Джек Юстис всегда мечтал быть при лошадях — ковбоем, цирковым наездником, коннозаводчиком — в любом качестве. Вместо этого, из соображений более практичных, он сделался местным адвокатом, потом окружным шерифом. По иронии судьбы одна из его первых встреч с Ральфом Бертоном произошла в тот день, когда жена Ральфа Анита была убита лошадью на их большой коневодческой ферме. Было очевидно, что это несчастный случай. Гнедая кобыла Аниты шарахнулась от змеи и сбросила всадницу на камень. Смерть наступила мгновенно в результате кровоизлияния в мозг. Вся компания выехавших на прогулку была свидетелем этому, и визит шерифа был связан не с тем, чтобы задать вопросы, а чтобы выразить соболезнование.

Момент для зарождения дружбы был неподходящим, но именно тогда что-то сразу же возникло между переживавшим боль утраты Ральфом Бертоном и шерифом, мечтавшим о лошадях. В течение следующего года, когда на ферме Бертона произошли большие изменения, Юстис бывал частым гостем в конюшнях коннозаводчика и начал знакомиться с лошадьми.

Большие изменения на ферме Бертона состояли в том, что она перестала быть конным заводом с сотней лошадей, бродивших по ее полям и заполнявших выгоны. Док Уили сказал Ральфу Бертону, что он должен щадить свое сердце. Или замедлить темп, или ускорить смерть. И Ральф замедлил темп. Он никогда не упоминал, что думает продать ферму, которую создал из ничего, ферму, которая, как говорили, принесла ему полмиллиона. Но он продал свой табун, за исключением шести старожилов, которых он оставил, чтобы ездить верхом, разговаривать и общаться. Он закрыл верхний этаж большого дома, тем самым облегчив работу миссис Хоуэл, своей экономке, и не успокоился до тех пор, пока все его работники не получили работу по крайней мере не хуже, чем имели у него. Он оставил у себя Уиллиса Томаса, который был с ним с самого начала в качестве управляющего фермой, хотя теперь и управлять-то было нечем. У него остались и два молодых парня, Барри О'Ши и Тимоти Алден, оба любители лошадей, приходившие из города на день, чтобы убрать в конюшнях. И все.

Некоторые говорили, что это расточительство, считали, что Ральфу Бертону следовало все продать и поселиться в квартире в городе. Шериф Юстис понимал, почему он этого не делал. Человек хотел жить там, где был счастлив. И доктор сказал, что, если Ральф будет осмотрительным, он проживет еще 20 или 30 лет.

У Джека Юстиса скоро вошло в привычку заглядывать на ферму при любой возможности. Он и Ральф Бертон стали настоящими друзьями — любовь к лошадям сблизила их. Ральфу хотелось говорить о них и учить, а шерифу — говорить о них и учиться.

В возрасте тридцати четырех лет Джек Юстис научился ездить верхом. Он садился на гнедую лошадь и ездил шагом и галопом по прогулочному кругу.

— Сиди прямо и не раскачивайся из стороны в сторону, — все время напоминал Ральф. — Только нижняя часть спины может двигаться — в такт движению лошади. Научишься этому — станешь наездником.

Со временем Юстис научился и этому, и тогда они с Ральфом ездили вместе по холмам фермы. Когда они останавливались передохнуть, Ральф рассказывал о лошадях, а Юстис слушал. Ральф знал историю лошадей, начиная с коротышек-аборигенов пещерного века вплоть до времен выведения чистокровных пород. Но больше всего он рассказывал о временах диких мустангов, тех потомков испанской лошади, которые распространились по всему Западу, пока люди не обуздали их, а потом уничтожили.

Ральф делился не только своими знаниями по истории, но и всем, что знал о том, как правильно обращаться с лошадьми, как их выводить и тренировать.

В один прекрасный день вернулся домой младший брат Ральфа. Ллойд Бертон был моложе Ральфа на двадцать лет и провел большую часть своего детства под его опекой. Неугомонность и непоседливость увели его несколько лет назад в торговый флот. (И кто знает, куда еще? Однажды Юстис получил странный запрос о Ллойде от начальника полиции Калифорнии.) Говорили, что Анита Бертон терпеть не могла Ллойда и была рада, когда он уехал из дома. Юстис вполне мог в это поверить.

