— В первый раз у меня был секс, — сказала она, — в девятнадцать лет.

— Ничего особенного.

— Ну, — возразила она с напускной скромностью; британский акцент придавал ей экзотичности, — это было с моим дядей.

Вайолет настояла на игре в «правду или желание» — якобы она уже на первом свидании может показать (если играть по-честному), насколько люди совместимы друг с другом. И мы начали с правды. Она задала мне несколько каверзных вопросов вроде: мое самое тягостное воспоминание; о ком я чаще всего мечтаю, когда мастурбирую; если бы я решил кого-нибудь убить, то каким оружием бы воспользовался. Я отвечал честно, насколько мог: смерть матери, Мэделайн Смит, топор. Она не требовала объяснений, только ответы. Сначала мои вопросы были поскромней, но я решил, что не стоит отставать, и спросил о ее первом сексуальном опыте. Сейчас она отвечала.

— Он всегда меня разглядывал, — сказала она, — и в нем была мужественность, которой я не видела в парнях из школы. Это было не изнасилование. И вообще, я сама сделала первый шаг.

Я не знал, как реагировать.

— Теперь моя очередь, — сказала она. — Правда или желание?

— Правда, — сказал я, хотя и подумывал о желании.

— Как ты потерял палец?

Я посмотрел на свою левую руку. На ней не хватало половины мизинца — отрезан у сустава.

— Желание, — сказал я.

Она не протестовала, хотя я чувствовал, как в ней зарождалось любопытство. Оно завертелось в ее глазах и скривило уголки рта.

— Закрой глаза, — сказала она.

— Это — все желание?

— Закрой, и я тебе кое-что покажу.

Я закрыл и почувствовал, как Вайолет подвинулась на диване ближе. Дохнула мне в ухо. Я было подумал, что она хочет меня поцеловать, но она лизнула мочку. Скоро ее голова оказалась у меня на коленях. Она и не пыталась расстегивать мои брюки, но почувствовала эрекцию и обхватила выпуклость ртом. Укусила. Не то чтобы сильно, но вполне ощутимо. Приятная, сладкая боль. На мгновение зажала меня в челюстях, как собака газету. Потом отпустила и поднялась.

— Тебе понравилось? — спросила она.

— Да.

— Дяде тоже понравилось.

Такой была Вайолет, которую мне повезло узнать получше. Но, похоже, я забегаю вперед. Чтобы по-настоящему понять Вайолет — и меня в этом деле — следует рассказать о том, как мы встретились.

— А у тебя хорошая коллекция, — сказала она, разглядывая мои ящики с фильмами, которые больше не переиздаются, и всяческими редкостями.

Я увидел ее на УжасКоне, конвенте любителей ужасов. Я зарабатывал на жизнь торговлей DVD-дисками с малоизвестными фильмами. В то время как далеко не каждый интересуется картинами вроде «Подсознательной жестокости», «Познакомьтесь с Фиблами», «Святой крови» или «Вторжения кровавых фермеров», всегда находятся те, кто жаждет чего покровавей.

Ее нельзя было не заметить. Она высокая, но все равно носила каблуки, подчеркивая свой необычайный рост. Ее платье разжигало чувства — оно прилегало к телу так, словно насквозь вымокло. Блондинка, едва ли не белые волосы обрамляли бледное лицо, будто серп. Но больше всего меня потрясли ее глаза; о, эти прищуренные глаза! Они напоминали мне Барбару Стил в классическом фильме Бавы «Черное воскресенье»: широкие, сумасшедшие.

— Так-так, — сказала она, взяв диск. — «Антропофаг»?

— Именно, — ответил я. — Классика, тысяча девятьсот восьмидесятый год.

— «Мрачный жнец» меня разочаровал. Не фильм, а непонятно что.

Малоизвестный факт в среде фанатов: «Антропофаг» был выпущен в Америке на DVD под альтернативным названием «Мрачный жнец». Еще фильм подредактировали, вырезав из него все сцены, благодаря которым он обзавелся дурной славой, в том числе ту, где из беременной женщины вытаскивают плод и пожирают, и мою любимую — финал с самоканнибализмом.

— Мой товар полностью свободен от цензуры, — заверил я.

— Я жила в Англии, когда все истерили из-за жестокости в кино, в то время цензура Тэтчер была в самом расцвете. Когда я была подростком, посмотреть контрабандную копию «Последнего дома слева» было просто пределом мечтаний.

