1961

Эти слова написал в Книге памяти Ю. А. Гагарина, что лежит в мемориальном кабинете первого космонавта Земли в Звездном городке, астронавт Нейл Армстронг — первый человек, ступивший на Луну.

Да, четверть века назад был сделан первый, самый трудный шаг на звездной дороге человечества. То, что еще недавно считалось фантастикой, 12 апреля 1961 года стало реальностью. И первым преодолел барьер космической неизвестности простой русский парень со Смоленщины Юрий Гагарин. Своим полетом он доказал — жить и работать в космосе можно!

А ведь была и другая точка зрения. Многие физиологи на основании теоретических представлений сомневались в возможности жизни человека в условиях невесомости. Они считали, что в условиях полного отсутствия силы тяжести жизнь может продолжаться только несколько минут, так как неизбежно возникнут глубокие расстройства кровообращения из-за нарушения его нервной регуляции, кровь потеряет вес и не будет оказывать давления на стенки сосудов, где расположены специальные нервные окончания — барорецепторы, чувствительные к изменению кровяного давления. При этом, дескать, не будет также давления крови в полостях сердца во время его расслабления, что может привести к нарушению нормальной сердечной деятельности.

Что ж, опасения ученых можно было понять: длительную невесомость на Земле воспроизвести было нельзя. Миллионы лет эволюции прекрасно приспособили человека к жизни на нашей планете. Земля нас породила и накрепко привязала к себе.

На вопрос Главного конструктора С. П. Королева: «Как будет чувствовать себя космонавт в полете?» — медики, естественно, не могли в то время дать исчерпывающего ответа. Поэтому были приняты специальные меры предосторожности. Управление космическим полетом было максимально автоматизировано (на этом настаивал С. П. Королев). Человеку же в первом полете отводилась роль наблюдателя. Однако на случай, если бортовая автоматика даст сбой, управление кораблем на себя должен взять космонавт. Но, чтобы управлять кораблем, он должен быть в здравом уме и твердой памяти, а как повлияют условия невесомости «а чисто человеческие функции: мышление, память, координацию движений, восприятие окружающего мира — специалисты не знали. Поэтому решили: космонавт сможет воспользоваться ручным управлением только тогда, когда наберет правильное трехзначное число на кнопках коммутационной схемы, которые помещались на пульте. Кнопки были занумерованы от единицы до шестерки. Если космонавт наберет правильные цифры, то после этого можно будет включить электропитание пульта и подать команды. Это устройство назвали логическим замком. Давно на космических кораблях нет логического замка. Его сняли после полета Г. С. Титова. Ну а в первом полете замок был своего рода защитным барьером на случай, если человек не совладает с новой для него стихией.

Гагарин совладал, показал, что космическое пространство подвластно человеку, что не случайно родились в глубине веков звездные устремления, древние предчувствия будущей космической жизни.

Нет ничего необычного в биографии первого космонавта.

Смоленщина — его родина. Это край-воин, край-созидатель. На смоленской земле споткнулись и Наполеон, и Гитлер, и иные разные завоеватели, шедшие к нам с мечом.

Еще в XV веке польский историк Ян Длугог писал о мужестве смоленских полков в битве под Грюнвальдом, где 14 июля 1410 года объединенные силы поляков и литовцев вместе с русскими, украинцами, белорусами и чехами нанесли сокрушительное поражение Тевтонскому ордену. В критической ситуации «лишь одни русские витязи из смоленской земли, построенные тремя отдельными полками, стойко бились с врагами и не приняли участия в бегстве. Тем заслужили они бессмертную славу».

В Отечественную войну 1812 года у стен древнего Смоленска, где соединились армии Барклая-де-Толли и Багратиона, чего так боялся Наполеон, произошло знаменитое Смоленское сражение. 300 французских пушек вели непрерывный огонь по крепостной стене и городу, но генерал Раевский удерживал его. Французские колонны волнами накатывались на крепостную стену и разбивались о нее. Смоленск горел, но сражался.

«…Враг мог разрушить стены ваши, обратить в развалины и пепел имущество, наложить на вас тяжкие оковы, но не мог и не возможет победить и покорить сердец ваших. Таковы Россияне!» — писал в послании к смолянам прославленный полководец М. И. Кутузов.

Именно под Смоленском в июле 1941 года дивизии вермахта впервые с начала второй мировой войны, впервые после того, как были уже оккупированы Польша, Франция, Бельгия, Голландия, Норвегия, Дания, Греция, Югославия, получили приказ об обороне.

На смоленской земле под Ельней родилась советская гвардия. Командиром первой гвардейской дивизии был уроженец Смоленщины генерал Иван Руссиянов. Более 250 тысяч солдат и офицеров — четверть своего состава — потеряли в этом древнем русском крае в трагическом для нас 41-м году гитлеровские армии группы «Центр». Здесь на родине песни «Катюша» Исаковского враг впервые испытал огневую мощь боевых легендарных «катюш».

Во время гитлеровской оккупации смоленская земля была для фашистов той самой землей, которая горела у них под ногами, горела и днем и ночью. Не сломили волю патриотов зверства, чинимые гитлеровцами над мирными людьми с непостижимой человеческому разуму жестокостью.

В мае 1945-го уроженец Смоленщины Михаил Егоров вместе с грузином Мелитоном Кантария поставили победную точку, водрузив над поверженным рейхстагом Знамя Победы.

Известно, что первое упоминание о Смоленске относится к 836 году. Уже тогда он был «град велик и мног людьми». И как оказалось, этот край во все времена «мног людьми» достойными. Среди них основоположник русской классической музыки М. И. Глинка, участник Отечественной войны 1812 года поэт Ф. Н. Глинка, знаменитые путешественники Н. М. Пржевальский и П. К. Козлов, основатель научного почвоведения B. В. Докучаев, прославленный адмирал П. С. Нахимов, первый главком Вооруженных Сил Советской Республики Н. В. Крыленко и Маршал Советского Союза М. Н. Тухачевский, скульпторы М. О. Микешин и C. Т. Коненков, поэты А. Т. Твардовский и М. В. Исаковский, фантаст А. Р. Беляев, выдающийся авиаконструктор С. А. Лавочкин, чей самолет Ла-5 был одним из лучших истребителей второй мировой войны…

Символично, что и первый русский летчик, который стал и первым русским мировым рекордсменом в авиации, Михаил Никифорович Ефимов тоже уроженец Смоленщины. В историческом музее Качинского высшего военного училища летчиков под его портретом такая надпись: «М. Н. Ефимов — первый русский авиатор, национальный герой России… Научился летать на планере летом 1909 года. 2(25) февраля 1910 года М. Н. Ефимов получил в школе Фармана диплом пилота-авиатора. 8(21) марта 1910 года М. Н. Ефимов совершил первый полет над Одессой. Ведущий летчик-инструктор Севастопольской школы. Здесь участвовал в разработке новых самолетов. Горячо приветствовал Великую Октябрьскую революцию и без колебаний перешел на ее сторону. В августе 1919 года погиб от рук белогвардейцев».

Небольшой город Гжатск на Смоленщине. Сюда в роддом, за двадцать километров, привез из деревни Клушино в первый день весны 1934 года Алексей Иванович Гагарин свою жену Анну Тимофеевну. Здесь 9 марта и родился первый космонавт.

Это был один из дней челюскинской эпопеи. Среди отважной семерки авиаторов, первых Героев Советского Союза, удостоенных этого звания за спасение оказавшихся на льдине пассажиров с погибшего ледокола «Челюскин», был Николай Петрович Каманин. Он станет наставником первого космонавта. 12 апреля 1961 года на Байконуре он проводит Гагарина в первый космический рейс.

В одном из залов краеведческого музея бывшего Гжатска, ныне города Гагарина, крупными буквами начертано изречение основателя города Петра I: «Не мы, а внуки наши будут летать, как птицы». Вольно или невольно это изречение оказалось почти пророческим.

Много лет спустя в стенной газете одного из НИИ ко Дню космонавтики была помещена короткая заметка:

«…Этого случая никто не знает, кроме двух человек — участников разговора. Разговор проходил между двумя мечтателями, оказавшимися в будущем трезвыми реалистами.

Начало весны 1934 года. Быть может, 9 марта. Запомним это число! В воротах дома № 19 по Садово-Спасской улице в Москве задержались эти два человека, два инженера из ГИРДа, который помещался во дворе дома. Они шли к трамвайной остановке. Тогда еще по Садовой ходили трамваи. Они собирались поехать за город, где находился институт, который объединил усилия в изучении реактивного движения различных инициативных групп нашей страны.

— Хотел бы я знать, — сказал один, — кто будет проектировать и строить корабль для полета человека в космос?

— Конечно, это будет коллектив, обязательно коллектив. Знаю, и ты, и я войдем в этот коллектив. И если ни одна наша ракета еще не летала в космос, то это не значит, что мы не доживем до межпланетного полета человека. Обязательно доживем!

— Обязательно доживем и увидим, как люди, а может, и мы, полетят в космос. Придут замечательные дни!

Я уже говорил — оба собеседника любили помечтать, заглянуть в будущее, мечты помогали работать и отчетливо видеть завтрашний день.

Знали ли тогда они, эти два инженера, что их предвидение осуществится через 27 лет? Ведь многие относили первый полет человека в космическое пространство на конец нашего века или даже на двухтысячные годы!

12 апреля 1961 года в первый полет за атмосферу Земли, в космос, стартовал Ю. А. Гагарин — смелый, молодой. Он родился 9 марта 1934 года…»

Эту заметку написал замечательный инженер, конструктор первой советской жидкостной ракеты 09, стартовавшей 17 августа 1933 года в пригороде Москвы Нахабине, Михаил Клавдиевич Тихонравов, а руководил запуском ракеты его собеседник, будущий Главный конструктор ракетно-космической техники Сергей Павлович Королев. Именно Тихонравов подписал чертежи общего вида первого искусственного спутника Земли, которые были утверждены Королевым. Именно в проектном отделе, возглавляемом Тихонравовым, рождались первые «Луны» и «Марсы», космический корабль «Восток»…

В апреле 1934 года Королев и Тихонравов выступали на 1-й Всесоюзной конференции по изучению стратосферы, созванной АН СССР в Ленинграде. В резолюции конференции по секции техники было сказано: «Конференция считает нужным… сосредоточить особое внимание на освоении техники подъема в стратосферу приборов с помощью ракет как переходного этапа к проектированию ракет для полета человека».

До полета Юрия Гагарина оставалось 27 лет.

Сызмальства, как и все крестьянские дети, Юрий приучался к труду. «Мы с Алексеем Ивановичем заняты были так, — вспоминала Анна Тимофеевна, — что летом ни единой свободной минутки не было. А дети все выросли хорошими, работящими да добрыми, отзывчивыми да внимательными… Дома у нас сложилось распределение обязанностей. Хозяйство и скотина были за мной, а вся тяжелая плотницкая и столярная, словом, мужская работа — за Алексеем Ивановичем.

Ему никогда не приходилось будить меня, говорить: «Нюра, вставай, корову доить пора!» Встанешь сама часа в три утра, русскую печь затопишь, приготовишь еду на весь день, оставишь ее на загнетке. А тут уж пора корову доить да в стадо выгонять, глядишь, время пристало и на работу идти. Вечером после скотину обиходишь, вещички ребятам пересмотришь — что подштопать, что починить, а там и спать пора.

Алексей Иванович все своими руками делал: буфет, стол, диванчик, качку, детскую кроватку. Дом и тот сам строил, печь русскую клал. Валенки подшить или ботиночки починить — тоже его работа была. Сколько ремонта дом требует, чтобы всегда был в порядке! И никогда не приходилось мне его понукать. Если иной раз и скажешь: то-то надо сделать, то только потому, что, может, он сам не заметил.

Думается, что и ребята наши, видя, что родители без подсказки работают, тоже дружно тянулись за нами. Каждый из них свою работу знал…»

Рос Юрий ребенком шустрым, любознательным. Память у него была цепкая: те стихотворения, что старшие братья и сестра вслух учили, мигом запоминал.

В трагический 1941 год 1 сентября пошел Юрий в школу. Около месяца продолжалась его учеба. А потом, словно дурной сон — полтора долгих года фашистской оккупации. Тяжкие испытания обрушились на семью Гагариных. Валентина, старшего брата Юрия, и сестру Зою фашисты угнали в неволю. В марте 1943-го пришло наконец желанное освобождение.

Полуголодные, полураздетые, привыкшие к бомбежкам и артиллерийским обстрелам, дети войны истосковались по школе. Мальчишкам и девчонкам тех лет, учившимся читать и писать по фронтовым газетам, военным плакатам и листовкам, не знавшим листка белой бумаги, очень хотелось поскорее выучиться и стать настоящими помощниками семье, стране.

После войны семья Гагариных перебралась в Гжатск: Алексея Ивановича пригласили плотничать в квартирно-эксплуатационную часть. Золотые у него были руки. Понемногу обустроились на новом месте.

Объявились и Валентин с Зоей. Валентину удалось сбежать из эшелона. Довоевывал он башенным стрелком тридцатьчетверки. Зоя бежала в Польше, когда их гнали в Гданьск грузить на транспорт и топить. Считали, что Гагариным повезло, потому что редко какая семья осталась не опустошенной войной.

Юрий пошел в третий класс школы-четырехлетки. Дом, в котором располагалась школа, был в некотором роде историческим. Когда-то он принадлежал купцу Церевитинову. Сюда жители Гжатска пригласили Кутузова, когда он, назначенный главнокомандующим, проезжал через Гжатск к войску в Царево Займище. Интересно, что под Гжатском начинал свои боевые действия против наполеоновских завоевателей партизанский отряд Дениса Давыдова. «Мама! Я учусь в историческом доме», — с гордостью как-то сказал матери Юрий, возвратясь из школы.

В пятый класс Юрий стал ходить в другую школу. Об этих годах вспоминает его учительница Елена Александровна Козлова: «Он был моим учеником в пятом-шестом классах. Я преподавала ботанику. И хоть Юра явно тяготел к точным наукам, его знаниями по ботанике я могла гордиться. Все задания он выполнял в срок: собрать ли гербарий, провести наблюдение или что-то зарисовать.

Мальчишки гагаринского поколения умели трудиться, белоручек не было. После войны многие без отцов остались, ребята в семье помощниками были. За все брались: и огороды вскапывали, и дрова заготавливали, и сено косили. Уставали, конечно. Поэтому хоть и журила, но по-матерински понимала, если иногда кто-то не успевал выучить урок. Но не было случая, чтобы материала не знал Юрий Гагарин. Трудолюбивый, он успевал и дома помогать, и уроки учил на совесть, и спортом занимался.

Трудное время было. Не хватало всего: одежды, топлива, книг. Но трудности закаляли наших мальчишек, в борьбе с ними крепли их силы, воспитывалась настойчивость.

Несколько лет назад в школе собрались одноклассники Гагарина… Это люди, самостоятельно проложившие себе дорогу в жизни, делающие свою судьбу трудовыми руками.

Более чем скромно одетые, зимой в стареньких подшитых валенках, чаще в одежде не по росту, весной и осенью в пилотках, перепоясанные солдатскими ремнями, разносолами не избалованные, но как жадно впитывали они все новое, как умели мечтать и как потом осуществляли все, о чем мечтали.

Жизнь шла и брала свое. Как большинство сверстников, Юра был очень подвижный, не чуждо ему было и озорство. Но как учительница, просто как взрослый человек, я отмечала особые товарищеские качества этого мальчишки. Другом он был преданным.

Помню, группа мальчишек, среди которых был и он, забралась на копну сена, а копешки эти стояли в черте нашего городка, по берегам речки Гжати. И кто-то начал курить. Взрослые заметили, пытались «обезоружить» проказников, но они кинулись врассыпную. Один только замешкался, не успел удрать. И быть ему примерно наказанным, да некоторое время спустя пришел Юра:

— Одного его не наказывайте, я тоже там был…

И вот 1961 год. Ошеломляющая весть: человек впервые в космосе! Наш, советский, Юрий Гагарин.

Мы читали в газетах о триумфальных поездках первого космонавта Земли по разным странам. Наконец он приехал в родительский дом. Трудно передать, что творилось тогда в Гжатске. Всем хотелось увидеть своего знаменитого земляка. На другой день иду я по улице, а по другой стороне, навстречу, Юрий со своими родными. Я думала, забыл он меня, не узнает. А он остановился, поздоровался и спрашивает:

— Елена Александровна, как ваши девочки живут?

Таким он был всегда: никого не забывал, всех помнил. Гагарин был начисто лишен зазнайства…

В первое посещение родной школы после митинга мы пригласили его в учительскую. Когда-то дли него, как и для всех учеников, это была святая святых, и сейчас, войдя, космонавт в нерешительности остановился на пороге.

— Проходите, Юрий Алексеевич, — стали приглашать мы.

Гагарин даже шаг назад сделал:

— Какой я для вас Юрий Алексеевич! Юра и, Юрий.

Не могу представить себе Гагарина состарившимся…»

1949 год. Окончен с отличием шестой класс. Юрий неожиданно для родителей заявил: «Поеду в Москву, буду поступать в ремесленное училище».

«Мы с отцом старались его отговорить, — вспоминала Анна Тимофеевна. — Виделся он мне еще вовсе мальчиком. Очень уж не хотелось отпускать от себя. Наконец-то семья вся собралась, а тут опять кто-то из детей будет не со мной, опять сердце будет исходить беспокойством.

Но Юра, оказывается, все продумал. Рассуждал он как взрослый, говорил, что хочет учиться дальше, образование думает получить, в то же время понимает, что нам с отцом будет трудно работать на учеников. Вот он овладеет какой-нибудь профессией, встанет крепко на ноги, учиться будет по вечерам. К этому времени к многие его одноклассники, которые были Юры постарше, уже поступили в ремесленное».

Да, это было поколение с недетским детством, помнящее войну памятью детства, принявшее на свои плечи тяготы послевоенной жизни и потому так остро, как будто по наитию, слышащее зов страны.

Война сильно выкосила ряды рабочего класса. Остро ощутилась на заводах нехватка квалифицированных рабочих. Комсомол позвал юношей и девушек в ремесленные училища. Уехал из Гжатска в подмосковные Люберцы и пятнадцатилетний Юрий Гагарин. Там он поступил в ремесленное училище при заводе сельскохозяйственных машин. Хотел стать слесарем или токарем, но туда брали с семилетним образованием. Пришлось учиться на литейщика-формовщика. Специальность трудная, требующая выносливости, смекалки, ловкости и даже смелости, но Юрию она пришлась по душе, и он с увлечением изучал литейное дело. Видно, пробудился у него наследственный интерес к металлу — дед Юрия по матери Тимофей Матвеевич Матвеев был путиловским рабочим, металлистом.

В архиве училища сохранился отчет, составленный мастером Егором Алексеевичем Прохоровым осенью 1949 года. Из отчета видно, что в первой четверти 1949/50 учебного года ремесленник Гагарин выполнил производственное задание на 102,3 процента, что по специальной технологии, физике, математике, русскому языку у него отличные оценки. В длинном перечне учебных дисциплин только две четверки.

Вскоре в делах бюро Ухтомского горкома комсомола Московской области появилась протокольная запись:

«Протокол № 55. От 14 декабря 1949 г. Слушали: О приеме в ряды ВЛКСМ тов. Гагарина Ю. А.

Постановили: Принять в члены ВЛКСМ тов. Гагарина Ю. А. 1934 г. рождения, образование 6 классов, русского, ученика литейщика».

Через много лет, вспоминая Люберецкое ремесленное училище, Юрий Гагарин скажет: «Самое полезное и положительное, что есть во мне, было заложено Ленинским комсомолом. Сами посудите, что могло произойти с пятнадцатилетним парнишкой, который уехал за сотни километров от родителей в ремесленное училище и там был бы предоставлен самому себе. Но благодаря тому, что в училище была сильная комсомольская организация, я сразу почувствовал себя в кругу друзей. Меня вовлекли в комсомол, в активную комсомольскую работу. Как своего встретила меня дружная, крепкая рабочая семья литейщиков».

Один из друзей Юрия, Тимофей Чугунов, давший ему рекомендацию в комсомол, вспоминает то время: «Нельзя сказать, что мы не задумывались о своем будущем, что собирались жить по принципу — куда кривая вывезет. Очень скоро мы сообразили, что с нашими шестью классами далеко не уедешь, а потому решили с сентября 1950 года начать учиться в школе рабочей молодежи. Нелегкое это было дело — заниматься в учи-лито, работать на заводе и еще взвалить на себя дополнительную ношу — учебу в вечерней школе. Нас бы не хватило на все, если бы не жертвовали мы редкими часами отдыха и не отказывались скрепя сердце от мальчишеских развлечений…»

В числе тридцати ремесленников, поступивших учиться в вечернюю школу рабочей молодежи, был и Юрий Гагарин.

Май 1951 года. Юрий окончил седьмой класс вечерней школы рабочей молодежи, а месяц спустя — ремесленное училище. Вот строки из его характеристики, выданной ему дирекцией училища:

«…Гагарин Ю. А. в течение двух лет был отличником учебы, заносился на Доску почета училища. Дирекцией училища Гагарину Ю. А. была объявлена два раза благодарность за отличную учебу и за общественную работу. Кроме того, директором завода ему объявлена благодарность за хорошую работу в цехе.

Учащийся Гагарин был физоргом группы, добросовестно и точно выполнял все поручения комсомольской организации и администрации училища».

Неповторима пора юности. Время становления, возмужания, поиска своей дороги в жизни.

«Учителя, заметив, что я хочу учиться дальше, предложили поступить в ленинградский техникум, — вспоминал впоследствии Юрий Гагарин. — Ведь я среди рабочих завода зарекомендовал себя неплохим спортсменом, не раз занимал призовые места на соревнованиях. Прошел отборочные испытания в Мытищах, на пятерку сдал последний экзамен и вернулся в Люберцы. И тут мне сказали: можно поступить в Саратовский индустриальный техникум по своей литейной специальности.

А спортом, говорят, можно заниматься везде…

И верно! Каждый спортсмен, каким бы он ни был мастером, должен иметь какую-то специальность и заниматься производительным трудом. Не человек для спорта, а спорт для человека!..»

Юрий и два его товарища по ремесленному училищу Тимофей Чугунов и Александр Петушков поехали поступать в Саратовский индустриальный техникум.

В своем заявлении о приеме в техникум на имя директора Юрий написал: «Прошу Вас зачислить меня учащимся вверенного Вам техникума, так как я желаю повышать свои знания в области литейного производства и принести как можно больше пользы своей Родине. Все требования, предъявляемые ко мне, обязуюсь выполнять честно и беспрекословно».

Оценки за семь школьных классов у ребят были отличные. Предстояло лишь сдать пробу по специальности — отлить из чугуна под руководством мастера фигурные решетки. Для выпускников ремесленного, работавших формовщиками-литейщиками пятого разряда, это было нехитрым делом. С заданием они справились и были зачислены в техникум, а экзаменационные решетки и по сей день украшают саратовские парки.

Много читал Юрий в то время. В его библиотечном формуляре можно было увидеть произведения Чехова, Толстого, Пушкина, Гоголя, Фадеева, Островского… Юре на всю жизнь запомнились слова Корчагина о том, что жизнь надо прожить так, чтобы потом не было стыдно за бесцельно прожитые годы. Он воспринял их как руководство к действию: берег честь смолоду, делал свою жизнь начисто.

«Я люблю Овода, но Мересьева полюбил сильнее. Он мой современник» — такова была его первая оценка полюбившихся ему литературных героев.

Прочитал Юрий и научно-фантастическую повесть Константина Эдуардовича Циолковского «Вне Земли». Он был покорен простотой и доступностью изложения сложных научных концепций межпланетных полетов, смелостью и оригинальностью суждений ученого. Эта книга открыла юноше новый для него мир космоса. «Циолковский перевернул мне всю душу», — скажет впоследствии Юрий Гагарин.

А за двадцать шесть лет до гагаринского полета Циолковский сказал: «Не хочется умирать на пороге проникновения человека в Космос. Я свободно представляю первого человека, преодолевшего земное притяжение и полетевшего в межпланетное пространство… Он русский… Он — гражданин Советского Союза. По профессии, вероятнее всего, летчик… У него отвага умная, лишенная безрассудства… Представляю его открытое русское лицо, глаза сокола».

Юрию Гагарину было в то время около года… Не правда ли, вещие слова? Портрет космонавта, нарисованный основоположником теоретической космонавтики, удивительно точно предвосхищает и внешний облик Гагарина, и содержание его внутреннего мира.

В один из осенних дней 1954 года в Саратовский аэроклуб пришел невысокий паренек. Одет он был в форму учащегося индустриального техникума: черные брюки, китель с серебряными техническими эмблемами в петлицах, такая же эмблема на фуражке. Представился: «Юрий Гагарин — учащийся индустриального техникума. Хочу учиться летать».

В то время прием в аэроклуб учащихся техникумов и студентов правилами не предусматривался. Но юноша настаивал на своем: хочу летать.

«Что-то было в этом парне одержимое, — вспоминает бывший начальник штаба Саратовского аэроклуба П. Соколов. — Пришлось сделать из правил исключение. После прохождения врачебной и мандатной комиссий мною, как исполняющим обязанности начальника аэроклуба, был отдан приказ о зачислении Гагарина Юрия Алексеевича в число курсантов-пилотов. Напряженными были для Юрия первые месяцы учебы. Всю зиму курсанты изучали теоретические дисциплины, а ранней весной начались экзамены. По всем дисциплинам Гагарин показал отличные знания».

В мае 1955 года у курсантов была летная практика на самолете Як-18. А у Гагарина началась самая ответственная пора в техникуме — дипломный проект. Но он смог и диплом защитить на «отлично», и к выпускным экзаменам в аэроклубе подготовиться.

В Мемориальном музее Юрия Алексеевича Гагарина на родине первого космонавта есть «Выписка из ведомости индивидуальных оценок пилотов первоначального обучения, окончивших Саратовский областной аэроклуб ДОСААФ 24 сентября 1955 года… Оценка теоретической успеваемости: самолет Як-18 — отлично: мотор М-11р — отлично; самолетовождение — отлично; НПП-52 — отлично; радиосвязь — отлично; средний балл — отлично… Оценка летной подготовки — отлично, общая оценка комиссии — отлично… Решение комиссии о дальнейшем использовании по специальности: курсанта Гагарина Ю. А. направить для дальнейшего обучения в 1-е Чкаловское военно-авиационное училище».

Об этом периоде своей жизни Юрий позже писал: «Приходилось работать в две тяги: днем заниматься в техникуме, а вечером в аэроклубе… Уставали смертельно и, едва добравшись до коек, засыпали моментально без сновидений».

В 1955 году шесть выпускников Саратовского индустриального техникума получили дипломы с отличием. В их числе Юрий Гагарин.

В конце июня 1955 гора Евгению Иванову — корреспонденту газеты саратовских комсомольцев «Заря молодежи» — поручили подготовить газетную полосу к Дню Воздушного Флота. Среди материалов был запланирован и фоторепортаж о воспитанниках саратовского аэроклуба. Ранним утром Иванов вместе с фотокорреспондентом газеты Е. Соколовым выехал на аэродром ДОСААФ.

Первыми поднялись в воздух парашютисты — молодые рабочие саратовских предприятий. Они проводили генеральную репетицию группового прыжка. В два часа дня на аэродром приехали курсанты-летчики аэроклуба. Корреспонденты подошли к инструктору Дмитрию Павловичу Мартьянову и попросили рекомендовать им лучшего курсанта.

— Можете написать о любом, — ответил Мартьянов, — ребята все хорошие, старательные.

Но корреспонденты настаивали на конкретной кандидатуре — кто и в учебе, и в спорте, и в общественной жизни лучший.

— Тогда напишите о Гагарине, — сказал инструктор уверенно. — Вот тот крепыш, второй слева. Только что техникум окончил с отличием, комсорг отряда курсантов-летчиков. Сегодня он пойдет в первый самостоятельный полет. Небо любит до безумия. И вообще старательный хлопец, трудолюбивый, весельчак. Как, устраивает?

Кандидатура корреспондентов вполне устраивала. Но инструктор предупредил:

— Вы, товарищи корреспонденты, сейчас не беспокойте Юру. Он и так волнуется — ведь самостоятельный полет, да к тому же первый — дело нешуточное. А что нужно узнать о нем, спросите у меня, я все расскажу.

Иванов вспоминает об этом моменте:

«Вот Юрий вывел свой Як-18 под номером 6 на старт (кто мог предположить, что этот самолет через шесть лет займет почетное место в Саратовском областном краеведческом музее как провозвестник полета Гагарина на космическом корабле «Восток»?). Руково-дитель полетов дает разрешение на взлет. Лицо юноши сосредоточенно, он весь превратился в слух, ожидая заветных слов: «Взлет разрешаю». Поэтому неудивительно, что Юрий в этот момент не видел ни корреспондентов у самолета, ни того момента, когда его фотографировали».

Газетчикам так и не удалось поговорить с Юрием. После полета он вскоре уехал, а корреспонденты в это время собирали материал для газетной полосы. Перед отъездом они встретились с Мартьяновым.

— Все в порядке, — сказал он, предупредив наши расспросы, — слетал Юра хорошо. Обязательно о нем напишите!

3 июля 1955 года в «Заре молодежи» вышел фоторепортаж «День на аэродроме». В нем есть фотография Юрия и такие строки о нем:

«Сегодня учащийся индустриального техникума комсомолец Юрий Гагарин совершает первый самостоятельный полет. Юноша немного волнуется. Но движения его четки и уверенны. Перед полетом он тщательно осматривает кабину, проверяет приборы и только после этого выводит свой Як-18 на линию исполнительного старта. Гагарин поднимает правую руку, спрашивая разрешения на взлет.

— Взлет разрешаю! — передает по радио руководитель полета.

В воздух одна за другой уходят машины. Инструктор, наблюдая за полетами своих питомцев, не может удержаться от похвалы:

— Молодцы, хлопцы!»

В своей книге «Дорога в космос» Юрий вспоминает об этом важном в его жизни событии:

«А на следующий день товарищи говорят:

— Знаешь, о тебе написали в газете…

Газеты на аэродроме не оказалось, достал я ее только через неделю в городе. Там было всего несколько строк о моем полете, были названы мои имя и фамилия, помещена фотография: я в кабине самолета, подняв руку, прошу разрешения на взлет. Когда был сделан этот снимок, кем написана заметка, я не знал. Видимо, все это организовал Дмитрий Павлович. Значит, он был уверен во мне, знал, что не подведу».

Юрий очень уважал своего летчика-инструктора Дмитрия Павловича Мартьянова, давшего ему путевку в небо. Мартьянов окончил Борисоглебское училище военных летчиков, в котором когда-то учился Валерий Павлович Чкалов. После демобилизации из армии он не расставался с небом, стал инструктором аэроклуба.

Незадолго до гибели Юрий Алексеевич узнал, кто был автор этого материала, договорился с ним о встрече, но увидеться так и не пришлось…

Спустя много лет автор заметки приехал в город Гагарин навестить мать первого космонавта. Анна Тимофеевна, долго рассматривая этот газетный снимок, сказала Иванову: «Аккуратный он был. Вот как руку прямо поднял. Следил, чтобы все на нем опрятно и чисто было. Брюки сам гладил, чуть ли не каждый день. Любил порядок».

В 1955 году Гагарин стал курсантом 1-го Чкаловского военного авиационного училища летчиков в городе Оренбурге.

Вся история училища — это эстафета подвига. Училище окончили известные на весь мир авиаторы — Михаил Громов, Андрей Юмашев, Анатолий Серов. В годы войны более ста тридцати его выпускников стали Героями Советского Союза.

И как продолжение подвига в мирное время на площади перед училищем застыл на постаменте МиГ-15. Это на нем ушел в первый самостоятельный полет на реактивном самолете Юрий Гагарин.

В выпускной аттестации первого космонавта было сказано: «Представление к присвоению воинского звания лейтенант курсанту Гагарину Юрию Алексеевичу. За время обучения в училище показал себя дисциплинированным, политически грамотным курсантом. Уставы Советской Армии знает и практически их выполняет. Строевая и физическая подготовка хорошая. Теоретическая — отличная. Летную программу усваивает успешно, а приобретенные знания закрепляет прочно. Летать любит, летает смело и уверенно. Государственные экзамены по технике пилотирования и боевому применению сдал с оценкой «отлично». Материальную часть самолета эксплуатирует грамотно. Училище окончил по первому разряду. Делу Коммунистической партии Советского Союза и социалистической Родине предан».

5 октября 1957 года курсанты-выпускники проводили последние летные тренировки перед государственным экзаменом. Закончив один из полетов, Юрий поставил самолет на стоянку, выключил двигатель. К нему по стремянке забрался его закадычный друг Юрий Дергунов и возбужденно сообщил: «Спутник! Наш спутник в небе!»

«Вечером, возвратившись с аэродрома, — писал впоследствии Юрий Гагарин, — мы бросились в ленинскую комнату к радиоприемнику, жадно вслушиваясь в новые и новые сообщения о движении первенца мировой космонавтики. Многие уже наизусть знали основные параметры полета спутника: его скорость, которую трудно было представить, — восемь тысяч метров в секунду, высоту апогея и перигея, угол наклона орбиты к плоскости экватора; города, над которыми он уже пролетел и будет пролетать. Мы жалели, что спутник не прошел над Оренбургом. Разговоров о спутнике было много, его движение вокруг Земли взбудоражило все училище…

Спорили о том, кто первым отправится в космос. Одни говорили, что это будет обязательно ученый-академик; другие утверждали, что инженер; третьи отдавали предпочтение врачу; четвертые — биологу; пятые — подводнику. А я хотел, чтобы это был летчик-испытатель. Конечно, если это будет летчик, то ему понадобятся обширные знания из многих отраслей науки и техники. Ведь космический летательный аппарат, контуры которого даже трудно было представить, разумеется, будет устроен сложнее, чем все известные типы самолетов. И управлять таким аппаратом будет значительно труднее.

Мы пробовали нарисовать будущий космический корабль. Он представлялся то ракетой, то шаром, то диском, то ромбом. Каждый дополнял этот карандашный набросок своими предложениями, почерпнутыми из книг научных фантастов. А я, делая зарисовки этого корабля у себя в тетради, вновь почувствовал уже знакомое и еще не осознанное томление, все ту же тягу, в которой боялся признаться самому себе.

Мы сразу постигли все значение свершившегося события. Полетела первая ласточка, возвестившая начало весны — весны завоевания просторов Вселенной…

Меня взволновало опубликованное в газете письмо Евгения Щербакова с моей родной Смоленщины. Земляк писал: «Вероятно, в самом ближайшем будущем будет возможен запуск крупного спутника. Если целесообразно послать спутник с человеком, то я готов по комсомольской путевке лететь осваивать космос…»

Я всей душой разделял этот страстный порыв, но понимал, что далеко не каждый может отправиться в космос. Для этого, на мой взгляд, требовалось энциклопедическое образование и великолепное здоровье. Недаром мама моя говорила, что здоровью цены нет».

5 ноября 1957 года был подписан приказ о присвоении военному летчику Юрию Гагарину воинского звания лейтенант.

Как окончившему училище по первому разряду Юрию было предоставлено право выбора места дальнейшей службы. Командование предлагало ему остаться в училище на должности летчика-инструктора. Но Юрий с группой товарищей попросился на Север, «потому что там всегда трудно».

Становление Гагарина как личности, как летчика, как защитника Родины продолжалось в истребительной авиации Краснознаменного Северного флота. В одном из первых писем на родину родителям Юрий писал: «Кажется, вся боевая слава Севера предстала предо мной. Сколько по-настоящему героических подвигов совершили здесь военные летчики. Мы словно на переднем крае…»

В этих местах воевал прославленный ас, один из первых наших дважды Героев, Борис Сафонов. Ему было двадцать семь лет, когда он погиб в бою, охраняя союзнический конвой. В те годы он уже командовал авиационным полком ВВС Северного флота и успел в тридцати четырех воздушных боях сбить двадцать два фашистских самолета.

В день начала войны Сафонов дал клятву: «Пока бьется в моей груди сердце, я буду всюду искать врага и очищать от него наше родное советское небо». Он выполнил эту клятву до конца. Был отважным морским соколом и погиб над морем в бою.

В этих местах Задар Сорокин совершил такой же подвиг, как и Алексей Маресьев. Он таранил в воздухе «Мессершмитт». Поврежденные самолеты сели рядом на замерзшее озеро. Раненому Сорокину пришлось на земле сражаться с двумя вражескими летчиками. Он победил, а потом шесть суток полз к своим по промерзшей тундре. Отмороженные ступни ног ему ампутировали. Но он все-таки вернулся в полк и, летая с протезами, к шести ранее сбитым фашистским самолетам добавил еще двенадцать.

Одним из первых командиров части, в которой служил Гагарин, был Герой Советского Союза Сергей Курзенков. Во время войны, возвращаясь с боевого задания, Курзенков выпрыгнул из горящего самолета и падал с трехкилометровой высоты без парашюта. Он упал на крутой склон сопки и очутился в глубоком сугробе. Две недели лучшие хирурги флота вызволяли переломанного летчика с того света. Вернулся Курзенков в строй и только в пятидесятом году уволился в запас.

Воспитание молодого летчика, формирование его внутреннего мира проходили на славных традициях авиации Северного флота. Видимо, не случайно, что в первом отряде космонавтов двое — Юрий Гагарин и Георгий Шонин — были морскими летчиками из Заполярья.

Молодого старательного летчика приметили. Секретарь комсомольской организации части, одногодок Гагарина Леонид Хоменко как-то спросил его: не думает ли Юрий стать коммунистом?

— Думаю, давно думаю, — ответил Гагарин. — Только не рано ли, секретарь?

— По твоим успехам, думаю, не рано, — ответил Хоменко.

— Тогда начну с нашей комсомольской организации. В этом деле первое слово ее, — с улыбкой сказал Гагарин.

23 января 1959 года комитет комсомола утвердил свою рекомендацию:

«За время пребывания в комсомольской организации войсковой части с января 1958 года Юрий Алексеевич Гагарин показал себя дисциплинированным, исполнительным офицером. К своим служебным обязанностям относится добросовестно. Военную специальность летчика любит. Материальную часть самолета знает хорошо, тщательно готовится к полетам. Свой идейно-политический уровень повышает в системе марксистско-ленинской учебы.

Товарищ Гагарин добросовестно выполняет комсомольские поручения, активно участвует в общественной жизни части, является членом комитета комсомола.

Выдержан, тактичен в обращении с товарищами и старшими, пользуется авторитетом у личного состава части.

Рекомендовать Гагарина Юрия Алексеевича кандидатом в члены КПСС».

После приема кандидатом в члены партии у Юрия прибавилось и общественных и комсомольских забот. 20 ноября он провел Ленинские чтения по теме «Речь В. И. Ленина на заседании Московского Совета рабочих и красноармейских депутатов 6 марта 1920 года». Это было последнее комсомольское задание перед отъездом в Москву.

В дни, когда был запущен третий советский спутник — по существу, первая автоматическая научная станция в космосе, — в библиотеке части появилась новая книга — «Туманность Андромеды» Ивана Ефремова. «У себя в комнате мы читали ее по очереди, — вспоминал Юрий. — Книга понравилась. Она была значительней научно-фантастических повестей и романов, прочитанных в детстве. Нам полюбились красочные картины будущего, нарисованные в романе, нравились описания межзвездных путешествий, мы были согласны с писателем, что технический прогресс, достигнутый людьми спустя несколько тысяч лет, был бы немыслим без полной победы коммунизма на земле».

