— О, разумеется, есть одно, но вы никогда его не увидите.

В декабрьских сумерках, стоя в библиотеке и дожидаясь, пока принесут лампы, Мэри Бойн поняла истинное значение этого заявления, брошенного со смехом шесть месяцев назад солнечным июньским днем.

Слова эти принадлежали их приятельнице Алиде Стэйр, которая произнесла их во время чаепития на лужайке у ее дома в Пэнгборне. Речь шла о том самом доме, библиотека которого оказалась центральным, решающим «пунктом». В поисках загородного дома в южном или юго-восточном округах Мэри Бойн с мужем сразу по прибытии в Англии поделились своей проблемой с Алидой Стэйр, которая успешно решила аналогичную проблему для себя; но только после того, как они отклонили — почти капризно — несколько удобных и разумных вариантов, она махнула рукой:

— Ну что ж, есть еще Линг, в Дорсетшире. Он принадлежит родственникам Ньюго, и вы можете купить его за бесценок.

Дом продавался на выгодных для покупателя условиях по ряду причин — удаленность от станции, отсутствие электрического освещения, горячей воды и прочих удобств. Но именно это и привлекало двух романтично настроенных американцев, которые упорно искали бытовые недостатки, прямо связанные, по их мнению, с экзотикой жизни в старинном доме.

— Я должен испытывать максимум неудобств, иначе никогда не поверю, что живу в старинном доме, — смеясь повторял Нед Бойн, наиболее сумасбродный из этой парочки. — Если в доме есть хоть малейший намек на бытовые удобства, он становится похожим на музейный экспонат, выставленный на продажу.

И они принялись шутливо перечислять свои сомнения и требования, отказываясь верить, что дом и в самом деле построен в эпоху Тюдоров, — до тех пор, пока кузина не убедила их, что в нем нет отопительной системы, что деревенская церковь в буквальном смысле расположена на прилегающем к дому участке, а система водоснабжения работает крайне нерегулярно.

— Он слишком неудобный, чтобы быть правдой! — ликовал Нед Бойн по поводу каждого нового недостатка; но вдруг прервал свои восторги и с прежним сомнением поинтересовался: — А привидение? Ты скрыла от нас тот факт, что в доме нет привидений!

Мэри засмеялась вместе с ним, однако, будучи человеком независимым и проницательным, уловила едва заметную фальшь в шутливом ответе Алиды.

— Ну ты же знаешь, в Дорсетшире полным-полно привидений.

— Да, да, но меня это не устраивает. Я не собираюсь тащиться к кому-нибудь за десять километров, чтобы посмотреть на чужое привидение. Я хочу иметь собственное привидение в своем доме. В Линге есть привидение?

Услышав его ответ, Алида вновь рассмеялась. Вот тогда-то она и заявила:

— О, разумеется, есть одно, но вы никогда его не увидите.

— Никогда не увидим? — удивился Бойн. — Но разве весь смысл существования привидения не состоит в том, чтобы его можно было увидеть?

— Не могу сказать ничего определенного. Но такова история дома.

— Если я правильно понял, привидение есть, но никто не знает, что это привидение?

— Во всяком случае, узнают об этом только потом.

— Потом?

— По прошествии долгого, долгого времени.

— Но если однажды его опознали как потустороннее существо, почему же описание его примет не передавалось из поколения в поколение? Как привидению удалось сохранить свое инкогнито?

Алида лишь покачала головой.

— Не спрашивай меня. Но дело обстоит именно так.

— И вдруг, — утробным голосом прорицательницы произнесла Мэри, — вдруг по прошествии долгого времени человек говорит себе: «Да, это было оно!»

— Вероятно, да. Нужно просто подождать.

— О, сидеть и ждать! — воскликнул Нед. — Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на привидение, о существовании которого можно узнать лишь в ретроспективе, то бишь задним числом. Думаю, мы заслуживаем большего, а, Мэри?

Но судьба распорядилась иначе — через три месяца после разговора с миссис Стэйр они поселились в Линге, и началась та жизнь, о которой они мечтали, которую заранее планировали во всех подробностях.

Они мечтали сидеть в густых декабрьских сумерках у именно такого камина с широким дымоходом, под именно такими стропилами из черного дуба и представлять, как темнеют голые известковые холмы за окнами. В свое время бизнес мужа заставил их уехать из Нью-Йорка, и Мэри Бойн, сцепив зубы, четырнадцать лет терпела ссылку в уродливом городке на Среднем Западе, а сам Бойн упорно занимался машиностроением, как вдруг все изменилось в мгновение ока — «Блу Стар Майн» принесла им неожиданную удачу, и теперь они стали хозяевами своей жизни, и у них появилось время, чтобы ею наслаждаться. Они ни в коем случае не собирались проводить жизнь в праздности, однако намеревались посвятить себя лишь созидательному труду. Она хотела заниматься живописью и садоводством, он мечтал написать давно задуманную книгу «Экономическая основа культуры»; впереди их ждала увлекательная работа, поэтому они не чувствовали себя слишком одиноко: они не могли полностью удалиться от мира или окунуться с головой в прошлое.

Дорсетшир с самого начала привлек их своей уединенностью, несоизмеримой с географическим положением. Но Бойнам это показалось одним из небывалых чудес всего густонаселенного острова по имени Англия — гнездо графств, как они его называли. Они не переставали удивляться тому, насколько истинное положение вещей отличается от производимого впечатления: несколько километров превращаются в приличное расстояние, и даже короткое расстояние имеет значение.