Было очевидно, что и работникам фермы не нравилось, что Ллойд снова здесь.

— Все время хочет, чтобы ему прислуживали, — фыркнула однажды миссис Хоуэл. — Можно подумать, что он принц!

Старый Томас, обычно молчаливый, тоже высказался по этому поводу:

— Мистеру Ральфу с его сердцем незачем волноваться из-за этого бездельника!

Ллойд Бертон был всегда любезен с Юстисом, но шерифу молодой моряк казался слишком гладким и неискренним. Его забота о Ральфе — «Я вернулся домой заботиться о тебе и следить, чтобы ты не надрывался», — повторял он без конца — казалась преувеличенной. Юстис подозревал, что истинной причиной возвращения Ллойда домой было ожидание скорого наследства. Со смертью Аниты Ллойд становился главным наследником.

Несколько раз Ллойд ездил верхом с Ральфом и шерифом. Он был хорошим наездником, лошадь слушалась его. И он знал лошадей, поскольку вырос здесь. Но Юстису было очевидно, что Ллойд лошадей не любил. Ему нравилось сломить волю животного, заставить его подчиняться себе.

Юстис чувствовал себя неуютно в обществе Ллойда и сократил свои визиты на ферму, надеясь, что Ральф сам поймет причину.

Однажды, когда он не виделся с Ральфом почти месяц, Юстису случилось проезжать мимо фермы Моргана Рейнса, бывшего конкурента Ральфа. Когда Ральф продавал своих лошадей, многих из них купил Рейнс.

Заметив Рейнса, который стоял, прислонившись к ограде из столбов и перекладин, Юстис остановился поговорить о лошадях. Рейнс провел его посмотреть свои конюшни.

— Если бы вы видели дикую лошадь, которая у меня была! — сказал Рейне. — Черный красавец, но неуправляем совершенно и непригоден на хозяйственной ферме. Я пытался отговорить Ральфа Бертона от покупки этой лошади, но он даже не слушал.

Оказалось, что две недели назад Ральф заехал навестить Рейнса. У Ральфа только что умер старый чалый мерин. Он увидел Эбони (ему больше подошла бы кличка «Дьявол») и влюбился в него с первого взгляда. Ральф увел лошадь с собой.

Юстиса беспокоило, что Ральф взялся за дело, которое может оказаться слишком тяжелым для него, и на следующий день заехал к нему. Ллойда не было видно. Ральф сердечно пожал руку шерифу, и ни один из них не упомянул о долгом отсутствии Юстиса. Ральф очень изменился, и Юстис не сразу понял, в чем дело. Раньше он одевался очень опрятно. Теперь же саржевые брюки его и рубашка хаки были пропотевшими и грязными. Сегодня он был таким же замызганным и грязным, каким большую часть времени ходил Ллойд.

— Я несколько ароматизирован, — усмехнулся Ральф, — но это потому, что я пытаюсь приучить Эбони к себе. Лошадь узнает носом. Ни один старый мустангер, когда приручает лошадь, не поменяет одежду, а с ней и свой запах.

Ральф повел Юстиса к единственной оставшейся конюшне и с гордостью показал ему Эбони. Лошадь была красива. Иссиня-черная, крепкого телосложения, с элегантной осанкой, гордо поднятым хвостом и благородной головой. И сравнительно спокойная. Когда они вошли, вместо того чтобы разнести стойло, как ожидал шериф, она только привстала на дыбы и заржала.

Ральф подошел прямо к лошади и погладил ее заостренную морду. Лошадь заволновалась, но осталась стоять неподвижно в своем стойле.

— Каждая лошадь рождается с дикарской наклонностью, — объяснил Ральф, — а у этой двойная доза. У нее было несколько владельцев, и, я думаю, с ней плохо обращались. Лошадь ненавидит того, кто обижает ее, и она узнает своего врага по запаху так же, как чувствует воду, а чувствует она ее издалека. Я стараюсь быть ласковым и показать, что я ей друг.

Внезапно лошадь отдернула голову, оскалила зубы, заржала, ее уши напряглись и встали торчком. Дверь открылась, и вошел Ллойд. Лошадь вскинулась на дыбы и со стуком опустилась на копыта.