Космические мотивы издавна традиционны в русской литературе. В развитие идей космического полета внес свой вклад писатель и философ Владимир Федорович Одоевский. Видным представителем «космической философии» был еще один наш соотечественник — А. В. Сухово-Кобылин, известный драматург прошлого века. Интересно, что в русской художественной литературе слово «спутник» в значении искусственного спутника Земли употребил еще в 1880 году Федор Михайлович Достоевский в романе «Братья Карамазовы». В сцене с чертом там есть такая фраза: «Что станется в пространстве с топором?.. Если куда попадет подальше, то примется, я думаю, летать вокруг Земли, сам не зная зачем, в виде спутника. Астрономы вычислят восхождение и захождение топора, Гатцук внесет в календарь…»

В начале нынешнего века к обоснованию необходимости освоения космоса пришел русский мыслитель Н. Ф. Федоров, оказавший немалое влияние на Циолковского. «В лице Федорова судьба послала мне человека, считавшего, как и я, что люди непременно завоюют космос», — писал основоположник теоретической космонавтики.

Внебрачный сын князя П. И. Гагарина и пленной черкешенки (по другой версии — крепостной крестьянки), Федоров стал эрудированнейшим человеком своего времени, выдающимся знатоком научной литературы. «Я горжусь, что живу в одно время с подобным человеком», — сказал о нем Л. Н. Толстой.

Федоров знал содержание нескольких десятков тысяч книг библиотеки Румянцевского музея, где он занимал скромную должность библиотекаря, свободно читал почти на всех европейских языках и знал некоторые восточные. После его смерти вышло двухтомное собрание его трудов под названием «Философия общего дела». В целом его взгляды носили мистико-утопический характер, хотя его идея освоения и преобразования космического пространства была плодотворной.

Интересны слова Федорова, которые, можно сказать, оказались пророческими: «…Тот материал, из коего образовалось богатырство, аскеты, прокладывавшие пути в северных лесах, казачество, беглые и т. п., — это те силы, которые проявятся еще более в крейсерстве и, воспитанные широкими просторами суши и океана, потребуют себе необходимого выхода… Ширь Русской земли способствует образованию подобных характеров; наш простор служит переходом к простору небесного пространства, этого нового поприща для небесного подвига».

Скромный библиотекарь был убежден, что именно Россия даст миру первопроходцев космоса.

Лев Толстой, так хвалебно отозвавшийся о Федорове, сам соприкоснулся с ракетным делом: в последний год службы (1855–1856) служил поручиком ракетной команды. Об этом писатель упомянул в задуманной, но неосуществленной повести «Декабристы»: «Пишущий эти строки… несколько недель сидел в одном из блиндажей Севастополя, он написал о Крымской войне сочинение», а затем «прибыл в центр государства, в ракетное заведение». Руководил заведением генерал К. И. Константинов, выдающийся ракетчик. Об этом заведении Константинов писал: «У нас, как известно, существует только одно заведение для приготовления боевых ракет. В нем, по штату 1851 года, всего 30 рабочих… При таких ничтожных средствах приходилось снабжать ракетами войска почти вдоль всех наших азиатских и европейских границ…»

Разработанные Константиновым ракеты были весьма совершенны для того времени и в два с половиной раза превосходили по дальности стрельбы артиллерийские орудия.

Изданный в 1864 году курс лекций «О боевых ракетах» Константинова был первым фундаментальным научным трудом по теории пороховых ракет.

Л. Н. Толстой прибыл в Петербург 21 ноября 1855 года и был зачислен в ракетную батарею. В ней готовились кадры для войск, а также проводились поиски наиболее эффективных форм применения ракет. Вскоре батарею расформировали. Часть офицеров отправили в войска, часть оставили при заведении. Л. Н. Толстой был в числе оставленных.

К. И. Константинов был человеком широкого кругозора. Он понимал, что истинное призвание Толстого — литература, и потому не очень донимал поручика исполнением служебных обязанностей. Часто предоставлял отпуска.

С большим трудом испросив отставку, Толстой, несмотря на отговоры Константинова, все-таки уволился из армии. Решил полностью посвятить себя литературе.

В музее Звездного городка собраны реликвии подвига покорителей космоса. Есть среди них такой документ: «В связи с расширением космических исследовании, которые проводятся в Советском Союзе, могут понадобиться люди для первых полетов в космос. Прошу учесть мое горячее желание и, если будет возможность, направить меня для специальной подготовки». Под этим рапортом командиру авиационной части стоит подпись Юрия Гагарина. Теперь мы знаем, что Гагарин не случайно стал первым, кому оказано доверие стартовать в космос. Рапорт написан спустя два года после запуска первого спутника, в дни, когда советская автоматическая межпланетная станция «Луна-3» впервые сфотографировала невидимую сторону Луны и передала фотографию на Землю.

И люди для освоения космоса понадобились…

Непросто было отобрать кандидатов в космонавты. Большая группа медиков под руководством академика B. В. Парина занималась разработкой медицинских требований к будущим космонавтам. Специалисты обобщили опыт подготовки летчиков, танкистов, подводников, водолазов, полярников, альпинистов и других профессионалов, чья деятельность связана с непривычными условиями и экстремальными ситуациями. И пришли к выводу, что наиболее подходят в космонавты летчики, в особенности летчики-истребители.

Королев так обрисовал будущего космонавта: «Для этой цели более всего пригоден летчик и прежде всего летчик-истребитель. Это и есть универсальный специалист. Он и пилот, и штурман, и связист, и бортинженер. А будучи кадровым военным, он обладает необходимыми морально-волевыми качествами; его отличают собранность, дисциплинированность и непреклонное стремление к достижению поставленной цели».

Кандидат в космонавты должен был удовлетворять следующим требованиям: профессия — летчик-истребитель, возраст до 35 лет, образование — летное или летно-инженерное, здоровье — без ограничений к летной работе, рост до 175 сантиметров, вес — до 75 килограммов. Ограничения по росту и весу космонавта были вызваны конструктивными особенностями первого космического корабля. Естественно, что по мере приобретения опыта космических полетов и изменения конструкции корабля эти требования менялись. Кандидатами в космонавты становились и летчики других видов авиации, а также женщины, инженеры, врачи. Изменились и возрастные ограничения.

Но по-прежнему незыблемы высокие нравственные требования к людям, штурмующим космос: «Патриотизм, отвага, скромность, трезвость мгновенного расчета, железная воля, знания, любовь к людям — вот определяющие черты. Без них не может быть космонавта» — таков наказ первого Главного конструктора C. П. Королева.

Отбор первых кандидатов в космонавты проводился в авиационных частях группой специалистов. Они просмотрели большое количество личных дел летчиков не старше 35 лет. Со многими из них знакомились лично. Для углубленного медицинского обследования в Центральном научно-исследовательском авиационном госпитале в Москве было отобрано около 200 человек.

24 октября 1959 года Гагарин и еще четыре летчика из части прибыли по вызову в Москву в Центральный научно-исследовательский авиационный госпиталь.

«Комиссия оказалась придирчивой, — вспоминал Юрий. — Все было совсем не так, как при наших ежегодных летных медицинских осмотрах. К ним авиаторы привыкли и ничего «страшного» в них не видели. А тут, начиная с первого же специалиста — а им оказался врач-окулист, — я понял, насколько все серьезно. Глаза проверяли очень тщательно…

Проводилась проверка способности работать в усложненных условиях. Предлагалось производить арифметические действия с цифрами, которые вначале нужно было найти в специальной таблице. При этом учитывались и скорость работы и правильность ответа. На первый взгляд решение задачи было простым. Но неожиданно включался репродуктор, из которого монотонный голос начинал подсказывать решение. Однако вместо помощи голос сильно мешал сосредоточиться. Внимание начинало рассеиваться, и требовалось заставить себя продолжать работу, не обращая внимания на «услужливого друга». Было трудно…

Врачей было много, и каждый строг, как прокурор. Приговоры обжалованию не подлежали — кандидаты в космонавты вылетали с комиссии со страшной силой. Браковали терапевты и невропатологи, хирурги и ларингологи. Нас обмеряли вкривь и вкось, выстукивали на всем теле азбуку Морзе, крутили на специальных приборах, проверяя вестибулярные аппараты… Главным предметом исследований были наши сердца. По ним медики как бы прочитывали всю биографию каждого. И ничего нельзя было утаить. Сложная аппаратура находила все, даже самые минимальные изъяны в нашем здоровье…

Отсев был большой. Из десяти человек оставляли одного. Но и он не был уверен, что его не спишет следующая комиссия. Первый этап был пройден, и у меня появилась надежда. Я вернулся в полк, и потянулись дни ожидания. Время быстро переворачивало листки календаря. Как и прежде, я по утрам уходил на аэродром, летал над сушей и морем, нес дежурства по полку…

А дни все шли и шли. Уже стало казаться, что обо мне забыли, что я не подошел. Ведь рост у меня небольшой, на вид я щуплый, бицепсами похвастать не мог. А вместе со мной проходили комиссию парни что надо — кровь с молоком, гвардейского роста, косая сажень в плечах, самые что ни на есть здоровяки… Куда мне с ними тягаться! Старался забыть о своем рапорте, о комиссии — и не мог…

Когда я совсем отчаялся, когда, казалось, уже не осталось никаких надежд, пришла бумага: меня снова вызывали на комиссию…

Все повторилось сначала, но требовательность врачей возросла вдвое…

Впервые это понятие ввел замечательный советский ученый, участник знаменитой папанинской эпопеи, Герой Советского Союза академик Евгений Константинович Федоров (1910–1981). Что же такое «погода в космосе» и важно ли нам, землянам, следить за ней и прогнозировать ее?

Под «космической погодой» понимается совокупность процессов, происходящих в верхних слоях земной атмосферы, в ионосфере и в околоземном космическом пространстве. Слово «погода» прижилось в этом выражении из-за чисто внешнего сходства с обычной погодой. Действительно, в околоземном космосе есть и свои ветры (например, солнечный), и свои бури и штормы — магнитные и ионосферные, и даже свои облака — серебристые, или мезосферные, появляющиеся на высотах 80–85 километров. Так же как и земная, космическая погода непостоянна. Допустим, сегодня в космосе все спокойно. Это значит: нет вспышек на Солнце, солнечный ветер в норме, тихо в приземном магнитном поле и в ионосфере.

Но вот на Солнце произошла вспышка. Уже через восемь минут она коснется земной ионосферы. Пришедшее рентгеновское излучение вспышки «разобьет» нейтральные частицы на ионы и электроны. Их концентрация может стать столь большой, что нарушит коротковолновую радиосвязь на всем освещенном полушарии Земли. А через несколько часов в ее окрестности прибудут жесткие протоны. Магнитное поле планеты направит их в приполярную зону, и они вызовут сильнейшую ионизацию в нижней ионосфере, и как следствие — практически полное прекращение коротковолновой связи на приполярных трассах.»

Усилится солнечный ветер. Он будет сжимать и изгибать магнитные силовые линии с дневной стороны Земли. В бешеной пляске запрыгают стрелки наземных измерителей магнитного поля — магнитометров. Из радиационных поясов польются в верхнюю атмосферу полярных широт потоки энергичных протонов. Запылают в небе сполохи полярного сияния.

Окажет свое влияние и усиление ультрафиолетового излучения Солнца: повысится температура и плотность атмосферы как раз на тех высотах (выше 150–200 километров), где летает большинство искусственных спутников Земли, а это скажется на характере изменения орбит.

Космическая погода бывает опасной для космонавтов, да и на Земле во время сильных магнитных бурь повышается количество сердечно-сосудистых заболеваний, ухудшается самочувствие люден, подверженных влиянию погоды.

Случаются и аварии. Во время космической бури, вызванной солнечной вспышкой в 1982 году, лопались трубопроводы из-за возникавших в них напряжений при резких изменениях магнитного поля, взрывались трансформаторы на подстанциях…

Вопросами космической погоды занимаются недавно — около десятилетия. Основу ее прогноза составляет предсказание солнечных вспышек, а здесь одну из основных ролей играют космические средства наблюдения, и прежде всего на спутниках «Гелиозонд». Видимо, не за горами то время, когда ученые станут предсказывать погоду в космосе ничуть не хуже, чем на Земле.

На наших глазах закладываются основы будущих лабораторий, фабрик и заводов в околоземном пространстве, которые станут поставлять нашей древней планете анергию, уникальные материалы, новые знания об окружающем нас мире и самой Земле. Работа в открытом космосе, выполненные там монтажно-сборочные операции — еще один шаг в это грядущее.

Каждый новый шаг в покорении космоса имеет свои истоки. Первым выйти в открытый космос посчастливилось мне. Но я был не один. Помогал мне Павел Беляев. И пусть вчерашнее и сегодняшнее сопоставимо лишь условно, это звенья одной цепи.

18 марта 1965 года ровно в 10.00 по московскому времени ракета оторвалась от Земли.

Павел Беляев через иллюминатор над головой впервые так близко увидел космическое небо. Иссиня-черный огромный шатер был усеян яркими немигающими звездами.

— Как небо? — спросили с наземного командного пункта.

Павел узнал пo голосу: это был Юрий Гагарин.

Ответил коротко:

— Очень красивое, очень красивое.

А сам в это время склонил голову к правому иллюминатору и увидел ту же яркую звездную картину. Земля в эти часы почти вся была покрыта облачностью. В просветы космонавт видел коричневые горы, зеленоватые таежные массивы да покрытые снегом равнины. И показалось ему, что перед ним проплывает географическая карта. Павел склонил голову влево: Алексей Леонов тоже глядел на Землю.

— Машина работает отлично, — вдруг раздался снова голос Юрия Алексеевича. — Координаты расчетные.

«Это хорошо, — подумал Павел. — Все остальное теперь зависит от нас с Алексеем…»

И снова в кабине корабля раздался голос с Земли — на сей раз Сергея Павловича Королева.

— Я — Двадцатый! Я — Двадцатый! — говорил Главный конструктор. — Счастливого пути!

— Спасибо! — ответил командир и тут же вспомнил, как в последний раз перед стартом напутствовал их Королев.

«Дорогие мои, — говорил он. — Никаких рекордов! Пауке нужен серьезный эксперимент. Если вдруг произойдут серьезные неожиданности, не стремитесь тотчас превзойти себя, а принимайте трезвые, правильные решения».

Павел был спокоен. Он думал о выполнении предстоящего задания. Очень многое будет зависеть и от него лично, хотя главная нагрузка ляжет на Алексея.

Корабль, на котором летели в космической бездне два космонавта, был похож и не похож на предыдущий — «Восход». На «Восходе-2» установили шлюзовую камеру — приспособление, которое позволит Леонову покинуть корабль. За месяцы подготовки к полету космонавты привыкли называть это устройство коротко — ШК. Появление на «Восходе-2» ШК внесло некоторые изменения в оборудование корабля. Исчезло третье кресло в кабине. Но это было далеко не самым главным.

Над головой Владимира Комарова, командира «Восхода», был один щит — пульт управления кораблем. Над головой Беляева появился второй: пульт управления шлюзовой камерон. Его разместили так, чтобы оба члена экипажа могли дотянуться до кнопок и рычагов.

250 операций — столько их необходимо будет проделать двум отважным космонавтам, чтобы один из них вышел в открытое космическое пространство и выяснил возможности работы человека в космосе, вне кабины корабля.

Павел провел взглядом по отчетливым надписям на пульте: «Люк ШК», «Клапан ШК», «ШК». Мысленно представил, как нажимает он один из тумблеров, как медленно распахивается входной люк ШК — примерно в метр диаметром, с внутренним матовым светом, а дальше, в глубине, «дверь», которую предстоит открыть, чтобы Алексей смог шагнуть за борт.

Взгляд Беляева остановился на резко выделяющейся черной ручке второго пульта. Владимир Комаров несколько раз брался за нее, чтобы ориентировать корабль в такие позиции, при которых Константину Феоктистову удобно было вести киносъемку, а Борису Егорову — опыты. Беляеву этой ручкой придется пользоваться значительно чаще. Одна из задач командира — находить такое солнечное освещение, чтобы телекамера, установленная снаружи, и телекамера на срезе шлюза смогли зафиксировать все движения Леонова за бортом и одновременно показать их Земле.

Внутри корабля на космонавтов «смотрят» еще две телекамеры и кинокамеры. И Земля видит все, что происходит на корабле: как ведут себя космонавты, что делают. В любую минуту КП Земли может дать необходимые советы.

— Как привыкаете к невесомости? — раздался теперь уже голос Германа Титова, находившегося на одном из наблюдательных пунктов.

— Привыкаем, — коротко ответил Беляев и сразу понял значение заданного вопроса.

После полета Юрия Гагарина всем последующим космонавтам на «привыкание» к невесомости отводилось почти по одному витку вокруг Земли. У Беляева с Леоновым программа была построена иначе. Выход в космос Алексей должен был осуществить в начале полета — на стыке первого и второго витков. Значит, надо готовиться.

Павел Беляев освободился от привязных ремней. Чуть придвинулся к приборной доске, не затратив практически никаких усилий. Внимательно посмотрел на показания: давление, состав дыхательной смеси, температура, влажность — все в пределах нормы. Затем записал их в бортовой журнал, увидел, как и Алексей отстегнул ремни, поднялся над креслом, тихонько оттолкнулся и медленно поплыл в сторону шлюзовой камеры, так же медленно и легко вернулся назад и «вплыл» в кресло. Корабль уже находился над Камчаткой. Алексей Леонов улыбнулся:

— Все в порядке, командир!

В кабине тишина. Слышен лишь легкий шум работающих вентиляторов да монотонное, упрямое тиканье часов. В корабле все хорошо знакомо, знакомо до малейших деталей. Все многократно опробовано и проверено собственными руками, памятью затвержены в четкой последовательности все до единой операции.

«Восход-2», блеснув в последних лучах Солнца, вошел в густую тень Земли. Павел включил освещение и, когда стало светло, тепло и даже по-своему уютно в этом космическом доме для двух землян, переглянулся с Алексеем.

— Ну что же, Леша, начнем?

— Начнем, — ответил ему Леонов с готовностью.

Алексей «выплыл» из кресла. Павел помог другу

надеть ранец системы жизнеобеспечения. Затем проверил подачу дыхательной смеси, «работу» скафандра, шлюз и системы контроля за состоянием космонавта вне пределов корабля. Мысль работала безукоризненно четко. Следующая операция — проверка системы ориентации корабля — заняла считанные секунды. Руки сами нашли нужные тумблеры, рукоятки, кнопки, ручки…

— Все в порядке!

По расчетам, корабль должен был уже приблизиться к южному побережью Африки. Павел внимательно посмотрел в иллюминатор. Увидел темно-голубой океан, желтый песок и не очень яркую зелень джунглей. Опустил забрало гермошлема, надел перчатки, загерметизировался. Те же операции проделал и Алексей. Командир присоединил к его скафандру трос, так называемый фал, который будет удерживать космонавта у корабля. Без него выходить опасно. Герой повести К. Э. Циолковского «Вне земли» так рассказывает о космонавте, который бы решился оказаться за бортом без «привязи»:

«Вы, конечно, знаете, что, вылетев из ракеты, помчитесь в ту сторону, куда оттолкнетесь при вылете. Сами остановиться вы будете не в состоянии. Вы сможете пропутешествовать несколько лет, прежде чем встретите опять ракету. За это время и даже гораздо раньше вы умрете с голоду или даже еще раньше задохнетесь от недостатка кислорода».

Прав был ученый, герой космической повести гениального провидца. Это же грозило бы и Алексею Леонову, рискни он выйти без фала. Фал служил одновременно и каналом связи между ним и командиром, а через командира — и с Землей: в фал был вплетен шнур радиотелефонной связи. В нем имелись и радиоканалы, по которым в кабину корабля поступали данные о состоянии организма космонавта: частота пульса, дыхания, температура внутри скафандра.

— Пошел, Леша. — Беляев легонько подтолкнул друга в направлении шлюзовой камеры.

Алексей помахал рукой и плавно отделился от кресла…

Сообщение ТАСС о полете «Восхода-2» было лаконичным:

«…В Советском Союзе на орбиту спутника Земли мощной ракетой-носителем выведен космический корабль-спутник «Восход-2», пилотируемый экипажем в составе командира корабля — летчика-космонавта полковника Беляева Павла Ивановича, второго пилота — летчика-космонавта подполковника Леонова Алексея Архиповича».

В самом конце подготовки разразился грипп. И экипажи на три месяца изолировали от семей, поселив их в профилактории-изоляторе. Оттуда и взяли они курс на космодром.

Татьяна Филипповна, жена Беляева, знала лишь, что Павел уехал на Байконур, что уехал туда и дублирующий экипаж. А когда старт? Много дней тревожилась женская душа, много бессонных ночей провела в одиночестве Татьяна Филипповна. Сообщение ТАСС, особенно известие о выходе Алексея Леонова в космос, было для нее таким же неожиданным, как и для миллионов людей Земли.

— Подсознательно я что-то чувствовала, — вспоминает Татьяна Филипповна. — Ночь, предшествовавшая старту, прошла без сна. Я подходила то к одной кровати, то к другой, где спали девочки, укрывала их, уходила в свою спальню, ворочалась, снова поднималась…

В ночь на 13 июня 1944 года Лондон был впервые обстрелян немецкими самолетами-снарядами «Фау-1". В нынешние дни подобного рода беспилотные летательные аппараты именуются крылатыми ракетами. «Оружием возмездия» назвала «Фау-1» и баллистическую ракету «Фау-2» геббельсовская пропаганда. И хотя обе «фау» поступили на вооружение со многими недоработками, ущерб Лондону причинили они немалый. В течение трех месяцев только «Фау-1» полностью разрушили свыше 25 тысяч зданий, а потери убитыми и ранеными составили за это время около 21 тысячи человек. Но особенно заметен был морально-психологический эффект, который оказывали налеты самолетов-снарядов и баллистических ракет на мирное население. Они могли обрушиться на город со своим смертоносным грузом и о плохую погоду, и в кромешную ночь.

Во второй половине июля и в августе гитлеровские ракетчики стали запускать «Фау-1» и с бомбардировщиков Хе-111, базировавшихся на аэродромах в Голландии. Так они рассчитывали скомпенсировать потерю стартовых позиций на французском побережье, занятом союзниками.

Вот тогда и родилась идея у эсэсовского руководства использовать самолеты Хе-111, вооруженные «Фау-1», для налетов на наши промышленные города, расположенные в глубоком тылу. В то время в руках немецко-фашистских войск находились еще значительные территории Советской Прибалтики, Финляндии и часть Карелии. Баллистические ракеты «Фау-2», дальность полета которых была около 300 километров, а рассеяние доходило до 15–18 километров, для этой цели не годились.

Правда, у гитлеровцев были планы обстрелять Ленинград ракетами «Фау-2». Для этого в районах Пскова и Таллина сооружались стартовые площадки для их запуска. Но эти базы были своевременно обнаружены подпольщиками и разведкой и разбомблены нашей авиацией вместе с находящимися там ракетами. А сверхсекретный и тщательно охраняемый эшелон под кодовым названием «Р-13» с ракетами «Фау-2» был подорван партизанами на Псковщине.

Дальность полета бомбардировщика Хе-111 была около 2500 километров, а рабочая высота полета около 8 тысяч метров. Да еще самолет-снаряд после отделения от самолета-носителя мог пролететь около 300 километров. «Бомбардировке должны были подвергнуться, — вспоминал в своих мемуарах матерый разведчик группенфюрер СС В. Шеленберг, — индустриальные комплексы Куйбышева, Челябинска, Магнитогорска, а также районы, расположенные за Уралом».

Столь дальних объектов незаметно могли достигнуть лишь одиночные самолеты или небольшие группы. А чтобы надежнее было, Гиммлер и его подручные решили: выпущенный с бомбардировщика самолет-снаряд должен навести на цель летчик-смертник. Так и точнее будет, полагали они, и сманеврировать летчик сможет, чтобы преодолеть ПВО, да и технических неполадок, как, например, преждевременного подрыва боевого заряда, что нередко случалось у «Фау-1», и других неисправностей можно избежать.

Для исполнения замысла своих главарей небезызвестный фашистский диверсант О. Скорцени отдал приказ набрать и подготовить 250 летчиков-смертников, которые могли бы точно навести «Фау-1» на цель, чтобы «наилучшим образом поразить и парализовать наиболее чувствительные центры русской промышленности».

Идея самолета-снаряда, пилотируемого смертником, отнюдь не оригинальна. В 1944 году в Японии был создан самолет-снаряд ОКА-11. В отличие от воздушно-реактивного «Фау-1» у него был ракетный двигатель. Стартовал снаряд, пилотируемый камикадзе, с бомбардировщика «Мицубиси» за 80 километров от цели. Затем он планировал со скоростью около 370 километров в час. Непосредственно вблизи цели включались ракетные двигатели, и самолет разгонялся до 855 километров в час. Боевая часть самолета-снаряда была внушительной — 1,2 тонны.

Кстати, с помощью пилота-смертника гитлеровцы намеревались попасть по Нью-Йорку сверхдальней двухступенчатой ракетой А9/А10. Расчеты такой ракеты лежали в сейфе главного конструктора «Фау-2» Вернера фон Брауна еще с 1941 года. Ее проект, разработанный в 1943 году, был отложен, поскольку все силы были брошены на доводку «Фау-2». И вот когда уже близилась агония «третьего рейха», фон Браун предложил фюреру произвести ракетный обстрел… Нью-Йорка.

Гитлер схватился за это предложение как утопающий за соломинку. Еще бы — попасть такой суперракетой в объявленное заранее время в центр Нью-Йорка! Каков будет психологический эффект! Американцы будут тогда посговорчивей в отношении сепаратных переговоров!

Фон Браун учитывал эти обстоятельства и не ошибся в своих ожиданиях. Гитлер отдал приказ о срочной разработке такой ракеты.

В темную ночь с 29 на 30 ноября 1944 года с немецкой подводной лодки в непосредственной близости от американского берега отплыла надувная резиновая лодка с двумя агентами. Через некоторое время лодка незамеченной причалила к берегу. Так началась операция «Эльстер».

Агенты должны были установить на самом высоком здании Нью-Йорка Эмпайр-Стейт-Билдинг радиопередатчик, который надо было включить в определенное время, чтобы навести гигантскую ракету на это здание.

В качестве первой ступени служила ракета А-10 высотой в 18 метров и весом 75 тонн. Полный вес двухступенчатой ракеты А9/А10 составил 100 тонн. За 35 минут полета, израсходовав 70 тонн горючего, она должна была донести до Нью-Йорка одну тонну взрывчатки.

Немецкий публицист Юлиус Мадер в своей книге «Тайна Хантсвилла» пишет, что будто 8 января 1945 года состоялся пробный пуск ракеты А9/А10, закончившийся неудачей, а 24 января состоялся еще один пробный пуск, после которого фон Браун заявил, что проблема второй ступени якобы технически решена.

Вряд ли это были испытания ракеты А9/А10 в целом. Создать трансконтинентальную ракету в такой атмосфере лихорадочной спешки в последние месяцы существования «третьего рейха» — дело попросту нереальное.

Скорее всего прав историк ракетной техники Вилли Лей, который в своей книге «Ракеты и полеты в космос» пишет, что первая ступень А-10 так и не была построена, а по проекту А-9 было изготовлено всего лишь два-три макетных образца.

Гитлеровские агенты в Нью-Йорке провалились. Их арестовало ФБР. Когда стало об этом известно, фон Браун предложил новый вариант — пусть ракету наведет пилот-смертник.

Стремительное наступление советских войск в ходе Висло-Одерской операции сорвало работы по этим авантюрным планам.

Ставка Верховного Главнокомандования, учитывая возможность применения гитлеровцами «Фау-1» против советских городов, приказала командующему артиллерией Н. Н. Воронову принять необходимые меры по защите Ленинграда, который мог в первую очередь подвергнуться налету самолетов-снарядов, и других городов страны, от беспилотных средств воздушного нападения.

В ленинградской армии ПВО для действия против «Фау-1» выделялись четыре полка истребительной авиации, свыше 100 батарей зенитной артиллерии и более 200 аэростатов заграждения. Плотность боевых порядков зенитной артиллерии создавалась таким образом, чтобы вести огонь по каждой цели силами не менее трех батарей одновременно. Взлетно-посадочные площадки истребительной авиации ПВО были размещены на направлениях ожидаемых ударов «Фау-1», чтобы перехватывать их на значительном расстоянии от города. Истребительные авиационные полки, выделенные для борьбы с крылатыми ракетами, получили на вооружение самолеты новейших марок и радиолокационное оборудование. Наблюдательные посты и радиолокационные станции обеспечивали оповещение о подлете «Фау-1» на удалении 120 километров от города.

Были приняты и другие меры…

В июне 1944 года, когда стало известно о применении гитлеровцами самолетов-снарядов, в Государственный Комитет Обороны были вызваны нарком авиационной промышленности А. И. Шахурин, командующий ВВС генерал А. А. Новиков и конструктор В. Н. Челомей, разрабатывавший реактивные двигатели. Им была поставлена задача: создать новое оружие — беспилотную боевую технику. Согласно решению ГКО Владимир Николаевич Челомей был назначен главным конструктором и директором завода соответствующего профиля. В этом направлении у Челомея уже был определенный задел…

Однажды во второй половине 1942 года в одном из районов Москвы, где располагался Центральный институт авиационного моторостроения (ЦИАМ), началась сильная «стрельба». Налета вражеской авиации той ночью не было, так что происхождение канонады какое-то время оставалось загадкой.

Неизвестную «батарею» быстро нашли. Оказалось, что столь необычно известил о своем рождении пульсирующий воздушно-реактивный двигатель конструктора Челомея. Вскоре в ЦИАМ приехали Шахурин и Новиков посмотреть, как работает двигатель.

Шум двигателя был действительно невероятно сильным. Выдержать его было нелегко. Но нарком и командующий остались довольными увиденным. Такой двигатель очень подходил для самолетов-снарядов, которыми можно было оснастить тяжелые бомбардировщики. Не входя в зону ПВО, за несколько сот километров от цели, летчики запускали бы эти крылатые ракеты. По мнению Шахурина и Новикова, идея была заманчивой: при ударе по противнику сохранялись дорогостоящие самолеты и первоклассные летчики. В то же время стоимость изготовления подобных снарядов была бы невелика и принципиальных затруднений для их выпуска не предвиделось. Челомею было дано указание совершенствовать свой двигатель, пока будут изыскиваться возможности для работы над беспилотным аппаратом. Вскоре в ЦИАМе под руководством Челомея на базе двигателя его конструкции стал разрабатываться беспилотный летательный аппарат. В течение 1943 года работа была в основном завершена. Так что немецкие «Фау-1» не были для наших специалистов ни загадкой, ни неожиданностью.

В декабре 1944 года, менее чем через полгода после решения ГКО, были уже испытаны десятки самолетов-снарядов. Сперва их запускали с бомбардировщиков Пе-8, а позже с Ту-2. Новое оружие оказалось очень эффективным.

«В начале 1945 года мы были уже готовы применить его, — вспоминает Алексей Иванович Шахурин в своей книге «Крылья победы». — Но ЦК ВКП(б), Советское правительство приняли решение отказаться от применения этого оружия. Не менее сильное и, пожалуй, более эффективное, чем у врага, оружие у нас было, гитлеровцы знали о нем. Но мы не стали уподобляться фашистским варварам, «воевавшим» с помощью своих «фау» с мирными жителями Британских островов. Ведь наибольший эффект приносило применение самолетов-снарядов по городам, где было много мирного населения. А советский народ сражался только с гитлеровской армией, а не с мирными жителями Германии. Поэтому готовые к бою эскадрильи тяжелых бомбардировщиков с подвешенными к ним снарядами, получившими название 10Х (десятая модификация неизвестного оружия), так и не взлетели со своих аэродромов для нанесения боевых ударов».

Гитлеровцы не решились применить свои самолеты-снаряды против наших городов. Вероятно, на это повлиял целый ряд факторов. И стремительное изменение обстановки на фронтах, и известная им сила нашей ПВО. Боялись, видимо, они и того, что в случае применения «Фау-1» против нашей страны на их головы обрушится ответный удар более эффективного оружия возмездия.

А работы по созданию 10Х не пропали даром. Накопленный опыт позволил советским конструкторам начать мирное освоение космического пространства. В этом большая заслуга дважды Героя Социалистического Труда, лауреата Ленинской и Государственных премий, академика Владимира Николаевича Челомея. Это под его руководством была разработана мощная трехступенчатая ракета-носитель «Протон», выводящая па орбиты почти двадцатитонные «Салюты», межпланетные «Венеры», стационарные спутники связи «Радуга», «Экран», «Горизонт».

Мне на всю жизнь запомнилось утро 12 апреля 1961 года, когда мы провожали Юрия Гагарина в исторический полет, а затем, затаив дыхание, слушали его короткие четкие доклады из кабины космического корабля «Восток», с невиданно большой — 28 тысяч километров в час — скоростью проносившегося над планетой. «Все в порядке! Все в порядке!» — раздавался в динамиках голос первооткрывателя космоса.

Полет Юрия Алексеевича Гагарина продолжался всего 108 минут. Но значение его непреходяще, ибо это был шаг в будущее всего человечества.

Коллективы и организации, участвовавшие в создании кораблей серии «Восток», ракет-носителей для них, средств обеспечения полета, и мы, космонавты первого, гагаринского набора, еще тогда, в 1961 году, понимали, что полеты на одноместных кораблях — это лишь начальный этап наступления на космос, его освоения и использования.

За годы космической эры в нашей стране выполнено более пятидесяти полетов на пилотируемых кораблях и орбитальных станциях. Осуществлен запуск многих сотен автоматических космических аппаратов различного научного и народнохозяйственного назначения. Каждый из них в той или иной форме и объеме обогащал человечество знаниями дальнего космоса, околоземного пространства, самой нашей планеты и ее космических соседок. На поверхности Луны, Марса и Венеры лежат наши вымпелы. Мы создали спутниковое ожерелье вокруг Земли. Наша страна поистине стала берегом Вселенной, как образно сказал выдающийся советский ученый, конструктор космических кораблей академик Сергей Павлович Королев.

Значение исследований просторов космоса для самых разнообразных областей человеческой деятельности трудно переоценить. Они вызывают к жизни новые научные направления, содействуют развитию самых различных отраслей знаний, оказывают большое влияние и непосредственно на научно-технический прогресс. Новая технология, новые приборы и агрегаты, созданные для спутников, автоматических межпланетных станций и космических кораблей, находят эффективное применение в повседневной практике предприятий, которые выпускают обычную «земную» продукцию. Уже на современном этапе своего развития космонавтика становится составной частью нашей экономики.

Развитие космонавтики, как и любой другой области науки и техники, естественно, нельзя подчинять решению лишь текущих, сиюминутных задач. Оно должно идти последовательно, с дальней перспективой. Именно с учетом решения текущих и перспективных задач разрабатывалась и советская программа пилотируемых полетов, которой в апреле исполняется 28 лет. Ее важнейшая часть — создание долговременных орбитальных научных станций и автоматических космических летательных аппаратов, непосредственно обслуживающих нужды человека. Все, что мы делали, начиная с полета Ю. А. Гагарина, «работало» на эту программу.

Орбитальные станции уже сегодня стали важнейшим средством освоения околоземного космического пространства. Человеку, прочно обосновавшемуся в нем, будет доступно многое из того, о чем мечтали основоположники космонавтики. Наблюдения, исследования и эксперименты, выполненные экипажем станций «Салют», дали огромный материал для решения научных и хозяйственных задач, особенно в области познания природных ресурсов Земли. Постоянно растет роль и эффективность искусственных спутников Земли. Запускаемые на высокие и стационарные орбиты, они обеспечили, например, надежную связь на огромных расстояниях, облегчили экипажам воздушных и морских судов решение навигационных задач.

Основываясь на достигнутом и тенденциях развития космонавтики, попытаюсь заглянуть в будущее некоторых ее областей, например, космической связи. Сейчас она осуществляется через специальные наземные станции с крупноразмерными антеннами и мощными усилительными устройствами. В Советском Союзе работает несколько десятков приемных станций «Орбита». К концу же текущего столетия радиосигналы с новых спутников, оснащенных большими многолучевыми антеннами и мощными передатчиками, будут получать непосредственно люди, имеющие индивидуальные микроминиатюрные приемопередатчики.

Как это может выглядеть на практике?

Вы — москвич, хотите переговорить с абонентом во Владивостоке. Включаете свой приемопередатчик и называете адресный код абонента. Запрос обрабатывает бортовая ЭВМ спутника, находящегося на стационарной орбите, и ставит его в очередь. После освобождения соответствующего канала спутник вызывает вашего абонента. Специалисты считают, что в 2000 году может быть осуществлен переход от магистрального обслуживания абонентов к индивидуальной связи. Новые космические аппараты смогут поддерживать связь практически между неограниченным количеством абонентов.

Вероятно, что в конце века значительная часть приемных антенн домашних телевизоров будет нацелена не на высокие башни наземных телецентров, а на космические ретрансляторы, висящие над Землей на высоте 36 тысяч километров. Каждый такой ретранслятор в состоянии обслужить территорию, занимающую около трети поверхности нашей планеты. Система, состоящая из трех спутников, позволит транслировать передачи одного телецентра непосредственно на домашние телевизионные приемники почти 90 процентов населения земного шара.

Развитие космического телевидения, вероятно, позволит к концу века отказаться и от ряда почтовых операций, в частности от пересылки огромного количества писем и открыток. Их изображение через стационарные спутники будет передаваться соответствующими сигналами в почтовые отделения адресатов. Эти сигналы после обработки в отделении вновь обретут вид писем и открыток, которые и будут доставлены адресатам.

В ближайшее десятилетие получат дальнейшее развитие не только навигационные космические системы, обслуживающие авиацию и морской флот. Появятся, очевидно, космические средства индивидуальной навигации — для малоразмерных судов, автомашин, геологов.

В последнее десятилетие XX века начнется производство в космосе различных видов уникальной продукции — вакцин, кристаллов, сверхчистых веществ. Исследования и эксперименты в этом направлении уже проводятся.

Весьма привлекательна идея использования смонтированных на околоземной орбите гигантских по размерам зеркал для освещения солнечным светом ночной стороны планеты. Такое освещение может использоваться для продления вегетационного периода растений, следовательно, увеличения производства сельскохозяйственной продукции, для освещения заполярных и других районов в зимние месяцы и т. д.

Подобные проекты сейчас кажутся фантастическими. Но, на мой взгляд, уже через два-три десятка лет мы будем свидетелями их реализации.

Научные программы исследований и экспериментов, выполняемых на борту пилотируемых космических аппаратов, с каждым годом становятся многограннее, глубже. Одному человеку осуществить их не по силам. Ведь каждый из нас, летавших на «Востоках», был одновременно и командиром корабля, и бортинженером, и экспериментатором, и медиком, и оператором, и… Можно перечислить еще много специальностей, представители которых оставались на Земле, но поручали космонавтам выполнить «небольшое задание» по их профилю. Таким образом, уже после первых полетов стало ясно, что в дальнейшем всевозрастающий объем «заявок» и заданий неизбежно потребует увеличения состава экипажей пилотируемых аппаратов и разделения обязанностей между ними, что на смену одноместным кораблям должны прийти и корабли многоместные, так же как на смену первому спутнику, оснащенному лишь радиопередатчиками, приходили все более сложные беспилотные космические аппараты.