— Именно это, — однажды с энтузиазмом разглагольствовал Нед, — придает глубину их усилиям и рельеф их контрастам. Им удается намазывать масло на каждый кусочек хлеба.

В Линге масло намазано толстым слоем: старый дом, скрытый за изгибом холмов, хранил все признаки общения с затянувшимся прошлым. Тот факт, что дом не был большим и выглядел совершенно обычно, придавал ему в глазах Бойнов особое очарование — их пленяла сама мысль, что на протяжении многих веков он являлся сложным, таинственным хранилищем жизни. Вероятно, эта жизнь не была слишком яркой: временами она надолго впадала в прошлое так же бесшумно, как тихие капли осеннего дождя падают в окруженный тисами пруд; но иногда это спокойное вялое существование вызывало резкий всплеск эмоций, и Мэри Бойн с самого начала чувствовала смутное волнение.

Это ощущение стало особенно острым сейчас, когда она встала с кресла и стояла в тени камина, дожидаясь, пока принесут лампы в библиотеку. После завтрака ее муж, по своему обыкновению, отправился прогуляться на холмы. Она заметила, что в последнее время он предпочитает гулять в одиночестве; и по опыту их личных отношений пришла к заключению, что книга доставляет ему беспокойство, и поэтому днем ему хочется в уединении обдумать проблемы, возникшие во время утренней работы. Работа над книгой определенно шла не так гладко, как она ожидала. В его глазах застыло выражение замешательства, которого она никогда не видела в его инженерные дни. Прежде он частенько выглядел усталым, почти больным, но ни разу его лицо не омрачала печать тревоги. Тем не менее те несколько страниц, которые он уже написал и прочитал ей — введение и краткое содержание первой главы, — свидетельствовали о том, что он хорошо владеет темой и уверен в своих силах.

Эта мысль привела ее в еще большее недоумение, поскольку теперь, когда он покончил с бизнесом и сопутствующими ему волнениями, единственный возможный источник беспокойства исчез. Может, он плохо себя чувствует? Но после переезда в Дорсетшир его физическое состояние заметно улучшилось — он окреп, щеки порозовели, в глазах появился блеск. Лишь с прошлой недели она стала замечать в нем некие необъяснимые перемены, которые терзали ее в его отсутствие и заставляли молчать в его присутствии, словно не у него, а у нее появилась какая-то тайна!

Мысль о том, что между ними может быть тайна, поразила ее своей неожиданностью, и она окинула взглядом продолговатую комнату.

— Может, все дело в доме? — задумчиво пробормотала она.

В комнате явно пряталось множество секретов. С наступлением вечера они, казалось, наслаивались друг на друга, словно ярусы бархатных теней, спускавшихся с низкого потолка, книжных полок, закопченного камина.

— Ну, конечно, ведь в доме живет привидение! — размышляла она.

Первые пару месяцев они постоянно перебрасывались шутками по поводу привидения — невидимого привидения Алиды — но постепенно вспоминали о нем все реже и реже. Как только они вселились в дом с привидением, Мэри навела справки в соседней деревне, но кроме расплывчатого «Да, так говорят, мэм», ничего не добилась. Очевидно, доказательств существования неуловимого призрака оказалось недостаточно для того, чтобы сложить о нем легенду, и со временем Бойны занесли его в свой счет прибылей и убытков, придя к обоюдному согласию, что Линг — хорош и сам по себе и прекрасно обойдется без всяких сверхъестественных украшений.

— Несчастный бесполезный демон! Вот почему он тщетно бьет своими прекрасными крыльями в пустоте, — смеялась Мэри.

— Или, скорее, — в тон ей отвечал Нед, — поэтому, обитая в столь призрачном окружении, он не может утвердиться в статусе привидения.

С тех пор невидимый жилец исчез из их разговоров, а разговаривали они много, поэтому даже не заметили эту потерю.

Теперь, стоя у камина, она вновь вспомнила предмет их прежнего любопытства, но с новым пониманием его смысла — пониманием, которое постепенно накапливалось благодаря ежедневному соприкосновению с невидимой тайной. Разумеется, все дело в самом доме — он обладал способностью видеть призраки, он визуально, но скрытно общался со своим собственным прошлым; войти бы в тесный контакт с домом, тогда можно было бы заставить его раскрыть свой секрет и обрести собственную способность видеть привидения. Возможно, за долгие часы в этой самой комнате, куда она никогда не заходила по утрам, ее муж уже обрел такую способность и теперь молчаливо носит в себе тяжелую ношу знания. Мэри имела представление о кодексе мира привидений и понимала, что человек не может рассказывать о призраках, которых видел: это такое же нарушение правил поведения, как и обсуждение дамы в клубе. Но такое объяснение ее не удовлетворяло. «Чем, кроме возможности в шутку напугать, могли его заинтересовать старые призраки?» — думала она. И вновь вернулась к основной дилемме: сильная или слабая восприимчивость к воздействиям призрака не играет особой роли в данном случае, поскольку, если ты видишь привидение в Линге, ты этого не понимаешь.

