на траве все листы, он нашёл заинтересовавший его и с трудом узнал Александра. Фотография была ужасного качества, вдобавок перепачканная типографской краской. Но на ней всё же можно было разглядеть, как князь улыбается, вместе с Горчаковым стоя на подножке кареты.

«Это перед вылетом, – догадался Миша. – Ничего удивительного, что наследника снимают при каждом удобном случае».

Но опустив глаза на текст под фотографией, он удивлённо наморщил лоб. Заголовок никак не вязался со снимком.

«Кто поймает самозванца?» – задавался вопросом автор, сделав его названием статьи.

Смородин разгладил мятую страницу и начал читать вслух:

– Тайная инквизиция княжества Дакия объявляет награду десять тысяч талеров за голову самозванца. Стефан, десять тысяч – это много?

Стефан лишь хмыкнул в ответ, не посчитав нужным отвечать на откровенно глупый вопрос.

– Российская корона понесла тяжёлую утрату в связи с гибелью единственного наследника престола Великого князя Александра.

Миша запнулся и переглянулся с приподнявшимся и заглянувшим в газету Стефаном.

– Они что, на нас уже крест поставили? – спросил он, пробежавшись ещё раз по первым строкам.

– А дальше-то чего? Там же пол-листа про это написано?

– Аншеф тайной инквизиции князь Станислав Гогенцоллер впервые сообщил нашей газете, как погиб наследник престола, – дальше Смородин читал, не прерываясь на комментарии, чувствуя, что в голове поднимается вихрь хаоса. – Как стало известно из проведённого инквизицией расследования, на эскорт Великого князя напали наймиты конфедерации на перевале близ села Струма. Горный камнепад, устроенный злочинцами, пришедшими с той стороны Карпат, смёл карету с Великим князем Александром и сопровождавшим его тайным поверенным графом Горчаковым в пропасть. Три долгих дня ратники аншефа Станислава разбирали завал, чтобы добраться к телам высоких российских особ. Главный инквизитор не скрывал слёз, рассказывая нам подробности их гибели. Ведь это была именно его идея, пустить слух, что наследник отбыл на дирижабле, чтобы запутать ненавистных врагов и пустить по ложному следу. Но, увы, враг коварен! Только поэтому князь был вынужден просить владыку Сигизмунда отказать прибывшим послам России в выдаче тела наследника. Ибо его обезображенный вид разорвал бы сердце Великой княгине Анне. На месте гибели аббат Симеон повелел поставить памятник из гранитного монолита, высотой в ещё одну гору. Он провёл ночь на коленях, воспевая и причащая несчастного наследника Александра и проклиная разбойников конфедерации. Аншеф Станислав с гневом поведал нам, что нет предела изворотливости и подлости этих негодяев. Как стало ему известно из тайных источников, в Дакии объявился некто, возомнивший себя наследником Александром. Пользуясь внешним сходством, он может вводить в смуту добропорядочное население Дакии и объявлять себя российским императором! Доподлинно известно, что это шпион конфедерации, главная цель которого – нанести вред нашей Родине! Князь Станислав объявил охоту на самозванца и немедля выдаст обещанную награду тому, кто первым доставит лженаследника в застенки инквизиции.

Смородин набрал полные щёки воздуха и шумно выдохнул.

– Вот так новость!

Он развернул газету к свету и ещё раз осмотрел фотографию.

– А как же мы? – спросил потрясённый Стефан.

– Ты хотел сказать – кого мы везли?

– Ну да! – Стефан протёр рукавом газетный лист и присмотрелся, прищурив глаза. – А как похож!

– То-то и интересно. На фото явно наш Сашок, и сказано, что это наследник. Но тут же написано, что настоящий Александр погиб в пропасти? Ничего не пойму.

– А что понимать? Читал же, что самозванец имеет внешнее сходство! А то чего бы ему себя выпячивать, если бы не был похож?

– Но мне же граф лично… он с меня слово взял!

– А что граф? Ты его знаешь? И что у него было на уме, тебе известно?

– Нет, не известно.

Миша удручено вздохнул, аккуратно сложил газетный лист и спрятал в карман.

– Но поговорить с Сашком нам теперь будет о чём. Пошли, Стефан, уже скоро стемнеет.

Он тяжело поднялся и, оперевшись на сухую ветку, как на посох, повторил:

– Да… будет о чём. Интересный разговор обещает получиться. Даже не терпится.

Задумавшись над статьёй, Смородин брел вверх по каменистому склону вслед за боцманом, и даже не заметил, как вскоре под ногами заскрипел снег. Не обращая внимания на поднявшийся пронизывающий ветер, он упрямо шёл вперёд, слово за словом прокручивая в голове так внезапно свалившуюся информацию. Вспомнилось взволнованное лицо графа и его слова, пронизанные тревогой за наследника. Неужели всё это было лицемерной игрой?

– Наконец-то! – выдохнул шедший первым Стефан.

Миша поднял глаза и обнаружил, что даже не заметил, как взобрался на верхнюю грань чаши, скрывающую базу. Оглянувшись, он свернул к протоптанной тропе, представляя, что сейчас скажет Александру.

Первым, выглянув в окно, их увидел Прохор. Выйдя на порог, он долго разглядывал приближающегося Стефана, затем выкрикнул:

– Где же вас столько носило?! Я уже испереживался весь!

– Небось, трясся, как бы тебя не бросили? – проворчал боцман. – Всех по себе судишь.

– А я-то что? – опешил Прохор. – Ты, боцман, не успел прийти, а сразу, как цепной пёс, на людей бросаешься? Флагман, ну хоть ты ему скажи!

– Не до тебя сейчас! – отмахнулся Смородин. – Где князь?

– Князь? Да где ж ему быть? Там, в мастерской, чего-то пилит. А что стряслось? Вы, будто и вправду словно собаки с цепи сорвались.

Смородин свернул с тропы и пошёл в мастерскую. Открыв дверь, он впустил внутрь Стефана и, не дав зайти Прохору, захлопнул её у него перед носом.

– Погуляй на свежем воздухе! – выкрикнул он сквозь щель.

Александр сидел на ворохе парусины и сосредоточенно резал ножом деревянную болванку. Миша подошёл и, взяв одну из выструганных наследником ложек, постучал по ладони.

– Хорошая работа. Но для князя странная. Ты так не думаешь, Сашок?

– Я ещё не то могу, – улыбнулся Александр, не почувствовав в вопросе подвоха. – Вам нравится?

– Нравится. Я говорю, странно, что князь умеет делать такие хорошие ложки. А может, и не князь вовсе?

– Что вы, флагман, хотите этим сказать? – Наследник отложил нож и, стряхнув стружки, встал напротив Смородина. – Я слышал, вы спускались в Дубровку?

– И, как оказывается, не зря.

Миша сделал глубокомысленную паузу, всматриваясь в лицо Александра. Но князь оставался невозмутим и терпеливо ждал объяснений. Больше не в силах сдерживаться, Смородин многозначительно достал газету, вывернул нужной страницей и подал в руки наследнику.

– Не зря, говорю, сходили! Вот прессой разжились, с очень занятной заметкой про нашего мальчика. Читай! Можно не вслух. Мы со Стефаном уже её изучили.

Александр пожал плечами и, взяв газету, подошёл ближе к окну. Смородин внимательно следил за его лицом, ожидая увидеть страх или растерянность. Но князь на всём протяжении чтения статьи оставался хладнокровен, лишь слегка побледнев да нервно двигая скулами. Дочитав до конца, он отложил газету и застыл, задумчиво глядя в окно. Миша его не торопил, ожидая внезапного раскаяния или душещипательной истории, о так уж сложившихся обстоятельствах, потребовавших неординарных действий в безвыходной ситуации. Он хитро улыбался, терпеливо ожидая развязки, но неожиданно наследник его озадачил.

– Мне его так будет не хватать, – тихо произнёс Александр. – Он всё знал наперёд. Он всё предвидел!

– Кто, Сашок?

– Андрей Гаврилович.

– Это тот граф?

– Граф Горчаков был способен распутать любую интригу! Он умнейший человек имперского двора. Вернее, был им. Мне очень жаль, что я не успел его отблагодарить.

– Так это он всё придумал?

– Да. Андрей Гаврилович мог перехитрить любого интригана. Он с лёгкостью раскрывал любые происки.

Смородин посмотрел на Стефана, затем пожал плечами и спросил:

– Что же нам с тобой теперь делать? Не менять же тебя и вправду на награду? Хотя и десять тысяч любого на грех могут подтолкнуть. Я не знаю, чего уж там придумал твой граф, но выдавать тебя за наследника – это было верхом глупости, даже если вы и внешне похожи. Сам видишь, что инквизиция быстро разобралась, что к чему, и теперь тебя ждут её подвалы. Я в одном таком был. Скажу тебе так, что пару дней посидишь тет-а-тет с мастерами-инквизиторами и сам на Берту запросишься. А я-то всё голову ломал, почему же тебя отправили на самом дохлом дирижабле?

– Что? – Александр удивлённо оглянулся и, подойдя вплотную к Смородину, заглянул ему в глаза. – Вы решили, что я самозванец?

– Ты же сам сказал, что вы с графом так всё хитро провернули?

– Я?! – Князь возмущённо хлопнул ртом, затем тяжело застонал. – Ну почему окружающие меня дураки так живучи, а умные гибнут?

Вдруг за стеной раздался отчётливый скрип продавленного снега. Миша кивнул боцману и выглянул в окно. Стефан стремительно бросился к двери и, распахнув ее, успел заметить убегающего Прохора.

– Следующий раз я тебе в уши шомпол вгоню! – выкрикнул он ему вдогонку. – Что за человек? Надо, флагман Михай, ему бока намять! Меня уже от одного его вида начинает колотить! Ей богу, подстерегу как-нибудь, да протяну поленом по хребту, чтоб следующий раз неповадно было!

– В газете всё враньё! – неожиданно произнёс Александр, будто и не заметив инцидент со шпионившим Прохором. – Не верьте ни единому слову!

– Так расскажи нам правду! – присел на стул Миша, приготовившись слушать.

– Запутанная история… – вздохнул наследник. – Запутанная и длинная.

– Так и нам спешить некуда, – улыбнулся Смородин.

– Хорошо! – вдруг решившись, Александр присел рядом. – Но прежде чем начать, я хочу, чтобы вы знали точно, что я и есть наследник российского престола. И ни на секунду не подвергали этот факт сомнению. Иначе в моём рассказе нет смысла. Я не желаю оправдываться или что-то вам доказывать. Я всего лишь расскажу вам истину. И ещё вы больше узнаете о графе Горчакове, которому я обязан жизнью. Хотя мой рассказ будет неполным, если я не соглашусь, что в этой статье всё же есть доля правды. Она в том, что инквизиторы сумели разобраться в подлоге. Но Андрей Гаврилович подарил мне время, благодаря которому я до сих пор жив. Спланировав и совершив покушение, затем подняв с ущелья тела, тайная инквизиция поняла, что меня там нет, а их самих ловко провели. Добычей оказались граф Горчаков, да переодетый беспризорник. Бедняге не повезло подольше почувствовать себя благородной особой. Но увы, там не оказалось наследника, который был их главной целью. Теперь, дабы скрыть преступление, инквизиция объявила за мной охоту, объявив самозванцем. Андрей Гаврилович сказал, что пока я жив, я знамя российской армии и флота, которые усмирят любой заговор, а заговорщиков вздёрнут на столбах и реях кораблей. Но это покуда я жив. А теперь послушайте….

Александр говорил долго. Никто его не перебивал и не задавал ненужных вопросов. Он вдавался в тонкости, известные лишь ему, как небожителю российского двора и особе, с лёгкостью оперирующей титулами и именами, которых Смородин даже не слышал. Князь не забыл разобрать по косточкам также двор владыки, дав краткую характеристику каждому из генералов и министров. Он не обошёл вниманием и взлетевшего при его собственном дворе проконсула Харца Гогенцоллера, главного вдохновителя подстроенного покушения. Перечислив поимённо каждый из броненосцев, ожидающих его в устье Дуная, наследник не позабыл вспомнить чины и фамилии всех командиров. А коснувшись неспокойной международной обстановки, он говорил о монархах вражеских империй так, будто речь шла о не поделивших наследство и потому перессорившихся родственниках.

Александр говорил долго. А когда закончил, то устало встал и, направившись к выходу, обронил напоследок потрясённому Смородину:

– Подумайте сами, флагман! Кто бы стал предлагать целое состояние за какого-то самозванца? Самозванцы появлялись во все времена, но никто за них не давал и гнутого медяка. Такие деньги предлагают только за тех, кто их стоит. Теперь вам понятно, почему я так противился помощи владыки? Отныне мы будем рассчитывать только на себя. Я даже рад, что этот разговор между нами всё же состоялся. Но прошу, пусть он между нами и останется. Правду знаете вы да боцман. Остальные к ней ещё не готовы.

Наследник тихо вышел и также тихо затворил за собой дверь. Смородин, будто сбросив наваждение, встряхнул головой и посмотрел на оставшиеся на мешке нож и ложки.

– Что же мы с тобой наделали? – тихо спросил он Стефана.

– Ты, Михай, о нашем послании командэру Юлиусу?

– О нём самом.

– Князь сам виноват! Почему раньше ничего не рассказывал? Так ты ему поверил?

– А ты нет? Брось, Стефан. Так врать невозможно. Жаль, что я раньше не знал этого графа. Но я докажу, что моё слово достойно того, кому оно дано. Ждать помощи нам больше неоткуда. Так что завтра начнём собираться в путь. Здесь оставаться, теперь опасно. Если бы этот разговор состоялся хотя бы вчера, всё было бы иначе! Но теперь уж ничего не исправить.

– У нас ещё есть четыре дня – вздохнул Стефан, услышав блеяние овец. – Как же я их здесь оставлю? Да и, может, не доберётся до генерала сынок Лазара? Ну ты вспомни его рожу! Да на него ж без слёз смотреть невозможно! Пропили они уже наши талеры, не выходя из Дубровки!

Миша промолчал и, уткнувшись подбородком в ладони, закрыл глаза, задумавшись над создавшимся положением. Но как назло ничего умного в голову не приходило. Затем, смирившись и согласившись с тем, что у них ещё есть как минимум четыре дня в запасе, он отложил тяжкие думы на завтра.

Печь прогорела и проползающий сквозь щели в двери и окна холод скользкой рукой пробрался под тонкое одеяло, подбитое соломой. Стефан скрипнул зубами, скрутился в клубок, стараясь сохранить остатки тепла, но всё это уже не помогало. Сон был безнадёжно испорчен. Он оторвал голову от свёрнутого в рулон зипуна, выполнявшего роль подушки, и свесил босые ноги с лавки. Делать нечего – придётся вставать. Пол противно заскрипел, но никого это не разбудило. Стефан с завистью посмотрел на храпевшего Лариона, затем ковырнул прогоревшие угли. Угол за стенкой печки, где хранился запас дров, оказался пуст, и боцман, недовольно скривившись, набросил тулуп. Придётся выходить на мороз. Скинув засов с двери, он взглянул на горевшие над горами звёзды, затем, поёжившись, спрыгнул с крыльца в снег. Ночь подходила к концу, уступая время рассвету. Первые лучи несмело коснулись белых вершин, но внизу всё ещё царствовала тьма. По привычке обойдя стены барака, Стефан прошёл вдоль оставленных ещё вчера следов и проверил, не появились ли за ночь новые. Упокоившись, он достал из-под снега с десяток поленьев и, вернувшись в барак, подкинул в печь. Вытянувшись вдоль лавки, он закрыл глаза, ожидая, когда сон сморит его ещё раз и унесёт в родную деревню. Но услыхав возню да треск дров в печи, откликнулись через стену овцы. Их голодный зов боцман проигнорировать не мог. Он еще раз встал и пошёл в мастерскую, где в дальнем закутке хранилось сено.

«Как же вы без меня? – Стефан с грустью потрепал загривки обступивших его овец. – Отвести вас в Дубровку да поискать хороших хозяев? – задумался он над давно терзавшей его мыслью. – Или отпустить на все четыре стороны? – Затем Стефан нахмурился и заскрипел зубами. – Но Прохору под нож не дам!»

Боцман заскрипел зубами, вспомнив, как перехватил Прохора, собравшегося зарезать одну из овец и уже потащившего её в дальний угол мастерской. Прохор сказал, что всем надоело мороженое мясо и хочется свежего. Наверное, был прав. Но Стефан тогда сам едва не вогнал этот нож ему в живот. Овцы стали для него предметом особой заботы, в которую он вкладывал душу, будто в собственных детей. Хотя и сознавал всю глупость этой привязанности.

Поглядев, как его подопечные вяло жуют сено, он с пониманием кивнул и, взяв лопату, пошёл откапывать новую поляну с увядающей травой.

Звёзды почти растеряли свой лихорадочный блеск и теперь светились едва заметными искрами. Боцман огляделся в поисках ещё нетронутого снега и направился к дальней области возле швартовочного столба. Раньше он остерегался выпасать здесь овец из-за близости обрывающихся границ горной чаши. Но там, где было безопасно, уже чернела выскобленная до корней земля.

Поплевав на ладони и крепко обхватив черенок, Стефан далеко швырнул первую лопату снега.

«А, может, с собой? Хоть одну! – подумал он, взглянув на бегущий внизу Дунай. – Нет, не даст флагман Михай! – боцман тут же понял абсурдность этой идеи. – Да и Васил с Ларионом засмеют. И так прозвали овечьим папой!»

Уходить решили на рассвете следующего дня. Набрав с собой съестного в мешки, постановили на общем собрании идти вдоль берега к морю. Стефану больше понравилась мысль с плотом, но отказался Смородин. Флагман справедливо заявил, что при изменившихся обстоятельствах так будет гораздо опасней, потому что они окажутся как на ладони и для дирижаблей, и для охотников по оба берега Дуная. Следующим утром истекает третий день, как уехал сын Лазара. Хотя Стефан был уверен, что никуда он не доскачет. Стоило лишь вспомнить его глупое лицо, как тут же возникала уверенность, что деньги они выбросили в придорожную канаву. Такого даже за табаком в соседнюю деревню отправлять опасно! А уж в столицу, к генералу! Наверняка уже пропили с батькой их талеры и смеются над доверчивыми мастеровыми!

Нет, не дойдёт! – уверенно причмокнул Стефан.

И оттого ещё тоскливее стало покидать обжитую базу. Втайне он уже был готов пережидать здесь зиму. Но в дорогу рвался наследник. И тут уж приходилось слушаться.

Боцман со злостью швырнул ещё одну лопату снега и вдруг обратил внимание на необычную тёмную звезду далеко за рекой, так упорно не желающую исчезать вместе со своими уже поблёкшими сёстрами. Стефан озадаченно почесал в затылке, прищурился, всматриваясь вдаль, затем лопата выпала из его рук.

Невысоко над лесом, прячась в низинах меж холмов, летел дирижабль! Легко определив по контуру аэростата курс, боцман понял, что направляется он к ним. Наперегонки с поднимающимся над горами солнцем, дирижабль бесшумно скользил, прижимаясь к земле и едва не касаясь верхушек деревьев. Скорость у него казалась впечатляющей. Пока боцман разглядывал да гадал, кто это мог быть, дирижабль успел превратиться из тёмной точки в крупное яблоко. Солнце выглянуло из-за перевала, его лучи осветили открывшуюся низину, и тогда яблоко вспыхнуло кроваво-красным цветом.

– «Августейшая династия»! – выдохнул Стефан, попятившись к бараку. – Флагман Михай! – заорал он что было сил. – Вставайте, лежебоки, погибель наша летит!

Подбежав к двери, боцман дёрнул ручку и, ввалившись внутрь, едва устоял на ногах.

– Великий князь, флагман, Прохор, Васил, вставайте! Командэр Юлиус уже рядом!

– Где?! – первым вскочил Александр.

– На том берегу. Скоро перелетят Дунай. Что делать, ваше высочество?

– Как они нас нашли? – удивился наследник, на ходу натягивая китель.

– Да мало ли! – поспешил ответить Смородин. – Он один?

– Видел только «Августейшую династию»! Может, ещё кто отстал, не знаю.

Александр наконец справился с неподатливым ремнём и вылетел за дверь. Подбежав к обрыву, он увидел, как дирижабль уже перелетел лес и теперь скользил у противоположного берега, всего в метре над верхушками камышей. Выполнив небольшой манёвр в обход Дубровки и подправив курс на десяток градусов, он нацелился точно на каменный выступ, за которым скрывалась база. Наследник стоял на краю и молча наблюдал за полётом «Августейшей династии» пытаясь разгадать планы командэра. Перемахнув за пять минут половину реки, дирижабль перешёл в набор высоты.

– Это не разведка, – угрюмо заметил Александр. – Летят, подкрадываясь, и торопятся опередить рассвет, чтобы застать врасплох. Генерал Юлиус прилетел за мной!

– Что будем делать? – спросил Смородин, оглянувшись на сбежавшуюся команду.

– Бежать! – ответил за всех Стефан. – Через перевал, к засеке венгров! Там и переждём!

– Валите швартовочную мачту! – приказал Александр. – Время ещё есть! Успеем!

– Зачем? – удивился Миша. – Боцман прав! Отсидимся в горах, потом вернёмся.

– Если они здесь высадятся, то не улетят до тех пор, пока всех нас не переловят! Не спорьте, флагман, я знаю, что говорю!

– Стефан! – крикнул боцману Смородин. – Живо за пилой и к мачте! Прохор, Ларион, бегите за топорами!

– Ветер вдоль плато сильный – без мачты им не остановиться! – произнёс Александр. – Если успеем, то выиграем время. Во всяком случае, у нас появится шанс.

Миша взглянул на приближающийся дирижабль, на боку которого уже можно было разглядеть раскинувшего крылья ястреба, символ воздушного флота Дакии, и побежал к Стефану с Ларионом, уже вовсю работающим пилой.

– Зачем мы это делаем? – удивился Васил, помогая Стефану расчистить снег вокруг мачты. – Флагман говорил, что мы ждём помощь владыки. А теперь не даём генералу пришвартоваться?

– Потому что наследник ненастоящий, – шепнул Прохор. – А я вам говорил, но вы мне не поверили. Вот теперь и думайте, кто дурак – я или вы?

– Ты, Прохор! – ответил услыхавший его Стефан. – Дураком был, дураком и остался. А ты, Васил, его не слушай, князь у нас что ни есть самый настоящий. Просто назад к владыке ему нельзя. Дорога одна – к русским. И ему, и нам. Генерал Юлиус не спасать нас прилетел. Небось ещё и отца своего привёз. А инквизиторы, сам знаешь, они больше мастера изводить народ, а не спасать.

– Да с чего вы взяли? – недовольно нахмурился Прохор. – Командэр к нам всю ночь летел, а мы ему мачту под топор!

– Хотел бы спасти – не прятался! И хватит болтать. Флагман Михай сказал рубить – значит рубить!

– Я флагману верю, – согласился Васил, сбросив венгерскую шерстяную накидку и поплевав на ладони.

– Командэр уже рядом! – возразил Прохор. – Свалить мачту мы не успеем. Её вон как обработали, ещё сто лет простоит. А генерал нам за наши труды спасибо не скажет, это уж точно. И если уж его боитесь, то лучше разбегайтесь кто куда, пока ещё есть время.

– Быстрее! Быстрее! – прекратил их спор подбежавший Смородин.

Вырвав у Прохора топор, он замахнулся и с громким выдохом вогнал его в столб.

– Дай мне, а то ты, Проша, будто беременный таракан, еле лапками шевелишь! – Миша выдернул лезвие, надсадно крякнул и взмахнул топором ещё раз. – Посмотри на Васила! Лесорубы от зависти голосят навзрыд! – Нервно оглянувшись на обрыв, Смородин добавил: – Сашок прав, ветер сильный, без мачты им не высадиться! А ну быстрее двигайте мослами! Как говорил мой замполит: ничто так не торопит на работу по утрам, как машина начальника в зеркале заднего вида!

Стефан с Ларионом в недоумении переглянулись, пожали плечами и налегли на пилу. Три топора рубили навстречу, вырывая из дерева чёрные щепки. Пропитанное для защиты от гниения медным купоросом и просмоленное в несколько слоев бревно рубилось с трудом, отвечая на каждый удар гулким стуком, будто металл бил по металлу. Зубья пилы скользили, раскалившись докрасна, но мачта стояла, словно монолит и не думая падать. Выдолбив половину её ствола, Миша отшвырнул топор, затем бросился всем телом на ствол, в надежде услышать хотя бы негромкий, но обнадёживающий треск. Но с таким же успехом можно было бросаться на телеграфный столб. Мачта казалась несокрушимой.

Внезапно наблюдавший за их работой Великий князь побледнел и, обернувшись, Смородин увидел поднимавшийся у границы обрыва красный купол аэростата «Августейшей династии». Он рос на глазах, закрывая половину неба. Перетянутый канатами ястреб показал крылья, затем появились когтистые лапы, а под ними все увидели выпуклую командную рубку. Гондола скользнула по краю обрыва, едва не задев нагромождение камней, и завывая винтами, устремилась к швартовочной мачте.

– Бежим! – выкрикнул Стефан, отбросив пилу.

Миша ударил ещё раз, но, услышав хлопки пневморужей, бросился следом.

– Князь! – крикнул он мчавшемуся к бараку наследнику. – Давайте со Стефаном к перевалу, а мы их задержим!

Сам Смородин сдаваться или удирать не собирался. Он бежал за штуцером, чтобы дать время Александру скрыться на той стороне горного хребта. Стефан наверняка помнит тропу к венгерской засеке и сможет увести наследника подальше от глаз командэра. Но Александр его не послушал, и, свернув к мастерской, бросился сломя голову к воротам, выкрикивая на ходу:

– Машина Гауса, флагман! Машина Гауса!

Запыхавшись, Миша на мгновение остановился и хлопнул себя по лбу – о ней-то он совсем забыл! В первые дни они с Александром проводили рядом с вращательной машиной Гауса всё время напролёт. Разбирали, изучая несложный внутренний механизм, затем собирали, соревнуясь в скорости. Пару раз даже дали пробную очередь в сторону гор. Но заметив, как, отозвавшись на разносимый эхом грохот, далеко, на вершине скалы, сорвалась снежная лавина, решили, что от стрельбы лучше пока отказаться. Затем пулемёт смазали бараньим жиром и убрали в дальний угол мастерской.

Смородин влетел вслед за наследником в распахнутые двери барака и вдруг понял, что убежали от «Августейшей династии» не все. Кто-то непрерывно стучал топором, продолжая рубить мачту и не обращая внимания на закрывший небо алый аэростат. И этот кто-то был Васил. Он раз за разом взмахивал сверкающим лезвием и, выкрикивая в такт, мощно вгонял его в мачту. Но даже не оборачиваясь, он не мог не чувствовать нависающий над головой дирижабль и приближающуюся гондолу с прозрачной рубкой в носу. Сквозь отливающее синевой стекло, Миша отчётливо увидел генеральскую фигуру в красной венгерке и кивере с пучком алых перьев. Командэр Юлиус стоял неподвижно, как обычно скрестив руки на груди, и наблюдал за рубившим столб Василем. Затем короткие стволы пневморужей, ощетинившиеся по сторонам и плюющие свинцом во всё, что попадалось на глаза, разом развернулись в направлении мачты. Мише даже показалось, что он услышал переливчатую трель свистка боцмана Томаса, вслед за которым раздался слаженный и дружный залп. Васила отшвырнуло на оброненный Стефаном тулуп, а топор так и остался сиротливо торчать в стволе. Снег окрасился брызгами крови, сквозь шипение винтов донёсся громкий стон, и, перевернувшись на спину, Васил затих.

– Сука краснопёрая! – скрипнул зубами Смородин. – Сашок, что там с пулемётом?

– Флагман, подсобите! – отозвался наследник.

Приподняв небольшой, но тяжёлый мешок над машиной Гауса, он засыпал патроны в короб. Миша кинулся помогать, собирая в одно целое смазанные детали. Соединённые в единый блок шесть стволов привычно заняли своё место на станине, но никак не поддавался механизм подачи патронов. Смородин поначалу плавно надавил на пазы короба, стараясь вогнать его в предназначенный зацеп. Затем ударил кулаком по шершавой стали, но упрямая деталь никак не желала становиться на место. Дальше, вцепившись в лафет, к нему подключился Александр.

– Флагман, взгляните! – указал он в распахнутые настежь ворота. – Командэр торопится не меньше нашего!

«Августейшая династия» скользила над снежным полем, а из её брюха волочились пеньковые петли. Команда раскачивала верёвки из стороны в сторону, норовя набросить на швартовочную мачту. Неожиданно им это удалось, и дирижабль дёрнулся, натянув в струну зазвеневший канат.

– Всё! – застонал Миша. – Отбегались!

Он с силой ударил по пулемёту и едва не расплакался от собственного бессилия. Жертва Васила оказалась бессмысленной, все старания напрасными, а их непростой путь оборвался на самом интересном месте. Императорская корона, словно мираж, поманила наследника вдаль и внезапно растаяла в тени «Августейшей династии». Вероятно, всё ещё можно было изменить с помощью машины Гауса, но как по закону подлости, она напрочь отказывалась собираться в единое целое.

Они проиграли.

Долго блуждали в потёмках. Вращались щепками в круговороте чужих интриг. А когда узнали правду, то воспользоваться её плодами уже не осталось времени.

Смородин молча смотрел на застывший дирижабль и открытые боковые двери гондолы. Команда дружно тянула канат, подтягивая «Августейшую династию» к мачте. Затем они накинули вторую петлю. За ней третью. Притихший дирижабль покорно встал, натянув верёвки в ответ на свистевшие порывы ветра.

Миша посмотрел на разбросанные у ног детали пулемёта и, безнадёжно махнув рукой, пошёл за штуцером. Для себя он твёрдо решил, что в подвалы инквизиции больше никогда не вернётся. Пусть это даже будет стоить ему жизни.

– Флагман, взгляните! – окликнул его Александр, протягивая деталь затвора. – Она испорчена!

Кто-то ударом молотка загнул желоб рамы, потому короб и не становился на своё место. Смородин горько усмехнулся – даже в его крошечном стаде нашлась паршивая овца. В ответ он лишь пожал плечами и сказал:

– Бежал бы ты, Сашок. Положись на Стефана – он мужик надёжный. Да пробирайтесь за перевал. Может, и успеете. А я уж как-нибудь здесь…

Договорить ему не дал оглушительный треск, подобный взрыву. Даже через стену мастерской Миша услышал, как хлопнули канаты по оболочке аэростата. Бросившись к двери, он увидел удаляющуюся «Августейшую династию» а на верёвках за ней волочилась швартовочная мачта. Не выдержав нагрузки от швыряемого в порывах ветра дирижабля, подрубленное бревно треснуло, оторвалось и теперь болталось под брюхом гондолы бесполезным грузом. Из отверстий полилась балластная вода, молчавшие винты снова взвыли, спасая «Августейшую династию» от приближающегося каменного хребта. Аэронавты перерубили швартовочные канаты, и она взмыла в небо, задрав кверху округлый нос.

– Ура! – не удержался от захлестнувшей радости Миша.

– Святой Иезус! – прошептал, сложив ладони у лица Александр. – Ты нас не бросил.

– Вы это видели?! – ворвался в мастерскую Стефан. – Михай, так это что же, ещё поживём?

– Размечтался! – засмеялся Смородин. – Если только ты собрался жить вечно? Со мной у тебя это вряд ли получится! Но сам глазам не верю – чёрт, бывает же, что и мне везёт! – не мог успокоиться Миша. – А то я уже разочаровался в собственном ангеле-хранителе!

– Они вернутся, – произнёс Александр. – Такая мелочь не остановит командэра Юлиуса.

– Пусть возвращаются! – до сих пор не мог поверить в удачу Смородин. – Теперь мы успеем подготовиться.

Взглянув на разобранный пулемёт, он кивнул боцману:

– Но кто-то очень не хочет, чтобы мы и дальше числились в счастливчиках! Не видел, чьих рук дело?

– Может, свалилось сверху чего? – задумчиво повертел погнутый желоб Стефан. – Кому это нужно? Кто же сам захочет рыть себе яму?

– Вот и меня это удивляет.

Боцман выглянул за ворота и, приложив ладонь к глазам, посмотрел на летевший над горами дирижабль.

– Вы правы, ваше высочество! Высоту не набирают, собираются заходить на второй круг.

– Командэр упрям и редко сворачивает с пути. Если он вцепится, то остановить его не так-то просто. Меня только удивляет, как он нас выследил?

«А мне больше удивительно, почему он появился так быстро? – подумал Миша. – Ведь не прошло и двух дней, как они отправили дурацкое послание с сыночком Лазара!»

Отобрав у Стефана погнутую деталь, он положил её на наковальню и аккуратно приложился молотком. Сталь нехотя поддалась, выгибаясь в обратную сторону.

– Может, и упало чего-то. А может, и постарался кто-то. – Смородин ударил сильнее и потрогал желоб пальцем. – Только и мы не безрукие! Бери, Стефан, штуцер да пневморужьё и занимайте места у двери. А мы с Сашком встретим их здесь. Ещё посмотрим, кто из нас упрямее.

Описав полукруг, дирижабль вновь появился со стороны Дуная. Только сейчас он не прятался, а заходил в атаку левым бортом. Но на этот раз Миша наблюдал за его манёврами с хладнокровием Сфинкса. С Александром они вытащили собранную вращательную машину Гауса во двор, закрепили на бочке, заменившей станину, и приготовились ждать. Провернув рукоять и вставив первый патрон в ствол, Смородин прицелился сквозь примитивный прицел, довольно крякнул и ухмыльнулся волчьим оскалом:

– За Васила я их так просто не отпущу! Жаль, не додумались вы ещё до трассеров, а то можно было бы дать пристрелочную очередь. Но ничего, – успокоил он сам себя. – Подойдут к обрыву, там уж не промахнёмся.

Но к его удивлению «Августейшая династия» проплыла на почтительном расстоянии и начала разворот в обратную сторону, выписывая восьмёрку.

– Что он делает? – удивился Миша.

– Командэр Юлиус решителен, но не глуп, – ответил Александр. – Он или разглядел машину Гауса, или у него чутьё на опасность.

– Ты, Сашок, знаешь генерала как себя. Что он будет делать дальше?

– Бомбить, – просто ответил наследник.

– Бомбить? Я думал, они хотят взять тебя живым.

– Зачем? Для всех я погиб в ущелье под Струмой.

Смородин проводил взглядом набирающий высоту дирижабль, затем похлопал по ставшей бесполезной машине Гауса. Возможно, пулемёт и смог бы достать очередью до таких небес, но вся беда была в том, что приспособлен он был лишь для стрельбы вдоль горизонта. Чтобы превратить его в зенитку, нужна станина с ходом по вертикали. «Августейшая династия» тем временем закончила разворот и теперь плыла над головой, ложась на боевой курс. Даже без бинокля Миша видел тёмный зев открытого бомбового люка и раскачивающиеся на ветру створки.

– А вот теперь я бы не стал надеяться на то, что они промажут, – проворчал он, и потащил бочку с пулемётом обратно в мастерскую. – Я думаю, Сашок, пора нам всем в погреб. Тесновато, конечно, будет. Но уж лучше так.

– Но ведь там бомбы?!

– Конечно! Где же им ещё быть? А ещё я видел в погребе мешок с порохом. Ну и что? – усмехнулся Миша. – Наше счастье, князь, что вы ещё не додумались до бризантной взрывчатки, детонирующей на взрывы. А порох? Да что ему станется? Ну а если угодят прямым попаданием, то там хоть с бомбами, хоть без бомб, нам всем крышка.

Александр проводил Смородина недоумевающим взглядом, но промолчал и полез в открытый лаз. Следом, спустившись по лестнице, едва уместился Стефан, за ним Прохор с Ларионом. Миша забрался последним и закрыл над головой тяжёлые дубовые створки. Из-за тесноты им пришлось сидеть едва ли не друг у друга на плечах. Две трети внутреннего пространства занимали ящики с бомбами. Ещё часть взрыватели. Ну а в оставшуюся свободную прослойку под потолком втиснулись аэронавты.

– Надо было в горы, – застонал Стефан, оттолкнув от лица чей-то локоть.

– Заткнись, – зашипел на него Прохор. – Поздно спохватился!

– А может, ещё не поздно? А, флагман Михай? Может ещё успеем, если…

Что хотел сказать Стефан, никто узнать так и не успел. Над головой словно ударили в гигантский барабан, и земля вздрогнула от близкого разрыва. Следом саданул эхом ещё один взрыв, тряхнув противоположную стену.

– Овцы! – вскрикнул боцман, услыхав испуганное блеяние.

– Только твоих овец ещё с нами не хватало, – ехидно отозвался из темноты Прохор. – Если выживем, поедим жаркое из баранины.

Но ответить и на этот раз Стефану не дала прокатившаяся череда взрывов. Затрещала крыша, жаркая волна горелого пироксилина прокатилась вдоль пола и захлестнула в щели погреба. Земляные стены вздрогнули, осыпавшись на голову влажными комьями.

– Часто рвёт! – не без злости заметил Прохор. – Не иначе, флагман, генерал накрутил на бомбы твои ветрянки. Доумничался, умник…

Его голос потонул в новой канонаде, отозвавшейся гулким грохотом в погребе. Но показалось, что взрывы на этот раз прозвучали в стороне.

– Сравняют нас с землёй! – успел выкрикнуть между паузами Прохор.

Почему-то быть услышанным удавалось только ему. Миша, раздвинув локтями навалившихся Стефана с Ларионом, уже открыл рот, чтобы обозвать его трусом, как тут же получил по ушам мощным ударом от близкого взрыва. Встряхнув головой и пытаясь отделаться от накатившего звона, он принюхался к потянувшейся в подвал струйке дыма.