Так и произошло. Уже в 1964 году на корабле «Восход» в космос поднялся коллектив: командир — летчик-инженер, ученый-космонавт, врач-космонавт. Затем пошли многоместные корабли «Союз» и «Союз Т», орбитальные станции «Салют», на борту которых в периоды прилета экспедиций посещения одновременно работало до 6 человек.

В ближайшие годы, видимо, будут расти и размеры орбитальных станций, и численность их экипажей. Более совершенными и грузоподъемными станут транспортные корабли.

Дальнейшее же проникновение человека в космос можно представить себе в такой последовательности: крупные долговременные станции на околоземной орбите; база на Луне; высадка экспедиции на Марс; превращение некоторых планет Солнечной системы и Луны в обитаемые небесные тела; полет человека к звездам. Это, конечно, программы не следующих двадцати лет, а более далекого будущего. Но они при всей сегодняшней фантастичности весьма реальны для осуществления людьми XXI и XXII веков.

Многие космические проекты столь грандиозны, что реализация их возможна лишь при объединении сил и средств многих государств. Зародышем такого объединения можно считать программу «Интеркосмос» в исследовании околоземного космического пространства. Ее главная цель — познание и практическое освоение космоса в интересах прогресса человечества. Видимо, на такой основе будет создана очень широкая, возможно, всемирная организация по осуществлению наиболее крупных космических программ.

К сожалению, Соединенные Штаты Америки, чьи ученые, конструкторы и астронавты добились серьезных успехов в создании ракетно-космической техники и освоения космического пространства, в последние годы свои космические программы почти целиком подчиняют решению военных задач. Агрессивные круги США хотят превратить космическое пространство в арену военных действий, получить в руки «космическую дубинку», чтобы с ее помощью диктовать другим странам свою волю. Эта империалистическая направленность космических программ США вызывает серьезную озабоченность и тревогу всего прогрессивного человечества.

Основная черта советской программы исследования и использования космоса состоит в том, что при решении текущих и перспективных научных и народнохозяйственных задач разумно сочетаются автоматические и пилотируемые космические летательные аппараты. Искусственные спутники Земли и межпланетные научные станции идут впереди, выполняя роль разведчиков. С их помощью ученые и конструкторы одновременно с решением узких специфических задач в околоземном и дальнем космосе проверяют, не опасен ли будет аналогичный полет для здоровья и жизни человека, что надо сделать, чтобы эту опасность свести к минимуму. Полеты автоматических аппаратов предшествовали, как известно, полетам всех пилотируемых кораблей.

Этот принцип будет выдерживаться в дальнейшем. Он останется обязательным, на мой взгляд, и при разработке новых программ познания и использования космоса, и при создании новых и новейших пилотируемых космических аппаратов, как для полетов и работ в околоземном пространстве, так и для изучения и освоения дальнего космоса и планет Солнечной системы. На автоматику, на роботов будут возложены все функции и операции, которые можно предвидеть и запрограммировать. Это основной путь, позволяющий и в космическом полете максимально использовать силы, способности, время и энергию человека для творческой работы в космосе.

Заглядывая в завтрашний день космонавтики, Гагарин говорил, что немыслимо освоить, покорить космос одними автоматическими аппаратами. «…Они лишь первая цель наступающих на космос. Закрепить победу, удержать за собой освоенное сможет лишь человек».

Нас, космонавтов, часто просят рассказать о степени риска, связанного с освоением космического пространства человеком, об ощущениях, испытываемых космонавтами и летчиками-испытателями в критических ситуациях.

Боюсь разочаровать читателей, но вынужден в самом начале разговора открыть «тайну»: космонавты в критических ситуациях чувствуют все то, что и каждый нормальный человек. Если к тому же он серьезно относится к делу, любит свою профессию, ценит доверие товарищей и сознает высочайшую ответственность за результат труда многих коллективов, то его переживания в критической ситуации еще ярче и глубже. Ведь, кроме ощущения опасности, есть еще и действия.

Риск, рискованное дело — эти понятия воспринимаются и оцениваются по-разному. Порой говорят: рисковать — это значит действовать на авось, без расчета, наудачу, а рискованное дело — удел отважных, волевых, целеустремленных творческих людей. Поскольку нас интересует деятельность человека в рискованном деле, то степень риска и его положительная или отрицательная сторона определяются целью и тем результатом, к которому человек стремится.

Авиация и космонавтика относятся к так называемым опасным профессиям, поэтому риск здесь выступает как свойство профессии. Дело в том, что любой полет имеет определенную степень опасности, когда может внезапно возникнуть ситуация, угрожающая жизни. Причем выходов на этой ситуации бывает несколько, и все они связаны с разной степенью риска.

С психологической точки зрения, рискнуть — это прежде всего преодолеть в себе страх, неуверенность, после чего ощущаешь радость, гордость, удовлетворение. Авиационные психологи доказали, что в аварийной обстановке опытный летчик проявляет не мгновенную двигательную реакцию, как многие думают, а оценивает ситуацию как бы со стороны, «работает» не только с внешней информацией, а и с той, которая заложена в памяти, в опыте.

Опасность всегда проблемна, стало быть, требует творческого решения. Но это, назовем его условно, оперативный риск, то есть приуроченный к конкретной ситуации. Есть более сложное явление, связанное с риском, — психическое состояние ожидания опасности, «постоянный риск». Это может проявляться либо в виде психологической готовности к опасности, либо в виде эмоциональной напряженности, то есть подсознательного страха, тревожности.

Меня же и других космонавтов не раз спрашивали: как влияла на нашу предстартовую подготовку память о гибели Владимира Комарова, Георгия Добровольского, Владислава Волкова, Виктора Пацаева, как сказывались эти воспоминания на нашем душевном состоянии? Что ж, вопрос резонный. Признаюсь: никто из нас особого страха не испытывал, ибо в нашей профессии есть своя психологическая защита — «этого со мной не случится». Большинство из тех, кто непосредственно участвует в осуществлении космических программ, видит работу отнюдь не окрашенной в сколько-нибудь мрачные тона. Мы хорошо знали технику и верили в нее.

Специальная психологическая подготовка формирует готовность космонавтов к оправданному риску. Я понимаю, что читателей волнует вопрос: опасны ли полеты в космос? Да, опасны, но степень риска, как показывает практика, примерно такая же, как у летчиков-испытателей. Надежность космической техники, забота о нас во многом снижают степень риска. Но вместе с тем, поскольку опасность полета сохраняется, она не может не сказываться на психическом состоянии космонавтов.

Обычно люди стесняются сказать, что они испытали страх, так как боятся, что их назовут трусами. Следует четко различать: трус — это человек, который совершил неблаговидный поступок в опасной ситуации, а страх — это состояние, это лишь чувство, которое преодолевает тот, кто способен и научен рисковать. Когда мы говорим «космонавт рискует», то подразумеваем прежде всего осознанные профессионально подготовленные действия в ситуациях неожиданных, незапланированных, нестандартных. Но разве космонавт подвержен чувству страха?

Я не верю, что есть люди, якобы напрочь лишенные этого чувства. Страх, по-моему, испытывают все. Суть в другом — как относится человек к страху, умеет ли он его подчинить или подчиняется ему сам, В одном случае чувство страха — помощник и союзник: оно предупреждает об опасности, оценивает ее размеры и мобилизует силы для борьбы с ней. В другом — враг, превращающий человека в бессильного и слепого труса. И чаще всего только от самого человека зависит, чем окажется для него одно из естественных, данных ему самой природой чувств — помощником или врагом.

Представьте состояние Павла Беляева и Алексея Леонова, когда после завершения сложнейшей операции по первому выходу в открытый космос они столкнулись с серьезным отказом одной из систем… Трезвая рассудительность не покинула их, а эмоции, сильная напряженность не помешали выполнить задание.

У писателя А. Куприна есть замечательные слова о летчиках: «Постоянный риск… любимый И опасный труд на свежем воздухе, вечная напряженность внимания, недоступные большинству людей ощущения страшной высоты, глубины и упоительной легкости дыхания, собственная невесомость и чудовищная быстрота — все это как бы выжигает, вытравливает из души настоящего летчика обычные низменные чувства — зависть, скупость, трусость, мелочность, сварливость, хвастовство, ложь — и в ней остается чистое золото».

Коротко, но очень емко сказано. Любимый труд… Страшная высота… Вечная напряженность внимания… Собственная невесомость и чудовищная быстрота… Разве все это не схоже с ощущениями космонавта?

А если добавить к этому внезапную разгерметизацию кабины или скафандра, отказ какой-либо из систем управления кораблем или станцией, встречу с метеоритом?.. Все даже и не перечислишь. Техника сложнейшая, космос суров, работа требует величайшей выучки и оправданного риска.

Конечно же, экипаж в полете не одинок. Он знает и верит, что на Земле круглосуточно дежурят люди: они всегда готовы помочь советом в процессе развития той или иной ситуации или даже прервать полет. Да и сами космонавты в любую секунду могут нажать кнопку аварийного сигнала. Но там, в бездонной глубине, все много сложнее: чего-то можно ожидать, а что-то вторгается стремительно, неожиданно, не оставляя порой времени на размышления.

Безусловно, работа в космосе связана с риском, но безусловно и другое — летчики и космонавты всей своей предшествующей жизнью, своим мироощущением, характером поведения и способом мышления, духовной, физической и психологической закалкой готовят себя к подобной работе.

Хотелось бы особо отметить, что именно в результате полетов вырабатывается у летчиков и космонавтов, я бы сказал, «психологический иммунитет» к постоянному риску, что и является психологической готовностью. Именно от уровня профессиональной подготовки и подготовки космонавта как личности, в широком понимании этого слова, зависит степень риска, вернее, степень опасности от рискованных действий.

В профессии летчика-испытателя, космонавта это особенно заметно, так как на борт всегда может прийти команда «действуй по собственному усмотрению», что, по существу, означает действия на свой страх и риск. К этому надо быть готовым.

Вспоминаю испытания нового самолета, когда проводилась проверка различных режимов форсажа. В одном из полетов в форсажной камере прогорела стенка. Тяга пошла вбок, самолет резко развернуло и перевернуло. Вдобавок куски оторванного во время прогара дюраля попали в щель и заклинили стабилизатор: ручка ни туда, ни сюда! О кусках обгорелого дюраля я, естественно, узнал позже на земле. А на высоте пять тысяч метров, на которой я тогда находился, меня занимали не столько последствия, сколько пути выхода из создавшегося положения.

Первое, что сделал, — убрал газ. Самолет перестал энергично вращаться. «С газом ясно. А как быть со стaбилизатором?»

Пробую ручку — тугая. Еще пробую — ни с места! Жму сильнее, еще сильнее… Чувствую: дрогнула. Ломает что-то, но двигается. Так с помощью усилия в четыре тонны гидроусилитель перемолол заклинившие стабилизатор куски дюраля.

Другой раз случилось нечто подобное. И снова — ручка. Правда, теперь уже ее заклинило намертво.

Летчики знают: существуют три порога высоты безопасности. Есть минимальная, до которой можно бороться за жизнь самолета, а заодно и за свою. Есть высота, на которой еще можно спастись самому, — нужно лишь рвануть на себя рычаг катапультного кресла. И есть высота, когда спасти может лишь чудо: даже если и выпрыгнешь, все равно разобьешься. Тот, кто так снизился, идет ва-банк, рискует крупно. Но только снижаясь, можно посадить самолет.

А посадить его было необходимо. Экземпляр машины не из серии, только проходил испытания, и второго такого не было. Если катапультироваться, значит, нужно строить еще один самолет, строить, не зная, отчего разбился первый. Необходимо было сделать все возможное и невозможное, чтобы посадить машину.

И даже если земля развязывает тебе руки, действуй, мол, по своему усмотрению, ты не ищешь путей лишь личного спасения. Помимо обязанностей и меры профессии, служебного долга, существуют еще нормы и обязанности моральные, характер, чувство ответственности, вера в собственные силы и умение. И, если хотите, чуть-чуть в удачу.

Не стану пересказывать все детали того полета. Последний доклад на Землю звучал так: «Иду на посадку. Уберите всех с летного поля. И вырубите эфир. Прошу оставаться лишь на приеме…» Каждое свое действие и реакцию на него самолета я проигрывал мысленно. Времени на обдумывание «ходов» не было. Но и слепого риска тоже.

В профессии летчика-испытателя и космонавта-испытателя много общего. Поэтому я и позволил себе столь долгие отступления. Но ведь все и познается в сравнении. Взять то же понятие «сродниться с машиной». Для меня это не просто слова. Сколько раз за свою летную испытательную практику доводилось испытывать это чувство неразрывного единства пилота и машины. Без него нет ни аса воздушного боя, ни испытателя. Но чувство это приходит не вдруг. Найти общий язык с машиной не так-то просто. И прежде чем подняться в небо, стараешься привыкнуть не только к ее особенностям или, скажем, расположению приборов, но и к цвету, запаху кабины, то есть стараешься найти с ней контакт, будто с одушевленным существом. Вдвоем и рисковать-то легче…

Любая работа, будь то земная, воздушная или космическая, — творчество. И здесь всегда имеет место отбор: отбор событий, фактов, деталей. Любую работу, чтобы ее понять и полюбить, нужно увидеть не чужими глазами, а непременно своими собственными.

В каждом деле нет прямых путей к вершинам. Но иногда человек попетляет-попетляет и совсем свернет с главной магистрали, а другой неотвратимо идет к цели. Весь вопрос в том, зачем вышел человек на эту дорогу. Если ради того, чтобы найти себя, тогда все в порядке; тогда при всей кажущейся извилистости путь его в конечном счете обозначится как прямой и ясный.

Найти себя, свое дело — значит найти и свою жизнь. Не искать — значит прожить чужой жизнью, прожить как получится, как придется. Или — или.

Человек удивительнейшее создание. Говорят: дело делает человека. Но ведь и он сам создает значимость, красоту, необходимость своего дела. И найти себя вовсе не означает вовремя послушаться чьего-то совета. Что толку, скажем, в абсолютном слухе, если тебе милее не звуки скрипки, а посвист ветра на геологических тропах или ощущение высоты стремительного полета, когда звенящий голос турбины кажется песней. Лишь тот действительно находит себя, кто использует не одно из своих бессчетных человеческих качеств — пусть даже оно резко и ярко выражено, а живет ими всеми, не порабощая одним остальные, живет не как привесок к своему музыкально одаренному уху, а щедро и разносторонне — всеми силами ума и духа.

Жизнь удается только тогда, когда не увиливаешь от трудностей, а делаешь свое дело без устали, добросовестно и добротно, не страшась риска. Когда делаешь вместе с делом самого себя. Биографии наших мужественных космонавтов, их отношение к делу, их путь в космос во многом подтверждают высказанные мысли о человеке и его месте в труде.

За годы, прошедшие с 12 апреля 1961 года, космонавтика прошла стадию младенчества и юношества и сейчас вступила в пору зрелости. Человек после многих лет «присматривания» к чужой среде начинает работать в этой среде, находиться в космосе все дольше и дольше, строить в нем филиал своего земного дома. Но ясно и другое. Еще многое, связанное с воздействием факторов космического полета на организм человека, на деятельность космонавтов на борту станции и в открытом космосе, остается загадкой. Еще рано говорить о том, что люди привыкли к полетам в космос, как они привыкли к полетам на самолетах. Но все, что делается уже сегодня, настолько важно и нужно, что вряд ли у кого возникает мысль о нецелесообразности полетов человека за пределы своей планеты.

Опасность, риск, стечение неблагоприятных обстоятельств, несмотря на многократные проверки и самую тщательную подготовку, всегда возможны, все предусмотреть нельзя. Так было, так оно и будет…

Однако работа есть работа, и человек, избравший профессию испытателя, заранее готовит себя к связанным с нею риску и неожиданностям. Готовность же эта как раз и основана не только на личном мужестве, но и прежде всего на уверенности в той технике, с которой работаешь, с которой имеешь дело, на доверии к людям, которые обеспечивают твою безопасность в полете.

В наше время, пожалуй, ничто так быстро не стареет, как различные технические устройства. Космические — не исключение. В самом деле: скульптуры Микеланджело, картины и фрески Андрея Рублева, египетские пирамиды и московский собор Василия Блаженного, другие выдающиеся произведения искусства и архитектуры пережили многие века. Но и сегодня они поражают своим величием и красотой. А вот первые рукотворные небесные тела — спутники, казавшиеся пределом совершенства еще каких-нибудь два десятка лет назад, сегодня дороги нам лишь как частичка истории, положившая начало космической эре.

Пройдет совсем немного времени, и сегодняшние орбитальные станции — чудо современной науки и техники — уступят свое место новым, еще более совершенным творениям инженерной и конструкторской мысли. Такова логика прогресса.

Космонавтика развивается стремительно. Если в первые два десятилетия эры космоса на разных орбитах побывало около ста человек, то уже в третьем на работу в космос отправится не одна сотня людей, на рубеже грядущего века «население» космоса, возможно, будет насчитывать уже тысячи косможителей, и наша профессия станет массовой.

Возможно… Однако космос и тогда останется космосом. Суровым, своенравным, полным неожиданностей и опасностей. И на его дорогах по-прежнему будут подстерегать радиация, метеорные потоки, резкие перепады температур, всплески солнечных бурь…

Космические старты стали привычными в наше время. Порой они воспринимаются как нечто само собой разумеющееся: таков, мол, бурный век научных и технических свершений. А о тех, кто отправляется на орбиту, со спокойной будничностью говорят: «Ушли на работу». И это объяснимо: за сравнительно короткий срок космонавтика прочно стала в ряд отраслей народного хозяйства. Этим можно гордиться. Ведь это показатель уровня развития страны, ее, если можно так сказать, инструментария для решения сложнейших научных и прикладных задач. Очень много наших повседневных земных дел ныне тесно связано с космической практикой. В планах на трудовые пятилетия перед космонавтикой ставятся конкретные задачи, и она их решает, решает успешно, с большой экономической эффективностью.

И все-таки будничность восприятия происходящего вряд ли оправданна. Человечество тысячелетиями обживает свою планету, свою обитель. Им накоплен огромный опыт. Однако техника, которую создают люди для своих земных благ, — земная. Время же обживания космоса исчисляется годами. Да и «дом», построенный на орбите, несравним с земным. И если в своей обычной квартире мы порой сталкиваемся с теми или иными неполадками, то чем больше и сложнее космический комплекс, тем больше и вероятность какого-либо отказа. Техника есть техника.

Штурм космоса слишком дорогое удовольствие, чтобы повторять уже пройденные маршруты, дублировать достигнутое, хотя в чем-то повтор и закономерен, он необходим для утверждения правильности выбранного технического решения. Движение же вперед путем еще неизведанного, непознанного всегда связано с риском. Нет, мы не ищем трудностей. Их ставит сама жизнь. К тому же в реализации столь сложных замыслов всего не предусмотришь.

Практически в каждом полете экипажу предстоит что-то делать впервые: испытывать новое оборудование и системы, опробовать снаряжение, выполнять сложные динамические маневры, новые эксперименты, производить новые работы на борту или вне станции.

Каждое усовершенствование, каждое новшество в конструкции корабля или орбитальной станции, создание модулей, подобных «Космосу-1443», другой космической техники требует не только решения труднейших научно-технических проблем, коллективного творчества большого числа специалистов, высших проявлений инженерной мысли и конструкторского таланта, но и большого мастерства и мужества испытателей, тех, кому предстоит впервые опробовать новшество в условиях реального полета. И от того, насколько успешно экипаж выполнит возложенные на него задачи, насколько глубоко сможет проанализировать и оценить итоги испытаний, зависит зачастую судьба не только того или иного прибора, технического решения, но и целого направления в космонавтике.

А условия, в которых проходят эти испытания, да и вся «космическая» работа весьма своеобразны. Одна невесомость ставит целый ряд проблем и вносит определенный дискомфорт в самочувствие человека. К ней привыкают, особенно в длительных рейсах. Но она не упустит случая напомнить о себе, а забывчивость по отношению к ней может обернуться тяжелыми последствиями.

Мы уже много знаем о невесомости. Многое, но далеко не все. Как будет влиять на человека еще более длительное (год, два, три) пребывание в космосе, в условиях ограниченного пространства, напряженного ритма, быстро меняющейся обстановки? Вспомним монтажные работы на «Салюте». Предстояло «проникнуть» в район станции, не предусмотренный для посещения. Многое нужно было решать, как говорится, на месте. И верным мог быть лишь единственный путь. Как выбрать его и не ошибиться?

Работа в скафандре, в перчатках (не в лайковых) тоже не из легких. Особенно если иметь в виду операции, которые требуют точных движений, определенных усилий, и выполнить их надо успеть, пока корабль или станция находится на «светлой» части орбиты. Случалось, что пот заливал глаза, намокало белье, система охлаждения не справлялась. В Центре управления, в сеансах связи порой слышишь тяжелое дыхание тех, кто трудится на орбите, скрежет зубов, острое словцо, сорвавшееся в отчаянии… Телеметрия показывает учащенный пульс, растущую температуру. Все на пределе.

А теперь представьте, что на освещенной стороне металлические поручни нагреваются до температуры 100–150 градусов, что прорез или прокол скафандра чреват опасными последствиями, что существует немало других факторов, создающих «психологический фон» космонавта. Вот такая она, космическая работа. А делать ее нужно. Чтобы не произошло каких-либо осложнений, экипаж должен ни на минуту не забывать о возможных сюрпризах космоса.

Каждому полету предшествуют тренировки: и на земле, и в бассейне гидроневесомости, и на борту самолета-лаборатории. На этом этапе подготовки отрабатывается весь цикл будущих операций. Многочасовые занятия повторяются многократно: нужен автоматизм, нужен твердый навык.

Как долго длится подготовка к старту? По-разному. Случается, что в одном экипаже собираются люди, чей путь в космонавты неравнозначен по времени: у одних — годы, у других — месяцы. Это объяснимо. У каждого на борту — у командира, бортинженера, космонавта-исследователя — свои задачи, свой круг обязанностей. У командира он шире. Поэтому прежде чем возглавить экипаж, он проходит еще и курс специальной подготовки. Она включает подготовку летчиков-испытателей, обретение навыков в использовании резервов той или иной системы, умения безупречно управлять кораблем и станцией.

Автоматы? Да, они есть. И немало. Эти надежные помощники человека в космическом полете берут на себя многие операции. Многие, но не все. Было время, когда вопрос об активности космонавта служил предметом острых дискуссий. Это закономерный период в истории пилотируемой космонавтики. Грозная неизвестность космоса заставляла конструкторов склоняться к определенному техницизму. Но практика показала, что у этого пути есть свои изъяны, инженерная психология дала им аргументированное объяснение. Человек, когда он участвует в управлении, способен к психологическому упреждению любой неожиданности.

Возьмем ту же стыковку космического корабля со станцией — один из сложнейших этапов полета. Автоматика способна выполнять эту задачу, хотя и требует определенных весовых и габаритных характеристик. Но более рационально смешанное управление, при котором космонавт работает вместе с автоматикой. Наблюдая за приборной индикацией и реальным поведением двух летательных аппаратов, он сохраняет все мозговые связи, необходимые для управляющих воздействий, а с ними и то активное состояние организма, которое служит первым условием для быстрого и точного вмешательства в процесс сближения, перехода на ручное управление.

Трудно передать словами то напряжение, которое испытывает человек в этой ситуации. Говорят, второй старт легче первого. В чем-то, быть может, и легче. Но только в чем-то. Задачи усложняются, а от космонавта ждут большего.

В нынешнем году исполнится 25 лет пилотируемой космонавтике. За четверть века космических полетов не раз складывались ситуации, порой неожиданные, когда от экипажа требовалось не только умение оценить обстановку, прогнозировать возможные варианты ее изменения, но и решительные грамотные действия, мужество и воля. От этого зависел исход всего полета. Вспомним посадку «Восхода-2», на котором возвращались на Землю П. Беляев и А. Леонов. В очень сложной ситуации оказался экипаж «Союза-33» — Н. Рукавишников и Г. Иванов, трудными были баллистический спуск «Союза-18-1», на котором стартовали В. Лазарев и О. Макаров, приводнение В. Зудова и В. Рождественского в спускаемом аппарате ночью, в штормовую погоду на озеро Тынгыз. Величайшего напряжения, выдержки, профессионализма потребовал полет «Союза Т-8» от В. Титова, Г. Стрекалова и А. Сереброва…

Много сложностей выпало и на долю американцев. Достаточно сказать, что на корабле типа «Меркурий» было зафиксировано около ста отказов на каждый полет, в полете «Джемини-3» было отмечено 19 нарушений в работе систем, а рейсы «Аполлона-10» н «Аполлона-13» завершились благополучно только благодаря вмешательству астронавтов в работу автоматики… Пожар на «Аполлоне» стоил жизни трем американским астронавтам, а при потрясшем всех нас взрыве одного из челночных космических кораблей — «Чэлленджера» — 28 января 1986 года над мысом Канаверал погибли семь астронавтов и в их числе две женщины.

На пути к космическим вершинам человечества могут встать серьезные, часто самые неожиданные препятствия. И чтобы преодолеть их, придется затратить не только немало физических и умственных сил, но и проявить много терпения, настойчивости, мужества. И героизма тоже. Такая она, космическая работа. Сегодня на орбиту «налегке» не отправишься. Человеку, не обладающему определенными качествами, не сумевшему приобрести необходимые знания, умения, навыки, в космосе сегодня делать нечего.

Однако мечтающим о космических путешествиях не стоит унывать. В будущем и техника, и характер полетов будут иными. Профессионалы продолжают идти непроторенными путями, будут проводить испытания, отрабатывать методики. А те, кто по путевкам, — представят справку о состоянии здоровья, о том, что прогулка в космос им не противопоказана, и смогут полюбоваться нашей красавицей планетой через иллюминаторы будущих космолетов.

За последние годы мы уже, кажется, привыкли к длительным космическим экспедициям. Но закончившийся 2 октября 1984 года 237-суточный полет космонавтов Л. Кизима, В. Соловьева и О. Атькова стал событием выдающимся, и не только из-за длительности рейса. Все, кто следил за его ходом, отмечают выдержку и мужество экипажа, его мастерство при выполнении многих, в том числе и впервые проводившихся в космосе, операций, объем выполненной научной программы.

Работа «Маяков» началась 8 февраля 1984 года стартом на «Союзе Т-10».

После длительного перерыва экипаж пилотируемого корабля вновь состоял из трех человек, в его состав был включен врач. Начальный период полета, по нашим наблюдениям и докладам экипажа, с учетом мнения

O. Атькова, прошел без осложнений. Поэтому мы старались загрузить экипаж сразу по полной программе, без скидок на период адаптации. «Маяки» не только не возражали против этого, но и сами многое сделали для того, чтобы на борту действовал плотный рабочий распорядок. Космонавты после расконсервации станции провели астрофизические эксперименты, съемки территории Советского Союза, отдельные регламентные операции по замене оборудования. Затем экипаж принял и разгрузил грузовой корабль «Прогресс-19».

С середины марта в Центре управления полетом началась непосредственная подготовка к старту советско-индийского экипажа. К приему гостей готовилась и основная экспедиция.

История советско-индийского сотрудничества в исследовании космического пространства насчитывает уже два десятилетия. Советский Союз оказал Индии консультативную и техническую помощь в создании первого индийского научного спутника Земли, который был выведен на орбиту с помощью советской ракеты-носителя. В соответствии с программой сотрудничества выполнялись исследования по внеатмосферной астрономии, по наблюдениям искусственных спутников Земли, по изучению лунного грунта.

И вот подошла пора совместного советско-индийского полета. 4 апреля Ю. Малышев, Г. Стрекалов и P. Шарма вместе с основным экипажем станции приступили к выполнению совместной программы. В ее рамках планировалось проведение экспериментов по трем направлениям: геофизика, технология, медицина. Они были успешно завершены, и 11 апреля международный экипаж возвратился на Землю.

Теперь для «Маяков» настала пора приступить к операциям снаружи станции, чтобы установить обводные трубопроводы в резервной топливной магистрали объединенной двигательной установки. К этой работе мы совместно готовились еще на Земле. Были «отрепетированы» многие варианты. В полете экипаж столкнулся с самым трудным из них, потребовавшим пяти выходов в открытый космос. Понадобилось также создать и доставить на борт специальный инструмент и приспособления, отработать сложное взаимодействие экипажа и Центра управления полетом.

Надо сказать, что Леонид Кизим и Владимир Соловьев блестяще справились со всеми трудностями, обогатив пилотируемую космонавтику новыми видами монтажных операций на орбите. Этот опыт будет, безусловно, использован в будущем при сборке в околоземном пространстве больших конструкций, создании и обслуживании постоянно действующих станций. Он значительно расширил представления о возможностях человека при работе в скафандрах.

Хотя в этих операциях непосредственно были заняты командир и бортинженер, помощь космонавта-исследователя была здесь весьма существенной. Олег Атьков, находясь внутри станции, вел контроль систем, выдавал команды с бортовых пультов. Словом, был как бы представителем Центра управления на борту. Без его помощи циклограмма работ выглядела бы значительно сложнее.

Кроме того, Кизим и Соловьев выходили в открытый космос для установки дополнительных солнечных батарей. Подобная операция уже выполнялась ранее В. Ляховым и А. Александровым. Тогда она потребовала двух выходов. Накопленный опыт позволил «Маякам» справиться с заданием за один выход. В результате пополнилась энергетика станции для выполнения энергоемких экспериментов.

Вторая экспедиция посещения в составе В. Джанибекова, С. Савицкой и И. Волка прибыла на «Салют-7» 18 мая. Ей предстояло выполнить обширную программу научных экспериментов. Но «гвоздем» программы были выход С. Савицкой и В. Джанибекова в открытый космос и проведение сварки, пайки, резки и напыления металлом с помощью универсального ручного инструмента, созданного в Институте электросварки имени Е. О. Патона АН Украинской ССР. Впервые в истории космонавтики выход осуществила женщина, провела снаружи станции уникальные работы. Полученные образцы доставлены на Землю.

Основная экспедиция станции много внимания уделяла визуальным наблюдениям, геофизическим исследованиям, фотографированию земной поверхности, спектрометрированию отдельных районов суши и моря, проведению биотехнологических экспериментов по получению в условиях невесомости опытных партий сверхчистых веществ и новых лекарственных препаратов.

За время полета экипаж «Маяков» принял пять грузовых кораблей «Прогресс». Их надо было разгрузить, провести дозаправку двигательной установки топливом, поместить в них отработавшее оборудование. А это также требует времени и умения. На «Прогрессе-26» среди доставленного научного оборудования находились уникальные рентгеновские телескопы-спектрометры. Один из них создан специалистами Института космических исследований АН СССР и научно-производственного объединения космических исследований при АН Азербайджанской ССР, другой изготовлен в рамках советско-французского сотрудничества.

С помощью этой аппаратуры с конца августа и до середины сентября проводились астрофизические эксперименты. Их окончательные итоги будут подведены после изучения привезенного экипажем материала. Но уже можно сказать о высокой эффективности использования телескопов для решения ряда фундаментальных проблем астрофизики.

Экипаж стал свидетелем событий, которые произошли во Вселенной 5–6 тысячелетий назад. Причем «увидеть» их можно было только с орбиты, так как рентгеновские лучи не проходят через атмосферу Земли. Имея в нужном количестве такие «описания», ученые получат возможность решить многие вопросы строения и эволюции Вселенной.

Всего же с помощью телескопа-спектрометра проведено 46 сеансов наблюдений. Приняты сигналы от девяти интересующих ученых источников в Крабовидной туманности и созвездии Лебедя. Приятно отметить, что астрофизические эксперименты начались в те дни, когда проходил международный аэрокосмический эксперимент «Гюнеш-84». Можно сказать, что эти эксперименты подвели итоги большой работы в этом году по международным программам «Интеркосмоса».

В целом за время своего рекордного полета «Маяки» выполнили более шестисот экспериментов. На борт было выдано около 2100 радиокоманд и числовых посылок, проведено 3570 сеансов связи, 250 телевизионных сеансов, передано 1800 радиограмм.

В ходе полета для оценки здоровья экипажа регулярно раз в две недели — это реже, чем прежде, — проводились медицинские обследования. Присутствие врача на борту позволило уменьшить количество медицинских дней.

Тысячи специалистов обеспечивали этот рейс. Успешному выполнению программы способствовала доброжелательная атмосфера, установившаяся на борту. И нам на Земле эта атмосфера помогала быстрее находить «общий язык» по многим вопросам, возникшим в ходе полета.

В Центре управления полетом «тихих дней» почти не бывает. Даже часы, которые отведены экипажу для отдыха, заполнены у служб ЦУПа напряженной работой: идет тщательный анализ информации, получаемой с борта, планируется программа будущих действий, отшлифовываются новые методики. Но по оживлению, царившему в ЦУПе 14 и 15 июля 1984 года, можно было догадаться, что предстоят необычные события…

После двухнедельных тренировок, окончившихся накануне, ЦУП и «Маяки» готовили «Прогресс-22» к завершающему этапу полета. Но в отличие от своих собратьев он должен был отстыковаться от станции без помощи двигателей. Скорость расхождения сообщалась только пружинными толкателями. Это делалось для того, чтобы исключить влияние продуктов сгорания, выбрасываемых двигателями, на солнечные батареи. Так проверялось предположение о том, что они, осаждаясь на поверхности фотоэлектрических преобразователей, снижают эффективность батарей.

После такой «чистой» расстыковки была измерена сила тока каждой панели. Экипаж, ориентируя станцию определенным образом на солнце, последовательно подставлял под его лучи вначале две боковые панели, затем вертикальную и, наконец, все три панели. Датчики показали, что изменений их производительности не произошло.

Тем временем на Байконуре заканчивалась подготовка «Союза Т-12» к старту. Вновь на станции предстояло работать объединенному экипажу из шести человек. Компьютеры группы планирования накручивали рулоны бумаги с вариантами программы новой экспедиции посещения — Владимира Джанибекова, Светланы Савицкой, Игоря Волка — «Памиров».

Одиннадцать суток совместной работы, около 20 экспериментов: медицинские, биологические, технологические, астрофизические, геофизические; выход в открытый космос: подъем орбиты комплекса. Каждый эксперимент, каждая операция требует выполнения ряда обязательных условий для их проведения.

Например, укладки с микроорганизмами нужно сразу после прихода на станцию экспедиции посещения разместить в термостате. Фотографирование слабосветимых точек Лагранжа доступно только во время новолуния. Съемка Земли может проводиться при углах Солнца над поверхностью планеты не менее 10 градусов. Кроме того, следует совместить эксперименты экспедиции посещения и основной экспедиции так, чтобы экипажи могли одновременно выполнять свои программы. Требуется также четко распределить обязанности каждого члена экипажа, занятия физическими упражнениями, прием пищи, отдых, сон для 6 человек. Нужно еще проанализировать все возможные внештатные ситуации и определить варианты выхода из них. Варианты, варианты без конца. Голова часто идет кругом.

Многие детали проясняются только на тренировках. В результате приходится многое уточнять, переделывать. Первоначальная программа, бывает, меняется весьма изрядно. Так, в частности, по результатам тренировки, по инициативе Светланы Савицкой были существенно изменены циклограмма работы в открытом космосе, распределение операций между ней и командиром, уменьшились технологические потери времени, а образовавшийся его резерв был использован для замены образцов ряда материалов, экспонированных в открытом космосе.

Наступило время стыковки «Союза Т-12» со станцией «Салют-7». И снова новшество. В процессе их сближения впервые в космическом полете все данные с дисплея «Союза Т-12» передавались не только на Землю, но и на станцию. Таким образом, контроль стал взаимным, а значит, более надежным. Этот впервые опробованный канал передачи телевизионной информации может использоваться в будущем и для передачи других видов информации.

Для «Памиров» программа была выполнена полностью, а испытанный Светланой Савицкой универсальный ручной инструмент остался на станции и может быть использован в дальнейшем.

«Памиры» в спускаемом аппарате «Союза Т-12» доставили на Землю часть возвращаемого оборудования и материалов проведенных экспериментов. А их набралось предостаточно: фотопленки МКФ и ручных камер, магнитные ленты автономных регистраторов, образцы, экспонировавшиеся в открытом космосе и обработанные с помощью универсального ручного инструмента, ампулы с чистыми биологическими веществами с установки «Таврия» — всего 45 наименований.

Но и тут не приходится говорить о «тихих днях» на орбите и в ЦУПе. Буквально сразу после посадки «Па-миров» «Маяки» начали подготовку к очередному выходу в открытый космос. Впервые в практике космических полетов один экипаж провел шесть выходов за пределы станции, проработав в открытом космосе в общей сложности 22 часа 50 минут.

Напомню, что в одном из выходов (18 мая) Леонид Кизим и Владимир Соловьев установили две дополнительные панели на солнечную батарею. Остальные пять выходов были предназначены для проведения монтажных работ на резервной магистрали объединенной двигательной установки (ОДУ). В шестом из них предстояло перекрыть один из трубопроводов резервной топливной магистрали. Для этого на борт станции экспедицией посещения были доставлены дополнительный комплект инструментов, фрагмент ОДУ и видеофильм о завершающем этапе работ на резервной магистрали.

Первоначально планировалось эту операцию поручить экспедиции посещения. Но «Маяки» настойчиво просили доверить им ее выполнение. Аргументация их была убедительной — у них накоплен значительный опыт работы в открытом космосе и, в частности, монтажных операций с ОДУ. Поэтому руководство полетом пошло навстречу просьбе «Маяков».

Тренировка на этот раз впервые была проведена непосредственно на борту станции. Руководил ею В. Джанибеков, прошедший основательную подготовку на Земле, в гидробассейне. 8 августа Л. Кизим и В. Соловьев вновь подошли к уже знакомому им месту у агрегатного отсека.

В предыдущие выходы они на внешней поверхности станции установили трап для доступа к рабочему месту, оборудовали его площадками для фиксации, установили две дополнительные обходные топливные магистрали. Следом за тем можно было приступать к заключительному этапу монтажа.

В свой шестой выход «Маяки» установили на трубку из нержавеющей стали пневматическое устройство, которое пережало один трубопровод топливной магистрали с усилием в пять тонн. Таким образом, путем ряда сложных монтажных работ, впервые проведенных экипажем в открытом космосе, была вновь подключена резервная магистраль.

Во время этого же выхода Л. Кизим и В. Соловьев из панелей солнечных батарей вырезали четыре фрагмента для анализа на Земле степени загрязнения фотоэлектронных преобразователей.

Наполнены работой космические будни. Идет планомерная отработка космических кораблей будущего.

Двадцать один год назад, в марте 1965 года, произошло незабываемое событие: советский гражданин впервые вышел из космического корабля в открытое пространство.

Первый спутник, первый полет на околоземной орбите Юрия Гагарина и первый выход в открытый космос Алексея Леонова — эти три события и сейчас, через десятки лет, представляются наиболее важными вехами в истории космонавтики.