«Понимание наступает по прошествии долгого времени», — говорила Алида Стэйр. Предположим, Нед увидел привидение сразу, как только они приехали, и только на прошлой неделе понял, что с ним произошло? Она мысленно вернулась к первым дням их жизни в этом доме, но сначала вспомнила лишь оживленную суматоху. Они разбирали вещи, расставляли книги по полкам и кричали друг другу из дальних уголков дома, обнаруживая все новые и новые сокровища. Именно в связи с этим она сейчас вспомнила один тихий октябрьский день. Когда первые восторженные волнения улеглись, она приступила к детальному осмотру старого дома и случайно нажала (как героиня романа) на одну из досок в стене. Панель отъехала в сторону, и она увидела винтовую лестницу, ведущую на плоский козырек крыши, которая снизу казалась слишком крутой, доступной лишь для опытного верхолаза.

С потайной площадки открывался изумительный вид, и, оттащив Неда от его бумаг, она продемонстрировала ему свое открытие. Она отчетливо помнила, как, стоя рядом с ней, он обнял ее, и они вместе устремили взгляды на извилистую линию горизонта, очерченную холмами, потом умиротворенно перевели взоры на причудливо переплетенные заросли тиса у пруда и тень кедра на лужайке.

— А теперь посмотрим с другой стороны, — сказал он и развернул ее, не выпуская из своих объятий; прижавшись к нему, она с удовольствием рассматривала окруженный серыми стенами двор, массивные фигуры львов на воротах и липовую аллею, идущую до самого шоссе у холмов.

И в тот момент, когда они, обнявшись, обозревали окрестности, она почувствовала, как его руки разжались, и услышала резкий окрик, заставивший ее повернуться к нему.

Да, сейчас она точно помнила, что увидела, как на его лицо упала тень тревоги, даже скорее растерянности; и, проследив за его взглядом, заметила фигуру мужчины — в свободной сероватой одежде, как ей показалось, — который медленно шел по липовой аллее с неуверенностью чужака, ищущего дорогу. Из-за близорукости она лишь смутно разглядела небрежность и сероватость одежды, у нее сложилось расплывчатое впечатление, что этот человек не из здешних мест. Но муж явно увидел гораздо больше — настолько больше, что с торопливым криком «Подождите!» он отодвинулся от нее и бросился вниз по лестнице, даже не подав ей руку.

Она немного постояла, вцепившись в трубу, на которую они опирались, — ее часто мучили легкие головокружения — потом осторожно последовала за ним; на лестничной площадке она снова остановилась по менее определенной причине, оперевшись на перила и вслушиваясь в глубокую тишину. Она стояла до тех пор, пока не услышала звук закрываемой двери; тогда она спустилась по лестнице вниз.

Сквозь открытую входную дверь проникал яркий солнечный свет, в холле и во дворе никого не было. Дверь в библиотеку тоже была открыта, и, не услышав голосов внутри, она перешагнула через порог и обнаружила мужа в одиночестве, перебирающего бумаги на столе.

Он поднял голову, словно удивившись ее появлению, но тень тревоги слетела с его лица, и теперь, как ей показалось, он выглядел посвежевшим и просветленным.

— Что случилось? Кто это был? — спросила она.

— Кто? — повторил он, по-прежнему удивленный.

— Тот человек, которого мы видели на подходе к дому.

Он, казалось, задумался.

— Человек? А, мне показалось, что это Питерс; я побежал за ним, чтобы поговорить о канализационной системе конюшни, но, пока я спускался, он исчез.

— Исчез? Но ведь он шел очень медленно, когда мы его увидели.

— Мне тоже так показалось, — пожал плечами Бойн. — Наверное, он ускорил шаг. Что, если нам попытаться забраться на Мелдон-Стип перед заходом солнца?

На этом все и кончилось. В то время этот эпизод казался сущим пустяком, который тотчас вылетел из головы под воздействием волшебного вида, который впервые открылся им с Мелдон-Стип. Они мечтали туда подняться с тех пор, как увидели его обнаженный гребень, возвышавшийся над крышей Линга. Этот случай, вне всяких сомнений, сохранился в памяти только потому, что он произошел в тот же день, когда они взошли на вершины Мелдона. Тогда не было ничего странного в том, что Нед бросился с крыши в погоню за медлительным ремесленником. В то время они постоянно караулили того или иного специалиста, работавшего в деревне; постоянно их подстерегали и бросались к ним с вопросами, упреками или напоминаниями. И конечно, издалека серая фигура показалась похожей на Питерса.

Однако сейчас, когда эта сцена вновь всплыла в памяти, она чувствовала, что объяснение мужа выглядит неубедительным из-за выражения тревоги на его лице. Почему вид Питерса, знакомого человека, вызвал у него тревогу? И самое главное — если ему необходимо было обсудить канализационную систему, почему он так обрадовался, когда не нашел Питерса? В тот день эти вопросы не приходили ей в голову, однако, судя по тому, как стройно они выстроились перед ней сейчас, они все время сидели у нее в мозгу, дожидаясь своего часа.

Устав от мыслей, она переместилась к окну. В библиотеке стало совсем темно, и она с удивлением обнаружила, что снаружи еще даже не наступили сумерки.

Вдруг вдалеке среди голых лип появилась фигура: она казалась лишь темным пятном на фоне сереющего неба. Фигура направлялась к дому, и на мгновение ее сердце ухнуло от мысли: «Это привидение!»

