День саламандры
Фантастика-постапокалипсис. Млин, стихия сорвалась с цепи, пытается уничтожить все живое, но наши героические парни — это вам не у Пронькиных на даче…
Рассказ написан для конкурса «Предгорье. Третий день», участвовал в/к. Опубликован в журнале «Техника — молодежи», номер 3 за 2003 г.
Особенный рассказ: во-первых, он был опубликован в периодическом издании с тиражом 70 тыс. экземпляров — в таких дозах у меня больше ничего не издавалось. В-вторых, как видно по аннотации — это самая конкретная хня из всего, что я написала. Не «Сумерки», конечно. Но это — мой предел. Чтобы написать еще круче, автору пришлось бы ампутировать три четверти мозга.
Зато позитивный.
Звонок. Тим подскочил на кровати. Бог ты мой, что ж так жарко-то. Завалился спать намедни в чем был, епишкина богадельня. Кому это приспичило, и который сейчас вообще час?
— Да? — прохрипел Тим, плечом удерживая юркую трубку, одновременно пытаясь стянуть водолазку — отжимать можно.
— Тим?
— Привет, папа.
— Ты в порядке?
— В полном.
— Почему не зашел в медпункт?
— Я в порядке.
— Ожоги?
— Почти нет.
Вранье, ну да ладно.
— Поздравляю нас с тобой, сынок.
— С чем?
— С новыми зведочками.
— Как ребята?
— …плюс к тому — особая признательность муниципалитета.
— Хрен с ней. Ребята как?
— Двоих госпитализировали.
— Кого?
— Воробьева и Мишку.
— Очень плохо?
— Температура высокая. Сильных ожогов вроде бы нет.
— Как мама?
Отец замешкался. Голос стал строгим, неприступным:
— Я должен сделать тебе официальное замечание насчет превышения полномочий.
— Сделал.
— Черт с ними, с чиновниками, им давно пора быть под землей. Мы не можем рисковать людьми и машинами.
— У нас очень хорошие веера.
— Не морочь мне голову. Вы ушли в сектор на сотню метров глубже допустимого.
— Ты не ответил, как мама?
Пауза. Голос стал нежным:
— Светланка звонила.
— Откуда?
— Из порта. Их задействовали для эвакуации с побережья.
— Так все хреново?
— Ничего не успевают. То есть, вчера не успевали. Сегодня, по прогнозам, прилив должен остановиться.
— Как она сама?
— Обжилась. Нравится. Если бы не аврал…
— Что еще произошло за мою смену?
— В целом, все по-прежнему. Активная эвакуация под землю, менее активная — вод воду, транспланты не справляются, дельфины и касатки продолжают атаковать города на шельфе… Связь по-прежнему только в европейской части, сигналы со спутников возобновились, но ничего не разобрать из-за помех. Всем жителям нижних двадцати этажей городские власти настоятельно рекомендуют переселиться выше, освободилось много квартир.
— Вы переселились?
— Да… Тим, личная просьба. Не рискуй так больше.
— Все-таки, как мама?
— Сынок, это не съемки, это… настоящая война.
— Пап, или ты ответишь, или я трубку брошу.
— Не заводись… Я просто не хотел тебя сейчас расстраивать. Маму забрали в клинику. Диагноз подтвердился.
Три дня, как начался Армагеддон.
Несколько городов в тектонически активных зонах единомоментно провалились под землю. Всколыхнулась Атлантика. И не только она, надо полагать, вот только с того, другого, края уже три дня ничего не слышно. Подземные и подводные города стонут от немыслимого наплыва беженцев. Стена пожара с востока отрезала наземное сообщение. После нескольких крупных аварий ближайшие округа, один за другим, отказались от воздушного. В приземистых двадцатиэтажках прошлого и на нижних этажах современных домов стало невозможно жить из-за удушливого дыма.
И деревянная чума. Какой же апокалипсис без чумы?..