«Горим! – пробежала вдоль спины паническая мысль. – Для полного счастья нам не хватало только пожара!»

Следом за ним шумно втянул воздух Стефан.

– Дым? – удивлённо спросил боцман.

– Ветром со двора занесло! – поспешил успокоить его Смородин.

– Так порох не воняет! – нервно заёрзал Прохор. – Солома горит! Здесь мы зажаримся заживо! – навалился он на спину Стефану, пытаясь протиснуться к выходу.

– Заткнись! – прикрикнул на него Миша.

Только затем он обратил внимание, что уже сколько времени их никто не прерывает. Взрывы больше не бухали по ушам, и на мгновение в погребе повисла полная тишина.

– Улетели? – с надеждой в голосе спросил Ларион.

– Или готовятся к высадке, – впервые за всё сидение в погребе подал голос Александр.

Решившись, Смородин распахнул створки и выглянул наружу. К его удивлению, мастерская осталась неповреждённой, за исключением двух дыр в крыше, пропускавших внутрь солнечный свет. Но дым, валивший сквозь щели в дверях, ведущих в жилой барак, говорил, что отделаться одним испугом им не удалось. Белые клубы ползли вдоль пола, заполняя мастерскую удушливой гарью. Выскочивший следом за ним Стефан бросился выпускать из загона овец. Распахнув ворота, он выгнал их во двор, затем, задрав голову, удивлённо замер, закрываясь ладонями от солнца.

– Улетают?

– Улетают, – согласился Миша.

Первым причину их спасения заметил Александр. Кивнув в противоположную от Дуная сторону, он произнёс кратко, но ёмко:

– Венгры!

Далеко за Дубровкой, над горизонтом, плыли три дирижабля, направляясь наперехват «Августейшей династии». Их жирные точки переползли через горы и теперь безуспешно гнались, стараясь использовать сильный над перевалом ветер. Но соперничать в скорости с дирижаблем командэра Юлиуса они не могли и вскоре начали заметно отставать.

– Это же надо, и кто бы мог подумать?! – ухмыльнулся Смородин. – Нас спасли венгры!

Но подоспевший из барака Прохор поспешил испортить его радужное настроение.

– Флагман, остались мы без спальника. Бомба разворотила печку, и углями выжгло всё внутри!

– Это ничего, – со стойкостью непрошибаемого философа воспринял Миша очередную неприятность. – Переберёмся в мастерскую. Да и загостились мы здесь. Пора в дорогу, пока наш генерал не навестил нас ещё раз. На этот раз откладывать не будем.

Миша взглянул на Александра, ожидая увидеть радость – он ведь, кажется, давно предлагал уйти! Но наследник нахмурился, отвернулся и ушёл, ничего не сказав в ответ.

Чуть позже, стоя над холмиком с приваленным камнем и возложенной сверху мохнатой шапкой Васила, Смородин, с подобающим моменту скорбным видом, тихо произнёс:

– Мы тебе обязаны жизнью.

– Да… – грустно кивнул Стефан. – Если бы не Васил, прыгать бы нам сейчас с дирижабля на Карпаты.

Прохор скрипнул зубами, пытаясь удержать на языке вертевшееся слово, но всё же не вытерпел и промычал под нос:

– Под пули стать – ума много не надо. А вот выжить – это будет посложнее. Ты, флагман, говорил, что пора нам бежать отсюда и как можно дальше. Вот и нечего речами овец смешить. Его уже не поднимешь. А нам самое время собираться в дорогу.

– Нет! – неожиданно возразил Александр.

– Что? – не понял Смородин.

– Нам не уйти.

– Сашок, ты чего? – в недоумении встряхнул наследника за плечи Миша. – Ты же сам…?

– Теперь им известно, где мы. Уверен, что вниз по Дунаю уже выставлены дозоры, по реке патрулируют канонерки, а вдоль берегов шныряют ратники аншефа Станислава с собаками. Мы опоздали.

– Вот те на! – хлопнул в ладоши Прохор. – То ты, ваше высочество, торопишь, словно нас за пятки волки грызут! А теперь нате вам – мы опоздали!

– Сашок, объяснись, – насупился Смородин.

– А что объяснять, флагман? – Наследник с отсутствующим видом отвернулся и, взяв долгую паузу, молча смотрел вдаль.

Никто его не торопил. Растерянный Стефан глупо улыбался, Ларион хмурился. Миша терпеливо смотрел князю в затылок и ждал, когда он соизволит ответить.

– Что вам непонятно, флагман? – обречёно вздохнул Александр. – Нас обложили. Петля уже накинута, осталось лишь её затянуть. Сейчас они перекрыли дальние подступы, а скоро явятся и сюда. Командэра спугнули венгры, но это всего лишь краткая передышка. Он не стал ввязываться в бой только потому, что не хотел им выдать наше место. Заинтересуйся венгры, что здесь делал дирижабль Дакии, и сегодня же ночью мы окажемся в их руках. Не думаю, что в планы заговорщиков входит такой поворот событий. Он чреват продолжением неопределённости. А им нужна абсолютная уверенность в том, что меня больше нет в живых. Один раз их провели, второй раз они постараются не ошибиться. Пока сюда не доберутся люди главного инквизитора, к нам будет регулярно наведываться командэр Юлиус, чтобы убедиться, что мы до сих пор на месте, или следить за каждым нашим шагом, на тот случай, если мы решимся уйти. Нас будут бомбить, обстреливать и выслеживать по всем правилам преследования. Вы, флагман, говорили, что я знаю генерала как самого себя? Поверьте, и не только его. Так вот, я вам обрисовал полную картину того, что произойдёт дальше. Теперь вам понятно, почему мы опоздали?

– Что ж так пессимистично, Сашок?

– Я всегда предпочитал смотреть страшной правде в глаза, чем тешиться радужными фантазиями.

– Что ты предлагаешь?

– Ничего.

– То есть, будем сидеть и ждать, пока за нами явится князь Станислав?

– Мы могли надеяться на успех, пока все считали меня погибшим. Теперь всё изменилось.

– Ты же знаешь, что раньше мы не могли уйти! – почувствовав укор в свой адрес, вспылил Миша. – Если бы ты объяснил, что те, от кого мы ждали помощи, на самом деле наши враги, то всё пошло бы по-другому!

– Простите, флагман, я вас ни в чём ни виню. Сам во всём виноват. Признаться, ваше решение отсидеться здесь какое-то время, меня вполне устраивало. Я думал, пусть всё уляжется. Пусть князь Харц Гогенцоллер тешит себя надеждой, что его план блестяще удался. Пусть…. Тем вдвойне приятней нанести удар, когда враг уже празднует победу. Но, увы… я недооценил въедливость аншефа Станислава Гогенцоллера. Он не ограничился поверхностным выводом, а копнул гораздо глубже. В прямом и переносном смысле.

– Да… дела… – проворчал Смородин. – Только я не баран на заклание, и так просто лапки складывать не собираюсь! Если не обойтись без войны, значит, будем воевать!

– Мы могли бы уйти на засеку венгров, – робко вставил Стефан. – На ту сторону ратники аншефа Станислава вряд ли решатся сунуться.

– А если вернутся хозяева? – усмехнулся Миша и сам же ответил на свой вопрос. – То будет нам сказка про Машу и медведей. Нет, мы сделаем всё не так. Возникла у меня одна мысль, когда сидели в погребе. Сам удивляюсь, как хорошо работают мозги, когда над головой рвутся бомбы. Так вот… будет нам чем ответить и командэру Юлиусу и аншефу инквизиторов.

Под растерянными взглядами аэронавтов Смородин вернулся в мастерскую и задумчиво обошёл по периметру стены с подвешенным инструментом. Заглянул в каждый угол, открыл ящики, затем уверенно рубанул кулаком по воздуху.

– Должно получиться! Кажись, всё есть! Стефан, бери Прохора с Ларионом и спуститесь к месту падения «Пеликана». Смастерите что-нибудь вроде саней, и как хотите, но чтобы притащили мне с него двигатель. Я помню, он не пострадал. Даже винт целый остался.

– Зачем он тебе, флагман Михай? – попытался воспротивиться боцман. – В нём же весу….

– Ты ещё здесь? – рявкнул на него Миша, и Стефан, торопливо закивав, бросился догонять Прохора с Ларионом, направившихся к тропе, ведущей с плато.

Оставшись наедине со своими мыслями, Смородин ещё раз обошёл мастерскую, прикинул на глаз объём рулонов перкали, пощупал сложенные в ряд деревянные рейки, затем вышел и, взяв тонкий прут, принялся чертить на снегу.

– Флагман, вы меня пугаете, – произнёс наблюдавший за ним Александр. – Порой вы мне кажетесь неглупым человеком, но чаще сумасшедшим.

– Кем же я тебе кажусь сейчас?

– Признаться… я в растерянности. Но больше склоняюсь, что вы не вполне здоровы.

Миша посмотрел на свои наброски, затем, подмигнув наследнику, принял позу смотрящего вдаль покорителя космоса. Осталось лишь протянуть указывающую на звёзды руку.

– Ты, великий князь, – начал он не без пафоса в голосе, чем ещё больше смутил Александра, – присутствуешь при историческом для этого мира событии. Дабы не вносить смятение в ваши и так неустойчивые умы, будем считать, что изобретение это моё. То, что мы сделаем, перевернёт историю. Моё детище будет год от года совершенствоваться, стирать границы государств, менять тактику войн, сокращать расстояния. Оно из разряда тех изобретений, которые переворачивают мир с ног на голову.

– Вы собираетесь перевернуть мир именно здесь? – усмехнулся Александр, обведя скептическим взглядом стены мастерской. – Вы уверены, что взрывы бомб командэра Юлиуса не повредили ваш рассудок?

– Дурак ты, Сашок. Я подарю тебе то, что сделает твою империю всесильной. Во всяком случае поначалу, пока будет держаться монополия на моё изобретение.

– А у вашего изобретения есть имя?

– Да, я уже подумал над этим. Назовём его «Хлыст для „Августейшей династии“». По его прямому предназначению. Но если ты хочешь знать, как будет называться в целом направление, которое я вам укажу, то имя ему – самолёт!

– Как-то неубедительно, – чтобы не оскорбить Смородина не сдержавшейся улыбкой, Александр поспешно отвернулся. – Вы это на ходу сочинили?

В ответ Миша проворчал что-то невразумительное и, черкнув на снегу ещё пару прямых линий, пробормотал:

– Чертежи бы… на глаз такие вещи не делаются… но почему бы нет? Всё, что нужно знать – я знаю! Аэродинамика – это моя первая любовь! Инструмент есть, руки есть… со временем не очень… но если постараться…

– Святой Иезус, вы уже заговариваетесь! – посмотрел на него с жалостью наследник.

– Помолчи, – оборвал его Миша.

Александр ответил скептическим взглядом и, взглянув в сторону горного хребта, произнёс, не скрывая тревоги:

– Будет метель. Если боцман с вашими аэронавтами не успеют вернуться, то им придётся довольно трудно.

Не услыхав ничего в ответ, наследник удивлённо обернулся.

– Вы меня слышите, флагман? Я говорю, что пурга в горах представляет серьёзную опасность. Вы не волнуетесь за своих аэронавтов?

Не удостоившись ответа и на этот раз, Александр наморщил лоб:

– Зачем вам двигатель?

– Затем, чтобы двигаться, – поглощённый собственными мыслями, хмыкнул Смородин. – Сашок, а на сколько хватает одного баллона?

– Всё зависит от частоты оборотов. Если дирижабль летит по ветру, и двигатели нужны только для удержания курса, то надолго. Бывает, что и на весь полёт. А если против ветра или в бою, то и на час не хватит.

– Ну, а если с открытым полностью вентилем, да выжимать из двигателя всё, что можно, то…?

– Полчаса.

– Угу… – задумался Смородин. – Одним баллоном явно не отделаться… но если увеличить площадь крыльев, то втиснем столько, сколько нужно… а сколько нужно? Сашок, подскажи расстояние до моря?

– И это у меня спрашивает флагман? – отпустил шпильку Александр, но, перехватив нервный взгляд Миши, поспешно добавил: – Не более трёхсот километров, если вы имеете в виду путь вдоль берега Дуная. Понятное дело, что на дирижабле значительно короче.

– Немало… – расстроился Смородин. – Хотя и не так уж и много! Ну что ты на меня смотришь? Главное – начать, а там уж как-нибудь закончим! А то чем больше думаешь, тем страшнее. Всё, что нам понадобится, я вытащу на центр мастерской. И ещё! Не отвлекайте меня дурацкими вопросами. Делайте, что я говорю, а там сами всё увидите.

Миша бросил взгляд на скрытые свинцовыми облаками верхушки гор и подумал, что, пожалуй, князь прав – скоро снежный буран спустится вниз и накроет плато непроницаемой стеной. Стефану лучше бы поторопиться. Затем, закатав рукава, он взялся за дело.

Ветер через тонкую стену выл всё громче и громче. Неплотно закрытые ворота ходили ходуном, с треском ударяясь о дверной косяк. Сквозь пробитую взрывом крышу ещё с час можно было наблюдать темнеющее небо, затем оттуда повалил снег. Но Смородин этого не замечал. Он был полностью поглощён работой.

– Вот! – ткнул он в руки Александру выпиленный из фанеры аэродинамический профиль. – Это нервюра. Когда придут остальные бездельники, сделаете по её шаблону таких ещё три десятка. А пока займёмся фюзеляжем.

Овцы беспокойно блеяли, чувствуя разразившуюся непогоду. За тонким стеклом вьюга набирала силу, вращая тонны снега в неистовом круговороте. Её тяжёлые волны ударяли в стены, сотрясая мастерскую в судорожных конвульсиях. Миша поёжился от пробравшегося внутрь холода и, подав наследнику рубанок, деловито бросил:

– Погрейся! Судя по виденным мною ложкам, у тебя тоже руки не из задницы. Сгоняй стружку, пока не сделаешь рейки в два пальца шириной. А я вырежу выкройки.

Он размотал рулон с перкалью и, вооружившись ножницами, прикинул на глаз объём работ, затем уверенно сделал первый надрез. Получилось неплохо, и Смородин принялся увлечённо кромсать тонкую ткань.

– Натянем, обошьём, прибьём по каркасу, – разговаривал он сам с собой, не обращая внимания на беспокойные взгляды Александра. – Глядишь, и расправит крылья наша птичка. Жаль, нет у нас стальных тросов для рулевых тяг. Придётся делать жёсткие, из деревянных реек. Тяжеловато будет… зато надёжно! Что молчишь, Сашок? Говорю, надёжность нам не помешает?

Неожиданно затряслись створки ворот, и, раздвинув широкую щель, ввалился облепленный снегом Стефан. Следом за ним упал Ларион, опоясанный через грудь верёвочными лямками.

– Притащили? – бросился помогать Миша.

– Притащили, будь он неладен! – еле выговорил боцман. – Михай, посмотрите, где этот бездельник Прохор, его где-то сзади замело.

Втащив внутрь чёрный блок двигателя, Смородин принялся ощупывать каждую деталь сантиметр за сантиметром.

– Целёхонький! – восхищённо прошептал он, стирая снег с округлых боков. – Вал не заклинило, вращается. Винт слегка облез, но это ерунда – подчистим, подкрасим.

– Флагман, – посмотрел на него с нескрываемым неудовольствием вскоре ввалившийся Прохор. – Этот буран надолго. До его окончания мы не сможем даже носа отсюда высунуть.

– Это плохо… – не вникая в смысл услышанного, заметил Миша. Протиснув палец в петлю крепления, он уже представлял, как закрепить двигатель на раме самолёта.

– Не так уж это и плохо, – заметил в свою очередь Александр. – В этой круговерти к нам не сможет подлететь ни один дирижабль.

– А вот это хорошо… – задумчиво согласился Смородин, всё ещё находясь под впечатлением от собственных идей. – Значит, время у нас есть. Ну чего рты раскрыли?! Дел выше крыши. Спать по очереди! Остальным работать без перерыва. И ещё раз предупреждаю – никаких вопросов! Не доросли вы ещё до ответов.

К концу дня, отряхнувшись от стружки и обхватив подбородок покрывшейся багровыми мозолями пятернёй, Миша оглядел начинающее обретать формы сооружение и выдал вертевшуюся на языке рифму:

– Вот что сотворил Стаханов после двадцати стаканов!

Пока самолёт это напоминало лишь с большой долей фантазии. От колёсных шасси пришлось отказаться, а на лыжах аэроплан напоминал птеродактиля, несущего в лапах по изогнутой широкой доске. Из-за большого веса двигателя и облепивших корпус баллонов, разместить его пришлось за кабиной, по схеме с толкающим винтом. Сама кабина, рассчитанная на двоих человек, больше напоминала выгнутое из фанеры корыто, в носу которого Смородин разместил пулемёт.

– Как-то вот так. – Миша обошёл кругом своё творение и не удержался от тоскливого вздоха. – Грациозностью здесь и не пахнет, но…

– Вы хотите сказать, что это полетит? – усмехнулся Александр. – Куда вы закачаете водород? И каков должен быть аэростат, чтобы поднять в воздух ваше изделие?

– Он готов всего на треть. И водород здесь совершенно ни при чём. Но когда мы его доделаем, то непременно полетит. Это хорошо, Сашок, что ты принимаешь участие в его создании – не нужно будет тратить время на объяснение, что для чего. Вот смотри – это тяги управления. Пока мы их не закрыли перкалью, видно, как они тянут рули высоты и направления. Сейчас ещё такие же протянем в крыльях к элеронам. Если ты заметил, то все они ползут в кабину.

– Кабиной вы называете вот это хлипкое сооружение похожее на птичник для цыплят?

– Ну ты не сильно тут ёрничай. Этот, как ты сказал, птичник, поставит крест на всех ваших дирижаблях. Я тебе сейчас покажу. Представь, что ты сидишь вот здесь, в носу. Я сижу позади за тобой, управляю самолётом. Мы подлетаем к «Августейшей династии» и что? – многозначительно поднял палец Миша.

– Что? – не понял Александр.

– Да расстреливаем мы эту династию, как утку на болоте! Что сможет сделать генерал Юлиус против стреляющего в упор пулемёта?

– Когда командэр видит реальную угрозу его дирижаблю, он никогда не гнушается уклониться от боя. Ни один из существующих дирижаблей не может соперничать с «Августейшей династией» в скорости.

– С нашим хлыстом у него это не получится. Скорость самолёта я тебе обещаю вдвое больше.

– Это невозможно! – попытался спорить Александр.

– Ещё как возможно, – похлопал его по плечу Миша. – А какая маневренность! Двигатель, конечно, тяжеловат. Но я выбрал схему биплан. Она не такая скоростная, как моноплан, но позволяет удвоить площадь крыльев. А это, в свою очередь, простит нам лишний вес. Да и сама схема крепче по определению. Именно с неё в своё время и начинали.

– Кто начинал? Флагман, вы говорите шарадами! Я не понял ни одного слова из того, что вы сказали!

Смородин хитро улыбнулся и взял в руки рубанок. Прогнав его вдоль доски и сбросив к ногам наследника длинную завитушку стружки, он загадочно произнёс:

– Всё в своё время, Сашок. Всё в своё время. Тебе ещё предстоит многому научиться. А сейчас отдохнули и хватит. Пурга скоро закончится, а там, глядишь, и командэр Юлиус прилетит. Мы к его прибытию должны быть готовы. Так что зови наших лодырей и продолжим.

Увлёкшись, Миша не заметил, как пролетела ночь. С красными от бессонницы глазами он пилил, строгал, клеил. Изматывая себя и аэронавтов, он не отходил от аэроплана даже, когда Стефан звал его на свою стряпню – только перекусывал, не выпуская из рук инструмент. Ветер за стенами стонал, наметая под окнами растущие на глазах сугробы, а вместе с ними подрастал и первый самолёт. Размеры мастерской и огромные запасы подручного материала позволяли не ужимать его в габаритах, ограничиваясь лишь шириной ворот, за которую Смородин принял размах крыльев.

Наконец аэроплан приобрёл законченный вид, и тогда Смородин отошёл, чтобы торжественно, на свету, при открытых воротах, осмотреть своё детище. Миша не знал, за какое время делали самолёт на заре авиации, но у его команды на это ушло трое суток не прерываемой ни на минуту работы. Но взглянуть было на что. Из-за того, что перкаль применялась из разных рулонов и всевозможных расцветок, аэроплан приобрёл вид пёстрого четырёхкрылого попугая. Его вызывающий вид удивил даже невозмутимого Лариона.

– Флагман Михай, что мы сотворили? – спросил он заинтригованно.

– Самолёт! – гордо ответил Смородин. – Запомните это слово.

И, не отвлекаясь на долгие объяснения, приказал:

– Давайте, други мои, вытащим его на свет божий и приступим, помолясь! – удивившись самому себе, Миша добавил: – чего только не скажешь ради того, чтобы всё было не зря! Я даже готов перекреститься на партбилете, если эта штука полетит!

Аэроплан вытащили на снег, и Смородин занял место пилота. Испытание он решил проводить в одиночку и для первого раза ограничиться лишь небольшими пробежками, дабы проверить управляемость и тяговые возможности двигателя. Пурга давно закончилась, и теперь перед ним лежала ровная как стол белая равнина. Вырытые Стефаном проплешины замело снегом. Ветер стих. Солнце торжествующе искрилось в застывших под крышей сосульках.

«Для испытания лучше времени и не придумать, – подумал Миша. – Воздух плотный, морозный, застывший будто стекло! А видимость такая, что можно любоваться горами за десятки километров!»

Он плавно открыл вентиль первого баллона на треть, и двигатель тут же откликнулся громким шипением. Винт дёрнулся и исчез в круге вращения.

Смородин наслаждался шумом его работы, но сквозь ровный гул двигателя, будто муха на оконном стекле, раздражённо зудел Стефан.

– Руки выдерну, душегуб, если ещё раз сунешься в мой угол.

– А тебе жалко! – заржал Прохор, откровенно задирая боцмана. – Я только шерсти хотел надёргать с твоих овец, чтоб сапоги утеплить! Не переживай, у них новая отрастёт!

– Заткнитесь, оба! – прикрикнул на них Миша. – Тут такое событие, а вы грызётесь, будто собаки! Держите хвост, крикну – отпускайте!

Открыв полностью вентиль, он почувствовал, как самолёт задрожал, напрягся, отбрасывая назад мощную лавину воздуха. Снег за винтом взвился, скрыв стабилизатор вместе с переругивающимися Прохором со Стефаном. Смородин хотел им крикнуть, чтобы отпускали, но увидел, что и без его команды перепуганный боцман рухнул под хвост, закрыв голову руками. Самолёт потащило вперёд, вдавив Мишу в жёсткое деревянное сиденье.

«Однако! – удивлённо заметил он, поражаясь стремительно нарастающей скорости. – Почему же у нас не додумались до таких интересных технических чудес?»

Имея лишь смутное представление о мощности двигателя, Смородин до последнего момента сомневался в его пригодности к новой роли авиационного мотора. Одно дело дирижабль, совсем другое самолёт. Но сейчас, чувствуя, как от его силы трясётся рама аэроплана, понял, что хватило бы и половины.

Конец плато приближался очень быстро. За ним надвигался перевал, ведущий на венгерскую сторону. Пора было останавливаться. Рука потянулась, чтобы закрыть вентиль, но сердце защемило, почувствовав неимоверный азарт. Неожиданно забытое и прекрасное чувство свободного полёта, словно лавина, накатило на Мишу, сметая прочь осторожность и страх.

Так и не закрыв вентиль подачи воздуха в двигатель, он обхватил руками ручку управления и, уже ни секунды не сомневаясь, потянул на себя.

Самолёт послушно оторвал лыжи от снежной глади и взмыл над горным хребтом.

Это была победа!

Смородин размазал побежавшие от ветра по лицу слёзы, затем не выдержал и закричал, оглашая горы неистовым воплем дикаря, одолевшего могучего мамонта. Он сделал круг над белой крышей барака, затем пролетел над обрывом и спустился вниз к Дунаю. Пролетая над рекой и разгоняя рябь по воде, он чувствовал, что ещё немного и сердце разорвётся от пьянящего восторга ощущения свободы. Когда-то вот так он взлетал на вертикально бьющих струях раскалённого газа, вырывающихся из сопел Як-38, с палубы авианесущего крейсера «Киев» и мчался, сломя голову, к учебной цели, скрытой впереди по курсу корабля. А возвращаясь, считалось особым шиком и проявлением мастерства пронестись вдоль борта, ниже палубы крейсера.

Насладившись бреющим полётом над камышами, Миша вновь потянул в набор высоты. За осторожным покачиванием крыльями последовал глубокий вираж. Дальше, отдав ручку, Смородин перевёл самолёт в пикирование. Ветер засвистел в ушах, натянув тонкие расчалки, соединяющие крылья. Но рули работали чётко, безупречно передавая усилия на ручку управления.

Миша ликовал! Потеряв ощущение времени, он носился над бараком и перевалом. Взмывал вверх над крышей и тут же скользил на крыло, заходя на новый вираж. Пролетал над соснами вдоль склона, едва не задевая их верхушки. Казалось, мир вновь перевернулся, и сейчас он не в кабине полотняного аэроплана, а, как и прежде, пилотирует палубный штурмовик.

Вдруг двигатель громко фыркнул и заглох. Не заметив, когда уже успел опустошить один баллон, Смородин перевёл самолёт в пологое снижение, открыл запасной и, гася скорость, пошёл на посадку.

Проскользив с полсотни метров и остановившись рядом с бараком, Миша откинулся в кресле и, сцепив руки за головой, разразился счастливым смехом. Выбираться из кабины не хотелось, и, свесившись через борт, он смотрел в голубое небо, перебирая в памяти мгновенья полёта. Рядом захрустел снег, и, выглянув из-за крыла, показался наследник. Лицо Александра выражало смятение, ужас и благоговейный трепет. Он то растерянно улыбался, то опасливо сторонился, чтобы случайно не прикоснуться к натянутой, как барабан, перкали крыла.

– Ну? – позвал его Миша. – Что скажешь, Сашок?

– У меня нет слов… – с трудом выдавил великий князь. – Флагман, прошу вас, скажите мне, что я тоже смогу вот так, как вы?

– Сможешь! Хотя и не сразу. Учиться нужно. А хочешь, давай начнём прямо сейчас? Заменим пустой баллон и на взлёт! Крикни Стефану, пусть несёт новый!

– Боцман, наверное, не сможет, – смутился Александр. – Я сейчас сам принесу!

– Что значит – не сможет? – почувствовал беспокойство в интонации князя Смородин. – И вообще, где они все подевались? Почему я не слышу торжествующего «ура»? Где салют из летящих в небо шапок? Почему, чёрт побери, эти растяпы даже не явились посмотреть на плоды своих трудов?

– Сомневаюсь, что они видели ваш полёт, флагман. Лишь только вы взлетели над перевалом, боцман с Ларионом загнали Прохора в мастерскую, и… кажется, у них произошла крупная ссора.

– Понятно, – скрипнул зубами Миша. – Как они мне надоели! И где сейчас эти драчливые бандерлоги?

– Боцман там, – Александр махнул в сторону барака. – А где остальные, не знаю.

Смородин выбрался из кабины и, потирая кулаки, направился в мастерскую. Ему казалось невероятным то, что его аэронавты могли устроить друг с другом драку в то время, когда рядом с ними происходило такое историческое событие, как первый полёт самолёта! Насупившись, Миша толкнул ворота и заглянул внутрь.

– Стефан, ты с ума сошёл? – начал он с угрозой, заметив спрятавшегося в углу боцмана. – Ты другое время не мог выбрать для своих разборок?

Стефан сидел на бочке, понурив голову, а примостившийся рядом Ларион перевязывал ему руку куском перкали.

– Флагман Михай, – виновато начал оправдываться боцман. – Да разве ж я ему чего обидного сказал? А если и двинул слегка, так это ж для его же ума. А он…! Даже молодая собака никогда старую не укусит! А я его считай вдвое старше. Хорошо, Ларион помог, так мы его враз приструнили. Хоть и пришлось вон ту лопату на спине переломить. Так мне её больше жаль, чем этого душегуба!

– Где Прохор?

– Ушёл.

– Что значит – ушёл?

– Ларион за ним ходил, так сказал, что в горы.

– Да, – поддакнул Ларион. – Туда, где были следы босоногих. Я за ним прошёл до расщелины за ледником, а дальше он исчез. Да и пусть уходит! Была б его воля, так он бы нас всех, как тех венгров.

– Это точно, Михай! – солидарно закивал боцман. – Ты о нём не жалей. Дурной человек. Дурной и злой. Ветер в голове.

– Правильно сказал Стефан, – поспешно согласился Ларион. – А я лишь добавлю, что ветер в голове попутным не бывает. Не по пути Прохору с нами.

– Да, да! – поддержал его боцман. – Чужой он нам.

– Вы выгнали Прохора? – опешил Миша.

– Не то чтобы выгнали! – поморщился Ларион. – Но никто его не держал. Он когда боцмана по руке ножом, так я ему тут же… пусть уходит. А как, флагман, этот… ну что мы строили? Всё вышло, как ты хотел?

– Что ж вы за люди такие? – вздохнул Миша. – Мы же одна команда, один экипаж!

– Да чужой он нам! – выкрикнул Стефан. – Поверьте моему слову – это он испортил стреляющую машину Гауса!

– Ты видел?

– Нет. Ну а кто тогда?

– Точно, это Прохор её испортил! – уверенно заявил Ларион. – Вспомните, ведь это он не хотел рубить мачту! Всё приговаривал, что генерал Юлиус нас за это не похвалит.

– Флагман, я баллон уже заменил, – напомнил о себе Александр. – Вы хотели меня научить управлять вашим аэропланом. Мне вас ждать в кабине?

Помрачневший Смородин нехотя отмахнулся.

– Не до этого сейчас, Сашок. Давай завтра. Небо любит спокойную душу. А ты же сам видишь, что у нас не команда, а змеиный клубок. Вы человека замерзать выставили и потом рассказываете, что он плохой, а вы хорошие!

– Ничего с ним не станется, – проворчал Стефан. – Его уже и след простыл! Наверняка подался к своим венграм!

Миша не нашёлся, что ответить. Он досадно вздохнул и, выйдя из тёмной мастерской, громко хлопнул дверью. Не таким он представлял сегодняшний день!

Почему-то все великие дела обязательно вершатся на рассвете! Будто нет для них другого времени суток, чтобы свершиться непременно с восходом солнца. Именно на рассвете начинались войны, на рассвете они и заканчивались. С восходом солнца гремела первая пушка, и с восходом громче любого выстрела звучало ее молчание, провозглашая, что наступил мир.

Этот необычный для Смородина день тоже начался с рассвета. С утра он планировал приступить к обучению наследника азам аэродинамики и пилотирования. После увиденного полёта Александр не отходил от него ни на шаг, от былого высокомерия не осталось и следа, и, конечно, такое рвение должно было быть вознаграждено. Но как это обычно случается – вышло всё иначе и всё не так. И причиной тому стал командэр Юлиус.

Лишь только, подражая первым петухам, заблеяли овцы, как Александр несмело потряс за плечо спящего Смородина и тихо шепнул:

– Проснитесь, флагман. Если вы не против, я хотел бы позвать вас к вашему аэроплану. Пока остальные спят, вы мне дадите первый урок.

– Сашок, ты чего вскочил? – сонно потянулся Миша. – Давай ещё поспим. Никуда от нас учёба не денется – подождёт, пока сны досмотрим.

– Да я, признаться, и не ложился, – вздохнул князь.

– Ну это ты напрасно, – улыбнулся Смородин. – Перед полётами выспаться – первое дело! Или уж так не терпится?

– Да, – честно признался Александр. – От увиденного я всю ночь был не в себе. Я только сейчас начал понимать ваши слова. И про историческое событие и про перелом в истории. Это… это… – едва не задохнулся от избытка чувств наследник.

– Понимаю, – сочувственно кивнул Миша. – То ли ещё будет. Ну что ж – похвально! С таким энтузиазмом ты быстро всё схватишь. Пошли!

Смородин миновал мастерскую и распахнул ворота. Затем он показал Александру, за что нужно браться, чтобы, выталкивая на снег, не повредить самолёт.

– Он, Сашок, хоть и шустрый, но хрупкий! – пояснил Миша. – Прежде чем куда-то пальцем ткнуть, сначала подумай.

Наследник виновато улыбнулся и спрятал руки за спину. Он отошёл на почтительное расстояние и терпеливо ждал, пока Смородин втиснется в узкую кабину и позовёт его.

– Ну чего ждёшь? – выкрикнул Миша. – Лезь вперёд! Да смотри куда ногу ставить, я там специально ступеньку приколотил!

Помедлив, пока Александр накинет ремни и немного обвыкнется на жёсткой скамейке с полотняным сиденьем, Смородин пробно двинул ногами педали и открыл вентиль высокого давления. Уже привычно хрюкнул за спиной двигатель, и тихо зашуршал винт. Подавив в груди лёгкое волнение, Миша взялся за ручку управления, бросил взгляд по курсу на край обрыва и неожиданно увидел его.

Дирижабль появился внезапно. Вот его не было, но пролетела череда мгновений, и вот он уже висит у края горизонта, бросая всем вызов горящим на солнце красным корпусом аэростата!

На этот раз командэр Юлиус не скрывался. «Августейшая династия» летела высоко над лесом, нацелившись на горный хребет, у подножия которого находилась база. Конечная цель его полёта не вызывала сомнений, и Александр торопливо начал отвязываться, взволнованно пояснив:

– Разбужу наших!

– Зачем? – насупившись, спросил Миша.

– Спрячемся в подвал, как в прошлый раз!

– Ничего-то ты, Сашок, и не понял! – Смородин рывком открыл вентиль на полную мощность и крикнул наследнику в спину – Теперь мы короли неба, а прячется пусть генерал! Готовь пулемёт!

Миша надавил на левую педаль, выровняв заскользивший самолёт вдоль оставшейся после вчерашнего взлёта лыжни, затем плавно потянул ручку управления на себя. Лыжи прошелестели по снегу, гулко ударяя на подвернувшихся сугробах, затем затихли, задрав загнутые носки к небу. Самолёт оторвался от земли и летел, приближаясь к границе обрыва. На этот раз получилось как-то обыденно и буднично. Миша даже успел удивиться – до чего же быстро привыкаешь к удивительному чувству полёта, словно делал это на данном аэроплане уже десятки раз. Затем всё его внимание поглотил увеличивающийся на глазах овал «Августейшей династии». Самолёт перелетел склон горы, пересёк Дунай, затем, разогнавшись, перешёл в набор высоты, приближаясь к дирижаблю снизу. Если генерал их и заметил, то никак не выдал своего беспокойства. «Августейшая династия» не меняя курса, упрямо летела к базе на тысячеметровой высоте. Смородин поравнялся с двигателями на рамах, качнул крыльями, затем заложил вираж, совершая круг пренебрежения, едва не задевая выпуклый блистер в носу гондолы. Он очень хотел, чтобы командэр Юлиус его узнал, поразился пролетевшему перед носом аэроплану и обязательно увидел его создателя. Миша даже помахал рукой, заметив сквозь прозрачное стекло алую фигуру генерала. Командэр, как обычно, стоял, скрестив руки на груди, и Миша был уверен, что наверняка он перекатывается с носков на пятки. На мгновение померещилось, что их взгляды встретились, но самолёт резво пронёсся мимо и гондола показала корму. Из окон хлопнули выстрелы пневморужей, но Миша их не слышал. Да если бы и услышал, то отмахнулся как от назойливых мух. Привыкшие стрелять по огромной и малоподвижной цели, аэронавты вряд ли сумели бы попасть в такую сложную мишень, как стремительный аэроплан. Здесь уже нужны другие навыки стрельбы – с расчётом на упреждение и последующий манёвр.

За всё время полёта наследник не издал ни звука, и Мише показалось, что Александр от волнения очень некстати впал в столбняк. Глядя на его согнутую спину, он ослабил ремни и, дотянувшись к уху князя, выкрикнул, для верности отвесив отрезвляющий удар по плечу:

– Сейчас развернусь – готовься! Как увидишь их в прицел – стреляй!

Добившись в ответ осознанного кивка, Смородин отлетел от дирижабля на почтительное расстояние и, заложив вираж, развернулся на боевой курс, направив аэроплан на верхушку купола «Августейшей династии». Аэростат быстро рос в размерах, и промахнуться, даже не целясь, казалось невозможным.

Оттопырив правый локоть, Александр схватился за ручку пулемёта, и самолёт затрясся от пробудившегося грохота. Очередь оказалась короткой, так как дирижабль быстро проскочил под брюхом самолёта. Для второго захода Миша отлетел ещё дальше. Но и командэр Юлиус уже понял серьёзность опасности от ничтожной в размерах, но такой больно жалящей пчелы. Гигантские рули изогнулись, и «Августейшая династия» опустила нос, переходя в снижение и набирая спасительную скорость. Хотя тягаться в стремительности с аэропланом ей оказалось не под силу. Он настиг её над руслом реки, и пулемёт вновь зашёлся, на этот раз длинной и более точной очередью.

Смородин плавно ворочал ручкой управления, помогая Александру удерживать купол дирижабля в прицеле.

Вдруг перед глазами вспыхнуло огромное бурое солнце. Взорвавшийся водород выбросил в стороны фонтаны протуберанцев, затем гондола скрылась в закружившемся вихре пламени. Едва успев отвернуть, самолёт зацепил крылом облако огня, потом, не разворачиваясь, чтобы посмотреть на падающего противника, полетел к маячившей ориентиром скале.