За последующие годы в мире были решены многие сложнейшие научные и технические задачи. И каждый раз эти решения демонстрировали великую силу коллективного творчества большого числа специалистов, объединенных общей целью, высшие проявления ума и характера многих людей, чьими совокупными усилиями осуществлялись все новые и новые дерзновенные замыслы, знаменовавшие собой последовательное восхождение человечества по пути, образно говоря, «космического» прогресса. Таковы, в частности, были первые стыковки кораблей на орбите и запуск первой обитаемой космической станций, посадки автоматических станций на Луну, Венеру, Марс, выполнение комплексной многолетней программы «Интеркосмос», осуществление программы «Союз» — «Аполлон», длительные полеты на орбитальных станциях и так далее. И, наконец, разнообразные работы в открытом космосе.

Все эти достижения потребовали не только разрешения труднейших научно-технических проблем, но и большого мастерства и мужества космонавтов. Однако, пожалуй, ни одно из них не произвело на людей столь сильного впечатления, как первый полет Юрия Гагарина и первая «прогулка» в открытом космосе Алексея Леонова. Говоря о значении этих двух событий, уместно подчеркнуть, что они явились исходной основой для развития практической деятельности человека в космосе. В конечном счете все последующие пилотируемые полеты с выходом в открытый космос и даже первые шаги Нейла Армстронга по Луне в специальном скафандре были в определенной степени логическим продолжением первого шага Алексея Леонова за борт корабля. Это было не только первое испытание технических средств, обеспечивавших смелый эксперимент, но и — главное — испытание самого человека, оказавшегося в новых экстремальных условиях. Успех в осуществлении этого шага вселял уверенность в успехе всех последующих действий, позволяя решительнее переходить к новым, более масштабным проектам и программам. Существен, мне кажется, и психологический аспект: человека впервые увидели с Земли как относительно самостоятельный объект Вселенной, способный автономно решать задачи в мировом пространстве на основе качественно новых знаний и навыков.

Космонавтика, заметим, такая сфера человеческой деятельности, где практически каждый раз — в каждом полете — экипажу приходится делать что-то впервые: испытывать новые режимы функционирования техники, проводить совершенно новые эксперименты, заниматься ранее никем не выполнявшимися операциями. Конечно, важно и само по себе осуществление никем не производившихся работ. Но еще более важно, к каким результатам они привели, какие выводы сделаны, какие возможности создают для продолжения подобных работ в последующих полетах. От того, насколько успешно космонавт выполнит возложенные на него задачи, насколько содержательно сможет проанализировать итоги проведенных испытаний и к каким выводам придет относительно перспектив в свете проделанного, зависит зачастую судьба целого направления в космонавтике.

Так было и во время полета Павла Беляева и Алексея Леонова, выполненного с особенно высоким профессионализмом, когда фактически открывалась совершенно новая глава в истории пилотируемой космонавтики — приложение разума и рук человека к решению комплекса сложных монтажных, ремонтных и исследовательских задач в открытом космосе. Все, кому довелось вслед за Леоновым выходить за пределы космического корабля, уже знали, что это человеку по силам — и физически и психологически. Наверняка и американскому астронавту Эдварду Уайту, которому предстояло шагнуть в открытый космос через несколько месяцев после советского космонавта, придавало уверенности сознание того, что такая операция уже проделана до него.

После завершения работы на борту орбитального комплекса «Салют-7» — «Союз Т-12» третьей основной экспедиции со 2 октября 1984 года станция находилась в режиме автоматического полета. Она была законсервирована, в течение пяти месяцев с нею проводились контрольные сеансы радиосвязи.

В очередном сеансе обнаружилась неисправность в одном из блоков радиосистем станции, через который проходят радиокоманды с Земли. Впоследствии это привело к тому, что прекратилась радиосвязь с бортом и стало невозможно получать телеметрию о состоянии бортовых систем станции. Это означало, что нельзя было по сигналам станционных радиосредств контролировать положение станции на орбите, понимать характер ее движения вокруг центра масс, исключалась возможность использовать аппаратуру и двигатели ориентации для обеспечения сближения и стыковки с транспортными кораблями, а следовательно, использовать хорошо освоенный метод автоматического сближения транспортного корабля со станцией, исчезла возможность контролировать работу и состояние бортовых систем станции, таких, как система терморегулирования, энергоснабжения, обеспечения газового состава атмосферы.

Стало ясно, что для восстановления нормальной работы надо иметь на борту экипаж. Но для этого нужно было разработать схему выведения транспортного корабля к молчащей станции, неориентированной в пространстве, подготовить корабль и экипаж к полету и к выполнению этой необычной задачи, оснастить корабль новым оборудованием, необходимым для такой операции, разработать новую баллистическую схему сближения и провести тренировки специалистов Центра управления полетом.

Для того чтобы приблизиться к станции, была разработана следующая технология: с расстояния примерно 10 километров экипаж с помощью оптического прибора должен был навести одну из осей корабля на станцию (которая над освещенной стороной Земли должна была наблюдаться на фоне черного неба как необычно яркая звезда — если, конечно, к станции подходить со стороны Земли) и ввести в бортовую вычислительную машину сигнал о том, что в данный момент выбранная ось корабля «смотрит» на станцию.

Несколько таких «засечек», введенных в память бортовой вычислительной машины, которая в каждый момент «знает» фактическое положение корабля в «неподвижной» системе координат, позволяют ей получить информацию о фактической траектории прохода корабля вблизи станции, выполнить необходимые расчеты и выдать команды для коррекции этой траектории с целью выведения корабля к станции.

На расстоянии двух-трех километров от станции, если бы сближение проходило нормально, экипаж должен был взять управление на себя, приблизиться к станции, облететь ее для подхода со стороны переходного отсека и причалить.

Для проведения этих маневров, помимо необходимых математических алгоритмов, расчетов и операций, введенных в память машины, был подготовлен комплекс приборов, в который входили оптический прибор наведения, лазерный дальномер и прибор ночного видения. Последний решили взять на случай, если не удастся причалить к станции до ее захода в тень и придется «зависнуть», то есть удерживаться на выбранном расстоянии от станции, чтобы не потерять ее из виду и не врезаться в нее, находясь в тени.

С марта начали готовить корабль. Разработали методики, схемы и программы работы экипажа и Центра управления при выполнении сближения, облета и причаливания корабля к станции, провели специальные тренировки экипажа на различных стендах, подготовили экипаж к работе с новым для него приборным оборудованием, провели тренировки персонала Центра управления и всех наземных служб, пунктов наблюдения, управления и связи. Были разработаны и схемы действия экипажа после пристыковки корабля к станции.

6 июня 1985 года корабль «Союз Т-13», пилотируемый В. Джанибековым и В. Савиных, был выведен на орбиту. После выполнения коррекции орбиты корабля утром 8 июня корабль подошел к станции. Когда станция и корабль вышли из тени, они оказались на расстоянии около 10 километров друг от друга. В. Джани-беков ориентировал боковую ось корабля на станцию, наблюдая за ней через иллюминатор спускаемого аппарата, а В. Савиных по его командам вводил информацию в вычислительную машину. Далее автоматика выполнила последний маневр коррекции, и с расстояния порядка 2,5 километра экипаж взял управление на себя. Впрочем, расчеты бортовой машины были достаточно качественны, и корректировать траекторию подхода пришлось незначительно.

На расстоянии около 200 метров экипажем было выполнено зависание корабля — он перестал приближаться к станции, держась от нее на выбранном расстоянии. Экипаж оценил условия освещения, при которых придется подходить к станции (они оказались не очень благоприятными), посоветовался с Центром управления, получил его разрешение и приступил к причаливанию. В. Джанибеков подвел корабль поближе, облетел станцию, вывел корабль к переходному отсеку и пристыковался.

Прекрасно выполненную операцию по сближению и стыковке со станцией «Салют-7» можно расценивать как крупное техническое достижение. Этот метод имеет большое значение для развития пилотируемой космонавтики. Становится возможным осуществлять подход к спутникам для проведения осмотра или необходимых ремонтно-профилактических работ. Еще более значима операция в случае спасения экипажа пилотируемого корабля, не имеющего возможности вернуться на Землю по техническим причинам.

И экипаж, и все, кто участвовал в подготовке и проведении этого полета, были рады и счастливы. Достижение и даже победа безусловные, но на ясном небе возникло облачко. Еще при подходе «Союза Т-13» к станции по телевизионному изображению в ЦУПе заметили, что две соосные панели солнечных батарей были не параллельны, а развернуты относительно друг друга примерно на 70–90 градусов. Это означало, что не работает система ориентации солнечных батарей, а могло быть и отсутствие напряжения в системе энергопитания.

После стыковки электрических разъемов станции и корабля необходимо было проверить несколько параметров станции, контроль которых осуществляется в процессе проверки герметичности и перехода из корабля на станцию. Подключение датчиков станции к системе отображения на корабле осуществляется через стыковочные электроразъемы. Убедились: датчики не подключились к схеме корабля, а запитка их переключателя осуществляется от системы электропитания станции. Это являлось также признаком того, что не работает система электропитания станции (СЭП).

Сразу возникло много проблем: если не работает СЭП, то станция и все в ней должно замерзнуть. Не только вода и пища, но и приборы, агрегаты, механизмы, которые рассчитаны на работу при положительных температурах. Это означало, что не работает система обеспечения и контроля газового состава, а следовательно, неясно, можно ли находиться внутри станции экипажу. Какой там газовый состав, неизвестно: ведь неисправность в радиосредствах могла объясняться и пожаром. Возможно, экипажу нужно использовать противогазы…

Экипаж выполнил работу по проверке герметичности стыка станции и корабля. Вручную вскрыл «пробку» в стыковочном узле станции и выровнял давление между переходным отсеком и транспортным кораблем.

Перед входом в рабочий отсек станции было произведено вскрытие клапана выравнивания давления, установлено привезенное с Земли приспособление и взята через него проба воздуха для анализа газового состава атмосферы станции, поскольку состав атмосферы не контролировался с Земли последнее время. Анализ, проведенный экипажем, показал, что в атмосфере станции отсутствуют вредные примеси и токсические вещества. Температура в отсеке оказалась ниже нуля градусов по Цельсию.

Еще в переходном отсеке В. Джанибеков проверил напряжение на одной из розеток — оно оказалось равным нулю. Подтвердились самые худшие опасения. Но все-таки в рабочем отсеке попробовали с пультов выдавать команды — не проходят. Посмотрели на датчики емкостей буферных электрических батарей СЭП: в основных батареях — емкость ноль.

Что произошло? В каком состоянии станция? Как работать в станции — ведь без очистки атмосферы (а систему регенерации включить невозможно — нет напряжения) при пребывании экипажа внутри ее объема примерно за сутки концентрация углекислого газа возрастет до опасных для жизни пределов. А работать надо — иначе не понять, что произошло и что делать дальше. По рекомендации Земли экипаж собрал временную схему вентиляции. Включили в работу первый регенератор.

Вопросы, как гора, росли перед инженерами на Земле. Сначала нужно наладить работу системы энергопитания. Можно ли это в принципе? Ведь до старта корабля «Союз Т-13» специалисты по системе СЭП категорически утверждали, что если система вышла из строя и батареи окажутся полностью разряжены, то восстановить работоспособность СЭП невозможно. Но сейчас, в конкретно сложившейся ситуации, нужно было искать выход и в комплексе решать все вопросы по оживлению станции.

Судя по тому, что даже при освещении солнечных батарей не появлялось напряжение на шинах СЭП, солнечные батареи были отключены от буферных батарей. Первая задача — для восстановления, для зарядки буферных батарей надо подключить солнечные батареи к шинам СЭП. Но чтобы это сделать, нужно подать напряжение на обмотку дистанционного автоматического, а не ручного переключателя, а напряжения нет. Замкнутый круг. Подать напряжение от корабля нельзя, а вдруг в электрических цепях станции окажется неисправность, которая выведет из строя систему электропитания корабля, и спуск его, возвращение на Землю окажутся невозможными. Нет, рисковать жизнью экипажа нельзя.

Нашли и реализовали довольно сложную процедуру восстановления СЭП. По разработанным на Земле методикам экипаж разобрал схему подключения химических батарей к шинам питания. Путем прозвонок были определены и исключены из дальнейших работ неисправные химические батареи. Их, к счастью, оказалось не так уж и много — две из восьми. Можно было надеяться, что остальные батареи воспримут заряд, если их подключить напрямую к солнечным батареям. По инструкции с Земли экипаж изготовил необходимые кабели для такого подключения, и 10 июня первая батарея была поставлена на заряд.

Станцию за счет работы системы управления корабля и его управляющих реактивных двигателей ориентировали таким образом, чтобы подключенные солнечные батареи были освещены. Через несколько часов первый блок был частично заряжен. Его подключили к шинам СЭП. После чего стало возможным с пульта космонавтов включить телеметрическую систему и по полученной на Земле информации оценить состояние и температурный режим систем и агрегатов станции.

Проблем оказалось очень много. Не только система энергопитания беспокоила нас, но и температуры элементов конструкции, оказавшиеся вблизи нуля и ниже. Это значит — нельзя работать управляющими реактивными двигателями. Вода на станции замерзла. Уже на второй день В. Джанибеков и В. Савиных пытались включить систему водоснабжения «Родник» — не работает. А когда сможет разогреться? По оценкам — от нескольких суток до месяца. Запас воды на корабле был на восемь суток, то есть должен был кончиться 14 июня. Даже если использовать, предварительно отогрев в корабле, две имевшиеся на станции небольшие переносные емкости с замерзшей водой, ограничить норму потребления воды для экипажа, использовать воду из неприкосновенного аварийного запаса корабля, ее должно было хватить только до 21–23 июня.

Но «разогрев» начался раньше. После заряда первой батареи в том же порядке зарядили и остальные. В процессе работы с ними выяснили и причины выхода из строя СЭП — в одной из батарей оказался неисправным датчик, указывающий на полный заряд батареи. По сигналу того датчика солнечные батареи отключаются от подзаряда буферных химических батарей. По командам программно-временного устройства раз в виток подавалась команда на подключение солнечных батарей, но тут же этот неисправный датчик их отключал. Химические батареи остались один на один с потребителями и постепенно разрядились до нуля. Вся аппаратура станции перестала работать — нет энергопитания.

Нет работы аппаратуры — нет выделения тепла, и станция стала охлаждаться, замерзать. Этого бы не произошло, если бы на станции был экипаж или если бы не прекратилась связь с Землей — неисправный датчик всегда можно отключить с помощью командной радиолинии.

После заряда буферных батарей В. Джанибеков и В. Савиных восстановили нормальную электрическую схему, и начали работать система ориентации солнечных батарей, система терморегулирования, телеметрия. Экипаж установил исправную аппаратуру командной радиолинии, появились свет и тепло, 16 июня «пошла вода», начал таять лед в системе «Родник». Кризис был позади.

При разогреве станции нужно было проявлять определенную осторожность: дело в том, что, когда станция охлаждалась, влага атмосферы скорее всего должна была выпасть и затем замерзнуть на стенках станции. Поэтому нельзя было сразу включать контур термостатирования корпуса. В этом случае влага бы испарялась со стенок и могла осесть на холодных приборах, электрических разъемах и привести к нарушениям в их работе. Поэтому сначала прогрели атмосферу, приборы и только потом включили контур термостатирования корпуса.

Уже 13 июня провели тест системы ориентации, аппаратуры сближения и двигательной установки. Если бы они не работали, то нельзя было заправлять грузовой транспортный корабль — он может подойти к станции только при работе в автоматическом режиме совместно с автоматикой станции. В этом случае экипажу пришлось бы возвращаться, прервав экспедицию. Тест прошел нормально.

Было принято решение срочно подготовить к запуску грузовой корабль, главной задачей которого должна была быть доставка воды на станцию. Надо было в кратчайшие сроки испытать, заправить и подготовить к запуску корабль и его ракету-носитель. На рассвете 23 июня «Прогресс-24» причалил к станции.

Конечно, аппаратура станции подвергалась тяжелому испытанию. Поэтому после восстановления СЭП необходимо было выполнить и другие ремонтные и профилактические работы, запланированные ранее.

На «Прогрессе-24» доставлены новые химические батареи и с частью старых уже включены в работу, а также вода, топливо и оборудование, необходимые для дальнейшего пилотируемого полета.

Надо сказать, что Владимир Джанибеков и Виктор Савиных, проявив настоящее мужество, в очень тяжелых условиях с высокой тщательностью провели все операции по восстановлению станции. Нельзя не отметить самоотверженную работу персонала Центра управления и всех инженеров, участвовавших в анализе ситуации, разработке программ и методик по восстановлению работоспособности станции. В ходе первого месяца полета получены уникальные данные и опыт по восстановительным работам в космосе, по возможностям выполнения таких сложных ремонтных операций…

— Папа, можешь меня поздравить, — сообщает Виктору Петровичу Савиных его дочь Валя. — В МГУ поступила. Как и договаривались с тобой — на биологический.

— Молодец, дочурка! — радостно говорит из космоса бортинженер орбитальной станции «Салют-7». — Биология всем нужна, даже я ее полюбил, знала бы, сколько исследований и экспериментов мы уже сделали…

— Да уж догадываюсь. Но что ты все про науку и про науку? Лучше бы рассказал о себе. Сегодня же воскресенье, что делал с утра?

— Была генеральная уборка. С тряпочкой поработали, протерли потолок, стены, пол.

— Это же не мужское дело…

— А вот и нет, Валенька. В космосе все надо уметь.

— Кстати, ты обедал сегодня?.. Это хорошо. А кто готовил?

— Не волнуйся, меню неплохое. А готовим по очереди с дядей Володей. У нас большая электроплита, разогреваем консервы всех видов.

В возгласе дочери космонавта слышится удивление: несколько другой, более романтичной представляет она профессию знаменитого папы. Убеждения свои она, правда, меняет к концу беседы, но все же последнее слово за собой оставляет и резюмирует строго:

— Маму вам надо прислать на станцию!

Тут всегда находчивый Виктор Петрович выдерживает полминутную паузу. Затем по-отечески соглашается:

— Маму? В космос? Это было бы здорово!

…Пусть простят меня Виктор Петрович и его семья за невольно подслушанный разговор личного плана. Но он, право же, типичен и для многих других теперь практикующихся телевизионных сеансов, в которых космонавты встречаются с родными и близкими. И в этих диалогах звучит не только гордость юного поколения за героев-отцов, но и естественный интерес к бытовым проблемам, например, к таким: почему папа так далеко и так долго летает без нас? Вроде бы пока мы лишь в жанре фантастики читаем про семейные межзвездные перелеты. Но не за горами время, когда они станут ощутимой и конкретной реальностью. Вряд ли кто решится отрицать это. Как показывает бурное развитие космонавтики, отрицательные прогнозы здесь крайне опасны. Вспомним хотя бы скептические заключения некоторых медицинских специалистов, поставивших «предел» нахождения человека в загадочной невесомости не более месяца. Или возьмем «авторитетные мнения» о неприспособленности женщины к экстремальным условиям… И что же? Светлана Савицкая дважды была на орбите, причем второй раз даже в открытом космосе — за пределами станции. А о «лимитах» на звездную вахту и говорить не приходится, назовем следующие цифры: 96, 140, 175, 185, 211, 237. Каждая из них показывает принципиальные рубежи космонавтики — число суток, которые провели советские экипажи в околоземном пространстве. Но дело даже не в марафонских рекордах, хотя они очень многое значат, а в исключительной эффективности звездных командировок, представляющих практический интерес для ведущих отраслей науки и техники. Сейчас даже трудно назвать НИИ или КБ, которые в той или другой степени не пользовались бы «услугами космоса», не применяли бы в своей повседневной деятельности достижения орбитальных исследований. Космос в полной мере становится для землян рабочей площадкой, расширяет наши прежние представления, позволяет наладить в условиях невесомости производство немыслимых ранее материалов и сплавов. И мы планомерно расширяем масштабы мирного покорения звездных далей, шаг за шагом подбираем ключи к «эфирным поселениям» ближайшего будущего, о которых так страстно мечтал К. Э. Циолковский. Можно смело сказать, что наши «Салюты» играют здесь ведущую полновесную роль.

Каждая новая экспедиция на орбитальную станцию по-своему неповторима и памятна. Но здесь нельзя не выделить вахту наших «Памиров» — Владимира Джанибекова и Виктора Савиных, которые поистине сделали невозможное, состыковались с молчащим «Салютом-7», мужественно вселились в его салоны, вернув неисправный научный комплекс к полнокровной космической жизни. И как-то даже не верится, что сложнейшие работы героический экипаж совершил не в земных условиях, а непосредственно на борту, в невесомости, то есть в реальном полете, который не прерывался ни на день, ни на час, ни на минуту. Целый каскад удивительных филигранных восстановительных операций за плечами «Памиров». Причем многие из них осуществлены впервые в мировой практике. И сколько затем добра людям принесла советская орбитальная станция.

Даже наши недоброжелатели на Западе, рекламирующие «Шаттлы», боевые космические лазеры и прочие средства уничтожения, вынуждены признать наши контраргументы, значимость нашего мирного курса освоения космоса, его принципиальные всходы, плоды, предназначенные для служения человеку, а не для его истребления. И не случайно в американской прессе В. Джанибеков и В. Савиных были названы самыми популярными космонавтами наших дней.

Да, «Памиры» — экипаж экстра-класса. Так, Джанибеков уже пять раз слетал в космос, возглавлял международные экспедиции, имеет солидный стаж работы и за пределами станции. Савиных — опытнейший бортинженер, кстати, своего рода юбиляр на орбите. Его старт на «Союзе Т-4» в 1981 году был вдвойне праздничным: для покорителей космоса тот полет открыл одиннадцатую пятилетку, сам же Виктор тогда стал сотым (!) космонавтом планеты.

Но вернемся вновь к последней вахте славных «Па-миров». Когда станции они вернули былую славу, на орбиту сразу прибыл мощный «грузовичок», привезя в своих трюмах топливо, воду, продукты питания ну и, конечно, различное научное оборудование. «Товарная накладная» составлялась с дальним прицелом; так, многие доставленные приборы были рассчитаны на работу с обновленным и усиленным экипажем «Салюта». Джанибеков и Савиных вскоре разобрали поклажу, после чего грузовой корабль отшвартовался от станции. Теперь, как требовала насыщенная программа полета, приближался второй немаловажный этап научной вахты на орбитальном комплексе «Салют-7». Именно тогда и провели космонавты генеральную уборку во всех салонах, о чем, кстати, Савиных рассказал своей дочери. Беседовал с ней легко и непринужденно, скрывал усталость, словно и не было до этого труднейшей 100-суточной вахты.

А на космодроме Байконур готовились к новому запуску, вывезли на стартовую площадку величавую ракету-носитель, увенчанную пилотируемым кораблем «Союз Т-14». В назначенное время началась заправка топливных баков, а по соседству в уютной гостинице «Космонавт» собралась Государственная комиссия, которая утвердила программу полета…

Новый экипаж: Владимир Васютин, Георгий Гречко, Александр Волков. «Чегеты» (позывные экипажа) в полетных доспехах прощаются с товарищами по работе и направляются к мощной ракете. Последние земные шаги к звездному лифту, за которым уже простирается манящий и загадочный космос. Минута-другая — и экипаж уже в креслах своего корабля. Весь ракетно-космический комплекс окутан хлопьями белого дыма. Это нс-паряется жидкий кислород — один из компонентов звездного топлива.

Как всегда, томительно, напряженно тянется время, впечатление, что электронный хронометр замер на месте. Но вот наконец и главная, завершающая любой запуск команда:

— Ключ на старт… Зажигание!

Грохот и море огня сотрясают осеннюю степь. А еще через мгновение огромных размеров «сигара» отрывается от Земли и начинает разгон, уверенно выходя на заданный курс. Вот и нужная космическая скорость — заветные восемь километров в секунду.

На первых витках полета у экипажа много хлопот: Васютин обеспечивает кораблю «Союз Т-14» рассчитанные на ЭВМ коррекции, Гречко контролирует бортовую аппаратуру, сверяет принятую Землей телеметрию с показаниями различных приборов. Немало дел и у космонавта-исследователя. Волков ведет полетный дневник, докладывает медикам о самочувствии экипажа, выполняет первые визуальные наблюдения.

— Орбита корабля, — комментируют баллистики, — очень хорошая, она полностью вписалась в «салютовский» коридор. Еще две коррекции, и выйдем точно по адресу.

Через динамики Центра управления мы слушаем лаконичные радиодиалоги «космос — Земля». Операторы, естественно, пока больше внимания уделяют «Чегетам». Однако нередко звучат и уверенные голоса хозяев звездного дома.

— Передайте «Чегетам», — говорит Джанибеков, — что орбитальный причал станции недавно… освободился. Почему бы гостям не поторопиться и не заполнить вакансию?!

Конечно, командир научного комплекса знает до часов и минут расписание движения корабля, но он также прекрасно знает, как много значат в первое время дружеская поддержка, непринужденная шутка…

— Вот теперь вы нас окончательно убедили, — подыгрывает Джанибекову экипаж корабля. — Хорошо, что про стыковку напомнили. И пожалуйста, обеспечьте встречу на уровне, ведь мы везем десять тысяч приветов с Земли и еще кое-что, кстати, более осязательное. Например, свежие фрукты.

— Так бы сразу и говорили, — в беседу вступает «Памир-2», — гарантируем и теплый прием, и горячий ужин.

Однако такие словесные разминки редко звучат на орбите. Гораздо чаще слышишь деловые доклады и комментарии, бесчисленные цифры, таблицы, которые в виде заданий на новый виток диктуют экипажам операторы Центра. Это сложившийся и до предельного лаконизма отточенный космический лексикон, призванный экономить дорогое полетное время. И к чести «Чегетов» предложения Земли они понимают с каждого полуслова и гак же быстро их воплощают на практике. В этом экипаже наглядно прослеживается преемственность поколений, прекрасное сочетание зрелого опыта и молодого задора, объединенное одной главной целью: выполнить безупречно задание, мобилизовать все силы и знания, способности и стремления.

Помнится недавняя встреча в Звездном, где генерал А. А. Леонов представлял улетающий на космодром Байконур экипаж.

— …Кандидатура Георгия Гречко не вызывала сомнений: он провел две сложные экспедиции на станциях «Салют-4» и «Салют-6». Однако выше всяких похвал работали в Звездном и его молодые коллеги Владимир Васютин и Александр Волков. Оба они до этого были профессиональными военными летчиками, опытными инструкторами, затем занимались долгие годы в отряде Центра подготовки космонавтов имени Ю. А. Гагарина.

— Кроме всего прочего, — говорил как-то мне один из методистов Звездного городка, — у нас претендентам на будущий орбитальный штурвал приходится выдерживать и такие вроде необычные испытания: «испытание славой» и «испытание долгим дублерством». Первое, как правило, выпадает уже летавшим… Иной порой думает, я и так вроде все знаю, зачем работать в полную силу на тренировках. Но зачетные экзамены не делают даже малейших скидок на титулы и сразу определяют, «кто есть кто». Второе испытание, пожалуй, сложнее… Делаешь, кажется, абсолютно все, выкладываешься, работаешь в полную силу, ан нет, Госкомиссия опять выбрала другого товарища, ты же вновь остался в дублерах. И в этом плане долго не везло двум молодым «Чегетам». Так, Владимир Васютин мечтал о полете еще девять лет назад, готовился по самым разным программам, однако в последний момент его «чуть-чуть» опережали другие. И именно здесь ему пригодились сила характера, мужество, умение скрыть собственное разочарование, способность собрать волю в кулак, чтобы на следующий раз добрать эти каверзные «чуть-чуть». А ведь некоторые, к счастью, их в Звездном абсолютное меньшинство, не выдерживают напряженной «гонки за лидером».

…Выдержали «Чегеты» и первое испытание космосом, безупречно причалив к станции «Салют-7».

— Лучше и не придумаешь, — услышали мы веселую реплику Владимира Джанибекова после вселения «Чегетов» в апартаменты «Салюта». — Хозяева привыкают к гостям, ну а те — к невесомости. Спасибо друзьям за лимоны. Мы так растрогались, что потеснились, уступив новоселам лучшие спальные места. Гречко, понятно, предпочел… потолок. Говорит, что похудел он, потерял сразу пять килограммов. Но что-то не очень заметно, будем и дальше его держать на диете.

— Вот еще, — перебивает Георгий. — Может, и на велоэргометре за тебя поработать? Тоже друг называется. Давай-ка лучше приступим к программе, понаблюдаем за Землей, атмосферой, да и «биологию бы неплохо включить». Сам понимаешь, приборов привезли много, а вот дней у нас мало. До завершения пересменки неделя.

Обратите внимание: впервые звучит «пересменка» — новый космический термин, открывающий и новый регламент на станции. Как раньше было? На орбите работали разные экспедиции: основные и посещения. Завершив всю программу, в том числе проводы разных гостей, — хозяева преступали к консервации станции. Затем после определенного перерыва на «Салют» приходили новые экипажи, начиная программу в обратном порядке — с расконсервации. А это все сопровождалось потерями полетного времени. Теперь же передача станции происходит непосредственно на ходу, да и сам экипаж обновляется, обретает свежие силы. Руководство полета решило: оставить на вахте Савиных и двух новичков — Васютина с Волковым. А возвращаться с орбиты должны Джанибеков и Гречко.

Но до пересменки еще масса времени, я двум экипажам предстоит выполнить целый каскад совместных исследований. Успеху смелого научного пояска способствуют новые приборы в установки, только что «расчехленные» Георгием Гречко. В их числе я уникальный, уже полупромышленный биологический реактор «Робот». Это довольно внушительная электрофоретическая установка для получения сверхчистых препаратов для медицины, фармакологии, животноводства. А «бабушкой» данного «Робота», как весело окрестил ее Джани-беков, была «Таврия» — своего рода реактор первого поколения. «Памир-1» год назад много занимался на ней вместе со Светланой Савицкой.

Здесь мне бы хотелось сослаться на беседу с одним из разработчиков интересной биологической программы, лауреатом Государственной премии СССР А. А. Лепским, которая состоялась еще во время предшествующего полета.

— В наши дни, — пояснял ученый, — лаборатории оснащаются мощной экспериментальной базой, используют чуть ли не весь арсенал современной техники. В частности, колоссальное магнитное поле, сверхглубокое охлаждение, шквалы заряженных элементарных частиц, обеспечивающие проведение особо точных исследований. Удалось привлечь в союзники и невесомость — постоянно действующий фактор в околоземном пространстве. И если в первых полетах она в основном мешала, сдерживала сроки пребывания на орбите, то теперь медики научились «бороться» с ней, а технологи — даже извлекать конкретную пользу. Речь идет о синтезе звездных кристаллов, получении важных для Земли материалов и сплавов. Можно сказать с уверенностью, что исследования в невесомости внесут лепту и в понимание многих необъяснимых пока процессов. Не парадокс ли, что мы знаем законы развития далеких галактик, изучили структуру атомного ядра, а вот природу живых организмов трактуем порой весьма приближенно? Восстановить справедливость, видимо, позволит серия масштабных исследований, осуществляемая на наших «Салютах».

Взять хотя бы бортовую оригинальную установку «Цитос». Еще в советско-французском полете она сумела заглянуть в удивительный мир живой клетки: ее зарождение, развитие, гибель. Экипаж добился в целом замечательных результатов, в частности, ученым удалось выяснить устойчивость микробов к различным антибиотикам. А чуть позже уже Владимир Джанибеков и Светлана Савицкая осуществили серию экспериментов на новой модернизированной установке, где объекты космической биологии были представлены более широко.

— Но если «Цитос», — продолжал А. А. Лепский, — в основном служил фундаментальной науке, то другой «салютовский» комплекс, «Таврия», может гордиться прикладной сферой деятельности, конкретными результатами, которые внедрены в практику медицинских клиник. Это заслуга и космонавтов, и самих идеологов интересной программы — ученых Ленинградского института имени Пастера. В невесомости получены сверхчистые препараты, которые на Земле, в условиях гравитации, воссоздать нереально — крайне трудно и дорого. И на их основе в период массовой вспышки гриппа медики проводили первую вакцинацию, и самое главное, что новые препараты (за счет космической чистоты) не давали нежелательных побочных явлений. Это, конечно, встретило одобрение многих специалистов, в том числе врачей-педиатров. И не случайно космонавты наладили на орбите первое «аптечное производство», успешно выполнив важный заказ ленинградских ученых.

«Таврию» (точное ее название — реактор по синтезу биологически активных веществ) заправляли рядом пробирок. В них находились самые различные препараты, которые в невесомости затем обрели принципиально новое качество. С их помощью, например, ученым затем удалось получить и кормовые антибиотики, увеличившие прибавку веса животных на 15–20 процентов.

Как видим, каждый фрагмент любого полета — принципиальный шаг в новое, неизведанное, приближающее науку и практику к очередным немаловажным свершениям. Сколько уже наработано в космосе препаратов, закладывающих фундамент фармакологии ближайшего будущего… Перспективы актуальных исследований комментирует директор Всесоюзного научного кардиологического центра академик Е. И. Чазов:

— «Салют-7» считаем своим филиалом, — говорит Евгений Иванович. — Более того, имели в космосе и полномочного представителя. Это Олег Атьков — сотрудник нашего центра, способный ученый. Например, выполненный им в том полете эксперимент «Мембрана» позволил заглянуть в саму суть клетки, приблизил понимание природы кальциевого обмена, происходящего в ее «недрах». А кальций — это регулятор некоторых функций живых организмов. Как их защитить, обеспечить развитие — вопрос далеко не праздный. Один из путей — получение в космосе препаратов, которые в дальнейшем, видимо, можно будет применять для профилактики и лечения очень серьезных недугов.

Штурмует наука и тайны генетики. Так, в прежней экспедиции Олег Атьков, кстати, впервые в мировой практике, провел необычный эксперимент «Геном". Он включал в себя работы с набором так называемых хромосом, в которые природа заложила законы наследственности, закодировала всю программу развития организма. Задача научного поиска — разделить нуклеиновые кислоты, познакомиться поближе с загадочным геном. На Земле реализации смелой идеи во многом препятствует извечная гравитация. О перспективах открытия даже говорить пока трудно: скорее всего оно станет прологом к самым дерзким свершениям, которые ученые направят на благо здравоохранения.

Вполне допустимо, что придет время, когда орбитальные станции станут базой Главного аптечного управления и в звездных аптеках наладят выпуск удивительных препаратов. Ведь в этом и смысл космонавтики: служить Земле, Человеку.

И только радуешься, когда слышишь сообщения «Чегетов» с орбиты:

— Включили «Робот». На борту полный порядок.

А «Робот», как мы уже знаем, полупромышленная установка, взявшая все лучшее от «Таврии», других аналогичных приборов, дебютировавших на заре фармакологии космоса. Только масштабы теперь иные и сулят неоценимые перспективы, широкое внедрение в земных клиниках и лабораториях. Во всяком случае, это уже произошло со многими побывавшими ранее в космосе приборами для космической медицины. Раньше мы, например, вряд ли встречали врачей, которые, спеша на вызов, брали с собой тот же электрокардиограф: кардиограмму снимали только в стационарах. Сейчас благодаря жесточайшим орбитальным лимитам на габариты и вес создан элегантный портативный прибор, позволяющий в походных условиях выполнить диагностику сердца. И все больше машин «скорой помощи» оснащаются сейчас новой аппаратурой.

Космонавтику не случайно называют наукой настоящего, наукой будущего! Космонавтика врывается во все отрасли наших знаний, помогает постигать тайны далекого мироздания и одновременно изучать то, что находится непосредственно возле нас: саму планету и окружающее ее вроде бы столь знакомое голубое небо. Сколько еще открытий ждет своего звездного часа.

Увы, мы пока еще мало знаем… свою атмосферу, не всегда еще точно предсказываем погоду даже на следующий день. А атмосфера ведь живет, ежечасно меняется, «одаривает» земной шар циклонами и антициклонами. Более того, многие ученые в будущем допускают изменение климата в глобальных масштабах. Кстати, эти далекие отголоски проявляют себя уже сегодня, вызывают частые капризы небесной стихии, ошибки синоптиков. А чтобы таких ошибок было бы меньше, нужно более фундаментальное понимание «кухни погоды», всех ее составных звеньев.

Так что интерес к атмосфере у космонавтов вполне оправдан. Например, Георгий Гречко попросил прервать телевизионный сеанс связи, когда «Салют-7» приблизился к терминатору. В космосе граница ночи и дня проявляется особенно резко, а если еще на нее взглянуть всей мощью новой «салютовской» техники, то обязательно узнаешь что-нибудь интересное, важное для общего понимания сложнейших процессов. Напомним, что физикой атмосферных явлений Гречко занимается много лет.

…Всевидящие «глаза» станции, смотрящие на планету ночью и днем, также пополнились арсеналом приборов. В их числе телевизионная камера с портативным видеомагнитофоном. Новинка позволяет приближать интересные земные объекты, осуществлять «наплыв» объектива, показывать крупным планом тот или иной участок. Словом, идеальная информация для геолога, геофизика, гидростроителя, агронома, океанолога… А дополняет «данные сверху» еще один дебютант космоса — дисплейный спектрометр «Скиф».

— Работать с ним очень удобно, — отзывается о «Скифе» бортинженер Савиных. — И главное — эффективно работать. Уже сфотографировали десятки районов, одновременно получив их спектрограммы. Но самое важное, что космические снимки мы сразу видим на экране дисплея. Если они были смазанными или не удовлетворяли условиям освещения, то прибор быстро удавалось перенастроить. То есть добиться исключительно высокого качества. Раньше же экипаж не имел такой оперативной обратной связи. О ценности космических фото или, наоборот, о досадных проколах экипаж узнавал лишь после проявления пленок в наземных лабораториях.

…В центре внимания космонавтов и эксперименты по астрофизике. В распоряжении экипажа только что расчехленный набор сильных бортовых телескопов. Успех той работы в решающей степени определяет безупречная привязка станции к выбранному участку звездного неба. Владимир Джанибеков филигранно справляется с трудным делом, а затем передает эстафету своему тезке Васютину. И надо сказать, что «Чегет-1» так же четко обеспечивает оптимальные углы наблюдения за Вселенной, выполняет порой немыслимые «капризы» товарищей по развороту «Салюта». А Волков и Гречко тем временем «колдуют» у телескопов.

Именно астрофизика позволяет приблизить самые далекие уголки разных галактик, «подсмотреть» интимные стороны развития и гибели целых миров. Белые карлики и пульсары, «черные дыры» и нейтронные звезды, другие не менее экзотические объекты Вселенной ныне волнуют не только астрономов и фантастов-писателей. Как ни странно, но бурлящие где-то совсем на «задворках» процессы и взрывы имеют непосредственное отношение к земным делам. Вспомним, например, известную гипотезу о гибели динозавров, вызванную повышенным космическим фоном., который давным-давно внезапно обрушился на нашу планету. Другая гипотеза прямо противоположная. И считает она космос источником жизни. По той гипотезе, к небесным камням (метеоритам) миллиарды лет назад «прилипли» органические вещества. Затем в условиях нашей планеты они развивались, усложнялись и совершенствовались. А спустя много и много лет в результате таких эволюций и появился в конце концов род человеческий. Гипотеза интересная, я бы сказал, жгучая. Недавно, например, установлено, что космическая пыль содержит полный букет химических элементов, достаточных для органических образований. Но могут ли те элементы взаимодействовать, позволит найти ловушка для метеорной пыли «Медуза» — оригинальная научная установка, которую Джанибеков и Савиных смонтировали на крыше орбитального дома.