В это долгое мгновение ей внезапно показалось, что человек, которого она видела с крыши два месяца назад, теперь, в предопределенный час, обнаружит себя, и окажется, что это был вовсе не Питерс; она с ужасом ждала неминуемого разоблачения. Но уже в следующую секунду даже со своим слабым зрением она разглядела, как фигура обретает плоть и характер, и узнала мужа. Она встретила его у дверей и сразу призналась в своей глупости.

— Нелепо, но я постоянно забываю! — рассмеялась она.

— Забываешь о чем? — спросил Бойн.

— О том, что, даже увидев привидение Линга, ты об этом никогда не узнаешь.

Ее рука лежала на его рукаве, и он накрыл ее своей ладонью, но ни единым жестом, ни единым движением озабоченного лица не отреагировал на ее слова.

— Думаешь, ты его видела? — спросил он после продолжительной паузы.

— Вообще-то в безумном стремлении его обнаружить я приняла тебя за привидение!

— Меня? Только что? — он опустил руку и отвернулся от нее. В его голосе слышался слабый отголосок ее смеха. — Ну, милая, раз ты дошла до такого, тебе лучше отказаться от дальнейших попыток.

— Хорошо, я отказываюсь. А ты? — спросила она, резко развернувшись к нему.

Горничная принесла письма и лампу, и свет ударил Бойну в лицо, когда он наклонился над подносом.

— А ты? — упрямо повторила Мэри, когда горничная вышла.

— Что я? — рассеянно переспросил он, перебирая письма. Между бровей залегла глубокая тревожная складка, отчетливо выделявшаяся при свете лампы.

— Отказался от попыток увидеть привидение? — ее сердце учащенно забилось в ожидании ответа.

Отложив письма в сторону, муж передвинулся в тень от камина.

— Я и не пытался, — ответил он, вскрывая бандероль с нью-йоркской газетой.

— Ну, конечно, — продолжала Мэри, — какой смысл пытаться, если все равно поймешь только потом, по прошествии долгого времени.

Он разворачивал газету, словно вовсе ее не слышал; но после небольшой паузы, во время которой раздавался судорожный шелест страниц, поднял голову и спросил:

— А ты знаешь, сколько времени должно пройти?

Мэри опустилась в низкое кресло у камина. Со своего места она бросила взгляд на профиль мужа, который вырисовывался в круге света.

— Нет, не знаю. А ты? — со значением повторила она свой ранний вопрос.

Бойн отбросил газету.

— О Господи, нет! Я только хотел узнать, — объяснил он с легким налетом раздражения, — существует ли какая-нибудь легенда или традиция на этот счет.

— Мне ничего об этом не известно, — ответила она и едва не добавила: «Почему ты спрашиваешь?» — но в этот момент в комнату вновь вошла горничная с чаем и второй лампой.

Тени рассеялись, и повседневные домашние обязанности отвлекли Мэри Бойн от тяжелых мыслей и тревожных предчувствий. Она расставляла чашки, наливала чай, и когда через некоторое время подняла голову, то поразилась тому, как изменилось лицо мужа. Он сидел около лампы и внимательно читал письма; но почему черты его лица вновь приняли нормальное выражение — из-за хороших новостей в письмах или же от перемены ее собственной точки зрения? Чем дольше она смотрела, тем отчетливее видела, как разглаживаются его морщины и исчезает тревога, а следы усталости вполне можно отнести за счет умственного напряжения. Словно почувствовав ее взгляд, он поднял голову и улыбнулся.

— Страшно хочу чая; здесь есть письмо и для тебя.

Она передала ему чашку чая и взяла у него письмо.

Вернувшись на место, она вскрыла конверт равнодушным жестом читателя, чьи интересы сосредоточены лишь на сидящем рядом человеке.

В следующую секунду она вскочила, уронив письмо на пол, и протянула мужу вырезку из газеты.

— Нед! Что это такое? Что это значит?

Он поднялся в то же мгновение, словно услышал ее крик до того, как он прозвучал; они долгое время пристально смотрели друг другу в глаза, словно противники, пытающиеся нащупать слабое место.

— Ты о чем? Господи, как ты меня напугала! — наконец нарушил молчание Бойн и подошел к ней, издав нервный смешок. Тень страха вновь легла на его лицо, в глазах появилась настороженность, и ей показалось, что он чувствует себя так, словно его окружили невидимые враги.

Трясущейся рукой она протянула ему вырезку.

— Это статья… из «Ваукеша Сентинел»… здесь говорится, что человек по имени Элвелл возбудил против тебя дело… что в сделке с «Блу Стар Майн» было что-то противозаконное. Я половину не поняла.

Они продолжали смотреть друг на друга, и вдруг она с изумлением увидела, что после ее слов выражение напряженного ожидания стерлось с его лица.

— Ах, это! — он бросил взгляд на газетную страницу и сложил ее как совершенно безвредную, давно знакомую вещь. — Что с тобой сегодня, Мэри? Я думал, ты получила плохое известие.

Она стояла перед ним, и ее безотчетный ужас медленно растворялся под воздействием его уверенного тона.

— Значит, ты об этом знал? Ничего страшного?

— Конечно, я об этом знал. Все в порядке.

— Но что это такое? Я не понимаю. В чем тебя обвиняет этот человек?

— Во всех мыслимых и немыслимых преступлениях, — Бойн бросил вырезку на пол и опустился в кресло, стоявшее у камина. — Хочешь услышать всю историю? Ничего интересного — обычная склока из-за доли участия в «Блу Стар».

— Но кто такой Элвелл? Это имя мне незнакомо.