— Я читал.

— А порно есть?

Она не сводила с меня этих глаз, пугая, как Горгона, прежде чем превратить в камень.

— Не здесь, тут только софткор с ужасами. Мисти Мандэй и все такое.

— Да ну их.

— Вампирская эротика — не ваше?

— Ну, старые не лишены очарования. Лена Ломэй полтора часа носится туда-сюда, лесбиянит и пьет кровь. Но новые готские софткор-фильмы вообще никуда не годятся. Секс ненастоящий, от ужаса один тупой китч. Так что простите меня.

— Любите чего покрепче?

— Интернет выручает, но там надо быть осторожней.

— Да, там полно придурков.

— Да дело не в психах, а в фараонах, в смысле, в полиции. Столько правил и ограничений. И народу за тобой присматривает целая толпа. Слишком опасно.

Я подумал, какое же порно ее возбуждает? Снаружи я оставался так же застенчив, но внутри все пульсировало от возбуждения. И это все из-за нее.

— Хочется чего-нибудь по-настоящему грязного, — сказала она. — Пытки, унижения.

Я едва сдержался — это было так, будто мои самые непристойные мечты воплотились в жизнь.

— Людям это не нравится, — сказала она. — Точно так же, как им не нравятся твои фильмы. Но на самом деле, почему нельзя пофантазировать об изнасиловании, если это просто фантазии?

К моей радости, она приняла приглашение на показ «Двери в День Крови», и я заехал за ней на квартиру. Мы поиграли в «правду или желание», когда она погрызла мой член — так далеко мы зашли физически, а морально — немалое выкинули прочь из своих беззащитных сердец.

После фильма мы пошли поужинать, где наш разговор перешел к гораздо более скользким темам.

— Какой фильм ты считаешь самым жестким? — спросила она.

— Это с какой стороны посмотреть.

— Да перестань. С твоей-то работой. Должен же быть такой, который для тебя стоит впереди всех.

Конечно, она была права. Я тут же подумал о сорокаминутной короткометражке под названием «Кровавая баня». Единственная копия досталась мне в строжайшей секретности. Я никогда никому ее не показывал и не говорил ничего, что могло бы намекнуть на наличие у меня в сейфе VHS-копии фильма.

— Ну, в самом деле. В «Ликах смерти» показывают настоящие смерти животных, и фальшивые — людей. Японская «Подопытная свинка» очень брутальная, впечатляет, как и «Потроха ангела». «Ад каннибалов»…

— Где-то неделю назад видела такое, что охренеть можно, — перебила она. — Два парня долбили какую-то сучку минут двадцать. Отшлепали ремнями, пока задница не засверкала, как елка на Рождество. Потом привязали к кровати. Один трахал ее в рот, пока она не начала задыхаться. И еще у нее тушь потекла.

Вайолет засмеялась и задумалась.

— Потом, — продолжила она, — достали какой-то зажим и сунули ей в рот, чтобы тот не закрывался; он оттягивал нижнюю челюсть до упора. Потом начали пихать ей в лицо. Мне стало смешно: это напомнило игру на карнавалах с водяными пистолетами и клоунскими головами. В конце концов ребята кончили ей на лицо, при этом стараясь как можно больше отправить в рот. Прямо соревнование устроили.

Она искренне рассмеялась.

— Крутая штука, короче, — сказала она, — но я видела и получше. Ты тоже видел, уверена.

Через час мы были у меня и смотрели документальную запись, сделанную в Полинезии. На ней туземцы готовили человеческую плоть для ритуального каннибализма. Вайолет с головой ушла в пленку, которую я видел много-много раз. Однако мысль о поедании человека человеком никак не давала мне покоя. Когда мы дошли до видео из Центральной Индии, на котором показывали племя, употреблявшее в пищу конечности мертвецов, Вайолет растянулась на диване ногами ко мне. Ее босая нога уперлась мне в промежность. Она раздвинула ноги, и юбка сползла к талии. Вайолет была без трусиков и гладко выбритая. Ноги были даже бледней ее кукольного лица, но там кожу покрывали рубцы от бритвы. Она положила руку мне на шею сзади и потянула мою голову во влажную, теплую, манящую тьму своего отверстия.

Глаза ее неотрывно смотрели в экран.

Я понял, что влюбляюсь.