Вызывает уважение и аппаратура для изучения Вселенной, пожалуй, в самом интересном и перспективном диапазоне — рентгеновском! Она позволяет «увидеть невидимое», зафиксировать очень слабые источники из-лучения, информация от которых не достигает планеты, попросту погибает в толще ее атмосферы. Зато это все предстает в первозданном и чистом виде зорким приборам орбитального научного комплекса. Разве не заманчиво экипажу зафиксировать новые позывные, идущие из глубин Вселенной?

…Джанибеков и Гречко собирают космический рюкзачок, пакуют бесценные биологические материалы, кассеты, другую продукцию, которую по праву следует маркировать «СССР. Сделано в космосе». Научный багаж экипажа очень весом и значим, представляет благодатнейшую почву для тысяч земных ученых, специалистов, конструкторов.

Впервые из космоса в одном корабле вернулись два космонавта, пробывшие на орбите весьма различные сроки: первый — 110, второй — 9 суток. Такой сильным контраст — очень важная информация к размышлению и для космической медицины, возможность сопоставить реакцию организмов на самом сложном этапе полета.

Более двух месяцев проработали «Чегеты» в космосе. И работали бы еще дольше, но случилось неожиданное — заболел командир экипажа Владимир Васютин. Поначалу и он сам и его товарищи в космосе и на Земле надеялись, что приступы боли удастся снять… Но врачи приняли решение, а с медиками не спорят. Для тех. кто ответствен за космические полеты, человеческий фактор самый важный.

Болезнь командира осложнила полет. Но и при таких обстоятельствах экипажу удалось сделать многое. Отснять 16 миллионов квадратных километров поверхности СССР и Мирового океана, провести более четырехсот сеансов научных экспериментов, поработать с аппаратурой 85 наименований, изготовленной специалистами многих стран. «Чегеты» были астрофизиками, океанологами, геологами, технологами, метеорологами, биологами, такелажниками, навигаторами, ремонтниками…

21 ноября 1985 года в 13 часов 31 минуту экипаж возвратился на Землю. Функции командира корабля на завершающем участке полета принял на себя Виктор Савиных. В этот раз он пробыл в космосе 169 дней, а его коллеги Васютин и Волков по 66.

Орбитальный комплекс «Салют-7» — «Космос-1686» продолжает полет в автоматическом режиме.

Тишина в Байконуре обманчива. И месяца не проходит, как все окрест зальется морем огня, вздрогнет земля, и мощный гул покатится по степи. И вот уже жители соседних поселков видят в небе рукотворную звездочку. Вначале она затмевает величие Солнца, но затем тает в размерах, пока не скроется вовсе за горизонтом. И тогда человечество узнает о рождении нового спутника, пилотируемого корабля, орбитальной станции. Счет запущенных на сегодня космических аппаратов перевалил за добрую тысячу. И мы как-то уже привыкли к сообщениям о стартах с Земли, воспринимаем их как нечто должное, обязательное! И это естественно и логично, лишний раз показывает, как бурно и прочно космонавтика ворвалась в нашу жизнь, приблизив одновременно к нам звездное поднебесье, Луну, Марс, Венеру, наконец, само Солнце.

Тем не менее внимание человечества в декабрьские дни 1984 года вновь было приковано к Байконуру, где снаряжались две дерзкие экспедиции в просторы Вселенной. Их маршрут поистине впечатлял масштабами и задачами, призванными впервые познакомиться, кстати, путем непосредственного контакта, с кометой Галлея. Предвижу возможные реплики ряда читателей: вот, мол, опять нечего делать ученым, только кометы нам не хватало, лучше бы взялись за земные проблемы, их на Земле, увы, много… Нужно ответить скептикам однозначно: опыт истории, опыт развития науки нас учит, что крайне важно и обязательно постигать новое, неизведанное. И здесь хотелось бы привести записанные десять лет назад инженером-конструктором А. Ивановым слова одного из ведущих специалистов по ракетной технике — Михаила Клавдиевича Тихонравова:

— Те, кто говорит, что на Земле и так много дел, что со временем население планеты стабилизируется, — напрасно убаюкивают и себя и других. На Земле было много дел, но люди отправились на Северный и Южный полюсы. В Европе было много дел, когда мореходы открыли Америку. Сейчас человечество подбирает ключи к далекой Луне. Не за горами и Марс. Казалось бы, зачем он нам нужен, когда ясно, что это отнюдь не райская обитель? А Венера? И все же я уверен, что найдутся смельчаки, презирающие обывательскую самоуспокоенность, которые нырнут под ее облака.

Трудно не согласиться с авторитетом ученого. Не было бы спутников, мы бы не стали свидетелями расцвета космического телевидения, позволяющего у голубого экрана собрать весь мир в одном доме. Не было бы орбитальных станций, мы бы не узнали об открытии десятков месторождений нефти и газа, других не менее ценных природных богатств. Не было бы «луноходов», вряд ли ученые познали бы лик далекой Селены, законсервировавшей процессы мироздания, «отгремевшие» у нас на Земле миллиард лет назад.

Видимо, хватит подобных примеров, показывающих тесную связь космоса и земной практики. Тем более стоявшие на Байконуре под «парами» звездные каравеллы также подчинены конкретным жизненным целям. Очень привлекает и география далекого путешествия. Первая «остановка» у планеты Венера, а затем следующий еще более величественный перелет — к небесной страннице, обладающей гигантским хвостом. Итак, проект «Венера — Галлей». Первые две буквы этих имен определили название необычных научных станций «Вега», созданных впервые в мировой практике.

— Программа исследований, — рассказывал на космодроме руководитель проекта «Вега» член-корреспондент Академии наук СССР В. М. Ковтуненко, — два важных этапа. Первый вроде уже известный, традиционный: десант на планету загадок. Однако ее изучение мы планируем провести на качественно новом принципиальном уровне, как бы добавим еще один эшелон для знакомства с далеким таинственным небом. В частности, предусмотрен специальный научный аэростат, который автомат сбросит со станции и который будет плавать в атмосфере Венеры. В отличие от спускаемого аппарата, сравнительно быстро погибающего при достижении цели (колоссальные давления и температуры непосредственно на поверхности), аэростат зависнет примерно на пятидесяти километрах — на высоте дрейфа, где условия куда более райские. Там, за бортом, не 500 градусов Цельсия, а в пятнадцать раз меньше.

Это, в свою очередь, позволит провести всестороннюю и длительную «инвентаризацию». Задача довольно сложная, но реальная. Отработка новой аппаратуры первого в мире аэростата для чужеродной планеты, скрупулезные испытания новых методов и приборов позволяют специалистам надеяться на предстоящий успех.

— Но работа с Венерой, — продолжал ученый, — в данной программе — только полдела! Скажу откровенно, самые главные события начнутся потом, после облета «Вегой» первой желанной цели. Понятно, это все еще впереди, пока же важно провести сложный запуск, вывести на орбиту научную станцию, аппаратуру для которой вместе с советскими учеными разрабатывали их коллеги из многих стран — Болгарии, Венгрии, ГДР, Польши, Чехословакии, Австрии, Франции, ФРГ. В этих целях был создан и международный научно-технический комитет. Возглавил его директор Института космических исследований АН СССР академик Р. 3. Сагдеев.

И надо сказать, что «Вега» успешно выдержала первый сложный этап, ее бортовой спидометр уверенно стал отсчитывать первые звездные мили.

— Расстояние до станции восемьсот километров, тысяча, пять тысяч… — пояснял Центр дальней космической связи. — Орбита хорошая, все бортовые системы в норме.

Да, в первые часы полета сеансы со станцией происходили почти мгновенно: просто радиоволны еще не «чувствовали» расстояний. А вот через месяц-другой… Дистанция составила миллионы, десятки, сотни миллионов миль. Тогда сигналы с Земли только на путь «туда» затрачивали десятки минут. И столько же на получение обратной «посылки». Вот уж где даже рекордные скорости света, радиоволн (300 тысяч километров в секунду) оставляют желать много большего. Но в принципе такие задержки времени, обусловленные масштабом эксперимента, преодолеть и не так уж трудно. Просто аппаратом даны большие права — своя автономия, осуществляется которая в полете электронной бортовой автоматикой. И это естественно, зачем поминутно опекать Земле своего посланца: пусть справляется сам. А вот рассчитать различного рода коррекции, передать их и другие команды на борт, наконец, принять информацию с трассы — это была уже прямая обязанность Центра. Потому-то Земля не обременяла на первых порах свою «Вегу», предпочитая работать в дежурном режиме.

Среди множества экспериментов, проводимых сегодня на космических орбитах, важное место занимают работы, выполняемые для развития собственно космической техники.

Вспомните первые космические старты. Полученная с их помощью информация о свойствах космического пространства представляла непреходящий по своей ценности научный интерес. И все же главным тогда оставалась техническая сторона дела. Ибо проверялась сама возможность выведения космического аппарата на заданную орбиту, управление его полетом, получения с его помощью той самой научной информации.

Первые космические аппараты совершали, как известно, неориентированный полет, и для связи с ними были использованы антенны всенаправленного действия. Но уже АМС «Луна-3» с помощью впервые созданной системы ориентации и стабилизации полета была строго зафиксирована в пространстве; иначе мы не смогли бы получить фотоизображений обратной стороны Луны. В этом же полете была опробована и возможность телевизионной связи с космическим аппаратом. Именно благодаря ей мы узнали, как выглядит обратная сторона Луны. С ее помощью управляли работой первых само-движущихся инопланетных лабораторий — «Луноходов», получили черно-белые и цветные панорамы Венеры, многочисленные снимки поверхности Марса.

На втором искусственном спутнике Земли на околоземную орбиту было выведено первое высокоорганизованное животное — собака Лайка. Полет Ланки подтвердил возможность нормального функционирования живого организма в условиях длительной невесомости. А корабли-спутники «Восток» научились возвращать животных на Землю. Благодаря этим экспериментам стала возможна пилотируемая космонавтика.

Только на третьем советском ИСЗ были впервые установлены элементы солнечных батарей. И теперь без преобразования солнечной энергии в электрическую прямо на орбите не обходится ни один космический полет. А дальнейшее развитие космической электроэнергетики способно не только обеспечить внеземное производство многих материалов с недостижимыми на Земле свойствами, но и покрыть часть потребности в электроэнергии на Земле.

В 1967 году на околоземной орбите были соединены в единую жесткую систему спутники «Космос-186» и «Космос-188». От успеха этой операции решающим образом зависело будущее космической техники, в частности создание на орбите космических комплексов на базе орбитальных станций «Салют», снабжение их в процессе полета расходуемыми материалами и новыми приборами, замена экипажей непосредственно на рабочих местах.

На смену легендарному «Востоку», на котором совершала полеты первая шестерка советских космонавтов, в середине 60-х годов пришел первый многоместный корабль «Восход», а в конце этого десятилетия к штатной эксплуатации был принят новый многоцелевой космический корабль «Союз». Корабль обладал несравненно более высоким комфортом по сравнению со своими предшественниками, мог совершать маневрирование в космосе в широком диапазоне параметров орбит, а главное — он мог стыковаться с другими аппаратами как в пилотируемом, так н в автоматическом режиме. В первых полетах этого корабля были отработаны многие технические проблемы, от которых зависело создание и эксплуатация длительно действующих орбитальных станций.

Первая станция — «Салют» — вышла на орбиту в апреле 1970 года. Это был уже не просто космический аппарат, а летающая лаборатория п вместе с тем — дом на орбите со всем необходимым для жизни и работы космонавтов. Достаточно сказать, что вес «Салюта» составлял почти 20 тонн, а объем двух его герметичных отсеков достигал 100 кубических метров. Создание «Салюта» знаменовало собой качественно новый шаг в технике космических полетов, развитии отечественной и мировой космонавтики в целом.

Серию блестящих по замыслу и реализации аппаратов создали советские конструкторы для налаживания глобальной связи, метеорологии и других отраслей народного хозяйства, а также исследований Луны и планет Солнечной системы. И в каждом из них — десятки технических проблем, которые последовательно решали советские инженеры, пока аппараты не достигли того совершенства, которое уже обеспечивало решение поставленных перед ними задач. Вспомните, например, полеты первых автоматических межпланетных станций серии «Венера». На начальном этапе главным оставалась задача обеспечения длительного функционирования космического аппарата, поддержания с ним радиосвязи на сверхдальних расстояниях. Известно, что со станцией «Венера-1» связь поддерживалась до расстояния в пять миллионов километров от Земли. Важным моментом этих полетов была отработка методик выведения аппаратов в точку встречи с планетой-целью и в конечном итоге попадания в нее. Эта труднейшая навигационная задача впервые была решена полностью в полете АМС «Венера-3». Значительный разброс предполагаемых параметров атмосферы на планете, в частности давления, создали дополнительные трудности конструкторам станций. В итоге этого незнания спускаемые аппараты АМС «Венера-5, 6», рассчитанные на незначительные давления, не достигли поверхности Венеры. И только аппарат «Венеры-7», рассчитанный на 180(!) атмосфер внешнего давления, прорвался через всю толщу атмосферы к раскаленной почти до 500 °C тверди планеты. Стремление продлить жизнь спускаемому аппарату в этой адской жаре вынудило конструкторов разработать систему предварительного захолаживания СА перед его входом в атмосферу, а также отказаться от парашютной системы на заключительном участке спуска, заменив ее металлическим тормозным щитком.

Сегодня советские АМС «Венера» уверенно совершают межпланетные перелеты и не просто попадают в планету, а совершают посадки в заранее заданных районах. Они научились фотографировать и даже картографировать планету, осуществлять забор грунта и анализ его составляющих, проводить тонкие химические измерения и изучать глобальные процессы в атмосфере Венеры. А две последние советские АМС — «Вега-1» и «Вега-2» после промежуточного финиша на «планете загадок» отправились на встречу с космической скиталицей — кометой Галлея.

Нам памятно прозвучавшее с орбиты восхищение Ю. А. Гагарина красотами Земли с высоты космического полета и первая, привезенная Г. С. Титовым, фотография нашей обители «со стороны». Многие космонавты в последующих полетах брали с собой любительские фото- и кинокамеры. Но со временем, когда стала очевидной чрезвычайно высокая информативность фотографии из космоса, взгляд на Землю становился все более профессиональным, а космические корабли стали оснащаться современной аппаратурой для визуальных наблюдений и съемок. Сегодня космонавтика располагает широким арсеналом средств для этих целей — многозональными фотокамерами, телевизионными системами, инфракрасной аппаратурой, сканерами и локаторами бокового обзора. «Взгляд» с орбиты стал всепогодным и независящим от времени суток.

Многое сделала космонавтика для себя за годы космических полетов. Мы научились обеспечивать такие полеты надежными средствами энергоснабжения и терморегулирования, ориентации и стабилизации, связи и телеметрии, управления движением и поддержания газового состава, стыковки и перехода космонавтов с борта одного аппарата на борт другого. Благодаря этому стали возможны активные исследования как в ближнем, так и в дальнем космическом пространстве, групповые и длительные полеты космических экипажей. А все это вместе взятое обеспечило целевую задачу космонавтики — получение научной и народнохозяйственной информации из космоса.

Но и сегодня, когда нам доступны тончайшие эксперименты на далеких планетах, а в околоземном пространстве работают «Салюты» второго поколения, технические проблемы космических полетов не утратили своей актуальности.

С созданием длительно действующих орбитальных комплексов появился целый ряд новых технических проблем. Надо было научиться стыковать аппараты, существенно различающиеся по массе, и «Союз-10» успешно состыковался с первым «Салютом», более чем в три раза превышающим массу корабля. Позже на орбите стали создаваться трехзвенные системы, состоящие из орбитальной станции и двух кораблей, а в повестку дня ставится задача сборки на орбите многозвенных модульных конструкций — своеобразных многопрофильных филиалов наземных институтов и промышленных предприятий.

Важнейшим техническим достижением последних лет стало создание системы материально-технического снабжения орбитальных станций. Для этого был спроектирован специализированный грузовой космический корабль «Прогресс», способный доставлять на орбиту 1300 килограммов сухих грузов и до 1000 килограммов топлива. Для работы с этими кораблями на «Салютах» появился второй, грузовой, причал. Двигательная установка орбитальных станций была модернизирована и дооснащена средствами дозаправки ее топливом прямо на орбите.

Конец семидесятых годов ознаменовался выходом на орбиту нового пилотируемого корабля «Союз Т». Все системы его созданы на новой основе с учетом последних достижений в области микроэлектроники, материаловедения, автоматики, с учетом огромного опыта эксплуатации космической техники вообще.

В состав системы управления движением «Союза Т" введен бортовой цифровой вычислительный комплекс, позволяющий автоматически выполнять все основные маневры корабля, поддерживать заданную ориентацию с высокой точностью и незначительными расходами топлива. На «Союзе Т» — объединенная двигательная установка, использующая единые для всех групп двигателей топливные компоненты и соответственно единую систему подачи топлива. Такая энергетическая установка — залог рационального использования всего бортового запаса топлива.

В результате ряда усовершенствований корабль стал трехместным, а его конструкция облегчилась. У корабля появились мощные солнечные батареи, защитные крышки иллюминаторов, изменилась схема возвращения с орбиты и многое другое. В целом корабль стал более совершенен и технологичен. При тех же основных габаритах объем его жилых отсеков увеличился до 10 кубических метров. Длительность полета корабля в составе орбитального комплекса доведена до 100 и более суток.

В июне 1983 года на околоземной орбите был создан трехзвенный комплекс, в состав которого вошла новинка современной космической техники — корабль-спутник «Космос-1443». Это тяжелый космический аппарат (его вес достигает 20 тонн), предназначенный для выполнения сразу нескольких функций. В совместном полете со станцией «Салют-7» он был неоднократно опробован в качестве межорбитального буксира, с помощью которого станция меняла орбиту своего полета. Одновременно для дальнейшей работы космонавтов на борту станции корабль-спутник «Космос-1443» доставил около 3 тонн различных грузов, то есть сыграл роль грузового транспортного средства. В составе нового корабля имеется гр-узовозвращаемый аппарат, который способен доставить на Землю до 500 килограммов космических грузов. Таким образом, налаживается двусторонний грузопоток Земля — космос — Земля. Корабль оснащен собственными системами жизнеобеспечения; следовательно, его орбитальный отсек объемом около 50 кубических метров может использоваться как дополнительное помещение для жизни и работы экипажей станции. В будущем аппараты подобного типа могут выступать в роли отдельных модулей при сборке крупногабаритных конструкций в космосе или автономных специализированных аппаратов, выполняющих работы того или иного профиля в самостоятельном полете.

Главным пунктом советской программы освоения космического пространства стала работа экипажей на борту длительно действующих орбитальных станций. Именно на «Салютах» ведется широкий поиск новых сфер приложения космонавтики к нуждам народного хозяйства, отработка методов и аппаратурных решений для получения интересующей информации из космоса. Естественно поэтому, что и сами станции от полета к полету непрерывно совершенствуются.

Несколько сотен предложений возникло у космонавтов и разработчиков станций при создании «Салюта-7». Конечно, не все они были реализованы на этой станции, многие из них оставлены «на задел». Но уже и на «Салюте-7» было введено значительное количество новшеств.

Так, для того чтобы облегчить доступ к оборудованию станции, были доработаны некоторые узлы крепления панелей н приборов. Усовершенствован ряд приборов и систем обеспечения жизнедеятельности экипажей, улучшена вентиляция отсеков, декоративная отделка помещений. Усилен был стыковочный узел станции, и теперь она может работать с более тяжелыми, чем «Союз» или «Прогресс», кораблями. Предусмотрена замена элементов системы терморегулирования.

На «Салюте-7» появились усовершенствованные скафандры для выхода в открытый космос, новые радиосистемы, ионизаторы воздуха. Были переоборудованы рабочие места экипажа, в частности, стационарные кресла самолетного типа заменены на легкие приставные. Предусмотрена защита иллюминаторов станции, используемых для наблюдений и фотографирования. Теперь они открываются только при необходимости, что значительно сокращает износ стекол иллюминаторов под действием микрометеоритов. Более совершенной стала на «Салюте-7» и аппаратура для научных и технических экспериментов.

Современная орбитальная станция — дорогостоящее сооружение. Чтобы продлить сроки ее активного существования и, соответственно, экономическую отдачу, конструкторы предусмотрели возможность замены выработавшего ресурс оборудования станции — аккумуляторных батарей, воздушных фильтров, блоков регенерации атмосферы станции и многое другое. На «Салюте-5» была опробована даже частичная замена самой атмосферы станции за счет бортовых запасов сжатого воздуха. В длительных полетах космонавты испытали ряд новых для невесомости технологических приемов, таких, как пайка и резка металлов, плавка, сварка и напыление материалов на различные подложки, в том числе в открытом космическом пространстве, сложнейшие ремонты объединенной двигательной установки станции, наращивание панелей солнечных батарей. А это — своеобразный задел на будущее, когда благодаря таким работам будет обеспечена постоянная эксплуатация орбитальных станций.

В целях экономии расходования воды конструкторы создали регенерационную установку, конденсирующую влагу атмосферы станции; после соответствующей обработки конденсат становится пригодным для повторного использования. Проблема экономии топлива на станции нашла свое решение в системе автоматической ориентации и стабилизации станции в пространстве «Каскад». Эта система в состоянии обеспечить длительную непрерывную и высокоточную ориентацию, расходуя при этом значительно меньше топлива по сравнению с традиционными системами стабилизации. А прошедшая испытания на некоторых «Салютах» и на спутниках «Метеор» электромеханическая система стабилизации вообще не требует никаких расходов топлива.

Для экономии рабочего времени космонавтов да и самих орбитальных станций все «Салюты», начиная с третьего, стали оснащаться поворотными солнечными батареями. Специальная следящая система разворачивает каждую из них на наше светило независимо от положения станции относительно него. Это избавило от необходимости осуществлять периодические закрутки станции на Солнце для подзарядки химических батарей.

Длительная работа экипажей на орбите потребовала нового подхода к сервису на станции. Так, для получения неоперативной информации с Земли сегодня экипаж может и не выходить на связь. Он может отдыхать, заниматься наблюдениями, а указания для него получит бортовой телетайп «Строка», с которого космонавты считают послание в удобное для них время. Возросшие габариты орбитальных комплексов потребовали создания беспроводной внутренней связи между членами экипажей; имея систему «Кольцо», можно не кричать находящемуся в другом отсеке напарнику, и даже выйти на связь с Землей из любого помещения комплекса.

На станции «Салют-4» была отработана система самоконтроля параметров орбиты с помощью системы автономной навигации «Дельта». Просчитывая результаты собственных измерений, система выдает параметры орбиты, режимы радиосвязи на последующем витке, данные о работе двигателей для выполнения того или иного разворота. Новая навигационная система также призвана сократить непроизводительное время космонавтов.

Впервые в мировой практике на «Салюте-6» было введено в эксплуатацию двустороннее телевидение. Помимо чисто эмоционального воздействия на экипаж, это существенно упростило передачи на орбиту служебной информации.

Организация быта космонавтов, их досуг, медицинское обеспечение полета — это тоже «внутренние» дела космонавтики. Целый арсенал технических средств находится сегодня в распоряжении космонавтов. Это средства для борьбы с вредным влиянием невесомости — тренировочно-нагрузочные костюмы постоянного и периодического ношения, мини-стадион «бегущая дорожка», велоэргометр, вакуумный костюм «Чибис». Это набор средств для развлечения космонавтов в их редкие часы досуга — видеомагнитофоны, фонозаписи, видовые наборы, космическое радио и телевидение. Это принадлежности и устройства личной гигиены космонавтов, включающие даже душевую установку.

Что касается медицины на орбите, то сегодня уже невозможно перечислить эксперименты и приборы, нацеленные на поддержание здоровья, хорошей формы и работоспособности экипажей. То же можно сказать и о биологических исследованиях, которые, помимо эмоциональной и, возможно, прикладной нагрузки, имеют прежде всего целью создание экологически замкнутых систем, без которых мы не мыслим существенного прогресса в космонавтике.

«Космонавтика для себя» — понятие, конечно, чисто условное. Ибо любое новшество, повышающее возможности космического аппарата, увеличивающее длительность его полета, коэффициент полезного действия станции или работоспособность экипажа, в конечном итоге выливается в информационные сигналы из космоса, рулоны отснятой фото- и кинопленки, записи в бортовых журналах, образцы космических плавок, то есть в научную или народнохозяйственную информацию, ради которой совершается космический полет.

«Только сегодня удалось написать несколько слов. В станции холодно, на иллюминаторах изморозь, как па окнах зимой в деревне. Иней на металлических частях, которые близко к корпусу. Спим в спальниках в бытовом отсеке корабля, не холодно. Работаем в теплых комбинезонах, в пуховых шапках, которые прихватили из дому. Мерзнут ноги в унтятах и руки, если без перчаток. На станции тишина и темнота. Работаем на свету, а ночью с фонариком. Самочувствие нормальное. Появилась надежда».

Такова первая запись в моем космическом дневнике. Она сделана 10 июня 1985 года, на пятый день полета и на третий день — работы на станции.

…Специалисты предполагали разное и по-разному предвидели состояние «Салюта». Все космонавты твердо сошлись в одном: надо лететь, надо стыковаться, надо спасать станцию.

С сожалением расстался я с экипажем, в котором готовился к полету, — с Владимиром Васютиным и Александром Волковым. За месяцы подготовки мы привыкли друг к другу, сработались, уже видели себя на борту «Салюта». Утешало только, что предстоит работа с таким первоклассным мастером и отличным человеком, как Владимир Джанибеков, и что задача действительно необычная — и по сложности, и по ответственности. Наконец, в случае удачи с восстановлением станции мне предстояло снова вернуться в экипаж «Чегетов». Так что расставание было условным.

Тренировки на тренажерах корабля и станции, поиск вместе со специалистами методики и алгоритмов подхода к «Салюту», зачеты, тысячи страниц документации, десятки вариантов действий по нештатным ситуациям… Да еще в последний день перед отлетом на Байконур — защита диссертации на ученом совете моего родного Московского института инженеров геодезии, аэрофотосъемки и картографии. Хоть институт и родной, в последнюю ночь дома пришлось до пяти утра просидеть над плакатами, отзывами, рефератом. Очень не хотелось ударить лицом в грязь, и на докладе волновался, как школьник, будто один из новых оптических приборов, защищаемых в диссертации, уже не летал на орбите.

Словом, после всего этого цикла даже самый решающий момент стыковки и перехода в станцию показался более спокойным. Выстроилась как бы эстафета точного и тонкого расчета, исключительно согласованного взаимодействия автоматики и людей. Вообще работа специалистов в этом полете была выше всяких похвал. Днем ли, ночью мы получали ответ на любой вопрос сразу, решения принимались на свою ответственность там, где раньше сутки уходили на согласования и сбор разрешающих подписей. Так что для всех восстановление станции было школой работы по-новому.

«11 июня. Включили на первом посту свет, совсем другая жизнь! А вечером даже разогрели консервы и хлеб и ужинали уже горячим. Праздник! Сегодня почти целый день провели в станции, к вечеру здорово замерзли. Ноги Володе отогревали горячими банками, которые подогрели к ужину. На Землю не смотрели. Опять сплошной ремонт, но куда сложнее. Из неживой станция потихоньку оживает».

Да, горячую еду мы впервые попробовали только через неделю после старта.

Наконец перестала давить и тишина нашего «вагона». Первый живой шум, который мы услышали, был шумом привода солнечных батарей. Я стоял (точнее, висел) против десятого иллюминатора, смотрел на четвертую плоскость. Зашумел редуктор, плоскость развернулась, жизнь пошла.

Затикали часы и «Глобус», зашумели вентиляторы. Без них нам не рекомендовали вдвоем находиться одновременно в рабочем отсеке. Могли надышать вокруг себя такое облако СО₂, что потом не продышишься. Но невозможно ведь все время сидеть в разных отсеках. Чтобы не нервировать Землю лишний раз, говорили, что разошлись, но в самом деле, конечно, работали вместе, разгоняя вокруг себя облако каждый своим кустарным способом.

Наша дальнейшая жизнь тоже определилась. Вскрытые панели на стенах и потолке, множество шлангов и кабелей, клубящихся во всем объеме станции, бесконечный поиск нужных разъемов, их стыковки и расстыковки для проверки приборов, аппаратуры.

«13 июня. На связи в основном все время сидит Рюмин. Задает тон в работе.

16 июня. Сегодня закрыли уже несколько панелей, и вид стал приличный. Живем без горячей воды. Вчера выяснилось, что подогреватель воды неработоспособен. Разморозился. Не рассчитана система на температуру ниже нуля. Поэтому пакеты с молоком заливаем холодной водой и греем их у светильника «киносвета». Он тепла дает много, и молоко пили уже чуть-чуть подогретым. Сегодня впервые делали физкультуру. Работал на велоэргометре. Пульс после нагрузки невысокий, около 100. Попробовал бегать босиком по дорожке. Нормально, ноги не болят»…

На прошлой станции, «Салют-6», можно было перенести телевизор на стенку перед дорожкой. И бегать в свое удовольствие хоть часами, глядя запись концерта или кинофильма. На «семерке» такая перестановка стала невозможна, и очень жаль. Бегать, тупо глядя перед собой в стенку, занятие не из приятных. Но надо, никуда не денешься. И Володя Джанибеков подает пример, начиная физо с этой менее приятной процедуры. Он старается сначала делать все менее приятное, говоря, что это воспитывает волю.

Вообще рядом с ним появляется уверенность, что нет невыполнимых задач и безвыходных ситуаций. Неторопливый, немногословный, без «нервов» при любой головоломке и в любом цейтноте, командир прекрасно разбирается в радиотехнике и электронике, может распутать любой ребус в схеме. Руки настоящего мастера. И чем бы ни занимался — всегда прилетит узнать, как дела у тебя, в чем помочь.

Жаль только, что не очень ему довелось заняться любимым своим рисованием. Времени всегда в обрез, ситуация или натура за окном меняются очень быстро, а для такого дела надо все же сосредоточиться, войти в настроение. Иногда вечером я ложился спать, а он уходил в ПХО с альбомом и карандашами. Возвращался часов в 12, грустноватый. «Рисовал?» — «Нет, не получилось… Пофотографировал немного…»

«17 июня. Уже начинаем потихоньку обживаться и по быту. С утра сразу побрился, почистил зубы с помощью напальчника, пропитанного шалфеем. Умылся, растерев лицо салфеткой. Когда делаю эту процедуру, то всегда представляю: утро, колодец в деревне, ведро воды и тебе льют воду из ковша в руки, а затем ты подносишь их к лицу…»

Недаром вспомнилась чистая колодезная вода. В тот момент именно с водой была на борту «напряженка». Собственно, запас был достаточный — 200 литров только в одном баке станции, поменьше — в другом. Но в момент прилета это был запас не воды, а льда. Лед же, как известно, по трубам не течет.

Потом, вернувшись, я услышал, что на Земле, в ЦУПе, эта ситуация переживалась очень остро. Даже обсуждался вопрос о пашем возвращении «в случае чего». Мы с такой остротой этот дефицит не воспринимали. Сократили суточный расход, ориентировали станцию боком (где айсберг был поменьше) к Солнцу, знали, что на космодроме наши товарищи срочно готовят к старту грузовик с новыми запасами, инструментом, запасными частями и блоками. Готовы были еще терпеть — но уходить со станции и в мыслях не было. Ведь наступили долгожданные дни перехода к научной программе. Не ремонт же ради ремонта велся такими затратами сил и Земли, и орбиты.

«22 июня. С утра должны были вести фотографирование по программе «Курск-85», но опять облачность не позволила. А на следующем сеансе пришли в ЦУП наши жены. Соскучились по их голосам, по голосам детей. Два сеанса шел разговор о делах на Земле. У дочери остался один экзамен — физика. А 26-го уже выпускной бал. Пришла пора прощания со школой. Для меня совсем незаметно пролетели эти годы, все они были отданы подготовке к полетам…

25 июня. Вчера так устали, что писать уже не было сил, да и времени. Еле вылез из грузовика. Заменили водогрейку, залили ее водой, промыли все шланги и уже пили чай. После физо по три пакета чая с молоком. Сказка!

Сейчас станция похожа на вокзал: тюки, мешки, блоки, контейнеры с пищей. То, что пришло, и такое же количество на выброс. Завал. Пришло оборудование для выхода — начинаем установку и проверку».

О сновидениях. Почему-то самый частый и самый тревожный сон — поиск какого-нибудь шланга или разъема. Ищешь, ищешь, а он не находится…

«26 июня. С утра болела голова. Видимо, плохая вентиляция у спального места, так как все завалено. Принимал анальгин, прошло. Сегодня протянул воздуховод.

7 июля. Выходной прошел под усиленным вниманием к глазам. Проснулся в три утра от непонятного ощущения. Режет глаза, слезы, открыть не могу, щиплет. Потом понял, что это такое. Это я проходил на Земле, насмотревшись на стройке в 1975 году на сварку. Ощущения одинаковые. Видимо, насмотрелся на незаходящее Солнце в 14-й иллюминатор, пропускающий ультрафиолет. Вылез из мешка, заварил чай, сделал чайный тампон из салфетки и так с полчаса «висел» у стола. Стало чуть легче…

17 июля. Бывают минуты, когда есть время поговорить, рассказать о семье, доме, школе. Потихоньку узнаем друг о друге то, чего не знали. Эти разговоры идут в основном во время завтрака, обеда и ужина, когда мы «висим» за столом друг перед другом. Мы еще ни разу друг без друга не сели есть. Так вот, сегодня в обед разговор зашел о трудности нашего дела, одиночестве, скуке по Земле. Мы с ним схожи в одном: прошло уже 40 дней, а нет тоски, чувства одиночества, удаленности от дома, Земли, близких… Не знаю, что будет со мной, когда уйдет Володя.

27 июля.…Два сеанса мы наблюдали на экране Москву фестивальную. Картинка отличная, погода не подвела. Два участника фестиваля, отсутствующие по уважительной причине (как сказали по телевидению), обеспечили погоду».

Теперь надо было обеспечить «погоду» и на станции. А для этого — выйти в космос и нарастить третью солнечную батарею. Подготовка выхода была сложнее обычной. Мой скафандр при проверке оказался негерметичным. Искали, искали, нашли, где шипит. Оказалось, в невесомости один ремешок изнутри попадал в стык закрытия ранца. Пришлось его укоротить. На все это уходило дополнительное время. Запись напоминает: «1 августа был выходной, а мы целый день занимались подготовкой».

Наконец первый мой выход в открытый космос.

«2 августа. Люк открылся без особых усилий. Когда открыл его, то «в дверь» сразу полетел весь мусор, который был в ПХО: всевозможные обрывки, веревочки, кусочки поролона, пыль, которая ярко светилась в лучах Солнца. Сразу же стал на «якорь». Поразила и красота Земли, и черный космос, и сама станция. Она показалась какой-то очень большой, огромной… До тени установили контейнер и состыковали разъемы. В тени выполнили снятие контейнера и раскрытие одной батареи. Тень была с Луной, да к тому же фонарики, которые установлены на шлеме нового скафандра, хорошо освещали рабочее место. Потом нужно было развернуть всю батарею, чтобы подставить другой «бок». А это можно по команде с Земли только в зоне Евпатории. И вот 20 минут была возможность в ожидании зоны посмотреть на Землю.

Пока шел разворот, весело шутили с Землей. Но когда батарея развернулась, стало не до шуток. Где-то заело трос. Вначале думали, что дело в лебедке, которую я крутил. Володя занял мое место, попробовал, но безрезультатно. В это время у нас уплыли «кочерга» и дополнительный поручень. Видимо, пока менялись местами, они расфиксировались. Ситуация сложная. Возвращаться назад нельзя — нужна наращенная батарея. Поняли, что дело не в лебедке. Володя отошел подальше к люку с наконечником троса в руке. Он его резко дергал, а я дергал ручку лебедки, пытаясь сдвинуть трос с места. После нескольких рывков трос пошел. Ура! Медленно, с огромным усилием вращал лебедку, но это уже не имело никакого значения. Справились. Руки уже плохо вращались в запястье, устали… В космосе были ровно 5 часов. Но вышли из скафандров сухие — система терморегулирования работала очень четко. На руках следы сдавления. Колет руки. Это продолжалось долго. Поужинали, запили горячим кофе с лимоном. Настроение бодрое, только пальцы гудят. Принял таблетку и уснул. Пальцы гудели два дня. Особенно мизинцы».

Прибавка энергии позволила активнее заняться наукой.

«7 августа. Пошла новая работа, новые ожидания.

Выполнили две зоны геофизических снимков. Отчетливо видел сегодня устье Вятки, фотографировал. Сделал несколько снимков бесчисленных дорог в степи за Волгой и Уралом. Видим следы бесхозяйственности…

12 августа. Прошел сеанс связи, посмотрел на часы, и представилась мне такая картина. Светлая деревенская изба у мамы и собираются гости. У дочери сегодня день рождения. У бабушки пироги. А у нас пошла работа, день идет отлично.

14 августа. Провели эксперимент по линии ГКНТ с целью определения загрязнения атмосферы городов. Работали по Запорожью. Хорошие ориентиры, заранее встали на гироскопы и точно вышли, затем удерживали его в поле зрения всей аппаратурой: МКФ-6, МКС-М и другой…

15 сентября. Часто спрашивают о веселых ситуациях в космосе. Их. в общем-то, нет. Но сегодня повеселились над тем, что я взлетел в кресле к потолку во время ужина, оттолкнувшись от консервной банки, в которую запихивал пакет из-под молока. Кресло отцепилось от пола, и я с ним полетел к потолку…»

Вскоре после прилета «Чегетов» у Володи начало угасать настроение. Близился его уход со станции. А работа только пошла. Казалось, сто дней — много, а промелькнули — как один день. С другой стороны, и радость от встречи с ребятами, письма, новости, очень интересная программа, которую мы с Гречко обсуждали еще на Земле.

«19 сентября. Встал первый, в 8.00. Когда летел к первому посту, то проснулся Гречко и схватил меня за ногу, спрашивая время. Все потихоньку начали вставать. У меня уже готова горячая вода и банки разогреты. Ребята вроде ничего. У Володи нет аппетита. Джан спал в ПХО, говорит, что выспался, освободил свое место Васютину. За столом приятная суета. Ребята осваивают всю эту науку — умыться, побриться и т. п. В первый раз это непросто».

Неделя совместной работы была отдана в основном земной атмосфере. Слаженность доброго десятка съемочных приборов требовалась идеальная. Дома мы в таком составе все это не проходили, пришлось навыки обретать на лету. В глазах стоит картина, например, охоты за Солнцем. Саша Волков у иллюминатора с биноклем — должен проецировать заходящее светило на экран. Мы с Гречко висим на потолке, готовимся снимать на этом экране ступени аэрозольных слоев, которые покажет Солнце при проходе через атмосферу, Джанибеков следит за другим окошком, где установлен самодельный коронограф, чтобы сфотографировать его Даже Володя Васютин оторван от биотехнологической установки «ЭФУ-робот», которой в основном занимался, чтобы фиксировать время. Подготовки — час, а может, и не один. Съемки — полминуты. И тут же надо переключаться на какую-нибудь звезду, тоже «ныряющую» в атмосферу.