— Ты раздражаешь ее, Ллойд, — сказал Ральф. — Давайте выйдем.

На улице Ллойд мрачно повернулся к брату, вытянув вперед палец:

— Это лошадь-убийца, поверь мне, Ральф. Никто, кроме тебя, не может подойти к ней, чтобы она не вскинулась, она и на тебя еще набросится! Дикие всегда набрасываются, Ральф. Избавься от нее.

— Не беспокойся, Ллойд. С Эбони все будет в порядке.

Ллойд пожал плечами и ушел, а Ральф, нахмурившись, смотрел ему вслед. Потом повернулся к Юстису.

— Эбони не убийца, Джек. Просто он родился не в свое время, вот и все. Он должен был родиться сто лет назад. Ты представляешь себе его диким и свободным, ведущим свой табун через прерии?

— Я не знаю, Ральф. Может быть, Ллойд прав. Будь осторожен.

В течение следующих десяти дней Юстис был слишком занят судебными делами, чтобы опять заехать на ферму Бертона. В день, когда он выбрался, ближе к вечеру, небо хмурилось. За исключением Ральфа, на ферме никого не было. Ллойд уехал в город, миссис Хоуэл навещала свою сестру, а старый Томас остался со своей больной дочерью. Ребята поденщики — Барри О'Ши и Тимоти Алден — только что уехали в город.

— Хочу тебе кое-что показать, Джек, — сказал Ральф с улыбкой.

Он повел Юстиса в конюшню. Эбони спокойно дал себя оседлать. Через минуту Ральф круг за кругом прогуливал его по тренировочному манежу. Они остановились рядом с Юстисом, и Ральф похлопал лошадь по крупу:

— Обращайся с лошадью хорошо, с любой лошадью, и в один прекрасный день она твоя. Подожди, еще Ллойд это увидит. Дело в том, что Эбони никому не позволяет сидеть на себе верхом дольше одной минуты.

Когда они вернулись в конюшню, Эбони забеспокоился, заржал, стал бить копытом землю.

— Он чувствует приближающуюся бурю, хотя она, возможно, все еще на расстоянии нескольких часов, — сказал Ральф. — Буря и огонь пугают всех лошадей.

Юстис тоже чего-то боялся. Ему не нравилось, что Ральф здесь один. А что, если у него будет внезапный сердечный приступ?

— Пойдем ко мне, поужинаешь с Нэнси и со мной, — уговаривал Юстис.

— Спасибо, Джек, но я должен остаться здесь и приготовить что-нибудь поесть Ллойду, когда он вернется. Этот парень даже яйцо не может себе сварить.

Шериф неохотно уехал. Весь вечер ему было не по себе. Его тревога усилилась, когда около девяти часов разразилась буря. Ливень и ветер, каких Юстис не помнил уже много лет, бушевали в течение часа.

Буря уже кончалась, когда позвонил Ллойд и сказал, что Ральф умер.

Тело Ральфа Бертона было ужасно. Оно представляло собой кровавое месиво, как тела, извлеченные из сплетения машин после автокатастрофы. И ужасной была тишина, когда Док Уили, врач Ральфа, склонился над мертвым.

— Убит ударами копыт, — хрипло сказал Уили. — Одновременно мог быть сердечный приступ. Этого мы никогда не узнаем.

Юстис взглянул на лошадь. Копыта Эбони запачканы кровью. Лошадь стояла совершенно неподвижно, словно мертвая. Это было так же жутко, как и та сцена, которую он застал, приехав сюда впервые, — жеребец, скулящий над человеком, которого он затоптал до смерти. Со странной покорностью Эбони подчинился, когда Юстис отвел его в стойло.

Шериф повернулся к Ллойду:

— Рассказывай медленно и четко.

— Мы с Ральфом ели тушеную баранину, когда налетела буря. Сквозь грохот мы слышали крики лошадей, и Ральф беспокоился, все ли с ними в порядке. Мне кажется, он опасался, не вырвалась ли эта лошадь-убийца из своего стойла и не угрожает ли она другом лошадям. Свет погас как раз тогда, когда мы подошли к конюшне. — Ллойд замолчал.

— Продолжай, — сказал шериф.