Почему-то победного ликования в душе не было. Смородин старался не оглядываться, чтобы не видеть всё ещё полыхающего под облаками красного зарева. Вместо радости всплывала другая картина: что те, кого он обрёк на гибель, ему знакомы, и когда-то вместе они были одной командой. Пусть эта команда и виновна в гибели Васила, и совсем недавно бросала бомбы на его голову, но от этого не легче. Да и командэра Юлиуса, было бы нечестно не признаться себе, Миша в глубине души уважал. Он не мог не признать, что порой его ненавидел за жестокость, порой побаивался, но как противника всегда почитал, считая мужественным и преданным своему делу аэронавтом.

Лыжи заскрипели по снежному насту, двигатель за спиной стих, и лишь после этого Смородин решился обернуться на облака, под которыми, как напоминание о недавнем сражении, всё ещё висели клубы серого дыма.

– Вот и всё! – подвёл он итог, удивившись собственному осипшему голосу. – Вот так вот, Сашок, и делается история. И цена ей – человеческие жизни.

Но Александр не поддержал его приступ меланхолии и довольно прагматично спросил:

– Когда я смогу сесть на ваше место?

– Что? – встрепенулся Миша. – Ну, здесь дело сложнее! Хотя стрелок из тебя получился неплохой. Получится и пилот. Сегодня же дам тебе краткий курс теории, и протянем в кабине двойное управление.

Рядом с бараком их встречали Стефан с Ларионом.

– Флагман Михай! – закричал взволнованный боцман. – Я всё видел! Вы подожгли «Августейшую династию» когда она была уже на нашем берегу. Вы сделали дьявольскую машину, которая, словно огненный меч, покарала командэра Юлиуса и его приспешников.

– Скорее, это был хлыст. И сделал его не я, а мы все вместе.

– Генерал был на борту? – неожиданно побледнев, спросил Ларион.

– Да. Он стоял, как обычно, рядом с рулевым. Я хорошо видел его алый кивер.

Не ответив, Ларион нервно двинул скулами и поспешно отвернулся.

Спустя совсем немного времени Миша сильно пожалел, что не обратил внимания на отпечаток переживания, отразившегося на лице Лариона. Но это было позже, а сейчас он тяжело выбрался из кабины и, спрыгнув на снег, кивнул Стефану:

– Спустимся вниз, посмотрим, может кто остался живой?

– Нет, – уверенно возразил боцман. – Я хорошо видел, как они пылали, будто смола на соломе. Пустое дело – даже углей не найдём.

– Пойдёшь со мной! – мрачно приказал Смородин. – Они не те враги, которых можно бросить на растерзание собакам и воронам.

– Ага! – поспешно согласился Стефан, услыхав зазвеневший в голосе металл. – Может, чего полезного найдём!? Пневморужьё или посуда целая осталась. Мне из деревянных ковшей уже в горло не лезет. А там стекло да серебро!

Миша наградил его хмурым взглядом, и боцман тут же умолк.

– Возьми пару лопат. Если кого найдём, вспомни какую-нибудь из ваших молитв. Прочитаешь, как там положено.

– Прочитаю, – скорбно склонил голову Стефан. – Когда пойдём?

– Сейчас!

Спустившись с горы, Смородин понял, что лопаты они взяли напрасно. От дирижабля им попался лишь единственный лоскут перкали с опаленными краями и частью головы золотого ястреба. Ветер донёс его до берега, всё же остальное досталось Дунаю.

«Может, так даже лучше! – подумал Миша. – Предавать земле останки экипажа уже не придется».

На всякий случай он прошёл вдоль берега вниз по течению, но река не выбросила ни единого намёка на упавший дирижабль. Лишь мелкие да мутные волны гасили свой бег в густых прибрежных камышах.

Вместе с боцманом они прочесали лес на склоне, прошли вверх-вниз вдоль берега, однако и здесь ничего не оказалось. Хотя в воздухе явственно чувствовался запах гари.

– Хватит! – наконец сдался Смородин. – Возвращаемся. До берега они не дотянули, и ясно, что живым никто не выплыл.

– Перед Господом мы чисты, – согласился Стефан. – А уж если он не дал предать их земле, так на то его воля. Флагман Михай! – неожиданно он остановился и, задумавшись, почесал в затылке. – Так это что же получается? Так это мы можем так любой дирижабль с небес на землю ссадить?

– Можем, – неохотно подтвердил Миша.

– Хоть венгра, хоть поляка, а то даже и немца?

– Без разницы.

– Чудеса! А где это ты такие механизмы подсмотрел? Неужели в России уже подобные летают? Отчего же тогда война ещё не закончилась? Сожгли бы все дирижабли конфедератов, те бы сразу мир и запросили?

– Нет ещё таких в России.

– Нет? А я уж, грешным делом, вспомнил, как тебя шпионом называли, да подумал, что ты тайно российскому императору служишь! Может, даже из благородных да образованных? Нет? Откуда же тогда про аэроплан узнал?

– Сам придумал.

– Что? – опешивший Стефан остановился и долго смотрел в удаляющуюся спину Смородина. – Так их ещё нигде нет? – Опомнившись, он бросился следом. – Нет, ты мне ответь, Михай! Где ты такую машину видел? Не запирайся! Можешь мне довериться – это же я, Стефан!

– Ты меня не расслышал? – проворчал, не останавливаясь, Миша.

– Слышал – не глухой! Да только и не дурак. Чтоб такое придумать, нужно не одну голову иметь, а добрую сотню! И не каких-то там аэронавтов или флагманов, а из тех, что от ума сединами покрылись!

– Не хочешь, не верь, – безразлично пожал плечами Смородин. – Подбери ягод своим овцам. Угостишь сладким, а то выше уже начинается снег.

Боцман посмотрел под ноги на чёрные ягоды, затем на флагмана и тихо произнёс:

– Да кто ж ты такой?

Но Миша его услышал.

– Помню, ты называл меня блаженным и юродивым. Наверное, так и есть. Но я себя предпочитаю считать заблудшим скитальцем. Непонятно только – откуда и куда? Хотя, пожив с вами, я начинаю верить, что во всём есть глубинный смысл. Вам проще – вы его называете божьим промыслом и принимаете как должное. А вот мне сложнее. Воспитан иначе. Всему хочу знать объяснение, а его не так-то просто найти.

Дальше они поднимались в гору молча. Стефан поглядывал на Смородина с опаской и, не проронив ни слова, шёл позади на почтительном расстоянии. Миша же погрузился в собственные мысли, навеянные давними воспоминаниями о прошлой жизни, и ничего не замечал вокруг, пока не показался барак базы.

Почему-то никто не вышел им навстречу, и в груди качнулось лёгкое волнение. У раскрытых ворот стоял аэроплан, но Александра рядом не было, и это вызывало удивление. Последнее время он не отходил от самолёта ни на шаг, пытаясь понять предназначение любой, даже мелкой детали.

Невольно Смородин затрусил мелким бегом, затем не выдержал и рванул что было сил.

– Сашок, Ларион, вы где?! – прокричал он, заглянув внутрь барака. – Князь, винт вам всем в глотку, вы куда подевались?!

– У печки тоже нет! – догнал его Стефан. – Может, ушли на ледник за тушей?

Но неожиданно боцман замер, заметив на снегу чужие следы.

– А ведь у нас были гости. – Он прошел вдоль вереницы отпечатков, ведущих к перевалу. – Как же это мы с ними разминулись?

– Наследник с ними?

– Да не понять никак. Затоптано всё! Сюда бы Прохора! – Но, вспомнив о нём, Стефан тут же прикусил язык. – Ладно, сами разберёмся. Туда они ушли! – махнул он в сторону, откуда только что вернулись со Смородиным.

– В Дубровку?

– Угу… в Дубровку.

– Зачем им в Дубровку? – удивился Миша. – Ни Ларион, ни Сашок не говорили, что собираются в Дубровку.

Боцман пропетлял вокруг затоптанного снега, затем уверенно сказал:

– Увели нашего князя! Как есть – украли!

– Опять?! – не сдержался Миша.

– Вот здесь кого-то волокли, будто набитый мешок. Возможно, это и был наследник. А может, и Ларион… – вконец спутался Стефан. – Как Прохор в них разбирался? Не пойму!

– Догоним! – сорвался с места Смородин. – Догоним и головы открутим! Станут им ещё поперёк горла эти талеры!

– Погоди, Михай, я пневморужьё возьму!

– Догоняй! – не стал ждать боцмана Смородин.

«Как же эти охотники за призовыми нас выследили? – на бегу сам себе задал вопрос Миша. – И время выбрали, то что надо – когда я с боцманом внизу искал дирижабль!»

Подбежав к краю чаши, он взглянул на простирающийся у ног склон, сплошь покрытый лесом. Заметить в нём бегущих людей нечего было и мечтать. Далеко внизу маячила красными крышами Дубровка. Если Александра с Ларионом уже успели увести в деревню, то выручить их будет куда сложнее, чем с венгерской засеки. Но ещё оставался шанс перехватить противников по пути.

– Не видать? – спросил запыхавшийся Стефан.

Закинув через плечо пневморужьё, боцман приложил к глазам ладонь и, прищурившись, прошёлся взглядом вдоль склона.

– Не видать… – разочарованно ответил он сам на свой вопрос.

– Сколько их было?

– По следам двое.

– Двое? – удивлённо оглянулся Миша. – Как же они смогли вдвоём увести Лариона с князем?

– Не знаю. Но я видел следы сапог только двоих. Наши-то в ботинках были. Я им ещё поверх чехлы сшил, чтоб теплее было. У наших каблуки не продавливаются. А у этих набойки с шипами на снегу остались.

– Возьмём правей! – Смородин махнул вдоль поросшей мхом каменной гряды. – Если они с нами разминулись, то только этой тропой.

Миша перепрыгнул с камня на камень, затем, не разбирая дороги, ринулся вниз, ломая на бегу ветки.

«Только бы догнать до Дубровки! – думал он, уворачиваясь и пригибаясь под перегораживающими путь толстыми сучьями. – Вдвоём, с двумя пленниками, они не могли далеко уйти!»

Позади, не отставая, тяжело дышал Стефан.

– Флагман, Михай! – выкрикнул он, задыхаясь. – А если их не двое, а больше?!

– Ты же сказал двое!

– Да кто ж там в этих следах разберётся? Кажись, двое! Но я, однако, не пойму, как они с Ларионом справились? Ладно князь – ещё мальчишка, а Ларион-то не слабак. Прохора так двинул, что тот собственными зубами подавился!

– Давай сначала догоним, а там увидим! – прекратил спор Миша.

Неожиданно он остановился, и боцман со всего маху врезался ему в спину.

– Что?

– Смотри! – указал вниз Смородин.

Они уже одолели четверть склона и теперь выбежали на открытую поляну, усыпанную поднимавшимися над кривыми и низкорослыми ёлками валунами. Взобравшись на один из них, Миша как на ладони увидел подступившую к лесу Дубровку. Между первым рядом домов и деревьями на склоне тянулась широкая вырубка с пастбищами и тёмными прямоугольниками огородов. Пересекая зелёный луг, бежали четверо. Двое волокли на растянутых верёвках связанного Александра. Третий семенил позади, постоянно оглядываясь и подталкивая наследника в спину.

– Гайдуки старосты! – судорожно выдохнул боцман.

– А третьего узнал?

– Узнал, – и не сдерживаясь, Стефан грязно выругался, злобно скрипнув зубами. – Верно народная молва говорит – бойся не того, кто кусает, а того, кто лижет. А я же к нему, как к брату!

– Да… – вздохнул Смородин. – Родня у нас ещё та.

– Не успели мы, Михай! Что теперь делать будем?

– То же, что и до этого делали – спасать Сашка. Зато мы теперь знаем, кто такой жадный до награды за князя. Хотя, вспоминая старосту, я удивляюсь, что мы сами не подумали об этом после статьи о самозванце. За такие деньги не то что Дубровка, а, наверное, вся Дакия рыщет в поисках наследника. С Чубуком всё понятно, но вот Ларион?

Стефан вновь разразился бранью, безжалостно проехавшись по Лариону и его родне.

– Накажет его Святой Эрик за предательство! – закончил он, для верности презрительно сплюнув под ноги.

– Если успеет! – изобразил на лице безоглядную решимость Смородин. – Хотелось бы сделать это первым. Во всём этом меня удивляет даже не столько его предательство, а то, когда он успел с ними сговориться.

– Это я виноват, – вдруг признался Стефан. – Но, видит Господь, потворствовал ему, не зная, что делаю.

– Ты?!

– Я, Михай. – Потупившись, боцман отвернулся и тяжело вздохнул. – Ты всё возле своего аэроплана пропадал и ничего не видел. А Ларион мне говорил, что тайно к венграм на засеку ходит за всяким скарбом. Так ведь и приносил! То тряпки какие, то крупы. Даже овечкам ячменя в мешке. Ну я его и прикрывал. То, мол, за дровами отправил, то на ледник. Этой ночью он тоже уходил. Да и ещё раньше, когда мы только здесь поселились. Если бы я знал, куда он исчезает, так сам бы…!

– Молодец… – наградил Стефана недобрым взглядом Смородин. – Дать бы тебе, чтобы тоже зубами подавился, да толку уже в этом никакого. Просрали князя! Да делать нечего, пошли к старосте.

Спустившись в деревню, Миша с боцманом, не прячась, будто коренные аборигены Дубровки, уверенно прошли вдоль улицы, пересекли площадь и, не обращая внимания на удивлённые взгляды жителей, подошли к воротам старосты. Смородин снисходительно посмотрел на вылитый из бронзы кулак на цепи для стука в ворота но, не прикоснувшись, ударил ногой в дубовую дверь. Одного раза ему показалось мало и, обернувшись, он ещё несколько раз лягнул ворота пяткой. Наконец за воротами послышался шум, дверь распахнулась, и на пороге показался гайдук в накинутой на голые плечи козлиной шкуре.

– Чего? – небрежно спросил он Смородина, покосившись на сжимавшего в руках пневморужьё боцмана.

– Чубука! – так же коротко огрызнулся Миша, не опускаясь до объяснений перед прислуживающим холопом.

– Пошли прочь! За милостыней – это в церковь.

Гайдук уже собрался захлопнуть перед их носом дверь, но Смородин дёрнул ручку на себя.

– Уйди с дороги! – Он уверенно шагнул через порог. – Я на недоумков время не трачу. Зови старосту!

– А плетей?! – опешил от подобной наглости гайдук. – Да я же тебя запорю! – потянулся он к хлысту вокруг пояса.

– Кто там, Ивон? – услышал Миша знакомый голос Чубука.

Гайдук нехотя посторонился и, сверкнув глазами, указал на Смородина.

– Бродяги, ваша вельможность! Гнать таких взашей, да ещё плетей вдогонку!

– А-а… мастеровые? – удивился показавшийся на вымощенной красным кирпичом дорожке Чубук. – Что же вы тогда так быстро сбежали? Тодор жаловался, что вы даже не заплатили? Нехорошо так поступать. Не по-людски. Как же ещё у вас хватило наглости после этого мне на глаза показываться?

– Ну ты мне ещё расскажи, что такое хорошо и плохо, – ухмыльнулся Миша. – Деньги поищи в карманах у своего Тодора, а сейчас убери эту небритую обезьяну, и поговорим о тебе, а не обо мне.

– Да ты, наглец, никак захотел плетей?! – поперхнулся Чубук. – А ну, Ивон, кликни хлопцев.

– Позвольте, я ему сам всыплю! – встрепенулся Ивон.

– Ты, Чубук, дурак, – беззлобно заметил Смородин. – Ты настолько туп, что позарился на то, что тебе не по зубам. Жадность тебя погубит. Но даже у тебя ещё есть время пораскинуть мозгами, понять, во что ты вляпался, и закончить всё миром. Отдай мне мальчишку, и я тебя прощу.

– Ах, вон оно в чём дело? – засмеялся староста. – Награду захотел? Поздно спохватился – самозванец мой. А вы проваливайте, пока я не кликнул гайдуков, да не спустил с вас живьём шкуру!

– Много их у тебя, гайдуков твоих?

– На вас хватит! – довольно заметил Чубук, словно речь шла об его богатстве. – По десятку на каждого. Так что бегите, пока я не разозлился. Если бы и за вас хоть что-то дали, то сидеть бы и вам в моём подвале. А так, идите своей дорогой, пока я добрый!

– По десять на каждого? – поджав губы, кивнул Смородин. – Много. Это плохо. А вот что Сашок сидит в подвале – это хорошо. Когда я у тебя здесь устрою представление – не пострадает. Крепкий, Чубук, у тебя подвал?

– Что? – брезгливо скривился староста. – Что ты собрался у меня устраивать, оборванец? В подвал ко мне захотел?

Но обрисовать нерадостную перспективу ссоры с обнаглевшим мастеровым Смородину не дал внезапно появившийся Ларион. Он, будто тень, возник за спиной Чубука и молча прислушивался к Мишиным словам.

– Уж не пугаешь ли ты меня, наглец? – бушевал староста. – Ивон, зови хлопцев, да вздёрните их обоих на воротах!

– Ларион, как же так? – не обращая внимания на угрозы Чубука, спросил Смородин бывшего аэронавта. – Мы же с тобой хлеб делили, небо делили! Страх, и тот пополам!

– Ты его знаешь? – удивился староста.

– Да. Это флагман Михай, – равнодушно пожал плечами Ларион. – Когда-то он, как и я, служил командэру Юлиусу. Затем он его предал. Убей его, Чубук, иначе он убьёт тебя, как сделал это с генералом.

– Ты – флагман? – лицо старосты перекосила гримаса недоверия. Отступив на шаг, он окинул Смородина внимательным взглядом. – Ничего не пойму! Флагман – мастеровой?

– Ларион, о чём ты говоришь? – выкрикнул Миша, проигнорировав удивлённого старосту. – Это командэр отправил нас на верную гибель! Мы с самого начала были обречены! Это он нас всех предал! И ты готов предать нашего товарища за горсть серебра! История знает такие предательства, и чем они заканчивались? Подумай над этим!

– Из награды за самозванца мне не достанется ни единого талера. Ты опять ничего не понял, флагман Михай. Серебро не имеет для меня никакого значения. Такова моя месть за командэра Юлиуса. Он тебя сделал флагманом, а ты этого даже не оценил. Тебе незнакомо, что такое благодарная верность. А я всегда был верен моему генералу. Когда это стало возможным, я сообщал ему о каждом нашем шаге, и он обещал щедро меня отблагодарить. Сначала я стал бы рулевым, потом боцманом, затем, может, даже флагманом! Но ты его убил. Так пусть теперь убьют и вас с самозванцем, из-за которого он погиб. Староста, быстрее расправьтесь с ними – они гораздо опасней, чем вам кажется!

– Не в этот раз! – попятился Смородин и кивнул на направившего в грудь Чубуку пневморужьё Стефана. – Даже думать забудь – он не промахнётся! Мы сейчас уйдём, но сначала скажи мне, – Миша указал за спину старосты на красную крышу. – У тебя, Чубук, красивый дом, наверное, дорогой?

– Самый дорогой на весь запад княжества! – надменно ответил староста. – Мне завидовал даже градоначальник Пливины! А что, зависть берёт?

– Я рад, что ты им так гордишься. Ещё один вопрос, и мы с моим другом уходим. Тех талеров, что ты получишь за мальчишку, тебе хватит построить новый дом?

– О чём ты?

– Я развалю его до фундамента, а затем мы с тобой поговорим снова. Но тогда, я тебе обещаю, от твоей спеси не останется и следа. Идём, Стефан, теперь слово за нами, и оно будет крепким.

Не дав растерянному старосте прийти в себя, Смородин гордо двинулся по улице, не оборачиваясь, но прислушиваясь и ожидая криков погони. Однако позади стояла тишина. Лишь пролаяла за забором встревоженная собака, да шарахнулись в стороны купающиеся в пыли куры. Уверенная, шокирующая наглость обезоруживает лучше любого оружия. И сейчас Миша убедился в этом ещё раз. Только уже оказавшись в лесу, он шумно и облегчённо выдохнул.

– Первую серию мы выиграли, теперь черёд за второй. Придётся нам, Стефан, сегодня побегать вверх-вниз! Ты уж потерпи.

– Что ты удумал, Михай? Со старостой ты говорил так, будто у тебя за спиной стоял строй гвардейцев! А я, сказать по совести, изрядно струхнул.

– Зачем нам гвардейцы, Стефан, если у нас есть самолёт?

– Это та хлипкая телега с крыльями? Как же ты собрался им вытащить князя из подвала старосты, если у него там двери дубовые да замки кованые?

– Не переживай! Он его нам сам выведет, да ещё и пылинки будет стряхивать. Много бомб, я так думаю, не понадобится. Страху напустить хватит и десятка.

– А-а! – вдруг сообразил боцман. – Ты сбросишь ему на крышу бомбы? Как с дирижабля?

– Не я, а мы с тобой.

Боцман застыл на месте.

– Я в твою телегу не полезу! Вот хоть режь меня – будь у неё даже крылья Святого Серафима, а всё равно не полезу!

– Большие бомбы не бери, чтобы до подвала не пробили. Пошумим, да окна старосте вынесем – этого хватит. Он труслив и жаден, так что с этим проблем не будет. Отдаст Сашка, никуда не денется.

– Михай, я высоты боюсь!

– Бояться её не нужно, а уважать не помешает. Без тебя мне не обойтись. Так что быть тебе, Стефан, героем. Зато в старости будет что внукам рассказывать.

– С тобой я до внуков не доживу.

Понурившись и шагая следом будто на заклание, боцман брёл, боясь отстать от Смородина и потерять в зарослях его спину.

– Если уж ты князя не побоялся на твоём самолете возить, – начал он уговаривать сам себя, неожиданно смирившись с неизбежным, – то может не такой он и страшный? А, флагман Михай? Я говорю, аэроплан твой надёжный?

Не дождавшись ответа, Стефан громко застонал:

– Я с тобой, Михай, уже столько натерпелся, что хуже мне не было даже тогда, когда от венгров в ущелье прятался и с голодухи траву ел. Если бы не ты, я бы никогда на дирижабль не попал и не мёрз бы в горах. А теперь вот ещё и на аэроплане твоём летай!

– Если бы не я, ты бы уже превратился в навоз! Так что не хнычь и неси бомбы.

Взобравшись на гребень, Миша подтолкнул боцмана к бараку, а сам пошёл готовить самолёт.

Втиснувшись между тонких перегородок кабины аэроплана, Стефан привязался и неистово крестился на протяжении всего взлёта, пока внизу не замелькали верхушки сосен. Дальше боцман вцепился пальцами в распорки, зажмурил глаза и попытался закричать, но это у него никак не получалось, и, словно высунувшийся в окно автомобиля бульдог, он ловил набегающий воздух раздувающимися на ветру щеками. Миша не удержался от улыбки, затем бросил взгляд вниз, высматривая в показавшихся домах Дубровки красную крышу дома старосты. Преуспев в выпячивании собственной значимости, Чубук постарался на славу, сделав свой дом прекрасным ориентиром и с улицы, и из-под облаков. Его огромный двор, по площади превосходивший десяток соседских, казался зелёным подносом, в центре которого красным яблоком красовалась крыша с острыми шпилями. Ошибиться здесь было невозможно, и, похлопав боцмана по спине, Миша приказал сворачивать с бомб предохранительные стаканы. Переведя аэроплан в пологое пикирование, он смотрел на приближающееся подворье с увеличивающимися в размерах каштанами у ворот и паутиной рыжих дорожек поперёк зелёных грядок. Рядом с домом, задрав головы, за ними наблюдали гайдуки со старостой.

Уже слегка осмелевший и освоившийся на качающемся сиденье аэроплана Стефан расставил в стороны руки, сжимая в каждой по увесистой бомбе. Не долетая до линии забора добрую сотню метров упреждения, Миша вновь хлопнул боцмана по спине, и тот послушно разжал пальцы. Скользнув на пятидесятиметровой высоте над крышей, аэроплан взвыл двигателем и, накренившись, пошёл на второй заход. Но даже сквозь шипение винта и свист ветра в ушах снизу донеслись два звонких удара взрывов. Когда дом Чубука снова показался впереди по курсу, ни гайдуков, ни старосты во дворе уже не было. В небо потянулся белый дым от вспыхнувшего за домом стога сена, и зияла чёрным бельмом на зелёном лугу дымящаяся воронка. Второй заход оказался куда точнее. Обернувшись и проследив за тёмными точками бомб, боцман вдруг подпрыгнул, едва не вывалившись через борт кабины. Он радостно пригрозил вниз кулаком, напрочь позабыв былые страхи и нетерпеливо ёрзал, ожидая новой атаки. Сделав плавный разворот, Миша понял причину его радости. В черепичной крыше зияла метровая дыра с повалившейся набок дымоходной трубой. Увлёкшись, Стефан свешивался то с одного боку, то с другого, отслеживая каждую выброшенную бомбу, и на каждый взрыв отзывался азартным победным возгласом. Но, в очередной раз пошарив под ногами, он разочарованно показал Смородину пустые руки, и уже порядком уставший от маневрирования у близкой земли Миша потянул в набор высоты, направив аэроплан на базу.

Едва винт за спиной замер и заскользившие по снегу лыжи остановились у дверей мастерской, как боцман выпрыгнул из кабины и побежал в барак.

– Ты куда?! – крикнул удивлённый Смородин.

– За бомбами!

– Хватит! – засмеялся Миша. – А то ты так сделаешь Чубука бездомным бродягой. Он хоть и порядочная сволочь, но сам понимаешь – зима на носу. А мы с тобой не изверги.

– Никогда не думал, что бросать бомбы так занятно. Веселей даже, чем когда свиноматка опорос в двенадцать поросят приносит! Флагман Михай, а давай как князя спасём, ещё к венграм слетаем?! У нас вон сколько ещё бомб в погребе. Всем хватит!

– Принеси-ка лучше, Стефан, мою шпагу, да поищи мою флагманскую кепи! К Чубуку пойдём как положено – при параде. А то так и останемся в памяти дубровских сельчан бродячими мастеровыми. Да и Сашку приятней будет. Торжественно и почётно. Как и подобает великому князю.

Спустившись в очередной раз с горы в Дубровку, Миша шёл по улице, победно чеканя шаг и гордо подняв голову. Позади, словно почётный караул, с пневморужьём в руках держал дистанцию Стефан. Обогнув сплошной забор двора старосты, Смородин остановился у выгнутой подковой арки и с интересом посмотрел на выбитые ворота. Близким взрывом их сорвало с петель, и одну дверь выбросило далеко на улицу, а вторая, переломленная надвое, лежала поперёк дороги к дому. Сам дом теперь представлял жалкое зрелище. Из обращённых к выходу окон ни в одном не осталось уцелевшего стекла. Часть стены почернела от начавшегося было пожара, вовремя потушенного гайдуками старосты. От расписных витражей в проёмах башен теперь маячили лишь угловатые осколки. Часть черепицы сползла с крыши, бесстыдно оголив просмоленные стропила. То здесь, то там в небо тянулись свечками дымы из вывороченных наизнанку воронок.

Миша довольно хмыкнул и замер у входа, ожидая появления Чубука. В том, что староста появится, поджав от страха хвост, он не сомневался. Такое представление привыкшему прятаться за спинами гайдуков Чубуку будет явно не под силу. Остаётся лишь сохранять спокойствие победителя и терпеливо ждать. Смородин прождал минуту, другую, но староста не появлялся. Тогда он прокашлялся в кулак и прокричал так, что если староста даже спрятался в подвале, то всё равно его услышал бы.

– Теперь ты понимаешь, Чубук, что я имел в виду, когда говорил, что ты родился баобабом и туп, как дерево! Ты же не хочешь, чтобы я обиделся и снова ушёл, как в прошлый раз! Потому что тогда тебе придётся проситься жить в хатки к твоим селянам. Отдавай мне мальчишку, и я оставлю тебя в покое!

Миша глянул на выбитые окна и в одном из них увидел мелькнувшее лицо старосты.

– Не бойся, Чубук, выходи! Гайдуков твоих видеть не хочу, а ты выходи! Ну…? Или мне уйти?!

Дверь в дом несмело отворилась и на пороге появился староста.

– Не уходи, флагман, я уже здесь!

– Веди мальчишку!

– Выслушайте меня, флагман! – засеменил по тропе, изогнувшись в раболепном поклоне Чубук. – Я сейчас вам всё объясню! Только не надо снова этих взрывов!

– Где князь? Не зли меня! – угрожающе двинулся навстречу старосте Миша. – Я и так на тебя весь день убил! Или ты надеешься, что скоро стемнеет, и ты сможешь от меня спрятаться?

– Нет, нет, что ты! – Чубук медленно приближался, трудом переставляя непослушные толстые ноги и заискивающе заглядывая в глаза Смородину. – Ты только не гневись. Если бы я заранее знал, что он тебе настолько дорог, то разве бы я так поступил? Да пусть будут мне свидетелями все святые праведники – ни за что!

– Где мальчишка?! – почувствовал неладное Смородин. – Он у тебя?

– Да, да… – заплетающимся языком пролепетал староста. – Был… да забрали его как только вы ушли. А что же ты мне не сказал, чтобы я его придержал? Да разве ж я знал, что всё так обернётся? Вот как на духу, берёг бы самозванца для тебя, вельможный флагман!

– Где он?! – зарычал Миша.

– Только не злись, флагман! – попятился Чубук. – Как только вы ушли, тот аэронавт, который самозванца привёл, сказал, что скоро придут покупатели. Так они сразу и явились.

– Какие ещё покупатели?

– Приходили, приходили… только ничего мне не заплатили! А самозванца увели! Вот как увели, а тут и ты прилетел! Да разве ж я отдал бы, если бы знал, что всё так обернётся?

– Может, подвал посмотрим? – подсказал Стефан.

– Конечно, конечно, посмотрите! Я вам правду говорю – нет у меня мальчишки.

– Похоже, не врёт, – вздохнул Смородин. – Кто такие? Куда ушли?

– Их ваш аэронавт знает!

– Ларион?

– Да, да, Ларион! Приходили четверо. Главный у них страшный такой, как зыркнет, так кровь стынет! Связали самозванца и увели.

– Куда?

– Слышал, переговаривались, что остановились в моей корчме. Если хотите, я Тодора кликну? Он точно скажет!

– Сиди дома и не высовывайся! Если попытаешься мне помешать и предупредить, сровняю дом с землёй и тебя вместе с ним! Что за главный был с ними? Ты его знаешь?

– Нет, не видал никогда! Но на вид страшный! Через щеку шрам, а голова голая, будто дыня! Не человек, а зверь. Я за серебро спросил, так он так рявкнул, что я сразу понял – обманули меня! Лучше бы я тебя послушался, так хоть бы дом целым остался.

– Много их?

– Я вот только четверых видел. Да Ларион с ними пятый. Один из них говорит – не волнуйся, аббат тебе за самозванца заплатит! А я так сразу и догадался, хорошо, если живым останусь! Грамота у них была с печатью главного инквизитора, чтобы все под страхом казни во всём им помогали. Разве ж таким откажешь? А я-то что? Я всего лишь деревенский староста, а они из столицы! Из дворца! Главный из кармана два кольца достал и Лариону одел. Сказал, что это ему за верность командэру! Дорогие кольца, с изумрудами! А мне хоть бы слово доброе! Одно слово – зверь! Нелюдь!

– А ты, значит, обиженный святоша? Не говорили, ночевать у тебя в корчме собираются?

– Нет, не говорили. Слышал, что лодки они наняли, а вот когда на тот берег собираются, не говорили. Да ведь вечереет уже! Наверное, здесь заночуют. Из наших никто ночью через реку не поплывёт.

– Из дому не выходи, и чтобы я в деревне не видел ни одного твоего гайдука. Иначе, сам знаешь! – предупредил Миша.

– Да куда ж мне идти, если в собственной Дубровке стало страшнее, чем на фронте! Дома отсижусь, пока всё уляжется!

Смородин кивнул Стефану, и они вышли за ворота на улицу.

– Тебе описание главного никого не напоминает? – тихо спросил Миша.

– Палач? – засомневался боцман. – Что здесь делать палачу? Его место ближе к Берте, да к городской площади. Хотя бритую голову выставлять – это всё равно, что без штанов ходить. Я такое только в аббатстве первый раз и видел. Димитрий будто напоказ её выставлял, чтоб народ попугать. Добропорядочный дакиец, если волосы не растут, наденет парик покудрявей, а этот сам себе голову бреет. Но если это и вправду палач, то не иначе, что к этому делу приложил руку не только инквизитор, но и его святость аббат Симеон. Только вот зачем палач в Дубровку пожаловал?

– Скорее за кем. За князем.

– Казнить?

– Не здесь и не так скоро. Аншефу и аббату шум не нужен. Наследника уберут тихо, где-нибудь в подвалах инквизиции. Чтобы даже слух не просочился наверх, что где-то его видели.

Улица закончилась, и впереди показалась площадь с острым церковным шпилем.

– Туда! – свернул с дороги Миша, узнав заросли, скрывающие тропу, что вела к корчме.

Нырнув в дебри крапивы и лопуха, он пробрался к забору на другой стороне у дуба и выглянул на ступени, ведущие к тяжёлым дверям. Никто в корчму не входил, никто и не выходил. Из распахнутых окон второго этажа не доносилось ни звука, и казалось, что Тодор решил устроить себе выходной, лишив деревенский народ недешёвого стакана вина из виноградников старосты.

– А если князя здесь нет? – шепнул на ухо Стефан. – Чубук сказал, что их много было. Если внутри пьют, то мы бы услышали. Уходить нужно.

– Подождём ещё, – возразил Смородин.

«Они сюда не пить приехали! – подумал он, вглядываясь в тёмные окна. – Прав староста, на ночь пускаться в долгую дорогу смысла нет. Если уж отправятся в столицу, то это с утра пораньше. А остановиться им больше негде, как в корчме. Здесь и покормят, и переночевать постелят. Рано отсюда уходить – чувствую, эта темнота за окнами неспроста. А что не шумят – так миссия у них очень ответственная, вот и осторожничают!»

Солнце зашло, и с ним побежали вдоль улицы длинные тени. Корчма, скрытая ветвями дуба, погрузилась в темноту, и вдруг на втором этаже, в одном из окон, вспыхнул огонь свечи.

Смородин безмолвно указал пальцем на тусклый свет и проскользнул между оторванных досок забора. Перебежав вдоль зарослей бурьяна, он прижался к стене корчмы, с обратной от двери стороны. Тодор был на месте, и они с боцманом услышали под открытым окном, как он тихо переругивается с Лукой. Но по тусклому голосу виночерпия было слышно, что хозяином в корчме он себя больше не чувствовал. Присутствие кого-то более значимого давило на него тяжёлым грузом, отчего Тодор боялся громко ругаться и лишь нервно шептался. Лука обошёл первый этаж и захлопнул ставни на окнах. Но на втором они всё ещё темнели открытыми зевами. И тогда Миша решился.

Взобравшись по стволу дуба, он пролез по веткам на уровне окон и заглянул вдоль тёмного коридора. С одной стороны темнели двери комнат постояльцев, по другую блестели стёкла выглядывающих во двор окон. Ни одной души в коридоре не было и, перебравшись через подоконник, Миша прислушался к едва слышному шуму с первого этажа. Наверх, кажется, никто пока подниматься не собирался, и тогда он, прижав палец к губам, помог взобраться в окно боцману. За дверью, где горела свеча, послышался шорох. Что-то металлическое упало на пол, и раздалось недовольное ворчание. Затем хозяин комнаты замычал гнусавый мотив. Смородину мелодия показалась знакомой, но не успел он узнать песню, как мычание вдруг обрело голос, и за дверью прохрипела уже знакомая песня.

Димитрий старательно выводил слова, упоённо кряхтя над захватившей всё его внимание работой. Миша тут же вспомнил подвал аббатства. Точно так же палач пел эту песню, выводя их на казнь. Но тогда почему-то её слова не показались ему чем-то необычным и чужеродным в этом мире.

– Стефан, – легонько тронул Смородин за плечо боцмана. – Ты знаешь, что такое танк?

– Нет, – еле слышно мотнул головой Стефан. – Что это?

– А он знает, – задумался Миша. – Вот это меня и удивляет.

Смородин неслышно подошёл к двери, прислушался и легонько нажал на бронзовую ручку. В открывшуюся щель он увидел спину согнувшегося над столом палача. Больше в комнате никого не было, и тогда Миша с громким треском ударил дверь ногой, выхватив из ножен шпагу. Димитрий вскочил, но, увидев у горла блестящее лезвие, замер, пряча за спиной руки.

– Стефан, посмотри, что у него там?

Боцман обошёл вдоль комнаты и взял со стола раму разобранного револьвера. Палач был занят его чисткой, и с увлечением уйдя в работу, проспал их нападение.

– Ты кто? – справившись с мимолётным замешательством, спросил он хриплым голосом.

– Песня у тебя интересная, – надавив остриём в шею, улыбнулся Миша. – Ноты не покажешь?

– Чего тебе надо?

– Я же сказал – за нотами я зашёл. Да не волнуйся ты так! – Смородин надавил ещё сильней, заметив заметавшиеся в поисках выхода из критической ситуации глаза палача. – Идеальную окружность твоей головы явно портят уши. Если не хочешь, чтобы я тебе их сбрил, сейчас спокойно садишься на стул и кладёшь руки на колени.

Дождавшись, когда Димитрий исполнит его приказ, Смородин пододвинул соседний стул и сел напротив.

– Так откуда ты эту песню знаешь?

– Ты кто?