На сон летавшим ветеранам оставалось по 3–4 часа в сутки. Из расчета, что я еще высплюсь в дальнейшем полете, а Джанибеков и Гречко скоро отоспятся на Земле.

Прощаться, наверное, мне было легче, чем «Памиру-1». Я оставался на орбите, впереди была уйма работы, станция находилась в отличной форме. Володя очень хотел остаться и поработать еще. Я всем сердцем сочувствовал ему, но…

«25 сентября. Прощание было многократным — для кино, для ТВ, а потом уже для себя. В 2.30 закрыли за ними люк. Хорошо мы поработали с Володей. При прощании хотелось сказать что-то особенное, но все получилось просто, не успели поговорить о наших делах, об отношении друг к другу. Отправил домой письма, конверты и перчатки, в которых выходил в космос».

Не мог я в тот момент знать, что скоро испытаю чувство, похожее на джанибековское. Станция на полном ходу, впереди сложная программа с интересной аппаратурой. И ребята начали по-настоящему осваиваться, меньше спрашивать, что и где. Васютин все уверенней чувствовал «рули» станции, Волков изучил все ее закоулки, мог очень полезно провести время с паяльником и тестером за какой-нибудь схемой или у малодоступного разъема. Прибыл большой грузовик «Космос-1686». Только работай и работай. Но…

Началось с того, что мы заметили легкую тревогу в поведении Володи Васютина. Потеря сна, аппетита. Думали, все дело в настроении — это с каждым бывает. Старались поддержать шуткой, советами. Но появилась боль. Володя хотел продержаться, но ему становилось все труднее.

«28 октября. Ну и денек сегодня. Работа прошла, все сделали, но смотрел на Володю — тяжело ему. Все напряжено, комок нервов. Вечером за ужином уже в который раз, по сейчас твердо, сказал, что пора консультироваться с Землей. Саня меня поддержал. Володя уже и не сопротивлялся. Говорить ему с Землей было, конечно, сложно. Можно понять его состояние. Сеанс закончился. Долго не ложились спать, успокаивая его. Ночь почти не спали. На другой день специалисты, в их числе академик О. Г. Газенко, выдали все необходимые рекомендации по лечению. Настроение у Володи улучшилось…

2 ноября. Начался ноябрь. Наверное, он будет самым тяжелым. Володе даем отдохнуть в мешке, а мы с Сашей выполняем программу…

7 ноября. Встал раньше ребят, на первый сеанс. Послушал поздравительные телеграммы. Пока ребята спят, приготовил «праздничный завтрак». Сегодня праздник на нашей Земле, а значит, и у нас, так как мы малая частица нашей Родины, которая сделала эту технику и доверила нам работать на ней. Это очень большое доверие. И огромная ответственность, которая лежит на нас…

18 ноября. Писать вчера не хотелось и сегодня тоже. Вчера принято решение о посадке. Дали три дня на подготовку…»

За это время и нам, и врачам, и самому Володе временами казалось, что здоровье идет на поправку. Мы с Сашей были готовы обеспечить ему полный покой и выполнять программу. И все же решение было справедливым. Каждый из нас, может, и вправе рисковать здоровьем — но только своим. Здоровье товарища никакому риску не подлежит. Это закон нашей космонавтики.

Очень не хотелось расставаться со станцией, когда есть и настрой, и силы работать. Но пришлось вместо этого в последний раз открутить и закрутить десятки болтов в «Салюте» и в «Космосе», выключить приборы, зашторить иллюминаторы…

«20 ноября. Выключил везде свет и поплыл в ПРК, где уже были ребята. На столе оставили записку тем, кто придет после нас. Все, до свидания, «Салют-7». Вещей моих там осталось много, если еще прилечу, то есть во что одеться…»

Уходят с Байконура корабли, по нескольку месяцев работают на орбитальных научных станциях советские космонавты. А тем временем на Земле тоже отправляются в длительные «полеты» экспедиции. Пишут о них реже, знают меньше, но результаты таких экспериментов, моделирующих различные стороны жизни и работы в космосе, также нужны для освоения околоземного пространства.

Перед дверью с табличкой «Посторонним вход воспрещен» я замешкался. Кандидат медицинских наук Борис Владимирович Моруков улыбнулся:

— Смелее, не уплывете, невесомости у нас нет. Мир без тяжести мы не имитируем — моделируем лишь некоторые физиологические эффекты, вызванные невесомостью.

И мы вошли в жилой отсек «земного звездолета»…

Эксперимент в Институте медико-биологических проблем Минздрава СССР начался на удивление буднично — в декабре пятнадцать мужчин в возрасте от 25 лет до 41 года… легли в кровати, слегка наклоненные к изголовью. Это было сделано для того, чтобы имитировать прилив крови к голове, который в космосе вызывает невесомость.

Они легли, чтобы не вставать четыре месяца.

Им нельзя было ходить, сидеть, даже приподниматься в постели запрещено — можно лишь переворачиваться на другой бок или на спину. Тем не менее некоторые и здесь по мере возможности продолжали свою работу, а Вячеслав Г. — психолог по специальности, даже начал новую — воспользовавшись случаем, решил изучить операторскую деятельность в условиях дефицита движений. Но это попутно, основная их задача на первый взгляд очень проста — лежать…

Троим испытателям «прописан» только строгий постельный режим. Это контрольная группа. Остальные двенадцать разделены на три группы по четыре человека в каждой. Первая получала биологически активные препараты, компенсирующие нарушения обмена веществ, вызванные длительным ограничением активности. Вторая группа занималась специальными физическими упражнениями — кстати, тоже лежа, а третья сочетала физкультуру с медикаментозными средствами профилактики. Я приехал в институт, когда шел 96-й день эксперимента — именно столько длилась экспедиция на «Салюте-6» Юрия Романенко и Георгия Гречко. Словом, был повод сравнить, что же легче переносится — невесомость или гипокинезия?

…Обычная палата, семь коек — здесь лежат именно те две группы, которые физкультурой вовсе не занимаются. Один читает, другой что-то мастерит на придвинутом к койке стуле, третий отрешенно смотрит в потолок, надев наушники стереомагнитофона.

Я невольно вспомнил, как готовил репортаж о поведении людей в экстремальных условиях, вспомнил испытателей, которым приходилось полмесяца сидеть в снежной берлоге или истекать потом в пустыне, при сорокаградусной жаре и с минимальным запасом воды.

А тут… не то чтобы уютно, но обстановка вполне патриархальная.

— Ну как вам нравится наш курорт? — пустил пробный шар один из испытателей.

— Каждый согласился бы отдохнуть от работы, — подзадорил я собеседников.

— Я думаю, наоборот, любой из них сейчас с радостью вернулся бы к повседневным делам, — возразил Б. Моруков.

— Попробуйте пролежать так хотя бы два выходных — поймете, что это такое, — вступает в разговор испытатель Александр Ж. — Я вспоминаю, как впервые участвовал в подобном опыте — он длился всего лишь неделю, но уже на вторые сутки мучительно хотелось встать. Не забывайте — здесь не больные, а вполне здоровые люди, привыкшие к деятельной жизни, к свободе движений. И пролежать пластом 120 суток — это не отдых, а работа. Достаточно трудная, к которой надо готовиться, психологически настраиваться, иначе не выдержишь.

— Через полчаса принесут обед — это тоже работа, кроме шуток, — поддерживает его Анатолий Л. — Рацион у нас примерно такой же, как и на орбите. Но экипаж-то сам выбирает меню из бортовых запасов. А тут стандартное питание, условия опыта должны быть для всех идентичны. Выбирать нельзя, лежа аппетит особенно не нагуляешь, а съесть обязан все.

— Изменилось ли ваше самочувствие за три месяца? — интересуюсь я.

— Пока лежим, состояние вроде нормальное. Но раз в месяц проводятся различные тесты — не в покое, а при функциональных нагрузках. Вот когда покрутишь педали велоэргометра, тогда и почувствуешь, как ослабли мышцы. Уходит силушка-то, — насмешливо протянул Александр Ж.

— А настроение?

Вместо ответа испытатель Александр Ш. протянул анкету, составленную психологами, — ее заполняют раз в десять дней. Тридцать пар противоположных по смыслу понятии: «веселый — грустный», «пассивный — активный» и так далее. Рядом — цифры от нуля до трех. Подчеркивая каждую, испытатель сам оценивает уровень своего физического и эмоционального состояния.

— Это еще ничего, — заметил Александр, — есть анкета на пятьсот пунктов, хорошо, что ее только один раз приходится заполнять.

Увидев пару «счастливый — несчастный», я спросил, подчеркнул ли за эти три месяца хоть кто-нибудь тройку рядом со словом «несчастный»?

— Здесь таких нет, — хором откликнулась палата, а Моруков заметил:

— Самый несчастный здесь я. В каждой шутке есть доля истины. Бориса Владимировича Морукова можно застать в клинике и днем, и поздно вечером, а о выходных он, кажется, напрочь забыл. Исследовательская программа очень широка, да и организационных хлопот немало — здесь, как и в Центре управления полетом, персонал дежурит круглосуточно.

— Так вот о настроении, — продолжает Александр Ш. — Тут же не святые собрались, бывает, кто-то и выплеснет эмоции. Но коллектив ровный, стараемся уступать друг другу.

— Коллектив — это люди, объединенные общим делом, а у нас оно какое? — замечает Вячеслав Г. — Дышим одним воздухом…

— Что же мы, вроде попутчиков в поезде? — вскидывается кто-то.

— Стоп, ребята, — прерывает товарищем Михаил Г., — мы отклонились. Кстати, у нас подобные диспуты частенько возникают. Обсуждаем дела житейские и профессиональные, спорим о книгах, о фильмах. — Он улыбнулся, пошутил: — В общем, физически слабеем, духовно растем и стараемся не терять чувства юмора. Нет, право, только возможность общения с людьми, разными по характеру, привычкам, вкусам, несколько скрашивает тяготы нашего физического бытия…

Во имя чего же пятнадцать прикованных к постели здоровых мужчин обрекли себя на четыре месяца гипокинезии — весьма острого дефицита движений?

— Для решения проблем, связанных с развитием космонавтики, — объясняет профессор Л. Какурин. — Еще до полета Юрия Гагарина ученые высказывали предположения, что невесомость может вызвать сдвиги в обмене веществ, в составе и структуре костно-мышечной ткани. Длительные космические полеты подтвердили гипотезу. Советские ученые разработали комплекс профилактических мер, который позволил довести продолжительность экспедиций до семи месяцев.

— Так не проще ли изучать явление в реальной обстановке?

— И это делается, экипажи всесторонне обследуются до и после полета, медики контролируют их самочувствие на орбите. Но, конечно, на Земле можно провести гораздо более широкие и разносторонние исследования, чем на орбитальной станции. Гипокинезия, относительная неподвижность вызывает в организме примерно такие же изменения, что и невесомость, это достаточно похожая и надежная модель. Вот почему мы и «летаем» на Земле.

Позже, знакомясь е программой эксперимента, я убедился в правоте этих слов. Особенности минерального обмена и состояние костно-мышечной системы здесь изучаются самыми современными методами — от нейтронно-активационного анализа до ультразвукового зондирования. У испытуемых регулярно брали пробы крови, проводили многочисленные биохимические тесты, в подробностях изучали деятельность гормонов, регулирующих обмен веществ. Такой объем информации с борта станции пока еще не получишь — не отправишь же на орбиту целую клинику, прекрасно оснащенную оборудованием.

Две группы испытателей регулярно занимались физическими упражнениями. Комплекс, разработанный в Институте медико-биологических проблем, воспроизводит весовую нагрузку иа костно-мышечную систему. Некоторые элементы нового комплекса уже использовали в своих тренировках космонавты Л. Кизим, Е. Соловьев и О. Атьков — эксперимент в клинике как раз совпал по времени с их полетом.

Физкультурой испытатели занимались лежа, на кушетке, оборудованной специальными приспособлениями, педалями, эспандерами. Показывая мне этот лежачий мини-стадион, старший научный сотрудник института кандидат медицинских наук Галина Ильинична Козыревская предложила:

— Давайте отвлечемся от проблем космических, поговорим о делах житейских. Эксперимент еще не завершен, но уже сейчас наглядно видна разница в физическом и эмоциональном состоянии наших «физкультурников» и тех, кто просто лежит. А ведь многие обычные люди тоже «экспериментируют» над собой — на работе сидят, дома — телевизор, зарядкой пренебрегают, на стадион их вовсе не затащишь. Конечно, у них гипокинезия не столь жесткая, как у наших добровольцев, но ведь и длится она не четыре месяца — всю жизнь. А в результате ожирение, нарушение обмена веществ, сердечно-сосудистые заболевания.

— Обязательно передайте читателям наш наказ — не засиживаться, не залеживаться. Движение — это жизнь, кому, как не нам, знать это досконально, — сказал один из испытателей.

— В этом эксперименте мы намерены детально исследовать взаимосвязи всех видов обмена — белкового, жирового, энергетического, углеводного, минерального — с работой важнейших органов и систем организма, — рассказывал научный руководитель программы исследований заместитель директора института доктор медицинских наук Анатолий Иванович Григорьев. — В обычных условиях этот обмен сбалансирован, а в невесомости и в модельных опытах при гипокинезии баланс нарушается. Как, где, на каких этапах? Можно ли с помощью предложенных мер профилактики свести потери минеральных веществ к минимуму? Ответ на эти вопросы мы и стремимся найти. Разумеется, не в общем виде — сама тенденция известна и многократно подтверждена медицинскими обследованиями космонавтов, — а в строгом количественном выражении.

Хочу подчеркнуть: нынешний четырехмесячный эксперимент — лишь один из серии подобных исследовании, — продолжает Анатолий Иванович. — В нем участвуют несколько научных учреждений страны — Центральный институт травматологии и ортопедии, Всесоюзный кардиологический центр, Институт медицинской радиологии, ряд других институтов, а также специалисты из ГДР, Чехословакии, Франции. Уже это красноречиво говорит как о важности проблемы, так и о широте изучаемых проблем.

…И вот закончился «земной полет». Для начала испытатели немного походили по палате — лишь через несколько дней Б. Моруков разрешил им выйти на улицу, посидеть на лавочке, погреться на весеннем солнышке. Да они и сами не торопили события: испытателям контрольной группы было трудно — досаждали боли в мышцах. А вот испытатели, которые применяли различные средства профилактики, с подобными трудностями не столкнулись. Еще месяц они проведут в клинике — для тщательного «послеполетного» обследования.

Первая группа встала 12 апреля — в День космонавтики, развитию которой и служат подобные эксперименты.

По традиции космонавтов, вернувшихся на Землю после трудной работы на орбите, встречают хлебом-солью.

На этот раз все было наоборот. Когда открылась тяжелая бронированная дверь «корабля», встречающие увидели командира экипажа с караваем в руках.

Не оригинальности ради, не для того, чтобы ломать старые традиции и вводить новые, задумали исследователи такой ритуал встречи. Каравай был своего рода символом научной работы экспедиции. Пять месяцев испытатели Н. Бугреев, С. Алексеев и подключившийся к ним на время дублер Л. Мозговой провели в специальном исследовательском комплексе «Биос-3». Они растили пшеницу, убирали урожай и пекли из зерна хлеб. В эксперименте, организованном учеными Института биофизики Сибирского отделения АН СССР, нащупывались возможности для создания замкнутых систем жизнеобеспечения.

Мы уже привыкли к длительным космическим полетам. Сами космонавты считают, что полтора года жить и трудиться в невесомости можно, хотя платить за это приходится недешево — специальные комплексы физических упражнений, о которых мы рассказывали выше, занимают изрядное количество времени. Более осторожные медики называют пока более скромную цифру — год. Так или иначе, по времени полет человека к Марсу рано или поздно станет вполне возможным.

Но… реальным ли? Отбросим в сторону споры ученых о целесообразности таких экспедиций — многие считают, что изучение других планет надо поручать автоматам. Не будем говорить о том, что пока нет таких кораблей — если появится необходимость, спроектировать и построить их в наше время, в сущности, дело техники. Вспомним о самой, казалось бы, простой вещи — автоматы есть не просят. Им не нужна земная атмосфера, питьевая вода, известный комфорт — по сравнению с человеком они неприхотливы. Но мы верим — рано или поздно человек вырвется из пут земного тяготения и полетит к другим мирам. Не собираться же ему в дорогу по принципу «все свое несу с собой». Ноша получится совсем уж неподъемная. Даже при полете к Марсу придется запасаться как минимум на три года продуктами, регенераторами атмосферы, водой — хотя бы для пополнения систем водооборота.

Вот почему в планах поисковых, нацеленных в будущее исследовательских работ есть и такая — решение проблемы замкнутого кругооборота веществ. Идея ненова. Еще К. Циолковский предвидел возможность биологического самоочищения воздуха в космическом летательном аппарате. Он мечтал воспроизвести в миниатюре основные процессы превращения веществ, протекающие на нашей планете. То есть создать замкнутую «копию» земной биосферы, этакий изолированный земной оазис с цветущим садом-огородом, солнцем, дождями, кислородом — всем тем, без чего нет жизни. Идею «оранжереи Циолковского» прекрасно популяризировал один из первых наших фантастов А. Беляев в романе «Звезда КЭЦ». А из области фантастики в разряд реальных систем вот уже два десятилетия стремятся перевести ее красноярские биофизики. Уже само название комплекса — «Биос-3» говорит о том, что это не первый эксперимент в серии.

— В прошлом «полете», — отмечал заместитель директора Института биофизики, доктор биологических наук Г. Лисовский, — на одного человека приходилось 13 квадратных метров посевов. Этого хватило, чтобы обеспечить людей кислородом, питьевой водой и примерно на треть — пищей.

В последнем эксперименте добавили еще один фитотрон, па человека стало приходиться вдвое больше посевных площадей. Это полностью удовлетворило потребности экипажа в растительной пище.

Тут заслуга не только самих испытателей, тщательно ухаживавших за своей нивой. Н. Бугреев, С. Алексеев и С. Мозговой получили рекордный урожай — пшеница в пересчете на гектар давала в год… 700 центнеров! На Земле о подобном и мечтать не приходится, а в «Биосе-3» такая урожайность планировалась. Агротехнику для установленных в исследовательском «звездолете» фитотронов отрабатывала группа специалистов во главе с Г. Лисовским.

От эксперимента к эксперименту регулировался световой режим — основа жизнедеятельности растений. На Земле растения живут в ритме дня и ночи. В космосе это не обязательно. Значит, гнать колос пшеница может круглые сутки. Для этого нужно непрерывное освещение. Но… какую выбрать интенсивность? Здесь нет прямой зависимости — можно дать «солнца» вчетверо больше, но получить лишь двойную прибавку урожая.

— Вот и встала перед нами проблема выбора, — рассказывал Г. Лисовский, — либо экономить площадь и повышать урожайность, увеличивая дозу облучения, либо экономить энергию, расширяя при этом площади. Мы выбрали такой режим, чтобы ксеноновые лампы давали за сутки энергии больше, чем ее получают растения в наших широтах в условиях естественного дня. И не ошиблись. Только за двухмесячную вегетацию в пересчете на гектар получали по 110 110–130 центнеров пшеницы.

Результат впечатляющий. Значит, не так уж далека дистанция до появления в космосе «оранжерей Циолковского»? Если бы все было так просто. Не забывайте — исследовательский «полет» проходил на Земле, где есть сила тяжести. Ученые стремились в модельном эксперименте имитировать замкнутый цикл, но не могли воспроизвести главный фактор — невесомость. А она — труднейший барьер в освоении космоса не только для человека, но и для растений. Человек может хотя бы компенсировать ее вредное воздействие физическими упражнениями, растения лишены такой возможности. В непривычных условиях они растут плохо, быстро чахнут.

Не первый год на станциях типа «Салют» занимаются экипажи космической агротехникой. Выращивают лук, другую зелень, экспериментируют с модельным растением — арабидопсисом. Вспоминаю, как радовались и в космосе, и на Земле, когда пришло сообщение с орбиты — арабидопсис зацвел. Ликовали, будто расцвела невиданная роза, а не скромная неприхотливая травка покрылась мелкими соцветиями. И неспроста — это было достижением. Прежде-то период вегетации проходил успешно, но не было цветения, то появлялись цветы, но растения увядали, не дав семян, то, наконец, удалось получить семена, но они не прорастали — жизненный цикл обрывался. Не будем вдаваться в подробности, скажем лишь — результаты, полученные в модельных экспериментах на Земле, нельзя напрямую переносить в космос — невесомость непременно подбросит какие-нибудь сюрпризы.

Так, может быть, созданную для «Биоса-3» методику возделывания перенести на земные поля? Ведь урожайность колоссальная. Тоже не получится. В фитотронах комплекса созданы близкие к идеальным условия, чего невозможно добиться на Земле. В космос землю не возьмешь, вот почему ученые обратили свои взоры к гидропонике — способу выращивания растений на искусственных грунтах в питательных растворах. При гидропонике овощи могут расти… даже на голой щебенке. Заместитель директора Института биофизики доктор технических наук Б. Ковров рассказывал, что в возделывании пшеницы удалось вообще обойтись без искусственного грунта. Она росла в пластмассовых зажимах на специальных качающихся поддонах с питательным раствором.

Технологию выращивания на пластмассовых реечках, как, впрочем, и ряд других способов, разработали совместно с биологами сотрудники лаборатории конструирования и моделирования замкнутых систем под руководством Б. Коврова.

Получается весьма парадоксальная ситуация — и до космоса от «Биоса» далековато, и к Земле не близко. Ради чего же проводятся такие эксперименты, ради чего по пять месяцев сидят «в заточении» люди? Ну, во-первых, любая глобальная проблема одним махом не решается — чаще всего к цели идут последовательно, этап за этапом. Во-вторых, нельзя любой результат оценивать только с позиций сиюминутной пользы. Разве мог кто-нибудь предполагать, что на скромных грядках, возделываемых Грегором Менделем, вырастет не только горох, но и целое научное направление — генетика?

— Познать природу биосинтеза и научиться им управлять, — отмечал директор Института биофизики, член-корреспондент Академии наук СССР И. Гительзон, — это не только космическая, но и общебиологическая, общечеловеческая задача. Не скажу, что мы полностью разрешили все проблемы, но несколько «камней», лежащих до сих пор поперек нашего пути, мы сдвинули. Во-первых, добились полной утилизации газообразных и жидких продуктов жизнедеятельности через питательную среду растений в замкнутой биосфере. Во-вторых, экипажу удалось нейтрализовать врага всех растений — окислы азота. И наконец, используемые в «Биосе» способы выращивания растений эффективны и для ускоренной их селекции. Мы уже помогли специалистам сельского хозяйства ускорить выведение перспективных сортов пшеницы и ячменя.

Устремленный в космос «Биоc» одновременно решает и земные проблемы. И не исключено, что «оранжереи Циолковского», прежде чем появиться на межпланетных станциях, найдут применение в Заполярье, Арктике или Антарктиде. Словом, иам, где люди трудятся в экстремальных условиях, где, как и на космической орбитальной станции, не привозной, а свой, выращенный на крохотном «грядке» зеленый лук вызывает радость, становится предметом трогательных забот экипажа.

Перед самым рассветом над горизонтом вспыхнула яркая звезда. Прорезан небосвод, она довольно медленно поднималась вверх, пульсируя искрящимся красноватым спетом. Затем плавно повернула влево, обозначив дугу, и стала приближаться к городу. По мере приближения звезда росла, затем вокруг нее образовалось медузоподобное с «дышащим» красным ядром сияние, которое постепенно окутывалось голубоватым облаком. Это сплющенное с неровными краями облако заметно расширялось, заливая мертвенным светом всю округу.

Город еще спал, но в некоторых домах, окна которых выходили на эту часть неба, зажигался свет. Проснувшиеся жители были удивлены и озадачены небесным сиянием. Между тем светящееся облако зависло над городом. Размеры его продолжали увеличиваться, а свечение постепенно угасало. «Медуза» обернулась ярким полукругом и начала двигаться в сторону Онежского озера. Через несколько минут все растворилось, и лишь на востоке оставалось красноватое заревоподобное свечение, наблюдавшееся до восхода солнца…

Необычное это явление, происходившее под Петрозаводском, наблюдало немало людей, и в Академию наук СССР, в редакцию газет и журналов поступило около пятисот сообщений очевидцев.

Директор Петрозаводской гидрометеорологической обсерватории Ю. Громов в интервью корреспонденту ТАСС отметил, что «…аналогов (необычного небесного явления. — Авт.) в природе работники метеослужбы Карелии не наблюдали. Чем вызвано это явление, какова его природа — остается загадкой, ибо никаких отклонений в атмосфере не только за последние сутки, но и на подходе к ним не зарегистрировано постами наблюдений за погодой… Нам также известно, — подчеркнул Громов, — что никаких технических экспериментов в наших краях в данное время не проводилось…»

Директор Главной астрономической обсерватории

АН СССР В. Крат также высказал свою точку зрения ленинградскому корреспонденту ТАСС: «Ярко-огненный шар, стремительно прочертивший небо с юга на север над Ленинградской областью и Карелией ранним утром 20 сентября, наблюдали пулковские астрономы. Сейчас пока еще трудно с определенностью сказать что-либо о его происхождении, так как сведения очевидцев продолжают поступать и анализироваться…»

При ознакомлении с письмами очевидцев бросалось в глаза расхождение в оценке наблюдаемого явления. То говорили о медленно плывущей по небосводу звезде, йотом неожиданно появился «стремительно прочертивший небо огненный шар». Были и другие впечатления. Но, как оказалось впоследствии, удивляться было особенно нечему, так как это явление наблюдали из разных мест, порой удаленных друг от друга на огромное расстояние. Были весьма подробные сообщения. Один из очевидцев утверждал, что видел, «как из центральной части города объект переместился в сторону порта, завис над Онежским озером недалеко от берега, и с него в воду стартовал меньший по размерам, но подобный по форме объект, затем он вернулся к основному объекту, и они вместе исчезли». Впрочем, сотни других наблюдателей ничего подобного не заметили.

Как-то само собой утвердилось мнение, истоки которого сейчас установить совершенно невозможно, что почти все, кто наблюдал в ту ночь странное светящееся облако, проснулись от беспокойства и были в крайне взволнованном состоянии. Замечу, что из сообщений очевидцев это никак не следует…

Страсти разгорелись еще больше, когда в печати проскользнуло сообщение, что той же ночью таинственный объект был замечен в Хельсинки.

Так родилась версия о том, что в эту ночь наблюдалось не одно, а сразу несколько явлений, «безусловно связанных с деятельностью внеземных цивилизаций» — этакий десант инопланетян. Вопрос лишь в том, что им надо и куда же в конце концов они делись.

Но шутки шутками, а ведь петрозаводскую загадку в то время никто толком объяснить не мог…

А вспомнил я о ней, когда находился в Отделении общей физики и астрономии Академии наук СССР. На столе у консультанта отделения Александра Николаевича Макарова лежали весьма внушительные пачки писем.

— Вот-вот, — перехватив мой взгляд, с усмешкой проговорил Макаров, — сотни сообщений. Люди пишут о том, что огненный шар пролетел или что средь бела дня куски льда с неба падают, какие-то спирали в ночном небе полыхают…

— Понятно, — вздохнул я, — летающие тарелки, гуманоиды, внеземные цивилизации…

— Погоди острить, — остановил меня Макаров — самому ему явно было не до шутки. — Совершенно очевидно, что наблюдаются различные явления, в которых необходимо серьезно разобраться. Вот тут я отобрал для тебя несколько писем по твоему профилю, — и он пододвинул большую кипу писем.

Недостатка в наблюдениях различных явлений, поражающих своей таинственностью, пожалуй, не было во все времена. Иногда их приписывали воздействию потусторонних сил, и это объяснение вполне устраивало если не всех, то многих. В нашу эпоху после того, как привидения отошли в область преданий, стало почти что модным к слову и не к слову поминать пришельцев из других миров, сваливая на них все, что не нашло быстрого и очевидного объяснения.

Точную дату рождения этого увлечения назвать довольно трудно, но принято считать, что его крестным отцом является американский бизнесмен Кеннет Арнольд. В 1947 году, пролетая на своем самолете вблизи Скалистых гор, он уви-дел несколько довольно странных предметов, «плоских, как сковорода, и таких блестящих, что отражали солнце как зеркало». Ажиотаж, поднятый с легкой руки журналистов вокруг этого случая, вызвал поток сообщений об аналогичных и совсем непохожих наблюдениях.

Со скоростью распространения слухов мир захлестнуло созвучное нашей эпохе утверждение — мы на пороге контактов с братьями по разуму. Но как объяснить их действия? Что им от нас надо?

Такая необузданная порой шумиха в прессе вокруг неопознанных летающих объектов (НЛО) в чем-то способствовала развитию со стороны большинства серьезных профессиональных исследователей скептического отношения как к толкованию результатов наблюдения, так зачастую и к достоверности самих сообщений очевидцев. Причем всех без исключения. Несмотря на это, в ряде стран были выделены значительные средства для анализа сообщений о наблюдениях НЛО. Вывод ученых, входивших в состав различных комиссий, был таков: несмотря на то, что имеются явления, научно объяснить которые пока не удается, нет ни одного факта, подтверждающего гипотезу о внеземном происхождении НЛО.

В большинстве стран официальные исследования были прекращены. Так что в настоящее время за рубежом исследования по государственной программе проводит лишь «Группа по изучению аномальных аэрокосмических явлений» при Национальном центре космических исследований во французском городе Тулузе. Исследования здесь проводятся на высоком профессиональном уровне и направлены на изучение реальных физических причин тех или иных явлений, воспринимаемых как аномальные. Близок им но духу и общественный «Комитет научных исследований аномальных явлений», созданный в 1917 году в США под руководством Ф. Класса.

Изменилась терминология. Вместо НЛО наиболее употребительным стало определение «аномальное явление». Как показал опыт, в подавляющем большинстве случаев термин «объект» употребим лишь в смысле «объект наблюдения», но не как летающий объект в общепринятом представлении.

Группе оптических методов исследования Института земного магнетизма, ионосферы и распространения радиоволн АН СССР (ИЗМИРАН) задача была поставлена четкая — выяснить, к какому классу или классам можно отнести наблюдаемые явления и насколько они представляют интерес для подобного исследования.

Так, советские ученые выяснили, что некоторые явления, тщательно описанные наблюдателями, были похожи на редкие формы полярных сияний, шаровые молнии или, что встречалось чаще, являлись следствием наблюдений дрейфующих в атмосфере высотных баллонов. Не все, кстати, знают, что современные высотные аэростаты поднимаются в стратосферу на высоты до сорока километров, а иногда и пятидесяти. В год на планете запускается около тысячи баллонов. В основном — Соединенными Штатами Америки, СССР, Францией и Скандинавскими странами. Изменение широты во время их дрейфа, как правило, незначительное. Сезонное распределение ветров в Северном полушарии таково, что в период с сентября по март движение баллонов происходит с запада на восток со скоростью от десятков до двух сотен километров в час. В мае — июле, наоборот, с востока на запад.

В атмосфере баллоны принимают форму, близкую к сферической, точнее, форму перевернутой капли. Но встречаются и другие формы оболочек, например, в форме тетраэдра (пирамидальные баллоны), применяемые во Франции. Именно такие баллоны запускались во время международного эксперимента САМБО с территории Швеции. Они дрейфовали над Советским Союзом вплоть до Урала. Существуют оболочки цилиндрической формы, применяемые во Франции и США, а в некоторых случаях используются и двойные оболочки, которые на больших высотах принимают вид «куклы».

На высоте дрейфа баллоны достигают колоссальных размеров — до двухсот метров в поперечнике, наиболее крупные из них имеют при этом объем до полутора миллионов кубометров. Надо при этом заметить, что материал оболочки хорошо отражает свет и если в дневное время цвет оболочки обычно дымчато-серый, то в вечернее время он становится желтым или красноватым. В сумерках вокруг аэростата иногда наблюдаются концентрические кольца красноватого цвета. При групповом полете можно одновременно видеть в небе несколько аэростатов, хотя они будут удалены друг от друга на десятки километров. Кстати, именно такой групповой полет послужил поводом для небольшой сенсации в 1977 году, когда в районе Гомеля наблюдали объекты, которые не могли ни с чем отождествить.

Но интересно, что значительная часть таких явлений каким-то образом ассоциировалась с описанием петрозаводского явления. Становилось все более очевидным, что выделяется некий класс явлений, близких по своей физической природе.

— Поста Сергеевна, у меня к вам будет несколько неожиданное предложение.

Старший научный сотрудник нашего института Всехсвятская деловито уточняет:

— Что-нибудь любопытное?

— Очень даже возможно. Надеюсь, про посадки НЛО приходилось слышать? — Я положил перед Постой Сергеевной папку с машинописным текстом работы Ф. Ю. Зигеля «Наблюдения НЛО в СССР». Я понимал, что собрать столько материала, потратив на это уйму сил и времени, мог только очень увлеченный человек. Но чтобы делать категоричные выводы о существовании контактов с инопланетянами, одного внутреннего убеждения, очевидно, мало. Увлеченность в этих случаях — плохой советчик. Нужны конкретные доказательства.

— Читала, — улыбнулась Иоста Сергеевна. — И что же?

— Шума вокруг историй с «гуманоидами» все больше и больше. Зигель утверждает, что с десяток НЛО приземлялись и у нас в стране, более того — в Подмосковье. Вот, пожалуйста, — под Пушкином приземлилась «летающая тарелка». Ее наблюдал Сережа С из Москвы. Думается, просто грех не проверить.

— Ладно, уговорил. Если хочешь, завтра и поедем.

Однако на следующий день выяснилось, что наблюдал НЛО совсем другой Сережа, который живет к тому же в подмосковном поселке Софрино. Поэтому найти адрес мальчика оказалось сложнее…

Дверь открыл молодой мужчина — отец Сережи. Узнав, что мы из Академии наук и хотели бы поговорить с его сыном, пригласил в комнату.

— Сережа, к тебе гости…

Но случилось нечто неожиданное. Едва только Сергей услышал о «летающих тарелках», губы его задрожали и из глаз полились слезы.

— Здесь, по-моему, все ясно, — вздохнула Иоста Сергеевна.

— Ничего, Сережа, всякое бывает, — я попробовал перевести все в шутку. — Фантастику небось любишь?

Он кивнул.

— Я не нарочно, — Сергей опять всхлипнул, однако через несколько минут все честно рассказал.

Летом он отдыхал в пионерском лагере. Однажды его с ребятами послали в лес за хворостом для костра. Когда они очутились на небольшой поляне, один парень из старшего отряда под большим секретом сообщил ему, что на этом месте садилась «летающая тарелка», и показал выгоревший пятачок земли. (Впоследствии выяснилось, что это было старое кострище.) Ну а Сергей выложил «тайну» своему приятелю… Дальнейшую судьбу «секрета» представить несложно.

Но на этом повествование Сергея не закончилось. Он рассказал и о том, что ранее к нему уже приезжали ученые, спрашивали об этой поляне, чтобы набрать «обгоревшей земли» для чего-то…

Возвращались мы домой в довольно-таки пасмурном настроении.

— Достоверности ноль, а какая-то группа энтузиастов чуть ли не пробы грунта на анализ из этого кострища брала. Представляешь, что будет, если они там нечто экзотическое нашли?

— Не думаю, И оста Сергеевна. Однако раз уж дело начали, займемся и другими свидетельствами…

Не вдаваясь в подробности, сообщу лишь результаты нашей работы. Из семи имевшихся у нас сообщений в трех случаях первоисточник информации, несмотря на все усилия, найти не удалось. В одном очевидец отказался от своего сообщения, не объясняя причин. В двух других описания содержали настолько очевидные внутренние противоречия, что их несостоятельность не вызывала сомнений. Года два назад я узнал, что одна из инициативных групп исследователей НЛО провела независимое расследование этих и других случаев и пришла к аналогичному результату.

В то время мы готовились к очередной экспедиции, и все, что было связано с изучением аномалий, пришлось отложить. Сентябрь нам предстояло провести в Карелии. В группу вошли младший научный сотрудник Галина Куликова, кандидат физико-математических наук Ен Ден и я — руководитель работ. Тогда мы и не предполагали, что предстоящая экспедиция вернет нас к «петрозаводскому чуду»…

В Карелии, в районе Беломорска, располагалась экспедиционная база института ИЗМИРАН: бревенчатая изба с печкой — наше пристанище и деревянный домик с плоской крышей — павильон для наблюдений. На его крыше размещалась аппаратура для оптических наблюдений. Одна из задач экспедиции — исследование эмиссионного излучения верхних слоев атмосферы. Если проще — изучение свечения ночного неба. Вполне естественно поэтому, что после ужина мы, как правило, работаем, а спать ложимся после завтрака.

Установив камеры и проверив, все ли включено, я оглянулся на Дена, который возился с фотометром.

— Не заснул еще?

— На таком-то холоде? На юге от жары с ума сходишь, здесь зубами лязгаешь.

Галина Куликова сидела несколько в стороне, проверяла магнитофон и, как мне показалось, про себя произносила монолог, в котором звучал, вероятно, тот же мотив, что и у Дена.

— Ну что примолкли? — спустя какое-то время я решил подбодрить коллег.

Не получив ответа, я обернулся.

— Не туда смотришь, — вдруг резко сказал Ден. И махнул рукой в сторону. По темному небосклону от горизонта довольно быстро поднималась вверх яркая огненная точка. На фоне ее сияния звезды как-то поблекли, словно их кто-то притушил. Постепенно ее движение замедлилось, звездочка как бы остановилась на десяток секунд, и вокруг нее появилось беловато-голубоватое облачко, которое прямо на глазах расширялось и вытягивалось. Внутри его вдруг открылась довольно яркая лучистая структура. Зрелище завораживало, притягивало к себе, вызывая странные ощущения причастности к чему-то таинственному. Облако медленно рассасывалось и бледнело, но туманные клочья, оставшиеся в этом месте, еще долго подтверждали нам реальность всего увиденного.

— Юлий, что же это было?

Голос Гали вернул меня к действительности. Я внезапно сообразил, что от момента появления звезды до полного исчезновения облака все происходило в полной тишине.

— Да, штучки. Успели что-нибудь снять, ребята?

— Обижаешь, — Ден был в своем амплуа.

Вскоре небо затянулось облаками, стал накрапывать мелкий дождь, и, выключив аппаратуру, мы отправились домой. Естественно, что все разговоры вертелись так или иначе вокруг странного явления, свидетелями которого мы были.

— Интересно получается, — задумчиво проговорил Ден. помешивая чай. — Карелия, сентябрь, на темном небе появляется яркая звезда, вокруг нее возникает медузоподобное облако, затем рассасывается. И все это происходит совершенно беззвучно. Это вам не болид, аэростат, шаровая молния или что там еще. В общем, вспомните петрозаводское явление…

— Что ты хочешь этим сказать?

— Выходит, один класс явлений.

Ден был совершенно прав

В то утро мы долго сидели, припоминая странные случаи, описания которых были присланы нам еще очевидцами. На Алтае, например, видели, как через все небо пролетел яркий шар размером чуть меньше полной луны, причем такие события там наблюдались неоднократно. Из Ульяновска сообщали, что на совершенно чистом ночном небе неожиданно засветилась огромная спираль, а в Нальчике видели звездочку, летевшую как спутник, которая вдруг разделилась на несколько одинаковых частей.