Ремень стягивал ее шею достаточно сильно, чтобы создать полный эффект удушения. Лицо порозовело и все больше наливалось краской, светясь от блаженства. Она лежала на кровати на животе, а я вставлял ей член во всю длину. По телевизору шло плохое садомазохистское порно. Наши отношения длились неделю, и страсть была совершенно психотической; марафон жаждущих крови сексуальных маньяков. Ее глаза закатились, она потеряла сознание, и я кончил.

Я ослабил ремень и стянул его. Потом перевернул Вайолет и мигом принес ароматической соли, которая в считанные секунды привела ее в чувство. С распухших губ капнула слюна, она с трудом задышала, грудь заходила вверх-вниз. Легкие заработали на износ.

— Дорогой, — сказала она, переведя дыхание, — всегда хотела вот так потрахаться.

Она повернулась к телевизору. Там старуха хлыстом по заднице избивала рыжеволосого мужчину.

— Что за хрень, — сказала она. — Старая шлюха бьет какого-то придурка.

Я вышел из ванной, не сводя глаз с сейфа в углу. К этому времени мы уже распробовали немало запретных плодов. Мы избивали друг друга до синяков, а когда это доводило нас до самого предела страданий, мы шли еще дальше. Она давала мне практически все, о чем я когда-либо мечтал. Поэтому я решил, что не стоит держать от нее что-либо в тайне.

— У меня для тебя есть подарок, — сказал я.

Ее глаза едва не горели от предвкушения, хотя я никогда не говорил об этом фильме. Каким-то образом она поняла, что ее ждет, и что она заслужила киносеанс.

— Похоже, я была очень хорошей девочкой, — сказала она, когда я открыл сейф и достал кассету.

— Лучше, — поправил я, — ты была очень плохой.

Я юркнул в кровать, и мы устроились поудобней. Она вцепилась в меня; в ней перемешались возбуждение в крайней степени, сексуальное напряжение и даже толика страха. Экран загорелся. Слова «Кровавая баня» были написаны маркером на бумаге. Листок опустили, открывая вид на грязную ванную. На экране появился мужчина, страдающий от лишнего веса, голый, если не считать пары сапог, резиновых перчаток и маски с мотоциклетными очками, скрывающими его глаза. Он что-то прохрипел, и пришли еще двое мужчин в подобном облачении. Один из них был худощавым и лысым, с желтоватой кожей, а второй — мускулистым, с членом, как у хорошего жеребца. Они принесли мешок для трупов. Мешок извивался. Оттуда слышались приглушенные крики.

Я почувствовал руку Вайолет рядом со своей.

На экране толстяк распорядился опустить мешок. Худощавый подскочил к камере и взял ее, чтобы подойти поближе. Мешок расстегнули, и нашему взору предстала молодая женщина, полностью раздетая, с кляпом во рту. На ее лице безошибочно читался ужас. Ужас был настоящим. Ее вытянули из мешка и бросили на пол. Она была связанной и не смогла смягчить падение. Мужчины сразу же принялись за дело. Следующие двадцать минут ее унижали, избивали и насиловали всеми мыслимыми способами.

Вайолет смотрела, не издавая ни звука, полностью поглощенная действом.

Она вздрогнула, когда толстяк вышел за экран и вернулся с мясницким ножом. Мускулистый в это время трахал женщину в зад. Он быстро угомонился и перевернул ее, чтобы спустить на лицо. Толстяк подержал для него голову женщины, а когда тот кончил — ударил ее ножом.

У Вайолет перехватило дыхание. Фильм продолжался; это была настоящая кровавая баня, жесточайший снафф. Жертву убили и распотрошили, изверги играли с ее внутренностями. Экран потемнел, и пленка закончилась.

Как всегда, фильм вызвал во мне противоречивые чувства — ужаса и постыдного, но приятного вуайеристического желания. Мне стало любопытно, как же себя чувствует Вайолет. Она смотрела фильм, не отворачиваясь и не протестуя, но я не видел ее лица. Ее голова покоилась на моей груди.

Когда фильм кончился, в комнате потемнело.

— Господи, — прошептала она, — это было прекрасно.

Она ушла в ванную. Там ее вырвало.

— Слава бывает разной, Алекс, — сказала она на следующий день. — Бывает слава огромная, как у кинозвезд и всяких говнюков на телевидении. Но бывает и слава в узких кругах. Андерграунд; имена, о которых шепчут в самых темных углах. Такие, как «Кровавая баня».