— Да один парень, которого я привлек к участию в сделке… помог ему. В свое время я тебе о нем рассказывал.

— Наверное, забыла, — она тщетно напрягла память. — Но если ты ему помог, то почему же тогда он так поступает?

— Вероятно, его уговорил какой-нибудь проныра-адвокат. В деле много технических подробностей и сложностей. Мне казалось, тебя не интересуют подобные вещи.

Женщина почувствовала укол совести. Теоретически она не поддерживала позицию американских жен, которые не вникают в профессиональные дела мужа, но на практике ей редко удавалось сосредоточить внимание на рассказе Бойна о многообразных сделках, в которых он участвовал. Кроме того, в годы ссылки она чувствовала, что раз ее муж вынужден заниматься тяжелым трудом ради достижения благосостояния, значит, они должны использовать любое свободное время для побега от повседневных обязанностей, для погружения в жизнь, о которой всегда мечтали. Пару раз с того времени, как жизнь очертила вокруг них магический круг, она спрашивала себя, правильно ли поступила; но до сих пор ее сомнения являли собой не более чем ретроспективные экскурсы богатой фантазии. Теперь же она неожиданно для себя впервые понята, как мало она знает о материальном фундаменте, на котором строится ее счастье.

Она взглянула на мужа, и его спокойный вид добавил ей уверенности; однако ей требовались более определенные основания для уверенности.

— Но разве тебя не волнует судебная тяжба? Почему ты никогда не говорил мне об этом?

Он сразу ответил ей на оба вопроса.

— Сначала я не говорил об этом, потому что тяжба меня действительно беспокоила — скорее даже нервировала. Но теперь она уже в прошлом. Вероятно, тебе прислали старый номер «Сентинела».

Она задрожала от радости.

— То есть все кончено? Он проиграл дело?

Бойн ответил после едва заметной паузы.

— Дело прекратили. Вот и все.

Но она настаивала, словно пытаясь оправдаться перед самой собой за то, что позволила себе отстраниться.

— Он отозвал иск, потому что понял, что у него нет шансов?

— О да, у него не было никаких шансов, — ответил Бойн.

В глубине души она все еще чувствовала смутную тревогу и никак не желала сдаваться.

— Когда прекратили дело?

Он ответил не сразу, словно к нему вернулась прежняя неуверенность.

— Я узнал только что, но я этого ожидал.

— Только что? Прочитал в одном из писем?

— Да, в одном из писем.

Она не ответила и лишь через несколько секунд осознала, что он встал, пересек комнату и сел рядом с ней на диван. Она почувствовала, как он обнял ее, нашел ее руку и сжал в своих пальцах, и, медленно повернувшись, встретила взгляд его улыбающихся глаз.

— Все в порядке… все в порядке? — вопрошала она, чувствуя, как растворяются ее сомнения.

— Даю тебе слово! — засмеялся он в ответ, прижимая ее к себе.

Потом она вспоминала, что самым странным на следующий день было неожиданное и полное восстановление чувства безопасности.

Оно витало в воздухе, когда она проснулась в своей темной комнате с низким потолком; оно спустилось вместе с ней к завтраку, вспыхнуло огоньком в камине и отразилось в самоваре и рифленых боках георгианского чайника. Словно все ее расплывчатые страхи предыдущего дня, обострившиеся в момент прочтения газетной статьи, словно осторожные расспросы о будущем и неожиданное возвращение в прошлое погасили их взаимные долги по нравственным обязательствам по отношению друг к другу. Если она и в самом деле проявляла равнодушие к делам мужа, то ее новое душевное состояние доказывало, что ее вера в него оправдывала такое равнодушие, что перед лицом грозящей опасности и подозрений он заслужил право на ее доверие. Он выглядел самим собой, умиротворенным и спокойным после допроса, которому она его подвергла: словно он чувствовал ее сомнения и не меньше нее хотел внести ясность.

Слава Богу, все прояснилось, как небо за окном, которое казалось по-летнему ярким, когда она вышла из дома прогуляться по саду. Бойн сидел за своим столом с трубкой во рту, склонившись над бумагами, и, проходя мимо библиотеки, она не отказала себе в удовольствии украдкой взглянуть на его спокойное лицо, а потом отправилась заниматься своими утренними делами.

В такие чудесные солнечные зимние дни она с удовольствием обходила свои владения. Перед ней раскрывались неограниченные возможности, она обнаруживала все новые и новые скрытые прелести старинного поместья, не внося при этом ни единого непочтительного исправления, и зима казалась слишком короткой, чтобы составлять планы на весну и осень. А благодаря восстановленному чувству безопасности ее прогулка по тихому саду приобрела особое очарование.

Первым делом она направилась в огород, где растущие на шпалерах грушевые деревья нарисовали причудливые узоры на стенах, и голуби хлопали крыльями и чистили перышки, сидя на серебристой крыше голубятни.

В теплице сломался трубопровод, и она ждала специалиста из Дорсетшира, который должен был приехать и поставить бойлеру диагноз. Но когда она оказалась во влажной духоте оранжереи, среди острых запахов, розовых и красных экзотических растений — в Линге даже флора была особенной! — выяснилось, что мастер еще не приехал. Ей не хотелось проводить столь чудесный день в искусственной атмосфере, и она снова вышла на улицу и по упругой беговой дорожке, пролегающей через лужайку для игры в шары, направилась к расположенному за домом саду. В дальнем конце напротив пруда и зарослей тиса возвышалась заросшая зеленью терраса, идущая вдоль фасада с изогнутыми трубами и голубыми ангелами на крыше, окутанными золотистым маревом.