«А куда, я собственно? — спросил Тим. — Гулять, — ответил Тим. — Вчера догулялся до беспамятства, — укоризненно заметил собеседник. — Сегодня тем более выходной, — огрызнулся Тим. — Респиратор забыл. — Ничего, не сдохну. — Были случаи. — Я — не случаи. — Черт тебя несет вниз, почему не по верхней трассе? — Голова кружится. — Эх, ты, герой народный… — Пошел ты!»
С первого раза нужное направление взять не удалось: через три минуты дорогу преградила стена противоположного дома. Со второго — тоже не удалось: Тим плутал пять минут, и воткнулся в ту же стену, что и в первый раз. Присел на корточки, облокотившись о прохладный камень. Тело полыхало как в давешнем сне… Медленно протянул руку вперед, в который раз наблюдая, как та по локоть ушла в стену вязкого дыма. Поболтал оставшейся культей. «Чего-то мне не хватает… ах, да, сигареты». «Открой рот и вдохни», — язвительно посоветовал внутренний голос. — «Это же совсем не то…» — грустно отозвался Тим. Могущественная штука — власть стереотипа. Вокруг может быть озеро, но так — нельзя, стаканчик нужен, вот со стаканчиком — все в ажуре, все нормально, и вроде как ничего и не случилось…
…Мама. Диагноз подтвердился.
К черту сигареты. Нужно надраться.
Пятнадцать минут до центра города превратились в пятьдесят. Быстрее, чем вчера.
— Плохо выглядишь, Тим. Температуру мерил?
— Мерил.
— И?
— Градусник лопнул.
— А серьезно?
— Серьезно. Не заговаривай мне зубы, сегодня твоя очередь ставить выпивку.
— А люди говорят, что с тебя причитается.
— Еще чего. Я каждый день герой, так никаких денег не хватит.
— Но повышают-то не каждый день.
— Ага, — Тим хмыкнул. — Абсурд: старую добрую АТС спасли — ни одна собака не заметила. А вот здание налогового комитета… кого нынче е… налоговый комитет?
— Да ты что? Ребенок ты, Тимка. Сейчас под землей передел власти, каждая собака за свой кусок держится, а уж бюрократы и подавно. Этим-то всегда найдется кого е***. А АТС — проблема нашего тонущего корабля. Ихняя подземная кабельная оччень хорошо спрятана от катаклизьмы.
— Ясно. Мой старик, как всегда, прав.
— А что говорит твой старик?
— А, неважно. Наливай.
— Резины тебе отрезать?
— Сам жуй свою резину.
— Обижаешь. Кормильца обижаешь! Ладно, пес с тобой. Давай за твоего старика и его мудрость, да пребудет она с ним ныне-и присно-и вовеки веков.
— Аминь. М-м-м, ты чего пьешь-то, настойка на ящерицах, что ли?
— Угадал. Представь себе, у них ее тут залежи.
— Ясное дело, кому нужно это говно. Разве только тебе, с твоей страстью к экзотике.
— Эту экзотику, может быть, потом никогда не получится достать.
— А если серная кислота будет под угрозой исчезновения, ее тоже срочно пить надо?
— Ну тебя, Тимка, ты не гурман.
— Что правда — то правда, — Тим огляделся. — Из наших сегодня не заходил никто?
— Все дома, раны зализывают. Только ты бродишь, как медведь-шатун.
— Привычка осталась. С женатых времен.
Алексей деликатно сменил тему:
— Мать-то как?
— Так, — отвернувшись, буркнул Тим.
Алексей поднял бутылку и фальшиво-бодрым голосом произнес:
— Тогда — за здоровье твоей мамы и иже с нею. Надежда умирает последней, Тим.
— Поехали.
«Резина» — она резина и есть. Не прожуешь. Зато калорийная, зараза.
— Ты-то под землю не собрался еще?
— У меня клаустрофобия, — поморщился Алексей, и добавил:
— Если я уйду, кто вас, оглоедов, кормить будет?
