Из батареи сердца

Вадим Баян

По мостовой тысячелетий

Харкает кровью морда мира. Дорога истории в красных плевках. Аккорд канонад по Марнам клавира – Туш пятилетний грядущим векам. Лысая голова земли обростает Стальной щетиной пролетарских штыков. Старая шкура с мира сползает В помойную яму седых веков. Изнасилованная миром земля улыбается. Вздрагивает в небо сосцами гор. Бедра к бедрам снова ласкаются И оба лезут под дымный флер. Рыщут стада чугунных чудовищ, Вздыхают железные туши мортир, Стальной саранчой, с яичками смерти, Кровью пьяный воздух кишит. Из колбы Везувия черное шампанское Жадными пастями фабрики пьют, По струнам меридианов смычками радио Красному веку песни поют. Впрыски революций, массажи событий Вспучили вялые мышцы земли, По жилам городов судороги льются, Мозг сверлит бацилла красоты. Как Пасха – цветок на клумбе года, Как в небе рельефом вспухает гром, Красным цветком на клумбе века В памяти мира мы расцветем. Страшные ноты железной симфонии Хрустнут скелетом под тяжкой рукой – Воды замрут и земля затрясется, Небо оденется в зверий вой. В лохань лирическую менструацию сердца! Землю больную бинтуйте умом! Мы рождены потрясать материками, Выстелить в небе коврами гром! Пейте из батареи стодюймового сердца Пальбу по миру бомбами слов! Всмятку глотайте Марсы, Венеры! Риньтесь пиратами на звездный улов! Ангелы там в цветах пасутся, Вальсы рисуют шлейфы комет, Сердца планет любовью бьются… Флирт истеричек звезд-кокетт!.. Там Сириус залюбил девочку-звездочку, Высохли реки магнитных пространств, Венера высасывает юность Меркурия И сам Геркулес теряет баланс. Хоботом сердца с неба щупают Жители космоса грудь земли. Звезды кричат нам в золотые рупоры, – Все изливаются нам в любви. Из колодца математики вытащил истину: В щель Ноября, в двадцать первом году, Сатурну, Венере и догу-Юпитеру Шеренгой приказано стоять на посту. В небе вздымаются звезд революции, Миллиардные рати прут бунтарей, Из бездн голодающих штурмом несутся На троны косматых лучами царей. Надвое хряпнет котел Зодиака, Лопнет у Пулкова выпученный глаз, Горячими звездами Бог будет плакать И тартар от радости пустится в пляс. Стройте земному всему крематорий! Смойте карболкой прыщи кабаков! Сейте стеклянные грибы обсерваторий! В небо вонзайте мортиры зрачков! Из вымени земли молока не пейте! Здоровайтесь с марсианами лапами душ! Играйте шарами на бильарде вселенной! Станьте под звездный горячий душ! Вылезайте мышками из земных норок, Прорвите прибором пленку небес, – Услышите сразу планетный шорох В миллиардном вальсе золотых чудес! Хлынет мудрость из пасти вселенной, Быстро поспеет арбуз земли, Бледное мясо гранатом зардеет, И жизнь нарядится краше зари. Земные делишки станут крошками, От мудрости стыдно станет жить, Огни революций покажутся плошками И сердце любовью будет ныть. * * * Рожден на закате девятнадцатого века – Кратко и мутно скажу о себе – Отец был мудрец, мать была нега, Воспитан сосцами широких степей. Ел астрономию, пил философию, В сердце завалы проглоченных книг; Выл панихиды земному безкровию, Снобом топтался вокруг земли. В луже словесной врезался Титаником В тесные бухты людских умов. Ничьими зубами доселе не раненый, Горы взрываю снарядами слов. Из домны сердца страшною лентой «Песнь о Собачестве» вам тащу. В Богову пращу вправляю землю И в даль времен со свистом пущу. Подавится мир неразрубленным сердцем. Я не погибну в зубах гильотин. Громами затопаю по мостовой тысячелетий С миром в котомке… – пророк… один…

Константин Большаков

Из цикла «Ангел смертельный»

«Еще и сердце будет биться…»

Еще и сердце будет биться. Еще и жить опять захочется, И с полки книги, как со страницы Бесшумным шагом одиночество Сойдет. Но сумрак тихо ляжет, Как тень у глаз. Под шелестящим шагом экипажей Вечерний умер час… Но чем приветствовать? На землю Ступив, на одиночество облокотилась, Изнемогая, дышит ночь… И дремлют И неба синий взор, И синяя бескрылость. Завесой падает в окно ночной простор, Но чем приветствовать?.. И билось И будет биться сердце. Вот Его текучая и синяя, бескрылость В объятиях сожмет, И вот… Приветствую… Над неподвижностью Вдруг запахом листвы и шелестом поляны Живое сердце жатвой выжмется И вот, – На бледности смертельной полотна – Румянец разбегающейся раны. И вот – она.