Дом смотрел на нее через ажурный рисунок сада, открытые окна и приветливо дымящие трубы создавали ощущение человеческого тепла, разума, медленно расцветающего на солнечной стене опыта. Никогда прежде она не чувствовала такого единения с ним, такой убежденности в том, что он хранит лишь добрые секреты и не раскрывает их, как часто говорят детям, «ради их же собственного блага», такой уверенности в том, что ему по силам внести гармонию в их с Недом жизнь и сложить из нее длинную, длинную историю, которую он придумывает, нежась в лучах солнца.

Она услышала шаги за спиной и обернулась, надеясь увидеть садовника в сопровождении инженера из Дорсетшира. Но по дорожке шла лишь одинокая фигура довольно молодого, субтильного человека, который ничуть не отвечал ее представлениям о специалисте по тепличным бойлерам. Увидев ее, незнакомец поднял шляпу и остановился с видом джентльмена — скорее всего, путешественника, — который желает показать, что невольно вторгся в чужие владения. В Линг изредка наведывались наиболее культурные путешественники, и Мэри ждала, когда незнакомец достанет фотоаппарат или каким-либо другим образом оправдает свое присутствие. Но он ни единым жестом не обозначил своих намерений, поэтому, видя его почтительную нерешительность, она спросила:

— Вы хотите с кем-то повидаться?

— Я пришел к господину Бойну, — ответил он. Он говорил с едва заметным американским акцентом, даже не акцентом, а интонацией, и Мэри подвергла его более пристальному осмотру. Поля его фетровой шляпы отбрасывали тень на лицо, которое носило — во всяком случае, именно это смогла разглядеть Мэри своими близорукими глазами — серьезное выражение человека, прибывшего по делу и твердо знающего свои права.

Прошлый опыт научил ее благоразумно относиться к таким визитам; но в то же время она ревниво оберегала утренние часы мужа и сомневалась, что он мог позволить кому бы то ни было нарушить его уединение.

— Вы договорились о встрече с моим мужем? — поинтересовалась она.

Посетитель замешкался, словно был не готов к такому вопросу.

— Думаю, он меня ждет, — ответил он. Теперь заколебалась Мэри.

— Видите ли, сейчас его рабочее время: по утрам он ни с кем не встречается.

Минуту он молча смотрел на нее; потом, словно смирившись с ее решением, отступил назад. Мэри увидела, как он остановился и взглянул на тихий фасад. В его облике чувствовались усталость и разочарование, уныние путешественника, который приехал издалека и ограничен во времени. Она подумала, что если дело обстоит именно так, то благодаря ее отказу его задание останется невыполненным, и, почувствовав укол раскаяния, поспешила за ним.

— Могу я узнать — вы проделали долгий путь?

Он ответил ей печальным взглядом.

— Да… я проделал долгий путь.

— В таком случае, если вы пройдете в дом, муж наверняка примет вас прямо сейчас. Вы найдете его в библиотеке.

Она и сама не понимала, почему добавила последнюю фразу — по-видимому, из желания искупить свое негостеприимство. Незнакомец хотел было поблагодарить ее, но в этот момент она заметила садовника, идущего ей навстречу с человеком, который полностью соответствовал ее представлениям о специалисте из Дорсетшира.

— Туда, — махнула она рукой в сторону дома; и тотчас забыла о нем, поглощенная встречей с мастером по бойлерам.

Осмотр привел к таким далеко идущим результатам, что инженер в итоге счел необходимым пропустить свой поезд, и остаток утра Мэри провела в увлеченной беседе среди цветочных горшков. Когда совещание закончилось, она с удивлением обнаружила, что уже наступило время обеда, и, торопясь домой, думала, что муж выйдет ей навстречу. Но во дворе никого не было, кроме помощника садовника, разравнивающего гравий. В холле тоже стояла тишина, и она решила, что Бойн еще работает.

Не желая его беспокоить, она завернула в гостиную и, усевшись за письменный стол, погрузилась в подсчет новых затрат, образовавшихся в результате утреннего совещания. Мысль о том, что она может позволить себе заниматься такими глупостями, еще не утратила своей новизны; и в противовес ее недавним смутным страхам это занятие казалось ей составной частью ее возродившейся уверенности в том, что все будет хорошо, как говорил Нед.

Она все еще наслаждалась увлекательной игрой с цифрами, когда ее отвлекла горничная, спрашивавшая с порога, пора ли подавать обед. Они постоянно подшучивали между собой над тем, как Тримл объявляла обед, — словно разглашала государственную тайну — и Мэри, погруженная в свои бумаги, лишь рассеянно кивнула в ответ.

Краем глаза она заметила, что Тримл с сомнением топчется в дверях, словно упрекая ее за необдуманное согласие; потом в коридоре раздался звук ее удаляющихся шагов, и Мэри, отодвинув от себя бумаги, пересекла холл и подошла к библиотеке. Дверь была закрыта, и она в свою очередь остановилась в нерешительности — ей не хотелось отрывать мужа, и в то же время она беспокоилась о том, чтобы он не перегружал себя работой. Пока она колебалась, появилась Тримл и объявила обед, и Мэри ничего не оставалось делать, как открыть дверь в библиотеку.