— Шум в темной конюшне был ужасающий, хуже, чем буря. Я знал, что эта лошадь вырвалась из стойла и носится по всей конюшне, и сказал, что входить туда — самоубийство.

— И ты не вошел, так?

Глаза Ллойда сузились.

— Тогда нет. Ральф отправил меня в дом за фонарем. Когда я вернулся, все было кончено. Я не мог подойти близко к Ральфу. Я направил фонарь в морду лошади, и она ринулась на меня. Я едва успел отскочить. Побежал в дом и позвонил вам.

Шериф взглянул на вялую, притихшую лошадь и промолчал.

— Эту сумасшедшую лошадь нужно застрелить, — сказал Ллойд, — и именно я готов это сделать.

Юстис повернулся:

— Ты не застрелишь ее. Я тебе приказываю не делать этого. Если Эбони станет твоей собственностью, ты можешь делать с ней все, что захочешь. Но не раньше. Понял?

Ллойд заколебался, потом вспыхнул:

— Когда она будет моя, она умрет.

Ллойд сделал шаг — всего один шаг — в сторону стойла Эбони, и лошадь пробудилась из своей скорбной летаргии. Ее уши злобно оттянулись назад, глаза вспыхнули, челюсти разомкнулись, она вскинула круп вверх и с грохотом опустилась на копыта.

— Видите? — сказал Ллойд, отступая. — Она хочет и меня тоже убить.

Что-то в этом было не так.

Вся история, как рассказал ее Ллойд, была вполне логична, и никто не мог бы сказать, что все случилось иначе. Не было оснований для расследования, и в любом случае единственным свидетелем был Ллойд, если не считать тех, кто не дает показаний, — немых лошадей.

Придраться было не к чему. Но что-то здесь было не так. И это мучило шерифа. Он упорно спрашивал себя, что же его беспокоит, но ничего не мог найти.

На похоронах Ральфа присутствовало много народа, его любили. Вскоре шериф узнал, что после смерти Аниты Ральф составил новое завещание, оставляя основную часть состояния Ллойду, но со значительным вознаграждением миссис Хоуэл и старому Томасу. В завещании оговаривалось, что в случае смерти Ллойда до вступления в силу завещания ферма должна отойти университету штата для его ветеринарной школы.

На следующий день после похорон шерифу случилось встретиться с миссис Хоуэл и со старым Томасом. Оба они ушли с фермы, как только хозяином ее стал Ллойд.

— Если бы вопрос стоял так: работать на него или голодать, я бы предпочла голодать, — фыркнула миссис Хоуэл, а старый Томас добавил:

— Жаль, что Эбони не выбрал лучшую жертву. Конечно, — продолжал старый Томас, — когда лошадь напугана, она бросается к тому, кто любит ее и кого она любит. Мне кажется, в конце концов Эбони полюбил Ральфа. Но он определенно ненавидит Ллойда. Смертельно ненавидит.

Несколько дней спустя шериф столкнулся с Тимоти Алденом и узнал, что и его, и Барри О'Ши Ллойд отпустил.

— Сказал, что сам присмотрит за фермой, пока уладятся дела с наследством, — сказал Тимоти. — Потом — он собирается ее продать, если сумеет получить нужную цену.

— Как Эбони? — спросил Юстис, интересуясь, не проигнорировал ли Ллойд его приказ не пристреливать лошадь.

— Никогда не видел, чтобы с лошадью случилась такая перемена. Правда, я мало ее видел, потому что Ллойд сам ходит за лошадьми, но, судя по тому, что я наблюдал, Эбони потерял дух. То есть он просто стоит в стойле, грустный, как будто убивает себя скорбью.

Разгадка явилась Юстису посреди ночи через неделю после похорон Ральфа. Это была тоненькая ниточка, но он был уверен, что не ошибается.

Юстис приехал в похоронное бюро, когда Чарли Адамсон еще завтракал. Он вздохнул с облегчением, когда Чарли сказал, что вещи Ральфа еще здесь.

— Не знаю, почему Ллойд не забрал их, — сказал Чарли, — я напоминал ему дважды. Там часы и кольцо. И конечно, окровавленная одежда Ральфа, но я не думаю, что Ллойд захочет ее забрать.

— Я захочу, — сказал Юстис и ушел с одеждой Ральфа в белой коробке.