Святая правда. Единственное, чего в городе с избытком — «резины», синтетического мяса. Ну, и водки, слава богу. Все остальное уже дефицит, и цены подскочили в среднем в пять раз… то есть, пока в пять раз.
— Семья — под землей, — добавил Алеша. — Позавчера отправил. Теперь мне спокойно до безобразия.
— А ну как заразишься чем-нибудь?
— Не-а. Я заговоренный. Вчера уж было подумал — пришла она, деревянная: встал с утра — руки не гнутся. А к обеду разработались. Никакая не чума, просто намедни с подсобниками контейнер ворочал, а годы уже не те, и привычки нет.
— Разжирел на чужих костях, буржуй. Совесть коммунистическая не гложет?
— Гложет, — засмеялся Алексей. — И гложет, и гложет, погибели на нее нет. Одно утешение: остальные-то красные все уже под землей.
— А ты, значит, здесь. На передовой, с народом. Как там у вас: это есть наш последний…
— Последний, — кивнул Алеша. — Кстати, последний день здесь гуляем. Завтра эта забегаловка эвакуируется.
— И казино?
— В первую очередь. Уж который день простаивает.
— Тогда пошли играть.
— Чего?
— Играть, говорю пошли.
— Разбогател, что ли?
— Тетя из Америки приехала.
— Понятно.
Заведение располагалось на тридцатом этаже. «Завтра они уедут, — подумал Тим. — А послезавтра сюда переселится кто-нибудь. Хорошо бы, наши диспетчера. Тогда пойдем в отрыв, наверняка эти не все спиртное увезут… Между прочим, даже вывеску снимать не надо. Название вполне подходящее для нашей конторы — «Пироман»…»
На панно, раскинувшемся по трем стенам зала, резвились толстощекие саламандры, многоглавые драконы с роскошными сигарами в зубах, веселенькие неоновые язычки пламени…
Варанчик в бутылке увял и свернулся клубком на дне.
— Иди, покупай, — заявил Тим.
— Наглец. А твое повышение?
— Ладно, не жмись.
— Тогда я не буду пить за твое повышение. Из принципа.
— Ну и черт с ним. Не в этом щастье.
— А в чем?
— Нет щастья, Лешка. Давай хоть истину поищем.
— Привет, Тим, — кивнул бармен.
— Привет, коль не шутишь.
— Ты знаком с Николаем?
— А как же. Это мой лучший друг. Я ему одолжил свою жену под огромные проценты.
— Тим, будь мужиком. Умей проигрывать, — поморщился Николай.
— Я еще не играл. Вот щас напьюсь и пойду. Играть.
— Сам подумай: она — баба, страшно ей здесь. Ты же уходить вниз не хочешь.
— А вот этой куколке, которая с тобой пришла, не страшно?
— Меня Оксана зовут.
— А меня — Тимофей.
— Очень приятно.
— Что это вы мне улыбаетесь? Вы Николаше улыбайтесь. Он — крутой, он всех женщин, которым страшно, отправляет под землю.
— Я не могу под землю. Работа.
— Какая у вас работа?
— Спасатель.
— Вы?!
— Я.
— Охотно верю. Оксана, спасите меня.
— От чего?
— Сейчас придумаю. Что вы на меня так смотрите?
— Вы очень быстро пьете.
— Вам жалко?
— Мне придется вас провожать.
— Меня?!
— Вас.
— Хм… до дома?
— Видимо, да.
— Согласен.
— Тим, не выпендривайся, будь мужиком, умей проигрывать.
— Тим, да прости ты ее, тебе сразу станет легче, — вмешался Алексей.
— Пошли вы все. Я ее никогда не любил, ясно? Любить и ненавидеть можно только того, кого понимаешь.
— Ты ее не понимал?