– Ты у меня уже это спрашивал. Но сейчас спрашиваю я. И советую тебе отвечать не задумываясь. Сегодня я уже задавал вопросы одному тугодуму. Но он не принял меня всерьёз и очень об этом пожалел. Итак, вопрос первый: где мальчишка?

– Награду захотел? – криво усмехнулся палач и, расслабившись, вытянул ноги в сапогах с высокими ботфортами. – А я уж подумал, какой-нибудь мститель. Талеры любишь? Будут тебе талеры. Убери перо от моего горла и поговорим по-деловому. Сколько ты хочешь?

– Сегодня мне определённо везёт на недоумков! – подмигнул Стефану Миша. – Но твой сленг мне что-то напоминает. Ты здесь, будто свинья, забравшаяся в библиотеку – не вписываешься. Потому я зайду с другого боку. Вернёмся к твоей песне. Вопрос второй – где услышал, кто научил?

– Так ты денег хочешь или попеть зашёл?

– Понравилась. А ведь я знаю её продолжение. Как там дальше: по танку вдарила болванка, прощай родимый экипаж?

– Что! – подался вперёд, несмотря на впившееся в шею лезвие Димитрий. – И ты?!

– Как говорится – предчувствие его не обмануло. – задумчиво посмотрел в глаза палачу Смородин. Затем нехотя опустил шпагу. – Откуда будешь?

– Земляк! – заржал, не сдержавшись, Димитрий. – А я-то был уверен, что я один здесь такой! Откуда, спрашиваешь? Да где я только не был! Тайга мой дом родной! А ты как сюда попал?

– Авиакатастрофа.

– Самолётом, значит? Ну, а я поездом! На побег решился, а на мосту вижу, что меня уже с собаками перед тоннелем встречают, так с ходу в реку и сиганул. Но не долетел. Очнулся уже здесь.

– Флагман Михай, о чем он говорит? – спросил ничего не понявший боцман.

– Помолчи, Стефан. То-то я по куполам на твоих плечах вижу, что ты из тех самых?

– Как ты мягко стелешь! Не стесняйся. Уголовником ты меня не оскорбишь. Наоборот, приятно уху, давно не слышал. Даже родным бараком пахнуло! Ну а ты, я вижу, не из наших?

– Нет. С законом всегда старался дружить.

– Ну ты даёшь! Какой к чёрту закон? Ты подумай – главное, что мы с тобой здесь встретились! Это ж надо, и ты оттуда! Я же был уверен, что один такой. А как тебе поначалу? Во, во… – понимающе осклабился Димитрий. – Я чуть умом не тронулся. А потом прижился. Даже понравилось. Ну сам посуди – там меня с собаками стерегли, а здесь я в почёте и при деле!

– Видел я твоё дело. Давно здесь?

– Да уж четвёртый год пошёл. А ты, значит, и есть тот самый флагман?

– Тот самый. Ну так что, отдашь мальчишку?

– Дался тебе этот самозванец?! Ты о другом подумай. Мы же вдвоём – какая сила! Они же против нас детвора сопливая! Раскинь мозгами, что тебе тот горшок серебра, если мы можем здесь так взлететь, что их короли нам будут бриллианты пригоршнями отсыпать. А золота, ты видел, здесь сколько? Оно здесь дешевле алюминиевых побрякушек! Да ты представь, как здесь развернуться можно!

– Широко шагаешь, как бы штаны не порвал.

– Я знаю, что говорю! Да что мы всё с тобой на эй! Звать-то тебя как? Я Дмитрий Утюгов. Откликался на погоняло – Утюг! Ну а ты? Как звать? Кем был? Рассказывай!

– Капитан Михаил Смородин, лётчик Северного флота.

– Под погонами ходил? Но это ничего – не те погоны, которые я ненавижу. Поладим!

– Нет, не поладим.

– Отчего ж так? – вдруг сник Утюг.

– Мальчишка мне нужен, а ты не отдаёшь. Потому и не поладим.

– Чудак-человек! Что с того серебра, если я тебе обещаю золотые горы? Забудь про самозванца. Не о нём сейчас речь!

– Во-первых, он не самозванец, и у него есть имя. И потом, он не мой и не твой. Он ничей. А говорить мы будем только о нём.

– Если бы был ничей, то ничего и не стоил. А за него целое состояние дают.

– Не за серебро стараюсь. Слово дал, что спасу и доставлю куда надо. Есть у меня такая дурная привычка – слово держать.

– Ну ты посмотри! – хлопнул в по ногам палач. – Ты же наш человек, а туда же, в чистоплюи! Насмотрелся я здесь на князей и графьёв, так от их речей другой раз сблевать им на панталоны хотелось. Подожди! Так ты же военный?! Так это же то, что надо! Смотри!

Утюг обернулся к столу и, не обращая внимание на поднявшего пневморужьё боцмана, схватил разобранный револьвер.

– Делали по моим рисункам. Я у себя на зоне насмотрелся, так у нас умельцы ещё и не такое вытворяли. Один даже автомат, стреляющий подшипниковыми шарами, смастерил, так его потом куда-то забрали. Ну, у меня попроще будет, под самодельные патроны с картечью. Но если разок выстрелить, в груди такой скворечник сделает, что мама не горюй! А ты же военный человек, тут столько наворотить сможешь! Что там королевские бриллианты? Нам сами короли прислуживать будут да тапки в зубах по утрам подносить!

Не умолкая ни на секунду, Утюг виртуозно собирал тяжёлый шестиствольный револьвер с массивной рукояткой, отделанной чёрным деревом. Щёлкнув скобой, он переломил его надвое и потянулся к патронам, лежавшим в шкатулке на другом конце стола. Но Смородин был начеку.

– Не так быстро! – остановил он Утюга, снова приподняв шпагу на уровень шеи. – Стефан, забери у него эту игрушку.

– Не доверяешь? – искоса стрельнул глазами Димитрий.

– Не доверяю, – согласился Смородин.

– Занятная вещица! – повертел со всех сторон револьвер боцман. – Флагман Михай, я похожую у русского советника видел. Только та поменьше была, и ствол короче. А патроны сюда вставлять?

– Туда, – кивнул Миша, заметив, как умело Стефан вставил блестящие гильзы в барабан и лихо лязгнул запорной скобой. – На меня не направляй.

– А чтобы стрельнуть, сюда нажать?

– Убери! – приказал Смородин.

– Тебе больше нравится иметь дело с этими придурками? – ухмыльнулся Утюг. – Жаль, но дело твоё. Уговаривать не буду. Отдам я тебе за пацана награду и проваливайте куда хотите. Обещаю, что ловить вас не стану и вообще забуду, что даже когда-то видел. А тебе, Миша, я так скажу – ты дурак, каких и свет не видывал. Пойми, они ведь нам кто? – театрально развёл в стороны руки палач. – Они нам никто! Мы можем их брать и продавать конфедератам, и тут же перепродавать конфедератов альянсу. Согласись, что мы ведь с тобой в их мире – всё равно что встретившиеся на чужбине родственники, и должны друг друга держаться! Я здесь дольше чем ты, и отвечаю за то что говорю. Ты тоже поумнеешь, да меня уже рядом не будет. Потому что предлагаю я только один раз! Откажешься – знать не знаю!

– Где мальчишка? А то ты мне начинаешь надоедать своими прожектами. Отдай, и я тоже обещаю, что отпущу тебя живым.

– Ладно, – разочарованно вздохнул Утюг. – И ты меня начинаешь утомлять. Видать, и вправду не поладим. Но знай, хорошо, что я его первым нашёл. Поговаривают, что на него Двакула глаз положил.

– Кто? – Мише показалось, что он ослышался.

– Что, сразу укушенная шея представилась? Не тот. Но тоже мутный тип. Что-то вроде их мессии. Какую-то свою религию придумал и мутит народ в собственной секте. Где-то в горах прячутся. Здесь вообще недоумков хватает….

– Мне плевать на мессию. Ты слышал, что я от тебя требую?

– Слышал, – неохотно осёкся палач. – Сдвинь кровать, там мешок с талерами. Отсыпай сколько хочешь, забирай и проваливай.

– Где Александр?! – выкрикнул Смородин, чувствуя, что его терпение начинает иссякать, и отчего-то появилось твёрдое желание наколоть Утюга на шпагу.

– А ты жаден, фраерок! Неужели мало? Да ты знаешь, что это такое – десять тысяч талеров?!

– Где наследник?! У тебя осталась одна секунда!

Неожиданно лоб Димитрия пересекла глубокая морщина умственной деятельности, и, вдруг прозрев, он потрясённо сел на стул.

– Подожди, подожди… – казалось, палач впал в ступор. – Так ты хочешь сказать, что спасаешь его не за деньги, а потому что дал слово? А я ведь сразу не понял, что ты там про привычки плёл!

– Где он?

Вдруг за дверью, в коридоре, послышались шаги. Кто-то торопился, спотыкаясь и наталкиваясь в темноте на углы.

– Ваша вельможность, вы где? – послышался сдавленный шёпот.

Затем неизвестный увидел пробивающийся в щель свет свечи и уверенно выкрикнул:

– Ваша вельможность, это я, Дэвид! Меня за вами послали!

Он широко распахнул дверь, едва не прибив спрятавшегося Стефана, и вбежал в комнату.

– Вельможный Димитрий, хорунжий сказал, что он уже вас заждался, а потому отплывают. Ждать вас будут на том берегу, где оставили лошадей.

Палач не проронил ни слова и, вперившись мрачным взглядом в лицо Дэвида, пытался заставить его замолчать. Это ему удалось, и тогда он медленно перевёл взгляд за его спину, на спрятавшихся за дверью боцмана со Смородиным. Дэвид его понял и инстинктивно подался в сторону, потянувшись к болтавшемуся на поясе ножу. Вытащить его он не успел. Размахнувшись, Стефан обрушил револьвер палача на кудрявый в буклях затылок, и Дэвид рухнул, как подрубленный дуб.

– Так ты мне зубы заговаривал?! – Миша перешагнул через распростёртое тело и с размаху двинул Димитрию в челюсть массивной гардой. – Так ты мне, родственничек, тут басни рассказывал, чтобы они успели уплыть?! – размахнувшись на этот раз ногой, Смородин вогнал ботинок в живот повалившемуся на пол палачу. – Я же тебя, уголовная вельможность, прибью к полу, как навозную муху к подоконнику! – теперь удар пришёлся в лицо и Димитрий, взвыв, запоздало закрылся руками.

– Подожди! – захрипел он, поперхнувшись кровавыми пузырями. – Не убивай! Они без меня не уплывут. Я тебе помогу.

– Конечно, поможешь! Ты свою шкуру ценишь! Сколько вас, и что вы собирались сделать с Александром?

– Только доставить в аббатство! Здесь его никто и пальцем не тронет.

– Сколько сейчас с ним человек?

– Пятеро нас. Трое с ним, двое здесь. – Утюг кивнул на растянувшегося рядом Дэвида. – Я встану?

– Сядь на стул. Дёрнешься – уложу так, что больше не поднимешься. Ещё на том берегу сколько?

– Один с лошадьми остался. Миша, не горячись! Давай так – мы вместе пойдём к берегу, и я прикажу отдать тебе мальчишку. А без меня вы его погубите! Я среди них главный, и они меня послушают. Потом ты меня отпускаешь, а сами бегите на все четыре стороны. Идёт?

– Опять юлишь? Хреновый ты начальник, если инквизиторские ратники без тебя уплыли. Кем командовать будешь?

– Мы ещё успеем! Ты только меня послушай! – Димитрий тараторил не переставая, поглядывая то на распростёртого на полу Дэвида, то на спасительную щель за спиной Стефана. – Наломать дров никогда не поздно! Без меня вам мальчишку не вернуть. Опусти шпагу, видишь, я сижу смирно. А то ты парень нервный, машешь ею перед моим носом, словно побрить меня собрался! – лихорадочно хохотнул Утюг. – А на мне уж и так волос не осталось. Присядь, успокойся, и вместе подумаем, как нам спасти твоего пацана?

Смородин нервно передёрнул скулами, но сел и спрятал шпагу в ножны.

– У тебя одна секунда.

– Вот так-то лучше, – облегчённо выдохнул палач. – А то мы с тобой как не родные. Неужели не договоримся?

– Секунда прошла!

– Да, да, я понимаю! Время, как говорится, жизни стоит!

– И оно вышло!

Тяжело поднявшись, Миша кивнул Стефану:

– Прикончи его.

– Стой! – выкрикнул Димитрий. – Да что ж ты за человек такой?! Я же помочь хочу! Они не могли отплыть, не дождавшись меня или Дэвида. Они ещё на берегу, и я тебя сейчас туда отведу. Сильно ему досталось, – кивнул на своего помощника палач. – Я за себя хорунжего оставил. Если бы твой напарник так не поторопился, то мы могли бы у Дэвида узнать, что хорунжий собирается делать дальше. Где лодки стоят и где нам их искать, ты знаешь?

Склонившись, Утюг участливо похлопал Дэвида по плечу.

– Ты как, живой? Миша запомни: всегда полезно вначале человека выслушать, а уж потом бить по голове! Может, воды плеснуть?

Вдруг, будто его услышав, Дэвид застонал и попытался перевернуться на спину. Смородин нагнулся, посмотрел на кровоточащую шишку за ухом и потянул за воротник.

Димитрий, казалось, только этого и ждал. Неожиданно вскочив, он толкнул Мишу на помощника и бросился к открытому окну. Отбросив на пути стул и перевернув стол, он уже почти достиг заставленного цветочными горшками подоконника, но в следующую секунду, словно залп гаубицы, за спиной ухнул раскатистый выстрел.

Стефан тряхнул головой, воткнул палец в заложенное ухо, затем, прищурившись, всмотрелся сквозь клубы порохового дыма в распластавшегося у стены палача. Подняв в онемевшей от мощной отдачи руке револьвер, он осторожно обошёл по периметру комнату, ожидая от Димитрия очередного коварства. Но увидев его спину, превратившуюся в кровавое месиво, боцман отвернулся и процедил сквозь зубы:

– Легко отделался. Быстро. Ему бы к Толстой Берте, да в конец очереди. Ты как, Михай?

– Нормально, – поднялся Смородин. – Видать и вправду, бог шельму метит. Он эту пушку мастерил для других, а получилось, что для себя. Здесь нам уже делать нечего. Давай к реке. Может, и не наврал Утюг, да они его ещё ждут.

Причальные столбы в наступивших сумерках темнели растопыренными пальцами на просмоленных брёвнах пристани. Пара столбов оказались пустыми, но остальные держали на цепи несколько сцепленных вместе лодок. Тяжелые навесные замки надёжно берегли их и от воров, и от неожиданно поднявшегося на реке ветра. Центр причала занимали лодки побогаче, с раскрашенными бортами и резными символами их хозяев. Дальше, за пристанью, тянулись лодки бедноты. Эти и размерами не могли похвастаться, и днища их давно прогнили, лишь чудом ещё не пропуская внутрь воду. Но непременным атрибутом каждого стояночного места было толстое, вкопанное в землю бревно с кольцом и цепью, со звеньями в палец толщиной.

Смородин с пневморужьём наперевес выбежал на заскрипевшие под ногами доски, но ни впереди, вдоль берега, куда только мог достать глаз, ни позади, где начинались заборы ближайших домов, не было видно ни одного человека. Местные в такое время уже прятались за крепкими воротами, а те, кто прибыл сюда вместе с палачом, поспешили на другую сторону, опасаясь тёмной ночи, да неожиданных конкурентов за призовые талеры.

– Опоздали! – застонал Миша, рубанув воздух ладонью.

– Конечно, опоздали, – охотно согласился Стефан. – Ты думал, что они только и ждут, кому бы передать из рук в руки князя? Мы уже опоздали, когда вы только начали выяснять с палачом, кто из вас и откуда. А нужно было его не слушать, а сразу на пристань!

– Стефан, ну кто же мог подумать? – вяло оправдывался Смородин.

– А кстати, о чём вы, Михай, с ним говорили? Он тоже из России? Твой земляк?

– Что-то вроде того.

– Удивительно. Как это ваша русская земля могла родить такого душегуба?

– Бывает… – сплюнул на причал Миша, подёргав толстую цепь на ближайшем столбе. – Крепкая, не оборвать! Нам нужен лодочник с лодкой. Стефан, пойдём по дворам, попробуем договориться.

– Гиблое дело. Придётся ждать до рассвета.

– Почему?

– Ночью побоятся. Это как у нас в деревне выйти после захода солнца с плугом в поле. Говорят, что нечисть только и ждёт, чтобы зазевавшегося пахаря затянуть в борозду.

– Что ты несёшь?

– Ты, Михай, ничему не веришь, а зря. Ночь – время лукавого! На равнинах он свой. В реках – свой. Есть и в горах. Я даже его вопли слышал, но тебе всё это – вой ветра. Не найдём мы лодочника, потому что они уверены, что ночью в воде резвится нечисть.

– Не захотят перевезти – не надо! Мы у них лодку купим.

– Даже разговаривать не станут! Кто ночью войдёт в воду? Только тот, у кого бесовская душа! И ты решил, что кто-то с нами станет торговаться? Селяне примут нас за нечисть. Ещё и рогатину в бок схлопочем по недоразумению.

– Как же у вас всё сложно! – вздохнул Смородин. – Стефан, как хочешь, но нам нужно на тот берег! Я слушаю твои предложения?

– Тут и думать нечего – будем ждать до рассвета. А с первыми лучами солнца выйдут и лодочники.

– Ну уж нет! Так мы вечно будем в догоняющих. Давай пройдёмся вдоль берега, может где удастся сорвать лодку с привязи.

Миша спрыгнул с брёвен на покрытую тиной тонкую полоску прибрежного песка и направился к столбу с небольшой шлюпкой, покрытой толстым слоем смолы. Оглянувшись на заросли кустов напротив, он заметил спрятанное весло. Вставив короткое древко в кольцо с цепью, Смородин попытался вырвать его из бревна, но в ответ лишь раздался треск весла.

– Ценят в Дубровке собственный транспорт, – заметил он Стефану. – Пошли ещё поищем.

Но и дальше продолжалась та же картина. И как показалось Мише, чем хуже была лодка, тем толще цепь держала её у причала.

Вскоре берег с выстроившимися вдоль столбами исчез, погрузившись во тьму. Волны тихо плескались у ног, покачивая едва различимые контуры лодок. Безлунная ночь наполнялась чернотой всё плотней и плотней, скрывая склонившиеся над рекой ивы непроницаемой стеной. Лишь одинокий огонь упрямо горел на том берегу, словно зовущая на подвиг звезда.

Смородин долго смотрел на его мерцающий свет, затем спросил:

– Что это?

– Да мало ли! Кто-то костёр забыл загасить, или наоборот, разжёг, чтобы согреться. Ночь-то какая сырая!

Вдруг вдалеке, где-то на середине реки, что-то с шумом плюхнулось в воду. Стефан тут же перешёл на шёпот и добавил:

– А скорее, что это нечисть к себе подманивает. Слышишь, плещется? Это она на охоту вышла.

– Не мели ерунду. Рыба играет.

– Может, и рыба, а может, и ещё кто-то. Но до рассвета на тот берег дорога нам точно заказана.

Миша молча прошёл ещё пару десятков метров вдоль вставших стеной камышей, пока не наткнулся на перегородившее тропинку бревно. По всей видимости, кто-то собирался врыть его в землю и сделать ещё одно швартовочное место. Но пока оно бесхозно лежало и ожидало своего часа, наполовину скрывшись в воде. Смородин упёрся ногой в спиленный край, толкнул, и бревно поддалось, легко скользнув по выброшенной тине.

– Я на тот берег, – сказал он еле различимому в темноте Стефану. – Я так понимаю – на тебя не рассчитывать?

От такого предложения боцман едва не задохнулся.

– Да ты что! И сам не поплыву и тебя не пущу! Это же надо до такого додуматься? Здесь от берега до берега больше километра. На лодке грести не меньше часа, а ты вплавь собрался?

– Жди нас здесь. – Смородин навалился на бревно и вошёл в воду. – Если к утру не вернёмся, уходи на базу.

– Флагман Михай, я всегда знал, что ты помешавшийся сумасшедший. Но нельзя же так играть с судьбой, словно с волками – кто кого перевоет? Да подожди ты! – Увидев, что Смородин его не слушает, Стефан бросился следом, но лишь вода поднялась ему выше колен, он замер и жалобно взмолился. – А как же я? Я ведь плаваю, всё равно что наковальня! Больше нашего деревенского пруда никогда ничего не переплывал. Так в нём даже коровам было по колено!

– Жди здесь! – отрезал Миша. – Спрячься и наблюдай за берегом. Если утром увидишь засаду – дай нам знать.

– Ага! – легко согласился Стефан. – Это я смогу. Если чего, я выше на склоне огонь разожгу.

– Огонь, так огонь. – Смородин навалился на бревно и подтянул под грудь весло. – Только не проспи.

Отплыв от берега, он почувствовал, как его подхватило течение и потащило вдоль камышовых зарослей с плантациями кувшинок. Холодная вода завертелась вокруг водоворотами, волны накрыли с головой, и тогда Смородин полез на вращающееся бревно, пытаясь его оседлать. Мешали потяжелевшие ботинки, а ещё больше шпага.

«Нужно было оставить её Стефану!» – запоздало подумал он.

Но повернуть к берегу Миша уже не хотел, а уж выбросить – и тем более.

Кое-как совладав с непослушным бревном, он сделал первый взмах веслом и понял, что плыть вполне возможно. Если умело балансировать, то даже получалось верно удерживать нужное направление. Взглянув на далёкий огонёк на том берегу, Смородин тоскливо вздохнул – с этого низкого ракурса он казался ещё дальше.

«У меня вся ночь впереди! – попытался он успокоить сам себя. – Конечно, с лодкой было бы куда комфортней, и не барабанил бы зубами, но на то мне и весло! Грейся, пока не перегреешься! – и чтобы меньше думать о пробравшемся под мокрую одежду холоде, Миша взялся размышлять о раскладе сил. – Если Утюг не соврал, то осталось их четверо. Трое неизвестных и Ларион. Но это если не соврал. Всё зависит от того, хотел он их испугать или заманить в ловушку. В первом случае земляк Дима преувеличил бы количество врагов, а во втором – сознательно занизил. Вот и думай? Но как же холодно! – Смородин попытался успокоить трясущуюся челюсть и ещё сильнее налёг на весло. – А огонёк на том берегу всё так же далёк, словно звезда в ночном небе! Самое время для поэзии! – отбросив невесёлые мысли, Миша попытался вернуть боевой настрой. – О чём я? Да… если их четверо, то что это решает? А ничего! – и вконец запутавшись, он тяжело перевёл дух. – Главное, ввязаться в драку, а там будь что будет! Вот только чтобы ввязаться, нужно ещё доплыть!».

По поднявшимся волнам и пронизывающему ветру Смородин оптимистично предположил, что это уже середина реки. Ему даже показалось, что огонь на берегу увеличился в размерах, и в его зыбких отблесках он видит колышущиеся тени. Пару раз что-то несмело тронуло за ногу, и Миша нервно дёрнулся, вспомнив Стефана с его детскими страшилками. А дальше бревно опутали водоросли, и тогда Смородин изо всех сил заработал веслом, почувствовав близкий берег.

Из тьмы появились очертания крон деревьев и крыши примостившейся у воды халупы. Здесь всё было то же самое, что и по ту сторону – вытянувшиеся в реку причалы с облепившими их лодками и, словно часовые, застывшие тёмными тенями причальные столбы.

Миша выбрался на сушу, прислушался и, не заметив ничего подозрительного, снял ботинки. Вылив воду, он обхватил себя за плечи, пытаясь согреться, затем вспомнил о горевшем на этом берегу огне. Хороший костёр оказался бы сейчас как никогда кстати. Уныло вздохнув и отогнав мысли о согревающих углях, над которыми можно было бы протянуть замёрзшие руки, Смородин пошёл вдоль берега, пытаясь сориентироваться в незнакомых хитросплетениях плетёных заборов. В длинной стене показался провал, смахивающий на скрытую темнотой улицу, и Миша, не раздумывая, свернул, почувствовав под ногами мощёную мостовую. Он шёл словно тень, никого не встречая и не слыша никаких звуков, кроме собственных шагов. Дубровка крепко спала, скованная суеверными страхами перед чёрной, безлунной и будоражащей воображение ночью. Где-то спросонья залаяла собака, и ей тут же с другого края деревни откликнулась, заржав, лошадь. Смородин замер. Лошади – это была главная зацепка. Всё, что он знал, для того чтобы найти Александра, это то, что его охраняют четверо подручных Утюга и то, что у них есть лошади. И судя по размерам их небольшого отряда, то и лошадей с ними должен быть небольшой табун. А это в живущей от реки Дубровке, где телегам больше предпочитали лодки, уже существенный след.

Пустынная улица вдруг сделала последний зигзаг и пропала. Растянувшаяся вдоль берега деревня внезапно закончилась, а впереди лишь темнели горы да угрюмыми исполинами высились устремившиеся в небо тополя. Тишину вновь нарушил лошадиный храп, и, к своему удивлению, Смородин заметил, что донёсся он не из оставшейся за спиной Дубровки, а спереди, со скрытой от глаз стоянки. О том, что там кто-то есть, говорил и отражавшийся в вершинах деревьев тусклый свет. Хорошо видимый с противоположного берега огонь в деревне заметен не был, так как закрывался обступившим её лесом. Поразмыслив над укладом жизни местного населения, Миша напрочь отверг мысль о ночном выпасе лошадей осмелевшим деревенским конюхом. Слишком велик был страх перед суеверными выдумками и вполне реальными волками. А потому выходило, что это мог быть только тот, кто не хотел находиться рядом с другими людьми, имел лошадей и в тоже время желал быть обнаруженным, но не с этого берега, а с противоположного. Всё совпадало, и, не раздумывая, Смородин направился прочь от деревни, на слабый отблеск огня.

Сначала дорогу перегородил густой кустарник, затем тропа потянулась на невысокий бугор. С него Миша увидел следующий холм, освещённый пламенем поднимающегося в небо костра. Стреноженные лошади паслись рядом. Вдали, в паре десятках метров от ползущего над землёй дыма, маячила крытая телега с чуть откинутым пологом. У костра сидели трое. Подобравшись на расстояние броска камнем, Смородин залёг в траве, уже начиная различать приглушённый разговор. Александра он узнал сразу. Его щуплая фигура резко отличалась на фоне крупного верзилы, своей широкой спиной почти полностью загородившего свет огня. Третьим был Ларион. Не разглядев его лицо, Смородин отчётливо расслышал его голос. Но если верить словам Утюга, не хватало ещё двоих. Стараясь не встревожить лошадей, Миша двинулся в обход, по большому кругу, вокруг овального шатра повозки. Подобравшись вплотную к её колёсам с тонкими спицами, он понял, что палач не врал. В открытый полог были видны двое подручных Димитрия, спящих валетом. Свернувшись на соломе, они тихо похрапывали, прижимаясь друг к дружке под куцей конской попоной. Удостоверившись, что спят они крепко, Смородин пополз к костру. Ларион с Александром сидели к нему спиной, облокотившись на сваленные горой сёдла. Но верзила устроился полулёжа у огня и смотрел в сторону повозки. Миша вжался в землю и попятился за колёса, потому что верзила вдруг ковырнул палкой в огне, и пламя вспыхнуло, осветив вокруг открытую на все стороны лужайку. Ларион что-то тихо сказал, и тогда он нехотя поднялся, накинул на плечи мохнатую жилетку, затем направился к лошадям. Но Лариону этого показалось мало, и он крикнул вдогонку:

– И посмотри, что на том берегу! Дэвид обещал просигналить, как отплывут.

– Подними зад, да сам посмотри, – огрызнулся верзила.

Такой ответ Лариону не понравился.

– Пока хорунжий спит, я главный! – он приподнялся и махнул в сторону противоположного берега. – Взгляни на лошадей, а потом следи за сигналом. Ты, Зигор, не зарывайся и, если хочешь получить свою долю, то лучше со мной не ссорься. Сам знаешь, Димитрий только и ждёт повод, чтобы чей-то пай разделить между остальными. А стоит мне сказать ему только слово…

В ответ Зигор промолчал, но сжал зубы так, что злобный скрип услышал даже Смородин под телегой. Он в сердцах стегнул плетью по собственному сапогу и пошёл к лошадям. Обойдя каждую и проверив на ногах путы, Зигор направился к повозке.

– Заспались хорунжий с Шандором. Пора, Ларион, их будить. Теперь наша очередь.

– Рано ещё. Я сам знаю, когда пора. А ты отойди от огня, чтобы не слепил глаза, и смотри за сигналом.

Верзила ругнулся, но подчинился и, присев на кочку у края поляны, уставился в сторону противоположного берега. Смородин оглянулся на занятого костром Лариона, затем пополз в обратную сторону. Сгорбленная спина Зигора темнела всего в десяти шагах. Он обхватил сапоги, зевнул, бросил полный злобы взгляд на Лариона и уткнулся носом в колени. Такая поза говорила о том, что верзила хотел показать: не сильно-то он и испугался. Этакая фига в кармане, говорящая, что я сам себе хозяин, хотя и вынужден подчиниться. На всякий случай, Миша выждал время в надежде, что Зигор, уверенный в собственной безопасности, скоро уснёт. Но тот широко зевал, тёр глаза, клонил голову всё ниже и ниже, однако упорно держался и периодически поглядывал на противоположный берег. Первым сдался Смородин. Терпение его лопнуло, и, не дожидаясь, когда Зигор окончательно сломается и уснёт, он нащупал в куче сложенной у телеги конской амуниции отполированное бревно, схожее на выпряженную оглоблю, и, бесшумно ступая, двинулся, прячась в тени тента. Когда оставалась всего пара метров, верзила неожиданно встрепенулся. Потянувшись, он взглянул на ночную Дубровку, затем, будто что-то почувствовав, медленно обернулся на застывшего чёрной тенью Смородина.

Сдавлено выдохнув, Миша размахнулся и, успев рассмотреть в темноте вытаращенные от страха глаза, обрушил на голову Зигора своё оружие. Глухой удар слился с криком ночной выпи и исчез, заглушённый шумом её крыльев. Смородин прислушался к лошадиному фырканью, затем склонился над растянувшимся у ног телом.

«Кажись, живой! – пощупал он слабый пульс на шее. – Но отключился явно надолго».

– Зигор!

Из-за шатра повозки вдруг послышался взволнованный голос Лариона. Миша замер, затем невнятно промычал:

– Угу.

– Не видать?

– Не-е… – сдавленно откликнулся Смородин.

Но Ларион словно почуял неладное. Последовала долгая пауза, затем осторожный вопрос:

– Зигор?

Не дожидаясь, когда Ларион заглянет за повозку, чтобы проверить напарника, Миша сам пошёл на свет. Выйдя из-за скрывающей его телеги, он увидел, что Ларион всё ещё сидит у костра. И причина была в том, что он не мог отойти от Александра. Толстая цепь тянулась от обруча на запястье к такому же обручу на руке князя. Ларион закрылся от слепящего огня свободной рукой и, щурясь, переспросил:

– Зигор, это ты?

Смородин шёл молча, отбрасывая длинную пляшущую тень на тент повозки. Ларион попытался встать, но Миша остановил его резким жестом.

– Сиди как сидел, Ларион!

Подмигнув поражённому Александру, Смородин улыбнулся.

– Привет, Сашок.

– Флагман?

– Хорошо, что ты меня не забываешь, Лариоша. А ведь я был уверен, что мы с тобой ещё встретимся.

– Где Зигор?

– Отдыхает. Как и те двое там, в телеге. Но мы ведь не будем их тревожить? Верно, Ларион? Мы ведь с тобой аэронавты и всегда можем обсудить наши дела без посторонних ушей? Да и лишний шум тебе ни к чему. Я, Ларион, на тебя очень зол, а потому, если ты издашь хотя бы писк громче, чем говорю я, то жалеть тебя не стану. Ты ещё молодой, так что не глупи и поживи ещё.

Ларион обвёл взглядом неясные тени вокруг поляны, затем ухмыльнулся.

– Ты пришёл один? А где же твой верный пёс Стефан? Неужели бросил? Все тебя, флагман, бросили. И каково оно – остаться одному?

– Ты прав, Ларион, одному плохо. Потому я приплыл сюда, чтобы взять кого-нибудь себе в компанию. Вот князя, например.

– У тебя ничего не выйдет.

– Отчего же? Если помнишь, один раз это уже получилось. Как говорится – опыт есть. Получится и второй раз.

– Тогда с тобой были мы. А сейчас ты один. Да и ратники инквизитора – это не венгры на засеке.

– На твоём месте, я бы на них особо не рассчитывал. Пока что я слышу лишь их бодрый храп. А Зигор, так тот вообще придёт в себя очень нескоро. Считай, что мы с тобой остались одни. Сейчас ты отцепишь от себя князя, а потом можешь поднимать визг, дабы твоя совесть была чиста.

– Не могу, – потряс цепью Ларион. – Нас сковал вместе кузнец старосты. Не ожидал? Вот так-то, флагман, – ты проиграл. Даже если убьёшь меня, самозванца это не спасёт.

– Как же холодно, – протянул руки к огню Миша. – За что же тебя так? Будто собаку на цепь. Но, надеюсь, ты не думаешь, что я проделал такой гадкий путь, чтобы полюбоваться на твою привязь и повернуть обратно? Не тот случай, Ларион. Ты столько времени водил меня за нос, что я уже тебе не верю. Наверняка за пазухой у тебя спрятан ключ? Верно?

– Флагман, он не врёт, – показал стальной браслет Александр. – Без кузнеца нас не расцепить.

Смородину и до княжеских слов показалось, что Ларион не врёт. Толстую, с кольцами из кованной стали цепь не разогнуть, не перерубить и уж тем более не пережечь. И замок, на который так надеялся Миша, отсутствовал как таковой. На обручах, натёрших на обеих кистях кровавые полосы, блестели крепкие расплющенные гвозди. Но очень хотелось верить, что все трудности уже позади, осталось лишь забрать Александра и плыть восвояси. Да и Лариона, несмотря на его предательство, убивать не было никакого желания. Каждый имеет право на свою правду. Что поделать, если для Лариона был героем командэр Юлиус, а не флагман Михай?

«Наверняка идея Утюга, – Смородин потрогал воронёные звенья двухметровой цепи. – Уж этот знал, как конвоировать».

– Светает, – посмотрел он на проступившие на горизонте горы, затем прислушался к доносившемуся из телеги храпу. – Крепко спят твои ратники, Ларион. Вижу, что поглядываешь. Надеешься, что вдруг проснутся? Не надейся. Рассвет – самый крепкий сон. Пойдёшь с нами, раз уж дал себя приковать как сторожевую собаку.

– Нет, – улыбнулся Ларион. – Да и не боюсь я тебя. Так что больше, флагман, нам с тобой не по пути.

– Нет? – удивился Миша, прислушавшись к прокричавшим в Дубровке петухам. – Отчего же нет? Путь всегда один, направления разные. Ларион, у нас не осталось времени на твои геройские брыкания. Не будь дураком и не зли меня. Вставай, и без лишнего шума уходим к реке.

– А если я не пойду, то что будет делать бравый флагман Михай? – казалось, Ларион наслаждался создавшейся ситуацией. – Он понесёт меня на себе? Или он не теряет надежды меня уговорить? Ты ничего не понял, флагман. Ты даже сейчас, когда я перехитрил тебя и выкрал его из-под твоего носа, – Ларион кивнул на Александра, – продолжаешь меня недооценивать. Ты разговариваешь со мной, будто с мальчишкой, прислуживающим тебе за твою милость. Ларион, ты пойдёшь с нами! Ларион, молчи! Ларион, говори! Ларион, ты сделаешь то, что я скажу! А я служил на «Августейшей династии» задолго до того, как появился на ней ты. Я стоял рядом с генералом, когда он ещё был простым флагманом. Как часто венгерские пули рвали обшивку нашей гондолы, но уже тогда я представлял, что вот сейчас будет вражеский залп и я закрою командэра Юлиуса собственным телом. Я мечтал, что он назначит меня рулевым, и я буду вращать штурвал, выполняя его команды стоя с ним рядом, локоть к локтю. Вот эти бесценные кольца, – Ларион брякнул цепью, протянув скованный кулак, – передал мне через палача сам генерал. Он ценил меня и хотел приблизить. Но ты, как скользкий угорь втирался к командэру в доверие, чтобы потом его убить. Ты опутывал его своими мудрёными речами, как предатель Ираклий проползал в душу Иезусу, чтобы потом поднести чашу с ядом. Посмотрите, какой я умник! Переставьте шкалу на компасе! Поменяйте углы рулей! А я всегда знал, что ты шпион! Тебя послали конфедераты, чтобы убить лучшего сына Дакии – генерала Юлиуса!

– Не ори, – Смородин оглянулся на телегу, но Ларион будто его не слышал.

– Ты сделал наши дирижабли сиротами! Ты вогнал кинжал в самое сердце Дакии и сейчас говоришь – пойдёшь со мной? Да никогда я не был с тобой! О… как изменился твой взгляд! Что же ты вдруг, флагман, стал такой растерянный? И голос твой не такой бравый, как был раньше. Ты не знаешь, что делать дальше?

– Заткнись, – огрызнулся Миша, вслушиваясь в звуки просыпающейся деревни.

– Не знаешь… – ухмыльнулся Ларион, затем со злостью в голосе прошептал: – А вот я знаю!

Внезапно он дёрнул цепь, вскочил и, набрав полную грудь воздуха, закричал изо всех сил:

– Шандор! Хорунжий! Тревога! Все сюда!