Юстис направился прямо на ферму Рейнса. Он рассказал коннозаводчику о своей версии смерти Ральфа Бертона. Рейнс слушал его с округлившимися глазами.

— Сомнительно, — сказал Рейне, — но возможно.

— Вы поедете со мной на ферму Бертона? Мне будет нужен свидетель.

Десять минут спустя они въезжали на ферму Бертонов. Ферма казалась вымершей. Вероятно, Ллойд еще спал. Они прошли к конюшне, к Эбони. Лошадь лежала в стойле и не пошевелилась, когда они остановились перед ней.

— Лошадь ложится, чтобы спать или когда она больна, — сказал Рейне. Он наклонился к лошади и нахмурился. — Лошадь выглядит исхудавшей, и губы запеклись. Ллойд медленно убивает беднягу голодом и держит ее без воды. Лошади требуется двенадцать фунтов овса, четырнадцать фунтов сена и дважды в день вода, или она быстро умрет.

Шериф сжал кулаки.

— Вы не попробуете накормить и напоить лошадь, Морган? Я пойду за Ллойдом.

Ллойд Бертон открыл дверь, натягивая рубашку. Юстис прошел мимо него, направляясь прямо в спальню Ральфа на первом этаже, распахнул дверь стенного шкафа. Он сдернул брюки для верховой езды и рубашку с вешалки и повернулся к Ллойду.

— Ты идешь со мной в конюшню, Ллойд, — приказал он.

Ллойд побледнел, в его глазах блеснул страх пойманного в западню животного. Однако он пошел в конюшню. Шериф следовал за ним.

Они застали Рейнса на коленях перед Эбони. Рейне обеспокоенно поднял голову.

— Он выпил немного воды и отрубевого пойла, но ему нужно гораздо больше, прежде чем он начнет выходить из этого состояния.

— Посмотрим, как он на это прореагирует, — сказал Юстис и положил одежду Ральфа Бертона перед носом лошади. Голова Эбони дернулась, он медленно поднял ее и тихонько заржал.

Юстис взглянул на Ллойда: молодой человек смертельно побледнел.

— А теперь, — сказал Юстис, — мы посмотрим, как Эбони реагирует на одежду, которая была на Ральфе, когда он погиб.

Шериф убрал одежду, которую взял из шкафа Ральфа, и положил вместо нее окровавленные вещи, привезенные из города. Больная лошадь тотчас же отозвалась. Уши оттянулись назад, глаза сверкнули, челюсти раздвинулись, и по ее телу пробежала судорога. Она попыталась вскочить, но была слишком слаба и снова улеглась, храпом выражая свою ярость.

Юстис повернулся. Ллойд отступил назад, как будто боялся, что лошадь действительно поднимется и бросится на него.

— Когда ты понял, что сердце Ральфа не убьет его так скоро, как тебе хотелось бы, — сказал Юстис, — ты взял дело в свои руки. Ты сделал это, надев на него свою одежду!

— Я… не знаю, о чем вы говорите…

— Обстоятельства были великолепны… Свидетелей нет. Буря напугала лошадей до безумия. Свет отключился, и они ничего не видели. А ты знал, что лошадь узнает по запаху! Ты ударил Ральфа и переодел его в свою одежду. Потом принес его сюда и швырнул внутрь, где свободно носился Эбони. Одежда пропахла твоим потом, и Эбони в темноте ударил, потому что ненавидел тебя, может быть, потому что за спиной Ральфа ты стегал его. Это убийство в такой же мере, как если бы ты нанес смертельный удар сам. Ты использовал своего врага — эту лошадь, — чтобы убить своего брата!

— Вы не сможете доказать эту безумную версию. Кто вам поверит? — после долгого молчания, запинаясь, проговорил Ллойд.

И тут заговорил молчавший все это время Морган Рейнс:

— Жюри поверит, когда увидит, как лошадь реагирует на одежду, как она это сделала только что. И Эбони поправится. Уж я об этом позабочусь.

Ллойд выскочил из конюшни, шериф рванулся за ним. Первый же предупредительный выстрел заставил Ллойда остановиться.

Морган Рейнс остался на ферме присматривать за Эбони. Шерифа же звали в город дела. Ему нужно было отвезти в тюрьму Ллойда Бертона.