6. Х.1918 г.

«В ночную гладь пруда, в колодцы чьих то глаз…»

В ночную гладь пруда, в колодцы чьих то глаз, И чьих то глаз и звезд мгновенных траекторий, Как ангелом, и крылья, поднимая час, Устали утопить его во взоре. А губ, и глубже глаз, и обжигает шелк. И трепетом колен, как стрел упругих, ноги… Из чаши бытия… И не смолкая смолк, И крыльев влажный шепот на пороге, И он вошел. В окне дробились звезд Миры расколотых надежд и упований, И пролетающей порой кометы хвост Из угля и огня ночную бездну ранил. Не заглянул в глаза, но смех Расплавил серебром, и на плечо положит руки И знаю я, – бесстыдно белый снег На город упадет покровом скуки. Но и его, как путь мучительный часам По тишине прокладывать, как по сугробам, Опять их взмах, и тяжек свет глазам, Как Лазарю, восставшему из гроба!

1919 г.

Ночь

Безжалостных минут неслышный рост И голос ласковый сказавший «спите» Забросят в память падающих звезд Мгновенные, серебряные нити. И лбом горящим плавит лед стекла, Легко прожечь последнюю преграду В ночную глубь, как сердца глубь прожгла Тоска безмолвной пристальностью взгляда И память, – ночь трепещущим крылом, Не захлебнешься ты в предсмертьи бреда, И угольной водой за угольным стеклом Плывут томительно ночные беды. Но радостью рассказанных поэм Ты сердце ночи болью не отравишь, И сплетены туги два тела тем В колышущихся перьях клавиш. То лебединый не возьмет полет Тоска за облако ночного света, И сердце хрусталем сжимает лед Еще живое мертвого поэта.

1919 г.

Был полог…

Был полог неба странно фиолетов Ночная выползала синева. В улыбках женщин и стихах поэтов Твоя улыбка и твои слова. В движеньи звезд твои снисходят взоры, И голос твой – дыханье тишины, Как вечером в углах неслышный шорох, Как голос посещавший сны. Ведь это ты. Тебе поют страницы, Тебе дыханье каждое и миг, И имя, в небе тень летящей птицы, Мелькнет над каждою из книг. Закрыть глаза и губы видеть ближе, Дыхание порывисто и горячо, И вал воды с покорной страстью лижет Далекой пристани гранитное плечо. И так же, как сейчас, погаснет вечер, Ночная выползает синева, И в горький час последней встречи Твои усталые падут слова. Далекий вечер. Дали в сини нежны И зоркий страж – вечерний полусвет, Как будто взором странным и прилежным Следила девушка иных планет.

1916 г.

Георгий Золотухин

Вам, любовь льющей, Лее.

Каменная колыбель

Если хочешь плавать в вековечном стиле, – От долины Качи правь на Инкерман; Здесь тысячелетья облака сгустили, Каменные глыбы помнят Океан. Здесь зачатье мысли, предначалье Змею, Вырезы титанов на уступах скал; Розовое небо спрятало Акмею, Чтоб пиитов смену дух любви взласкал, Подойди и смолкни. Убедись, запомни, Что штрихи былого нежат примитив; Челюсти громады, грудь каменоломни Зарождают прочно крепкий коллектив. Неистерты знаки павших поколений, Вырезаны резко гордо-письмена; В космоса горниле выковался Ленин, Чтобы закрепилась Новая Весна. Из страны спокоя для страны бунтарья Кинул красноволны каменный Титан: Пало крепкосталье, вспела Пролетарья: – Из долины Качи правь на Инкерман!

Эскиз к поэме «Паяц»

Паяц, выходи на эстраду! Раскинь по песку душ треск погремушек, Кудрявых игрушек шараду. Бац!!! Мы так устали, паяц… Удуши арлекинов, Из смеха петлю накинув; Каруселиям тупости в пасти Вбей клинья, Клювом орлинья Скуку гнезда разори. Рукою не старой зари Хотим обладать. Паяц, дай себя обглодать! Кости твои – радий, Улыбки – электричество, Их в оболочке-ограде Мириадоколичество. Вышел паяц. Вышел и ах! Умерли звоны в пустых мирах; Нет у шута от печали зубастой Всеисцелительной пасты. Гоготом встречен… бац!!! Упал, искалечен паяц… Ничего! От паяцовой корчи, От его разбитой рожи Станет горе еще горче, Станет смех дороже.