— Никогда. А сейчас не понимаю совсем. Вот! Оксана, рассудите нас. Как женщина. — Тим начал стягивать рубашку, путаясь в рукавах и обрывая пуговицы. — Смотрите, это — я. Пощупайте. Да нет, вы не стесняйтесь, ничего личного.
— Ну, началось, — пробормотал Алеша. — Тимка, пошли отсюда, а?
— А вот смотрите — это он. Николаша. Его вы уже щупали? Нет? Не обязательно, и так видно. Эт чего, это — мужик? Эта гора сала — мужик?
— Ну, прорвало канализацию, — вздохнул Николай.
— Прорвало, точно, — Тим сполз вниз по стойке бара. — Я вчера чуть не сгорел. Я вчера чуть ребят не сжег. У меня мать в больнице с деревянной чумой, ясно? — проскулил он, вытирая пятерней слезы и сопли.
— Держи себя в руках, не одному тебе плохо.
— Аааааа! — Тим хищно прищурился. — И тебе? Жлобяра, твои родные уже несколько лет в подземке, ты мне будешь мозги…ть, что тебе — плохо, ты!!!
— Какой отсюда вывод? — усмехнулся Николай. — Значит, что-то во мне есть. А ты со своим героизмом — в заднице.
— Только не в твоей. Ты не настолько сексуален, дружище. Оксана, Николаша — сексуален?
— Ты заткнешься сегодня?
— Я не с тобой разговариваю. Оксана, ваше мнение? Да что вы улыбаетесь все время, как дурочка. Мне плохо, а вы улыбаетесь! Сексуален он или нет?
— Вы — эффектнее.
— От. Это — женщина. А то — не женщина. То — землеройка. Такая же прожорливая. Пусть живет под землей. С кротом вот этим. Пусть. Она — землеройка. Прожорливая такая же. Ей всегда не хватало. Всего.
— Чего ей не хватало?
— Ну, денег, например.
— Всего лишь?
— Чего вы улыбаетесь? В остальном все нормально! Не верите? Я же пожарник! У меня шланг знаете какой? Не знаете? Щас я покажу.
— Тим, придурок, епрст, пошли домой, друг, сейчас пошли! — Алексей потянул приятеля за локоть.
— Убери руки! Я сказал, убери. Вот! — Тим взгромоздился на стойку бара, — Я щас покажу, щас, только у меня координация нарушена… и зачем я наверх залез, на этот стол, я же высоты боюсь, только вы никому не говорите, а то неудобно… да кто, черт, придумал эти застежки…
— Оксана, пойдемте отсюда.
— Неет! Чего, испугался? У тебя такого шланга нет? У тебя там бумажник вместо шланга, даааа?
— Оксана, милая, пойдемте, ради бога.
— Не пойду, мне интересно.
— Что вам интересно? Пьяного голого мужика никогда не видели?
— Хочу посмотреть, чем это все закончится.
— Ну, знаете!
— Тим, дружище, слезь со стойки, — не выдержал бармен. — А то мне придется охрану вызвать. Слезь по-хорошему, я тебя прошу, Тим, малыш, пожалуйста, слезь и оденься.
— Правильно, Тим. Вы еще не забыли, что я обещала проводить вас домой?
— Рад за вас, Оксана, — процедил Николай, и, отходя от стойки, бросил через плечо:
— Вы сделали замечательный выбор.
— Ну, и чего ты добился? — вздохнул Алексей. — Устроил скандал, поссорил девчонку с серьезным человеком. Она из-за тебя теперь вниз не попадет.
— Мне не нужно вниз, я тут работаю.
— Она работает тут. Спасателем. Вы правда спасатель?
— А вы — правда пожарник?
— Вообще-то я каскадер. Пожарником стал… ну, потом. Там леса горели, — он неопределенно махнул рукой. — А я из больницы вышел, и работы не было.
— А я — циркачка. Тоже в прошлом.
— Почему в прошлом?
— Сейчас все в прошлом. И везде цирк.
— Ты по канату ходила?