Опешивший Смородин вскочил, едва не потеряв равновесие, и хотел было закрыть ему рот, но потом передумал и размахнулся кулаком. Но даже рухнув к его ногам, Ларион продолжал кричать, взывая о помощи.

Тогда Миша схватил Александра за руку и бросился к тропе, ведущей в Дубровку. Цепь дёрнулась и, натянувшись, едва не свалила наследника в огонь. Решение пришло мгновенно, твердое и бесповоротное. Выхватив шпагу, Смородин поднял её над головой, задержавшись всего на долю секунды, чтобы покрепче перехватить шершавую рукоять, и размахнуться от плеча. Ларион понял, что будет дальше, и даже попытался подтянуть руку к груди, но цепь, как струна намертво держала её вытянутой над костром. Шпага описала сияющий круг и рухнула ему чуть ниже локтя, брызнув в лицо кровавыми гроздьями. От дикого крика Лариона встрепенулись даже притихшие прежде лошади. Хорунжий с Шандором выскочили из телеги, натягивая на ходу сапоги, но Смородин с Александром уже бежали внизу холма, поравнявшись с деревенскими заборами. Сквозь несмолкаемые вопли Лариона раздался выстрел штуцера, но пуля прошелестела высоко над головами. Впереди, перепрыгивая через оставшиеся на дороге дождевые рытвины, бежал Миша. За ним, вцепившись в его руку, едва поспевал Александр. А следом на цепи взлетала, кувыркалась и сверкала перстнями отрубленная, но крепко державшаяся рука Лариона. Дорога разбежалась на несколько направлений, но Смородин увидел между домами блеск реки и свернул на ту, что вела к причалу. На берегу он заметил единственную лодку, возле которой возился лодочник, вставляя в уключины вёсла. Остальные лодки пока что ещё ожидали своих хозяев, прочно привязанные к столбам. Не обращая внимания на бегущих к нему Мишу и Александра, лодочник сбросил со столба привязь, сел на единственную лавку и, сонно двинув челюстями, принялся жевать чёрствый кусок хлеба. Зачерпнув через борт ладонью воду, он запил свой завтрак и, поёжившись, поднял воротник стёганой телогрейки.

Разбежавшись, Смородин перемахнул через борт и, ткнув на противоположный берег, выдохнул:

– Быстрей туда!

Лодочник окинул его безразличным взглядом, затем протянул волосатую руку. Волосы росли даже на пальцах, и, казалось, он протягивает мохнатую шапку.

– Деньги? – Миша пошарил в пустых карманах, вспомнив, что вся их наличность осталась в карманах Стефана.

Лодочник важно кивнул и тоже с интересом посмотрел на смородинские карманы. Оглянувшись на дорогу, на которой вот-вот должны были появиться ратники инквизитора, Миша увидел повисшую через борт лодки руку. Не раздумывая, он дёрнул за цепь, швырнув её к ногам лодочника.

– Этого хватит?

Ничуть не смутившись, лодочник деловито поднял обрубок и, поплевав, протёр на перстнях запылившиеся камни. Солнце заиграло в самоцветах, и в их сверкающих лучах его лицо преобразилось. Из-под густых бровей алчно вспыхнули глаза, лодочник спрыгнул по колено в воду и, лихо оттолкнув от берега лодку, схватился за вёсла. По тому, как он яростно принялся грести, Миша понял, что плата оказалась более чем достаточной. Когда на берег выбежали хорунжий с Шандором, лодка уже пересекла середину реки. Силуэты ратников скрылись в клубах порохового дыма, но стрельба эта была скорее для очистки совести. Не долетев, пули упали далеко за кормой. Лодочник довольно затянул залихватскую песню, не обращая внимания на размахивающего штуцером хорунжего, и покосился на покоившуюся под лавкой руку, мысленно прикидывая её стоимость.

Вскоре Смородин увидел метавшего по берегу Стефана. Боцман их тоже заметил и семафорил поднятым на палку зипуном, показывая, где следует причалить.

Утренний туман тихо и торжественно полз рваными хлопьями вдоль замерших плотной стеной камышей. Оркестр потревоженных жаб надрывался, выводя звонкие рулады – «Славься, славься»! И Стефан, вдруг проникшись волнительным моментом, не выдержал, бросился в воду, не дожидаясь, когда лодка уткнётся в илистый берег, и, взобравшись через борт, сгрёб Мишу с Александром в неуклюжие объятья. Стыдливо сморгнув повлажневшими глазами, он вдруг признался:

– Как же я за вас волновался! Хватит! Теперь я от вас ни на шаг! Вы даже не представляете, как это страшно – вдруг почувствовать себя совершенно одиноким!

Лодочник же, не дожидаясь когда его лодка опустеет, снял с пояса нож, вытащил из-под лавки окровавленную руку и принялся рубить пальцы.

Смородин отвернулся, чтобы скрыть смущение, и с удвоенным вниманием взялся обследовать распорки между вгрузшими в снег лыжами.

– Стефан, ты сам знаешь, что втроём мы улететь не можем. Ты должен остаться.

– Конечно, Михай, я всё понимаю.

– Это ненадолго. На аэроплане это куда быстрее, чем на дирижабле.

– Да, твой аэроплан быстрый, – грустно вздохнув, согласился Стефан.

– Ну послушай! – начал заводиться Миша, чувствуя, что показная обречённость боцмана начинают его раздражать. – Пока Александр не окажется там, где он должен оказаться, от нас не отстанут! Сейчас мы лишь выиграли небольшую передышку. А скоро здесь ступить будет некуда от ратников инквизитора! Палач – это лишь первая осторожная разведка. Но теперь они наплюют на осторожность и оцепят горы таким кольцом, что сквозь него не пролезет даже мышь. На всех тропах спустят поисковых собак, в небе повиснут дирижабли, а вдоль реки канонерки. И время сейчас играет на них! А ты лучше меня понимаешь, что станет с Россией, если вместо Александра трон займёт какой-то Гогенцоллер!

– Не обращай на меня внимание, флагман Михай. Я всего лишь бедный селянин, по злой шутке рока ставший аэронавтом в твоей команде. Ты можешь мною пожертвовать, также как это делал генерал Юлиус со своими аэронавтами. Сейчас ты спасаешь империю, а обо мне забудь. Меня уже нет. Твой боцман уже замучен в застенках инквизиции.

– Ну ты, Стефан, и засранец! – не сдержался Миша. – Я тебе в десятый раз объясняю, что у меня и в мыслях нет тебя бросить. Я тебя лишь ненадолго оставлю, как это было ночью на берегу. Отвезу князя к морю к его броненосцам и вернусь. Ну почему ты мне не веришь?

Боцман оглянулся на прислушивающегося к их разговору Александра и тихо спросил:

– Михай, а ты сам себе веришь?

Смородин с досадой прикусил губу и неуверенно ответил:

– Я буду очень стараться.

Но Стефана такой ответ не успокоил.

– Предчувствие у меня нехорошее. Не увидимся мы больше с тобой.

– А вот я чувствую, что всё будет хорошо!

– Ты должен был сказать – знаю, а не чувствую. Чувствовать ты, Михай, не можешь, потому что живёшь разумом и головой. А я слушаю собственную душу. И она, моя душа, говорит, что судьба у меня такая – только обрету, так тут же и потеряю. На берегу, когда тебя ждал, вдруг представилось, что ты не вернёшься, и я снова останусь один. Так захотелось волком взвыть. Да, видно, так тому и быть.

– Ну с чего ты это взял?

– Я тебя постарше, считай, лет эдак на десяток. Хотя и не такой умный, как ты, но и не дурак, каким мог показаться. Неужто ты думаешь, я не вижу, что этот ваш с князем полёт только в одну сторону? Найдёте вы эскадру, а дальше что? Снег сейчас только в горах, а у моря куда ты на своих лыжах сунешься? Разобьёшь свой аэроплан, хорошо, если живые останетесь. Да что я тебе говорю – ты и сам всё это знаешь.

– Стефан, – произнёс прежде молчавший Александр. – Я тебе обещаю: как только мы найдём адмирала Свиридова, я прикажу отправить за тобой корабли!

– Хе… – усмехнулся Стефан. – За мной приплывут российские броненосцы? Не смеши меня, ваше высочество.

– Нет, не броненосцы. Им не подняться по реке. Но Степан Ильич обязательно что-нибудь придумает.

– Оставьте эти разговоры, великий князь. Может, вы и не такой толстокожий, как показалось раньше, но что вам за дело до какого-то там аэронавта Стефана? Вас ждёт трон. Да и прежде чем ваш адмирал успеет спустить с кораблей хотя бы шлюпку, меня уже схватят инквизиторы. Не поможет мне ваш адмирал. Посудите сами – если бы он что-то мог, неужели уже давно не приплыл бы за вами?

– Стефан, перестань ныть! Возьми всё, что сможешь с собой утащить, и спрячься в горах, пока я за тобой не вернусь.

– Я овец не брошу. Буду с ними, пока не схватят.

– Отпусти их на все четыре стороны. В Дубровке овцы в каждом дворе. Прибьются к какому-нибудь стаду.

Смородин закинул в кабину ещё два баллона и подтолкнул Александра:

– Лезь вперёд. А ты, Стефан, не раскисай и жди меня.

Боцман изобразил натянутую улыбку и, не оборачиваясь, пошёл к бараку.

«Обиделся, – посмотрел ему вслед Миша. – Думает, брошу. Не верит».

Впрочем, в собственный план несильно-то верил и он сам. Стефан прав – снег сейчас только в горах. Выполнить посадку на траву какого-нибудь луга или мокрую полоску песка на берегу моря, не разбив самолёт, пожалуй, он сможет. Но взлететь – ни за что! Боцман выдал верный вердикт – это был полёт в один конец. Но пока что и единственная возможность доставить наследника на корабли.

Смородин поёрзал в кресле, усаживаясь поудобней, и крикнул Александру:

– Возьми ручку управления, но не упирайся. Бороться со мной не нужно, просто запоминай движения. Взлёт не такой уж и сложный элемент. Посадка куда труднее.

Для наглядности Миша двинул рычагом влево-вправо, ударив князя по коленям его ручкой через систему сдвоенного управления.

«Во мне погиб хороший инструктор», – задумался Миша, вдруг осознав, что учить Александра летать ему откровенно нравится. Затем он рывком открыл вентиль на первом баллоне до отказа. Винт завертелся, перейдя с низкого завывания на надрывный визг. Смородин тут же позабыл сомнения и отбросил мысли о безнадежности их полёта. Под крылом блеснуло на снегу солнце, промелькнули гранитные камни обрыва, и засверкал, отражаясь в небе, Дунай.

Миша почувствовал, как князь робко пробует поработать элеронами, качнув с крыла на крыло. Ну что ж, у него это неплохо получается.

«Смелее, Сашок! Небо трусов не любит!»

Смородин бросил ручку управления и, хлопнув наследника по плечу, прокричал на ухо:

– Давай сам! Про меня забудь! Набирай скорость на снижении, а дальше вдоль реки!

Александр кивнул, плавно нацелив нос аэроплана на первую, слившуюся с горизонтом, извилину Дуная. Движения его были хотя и осторожными, но точно выверенными, и тогда Миша понял, что Александр начинает чувствовать самолёт, как чувствует собственную руку или пальцы. Немного перетянув на себя, он услышал дрожание крыльев и тут же отдал ручку вперёд, предотвратив опасный срыв.

Смородин довольно улыбнулся. После того как он установил в кабине двойное управление, у Александра это был всего второй полёт, но казалось, будто он уже где-то этому давно научился и сейчас хитро разыгрывает своего инструктора. А вот сейчас он увлёкся, приблизив самолёт к предельной скорости, отчего зазвенели расчалки между крыльями, и тогда Миша вмешался, плавно потянув на себя. Не оборачиваясь, Александр кивнул, как прилежный курсант, показав языком жестов: – я всё понял, сэнсэй, виноват, больше такого не повторится!

Аэроплан перешёл в горизонтальный полёт, строго выдерживая трёхсотметровую высоту. Тогда Смородин откинулся в кресле и, окончательно успокоившись, осмотрелся по сторонам. Слева тянулись белые клыки гор, справа до горизонта густые леса, внизу наперегонки нёс свои мутные воды к морю Дунай. И тогда Миша вдруг осознал всю сложность затеянного ими полёта. Нет, он не сомневался в реализации первой его части. Долетев к морю и пролетев вдоль побережья, найти огромные корабли несложно. Выполнить посадку в районе их видимости тоже возможно, даже не подвергая наследника особому риску. Но на этом первая часть заканчивалась, и начиналась вторая, о которой меньше всего хотелось думать. Всё было бы гораздо проще, если бы ему не нужно было возвращаться. Ушёл бы с Александром осваивать броненосный флот России, и прощайте ратники с инквизиторами и гайдуками. Но бросить Стефана он не мог. И втиснуть третьим в заложенную запасными баллонами кабину тоже не мог. А предать – даже мысли не допускал. Теперь, когда разделяющее их с боцманом расстояние непрерывно увеличивалось, Миша всё сильнее думал над проблемой возвращения. Не повредить на посадке аэроплан он сможет, в этом уверенность росла с каждым оборотом винта. Главный вопрос – как вновь взлететь, чтобы вернуться за Стефаном? Мелькнула мысль – силами экипажа корабля соорудить что-то вроде катапульты. Но её тут же пришлось отбросить. Палуба броненосца заставлена орудийными башнями, и для взлёта на ней вряд ли найдётся хотя бы небольшой свободный участок.

Неожиданно вращающийся диск за спиной стал распадаться на отдельные лопасти, предупреждая, что первый баллон вот-вот опустеет. Миша потянулся к вентилям между креслами, чтобы закрыть использованный и открыть новый, но его опередил Александр. На ощупь, выгнув назад руку, он проделал манипуляцию с баллонами, даже не оборачиваясь. Смородин одобрительно похлопал его по спине, невольно восхищаясь, насколько быстро князь освоился с управлением самолёта. Пусть даже он и создавал его предельно простым и устойчивым, способным прощать многие ошибки. Но Александр всё делал так, что и прощать-то было нечего. Затем мысли вновь вернулись к Стефану. Если бы можно было лыжи заменить поплавками, то с таким переоснащением он решил бы проблему взлёта. Если дождаться безветренной погоды или найти тихую заводь, это ещё проще, чем взлёт в горах. Но неумолимое время ставило крест и на этой затее. Оно же, это время, отбросило в сторону и вариант со спасательной экспедицией вверх по реке, даже окажись у адмирала Свиридова суда, способные преодолеть её мелководье. Пока они появятся на рейде Дубровки, Стефана схватят ратники инквизитора, даже если будут искать его, не спеша и лениво прочёсывая горы. Хотя скорее всего, всё будет наоборот – поиски пройдут быстро и не останавливаясь ни днём, ни ночью! А вернуться тропами вдоль дунайского берега к горной базе с вооружённым отрядом – так на это и вовсе уйдут недели. Успокоил себя Миша тем, что остановился, по его мнению, на единственно возможном варианте: на кораблях сколотить подходящую тележку на колёсах, которая после взлёта, отцепившись, упадёт на землю, да ещё подыскать подходящую ровную площадку, хотя бы пару сотен метров длиной. Больше ничего в голову не приходило.

Дунай, тем временем, сделал очередной поворот, раздавшись в ширину и присоединяя к себе всё новые мелкие речушки. Вдали по курсу появился небольшой хутор с мельницей на бугре. А когда он оказался на траверзе, Миша увидел остановившуюся телегу с мешками и задравшего в небо голову мельника. Помахав ему рукой, он представил, что сейчас рисует фантазия этого тёмного хуторянина? Кем он представляет их, летящих над рекой, с разноцветными крыльями и тихим стрекотом, похожим на жужжание шмеля?

«Вот так и рождаются легенды! – Смородин проводил взглядом исчезающую позади мельницу. – Уже сегодня разлетится молва, что в реке поселился дракон, и как только восходит солнце, он облетает свои владения, чтобы похищать юных и незамужних красавиц! Неплохо! – усмехнулся Миша собственному воображению. – Осталось только выдумать витязя, который этого дракона ссадит с небес на землю. А впрочем, в витязе нет необходимости. Дракон и сам не в курсе, получится ли у него после этого полёта снова подняться в небо?»

Александр тем временем поменял ещё один баллон. Он уверенно держал курс, высоту и скорость, и Смородин перестал прислушиваться к его действиям, позволив полностью почувствовать свободу полета. А ещё он вдруг понял, что быть просто пассажиром – тоже даже очень неплохо. Можно поглазеть по сторонам, полюбоваться проплывающими внизу красотами. Да и спина непривычно сухая и не изнывает от непрерывного напряжения.

А Дунай тем временем бежал под крылом, отражая повисшее в зените солнце и указывая дорогу к морю. Дубравы внизу чередовались с обширными пастбищами, ручьи превращались в озёра. Зелёный ковёр неожиданно перекрашивался в рыжий цвет болот. И лишь река всё так же мчалась извилистой лентой, будто автострада в малахитовой пустыне.

Обернулся Александр и, оторвав Смородина от ленивых тягучих мыслей, молча указал вперёд. Там, где горизонт горбатился от горных хребтов и перевалов, где тёмные волны лесов сливались с белыми перинами облаков, вдруг появилась тонкая синяя дуга, протянувшаяся от края до края. И чем ближе они подлетали, тем длиннее и синее она становилась. Это было место, где одна стихия прекращала своё существование, чтобы отдать свои силы другой, более могучей и обширной. Это была точка, где исчезал Дунай и начиналось море. Миша обменялся с князем улыбкой и поднял большой палец. Невероятно, но они долетели!

Застывшее море показалось гладким деревенским прудом в тихую безветренную погоду. Его невообразимое ультрамариновое сияние сливалась с небом, растворяя тонкую черту горизонта в недостижимо далёком ореоле.

«Невероятно! – восхищённо выдохнул Смородин от переполнявших грудь чувств. – Такое увидишь редко. Чаще море – это бурлящие волны, в белой пене которых легко не заметить под крылом даже рыбацкий сейнер за три сотни метров».

Взлетая на разведку погоды с палубы авианесущего крейсера, он часто удивлялся: почему море чаще благоволит морякам, чем лётчикам? Оно, как правило, прячет одних от глаз других за растянувшимися на километры полями туманов. За ливневыми тучами, просевшими до свинцовых штормовых волн. За штормовыми волнами, перекатывающимися через палубы кораблей.

Но что бы вот так – летай, ищи, заглядывай хоть за горизонт, хоть шарь по дну в поисках иголки в коралловых дебрях! Такое он видел впервые.

Миша приободрился – удача явно им благоволила!

Осталось лишь найти эскадру, и дело сделано! Затянувшаяся волокита под названием «спасение наследника» по всей видимости, подходила к концу.

– Давай сначала на юг! – выкрикнул он Александру на ухо.

Князь кивнул и завалил аэроплан в правый вираж. Пустынные песчаные пляжи проплыли под крылом, и дальше они летели вдоль берега, всматриваясь в синий горизонт в поисках дымов броненосцев. Но море казалось девственно чистым. Даже рыбацкие шлюпки не нарушали его монотонность вытянувшимися вдоль сетей тёмными точками. Так пролетели полчаса, и тогда Смородин снова хлопнул наследника по плечу:

– Не угадали! Разворачивайся! Нужно было на север!

«Граф Горчаков говорил, что эскадра стоит у русла Дуная, – размышлял Миша. – Наверняка такое обозначение места довольно условно. Расчет на то, что с дирижабля группу кораблей они увидят и за два десятка миль. Броненосцам нужна глубина. У берега им не пристать. Им подавай такие просторы, чтобы никакой отлив не посадил корабли на мель».

Смородин вмешался в управление, потянув ручку на себя и прокомментировав наследнику:

– В набор! И возьми мористее!

Снова внизу проплыл уменьшившийся до размеров ручья Дунай. Его мутные воды врывались в голубое море, словно дорожный водосток в белую снежную равнину – грязно и безжалостно нарушая искрящуюся чистоту. Вскоре река осталась позади, а впереди раскинулась бескрайняя синева. Но куда ни доставал глаз, всюду была пустота. Ни кораблей, ни дымов, ни даже летящих полчищ чаек, чувствующих, что где-то там далеко есть люди. И тогда у Миши в груди шевельнулся червячок тревоги. Он отобрал у Александра управление и, бросив аэроплан в отвесное скольжение на крыло, снизился на высоту бреющего полёта. Корабли всегда следят! Даже если они были здесь несколько дней назад, то ещё долго на воде их присутствие выдадут так называемые вторичные признаки: радужные масляные пятна, не тонущая угольная пыль, плавающие и приманивающие рыб и птиц отходы с камбуза.

По воде заскользила тень аэроплана, едва не задевая его лыжи, за крылом побежала рябь, в воздухе почувствовалась соль, но Смородин прижимался всё ниже и ниже, стремясь заметить хоть какую-то зацепку. Неожиданно забеспокоился Александр. Он привстал и, долго всматриваясь вдаль, уверенно показал вдоль левого крыла.

– Там! – прокричал он, заёрзав и свесившись через борт. – Там что-то есть!

Миша едва не задел лыжами воду, бросив аэроплан в левый крен, а затем увидел то, что так взволновало князя. А когда понял, что это, то почувствовал, как внутри будто все оборвалось. Яркими красными полосами семафорили якорные бочки, обозначающие стоянку кораблей. Пустую стоянку. Если здесь и была эскадра, то уже давно ушла. И никаких вторичных признаков – чисто, стерильно, непорочно. В подтверждение его догадки обернулся Александр:

– Они ушли!

– Почему?

– Все считают меня погибшим! Степан Ильич поверил газетам и увёл эскадру.

– Куда увёл?

– В Тавриду! На главную базу!

Крым! – догадался Миша. – В Крым им не долететь. Уже и так опустошили половину баллонов. А сколько их понадобится, чтобы перелететь от западного побережья Чёрного моря к крымскому полуострову, он даже боялся предположить.

Тогда он набрал высоту и, увидев разрыв в побережье, взял курс на устье Дуная.

– Флагман, что вы задумали? – перекрикивая шум двигателя, спросил Александр.

– Возвращаемся! – нехотя ответил Смородин. – Или у тебя есть другие варианты?

Весь полёт назад Миша молчал. Насупившись, он бросал вниз хмурые взгляды, и не было уже того волнения от предчувствия финала затянувшейся авантюры. Судьба будто смеялась над ними – послала прекрасную погоду, ясное небо, полное безветрие. Словно подталкивала – летите, вершите задуманные планы, ищите корабли! А я посмотрю, что из этого получится.

Теперь уже по правую руку снова потянулись перевалы Карпат. И опять внизу петлял поворотами Дунай. Но это уже был совсем другой полёт, потому что вместо надежды его вело разочарование.

Вскоре по курсу показалась раскинувшаяся на оба берега Дубровка, и тогда Смородин повернул на острый горный бивень, указывающий на скрывшуюся у его подножья базу. Промелькнула пожелтевшая крыша барака, но Стефана рядом не было. Миша пролетел, едва не задев дымоходную трубу и оглянулся.

«Мог бы выбежать, да встретить, – вспомнил он о боцмане. – Наверняка слышал свист двигателя».

Развернувшись, аэроплан пролетел над бараком ещё раз, но Стефан так и не появился. Неожиданно почувствовав тревогу, Смородин не стал выстраивать длинную глиссаду для посадки, а, бросив самолёт вниз и едва не поломав лыжи на сугробах, сел далеко позади барака. Выскочив из кабины, он побежал к распахнутым настежь дверям. В спальнике боцмана не оказалось.

«Ушёл в горы! – пронеслась спасительная мысль. – Не стал ждать и ушёл, как я ему сказал!»

Но вдруг из мастерской послышалось тихое блеяние.

«Вот ты где! – улыбнулся Миша. – Овцы тебе важнее, чем вернувшийся флагман!»

Тогда он вытащил из кармана мятую флагманскую кепи, встряхнул, водрузил на голову и толкнул дверь в тёмную мастерскую. В нос ударила смесь запахов из залежавшегося сена и нечищеных животных. Закрытые окна и двери едва пропускали свет, скрывая в темноте встревожившихся овец. Смородин вгляделся в угол и увидел неясный силуэт, сидевший на бочке, рядом с воротами.

Так начальство не встречают! – открыл уже было рот пошутить Миша, но вдруг рассмотрел ещё несколько силуэтов, молча стоявших по углам и прятавшихся за сложенными штабелями баллонами.

– Вы его нашли? – вбежал следом Александр, но Смородин не ответил.

Тогда восседавший на бочке силуэт встал и вышел в полосу слабого света, падавшего сквозь открытую дверь.

– Не соврал, – довольно кивнул Прохор. – Мы его вяжем, а он горло дерёт – за мной флагман вернётся и всем нам головы оторвёт. Верит тебе боцман. А вот я сомневался. Не хотел тебя ждать, да вижу зря. А ты ещё и не один, а с самозванцем. То-то Проясняющий обрадуется. Он давно его хотел заполучить.

– Где Стефан? – отступил на шаг Миша, заметив, как зашевелились и другие силуэты, двинувшись тенями вдоль стен и заходя в обход. У некоторых из них Смородин увидел ножи.

– Боцман? – пожал плечами Прохор. – Боцман в обители. Я вас к нему отведу. Ты же хочешь этого, флагман Михай? А если нет, так я тебя неволить не стану. Заберём с братьями самозванца, а ты оставайся, там… в расщелине. Куда мы тебя сбросим.

Теперь Прохор подошёл почти вплотную, и Смородин смог его рассмотреть с головы до босых ног. От былого аэронавта не осталось и следа. И дело было даже не в том, что теперь об его недавнем прошлом не напоминала алая форма, потому что её сменил бесформенный балахон, накинутый на голову и зафиксированный вокруг шеи тесьмой. А в том, что теперь рядом с Мишей стоял совсем другой человек – исхудавший, со впалыми небритыми щеками и бледным, как мел лицом. Но больше всего Смородина поразили глаза. Они светились лихорадочным блеском и ни секунды не стояли на месте. Его расширенные зрачки метались вверх-вниз, вправо-влево, словно никак не могли сфокусироваться на одной точке.

– Проясняющий разрешает нам применять насилие, если кто-то не хочет добровольно идти к ясности, – вкрадчивым голосом прошептал Прохор. – Потому что у него есть и другое имя – Карающий!

– Прохор, что с тобой? На кого ты стал похож? – попытался перехватить его взгляд потрясённый Смородин.

– Ах, это? – Прохор взмахнул полами чёрной накидки. – Я ещё всего лишь только послушник. Но если я постигну глубины его проповедей, Проясняющий примет меня в старшинство братьев.

– Какой ещё к чёрту Проясняющий?! Ты на рожу свою посмотри! Ты когда последний раз ел?

– Тленную еду нам заменяет напиток ясности. Ибо нет ничего в этом мире более важного, чем ясный взор, устремлённый в глубину своего сердца и души. Так говорит Проясняющий, открывающий нам глаза на небытие и бытие.

– Что за бред ты несёшь? Кто тебе так лихо засрал мозги? Кто этот Проясняющий?

– Не говори о нём недостойно, флагман! Для непокорных он Карающий! – оглянувшись на таких же, как и сам, доходяг, Прохор решился разъяснить. – Там, внизу, – он кивнул в сторону деревни. – Его зовут Двакула. Но для нас у него нет имени. Как нельзя дать имя тому, кто нигде и повсюду! Кто с лёгкостью переступает черту небытия, чтобы уже через мгновение…

– Я всё понял! – перебил его Смородин. – Стефан у него?

– Да. Боцман тоже присоединится к нашему младшему братству, стоит ему лишь единожды прояснить взор напитком ясности.

– Ты, кажется, хотел меня отвести к вашему Проясняющему? Не мог бы ты показать дорогу?

– Мои братья свяжут вам руки и завяжут глаза.

– Мы не пленники и пойдём по доброй воле, так что давай без этих дешёвых маскарадов.

– Таков порядок. Проясняющий разговаривает с незнакомцами, лишь когда они связаны.

– Так он ещё и трус.

– Замолчи! – испугался Прохор. – Он всесилен и даже сейчас наблюдает за нами. Не заставляй Проясняющего показать тебе его вторую сущность. Вы пойдёте к нему связанными, или мои братья свяжут вас силой. Оружие оставь здесь. В обители ему места нет, – ловким движением Прохор расстегнул пояс, и шпага Смородина с грохотом упала к его ногам. – На Стефана я зла не держу. Как не держу его и на тебя, флагман. Все ваши прежние обиды я простил. Так приказал Проясняющий, потому что благодаря вам я обрёл своих новых братьев. Не сопротивляйтесь, не спорьте, и мы отведём вас туда, где вы прикоснётесь к мудрости речей нашего властителя. Поверь, флагман, это стоит того, чтобы покориться судьбе и принять участь, какая уготована тебе мучеником Иезусом и его наместником на земле.

Удивительно, но тихие и вкрадчивые слова произвели впечатление на Смородина. Ещё секунду назад он лихорадочно обдумывал план встречного нападения на Прохора и его босоногих братьев, но внезапно верх взяло любопытство. Это же какие слова нужно сказать, чтобы молодого здорового парня превратить в трясущуюся тень, с таким фанатичным блеском в глазах? Что нужно сделать, чтобы жестокий и вечно недовольный Прохор вдруг превратился в покорную овцу? Гипноз? Вряд ли. Тогда рядом должен находиться гипнотизёр, чтобы держать его под контролем. Неужели и вправду слово может обладать такой силой?

Миша вгляделся в каменные лица обступивших неровным кругом братьев Прохора. Их тощие фигуры, словно тени, безмолвно покачивались на босых ногах и, казалось, лишь ждали команды, чтобы наброситься на самозванца и неуступчивого флагмана.

– Спокойно, Сашок, – шепнул Александру Смородин. – Перевес пока не в нашу пользу. Давай без глупостей, но и бояться ничего не нужно.

– А я и не боюсь.

– Вот и правильно. Да и любопытно мне взглянуть на этого Проясняющего – любителя воровать чужих боцманов и сумевшего так приручить строптивого Прохора. У меня это так и не получилось.

Миша покорно протянул руки, и Прохор набросил приготовленную петлю. Затем ему завязали глаза. Один из братьев перекинул верёвку через плечо и потащил их к тропе, ведущей в горы. Поначалу под ногами хрустел снег, но затем хруст исчез, и Смородин догадался, что они выбрались из чащи, и теперь под ногами были лишь голые камни. Он слышал за спиной сбивчивое дыхание Прохора и, чтобы убедиться, что это действительно он, спросил:

– Прохор, а почему вы босые? Это же, наверное, очень больно? Я даже сквозь ботинки чувствую острые камни. Да и холод здесь недетский.

– Кто ищет ясности, тот ни боли, ни холода не чувствует! – надменно ответил Прохор, и, вдруг спохватившись, ударил Смородина в спину. – Иди быстрее! Я не хочу опоздать на вечернюю проясняющую чашу!

– Но, судя по воровству у нас коровьих туш, вы иногда не прочь осквернить себя едой попроще, – не остался в долгу Миша.

Поднявшийся ветер пробрался под одежду, и вскоре он услышал цокот собственных зубов.

– Сашок, ты как? – крикнул Смородин, лишь бы услышать голос наследника.

– Иду, – сдавленно переведя дыхание, ответил Александр.

Но Смородин слышал, что тяжело было и братьям. Чтобы там ни говорил Прохор, но их судорожные вздохи не могло скрыть даже завывание ветра.

А тропа становилась всё круче и круче. Оступившись, Миша упал на колени и, взмахнув руками, будто невзначай, сдвинул повязку на глазах. Подвигав бровями, он увидел в узкую щель сбитые носки собственных ботинок. Повертев головой, Смородин заметил мелькавшие впереди босые пятки, а затем едва не потерял равновесие от испуга. Взбирались они по узкой каменной тропе, с одной стороны обрывающейся в пропасть, а с другой – ограниченной отвесной стеной. Да и ветер уже не выл, а стонал, швыряя братьев друг на друга. С каждым шагом камни срывались из-под босых ног, отзываясь далеко внизу шумной лавиной.

Вдруг всё стихло. Ветер в последний раз толкнул в спину и внезапно исчез, словно обесточенный вентилятор. Смородина грубо дёрнули за верёвку, едва не свалив с ног, затем сняли повязку. В глазах запестрило от чёрных балахонов, и Миша непроизвольно сделал шаг назад, чтобы не наступить на одного из распластавшихся у ног братьев. Босоногие послушники лежали вповалку на каменном полу гигантского зала, образованного сомкнувшимися в кольцо сводами двух горных вершин. Свет сюда пробивался лишь через узкую горловину над головой, потому тёмные силуэты с трудом поддавались подсчёту.

«Может, с полсотни! – окинул толпу беглым взглядом Смородин. – Может, больше!»

Прохор подтолкнул его вперёд, загородив собой тесную щель, выполнявшую роль входных дверей, и шепнул:

– Ожидайте.

Чёрная людская масса зашевелилась, издавая завывающие нечленораздельные звуки, и раздалась в стороны, образовав проход. Мишу с Александром вытолкнули в центр каменного мешка, со стенами, изрытыми тёмными лазами пещер.

Неожиданно кто-то подполз к Смородину и дёрнул за ногу.

– Михай? И князь с тобой? Садитесь рядом.

– Стефан?!

Миша, едва не поскользнувшись от удивления, сдёрнул с головы боцмана бесформенный балахон.

– Стефан, что с тобой? Что здесь происходит?

– Тише, мы ждём появления Проясняющего.

– Ты что, пьян? – Миша похлопал по щекам боцмана, обратив внимание на его мутный взгляд и заплетающийся язык.

– Нет, – вдруг хихикнул Стефан и неожиданно протянул руки к лицу Смородина. – Какие у тебя смешные уши!

– Ты что-то ел или пил?

– Братья… они хорошие, – пролепетал Стефан и, не удержавшись на трясущихся руках, повалился на каменный пол. – Они скоро принесут нам выпить, и тебе станет хорошо.

Смородин оставил в покое боцмана и шепнул Александру на ухо:

– Сашок, что это за бедлам? Ты когда-нибудь такое видел?

– Нет, не видел. Но с ними что-то не так.

– И ежу понятно. Их превратили в стадо скотов.

Но такие, как Стефан, были не все. Переступая через лежавшие и ползавшие тела, ходили послушники с красной тесьмой на лбу, и, в отличие от остальных, обутые в мохнатые унты из волчьих шкур. Миша заметил таких с десяток, и большая часть из них наблюдала за каждым его шагом. Он хотел спросить, кто это такие, у Стефана, но тот исчез, смешавшись с колышущейся чёрной массой. Вдруг один из обладателей меховых сапог взобрался на каменный постамент с черневшей позади пещерой и неожиданно громким и визгливым голосом выкрикнул:

– На колени, мои младшие братья! На колени!

– Михай, опустись на колени, – встрепенулся вдруг вновь появившийся Стефан, испуганно дёрнув Мишу за штанину. – Это старший брат, его нужно слушаться.

Смородин отдёрнул ногу, продолжая стоять и молча наблюдая за старшим братом. Тот же, не замечая их с Александром стоячий бунт, продолжал:

– Проясняющий уже на пути к нам! Он уже рядом! Призовём его к нам, дабы прояснить наши слепые души! – Взяв пронзительную ноту, старший брат вздёрнул к небу руки. – Приди, о Проясняющий, наш властитель и учитель!

– Проясня-я-ющий! – загудела в ответ толпа, забившись в радостном экстазе.

– Он уже на пути к нам из небытия! Он уже рядом!

– Проясня-я-ющий! – снова завыли, вторя старшему брату, раскачивающиеся послушники.

Словно удостоверившись, что он уже достаточно поднял градус истерии, старший брат отступил в сторону, освобождая место появившемуся из пещеры старику, с палкой выше его роста, заменяющей посох. Смородин невольно подался вперёд, пытаясь его получше рассмотреть, и с удивлением заметил, что Проясняющий обладал всеми атрибутами древнего волхва. Длинные седые усы лежали поверх такой же долгой, молочного цвета, бороды. Волосы, годами не видевшие расчёски, падали на плечи спутанными колтунами. Накидка-плащ смоляной черноты скрывала его сгорбленную спину и тянулась по камням раздвоенной мантией. Он неспешно вышел, замер и обвёл протягивающую к нему руки толпу тяжёлым и цепким взглядом. На секунду взгляд задержался на Смородине, но затем заскользил дальше, по исказившимся в истеричном восторге лицам.

– Что вы хотите, пасынки мои?! – будто в противовес старшему брату, спросил он вдруг низким и густым баритоном.

– Ясности, властитель! – откликнулась толпа.

Проясняющий удовлетворенно кивнул и поднял руки к небу:

– Лишь только ясный взор наградой быть достоин!

– Проясни-и-и! – вновь забились в истерике послушники.

– Отец наш, мученик Иезус, послал меня открыть вам глаза в мире слепцов! Для них всюду тьма, а я вам дам свет! Испейте чашу ясности и пусть она прояснит ваш взор! Пусть небеса откроют вам свои таинства, а небытие отворит врата. Загляните в них, и зрите то, что я вижу вместе с вами!

Отступив на шаг, Проясняющий обратился к старшему брату:

– Раздайте напиток ясности, и пусть ни один мой пасынок не останется без его чарующей влаги.

Из одной из многочисленных пещер два старших брата вынесли деревянную бадью с подвешенным на ручке черпаком. Вытащив ее на середину, один набрал полный черпак и протянул ближайшему послушнику.

– Пей, младший брат. Проясни глаза и душу, – произнёс он ласково, будто обращался к неразумному ребёнку.