Но пока даже приблизительно механизм развития таких явлений неизвестен, и предугадать место и время их возникновения невозможно, не говоря уже об участии в наблюдениях. Однако и поступающих сообщений очевидцев с описаниями явлений не так уж мало. Имея достаточно большое количество таких данных, явления можно разделить по характерным особенностям и условиям возникновения. Это, кроме того, позволит значительно уменьшить ошибки субъективных оценок различных параметров, а они весьма велики. Особенно когда дело касается определения расстояния и размеров. Бинокулярное зрение человека «работает» безотказно лишь на относительно небольшом расстоянии, и то при условии, что есть привычный объект сравнения. А здесь купол черного бездонного неба, луна, россыпь звезд…

— Так что же это все-таки было? — прервала поток мыслей Галя.

— Если б знать! Многое пока непонятно. Вернемся в Москву, подумаем.

Черную тишину ночи разорвал грохот, и вместе с ним заснувшую тайгу озарили яркие всполохи света. Краснобелый огненный шар, разрастаясь, начал медленно подниматься над стеной леса. И вот уже белые языки пламени из дюз обозначили хвост уходящей в небо ракеты. Вскоре лишь пульсирующая звездочка, все уменьшаясь, плыла по темному небосклону.

Произведен очередной запуск искусственного спутника Земли «Космос-1188». Для кого-то обычный, для нас, можно сказать, решающий. Дата, время старта, траектория полета ракеты-носителя, погодные условия — эти данные легли на следующий день в четкий график. Но теперь мы с нетерпением ожидали сообщений об… аномальных явлениях. В том, что такие сообщения поступят, сомнений не было.

Действительно, письма хлынули лавиной.

«Из-за горизонта поднимался в небо неровный дымный шлейф, Внизу он имел оранжевую окраску, которая постепенно переходила в желтую, а затем в желто-оранжевую. В верхней части этот шлейф расходился на два «уса», а внутренняя его часть была очерчена четкой параболой с внешними неправильными размытыми краями. По сравнению с синевой небосклона парабола выделялась своей светло-голубой окраской. Впереди не на юго-восток двигалась ярко-желтая светящаяся точка за которой вытягивался игловидный тонкий след. Он как бы служил вертикальной осью параболы. Цветом голубовато зеленоватый, по плотности ор напоминал луч дневного солнечного света, в котором всегда рядом роятся золотистые пылинки, когда он сквозь уз кое отверстие пробивается в темное помещение. В стороны от желтой точки — я бы ска зал вверх и вниз — расходились еще два тонких «уса» Точка двигалась совершенно бесшумно. Затем в считанные секунды она повернула на 90 градусов на северо-восток, оторвалась от своего шлейфа и «растворилась»…» Это сообщение мы получили из Москвы.

«Ночью ехал на машине по Калужскому шоссе от Москов ской кольцевой автодороги в сторону центра. Около полуночи заметил слева над деревьями эллипсоидное облако серого, слегка серебристого цвета. Тянувшийся за ним дымный огненный шлейф, похожий на след падающего горящего самолета, начинался от горизонта. Эллипс растет в размерах и движется вправо. На «носу» его видна яркая светящаяся точка с отходящими от нее лучами, их три или четыре. Все это увеличивается, становится полупрозрачным, как воздушный шар…» — пишет еще один очевидец.

Однако самым неожиданным стало другое открытие. Оказалось, что явление наблюдалось почти одновременно на огромной территории от Калинина до Горького. Но теперь мы могли объяснить, что за загадку природы видели в ночь с 14 на 15 июня 1980 года. В то же время мы проверили все факты аналогичного явления, которые были известны. И сразу бросилось в глаза то, что большинство аномальных явлений развивается в сумеречных условиях. На фоне дневного неба из-за небольшой яркости заметить их трудно или просто невозможно. Другое дело — сумерки…

По мере захода солнца за горизонт как бы гаснут слои атмосферы, погруженные в тень. Поэтому какие-либо образования или объекты, находящиеся выше границы земной тени и достаточно хорошо отражающие или рассеивающие свет, будут отчетливо видны. Разумеется, при хороших погодных условиях. Именно благодаря этому можно наблюдать серебристые облака и искусственные спутники.

Совершенно очевидно, что при запусках ракет и в сумерках и в условиях глубокой ночи должен быть виден факел работающего двигателя — поток раскаленных газов за соплом ракеты, картина хорошо знакомая по телерепортажам или по кинофильмам. Принять это красочное зрелище за какое-либо аномальное явление при наблюдениях с достаточно близкого расстояния просто невозможно. Ну а что, если наблюдатель находится за сто километров от места пуска? Или за пятьсот, за тысячу? Прикинули. Получается — и за тысячу километров можно увидеть запуск ракеты. Ведь ее двигатель работает на высотах более ста километров. Но почему же возникает облако, да еще со сложной структурой? Вот тут-то и нужны сумерки. Пока ракета летит в тени Земли, наблюдатель видит лишь яркий факел работающего двигателя. Но стоит ракете пересечь ее границу, как становится видимым из-за рассеяния солнечного излучения газопылевое облако или продукты сгорания. В верхних слоях атмосферы, где плотность ее исключительно мала, потоки раскаленных газов разлетаются из сопла практически свободно и образуют огромное облако со сложной структурой и динамикой.

Простое сравнение материалов наблюдений аномальных явлений с данными о запусках космических аппаратов показало, что такие эффекты наблюдаются весьма часто и не только вблизи старта ракеты, но и вдоль траектория полета, что вполне естественно. Однако отдельные, в частности петрозаводское явление, требовали более тщательного анализа.

Причина многих ошибок в оценках виденного часто в том, что развитие явления происходит в трех измерениях, объемно. Потому и возникают искажения на небосклоне, обретающие иногда довольно фантастические формы.

20 сентября 1977 года непосредственно перед началом петрозаводского явления с космодрома стартовала ракета, несущая искусственный спутник Земли «Космос-955». Спроецировав траекторию его полета на картинную плоскость наблюдателя, находящегося в Петрозаводске, и сравнив эту расчетную картину с данными наблюдений, мы убедились в их полной идентичности, причем момент образования облака совпал с прохождением ракетой-носителем границы земной тени. Аналогичный анализ показал, что то явление, которое нам довелось наблюдать в Карелии, также было связано с запуском спутника серии «Молния». И в том и в другом случае облако выглядело достаточно компактным, а внутри его наблюдалась лучистая структура. Эта картина определялась тем, что наблюдения велись «в угон» и газопылевой след был виден с торца.

Предвижу разочарование читателя. Ну хоть что-то было в жизни таинственное, которое согревало сердца, давало простор неудержимой фантазии, мечтам. И вдруг все оказывается гораздо прозаичнее и чудо… исчезает.

Но в Академию наук СССР продолжают поступать сообщения о странных атмосферных явлениях. И хотя сейчас подавляющее их большинство достаточно надежно отождествляется с теми или иными природными процессами или результатами технической деятельности, некоторые остаются пока непонятными. Несколько лет назад, например, в Ужгороде в течение нескольких минут видели яркие огненные шары, парящие над аллеями парка, которые затем опустились на землю и потухли… В Львовской области наблюдался объект, по описаниям похожий на аэростат, освещенный солнцем, но происходило это, как ни удивительно, глубокой ночью… На Алтае яркий шар перемещался по странной траектории на фоне гор…

Эти и другие явления еще ждут своего объяснения.

К огорчению любителей сенсаций, должен заметить, что ни одного сообщения о встречах с «гуманоидами», посадках «летающих тарелок» или других столь же экстравагантных происшествиях в Академию наук СССР не поступало. Поэтому остается загадкой, какими путями такие сведения попадают в различные частные собрания.

Интерес к загадочному, необычному понятен и естествен. Любознательность и способность удивляться лежит в основе нашего познания мира, и необходимость исследования различного рода аномалий не вызывает сомнений. Единственное непременное условие — исследования должны проводиться объективно, непредвзято.

Девятнадцатый век — каналы, геометрически правильная сеть которых исключает, казалось бы, любые предположения об их естественном происхождении. Первая половина двадцатого — сезонные таяния полярных шапок и красноватая растительность, «бегущая» за водой, наполняющей пересохшие русла. Вторая половина двадцатого — загадочная статуя в окружении не менее загадочных пирамид, пропорции которых в точности совпадают с египетскими и южноамериканскими…

Не успевает умереть одна сенсации, как на смену ей тут же является другая. Человечество упорно ищет братьев но разуму на ближайшей к ним планете. Или хотя бы их следы. Любое мало-мальски достоверное сообщение в пользу этого воспринимается с огромным энтузиазмом. А в таких сообщениях, как мы видим, недостатка нет. И вполне понятен интерес к нашему небесному соседу: из всех планет земной группы он наиболее «подготовлен» для жизни. Неудивительно, что изучение Марса ведется во многих обсерваториях и лабораториях мира. В том числе и в лаборатории сравнительной планетологии Института геохимии и аналитической химии имени В. И. Вернадского Академии наук СССР. Но если широкая публика жаждет контактов с разумными существами, то что надеются открыть на этой планете ученые?

Этот снимок, полученный с «Викинга-1», обошел весь мир. На фотографии четко просматривается обращенное к зрителю человеческое лицо, высеченное в скале. Широко открытыми глазами вглядывается оно в глубины космоса, будто отыскивая далекую родину. Когда был высечен этот скульптурный портрет? Кого он изображает? Загадка. У нас его назвали Сфинксом, американцы, более умелые в рекламировании сенсаций, — Лицом Марса. А неподалеку от него — несколько пирамид с острыми гранями. Низкое солнце протянуло от них длинные резкие тени.

— Все дело именно в солнце, низко стоящем над горизонтом, — улыбнулся кандидат географических паук Р. О. Кузьмин. — Его лучи заглаживают неровности на гранях «пирамид», резко очерчивают контуры, создавая иллюзию искусственности: при

рода, как известно, не знает пи прямых углов, ни ровных линий. Этот обманчивый эффект низкого солнца давно знаком археологам и фотографам. Вот и Сфинкс — почти параллельные поверхности лучи нарисовали его облик, положив глубокие тени за бугорками…

— Значит, все эти атрибуты лица — лоб, глаза, нос, подбородок…

— Не более, чем случайное расположение впадин и выступов рельефа. И в этом нет ничего удивительного. На Земле случаются совпадения и похлеще. Даже без участия низкого солнца. Не только отдельные человеческие головы или фигуры, животных «ваяет» Природа из горных пород, но и средневековые замки и даже целые города. Они стоят, например, в пустынях Средней Азии. И в них есть все, что положено древнему городу, — башни, стены, здания. В некоторых этих «городах» есть и пирамиды. Даже с близкого расстояния трудно поверить, что это работа ветра, «обтесавшего» за сотни лет глину. Их так и называют — эоловыми городами.

— Насколько мне помнится, на Луне тоже было открыто нечто подобное?

— Да, в 1968 году на лунной поверхности были сфотографированы пирамиды, также, кстати, в лучах низкого солнца. И представите, нашелся ученый, который их измерил, определил углы и объявил, что они «построены» по тому же принципу, что и египетские. Понадобились другие фотографии, сделанные с разных ракурсов при высоком солнце, чтобы этот мираж рассеялся.

— Но для Марса этих других фотографий нет.

— А они не обязательны. И этот единственный снимок неопровержимо доказывает, что в данном случае мы имеем дело со случайным, расположением неровностей рельефа. Обратите внимание на черные точки, рассыпанные по всей фотографии. Это, как говорят специалисты, ошибки воспроизведения отдельных элементов изображения. Преодолевая десятки миллионов километров от Марса до Земли, радиоволны «теряют» некоторые кадрики, из суммы которых и состоит изображение. И вместо них на фотографии появляется черная точка. И если вы внимательно посмотрите на Сфинкса, то увидите, что одна такая точка «сделала» ему ноздрю, другая — подбородок, еще несколько точек очертили линию лба… Уберите их — и лицо исчезнет:

— Значит, никаких пришельцев на Марсе не было?

— Не будем бросаться из одной крайности в другую.

Фотографии даже в таком огромном количестве. — еще не доказательство. Скажем так: пока никаких, бесспорных свидетельств посещения Марса. инопланетной, цивилизацией обнаружить не. удалось Так, же, как не удалось, отыскать, на нем. и никаких следов жизни, даже в простейших, ее формах..

Научная общественность многого ждала от американского эксперимента. Напомню его суть Два посадочных аппарата «Викинга» принесли на Марс сосуды с питательным бульоном. Манипуляторы брали грунт с места посадки и помещали его в отдельные порции бульона, а специальные приборы чутко караулили выход газа из пробирок. Расчет был простой: если бы в грунте оказались бактерии, та в процессе их размножения из пробирок начал бы выделяться газ — результат жизнедеятельности; И действительно, с каждой новой порцией грунта газ сначала выделялся, но… очень быстро иссякал. Вывод может быть только один: выделение газа — результат не жизнедеятельности бактерий, а обычный химической реакции между веществом грунта и бульоном. Два года продолжался этот эксперимент; но никаких следов живых организмов приборы так и не зафиксировали.

Разумеется, на основании этой неудачи нельзя утверждать, что на Марсе, нет низших форм жизни. Мы далеко еще не изучили способности организмов «затормаживать» жизнедеятельность в неблагоприятных условиях и восстанавливать жизненные функции, когда условия изменяются к лучшему, Очевидно, эксперименты надо повторять и повторять в более широких масштабах и в различных вариантах. Пока же любителям сенсаций придется запастись терпением.

— А между тем от Марса мы ждем сенсаций не менее захватывающих, чем следы пришельцев, — улыбнулся Руслан Олегович. — Именно поэтому на него направлены телескопы астрономов и космические корабли кружат по его орбитам. Дело в том, что поверхность этой планеты хранит ответы на вопросы, которые человечество задает себе уже много лет. И касаются эти вопросы… Земли,

Из четырех с половиной миллиардов лет, которые существует Земля, человек более или менее изучил лишь последний миллиард. Именно на такую глубину истории нашей планеты удалось проникнуть геологам сквозь пласты горных пород. И именно этот период наименее интересен.

Это может показаться парадоксальным. Ведь в течение последнего миллиарда лет на Земле происходили самые, казалось бы, важные события — возникновение и развитие животной жизни. До этого — в теплых прибрежных водах планеты царствовали лишь — синезеленые водоросли, меняя состав атмосферы, насыщая ее кислородом и подготавливая таким образом воздух Земли к великой миссии — питанию крови живых существ через альвеолы легких. Потом появились первые примитивные живые существа, способные передвигаться, и началось… Будто на подмостках гигантского театра развертывался грандиозный спектакль, «актеры» которого демонстрировали чудеса перевоплощения — лавинообразное нарастание животных видов, непрерывно меняющихся и «совершенствующихся» по законам эволюции. Но… развивались-то они уже на сложившейся планете, когда и в атмосфере, и в почве, и в недрах были подготовлены все условия для бурного всплеска жизни. А до этого Земля просуществовала свыше трех с половиной миллиардов лет. И… почти все это время на ней «дремала» Жизнь, дожидаясь своего часа.

Поводом для такого утверждения послужили работы советских и зарубежных геохимиков, проводивших исследования в древнейших осадочных породах. На Украине, Кольском полуострове, в Карелии обнаружен углерод органического происхождения. Иными словами, образовавшийся в результате распада органических веществ, из которых построена живая клетка. И возраст его — 3,2 миллиарда лет. А в гренландских кварцитах, возраст которых 3,8 миллиарда лет, западногерманские исследователи нашли следы одноклеточных организмов — предков будущего растительного и животного мира. Но ведь организмы — это уже довольно развитая форма жизни. Чтобы они сформировались, нужно не менее полумиллиарда лет. Получается, что жизнь на нашей планете «стартовала» 4,3 миллиарда лет назад. Значит, на синтез живого вещества из "неживых» компонентов потребовалась менее 300 миллионов лет… Так утверждает арифметика — самая простая и безапелляционная из всех наук.

Это кажется невероятным. До того невероятным, что хочется еще и еще раз проверить самые элементарные арифметические действия — сложение и вычитание: нет ли здесь подвоха. Ведь сначала угрюмый каменный шар, каким Земля сформировалась из сгустка раскаленных газов, должен был остыть, покрыться водой, обзавестись атмосферой… И все это за триста миллионов лет! Но подвоха нет. Результаты последних исследований позволяют предположить, что в принципе жизнь могла зародиться чуть ли не одновременно с возникновением планеты. Более того, что живое вещество вообще является непременным участником происходивших на планете геологических процессов. А это в корне меняет все наши сложившиеся представления и о законах зарождения жизни, и, пожалуй, о развитии Вселенной. Теперь сторонники множественности обитаемых миров получают весомый козырь в свою пользу. Но проверить эту гипотезу на Земле чрезвычайно трудно — слишком глубоко залегают древнейшие осадочные породы, чтобы до них можно было добраться с помощью современных технических средств, слишком редки их выходы на поверхность, где они доступны для изучения. Гораздо легче эти процессы формирования Земли изучить… на Марсе.

— При образовании Солнечной системы все планеты «стартовали» одновременно, — говорит Р. Кузьмин. — И развитие планет земной группы — Меркурия, Венеры, Земли и Марса, — формирование их осуществлялось по одним законам. Но с различной скоростью. Одни развивались быстрее, другие медленнее. Это зависит от суммы энергий, которыми обладает планета; гравитационной — от сжатия газов в период образования планетного тела; тепловой — от падения метеоритов на поверхность, количества солнечного излучения, принимаемого планетой, и энергии от распада радиоактивных элементов. Кроме того, большое значение имеет наличие и количество летучих веществ — воды, углекислоты, других газов. И вот оказалось, что Марс — это, собственно, двойник нашей Земли, только сильно отстал в развитии. Изучая его, фотографируя с космических кораблей, мы наблюдаем как раз те геологические процессы, которые происходили на Земле 1–3 миллиарда лет назад. Как на портрете далекого предка улавливаешь подчас черты нынешнего поколения.

— И каковы же результаты ваших наблюдений?

— Ну, о результатах говорить еще рано. Слишком мало времени проводится эта работа. Приходится изучать тысячи фотографий, прежде чем удастся «поймать» закономерность, позволяющую прийти к какому-то выводу. Но кое-что уже стало ясно. Так, например, сравнительное изучение Марса и Луны показало, что на ранних стадиях своего развития планеты подвергались усиленной метеоритной бомбардировке. Своей массой они притягивали все обломки, так сказать, «отходы производства», оставшиеся после образования Солнечной системы, «подметали» свой будущий дом… И это непрерывное поступление нового материала оказало существенное влияние на их дальнейшее развитие — мало того, что метеориты формировали поверхность планет, не только, их мощные удары вносили коррективы и в бурные процессы, протекающие в планетных недрах.

— Но ведь поверхность планет формировали не только метеориты…

— Разумеется, но нам удалось хорошо проследить на Марсе и работу эрозии, которая в основном и определила облик теперешней Земли. Вода и ветер постепенно разрушают марсианские плато, унося мягкие породы, оставляя более твердые, перемещая огромные массы почвы на большие расстояния. Вот так и получаются холмы, лощины, небольшие горы. В пустынях Марса ветер образует дюны и барханы так же, как и на Земле. И хотя приходится делать известную корректировку на различия в расстояниях Марса и Земли от Солнца, на разность их масс и другие факторы, мы все же теперь гораздо больше знаем о том, как развивалась наша планета. Уверяю вас, это немало.

— Но почему Марс окрашен в такой мрачный багровый цвет? Было предположение, что его поверхность покрывают красные мхи, которые встречаются и на Земле в высокогорных областях.

— Увы, и эта гипотеза развеялась, как и все остальные, предполагающие жизнь на этой планете. А красный цвет — это результат окисления марсианской почвы. Дело в том, что Марс не имеет озонового экрана, как Земля, защищающего планету от ультрафиолетового излучения Солнца. И жесткая солнечная радиация разлагает углекислоту и водяные пары. При этом выделяется атомарный кислород — он интенсивно окисляет породы, среди которых много железа и других элементов, имеющих окислы характерного красного цвета. Так что, глядя на Марс, мы можем представить, какой, возможно, стала бы Земля, не окажись она надежно укутанной озоновым «одеялом».

— И все же на главный вопрос: как зародилась жизнь на Земле и как она влияла на формирование планеты, ответа вы не получили?

— Пока нет. Но уже знаем, как его можно получить. И в этом нам тоже поможет Марс.

Почему органические вещества, появившиеся на Земле чуть ли не одновременно с возникновением планеты, ждали миллиарды лет, чтобы воплотиться в живые организмы? Какие «контакты» происходили все это время между живой и неживой природой? Как, по каким законам развивалась биосфера Земли?

Все эти вопросы чрезвычайно важны для нас. Особенно последний. До сих пор мы еще не научились мирно сосуществовать со средой обитания. И вся наша цивилизация — это насилие над природой. В природе ничто не пропадает даром, человечество не проходит через свою историю, волоча за собой шлейф производственных отходов, многие из которых чужды нашей среде обитания, и она не выработала средств для их нейтрализации. В результате мы загрязняем почву, загрязняем воду, загрязняем атмосферу. В некоторых районах эти процессы стали уже необратимыми — достаточно вспомнить сделавшиеся мертвыми Великие озера в США или Рейн, настолько насыщенный отходами производства, что в ряде мест в его воде можно проявлять фотоснимки.

Конечно, мы знаем пути защиты окружающей среды. Это безотходные производства, нейтрализация вредных промышленных и транспортных выбросов, уменьшение количества выделяемого в атмосферу тепла. Но все это — пассивные «меры. И еще неизвестно, насколько они окажутся эффективными там, где гибельные для природы процессы зашли слишком далеко. А человечество на современном этапе научно-технического прогресса уже сталкивается с проблемой не только защиты биосферы, но и управления ею — «подталкивания» ее развития в нужном нам направлении. Для этого и необходимо знать те законы, по которым она развивалась миллиарды лет назад. В те эпохи, которые давно минули на нашей планете, но которые проходит сейчас Марс. Правда, на нем не удалось пока обнаружить никаких форм жизни. Но так ли уж трудно перенести с Земли на Марс, скажем, бактерии или другие одноклеточные организмы?

— В этом и заключается идея покойного Кирилла Павловича Флоренского, основателя нашей лаборатории: создать на Марсе искусственную биосферу, чтобы выявить взаимоотношения живой и неживой природы, — говорил Руслан Олегович. — При всей кажущейся фантастичности этой идеи она глубоко продумана, подкреплена точными вычислениями и осуществима с помощью имеющихся в нашем распоряжении технических средств.

— Но примет ли Марс чужую жизнь? Не отторгнет ли он ее, как организм в результате белковой несовместимости отторгает чужеродную ткань?

— Думаю, этого не случится. Тем более что на Марсе есть все условия для существования.

— Ничего себе условия: минус шестьдесят на поверхности. Такая температура, прямо скажем, не воодушевляет…

— И тем не менее на Земле в таких условиях живут бактерии. Пример тому — Антарктида. Так что и на Марсе они вполне могли бы прижиться и начать развиваться по законам эволюции — приспосабливаясь к местной среде обитания и одновременно изменяя эту среду в нужном им направлении. Тем более что воды там достаточно — немного в атмосфере, побольше на поверхности и очень много в почве. Правда, воды на Марсе в десять раз меньше, нем на Земле, но ведь и масса его в десять раз меньше земной…

— Конечно, идея Флоренского заманчива. Но есть в ней моральный аспект, через который трудно перешагнуть. Имеем ли мы право вмешиваться в развитие Мapca, населять его земными формами жизни, если вдруг где-то на этой планете есть хвои живые организмы?

— Разумеется, нет. И поэтому поиск жизни на Марсе необходимо организовать в широких масштабах, разработав для этого серию экспериментов, которые дали бы однозначные ответы на поставленные вопросы. И только если окажется, что Марс полностью мертв, можно посылать туда земную жизнь — скажем, бактерий, специально «натренированных» на сходные условия обитания. А может быть, и более сложные организмы… И нам не понадобятся миллиарды лет, чтобы познать законы развития биосферы. Современный уровень наших знаний, возможности вычислительной техники позволят экстраполировать на будущее подточенные закономерности, увязывая в единый комплекс все многочисленные аспекты развития планеты и делая безошибочные выводы…

Но Марс послужит человечеству не только как исследо-вательская лаборатория, где будут проводиться эксперименты, жизненно важные для Земли. Открытые на нем законы развития позволят направить и эволюцию марсианской биосферы в нужном нам направлении. «Земля — колыбель человечества, — говорил К. Э. Циолковский. — Но нельзя же вечно жить в колыбели». И Марс — первая станция на пути человечества в дальний космос.

На школьной скамье мы узнаем о протоках и электронах — электрически заряженных частицах атома. Протон — как бы его сердцевина, простейшее атомное ядро. Природа наделила протон устойчивостью, и благодаря этому счастливому обстоятельству существуем мы с вами и окружающий мир. Протоны — своего рода кирпичи материального мира, из которых построена вся природа, как живая, так и неживая. Только в человеческом теле их 10^г9. Журналисты любят записывать числа во всем их великолепии, так для этого числа не хватило бы и строчки в газетном столбце, ибо пришлось напечатать подряд 29 нулей. Число это огромное, даже название для него. не. придумано. Представление о нем дает такое сравнение: размер нашей Вселенной больше толщины однокопеечной монеты в 10²⁹ раз.

«А вечна ли эта частица?» Этот вопрос интересует ученых, особенно в последнее, время. И вовсе не из-за боязни «конца света». Наоборот, они даже, заинтересованы найти следы ее распада. И вот почему.

Еще сравнительно недавно, в 60-х годах, в. физике элементарных частиц царило нечто вроде хаоса и беспорядка. Частиц, которых продолжали называть элементарными стало много — около 200, а вот общих принципов, которые легли бы в основу их классификации не было. И это обстоятельство лишало физиков душевного равновесия. Примерно так же чувствовали себя химики в прошлом веке, пока великий Менделеев не открыл периодический закон, указавший место, отведенное природой каждому химическому элементу. Известно, какое глобальное значение имел этот закон для дальнейшего развития химии и других, сопредельных наук.

Такой же порядок мечтали и мечтают навести у себя физики — выявить единство сил природы, описать иx едиными уравнениями. Это стремление имеет давнюю историю. Еще Ньютон показал, что силы, земного тяготения и управляющие движением планет описываются одними уравнениями. Максвелл воедино связал своими замечательными уравнениями электрические и магнитные силы. Затем многие выдающиеся исследователи, хотели объединить гравитацию, я электромагнитные силы. Полагали, что какая-нибудь гениальная до безумности идея станет ключом к единой теории поля. На увы!.. А тут еще физикам стали известны, два новых вида сил. — слабое и сильное взаимодействия. Если гравитация и электромагнитные силы дальнодействующие, то сильное и слабое взаимодействия проявляются на микроскопических расстояниях, го-раз до меньших, чем размеры атомного ядра. Казалось, задача еще более усложнилась.

Но вот в последнее десятилетие незаметно для нас — нефизиков — в этой науке происходит бесшумная революция. Если сравнить дорогу исканий с длинным темным туннелем, то теперь в его конце забрезжил свет. Появилась надежда создать единую теорию всех четырех сил природы: гравитационных, электромагнитных, сильного и слабого взаимодействий. Ключом к решению проблемы стала квантовая теория поля, в которой в последнее десятилетие произошел большой прогресс.

Уже теоретически и экспериментально подтверждено единство электромагнитного и слабого взаимодействий, которое назвали электрослабым. Создана модель, как называют физики, большого объединения, воедино связывающего сильное, слабое и электромагнитное взаимодействия. Есть наметки, как распространить объединение на гравитационные силы.

Но в рамках теории большого объединения основной строительный материал нашего мира — протон — нестабилен. Вот почему физики так настойчиво ищут следы его распада. Это, пожалуй, единственная пока возможность экспериментально подтвердить теорию большого объединения. «Экспериментом века» назвали ученые начавшийся в 80-е годы поиск распада протона.

Что можно было предварительно сказать о времени жизни протона? Вся наша предыстория говорит о том, что протон — стабильная частица. Во всяком случае, ее жизнь на много порядков превышает 10¹⁵. или иначе миллион миллиардов лет. А это громадный возраст, временной интервал даже по сравнению с возрастом Вселенной, которая, по современным воззрениям, существует около десяти миллиардов лет. Если бы время жизни протона было бы меньше 10¹⁵ лет, то из 10²⁹ протонов нашего тела за один год их распалось бы более ста тысяч миллиардов, или иначе 10¹⁴. Никакой потери веса мы бы не ощутили, но вот доза радиации от такого распада была бы для человека, да и для любых сколь-нибудь крупных животных смертельна.

По теории же большого объединения время распада протона должно быть где-то в области 10³⁰—10³³ лет. Срок это огромный, практически бесконечный по сравнению с тем, сколько уже прожила наша Вселенная с момента своего рождения — Большого взрыва. Именно тогда, как считают ученые, и родились протоны. Но протон не обязательно живет столь долго. Это среднее время его существования. А вот сколько проживет каждый конкретный протон, сказать нельзя. Если он все-таки распадется, как полагают ученые, то время его жизни случайно. Таковы законы микромира. Протон может погибнуть гораздо раньше своих компаньонов, а может и пережить их всех.

Идея «эксперимента века» проста. Надо взять огромную массу, в принципе, любого вещества и наблюдать длительное время, появятся ли в ней частицы, рожденные при распаде протона. Чем больше масса вещества, тем больше в ней протонов, тем больше вероятность того, что хотя бы несколько из них погибнут. Протонов должно быть очень много — в сотни раз больше ожидаемого времени распада. Нужное количество протонов выражается числом более чем с 34–35 нулями, а для этого масса вещества, называемая детектором, должна быть более десяти тысяч тонн. (Современные детекторы имеют пока меньшую массу.) И из этого бесконечного числа «целых» протонов за год непрерывного наблюдения могут распасться несколько частиц, продукты распада которых надо уловить специальными счетчиками. Задача потруднее, чем найти без применения технических средств иголку в сене.

Поиск погибнувших протонов осложняется еще и тем, что в этой огромной массе вещества из-за радиоактивных примесей и космического фона будут распадаться и другие частицы, и эти события могут быть приняты за распад протонов. Чтобы преградить путь космическому фону, огромные детекторы прячут под большой толщей грунта или воды.

Но даже большая глубина не задержит нейтрино, рожденных космическими лучами в земной атмосфере. А они могут имитировать распад протона и практически не поглощаются всей толщей земного шара. Представляют опасность и мюоны — проникая глубоко под землю, они могут рождать в детекторе частицы с теми же энергиями, что и распавшиеся протоны. Чтобы отличить ложный след от истинного распада, нужны тонкие ухищрения. В поиски распавшихся протонов включились крупные научные коллективы. Одно из первых приближений для времени распада было получено на Баксанском нейтринном сцинцилляционном телескопе. Следов распада обнаружено не было, поэтому, исходя из характеристик прибора, был сделан вывод, что время распада должно быть более 1,5х Х10³⁰ лет. Первая установка, специализированная для изучения проблемы, была создана индийскими и японскими специалистами в Индии в золотоносной шахте на трехкилометровой глубине. Замеренное здесь время распада составило около 10³¹ лет. Впрочем, этому результату полностью доверять нельзя — в последнее время был найден еще один источник фона, связанный с мюонами, который мог бы дать такой же результат. Получены результаты и на установках в США, Японии, однако пока нельзя достоверно сказать, что распад протона обнаружен.

Планируется строительство детекторов большой массы. Веществом обычно служит очищенная вода, а подсчет числа должны вести счетчики, регистрирующие излучение Черенкова — Вавилова.

Американские физики обсуждают проект детектора с массой 40–60 тысяч тонн. Напомню, что масса столичной гостиницы «Москва» (кстати, определенная с помощью мюонов) равна примерно 45 тысячам тонн.

Новое поколение детекторов, возможно, в конце концов обнаружит распавшийся протон. А если нет, значит, время его жизни превышает 10³³ лет. Дальнейшие работы в этом направлении и сложны, и дороги. Может оказаться, что создать установку для измерения времени распада порядка 10³⁴ лет легче на Луне, чем на Земле. Ведь на нашем спутнике нет потока всепроникающих атмосферных нейтрино, мешающих опытам.

Обнаружат ли ученые распад протона, покажет будущее. Если нет, значит, время его жизни превышает наши технические возможности измерения. Тогда физики придумают другие эксперименты, косвенно подтверждающие теорию. На пути к большому объединению ожидаются и большие открытия. Физики настроены оптимистично. Они уверены, что будущие находки лишь подтвердят достигнутое. И кто знает, может, в недалеком будущем удастся проникнуть в святая святых природы — познать первооснову всех ее сил. Создаваемая теория великого, без преувеличения, объединения всех физических взаимодействий, как сказал вице-президент АН СССР академик Анатолий Логунов, «может произвести переворот во всей практической деятельности человека. Ведь с помощью одних сил можно будет управлять другими, превосходящими их во много раз».

Как-то первому космонавту планеты попалась книга американского летчика Фрэнка Эвереста «Человек, который летал быстрее всех». Интересны впечатления Гагарина от прочитанного:

«Все шло хорошо до тринадцатой главы, названной «Покорение космоса». Как только я прочел эту главу, меня охватило чувство неприязни. Эверест писал: «Я твердо убежден в том, что тот, кто первым покорит космос, будет господствовать над землей. Не обязательно судьбы людей будет решать сильная и большая страна Даже небольшая и сравнительно слабая страна с помощью космического корабля, вооруженного управляемыми снарядами и атомными зарядами, может добиться мирового господства. Эта страна, имея в своих руках космический корабль и ядерное оружие, может совершить нападение на противника из космоса, не подвергаясь в то же время ответному удару. Победа ей будет обеспечена».

Нет, не для порабощения других стран и народов стремятся советские люди в космос! Титанические усилия нашего правительства, всего советского народа направлены не на подготовку войны, а на сохранение мира».

Эти слова Гагарина звучат чрезвычайно актуально и сегодня, когда в Вашингтоне вынашивают безумные планы «звездных войн».

…В космической выси над Землей парят гигантские станции — летающие командные пункты. К ним то и дело причаливают космические корабли многоразового использования типа «Шаттл», доставляющие с Земли «космических воителей», оружие и продовольствие. Отсюда же на патрулирование стартуют «крейсерские» пилотируемые корабли, оснащенные лазерным оружием. В глубинах космоса затаились автоматические «сторожевые» военные спутники, держащие под прицелом спутники противника, а так же объекты на Земле, вплоть до отдельного военного корабля или танка, и готовые по первому же сигналу испепелить их мощным лазерным лучом.

Что это? Отрывок из фантастического рассказа о «звездных войнах»? Такого рода произведения распространены на Западе. Но в данном случае таким, по свидетельству американского еженедельника «Ю. С. ньюс энд Уорлд рапорт», представляется космос будущего пентагоновской военщине, лихорадочно осуществляющей планы милитаризации космоса. Особые надежды Пентагон связывает с космической системой «Спейс Шаттл».

Работы по созданию системы «Спейс Шаттл» («космический челнок») были начаты в США в 1972 году. В ее основу положена концепция космического летательного аппарата многоразового использования, предназначенного для вывода на околоземные орбиты искусственных спутников и других объектов. Космический летательный аппарат «Шаттл» представляет собой связку из пилотируемой орбитальной ступени, двух твердотопливных ракетных ускорителей и большого топливного бака, расположенного между ними.

Стартует «Шаттл» вертикально с помощью двух твердотопливных ускорителей (диаметр каждого 3,7 метра), а также жидкостных ракетных двигателей орбитальной ступени, которые питаются топливом (жидкий водород и жидкий кислород) от большого топливного бака. Твердотопливные ускорители работают только на начальном участке траектории. Время их работы чуть больше двух минут. На высоте 70–90 километров ускорители отделяются, спускаются на парашютах на воду, в океан, и буксируются к берегу, с тем, чтобы после восстановительного ремонта и зарядки топливом использовать их вновь. При выходе на орбиту топливный бак (диаметром 8,5 метра и длиной 47 метров) сбрасывается и сгорает в плотных слоях атмосферы.

Самый сложный элемент комплекса — орбитальная ступень. Она напоминает ракетный самолет с треугольным крылом. Помимо двигателей, в ней размещены кабина экипажа и грузовой отсек. Орбитальная ступень осуществляет сход с орбиты, как обычный космический аппарат, и производит посадку без тяги, только за счет подъемной силы стреловидного крыла малого удлинения. Крыло позволяет орбитальной ступени совершать некоторый маневр как по дальности, так и по курсу и в конечном счете производить посадку на специальную бетонную полосу. Посадочная скорость ступени при этом намного выше, чем у любого истребителя, — около 350 километров в час. Корпус орбитальной ступени должен выдерживать температуру 1600 °C. Теплозащитное покрытие состоит из 30 922 силикатных плиток, приклеенных к фюзеляжу и плотно подогнанных друг к другу.

Пока космические запуски были редкими, вопрос о стоимости ракет-носителей особого внимания не привлекал. Но по мере освоения космоса на него стали обращать все большее внимание. Стоимость ракеты-носителя в общей стоимости запуска космического аппарата бывает разная. Если носитель серийный, а космический аппарат, который он запускает, уникальный — около 10 процентов от общей стоимости запуска. Если космический аппарат серийный, а носитель уникальный — до 40 процентов и более. Высокая стоимость космической транспортировки объясняется тем, что ракета-носитель применяется один-единственный раз. Спутники и космические станции работают на орбите или в межпланетном пространстве, принося определенный научный или хозяйственный результат, а ступени ракеты, имеющие сложную конструкцию и дорогое оборудование, сгорают в плотных слоях атмосферы. Естественно, возник вопрос о снижении стоимости космических запусков за счет повторного запуска ракет-носителей.

Первые ракеты-носители создавались не как принципиально новые машины, а с использованием конструкций боевых баллистических ракет, которые проектировались как невозвращаемые машины. Но уже в 40-е годы делались отдельные попытки спасения отработанных ступеней ракеты с помощью парашютов. Несмотря на отдельные удачные попытки (в случае небольших ракет), эта задача не была решена. Для приземления с малой скоростью (чтобы не повредить хрупкую конструкцию ракеты) потребовался бы огромный парашют, масса которого составляет 6–8 процентов от массы конструкции. А это бы привело к значительному снижению полезного груза или дальности полета ракеты. Предлагалось много других способов возвращения ступеней космических аппаратов для повторного использования, в том числе с помощью крыльев, но они оказались нежизненными в основном по экономическим соображениям. Ракетные ступени для повторного использования должны быть подвергнуты восстановительному ремонту, стоимость которого будет соизмерима со стоимостью новой ракеты, особенно если она серийная. Может оказаться, что после ремонта надежность ступени будет ниже, чем у новой, и следовательно, увеличится риск при запуске дорогостоящего космического аппарата. Экономические оценки показывают, что спасать обычные ракетные ступени пока экономически нецелесообразно. Как считают специалисты, выход из положения состоит в создании космических летательных аппаратов многократного применения. Существует много проектов таких систем. Один из них — космический самолет. Это крылатая машина, которая, подобно воздушному лайнеру, взлетала бы с космодрома и, доставив полезный груз на орбиту (спутник или космический корабль), возвращалась бы на Землю. Но создать такой самолет пока трудно, главным образом из-за необходимого соотношения масс полезного груза и полной массы машины.