— Нет. По воздуху летала.
— Здорово.
— Здорово.
— Проводи меня домой. Я боюсь высоты. А с тобой мне не страшно.
— А со мной? — улыбнулся Алексей.
— А ты оставайся здесь. Хватит тебе уже… контейнеры ворочать. Поберечь надо. Кормильца.
— Тим, аккуратнее. Я спасатель, но я же не грузчик.
— Как тебя в спасатели взяли, такую хрупкую.
— Сейчас всех берут. На верхних стройках очень много несчастных случаев.
— Что они там делают?
— Прокладывают новые трассы, главным образом. Неизвестно, как высоко поднимется дым.
— Не поднимется. Огонь скоро остановится.
— Откуда ты знаешь?
— Оттуда. Я про него все знаю.
— Осторожнее, Тим!
— Не бойся, я упаду раньше чем… дошатаюсь до края. О чем мы говорили?
— Ты все знаешь про огонь.
— Да. Ему больно, когда его бьют.
— Даже так?
— Так получилось. Это мы виноваты. Что все восстало против нас — земля, огонь, вода… у меня сестра на шельфе живет.
— Трансплант?
— Нет. Она работает там. Но не трансплант.
— В море сейчас опаснее, чем здесь.
— Да. Опаснее. Дельфины и касатки нападают на трансплантов. Выводят из строя шлюзы городов. А людей свободных нет.
— Тим!!!
— Ты чего? Я не падаю. Это мы уже пришли.
Жаарко!!! Епрст. В душ, ползком, как-нибудь, там вода, она холодная…
…черт! тут не вода, тут кислота какая-то льется, до чего же больно, о господи! Сплю все еще, что ли? Нет, уже не сплю… сейчас, сейчас. Не надо было так надираться, сам виноват…
Тим взял градусник — тот лопнул в руках. Во, до чего. Как в воду глядел вчера… в воду?!
Мысль о воде скрутила внутренности в клубок. Так, дышим глубже… вот так…
Отвратительное жжение отступало, Тим потихоньку приходил в себя.
Звонок.
— Тим?
— Юрка?
— Ты мог бы подняться ко мне? Если не боишься заразиться.
— Я приду. Совсем плохо?
— Совсем. Ключ не потерял?
— Сейчас посмотрю… сейчас… вот, есть ключ. Ты вызвал машину из госпиталя?
— Я не хочу туда… пока не случится. Мне… очень нужно поговорить.
— Иду.
В комнате на столе лежала записка:
«Слов нет! Это… это…!!!???!!!
Мой огненный принц, я — ваша по первому требованию!!!»
«Надо же, — подумал Тим. — Чего ж я такое с тобой давеча творил?»
Предпоследний, пятьдесят девятый этаж старенького шестидесятиэтажного дома. «Как он там? Юрка, Юрка… У меня ж кроме тебя друзей-то не осталось. Иных уж нет, а те далече…»
— Неплохо выглядишь, — обнадеживающе соврал Тим.
— Да уж… ты, кстати, тоже не слишком хорош. Температуры нет?
— Градусника нет.
— Тим, это Апокалипсис.
— Да. Только с точностью до-наоборот. «Земля, забери своих живых, море, забери своих живых…»
— Четыре… всадника, Тим. Черный — земля… землетрясения. Рыжий — огонь. Белый — вода, наверно. И бледный — деревянная… чума, смерть. «Иди и смотри».
— Между прочим, все одеревеневшие пребывают в клинике в добром здравии.
— Если к
— Но это не смерть. Ни одного умершего пока нет.
— Всего три дня… с начала эпидемии.
— Надежда умирает последней.
— Я слышал… про твою маму.
Тим промолчал.
— И про жену тоже.
— Подумаешь.
— Тим, прости ее. Тебе… станет легче.
— Я это уже второй раз слышу за текущие сутки. Черт, да мне
— Не поминай его… пожалуйста. Ну, этого… которого ты только что помянул. Не надо… при умирающем.