Второй старший брат внимательно смотрел поверх голов за сползающейся к его ногам толпой. Вдруг он что-то заметил и, грубо переступая извивающиеся тела, пошёл в тёмный закуток к не двинувшемуся на его зов послушнику. Откинув накидку, он профессионально пощупал на шее пульс и крикнул Проясняющему:

– Властитель, здесь один из ваших пасынков преступил границу небытия!

– Возрадуемся за него! – тут же откликнулся Проясняющий, взмахнув широкими рукавами чёрной мантии. – Когда я вновь отправлюсь по ту сторону бытия, то непременно найду его и передам его слова вам, мои пасынки! Возрадуйтесь за одного из вас, который уже сидит за одним столом с сыном божьим Иезусом, потому что его взор чист, как горный снег у порога нашей обители!

– Проясни-и-и! – нахлынула с новой силой толпа на бочку с заветным снадобьем.

Неожиданно Проясняющий едва заметным кивком указал на Мишу и изумленно вертевшего головой Александра. Старший брат спрыгнул с постамента и бросился к ним, расталкивая протягивающих руки послушников. Схватив верёвку, он подтянул их к возвышавшимся на уровне глаз ногам Проясняющего и вздёрнул Александру подбородок опутанным кожаной плетью хлыстом. Проясняющий лишь на долю секунды задержался взглядом на Мише, затем долго и внимательно изучал лицо наследника.

– Так ты и есть тот самозванец, о котором говорит вся Дакия? – спросил он, глядя сверху вниз.

– Я не самозванец! – гордо ответил Александр, отбросив от лица хлыст.

Проясняющий снова впал в долгое раздумье, затем чуть повёл бровью. Ловящий каждое его движение старший брат, словно отлично вышколенный пёс, бросился в пещеру и вынес большое овальное блюдо, расписанное вязью. В центре овала Смородин успел заметить несколько лиц, переданных художником с портретной точностью. Проясняющий, будто сверяя, посмотрел в лицо Александру, затем на блюдо. Казалось, он увидел то, что хотел, но его слова сказали обратное:

– Ты, юноша, смеешь утверждать, что ты российский император, – не спрашивая, а будто размышляя вслух, шевельнул скрытыми в бороде губами Проясняющий. – Смелое утверждение. Смелое и весьма рискованное. Здесь, в мире бытия, ты можешь жить обманом. Но в небытии обману места нет. Лишь только там на всё есть ответ. Так спросим же истину у посланца по ту сторону черты невозвращения.

Старший брат, до этого безмолвно наблюдавший за происходящим по правую руку от Проясняющего, поклонился и бесшумно исчез, тенью проскользнув в узкий проход, рядом с тёмным входом в пещеру.

Смородин ехидно ухмыльнулся и едва не рассмеялся Проясняющему в лицо. Вся эта ломаемая перед ними комедия начинала напоминать небрежную театральную постановку режиссёра-любителя. Так и подмывало спросить – а хлопать-то когда? Дайте, пожалуйста, табло для зрителей с подсказкой – «аплодисменты»!

Но, к его удивлению, вся эта таинственность, запутанные речи и безумные завывания послушников возымели действие на Александра. Князь замер, будто загипнотизированный, прислушиваясь к каждому доносившемуся сверху слову. Проясняющий тоже это заметил и, протянув руку над его головой, произнёс тихим и проникновенным голосом:

– Иди за мной, юноша. Пусть небытие заглянет в твою душу.

Не проронив больше ни слова и не оглядываясь, он скрылся в тёмной пещере, из которой появился несколько минут назад. Два старших брата мягко взяли Александра под локти и повели следом по вырубленным ступеням. Смородин пошёл следом, но двое других присматривающих братьев преградили ему дорогу. Миша бесцеремонно раздвинул их в стороны, затем протянул руки, показав, что с князем они связаны одной верёвкой. Против такого аргумента братья спорить не стали и нехотя расступились.

Пещера оказалась довольно просторной, но освещалась всего одним факелом, потому была тёмной. Низкие своды давили на голову, заставляя невольно вжимать шею в плечи. Покатые стены смыкались вытянутой аркой, образовывая неровное угловатое пространство. В противоположной от факела стороне, в самом тёмном углу стоял стол, с чем-то круглым на подносе, похожим на арбуз. Братья остановили их в центре пещеры, Проясняющей же подошёл к столу и неожиданно взмахнул над арбузом руками.

– Ты! – заголосил он усиленным каменными стенами басом. – Тот, кто сейчас по ту сторону бытия, приказываю, явись ко мне и загляни в душу этому юноше! – дальше Проясняющий поднял крючковатый палец и ткнул в Александра. – Я чувствую твоё приближение, открой глаза и отвечай мне!

Только сейчас Смородин заметил постепенно привыкшим к темноте зрением, что на подносе находился не арбуз, а голова. Раскрыв рот, Миша подался вперёд, но его грубо одёрнули, поставив на место. Проясняющий, не обращая внимание на секундное замешательство, продолжал завывать:

– Приказываю, перейди черту и явись к нам из небытия в бытие!

И неожиданно голова открыла глаза. Рядом изумленно ахнул Александр, но с Мишей такой номер пройти не мог в принципе. Он прищурился, пытаясь разобраться, в чём здесь фокус? Небольшой чёрный стол на толстых ровных ножках, такой же геометрически правильный поднос, а на нём лениво моргающая голова, с длинными ниспадающими волосами и расплющенным, словно картофелина, носом!

– Ты, кому доступны все тайны бытия! Ты, кто знает ответы на все вопросы, потому что обитает по ту сторону жизни! – продолжал вопрошать Проясняющий. – Ответь мне, кого ты видишь перед собой?

Голова повела глазами и, остановив взгляд на Александре, неожиданно произнесла неестественно утробным фальцетом:

– Императора России!

Больше сдерживаться Смородин не мог и заржал, перепугав чинно склонивших головы братьев. Он вдруг понял, как их водили за нос! Зеркала! Как он не догадался об этом сразу? Стол с зеркалами между ножками, отражающими пол и создающими иллюзию, что под ним пусто. Дешёвый цирковой номер, известный любому фокуснику. Так сказать: первый класс, первая четверть циркового училища!

Проясняющий поднял на него возмущённый взгляд, и тогда Миша подарил ему жидкие аплодисменты:

– Браво! Тебе осталось проглотить раздвижную шпагу, и я пойду продавать билеты!

Но неожиданно его сарказм пресёк Александр:

– Флагман, замолчите, – шепнул он с неподдельным ужасом в голосе. – У вас нет ничего святого. Ваши дикие выходки возмутительны.

– Сашок, раскрой глаза, – попытался объяснить князю смысл фокуса Смородин. – Подойди ближе и дай этой голове хорошего щелбана. А дальше сам всё увидишь!

– Уведите их из обители небытия! – вмешался в спор Проясняющий, и Мишу с князем тут же вытолкали в соседний зал через узкую щель в стене.

Выйдя следом, властитель положил руки на плечи Александру и торжественно произнёс:

– Ты не врал, юноша! Посланец по ту сторону жизни, оттуда, откуда возвращаются, лишь повинуясь моему приказу, признал в тебе императора.

– Скажи своему посланцу, что он уже может вылезать из-под стола и пусть присоединяется к нам, – не унимался Смородин.

Тогда Проясняющий, словно увидев впервые, наконец-то обратил свой взгляд на Мишу.

– А ты? Тебя я вижу насквозь! Ты избежал плахи, служил генералу с золотыми эполетами, горел, падая с небес. Всё это не спрятать от моего проникающего взора!

– Какая проницательность! – покачал головой, ухмыляясь Смородин. – Особенно, если перед этим расспросить обо мне у Прохора.

– Всё верно… – неожиданно признался Проясняющий. Окинув Мишу задумчивым взглядом, он добавил: – Всё, как и говорил Прохор – умный и неверующий. Такой мне не нужен.

– Ещё бы!

– Юный император, – отвернувшись от Смородина, Проясняющий потянул шлейф мантии к Александру. – А твои мысли сродни суждениям твоего флагмана?

– Нет, – подавлено ответил князь. – Мне стыдно за его невежество.

– Но его речи вносят в твой разум смятение? Сомнения гложут твою душу? Не стыдись, мой мальчик, в сомнениях рождается истина!

– Простите флагмана Михая, – ещё тише прошептал Александр. – Порой он бывает несносен.

– Отчего же? – вдруг обнял его за плечи властитель. – Все неверующие словно глупые дети. Им не хватает разума познать непознанное, и они хотят потрогать всё собственными руками. Что ж, твой флагман подверг сомнению моё учение, и он не верит в мою силу вызывать посланцев из небытия? – Проясняющий щёлкнул пальцами старшему брату. – Он хотел посрамить меня, но будет посрамлён сам. Принесите нам признавшего императора Фабиуса. Ну а вам, мой юный друг, я хочу сказать, что вы непременно должны посетить обратную сторону бытия. Да-да, я отправлю вас за черту и верну обратно. Взойдя на трон, вы должны иметь просветлённый взор! Я позволю вам встретиться с мучеником Иезусом! Разве не это высшее благо для любого верующего в нашего Господа? Вы будете выше всех императоров, каких знала наша история, потому что вы познаете истину из уст самого святого Иезуса!

Александр слушал Проясняющего, не смея шелохнуться. Он поедал взглядом спрятанные под густыми бровями глаза властителя, боясь пропустить даже едва слышимый вздох.

«Вот так и засераются мозги! – подумал Смородин, глядя на раскрывшего рот в немом благоговении князя. – Как мало нужно, чтобы сделать из человека послушную марионетку, готовую по щелчку пальца отдать своё сознание на забаву другому, более циничному, наглому и чтобы непременно отъявленному негодяю».

Вернулся старший брат. На вытянутых руках он нёс поднос с головой. Миша взглянул на его ношу и почувствовал, как факелы на стенах качнулись в помутившемся сознании. Голова была та самая – с длинными волосами и носом-картошкой. Но теперь прежде розовые щёки стали серыми, а глаза впалыми. Стекавшую кровь старательно подтирали, но она всё равно набегала вокруг среза бурым кольцом. Длинные волосы вобрали её вдоволь, чтобы перекраситься из чёрного в грязный цвет запёкшейся плазмы.

Больше всего сейчас Смородин жалел, что с ним нет его шпаги. Не задумываясь, он отрубил бы голову Проясняющему и поставил рядом на злосчастный поднос! Благо, места хватало. Но пока, в бессильной злобе, он лишь сжал кулаки и… будто споткнулся о взгляд Александра. Князь смотрел на него с нескрываемым презрением. Сверлил чужими глазами, в которых читалась брезгливость, помноженная на холодное безразличие.

– Флагман, вы убедились? – спросил он ледяным голосом.

«В чем?! – едва не закричал потрясённый Смородин. – В том, что ещё пять минут назад эта голова вертелась на чьей-то шее, но по прихоти самоуверенного упыря сейчас лежит на подносе? Или в том, что он смеялся над Проясняющим, приняв его за безобидного клоуна и не разглядел под волочившейся мантией хвост чудовища?! Или же в том, что прежде отличавшийся рассудительным и острым умом наследник вдруг превратился в понукаемую игрушку в руках сумасшедшего маразматика, возомнившего себя вселенским гуру?»

Проясняющий же не скрывал собственного торжества. Он посмотрел на Смородина снисходительным взглядом победителя и сказал:

– Вашему флагману, юный император, нужно придти в себя. Он посрамлён, раздавлен, но он постиг первое назидание на пути к ясности. Я его прощаю. Не каждый силён так как вы, чтобы тотчас постичь мудрость моих слов и дел. Это голова нашего младшего брата Фабиуса, который отправился в небытие много лет назад. Но я вызываю его оттуда, если хочу обратиться к разуму, хранимому за той, недоступной для остальных, чертой. Теперь к этому разуму прикоснулись и вы. Осталось лишь заглянуть в небытие, и вы прозреете, как прозрел я, когда встретился там со святым мучеником Иезусом!

– Я готов! – твёрдо ответил Александр.

– Что ж, – кивнул Проясняющий. – В таком ответе я не сомневался. У России будет сильный и мудрый император, от ясного взора которого содрогнутся все его недруги. Принесите нам всё необходимое, – приказал он дежурившим у входа братьям. – И развяжите им руки.

Смородин молча наблюдал за братьями, распутывающими на его кистях затянувшийся узел. Это был удар, от которого оправиться оказалось не так-то просто. Посчитав Проясняющего заурядным шарлатаном, он его недооценил и горько поплатился. Теперь он видел перед собой безжалостного маньяка, способного ради произведённого впечатления отрубить человеку голову. Нужно было что-то срочно предпринимать, иначе на подносах скоро будут лежать их головы.

Он скосил глазами по сторонам. Двое братьев стоят рядом, двое закрывают выход. Ещё двое вышли по приказу Проясняющего. Пещера попросторней предыдущей, да и гораздо светлее – это плохо. Но если сыграть на неожиданности и броситься на занятых узлом, а потом – напролом к выходу, то есть надежда на маленькую победоносную битву. Самого властителя в расчёт можно не брать. Но вот Александр? Может ли он рассчитывать на князя, если сейчас бросится пробивать им обоим путь к спасению?

Его размышления прервали вернувшиеся братья. Один держал в руках свёрнутый ковёр, другой бережно сжимал небольшую стеклянную амфору. Проясняющий взял её у него из рук и, вытащив пробку, в то же время выполняющую роль чашки, наполнил до краёв и протянул Александру со словами:

– Юный император, чтобы увидеть Иезуса, ты должен пройти его дорогой! Пей!

– Сашок, даже не вздумай! – выкрикнул, пытаясь помешать, Смородин.

Но Александр не взглянул в его сторону и, приняв чашку, молча выпил её залпом. Прислушиваясь к собственным ощущениям, он скривился от неприятного вкуса, затем громко втянул воздух, словно его грудь сдавило удушье, и, вдруг неуклюже взмахнув руками, повалился к ногам Проясняющего.

– Ты его отравил?! – дёрнулся из рук братьев Смородин.

– Вовсе нет, – спокойно ответил Проясняющий. – Кто же станет убивать так удачно попавшего в руки императора? Он сейчас на пути в небытие. Но он обязательно вернётся. И вернётся уже другим.

Теперь, когда Проясняющий посчитал, что ломать комедию уже не перед кем, у него кардинально изменился голос. От прежних завываний не осталось и следа. Сейчас это был язык делового человека, размышляющего о неожиданно свалившейся на его голову выгодной сделке.

– Но вот что делать с тобой, несговорчивый флагман?

Александра тем временем завернули в расстеленный ковёр, и двое братьев, подхватив с двух сторон, понесли его в ещё один выход из пещеры, прикрытый натянутой чёрной шторой. Смородин проводил их взглядом и произнёс с угрозой в голосе:

– Если с ним что-нибудь случится, знай – они тебя не спасут, – кивнул он на застывших с безразличным видом братьев.

В ответ Проясняющий улыбнулся и, демонстрируя презрение к угрозам, подошёл вплотную к Смородину, с интересом разглядывая его лицо.

– Ты такой, как и говорил мне Прохор – самоуверенный до глупости. Так что же мне с тобой делать? Ты мог бы стать старшим братом, но для этого ты должен познать младшее братство.

– Это то одурманенное стадо, что даже не может подняться на ноги без твоей команды?

– Не всегда так. Но ты не смотри на их немощность. Они сильны в вере. Когда я смотрю на их сияющие лица, то проникаюсь этой верой и черпаю в ней силы.

– А когда я смотрю на их безумные физиономии, то невольно вертится на языке вопрос классиков – почём опиум для народа?

– Что? – не понял Проясняющий.

– Спрашиваю, чем народ травишь? Мак или грибочки? А, впрочем, о чём я говорю? Скорее, что и то, и другое в одной бодяге.

Проясняющий помрачнел лицом и, задумчиво покивав, произнес:

– Ты не такой как все. Наблюдательный, неглупый и неверующий. Нет, такой мне не нужен. Но ты напрасно надеешься, что сможешь со мной справиться с помощью цепкого ума или острых глаз. Для этого мне нет нужды бросать тебя на растерзание младшим братьям. Да и заменяющие мне руки – старшие братья, к тебе не притронутся. Я посмеюсь над твоим сарказмом твоим же оружием. Вся ирония будет в том, что убьёт тебя тот, в кого ты безоглядно веришь.

– Даже одурманенный твоим пойлом Александр не поднимет на меня руку.

– Не будь так уверен, флагман, иначе тебе предстоит познать горький вкус разочарования. Но ты забыл, что кроме императора, у меня ещё есть твой боцман. А вот ему напиток ясности пришёлся по вкусу. Тяжело идёт лишь первый ковш, затем послушник не может дождаться следующего.

– В твоей свите не хватает прекрасного врача – нарколога. Вот уж кому было бы для работы непаханное поле. Но я тебя тоже огорчу. Стефан наивен, но не жесток. Широту его души не отравить и не изгадить. А князь, он только поначалу поддаётся на всякие провокации. Что поделать – издержки молодости. Но потом в нём всегда торжествует здравый смысл. Мальчишка умён не по годам и быстро разберётся, что к чему, как бы ты ни опаивал его своим вонючим варевом. Валяться у ног в твоём стаде он не будет. Сам понимаешь – императорская кровь! Её пойлом не разбавить.

– Ну что ты! – рассмеялся Проясняющий. – Кто же станет делать из императора обычного послушника? Я не давал ему напиток ясности. Это было бы непростительной глупостью. Здесь нужно совершенно другое. Он взойдёт на трон, и никто не должен усомниться в его разуме. Но рядом с ним должен находиться мудрый учитель, которого он будет слушаться и черпать его мудрость. Оглянись в историю, флагман. Учитель был у Александра Великого Финикийского. Наставник Овидий вёл к славе Карла Непобедимого.

– Ну а ты присмотрел себе место рядом с троном Александра Российского?

– Я стану тем, кто будет крепить его веру, – скромно потупился Проясняющий. – А ты даже не представляешь, как может быть сильна вера, подкреплённая мудрым словом. И для этого вовсе не нужно пить, как ты сказал, моё вонючее варево. Очень скоро ты в этом убедишься. Пройдёт совсем немного времени, и Александр сам швырнёт твою голову в пропасть. В том, что он пришёл ко мне, я вижу промысел святого Иезуса. Все мои пасынки ничто в сравнении с ним.

– Ничего нового ты не придумал. Любой предводитель даже самой завалящей секты мечтает, чтобы в его сети попадалась лишь крупная рыба. Чем выше пост и богатство его жертвы, тем сильнее и богаче он сам. Но мы с тобой заговорились. Где Александр? Я хочу его видеть.

– Сейчас он беседует с мучеником Иезусом, – произнёс Проясняющий. – Уже заканчивает. Скоро он будет с нами.

Смородин бросил взгляд на закрытый шторой выход, затем, воспользовавшись появившейся возможностью, осмотрел неровные стены зала пещеры. Местами их покрывали картины, написанные растрескавшейся краской, с преобладанием жёлтых и красных тонов. Скорее, эта мазня походила на наскальные рисунки первобытных дикарей, нарисованные пальцами художников и местами сохранившие их отпечатки. Кто-то пытался изобразить солнце с лучами в полстены, кто-то – красную реку. Проясняющий перехватил его взгляд и пояснил:

– Это то, что принесли с собой посланцы в небытие. Таким им виделся мир за чертой. После того, как я возвращал их обратно, они передавали братьям свои откровения, рисуя их на стенах.

– Перестань, – улыбнулся Смородин лукавой улыбкой поймавшего за руку воришку. – Я был уверен, что ты уже понял, что эти притянутые за ослиные уши сказки не для меня. Напоминаешь мне нашего замполита. Тот ещё сказочник был. Ты бы ещё наладил выпуск боевых листков с заметками о героических подвигах с того света, да организовал делёжку дефицитов, и вылитый майор Перегуда. А там бы подстригся, нахватался бы громких лозунгов, и точно тебе говорю – политотдел бы тебя оценил и незамеченным не оставил.

За шторой послышался шорох, полы распахнулись и, пятясь под тяжестью ноши, вошли братья со свёрнутым ковром. Развернув его на полу, они перевернули бесчувственного Александра на спину и сложили руки вдоль тела.

– Властитель, как ты и хотел, он побывал в небытие! – доложил один из них. – Святой Иезус говорил с ним о тебе, о Всемогущий!

– Оставьте его, – нахмурился Двакула, заметив, что этот неуместный постановочный пафос вызвал у флагмана ещё одну скептическую улыбку. – Сейчас я верну его обратно, и он нам сам всё расскажет.

Проясняющий склонился над наследником, закрыв от взгляда Смородина полой мантии. Выудив крохотную пробирку с жидкостью, он намочил часть рукава и промокнул у князя под носом. Александр поморщился, застонал и открыл глаза. Некоторое время его бессмысленный взгляд блуждал по потолку, затем остановился на бороде Двакулы.

– Святой учитель… – еле слышно прошептал он. – Я его видел, как вижу сейчас вас.

– Я рад за тебя, мой мальчик. Ибо Иезус является лишь к тем, кто этого достоин. Встань, дитя, я дам тебе руку.

Теперь Проясняющий вновь переродился. Его голос приобрёл бархатные оттенки и понизился на пару октав.

– Что сказал тебе Святой мученик?

Александр с трудом сел и схватился за виски, пытаясь унять в голове гул.

– Он брал мои ладони в свои, он смотрел мне в глаза и говорил, говорил, говорил…

– О чём, юный император?

– Святой Иезус сказал, что мой путь на трон будет труден, но я его пройду. Но только ты поможешь мне его преодолеть. Лишь ты будешь той опорой, которая удержит мой трон. И только ты откроешь мне глаза на моих друзей и недругов.

– Прекрасно. Что ещё говорил наш учитель?

– Он сказал, что ты его глаза и уши по эту сторону бытия. Своей святостью он поделился с тобой. Позволь, властитель, – Александр с трудом поднялся и вдруг прижал руки Двакулы к своей груди. – Я стану пред тобой на колени!

Проясняющий бросил на Смородина торжествующий взгляд и, не дав Александру упасть, обхватил его за плечи.

– Враги отравили Иезуса, поднеся чашу с ядом. Ты прошёл его дорогой, и твои глаза стали ясны, юный император. Ты разговаривал со святым мучеником в той же пещере, куда пасынки перенесли своего учителя и где он принял перерождение. Теперь переродился и ты, – проворковал Проясняющий, прижав к груди голову князя. – Отныне ты не будешь бояться грани между жизнью и небытием. – Голос Двакулы набрал силу и задрожал, отражаясь от стен. – Иди предначертанной тебе дорогой! Разрушай привычные границы! Будь выше, сильнее, жёстче! Что пред тобой – толпа?! Нет, это пыль! Сметай её, как сметает горная река прелые листья! Разрушай города, если они стоят на твоём пути, и знай, что потомки будут помнить нас не по тому, что мы построили! Они будут помнить нас за то, что мы разрушили. Это и есть Всевластие! Но только я приведу тебя к нему!

– Веди, властитель… – прошептал Александр.

– Отринь от себя недостойных тебя! – продолжал Проясняющий. – Отринь всех, в кого прежде верил.

– Отрину…

– Уверуй в мою святость, как веруешь в нашего спасителя Иезуса!

– Уверую, властитель.

Неожиданно голос Двакулы вернулся в прежнее русло бархатной обволакивающей реки и, расплывшись в очаровательной улыбке доброго дедушки, он закончил пламенную речь уже спокойно и безмятежно:

– Да, юный император, только через веру в мою святость ты придёшь к своему величию. Но вера требует доказательств. Идём, я докажу тебе свою святость, а затем ты докажешь мне свою веру.

Проясняющий вышел из пещеры, а следом старшие братья вывели Александра со Смородиным. Они вновь оказались внутри каменного колодца, на дне которого лежали, бродили, завывали и стонали младшие братья. Отвесные стены уходили вверх на тридцатиметровую высоту, к вершинам, покрытым снегом. Для своей обители Двакула выбрал место лучше и не придумать. Труднопроходимые горные тропы делали его неприступным. Снежные метели, сильные ветра, и даже летом низкая температура отбивали желание у охотников обследовать эту часть Карпат, и с венгерской стороны, и со стороны Дакии. Но внутри каменного мешка оказалось относительно уютно. Ветер здесь был бессилен, а немногочисленные пещеры позволяли укрыться от холода.

Смородин замер на пьедестале, с которого недавно взывал к пасынкам Проясняющий, и лишь затем заметил, что не видит его самого. Не обнаружив своего нового учителя, заволновался и Александр.

– Где властитель? – спросил он старшего брата.

– Скоро ты его увидишь, – указал тот на вершину колодца. – Для укрепления твоей веры Проясняющий докажет свою святость и бессмертие. Он уйдёт в небытие и вернётся вновь. Не опускай взгляд и следи за той вершиной, на которой нет снега.

Вскоре на обломке скалы, напоминающей нависающий над пропастью колодца трамплин, в накинутом на голову капюшоне появился Проясняющий. Его чёрная мантия развевалась на ветру, не попадавшее внутрь солнце, но которого было в избытке наверху, отражалось в ней искрящимся светом, и оттого казалось, что есть в протянувшем в небо руки человеке что-то сверхъестественное. Послушники внизу затихли. Рядом с Проясняющим появились два старших брата. Один держал небольшой бочонок, другой полыхавший на ветру факел. Словно в цирке, перед самым рискованным номером вечера – гвоздём программы, наступила полная тишина. Смолк оркестр, притихли зрители, не сводившие взгляд с главного действующего лица. Затем, следуя требованию жанра, на пике высшей кульминации, старший брат поднял над головой Проясняющего бочонок и вылил тёмную густую жидкость. Второй поднёс факел. В ту же секунду на каменном трамплине вспыхнуло зарево, от которого попятились сами братья. Ещё мгновение человек стоял с распростёртыми в стороны руками, затем полетел вниз. Быстро и ярко он пронесся горящим метеором и рухнул рядом со Смородиным, гулко приложившись о каменный пол. Миша непроизвольно закрыл глаза, затем заставил себя смотреть, замечая каждую деталь. Младшие братья замерли в благоговейном трепете. Старшие чётким отработанным движением накрыли тело полотнищем, сбивая пламя. Затем довольно бесцеремонно подхватили Проясняющего под руки и поволокли в пещеру. Укутанный в саван Двакула напоминал дымящийся кокон, с волочившимися, словно плети, переломанными ногами. Да и остальным костям тоже изрядно досталось, а потому тело потеряло жёсткость и напоминало оставляющий кровавый след изогнувшийся тюк.

– Наш властитель ушёл, но он скоро вернётся! – взял под руку Александра старший брат. – Он бессмертен. Он с лёгкостью уходит в небытие и возвращается обратно. Наберись терпения, и ты сам в этом убедишься.

Из пещеры, в которую недавно унесли тело, появился старший брат. Обратив широким взмахом рук на себя внимание младшего братства, он объявил:

– Наш властитель, наш учитель, наш покровитель возвращается! Зовите его, пасынки!

И вновь стены вздрогнули от качнувшегося рёва – Проясня-я-ющий!

Двакула вышел не спеша, в дымящейся мантии, с успевшими прогореть дырами. Местами она была в крови. Но её потрёпанный вид никак не отразился на Проясняющем. Облик его был как и прежде величествен и невозмутим. Он застыл на краю каменного постамента с закрытыми глазами и будто ушёл в себя, склонив на грудь седую косматую голову.

– Сашок, тебе знакомы люди, именуемые звонким словом – аферисты? – шепнул на ухо наследнику Смородин.

– Флагман, я не желаю вас слушать, – ответил Александр.

– Так вот, – продолжил Миша, не обращая внимания на его протест. – Это всё не о нём. Аферисты, по сравнению с этим мерзавцем, невинные шалуны. А этот монстр швыряется человеческими жизнями, словно плюётся вишнёвыми косточками. Он набрал их полный рот и теперь харкает кровью.

– Немедленно замолчите, флагман. Проясняющий – святой! Вы сейчас сами это видели.

– Что я видел? Почему он не ожил прямо здесь? Почему для этого его пришлось утащить подальше с глаз, укутав и не дав рассмотреть лицо?

– Вы законченный циник! Вы ни во что не верите. Но вам меня не переубедить. Я видел того, кто наделил властителя святостью.

– Ещё один ряженый клоун?

В ответ Александр отвернулся и, сложив молитвенно руки, направился к Двакуле.

– Властитель, я ничуть не сомневался в вашей святости после того, как на это мне указал сам мученик Иезус. Но сейчас вы лишь укрепили мою веру, превратив её в гранитную твердыню.

– Хорошие слова, – будто очнулся, выйдя из глубокой медитации, Проясняющий. – Святой Иезус дал мне превосходного ученика. Но даже гранитная твердыня может дать трещину. Веру нужно испытывать. Подданные древнего правителя Нерона доказывали ему свою преданность, убивая собственных детей. Когда я думаю об этом, любовь к их вере переполняет мне душу. Подумай над их жертвоприношениями и ты, юный император. Задумайся над днём прошедшим. Что он дал тебе? Прочувствуй каждый его миг. А завтра ты докажешь мне свою веру, подобно подданным мудрого Нерона. До утра старшие братья отведут тебя в пещеру раздумий. А сейчас прости, я вынужден тебя покинуть.

Двакула взмахнул мантией, словно крыльями, и исчез в пещере, из которой только что появился.

– Даже самому противно донашивать за своей жертвой подгоревший реквизит, – тихо прокомментировал исчезновение Проясняющего Смородин. – Воняет горелым мясом, да и кровь ещё не остыла – пачкает святые телеса его святости.

Но Александр его услышал.

– У меня такое чувство, флагман, что вы никогда не читали священный манускрипт, оставленный нам святым Иезусом.

– Даже в глаза не видел.

– Что?! – не смог скрыть потрясения Александр. – Да вы… вы… вы безбожник! Вы вероотступник!

– Брось, Сашок. То, что я не верю в богов, лишь помогает мне видеть насквозь играющих на вере шарлатанов.

– Не желаю больше вас слушать! – гордо вздёрнул подбородок наследник. – Вы даже не иноверец. Вы гораздо страшнее.

Он кивнул подоспевшим старшим братьям и исчез вместе с ними в пещере, в которую вела узкая щель. Чтобы пройти в неё, им пришлось протискиваться по очереди.

Оставшись в одиночестве, Миша огляделся по сторонам. Никто не вязал снова ему руки, и это вселяло надежду. Блуждающие среди послушников старшие братья следили за ним, но как-то ограничить его свободу не пытались.

Из каменного мешка всего один выход – понял их спокойствие Смородин. – И он охраняется. Дежурят двое и не с пустыми руками. У одного он заметил на поясе тесак, другой поигрывал тяжёлой дубиной.

Вдруг кто-то довольно грубо толкнул его в спину.

– Твоё место среди них! – указал на послушников старший брат. – Утром выпьешь чашу ясности. С ней тебе будет легче принять свою участь.

Спорить Миша не стал и, спустившись по ступеням, пошёл искать Стефана. Не обращая внимания на недовольное ворчание пасынков, он бесцеремонно расталкивал ещё стоящих на ногах и переворачивал уже растянувшихся на полу. Боцману вечерняя доза напитка ясности оказалась не под силу и вместо прояснения напрочь затуманила мозги. Смородин нашёл его, забившимся под стеной, калачиком свернувшимся на промозглом каменном полу. По подбородку Стефана стекала зелёная слюна, образовав приличную лужу.

– Что ж за дерьма ты напился? – брезгливо похлопал его по щекам Миша.

В ответ боцман бессвязно замычал, затем попытался свернуться, как улитка спрятавшись в собственной раковине.

Тусклый свет, пробивавшийся сквозь горловину колодца, начал меркнуть. Синий круг неба превратился в фиолетовый и засветился искрами первых звёзд. Снаружи поднялась метель, но её отголоски долетали в обитель лишь слабыми всплесками залетевшего внутрь снега.

Заметив на себе пристальное внимание старших братьев, Смородин растянулся рядом с боцманом и закрыл глаза. Он даже вжился в роль, расслабленно посапывая, когда совершавший обход с факелом брат склонился над ним, вглядываясь в лицо.

Затем стало совсем темно, и изображать спящего, закрыв глаза, стало не нужно. Миша сел, прислушиваясь к доносившимся со всех сторон слабым стонам. У входа в обитель теперь остался всего один старший брат. Укутавшись в накинутый на голову шерстяной плед, он грелся, протягивая к факелу руки. На задувавшем в проход холодном ветру ночь ему не высидеть. Наверняка у них предусмотрена смена. Осталось лишь вычислить время дежурства. Остальные старшие братья, маячившие над спящими послушниками неясными тенями, исчезли в пещерах. Смородин терпеливо выждал не меньше часа, подозревая, что один из них мог спрятаться среди распластавшихся тел, чтобы проследить за ним или за входом, где исчез Александр.

Неожиданно Миша покрылся холодным потом, вдруг сообразив, что он сам потерял в темноте ту пещеру, куда увели наследника. Кромешный мрак скрыл и пьедестал Проясняющего, и щели в лабиринты пустот внутри скалы. Тусклый свет факела, охранявшего обитель брата, сюда не долетал, освещая лишь его поникшую голову да своды входа.

Смородин встал и замер, наблюдая – не отреагировал ли кто из послушников? Но пока было тихо. И тогда он решился пробраться к ступеням, ведущим к входам в пещеры. Ему нужен Александр. Побег без боцмана и наследника не составлял особого труда, но терял всякий смысл. Оставить их на оболванивание Проясняющему – Миша даже мысли не допускал.

Нащупав вдоль стены вход в первую пещеру, он замер, стараясь определить её положение относительно факела часового. Казалось, что это та пещера, в которую внесли рухнувшего со скалы Двакулу, а затем он появился целый и невредимый. Эта пещера ему была не нужна – Александра увели в другую. Но слишком велико было любопытство, требующее разгадать ещё один трюк Проясняющего. И тогда Смородин, перебирая ладонями каменную стену, вошёл внутрь. Постепенно привыкшим в темноте зрением он угадывал неясные повороты и то опускающийся вниз, то теряющийся над головой потолок. Неожиданно пропетлявшая уже с десяток метров пещера раздвоилась на два прохода. Один походил на широкую нору, во второй можно было пройти, не сгибая головы. Но главное, он подсвечивался изнутри тусклым светом. Там кто-то был и, судя по ровному, размеренному дыханию, спал. Миша выглянул из-за угла и увидел на деревянных нарах двух братьев. Эти себя любили и вместо холодного пола спали на подстеленной на досках соломе, укутавшись в плотные одеяла. На противоположной стене в подставке трещал горящим маслом факел. Спали братья крепко, и потому Смородин, не опасаясь их разбудить, вытащил бронзовую рукоятку из крепления и вернулся с факелом туда, где раздваивалась пещера. Его интересовал второй проход. Исходивший из него тяжёлый запах намекал, что нора эта тоже не пустовала. Нагнувшись над тёмным входом, он впустил внутрь свет, сделал пару шагов и увидел то, что и ожидал. Вернувшись, Миша вставил факел обратно в кольцо на стене и вышел из пещеры.

Пещера раздумья, в которую старшие братья увели Александра, считая от этой, должна быть на противоположной стороне, сразу за основной пещерой, где обитал Проясняющий. Смородин на ощупь, боясь упасть с пьедестала, пошёл вдоль стены, натыкаясь на широкие входы. Эти ему уж точно были не нужны. А вот следующий, узкий и низкий, его заинтересовал. Александра едва ли не с силой протолкнули внутрь – такой крохотной была щель, ведущая в пещеру раздумья. Выдохнув, Смородин втиснулся в проход, едва не застряв, двинул, извиваясь, плечами и… вдруг рухнул, освободившись от стиснувших его каменных стен. Внутри оказалось темно и тесно. Попытавшись встать, Миша упёрся головой в низкий свод. Ругнувшись, он прополз пару метров на четвереньках, затем не выдержал и тихо позвал:

– Сашок, ты здесь?

– Флагман, вы напрасно сюда пришли, – тут же откликнулся наследник.

Голос, казалось, прозвучал совсем рядом, и Смородин непроизвольно протянул руки, пытаясь нащупать ответившего Александра.

– А мне вот тоже не спится. Дай, думаю, поищу тебя, да поговорим.

– В пещере раздумий нельзя спать. Здесь нужно думать.

– А вот это правильно! – поспешно согласился Миша, присаживаясь рядом с князем. – Всегда надо подумать, прежде чем что-то сделать. Создать такую пещеру раздумий для Двакулы было непростительной глупостью. Ему думающие не нужны. Лишь только включаешь мозги, и сразу становятся видны белые нитки в состряпанной на скорую руку мантии его святости.

– Вы, флагман, безбожник, – с грустью вздохнул Александр. – Потому вам не понять, как может вера греть сердце верующего. Мне вас жаль.

– Верить нужно, – ответил Смородин. – Вопрос лишь в том, когда и кому? Поверь, Сашок, Двакула не тот, кому ты можешь доверить собственную душу.

– Вы уже говорили об этом, флагман. Но я вам отвечу, что вы слепы.

– Пусть будет так. Я ведь к тебе пришёл, Сашок, потому что поговорить у нас с тобой с глазу на глаз уже, наверное, и не получится. Но раз уж мы вместе здесь, в пещере раздумий, то давай вместе и подумаем. Переубеди меня, если я слеп.

– Вы никогда не читали святой манускрипт. Как я могу вас переубедить? Это всё равно, что в этой темноте научить вас читать.

– Да, всё верно – о манускрипте я раньше никогда не слышал, – согласился Смородин. – Но уверен, что это светлая вера, если она прошла сквозь века. Скажи, а в священном манускрипте Святой Иезус требует, чтобы верующие доказывали ему собственную веру?