За столом Бойна не оказалось, и она осмотрелась вокруг, надеясь увидеть его у книжных полок или где-то поблизости; ее зов остался без ответа, и наконец она поняла, что в библиотеке его нет.

Она повернулась к горничной.

— Мистер Бойн, вероятно, наверху. Сообщите ему, пожалуйста, что обед готов.

Тримл, казалось, колебалась между обязанностью подчиниться и убежденностью в неразумности данного ей поручения. Внутренняя борьба завершилась словами:

— Прошу прощения, мадам, но мистера Бойна наверху нет.

— Нет? Вы уверены?

— Уверена, мадам.

Мэри взглянула на часы.

— Где же он в таком случае?

— Он ушел, — сообщила Тримл с видом превосходства того, кто почтительно ждал вопроса, который следовало задать в первую очередь.

Значит, ее предположение оказалось верным; по всей видимости, Бойн искал ее в саду, и раз она его не заметила, то он прошел коротким путем через южную дверь вместо того, чтобы идти в обход по двору. Она подбежала к двустворчатому окну, выходящему в тисовый сад, но горничная после очередного минутного колебания решилась высказаться:

— С вашего позволения, мадам, мистер Бойн ушел другой дорогой.

Мэри обернулась к ней.

— Куда он пошел? И когда?

— Он вышел через парадную дверь и пошел по дорожке, мадам. — Тримл из принципа никогда не отвечала на два вопроса одновременно.

— По дорожке? В такой час?

Мэри сама подошла к двери и выглянула во двор, всматриваясь в липовую аллею, но никого не увидела вдали.

— Мистер Бойн просил что-нибудь передать?

Тримл вступила в последний бой с силами хаоса.

— Нет, мадам. Он просто ушел с джентльменом.

— С джентльменом? Каким джентльменом? — Мэри резко развернулась, словно приготовилась броситься в атаку на вновь открывшийся фактор.

— С джентльменом, который явился с визитом, мадам, — сдержанно ответила Тримл.

— Когда приходил джентльмен? Объяснитесь, наконец, Тримл!

Мэри была страшно голодна и очень хотела посоветоваться с мужем по поводу теплиц — только этим объяснялось столь необычное раздражение в разговоре с прислугой; однако она сразу почувствовала поднимающийся в Тримл дух неповиновения, характерный для почтительного слуги, которого довели до крайности.

— Не могу сказать точно, в котором часу, мадам, потому что не я открывала ему дверь, — ответила она, благоразумно игнорируя непоследовательность своей хозяйки.

— Не вы?

— Нет, мадам. Когда прозвенел звонок, я одевалась, а Агнес…

— Значит, пойдите и спросите Агнес.

На лице Тримл застыло выражение терпеливого великодушия.

— Агнес не сможет вам ответить, мадам, потому что она обожгла руку, когда подрезала фитиль у новой лампы из города… — Мэри знала, что Тримл никогда не нравилась новая лампа, — поэтому миссис Докет послала судомойку.

Мэри снова взглянула на часы.

— Третий час. Спросите у судомойки, не оставлял ли мистер Бойн сообщение.

Она отправилась в столовую, вскоре вернулась Тримл и доложила, что, по словам судомойки, джентльмен пришел около одиннадцати часов, и мистер Бойн ушел с ним, не оставив никакого сообщения. Судомойке неизвестно даже имя посетителя, поскольку он написал его на клочке бумаги и велел ей немедленно передать его мистеру Бойну.

Мэри пообедала, пребывая в замешательстве, и, когда Тримл подала кофе в гостиной, к замешательству добавилась легкая тревога, Бойн никогда не уходил из дома в столь неурочный час, не объяснив своего отсутствия. Его исчезновение казалось еще более странным оттого, что она никак не могла выяснить, кто этот загадочный посетитель, который, по всей видимости, и заставил Бойна уйти вместе с ним. Мэри имела богатый опыт жены загруженного работой инженера, которого часто вызывают по делу в самое неподходящее время, поэтому она научилась философски относиться к неожиданностям; однако с тех пор как Бойн ушел из бизнеса, он находил особое удовольствие в размеренном образе жизни бенедиктинского монаха. Он культивировал строгую пунктуальность и монотонность, словно пытаясь восполнить беспорядочные и суматошные годы с обедами и ужинами под стук колес в вагонах-ресторанах. Он не разделял склонность жены к сюрпризам, заявляя, что человек с утонченным вкусом находит безграничное удовольствие в привычном однообразии.

Поскольку человек не может предусмотреть все, никто не застрахован от непредвиденных случайностей, и рано или поздно однообразие жизни Бойна должно было быть нарушено, поэтому Мэри решила, что, желая прервать скучную беседу, он пошел проводить своего гостя до станции.

Придя к такому выводу, она немного успокоилась и продолжила совещание с садовником. Потом отправилась на почту в деревню, расположенную в километре от поместья, и, когда возвращалась домой, уже начали сгущаться сумерки.

Она шла по тропинке вдоль холмов, а Бойн, вероятно, вернулся со станции по шоссе, поэтому они не могли встретиться по дороге. Однако она была уверена, что он добрался до дома раньше нее, настолько уверена, что едва перешагнув через порог, прямиком направилась в библиотеку. Но в библиотеке по-прежнему никого не было, ничего не изменилось с тех пор, как она приходила звать мужа к обеду, даже бумаги лежали в том же порядке.