— Ты что, считаешь это искусством?

— Это — кровавый мусор, мерзкий и запретный, но все равно это — искусство. Оно впечатлило меня больше, чем что-либо другое в жизни.

— Это просто шок, потому что все на самом деле.

— Нет, это больше, чем шок, Алекс. Это — не просто нездоровое любопытство или подсознательный садизм. Это — голод чувств, вечная тяга к чему-то новому, чему-то впечатляющему. Дело не в изнасиловании, кровище и их реальности. Понятно, что находятся психи, которые творят такое. Главное и самое примечательное состоит в том, что люди, которые никогда такого не делают, у кого никогда не было смелости или даже желания делать что-то подобное, все равно хотят такое видеть. Сознательно или нет, каждый хочет побыть свидетелем такого, что практически невозможно представить, не то что видеть. Дух снаффа — не в самом его существовании, а скорее во всеобщей привлекательности. Пусть он совершенно невыносим, но он гораздо притягательней даже самой грязной порнухи.

— Думаю, в этом ты права.

— Тебе не кажется, что эта слава лучше? Голливудские пидоры снимают дерьмовые фильмы и награждают за них друг друга: все это — просто шоу. Но на улицах у всех, от извращенца до священника, на устах одно — названия кровавого снаффа. Вот где слава, черт возьми.

Мы были в ее квартире, в душе, чтобы не перепачкать кровью простыни. Я проколол ранку на ее шее и пировал ею, словно вампир, а она в это время ласкала мою мошонку, вцепившись в нее ногтями. Я пустил в ход ее любимый палец — тот, что отрублен.

— Правда, — сказал я окровавленными губами.

Она открыла глаза в недоумении.

— Что?

— Правда, — повторил я, взглядом подсказывая ей, что имею в виду.

Теперь она поняла. Она вспомнила вопрос, на котором мы остановились, когда наши отношения только начинались.

— Значит, так, — жалобно сказала она, — как ты потерял свой палец?

— Отрубил его топориком.

Она забилась тазом о мою руку.

— Видишь ли, — продолжал я, — существует много видов фетишей. Я слышал, бывает, что некоторые не могут достичь оргазма, пока им что-нибудь не ампутируют. У меня нет этой проблемы, в чем ты имела возможность убедиться. Но мне было интересно это состояние.

— И ты сделал это. Детка, да ты крут.

— Это — не все, — сказал я. — Решиться на это было непросто. И я был один. У меня несколько месяцев не было сексуального партнера. Все, что у меня было — фильмы и дрочка. Ты уже знаешь, что в юности я увлекался Мэделайн Смит.

— О да, девушка Бонда.

— Верно, — сказал я. — И одержимость ею меня никогда не покидала, лишь обострялась. В эти месяцы одиночества я сходил по ней с ума. Выпустил своего внутреннего Ван Гога, можно сказать, на свет Божий, и отрубил себе палец в ее честь. Я собирался отправить палец ей по почте на День святого Валентина.

— Отправил?

— Нет.

— Но почему? — спросила она таким голосом, будто ей разбили сердце.

— Когда возбуждение от содеянного прошло, я стал думать более ясно. Любая женщина запаникует, если получит по почте палец. Об этом сообщат в полицию. Это могло выйти мне боком.

— И он до сих пор у тебя?

— Ну, я понимал, что долго его хранить не получится, а идти в больницу и пришивать назад я постеснялся. Кроме того, это был особый момент моей жизни, и я хотел оставить все как есть, чтобы обрубок напоминал, как далеко я зашел в своем сумасшествии. Но я не хотел его просто выбрасывать. Я хотел оставить его себе, только не замораживать, или что там еще делают. Поэтому тем вечером я его съел.

На мгновение повисла тишина. Вайолет сверлила меня взглядом.

— И как ощущения?

— С одной стороны — хуже некуда, но в то же время — так, словно меня выпустили на свободу.

— Прямо как от снаффа.

— Именно, только лучше, потому что я сам участвовал.

Мы оба замолчали, она уставилась на меня каким-то животным взглядом. Тогда я и понял, что она тоже влюблена в меня.

— Алекс, дорогой.

— Что?

— Я хочу снять с тобой фильм.