Александр задумался, затем нехотя ответил:

– В нём сказано, что каждый идёт к той вере, к которой ведёт его сердце.

– Заметь, Сашок, – сердце! – назидательно поднял невидимый в темноте палец Смородин. – Сердце, а не затуманенная голова. Завтра тебя заставят доказать свою веру, убив меня, да, по всей видимости, и боцмана. Между чашами ясности Стефан может прийти в себя и задавать неудобные вопросы. Что скажешь, если я попрошу тебя пройти со мной в пещеру по соседству? Всего лишь на одну минуту!

– Нельзя покидать пещеру раздумий, пока за мной не придут старшие братья.

– Да брось, Сашок, разве может кто-то чего-то запрещать императору? И куда подевался тот сорвиголова, который заставлял летать старые дирижабли, годные лишь на свалку воздухоплавания? Пусть это будет твой последний добрый жест, в память о пройденном вместе пути. Одна минута! А дальше слушай хоть своё сердце, хоть голову – мне всё равно!

– Ведите! – сломался Александр. – Но только одна минута! Я не хочу огорчать Проясняющего неповиновением, потому что и над императорами есть высший суд.

– Держи мою руку, – поднялся Смородин. – Иди за мной.

Выбравшись из пещеры раздумий, Миша потащил князя к противоположной стене колодца. Нащупав вход, он подтолкнул Александра вперёд и вошёл следом в пещеру, которую он обследовал первой. Старшие братья спали в тех же позах, что и прошлый раз, лишь усилилась мощь их храпа. Не обращая на них внимания, Смородин уверенно сдёрнул со стены факел и повёл князя ко второму входу. Подсветив, он заставил его пригнуться и, подтолкнув вперёд, приказал:

– Смотри!

Александр, закрыв ладонью нос, долго рассматривал лежавшее у ног тело, затем спросил:

– Кто это?

– Проясняющий! Вернее та его ипостась, которая горящая падала со скалы. Но заметь, совершенно не та, что рассказывала тебе о своей святости и прочей чепухе. Этот-то и пару фраз едва ли смог бы из себя выдавить. Его накачали до бесчувствия. Человек даже с самой сильной волей, пылая в огне, не смог бы сдержать крик. Такова наша природа. Если сомневаешься, я помогу тебе его поднять. Убедишься, что он тот самый – у него не осталось ни одной целой кости. Да и запах горелой плоти весьма красноречив. Вот и всё, что я хотел тебе показать.

Долго, очень долго молчал, переваривая увиденное, Александр. А когда заговорил, в его голосе были и растерянность, и страх, и отчаяние.

– Проясняющий мне врал?

– Ну наконец-то! Хотя лучше позже, чем никогда. Идём за Стефаном.

– Подождите! А как же голова? Она ведь говорила?

– Пока болталась на шее ещё одного несчастного.

– Она признала во мне императора! Хотя раньше никто не верил. И Проясняющий признал!

– Ну это ты зря. Мы с боцманом сразу поверили, после того, как ты нам всё рассказал. А этому шарлатану несложно было тебя опознать, перед этим сверив твоё сходство на блюде с императорским семейством.

– Нет, флагман, это не всё. В том, что я видел святого Иезуса, вы меня не переубедите. И это был не сон. Он был точно такой, каким его рисуют на стенах церквей и в священном манускрипте.

– Дай догадаюсь, как это было. Ты выпил лошадиную дозу какой-то гадости и потерял сознание. Очнулся в пещере, а рядом сам Иезус, собственной персоной. Ни о ком другом он не говорил, кроме как о Проясняющем. Будто для разговора ему целого мира мало. Потом он снова дал тебе чего-то выпить? Или с пойлом вошли братья?

– Нет. Святой Иезус сказал, что мы в пещере, которая по другую сторону бытия, и чтобы вернуться, я должен выпить из его чаши.

– Если мы побродим по пещерам, скрытым за этими стенами, уверяю тебя, что найдём и ту, в которой был ты. А ещё там наверняка будет храпеть твой Иезус. Остынь, Сашок. Мы попали в лапы такому вурдалаку, что перед ним пасует даже палач Дима Утюгов. И он подчиняет не плетью, не страхом, а переворачивая с ног на голову всё то, во что люди веруют. Ну и щедро сдабривая это каким-то наркотическим зельем.

– Что же теперь делать?

– А вот это вопрос на пять баллов! Я рад, что в твоей голове всё стало на свои места и ты его задал. Ответ один – бежать! Только сначала найдём боцмана. Он валялся где-то недалеко от входа.

Смородин спрыгнул с каменного пьедестала и помог слезть князю. До выхода в стене колодца им нужно было пересечь зал с послушниками. Поначалу Миша хотел пошарить между ними и найти Стефана, но затем передумал. Неслышно, бесшумной тенью, он подобрался к кутавшемуся под накидкой старшему брату, несшему дежурство у темневшего разлома, и прижался к стене, наблюдая за его действиями. Брат не спал, но и не терзался ответственностью за свалившуюся на голову службу. Он безжалостно мёрз. Сквозняк из щели пробирался под его накидку, шевелил пламя факела, но огонь совершенно не грел окоченевшие пальцы.

После того, как Мише удалось вернуть разум Александру, он так поверил в собственные силы, что уже на такие мелочи, как часовой у входа, смотрел с лёгким пренебрежением слона на путающуюся под ногами Моську.

– Холодно! – с сочувствием произнёс он, выйдя из темноты и присаживаясь на корточки рядом с братом, при этом мягко, но твёрдо отбирая у него из рук факел. – А ты бы у пахана попросил согревающего. Или вам не положено?

Старший брат округлил осоловевшие глаза, затем потянулся к лежавшей у ног дубине.

– Не успеешь, – улыбнулся Смородин и, размахнувшись, ударил бронзовой чашей факела туда, где под накидкой должен был быть братский затылок.

Подозвав Александра, он воткнул ему в руку тяжёлую рукоятку отполированной палицы, которой так и не успел воспользоваться старший брат.

– Добавишь, если очнётся. А я сейчас вернусь.

Теперь можно было заняться поиском боцмана. Подняв над головой факел, Миша пошёл вдоль стены, всматриваясь в спящих в ногах послушников. Кто-то открывал замутнённые дурманом глаза и непонимающе смотрел на огонь. Кто-то отползал в сторону. Один лишь Стефан лежал неподвижно в той же позе эмбриона, в которой его оставил Смородин. Его организм ещё не привык к напитку ясности и отреагировал полным отключением от реальности. Отшвырнув факел, Миша взвалил боцмана на плечи и, тяжело ступая, двинулся к выходу. Ветер едва не сбил его с ног, стоило им выйти за пределы каменного мешка. Снежная волна накрыла с головой, в лицо впились ледяные иглы, но это уже была свобода. С высоты вершины Двакулы тусклые огни Дубровки блестели, словно ледяные брызги на столе, укрытом чёрной скатертью. Где-то посередине, скрытая от глаз, была их база. Смородин подтолкнул князя вперёд.

– Смотри под ноги, а я за тобой. Здесь много троп, но ты ищи самую паршивую – это наша.

– Я её помню. Вначале мы шли пологим склоном, затем пять сотен метров взбирались отвесно. Я считал шаги.

– Молодец, теперь давай в обратном порядке. Это, кажется, в ту сторону.

Из-под ног сорвался камнепад и загремел далеко внизу.

– Она самая, – довольно крякнул Миша. – Ещё бы только на ней удержаться.

Идти по краю отвесного обрыва сильно мешал боцман. Он вдруг начал подавать признаки жизни и сдавил Смородину шею. Опустить Стефана Миша не мог, опасаясь, что вдвоём на узкой тропе им не удержаться и, надсадно кряхтя, терпел, мечтая о хотя бы небольшой ровной площадке, чтобы передохнуть. Александр ушёл далеко вперёд и теперь ждал, когда они с боцманом спустятся ниже.

– Флагман, наш побег скоро заметят.

– И ежу понятно, что надо ожидать погоню, – тяжело дыша, отозвался Смородин. – Только на этот раз Двакула пошлёт не послушников, а старших братьев.

– Согласен. И они не будут искать наши следы, а сразу двинутся на базу.

– Конечно, а куда же ещё. Только и нам идти больше некуда.

Теперь Смородин не выдержал и повалился, обняв в охапку Стефана.

– Вот же боров здоровенный на мою шею, – застонал он, захватив в ладонь грязный снег и забив им рот. – Лучше бы вы с ним поменялись! – окинул оценивающим взглядом тонкую фигуру Александра Миша. – А погоню не бойся – успеем! До рассвета нас не хватятся. А там, за тем бугром, и наша база. Я тоже шаги считал. По этим камням недолго осталось.

Из-за туч показалась луна, осветив тонкую нить спускавшейся со склона тропы. Теперь она стала шире, и Смородин шёл, не боясь сорваться вниз. Пару раз он в сердцах уронил боцмана в снег и вдруг заметил, что Стефану это пошло на пользу. После очередного падения тот поднялся на четвереньки, и внезапно из его недр изрыгнулся зловонный фонтан. Миша поморщился, но затем взял боцмана за шиворот, не давая рухнуть в собственную рвоту.

– Подожди, Михай, мне плохо! – взмолился Стефан.

– Напротив! Это тебе хорошо!

И, обхватив боцмана за живот, Смородин сдавил его, что было силы.

– Это тебе за то, что нас не дождался! И за то, чтобы не водился, с кем попало! А это – за то, чтоб не пил всякое дерьмо! – И Миша согнул Стефана пополам, выворачивая наизнанку его желудок. – Теперь дальше ногами. На мою шею больше не рассчитывай.

Боцман молча встал и, покачиваясь, осмотрелся вокруг.

– А где Прохор и все…?

– Опохмелиться захотелось?

– Нет, Михай, где все эти… как их? Пасынки! Мы что, сбежали? Как?

– Ты на мне верхом. Ну а мы с князем на своих двоих.

– Да? – недоверчиво переспросил Стефан. – За нами гонятся?

– Надеюсь, пока нет. Но если ты ещё будешь стонать по своим младшим братьям, то мы их точно дождёмся!

– Так ты тоже там был?

– Сказал бы я тебе! Да ещё бы добавил! – хмыкнул Миша. – Да тащить тебя опять не хочется. Давай вперёд, и чтобы я за тобой не мог угнаться!

Дальше их путь пошел гораздо быстрее. Когда в свете луны показалась крыша базы, Стефан уже окончательно пришёл в себя и доставал Смородина вопросами:

– Михай, а почему вы здесь? Вы же с князем улетели?

– Погода нелётная! – отмахнулся Миша.

– Нелётная? – не понял боцман. – А будет лётная – вы опять улетите?

– Мне одного твоего запоя хватит!

– Флагман Михай, я не хотел! – оправдывался Стефан. – Они в меня силой заливали.

– Не знаю, не знаю, – улыбнулся Смородин. – Вечерняя чаша ясности в тебя пошла на ура!

– Ты и это видел? – вконец растерялся боцман.

– Не издевайтесь над ним, флагман! – вступился за Стефана Александр. – Давайте лучше обдумаем план бегства. Может, нам попытаться выбраться в Россию через венгерскую сторону? Ратники инквизитора туда не сунутся!

– А венгры, ты считаешь, нам будут рады? Нет, Сашок, есть у меня другой план.

– У вас есть план? Вы его сейчас придумали?

– Нет. Когда мы ни с чем летели обратно.

Смородин осторожно обошёл барак и выглянул из-за угла, боясь убедиться в своих самых страшных предположениях. Но самолёт стоял цел и невредим, там, где он его оставил. Ни Прохора, ни его младших братьев он не заинтересовал, потому как на то не было приказа Проясняющего. Облегчённо выдохнув, Миша показал на самолёт князю:

– Вот мой план!

– Флагман, мы это уже пробовали.

– Теперь, Сашок, сам.

– Что? – опешил Александр. – Сам?

– Другого выхода я не вижу. Снимем пулемёт, уберём всё лишнее. Мой вес тоже будет лишним! Всё под баллоны. Сколько влезет с перегрузом. Может, до Тавриды тогда тебе и хватит.

– Но… – окончательно растерялся Александр. – Я не смогу!

– А это уже твои проблемы. Ты или сядешь на трон, или не сядешь! Сам говорил – чтобы править Россией, нужно быть её достойным. Вот и доказывай!

Такой аргумент на Александра подействовал. Он задумчиво потрогал крылья, погладил стойки лыж, заглянул в кабину.

– Думаете, у меня получится?

– Если бы я считал, что у тебя нет хотя бы одного шанса, я бы тебе его не предлагал.

– А как же вы?

– А что мы? Кому мы нужны? Как-нибудь выберемся.

– Михай! – вдруг выбежал из мастерской Стефан. – Смотри!

Вдоль тёмной вершины, там, где пряталась обитель Двакулы, будто тонкая нить ожерелья, сверкая огоньками, спускалась цепочка факелов. Огни мерцали, вспыхивали с новой силой, чтобы тут же погаснуть и появиться вновь. Всё это говорило о том, что те, кто их нёс, не крались, прячась за камнями и сугробами. Они бежали!

– Быстрее! – бросился в барак Смородин. – Все баллоны, что есть – сюда!

Взвалив на плечи сразу четыре чёрных цилиндра, он понёс их в кабину самолёта. Затем, накинув медные трубки, соединил в одно целое. Потом добавил те, что принесли Стефан с князем.

– Мало! Ещё! – требовал он, поглядывая на перевал, откуда уже должна была показаться погоня.

Быстро до отказа заполнилась задняя кабина, затем заложили всё свободное место в передней.

– Уже не так и темно! – давал последние наставления Александру Смородин, стоя на крыле, рядом с кабиной. – Дунай сверху виден. А скоро и совсем рассветёт. С пути не собьёшься. Вначале, как мы с тобой – вдоль реки, а долетишь к морю – держи солнце в правый глаз!

– Я знаю, как определять стороны света!

– Хорошо. За это я не переживаю. Самое сложное, Сашок, это будет взлететь. С таким весом даже я не пробовал. – Волнуясь, Смородин накинул ремни на плечи наследнику. – Только оторвёшься, в набор не тяни! Как только перелетишь обрыв, сразу ручку от себя и вдоль склона в разгон! Помни: – скорость, скорость и ещё раз скорость!

– Я понимаю.

– Что ты понимаешь?! – вдруг вспылил Миша. – Слушай и не перебивай! О чём я? Да… о скорости! Запомни: – лучше потерять жену, чем скорость на взлёте!

– Жену? – удивлённо оглянулся Александр. – Причём здесь жена?

– Притом, что если потеряешь скорость, жена тебе уже не понадобится!

– Подождите! – князь будто что-то вспомнил и смутился. – Вы опять меня спасли. Спасибо вам.

– Не бери в голову – спасать тебя у меня уже вошло в привычку. Лучшей благодарностью будет, если ты на взлёте не свернёшь себе шею!

Смородин оглянулся на погнавшего к тропе в Дубровку овец Стефана, затем на перевал. А вот и братья, уже тут как тут! Ещё минут десять и пересекут границу чащи!

– Ну, пора! – он хлопнул по плечу Александра и, открыв первый баллон, спрыгнул под оживший винт.

Аэроплан грузно заскользил по снегу, и у Миши защемило сердце от его неповоротливо тяжёлых движений. Очень вяло он отзывался на рули, да и скорость разгонял мучительно медленно, нехотя приближаясь к концу снежного поля. На последних метрах приподнялись лыжи, затем он исчез за гранью обрыва. Смородин закрыл глаза, потом не сдержался и побежал вдоль оставшейся лыжной колеи.

«Только бы справился! – мысленно взывал он к ещё незнакомому Иезусу. – Только бы справился! Помоги ему, и я обещаю прочитать твой манускрипт!»

Первый взгляд вдоль покрытого снегом склона! Но его белизну не изуродовало чёрное пятно аварии, и от сердца отлегло.

Второй – с надеждой вдоль берегов Дуная! И здесь Смородин увидел едва заметный, летевший у самой воды, хрупкий силуэт аэроплана. И вот тогда Мише захотелось упасть на колени и благодарить такого великодушного к своим беспутным детям бога!

Без особого волнения, отстранённым взглядом, он констатировал огромное количество лодок, растянувшихся между берегами Дубровки. Ратники главного инквизитора теперь не ограничились малой группой, а явились всей своей ратью, от синей формы которой запестрили деревенские улицы. Ну что же – одной погоней больше, одной меньше? Разве это так уж важно?

Ратников заметил и Стефан. Запыхавшись, он подбежал и сдавленно выдохнул:

– Там…!

– Знаю, – попытался последним взглядом проводить исчезающий аэроплан Смородин. – Сашок улетел, теперь можно и нам.

– Если вниз, вдоль реки, то можем ещё попробовать выскочить из кольца.

– Там нас будут ждать в первую очередь. Мы, Стефан, одурачим и тех, и других. Мы уйдём в горы!

Смородин раздвинул низкорослые ёлки и увидел продавленную на рыхлом снегу тропу.

– Смотри, Стефан, здесь ходили люди.

– Это звериная. Видишь, ветки бьют по поясу и в грудь. Нам бы лучше с неё уйти.

Миша недовольно отпустил тонкую верхушку ели, но спорить не стал. В горах Карпат боцман уже третьи сутки доказывал своё превосходство над ним, и с этим приходилось мириться.

– Я уже мечтаю хоть о какой-нибудь завалящей крыше, – вздохнул Смородин. – Хоть одну ночь не в снегу, а у тёплой печи.

– Сгинем мы здесь, – по-своему понял его ворчание Стефан. – Ещё три дня побродим и точно сгинем. К людям нужно.

– Ратники тоже люди, – ухмыльнулся Миша.

– Что верно, то верно. К этим бы не хотелось. Да и братьев не видать. Мы всех так одурачили, что теперь и сами не поймём, где бродим. Нужно спуститься ниже. Там и ветра нет, и деревья выше. Я вчера сверху кедры видел, так хоть орехов наедимся. У меня, Михай, от голода не то что живот, даже ноги судорогой сводит.

– Говорят, голод тяжело терпеть первые три дня, потом он притупляется.

– У нас говорят, что с голоду брюхо не лопнет, зато сморщится. – Стефан сорвал пучок ёлочных иголок и попробовал на вкус. – А оно тебе сморщенное надо? К людям нужно идти. Деревеньку бы какую захудалую, чтоб ни ратников, ни венгров.

Смородин сел, стряхнул снег с куста и сорвал горсть зелёных ягод. Боцман посмотрел на него сверху вниз и покачал головой:

– Ты чего, Михай, удумал? Это же можжевеловые ягоды – ядовитые! Хотя ещё поройся, может, бруснику найдёшь. Нет, что ни говори, к людям нам надо. Ещё три дня мы не выходим – сгинем с голоду.

Отбросив в сторону ягоды, Миша поднялся, затем прислушался.

– Кажется, ручей журчит? Слышишь?

Боцман снял мохнатую шапку и оттопырил ухо.

– Точно, ручей! Это там, внизу! – обрадовавшись, махнул он вдоль склона. – Ручей всегда приведёт к реке. А где река, там и люди!

Проваливаясь в снег, Стефан пробежал добрую сотню метров, затем не выдержал и рухнул, раскинув руки.

– Нет ручья! Это ветер нас дурит, или лукавый играет.

Смородин помог ему подняться и молча пошёл к открывшейся поляне, где снег казался не таким глубоким.

Уже три мучительных дня блуждали они в бескрайних горах Карпат. Три дня изматывающей ходьбы и жестокого голода. Промокшая одежда по ночам покрывалась ледяной коркой и растрескивалась, как пересохшие листья, а днём, оттаивая, превращалась в дырявые лохмотья. Спичек не было, и на короткий тревожный сон они забирались в наметённый среди ёлок сугроб и грелись, прижимаясь друг к другу. Едой служили горькая еловая кора да сладковатый на вкус лишайник. Вспоминая занятия по выживанию в Арктике, Миша рассказывал боцману, что лишайник богат крахмалом и сахаром, но, набив им полный рот, он представлял, как бы с радостью накормил им того умника, что сумел разыскать в отвратительной трухе такие изысканные деликатесы. На утро третьего дня Смородин обратил внимание, что в глазах у него стало двоиться, появилась одышка, желание бороться притупилось и хотелось забраться в тёплую нору, чтобы забыться там вечным спасительным сном.

– Как там мои овцы? – лишь бы не молчать, спросил бредущий следом Стефан.

– Да уж, наверное, лучше нас, – буркнул в ответ Миша. – Нашли новых хозяев и жуют в тёплом сарае душистое сено.

– Повезло кому-то. Я ведь, Михай, знаешь из какой бедноты? У меня из живности всего-то и было, что приблудная собака, да курица, что у соседа украл. А тут такое богатство!

– Как пришло, так и ушло, – резонно заметил Смородин.

– Да… – согласился боцман. – Послал мне мученик Иезус отраду, да потом, наверное, нашёл бедолагу ещё беднее.

– Стой! – вдруг поднял руку Миша. – Журчит где-то рядом.

Боцман недоверчиво оглянулся по сторонам, затем нехотя возразил:

– Кажется. Возьми, Михай, правее, к тому бурелому. Час ходьбы и дойдём. Сдаётся мне, что там кедры.

Низкорослые кривые ёлки сменились стройными соснами, затем небо закрыли верхушки гигантских деревьев с запутавшимися в одно целое кронами. Но внизу идти стало легче. Снег здесь лежал местами. Жухлая трава сменилась зелёным мхом. Да и камни теперь не качались под ногами, а стояли крепко, сцепленные выползшими на поверхность корнями.

Вдруг Стефан упал на колени и торжественно поднял над головой шишку.

– А я что говорил? – радостно потряс он, прислушиваясь. – Полная! Ищи, Михай, ещё! Конец нашим мученьям. Пир я тебе обещаю!

Бросившись рыться в опавших иглах, вскоре они собрали целую гору шишек. Лузгая мелкие орехи, словно семечки, Смородин думал, что такое чувство, наверное, испытывает заблудившийся в пустыне путник, неожиданно получивший полные ладони воды. Уходить с этого места никуда не хотелось, но вдруг журчание ручья послышалось гораздо явственнее. Он встал и, вглядываясь сквозь темноту, скрытую деревьями, пошёл на звук. Постепенно мрак рассеялся, и он увидел звенящий и искрящийся в падавших лучах, вращающийся водоворотами поток воды. Ширина ручья не позволяла его перепрыгнуть. Чтобы перебраться на другую сторону, требовалось что-то, похожее на мост. И он был! Ниже по течению, между берегов, лежали два сцепленных воедино бревна.

– Стефан! – ещё не веря собственным глазам, взволнованно позвал Смородин. – Стефан, это тоже звериная?

– Люди! – обрадовался подоспевший на крик боцман. – В кедровник сюда приходят. Где-то рядом деревня!

На другой стороне оказалась отчётливо протоптанная тропа, но тянулась она не вниз, как ожидали Миша с боцманом, а вверх, снова в горы. Пропетляв между сосен, она вывела на узкую, но хорошо укатанную зимнюю дорогу.

– Да тут целый тракт! – восхищённо произнёс Стефан, разглядывая на снегу следы от саней. – Не простаивает. Смотри, лошадиный навоз ещё снегом не припорошило.

Вскоре дорога привела к одинокому двору, с домом, прилепившимся на краю обрыва. Одна его стена свисала над пропастью, словно продолжение каменной кручи, уходившей в пропасть вертикальным свесом. Дом казался небольшим, в отличие от просторного двора, с длинным навесом для привязи лошадей.

– Постоялый двор, – со знанием дела кивнул боцман.

– Постоялый двор? Это что-то вроде гостиницы у дороги?

– Для почтарей, да фельдгонцов. Но сейчас никого нет, видишь, стойла пустуют. Можно рискнуть зайти.

Во дворе, вяло шевеля граблями, работал молодой парубок в широких шароварах и лихо заломленной овечьей шапке. Увидев бредущих по дороге оборванцев, он бросил работу и, подойдя к воротам, молча наблюдал за их шатающейся походкой.

– Иезус в помощь! – выкрикнул Стефан, изобразив на заросшем щетиной лице счастливую улыбку. – Господь послал тебя, добрый человек, нам во спасение!

– Или в наказание, – недовольно проворчал работник. – Таким, как вы, здесь не рады.

– Не суди по нашему рванью! – Стефан прошмыгнул мимо него во двор и громко сглотнул, увидев сушившуюся под крышей вязанку лука. – Бывает, что и в навозе находишь талер. Крикни хозяина, вот увидишь, он нам обрадуется. Руки у нас золотые, а работать будем за еду.

– Хозяйка у нас. Тёткой Вандой зовут. Сейчас позову.

Воспользовавшись тем, что остались одни, боцман шепнул:

– Помалкивай, Михай. Как и тогда, в Дубровке, изображаем мастеровых, только теперь заблудившихся. А пахнет-то как. Не иначе, тётка Ванда к нашему приходу приготовила утку.

В ответ Миша томно вздохнул, представив потемневшую утиную тушку на вертеле. За такое он готов был батрачить до захода солнца, не разгибая спины.

Вскоре на пороге показалась хозяйка – угрюмое, топорное лицо, укутанное в цветастый шерстяной платок, волочащиеся по земле юбки да засаленная стёганная фуфайка. Чёрными усами под распухшим носом и широкой грудной костью она больше походила на гвардейца владыки Сигизмунда, чем на миловидную хозяйку постоялого двора, но, увидев её, Стефан вдруг возмущённо обернулся к Смородину.

– Нет, ну ты посмотри, какой негодяй! Тётка, говорит! – начал он уверенно грубую лесть. – А я так вижу панночку, с глазами нашей графини Кобылянской! Не глаза, а топазы! Я её видел, когда в Варне служил при российском советнике. Да где я только не служил! – не мог остановиться боцман, вдохновлённый неожиданно заурчавшим животом. – Да думал, таких глаз больше нигде не увижу. Ан нет! Вот вам, полюбуйтесь – чистая бирюза! Да как же этот молокосос такую красоту мог назвать тёткой? А, Михай? Ну не наглец ли? Пани Ванда, меня зовут Стефан! – отвесил низкий реверанс боцман. – Руки мои ценили и генералы в столице, и дворяне в Пливине. Сознаюсь, дорого с них брал! А что ж не брать, если я того стою? Но у вас я готов работать, лишь бы видеть эти глаза, да вкушать обед, приготовленный такими гладкими, как шёлк, руками.

– Где ты такой болтливый взялся? – ухмыльнувшись, спросила тётка Ванда низким грудным голосом. И непонятно было, понравилась ей лесть Стефана или нет.

– В горах мы заблудились. В непогоду попали. То метель, потом лавина. Весь инструмент растеряли, да, слава Иезусу, сами хоть живы остались. А у вас, как я погляжу, давно мастеровые руки к дому не прикладывались? Вот и ворота покосились, и стены трещинами пошли. Непорядок. Но это мы быстро поправим. Вот пообедаем и возьмёмся. Верно я говорю, Михай?

– Угу, – поспешно согласился Смородин, не в силах справиться с вдруг нахлынувшеми фантазиями на тему ломившегося снедью стола.

Но тётка Ванда, вместо того, чтобы обрадоваться подвалившей дармовой силе и обозначить фронт работ, неожиданно устроила допрос:

– Ещё утром почтаря из столицы отправила, так он ничего про лавину не говорил! Это где ж вы её видели?

– В горах! – уверенно ответил Стефан. – Внизу лавин не бывает. А почтарю тому повезло, что здесь ночевал. Она ночью как раз нас и накрыла. Так что, хозяйка, хватит болтать – пора бы перекусить, да за работу!

– Откуда бредёте?

Боцман посмотрел на солнце, затем указал на восток.

– Оттуда! Но раз впереди дорогу перекрыло, то вернёмся назад. Вот отдышимся тут, придём в себя, и уйдём назад, к побережью. Дома у нас тоже работы хватает, да решили в эти края заглянуть. Поговаривали, что руки здесь больше ценят, чем у нас. Но правильно людская молва говорит – не ищи работу, потому что работа тебя сама найдёт! – Стефан нахмурился, оттого что сам уже запутался в собственном словоблудии, и недовольно закончил: – ну или как-то так. Что-то, пани Ванда, печь твоя слабо дымит. Может, дров не хватает? Так это мы вмиг нарубим!

– По дороге видали кого-нибудь?

– Нет… – задумался боцман. – Следов много, а людей не было.

– А варнинская дорога как?

– Хорошая дорога! – начал терять терпение Стефан. – Уж получше, чем твой покосившийся забор! Ты бы скорее нас покормила, да радовалась, что к тебе заглянули такие мастера. А то твои почтари только и способны, что обожрать погреб, да навозом загадить подворье. И ведь никому и в голову не придёт предложить помощь?

– И то верно, – неожиданно сломалась тётка Ванда. – Лезьте в подвал, раз уж вы до работы такие охочие. Мне там нужно прибраться.

– А как же перекусить? – растерялся боцман.

– Заработайте сначала, – проворчала хозяйка и, поманив, повела их ко второму входу с отвесной лестницей, под фундамент дома.

Стефан прикусил губу, чтобы не дать волю языку, но промолчал, увидав в открытую дверь ряд из покрывшихся плесенью бочек. Ему вдруг представилось, что в зажиточных домах в таких погребах хранят окорока и гирлянды колбас, и живот тут же ласково заурчал, представляя долгожданное пиршество.

Тётка Ванда пропустила их вперёд и кивнула на завешенный паутиной потолок:

– У самой руки никак не доходят, но раз вы такие до работы хваткие, то вот вам и работа. Стены обметите, бочки расставьте, да пол освободите. Мне наверху уже запасы некуда ставить.

Смородин вошёл в мрачное сырое помещение с низким потолком и невольно поёжился. Здесь витал запах плесени, гнили и брожения. «Чтобы вычистить такой запущенный подвал, нужен бульдозер, – невольно прикинул он фронт работ. – А не двое замученных голодом бродяг!»

Но Стефана, казалось, это не испугало.

– Сделаем, хозяюшка! – бодро отрапортовал он, даже не взглянув по тёмным углам. – А ты пока посуетись с обедом, да накрывай на стол.

Но тётка Ванда следом не зашла, а, дождавшись, когда боцман со Смородиным пройдут вглубь погреба, неожиданно захлопнула дверь и набросила стальной засов.

– Эй! – выкрикнул, бросившись на дверной косяк, Стефан. – Мы так не договаривались!

– А это чтобы вам никто не мешал, – засмеялась по другую сторону хозяйка.

– Как же мы будем работать, если с закрытой дверью здесь темно, как у чёрта под хвостом?

– А вы окно откройте, вот вам и будет светлее! – крикнула тётка Ванда и зашаркала валенками по ступенькам.

– Чего это она? – заволновался Смородин.

– А кто его знает? Может, боится, чтобы не обокрали?

Стефан прошёл вдоль стен, затем толкнул единственное, с трудом пропускавшее свет сквозь грязное стекло, окно. Внутрь пахнул свежий воздух, и, выглянув, боцман увидел пропасть, с поросшим внизу кустарником да усеянным камнями подножьем. Не меньше двадцати метров тянулся отвесный обрыв, затем он упирался в полого ползущий склон, укрытый нетронутым снегом.

– А если вдруг чего-то заподозрила? – не мог успокоиться Миша.

– Нет, – уверенно ответил Стефан. – Мы её боимся, а она нас. Всегда так с незнакомцами. – Затем его внимание привлекло содержимое бочек. – Загляни сюда, Михай. Квашеная капуста! Не колбасы, но я и такому рад.

Запустив пятерню в заурчавшее газами мокрое месиво, боцман набил рот и блаженно зажмурился.

– Надо ей сказать, чтоб добавляла жменьку сахара, а то горчит.

Смородин присел рядом, с завистью заглядывая в рот жующему Стефану. Затем несмело попробовал и набросился, нагребая полные ладони. Ему капуста показалась до безумия вкусной. Он набивал живот и чувствовал, как голодные рези отходят и наваливается ощущение безмерного счастья. Утолив голод, он поднялся и пошёл обследовать подвал. В углу он обнаружил потёкшую винную бочку и поднял над ней целый рой мух. Затем на глаза попались цепи, с приклёпанными на концах кандалами. Такая находка Мише пришлась не по душе.

– Не нравится мне всё это, – недовольно проворчал он, выглянув в окно. – Высоко. В окно не выбраться. Выход отсюда один, и он закрыт. Ох, не нравится.

Теперь его волнение передалось и Стефану.

Он подошёл к двери и, ударив ногой, крикнул:

– Эй, хозяйка, ты бы подсказала, что куда ставить! А то здесь сам чёрт ногу сломит!

Боцман прислушался и, не дождавшись ответа, попытался сам себя успокоить, по привычке размышляя вслух:

– Что она могла заподозрить? За три дня мы от Дубровки ушли далеко. Никто здесь ни про князя, ни про нас не слыхивал. А бродяг на дорогах сейчас всё равно что мух в этом подвале. Нет, испугалась, вот и выжидает, что мы делать станем?

– Испугалась двух бродяг? Стефан, если она живёт здесь давно, то уж насмотрелась, наверное, всякого. Постоялый двор всё-таки! Кто только не проезжает?

– И то верно! – побледнел боцман, вдруг бросившись в другую крайность. – Ведь, считай, это она на государевой службе? Верно? И новости ей прилетают с фельд-гонцами на постоялый двор первыми? Где, что в Дакии творится, она узнаёт в тот же час. Так и про нас могла слыхать? Вот ведьма старая! – скрипнул зубами Стефан. – Точно что-то задумала!

Он стукнул кулаком в дверь, затем, сорвавшись, принялся пинать её ногами:

– Эй, пани Ванда! Ты бы подсказала, куда бочки ставить?!

Неожиданно со двора донеслось многоголосое лошадиное ржание. Боцман прислушался и шепнул:

– Приехал кто-то. Много всадников. Не иначе, конный отряд. Не к добру это, Михай.

Он снова бросился к окну, но тут за дверью послышались голоса. Кто-то спускался вниз по ступеням и переругивался с хозяйкой.

– Ох, смотри Ванда, если зря меня потревожила! У меня и так забот невпроворот с этими самозванцами да беглыми аэронавтами, а тут ещё ты отрываешь.

– Ваша вельможность, как есть подозрительные до крайности. Что не скажут, так сбрешут. По варнинской дороге, говорит, пришли? Да где же эта дорога, если её ещё неделю назад камнепад перерезал! Почтари через пливинский перевал в обход скачут.

– Ладно, давай посмотрим!

Свет ударил в глаза, и в распахнувшуюся дверь ввалились пятеро ратников. Из-за их спин выглядывала хозяйка.

– Обед, говорят, подавай! – возмущалась она. – Будто я им прислуга какая! Обер-фискал Саймон, посмотрите на их рожи. Пусть даже это и не те, что вы ищете, но эти тоже бандиты! Точно знаю, что награда мне за них положена!

– Помолчи, Ванда! – прищурился, всматриваясь, сотник. – А ещё лучше, принеси огня.

Увидев синюю форму инквизиторов, Стефан обречёно застонал и пополз спиной по стене, стараясь забиться в угол. Смородин почувствовал, как внутри что-то оборвалось. Обер-фискал подошёл к нему первому и, подняв над головой принесённый факел, вдруг рванул на груди разорванный зипун. Из-под стёганого ватника показалась алая роба аэронавта.

– Так, так… – восхищённо произнёс он, опасливо отступив назад. – Ай да Ванда! Заслужила ты награду! – Саймон одарил хозяйку благодарным взглядом. – А мы уж и надежду потеряли напасть на их след.

Препираться было бессмысленно, потому Смородин молчал, но Стефан попытался:

– По дороге нашли… – шмыгнул он носом. – Недалеко отсюда.

Но обер-фискал Саймон его не слышал.

– Посылай, Ванда, своего холопа к его превосходительству! Да лучшего коня ему дай. Он сейчас здесь, недалече, в имении графа Боянова. А вы вяжите их и выводите во двор! – приказал он своим ратникам. – Да обойдите вокруг, может, ещё где кто прячется? Трое их должно быть.

И снова Миша почувствовал себя колодником в подвале инквизиции, как тогда, когда впервые увидел князя Станислава. С той лишь разницей, что тогда он не понимал, что происходит, теперь же ему всё было ясно. Их повалили на сырой пол, при этом щедро пиная ногами, связали по рукам и ногам и выволокли под навес для лошадей. Обер-фискал Саймон не скрывал своей радости. Он почти ласково потрепал за щёку подвешенного на бревне Стефана и доверительно подмигнул:

– Где третий? Ты же мне скажешь? По глазам вижу, что скажешь.

Боцман промолчал, и тогда обер-фискал, размахнувшись, ударил его в живот. Стефан хлопнул ртом, и из его глаз ручьём хлынули слёзы. Но боцман продолжал молчать. Тогда Миша ободряюще ему улыбнулся и выкрикнул, отвлекая внимание на себя:

– А ты кого ищешь? Ты бы по-людски спросил, а мы, глядишь, и поможем.

Саймон удивлённо вытянул лицо, затем торопливо перебежал к бревну, на котором висел, едва касаясь ногами земли, Смородин.

– По описанию ты похож на беглого флагмана?

– Точно! – обрадовался Миша, расхохотавшись идиотским смехом. – Люблю популярность! Чтоб узнавали и автографы брали. Слышь, фискал, развяжи мне руки, а я тебе автограф дам!

– Где самозванец?! – заревел Саймон, на этот раз вогнав кулак в живот Смородину. – Ты издеваться надо мной вздумал? Да я же тебя разорву лошадьми! Запорю шомполами! На части порублю!

– Э нет! – сглотнул, с трудом отдышавшись Миша. – Что-то одно. На все твои фантазии меня не хватит. А самозванец… так упустил ты его.