Внезапно ее охватил неясный страх перед неизвестностью. Она закрыла за собой дверь и, стоя в длинной молчаливой комнате, почувствовала, как ее страх обретает форму, дышит и прячется в темноте. Она вглядывалась в тени близорукими глазами, ей казалось, что в библиотеке присутствует нечто реальное, нечто чужое, которое наблюдает и все знает; от ужаса перед этим неосязаемым присутствием она схватилась за колокольчик и резко позвонила.

Тотчас явилась Тримл с лампой, и Мэри сразу стало легче при виде знакомого лица.

— Можете принести чай, если мистер Бойн дома, — сказала она, чтобы оправдать звонок.

— Очень хорошо, мадам. Но мистера Бойна нет, — ответила Тримл, устанавливая лампу.

— Нет? То есть он вернулся и снова ушел?

— Нет, мадам. Он не возвращался.

В ней вновь шевельнулся страх и теперь вцепился мертвой хваткой.

— С тех пор как ушел с джентльменом?

— С тех пор как ушел с джентльменом.

— Но кто был этот джентльмен? — в голосе Мэри слышались визгливые нотки. Так говорят люди, пытаясь перекричать шум.

— Не могу сказать, мадам. — Рядом с лампой Тримл вдруг стала казаться менее круглой и менее цветущей, словно и ее коснулась тень страха.

— Но ведь судомойка знает… разве не она впустила его в дом?

— Она тоже не знает, мадам. Он написал свое имя на сложенном листе бумаги.

Мэри вдруг осознала, что в разговоре они обе не пользуются общепринятыми формулировками, а называют таинственного посетителя неопределенным местоимением. В то же мгновение ее мысль ухватилась за сложенный лист бумаги.

— Но должно же у него быть имя! Где бумага?

Она подошла к столу и принялась просматривать документы, в беспорядке лежавшие на столе. Ее взгляд упал на незаконченное письмо, написанное рукой мужа. Поперек листа лежала ручка, словно он уронил ее при виде нежданного гостя.

«Мой дорогой Парвис»… кто такой Парвис?… «только что получил твое письмо с сообщением о смерти Элвелла, и, хотя мне кажется, что опасность миновала, все же безопаснее было бы…»

Она отложила письмо в сторону и продолжила поиски, но не обнаружила никакого сложенного листа среди писем и страниц рукописи, наспех собранных в стопку.

— Но судомойка видела его. Пришлите ее сюда, — приказала она, удивляясь, почему раньше ей в голову не пришло такое простое решение.

Тримл мигом испарилась, словно была рада покинуть комнату, и к моменту ее возвращения вместе с взволнованной служанкой Мэри уже взяла себя в руки и заготовила свои вопросы.

Джентльмен судомойке незнаком — да, это она поняла. Но что он сказал? И, самое главное, как он выглядел? С первым вопросом проблем не возникло, потому что говорил он очень мало, — только спросил мистера Бойна и, нацарапав что-то на клочке бумаги, потребовал, чтобы его немедленно передали мистеру Бойну.

— Значит, вы не знаете, что именно он написал? Вы не уверены, что там было его имя?

Судомойка не была уверена, но ей так казалось, поскольку он написал записку в ответ на ее вопрос, как его представить.

— И когда вы отнесли записку мистеру Бойну, что он сказал?

Кажется, мистер Бойн ничего не сказал, но она не уверена, потому что, как только она отдала ему бумагу и он развернул ее, в библиотеку вошел посетитель, и она сразу же удалилась, оставив джентльменов одних.

— Но раз вы оставили их в библиотеке, откуда вы знаете, что они вышли из дома?

В ответ на этот вопрос свидетельница пустилась в бессвязные разъяснения. Ей на выручку пришла Тримл, которая с помощью наводящих вопросов добилась от нее внятного ответа, — она едва успела пройти через холл, как услышала позади двух джентльменов и увидела, что они вместе вышли через парадную дверь.

— В таком случае, раз вы видели незнакомого джентльмена дважды, вы можете описать, как он выглядел.

Но ее способность выражать свои мысли оказалась не безграничной, и последнее испытание показало, что ее запас прочности имеет свои пределы. Необходимость подойти к парадной двери и проводить посетителя уже сама по себе явилась нарушением установленного порядка вещей, и она весь день пребывала в смятении и замешательстве. После такого потрясения ей удалось лишь выдавить из себя, приложив немало усилий:

— Его шляпа, мэм, была какая-то не такая, если можно так сказать…

— Не такая? А какая? — выстреливала вопросы Мэри, и в ту же секунду в ее памяти возник утренний образ, на который потом наслоились другие впечатления.

— Шляпа с широкими полями, и лицо было бледным… довольно молодое лицо? — настойчиво выспрашивала Мэри с побелевшими от напряжения губами. Но даже если бы судомойка и смогла вразумительно ответить на этот вопрос, ее ответ потонул бы в стремительном потоке мыслей хозяйки. Незнакомец… незнакомец в саду! Почему она раньше о нем не подумала. Теперь ей не нужны никакие доказательства того, что это именно он приходил к мужу и ушел вместе с ним. Но кто он такой и почему Бойн ему повиновался?

Неожиданно ей вспомнилось, что они часто говорили о том, какая Англия маленькая, — «в такой стране невероятно сложно потеряться». Словно ухмылка, материализовавшаяся из мрака.