Одним из первых был такой вариант: самолет с воздушно-реактивным двигателем поднимает в воздух и разгоняет до большой скорости орбитальную ступень, которая так же, как и самолет-разгонщик, способна возвращаться на Землю и использоваться многократно. Такая схема весьма перспективна, но вопрос упирается в создание воздушно-реактивных двигателей, работающих до скорости два-три километра в секунду. По этой же причине не пошел и компромиссный вариант: самолет-раз-гонщик многократного использования несет на борту несколько ракетных ступеней с полезным грузом.

Затем появились множество других схем — двух- и трех-ступенчатые носители с самым различным сочетанием двигателей и принципов возвращения на Землю. Большинство из них оказалось или экономически невыгодными, или трудноосуществимыми в ближайшие годы.

Почему же в США все-таки был взят курс на создание космического корабля многоразового использования? Для этого надо вспомнить ситуацию, сложившуюся там в начале 70-х годов. В то время была завершена дорогостоящая престижная программа «Аполлон», главной целью которой была высадка человека на Луну. Примерно в то же время в СССР была завершена разработка орбитальной пилотируемой станции «Салют» и транспортных космических кораблей «Союз» для осуществления широкой программы исследований в интересах науки и народного хозяйства. Работа многочисленных экипажей космонавтов на станциях «Салют» явилась новым этапом планомерного и целеустремленного освоения космоса для практических нужд человека.

В США перед правительственными кругами встала проблема: «Что делать дальше в космической области?» Возникший было ажиотаж вокруг честолюбивых планов посылки экспедиции на Марс быстро угас. Оказалось, что се организация превышает технические и финансовые возможности страны. Корабль же «Аполлон», разработанный для полета на Луну, был слишком специализированным и дорогостоящим, чтобы его можно было использовать в качестве транспортного корабля для орбитальных станций. Именно поэтому станция «Скайлэб», созданная как «побочный продукт» в рамках программы «Аполлон», работала на орбите недолго. Корабль «Аполлон», который использовался для доставки космонавтов на ее борт, был мало приспособлен для этой цели. В такой обстановке было принято решение о разработке транспортного корабля «Шаттл». Многие специалисты были против столь дорогостоящего проекта. По его поддержал Пентагон.

Космический летательный аппарат «Шаттл» своего рода компромисс и в техническом и экономическом отношениях. Максимальный полезный груз, доставляемый «Шаттлом» на орбиту, — от 14,5 до 29,5 тонны, а его стартовая масса около 2 тысяч тонн, то есть полезная нагрузка составляет всего 0,8–1,5 процента от полной массы заправленного корабля. В то же время этот показатель для обычной ракеты при том же полезном грузе составляет 2–4 процента. Если же взять в качестве показателя отношение полезного груза к весу конструкции без учета топлива, то преимущество в пользу обычной ракеты еще более возрастет. Такова плата за возможность хотя бы частично использовать повторно конструкции космического аппарата.

Один из создателей космических кораблей и станций, летчик-космонавт СССР профессор К. П. Феоктистов, так оценивает экономическую эффективность «Шаттлов»: «Что и говорить, создать экономичную транспортную систему непросто. Некоторых специалистов в идее «Шаттла» смущает еще и следующее. Согласно экономическим расчетам он оправдывает себя примерно при 40 полетах в год на один образец. Получается, что в год только один «самолет», чтобы оправдать свою постройку, должен выводить на орбиту порядка тысячи тонн разных грузов. С другой стороны, имеет место тенденция к снижению веса космических аппаратов, увеличению продолжительности их активной жизни на орбите и вообще к снижению количества запускаемых аппаратов за счет решения каждым из них комплекса задач. Если говорить об орбитальных станциях и пилотируемых кораблях, то их запускается в год считанные единицы. Тут, конечно, можно и возразить: тенденция снижения массы запускаемых спутников может быть временной, появившейся как раз из-за отсутствия экономичных средств выведения. И когда такие средства появятся, в них, очевидно, возникнет необходимость. Задач в космосе и сейчас хоть отбавляй, и космонавтика явно вышла на тот рубеж, когда дальнейшее ее развитие не может успешно идти без принципиального решения экономических проблем. С другой стороны, экономический эффект от средств многократного использования, подсчитанный как чистая экономия по сравнению с применением обычных одноразовых средств, начнет ощущаться по крайней мере через 10 лет, даже при оптимальном количестве запусков.

Так что с точки зрения текущих потребностей народного хозяйства создание транспортного корабля многоразового использования такой большой грузоподъемности дело пока еще преждевременное. На данном этапе для снабжения орбитальных станций (а это одно из применений «Шаттла») гораздо выгоднее автоматические транспортные корабли типа «Прогресс».

Оптимальное, экономически выгодное годовое число стартов «Шаттлов» труднодостижимо еще и по экологическим причинам. По подсчетам специалистов США, при частоте полетов транспортных космических кораблей свыше 85 в год, разрушение озонового слоя Земли будет носить катастрофический и необратимый характер.

Без прямой поддержки Пентагона проект вряд ли удалось бы довести до стадии полетных экспериментов. В самом начале проекта при штабе ВВС США был учрежден комитет по использованию корабля «Шаттл». Военный заказчик планирует использовать корабли «шаттл» для выполнения широкой программы размещения в космосе разведывательных спутников, систем радиолокационного обнаружения и наведения на цель боевых ракет, для пилотируемых разведывательных полетов, создания космических командных постов, орбитальных платформ с лазерным оружием, для «инспекции» на орбите чужих космических объектов и доставки их на Землю для демонтажа и уничтожения… Рассматриваются также возможности использования кораблей серии «Шаттл» в качестве носителей оружия для уничтожения космических объектов, размещения на орбитах так называемых космических мин, нанесения ударов «по особо важным целям на Земле». (Космические мины — это спутники, расположенные на орбите, вблизи своих потенциальных «жертв» и взрывающиеся по команде с Земли или при столкновении с ними.)

Первоначально стоимость проекта планировалась в размере 5,1 миллиарда долларов. Фактические расходы к настоящему времени превышены более чем в два раза. Многочисленные неучитываемые смежные расходы составляют еще несколько миллиардов долларов. Никто пока не может сказать, во что обойдется эксплуатация всей системы после того, как останется позади стадия научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ, хотя, по оценкам, потребуется дополнительно 15 миллиардов долларов и больше. По свидетельству американских специалистов, «если бы не интерес Пентагона к «Шаттлу», от этого проекта, возможно, отказались бы еще несколько лет тому назад». По словам журнала «Авиэйшн уик энд спейс текнолоджи», корабль «Шаттл» рассматривается как одно из ключевых звеньев общей программы создания космического лазерного оружия. «Из доклада министерства, — пишет журнал, — следует, что разме-щение лазеров на космических станциях создает потенциальную возможность изменения соотношения сил в мире». А системы лазеров мощностью 5 мегаватт с 4-метровой оптикой, которые, по словам журнала, предполагается принять на вооружение, в первую очередь могут быть доставлены на орбиту космическим кораблем «Шаттл». Даже в первом полете экипаж корабля «Колумбия» (так назывался первый из кораблей типа «Шаттл») выполнял задание военного характера, связанное с проверкой надежности прицельного устройства для лазерного оружия. Размещенный на орбите лазер должен точно наводиться на ракеты, удаленные от него на сотни и тысячи километров. К 1990 году Пентагон планирует иметь в космосе лазерные станции. По оценке бывшего шефа американского военного ведомства Г. Брауна, для этого потребуется 100 миллиардов долларов (заметим, что американская лунная программа «Аполлон» обошлась в 25 миллиардов).

Ведутся разработки и другого варианта противоракетной системы для уничтожения ракет на взлете — на активном участке траектории полета. В основе проекта — гигантский наземный лазер в комплексе с размещенными в космосе зеркалами. Принцип действия системы напоминает многократное отражение солнечного «зайчика». Расположенное на Земле зеркало направляет лазерный луч на пятиметровое зеркало, находящееся на геостационарной орбите (на высоте примерно 36 тысяч километров), которое, в свою очередь, отражает луч на аналогичное «боевое зеркало» на околоземной орбите. «Боевое зеркало» и направляет луч иа поднимающуюся ввысь ракету. Наведение смертоносного «зайчика» на цель и его удержание на ракете осуществляется с помощью инфракрасной системы поиска и сопровождения, которая обнаруживает тепловое излучение факела и удерживает его в перекрестии «прицела». Земная атмосфера частично искажает лазерный луч, уменьшает его «убойную силу», а в случае мощных облаков может и разрушить его. Чтобы компенсировать искажения лазерного луча земной атмосферой, предполагается на 900-метровом кронштейне, прикрепленном к геостационарному спутнику, несущему пятиметровое зеркало, разместить подстроечный лазер.

Искаженный атмосферой луч орбитального лазера принимается в месте расположения наземного лазера. Генерируемый наземным лазером луч намеренно искажается таким образом, чтобы эти искажения были в противофазе с искажениями принятого на Земле луча подстроечного лазера. Такой намеренно искаженный лазерный луч, пройдя через искаженную атмосферу, должен восстановить свою структуру. Это напоминает принцип: «минус на минус дает плюс», то есть после двойной ошибки получается правильный ответ.

Пентагон торопится: проводятся эксперименты с целью подтверждения основных принципов, на которых базируется система. Так, летом 1985 года была экспериментально проверена возможность наведения лазерного луча на цель. А 6 сентября того же года на ракетном полигоне Уайт-Сэндс (штат Нью-Мексико) было проведено первое приближенное к реальным боевым условиям испытание мощной лазерной установки. Ее лучом была уничтожена находившаяся в вертикальном наземном положении ракета «Титан-1».

Даже если такая система когда-либо будет создана, то для боевого использования против 1400 атакующих ракет (такую цифру закладывает Пентагон в свои расчеты) потребуются, по оценкам американских специалистов, выступающих с критикой программы «звездных войн», энергетические затраты, превышающие 60 процентов суммарной мощности всех электростанций, существующих сейчас в США. Более того, эта энергия не может быть моментально выделена из энергосистемы. Не существует пока и технологии, позволяющей запасать ее для использования в нужный момент. Только для энергообеспечения всей системы лазерного оружия потребуются затраты более ста миллиардов долларов. И это самая оптимистичная оценка при условии, что другая сторона не предпримет соответствующих контрмер. А ведь стоимость энергопитания составляет только небольшую часть от полной стоимости всей системы.

В феврале 1985 года президент США подписал директиву Совета национальной безопасности об использовании программы «Шаттл» в военных целях. До конца 1987 года запланировано «15 совершенно секретных полетов». Полное развертывание системы

«Шаттл» предполагается осуществить в конце 80-х годов. К тому времени должны функционировать три стартовые площадки: две на мысе Канаверал и одна на авиабазе Ванденберг в штате Калифорния, с которой осуществляется запуск космических аппаратов военного назначения. Стартовопосадочный комплекс для военных запусков на авиабазе Ванденберг начнет функционировать в 1986 году. На создание этого комплекса израсходовано почти три миллиарда долларов. Предполагается также использовать «в случае необходимости» аэродром Матавери на принадлежащем Чили острове Пасхи для посадки «космических челноков».

В районе Колорадо-Спрингс Пентагон сооружает «объединенный центр космических операций» стоимостью более 1,4 миллиарда долларов. Неподалеку от этого центра создается еще один — «центр аэрокосмической обороны», который находится в ведении объединенного космического командования вооруженных сил США, созданного в декабре 1985 года. Центр, по словам французского еженедельника «ВСД», занимает «две тысячи гектаров освещенных неоном галерей, прорытых в сердце горы Шайен на глубине 500 метров». В них размещено около ста ЭВМ.

Эти центры, согласно комментариям зарубежных обозревателей, должны контролировать обстановку в космосе, наблюдать за военными рейсами челночных кораблей…

По мнению американских генералов, космические корабли серии «Шаттл» должны стать «звездными извозчиками» Пентагона и перебросить в космос к концу нынешнего десятилетия в общей сложности до 3 тысяч тони военных грузов.

Специально для проведения военных операций разрабатываются варианты беспилотных и пилотируемых маневренных космических кораблей небольших размеров («Мини-Шаттл», «Крузер», «Спейсплейн»), которые могли бы действовать как с Земли, так и с космических платформ или крупных транспортных самолетов. Замыслы пентагоновцев простираются до создания «военнокосмических сил» с орбитальными истребителями и бомбардировщиками.

Особое значение Пентагон придает созданию систем противоспутникового оружия, и среди них в первую очередь — авиационному ракетному комплексу перехвата (система АСАТ), который разрабатывается с 1977 года, а с 1984 года проходит летные испытания.

Надо сказать, что уже на заре космической эры пентагоновские стратеги смотрели на космос как на будущий театр военных действий. США стали первой страной, испытавшей противоспутниковое оружие: 19 октября 1959 года с помощью ракеты, запущенной с бомбардировщика В-47, был осуществлен перехват спутника «Эксплорер-6».

В шестидесятые годы Пентагон развернул на островах Тихого океана две боевые противоспутниковые системы наземного базирования: па острове Кваджелейн на основе противоракет «Найк-Зевс» и на острове Джонстон с использованием модифицированной ракеты «Тор-Аджена». Обе системы предназначались для поражения спутников «потенциального противника» на первых витках полета…

Комплекс АСАТ предназначен для перехвата ИСЗ на высотах до 1000 километров. В его состав входит двухступенчатая управляемая ракета «Срэм-Алтаир», несущая в носовой части малогабаритный отделяемый перехватчик, и самолет-носитель — модифицированный истребитель F-15.

Перехватчик представляет собой самонаводящий снаряд, оснащенный инфракрасными датчиками для поиска и захвата космической цели, бортовой ЭВМ, лазерным гироскопом и твердотопливными двигателями коррекции траектории Масса перехватчика 16 килограммов.

Процесс перехвата будет происходить по такому сценарию. По команде с наземного центра управления самолет-носитель с противоспутниковой ракетой поднимается на высоту 15–20 километров и выводится в расчетную область пространства. Большинство операций по подготовке к пуску ракеты выполняется самолетной ЭВМ. После, отделения от самолета-носителя ракета с помощью собственного бортового компьютера выводится в расчетную точку пространства,

К концу работы второй ступени ракеты начинают функционировать системы самонаведения по инфракрасному излучению спутника-цели и обеспечения стабилизации снаряда-перехватчика в полете. В момент отделения перехватчика инфракрасные датчики, ведущие обзор пространства, захватывают цель. Система самонаведения должна обеспечить прямое попадание перехватчика в спутник.

В 1983 году Советский Союз, демонстрируя добрую волю, принял на себя обязательство не выводить первым в космическое пространство каких-либо видов противоспутникового оружия любого вида. Односторонний мораторий на такие запуски был объявлен на все то время, пока другие государства, в том числе США, будут воздерживаться от вывода в космос противоспутникового оружия любого вида.

Но администрация США в очередной раз не откликнулась на мирную советскую инициативу. 13 сентября 1985 года было проведено испытание противоспутниковой системы АСАТ по реальной цели в космосе. Причем был уничтожен работоспособный спутник «Солуинд», передававший американским ученым данные о солнечной активности. Данные со спутника продолжали поступать вплоть до момента, когда он был. сбит.

По сообщениям печати, приведение системы АСАХ в состояние боевой готовности планируется на 198Г год. А Пентагон уже думает о ее модернизации, чтобы перехватывать спутники на более высоких орбитах — до 1500 километров.

Ведется разработка противоспутниковых систем космического базирования. Предпочтение отдается орбитальным платформам, оснащенным лазерами или электромагнитным пушками. Находясь на так называемых орбитах ожидании, такие платформы по команде с Земли сближаются с ИСЗ вероятного противника на расстояние до 30 километров и поражают их.

Между противоспутниковыми противоракетным: оружием много общего. Поэтому разработка противоспутникового оружия рассматривается в США как. первый этап на пути создания ПРО космического базирования. По существу, речь идет о создании основы единой глобальной системы, ударных космических, средств универсального действия, способных, по мнению стратегов Пентагона, одинаково успешно вести борьбу, как с ракетами. так и со спутниками «потенциального противника».

Амбициозные планы в космосе венчает долгосрочный проект «Высокая граница". Он предусматривает строительство 432 «космических грузовиков» с более чем 21 тысячью перехватчиков на борту. Ориентировочная стоимость проекта — 350 миллиардов долларов.

Проявляет особую активность и один из создателей американской водородной бомбы, Эдвард Теллер, известный также своим постоянным стремлением уничтожить на Земле все живое. Он страстно ратует за создание ядерного оружия «третьего поколения». Так называют в США новую систему, которая позволит применять атомные бомбы для образования мощного пучка рентгеновского лазера большой разрушительной силы. Разработкой этого оружия занимаются в лаборатории радиации имени Лоуренса в Ливермоле, Программу испытаний рентгеновского лазера там звучно нарекли «Эскалибур». Название программы взято из кельтских народных легенд, У короля бриттов Артура, боровшегося в V–VI веках против англосаксонских завоевателей, было два меча. Каждый из них, по преданию, обладал чудесной сверхъестественной силой и назывался Экскалибур. Так символ доблести и благородства используется для маскировки милитаристских устремлений.

Возможность создания такого оружия, доказана во время подземных испытаний на полигоне в штате Невада. В одном из них ядерный взрыв инициировал когерентное рентгеновское излучение.

Рентгеновский, лазер состоит из цилиндрической системы тонких волокон, окружающих ядерное взрывное устройство. Тепловые рентгеновские лучи, возникающие а- результате ядерного взрыва, вызывают когерентное рентгеновское излучение атомов волокон.

Направленность излучения рентгеновского лазера с ядерной «накачкой» меньше, чем оптического» лазера, поскольку в оптическом лазере оно многократно отражается между зеркалами лазера и этим достигается высокая синфазность излучения. «Световое пятно» от рентгеновского лазера будет сравнительно размытым: на расстоянии 4000 километров диаметр «пятна» луча составит около 200 метров.

Программа исследований в области рентгеновских лазеров в США строго засекречена. По сообщениям печати, боевая космическая станция с рентгеновскими лазерами мыслится в виде ядерного устройства, вокруг которого размещается сразу 50 лазеров, автоматически наводящихся на ракеты на активном участке их полета. Они срабатывают залпом при взрыве ядерного заряда.

Относительно эффективности воздействия рентгеновского лазера на ракету определенности нет. Полагают, что импульс мягкого рентгеновского излучения будет поглощаться слоем оболочки ракеты-носителя толщиной примерно один микрон, «взрывая» этот тончайший слой. В результате ракета-носитель испытает отдачу и собьется с курса. Однако система наведения ракеты, по-видимому, сможет вновь направить боеголовки к намеченным целям. Кроме того, сама оболочка ракеты подвергается резкому воздействию волны сжатия, — которая может повредить внутренние опорные конструкции ракеты-носителя, если предварительно не приняты меры. Например, под оболочкой может находиться легко разрушаемый слой, ослабляющий действие волны сжатия и защищающий тем самым как оболочку, так и внутреннюю часть ракеты-носителя.

Военные космические программы американская администрация пытается выдать за оборонные мероприятия. На самом деле эти программы рассчитаны на то, что Америка нанесет первой массированный ядерный удар, а космическая противоракетная оборона защитит США от ослабленного ответного удара. Нет, не об об обороне думают в Пентагоне, а о нападении. Ведь компетентные американские специалисты считают, что все проекты не смогут отразить полномасштабной стратегической атаки.

Мечта пентагоновцев — с помощью космических средств держать под прицелом весь земной шар. Это столь же опасная, сколь и бесперспективная политика. Она несет реальную угрозу существованию всей земной цивилизации. Такая политика, как неоднократно подчеркивали советские руководители, всегда встречала и будет встречать решительный отпор. Советский Союз неоднократно выступал с предложениями, направленными на предотвращение милитаризации космоса. В августе 1985 года наша страна предложила включить в повестку дня 140-й сессии Генеральной Ассамблеи ООH вопрос «О международном сотрудничестве в мирном освоении космического пространства в условиях его немилитаризации».

Советские люди верят, что космос может и должен стать не «театром военных действий», а областью эффективного и плодотворного международного сотрудничества. Примером тому служит совместный полет космических кораблей «Союз» и «Аполлон» в 1975 году, когда советские и американские космонавты впервые пожали друг другу руки на орбите вокруг нашей не такой уж большой голубой планеты.

«Если подготовка к «звездным войнам» будет продолжаться, — отметил М. С. Горбачев, — нам не останется иного выбора, как принять ответные меры, включая, разумеется, усиление и совершенствование наших наступательных ядерных вооружений», СССР выберет наиболее отвечающие интересам его обороноспособности способы действия, а не те, к которым его хотела бы склонить американская администрация. Наши меры будут адекватны той угрозе, которая может быть создана Советскому Союзу и его союзникам.

Многие из нас зачитывались в детстве «Путешествиями Гулливера». Но далеко не каждый обратил внимание на такую деталь: премудрые лапутяне — жители летающего острова Лапуты — знали уже о существовании двух спутников Марса.

Этот факт кажется удивительным, если учесть, что книга вышла в 1726 году, почти за сто пятьдесят лет до открытия двух единственных марсианских лун, которые были обнаружены лишь в 1877 году во время великого противостояния Марса. Что это: гениальное предвидение автора книги английского писателя Джонатана Свифта или случайная догадка?

Сравним предсказания Свифта с данными современной пауки о спутниках Марса. Вот что писал автор «Путешествий Гулливера» более чем четверть тысячелетия назад: «Они (лапутянские астрономы. — Ред.) открыли две маленьких звезды или спутника, обращающихся около Марса, из которых ближайший к Марсу удален от центра этой планеты на расстояние, равное трем ее диаметрам, а более отдаленный находится на расстоянии пяти таких же диаметров. Первый совершает свое обращение в течение десяти часов, а второй в течение двадцати одного с половиной часа, так что квадраты времен их обращения почти пропорциональны кубам их расстояний от центра Марса. Это было убедительным для них доказательством проявления того же закона гравитации, который управляет движением и возле других массивных тел».

По современным данным внутренний спутник Фобос находится от Марса на расстоянии 1,4 его диаметра, а внешний спутник Деймос — на расстоянии 3,5 диаметра планеты. Что касается периода обращения вокруг Марса, то для Фобоса он равен 7,6 часа, а для Деймоса — 30,3 часа.

Так что Свифт был не так уж точен в своих предсказаниях относительно параметров спутников Марса. Однако на основании каких данных Свифт сделал такое предположение?

Надо сказать, что писатель был неодинок в своем убеждении, что у Марса должно быть два спутника. В самом деле, раз у Земли один спутник, у Юпитера — четыре, у Сатурна — пять (количество спутников у Юпитера и Сатурна по данным тех времен), то у Марса должно быть два спутника. Такую аргументацию привел французский писатель Вольтер в своем «Микромегасе», изданном в 1752 году: «Но возвратимся к нашим путешественникам. Покинув Юпитер, они пересекли пространство приблизительно в сто миллионов лье и поравнялись с Марсом, который, как известно, в пять раз меньше, чем наша маленькая Земля; им посчастливилось обнаружить две лупы, принадлежащие этой планете и ускользнувшие от глаз наших астрономов. Я не сомневаюсь, что отец Кастель будет опровергать — и даже не без остроумия — существование этих лун, но я сошлюсь на тех, кто всегда и обо всем судит по аналогии. Эти добрые философы понимают, как трудно было бы Марсу, столь отдаленному от Солнца, обойтись менее чем двумя лунами». Не исключено, что кое-какие моменты в «Микромегасе» Вольтер позаимствовал у Свифта. Книги Свифта имелись в личной библиотеке Вольтера.

«Великий законодатель неба» Иоганн Кеплер, открывший три закона планетных движений, был уверен в существовании двух спутников Марса. В своем письме к Галилею Кеплер писал: «Я настолько далек от сомнения по поводу открытия четырех окружающих Юпитер планет, что страстно желаю иметь телескоп, чтобы по возможности опередить вас в открытии двух обращающихся вокруг Марса (по-видимому, количество соответствует требованиям пропорциональности), шести или восьми вокруг Сатурна и, вероятно, по одному возле Меркурия и Венеры».

Вскоре после этого письма Галилей обнаружил кольца Сатурна, но поначалу принял их за спутники. Вскоре спутники исчезли. Теперь-то известно, в чем тут дело: периодически, каждые пятнадцать лет кольца Сатурна поворачиваются к Земле как бы в профиль, и тогда из-за малой толщины их практически не видно. Поэтому у Галилея закрались сомнения насчет своего открытия. Но все же, чтобы сохранить за собой приоритет и избежать насмешек коллег на случай, если открытие не подтвердится, ученый зашифровал сообщение о своем открытии в виде анаграммы и опубликовал ее.

Кеплер неправильно расшифровал эту анаграмму. Он подобрал такую расстановку букв в ней, что у него получилось: «Привет вам, близнецы, дети Марса». Ученый привел расшифровку в своей книге «Диоптрика», второе и третье издание которой вышли в Лондоне в 1653 и 1683 годах. Так что предположение Кеплера о двух марсианских лунах было известно в Англии.

На чем основаны предположения Свифта относительно параметров спутников? И этому можно найти объяснение. Указанные Свифтом (как мы знаем, неточно) расстояния спутников до Марса очень близки к расстоянию до Юпитера его ближайших лун Ио и Европы, которые были уже известны в то время. Ио отстоит от центра Юпитера на три его диаметра, а Европа на 4,8 диаметра планеты.

А вот объяснить, как Свифту довольно неплохо удалось предсказать периоды обращения спутников, особенно Фобоса, вокруг Марса, несколько труднее. Эти значения путем простой аналогии не выводятся. Возможно, тут Свифту помог профессионал. По мнению американского исследователя Джинджерчиа, ход рассуждений Свифта или его помощника, по-видимому, был таким. В известном в то время труде Ньютона «Математические начала натуральной философии» утверждалось, что «более мелкие планеты, при прочих равных условиях, имеют значительно большую плотность». Диаметр Юпитера приблизительно в 22 раза больше, чем диаметр Марса. Если принять плотность Марса в 22 раза больше, чем у Юпитера (сейчас это кажется абсурдно высоким значением), то по третьему закону Кеплера, который был уже хорошо известен в 1626 году, период обращения внутреннего спутника Марса — Фобоса должен быть равен 10 часам (фактическое значение 7,6 часа).

Так лапутянские астрономы с помощью Свифта на полтора столетия опередили американского астронома Холла, официального первооткрывателя спутников Марса.

Надо сказать, что некоторые идеи ученых фантастической страны Лапуты вовсе не так безграмотны, как могут показаться на первый взгляд. Так, например, строительство зданий, начиная с крыши, признано рациональным в наше время. Крышу монтируют на земле, поднимают домкратами; подстраивают под ней верхний этаж, поднимают домкратами… Все работы ведутся на земле, что значительно облегчает строительство.

Интересно, что в Лапуте проводились статистические исследования в лингвистике, которые стали в связи с развитием ЭВМ столь популярны в последнее время.

Сбывшиеся предсказания Свифта — еще одно подтверждение того, что в научной фантастике зачастую зреют зерна будущих открытий,

В своих воспоминаниях член-корреспондент АН СССР B. С. Емельянов рассказывает об одной из своих встреч с C. П. Королевым. Она произошла в 1961 году в Кремле в перерыве между заседаниями на сессии Верховного Совета. На вопрос Емельянова, какие у него самые сокровенные мечты, Королев после непродолжительного молчания ответил:

— Ты в «Комсомольской правде» читал статью Шкловского о Марсе? Собственно, там речь шла не о Марсе, а о его спутниках. Как ты знаешь, у Марса два небольших спутника — Фобос и Деймос. В статье Шкловского изложена легенда о них. Но сами спутники — астрономическая загадка, ставящая многих астрономов в тупик… Кое-кто из астрономов считал, что это случайно захваченные Марсом астероиды. Но если это так, то непонятно, почему они движутся почти точно по круговым орбитам, лежащим в плоскости экватора. Спутники очень маленькие: диаметр Фобоса всего 16 километров, а Деймоса — вдвое меньше. Фобос вращается на расстоянии всего шести тысяч километров от поверхности Марса. У этих спутников есть много поразительных отличий от всех других спутников планет Солнечной системы. Шкловский говорит, что с Фобосом происходит то же, что и с искусственными спутниками Земли: их движение тормозит сопротивление, они снижаются, но при этом ускоряют свое движение. О причинах торможения Фобоса астрономы и астрофизики высказывали много разных предположений, но ни одно из них не подтверждается расчетами. Только одна гипотеза может объяснить все недоуменные вопросы, если предположить, что Фобос полый, пустой внутри. Шкловский отрицает возможность существования естественного полого космического тела и приходит к выводу, что оба спутника Марса имеют искусственное происхождение. Его статья так и названа «Искусственные спутники Марса»… Чего же я хочу добиться в первую очередь? Установить, действительно ли спутники Марса полые. А если они полые, промерить толщину стенки хотя бы одного из них. Такую задачу сейчас решить можно… А если я решу эту задачу, тогда можно подумать и о решении белее сложных. Меня это так захватило, что я покоя себе не нахожу. Ведь только подумай, что пас может ожидать на Марсе, если его спутники в самом деле искусственно созданные тела?! Развитие земной цивилизации шло одними путями, а если на Марсе была цивилизация, то вовсе не обязательно, чтобы ее развитие шло так же, как и нашей земной. Разве не захватывающая перспектива — познать эти пути развития? Ведь это открывает значительно больший простор, чем XV век — век географических открытий…

Приведенный эпизод раскрывает особенность гения С. П. Королева: у серьезного ученого-практика была душа романтика. Не романтика ли в начале 30-х годов позвала юного Сергея Королева вместе с небольшой группой единомышленников в долгую дорогу к звездам. В то время даже некоторым серьезным ученым ракетные дела гирдовцев казались безумной затеей. И все-таки энтузиасты добились своего: многие из той группы — Королев, Тихонравов, Победоносцев — непосредственно проложили путь в космос Юрию Гагарину.

Теперь мы знаем, что предположение об искусственном происхождении спутников не подтвердилось. Кстати, сам автор гипотезы, ныне покойный И. Шкловский, со временем из активного сторонника существования внеземных цивилизаций стал активным ее противником.

Сейчас вековое ускорение Фобоса объясняется действием приливных сил. (В небесной механике изменение какого-либо из элементов орбиты космического тела, происходящее все время в одном направлении, а не меняющееся периодически, называется вековым.)

Отметим: чтобы ускорить орбитальное движение спутнике, от него должна быть отведена энергия. Потеря энергии тормозит спутник, заставляет его приближаться к планете, а на меньших расстояниях он движется быстрее.

Приливные силы, обусловь ленные тяготением, имеются в любой системе из двух тел, в том числе и твердых, какими являются Марс и Фобос. В результате действия этих сил Фобос понемногу приближается к Марсу, а Деймос, наоборот, удаляется от него, правда, гораздо медленнее, чем Фобос, «падает» на Марс. По разным оценкам ученых (поскольку измеренные ими величины векового ускорения отличаются), Фобос упадет на Марс в течение 30–70 миллионов лет. Не исключено, что приливные силы сначала разрушат спутник и из его остатков образуется кольцо вокруг Марса. Этот интервал времени — всего лишь мгновение во вселенской истории. И потому то обстоятельство, что мы имеем возможность наблюдать Фобос, — счастливая случайность.

Почему же Шкловский не нашел лучшего объяснения торможению Фобоса, чем выдвинуть гипотезу об искусственном происхождении спутников Марса? Дело, по-видимому, в том, что за отправную точку в своих оценках он принял величину векового ускорения, полученную американским астрономом Шарплессом. Кстати, именно Шарплесс в 1945 году обнаружил в движении Фобоса вокруг Марса эту замечательную особенность.

Ученый рассмотрел все, с его точки зрения, возможные причины наблюдаемого векового ускорения Фобоса. Это и влияние тормозящего действия марсианской атмосферы и межпланетной среды, и приливное трение, и эффекты классической небесной механики, и световое давление, и электромагнитный механизм торможения.

«Таким образом, — писал Шкловский, — все мыслимые механизмы, по-видимому, не в состоянии объяснить замечательную особенность движения этого спутника Марса. Разумеется, остается еще тривиальная возможность считать наблюдения Шарплесса ошибочными. Однако для этого у нас в настоящее время нет оснований, хотя, конечно, такую возможность следует постоянно иметь в виду. В создавшемся весьма затруднительном положении автор (то есть Шкловский. — Ред.) в 1959 году выдвинул гипотезу радикального и не совсем обычного свойства. Если бы плотность Фобоса была бы около 10^-3 г/см³, то его вековое ускорение вполне могло быть объяснено сопротивлением атмосферы Марса. Нельзя, однако, представить себе естественную субстанцию столь малой плотности. Материал этого спутника должен быть твердым, чтобы силы сцепления препятствовали его постепенному разрушению притяжением Марса. А это исключает значения плотностей меньших, чем 0,1 г/см^г. В таком случае остается только одна возможность — считать Фобос полым. Но естественное космическое тело не может быть полым. Значит, Фобос (так же как и, по-видимому, Деймос) — искусственный спутник Марса. При этом его масса может быть порядка нескольких сот миллионов тонн».

Шкловский считал, что для высокоорганизованных разумных существ создание таких гигантских спутников принципиально возможно и что через несколько сот лет Земля будет иметь спутники размером в несколько километров. Пути решения этой проблемы ясны, а общественная потребность в таких гигантских спутниках, несомненно, будет. Если говорить о серьезной искусственной космической станции — мощном ракетодроме, то ее габариты должны быть существенно больше 100 метров (по-видимому, это характерный размер будущих межпланетных ракет),

В пользу своей гипотезы ученый приводил следующие аргументы. Из-за сравнительно малого значения силы тяжести изготовление гигантского спутника на Марсе легче, чем на Земле. Кроме того, у Марса нет большого естественного спутника, такого, как наша Луна, так что при освоении космического пространства (неизбежного процесса для всякой неограниченно развивающейся цивилизации) задача изготовления гигантских искусственных спутников должна быть особенно важной.

В этой связи ученый ссылался на исследования известного американского космохимика Юри, по данным которого многие сотни миллионов лет назад на Марсе могло быть значительное количество атмосферного кислорода и обширные океаны, что является благоприятным фактором для развития высокоорганизованной жизни.

Ну и конечно, гипотеза давала радикальное решение проблемы происхождения спутников Марса: их запустила высокоорганизованная цивилизация! Даже то обстоятельство, что Фобос через несколько десятков миллионов лет упадет на Марс, трактовалось в пользу искусственного происхождения спутника. Ведь и искусственные спутники Земли в конце концов падают на Землю.

Однако величина векового ускорения, полученная Шарплессом, оказалась в несколько раз завышенной. И объяснить странное поведение Фобоса можно без всяких экзотических теорий. Наиболее правдоподобная версия уже упоминалась — орбита спутника изменяется под действием приливных сил.

Фотоснимки спутников Марса, полученные с помощью космических аппаратов, наглядно показали: Фобос и Деймос породила природа. Это огромные с отметинами кратеров бесформенные глыбы. Фобос, кроме того, испещрен множеством борозд, в том числе и параллельных.

Во время выполнения американской программы «Викинг» космический аппарат «Викинг-Орбитер-1» в феврале 1977 года прошел около Фобоса на минимальном расстоянии 100 километров, а в октябре 1977 года космический аппарат «Викинг-Орбитер-2» прошел около Деймоса на расстоянии всего 30 километров. По данным, полученным «Викингами», ученые сделали вывод, что спутники скорее всего состоят из материала типа углистых хондритов, то есть вещества, которое согласно большинству моделей образования Солнечной системы конденсируется только на расстояниях по крайней мере вдвое больших от Солнца, чем Марс.

Итак, инопланетяне к созданию Фобоса и Деймоса оказались не причастны. Теперь мы знаем размеры спутников, их массы, средние плотности, структуры поверхности. Знаем, что они, по-видимому, принадлежат к С-астероидам — очень интересному виду первичных объектов в Солнечной системе. Но все же остаются нерешенными фундаментальные вопросы, касающиеся происхождения этих двух спутников, их возраста, состава, структуры…

Если найти ответы на эти вопросы, то многое прояснится в понимании одной из основных проблем мироздания — как произошла и эволюционировала Солнечная система.

И вот спустя четверть века задумка, о которой говорил С. П. Королев в 1961 году, начинает сбываться.

Летом 1988 года с космодрома Байконур с интервалом в несколько дней планируется запустить два космических аппарата для исследования Марса и его спутников. Этот крупный международный проект, названный «Фобосом», в котором примут участие ученые Австрии, Болгарин, Венгрии, ГДР, Польши, СССР, ФРГ, Финляндии, Франции, Чехословакии, Швеции и стран Европейского космического агентства, вызывает большой интерес в мире.

«Две автоматические станции, которые создаются сейчас по проекту «Фобос», — рассказывает заместитель директора Института космических исследований АН СССР В. М. Балебанов, — смогут широким комплексом интернациональных приборов исследовать с орбиты спутника поверхность Марса, его атмосферу, ионосферу и магнитосферу. Например, мы получим телеизображения планеты, подробные данные о химическом и минералогическом составе ее поверхности, радиофизических характеристиках, будет составлена тепловая карта. Бортовые приборы позволят выяснить компонентный состав атмосферы, установить, как меняются по высоте температура, плотность пылевых частиц. И понять механизм возникновения пыльных бурь на красной планете.

В конечном итоге обе станции после сложных маневров перейдут на круговую орбиту, весьма близкую к той, по которой летит ближний спутник планеты — Фобос. И земные аппараты будут отделять от Фобоса всего десятки километров. Затем станции приблизятся на 70–30 метров к нему и проведут исследование на бреющем полете. Прорабатывается возможность сброса на Фобос посадочных зондов, которые будут затем вести научный репортаж прямо с его поверхности. Так схематично выглядит кульминационный момент проекта «Фобос».

Чтобы узнать внутреннее строение Фобоса, ему будет сделан своеобразный рентген: он будет просвечен длинноволновым излучением. При сближении аппаратов со спутником он будет облучаться лазерными и ионными пучками, а приборы смогут изучать результаты их воздействия. Это поможет установить элементный и изотопный состав грунта поверхности Фобоса.

Экспедиция «Фобос» рассчитана на 460 дней, а сам перелет от Земли до Марса займет 200 суток. Во время полета к Марсу будут проводиться детальные исследования межпланетного пространства и разного рода излучений от Солнца и из глубин Вселенной.

К концу экспедиции земные аппараты, ставшие спутниками Марса, и наша планета окажутся с противоположных сторон от Солнца. Ученые используют эту уникальную возможность одновременно исследовать Солнце с обеих сторон. В частности, можно будет вести прямые наблюдения центров солнечной активности на невидимой с Земли стороне нашего светила, проследить, как они появляются благодаря вращению Солнца на его видимой стороне.

А пока на советской космической верфи идет напряженная работа. Создаются станции, которые возьмут к себе на борт приборы, разрабатываемые в лабораториях многих стран мира.

Когда-нибудь в XXI веке люди всерьез задумаются над такой проблемой: как спасти Фобос от гибели, ведь при освоении Солнечной системы он может пригодиться. В принципе это возможно. Надо только изменить знак векового ускорения на противоположный. Со временем космические возможности человечества многократно умножатся, и такая задача будет ему по силам.