– Где он? Ты знаешь? Скажи, и я тебя отпущу.

– То порублю, то отпущу, – хмыкнул Смородин. – Ты уж определись, чего ты хочешь. Догадываюсь, что тебя назначили главным по нашему поиску?

– Да, да! Я главный! Скажешь, обоих вас отпущу! Где он?

– Эх, главный, завалил ты это дело. Не быть тебе гранд-фискалом, потому как лошадьми теперь разорвут тебя. Лучше бы ты за это не брался. Ищейка из тебя никудышная.

– Скажи, добром прошу, – еле сдерживая трясущиеся кулаки, выдавил жалкую улыбку Саймон. – Ну? Где он?

– Так я же тебе уже сказал? – изобразил искреннее удивление Миша. – Что ж ты тупой-то такой. Просрал ты это дело! Самозванец далеко, а тебе впору мылить шею. Или ты вместо петли попросишься на Берту?

Оберт-фискал побледнел, затем молча вытащил из сапога плеть. Первый удар пришёлся по голове, и Смородину показалось, что в череп вонзилась молния. Затем удары посыпались один за другим. Поначалу он, не в силах сдерживаться, стонал, сцепив зубы, затем чувство боли притупилось. Временами казалось, что Саймон мажет, и вместо спины попадает по бревну. Но наваливающаяся темнота говорила, что это не так. Он то отключался, то вдруг сознание возвращалось вновь, вырывая сквозь кровавую пелену звериное лицо обер-фискала. Смородина обливали холодной водой и снова били, чтобы повторить всё сначала.

Неожиданно, сквозь временное просветление, он осознал, что не слышит свиста плети. Его не обливали, но и не избивали. А ещё показалось, что мир вокруг внезапно стал ватным, и звуки долетали глухие, словно с трудом пробиваясь сквозь стену. Голос обер-фискала Саймона вдруг стал тягучим, тяжело сливаясь в непонятные слова. А второй чудился таким знакомым, но из-за этой окутавшей мир ваты совершенно неузнаваемый.

«Я тебя знаю! – не давал успокоиться ещё чудом ворочавшийся в мозгу сверчок любопытства. – Где-то я уже тебя слышал?»

Миша с трудом поднял чугунную голову и едва раскрыл слипшиеся от запёкшейся крови веки. Всего в шаге от него стоял и внимательно наблюдал за его потугами аншеф Станислав. Его брезгливый взгляд скользил по распухшему лицу Смородина, а лицо недовольно морщилось.

– Развяжите его!

– Ваше превосходительство! – возразил обер-фискал. – Он может быть опасен!

– Не смеши меня. Я удивляюсь, что он ещё живой. Зря ты меня вызвал, Саймон. Я как раз загнал графа в угол. У меня на руках карэ, и ведь знаю, что эта хитрая бестия блефует. У графа передо мной должок ещё с прошлого раза. Зря ты меня оторвал.

– Ваше высочество, так ведь самозванец?

– И где он?

– Ваше высочество, приказ был – вызывать вас, если появятся о нём какие либо вести, – вяло оправдывался Саймон. – В мои сети попался флагман, и я посчитал, что это будет вам интересно. Мы искали их по ту сторону перевала, но хорошо, что в каждом постоялом дворе есть моё ухо.

– Ты о самозванце что-нибудь узнал?

– Никак нет, ваше превосходительство! Молчат негодяи. Но ничего, я из них правду выбью!

– Если самозванца с ними не было, то уже ничего важного мы не узнаем. Добивай этот мусор, раз начал, да ищите самозванца. Они разбежались разными путями. Эх, зря ты меня оторвал, Саймон. Такую игру испортил. Поеду я, а ты здесь не задерживайся. Продолжайте прочёсывать все тропы и дороги. Попадётся и самозванец – некуда ему деваться. Где-то в горах прячется.

Рухнувший с привязи Смородин, тем временем, сумел подняться и сел, облокотившись на бревно.

– Аншеф… – едва слышно прошептал он. – Жаль, что тебя не было на том дирижабле. А то быть бы тебе мусором, да ещё горящим.

– Он что-то хочет сказать? – склонился, прислушиваясь, князь Станислав.

– Лепечет что-то, – отмахнулся обер-фискал.

– Приведите его в чувство! Он что-то сказал о дирижабле.

Мишу окатили ведром ледяной воды, затем аншеф приподнял его подбородок, предварительно надев на руку лайковую перчатку.

– Ты что-то сказал о дирижабле? Что ты хотел сказать? Где твой дирижабль?

– Сгорел, – виновато пожал плечами Смородин. Холодный душ привёл его в чувство, и теперь он хорошо слышал каждое слово. – А хотел я сказать, как мне жаль, что ваш сын не брал вас с собой. «Августейшая династия» горела так, что затмила солнце. Жареный аншеф хорошо бы накормил Дунай. Твари отлично горят.

– Ты видел, как погиб мой сын? – спросил князь Станислав, пропустив мимо ушей оскорбление в свой адрес.

– Ещё бы! Ведь это я его сжёг, – криво усмехнулся Миша разбитым ртом.

– Ты врёшь! Мой сын погиб в неравном бою с германцами!

– Вы правы, бой был неравным – новый меч всегда острее старого. Да и главное правило войны никто не отменял – не жалеешь ты чужие жизни, так будь готов, что кто-то не пожалеет твою.

Дальше голос Смородина окреп, и его услышали все собравшиеся во дворе ратники.

– Но я искренне жалею, что на том дирижабле не было тайного инквизитора князя Станислава. Я бы тогда исправил ошибку природы. Задумайся, аншеф, кто ты такой? Ты удивляешься, что я задаю тебе такие вопросы? Не удивляйся. Подозреваю, что это последний день моей жизни, а потому имею право говорить всё, что хочу. В такие минуты устами жертвы говорит сам Всевышний. Кто бы мог подумать? – горько усмехнулся Миша. – И это говорю я? Слышал бы меня наш замполит.

Смородина понесло. Он вдруг действительно понял, что это последний день его жизни, смирился с этим, и страх исчез. Осталась лишь невысказанная обида, и он торопился её высказать. Князь назвал их мусором, но закончить жизнь хотелось человеком.

– Существо, которому доставляет удовольствие мучить другое существо – это брак природы. Её ошибка. Да, аншеф, ты и есть ошибка природы! Отбраковка! Вот ты-то как раз и есть мусор! Опухоль, ржавчина, плесень! Такие как ты, не имеют право на существование. Я потому и жалею, что не сжёг тебя вместе с командэром Юлиусом. Вы друг друга стоили. Вижу, что я тебя задел! – дальше Миша закашлялся в приступе торжествующего смеха. – Какой же мне напоследок бальзам на душу. Не приходилось тебе такое слышать в лицо, аншеф? Вижу, что не приходилось. Да ещё и при свидетелях…

Князь Станислав искоса взглянул на деликатно потупившихся ратников, нервно пошевелил усами и вдруг произнес, обернувшись к обер-фискалу:

– А знаешь, Саймон, пожалуй, я задержусь! Да – да, я останусь, а ты скачи в аббатство отца Симеона и скажи ему, что аншеф Станислав просит у него двух усташей. Добавь, что это исключительно для безбожников. Иначе не даст. Они у святого отца каждый на счету.

– Ваше высочество, так ведь в аббатство скакать всю ночь?

– Ничего, я подожду. Да усташей береги, они света боятся!

Представив, кого ему придётся везти, обер-фискал Саймон невольно передёрнулся, но затем поклонился и запрыгнул на подведённого ратником коня.

Едва живых Мишу и Стефана снова поволокли в подвал, обильно закрасив их кровью ступени. Надев на кисти кандалы, обоих распяли на стенах, растянув на трёхметровых цепях за руки. На стене с распахнутым окном висел Смородин. Морозный воздух холодил его затылок, не давая провалиться в спасительное небытиё. Миша хотел застонать, но вспомнив, что рядом боцман, молча сцепил зубы. Стефан висел напротив. Он был едва видим в тусклом луче света, падавшем на его подогнувшиеся ноги. Одна цепь натянулась, неестественно вывернув боцману руку и, пересекая половину стены, заканчивалась на вбитом в ракушник стальном костыле. Вторую Миша не видел, но догадывался, что и она доставляет Стефану невыносимую боль.

Уж лучше молча терпеть, если такую слабость, как стон, не позволяет себе даже боцман. Смородин встряхнул головой, не давая ускользнуть сознанию. Заметив на потолке жирную зелёную муху, как спасение, он вцепился в неё взглядом, сопровождая глазами каждое торопливое движение нервных лапок.

Вскоре за окном свет начал меркнуть. Тусклый луч поднялся под потолок и заскользил по стене, исподволь из белого превращаясь в серый. Горный день мало-помалу превращался в вечер.

Неожиданно зашевелился Стефан. Дёрнувшись на цепях, он зашепелявил, сплюнув выбитые зубы.

– Михай?

– А-а… – встрепенулся Смородин. – Я здесь.

– Да уж вижу. О чём задумался?

– Ни о чём. За мухой смотрю.

– Мухой? – даже изувеченная дикция не смогла скрыть удивления боцмана.

– Да понимаешь, Стефан, – начал старательно проговаривать слова, чтобы отвлечься от боли, Миша. – Есть в авиации такая шуточная дилемма. Вопрос для курилки. Мы им молодых лейтенантов на смех поднимали. Вот как садится муха на потолок: с петли или с бочки?

– Что? – опешил Стефан. – Ты уже с разумом простился?

– В том-то и шутка, что никто сам толком не знал, как она это делает. А я всё думал, вот сяду за книги и обязательно узнаю. Да всё как-то руки не доходили. А видать, так и не узнаю… – вздохнул Миша. – Обидно с долгами уходить.

– Муха! – вдруг заистерил боцман. – Муха! Нам жить осталось до рассвета, а ты мух считаешь?! Для нас послали за усташами, а ты мух разглядываешь? Да тебе, похоже, уже в уши червей запустили, и они тебе все мозги начисто выжрали!

– Стефан, а что за усташи? Хотел тебя ещё до мухи спросить, да как-то вылетело.

– Я же тебе сказал – черви.

– Черви? А зачем нам черви?

– Затем, что выпросил ты у инквизитора казнь жуткую! Жуткую и страшную. Нет, чтоб покончить с нами одним махом, так решил аншеф Станислав муками нашими потешиться.

– Как это происходит?

– Эту казнь церковь у османов переняла. Казнят ею только отступников и безбожников, потому как даже самый последний палач не осмелится так казнить христианина. Даже для палача – это грех неслыханный, потому как муки страшные. Зачем ты, Михай, стал инквизитора задевать? Сейчас бы уже покоились с миром, да ждали встречи с Иезусом, а не с усташами.

– Прости, Стефан. Обидно мне стало, что он нас мусором считает. Хотелось, если уйти, так чтоб запомнили. Придётся помучиться?

– И не один день. Усташи света боятся. Их садят в стеклянный графин и приставляют к голове. Червь, спасаясь, мечется и заползает жертве в ухо. А затем там живёт, пожирая мозги. Слыхал, что несчастные в страшных муках бьются по несколько дней, прежде чем придёт избавление. Ни сна, ни забытья, ни спасения. Жертве не дают покончить с собой, но насильно поят, кормят и ещё шубу накинут, чтоб не замёрз да подольше мучился. Вот такую ты нам выпросил казнь.

– Да-а… – протянул потрясённый Смородин. – Мастера…

– Да уж, что есть, то есть, – всхлипнул боцман. – Жалею, Михай, что поумнел я поздно. Я всегда просил у Господа лёгкой жизни, а просить-то надо было лёгкой смерти. А ты говоришь – муха. Жаль, цепь хорошо натянули – понимают. А то бы накинул на шею, да прощайте, господин главный инквизитор! Не достался вам бедолага Стефан Мирча!

Выговорившись, боцман надолго затих, повиснув на вытянутых руках. Шевеля губами, он безмолвно молился, затем вновь нахлынувшее видение предстоящей казни выдавило из его груди протяжный стон. Звякнув цепью, он всхлипнул, дёрнулся и вдруг зарыдал, забившись в истерике.

– Не хочу! Пожалейте – убейте по-людски! Это ты во всём виноват! Ты безбожник! А меня-то за что?!

Миша с жалостью посмотрел на его муки и вдруг его взгляд преобразился.

– Стефан, стой!

Но боцман его не слышал.

– Стефан, замри!

На этот раз боцман стих и поднял на Смородина взгляд, полный слёз:

– Что?

– Дёрни левой рукой.

– Зачем?

– Дёрни и посильнее.

Стефан, нехотя, подчинился, и тогда Миша сдавленно выдохнул:

– У тебя левый костыль качается. Подними руку вверх, затем резко вниз.

Боцман звякнул цепями и, поднявшись на затёкших ногах, резко навалился на левую руку.

– Точно качается! Ракушник рыхлый. Давай ещё раз вверх и вниз.

Смородин посмотрел на костыли, державшие его собственные цепи, но эти держали крепко.

– Давай, Стефан, давай! – подбадривал он боцмана. – Мне отсюда видно. Ещё немного, и он вывалится.

Через час мучений Стефан неожиданно повалился, повиснув на правой руке. Длинная цепь упала у его ног, свернувшись в темноте неясным клубком.

– Потрогай, костыль из кольца не выскочил? – подсказал ему Миша.

– Здесь, – прошептал боцман, нащупав четырёхгранный кованый гвоздь. – Дальше что?

– Дотянись до правого костыля, расшатывай и поддень его другим костылём.

Стефан повис на конце правой цепи, пытаясь вырвать её из стены.

– Крепко сидит.

– Ничего, у нас время есть. Или ты хочешь дождаться усташей?

Такой довод подействовал на боцмана отрезвляюще, удесятерив его силы, и вскоре правый костыль со звоном вывалился из стены. Стефан недоверчиво посмотрел на волочившиеся за руками цепи и спросил:

– А теперь что?

– Ну если ты ещё про меня не забыл, то выдерни и мои. Я хоть и безбожник, но червя в ухо не хочу.

– Михай, а дальше-то что? – дёрнул за цепь Смородина боцман. – Дверь-то закрыта?

– Давай по порядку. Сними меня, а потом решим. В окно полезем.

– Да ты что?! Расшибёмся вдребезги!

– А не ты только что собирался удавиться цепью? Всё лучше, чем черви в уши.

– А-а… ты это…. А я уж подумал, что ты спасти нас хочешь?

– Сам не будь дураком и меня таким не делай, – огрызнулся Миша. – Выдёргивай мои цепи, потом используем их как канаты. Хоть на три метра, но высота меньше будет. Может, и не разобьёмся.

Промучившись не меньше часа, боцман с Мишей выдернули из стены и его костыли. Смородин выглянул в окно, но ночь уже полностью вступила в свои права и скрыла под обрывом склон.

«Может, так даже лучше, – подумал Миша. – Раз ничего не видно, то и прыгать не так страшно. Стефану будет легче».

– Давай ты первым, – подставил он руки под ногу боцману.

– Почему я?

– Потому что хочу, чтобы тебе было пониже. Я тебя буду держать за цепи. А как повиснешь, отпущу. Понял?

– Понял, – недовольно проворчал Стефан. – Проверить ты на мне хочешь, жив я останусь или нет? Или чтоб мягче тебе было падать. Но учти, я хоть и расшибусь, но всё равно отползу и периной тебе не стану.

– Хорошо, – улыбнулся Смородин. Ворчание боцмана говорило, что постепенно он приходит в себя и не сорвётся в очередную истерику. – Как только вылезешь, держись за окно, потом сползай по стене. Как цепи натянутся, я тебя отпущу. На много не рассчитывай – долго держать я не смогу. Готов?

Боцман кивнул, и Миша ободряюще похлопал его по спине.

– Помни про усташей и ничего не бойся. Ты этой гадостью меня так запугал, что я ещё ими буду твоих внуков пугать.

– Михай, а будут они у меня? – вдруг прослезился Стефан.

– Будут. Обязательно будут. Ну не раскисай, давай в окно.

Выбравшись по пояс наружу, боцман вдруг схватил Смородина за воротник и, притянув к себе так, что стали видны его блестящие глаза, горячо зашептал:

– Ты обещал. Помни.

Затем, разжав пальцы, он исчез. Миша слышал, как зашуршал его зипун по камням, срывая пуговицы, дальше цепи натянулись, едва не вырвав ему руки. Сколько мог, Смородин держал кольца с костылями в руках, чтобы дать боцману приготовиться к падению, потом отпустил. Стефан упал беззвучно, не матерясь, словно мешок с зерном на далёкие внизу камни. Такая тишина Мише не понравилась. Высунувшись из окна, он тихо позвал:

– Стефан, ты как?

Но боцман не отозвался.

– Стефан, отойди в сторону. Сейчас моя очередь.

Но и на этот раз ответом ему было молчание. Тогда, полный дурных предчувствий, Смородин пролез в узкое окно и повис на пальцах, никак не решаясь их разжать.

«Всё же лучше, чем черви в уши! – улыбнулся он собственным мыслям и, гремя цепями, полетел вниз. – Двадцать два, двадцать три! – по проснувшейся вдруг привычке начал он отсчёт, словно прыгал с парашютом и считал задержку двузначными числами для рывка кольца. – Двадцать девять, тридцать! – продолжал он считать, раздирая о скалу руки и чувствуя, как от этих цифр холодеет внутри. Такой счёт предвещал жёсткое приземление. – Ё-о-о…!»

Рухнул он, когда досчитал до тридцати двух. Ноги неловко подогнулись, едва смягчив удар, и он покатился, чувствуя, как трещат рёбра, а отбитые лёгкие не могут сделать хоть один спасительный вдох.

Раскинув руки, он беспомощно лежал, казалось, вечность и бездумно смотрел в чёрное небо. Лежал и никак не мог понять – жизнь то ли теплилась в нём, то ли уже его покинула. Мысли, вот они, лениво ворочаются, но тело не повинуется, да и не чувствуется, будто пошли они с сознанием каждый своей дорогой.

Вскоре вяло заныл вывернутый локоть, постепенно отрезвляя и перерастая в острую боль. Этой боли Миша обрадовался, словно брошенному спасательному кругу. Значит, всё-таки жив! Перевернувшись, он уткнулся лицом в снег, затем, пощупав вокруг себя, позвал:

– Стефан.

Боцман молчал, не выдавая себя даже слабым шорохом. Постепенно придя в себя, Миша ползал в темноте, перебирая всё, что попадалось под руку. Неожиданно он нащупал цепь, а следом и зарывшуюся в снег голову боцмана.

– Стефан, – испугавшись, Смородин разорвал на его груди рубаху и приложил ухо. – Фу… – облегчённо выдохнул он, услышав слабый стук. – Напугал меня. Ну хватит притворяться, я же слышу, что ты живой.

Но боцман по-прежнему не подавал никаких признаков жизни, не шевелился, и, казалось, даже не дышал. Тогда Смородин взвалил его себе на спину и пополз вниз по склону, подальше от аншефа, ратников и постоялого двора с его коварной хозяйкой.

Снег кружился вокруг, танцуя искрящимися водоворотами. Он то превращался в мутную туманную кашу, то вдруг оборачивался страшным зверем, впиваясь в лицо, словно когтями, ледяными иглами. Кажется, таким он был вчера. Да и позавчера. И поза-позавчера! Таким он был вечность! Снег, снег, снег…. Ничего другого Миша не видел давно. Сколько дней? – вдруг мелькнул в его воспалённом мозгу нехитрый вопрос. И тут же сам нашёл ответ – вечность! Он давно потерял представление о происходящем вокруг. Он лишь слабо отмечал, что свет снова начинает меркнуть, и нужно где-то найти нору, а затем снова будет светло, и он опять должен ползти. Зачем? Он уже забыл. Кажется, он от кого-то спасался сам и спасал Стефана. Стоило ему подумать над этим, и тут же всплыло лицо аншефа Станислава с графином в руках, полным извивающихся червей. Да, именно от него они и бежали. Почему? Задумываться над этим так глубоко уже не было сил. Миша давно уже не чувствовал ни голода, ни холода, ни жажды. Всё его существование сводилось лишь к отмеренному за спиной следу.

– Это ничего, – шептал он безмолвно лежавшему на волокуше Стефану, кивая на оставшуюся в снегу борозду. – Сейчас всё исчезнет. А мы до темноты ещё проползём с тобой во-он к тому сугробу.

Пока он ещё что-то мог, кроме как ползти, отмеряя расстояние от сугроба к сугробу, Миша сделал для боцмана небольшую волокушу. Соединив в одно целое два коротких бревна, он набросал на них наломанных веток и сверху положил Стефана. Вбив в брёвна костыли собственных цепей, он тащил волокушу, неестественно вывернув назад руки. Сначала было больно, потом руки онемели и больше не донимали ни болью, ни посиневшими следами на кистях от кандалов. Стефан за всё время приходил в сознание лишь раз. И то… всего на несколько секунд. Он посмотрел на свою переломанную ногу, превратившуюся в тёмно-синий распухший валенок и снова отключился, не обмолвившись с Мишей ни словом. Зато Миша разговаривал с ним подолгу. Забившись на ночь под раскинувшейся словно палаткой и укрытой снегом елью, он вспоминал о том, как ходил в дальний поход на авианесущем крейсере «Киев». Как облётывал натовские эсминцы, с рёвом проносясь над мачтами и нагоняя страху на моряков противника. Почему-то вспоминалась лишь та жизнь, и совершенно стёрлись из памяти дирижабли с канонерками и гайдуками. Один раз Миша выполз на дорогу. Волокуша легко заскользила по укатанному снегу, и он обрадовался – сколько же это он сможет протащить её до следующей темноты? Но вдруг обострившимся слухом в набившем оскомину вое ветра он отчётливо услышал лошадиное ржание. Это плохо! – вдруг заголосил проснувшийся инстинкт. – Это очень плохо! И он торопливо бросился в сторону, заметая веткой следы. Тогда, закрыв собой Стефана и набросав на голову с деревьев снега, он наблюдал, как всего в десяти шагах, рядом с его укрытием, проехал отряд всадников с длинными пиками и синими камзолами, с подбитыми воротниками.

– Ищут! – зашептал Миша, безумно вращая глазами и едва сдерживая себя, чтобы не броситься бежать. – Ищут! Ищут! Но мы им так не дадимся!

Больше он на дорогу не выползал. Этот отряд он видел ещё раз. Но уже издалека и с вершины горы, посмеиваясь над их бесполезными стараниями.

Однажды он нашёл кедровую шишку. Вернее, она сама уткнулась ему в руки, когда он упирался с волокушей, затаскивая её на снежную гору. Вцепившись пальцами в снег, он вдруг почувствовал её твёрдость. А вслед за этим нахлынуло воспоминание, что когда-то они такие шишки ели вместе с боцманом. И вдруг проснулся дикий голод, пробудив безумную жажду к жизни.

– Сейчас, сейчас! – шептал Миша, непослушными пальцами разламывая шишку и вытряхивая орехи.

Нащелкав небольшую горку, он поднёс их ко рту Стефана.

– Очнись, – потряс он его за щёки, пытаясь открыть рот. – Теперь живём. Помнишь, ты говорил, что будет пир? Тогда он ещё не наступил. Вот сейчас будет пир!

Миша положил себе на язык одно зёрнышко и придавил его к нёбу, смакуя терпкий маслянистый вкус.

Неожиданно, привлечённая разбросанной вокруг кожурой, появилась белка. Спрыгнув с дерева, она пробежала вокруг волокуши и замерла всего в метре от Мишиной руки. Он восхищённо замер, боясь пошевелиться и её спугнуть.

«И это ещё не пир! – буравила мозг бешеная мысль. – Пир ещё впереди».

Он положил рядом почти целую шишку и шепнул:

– Ну… бери.

Вытащив из-под Стефана увесистую ветку, он приготовился ждать. Осмелевшая белка сделала пару уверенных шагов, отслеживая каждое его движение, и вдруг одним броском схватила шишку, затем бросилась на соседнее дерево. Несмотря на измождённое состояние, реакция у Миши была отменной. Он размахнулся и уже увидел, как сейчас достанет свою добычу, но натянувшаяся цепь дала белке спасительное мгновение. Его нехитрое оружие упало туда, где остались лишь её следы.

Это был конец света!

Миша выл, кусал от обиды собственные пальцы, бросался на дерево, требуя вернуть хотя бы шишку, затем затих, свернувшись рядом с волокушей и уйдя надолго в себя.

Потом он всё забыл и снова брёл, проваливаясь в снег и считая бесконечные шаги. Только бы идти. А куда, зачем, к какой горе – это его интересовало меньше всего. И опять он потерял счёт времени, сменив его лишь на размеренные мгновения между шагами. Неожиданно он вновь услышал, как заржала лошадь. Миша остановился и повёл ухом. Дороги рядом не было, так что вполне возможно, что ему и показалось. Немного успокоившись, он вновь натянул цепь, как вдруг отчётливо услышал человеческую речь. На этот раз ошибки быть не могло. Разговаривали где-то рядом. По звуку не больше, чем в полусотне шагов! Но где? В какой стороне? – Миша никак не мог определить. Он крутился, всматриваясь по сторонам, и не знал, куда бежать.

Неожиданно он их увидел и почувствовал, как подкосились ноги. Это был тот самый отряд, что искал их вдоль дороги. Теперь они ехали по едва заметной тропе, раздвигая пиками кусты и обшаривая всё вокруг. Но их с боцманом пока не заметили. И тогда Миша потащил волокушу к норе, похожей на берлогу, с кривой елью у входа. Втащив за неё Стефана, он присыпал его снегом и нагрёб руками на себя, превратившись в белый сугроб. Лишь одна мысль его беспокоила. Это оставшийся след волокуши. Заметать его уже не оставалось времени. А всадники двигались точно к нему. Вдруг, так некстати, пришёл в себя боцман. Он вдруг осмысленно оглянулся вокруг и, будто потерял сознание всего лишь минуту назад, спросил:

– Михай, где мы?

– Тише, тише! – взмолился Миша, зажав ему ладонью рот.

Но боцмана надолго не хватило. Взгляд его снова затуманился, и, казалось, он сейчас вновь потеряет сознание.

– Где мы? – спросил он уже заплетающимся голосом.

– Не знаю. Тише, там ратники инквизитора. Вот вцепились на нашу голову.

Стефан приподнялся, выглянул через снежный бруствер и тихо прошептал:

– Нет, русские.

– Что?

– Уланы.

– Русские уланы? Стефан, ты бредишь.

Но боцман уже закрыл глаза и едва слышно посапывал, провалившись в небытие. Миша вжался в нору, стряс на себя оставшийся на ели снег и осторожно выглянул вдоль тропы. Всадников нигде не было. Он уже успел тихо вздохнуть, как вдруг вздрогнул от захрапевшей рядом лошади. Вслед за ней над головой раздался крик:

– Господин ротмистр, здесь они!

Вмиг вокруг всё изменилось. Заржали лошади, взлетел в воздух снег, подброшенный копытами, затряслась земля. Через мгновение Смородин уже стоял в окружении всадников, безразлично глядя на лошадиные морды. Поднять голову, чтобы увидеть их наездников, у него уже не было сил. Он ожидал, что сейчас его снова начнут бить, но выехавший вперёд всадник и единственный, который не имел в руках пики, спросил:

– Господа, не соблаговолите мне ответить – нет ли среди вас флагмана Михая?

Смородин хотел рассмеяться на это нелепое «господа». Сейчас они больше походили на обросших, грязных и оборванных дикарей. Но и на это сил не хватило. Он лишь обречёно кивнул и прошептал:

– Я. Только его не троньте.

– Простите, но у меня строгое предписание! Чтобы убедиться в правдивости ваших слов, я должен задать вам вопрос, – ротмистр спрыгнул с коня и, порывшись в подсумке, достал сложенный вчетверо пакет. – Будьте любезны, продолжите мою фразу: лучше потерять жену, чем…?

– Скорость на взлёте, – изумлённо прошептал, покачнувшись, Миша. – Он долетел?

– Позвольте, ваше сиятельство, я вам помогу! – неожиданно бросился к нему ротмистр.

– Как ты сказал? – схватился за его плечо Смородин. – Спутал ты меня с кем-то. Обознался.

– Никак нет, именно – ваше сиятельство! Извольте прочесть. Это адресовано только вам.

Ротмистр вновь полез в подсумок и вынул свёрнутый в рулон тубус, залепленный сургучной печатью. Ещё туго понимая, что происходит, Миша хрустнул сургучом, развернул письмо с короной в правом углу и принялся сгонять расплывающиеся буквы в малопонятные слова:

«Флагману Михаю!

В моей короне не хватает одного бриллианта. Но помню, что вы мне предлагали его заменить. Посему! Прошу вас принять жезл моего воздушного флота, вместе со званием, ему полагающимся – гранд-командэр! Присваиваю вам и вашему будущему роду титул – граф! К обязанностям прошу Вас приступить безотлагательно, при получении данного послания.

Император Российского государства и стран, ему вверенных – Александр.»

Внизу общего текста, написанного твёрдой рукой писаря, было ещё одно слово. Тонким пером, будто только для него одного, лёгким росчерком стояло: – «Сашок».

Смородин почувствовал, как перехватило дыхание, по щекам покатились слёзы, и вдруг, смутившись вырвавшейся глупости, он неожиданно для себя спросил:

– А как же аншеф Станислав?

– Род Гогенцоллеров низложен и лишён всех титулов! Виноват, но бывший главный инквизитор ещё не пойман. Прячется в горах, ваше сиятельство. Но я его непременно найду. Простите, уж очень долго мы искали вас. А вот теперь можно взяться и за аншефа.

– Не спешите, ротмистр, – с трудом выдавливая каждое слово, произнёс Смородин. – Пусть побегает. Вы даже не представляете, какое это увлекательное занятие. Хотелось бы ещё пожелать ему усташа в ухо, но я не кровожадный.

– Ваше сиятельство, вы бледны! – вдруг всполошился ротмистр, словно не замечая измождённого вида Смородина. – Внизу ждёт карета, которая доставит вас в Санкт-Петербург. Да вы дрожите? Живее шубу графу!

– Не мне, – шепнул Миша, чувствуя, как последняя капля сил покидает его тело. – Ему, – кивнул он на Стефана и повалился в снег, широко раскинув руки.

Миша отдёрнул тяжёлую парчовую штору и посмотрел в огромное, от потолка до пола, окно. Ради такого панорамного вида он специально потребовал перестроить его кабинет. Так лучше было наблюдать за лётным полем и жужжащими над ним аэропланами. Лёгкие этажерки взлетали одна за одной и вытягивались в линию, улетая для стрельб на полигон. Ежедневные стрельбы – это был его беспрекословный приказ. А затем одиночное пилотирование и полёты строем, тренировки в безукоризненной посадке и взлёте по тревоге. Да мало ли ещё чего придумал гранд-командэр Смородин. Для этого у него била неиссякаемая энергия. Пусть уже закончилась война, потому что, почувствовав резкий перевес в вооружении и потеряв превосходство в воздухе, государства конфедерации запросили мира, но это ничуть не умаляло созидательного пыла командующего воздушным флотом России. Теперь без соизволения российского императора не мог подняться в воздух ни один пузырь, именуемый дирижаблем, от северных до южных морей. И в этом тоже была его заслуга.

Смородин внимательно проследил взглядом за пролетевшим над крышей самолётом с большущей эмблемой на весь фюзеляж. Её он тоже изменил. Раньше на российских дирижаблях опознавательным знаком служил падающий с небес ястреб. Теперь же в его клюве появилась скромная гроздь смородины.

«Скоро по ту сторону тоже додумаются до таких же самолётов, – подумал Смородин, задёрнув штору. – Украдут, подсмотрят, повторят! Нужно всегда идти впереди. Пора заканчивать с бипланами и переходить к монопланам. Эти и быстрее, да и будущее за ними. А там нужно заканчивать с пневмодвигателями, потому как выжали из них, что могли. Надо как-то натолкнуть учёных мужей на мысль о моторах внутреннего сгорания».

От размышлений над проблемами воздушного флота России его оторвал тихо вошедший лакей.

– Ваше сиятельство, к вам главный интендант! Прикажете впустить?

– Послушай, милейший… – скривившись, Миша щёлкнул пальцами. – Вот, досада, всё время забываю, как тебя зовут? Сколько раз я тебе говорил, что главный интендант может входить ко мне, когда ему заблагорассудится и не спрашивать на то разрешения?

– Но, ваше сиятельство, – мягко возразил лакей. – Этикет-с.

Миша вздохнул и, сдавшись, махнул рукой:

– Зови!

Отодвинув лакея раздавшимся до неимоверных размеров животом, вошёл, прихрамывая на криво сросшуюся ногу, Стефан. Перекрестившись на висевшие в углу кабинета иконы, он хитро подмигнул:

– Михай, я наливку сварил, отведаешь? Ты же знаешь, я это никому не доверяю, только сам.

Смородин поморщился, но отказывать Стефану он не мог. Заметив всё ещё стоявшего в дверях лакея, он кивнул ему на стол.

– Давай, третьим будешь.

– Но, ваше сиятельство, а как же этикет?! – залился тот пунцовой краской.

– Засунь себе его в… – не сдержался Миша. – Неси три стакана! И лимон нарежь.

– Узнаю, – потянулся, развалившись в кожаном кресле, Стефан. – Всё такой же. Так и считаешь, что все люди равны?

– Потому что они равны!

– Да, да. Этому тебя научил твой шурин. Никак не вспомню, как его имя? Смешное такое. Ведь додумываются люди до смешных имён, будто им делать нечего. Я вот тут на днях тоже одно смешное слышал. Обозники мои рассказали. Как же его…? Вот так напасть – забыл! – схватился за голову Стефан. – Погоди! Я же его записал. Хотел тебя посмешить.

Стефан отвернул на рукаве белую манжету и прочитал написанное карандашом слово:

– Вот! Ты только послушай – Электромеханик! Каково тебе? Это сколько его отец пил, чтобы так сына назвать?

– Где он? – напрягся Миша, резко отодвинув поднос с выпивкой.

– Кто?

– Электромеханик этот?

– А! Так с обозниками. Обоз я в Тавриду за солью посылал, так они его по дороге подобрали. Только он странный какой-то. То плачет, то смеётся. В монастырь они собирались его спровадить. Понятно ведь, что блаженный.

– А ну быстро его ко мне! – вскочил Миша, схватив Стефана за грудки. – Чтоб через час был у меня!

– Михай, а наливка?

– Чтоб через час!

Через час в его кабинете стоял, потерянно озираясь на затмившую глаза роскошь да на алюминиевые эполеты гранд-командэра, молодой паренёк, с залитым веснушками лицом и оттопыренными ушами. Миша специально выдерживал длинную паузу, наслаждаясь его растерянностью, затем лукаво улыбнувшись, спросил:

– Как зовут?

– Виктором. Виктор Зарубин.

– Вижу, Витёк, что находишься ты в полном нокауте. Ещё ничего в голове не сложилось? Ничего не понял?

– Простите, – промямлил тот сдавленно в ответ. – Что я должен понять?

– Значит, ещё в прострации, – задумчиво кивнул Миша. – Откуда будешь?

– Из Одессы.

– Ах, из Одессы! – обрадовался вдруг Смородин, изобразив на лице циничный сарказм.

– Да, а что здесь удивительного?

– Иди сюда! – чуть ли не силой Смородин подтащил Виктора к карте во всю стену. – Ну ка, поищи свою Одессу!

Зарубин склонился к нижнему углу карты и, прищурившись, начал водить пальцем вдоль побережья Чёрного моря. Затем, обернувшись, он удивлённо пожал плечами.

– На этой карте её нет?

– На этой карте! – хмыкнул Смородин. – Да в этом мире её нет! Ещё не понял? Ну давай, давай, соображай! Складывай в кучу всё, что с тобой произошло. Хочу, чтобы сам до всего додумался.

– До чего?

– А-а… – застонал Миша от непонятливости Витька. – Смотри! – он взял со стола два кругляшка лимона. – Что это?

– Лимон, – вконец стушевался Зарубин.

– Верно. А ещё вернее, что это две одинаковых лимонных дольки. Они и одинаковые, и нет. Если ты присмотришься, а ещё лучше, возьмёшь микроскоп, то увидишь гораздо больше различий. Так и здесь. Я держу их рядом друг с другом. Так близко, что одна капля может перескочить на другую сторону. Это два разных, но таких похожих мира! Теперь понял?

– Параллельные миры? – прошептал Зарубин. – Но это невозможно!

– Ну наконец-то! Далеко пойдёшь. По совести, я додумывался гораздо дольше. Прими это как неизбежное. Лимоны – это, конечно, грубо, но в общих чертах как-то так. Из одного мира в другой перескочить возможно, оказавшись в нужное время, в нужном месте и обладая нужной скоростью. Невозможно, говоришь? Не прав ты, Витя. Нет, нет, да случается. И мы с тобой тому пример.

– Я на буровой кабель прокладывал, когда взорвался газ…

– Ну или так, – согласился Миша. – Тонкости перехода я оспаривать не берусь.

Зарубин задумался, затем спросил дрогнувшим голосом:

– Что же мне теперь делать?

– Жить, – просто ответил Смородин. – Живи и ищи себя. Смотри, где можешь приложить свои руки и голову. Тебе проще – ты не один. Знал бы ты, через что пришлось пройти мне. И, кстати, здесь до сих пор не открыто электричество! Так что место здешнего Фарадея ещё вакантно.

Смородин вновь отдёрнул штору на панорамном окне и указал на пролетевший строй аэропланов.

– Моя работа! – заявил он, гордо вздёрнув голову. – Найдётся дело и тебе. Тут, Витёк, для работы непаханое поле. И мне, и тебе, и всем нам, заблудшим!