— Юрка, прекрати Христа ради. Обойдется, вот увидишь.
— Тим… а ведь я все-таки… проскочил тогда… через огненный сектор.
— Чего?
— Я вменяем… не смотри на меня так. Ребята повернули… когда давить начало, а я… Думал, помру. Выжил. И проскочил туда.
— И что там?
— Рай.
— То есть?
— Зеленые… нетронутые леса. Птицы. Озеро. Я низко висел… даже зверей видел. Только людей… нет. Ни людей, ни домов… ни полей засеянных… Эдем.
— Ты не садился?
— Хотел сесть. Меня не пустили.
— Кто? Отец?
— Да нет… что ты. Связь оборвалась сра…зу, как исчезло давление. Просто не смог сесть. Такое чувство, что кор…пус в тину уходит, чем глубже — тем гуще тина, пока совсем не… встал. А вверх — как поплавок вы…скочил. Мог лететь дальше. Вернулся.
— Почему?
— Страшно стало… нет, не то слово. Не страшно. Стыдно — так… точнее.
— Стыдно?
— Да. Знаешь, Тим, Апокалипсис сли…шком мягко написан. Пощадил Иоанн наше человеческое самолюбие. Мы — не грешники и пра…ведники. Мы — глисты в ее теле. Она… лечится, Тим.
— Обратно-то как летел?
— Идеально. Никакого да…вления, как будто что-то сзади под…талкивало.
— Тебе тяжело говорить.
— Снача…ла ничего. Те…перь устал.
— Тебе плохо?
— Мне… лучше.
— Юрка, не смей, не умирай!!!
Юра открыл глаза, вдохнул:
— Это — не смерть. Ты… сам сказал. Мне действи…тельно хорошо.
Тим прикоснулся к жесткому деревянному плечу пилота.
— Тим! Горя…чо, — вздрогнул Юра.
— Извини. Юрка, держись!
— Вызови машину… когда…
— Нет, Юрка, нет, а я как же… да что же вы все!
Человек — нет, мумия человека — молчала. Тим плакал. Слезы шипели и испарялись на щеках, оставляя белые полоски соли, которые очень быстро становились бурыми…
Команда приехала через двадцать минут.
— Я поеду с вами, в клинику, — заявил Тим.
— Нельзя, заразитесь.
— Я был в контакте с ним, а до этого — с матерью, она тоже болеет. Я надену комбез, как у вас, и намордник. Пожалуйста.
— Неважно выглядите. У вас температуры нет?
— У меня градусника нет.
— Ладно, поехали.
Звонок.
— Тим? Наконец-то я тебя нашла!
— Светик? Как ты?
— Опять на берегу.
— Вы едете или нет? — поинтересовался санитар.
— Сейчас, пожалуйста, одну минуточку! — пробормотал Тим, прикрывая трубку ладонью. — Пожалуйста, сестренка звонит, она — с шельфа, я, может быть, слышу ее последний раз!
— Давайте быстро.
— Светик, родная, как ты?
— Уже нормально. Юрке привет!
— Передам… где вы размещаетесь там?
— Где придется. В моем номере пять человек живут, и еще подселять будут! Ничего, зато вода остановилась!
— Слава богу… Можешь не кричать, тебя хорошо слышно.
— Ага. Одна из лучших линий в Европе. Все рухнет, а она останется. Тим, как мама?
— Нормально. Диагноз не подтвердился.
— Отец?
— Заработал еще звездочек, и я — тоже.
— Все геройствуешь?
— А то!
— Мальчишка. Тим, а у нас, похоже, война кончилась.
— Да ну?
— То есть, пока. Они больше не нападают, они ведут себя как раньше, как было до городов на шельфе. Вылавливают утопающих, провожают суда. Очень своевременно, спутниковой навигации-то нет, все по старинке.
— Чего это они?