Мы смотрели отснятое вместе, Вайолет все это время держала ногу во льду. Она приняла пару таблеток обезболивающего и уже пришла в себя. Видео вышло хорошим, Вайолет отлично постаралась. Она кричала, когда я отрезал ей палец на ноге, но рука почти не дрогнула. Смотреть, как я ем палец, было почти тем же самым, что и есть его. Но это было не так, как в тот раз, когда я съел свой мизинец. Чего-то не хватало.

— Отличное начало, — сказала Вайолет. — Но нужно больше. Каннибализм — это неплохо, но нужно придумать продолжение.

— Я пытался что-нибудь придумать, но, понимаешь, в голову ничего не приходит. Изнасилования, пытки, убийство — все это было.

Мы смотрели видео и думали. И тут меня осенило.

— У тебя был палец, — сказал я. — теперь моя очередь.

— Хорошо, но больше никаких пальцев, — сказала она. — Это уже будет слишком.

Я снимал со своей точки зрения. Она стояла передо мной на коленях и делала мне минет. Мы по обыкновению вошли в азарт: глубокая глотка, я отшлепал ее членом по щекам. Потом появился кинжал. Она подразнила меня, потерев его рукоять. Потом начала очень медленно отрезать кусочек моей крайней плоти. Ничего близкого к кастрации — просто оттяпала немного кожи. Сделав это, она принялась исступленно сосать, а потом съела полоску плоти.

Я взорвался ей в лицо, когда она поедала меня. Это был сильнейший оргазм в моей жизни.

Я понял, чего мне не хватало, когда я ел ее палец. Нет, не поедание человеческой плоти возбудило меня — возбудило меня то, что часть моего тела стала пищей. Есть самого себя — отвратительное блаженство, но стать лакомством для прекрасной женщины — это сладчайший фетиш из всех.

К тому же, приближался День святого Валентина.

После того, как меня забинтовали и мы жадно отсмотрели полученную запись, я рассказал Вайолет о снизошедшем на меня прозрении, о величайшем проявлении любви.

— Снафф скучный, потому что там только убийства, — сказал я. — Что, если вместо жертвы будет добровольный участник?

— Черт возьми, — сказала она. — Замечательно.

— Да такого еще никто не видел! Представь: фильм, в котором кто-то умирает по собственному желанию, и ему это даже нравится. Что еще лучше — вместо красивой женщины, которую убивает чокнутый мужик, здесь будет чокнутый мужик, которого убивает красивая женщина. Его не просто убивают, а едят живьем. И ест не только женщина, но и он сам.

Я лежу, привязанный к столу, Вайолет сверху, оседлала меня, снимает меня, кромсает меня. Агония и экстаз — единое целое, я в невыносимом раю. Я пленен, но эротичнейший из моих кошмаров стал явью, и я свободен. Чувствовать, как ее пальцы извиваются у меня в животе, столь же прекрасно, сколь и извергаться в нее. Это — шедевр, дарованный нами миру, наше болезненное благословение тем, кто уже поражен общим с нами недугом.

Вайолет согласилась с моими последними желаниями и самостоятельно закончит фильм. Порнографическая снафф-запись, снятая нами, будет смонтирована вместе с примечательными моментами из нашей жизни, а потом фильм перейдет к сцене, в которой меня съедят. В завершающей части Вайолет сперва, как сможет, займется любовью с моими останками, потом полностью расчленит тело и, наконец, приготовит и съест его. Она отредактирует фильм и разошлет бесплатные копии всем перечисленным в списке, который я оставил на жестком диске — всем моим клиентам, покупавшим ужасы и порно. Когда она закончит, примерно у тысячи человек в руках окажется настоящий снафф-фильм, и, как знает любой в подпольном бизнесе, на этом его распространение не остановится.

На записи можно увидеть лицо Вайолет, и я предложил замазать его, но она настояла на том, чтобы оставить — ради целостности фильма. Ей наплевать, что из-за этого можно загреметь в полицию. Процесс получит не меньшую огласку, чем дело О. Дж. Симпсона. Это лишь подогреет интерес к фильму.

Я чувствую, как смерть все крепче сжимает свои объятья, когда она начинает запихивать мои кишки мне же в рот. Все почернело, и я ощущаю изысканный вкус того, что именуют нектаром богов; я жую из последних сил.

Она наклоняется, изо рта капает кровь. Шепчет мне в ухо:

— Я люблю тебя, дорогой. С Днем святого Валентина.

Это и есть величайшее свершение наших жизней.

Это и есть следствие наших желаний.

Это и есть кульминация нашего искусства.