Готика

Сегодня любовь мою На крестах устах вешали И болталась на перекладинах площадей Она, В глазных впадинах людей От звена до звена Пробегая. Душа нагая пламенными языками Лизала звезды – леденцы небесные, В неба зало вошли с жолтыми клыками Мертвецы и пролились отвесные Дожди конца. – Не жди, не жди гонца! Безкровного моления утешители Священничали, То ровного умаления небожители Мошенничали. Двери доверий к паперти Заперты и повешена радуга Туша И рада как грешная Душа. На колокольне пробило двенадцать… Не сорваться ль с виселицы и раздольней Повеселиться? Или повисеть в коленкоре черном, Быть рыбой, попавшей в сеть В разговоре-горе вздорном? Как лучше жить: быть минутным, Облака из лучей шить или смутно мутным Потоком течь под оком человечьих свеч? Кто скажет? А тоска жжет И все чаще, чаще пояски поисков В гуще чащи теряются: Лишь думы последними, шалыми Жалами колоть ухитряются. Что будет? Смерть ли разбудит Небытием Или вина загадочного вина лихорадочного Еще попьем??

Вы умерли

Вы умерли. Когда его душа, Без берегов, как лебедь в океане, Взрезала облака таинственных исканий, То буйствуя, а то едва дыша, Где были вы? Холодною скалою, Величественной строгой и немой, Вы звали вниз горячий голос мой, К житейскому, земному аналою. И лебедь был готов смирить зигзаги крыл, Покорствуя безстрастным струнам зова, Но через силу взмах и лебедь снова, снова Алмазам солнца грудь свою открыл. Вы умерли. И если розой смерти Спадет на мрамор кровь разбитой головы, Вы – многодумная, вы, девушка, поверьте: Не лебедь умер… нет… не он, а вы.

Вадиму в дыму веков

Не жжет огонь, огонь не палит, Междупланетные мосты Забыли о гнедой опале Седоволосой простоты. «Громокипящий» кубок выпит, Динам машиною визжа, По телу престарелой выпи Гуляла смелая вожжа. Ты уловил круговращенье Надзвездных звеньев вен, звени Стеклом по стали возвращенья, Хлыстом по черепу свиньи. Тяжеловесный спутник рядом, Окованный семьей кольчуг: То я с разгневанным отрядом С тобою с небом в бой лечу.

Мария Калмыкова

Выкидыши литературы

Танк футуризма раздавил муравейник старой литературы. Мокрое место осталось от всех направлений. Вспрыгнувшая молодая Россия твердо стала на гранитную площадь, вымощенную футуристами. Титаны железного слова гигантскими взмахами раскидали зажигательные факелы в горючие дебри молодых умов, и мировое небо затягивается облаками космической поэзии. Огромной рукой мускулистой молодежи навеки замурован склеп, где покоится смрадный труп разложившейся литературы. Ни червяк, выползающий из щели склепа, ни моль, зажатая в фалды нового сюртука, не воскресят любви к муравьиной поэзии, сложной и ненужной, как паутина. Ни бледные символисты, ни пресные акмеисты не поднимут больше головы. Но всякая шкура имеет своих паразитов.

На шкуре футуризма закишели имажинисты, презентисты, оппортюнисты. Одни путаются в тенетах аллитераций и модуляций, другие потрошат в микроскопе рифму, третьи всячески выворачиваются наизнанку. Все эти выкидыши литературы, безхлыстые таланты и безыдейные словесные хулиганы выплевывают новые лозунги, вопят о несуществующих открытиях и засыпают общественное мнение червонцами футуристических образов. Все эти импотенты слова – мутная пена с котла футуризма. От всей шайки пахнет кроватью и конюшней.

Карболки и огня!

Циклон футуризма захватил все области человеческого мышления и мощным неводом выгреб все драгоценности из океана возможности и исчерпал всю потребность в революции слова. Дальнейшая революция ведет в лабиринт «непонятного» и грозит замуровать в нем идеи века.

Легкомысленные и безответственные литературные попугаи за искусство принимают только форму и роются тупыми носами в словесном мусоре. Но искусство – не форма, а идея в соответствующей форме. Титаны духа, мощным взмахом созидающие целые Вавилоны искусства и несущие на своих плечах огромные вьюки идей, учитывают монументальность этой великой гармонии и жестом великих маэстро дирижируют оркестром человеческого духа.

Уставшая от событий Россия ищет отдыха: лезет в цирк, читает Аверченку и слушает имажинистов.

Но делу – время, а потехе – час.

Прошел час – зритель сплюнул и ушел, а цирк остался пустовать.

Крик мирового футуризма создал атмосферу вокруг земли и это огромное явление только еще разворачивается. Надоевший ярлык «футуризма» сорван и заменен «гениальностью». Из горла рычащего века клубится горячая лава огромной поэзии. «Нам не нужна кустарная красота деревянных расписных поэзий! Мы завалим мир глыбами необработанного золота! Мы закидаем грудь земли гранитами нелепых, но потрясающих истин, из которых Грядущий Человек вытешет себе нового Бога».

Идеи Космизма вековым куполом повисли над землей. Из пасти гудящего купола оглушительно падают на землю глыба за глыбой: «Сто пятьдесят миллионов», «Вселенная на плахе», «Собачество», а рядом раздается писк имажиниста:

– «А мне бы какую-нибудь Олечку Да десятка два папирос!».