— Да кто ж их знает… может, мы когда-нибудь поймем друг друга. Транспланты уже, кажется, начинают их понимать… Тим!
— Да?
— Самое главное: мне разрешили трансплантацию.
— Ух, ты! А медкомиссия?
— Они разработали новый курс адаптации, более долгий, зато — щадящий. Трансплантов не хватает, население разрослось, а кормить некому, — Светланка засмеялась. — И возрастной ценз, кстати, подняли до тридцати пяти лет. Может, ты?
— Что? Да ну, — При мысли о воде Тиму стало нехорошо. — А кто ж тут гасить все будет?
— Маньяк ты, Тимка.
— Ну… так получилось. Я рад за тебя, сестренка. Все будет хорошо, обязательно!
— Я знаю. Вот только вас не хватает.
— Увидимся еще, Светка!
— У меня связь кончается, Тимка, всем привет! Папе, маме, Юрке…
— Обязательно. Будь счастлива!..
Отбой.
— Идем? — спросил санитар.
— Идем. Спасибо.
«Юрка, Юрка, ты слышишь? Вода совсем не белая, она синяя, вода, она сине-зеленая, слышишь, Юрка? Все будет хорошо…»
Клиника находилась в процессе эвакуации с двадцатого этажа на тридцать восьмой. Новых пациентов распределяли медленно, на эстакаде, на подъезде к больничным воротам, скопилось не меньше сотни машин.
— Дохтур, дурацкий вопрос, только не бейте: покурить у вас тут можно?
Санитар глянул на Тима ледяными глазами безликого (из-за повязки) идола.
— Здесь — нет. Пробирайтесь к краю эстакады. Полчаса уж точно простоим.
…Сердце привычно ухнуло куда-то. Тим отступил от края и уселся на прохладный асфальт. Слева от него, облокотившись на поручни, разговаривала пара ребят в медицинских комбинезонах.
— …Представь себе, с первого дня пролежал, а соседи только что нашли. И никакой тебе поддержки, ни капельницы, ничего. Живой!
— Ага. Я уже слышал сегодня про этот случай.
— А у меня этот случай в машине лежит. И он такой не единственный. Сегодня объявили рейд по нижним этажам, скольких еще притащут…
— Не говорят у вас ничего, умершие есть?
— Пока нет. Вот только — дальше-то как? Если полгорода впадет в кому, а остальные полгорода эвакуируются, то кто останется следить за этими?
— Мы, кто же еще.
— А может, я тоже эвакуироваться хочу.
— Хрен тебе. Подземка объявила нас карантинной зоной. Сегодня с двенадцати ни одной машины вниз не попало.
— А городские власти?
— Ты с луны свалился? Они давно уже там. Здесь только военные власти остались. Так что, того и гляди, начнется.
— Чего у нас еще может начаться, все уже началось…
Тим представил себе, как холеный Николай в своей роскошной тачке, похожей на раковину ископаемого моллюска, торчит на кордоне нижнего города, перед фильтрующим шлюзом, брызгает ядовитой слюной, кроет бюрократов подземки последними словами, потрясает кулаками и бумажником. Тиму стало смешно, противно, и грустно. «Ты сама этого хотела», — подумал он и презрительно добавил: «Землеройка!»
— Тим! Эй! Тим! Я здесь, третья машина от тебя!
— Принцесса?
— Ты что здесь делаешь, Тим?
— А ты?
— Я первая спросила!
— Не ори на меня!
— Я не ору, ни черта не слышно же!
— Ты как сюда попала?
— А ты?
— Друг у меня заболел, сопровождаю.
— Ясно. А я… а я — тоже. Мне было очень хорошо с тобой, Тим!
— И мне, принцесса. А почему в прошедшем времени?
— И тебе? А ты что-нибудь помнишь?
— Ничего, — честно признался Тим. — Но у меня очень богатое воображение!
— Я заметила, — улыбнулась Оксана.
— Я хочу тебя видеть. Сегодня. У меня завтра смена.
— А сейчас не видишь?
— Я вечером хочу тебя видеть!
— Не получится, Тим. Как-нибудь потом. Все образуется, принц.
— Что значит — не получится?
— Тим, ты поймешь. Я сдаюсь в карантин. Сегодня по моей вине чуть не погиб человек. У меня одеревенели руки, согнуть не смогла.
— Принцесса… боже. Да что же вы все делаете, мать вашу!
— Я думаю, это пройдет. Не переживай. Я люблю тебя, принц.
— Все будет хорошо, — машинально пробормотал Тим.
— Надежда умирает последней, правда ведь?
— Правда. — Тим почувствовал, как внутри еще что-то оборвалось. Еще одна тоненькая ниточка, на которой висела радость…
— Тим!
— Да?
— Ты чего такой красный, у тебя температуры нет?
— Блин, достали! Да есть у меня температура, есть. У всякого теплокровного есть какая-нибудь температура!
— Сходи к врачу обязательно, слышишь? Поправлюсь — проверю. Смотри у меня, если не сходишь!
— Обязательно схожу, принцесса. Только поправляйся.
Колонна зашуршала и медленно подалась вперед.
— Будь счастлив, принц!
Чертыхаясь, Тим проталкивался между гудящими экипажами и ругачими водителями. Рядом прорывался парень, который рассказывал у парапета про чумного, пролежавшего три дня без капельницы. На пару застряли между двумя машинами. Санитар, матерясь, пытался открыть дверцу своей. Наконец, удалось.
— Полезай сюда, — предложил парень. — Все едино, все там будем.
Тим забрался в салон. Трехдневный стоик, похожий на мумию фараона, лежал на носилках. От него веяло покоем, но не покойником… Тим зачарованно смотрел на удивительное мертвое живое тело.
— Вы мне не нравитесь, — сообщил санитар.
— Я никому не нравлюсь, за исключением красивых женщин, и им тоже не всегда. Только, пожалуйста, про температуру не надо спрашивать.
— Дело ваше, — парень пожал плечами.
— Вы лучше на него взгляните. Я буду не я, но ведь он дышит?
— У вас кто-то из близких болен?
— А что?
— Не надо иллюзий. Не может он дышать. Пульс есть, я сам проверял. Но это — все, что отличает его от трупа.
— Думаете, я офигел от горя? Или дело в моей температуре? А сами присмотреться не хотите?
Но парень уже глядел, как зачарованный — туда же, куда и Тим. Мумия… нет, не дышала, но явно что-то делала, причем не в ритм хода машины. Движения становились все быстрей, резче… и тут деревянная оболочка лопнула. Человек, освободившийся от коросты, сел на носилках и оглядел пространство мутным взглядом. Прислушался к чему-то внутри себя. Глаза его стали совершенно растерянными — такие Тим видел у Светкиных друзей-трансплантов, когда те очухивались после операции. Человек потянулся — и за спиной у него развернулись кожистые, кривые, как у нетопыря, крылья.
— Екарный бабай… — прошептал санитар.
— Дверцу… откройте, — попросил человек непослушными губами.
Пальцами — тоже непослушными — Тим кое-как открыл дверцу.
…Чудн
А поблизости еще несколько машин выпустили наружу таких же крылатых людей…
— Принцесса! — истошно заорал пробудившийся от оцепенения Тим, — Принцесса, ты слышишь?
Ни черта она, конечно же, не слышала. Но наверняка видела…
— Все будет хорошо, принцесса! Я тебя тоже очень люблю!
«Мама, Юрка, нет никаких всадников! Есть земля, вода, воздух — и…»
…Огонь не жег — он ласкал, мягко прикасаясь к телу. Тим уходил все дальше и дальше в пылающий сектор, глаза его, наверно, были безумно-растерянные, а на плечах, ладонях, волосах плясали игривые язычки пламени.